Нелюбовь [Елена Сокол] (fb2) читать онлайн

Лена Сокол «Нелюбовь»

Посвящается моему ангелу-хранителю. Ну, ты и крутой парень, конечно! Возможно, у других ангелов работенка проще, зато со мной тебе никогда не бывает скучно. Надеюсь)

Посвящается моим детям. Люблю вас, засранцы!

1.1

АЛЁНА

Где стремятся провести каникулы школьники всей страны? Конечно, на юге, ближе к морю. Подозреваю, я одна такая – кто на три летних месяца улетал из теплого южного городка на север, где температура летом не поднимается выше шестнадцати градусов, и постоянно льют дожди.

Просто мой отец – военный лётчик. Таких, как он, называют винтокрылыми – за то, что летает на различных модификациях современных вертолетов. Папа служит на нашем местном аэродроме. Работа у него сложная и, надо признать, опасная. Его почти не бывает дома, и по этой причине они развелись с мамой еще, когда мне было лет пять. Сам он говорит об этой ситуации коротко: «Летчиков тяжело ждать». История старая, но, видимо, мама его не дождалась. Как и почему я осталась жить с отцом, тоже тайна, покрытая мраком – папа не любит об этом разговаривать.

Так вот. Этим летом его вызвали в Карелию, консультировать военлётов в учебном центре. Для меня эти три месяца должны были стать самым ярким воспоминанием о безбашенной юности и свободе, ведь мне полагалось остаться в городе одной, но что-то пошло не так, и отец забрал меня с собой.

Хотя, тут я, конечно, немного лукавлю. Моя ссылка на север была наказанием за ту прощальную вечеринку, с которой Никита принес меня домой на руках, потому что я была слегка пьяна. Слегка – очень мягко сказано, ноги практически отказывались меня держать, но, кто ни разу в жизни не перебирал с алкоголем, пусть бросит в меня камень. К тому же, я в тот день впервые попробовала спиртное – всего бокал, откуда мне было знать, что получится такой эффект?

Короче, давайте по порядку.

Кто такой Никита? Это мой лучший друг, мы с ним живем по-соседству. Мой дом на склоне, его – чуть пониже, нужно спуститься по тропинке через заросли акации. Все, что нужно знать о Никите Высоцком, это то, что он знает обо мне всё. А я о нем. Мы как сиамские близнецы, только не сросшиеся. И так продолжается уже десять лет – с того дня, как я переехала в Лазорев.

Лазорев – тихий и уютный морской городок. Ударение, кстати, на «о». Специально говорю «городок» потому, что он настолько мал, что практически все жители знают друг друга и здороваются на улице при встрече. Здесь очень легко вычислить чужаков: не здоровается, значит, турист, а их тут летом и осенью тоже немало. Все из-за шикарных видов на море, горных троп, Лазоревого мыса и песчаного пляжа за ним – песок там, кстати, привозной: мэр раскошелился, мечтает сделать из Лазорева рай для туристов со всей страны.

Итак, Никита Высоцкий.

Мой лучший друг и главный герой всех моих снов и романтических фантазий.

Не скажу, что влюбилась в него с первого взгляда, все-таки, на момент нашей первой встречи нам было лет по семь: меня тогда больше интересовали куклы, а его червяки – он собирал их в маленькое пластиковое ведро, всюду таскал с собой и предлагал мне потрогать.

Но когда в конце мая на школьном вечере для десятиклассников мы надрались дешевого вина и взорвали танцпол безумными танцами, он вдруг ухватил меня за талию и рывком притянул к себе… в тот момент на меня будто снизошло озарение. Губы Никиты были так близко, что мое сердце испуганно толкнулось в груди, а голова закружилась.

Уверена, что если бы в следующую секунду меня не вырвало прямо ему на туфли, Никита бы меня поцеловал. По крайней мере, к этому все и шло. Насколько я помню.

В любом случае, это был переломный момент. Мгновение, которое заставило посмотреть на Высоцкого по-другому. В секунду он перестал быть соседским мальчишкой, с которым весело гонять мяч по двору, плескаться допоздна в море, лазать по деревьям и до самого утра в гараже мучить старую отцовскую гитару. Он стал привлекательным парнем. Мужчиной. И это открытие уже не позволяло мне воспринимать его как прежде.

Мои северные каникулы тянулись бесконечно. Если бы мы не переписывались с Высоцким каждый день, уверена, я бы умерла. Я ждала возвращения в Лазорев бесконечных три месяца. И вот этот день наступил.

– Папа, останови здесь! – Прошу я.

– Десять метров до гаража. – Ворчит он.

– Я к Никите!

– Не хочешь для начала разобрать вещи? – Отец бросает на меня недовольный взгляд. – Поужинать?

– К черту вещи! – Я открываю дверь и почти на ходу выпрыгиваю из его пикапа. – Мне нужно столько всего ему рассказать!

– Алёна… – Голос папы стихает вдали.

Я уже во весь опор несусь вниз по тропинке среди кустарников. Мое сердце грохочет в груди. Никита еще не знает, что все лето я подрабатывала в кафе и накопила приличную сумму, а вместе с тем, что добавит мне отец, у меня будет достаточно денег на то, чтобы купить новую электрогитару, и мы сможем, наконец, создать с ним свою музыкальную группу, как всегда и мечтали. Вот он обалдеет, когда узнает!

Я прорываюсь сквозь заросли акации, спешно стряхиваю с себя листья и мчу к сараю, который Никита оборудовал для наших посиделок и репетиций. Останавливаюсь лишь на мгновение, чтобы перевести дух: волнение зашкаливает. И вдруг вижу его в небольшое окошечко – он сидит на диване, подогнув под себя ногу, и улыбается, что-то разглядывая в телефоне.

Я уже говорила, что Никита такой красивый, что у меня мурашки бегут по спине всякий раз, когда об этом думаю? Так вот, это правда. Не знаю, как раньше у меня получалось этого не замечать.

У него выше среднего, мягкие светлые волосы, небрежно уложенные набок, ровный нос, брови правильной формы, добавляющие лицу упрямства, и пронзительные серо-голубые глаза с озорными искорками.

У меня подгибаются коленки от волнения. «Он все еще твой лучший друг, веди себя как обычно», – уговаривает меня внутренний голос.

И я вхожу.

Нет, влетаю в нашу берлогу, резко толкнув дверь.

– Сюрприз!

– Что? Лёлька? – Таращится он.

И, не давая ему опомниться, я с разбегу запрыгиваю на него сверху.

– Обалдеть, ты! – Никита путается в словах.

Я прижимаюсь щекой к его груди, он кладет руку на мое плечо, крепко обнимает меня.

– У меня столько новостей! – Пищу я, втягивая носом его запах.

Кажется, новый парфюм. Ему подходит.

– И у меня, Лёль. – Мечтательно говорит он.

– Давай, ты первый! – Начинаю я уже знакомую игру.

Хотя, какие у него могут быть новости? Мы каждый день были на связи.

– Хорошо. – Никита сильнее прижимает меня к себе. – Лёль, кажется, я влюбился…

1.2

НИКИТА

– Что? – Она отрывает голову от моей груди и удивленно смотрит мне в глаза.

Я обожаю ее. Серьезно.

Так здорово, что Алёнка вернулась – есть, с кем поделиться новостями и вообще… поговорить.

– Влюбился. – Повторяю я, и мой голос взволнованно дрожит.

Кому еще, как не лучшей подруге, сообщить о том, что ты впервые в жизни чувствуешь такое? Уверен, парни, узнав, отреагируют соответственно: начнут подкалывать, смущать, может, пару раз пошло пошутят. Поэтому я и решил для начала поделиться с тем, кто всегда поймет – с Алёнкой. С моей Лёлькой, как я зову ее с детства. Или Алёшкой – как ласково зовет её моя мама за то, что та всегда разделяла со мной любые мальчишеские забавы, и в умении хулиганить ни в чем никогда не уступала пацанам.

– Влюбился? – Переспрашивает Лёля бесцветным голосом.

Она выглядит ошарашенной, а еще бледной – совсем такой же, как когда приехала в Лазорев с отцом из северного Сампо десять лет назад. Худая девчонка с тонкими светлыми косичками, с белой, как фарфор, кожей, сквозь которую просвечивали сосуды, и большими перепуганными глазами-озерами. В странном желтом платьице она походила на олененка Бэмби, но очень быстро дружба со мной добавила ей уверенности и превратила в настоящего сорванца.

Рваные шорты, бесформенные футболки, в которых удобно лазать по деревьям и гонять на велике, и выцветшие рубашки из моего гардероба очень быстро стали ее любимой одеждой и настоящей визитной карточкой.

Мы и сейчас частенько меняемся шмотками, и я нахожу это прикольным. Да что уж говорить, у нас и головные уборы – одни на двоих. И вряд ли кто теперь вспомнит, кем изначально была куплена легендарная черная кепка с черепом, что кочует теперь с моей головы на Алёнкину и обратно, меняя хозяина иногда трижды на дню. Вот такие мы кореша, и, я убью любого, кто усомнится в том, что это навсегда.

– Ну да. – Я выпрямляюсь. Алёнка садится рядом, она хмурится в ожидании моего ответа. – Знаешь, меня вчера как будто осенило. – Торжественно объявляю ей. – Не думал, что могу чувствовать что-то подобное…

Лёлька сглатывает. Ее взгляд мечется по моему лицу, словно в поисках ответов, а у меня дыхание перехватывает: не предполагал, что будет так тяжело говорить о том, что у меня внутри.

– Эта девушка… – произношу я на выдохе, внимательно глядя на подругу, – она – необыкновенная. Другая. Не похожа на остальных. Такая… взрослая.

Алёнка закусывает губу. Наверное, странно слышать подобное от лучшего друга. Прекрасно понимаю ее: вывали она на меня что-то такое, я бы обалдел, клянусь! Но мы с детства привыкли делиться друг с другом переживаниями, снами и любыми секретами.

– Полина Матвеева. Помнишь ее? – Спрашиваю я, взяв подругу за плечи. – Девочка, которая пришла к нам в конце десятого класса.

– М-Матвеева… – Как-то странно таращится на меня Лёля.

– Да-а. – К моим щекам приливает жар. – Такая хорошенькая, из «Б» класса. Каштановые волосы до плеч, вздернутый носик, пухлые губы. Она еще носит все время такие юбки…

– Плиссированные. – Тихо говорит Алёна.

– Короткие. – Киваю я. – В них ее ноги смотрятся просто потрясно, согласись?

– Я… э…

Встряхиваю ее за плечи.

– Полина Матвеева!

– Да. Я поняла. – Морщит лоб Алёна.

– Мы тут с ней столкнулись в парке несколько раз. – С жаром объясняю я. – Две недели назад, когда она гуляла с подругами. Потом еще неделю назад, когда каталась на роликах, и вчера, когда она покупала мороженое. Ее карточку никак не хотел читать терминал, и я предложил помощь: оплатил ее шоколадный рожок, и знаешь что?

– Что?

– Она. Мне. Улыбнулась!

– Вау. – Без эмоций произносит подруга.

– Что значит «вау»? – Пародирую я ее скорбный тон. – Это «уа-а-ау»!

– Ты серьезно сейчас радуешься, что тебе улыбнулась какая-то девчонка?

– Какая-то?! – Не верю я своим ушам. – Лёля, это самая горячая девчонка в нашей школе! Она мне улыбнулась, прикинь! А это сигнал. Точно тебе говорю. Девочки не улыбаются просто так, и ты бы только видела, как она на меня посмотрела!

– И давно ты стал экспертом по девчонкам? – Хмурится Алёна.

– Эй, ты должна радоваться за меня. – Напоминаю я. – У меня не было секса уже семнадцать с половиной лет! Если кто-то из парней узнает об этом, это будет позорище. Мне срочно нужно наверстывать!

– Так это всё из-за секса?

– Блин, нет! – Взрываюсь я. – Ты опять забыла, что парни мыслят совсем по-другому. Я имею в виду… ну, это же здорово, что Полина привлекает меня во всех смыслах, да? Она мне нравится, и я ее хочу, и одно другому не мешает, и…

– Так. Стоп. – Алёна кладет мне ладонь на грудь. – Ты только что сказал, что влюбился.

– Да. – Радостно подтверждаю я.

– Или ты увлечен идеей лишиться девственности, и Полина, как бы это сказать… м-м, подходящий вариант?

– И то, и другое.

– Ясно. – Она поджимает губы.

– Что?! – Выпаливаю я, видя, что подруга отводит взгляд.

– Ничего. – Отвечает Лёля. – Просто мне трудно понять, я же девочка.

– Все время забываю об этом. – Хмыкаю я.

Она сдавленно вздыхает.

Теперь приходит моя очередь хмуриться. Я искренне не понимаю, что сделал или сказал не так, и чем огорчил ее.

– Алён? – Касаюсь ее локтя, заставляя взглянуть на себя.

Подруга поворачивается. В ее глазах – осуждение. Непонимание, неверие – не знаю, какая-то такая эмоция, которую мне трудно понять.

– О’кей. – Вздыхает она. – Полина тебе улыбнулась. Допустим, это что-то значит.

– И я влюблен в нее. – Добавляю я. – Буквально по уши.

– По уши. – Вторит мне Алёна. – Хорошо. Пусть так. А как быть с тем, что у нее есть парень?

– Парень! – Фыркаю я.

– Дима. – Сыпет мне соль на рану подруга. – Помнишь его? Высокий такой. Брюнет. Плечи шире твоих раза в два.

– Тот тупой спортсмен? – Морщусь я.

– Он не создает впечатление тупого. Как раз наоборот.

– Все спортсмены тупые.

– Они с Матвеевой учатся в одном классе. И начали встречаться почти сразу, как Полина перевелась в нашу школу. – Продолжает издеваться Алёна. – По-моему, у них все хорошо, и я даже, кажется, видела, что она выкладывала в соцсетях их совместное фото пару дней назад.

– Она мне улыбнулась! – Вспыхиваю я.

– О-о! Это, конечно, все меняет. – Усмехается подруга. – Ты купил ей мороженое, Никита! Конечно, она тебе улыбнулась!

– Полина будет моей, не веришь? – Злюсь я.

– Прости, конечно, но где ты, и где она. – Качает головой Лёля. – Самая популярная девочка школы и разгильдяй, который даже не целовался еще ни с кем ни разу.

– Я добьюсь ее. Она будет со мной встречаться. – Говорю я твердо.

– А Дима? – Приподнимает бровь подруга. – Думаешь, он добровольно отдаст ее тебе?

– Ты меня недооцениваешь. – Заявляю я уже не так уверенно, как пару секунд до этого.

Мысль о том, что парень Полины выше и здоровее меня, заставляет немного сомневаться в собственных силах.

– Мечтай-мечтай. – Подтрунивает Алёна.

– Ой, Алёшка! – Взвизгивает моя мать, внезапно появляясь на пороге берлоги.

Лёля спрыгивает с дивана и несется к ней. Они обнимаются, как мать и дочь, и это единственное, к чему я так и не смог привыкнуть за эти годы, ведь со мной мама обычно ведет себя гораздо сдержаннее. У нас вообще непростые отношения, если честно, и я не особо распространяюсь среди друзей на этот счет, только Алёнка в курсе того, как мы живем.

– Как поездка? Как Карелия? Как там погода? Как папа? – Мать засыпает Лёлю вопросами, и та старательно отвечает на каждый.

Пока они общаются, я еще раз бросаю взгляд на экран телефона, где до прихода подруги рассматривал фотографии Полины в соцсетях. Алёна может думать, что угодно, но эта девушка будет моей. Иначе я не Никита Высоцкий.

– Пойдем, скорее, в дом. – Мама выталкивает Алёнку из сарая. – Я накормлю тебя домашней лазаньей!

– Ты заказала ее в ресторане. – Напоминаю я.

Сегодня к матери приходил очередной ухажер, поэтому мне пришлось тусоваться в берлоге. Видимо, на лазанью у них совсем не было времени, раз блюда осталось достаточно для того, чтобы угостить соседку.

– Какая разница? – Мать бросает в меня осуждающий взгляд. – Это хороший ресторан, и мы прекрасно знаем владельцев, они – порядочные люди!

– Просто не говори, что лазанья домашняя. – Рычу я. – Алёна знает, что ты не готовишь.

– Он в последнее время в отвратительном настроении. – Шепчет она на ухе Лёле. – Гормоны!

– Мам.

– Идем, – игнорируя меня, она буквально выталкивает Алёну из сарая. – Там достаточно еды, чтобы мы с тобой объелись до одури, и еще останется немного, чтобы ты взяла с собой. Наверное, твой отец устал с дороги? Я заверну ему лазанью.

Провожая их взглядом, я почему-то думаю о том, что Андрей Владимирович, отец Алёны – единственный, с кем не спала в этом городе моя мать. И странно, что она до сих пор не пыталась переступить эту черту. Совсем не похоже на нее.

– Ты идешь? – Оборачивается Лёля.

– Да. – Кивнув, я плетусь следом.

– Малыш обожает лазанью. – Хихикает мама.

Она знает, что эти слова меня взбесят, и делает это специально.

– Малыш вообще ест все, что не приколочено. – Усмехается Лёля. – Растущий организм.

Злюсь на них обеих и все равно иду в дом. Это же, блин, лазанья!

1.3

АЛЁНА

– Дочь! – Папа окликает меня с кухни, когда я вхожу в дом.

Честно говоря, надеялась, что он уже спит. Все мои силы ушли на то, чтобы вести себя, как ни в чем не бывало, после того, как Никита огорошил меня новостью о влюбленности в Полину, и теперь я без сил. Изображать из себя счастливого подростка еще и перед отцом – задачка «со звездочкой».

– Это ты? – Доносится до меня его голос.

– Я. – Отвечаю ему. И, сделав глубокий вдох, вхожу на кухню. – Это тебе. – Под его внимательным взглядом ставлю на стол стеклянную емкость с лазаньей. – От Марины с теплыми пожеланиями.

– О-о. – Задумчиво тянет он, глядя на блюдо, затем чешет затылок. – Так мило.

– Она – чудо, правда? – Сдавленно комментирую я.

– Точно. – Его кадык дергается. – Э… к-хм, я сделал нам горячие бутерброды, будешь?

– Не-а. – Мотаю головой. Мне сейчас кусок в горло не полезет. – Объелась лазаньей.

Это почти правда. Съесть кусочек без малейшего желания – тот еще подвиг. Известие о том, что мне не стоит надеяться на взаимность, начисто отбило аппетит.

– Как там Никита? – Спрашивает папа.

У меня перехватывает дыхание. Отчего-то снова так больно, будто корова лягнула под дых.

– Лучше всех. – Выдавливаю я, переведя взгляд на холодильник.

Как назло, на глаза попадается серия магнитов со снимками, которые мы делали прошлой осенью: вот мы с Высоцким обнимаемся на пляже, вот корчим забавные рожицы на камеру, а вот я сижу у него на плечах и весело смеюсь, а он поддерживает меня за бедра. И никому и в голову не приходило, что это прикосновение может казаться двусмысленным. Еще бы – мы же с ним братаны, или как он сегодня сказал? Что все время «забывает о том, что я девчонка». Да уж, веселого мало.

– Ты чем-то расстроена? – Папин голос заставляет вздрогнуть.

– Что? Я? – Пожимаю плечами, придумывая ответ. – Нет. Просто… – Поворачиваюсь к нему, натянув на лицо беззаботную улыбку. – Просто завтра последний день перед торжественной линейкой, и нужно столько всего успеть. Купить тетрадки, ручки, обложки, получить учебники в школе… А еще нужна новая форма.

– Ты знаешь, где лежит моя карта. – Улыбается папа. – Возьми подружку, и посвятите завтрашний день шопингу. Как только закончите с покупками, побалуйте себя походом в кафе. – Он подходит ближе и обнимает меня за плечи. – Точно все хорошо?

– М… да. – Отвечаю я, с трудом протолкнув слюну в пересохшее горло.

– Высоцкий что-то натворил? – Будто читает мои мысли отец.

И мое сердце падает. Я боюсь разреветься у него на глазах и сильно стискиваю челюсти.

– Никита тут ни при чем. – Вру я.

Папа и так настороженно к нему относится после того школьного вечера, с которого Высоцкий притащил меня на руках. Считает, что это он напоил меня, и вообще – мне стоит держаться подальше от испорченного мальчишки, который оказывает на меня дурное влияние. Хотя, уверена, в глубине души отец знает, что Никита и мухи не обидит, он не такой, и наша многолетняя дружба тому только подтверждение.

– Ладно, отправляйся спать. Кажется, ты просто устала.

– Наверное. – Отвечаю я.

Целую его в щеку, пряно пахнущую одеколоном, и спешу наверх, к себе в комнату.

Чемодан уже стоит у кровати, папа его поднял. Но у меня нет сил разбирать сегодня свои вещи, у меня вообще ни на что уже не осталось сил. Этот вечер измотал меня, вывернул наизнанку.

Я подхожу к окну и смотрю на вечерний город. Вдали в сумерках серебрится море, и на его поверхности виднеются смутные очертания севшего на мель ржавого сухогруза. Он накренился, и торчит наполовину из воды, словно моля кого-то невидимого о помощи. Корабль видно только с этой точки, из моего окна, и я невольно ловлю себя на мысли о том, что не могу посчитать, сколько раз Никита поднимался ко мне в спальню, чтобы посмотреть на него.

А я уже отвыкла. И от этого вида, и от Никиты.

Я так скучала, что казалось, будто часть меня «стоит на паузе» в ожидании нашего воссоединения. Как будто я задержала дыхание и приказала себе не дышать, пока мы снова не будем вместе. И вот мы увиделись, я сделала этот вдох, и тут эти слова. Про Полину. Так неожиданно, больно. Так остро.

Я не была готова.

И, вспоминая его лицо в тот момент, когда он произносил их, я снова не могу дышать. Его глаза так сияли, а голос взволнованно дрожал! Черт подери, я никогда не видела Никиту таким…

А ведь он даже не спросил о том, что я собиралась ему сказать. Чувство, которое Никита испытывает, захватило все его мысли, заставило забыть обо мне, о нас. А, может, и не было никаких «нас»? Никогда.

Я стискиваю пальцами подоконник и закрываю глаза. Перед внутренним взором вспышками проносятся воспоминания из детства.

– Как тебя зовут?

– Лё-я. – Мычу я.

Мне в тот день поставили ортодонтический аппарат для расширения верхней челюсти, и говорить с этой штукой во рту было непривычно и неудобно.

– Лёня?

– А-лё-я. – Злюсь я, глядя, как белокурый мальчишка с ведром червей в руках смущенно мнется на нашем крыльце.

– А! Лёля? – Улыбается он.

У него не хватает пары зубов. Забавный.

– Никита! – Зовет его мама. Она высокая, красивая, у нее ярко-красное платье. Наверное, эта тетя – фотомодель. Такие рекламируют зубную пасту или одежду. – Я в магазин, ты со мной?

– Нет, я буду тут.

– Ой, здрасьте, – она сталкивается с моим отцом, который вытаскивает из багажника очередную коробку с вещами. Смущенно улыбается и нервно поправляет длинные светлые локоны. – Вы переехали в этот дом? А мы тут рядом живем. Будем знакомы. Марина.

– Ты будешь жить в доме с привидениями? – Загораживает собой вид на беседующих взрослых Никита. – В нем давно никто не жил, поэтому тут поселились призраки. – Из-за выпавших зубов он тоже плохо произносит звуки. – Там, наверху, в окне я сам видел одного – летающего!

Я спускаюсь с крыльца и задираю голову. В окне комнаты на втором этаже отражаются плывущие по небу облака. «Вот дурачок, какие же это призраки!» Но я не говорю этого вслух. Стесняюсь, что мальчишка опять ничего не поймет. Я еще не знаю, что буду жить в этой комнате, и в один из следующих дней Никита придет рано утром и вывалит на мою постель с десяток крупных жуков, чтобы похвастаться.

Я не знаю, что впереди нас ждет десяток лет крепкой дружбы, проверенной радостью, бедами, ссорами и даже драками.

Еще не знаю, что нечаянно разобью ему нос, когда мы в тринадцать лет будем играть во дворе в баскетбол, и буду рыдать вместе с ним от испуга. Не знаю, что у нас будет свое тайное место, с которого мы будем любоваться вечерами на самое чистое море. Не знаю, что мы будем понимать друг друга с полуслова и постоянно хохотать над понятными только нам двоим шутками.

Еще не знаю, что мы сроднимся так, что станем своими в домах друг друга и будем входить в них без стука. Не знаю, что будем меняться одеждой и сочинять вместе музыку. Что будем бегать друг к другу по десять раз на дню потому, что так проще, чем написать сообщение.

Не знаю, что влюблюсь в него по уши – неожиданно для себя самой. И что мне будет так больно от этого.

– Мур. – Говорит Никита, поднимаясь в окно моей спальни по старой шпалере, хотя, ничто не мешало ему войти через дверь, как все нормальные люди.

– Мяу. – Отвечаю я с улыбкой, потому что это уже много лет наши «пароль» и «отзыв».

Мы с детства так здороваемся, и это намного проще, чем говорить избитое «привет».

– Мур. – Он привычно машет мне рукой, когда мы встречаемся на дороге, чтобы отправиться вдвоем в школу рано утром.

– Мяу. – Усмехаюсь я, толкая его в бедро, а затем обнимаю за талию.

Мы вместе, мы рядом. Идем нога в ногу.

Но теперь это происходит только в моей голове.

Что-то изменилось.

Я открываю глаза и смахиваю слезы. Нет. Изменилось всё.

2.1

НИКИТА

Тот, кто назвал День знаний праздником, явно погорячился. Это поминки по ушедшему лету, и никак иначе.

Солнце припекает так, будто на дворе не первый день сентября, а разгар июля. Я с сомнением оглядываю себя в зеркале и поправляю волосы: не зря вчера постригся, смотрится свежо, а, значит, у меня теперь больше шансов привлечь к себе внимание девушки, которая не покидает мои мысли.

– Ты что, вот так отправишься на линейку? – Задержавшись у двери в мою комнату, интересуется мама.

– Ага. – Бросая на нее взгляд в зеркало, отвечаю я.

– В джинсах?!

– А в чем еще? – Пожимаю плечами.

– У тебя же есть брюки.

– Так эти джинсы почти как брюки. И даже черные!

– С дырами на коленях. – Вздыхает она. – И вот это что? Внизу.

Я опускаю взгляд на необработанные края брючин, с которых свисают нитки.

– По-моему, тут все в порядке.

– Ты ведь не на рок-концерт собрался.

– Мам, – стону я, – там все равно в первых рядах встанут отличники, а на меня никто не обратит внимания.

– Никита. – Вздыхает мать.

Судя по опущенным плечам, она сдается.

– Это всего лишь линейка. – Торжествую я. – Полчаса позора, и все свободны!

– Букет, хотя бы, возьмешь?

– Конечно. – Морщусь я.

– Молодец. – Примирительно говорит она, и тут до нее доходит, что это был сарказм. – «Конечно» в смысле…

– Конечно, нет, мам. – Я протискиваюсь мимо нее к лестнице и сбегаю вниз. – Какой старшеклассник в здравом уме потащится в школу с веником?

– Воспитанный! – Бросает мать мне в спину.

– Ха, это уж точно не про меня!

Сунув телефон в карман, и натянув на голову кепку, я выхожу из дома. Можно обогнуть кусты и пройти по асфальтированной дороге вверх, чтобы выйти прямиком к дому Лёли, не запачкав при этом кроссовки, но мне лень. Срезав путь через заросли акации, я выбираюсь к ее крыльцу.

– Блин! – Взвизгивает Алёнка от неожиданности, наткнувшись на меня у своей двери.

– Мур. – Улыбаюсь я.

– Мяу, – тянет она, переведя дух.

На ней черные брюки и белая блуза с коротким рукавом, частично заправленная за пояс. Волосы она собрала в низкий хвост, а вот праздничный галстук не надела – люблю ее за бунтарский дух. Выслушивать отповедь за неподобающий вид от нашей класснухи Татьяны Алексеевны будем вместе, а это всегда веселее.

– Шикарно выглядишь. – Обведя ее взглядом, говорю я.

– Иди в пень. – Закатывает глаза Лёлька. – И умоляю, молчи про блузку.

– Молчу. – Закрываю рот на воображаемую молнию.

– Молодец.

– Она ужасная!

– Знаю! – Подруга бьет меня кулаком в плечо, и я возвращаю ей этот удар.

– Если тебя это успокоит, ты украшаешь собой эту блузку. – Брякаю я, едва сдерживая смех.

– Чувствую себя клоунессой. – Она надувает губы.

– Алена, цветы! – В дверях появляется ее отец с букетом крупных хризантем в руке. – О, Никита. Привет.

– Андрей Владимирович. – Я жму мужчине руку.

Тот смотрит на меня из-под бровей. Внимательно обводит взглядом мой внешний вид и останавливается на дырках на коленях. Его брови поднимаются выше.

– Как лето? – Спрашивает он, с трудом сдержав внутренний позыв по-отечески отчитать меня за внешний вид.

– Супер. – Изображаю улыбку я.

– Может, не надо, пап? – Стонет Леля, когда он вкладывает в ее руку букет.

– На праздник и без цветов? – Хмурится тот.

– Да никто уже не носит.

– А ты будешь. – С улыбкой, означающей отсутствие права выбора, говорит мужчина.

– Ла-а-дно. – Разворачиваясь, бросает она. – Ну, все, нам пора.

– Удачи! – Андрей Владимирович машет рукой на прощание, но Аленка уже не видит.

Она чешет по дороге в сторону школы, не дожидаясь меня – лишь бы поскорее свалить подальше от отеческой заботы.

– Пока! – Машу я ее отцу и бросаюсь за ней.

Нагоняю уже метров через двадцать:

– Ты чего?

– Решила сбежать прежде, чем он заведет свою шарманку про то, что девочкам следует носить юбки. «Хотя бы, на такое мероприятие, Алена!» – Пародирует она его. Затем сдирает с моей головы кепку и надевает себе. – Мне нужно спрятаться от этого цирка.

– Кепка тебя целиком не спрячет. – Смеюсь я.

– Кто вообще придумал школьную форму? – Ворчит Леля, запрыгивая на бордюр. Она идет, качаясь и стараясь сохранять равновесие. – Мы вчера с Таей полдня провели в примерочных, и представь: на ней любая тряпка смотрится идеально, а на мне – как на пугале! Просто посмешище!

– Вовсе нет. – Оглядываю ее. – Милая блузка. И брюки. Мне нравятся.

Аленка тычет в меня букет, словно шпагой. От хризантем отлетает сразу несколько лепестков. Я ржу, а она, потеряв равновесие, спрыгивает с бордюра.

– Здрасьте! – Восклицаем мы одновременно, проходя мимо лотка с овощами и фруктами, которую держит наш сосед дядя Арсен.

– Привет, ребята. – В знак приветствия он поднимает руку.

– Тебе нужно было позвать меня с собой по магазинам: я вчера целый день маялся от безделья. Думал, ты зайдешь вечером.

Она бросает на меня какой-то странный, немного печальный взгляд:

– Я просто устала. – И закусывает губу, как делает всякий раз, когда пытается скрыть от меня свои эмоции.

– Понятно. – Говорю я.

Алена запрыгивает обратно на бордюр и идет, сильно размахивая букетом. Я больше ничего не спрашиваю, и она молчит. Это что-то новенькое – таких долгих пауз в разговорах у нас еще не было.

– Что с тобой? – Спрашиваю я, наконец.

Не сворачивая с пути, Леля устремляет взгляд на меня. Глядит долго, не мигая.

– Ничего.

– Ты странная.

– А ты напряжен. – Отвернувшись, бросает она.

– Еще бы. – Отвечаю я. Только с лучшей подругой я могу быть честным. – Там же будет она.

– Полина тебя даже не заметит. – Слова Алены звучат жестоко. – Так что можешь расслабиться.

– А если я хочу, чтобы она заметила?

– Не напрягайся, оно того не стоит. Вообще не понимаю, чего ты в ней нашел?

– Откуда тебе понять, если ты никогда не влюблялась? – Раздраженно выпаливаю я.

Леля замедляет шаг и шумно выдыхает:

– Действительно.

– Ради этой девушки я готов на все! – С жаром бросаю я.

– Даже получить по морде от ее дружка? – Усмехается подруга.

– Может, и так.

– Да ты серьезно настроен! – Она качает головой.

– Блин, Краснова, я тебя когда-нибудь не поддерживал? – Обогнав, я преграждаю ей путь. – Я всегда был на твоей стороне!

– Да. – Нехотя, признает Леля.

Отведя взгляд, сдвигает кепку на бок – по-хулигански, затем спрыгивает с бордюра, чтобы продолжить путь.

– Так в чем же дело сейчас? – Кричу я ей в спину.

– В том, что ты совершаешь очередную глупость.

– Я вписывался в любую твою глупость! Всегда! Я поддерживал тебя даже, когда был не согласен!

– Хорошо. – Вздохнув, останавливается Аленка. – Я поддерживаю тебя. И буду поддерживать даже тогда, когда ты схлопочешь по роже от Димы Миронова. – Она качает головой, а затем подставляет кулак. – Я с тобой. Доволен?

– Тогда больше не критикуй мой выбор. – Ударившись с ней кулаками, я улыбаюсь.

Это заставляет ее улыбнуться в ответ. Выходит немного вымученно, но, все же, Аленка со мной, и мы все еще в одной команде.

– Задолбал этот веник, – ворчит она, оглядывая залитую солнцем улицу в поисках урны.

– Дай сюда, – я выдираю букет из ее рук и спешу к пожилой продавщице мороженого. – Доброе утро, леди, это вам!

Та сначала удивленно таращится на меня, затем расплывается в улыбке:

– Спасибо.

– Хорошего дня! – Я посылаю ей воздушный поцелуй.

– Ой, прям дамский угодник. – Подкалывает меня Леля, когда я возвращаюсь к ней.

– Просто у меня сейчас такое состояние, что хочется обнять весь мир. – Признаюсь я.

Когда мы подходим к школе, на нас обрушивается шум голосов и музыка. Территория вокруг заполнена учениками: младшеклассники наряжены в пух и прах – костюмы, блузки, банты, а старшеклассники по большей части в обычной одежде – слоняются по двору со скучающим видом и развлекаются болтовней друг с другом.

– Это что еще такое, Краснова? – Вырастает перед нами Татьяна Алексеевна.

– Где? – Спрашивает та.

В этот момент я ловким движением сдираю с ее головы кепку и прячу себе за спину.

– Высоцкий… – Охает классный руководитель, переведя взгляд на мои колени. – Вы, двое, как обычно.

– И мы тоже соскучились по вас за лето! – Расплываюсь я в фальшивой улыбке.

– Марш к остальным. – Процедив сквозь зубы, она исчезает в толпе.

– Боже. – Обернувшись ко мне, Алена засовывает два пальца в рот, показывая, что ее тошнит.

– Зато она не заметила, что мы без галстуков. – Я возвращаю на голову подруги кепку.

– Ладно, пойдем к нашим. – Кивает она в сторону площадки, где классы собираются на линейку.

Я беру ее за руку и веду через толпу.

– Стоп! – Преграждает нам путь Тая, наша одноклассница и хорошая подруга. Она нацеливает на нас фотоаппарат. – Черт меня дери, какие вы красивые! Улыбочку!

Я обнимаю Лельку за плечи и растягиваю губы в улыбке. Щелк! Через пару мгновений Тая отдает ей моментальную карточку, на которой вот-вот должно проявиться изображение, а я оставляю их ненадолго, чтобы поздороваться с парнями. Жму руки одноклассникам, обмениваюсь дежурными фразами, а сам в это время слежу краем глаза за собирающимися в нескольких метрах от нас учениками «Б» класса.

Мое сердце дергается, словно рыба на крючке, когда я вижу ее – Полину. На ней шоколадного цвета школьная форма, белый фартук и белые гольфы по моде прежних лет. Она прижимает к себе букет нежно-розовых пионов, откидывает волосы назад и смеется, когда ее одноклассница что-то говорит ей на ухо.

Нельзя быть такой красивой. Неужели, она не знает, какое впечатление производит на парней? А если кто-то потеряет сознание, упадет и ударится головой об асфальт, увидев, как она соблазнительно встряхивает волосами?

– Ты что, не дышишь?! – Раздается голос Алены где-то на задворках моего сознания.

Я опускаю взгляд и вижу, что подруга стоит рядом, с удивлением уставившись на меня, а затем делаю судорожный вдох.

2.2

АЛЕНА

Я сглатываю раздражение, дергаю его за рукав и выдаю:

– Эй, очнись. Высоцкий, хватит так пялиться на нее!

Он с трудом отводит взгляд.

– Что?

– Ничего. – Мой голос дрожит. – Просто тут полно народа, и кто-то обязательно заметит, что ты уставился на Матвееву, как баран – этим тупым взглядом.

– Каким? – Хмурится Никита.

– Тупым! – Рычу я. – Держи. – Вкладываю ему в ладонь наше фото, которое сделала Таисия, разворачиваюсь и отхожу в сторону.

Не понимаю, что со мной происходит. Мне так тяжело сдерживать свои чувства. Кажется, еще немного, и случится истерика со слезами.

– Эй, все норм? – Спрашивает меня Тая, приблизившись.

– Да. – Отвечаю я, бросив на Высоцкого короткий взгляд.

Он стоит на том же месте и продолжает смотреть на Матвееву, только теперь уже искоса. Между тем, в рядах учеников начинается толкотня: отличники пробираются вперед, разгильдяи отступают назад. Звучит приветственная музыка, и торжественное действо вот-вот начнется.

– И Никита какой-то странный. – Замечает Тая. – Вы что, поссорились?

Она пританцовывает в такт музыке. Что мне нравится в этой девчонке, так это то, что Тая абсолютно беззастенчиво отдается танцу всегда и везде, где ей хочется. Словно мы где-то в шумном дворике пригорода Рио-де-Жанейро, где все вокруг под простецкие ритмы танцуют пагоде, это просто стиль жизни, и ты даже не думаешь о том, что выделяешься среди пестрой толпы.

– Нет, все о’кей. – Отмахиваюсь я.

– Если злишься, что мы с ним пару раз гуляли летом, то не злись: с нами были и другие ребята: Денис, Костя, Дрыга. Ксеня тоже была.

– Чего? – Я устремляю на нее пораженный взгляд. – Почему это я должна злиться?

Дернув плечами, Тая замирает.

– Ну, как. Это же… Никита. Вы с ним… Это же вы. В смысле, ВЫ. Никита и Алена.

– Думаешь, я ревную Высоцкого к его друзьям? – Мои щеки вспыхивают, выдавая меня с головой.

Разумеется, Никита говорил, что они гуляли вместе в парке – об этом я была в курсе, но при слове «ревность» из меня почему-то едва не вышибло дух.

– Лучшие друзья всегда ревнуют друзей к другим друзьям. – Без стеснения выдает Тая.

И я вдруг понимаю: она ничего такого не имела в виду. Но теперь румянец на щеках выдает меня с головой.

– Это не мой случай. – Говорю я.

И тут мне вдруг больно прилетает в спину – да так, что я подаюсь вперед и, потеряв равновесие, врезаюсь в подругу.

– Поосторожнее! – Вскрикивает Тая, поймав меня и не дав упасть.

Я оборачиваюсь и вижу Кощея.

Вообще-то, парня зовут Стас Кощеев, но об этом мало кто помнит, прозвище Кощей прилипло к нему намертво. Парень играет за футбольную сборную школы и, говорят, серьезно занимается этим видом спорта в городской академии. А еще за ним закрепилась слава конфликтного игрока и не менее агрессивного и дерзкого ученика: ребята его побаиваются, а вот девочки, они сходят с ума по Кощею – он, конечно, не красив, но грубая сила привлекает многих. К тому же, Стас выглядит старше своих лет, а это еще один балл по шкале привлекательности – так считает Тая.

– Не стой на дороге. – Даже не взглянув на меня, бросает Кощей.

– А ты смотри, куда идешь! – Выпаливаю я, толкнув его в спину.

Черт. Мое сердце падает. Этот толчок заставляет хулигана остановиться. Он оборачивается, как в замедленной съемке, и я тут же жалею о том, что дала сдачи.

– Что ты сказал, урод? – Спрашивает Стас, глядя на меня сверху вниз.

– Кто урод? Я? – Теперь я действительно возмущена. Расправив плечи, делаю шаг к нему и почти врезаюсь в его грудь. – Повтори, и лишишься пары зубов! – С презрением бросаю ему в лицо.

Брови Кощея поднимаются. Он ошарашен. Оглядывает меня с головы до ног, затем возвращает взгляд на мое лицо. Все ясно: кепка сбила его с толку, и он принял меня за парня.

– Ух, ты. – Усмехается Кощей.

– В следующий раз смотри, куда прешь, понял? – Толкнув его ладонями в грудь, говорю я.

Этот толчок даже не сдвигает его с места, парень лишь слегка пошатывается. Но ухмылка на лице Кощея сменяется раздражением:

– Слышь, я не посмотрю, что ты…

– Отойди от нее. – Вырастает перед ним Никита, оттеснив меня назад.

– Тебе-то что надо?

– Все, Кощей. Забыли. Иди своей дорогой, ладно? – Говорит Высоцкий примирительно. – Не трогай Алену, она со мной.

– Алена, значит. – Выглядывает Стас, чтобы посмотреть на меня через его плечо. Затем вновь переводит взгляд на Никиту. – Твоя подружка?

– Стас, иди, куда шел. – В голосе Высоцкого прибавляется решительности.

Кощей пару секунд раздумывает, затем замечает, что к нам приближается наша классная руководитель, и нехотя отступает назад. Хищная улыбочка медленно возвращается на его лицо.

– Привет мамочке. – Бросает он ядовито, затем разворачивается и уходит к своим.

– Что? Что ты сказал?! – Свирепеет Никита.

Но к нему с двух сторон уже бросаются ребята из нашего класса – Дрыга и Денис. Парни преграждают ему путь и успевают удержать за руки.

– Оставь его. – Шепчет Дрыга. – Не здесь и не сейчас.

– Алексеевна смотрит. – Подсказывает Денис, кивая в сторону учительницы, вставшей в паре метров от нас.

– Как ты? – Выдохнув, оборачивается ко мне Никита.

– Все хорошо. – Сдавленно отвечаю я. Подхожу ближе и шепчу ему на ухо, потому что тут слишком много ненужных свидетелей. – Что он имел в виду, когда говорил про твою мать?

– Не знаю. – Тихо отвечает Высоцкий. Его грудь высоко вздымается на вдохе, пальцы сжимаются в кулаки. – Но явно ничего хорошего.

– Тише, ребята! Начинается линейка. – Предупреждает учеников Татьяна Алексеевна.

В нашу сторону она направляет особенно строгие предупреждающие взгляды.

– Я должен выяснить. – Шепчет Никита.

– Краснова, сними кепку! – Цыкает классная руководительница.

Я мешкаю, поэтому это делает за меня Тая: стащив кепку с моей головы, она прячет ее себе в сумку. Дрыга и Денис тоже не спешат расслабляться – стоят с другой стороны от Никиты, боясь, что он, все же, пустится вдогонку за Кощеем. Но Никита лишь следит за ним взглядом.

Директор школы толкает приветственную речь, а я смотрю на ребят из «Б» класса. Кощей стоит рядом с Димой Мироновым и не сводит с меня хитрых глаз. Рядом с Димой – Полина, она держит его за руку, но сама безотрывно глядит на Высоцкого.

– Боже. – Выдыхает Никита мне на ухо.

– Что? – Хмурюсь я.

Мне очень не нравится, как она смотрит на него.

– Она заметила. Полина заметила меня!

По моему горлу опускается холодок. «Можно я ничего не буду отвечать?»

Словно почуяв неладное, Дима наклоняется и целует свою девушку в макушку. Та моментально расцветает в улыбке и отворачивается от нас.

– Ей было интересно, с кем случился конфликт у Кощея. – Стараясь не выдать эмоций, произношу я. – Вот и все.

Стараюсь не думать о том, что Высоцкий выглядел рыцарем, защищая меня перед Стасом.

Никита наклоняется, его дыхание щекочет мою щеку.

– Если я привлек ее внимание раз, то смогу и еще. Мне просто нужен план. – Он стискивает мою ладонь. – И твоя помощь, Лелик.

2.3

НИКИТА

– Тс-с! – Цыкает на нас Татьяна Алексеевна.

И мне приходится замолчать. Линейка проходит в традиционном ключе: ученики младших классов исполняют озорные танцы и читают стихи, затем старшеклассники танцуют вальс, а родители пускают слезу – все как обычно. Но надо признать, что-то в этом есть. Я определенно буду скучать по этим моментам, когда все собирались вместе на площадке у школы, наряженные в идиотские белые рубашки, и с цветами в руках ждали, когда закончится торжественная часть, чтобы отправиться, наконец, отдыхать.

– Куда пойдем? – Спрашивает Леха Драгачев, он же Дрыга, когда после мероприятия все начинаются разбредаться в стороны.

Я смотрю на Полину, которую Миронов уводит за собой с площадки, держа за руку. Может, мне только кажется,но она не выглядит особо счастливой. У нее какой-то грустный взгляд. Что, если союз с этим парнем не приносит ей радости? В чем тогда смысл? Любовь ведь это про счастье. Если ты все время страдаешь, зачем нужны такие отношения?

Но тут она поднимает на него взгляд и широко улыбается. Моя стройная теория мигом рассыпается в пыль. Возможно, я не прав, у них идеальные отношения, и отбить Полину у этого придурка не получится. Но что мешает мне узнать ее лучше? Я хочу быть в курсе всего: какую музыку она слушает, какие книги читает, какое мороженое любит. Ах, да, шоколадное. И я снова прокручиваю тот момент, когда эта девочка улыбнулась мне в парке. Это не могло быть просто так, это точно должно что-то значить.

– Может, на море? – Предлагает Тая.

– Туда сейчас пойдут все. – Корчит рожу Дрыга. – Девятиклашки напьются дешевых коктейлей и будут орать песни на весь пляж. Может, в кино?

– А ты не планируешь напиться? – Подкалывает его Аленка. – Сегодня последний день свободы.

– Это ты мне говоришь? – Смеется он. – Я думал, ты после прощального вечера в завязке, Краснова!

– Подумаешь, немного перебрала. – Она смущенно его толкает, ее щеки моментально вспыхивают.

– А чего тогда покраснела? – По-дружески подначивает ее Леха. – Забыла, как Никитос тащил тебя домой на своем горбу?

– Краснова покраснела, – ржет Денис, – ха, это классика!

– Ой, отвалите уже, – Тая раздает им тумаки. – А ты, Дрыга, и сам накидался так, что заснул на крыльце своего дома, молчал бы!

– Вы бы приглушили звук, – советую им я, – иначе сейчас все вокруг, включая нашу класснуху, решат, что мы конченые выпивохи.

– Идем к тебе? В берлогу. – Предлагает Денис. – Тихо посидим, побренчим на гитаре или поиграем в «плойку»?

Я смотрю в ту сторону, куда удалились Полина с Димой, их уже не видно. Ушли. Жаль, что у нас с Полиной почти нет точек пересечения. Если бы я знал, куда она отправилась праздновать День Знаний, то потащил бы туда своих ребят. Я ощущаю, что мне жизненно необходимо видеть ее, знать, чем она занимается, иметь возможность находиться рядом.

– Без проблем. – Отвечаю я Денису.

Но, прежде чем отправиться в берлогу, мы по настоятельной просьбе девочек отправляемся в кино – на глупейшую мелодраму, разумеется. К нам присоединяются Костя Якимушкин из «Б» класса – его попросила пригласить Тая, он ей нравится, и скромница Ксеня из «В», она же Ксюша Кулик, ее позвал Дрыга: кажется, они мутят, потому что я все чаще стал видеть их вместе.

Фильм оказывается до такой степени шаблонным и глупым, что весь сеанс нам не удается сдерживать смех. Хохочут даже девчонки. Сначала Аленка колотит меня по колену, чтобы я не мешал смотреть остальным посетителям кинотеатра, но очень скоро сама так громко смеется, что необходимость сдерживаться отпадает. Мы ржем, не боясь, что нам сделают замечание или выгонят, потому что к середине фильма рыдает от смеха уже весь зал.

Когда мы выбираемся из кинотеатра, улица еще залита солнечным светом и наполнена ароматом арбузов и слив. Ничто не говорит о том, что лету пришел конец, и осень постепенно вступает в права. Вокруг слишком тепло, празднично и лениво. Повсюду гуляют туристы, рынок шумит криком зазывал и пропитывается запахом жареных кофейных зерен.

Ребята решают пойти ненадолго на море, и Дрыга, который выглядит взрослее остальных, покупает у одного из местных две бутылки домашнего вина и каравай свежего хлеба.

– Никит, – тянет меня за рукав Алена, когда мы все последними начинаем спуск по узкой тропке к воде.

– Да? – Я беру ее под руку, чтобы она случайно не поскользнулась и не упала.

– Я же тебе не сказала.

– О чем?

Ее ресницы дрожат, тонкие волосы нежно качает ветер.

– Я накопила на гитару. – Отвечает подруга хрипло. – Теперь мы сможем исполнить нашу мечту: собрать группу, сочинять и исполнять свои песни, выступать вместе.

– Ты еще помнишь про это? – Удивляюсь я. – Что мы мечтали собрать группу. Это было… блин, Лель, я не знаю, классе в седьмом или восьмом!

– Ну, а почему нет? – Улыбается она. – Мы все еще играем, ты пишешь тексты, а я помогаю подобрать к ним аккорды. Мы уже – команда. Все, что нам нужно – собрать небольшой коллектив. Найти басгитариста, ударника, клавишника. Исполнять песни ты можешь сам, у тебя шикарный голос! А репетировать будем в берлоге!

– Ты так говоришь, будто это легко, как щелкнуть пальцами. – Замечаю я.

И останавливаюсь, чтобы подхватить ее на руки и помочь преодолеть препятствие: корягу, лежащую поперек тропинки. Мы уже заметно отстали от ребят, и нужно бы ускорить шаг.

– Это действительно легко, и знаешь почему? – Говорит Алена, перемахнув через корягу и без моей помощи. – Потому что музыка – твое призвание! Это то, что у тебя получается лучше всего, и то, что приносит тебе удовольствие. Музыка это ты, Никита.

– Ха.

– Серьезно. – Она ждет, пока я перешагну через препятствие, а потом берет меня под руку. – У нас все получится, я точно знаю.

– Я, вообще-то, собирался поступать в университет.

– Это никак не помешает. Мы будем выступать на студенческих вечеринках, в клубах и на фестивалях! Тебе не придется искать подработку, чтобы оплачивать учебу. Никита, ты самый талантливый музыкант из всех, кого я знаю! Ты – Высоцкий, в конце-то концов!

– Смешно. – Замечаю я, оценив ее шутку.

Алена ловко пробирается по крутому узкому спуску вслед за остальными.

– Скоро состоится уличный фестиваль, там все будут! Толпы народа выйдут на улицы, и мы будем играть для них! – С волнением в голосе говорит она, обернувшись через плечо. Ее глаза сверкают, видно, что подруга буквально горит этой идеей. – А потом школьная вечеринка! Ну, та, как ее?

– Осенины?

– Да!

– Когда все носятся в костюмах арбуза или тыквы? – Усмехаюсь я.

– Нет! Когда вечером устраивают танцы для старшеклассников. Мы выступим там!

– Ого, как смело. Да если даже репетировать каждый день, нам понадобится полгода, чтобы выступить перед кем-то и не опозориться.

– Вот и неправда! – С жаром выпаливает Алена. – У нас есть несколько песен, отточенных до блеска! Мы исполняем их уже года два.

– Исполняем? – Я чешу затылок. – Поем для своих. Под акустику! В сарае, Лель!

– И что с того?

– А то, что ты говоришь про коллектив и профессиональные инструменты!

– Мы уже делали это. – Она всплескивает руками. – У нас есть оборудование, комбик, и мы оба играем на Синди!

– Синди – развалюха! – Взрываюсь я. – Ей сто лет в обед! Эту электрогитару мы выкупили у чокнутого алкаша, который колотил ею собаку во дворе!

– Синди – легенда! – Вскрикивает Алена. – Она живее всех живых! И не забывай, благодаря этой покупке мы тогда спасли и ее, и собаку – сразу две жизни!

– Бред. – Выдыхаю я.

– Чего ты боишься? – Уставляется на меня подруга.

Я смотрю на раскинувшееся перед нами синее море.

– Не знаю. – Отвечаю, пожав плечами. – Наверное, у меня голова просто забита другим.

– Чем? – Она морщит нос. Ей плевать на море, Алена смотрит на меня, уперев руки в бока. – Твоей пустышкой Полиной?

– Может быть. – Тихо отвечаю я.

– Тогда музыка – это то, что тебе нужно.

– В смысле? – Я улыбаюсь, глядя вдаль.

– В том смысле, что девушки обожают музыкантов. На тебя будут вешаться толпами, Высоцкий. Все с ума сойдут!

– Мне не нужны все. – Задумчиво говорю я. – Мне нужна только она.

– Ну, вот. – Хмурится она. – А я о чем. Так ты в деле, да?

3.1

АЛЕНА

– Нужно, как следует, подумать над деталями. – Прищуривается Никита.

– Что тут думать? – Мне хватает выдержки не усмехнуться. – Это же ты у нас уверенный в себе, а я вечно сомневающаяся, забыл? – Подталкиваю его плечом. – Ты хочешь этого, признайся.

– Может быть. – Продолжая мерить взглядом горизонт, произносит друг.

– Хочешь. – Киваю я, читая его мысли. – Мир должен слышать твои песни!

– Нет. Твоя музыка совсем не нуждается в моих словах.

– Неправда. Она без них мертва.

Теперь он поворачивается и внимательно смотрит мне в глаза. Я сглатываю. Этот момент так похож на тот, на прощальной вечеринке, когда Никита чуть меня не поцеловал. Время тоже на мгновение будто останавливается, и мир вокруг нас исчезает. Его теплый взгляд ловит меня в сети, окутывает, заставляет мурашки разбежаться по коже.

Никита молчит, и я буквально физически ощущаю хрупкость момента. Мои руки немеют в желании поправить прическу, одернуть блузку. Он глядит так пристально, так проникновенно, что все внутри меня сжимается от желания узнать, что же означает этот взгляд.

Мне требуется усилие, чтобы скрыть свои чувства, не выпустить их на волю. Хотя… какая разница? Может, будет лучше, если Никита узнает о них? Может, это заставит его взглянуть на меня по-другому?

– Мур. – Говорит он вдруг.

Коротко улыбается и отворачивается к воде.

У меня в горле пересыхает, и я не могу даже произнести это гребаное «мяу».

– Я в деле. – Наконец, отвечает Никита. – Не обещаю, что мы порвем чарты и будем собирать стадионы. Даже не гарантирую, что нам удастся собрать команду и уговорить их играть нашу музыку, но я даю тебе слово, что поддержу тебя в твоей мечте, Леля.

– Нашей мечте. – Поправляю я тихо.

– Да. – Кивает он. – Я же обещал поддерживать тебя в любой каше, которую ты заваришь. Так что, да, я в деле. Даже если не получится ничего толкового, это будет весело. А я люблю веселиться с тобой.

Его рука обнимает меня за плечи, и я прижимаюсь к его груди. Мы вместе смотрим на блестящую гладь моря, и я пытаюсь представить, что он воспринимает меня не только как сестру.

Не получается.

– Идем к остальным. – Говорит, наконец, Никита и тянет меня за собой.

Мы спускаемся к воде и присоединяемся к ребятам, расположившимся на старом бревне. Чуть поодаль пляж чище и лучше, но там не протолкнуться от количества туристов. Нам больше нравится здесь: тут уютно местным, которые знают толк в отдыхе на берегу.

– Держи. – Никита отрывает для меня кусок каравая.

– Спасибо. – Я сажусь с края, рядышком с ним.

Свежий домашний хлеб не требует дополнений – ни масла, ни сыра, ни колбасы. Горячий, ароматный, с хрустящей корочкой – невероятно вкусный, он просто тает во рту. Уже только из-за него можно всей душой любить Лазорев. Такого хлеба я больше не пробовала нигде.

Ребята скинули обувь, вытянули ноги и болтают о всякой ерунде. Бутылка ходит по кругу, и каждый делает из нее по глотку. Говорят, южное вино как компот, и его можно даже младенцам, но если нас с ним тут застукают взрослые, то всем нам очень не поздоровится. Поэтому Дрыга предусмотрительно обернул бутылку бумажным пакетом.

– Кто хочет искупаться? – Через полчаса вдруг спрашивает Костя.

– Ой, нет, это развлечение для туристов. – Кривится Дрыга.

– Леш, ну, пойдем? – Тянет его за руку Ксеня.

– Лучше посидим. – Он трясет бутылкой.

– Ладно. – Нехотя соглашается она и опускается обратно.

– Костя, я могу подержать твою одежду. – Предлагает Тая Якимушкину.

– А… – Он косится на бревно, где мог бы ее оставить, но тут же соглашается. – Хорошо.

– Я тоже пойду. – Вызывается Денис.

– Никита, ты пойдешь? – Обращаюсь я к другу.

– Позже, не сейчас. – Отмахивается тот.

Похоже, его разморило на солнышке. Он расстегнул рубашку, закатал рукава, но, все же, ему не хватает прохлады.

– Надеялась, что он снимет джинсы, и ты полюбуешься на его крепкую задницу? – Хихикает Тая, когда мы с ней пускаемся вслед за парнями к кромке воды.

– Что? – Я едва не теряю дар речи.

– Да брось. – Загадочно посмеивается подруга. – Вы отлично смотритесь вместе. Я уже устала умиляться, глядя на ваши обнимашки, семейные ритуалы и прелюдии! А чего только стоят эти ласковые прозвища – сама готова замурлыкать!

– Тише, Тай, ты чего. – Прошу я.

Мне хочется заклеить ей рот, пока никто из ребят не стал случайным свидетелем ее болтовни.

– А что такого? – Она разводит руками.

– Прелюдия, ритуалы – ты чего мелешь? – Краснею я.

– Хочешь сказать, это просто дружеское общение? – Таращится на меня Таисия.

– Да.

– Ага, а я – балерина! – И она делает несколько забавных па.

– Мы с Никитой просто друзья.

– Которым давно пора переходить на следующий уровень! – Шипит Тая мне на ухо, чтобы парни не услышали. – Вы же просто созданы друг для друга!

– Прохладная. – Замечает Костя, потрогав воду ногой.

– Да брось! – Игриво хохочет Тая, подбегая и брызгая на него ногой.

– Кто последний, тот говноед! – Словно ребенок, затевает спор Денис, и Костя тут же включается в игру.

Они раздеваются наперегонки, швыряя одежду прямо на песок и позабыв о том, что мы с Таей тут для того, чтобы подержать их шмотки.

– Никита влюблен в Полину Матвееву. – Говорю я, когда парни, вздымая сотни брызг, забегают в воду.

– Чего-о?! – Моментально потеряв интерес к Косте, переспрашивает Тая. Она оборачивается, смотрит на оставшихся на бревне ребят, затем возвращает взгляд на меня. – Не может быть! С чего ты взяла?

– Он сам мне сказал.

– Боже… И давно?

– Вчера.

– Нет, давно он в нее влюблен?

Я пожимаю плечами и вздыхаю.

– С этого лета. Видимо.

– Так у нее же парень? Дима?

– Ага. Думаю, если бы не он, Высоцкий давно уже валялся бы у нее в ногах. У него, кажется, вообще крыша поехала на этой почве.

Тая трясет головой, как будто отказываясь верить в услышанное.

– И что Никита в ней нашел?

– Она – красотка. – Подумав, отвечаю я.

– Парни думают лишь одним местом! – Рычит подруга.

– Любовь зла. – Горько усмехаюсь я. – А еще слепа.

– Любовь не слепа. – Фыркает Тая. – Просто из-за любви люди смотрят не туда, куда надо.

Она гладит меня по плечу, и я зажмуриваюсь. Черт, Тая все поняла. Она знает, что я чувствую к Никите. Как же мне стремно…

– Ну, он и дуболом. – Вздыхает подруга.

Я смотрю на нее, она качает головой.

– Дуболомище. – Соглашаюсь я.

– И ты это так и оставишь? – Заглядывает она мне в глаза.

– А что мне делать?

– Бороться за него.

– Вот еще. – Я отворачиваюсь и впиваюсь взглядом в купающихся ребят.

– А я бы боролась. – С вызовом говорит Тая.

– Не сомневаюсь. – Отвечаю я.

Таисия у нас пробивная. Если кто-то встанет у нее на пути – голову ему пробьет.

– Смотри-ка. – Толкает она меня локтем. – Милуются голубки.

Я оборачиваюсь. Дрыга посадил Ксеню к себе на колени и ищет что-то у нее во рту. Своим языком.

– Она очень пожалеет о том, что связалась с ним. – Цокает языком Тая.

– Почему? – Интересуюсь я.

– Как будто ты не знаешь. Леха сначала льет девчонкам в уши про то, что влюблен, а как добьется своего – бросает. Они плачут, а он им «Я тебе ничего не обещал, я вообще ничего не хотел». Или того хуже: перестает писать и звонить, чтобы бедная девочка начала возмущаться, скандалить и сама его бросила. И так он как будто не при делах: и ни в чем не виноват, и просто все женщины – прирожденные истерички.

– Жестоко.

– Еще бы. – Качает головой подруга. – Наташка Ломаева перевелась в другую школу из-за него в прошлом году, а Машка Ромаева так рыдала в туалете, что на всех этажах было слышно.

– Ты Ксене об этом рассказывала? Она вроде девчонка хорошая, скромная.

– Еще бы. Сказала, чтобы не верила ни единому его слову.

– А она?

– Да, наверное, как все остальные – верит, что с ней у него все будет по-другому. – Тая морщится, глядя, как Дрыга ведет пальцами по ноге Ксени. – Любовь до гроба.

– Она должна, хотя бы, вытрясти из него обещание, что это не просто игры, а серьезные отношения.

– Ха! – Выдыхает Тая. – Он ей что угодно сейчас наплетет, лишь бы залезть под юбку. И отношения пообещает, и скажет все, что она захочет услышать.

– А вдруг он действительно влюбился?

– Ха. Ха. И ха.

– Если он поступит с ней подло, я лично дам ему в нос.

– И тогда у вас в группе не будет басиста. – Напоминает она. – Дрыга – идеальный кандидат. Опыт есть, гитара тоже – даже совсем неплохая, я видела, как он выступал в летнем лагере с ребятами из Омска – бацали только так. И с вами уже играл в берлоге. Плюс, у него музыкалка. Правда, неоконченная: выперли после четвертого класса – за прогулы.

– Ты права. – Киваю я. – И все песни Никиты он наизусть знает.

– Так что он, может, и сердцеед, но как друг и музыкант – лучше всех.

– Да.

Из воды выходят ребята, и мы идем к остальным. Ноги приятно тонут в песке, и я радуюсь тому, что солнце медленно опускается за горизонт.

– Эй, Никитос, ты чего такой загруженный? – Опускается на бревно рядом с ним Костя.

– Все нормально. – Дежурно улыбается Высоцкий.

– Не в духе, потому что с тобой никто не спит? – Смеется Денис, кутаясь в белую рубашку. – Или все еще переживаешь из-за стычки с Кощеем?

– Я просто отдыхаю, чего привязался? – Отвечает Никита устало.

– Кстати, Никит. – Дрыга отсаживает Ксеню и выпрямляется. – По поводу того, что сказал Кощей.

– Чего? – Его брови поднимаются вверх.

– Ну, насчет твоей мамы. – Несмело произносит он. – Ну, Стас же передал ей привет…

– Ты что-то знаешь об этом?

– Ну… это… – Леха взъерошивает пальцами волосы. – Я только слышал на тренировке в душевой…

– Да говори! Что? – Не выдерживает Высоцкий.

Дрыга оглядывает присутствующих, затем взволнованно облизывает губы.

– Он хвалился. В общем… что встречается с какой-то…

– Да скажи ты! – Никита встает.

– С горячей разведенкой. – Говорит Леха еле слышно.

На его лице сожаление. А на лице Никиты рождается целая буря.

3.2

НИКИТА

– Ты уверен? – Алена сжимает мою руку.

Мы стоим в темноте на крыльце моего дома, пока наши друзья пошли к берлоге.

– Да. – Заверяю ее я. – Иди, проследи за ними. Я не хочу, чтобы парни разнесли наш будущий репетиционный зал.

Пытаюсь улыбнуться, но выходит не очень: после того, как я чуть не накинулся на Дрыгу с кулаками, напряжение не желает покидать мое тело. Друг не виноват, что стал свидетелем неприятного разговора в мужской раздевалке и не несет ответственности за те гадости, которые говорит Кощей, но у меня словно пелена гнева опустилась на глаза, когда он передал мне его слова. С трудом удалось удержать себя в руках, и тут нужно сказать спасибо Аленке, которая в последнюю секунду удержала меня от нападения на друга.

– Обещай, что не будешь грубить маме. – Она обхватывает меня за плечи.

Я бросаю взгляд на горящие окна дома.

– Не буду.

– Хорошо. – Алена довольно кивает. – Мы будем в берлоге.

– Я скоро приду. – Обещаю ей.

– Угу. – Похлопав меня по плечу, она удаляется вслед за остальными.

Парни по пути с моря купили чипсов, газировки и пива, так что скучать им без меня не придется. Проводив Алену взглядом, я вхожу в дом.

В воздухе стоит аромат цветочного парфюма, из гостиной доносится приглушенная музыка и голос матери: она что-то негромко напевает под нос.

– Куда-то собираешься? – Спрашиваю я, застав ее перед зеркалом – пританцовывающей.

Она оборачивается.

– А ты где пропадал весь день? – Ее взгляд скользит по мне сверху вниз, затем снова возвращается на лицо.

– Ты отвечаешь вопросом на вопрос. – Вздыхаю я, навалившись на дверной косяк.

Мама явно чувствует себя не в своей тарелке. Она нервно одергивает облегающее платье глубокого бордового оттенка и натягивает на лицо беззаботную улыбку.

– Ходишь целый день голодный. Зашел бы домой пообедать.

На ее лице безупречный макияж, волосы уложены в идеальные локоны. Если бы не усталый взгляд, ей можно было бы дать не больше двадцати семи. Да, стоит признать: моя мать выглядит младше своих лет, и нет ничего удивительного, что половина мужчин в городе мечтает встречаться с ней.

– Не обязательно проявлять дежурную заботу, мама. – Говорю я. – Мне скоро восемнадцать, и я достаточно взрослый, чтобы приготовить или купить себе еды.

– Это не дежурная забота. – Ее губы, накрашенные яркой помадой, расплываются в грустной улыбке. – Я беспокоюсь о тебе.

– Так куда ты собралась? – Хмурюсь я, игнорируя ее слова. – На очередное свидание?

– А… в чем дело? – Мама отворачивается к зеркалу, чтобы вдеть длинные блестящие серьги в уши. – С чего такой тон?

Опять вопросом на вопрос. Мое раздражение растет.

– Ни с чего. – Цежу я сквозь зубы.

– Может, тебе нужна помощь с уроками? – Язвит она. – Никита, если что-то тебя не устраивает, скажи мне прямо. Хочешь, чтобы я осталась сегодня дома? Просто скажи «да», и я никуда не пойду.

– Нет. – Усмехаюсь я.

Мама резко оборачивается.

– Дорогой, я отпахала смену в офисе. Могу себе позволить выйти из дома на пару часов? Как ты и сказал, ты уже почти совершеннолетний, так что мне теперь не нужно проводить вечера и ночи возле твоей кроватки.

– Так вот оно, значит, что. – Вспыхиваю я. – Наверстываешь упущенное за те годы, что пришлось возиться со мной? Ну, извини, что отнял твою молодость. – Мои плечи дергаются, как от удара. – Ты ведь не можешь не упомянуть об этом всякий раз, как мы ссоримся!

Мать застывает, как громом пораженная. В ее взгляде недоумение и шок.

– Никита, я не… – Она делает тяжелый вдох, затем шумно выдыхает. – Я не это имею в виду когда говорю, что отдавала тебе все свое время. Просто мне тяжело было воспитывать тебя одной. Это действительно так.

– Да мне плевать, что ты имеешь в виду. – Зло отвечаю я. – Почему ты просто не можешь быть матерью? Нормальной матерью, которая не шатается вечером по свиданиям непонятно с кем?! Каждый месяц – новый мужик! – Всплеснув руками, выкрикиваю, окончательно потеряв над собой контроль. – Это нормально, вообще? Да ты не способна построить постоянные отношения ни с одним из них. Ни с кем! А, может, тебе просто не надо? Ты же не можешь быть, как все! Не можешь, как, например… вон – отец Алены: у него не было ни с кем отношений с тех пор, как его бросила жена! Почему тебе нужно быть такой? – Я обвожу взглядом ее наряд и качаю головой. – Выглядеть… так. И вести себя. Как шлюха!

Во рту горчит от произнесенных слов, но обратно уже ничего не вернуть. Мама бледнеет, по ее лбу расползаются тревожные складки морщин.

– Потому что мне не нужны отношения. – Говорит она глухо.

Берет сумочку и проходит мимо меня к двери.

– Может, ты тогда, хотя бы, начнешь думать, с кем спишь?! – Ору я ей в спину. – Чтобы потом мои друзья не говорили мне, что капитан школьной футбольной команды трахает мою мать!

Мама останавливается на секунду, затем расправляет плечи и продолжает движение. Молча.

– Может, ты и про отца мне не говоришь, потому что не знаешь, кто он?! – Бросаю я, когда она выходит в дверь. – Не удивительно, если спать с кем попало!

Последнее, что она мне оставляет перед тем, как уйти, это полный разочарования взгляд. Дверь закрывается, и пару секунд я просто стою столбом.

А потом начинаю крушить мебель в гостиной: пинаю диван, переворачиваю столик, швыряю в стену настольную лампу. Оттолкнув стул, я бросаюсь на кухню и умываюсь холодной водой. По моим щекам бегут слезы.

Я ненавижу себя за то, что сказал ей все это. Я так не думаю, мне очень стыдно. Но в то же время злюсь. И мне очень обидно. И этот коктейль из эмоций буквально валит меня с ног.

Это ее жизнь, она может делать, что хочет. Может встречаться с кем хочет. Но я бы предпочел, чтобы мама встретила кого-то достойного и была с ним счастлива. А не так. Она заслуживает большего, гораздо большего.

Проходит полчаса прежде, чем я успокаиваюсь и нахожу в себе силы, чтобы пойти в берлогу к остальным. Прохожу в темноте по тропинке и останавливаюсь у окна, из которого льется свет. Слышно, как играет знакомая мелодия. Вижу, что ребята расположились внутри: кто на стуле, кто на старом кресле, кто развалился на диване. Аленка сидит посередине, остальные – вокруг нее. Она играет на гитаре мою песню, а друзья громко ей подпевают.

Ее голос звучит тонко и стройно – будто журчание ручейка. Он всегда меня успокаивает.

Я толкаю дверь и вхожу. Алена замечает меня, и ее губы трогает легкая улыбка. Прижав к себе гитару, она продолжает:

Я беру вторую акустическую гитару, начинаю играть, наклонившись к ней, и мы поем вместе:

Мы смотрим друг на друга, и я думаю о том, как мне повезло, что рядом с детства был такой друг, как Алена. И печаль меня отпускает.

3.3

АЛЕНА

Я спала всего часов пять от силы. Вчера мы допоздна зависали в берлоге, пели, танцевали, играли в настольные игры, и время пролетело так незаметно, что я удивилась, когда мне позвонил отец, чтобы напомнить, что уже за полночь, и завтра мне в школу. Пришлось валить домой. Те из ребят, кто к этому часу еще не ушел, тоже стали расходиться.

Помню, Дрыга отвел Никиту в сторону, чтобы спросить, можно ли им с Ксеней остаться и переночевать в берлоге. Высоцкий отказал ему. Да и Ксене как раз в это же время позвонили родители и велели немедленно явиться домой. Леха отправился ее провожать.

Принимая душ, я снова прокручиваю в голове картинки вчерашнего вечера. В жизни, как и в музыке, мы с Никитой понимаем друг друга почти без слов – одними взглядами. Разве это не должно что-то значить? Например, что наш союз это что-то особенное, и что мы предназначены друг другу? Почему когда он смотрит на меня, не видит того же, что и я? Откуда вообще появилась эта Полина и почему встала между нами? Как так вышло? Может, нужно было вовремя открыть ему свои чувства?

Когда я спускаюсь вниз, вижу, что отец уже ушел на службу. Никто никогда не знает, сколько его не будет. Он может отсутствовать день или сутки, а может позвонить и сказать, что задерживается на неделю.

У нас с Никитой была куча таких вечеров наедине, когда моего папы не было дома, и мы при желании могли заняться всем, чем угодно, только почему-то никому из нас это даже не приходило в голову. А теперь – когда мы достаточно взрослые, чтобы задумываться об этом всерьез, он влюбился в другую, и даже призрачная надежда на то, что Никита однажды заметит во мне женщину, тает на глазах.

Я долго смотрю на себя в зеркало. Что со мной не так?

Средний рост, среднее телосложение, правильные черты лица. Все стандартное, и ничего выдающегося. Наверное, мне не хватает какой-то изюминки, которая имеется у ярких девушек вроде Полины: уверенности в походке, блеска в глазах, стильной стрижки и модной одежды, добавляющей женственности.

У меня все обыкновенное, но я это и люблю: удобную одежду, свой цвет волос, короткие ногти, чистое лицо без макияжа. Неужели, нужно что-то менять в себе, чтобы понравиться парню? Это как-то даже унизительно: словно ты выпрашиваешь его внимание и предлагаешь полюбить вместо себя эту яркую картинку, нарисованную на твоем лице.

Позавтракав, я беру рюкзак и выхожу к условленному месту.

– Мур! – Никита уже там.

– Мяу. – Я таю в его присутствии.

Уже даже и не понимаю, как годами мне удавалось сохранять спокойствие, когда мы были рядом. И сердце так не грохотало, и щеки не краснели. А сейчас каждая наша встреча вызывает фейерверк из мурашек, разбегающихся по всему телу.

– Как ты?

– Не выспалась. – Я стреляю себе в висок воображаемым пистолетом.

– И я. – Вздыхает Высоцкий.

На нем тонкий синий джемпер, подчеркивающий ширину плеч, и голубые джинсы, красиво облегающие длинные крепкие ноги. Он само совершенство. И мурашек на моей коже становится только больше.

– Может, возьмем папин пикап? – Предлагаю я.

– Он уже на службе?

– Ага.

– Ну, давай. – Соглашается он.

И мы идем в гараж. Никита заводит автомобиль, я прыгаю на пассажирское сиденье, и мы отправляемся в школу.

Да, такое иногда происходит – мы нарушаем правила. Двое школьников без прав на тачке, взятой без спроса. Но так как отец никогда не спрашивает, кто намотал несколько лишних километров пробега и потратил бензин на его пикапе, то мы время от времени рискуем. Главное, поставить машину подальше от школы, чтобы никто не настучал классной. И помнить про дорожных инспекторов, которые могут словно из ниоткуда материализоваться на дороге. Но с нами такого еще не происходило.

– Я поссорился с мамой. – Признается Никита, когда мы уже подъезжаем к соседнему со школой зданию.

– Так и знала. – Выдыхаю я.

– Наговорил ей кучу всякого.

– Очень похоже на тебя.

– Да. – Он паркует пикап на стоянке и глушит двигатель. – Утром она ушла пораньше, чтобы не столкнуться со мной. Обиделась.

Я выбираюсь из машины, не дожидаясь, пока мне откроют дверцу.

– Помирись с ней, ладно? Скажи, что был не прав.

– Легко сказать. – Произносит он хмуро.

– Ты опять без учебников? – Спрашиваю я, когда мы идем к зданию.

– А на фига они? – Усмехается Никита, пожав плечами.

– Действительно.

Уверена, он и без учебников не пропадет. Раньше всегда справлялся.

– Что это? – Я останавливаюсь в холле, заметив учеников, столпившихся у раздевалки.

Они все смотрят на что-то, задрав головы.

– Похоже, виселица. – Присвистнув, говорит Никита.

– Вы тоже это видите? – Интересуется подошедшая к нам Тая.

– Крутой перфоманс! – Останавливается рядом Леха. – Наверное, опять футболисты отжигают.

– Как думаете, что они хотели этим сказать? – Разглядывая веревку с петлей, привязанную к креплению под потолком, спрашиваю я.

– Что учеба – отстой. – Уверенно заявляет Никита.

– И лучше повеситься. – Смеется Леха, за что тут же получает от Таи локтем в бок.

– Так, все! Расходимся! – Командует директор Олег Борисович, протискиваясь сквозь толпу.

За ним следует рабочий со стремянкой. Сейчас будут снимать веревку с потолка.

– Представление окончено! – Директор разгоняет зевак. – Все на уроки! Живо!

И мы плетемся по коридору дальше. Я зеваю как раз в тот момент, когда вижу Кощея. Он делает на мобильный фотографию виселицы, к которой по стремянке поднимается рабочий. Парень довольно улыбается. Похоже, Леха был прав: опять футболисты начудили. Они периодически устраивают что-нибудь эдакое, чтобы развеселить народ.

Уроки кажутся бесконечными. На химии нас делят на пары для самостоятельной работы. Высоцкий радостно придвигается ко мне.

– Чего ты так радуешься? – Ворчу я. – Мы оба не сильны в этом предмете. Лучше разделиться и подсесть к отличникам.

– Лелик, я все решил.

– Что? – Беру со стола лист с заданием. – Ты знаешь, как делать ее?

– Нет, я не об этом. – Никита забирает у меня лист и откладывает в сторону. – Я решил, что мне нужен план насчет Полины.

– План? – Расстраиваюсь я.

– Да. План по ее завоеванию.

– Ей бы для начала узнать о твоем существовании. – Не удерживаюсь я.

– С этого и начну. – Игнорирует мое замечание Никита. Он бесцеремонно выдирает из моей тетради двойной листочек и берет ручку. – Нужно придумать четкую последовательность действий.

– Ну, придумывай. – Зевнув, говорю я.

– Нет, мне нужна твоя помощь.

– Зачем?

– Как. – Улыбается он. – Ты же девочка. Ты лучше меня знаешь, что нужно вам – девочкам.

– Вот как. – Я поднимаю на него взгляд.

– Угу. – Он деловито подписывает листок. – С чего бы мне начать?

– Не знаю. – Я отворачиваюсь к доске, где учитель объясняет другой, гораздо более важный план – план самостоятельной работы.

– Лелька! – Тычет меня Никита в бок. – Не беси.

– Да что я тебе сделала? – Поворачиваюсь к нему.

– Помогай. – Он выразительно таращится на меня.

У него такие красивые глаза, что меня бросает в дрожь. Это вообще нормально – помогать парню, от которого ты без ума, завоевывать другую девушку? Я буду дурой, если соглашусь.

– Что я должен делать, чтобы понравиться ей?

Надо же, а он серьезно подошел к вопросу. Я обреченно вздыхаю.

– Ладно. – Отвечаю, глядя в потолок. Никита готовится записывать. – Для начала посмотри, какие ей нравятся парни.

– Какие? – Хмурится Высоцкий.

– Такие как Дима, болван. Она же встречается с ним!

– «Как Дима». – Пишет он. – А это какие?

Я мечтательно закатываю глаза.

– Ну… сильные, красивые, самодовольные.

– Да он ведет себя как павлин! – Вспыхивает Никита.

– Правильно. – Киваю я. – Полине именно это и нравится. Поверь.

4.1

НИКИТА

– Чего завис?

Я продолжаю на нее таращиться, так и не въехав, что может нравиться девчонкам в гориллоподобных качках вроде этого Димы Миронова. Должно быть, Алена шутит.

– Просто не понимаю, как это может привлекать? – Мне приходится перейти на шепот, потому что учитель уже бросает на нас косые взгляды. – Глупость какая-то!

Я зачеркиваю пункт номер один – «быть как Дима».

– Да что тут непонятного? – Продолжает издеваться подруга. – Он же крутой. А крутые парни нравятся девочкам.

– Миронов – неотесанный!

– Брутальный. – Задумчиво, словно вспоминая моего соперника, произносит Аленка.

Я фыркаю.

– Ты должен стать круче. – Говорит она. – Да. Записывай. Пункт номер один: стать круче Димы Миронова. Ох, как же это будет трудно…

– Почему? – Недовольно морщусь я.

– У тебя недостаточно природных данных. – Серьезно отвечает подруга. – Придется хорошенько поработать над собой.

– Почему это недостаточно? Что со мной не так?

– А практически все. – Аленка скептически оглядывает меня. – Хм…

– Что «хм»? – Возмущаюсь я. – Что еще за «хм» такое?! – Я практически кричу ей шепотом. – Ты раньше не говорила, что со мной что-то не так!

– Ты пиши, пиши. – Она прочищает горло. – Итак. Тебе нужно стать увереннее в себе. Даже наглее. Будь плохишом.

– Чего?

– Записывай, не отвлекайся. – Командует подруга.

– Увереннее, наглее. – Повторяю я, записывая.

– Ты должен стать мужественнее. Мужчина берет женщину за руку и ведет за собой – вообще и по жизни. Вот такое впечатление ты должен производить: сильный мужчина, готовый вести за собой.

– Я что, недостаточно мужественный? – У меня брови лезут на лоб.

– Тебе просто нужно стать сильнее. – С умным видом произносит Алена. – Стать спортивным!

– Так я вроде…

– Обрети красивую форму и демонстрируй ее. Девочкам нравится смотреть на крепких парней.

– Ты что, сейчас облизнулась? – Уставляюсь я на нее.

– Просто губы пересохли. – Смущенно улыбается она.

Мы делаем вид, что раскладываем необходимые для опытов инструменты и материалы, потому что учитель движется меж рядов. Едва он отходит подальше, я бросаюсь к списку.

– Я думал, с моей фигурой все нормально.

– Да. Конечно. Но не так нормально, как у Миронова. – Мурлычет Алена. – Вспомни его кубики пресса.

– Когда это видела его кубики?! – Изумляюсь я.

Она прочищает горло.

– Ну, как-то раз – на футболе. Он забил гол, снял футболку…

Я в шоке. Никогда не замечал, чтобы Лелька интересовалась парнями, а тут она выдает такое. Ну, и дела!

– Хорошо. Я понял. Спорт. – Добавляю пункт в список. – Может, мне вернуться в атлетику? Зря тогда бросил, в восьмом классе.

– Или запишись в качалку. – Алена наклоняется на стол и подпирает ладонью подбородок. – Не забывай, что свою красивую форму тебе нужно будет демонстрировать.

– Демонстрировать. – Записываю я.

– А еще тебе нужно переодеться.

– Что, прости? – Не верю я своим ушам.

– Переодеться. – Ехидно улыбается Краснова.

– А с одеждой-то моей что не так?

– Ну, как же. Она… посредственная. – Аленка толкает меня в бок. – Смотри, у Дениса такие же кроссовки как у тебя. А джинсы… вон, у Воротова почти такие же, немного отличается оттенок денима. Не говоря уже про этот джемпер: в таких половина школы ходит.

– Да ты… – Я осекаюсь.

– Ты не выделяешься, Никита. – Подводит итог подруга. – Как же Матвеева должна тебя заметить?

– С-серьезно? – Я с сомнением прикасаюсь к ткани своего джемпера.

Мне такие мысли никогда не приходили в голову.

– Конечно. – Заверяет Алена. – Но ты не переживай. Я помогу тебе подобрать новую одежду. Также тебе придется сделать новую стрижку, эта давно вышла из моды, и… – она наклоняется к моему лицу, затем отстраняется и прищуривается.

– Что?

– Тебе нужен новый парфюм.

– А чем тебя этот не устраивает? – Спрашиваю я растерянно.

– Ты пользовался им утром? – Хмурится она.

– Да.

– Ничем не пахнет. – Наклоняется к моей шее и хмыкает. – Да, ничем. Кроме пота. Так что понадобится еще и дезодорант.

– Я что, воняю?! – Бросаюсь нюхать свой джемпер.

– Не так, чтобы прям… – Алена пожимает плечами. – Ну, прости. Ты хотел честное мнение, да?

– Да. – Вздыхаю я.

– Тогда пиши: одежда, прическа, парфюм.

– Написал.

– Ага. – Довольно кивает она. – И еще. Покажи ей, что ты популярен. Больше общайся с другими девушками. – Алена прокашливается. – Ну, с этим у тебя проблем не будет, так как я всегда рядом. В общем, ты должен создать впечатление, будто умеешь общаться с девушками.

– Я и так умею!

Она так странно хихикает, что мне становится не по себе.

– У тебя нет опыта, Никит. И Полине об этом лучше не знать. – Подруга качает головой. – Зеленые юнцы не привлекают девушек с опытом – таких как она.

– Думаешь…

– Ей лучше не знать, что ты девственник. – Она как будто специально говорит это немного громче, чем следует, и несколько одноклассников одновременно поворачивается к нам.

– Это шутка. – Говорю я и жестом показываю им, чтобы отвернулись.

Дождавшись, когда они потеряют интерес и вернутся к выполнению самостоятельной работы, я поворачиваюсь к Алене, чтобы испепелить ее взглядом.

– А что? По тебе видно, вообще-то. – Выдает она.

Мне хочется застрелиться.

– Каким образом по мне видно? – Шиплю на нее я.

– Ой, ну, хорошо. Опытность можно сыграть. – Отмахивается Алена. – А что будет, если дело дойдет до поцелуев? Она же раскусит тебя в два счета!

Кажется, у меня поднимается температура. Об этом я не подумал.

– Разберусь как-нибудь!

– Короче, она должна знать, что ты по всем фронтам успешен. – Подытоживает Аленка. – Например, в учебе. Так что давай сделаем гребаную лабораторку. Бери пробирки.

– И все? Это весь список?

– Это его часть. – Говорит она, раскладывая передо мной материалы. – Для того, чтобы перейти к следующему уровню, тебе нужно выполнить эти пункты и привлечь ее внимание.

– Ну да. – Соглашаюсь я, пробегая взглядом по списку. – Вообще-то, тут много всего.

– И еще кое-что. – Добавляет Алена. – Ты должен выделяться. Чем угодно. Ты должен ее удивить. – Она придвигает ко мне лист с заданием. – И в этом тебе поможет музыка.

– Точно! Это вообще должен быть самый первый пункт. – Радостно заключаю я.

– Но нам придется много репетировать. – Задумчиво говорит Алена. – Каждый вечер. Если мы, конечно, хотим выступить на фестивале и Осенинах.

– Мы еще даже не собрали команду!

– У нас есть Дрыга. – Напоминает она и весело мне подмигивает. – Осталось найти ударника и клавишника и желательно со своим инструментом.

– Нереальная задача. – Тяжело вздыхаю я.

– Я слышала, что у Паши Войновича хороший синтезатор.

– Мы подрались в седьмом классе и с тех пор не общаемся.

– Самое время начать. – С улыбкой говорит Алена. – Думаю, Дрыга тоже будет только рад составить нам компанию.

– Хорошо, я поговорю с ними. А что с ударником?

– Как тебе Семен?

Я качаю головой.

– Кирилл Семенов? Он странный. Весь в себе. Я даже не знаю, он вообще разговаривает с кем-то? Или немой?

– Ты чего, он прикольный. – Смеется она. – Мы ходим вместе на факультатив по английскому по субботам. Клянусь, там он разговаривает! И много!

– Серьезно? – Морщусь я.

– Да. А еще у него хорошая установка. Он говорил, что по воскресеньям дает уроки малышам в музыкальной студии.

– Вот ты с ним и поговоришь!

– Я? – Аленка округляет глаза.

– Да. А на мне Дрыга и Пашка Войнович.

– Блин. Ну, хорошо. – Вздыхает она.

– По рукам! – Я радостно тяну ладонь, и подруга неохотно отбивает «пять».

4.2

АЛЕНА

– Ты… что?! – Вскрикивает Тая на всю столовую.

– Да тише ты. – Одергиваю ее я, заставляя опуститься обратно на стул.

Мы сидим за крайним столиком у окна, и мне меньше всего хочется привлекать к себе лишнее внимание в такой сложный момент, когда нужно просто побыть в тишине и обдумать все происходящее в моей жизни.

– Нет уж, дай поорать, подруга! – Не унимается Таисия.

– Прикрой варежку, на нас уже смотрят. – Шепчу я, дергая ее за локоть.

– Какого черта я должна ее прикрывать, когда моя лучшая подруга решила, что она мать Тереза и дает вытирать о себя ноги? – Продолжает возмущаться Тая, но, все же, недовольно вздохнув, понижает тон голоса. – Умоляю, скажи, что мне послышалось, будто ты согласилась помогать Высоцкому в завоевании этой курицы Матвеевой?

– Да… Нет… – Мнусь я. – В общем, это просто план.

– Сделай татуировку со словом «идиотка» на лбу. – Она бьет себя ладонью по голове.

– Никита – мой друг. – Пытаюсь объяснить я. – Если он хочет искренний совет, я его даю, и никак по-другому.

– Даже если это в ущерб тебе?!

– Он – мой друг.

– Да он просто слепой и слабоумный идиот, если не видит, какая девчонка рядом с ним. – Злится Тая. – А если видит и понимает, но при этом все равно смотрит на эту Барби, то он просто конченый придурок, а это, прости меня, уже не лечится!

Она взмахивает руками, словно отгоняя от себя невидимых мух, и громко фыркает. Ее экспрессивности позавидовали бы даже итальянцы.

– Слушай, ну… – Я уставляюсь на свой обед. Сухая гречка с бледной котлетой совсем не выглядят аппетитными. – Если Никита будет счастлив, то я буду рада за него.

– Если мэ-мэ-мэ-мэ, то бу-бу-бу-бу! – Состроив рожицу, заунывно пародирует меня подруга. – Противно слушать!

– А чего ты хотела? – Удивляюсь я.

Тая уставляется на меня во все глаза.

– Ревности! Страсти! Будь стервой, отбей его, отомсти ему, наконец! Я хотела хоть чего-то, чтобы говорило о том, что ты так просто не сдашься! Борись за него, тряпка!

– Я не знаю, как это. – Честно признаюсь я. – И вообще. Мне бы хотелось, чтобы он сам меня заметил, чтобы понял, что я для него что-то значу. Раз уж за столько лет Никита не почувствовал ко мне ничего, значит, ничего уже и не получится. Ему нравятся… другие девочки.

Тая громко зевнула.

– Какая скукота-а! – Подавив новый зевок, пробормотала она. Затем устремила на меня свой недовольный взгляд. – Ты вообще не сечешь мужицкую тему.

– Чего?

– В мужиках не шаришь, подруга. – С видом знатока произносит она и принимается за свой салат. – Они же тупые все. Недалекие. Мама все время переживает, что отец найдет себе кого-то, а он даже молоко в холодильнике без ее помощи найти не может! И носки: вечно по всей квартире носится, ищет их. Так что им, как детям, нужно все показывать и подсказывать.

– К чему ты ведешь?

Тая перестает жевать и смотрит на меня как на умалишенную.

– Это Никита должен разглядеть в тебе женщину! – Произносит она с набитым ртом. – А не ты должна ему помогать измениться, чтобы он склеил какую-то левую телку. Андестенд?

– Женщину? – Я смотрю на себя, на свою одежду. – А по мне не видно, кто я?

Тая запивает салат компотом и оглядывает мой прикид, скептически приподняв бровь.

– Ты росла без матери. – Говорит она. – Носилась с ним с детства, как мальчишка. У вас и сейчас одежда одна на двоих. Ты – пацанка, Ален.

– Мне так комфортно. – Бормочу я, чувствуя, как кровь отливает от лица. – Я… я с детства люблю шорты и брюки.

– Брюки это здорово, но в твоих не видно твоих ног. – Пожимает плечами Тая. – Посмотри. Грубые, широкие, мешковатые. Как парни должны догадаться, что под ними длинные и стройные ножки с идеальными икрами?

– У меня длинные ноги?

– Еще какие длинные. – Заверяет подруга. – И красивые. Но об этом знаю только я.

– Ничего себе. – Я задумчиво провожу ладонями по бедрам.

– А еще у тебя есть грудь, но в этом стремном лифчике и тупой рубашке ты кажешься плоской, как доска.

Я машинально хватаюсь за грудь.

– Не хочу, чтобы туда пялились.

– Не обязательно выпячивать сиськи, – улыбается Тая, – но нужно давать понять, что они там есть. Парни западают на картинку, а потом уже на мозги. Они так устроены. Тебе нужно переодеться, Алена.

– Я что, должна выглядеть как эта Полина?

– Нет. – Она кладет руку на мою ладонь. – Ты должна выглядеть как ты. Но это будет твоя улучшенная версия, понимаешь? Более женственная, игривая, страстная. У тебя куча плюсов: твой юмор, твой голос, твои волосы, глаза, губы. Но нужно их подчеркнуть. Легким макияжем, прической, помадой, юбкой покороче. Улыбкой, наконец, – немного загадочной и уверенной. В этом случае не только Никита, но и другие парни обратят на тебя свое внимание.

Я сглатываю, заметив проходящего мимо Кощея. Бросив на нас короткий взгляд, парень ставит поднос на столик на противоположной стороне и садится.

– Мне не нужно внимание других парней, – произношу я, отведя взгляд.

– Нужно. – Заверяет Тая, сжав мою ладонь еще сильнее. – Никита должен тебя приревновать.

– Приревновать?

– Именно. – Играет бровями подруга. – У тебя есть кто-то на примете, с кем ты в ближайшее время могла пофлиртовать у него на глазах?

– Я… не… я…

– Понятно. Я и забыла, что флиртовать ты тоже не умеешь. – Она отпускает мою руку. – Это мы тоже исправим.

– Слушай, Тай. Я ведь вообще не такая. – Ерзая на стуле, говорю ей. – Заигрывать, строить из себя кого-то это вообще не мое.

– Нам нужен реальный ухажер. – Решительно заявляет Тая, обводя столовую взглядом. – Может, подговорим кого-то?

– Э… Может, Семен? – У меня в горле пересыхает от одной только мысли о том, что придется флиртовать с кем-то, да еще и на глазах у Никиты. – Мне все равно нужно поболтать с ним насчет участия в группе.

– Этот чудик? – Морщится она. – Нет. Хорошо бы, если это был кто-то популярный. Вон, – подруга кивает в сторону, – как Кощей.

– Забыла про нашу стычку? Он обозвал меня уродом!

– Это было до того, как он тебя разглядел. – Напоминает Тая. – Что еще раз подтверждает мою теорию о том, что у тебя неправильная самоподача. – Она поворачивается ко мне. – К тому же, это не просто стычка, это ваш бэкграунд. Вы уже соприкасались, а, значит, вам есть, о чем поговорить. Неважно, что вы будете обсуждать, главное, чтобы Высоцкий видел, что вы общаетесь.

– Да я его терпеть не могу, этого Кощеева!

– А он смотрит на тебя. Глаз не сводит. – С ехидной улыбочкой произносит подруга. – Или ты думала, я просто так привела его в пример?

– Чего? – Я поворачиваюсь и наталкиваюсь на пронзительный взгляд Стаса.

Он и не думает отворачиваться. Сверлит меня глазами, самодовольно усмехается. Я сглатываю и ощущаю, как к щекам медленно поднимается жар.

– Вообще это интересно. – Задумчиво говорит Тая. – Если он тебя и такой заметил, то, что будет, когда ты приоденешься? Может, ну, его, этого Высоцкого? Замутишь с Кощеем.

– Да он меня просто ненавидит. – Отвечаю я, отворачиваясь.

Но спиной продолжаю чувствовать его взгляд.

4.3

НИКИТА

Обычно я не зацикливаюсь сильно на чем-то, но слова Алены никак не шли у меня из головы. Прическа, одежда, запах – вот уж не думал, что со мной что-то не так, и нужно все поменять, чтобы привлечь внимание девушки. Хотя, Полина действительно того стоила. Она классная. Красивая, яркая и, наверняка, добрая: у нее очень открытая и нежная улыбка. Все, что я вижу в ней, мне нравится, и это ли не знак, что мы должны быть вместе?

Хорошие девушки заслуживают хороших парней, которые заботятся о них, как следует. А не таких как этот Миронов – тупой качок, который даже на поле не может сделать ничего толкового из-за того, что перекачан, и его мышцы из-за усердий со штангой давно одеревенели.

Узнав информацию о свободном времени на беговых дорожках, я выхожу из тренерской и замираю на краю спортивного поля. Как раз начинается тренировка футболистов: парни в тренировочных шортах и майках разминаются у бровки. Их около десятка, но я тут же нахожу взглядом Миронова – он стоит чуть поодаль от остальных: максимально широко разведя ноги, приседает по очереди на каждую из них. Рядом с ним крутятся девчонки из группы поддержки, их тренировка закончилась только что, но они не торопятся уходить с поля: хихикают и обмениваются репликами с парнями из футбольной команды.

Кто-то из ребят вообще не обращает на них внимания, продолжая выполнять упражнения, другие охотно отвечают, и один из них, конечно же, Миронов. Вот он делает выпады вперед, а одна из девочек, та, что посмелее и понаглее, подходит ближе. Она что-то говорит, Дима смеется и чуть не валится с ног. С трудом сохранив равновесие, он поднимается, выпрямляется и подходит к ней вплотную.

Я приближаюсь к беговой дорожке, чтобы рассмотреть детали. Их общение в этот момент уже совсем не походит на дружеское: девчонка буквально липнет к нему, а Миронов в ходе разговора наклоняется чуть ли не к ее лицу. Это откровенный флирт! Да как он может? Эта болельщица нисколько не лучше Полины, зачем это ему?

Девушка медленно ведет пальцем по его груди, и Миронов игриво перехватывает ее руку. Я вижу, как он на секунду притягивает болельщицу ближе, а затем отпускает. Она хихикает, разворачивается, и в этот момент футболист шлепает ее по заднице. По заднице!

Она возвращается к своим подругам, и они отправляются в сторону раздевалок, а Миронов, обернувшись, вдруг ловит мой взгляд. Я не отвожу глаз, и он не отводит. И только через пару секунд, потеряв интерес, вдруг возвращается к упражнениям.

– А ты здесь что забыл? – Застает меня врасплох чей-то голос.

Я оборачиваюсь. Это Кощей. Самым последним вышел на тренировку.

– Слушай, Кощеев… – Хмурюсь я, подбирая слова.

Мы с ним одного роста, но ему отчего-то удается смотреть на меня свысока. Он груб, уверен в себе, и спорт приучил его не бояться ударов по лицу, так что тут в принципе нечему удивляться. Но и я не так прост. Расправив плечи, делаю к нему шаг.

– А где твоя подружка? – Вдруг ухмыляется он, бросив взгляды по сторонам. – Или она у тебя того? По девочкам? А то слухи разные ходят.

Гнев внутри меня вспыхивает моментально. Как будто горячая волна ударяет в голову, и я больше ничего не соображаю: пальцы сами сжимаются в кулаки.

– Воу, ты чего? – Отступает Кощей. На его лице удивление и насмешка. – Остынь, Высоцкий! Я же пошутил! – Он поднимает руки. – Хочешь помахаться, проблем нет, но не стоит так реагировать – это просто слова!

Он точно издевается.

– Ладно, ладно, все. – Устало вздыхает Стас. – Угомонись. Тренер мне новой драки не простит.

– Тогда следи за своим языком! – Рычу я, сократив между нами расстояние до минимума. – Понял?

– Да, парень. – Улыбается он, глядя на мой кулак.

– Еще одно слово про Алену или мою мать…

– Понял, не дурак. – Прочистив горло, отвечает Кощей.

Я опускаю руку, уже жалея, что не втащил ему. Стереть эту довольную ухмылочку с его лица доставило бы мне немало удовольствия.

– Что бы у тебя там ни было с моей матерью, ты не смеешь открывать рот и даже упоминать об этом, ясно?

Улыбка на его лице сменяется задумчивостью.

– Да не было у меня с ней ничего. – Пожав плечами, тихо отвечает он. Его слова кажутся искренними. – Угостил выпивкой в клубе, потанцевали, потом предложил продолжить вечер вместе, а она отказалась. Я был бы не против приударить за ней, твоя мать – горячая штучка, но бармен шепнул, что я – ровесник ее сына, и она быстро слилась.

– Не лезь к ней больше. – Предупреждаю я.

– Да не обижайся. – Кощей по-простецки хлопает меня по плечу. – Кто в нашем возрасте не западал на милфу?

– Стас, я серьезно.

– Окей, все, молчу, не кипятись. – Он разводит руки. – Ладно, мне пора!

– Вали. – Тяжело выдыхаю я.

Стас отправляется на поле, затем вдруг оборачивается:

– Так она точно не по девочкам? Твоя подружка.

– Забудь о ней. – Цежу я сквозь зубы.

– А вы с ней…

– Я сказал, забудь! – У меня снова все вспыхивает внутри. – Ее не интересуют такие, как ты!

Он ржет, удаляясь.

– Посмотрим.

Мне слышится, или он действительно сказал это?

– Я серьезно, Кощей! – Ору ему в спину.

Но ему уже плевать: он подбежал к остальным и разминается.

– Козел. – Сплевываю я.

Нужно было ему врезать. Не знаю, зачем передумал в последний момент. Такие понимают только силу.

Разворачиваюсь и ухожу с поля. В коридоре между раздевалками слышу щебет девчонок из группы поддержки.

– Он позвал меня в кино! – Говорит одна из них.

– Серьезно, а как же Матвеева? – Спрашивает другая.

– Я не уточняла. – Смеется она. – Но если он хочет идти со мной в кино, значит, на нее ему наплевать!

Дверь закрывается, и их смех остается внутри. А я остаюсь стоять в коридоре в смешанных чувствах. С одной стороны мне жаль Полину, с другой – я понимаю, что это мой шанс.

5.1

АЛЕНА

После возвращения из школы я прибралась дома, сделала уроки и приготовила ужин. Надежды на то, что папа вернется сегодня со службы домой, было мало: обычно он уходил на сутки или двое. К тому же, ему в любой момент могли дать особое задание, и тогда весточку о нем пришлось бы выспрашивать по телефону у коменданта аэродрома. Но я на всякий случай приготовила жаркое и даже удивилась, когда вдруг услышала шум двери, играя на гитаре в своей комнате.

– Пап? – Убрав руки со струн, кричу я. – Это ты?

Внизу тихо. Отложив инструмент, я выхожу из спальни и медленно спускаюсь вниз, пытаясь вспомнить, закрыла ли дверь на замок, придя из школы.

– Пап?

– Да? – Наконец, отзывается он.

Я нахожу его в гостиной: папа сидит на диване, и на его лице такое выражение, будто вся тяжесть мира сейчас легла ему на плечи.

– Что-то случилось? – Спрашиваю я осторожно.

Возможно, он не в духе из-за пикапа. Наверное, не следовало брать его без разрешения.

– Иди ко мне. – Вдруг устало улыбается он.

Я подхожу и сажусь, папа обнимает меня за плечи.

– Тяжелый день? – Спрашиваю у него.

– Не тяжелее остальных. – Вздыхает отец.

– Понятно.

Я не пытаюсь разузнать детали, да ему и нельзя рассказывать.

Иногда, когда человек очень устал, помогает просто посидеть рядом с тем, кто ему близок, с тем, кто может обнять просто так и поделиться теплом, кто выслушает или помолчит немного. Я включаю телевизор, и мы сидим в обнимку перед экраном около получаса. Моя голова покоится на его плече, и, кажется, будто опять кроме нас двоих не существует никого в целом мире. Так спокойно и хорошо.

– Аленыш, мне нужно сказать тебе что-то. – Вдруг произносит папа негромко.

Я глубоко вдыхаю папин запах, и мое сердце сжимается в предчувствии чего-то недоброго.

– Говори. – Поднимаю на него взгляд.

– Я был сейчас у Высоцких.

– Зачем? – Я выпрямляюсь, убираю волосы с лица.

Его лицо выглядит серым, глаза потухшими.

– Договорился с Мариной, чтобы они присматривали за тобой. Мне… нужно будет уехать, но ты не переживай, это всего на три месяца.

– А нельзя отказаться? – Сначала не догадываюсь, о чем речь, я.

– Ты ведь знаешь, что нет, таковы правила.

– Ну, ладно… – Я задумчиво опускаю взгляд, и тут же сердце бьет меня в ребра. Я уставляюсь на отца. – Боже, нет, только не в зону боевых действий, папа!

– Прости. – Его губы дрожат. – Это мой долг, ты же знаешь.

Я отстраняюсь от него, хватаюсь руками за голову.

– Нет, погоди. Я же несовершеннолетняя, кроме тебя у меня больше никого нет! Неужели нельзя отказаться? – Смотрю на него с надеждой. – Пожаловаться? Возмутиться?! Так же нельзя!

– Я должен, дочь. – Беспомощно говорит он.

Мой большой, сильный папа растерянно жмет плечами. И я перестаю дышать, осознав, что он все уже решил. Он не боится. Его ждут его боевые товарищи, и ни у кого из них нет сомнений в том, что они должны туда отправиться. Вся их жизнь посвящена этому. Отдать свой долг Родине для них честь. И все, что держит сейчас на земле моего отца, это ответственность за меня и любовь ко мне.

– Ох, папа. – Я бросаюсь ему на грудь и крепко обнимаю.

Не знаю, как буду без него. Не представляю, как справлюсь. Но говорить сейчас ему о своих переживаниях и сомнениях не решаюсь – это причинит ему еще большую боль. Так поступить я не могу.

– Всего три месяца, и я буду дома. – Вздыхает он.

– Хорошо. – Шмыгаю носом я.

Мне хочется впитать в себя запах его летной формы, запомнить силу его рук, тембр голоса. Мы всегда знали, что однажды это может случиться, и вот оно происходит. Я буду сильной – для него. Я буду молиться, надеяться и ждать. И папа вернется ко мне живой и здоровый, по-другому и быть не может.

– Я постараюсь звонить каждые два дня, или как будет связь.

– Хорошо. – Обнимаю его еще крепче.

– Обещают, что будет возможность делать видео-звонки.

– Хорошо.

– Да не трясись ты так, Аленыш.

– Ага.

Его сильные руки гладят меня по спине, вытирают слезы, а я словно падаю в какую-то яму, отказываясь верить в то, что завтра все изменится. Это не простая командировка. Каждый вылет может стоить летчикам жизни. Каждый вылет может стать последним.

– Папа, только не геройствуй, пожалуйста. – Прошу я, глядя в его доброе и мужественное лицо сквозь мутную пелену слез.

– Ты же знаешь, что я не могу. – Улыбается он. – Сделаю все, что потребуется, если будет нужно.

– Тогда постарайся выжить, ладно? И вернись домой.

– А других вариантов и нет.

Мы еще долго разговариваем, затем ужинаем вместе, собираем его вещи, даже смеемся. Все как всегда – обычный вечер. Но в груди так щемит, что не получается нормально вдохнуть.

Я понимаю отца. Понимаю, почему он выбрал эту профессию, разделяю его убеждения и идеалы. И я, наконец-то, понимаю всю тяжесть ожидания – когда он там, где земля пахнет порохом и тленом, а ты тут и ничем не можешь ему помочь. Единственное, чего до сих пор понять не получается, так это то, почему моей матери это когда-то было настолько в тягость, что она бросила все и сбежала? Неужели, после этого ей было легко?

– Поставила будильник на шесть. – Говорю ему, целуя перед сном. – Провожу тебя перед школой.

– Хорошо. – Папа целует меня в макушку. – Сладких снов, котик.

Подарив ему улыбку, я отправляюсь в свою спальню. Вхожу, сажусь на постель и смотрю в темноту. Все эти проблемы с учебой, с завоеванием Никиты и его влюбленностью в Полину кажутся теперь сущей ерундой. Интересно, я вообще смогу вернуться к нормальной жизни до возвращения отца?

Мои мысли прерывает шорох за окном. Что-то скрипит, затем раздается глухой стук, и вдруг я вижу силуэт на фоне ночного пейзажа. Высоцкий!

– Блин, Никита! – Шепчу я, открывая створку окна. – Эта шпалера уже вся сгнила, как ты забрался?

– Мур. – Он вваливается внутрь головой вниз. Встает и отряхивает колени. – Я сто раз это делал.

– Тише, – напоминаю я. – Если папа тебя тут застанет, ты отправишься домой тем же путем, что и пришел.

– Уже поздно, поэтому я и не рискнул пойти через дверь. – Шепчет в ответ Никита. Его лицо в полутьме кажется особенно уютным и родным. – Ты не отвечала на звонки.

– Да… – Я обернулась. Телефон остался на тумбочке. – Была внизу с папой, он…

– Знаю. – Мягко говорит Высоцкий. – Потому и пришел. – Он протягивает руки и заключает меня в объятия. – Чтобы поддержать тебя.

– Никит, я не хочу его отпускать, мне страшно. – Пищу я ему в грудь.

У меня опять бегут слезы.

– Все будет хорошо. – Его руки стискивают меня крепче. – Вот увидишь.

– Я верю, но все равно переживаю.

– Не бойся, я здесь, с тобой. – Обещает он. – И никуда не денусь.

Мы ложимся на кровать, и я кладу голову ему на грудь. Никита гладит мои плечи, волосы, спину. Его ровное дыхание успокаивает.

– Я всегда буду с тобой. – Звучат в тишине его слова.

Пусть так и будет. И с этой мыслью через какое-то время я засыпаю.

5.2

НИКИТА

Утром, приняв душ, я одеваюсь. Бросаю придирчивый взгляд в зеркало и решаю оставить несколько пуговиц на рубашке расстегнутыми. Затем закатываю рукава и взъерошиваю волосы на макушке. Пожалуй, Леля права: можно немного нарастить массу, чтобы выглядеть солиднее. Я не тощий, вполне подтянутый и крепкий, но со спортсменами мне не сравниться. Если уж девчонки действительно западают на мышцы, то нужно довести тело до идеала.

Прихватив телефон и сумку с тетрадями, я спускаюсь вниз, чтобы позавтракать. С удивлением обнаруживаю, что мама еще на кухне: вчера она целый день меня избегала, неужели, уже оттаяла? На ней бежевый деловой костюм с широкими брюками и коротким жакетом, она занята тем, что режет ветчину на идеальные ломтики – очевидно для бутербродов.

– Ну, как там она? – Спрашивает мать.

– Что, прости? – Я наливаю себе кофе и сажусь за стол.

Мама откладывает в сторону нож и устремляет на меня хмурый взгляд.

– Я спросила, как она?

– Ой, а мне послышалось «доброе утро». – Хмыкаю я, сделав глоток. – Ты о чем вообще?

– Я спрашиваю про Алену. – Прищуривается мать.

– А что с ней?

– Не строй из себя идиота. – Вздыхает она, качнув головой. – Я видела, что ты пришел час назад. Ты ночевал у нее?

– В берлоге. – Пожав плечами, тут же нахожусь я.

– Неправда. – Мама начинает собирать бутерброды из кусочков хлеба, сыра, зелени и ветчины. Ставит передо мной тарелку с двумя. – Тебя не было в берлоге, я проверяла перед тем, как лечь спать.

– Ну, может быть. – Неохотно отзываюсь я.

Откусываю бутерброд и жую, с вызовом глядя ей в глаза.

– Ты был у Алены?

– Да. – Приходится сознаться мне. – Я ночевал у них дома.

– Или у нее в спальне?

Я пожимаю плечами.

– Или у нее в спальне. – Киваю ей.

– Господи. – Шумно выдыхает она и закатывает глаза к потолку.

– Да что такого, мам? – Спрашиваю я, перестав жевать.

– Ничего. – Мать закусывает губу и испытующе смотрит на меня. – Просто я обещала Андрею присматривать за девочкой, и теперь гадаю, считаются ли твои ночевки в постели его дочери присмотром, и как он отреагирует, узнав у них? Он ведь не знает, да? Вы же не ставите его в известность, что спите друг с другом?

– По-моему, ты опять устраиваешь бурю из ничего. – Произношу я, пораженный тем, каким тоном она подала свой пламенный спич. – Или что, я не догоняю чего-то?

– Ты – взрослый парень, Никита. – С жаром выпаливает мать. – Надеюсь, вы, хотя бы, предохраняетесь, и мне не придется наблюдать, как сосед сворачивает тебе голову за то, что его единственная дочь неожиданно залетела!

Я застываю, как громом пораженный.

– Мам, ты… – У меня пересыхает в горле. Это смешно и оскорбительно одновременно. – Мам, мы про Алену говорим, вообще-то, ты в своем уме?

– Это серьезные вещи, Никита. Не надо тут улыбаться!

У нее, кажется, вот-вот истерика начнется.

– Мам, мы с ней просто друзья, забыла? – А вот теперь мне реально хочется рассмеяться. – Но спасибо, если надумаем что-нибудь такое, то позаимствуем резинки из твоей тумбочки. Идет?

Я снова принимаюсь за бутерброды и наблюдаю, как мама постепенно успокаивается.

– Хорошо. Это хорошо. – Бормочет она, наливая себе кофе. – Тогда приглядывай за ней. Как друг. Чтобы в отсутствие Андрея никакие другие парни в ее доме тоже не ночевали.

– Чего? – Чуть не давлюсь я. – Леля и парни? Мам, ты с какой планеты?

– У нее сейчас очень уязвимый возраст. – Задумчиво говорит мать. – Возраст, когда хочется любить и… верить.

– А, понял. – Вдруг все желание смеяться разом исчезает из меня. – Ты же родила меня в восемнадцать.

Она садится напротив и впивается в меня внимательным взглядом.

– В этом возрасте девочки должны думать об учебе, танцах, кино и спорте, а не о пеленках и молочной смеси, потому что они сами еще дети. – Мама горько усмехается. – И да. Мне ли не знать.

Я долго молчу, с трудом выдерживая ее взгляд. В голове крутятся скупые упоминания матери о том, как бабушка с дедушкой выгнали ее из дома, узнав, что она беременна. Как ей пришлось оканчивать школу беременной, снимать комнату в общежитии, учиться и одновременно растить меня, затем разрываться между работой и вечно болеющим сыном, а также тащить все эти годы на себе кредиты и ипотеку за дом.

– Слушай, прости. – Тихо говорю я. – За тот раз, ладно? Когда я сказал…

– Неважно. – Отрезает она решительным жестом.

– Нет, важно. – Выдыхаю я. – Наговорил тебе кучу всего. Обозвал. Еще Андрея приплел. Просто… Блин, не знаю, он, правда, классный. И одинокий. Почему бы вам не сойтись? Ты никогда не думала об этом?

Мать, молча, мотает головой, а потом отвечает:

– Нет. Он достоин кого-то лучше женщины, которая никому не верит и боится мужчин. – Прикусывает губу, затем бросает короткий взгляд на наручные часы и натягивает на лицо улыбку. – Ладно, мне пора, а то опоздаю.

Она встает, залпом допивает кофе и ополаскивает чашку в раковине.

– Мам… – Тяну я.

– Так как она держится? Ты так и не сказал? – Беззаботно, будто и не было сейчас этого разговора, интересуется мама. – Сильно переживает, что отец уезжает?

– Да, но с Аленой все будет в норме.

– Прекрасно. – Улыбается она. – Я тоже думаю, что все будет хорошо.

Поставив чашку на полку, мать хлопает меня по плечу, словно боится, что я ее оттолкну, если она меня поцелует, и спешит в коридор. Слышно, как стучат ее каблучки.

– До вечера! – Звенит ее голос.

– До вечера. – Задумчиво отвечаю я.

Мысли невольно снова возвращаются к маминому предположению о том, что мы с Аленкой можем быть ближе, чем просто друзья. Вот ведь умора. И как ей в голову пришло? Расскажу Алене, она обхохочется.

Допив кофе, я беру вещи, выхожу из дома, поднимаюсь по тропинке и оказываюсь перед домом Красновых. Подруга уже ждет меня, сидя на ступенях.

– Мур. Ты как? – Спрашиваю я, усаживаясь рядом.

– Он уехал. – Отвечает она, глядя вдаль. – Его полчаса назад забрал служебный автомобиль. Мы ничего не успели, даже не купили мне гитару.

Алена напряжена всем телом, кусает обветренные губы. Ветер колышет ее волосы, и они мягко касаются моей щеки и шеи.

– А знаешь что? – Я кладу руку на ее колено. – Давай прогуляем сегодня уроки?

– Шутишь? – Бесцветным голосом спрашивает она.

– Нет. Я серьезно. Возьмем и не пойдем в школу.

– А куда пойдем? – Алена устремляет на меня свои большие глаза со светлыми колосьями-ресницами.

– Не знаю. – Я пожимаю плечами. – Куда-нибудь.

– Так нельзя. – Улыбается она. – Нельзя прогулять бесцельно. Нужен план.

– Хватит с меня планов. – Говорю я, встав. – Будем импровизировать! – Протягиваю ей руку. – Доверься мне.

Сначала подруга качает головой, затем уверенно вкладывает свою ладонь в мою, а затем я поднимаю ее со ступеней рывком, и мы бежим вниз по улице, куда глаза глядят.

5.3

АЛЕНА

– Как тебе эти? – Никита перебирает джинсы на стенде.

Мы в мужском отделе торгового центра. В ранний час тут почти никого, и в этом лабиринте из стоек, витрин и полок мы, как в городе свободном от людей, предоставлены самим себе.

– Скучно! – Откликаюсь я, роясь в ряду с рубашками.

– А такие? – Он показывает широкую модель с заниженной посадкой.

– Уже интереснее.

– Эти? – Высоцкий рывком срывает с полки джинсы фасона «баллон» из линялого денима.

– Прикольные. – Одобряю я.

Он сгребает сразу пять пар и скрывается в примерочной. Я подаю ему за шторку несколько рубашек в расслабленном стиле и пару рваных футболок, а сама сажусь на подиум, предназначенный для выкладки новых коллекций, предварительно сдвинув одежду к краю.

– Это что, «Muse» играет? – Интересуется Никита, копошась за шторкой, когда я включаю песню на телефоне.

– Да, детка, ты будешь дефилировать под музыку! – Отзываюсь я, прибавляя громкости.

Играет композиция «Plug in baby», она динамичная и экспрессивная. И у меня не получается удержаться от смеха, когда с первыми словами песни Никита появляется из примерочной и начинает, забавно двигаясь, подпевать солисту.

Я чуть не валюсь с подиума, хохоча. Одежда на нем, конечно, сидит идеально и смотрится красиво, но это последнее, о чем думаю в этот момент. Высоцкий танцует, вытягивая ноты и играя на воображаемой гитаре, и у меня не получается усидеть на месте – я присоединяюсь к нему, подпевая и прыгая, словно обезьянка.

Мы устраиваем настоящую вакханалию в магазине, и не удивительно, что тут же получаем замечание от девушки-консультанта. Ей приходится дождаться, пока трек не доиграет до конца, и наше импровизированное выступление не закончится. Когда это происходит, она выдыхает с облегчением. Тот факт, что Никита решает купить ту пару джинсов, что прошла проверку дикими танцами у примерочной, радует ее еще больше.

А мы безостановочно хохочем, расплачиваясь и покидая магазин. Бежим по улице за автобусом, запрыгиваем в него на ходу и смеемся оттого, что сами не знаем, куда он нас везет.

– Куда сядем? – Оглядывает полупустой салон Высоцкий.

Взрослые смотрят на нас с укором: слишком много шума от двух подростков.

– Постоим? – Предлагаю я.

– Давай.

Мы отступаем в заднюю часть автобуса, хватаемся за поручни и приникаем взглядом к окну.

– Помнишь, как в детстве? – Спрашиваю я.

– Да. – Улыбается Никита. – Всегда ездили в хвосте, чтобы подпрыгивать на кочках.

– Сейчас подвеска у автобусов намного мягче. Не попрыгаешь.

– Зато дороги не везде новые. – Подмигивает он. – Иди сюда. – Берет меня за плечи, ставит лицом к себе. – Не бойся, я тебя поймаю.

– Отпустить поручень? – Недоверчиво переспрашиваю я.

– Да.

– А если тряхнет?

– Еще как. В том и смысл. – Хитро ухмыляется он.

Но я решаю довериться. Опускаю руки и пытаюсь сохранять равновесие. Автобус в это время слегка покачивает, и улыбка медленно захватывает мое лицо.

– Еще немного. – Произносит Никита, глядя мне в глаза. – Сейчас-сейчас. Вот!

Я смеюсь, и в следующее мгновение автобус подпрыгивает на кочке – плюх! Пол на мгновение уходит у меня из-под ног, а затем снова касается ступней. Дух захватывает! Мои коленки подкашиваются, и меня поводит в сторону, но Никита вовремя подхватывает меня за талию. Мы смеемся, я прижимаюсь к нему и вижу, как остальные пассажиры смотрят на нас, как на ненормальных. Наверное, думают, что мы пьяные.

– Наша остановка! – Говорит Высоцкий, утягивая меня за собой, едва автобус останавливается.

– Мы что, не оплатили проезд? – Спрашиваю я, спрыгнув со ступеньки вслед за ним.

– Никогда не было, и вот опять. – Усмехается он. – Конечно, нет! Всего одна остановка, Лель!

Он машет рукой пассажирам, наблюдающим за нами в окна, и увлекает меня за собой в сторону парка.

– А помнишь, как ты разбила мне нос? – Вдруг вспоминает Никита, когда мы сидим на скамейке и уплетаем хот-доги.

Наши ноги на сиденье, задницы – на спинке скамьи. Мы тотально и безудержно нарушаем сегодня все правила и запреты.

– Когда мы играли в баскетбол? – Уточняю я, слизывая с края кетчуп, горчицу и майонез.

– Предполагалось, что это будет баскетбол. – Замечает он. – Но ты почему-то решила, что мы играем в регби!

– Ты выше и сильнее, я просто боролась за мяч! – Хихикаю я.

– Локтями? – Таращится на меня Никита. – Да ты двинула мне так, будто я был грабителем, который собирался отобрать у тебя кошелек с последними деньгами!

– Ну, прости. – Хрюкаю я со смеху.

– Прости! – Откусив хот-дог, стонет он. – Да сколько я дрался с парнями, но никто из них никогда не разбивал мне нос! Помнишь, сколько крови было?

– Да-а. – Довольно мычу я. – Ты в крови, вся моя одежда в крови, все руки в крови – твои и мои. А-ха-ха!

– Тебе и тогда было смешно.

– Еще бы! Ты выглядел так жалко! – Толкаю его в бок.

– А родители как перепугались. – Вспоминает Никита.

И мы хохочем. Все-таки, как хорошо, когда есть, что вспомнить. У нас обоих неполные семьи, нет рядом бабушек и дедушек, но у нас двоих в трудные минуты всегда были мы. И это бесценно.

– Погоди. – Он наклоняется, стирает каплю кетчупа с моего подбородка салфеткой и улыбается.

Мое сердце пропускает сразу несколько ударов.

– Спасибо. – Смущенно говорю я и отвожу взгляд.

А потом мы идем гулять по парку. Кормим уток, стреляем по мишеням в тире и пьем клубничные милкшейки на берегу пруда, пытаясь время от времени сталкивать туда друг друга по очереди. Я, как обычно, побеждаю – Никита валится к самой кромке, нечаянно наступает в воду, и один его кроссовок промокает. Но наказания судьбы не приходится долго ждать: когда мы идем по аллее, проезжающая мимо поливальная машина окатывает нас обоих с головой.

Наверное, так и выглядят моменты счастья. Короткие, как вспышки. Яркие. Ты чувствуешь запахи, помнишь ощущения и видишь улыбку того, кто рядом. Время останавливается на секунду, чтобы ты мог лучше запечатлеть в памяти этот чудесный миг, а затем продолжает свой бег. И кроме маленького местечка в твоем сердце нигде больше не остается напоминаний о том, что когда-то все это с кем-то могло произойти.

– В музей? – Кивает на большое старинное здание справа Никита.

– Ненавижу музеи, ты же знаешь. – Морщусь я.

– Пару кадров? – Он разворачивает меня к фото-будке.

– Вот это с удовольствием.

Мы забегаем внутрь, оплачиваем снимки, втискиваемся вдвоем в узкое кресло и начинаем так усиленно корчиться, как будто от этого зависит, примут ли нас обоих в цирковое училище на клоунское отделение. И только последний снимок, где мы, отсмеявшись, смотрим друг на друга, получается более-менее приличным. Всеми остальными можно пугать малолетних детей, обещая кару небесную за недоеденную тарелку с манной кашей.

– Надо же, не заметила, как полдня прошло. – Говорю я, убрав фотографии в рюкзак и бросив взгляд на часы. – Наши, наверное, уже освободились с занятий.

– И это еще не последний пункт нашей культурной программы. – Подмигивает Никита.

– Куда ты меня ведешь? – Настораживаюсь я.

– Увидишь. – Загадочно отвечает он.

Кружит каким-то переулками, тянет за собой через подворотни, увитые зеленью и цветами, а затем выводит меня к небольшой арке у старой площади.

– Где мы? Что… – Я замираю у витрины, на которой вижу блестящий Gibson – тот, о котором давно мечтала.

– Красное дерево, – шепчет Никита, положив мне руку на плечо, – брендовые звукосниматели и фурнитура, идеальный баланс звука. Синди будет ревновать.

– Синди с ума сойдет… – С придыханием говорю я, касаясь пальцами стекла витрины. – Она влюбится в него, как только увидит.

– У них будет лучший дуэт. – Заверяет Высоцкий. – Ну, что? Хочешь подержать его в руках?

– Да. – Отвечаю я с улыбкой.

Он открывает мне дверь, мы входим, и Никита просит у продавца показать инструмент. Я дрожу, когда мне дают гитару, и мои пальцы впервые касаются ее тугих струн.

– Неужели, я могу себе его позволить?

– Да. – Кивает он. – Я уже был тут на днях и сделал заказ. Gibson привезли сегодня утром специально для тебя. А твой отец все оплатил.

– Вот это да, – только и могу произнести я.

Пальцы гладят блестящий корпус, а сердце замирает в груди. Вот, оказывается, что ты чувствуешь, когда сбывается мечта.

6.1

НИКИТА

Вчера весь день и весь вечер до глубокой ночи мы с Лелей проверяли в деле ее новую гитару, поэтому сегодня я все утро зеваю. На самом деле, Gibson оказался потрясающим. Инструмент не только оправдал все наши надежды, но и немало удивил: на нем с легкостью можно исполнять музыку в любом стиле, кроме разве что тяжелого металла, но мы никогда и не были ярыми поклонниками этого жанра.

В общем, допоздна истязая вчера гитару, мы играли на ней по очереди, а когда, наконец, разошлись по домам, я еще долго лежал в постели и слышал в голове обрывки мелодий и видел кусочки будущих текстов. Ради чего-то вставал и записывал в блокнот, другое вылетало из мыслей быстрее, чем приходило. В общем, уснул только к утру, и теперь чувствовал себя паршиво. Но в душе фонтанировало вдохновение и расцветал дивный сад из новых крутых идей.

– Уличный фестиваль через две недели, – говорит Аленка, когда мы спускаемся в спортивный зал. – Я сегодня зайду в администрацию, возьму положение и запишу нас для участия.

– За две недели нереально сыграться и выучить хотя бы одну композицию. – С сомнением говорю я.

– Это же не оупен-эйр, – стаскивает с моей головы кепку и натягивает на себя подруга, – мы не будем выступать на сцене по очереди, привлекая к себе все внимание зрителей. Две центральные улицы города заполнятся толпами людей и десятками музыкальных коллективов. Флешмобы, прогулки, уличные торговцы – пространство наполнится какофонией звуков! Народ будет тусить, отрываться, общаться, фотографироваться, наслаждаться вкусной едой! Расслабленная атмосфера, Никит, никто и не заметит, что кто-то из музыкантов ошибся или сфальшивил. Мы должны быть там и просто получать кайф! Сыграем что-то знакомое всем.

– Металлику? – Хмыкаю я.

– Да хотя бы!

– Ладно. – Соглашаюсь я. – Тогда договорись уже с Семеном и составь список из композиций, которые мы реально сможем сыграть.

– Исполним каверы?

– Ну да. – Я пропускаю ее вперед. – Не будем насиловать новеньких нашими песнями, а то придется репетировать сутками напролет. Лучше оставим это до Осенин.

– И зря. – Алена пожимает плечами. – «Сутки напролет» звучит заманчиво!

– Ты вообще без тормозов, – смеюсь я.

Мы расходимся в стороны: слева женская раздевалка, мужская – справа, но до нее еще нужно дойти. Лелька скрывается за дверью, а я так и остаюсь стоять на месте потому, что вижу в пяти метрах от себя Полину. Она стоит возле тренерской, прижавшись спиной к стене, а напротив нее – Миронов. Не дает ей ни двинуться, ни пройти. Поставил ладони по обе стороны от нее на стену и нависает над девчонкой сверху. Честно говоря, выглядит угрожающе, но тут я слышу, как он ласково говорит ей:

– Брось всю эту ерунду, я еще раз говорю тебе – ты единственная. У меня никогда не было такой девушки, как ты.

Полина издает печальный вздох и отводит взгляд.

– Я так устала. Ты что, не можешь просто ответить мне прямо?

– Что ответить? – Он наклоняется к ее лицу, целует ее в подбородок. – Что я должен ответить на те бредни, которые ты придумываешь, чтобы меня позлить?

– Позлить? – Ее голос звучит обреченно. – Дима, девочки говорят, что видели тебя вчера!

– Я был с парнями. – Теперь его тон становится жестче. – Ты мне не доверяешь?

– Я не…

– Кому ты веришь, мне или своим безмозглым подругам?

– Дима, я всего лишь передаю их слова. Они видели тебя с ней в кино.

– Во что я был одет? Они уверены, что это был я? Или тот, кто там был, просто был немного похож на меня? – Миронов ударяет ладонью по стене. – А ты решила наехать на меня из-за сплетен каких-то слепых идиоток?! Да они просто завидуют тебе! Нам с тобой завидуют! – Его тон смягчается, он отрывает руку от стены и кладет ей на щеку, заставив ее вздрогнуть от неожиданности. – Любая из них мечтает оказаться на твоем месте, малышка. Вот и все. Это просто зависть. Они все тебе завидуют.

– Дима. – Полина убирает его руку со своего лица. – Пожалуйста. Я пытаюсь серьезно поговорить с тобой.

– Разберись лучше со своими подружками. – Грубо бросает он, отходя от нее на шаг. – Только посмотри, как они тебя накрутили!

Она отворачивается в сторону, и неожиданно мы встречаемся с ней взглядами. Полина сглатывает: ей явно неуютно от того, что кто-то стал невольным свидетелем этой сцены.

– Ты точно не обманываешь? – Спрашивает она у Миронова, снова посмотрев ему в глаза.

– Как я могу? – Усмехается он. – Я когда-нибудь врал тебе?

– Нет. – Полина смотрит на него с надеждой.

– Вот видишь. – Дима подходит ближе.

– Просто Стас сказал, что тебя не было вчера с ними.

Ее зрачки расширяются. Видимо, из-за его реакции: очевидно, лицо Миронова вспыхивает гневом.

– Он ушел вчера раньше всех! А потом пришел я! – Выпаливает он, взмахнув руками. – Что тут непонятного?

Полина втягивает голову в плечи. Я инстинктивно сжимаю пальцы в кулаки. Мне хочется защитить ее, и если понадобится, я это сделаю.

– Просто он сказал…

– Да с тобой невозможно разговаривать!

– Дим, – она делает шаг и хватает его за рукав, как утопающий хватается за спасательный круг. – Дим, подожди… Прости.

– Что еще? – Он устало опускает на нее взгляд.

– Прости, я не хотела. – Пищит Полина, заглядывая ему в глаза. – Не разобравшись, сразу наехала…

– Тебе нужно успокоиться. – Миронов сдирает с себя ее руки. – Поговорим, когда отойдешь.

– Дим! – Кричит она ему вдогонку. – Дима!

Ее голос обрывается.

– Потом. – Отмахивается он, торопливо удаляясь по коридору.

Полина опускает плечи и обхватывает себя руками. Я слышу, как она шумно втягивает воздух, и мне хочется подойти и обнять ее, но это невозможно. Приходится прогнать эту мысль.

Проводив своего парня взглядом, она поворачивается и видит меня. Опять. И снова Полине неловко, что я все видел. Она как будто хочет что-то сказать, открывает рот, но тут же закрывает.

– Привет. – Говорю я тихо.

Мимо проходит несколько моих одноклассников.

– Привет. – Вцепившись в ремень сумки, негромко произносит Полина.

«Хорошо выглядишь» – подсказывает мне внутренний голос. Еще можно было бы спросить «Тебе нужна помощь?» или найти кучу других тем для разговора, но я понимаю, что ей сейчас, вероятно, хочется побыть одной, и просто вежливо улыбаюсь.

Сдержанно улыбнувшись мне в ответ, Полина спешит убраться подальше. Срывается с места и удаляется по коридору в том же направлении, в котором исчез Миронов. Проводив ее взглядом, я иду в раздевалку готовиться к уроку физкультуры. Мне снова есть, над чем поразмышлять.

6.2

АЛЕНА

– Так, все, отложи уже гитару, прошу тебя. – Тая буквально вырывает у меня из рук инструмент. – Я два часа слушаю эти грустные переборы, и с меня довольно. Я запрещаю тебе грустить, слышишь? Хватит. – Она ставит Gibson к стене и садится рядом со мной на кровать. – Алена, с твоим отцом все будет в порядке, слышишь? Он – профессионал и знает свою работу. Все будет хорошо.

– Знаю. – Бормочу я, глядя на сумерки за окном.

Сегодня подруга ночует у меня, и мы уже успели приготовить ужин, посмотреть сериал и развлечь себя музыкой, а мое настроение так и покоится возле отметки «ноль», и черт знает, что с этим делать.

Сегодня днем от папы пришло сообщение: он написал, что с ним все в порядке и свяжется со мной, как только будет возможность, но это меня мало успокоило, только заставилоеще больше по нему скучать.

– А если не перестанешь киснуть, – выпаливает Тая, вскакивая и начиная прыгать прямо на постели, – то я дождусь Андрея Владимировича, выйду за него замуж и стану для тебя самой вредной мачехой на свете!

– Только не это. – Фыркаю я.

Она пританцовывает и корчит рожицы во время каждого прыжка, и моя кровать беспощадно скрипит под ее весом.

– О, да, Золушка! – Злодейски хохочет Таисия, превращая убранство постели в настоящий хаос. – Готовься отделять зерна гречки от риса!

– А как же Костя? – Я поднимаюсь на ноги и начинаю двигаться с ней в такт. С кровати на пол валятся подушки. – Ты уже охладела к нему?

– Нет, но не могу же я сама предложить парню встречаться?

– Почему нет? Если он не решительный. Может, его следует подтолкнуть?

– Еще чего! – Она почти достает до потолка, подпрыгнув.

– Ты ему нравишься. – Говорю я. – Это видно по его глазам, он так на тебя смотрит!

– Другие тоже смотрят. – Усмехается Тая. – Так что, пока он щелкает клювом, кто-то другой, более решительный, может стать моим парнем!

– Но тебе хочется, чтобы это был Костя?

– Твой отец тоже сойдет!

Я шлепаю ее по попе, и мы хохочем.

Продолжаем прыгать. Клянусь, мы можем делать это часами.

– Как там Высоцкий? – Спрашивает Тая. – Вижу ваши сладкие фоточки у тебя над столом.

– Он собирался вечером на пробежку. – Отвечаю я, бросив взгляд на снимки, закрепленные над рабочим столом, где обычно делаю уроки. Это те самые фотографии, которые мы вчера сделали в фото-будке. – Решил заняться своей фигурой.

Делаю оборот на триста шестьдесят градусов и приземляюсь на ноги, чуть не потеряв равновесие.

– Вы такие милые на этих фотках. Даже и не скажешь, что не пара.

– Это вчера, когда мы прогуляли школу. – Поясняю я. – Удивительно, но он тогда почти не вспоминал про свою Полину.

– Вы смотритесь как влюбленные.

– Но это не любовь. – Вздыхаю я. – Слышала бы ты, как он о ней говорит! – Воздух застревает у меня в горле. – Она такая, сякая, как он мечтает о ней, как ему ее жаль!

– Чего это Высоцкий ее жалеет?

– Так он видел, как Миронов дурно обращается с ней. По словам Никиты, изменяет Полине направо и налево, а та все терпит.

– И зачем Никите такая терпила?

– Она-достойна-самого-лучшего-я-покажу-ей-что-значит-быть-рядом-с-нормальным-парнем! – Пропеваю я словно песню.

Тая засовывает два пальца в рот и делает вид, что ее тошнит.

Мы останавливаемся, садимся на кровать и тяжело дышим. У меня до сих пор комната прыгает перед глазами.

– Миронов действительно козел. – Вздыхает подруга. – Настоящий нарцисс. Но это не значит, что Матвеевой должен достаться наш Никитка. Точнее, твой. – Она пихает меня локтем. – Что не говори, но никто не сдвинет меня с мысли, что вы с ним созданы друг для друга.

– Я уже не уверена. – Замечаю я.

– Да ты только посмотри, как вы похожи! Увлечения, убеждения, музыка – да даже внешне! Что-то есть. Плюс энергетика: вы на одной волне! А согласно последним исследованиям, девяносто семь процентов стабильных пар, проживших вместе долгое время, замечают, что сильно схожи друг с другом. Ваш случай!

– Если бы я только знала, как переключить его внимание с Полины на себя. – Я пожимаю плечами.

Тая спрыгивает с постели, словно ужаленная:

– Забыла про преображение? – Она тащит меня за руку к зеркалу. – Сегодня самое время начать! – Усаживает на стул. – Высоцкий приперся сегодня в школу в этих своих новых джинсах, взлохматил волосы, рисуется, играет в небрежность и развязность. Думаешь, я не заметила, как изменилась его походка? Распавлинился весь! И Матвеева заметит тоже, вот увидишь. Так что не теряй времени зря и тоже следуй моим советам. Прямо с завтрашнего дня!

– Хочешь, чтобы я сделала маникюр и накрасилась?

– Да, но все это не поможет, если ты не отпустишь поводья.

– Какие еще поводья? – Спрашиваю я, глядя на себя в зеркало.

Тая наклоняется ко мне и ловит мой взгляд в отражении.

– Те, которыми ты держишь себя в напряжении.

– Да я вообще не напряжена. – Хмыкаю я.

– Отпусти свою женственность на волю. – Подруга срывает резинку с моих волос и ворошит пальцами непослушные пряди. – Во! Больше никаких хвостиков, только распущенные!

– О, нет. – Хмурюсь я. – Это же так… неудобно!

– Это. Так. Красиво!!! – Восторженно вскрикивает она и начинает кружить вокруг меня, пританцовывая. – Уверена, никто в школе и не подозревает, что ты Златовласка. Только посмотри, какие у тебя волосы: чистое золото! – Тая пропускает пряди через пальцы. – Жидкий шелк! Парни в обморок попадают, когда увидят.

– Что-то мне все это не нравится. Мне неуютно. Я как будто голая.

– Так круто же! Расправь плечи. – Приказывает подруга. – Да, вот так. С такой роскошной копной нельзя сутулиться. Неси свою красоту гордо! – Она отходит на мгновение и возвращается со своей сумкой, из которой достает утюжок для укладки волос.

– Ненавижу эти щипцы для пыток. – Съеживаюсь я.

– Дорогая, и это заметно. – С сожалением произносит Тая. – Если ты думала, что достаточно вымыть голову с шампунем, то я должна тебя расстроить – это не так. Нужно еще правильно высушить и уложить. Твои заломы от резинки для волос – это вообще просто катастрофа! Посмотри! Ты меня извини, но я вынуждена буду на первое время спрятать от тебя твои запасы резинок!

– Нет, – стону я, пока подруга сгребает с полочки у зеркала целый ворох и прячет в карман. – Ты не у себя дома, вообще-то!

– А я подумываю переехать к тебе и пожить, пока твой отец не вернется. Как тебе идея?

– Твоей маме не понравится.

– Точно. Но ей придется смириться. – Хихикает она, включив утюжок в розетку. – Потому что это будет весело.

– Если не вернешь резинки, буду звать тебя Тасей.

– Это запрещенный прием! – Возмущенно визжит она.

– Тася, Тася, Тася!

Подруга щелкает перед моим лицом утюжком, пытаясь устрашить.

– Тася-я-я! – Дразнюсь я.

– Замри! – Командует она. – Ты же не хочешь, чтобы я поджарила тебе ухо? Вот и не двигайся. Молодец.

Надув щеки, я жду, когда она разгладит каждую прядь. Внимательно слежу за каждым ее движением в зеркало.

– Гляди, как блестят! – Играя бровями, произносит Тая. – Ты теперь настоящая крашиха!

– Ну, и слово. Звучит как бомжиха. – Прыскаю я. И тут же получаю утюжком по башке. – Ай!

– Помалкивай. – Ворчит подруга. – Слово ей не нравится.

– Больно вообще-то. Просто я не люблю все эти словечки, которые уже завтра после обеда станут не модными.

– Терпи, кринжовая моя.

– Пошла ты.

Мы улыбаемся друг другу в отраженье.

– Ну, как? – Спрашивает Тая, когда с прической покончено.

– Не знаю. – Теряюсь я, разглядывая себя.

– Даже без косметики ты уже другой человек. А ну, встань, пройдись.

Я послушно встаю и иду по комнате:

– Бедрами вилять?

– Если хочешь насмешить всех вокруг. – Хмыкает она. – В женственность лучше заходить постепенно. Если я завтра заставлю тебя напялить в школу короткую юбку и каблуки, мы только все испортим. Давай начинать сводить парней с ума постепенно.

– Вот так? – Я откидываю волосы с лица изящным жестом, который мне самой кажется невероятно сексуальным.

– Боже… – Тая закатывает глаза.

– Что?

– Смотри. – Она руками расправляет мне плечи, заставляет выпрямить спину. – Главное, уверенность в себе и легкая полуулыбка. Ты идешь по коридору и бросаешь короткие взгляды на парней, а затем тут же отводишь глаза, будто смутилась. Тебе не нужно ничего никому доказывать. Ты знаешь, что ты та самая сучка, которой все парни падают в ноги, и ты всегда получаешь то, что хочешь.

– Сучка? – Переспрашиваю я.

– Да, роскошная и сексуальная. – Хихикает Тая. – «Я всегда получаю то, что хочу». Повторяй.

– Я всегда получаю то, что хочу. – Едва сдерживая смех, говорю я.

– Ты должна верить в это!

– Я верю! – Ржу я, меряя шагами комнату. – Та самая сучка!

– Дурочка. – Отмахивается подруга. – Я же серьезно!

– Я та самая сучка! – Виляя бедрами, повторяю я.

– Ой, тяжелый случай. – Устало вздыхает Тая.

– Что я опять делаю не так? – Стону я.

– Ничего. – Отвечает она. – Сейчас будем учиться флиртовать.

– Я никогда не научусь!

– О-о, я охотно верю.

6.3

НИКИТА

– Предлагаю взять машину! – Этими словами Лелька встречает меня утром на крыльце своего дома.

Привычное «Мур» тает на кончике моего языка: я не успеваю произнести ни звука, потому что сбит с толку увиденным.

– О, привет, Высоцкий. – Выходит следом за ней из дома Тая Калабина, наша одноклассница. – Как дела?

– П-привет. – Растерянно отзываюсь я и возвращаю взгляд на Алену.

Что с ней не так? Что изменилось со вчерашнего дня? Почему она выглядит так… странно и непривычно?

– Я говорю, может, возьмем папину машину? – Прищуривается подруга. – Небо затянуло тучами, по прогнозу дождь. Не хочется промокнуть.

– Ты чего, не выспался? – Шутливо приподнимает брови Тая.

А я не могу оторвать взгляда от Аленки. Она вообще какая-то другая сегодня.

– Что с твоими волосами? – Смущенно спрашиваю я.

Не понимаю, почему меня сбивает с толку то, как она выглядит сегодня.

– А что с ними? – Взволнованно интересуется Алена. Она проводит ладонями по гладким прядям. – Что-то не так?

Они загадочно переглядываются с подружкой.

– Ты… – я пожимаю плечами. – Что ты с ними сделала? Ты их распустила?

– Ага. – Легко отвечает она, закрывает за собой дверь и спускается с крыльца. – Не знаю, почему не делала этого раньше. Так удобно!

Алена идет к гаражу, а я ловлю на себе насмешливый взгляд Таи. Она подмигивает мне. Что, вообще, происходит?

– Как там Пашка Войнович? Ты говорил с ним вчера? – Этот вопрос Алена задает, когда мы выезжаем из гаража.

Мои мысли путаются, я пытаюсь сосредоточиться на дороге.

– Пашка? А, да. – Киваю я. – Говорили с ним вчера еще раз, я подходил после качалки. Он в деле. Вечером привезет синтезатор. Единственное, из-за чего переживает, это сохранность инструмента в моем сарае, но я объяснил и про замок, и про то, что стены крепкие – обшиты стружечными плитами, и район спокойный, и вообще: берлога хорошо просматривается из окон моего дома, так что беспокоиться не о чем. Вроде поверил.

– Круто.

– Ты теперь ходишь в качалку? – Интересуется Тая, наклонившись к нам с заднего сидения.

Тон ее голоса звучит так, будто она опять надсмехается, и меня это заставляет напрячься.

– Да, а что? – Хмурюсь я.

– Ничего. – Улыбается она мне в зеркало заднего вида. – Молодец. Тебе действительно не мешало бы немного подкачаться.

Аленка кашляет, а я нервно сцепляю руки на руле.

– Хочешь сказать, с моей фигурой что-то не так? – Голос подводит меня. – Вы что, сговорились с Аленой?

– Ты тоже заметила, да? – Переглядывается с ней Тая. Затем стреляет глазами в меня. – Да не переживай ты, Никитка, это ж все поправимо! Ну, рыхловат немного, но штанга животворящая все исправит!

– Кто рыхловат? Я?

– Все время забываю, что парни такие ранимые… – Сетует она, откидываясь на спинку сиденья. – Ты только не плачь.

Но почему-то по ее взгляду я вижу, что Тая довольна эффектом, который произвели ее слова.

– Идите вы. – Рычу я, вдавливая педаль газа.

– Да не обижайся ты, Никит! – Раздается с заднего сиденья. – Ну! Просто у меня это профессиональное. Я ж фотографией увлекаюсь, сам знаешь. А чего глаз не видит, то объектив обязательно заметит. Твои последние фотки не огонь, конечно…

– Хватит над ним угорать, – просит Аленка.

– Да ты посмотри на его лицо, – ржет Тая, – боже, какой же кайф!

– Вы меня тупо разводите, да? – Вздыхаю я, бросив взгляд на подругу.

Лелька пожимает плечами и виновато улыбается.

– А ты сразу и повелся. – Хихикает Тая. – Бери пример с наших спортсменов: они настолько же тупы, насколько уверены в собственной неотразимости! Влюблены в себя по уши! Им что угодно об их внешности скажи, они не поверят. Поэтому все девчонки от них и без ума!

Я кошусь на Аленку. Неужели, она рассказала о моем увлечении Полиной своей лучшей подружке? Но та как будто и не слушает нас больше: припав к окну, любуется абрикосовыми деревьями на склоне. И тема обсуждения сама постепенно сходит на нет.

Несмотря на то, что добирались мы на машине, прибываем в школу всего за десять минут до начала занятий. И все из-за того, что пришлось кружить по кварталу, отыскивая спокойное местечко, где можно оставить пикап. А потом еще идем около трехсот метров пешком. Тая все тарахтит, не затыкаясь: обсуждает грядущий фестиваль, уроки, сплетни и сериалы, а Алена внимательно слушает ее и изредка что-то отвечает.

Пока мы двигаемся до школы, а затем по холлу я безотрывно слежу за ней взглядом. Даже в ее походке что-то неуловимо изменилось – никак не могу понять что именно. И даже смех стал звонче.

– А это еще что? – Тая останавливает нас у отворота к спортзалу.

Теперь мы тоже замечаем толпу учеников и здоровенный сундук, стоящий у стены. Из него доносятся какие-то звуки, и, похоже, именно из-за этого переполошись все вокруг.

– Пойдем отсюда, – спешат свалить девятиклассники.

Мы же наоборот подходим ближе.

– Что происходит? – Спрашивает Алена у двух девчонок из «В» класса, склонившихся над сундуком. – Откуда здесь эта штука?

– Там внутри кто-то есть. – Отвечает одна.

– Наверное, опять футболисты прикалываются. – Цокает языком другая.

Из сундука слышится стон, затем раздается стук.

– Нужно открыть. – Оборачивается ко мне Алена.

– Попробуй ты, Никит. – Подталкивает меня Тая.

Я подхожу ближе, наклоняюсь и осматриваю задвижку. Сидит плотно и немного заржавела, но если приложить силы… Щелк!

Как только она поддается, я откидываю крышку, и из сундука выпрыгивает один из футболистов – Герман Навроцкий. Весь красный, вспотевший и злой.

– Придурки! – Орет он. – Убью!

И с этим криком уносится в спортзал.

– Они реально отбитые на всю башку. – Вздыхает Тая, осматривая сундук. – Притащить сюда эту штуковину… И не лень было?

– Он же мог задохнуться. – Вздыхает Алена.

– Ладно, идем, а то опоздаем. – Зову я девочек, направляясь в противоположную от спортзала сторону.

– Сейчас. – Говорит она. – Только посмотрю, все ли с ним в порядке.

Нам с Таей приходится остановиться, потому что Аленка спешит к входу в спортивный зал.

– Да оставь ты, – бросаю я ей вслед, – это же их обычные приколы!

Но она уже входит внутрь. Нам приходится направиться за ней.

В зале мы застаем драку. Причем, непонятно – шуточную ли. Взбешенный Герман молотит кулаками Кощея, тот ржет, время от времени отмахиваясь и уворачиваясь, а еще несколько ребят стоят полукругом, смеясь, но не пытаясь вмешаться.

– Вы, вообще, в своем уме? – Замирает возле них Алена. – Эй!

– Не надо к ним лезть, – устало выдыхаю я.

Собираюсь отправиться выручать подругу, пока не стало поздно, но Тая зачем-то хватает меня за рукав.

– Да погоди ты. – Шепчет она.

– Куда погодить? Она нарвется сейчас! – Раздраженно бросаю я, вырывая руку.

– Да ничего не будет. – Таисия буквально виснет на моем локте. – Дай им пообщаться. – Мы наблюдаем, как Кощей примирительно разводит руками, словами быстро улаживает конфликт с Германом, а затем подходит к Алене. На нем одни шорты, без майки. Он что-то говорит ей негромко. – Видишь? – Шепчет Тая. – Она ему нравится.

Я вижу, как Стас улыбается Алене, и ощущаю волну желчи, поднимающуюся вверх по горлу. Не знаю почему, но мой желудок сводит спазмами.

– Какое у него тело… – С придыханием произносит Тая. – Хочется слизнуть с него пот…

– Чего? – Я в ужасе уставляюсь на нее.

– Чего? – Повторяет она, вопросительно глядя на меня. – Кощей хоть и чудак на букву «м», но он сексуальный. Тут никто не поспорит, и ты не пытайся. Это как аксиома.

– Да не смеши! – Перевожу взгляд на Стаса и Алену, переговаривающихся о чем-то. – Он… Он… Да его рот как будто крошечный анус! – Выпаливаю я.

И вообще, меня ужасно злит, что он… видит ее… такой! С распущенными волосами. Она же, блин, такая беззащитная в этот момент!

– Пха-ха! – Бьет меня в бок Таисия. – Звучит так, будто ты ревнуешь.

– Ревную? Я? – Жар приливает к моему лицу.

Но Тая не замечает этого, она уже снова смотрит на них.

– Нормальный у него рот. И губы. Совсем не тонкие и не маленькие. Не то, что у Миронова. Вот там да. А у Кощеева все в порядке с губами. Повезет Лельке, если ее первый поцелуй будет с ним.

– Алена! – Не выдерживаю я.

Срываюсь с места и почти бегу навстречу, чтобы увести ее, но она уже закончила разговор и идет ко мне.

– Что он тебе сказал? Он тебя оскорбил? – Спрашиваю я ее. – Обидел тебя?

Мы со Стасом обмениваемся угрожающими взглядами.

– Да ничего. – Отмахивается она. – Придурки они все. И бездельники.

Ее слова снимают камень с моей души.

Я спешу увести девочек из спортзала. Не знаю почему, но мне хочется сделать это поскорее.

Прежде, чем выйти за дверь, Алена оборачивается, и я делаю то же самое. Конечно же, Кощей провожает нас взглядом. Стоит, сложив руки на груди, и нагло ухмыляется. Ненавижу его за эту ухмылку еще больше!

7.1

АЛЕНА

– Так что он тебе сказал? – После третьего урока Тая тащит меня в столовую.

– Кто? – Я пытаюсь понять, о чем она говорит.

Мои мысли были заняты долгими и нудными разъяснениями учителя литературы о том, как писать эссе по прочитанному.

– Кто-кто, Кощей, конечно! – Восклицает подруга.

Я оборачиваюсь, чтобы убедиться, что нас никто не слышит. Никита с Денисом идут следом, оживленно обсуждая что-то совершенно не касающееся литературы: скорее всего, спорт – так активно они жестикулируют. Другие ребята тоже заняты болтовней, поэтому до нас никому нет дела.

– Да ничего такого не сказал. – Отвечаю я негромко. – Нес какую-то ерунду про то, что тот парень оказался в сундуке за неспортивное и не мужское поведение. Сказал, что это у них шутки такие, и они сами разберутся.

– И все? Больше ничего?

– Нет. – Я пожимаю плечами.

– А про то, как ты прекрасна? – Таисия игриво двигает бровями. – Он ведь так на тебя смотрел!

– Кощей? – Удивляюсь я.

– Ага.

– Что-то не заметила.

– У него аж слюна на пол капала! – Заверяет подруга. – Я уверена, во время первого урока кто-то поскользнулся на ней, упал и сломал ногу.

– Фу! – Морщусь я. – Фу-фу!

Мы заходим в столовую, берем подносы и встаем в очередь.

– Неужели, даже комплимент тебе не сделал?

– Не-а. – Отвечаю я, складывая на поднос картошку с тефтелями и компот. – Кощеев – грубиян и с трудом может связать пару слов. Мне еще повезло, что я не оказалась в том сундуке. Ему ничего бы не стоило обидеть девчонку.

– Девчонка девчонке рознь. – Усмехается Тая. – Такая как ты может и в нос засандалить!

– Тоже верно.

– Хотя, о чем это я. – Она берет салатик и булочку. – Ты же на пути пробуждения женственности. – Подруга придвигается ближе и шепчет мне на ухо. – Ты бы только видела, как взбесился Высоцкий! Он чуть не закипел, как чайник! Аж пар из носа повалил!

– В смысле? – Я оборачиваюсь к ней.

– Ему жутко не понравилось, что вы общались со Стасом.

Я бросаю взгляд на Никиту через ее плечо, затем снова смотрю на Таю.

– Тебе показалось. Он просто переживал, что я лезу не в свое дело.

– Да уж. Как же.

– Ты бы только знала, сколько раз в детстве ему приходилось заступаться за меня, когда я нарывалась на старших ребят из-за своего длинного языка. Никто не хотел связываться с девчонкой, поэтому в драках за меня отхватывал Никита. Я бегала, дразнила старшаков, а он расплачивался. На нашей улице меня за это звали «Лелька-боевик», а его «Никитос-броневик»!

– Расскажешь эту романтичную историю вашим детям. – Приложив ладонь к сердцу, мурлычет Тая. И тут же возвращает лицу серьезное выражение. – Я что, не могу отличить тревогу от ревности? Да его перекосило так, что я моментально вспомнила пять признаков подступающего инсульта из медицинской памятки! Пока Кощей пожирал тебя глазами, Высоцкий становился все мрачнее тучи! А как он не выдержал и метнулся за тобой? Смех!

Я бросаю недоверчивый взгляд на Никиту. Он с большим интересом изучает ассортимент блюд на раздаче. Котлеты явно привлекают его больше, чем я. «Бред, точно бред».

– Прическа, походка – все это работает. – Зудит Тая, когда мы расплачиваемся и идем к столику. – Ты начала меняться, и это видят все. А завтра добавим легкий макияж, немного изменим стиль одежды и откроем твои красивые ножки. Поклонников будет столько, что Никитке еще придется побороться за твое внимание.

– Не уверена, что со мной это сработает. – Говорю я, усаживаясь за стол.

– А разве ты не кайфанула сегодня утром? – Прищуривается Тая, садясь напротив. – Когда Высоцкий вытаращился на тебя и заблеял, как баран? «Бэ-э-э! Пы-пы-привет! А что это, бэ-э-э, с твоими волосами?» – Изображает она кого-то умственно-отсталого.

Но получается очень смешно, и я хихикаю в ладошку.

– Вот именно! – Ударяет по столу подруга. – Да я сама там чуть не описалась со смеху! Видеть, как он обалдел, – сплошное удовольствие!

– Ну, да. Если честно, мне было приятно.

– Во-о-от! – Подхватывает она. – Ты входишь во вкус! – Тая оглядывает столовую. – Тебе нужно больше практики.

– Какой еще практики?

– Во флирте. Нужен парень, с которым ты будешь заигрывать у Высоцкого на глазах. Тебе приятно будет ощутить интерес к себе, а он лишний раз задумается о том, что ты, вообще-то, востребована, и у тебя есть сиськи.

– Тая! – Краснею я.

– А что? Если он этого не замечает! Нам нужно сделать все, чтобы он перестал видеть в тебе сестру и увидел привлекательную девушку. А у девушек есть грудь, и это не тот факт, который следует скрывать. Завтра обтянем ее во что-нибудь тесное, чтобы… О! Разве это не твой приятель с факультатива? – Таисия беззастенчиво тычет пальцем в дальний столик. – Ты же хотела перетереть с ним по поводу участия в группе? Давай, дерзай.

– Чего? Сейчас?

– Прямо сейчас! – Она в нетерпении стучит по столу. – Иди! И веди себя увереннее. Не забывай улыбаться, поправляй волосы, смотри ему в глаза. Флиртуй! Отчаянно и дерзко!

– Что-то я не уверена…

– А, ну, пошла. – Цыкает на меня Тая. – Давай-давай!

– Эй, а ты куда? – Спрашивает Никита, когда я поднимаюсь из-за стола.

Они с Денисом подошли к нам с подносами.

– Я на минутку, сейчас вернусь.

– Она куда? – Уточняет он у Таи, опуская поднос на стол.

– Кажется, поздороваться с Семеном. – Улыбается Тая.

И взглядом подбивает меня действовать решительнее.

Кивнув, я отправляюсь к столику, за которым в одиночестве обедает Кирилл Семенов. У него спутанные темные волосы, забранные в низкий хвостик, длинный тонкий нос и такие же длинные пальцы. Парень одет во все темное, он слегка сутулится и выглядит задумчивым, хмурым и нелюдимым. На самом деле, это прекрасный набор характеристик для музыканта, ведь все творческие люди в той или иной мере должны быть слегка не от мира сего.

Двигаясь к нему на ватных ногах, я пытаюсь унять сердцебиение. Волнение внутри меня хлещет через край. Как на расстоянии показать Никите, что мы не просто разговариваем, а флиртуем? Может, мне следует сесть на стол? Нет, как-то неприятно, когда ты ешь макароны, а какая-то девица задницей плюхается на стол всего в полуметре от тебя. Может, громко рассмеяться? Нет. Будет выглядеть неестественно.

И, окончательно растерявшись, я замедляю шаг. Еще не поздно развернуться и уйти обратно, но тут Кирилл поднимает на меня глаза.

– Алена?

– Привет. – Глупо улыбаюсь я. Прочищаю горло, неловко дергаю плечами и нервно спрашиваю. – Можно?

– Да, садись. Конечно. – Растерянно отвечает он.

Я оборачиваюсь и через плечо смотрю на своих друзей. Тая показывает большой палец вверх, а Никита смотрит на нас во все глаза.

«Так ты хочешь, чтобы он увидел в тебе девушку? Хочешь, чтобы он ревновал или нет?» – устало вопрошает мой внутренний голос.

«Да, очень хочу», – отвечаю я.

«Тогда хватайся за любые шансы. Борись!»

Я поворачиваюсь к Кириллу.

– Спасибо. – Мило улыбнувшись, придвигаю стул и сажусь.

«Нужно что-то сказать. Что-то сказать. И желательно что-то умное».

– Как макароны? – Выпаливаю я.

7.2

НИКИТА

– Что она делает? – Я бы и рад приступить к обеду, но никак не могу оторваться от наблюдения за странным общением Алены и Кирилла.

– Наверное, в красках рассказывает ему о прелестях его будущего участия в вашей группе. – Ухмыльнувшись, отвечает Тая.

– Да она почти лежит перед ним на столе!

– Просто положила руки. – Парирует Тая.

– И голову!

– У них, судя по всему, очень комфортное общение. – Замечает Денис, бросив на них короткий взгляд. – Так что ударник в твоей группе скоро будет, можешь даже не сомневаться.

Откуда-то из глубин моей души прорывается возмущение. Оно удушливой волной давит на грудь, обвивает шею. «Да этот Семенов просто угрюмый неудачник, возомнивший себя гением музыки – зачем Аленка буквально стелется перед ним, чтобы уговорить вступить в наш коллектив? К чему так унижаться?» Или что… что она вообще делает?

Я замираю с вилкой в руке, наблюдая, как моя лучшая подруга улыбается, жеманно накручивая светлый локон на палец. А затем Семенов что-то говорит ей, и Лелька смеется, откинув голову назад. Хохочет так заливисто, будто он рассказал ей самую смешную шутку в ее жизни.

– Не такой уж он и хороший ударник. – Задумчиво бормочу я. – Техника есть, а вот с чутьем кое-какие напряги. Единственный плюс: у него своя установка, а мы сейчас не можем позволить себе купить новую.

– Я слышала, его приглашали в университетскую команду. – Замечает Тая. – Как ее? «Чугунные головы»?

– Ага. – Кивает Денис. – Прикольные ребята. У них немного топорные тексты, но народ любит что попроще.

– Говорят, он им отказал.

– Если приглашали, значит, оценили талант. – Денис открывает банку газировки и предлагает Тае. – Будешь?

– Ой, спасибки. – Тает она.

– Даже если он неплохой ударник, зачем из штанов лезть, чтобы его уговорить? – Вспыхиваю я, глядя, как Алена придвигается к нему ближе и пробует что-то с его подноса. – Боже!

– Он угощает ее макаронами? – Таисия аж привстает.

– Это картошка фри. – Усмехается Денис. – Ты чего так завелся?

Я ловлю на себе его взгляд и стискиваю челюсти.

– Ничего. – Пожимаю плечами и нервно сглатываю.

– Будешь есть свою котлету? – Ничуть не смущаясь, спрашивает друг. – А то я бы заточил.

– Ешь. – Придвигаю к нему тарелку.

У меня аппетит совсем пропал.

– Спасиб. – Радостно принимается за мой обед Денис.

– Нужно было мне самому с Семеном договариваться. – Вздыхаю я.

Мне все труднее усидеть на месте. Эти двое не отрываются друг от друга. Мило воркуют. Аленка, улыбаясь, рисует что-то пальчиком на столе, а тот проявляет такой живой интерес, какой не проявлял вообще ни к чему и никогда: я привык видеть его смотрящим исключительно себе под ноги. Бесит!

– Вы же с ним не ладите. – Напоминает мне Тая.

– Так это когда было. – Отмахиваюсь я. – Почти в детстве.

– Да? – Она приподнимает бровь.

– Да. – Подтверждаю я. – У парней же все намного проще, чем у девчонок. Поспорили, подрались, выяснили отношения, и никто не держит подолгу друг на друга обиды.

– Хм, ясно. – Тая бросает взгляд на дальний столик. – Но Аленка, я смотрю, тоже неплохо справляется.

– Скоро звонок, а она даже не пообедала. – Говорю я, скользнув глазами по ее подносу.

– Кирилл – такой симпатяга, не удивительно, что она забыла про еду.

У меня пересыхает в горле.

– Может, нужно напомнить ей? Позвать? Написать сообщение? А, вот. – Как только Алена оборачивается, я отчаянно машу ей рукой.

Она что-то говорит Семенову, встает и идет к нам. Облегченно выдохнув, я замечаю, как Тая с Денисом переглядываются.

– Что?

– Нет, ничего. – Отводит взгляд друг. – О, смотри. Полинка.

По коже пробегают мурашки, когда я ее вижу. Полина Матвеева входит в столовую вместе с подругами. Ее волосы развеваются при ходьбе, как в кино. Она словно не идет, а плывет по проходу меж столов. Такая изящная, стильная, хрупкая.

Их компания приближается, и мое сердце начинает сбиваться с ритма, буквально захлебывается от частоты сокращений. Должен ли я поздороваться? Мы ведь, по идее, даже не знакомы. А если она не поздоровается в ответ? Я буду выглядеть, как идиот. Как я вообще выгляжу? Вдруг мне нужно причесаться и сделать лицо попроще?

Стук ее маленьких каблучков набатом отдается в ушах, время замедляется, а пространство становится тягучим и почти замерзает. Когда Полина проходит мимо моего столика, у меня перехватывает дыхание.

– При-вет… – Произносит мой рот, а выходит то ли шепот, то ли жалкий писк.

Она слегка поворачивает голову и одаривает меня легкой полуулыбкой. На этом все. Больше ни слова, ни звука, ни движения. Просто проходит мимо.

– Кто это? Кто это? – Спрашивают ее подружки.

Они как назойливые мухи, но Полина не реагирует. Она что-то говорит им, только когда они встают в очередь у раздачи в десятке метров от нас.

А у меня будто моментально начинает понижаться температура. В помещении снова появляется прохладный воздух, и снова можно дышать. Я делаю рваный вдох и замечаю, что Алена уже сидит за столом – прямо напротив меня и с удивлением наблюдает. Она как будто совсем не в восторге от того, что происходило со мной в присутствии Полины.

– Ну, как? – Выдыхаю я, с трудом припомнив, что подруга только что болтала с возможным участником нашей группы.

Тая с Денисом смотрят по очереди то на нее, то на меня. Алена молчит.

– Он согласен? – Пытаюсь улыбнуться я. – Будет играть?

– Вечером придет в берлогу. – Бесцветным голосом произносит она. Затем поворачивается к подруге. – Ты закончила? Мы можем идти?

– Э… да. – Отвечает Тая и поднимается со стула.

Аленка тоже встает.

– Ты же не поела. – Спохватываюсь я, взглянув на ее поднос.

– Я не голодна. – Безразлично отвечает она, берет подругу под руку и утягивает за собой из столовой.

– А это что сейчас было? – Глядя им вслед, изумляюсь я.

– Серьезно? – Перестав жевать, уточняет Денис. Он оборачивается на девочек, затем снова впивается взглядом в меня. – Серьезно?

– Да я вообще ничего не понимаю! Если ты понимаешь, объясни!

– Ха. – Он качает головой, улыбаясь. – Нет уж. Я умываю руки. – Поднимается со стула. – Ты идешь?

– Да какого черта? – Вздыхаю я. Но вынужденно поднимаюсь. – Иду, конечно. – Мне приходится нагнать его у выхода. – Эй, Ден!

– А?

– Скажи мне, раз я такой тупой, и сам и не догоняю.

– Ты действительно тупой, Высоцкий. – Бросает он через плечо, когда мы выходим в коридор.

– Почему Алена разозлилась? Что я сделал? Я же видел – она психанула.

– Потому что котлету мне отдал, а не ей. – Рычит Денис.

– Чего?

– Ничего. Пока сам не прозреешь, никто тебе не объяснит. – И, усмехнувшись, он ставит мне в лоб больнючий щелбан.

– А-ау! – Ору я. – Охренел?!

– Звонок. – Поднимает палец вверх друг. – Нам пора.

И удирает в сторону кабинета.

– Ты дебил! – Бросаюсь я за ним.

– Кто из нас дебил, я бы еще поспорил!

7.3

АЛЕНА

В берлоге куча посторонних, поэтому первая репетиция быстро превращается в шумную вечеринку-знакомство. Мы кружим возле инструментов, делимся впечатлениями, постоянно что-то напеваем и пытаемся наигрывать мелодии по очереди, а собравшиеся поглазеть на нас ребята – Денис, Костя, Тая и Ксеня лишь отвлекают участников будущей команды, смеясь, подкалывая, угощая чипсами, печеньками, газировкой и каким-то дешевым коктейлем из банки.

Надо заметить, Никита основательно подготовился: распечатал для новеньких табулатуры, слова песен, какие-то подсказки. Раздав материалы ребятам, он обсуждает с каждым малейшие нюансы, интересуется их мнением о деталях, предпочтениях и пробует сыграться, используя «Синди» и самые простые песни для новичков – вроде «Пачки сигарет» Цоя и «Юности» Dabro. Когда у них получается с ходу – радуются все. Некоторые, не связанные с музыкой, – особенно бурно.

Когда начинаем играть «Сансару» Басты, у меня бегут мурашки. Присутствующие тоже в восторге. Дрыга знает аккорды, и его бас-гитара ловко плетет ритмическую вуаль мелодии. А вот для Семена такая музыка в новинку, но он быстро ориентируется, и ударные тут же добавляют красочности и звучности песне. Пашка Войнович тоже привносит эмоций: благодаря клавишным, другие инструменты начинают звучать ярче, и даже голос Никиты раскрывается по-особенному.

Я кайфую, находясь в центре этой музыки и «летая» на высоких частотах. Мой Gibson звучит отчетливо и ярко – выбирая песню для первой попытки сыграться всем вместе, Никита явно исходил из того, что из репертуара у меня отточено до блеска, и что позволит мне мощно заявить о себе среди парней.

– Это так круто! – Визжит Тая на последних нотах. Она бросается мне на шею, едва стихает звук моей гитары. – Богично! Просто кайф! Ты бог, Краснова!

– Осторожно, инструмент. – Напоминаю я, аккуратно отстранившись.

Но подруга, извернувшись, все-таки атакует меня липким поцелуем в щеку.

– Это действительно впечатляет. – Подходит ко мне Ксеня. – Я думала, у меня внутри все взорвется. Душа ходуном ходила!

– А я чуть не оглохла! – Кричит Тая, показывая на уши.

– Да, это вам не акустика. – Подтверждает Костя. – Молодец, Лелик, ты вообще мужик! – Он отбивает мне «пять».

– Поддерживаю. – Заткнув барабанные палочки за пояс джинсов, смущенно улыбается мне Кирилл. – Алена, у тебя получилось меня удивить.

– Спасибо. – Отвечаю я, скромно потупив взгляд.

Столько внимания ко мне сразу! Даже неловко.

Сердце в груди все еще бьется в ритм мелодии, а кожу покалывает от ощущений. Все-таки, живая музыка это особая энергия, тем более, в закрытом помещении. Она как электрический разряд проходит через тело и наполняет незримой вибрацией каждую клетку. Эта сила заставляет тебя чувствовать все острее – любовь, боль и буквально каждую эмоцию.

– Микрофон бы поменять. – Копается в оборудовании Никита. – Если не сразу, то со временем. Мне кажется, этот не тянет.

И парни собираются вокруг него, чтобы обсудить нюансы по работе оборудования. Спорят, шумят, предлагают свои варианты.

Я не вступаю в дискуссию, просто жду, когда меня немного отпустит. У меня действительно небольшой перебор по эмоциям: столько всего сразу в жизни навалилось, а тут еще и первая репетиция группы, пусть и такая – больше похожая на дуракаваляние, но это большая ответственность. Парни могут быть грубыми в общении, и девчонке не так-то просто отстоять свое право выступать с ними наравне, особенно, если дело касается такого важного места в коллективе как гитарное соло.

Проведя ладонью по струнам, я ловлю на себе взгляд Никиты. В нем одобрение и поддержка. Он подмигивает мне и отворачивается, чтобы продолжить диалог с парнями. А мне большего и не надо: этот взгляд – самое важное, чего я ждала. Если бы даже налажала, Высоцкий с пеной у рта защищал бы и отстаивал меня, а его молчаливое «ты все сделала, как надо» – это высшая похвала. Остальное, уверена, он мне скажет потом лично.

– Лешка – молодец, да? – Подносит нам с Ксеней по банке вишневой шипучки Тая. – Басуха в его руках просто звенит! Ну, я в хорошем смысле.

Парни все еще оживленно обсуждают нюансы подключения оборудования.

– Ой, да. – Краснеет Ксеня, бросив на него взгляд. – Я первый раз сегодня видела его… таким.

– Дрыга реально круто смотрится с гитарой! – Подтверждает Тая. – Как там у вас, кстати? Вы встречаетесь?

– Я… мы… – Она облизывает губы. – Ага. Мы… много времени проводим вместе.

– Это хорошо, я рада за вас.

– И я. – Киваю я Ксене. – Ты подходишь ему больше остальных. Спокойная, милая. Да и Леша с тобой совсем другим стал.

И тут же прикусываю язык, заметив напряжение в ее взгляде. «Остальных»… Ну, кто меня тянул за язык?

– А много он девчонок сюда водил? – Тихо спрашивает Ксеня. – Я не хочу… я… ну, вы понимаете, наверное.

Зыркнув на меня с укором, Тая натягивает на лицо улыбку.

– В берлогу еще никого не приводил, ты – первая. – Она хлопает ее по плечу. – Так что, похоже, Драгачев реально на тебя запал.

– Хм. – Смущенно улыбается Ксеня и делает глоток газировки.

Чтобы разрядить обстановку, я начинаю наигрывать свою любимую песню «Hotel California» The Eagles. Именно она содержит одно из лучших соло в истории рока, которое Дон Фелдер и Джо Уолш превратили в неумирающую классику. Расслабленное, но столь захватывающее, словно это разговор двух влюбленных сердец.

– Ваааау! – Визжит Тая.

Она начинает пританцовывать. Ксеня присоединяется: закрыв глаза, качает в воздухе банкой шипучки. И Леха тут же подхватывает в руки басуху и поддерживает ритм. Парни, узнав мелодию, свистят и шумят, а Кирилл достает палочки и прыгает за установку: едва касаясь тарелок, нежно и тактично он придает ритму воздушности и легкости. Поймав мой взгляд, Никита смеется – он понимает, что это вызов. Взяв Синди, присоединяется тоже.

У нас получается поистине что-то волшебное, но когда дело доходит до припева, путь к микрофону Высоцкому вдруг отрезают Костя с Денисом. Обхватив стойку руками, они начинают, как ненормальные орать:

– Welcome to the Hotel California!

И я чуть не сбиваюсь с ритма от смеха. Тая закрывает уши, Ксеня хохочет, а Пашка чуть не рыдает, хохоча и не попадая из-за этого по клавишам. Остальные парни тоже ржут, и исполнение вот-вот готово превратиться в балаган, но тут приходит время для того самого соло, и мы, наконец, берем себя в руки.

Драматические слайды, бешеные триоли – я срастаюсь с гитарой, переплетаюсь с ней душой, плачу и кричу через струны, и кончики моих пальцев горят! Это чистый кайф! Так сложно, так просто и так… глубоко.

Лишь на последней ноте я понимаю, что все кончено, когда слышу крики и аплодисменты ребят. Мне так хорошо, что хочется плакать. Такие странные ощущения…

– Ты – монстр, Лель. – Шепчет Никита.

Я делаю вдох и обнаруживаю себя в его объятиях. Мне так хорошо в кольце его теплых и сильных рук. Мои ноги как будто больше не касаются земли.

Песни, шутки, смех – все идет друг за другом, пока тетя Марина не разгоняет нас ближе к полуночи. И вот я лежу на своей кровати в темноте спальни, не понимая, как тут оказалась. Все как будто во сне. Вокруг тишина пустого дома, и только в ушах все еще гремит музыка – отчаянная, живая, сильная.

У нас все получится, я точно знаю. Сегодня случилась магия: мы, простые ребята, несколько из которых даже не знали друг друга до этого вечера, были одним целым. Пусть не гладко, но у нас все получалось. Для первого раза это просто прорыв. А, значит, дальше будет еще круче. Намного круче!

Я закрываю глаза и вижу картинки с репетиции. В основном, это моменты, когда мы переглядываемся с Никитой. Его волосы спутаны, одежда безупречно стильная, но до смешного мятая. Его улыбка полна бесшабашности и энергии, а глаза горят диким огнем, и вид у него от этого совершенно безумный и оттого очень соблазнительный.

Временами он так долго смотрит на меня, что мое волнение зашкаливает. Я хочу, чтобы его взгляд означал что-то особенное, чем просто признание моих талантов и дружескую поддержку.

Музыка ревет!

Мы на драйве и готовы нарушать любые правила. Мы – дикари! Да!

Последняя нота звенит натянутой тетивой и затем взрывается фейерверком в моей голове. Я открываю глаза, смотрю в темный потолок и шумно выдыхаю.

Тишина.

И как мне теперь жить, если Никита никогда не полюбит меня?

Мы связаны детством, музыкой, дружбой, но так ли крепки эти нити, чтобы удержать два пылких сердца вместе навсегда?

8.1

НИКИТА

Когда через несколько дней я выхожу после уроков на школьный двор, застаю возле ворот спортивной площадки неприглядную сцену: Полина с Димой опять ссорятся.

– Да послушай ты меня! – Она в отчаянии хватает его за рукав.

– И что я там не слышал? – Устало вздыхает он и раздраженно выдергивает руку.

На миг меня охватывает желание подойти и вмешаться, но я с трудом себя останавливаю. Мои пальцы с силой впиваются в ремень сумки.

– Дима, я прошу тебя! – Почти плачет Полина.

Миронов медленно и нехотя поворачивается к ней.

– Ты сама все портишь.

– Ну, почему ты вечно убегаешь вместо того, чтобы объяснить все? – Она понижает тон голоса, чтобы не привлекать внимания посторонних. Выпрямляется, одергивает юбку, поправляет волосы. – Такое ощущение, что ты делаешь это для того, чтобы я чувствовала себя виноватой.

«Любимый прием абьюзера, – вздыхаю я про себя, – неужели, она этого не знает?»

– Это ты вечно на ровном месте выставляешь меня виноватым. – Рычит он на нее. – Тебе нравится ссориться?!

«А вот и второй прием – Миронов переводит стрелки. Такие, как он, просто неспособны признать свою неправоту».

– Привет, Антон! – Заметив своего знакомого, Дима натягивает улыбку и радушно приветствует. Затем его лицо вновь мрачнеет, когда он обращает взгляд на свою девушку. – Почему нельзя просто наслаждаться тем, что мы вместе? Зачем все время провоцировать скандалы и выяснять отношения? Ты превращаешь каждую ерунду в драму!

– Но ты переписываешься с другой девушкой. – Ее губы дрожат. Полине явно неудобно, что их ссора происходит практически у всех на глазах, и она из последних сил держится, чтобы не разрыдаться. – Я видела у тебя в телефоне.

– А кто тебя просил туда заглядывать? Может, хватит за мной шпионить?

– Ты знаешь, что яне специально. Ты сидел рядом.

– Я не могу разговаривать с другими девушками? Мне запрещено?!

Она растерянно пожимает плечами.

– Ты отправлял ей «сердечки»…

– Что еще мне запрещено? Говори сразу, чтобы я знал и старался не вляпаться в очередную разборку! – Миронову удается наорать на нее, даже не повысив голоса: он возвышается над Полиной, как туча, а все остальное за него делают грубые жесты, мимика и злобный, шипящий тон.

– Ты. Ведешь. Романтическую. Переписку. С другой. Девушкой. – Жалобно произносит она.

– У меня совсем не должно быть подруг? – Дима всплескивает руками. – Мне закрыться от всего мира? Да ты совсем больная!

– А вот и газлайтинг подвезли. – Говорит кто-то за моей спиной, и я чуть не вздрагиваю.

Это Аленка. Подкралась совсем не слышно.

– Зачем ты так? – Пищит Полина, опуская плечи.

– Приведи сначала мозги в порядок! – Брезгливо бросает Миронов. – А потом поговорим!

Заметив меня, он хмурится и ненадолго мешкает, затем, видимо, решив, что ничего страшного, если кто-то посторонний станет свидетелем его низости, он разворачивается и уходит по пешеходной дорожке прочь из школьного двора.

– Ничего себе, – тихо произносит Аленка.

Я перевожу взгляд на Полину. Она следит за тем, как ее парень удаляется прочь, и проводит ладонями по лицу. Ее плечи вздрагивают. Так и есть – она плачет. Размазывает пальцами слезы по щекам.

– Что мне делать? – Спрашиваю я у подруги.

– В смысле? – Аленка хмурит брови, искоса поглядывая на девушку моей мечты.

– Подойти к ней?

– Зачем? – Удивляется она.

– Ну, не знаю. Успокоить.

– Девушки не любят, когда их видят плачущими. – Говорит Алена.

– Но разве сейчас не подходящий момент? – Решаю уточнить я. – Полине плохо, она чувствует себя отвергнутой, а я поддержу ее. А?

Она пожимает плечами.

– Ты сама говорила, будь увереннее и мужественнее. – Напоминаю я.

– Да… – Вынуждена согласиться подруга.

– Так вот сейчас я чувствую в себе силы для этого.

– Что, просто вот так возьмешь и подойдешь?! – Таращится на меня Аленка.

– Да. А что? Не стоит?

– Я не… не знаю… не… – Бормочет она. – Ну… подойди, конечно. Да.

– Что мне ей сказать? – От понимания того, что я сейчас планирую заговорить с Полиной, у меня вдруг желудок завязывается узлом.

– Привет. – Подумав, отвечает Алена. – Да, скажи ей «привет»!

– А дальше? – Я взъерошиваю волосы.

– А дальше как покатит.

– А если я наговорю ей глупостей? Выставлю себя идиотом?

– Зато ты будешь искренним. – Заверяет она.

– Но я не хочу быть искренним идиотом!

– Блин, Высоцкий, да девчонкам нравятся, когда парни просто говорят с ними о чем-нибудь! О чем угодно! Так нам не приходится болтать самим.

– И о чем мне ее спросить? – Я чешу предплечья. – Про погоду?

Кажется, у меня начинается нервная чесотка.

– Если хочешь, чтобы она сразу сбежала. – Хмыкает Алена.

– Тогда о чем?

– Я не знаю. – Она пожимает плечами. Оглядывается вокруг, словно ищет ответы. – Спроси, какой факультатив для подготовки к выпускным экзаменам она взяла.

– А зачем мне это?

– Так ты узнаешь, куда она собирается поступать, болван! – Говорит Аленка, пихая меня в бок. – И сможешь поделиться с ней своими планами. Или, ну, я не знаю, спросить, что еще ей нравится, чем она увлекается. У вас с ней должны появиться точки соприкосновения!

– Точно. – Я прочищаю горло. – Точки соприкосновения.

От напряжения у меня перехватывает дыхание, потеют ладони.

– Давай, у тебя все получится.

– Заметно, что я волнуюсь? – Спрашиваю у Алены.

– Заметно. – Вздыхает она.

– Черт! – Выпаливаю я, видя, что Полина оборачивается.

– А ну, соберись, тряпка! – Ударяет меня кулаком в плечо Аленка. – Ты забыл, кто тут успешный, уверенный в себе парень? Кто крутой музыкант? Кто популярен у девчонок?

– Я?

– Ты-ты. – Отвечает она, цокнув языком. – Давай же, подойди к ней, а то она сейчас уйдет.

Я сглатываю и чувствую слабость, когда взгляд Полины останавливается на мне. А затем решительно шагаю к ней. Она выглядит слегка растерянной, наблюдая, как я сокращаю расстояние между нами, и успевает нервно смахнуть с раскрасневшегося лица остатки слез.

– Привет! – Выпаливаю я, остановившись прямо перед ней.

Никогда я еще не стоял так близко к Полине Матвеевой. У меня сердце несется вскачь от осознания этого факта. Она молчит и только моргает, глядя на меня. У нее такие длинные и пушистые ресницы, что, кажется, будто она строит мне глазки.

– Привет… – Наконец, отвечает Полина.

Ей приходится смотреть на меня снизу вверх. Нужно сказать что-то еще, но я увлечен этой игрой в гляделки. Через мгновение ее вежливое покашливание все-таки заставляет меня сделать следующий шаг.

– Я – Никита. – Говорю, протягивая ей руку. – Мы ведь еще не знакомы.

– Ага. – Отвечает она, неуверенно вкладывая свою руку в мою. – Полина.

– Я знаю.

«Зачем я здороваюсь с ней рукопожатием? Зачем говорю «я знаю» вместо «приятно познакомиться»? Это фиаско!» Но мою кожу так приятно покалывает от прикосновения к ее теплой ладони, что я чувствую, как слабеют ноги.

– Мы учимся в параллельных классах. – Приправив речь улыбкой, сообщаю я.

– Да. – Кивает она, высвобождая руку.

Мы смотрим друг на друга, и я понимаю, что срочно нужно сказать что-то еще, иначе, разговор прямо так и завершится.

– У тебя уже кончились уроки? – Интересуюсь я.

– Да. – отвечает Полина.

В общем-то, она немногословна. Либо это я не вызываю у нее совершенно никакого интереса.

– Тогда я могу тебя подвезти. – Брякаю я.

– Правда? – Оживляется Полина. – Ты… на машине?

– Да. Она тут… в ста метрах от школы.

– Дима собирался меня подвезти, но… – Полина печально оглядывает школьный двор.

Я слежу за ее взглядом и натыкаюсь на зевак, чье внимание мы уж привлекли. Несколько девчонок из «В» класса шепотом обсуждают что-то, искоса поглядывая на нас. Значит, завтра вся школа будет знать, что я провожал Полину.

– Хорошо, я согласна. – Вдруг говорит она.

Возможно, ей кажется заманчивой идея позлить Миронова. Но мне все равно. Для меня это шанс сблизиться с Полиной, и я радостно восклицаю:

– Отлично! Тогда пойдем!

8.2

АЛЕНА

Я наблюдаю за ними с того самого места, где Никита меня оставил. Разговаривая с Полиной, он выглядит слишком зажатым: неестественные резкие движения, неуклюжие взмахи руками, какое-то странное выражение лица. Похоже, Высоцкий действительно втрескался в нее по самые помидоры. Не помню, чтобы когда-либо видела его таким.

Он смеется, и по моей коже пробегает холодок, но это не прохладный ветер с моря. Это как предчувствие неминуемого. Я буквально слышу, как мое сердце трещит, разваливаясь на части. Как же больно смотреть на то, как человек, которым ты дышишь, очарованно глядит в глаза кого-то другого. Мне словно не хватает воздуха, чтобы сделать вдох – и как-то даже не хочется, ведь ощущение потери постепенно сковывает все тело.

Я вздрагиваю от неожиданности, когда они вдруг поворачиваются и начинают движение в мою сторону. Никита должен был просто поговорить с ней, а теперь они оба идут ко мне. Что это значит? Как реагировать? Я приглаживаю волосы, проверяю, все ли у меня застегнуто, и нервно облизываю губы.

– Это Алена. – Представляет меня Никита, когда они подходят. – Моя… одноклассница. И соседка. – На моем лице в тот момент, видимо, происходит что-то очень нетипичное, потому что, едва взглянув, Высоцкий тут же добавляет. – Мы дружим. С детства.

– Привет. – Слышу я собственный тихий голос.

– А это Полина. – С улыбкой сообщает он. – Я предложил подвезти ее до дома.

«Подвезти до дома?»

– Привет. – Сдержанно кивает она мне.

– Очень приятно. – Бесцветно отзываюсь я.

У Матвеевой тоже не особо много радости от знакомства. Она смотрит на меня свысока, даже немного брезгливо. Так, словно ее заставили подойти и поздороваться с кем-то, кто ниже ее классом, а выбора у нее не было.

– И мне. – Полина поджимает пухлые губки и спешит отвернуться, показывая, что на этом наше общение с ней закончено.

– Хорошо, идемте к машине, она там. – Указывает в сторону стоянки Никита, и девушка следует за ним.

Мне не остается ничего, кроме как отправиться за ними.

– А где ты живешь? – Интересуется он.

Она называет адрес в престижном районе. Тот находится сразу за нашим, на той же береговой линии, только намного лучше благоустроен, дороги там идеальные, пляжи чистые и закрыты для туристов, а дома все сплошь коттеджи с дизайнерскими интерьерами. По сути, это короткая улочка, где живут обеспеченные люди города, и куда простым смертным вход если не закрыт, то уж точно ограничен. Как говорится «смотри, но руками не трогай, жить здесь тебе не по карману».

– О, какое хорошее место. – Отвечает Высоцкий, делая вид, будто не знал, где она живет.

Он оборачивается, и мы встречаемся взглядом. Его неловкость и смущение натыкаются на мои недовольство и гнев.

«Что значит «предложил подвезти»? – Одними глазами говорю я. – Это, вообще-то, моя машина, мог и спросить!»

«Прости, прости, прости», – хлопает ресницами Никита.

Я шумно выдыхаю и стискиваю кулаки: «Бесишь!» Но так и не произношу вслух этих слов.

Матвеева идет, плавно покачивая бедрами. Я уверена, она делает это не специально, у нее это выходит само собой. Просто некоторые девочки с рождением получают то, что принято называть женственностью, а остальным приходится вырабатывать ее в себе годами. И не всегда успешно, между прочим.

А она двигается и выглядит так, словно ее красота огромна, и идет на полшага впереди нее. Недосягаемый уровень. Наверное, я никогда не смогу быть как Полина. Даже если буду повторять за ней каждое движение, каждую улыбку, поворот головы или слово. Даже если буду полностью копировать ее стиль в одежде, прическу и образ.

Мне просто не дано.

У машины мы с Полиной едва не наталкиваемся друг на друга. Все из-за того, что она направилась к пассажирскому сиденью, а туда по привычке собиралась сесть я.

– Э… Садись ты. – Уступаю ей я. – Я поеду сзади.

Не знаю, зачем делаю это. И Матвеева даже не благодарит меня: по-хозяйски забирается на пассажирское сидение пикапа и хлопает дверцей, а мне остается лишь прикусить свой язык за глупое предложение и полезть назад. Еще один недовольный взгляд я мечу в Высоцкого в зеркало заднего вида, как только устраиваюсь на сиденье.

– Так как учеба? – Заметив, что Полина с интересом оглядывает небогатое убранство салона, спрашивает Никита.

– Что? – Поворачивается она.

– Начало учебного года. Наверное, тебе совсем не хотелось возвращаться в школу после летних каникул?

– Это да. – Отвечает девушка. – Уроки отнимают много времени и сил. Я бы предпочла потратить их на саморазвитие.

Я наклоняюсь к переднему сиденью и втягиваю носом аромат ее духов. Такой изысканный. Странно, что такая хорошенькая девушка с таким хорошим вкусом не считает учебу в школе развитием.

– А куда ты собираешься поступать? – Интересуется Высоцкий.

– Папа хочет, чтобы я шла в медицинский. – В ее голосе звучат капризные нотки. – У него фармацевтический бизнес, найти для меня теплое местечко в компании не будет проблемой.

– Я слышал, в этой сфере крутятся большие деньги.

– Еще бы, люди болеют всегда, им нужны лекарства. Как говорит папа, когда встает вопрос жизни и смерти, вопрос цены уже не стоит.

«Она недалекого ума. – Мысленно вздыхаю я. – Как Никита этого не замечает? К тому же, Полина собирается идти в медицинский не ради спасения жизней, а по велению отца и из-за финансовых соображений. Высоцкому точно нужна такая девушка? Он ее потянет?»

– Медицинский это круто. – Говорит он.

– Да. Только с химией и биологией у меня совсем никак. – Вздыхает Матвеева. – Пришлось записаться на факультативы, а там така-а-ая скука.

– Серьезно? А я тоже планировал пойти на химию. – Брякает Никита.

– Да? – Удивляется Полина. – Тоже собираешься на медицинский?

– Н-нет. – Теряется он. Но тут же придумывает, как поправить ситуацию. – Я просто обожаю химию! С детства! Ну, в смысле, не с детства, а с тех пор, как нам стали ее преподавать!

Я бью себя ладонью в лоб и отворачиваюсь к окну. Мне больно на него смотреть. Это унизительно – вот так изворачиваться, чтобы понравиться кому-то или быть к нему ближе.

– А вообще я музыкант. – Выпаливает Высоцкий. – И солист в собственной группе.

– У тебя своя группа?

– Ага. Мы будем выступать на уличном фестивале, приходи!

Я готова испепелить его взглядом, но Никита не смотрит на меня. Как только мне представится возможность, я выскажу ему все, что думаю!

– А как называется твоя группа? – Спрашивает Матвеева, отбрасывая волосы от лица.

Кажется, я была права: музыка для Никиты – явный козырь. В Полине сразу проснулся явный интерес.

– У нас еще нет названия. – Отвечает он. – Но я хочу что-то вроде «Крипи Кор»! Или «Гармоникс»! Или… «Выключатель Пи»!

«Чего?» – теперь я поворачиваюсь и прожигаю взглядом его спину. Мы никогда не говорили с ним о названии группы, и обсуждать его уж точно должны вместе. Почему я только сейчас узнаю, что Никита уже думал об этом и даже заготовил несколько вариантов? Или он придумывает их на ходу?

– Вектор бесконечности! – Продолжает выдавать он названия – одно удивительнее другого, и что хуже, не имеющие отношения к нашей музыке. Наверное, его от волнения так несет. – Бойкот!

– Прикольно. – Хихикает Полина. – Бойкот.

– Да, как знак протеста против системы!

Я открываю рот, чтобы выразить мнение, которого никто почему-то не спрашивал, но тут пикап тормозит, и я вижу, что мы остановились возле моего дома. А дальше что? Никита поведет ее до дома пешком?

– Высадим Алену по пути. – Торжественно провозглашает Высоцкий.

«Чего?»

– Ты здесь живешь? – Сочувственно интересуется Полина, приникая лицом к стеклу и разглядывая мой дом.

Но мне не дают ответить.

– До встречи вечером на репетиции! – Обернувшись, прощается со мной Никита.

Я так потрясена, что вылезаю из машины, не ответив и даже не взглянув на него. Пикап срывается с места, окатив меня пылью.

Я еще долго смотрю им вслед, чувствуя себя полной идиоткой, и только потом отправляюсь в дом. Бросаю рюкзак в гостиной, прохожу на кухню и смотрю на наши с Никитой фотографии, прикрепленные магнитом к холодильнику.

На них я с парнем, которого знала всю жизнь. Или мне казалось, что знала – от крохотной родинки на шее до кривого шрама под коленом. На этих снимках я с парнем, чьи фразы могла продолжить с середины, потому что всегда знала, что он хочет сказать. И всегда знала, как он поступит в той ли иной ситуации. Так где теперь этот парень? И кто уехал сейчас на пикапе моего отца?

Я беру ведро мороженого из морозилки, пластиковую ложку и отправляюсь в место, которое когда-то было нашим: прочь из дома, через дорогу, вниз по тропинке, мимо дома Высоцких и снова вниз по каменистой тропке сквозь деревья. Здесь, под старой сухой сосной, лежит большой валун. Он покатый, поэтому места на нем хватает только для двоих, и еще нужно постараться залезть так, чтобы не скатиться и не ободрать коленки.

Зато, если получилось, отсюда открывается самый красивый вид на самое чистое море. Мелкий светлый песок, смотрящийся пришельцем на каменистом берегу, и синяя гладь воды.

А вот тот самый севший на мель ржавый сухогруз справа. Левее от него – Лазорев мыс. Небольшой и вроде ничем не примечательный, но если приглядеться – просто сказочный. Его обрывистые берега имеют полосатую окраску: это вода и ветер веками придавали им затейливую форму.

А если подплыть ближе, то можно увидеть маленький сквозной проход в мысе – это грот влюбленных. Заплывать под него запрещено: сотни людей погибли, пытаясь сделать это и попав в ловушку прилива. Но как же красиво! И почему только все самое прекрасное, как например, любовь, обязательно должно быть опасным и нести боль и смерть?

Я ем мороженое, быстро превращающееся в сладкую склизкую кашу на солнце, и плачу. «Что Никита нашел в этой Полине? Почему так быстро стал меняться ради нее?» Размазывая слезы по лицу, я смотрю вдаль на мыс и прокручиваю в голове наше детство. «Мне нужно его отпустить. Нужно смириться. Нужно искать что-то свое, потому что мы с Высоцким больше не одно целое».

«Это Алена. Моя… одноклассница. И соседка», – звенят в голове его слова.

Мороженое капает с ложки в ведерко и смешивается с моими слезами, капающими туда же.

Я здесь, чтобы не видеть его, когда он вернется поставить машину в гараж. Мне слишком больно, но я не допущу, чтобы Никита знал об этой боли.

Эти слезы не для него, пусть их забирает ветер. Все, до последней капли.

8.3

НИКИТА

– Опять у тебя это идиотское выражение лица. – Замечает Дрыга, когда в конце урока физкультуры мы бежим пять километров по дорожке вокруг школьного стадиона.

– Какое? – Спрашиваю я.

– Да, вот это самое. – Усмехается он, бросив на меня короткий взгляд. – Ты улыбаешься как идиот.

Вместо ответа я растягиваю улыбку еще шире.

– Опять думаешь о ней? – Догадывается друг. – О Матвеевой?

– В точку. – Говорю я, вспоминая, как подвозил ее на днях.

Наше общение было коротким и закончилось, как только мы подъехали к ее дому, но теперь я для Полины не просто незнакомец, теперь она знает мое имя. И это большой шаг вперед для наших отношений.

– Не стоит. – Бросает Леха.

– Чего не стоит? – Уточняю я.

Ветер сегодня почти осенний, он бьет в лицо так сильно, будто хочет привести меня в чувство или наказать за что-то, но после общения с Полиной я все еще будто пьяный или одурманенный чем-то.

– Не стоит принимать близко к сердцу всего, что связано с девчонками. – Произносит Леха, замедляя темп. – Стоит по-настоящему влюбиться в одну из них, и дальше тебя ждет настоящий трэш: ссоры, скандалы, а потом она бросит тебя ради кого-то другого. Или что еще хуже – просто наскучит, и тебе придется как-то выходить из ситуации, и тут уж малой кровью не обойдется. Девчонки ужасно нервные, они не могут разойтись тихо и без скандалов, им нужно вывернуть тебя наизнанку, чтобы ты тоже страдал. Она будет обвинять тебя, рыдать, давить на жалость, писать длинные письма про свои «бесценные» чувства, а потом проклинать, если ты не отвечаешь. К черту это все, лучше даже не начинать. – Он кривится так, будто его тошнит.

– Значит, с Ксюшей ты просто так? – Уточняю я. – Ничего к ней не чувствуешь?

– Не-а. – Мотает головой Дрыга. – Как только пойму, что чувствую, оборву все разом. Но ты знаешь, я ведь и не даю ей обещаний. Иногда говорю что-то приятное, чтобы ускорить наше, так сказать, сближение. Но никаких признаний и обещаний верности, не дай бог. Отношения не для меня.

– Уверен, что Ксюша это понимает?

– Как бы ты не старался, все равно все заканчивается одинаково. Так что, лучше бы ей понимать. – Смеется он.

– То есть, тебе плевать? – Я внимательно смотрю на него.

Во время бега очень трудно разговаривать, дыхание сбивается, и сил остается меньше.

– Когда тебе плевать, ты рискуешь меньше. – Подмигивает мне Дрыга. – Так что вот тебе мой хороший совет: не улыбайся, когда думаешь о Матвеевой. Заполучи ее, позабавься и брось сразу, как только надоест.

Я качаю головой.

– Нет. У меня к ней все серьезно. Леха, ты, конечно, мой друг, и я тебя уважаю, но я так не могу. Мне не нужно на один раз, я хочу отношений с Полиной. Проводить вместе время, гулять, отдыхать, разделять общие интересы, понимаешь? Мне кажется, я чувствую к ней что-то особенное.

– Фу, меня сейчас вырвет! – Отворачивается он.

Его натурально передергивает.

– Может, это звучит по-дурацки…

– Конечно по-дурацки! – Выпаливает он. – Дебильно звучит, брат. Смотрю на тебя и узнаю себя пару лет назад. Такой же был болван конченный, носил Ленке цветы, таскал портфель после школы, водил в кино, говорил всю эту чушь про вечную любовь и сам, прикинь, в нее верил! А потом она порвала со мной из-за придурка, которого знала всего неделю – сердцу, говорит, не прикажешь! И ей было плевать, что было потом с моим сердцем! Так что в задницу. Нет. – Он взмахивает руками. – Мне этого дерьма больше не надо, я пас!

– Я подвозил ее до дома. – Признаюсь я. – Мы разговаривали.

– Ты подвозил Матвееву? На чем?

– На машине дяди Андрея. Аленка до сих пор дуется, что я не спросил у нее разрешения. Но это был мой шанс, понимаешь? Полина поссорилась с Мироновым, он свалил, и мне нужно было действовать решительно.

– Да я бы тоже на месте Лельки дал бы тебе по репе. – Усмехается Дрыга. – Но вообще ты молодец, поймал момент. И как она?

– Кто? Полина?

– Ага.

– Милая. – С улыбкой отвечаю я. Мы еще сбавляем темп, и нас обгоняет пара одноклассников. – Честно говоря, я так волновался, что почти не помню, какую чушь нес.

– Ты позвал ее куда-нибудь? – Леха почти переходит на шаг, он держится за бок и тяжело дышит. – Вы договорились о встрече?

Я тоже почти иду рядом с ним.

– Нет, но мы теперь вместе будем ходить на факультатив по химии.

– На черта тебе химия? – Его брови лезут на лоб.

– Да ляпнул от волнения! – Смеюсь я. – Зато теперь у нас будет повод видеться чаще.

– Еще триста метров! – Орет нам учитель физкультуры. – Поднажмите!

И показывает на секундомер. В это же время на поле выходит «Б» класс, у них физкультура должна быть следующим уроком.

– Надо же, а я не слышал звонка. – Бормочет Дрыга, заметив их и вынужденно ускорившись.

Я вижу, как Полина в окружении подруг подходит к дорожкам, и у меня все внутри сжимается от волнения. Меня даже не нужно уговаривать: я расправляю плечи и моментально наращиваю темп. Силы берутся словно из ниоткуда.

– А вон твоя крашиха. – Усмехается Леха, догоняя меня.

– Вижу.

И когда мы пробегаем мимо них, он вдруг орет:

– Привет, красотки! Как настроение?

Девчонки хихикают, а Полина ловит на себе мой взгляд.

– Привет. – Бросаю я ей.

Она отвечает «привет» одними губами и добавляет к этому легкую полуулыбку.

Мне нравится, как ее глаза скользят по моей фигуре, и как она тут же смущенно отводит взгляд. Мое сердце заходится в радостном ликовании, но в следующее мгновение эта радость наталкивается на гневный взгляд Миронова, появившегося у кромки поля в окружении своих друзей. Надо быть слепым, чтобы не заметить, как я смотрю на его девушку, и он без сомнений тут же отмечает этот факт.

Его реакция не заставляет себя ждать.

– Ну, что, дрищи, – выкрикивает он, – не хватило силенок, чтобы освободить поле до конца урока? Тащите свои толстые задницы к финишу и проваливайте отсюда на хрен!

– Что ты сказал? – Останавливается Дрыга и оборачивается к нему.

Я кладу ладонь другу на плечо:

– Не сейчас.

– Время! – Напоминает физрук, потрясая секундомером у стоп-линии в двадцати метрах от нас. – А ты, Миронов, помолчал бы, сейчас десять километров у меня побежишь вместо пяти!

– Урод. – Рычит Дрыга, вынужденно возвращаясь к бегу.

Нам хватает нескольких секунд, чтобы добраться до финиша. Там Леха сгибается пополам и пытается привести дыхание в норму, а я оборачиваюсь и смотрю на «Б» класс, вышедший на середину поля для разминки.

Миронов не сводит с меня глаз. Убедившись, что я тоже на него смотрю, он проводит большим пальцем по своей шее, будто отрезает ее ножом, – этот жест означает, что мне конец.

Я усмехаюсь.

Но мои кишки завязываются в тугой узел.

– Этот ублюдок скоро нарвется. – Рычит Дрыга, глядя на него. – Разбей его проклятую морду, если он полезет на тебя из-за Матвеевой. А я подстрахую.

– Кажется, это случится гораздо быстрее, чем ты думаешь. Наверное, ему уже донесли, что я ее подвозил до дома.

Я потираю щеку: она горит так, словно я уже получил по лицу от Миронова.

– Боишься его? – Тихо спрашивает Леха.

– Нет. – Твердо отвечаю я.

– Тогда волноваться не о чем. Получить по роже из-за девчонки не стремно. – Друг поворачивается ко мне. – Кстати, слышал о вечеринке у Кощея в субботу?

– Нет. Что за туса?

– Полина тоже там будет. Так что, думаю, нам тоже стоит пойти.

9.1

АЛЕНА

За окном дождь, но в доме тепло и сухо. Пахнет выпечкой, пряностями и чипсами с паприкой. Из гостиной доносится музыка и шум голосов. После выматывающей репетиции мы все компанией переместились ко мне домой, чтобы продолжить здесь вечер, и теперь парни развлекаются игрой на гитаре и поеданием снеков, а мы с Таей и Ксеней стряпаем пиццу на кухне, пьем какао и сплетничаем.

По правде говоря, мы планировали устроить девичник, но, узнав о наших планах, парни начали так отчаянно напрашиваться в гости, что я сдалась. Никите даже пришлось взять с них слово, что они не станут переворачивать дом вверх дном и уберутся не позже полуночи. Все-таки, данное моему отцу обещание – приглядывать за мной, он старался держать, и даже его затуманенный влюбленностью в Полину мозг не сбоил, когда дело касалось заботы обо мне.

– Ты больше не дуешься на него за то, что он подвез эту Барби на машине твоего отца? – Интересуется Тая, колдуя над заготовкой для пиццы.

Она раскладывает ветчину на ее поверхности.

– Тише. – Прошу я, бросая взгляд в сторону распахнутой настежь двери. – Я и не дулась.

– Как же. – Хмыкает подруга, принимаясь посыпать пиццу сыром.

Ксеня, молча, ставит перед нами какао с маршмеллоу.

– Да я ему даже слова не сказала! – Фыркаю я, выдергивая кусочек ветчины с пиццы и отправляя его в рот.

– Ты почти не разговариваешь с Высоцким на репетициях. Ведешь себя так, как будто его нет, это я и называю словом «дуться». – Говорит Тая и бьет меня по руке, когда я хочу умыкнуть еще кусочек.

– А я бы не сдержалась. – Качает головой Ксеня. – Все бы высказала. Нужно было спросить у тебя разрешения, прежде чем подвозить кого-то.

– Я бы разрешила. – Честно отвечаю я. И в ответ на вопросительные взгляды девочек пожимаю плечами. – К тому же, он был таким счастливым, когда вернулся… Это ну… дружба, понимаете? Она так и работает: друзья должны радоваться друг за друга.

– Пха-а! – Нервно выдыхает Тая. – Иди, вынимай противень.

Я беру прихватку, достаю из печи первую готовую пиццу и ставлю на подставку на столе. Подруга водружает на ее место вторую заготовку и закрывает печь.

– Чем это тут так вкусно пахнет? – С этими словами влетает в кухню Леха. – О, пицца готова!

– Дай, хотя бы, порежу! – Ворчит Тая, преграждая ему путь.

В ее руке специальный круглый нож для резки пиццы.

– Я сейчас захлебнусь слюной! – Стонет он, приблизившись к Ксене сзади. Леха обвивает ее талию руками, прижимает девушку к себе и целует в затылок. – Я такой голодный! Жуть!

– Ай! – Вскрикивает она, когда он прикусывает ее за шею.

Ксеня смеется, а Леха ее щекочет. Затем резко разворачивает к себе и целует прямо в губы.

– Да, действительно, слюны слишком много. – Вздыхает Тая. Она режет пиццу и откладывает в тарелку три куска для девочек. Остальное передает Дрыге. – Эй, герой-любовник, забирай и отваливай!

– Угу. – Бормочет он, не спеша отрываться от Ксени.

Их поцелуй такой страстный, что мне становится неловко. Лехины руки перемещаются по телу девушки то вверх, то вниз, тянут за одежду, впиваются, царапают, гладят, сминают. Кажется, будто они с Ксеней вот-вот займутся сексом прямо при нас.

– Я отнесу. – Говорю я, отворачиваясь.

Беру пиццу и, пока Тая фотографирует целующуюся парочку на свой телефон, отношу ее в гостиную.

Парни собрались вокруг Никиты. Кто-то сидит на полу, другие рядом с ним – на диване. Галдят, как стая воробьев, что-то ему подсказывают, обсуждают, пока он, склонившись над струнами, молча, настраивает инструмент – старую акустическую гитару моего отца. У меня бешено колотится сердце при взгляде на него, я нервно кусаю нижнюю губу и застываю на месте, не в силах оторвать взгляда.

Мне хочется провести ладонью по его золотисто-русым волосам, я знаю, как они пахнут, какие мягкие они на ощупь. Хочется гладить его по щекам, провести по линии подбородка, осторожно коснуться кончиками пальцев его мягких губ.

Я хочу встать перед ним в полный рост и заглянуть в его светлые глаза так, чтобы он тоже меня увидел, и чтобы без слов понял, о чем я думаю, и о чем так боюсь ему сказать.

Никита берет несколько обжигающих аккордов, и Костя Якимушкин свистит, узнав мелодию. Паша одобряюще кивает в такт и поддерживает его хлопками. Никита задорно притопывает ногой, отбивая ритм, и прихлопывает по корпусу гитары, а Кирилл с Денисом щелкают пальцами и пританцовывают. И тут Высоцкий замечает меня, и его пальцы застывают над струнами. Остальные парни замирают и оборачиваются в направлении его взгляда.

– Пицца! – Взволнованно объявляю я.

Подхожу к ним и с улыбкой водружаю большую тарелку на журнальный столик.

– О-о-о! – Парни накидываются на еду, словно какие-то неандертальцы.

И только Никита не отрывает рук от гитары и взгляда от меня.

– Не щелкай клювом, а то пиццы тебе не достанется. – Подмигиваю я ему.

– А я не хочу. – Отвечает он.

– Все нормально? – Решаю уточнить я.

– Ага. – Кивает Никита.

И, все же, он кажется каким-то растерянным и задумчивым. Наверное, это увлечение Полиной занимает все его мысли.

– Ладно. – Говорю я. – Мы поставили в духовку вторую пиццу, минут через десять будет готова.

– Эй, мне-то оставьте! – Орет Дрыга, появляясь в гостиной.

Я смеюсь, глядя на побоище, разворачивающееся у тарелки за последний кусок горячей пиццы, а затем возвращаюсь на кухню.

– Кстати, ты так и не сказала. – Тая отвлекается от раскатывания теста. – Папа тебе звонил?

– Вчера. – Отвечаю я, подойдя к столу. – Поговорили совсем недолго, всего пару минут. Сказал, что у него все хорошо, и что боевые вылеты у него каждый день.

– Скучаешь? – Спрашивает Ксеня, помешивая соус.

Ее щеки и губы все еще пылают после поцелуев.

– Очень. – Я делаю глоток какао и принимаюсь за нарезку помидоров. – И переживаю. Мне очень его не хватает.

– А мама? – Ксеня мажет соусом тесто, которое подготовила Тая. – Ты никогда не говорила про нее.

Таисия прочищает горло, и я поднимаю взгляд.

– Лучше не надо. – Вздыхает подруга.

– Ой, прости, я не хотела… – Спохватывается Ксюша. – Она что, умерла?

– Кх-кхм.

– Ничего. – Улыбаюсь я. – Моя мать жива, но где она, я не знаю. Она ушла от нас. Мы перестали следить за ее жизнью, когда мне было лет десять, наверное.

– О…

– Поэтому мы почти не разговариваем на эту тему.

– Ясно…

– Да все в порядке. – Заметив ее растерянность, объясняю я. – Так бывает. Иногда женщина выходит замуж и рожает ребенка, чтобы быть «как все», а потом оказывается, что «как все» это не для нее. Она оставила нас с папой и уехала в столицу, чтобы делать карьеру. Когда я была маленькой, я очень по ней скучала: мы время от времени созванивались, дважды отец даже привозил меня к ней повидаться. Сначала я все ждала, что родители помирятся, и мы снова будем вместе, но в итоге оборвала с ней связь, поняв, что мама уже никогда к нам не вернется.

– И вы не общаетесь? – Осторожно спрашивает Ксеня.

– Нет. – Честно отвечаю я.

В горле встает большой ком.

– Она не приезжает и не звонит?

– Нет. – Тихо говорю я и пожимаю плечами.

– И ты… не пыталась с ней связаться?

– Не-а. – Я сглатываю горечь и делаю глубокий вдох. – Если ей не нужно, то зачем это мне? Вымаливать крохи внимания и любви? – Я шумно выдыхаю. – Можно ждать бесконечно, можно унижаться и просить, но некоторые люди просто не способны тебя полюбить.

На моем лице улыбка, на лице Ксени – ужас.

– А если она позвонит сама?

– Я отвечу.

– А если захочет увидеться?

– Пусть приезжает. – Я пожимаю плечами. – На самом деле, я не злюсь на нее. И не жду. Ее как будто просто нет в моей жизни. Она – кто-то чужой для меня, кому я безразлична.

– Как же это больно. – Лоб Ксени покрывается складками-морщинками.

– Да писец! – Взрывается Тая. – Для меня эта тема вообще какой-то страшный триггер! А Аленыч всегда так спокойно об этом говорит!

– Просто я все это уже пережила внутри себя. – Объясняю я, раскладывая помидоры на заготовке для пиццы. – Ждала, плакала ночами, звонила, спрашивала, надеялась, а потом отпустила. – Я споласкиваю руки под холодной водой и оборачиваюсь к девочкам. – На самом деле, мне очень повезло. У меня замечательный отец, он дает мне столько любви, что я не чувствую себя ущемленной. И мое детство… оно тоже не было ущербным. Мы с Высоцким каждый день куролесили так, что мне некогда было страдать по маме: стреляли из рогатки, гоняли в казаки-разбойники, исколесили на великах весь берег, взрывали петарды, воровали абрикосы, лазали по деревьям, прыгали с гаражей – всего не перечислить. Мы веселились от рассвета до заката и возвращались домой уставшие, голодные и чумазые, точно беспризорники. А мать Никиты всегда принимала меня как родную. Так что…

Тая с разбегу врезается мне в грудь и крепко обнимает. Слышно, как она шмыгает носом – надеюсь, это не сопли промочили только что насквозь все мое плечо. Ксеня подходит и обнимает сразу нас обеих.

– Какая же ты крутая, Аленка. – Пищит Тая.

Нет, это точно сопли.

– Почему?

– Я бы обозлилась на мать. Ужасно бы обозлилась. – Говорит она, вытирая лицо об мой рукав. – Мне твою хочется задушить голыми руками!

– Лучше используй свои голые руки для того, чтобы натереть сыр, плакса. – Улыбаюсь я.

Они с трудом от меня отлипают. Я вижу, что у обеих девчонок красные от слез глаза.

– Так. Пиццу теперь можно не солить, да? – Хмыкаю я. – Она вся в ваших слезах! Давайте, вытирайте их, пока парни не увидели и не решили, что я подливаю отцовский коньяк вам в какао.

– Кстати, насчет коньяка. – Закусывает губу Ксеня, выглянув в коридор. – Леха спалил, где он лежит, и, кажется, они уже мешают его с колой.

– Папа меня убьет! – Взвизгиваю я. – Он же коллекционный!

– Поздно.

– Да, ладно. Отстань от них. – Хлопает меня по плечу Тая. – Я попрошу завтра старшую сестру купить такой же, и мы поставим его в шкаф. Твой отец ничего не заметит.

Я хмурю брови, глядя на след от муки на своем плече.

– Ой. – Хихикает подруга.

– Кстати, что насчет вечеринки у Кощея завтра? Вы решили, пойдете или нет? – Спрашивает Ксеня, наклоняясь на стол. – Тебе, Аленка, даже отпрашиваться не надо, а ты, Тая, можешь сказать, что ночуешь у нее. Я скажу то же самое, и можем пойти все вместе.

– Леха тебя пригласил?

– Ага. – Краснеет она.

– Я не знаю. – Честно говорю я. – Можете сказать, что ночуете у меня, а я вас прикрою, но вряд ли мне будет интересно среди этих выскочек, с которыми я даже не общаюсь.

– Никита тоже пойдет. – Говорит Ксеня, понизив голос. – Из-за Полины. Так что ты обязана быть там.

Как бы мне ни хотелось, но я заметно поникаю.

– А в чем смысл?

– Смысл в том, чтобы затмить там всех. – Шепчет Тая. – Пусть знает, кого потерял.

– Пусть знает, что ошибся с выбором. – Поддерживает ее Ксеня. – Увидит, что все парни глаз с тебя не сводят, и с ума сойдет от ревности!

– Я помогу с макияжем! – Выпаливает Тая.

– А я с одеждой! – Потирает ладони Ксеня.

– У меня есть крутые серьги!

– А я принесу фен и средства для укладки!

Они прыгают вокруг меня.

– Шпильки!

– Бижутерия!

– Эй, – я поднимаю руки, – а меня не спросите? Я, вообще-то, сказала, что не собираюсь идти!

– Да кто тебя спрашивает! – Затыкает мне рот Таисия. – Пойдешь, конечно!

– У меня есть новые чумовые духи! – Визжит Ксеня.

– А у меня та помада из рекламы, которая преломляет свет как голограмма!

– А с меня маникюр!

– О. Боже. Мой. – Стону я.

Мне конец.

9.2

НИКИТА

Я просыпаюсь резко, словно от испуга. Поднимаюсь на постели и потираю глаза, пытаясь понять, который час, где я, и что происходит. Вокруг темно. Очертания комнаты медленно прорисовываются перед глазами. Это гостиная Красновых, и я не в своей постели. Я на их диване, и на мне все еще вчерашняя одежда. Мать меня прибьет!

Я достаю из кармана телефон. Половина второго ночи, и три пропущенных от нее.

Подсвечивая телефоном пространство комнаты, я пытаюсь разглядеть последствия нашей вечеринки. На удивление, в гостиной почти чисто, и вещи лежат на своих местах. Единственное, что, а точнее «кто», бросается в глаза, это Денис, спящий в кресле в обнимку с плюшевым дельфином. Его голова неестественно склонилась в бок, а рот приоткрыт: он прижимает игрушку к груди и тихо сопит.

Я спускаю ноги с дивана и пытаюсь вспомнить подробности вечера. Все пошло не по плану после того, как Драгачев притащил выпивку. Потом было много музыки, веселья, девочки пели в караоке, а парни курили прямо в доме… Даже немного стыдно. Нужно было остановить и разогнать ребят по домам. Хотя… Припоминаю, что Костя отправился провожать Таю после одиннадцати, а Кирилл уехал домой на своем самокате. А что остальные? Заночевали здесь?

Осколки воспоминаний медленно собираются в единую картину. Перед тем, как я отключился, Леля заверила меня, что все идет нормально. «Ничего страшного, если ребята еще немного повеселятся», – сказала она. Зажмурившись, я вспоминаю, как ее руки гладили меня по волосам, а потом подруга накрыла меня пледом. Посветив себе под ноги, я обнаруживаю, что кто-то заботливо стащил с меня кроссовки – те стоят возле дивана. Тоже она.

Стараясь ступать на носочки, я тихо крадусь на кухню. Наливаю полный стакан воды и выпиваю ее залпом. Мне мерещится, что где-то играет музыка. Я замираю, прислушиваюсь, но звуки не исчезают. И тут до меня доходит: мелодия льется через приоткрытое окно – это тихие гитарные переливы, словно кто-то осторожно ласкает струны, задевая их лишь самыми подушечками пальцев.

Я поднимаю окно до упора и выглядываю. В серебристом свете луны вижу одинокую фигуру: тот, кто играет на гитаре, устроился на покатом выступе крыши над верандой и навалился спиной на стену. Недолго думая, я вылезаю наружу и осторожно, стараясь не рухнуть вниз, пробираюсь к ней.

Музыка обрывается. Заметив меня, Аленка перестает играть.

– Я нашел тебя. – Говорю ей, опустившись рядом, и хлопаю ее по плечу. – Теперь ты водишь, а я прячусь.

Она поджимает губы, затем улыбается.

– Ты чего не спишь?

– А ты чего сидишь здесь одна?

Аленка дергает плечами.

– Не спится. – Признается она. – Решила уйти сюда поиграть, чтобы никого не разбудить.

– И мне не спится. – Говорю я. – Прости, что не отправил по домам этих придурков, я даже не знаю, сколько их осталось в доме.

– Леха, Ксеня, Денис. – Перечисляет Алена. – Пашка тоже собирался остаться, но за ним приехал старший брат и увез на своей машине.

– Дрыга ночует со своей девушкой?

– Уединились в гостевой комнате на втором этаже.

Я разглядываю Алену в лунном свете. На ее голове кепка, а прядями, свободно спадающими на плечи, играет осенний ветер.

– Хм. – Выдыхаю я.

– Ага. – Она бросает на меня скептический взгляд.

– Это их дело.

– Ксеня станет очередной бывшей подружкой с разбитым сердцем? – Внимательный взгляд подруги даже в темноте прожигает меня насквозь.

Леха – мой друг, и я, конечно, сочувствую Ксюше, но передавать его слова тем, кому они не предназначены, не могу.

– Будем надеяться, что нет. – Говорю я с улыбкой, затем снимаю с головы Алены кепку и надеваю на себя. – В любом случае, вмешиваться не стоит. Останемся виноватыми.

Аленка опускает взгляд на гитару и медленно проводит пальцами по струнам.

– Возможно, ты прав.

– Влюбишься и поймешь. – Добавляю я.

Ее пальцы застывают на месте, затем она кладет на струны всю ладонь и поднимает на меня взгляд.

– Ты ничего не знаешь обо мне. – Разочарованно произносит Алена, слегка качнув головой.

«Это я-то не знаю? Да я знаю о ней все!»

– Хорошо, не злись. – Примирительно говорю я после небольшой паузы. – Просто, когда у тебя будут отношения, ты тоже не захочешь, чтобы к тебе лезли с непрошеными советами.

– Если бы парень, с которым я встречаюсь, оказался козлом, я бы хотела это знать до того, как окажусь с ним в постели и лишусь девственности. – Она наклоняет голову, чтобы лучше видеть мое лицо. – И это нормально.

На мгновение мне становится не по себе. «Алена» и «в постели с кем-то» – как будто два каких-то несовместимых понятия. Я раньше даже не думал о таком, и теперь это меня по-настоящему смущает. Ощущение мелькает и затем исчезает, словно бабочка, присевшая на ладонь.

– Да, верно. – Тихо отвечаю я, сглотнув.

– Я понимаю, почему так происходит. – Вздыхает Алена, возвращаясь к гитаре.

Ее пальцы скользят по струнам, и я ловлю себя на том, что не узнаю мелодию. Это что-то новое, что она только что сочинила.

– Ты о чем?

– Я о том, почему парни обманывают девчонок, чтобы заняться с ними сексом, а потом бросают. И о том, почему нам, девочкам, всегда хочется любви и отношений, и в итоге мы остаемся с разбитым сердцем.

– Потому, что мы изначально хотим разного?

– Да. – Кивает она. – Парням нужна свобода ради разнообразия. Для того, чтобы иметь возможность встречаться с разными девушками и ни с одной из них не задерживаться дольше, чем на пару месяцев, и ни одну из них так и не узнать по-настоящему. Любить одну, быть преданным, отдавать всего себя – это большая ответственность. В этом плане девчонки сильнее. Они так могут, а парни – нет.

– Не все парни такие. – После недолгого молчания замечаю я. – Например, мне нужны настоящие отношения.

– Тогда, если добьешься своей Полины, будь с ней честен и поступай достойно.

– Тебя так задевает, что Леха сердцеед? И чтоон бросает девчонок, как только они ему надоедают?

– Ксюша мне нравится. – Посмотрев мне прямо в глаза, говорит Алена. – Она не будет с нами дружить, когда они расстанутся. Она просто больше не придет – из-за него!

– Понял. Ты хочешь, чтобы я с ним поговорил?

Алена кивает.

– Ладно. – Тихо произношу я, в душе понимая, что это бесполезно. – Сделаю, что могу.

– Спасибо.

Ритм мелодии замедляется и становится еще волшебнее. Я смотрю вверх, на звезды, и будто тону в этом сказочном ночном небе. Это странно, но даже тяжелые разговоры меня не тяготят, если они происходят между мной и Аленой. Я больше ни с кем так откровенно говорить не могу.

– Ты пойдешь на вечеринку к Кощею? – Не прерывая игры на гитаре, спрашивает она.

– Да.

– Из-за того, что там будет Полина?

– Да.

– А что Миронов?

– Он ее не достоин.

– И все же?

– Я его не боюсь.

– Ну… Тогда будь решительнее.

– Буду. – С улыбкой обещаю я.

Леля убирает руку со струн и кладет на мою ладонь. Вокруг сразу становится так тихо.

– У тебя все получится. – Дрожащим шепотом произносит она.

Мы вместе смотрим на звезды, и я впервые ощущаю внутри какое-то сомнение. Может, я что-то делаю неправильно? Или чувствую как-то неправильно? Или не так понимаю свои чувства?

– Ты замерзла. – Говорю я, сжав ее прохладную ладонь.

Снимаю с себя худи и надеваю ей на плечи.

– Спасибо, – Алена бросает на меня короткий взгляд. Ее глаза так блестят в темноте. – Споешь? – Спрашивает она.

– Разбудим всех соседей. – Усмехаюсь я.

– А ты тихонько. – Шепчет Алена. – Я люблю твой голос, он меня успокаивает.

– Мур. – Ткнувшись головой в ее плечо, точно ласковый кот, говорю я.

– Мяу. – Очень тихо, будто ей не хватает воздуха, отвечает она.

И начинает играть мою любимую песню – про небо.

9.3

АЛЕНА

На следующий день после репетиции ребята активно обсуждают вечеринку у Кощея.

– У него день рождения, что ли? – Спрашиваю я, убирая Gibson на специальную подставку. – Что за повод?

– Предков не будет на выходных, – с усмешкой отвечает Дрыга, – какой тебе еще нужен повод?

Парни смеются.

– Ну, мало ли. – Бросаю я. – Просто спросила.

– А ты тоже собираешься? – Интересуется Кирилл.

– Да, девочки уговорили. Они сейчас приедут, будем вместе собираться.

– А тебе что там делать? – Удивляется Никита.

– Здрасьте. – Грубо отвечаю я, метнув в него недовольный взгляд. – А чем я хуже тебя? Музыка, танцы, веселье – самая подходящая атмосфера, чтобы оторваться в субботу.

– Я просто спросил. – Кашлянув, говорит Высоцкий.

Он явно не ожидал такого отпора.

– Как вы планируете добираться? – Я оглядываю остальных парней. – Кто-то из вас будет на машине?

– Лично я за руль не собираюсь! – Отмахивается Дрыга.

– И я. – Смеется Пашка.

– А ты? – Я поворачиваюсь к Никите. – Не хочешь взять пикап?

– Нет, я тоже пас. – Он вскидывает руки. – Бросать там машину не хочется, так что я лучше на такси с парнями.

Значит, никто нас с девочками не подвезет. Ясно.

– Ты пойдешь вместе с Ксюшей? – Спрашиваю я у Дрыги.

Он как-то странно морщит лоб.

– Хм… Не планировал.

– Она тоже собирается на вечеринку, не говорила тебе?

Леха отворачивается, делая вид, что очень занят своей гитарой.

– Значит, встретимся там. – Бормочет он с явной неохотой.

Я пожимаю плечами, затем громко бросаю:

– Ладно, задроты, я домой!

– Ах, ты… – в меня тут же летит подушка с дивана, но я успеваю вовремя наклонить голову, и она врезается в стену.

– Еще и мазилы! – Смеюсь я, спеша к двери.

– Ален, подожди! – Никита нагоняет меня уже на выходе.

– Да? – Оборачиваюсь я.

Он переминается с ноги на ногу, чешет затылок, подбирая слова.

– Как думаешь, если мне надеть те черные джинсы…

– И рваную футболку с черепом. – Заканчиваю я за него. – Да, будет супер. Полине понравится.

И, изобразив беззаботную улыбку, разворачиваюсь и ухожу.

Через час девочки уже у меня. Ксеня в короткой кожаной юбке цвета серебристый металлик и модной черной блузке с пайетками, но сияет она явно не поэтому: у нее довольная улыбка от уха до уха, а, значит, дело тут в Лехе и в той ночи, которую они провели в моей гостевой. А на Тае короткое розовое ретро-платье с рукавами-воланами, которое она откопала на прошлой неделе в секонд-хенде. Оно красиво облегает ее формы и притягивает взгляд, а с босоножками на высоком каблуке смотрится просто отпадно.

Это как же должна одеться я, чтобы не казаться заморышем на их фоне?

– Угадай, кто поцеловал вчера Якимушкина? – Хохочет Тая с порога.

– Серьезно? – Спрашиваю я, закрывая за ними дверь. – Значит, тебя можно поздравить?

Теперь они смеются обе.

– Разве что с тем, что он был в таком шоке, что сбежал от меня без объяснений! – Говорит Тая.

И снова грохочет их смех.

– То есть, ты поцеловала его? Сама?

– Да. – Скинув босоножки, она проходит в гостиную.

– А он… сбежал?

– Ага!

Мы с Ксеней идем за ней.

– Это как?

– А вот так! – Тая просит голосового помощника включить музыку и начинает пританцовывать. – Костя проводил меня до двери моей квартиры. Он замешкался, и я решила взять инициативу в свои руки.

– Ты поцеловала его?

– Я накинулась и засосала его, как пылесос! – Перестав танцевать, выпаливает подруга. – Да тут любой сбежит, девочки!

– Какая же ты крутая… – Вздыхаю я.

– Мне стыдно, но ничего не поделаешь. – Говорит Тая, не в силах сдержать новый приступ смеха. – Это был чистый порыв души!

– Думаешь, ему не понравилось?

– Это было… – она пожимает плечами, – слюняво. И еще с таким звуком! Мне хотелось, чтобы получилось страстно, и он запомнил этот поцелуй навсегда. А получилось – как получилось. Я просто напала на него! И теперь он запомнит меня… слюнявой дикаркой!

– Никому не двигаться, это поцелуй! – Изображая пальцами пистолет, кричу я.

– У нас проникновение! – Поддерживает Ксеня. – Ваш язык может быть использован против вас!

– Да можете ржать, сколько влезет! – Хохочет Тая, падая на диван. – Мне стыдно, но я не собираюсь страдать из-за этого.

– Правильно! – Говорю я. – Тем более, это он скрылся с места поцелуя!

И мы снова хохочем.

– Я просто забыла зачитать ему его права! – Восклицает Тая, и мы сгибаемся от смеха.

Еще через час я уже смотрю на себя в зеркало и не верю своим глазам. Девочки кружат вокруг, довольные своей работой.

– Я не могу так явиться в место, где будут люди. – Тихо выдыхаю я.

– Какие еще люди? – Хмыкает Тая.

– Любые. – Отвечаю я, разглядывая свое отражение. – Я вообще не могу выйти на люди вот так. В таком виде.

– В каком таком? – Поправляет мне волосы Ксеня. – Боишься, что все ослепнут?

– Да это просто не я! Мне будет неловко, когда все будут смотреть на меня… такую. В этом платье, с этими локонами… А если я навернусь в этих туфлях? – Бросаю взгляд на шикарные замшевые лодочки. – Это сейчас я могу в них стоять и немного ходить, а когда поймаю на себе чьи-то взгляды, мои ноги одеревенеют! Я растянусь у всех на виду и стану посмешищем!

– Не надо паники! – Напевает Тая, разворачивая меня к себе. Пушистой кистью она наносит завершающие штрихи в мой макияж.

– В кроссовках было бы та-а-ак удобно. – Пищу я.

– Не жалей ты своего Высоцкого. Пусть видит, кого упустил. И побольше флиртуй с парнями, поняла? – Она припудривает мой нос. – Когда идешь, расправляй плечи и всем улыбайся. Представляй, что втыкаешь шпильки этих туфель в сердца парней.

– Что-то Леша не отвечает. – Склонившись над телефоном, бормочет Ксеня.

– Вот еще одна. – Фыркает Тая. – Запечатленная.

– Чего? – Она поднимает на нее взгляд.

– Зависимая еще одна, говорю! – Помахав перед ее лицом кистью, объясняет Таисия. – Наша беда, девочки, в том, что мы все время думаем про парней, а они про нас не думают вообще.

– Вообще? – У Ксени взлетают брови на лоб.

– Вообще. – Кивает Тая. – Они занимаются своими делами в своих мужских компаниях, а мы вечно: «Мальчики то, мальчики это!» И страдаем потом. А нужно наоборот: как только появился парень, занять себя кучей новых дел, и думать только о себе. Нужно быть как они!

– О’кей. – Хихикаю я. – Напьемся, устроим драку, перелапаем сегодня всех девчонок.

– Да я вообще про другое! – Хохочет она, ударив меня кистью по носу. Затем поворачивается к Ксюше. – Я серьезно, убери телефон. Забудь про своего Дрыгу хоть на пару часов, пусть подрыгается без тебя. Пусть видит, что тебе и без него хорошо.

– Ладно. – Нехотя соглашается та. – Кстати, как поедем? Вызовем такси?

– Нет, – отвечаю я, бросив взгляд на часы. – Нас отвезут.

– Кто?

– Я договорилась кое с кем. Сейчас увидите.

Мы собираем вещи, все выключаем и выходим из дома. Небольшой красный хетчбэк уже ожидает нас на дороге. Я закрываю дверь на ключ, оборачиваюсь, и мое сердце начинает колотиться как бешеное. Мне так неловко, что она увидит меня такой. Что подумает? Что скажет?

Но тут опускается стекло, и мы видим удивленное лицо тети Марины.

– Ого-о! – Визжит она. – Это что за красотки?!

– Это кто? – Шепотом спрашивает Ксеня.

– Это мама Высоцкого. – Тихо отвечает ей Тая.

Мы спускаемся по ступеням и идем к машине. Тетя Марина нам сигналит.

– Здрасьте. – Мнутся возле машины девочки.

– Чего стоите, садитесь! – Приглашает их тетя Марина. Затем обводит меня взглядом и присвистывает. – А где наша Алешка? Ее сегодня не будет?

– Сегодня я за нее. – С улыбкой говорю я.

Женщина качает головой:

– Ох… Мой сын будет последним лошарой, если позволит тебе танцевать сегодня с кем-то другим, кроме него.

– Да! – Смеются девочки. – Точно!

А мои щеки становятся пунцовыми от смущения.

10.1.

НИКИТА

Думаю, вечеринки созданы для того, чтобы девчонки на них отрывались, а парни в это время цепляли девчонок. Потому что девочкам здесь реально есть, чем заняться: они общаются, танцуют, поют и веселятся, а парням только и остается, что ходить с умным видом и накачиваться пивом. Ах, ну, да – еще глазеть на них, строя в уме теории о том, как лучше с ними законтачить и уболтать на то, чтобы уединиться в одной из свободных комнат. Больше здесь заняться нечем.

Вот и Дрыга уже через десять минут после того, как мы приезжаем в дом Кощеева, знакомится с какой-то старшеклассницей и подливает ей алкоголя в стакан.

– Можно тебя на минутку? – Я отвожу его в сторону.

Леха с неохотой отходит от девушки: его рука уже лежала на ее талии, и он, наверняка, теперь переживает, что отлучка сведет на нет все его старания.

– Чего тебе? – С раздражением интересуется он, поглядывая на жертву через плечо.

– Я думал, у вас все хорошо с Ксюшей. – Говорю я, остановившись у дальней стены и перегородив ему вид на незнакомку.

– Так и есть. – Кивает Дрыга и, высунувшись из-за меня, машет ей рукой.

– Тогда на хрена ты клеишься к другой? Мы только пришли, а ты уже нашел себе приключений на задницу.

– Просто посмотри на эту телку. – Усмехается он. – Сочный персик! И не против познакомиться поближе с симпатичным парнем.

– Леха, да что с тобой? – Я встряхиваю его за плечи.

– Руки! – Отталкивает меня Дрыга.

– Прости. – Говорю я. – Просто у тебя есть девушка. Ксеня – классная. И все парни тебе завидуют, чего еще надо?

– Решил мне в воспитатели заделаться? – Рассерженно бросает мне в лицо друг. – Я уж как-нибудь сам разберусь, что мне делать. Без твоих советов, ясно?!

Он хочет обойти меня и вернуться к девушке, но я останавливаю его, рискуя нарваться на драку.

– Хорошо, ты прав. – Говорю я, обхватив его за плечи. – Это совсем не мое дело, и ты можешь поступать, как хочешь. Просто прими дружеский совет.

Дрыга беззвучно выплевывает ругательство мне в лицо.

– Ксюша не такая, она хорошая и не заслуживает того, чтобы с ней так поступали. Скажи ей честно, что не хочешь быть вместе.

– А, может, ты пойдешь… – Его слова заглушает громкая музыка. Леха резко отталкивает меня ладонями в грудь. – Придурок! Пошел ты со своими советами, знаешь куда?!

– Она сейчас придет, увидит тебя с этой, и что хорошего? – Ору я ему.

– Я не ударю тебя только потому, что ты мой друг! – Цедит он сквозь зубы, наклонившись к моему уху. – Но ты мудак, Высоцкий. И ты прав – это не твое дело!

Дрыга отходит от меня, но мы оба видим, что девушка уже ушла. В большом старом доме не так легко будет ее отыскать, поэтому Леха снова сыплет ругательствами.

– Конченый мудак, – бормочет он, удаляясь.

Вот поэтому парни никогда не дают друг другу советов насчет отношений. Все равно останешься крайним. Если у кого-то из друзей проблемы с девушками, максимум, что мы говорим это «забей», все остальное будет воспринято как бабское нытье – так что оставим это девчонкам.

– Чо случилось? – Подошедший Денис подает мне стакан. – Где все наши?

– Где-то здесь были. – Отвечаю я, вглядываясь в полутьму, залитую мельканием светомузыки.

– А с Дрыгой что?

– Да я полез к нему с советом…

– У-у-у! – Морщится Денис.

– Да. – Вздыхаю я, сделав глоток. – И тут же отхватил.

– Это насчет Ксени?

– Ага. Он ночевал с ней вчера у Лельки в доме. А сегодня уже клеит других девчонок.

– Типичный Дрыга. – Выпив залпом сразу полстакана констатирует Денис. – Попахивает разбитым сердцем.

– Наобещал ей, наверное, до хера.

– Еще бы. – Кивает друг.

– Не понимаю, зачем нужно ссать в уши?

– Так проще. – Хмыкает он. – Наплел ей про вечную любовь, и вот она уже готова на все. Иди, попробуй, скажи девчонкам, что хочешь просто потрахаться, и посмотрим, кто из них согласится спать с тобой! Одна из ста, может. И уверен, она окажется переходящим знаменем, которую имела вся футбольная команда и вся старшая параллель!

– То есть, без вранья никак? – Усмехаюсь я.

– Никак. – Чокается со мной Денис. – Кроме тех случаев, когда ты реально влюблен, разумеется. Но это такая гребаная редкость.

Я согласно киваю.

– Короче, пусть сами разбираются, я больше в это дерьмо не лезу.

– Мудрое решение, друг.

Мы чокаемся еще раз, и я наваливаюсь на стену, пялясь на веселящихся вокруг ребят. Небогато обставленная гостиная уже заполнена дымом – никто из присутствующих не утруждает себя тем, чтобы выйти покурить на веранду, курят прямо в помещении.

Девчонки танцуют кучками – кто-то посередине зала, другие с краю, а парни толпятся возле стен, словно застывшие скульптуры. Лишь несколько из них, никого не стесняясь, отжигают на танцполе – потные, с пирсингом, размахивают руками и орут. Наверное, они под чем-то.

– Вон Миронов притащился! – Орет мне в ухо Денис. – Наверное, где-то тут и твоя Полина!

У меня прихватывает живот от волнения. Я вижу Миронова, пробирающегося через толпу с двумя стаканами пива в руках, следом за них идет Кощей – здоровается со всеми, целует девчонок в щеки, шлепает их по задницам, и те радостно визжат. Полину пока нигде не видно, но у меня все равно ускоряется пульс.

– Я же говорил! – Орет Денис.

И тогда я вижу ее. Полина появляется в окружении подруг: у нее все лицо сверкает перламутром – наверное, какой-то особенный макияж. Выглядит эффектно. Но еще больше внимания притягивает ее фигура, улыбка и волосы. Такие волосы…

Толпа скандирует слова песни, все прыгают и кричат, и я радуюсь, что никто не услышит, как колотится сейчас мое сердце.

– Что будешь делать? – Спрашивает Денис.

– Зависит от того, как быстро я планирую получить по лицу от Миронова. – Усмехаюсь я.

На самом деле, мне не до смеха. Я готов к драке, но знать бы, действительно ли у меня есть шанс быть с ней?

– Принесу еще. – Говорю я.

Беру у друга стакан и направляюсь к импровизированному бару.

– Глаза сломаешь. – Говорит кто-то мне на ухо, когда я в очередной раз замедляюсь, чтобы бросить на Полину заинтересованный взгляд.

Я резко оборачиваюсь.

– Привет, Высоцкий. – Дерзко улыбается мне Кощей.

– А, это ты. Привет.

– Что, запал на Матвееву? – Ехидно скалится он.

– Чего? – Хмурюсь я.

– Со мной можешь не прикидываться. – Забрав из моих рук стаканы, Стас наполняет их из бочки. – Она десять баллов из десяти, но ты ведь знаешь, чья это девушка?

– Знаю.

– И тебя это не останавливает?

– Нет. – Отвечаю я, напряженно пытаясь понять, какую игру он затеял, раз задает мне эти вопросы.

– И правильно. – С улыбкой говорит он, передавая мне стаканы. – Уважаю людей с твердой позицией.

– Мне не нужно твое уважение. – Говорю я и только после этого принимаю стаканы.

– Мое уважение нужно всем. – Подмигивает Стас. – И будет весело, если ты уведешь у Миронова его девушку. Я первым тебе поаплодирую.

– Тебе-то с этого какой толк?

– Никакой. – Пожав плечами, усмехается Кощей. – Может, ты мне просто нравишься?

Судя по его хитрой улыбке, это чистой воды обман, поэтому в ответ я ухмыляюсь так, чтобы он понял – я не поверил ни единому слову.

– А, может, не ты. – Вдруг говорит Стас.

И, проследовав за его взглядом, я едва не теряю равновесие. У меня перехватывает дыхание, и голова идет кругом от того, что вижу.

Это Алена. Она появляется в окружении своих подруг, и, если бы не они, то я бы даже не узнал ее в первые секунды! Язык не поворачивается назвать ее Лелькой, это… вообще кто-то другой!

На ней эффектное платье с пайетками, переливающимися золотом. Тонкие лямки врезаются в хрупкие плечи, а длина подола доходит до середины бедра, оставляя не так много простора для воображения и открывая взгляду длинные, стройные ноги в изящных лодочках на тонком каблуке. Ее волосы уложены в блестящие тугие локоны, а на ушах сверкают серьги, подчеркивающие длину ее шеи.

А что с ее лицом? Этот макияж…

Алого цвета губы на фоне фарфоровой кожи и живых синих глаз выглядят невероятно экзотичными.

А фигура… Она… она потрясающая. Тонкая ткань подчеркивает талию и форму груди, подрагивающей при каждом шаге, а вырез… Господь всемогущий!

И как теперь перестать все это замечать? Особенно в свете того, что почти все взгляды присутствующих сейчас устремлены на нее!

И взгляд Кощея тоже. Он присвистывает, разглядывая мою лучшую подругу. Я бросаю на него сердитый взгляд и снова поворачиваюсь к Алене. Она выглядит просто шикарно. И излишне откровенно. И… невероятно…

По моему позвоночнику вниз пробегает непроизвольная дрожь. Да что это такое со мной?

10.2.

АЛЕНА

Не понимаю, как я подписалась на это? Как вообще могла оказаться в такой ситуации, когда все вокруг глазеют на меня, словно на инопланетянку?

Едва мы вошли, я притягиваю к себе взгляды всех присутствующих. И ладно бы только парней! Девчонки тоже пялятся, совершенно не стесняясь. Зря я согласилась надеть это платье, оно тут вообще не уместно: я как новогодняя елка на детском утреннике, и передо мной все расступаются, будто собираются водить хороводы.

Короткое, слишком откровенное, так и еще и все в пайетках! В лучах светомузыки оно переливается всеми цветами радуги, сверкает и блестит – теперь отсидеться в уголке точно не получится, а от количества внимания хочется буквально снять с себя кожу и стать невидимкой. Но приходится держать спину и изображать беззаботную улыбку. Это невыносимо. И… на удивление приятно одновременно.

– Кто здесь богиня? А? – Подначивает меня Тая. – Кто тут королева?

– Прекрати, – краснею я, тыча ее в бок.

Она двигает плечами, дразня меня в танце:

– Давай, королева, жги!

– Я достала нам напитки, – говорит Ксеня, выныривая из толпы с тремя стаканами в руках. – За качество не ручаюсь, но из этой бочки наливают все.

– Спасибо, – я вцепляюсь в бумажный стаканчик с напитком, точно в спасательный круг.

Мне необходимо хоть за что-то держаться, чтобы не ощущать себя голой: огромное количество постороннего внимания сводит меня с ума. Я к такому не привыкла.

– Лешу не видели? – Оглядывает толпу Ксеня. – Пишу ему в мессенджере, а он не в сети.

– Не-а. – Отвечает Тая.

– Привет. – Вдруг томным голосом обращается ко мне какой-то незнакомый парень, отделившийся от толпы.

Он двигается в такт музыки, приглашая меня присоединиться.

– Пока. – Хмуро отвечаю я и отворачиваюсь.

Но, судя по всему, незнакомец воспринял это как приглашение к танцу, потому что я вдруг ощущаю, что он придвигается ко мне сзади.

– Ты не понял? – Оттесняет его Тая. – Она занята, отвали!

Что-то пробурчав в ответ, он все-таки сваливает. Я провожаю его взглядом.

– Ты произвела фурор! – Хихикает Ксеня. – Хочу увидеть лицо Высоцкого, когда он тебя увидит.

– Уже представляю это. – Хохочет Тая, изображая толи замешательство на своем лице, толи крайнюю степень слабоумия. – Леля, это ты? Что это у тебя? Сиськи?!

Я бью ее в плечо, и мы смеемся до слез.

– О, боже. – Вдруг говорю я, заметив возле стены Миронова. – Девочки, он улыбается мне!

– Кто?

– Дима Миронов. – Отвечаю я, перекрикивая музыку.

Они оборачиваются в указанном направлении. Дима самоуверенно поправляет прическу, затем подмигивает мне.

– Вот козел! – Выпаливает Ксеня.

– Ему вообще все равно, с кем мутить. – Плюется Тая.

– Аленка, все парни сегодня смотрят на тебя. – Говорит мне на ухо Ксеня. – В школе тебе теперь прохода не будут давать.

– Только не это. – Понимая, наконец, во что вляпалась, вздыхаю я.

– Осторожнее! – Звенит чей-то голос. – Можно не размахивать руками, как мельница?

Мы оборачиваемся. Это Матвеева со своей свитой со стаканами в руках. Пытаются пройти через толпу танцующих, а наша Тая оказалась у них на пути. Грубо отпихнув ее в сторону, Полина пробирается дальше.

– Эй! – Пошатнувшись, возмущается Тая.

– Толстозадая, – усмехается Матвеева.

И ее подружки, как по команде, взрываются хохотом.

– Что ты сказала про мою подругу?! – Я успеваю ухватить ее за запястье и резко развернуть к себе.

– Ай! – Вскрикивает Полина от неожиданности.

Половина содержимого ее стакана от резкого рывка пролилась на пол и попала ей на туфли.

– Как ты ее назвала? – Рычу я, от ярости позабыв о том, что в этом элегантном платье мне следовало быть женственнее.

– Чего? – Таращится на меня Матвеева.

Быстро оценив ситуацию, она решает прикинуться дурой. Ее подружки стоят рядом, округлив глаза от испуга, и не спешат впрягаться за нее.

– Ты еще и глухая? – Спрашиваю я.

Мое искаженное гневом лицо явно приводит ее в ужас: Матвеева бледнеет.

– Она назвала меня толстозадой. – Напоминает Тая, подходя к ней вплотную. – Возможно, так они называют девушек с шикарной женственной фигурой в кругу подобных себе костлявых анорексичек?

– Не думаю, что она хотела тебя оскорбить. – Усмехаюсь я. – Да, Полина? Наверное, ты просто хотела сделать комплимент? А вышло немного неуклюже…

Мои пальцы с силой сжимаются на ее запястье, и та вскрикивает:

– А-ай!

– Это «да»? – Я поворачиваюсь к Тае. – Что-то я не расслышала.

Матвеева трясется, вот-вот готовая разрыдаться. Похоже, я перегнула палку. А еще мы привлекли много ненужного внимания, и танцевавшие рядом ребята уже следят за разгорающимся конфликтом.

– Она сказала «да», – чья-то ладонь мягко, но настойчиво ложится на мою руку.

Я узнаю этот бархатный голос. Это Стас. Он появляется, словно из ниоткуда, и своим прикосновением заставляет меня отпустить руку Полины.

– Иди, Матвеева. – Кощей отмахивается от нее, как от назойливой мухи, затем поворачивается ко мне и наклоняется к моему уху. – Уверен, она все поняла, а теперь можешь спрятать свои коготки, дикая кошечка. Побереги маникюр для других приятных занятий.

Отпрянув от него, я поворачиваюсь к сопернице, но та, бросив на меня уязвленный взгляд, уже спешит ретироваться в окружении подруг. Похоже, связываться с Кощеем ей хочется еще меньше, чем со мной.

– Ну, кто просил тебя встревать? – Бросаюсь я на Стаса.

Слышно, как покашливает Тая.

– Я тоже рад тебя видеть. – Он бесцеремонно касается рукой моей талии и притягивает меня к себе. – Шикарно выглядишь, Краснова. У всех парней стояк с того момента, как ты вошла.

– Отпусти. – Цежу я сквозь зубы.

Наши лица слишком близко, а от его груди исходит такой жар, что мне становится не по себе – кажется, будто я раскалюсь сейчас до предела.

– Медленный танец. – Говорит Стас, подняв палец вверх. – Слышишь?

Я на мгновение замолкаю. Действительно. Быстрая композиция вдруг сменяется медленной. Это он ее заказал? Или он экстрасенс?

– Да плевать мне, какой танец! – Спохватываюсь я.

Но попытки вырваться встречают сопротивление.

– Откажешь хозяину дома?

Я рычу. Натурально. Но это, похоже, его только сильнее заводит.

– Просто танец. – Гипнотически низким голосом мурлычет он мне на ухо. – Хочу, чтобы все парни завидовали тому, что я танцую с тобой. Всего один танец, Алена.

Не знаю, почему мое собственное имя, произнесенное им, так действует на меня, но я вдруг перестаю сопротивляться. На мгновение замираю, а затем, вздохнув, позволяю ему повести.

– Спасибо. – Говорит Кощей, взяв меня за руку, а другой рукой плотнее притянув к себе.

Мы медленно двигаемся по кругу, а я продолжаю смотреть на него, нахмурив брови. Пусть не расслабляется, пусть знает, что мне это неприятно и я не получаю никакого удовольствия от этого танца. Но Стас улыбается – самодовольно и дерзко. Кажется, его ничем не проймешь.

А еще я впервые могу внимательно рассмотреть его лицо. У него пронзительные серо-зеленые глаза, густые светлые брови и прямой нос, покрытый янтарными веснушками. Его русые волосы острижены коротко по бокам, а на макушке лежат упругой шапкой и небрежной челкой спадают на лоб. Не могу сказать, какие у него губы – потому что они вечно растянуты в ухмылке или улыбке, но от этого он выглядит еще только увереннее и обаятельнее.

Кощеев это тот случай, когда за привлекательность отвечает не внешняя красота, а какая-то незримая внутренняя энергия, и если смотришь на него, очень трудно отвести взгляд, она буквально держит тебя и заставляет смотреть-смотреть-смотреть.

– Я не умею танцевать. – Неохотно признаюсь я.

Мои брови забывают, что нужно хмуриться, лицо медленно расслабляется. Мне правда жаль, что я уже дважды отдавила ему ноги.

– Да мне плевать, – отвечает он, – я тут, чтобы просто подержаться за тебя.

– Хм.

– Не хмыкай. Я тоже не танцую, и мне привычнее вести мяч, а не девушку в танце.

– Боже. Все смотрят на нас. – Выдыхаю я ему в шею, и чтобы спрятаться от этих взглядов, позволяю себе, наконец, к нему прижаться.

Стас выше меня, и даже хорошо, что я больше не гляжу ему в глаза – смотреть все время вверх сложно, и у меня начинает кружиться голова.

– Пусть пялятся и пусть завидуют. – От его дыхания у меня разбегаются мурашки по шее. – Лови кайф с этого.

Я вижу, как Таю приглашает на танец Костя. Так здорово, что они поговорят. А вот и Ксеня – она уже в объятиях Лехи. Слава богу, я ведь видела, как сильно она переживала, что он не выходит на связь. Я очень рада за подруг.

– У тебя мозоли на пальцах. – Замечает Кощей.

А меня бьет дрожь от его смелых прикосновений.

– Это от гитары. – Отвечаю я.

– Ты играешь? – Он кажется по-настоящему удивленным.

– Да. У нас своя группа.

– Мне досталась самая потрясающая из женщин. – Совершенно серьезно говорит Стас.

Его слова приводят меня в смущение.

– Это ты обо мне? – Решаю уточнить я. – Если да, то ты сильно поторопился. Тебе со мной не светит.

– Почему это? – Усмехается он.

– Ты мне не нравишься.

От него пахнет цитрусово-древесным парфюмом. Нежный и мужественный аромат одновременно. У меня слабеют ноги от осознания того, что я впервые так близко прижимаюсь к кому-то из парней, кроме Никиты. И это мой первый настоящий медленный танец, где все по-взрослому. А что, если Стас захочет меня поцеловать? Должна ли я сопротивляться? А вдруг мне понравится?

– Ты мне нравишься. – Заявляет он.

Его ладонь путешествует по моей спине в районе талии, и от этого мне становится все жарче.

– Не надо так кричать, что я тебе нравлюсь. – Прошу я.

И тут мой взгляд натыкается на Высоцкого. Он стоит метрах в пяти от нас, прямо среди танцующих парочек, и смотрит так, словно собирается прожечь дыру в спине Кощеева. В следующее мгновение Стас разворачивает меня, и я больше не вижу Никиту.

– А пусть все слышат. – Говорит он.

– Я не хочу, чтобы меня ассоциировали с тобой. – Признаюсь я.

Мне неуютно от того, что я больше не вижу лицо Высоцкого. Интересно, он все еще смотрит на нас или нет?

– А что со мной не так?

– Твоя репутация.

– Она безупречная. – Хмыкает Кощей.

– Ты… разгильдяй. – Вздыхаю я. – И хулиган. И еще у тебя куча девчонок. Все решат, что я одна из них!

– Да нет у меня никого! – Смеется он. – У меня с утра до обеда учеба, а с обеда до вечера тренировки. Я буквально сплю с мячом!

– Да мне без разницы, с кем ты спишь. – Смущенно говорю я. – Просто не хочу, чтобы все подумали, будто между нами что-то есть.

– А разве нет? – Стас останавливается и заглядывает мне в глаза.

Я сглатываю.

– Нет.

– Значит, будет. – Уверенно говорит он.

– Никогда. – Мотаю головой я.

– Но я всегда добиваюсь того, что хочу.

Ему реально смешно.

– Поздравляю, но причем тут я?

А я все еще помню про Никиту, наблюдающего за нами.

– Сейчас я хочу тебя.

– Ха-ха. – Мне приходится взять себя в руки, чтобы продолжить разговор. – В этот раз тебе придется обломаться.

– Проигрыш только сильнее заводит. – Подмигивает мне Кощей.

– И это помогает? – Спрашиваю я, глядя на него снизу вверх.

– Что именно? – Прищуривается он.

– Твоя наглость. Она помогает тебе добиваться цели?

– В футболе – да.

– Ладно, все, убирай свои грабли. – Говорю я, высвобождаясь. – Медляк закончился.

– А если я не хочу?

– Стас. – Мой тон приобретает нетерпящие возражений нотки. – Не заставляй меня врезать тебе.

– Скажи сразу, куда будешь бить, если я тебя поцелую? – Улыбается Кощеев.

– Угадай с первого раза. – С усмешкой отвечаю я.

Бросив взгляд вниз, он пожимает плечами.

– Раз уж такова цена…

И не успеваю я даже пикнуть, как Стас притягивает меня к себе и прижимается губами к моим губам. Я словно падаю в бездонную пропасть, ощущая, как его горячий язык пробирается ко мне в рот, а затем стону, чувствуя его ладони на своей заднице. Он что, с ума сошел? Лапать ниже пояса и целовать меня прямо при всех?

– Эй, ты оборзел?! – Слышится чей-то окрик.

Мои ноги подкашиваются, сознание растворяется в пропитанном дымом и парфюмом плотном воздухе, а затем невесомость, в которую я проваливаюсь, вдруг оказывается чьим-то плечом: я натыкаюсь на кого-то спиной, меня отбрасывает, затем наталкиваюсь еще на кого-то и, только когда меня ловят руки Таи, я возвращаюсь в реальность и вижу, что произошло. Это Никита. Он налетел на Кощеева, оторвал его от меня, и теперь они молотят друг друга кулаками на полу.

10.3.

НИКИТА

Клянусь, если бы кто-то попросил меня объяснить, что сейчас произошло, я бы не смог этого сделать. Все случилось очень быстро. Так быстро, что я не смог проанализировать даже часть чувств, захлестнувших меня в тот момент. Я сам не понял, что вообще произошло.

Руки Кощея на талии Алены, его лицо напротив ее лица. Его пальцы сжимают ее задницу, его губы прижимаются к ее губам… и бум! Я в таком бешенстве, что у меня шумит в ушах. Не соображаю ничего, и у меня только одна цель – остановить это, оторвать его от нее, не дать ему к ней прикоснуться.

Я подлетаю, отрываю Стаса от нее и отшвыриваю его в сторону. Но и после этого не могу остановиться: мир видится мне словно через кровавый туман, я двигаюсь будто на автопилоте и как посторонний зритель наблюдаю за собственными кулаками, летящими ему в лицо. Противник отвечает не сразу, сначала он вообще не понимает, что мне нужно. Но когда на него начинают сыпаться удары, он включается в драку – блокирует их и затем бьет в ответ.

Получив в челюсть, я быстро трезвею – во всех смыслах. Не то, чтобы я до этого был пьян, но состояние аффекта, в котором я пребывал, быстро улетучивается, и перед моими глазами вспыхивает реальность. Это я. Это я только что устроил бессмысленное побоище с хозяином вечеринки у него же дома. За что?

Ну, тут у меня есть оправдание – из-за Алены.

Первые секунды после полученного удара я действительно думаю, что у меня есть это оправдание, и оно имеет какой-то вес.

К счастью, мы не успеваем друг друга покалечить – нас быстро разнимают другие парни.

– Все нормально! – Держась за щеку, орет Кощей, когда меня оттаскивают от него. – Нормально! Отпусти его!

Один из его приятелей, удерживавший меня сзади за руки, вынужден ослабить хватку. Я вырываюсь.

– Никита! – Кричит Алена, когда я оборачиваюсь, чтобы наброситься на обидчика.

Мне приходится держать себя в руках. От недостатка воздуха легкие пылают, и даже сделать вдох получается с трудом. Сжав пальцы в кулаки, я жду, когда туман ярости рассеется перед глазами.

– Как ты? – Спрашивает она.

Я открываю рот, чтобы ответить, но понимаю, что Алена задала этот вопрос не мне. Она интересуется состоянием Кощеева, осматривает его лицо.

– Пф, ерунда. – Заверяет он небрежно.

Музыка стихает, и все напряженно обсуждают произошедшее, обступив нас вокруг.

– Да что с тобой такое вообще?! – А это уже мне.

Лелька в бешенстве. Ее лицо искажено гримасой гнева, губы трясутся.

– Эй, продолжаем веселье! – Восклицает Стас, махнув диджею. – Верни музыку, приятель! – И после того, как громкость добавляют, он подходит к Лельке. – Ты не волнуйся, Ален, мы с Никитой сейчас выйдем, поговорим и все уладим.

– Никуда вы вдвоем не выйдете! – Вспыхивает она.

И, дернув плечом, не позволяет ему коснуться себя.

Мне вдруг становится легче, когда я это вижу.

– Просто поговорим, я тебе обещаю. – Заверяет Кощей.

Я с силой втягиваю в себя воздух.

– Да, Лель, все в порядке. – Говорю ей. – Мы просто все обсудим. Пойдем, Стас.

– Я с вами! – Бросается она следом.

– Никаких драк не будет. Честно. – Обещаю я, коснувшись ее плеча. – Просто разговор.

– Хорошо… – После паузы растерянно произносит Алена.

А я ловлю на себе взгляд Кощея.

«Видишь? Мне можно касаться ее, а тебе нужно спрашивать разрешение», – ликует мое внутреннее «Я». Догадываюсь, что именно оно и затеяло драку.

– Иди с ними. – Просит Аленка Дениса. – Хотя бы, издалека проследи, чтобы не сцепились.

Тот кивает. Тая, воспользовавшись моментом, утягивает подругу за руку вглубь танцпола. Я, бросив на них короткий беспокойный взгляд, обреченно плетусь за Кощеем. Дело не в страхе, что мне придется отвечать за нападение перед ним или его дружками-спортсменами – нет, я никого из них не боюсь. Дело в другом: вряд ли я смогу объяснить ему, почему полез с кулаками. По крайней мере, при помощи логики – она тут бессильна.

– Все норм, парни. – Останавливает он своих товарищей из команды, что плетутся за нами. – Мы разберемся сами.

– Точно? – Спрашивает один из них, когда мы выходим на веранду.

– Да-да, все, идите в дом. – Стас даже не дает им выйти, закрывает дверь прямо перед носом.

И вот мы остаемся в приятной прохладе южной осенней ночи, пропахшей цветами и фруктами. С моря нежно веет солью, а стекла окон глухо вибрируют от громкой музыки, запертой в доме.

– Помнишь, как мы поступали в детстве в случае таких конфликтов? – Усмехается Кощей, наклонившись спиной на перила.

Я с неудовольствием отмечаю, что этот парень вполне привлекателен для девушек, и осознание этого колет в самое сердце. Пожалуй, Лельке он действительно может нравиться.

Неужели, я ревную?

– Дрались «один на один» за школой? – Потерев место ушиба, припоминаю я.

– До первой крови. – Кивает он.

– Предлагаешь нам решить конфликт таким образом?

– Нет, к черту драки. – Стас качает головой. – Мы же не враги. Я понимаю, зачем ты это сделал, и почему так взбесился.

– Да? – Хрипло спрашиваю я.

Повисает долгая тишина, у меня неприятно ноет в желудке.

– Да. – Кощеев хмуро смотрит на меня. – Я наводил о вас справки. Вы с детства дружите, и это хорошо, что ты так заботишься об Алене. Будь я на твоем месте, я бы тоже не дал подругу в обиду, если бы какой-то парень…

– Ты распустил руки! – Не выдерживаю я. – За это и получил. Если еще раз к ней полезешь…

– Я понял. – Серьезно говорит Кощеев, показывая жестом, что сдается, а затем делает шаг, сокращая расстояние между нами. – Но хочу, чтобы ты знал кое-что.

– Отстань от Алены. – Перебиваю я его.

Он вздыхает.

– Хочу, чтобы ты знал. – Терпеливо повторяет Стас. – Алена мне нравится, и я хочу с ней встречаться.

Меня будто лошадь лягнула в живот – так становится больно от этих слов. Я не хочу, чтобы он видел чувства, написанные на моем лице, поэтому отворачиваюсь на несколько секунд. В окне торчит Денис: внимательно наблюдает за нами. И очень жаль, потому что мое желание уничтожить Кощеева просто зашкаливает в этот момент.

– Встречаться? – Переспрашиваю я, словно какой-то глухой идиот.

– Да. – Отвечает Стас. – И я… я не обижу ее, обещаю. Хочу, чтобы ты это знал.

Теперь он бесит меня еще только больше. Как же мне хочется почесать кулак об его наглую рожу!

– Она не захочет с тобой встречаться. – Уверенно выдаю я.

– Знаю. – С улыбкой бросает он. – Алена с характером. Это мне в ней и нравится.

«Нравится, нравится…» – звенит в моей голове, а испуганная душа как будто уже находится вне тела. Я не хочу, чтобы они встречались. Я… нет, я этого не хочу…

– И здесь мы можем друг другу помочь. – Вдруг выдает Стас.

– Мы? Помочь? Ты о чем?

Он бесцеремонно кладет свою ладонь на мое плечо.

– Миронов тебя в пыль сотрет, если ты подкатишь к Матвеевой. Даже в том случае, если они к этому моменту уже расстанутся. – Его голос звучит тихо, но уверенно. – Я мог бы помочь тебе с этим. Если скажу ему не трогать тебя, он послушает. Против меня не пойдет.

– Да мне плевать на Миронова! – Вспыхиваю я.

Но Стас лишь сочувственно улыбается.

– А ты, в свою очередь, очень помог бы мне, если бы немного подсказал, как лучше действовать с Аленой. Что она любит, какую музыку слушает, какие цветы ей больше нравятся…

Мне хочется скинуть с себя его ладонь, ударить его в лицо за то, что он вообще смеет предполагать такое, но в следующее мгновение в голову вдруг приходит гениальная мысль. «Я помогу тебе. Я тебе так помогу, что Лелька тебя за километр будет обходить!»

– В этом есть… здравый смысл. – Выдыхаю я, сглотнув желчь.

Кощеев будет думать, что я помогаю ему завоевывать Алену, а на самом деле я устрою все так, чтобы они отдалились еще сильнее. А насчет Полины… что насчет Полины? Меня это сейчас почему-то волнует меньше всего.

– Тогда по рукам? – Стас протягивает мне ладонь.

– По рукам. – Соглашаюсь я.

Жаль, что во время рукопожатия нельзя задушить человека.

– Ого, как крепко. – Морщится Кощеев. – Мне еще повезло, что ты не разворотил мне пол-лица.

Высвободив руку, он трясет ею и смеется, а у меня нет даже сил, чтобы улыбнуться. Перед глазами так и стоит картина, как он целует мою лучшую подругу. «Хрен ты ее еще раз поцелуешь, понял?» – злится мое внутреннее «Я».

– Хочешь, отвлеку сейчас Миронова, чтобы ты мог пообщаться с Полиной? – Предлагает Стас, когда мы идем к двери.

– Нет, нам уже пора. – Отвечаю я. – Мне нужно отвезти Алену домой.

– Так вы же вроде недавно приехали?

– У нее отец строгий. В десять чтобы дома, и ни минутой позже. – Вру я.

– Уже десять минут одиннадцатого, – бросив взгляд на часы, говорит он.

– Вот именно. Считай, мы уже влипли.

– Ну, как знаешь. Попрощаться-то мне с ней дашь? – Усмехается он.

– Нет. – Отрезаю я.

– Строго. Но мне нравится, что у нее такой защитник.

Дальше я его уже не слушаю. Возвращаюсь в дом, пробираюсь через толпу, беру Алену за руку и тащу к выходу.

– Что такое? Куда ты меня тащишь? – Упирается она. – Где Стас?

– Ты что, Высоцкий, сбрендил совсем?! – Кудахчет Тая, нагоняя нас.

– Мы уезжаем. – Холодно говорю я.

– Куда?

– Домой.

– С чего это? – Аленка выдирает руку.

– Я обещал маме, что доставлю тебя домой. – Достаю телефон. – Сейчас приедет такси.

– Да он, блин, даже не на машине! – Визжит Тая. – Раскомандовался тут!

– Никита, что происходит? – Пытается заглянуть мне в лицо Алена. – Что с тобой? Почему ты так себя ведешь?

«Да если бы я только знал!» – хочется проорать мне ей в лицо.

– Все, отбой, Высоцкий. – Выдирает у меня мобильник из рук Тая. – Не надо нам твоего такси, понял? Сами доберемся, когда вечеринка закончится!

– Дай сюда! – Рычу я.

Вырываю у нее телефон и снова захожу в приложение.

– Я никуда не поеду, Никита. – Серьезно говорит мне Леля. – Слышишь?

Мне приходится опустить на нее взгляд. Ее глаза блестят от слез, но во взгляде вызов, а подбородок гордо задран вверх.

– Ты мне не хозяин, понял? – Произносит она решительно. – Хочешь везти меня домой – вези. Но только тогда, когда я решу, что мне туда пора. А пока мы с Таей идем отрываться!

– Правильно. – Подтявкивает та. – Зря, что ли, красились и наряжались?

– Хочешь ждать – жди. – Добавляет Алена.

– Лель… – Хрипло зову я, когда девочки разворачиваются, чтобы уйти.

– Разберись лучше со своей башкой, Высоцкий. – Бросает она через плечо. – А я сама буду решать, чем мне заниматься! И с кем!

Она уплывает в своем откровенном наряде, бесстыдно виляя бедрами. А у меня челюсть падает на пол: я вообще, кажется, забываю все слова, которыехотел сказать.

Алена уходит, делая самое страшное – оставляя меня наедине с самим собой, с человеком, с которым мне труднее всего найти общий язык. И я стою так – в полном недоумении и в смешанных чувствах, как какой-то олень, еще минут, наверное, пять. А потом возвращаюсь на вечеринку, чтобы несколько мучительных часов наблюдать за тем, как моя лучшая подруга приковывает взгляды всех присутствующих парней и следить за тем, чтобы к ней никто не подкатывал, тем более – Кощеев.

Я бы и рад разобраться со своей башкой, но она кипит от чувств, которых в ней быть не должно: от ревности, злости, растерянности и паники, вызванной неспособностью контролировать любые эмоции.

– Вон Полинка одна скучает. – Встает рядом со мной Денис и подает мне стакан.

– Кто? – Хмурюсь я, вглядываясь в толпу.

Он ржет, а я только злюсь еще больше. Чего тут смешного?

– Уже забыл про Матвееву?

– Что? Я… нет! Мне просто сейчас не до этого!

Нужно следить, как бы еще кто-нибудь не распустил лапы: у всех парней на этой вечеринке слюни текут от одного только вида Красновой! Она что, не могла одеться приличнее? Кто надевает на себя тряпку, едва прикрывающую тело, зная, что тут будет куча самцов?

– Тот, кто собирается их привлечь. – Усмехается Денис.

«Я что, сказал последнюю фразу вслух?»

Жар ударяет мне в лицо, в горле пересыхает. Мне приходится выпить содержимое стакана залпом, чтобы прийти немного в себя.

– Держись, брат. – Сочувственно произносит друг, наблюдая за тем, как Аленка, Тая и Ксеня дружно отплясывают под модный ритмичный трек.

– А ты-то куда пялишься? – Рявкаю на него я.

Денис поворачивается и смотрит на меня пристально, долго и с дурацким прищуром.

– Что? – Нервно бросаю я.

– Ничего. – Улыбается он.

– Чего ты улыбаешься?!

– Ничего. – Отворачивается друг.

– Все сегодня будто с ума посходили! – Взрываюсь я.

А Денис ржет.

Как ни печально это признавать, но именно его смех вынуждает меня согласиться, что единственный псих, сошедший сегодня с ума, тут я.

11.1.

АЛЕНА

– Лед тронулся! – Торжествует Тая.

Мы с ней сидим на трибуне школьного стадиона после уроков, пьем мутный и ядреный домашний квас, купленный на углу, у парка, и едим соленые крендельки – наш стандартный набор извращенца, любовь к которому трудно понять любому, кто в курсе наших пристрастий.

– Только не начинай эту тему снова. – Прошу я.

Она подкидывает тонкий кренделек в воздух, ловит его ртом и звонко прикусывает зубами.

– Нет, ты меня не заткнешь! – Чавкая, произносит подруга. – Сама не умеешь кайфовать, так другим удовольствие не обламывай!

– Ты раздуваешь из мухи слона. – Парирую я, наблюдая, как на поле выходит «Б» класс: им перенесли физкультуру с первого урока на седьмой, и теперь, когда все уже разошлись по домам, они вынуждены заниматься под палящим солнцем. А оно, надо заметить, сегодня жарит как летом. – Ничего особенного не произошло, а ты возбудилась так, что с утра уже все уши мне прожужжала про эту вечеринку.

– Ничего особенного?! – Тая буквально подпрыгивает со скамьи. – Да ты произвела фурор! Это раз. Парни в школе теперь от тебя глаз не отводят, это два! Самый популярный парень в нашей параллели тебя поцеловал, а твой лучший друг полез за это на него с кулаками – это три и четыре!

– Ох. – Устало вздыхаю я.

– И самое главное! – Она выкидывает руки вверх, точно фокусник. – Никита от ревности чуть не дым из ноздрей выдыхал! Это пять. Он заметил тебя, Аленка! Он тебя рассмотрел! Он прозрел! – Тая опускается на скамью и трясет меня за рукав. – Разве не этого мы добивались?

– Да… – Задумчиво киваю я. – Но мне все равно кажется, что ты преувеличиваешь. У Никиты просто сработало что-то типа рефлекса: он в эту драку полез не от ревности, а… заступился за меня по-братски, понимаешь? Стас положил руку мне на попу, ну, и… Высоцкий просто отстоял мою честь.

– Ну, и душнила же ты. – Кривит рот подруга.

– Я реалист. Не хочу очаровываться, чтобы потом не обламываться.

– Твое право. – Тая делает большой глоток кваса из стакана. – Но мне мечтать не мешай. Я уже вижу толпы поклонников у твоих ног, и как ты со скучающим видом выбираешь, с кем сегодня пойдешь на свидание, а от кого примешь букет цветов.

– Дурочка, – хихикаю я.

– Да просто посмотри, как ты изменилась. – С теплом говорит она. – Твоя одежда, твои волосы, лицо. Ты нравишься самой себе, улыбаться стала чаще. – Неожиданно Тая бьет меня кулаком по спине. – Еще бы не сутулилась!

– Ай! – выпрямляюсь я.

Пара крендельков падает на землю.

– И сядь как леди, – она руками сдвигает мои ноги и помогает закинуть одну на другую. – Вот. Как леди, а не как гопник.

– Но мне так удобнее, – пытаюсь сопротивляться я, но подруга упрямо возвращает мою ногу на место.

– Ты в юбке, балда! – напоминает Тая. – Если не хочешь, чтобы все обсуждали твои трусы в горошек, то больше так не сиди.

– Откуда ты знаешь, что они в… ой! – Покраснев, я поправляю юбку.

– Ничто не должно напоминать Высоцкому о сорванце, который лазал с ним по деревьям и соревновался в плевании черешневыми косточками на дальность. Ты должна сводить с ума, поражать воображение, возбуждать в нем страсть! Или ты уже все? Не хочешь этого?

– Почему? – Удивляюсь я.

– Может… поцелуй с Кощеевым все изменил?

У меня перехватывает дыхание от воспоминаний.

– Ой, да какой там поцелуй… – Тут же отведя взгляд, бормочу я. – Так, просто ткнулся губами, и все. Я даже ничего не поняла.

И инстинктивно подношу руку ко рту, где крошечными иголочками застыли на губах кристаллики соли от крендельков.

– Значит, надо повторить. – Деловито замечает Тая.

– Лучше расскажи, как у вас там с Костей. – Пытаюсь перевести тему я. – Мне показалось, вы поговорили, и на вечеринке у вас все было хорошо. К тому же, незабываемые поцелуи – это же ваша тема.

Вместе со смехом из подруги фонтаном вырывается квас.

– Черт! – Хохочет, она вытираясь. – Ладно, подкол засчитан!

– Так было или нет? Вы целовались?

– Да. – Признается она, закрыв руками лицо. И, отняв ладони от лица, еще раз радостно подтверждает. – Да!

– Ура! – Кричу я.

Мы обнимаемся.

– Он поцеловал меня, когда мы шли домой. – Тихо говорит Тая. – Оказывается, Костя так классно целуется… Да и поцелуи могут быть приятными и не слюнявыми, когда за дело берется профессионал, а не сумасшедшая девственница, без предупреждения напавшая на парня и присосавшаяся, точно пиявка! – Она кладет голову мне на плечо и обнимает мою руку. – Блин, Аленка, у меня чуть сердце не выпрыгнуло, когда мы целовались… И душа переместилась куда-то вниз – туда, где ее никогда не было. Я так возбудилась – думала, умру!

– Вот тебя до сих пор и не отпускает. – Смеюсь я.

– Ага.

– Так, значит, вы теперь пара?

Она выпрямляется. Ее щеки пылают.

– Да. Я даже дважды его переспросила потому, что в первый раз он просто кивнул. А потом Костя так и сказал: «Ты моя девушка». Моя!

– А-а-а! – Визжу я, чувствуя, как сердце тает от радости за подругу. – Я тебе так завидую, Тайка! Так завидую! По-белому, конечно.

– Не переживай, будет и тебе счастье. С Никиткой или Стаськой – неважно. – Довольно хихикает она.

Я толкаю ее в плечо.

– Никиту вчера целый день не было видно, а на вечерней репетиции он больше молчал, чем говорил. И сегодня какой-то… странный.

– Проходит через осмысление. – С умным видом говорит Тая. – До мужиков всегда туго доходит. Пока он осознает, что у него чувства к тебе, пока до него дойдет, что вокруг полно других парней, которые тоже не прочь встречаться с тобой, пока сообразит, что и ты, в общем-то, не собираешься сохнуть по нему вечно и тоже хочешь любви. Ой, долгая история, короче. Если его не подталкивать и не провоцировать, Высоцкий очнется, а ты «оп» – и уже Кощеева!

– Кто?

– Кощеева подружка, имею в виду. – Продолжает издеваться она.

За что тут же получает щелбан в лоб и крендельком по носу.

– Ой, а это кто? Никита, что ли, наш? – Вдруг подпрыгивает со скамьи Тая.

Я вглядываюсь в фигуру на беговой дорожке.

– Да. Он же говорил, что снова начнет бегать после занятий…

С неудовольствием отмечаю, что Высоцкий воспользовался тем, что день выдался теплым, и вырядился в тонкую беговую майку и короткие шорты. И теперь все девочки из «Б» класса пялятся на него, перешептываясь.

– Смотри-ка, и время выбрал такое, чтобы эта овца им любовалась. – Хмыкает Тая. – И разоделся!

– Точнее, почти разделся. – Поправляю ее я, скрежеща зубами.

Никита пробегает мимо девочек, и Полина сдержанно кивает ему в знак приветствия. Наверное, у него от этого счастья полные штаны. Точнее, шорты. Если эту тряпку можно назвать шортами! Как бы там у него чего не вывалилось на скорости!

– Решил показать ей свои красивые ноги. – Фыркает подруга. – Вот же павлин!

Ноги у Никиты действительно красивые. Подтянутые, жилистые. Словно он бегун, а не музыкант. Да и майка почти не прикрывает его крепкий торс. От волнения у меня начинает кружиться голова. Честно говоря, как-то я уже и забыла про соперницу, а она вот – тоже не в паранджу одета. На Полине облегающие белые леггинсы и узкая футболка с коротким рукавом: все прелести если не напоказ, то четко обозначены.

Черт, да они с Высоцким действительно красиво смотрелись бы рядом… А теперь еще и видеться будут чаще: пробежки, да занятия химией. И на что я надеюсь со своими переодеваниями и макияжем?

– Лучше посмотри сюда. – Толкает меня локтем подруга.

Я поворачиваюсь. На поле выходит Стас. Он выглядит так, будто весь стадион, а заодно и вся школа принадлежат ему. Слишком уверен в себе. Шутит, смеется с парнями, но при этом в нем чувствуются сила и интеллект.

– Вот с кем стоит познакомиться ближе. – Аж хрюкает от удовольствия Тая.

Кощеев оборачивается и вдруг замечает нас. Мое сердце спотыкается, когда уголки его рта приподнимаются в улыбке. Он машет мне, и я несмело отвечаю. А затем мне приходится спешно отвернуться, чтобы Стас не подумал, что я не могу оторвать взгляда от его разминки.

– Боже, какая растяжка! – Беззастенчиво вздыхает Тая. – А сейчас ты, наверное, завидуешь газону, над которым он склонился?

– Прекрати. – Прошу я.

Краем глаза вижу, как Кощеев принял позу на вытянутых руках, будто собирается отжиматься.

– Что за движения? Это точно законно? Ого-о! – Она встряхивает рукой, будто обожглась.

И я не удерживаюсь от того, чтобы не взглянуть на поле еще раз. И мой пульс подскакивает до беспредельных величин. Наверное, это какая-то фирменная разминка для тех, кто профессионально занимается футболом.

«Какие движения…»

Стас встает, поворачивается к нам спиной и ритмично наклоняется вперед. У меня тихо отъезжает челюсть.

– А вон Костя! – Спохватываюсь я, заметив Якимушкина на краю поля.

– Кто? – Ржет Тая.

И мы хохочем, не в силах отвернуться и прекратить пялиться на Кощеева, чью фигуру невозможно не признать восхитительной. Наконец, Таисия берет себя в руки и машет своему парню. Костя машет ей в ответ и посылает воздушный поцелуй.

– Все-таки, он у меня лучше всех. – С придыханием говорит она. – Самый красивый.

– Еще бы. – Соглашаюсь я.

Ловлю взглядом бегущего по кругу Никиту, затем смотрю на Стаса. Для меня ответ на вопрос, кто для меня самый красивый, уже не так однозначен. Возможно, сердце подсказало бы, но меньше всего сейчас мне хочется обращаться к нему.

11.2.

НИКИТА

Майка противно липнет к телу, пот заливает глаза и шею, но дело даже не в жаре: просто мышцам требуется время на то, чтобы вспомнить, как выдерживать нагрузки после возвращения к тренировкам. Я теряю счет кругам, которые пробежал, но присутствие Полины на поле не дает усталости свалить меня с ног. Мой организм будто надежная машина – не сбивается с ритма и не дает сбоев, я просто бегу вперед, дышу, и когда силы заканчиваются, им на смену из внутренних резервов приходят новые.

После разминки физрук заставляет «Б» класс делать рывки на короткие дистанции, затем истязает челночным бегом, а после, сжалившись, дает поиграть в футбол: парни состязаются друг с другом на одной половине поля, девочки – на другой. Я с улыбкой отмечаю, что Полина совсем не создана для спорта. Она уступает другим девчонкам в скорости, часто теряется, кому сделать передачу, если мяч оказывается у нее, и с размаху бьет по нему «пыром» – носком ноги, и даже, несмотря на это, ее удары выходят слабыми.

Все это кажется мне довольно милым. Она такая «девочка-девочка»: хрупкая, изящная, грациозная. Ей и, правда, ни к чему все эти силовые и технические способности. Гораздо интереснее наблюдать, как Полина ходит по полю, задумчиво накручивая прядь на палец и женственно покачивая бедрами, или как ветер играет ее волосами, а солнце бросает золотые россыпи лучей на ее лицо.

Усилием воли я заставляю себя больше не пялиться на нее. Смотрю только под ноги, контролирую дыхание и слежу за осанкой. «Длинный прерывистый вдох, короткий резкий выдох». Мне приятно думать, что, может быть, она сейчас тоже следит за мной. «Интересно, как я выгляжу со стороны? Вдох, выдох. Вдох, выдох. Смотреть перед собой, думать о чем-то отвлеченном».

Я на мгновение прикрываю глаза, и передо мной встает образ Лели на вечеринке. Золотые переливы пайеток, смелый вырез декольте, в котором покачивается упругая грудь, узкая талия, красивая линия бедер и бесконечно длинные ноги. Они смотрятся так соблазнительно в этих элегантных туфельках на тонкой шпильке. Как она вообще сумела удержать в них равновесие? А еще так танцевала.

Ох, как она танцевала… Бог мой. Это точно моя хулиганистая лучшая подруга? Столько страсти и нежности, такие выразительные движения… Я раньше видел, как ее пальцы ловко и легко перемещаются по струнам, но по сравнению с ними ее тело… оно творит немыслимое с моим воображением!

Черт!

Почему я представляю Алену в таком виде? С взлохмаченными спутанными волосами и распухшими от поцелуев губами. Почему передо мной вдруг встало ее лицо? И почему мне хочется смотреть в ее глаза, не отрываясь? Хочется коснуться ее кожи, провести ладонью по щеке, а затем большим пальцем очертить галочку над ее верхней губой. А потом…

Черт…

Запутавшись в собственных ногах, я едва не падаю. С трудом удержав равновесие, останавливаюсь, упираю руки в колени и пытаюсь выровнять дыхание.

Что за хрень?

– Устал, наконец-то? – Подбегает к кромке поля Кощей.

Я выпрямляюсь, нацепив на себя беззаботный вид.

– Нет. Запнулся просто. – Отмахиваюсь.

Но дышать тяжело, да и сердце колотится как ненормальное.

– Признавайся, на Матвееву засмотрелся. – Ухмыляется он, ударяя меня ладонью по плечу.

– Ха-ха. – Выдыхаю я.

Считай, не согласился, но и отрицать не стал. Мне важнее прогнать сейчас из головы другие мысли, которые немало меня смущают.

– Они с Мироновым сегодня весь день собачатся. – Как бы, между прочим, говорит Стас и бросает взгляд на поле. – Кажется, она вот-вот его бросит.

Я зачем-то смотрю на трибуну, где расположились Алена с Таей, и Кощей тут же перехватывает мой взгляд.

– Кстати. – Он кладет свою ладонь на мое плечо и сжимает. – Ты же поговоришь с Аленой обо мне? Скажешь, что я… ну, нормальный парень, и мне можно доверять. А то она меня, хрен знает, кем считает. Ну, там… пропиаришь меня как-нибудь?

– А… да. Без проблем. – Бормочу я, переводя взгляд на поле.

– Как мне вообще лучше вести себя с ней? – Не отстает Стас. – Какие парни ей нравятся?

– Кхм. – Я прочищаю горло, пожимаю плечами. – Не знаю.

– Умные?

– Нет, она терпеть не может ботанов. – Я поднимаю взгляд на небо, словно там могут находиться ответы на вопросы. И меня тут же осеняет. – Наглые! Ей нравятся наглые, прямолинейные, даже грубые парни.

– Что-то я не заметил. – Хмурится Кощей, недоверчиво поглядывая в сторону трибун.

– Это она только прикидывается недотрогой. Ну, знаешь, как все девчонки. Хочет произвести впечатление. А так, Аленка та еще оторва. Любит пожестче. Бесцеремонных, отвязных, неидеальных парней. С понтами. Обожает ругаться матом, так что смело используй нецензурную лексику, когда делаешь ей комплименты. Зови ее телкой, или лучше – бабой. Она от этого жутко заводится. – Я вздыхаю, делая вид, что раздумываю над очередным важным советом. – И да, Алена обожает эпатаж. И всякие там широкие жесты, публичное проявление чувств, цветы – особенно хризантемы, а еще дорогие рестораны, музеи и галереи. И тачки. Люксовые тачки. Прокатишь ее на такой, сводишь на ужин в неприлично дорогое место, завалишь цветами, подарками, прочитаешь стихи, и она твоя.

– Да мне бы для начала уговорить ее на свидание со мной сходить… – Растерянно чешет висок Кощеев. – Боюсь, что откажется.

– Конечно, откажется. – Радостно говорю я. – Поэтому сделай это нетривиально. Удиви ее, Алена обожает сюрпризы. Сделай так, чтобы она не смогла отказаться.

– Похитить ее, что ли? – Усмехается он.

– Отличная идея! – Поддерживаю я. – Мешок на голову, тело в багажник, и она будет счастлива, когда поймет, что ее привезли не в подвал, а в ресторан!

– Ну, ты и приколист. – Качнув головой, замечает Стас. – Ладно, спасибо, подумаю. – Он разворачивается, делает пару шагов, затем снова оборачивается ко мне. – Если Алена согласится, мне понадобятся…

– Новые советы? Да без проблем! – Салютую я ему.

И когда Кощеев уходит, вытираю потные ладони об ткань шортов. «Идиот». Так и вижу, как он получает по роже. А рука у Аленки тяжелая, мало ему не покажется.

Довольный своей хитростью, я еще какое-то время продолжаю пробежку, но минут через десять раздается звонок. «Б» класс неспешно плетется в сторону раздевалок, и я двигаюсь следом. Физрук пытается задержать их у кромки поля, дает какие-то наставления, что-то объясняет, записывает в журнал, и мне приходится обойти их по краю беговых дорожек.

Кощея уже нигде не видно, но я замечаю Полину: они опять ожесточенно ссорятся с Мироновым.

– Да пошла ты! – Отмахивается он.

– И пойду, – бросает она. – Не смей мне звонить и писать, понял? Я не хочу тебя видеть!

– Ой, сколько драмы. – Миронов закатывает глаза. – Сама приползешь потом! Кто такую истеричку еще терпеть будет?

– Ах, ты… козел! – Возмущенно восклицает Полина.

– Кому ты нужна вообще, кроме меня? – Он отворачивается, показывая, что разговор окончен.

Она оборачивается, в ее глазах слезы. Увидев меня, Полина краснеет. Хватает ртом воздух, обнимает себя руками, словно пытаясь защититься. К ней тотчас подбегают подруги, обступают ее со всех сторон. Я бы и хотел пройти мимо, но меня вдруг осеняет: вот он, тот шанс, которого так ждал.

– Мне нужна. – Говорю я чуть громче обычного. Удостоверившись, что Миронов услышал, я подхожу к ней ближе. – Полина, пойдешь со мной на свидание?

– К… когда? – Покосившись в сторону своего уже бывшего парня, смущенно спрашивает она.

– В воскресенье, после фестиваля. – Мой голос от волнения повышается еще на пару тонов.

Теперь на нас смотрит уже половина их класса.

– Пойду! – Торжествующе объявляет Полина.

Ее подружки таращатся на Миронова, и мне тоже приходится повернуться. Тот, вероятно, пребывает в глубочайшем шоке от неожиданности происходящего.

– Отлично – говорю я, не давая ему времени, чтобы опомниться. – Тогда встретимся там, на фестивале. Приходи посмотреть выступление моей группы.

– Договорились. – Полина прикусывает нижнюю губу.

Я удаляюсь под гул шепотков ее подруг и одноклассников и каждую секунду жду, что меня остановит град ударов ее слетевшего с катушек бывшего. Но тот, похоже, настолько обалдел, что не знает, как реагировать.

А останавливает меня другое: динамики громкоговорителей, установленных по периметру стадиона, вдруг взрываются голосом Кощея.

– Алена Краснова, это сообщение для тебя. Остальные могут закрыть уши, вас это не касается. – Говорит он, и все уставляются вверх на динамики. – Помнишь того невероятно красивого парня, который пытался поцеловать тебя в субботу? Может, дашь ему еще один шанс? Ты ему очень нравишься, и он хочет узнать тебя получше. – Либо Кощеев прочищает горло, либо в динамике что-то трещит, затем снова слышится его голос. – Ты пойдешь со мной на свидание, Алена?

Над стадионом повисает тишина. Все устремляют свои взгляды на трибуны, кто-то из парней свистит, другие аплодируют. Физрук закрывает журнал и, что-то бурча под нос, удаляется.

– Скажи мне «да». – Просит Кощей. – Иначе я зря получу выговор за то, что вломился в радиорубку.

Я поднимаю взгляд на Алену. Похоже, она слегка ошарашена. Тая толкает ее в бедро, и они обе тихонько хихикают.

– Скажи ему «да»! – Орет кто-то из учеников «Б» класса.

– Да! – Поддерживают другие.

Среди них почти нет девичьих голосов – все-таки, Кощей приметный парень, и встречаться с ним хотели бы многие. Вряд ли, их порадовал тот факт, что он таким способом у всех на глазах приглашает на свидание другую девочку.

У меня лед пробирается по позвоночнику вверх, когда Алена начинает оборачиваться в сторону радиорубки. За стеклом, залитом солнечными бликами, виднеются очертания Кощеева, держащего в руке большой микрофон.

– Они уже стучат в дверь. – Смеется он.

Но она смотрит на него и молчит.

– Ты пойдешь со мной на свидание? – Наклонившись на стекло лбом, еще раз спрашивает Стас.

И Алена несмело кивает.

– Это «да»? – Звенит его голос.

Она кивает еще раз, уже решительнее.

– Она сказала «да»! – Вопит он, когда в радиорубку врывается физрук.

Ребята из «Б» класса и другие ученики, оказавшиеся на стадионе и случайно ставшие свидетелями этой сцены, улюлюкают и аплодируют.

– Так романтично. – Говорит кто-то из девочек у меня за спиной.

И мое сердце делает в груди кульбит. «Широкие жесты, публичное проявление чувств»… Черт, да это ж я сам ему подсказал…

– До воскресенья, – подмигивает мне Полина, обойдя меня справа.

И спешит в раздевалку с подругами. А я прежде, чем заставить себя передвигать ногами, бросаю последний взгляд на Алену и Стаса, до сих пор переглядывающихся друг с другом через стекло.

«Разве ты не этого хотел? – Издевается надо мной внутренний голос. – Свидание с Полиной, девушкой твоей мечты!»

Тогда почему так странно колет в груди? И почему совсем не радостно от предвкушения?

В горле собирается горечь, которую никак не получается сглотнуть. Я тащусь в душевую и встаю под холодные струи воды. Кожу жжет, желудок скручивает узлом. Я закрываю глаза.

Разве должно быть так больно, когда сбывается твоя мечта?

11.3.

АЛЕНА

Только что завершилась трехчасовая выматывающая репетиция, и все мы очень устали. Но близится фестиваль, и времени на то, чтобы отточить исполнение выбранных песен, остается все меньше. Предполагаю, что своей игрой мы с ребятами поставили на уши половину улицы, но деваться нам было некуда: несвойственная сентябрю духота заставила держать открытыми окна и двери берлоги. Теперь с меня катится пот, и я, убрав гитару на подставку, вытираю его рукавом.

– Так, значит, идешь на свидание с Кощеем? – Спрашивает Кирилл, вставая из-за барабанной установки.

– Вроде как да. – Отвечаю я, пряча смущение за волосами. – Я согласилась.

– И когда? – Интересуется Семенов.

Остальные ребята собирают инструменты, а Никита скручивает провода, и я чувствую спиной его взгляд: он тоже как будто ждет ответа на вопрос.

– Мы еще не говорили об этом. – Говорю я, отряхивая с ладоней воображаемую пыль. – У него даже номера моего нет.

– То есть, у вас это пока не серьезно?

Я пожимаю плечами.

– Стас позвал, я согласилась. Насчет серьезности я еще не задумывалась, да и Кощеев просто не оставил мне выбора – все же слышали, как он звал меня на свидание, и все смотрели на меня, как в каком-то реалити-шоу. Разве я могла отказаться?

– А разве у него самого был выбор? – Усмехаясь, влезает в разговор Дрыга. – Ты бы видел эту звезду на вечеринке! Зря не пришел. Аленыч затмила на тусе всех выпендрил!

– Перестань. – Краснею я.

– Во-о-от такое мини! – Показывает он на себе длину моего платья, но почему-то где-то в районе ягодиц. – Во-о-от такой вырез! А каблуки!

– Вот и неправда! – Смеюсь я, ударяя его по рукам.

– А эти жаркие танцы? – Леха изображает развратные движения, и все парни хохочут. – Только у слепых не лопнули ширинки на брюках!

– Иди, знаешь куда? – Отмахиваюсь я, смеясь вместе с остальными.

– А бедный Кощеев еще и по роже получил от нашего Отелло! – Продолжает угорать Дрыга. – Конечно, ему теперь нужна компенсация в виде свидания!

Я бросаю смущенный взгляд на Никиту: у него на лице воцаряется настоящий ад. Мы толком и не говорили о произошедшем, и с тех пор слегка натянуто общаемся, но, честно говоря, я была бы не против, если бы он пролил хоть немного света на причины своего поведения в тот вечер.

– Может, закроешь уже тему? – Устало говорит он Дрыге. – Кощей вел себя по-скотски, и я просто объяснил ему, что с Аленой так нельзя.

– А мне показалось, ты не особо сопротивлялась, когда Кощеев к тебе присосался? – Оборачивается ко мне Леха.

Я застываю с открытым ртом.

– Как он вообще? Норм целуется? – Не унимается Дрыга.

– Леха. – Суровым тоном предупреждает его Никита.

– А что такого? Обычный вопрос. – Тот падает на диван и складывает ногу на ногу на журнальном столике. – Или ты опять ревнуешь?

– Закрой уже пасть. – Вздыхает Высоцкий, выпрямляясь.

Кажется, он теряет терпение. Ему неуютно от дерзких высказываний друга.

– Если ревнуешь, так и скажи. – Дернув плечами, усмехается Леха. – Взял бы, да сам позвал ее не свидание, а не вел себя как…

Я не даю ему договорить.

– Никита не ревнует. – Замечаю я с улыбкой. – У него свидание с Полиной после фестиваля. Да, Никит? Он сегодня похвастался мне по дороге после школы.

– У тебя свидание с Матвеевой?! – Опускает ноги на пол и выпрямляется Дрыга.

– Ладно, мне пора. – Говорю я, не дожидаясь его ответа. – Куча домашней работы. Пока, парни!

Накидываю кофту, капюшон на голову и покидаю берлогу. Как только дверь за мной закрывается, помещение взрывается шумом голосов.

Пусть обсуждают победы Никиты, с меня хватит. Я уже так устала добиваться его внимания, что сегодня мне просто наплевать. Или, как сказала сегодня Тая: «Лучше брать внимание от того, кто дает его охотно, чем дожидаться крупиц от тех, кто к тебе равнодушен».

Что бы ни руководило Высоцким на вечеринке – ревность, злость или братская забота, оно не оказало совершенно никакого влияния на его влечение к Полине. Рассказывая мне об их будущем свидании, он радовался точно сопливый детсадовец, которому мама принесла с работы леденец и пообещала поездку в цирк. Так что пусть развлекается со своей Матвеевой, я не буду больше его отвлекать. Мне давно пора уже подумать о себе.

Придя домой, я переодеваюсь в пижамную футболку и шорты и сразу иду делать уроки. Уборка подождет, ужин тоже не для кого пока готовить. Папа не звонил уже несколько дней, и меня это немного беспокоит. Знаю, что тревожиться рано – такое бывает, когда летчики находятся без связи на удаленных базах и выполняют секретные задания, но мне так не хватает его тепла и мягкого тембра голоса! Он всегда меня успокаивает.

Покончив с уроками, я проверяю свои соцсети. Тая отправила кучу голосовых о всякой ерунде, и у меня уходит около двадцати минут на их прослушивание. В отместку я отправляю ей миллион стикеров и эмодзи, чтобы ее телефон завис, пока будет грузить все это. А потом пересказываю в голосовом сообщении весь разговор с парнями после репетиции. Пока жду ответа, вижу, как на всех моих последних публикациях начинают появляться сердечки от пользователя с ником «Koschei The Deathless». Просмотрев и пролайкав мою ленту, он на меня подписывается.

Не дожидаясь, пока Стас начнет строчить мне сообщения, я выхожу из сети. Вскакиваю с кровати и начинаю метаться по комнате.

«Откуда столько волнения? Он же просто парень. Ну, симпатичный. Ну, ладно, очень привлекательный, но что с того?»

Я почти бью себя по рукам, чтобы не броситься пересматривать собственную ленту в поисках неудачных фото, которые давно следовало бы удалить, чтобы не позориться, и все-таки беру телефон, чтобы, хотя бы, сделать пару удачных селфи для начала. Стас должен знать, что я не безнадежна, и все мои снимки в кепке козырьком назад и с высунутым языком всего лишь результат неудачно выбранного ракурса, а вообще я не такая.

– А-арргх! – Рычу я после третьей проваленной попытки сделать хорошее фото себя любимой, и тут на экране высвечивается входящий вызов. – Да? – Отвечаю я.

– Лель, привет, это Ксюша.

– Да, Ксюнь, привет. – Я устало падаю на кровать.

– Ничего, что я звоню? Ты еще не спишь?

– Не сплю, говори.

Слышится ее шумный вздох.

– Слушай, я… просто хотела спросить.

– Да? – Болтая ногами, говорю я.

– Репетиция уже закончилась?

– Ага.

– А… Леша сегодня был?

Я замираю. Опускаю ноги, сажусь.

– Да. А что?

– Просто… – На несколько секунд на линии повисает тишина. – Да ничего. Я, наверное, зря волнуюсь. Звоню, отвлекаю тебя…

– Ксень, что такое?

– Я такая дура. – Почти шепчет она. – Мне просто нужно успокоиться, но у меня не получается.

– Что случилось? – Мои пальцы крепче сжимают телефон.

– Леша… он как будто избегает меня. – Произносит Ксюша надломлено. – Мы ночевали у него после вечеринки, а утром я вернулась домой до возвращения мамы со смены. В обед я записала ему голосовое, сказала, что уже скучаю по нему, а он ответил не сразу и как-то… очень сухо и сдержанно. Вчера вечером не пожелал мне спокойной ночи, а утром вообще пропал. Несколько раз был в сети, но мои сообщения не читал, после обеда ответил, что занят, и больше не появлялся. Не знаю, стоит ли звонить ему…

– Ксюш, мы с ним виделись в школе и на репетиции. – Мой голос, наверняка, выдает мою растерянность. – Играли больше трех часов, готовились к фестивалю. Знаешь, наверное, Леха, правда, не мог тебе написать. Но, когда я уходила, парни тоже уже собирались домой. Наверное, он уже дома, делает домашку, а потом ответит…

Я чувствую себя мерзкой вруньей, ведь Дрыга с десяток раз доставал при мне телефон на репе и что-то писал кому-то, но сейчас мне так хочется успокоить Ксюшу, что ложь вылетает сама собой.

– Наверное, ты права. – Грустно вздыхает она. – Освободится, напишет. Просто я уже была однажды в такой ситуации. Парень, с которым встречалась год назад, бросил меня по смс. Я чувствовала себя такой дурочкой, когда бегала за ним, пыталась объяснить свои чувства, а ему было просто плевать. Поэтому и Леше я сразу сказала, что писать первой не буду, потому что боюсь навязываться и чувствовать себя ненужной. Зря, наверное. Парням такое не говорят. Они сразу видят наши слабости.

– Ксюш…

– Я ему надоела. Он получил свое и потерял интерес.

– Ксюш, хочешь, я ему позвоню?

– Не надо, Ален. Ни в коем случае. – Из динамика слышится ее всхлип. – Не могу поверить, что опять влипла в это дерьмо! Идиотка…

– Ксюш.

– Какие же они все трусы! Даже сказать нормально не могут! Черт, это ведь так просто: «Мне не интересно, извини», «Я тебя больше не хочу». Но им не хочется быть виноватыми. Всегда проще утешиться тем, что девушка сама их бросила. А то, что ты измучил ее своим холодом и равнодушием – это пустяки.

– Ксюша, а приезжай ко мне сейчас? Хочешь?

– Все нормально, Ален. Я в порядке. Я знаю, как это пережить. – Она делает глубокий вдох, затем шумно выдыхает. – Просто не выношу все это. Я за честность. Запишу ему завтра голосовое, пусть решает. Либо мы расходимся, либо пусть объясняет мне, что за херня происходит. Сидеть и гадать, что там отплясывают тараканы в его голове, я не буду.

– Ты права.

– Нет, я не права. – Горько усмехается Ксеня. – Если бы я себя любила, я пропала бы со всех его радаров, а не унижалась. На молчание нужно отвечать только молчанием. Просто когда ты любишь, когда тебе не все равно, и ты хочешь сохранить отношения, ты пытаешься все исправить. Снова и снова. Пока не понимаешь, что это нужно только тебе одной.

– Мне бы каплю твоей мудрости, Ксюнь.

– Да нет никакой мудрости, Ален.

– Может, он еще ответит? Сегодня, завтра.

– Может. – В ее голосе слышится безнадежность. – Может, ему нужно время? Подумать обо всем.

– Да.

И снова перед моими глазами встает картина того, как Дрыга многократно проверяет свой телефон. Хотел бы – ответил ей. Просто не хочет. А смелости сказать честно, у него нет.

Какими же все-таки жестокими могут быть парни! Он играет с сердцем Ксюши, словно с игрушкой, и даже не представляет, что она чувствует, как страдает и мучается догадками, пока он смеется над шутками друзей и переписывается в мессенджерах с кем-то другим.

А, может, дело не в парнях. Девчонки часто поступают также. Люди могут быть жестокими независимо от пола. Всякий раз, когда мы отказываемся ставить себя на чье-то место и пренебрегаем чувствами тех, кто нам доверяет, мы раним их в самое сердце, даже не задумываясь о тяжести этой боли и ее последствиях.

– Я уверена, все будет хорошо. – Говорю я. И в следующее мгновение раздается стук в дверь. – Ой, кто-то пришел. Пойду, открою.

– Ладно, тогда до завтра. – Тихо произносит Ксюша.

– Увидимся! Обнимаю! – Восклицаю я.

Сбрасываю вызов и спешу к двери.

– Ты? – Спрашиваю, широко распахнув ее.

– Я, – облизнув губы, медленно выдыхает стоящий на пороге Никита. – А ты ждала кого-то другого?

Невольно отмечаю, что он переоделся. И расчесался. Ветер треплет футболку у него на груди, и мне так хочется прикоснуться и разгладить эту рябь ладонями, что сердце пропускает сразу несколько ударов.

– Нет. Проходи.

12.1.

НИКИТА

Сизое небо затянуто оранжевыми облаками. Еще минуту назад я думал о том, как это красиво, но теперь вижу Алену и напрочь забываю о том, что занимало мои мысли мгновение назад.

– Проходи, – говорит она и отступает в глубину коридора.

Как же сильно Алена изменилась за последние дни. Я все еще не могу привыкнуть к ее новой прическе, одежде и манере смотреть на меня из-под ресниц – лукаво, по-женски, словно желая, чтобы я раскрыл секреты, хранящиеся в ее взгляде. И вроде это все еще моя лучшая подруга – простая, понятная, такая родная, но уже повзрослевшая, и вместе с этим взрослением выстроившая между нами какую-то невидимую стену.

Я не знаю, может, так бывает у всех разнополых друзей: мальчики и девочки растут, меняются, оформляются внешне, и внутренне у них тоже появляется все больше различий. Но я не хочу, чтобы это странное и неуловимое ощущение, что мы постепенно отдаляемся друг от друга, развело нас по жизни в разные стороны. Алена нужна мне. И именно поэтому я здесь.

– Что-то случилось? – Спрашивает она, когда я закрываю дверь.

– Почему ты так решила? – Под ее взглядом я чувствую себя так, будто и одежда, и обувь, и вообще весь мир мне стали не по размеру.

– Ну… ты пришел. – Аленка пожимает плечами.

«Потому, что только с тобой мне спокойно и хорошо. Это уже рефлекс. Мне плохо – я иду к тебе, ты рядом – и мне становится лучше. Я с детства не знаю другого способа обрести гармонию и покой. Ты – моя тихая гавань, мой уютный дом».

– Я скачал последний сезон «Завтра не наступит», – показываю ей флешку, – предлагаю посмотреть!

«А еще мне нужны ответы. Кажется, я запутался. Вообще перестал понимать, что чувствую, и что творится у меня внутри».

Алена бросает взгляд на настенные часы и напоминает:

– Завтра в школу.

– Две серии. – Обещаю я.

– Хорошо. – Соглашается она, пожав плечами. – Горячие бутерброды?

– Да-а-а. – Радостно тяну я.

– Сейчас сделаю.

– Я помогу.

Мы вместе отправляемся на кухню.

Алена достает из холодильник колбасу, сыр, майонез, а я не могу оторвать взгляда от ее спины и того, что находится ниже. У меня нет морального права любоваться ее фигурой и думать о ней, как о девушке, и это не только потому, что я сегодня днем пригласил на свидание Полину, но еще и потому, что это обязательно разрушит нашу с ней дружбу.

И тут мне вдруг вспоминается один момент – на праздновании окончания учебного года три месяца назад. Это длилось всего секунду: когда Алена прильнула ко мне во время танца и посмотрела так, как никогда на меня не смотрела – глубоко в душу. И тогда я тоже ровно на секунду вдруг представил, что было бы, если бы мы с ней стали еще ближе друг к другу. И эта мысль настолько смутила меня тогда, что я сам себя испугался. И навсегда запретил себе даже думать о чем-то таком.

А теперь неожиданно об этом вспоминаю. И первая мысль: нельзя ей говорить, она посчитает меня сумасшедшим. Нашей дружбе придет конец, а я так не хочу ее потерять. Я просто не смогу без своей Лельки.

– Мур. – Кладу на стол хлеб. – Я нарежу, о’кей?

Она берет нож:

– А я колбасу. Мяу.

Нарезая хлеб на тонкие ломти, я искоса наблюдаю за ней. Алена кажется спокойной, но это не так. Естественность, что царила раньше между нами, испарилась. Мы оба напряжены, и это совершенно очевидно.

– Если хочешь что-то сказать, скажи. – Улыбается она.

Ее волосы колышутся как золотые морские волны вокруг головы. «Не смотри на нее так», – запрещаю я сам себе. И снова тайком смотрю.

– Я переживаю за тебя. – Признаюсь ей.

– Почему? – Алена берется за сыр.

– У меня в голове пазл не сходится. Вчера все, что тебя волновало, это музыка, велосипед и поедание пиццы в берлоге, а сегодня ты собираешься на свидание. С парнем. С настоящим парнем. – Я усмехаюсь тому, насколько, должно быть, наивно звучат мои слова. – Для меня ты еще маленькая девочка, Лелька. Та маленькая девочка, которой нужно подать руку, когда лезешь в домик на дереве. Девочка, с которой нужно угонять от старших ребят, которым она попала в затылок косточкой из рогатки. Та девочка, которой ты помогаешь зашить дырку на штанах после того, как вы штурмом взяли соседский забор. Я все еще не готов к тому, что ты повзрослеешь, но это уже произошло. Как так?

– Так и ты повзрослел. – Улыбается она. – И тоже собираешься на свидание с девушкой. Разве мы так сильно отличаемся друг от друга?

– Но это я всегда нес за тебя ответственность.

– У меня все будет хорошо. – Обещает Алена. – Не переживай. Намажешь майонез?

Ее голос звучит легкомысленно. Она не понимает, о чем я. А сказать конкретнее у меня не получается, я еще и сам не разобрался, что именно должен сказать и как, чтобы Алена меня поняла.

– Давай. – Раскладываю хлеб на тарелке и беру майонез.

– Только капельку. И размажь ложкой.

– Ага. – Я беру ложку. – Просто я не хочу, чтобы все закончилось.

– Что именно?

– Мы. – Отвечаю честно. – Я хочу, чтобы «мы» всегда были «мы».

Алена мягко дотрагивается до моей руки.

– Так и будет. – Она произносит это с таким теплом, что даже воздух вокруг меняет цвет. – Ближе и важнее тебя у меня никого нет.

– Только папа.

– Только папа. Но это другое.

– Другое.

Мы обмениваемся смущенными взглядами и возвращаемся к бутербродам. Не припоминаю, чтобы мы вообще прежде стеснялись друг друга, а теперь это неотъемлемая часть нашего общения.

– Как он, кстати?

– Так пока и не звонил.

– Ничего, еще позвонит, как будет возможность.

– Да. Я тоже так думаю. – Алена раскладывает ломтики колбасы по бутербродам. – А что Дрыга?

– А что он? – Я кладу сыр поверх колбасы.

– Ксюше кажется, что он избегает ее.

– Серьезно? – Меня накрывает волной сочувствия по отношению к этой девушке. – Ну, ты же знаешь, это Леха. Стоит ему слишком сблизиться с кем-то, и он дает заднюю.

– Мог бы и объясниться, она переживает.

– Его поведение и есть объяснение. – Вздыхаю я. – Он напуган до чертиков и на большее не способен. Это самозащита.

– Чем он напуган?

– Что это все по-настоящему. А ему не надо так.

– Может, у него появился кто-то?

– Не знаю. Но он знакомился с какой-то девчонкой на вечеринке.

– Да? – Алена округляет глаза. – Жесть… Вот козел!

– Уверен, Ксеня переживет. Они встречались-то… сколько? Всего месяц?

– Да.

– Думаешь, можно за месяц полюбить человека по-настоящему?

– Влюбиться можно и за секунду. – Уверенно отвечает она. – Достаточно понять, что это твой человек.

– С одного взгляда?

– Да. – Кивает Алена. – Но кому-то и нескольких лет недостаточно.

Я задумываюсь над тем, что она имела в виду. Что, если ее слова обо мне? Что, если Алена тоже думала о том, что мы с ней… мы могли бы быть вместе?

– Ставлю на полторы минуты. – Говорит она, убирая тарелку с бутербродами в микроволновку. – А ты иди, включай сериал.

Меня не нужно долго уговаривать, я поднимаюсь в ее комнату, беру ноутбук, открываю и вставляю в него флешку. Пока файл грузится, поправляю подушки и удобно устраиваюсь на кровати в ожидании подруги. Оборачиваюсь на щелчок, который издает ее телефон, лежащий на тумбочке, и машинально беру его в руку. «Двенадцать сообщений от Koschei The Deathless» – высвечивается на экране. У меня неприятно сводит живот.

Если до этого часть меня упорно отрицала наличие чувств к Алене, то теперь она буквально поднимает бунт в душе: «Скажи ей, скажи ей, скажи! Не отдавай ее никому!» И меня вдруг прибивает к кровати осознанием того, что я капитально облажался. Какие еще нужны подтверждения, если меня буквально скручивает от ревности, едва я позволяю себе мысль о том, что Алена может быть с кем-то другим, кроме меня?

Но когда она входит в комнату, я уже «беззаботно» играю на гитаре. Мне нужно было куда-то спрятать глаза и руки, чтобы не выдать свое состояние. Я не могу вывалитьна нее все прямо сейчас. А что, если Алена меня отвергнет? Что, если я все себе придумал, или она не чувствует того же? Столько всяких «но». И что вообще делать с Полиной, свидание с которой уже назначено?

– Помнишь, когда нам обоим было лет по четырнадцать, мы круглыми сутками учились играть на этой гитаре? – Спрашивает Алена, усаживаясь на постель.

– Мы стирали пальцы до кровавых мозолей. – Отвечаю я, убирая инструмент в сторону.

– А сколько радости было от первых успехов.

– Ты играла ночами, чтобы днем утереть мне нос. – Говорю я, наклоняясь на подушку.

– Откуда ты знаешь? – Алена ставит тарелку с бутербродами на постель и придвигает ноутбук.

– Дядя Андрей сказал. – Улыбаюсь я. – Тебе все время нужно было соревноваться, и ты ни в чем не хотела мне уступать.

– Просто ты всегда задаешь высокую планку, и мне хочется соответствовать.

– Это давно уже не так. – Говорю я, придвигаясь к ней. – Мне кажется, ты приняла у меня эстафету, и… теперь я в отстающих.

– Люблю побеждать. – Непринужденно смеется она.

Тянется ко мне, и мое сердце на мгновение замирает. Но Алена всего лишь берет с тумбочки свой телефон. Я внимательно слежу за ее лицом, когда она смотрит на экран. Оно буквально расцветает. Вот, что она чувствует, когда видит его сообщения – восторг, трепет, радость. Но на удивление, у нее не возникает желания просмотреть их: Алена убирает телефон на место и падает обратно на постель.

– Врубай! – Командует она, прижавшись затылком к моему плечу.

Я тянусь, чтобы нажать на кнопку, и как бы невзначай слегка меняю позу – так, чтобы ее голова оказалась у меня на груди, а сам обнимаю ее левой рукой. Алена не сопротивляется, раньше такая близость была для нас естественной и не подразумевала никаких скрытых смыслов и подтекстов. Она уютно устраивается в моих объятиях, подает мне бутерброд, и мы начинаем просмотр.

Самое приятное в совместном просмотре фильмов это возможность делить реакцию на двоих. Смешной момент – мы хохочем вместе, страшный – я обнимаю ее крепче, волнительный – она вцепляется в мою руку. Но сегодня я открываю для себя другую, самую волнующую сторону этого действа: когда Алена засыпает на моем плече, я осторожно втягиваю носом запах ее волос, а затем нежно целую ее в макушку.

По моему телу проносится целая лавина ощущений. И почему я не делал этого раньше? Как мне не приходило это в голову? Как у меня получалось сдержаться?

Я целую ее еще раз и обнимаю сильнее. Алена что-то бормочет во сне, а затем поворачивается, кладет щеку мне на грудь и обвивает меня руками. Ее лицо кажется таким безмятежным и чистым, что мне хочется прикоснуться своими губами к ее векам, к носу, к сочному рту.

Но я боюсь разбудить ее. И… разочаровать. И… не знаю, что это за чувства, которые заставляют мое сердце грохотать так сильно, что слышно, наверное, даже на соседней улице.

А Алена не слышит. Она спит на моем сердце, как на чертовой бомбе с часовым механизмом. И не боится ничего.

А я – дурак.

12.2.

АЛЕНА

Город живет ожиданием начала фестиваля. Уличные торговцы с утра устанавливают палатки, раскладывают товар, украшают лавки и готовятся зазывать гостей. Воздух пропитан ароматом фруктов, орехов, кофе и запахом жареного масла – тут и там что-то готовят, варят, поджаривают, поливают соусами и приправляют специями. Центральная площадь Лазорева потихоньку превращается в восточный базар с кучей прилавков, единственное отличие – через каждые тридцать метров установлены каркасы мини-сцен, где будет выступать огромное количество музыкантов и прочих умельцев – от фокусников до гимнастов.

Вечером зажгутся километры гирлянд, и город вспыхнет тысячей огней. Неповторимое зрелище, ради которого сюда каждый год съезжается огромное количество туристов. Я еще раз осматриваю закуток между домами, где нам выделили место для выступлений, проверяю сцену на прочность и удобство, а затем бегу обратно в берлогу, где мы с утра репетируем, словно умалишенные, пытаясь разобраться с оставшимися косяками, которые никак не дают мелодиям обрести идеальное звучание.

Все ребята жутко устали, поэтому, завидев коробку с пончиками в моих руках, они встречают меня радостными возгласами:

– Наша спасительница!

– О, пончики! – Стонет Дрыга. – Аленыч, брат, читаешь мои мысли!

Они накидываются на угощение, точно стая диких волков.

– Давайте, еще пара заходов, – командую я, – и будем выдвигаться на место!

– Так рано? – Засунув целый пончик в рот, удивляется Пашка.

– Пока везем инструменты, устанавливаем, подключаем, настраиваем и чекаемся, пройдет еще часа три-четыре. Так что норм.

– Про себя не забывай. – Подает мне пончик Никита. – Не хочу, чтобы ты упала в голодный обморок посреди выступления. Нам часа три нужно будет отыграть на ногах, и хорошо, если не случится дождя.

Я бросаю взгляд на коробку. Парни, словно саранча, уже уничтожили все ее содержимое. И тот пончик, который протягивает мне Высоцкий, – последний, который достался ему.

– Нет, спасибо. – Отказываюсь я. – Перекусила по дороге.

Это ложь, но я знаю, что у меня хватит сил на весь вечер, пусть лучше он сам поест. К тому же, от волнения перед предстоящим свиданием со Стасом у меня совершенно нет аппетита. Мы договорились, что сходим в парк аттракционов после моего выступления, и мысль об этом заставляет меня жутко нервничать. К слову, у Никиты с Полиной ровно такие же планы, и как бы это не превратилось в свидание «двое на двое»: это будет максимально неловко и странно.

Мы и так почти не общаемся с Никитой. И даже неясно, кто из нас кого избегает.

По дороге в школу мы разговариваем на нейтральные темы, а на занятиях держимся подальше друг от друга. Я делаю это, чтобы не ранить свое сердце, ведь мне давно стоит отпустить Никиту, а он, видимо, так увлечен Полиной, что не знает, о чем со мной говорить. Зато с Кощеевым мы постоянно на связи: вот уж кто ни на минуту не оставляет меня в покое, и пишет, пишет, и при каждом удобном случае подходит ко мне на переменах.

Если честно, я потихоньку втягиваюсь в эту игру. Прежде у меня не было парня, который проявлял бы ко мне романтический интерес, и все происходящее для меня в новинку: приятные слова, комплименты, его попытки побольше разузнать обо мне и стать ближе. Конечно, я активно держу оборону, но, по правде говоря, Стаса это как будто нисколько не смущает, он очень настойчив в своих намерениях и доказывает это каждый день. Я даже немного побаиваюсь его натиска и упорства.

– Ну, что, играем? – Спрашиваю я, возвращаясь к инструменту.

– Угумс. – Отвечает Кирилл, дожевывая пончик и вытирая ладони о брюки.

Он у нас тут самый медлительный, но меня это умиляет: не понимаю, как можно быть столь флегматичным по жизни и так дико лупить по тарелкам, создавая ритм.

– Эй, пожалей брюки! – Восклицаю я. – Забыл, как трудно было их достать?

– Ой. – Неуклюже улыбается он.

Мы с Таей позавчера обошли все секонд-хенды, чтобы отыскать для парней наряды в одном стиле. И пусть они не выглядят идеально, зато гармонируют друг с другом: черные джинсы, брюки, черные рубашки и футболки, много металла в деталях и аксессуарах и разрисованные кожаные куртки. Я с ребятами буду в одном стиле, и только Никита наденет белую рваную футболку: он – солист и должен выделяться.

– А вот и я! – Заявляется Тая, когда мы уже заканчиваем репетицию.

– Мы вроде договорились, что встретимся на месте? – Спрашиваю я, откладывая гитару.

– А ты что, не рада меня видеть? – Морщит носик подруга.

– Если ты принесла пожрать, то мы все тебе рады! – Приветствует ее Дрыга.

– Есть чипсы, будешь? – Она роется в сумке.

– Конечно!

Тая бросает ему пакет, и на добычу тут же слетаются Пашка и Кирилл.

– Какие вы красавчики. – Замечает она, разглядывая их одежду. – А чего сняли куртки?

– Жарко. – Поясняет Никита. – Наденем на выступление.

– Только не забудьте. Зря, что ли, мы с Аленкой их полночи разрисовывали!

– Вышло круто. – Соглашается он.

– Кстати. – Тая протягивает ему пакет. – Я чего сюда притащилась. Это вам. Пусть приносит удачу и успех.

Никита заглядывает внутрь и присвистывает.

– Что там? – Мне тоже становится любопытно.

– Новый студийный микрофон. – Улыбается Тая. – С улетными характеристиками – все, как вы и хотели.

– Что-о-о?! – Я бросаюсь к пакету. Внутри действительно коробка с микрофоном. – Тайка, ты с ума сошла? Он же… он стоит как самолет!

– Ничего. Я копила себе на новый телефон, но подумала, что микрофон вам нужнее…

– Придурочная! – Визжу я, бросаясь ей на шею. – Спасибо! Спасибо тебе!

– Эй, чокнутая, шею сломаешь! – Хрипит она в моих объятиях.

– Тая, ты чума… – Подходит обнять ее Никита.

– Спой так, чтобы у всех мурашки разбежались по задницам, – улыбается Тая, обняв его.

– По спинам. – Поправляет ее Высоцкий.

– По задницам, я сказала. – Хихикает она.

– Ладно, постараюсь.

– Волнуешься? – Спрашивает подруга, заглядывая ему в глаза.

– Нет. – Врет Никита.

Я знаю, что он волнуется. Вижу по его лицу, слышу по голосу. Даже сегодня на репетиции в его тембре слышится неуверенность, которой раньше не было. Я очень люблю его голос, поэтому ощущаю даже малейшие изменения и неровности: Высоцкий переживает не меньше всех нас, но именно ему нужно собраться, ведь то, как он исполнит сегодня каверы и одну из наших песен, и будет оцениваться публикой как общее выступление всей группы.

– Испробуем? – Лукаво улыбается он мне.

– Подключай. – Киваю я.

Пока он возится с проводами, Тая отводит меня в сторону.

– Ксеня совсем потерялась. – Говорит она. – Я надеялась, что она придет сегодня. Надо нам ее как-то поддержать.

– Я с трудом дозвонилась до нее вчера. – Отвечаю я шепотом. – Она не хочет идти на фестиваль – из-за Лехи.

– Боится, что он взбесится? Типа она преследует его? Вообще-то, Ксюша – теперь наша подруга, и нам плевать на его реакцию.

– Нет. Говорит, что не сможет видеть его. Не справится с эмоциями.

– Он так и игнорирует ее?

– Ксеня попыталась поднять этот вопрос в переписке, и он психанул. Даже слушать ее не стал, вышел из сети, не прочитав сообщения. Она говорит, там была куча голосовых и текста.

– Парни не любят такое. – Качает головой Тая. – Выглядит как унижение. Нужно было ей просто забить на него.

– Она пыталась объяснить ему свои чувства.

– Да, но посмотри на него. – Она указывает на Дрыгу, который ржет, бросаясь чипсами. – Ему плевать. Абсолютно плевать, а Ксюша там вся извелась.

– Не понимаю парней. – Вздыхаю я.

– Боженька обделил их умом, чего поделать. – Усмехается Тая.

Я толкаю ее в плечо и смеюсь.

– Она и в школу не ходит, взяла больничный. – Говорит подруга.

– Ей нужно время. – Пожав плечами, предполагаю я. – Пусть немного отвыкнет от него, успокоится. А мы можем устроить девичник, пригласить ее. Ты как?

– Я за. – Кивает Тая. – Только сначала переживем ваше выступление и свидание с Кощеем.

– Ох, я стараюсь не думать про него. – Мне сразу становится труднее дышать.

– Ты готова целоваться с самым популярным парнем школы? – Играя бровями, произносит она.

– Не-е-ет! – Шепотом отвечаю я и чувствую, как краснею.

Мое сердце начинает биться быстрее.

– Все готово! – Зовет нас Никита.

Мы берем инструменты, и берлога взрывается фейерверком звуков. Я тону в них, у меня кружится голова. Когда Высоцкий вступает со своим вокалом, меня будто прошивает вибрациями насквозь. Никаких полутонов, его голос звучит решительнее и увереннее, чем когда-либо – словно все мощные колокола и нежные колокольчики в округе звенят разом. Доигрывая, я начинаю дрожать. Мы творим что-то невероятное, я клянусь! Такого еще никогда не было!

– Я описалась! Описалась! – Визжит Тая, когда мелодия обрывается. – Фигурально, конечно! Но это вообще! Огонь!

Когда эмоции собравшихся стихают, я бросаю взгляд на часы:

– Ребят, собираемся. Нужно ехать.

Парни начинают складывать инструменты, а Никита берет из моих рук Gibson:

– Давай, помогу.

Убирает его в чехол.

– Спасибо. – Я иду попить и замечаю, что он отправляется за мной. Протягиваю ему бутылку с водой. – Ты звучал идеально.

– Все равно волнуюсь. – Признается Никита.

– Не переживай. Пой так, будто мы с тобой одни в моей комнате. Забудь про всех остальных. – Я ловлю на себе его пронзительный долгий взгляд, и мне становится не по себе. Беру бутылку и тут вдруг понимаю. – Или ты из-за свидания так переживаешь?

– Я… – Он прочищает горло. – Нет.

– Не волнуйся. – Я глажу его по плечу. – Проявляй активность: говори с ней, шути, делай комплименты. Пусть Полина почувствует себя особенной. Можешь невзначай дотронуться до нее, задумчиво посмотреть в глаза. – На мое лицо пробирается улыбка. – Просто будь собой, Высоцкий. Лучше, если ей понравишься ты сам, а не тот образ, который ты нарисовал.

– Лель, я… – Никита хмурится.

– Что? – Спрашиваю, глядя на него снизу вверх.

– Сейчас. – Он шарит по карманам, затем достает что-то блестящее. – Вот. Приготовил для тебя талисман. Ну… для удачных выступлений.

– Ого. – Удивляюсь я, глядя на украшение в его руке: это серебряная цепочка с кулоном в виде букв, который складываются в слово «МУР». – Прикольно… – Выдыхаю я. – На заказ сделал?

– Подними волосы. – Просит он, помогая надеть мне ее на шею. – Теперь все идеально. – Говорит Никита, застегнув цепочку и посмотрев на меня. – Нравится?

– Это… – у меня пропадает дар речи. – Даже не знаю. Вау…

– Ну, что поехали? – Обращается он к парням, словно тут же позабыв про меня. – Что еще осталось собрать?

Никита отходит, а я застываю у крохотного зеркала, висящего на стене. Действительно, очень красиво.

– Это Высоцкий? – Останавливается рядом со мной Тая.

– Ага. – Осторожно касаясь украшения пальцами, выдыхаю я.

– Наконец-то, он что-то тебе подарил. – Хмыкает она. – Кроме вшей в третьем классе я ничего больше и не припоминаю.

– Иди ты. – Говорю я.

И мы смеемся. А потом я снова застываю, глядя на свое отражение, и теряюсь в чувствах. Искоса гляжу на Никиту, но ему до меня и дела нет: помогает Семенову вынести установку.

«И что все это значит?» – спрашиваю я себя.

12.3.

НИКИТА

Время начала фестиваля – чисто условная единица. Вокруг нас начинают собираться зеваки еще во время установки оборудования и инструментов, а к саундчеку мы уже окружены толпой туристов и местных, которые не трезвы и оттого жаждут музыки, чтобы, как следует, повеселиться. Ко времени же официального старта фестиваля улицы уже заполнены людьми до отказа: кто-то танцует, другие осаждают лавки с уличной едой и выпивкой, а третьи фотографируют себя на фоне всего подряд.

Начало выступления. Вся моя одежда пропитана запахом жареного мяса и кукурузных лепешек, в которые владелец местного кафе, расположенного в двух шагах от нашей мини-сцены, заворачивает начинку для такос. Дым от гриля, установленного перед входом, ветер равномерно рассеивает по улице, и создается ощущение, будто мы стоим перед сценической дым-машиной. И я, наверное, даже эффектно смотрюсь в этом сизом облаке, но дышать становится все труднее, а впереди – исполнение песен.

Кому тут все нипочем, так это Лельке. Пока я неуклюже бормочу в микрофон всякую ерунду, пытаясь завести толпу, она почти без слов командует остальными музыкантами: дает наставления, подсказывает и подбадривает шутками.

И вот звучат первые аккорды – они с Лехой задают стартовый ритм, а следом его подхватывают клавишные и ударные. Я раскидываю руки, приветствуя зрителей, и мое сердце начинает бешено колотиться в груди. Как бы и мне сейчас хотелось спрятать за старушкой Синди и смотреть лишь на струны, но нужно побороть свой страх – сломать ему хребет, свернуть ему шею. Нужно быть сильнее!

Руки на стойку микрофона, глубокий вдох, и… по площади вдруг разливается чей-то чужой голос. Не мой. Глубокий, сильный, хрипловатый – с неподвластными мне модуляциями. С тембром, пробирающим до костей и заполняющим все пространство. Откуда он звучит?

Боже, да это я! Никогда не думал, что вот так это и работает: как будто ты слышишь себя откуда-то со стороны, с каких-то недосягаемых высот.

Я поворачиваюсь к Алене. Она будто окутана каким-то гипнотическим туманом – гитара в ее руках плачет и поет, а ее звуки взлетают высоко к небесам. Подруга поднимает на меня взгляд, и я вижу в ее синих глазах поддержку и гордость. «Да! Это твой голос. Ты – молодец. Пой!» А мне больше ничего и не надо. И я пою.

Ко второму куплету я уже более раскован. Двигаюсь по сцене, пританцовываю, хожу по краю и завожу толпу выкриками. И, кажется, людей вокруг нас собирается еще больше. Уже и яблоку негде упасть. А что еще приятнее – ни одного равнодушного лица, все максимально вовлечены в происходящее действо: машут руками, кричат, фотографируют или пытаются подпевать.

Народ не расходится даже после исполнения еще нескольких композиций, среди которых поп-рок каверы и откровенная попса. Мы переживали, что наше творчество не зайдет гостям фестиваля, поэтому разучили парочку популярных и, прямо так скажем, примитивных песенок, но что удивительно – и то, и другое в нашем исполнении вызывает неизменный восторг.

Через час я понимаю, что все мы уже нереально устали. Я слегка охрип, и отхожу в сторону выпить воды. Парни вспотели и потому разделись, некоторые – даже по пояс, как, например, Дрыга, что вызвало дикий восторг у женской части публики. Теперь, когда он наклоняется у края сцены, девчонки, визжа, тянут к нему руки.

Но и у остальных, в числе которых и я сам, нужно признать, тоже очень быстро появились поклонницы. Совсем юные девочки толпятся вокруг и в перерывах между песнями просят сделать фото и дать им автограф.

Одна даже умудряется, подтянувшись на руках, сунуть мне в кроссовок салфетку с написанным на ней номером телефона, пока я пью прохладную минералку возле одного из динамиков.

– Позвони мне! – Визжит она.

И я вижу, как хохочет Аленка, заметив это. Она смеется, но продолжает играть.

Мне интересно, как долго мы еще выдержим такой темп? Я раньше и не задумывался, каково рок-звездам на изнурительных многочасовых концертах, и теперь мое уважение к ним увеличивается в разы.

Я лью себе воду прямо на голову, умываю ею лицо, затем возвращаюсь к микрофону. Алена выдает будоражащие соло-партии, при этом, почти не поднимая головы, зато Дрыга своей харизмой буквально затопляет всю сцену – он перемещается по ней, не забывая пританцовывать, дурачиться и улыбаться публике. Пашка тоже полон азарта – сегодня клавишные устраивают дикий разнос. И ударник Семенов в ударе: он – настоящий виртуоз.

Наша команда сносит башню всем собравшимся! И я не удивляюсь, когда под одну из известных песен возле сцены вдруг начинается танцевальный флешмоб.

Это все Тая. Она танцует, и за ней начинают повторять. Сначала Костя и парочка каких-то фриков, затем школьницы, а следом и случайно забредшие на площадь бабульки. Через минуту уже человек тридцать движется с ней в одном темпе, повторяя незамысловатые движения, через две – уже буквально все вокруг.

– Это кто-нибудь снимает?! – Тонет в музыке голос Пашки.

Я наклоняюсь к толпе и повторяю слова припева. Гости фестиваля скандируют их вместе со мной, не забывая копировать движения Таи, которая в этот миг, наверное, ощущает себя настоящей звездой.

Я достаю телефон и сам снимаю все это на видео: танцующую толпу, ее заводилу Таю, поющего себя и играющих рядом со мной ребят. У Аленки в этот момент такой взгляд, будто она на вершине счастья, и сбывается ее самая заветная мечта. В ту же секунду я благодарю себя за то, что послушал ее и согласился на эту авантюру по созданию собственной группы.

И правды даже на этом видео не скроешь: я здесь солист, а лидер – она.

Драйв, энергия толпы, бунтарский дух – все сливается воедино, рождая какую-то необыкновенную атмосферу, в которой хочется остаться навечно, и кажется, будто такое не повторится больше никогда. Но сердцем я понимаю, что это лишь начало, и впереди еще сотни, а, может, и тысячи репетиций и выступлений на пути к мечте. А, может, этот путь и есть осуществление этой самой мечты – вот это первое взаимодействие с публикой, эта первая маленькая победа, а за ней будут еще и еще, и вся эта дорога стоит дороже любой конечной цели.

Находиться на одной сцене с Аленой, поддерживать ее, заряжать настроением, вдохновлять, сочинять вместе с ней песни долгими вечерами, подбирать под них аккорды, создавать крутые аранжировки, мучительно, но с удовольствием доводить композиции до блеска на репетициях – это ведь то, что приносит мне больше всего радости в жизни. Это единственное, что делает меня по-настоящему счастливым.

На финальных аккордах песни, я обнимаю ее за плечи и целую в лоб. Аленка поднимает на меня взгляд и словно хочет сказать что-то, но так и не решается.

Что будет, если я ее поцелую? Вот сейчас. На эмоциях.

Она испугается? Разозлится?

Но Аленка поворачивается, случайно задев меня грифом гитары, и восклицает:

– Ой. – А затем видит кого-то в толпе. И опять. – Ой…

И то, как она взволнованно поправляет волосы, говорит мне обо всем. Это Стас. И он ей нравится. Очень нравится. Алена совершенно явно увлечена им.

Я поворачиваюсь и убеждаюсь – да, это Кощей. Машет ей из толпы, затем показывает большие пальцы вверх. Шлет воздушные поцелуи.

«Вот же заноза в заднице!»

Я опять смотрю на Алену. Она смеется. Смущается. Столько эмоций – разных и ярких.

Не зря говорят, что самые надежные отношения вырастают из дружбы. Вдруг ты видишь в человеке напротив гораздо больше, чем видел вчера. И он оказывается тем, кто тебе нужен.

Тогда почему я так долго не позволял себе увидеть? Почему понял, когда стало уже поздно?

– Привет! – Машет она ему. И показывает жестами. – Еще полчаса, и все!

И мы продолжаем. Эти полчаса проносятся словно в тумане. Я чувствую себя еще паршивее, когда вдруг замечаю среди собравшихся Полину. Она стоит с краю и не сводит с меня глаз. В ее взгляде столько обожания и восторга, что мне становится стыдно: эта девушка не виновата в том, что я запутавшийся болван, не понимавший, что ему нужно.

Она, вероятно, весь день готовилась к свиданию, о котором завтра будет говорить вся школа, и оно станет для нее спасением от унижения. Поэтому некрасиво будет отказать ей в последний момент.

Да и стоит ли?

Алена собирается наслаждаться обществом этого неотесанного придурка Кощеева, а, если мы пойдем в парк аттракционов, то так я смогу приглядывать за ней и быть спокойным, что он не причинит ей вреда. Хотя, стоит только подумать, что Стас будет прикасаться к Алене и, может, даже поцелует ее… Хотя, почему «может»? Ты ведь сам все просрал! Конечно, поцелует! Этот не упустит свой шанс!

– Эй, ты чего? – Алена трогает меня за плечо.

Выступление окончено, толпа не расходится, и мы вынуждены собирать инструменты под шум голосов и пьяные завывания туристов, протестующих против завершения концерта.

– Все хорошо. – Отвечаю я, натянув на лицо улыбку. – Давай, помогу тебе: отнесу гитару в машину.

– Никит, ты чего?

– Да так, задумался просто. – Я отворачиваюсь, боясь, что все эмоции написаны сейчас на лице.

«Скажи ей. Скажи» – требует внутренний голос, но я лишь крепче стискиваю челюсти.

– По-моему, все прошло круто. – Говорит Алена, взяв микрофон и скрутив провода.

Ребята суетятся рядом, собирая барабанную установку. Толпа что-то кричит нам, некоторые пытаются забраться на сцену, но трое мужчин в форме сдерживают их напор.

– Да, все отлично. – Отмахиваюсь я.

– Ты пел потрясающе. – Ее голос звучит искренне.

– А ты играла еще лучше. – Только в этом я честен.

Мы останавливаемся и долго смотрим друг другу в глаза. Затем Алена смущенно произносит:

– Бери машину, ладно? Я поеду со Стасом.

– Угу. – Только и могу выдавить я.

У меня ком встает в горле.

– Вы тоже в парк? – Спрашивает она, сцепив пальцы в замок.

Я бросаю взгляд на Полину, ожидающую меня внизу.

– Вроде да.

– Тогда увидимся там.

– Ага. – Отвечаю я, не глядя.

У меня будто кости перемалываются в большой мясорубке в этот момент. Даже дышать больно.

– Отец подъехал, поможешь донести и загрузить установку? – Спрашивает Кирилл.

– Да, без проблем.

Я надеваю гитару, сдвигаю ее на спину и подхватываю часть инструментов. Мы покидаем сцену под дружные крики толпы. Несколько сотрудников фестиваля помогают нам дотащить оборудование до грузовичка папы Семенова.

Загрузив все туда, я отдаю Кириллу и Паше ключи от берлоги, а сам бережно убираю Gibson в салон пикапа и иду искать Полину.

– Высоцкий! – Орет кто-то через всю стоянку.

«Да чтоб тебя!»

– Стас. – Оборачиваюсь я.

Мы жмем друг другу руки. А в паре десятков метров за его спиной Алена: ждет его возле машины. У Кощеева неплохой японский седан, есть чему завидовать.

– Ну, вы сегодня и зажгли! – Хлопает он меня по плечу. – Ты пел очень круто, но Аленка… ух, это пушка просто! Девчонка-огонь!

– Да. – Киваю я. – Она такая.

– Повезло мне. – Усмехается он.

Надеюсь, на моем лице не написано, как я его ненавижу.

– Точно. – Пытаюсь изобразить улыбку.

– Теперь бы не облажаться, да? – Кощеев взъерошивает пятерней свои волосы.

Я бросаю на Алену еще один взгляд.

– Просто будь собой. – Говорю ему честно. – Не бойся признавать свои минусы и больше говори про ее плюсы.

– Например?

Я пожимаю плечами.

– Что она замечательная. – Мой взгляд скользит по ее лицу, по фигуре. – Что добрая, отзывчивая, смелая. И что настоящая. И… и с ней всегда весело. И помолчать, и поговорить.

– Спасибо, дружище! – Он трясет мою руку, пожимая. – Ну, до встречи в парке! Если увидимся. Не хотелось бы, конечно, чтобы нам кто-то помешал. – Стас подмигивает мне. – Лучше удели больше времени Матвеевой, вы с ней отлично смотритесь вместе.

И, посмеявшись, уходит к машине.

А я остаюсь стоять, наблюдая за по-мультяшному абсурдной сценой, которой никогда бы не было, будь я хоть каплю решительнее и умнее.

13.1.

АЛЕНА

Парк буквально кипит: сотни людей, тысячи огней, вездесущий запах попкорна, сахарной ваты, а также печеной дыни, из которой уличные торговцы делают всевозможные угощения. Также небольшими круглыми дынями уставлены все витрины мелких торговых лавочек и еще обширные фотозоны для туристов по обе стороны от каруселей, качелей и аттракционов для малышей с гоняющими по кругу сказочными пони и русалками.

Стас обходит автомобиль и подает мне руку, когда я выхожу. Сначала даже теряюсь: чего он хочет? К подобным жестам я не привыкла. Но быстро сообразив, что это такой элемент ухаживания, принимаю его помощь и благодарю парня вежливым кивком. Догадываюсь, что и для него этот жест не из привычных, но мне приятно, что Стас пытается быть со мной галантным.

Едва Кощеев отводит взгляд в сторону, я расстегиваю пуговицу на рубашке и взбиваю пальцами волосы. Вероятно, после многочасового выступления я выгляжу не самым лучшим образом, но тот факт, что я понравилась Стасу еще до того, как сменила джинсы на юбки, распустила волосы и стала красить ресницы, меня немного успокаивает. А осознание того, что это наше первое настоящее свидание, еще и приводит в неистовое волнение.

– Хочешь мороженого?

Мы идем по аллее, раскрашенной разноцветными огоньками гирлянд.

– Нет, спасибо. – Кротко отвечаю я.

И тут же жалею: десерт спас бы меня от неловкого молчания.

– Может, сладкой ваты? – Неожиданно он берет меня за руку.

Его ладонь горячая и мягкая, я вздрагиваю от неожиданности.

– Да!

– Или вафли с шоколадным сиропом? – Стас удивленно смотрит на меня.

Я сглатываю и пытаюсь улыбнуться.

– Да. – Покашливаю. – Да… Да!

– Что? И вафли, и сладкую вату? – Усмехается он.

– Нет. То есть да! – Волнение заставляет мой мозг кипеть. Я трясу головой, пытаясь собраться с мыслями. – Блин. Давай вафли.

Кощеев улыбается – широко, искренне.

– Ты такая милая. – Говорит он. – И вообще, все, что связано с тобой, вызывает у меня такие ассоциации.

Я невольно вспоминаю нашу с ним первую встречу. Что милого он в ней нашел? Я выглядела как гопница и вела себя не лучше. Впрочем, и Кощеев тоже был не особо вежлив со мной. И все равно приятно, что он считает меня милой.

– Спасибо. – Смущенно улыбаюсь я.

– Тогда идем за вафлями. – Улыбается Стас.

И, кажется, его серовато-зеленые, словно крылья хрупкой бабочки-пяденицы, глаза мне не врут.

– Идем. – Киваю я.

– Ты как-нибудь сыграешь для меня? – Спрашивает Стас, когда мы пробираемся через толпу людей, собравшихся у входа в Лабиринт кривых зеркал.

– Во что?

– На гитаре. – Смеется он.

– А-а, ты про это. – Краснею я.

– Потрясное выступление у вас сегодня вышло. – Признается Стас. – Я даже не ожидал. У меня, знаешь, какие мурашки по телу бегали? Размером с лошадь! Я смотрел на тебя и не верил своим глазам и ушам!

– Почему?

– Не думал, что девчонка так может.

– Пф! – Фыркаю я. – Девчонки еще и не такое могут!

– Я тобой гордился. – Вдруг огорошивает он. – Честно. Стоял, смотрел и не верил, что иду сегодня на свидание с такой… такой необыкновенной красоткой и умницей.

«И, черт возьми, как же это приятно слышать!» Я ловлю себя на том, что в этот момент мне хочется прижаться щекой к его плечу.

– Спасибо. – Тяну я, пряча глаза.

– Ты мотивируешь. – Признается Стас. – Мне нравится превосходить всех, кто вокруг: в спорте, в силе, в уме, в чем угодно. Но ты умеешь создавать музыку, а я в этом полный ноль, и знаешь… это жутко бесит! – Смеется он. – Я не хочу уступать тебе ни в чем!

Я делаю глубокий вдох. Тая предупреждала, чтобы я не развешивала уши. Парни любят лепить на них лапшу, чтобы быстрее добиться своего, но, божечки-кошечки, этот красавчик говорит такие приятные вещи, что моя улыбка сама растягивается от уха до уха! Я ощущаю себя пьяной от его слов, и мне совершенно не хочется терять это ощущение – оно такое классное!

– В футболе мне тебя не переплюнуть. – Замечаю я, крепче стискивая его ладонь. – Даже если годами буду тренироваться.

Мне все еще не верится, что моя рука находится в его руке. Это так необычно.

– Уже не уверен. – Хмыкает Стас.

От его улыбки у меня кружится голова.

– А еще в этих подлянах, которые ты устраиваешь в школе. Одна виселица в День знаний чего стоила!

– Рада, что ты оценила.

– Для чего ты все это делаешь?

– Ради веселья. – Отвечает Стас, пожав плечами. – Чтобы потом было, что вспомнить.

– Ты уникален.

Мы проходим мимо детских каруселей-лодочек, затем возле паровозика для малышей.

– Прокатимся? – Спрашивает он.

– Не-е-ет, – хихикаю я, – нас не пустят.

– Я договорюсь. – Уверенно восклицает он.

– Нет, мы не поместимся. – Я указываю наверх. – Давай лучше на колесе обозрения?

– Как скажешь. – Стас тянет меня к торговым рядам. – Только сначала вафли. О, привет!

Я поднимаю глаза и вижу Никиту с Полиной, стоящих возле одной из палаток. Судя по лицу Высоцкого, он не очень рад встрече с Кощеевым. Не укрывается от меня и его взгляд, брошенный на наши со Стасом сцепленные руки.

– Привет еще раз. – Говорит он ему.

– Как дела? – Сдержанно интересуется Матвеева.

Ее слова обращены к Стасу. Меня она и не собирается замечать: глазами не встречается, нервно теребит ремень дамской сумочки. Пользуясь этим, я внимательно разглядываю ее наряд: короткое платье на тонких бретелях, крошечный кардиган, белые гольфы и красные кеды. Стильно и откровенно. Видимо, призвано настроить Никиту на нужный лад.

– Супер. – Отвечает ей Кощеев. – Вот, идем за вафлями.

– А мы за мороженым.

– А потом вы куда?

Пока они обмениваются репликами, я как можно осторожнее поднимаю взгляд на Никиту. Он тоже смотрит на меня. Словно заметив наши переглядывания, Полина берет его за руку. Для Высоцкого это так неожиданно, что он опускает глаза и с удивлением пялится на ее руку.

– Потом на колесо. – Весело говорит Стас. – Пойдете тоже?

– Пойдем!

Кощеев достает несколько купюр из кармана:

– Никит, давай, я куплю билеты на колесо обозрения, а ты, чтобы не терять время, возьмешь девчонкам мороженое и вафли?

– Хорошо. – Нехотя соглашается Высоцкий.

Похоже, идея совместного катания на аттракционе его совсем не радует.

– Отлично. – Хлопает его по плечу Кощеев, затем поворачивается ко мне. – Оставляю тебя в надежных руках. Я быстро. – Мягко коснувшись указательным пальцем моего носа, он улыбается и затем скрывается в толпе.

– Я сейчас. – Отходит от нас к прилавку Никита, чтобы купить сладости.

Мы остаемся с Полиной вдвоем, окутанные запахом кукурузы, тыквы и ощущением неловкости. Выдержать на себе мой взгляд дольше двадцати секунд у нее не выходит: она, как ни в чем не бывало, натягивает на лицо беззаботную улыбку и поворачивается ко мне.

– Ладно, нам нужно помириться. – Говорит Матвеева.

– Зачем? – Усмехаюсь я.

Картинным жестом она откидывает волосы с лица.

– Никита мне нравится.

– И как это связано?

Полина вздыхает.

– Ну, вы же соседи. И друзья. И… учитесь вместе.

– Он – мой лучший друг. – Говорю я, сложив руки в замок на груди.

– Да. – Без явного удовольствия признает она. – Поэтому нам с тобой лучше не собачиться. Давай забудем то недоразумение на вечеринке, о’кей?

– Ты про тот случай, когда оскорбила мою подругу и чуть не отхватила за это по щам?

Матвеева замирает, округлив глаза.

– Ой, а сейчас я тебя оскорбила… – Спохватываюсь я. – Ну, извини за это недоразумение!

– Хорошо! – Выдыхает она. – Хорошо, я была не права!

– И еще как.

– Да. – Полина поджимает накрашенные блеском губки. – Забудем об этом, ладно?

Она протягивает мне ладонь. Я вздыхаю, глядя на ее руку, затем, все-таки, пожимаю ее. Но не спешу отпускать.

– Только попробуй разбить Никите сердце. – Наклонившись к ее лицу, тихо предупреждаю я. – И будешь иметь дело со мной.

Матвеева глядит на меня в ужасе. А я улыбаюсь, наслаждаясь результатом.

– Вижу, вы поладили. – Говорит Никита, возвращаясь с шоколадным мороженым и вафлями в руках.

Полина выдергивает руку из захвата.

– Мы теперь просто не разлей вода. – Ухмыляясь, отвечаю я.

И вижу, как Высоцкий прищуривается, заметив неискренность в моем тоне.

– Билеты у меня! – Спешит обрадовать нас Стас, появляясь из толпы. – Ну, что, идем?

Он обнимает меня за плечи, и я невольно слежу за тем, как Полина по-хозяйски прихватывает Никиту за локоть. Так непривычно видеть его в компании девушки. Да еще и такой красивой. Наверное, Высоцкий сейчас на седьмом небе от счастья, он ведь так этого хотел! Как хорошо, что я не призналась ему в своих чувствах, это испортило бы ни только нашу дружбу, но его отношения с Матвеевой. А сейчас… сейчас все, вроде как, идеально.

– Ты чего? – Спрашивает Стас, когда мы с ним поднимаемся наверх и занимаем места на двойных креслах. – Волнуешься?

– Вот еще. – С улыбкой отвечаю я и пристегиваюсь.

Никита с Полиной садятся на следующее кресло, и мне их не видно. Через мгновение колесо медленно начинает движение. Я откусываю кусок вафли и пачкаю нос в начинке из сливок.

– Знаешь, что мне в тебе больше всего нравится? – Наклоняется ко мне Стас.

– Что?

Он стирает сливки с моего носа и облизывает свой палец.

– Ты настоящая. Во всем.

Я смотрю на его лицо, как завороженная.

– Не понимаю Никиту. – Добавляет он.

– Почему?

Стас пожимает плечами, его губы трогает легкая улыбка.

– Как можно с тобой просто дружить? Ты такая… Такая…

И, не договорив, он целует меня. Прямо в губы.

13.2.

НИКИТА

– Боже мой…

– Что? – Я поддерживаю Полину за руку, помогаю подняться ей на платформу, в основании которой закреплена основная конструкция аттракциона.

Колесо медленно движется, поэтому нам нужно, не зевая, занять свои места в креслах. Мы пропускаем Кощеева с Аленой вперед, и я наблюдаю, как он помогает ей сесть удобнее, и сам садится рядом. Теперь нам с Полиной нужно быстро разместиться на следующем кресле, которое станет для меня идеальной наблюдательной позицией.

– Ужас. Почему оно так скрипит? Тебе не страшно? – Взволнованно бормочет Полина.

Нужно поскорее усадить ее, иначе кресло поднимется вверх.

– Это же чертово колесо. – Глупо улыбаюсь я. – Оно всегда скрипело!

– Вот именно. И ему уже, наверное, не меньше ста лет! – Взмахивает руками Полина и чуть не задевает меня мороженым.

– Нет, гораздо меньше.

– Отец всегда говорит, что эта развалюха однажды грохнется! Она старше него самого, и ее, наверное, ни разу не ремонтировали!

– Не грохнется. – Хмурюсь я, подтягивая ее за руку к месту посадки. – Не в этот раз. Обещаю.

Сзади напирает толпа желающих прокатиться, поэтому надо бы уже занять места, но Полина словно витает в облаках и никуда не торопится.

– Давай сядем скорее, а то ничего не будет видно. – Глядя на затылки Стаса и Алены, поторапливаю ее я.

– Никита, какой же ты забавный, это чертово колесо, с него будет видно все – весь город!

– Вот, тем более. – Радостно восклицаю я, подталкивая ее к проезжающему мимо нас сиденью.

– Ну, ладно. – Морщит носик Полина. – И как это лучше…

Не дав девушке времени на сомнения, я почти запихиваю ее в злосчастное кресло. Сам падаю на соседнее сиденье и опускаю вниз страхующий металлический ограничитель. Шумно выдохнув, я ударяю себя по коленям: «Успел!»

– Ой, оно движется. – Оглядывается по сторонам Полина. – Движется…

Мы медленно поднимаемся над платформой.

– Ага. – Говорю я.

Нужно сосредоточиться на этой девушке, а не пялиться все время в спины тех, кто на соседнем кресле. Мне приходится буквально приказывать себе делать это.

– А почему мы так раскачиваемся? – Пищит моя спутница.

– Ты что, не каталась раньше на колесе обозрения? – С удивлением догадываюсь я.

Полина судорожно пристегивает ремни:

– Никогда!

– Почему?

– Потому, что меня укачивает… – Обреченно произносит она.

– Тогда зачем согласилась? – Спрашиваю я, видя, как бледнеет ее лицо.

– Думала, получатся хорошие фоточки. – Продолжает дергать ремень Полина. – Сейчас как раз весь город в огнях, а еще ни у кого не видела вечерних фото с колеса оборзения!

– Обозрения. – Поправляю я.

– Я так и сказала.

– Давай, подержу мороженое.

Она отдает мне шоколадный рожок, пристегивается и лезет в сумочку. Зачем, долго гадать не приходится: через секунду девушка достает оттуда мобильник.

– Щелкнешь меня?

– Давай. – Деваться мне некуда.

С мороженым в одной руке и телефоном в другой я пытаюсь отклониться так, чтобы в кадр попал и красивый вид на город.

– Подожди! – Полина быстро подкрашивает помадой губы и натягивает на лицо улыбку. – Нет, подожди. – Расправляет плечи, откидывает волосы от лица. – Вот так. Давай. Только побыстрее, я не смогу долго так сидеть.

Но, несмотря на просьбы поторопиться, она тут же меняет позы, выражения лица и взмахивает руками – то так, то эдак: делая то беззаботный, то отвязный вид. Наконец, когда я уже устаю бесчисленное количество раз нажимать на кнопку, приходит очередь «ангельского личика»: Полина надувает губки и застывает с выпученными глазами.

– Супер. – Говорю я, уже не глядя на экран.

Где-то там впереди в сумерках мелькают светлые локоны Алены – они интересуют меня гораздо больше.

– Я хорошо получилась?

– Идеально! – Заверяю я Полину, спеша вернуть телефон.

– Погоди, еще селфи. – Суетится она. – С тобой!

И придвигается ко мне настолько близко, насколько ей позволяют это сделать ремни безопасности.

– Улыбочку!

Я смотрю на свое лицо в кадре. Вид у меня такой, будто я хороню любимого хомячка. Но нужно изобразить восторг: мы ведь на романтическом свидании, притом, уже достаточно высоко над землей. И самое главное, о чем я напоминаю себе в тот момент, когда пытаюсь сделать так, чтобы моя фальшивая улыбка не походила на оскал: «Эта девушка тебе нравилась, ты еще недавно буквально с ума сходил по ней».

Ведь так и было? Да?

Сейчас эти эмоции кажутся какими-то выдуманными, ненастоящими. Словно это было с кем-то другим и в какой-то другой жизни. Я даже не помню своих ощущений, лишь что-то смутное… смущение, замирание сердца в груди? Помню, как не мог оторвать взгляда от ее локонов, которыми играл ветер, как хотел осторожно потянуть носом аромат волос Полины, узнать, чем эта девушка пахнет, какая она на вкус.

А теперь все, что я могу сказать о ней: «Да, красивая. Да, определенно в моем вкусе».

Но сердце не реагирует, оно не тает при виде нее.

Я спокойно могу представить, что завтра Полина вернется к Миронову (в ожидании реакции которого, скорее всего, и делает эти фотографии), и меня даже не трогает тот факт, что послезавтра она будет встречаться с кем-то еще – с кем угодно. Мне просто плевать.

Но стоит лишь подумать о том, что я потеряю Алену, и что ей будет хорошо с кем-то еще, как у меня начинается лихорадка: организм будто сходит с ума, его ломает. А самое ужасное, что я был болваном, который думал, что она всегда будет рядом. Придурком, который не осознавал природу своих чувств, пока ему не снесло крышу от ревности. Козлом, который готов был копаться в себе, отыскивая смелость признаться ей, пока не стало совсем поздно.

Я просто недостоин ее.И заслужил того, чтобы мое сердце разбивалось на части каждый раз, когда я вижу ее с другим.

– Улыбайся, Песоцкий! – Полина прижимается щекой к моей щеке.

– Высоцкий. – Поправляю я, бросив на нее хмурый взгляд.

– Я так и сказала. – Хлопает ресницами девушка. – Ну, же, Никит, постарайся!

Я растягиваю лыбу в камеру, но получается как у Железного Арни в «Терминаторе»: будто робот неуклюже копирует человека.

– Супер! – Полина отстраняется и принимается обрабатывать снимок, чтобы безотлагательно выложить в соцсети. – Так… какие же теги поставить?

Я пытаюсь рассмотреть фигуры Стаса и Алены впереди над нашими головами. Кажется, он как-то слишком близко к ней сидит. Что они делают? И почему совсем не слышно, о чем они говорят?

– Готово. – Толкает меня Полина. – Смотри, неплохо, да? Мы тут такие пусечки!

Я с трудом отрываюсь от слежки за лучшей подругой, чтобы бросить взгляд на ленту в соцсетях Полины. Она права: снимок действительно вышел неплохим, даже море вдалеке видно. Да и я не самый последний урод.

– Девчонки обзавидуются! – Хрюкает от удовольствия девушка. – Они спорили, что я не поднимусь сюда сегодня. Ой… – Она обмахивает себя руками. – Как эту штуку раскачивает сильно. Мы точно не упадем?

– Ты снимала меня во время выступления? – Удивляюсь я, заметив себя в ее ленте.

– Да. И видео тоже сделала: выложила в «истории», нужно не забыть потом добавить в актуальное.

– Тебе понравилось, как мы выступали?

– Еще спрашиваешь! – Восклицает Полина. – У меня никогда не было парня музыканта! А тут сразу супер-звезда!

– О, ты подписала снимок «Мой парень круче всех»… – Замечаю я надпись под фото.

– Да. Ты ведь не против? Мы ведь не скрываем наши отношения? У нас ведь отношения, да?

Она поправляет подол платья, чтобы мне лучше были видны ее голые коленки.

– Может… не будем торопить события? Это наше первое свидание… – Бормочу я.

– Да, поэтому я пока не поставила статус в своем профиле. – Полина кладет свою руку на мое плечо. – Но я уже добавила тебя в друзья.

– Отлично. – Цежу я сквозь зубы.

И как мне теперь выпутываться из этой ситуации? Помнится, я и мечтать не мог, чтобы в ней оказаться.

– Тут так прохладно. – Убрав телефон, придвигается ко мне девушка.

– Жаль, я без куртки, а то бы отдал тебе. – Говорю я, в очередной раз пытаясь выхватить взглядом в сумерках силуэты сидящих в кресле перед нами Стаса и Алены.

– Тогда просто обними. – Говорит Полина.

Забирает мороженое и наваливается на меня. Мне приходится приобнять ее рукой. Здесь, в вышине, гораздо тише, чем на земле, где гуляют сотни людей, и неловкое молчание ощущается еще более очевидным. «Нужно что-то сказать, о чем-нибудь спросить», – напоминаю я себе, но в голову, как назло, лезут лишь идеи о том, как ловко исчезнуть с кресла на чертовом колесе: от телепортации до самоубийственного прыжка в пропасть.

Нам. С ней. Не. О чем. Разговаривать.

Более абсурдного положения и придумать нельзя.

– Они такие милые. – Наконец, говорит Полина.

– Кто?

– Кощей и твоя соседка. – Она поворачивается и выразительно смотрит на меня, не забывая облизывать свой шоколадный рожок.

– Алена – моя лучшая подруга. – Уточняю я.

– Да-да, я заметила, что вы слишком много времени проводите вместе.

– Мы с детства дружим. – Пожав плечами, объясняю ей. – Я не могу представить без нее свою жизнь.

– А надо бы. – С довольной улыбкой говорит Полина. – Сейчас у вас совсем не будет времени друг на друга.

– Почему это? – Напрягаюсь я.

– У нее теперь есть парень. – Она бросает взгляд на ребят. – Ей, кстати, будет полезно потусить с Кощеем: может, он ее перевоспитает.

– Чего?

– Грубая она. – Поджимает губки Полина. – Все время пытается меня как-нибудь поддеть, оскорбить… Это так обидно…

– Алена? Серьезно? – Не могу поверить я.

– Хорошо, что и ты теперь будешь меньше общаться с ней.

– Почему это?

– У тебя теперь есть я. – Облизывает губы Полина. У нее весь рот в шоколаде. Пока я думаю, как мне лучше ей ответить, она бьет меня ладонью по ноге. – Смотри! Смотри! Они целу-у-у-ются!

Что? Кто? Где?

Мое сердце обрывается. Я отчаянно вглядываюсь в темноту и не хочу верить своим глазам: Стас и Алена слились в поцелуе. Да, точно. Ошибки быть не может.

Я даже не думал, что буду чувствовать настолько оглушающую боль, если увижу подобное. Это в десятки, нет – в сотни раз сильнее, чем когда у тебя ломаются кости. Весь парк аттракционов исчезает. Деревья, люди, колесо обозрения, даже воздух – потому что мне становится нечем дышать. Время останавливается, и остаются только они, я и пространство между нами, которое уже не преодолеть.

У меня кружится голова. Я хочу взлететь, броситься к ним и остановить Алену. Хочу кричать ей о своих чувствах, трясти ее за плечи и умолять опомниться. Мое несчастное сердце толкает меня к ней, но разум напоминает: сейчас она с другим. И, скорее всего, ей хорошо. Для тебя там нет места – ровно, как и в ее сердце.

Все закономерно, ведь ты сам все просрал.

Я захлебываюсь в безумной горечи и слышу, словно через вату, тонкий голосок Полины:

– Может, ты тоже меня поцелуешь?

Ее коготки взбираются по моей груди, а я все никак не могу оторвать взгляда от целующейся парочки.

Я – мазохист: мне нравится эта боль, я ее заслужил.

В любви как в футболе: не забиваешь ты, забивают тебе. И пока я пытался разобраться со своими чувствами, кто-то другой, а конкретно Кощеев, сделал то, чего я не успел: пригласил ее на свидание и украл ее первый настоящий поцелуй.

«У меня никогда не будет первого поцелуя с Аленой, – внезапно понимаю я, – уже никогда». Ее первый поцелуй теперь принадлежит другому. И моя реальность трещит по швам.

– Ох, – стонет Полина, так и не дождавшись моего внимания.

Я мучительно придумываю, как избежать поцелуя с ней, и, так и не придумав, опускаю взгляд. Вселенная решает сжалиться надо мной, но ее милость оказывается какой-то специфичной: в тот момент, когда я поворачиваюсь к Полине, ту рвет фонтаном прямо на мои джинсы и обувь, а ее мороженое падает мне на колени и пачкает футболку.

Казалось, этот вечер уже не мог стать хуже, но, к сожалению или к счастью, у судьбы отличное чувство юмора.

13.3.

АЛЕНА

Стас отрывается от моих губ и смотрит в глаза.

«Эй, а разве поцелуи должны заканчиваться так быстро?» – протестует мое сознание.

Но у меня слишком пересохло в горле, чтобы что-то выдавить, а сердце бьется также сильно, как ветер вибрирует на высоте. Понятия не имею, зачем он прервал этот поцелуй, едва я начала входить во вкус, но я не собираюсь с этим мириться. Поэтому сильнее вцепляюсь в Стаса, притягиваю его к себе и целую – теперь уже сама.

О. Мой. Бог.

Я целуюсь с парнем. Впервые в жизни. Это по-настоящему! Правда. И это не могло быть еще более захватывающим.

Нужно запомнить этот момент.

Кощеев целует меня уже второй раз, и каждый раз без предупреждения, но теперь растерянность сменяется радостью, а смущение уступает место страсти. Очень странные ощущения – внутри меня все будто горит, и мне это нравится. Все последнее время я была так зациклена на Никите, что даже мысли не допускала, что мое тело может реагировать подобным образом на кого-то еще. И это удивительно!

Я сминаю в руке ткань толстовки парня, глажу пальцами его шею, щеку, затылок. Мое дыхание становится прерывистым, как и его. Губы Стаса мягкие, его язык горячий, и мне нравится, какой он на вкус – словно слегка переспелый, полежавший на солнце персик. Я все еще помню, что это лишь первое свидание, и мы с ним еще толком не знаем друг друга, но мне совсем не хочется думать о последствиях или о том, что будет завтра. Возможно, я пожалею об этом поцелуе, но сейчас мне хочется насладиться им сполна.

И не думать о Никите. Не думать о нем совсем.

Рука Стаса скользит по моему бедру, медленно крадется вверх, и мое сердце начинает колотиться еще быстрее. Бедра инстинктивно движутся ему навстречу в поисках большего тепла и соприкосновения, но чертовы ремни безопасности напоминают, что мы высоко над землей, и прочно удерживают меня на месте. Я задыхаюсь, вспомнив, что под нами пустота, но чистый жар, пронизывающий меня насквозь и покалывающий кожу, забирает последние сомнения.

У меня не получается мыслить связно, но, кажется, этот поцелуй длится уже вечность.

– Ух, ты, – вздыхает Стас, отстраняясь от меня спустя миллион мгновений.

Нам обоим нужно отдышаться.

Где моя чертова вафля? Вроде ведь была в руке? Наверное, я отпустила ее, и она свалилась вниз. Надеюсь, ни кому-нибудь на голову…

– Ммм, – бормочу я, тут же позабыв о ней.

И, боясь смотреть Стасу в глаза, смущенно прикусываю нижнюю губу.

– Сначала мне показалось, что у тебя это в первый раз. – В его голосе слышится улыбка.

Я осторожно поднимаю на него глаза.

– Так и есть.

– Уверена? – Он берет меня за руку и переплетает наши пальцы.

Во мне вновь разгорается жар.

– Я… просто вошла во вкус.

Стас наклоняется и убирает за ухо одну из прядей, упавших мне на лицо. Его движения нежны и аккуратны, и он не сводит с меня глаз.

– Алена, мне нужно быть осторожнее. – Тихо произносит он. – А то я влюблюсь.

– Хм… – Я отвожу взгляд, не зная, что ответить.

Что, вообще, говорят в таких случаях? Мое сердце сейчас выпрыгнет из груди!

– Я предлагаю не торопиться. – Наконец, выдыхает Стас. – Будем действовать постепенно. Тебе нужно ко мне привыкнуть.

Я с удивлением смотрю на него. Если честно, ищу подвоха, но парень выглядит искренним. Между нашими лицами всего несколько сантиметров, и я почему-то гадаю, не видит ли нас сейчас Высоцкий. От мысли о том, что он мог стать свидетелем нашего с Кощеевым поцелуя, мне становится немного не по себе.

Мы молчим. Молчим и смотрим друг на друга. Но это не неловкое молчание, а уютная тишина. Никакого напряжения. Абсолютно.

– Предлагаю блиц. – Через полминуты говорит Стас.

– Это как?

– Несколько простых вопросов, чтобы мы могли узнать друг друга ближе.

– Идет. – Соглашаюсь я.

– Твой любимый цвет?

– Синий! – Я трясу головой. – Нет! Красный! Черный! Лазурный!

– Отлично. – Смеется он.

– А у тебя?

Стас задумывается.

– Зеленый. Как цвет тренировочной формы.

– Серьезно?

И мы хохочем.

– Кем ты хотела стать в детстве? – Продолжает Стас.

– Певицей! – Выкрикиваю я.

Его глаза расширяются.

– А почему тогда в группе поет Никита?

– У него красивый голос. – Я всплескиваю руками. – А вообще, я хотела быть разбойницей, совершать набеги на поезда! Или пиратом: грабить торговые судна! Но мне тогда было лет восемь, кажется. Максимум девять. Постоянно вспоминаем об этом с Высоцким и ржем!

– А я всегда хотел играть в футбол. – Пожимает плечами Стас. – Даже спал в обнимку с мячом.

– Прикольно.

– Какая у тебя мечта?

Я делаю глубокий вдох.

– Сочинять и исполнять свою музыку. – Отвечаю честно. – А ты, наверное, хочешь пробиться в премьер-лигу?

– Было бы неплохо, – кивает он.

Стас мечтательно закатывает глаза, это выглядит чертовски мило. Если честно, я уже начинаю забывать, каким грубым он был в момент нашей первой встречи.

– Твоя любимая песня? – Наконец, спрашивает он.

– Таких сотни. Нет, тысячи!

– Назови одну, которую послушала бы сейчас.

– «blink-182 – All The Small Things»! – Я называю действительно первое пришедшее в голову.

– Почему? Она же… старинная. Это ведь та, которая… – Стас хмурится. – Пам-пам, пам-пам, пам-пам-пам-пам! Па-ра-па-ра… – Он начинает напевать.

– Да-а! – Радостно восклицаю я. – Мне нравится ее ритмическая структура: такая простая, но живая, и в ней столько энергии!

– Да, действительно. – Соглашается Стас. – Э… любимое блюдо?

– Хот-дог! Нет, сочный бургер! Нет, картошечка с селедкой! – Взмахивая руками в азарте, буквально кричу я.

– Вот почему ты так быстро избавилась от вафли! – Хохочет он.

– Блин, – я смотрю вниз, – мне так стыдно…

– Нет, не стыдно.

– Не стыдно, – смеюсь я.

– Чай, кофе, какао?

– Кофе! Капучино без сахара.

– Постараюсь запомнить на будущее. А какие парни тебе нравятся?

– Э… – Теряюсь я. – Сильные. Честные! Терпеть не могу вранье.

– Пионы, розы или хризантемы?

– Хм. Пионы.

– Любишь музеи? – Как-то по-особенному вглядывается он мне в глаза.

– Терпеть не могу-у!

– Ясно. – Довольно кивает Стас.

Я не могу полностью понять выражение его лица, но верю, что он не замышляет ничего плохого. Парень выглядит расслабленным и довольным, и мы продолжаем игру.

Когда наше кресло опускается вниз, Стас помогает мне отцепить ремень и слезть. Я поджимаю губы, с трудом подавляя улыбку. Мы так здорово поболтали, что время пролетело незаметно. И, если честно, я слегка волнуюсь, думая о Никите: не хочу, чтобы мне снова было больно видеть его вместе с этой Полиной. Пожалуй, это единственное, что может омрачить этот вечер.

А вот и они.

– Что случилось? – Спрашивает Стас, помогая придержать их кресло, остановившееся напротив нас.

– Все нормально. – Отвечает Никита, спрыгивая и подавая руку своей спутнице. – Небольшая авария.

Я подхожу ближе и вижу, что вся его футболка в коричневых разводах. И джинсы, и обувь – они тоже в грязи. Перевожу взгляд на Полину: у той лицо цвета мела с зеленоватым оттенком. Да и вообще, кажется, она плохо стоит на ногах.

– Матвеева, ты чего? – Наклоняется к ней Стас.

– Мне стало плохо, – стонет она.

Никита заботливо подхватывает ее за талию:

– Сейчас отвезу тебя домой, только больше не плачь.

– Я все испортила… – стонет она, размазывая тушь по щекам.

– Можешь идти?

– Нет, мне нужно посидеть. Или полежать…

– Хочешь, понесу тебя на руках?

– Нет! – Резко отстраняется она. – Ты…

Ее взгляд брезгливо скользит по его одежде.

– Ах, да, моя футболка. – Оглядывает себя Никита. – И джинсы…

– В чем это ты? – Морщит нос Стас.

– Ее укачало. – Вздыхает Высоцкий.

Я отворачиваюсь в попытке сдержать смех. Не хочу, чтобы мою реакцию ошибочно приняли за злорадство. Но мне реально смешно оттого, что мой лучший друг уже второй раз в жизни попадает в такую ситуацию. Вспоминая, как меня стошнило на танцах прямо на его туфли, я беззвучно хихикаю.

«Черт, да я ужасный человек!»

– Пойдем, отвезу тебя домой. – Слышится его голос.

– От тебя пахнет. – Капризничает Матвеева. – Там вроде был фонтан…

– Ребят, если мы можем чем-то помочь… – Вступает Стас.

– Нет, разберемся. – Раздраженно бросает Никита.

Сделав вдох и выдох, я оборачиваюсь.

Мы с Высоцким встречаемся взглядами. Мгновение просто таращимся друг на друга, и я ощущаю, как пылают мои губы после поцелуев. Наверное, он тоже это видит. Но мне не должно быть стыдно: Никита здесь на свидании с Полиной.

– А мы еще прогуляемся, – говорит Стас.

Сначала я даже не понимаю, что речь идет о нас с ним, но в следующее мгновение Кощеев подходит ко мне вплотную и обвивает рукой меня за талию. Клянусь, я вздрагиваю. И напрягаюсь. Часть меня не хочет, чтобы Никита это видел. Часть меня желает с ним объясниться. Но потом я опять напоминаю о том, что он здесь с другой, и я ничего ему не должна. И тогда мне становится легче.

– Я видел там мини-тир, – почти шепчет мне на ухо Стас. – Сбиваешь дротиками двадцать воздушных шаров и получаешь мягкую игрушку. Ты любишь плюшевых мишек? Котиков? Заек? Может, гуся?

Я поднимаю на него взгляд.

– Котик подойдет.

– Идем выигрывать котика. – Улыбается он. – Счастливо, ребят! – Прощается с Высоцким и Матвеевой.

– До завтра, – бросаю я Никите, уходя.

Полина, не отрывая от нас взгляда, по-хозяйски вцепляется в его локоть. Высоцкий лишь кивает мне в ответ. Ощущение легкой недосказанности сопровождает наш уход, и я еще раз вынужденно напоминаю себе, что все складывается, как надо.

Никакого чувства вины.

14.1.

НИКИТА

– Сын?

Мама входит в комнату как раз в тот момент, когда я в очередной раз застываю у окна, наблюдая за синей полосой моря на горизонте.

– Да? – Откликаюсь я, но не оборачиваюсь.

– Ты даже не посмотришь на меня, когда я с тобой разговариваю? – Вздыхает она.

Мне приходится повернуться, но делаю я это медленно и неохотно.

– Что происходит, Никит?

У меня ком в горле встает. Как ей объяснить, что происходит?

– Ничего.

– Нет. – Мама подходит и замирает напротив меня. – Что с тобой?

«Что со мной? Да я сам не могу понять, в бешенстве я или в унынии, жив или уже не совсем. А как тут сложить слова в предложения, чтобы открыть ей правду? Особенно, если не очень хочется ни с кем делиться».

– Все в порядке.

«Кроме того, что я отключил телефон, сутки не выходил из комнаты, почти не ел и ни с кем не разговаривал».

– Ты извини, что не пришла на ваше выступление в субботу. – Мнется она. – Пришлось задержаться на работе…

– Мам, я не в обиде, честно. – Мотнув головой, говорю я. – Мне не шесть лет, и фестиваль не утренник. Тебе не обязательно посещать каждое мое выступление на сцене.

– Знаю, но я – твоя мама. – Ее рука ложится на мое плечо. – И я хочу, чтобы ты знал, что я всегда рядом и готова тебя поддержать.

– Я сейчас расплачусь. – Произношу я ехидно.

И это вызывает у нее улыбку.

– Ладно. – Говорит мама, погладив меня по плечу. – А теперь расскажи мне, почему ты так дерьмово выглядишь?

– Дерьмово?

– Да. Хуже, чем дерьмово. Ужасно, отвратительно.

– Не может быть. – Я бросаю взгляд в зеркало.

Мои волосы торчат, как попало, футболка вся в жирных пятнах от пиццы, глаза красные – оттого, что я прошлую ночь почти не спал.

– Тебе нужно помыться, переодеться и прибрать в этом бомжатнике. – С серьезным видом произносит она. – Здесь воняет.

– Это моя комната, мам.

– Она будет ею после уборки, а пока это бомжатник, уж прости.

Я вздыхаю, оглядываясь вокруг. На полу повсюду скомканные черновики песен, стол завален коробками, упаковкой и мусором, на стульях и кровати горы грязной одежды. «Ну, да, я немного запустил себя и свою комнату, слегка выпал из жизни – всего на сутки. Но завтра, наверняка, все вернется на круги своя».

– Хорошо, я приберусь. – Обещаю ей.

– У вас сегодня не будет репетиции? – Мама подбирает с пола мои шорты и вешает на стул.

– Нет, ребята решили, что после фестиваля всем нужен, хотя бы, день отдыха. Репетировать будем завтра.

– И ты проводишь вечер воскресенья дома?

– Ну да. – Пожимаю плечами я.

– А как же та девочка? Почему не зовешь ее гулять?

– Какая девочка? – Настораживаюсь я.

– Полина.

– Откуда ты про нее знаешь? Опять подслушивала наши с Лелей разговоры? – Устало выдыхаю я.

– Самую малость. – Смущенно улыбается мама. – И то случайно. Тонкие стены этого дома во всем виноваты, не я!

– Мама!

– Что? – Таращится она на меня.

– Ничего. – Качаю головой я.

– Так что с Полиной? Как ваше свидание?

– Ты и про свидание знаешь?

– Хе-хе. – Она делает виноватое лицо. – Ладно, сознаюсь! Я сегодня видела Алену и немного расспросила ее.

– Убью ее. – Вздыхаю я.

– Не надо! Я обещала ей, что это останется только между нами!

– Вот уж не думал, что Краснова станет сливать тебе информацию о моей личной жизни.

– Этого и не было. – Заверяет мать. – Просто я случайно увидела, что ее привез какой-то мальчик в субботу вечером. И как раз в это же время ты вернулся домой с настроением тухлой помидорины и больше не выходил из своей комнаты. И я решила, что эти два события как-то связаны, ну и… – Она пожимает плечами. – Мне же нужно было удостовериться, что у девочки в отсутствие отца все хорошо? Я пришла навестить ее и заодно расспросила о тебе.

У меня нет слов. Я застываю с открытым ртом. Не знаю, что сказать. Все это как-то слишком, знаете ли.

– Никит, ты только не кипятись. – Поправив прическу, произносит мама. Делает шаг и, заметив мое напряжение, замирает. – Я просто хотела убедиться, что у вас двоих все хорошо.

– У нас. Все. Хорошо. – Отчеканиваю я. – Довольна?

Она смотрит на меня снизу вверх. Шумно выдыхает и поджимает губы.

– А Полина? – Спрашивает через мгновение.

– Прекрасно. – Злобно отвечаю я. – Мы будем идеальной парой.

– О… – Кивает мама. – Все так плохо? Она тебя отвергла?

У меня глаза лезут из орбит. Моя мать – просто королева гениальных умозаключений.

– Нет. – Стараясь сохранять спокойствие, отвечаю я. – Свидание прошло по плану.

– Но… – Помогает она мне.

– Никаких «но», просто я понял, что не хочу быть с этой девушкой. – Вдруг выдаю я.

Надо признать, чередой ухищрений, но моей матери все-таки удалось вытянуть из меня хоть один честный ответ. И она ударяет в ладоши:

– Так я и знала!

– Что ты знала? – Хмурюсь я, сверля ее взглядом.

– Ничего. – Ангельски хлопает ресницами мама.

– О чем ты? Что ты знала? – Приходится повторить мне.

– Это эффект «А вдруг не…»! – Восклицает она, явно довольная собой.

– Что еще за эффект?

– «А вдруг это не то», «А вдруг мне уготовано что-то другое», «А вдруг это не моя судьба, а моя судьба где-то за поворотом»!

– Мам, я никогда не был вундеркиндом, – кашлянув, говорю я, – мой IQ лишь немногим выше среднего. Ты не могла бы пояснить, что значит этот набор слов?

– Знаешь, почему рушится большое количество длительных отношений и браков? Потому что «А вдруг не…»!

– Причем здесь браки? Мне семнадцать.

– Люди, которые находятся вместе долгое время, проходят множество стадий: интерес, влюбленность, ухаживания, притирки. И в какой-то момент их отношения выходят на так называемое «плато спокойствия»: вроде ничего не происходит, и никакого развития нет. И тогда люди начинают сомневаться, «а вдруг рядом совсем не тот, кто мне предназначен? Вдруг где-то их ждет что-то большее и лучшее». В итоге они отправляются на поиски, рушат эти отношения, а когда осознают, что это была любовь всей их жизни, пытаются все вернуть, но оказывается, что уже слишком поздно. Это и есть эффект «а вдруг не…».

– Хорошо. И какое отношение это имеет ко мне? – Спрашиваю я.

У меня от ее болтовни уже голова кругом идет.

– Самое прямое. – Многозначительно дернув бровями, сообщает мама. – Ты должен был попробовать с этой Полиной, чтобы все понять!

– Боже мой, понять что? – Восклицаю я, хотя, уже догадываюсь, куда она ведет.

– Чтобы понять, что это совсем не то. Их ведь даже сравнивать нельзя!

Вид у мамы – победоносный. Она держится так, словно только что решила сложнейшее уравнение или одержала верх в важной битве. А я даже не знаю, стоит ли мне признать ее правоту или дальше продолжать играть дурачка. Все-таки, как-то это немного неловко: и обсуждать свои амурные дела с матерью, и признавать, что облажался по-крупному.

– Мам, все хватит. – Взмахнув руками, прошу я. – Я понял, куда ты ведешь, и мы не станем об этом говорить.

– Ты собираешься встречаться с этой Полиной? – Она воинственно складывает руки на груди.

Я до сих пор не верю, что мы всерьез это обсуждаем. Да мы практически не разговаривали с ней до этого момента! Какого черта?

– Не знаю. – Отворачиваюсь я.

– Так да или нет?! – Почти орет мама.

– Не знаю! – Ору в ответ я.

– Но ты ведь не хочешь? – Вкрадчиво и с надеждой спрашивает она.

Я смотрю в окно на синюю гладь моря.

– Не хочу.

– Так скажи об этом Алене!

У меня сжимается сердце.

– Не буду.

– Почему?

– А зачем?

– Разве она не должна знать, что ты ничего не чувствуешь к этой девочке?

Я усмехаюсь.

– Никита, ты совершаешь ошибку. – Тихо говорит мама.

– Мне плевать. – Отвечаю я.

– Нет, тебе не плевать. И Алена имеет право знать.

– Знать что? – Оборачиваюсь я. – Прекрати, мам! Тебе всегда было фиолетово, а теперь ты лезешь в мои дела?! Серьезно?!

Мама отходит на шаг. В ее глазах испуг, она нервно сглатывает.

– Если я не лезу к тебе с родительскими советами и контролем, Никита, то это не значит, что мне фиолетово. Я просто… – Мама делает судорожный вдох. – Я просто всегда пыталась давать тебе больше свободы и самостоятельности, чтобы ты вырос сильным, хоть и без отца. Я… я могла бы не лезть в твои дела, но вижу, что тебе плохо. А когда тебе плохо, то плохо и мне!

– Мам, пожалуйста. – Я устало трясу головой.

– Скажи ей. – Настойчиво просит она.

– Да о чем?! – Взрываюсь я. Мой голос дрожит. – Ты же сама видела: у нее все хорошо! У Алены есть парень!

– И что?

– Да она вся светится!

– А кто виноват? – Хмурится мама. – Думал, она вечно будет рядом? Будет тебе в рот заглядывать и ждать, пока ты разуешь глаза? У вас, мужчин, всегда так: пока не потеряете, не цените!

Я оседаю на кровать.

– Все, мам, пожалуйста. Хватит.

– И ты так просто сдашься?

– А что я сделаю? Ты бы видела их, Алена буквально очарована этим Кощеевым!

– Да она просто устала ждать, пока ты поймешь, что она для тебя значит! Все вокруг все видели, а до тебя одного доходит, как до жирафа!

– Какая теперь разница?

– Я тебя так не воспитывала, Высоцкий! – Мама больно пинает меня по ноге. Нет, реально – пинает! – А ну, не раскисай!

– Да что я могу теперь сделать, когда уже все просрал?

– Борись за нее! – Она садится рядом и ударяет меня по колену. – Скажи ей, что любишь!

– Ай! Мам, ты чего дерешься? – Я с удивлением смотрю на нее.

– Да потому, что бесишь ты меня! – Восклицает она. – Вы с Аленой созданы друг для друга, и я убеждалась в этом каждый день, когда видела вас вместе. И я люблю эту девочку. И тебя люблю. И не хочу, чтобы вы сейчас наделали глупостей и всю жизнь потом страдали! Она, как минимум, должна знать, что ты чувствуешь. Скажи ей, и пусть она выбирает. Так будет честно.

Мой пульс подскакивает до предела, в ушах начинает шуметь.

– Почему ты думаешь, что у меня есть шанс?

– Не понимаю, откуда это. – Цокает языком мама. – Вроде в детстве не отставал в развитии. – Она встает и идет к моему письменному столу. – Наверное, отсутствие отцовского воспитания сказалось, отсюда и неуверенность в себе. Я-то вроде тебя всегда хвалила и поддерживала… Вот!

У меня перехватывает дыхание, когда мама указывает на гирлянду из фотографий, растянутую над моим столом. Это я позавчера собрал все наши с Лелькой совместные снимки и прищепками прицепил на веревку, получилось красиво, да и любоваться удобно.

– Вот почему у тебя есть шанс. – Мама касается пальцем всех фото по очереди. – Вот, вот и вот! Тут ты ее обнимаешь, здесь – она тебя. Тут вы на карусели, здесь – на линейке в школе, а это я снимала в прошлом году на пляже. И везде у нее светятся глаза, и везде она улыбается, а причина этой улыбки – ты, Никита. Может, перестанешь тупить и попытаешься уже все исправить?

Мама обращает на меня свой взгляд, и я закусываю щеку изнутри.

– Аленка – не дурочка, она знает твои слабые и сильные стороны. Знает, что ты добрый и умный. А еще заботливый, ведь ты с самого детства ставил ее желания на первое место. И защищал нашу Алешку, смешил, развлекал ее, когда ей было грустно, и согревал, если ей было холодно. Дружба это ведь тоже любовь. Вы – одно целое, разделяете общие увлечения, можете говорить на любые темы, а когда вы вместе, у вашей силы нет границ.

Она убирает волосы за уши, смахивает слезы с уголков глаз, подходит и садится передо мной на колени, прямо на пол.

– Нужно быть с тем, кто хочет больше для тебя, а не от тебя. – Тихо произносит мама. – Скажи ей, что любишь, и просто продолжай быть тем, кем привык быть для нее.

– И все?

– И не отступай, тогда Алена сделает правильный выбор. Даже если ей придется ошибиться, как это было с тобой. Мы все ошибаемся в молодости, ведь это лучшее время для ошибок.

Понятия не имею, почему мы раньше так не общались, и когда моя мать успела стать такой мудрой, но сейчас мне очень хочется ее обнять. Что я и делаю.

– Что за фамилия – Кощеев? – Ворчит мама, утыкаясь мне в грудь лицом. – Кто добровольно захочет быть Кощеевой? Наша-то Аленка пока еще в своем уме.

И я тихо смеюсь.

14.2.

АЛЕНА

«Доброе утро», – сообщение приходит, когда я уже собираюсь выходить утром из дома.

На моем лице загорается улыбка. Если Стас пожелал мне доброго утра, значит, подумал обо мне, едва проснувшись. Какой же он, все-таки, заботливый и милый!

Отправив ему ответ, я прячу телефон в карман и останавливаюсь в коридоре у зеркала. Быстро поправляю волосы, наношу блеск на губы и, придирчиво осмотрев свое отражение, решаю расстегнуть верхнюю пуговицу на рубашке. Неплохо, но скучновато. Достаю края рубашки, которые были заправлены в юбку, и завязываю их узлом. Так-то лучше. Смотрится игриво и дерзко.

Подмигнув себе, я беру рюкзак и выхожу.

На улице прохладно. Наверное, стоило надеть тренч. Заперев дверь и поежившись, я иду в гараж, откуда уже доносится урчание работающего двигателя: это Никита пришел пораньше и завел папину машину.

По моим рукам и спине бегут мурашки, но не из-за ветра, а потому, что я начинаю волноваться: как мне вести себя со Стасом в школе? После субботнего вечера стало очевидным, что мы теперь пара, и более того – мы целовались. И переписывались вчера весь день. Но, блин, я никогда не была в подобной ситуации! Должна ли я обнять его при всех? Поцелует ли он меня, когда мы случайно встретимся в коридоре? Или просто скажет «привет» и пойдет дальше?

Нормальные люди вообще переживают по поводу таких вещей?

– Мур. – Заметив мое присутствие, бросает Никита.

Он что-то проверяет под капотом, его руки заняты какими-то железяками, и я вижу, как напрягаются его бицепсы. От этого зрелища по моему телу прокатывается странный трепет.

– Мяу. – Отвечаю я, остановившись рядом. – Чего делаешь? У нас проблемы?

– Не-а. – Он выпрямляется и смотрит прямо мне в глаза. – Так, кое-что проверил. Готова ехать?

– Ага.

Никита отводит взгляд, вытирает руки полотенцем и садится за руль. Я медленно обхожу автомобиль и сажусь на пассажирское сиденье. Мне кажется, или от легкости в нашем общении не осталось и следа? Я, конечно, не эксперт по поведению парней после свиданий, но Высоцкий, вроде как, не выглядит особо довольным. С ним явно что-то не так.

Вчера я впервые провела целый день, не истязая себя мыслями о Никите, и поэтому сегодня чувствую себя виноватой. Видеть его после небольшой разлуки – особый род удовольствия, но скучала ли я по нему как по объекту любви или только как по другу? И может ли так быстро один парень вытеснить из мыслей девушки другого?

Я всматриваюсь в лицо Никиты, пытаясь понять, что чувствую, но запутываюсь еще только больше. Я скучала по нему, точно скучала. Но эта дурацкая улыбка, которую никому не под силу сейчас стереть с моего лица, это не его заслуга – ее причина Стас, и такое смешение чувств теперь приводит меня только в еще большую неловкость.

– Ты чего? – Выгоняя машину из гаража, он замечает, что я не свожу с него глаз.

– Да вот пытаюсь понять, доволен ли ты прошедшим свиданием с Полиной или нет. – Отвечаю я ему. – Когда ты счастлив, ты выглядишь… слегка по-другому.

– А ты? – Вместо ответа спрашивает Никита.

– Я вчера весь день провела с гитарой. Плюс делала уборку, уроки и готовила что-то вроде ужина – если картошка фри с наггетсами могут им считаться. Тая с Костей звали меня на пляж, но я не стала обламывать им совместный отдых, так что провела с пользой для себя этот день-тюлень.

– Я про свидание. – Уточняет он. – Ты довольна?

Машина выезжает на дорогу.

– А-а… ты про это. – Кажется, мои щеки вспыхивают, а пульс ускоряется. – Ну… мы хорошо провели время. Стас выиграл для меня в тире котика-русалочку. Он такой… с рыбьим хвостиком. Милашка.

Я улыбаюсь, вспоминая тот день, а мое сердце грохочет в груди, как безумное. Может, от этого я и плету эту бессвязную чушь.

– Он поцеловал тебя. – Не спрашивает, а констатирует Никита.

Я вижу, как его пальцы добела впиваются в руль.

– Да. – Мне приходится облизать пересохшие губы. – Кощей… то есть Стас… он… – Я шумно выдыхаю. – Всегда целует без предупреждения! И что-то в этом есть. Когда ты совсем не готова к поцелую, а он происходит, у тебя колени подкашиваются, и кружится голова! Это…

– Я понял. Понял. – Обрывает меня Никита.

Я искоса гляжу на него. Его грудь ходит ходуном от частого дыхания. Кажется, он очень напряжен, и ему сейчас не до моих романтических переживаний.

Прелесть дружбы заключается в том, что друзья могут разговаривать абсолютно на любые темы, совершенно не стесняясь друг друга. Но также настоящий друг должен тонко чувствовать своего друга, чтобы в какой-то момент понять, что пора перестать говорить о себе и остановиться, чтобы выслушать его о том, что наболело, и попытаться помочь.

– Ты так и не ответил. – Напоминаю я.

– Что именно?

– Как у вас все сложилось? С Матвеевой.

– Разве ты не видела ответ на моей одежде? – Его голос звучит сухо. – Она знала, что ее укачивает, но все равно полезла на чертово колесо.

– Хотела угодить тебе. – Предполагаю я.

– Ей просто нужны были эффектные снимки. А еще она поспорила с подругами, что пересилит себя и сможет сделать это.

– Фотографии действительно замечательные. – Пожав плечами, деликатно замечаю я. – И ты получился очень хорошо. Вы прекрасно смотритесь вместе.

– Увы, но нам даже не о чем было разговаривать. – Выдыхает он. – Это фиаско.

– Вам просто нужно ближе узнать друг друга. – Заверяю я.

– Возможно. – С ухмылкой отвечает Высоцкий.

– Зато Полина красивая. – Брякаю я. – А у фронтмена группы должна быть красивая подружка!

– Да? – Никита бросает на меня недоумевающий взгляд.

– Да. – Отвечаю я неуверенно и закусываю губу.

– Помнится, ты бесилась, когда я сказал, что она мне нравится. А теперь убеждаешь, что Полина не так уж плоха.

– Ты сказал, что влюблен в нее по уши. – Напоминаю я. – И что хочешь лишиться с ней девственности.

– Я так говорил?! – Уставляется он на меня.

– На дорогу смотри.

– По уши?! – Восклицает Высоцкий, отворачиваясь.

– Да, так и сказал. – Усмехаюсь я. – И тогда тебя не беспокоило, что ты ее совсем не знаешь.

– Боже. – Он трясет головой. – Но скажи честно, Полина ведь тебе никогда не нравилась? Почему сейчас ты поменяла мнение?

– А я и не поменяла. Просто ты так бредил ею, что никого вокруг не замечал, и говорил, что добьешься ее, а теперь вдруг раз, и потерял интерес. Похоже, это типичная фишка парней.

– Не понимаю. – Злится он.

– Да я просто хочу, чтобы ты был счастлив, Никита. – Выпаливаю я. – Мы со Стасом круто погуляли в субботу, и меня беспокоит, что ты такой мрачный после свидания с девушкой мечты! Я люблю твою улыбку, люблю, когда ты в настроении, когда шутишь, и мне совсем не нравится видеть, что с тобой происходит что-то странное. Ты даже за меня порадоваться не можешь!

– Я рад. – Никита стискивает челюсти, изображая улыбку. – Видишь, как рад?

Я вижу, как желваки гуляют на его щеках. А еще он в этот момент похож на овчарку, которая скалится на глупца, попытавшегося вырвать у нее кусок мяса.

– Вы что, даже не целовались? – С удивлением спрашиваю я.

– Когда? До рвоты или после? – Почти выкрикивает он.

– А-а, вы просто не успели. – Догадываюсь я.

– Нет, я просто не хотел! – Теперь Высоцкий реально орет.

И ударяет ладонью по рулю.

Я замираю, глядя на его руки. Втягиваю голову в плечи. «Блин, да что я сказала не так? Неужели, так сильно задела его самолюбие?»

– Прости. – Через секунду шумно выдыхает он. – Прости, Лель. У меня… крыша едет!

– Заметно. – Произношу я, уставляясь на дорогу. И через полминуты добавляю. – Ты не переживай, еще наверстаешь. Неудачные свидания – обычное дело у подростков. Второй раз будет лучше.

Он рычит.

Надеюсь, в этом нет моей вины, и он злится только на себя. Больше никаких советов. Все, молчу.

– Отец не звонил? – Внезапно переводит тему Никита.

И у меня начинает щемить в груди.

– Нет. С того раза больше не звонил. Думаешь, уже пора переживать?

– Уверен, у него все хорошо. – Никита кладет руку на мою ладонь, сжимает ее и тут же отпускает. – Если завтра не объявится, вместе позвоним на аэродром.

– Хорошо.

Его слова меня успокаивают. Но дальше до самой школы мы молчим.

– Никита! – Матвеева бросается на него прямо в холле.

От неожиданности он дергается аж всем телом.

– Привет… – Бормочет Высоцкий, вцепляясь в лямки рюкзака, как в спасительные стропы парашюта.

– Привет. – Неохотно здоровается она со мной, затем буквально протискивается между нами, оттесняя меня от Высоцкого своим бедром. – Никит, можно тебя на минутку?

– Д-да… конечно. – В его взгляде, брошенном на меня, мне мерещится мольба о спасении.

Да что такое между ними могло произойти в парке, что Никита теперь шарахается от нее, как от чумной?

– Я в кабинет. – Бросаю ему, решив продолжить движение.

И слышу ее щебет за спиной:

– Ты же сегодня идешь на химию? Хочешь, я тебя возле столовой подожду? Вместе пойдем. Или можем перекусить, там перемена будет целых двадцать минут.

Его ответа уже не слышно, но я переживаю, как бы Высоцкий не дал заднюю. Едва добившись Полины, он сливается – и это очень на него непохоже. Но, зная Никиту, могу предположить, что основания у него должны быть достаточно серьезными. И он не Дрыга, чтобы сначала навешать девчонке лапши на уши, соблазнить, а потом тупо включить игнор и свалить в туман.

Я инстинктивно касаюсь пальцами кулона, который теперь всегда со мной. Это глупо, но мне кажется, что он хранит в себе энергетику Никиты, и через него мы можем устанавливать с ним связь. Мне не дает покоя то, что происходит у него в душе. Как друг, я не могу остаться в стороне и хотела бы помочь ему разобраться в ситуации и найти выход. Мне просто нужно больше исходных данных, а Высоцкий явно что-то скрывает.

– Алена!

И тут я вижу Таю, размахивающую руками и бегущую ко мне.

Ну, вот. Сейчас будет долго и с особым усердием допрашивать меня насчет свидания со Стасом. Я рассказала ей вчера вкратце – сообщениями страницы на три, но Тая обязательно захочет услышать все вживую и попросит меня повторить сказанное еще пару раз, да с деталями: так уж мы, девочки, устроены.

Но тут я замечаю тревогу в ее взгляде и понимаю, что причиной шума с утра пораньше стало явно не любопытство.

– Я… я… – Она не может отдышаться, остановившись рядом и схватившись за мое плечо.

– Да говори ты. – Прошу я.

– Ксеня!

– Что такое?

– Я сгоняла до «В» класса, чтобы проверить, не вышла ли она с больничного, так как вчера не отвечала мне на сообщения. Но ее не было, и я ей позвонила.

– И?

– Ален, ее мама взяла трубку, сказала, что она в больнице.

– Что с ней? – Теперь уже я трясу Таю за плечи.

– Не знаю. – Восклицает подруга. – Говорит, ей стало плохо.

– Уйдем с уроков? До больницы минут десять пешком.

– Ага. – Кивает она.

И, чтобы не нарваться ненароком на Татьяну Алексеевну, мы бросаемся на улицу через черный ход, ведущий через спортзал.

14.3.

НИКИТА

– Аленку не видел? – Спрашиваю я у Дениса после первого урока.

Тот пожимает плечами.

– А Таю?

– Нет.

– Краснову потерял? – Интересуется Леха, складывая тетради в рюкзак.

Я поворачиваюсь к нему.

– Да. Приехали вместе, а потом она как будто растворилась: на биологию не пришла, на сообщения не отвечает. И Тайка куда-то делась, наверное, вместе слиняли. Только куда и зачем? Она не говорила, что собирается прогулять.

– Я видел их у спортзала. – Говорит он, закидывая рюкзак на плечи. – Наверное, дернули через черный ход.

– Так он же закрыт?

– Снаружи. А изнутри легко открывается. – Усмехается Дрыга. – К тому же, при желании можно выйти через стадион и махнуть через забор: мы в младших классах всегда так делали, забыл?

– Значит, решили прогулять… – Задумываюсь я. – А они только вдвоем были?

Признаваться, что я переживаю, вдруг Алена решила прогулять уроки из-за Кощея, мне не хочется.

– Ну, да. – Кивает Леха. – Вдвоем вроде.

– А у тебя чего такие глаза красные? – Спрашиваю я, заметив, что выглядит он, мягко говоря, неважно.

Но тот расплывается в довольной улыбке:

– До поздней ночи с Ритой переписывался.

– Это еще кто такая? – Удивляюсь я.

– На вечеринке познакомились. Та зачетная цыпа с буферами. – Дрыга обрисовывает жестами достоинства фигуры новой знакомой. – Помнишь?

– А-а, та. Припоминаю.

– Она учится в колледже, так что с опытом. – Подмигивает он. – Не придется тратить много энергии, чтобы перейти к самому главному: мы оба знаем, что нам нужно, и наши желания совпадают.

– Так вы теперь встречаетесь? – Уточняю я, направляясь за ним к выходу из кабинета.

– Зачем мне это? – Смеется Леха. – Рита – большая девочка и все понимает, нам обоим не нужны обязательства.

– То есть, она помимо тебя встречается и спит с кем-то еще?

– Понятию не имею и мне плевать на это. – Он пожимает плечами.

– А Ксеня?

Дрыга замирает.

– Эта сумасшедшая? – Он морщится. – Да вроде успокоилась. А то вцепилась в меня, как клещ, и я уже начал переживать, что сорвусь и выскажу ей все. Ненавижу эти вечные бабские сопли! – Его передергивает. – Начала втирать мне про какие-то отношения, любовь, предательство, а я ей даже ничего не обещал! С чего она вообще взяла, что я ей что-то должен? Чокнутая. Смотреть противно! Хорошо, что отстала.

– И тебе ее не жаль? – Осторожно интересуюсь я, когда мы идем по коридору. – Может, реально влюбилась девчонка?

– Я тебя умоляю! – Он бьет себя в грудь. – На черта мне ее любовь? Чтобы меня контролировали круглыми сутками?Чтобы я отчитывался ей о том, где и с кем был? А она будет то скандалы мне устраивать, то смотреть этим дебильным взглядом…. тьфу! Как преданная псина!

– А мне показалось, Ксеня хорошая девчонка. Спокойная, добрая. Такая действительно будет смотреть влюбленным взглядом только на тебя одного, что в этом плохого?

Дрыга останавливается и смотрит на меня как на идиота.

– Нет. – Говорит он с таким кислым лицом, будто лимон съел. – Не хочу, не надо мне. Эта Ксеня простая, как задачка для первоклассника: смотришь, и сразу понятно, что у нее в голове. Можешь ей целый день не писать, но как только напишешь, она через секунду отвечает, будто сидела и ждала твое сообщение целый день. – Леха поднимает руки, высовывает язык и дышит, изображая готового служить пса. – Скучно, аж зубы сводит!

– А тебе нужно, чтобы ей плевать было? – Усмехаюсь я. – Чтобы добиваться и долго идти к цели?

– Да. – Кивает Дрыга и начинает смеяться. – А потом все равно все закончится также! Поэтому лучше с Ритой, а потом с какой-нибудь другой ее подружкой, которая еще сговорчивее и горячее, и так далее-далее-далее, не включая мозги. Пара встреч, и пошел дальше. Никаких головняков и обязательств! – Он подходит ближе и понижает голос. – Советую и тебе делать также. Возьми от Матвеевой все, что можно, и иди к следующей, пока не успел привязаться.

– Ха, спасибо. – Растерянно выдыхаю я.

– Не за что. – Дрыга хлопает меня по плечу. – Миронов трепался, что она в постели настоящая выдумщица. Как проверишь, расскажи.

Я сглатываю, он подмигивает. Мне делается не по себе от таких разговоров.

– Ладно, я в столовку. – Бросает Леха. – С утра ничего не жрал.

– Увидимся. – Говорю я.

Разворачиваюсь и иду к кабинету, в котором должен, судя по расписанию, заниматься «Б» класс. Не знаю почему, но мне хочется удостовериться, что Кощеев на месте. Это тупо, но я должен быть уверен, что они с Лелькой сейчас не вместе.

В коридоре много народа, ученики снуют туда-сюда, торопясь попасть на занятия до звонка, и, пытаясь высмотреть в толпе у кабинета силуэт Кощея, я не сразу замечаю Миронова, стоящего в окружении дружков вдоль стены. В тот же момент, когда я встречаюсь с ним глазами, кто-то из них, а, может, и он сам подставляет мне подножку. Я, запнувшись, чуть не валюсь с ног: подлетаю, падаю вперед и в последний момент неуклюже приземляюсь на ладони в позу для отжиманий.

На весь коридор грохочет их смех.

«Все правильно, а чего ты хотел? – Издевается мой внутренний голос. – Думал, уведешь его девушку, и он просто проглотит обиду?»

– Что, придурок, ноги заплетаются? – Ржет Миронов, пока я поднимаюсь и отряхиваю руки.

– Кто это сделал? – Спрашиваю я, оглядев их по очереди.

– Ты что-то сказал? – Прищуривается Дима, и его одноклассники начинают хихикать.

– Я спросил, кто из вас, ублюдков, это сделал! – Гневно повторяю я.

Выражение его лица меняется.

– Как ты нас назвал?

– Пойдем, выйдем, и я тебе повторю. – Бросаю я ему в лицо спокойным, ледяным тоном, подойдя практически вплотную. – Или ты боишься?

Не знаю, что он такое видит в моих глазах в этот момент, но Миронов теряется и выглядит жалким. Ему требуется не меньше пары секунд, чтобы взять себя в руки, а затем он произносит:

– Я боюсь? Тебя?

И резко толкает меня ладонями в грудь – бам! На мгновенье из меня вышибает дух. Я отлетаю к противоположной стене и ударяюсь спиной.

– Смотри, на кого лезешь, жалкий щенок! – Огрызается он.

И после этих слов на меня будто опускается пелена ярости.

Я бросаюсь на него, как тигр, вырвавшийся из клетки, а мои кулаки начинают жить своей жизнью: впечатываются в его лицо с такой силой, что кажется, будто это метеориты, падающие на землю со скоростью звука. Миронов пытается отвечать, и пару раз у него даже выходит зацепить мне щеку по касательной и попасть в ухо, но злость превращает меня в Халка, и против этой силы ему нечего противопоставить.

Когда он оказывается на полу подо мной и пытается закрываться руками от сыплющихся в лицо ударов, на помощь приходят его дружки: кто-то бьет меня в затылок, и я на миг теряю ориентацию в пространстве. А когда прихожу в себя, вижу Костю, который помогает мне подняться, и слышу голос Кощея, который орет, чтобы они отошли и не смели больше меня трогать. Миронов с окровавленным лицом отползает в сторону, и его окружают со всех сторон одноклассники.

– Никита, Дима… – Между нами встает Полина. – Как же так…

Ужас, написанный на ее лице, приводит меня в чувство.

– Как ты? – Наклоняется ко мне Кощей, подает руку. – Какого хрена тут происходит?

Они с Костей помогают мне встать на ноги.

– Они сами нарвались. – Хрипло отвечаю я, касаясь рукой затылка.

Саднит так, что невозможно прикоснуться – голова раскалывается от боли.

– Пусть извинится за ублюдка! – Выкрикивает кто-то из друзей Миронова.

– Нормально ты его. – Только и успевает сказать Кощей, как напротив нас вырастает фигура директора Фельдмана.

– Все, кто принимал участие в драке – быстро ко мне в кабинет!

Так мы с Мироновым вдвоем оказываемся в его приемной.

– Выйди, Матвеева! – Просит Олег Борисович, когда Полина вдруг появляется в дверях.

– Никита не виноват! – Начинает рыдать она. – Это они из-за меня подрались! Это все Дима – из ревности!

– Мы разберемся. – Устало произносит директор. – А сейчас, пожалуйста, покинь кабинет.

– Нет! – Топает ножкой она.

– Сделаешь только хуже.

У двери начинается шум: подруги уговаривают ее уйти, и через полминуты Полина соглашается, посылает мне воздушный поцелуй и выходит. В помещении повисает тишина.

– Кто первым ударил? – Спрашивает Олег Борисович.

Он достаточно молод, но уже завоевал авторитет, и после ухода прошлого директора на пенсию ему передали руководство школой. У Фельдмана внушительный рост, пронзительные серо-голубые глаза и крупные ладони: честно говоря, он еще в бытность своей работы школьным историком внушал нам ужас, а теперь, с этим выражением раздражения на лице он кажется каменным истуканом, способным стереть в порошок любого, кто его разозлил.

– Он! – Тычет в меня Миронов.

Школьный фельдшер еще до визита к директору успела обработать его раны и остановила кровь, но все равно его лицо с каждой минутой выглядит все хуже и хуже, а синяки наливаются отеком и краснотой.

– Я. – Приходится признать мне.

– Высоцкий, ты знаешь, что мы отчисляем из нашего учебного заведения тех, кто устраивает драки?

– Да. – Вздыхаю я.

– Мне придется сообщить об этом вашим родителям. – Он нажимает на кнопку внутреннего переговорного устройства и обращается к секретарю. – Лилечка, принесите мне личное дело Высоцкого, мне нужны контактные данные его родителей.

– Сейчас. – Отзывается та.

– А ты можешь быть свободен, – говорит Фельдман Миронову. – С твоими родителями мы тоже свяжемся, придется как-то объясняться с ними.

Дима встает и покидает кабинет, не забыв зыркнуть на меня с ехидной усмешкой.

– И что мне теперь делать? – Спрашиваю я у директора.

– Нужно было думать, когда распускал руки. – Отвечает тот, усаживаясь за свой стол.

– Но они меня спровоцировали, Миронов подставил мне подножку.

– Ты ударил первым, Никита. – Напоминает он.

В кабинет входит секретарь, протягивает ему папку.

– Номер мамы я и сам мог вам назвать, а отца у меня нет. – Устало бурчу я.

– Оно и видно, некому заняться твоим воспитанием. – Бросает на меня брезгливый взгляд директор. – Иди, посиди в коридоре, пока мать не приедет.

Я встаю и выхожу. Только Бог знает, как мне удается сдержаться, чтобы не хлопнуть дверью.

Мама приезжает через сорок минут. На ней лица нет. Сжав губы добела, она проходит мимо меня – сразу в приемную. Я встаю, чтобы объясниться с ней, но она останавливает меня резким жестом: ей сейчас не до разговоров. Видимо, Фельдман наговорил ей про меня всяких небылиц. А еще эта новость об отчислении – не представляю, как она отреагирует, и получится ли все уладить.

Мама выходит из кабинета через десять минут. Ее щеки пылают.

– Пошли. – Командует она, проходя мимо, и даже не смотрит в мою сторону.

– Что тебе сказали? – Бросаюсь я за ней. – Меня отчислят?

– Нет.

– Миронов будет требовать компенсацию? Что сказал Фельдман?

Ее каблуки звенят в тишине коридора.

– Мам, что он сказал? – Я останавливаю ее, коснувшись плеча, и разворачиваю к себе.

В ее глазах блестят слезы.

– Никита, пожалуйста, не сейчас. – Тихо произносит она.

15.1

АЛЕНА

– Ксения Кулик. – Повторяет Тая дежурной медсестре. – Может, проверите еще раз? Ку-лик.

– Это, наверное, та, что вчера поступила. – Подсказывает ей напарница, тыча пальцем в журнал. – Ей провели все исследования, сейчас уже отпускают.

– А, ну, поэтому у меня и не отмечено. – Та поднимает на нас взгляд из-под очков. – Девочки, вашу подружку не стали класть в отделение. Значит, уже отпустили, и либо она ушла, либо вы найдете ее в одной из смотровой приемного. Это тут – по коридору направо.

– Спасибо!

Мы бросаемся в указанном направлении.

– Бахилы! – Орет она нам вдогонку.

Тая хватает из коробки у входа две пары бахил, одну подает мне, другую надевает сама, и мы буквально врываемся в восточное крыло больницы, через которое идет прием всех больных, поступивших по скорой.

– Нам нужно найти подругу! – Преграждает путь одной из медсестер Тая. – Ксения Кулик!

– Четвертая смотровая. – Указывает та. – Они, наверное, уже домой собираются.

Мы спешим туда. Входим как раз в тот момент, когда Ксюшина мама помогает ей надеть плащ.

– Ксеня! – Восклицаем мы одновременно.

И только ее мама успевает отойти, как мы заключаем подругу в объятия.

– Ой, здрасьте. – Бормочу я, бросив на женщину виноватый взгляд.

– Здравствуйте, девочки. – Улыбается ее мать.

Ей лет сорок, она ухожена и стильно одета.

– Что случилось? Мы так перепугались! – Ощупывает и оглядывает Ксюшу Тая – так, словно где-то на ее теле точно должны быть ответы на эти вопросы.

– Ничего смертельного. Мы больше напугались. – Тихо отвечает Ксеня. – Паническая атака. Просто у меня никогда такого не было, и я не знала, что такое вообще бывает.

– Паническая атака? Это из-за… – Но, напоровшись на многозначительный взгляд Ксени, Тая обрывает фразу.

Очевидно, та не хочет, чтобы мы упоминали Дрыгу и их отношения в присутствии ее матери.

– Из-за чрезмерной умственной нагрузки. – Говорит ее мать, собирая ее вещи в сумку. – Я предупреждала Ксюшу, что нужно делать перерывы, а она вечно закроется в своей комнате и учит там уроки до полуночи, читает учебники, готовится к экзаменам. Так нельзя, нужно делать перерывы на отдых, Ксюша. Вот и результат.

Мы неотрывно смотрим на Ксеню, и та неохотно кивает.

– Да, слегка перетрудилась. – Облизнув сухие губы, соглашается она. – Несколько дней мне как будто было тяжело дышать, а вчера вечером я начала задыхаться. Потом меня затрясло, глаза стали плохо видеть, сердце колотилось, как бешеное, и мама решила вызвать скорую. В больнице мне стало легче, врачи взяли анализы и провели кучу исследований. В целом, я здорова, поэтому отпускают домой, но дали направление к психотерапевту.

– Кстати, пойду, заберу документы. – Спохватывается ее мать. – Жди здесь.

– Значит, довела себя переживаниями. – Вздыхаю я, когда она выходит.

Ксеня кивает.

– Даже не думала, что будет так тяжело. Стоит мне подумать о Леше, как я снова рыдаю. И так по десять раз в день каждый день. – Сказав это, она опять начинает тяжело дышать.

– Маме ничего не рассказывала? – Спрашивает Тая.

Ксюша садится на кушетку.

– Я не хочу. – Произносит она тихо. – Мама не поймет, будет ругать. А еще расскажет всем родственникам, и те устроят мне семейный совет. Не хочу, чтобы мои проблемы обсуждали посторонние.

– Тебе нужно отвлечься, не думать о Лехе. – Сев рядом, я глажу ее по спине.

– Как не думать? – Мелко всхлипывает Ксеня. – Если я думаю о нем каждую минуту! Каждую минуту проверяю телефон: не написал ли он, не позвонил ли, не был ли в сети. А он там постоянно, даже ночью онлайн – видимо, у него уже есть кто-то. Знаете, девочки, как это больно?

– Неудивительно, что ты оказалась в больнице. – Говорит Тая. – Тебе нужно срочно вычеркнуть этого козла из своей жизни. Удали его из друзей, заблокируй везде, запрети себе проверять его соцсети.

– Я не знаю, как жить дальше. – Шепотом произносит Ксюша. – Я так не хочу потерять его окончательно…

– Нельзя потерять того, кто не был твоим.

Она поднимает обреченный взгляд на Таю. Это правда, и Ксеня это знает, но ее сердце отчаянно противится этому.

– Когда мы общались в последний раз, я писала ему, и Леша, не прочитав, просто вышел из сети. Никогда не думала, что он может быть со мной таким… жестоким, раздраженным.

– Вот и постарайся о нем забыть. – Прошу я. – Тот, кто спокойно спит, зная, что ты плачешь из-за него, не достоин даже капли твоего внимания!

– Леша знал про мои раны. – Всхлипывает она, вытирая слезы руками. – И поступил точно также. Как он мог? Я не верю, не верю…

– Ксюша…

– Как он мог так легко отказаться от меня? Говорил, что мы будем вместе надолго – может, навсегда. Я доверилась, открылась… Как мне теперь доверять людям?!

– Вот урод. – Вздыхает Тая.

– И самое ужасное, что я все время думаю о том, что еще есть шанс все вернуть. Я хватаюсь за него, как за соломинку…

– И зачем он тебе теперь? – Спрашиваю я. – Любовь это не слова, любовь это поступки. Он заливался соловьем, чтобы затащить тебя в постель, а потом слился, как трус вонючий! Слова ничего не стоят, лучше посмотри на дела, а они отвратительны: этот парень даже просто поговорить с тобой не хочет!

– Единственный способ его вернуть, – обрывает меня Тая, – это исчезнуть на пару недель или месяцев. Леша сам должен понять, что ему тебя не хватает. Пусть делает, что хочет: гуляет, отрывается с другими девчонками, пусть сравнивает их с тобой и поймет, чего лишился. Умолять и взывать к его совести бесполезно: это только сильнее будет его раздражать. Ксень, займись собой, учебой, спортом – чем угодно. Другого выхода нет, пойми.

– Но я люблю его. Как мне его забыть? Я же не компьютер, чтобы просто стереть его из памяти! – Растерянно смотрит на нее Ксюша.

– Иногда нужно забывать, что ты чувствуешь, и помнить о том, чего ты заслуживаешь.

– Но я… – ее голос сипнет.

– Ты еще встретишь того, кто будет любить тебя так, как ты того заслуживаешь. Это сто процентов! – Уверенно говорю я. – И Дрыга увидит, какой ты стала: сильной, красивой, окруженной вниманием, и поймет, кого потерял. Это будет лучшая месть!

– Я не хочу никого другого. – Ее плечи бессильно опускаются.

– Я знаю. – Обняв ее, произношу я.

– Это пройдет. – Заверяет Тая, усевшись с другой стороны от нее. – Обязательно пройдет.

– Почему люди говорят «разбитое сердце», а чувствуется это так, будто у тебя сломаны все кости? – Едва слышно шепчет Ксюша.

По ее щекам бегут дорожки из слез, она дрожит всем телом. Мы обнимаем ее и молчим до самого возвращения ее матери.

Бесполезно что-то говорить, потому что ее израненное сердце откажется слышать. Ему нужно время. Много времени, чтобы понять, осознать, смириться. Забыть вряд ли получится, но боли, я уверена, точно станет меньше. Хотя, для Ксюши сейчас это пустые слова. Когда боль в острой фазе, нам не верится, что однажды она отпустит, хотя бы, частично.

Если человек стал холоден к тебе, значит, где-то в другом месте ему тепло. Если у него нет времени, чтобы ответить тебе, у тебя не должно быть времени на него совсем.

Такие простые истины. Разумом их понимаешь, а принимать сердцем отказываешься.

Мы проводим с Ксюшей у нее дома весь остаток дня. Разговариваем, смотрим сериал, смеемся, мечтаем, сплетничаем, и все вроде как обычно, но я вижу, что она не с нами – тревога, боль и разочарование захватили ее полностью. Перед нами лишь пустая оболочка: улыбается по привычке и даже шутит, заставляя нас смеяться. Вполне себе здоровый, живой человек, но истекающий кровью изнутри – так, что никто и не заметит. Бледная тень себя прежней, и понимание этого меня ранит, заставляет переживать за нее все сильнее и сильнее.

– Завтра я вернусь в школу. – Говорит Ксюша на прощание. – Главное, постараться не встречаться с ним в коридорах. Мне кажется, у меня сердце остановится, если это произойдет.

– Все будет хорошо. – Обещаю я. – Мы с тобой.

– Идите сюда! – Тая раскрывает объятия, и мы прижимаемся к ней. – Все пройдет. Все будет супер!

И мы верим. Отчаянно верим ей.

Вернувшись домой, я сажусь на диван в пустой гостиной и долго смотрю в одну точку. Затем беру телефон: там десятки сообщений и пропущенных. Сначала мне хочется ответить Стасу, но, подумав, я оставляю это на потом и звоню Никите.

– Да? – Он кажется встревоженным.

– Привет.

– Лель, ты где была весь день?!

– Зайдешь ко мне? – Хрипло спрашиваю я.

– Уже иду. – Отвечает Высоцкий.

В этот момент мне не нужен никто другой рядом.

Не проходит и минуты, как Никита входит в дом. Проходит в гостиную и садится рядом со мной на диван.

– Что случилось? – Заметив мое напряжение, спрашивает он.

Я вглядываюсь в его лицо. Оно выглядит таким родным, что хочется вцепиться в Никиту, как в спасательный круг, и не отпускать. В моей душе в этот момент бушует настоящий шторм.

– Я хочу, чтобы ты был рядом, когда я сделаю это. – Признаюсь я, показывая на лежащий в ладони телефон. – Кажется, уже пора.

Никита кивает.

– Ты решила позвонить?

– Раз они сами не звонят.

– Давай.

В этот момент мне кажется, мы оба знаем ответы на наши вопросы. Я знаю, что услышу, когда позвоню коменданту. Родные всегда знают.

– Я с тобой. – Никита сжимает мою ладонь.

Я набираю номер, представляюсь, и комендант ожидаемо просить меня повисеть немного на линии. Время замирает на этот короткий срок, а потом меня соединяют с кем-то, кто представляется полковником.

– Боевое задание. – Его голос звучит отрывисто, резко, холодно. – Вертолет потерпел крушение на вражеской территории. Связи с экипажем пока нет, об их местонахождении ничего неизвестно, но мы верим. Нужно просто ждать. – Эти глупые слова выстраиваются в ряд, пытаясь обрести в моей голове хоть какой-то смысл.

Я не помню, чем заканчивается этот разговор. На меня наваливается чудовищная слабость. Я тону в объятиях Никиты, теряя связь с реальностью. Он качает меня на руках, а я забываюсь между сном и явью, не в силах проронить ни слезинки.

А потом Высоцкий говорит:

– Твой отец жив. Он жив, я это точно знаю.

И словно дамбу прорывает: я начинаю рыдать.

15.2.

НИКИТА

– Нужно прогуляться. – Говорю я, спустя, наверное, час после того, как мы узнали о пропаже Андрея Владимировича.

Сначала Леля прорыдалась в моих объятиях, затем затихла – как будто уснула, но, судя по тому, что время от времени она продолжала всхлипывать, я решил, что лучше помолчать с ней вместе, и не двигался. Мне очень хотелось ей помочь, но я не знал как. Кроме отца и меня у нее больше не было близких людей в Лазореве. А вероятность того, что одного из них она может потерять, росла теперь с каждым часом и с каждым днем.

– Прогуляться? – Спрашивает она сонно и немного растерянно.

– Да, давай, проветримся. – Предлагаю я, помогая ей подняться. – Нельзя впадать в уныние. Для того, чтобы верить и ждать, нужно быть сильными. Согласна?

Алена кивает.

– Держи. – Я снимаю с себя толстовку и надеваю на нее.

Опускаюсь на корточки и застегиваю молнию. Беру с журнального столика кепку и водружаю ей на голову.

– Мой гангста-рэпер. – Я с улыбкой поправляю ей козырек.

– Куда это ты меня так вырядил? – Ее губ касается легкая улыбка – это моя первая маленькая победа.

– К вечеру становится прохладно, северный ветер. – Подмигиваю я.

– Что теперь будет, Никит? – На ее глаза вновь прорываются слезы.

– Все будет хорошо. – Уверенно отвечаю я, обхватив ее за плечи. Наклоняюсь к ее лицу. – Отставить раскисать, боец!

– Ты говоришь как он. – Пищит она, пытаясь сдержать подступающие рыдания.

– И он тоже хотел бы, чтобы ты сейчас была сильной. – Напоминаю я, притягивая ее к своей груди.

Аленка всхлипывает, и я ощущаю, как едва просохшая ткань моей футболки опять пропитывается ее слезами.

– Как ты думаешь, где он сейчас?

Я представляю, как дядя Андрей с напарником ползут среди низких кустов, бредут по болотам, прячутся в лесной чаще, укрывшись ветками и мхом, пытаются выжить под ливнем вражеских пуль. И все для того, чтобы быстрее выбраться на свои земли и вернуться, наконец, домой к тем, кто их очень ждет.

– Он уже на пути к тебе. – Твердо говорю я.

И мое сердце, правда, так чувствует.

– Я тоже в это верю. – Тихо бормочет Лелька. – Изо всех сил.

– Тогда вытирай слезы, – командую я, подхватывая ее и забрасывая себе на плечо, – мы идем дышать свежим воздухом.

– А-ай! – От неожиданности вскрикивает она.

Но я уже выношу ее из дома.

– Можешь уже поставить, я пойду сама. – Кряхтит Лелька, когда мы переходим дорогу. – У тебя такое острое плечо, ты мне все кишки отдавил!

Я ставлю ее на землю. Честно признаться, рад видеть ее улыбку – даже сквозь слезы. В этот момент мне больше всего хочется ее поцеловать, но это настолько неуместно в данной ситуации, что я буквально приказываю себе не делать этого.

– Знаешь, чего мне не хочется больше всего? – Алена прячет руки в карманы, и мы спускаемся к каменистой тропинке, ведущей вниз через кусты и деревья.

– Чего?

– Чтобы они связались с ней.

– С твоей матерью? – Догадываюсь я.

– Ага. – Выдыхает она. – Мне еще нет восемнадцати, и если всплывет, что я здесь одна, без попечения, они ей позвонят. Меньше всего мне хочется, чтобы она приезжала и вела себя со мной в своей обычной манере: как будто ничего не случилось, и мы с ней лучшие друзья.

– Она, наверное, думает, что тебе лет десять. – Предполагаю я. – Привезет кукол, детскую косметику, плюшевый рюкзачок и гольфы с Микки Маусом.

Алена усмехается.

– Ненавижу, когда папа говорит, что я на нее похожа. Мне кажется, это совсем не так.

Я иду впереди. Осторожно спускаюсь по тропинке и, где нужно, подаю ей руку. Мелкие камешки скользят под подошвами наших кроссовок и срываются вниз после того, как на них наступаешь.

– Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть. – Говорю я. – На отца ты тоже похожа. Очень отдаленно. Совсем чуть-чуть. Чем-то таким… неуловимым.

– Что, совсем не похожа? – С горьким смешком уточняет Алена.

– Не-а. Совершенно!

– Не может быть!

– Ты красивая. – Ляпаю я. И как же хорошо, что мой взгляд направлен в этот момент на тропинку меж кустами. – Я не к тому, что твой отец некрасивый… Я вообще не берусь судить о мужской красоте… Просто ты… вы…

И в следующее мгновение несколько камней отрываются от общей массы и выскальзывают из-под моих ног. Я теряю равновесие и кубарем лечу вниз. Мои бока, голова и плечи пересчитывают все кочки, травинки, веточки, камешки и песчинки вдоль тропы, а затем я слетаю с нее и скатываюсь вниз по траве, пока не натыкаюсь спиной на ствол старой сосны.

«А-ай, больно!»

Но вместо того, чтобы стонать, я подпрыгиваю, вытягиваюсь во весь рост, быстро отряхиваюсь и кричу:

– Чуть не упал!

И Аленка, стоящая в двадцати метрах наверху, вдруг начинает хохотать, как обезумевшая. Пока она, продолжая смеяться, осторожно спускается ко мне, я поправляю прическу и хлопаю себя по ногам, чтобы выбить пыль из джинсов. Если честно, это падение со склона задало мне больше жару, чем стычка с Мироновым в школе, и я уже начинаю подозревать, не возмездие ли это откуда-то свыше? И нет ли у него заступников среди природы?

– Как ты? – Она замирает в метре от меня.

– Отлично. – Вру я.

– Прости, это было очень смешно. – Алена шутливо приподнимает бровь.

А мне нравится, когда она улыбается. Я влюбляюсь в нее еще сильнее и понимаю, что жить без этой улыбки я уже не смогу.

– Тебе кто-то звонит. – Говорю я, когда в ее кармане взвывает телефон.

Ее взгляд опять становится тревожным. Алена достает мобильник, смотрит на экран и тут же заметно успокаивается:

– Можно я отвечу?

– Конечно. – Киваю я. – Только теперь я первым пойду, а то ты опять свалишься, а мне придется над тобой хихикать.

– Шутник, – хмыкает она и отвечает на вызов. – Да. Привет, Стас.

Я поникаю и пропускаю ее вперед, чтобы она могла отойти на приличное расстояние. Не собираюсь подслушивать. Мы пробираемся по тропинке дальше по склону: Алена впереди, я в трех метрах позади нее.

– Да, так получилось. Сразу столько проблем навалилось. Спасибо. Серьезно? Нет, не знала. Ничего себе, спрошу. – Ее голос вдруг меняет оттенок. Наверное, Кощей говорит ей что-то приятное. – Да, и я тоже. Хорошо. Договорились. Давай, я перезвоню тебе, когда вернусь домой? Отлично. И я.

Ее слова растворяются в вечерних сумерках, словно дым. Я слышу, как она шумно втягивает воздух.

– Ты не сказала ему про отца. – Брякаю я.

И радуюсь в душе, что они еще не настолько близки, чтобы она делилась с ним подобным.

– Не хочу никому говорить об этом.

Мы подходим к нашему камню под сосной, с которого открывается божественный вид на море, и я помогаю Алене взобраться на него.

– А ты не сказал мне про происшествие в школе. – Вдруг останавливает она на мне свой взгляд.

– Да какое уж там происшествие. – Фыркаю я, забираясь на валун и усаживаясь рядом с ней. Камень еще теплый, солнце за день его нагрело. – Так, немного помяли друг друга. Точнее, я помял Миронова, а потом кто-то из его жалких приятелей саданул мне по затылку.

Мы болтаем ногами, как в детстве, и Алена не сводит с меня глаз.

– Стас сказал, что Дима хвастает всем, будто тебя отчислят.

– Ерунда. – Отмахиваюсь я. – Фельдман просто пугал меня. Мама, конечно, взбесилась, что ей пришлось отдуваться перед директором за эту драку, но вроде все уладила, и меня даже не накажут дежурством в столовой или прочей фигней.

– Это из-за Полины? – Голос ее звучит так тихо, что его почти заглушает шум моря и свист ветра в верхушках деревьев. – Вы подрались.

– Он подставил мне подножку. – Я закатываю глаза. – Мог ведь поговорить по-мужски, но выбрал мелкие пакости – идиот! Пришлось объяснять, что я не прощаю такого. – Пожав плечами, я вздыхаю. – На самом деле, хорошо, что рядом оказались Костик и Стас: раз уж этим стервятникам не стремно нападать сзади, то и запинать всей толпой не постеснялись бы. Мне еще повезло.

– Надеюсь, она того стоит. – Продолжает сверлить меня взглядом Алена.

– Кто? Полина?

– Угу.

– Может. Но я не буду с ней встречаться. – Говорю я. – Нет, не из-за того, что боюсь Миронова – мне на него плевать. Просто я давно уже понял, что это было ошибкой. Какое-то помутнение рассудка. Теперь смотрю на Полину и не могу вспомнить, что такого в ней нашел. Забавно, да?

Ее лицо остается непроницаемым. Алена пристально смотрит на меня, и невозможно понять, о чем она сейчас думает.

– Как же вы, парни, быстро влюбляетесь и быстро потом остываете. – Произносит подруга разочарованно.

– Что? Нет! Я… – От растерянности я забываю все слова.

Потому что она права. Я был слепцом, позволившим себе очароваться блестящей подделкой и не замечавшим редкого бриллианта, который всегда был рядом. Это непростительно с моей стороны.

– Дело не в этом! – Вдруг почти вскрикиваю я. Будто кто-то дернул рубильник, и все хорошее и плохое во мне решило разом вывалиться наружу. – Дело вообще не в ней! – Я почти ору, и от этих слов у меня кружится голова. – Я еще до свидания в парке, еще задолго до этого понял, что у меня никаких чувств к ней! – И тут выпаливаю то, о чем запрещал себе говорить вслух. – Я другую люблю!

– Другую? – Глаза Алены округляются.

– Да. – Я беру ее руку в свою и придвигаюсь ближе. – Так сильно люблю, что схожу с ума. Со мной никогда такого не было. Я смотрю на нее, и весь мир гаснет. А она – сияет! У меня крыша едет от ревности, когда она с другим. И мне страшно даже думать, что мы с ней никогда не будем вместе. Если бы я не облажался…

– Никита, о чем ты? – Алена осторожно вытягивает руку из моей ладони.

– Лель, я люблю тебя. Люблю. По-настоящему. Только тебя. И ничего не хочу так сильно, как быть с тобой.

Она испуганно прижимает руку к груди, словно обожглась. Смотрит на меня, и ее ресницы порхают, словно крылья мотылька: быстро и часто-часто. Алена открывает рот и молчит, ей будто отчаянно не хватает воздуха.

– Я знаю, нужно было сказать тебе раньше…

Она не дает мне закончить фразу. Соскальзывает с валуна вниз и уносится прочь – вверх по тропинке. И только шум летящих вниз камешков напоминает о том, что Алена действительно только что была здесь, рядом со мной.

Я роняю голову в руки. «Что же ты наделал? Что теперь будет?» И надо же было выбрать такой неподходящий момент, чтобы вывалить это на нее! Когда ее отец пропал без вести. «Придурок! Болван!»

Она ушла, не сказав ни слова.

И это тоже ответ.

15.3.

АЛЕНА

Я забегаю в дом, закрываю дверь, наваливаюсь на нее спиной и медленно сползаю на пол. Мое сердце мучительно бьется в груди, дыхания не хватает, а ладони становятся мокрыми, и я чувствую это, когда прижимаю их к щекам.

Что это было? Зачем он это сказал? Почему сейчас?

Я только смирилась с тем, что мне пора отпустить Никиту и начать жить свою жизнь. Только почувствовала облегчение от чувств, которые ранили меня сильнее ножа каждый раз, когда я смотрела на него. Я ощущала слабость и вину за то, что отпустила человека, которого любила всем сердцем – но не потому, что любовь прошла, а потому что он так захотел. Он выбрал другую. Он меня даже не замечал!

И у меня так хорошо все было со Стасом… Я окунулась в новые отношения, словно в прохладные морские волны и позволила им нести меня по течению. Я едва позволила себе быть счастливой без Высоцкого, а теперь что? У меня голова кругом. Я громко смеюсь, а получаются рыдания. Такими темпами во мне скоро совсем не останется слез.

– Люблю. По-настоящему. Только тебя. – Эти слова звенят в мыслях, проигрываясь, как заевшая пластинка снова и снова.

Но я не хочу их слышать! Не хочу!

Глубоко вдыхаю и осторожно медленно выдыхаю, заставляя себя успокоиться.

Мне хочется прибить Высоцкого за то, что он сделал это со мной. В этот момент я ненавижу его также сильно, как и люблю. Ну, зачем он все испортил? Как мне теперь быть?

Броситься к нему в объятия мне хочется также сильно, как и забыть его навсегда…

Я плачу. Плачу очень долго, надрывно, как не плакала даже из-за известия об отце. Как никогда не плакала от обиды из-за предательства матери. Я плачу, пока не чувствую, что от полного опустошения во мне больше не осталось сил ни на что. А затем встаю и, пошатываясь, плетусь в ванную, где принимаю горячий душ.

Нужно думать о папе, об учебе, о Стасе – о чем угодно.

Но в голове только это имя. Только эти глаза. Этот голос.

– Ненавижу тебя, Высоцкий! – Ору я стенам, вырубая горячую воду. Теперь на меня из лейки душа обрушивается ледяной поток. – За что ты со мной так?!

Мои зубы стучат, кожа горит, но я делаю себе еще больнее – терплю, пока не начинают от холода отниматься ноги. Затем выключаю воду, закутываюсь в пушистый халат и выбираюсь из ванной.

– Пошел ты. Пошел ты! – Злюсь я, пиная тапочки, которые никак не хотят надеваться на ноги. – Пошел! Ты!

Я спускаюсь и вместо того, чтобы набрать номер Стаса, звоню Тае и рассказываю ей все.

– Пошел он! – Взвизгивает она.

Я ложусь на постель и отворачиваюсь к стене. Плевать, что мокрые волосы пропитывают подушку влагой насквозь. Я вообще больше ничего не чувствую. Я – робот. Я – камень. Пустая оболочка, оставшаяся от человека.

– У тебя только все начало получаться со Стасом! – Продолжает возмущаться подруга. – Он что, совсем там охренел?! Думает, скажет, что любит, и ты упадешь к нему в объятия?!

Я молчу, вспоминая о том, как сильно еще недавно мне этого хотелось.

– И что теперь?

– Не знаю.

– То есть, ты еще будешь думать? Будешь выбирать из них?

– А разве не для этого мы все это делали? Одежда, прическа, макияж? Разве не для того, чтобы Высоцкий прозрел?

– Да, но… – Вздыхает Тая. – Блин, у тебя сейчас такой парень! Внимательный, веселый, а какой сексуальный!

– И мы с ним совсем мало знаем друг друга.

– Вот! Ты уже начала сомневаться! – Злится она. – Сраный Высоцкий!

– Да никакой он не сраный. – Беспомощно пищу я.

– Ой, точно. Любимый, нежный и родной! Такой хороший, что все пятки стер, пока за Матвеевой бегал!

– А вдруг он действительно все понял?

– Когда его поезд уже ушел? – Язвит Тая. – Ту-ту-у!

– Я не защищаю его. – Пытаюсь оправдываться я. – Просто пойми, я бредила этим парнем еще до того, как осознала, что это настоящее взрослое чувство. Каждый день вместе – с утра до вечера, и так много лет: да мы почти срослись с ним! Я и Он это целая эра! От такого нелегко отказаться. К тому же, я еще не знаю, стоит ли Стас этого.

– Неважно, стоит ли того Стас. Вы с Никитой всегда можете остаться друзьями, неловкость пройдет. Важно другое: как сильно ты любишь его, чтобы дать ему шанс. – Тая шумно выдыхает. – Ты готова дать ему шанс, детка?

– Я… я не знаю. – Честно отвечаю я.

Мои пальцы выводят узоры на старых обоях.

– Ты сомневаешься, и это уже плохо. Тебе нужно время. Никите оно, кстати, тоже будет полезно: заодно, проверит свои чувства.

– А что, если и мои чувства ненастоящие? Что, если это просто привязанность с детства? Что если, это не любовь, а привычка?

– Нелюбовь… хм. – Задумывается подруга. – Ален, я не знаю. Любовь бывает разная. Больная, одержимая, горячая, холодная, страстная. Думаю, дружба-любовь тоже бывает, и в этом нет ничего плохого. Вы уже все знаете друг о друге, потому что не притворялись, а все время были собой. Вы доверяете друг другу, и вам комфортно вместе, а еще у вас общие интересы, и Никите не придется ревновать тебя к музыке и к ребятам из группы. У вас общие цели и планы. Думаю, вы даже мечтаете об одном и том же. Это прикольно.

– Тая, ты что, мне сейчас рекламируешь Высоцкого? Ты минуту назад его ругала.

– Нет, он меня, конечно, бесит, тут я свои слова назад не беру, но, черт его дери, как же мне нравится смотреть на вас, когда вы вместе! И, блин, дал бы Боженька ему хоть чуть больше ума, чем другим парням, вы бы были идеальной парой!

– Ты меня еще только больше запутала.

– Выбирай Стаса. – Восклицает Тая.

– А как же Никита?

– Тогда Никиту!

– Ну, спасибо. Теперь я вообще не хочу никого выбирать, хочу закрыться дома и вечность никуда не выходить.

– Прости, Ален. – Виновато говорит она. – Закрываться не надо. Тебе сейчас нужна поддержка друзей.

– А от Высоцкого я буду держаться подальше. – Решаю я.

– И каким же образом? Если у вас репетиции каждый день!

– Значит, буду делать вид, будто никакого разговора не было, и ни в чем он мне не признавался. А как еще? Мне нечего ему ответить!

– Ты ему не веришь?

– Не знаю. Я в шоке. Даже мой шок в шоке. – Вздыхаю я. – Это вообще! Пипец!

– Ясно.

– Как я вообще пойду с ним завтра в школу? Я не готова смотреть Высоцкому в глаза, а если… если он начнет опять этот разговор… мой мозг просто взорвется!

– Да уж. Так себе ситуация. – Тая цокает языком. – Ну, ты можешь попросить Стаса увезти тебя на учебу утром.

– То есть, Никита будет стоять и смотреть, как Кощеев увозит меня в школу? А я помашу ему белым платочком?

– Да, действительно стремно как-то. Хочешь, я прибегу к тебе в семь утра? Сейчас уже поздно, предки не отпустят к тебе.

– Ладно, не надо, как-нибудь справлюсь. – Говорю я.

И мы болтаем еще около получаса. Из-за этого у меня получается позвонить Стасу очень поздно, но, судя по голосу, он рад меня слышать, и даже несмотря на то, что сильно устал после тренировки, мы с ним разговариваем почти до двух ночи. Я все-таки рассказываю ему про отца, и Стас делится со мной историями, услышанными им от знакомых и увиденными по ТВ, которые очень похожи на то, что случилось с папой, и закончившимися благополучно. Его слова заставляют меня поверить в то, что все будет хорошо.

Я засыпаю с тяжелым сердцем, но с улыбкой. И бремя выбора становится еще тяжелее. Два хороших парня, две совершенно разных истории, два разных вида чувств и ощущений – и почему я вообще должна что-то решать?

А на следующее утро я просыпаюсь опухшей. Приходится помассировать лицо кубиком льда из морозилки и нанести легкий макияж. Из-за вчерашних событий рюкзак в школу я не собрала, и с утра впопыхах это становится почти непосильной задачей: постоянно сверяясь с дневником, я кидаю внутрь тетрадки, пособия и учебники и все равно остаются сомнения, взяла ли все нужное или что-то забыла. Очень трудно думать об учебе, когда от происходящих в жизни событий кругом идет голова.

Я открываю дверь и вздрагиваю, неожиданно наткнувшись на Никиту.

«Он что, тут с вечера стоял?» Но Никита в другой одежде, с собой у него рюкзак. Он моргает от солнечных лучей, которыми раскрашено это осеннее южное утро.

– Мур. – Нервно говорит он, нависая надо мной сверху.

Мое сердце пускается в дикую пляску.

– Привет. – Выдыхаю я, чуть разом не растеряв всю решительность, и чувствую, как щеки начинает заливать румянцем.

– Леля, я…

– Нет. – Резко отрезаю я. – Мы не будем говорить о том, что произошло вчера.

Осторожно сдвигаю его в сторону, выхожу и запираю дверь.

– Но я хотел…

– Возможно, нам не стоит видеться некоторое время.

– Это сколько? – Удивляется он.

– Не знаю. – Пожав плечами, отвечаю я.

– А репетиции?

Мне стоит больших усилий поднять на него взгляд и посмотреть в глаза.

– Я буду благодарна, если ты будешь вести себя, как обычно.

– Я знаю, что дурак и полез к тебе в самое неподходящее…

– Никита, пожалуйста. – Мой голос звучит надрывно. – Не делай хуже.

– Понял. – Теряется Высоцкий. Его лицо заметно бледнеет. – А что насчет школы? Туда ты со мной тоже больше не ходишь?

– Можешь взять машину, я пойду пешком.

– Тогда я с тобой.

– Тогда я на автобусе. – Вцепившись в лямки рюкзака, нервно бросаю я ему.

В глазах Никиты непонимание. Похоже, он шокирован, и я тут же чувствую вину за свою резкость.

– Можно, хотя бы, сегодня отвезти тебя на занятия? – Аккуратно спрашивает он. – Иначе ты опоздаешь.

Я сглатываю. Переминаюсь с ноги на ногу, смотрю на экран смартфона. Он прав. «Черт, да что я делаю?!»

– Ладно. – Отвечаю ему едва слышно.

Мы идем в гараж, садимся в машину, и дальше происходит самая странная поездка за всю мою жизнь. Мы молчим и смотрим в разные стороны, а наши сердца – в этом я уверена, как ни в чем другом – кричат друг на друга, выясняя отношения и обмениваясь невысказанными обидами, обливаясь кровью и вырываясь из груди. По крайней мере, так это и чувствуется.

Но вслух мы не произносим ни слова.

Я выбираюсь из машины с чувством тяжести от так и не состоявшегося разговора, но с облегчением, что больше не нужно быть так близко к Никите и молчать. Что у него на душе в этот момент, я даже гадать не хочу: боюсь, что узнаю, и у меня лопнет голова.

16.1.

НИКИТА

Я в шоке. У меня руки трясутся. Не знаю, как реагировать, и ругаю себя за то, что вообще признался ей, ведь это только все испортило. Возможно, Алена права, и нам просто нужно время – побыть порознь, подальше друг от друга, и все обдумать. Возможно, пройдет пара недель, и она сделает вид, что вчерашнего разговора никогда не было. И мы будем общаться, как ни в чем не бывало, и я больше не заикнусь о своих чувствах, и каждый продолжит жить своей жизнью.

Но, конечно, мне бы хотелось обратного.

Чтобы Алена соскучилась по мне, по нашей дружбе, по времени, которое мы проводили вместе, и вдруг поняла, что это могло быть чем-то большим для нас обоих. Звучит фантастично, но разве самое обычное в этом мире таковым не является? Любовь, музыка, рождение нового человека: привычное, но совершенно необъяснимое и чудесное.

И я смотрю, как Алена решительным шагом удаляется в сторону школы и представляю, что бы было со мной, если бы она остановилась, развернулась, побежала мне навстречу и нырнула бы в мои объятия? Я, наверное, умер бы от счастья, а мое сердце превратилось бы в миллион хрупких бабочек и разлетелось по свету!

А затем я вижу, как они со Стасом встречаются на крыльце. Он наклоняется к ней, нежно целует, обнимает ее за талию и на короткий миг притягивает к себе.

Ну, хоть, эти глупые мечты у меня никто не может отобрать.

– Привет! – Приветствует он меня взмахом руки.

Я отвечаю ему кивком и до боли стискиваю челюсти. Внутри меня взрываются вулканы, трещат и ломаются ледники, набирают силу оглушительные цунами – ощущение такое, будто кто-то медленно перемалывает мои внутренности через мощные жернова. И это продолжается даже тогда, когда они скрываются за дверью.

– Ты чего такой сегодня? – Спрашивает у меня после первого урока Денис.

– Какой? – Хмурюсь я.

– Мрачный. – Он пожимает плечами.

– Со мной все нормально. – Отвечаю я.

Если не считать, что всю алгебру не отрывал взгляда от затылка Алены. Не мог сосредоточиться. Не слушал учителя.

– Из-за вчерашней драки? – Не отстает Денис.

Я закидываю рюкзак на плечо.

– Нет.

– Из-за Матвеевой?

Я лишь шумно вздыхаю.

– Нет, забудь уже про нее.

– Я видел, как она пасла тебя утром в холле.

– Да?

Видимо, разминулись по чистой случайности, или потому, что я зашел в школу уже послезвонка, когда половина учеников успела рассосаться по классам.

– Ага. Я думал, у вас все хорошо.

– Если не считать того, что я не знаю, как теперь от нее отвязаться. – Говорю я вполголоса, когда мы выходим из кабинета. – С трудом высидел вчера час на факультативе по химии. Спасибо, больше не пойду.

– Зачем ты вообще пошел?

– Полина выцепила меня у раздевалок и буквально за руку затащила туда. А я не Дрыга, не умею посылать девчонок подальше, меня мать по-другому воспитывала.

– Кто тут сказал «Дрыга»? – Догоняет нас Драгачев. – Опять обсуждаете меня за глаза? – Он с силой хлопает нас по плечам и буквально виснет на нас, обхватив нас за шеи.

– Ага, обсуждаем твои любовные похождения. – Кряхтит Денис.

– Дать пару уроков по соблазнению? – Смеется Леха, убирая руки.

Сразу становится легче идти.

– Нет, спасибо. – Отмахиваюсь я. – Проблема скорее обратная. Нужно аккуратно объяснить Матвеевой, что у нас ничего не получится, а у меня не получается.

– Ссышь? – Ржет он.

– Нет, просто это деликатный вопрос.

– Тебе ее жалко, что ли? Да она вешалась на тебя, еще когда с Мироновым встречалась!

– Это неправда. – Я считаю важным защитить ее честь. – Не вешалась. И вообще, Полина… она нормальная девчонка, просто… не моё.

– Вот поэтому ты и очухаешься только, когда тебя под венец потащат! – Хлопает он меня по спине. – Рви, пока тонко! Не жалей!

– Как у тебя все просто.

– А зачем усложнять? – Леха наклоняется к моему лицу. – Ты ее хоть это… – Прошептав пошлость мне на ухо, он начинает ржать.

– Нет, у нас ничего не было. – Чувствуя удушающее смущение, отвечаю я.

– Так вперед!

– Нет. – Я мотаю головой. – Я вчера Алене в любви признался.

– Чего?! – Денис округляет глаза.

– А она?! – Ударяет меня еще раз по спине Дрыга и сгибается со смеху.

– Ничего. – Я пожимаю плечами. – Просто ничего не ответила.

– Последний романтик планеты! Надежда всего человечества! – Продолжает, как заведенный, хохотать Леха. – Серенаду-то хоть спел?

– Да хватит. – Я с силой бью его в плечо. – Закрой уже пасть!

Он тут же затыкается, его лицо обретает серьезность.

– Я люблю ее. – Уверенно говорю я. – И хрен знает, что теперь с этим делать.

– Не мог ей раньше сказать? – Качает головой Денис.

Мы сворачиваем к спортивному залу.

– Не мог. – Бросаю я.

– Чует моя задница, что вы своими любовными загонами развалите нашу группу. – Кисло бормочет Дрыга. – На хрена гадить там, где ешь?

– Предлагаешь мне забыть ее и отступиться?

– Да вокруг полно симпатичных девчонок – выбирай любую! – Леха взмахивает руками. Мимо проходят две десятиклассницы. – Эй, красотки, чем заняты на Осенинах? Придете смотреть мое выступление? – Орет он им.

– Нельзя отступать. – Вмешивается Денис. – Нужно бороться за Алену. И желательно пока у них с Кощеем не зашло далеко.

– Думаешь, у меня есть шанс? – Хмуро спрашиваю я.

– Все шансы у тебя! – Восклицает он, бросая на меня выразительный взгляд. – Во-первых, я не знаю никого, кто бы так подходил друг другу как вы с Красновой! Во-вторых, она тоже к тебе неравнодушна. Это сто процентов.

– Да?

– Братан, ну, ты и дебил. – Обнимает меня за плечи Дрыга. – Это все видели, кроме тебя!

– Да?

– Да. – Подтверждает Денис. – Но ты своим увлечением Матвеевой все испортил.

– Так что давай, дерзай! – Подбадривает Леха.

– Алена сказала, что нам нужно держаться подальше друг от друга какое-то время. – Говорю я. – Так что, вряд ли получится. Кажется, я своим признанием только испортил все, и ей теперь нужно время подумать.

– О чем? – Смеется он. – О том, как она будет стонать под Кощеем, когда он будет ее…

– Господи, а можно вот без этого? – Толкаю я его, не дав договорить.

– А что? Это скоро случится! – Усмехается Леха. – Если еще не случилось.

– Я тебя прошу. – Остановив Леху за руку, я разворачиваю его к себе. – Не нужно применительно к Алене всех твоих фирменных мерзостей, ладно? Всех этих «чпокнуть», «оприходовать», «отыметь» и прочее. Еще раз услышу и заеду по роже, понял? Не посмотрю, что ты мой друг!

– О, все настолько серьезно? – Хмыкает он.

– Я люблю ее, что тут непонятного? – Подаваясь всем корпусом вперед, рычу я.

– Эй, парни. – Почувствовав назревающий конфликт, осторожно втискивается между нами Денис. – Нужно еще успеть на физру переодеться.

– Ну, ты даешь, Высоцкий. – Усмехается Дрыга.

И тут нас отвлекает какой-то шум. Мы оборачиваемся к двери, ведущей в женскую раздевалку. Оттуда выходят девчонки из «В» класса: у них только что закончился урок. Среди них – Ксюша Кулик. Заметив Леху, она, очевидно, так переволновалась, что уронила пакет со сменкой, и оттуда вывалился кроссовок и бутылка с питьевой водой.

– Привет, – говорю я.

Она смотрит только на Дрыгу. Краснеет, как помидор.

– П-привет…

– Я помогу. – Бросается к ней Денис.

Подбирает обувь, помогает засунуть обратно в пакет. Ксюша опускает взгляд, наклоняется, хватает бутылку, убирает туда же.

– Спасибо, – тихо произносит она, принимая пакет из рук Дениса.

– Не за что. – Тепло улыбается он и отходит в сторону.

Неловкая ситуация. Леха молчит, хмурит брови: он явно не рад этой встрече и не собирается что-то говорить первым.

– Ладно, нужно успеть переодеться. – Улыбнувшись, бросает Денис. И бросает на меня многозначительный взгляд. – Никит, ты идешь?

– А, да. – Киваю я.

И мы отходим в сторону. Из-за толкучки у двери, через которую выходят парни из «В» класса, нам приходится задержаться, и мы невольно становимся свидетелями разговора между Ксюшей и Дрыгой.

– Давно не видел тебя в школе. – Говорит он.

– Я пропускала. – Отвечает она.

– Болела? – Его голос звучит безучастно.

– Мне было плохо. – Ее голос почти растворяется в шуме других голосов.

– Осень. Обострилось все. – Понимающе и при этом абсолютно безразлично бросает он.

– Осень? – Она поднимает на него большие глаза, блестящие от подступающих слез. – Ну, ладно, пусть будет осень…

Он даже не пытается делать вид, что ему интересен ее ответ: уходит, не дослушав, и ее последние слова звенят в воздухе тихим эхом. Ксюша провожает его ошеломленным взглядом – она как будто еще до конца не верит, что можно быть настолько оглушающее жестоким и холодным. Ее наивный маленький мир буквально рушится на части в этот короткий миг. Но она все еще смотрит на него с любовью, которую так мечтала ему подарить, и которую он так легко растоптал.

Мне в этот момент так дико стыдно, будто это я сам только что уничтожил эту девушку на глазах у всех. Она уходит, опустив плечи и потупив взгляд, а Леха даже не оборачивается. Он с раздражением расталкивает парней из параллельного класса, чтобы быстрее скрыться в раздевалке – спрятаться в ней от собственной совести, от которой остались лишь обглоданные кости. И нервно срывает с себя одежду, делая вид, что кроме переодевания в спортивную форму сейчас ничего важнее на свете для него нет.

А я смотрю на него и ощущаю… жалость.

Бедный парень. Он все чувствует, все понимает. Он знает, какую боль причинил ей, и ненавидит себя за это. Но что хуже – Леха знает, что Ксюша никогда в жизни не поступила бы так с ним, и от этого бесится еще сильнее. Даже попытки оправдать себя любыми способами не спасут его от внутренней истерики, которая раздирает сейчас его изнутри.

Он знает, что эта девушка слишком хороша для него.

Знает, что она заслуживает большего, и он не способен ей это дать.

Знает, что если она когда-то оправится от этих ран, то не озлобится, и будет гораздо счастливее, чем была бы с ним.

Дрыга прекрасно знает, что он подлец. Подлецы всегда это знают. Просто они не способны на большее. У них кишка тонка.

– Ну, ты и мудак. – Бросает ему Денис, проходя мимо.

И впервые на моей памяти Леха ничего не отвечает. Даже не оборачивается. Его лицо искажено злобой, которую он вымещает на шортах, которые никак не хотят одеваться на левую ногу. Леха топчет их, беззвучно матерится и рычит. А я, переодеваясь, наблюдаю за ним искоса и гадаю, будут ли ему сниться Ксюшины глаза, в которых он увидел так много: и свое предательство, и ее преданность, и свою ничтожность, и ее любовь, готовую все простить – даже это.

И думаю о том, что я никогда не смог бы так поступить с Аленой. Лучше сдохнуть, чем видеть, как ее мир рушится. Чтобы уйти в такой момент, когда ее глаза умоляют тебя остаться, нужна не сила, а слабость. И я не хочу быть таким. Только не я.

Остаток дня проходит как в тумане. На пробежке после занятий я довожу свое тело до изнеможения – тренировка, и правда, помогает на какое-то время забыть о чувствах. Но потом это состояние возвращается вновь. Я украдкой пробираюсь к дому Красновых и, прячась в кустах, наблюдаю за ней в окно.

Алена разговаривает по телефону, пьет чай с печеньем, читает книгу на диване. А я перемещаюсь от окна к окну, как какой-то больной сталкер, но только так мне становится немного легче. Только так я получаю ощущение присутствия в ее жизни и могу убедиться, что у нее все хорошо.

На репетиции вечером она ведет себя как обычно. Не знаю, как ей это удается, но это факт. Смеется, пытается командовать процессом, направляет парней, раздает советы, предлагает новые фишки для аранжировок и играет так, будто в ней еще больше энергии – Алена отдает всю себя музыке в этот вечер: ее щеки наливаются румянцем, а футболка становится влажной от пота. Единственное различие в том, что она ни разу не встречается со мной взглядом, и мне остается лишь догадываться, что у нее на уме.

– До завтра! – Алена прощается первой и уходит из берлоги еще до того, как я успеваю ей ответить.

Меня это ранит, но вида я не подаю. Сам виноват.

Прибравшись после репетиции, я возвращаюсь домой и застаю мать на кухне. Она быстро смахивает слезы с глаз и прячет бокал с вином в один из ящиков – как будто мне семь лет, и я не успею ничего заметить.

– Привет, – говорю я, застыв на пороге кухни, – ты чего плачешь? Что-то случилось?

– Нет, я не плачу. – Натянув на лицо улыбку, отвечает мама. – Это так. Немного раскисла. Из-за… Андрея и всей этой ситуации, знаешь. Не могу представить, что Аленка может остаться без отца. У нее кроме нас никого больше нет. Ты будешь ужинать?

– Не-а.

– Ну-ка, сядь. – Она подходит ко мне, берет за руку и буквально усаживает за стол. – Чего такой мрачный?

Сама садится напротив.

– Да так.

Ненавижу семейные советы, и мы никогда не практиковали разговоры по душам, поэтому мне неловко. Было бы здорово, если бы она побыстрее отстала. Но мама не так проста и сразу бьет в цель:

– Это из-за Алены?

У меня пересыхает в горле. Пару секунд я мешкаю, но под ее взглядом приходится сдаться.

– Я ее не заслуживаю. – Говорю я, тяжело вздохнув.

– Единственный парень, который заслуживает девушку, так это тот, который считает, что не заслуживает ее. – С улыбкой произносит мама. – Уж поверь мне. – Она берет мои руки в свои. – А теперь расскажи мне все в деталях.

– Ни за что. – Отрезаю я, пытаясь высвободиться.

Но мама держит крепко.

– Все в деталях, Никита Высоцкий. В мельчайших деталях!

Звучит угрожающе.

Похоже, имеет смысл ей подчиниться.

16.2.

АЛЕНА

Мне хочется провести весь день, спрятавшись с головой под одеяло. А еще лучше сразу несколько столетий. Хочется исчезнуть, стать воздухом, раствориться в небытии, но приходится вставать вместе со звуком будильника, несмотря на то, что полночи я не могла сомкнуть глаз, отрубилась только под утро и в итоге совершенно не выспалась.

Первым делом я проверяю телефон: нет ли вестей от отца, но в сообщениях пусто, пропущенных вызовов тоже не было. «Он обязательно найдется, – в очередной раз твержу я себе, – папа сильный, он непременно выберется к своим и вернется домой». А потом мысли привычно возвращаются к Никите. Я как сквозь сон слышу его смех, слышу голос, вижу его улыбку. Мне нужно перестать думать о нем, перестать вспоминать все, что нас связывает. «Это просто привычка, мы слишком долго были привязаны друг к другу», – уговариваю я себя.

Но не помогает.

На мне его футболка, я спала в ней. В это сложно поверить, но даже после стирки она пахнет Никитой: на ткани еще ощущаются отголоски его парфюма и его собственный запах. У меня щемит в груди, когда я его вдыхаю. А еще я чувствую боль – такую приятную боль, от которой плохо и хорошо одновременно, и это чувство хочется продлить еще и еще.

Я шлепаю босыми ногами на кухню, варю себе крепкий кофе и любуюсь лучами восходящего солнца. Прежде, когда мне бывало тяжело, я могла поговорить с Высоцким, теперь – он причина моих переживаний, и все, что мне остается, это разговаривать с самой собой и пытаться не развалиться на части.

Когда я уже одета и готова к выходу из дома, в дверь стучат, и мое сердце подпрыгивает. «Зачем он пришел? Мы же договаривались, что не будем видеться!» Мне хочется его отругать, но за дверью оказывается его мама.

– Доброе утро, котик, – тетя Марина целует меня в щеку и проходит в дом. – Ну, как ты?

– Держусь. – Отвечаю я.

– Голодом себя не моришь? – Она отправляется на кухню. – Прости, но мне нужно проверить твой холодильник. Если я не буду уверена, что ты нормально питаешься, не смогу спать спокойно.

Только в этот момент я замечаю в ее руках объемную сумку.

– Не голодаю. – С улыбкой говорю я. – Вчера даже готовила ужин. На двоих: все жду, вдруг папа придет.

От этих слов в горле встает тяжелый ком.

– Ох, Алешка. Придет, конечно. Только нужно еще немного подождать. – Она открывает холодильник, оглядывает его критическим взглядом, а затем начинает выкладывать что-то из сумки на его полки.

Я подхожу ближе и вижу, что это запас продуктов и контейнеры с готовой едой.

– Теть Марин, да не надо было. У меня все есть, а чего нет, куплю – деньги еще остались.

– Ничего-ничего, еда лишней не бывает. – Не отвлекаясь, говорит мать Никиты. – Наверняка, забываешь поесть между репетициями и учебой. Один раз обед пропустишь, два раза – ужин, а там незаметно и гастрит подкрадется. Это я своему оболтусу устаю говорить, а уж ты-то должна понимать, ты ведь умная девочка.

Она выпрямляется во весь рост, закрывает дверцу холодильника и оборачивается ко мне. «Какая же она красивая», – думаю я, и меня привычно накрывает теплыми чувствами.

Я вспоминаю, как невольно тянулась к ней в детстве: мне все время хотелось прикоснуться к тете Марине, обнять ее, вдохнуть аромат ее духов. Она никогда не отказывала мне в ласке и всегда была рядом, если нужно было заплести мне косички на праздник, погладить очередное дурацкое платье или костюм белочки на утренник или замазать синяк на лбу тональным кремом.

Я вспоминаю, как любовалась ею и хотела быть похожей на нее, когда вырасту. Тетя Марина всегда пыталась накормить меня, когда я забегала к ним в гости, а это было и через день, и иногда каждый день. Она одевала меня: точнее пыталась подсовывать девчачьи наряды, когда видела, что я не вылезаю из рваных джинсов и потертых шортов, а я принимала их с благодарностью, даже если потом не носила.

Эта женщина, на самом деле, не обязана была уделять мне внимание, но делала многое, чтобы я никогда не чувствовала себя брошенной. Тетя Марина, конечно, не смогла бы заменить мне мать – для этого нужно жить вместе и быть одной семьей, но она делала все, чтобы я не страдала от того, чего лишена.

– Вы сами приготовили для меня? – Спрашиваю я.

– Только сырники и макароны по-флотски. – Легкомысленно отмахивается она. – Мы же не хотим, чтобы ты не слезала несколько суток с унитаза из-за моей стряпни, да? Поэтому большая часть – доставка из кафе и ресторанов.

Я подхожу и заключаю ее в объятия. Еще одно упоминание о ее сыне, и меня опять затопит слезами.

– Если позвонят из каких-нибудь служб, – перебирая пальцами мои волосы, произносит тетя Марина, – дай им мой номер, хорошо? Я скажу, что ты живешь с нами, пока нет Андрея. Если захотят приехать – обязательно позови меня.

– Думаете, они могут меня забрать? – Я отрываюсь и смотрю ей в лицо.

– По закону тебе нельзя быть одной, ты же знаешь. – Отвечает она, с трудом сдерживая слезы. Ее пальцы скользят по моим плечам, заботливо собирая невидимые пылинки. – Но мы этого не допустим, не переживай.

– Хорошо, спасибо. – Я еще раз обнимаю ее.

Уже на пороге она застывает, как будто хочет что-то добавить, но так и не решается. Я и не настаиваю – вдруг это что-то касается ее сына.

– Ладно, мне пора. – Тетя Марина садится в свой автомобиль и машет мне рукой. – Если что, я на связи.

– Пока! – Я посылаю ей воздушный поцелуй и провожаю взглядом.

Задумавшись, не замечаю, как у дома тормозит машина Стаса.

– Хэй! – Приветствует он меня. – Готова?

– Ага. – Чуть не забыла, что мы договорились, что он подвезет меня сегодня до школы. – Я быстро.

Возвращаюсь в дом, надеваю ветровку, беру рюкзак и запираю дверь.

– Это что, была мать Высоцкого? – Спрашивает Стас, когда я подхожу к машине.

Он ждет меня снаружи, готовый открыть дверцу.

– Да. – Отвечаю я, приподняв бровь. – Я уж и забыла, что вы знакомы.

– Уверен, она и не помнит парня, который нагло клеился к ней в баре. – С усмешкой говорит Стас и притягивает меня к себе. – Я немного перебрал в тот день, так что мне стыдно. Иди сюда скорее.

Его взгляд блестит, зрачки расширяются. И мы целуемся. Клянусь, с каждым разом эти поцелуи становятся все более ненасытными и страстными. Такими темпами наши отношения рискуют в самый короткий срок вырваться на новый уровень, к которому я не уверена, что готова.

– Прости, если пугаю тебя. – Заметив, как я вздрагиваю, когда его пальцы впиваются в мои ягодицы, шепчет Стас.

Видно, что ему непросто – он тяжело дышит, буквально заставляя себя оторваться от меня.

– Ты не пугаешь, – касаясь разгоряченных губ пальцами, произношу я.

– Я же вижу. – Он снова притягивает меня к себе, прихватив рукой за талию, но на этот раз уже осторожнее и нежнее. Теперь мы соприкасаемся лбами. – Просто у меня крышу от тебя сносит, и мне бывает трудно себя контролировать.

– Да все нормально. – Смущаюсь я.

– Если я перейду черту или вдруг сделаю тебе неприятно, ударь меня, ладно?

– Аккуратнее с такими просьбами, у меня удар поставлен. Я все детство провела в драках с мальчишками.

Точнее, с одним из них, к которому вечно возвращаюсь мыслями.

– Ты так это сказала, что мне захотелось, чтобы ты меня наказала. – Лихорадочно шепчет Стас.

Я смотрю в его глаза, они смеются. Это шутка. И мы с ним тоже начинаем хохотать.

– Мне нравится видеть, как ты улыбаешься. – Говорит он и нежно касается моих губ.

Этот поцелуй короткий, но в нем больше чувств, чем в любых словах.

– Спасибо. – Выдыхаю я ему в губы. – Мы можем повторить, но тогда точно опоздаем. Ай! – Я вскрикиваю, когда его пальцы снова сжимаются на моей ягодице.

– Прости, не удержался. – Довольно смеется Стас.

Я с наигранным возмущением сбрасываю с себя его руку. Он открывает мне дверцу машины, и я сажусь.

– Ты опять улыбаешься. – Добавляет он. – Значит, это того стоило.

На секунду я ловлю себя на мысли о том, как же мне хорошо и уютно рядом со Стасом, но тут же вспоминаю о Никите: «Интересно, как он доберется до школы? Пешком? За папиной машиной он не приходил. Как он, вообще? Я так скучаю». И из моей груди вырывается такой тяжелый вздох, как будто я удерживала дыхание целых семнадцать лет.

– Все хорошо? – Прежде, чем тронуть автомобиль с места, беспокойно оглядывает меня Стас.

– Да, просто опять вспомнила про отца. – Вру я.

– Ох… – Он кладет свою ладонь на мою.

Я уставляюсь в линию горизонта и закусываю губу.

В школе от Высоцкого никуда не деться – мы учимся в одном классе и периодически даже сидим вместе на разных уроках, но теперь меня страхует Тая: она ни на шаг не отходит и стабильно занимает место со мной за партой. Хотя, если честно признаться, я чувствую облегчение, когда вижу Никиту – даже на расстоянии мне с ним спокойнее. Хоть, и не смотрю на него, но всегда знаю, где он. Иногда подглядываю в зеркальце и вижу, как он хмурится, конспектируя что-то в тетради, как зевает или лежит на парте, подперев ладонью щеку.

Я невольно тереблю пальцами свой кулон, когда думаю о нем. И на миг позволяю себе представить, а что если. Что, если мы станем встречаться? Чем это будет отличаться от того, что было прежде? От дружбы. Мы также будем сочинять и играть музыку, гулять в парке, смотреть сериалы, засыпать на одной кровати, носить одну на двоих одежду, но… Боже, к этому добавятся поцелуи, объятья, нежные слова и все… остальное.

Это вообще возможно с Высоцким? Не то, чтобы я относилась к нему как к брату и не могла представить, что поцелую его. Нет. Но что, если он воспринимает меня именно так? Что, если мы сделаем этот шаг, и нам не понравится? Ему не понравится? Ему будет не по себе.

Лежать в кровати в одежде и смотреть сериал это вообще не одно и то же с тем, чтобы лежать в кровати голыми и касаться друг друга по всей длине наших тел. Это… это… да у меня голова кружится вообще от одной только мысли об этом!

– Краснова!

Тая тычет меня локтем, и я спохватываюсь. Выпрямляюсь, поднимаю взгляд. Передо мной стоит Татьяна Алексеевна.

– Да? – Взволнованно прищуриваюсь я.

– Просыпайся, Краснова. – Хмыкает она. – К доске.

Одноклассники хихикают, я машинально поворачиваюсь к Никите, и мы сталкиваемся взглядами. «Черт! И зачем я только что представляла его голым? Теперь все мои нервные окончания, словно оголенные провода!»

– Выходи, выходи. – Поторапливает учительница.

И я, будто обжегшись, отворачиваюсь, неловко подпрыгиваю со стула и спешу к доске. По пути прячу кулон под блузку.

– Бери мел, пиши. – Диктует Татьяна Алексеевна.

Делаю, как она велела. Мой затылок горит под взглядом Высоцкого. Я чувствую себя голой. Голой.

«Господи, как бы ни написать это? Соберись!»

Но я не могу, руки не слушаются, ноги не держат. «Мне нужно больше времени проводить со Стасом, чтобы понять, так ли сильно то, что происходит между нами. Ведь, если бы он по-настоящему привлекал меня, то я бы даже не вспоминала о Никите. Ведь так? Или я загоняюсь? А что, если нам с Никитой нужно просто поговорить? От этого явно хуже не станет. Но что, если я потом стану думать о нем еще больше и еще сильнее запутаюсь?»

Я с трудом справляюсь с заданием учительницы и на ватных ногах бреду к своему месту. Ощущение такое, будто вся одежда на мне надета наизнанку. Мой мозг буквально наводнен взаимоисключающими мыслями, и поиск решения каждый раз заканчивается коротким замыканием. Сев за парту, я чувствую невероятное облегчение.

– Что с тобой? Ты как зомби. – Шепчет Тая.

А я и есть. И потому просто молчу.

Остаток дня я провожу подальше от Высоцкого. Прихожу на игру к Стасу, наблюдаю за ним с трибун. Он великолепен. Честно говоря, приятно ощущать себя девушкой ключевого игрока, максимально влияющего на ход игры. Он каждую минуту стягивает на себя по несколько противников и расправляется с ними, словно с малыми детьми. Кощеев – местная звезда футбола, и если он продолжит развиваться в этой области, его точно ждет большое будущее. Я ощущаю гордость за него, и блин – это жутко приятно!

А после игры мы с ним обедаем на берегу. Долго целуемся, лежа на песке, а потом не менее долго целуемся на заднем сиденье в его машине. И когда приходит ощущение, что одних поцелуев нам уже не хватает, я аккуратно отодвигаюсь, давая понять, что на данный момент это предел, и я еще не готова к переходу на следующий уровень. Стас реагирует спокойно. Кажется, он все понимает.

Решив соврать, что мне пора на репетицию, я прошу подвезти меня до дома. Мы договариваемся встретиться позже, и он уезжает. Мне приходится принять душ, чтобы прийти в себя. Я чувствую себя отвратительно. Ощущение такое, будто я изменяю Высоцкому. Глупо, да? Ведь я ему ничего не должна. Но мое сердце почему-то решило, что именно так и правильно, и ни в какую не хочет уступать. Бесит!

Я снимаю стресс, как привыкла – игрой на гитаре. Это странно, но без Никиты я не способна придумать даже крохотный проигрыш, не то что целую мелодию. Мне как будто не хватает его текстов, его подсказок, его вдохновения или просто – присутствия. Я как оркестр без нот – играть могу, а что и как не знаю. Бренчу, истязая струны, в прямом смысле этого слова и никак не могу сосредоточиться.

Всё. Хватит!

Отложив гитару, решительно встаю и иду к двери. Выхожу из дома, перехожу дорогу, спускаюсь по тропинке и направляюсь к Берлоге.

Где же Никите еще быть за час до репетиции? Наверняка, он там, подключает оборудование или, как я, мучает гитару.

Сердце колотится, как сумасшедшее. Я не знаю, о чем буду с ним говорить. Не знаю, стоит ли нам разговаривать вообще. Знаю одно – увижу его и пойму.

Я застываю у двери, собираясь с духом, и вдруг слышу неспешный гитарный перебор. И меня перемыкает. Я не могу. У меня не хватит смелости смотреть ему прямо в глаза.

Я медленно подхожу к окну и заглядываю в него. Никита сидит на диване, в его руках гитара. Рядом – Полина. На ней короткое платьице. Он что-то поет для нее, и она улыбается.

Мой желудок сковывает спазмами, сердце обрывается, дыхание застревает в горле.

Я почти бежала сюда, боясь, что брошусь ему в объятия, а обратно плетусь так, словно этот обросший зеленью склон превратился в крутую гору, вершину которой не видно. Поднимаюсь вверх с таким трудом и так долго, будто у него нет ни конца, ни края, а из моего тела вынули все кости, и мне не на что опираться.

Поднявшись на вершину склона, я с надеждой смотрю в небо. Солнечный свет льется с него водопадом на поверхность моря и на верхушки деревьев. Мне хочется его обнять и до последней капли впитать в себя, но руки ощущают лишь пустоту, и я обнимаю саму себя, словно ребенок, ищущий защиты от жестокого взрослого мира.

16.3.

НИКИТА

– Сыграй мне! – Она прыгает на диван и устраивается удобнее.

– Полин, позволь мне сказать…

– Сначала ты должен мне сыграть! – Радостно хлопает в ладоши девушка.

Ох, как же с ней трудно.

Я был буквально разорван в клочья утренней сценой поцелуя Алены с Кощеем. Стоял за деревьями, наблюдал за ними и в прямом смысле рассыпался на части. Я пришел туда убедиться, что она нормально доберется до школы, но затем приехал этот тип и начал грязно приставать к ней на глазах у всей улицы.

Нет, я понимаю – двое отдаются страсти, если их тянет друг к другу, но, черт подери, он как будто собирался ее сожрать! А его лапы? Они же нагло и бессовестно гуляли по ее телу, хватаясь за все, что им вздумается!

Не знаю, как я это выдержал. Неужели, Алене нравится такое обращение? Да. Наверняка, нравится. Глупо себя обманывать: я видел, как она на него смотрит, как улыбается ему, и, похоже, что это совершенно искренне. Стоит признать, я почти окончательно ее потерял. Даже не знаю, что могло бы помочь мне обратить ее внимание на себя?

Я смутно помню, как прошел день. Кажется, были занятия в школе и даже тренировка на поле: я бегал, пока от усталости не начали неметь ноги. А потом на этих же ватных ногах плелся до дома, ругая себя последними словами за нерешительность и за то, что все испортил. Теперь я даже просто другом быть Алене не могу – она не хочет со мной общаться, а ведь ей сейчас, наверняка, необходима поддержка: представляю, как она переживает из-за отца! И, честно говоря, мне бы хотелось быть рядом с ней, когда о нем появятся какие-то вести.

Зато Полина целый день разрывала мне телефон. Сначала я сказал ей, что занят. Потом – что не могу пойти с ней на химию. Потом – что не хочу идти с ней вечером гулять, и что завтра тоже не получится, и послезавтра – у меня просто нет желания. Но она оказалась из тех, до кого доходит не сразу, и в половину шестого без приглашения приперлась ко мне домой.

– Никита! – Позвала меня мать, только вернувшаяся с работы. – Тут к тебе пришли.

Я слетел по лестнице с такой скоростью, будто за мной демоны гнались. Думал, это Лелька. И чуть с тапок не спрыгнул, увидев в гостиной Полину.

– Привет, – скромно улыбнулась она.

– Привет. – Смутился я. – Мам, это Полина. – Пришлось мне представить гостью.

– Его девушка. – Подчеркнула Матвеева, гордо задрав подбородок.

– Очень приятно. – Удивленно произнесла мама.

– Вообще-то… – собирался поправить Полину я.

Но мать перебила:

– Может, чаю?

– Ой, я с удовольствием. – Пожирая меня хищным взглядом, проговорила Матвеева. – Мне зеленый со льдом, фенхелем и долькой апельсина. Никакого сахара, пожалуйста.

Будто надиктовала заказ официантке. И пока мама изумленно хлопала глазами, я поспешил взять ситуацию в свои руки.

– Не надо чая, мы уже уходим. – И, взяв Полину за руку, потащил ее на выход.

– Я думала, мы посидим в твоей комнате. – Прошептала Матвеева, цепляясь в прихожей за ремень моих джинсов.

– Нет, нам нужно поговорить, и мы сделаем это в Берлоге, где никто нам не помешает.

– Где?

– В гараже. – Вытолкав ее за дверь, я указал на соседнее строение. – Мы там репетируем с группой. Сейчас там никого нет.

– Отлично, я так скучала! – Она лихорадочно обвила меня за талию и потянулась губами к моим губам. – Ну, же, поцелуй меня, Никита. В прошлый раз не вышло, и я до сих пор не могу простить себе, что испортила такую возможность!

У меня не получилось извернуться: на мгновение ее губы коснулись моих, а ее язык проник в мой рот.

– Погоди, не здесь. – Мне пришлось буквально удерживать ее вездесущие, ловкие руки, чтобы она не просунула их под пояс моих джинсов, и максимально отклонить голову назад, чтобы ее язык не достал до моего рта.

– Ты прав. Прав. – Полина отдернула юбку. – Твоя мама смотрит в окно.

Она улыбнулась и успела помахать ей прежде, чем я увел ее подальше от дома.

– Входи. – Открыв перед Полиной дверь Берлоги, я пропустил ее вперед.

У меня на языке все еще оставался привкус ее малинового блеска для губ, и мне жутко хотелось прополоскать рот.

– Ух, ты ж! – Воскликнула Матвеева, проходя внутрь. – Как тут…

– Круто?

– Грязно. – Выдохнула она, оглядываясь. – Ты не думал, что нужно поклеить здесь обои? Положить ламинат, постелить ковры. И я бы выбросила этот диван и поставила новый, обитый бархатом винного цвета!

Полина побежала к инструментам и сделала несколько фото. Затем схватила акустическую гитару (слава богам, остальные были в чехлах) и вложила мне в руки.

– Стой так, сделаю фото для блога!

– Полина, подожди. – Остановил я ее, осторожно опустив ее руку с телефоном. – Дай мне сначала сказать тебе кое-что.

– Сыграй мне!

– Полин, позволь мне сказать…

– Сначала ты должен мне сыграть!

Так мы и оказываемся на этом диване. Я сажусь рядом с ней и вздыхаю. «Что у нее в голове? О чем она вообще думает?» В этот момент я жалею, что мне недостает бессердечности Лехи, который запросто бы послал ее подальше без лишних объяснений. Мой взгляд устало блуждает по комнате.

– И что тебе сыграть?

– Песню, которую ты сам сочинил. – Мурлыкает Полина, придвигаясь.

– У меня таких много. – Мне приходится слегка отодвинуться, чтобы можно было сыграть, и гитара не упиралась бы ей в колено.

– Давай самую новую. Последнюю.

Я задумываюсь.

– Хорошо.

И начинаю наигрывать простенькую мелодию, на которую легко ложатся слова, которые давно уже крутятся в моей голове.

Полина расплывается в улыбке и снова придвигается ближе. Она, очевидно считает, что наши тела должны непременно соприкасаться, если мы находимся рядом, но мне от этого почему-то особенно неловко и неуютно.

– Так, стоп! – Полина с размаху обрушивает ладонь на струны.

Музыка обрывается. Я поднимаю взгляд и вижу, что ее лицо кривится от гнева.

– Какая бирюза? Какие синие? – Капризно фыркает она. – Ты вообще видел, какие у меня глаза? Карие! Что скажут люди, когда ты это споешь?

Я молчу. Выразительно смотрю на нее. «Ну, же, давай. Когда-то же ты должна понять? Когда же до тебя дойдет?»

Ох, и до нее внезапно, наконец-то, доходит: лицо Полины медленно вытягивается, рот приоткрывается.

– Так ты ее не мне посвятил? – Она кладет ладони на свое лицо.

– Не тебе. – Подтверждаю я.

– Эта песня о другой девушке?! – Словно все еще не верит Полина.

– О другой. – Киваю я. – Об этом я и пытался тебе сказать. Полина, у нас ничего не получится. Ты – прекрасная девушка, но я люблю другую.

– Ах, ты… сволочь! – Взвизгивает она, почему-то хватаясь за гитарный гриф. – Ты зачем тогда мне голову дурил?!

Полина тянет гитару на себя, но я держу ее крепко и не собираюсь отдавать. Тогда она вскакивает и хватает первое, что попадается под руку – электрический чайник. И с размаху швыряет его на пол. Тот раскалывается на две части: у него отлетает дно.

– Я белье для тебя надела – самое лучшее! – Вопит Матвеева, подыскивая, что бы еще разбить. На глаза ей попадается Лехина кружка. – Я для тебя локоны завила! – Она хватает ее и швыряет в стену. – Я… я… колготки нужного оттенка полчаса в торговом центре выбирала… Козел!

Я смотрю на осколки, затем перевожу взгляд на инструменты – только бы она до них не добралась! Но Полина, видимо, решив, что сцена уже достигла нужного уровня драматизма, и этого вполне достаточно, устало опускается обратно на диван.

– Почему меня все бросают? – Всхлипывает она.

Я, если честно, уже даже боюсь к ней подходить.

– Дело не в тебе. – Говорю примирительно.

– Я что, совсем не красивая? – Надув губы, Полина жалобно смотрит на меня. – Со мной совсем не интересно? Почему парни всегда выбирают кого-то другого?

– Ты красивая. С тобой все в порядке. – Вздыхаю я, подходя ближе. – Просто понимаешь… Иногда люди выбирают того, с кем они сами чувствуют себя лучше. Это как… в магазине. Ты приходишь туда за… футболкой, например. Выбираешь розовую – потому что она тебе идет, и в ней ты ощущаешь себя красивой. Это же не значит, что футболка в горошек хуже, правда? Просто тебе сейчас нужна именно розовая.

– В горошек? Фу. – Морщится девушка. – Я не хочу быть футболкой в горошек, хочу быть леопардовой!

– Это метафора. – Кашлянув, говорю я.

– Кто?

– Неважно. – Я подхожу ближе и сажусь перед ней на корточки. – Я хотел сказать, что мне очень жаль, что у нас с тобой не получилось. Ты, правда, замечательная девушка и обязательно встретишь хорошего парня. Я уверен в этом.

– Ты точно не хочешь меня? – Наклоняется ко мне Полина.

– Извини. – Мотаю головой я.

У нее по щекам бегут слезы, и я чувствую вину. Проходит полминуты, затем она резко встает, гордо смахивает слезы пальцами и бросает:

– Ты еще поймешь, кого потерял! Второго шанса не будет!

Я, молча, киваю.

– И ты дерьмовый певец, понятно?!

– Ну, разумеется. – Едва слышно бормочу я, наблюдая за тем, как она удаляется прочь.

– И группа твоя – полный отстой! – Обиженно всхлипывает Полина на прощанье.

Громко хлопает дверь.

Я в полном шоке сажусь на диван и долго смотрю в одну точку. Или это Миронов довел ее до ручки своими изменами, или она по жизни такая, а я этого просто не замечал?

Еще какое-то время я оттачиваю новую песню до блеска – дописываю к ней текст, подбираю аккорды, довожу до ума тональность в припеве, а затем меня осеняет: нужно спеть ее Алене. Немедленно! Она всегда все понимала через музыку! Она всегда умела тонко чувствовать мои тексты! Нельзя отступать, нужно бороться за свою любовь!

Я беру гитару, закрываю Берлогу и бросаюсь вверх по тропинке – к ее дому. Оббегаю его с обратной стороны, привычно забираюсь вверх по старенькой шпалере и подтягиваюсь к окну ее спальни. «Вот будет сюрприз! Она так удивится, что забудет о том, что злилась на меня!»

Тяну на себя створку окна и вдруг замираю, увидев, что она не одна. В ее комнате Кощеев, и они целуются: в одежде, надо заметить, но лежа на кровати – что меня совсем не радует. Нет, не так – я ошеломлен увиденным. Да я в диком ужасе!

Заслышав скрип оконной створки, Алена оборачивается, и мы с ней сталкиваемся взглядом. За секунду в ее глазах отражается невероятное количество эмоций – от изумления до возмущения, а в следующее мгновение слышится хруст: это подгнившая деревянная перемычка не выдержала, и я кубарем, выпустив из руки гитару, лечу вниз.

Шутка про «чуть не упал» тут теперь вряд ли прокатит.

17.1.

АЛЕНА

– Никита! – Ору я, отталкивая от себя Стаса и бросаясь к окну.

Старые деревянные перемычки, ломаясь, трещали так, что я думала, что разваливается не шпалера под ногами Высоцкого, а, как минимум, вся стена дома. Страх за жизнь Никиты превратил шум падения в моей голове в настоящий грохот, и теперь я высовываюсь из окна, боясь лишь одного – увидеть, что он разбился насмерть.

И на меня накатывает облегчение, когда я вижу в сумерках его силуэт: Никита лежит в самом центре куста дикой розы в неуклюжей позе, и его глаза устремлены вверх – на мое лицо.

– Боже… – Вздыхаю я.

– Все отлично, – пытается улыбнуться он, поднимаясь, – так и было запланировано.

– Лежи, не двигайся, вдруг что-то сломал! Сейчас я спущусь и помогу тебе подняться.

– Извини, тут, конечно, комфортно. – Кряхтит Никита, барахтаясь среди веток. – Но у меня вся спина и задница изрезаны колючками…

– Блин!

Я оборачиваюсь и врезаюсь в грудь Стаса.

«Боже, какая же неловкая ситуация!»

– Прости, там Никита, нужно ему помочь… – Бормочу я.

Тот кивает и жестом показывает, что не смеет меня дольше задерживать. Выбегая из комнаты, я вижу, как Стас перегибается через подоконник, высовывается из окна наружу и приветствует Никиту взмахом руки.

– Привет, Тарзан!

Сбегая вниз по ступеням, я слышу лишь собственное сердце: оно молотит, как тысячи кулаков, и отдается звоном в ушах. «Зачем он здесь? Почему не с Полиной? Для чего пришел?» И мне почему-то сразу становится так легко, словно Высоцкий – мой спаситель. Как бы глупо не выглядело его появление, он, все же, явился очень вовремя потому, что Стас – и думаю, это не со зла – явно очень торопил события.

Он приехал, как только я вернулась из Берлоги. Мы болтали, затем поднялись за гитарой наверх, затем его рука, как бы невзначай, коснулась моей талии, а губы притянулись к моим губам: поцелуи, объятия, и вот мы уже вдвоем лежим на постели – все очень естественно, легко, без принуждения. И мне было приятно, и я даже, возможно, хотела большего, но не могла игнорировать сиреной воющую в голове мысль о том, что еще не готова к близости с ним.

Я не знаю, как это бывает у других девчонок, и, может, я наивная дурочка, но мне хотелось, чтобы мой первый раз был особенным. Мне не хочется морщиться, позже вспоминая о нем, даже если было неприятно и больно. Мне хочется вспоминать о нем, как о моменте, к которому я была морально готова и который могла контролировать с первой и до последней секунды. Мне хочется, чтобы Стас понимал, насколько это значимо для меня. Но, вероятно, именно его опыт в таких делах и торопит его к получению уже знакомых ощущений. Для меня же – этот опыт будет совершенно новым, и мне страшно ступать на неизведанную территорию. Именно поэтому я чувствую сейчас облегчение: я словно получила отсрочку.

– Мур! – Встречает меня Никита.

На его лице максимальная неловкость. Волосы взъерошены, одежда помята, рукав рубашки разодран и болтается, на шее – царапина: видимо, ободрал веткой, когда приземлился в розовый куст или пытался оттуда выбраться.

Я застываю напротив него и вглядываюсь ему в глаза.

Мы смотрим друг на друга, и что-то трепетное и невысказанное трещит электричеством между нами в соленом вечернем воздухе. «Интересно, как много он успел увидеть?» – думаю я.

И понимаю, что много. Никита видел достаточно, чтобы сделать нужные выводы. Я инстинктивно закусываю пылающие от поцелуев со Стасом губы и гадаю, смотрит ли он сейчас на нас из окна.

– Ладно, мне пора! – Вдруг выпаливает Никита, но не двигается с места. – Я просто хотел… Неважно. Так, глупость.

– Как ты? – Спрашиваю я. – Сильно ушибся?

– Ерунда. – Хмыкает он. – Ты была права, шпалера уже давно прогнила, а мне уже не двенадцать, чтобы лазить по ней к тебе в спальню.

Никита так пристально смотрит на меня, что я начинаю дрожать. Мне так больно от его взгляда, и мне так жаль, что все так сложилось, что меня буквально разрывает на части от нахлынувших чувств. Мне хочется расплакаться, но я не могу.

– Ты весь грязный. – Шепчу я, делая к нему шаг. И начинаю пальцами собирать с его одежды травинки и отряхивать с нее пыль. У меня нет сил, смотреть ему в глаза, я больше не могу. – И ты поранился. – Говорю, задержав взгляд на царапине на его шее, по краям которой выступила кровь.

Я умираю от желания его обнять, но все еще помню, что мы тут не одни. И я в ужасе от того, как все запуталось.

– Лель, я пойду, ладно? – Тихо произносит Никита.

Он осторожно дотрагивается до моего плеча, и я вздрагиваю.

– Нет! Нужно обработать рану!

– Алена, все хорошо. – Бормочет Никита мне в волосы. Его губы почти касаются моей макушки, и это ощущается как поцелуй, от которого у меня все внутренности сводит. – Я обработаю дома. Все в порядке. Правда.

– Зачем ты приходил? – Я поднимаю на него умоляющий взгляд.

В моей памяти проносится вся палитра ощущений, пережитыхнаедине с ним: вот мы катаемся по траве и смеемся, вот поднимаем сотни брызг, купаясь в море, подпрыгиваем на кочках в автобусе, гоняем наперегонки на велосипедах, и солнце играет бликами на наших лицах и в волосах. Это все мгновения безудержного счастья, которые не могу отпустить. Мне хочется, чтобы они длились вечно.

– Давай завтра. – Почти шепчет Никита, бросая взгляд куда-то мне за спину.

– Зачем ты приходил? – Упрямо повторяю я.

Но Высоцкий молчит. Смотрит сквозь меня, и я понимаю, что сейчас самое время обернуться. Что я и делаю. И ожидаемо вижу Стаса.

– Я поехал. – Он на удивление выглядит спокойным. Приветливо улыбается Никите, затем подходит ко мне. – Заеду завтра утром.

– Тебе не обязательно… – Начинаю говорить я, но Стас прерывает мою речь коротким, но нежным поцелуем в губы.

– Все нормально, еще спишемся сегодня. – Говорит он, поглаживая большим пальцем мою щеку. – Мне, правда, нужно домой – помочь матери. А вы… поговорите спокойно. – Видно, что ситуация ему неприятна, и Стас делает над собой усилие, чтобы улыбнуться. Но при этом он уверен в себе и не ревнует меня к лучшему другу. Ну, разве что самую малость. – Пока, Никитос! – Он взмахивает рукой на прощанье. – В следующий раз выбирай лиану покрепче!

– Я лучше через дверь. – Не оценив шутку, без эмоций отвечает Высоцкий.

Небо разрывает внезапный раскат грома.

– Да, – подмигивает Стас, – отличная идея. И не забывай стучаться!

Смеясь, он отправляется к машине, припаркованной с другой стороны, у дороги, а я поворачиваюсь к Никите.

Мои щеки горят, сердце в груди грохочет. Я вижу, как помрачнело лицо Высоцкого, и чувствую вину: пламя стыда охватывает буквально весь горизонт за его спиной, где яростно догорает солнце в закатном небе.

– Я тоже пойду. – Выдыхает Никита тихо, когда за домом слышится урчание двигателя.

– Нельзя так уходить. – Говорю я.

В его чертах горит разочарование. Он мотает головой.

– Нет, так будет лучше.

С неба начинают падать холодные капли.

– Мне так жаль. – Почти пищу я, когда Никита разворачивается, чтобы уйти.

Он замирает и не двигается.

– Я тоже тебя любила! – Кричу я ему в спину сквозь шум набирающего силу дождя. – Любила, но ты не видел! Не замечал этого…

Высоцкий медленно оборачивается. Вода льется по его лицу, просачивается сквозь одежду.

– Сколько мне еще было ждать, чтобы ты заметил?! – Дождь меня тоже не щадит: стекает с волос на лицо, путается в ресницах, сбегает струйками по шее. – Ты кроме Полины никого не видел, а Стасу я нравилась и прежней…

– Это неправда. – Он делает ко мне шаг. – Я просто не понимал…

– Ты и сегодня был с ней, я вас видела. – Ору я, как безумная, а выходит лишь жалобный писк.

Никита отчаянно мотает головой. Ливень обрушивается на наши головы с новой силой.

– Я видела. – Повторяю я, пытаясь контролировать свое дыхание и сжимая пальцы в кулаки.

– Мы просто поговорили! – Отчаянно восклицает он. – Она не нужна мне. Я сказал, что люблю другую.

– Слишком поздно. – Надломлено произношу я. Внутри меня происходит настоящая истерика. – У меня есть парень!

– Я знаю, что облажался. – Никита кладет мне ладони на лицо. – Я виноват. Позволь мне все исправить?

Он выглядит таким смятенным и подавленным, что я забываю про проклятый дождь, пытающийся смыть нас с поверхности земли.

– Я не знаю. – Честно отвечаю я. – Не знаю, что чувствую. Это так сложно…

– Я помогу. – Говорит Никита, наклоняясь к моему лицу.

И мы целуемся, а дождь хлещет нас, как безумный, жалит даже через одежду. Он проскальзывает везде – будто мы стоим под душем, и только увеличивает силу, словно собирается смыть с нас следы этих поцелуев, как следы преступления.

Никита запускает руки в мои влажные волосы, прижимает меня к себе. Мне передается его бешеное биение сердца. Он целуется неуверенно, но так страстно, что от его хриплого стона, щекочущего губы, на меня обрушивается волна дикого возбуждения: словно щелкнул какой-то внутренний переключатель, и я больше не могу остановиться, больше не владею собой.

Никита прихватывает зубами мою нижнюю губу, и на это тут же, как будто только этого и ждало, отзывается мое тело. Я сильнее вцепляюсь в него, вжимаю в себя и углубляю наш поцелуй, буквально терзая его рот – яростно, задыхаясь, будто изголодавшись по тому, чего так долго хотела.

Целое полчище хрупких бабочек устраивает танцы в моем животе, заставляя меня стонать от удовольствия и желать, чтобы это не заканчивалось никогда. Никогда.

Но тут перед глазами вспыхивает картина того, чем мы занимались со Стасом перед тем, как появился Никита, и снова накатывает стыд. Высоцкий не замечал меня, он с ума сходил по Полине в то время, как Стас всегда был тверд в своем выборе. Я не могу поступить с ним так, это неправильно. Он этого не заслужил.

– Подожди. – Мой голос звучит отчаянно, когда я пытаюсь отстраниться. Но Никита продолжает тянуться ко мне, и наши губы снова соприкасаются в поцелуе, грозящемся растянуться надолго. Из его объятий вырваться намного труднее, чем из объятий Кощея. – Остановись, Никит. – Задыхаясь, шепчу я.

Дождь больно бьет меня по щекам.

– Ты же чувствуешь это? Чувствуешь? Скажи! – Тяжело дышит Никита, не желая отпускать меня.

Я кладу руку ему на грудь и осторожно отодвигаюсь. Мое сердце рвется из груди, и на его месте рождается страшная пустота.

– Чего ты хочешь?

– Чтобы ты выбрала. – Решительно говорит он.

– Прости. – Я разворачиваюсь и бегу в дом.

Никита бросается за мной.

– Вот твоя худи. – Говорю я, когда мы оказываемся в гостиной. – Забирай и уходи. – Указываю на аккуратно сложенную толстовку с капюшоном, лежащую на кресле.

– Алена! – У него сбивается дыхание. Он руками смахивает влагу с лица и волос. – Ну, ты ведь тоже меня любишь. Я знаю. Я чувствую! Ты могла меня обмануть до нашего поцелуя, но не теперь.

– А вдруг тебе опять кажется? – Тихо спрашиваю я, поворачиваясь к нему. – Вдруг как с Полиной? Померещилось, а завтра пройдет?

Его лицо вспыхивает болью.

– Нет, это другое. Теперь я знаю, что это совсем другое. Я могу отличить настоящие чувства, а ты?

Мы замираем друг напротив друга, и я тону в его глазах, полных печали, не зная, что ответить. А затем тишину дома разрывает звук мобильника.

– Мне нужно ответить. – Вздыхаю я, взяв со столика телефон.

– Алена. – Опускает плечи Никита.

– Мне нужно ответить, – повторяю я, надеясь, что это даст мне, хотя бы, минуту на то, чтобы прийти в себя и начать соображать нормально.

Но этот телефонный звонок меняет вообще все.

– Ксюши больше нет. – Вместо приветствия дрожащим голосом говорит Тая. – Она ум-мерла. – Заикается подруга. – Алена, ты слышишь меня?! Ее больше нет…

17.2.

НИКИТА

Мы сидим в холле приемного отделения больницы и сами не знаем, чего ждем. На нас все та же мокрая одежда, а за окном по-прежнему бушует ливень. Алена вздрагивает от подступающих всхлипов, лежа у меня на груди, а я обнимаю ее левой рукой и смотрю на черное небо за окном. Мне в голову почему-то лезут воспоминания о том дне, когда весь мир узнал о смерти фронтмена «Linkin Park» Честера Беннингтона.

По словам его друзей и близких, он выглядел спокойным и жизнерадостным за день до гибели, и ничто не указывало на то, что он решится свести счеты с жизнью. Больше всего мне тогда врезался в память комментарий эксперта-психиатра об особенностях протекания депрессий и подавленных эмоциональных состояний: «Людям вокруг очень тяжело распознать признаки того, что происходит с их близкими. И не каждый человек планирует покончить с жизнью заранее: иногда это просто вспышка, минутное помутнение рассудка, короткая мысль о том, что больше уже никогда не будет хорошо – и в такой тяжелый момент важно, чтобы кто-то был рядом и оказал поддержку».

Наверное, Ксюша осталась совсем одна, и рядом не было никого, кто сказал бы ей, что однажды боль отступит. Однажды ей обязательно станет легче, и нужно только подождать. Это мог быть совсем короткий промежуток времени, или какое-то событие, которое стало триггером… И тут меня словно окатывает ледяной водой: та их встреча с Драгачевым в школе. «Осень. Обострилось все» – его слова, словно пощечина, обесценивающие все ее чувства.

И у меня ком встает в горле, и слезы подступают к глазам.

– Это мы виноваты. – Вдруг звучит в привычном больничном шуме голос Таисии, сидящей справа от меня. Она в отличие от Алены не плачет, но на ее лице отражается неистовое напряжение. – Мы оставили ее одну. Это все мы.

– Вы не виноваты. – Говорю я.

У меня ледяные змеи ползают по спине в этот момент.

– Мы же были у нее дома. – Размазывая слезы по щекам, хрипло произносит Алена. – Казалось, что она успокоилась, что ее отпустило. Я не думала … не думала… – Ей не хватает дыхания. – Я – ужасный друг, потому что совсем забыла о Ксюше…

– Не вини себя. – Я глажу ее по волосам. – У тебя отец пропал, ты пыталась справиться с переживаниями, плюс куча других проблем. Невозможно за всем уследить.

– Я должна была быть внимательнее к ней. Мы же знали, как ей плохо!

– У меня вообще нет оправданий. – Едва слышно отзывается Тая. – Я провела последний день с Костиком и была бессовестно счастлива. Мы ходили в кино, катались на роликах, гуляли у моря: даже страшно подумать, что было на душе у Ксени в этот момент.

– Я не верю, что это правда. – Говорит Алена, сжав мою руку. – Я все еще жду, что выйдут ее родители и скажут, что врачам удалось ее спасти. Я не верю, что теперь мы будем говорить о Ксюше в прошедшем времени!

Я целую ее в макушку и крепче прижимаю к себе.

– Это правда. – Кивая, как заведенная, бормочет Тая. – Я прибежала сюда, как только дозвонилась до ее родителей. Вернее, мама Ксюши ответила на звонок по ее мобильнику и сказала, что они в больнице. Когда я вошла, они сидели здесь, в холле. Ее маму трясло, а отчим был белым, как мел. Они даже ответить мне не могли, что произошло с их дочерью, а потом вышел врач и сообщил, что Ксюшу не смогли спасти. Единственное, что я поняла: причиной стала большая доза лекарств, которые она приняла намеренно, и уже к приезду скорой ее пульс был нитевидным и почти не прощупывался. Потом родителей увели в палату, а я осталась тут одна. Вышла подышать, начался этот ливень, я позвонила тебе…

– Но, может, есть шанс… – Алена бросает взгляд в сторону коридора с массивными дверями, за которыми скрываются процедурные для приема пациентов по скорой.

– Ее мама говорила то же самое. – Тихо отвечает Тая. – И потом упала на колени. А муж ее поднял.

Она смотрит в одну точку, ее руки дрожат.

– Ксюша ведь выглядела нормально. – Пищит Алена, пытаясь справиться с новой волной подступающих слез. – Я даже подумать не могла, что ей настолько тяжело…

– Она могла жить и жить. – Кивает Тая, сглотнув. – Стала бы счастливой, успешной и поняла бы, что из-за такого дерьма, как Дрыга, не стоит даже на секунду расстраиваться. Я не понимаю, что пошло не так. Не понимаю, зачем она…

Тая зажмуривается, сжимает пальцы в кулаки.

А я молчу.

Я просто не знаю, как открыть рот и рассказать им о последнем разговоре Лехи и Ксени. Нет, не потому, что он мой друг, и я хочу его защитить. А потому, что знаю, что смерть бывшей подруги и так станет для него огромным ударом, и он всю жизнь будет себя винить. И все вокруг и без этих подробностей будут его осуждать. Леха и так знает, что виноват. Нужно ли добивать его окончательно всеобщим порицанием?

Через минуту на пороге больницы появляется Костя. Он идет к нам, но Тая на него даже не реагирует: она словно в каком-то гипнотическом сне. Парень садится рядом с ней, обнимает ее, и Тая, молча, кладет голову на его плечо. Костя спрашивает, что произошло, и так как девочки подавлены, мне самому приходится снова повторить все эти слова, от которых горчит на языке, и холодом стягивает желудок.

Алена беззвучно плачет. Костя, тяжело вздохнув, уставляется в пол. Мы сидим, словно придавленные бетонной плитой отчаяния, и снова ждем неизвестно чего. Никто из нас не понимает, как можно в такой момент просто вернуться домой. Горе лучше переживать всем вместе.

– А кто-нибудь сообщил Дрыге? – Спрашивает Якимушкин спустя некоторое время.

– А для чего? – Бесцветным голосом интересуется Алена. – Думаешь, ему есть до этого какое-то дело? Он даже на сообщения ей не отвечал: выбросил, будто какой-то мусор.

– Я сообщила. – Вдруг, нахмурившись, говорит Тая. И взгляды всех присутствующих обращаются к ней.

– Ты звонила ему? – Удивляется Алена.

Она медленно поворачивается к ней.

– Я послала ему фотографию. Ту, что сделала на кухне в твоем доме. Помнишь? Где они целуются с Ксюшей.

– Тая… – Охает Алена.

– Я написала ему, что это он ее убил. – Она добела сжимает дрожащие губы. – А что?

Костя крепче обнимает подругу за плечи.

– Но Тая… – Всхлипывает Аленка.

– Если это так и есть. – Холодно отвечает та. – Я хотела, чтобы он помнил это до конца своих дней. Чтобы знал, что это его поведение заставило ее…

– Но так нельзя.

– Можно! – Нервно восклицает Тая. – Ему что, трудно было вести себя по-человечески?! Трудно было объясниться с ней?! Почему нужно было быть таким ничтожеством, трусом! Ах, ты… – Она застывает с открытым ртом, и мы не сразу понимаем почему.

А потом следуем за ее взглядом и видим промокшего насквозь Леху. Он стоит у раздвижных стеклянных дверей на входе. Его плечи опущены, с одежды и волос бежит вода: очевидно, парень добирался до больницы пешком. Вид у него ошеломленный, растерянный. Леха скользит испуганным взглядом по залу ожидания, а затем останавливается глазами на нас.

Но подойти не успевает: Тая срывается с места, подлетает к нему и, словно дикая фурия, набрасывается на парня.

– Какого черта?! – Она ударяет его ладонями в грудь. – Кто дал тебе право?!

– Тая! – Мы бросаемся к ней.

– Как ты можешь сюда приходить?! – Новый толчок в грудь сбивает Дрыгу с ног.

Он падает, выглядит ошарашенным. Смотрит на Таю снизу вверх, хватает ртом воздух и дрожит.

– Как ты посмел?! – Кричит Тая.

Костя успевает ее оттащить еще до того, как она дотянется до Лехи ногой. Тая сопротивляется: молотит воздух руками, ногами, сыплет проклятиями и, наконец, разрыдавшись, безвольно повисает в объятиях своего парня.

– Ненавижу. Ненавижу тебя… – Всхлипывает она.

Костя уводит ее обратно и уговаривает опуститься на кресло.

– Так это правда? – Побледневший Драгачев с трудом складывает слова в предложения.

– Да. – Я подаю ему руку и помогаю подняться на ноги.

На нас с интересом и ужасом смотрит весь персонал и посетители. Люди шепчутся.

– Она что-то сделала с собой? – Тихо произносит он.

Я киваю. Алена стоит рядом и подавленно молчит.

– Но как… – Леха растерянно опускает взгляд. – Не понимаю. – Он смотрит на свои трясущиеся руки. – Зачем?!

– А ты как думаешь? – Обводит его разочарованным взглядом Алена.

Дрыга смотрит в ее заплаканные глаза и словно не хочет верить. Он начинает мотать головой: сначала медленно, заторможено, а потом все активнее и активнее.

– Нет. – Выдыхает он истерично. – Нет, я тут вообще ни при чем!

Разворачивается и пулей вылетает из здания обратно под ливень.

– Мне жаль его. – Шепчет Алена, провожая его взглядом.

И я киваю, понимая, что она имеет в виду.

– Принесу вам попить. – Говорю я, оставляя ребят в зале ожидания.

Иду к кулеру, набираю воды и замечаю в коридоре мужчину в форме, который беседует с мужчиной в гражданской одежде и больничной накидке на плечах.

– И вы не знали, что ваша падчерица встречается с кем-то? – Спрашивает полицейский, делая пометки в блокноте.

– Мы никогда не слышали ни о каком Леше! – Отчаянно восклицает мужчина в больничной накидке. – А тут она нам с матерью две строчки оставляет: типа, «простите»! А ему целое письмо! Узнаю, кто он такой, и голову ему откручу!

– Матвей Сергеевич. – Кашлянув, выразительно смотрит на него мужчина в форме.

– Засажу! – Рычит тот.

Я беру стаканчики с водой и возвращаюсь к ребятам.

Тая от воды отказывается, она выглядит спящей в кольце крепких рук Кости. Алена принимает воду с благодарностью – пьет долго и маленькими глотками. Мы все опустошены и не хотим верить. Никто из нас не знает, о чем говорить, и как вообще можно общаться по-прежнему после всего произошедшего.

А еще через какое-то время к нам подходят оба родителя Ксюши и тот самый полицейский. Мать девочки дрожит в руках мужа, он сам тоже словно едва держится на ногах.

– Это ребята, которые дружат с моей дочерью. – Представляет нас мама Ксюши.

Мы, как по команде, встаем.

– Я хочу коротко побеседовать с вами, – говорит полицейский, – это не допрос, так что вы можете отказаться. Мне бы хотелось уточнить кое-какие детали.

– Кто-то знает Лешу? – Вмешивается мать Ксюши. Она смотрит на нас с надеждой, как будто этот Леша, если найдется, сможет вернуть к жизни ее дочь. – Ксюша оставила ему письмо. – Женщина вытягивает руку с зажатой в ней мятой запиской. – Она написала ему. Она… Нужно ему передать. Нужно… Я хочу его видеть. Кто он? Вы знаете его? Как его найти?

Я немею, видя, как слезы катятся по ее щекам.

– Вы позволите? – Поняв, что никто из нас не спешит отвечать, полицейский осторожно забирает из рук женщины записку. – Будет лучше, если вы доверите это мне. Вам сейчас нужно поехать домой и отдохнуть, а утром я подъеду, и мы обсудим все еще раз.

– Но я хочу видеть этого мальчика. – Широко распахивает глаза мама Ксюши. – Кто он, ребята? Вы ведь его знаете? Он учится с вами?

Но даже Тая молчит, закусив губу. Мы все как будто одновременно потеряли дар речи. И тут за их спинами раздается:

– Это я.

Они оборачиваются.

Мы тоже смотрим в направлении звука.

Это Дрыга. Он сгорблен, словно гравитация прижимает его к земле сильнее, чем остальных. С его волос бежит вода, и неясно, красны ли его глаза от слез или от напряжения. Его взгляд кажется безумным, полным немого отчаяния и вины, а его губы посинели от холода.

Мама Ксюши смотрит на него, склонив голову, а затем без лишних слов забирает у полицейского записку и протягивает Лехе. Драгачев берет ее дрожащей рукой и медленно разворачивает. Никто не дышит, пока он, молча, водит глазами по расплывающимся от влажных пальцев строкам.

Прочитав, Леха кивает самому себе. Затем сглатывает, делает глубокий вдох и возвращает записку женщине.

Мы все ждем от него какой-то реакции, но он лишь отходит к стене, наваливается на нее спиной и устремляет взгляд к потолку. Леха молчит. Мать и отчим Ксюши не сводят с него глаз. Он делает выдох и зажмуривается. Снова медленно тянет носом воздух.

– Полагаю, мне лучше сначала поговорить с юношей. – Тихо замечает полицейский.

Из рук женщины падает записка. Я наклоняюсь и поднимаю ее. Глаза сами невольно скользят по строкам.

«Дорогой Леша,

Можешь считать меня старомодной и глупой, но, видимо, я из тех, кто еще верит в любовь, о которой пишут в книгах и снимают фильмы. Это мое последнее письмо тебе, которое ты точно прочтешь.

Знаешь, все так сложно, но и просто одновременно.

Ты такими глазами смотрел на меня. Я даже не знала, что именно ты причинишь мне столько боли. Ты говорил такие слова, которые залечили мои раны, а потом разрушил меня на миллион осколков. Но я все еще как будто до конца не верю, что ты мог так поступить.

Любовь – это прыжок на доверие. Ты закрываешь глаза и падаешь, надеясь, что тебя поймают.

Но бывает, что тот, кому ты доверился, в последний момент отходит в сторону, поняв, что подхватить тебя ему не по силам.

Тебя оставляют в тот момент, когда ты больше всего нуждаешься в поддержке. И ты больно ударяешься о землю.

Любовь – короткий полет. А также урок, который ты усваиваешь, пока пытаешься собрать себя по осколкам. Мы перестаем верить, но не перестаем чувствовать. Мы боимся, но все равно любим.

Единственное, чего я хочу, уходя – чтобы ты был счастлив. Я могла бы любить тебя так, как никто другой никогда не любил. И я буду.

Твоя Ксеня».

Прочитав, я гадаю, понимала ли она, что совершает ошибку, которую уже никто и никогда не сможет исправить? Нельзя никому ничего доказать ценой своей жизни. Ей нужно было просто пережить темный период и стать счастливой ему назло. Просто стать счастливой. Но Ксюша не верила, что это возможно. Бедная девочка.

17.3.

АЛЕНА

Сегодня похороны, и всем, кто идет на них, учителя разрешили пропустить уроки. Хотя, если честно, все, кто близко знал Ксюшу Кулик, и так последние два дня присутствовали на уроках чисто формально: мы ходили по школе словно зомби, а на занятиях сидели, уставившись в пустоту. Дрыга и вовсе прогуливал: никто не знал, где он, и чем занят в эти дни. Думаю, ему было тяжело, как и всем нам. Поступая мерзко, он, разумеется, не ждал такого исхода.

Взрослые говорят, что у подростков резко обострены все чувства, а Ксеня, к тому же, была особенно чувствительной. Хрупкая и ранимая, она просто не справилась с переживаниями. Не выдержала.

Школьный психолог, с которым нас заставили пообщаться, не считает, что своей смертью Ксюша хотела кого-то наказать, она искала облегчения и не успела подумать о том, как это скажется на окружающих – особенно на ее родителях, для которых ее уход стал невосполнимой потерей.

Психолог сказала, что подростки не осознают ценность жизни и, видя мир в черно-белой гамме, воспринимают каждое разочарование как конец света, что в корне неправильно. Глупая фраза про то, что время лечит, по ее словам не такая уж и глупая: в случае депрессии, вызванной ударом от потери близкого, нужно просто выждать – шесть, восемь недель, или несколько месяцев, и тогда обязательно станет легче. И, оглянувшись назад, пережитое уже не будет казаться таким тяжелым и страшным.

Но справимся ли мы теперь?

Уход Ксюши наложил отпечаток на каждого из нас. Все мы одновременно потеряли безмятежность и невинность. Все разом повзрослели. Сможем ли мы оправиться от этой потери, не потеряв часть себя? И что хуже – я теперь еще больше боюсь за отца. Мне кажется, что, чем больше проходит времени, тем меньше у него шансов спастись и вернуться домой живым. От тревоги я схожу с ума и практически не сплю, а если сплю – не вижу снов, лишь мешанину из ярких бессвязных картинок. И от этого днем слоняюсь совершенно без сил.

– Ты готова? – Заглядывает в мою спальню Стас.

Нужно отдать ему должное, эти пару дней он был внимателен и тактичен, старался поддерживать меня в школе. Мы особенно много не говорили с ним о Ксене, и это помогало мне ненадолго отвлекаться. О том, что произошло между мной и Никитой, я тоже старалась не думать. Наверное, плыть по течению и ждать, что неловкая ситуация сама собой рассосется, не самое лучшее решение, но сейчас мне просто нужна передышка: я не справляюсь со всем, что на меня навалилось.

– Нет. Не готова. – Отвечаю я, продолжая глазеть на одежду в шкафу.

– Почему? Уже пора выезжать, опоздаем на погребение.

Что за слово такое «погребение»? И почему от него так больно? Я все еще не могу представить, что можно вот так запросто сунуть человека в яму и присыпать землей. Еще вчера Ксеня ходила, разговаривала, смеялась, улыбалась, а сегодня мы просто закопаем ее на кладбище? Серьезно?

– Я не готова. – Повторяю я громче.

Внутри меня все начинает кипеть, и мне все труднее это контролировать.

– Помочь тебе? – осторожно спрашивает Стас.

– Чем ты мне поможешь?! – Неожиданно даже для себя вдруг вскрикиваю я. – Что ты сделаешь, если мне совершенно нечего надеть?!

– Ален… – Теряется он.

Переминается с ноги на ногу, затем подходит ближе.

– Мне нечего надеть на эти гребаные похороны, неужели, ты не понимаешь?! – Я бью ладонью по шкафу, заставляя парня вздрогнуть.

– Что случилось? – В комнату заглядывает Никита.

– Похоже, истерика. – Тихо отвечает Стас. Затем подходит ко мне сзади и кладет ладони на мои плечи. – Ален, ну, ты чего?

– Здесь нет ничего черного! – Завываю я, чувствуя, как горячие слезы бегут по моим щекам. – Здесь ничего нет! В чем я пойду? Может, в школьной юбке и футболке с черепом? Или надеть красное? На похороны! Или, может, сиреневое? Как думаешь, мне пойдет?

– По-моему, тебе просто нужно успокоиться. – Вздыхает он. – Посмотри на меня. – Стас разворачивает меня к себе в попытке обнять.

– Я никуда не пойду! – Стону я, отталкивая его.

Сажусь на кровать и прячу лицо в ладонях. Это единственный способ не начать все крушить.

– Можно надеть что-то сдержанное. – Слышится его голос. – Серое, например. Вот, смотри, симпатичная серая кофточка…

– Зачем мне симпатичная? – Задыхаясь, кричу я. – Нужно прийти в черном! Траур – слышал такое слово?!

В этот момент я понимаю, что перегибаю палку, но уже не могу остановиться. Это, и правда, истерика. Мне нужно, чтобы меня оставили в покое. Я не хочу ни на какие похороны, я это просто не выдержу.

– Сейчас все решим. – Говорит Никита.

Он возвращается буквально через пару минут с ворохом черной одежды. Здесь платье тети Марины, ее деловой костюм с жакетом и юбкой, черный лонгслив, брюки-дудочки и даже платок – выбирай, что хочешь. Никита раскладывает вещи передо мной на кровати без лишних слов, затем жестами призывает Стаса покинуть комнату.

Когда они выходят, я надеваю брюки и лонгслив. Голову простреливает шальная мысль: «Нужно, наверное, оставить эту одежду себе. Вдруг папа не вернется…» И я резко трясу головой, заставляя себя опомниться. «Нельзя! Нельзя позволять себе даже думать о таком!»

На похороны собралась, кажется, половина школы. Ксюша не была особенно общительной, и думаю, она бы сильно удивилась, узнав, как много людей пришло с ней попрощаться. На кладбище разыгрался сильный ветер, и Стас с Никитой, стоящие по обе стороны от меня, одновременно предлагают мне свою верхнюю одежду, чтобы я не замерзла. Но какой там холод – я почти ничего не чувствую.

Глаз не могу оторвать от Ксени и все жду, что она моргнет, но этого не происходит. Думаю, Тая ощущает что-то похожее. Она смотрит на нее заворожено и, кажется, даже не дышит. Теребит в руках цветы и нервно кусает губы. Когда громко начинает рыдать мать Ксени, Тая закрывает глаза, а Костя придерживает ее за плечи.

Я все еще не верю. Я не верю.

– Идем скорее отсюда. – Выдыхает Стас после того, как гроб опускают в яму и присыпают землей.

Я кладу на могилу цветы и шепотом говорю Ксюше, что все будет хорошо. Глупость какая. Не будет, конечно же – ведь ее уже нет. Там, где она, сквозящая пустота. Невесомость. Зачем ей мои обещания и заверения? Если даже она меня услышит, на что это повлияет?

– Иди сюда. – Заметив слезы на моем лице, прижимает меня к себе Никита.

Я позволяю ему обнять себя и упираюсь лбом в его грудь. Кажется, у меня даже на рыдания сил не осталось.

– Может, поедем уже? – Зудит Стас.

– Ты поедешь на поминки? – Шепотом спрашивает у меня Никита.

– Да. – Отвечаю я.

– Мы поедем к ним домой. – Говорит он Стасу. – Ты можешь ехать по своим делам, я сам отвезу Алену.

– Нет, я с вами. – Упирается он.

– Хорошо.

Пока мы идем к машинам, они буквально соревнуются друг с другом, кто подаст мне руку, поддержит меня за локоть, усадит в салон и довезет до дома Ксюши. Мне хочется заметить, что это максимально неуместно в такой ситуации, но Никита уступает Стасу первым, чтобы не доводить все до абсурда.

Приехав на поминки, я спешу укрыться вместе с Таей в самом дальнем уголке Ксюшиной спальни – подальше и от них, и от посторонних глаз. Оставив гостей за столом, к нам подходит мать Ксюши.

– Вот это я нашла у нее под подушкой. – Надломлено говорит она, достав из ящика тетрадь и положив перед нами. – Единственное, о чем жалею, что была так невнимательна к своей дочери. Дневнику она доверяла гораздо больше, чем мне.

Женщина уходит, прикрыв за собой дверь. Я взволнованно открываю тетрадь, мы с Таей переглядываемся и окунаемся в последние дни жизни Ксюши.

«Я не хочу говорить, потому что ты не захочешь слышать, что я скажу.

Лучше я буду писать тебе сюда. По одной мысли каждый раз, когда плачу из-за тебя. По одной мысли, чтобы помнить. И чтобы стало легче».

«Хуже всего – делать вид, что все хорошо, когда тебе ни черта не хорошо. Никто даже не догадывается, что я умираю внутри каждый час и каждый день».

«Ты отказался от меня. Но то, что ценно, ведь никогда не отдают? Да?»

«Некоторые люди никогда не будут твоими, несмотря на то, как сильно ты в них влюблен».

«Я плачу не из-за тебя, ты этого не стоишь. Я плачу из-за того, что идеальный образ тебя в моей голове разбился о правду».

«Ты теряешь больше».

«Извини, что навязывалась. Я всего лишь хотела дать тебе ту любовь, которую не получала сама».

«Я приказываю себе не забывать, что, когда мне больше всего требовалось тепло, ты дал мне дистанцию. Не отвечал на вопросы и последнее сообщения. Твое молчание – тоже ответ».

«Ты – моя первая мысль после сна и последняя перед сном».

«Я заслуживаю большего».

«Ты больше не шутишь, а я так люблю твое чувство юмора».

«Я скучаю по старому тебе, который писал мне каждый день и заставлял улыбаться. Сейчас ты только убиваешь меня равнодушием».

«Ты играешь моими чувствами, потому что не уверен в своих».

«Ты говоришь, что занят, но забыл, что я – тоже живой человек с заботами и учебой, просто у меня находится время, чтобы написать и ответить, ведь это моя отдушина в суете дня, а у тебя просто пропал интерес».

«Разговоры не помогают. Ты не слушаешь, не слышишь».

«Я вижу твои недостатки и принимаю их. Ты не видишь меня вообще»

«Я просто не та девушка, ради которой ты изменишься».

«Любовь это там, где хорошо, а не там, где плохо».

«Тот парень, который мне понравился, никогда не существовал. Ты был им, чтобы сбить меня с толку, получить то, что хочешь».

«Не нужно говорить мне, что я скандалю, когда я просто пытаюсь объяснить тебе свои чувства».

«Нельзя быть с тем, у кого нет на тебя времени. Невозможно быть спокойной, если ты не понимаешь, кто ты для него».

«Я никогда бы не поступила с тобой так, как ты со мной. Никогда не разбила бы тебе сердце».

«Никогда больше не показывать, как нуждаешься в человеке».

«Обещаю, что это последний раз, когда я так унижалась, умоляя кого-то о внимании».

«Почему я понимала все неправильно? Как мне могло показаться, что я счастлива?»

«Ты не пишешь мне потому, что у тебя есть кто-то красивее, важнее и проще меня. Я принимаю это, но все равно почему-то не теряю надежду».

«Мне так плохо, а ты уходишь вместо того, чтобы успокоить. Нельзя быть с тем, кто спокойно спит, зная, что ты плачешь из-за него».

«Я не кусок мусора».

«Каждая, кто хотела стать любимой, однажды становится бесчувственной».

«Есть разница между «занят» и «не заинтересован»».

«Мечтая быть с тобой, смотреть тебе в глаза, я опять забываю, как жесток ты был со мной. Я сказала: «Мне плохо», а ты ответил: «Ты сама решаешь, что хорошо» вместо утешения».

«Мое тело страдает, просит помощи от этой боли».

«Ты – ребенок. Взрослый сказал бы прямо, а не исчезал».

«Ты боишься любви. Тебе нужна девушка-игра, девушка-квест, которую нужно разгадывать, добиваться. Снежная королева, которой плевать на тебя и твое сердце».

«Человек всегда находит время на то, что ему действительно важно. Не находит – значит, ему неважно. Ты занят для меня, значит, свободен для других».

«Сегодня я поняла, что тебе абсолютно плевать. Ты отдаешь себе полный отчет, что причиняешь мне боль, но делаешь это намеренно. Ты ведь просто не способен чувствовать. Мне тебя жаль».

«Все нормально. Со мной уже поступали так. Я знаю, что такое чувствовать себя ненужной. Знаю, как выжить».

«Ты опять обесцениваешь мои чувства. Я напоминаю себе, что нельзя любить, не получая того же взамен».

«Теряю тебя, чтобы не потерять себя».

«Столько сил, энергии и чувств в того, кому просто насрать».

«Ты знал, что мне плохо, и ничего не сделал».

«Говорят, что все еще скучать по людям, которые причинили вам боль, нормально. Но что-то я не верю. Больше похоже на мазохизм».

«Я редко открывалась кому-то. Не знаю, почему это произошло с тобой. Наверное, мне очень хотелось почувствовать себя живой».

«Я благодарна тебе за то, что ты разбил мне сердце. Эта тьма – тоже подарок».

«Давать кому-то еще один шанс это как перечитывать книгу, надеясь на другой конец. Бесполезно. Но я все еще жду, что ты позвонишь».

«Я так боюсь забыть детали наших разговоров и встреч».

«Узнать, что у тебя есть другая, не так больно, как понимать: ты осознаешь, какую боль причиняешь, но все равно это делаешь. Больнее всего видеть, как легко ты от меня отказался».

«Ты не виноват в том, что ты не такой, каким я тебя себе придумала».

«Узнав о том, что я в больнице, ты грубо оборвал разговор и вышел из сети. Это было жестоко».

«Нельзя показывать, что в тебе много любви, это примут за слабость. Ты постарался убежать до того, как на тебя это обрушится».

«Так хочется быть счастливой, а не сильной».

«Я заслуживаю того, кто будет бороться за меня. Кто возьмет за руку и поведет за собой».

«Как долго я тебя ждал», «Хочу, чтобы мы были с тобой надолго. Может, навсегда» – это ты говорил вначале. «Я вообще ничего не хотел» – а это в конце.

«Я должна перестать думать о тебе, чтобы не сойти с ума. У любой тоски есть «год спустя», нужно только потерпеть».

«По чему я скучаю? По уверенности, которую ты никогда не давал? Как же хочется просто любить, и чтобы тебя любили в ответ».

«Я действительно хотела, чтобы это был ты. Я так сильно хотела, чтобы это был ты!»

«Я больше так не могу. Как выбраться из этого?»

«Жаль, что я позволила ранить себя. Время все расставит по местам».

«Я не потеряла чувств к тебе. Я отпускаю тебя, потому что вижу – это не взаимно».

«Думала, ты – мой человек, ты меня излечишь, станешь спасением, а не новой болью».

«Больше всего ты боишься близости, но именно она мне и была нужна. То, чего я хочу, ты не можешь мне дать. А то, что могу дать я, тебе не нужно».

«Нельзя прощать жестокость».

«Какая же это боль».

«Мы могли говорить сутками, а потом все исчезло в один день. Ты стал таким близким за месяц и таким чужим за пару дней».

«Мне так тяжело. А тебе так плевать»

«Я хочу быть тебе другом. Настоящим. Знать о тебе все, разделять увлечения»

«Я хочу тебя»

«Никогда не умоляй о том, чего заслуживаешь».

«Ты нужна мне. Всего три слова, которые я так ждала».

«Твои холодность и раздражение помогли мне понять себя лучше. Нельзя открывать сердце тому, кому не нужны твои чувства. Люби себя».

«Мне больно понимать, что ты и дальше будешь так поступать с девушками. Пробуждать в них любовь, не планируя любить в ответ, давать много внимания и ложные надежды, заставлять открывать тебе сердце, а потом отбирать у них все. Я слышала, как гнусно ты отзывался о бывших. Мне следовало догадаться».

«А ведь было столько сигналов. Ты не спрашивал, что у меня на душе, ничего не пытался узнать о моей жизни. Уже тогда неосознанно я понимала, что не найду в тебе то, что искала».

«Нужно вылечить душу и снова захотеть жить. Пока с каждым днем все тяжелее. Не получается выкинуть тебя из головы. Не получается не чувствовать».

«Борись. Выздоравливай. Сама ухаживай за собой, делай подарки. Спорт. Еще больше спорта».

«Чувства есть, но в них больше нет смысла. Я не держусь. Я отпускаю».

«Три ошибки: любить, ждать, терять себя».

«Я очень хочу сказать тебе, что скучаю, но это ничего не изменит. Поэтому делаю вид, что все хорошо».

««Осень. Обострилось все». Как же мне тоже хочется быть с тобой бессердечной. Но я не такая».

«Ты открыл для меня целый мир, но любил недостаточно, чтобы остаться в нем со мной. Спасибо за урок»

«Уверена, тебя есть, кому поддержать, и ты не один».

– Сколько же раз она ревела из-за него? – Хрипло произношу я, смахивая слезы.

– Она все понимала. – Шепчет Тая, водя пальцами по строкам. – Видела, каким он был неидеальным. Боже, столько боли…

– В конце кажется, что она находит в себе силы это пережить.

– Заметила, как Денис сегодня плакал у могилы? – Подруга закрывает дневник. – Ксюша ему нравилась.

– Лучше бы он сказал ей об этом. – Всхлипываю я, придвигаясь к ней ближе.

– Теперь уже не скажет.

– Это ужасно.

– Нужно говорить о чувствах, пока еще не поздно.

– А как узнать, когда поздно?

– Слушать свое сердце. Оно всегда знает.

18.1.

НИКИТА

Уже третий день Алена добирается до школы пешком. Не знаю, во сколько она выходит из дома, но, когда я прихожу в класс, она уже там: смотрит в окно, рисует что-то на полях тетради, тихо шепчется с Таей. Мы сдержанно здороваемся и больше в течение дня не разговариваем. В нашем чате тоже тихо, и переписки стали короткими:

– Есть новости насчет папы?

– Нет.

– Скажешь, если будут.

– Ок.

Радует одно: Кощеев точно больше не подвозит ее до школы по утрам. Хотя, на переменах они видятся. Я пару раз замечал их в столовой и у спортзала – болтали, обнимались, и его руки лежали на ее спине или талии. Не думаю, что Аленка сделала выбор в его пользу. Мне хочется надеяться, что это не так, и что она просто взяла время подумать и держит его на расстоянии.

Ее слова о том, что она любила меня, ударили в самое сердце. А то, с каким пылом Алена отвечала на мои поцелуи под дождем, не оставляет сомнений: эти чувства еще живы, и у меня есть реальный шанс завоевать ее. Вспоминая тот ливень, я невольно улыбаюсь. Наверное, все мои друзья успели в первый раз поцеловаться с девчонками годам к четырнадцати, а к шестнадцати среди них уже не оставалось почти никого, кто бы ни лишился девственности.

Потому они и смеялись, что я никуда не тороплюсь в этом плане. А мне совсем не было стремно. Теперь понимаю, что неосознанно откладывал этот шаг. Мне не хотелось опыта ради опыта. Я ждал ее. И клянусь, это того стоило. Целоваться с Аленой – самое приятное, что я когда-либо делал в жизни, и смириться с тем, что у меня не будет возможности делать это каждый день, я теперь никак не могу.

– Что насчет репетиции? – Спрашивает Семенов, встретив меня в коридоре на перемене. – Давно уже не собирались.

– Да, надо бы собраться. – Измученно улыбаюсь я.

– На Осенинах выступаем? Все в силе?

Черт. Об этом-то я совсем и забыл.

– Думаю, да.

Кирилл что-то замечает в выражении моего лица, потому что пялится недоверчиво.

– Ты еще не говорил с Аленой?

– Не-а. Ей… нужно время оправиться. – Пожав плечами, отвечаю я. – Да и Леха пропал, куда мы теперь без басиста?

– Думаешь, он вообще откажется играть? – Озвучивает мои опасения Семенов. – В школе говорят, Ксюшка из-за него… – Он виновато осекается.

– Я найду его и попробую уговорить. – Заверяю его.

– Ладно. – Кирилл проводит рукой по собранным в хвост волосам и понимающе кивает. – Напишешь, если все получится.

– Хорошо.

Я провожаю его взглядом.

– Ну, и правильно делает, что не приходит. – Раздается за спиной голос Дениса. – У меня руки так и чешутся начистить ему рожу.

Я оборачиваюсь.

– Ты про Дрыгу?

Он кивает.

– Перессался, вот и не идет. – Говорит Денис и гневно стискивает зубы.

– Значит, винит себя. – Предполагаю я. – Думаю, ему тоже сейчас непросто.

– И правильно. – Морщится друг. – Ты видел и слышал, как он себя с ней вел. Это его вина.

– Леха ее к этому не подталкивал. У Ксюши был выбор. – Подумав, произношу я. – Она совершила ошибку, которую уже не исправить. И ему тоже сейчас плохо, я уверен в этом.

– То есть, я должен его пожалеть? – Хмыкает Денис.

– Его – нет, он справится. А вот родителей Ксюши жалко, ей нужно было в первую очередь подумать о них.

– Значит, по-твоему, это Ксюха во всем виновата? – Разочарованно оглядывает он меня.

– Никто не виноват. – Я хлопаю его по плечу. – И ты тоже.

– Чего? – Его брови поднимаются на лоб.

– Вижу ведь, что мучаешься. – Тепло говорю я. – Ксюшка нравилась тебе.

– Да, но… – Теряется Денис.

– Если избить и затравить всей школой Леху, ее все равно не вернуть. Нужно жить дальше. Даже, если не очень получается.

Он молчит, опустив взгляд. Затем медленно поднимает на меня глаза.

– Я должен был сказать ей.

– Да. Возможно. – Соглашаюсь я. – Но уже ничего не вернешь. Мы все должны простить себя, что не догадались, что не успели.

Денис смотрит куда-то в сторону.

– А ты сказал Алене?

– О чем? – Я следую за его взглядом и вижу их с Таей, идущих в столовую.

– Что любишь ее, баран. – Усмехается Денис.

– Да.

Он присвистывает.

– А она?

Мы оба не отводим от них взгляда.

– Ответила, что тоже любила, но уже поздно.

– Из-за Кощея?

– Думаю, да.

– А вот ни черта не поздно. Пошел он! – Поправив лямки рюкзака, бросает Денис. – Я уже не смогу сказать Ксюше, что хочу встречаться с ней. А ты все еще можешь говорить это Лелику хоть каждый день. – Он поворачивается ко мне. – Блин, Высоцкий, ну, не тупи. Этот Кощеев ее совсем не знает, он напором берет. А вы с ней… вы же как… ну… Мери Джейн и Питер Паркер! Как Ромео и Джульетта! Лея и Хан Соло! Бэби и Джонни – смотрел «Грязные танцы»?

– Аленка заставила. – Признаюсь я.

– Вот! – Он бьет меня в плечо. – Как Эдвард и Белла!

– Тебе нужно завязывать с девчачьими фильмами. – Серьезно предупреждаю его.

– Как Ноа и Элли из «Дневника памяти»!

– Хватит. – Я оглядываюсь, проверяя, не слышит ли нас кто.

– Как Джек и Роуз… – Не успевает договорить Денис, потому что я закрываю ему рот ладонью.

– Не позорь меня. – Смеюсь я. – Умоляю.

– Я серьезно. – Говорит друг, едва я убираю руку. Его лицо снова становится печальным. – То, что случилось с Ксюшей, ужасно. Но это заставило нас всех понять, что завтра может и не быть. Нужно жить сегодня.

– Высоцкий! – Грубый директорский бас заставляет нас прервать разговор.

Я оборачиваюсь и вижу Олега Борисовича.

– Ко мне в кабинет! – Командует он.

Разворачивается на пятках и чешет по коридору.

– А что я сделал? – Бормочу я.

– Иди. – Подталкивает меня Денис.

– Ладно, договорим на геометрии. – Бросаю я ему и отправляюсь за Фельдманом.

– Садись. – Указывает он на стул, когда мы входим в его приемную.

Я опускаюсь на стул и жду, пока он займет место за своим столом. Разглядываю картины на стенах, дипломы в рамочках, цветы на подоконнике.

– Ты уже решил, куда будешь поступать? – Гремит его голос.

– Чего? – Удивляюсь я, переводя на него взгляд. – Поступать… э…

– Ты что, не знаешь, где хочешь учиться после окончания школы? – Директор сводит брови на переносице и складывает руки в замок.

Он явно слегка раздражен, и это разжигает во мне интерес.

– Ну, я не думал.

Олег Борисович быстро моргает, словно сбит с толку моим ответом, затем угрожающе наклоняется на стол.

– Начало выпускного года, Никита.

Я прочищаю горло. Мне неуютно под его пронзительным взглядом, и это еще очень мягко говоря.

– А в чем дело? – Осторожно интересуюсь я. – Вы теперь лично проводите беседы с учениками по поводу того, куда они собираются поступать? Или у нашей школы такие хреновые показатели, что это нужно срочно исправлять?

– Следи-ка за языком. – Мрачнеет Фельдман. – Похоже, Марина совсем ничему тебя не научила!

– Вы тоже следите. – Мои плечи напрягаются. – Я не позволю вам склонять имя моей матери в ваших тупых разговорах.

Кажется, он теряет дар речи. Его лицо краснеет, ноздри раздуваются от возмущения.

– Так. Хорошо. – Он, все-таки, берет себя в руки и шумно выдыхает. – Начнем сначала. Ты решил, куда будешь поступать?

Я молчу и хмурюсь. Смерив его долгим презрительным взглядом, небрежно пожимаю плечами.

– Скорее всего, в наш местный универ.

– Специальность?

– А какая разница? Все равно диплом будет просто валяться. Это больше для мамы, лично мне он не нужен: я решил заниматься музыкой.

С лицом директора происходят странные вещи: кажется, его слегка перекосило от гнева или каких-то неясных мне эмоций.

– Так не пойдет. – Сухо говорит он. Достает из ящика какую-то брошюру и протягивает мне. – Вот тут я отметил вузы в столице и в других крупных городах, куда ты должен будешь отправить документы. Над портфолио и оценками мы поработаем, а к экзаменам придется серьезно подготовиться – нужен хороший балл, чтобы пройти по конкурсу.

Теперь пришла моя очередь моргать, не понимая, какого черта вообще происходит.

– И не смотри так. – Сурово произносит Фельдман. – Музыкой можно заниматься в свободное время. Достойное образование, которое обеспечит будущее – вот первейший приоритет!

– Давайте-ка, я сам как-нибудь разберусь со своими приоритетами, ладно? – С неловкой усмешкой замечаю я.

И тут его ладонь с размаху ложится на стол. Хлоп!

Этот агрессивный жест заставляет меня уставиться на его волосатые пальцы. Затем я медленно поднимаю взгляд на его лицо. Олег Борисович выглядит так, будто из последних сил старается не взорваться.

– А что даст тебе эта твоя музыка? – Брезгливо произносит он. – Это же смешно! Кто вообще вложил тебе в голову эту абсурдную мысль?

– А вам какая разница?! – Выпаливаю я, поднимаясь со стула. – Спросили – я ответил! Помахали брошюркой – спасибо! А лекций я у вас не просил. С чего вообще директор у нас теперь интересуется…

Я застываю, глядя на него. У меня пересыхает в горле, голова начинает кружиться.

– Она тебе так и не сказала… – Оттягивая узел галстука, вздыхает Фельдман.

– О чем? – Вглядываясь в его лицо, спрашиваю я, хотя и так уже знаю ответ. – Ой, нет… Твою мать…

– Впредь не смей выражаться подобным образом. Я запрещаю тебе. – Он жестом призывает меня вернуться на место. – Сядь!

– Не могу поверить… – Мотая головой, я медленно пячусь к двери. – Нет. Только не вы.

– Никита, сядь! – Рявкает он.

– Да пошел ты!

– Вернись и сядь на место, я сказал.

– Ты мне никто, чтобы приказывать. Никто! – Бросаю я и выхожу за дверь.

18.2.

АЛЕНА

– И долго ты будешь его избегать? – Спрашивает Тая, наклонившись на стену.

– Тс-с! – Цыкаю на нее я.

Мгновение назад мне пришлось оттаскивать подругу в сторону, чтобы не столкнуться с Никитой в коридоре. Последний урок закончился, и вдруг он захочет проводить меня до дома и поговорить? Чтобы этого избежать, я прячусь за раскидистую пальму в коридоре и заставляю Таю делать то же самое.

– Мой внушительный зад не так-то просто спрятать за фикусом. – Хихикает Тая.

– Это декоративная пальма! – Шепчу я, прижимая ее к стене. – И не наговаривай на свою попку, она очень аппетитная!

– Научишь Костю делать такие комплименты? А то он вечно: «Ты и так знаешь, что ты красивая! Зачем мне каждый раз повторять очевидные вещи?» – Пародирует она голос своего парня.

– Лучше так, чем, если бы он был балаболом. – Заверяю я.

– Верно. Но как же иногда хочется услышать, что ты самая-самая! Особенно, если у вас только начался конфетно-букетный период. И где мои конфеты? Где букеты?

– Ты сказала, он испек для тебя кекс.

– Да, но…

– Это забота! А как же шарф?

– Да, Костик купил нам одинаковые – с символикой Гриффиндора… – Тая мечтательно закатывает глаза, вспоминая о подарке. – Зимой не замерзну.

– Это и есть конфетно-букетный период: забота, знаки внимания, маленькие подарочки. – Спешу напомнить я. – А как он отодвигает для тебя стул в столовой: такой галантный, мечта каждой девочки!

– Ладно, уговорила. Не буду на него ворчать. – Улыбается подруга. – К тому же, за то, как он смотрит на меня, можно простить все, что угодно. Никто из парней никогда не смотрел на меня так. А делать комплименты и дарить цветы я его еще научу.

– Все, он ушел. – Говорю я. – Можно выходить.

– Я вынуждена повторить свой вопрос. – Выбираясь из веера пальмовых листьев, бормочет Тая. – Как долго ты собираешься избегать своего лучшего друга?

– Я не знаю. – Отвечаю я честно.

Кровь приливает к моим щекам: мне становится неуютно под ее проницательным, хитрым взглядом. Подозреваю, что Таисия умеет читать мои мысли, а вопросы задает лишь, чтобы проверить, буду ли я пытаться соврать ей или, все-таки, скажу правду.

– Знаешь. – Насмешливо фыркает она. – Все ты знаешь.

– Вот и нет.

– Не отпирайся. Если бы ты ничего к нему не чувствовала, давно сказала бы: «Пардон, Никитка, я встречаюсь с горячим парнем, а твой поезд уже ушел, и ты потратил свой счастливый билет на Матвееву! А то, что мы с тобой ходили на один горшок в детстве и давили прыщи перед одним зеркалом, это осталось в прошлом, как и моя наивная любовь к тебе!»

Она улыбается, довольная своей речью, а я хмурюсь, всем видом показывая, что все вовсе не так, и ей меня не раскусить.

– Примерно так я Высоцкому и ответила!

– Ха-ха! До того, как вы слились в страстном поцелуе или после?

– До. – Поникаю я, переживая внутри те незабываемые ощущения еще раз.

Его губы на моих губах, его руки на моем теле, холодные капли дождя на нашей коже. У меня слабеют ноги от этих воспоминаний.

– Есть ведь еще вот какой момент. – Тая утягивает меня в сторону, чтобы пробегающие мимо младшеклассники не сбили нас с ног. – Зачем он полез к тебе в окно перед тем, как свалиться в терновый куст?

– Розовый. – Поправляю я. – Розовый куст.

– «Мой дом родной», – делая отсылку к известной сказке, усмехается она. – Ты поняла, о чем я, не прикидывайся. Зачем Никите влезать поздно вечером в окно твоей спальни? Он явно был решительно настроен. И тут назревает еще вопросик – не менее важный.

– Какой же?

Тая многозначительно дергает бровями.

– Что было бы между вами в тот вечер, если бы в спальне не оказалось Стаса? Ты бы поцеловала эквилибриста Высоцкого? Ты бы удержалась от того, чтобы…

Я не даю ей договорить, хватаю за руку и тяну в сторону туалетов.

– Хватит, закроем тему! – Я касаюсь ладонью горячей щеки: мне нужно срочно умыться холодной водой.

– А Стас? Ты больше склонялась к тому, чтобы лишиться с ним девственности в тот вечер, или между вами было что-то, или кто-то, насчет кого у тебя нет таких серьезных сомнений?

– Та-а-а-я! – Стону я.

– Я просто хочу, чтобы ты была честна с собой. – Упирается она. – От Кощеева не убудет, если вы расстанетесь, а вот сможешь ли ты без Никиты?

– Думаешь, мы уже не сможем дружить и играть в одной группе, если я выберу Стаса?

– Думаю, ты не сможешь смотреть, как он будет встречаться с другой девушкой. – Тая смеется, заметив мое замешательство. – А что? Когда-нибудь это все равно случится! Он – солист вашей группы, вообще-то! Показать тебе, как завелись девчонки в толпе на вашем выступлении? У меня даже видео есть. А что будет, когда вы станете известными? Они будут караулить его у двери гостиничного номера, кидать свои трусики ему на сцену, а от желающих просто переспать с Высоцким вообще не будет отбоя!

– Для этого нужно сначала стать известными.

– То есть, ты надеешься, что у него никогда не появятся отношения?

– Я имела в виду другое!

– Видеть его симпатию к Матвеевой – это одно, а знать, что он любил тебя, а потом нашел себе кого-то – это совсем друго-о-ое. Дорогуша, я просто хочу, чтобы ты потом не пожалела о своем выборе, ведь именно мне слушать твое нытье до самой старости!

– Думаешь, мы будем дружить до самой старости? – Наигранно скептически уточняю я. – До-ро-гу-ша!

– Если ты не будешь все время делать такое лицо, как будто тебя пучит, то возможно. – Усмехается Тая. – Или нет. Я еще не знаю, хочу ли этого!

Мы шуточно деремся, и мне даже удается ущипнуть ее за руку – уже совсем не в шутку.

– Ай! – Визжит она и снова смеется.

Мы входим в женский туалет, с трудом успокоившись после того, как пережили новый приступ смеха.

– А ты слышала, что Матвеева бросила Высоцкого? – Раздается вдруг из одной из кабинок.

– Тс-с. – Останавливает меня Тая.

И мы замираем возле умывальников, не успев наделать шума.

– И вернулась к Диме? – Интересуется кто-то из другой кабинки.

Похоже, подружки не услышали, как мы вошли, поэтому продолжают сплетничать.

– Вот этого не знаю, но с Никитой она точно не захотела мутить. Сказала, там вообще не вариант.

– Почему? Он же симпатичный. И в группе поет. Я была на выступлении: у него такой приятный хриплый голос, и двигается он сексуально.

Мы с Таей переглядываемся.

– Матвеева сказала, что ему мальчики нравятся!

– Может, потому, что он ее не захотел?

Они хихикают.

– Какая разница? – Спрашивает одна из подруг. Слышится слив воды в унитазе в ее кабинке. – Ему либо девочки не нравятся, либо у него просто… не работает!

Дверь открывается, и мы видим Дашу из «В» класса. Известную сплетницу. Значит, Полина знала, что делала, когда распускала этот слух. «Скажи Дашке по секрету, и узнает вся школа» – популярная в кругах старшеклассников поговорка.

– Значит, точно импотент! – Ржет ее подружка, спуская воду в унитазе. – Ну, все ясно.

Выходит из кабинки и тоже уставляется на нас. Это Стаська Белова, ее одноклассница.

Немая сцена. Мы стоим и смотрим друг на друга. Они – растерянно, я – насупившись. Лица Таи мне в этот момент не видно.

– Никакой он не импотент. – Выпаливаю я. – Это все грязная ложь!

– Вот как! А ты, значит, проверяла? – Усмехается Дашка.

– Я… – У меня пересыхает в горле. – Никита – мой друг, и я не позволю вам распускать о нем слухи!

Они переглядываются и, ничего не ответив, идут к раковинам мыть руки.

– Он не захотел встречаться с Матвеевой, вот она и мстит. – Говорю я им в спины. – А вы поверили.

– Ну, и как он? – Стряхнув воду с рук, оборачивается Даша. – Лучше Кощеева в постели, или ты еще не успела сравнить?

Я бросаюсь, чтобы стереть с ее лица ядовитую ухмылку, но Тая успевает меня остановить.

– Не надо. – Шепчет она, перехватывая меня и удерживая за плечи. – Не марай руки об это дерьмо.

– Идем отсюда, – тащит подружку из туалета Стаська.

– Еще раз откроешь рот, и я лично вымою тебе его с мылом! – Кричу я им вдогонку.

– Не надо, они того не стоят. – Успокаивает меня Тая. – Просто падальщицы, собирательницы сплетен. Такую заденешь, будет больше вони, чем толку.

Я подхожу к раковине, включаю воду, смачиваю ладони и прикладываю к горящему лицу.

– А Матвеева в своем репертуаре. – Продолжает Тая. – Не может без мести. Видимо, Никитка здорово ее отшил. Зря ты, конечно, впряглась сейчас за него. Неловко вышло…

Я поднимаю взгляд и с ужасом смотрю на собственное отражение:

– Я что, сейчас дала им новый повод для сплетен?

– Увы. – Усмехается подруга. – Зато никто больше не поверит, что у Высоцкого не рабочий прибор.

– Боже, что за слово! – У меня не получается удержаться от смеха.

– Прибор. Причиндал. Болт! Пенис! Жезл! Ты что, не читаешь любовные романы? Там этого добра навалом! Как в автомастерской инструментов! – Ржет она. – Кстати, пока вы целовались, ты ничего не почувствовала? Кто знает, вдруг слухи не преувеличены?

Мне приходится обрызгать ее водой из-под крана, чтобы она прекратила. Мы впервые смеемся после смерти Ксюши. И пусть эта легкость недолгая, но она приносит нам обеим немного облегчения.

18.3.

НИКИТА

– Мам? – Окликаю я ее, когда она выходит из офиса.

Надо признать, мама выглядит прекрасно: ее возраст выдают лишь паучки-морщинки возле глаз и едва заметная продольная складка на лбу, когда она хмурится.

Мама останавливается, поднимает на меня взгляд, и я пытаюсь представить ее совсем юной. Наверное, в свои семнадцать она вообще выглядела как ребенок. Сколько тогда было Олегу Борисовичу? Лет двадцать пять? Тридцать?

– Никита? – Удивляется она. Взволнованно оглядывает стоянку. – А ты чего здесь?

– Решил встретить тебя. – Говорю я. У меня в руках стакан кофе, и я протягиваю его ей. – Лавандовый раф, как ты любишь.

Ее лицо вытягивается. Очевидно, мама чувствует подвох.

– Никит, я…

– Мы так мало общаемся. – Вздыхаю я, вкладывая стаканчик в ее руку. – Нужно больше времени проводить друг с другом. Больше разговаривать, больше доверять, да?

Мы смотрим друг другу в глаза, и складка на ее лбу становится глубже. Она вся захвачена волнением и не знает, как реагировать. Если честно, я и сам не понимаю, как мне удается сохранять спокойствие. Наверное, все благодаря тому, что у меня было несколько часов на раздумья. В ожидании окончания ее рабочего дня я успел пробежать двадцать километров, поорать на берегу во все горло, испортить кроссовки, пиная со психу камни на берегу, и успокоиться.

Сначала мне хотелось закидать ее обидными словами за то, что она выбрала мне в отцы такого самодовольного и эгоистичного придурка, как Фельдман, хотелось обвинить ее в том, что она испортила себе жизнь из-за него, а потом я поставил себя на ее место. Старшеклассница. Совсем как Аленка сейчас. Озорные ямочки на щеках, широкая улыбка – как на фото в альбоме, и короткое школьное платьице.

Она была доверчивой и наивной, видела мир в розовом цвете, читала книжки про любовь и верила, что однажды встретит парня, который станет ее прекрасным рыцарем, верной опорой и сильным плечом. Молодому учителю не стоило труда завоевать доверие юной мечтательницы, а его авторитет в нужный момент, наверняка, сыграл важную роль в принятии ею решений по поводу судьбы будущего ребенка, который так некстати появился в ее животе.

Я был бы полным придурком и никогда бы себе не простил, если бы начал наезжать на мать из-за событий прошлого и обидными словами довел бы до слез. Она все еще одинока, а, значит, скорее всего, не видела от мужчин в своей жизни ничего хорошего. Так кем же я буду, если стану одним из них? Мужчиной, который предаст и бросит вместо того, чтобы поддержать, оставаться сильным и быть рядом? Нет, такого я допустить не могу.

– Что случилось, Никита? – Кровь отливает от ее лица, стакан дрожит в руке.

И снова я вижу в ее взгляде ту растерянную перепуганную девчонку, на плечи которой свалилась вся тяжесть мира. Мне не довелось узнать ее такой, я всегда помнил маму сильной и смелой, но теперь, когда сам повзрослел, мне открывается гораздо больше.

– Все хорошо. – Честно говорю я. – Давай ключи, я поведу.

Мама таращится на меня, все еще чувствуя подвох. Но, спустя мгновение, все-таки достает из кармана ключи и протягивает мне.

– Никит, ты же еще права не п…

Она застывает в растерянности, когда я нежно беру ее под руку.

– Хочешь, поедим в кафе сегодня? – Предлагаю я, подведя ее к автомобилю.

– Что-то в школе случилось? – Тихо произносит она. – Ты опять подрался с кем-то?

Я открываю ей пассажирскую дверь:

– Прошу.

– Никита, не пугай меня. – Пищит она. Садится в машину и жалобно смотрит на меня. – Скажи, что происходит?

– Твой сын встречает тебя после работы, чтобы отвезти домой. Что тут необычного?

– Всё. – Выдыхает мама.

– Пей свой раф и наслаждайся дорогой. – С улыбкой говорю я.

Сажусь за руль и трогаю автомобиль с места.

– Никитка… – Она продолжает искать ответы на свои вопросы на моем лице.

– Мам, да все хорошо.

– Ты был в школе?

– Да.

Она шумно тянет носом воздух, до напитка в стакане ей и дела нет. Мама никак не может расслабиться.

– Я поняла. – Вдруг хрипло произносит она.

Я чувствую на себе ее встревоженный взгляд.

– Что именно?

– Он тебе все сказал, да?

Мне становится труднее дышать.

– Кто? Фельдман? – От этого имени у меня вяжет на языке.

– Значит, сказал. – Обреченно вздыхает мама. – Вот скотина.

– Тут я согласен. – Хмыкаю я, направляя автомобиль через центр.

– Он просил, чтобы я сама рассказала! Предупреждал, что молчать не будет! Конечно! Теперь-то можно – когда не нужно вставать ночью к младенцу, менять подгузники и пеленки, когда не нужно ходить с ним на больничный с простудами и возить на секции! Теперь, когда все в прошлом, и этому козлу не светит уголовка за растление!

– Мам, пей кофе. – Я осторожно касаюсь ее ладони, сжимаю и отпускаю.

– Ты что, и его избил? – Пораженно выдает она.

– Его? – Усмехаюсь я. Поворачиваюсь и бросаю на нее удивленный взгляд: неужели, мама, и правда, так думает обо мне? – Я его и пальцем не тронул.

– Тогда почему ты такой?

– Какой «такой»?

– Спокойный!

Я снова вспоминаю, как выпускал пар, пиная камни на берегу, и просто пожимаю плечами.

– А каким мне еще быть?

– Ну… ты узнал, кто твой отец. Я думала, ты будешь меня ненавидеть!

– За что? – Теперь я реально удивлен.

– Не знаю. – Мама пожимает плечами. – За все.

– Разве это отец? – Качаю головой я. – Так, донор биологического материала. Мне ни жарко, ни холодно от того, что я узнал о нем. Общаться с Фельдманом я не собираюсь, слушаться его, как он того хочет – тем более.

Я слышу всхлип, поворачиваюсь и вижу, что она плачет.

– Мам, ты чего? – Трогаю ее за руку.

– Ничего. – Она принимается быстро стирать слезы со щек. – Я не хотела. Не хотела, чтобы он знал. Если бы не та драка, мне бы не пришлось ему говорить.

– То есть, он не знал, что у него есть сын?

– И да, и нет. – Задыхаясь от подступающих рыданий, произносит мама. – Я… училась в одиннадцатом классе, а он только пришел после института. Преподавал у нас историю. Мы… мы встречались четыре месяца, а перед выпускными экзаменами я узнала, что беременна. Олег попросил меня молчать, чтобы его не посадили и не уволили, а потом просто перестал отвечать на мои звонки и общаться. Не знаю, может, он думал, что моя беременность сама рассосется, но мы больше не виделись. Не искали друг друга. А я любила его. Долго еще любила. Для меня… для меня это было самым большим предательством в моей жизни. Я даже на родителей, которые выгнали из дома, так не обижалась, как на него!

Мои пальцы изо всех сил сжимают руль, зубы скрипят, когда стискиваю челюсти, но больше всего я сейчас хочу успокоить ее, поэтому делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю.

– Тебе не нужно сейчас из-за этого расстраиваться. Все позади, мам. Ничего не изменилось из-за того, что я узнал о нем.

– Ну, конечно! – Восклицает она, размазывая по лицу слезы. – Он теперь не оставит нас в покое! Тебя не оставит! Ему сорок три, и он до сих пор не женат, кроме директорства своего так ничего и не добился, а тут взрослый сын! Решил, наверное, что достаточно пары подачек, и вот у тебя уже есть семья!

– Мам, позволь мне самому разобраться с этим, ладно? – Пытаясь оставаться спокойным, говорю я.

– Никита, я не хочу. – Тихо выдыхает она. – Не хочу, чтобы ты тоже поверил ему, купился на его сладкие речи. Он тебя тоже бросит! Как и меня…

– Ой, да на черта он мне? – Смеюсь я. – Прошли те времена, когда я нуждался в отцовской поддержке. Последние годы я думал только об одном – чтобы никогда не стать таким, как мой невидимка-папаша, который растворился в пространстве после зачатия и больше никогда не появлялся в моей жизни!

– Правда? – Мама с интересом смотрит на меня.

– Не бойся. Я не подпущу его к нам близко.

– Прости меня. – Вдруг говорит она.

– За что? За то, что была молодой и позволила взрослому парню себя обмануть?

– Когда же ты успел повзрослеть, Никита? – Вместо ответа спрашивает мама.

– Пусть радуется, что я ему рожу не начистил за то, как он поступил с тобой! А если попробует тебя обидеть, точно начищу. Какая там, кстати, давность у таких преступлений?

– Не знаю. Я его давно уже простила. – Задумчиво отвечает мама и делает глоток кофе.

– Я не такой добрый, как ты. – Улыбаюсь я.

– Добрый. – Говорит она.

– Так где ты хочешь поужинать?

– Дома.

– Тогда нужно сделать это побыстрее, у меня сегодня есть еще одно важное дело.

– Какое?

– Нужно найти кое-кого.

19.1.

АЛЕНА

– Алешкин! Ты уже дома? – Звонок тети Марины застает меня за уборкой в гостиной.

Занимаясь домашними делами, я пытаюсь успокоить нервы, чтобы не думать постоянно о том, почему так долго нет вестей от отца.

– Дома. – Отвечаю я.

– Зайдешь ко мне, котик? – Спрашивает она. И, не дожидаясь ответа, благодарит. – Отлично, спасибо. Ставлю чайник!

Вызов обрывается, и я несколько секунд туплю, глядя на телефон.

«Что это было?»

Мама Никиты зачем-то хочет видеть меня. В прошлый раз она приходила сама, а теперь зовет к себе. Уж не затем ли, чтобы я поговорила с ее сыном? Хотя, зная Высоцкого – вряд ли он посвящает мать в свои дела. И все равно столкнуться там с ним мне не хочется.

Закрыв дом на ключ, я спускаюсь по тропинке вниз – к дому Высоцких. Машинально проверяю, не горит ли в Берлоге свет, но, похоже, внутри никого нет: темно, и дверь закрыта. Возможно, нам уже пора возвращаться к репетициям, но первой я этот вопрос поднимать не хочу.

– Алешка, это ты? – Спрашивает тетя Марина, когда я захожу к Высоцким.

– Ага. – Отвечаю, снимая обувь.

Она выглядывает из кухни, осматривает меня сверху вниз. Пристально.

– Проходи. – Подзывает жестом и скрывается внутри.

Должна отметить, выглядит женщина неважно. Красное лицо, растрепанные волосы – как будто ревела.

– Ну, как дела? – Интересуется она, едва я вхожу на кухню. – Как ты? Никита рассказал про смерть той девочки. Вы же с ней дружили, да?

– Да. – Киваю я, вновь ощущая ком, вставший в горле. – Ксюша была с нами, когда вы нас подвозили на вечеринку.

– Ах, это она… – Тетя Марина разливает чай по чашкам. – Такая чудесная, милая девчушка. Очень, очень жаль. Я всегда боялась, что дам недостаточно внимания и любви Никитке, и ему в голову может прийти что-то подобное. Детям все время кажется, что взрослым на них плевать… – Она ставит чашки на стол и поднимает на меня усталый взгляд. – Как ты вообще переживаешь это?

– Непросто. – Признаюсь я, натягивая рукава толстовки на пальцы. Мне больно говорить на эту тему. – Нам с Таей никак не удается избавиться от чувства вины за то, что мы недостаточно поддерживали ее в трудные дни. Наверное, это теперь навсегда с нами.

– Не вините себя. Не нужно. – Вздыхает тетя Марина. – Несчастная любовь всегда лишь одна из причин. Подростки воспринимают жизнь очень остро. Думаю, у этой девочки и дома было не все гладко. Может, родители не давали ей внимания или наоборот – требовали слишком многого. Желание уйти из жизни это не просто стремление к смерти. – Она пожимает плечами и ставит на стол вазочку с засахаренными фруктами. – Это, скорее, способ избавиться от обстоятельств, которые невозможно дальше терпеть. Ты ведь, Алешка, даже не представляешь, какие у меня были родители: воспитанные, порядочные, уважаемые всеми люди. Интеллигенция! А дома – почти военная муштра, мое мнение никто никогда не учитывал, моими желаниями никто не интересовался. Они требовали лишь беспрекословного подчинения и исполнения их требований. Поэтому, наверное, я и вцепилась в Никиткиного папу, как в спасательный круг. Мне казалось, что он – мой глоток свежего воздуха в моей бесполезной жизни. И, если бы мама с папой не выгнали меня тогда из дома беременную, чтобы избежать позора, то я бы точно с ума там с ними сошла.

Глаза женщины наполняются печалью и влагой. На кухне вдруг становится очень тихо.

– Ну, что ты. – Тихо говорит она, указывая мне на стул. – Садись, давай.

– Не представляю, как вы это пережили. – Признаюсь я, усаживаясь за стол. – Молодая, с ребенком, совсем одна.

– Ну… – Тетя Марина пожимает плечами. На ее лицо ложится тень. – Никита, на самом деле, стал для меня настоящим спасением. После его рождения я ни дня не была одна. У меня появился смысл.

– А его отец? Он так больше и не появлялся?

Она поднимает на меня взгляд, на ее лице зажигается горькая улыбка.

– Похоже, сегодня его день. Только о нем и говорим.

Я морщу лоб, не понимая, о чем она.

– Никита тебе не рассказал? – Спрашивает тетя Марина.

Теперь я хмурюсь еще больше.

– О чем?

Она тяжело вздыхает.

– Ну, да. – Как будто догадывается женщина. – Он ведь и сам только сегодня узнал.

– О чем?

– О том, кто его отец.

Я застываю в изумлении.

– Так некрасиво вышло! – Начинает тараторить она. – Он просил, чтобы я рассказала о нем сыну, а я старалась избежать этого любыми способами. Во-первых, он недостоин, зваться его отцом, во-вторых, я думала, Никитка будет в ужасе от таких новостей! А это козел взял и сам все на него сегодня вывалил! – Тетя Марина отмахивается, с трудом сглатывает и хватается за чашку. – Ты пей. Пей, пока не остыл!

– Никита знает, кто его отец? – Едва слышно произношу я.

У меня самой от таких новостей мурашки по коже. Я знаю, как это важно для Высоцкого. И мне инстинктивно хочется быть с ним и поддержать его в такой момент. Мы столько лет неразлучны, что я даже не представляю, как он переживает все это сейчас в одиночестве.

– Да. – Кивает она. – К сожалению. – Делает глоток и обжигает язык. – Ай…

Зажмуривается.

– И кто он?

– Ой, пусть сам тебе скажет. – Кривится тетя Марина: вероятно, уже не из-за ожога. – Я его так любила – до смерти, а теперь мне кажется, что даже произнесение его имени портит воздух! – Она улыбается через силу, и видно, как ей все еще тяжело говорить об этом человеке. – Я готова была молиться на него. Так была предана ему, что искры из глаз летели, когда на него смотрела. А сейчас… гляжу на него – на костюм этот бесформенный, рожу эту мятую, повисшую, со следами регулярных алкогольных возлияний, лысинку эту блестящую на макушке, и думаю: «И вот из-за этого мешка с дерьмом ты страдала? Из-за этого неудачника проливали слезы и ночами не спала?!» Да ведь он даже мизинца моего не стоит! Тупица! Лекции свои всегда по бумажке читал, а теперь Директор! Смешно, да? – Она уставляется на меня. – Ой…

– Директор?

Пазл в голове складывается в единое целое: костюм, одутловатое лицо, некогда, вероятно, бывшее довольно симпатичным, намечающаяся лысинка.

– Хорошо, что Никита в мою породу пошел. – Виновато вздыхает женщина. – У них разве что глаза похожи…

– Только у Никиты добрые. – Подтверждаю я. – Так значит, это Фельдман? – Осторожно, боясь обидеть ее неправильным предположением, интересуюсь я.

– Увы. – Закинув в рот дольку вяленого персика, вздыхает тетя Марина. – Черт, как же стыдно!

– Но ведь он… получается, что… – Задумываюсь я.

– Да. – Она шмыгает носом. – Я была его ученицей. Отличницей с длинными русыми косами из 11 «А».

– Ого. Но разве…

– Да, мне было всего семнадцать, поэтому мы держали наши отношения в тайне, встречались только там, где нас не могли увидеть знакомые. Я говорила маме, что иду к репетитору, а сама ехала к нему в однушку на окраине. Двадцать минут на автобусе, и ты в объятиях того, кто, казалось, без памяти в тебя влюблен!

– А почему вы не заявили на него, когда остались одна?

– Я любила Олега. – Тетя Марина нервно хихикает. – И думала, если его наказать, он точно ко мне не вернется!

– А сейчас?

– Больше не люблю. – Ее лицо мрачнеет.

– Нет, я не об этом. – Мотаю головой я. – Почему сейчас не рассказать всем о том, что между вами было, и как он поступил?

– Чтобы весь город шушукался обо мне? – Отмахивается она. – Нет уж. Знала бы ты людей! Они и не подумают о том, что я была тогда ребенком. Стану говорить, что малолетка совратила учителя или, хуже того, что я хочу его оболгать! Лучше не ворошить прошлое, себе дороже.

Я делаю глоток чая и пристально смотрю на нее.

– Что? – После паузы спрашивает тетя Марина.

– Он ведь… – Мне приходится перевести дыхание. – Олег Борисович ведь все еще в школе работает. – Говорю я. – За прогулы, опоздания и неуспеваемость вызывает старшеклассниц к себе в кабинет. А что, если…

Ее лицо вытягивается, она бледнеет.

– Всякое бывает. – Замечаю я. – Не слышала, чтобы он приставал к кому-то, но девчонки частенько посмеиваются над его масляным взглядом. Он может прийти на урок физкультуры, встать в сторонке и долго просто смотреть на нас: мы еще постоянно недоумеваем, зачем это ему?

– Аленка, я даже не думала об этом с такой стороны… – Задумчиво произносит тетя Марина и отставляет чашку в сторону.

Она погружается в какие-то свои мысли, и я уже жалею, что завела разговор об этом.

– А Никита? – Чтобы отвлечь, спрашиваю ее. – Как он отреагировал на эту новость?

– А? – тетя Марина смотрит как будто сквозь меня. Уходит пара секунд на то, чтобы она услышала и поняла, о чем ее спрашивают. – А, ты об этом. Я думала, он взбесится. Тем более, что Олег наехал на него в школе: включил родителя, стал указывать, куда нужно поступать после окончания учебы. Но Никита, видимо, взрослеет: на удивление проявил выдержку, даже мудрость. Да он и сам тебе расскажет, как придет – полчаса назад ушел куда-то, сказал, что к приятелю.

Видимо, на моем лице видны в этот момент говорящие эмоции, потому что мама Никиты тут же наклоняется на стол:

– Что такое?

– Ничего. – Тихо отвечаю я.

– Вы что, поссорились?

– Нет. – Я закусываю губу.

– Тогда в чем дело?

Я раздумываю, сказать ли ей, что ее сын признался мне в любви, и теперь я избегаю его, при этом испытывая чувства, но встречаясь с другим, и в конце концов решаю просто сократить правду до мини-версии:

– Мы в последнее время мало видимся, у каждого столько дел…

– А, ясно. – Слишком легко принимает от меня это вранье тетя Марина. – Ну, бывает.

Мы допиваем чай, болтая о ее молодости, затем женщина встает:

– Буду готовить филе индейки. – Она открывает один из ящиков. – Так. Похоже, Никита опять унес кухонные ножницы к себе в комнату, он колет ими орехи. Ты не сходишь? Не принесешь?

– Да, конечно.

– Наверное, они у него на столе. – Бросает тетя Марина через плечо. – Вот же балбес! И бегай потом по всему дому, собирай все за ним!

– Сейчас принесу. – Говорю я, вставая.

Иду в спальню Высоцкого и замираю на пороге. Перед глазами, словно кадры кинопленки, проносятся воспоминания о том, как мы ураганом взлетали по лестнице и вбегали сюда, отталкивая друг друга плечами – соревновались, кто забежит первым. Я и сейчас не чувствую себя здесь чужаком или гостем, но сердце все равно замирает.

Я вхожу и чувствую его запах.

В комнате царит бардак, разумеется. Кровать не заправлена, на полу валяются его носки, учебники горой навалены на столе, а на спинке стула болтается толстовка Никиты. Я машинально подхожу, беру ее, подношу к носу и, вдохнув, прикрываю глаза. Этот аромат переносит меня в те дни, когда мы были вместе, и я была особенно счастлива. Ночь на крыше, вечер на танцах, прогулка в парке: я ощущаю морской ветер, слышу смех Никиты, чувствую тепло его рук, когда он нечаянно касается моей кожи. И это невыносимо.

Я буквально заставляю себя положить толстовку на место и зажмуриваюсь, силясь вспомнить, зачем сюда пришла. «Ножницы!» – осеняет меня.

Поворачиваюсь к его столу, и мне вдруг начинает казаться, что я ныряю в море и иду ко дну, потому что вижу гирлянду из фотографий, растянутых над ним. Здесь мы с Никитой на снимках в разные моменты нашей жизни: от детства к настоящему времени. Такие разные и такие счастливые – буквально с улыбкой до ушей. На последней фотографии мы с ним обнимаемся после выступления на фестивале: усталые и все в поту. У меня блестит над верхней губой, а у него влажные круги подмышками, как у рабочего на стройке – еще бы, больше трех часов двигаться на сцене и исполнять песни!

Ощущение, что мне не хватает всего этого, ложится в животе тяжелым камнем. Быть без Никиты это как потерять часть себя. Наверное, он чувствует то же самое, глядя каждый раз на наши снимки, когда садится учить уроки.

Я достаю телефон, чтобы написать ему, что скучаю, но замираю, уставившись на сообщение, которое отображается на экране. Это оповещение из банка: какая-то Эллина Х. перевела мне тридцать тысяч. Внушительная сумма. Что еще за Эллина? Наверное, ошиблась. Как бы мне теперь вернуть ей деньги?

Вспомнив, что тетя Таи работает в этом банке, я набираю номер подруги. Выслушав меня, она обещает связаться с родственницей и попытаться помочь. Сведения о клиентах банка – конфиденциальная информация, но кто его знает? Вдруг получится? Мне чужие деньги точно не нужны.

Я проверяю стол Никиты, но не нахожу на нем ничего, кроме кучи записок с текстами будущих песен. Ножниц нигде нет. Спускаюсь, чтобы сообщить об этом тете Марине, но застаю ее режущей мясо этими самыми ножницами.

– Нашлись! – Восклицает она. – Оказывается, лежали под разделочной доской, а я и не заметила! Останешься на ужин?

– Нет, спасибо. Мне еще доклад по литературе готовить. – Вежливо отказываюсь я. – Как-нибудь в другой раз.

И ухожу в смешанных чувствах, думая только о том, почему жизнь, кажущаяся такой простой, вдруг оказывается такой сложной?

«Хочешь сегодня погулять? У меня предки опять свалили на дачу». – Пишет Стас, когда я возвращаюсь домой и сажусь за уроки. – «Можем сначала сходить в кино, а потом поехать ко мне». – Предлагает он.

Мои пальцы замирают над клавиатурой, грудь сдавливает от волнения. Я знаю, что означает «поехать ко мне», и поэтому не хочу спешить с ответом.

19.2.

НИКИТА

– Наконец-то, нашел тебя. – Вздыхаю я, приблизившись. – Пришлось обойти полгорода.

Леха поднимает на меня взгляд и тут же сводит брови. На его лице словно происходит надлом. Он явно не рад меня видеть.

– Привет. – Моей участливой улыбки хватает, чтобы разозлить его еще сильнее: теперь он сжимает пальцы в кулаки.

– Чего тебе? – Спрашивает он.

– Я искал тебя. – Говорю я и сажусь рядом с ним на ствол старого сухого дерева.

– Это я уже слышал. – Бурчит Дрыга, отворачиваясь и впиваясь взглядом в море, в котором отражаются неподвижные облака высокого неба. – Зачем я тебе понадобился?

– Хотел убедиться, что у тебя все в порядке. – Признаюсь я.

– Убедился? – Хмыкает он.

Я беру паузу. Необходимо время, чтобы схлынуло его раздражение, как пена с волн, бьющихся о берег. Мы сидим неподвижно, и оба глядим вдаль. Леха не выдерживает первым:

– Никит, слушай, я, правда, хочу побыть один. Свали, а?

– Нет.

– Тогда я уйду. – Он встает.

– Погоди. – Прошу я, поднимаясь вслед за ним. Осторожно беру его за плечи и усаживаю обратно. – Давай, поговорим?

– Будешь лекции мне читать? – Огрызается Леха. – Я не нуждаюсь!

– Нет. – Я мотаю головой. – Нет!

– Хочешь рассказать мне, какое я дерьмо?! Так я и так знаю!

Дрыга опять вскакивает, и мне снова приходится усадить его обратно.

– Лех, да я здесь не за этим. Честно. – Я вынуждаю его посмотреть мне в глаза. – Мне просто нужно было убедиться, что с тобой все в порядке.

– А со мной не все в порядке. – Выдыхает он. Его губы дрожат и кривятся, как будто он вот-вот заревет. – Со мной ни черта не в порядке, понимаешь? И я просто хочу, чтобы все оставили меня в покое!

– Я не могу. – Тихо говорю я. – Потому, что ты – мой друг. И я не отстану.

– Не надо сейчас всего этого, ладно? – Устало бросает Леха. – Мне тошно уже от сожалений и всей этой сочувственной блевотины.

– Хорошо. – Киваю я, отворачиваясь к воде. – Не хочешь говорить – давай, помолчим. Но я никуда не уйду.

– Брось. Можешь валить. Если боишься, что руки на себя наложу, то этого не будет, я же не отшибленный, как некоторые.

– Знаю.

– Тогда не веди себя как мудак! – Вспыхивает он. – Проваливай отсюда! Ну!

– Нет.

Леха пинает ногой камень и рычит.

Пусть бесится. По крайней мере, больше не вскакивает и не пытается убежать.

Я молчу. Подбираю с земли камешек, формой похожий то ли на сердце, то ли на задницу, и кручу его в пальцах, рассматривая в лучах рассеянного холодного света.

– Я просто урод. Ничтожество. – Говорит, наконец, Леха. Его голос звучит отчаянно, почти жалобно. – Не понимаю, какого черта тебе надо? Сидеть тут со мной и делать вид, будто проявляешь участие!

– Я не делаю вид. – Отвечаю я. – Просто мне хотелось бы, чтобы рядом со мной тоже был кто-то в такой момент.

– Пф. – Фыркает он.

– Я искал тебя везде, даже на кладбище.

– Я был там. – Его взгляд опускается. – Но там постоянно дежурит ее мать. Это невыносимо.

– Поэтому ты пришел сюда. – Я убираю камешек в карман. – Потому, что вы часто бывали здесь вместе.

– Часто? – Горько усмехается он. – Два раза в августе, да один первого сентября – вместе с вами. Мы с ней и были-то вместе всего месяц, какое уж тут часто! Я не думал, что она так… что воспримет все настолько серьезно.

– Ничего страшного не случится, если ты произнесешь ее имя вслух.

– Я не могу. – Тихо говорит Леха. – Мне кажется, я задохнусь.

– Не бойся. Тебя никто не услышит.

– Иди к черту.

И мы снова молчим с минуту или около того.

– Я знал, что она чувствует. – Произносит он после паузы голосом, лишенным надежды. – Я все понимал. И все равно делал это, уговаривая себя, что мне плевать. Хотя, мне не было.

– Знаю.

– Странно, да? Человек, которому разбили сердце, становится бесчувственным настолько, что начинает разбивать другим сердца направо и налево. Почему это работает именно так?

– Наверное, тебе хотелось переложить на кого-то свою обиду. – Предполагаю я. – Жертва сегодня, палач завтра. Правило эстафеты.

– Глупо. И жестоко. – Бормочет Леха.

– Раненая душа слепа.

– Ха.

– Но ведь Ксюша тоже попалась на эту удочку. Столько чувств – она просто не смогла с ними совладать.

Дрыга делает судорожный вдох, и по его щекам скатываются слезы. Он спешно вытирает их – снова и снова.

– Я виноват. – Вдруг хрипло произносит он.

– Да. – Киваю я, желая оставаться с ним предельно честным до конца. – Ты – подлец. И ты виноват в том, как поступил. Но ты не убивал Ксюшу, и все вокруг это понимают.

– Хм. – Улыбается он, наблюдая за солнцем, опускающимся в море на горизонте. – А как мне простить себя? Это ведь невозможно.

– Значит, не торопись пока с этим. – Голос меня подводит.

– Что мне в тебе нравится, так это твой оптимизм. – Хмыкает друг.

Я развожу руками.

– Просто живи, делай то, что умеешь и что любишь. Стань лучше, стань счастливым – Ксюша бы этого хотела.

– Как же у тебя все просто.

– Прости. Я лишь пытаюсь помочь. – Застегиваю молнию на толстовке до самого верха, но спрятаться от его жалящего взгляда все равно не получается.

– Знаешь, что я чувствовал, когда понял, что она влюбилась в меня?

– Что?

– Она жутко меня взбесила. Меня буквально выворачивало от того, что я знал, что эта девушка всегда доступна, всегда простит, вытерпит все и примет меня обратно. Я раздражался, видя, как она радуется нашим встречам, как нуждается во мне, как зависима от моего настроения, потому что ее гребаный розовый мир крутится вокруг меня. Меня буквально трясло от ее ласковых словечек, хотя я точно знал, что она была искренна во всем, что говорила мне. И я ненавидел ее за это – за честность, за наивность, за доброту!

– Почему?

– Потому, что это слабость. Потому, что я сам был таким когда-то и остался ни с чем. Люди не ценят преданность. Для них любовь – слово из словаря. Убогое, устаревшее. – Леха обхватывает руками голову и взъерошивает волосы. – Как только я понял, что она меня любит, мне стало очень-очень страшно. Поэтому я сбежал. – Он смотрит на меня глазами, полными боли. – И мне очень стыдно, Никит, я – настоящий кусок говна, и знаю это. Но я так испугался… так испугался…

– У тебя были к ней чувства?

– Да. И их я боялсятоже. Жутко. До усрачки боялся! – Дрыга проводит ладонями по лицу. – Ты не представляешь, как я боялся снова влюбиться и почувствовать себя беззащитным! Мне проще было сделать больно ей. Бросить ее до того, как она бросит меня, чем переживать это все снова. – Он поднимает взгляд в небо. – Я ненавижу себя. Ты бы только знал, как я себя ненавижу! И что хуже – мне еще жить с этим ничтожеством, в которое я превратился. Не представляю, как это сделать.

– Лех… – Я касаюсь рукой его плеча, и он вздрагивает.

– Я разговариваю с ней! – Орет Дрыга, и по его щекам бегут слезы. – Я разговариваю с мертвой девчонкой, это вообще нормально?!

Его всего трясет. Мне приходится придвинуться и обнять его.

– Все наладится. Все будет хорошо. – Причитаю я.

А он, как девочка, рыдает в моих объятиях. У него истерика. Здоровый, вполне взрослый парень, в чьем авторитете никому не приходится сомневаться, плачет у меня на плече так, словно погибнет, если не даст своим слезам выход.

– Ее не вернуть. – Шепчу я, хлопая его по плечу. – Нужно простить себя. Нужно простить.

– Никогда. – Выдыхает он.

– Никто из нас тебя не винит.

– Неправда…

– Правда. Те, кто винил, уже простили. Все понимают, что это большая трагедия, но нужно жить дальше. Лех, ты чего? Все наладится, мы все с тобой.

– Что мне теперь делать? – Тяжело вздыхает Дрыга.

– Для начала составь мне компанию в Берлоге. Сегодня. Сейчас. Знаешь, музыка всегда мне помогала. Давала ответы. Не обязательно сразу возвращаться в школу и общаться со всеми. Если ты не чувствуешь сил, просто побудь наедине с гитарой.

– А можно я останусь там ночевать?

– Да.

– Хорошо. И завтра?

– И завтра. – Киваю я.

– Спасибо.

Мы еще долго сидим на пляже, глядя на волны. А когда темнеет, тащимся пешком обратно в город. Я специально веду его по тропинке, с которой виден дом Алены. В окне ее спальни горит свет, возле дома – нет чужих машин, и мне становится легко от того, что она, возможно, сейчас одна. Делает уроки или смотрит сериал, который не досмотрели мы вместе.

– Неделю назад я посоветовал бы тебе забить на нее. – Перехватив направление моего взгляда, замечает Дрыга. – Предложил бы игнорировать ее, пока она не поймет, что скучает и нуждается в тебе.

– А сейчас? – Усмехаюсь я.

– А сейчас, дружище, я считаю, тебе нужен новый план. Ты должен дать ей понять, что уже никогда не отступишь.

19.3.

АЛЕНА

– И ты сказала, что не хочешь?

– Нет, я сказала, что у меня болит живот, и мне еще учить Маяковского.

– «Будет любовь или нет? Какая – большая или крошечная?» – Взмахнув рукой, цитирует «Облако в штанах» Тая.

– Именно. – Киваю я.

– Но ведь ты его уже сдала? – Качает она головой.

– Да, но Стас-то этого не знает.

Мы идем по широкой парковой аллее, заполненной туристами в разгар бархатного сезона, и пинаем ногами редкие листья, слетающие с деревьев. Мне кажется, я сейчас умру от нехватки кислорода под ее взглядом, но прелесть дружбы как раз в том и состоит, что друг не откажется от тебя даже, если не одобряет или не понимает природы твоих поступков и действий.

– Не смотри на меня так.

– Не буду. – Усмехается она.

Мы берем три клубничных милкшейка в уютной кофейне на шумном пятачке возле каруселей и спускаемся к пруду, в котором плавают утки. Садимся на траву, вытягиваем ноги. Я ставлю третий стакан между нами: так сохраняется ощущение, будто Ксюша тоже рядом. Возможно, когда-то мы сможем обходиться без подобных сентиментальных жестов, но сейчас, когда раны еще свежи, нам просто необходимо чувствовать ее присутствие и чтить ее память.

– Я поняла, почему мы уже который день наворачиваем круги по парку, площади и пляжу. – Задумчиво произносит Тая.

– Потому, что это последние теплые деньки. – Говорю я, щурясь от солнца. – Потом придут дожди и этот противный ветер, и для прогулок придется одеваться в куртки и кутаться в капюшоны.

– Не-а. – Хитро улыбается она и шумно пьет милкшейк через трубочку. – Просто тебя тянет в места, где вам было хорошо с Высоцким.

– Пха-ха. – Выдыхаю я.

– Разве не здесь он промочил ногу? – Подруга показывает на берег. – Не на этом пруду вы кормили уточек? А вон там, – она указывает в сторону, – тир, где вы стреляли, а там – фотобудка. Я видела ваши снимки из нее у тебя дома.

– Ох… – Вздыхаю я, внезапно осознав ее правоту. – А потом мы забрали Gibson из музыкального магазина…

Лицо Таи подергивается дымкой грусти, когда она смотрит на меня.

– Ты скучаешь по нему.

– Да. – Признаюсь я. – Но не уверена, что это не тоска по лучшим годам нашей дружбы.

– Думаешь, тебе не хватает общения с Никитой?

– Возможно.

– Так почему не позвонить ему? Не прийти в гости? Не замутить репетицию? Вы же уже неделю или больше не собирались с ребятами.

– Я боюсь дать ему ложную надежду.

– А, по-моему, ты саму себя боишься. – Хмыкает Тая. – И куда делась хулиганка Алена? Уж она-то не боялась показаться грубой или обидеть кого-то отказом!

– Не знаю. – Отвечаю я. – С каждым днем я запутываюсь еще только больше. Ищу Никиту глазами в толпе, гуляю по нашим местам, сплю в его футболке. Иногда мне кажется, что я думаю о нем чаще, чем о папе, от которого все еще нет вестей.

– Так в чем дело?

– Я хочу быть уверенной в нем. – Пожав плечами, говорю я. – Да. Наверное, так. Мне не нужно, как в любовных романах: чтобы он спел мне серенаду под окном, подарил миллион алых роз и стих собственного сочинения. Я как будто жду чего-то такого, чтобы понять: да, теперь он чувствует то же самое, он точно любит меня, ему нужна только я.

– Если бы ты писала любовные романы, это был бы полный провал. – Вдруг начинает хихикать Тая. – Никаких цветов и красивых слов, докажи свою любовь настоящим мужским поступком – подари мне медиатор для игры на гитаре! И усилитель! И кабель! И кусачки для струн!

– И каподастр. – Мечтательно произношу я.

– Боже, что за зверь такой? – Ржет подруга.

– Такая штука, которая меняет тональность инструмента, не меняя аппликатуру аккордов.

– С тобой даже шутить не получается. – Хрюкает она. – Все портишь своим музыкальным сленгом.

– Нет, правда, нужная вещь.

– То есть, мне стоит намекнуть Высоцкому, что этот, как его… скипидар? Что он подарит тебе уверенность в его чувствах?

– Вот дурочка! – Толкаю я ее в плечо.

– Ксюха, скажи, что она двинутая, да? – Обращается к третьему стакану Тая. – Даже ради алибастра не хочет дать Никите шанс!

– Каподастр. – Смеюсь я.

– А тебя, я гляжу, возбуждает это слово. – Многозначительно двигая бровями, усмехается она. – Каподастр! Каподастр-р-р-р!

И мы сгибаемся в приступе неконтролируемого смеха и хохочем до тех пор, пока в кармане ветровки Таи не начинает звонить телефон.

– Да. – Она отвечает на звонок. – Да, тетя Нина. Хорошо. Поняла. Ладно, ничего страшного.

– Твоя тетя? – Спрашиваю я, когда она заканчивает разговор. – Ну, что она сказала?

– Хм. – Задумчиво почесав подбородок, хмыкает подруга. – В общем, ничего конкретного. Вернуть деньги просто так не получится: нужно, чтобы отправитель написал заявление. А данные его, чтобы мы могли обратиться к нему сами, они тоже дать не могут: не положено.

– И что мне теперь делать?

– Оставь деньги себе, только пока не трать. Вдруг эта Эллина очухается, поймет, что ошиблась с получателем, и разыщет тебя сама – по номеру твоего телефона, по которому делала перевод.

– М-да… – Тяну я. – Сумма не маленькая.

– Но и не большая. Не обеднеет.

– А вдруг она старенькая совсем? Бабулечка какая-нибудь. Сидит сейчас без средств к существованию и не знает, куда обратиться за помощью.

– Ох, боже мой, – закатывает глаза Тая. – Бабуськи сейчас, знаешь, какие активные и продвинутые?

– И все равно.

– Ладно. – Бросает она, вновь обращаясь к своему смартфону. – Тетя Нина сказала, что владелец счета из местных, попробуем найти ее в соцсетях. Тем более, имя довольно редкое, а фамилий на букву «Х» тоже, наверное, не особенно много. – Тая заходит в одну из соцсетей и задает параметры поиска. – Укажем «Лазорев», чтобы сузить список.

Через пять минут мы находим единственную Эллину, которая проживает в нашем городе, у которой фамилия начинается на «Х» – Харламова. Судя по немногочисленным фотографиям, ей около сорока, она симпатичная, и у нее двое чудесных детишек.

– Напишем ей сообщение? – Предлагаю я.

– Да, давай. – Соглашается Тая. – Оп, смотри. – Она переходит на страничку двенадцатилетней дочери Эллины и указывает пальцем на экран. – Девчонка много фотографирует и везде указывает геолокацию. Вообще, это в десяти минутах ходьбы от парка. Не желаешь прогуляться?

– Нет, лучше напишем. – Хмурюсь я. – А то взяли и приперлись без приглашения в чужой дом?

– Брось. Интересно же! Или ты уже не горишь желанием вернуть ей бабки?

– Ну, давай. – Нехотя соглашаюсь я.

– Ксюха, ты с нами? – Спрашивает Тая у стакана. – Нет? – Она поднимает на меня взгляд. – Ксю хочет остаться и еще немного полюбоваться на пруд.

– Как пожелаешь. – Говорю я стакану.

Мы встаем и уходим.

– Почему мы не можем просто подойти и позвонить в дверь? – Интересуюсь я, когда мы находим нужный дом, и Тая резко утягивает меня за дерево.

– Потому, что в детстве я обожала детективы Екатерины Вильмонт и часто представляла себя Дашкой «Лаврей» из ее романа, ведущей важное следствие у себя во дворе или в школе.

– Детективы?

– А ты думала, я в двенадцать лет сразу с любовных романов начинала? – Она придерживает меня за одежду, чтобы не высовывалась. – Будешь сегодня «Крузякой», моим верным помощником.

– Кем?

– Не бери в голову. О, смотри! Из дома выходит мужик!

– А вот и Эллина. – Шепчу я, заметив женщину, вышедшую на крыльцо, чтобы его проводить.

Мужчина машет ей рукой, садится во внедорожник и уезжает.

– Пойдем. – Говорю я, дергая Таю за руку.

– Блин! А как же тайны следст… – Она замолкает, поняв, что уже поздно, и женщина нас заметила.

– Здравствуйте! – Кричу я.

И ускоряю шаг, продолжая, словно на буксире, тащить за собой подругу.

– Здравствуйте, простите, пожалуйста! – Продолжаю я, и вижу, как женщина тут же меняется в лице.

– Ты? – Испуганно бормочет она. Бросает взгляд через плечо в дом, словно боится, что кто-то нас услышит, затем выходит на крыльцо и закрывает за собой дверь. – У меня там дети, не нужно, чтобы они… чтобы…

Ей слово не хватает слов, чтобы договорить.

– Вы ведь Эллина? – Уточняю я. Мы с Таей останавливаемся перед ступеньками, ведущими к входной двери. – И вы, похоже, знаете меня.

Женщина мнется, нервно теребит пальцами собачку на молнии своего кардигана. Бросив еще один беспокойный взгляд на дверь, она впивается в меня глазами и осторожно кивает.

– Да. А ты – Алена.

– Значит, это вы перевели мне деньги? – Растерянно спрашиваю я.

– Тише, пожалуйста. – Бледнеет Эллина. Она переходит на шепот. – Да, это так. Но я не хочу, чтобы мои дети услышали.

– Что происходит? Кто вы такая? И почему сделали этот перевод?

– Я… – Она вздыхает и сцепляет руки в замок. – Мы с твоим папой работаем вместе.

И так как подробностей женщина выкладывать не спешит, мне приходится задать новый вопрос.

– Служите вместе на аэродроме?

– Да. – Отвечает она и нервно сглатывает.

– Вы знаете, где мой отец? И при чем здесь деньги?

Эллина делает судорожный вдох.

– Нет. Нет, Аленочка, я не знаю, где Андрей. Мы все очень ждем, что он вот-вот найдется, и что его обнаружат целым и невредимым. Я… я ведь просто очень переживала, как ты без него, как будешь одна, и я… – Она облизывает губы. – Я думала, деньги тебе пригодятся, пока он не вернется. Андрей ведь говорил, что у вас никого больше нет…

– Я не понимаю.

– Я просто хотела помочь. – Эллина дергает плечами, как заведенная. – Вдруг ты совсем без средств.

– Что тут непонятного? – Вмешивается Тая. – Она спит с твоим отцом.

Для меня эти слова звучат как гром с неба. Мы с Эллиной обмениваемся взглядами, в которых застыли целые глыбы невысказанных эмоций. И так как она не спешит опровергать это предположение, становится очевидным, что моя подруга угадала.

– Пожалуйста. – Просит женщина, бросая на Таю умоляющий взгляд.

– Это правда? – Тихо спрашиваю я.

– Я… Мы с Андреем… – Голос ее подводит, она невольно касается ладонью шеи. – У нас… Мы дружим.

– Это правда. – С сожалением констатирую я.

– Мне просто хотелось позаботиться о тебе. – В отчаянии шепчет женщина, протягивая руку ко мне.

– Я верну вам деньги. – Отстраняясь, презрительно бросаю я.

– Не надо. Пожалуйста, оставь их себе, Аленочка. – Эллина прикладывает руку к груди. – Я ведь от чистого сердца. Если еще что-то будет нужно…

– Дайте угадаю, ваш муж не в курсе про вашу дружбу с моим папой? – Все мое тело начинает дрожать.

Она, молча, мотает головой из стороны в сторону.

– Ясно.

– Алена! – Окликает меня Эллина, когда я уже разворачиваюсь, чтобы уйти.

Я оборачиваюсь.

– Я не хотела, чтобы ты узнала об этом вот так. – С сожалением произносит она. – Мне очень жаль.

– Я не виню вас. – Отвечаю я обессилено. – Мой папа нравится всем.

– Спасибо. – Пытается улыбнуться женщина.

– Поэтому, если вы хоть что-то чувствуете к нему, вам лучше отпустить его, чтобы он мог завести нормальные отношения, которые не придется скрывать. – Я возвращаю ей вымученную улыбку и добавляю. – Если он вернется, конечно.

– Он вернется, Аленочка. Обязательно вернется! – С трудом сдерживает слезы Эллина.

– Всего хорошего. – Говорю я и ухожу.

Тая нагоняет меня уже у дороги.

– Аленка, да погоди ты, не психуй! – Берет меня под руку.

– Я не психую. Я в шоке. – Бормочу я.

– Ну, ты же не думала, что все эти годы у него никого не было, да? Ты же знаешь, мужикам надо иногда – ну, это – ласку! Дядя Андрей ведь не железный.

– Она – замужем, у нее дети. – Бросаю я взгляд на дом.

Эллина все еще стоит на крыльце и провожает нас взглядом.

– Да, служебный роман. У нее семья. И все это плохо. – Пытается успокоить меня подруга. – Но у него, хотя бы, кто-то был, с кем можно поговорить и… снять стресс. Работа у него, сама знаешь, какая – сложная! Или ты боишься, что она твоей мачехой собиралась стать?

– Ничего я не боюсь. Мне их обоих жалко. Сошлись, наверное, от одиночества. Просто так ведь романы на работе не заводят. Надеюсь. – Я бросаю еще один взгляд через плечо. – Да и видно, что она моего отца по-настоящему любит, раз решила обо мне заботиться, пока его нет. Хотя, ее никто не просил. Просто неправильно все это. Мерзко.

– А когда в жизни бывает правильно?

– Когда мы поступаем от ума, а не от сердца.

– Думаю, как раз наоборот. – Не соглашается Тая.

– Поэтому ученые до сих пор об этом и спорят. – Усмехаюсь я.

20.1.

НИКИТА

Стоит признать, идея заявиться на стадион была не самой лучшей. Нужно было позвонить Кощееву и назначить встречу где-нибудь в нейтральном месте, подальше от посторонних глаз, но я действовал импульсивно: как только идея поговорить с ним посетила мою голову, мои ноги тут же понесли меня туда, где он в такой час мог быть. И теперь я топчусь на бровке, ожидая, когда меня заметят. Тренировка уже подошла к концу, и футболисты просто дурачатся, заканчивая игру в одни ворота, толкаясь и смеясь.

В ожидании я думаю об Алене. Она весь день в школе уже привычно меня избегала. Мы сдержанно поприветствовали друг друга перед первым уроком, а потом она вообще не смотрела в мою сторону до окончания всех занятий. Зато и с Кощеевым я ее в коридорах ни разу не видел вместе, что давало мне небольшую, но надежду на то, что она еще не сделала свой окончательный выбор.

И я остаток дня истязал себя мыслями о том, что же мне сделать, чтобы доказать ей, что люблю ее, а потом меня вдруг осенило: нужно сначала поговорить со Стасом и предельно честно расставить точки над «i».

Я понимал, что, узнав о моих чувствах, он может специально начать подлить и ни за что не отступится от Алены. Но мне хотелось быть честным. Кощеев встречается с Аленой и должен знать о серьезности моих намерений. Попытки увести ее у него за спиной непременно вызовут у Стаса приступ бешенства. Я же хотел играть в открытую. Потому и затеял этот разговор – чтобы взглянуть противнику в лицо.

– О, привет, Высоцкий. – Привычно насмешливо приветствует он меня.

Отделяется от товарищей по команде, подходит и жмет мне руку.

– Привет, Стас. – Киваю я.

– Ты откуда здесь? – Спрашивает Кощеев, вытирая пот со лба.

– К тебе пришел. – Честно отвечаю я.

– Хм. – Хмурится он. – Зачем?

Вот тут я немного теряюсь. Не так уж легко сразу вывалить главное, как казалось. Уверенность немного уходит под его взглядом, и слова уже не так просто складываются в предложения, как это было в моей голове в момент, когда я придумывал, что скажу.

«Не юли. Просто будь честным» – подбадриваю я себя. Делаю вдох, затем шумно выдыхаю и выпаливаю:

– Это насчет Алены.

– Ага. – Кивает Стас.

Его лицо остается спокойным. Значит, он не догадывается о том, что я собираюсь ему сообщить, а также не знает о нашем с ней поцелуе. Возможно, он даже не в курсе моей симпатии к лучшей подруге – хотя, по тем советам, которые я давал ему перед свиданием, даже идиот бы догадался.

– У меня к ней чувства. – Бодро заявляю я.

– И? – Спокойно спрашивает он.

Значит, не идиот. Видимо, Кощеев все видел и понимал, но это его совершенно не беспокоило.

– Я хотел сказать… – От напряжения мои ладони потеют. – Ты ведь не любишь ее так, как я.

На лице Стаса не дергается ни один мускул. Он просто смотрит на меня, и мне приходится продолжать:

– Мы с ней с детства вместе. И все знаем друг о друге. Да, мне понадобилось время, чтобы понять, насколько серьезно то, что я чувствую. Но теперь я понял. И сказал Алене об этом.

– И? – Он приподнимает одну бровь.

– И я буду ее добиваться. – Решительно выдыхаю я.

– Хм. Ясно. – Буднично отвечает Кощеев.

– «Ясно» и все? – Удивляюсь я.

– Ну, а что ты от меня хочешь? – Усмехается он, склоняя голову набок.

Если честно, я готов был к тому, что он меня ударит. Кощеев так обычно и решает свои проблемы. Его ледяное спокойствие меня смущает.

– Я хочу, чтобы Алена сама решила. – Говорю я ему в лицо. – Если, конечно, у нее тоже есть ко мне чувства. И чтобы ты не мешал. Не ставил палки в колеса. Ты ведь не глупый, все видишь, понимаешь. Зачем она тебе? Еще одна девчонка в коллекции. Ты ведь никогда не будешь любить ее так, как я.

– Хочешь, чтобы я исчез из ее жизни? – Его рот подергивается в хитрой ухмылке.

– Нет. Я хочу, чтобы ты поступил честно. Если не любишь Алену, если у тебя просто симпатия к ней, то отступи. Ты ведь и сам видишь, что происходит между нами: она неравнодушна ко мне, а я к ней. Мы оба это чувствуем. И пока есть хоть малейший шанс, я не сдамся.

– Тогда встань на колени и попроси. – Пожав плечами, с вызовом бросает мне в лицо Стас.

– Что, прости? – Переспрашиваю я.

– Если хочешь, чтобы я уступил тебе Алену, встань передо мной на колени и попроси. – С улыбкой повторяет он. – И тогда можешь забирать ее себе.

Сначала мне показалось, что я ослышался, но теперь внутри меня рождается настоящий ураган.

– Ты серьезно? – Все еще не верю я.

Пчелы в моем животе устраивают вечеринку, а в ушах жужжат осы. Я вглядываюсь в довольное лицо Кощеева: он реально ждет, что я сейчас встану перед ним на колени. Мои ноги в миг становятся ватными, а пульс разгоняется до сумасшедших величин.

– А что? – Дерзко ухмыляется Стас. – На колени не умеешь вставать? Мог бы и постараться ради своей «большой любви»! – Говоря это, он рисует в воздухе кавычки.

И на меня будто опускается мутная пелена ярости. Я в таком бешенстве, что кулак выстреливает вперед со скоростью реактивного снаряда. Стас даже не успевает понять, что сейчас произойдет, как его голова отлетает назад.

Но, едва поднявшись на ноги, он бьет в ответ. Мне чудом удается отклониться. Зато следующий удар, увы, достигает цели. Как только я немного прихожу в себя, мне попадает снова – и снова по лицу. Я теряю равновесие, меня поводит в сторону, и вот уже мое тело встречается с дорожкой, покрытой резиновой крошкой.

Кощеев, воспользовавшись моментом, тут же бросается на меня: садится сверху и начинает молотить кулаками. Я пытаюсь отмахиваться и несколько раз даже попадаю ему по голове. Мы схлестываемся, словно обезумевшие бульдоги – разница только в том, что не используем зубы, но деремся беспощадно, до последнего издыхания. И тут подбежавшие парни начинают нас разнимать.

– Высоцкий, ты чертов псих! – Орет Стас. – Не думал, что ты такой отбитый! – Он сплевывает кровь.

Я тоже не думал, что придется так часто драться в старших классах. Надеялся, что все разборки остались в младшей школе. Но, как бы то ни было, я готов снова ринуться в бой, если он еще раз повторит сказанное до драки.

– Валил бы ты. – Брезгливо бросает мне один из его товарищей по команде.

Я поднимаюсь на ноги, чувствуя, как что-то горячее капает с лица на шею и грудь. Перед глазами все расплывается, лицо онемело, и только сердце продолжает колотиться как бешеное. Кощеев матерится, сопротивляется, когда товарищи по команде пытаются увести его с поля, а я так и стою, пошатываясь, и глядя на свои окровавленные руки и содранные костяшки пальцев. Он сейчас, хотя бы, умоется в душевой, а мне в таком виде еще тащиться через весь город.

Не боясь испачкать, я достаю телефон и, с трудом попадая по клавишам, набираю Дениса.

20.2.

АЛЕНА

Теплые солнечные лучи огненной полосой прорезывают редкие деревья на возвышенности, обливают золотом морские волны, лижущие камни на берегу. Красный закат на горизонте убаюкивает все живое, и природа медленно погружается в тишину. Я сижу на нашем любимом валуне и слушаю постепенно ослабевающее пение птиц.

Тая была права: меня действительно тянет в «наши» с Никитой места. Сидя на этом большом камне, я вижу привычный пейзаж: мыс с обрывистыми берегами, узкий грот в его основании, блестящую гладь воды и накренившийся набок ржавый сухогруз. Самый любимый и самый красивый вид на свете, и, конечно же, он ассоциируется с нашей дружбой и нашим счастливым детством.

Мне приятно думать, что и Никита, возможно, тоже думает обо мне, глядя на эту красоту. И как бы ни сложилось, этот вид всегда будет хранить память о лучших моментах, что мы пережили с ним вместе.

Когда начинает темнеть, я слезаю с валуна и отправляюсь домой. В голове играет новая мелодия, которую не терпится отшлифовать до блеска на гитарных струнах. Если мы сыграем ее вместе с ребятами, она зазвучит особенно ярко. Мне хочется смешать стили, чтобы песня была современной, но при этом в духе ритм-н-блюза, соула и даже кантри. Мелодично, неспешно, но с надрывом – идеально для голоса Никиты.

И тут я опять ловлю себя на мысли, что думаю о нем. И машинально ускоряю шаг, словно пытаюсь убежать от самой себя. Несусь по тропинке на крыльях ветра, карабкаюсь вверх, и рядом со мной, шаг в шаг, бежит чувство к нему. И мне страшно обернуться: вдруг придется посмотреть этому чувству в лицо и увидеть в нем укор: «Почему ты не замечаешь меня? Почему так боишься и отталкиваешь?»

И тут я вдруг понимаю.

Оно всегда было частью меня. Его можно попытаться заглушить, но получится только на время. Его нельзя уничтожить, оно никуда не уйдет. Оно будет жить в сердце вечно. Я никогда не перестану скучать по Никите, и никогда не перестану его любить.

Ноги сами выводят меня к его дому. Я стучу в дверь и, не дождавшись, дергаю за ручку и вхожу.

– Алешка, ты? – Спускается по лестнице тетя Марина.

– Никита дома? – Спрашиваю я.

– Его еще нет. – Отвечает она, остановившись и с удивлением глядя на меня. – А что ты хотела?

Ощутив растерянность, я делаю короткий, рваный вдох.

– Да так. Ничего. Это… насчет репетиций.

– Я передам ему, когда он вернется.

– Не надо! – Восклицаю я. – Там ничего важного.

Женщина поправляет пояс халата.

– Хочешь чаю? Правда, я уже собиралась ложиться, но если есть желание…

– Нет. Нет, спасибо. – Трясу головой я. – Мне пора. Извините!

Выбегаю и закрываю за собой дверь.

Вернувшись к себе, я поднимаюсь наверх. Раскладываю на столе бумажки с текстом, нотные листы, карандаши, ручки. Беру гитару, сажусь на кровать и полностью обнажаю перед струнами свою душу.

В каждом аккорде – маленькая история, в каждом звуке – безграничная любовь. Я рассказываю музыке все, что чувствую, и слушаю, что она мне ответит. Играю, записываю, играю снова, возвращаюсь к началу и переделываю – до тех пор, пока мелодия не начинает звучать в такт моему сердцу. А когда заканчиваю, понимаю, что уже далеко за полночь. Откладываю гитару в сторону и засыпаю прямо в одежде.

С утра мне приходится потратить немало времени на то, чтобы привести себя в порядок, поэтому в школу я несусь почти вприпрыжку и каждые полминуты бросаю взгляд на часы. Одно хорошо – хватило ума надеть удобные кеды, иначе бы я натерла ноги и точно бы опоздала.

– Я уж думала, ты сегодня решила прогулять! – Восклицает Тая, встречая меня в холле.

– Нет, просто слегка не рассчитала время на дорогу.

– Шла пешком?

– Ага.

– Никиту уже видела? – Спрашиваю я у подруги.

– Еще нет. А ты что, созрела с ним поговорить? Или так просто интересуешься?

– У нас будет новая песня! – Радостно сообщаю я. – Это разрыв всего! Ему точно понравится. Я вчера, то есть сегодня, ее до середины ночи допиливала!

– Новая песня, ммм… – Пританцовывает Тая. И вдруг останавливается. – Ой!

Я оборачиваюсь, следуя за ее взглядом, и у меня чуть челюсть не отваливается. К нам идет Стас. Под глазом у него красуется здоровенный фонарь.

– Привет, красавица. – Он нежно обхватывает рукой мою талию и притягивает меня к себе.

– П-привет. – У меня не получается оторвать глаз от его лица.

– Чего так смотришь? Не узнаешь меня? – Смеется парень.

– А… что это, Стас? – Вблизи синяк смотрится еще ужаснее: палитра отека включает в себя все оттенки от фиолетового до багрового.

– Если бы ты отвечала на мои звонки, то знала бы. – С укором замечает он.

– Прости, я так увлеклась работой. – С сожалением вздыхаю я, продолжая рассматривать его фингал. – Сочиняла музыку и прикидывала, какую можно будет забабахать аранжировку для новой песни…

Стас наклоняется и целует меня в губы. Я невольно кошу глазами, все еще не в силах оторвать взгляда от его ран.

– Ты так и не сказал! – Выпаливаю я, едва он отрывается от моих губ. – Что случилось? Откуда синяк?

– А. Это так. – Стас улыбается мне, затем моей подруге. – Запнулся, упал, ударился!

– Об чье-то колено? – Морщится Тая.

– Ладно. – Усмехается он. – Есть у нас один психованный в команде. Новенький. Я его, вообще-то, всю жизнь знаю, просто не думал, что он такой эмоциональный. Пришлось вот отбиваться. Повезет же его девушке, – подмигивает мне Стас, – всегда будет, кому за нее вступиться.

– Так это во время игры произошло? – Я осторожно касаюсь пальцем его синяка, и он зажмуривается от боли. – Или после?

Стас задерживает свой взгляд на моем лице дольше обычного, словно задумывается о чем-то, а затем его губы снова растягиваются в озорную улыбку.

– Вся жизнь – игра. – Говорит он, наклоняясь. И целует меня в лоб. – Не надо переживать об этом.

Над нашими головами раздается трель звонка.

– Пора. – Напоминает Тая. – А то Алексеевну опять порвет со психу!

– Иди. – Улыбается мне Стас.

Какой-то он другой сегодня. И дело не в фингале. Не могу понять, что в нем изменилось, но у него даже взгляд какой-то необычный. Серьезный, что ли.

– Ладно. – Киваю я и улыбаюсь ему в ответ.

Тая берет меня под руку и уводит в противоположном направлении от того, куда он направился. Я оборачиваюсь, чтобы проводить его взглядом, и меня не отпускает ощущение недосказанности. Как будто мы совсем чуть-чуть не договорили, или словно не попрощались нормально.

Когда я вхожу в кабинет, мое сердце замирает. Но Никиты среди одноклассников нет, и я немного успокаиваюсь. Мы с Таей занимаем наши любимые места на первом ряду у окна. А Высоцкий появляется последним: входит сразу вслед за учительницей и проскальзывает между стеной и третьим рядом к последней парте. Я стараюсь не смотреть на него, но, даже наблюдая искоса, замечаю что-то странное в его походке: он как будто сутулится и опускает голову.

Заслышав шепотки, я все же поддаюсь любопытству и оборачиваюсь. В этот момент он как раз садится за парту. У меня перехватывает дыхание, когда я вижу его лицо: под глазами и возле носа у него все отекло – целых два фингала, да еще разбита губа!

Мое сердце переворачивается в груди и начинает биться, как сумасшедшее.

Тая пихает меня локтем как раз в тот миг, когда Никита поднимает взгляд, и я, словно опомнившись ото сна, резко отворачиваюсь.

– Ты видела? – Шепчет она.

– Да. – Отвечаю я.

– Ты думаешь, это…

– Не знаю!

Я замечаю, как сильно у меня дрожат руки. Мне хочется немедленно вскочить и побежать куда-нибудь. Что-то сделать. Разобраться во всем. Мне хочется выяснить, что произошло. Не может быть, чтобы так просто совпало, что мой парень и мой лучший друг оба пришли в школу побитыми в одно утро! Это точно связано. Они подрались. Но почему тогда Стас ничего не рассказал мне об этом?

Я с трудом досиживаю до конца урока, а когда звенит звонок, вскакиваю, сгребаю со стола тетради с ручками и спешно запихиваю в сумку. А затем без лишних слов бросаюсь прочь из кабинета.

– Алена! – Кричит мне в спину Тая.

Но мне сейчас не до нее. Я бегу к доске с расписанием, нахожу «Б» класс, смотрю, где у них будет проходить следующий урок, и отправляюсь туда.

– Стас! – Я окликаю его в тот момент, когда он смеется о чем-то со своими друзьями, направляясь к нужному кабинету. – Можно тебя?

Его одноклассники окидывают меня оценивающими взглядами. К слову сказать, среди них и Миронов с Матвеевой – идут, взявшись за ручку. «Ну, тут я совсем не удивлена».

– Привет. – Стас отделяется от толпы и подходит ко мне.

Я смотрю на него, на его синяк под глазом и все никак не могу понять эмоций, написанных на его лице. Он как будто печален и доволен одновременно. Как чертов фаталист!

– Стас, – я понижаю голос до шепота и отвожу его к стене, подальше от посторонних ушей. Волнение во мне в эту секунду вырастает почти до предела. – Я видела Никиту. Что это значит? Скажи мне честно, вы подрались?

Он берет меня за запястья и наклоняется к моему лицу.

– Тише, успокойся. – Произносит Стас. – Ты вся дрожишь.

– Я спокойна.

– Вот и молодец. – Его губы растягиваются в широкую улыбку.

– Это из-за меня?

– Нет. – Он мотает головой.

Его руки теперь гладят меня по плечам.

– Из-за меня, да? – Моих сил едва хватает на отчаянный вдох. – Я…

– Не нужно. – Стас пальцем закрывает мой рот. – Тс-с. Все хорошо.

– Прости. – Прошу я его, сама не зная, за что.

– Алена, мы все прекрасно понимаем, что свой выбор ты уже сделала. И это Высоцкий. – Нежно говорит он. – Так что тебе осталось просто осознать это.

– Что? – задыхаюсь я. – Что ты такое говоришь?!

Стас берет мое лицо в ладони.

– Я не в обиде. Мы все еще можем дружить.

– Но… Что?!

– Брось. – С улыбкой выдыхает он. – Не обманывай себя.

Затем коротко целует меня и просто уходит в класс.

20.3.

НИКИТА

Не представляю, куда она пропала. Аленка убежала сразу после первого урока, а ведь я собирался с ней поговорить. Думал, если не во время уроков, то уже после занятий дождусь ее на крыльце.

Если честно, я собирался сделать это еще вчера, но Денис настоял на том, что это не лучшая идея. Проведя два часа у него на кухне с пакетом льда на лице, я все еще чувствовал себя отвратительно. И даже, несмотря на компрессы, сегодня под глазами и в области носа у меня все распухло так, что я напоминал инопланетянина.

Одна надежда на то, что Лелька еще помнит, как я выгляжу обычно, и мой ужасный вид ее не отпугнет. Хотя, даже в случае отказа я готов ждать ее хоть всю оставшуюся жизнь. Только вот куда она могла исчезнуть? Почему после перемены не вернулась на урок?

К концу алгебры я не выдерживаю и пишу ей сообщение: «Ты где?». Но Алена не в сети и не отвечает. На перемене я подхожу к Тае.

– Где Аленка?

– Ох, Майк Тайсон, у тебя явно вчера был не самый удачный вечер… – Морщится она, разглядывая мои синяки.

– Куда она ушла? – Игнорирую я ее замечание.

– Вот бы знать! – Тая пожимает плечами. – Звоню ей, она не отвечает. – Она делает шаг в мою сторону и переходит на шепот. – Это кто тебя так? Не Кощей случайно?

– Какая разница? – Разворачиваюсь я.

Но Тайка прихватывает меня за рубашку. Слышится треск ткани, и у меня не остается никакого выбора, кроме как остановиться и обернуться к ней.

– Ой. – Хихикает она. – Прости. Я хотела сказать, что ты молодец. Кощеев с фингалом еще в школе не появлялся! Это из-за Аленки, да?

– Кх-кхм. – Кашляю я, когда мимо нас проходят девчонки из параллельного класса. И понижаю тон голоса. – Не твое дело.

– Я никому не скажу. – Сморщив всю правую половину лица, нарочито подмигивает Таисия.

Я показываю ей фигу.

– Значит, из-за нее! – Хмыкает она.

Я отправляюсь к кабинету, Тайка за мной – вприпрыжку, словно маленькая любопытная собачонка.

– Ну, скажи! Скажи-а! Я не расскажу Алене! Кто кого поколотил?

– Никто.

– А если я помогу замазать твои фонари? – С интонацией бывалого черного дельца предлагает она. И, когда я останавливаюсь и поворачиваюсь к ней, Тая тем же заговорщическим тоном шепчет. – СС-крем, воздушная текстура, подстраивается под натуральный тон кожи и идеально маскирует ее недостатки. Красавчиком тебя вряд ли сделает, но лицо не будет походить на перезрелый баклажан, и люди перестанут глазеть. Как предложение? – Она протягивает ладонь. – Идет?

Подумав пару секунд, я пожимаю ее, и мы удаляемся к скамье, скрытой у фонтанчика за пальмой.

После того, как Тая поработала над маскировкой синяков, я довольно киваю своему отражению в зеркале, а затем скармливаю ей усеченную версию вчерашних событий. Она явно недовольна отсутствием важных подробностей, но услышав, что я ударил Кощеева первым, Тая заметно веселеет.

Мы входим в кабинет уже после звонка и занимаем свои места. Алены все еще нет, поэтому я пишу ей новое сообщение. И Тайка, судя по всему, тоже – потому что тут же получает замечание от учителя за то, что торчит в телефоне.

К середине урока мои мысли все еще заняты переживаниями по поводу того, почему Алена могла его прогулять? И тут в дверь кабинета стучат.

– Никита Высоцкий. – Объявляет секретарь, заглянув в класс. – К директору.

– Я не пойду. – Мрачно бросаю я и отворачиваюсь, словно мне до ее слов и дела нет.

– Никита Высоцкий. – Повторяет она ошарашено. – К директору!

По классу идут шепотки.

– Никита! – Нетерпеливо окликает меня учитель.

– Ладно. Ладно! – Рычу я, поднимаясь.

Швыряю тетрадь в рюкзак, закидываю его на плечо и выхожу. «Какого черта понадобилось этому старому хрену? – гадаю я, тащась по коридору вслед за секретарем. – Хочет прочитать очередную лекцию? Тогда нарвется на такой отпор, что мало не покажется! Папашка, чтоб его…»

– Входи. – Указывает она на дверь.

Сама остается в приемной. Нахмурившись, я толкаю дверь и застываю в замешательстве. За директорским столом в большом кожаном кресле восседает Алена. Ее руки сложены в замок на груди, одна нога закинута на другую.

«И что это значит?»

– Ну, что встали? – Командным тоном произносит она. – Входите, Высоцкий!

Я оборачиваюсь к секретарю, та с улыбкой пожимает плечами. И шепчет мне: «Входи».

«Что происходит? Как это вообще?»

И где Фельдман?

Тряхнув головой, я несмело вхожу в кабинет и оглядываюсь: нет, директор не притаился за дверью, у окна его тоже нет. Единственное место, где он мог спрятаться – это под столом, но хочется верить, что и там его нет. Ах, да – еще шкаф. Но туда загнать Олега Борисыча не смогла бы даже прокурорская проверка. Стало быть, тут мы одни.

За спиной что-то щелкает – это секретарь закрыла дверь, отрезав нас от остального мира. Сглотнув, я на ватных ногах подхожу к столу.

– Садитесь. – Грозно приказывает Алена.

Усмехнувшись, я опускаюсь в небольшое кресло для посетителей. Теперь наши глаза на одном уровне. Аленка наклоняется вперед, упирает локти в стол и хмурится, разглядывая мои синяки.

– Давайте-ка, поговорим о вашей успеваемости. – Вздыхает она. – Но для начала: что с лицом?

– Дуэль. – Отвечаю я после паузы. – Силы были не равны, соперник безжалостен.

– Пытались отстоять честь дамы? – Прищуривается она. – Или цель не была столь благородна?

Мое сердце подпрыгивает в груди. У меня не получается удержаться от улыбки.

– Почти. Я просто предупредил его, что пойду до конца.

– И что дама?

– Решает, кому отдать свое сердце.

Ее брови поднимаются, Алена позволяет себе легкую улыбку.

– Выходит, что, если выбор будет не в вашу пользу, то все это напрасно? – Она очерчивает круг возле своего лица, имея в виду мои синяки.

– Ничто не напрасно в борьбе за любовь. – С достоинством рыцаря отвечаю я. – Я, хотя бы, попытался. И буду пытаться еще, пока она не станет моей.

Клянусь, это самый странный разговор и вообще самый странный день в моей жизни. Но Аленка отыгрывает роль до конца.

– Хм. – Произносит она задумчиво. – А что, если ваш соперник не отступит?

– Это возможно только в одном случае. – Улыбаюсь я. – Если он ее любит. Потому что когда любят – не отпускают. Но и тут у меня преимущество.

– Какое?

– Я люблю ее сильней.

Алена замирает. Делает глубокий вдох, и я понимаю, что это конец спектакля. Маска спадает с нее, и сквозь лицо проступает настоящее. А именно – грусть и нежность, льющиеся через край из ее взгляда.

– Мне кажется, прошел миллион лет с того момента, когда мы в последний раз разговаривали. – Тихо говорит она.

– Я тоже скучал. – Отвечаю я.

Алена протягивает руки через стол, и я накрываю их своими руками.

– Как нос? – Спрашивает она, пытаясь разглядеть масштаб ущерба сквозь слой тонального крема.

– Цел. – Усмехаюсь я, сжимая ее ладони. – После тебя никому не удавалось его разбить.

Ее губы расплываются в улыбке.

– Мне столько нужно тебе рассказать.

– И мне. – Говорю я, вспоминая о Фельдмане и известии о его отцовстве. – Кстати, как ты оказалась в кресле директора в его кабинете? Что за магия? Как он это допустил?

– Ой, длинная история. – Аленка закатывает глаза. – Дежурный накапал, что я плачу в туалете вместо того, чтобы сидеть на уроке, и меня заставили объясняться с Олегом Борисовичем. Мы тут с ним схлестнулись не на шутку, слово за слово, и я ляпнула про тебя! Разговорились. Пришлось объяснить, что наездами он сына вряд ли к себе расположит, а потом слегка применила шантаж и припугнула его последствиями старых грешков.

– Ого.

– Должна признать, что, все-таки, он не такой уж мерзкий тип – дело с ним можно иметь: видишь, разрешил на пятнадцать минут арендовать его драгоценный кабинетик для нашего разговора и даже (даже!) позволил снять тебя с урока!

– Ты плакала в туалете? – Переспрашиваю я.

– Это уже в прошлом. – Отмахивается Алена. – Теперь, когда я вижу тебя, понимаю, что все сделала правильно. Мое сердце с самого начала подсказывало ответ, но я была идиоткой.

– Не обзывай так мою девушку. – Улыбаюсь я. – Она – лучшая на свете.

Я привстаю, тянусь губами, чтобы поцеловать ее, а Алена тянется мне навстречу, но в следующее мгновение распахивается дверь, и в кабинет кто-то входит. Я оборачиваюсь и вижу Фельдмана, рядом с ним какие-то люди в военной форме.

– Алена, это за тобой. – Взволнованно произносит директор.

Она встает, на интуитивном уровне поняв важность момента. Вперед выходит один из военных с лейтенантскими погонами:

– Алена Андреевна, у нас задание, доставить вас в ведомственный госпиталь к вашему отцу. Он найден, с ним все хорошо.

Я вижу, как она бледнеет, и бросаюсь, чтобы поддержать ее, если вдруг Аленка рухнет в обморок.

– Вы готовы отправиться прямо сейчас? – Спрашивает военный. – Нас ждет вертолет.

– Вертолет? В смысле, настоящий?

– Так точно. – Кашлянув, отвечает он. – Командование распорядилось.

– То есть, вер-то-лет? Но как…

– Сила воинского братства. – Улыбается мужчина. – Ваш отец приставлен к награде, к тому же, Андрей Владимирович очень соскучился и просил доставить вас как можно быстрее.

Кажется, у Алены пропадает дар речи, поэтому мне приходится ответить за нее:

– Да. Она готова.

Алена кивает ему и поворачивается ко мне. Я обнимаю ее и, поддержав решительным взглядом, отпускаю.

– А можно мой парень полетит со мной? – Вдруг спрашивает она.

– Да, место есть. – Соглашается лейтенант. – Давайте, поспешим.

Повторю: это самый странный день в моей жизни. Но, говорят, в лучших историях все как в сказке. Так что я не переживаю – решаю довериться тому, кто ее пишет. Судьбе.

– Это все на самом деле? – Пытается перекричать шум вращающихся лопастей Аленка. – Мы реально летим в вертолете?

Я сжимаю ее руку.

– Ты же не первый раз!

– Это было в детстве! Я и забыла, как это круто! – Визжит она.

Военный, взявшийся нас сопровождать, сдержанно улыбается. А мы продолжаем любоваться красотой природы с высоты птичьего полета и друг другом, конечно. Быть рядом с Аленой это как оказаться в прохладных морских волнах в самый жаркий день года – невероятное наслаждение, чистый кайф!

– Признавайся, она бьет тебя? Эта девчонка опять распускает руки? – С порога спрашиваетАндрей Владимирович. – Эй, сопля, что ты сделала с бедным парнем? Негодница! Нельзя ни на минуту оставить вас одних – уже подрались!

Он приподнимается на кровати, когда мы входим в палату. Медсестра помогает ему сесть. В любом другом случае, я уверен, Лелька с разбегу упала бы в его объятия, но сейчас она замирает на пороге и внимательно оглядывает отца. Андрей Владимирович выглядит изможденным. На его усталом лице щетина, все открытые участки тела в ссадинах, а рука на перевязи, но он старается, держит осанку, и даже в больничной пижаме ему удается выглядеть мужественно.

– Папа! – Вздыхает она.

Подходит, садится рядом и кладет голову ему на здоровое плечо. Андрей Владимирович сжимает ее руку и целует ее в макушку. В его глазах блестят слезы.

– Как ты? – Шепчет Алена.

– Все хорошо.

– А рука?

– Так, ерунда. Завтра заживет.

В палате еще несколько коек, на которых лежат бойцы. Все уже бодрые, в красивых пижамах с символикой вооруженных сил. И каждый роняет слезы, наблюдая за воссоединением отца и дочери. Наверное, им тоже хочется скорее вернуться домой и обнять близких.

– Никита. – Подзывает меня Андрей Владимирович.

– Здравствуйте. – Я подхожу, и он жмет мою правую руку своей здоровой левой рукой.

– За что она тебя так? Расскажешь? – Усмехается отец Алены, вглядываясь в мои синяки под слоем тонального крема.

– Не она. – Бормочу я. – Это я сам.

– Не защищай ее, скажи честно. Наказывать ее не стану.

Аленка смеется, размазывая слезы по лицу. А затем уже смеется вся палата, включая медсестру.

А потом я сажусь на кровать рядом с дядей Андреем, и он долго и в подробностях рассказывает, как после выполнения боевой задачи в их вертолет попал снаряд. Машина упала, но экипажу удалось выжить, пробраться через окружение и добраться к «своим».

Со сломанной рукой он тащил на себе штурмана с переломом позвоночника, хотя, тот просил его бросить, ведь одному всегда проще спастись. Они укрывались в зарослях, шесть часов пробирались через болото под артиллерийскими залпами, потом несколько ночей ползли по лесу, потому что днем передвигаться было опасно, и все это время Андрей Владимирович думал о дочери, к которой обязан вернуться. Он молился, чтобы им повезло, и чтобы они выдержали это испытание. Было тяжело, и иногда силы покидали его совсем, но летчик тяжело раненого товарища не бросил.

Когда они дошли до деревни и увидели «своих», не могли поверить своему счастью. А военные, которые эвакуировали их в госпиталь, все удивлялись тому, как же им удалось выжить.

Герой смеется, рассказывая нам это, но мужество в его глазах и тихая грусть поражают меня буквально до глубины души.

– Как подлечусь, обратно на службу. – Сообщает он.

– Ну, уж нет. – Решительно отметает возможность этого Алена. С гордостью смотрит на отца и добавляет. – Сначала в отпуск.

Вместо эпилога

ТАЯ

– Давай, заноси. Ставь сюда. – Командую я.

Костя затаскивает в Берлогу большую коробку со всякой всячиной. Помимо прочего в ней стопка фотографий, которые я распечатала специально для такого случая.

– Бумажные фонарики, одноразовые стаканчики, салфетки, воздушные шары. – Бубнит под нос Костик, перебирая содержимое коробки. – Тая, а где насос? Мы же до ночи будем эти шары ртом дуть!

– Не паникуй раньше времени, он у меня в сумке. – Показываю я. – Нам нужно успеть украсить Берлогу за два часа, потом у меня прическа, а к пяти уже нужно быть на выпускном.

– Во сколько они выступают?

– Ну, смотри. Сначала торжественная часть, потом речь, вручение дипломов, а дальше в кабак. – Мне нравится называть местное кафе именно так. – Там танцы, выступление ребят, а затем мы рвем когти и продолжаем праздник уже здесь – без присмотра учителей.

– Хорошо. Тогда начну с шаров.

– А я сделаю гирлянды из фотографий. – Говорю я, доставая стопку снимков, веревки и пакет с прищепками. – Боже… – У меня едва слезы не выступают на глазах, когда я вижу снимки, которые сама же и делала. Все словно впервые, и все эмоции заново оживают в душе. – Как будто вчера все было…

– Покажи. – Костик садится на диван.

Я сажусь с ним рядом.

– Это в день награждения Андрея Владимировича. – Передаю ему фото. – Какой он статный, только посмотри. Какая выправка!

– Мощно. – Кивает Костик, разглядывая снимок.

– А какие Аленка с Никитой красивые, да? После той мутной истории с Эллиной дяде Андрею просто необходимы здоровые отношения. Так что Алена с Никитой вовсю работают над этим.

– В каком смысле?

– Они сообщили родителям, что не собираются никуда поступать, хотя, уже подали документы в один вуз. Эта новость так сплотила дядю Андрея и мать Никиты, что они каждый день встречаются, чтобы обсудить сложившееся положение. Разумеется, наша парочка «непреклонна», и родителям приходится много совещаться, чтобы переломить ситуацию: то за бутылочкой вина, то на прогулке в парке, то на море.

– Это же гениально!

– Угадай, кто подсказал им идею? – Гордо расправляю плечи я.

– Моя фея. – Целует меня Костя.

– Да. – Соглашаюсь я. – К тому же, вдвоем тете Марине и дяде Андрею будет не так скучно, пока их дети учатся и катаются по гастролям. О, смотри. – Достаю следующее фото. – А вот наши Дениска с Ксеней.

– Опять этот стакан? – Улыбается мой парень.

– Ну, ты же помнишь, мы все таскали его по очереди, чтобы не забывать о Ксюше. Так она всегда была с нами.

– Пока Леха не посадил то дерево.

– Точно. Пока Леха не посадил яблоню. – Подтверждаю я, рассматривая следующее фото, на котором Дрыга в окружении остальных наших ребят сажает молоденькую яблоньку в школьном саду. – Теперь она символизирует ее дух. Пока живет дерево, живет и память о Ксюше. Мы договорились встречаться возле этой яблони каждый год в день ее смерти и вспоминать лучшие моменты, связанные с ней.

– Думаешь, он так и не простил себе?

– Думаю, нет, но, как и все мы, учится жить дальше. Играет в группе, работает волонтером, собирается поступать в универ.

– Люди не должны умирать такими молодыми. – Вздыхает Костя.

– Никто не должен. – Соглашаюсь я. – Никому не нужно умирать, чтобы быть услышанным. Представляешь, сколько всего хорошего Ксеня могла бы сделать, если бы не совершила эту ошибку? Ее родители встретили бы старость счастливыми людьми, нянчили бы внуков. Она была таким светлым человечком, что, я уверена, вселенная дала бы ей такое количество добра, о котором остальные могут только мечтать.

– Это очень грустно.

– Еще бы. – Киваю я, глядя на следующее фото. – Ее место рядом с нами. Или с Денисом. Смотри, как он улыбается. Это в тот день, когда он взял первое место в городском любительском марафоне.

– Да, помню. – Берет снимок Костя. – Ксюша хорошо бы смотрелась рядом с ним. Она бы гордилась им в тот день.

– Он и бегать-то начал, чтобы пережить ее уход. Никита помогал ему тренироваться, подсказывал.

– Иногда высшие силы закрывают нам путь к чему-то только потому, что приготовили для нас что-то большее и лучшее. Просто люди не терпеливы. Ксюша с Денисом были бы отличной парой, если бы она еще немножечко подождала и доверилась бы судьбе.

– Ты где-то вычитал об этом? – Усмехаюсь я.

– Увидел в ролике, когда листал ленту соцсетей. – Улыбается Костик.

– Потрясающе.

– О, учителя. – Бормочет он, перебирая следующие фото. – Как ты уговорила их сфотографироваться в таких прикольных образах?

– Мой талант убеждения.

– Татьяна Алексеевна в кепке!

– Она тут читает рэп.

– Фельдман в толстовке с капюшоном?!

– Душка, правда? – Хихикаю я. – Никита, кстати, так и не общается с ним, но Олег Борисович иногда передает через Алену ему подарки.

– Глупо являться через такое количество лет и пытаться корчить из себя отца.

– В том и прикол, что у мужчин частенько так: осознал, что ему уже сороковник, а у него ничего нет, и никто его не любит, а потом такой: «Вот же! У меня есть готовый сын, которого не нужно учить читать и водить в детский сад – самое время быть хорошим папочкой!»

– Считаешь, у него получится завоевать расположение Никиты?

– Да мне пофиг, если честно. Никита и без него по жизни справится. К тому же, у него в жизни был гораздо лучший пример – дядя Андрей.

– О, пицца. – Указывает на следующее фото Костя. – Помнишь?

– Ага. Новый Год. – Улыбаюсь я. – Так круто справили.

– В Берлоге все стены тряслись от наших песен и танцев. А это что?

– Это развратный снеговик от футболистов. Разве не помнишь?

– Точно! А я думаю, что за куча?

– Это как раз в тот день, когда выпало немного снега перед самым праздником, и Стас с товарищами собрали весь, что лежал на школьном дворе, слепили грудастую снежную бабу и поставили в холле.

– Фельдман еще так орал, когда увидел лужу. – Вспоминает Костя.

– Как пожарная сирена. – Хихикаю я.

– Новая девушка Стаса. – Он берет следующий снимок. – Как ее?

– Не помню. – Отвечаю я, взглянув на снимок, на котором Кощеев обнимает за талию одну из старшеклассниц на новогоднем вечере. – Тома? Или Таня? Можно даже не запоминать, это вряд ли что-то серьезное. После Алены у него уже было две или три девушки, но он так и не встретил свою настоящую любовь. Думаю, его история еще будет написана. Торопиться некуда.

– А вот и моя настоящая любовь. – Целует следующий снимок Костя.

– Что там?

– Ты. – Разворачивает он ко мне лицом фотографию.

На ней я танцую на День Святого Валентина в клубе на выступлении наших ребят.

– Хорошо получилась. – Говорю с улыбкой.

– Ты всегда хорошо получаешься, пупся. – Целует меня Костя.

– А вот и наша легендарная парочка. – Произношу я, с умилением взглянув на следующую карточку, на которой Никита крепко обнимает Алену.

– Осенины?

– Да. Они тогда своим выступлением просто взорвали танцпол! А их поцелуй помнишь? Ммм…

– Помню. Тогда же была премьера новой песни, которую Никита сочинил для Алены?

– Нет. Которую Алена сочинила для Никиты, а он исполнил.

– Нет же!

– Да какая разница? – Толкаю я его в бок.

– Я знаю это потому, что лично слышал от Никиты! – Возмущается Костя, пытаясь меня щекотать.

– Это лишь его версия! – Хохочу я. – О! Во! – Протягиваю следующую фотографию. – Это в тот день, когда она подарила ему кулон со словом «МЯУ». Так романтично! Обожаю парные вещицы, в них столько смысла!

– Блин, а почему тогда группу назвали «Высоцкий», а не «МурМяу», например?

– Потому что это личное. – Отвечаю я, пожав плечами. – К тому же, на «Высоцком» настояла Аленка, а остальные ребята поддержали, и Никите пришлось смириться.

– Ну, вообще, «Высоцкий» звучит достойно. И фронтмен всегда в центре внимания. А Алена не боится навсегда остаться в тени?

– С ее талантом? Ха! – Усмехаюсь я. – К тому же, в его сердце она всегда будет номером один, а это важнее, чем быть центром внимания на сцене.

– Ну, наверное. – Нехотя соглашается Костя. – А это когда было снято?

Он показывает мне фото из стопки, на котором Алена, сидя на кровати в своей спальне, играет на гитаре.

– А это Никита снимал на телефон. В тот день, когда это… ну… когда у них все было «по-взрослому» в первый раз. – Я активно двигаю бровями, обозначая важность момента.

– Откуда ты-то знаешь? – Корчит рожицу Костя.

– Ну, как! Девчонки всегда делятся такими вещами. Аленка мне рассказала.

– Да ладно.

– Да. Это был идеальный романтический момент. Они вернулись домой из больницы, где навещали ее отца. Поднялись в спальню, и там… поговорили. Никита сказал: «Я скучал по тебе, как Синди скучала по Гибсону! И я никогда не позволил бы Стасу забрать твой первый раз, как он забрал твой первый поцелуй!» И они слились в жарких объятиях на гладких шелковых простынях, и он до утра заставлял ее в тишине шептать его имя!

– Тая. – Костя скептически оглядывает мое лицо. – Тебе нужно завязывать с любовными романами.

– Что? Почему? Это все правда! – Возмущаюсь я.

– Лучше больше слушай музыку. – С улыбкой говорит он и достает со дна коробки подарочный пакет.

– Что там? – Я едва не подскакиваю на месте.

Костя вручает мне подарок, и я по-варварски нетерпеливо распечатываю его.

– Наушники! – Визжу я. – Розовые! С ушками! Как я хотела!

– Да. – Довольно кивает мой парень.

– Но откуда ты узнал, что я хочу именно такие?

– Почувствовал сердцем.

– Ко-о-остя! – Я бросаюсь его обнимать и целовать. – Спасибо! Ты – чудо!

Когда всплеск радости, наконец, утихает, меня осеняет:

– Это Аленка подсказала, да?

– Ага. – Кивает он. – Дала ссылку на маркетплейс.

– Ну, и ладно. – И я снова бросаюсь ему на шею, мечтая о том, как буду слушать в новых наушниках аудиокниги.

Тот самый день

АЛЕНА

– Погоди, я хочу, чтобы ты это услышал. – Хватая гитару, восклицаю я.

Мы одни в моем доме поздней ночью, и самое время целоваться, но мне не терпится сначала сыграть.

– Что это будет? – Спрашивает Никита, опускаясь на кровать рядом со мной.

Мы сидим друг напротив друга, и у меня пальцы дрожат от предвкушения и волнения.

– Новая песня.

Он смотрит мне прямо в глаза, и целая армия купидонов пронзает меня стрелами.

– У меня тоже есть для тебя песня. – Признается Никита. – Правда, бумажка, на которую я записывал ее слова, куда-то потерялась, и мне теперь придется восстанавливать их по памяти.

– Она не потерялась. – Признаюсь я. – Это я ее забрала, когда была у тебя дома. Твоя мама попросила принести ножницы, я поднялась к тебе в спальню и увидела кучу записок на столе. Сразу поняла, что сочиняешь что-то новенькое. И слова такие… тут же захотелось подобрать музыку…

Он кусает губы. Мгновение, и расплывается в широкой улыбке. Даже с чудовищными отеками и синяками это все еще мой Никита. Парень, которому принадлежит мое сердце. Человек, в которого я до последнего вдоха хочу смотреться словно в зеркало.

– Значит, ты поняла, что я написал ее для тебя?

– Конечно.

– Все мои песни всегда были о тебе, Алена. – Тихо говорит он. – И «Выше неба» тоже. Я ведь с ума сошел, думая, что потерял тебя навсегда.

– А я влюбилась в тебя еще сильнее, когда прочитала эти стихи. Хотя, думала, что это невозможно.

Его улыбка заставляет меня забыть обо всем, что было. Неважно, какой путь мы прошли, главное, что все дороги вели нас друг к другу. И мое сердце стучит так, будто я сейчас умру. И чтобы перестать волноваться, я начинаю играть и петь.

Больше всего меня забавляет тот факт, что, целуясь, мы не испытываем неловкости – словно всегда знали, что движемся именно к этому – от дружбы к любви.

Песня допета, и я откладываю гитару в сторону. Никита берет мою руку, подносит к губам и нежно целует – каждый пальчик, потом запястье и выше. Меня охватывает дрожь, я закрываю глаза. Он целует мое плечо, затем шею, губы, и в каждом его поцелуе столько хрупкости, что у меня не остается сомнений, почему я влюбилась в этого парня.

Дело не в озорных веснушках, мягких светлых волосах или способности рассмешить меня даже в самый хмурый день, а в том, какой я становлюсь рядом с ним – сильной, бесстрашной и абсолютно умиротворенной одновременно. Мне уютно с ним, как дома. Никита и есть мой дом. Моя крепость.

Тот самый день, когда у них все было по-взрослому

НИКИТА

Я пою на пределе своих возможностей, ведь голос должен соответствовать тяжелому звуку гитар. Ударные четко отбивают ритм: Кирилл – красавчик, буквально выбивает искры из барабанов. Лехина басуха рычит, как дикий зверь, а клавишные Паши наоборот – придают мелодии мягкости и контраста. Обалденно красивое соло Аленки поднимается над всем этим, выводя нашу музыку на новый, какой-то космический уровень.

Я пою и двигаюсь в такт, но все равно веду себя сдержаннее беснующейся толпы. Казалось бы, просто старшеклассники на посвященной сбору урожая школьной вечеринке, но наши песни дарят им такой драйв, что они визжат и прыгают так, что от пола нам передаются мощные вибрации. И в этот момент я ощущаю настоящий триумф, который мне хочется разделить только с одним человеком на свете.

Я смотрю на Алену, она поднимает взгляд от гитары, и время останавливается. Драйв, визг струн, звонкие хлопки ударных остаются где-то далеко, и есть только мы – безумно влюбленные друг в друга. Я так благодарен ей в этот момент! За то, что всегда в меня верила. За то, что всегда была верным другом. За то, что дала мне шанс.

Мое сердце колотится, грозясь вырваться из груди.

Аленка улыбается.

Я допеваю пару последних строчек, подхожу к ней и целую ее прямо в губы. Зал взрывается криками и аплодисментами, но мы уже их не слышим. Нас отрывает от земли и несет выше неба, где, посмотрев ей в глаза и мягко обняв за талию, я произношу самое главное признание, которое способна понять только она:

– Мур.

КОНЕЦ

Оглавление

1.1

1.2

1.3

2.1

2.2

2.3

3.1

3.2

3.3

4.1

4.2

4.3

5.1

5.2

5.3

6.1

6.2

6.3

7.1

7.2

7.3

8.1

8.2

8.3

9.1

9.2

9.3

10.1.

10.2.

10.3.

11.1.

11.2.

11.3.

12.1.

12.2.

12.3.

13.1.

13.2.

13.3.

14.1.

14.2.

14.3.

15.1

15.2.

15.3.

16.1.

16.2.

16.3.

17.1.

17.2.

17.3.

18.1.

18.2.

18.3.

19.1.

19.2.

19.3.

20.1.

20.2.

20.3.

Вместо эпилога

Тот самый день

Тот самый день, когда у них все было по-взрослому