История мангытских государей [Абдалазим Сами] (fb2) читать онлайн

Мирза 'Абдал'азим Сами История мангытских государей

ПРЕДИСЛОВИЕ

В первой половине XIX в., когда русский царизм, прочно укрепившись в Казахстане, стал усиленно готовиться к военному вторжению в пределы Средней Азии, в России особенно возрос интерес к Хивинскому, Бухарскому и Кокандскому ханствам. Появляется ряд описаний ханств, составленных членами русских дипломатических миссий^[1] и отдельными путешественниками^[2].

Сравнительно широкое и разностороннее изучение началось, однако, лишь во второй половине XIX в., после присоединения Средней Азии к России. Превращение Бухарского и Хивинского ханств в вассальные по отношению к Российской империи государства облегчило доступ русским ученым и исследователям в эти ханства и способствовало более успешному их изучению. В это время были опубликованы многочисленные работы, касающиеся истории, географии, этнографии, геологии, сельского хозяйства Средней Азии, различные статьи и материалы в периодической печати.

Необходимо, правда, отметить, что главное внимание в этих работах уделяется изучению Туркестанского края, а не вассальных ханств. Такое направление исследовательской работы объясняется прежде всего интересами колониальной политики русского царизма, интересами управления вновь завоеванным краем. Отсюда и известная односторонность в освещении многих вопросов местной жизни.

Пролить свет на внутреннюю жизнь ханств и их историю в значительной мере могли бы документы и нарративные рукописные первоисточники, но, к сожалению, ими почти не пользовались, так как многие из них хранились в ханских библиотеках и архивах. Как отмечал В. В. Бартольд, «...библиотека самого эмира оставалась недоступной для русских ученых, и самое существование ее отрицалось; между тем было установлено, что ценные рукописи из нее расхищаются и продаются агентам заграничных публичных библиотек только при содействии политического агентства удалось вывезти несколько рукописей в Петербург»^[3].

В результате этого к началу XX в., по замечанию В. В. Бартольда, для изучения ханств со времени подчинения их русской власти было сделано меньше, чем можно было ожидать^[4].

Лишь после Великой Октябрьской социалистической революции открылись возможности всестороннего изучения жизни народов Средней Азии и, в частности, истории Бухарского и Хивинского ханств. Богатые библиотеки и архивы, многочисленные рукописи, содержащие ценнейшие сведения по истории, экономике, литературе и другим сторонам жизни, — все это стало доступным исследователям.

К настоящему времени советские ученые, привлекая материалы из этих первоисточников, уже проделали большую работу по изучению истории народов Средней Азии. Такие, например, сводные труды, как «История народов Узбекистана» (т. I, Ташкент, 1950; т. II, Ташкент, 1947), а вслед за ней и «История Узбекской ССР.» (т. I, кн. I и II, Ташкент, 1955 и 1956 гг.) написаны с привлечением материалов из этих источников. В «Истории народов Узбекистана» приводится перечень и дается характеристика рукописей^[5], использованных, в частности, при написании истории среднеазиатских ханств. За последние годы опубликован ряд ценных работ, содержащих публикацию и исследование источников^[6]. Вышли в свет уже пять томов «Собрания восточных рукописей Академии наук Узбекской ССР» (Ташкент, 1952—1960 гг.). Однако степень использования огромного рукописного богатства все еще остается недостаточной. Это подчеркнуто и в решениях состоявшейся в 1954 г. в Ташкенте Объединенной научной сессии по вопросам истории Средней Азии и Казахстана, где говорится о необходимости систематической публикации восточных рукописей и архивных документов для решения важнейших вопросов истории. Особо была подчеркнута необходимость подготовки и издания рукописей и сборников документов, касающихся прогрессивного значения присоединения Средней Азии к России^[7].

Настоящее издание представляет собой публикацию ценного памятника среднеазиатской историографии XIX в. Написанное видным бухарским чиновником, придворным историком Мирзой 'Абдал'азимом Сами^[8], это произведение в основной своей части посвящено одному из важнейших периодов истории Средней Азии — присоединению ее к России.

* * *

Среди восточных рукописей, хранящихся в Институте востоковедения Академии наук Узбекской ССР, имеется три списка исследуемого сочинения, хранящихся под инвентарными номерами 1458, 4330 и 7419, но ни на одном из них не обозначено название произведения, поэтому оно условно именовалось Тухфа-и шах («Подарок шаху.»)^[9] по аналогии с другой исторической работой того же автора под заглавием Тухфа-и шаха ("Шахский подарок")^[10], о которой подробнее будет сказано ниже. Автору удалось обнаружить в Душанбе еще один экземпляр исследуемого труда, который оказался автографом^[11]. На титульном листе этого автографа обозначено название произведения — Та'рих-и салатин-и мангитийа-и дар ас-салтана-и Бухара-и шариф («История мангытских государей, [правивших] в столице, благородной Бухаре.»). И тут же указано: Та'лиф-и банда-и. хакир Мирза 'Азим-и дабир ма'руф ба Сами, афа 'анху ва 'ан валидайх, т. е. «Сочинение ничтожного раба Мирзы 'Азима дабира (секретаря), известного по [имени] Сами, — да простит [Аллах] его и его родителей, — 1324 [года]».

Обнаружение оригинала разрешает вопрос 6 наименовании данного сочинения и позволяет внести соответствующие поправки в описание его в каталоге восточных рукописей Академии наук Узбекской ССР.

Оба сочинения — Тухфа-и шахи и Та'рих-и. салатин-и мангитийа — посвящены в общем одному периоду, но в то же время существенно отличаются друг от друга. Тухфа-и. шахи написано в духе придворной историографии, превозносившей царствующих особ, их предков и прославлявшей их деяния. Это дало основание считать Тухфа-и шахи «официальной» версией истории^[12]. Что же касается Та'рих-и салатин-а мангитийа, то освещением событий и лиц она существенно отличается от первой и имеет, ясно выраженную оппозиционную окраску. В связи с этим она известна в кругу востоковедов-историков как «нелегальная.»^[13] версия первого труда.

Существует мнение, что официальная версия истории, была заказана автору эмиром'Абдалахадом (1885—1910)^[14]. Однако сам автор об этом нигде не упоминает. Во вступительной части произведения он говорит о себе, что с юных лет до шестидесятилетнего возраста служил при дворе и благодаря покровительству эмира Музаффара (1860—1885.), в дни царствования которого «произошли выдающиеся события», «достиг высокого положения.». Далее Сами указывает, что после смерти этого государя (т. е. уже при эмире 'Абдалахаде) он был отстранен от должности и «уполз в угол безвестности». Он прямо говорит, что теперь, имея досуг, решил изложить события царствования эмира Музаффара, чтобы сохранить потомству его «славное имя». Сами подчеркнул, что это намерение явилось единственной причиной, побудившей его написать сочинение, и что он не ставит своей целью извлечь из своего труда какие-либо материальные выгоды^[15].

Маловероятно, чтобы Сами, получив заказ от 'Абдалахада, не упомянул об этом в предисловии и позволил себе противопоставлять Музаффара 'Абдалахаду явно не в пользу последнего.

По времени написания официальная версия предшествует нелегальной: первая, как это видно по датам, содержащимся в отдельных частях сочинения, написана в период с 1316/1898-99 по 1320/1902-03 гг., а вторая-несколькими годами позже — в 1324/1906-07. По объему они значительно отличаются друг от друга: официальная содержит 298^[16], а нелегальная — 75^[17] листов.

В обеих версиях события излагаются в порядке хронологической последовательности. Первая начинает свое повествование с конца XVII столетия, с царствования Субханкули-хана (1680—1702), и заканчивается четырнадцатым годом правления эмира 'Абдалахада, т. е. 1898-99 г., а нелегальная от последнего аштарханида Абу-л-Файз-хана (1711— 1747) доводит изложение до 1906 г., включая русскую революцию 1905 г. События, начиная с эмира Музаффара и до конца сочинения, записаны Сами на основании личных наблюдений и даже непосредственного участия в них. Изложены они примерно с одинаковой полнотой в обеих версиях, но в официальной совершенно опущено Андижанское восстание Дукчи-ишана 1898 г. и вовсе не охвачен период 1900— 1906 гг. В ней отсутствуют такие весьма интересные факты, как военное совещание в Актепа перед наступлением русских войск на Самарканд; созыв совета у эмира Музаффара в Кермине после падения Самарканда; сообщение о туркменских племенах в составе бухарского войска и ряд других моментов.

Объем официальной версии превосходит объем нелегальной не только за счет расширения хронологических рамок в сторону более ранних событий, но главным образом за счет упоминания многочисленных, иногда несущественных подробностей. Так, в освещении царствования аштарханида Абу-л-Файза в официальной версии Сами останавливается на происходившей в то время борьбе многочисленных временщиков за власть и на феодальных мятежах; более подробно рассказывает о завоевании Мавераннахра Надиром и об отношениях между Абу-л-Файз-ханом и Мухаммад-Хаким-аталиком.

Описывая правление Мухаммад-Рахйма (1753—1758), Сами пространно излагает историю мятежа 'Ибадаллах-бия, обстоятельства вступления Мухаммад-Рахйма на престол, смерть его самого и Надир-шаха.

Автор подробно рассказывает о феодальных мятежах в правление эмира Данийала (1758—1785), о походах Шахмурада (1785—1800) в Хорасан и о борьбе за Мерв. Детально описан период правления эмира Хайдара (1800—1826): его борьба за престол с различными претендентами, феодальные смуты и мятежи, борьба с Хорезмом, с Кокандом (за Ура-Тюбе) и т. п. Обстоятельно повествуется о восшествии на престол эмира Музаффара, недружелюбном отношении его к правителю Самарканда Ибрахиму-парваначи, мятеже в Хисар-и Шадмане, вспыхнувшем в начале его царствования; уделено много места первоначальному периоду русского завоевания Средней Азии (Ак-мечеть, Аулие-Ата); даны более подробные характеристики отдельных лиц.

Если до периода правления эмира Насраллаха (1826— 1860) изложение в обеих версиях отличается только полнотой и различными подробностями, то начиная со времени этого правителя характеристики эмиров и освещение некоторых событий сильно разнятся друг от друга и часто бывают совершенно противоположными. В нелегальной версии эмир Насраллах показан как решительный, жестокий человек, не останавливающийся для захвата престола ни перед братоубийством, ни перед казнью своих же сторонников, помогавших ему добиться власти (гибель Мухаммад-Хакйма-кушбегй). В официальной же версии насильственная смерть кушбеги обходится молчанием, а умерщвление брата эмира хотя и упоминается, но всячески оправдывается. Жестокость Насраллаха объяснена необходимостью принятия суровых мер в отношении нерадивых хакимов. Эмир Насраллах изображен здесь твердым и справедливым государем, который заботился о благе своих подданных и укреплял шариат.

Различие в освещений событий и в характеристиках действующих лиц особенно четко проявляется при описании современных автору периодов правления Музаффара и 'Абдалахада. Эмир Музаффар рисуется в неприглядном виде, как жестокий угнетатель, который не только сам безжалостно грабит народ^[18], но и всеми мерами оберегает от народного гнева других грабителей — феодальных вельмож, своих ставленников (Худайар-хан в Коканде, Шир-'Али в Самарканде и др.).

Интересно освещается поход эмира против Коканда во время осады русскими войсками города Ташкента. Нелегальная версия истории объясняет события, связанные с этим походом, стремлением эмира Музаффара, пренебрегая отчаянной мольбой осажденных ташкентцев о помощи, использовать бедственное положение кокандцев и присоединить Коканд к своим владениям. В официальном варианте действия эмира оправдываются его желанием исполнить свое обещание Худайар-хану и восстановить его на престоле, а также тем, что этот поход якобы был предпринят Музаффаром не по собственной инициативе, а по совету своих сановников.

Восстание 'Абдалмалика-тюри против эмира описано одинаково подробно в обеих историях, однако в нелегальной версии в противоположность официальной Сами явно симпатизирует мятежному тюре и осуждает отца, способного уничтожить собственного сына и его сподвижников по одному лишь подозрению в стремлении захватить престол.

В нелегальной версии ярко обрисована военная и экономическая отсталость ханства, полная небоеспособность бухарского войска. Сами не скупится здесь на насмешки и иронические замечания^[19]. Наоборот, в официальной версии он все это приукрашивает и смягчает и, прежде чем рассказать об очередном поражении, отступлении или бегстве, старается показать храбрость воинов и стойкое сопротивление их врагу.

Из краткого сопоставления двух названных исторических произведений Сами видно, что официальная версия, написанная хотя и не по заказу эмира, а по инициативе самого автора, явно рассчитана на открытое (гласное) использование и, по-видимому, не без мысли, что она станет известной придворным кругам и самому эмиру, а нелегальная версия предназначена для узкого оппозиционно настроенного круга доверенных лиц, так как по условиям того времени она могла бы навлечь на автора, и без того уже находившегося к этому времени в немилости, неисчислимые бедствия.

* * *

Сведения об авторе нелегальной версии истории Бухары, встречающиеся как в печатных, так и в рукописных сочинениях, весьма отрывочны и неполны. Небольшие автобиографические заметки мы находим прежде всего в произведениях самого Сами^[20]. Упоминания о нем встречаются также в ряде среднеазиатских антологий (тазкира) XIX—XX вв., но они обычно ограничиваются скудными биографическими данными и несколькими строками его стихов^[21]. Отдельные сведения об авторе имеются в журнальных статьях и в других работах советских литературоведов и историков^[22]. Некоторые дополнительные детали биографии Сами можно извлечь из его собственных сочинений.

Мирза Мухаммад 'Абдал'азим Сами Бустани родился в селении Бустон (Бустан), расположенном в 40 км севернее Бухары по дороге в Кермине. Дата рождения его нигде не упоминается. Однако в официальной версии истории Тухфа-и шахи (л. 4б) Сами указывает, что до 60 лет он «пользовался милостями эмирского двора». Из сочинения видно, что эта история писалась им после удаления от двора; там же указано время ее создания — с 1316/1898-99 по 1320/ 1902-03 г. Из сопоставления этих данных можно предположить, что Сама был удален от двора приблизительно в 1898 или в 1899 г., и тогда годом его рождения мог быть 1838 или 1839.

Относительно даты смерти Сами у нас есть свидетельство С. Айни о том, что он умер в 1325/1907-08 г. в возрасте 72 лет. Недавно был обнаружен один список произведения Сами Рисала-и инша («Трактат о письмоводстве»), который можно считать автографом по следующим соображениям: 1) имя переписчика не названо, но в конце списка имеются слова: *** («рукою пишущего»); 2) совершенно очевидно сходство почерка указанной рукописи с другими автографами. В этом списке имеется дата написания — месяц зу-л-ка'да 1332/ сентябрь — октябрь 1914 г. Отсюда напрашивается вывод, что Сами был жив еще в 1914 г. и, по-видимому, С. Айни в своей датировке допустил ошибку. Во всяком случае этот вопрос нуждается в дополнительном исследовании.

Начальное образование Сами получил на родине, а затем учился в Бухаре. Мир Мухаммад-Сиддйк ибн Амйр Музаффар в своем тазкира указывает, что дальнейшее образование будущий историограф получил у кази Са'даддина Махира^[23], который и дал ему псевдоним Сами («Возвышенный»).

В автобиографических высказываниях Сами говорит о своей любви к знаниям. Он пишет, что с молодых лет увлекался историей и лексикографией, и перечисляет названия исторических произведений, которые читал и изучал в то время. Этот перечень показывает, что Сами был довольно хорошо знаком с восточной историографией. Все среднеазиатские тазкара отмечают его как видного историка, литератора, поэта, каллиграфа и «мастера красноречия».

Завершив учение (в какие годы, неизвестно), он стал служить секретарем при разных хакимах, а затем в качестве мунша (эмирского секретаря) был привлечен ко двору. В официальной версии истории Сами пишет, что это произошло в начале царствования Музаффара.

Во время войны России с Бухарой Сами находился при эмирском войске в качестве «наблюдающего за событиями.» — вакаинагар, как он называет себя в Та'рихи-и салатин-а мангитийа.

Работа в должности продолжалась и при преемнике Музаффара эмире 'Абдалахаде. Сами в составе бухарского посольства сопровождал будущего эмира, тогда еще наследника престола, при поездке в Петербург на коронационные торжества в связи с вступлением в 1881 г. на престол императора Александра III. В Тухфа-и шахи имеется сообщение об этой поездке и высказывается намерение написать о путешествии и своих впечатлениях отдельную книгу^[24]. Это единственная поездка в Россию, о которой упоминает сам автор, тогда как Хаджй Ни'маталлах Мухтарам в своем тазкира пишет, что за время службы при 'Абдалахаде Сами несколько раз бывал с посольствами в России^[25].

При дворе 'Абдалахада Сами состоял лет десять-одиннадцать. Причина его изгнания точно неизвестна, но, по-видимому, заключается в том, что он не скрывал своего оппозиционного отношения к окружающей его обстановке в эмир-ском дворце. В своих поэтических произведениях этого периода он обличал придворную знать, предававшуюся праздности и порокам. В Намуне-и адабийат-и таджик С. Айни приводит несколько таких стихотворений. В одном из них Сами, говоря о своем времени, пишет, что «мелодия правды улетела с земли на небеса». В другом он осуждает праздную, развратную жизнь знати, приближенных эмира. В третьем Сами обрушивается на самого эмира. В условиях эмирской Бухары это было слишком смело и не могло остаться безнаказанным.

После удаления от двора началась полная лишений старость. С. Айни, познакомившийся с Сами в доме Шарифджан-Махдума^[26] и знавший образ его жизни в этот период, рассказывает, что Сами остался без всяких средств к существованию, жил в крайней бедности и деньги на пропитание большой семьи зарабатывал перепиской своих и чужих произведений. С. Айни сообщает, что Сами занимался перепиской по 15—16 часов в день и к концу жизни (за три-четыре года до смерти) ослеп.

Придавленный нуждой и физическими недугами. Сами в последние годы жизни находился в состоянии крайнего морального угнетения. Сохранилась написанная им в это время касыда^[27], исполненная глубокого пессимизма, в которой содержится обращение к смерти как к избавлению от страданий. И вот, стоя уже на пороге смерти. Сами пишет свою «Историю мангытских государей», в которой без предвзятости, рассчитанной на благосклонность правителей, осветил современные ему события истории Бухары.

Литературное наследство Сами состоит из многих произведений различного характера в прозе и стихах. Краткий перечень их приведен в тазкира С. Айни Намуне-и адабийат-и таджик. Ознакомление с теми из них, которые хранятся в Институте востоковедения Академии наук УзССР, приводит к заключению, что они представляют для нас немалый интерес как историко-литературные памятники, отражающие отдельные стороны жизни Бухарского ханства второй половины XIX и начала XX в.

Кроме описанных Тухфа-и шахи и Та'рих-и салатин-и мангитийа, у Сами имеется еще третье историческое сочинение — история мангытской династии в стихах под названием Дахма-и шахан («Гробница царей»)^[28].

Из 30 листов этой рукописи только последние 12 представляют самостоятельное произведение Сами, а в первой половине переписана сатирическая поэма Садика-мунши^[29] о представителях аштарханидской династии (от Субханкули-хана до 'Абдалму'мина, сына Абу-л-Файза). Садик излагает историю этих лиц в форме их собственного рассказа о своих деяниях, якобы подслушанного автором у гробниц умерших правителей. В том же плане Сами продолжает повествование, присоединив к нему мангытских правителей (от Мухаммад-Рахйма до Музаффара включительно). Таким образом получился ряд весьма интересных характеристик сменявших друг друга эмиров. Мухаммад-Рахим выступает как высокомерный гордец и жестокий человек. Страх перед предполагаемыми претендентами на престол толкает его на кровавые расправы с ни в чем не повинными людьми. Насраллах нарисован мрачными красками как убийца, который и в загробном мире постоянно дрожит от страха перед встречей со своими жертвами в день страшного суда.

В характеристике Музаффара подчеркивается хвастливость, с которой он повествует о своих победах в начальный период царствования. Отмечается также, что после прекращения с помощью русских войск мятежей в стране эмир перестал заниматься государственными делами и предался праздной жизни.

В Институте востоковедения Акадегнии наук УзССР хранится уже упомянутое выше произведение Сами, известное по спискам под различными названиями: Рисала-и инша^[30] («Трактат о письмоводстве»), Танзих ал-инша^[31] («Очищение стиля письма»), либо Маназир ал-инша^[32] («Виды стилей письма.»). Написанное в 1882-83 г. по поручению первого везира Бухары Астанакула-кушбеги, оно представляет собой руководство для мирз (писцов). В начале книги автор пишет, что необходимость составления такого руководства вызывается отсутствием хорошо подготовленных секретарей, в то время как ханство в них очень нуждается. Обязательным для мирз он считает не только грамотность, но также и хорошее знание литературы, поэзии и т. п. В качестве образцов для подражания при составлении официальных бумаг Сами приводит различного рода документы и письма, в частности, из переписки между бухарским и русским правительствами. Приводит он также и примеры из таджикской художественной литературы, например из произведения Зайнаддина Васифи Бада'и' ал-вака'и' и др.

Существует составленная Сами антология, в которой представлены десять наиболее выдающихся бухарских поэтов второй половины XIX в.^[33]. Среди них такие имена, как Мулла 'Абдалкадир-ходжа Бухари, по псевдониму Савда, Мулла Шамсаддин-Махдум Шахин, а также Ахмад Даниш, которого Сами называет крупным ученым. О каждом поэте дана более или менее подробная биографическая справка. Автор подробно описывает гонения и притеснения, которым подвергались эти просвещенные люди со стороны эмира и его приближенных.

И наконец, в Институте востоковедения АН УзССР имеется произведение Сами под названием Мар'ат ал-хайал («Зерцало воображения.»)^[34]. Это сборник отдельных стихотворений на различные темы, посвященных современным автору лицам и событиям, например, панегирики царствующему эмиру 'Абдалахаду и его наследнику 'Алим-хану, та'рих на андижанское землетрясение, рассказ о пире у кушбеги, путешествие наследника престола 'Алим-хана в Петербург и т. п. Особо следует отметить автобиографическое стихотворение, помещенное в начале этого сборника после традиционного восхваления Аллаха и царствующего эмира 'Абдалахада Сами пишет о своей старости, жалуется на судьбу и, продолжая прославлять эмира, обращается к нему с просьбой простить его. Из этого можно заключить, что Сами делал попытки к примирению с двором.

Приведенный перечень рукописей показывает, что у Мирзы Азима Сами был довольно широкий круг интересов. В его произведениях видна разносторонность, он занимается не только вопросами истории, политики и управления государством, но также литературой и поэзией.

Из всех отмеченных здесь произведений наиболее интересной для исторической науки является нелегальная версия истории Та'рих-и салатин-и мангитийа. Ценность этого сочинения уже давно признана рядом советских историков. Во II томе «Истории народов Узбекистана» среди первоисточников по периоду присоединения Средней Азии к России, заслуживающих «особого внимания», указывается и произведение Мирзы 'Азима Сами^[35], а в описании событий в Самарканде перед взятием города русскими войсками помещены отдельные выдержки из него, правда, без ссылки на источник^[36].

В "Истории таджикского народа" Б. Г. Гафуров называет Сами «таджикским историком», многократно ссылается на него и приводит ряд цитат из его произведений. Он пользуется текстами Сами, чтобы показать, что успеху царских войск в быстром завоевании Кокандского и Бухарского ханств в значительной степени способствовали происходившие в этих ханствах междоусобицы. Б. Г. Гафуров приводит цитаты из Сами, показывающие растерянность бухарских войск и знати после падения Самарканда, значение осады Самарканда войсками 'Абдалмалика-тюри в общем ходе военных действии и т. д.^[37].

З. Ш. Раджабов посвятил Сами специальную статью^[38]. Он высоко оценивает значение его «неофициальной версии» и считает ее «ценным подарком исторической науке». Чрезвычайно интересными для истории он считает освещение в работе Сами внутреннего положения Бухарского ханства, подробное изложение завоевания Средней Азии царской Россией и характеристики бухарских эмиров.

Краткое описание этого произведения и общая его оценка, из которой видно, что оно дает для историка Средней Азии много нового и интересного, приведены в статье Г. Н. Чаброва «Новый источник по истории Бухарского ханства.»^[39]. В этой же статье сообщается, что еще в 1940 г. в Институте языка, литературы и истории УзФАН СССР был предпринят перевод сочинения со списка Института востоковедения АН УзССР под инвентарным номером 1458. Рукопись была переведена Ф. П. Гасанбековым, а Г. Н. Чабров снабдил перевод комментариями. К сожалению, эта работа не была издана и не увидела света.

Основоположник таджикской советской литературы С. Айни в своей Та'рих-и. амиран-и мангитийа-и Бухара («История мангытских эмиров Бухары») утверждает, что более подробного изложения военных действий эмира Музаффара против русских, чем у Мирзы 'Азима Сами, в бухарских источниках не имеется, и сообщает, что в своей книге события этой эпохи он излагает по истории Сами^[40].

История Бухары второй половины XIX в. нашла свое отражение в трудах еще двух бухарских историков — известного основоположника просветительского движения в Бухаре Ахмада Даниша (1827/28—1897) в его Тарджумат ал-ахвал-и, амиран-и Бухара-и шараф аз амир Данийал та 'аср-и амир 'Абдалахад^[41] («Жизнеописание эмиров благородной Бухары от эмира Данийала до времени эмира 'Абдалахада») и в сочинении Та'рих-и Салими^[42] («Салимова историям) Мирзы Салим-бека, который занимал высокие посты при последних бухарских эмирах. Однако оба названных произведения по полноте фактического материала и последовательности его изложения уступают сочинению Сами. Ахмад Даниш очень кратко останавливается на ходе военных действий между бухарскими и русскими войсками, а события, связанные с занятием Катта-Кургана, Панджшамбе и Зирабулака, он вовсе не упоминает. Мирза Салим-бек вообще ограничивается только перечислением бухарских городов, взятых русскими войсками. Ни тот, ни другой ничего не сообщают о военном совете, состоявшемся в Актепа перед падением Самарканда. На этом совете был установлен план дальнейших действий и среди военных руководителей Бухары определились две противоположные точки зрения: одна — за продолжение войны, другая — за немедленное заключение мира.

Сами детальнее, чем Ахмад Даниш, описывает движение бухарского духовенства за священную войну: называет имена руководителей, показывает их действия, методы вербовки «борцов за веру» и т. д. Салим-бек совершенно не касается этих событии.

Ни Ахмад Даниш, ни Мирза Салим-бек не останавливаются на событиях в Самарканде перед завоеванием города русскими войсками, на крайнем недовольстве населения города правителем его Шир-'Али, не сообщают об обращении жителей Самарканда с письмом к русскому командующему. Мирза Салйм-бек лишь вскользь упоминает о «письме иракцев», которые якобы впоследствии «открыли ворота и впустили русских»^[43]. Почти не касаются они и борьбы княжеств Восточной Бухары за отделение от центральной власти, а в связи с этим в их сочинениях нет никаких сведений и о положении народных масс этих областей. Ни у того ни у другого нет также описания Андижанского восстания Дукчи-ишана 1898 г. и ряда других моментов.

Отдельные части произведения Сами Та'рих-и салатин-и мангитийа неравноценны по изложенному в них историческому материалу. Первая часть представляет как бы общее введение и является компилятивным изложением истории Бухары до вступления на бухарский лрестол эмира Музаффара. Вторая — это свидетельство современника, очевидца и участника важнейших событий в жизни Бухары во время царствования эмира Музаффара. Она охватывает историю завоевания царской Россией Ташкента и части Бухарского ханства, а также жизнь ханства непосредственно после этих событий. Эта часть заслуживает самого тщательного изучения, так как из всех известных рукописных материалов она представляет наиболее полное и обстоятельное описание важного исторического периода в жизни среднеазиатских народов. До сих пор в нашей исторической литературе использование исследуемого источника сводилось к извлечению некоторых материалов именно из этой части сочинения.

Третья часть хотя и содержит описание таких важных событий, как русско-японская война, революция 1905 г. в России, Андижанское восстание и др., но изобилует субъективными рассуждениями автора, подчас с нашей точки зрения весьма наивными. Именно в этой части Сами предстает перед нами как человек, враждебно настроенный к русским. Эта заключительная часть сочинения представляет интерес не столько для исторической науки, сколько для оценки личности самого автора.

Хотя научная ценность Та'рих-и салатин-и мангитийа признана советскими историками, мы не встречаем такого единодушия в оценке личности автора. Садриддин Айни, хорошо знакомый с его жизнью и творчеством, видит в нем главным образом настойчивого и смелого критика бухарских «порядков» и нравов. В Намуне-и адабийат-и таджик он пишет: "Как видно из стихов [Сами], ему не нравилась обстановка при эмирском дворе и отношение чиновников эмира к подданным, поэтому и придворные его также не любили. По мере роста испорченности [нравов] эмира и придворных усиливалась и критика Самй^[44]. Тут же Айни приводит стихи, в которых Сами бичует порочные нравы эмирского двора. А в своих воспоминаниях С. Айни пишет, что Сами стал в оппозицию ко двору еще со времени русско-бухарской войны 1866 — 1868 гг. и что «в эту войну у Сами открылись глаза, и он перешел в ряды противников эмирского двора»^[45]. И впоследствии, «в эпоху 'Абдалахада, по мере того как увеличивалась испорченность нравов эмира и придворных, усиливалась также и критика Сами; в конце концов его изгнали из дворца, он был лишен средств к существованию, и участь его была горькой»^[46].

З. Раджабов первоначально называл Сами просветителем, «выдающимся человеком, учеником и истинным другом Ахмада Даниша...» и писал, что «после Ахмада Даниша Сами считается самым большим ученым и видным либеральным деятелем Бухары»^[47]. Позднее же Раджабов счел свою точку зрения ошибочной и заявил, что «если А. Дониш, Аджзи, Асири и С. Айни (до Октябрьской революции), несмотря на историческую ограниченность их взглядов, выражали в своих произведениях прогрессивные идеи, идеи просветительного и демократического характера, то Соми, джадиды и тому подобные “деятели" выражали идеологию феодально-клерикальной клики и местной националистической буржуазии»^[48]. И далее: «Мнение (З. Раджабова, — Л. Е.) о Соми, как об ученике А. Дониша и просветителе таджикского народа, является ошибочным»^[49]. Однако З. Раджабов ограничился только этим утверждением, не объясняя, за какие взгляды и на основании каких материалов он так резко изменил свое мнение и причислил Сами к реакционным кругам бухарского общества.

И. С. Брагинский считал Сами не только решительным последователем Даниша, но и относил его к левому крылу просветителей, дошедшему до идеала республиканского образа правления («Соми Бустони — один из наиболее крайних последователей Ахмади Калла...»^[50]), и отмечал, что в произведении Сами «довольно ясно выражено сочувствие автора русской революции 1905 года»^[51].

Г. Н. Чабров дает такую характеристику Сами (которого он неправильно называет 'Абдал'азизом): «Абдулазиз-ас-Соми раскрывается в этом труде (имеется в виду Та'рих-и салатин-и мангитийа — Л. Е.) как оппозиционно настроенный чиновник, но в то же время панисламист. Его политическим идеалом является турецкий султан Абдул-Хамид II — "царь царей, земной наместник Аллаха.» и т. д. Идеолог аристократии. Сами был не чужд некоторых реформ, что сближает его в известной мере по идеологии с джадидами»^[52].

Таковы противоречивые высказывания различных исследователей о личности 'Абдал'азима Сами. Можно сказать, что ни одна из приведенных выше характеристик не является до конца правильной.

Та'рих-и салатин-и мангитийа и другие известные произведения Сами не дают никаких оснований относить его к просветителям, как это сделал З. Раджабов в 1947 г., и тем более к левым, считавшим республику идеалом государственного устройства, как утверждал И. С. Брагинский. Сами действительно некоторое время вращался в кругу просветителей. Так, С. Айни, живший в 1891—1892 гг. в доме Шарйфджан-Махдума, пишет, что в этом доме, а иногда и у самого Ахмада Даниша (Ахмади Калла — 1827—1897 гг.), основоположника просветительского движения в Бухаре, собирались наиболее просвещенные люди Бухары, которые обменивались мнениями, спорили по вопросам литературы и читали свои новые произведения. Среди этих людей С. Айни неоднократно встречал и автора исследуемой рукописи — Сами^[53]. Однако С. Айни ограничивается только этим сообщением и не раскрывает отношения Сами как ко всему кругу просветителей, так и к его отдельным членам. Сам же 'Абдал'азим Сами, упоминая в своих произведениях об Ахмаде Данише, пишет о нем лишь как о крупном ученом и обходит молчанием его общественно-политические взгляды^[54]. Нигде он также не говорит ни о светской науке, ни о каких-либо реформах в государственном устройстве или хотя бы только в области просвещения.

Утверждение же И. С. Брагинского, что Сами по своим взглядам является одним из наиболее крайних последователей Ахмади Калла, ошибочно, ибо все упоминания Сами о республиканском строе при описании им событий 1905 г. в России представляют лишь примитивный пересказ целей и задач, поставленных перед собой русскими революционерами. Своего отношения к этому государственному строю ни прямо, ни косвенно он не высказывает.

Сами не мог понять прогрессивного значения присоединения Средней Азии к России, но в то же время в своем произведении он не раз показывает положительные последствия этого события. Он свидетельствует, что после завоевания края русскими совершенно прекратились междоусобные войны и в стране наступило спокойствие^[55], что в Бухару стали проникать элементы русской культуры — иной идеологии, о чем Сами говорит с неудовольствием, замечая лишь «появление в этой благородной стране положений ложных религиозных учений»^[56]; упоминает о проведении в стране телеграфа, железной дороги и т. д. Общее с просветителями у него лишь одно — критика бухарской действительности, о чем уже было сказано выше.

Когда в своем произведении Сами явно осуждает действия духовенства, активно призывавшего и принуждавшего население к священной войне, создается впечатление, будто Сами благожелательно настроен к русским. Однако последующими высказываниями такое предположение полностью рассеивается. При описании военного совета в Ак-тепа он резко осуждает сторонников продолжения войны с русскими во главе с Йа'кубом-кушбеги, но в то же время явно симпатизирует другой партии (Рахманкул и др.), которая стоит за немедленное заключение мира ради того, чтобы выиграть время и подготовиться к борьбе против русских.

К этой мысли он вновь возвращается при весьма своеобразном описании революционных событий 1905 г. в России. Он знает, что революционеры добиваются установления республиканского строя, но считает, что «смута» в России наряду с поражением в русско-японской войне «привела могущественное государство (Россию) на край гибели и полного исчезновения». «В такое время, — пишет Сами, — легко вырвать и вернуть области, которыми (Россия) владеет». «Однако, — сетует автор, — в отношении этого допускается-небрежность и проволочка»^[57].

Сами не скрывает своей радости по поводу победы Японии и утверждает, что японцы стали на путь истинной веры и что сам микадо со всеми своими приближенными принял мусульманство, за что бог и даровал им победу.

В сочинении Сами имеются строки по адресу турецкого султана Абдул-Хамида II (1876—1909), известного своим стремлением использовать идеологию панисламизма в интересах захватнической политики. Автор одобрительно отзывается об этом султане как о человеке, «постоянно думающем о джихаде» (о священной войне с неверными)^[58].

В последней части своего сочинения Сами пытается сделать некоторые обобщения. В основе его исторической концепции лежит воля и предопределение всемогущего Аллаха». Он считает, что Бухара процветала при эмире Дани-йале (1758—1785) и до правления эмира Хайдара (1800— 1826), когда крепко соблюдались устои истинной веры. Со времени же эмира Насраллаха (1826 — 1860) «появляются признаки разрушения государства и ослабления мусульманской общины». Эти признаки, по его мнению, усиливаются при Музаффаре (1860—1885), а при 'Абдалахаде (1885 — 1910) упадок Бухары достигает предела. Причины этого упадка он видит в том, что со времени Насраллаха правители Бухары оказывают «покровительство презренным людям и унижают уважаемых и достойных». Как выясняется из дальнейшего текста, к «уважаемым» и «достойным людям» он относит представителей знатных семейств, которых лишали имущества и уничтожали. Бухарские эмиры, по словам Сами, окружали себя «безродными подонками общества, алчными и безнравственными людьми», которые «достигали высоких постов»^[59].

Из всего сказанного выше можно заключить, что Сами все исторические события толкует с точки зрения мусульманских богословских «истин». Идеалом политического устройства он считает государство мусульман, во главе которого стоит благочестивый и «справедливый» монарх. Из различных социальных групп больше всего он печется о судьбах феодальной знати. Утрату ею своего былого могущества и славы Сами воспринимает как основную причину «падения Бухарского государствам. Однако смелой критикой современных ему порядков эмирской Бухары Сами сделал шаг вперед по сравнению со средой придворных чиновников, к которой он принадлежал.

Из всех исследователей наиболее верная оценка личности Сами дана Г. Н. Чабровым в цитированной выше работе. Не находит подтверждения лишь его заявление, что «Соми не чужд некоторых реформ». Как уже отмечено, никаких новшеств и переустройств в общественно-политической жизни Сами ни в одной из своих работ не предлагает.

* * *

Основное значение Та'рих-и салатйн-и мангйтййа заключается в том, что в ней отражена внутренняя политическая и экономическая обстановка в ханстве в период завоевания Средней Азии царской Россией и после превращения Бухары в вассально-зависимое от России государство. Хотя сам автор не ставит своей задачей осветить положение народных масс в стране, но в его произведении встают картины ничем не ограниченного произвола феодальных правителей и тяжелого положения трудового народа, который нигде не мог найти управы на своих угнетателей.

Так, Сами сообщает о жестокости правителя Самарканда Шир-'Али-инака, на которого жители города жаловались эмиру Музаффару, за что дважды поплатились (жалобщики были наказаны сначала эмиром, затем Шир-'Али-инаком)^[60]. О Коканде и его правителе Худайар-хане Сами пишет: «Народ упомянутой области стонал под его властью и днем и ночью молил бога о его гибели, и дело дошло до того, что люди отвернулись от него и изгнали его»^[61]. А о хакиме Куляба и Бальджуана Сара-хане автор сообщает, что своими бесчинствами Сара-хан так восстановил против себя народ, что, когда сюда прибыли эмирские войска, он не мог найти поддержки у своего населения и бежал в Афганистан^[62].

Освещая политическую обстановку в стране, Сами описывает феодальные междоусобицы в ханстве и в связи с этим сообщает о своеобразной контрибуции, существовавшей в его время в ханстве под названием аманпули или пул-и аман ("деньги за пощаду"). Как повествует Сами, эту контрибуцию собирали с населения Ширабада и Куляба эмирские военачальники, подавлявшие здесь мятеж^[63].

Подробно освещая ход военных действий между бухарскими и русскими войсками. Сами наглядно демонстрирует общую техническую и военную отсталость в стране и показывает, как бухарское феодальное войско, набранное, по словам автора, из случайных людей, большинство которых "были воры, азартные игроки, пьяницы.. никогда не слышавшиеружейного выстрела"^[64], в столкновении с таким противником, как Россия, оказалось небоеспособным^[65].

В сочинении Сами имеются сведения об отношении различных социальных слоев бухарского общества к завоеванию. Из Та'рих-и салатин-и мангитийа мы видим, что наиболее активно выступило духовенство. Так, после падения Ташкента в городах Бухаре и Самарканде муллы развернули агитацию за священную войну против русских войск и требовали от эмира немедленного выступления^[66]. Высшие сановники и военное командование не были единодушны и разделились на две противоположные группы (войны и мира), о чем свидетельствует описанный Сами военный совет в Актепа во время наступления царских войск на Самарканд^[67].

Глава государства — эмир — в войне с русскими вел очень нерешительную политику. Нигде на всем протяжении повествования он не выступает как активный организатор сопротивления, роль его всюду пассивна. Так, несмотря на то что с осадой Ташкента и угрозой его падения русские вплотную подходили к границам ханства, эмир не готовился к войне и был больше занят своими распрями с Кокандом^[68]. Далее, мы видим, что только движение взбунтовавшихся представителей духовенства в Бухаре заставило эмира выступить на священную войну^[69]. Позднее, когда пал Самарканд, а русские подошли к Катта-Кургану, эмир решил бежать в Хорезм, и только уговоры авторитетного Шукур-бий-инака помешали осуществлению этого решения^[70].

И наконец, в Та'рих-и салатин-и мангитийа Сами сообщает о том, как жители Самарканда, не найдя защиты у эмира от гнета своего правителя Шйр-'Али-инака, обратились с письмом к русскому командующему, "в котором они сообщили ему о своем желании, чтобы он занял Самарканд"^[71].

Сами подробно останавливается также на мятеже 'Абдалмалика-тюри, сына Музаффара, и сообщает, что после разгрома мятежа, в итоге долгих скитаний, тюря поселился в Пешаваре, где английское правительство взяло его под свое покровительство и назначило ему ежемесячное жалованье.

Касается Сами и мятежа казаха Сиддик-тюри. Сведения об этом мятеже, приводимые Сами в Та'рих-и салатин-и мангитийа, заставляют пересмотреть высказанное ранее о нем в печатной литературе мнение. Так, М. А. Терентьев, освещая период завоевания Средней Азии царской Россией в книге «История завоевания Средней Азии» (1906 г.), писал, что в период военной кампании в Бухаре началось партизанское движение против русских, возглавленное жившим в Бухаре казахским царевичем Сиддик-тюрей^[72]. Однако из описания Сами видно, что выступление Сиддика — это обычный феодальный мятеж, руководитель которого совершенно не думал о защите Бухарского ханства, а решил воспользоваться тяжелым положением государства в своих корыстных целях — для грабежа, наживы и захвата власти. Сами так пишет об этом мятеже: «В такое время, когда пола государя была схвачена рукою борьбы с врагами и с четырех сторон появились признаки мятежа и смуты, оживился базар бунтовщиков и подонков общества. Желание захватить власть взволновало также и Сиддик-тюрю, и он пренебрег отплатить благодарностью [Бухарскому] государству [за гостеприимство]. И в эти дни, когда его величество находился в Шахрисябзе для наказания непокорных и области оставались без войска, он решил, что это благоприятный момент, бежал из Бухары и появился среди казахов, [Там] он собрал много продажных людей и смутьянов из казахов, самым большим желанием которых был грабеж и совершение незаконных дел, отправился [с ними] на Гиждуван и, разграбив его окрестности, захватил в качестве военной добычи много скота и угнал [его] в степь»^[73].

Мятеж Сиддика, как мы видим, не только не помог эмиру в борьбе с русскими войсками, а, наоборот, отвлекал от нее.

Описывая период правления 'Абдалахада, автор останавливается на восстании Дукчи-ишана (1898 г.). Отношение к восстанию самого автора отрицательное. Он называет его "злосчастной смутой", а самого руководителя — "сбившимся с пути шейхом-самозванцем" и считает, что из-за этого восстания зря погибло много невинных людей.

Необходимо отметить, что наряду с весьма ценными сведениями в сочинении Сами есть ряд фактических ошибок. Например, в освещении некоторых событий из истории Кокандского ханства в связи с походом туда эмира Музаффара во время наступления русских на Ташкент автор путает даты и имена. Ошибки в датах встречаются и в других местах^[74]. По предположению С. Айни^[75], это вызвано тем, что Сами писал свою историю по памяти, спустя много лет после описываемых событий.

* * *

Произведение Та'рих-и салатин-и мангитийа написано литературным таджикским языком второй половины XIX столетия и по стилю выдержано в традиционном духе среднеазиатских исторических произведений. Язык этого произведения довольно красочен, витиеват, богат сравнениями и образными выражениями, которые, однако, ничего оригинального собой не представляют. Такие фразы например, как «подобно дыму, они вырвались из этого огненного гнезда бедствий» (л. 58б), «список [его] безобразных деяний он смыл водой прощения.» (л. 61а), «... [он] выступил и прекратил кипение котла смуты» (л. 63б) и подобные им в различных вариациях можно встретить и у других авторов. Метафоры и красо-чные эпитеты, встречающиеся в Та'рйу-и салатин-и мангйтийа, также в большинстве случаев традиционны, например: «неправосудный кинжал.», «раеподобная страна», «сеющее несчастье войско», «шипы смуты», «оковы повиновения» и т. д.

В текст повествования Сами часто вставляет стихи как свои собственные, так и других авторов, иногда называя их имена, но чаще ограничиваясь словами ***, «поэт сказала. Эти стихи ничего существенного к содержанию не добавляют и служат только в качестве риторического украшения и как бы иллюстрациями, оживляющими прозаический текст.

Текст, который воспроизводится в настоящем издании и с которого сделан перевод произведения Сами, представляет собой рукопись, хранящуюся в Душанбе в Академии наук Таджикской ССР^[76].

Из всех известных рукописей эта рукопись является самой ранней. Она датирована годом написания труда — 1324 г. х. (1906-07). В рукописи нет прямых указаний, что она является автографом; возможно, что [такие сведения содержались на последнем листе, который в этом экземпляре отсутствует. Однако ряд данных позволяет сделать вывод, что это автограф. Так, на титульном листе в | левом верхнем углу имеется личная печать Мирзы 'Азима Сами («Мирза 'Азим »), что свидетельствует о принадлежности этого экземпляра самому автору. На полях рукописи встречаются авторские заметки, представляющие собой или вставки пропущенных мест текста (лл. 57а, 69б и т. д.), или хронограммы, повторяющие даты, указанные в самом тексте (лл. 57б, 58б и др.). И наконец, почерк душанбинской рукописи идентичен хранящемуся в Институте востоковедения Академии наук УзССР автографу Сами^[77] (совпадает общий рисунок почерка, а также начертания отдельных букв и их сочетаний, например ***, и т. д.).

Список находится в сборном томе хорошей сохранности, который содержит всего 134 листа. Размеры книги 26х16 см. На листах 1б—32а помещено произведение в стихах Садика Муншй^[78] — Дахма-и шахан («Гробница царей»), излагающее историю Бухарского ханства от Субханкулй-хана до правления Абу-л-Файз-хана. Затем до листа 52б записаны еще стихи без общего названия и без указания автора: о постройке эмирской бани, о сооружении медресе и т. п. На листе 53а сверху красными чернилами обозначено: *** (Та'рих-и тухфа-и шахи), а следующие листы — 53б и 54а — оставлены пустыми. На листе 54б написано начало какого-то неизвестного произведения. И наконец, с листа 55а начинается нелегальная версия Та'рих-и салатин-и мангитийа Сами, которая обрывается на листе 127б. При сопоставлении с полным списком^[79] оказалось, что в ней недостает в конце 10 строк основного текста. В конце описываемой сборной рукописи оставлено несколько чистых листов бумаги.

Основная рукопись написана обычным среднеазиатским насталиком, черной тушью на русской писчей бумаге. Названия отдельных глав и стихов (байт, та'рих) выделены красной тушью. Произведение состоит из 18 глав, изложенных на 74 листах (55а — 127б) по 15 строк на странице. Каждая страница текста заключена в двойную прямоугольную рамку, сделанную красной тушью. К концу чувствуется какая-то торопливость: почерк становится несколько небрежным, рамки вычерчены неаккуратно, а последние листы оставлены вовсе без рамок.

Как сообщили нам в Институте языка и литературы Академии наук Таджикской ССР, рукопись до передачи ее в Институт хранилась в Публичной библиотеке им. Фирдоуси и на ней имелось два оттиска личной печати Сами.. По-видимому, вторая печать была на недостающей последней странице.

Выше упоминалось о трех списках произведения Сами; хранящихся в Институте востоковедения АН УзССР (инвентарные номера 1458, 4330 [дефектный] и 7419).

Рукопись за № 1458 датирована 1326 (1908) г. Переписана она Мирзой 'Абдалвахидом^[80] на русской писчей бумаге желтоватого цвета, хорошим насталиком, черными чернилами. Названия отдельных глав, а также встречающихся в тексте стихов (байт, та'рих) выделены красными чернилами. Формат ее 15 X 22 см. На странице по 19—20 строк, а весь текст занимает 47 листов. Список переплетен в одну книгу с касыдой того же Мирзы Азима Сами^[81] и с произведением XIV в. на арабском языке под названием Иршад ал-касид ила асна-л-макасид («Наставление на правый путь добивающегося самой блестящей цели»). Последнее представляет собой энциклопедическое сочинение, трактующее о 60 науках^[82]; автор его — Мухаммад ибн Ибрахим по прозвищу Ибн ал-Акфани.

В первом томе каталога восточных рукописей АН УзССР указано, что этот список рукописи Сами представляет собой копию, сделанную для известного бухарского верховного судьи Шарифджан-Махдум-садра. Там же эта рукопись названа уникальной и сказано, что автор своего имени не назвал. Теперь совершенно очевидно, что рукопись вовсе не уникальна, поскольку известны уже четыре списка, и не вызывает сомнения имя автора, так как на листе 176 самой описываемой в каталоге рукописи сказано: *** «Сей ничтожный пишущий [эту книгу] 'Абдал'азим ас-Сами».

Рукопись № 7419 имеет формат 21 X 36 см, количество листов — 30, в среднем по 21—22 строки на странице. Переписана тем же Мирзой 'Абдалвахидом почерком насталик на русской писчей бумаге черными чернилами. Выделение заглавий и стихов сделано подчеркиванием или употреблением более бледных чернил. Список датирован 1339 г. х. (1920-21).

Текст последнего списка под № 4330 перепиской не закончен и доведен только до завоевания русскими Самарканда. Имя переписчика неизвестно. Почерк — хороший насталик. Рукопись написана черными чернилами на так называемой кокандской бумаге и состоит из 38 листов по 11 строк на каждой странице. Формат — 14,5x25,5 см. Рукопись переплетена в одну книгу с двумя произведениями других авторов: 1) Маджма' ал-гара'иб («Собрание редкостей.»). Автор его — Султан-Мухаммад Дарвйш Ибн Мухаммад ал-Муфти ал-Балхи. Написано в Балхе в 983 г. х. (1575-76) и занимает 127 листов (лл. 16—1276); 2) Салнаме («Летописью) помещено на листах 128а—137б. Автор — Абу-л-Хаким Термези. А дальше, третьим по порядку, следует интересующее нас сочинение (лл. 140а—177б). В конце книги оставлено шесть чистых листов. Согласно данным каталога рукописей ИВ АН УзССР, датой переписки рукописи по аналогии с предшествующим ей в этом сборном томе сочинением считается 1327 г. х. (1909).

При сравнении всех описанных рукописей существенных расхождений между ними не обнаружено, кроме явных описок и ошибок переписчиков и замены в отдельных случаях одного вспомогательного глагола другим, например *** (кардан) — *** (намудан) и т. п.

В Та'рих-и салатин-и мангатийа имеется ряд мест, содержащих малоинтересные рассуждения автора в духе мусульманской теологии по поводу отдельных исторических событий, а также воспоминания о некоторых современниках, чья роль в описываемых событиях была незначительна. Эти места дают материал лишь для характеристики личности автора. Учитывая это, мы сочли необязательным приводить их полный перевод и ограничились пересказом упомянутых мест. В тексте перевода они набраны петитом и заключены в квадратные скобки. На том же основании выпущены в переводе и стихотворные пометки на полях рукописи, ничего нового не прибавляющие к содержанию основного текста, о чем было сказано выше.

В таджикском тексте произведения Сами встречаются отдельные фразы на арабском языке, представляющие собой цитаты из Корана или различные изречения. Так, рисуя личность эмира Музаффара, автор добавляет по-арабски: *** — «Разумному достаточно намека» (л. 65б). Или *** — «Излишнее перерезает горло» (л. 65б) и т. п. В переводе эти изречения выделяются значками < >, а цитаты из Корана приводятся в кавычках.

Слова, перевод которых неясен, даны в транслитерации со знаком вопроса.

В настоящем издании публикуется факсимиле душанбинской рукописи Та'рих-и салатин-и мангитийа.

ИСТОРИЯ МАНГЫТСКИХ ГОСУДАРЕЙ, ПРАВИВШИХ В СТОЛИЦЕ, БЛАГОРОДНОЙ БУХАРЕ

/55б/ Во имя Аллаха милостивого, милосердного!

По выражении бессилия [своего] воздать достойную хвалу святейшему Аллаху, [пишущий сию книгу] представляет взорам будущих поколений мира видимого, как с началом появления ислама в странах Мавераннахра^[83] в славной обители, благородной Бухаре^[84], восседали по очереди на престоле власти несколько родов могущественных государей. Среди них после выступления и побед Чингиза высоко держали знамя правления из поколения в поколение его преемники [вплоть] до Абу-л-Файз-хана^[85]. Жизнеописания их обстоятельно и пространно изложены в исторических книгах.

Что касается Абу-л-Файз-хана, то за отсутствием у него здравого ума и. способностей он был склонен к плотским вожделениям, стремился к обществу прекрасных юношей и женщин и не занимался ничем, кроме питья красного вина, приятного проведения времени с юношами да музыки. [Поэтому] государственные дела неизбежно пришли в расстройство и законы шариата не выполнялись. Все домогались главенства, и каждый добивался начальствования. Сверх того, упомянутый хан старался истребить старинные семейства и проливать кровь высоких эмиров^[86]. Он казнил несколько эмиров и предводителей и твердо решил бесчестить знатных и благородных людей государства. Где бы он ни услышал о красивом юноше или миловидной женщине, он силой и принуждением уводил [их] из домов и овладевал [ими]. Поскольку его безобразные деяния и самовластье сошли с пути, на коем покоится божеская милость, то со стороны всемогущества [Аллаха] подул ветер отмщения, и стал [Абу-л-Файз-хан] мишенью стрел взыскивающих и наказующих. /56 а/ [Вот подробное изложение этого краткого [сообщения].

Вложив бразды правления государством в сильные руки Хаким-аталика мангыта^[87], сына Худайар-аталика^[88], отца Рахим-хана^[89], Абу-л-Файз-хан сам, кроме праздности, чаши наслаждения и общения с юношами и женщинами, никакого иного дела не знал. В эту пору выступил и взошел на минбар^[90] завоевания мира Надир-шах афшар. Ради захвата Мавераннахра в 1155 (1742-43)^[91] году он переправился через реку Джайхун^[92] и послал грозное письмо [в Бухару]. Хаким-аталик, уставший от непристойных поступков хана и удрученный недостойным поведением его, в страхе [подвергнуться] казни, постоянно искал [для себя] удобного случая. Приход Надир-шаха он воспринял как небесную милость, тотчас же написал шаху любезное и радушное письмо и выразил готовность повиноваться [ему]. Сына своего, Рахим-бия, он отправил к Надир-шаху с достойными подарками и подношениями и побуждал [шаха] прибыть в Бухару.

Надир-шах со спокойной душой выступил вместе с Рахим-бием и, остановившись в местности Чахарбакр^[93], в четверти фарсаха^[94] от города Бухары, раскинул [там свое] сарапарда^[95]. Так как у Абу-л-Файз-хана не было сил оказать сопротивление и сразиться, то по совету Хаким-аталика он выехал навстречу Надир-шаху и, повидавшись с ним, изъявил готовность покориться. Надир-шах оказал Абу-л-Файз-хану большие почести, обласкал его и породнился с ним^[96].

Когда пришло время /56б/ Надир-шаху возвращаться, он по установленному им правилу решил переселить [часть людей] из бухарских племен в качестве ак-уйли^[97]. Абу-л-Файз-хан, таивший в сердце обиду на эмиров племен и вельмож Бухары за их самоуправство и особенно сердившийся на Рахим-бия за его дурное отношение и осуждение [хана], тайно сообщил Надир-шаху несколько имен и очень просил отправить их тоже в числе ак-уйли, чтобы государство очистилось от шипов их засилья и [вызываемых ими] смут. Надир-шах снизошел к просьбе хана и переселил двенадцать тысяч знатных и благородных людей страны и зачинщиков смуты в племенах. Имена их [Надир-шах приказал] занести в список, а список с именами препоручил мирахуру Рахимкулу^[98], калмыку Назначив его начальником и полномочным управителем упомянутых людей, [Надир-шах] отправил [их] в Мешхед^[99].

Включив в караван указанных людей и Рахим-бия, он увез его с собой и постановил так, чтобы после мирахура Рахимкула начальником упомянутых людей был Рахим-бий.

По прибытии в Мешхед мирахур Рахимкул скончался, и Рахим-бий, заменив его, стал самостоятельно вершить дела переселенцев. Через год умер Хаким-аталик, и Рахим-бий с разрешения Надир-шаха отправился в Бухару для исполнения траурного обряда по отцу. В те же дни он возвратился обратно [к Надир-шаху].

Через год 'Ибадаллах-бий кытай^[100] /57а/ Катта-Кургана^[101] с группой кытай-кыпчаков^[102] поднял знамя мятежа и неповиновения и выступил против Абу-л-Файз-хана. Он пришел с большим отрядом, напал на окрестности Бухары и на мазар Бахааддина Накшбанда^[103], разграбил скот и имущество людей и унес паласы и подсвечники мазара. 'Ибадаллах разбил лагерь в Ташкупруке^[104], по дороге к мазару, и поднял знамя дерзости.

Известие об этом дошло до Надира, и он приказал Рахим-бию [выступить] с войском и усмирить эту смуту. Рахим-бий прибыл с войском кызылбашей^[105] и, обратив в бегство 'Ибадаллах-бия, стал преследовать его. 'Ибадаллах-бий нигде не останавливался, решил покинуть страну и бежал в Ташкент. Рахим-бий дошел до Самарканда, достойно наказал непокорных кочевников и мятежников, успокоил страну и возвратился [назад].

Таким образом страх перед Рахим-бием поселился в сердцах людей, и с ним стали считаться.

Когда после оказания такой услуги [Рахим-бий] въехал в Бухару, он поселил начальников кызылбашей вместе с войском в Фатхабаде^[106], назначил им средства на пропитание и фураж и прилагал бесчисленные старания, чтобы [поддержать в них] веселье духа, сам же поспешил к царскому двору, прибрал к своим рукам все государственные дела и стал управителем страны. Щедростью, дарами и зерном милости он поймал в сети обоюдного согласия некоторых старших эмиров и авторитетных гулямов^[107] царского двора /57б/ и заставил [их] согласиться с собой.

Заручившись поддержкой двора, он перевез Абу-л-Файз-хана в свой дом у подножия Бухарского минарета^[108], на месте которого теперь стоят баня и караван-сарай, и замыслил вероломство [против него]. Абу-л-Файз-хан в страхе перед его коварством и вероломством бежал, спрятался в медресе Амир-'араб^[109] и укрылся в одной из его худжр^[110]. Преследуя его, Рахим-бий проник в ту худжру и, не пощадив [Абу-л-Файз-хана], приказал своим 'аванам^[111] отсечь неправосудным кинжалом голову этого государя из чингизова рода.

После того как свершилось это дело, он, чтобы успокоить могущественных эмиров и сердца жителей государства, взял из гарема 'Абдалму'мин-хана, девятилетнего сына казненного хана, и возвел [его] на трон царствования в 1156 (1743-44) году^[112]. Присутствием его [на троне] Рахим-хан прикрыл свое господство. Провозгласив себя наместником и доверенным лицом государя, он все управление государственными делами захватил в свои могущественные руки.

Кызылбашские эмиры, узнав об этом деле, выразили Рахим-бию свое негодование и обиду, и, так как Надир-шах послал их защищать Абу-л-Фаиз-хана, они замыслили отомстить Рахим-бию и, подготовившись к бою, осадили. Бухару. В это время в священном Мешхеде произошло убийство Надир-шаха от руки [его] племянника 'Аликули-хана^[113]. /58а/ Весь мир содрогнулся. Говорят, что убийство Абу-л-Файз-хана в Бухаре и убийство Надир-шаха в Мешхеде случилось в одну ночь^[114].

Итак, когда кызылбашские эмиры осадили город [Бухару], Рахим-бий, который уже был осведомлен об убийстве Надир-шаха, тайно послал к кызылбашским эмирам человека и, известив их о смерти шаха, сказал: «Я на вас не в обиде и даже благодарен вам, а то, что вам причитается за службу, и узы дружбы [с вами] являются препятствием к тому, чтобы обижать вас. Но жители этой страны — ваши старинные враги. И пока еще это известие [о смерти шаха] не распространилось, лучше всего вам, пользуясь безопасностью и спокойствием, отправиться на родину и, прежде чем люди с волчьим нравом из этой тюркской страны узнают [об этом], удалиться в какое-нибудь безопасное место». Сказав это и удовлетворив всех кызылбашских эмиров и начальников наградами и подарками, он удалил их из пределов Бухары.

Упомянутые [кызылбашские] эмиры, получив такое известие и узнав о волнующих событиях, образумились и отправились в свою страну. /58б/ Подобно дыму, они вырвались из этого огненного гнезда бедствий.

Когда кызылбашское войско удалилось из Бухары и перешло Джайхун, Рахим-бий спокойно занялся государственными делами. Он подчинил 'Абдалму'мин-хана своему господству и самовластно стал управлять [государством]. Приятностью обхождения, щедростью и милостью он покорил всех эмиров и старшин племен и поднял знамя единовластия и самодержавия. После этого он связал 'Абдалму'мин-хана узами брака со своей дочерью и стал полновластным правителем государства.

Когда после этих событии прошел год, [Рахим-хан] по навету своей дочери рассердился на 'Абдалму'мин-хана, без вины бросил [этого] угнетенного тюрю^[115] из рода чингизова в колодец небытия и уничтожил [его]. [А затем] он заставил могущественных эмиров примириться с этим дерзким поступком и одобрить его. Младшего сына убитого Абу-л-Файз-хана по имени 'Убайдаллах^[116], который находился еще в колыбели, он предназначил на царствование и сделал преемником брата. Вскоре [Рахим-бий] устранил также и его и громко забил в барабан единовластия и независимости.

Смело поставив ногу на царский престол в 1157 (1744— 45)^[117] году, [Рахим-хан] стал претендовать на царствование. Эмиры, старшины племен и прочие сановники государства по необходимости согласились на его царствование и надели [на себя] оковы повиновения. Они провозгласили его имя в хутбе и стали чеканить монету с его именем^[118]. /59а/ После того как государство утвердилось за Рахим-ханом и ни один претендент [на престол] не поднимал головы, он обласкал каждого из могущественных эмиров высокими должностями, дорогими халатами и порадовал [их] многочисленными дарами. В каждой подвластной [ему] области он назначил хакима^[119].

Затем он повел войско на Гиссар^[120]. После захвата его сделал хакимом в Хисар-и Шадмане^[121] Данийал-аталика^[122], своего дядю, и вверил ему бразды правления всеми горными областями. После устройства и приведения в порядок укреплений [Рахим-бий] отправился в Миянкаль^[123]. Он дошел до Самарканда и Ура-Тюбе^[124], включил в свои владения эти области, наказал в каждой области мятежников и сделал хакимом Ура-Тюбе Кутли-бай-бия^[125], своего гуляма, а в Самарканде — Барат-султана, своего брата. [Затем] он повел войско на Шахрисябз^[126]. Покорив силой и принуждением также и эту область, он поставил там правителем Имамкули-бия килачи^[127]. [Рахим-хан] возвращался через. Несеф^[128] и назначил в Несефе правителем Адина-бия.

Освободившись от мысли о захвате областей, [Рахим-хан] возвратился и спокойно воссел на царский трон в столице Бухаре. Но не успел он еще согреть места на троне царствования и сорвать желанный сердцу плод с деревца своих стремлений, как орел смерти обрушился на его голову и освободил владение его тела из-под власти войска жизни. Жизненное добро его было разграблено. Свершилось это дело в 1162 (1748-49) году^[129].

Период правления Рахим-хана /59б/ от мученической смерти Абу-л-Файз-хана до дня [его собственной] кончины продолжался одиннадцать лет и два месяца, из них два года три месяца и пятнадцать дней он восседал на троне и назывался государем. Прожил Рахим-хан сорок пять лет, и был он человеком храбрым, смелым, наделенным щедростью и благородством и добродетельным. Благодаря милостям и подаркам он привлек к себе людей и достиг царского сана. В отношении рассудительности и распорядительности он был единственным [в своем роде]. Однако он проливал кровь и уничтожал дерзких, непокорных [ему людей], за малую вину подвергал [их] большому наказанию.

У него не было детей, кроме одной дочери. Эту дочь он сочетал узами брака с 'Абдалму'мин-ханом, сыном Абу-л-Файз-хана. После убийства 'Абдалму'мин-хана он связал брачным союзом упомянутую дочь и Нарбута-бия, сына Бадал-бек-бия, сына Хаким-аталика, который был его племянником. От него появился сын, которого назвали Фазил-тюря. Во время смерти Рахим-хана Фазил-тюре было шесть лет.

Когда Рахим-хан освободил царский престол, эмиры и начальники договорились [между собой] и в качестве преемника посадили на трон Данийал-бия-аталика. Рахим-хан умер вне города, во время возвращения его с прогулки в Гиждуванский туман^[130]. Его тело погребли в усыпальнице за воротами Мазар^[131], на берегу Шахруда^[132]. О дате смерти Рахим-хана говорили: /60а/

РАССКАЗ О ВОСШЕСТВИИ НА ПРЕСТОЛ ВЕЛИКОГО ЭМИРА, ЭМИРА ДАНИЙАЛА

Да не будет скрыто, что когда Рахим-хан распростился с бренным миром и отошел в обитель воздаяния, то, поскольку у него не было сына и наследника, дела государства и управления утвердились за «убежищем власти» Данийал-бием-аталиком, который приходился хану дядей.

/60б/Унаследовав по желанию эмиров, сановников и вождей кочевых племен в 1163 (1749-50) году царство, эмир Данийал взял из гарема, несмотря на малолетство, Фазил-тюрю, внука Рахим-хана, и посадил [его] на царский престол. А сам, приняв титул полномочного правителя, все дела государства взял в свои могучие руки и стал твердо управлять страной.

Через год некоторые мятежники и смутьяны в дальних областях, таких, как Ура-Тюбе и Гиссар, сошли с пути повиновения, подняли голову мятежа и смуты. В их числе восстал и накиб^[134] Мухаммад-Амин-ходжа, который был хакимом в Кермине^[135]. Он по наущению парваначи^[136] Йадгара буркута^[137], хакима Нурата^[138], ступил в долину мятежа. Эмир Данийал, не дав ему времени, двинул против него войско, уничтожил [его] и, включив область Кермине в свои владения, возвратился с победой и славой.

Нарбута-бек-бий, отец Фазил-тюри, который вместе со своим сыном находился в Бухарском арке^[139], по легкомыслию и необдуманности запер ворота арка перед эмиром Данийалом и не дал ему возможности войти.

В то время как эмир Данийал пребывал в недоумении от этого поступка, подошел Давлат-кушбеги^[140] и доложил, что [Нар]бута-бий — легкомысленный и невежественный человек. Он совершил этот неподобающий поступок по подстрекательству и наущению двух-трех окружающих его неразумных гулямов /61а/ и осуществил это непохвальное дело [только] по своей простоте и невежеству. Пусть Данийал остановится в добрый час в мауруре^[141] [мечети] Джами'пайанда-аталика^[142], немного подождет, а [Нарбута тем временем] опомнится, откроет ворота и выйдет.

Эмир Данийал по совету упомянутого кушбеги сошел с коня и вошел в мечеть. Не прошло и немного времени, как [Нар]бута-бий передумал, раскаялся в своем поступке, открыл ворота и, взяв на руки Фазил-тюрю, выехал к эмиру Данийалу и с мольбой и смирением попросил прощения за свою вину. Эмир Данийал был человеком мягким, умным и терпеливым. Список безобразных деяний Нарбута-бия он смыл водой прощения и ничего не сказал. Когда Данийал въехал в арк, он тотчас же назначил Фазил-тюрю хакимом в Карши^[143] и отправил [его] в Несеф вместе с [Нар]бута-бием и его приближенными. Вместо него Данийал привез Абу-л-Гази-хана^[144], внука одной из дочерей Абу-л-Файз-хана, который в тумане Ханкар занимался земледелием, и под именем государя возвел его [на престол]. Он провозгласил его имя в хутбе, стал чеканить монету с его именем, построил для него дом и дворец и предоставил средства для жизни, как ему было положено по праву, а сам остался в той же должности доверенного лица и распоряжался административными и финансовыми делами.

Абу-л-Гази-хан довольствовался ханским титулом, куском хлеба и приятно проводил жизнь. Эмир Данийал также старался всякими способами поддержать в нем хорошее настроение и оказывал ему почести.

У эмира Данийала был сын по имени Шахмурад^[146], наделенный умом и проницательностью и лишенный пороков. Он приобрел достаточные знания во всех науках и твердо шел по пути суфизма и аскетизма. Он был человеком набожным, благочестивым и рассудительным.

В те смутные дни большая часть предписаний [истинной] веры и правил были оставлены, вакфы^[147] мест поклонении и медресе уничтожались, еретики стали смело нарушать запреты, всякий же, имеющий повадку лисы, уподоблялся льву. Законные дела были заброшены, а запретные стали обычными. Мир Шахмурад поддерживал [своего] высокопоставленного отца и помогал ему в достойных мероприятиях, направлял его на выполнение постановлений шариата и на соблюдение запретов. Он прилагал старание в управлении делами государства, мусульманской общины, [общественного] порядка и благосостояния ра'ийатов^[148]. Благодаря прекрасному усердию этого способного сына и справедливости талантливого государя поправилась большая часть расстроенных дел [государства], бездействовавшие священные места и мечети стали процветать. Над государством появился новый надзор.

Таким образом, /62а/проведя на престоле правления тридцать восемь лет^[149], [Данийал] в 1199(1784-85) году простился с бренным миром и отправился в мир вечный. После его смерти у Абу-л-Гази-хана не осталось авторитета, он стал жить уединенно и окончил [свою] жизнь служением всевышнему богу.

Когда эмир Данийал покинул земной мир, в силу закона о наследовании престола в 1199 (1784-85) году, в первый день месяца ша'бан-и му'аззам^[150], по желанию влиятельных эмиров и племен эмир Шахмурад, сын великого эмира, вступил на престол власти и стал преемником отца. Он установил над государством новый надзор. Мирза Садик-мунши^[151] о дате его восшествия на престол сочинил такие стихи:

Эмир Шахмурад, получивший прозвище безгрешного эмира и борца за веру, был правосудным и справедливым государем. В дни его правления все новшества были упразднены, а сунна пророка [снова] вошла в силу. Шариат он распространил, заброшенные вакфы восстановил, мечети, священные места и медресе благоустроил. Стране он вернул утраченный блеск и вновь украсил государство.

При восшествии на престол он воткнул кол в живот кази ал-куззата, кази-калана, сейида Мир Низамаддина^[154] за [его] пренебрежение к законным делам, за нарушение шариата и за проявление ереси, сделав это примером для других людей. Благодаря этому смелому поступку безгрешного эмира и его заботе о шариате с ним стали считаться все эмиры и непокорные [люди] в государстве, они убрали руки от запретного, и ни у кого не осталось смелости совершать незаконные дела.

Упомянутый государь несколько раз водил войско на кызылбашей, по фетве^[155] улемов^[156] вел священную войну и получил почетный титул газия^[157]. Он не пользовался ни мирскими, ни духовными благами и нисколько не заботился ни о еде, ни об одежде. Всю его одежду оценивали в двенадцать дирхемов, и он утолял голод, сварив для себя из зерен что-нибудь вроде ярмы^[158]. А у его эмиров и начальников были такие наряды и такая роскошь, которую могли иметь лишь немногие государи. /63а/ Упомянутый государь в отношении воздержания и богобоязненности являлся образцом для своего времени. С божьей помощью он несколько раз выступал со священной войной против кызылбашей. В богоспасаемых областях он укреплял шариат, оживил и привел к процветанию ханифитскую^[159] общину.

Когда по истечении срока жизни настало время умирать, он сделал наследником своего старшего сына, эмира Хайдара^[160], прозванного «эмиром сейидом»^[161], и в 1216 (1801-02) году покинул бренный мир. Его правление длилось семнадцать лет, а почтенный возраст его достиг шестидесяти двух лет.

ВОСШЕСТВИЕ НА ПРЕСТОЛ ЭМИРА ХАЙДАРА-СЕЙИДА

Эмир Хайдар был государем ученым, щедрым и справедливым. Во всех науках он получил достаточные познания. В дни учения, несмотря на занятость делами государственного правления, он преподавал студентам-богословам и в кругу его учеников не бывало менее тысячи человек.

В 1216 (1801-02) году, после смерти отца, он воссел на трон. В дни его правления священный шариат широко распространился, гнет и притеснение были уничтожены и люди жили в покое. Поскольку государь увлекался беседами с улемами и с разными учеными и его беседы с учеными были задушевными, такое поведение его не нравилось эмирам и государственным сановникам из узбеков^[162], и большинство [их] было недовольно государем. По их наущению и подстрекательству на второй год после восшествия [Хайдара] на престол пришел с многочисленным войском хан Хорезма /63б/ и, разграбив окрестности Бухары, увел у людей скот и много пленников. Эмир Хайдар преследовал его, освободил часть пленников и вернулся.

После бегства ургенчцев^[163] взбунтовалось и вышло из повиновения население Шахрисябза. Государь решил наказать [мятежников], выступил и прекратил кипение котла смуты. Но не успел он еще согреть места на престоле отдохновения, как восстали кытай-кыпчаки. Справедливый государь повел на них войско, сурово наказал мятежников упомянутого племени и вернулся.

Итак, в дни его царствования большая часть очагов мятежей и смут была устранена, [однако] полного спокойствия не было до тех пор, пока он не принял твердого решения выступить с многочисленным войском, чтобы наказать мятежников. Он поручил эмиру Насраллаху, своему старшему сыну, истребить кытай-кыпчаков, а сам отправился в Самарканд, побывал там, [затем] овладел Ура-Тюбе и сурово наказал кенегесов^[164]. Оттуда он повел войско на Хисар-и Шадман. Тамошнего хакима, Аллахберды-бия Таза^[165], он убил на поле сражения. [Хайдар] включил все горные области в свои владения, поставил [там] своего хакима и, возвратившись с победой, утвердился на троне царствования.

По прошествии двадцати шести лет своего царствования он заболел и слег на ложе немощи. /64а/ А когда болезнь стала усиливаться и он потерял надежду на жизнь, то призвал высших сановников и столпы государства и назначил наследником своего сына эмира Хусайна, который был старшим из его сыновей. Завещав народу повиноваться ему, он покинул [земной] мир.

После похорон и погребения упомянутого государ я эмир Хусайн стал преемником своего отца на царском престоле. Через два месяца и двадцать дней правления он [тоже] ушел из [земного] мира и распрощался с царским троном^[166].

В это время эмир 'Омар-хан^[167], сын эмира Хайдара был хакимом в Кермине, а эмир Насраллах, прозванный Бахадур-ханом^[168], правил в Карши. Они были ровесниками. (Однако Бахадур-хан был человеком храбрым, воинственным ревнителем веры, а 'Омар-хан — кутилой, ищущим праздности и безделья. Большинство бухарских эмиров боялось Бандур хана за его грубый нрав. Они привезли из Кермине Омар-хана и посадили [его] на трон царствования.

Эмир Насраллах, услышав об этом и свернувшись как змея, готовая ринуться в бой, пошел на Бухару с войсками Несефа, Самарканда и Миянкаля. В течение семидесяти дней он осаждал город. Население Бухары, оказавшись в затруднительном положении, стало волноваться. Мухаммад-Хаким-кушбеги, везир эмира Хайдара, договорившись с эмиром Насраллахом и не посоветовавшись с другими эмирами, /64б/ открыл ворота, впустил в город эмира Насраллаха и передал [ему] царство. Тем самым в правление эмира Насраллаха он приобрел право на благодарность за услугу, однако вознаграждением за ту услугу стала его гибель: в награду за добрую службу ему отрубили голову. Итак, эмир Насраллах, овладев городом, въехал в арк.

Справедливейший из судей Мавлави Шариф-ходжа оказал покровительство 'Омар-хану, выпросил у Бахадур-хана его кровь^[169], вывел его из арка и отправил в Фергану^[170]. После отъезда 'Омар-хана сторонники эмира Насраллаха не одобрили его отъезд в Кокандское государство и приложили усилия убить его. Бахадур-хан послал следом за ним 'авана по имени Хайраллах-бек и приказал убить ['Омар-хана]. Когда 'Омар-хан достиг Коканда,упомянутый Хайраллах-бек тоже прибыл [туда], в ту же ночь отрубил голову ['Омар-хану], привез [ее] в Бухару и успокоил думы Бахадур-хана о нем.

Итак, царская власть над Бухарой утвердилась за Бахадур-ханом, и он воссел на трон. Он был жестоким и кровожадным государем; ни в каком деле ни с кем не считался. Он старался исполнять постановления шариата, не допускать запретных дел и не уважал чужого мнения.

В 1255 (1839-40) году^[171] [Насраллах] повел войско на Коканд, убил Мухаммад-'Али-хана^[172] и овладел Кокандом. После этого он двинул войско на Шахрисябз, но взял его [только] в 1272 (1855-56) году, после тридцати двух походов в [течение] двадцати лет.

Завоевав, наконец, Шахрисябз, в конце [своего] царствования он не придавал никакого значения могущественным эмирам племен и умалял их достоинство. За небольшую провинность он отстранял от должности и конфисковал [имущество] хакимов областей, а вместо них назначал людей из базарной черни.

/65а/ Полагая, что главы родов и племен благодаря покровительству и поддержке своего племени не будут повиноваться [Насраллаху] и будут упорствовать, а неразумная чернь и безродные гулямы душою и сердцем будут покорны, послушны и будут искренне служить ему, Насраллах в короткое время устранил серьезных и полезных людей и на их место назначил людей, выдвинутых из низов.

Некоторые умудренные опытом старики стали считать дату упадка Бухарского государства с восшествия на престол этого государя, и вышло так, как они думали. Эмир Бахадур-хан процарствовал тридцать пять лет ив 1277 (1860-61) году отправился из мира бренного в мир воздаяния.

У упомянутого эмира не было других детей мужского пола, кроме эмира Музаффара^[173]. Эмиры, духовенство и вельможи страны со всей готовностью и с желанием привезли эмира Музаффара из Кермине, посадили его вместо отца на престол правления и опоясались поясом служения ему. Эмир Музаффар в начале своего царствования [своим] знаменем сделал справедливость и накинул на себя покрывало щедрости. Эмиров, сипахи,^[174] и прочих жителей государства он обласкал различными дарами, милостивым отношением, и все сословия людей были ему признательны. Он проявлял похвальный образ действия и [обнаружил] хороший нрав.

Через несколько лет казна наполнилась золотом и в государстве не осталось ни одного претендента [на престол], а вся область Хисар-и Шадман до Дарваза^[175], Куляба^[176] и Бальджуана^[177] была включена в его владения, и Кокандское государство, /65б/ равноценное Бухарскому, было истоптано копытами узбекских, мангытских коней, и даже знамя не было развернуто, [как территория ханства] была завоевана до Кашгарского перевала^[178]; [и тогда] ворона высокомерия и самомнения свила гнездо в его голове и снесла яйцо.

По смыслу [стиха Корана]: «Истинно, человек переходит границы справедливости, когда видит себя разбогатевшим»^[179], — Немруд^[180] не казался ему даже мухой, и он вообразил себя Кейкавусом^[181]. По смыслу [изречения]: «Он прибавил к тамбуру^[182] еще один лад, и даже несколько ладов», — в притеснениях и несправедливости он превзошел покойного отца.

[Изречение]: Как же способный сын может быть меньше своего отца [хотя бы] на десять сиров?^[183]

Постепенно дело дошло до преступления границ шариата. <Разумному достаточно намека!>Яснее этого сказать невозможно. <Излишнее перерезает горло.> Итак, со стороны всемогущего подул ветер освобождения, и темную ночь дерзости сменило утро возмездия.

Вот подробное изложение этого краткого [сообщения] и смысл этой речи.

В 1285 (1868-69) году Худайар-хан киргиз^[184], которого эмир Музаффар после овладения Кокандом^[185] назначил на должность [правителя] в наследственной его области, вынул руку насилия из рукава несправедливости и не обходился ни одной минуты без гнусного обычая гнета и насилия. Пренебрегая всеми [предписанными] шариатом делами, он совершал только запретные дела. И [ранее скрытые] наклонности и сильные желания своей души он стал осуществлять на деле. Народ упомянутой области стонал под его властью и днем и ночью /66а/ молил бога о его гибели, и дело дошло до того, что люди отвернулись от него и изгнали его. Мулла 'Алимкул-аталик^[186] посадил ханом некоего Фулад-хана^[187] и успокоил страну.

В это время победоносное христианское войско под командованием генерала Кауфмана^[188], губернатора, появилось на границе Кокандского государства для завоевания страны и освобождения невольников. Овладев силою Аулие-Ата^[189], оно выступило оттуда на Ташкент и окружило Шаш^[190]. Эмиры и все жители Ташкента подтянули пояса для сопротивления и решили сражаться. Они отправили эмиру Музаффару смиренное письмо с просьбой помочь и поднять весь народ Бухары.

Мулла 'Алимкул из Коканда собрал большое войско у стремени Фулад-хана и прибыл на помощь Ташкенту. Он разбил лагерь с одной стороны Шашской крепости и приготовился к бою с христианским войском. В то же время с намерением помочь мусульманским воинам, с многочисленным войском и извергающими огонь пушками, выступил эмир Музаффар и остановился в Ходженте^[191].

Тем временем христианское войско с усердием приступило к осаде, окружило крепость, подобно кольцу, и открыло жаркую стрельбу сокрушающими крепость пушечными ядрами. Жители Ташкента от сильного ливня ядер и пуль не смогли оказать сопротивление и подняли вопль о помощи. [Однако] сколько они ни просили смиренно помощи у эмира Музаффара в письмах и словесных сообщениях — [все] оказалось бесполезно, он не давал приказа бухарскому войску выступать, да и только. /66б/ Жители Ташкента потеряли надежду на помощь бухарцев и, решив стоять насмерть, проявляли стойкость и твердость в обороне крепости.

Мулла 'Алимкул также приготовил свое войско к битве и разом напал на войско христиан. Христианское войско упорно противостояло и проявило смелость и мужество. В тот день с рассвета и почти до заката пылал огонь битвы, и жарко сражались христианское и кокандское войска. Военачальники христианского войска отступили на один переход, и крепость освободилась из тисков осады. Мулла 'Алимкул разбил лагерь под стенами Шашской крепости (кургана), что успокоило осажденных.

[Однако] в это время обманчивая судьба снова сыграла шутку, что послужило причиной поражения кокандского войска и победы христиан. Вот подробное изложение этого краткого [сообщения]. Сколько жители Ташкента ни писали смиренно и униженно писем эмиру Музаффару, взывая о помощи, это не дало результата. Больше того, выступив из Ходжента, [эмир] двинулся с большим войском и грохочущими пушками на Коканд.

Распространение этого повергающего в отчаяние известия сломило дух ташкентцев и кокандцев, и среди людей начался разброд. Каждый верил в то, что рисовал ему его страх. Из страха перед бухарским войском, [думая] о защите своих семей, особенно поколебалось войско кокандское» и, /67а/ бросив Ташкент на произвол судьбы, они отправились в Коканд.

После ухода кокандского войска губернатор^[192], усилив старания захватить Ташкент, окружил город, с четырех сторон закрыл дороги и входы в крепость, и, в то время когда эмир Музаффар дошел с бухарским войском до кокандской местности Канибадам^[193], христианское войско силой овладело Ташкентом, а жителей его предало мечу и кинжалу и, погубив много людей, захватило город.

Эмир Музаффар же, войдя без боя и сопротивления в Коканд, был вознагражден исполнением своего заветного желания. Та'рих на завоевание Ташкента ничтожный пишущий [эти строки] находит так:

Эмир Музаффар стоял в Коканде шестьдесят дней и, отправляя в окрестности Коканда отряды, грабил кочевое население. [Музаффар] послал в погоню за Малла-ханом^[195] и Мулла 'Алимкулом^[196] Аллахиара^[197] диванбеги^[198] с многочисленным войском и извергающими огонь пушками, присоединив к нему и Худайар-хана. Они преследовали [Малла-хана и Мулла 'Алимкула] до Кашгарского перевала и, захватив имущество и скот у кочевников, /67б/ возвратились назад.

За это время губернатор с христианским войском включил в свои владения Ташкент со всеми подвластными [ему] районами. Чтобы закрыть проходы, он поставил войска на переправах через реку Сайхун^[199] и у плотины в Чиназе^[200] и задумал укрепить и развить свою власть.

Так как пребывание эмира в Коканде затянулось до двух месяцев, жители [этой] области дошли до крайности от засилья и притеснения мангытских воинов и стали искать выхода [из этого положения]. В это время Мулла 'Алимкул^[201] с киргизским войском торжественно и шумно двинулся из Тирак-Давани^[202] на Коканд. Волнующее известие об этом распространилось среди бухарского войска и вызвало растерянность в людях. В связи с этим эмир Музаффар решил вернуться и выступил из Коканда в Бухару. В местности Саригсу он остановился, назначил здесь Худайар-хана хакимом Коканда и, снабдив его царским указом, жалованным халатом, казной и оружием, отправил в Коканд; сам же с мангытским войском поехал в Бухару.

Когда [эмир] прибыл в Самарканд, губернатор Кауфман^[203] написал [ему] письмо с изъявлением дружбы и с сообщением о занятии Ташкента и отправил [письмо] через некоего Чахар-Лайли-тюрю, которого он сделал своим посланцем. Когда посланник губернатора прибыл к эмиру, передал письмо и словесное сообщение, ему отвели помещение и по законам цивилизованных государств старались [оказывать] ему уважение. /68а/ Но через некоторое время по подстрекательству и наущению недалеких, фанатичных, злонамеренных и дурно поступающих гулямов русского посла арестовали, выразили неприязнь и вражду к России и стали готовиться к сопротивлению.

В это время произошел бунт мулл и учащихся [бухарских медресе]. Рассказ об этом следующий. Раис^[204] Бухары Ишан Бака-ходжа-садр из-за ревностного отношения к исламу и от природной энергии не одобрял дружеских отношений с христианами и стремился к священной войне. Некоторые ревностные учащиеся также посчитали необходимым примкнуть к тому высокому лицу и подстрекали [к этому других] учащихся. Поднялись муллы сразу всех медресе и провозгласили джихад. Мулла Акрам-ходжа, кокандский улем, самый известный в городе и стране красотой письма и [иными] достоинствами, с несколькими другими людьми написал фетву и обязал всех мусульман к священной войне. Добром и принуждением он заставил улемов скрепить печатями [фетву]. Многочисленная толпа мулл и прочих сторонников священной войны, получившая в присутствии свидетелей законный ривайат^[205], пришла на Регистан, бросилась к воротам арка и, восклицая: «Ал-джихад, ал-джихад! »^[206], подняла шум.

Стража у ворот и 'аваны закрыли ворота и старались задержать [людей]. [Однако] смутьяны не унялись, стали бросать камни в сторону арка, /68б/ побили панджара^[207] так что следы этого видны еще во время написания этих строк.

Попросили совета у Ибрахима-парваначи, который находился [в это время] в заключении. Доброжелательный по натуре], он в своем высоком суждении отдал предпочтение примирению и устранению распри. По его совету его величество эмир Музаффар отправил несколько человек их своих приближенных, которые старались потушить пожар смуты, но ничего не получилось. Поневоле [эмир Музаффар] решил выступить [в поход]. В четверг ради священной ной войны он вложил ногу в стремя выступления и с многочисленным войском и с бесчисленными приверженцами газавата выехал из благородной Бухары. Пройдя [долгий] путь в полном снаряжении и во всем великолепии, он достиг подвластного [ему] Ура-Тюбе. В местности Майдаюлгун^[208], которая расположена на берегу реки Сайхун и представляет [собой] обширную степь, он разбил лагерь.

Получив об этом известие, генерал Кауфман^[209] выслал вперед для разведки из Чиназа отряд русского войска командованием Черняева-тюри^[210]. Когда авангард христианского войска стал виден борцам за веру, все они побледнели [от страха] и задумались. Еще не успел раздаться сильный свист ружейных пуль, как [бухарцы] от звука пушечного выстрела христиан пробудились от сна воображения и начали думать о бегстве. Майдаюлгунское событие требует [более] подробного изложения, но здесь не место для этого. Сохранение [в тайне некоторых] обстоятельств удерживает [меня от этого]. Пусть [меня] извинят.

Одним словом, из-за небольшого натиска христиан все войско и люди, выступившие на священную войну, побросали все снаряжение, вещи, бежали и рассеялись. Его величество также поневоле сел на лошадь /69а/ и отправился к Джизаку^[211]. Вся казна, снаряжение, артиллерия, эмирское оружие и вещи остались в лагере без хозяина, как будто государево добро разделили пополам. [Эмир] благополучно прибыл в Самарканд, а в Джизаке сделал хакимом мангыта Аллахиара-диванбеги и приказал вокруг старой Джизакской крепости возвести вторую стену, укрепить ее и поставить там в виде гарнизона большое войско с известными эмирами, как будто этим он воздвиг преграду на пути войска христиан.

После бегства борцов за веру христианское войско овладело всем оставленным снаряжением, орудиями и вещами и, захватив затем Ура-Тюбе^[212] со всеми подчиненными ему округами, возвратилось в Чиназ. Оно пробыло там несколько дней, снова пыталось установить мир и дружеские отношения [с Бухарой] и освободить своего посла. Но [это] не дало никакого результата.

В начале весны губернатор послал Черняева-тюрю с двумя тысячами солдат на Джизак^[213] и попытался [установить] дружбу и единение [с бухарцами]. Черняев прибыл в местность Нансангин, которая находится от Джизака на расстоянии одного фарсанга, остановился [там] и послал осажденным эмирам письмо, [в котором] просил [их] освободить посла. Однако ответ он получил в грубых выражениях и потерял надежду [на мир]. /69б/ [Черняев] с войском и артиллерией, находящейся при нем, ушел из Нансангина, вышел за ворота рабата^[214], остановился и снова написал эмирам письмо: «Я пришел не для войны и ссоры, а для установления единения между двумя государствами. Ни в одном государстве и ни у одного народа не дозволен арест и заключение посла, кроме случаев войны и проявления вражды. Арест и задержание посла выходят за пределы обычаев царствования и законов управления государством. При наличии [уже у вас] оселка опыта проявление такой нетерпимости и упорства не принесет никаких других плодов, кроме ущерба и развала государства. Почему раньше так не поступали? Какая польза [действовать] после разрушения Басры?^[215] Пока еще между обоими государствами не пролито крови [и] не появилось признаков и причин вражды и смертоубийства, [пока] мечи битв и сражений в ножнах и не разгорелся огонь войны и убийств, самым лучшим и благоразумным для государства, — если вы желаете существования и продолжения [правления] своего государя, — было бы стараться установить мир и единение, освободить посла и прекратить сопротивление. Напишите все то, что вы желаете и считаете основой установления дружбы. Я назначен и уполномочен от своего государства выразить вам дружбу и добиться ее [от вас] и доведу это до конца».

Высказав это, [Черняев] долго убеждал [эмиров]. [Однако] покрывало беспечности и самоуверенности всем закрывало глаза. И на этотраз /70а/ осажденные эмиры из упрямства, самомнения и отсутствия благоразумия не вняли советам [Черняева] и пошли по пути высокомерия.

По недомыслию они составили [Черняеву] письмо в грубых выражениях, основываясь на [стихе Корана]: «... [они], которые в скалах при их долине высекали себе жилища»^[216], и отрезали у него надежду на добрый исход. Когда божественная воля порешила разбить величие государства, наказать и наставить вершителей дел мусульманской общины, то, согласно выражению: «если Аллах захочет чего-нибудь, он [сначала] готовит причину того», в государстве повсюду начали создаваться причины упадка.

Черняев, командующий христианским войском, потеряв надежду на примирение, ушел без боя. Через два месяца^[217] он пришел в полном [боевом] снаряжении, приступил к осаде и свистом пушечных и ружейных снарядов известил гордецов о войне. В первый день он обрушил на Джизакскую крепость такой ливень пуль, что даже в дни весны не бывает такого дождя. Однако, несмотря на ливень пуль, раненых было немного. Все пушечные ядра и ружейные пули зарывались в землю и не причиняли людям вреда. От этого высокомерие осажденных эмиров удвоилось, и они продолжали сохранять присутствие духа.

Искандар-хан^[218], афганский генерал, который происходил от потомков афганских государей и нашел в этой стране пристанище, с двумя сотнями своих афганцев был среди осажденных. Он сказал эмирам: «Не обманывайтесь этим и поступайте осторожно. Русские — сильные враги. Не засыпайте глиняным валом ворота и входы в крепость и займитесь обороной. /70б/ Если события обернутся иначе и случится поражение, то у воинов останется путь к спасению. При отсутствии победы спасение людей с вооружением — тоже [своего рода] победа. Возможно, что они пригодятся еще для какого-нибудь дела, и таким способом не толкайте насильно людей на гибель». Спесивые эмиры, считая его самого чужим и его назидательную речь бесполезной, от беспредельной глупости [пошли даже] дальше, чем вначале, и старались закрыть входы и проломы. Все ворота они засыпали земляными валами и спокойно отдыхали за стенами [крепости]. По своему малому разумению они считали стены крепости валом Александра [Македонского], а руки русских, обладающих [в действительности] качествами Йаджуджа^[219], слишком слабыми, чтобы разрушить ее. Но над этим их убеждением смеялась [даже] крепость своими оскаленными зубцами.

Итак, на второй день Черняев^[220] приказал своей армии обложить и обстрелять крепость, и градом пушечных ядер и ружейных пуль он явил на [стенах] Джизакской крепости знаки светопреставления. В этот день каждое выпущенное им из пушки ядро и каждая пуля из ружья никуда не попадали, кроме как в людей. От каждого ядра лишались жизни и гибли сотни людей, и осажденным ничего не оставалось делать, как быть мишенью поражающих [их] пуль. Они не видели врага из-за стены, чтобы произвести последнее усилие, и поневоле проявляемая ими смелость и храбрость была лишь все той же мишенью губительных стрел. В это время /71а/ ударами [пушечных] ядер русские разрушили крепостную стену, сравняв ее землею глубокий ров, и ворвались в крепость. Как только осажденные храбрецы увидели русских, [им] ничего не оставалось, как бежать, <подобно ослу, убегающему от льва>, и прятать головы под мышку друг другу. Оттого что путь к бегству был прегражден и не оставалось места, где можно было бы спрятаться, все попадали друг на друга, а русское войско, устав разить и убивать, в конце концов подожгло их. И все они в огне своих пороховниц, которые были полны пороха, начали гореть, воочию увидев на этом свете огонь страшного суда. Из осажденных эмиров погибли такие, как Аллахиар-диванбеги мангыт, 'Адил-дадха^[221] кытай^[222], инак^[223] 'Абдас-саттар, Хусайн-бий, туксаба^[224] Джуйан-ходжа, генерал Искандар-хан^[225], а также много [других] военачальников и бесчисленное войско. А эмиры, которым был отсрочен смертный час, как-то: Йакуб-кушбеги и некоторые другие, побежденные и нагие, бежали пешком и прибыли в Самарканд к высочайшему стремени. Остатки их [былого] величия и атрибуты могущества, которые [еще] оставались после майдаюлгунского события, на этот раз [совершенно] исчезли.

Государь, постоянно чувствуя [душевную] слабость, стал принимать меры. Среди малого количества людей, бежавших из Джизака, большинство были ранены, больны, без лошадей и оружия. Его величество каждого чем-нибудь одарил и разрешил [отправиться] по домам. После /71б/ джизакского события и [получения] известия о поражении войска его величество выступил из Самарканда, прибыл в Кермине и остановился там. В Самарканде он оставил 'Абдалмалика-тюрю^[226] — хакима Гузара^[227], парваначи Рахманкула — хакима Хисар-и Шадмана, крепостные гарнизоны, остатки кунгратов^[228], войско Миянкаля, бухарских нукеров^[229] и приверженцев священной войны [из других] областей. Он укрепил Хишткупрук^[230] и, чтобы преградить дорогу русским, также поставил там войско.

Русские после занятия Джизака похоронили убитых мусульман, вылечили раненых, захватили брошенное имущество и стали приводить [его] в порядок. Они пробыли в Джизаке несколько дней, чтобы дать войску отдохнуть и подготовиться к наступлению. Через пятнадцать дней с многочисленным войском они прошли через Йлан-Ути^[231] и отправились в Самарканд^[232].

Удивительное событие [произошло] в ночь накануне того дня, на рассвете которого русские овладели Джизаком. [Это] было ночью в среду шестого числа почитаемого месяца раджаба, года барса^[233], 1283 (1866-67) года.

Многочисленные убийства и ужас разграбления воочию показали [людям] признаки страшного суда. В половине ночи положение в мире изменилось: все звезды сразу попадали с неба и начали сыпаться на землю, подобно звездному дождю, и, приблизившись к земле на расстояние длины копья, исчезали. Этот звездный ливень продолжался до утра, а когда рассвело, он исчез. В это время [все] небесное пространство /72а/ очистилось от звезд и ни одной не осталось на небе. Стал ясен смысл [стиха]: «когда звезды рассеются»^[235]. Пишущий эти строки спрашивал у некоторых людей, прибывших из степей и селений — это событие произошло всюду и было видно во всех областях. Да будет славен тот, чье могущество привело в смятение разум разумных; и не могли постигнуть диковинное его искусство диковинные мужи. Итак, христианское войско, пройдя Илан-Ути, достигло Янги-Кургана Сайбуйи^[236] и [там] разбило лагерь.

В эту пору хакимом в Самаркандской области был Шир-'Али-инак. 'Абдалмалик-тюря, хаким Гузара, также находился у благороднейшего стремени [инака]. Жители Самарканда очень страдали от гнета и притеснений Шир-'Али-инака и желали его смещения. В эти дни, когда страна погрузилась в волнение мятежей и туман смут, а глава государства был целиком занят разными беспорядками, самаркандский народ из-за гнета Шир-'Али написал [эмиру] письмо с мольбой о помощи и с просьбой отстранить [Шир-'Али] от должности и назначить другого [правителя]. Упомянутую просьбу они подкрепили таким условием: «Если нас избавят от господства Шир-'Али-инака и поставят другого хакима, то мы все, женщины и мужчины, малые и большие, выступим и будем стараться отражать христиан до тех пор, пока /72б/ будет жив из нас [хотя бы] один человек. Бухарское же войско расстроилось и не делает никаких приготовлений к бою с христианами».

[Музаффар]^[237] не принял это желание народа в преддверие своего лучезарного сердца и даже подверг наказанию несколько [человек] из народа. Затем с многочисленными извинениями [эмир] отпустил русского посла, присоединил [к нему] Наджмаддина-ходжу мир-асада^[238] и с несчетными подарками и подношениями отправил их [из Бухары]. Наперекор [желанию] жителей Самарканда [Музаффар] оставил Шир-'Али-инака в Самарканде, а в гарнизоне поставил 'Абдалмалика-тюрю, мангыта парваначи Рахманкула — хакима Хисар-и Шадмана и несколько влиятельных эмиров с муллой Мухаммади-бием, Зайнал-бием и сарбазами^[239], сам же благополучно отправился в Кермине.

После ухода эмира Шир-'Али-инак сурово наказал несколько уважаемых людей из самаркандских жителей в отместку за жалобы на притеснение [им] народа. Кроме того, обвинив 'Абдалмалика-тюрю в бунте и мятеже, он донес [об этом] и по приказу эмира выслал [тюрю] из Самарканда и отправил в Гузар. Это послужило причиной унижения тюри, разбило ему сердце, и в конце концов из-за злосчастного обвинения упомянутый тюря поневоле стал мятежником. Если будет угодно Аллаху, [все это] будет изложено в своем месте.

Вместе с этими неправильными действиями произошло избиение мулл, а совершение такого дела совсем расстроило устои царства, и солнце государства стало клониться к закату. /73а/ Вот подробности [этого]. После майдаюлгунского события и бегства борцов за веру большинство мулл, приверженцев газавата, в воображении которых еще сохранились следы фанатизма и упорства, собравшись в самаркандских медресе, подстрекали народ к священной войне и раздували огонь распри. Кого бы ни увидели они из сипахи^[240] или из народа на улицах и базарных площадях, [говорили ему): «Ты — неверный и оставил без внимания приказание [пророка]: “убивайте многобожников везде, где только обнаружите их". Ты отказался [исполнять] религиозные предписания священной войны». Они унижали и оскорбляли [людей] и понемногу дошли до побоев и насилия. Так как в это время отпустили [русского] посла и велись переговоры о мире и согласии, то инак Шир-'Али и казн ал-куззат Самарканда Дамулла Махмуд для успокоения смуты среди мулл сочли правильным послать к ним увещевателя, полагая, что распространение этих тревожных известий, не дай бог, станет причиной гнева христиан. Придя к единодушному мнению, они послали к муллам в медресе Тилла-кари^[241] Авлийа-ходжа-урака^[242] Ахрари, самаркандского аксакала^[243] Му'минбека-туксабу и Рахматаллах-ходжа-урака, которые были знатными людьми Самарканда. Они немедленно отправились. Когда они прибыли [туда], муллы по невежеству не дали произнести им ни слова, /73б/ загалдели и ударами палок и кулаков убили аксакала Му'мин-бека-туксабу. Двух [других] ходжей они тоже чуть не довели до гибели, когда за них вступился Дамулла^[244] Касим-Наккаш-мударрис^[245], благочестивый улем и их учитель, который из-за своей немощи стал посредничать, не выходя из своей худжры, и [с помощью] лести и заискивания помог двум раненым ходжам и отправил [их домой]. Но Авлийа-ходжа-урак после того, как вышел из медресе, умер от многочисленных ран.

Когда произошло это позорное событие, [совершенное] людьми, претендующими на знание установленных [обычаем] наук, [самаркандские] военачальники и инак Шир-'Али посчитали необходимым наказать их. Они приказали Двум отрядам сарбазов Муллы Мухаммади-бия и Зайнал-бия вместе с упомянутыми военачальниками отправиться в медресе Тилла-кари, проявить храбрость и смелость, чтобы [муллы], охваченные сном невежества, отрезвились от опьянения высокомерием, пробудились ото сна легкомыслия и образумились. Сарбазы отправились, окружили медресе и предложили муллам выйти и разойтись. Несколько молодых и невежественных [мулл] проявили дерзость и неповиновение, забросали сарбазов с крыш медресе палками и камнями, а некоторые [обстреляли их] ружейными пулями. /74а/ Сарбазы по приказу Муллы Мухаммади-бия и командующего Зайнал-бия, [действовавших] по наущению и с согласия Шир-'Али-инака, сразу окружили медресе и обстреляли мулл, так что много людей из них погибло, а остальные попрыгали со всех сторон медресе вниз, откуда только могли, и бежали. Сарбазы проломили ворота медресе, вошли [внутрь] и, взявшись за мечи, перебили многих людей. В это время Дамулла Касим-Наккаш, в святость которого верил народ и которому [сам] эмир Насраллах оказывал доверие, из-за преклонного возраста не имел сил двигаться и был убит в своей худжре на молитвенном коврике. В этой смуте погибло также несколько других уважаемых улемов. Одним словом, произошло такое событие, которого не случалось до сих пор в мусульманской общине с возникновения ислама.

Эти отвратительные события явились причиной усиления беспорядков, ослабления государства и смелости врагов. День ото дня [все больше] начали обнаруживаться признаки упадка [государства] и переворота.

До русских дошла весть об этих событиях, порождающих вражду и раскол [среди мусульман], /74б/ и они стали желать встречи с самаркандским шахидом^[246], чтобы завоевать то раеподобное владение, и твердо решили наступать. Наджмаддин-ходжа мир-асад повез [к русским ранее] задержанного [бухарцами] посла Чахар-Лайли, использовав это как повод для установления мира, но, сколько он ни добивался мира и согласия, ничего не получилось.

В это время от жителей Самарканда, страдавших от гнета Шир-'Али и от невнимания [к их положению] главы государства, русскому командующему пришло письмо, в котором они сообщали ему, что они желают, чтобы он занял Самарканд. Генерал Кауфман посчитал это небесным даром и несомненной помощью [бога] и, решив захватить Самарканд, со снаряженным войском отправился в Хишткугфук. А мир-асада он расположил к себе удовлетворительным ответом и отпустил [его], указывая на то, что:

Упомянутый «убежище сейидского достоинства»^[247], не достигнув цели, прибыл в Самарканд. О результатах своей поездки он сообщил военачальникам и доложил эмиру в Кермине.

Как только христианское войско достигло Хишткупрука, у стоявшего там узбекского войска поскользнулась нога твердости, и оно [как всегда] вернулось к постоянной мысли о своем бегстве. Упомянутое войско для оказания помощи и поддержки сопровождал Коушут-хан теке^[248] /75а/ двумя тысячами туркмен. Когда он увидел признаки смелости христианского войска и нерешительности узбеков, то понял, что при небольшом натиске русских эти люди утратят мужество и разбегутся. Возможно, при таких обстоятельствах туркмены также пострадают. «Лучше предотвратить беду раньше, чем она случится.», — сказал он [себе] и, обнаружив скрытую злобность своего сердца, отделился со своим отрядом от войска и, грабя все, что оказывалось под рукой, бежал по направлению к Бухаре. Какого бы места он ни достигал на пути от Самарканда до Чарджуя^[249], он подвергал его грабежу и наводил [там] ужас, [а затем] ушел в Марыйскую степь^[250]. Это событие надломило дух узбекского войска и послужило причиной разброда среди людей. [Узбекское] войско отступило от Хишткупрука, прибыло в местность Актепа^[251] и [там] остановилось. А христианское войско разбило лагерь в Хишткупруке и стало готовиться к наступлению на Самарканд.

Ревностную защиту в Актепа отстаивали из могущественных эмиров бухарского войска везир Мухаммад-Шукур-бий-инак, Рахманкул-бий-парваначи тук мангыт^[252], хаким Гиссара, 'Адил-диванбеги калмык, 'Адил-бий-дадхах кытай и несколько /75б/ других эмиров — илдаров^[253], глав племен. Из царских гулямов здесь находились такие, как кушбеги Йа'куб-бий, Уткур-бек-бий и некоторые другие, которые имели огромное влияние на государя и без усмотрения и мнения которых никто не осмеливался вмешиваться в какое-либо дело. Кто из узбекских эмиров повиновался им и следовал за ними, [тому было] хорошо, в противном случае [они] попадали в наихудшее положение, а большинство даже платилось головой.

С [самого] начала восшествия на престол этого государя [его] знаменем стала забота о подонках общества, и он ревностно оказывал милости низким людям, что послужило причиной недовольства племен. В эту пору, когда шипы мятежа и пыль смуты пристали к подолу державы и в государстве с четырех сторон появились причины разрухи и переворота, вместо того чтобы беспрерывная смена событий и волнении послужила поводом к [их] уразумению и устранению распрей и [чтобы] с помощью правильного суждения и проницательных мыслей и похвальных действий был найден способ единения и увеличилось число друзей, они своими дурными мыслями, поведением и неправильными мерами превращали друзей во врагов, а врагов делали доверенными людьми. И ничем иным они не занимались, кроме важничания, настаивания на своем и нанесения обид людям.

Однажды в палатке везира Мухаммад-Шукур-бий-инака собрались на совет все узбекские эмиры и гулямы и говорили о войне и мире с христианами. /76а/ Каждый что-нибудь сказал в меру своих знаний. Некоторые по смыслу [стиха] Корана: «Ты не увидишь, чтобы люди, верующие в Аллаха и последний день, любили тех, которые противятся Аллаху»^[254], отдавали предпочтение борьбе и священной войне. А некоторые по смыслу [изречения]: «Мир есть благо», считали за лучшее примирение, установление дружественных отношений и стремились к заключению мира. Среди них был Рахманкул-бий-парваначи, человек умный и мудрый, видевший в жизни жару и холод, больше других побывавший на поле брани и приобретший большой [жизненный] опыт. Отдавая предпочтение примирению, он сказал: «Конечно, сейчас мир лучше распри, потому что наше узбекское войско до сих пор не видело врага с таким сильным войском. У всякого дела — свое правило. У узбеков нет средств защиты и нет такого вооружения, как у христиан, поэтому в многочисленных сражениях они не находили другого средства, кроме бегства, а из-за следующих одно за другим больших и малых поражений погибло также и имевшееся снаряжение и вооружение. Сейчас распря и ссора с христианами не дадут другого плода, кроме поражения и бегства. Для несомненного дела доказательств не требуется, и только. Лучше всего любым возможным способом переговорить с христианами о перемирии и мире и пойти по пути /76б/ дружбы, а [тем временем] подготовить средства сопротивления и вооружение для войны, недостаточную и малочисленную армию пополнить храбрецами и подготовиться к военным действиям». Это мнение понравилось узбекским эмирам и вождям племен. Однако Йа'куб-кушбеги и некоторые его приверженцы, у которых еще не вышел из головы ветер высокомерия и самомнения, с той же нетерпимостью и упорством, послужившими причиной ослабления государства, стояли на своем, и предложение [Рахманкула] не было принято. Кроме того, кушбеги говорил иносказательными словами, заставляющими пасть дух, приписал вышеназванному парваначи слабость суждения, трусость и пристыдил [его] в собрании эмиров.

Парваначи почувствовал себя бессильным и не видел другого средства, кроме молчания до тех пор (мисра)^[255]. «пока сама судьба не извлечет чего-нибудь из-за завесы». По их же навету его величество удалил из войска Мухаммад-Шукур-бий-инака, отправил его в Бухару и подверг [там] заключению. Ибрахим-парваначи^[256] после отстранения от должности в Самарканде также был арестован. [Поэтому] упомянутый парваначи [Рахманкул-бий] остерегся, [помня пословицу]: «Третий из трех» и по смыслу изречения: "Всякую вещь можно удвоить и утроить".

После того, [как] стало известно о волнениях среди населения Самарканда, [об их] переписке и обещании покориться христианам, войско тоже стало волноваться. Снова послали «убежище власти» Наджмаддин-ходжу мир-асада вести переговоры о мире. На этот раз губернатор сказал мир-асаду: «Мы, христиане, в начале выступления договорились между собой и после утверждения постановления решили выступить. Условие [постановления] таково: в любом месте и владении, где имеется угнетенный, мы укоротим руку насилия и гнета. Мы будем соблюдать и распространять законы справедливости и равенства, потому что по нашей религии /77а/ сильный человек обязан помогать угнетенному. Жители Самарканда, не находя поддержки [у своего] государя от гнета своего хакима Шир-'Али, обратились сейчас [к нам] с мольбой о помощи, ища убежища у русского государства. И нам обязательно нужно выступить и постараться освободить их от гнета и притеснения. А после [оказания] помощи угнетенным свершится то, что предопределено». Сказав [это], [губернатор] отпустил мир-асада и дал приказ войску выступать.

Мир-асад достиг Самарканда и о результатах своей миссии сообщил военачальникам. В то время как со стороны Хишткупрука появился авангард христианского войска, [бухарские] войска, находившиеся там, пришли в смятение и в беспорядке обратились в бегство. Передовой отряд христиан подошел к реке Зеравшан, напротив возвышенности Чупан-Ата^[257], и остановился. В это время на Чупанатинской возвышенности было готово [к бою] более ста тысяч человек сипахи и приверженцев священной войны из народа во главе с могущественными эмирами, с громоподобными пушками, с военным снаряжением и оружием. Было здесь также и четыре тысячи сарбазов отряда Хаджи Руми и отряда христианина 'Османа^[258], который, приняв ислам, получил в этом государстве чин военачальника. Сарбазы этих двух отрядов состояли из арабов^[259] и узбеков и были известны своей храбростью и смелостью. /77б/ Полагаясь [на них], их назначили на укрепления на берегу реки у переправ и бродов. Остальные воины и приверженцы священной войны также выстроились на берегу реки и приготовились к сражению. Они навели огнемечущие дальнобойные пушки с возвышенности на христиан, ждали приказа командующего и были готовы открыть огонь. Узбекские богатыри верхом на быстрых как ветер лошадях, с длинными прямыми копьями то выскакивали вперед, то возвращались, а часть войска глядела на дорогу, как бы убежать.

Однако причиной смелости и храбрости борцов за веру было обилие воды в реке, готому что в эту пору полая вода в реке достигла предела и не было возможности перейти [ее].

Ни у кого и мысли не было, что христианская пехота переправится через эту бушующую реку. Убежденные в этом [бухарские] воины были бодры и спокойны.

Настало время, когда командующий христианской армией отдал своим людям приказ наступать. Согласно приказу, христианские солдаты взяли в руки свои ружья, вошли в воду, без труда и утомления перешли ту глубокую реку, и все разом разрядили луки^[261]. Когда произошло это удивительное дело, сарбазы из отряда Хаджи и 'Османа также оказали сопротивление и из своих укреплений сделали русских мишенью своих стрел. После того как упомянутые сарбазы проявили смелость, христиане сразу побежали к укреплениям и напали на них. Они дрались в течение часа. Большинство сарбазов этих двух отрядов благодаря своему рвению не опозорило себя бегством и погибло на укреплениях. Из христианского войска также было убито много-людей. В то время когда сарбазы Хаджи Руми и 'Османа жарко бились с русскими, богатыри и борцы за веру, [находившиеся] на возвышенности, бросились бежать, не помышляя об оказании им помощи. /78б/ Когда Хаджи Руми и 'Осман, принявший мусульманство, увидели, что войско, [стоявшее] на возвышенности, бросилось бежать и ниоткуда нет надежды на помощь, они с малым числом оставшихся от их отрядов сарбазов, большая часть которых была ранена, отступили. Эмиры и войска, бывшие на возвышенности, побросали, как и прежде, свои шатры, палатки, снаряжение и вещи, и не потому, что считали величайшей удачей спасение своей жизни, а потому, что, [видимо], приводили в исполнение содержание[стиха]: «Бежать от того, что непосильно, предлисывается посланниками бога».

Ничтожный пишущий [эти строки] 'Абдал'азим ас-Сами находился в этом войске в должности наблюдающего за событиями вместе с «убежищем власти» Рахманкул-беком-парваначи тук мангытом, командующим войском Хисар-и Шадмана. И что я увидел своими глазами и сам пережил, о том я и докладываю читателям, и надеюсь, что это явится откровением и примером для разумных людей.

Да не будет тайной, что, когда борцы мусульманского войска бежали с поля боя, не помышляя об оказании помощи [сарбазам], Шир-'Али-инака ранили. Он передал свое семейство под защиту иранца Мухаммад-Йусуфа-туксабы и бежал из Самарканда. Все его имущество и казну разграбили бродяги, и при этом обогатилось много бедняков.

Пишущий эти строки с двумя слугами еще находился в палатке, намереваясь взять [с собой] деньги и вещи, которые можно было унести, когда пришло христианское войско. Оно заняло возвышенность, рассыпалось по палаткам и шатрам, захватило и присвоило снаряжение, имущество, деньги и вещи; /79а/ оно собрало и завладело [также] оставшимися пушками и оружием. После этого, считая ненужным свое дальнейшее пребывание там, я сел на коня и уехал. Писец Шир-'Али-бия по имени Мирза Закир, также находившийся там с двумя-тремя людьми, присоединился к нам, и мы [вместе] отправились в город Самарканд.

Часть христианского войска раньше нас прибыла к мосту через Скаб^[262], преградила дорогу и остановилась там сторожевым отрядом. Мы поневоле направились от возвышенности [Чупан-Ата] к садам Данийала^[263] < да будет над ним мир!> Достигнув одного сада, мы увидели, что около четырехсот мусульманских сарбазов побросали в водоем [свои] куртки, шапки и ружья и, раздевшись догола, становились бийкушамл^[264], то есть нищими. Они применяли [эту] хитрость, чтобы спасти себя. Проехав мимо них, мы прямиком достигли деревни прокаженных, которые, захватив дорогу, убивали беглецов и забирали их лошадей, оружие, вещи. Так как не было другого пути, кроме как в город [Самарканд] — везде поднялись беспорядки, и сильный грабил слабосильного, — чтобы спасти свою жизнь, мы въехали в город. Мирза Закир отправился к себе домой, а пишущий эти строки был знаком [здесь] с муфтием^[265] Мулла Камаладдином, сыном Дамулла 'Алима куз-фалака (?), /79б/ поехал к нему и отдал себя под его покровительство. Это было в среду. Я провел там ночь.

В начале дня четверга упомянутый Мулла Камаладдин-муфтий с шестью аксакалами Самарканда, прихватив [с собой] корову и куриные яйца, выехал для изъявления покорности навстречу губернатору в Чупан-Ата и, когда увидел его, выразил повиновение. Губернатор отнесся к ним приветливо и ласково и освободил самаркандскую область от налогов. После этого вместе с аксакалами через ворота святейшего Шахи-Зинда^[266] губернатор въехал в Самарканд и остановился в Кокташе^[267]. В пятницу 1283 (1866-67) года^[268], собрав из числа жителей Самарканда знать и вельмож, он убеждал народ покориться Белому царю, запугивая и устрашая признаками смуты и мятежа. Он сказал: «До сих пор вы не причиняли вреда русскому государству и не устраивали вероломных мятежей. А если у вас были некоторые колебания, чтобы сохранить честь и доброе имя, я простил [это вам]. [Однако] впредь нужно, чтобы вы шли по пути покорности и повиновения и не затевали бы дела, которое может стать причиной волнений в государстве. И если по невежеству и из-за неповиновения произойдет [какое-нибудь] вероломное и коварное дело, то этим вы положите начало расстройству государства. Тогда вы уж не пеняйте на меня и все, что постигнет вас, считайте результатом ваших поступков».

/80а/ Когда губернатор закончил этим свою речь, из числа присутствовавших набрался смелости муфтий Мулла Камаладдин куз-фалак и сказал губернатору: «У нас, у мусульман, есть одно ниспосланное богом Слово, которое называют Коран. В ту пору, когда бог послал Коран нашему пророку, царем-негусом Абиссинии был христианин. Наш пророк от страха перед неверными приказал арабам, принявшим мусульманскую веру, переселиться в Абиссинию^[269]. Он написал письмо негусу и предписал ему покровительствовать и помогать им. Негус проявил в отношении к товарищам пророка величайшую доброту и заслужил похвалу и восхваление. Аллах сообщил о нем в Коране: “Ты знаешь, что из всех [людей] самые жестокие ненавистники верующих — иудеи? и ты также знаешь, что более всех любят верующих те, которые называют себя назаретянами"^[270]. Это написано в конце суры “Семейство 'Имрана". По догмам [религии] каждый стих, ниспосланный по частному случаю, имеет всеобщее значение. Из этого довода ясно, что христиане будут относиться к мусульманам сочувственно и любезно. Поэтому мы, мусульмане, надеясь на милость и благоволение императорского правительства, от всего сердца вложили шею в ярмо покорности. Невозможно, чтобы мы /80б/ могли совершить [в будущем] какое-нибудь недостойное или причиняющее вред [русскому] государству дело. Каких только притеснений мы не видели от узбекских государей, несмотря на призывы ислама [к справедливости]. <Справедливый правитель удержится [у власти], даже будучи неверным, а жестокий не сможет удержаться, даже [исповедуя] ислам.> Сказав это, он окончил свою речь.

Губернатор выразил удовольствие и радость по [поводу] речи упомянутого муфтия. Он тотчас же надел на упомянутого муфтия золототканую одежду [с вышивкой] 'араки^[271], присланную его величеством, и пожаловал его должностью главного судьи самаркандской области. [Затем] он объявил людям, чтобы они вернули разбежавшихся и уехавших жителей и водворили бы их на прежние места жительства и все занялись бы своими житейскими делами.

До этого времени ничтожный пишущий [эти строки] находился в доме муфтия. Затем с его разрешения я с двумя слугами выехал из Самарканда в Кермине. Миры, бежавшие из Чупан-Ата, и воины, [собранные] со всех вилайетов, возвращались в свои области. Нукеры Хисар-и Шадмана, выйдя из повиновения, направились в Гиссар. Рахманкул-бий-парваначи, хаким Гиссара, считая самым важным для сохранения своей чести устройство дел своей семьи, которая находилась в Гиссаре, раньше всех направился в Гиссар.

[Я,] ничтожный пишущий [эти строки,] прибыл в Кермине [и вижу], что [все] спят: его величество — в арке, а многочисленные воины и сарбазы — /81а/ в Шейх-Касиме^[272]. В это время из Самарканда пришло известие, что русские намереваются овладеть Катта-Курганом и Панджшамбе^[273]. Хакимом в Катта-Кургане был Йа'куб-кушбеги, а в Панджшамбе — Ахмад-бек-бий [из] Асаки^[274]. Из страха перед тем, как бы, не дай бог, какой-нибудь вред не коснулся ограниченной [богом] жизни кушбеги и он не погиб, его доставили к благороднейшему стремени, а в Катта-Кургане сделали хакимом 'Омар-бек-бия-дадха Халка^[275], человека смелого и храброго.

Для охраны Катта-Кургана в местности Чагнак поставили войска, а местность Зирабулак, которая находится от Катта-Кургана на расстоянии одного фарсаха, сделали военным лагерем, разместили там всех приверженцев газавата, бесчисленное войско и огнемечущие пушки. Туда [также] послали Хаджи Руми и христианина туксабу 'Османа с четырьмя тысячами свежих, умелых сарбазов, которых отобрали из храбрых [людей].

В это время христианское войско выступило из Самарканда и подошло близко к Катта-Кургану. Некоторые из узбекских богатырей бежали, а некоторые предпочли прятаться по углам пещер. Дадха 'Омар-бек с небольшим количеством своих шигирдпише^[276], число которых не достигало и сотни, завязал бой, [однако] вынужден был покинуть [Катта-]Курган, /81б/ отправился в Зирабулак и присоединился [там] к [бухарскому] войску. Губернатор с русскими воинами овладел Катта-Курганом и Панджшамбе. Ничтожный пишущий [эти строки] дату завоевания Самарканда христианами так изложил стихами:

Дата овладения Катта-Курганом и Панджшамбе та же.

В эту пору, когда мусульманское войско в Зирабулаке и русская армия в Чагнаке противостояли [друг другу] и готовились к сражению, из Гузара распространилось известие о мятеже 'Абдалмалик-тюри. Вот подробности этого. По навету инака Шир-Али и из-за зависти к повиновению и покорности [ему со стороны] народа упомянутый тюря был удален из Самарканда, отослан в Гузар, что привело его в отчаяние. Несколько вождей кочевых племен, как Худайар-туксаба Чучка^[278] кара-мангыт, 'Ибадаллах-бек-туксаба ак-мангыт^[279] и туксаба Ибрахим тук мангыт, находились при тюре. В такие дни, когда обычно дружественным способом врага располагают к себе, по совету нескольких нетерпимых гулямов-клеветников задумали уничтожить военачальников, [назначенных] упомянутым тюрей, чтобы они, не дай бог, не возвели тюрю на царство /82а/ и не устроили какую-нибудь смуту и мятеж. С таким убеждением послали в Гузар 'Абдалкарима-диванбеги мангыта, человека старого, уважаемого, давно состоящего на службе и илдара^[280], чтобы он отправился туда и посмотрел своими глазами на положение и жизнь 'Абдалмалика и добрыми увещеваниями и мягкими советами удержал бы его на прямом пути повиновения и твердой, непоколебимой покорности; удалил бы Худайара Чучку и двух-трех других [людей], которые думали о смуте, доставил бы [их] в Карши и то, что потребует лучезарнейшее мнение [эмира] в отношении их, привел бы в исполнение.

Упомянутый диванбеги с этим поручением въехал в Гузар. Худайар-ишикакабаши^[281] Чучка и заподозренные [в измене] военачальники, представив себе картину [сложившихся] обстоятельств и неудачный исход [дела], из-за безвыходного положения поневоле сбросили одежду покорности и халат повиновения и надели кольчугу врагов и одеяние мятежников. Они закрыли глаза на верность государю и, не отдав себя, подобно баранам, в руки мясника, взбунтовались а начали волноваться.

Всем сборищем с группой смельчаков они пришли к воротам Гузарского арка и, вооруженные, остановились там, помешав диванбеги быть принятым в одиночестве у тюри; они не допустили, чтобы он увидел тюрю и выполнил свою миссию. Некоторые из упомянутой группы даже сговорились убить его. Однако Худайар Чучка, /82б/ из соображений предусмотрительности и, охраняя племена, удержал их от нанесения обиды [диванбеги] и от причинения [ему] вреда; взяв с собой диванбеги, они привели его к тюре, чтобы тот изложил высочайший приказ в присутствии всех. Диванбеги увидел, что разговор примет нежелательную окраску и, согласуясь с целью и принимая во внимание, где он находится, произнес только несколько слов.

Однако военачальники тюри не согласились с этими надуманными словами и сказали: «Истинное положение [дел] таково: из-за слов нетерпимых гулямов-клеветников благороднейшее суждение [эмира] отвратилось от тюри и его благожелателей, и от беспредельного влияния упомянутых клеветников на благородную натуру [эмира] [тот] поверил в мятеж тюри и в наш бунт и решил вступить на путь нашей погибели и уничтожения. С того дня, когда из-за бессмысленных слов Шир-Али тюрю выслали из Самарканда и, потерявшего надежду, отправили в Гузар, очевидную картину этого преступного замысла мы увидели в зеркале раздумья, и этот [ваш приезд] является проявлением того скрытого замысла. Сколько бы наши предки и потомки ни проявляли неблагодарности по отношению к благодетелю^[282], на поверхности зеркала наших мыслей не было и нет праха подобной низости. Однако, до того как появятся доказательства, обеляющие [нашу] совесть, правитель государства развеет пепел нашего бытия по ветру тленности. Жизнь сладка и прекрасна, и глупо [было бы], подобно связанному барану, вручить себя мяснику и скотобойцу. /83а/ С помощью этого же самого узбекского войска [эмир Музаффар], не раскрывая знамен, включил в свои владения Кашгар до Тирак Давани и завоевал другие области, как Хисар-и Шадман до Дарваза и Памирского пояса. И в награду за такую службу и самопожертвование какие головы из предводителей [узбекских] племен пошли на ветер и какие люди отправились на виселицу! Несмотря на это, мы опасаемся ужасов последствий мятежа и смуты и не жаждем восстания. Так как все племена: мангыты, кунграты, сараи^[283] и прочие жители царства имеют об этом тюре доброе и правильное мнение, [то,] уцепившись когтями надежды за его полу, они изъявляют свою волю [участвовать] у его стремени в священной войне в надежде, что, может быть, дело удастся, произойдет победа, которая станет причиной вечного существования религии и государства, и пола царства освободится из рук сильного врага. После этого, повесив меч на шею, мы вместе с тюрей придем к своему государю, передадим ему государство и извинимся за дерзость.

Мы страстно желаем, чтобы вы, как старейший доброжелатель и аталык его величества, это [наше] намерение согласились бы [довести] к преддверию благороднейшего прекрасного сердца [эмира]; любезно и благосклонно докажите [ему], чтобы нас /83б/ с нашим тюрей оставили. Договорившись с людьми, которые пошли по дороге повиновения тюре и хотят священной войны, мы сразимся с христианами. Если победа удастся и этот шип смуты будет удален из подола государства, мы сами придем ко двору августейшего [монарха] и обретем уважение». На этом он закончил^[284]. [свою речь]. 'Абдалмалик-тюря по молодости не смог возразить против их мнения и, закончив собрание этой речью [Худайара Чучки], отпустил диванбеги. Когда диванбеги вышел от тюри, смутьяны, сторонники тюри, напали на диванбеги, намереваясь убить его. [Однако] Худайар-ишикакабаши удержал их, приставил к диванбеги человека и благополучно, в добром здравии, доставил [его] в Карши, к Нураддин-хан-тюре^[285], тамошнему правителю. Отгуда диванбеги отправился в Кермине и доложил эмиру о том, что произошло.

После того как отпустили диванбеги, Худайар Чучка и военачальники тюри стали думать о борьбе и о подготовке снаряжения. Они привели к присяге [на верность] тюре людей тех племен, которые там находились, подняли священный Коран и заключили между собой договор: «При стремени тюри мы будем вести священную войну /84б/ и пожертвуем своими жизнями». После этого они написали письма племенам Гиссара, кунгратам Ширабада^[286], узбекам Карши, туркменам [племени] эрсари^[287] и другим, призывая жителей всех областей к священной войне и к повиновению тюре. Из всех областей в Гузар прибыли приверженцы газавата из [различных] племен и присягнули тюре. Собралось бесчисленное множество людей. За короткое время было отлито несколько пушек и приготовлено к ним снаряжение.

Хакимы областей Гиссара, Ширабада, Денау^[288] и Куляба, назначенные государем, потеряли власть, и никто им не повиновался. Кунграты Ширабада сместили царского хакима инака Каримкул-бия и вместо него возвели правителем Астанакул-бия букаджли^[289]. В каждом владении и области смута подняла голову, и волнение мятежа привело мир в беспорядок. Шахрисябзская область [уже] на втором году восшествия этого государя на престол вышла из владений государства, и Хаким-бек-бий в Аксарае^[290], а Джура-бек-бий^[291] в Китабе^[292] подняли знамя правления. От них также прибыл посол, и они посчитали для себя высоким подвигом повиноваться тюре и [участвовать] в священной войне. Короче говоря, у стремени тюри собралось несметное число людей.

После того как было подготовлено снаряжение и собралось множество участников священной войны, [приверженцы тюри /84б/ с целью борьбы с упорствующими^[293] выступили из Гузара и через Шахрисябз отправились в Самарканд. Шахрисябзские хакимы выехали навстречу тюре и со всеми воинами и приверженцами газавата из кенегесов присоединились к войску тюри. Пройдя горы Тахта-Карача^[294], они достигли Самарканда.

Губернатор с необходимым христианским войском противостоял бухарскому войску в Катта-Кургане. В Самарканде осталась небольшая часть русского войска, которая была окружена в арке с группой самаркандских евреев и иранцев. Войско тюри, захватив подступы к крепости, приступило к [ее] осаде. В это время с большим отрядом прибыл Ишан 'Омар-хан Махдум-и А'зами и присоединился к войску тюри. Много людей из племен кытай-кыпчаков, каракалпаков и из самаркандских таджиков^[295] также заключили [с тюрей] договор о союзе и старались стеснить осажденных и разрушить крепостную стену. Через три ночи и три дня они пробили брешь [в стене] в нескольких местах, некоторые смелые богатыри ворвались через пролом [в крепость] и взяли в плен несколько человек русских и евреев. Уже начали появляться признаки победы и завоевания [крепости], когда изменчивая судьба снова обманула и сыграла шутку, которая послужила причиной бегства мусульманского войска и спасения осажденных. Тюря и войско вынуждены были /85а/ отойти от крепости и отправиться в Шахрисябз. Такое сборище [людей], число которых нельзя сосчитать, и такая смелость и дерзость, которые выходят за пределы описания, — [все] сразу смешалось, распалось и исчезло.

Вот рассказ об этом. Когда губернатор с христианским войском, [стоя] в Катта-Кургане, намеревался вступить в бой с войском ислама, а бухарское войско, [находясь] в Зирабулаке, было готово к отмщению, губернатору и его величеству эмиру стало известно об осаде Самарканда.

Поскольку тюря, овладев Самаркандом, поднял бы знамя превосходства и стал бы причиной падения царского достоинства и люди, несомненно, никого другого не захотели бы [иметь правителем], кроме него, [эмир] желал его поражения и гибели. Губернатор же посчитал неблагоразумным для своего государства выделять в такое время из войска людей и посылать [их] на помощь осажденным. Итак, своим разумным суждением он счел правильным сражаться с войском, которое несколько раз бежало, теряло самообладание и проявляло трусость. Он тотчас же отдал своему войску приказ наступать и двинуться на войско ислама. С другой стороны навстречу [им] выступили также борцы за мусульманскую веру. Произошел жестокий бой, много людей было убито и ранено, и [мусульмане], как обычно, предпочли бегство. Из сарбазов /85б/ отряда Хаджи не осталось ни одного человека, все погибли за веру. Несмотря на отсутствие согласованности, большинство сипахи из уцелевшего войска и приверженцы газавата в это время проявили смелость, и в христианском войске также было убито равное число людей. Одним словом, [это] послужило причиной отрезвления христиан.

После поражения мусульманского войска [русские] расположились лагерем у моста в Ширин-Хатуне^[296] и водрузили там знамя постоянного пребывания. Военачальники мусульманского войска отступили на один [дневной] переход и занялись приведением в порядок и подготовкой снаряжения для обороны.

Когда дело завершилось этим, у его величества эмира в Кермине заколебалась под ногами твердая почва. Он призвал для совета из улемов судью Садраддина — «справедливейшего из судей», ишана 'Абдалхамид-ходжа-а'лама^[297], ишана Махмуд-ходжу, кази-калана Самарканда, а из эмиров — 'Абдалгафур-бий-инака, Тохтамыш-бий-инака аксачи, 'Абдалкарим-бия-диванбеги, Каримкул-бий-инака и некоторых других. После долгих разговоров все пришли к одному мнению и сочли правильным и необходимым бежать в Хорезм. Они доложили [эмиру], что в военном деле случалось подобное и бегство от сильного врага в нужных случаях — в обычае могущественных султанов, а соблюдение благоразумия и осторожности является необходимостью. /86а/ И [эмир] твердо решил отправиться в Хорезм. В это время освободили из заключения Шукур-бий-инака и призвали к благороднейшему стремени в Кермине, чтобы у него также спросить совета.

Обстоятельства его заключения таковы. В те дни, когда русские находились в крепости Сайбуий^[298], а бухарское войско — в Хишткупруке., упомянутого инака поставили над эмирами, сделав его главою войска. На помощь к этому войску присоединилось две тысячи кенегесов. Хакимы Шахра^[299] и Китаба благодаря единой вере и общности религиозных установлении осторожно относились к разногласиям с [эмирским] государством и проявляли единение с мусульманской общиной. В силу обязательности джихада [для мусульман] и по всеобщему призыву они прибыли по собственному желанию [в Хишткупрук] и, желая бороться [с христианами], завязали переписку с «убежищем эмирского достоинства»^[300] инаком. Они написали [ему] письмо и просили: «Возьмите у его величества благословенное письмо о прощении наших проступков и поручитесь [перед змиром] за верность наших сердец. Мы отправимся со всеми шахрисябзскими и китабскими приверженцами газавата и поднимемся вместе с войском ислама на борьбу с врагами и не останемся [в стороне] от богоугодного дела священной войны».

Некоторые фанатичные гулямы от беспредельной зависти [к инаку] передали его величеству [все] это в другом виде, обвинив бедного инака в неблагодарности и в недоброжелательстве [к эмиру]. Его величество, как только получил упомянутое известие, не расследовав истинного положения [дел], отправил [в Хишткупрук] 'Абдалкадира-диванбеги, который /86б/ был в то время шигаулом^[301], и приказал [ему], чтобы он отпустил находившихся там воинов по домам, а инака с предосторожностями привез бы [к эмиру]. Все было исполнено согласно приказу. После прибытия инака все его владения были конфискованы, а его самого заточили в Бухарский арк, где он был заключен до зирабулакского бегства, когда его освободили из тюрьмы и доставили в Кермине.

После совещания с улемами и эмирами [эмир] приказал ввести упомянутого инака одного, сообщил ему о том, что доброжелатели государства нашли правильным, и спросил его мнения. Упомянутый инак сначала разрыдался, взмолился и вескими доказательствами очистил свою совесть от гнусного обвинения глупых и невежественных клеветников. После этого он сказал: «Бежать в Хорезм во сто крат хуже, чем попасть в руки врага, потому что бегство от наступающего войска умножает кару, вину и позор, а пленение врагом — причина благополучия и счастливой кончины. Не следует из-за отпадения Самарканда из-под власти государства и из-за того, что враги проявили смелость, предаваться печали и унынию, а [нужно] идти по пути упования на бога и [принять] твердое решение. Мир много пережил подобного рода /87а/ изменений, и потеря Самарканда не станет причиной гибели Бухарского царства, потому что и в предшествующие времена он большей частью находился под властью других правителей. В пору царствования, например, 'Абдаллах-хана^[302] сахибкирана^[303] Самарканд был во владении узбека Джаванмард-'Али-хана. Если причиной беспокойства [эмира] является смелость христиан, то этого не стоит опасаться, потому что губернатор — [только] один из начальников государства [русского] императора и, согласно установленному христианами закону, ему не дозволено действовать сверх [распоряжения] государя, разве что ему поступит другое поручение от правительства. В эти дни, когда [Кауфман] получил известие об осаде Самарканда, он, несомненно, считает самым важным устранение ее и склонен к миру. Благо для государства в том, чтобы немедленно послать к губернатору какого-нибудь человека для заключения перемирия и договора, [а вам,] благополучно выехав, отправиться в Бухару и, подобно полюсу, занять место в центре государства. И будьте спокойны, так как, если будет угодно богу, дела устроятся согласно [нашему] желанию». Сказав это, он убедил эмира. Его величеству понравилось это мнение, и он написал губернатору письмо, ища мира, и отправил посланника. Губернатор, получив известие о волнениях в Самарканде, также был склонен к миру.

/87б/ Отправив посланника, его величество выехал из Кермине, отправился в Бухару и утвердился в столице царства Губернатор сделал границей мост в Ширин-Хатуне и, написав договор, скрепил договор и гарантию мира наставлениями веры и установил между двумя государствами, бухарским и христианским, дружеские отношения. Заключение этого мира произошло в 1283^[304] году хиджры (1866-67). Ничтожный пишущий так изложил эту дату в стихах.

Да не будет скрыто, что перед этим пером правды было написано письмо о том, что 'Абдалмалик-тюря и кенегесские хакимы с многочисленным войском не достигли цели, бежали из Самарканда и рассеялись. Подробный рассказ об этом следующий. Государь^[306], опасаясь, что если тюря одержит победу и дело [его] удастся, то, несомненно, царская власть перейдет к тюре и он станет претендовать на царство, стал предпринимать меры для того, чтобы сокрушить достоинство [тюри] и его дерзость. Таким образом в войске тюри находились мангытские военачальники с войском и приверженцами газавата из Карши.

Одному из каршинских военачальников, Му'мин-бек-туксабе, прозванному паку^[307]., /88а/ человеку хитрому и лукавому, пообещав награду, милость и повышение в должности, указали, чтобы он любой хитростью и [любыми] средствами, которые знает и может [применить], внес бы разброд в войско тюри. Вышеупомянутый [туксаба] по злобности нрава и в надежде на обещанное приложил к глазу палец согласия и из-за коварства, хитрости и по наущению дьявола написал несколько лживых писем. В упомянутых письмах он писал, что Россия заключила с эмиром мир и для того, чтобы потушить пламя смуты тюри и кенегесов, [эмир] послал на Шахрисябз 'Османа с сарбазами в сопровождении христиан. Эти лживые письма попали в руки шахрисябзских хакимов и эмиров войска тюри, и те сразу потеряли мужество и [из опасения] за свои семьи, которые, не дай бог, попадут в руки врагам, — что послужит причиной бесчестия, — забеспокоились, поневоле сняли осаду Самарканда я направились в Шахрисябз. И сколько тюря и военачальники ясными доводами ни доказывали им отсутствие правды [в письмах] и ложность [всего] этого и [сколько] ни удерживали их от бегства, пользы не было. Итак, тюря вынужден был уйти из Самарканда и, разбив лагерь на возвышенности у Даргама^[308], пребывал в печали от этого необычайного события и не знал, что делать.

/88б/ Кенегесское войско, большая часть каршинцев и хузарцев с быстротой ветра перешли через горы Тахта-Карача. С тюрей осталось немного людей.

В это время от губернатора на помощь Самарканду прибыло войско. Осажденные русские вышли из крепости, присоединились [к своим] и выступили в погоню за войском тюри. Тюря укрепил мост через реку Даргам и преградил русским переход. С другой стороны подошел со своим отрядом Йшан Сейид 'Омар Дахбиди^[309] и тоже напал на русских. Однако от пушечных ядер и ружейных пуль погибло много людей, и никакого результата это не дало, кроме бегства [бухарцев]. Тюря с оставшимися борцами поневоле отправился в Шахрисябз. Русские по беспредельной смелости не прекращали [своего] преследования до Каратепа^[310] и пушечными ядрами повалили много людей. Тюря с небольшим оставшимся войском проявил храбрость, сражался и бежал и, перейдя Тахта-Карача, здоровый и невредимый достиг Шахрисябза. [Там] они узнали, что упомянутое известие было ложным, вероломством и проделкой Му'мин-туксабы Шайтана, но было уже бесполезно. Войско распалось. Хакимы Шахрисябза оказали тюре большие почести и уважение и, /89а/ подтвердив снова договор о дружбе и повиновении, проводили его. Достигнув Гузара, тюря остановился.

ВЫСТУПЛЕНИЕ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА С ВОЙСКОМ ДЛЯ НАКАЗАНИЯ ТЮРИ И ДЛЯ ИСТРЕБЛЕНИЯ КОЧЕВЫХ ПЛЕМЕН

Когда между бухарским и русским государствами укрепился мир и все успокоились в отношении христиан, его величество, считая обязательным как следует наказать 'Абдалмалик-тюрю и непокорных [людей] из кочевых племен Карши и Гузара, для устранения внутренних врагов выехал со снаряженным войском из Бухары и направился в Карши. Когда они достигли Ходжа-Мубарека^[311], [его величество] приказал мангытам Йулдашу-ишикакабаши и Тугаймураду-ишикакабаши, авторитетным мангытским военачальникам, захватить тюрю, а Нураддин-хану-тюре, хакиму Карши, он написал письмо, чтобы [тот] с каршинским войском отправился в Гузар, пробудил бы мятежного тюрю от сна беспечности, даже захватил бы его в плен и предал бы наказанию находящихся с ним мятежников. Оба упомянутых ишикакабаши, известные в войске девяноста двух^[312] [родов] храбростью и смелостью, согласно высочайшему приказу, отправились в Карши. Нураддин-хан также известил людей [о приказе эмира] и, подготовившись с многочисленным войском к сражению с 'Абдалмаликом, выехал из Карши и отправился в Гузар.

/89б/ 'Абдалмалик-чюря с войском, находящимся у его стремени, также выступил для сражения с ними и в местности» Фани-тепе, в одном фарсахе от Гузара, приготовился к бою. Вероломное каршинское войско, которое вчера было покорно и послушно его приказу и велению, сегодня повязало пояс^[313] для сражения и битвы с ним. Когда оба войска сблизились, встали друг против друга и построили боевые ряды, отважные богатыри с обеих сторон поскакали на конях на поле сражения. Несколько человек было убито и ранено. Гузарские воины из-за своей малочисленности оказались побежденными и вынуждены были повернуть в Гузар. 'Абдалмалик-тюря также отступил и вошел в Гузар. Каршинское войско, преследуя, настигло и окружило тюрю.

Йулдаш-ишикакабаши и Тугаймурад-ишикакабаши, которым было поручено захватить тюрю, подъехали к гузарским воротам Дариабад, известили [об этом] Худайара-ишикакабаши, вызвали [его] к воротам и долго беседовали. В конце концов дело тюри порешили на том, чтобы он на два-три дня поднялся в горы Шахрисябза и устранился [от всего]. А мы постараемся по мере возможности успокоить гнев его величества и показать, что с тюрей дело трудное и взять его в плен тяжело. /90а/ Придя к такому соглашению, они ночью вывезли тюрю с [его] имуществом и семейством [из Гузара], и он отправился в Шахрисябз, а его военачальники и воины также бежали в убежище, и с тюрей осталось не более четырехсот человек. По указанию кенегесских хакимов тюря со своей свитой и последователями отправился в Ташкурган^[314], подвластный Яккабагу^[315], который был неприступным замком и мощной крепостью, и остановился [там].

Вскоре после этого Гузар снова вошел во владения его величества. Хакимом вГузаре сделали Каримкул-инака, [бывшего] хакима Ширабада, которого кунграты изгнали из Ширабада. Его величество, чтобы поймать тюрю, с многочисленным войском отправился в Шахрисябз. В местности Тизабкенти он разбил лагерь, отправил письмо Баба-бек-бию^[316], хакиму Шахрисябза, и Джура-бек-бию, хакиму Китаба, и просил их схватить тюрю. Упомянутые хакимы по ознакомлении с содержанием письма посоветовались друг с другом и доложили [эмиру]: «Тюря — старший сын его величества и сын нашего господина. Он предпринял все это по внушению и побуждению некоторых доброжелателей [эмира] с намерением возвысить знамя религии и мусульманской общины и возместить недостачу и поражения в государстве, думая, что, возможно, дело удастся и это поднимет честь и авторитет /90б/ его величества. Однако некоторые недалекие люди, назвав эти действия тюри мятежом, а смелость его — бунтом, отвратили от него благороднейший нрав [эмира] и внушили вражду [к нему]. И поневоле из-за безвыходности положения дело дошло до этого. Чтобы спасти свою жизнь, [тюря] удалился и в этом владении нашел себе убежище.

Из человечности и ради сохранения чести недопустимо связать гостю руки и передать [его] недругу, необходимо даже [оказать] покровительство [ему]. Мы надеемся, что его величество проявит великодушие и милость и, благополучно возвратившись в Бухару, воссядет на трон царствования, а мы следом за вами отправим тюрю с нижайшим прощением. Соблюдая отцовское снисхождение, простите вину тюре и нас также удостойте прощением вины и считайте в числе [ваших] доброжелателей. Если будет угодно богу, мы после этого ни на один волос не сойдем с дороги согласия и покорности и выше всего будем ставить желание лучезарного сердца [эмира]. Привет и уважение».

Когда это послание предстало перед августейшим взором, [эмир] взвился, как обожженный волос, от сильного гнева и ярости он вскочил с места и тотчас же отдал приказ войску [приступать] к бою. Смелые богатыри с обеих сторон устремились на поле [битвы] и /91а/ начали сражение. С обеих сторон было убито и ранено много людей, а уцелевшие разбежались.

НАЧАЛО ВЫСТУПЛЕНИЯ СИДДИК-ТЮРИ^[317] КАЗАХА, ЗАХВАТ ИМ КЕРМИНЕ И ВОЗВРАЩЕНИЕ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ИЗ ШАХРИСЯБЗА

Да не будет тайной, что Сиддик-тюря казах считал себя? потомком Чингиза. Предки его были правителями среди своих соплеменников в Дешт-и Кыпчак^[318]. После того как с течением времени русские овладели их страной, много казахских племен вверило себя защите султанов, этой раеподобной страны и избрало жительство в Гиждуванской степи. Из ханов упомянутых племен Сиддик-тюря, Арслан-тюря, Садан-бий и Абу-л-Хайр-ишикакабаши избрали для себя службу в свите [эмира] и служение бухарскому государству. Каждому из них соответственно [его] положению от высокого государства было назначено танха^[319] и жалованье, и они жили в полном довольстве.

В такое время, когда пола государя [была схвачена рукою борьбы с врагами и с четырех сторон появились признаки мятежа и смуты, оживился базар бунтовщиков и подонков общества. Желание захватить власть взволновало также и Сиддик-тюрю, /91б/ и он пренебрег отплатить благодарностью [бухарскому] государству [за гостеприимство]. И в эти дни, когда его величество находился в Шахрисябзе для наказания непокорных и области оставались без войска, он решил, что это благоприятный момент, бежал из Бухары иг появился среди казахов. [Там] он собрал много продажных людей и смутьянов из казахов, самым большим желанием которых был грабеж и совершение незаконных дел, отправился [с ними] на Гиждуван и, разграбив его окрестности, захватил в качестве военной добычи много скота и угнал [его] в степь. Не довольствуясь этим, он отправился с большим отрядом на Кермине и силой овладел упомянутой областью.

Считая себя ханом из чингизова рода, обладателем царства, он стал издавать указы и раздавать большие должности и чины всяким неразумным подонкам общества. Обманывая этой хитростью людей, он старался увеличить число своих помощников. Благодаря упомянутой затее вокруг него собралось много людей. Каждый день он отправлял отряд из своего злополучного войска для грабежа и разбоя в Хатырчи^[320] и Нахрпай и считал имущество мусульман более дозволенным, чем материнское молоко.

Упомянутый Сиддик-тюря со своей преступной группой властвовал несколько дней.

Ужасное известие об этом дошло до августейшего слуха [эмира] и вынудило его вернуться, не достигнув цели. Он пренебрег делом тюри и истреблением кенегесов, посчитал самым важным защиту столицы, благородной Бухары, и приоказал возвращаться.

Как только бухарское войско решило двинуться [назад], тюря с воинами, находящимися при его стремени, вышел из теснины Ташкурганского ущелья^[321] и с кенегесскими богатырями поехал вслед за бухарским войском. Он шел за его величеством на [расстоянии] одного перехода. В местности Хуббухум-Халифа он отправил 'Абдалму'мина-туксабу мангыта с гузарскими нукерами, которые до этого времени еще не отделились от тюри, для овладения Гузаром и для захвата Каримкул-бий-инака, тамошнего хакима. А сам, продолжая следовать [за эмиром], сопроводил его величество до Кассана^[322], вошел в Карши и овладел областью. Все знатные люди области охотно, с желанием, снова подчинились тюре.

Поскольку не было времени для борьбы и отплаты [тюре] его величество поневоле, не отменив [решения] о движении [вперед], /92б/ отправился в Бухару. В Читариге^[323] он остановился и направил войско на Кермине. Сиддик-тюря не смог сопротивляться и с казахскими подонками общества, которые все были перегружены [награбленным] имуществом и военной добычей, удовлетворив этим свои желания, выехал из Кермине и бежал. Обосновавшись в Нуратинской степи, он не выпускал полы государства и завязал переписку с ['Абдалмаликом-]тюрей, что [опять] послужило причиной волнений в стране и огорчения государя.

['Абдалмалик-]тюря снова поднял в Карши знамя независимости. Вокруг него собралось больше сторонников, чем вначале. Из всех владений поступили письма и сообщения о повиновении [тюре]. Из хакимов курганов^[324], которые были назначены на должность его величеством, [такие,] как инак 'Абдалхалил-бий, Мир Касим-парваначи, 'Абдаррахман ходжа-садр, Каримкул-бий-инак, 'Абдал'азиз-бий и несколько других человек попали в плен к тюре. От бухарских военачальников и искренних сторонников его величества также поступили тюре письма, подарки и подношения. Люди разом подчинились и покорились тюре. Дело окончилось тем, что у его величества не осталось никого, кроме бога всевышнего и всесвятого, потому что все были расположены всем сердцем к тюре. Например, Бахадур-бек-парваначи Бахрин, большой доброжелатель [государя], /93а/ давно служивший ему, бежал из Бухары, прибыл к тюре и подчинился [ему], а Йулдаш-ишикакабаши мангыт, которому его величество поручил захватить тюрю и искоренить [бунт], выступил в это время на стороне тюри и с многочисленным наступающим войском дошел до Читарига и проявил смелость.

В эти дни Мулла Халмурад-бий Джама'а, старейший приверженец его величества, исполнял должность мираба^[325] Шахруда Бухары. Вода реки вышла из берегов, смыла плотину [у урочища] Гурбун^[326] и причинила огромный ущерб крестьянским полям.

[Мулла Халмурад-бий,] считая невозможным закрыть прорыв в плотине и побежденный наслаждением от опиума, от страха бежал в Несеф. Рахманкул-бек, сын Мулла Раджаб-бия кара-кунграта, Мухаммад-Мурад-бек, сын мангыта туксабы Ирискула, и Раушанкул-бек, сын мангыта туксабы 'Азизкула, бежали из Карши от службы тюре и направлялись в Бухару. По дороге они встретились [с мирабом]. Трое бегиджанов^[327] [захватили] бежавшего из-за отсутствия здравого смысла и потерявшего надежду [мираба] как добычу, очищающую [их] честь, тотчас же разделили между собой его имущество, а самого в качестве подарка высочайшему двору привезли в Читариг и удостоились поцеловать стремя. Этого мираба-опиомана, утратившего свою честь, /93а/ они заковали в цепи, сказав: "Он не умрет от оскорбления», и погасили огонь его страха прахом унижения и позора. В качестве вознаграждения за эту услугу упомянутые бегиджаны были удостоены чинами мирахуров. И сейчас каждый в должности диванбеги и парваначи управляет большими областями, как Каратегин^[328] и Куляб, и пользуется предпочтением среди [прочих] эмиров.

ОБРАЩЕНИЕ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ЗА ПОМОЩЬЮ К ГУБЕРНАТОРУ ДЛЯ УСМИРЕНИЯ СМУТЫ ТЮРИ; ОТПРАВЛЕНИЕ ИМ ВОЙСКА НА НЕСЕФ И БЕГСТВО ТЮРИ

Да не останется скрытым, что, когда господство тюри и дерзость его воинов перешли границы, а все жители страды тайно или явно стремились к тюре, его величество, растерявшись от безвыходного положения, призвал к себе для совета из своих доброжелателей везира Шукур-бий-инака и Йа'куба-кушбеги и спросил об их мнении.

Упомянутые «убежища эмирской власти»^[329] доложили: «С этими двоедушными людьми борьба против тюри повлечет [за собой] разрушение государства и принесет плоды стыда. [Уже] с момента возникновения мятежа тюри и волнений племен было ясно, что вся эта смута и мятеж поднялись для борьбы с христианами и причиной вражды к его величеству были его дружеские отношения с русскими. На самом деле [мятежники] — враги губернатора, они намеревались истребить христиан и /94а/ [сейчас] стремятся сокрушить их. Устранить их смуту губернатору более необходимо, чем нам. Поэтому нужно написать губернатору письмо и побудить его уничтожить мятеж. Конечно, губернатор, чтобы упрочить свое государство и усилить дружбу с его величеством, со всей душой согласится, направит на них часть своего войска с огнемечущими пушками и постарается рассеять упомянутых мятежников. А урон с обеих сторон будет на пользу Высокому Государству». Так они убедили [эмира].

Его величество направил губернатору письмо по поводу наказания тюри и каршинских племен, в котором писал: «Все волнения среди племен ираздоры с тюрей, ненависть и презрение их к Высокому Государству [Бухары] — из-за появления христиан, и [поэтому] после установления дружбы и мира между бухарским и христианским государствами [волнения] увеличились, и затушить пламя раздора невозможно без применения острого меча — [стихи:] О утренний ветерок, все это принес ты, — чтобы сохранить единение [между нами], необходимо Вам послать из [своего] войска отряд с пушками и снаряжением, чтобы уничтожить основы смуты тюри и племен».

Губернатор приложил к глазам палец согласия и тотчас же выделил десять тысяч испытанных, видавших битвы воинов с десятью /94б/ громоподобными и сеющими молнии пушками, направив их против тюри. Его величество также назначил десять тысяч бухарских воинов под командованием Тохтамыш-инака и огнемечущую артиллерию с Йа'кубом-кушбеги. Два войска с двух сторон направились в Карши.

Получив об этом известие, тюря и вожди племен впали в отчаяние, но, несмотря на это, они решили выступить на священную войну. По всеобщему призыву они собрались в Чартаке, построили на реке укрепления и приготовились к бою и сопротивлению.

Когда со стороны пустыни показалось христианское войско и стало приближаться к возвышенности Кунгур, недалеко от Чартака, и со стороны Кассана подошло также бухарское войско, [один] из отважных каршинских военачальников, Йулдаш-ишикакабаши, с двумя тысячами смелых бойцов выехал для сражения навстречу русским и, проявив усердие и храбрость, направил коней на ряды христиан. Так как регулярное христианское войско, кроме пушечных ядер и ружейных пуль, ничего другого не применяло [в бою], а узбеки привыкли к сражению на поле [брани], к мужественной борьбе, и не имели понятия о такой недостойной войне, [то] их отвага и смелость не дали ничего, кроме убитых и раненых, и они отступили.

Итак, одержав победу, войско христиан /95а/ подошло к Чартаку, сразу же открыло огонь и обстреляло из ружей и пушек людей, находящихся на укреплениях. Ружейные пули и пушечные ядра их из Чартака достигали Каршинского кургана. Много человек погибло, и у людей не осталось другого средства [к спасению], кроме бегства. Они вынуждены были укрыться за стенами кургана и в садах и покинули укрепления. Христианское войско одержало победу и захватило Чартак. У тюри заколебалась под ногами твердая почва, и он с несколькими своими военачальниками и с артиллерией направился из Чартака в Ханабад. В упомянутой местности, которая находится в одном фарсахе от Карши, он остановился и разбил лагерь. Христианское войско вошло в курган [Карши] и над воротами арка водрузило знамя победы, а базарные ряды и дома подвергло разграблению.

К этому времени из каршинского войска и вождей племен у стремени тюри осталось небольшое количество [людей]. Йа'куб-кушбеги довел до сведения каршинских военачальников и аксакалов [следующее]: «Ваше спасение — только в выдаче тюри. Сделайте как-нибудь так, чтобы схватить его, и освободите себя от когтей наказания и возмездия.». По этой причине вероломные каршинцы решили схватить тюрю. Договорившись между собой, /95б/ они прибыли с большим отрядом в Ханабад и с намерением захватить тюрю присоединились к войску тюри. [Однако] 'Омар-бек-бий-дадха юз^[330], Худайар-ишикзкабаши мангыт и Алмас-бий с четырьмя тысячами пришлых бойцов, которые прибыли к стремени тюри со всех областей, находились на положении его собственного отряда и были беззаветно преданы ему, окружили тюрю, старались охранять и оберегать его и не подпускали каршинское войско близко к нему.

Когда появилась полная безнадежность в отношении Карши и успеха дела, тюря отправился в Шахрисябз, достиг кургана Ярты-тепе^[331] и [там] остановился.

В это время каршинские военачальники и войско обнаружили свои тайные намерения и, проявив вероломство и коварство, решили силой захватить тюрю и сделать его средством [восстановления своей] потерянной чести и уважения у государя, принимая на себя вечный грех. Богатыри, находившиеся у стремени тюри, кольцом окружили средоточие доблести^[332], отразили [врагов] и не допустили, чтобы эти ничтожные выскочки причинили какой-нибудь вред особе тюри.

Охраняя таким способом тюрю, они благополучно достигли Карабага^[333]. Вероломные каршинские богатыри в Карабаге отделились [от них] и вернулись в Карши. Тюря провел в Карабаге ночь.

В то время от Баба-бек-бия-дадха /96а/ и Джура-бек-бия-дадха, хакимов Шахрисябза и Китаба, пришло письмо тюре такого содержания: «По воле бога и по вечному предопределению дело завершилось таким путем. Создатель делает то, что он сам пожелает. Приказать творцу нельзя. Дело вышло за пределы равновесия: такое большое государство, как христианское, приступило к посредничеству, и ясно, что после этого губернатор не оставит своим покровительством бухарское государство, а его величество также из-за старинной мести кенегесам и вторичной ссоры [с ними] не даст им поблажки. Во всяком случае, закрыв до известной степени глаза на дружественные отношения государя [с христианами], нам необходимо защитить свою честь, репутацию и безопасность страны. Мы надеемся, что вы своим приездом в Шахрисябз не откроете дороги для потока бедствий в нашу страну и поселитесь на некоторое время в горах до тех пор, пока сама судьба не извлечет что-нибудь из-за завесы».

Когда это бесчеловечное письмо от хакимов Шахрисябза дошло до слуха тюри, он оставил надежду на то, что они будут защищать его, и был вынужден повернуть в Ташкурган. С остатком своего войска и имущества он поселился в этой сотворенной богом крепости. Большую часть из своих людей он отпустил по доброй воле, чтобы они отправлялись и селились, где пожелают. /96б/ Получив разрешение от тюри, глава мятежа Худайар-ишикакабаши отправился в Самарканд и поселился среди тамошних мангытов. Алмас-бий поехал в Китаб к Джура-беку-дадха и оставался [там] до тех пор, пока благодаря покровительству Йа'куба-кушбеги он снова [не] вернулся к бухарскому государству и от того самого государя, к которому он проявил неблагодарнссть, удостоился чина парваначи и управления Каратегинским вилайетом. Жизнь он провел в почете и довольстве.

Многие другие известные люди попрятались по [разным углам, и с тюрей в Ташкургане осталось не более четырех сот человек. Ничтожный пишущий [эти строки] на взятие христианами Карши написал [следующий] та'рих в стихах:

ПИСЬМО ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ХАКИМАМ ШАХРИСЯБЗА О ВЫДАЧЕ ТЮРИ, ОТПРАВЛЕНИЕ [К НИМ] 'ОСМАН-БЕКА-ИШИКАКАБАШИ И УБИЕНИЕ ЕГО ТЮРЕЙ

Да не будет тайной, что христиане после овладения Каршии его разграбления передали область Несеф прибывшим бухарским военачальникам, [а сами] с большой военной добычей /97а/ ушли из Карши.

Его величество также одарил христианских полководцев конями, снаряжением, вещами и, довольных, проводил их, а к хакимам Шахрисябза он написал угрожающее письмо, [в котором] обязывал их схватить тюрю, и отправил с письмом 'Осман-бека-ишикакабаши, брата Мухаммад-Шукур-бий-инака. Йа'куба-кушбеги с находившимся в Карши войском [эмир] направил в Чиракчи^[334]. Едва только 'Осман-бек-ишикакабаши достиг Чиракчи, цель его поездки стала известна тюре в Ташкургане, и он стал думать о своих делах.

После бегства из Карши тюри и установления там господства христиан у семьи и домочадцев [тюри] не осталось возможности бежать и, оставшись в Каршинском арке^[335], все они попали в плен к его величеству.

Для тюри нигде не осталось места, где он мог бы найти покой. Он перестал надеяться на кочевые племена и на помощь от них, вырвал из сердца Бухару и решил [отправиться] в дальние страны. Спутникам, находившимся при его стремени, он предоставил свободу выбора и сказал: «Такова воля всевышнего. Без его желания и воли никакое дело не выйдет из рук человека. Теперь я намереваюсь уйти из этой страны, и пусть вождь предопределения^[336] направляет бразды моей воли в любое царство, где я только найду хлеб насущный. Каждый, кто покинет родину, /97б/ чтобы по доброй воле сопровождать меня, может [сделать это]. А тот, кто из-за привязанности к родине не пожелает [этого], я согласен, пусть он со мной разлучится.».

Сказав это, он предоставил людям свободу выбора. Отделилось две сотни единодушных борцов, крепко ухватились они за его полу и заключили союз о товариществе. Другие разбрелись в разные стороны и попрятались в безопасные места. А тюря с теми двумя сотнями единодушных молодцов, простившись со страной и с любовью к родине, вложил ногу в стремя злосчастья и, склонив голову на лоно безнадежности, отправился из Ташкургана к Шахрисябзу. Как только тюря, проходя вдоль крепостной стены^[337] [Шахрисябза], приблизился к Китабу, [туда же] привез письмо от его величества, написанное к правителям Шахрисябза Юсман-ишикакабаши-бек, смертный час которого уже пробил. Встретившись с тюрей, он узнал его, сошел с коня, поздоровался и передал приветствие также и от его величества.

Тюря забрал у него письма, направленные к упомянутым хакимам, прочел и из их содержания узнал об угрозах ему. Разорвав [письма], он казнил упомянутого ишикакабаши вместе с сыном и двумя слугами, забрал их лошадей, снаряжение, оружие и отправился в Катта-Курган.

Когда тюря достиг Джама^[338], хакимам сообщили об убиении ишикакабаши. /98а/ Известие о бегстве тюри распространилось в Самарканде и Катта-Кургане. От страха русские стали укреплять валы и башни. Они выставили войска на заставах и старались обезопасить себя. Тюря выступил из Джама, прошел Катта-Курган и достиг Хатырчи. Убив тамошнего хакима Рахматча-бия и Хакима-туксабу — сотника гарнизона^[339] [крепости], он взял сколько ему было нужно из их имущества и проехал к Нурата. Хакимом в Нурата был 'Абдалкарим-бек-туксаба, сын Мирзы Бурхан-бия. Благодаря [своей] опытности он приготовил для тюри ночлег и угощение, преподнес достойные его дары и подношения и беспредельно старался услужить тюре и удовлетворить его. Тюря остался доволен его прекрасным обхождением, не причинил ему вреда и приказал, чтобы он приготовил необходимое снаряжение для дороги по пустыне в Хорезм. Туксаба приготовил съестные припасы для людей, фураж для животных наполненные водой бурдюки и погрузил [все это] на верблюдов. Ночь [тюря] простоял в Нурата, а на рассвете выехал из Нура^[340], захватив с собой также 'Абдалкарима-туксабу, и направился в Гиждуван через пустыню.

Его величество, получив об этом известие, послал парваначи Рахманкул-бия мангыта с несколькими другими военачальниками и большим войском на поимку его. /98б/Упомянутые военачальники с назначенным войском настигли тюрю в Гиждуванской степи и, несмотря на то что имели возможность захватить его, допустили небрежность: показались сзади, [но] не нашли [в себе] смелости выступить вперед. Тюря же, спокойно продолжая путь, достиг скрещения путей, выехал на Хорезмскую дорогу и, мчась по долине быстроты и несчастий благополучно выехал из населенных мест Бухары. Упомянутые миры вывели тюрю за пределы Бухары и вернулись. Его величество разгневался [на них], конфисковал [имущество] и наказал их.

Когда был удален из страны прах смуты тюри и кочевых племен, то перестал кипеть котел мятежа повстанцев. Для его величества наступил, наконец, покой. Ушедшая вода снова потекла по каналу царствования. [Его величество] въехал в Бухару, сел на престол правления и занялся восстановлением войска и орудий для сопротивления. Он укрепил основу единения с государством христиан и проводил свою жизнь спокойно и беззаботно. Однако мятежники — кунграты из Ширабада и Гиссара — еще скакали на конях по полю мятежа и продолжали волновать области до тех пор, пока тюря, возвратившись из Хорезма, [не] прошел Чарджуй и [не] ушел в Афганистан.

Вот подробности этого. /99а/ После бегства из Бухары тюря прибыл в Хорезм, [однако] от хана Ургенча^[341] он не увидел того благородства и человечности, которые рисовал себе. Несмотря на это, по необходимости, он провел там несколько дней. Отпустив оттуда 'Абдалкарима-туксабу, хакима Нурата, он отправил с ним к его величеству письмо [с просьбой] простить [ему] мятеж и милостиво отпустить его прегрешения. От этого также никакого результата не было: радостная весть от отца о прощении и помиловании [его] за проступки не прибыла.

[Тюря] опять выехал из Хорезма, с небольшим количеством людей перешел реку Джайхун и неожиданно оказался у Чарджуя. Там находились Нураддин-хан-тюря^[342], хаким Чарджуя, и Мулла Мухаммади-бий с тысячью сарбазов. Они закрыли подходы к крепости и стали готовиться к сопротивлению, а известие о прибытии тюри довели до высокого благороднейшего слуха [эмира]. Его величество назначил из Бухары на помощь и для охраны Чарджуя войско и артиллерию, и сам также выступил. 'Абдалмалик-хан, несмотря на малочисленность [своих] людей, три дня осаждал Чарджуй. Из туркменских племен никто не прибыл и не примкнул к нему, так как из-за покровительства и помощи христиан [бухарскому] государству люди боялись и не имели желания поднимать смуту и мятеж. Тюря увидел, что этими усилиями и стараниями дело не продвинулось вперед, поневоле ушел из Чарджуя /99б/ и отправился к эрсари. В это время бухарское войско достигло берега Джайхуна, а его величество следом за войском прибыл в курган Фараб^[343].

Когда тюря выступил из Чарджуя, осажденные нукеры с сарбазами и артиллерией вышли следом за ним и стали преследовать [его]. Его величество с бухарским войском направился навстречу тюре с другой стороны реки. Тюря пошел к крепости Парвард, которая находится на расстоянии четырнадцати фарсангов от Чарджуя. Его величество с другой стороны реки также остановился против Парварда и раскинул шатер. Их разделяла река. Ту ночь тюря простоял в Парварде, и, сколько он ни старался, ни один человек из туркмен не пошел к нему на службу. Однако они не поскупились доставить угощение и фураж для животных.

Когда наступил день, тюря решил отправиться к Керки^[344], но его величество приказал каршинскому войску [выступить] из Керки и написал угрожающее письмо главарям прибрежных туркмен, предписывая [им] схватить тюрю. Хаким Керки с каршинским войском подошел к местности Астана и преградил дорогу. Тюря, по злосчастью, наперекор [всему] решил идти через пустыню в афганские пределы. Он взял из Пар-варда несколько человек, знающих дорогу, и во время отправления своей рукой на стене михмануйне^[345] в Парварде написал:

/100а/

И после этого он отправился по пустыне, уповая на Аллаха.

Стояли дни тамуза^[347], и была сильная жара. В упомянутой пустыне ничего не было, кроме раскаленного песка и шипов колючего кустарника. Когда они удалились от населенных мест, раскаленный воздух начал лизать [их], подобно язычку [пламени] из танура^[348]. Запас воды, который они имели, был израсходован. Лошади и люди были близки к гибели. Все уже решились умереть. Один человек, который был спутником [тюри] в то время, рассказывал, что, когда из-за жажды дело должно было завершиться гибелью [людей] и закрылся путь к спасению, тюря обнажил свою голову, заплакал и, обратившись с мольбой и рыданиями к божественному чертогу, сказал: «О Аллах, истинный создатель всех дел, — это ты! Судьба и твое предопределение заставили меня блуждать в этой пустыне. Если я достоин наказания, то [хоть] смилуйся над этими глупыми животными и подари им жизнь». Не прошло и немного времени, как по воле всемогущего, всесильного, хранителя нашла туча с бурдюками, полными воды, и полил такой дождь, что с песчаных холмов потекли реки от разлившейся воды, и душа возродилась в телах людей и животных. [В этом] проявился смысл стиха Корана: «Мы произвели всякое живое существо из воды»^[349]. Люди наполнили водой свои кувшины и сосуды и отправились в путь. /100б/ Пройдя Меймене и Акча^[350], [тюря] въехал в Балх^[351], "Мать городов". Правитель упомянутого вилайета по необходимости служил ему, оберегал его и, отправив Шир-'Али«' хану^[352], государю Афганистана, письмо, он известил его. У Шир-'Али-хана с бухарским эмиром был союз и дружеские отношения. На основании знакомства [с эмиром] [Шир-'Али] считал пребывание тюри нежелательным и считал нужным удалить его, [поэтому] написал письмо [правителю Балха], чтобы тот удалил тюрю из Афганистана.

Бедный тюря впал в отчаяние и прошел отсюда к Гиссару. Племена Гиссара также устранились от помощи ему И не пошли к нему на службу. [Тюря] поневоле, пройдя Каратегин и алайских киргизов, отправился в Коканд, а оттуда прибыл в Кашгар, к Йа'куб-баче^[353], тамошнему хакиму. [Йа'куб-бача], дорожа прибытием тюри, выдал за него замуж свою дочь и оказывал ему уважение. Так как основу его державы и фундамент его власти в Кашгаре составляли пришлые люди — на службе у него находилось около сорока тысяч пришлых борцов, — он сделал тюрю начальником над ними и старался оказывать ему почести.

Поскольку мы упомянули о Йа'куб-баче, то небесполезно будет немного написать о его жизни.

Да не останется скрытым, что упомянутый Йа'куб-бача родился в Коканде /101а/ и был в числе эмиров той страны. Прибыв в благородную Бухару, он от Высокого могущества^[354] в этом владении также получил чин эмира^[355]. Прожив здесь несколько лет, он услышал, что кашгарская область [находится] без управления, и в его голову запало сильное желание править и быть независимым. Он бежал из Бухары, прибыл в Коканд и, собрав вокруг себя несколько единомышленников, отправился оттуда в Кашгар. Бразды правления Кашгаром находились [в то время] в руках одного ходжи из потомков Афак-ходжи^[356]. Йа'куб-бача предпочел служить у него и некоторое время оставался при нем, проявляя к нему доброжелательство. Способностями и хорошей службой он приобрел большой авторитет у упомянутого хакима и жителей области и стал угодным войску и народу. Собрав в тамошнее войско много народу из пришлых [сюда людей], он заставил назначить им провиант и жалованье. В это время умер там правитель, а наследника он не имел. Народ той страны пожелал, чтобы правил он^[357], а пришлые люди, которые считали его своим божеством, помогли ему и возвели его на ханство.

В деле управления страной он также применял похвальные меры и заложил основу [своей] власти.

Из каждого вилайета по милостивому зову [Йа'куб-бачи] /101б/ собралось много ученых, ремесленников и молодых воинов, которые составили приблизительно около сорока тысяч человек. Так как Кашгар был отторгнут у Китая и укрепить его без покровительства какого-нибудь сильного государства было трудно, [Йа'куб-бача] отдал себя под защиту могущества халифа и искал подчинения ему. Он подтвердил это письмом, отправлением даров и подношений. Он ввел в обращение дирхемы и динары с именем султана Рума^[358]. Таким образом он провел в Кашгаре на троне правления десять лет до тех пор, пока не поднялся китайский государь, претендуя на [Кашгарское] владение, и [не] гослал на него войско. Йа'куб-бача с [твердой] решимостью также выехал с большим войском навстречу и несколько дней разжигал огонь сражения и проявлял мужественное усердие. Однако божественное предопределение вело его господство к концу и к уничтожению. Его усилия и старания не принесли пользы, и он был убит рукою одного из своих приближенных. Страна перешла под власть Китая, люди [Йа'куб-бачи), рассеялись, и ковер его власти свернулся.

После этого события для тюри также не оставалось ничего, кроме бегства, и он со своими сторонниками отправился в Кабул. Когда [тюря] прибыл в Кабул, Шир-'Али его не принял, и он вынужден был уехать также и оттуда. Он решил отправиться в дом божий^[359] и, /102а/ совершив паломничество, повернул обратно и поехал в Пещавер, [где] нашел убежище у английского правительства. От названного правительства ему определили жалованье, и он поселился в Пешавере. От некоторых паломников стало известно, что там он женился на женщине другой религии и имел от нее двух-трех сыновей. [Тюря] в довольстве проводил жизнь, пристрастился к одурманиванию себя опиумом и жил до 1316 (1898-99) года, до времени написания [этих строк].

ОТПРАВЛЕНИЕ ЭМИРОМ ВОЙСКА ДЛЯ ЗАВОЕВАНИЯ ШИРАБАДА И НАКАЗАНИЯ МЯТЕЖНИКОВ. ВТОРИЧНОЕ ЗАВОЕВАНИЕ ЕГО, А ТАКЖЕ ХИСАР-И ШАДМАНА И ДРУГИХ ОБЛАСТЕЙ

Когда колючка мятежа 'Абдалмалика была удалена из подошвы государства и мятежники исчезли в долине безвестности, его величество, укрепив дружественные отношения с русским губернатором, приступил к уничтожению и истреблению кочевых племен, которые являлись внутренними врагами государства. Его величество сделал хакимом в Карши 'Абдалму'мин-тюрю^[360], а в Гузаре — Йа'куба-кушбеги и послал их со снаряженным войском на Ширабад, чтобы наказать непокорных кунгратов и сараев. Знамя независимого правления в Ширабаде из мятежников поднял Астанакул-бий кунсук(?)./102б/ Вокруг него собралось много презренных людей из кунгратов, сараев и из других племен, и он господствовал в Ширабаде и в Дахпаракенте. Хакимом в Бай-суне^[361] был Мухаммад-Йусуф-диванбеги тартули^[362] кунграт. Он подчинялся [бухарскому] государству.

Йа'куб-кушбеги по высочайшему приказу выступил с войском и артиллерией в Дербент^[363] и остановился [там]. У мятежника Астанакула ушла из-под ног твердая почва, и он решил бежать. Его союзники, люди продажные, уползли в угол неудачи. Мятежники Шахмарданкул казаяклы^[364], Йадгар-бек вместе с упомянутым Астанакулом, с большой скорбью расставшись с женой и детьми, бежали. Перейдя реку Джайхун, они укрылись в Афганистане. Кушбеги без борьбы и сражения овладел областью, подверг конфискации [имущество] всех провинившихся племен и, собрав с них в качестве штрафа большую сумму аманпули^[365], простил им их вину. После овладения Ширабадом и должного наказания мятежников он повел войско на Денау и также захватил его. Оттуда он отправился в Хисар-и Шадман, вторично присоединил к [бухарскому] государству всю Гиссарскую область и рассеял побежденных мятежных хакимов.

Его величество в каждую /103а/ из упомянутых областей назначил [нового] хакима.

В эту пору хакимом в Кулябе и Бальджуане был Сара-хан^[366] аталик. Он [также] поднимал знамя непокорности и независимости. Во время смуты тюри и кунгратов [разными] письмами и слухами он способствовал их мятежу и раздувал огонь восстания. Кочевые племена Гиссара по его подстрекательству также подняли голову из оков повиновения власти его величества и изгнали царских хакимов. И когда благодаря лечению исцеляющего врачевателя^[367] из тела государя были удалены разные болезни и он вышел невредимым от влияния всяких [вредных] веществ, тогда стало возможным отомстить этому злодею.

Кушбеги с большим войском пошел на Куляб. Сара-хан из-за своего дурного обращения с населением области боялся, что не найдет силы противостоять и сопротивляться [бухарскому войску], перешел реку Пяндж и бежал в Афганистан. Кулябская область была завоевана со всеми относящимися к ней владениями.

Кушбеги разбил шатер в Тамаша-тепе, [затем] назначил человека для взимания пул-и аман и собрал большую сумму. От августейшего двора /103б/ были удостоены [чести] править Кулябом Наджмаддин-ходжа мир-асад и Бальджуаном — сейид Нийаз-бий киикчи^[368]. Кушбеги с войском возвратился из Куляба в Гузар и там осгановился.

РАССКАЗ О ПОХОДЕ С НАМЕРЕНИЕМ ВЕРНУТЬ ШАХРИСЯБЗСКУЮ И КИТАБСКУЮ ОБЛАСТИ И ЗАВОЕВАГЬ ЯККАБАГСКУЮ С ОТНОСЯЩИМИСЯ К НЕЙ ЗЕМЛЯМИ

Да не останется скрытым от суждения исследователей настоящих сообщений, что, когда его величество воссел на трон Бухарского царства вместо своего славного отца, в то время по назначению покойного его величества эмира Нас-раллаха 'Ашур-бек-бий был правителем в Аксарае, а Закир-бий-бурбаджал (?) — в Афрасийабе Китаба. Ибрахим-парвана-чи мангыт, который в отношении рассудительности и предприимчивости был выдающимся для [своего] времени человеком и был известен как в городе, так и в стране храбростью и доблестью, правил в раеподобной самаркандской области. Его величество эмир Музаффар неприязненно относился к парваначи. После восшествия на престол он вознамерился совершить поездку в Самарканд и Шахрисябз, выехал из Бухары, прибыл в Самарканд, остановившись на некоторое время в Кокташе, задумал схватить парваначи. [Однако] «убежище власти», везир Шукур-бий-инак, по [своей] доброжелательности сумел приятными сердцу словами отвести высокое лучезарное мнение [эмира] от [мысли] отстранить парваначи от должности и сделал так, что /104а/ [эмир] оставил его в Самарканде и проехал в Шахрисябз.

Пробыв в том владении несколько дней, [эмир] раскрыл для его жителей двери милости. Однако жители области и войско, вскормленные благодеяниями милости и добрыми распоряжениями покойного эмира Насраллаха, получали от того государя большие дары и бесчисленные ласки, а от эмиоа Музаффара таких милостей они не увидели и изменили к нему отношение. [Некоторые] из крупных начальников кенегесского племени, особенно Хаким-бек-бий, Джура-бек-бий и Тугаймурад-бий, не получив удовлетворяющих сердце милостей, как во времена покойного эмира, перестали надеяться [на это] и задумали поднять восстание и выступить [против Музаффара].

Спустя некоторое время его величество выехал из Шах-рисябза и направился в славную Бухару. Приехав в Чирак-чи, он остановился. Нукеры из Шахра и Китаба сопровождали [его] до этого места, а от Чиракчи, получив разрешение, вернулись и стали готовить восстание и средства для него. Как только его величество прибыл в Бухару, он [тотчас же] отстранил от должности в Самарканде Ибрахима-парваначи и вместо него назначил калмыка 'Адила-парваначи, и это дело возбудило мятеж кенегесов.

Раскрыв тайну храброго и смелого сердца, упомянутые начальники выступили все вместе, захватили хакимов Шахра и Китаба, арестовали [их] и овладели областью. Придя к твердому единогласию, Хаким-бий стал хакимом в Акса-рае, Джура-бек-бий — в Афрасийабе Китаба, а Тугаимурзд-бий — в Урта-Кургане^[369] дахиак (?). Починив и восстановив крепостную стену и укрепления, /104б/ они стали готовить средства обороны. Таким образом, область, которая досталась [эмиру] тысячами мучений, лишений, затратами золота и военных сил, [снова] была потеряна.

Известие об этом достигло лучезарнейшего слуха^[370] в Бухаре, и [эмир] стал готовиться к походу, чтобы возвратить владение. Собрав победоносных воинов, он пошел на Шахрисябз. В течение двух месяцев [эмир] осаждал [его], каждый день происходили сражения, и, наконец, потеряв надежду на победу, он пошел на Яккабаг и окружил его. Там был хакимом Мухаммад-Рахим-бек, брат каллиграфа 'Абдаллах-бека и внук Йадгара, правителя^[371] авахли (?). Из-за отсутствия у него ума, а также из-за малого количества вооружения и приверженцев он был неспособен оказать сопротивление и бежал. [Эмир] овладел Яккабагом, перебил много людей и сделал там хакимом мангыта Рахманкула-парваначи.

С хакимами Шахрисябза и Китаба он заключил мир, продлив этим [их] господство, и вернулся [в Бухару].

Таким образом, Шахрисябз несколько лет оставался в руках упомянутых хакимов. Между ними^[372] установился волчий мир до тех пор, пока шахрисябзские хакимы по воле Аллаха и по причине истечения срока [божьих] милостей [сами не] стали причиной уничтожения [божьего] благодеяния. Подробности того, что здесь изложено кратко, таковы.

Упомянутые хакимы по желанию некоторых смутьянов грабителей из племен, которые привыкли грабить и разорять и у которых подлость была их врожденным свойством, стали готовить разрушение /105а/ и смуту. Однако Хаким-бек-бий, человек старый и мудрый, благодаря [своей] предусмотрительности удержал людей от этого дела и мудрыми советами помешал учинить мятеж. По истечении | срока своей здешней временной жизни он умер, и преемником его стал Баба-бек-бий, его сын. В это время мятежники и юнцы, жаждавшие смуты, стали подстрекать и сбили с пути Джура-бек-бия, который, подобно им, был молод, и жаждал раздора. Благодаря стараниям и доводам [Джура-бека] они перетянули к себе также Баба-бек-бия и заставили его решиться на мятеж и восстание. Они отправили в Бухару человека и, прельстив обещанием царства, без разрешения и согласия отца забрали из Джуйбара^[373] сына сенида Касим-ходжи, который приходился племянником по сестре эмиру Музаффару, и привезли его в Шахрисябз.

Когда нить мятежа оказалась в их руках, они выступили и, распустив вокруг когти насилия, разграбили Чиракчи и Яккабаг и привели в трепет население той области.

Его величество разгромил семейство сейида Касим-ходжи: казнил [его] самого, его взрослых и малых детей, [свою] сестру, забрал их имущество и после этого двинул войско на Шахрисябз. Два месяца он вел осаду, и ежедневно происходили бои, [однако] победа не удавалась. В конце концов /105б/ дело закончилось миром. Племянник [эмира] — тюря-смутьян бежал оттуда, поехал в Ташкент и нашел убежище у русских властей, Хакимы Шахрисябза, успокоив его величество подношением даров, письмами и согласием повиноваться [ему], вернули его от Китаба обратно.

После этого события его величество задумал [во чтобы то ни стало] истребить хакимов-узурпаторов и мятежников и написал губернатору письмо, ища у него помощи.

Приложив к глазам палец согласия, губернатор в 1290 (1873-74) году^[374] отправил на Шахрисябз и Китаб отряд смелых воинов с грохочущими пушками под начальствованием одного из своих генералов. [Губернатор] известил его величество, чтобы [тот] назначил человека для управления упомянутыми областями. Его величество отправил Тохтамыш-бий-инака и несколько военачальников с войском, чтобы они дошли до Чиракчи и остановились, а после победы [русских] по разрешению и по приказу назначенного [губернатором] генерала вошли бы в упомянутую область и овладели [ею].

Христианское войско сначало подошло к Китабу, за три часа овладело им, [затем] прошло к Шахрисябзу и с небольшими усилиями захватило его и разграбило. Обратив в бегство узурпаторов-хакимов, [русские] сообщили [об этом] Тохтамыш-инаку, привезли его, передали ему владение /106а/ и вернулись в Самарканд. Баба-бек-бий и Джура-бек-бий бежали в Коканд, ища убежища у Худайар-хана. Однако Худайар-хан не допустил их в Коканд.

Он отделил нукеров, сопровождающих их, и от Саригсу отправил двух миров в Ташкент к губернатору, приставив к ним человека. Этим была оказана услуга. Губернатор [благодаря своей] дальновидности в интересах своего государства взял их на службу, назначил месячное жалованье и место для постоянного жительства. Он оказывал им покровительство, и до сих пор, когда пишется это сочинение, они находятся в Ташкенте. Вскоре после этого Шахрисябз и Китаб снова вошли во владения бухарского государства. Государство окрепло, и во владениях наступило спокойствие. Между его величеством и русскими установились дружеские отношения, и открылся путь для сообщении и взаимных посещений.

УПОМИНАНИЕ О НАСЛЕДНИКЕ ПРЕСТОЛА ЭМИРЕ 'АБДАЛАХАД-ХАНЕ^[375]

Да не будет скрытым, что в 1302 (1884-85)^[376] году умер русский государь Александр Николаевич, и известие о его кончине и о восшествии на престол его сына [Александра] Александровича^[377] достигло лучезарного слуха [эмира]. Из тех соображений, как бы не пригласили его величество на праздник коронации, [Музаффар] задумал предотвратить это, и, чтобы поправить дело, /106б/ он присвоил сейиду Мир 'Абдалахаду титул наследника престола, написал поздравительное письмо [по поводу] восшествия на престол и, выразив в [нем] соболезнование [по случаю смерти], послал в Москву ['Абдалахада], который и отправился, присутствовал на торжестве коронации и возвратился. После этого в месяце сафаре^[378] его величество эмир Музаффар отошел из мира тленного в мир вечный, а его высочество наследник престола вместо отца утвердился на троне царствования.

Между русским государством и благородной Бухарой существовала все та же любовь и дружба, и даже изо дня в день она росла и увеличивалась. Соблюдалось согласие и содружество. В подвластной России Ялте, местности здоровой, свежей, веселой и, приятной для времяпрепровождения, его величество ['Абдалахад] даже приобрел высочайшее имение. Там он возвел прекрасные здания, подобные дворцу Хаварнака^[379] и Так-и Кисра^[380]. Ежегодно безотказно и без опасений он с пятнадцатью-двадцатью слугами отправлялся в тот край и два месяца проводил в саду, украшающем рай, вволю наслаждаясь жизнью и счастьем. Растратив значительную сумму из казначейства <на все то, что требовал его аппетит, и на все то, что нравилось его глазам>, он возвращался. В это время благородная Бухара лишилась чести благословенного присутствия [эмира], а Кермине стал резиденцией [государя].

/107а/ Да не останется скрытым под покровом тайны от внимательных наблюдателей и справедливых людей, что признаки разрушения государства и причины ослабления мусульманской общины, как установлено некоторыми проницательными и опытными людьми, [появились] в этой стране с восшествием на престол эмира Насраллаха. Главнейшей причиной этого они считают [установленный эмиром] порядок покровительства презренным людям и унижения достойных и уважаемых [людей]. Об этом написал историческую книгу Дамулла Сафар-бек. Однако злосчастное дерево упомянутых порядков благодаря орошению и уходу покойного эмира Музаффара окрепло и стало плодоносить, а в спокойную эпоху [нынешнего] высокодостойного государя дало плоды, распространило тень, и [эти порядки] стали привычными.

В пору этого государя из могущественных эмиров-илдаров никого не осталось. Их наследники, которые при [должном] воспитании заместили бы своих отцов, [теперь] потеряли авторитет, некоторые стали наемными рабочими, некоторые пошли обрабатывать землю, а некоторые — нищенствовать по селам. А безродные подонки общества и алчные безнравственные люди достигли и удостаиваются благодаря милостивому к ним отношению и покровительству высоких ступеней почета, благодеяний, начальственных должностей и даже выше этого. /107б/ Они достигают всего, чего домогаются. В особенности презреннейшие шииты^[381], которые в прежние времена были подчиненными, низкими людьми и проводили время в службе и угождении жителям этой страны, [теперь] достигли такой степени господства и засилья, выше которой невозможно представить [себе]. Их власть и засилье достигли высшей степени особенно после того, как государь был покорен сильными врагами — русскими. Кроме того, убийство Мухаммад-Шарифа-диванбеги закаватчи^[382] рукою некоего Га'иб-Назар-мирахура, гуляма, царского раба^[383], послужило причиной укрепления и роста упомянутого господства [русских]. Дело закончилось тем, что государь даже не вспоминал о Бухаре и бразды правления попали во властные и могучие руки других [лиц]. Они делали что хотели. Удивляясь этому, [автор сочинил]:

Во время царствования покойного эмира [Музаффара] среди людей распространился ложный слух, будто Мухаммад-Шариф-диванбеги, боясь сурового и кровожадного [нрава] его величества и опасаясь быть убитым, для спасения [своей жизни] принял правильное решение и вместе со [своим] отцом и близкими при содействии русского посольства отдал себя под защиту и покровительство блистательного русского правительства, от которого получил охранную грамоту. По клевете доносчиков это достигло лучезарного слуха [эмира], и он решил расследовать [дело]. Еще истина не прояснилась, как тот ревностный государь умер и был похоронен, и [все] оставалось скрытым под покровом тайны [до тех пор], когда Га'иб-Назар-мирахур пистолетной пулей нанес рану этому способному и мудрому человеку и отправил, его душу по дороге небытия, а от русского правительства тотчас же прибыл генерал для расследования [дела] и раскрытия намерений. /108б/ После расследования, выяснения [причин] и [доказательства] невинности [убитого] государь по [своей] милости царским приказом назначил его сыну Астанакул-бию-диван-беги должность, чин и службу, какие только тот хотел, и даже лучшие, [чем он хотел]. А ревностного мирахура с его близкими [эмир] передал [Астанакулу], чтобы он самым позорным образом, после примерного позорного наказания, запрещенного шариатом Мухаммада, всех казнил и [тем] утешился.

/109а/ Могущественный государь в 1303 (1885-86) году воссел на трон Бухарского царства вместо своего славного отца и около десяти лет властвовал, подобно своим предкам, на ковре могущества и господства. Большую часть времени он проводил и жил в Бухаре, в арке и в имениях Ширбадана^[384], Гери(?) и в Ситара-и-Мах-и Хасса^[385].

Иногда он совершал поездку в Карши и Шахрисябз для расследования прошений народа. Нукеры, [различные] должностные лица и правители отдаленных владений, до Дарваза и Куляба, прибывали к высокому стремени и, удостоившись царских милостей, возвращались [назад]. Через десять лет [эмир] вдруг пренебрег Бухарой и [своей] столицей сделал Кермине. Он выстроил [там] превосходные здания и не вспоминал о Бухаре и ее жителях. Пять-шесть оставшихся [в Бухаре] нукеров оказались в затруднительном и стесненном положении, жалованья на расходы им не хватает, и они живут, подобно пленникам, с желанием благословенной встречи [с эмиром] и [возвращения] прежних дней. Проливая слезы скорби, они близки к смерти. А после смерти этих трех-четырех нукеров не останется и следа от законов Чингиза и от порядков тимуридского узбекского воинства.

/109б/ Все великолепие царства составляют [сейчас] пять-шесть отрядов сарбазов, большинство которых воры, азартные игроки, пьяницы, одни безумные и сумасшедшие, другие хромые и слепые, никогда не слышавшие ружейного выстрела. Новым изобретением является создание специального кавказского войска, которое назвали государевым личным конвоем^[386]. Упомянутый отряд составляется из женоподобных мужчин, и отовсюду, где юноша одерживает верх в ссоре и драке, его забирают и присоединяют к кавказцам. На упомянутых сарбазов надели многочисленные разноцветные военные одеяния. Верхом на лошадях различной масти, они звуками своих литавр и труб оживляют базар царствования. Везде, в каждом вилайете, где бы ни попадались в руки воры и разбойники, вместо казни им вручают ружье и вооружение и включают в число сарбазов [упомянутого] войска, потому что грабежа не бывает без армии. Военачальниками сарбазов назначили таких [людей], что стыдно даже водить пером, рассказывая о них.

110а [Сами ссылается на книгу некоего Дамири под названием Хайат ал-хайван ("Жизнь живых существ"), в которой приведен хадис Мухаммада о том, что каждый шестой по счету правитель неизбежно должен быть низвергнут. Сами считает, что это пророчество подтвердилось и на истории Бухары.

110б Далее следуют рассуждения автора о божественном предопределении и высказывается мысль, что приход русских в Бухару также произошел по воле бога.

Сами говорит также о том, что победа даруется только доброму правителю, который справедлив к своим подданным, не мучает и не угнетает их. Автор считает, что некогда мощное бухарское государство на протяжении последнего столетия пришло к полному упадку. Он объясняет это тем, что правосудие и справедливость,которые соблюдались в эпоху эмира Данийала (1758—1785), в правление эмира Насраллаха (1826—1860) были забыты.

111а При эмире же Музаффаре проявления несправедливости становятся еще более частыми. Сами говорит о высокомерии и самомнении Музаффара, о его разнузданном и развратном образе жизни и о жестоком обращении с народом. Это, по его мнению, и привело бухарское государство к гибели.

111б К числу же внешних причин гибели государства автор относит приход сюда христиан, т. е. русских, которые сумели подчинить себе государя и с помощью его сановников теперь устраивают свои дела. Эмир же совершенно потерял власть и у него, по словам Сами, "не осталось другого дела, кроме увольнения и назначения пяти-шести судей, раисов и взимания налогов для внесения в русскую казну".

112а Автор вновь возвращается к упомянутому хадису Мухаммада и-пытается доказать его справедливость на примерах из истории русского государства. Царь Николай II, считая от Петра Великого, является по мнению Сами, шестым правителем^[387], и при ней перестала соблюдаться справедливость в отношении к народу, и потому на государство обрушился “божий гнев" и в стране вспыхнула революция (1905 г.).

112б Автор рассказывает о русско-японской войне и о поражении в ней России.

113а Сами считает, что ослаблению русского государства способствовало то, что еще отец нынешнего императора якобы приказал казанским мусульманам выбросить из Корана стихи о священной войне с неверными и вместо призыва на молитву с минарета звонить в колокола. И, по словам автора, бог покарал за это, — царь, затеявший такое дело, умер, а Россия вступила в войну с Японией.

113б-114б Успех японцев в войне Сами объясняет тем, что они происходят от тех выходцев из Израиля, которые во времена гонения Навуходоносора сумели сохранить истинную веру и переселились, на. Японские острова. Хотя японцы и впали затем в огнепоклонничество, в последнее время они опять обращаются к истинной вере, и даже сам микадо со всеми своими приближенными якобы принял мусульманство. Поэтому, считает Сами, бог и избрал Японию своим орудием для наказания неверных.

115а-115б Затем следуют туманные рассуждения автора о конце мира, о дне воскресения из мертвых, который настанет, когда "появится человек из Кахтана^[388] и установит на земле правосудие". Первые признаки приближения дня воскресения — это появление смуты с Востока. Автор предполагает, что “кахтаны — это те же японцы".

116а Далее Сами говорит, что мусульмане должны радоваться победе Японии над русским государством, "которое стремится только к разрушению и уничтожению ислама и к установлению своих порядков и веры". Японцы же до своего выступления были грешниками, но после победы вступили “на путь искания истинной веры".

116б Одновременно Сами превозносит и турецкого султана Абдул-Хамида II^[389] как могущественного главу мусульман, постоянно ведущего священную войну с неверными.

117а Затем Сами останавливается на освещении внутреннего положения русского государства после войны с Японией. Он пишет, что про-стой русский народ в войне с Японией перенес много лишений, поэтому восстал против царя и богачей. Весьма примитивно он излагает требования русских революционеров:]

«Нам царь не нужен, потому что когда по злополучию власть находится в руках одного человека, то происходит столько вреда, что [это] становится причиной гибели многих людей, бесчисленной траты казны и постоянного стыда и позора. Известно, сколько убито у нас людей и какое количество народных денег растрачено. Генералы и [вое]начальники получают миллионное содержание из казны, а на поле сражения они стоят позади и выходят здоровыми и невредимыми, подобно золоту из испытательного тигля. А бедные солдаты-мужики гибнут на поле [сражения] за кусок черного хлеба и за кусок постной говядины. /117б/ И теперь, когда на поле сражения умираем мы, а казна [полнится] благодаря нашему земледелию и ремеслам, нам не годится расточительный государь, который расходует деньги из казны, огромное количество золота на себя и своих потомков.

Государство мы сделаем республикой, а для управления страной создадим совет, чтобы решение дел производилось по совещанию и [после] углубленного изучения».

118 а [Описывая революционные волнения, Сами заявляет, что простой народ посредством большого месячного [жалованья и белого хлеба привлек на свою сторону солдат, которые и отказались стрелять в народ.

Поражение России в русско-японской войне и революционные события 1905 года Сами считает верным признаком ослабления "неверных" и «причиной благополучия мусульман". Он высказывает мысль, что “в такое время легко вырвать [у России] и вернуть области, которыми она завладела'. И сетует далее, что .... в отношении этого допускается небрежность и проволочка"..

118б Автор обрушивается на эмира 'Абдалахада за то, что тот покинул столицу ханства и вот уже 10 лет как переселился в Кермине. При этом он приводит довольно туманное сравнение из области шахматной игры.

119а Затем Сами останавливается на том, как повлияли революционные события в России на бухарскую торговлю: бухарские купцы понесли большие убытки, так как вынуждены были не ездить на Макарьевскую ярмарку в Нижний Новгород, где у многих из них были лавки и товары. Эмир 'Абдалахад же отложил свою поездку в Ялту, куда ездил ежегодно.

119б Далее Сами опять пускается в религиозные рассуждения со ссылками на Коран и говорит о неизбежности страданий и мучений для всех людей, как для шаха, так и для нищего. При этом степень страдания тем выше, чем выше положение страдающих лиц. Так и государь Бухары, по его мнению, "проводит жизнь в уединении на бесплодных и бедных землях" (вероятно, имеется в виду переселение в Кермине), в то время как его сановники строят себе великолепные здания и живут в полном достатке.

120 а Сами подчеркивает, что в это время власть в ханстве забрали в свои руки два человека: “справедливейшей из судей" Мулла Мир Бадраддин и "убежище везирской власти" Астанакул-бий кулл-и кушбеги. Он перечисляет, что входило в обязанности каждого из них:]

В полновластные руки главного судьи было вверено назначение судей и раисов, выдача фетв и обучение, выдача подарков, взимание мазада (?) и аминана^[390], распоряжение вакфами, охрана и сбережение 'имущества сирот, постройка торговых рядов, караван-сараев и магазинов, ремонт старых вакуфных зданий и подобное этому, упоминание о котором только удлинит изложение...

Далее, в ведении упомянутого везира [Астанакула-кушбеги] находится заведование [государственной] казной и кладовыми и содержание их в порядке, распоряжение землей, имуществом и [всем] достоянием [государства], взимание налогов и зеката^[391] с областей, сбор всего того, что нужно государству, благополучие и неблагополучие власти и мусульманской общины. И ни одно административное и финансовое дело не совершается без его совета и правильного мнения. Могущество его в этой стране в тысячу раз больше, чем власть Джа'фара Бармаки^[392] в правление халифа Харун ар-Рашида^[393].

120б-121а [Далее автор рассказывает о правлении рода Бармакидов в халифате, о его возвышении и падении, ссылаясь на упомянутое выше произведение Дамири “Жизнь живых существ"].

/121б/ Событие: [Но] при всех обстоятельствах в спокойную эпоху этого государя^[394] страна находится в совершенной безопасности, а народ в полном благоденствии. Исчезли в государстве распри, битвы и смертоносные войны, наступили мир и спокойствие и не происходило событий, которые следовало бы записать, кроме андижанского волнения^[395] и разрухи. Его необходимо изложить для назидания [другим].

Подробности этого следующие: в Андижане^[396] один человек, расстелив молитвенный коврик шейхова достоинства, сделал своим ремеслом руководство [людьми] и наставление [их] на путь истины. Он втянул в кольцо своей воли и в силок повиновения многих людей из упомянутой области, [а также] из Ферганы, Шаша, Оша^[397] и других городов страны. С течением времени по причине большого богатства и [наличия] многочисленных учеников в его голову запало сильное желание объявиться и выступить. Ов решил напасть на христиан, перебить [их] /122а/ и вернуть государство. После того как это намерение окрепло и было установлено соглашение с [его] последователями, он в 1316 году хиджры (1898-99) с большим отрядом напал на железнодорожную станцию Андижана. Они убили несколько человек русских и персиян, разграбили имевшиеся там вещи и имущество, разрушили железную дорогу и на ниве того владения посеяли семена мятежа.

После того как произошло это событие, генерал-губернатор собрал находящееся поблизости русское войско, и, подобно потоку, беда обрушилась на головы тех заблудших. Пламенем гнева и ярости он полностью сжег ту область и для многих людей стал духовным наставником на стезе мученической смерти. Из-за злосчастной смуты того сбившегося с пути претендента на звание шейха, которого прозвали Дукчи-ишаном, было убито много невинных, не причастных [к делу] людей, попавших в сети страдания и бедствия при вращении кривого колеса [судьбы]. И действительно сказано:

Начальники христианского войска после истребления и сурового наказания [восставших] усмирили мятеж. Позорным образом в назидание [другим] они повесили повстанцев, и этим блестяще доказали свое христианство. Одним словом, это неуместное выступление, нарушившее фетву о мире, принесло много вреда мусульманам. Последствия его /122б/ распространились на другие города и области. В этом восстании погибло и было уничтожено несколько человек русских подданных, [за что] с мусульман той области стали собирать штраф и аман[пули]^[398] в качестве виры. На страх всем взирающим начали собирать большие суммы и с самаркандского населения и прочих подвластных [русским областей], как Шаш, Катта-Курган и Панджшамбе. По поводу неуместных действий шейха-дуктараша^[399], [которые] стали причиной волнения и расстройства среди мусульман, ничтожный пишущий испробовал свои [поэтические] способности в написании та'риха на это [событие! следующим образом:

После того как перестал кипеть котел смуты этого шейха, жители упомянутой области были побеждены христианами, лишены своего достояния и, обманутые [шейхом], были обречены на тяжелые дни.

123а [Упоминая о разрушительном Андижанском землетрясении 1898 года Сами считает это божественным возмездием андижанцам за восстание.

123б После заглавия: "Событие 1320 (1902-03) года" (год смерти Астанакула-кушбеги) автор останавливается на характеристике его личности. По словам Сами, кушбеги был сыном 'Аббасс-бия, везира эмира Насраллаха. Еще при жизни отца он занимал высокие посты, а после смерти отца при эмире Музаффаре он достиг высших чинов и постов так что некоторые его современники титуловали его "убежищем надежды", что являлось титулом государей. При 'Абдалахаде он был назначен правителем Гиссара (где правил 21 год). Дарваз, Куляб и Каратегин также находились под его властью. /124а/ Сами описывает кушбеги как человека благородного и останавливается на его благотворительных делах.

124б После смерти его тело вывезли из Гиссара и погребли в мазаре имама Абу Хафза^[402].

Затем Сами упоминает о смерти в этом же году Мирзы Джалалад-дин-бия-дадха, правителя Керки, который долгое время страдал водянкой. Автор подчеркивает, что народ был недоволен им и, когда разнеслась весть о его болезни, то о нем распевались стихи;

Вестник принес известие о болезни врага.

Да станет душа [наша] его жертвой, если он принесет весть лучще этой^[403].

125а Затем следуют рассуждения Сами о поучительности этой смерти для сановников и государственных деятелей, которые не должны возноситься и гордиться, ибо все смертны.

125б Сами упоминает о смерти в 1324 (1906-07) году дочери эмира 'Абдалахада, которая была замужем за племянником сына Сейид Мир-Акрам-тюри, правителя Гузара.

126а Далее автор рассказывает о смерти в этом же году еще одной дочери 'Абдалахада, которая была в браке с Джуйан-ходжой Мазари.

126б Сами рассказывает о смерти Мирзы Гани, дабара (секретаря) верховного судьи Мулла Мир Бадраддина.

127а-127б Затем автор подробно говорит о судьбе сына верховного судьи Мулла Мир Бадраддина по имени Мас'уд Кари, который всю жизнь (38 лет) болел падучей болезнью. Отец испробовал все средства, чтобы излечить его, и в конце концов обратился к какому-то медицинскому шарлатану, который своими процедурами привел больного к смерти.

ЛИТЕРАТУРА, ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ДЛЯ СОСТАВЛЕНИЯ ПРИМЕЧАНИЙ

Айни С., Воспоминания, ч. I — IV, М., 1961.

Аминов Г., Краткие исторические сведения о прежних отношениях Бухары к Шахрисябзу, — ТВ, 1870, № 11.

A. П. Административное устройство Гассарского бекства — ТВ 1908, № 112.

Арандаренко Г. А., Досуги в Туркестане в 1874 — 1889 гг., СПб., 1889.

Аристов Н. А., Заметки об этническом составе тюркских племен и народностей и сведении об их численности, — «Живая старина», СПб., 1896, вып. I.

Арустамов А. И. Историко-географический очерк Шахрисябзского района Бухарской области, — «Сборник работ студенческих научных кружков Уз. Гос. Университета», вып. I, Самарканд, 1940.

Ашрафян К. З., Антифеодальные движения в империи Надир-шаха (1736 — 1747). — Уч. зап. Ин-та востоковедения, т. VII:, М. 1953.

Бартольд В. В., Ислам (общий очерк), Пг., 1918.

Бартольд В. В., Историко-географический обзор Ирана, СПб., 1903.

Бартольд В. В., История изучения Востока в Европе и России, Л., 1925.

Бартольд В. В., История культурной жизни Туркестана, Л. 1927.

Бартольд В. В., Истории турецко-монгольских народов, Ташкент, 1928.

Бартольд В. В., К истории орошения Туркестана, СПб., 1914.

Бартольд В. В., Н. А. Аристов, Заметки об этническом составе тюркских племен (рецензии). — Отд. оттиск из ЗВОРАО, 1897, т. XL

Бартольд В, В., Туркестан в эпоху монгольского нашествия ч. II (исследование), СПб., 1900.

Беллью, Кашмир и Кашгар. Дневник английского посольства в Кашгар в 1873-1874 гг., СПб., 1877.

Бернштам А. Н., Древняя Фергана, Ташкент, 1951.

[Борнс А.,] Путешествие в Бухару лейтенанта ост-индской компанейской службы. Александра Борнса, ч. 1 — 3, М., 1848.

Брагинский И., Садриддин Айни, Сталинабад, 1948; изд. 2-е, 1954.

Будагов Л., Сравнительный словарь турецко-татарских наречий, т. I — II, СПб., 1869-1871.

Бунаков Е. В., К истории сношений России со среднеазиатскими ханствами в XIX в., — «Сов. востоковедение», т. II, М. — Л., 1941

Валидов Л. З., Некоторые данные по истории Ферганы XVIII столетия, — ПТКЛА, год XX, Ташкент, 1915.

Вамбери А, История Бохары или Трансоксании, ч. I — II, СПб., 1873.

Вамбери А., Очерки Средней Азии, М., 1868.

Вамбери А., Путешествие по Средней Азии, СПб., 1865.

Васильев П. А., Таджикистан., Сталинабад, 1947.

Вельяминов-Зернов В. В., Исторические известия о Кокандском ханстве от Мухаммеда Али до Худаяр-хана, — ТВОРАО, ч. II, СПб., 1856.

Вельяминов-Зернов В. В., Сведения о Кокандском ханстве, — Вестн. ИРГО, 1856, ч. 18.

Веселовский Н., Бадаулет Якуб-бек, аталык Кашгарский — ЗВОРАО, т. XI, 1897-1898.

Веселовский Н., Заметка о курганах Туркестанского края, — ЗВОРАО, т. II, 1887.

Владимирцов Б. Я., Монгольское «nokur», — ДАН-В, 1929.

Владимирцов Б. Я., Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм, Л., 1934,

Волин С. Л., К истории среднеазиатских арабов, — «Труды второй сессии ассоциации арабистов 19 — 23 окт. 1937», М. — Л., 1941.

Вороновский Д. Г., Гульшен-аль-мулюк Мухаммада Я'куба Бухари (диссертация), Ташкент, 1947.

Вяткин В. Л., Афрасиаб — городище былого Самарканда, Ташкент, 1926.

Вяткин В. Л., Из области истории, — ТВ, 1899, № 32.

Вяткин В. Л., Кандия. Малая, Самарканд, 1905.

Вяткин В. Л., Каршинский округ, организация в нем войска и события в период 1215 — 1217 (1800 — 1803) годов, Ташкент. 1928.

Вяткин В. Л., Материалы к исторической географии Самаркандского вилайета, — Справочная книжка Самаркандской области», вып. VII, Самарканд, 1902.

Вяткин В. Л., Шейхи Джуйбара. — в кн. «В.В. Бартольду, туркестанские друзья, ученики и почитатели», Ташкент, 1927.

Гаврилов М. Ф., Страничка из истории Якуб-бека Бадаулета — правителя Кашгарии, в кн. «В.В. Бартольду, туркестанские друзья, ученики и почитатели», Ташкент, 1927.

Галкин М. Н., Этнографические материалы по Средней Азии и Оренбургскому краю, — Зап. ИРГО по отд. этногр., т. I, СПб., 1867.

Гафуров Б., История таджикского народа, М., 1952.

Генерал-майор Джурабек (некролог), — ТВ, 1906, № 17.

Гребенкин А. Д., Мелкие народности Зеравшанского округа, — «Русский Туркестан», вып. II, М., 1872.

Гребенкин А. Д., Родословная мангитской династии, — «Материалы для статистики Туркестанского края. Ежегодник», под ред. Н. А. Маева, выи. III, СПб., 1874.

Гребенкин А.Д., Таджики., — «Русский Туркестан», вып. II, М., 1872.

Гребенкин А. Д., Узбеки, — «Русский Туркестан», вып. II, М., 1872.

Греков Б. Д. и Якубовский А. Ю., Золотая Орда и ее падение, М. — Л., 1950.

Григорьев В. В., О некоторых событиях в Бухаре, Хоканде и Кашгаре, Записки Мирзы-Шемса Бухари, Казань, 1861.

Гулямов Я. Г., Чупан-ата, — Тр. Ин-та истории и археологии. Материалы по археологии Узбекистана, т. I, Ташкент, 1948.

Данилевский Г. И., Описание хивинского ханства, — Зап. ИРГО, кн. V, СПб., 1851.

Доброемыслов А. И., Города Сыр-дарьинской области (Казалинск, Перовск, Туркестан, Аулие-ата и Чимкент), Ташкент, 1912.

Доброемыслов А. И., Ташкент а прошлом и настоящем, Ташкент, 1912.

Жуковский С. В., Сношения России с Бухарой и. Хивой за, последнее трехсотлетие, Пг., 1915.

Зарубин И. И., Список народностей Туркестанского края. Л., 1929.

Зимин Л. А., Нахшеб, Несеф, Карши. Их история и древности, — в кн. *** В. В. Биртольду, туркестанские друзья, ученики и почитатели», Ташкент, 1927.

Зимин Л. А., Старый Фараб., Асхабад, 1917.

Иванов П. П., Архив хивинских ханов XIX века. Исследование и описание документов с историческим введением. Л., 1940.

Иванов П. П., Восстание китай-кипчаков в Бухарском ханстве в 1821 — 1825 гг., М.-Л., 1937.

Иванов П. П., Хозяйство джуйбарских шейхов (К истории феодального землевладения в Средней Азии е XVI — XVII вв.), М. — Л., 1954.

Игнатьев Н., Миссия в Хиву и. Бухару в 1858 году, СПб., 1897.

Искандеров Б. И., Восстание крестьянских масс Таджикистана (Восточная Бухара) под руководством Восе, — Изв. отд. обществ, наук АН Тадж.ССР, Сталинабад, 1953, № 4.

История народов Узбекистана, т. I, Ташкент, 1950; т. II, Ташкент, 1947.

Кауфманский сборник, изданный в память 25 лет, истекших со дня смерти покорителя и устроителя Туркестанского края генерал-адъютанта К. П. фон Кауфмана, М., 1910.

Кисляков Н. Л., История Каратегина, Дарваза и Бадахшана, — «Материалы по истории таджиков и Таджикистана», Сталинабад, 1915.

Кисляков Н. А., Ишан — феодал восточной Бухары, — Тр. Таджикистанской базы АН СССР, т. IX, М.-Л., 1940.

Кисляков Н. А.. Очерки по истории Каратегина, Сталинабад — Ленинград, 1941.

Колпаков А. П., К истории Куляба, — «Кулябская правда», И. VI. 1948.

Костенки Л., Средняя Азия и водворение в ней русской гражданственности. СПб., 1870.

Крестовский В., В гостях у эмира Бухарского, — "Русский вестник", 1884, № 2, 3, 5, б, 7, 8.

Кун А. А., Очерки Шахрисебзского бекства, — Зап. ИРГО по отд атпогр., СПб., т. 6, 1880.

Логофет Д, Н., Бухарское ханство под русским протекторатом, т. I и II, СПб.. 1911.

Логофет Д. Н.. Страна бесправая. (Бухарское ханство а его современное состояние), СПб., 1909.

Лукницкий П. Н., Таджикистан, М., 1951.

Лэн-Пуль С., Мусульманские династии (Перевод с английского с примечаниями и дополнениями В. Бартольд), СПб., 1899.

Маджи А. Е., К истории феодального Ходжента, — "Материалы по истории таджиков и Таджикистана», Сталинабал, 1945.

Маев Н. А., Очерки бухарского ханства, — «Материалы для статистики Туркестанского края. Ежегодник» под ред. Н. Л. Маева, СПб., 1879. вып. V.

Маев Н. А. Очерки Гиссарского края, — ТВ, 1876, № 2-7, 10 — 14.

Макшеев Л. И., Исторический обзор Туркестана а наступательного движения в него русских, СПб., 1890.

Маллицкий Н., Страница из истории Ташкента в XVII столетии, — ТВ 1899, № 27.

Масальский В. И., Туркестанский край, СПб., 1913.

Массон М Е., Памятка об экскурсии по Самарканду, Самарканд-Ташкент, 1924.

Массон М. Е., Ригистан. и его медресе, Ташкент, 1926.

Массон М. Е. и Пугаченкова Г. А., Шахрисябз при Тимуре и Улугбеке, — Тр. САГУ, вып. 61, кн. 6, Ташкент, 1953.

Материалы по истории туркмен и Туркмении, т. I (VII — XV вв,), М — Л., 1939; т. 11, М — Л., 1938.

Материалы по районированию Средней Азии, вып. I. Бухара, Административное деление. Насгл внис, Ташкент, 1925.

Мирзаев К. М., Амляковая форма феодальной, земельной собственности в Бухарском ханстве, Ташкент. 1954.

Мирзаев К. А.М, Танхо как разнвидность феодального землевладения в Бухарском ханстве, — Труды Ин-та экономикн АН УзССР, вып. III, Ташкент, 1952.

Муравьев Н. Н., Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819 и 1820 гг. гвардейского генерального штаба капитана Николая. Муравьева, посланного в сии страны, для переговоров, ч. 1-2, М., 1822.

Наливкин В., Краткая история Кокандского ханства, Казань, 1885.

Наршахи; Мухаммад, История Бухары, Ташкент, 1897.

Непомнин В. Я., Прогрессивное значение присоединения Средней Азии к России, — Изв. АН УзССР, Ташкент, 1954, № 1.

Н. М., Город Карши. — ТВ, 1879, № 24, 25.

Ошанин В., Каратегин, и Дарваз, — Изв. ИРГО, XVII. 1881.

Пангусов Н. Н., Фергана по «Запискам» султана Бабура, СПб., 1884.

Петровский Н., Очерки Кокандского ханства, — «Вестник Европы», 1872.

Писарчик А., Памятники Кермине, М., 1944.

Покотило Н. Н., Отчет, о поездке в пределы центральной и восточной Бухары в 1886 году, Ташкент, 1888.

Послабский И. Т., Город Бухара, Ташкент, 1891.

Пугаченкова Г. и Ремпель Л., Бухара (Узбекистан.), М., 1949.

Пясковский А. В., Революция 1905 — 7 гг. в Туркестане, — в кн. «Революция 1905 — 7 гг. в национальных районах России», М., 1949.

Раджабов З., Развитие общественной мысли таджикского народа во второй половине XIX в. и в начале XX в.. Сталинабад, 1951.

Раджабов З, Роль великого русского народа в исторических судьбах народов Средней Азии, Ташкент, 1955

Раджабов З., Садриддин Айни-историк таджикского народа, Сталинабад, 1951.

Радлов В. В., Опыт словаря тюркских наречий, т. 1 — 4, СПб., 1893-1911.

Радлов В, В., Средняя Зеравшанская долина, — Зап. ИРГО, т. VI, СПб.. 1880,

Рашид-ад-дин, Сборник летописей, т. 3, М. — Л., 1946.

Рычков П. И., Типография Оренбургская, то есть обстоятельное описание Оренбургской губернии, сочиненное Петром Рычковым. ч. 1-2, СПб., 1762.

Савельев П., Бухара в 1835 году (с присоединением известий обо всех европейских путешественниках, посещавших этот город до 1835 года включительно), СПб., 1836.

Семенов А. А., Бухарский, трактат о чанах а званиях об обязанностях носителей, их в средневековой Бухаре, — «Сов. востоковедение», т. V, М. — Л., 1948.

Семенов А. А., Бухарский шейх Баха-уд-дин. 1318 — 1389 г., — «Восточный сборник в честь А. Н. Веселовского», М., 1914.

Семенов А. А., Материальные памятники арийской культуры — «Таджикистан, сборник статей», Ташкент, 1925,

Семенов А. А., Надпись на могильной плите бухарского эмира Шах Мурад Ма'сума 1200 — 1215 1785 — 1809 гг. — «Эпиграфика Востока», VII, М.-Л., 1953.

Семенов А. А., Очерк поземельно-податного и налогового устройства б. Бухарского ханства, — Труды САГУ, сер. II, вып. 1, Ташкент, 1929.

Семенов А. Л., Очерк устройства центрального административного управления Бухарского ханства позднейшего времена, — в кн. «Материалы по истории таджиков и узбеков Средней Азии», вып. II, Труды Ин-та истории, археологии и этнографии АН Тадж. ССР, т. XXV, Сталинабад, 1954.

Семенов А. А., По границам Бухары и Афганистана, — «Исторический вестник», 1902, № 3 — 4.

Семенов А. А., Рассказ шугнанских исмаилитов о бухарском шейхе Беха-уд-дине, — Оттиск из ЗВОРАО, т. XXII, Петроград, 1915.

Сиасет-намэ, Книга о правлении вазира XI столетия. Низам ал-мулька, перевод, введение в изучение памятника и примечания профессора Б. Н. Заходера, М. — Л., 1949.

Ситняковский Н. Ф., Заметки, о Бухарской части долины Зеравшана, — Изв. Туркест. отд. ИРГО, т. I, вып. II, Ташкент, 1900.

Ситняковский Н. Ф., К генеалогической таблице узбекского рода кунград, — Изв. Туркест. отд. ИРГО, т. VII, 1907.

Снесарев Л. Е., Восточная Бухара, СПб., 1906.

Собрание восточных рукописей Академии наук Узбекской ССР т. I, Ташкент, 1952; т. II, Ташкент 1954.

Терентьев М. А., История завоевания Средней Азии, т. I, СПб. 1906.

Умняков И. И., К истории, новометодной школы в Бухаре, — Бюлл. САГУ, 1927, № 16.

Федченко А. П., Топографический очерк Зарафшанской долины и заметки о соседних бекствах и памятниках Самарканда, М., 1870.

Ханыков Н., Описание Бухарского ханства, СПб., 1843.

Хорошхин А. П., Сборник статей, касающихся до Туркестанского края. СПб., 1876.

Чабров Г. Н., Из истории города Ферганы. — Труды САГУ, вып., XIV, 1953.

Чабров Н. Г., Новый источник по истории Бухарского ханства, — Бюлл. АН УзССР, Ташкент, 1947, №. 2.

Черняев М. Г. Султаны Кенисара и Садык — «Русский вестник», № 8, 1889.

Чехович О. Д., Документы к истории аграрных отношений в Бухарском ханстве, вып. 1., Ташкент, 1954.

Шишкин В. Л., Архитектурные памятники Бухары, Ташкент, 1936.

Шишкин В. А., Города Узбекистана, Ташкент, 1943.

Шишкин В. А., Медресе Улугбека в Гиждуване, — "Материалы Узкомстариса", вып. 2 — 3, Ташкент, 1933.

Шмидт А. Э., Очерки истории ислама, как религии, СПб., 1912.

Шубинский П., Очерки Бухары, СПб., 1892.

Язорский И. Л., Путешествие русского посольства по Афганистану и Бухарскому ханству в 1878-1879 гг., т. I — II, СПб., 1882-1883.

Якубовский Ю. А., Самарканд при Тимуре и тимуридах, Л., 1933.

Brockelmann С., Geschichte der arabischen Litteratur, Bd II, Berlin, 1902.

Boulger, Central Asian portraits; the celebrities of the khanates and the neighbouring slates. By Demetrius Charles Boulger. London, 1880

The encyclopaedia of Islam. A dictionary of the geography, ethnography and biography of the Muhammadan peoples, vol. I — IV, Leyden — London, 1913 — 1936.

Gens, Nachrichten uber Chiwa, Buchara, Chokand und den nordwestlichen Theil des chinesischen Staates gesammelt von g. m. Gens, bearb. und mit Anmerkungen verschen von Gr. v. Helmersen. St. Petersburg, 1839.

Howorth, Henry Н., History of the mongols from the 9th to the 9th century, pt II, London, 1880.

[Lehmann A..] Alexander Lehmann's Reise nach Buchara and Samarkand in den Jahren 1841 and 1842. Nach den hinterlassenen Schriften desselben bearbeltet und mit Anmerkungen verschen von G. v. Helmersen, St. Petersburg, 1852.

Lerch P., Khiva Oder Kharesm, seine historischen und geographischen Verhaeltnisse, St. Petersburg, 1873.

Lockhart L., Nadir Shah. A critical study based mainly upon contemporary Sources, London, 1938.

Malcolm John, Sir, History of Persia from the most early period to the present time, in two vls., London, 1829.

Meyendorff M., Voyage d'Orenbourg a Boukhara. fait en 1820, a travers les steppes qui s'etendent a l'Est de la mer d'Aral et au dela de I'ancien Jaxartes; Revue par M. le chevalier Amedee Joubert, Paris, 1826.

Schuyler E., Turkistan notes of a journey In Russian Turkistan Khokand, Bukhara and Kuldja in two volumes, vol. II, London, 1876.

Айни С., Ёддоштхо, — «Шарки сурх», 1949, №11 — 12, стр. 45 — 57.

Рачабов З. Ш., Мирзо-Азим Сами за осори у, — «Шарки сурх», 1947, № 5.

Садраддин 'Айнй, Та'рих-и амиран-и. мангитийа-и Бухара, Ташкент, 1923. ***

Садраддин 'Айни, Намуне-и адабийат-и. таджик, M., 1924.***

Рукописи.

Ахмад Махдум (Ахмад-и Калла). Тарджамагп ал-ахвал-и амирин-и Бухара-и шариф аз амар Данийал та 'ари амир 'Абдалахад. *** (Рук. ИВ АН УзССР, № 1987).

Мирза 'Абдал'азим Сами, Расала-и инша. *** (рук. ИВ АН УзССР, №. 293).

Мирза 'Абдал'азим Сами, Танзих ал-инша'. *** (рук. ИВ АН УзССР, № 4353).

Мирза 'Абдал'азим Сами, Тухфа-и-шахи. *** (рук. ИВ АН УзССР, № 2091).

Мирза Салим-бек, Та'рих-и Салими. *** (рук. ИВ АН УзССР, № 2016).

Мухаммад Салих-ходжа. Та'рих-и джадида-и Ташканд. *** (рук. ИВ АН УзССР, №. 7791),

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

ДАН-В — Доклады Академии наук СССР. серия В.

ЗВОРАО — Записки Восточного отделения императорского Русского археологического Общества.

ИНУ — История народов Узбекистана.

ИРГО — Императорское Русское географическое общество.

ПТКЛА — Протоколы заседаний и сообщений членов Туркестанского кружка любителей археологии.

САГУ — Среднеазиатский Государственный университет имени В. И. Ленина.

ТВ — Туркестанские ведомости.

ТВОРАО — Труды Восточного отделения императорского Русского археологического общества.

Примечания

1

Н. Ханыков, Описание Бухарского ханства; Н. Игнатьев, Миссия в Хиву и Бухару в 1858 году; М. Meyendorff, Voyage d'Orenbourg a Boukhara, fait en 1820...; [A. Lehmann,] Alexander Lehman's Reise nach Buchara und Samarkand in den Jahren 1841 und 1842.

(обратно)

2

Г. И. Данилевский, Описание Хивинского ханства; Н. Н. Муравьев, Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819 и 1820 гг.; В. В. Бартольд, История изучения Востока в Европе и России, стр. 255.

(обратно)

3

В. В. Бартольд, История культурной жизни Туркестана, стр. 118.

(обратно)

4

B. B. Бартольд, История изучения Востока в Европе и России, стр. 257, 259.

(обратно)

5

ИНУ, т. II, стр. 10—13.

(обратно)

6

П. П. Иванов, Хозяйство Джуйбарских шейхов; О. Д. Чехович, Документы к истории аграрных отношений в Бухарском ханстве; «Мукимханская история Мухаммада Юсуфа Мунши», пер. проф. А. А. Семенова, Ташкент, 1956; «Убайдулла-наме Мир Мухаммада Амин-и Бухари», пер. проф. А. А. Семенова, Ташкент, 1957 и др.

(обратно)

7

«Материалы Объединенной научной сессии, посвященной историй Средней Азии и Казахстана в дооктябрьский период», Ташкент, 1955, стр. 586.

(обратно)

8

При передаче собственных имен, малоизвестных географических названий и некоторых терминов в настоящей работе применяется система транслитерации, принятая в Издательстве восточной литературы. Общеизвестные географические названия приводятся в том начертании, в каком они обозначены на современных картах.

(обратно)

9

Собрание восточных рукописей Академии наук Узбекской ССР, т. I, стр. 92, №036.

(обратно)

10

Там же, стр. 92.

(обратно)

11

Рук. АН ТаджССР, инв. № 927/III [(прежний инв. № 1737).

(обратно)

12

Собрание восточных рукописей Академии наук Узбекской ССР, т. I, стр. 92.

(обратно)

13

Там же, стр. 93. — Поскольку эти наименования в общем соответствуют характеру обоих сочинений, мы в дальнейшем изложении пользуемся терминами «официальная» я «нелегальная».

(обратно)

14

Там же, стр. 92; Г. Н. Чабров, Новый источник по истории Бухарского ханства; З. Ш. Рачабов, Мирзо-Азим Соми ва осори у.

(обратно)

15

Рук. ИВ АН УзССР, № 2091, лл. 46—56.

(обратно)

16

Рук. ИВ АН УзССР, 1№ 2091.

(обратно)

17

Рук. АН ТаджССР, № 927/III.

(обратно)

18

См. текст, л. 67а (описание похода на Коканд).

(обратно)

19

Там же, лл. 68б, 71а, 74б и сл.

(обратно)

20

Текст, лл. 786, 79а, 806; рук. ИВ АН УзССР, № 2091, Тухфа-и шахи, лл. 3а—ба, 167б, 178б, 191б, 216а, 225а, 274а, 398а.

(обратно)

21

См. следующие тазкира ИВ АН УзССР: *** рук. № 7279, лл. 35б—36а *** рук. № 2728 (I), л. 79б; ***, рук. №2252,(II), лл. 112б—113а; ***, литография, Ташкент, 1913, стр. 318.

(обратно)

22

С. Айни, Ёддоштхо; Садраддин 'Айни, Намуне-и адабийат-и таджик, стр. 325—389; И. Брагинский, Садриддин Айни, стр. 24—25; З. Ш Рачабов, Мирзо-Азим Соми ва осори у; З. Раджабов, Развитие общественной мысли таджикского народа, стр. 3, 5; ИНУ, т. II, стр. 201,

(обратно)

23

Рук. ИВ АН УзССР, № 61 (II), л. 76а, б. — В этом же тазкира кази Мулле Са'даддину. Кари дана лестная характеристика как прекрасному поэту и большому ученому. Годом смерти его назван 1287 г. х. (1870-71).

(обратно)

24

Рук. ИВ АН УзССР, № 2091, л, 298б,

(обратно)

25

Рук. ИВ АН УзССР, № 2252(II), лл. 1126— 113а.

(обратно)

26

Либеральный бухарский верховный судья, в доме которого с 1691— 92 года некоторое время служил С. Айни (ом. Ёддоштхо, стр. 46).

(обратно)

27

Рук. ИВАН УзССР,№ 1438(I).

(обратно)

28

Рук. ИВ АН УзССР, № 2188(11), лл. 141б—170а.

(обратно)

29

См. о нем прим. 69.

(обратно)

30

Рук. ИВ АН УзССР, № 293.

(обратно)

31

Рук. ИВ АН УзССР, № 4353.

(обратно)

32

Рук. ИВ АН УзССР, № 294.

(обратно)

33

Рук. ИВ АН УзССР, № 3396(III).

(обратно)

34

Рук. ИВ АН УзССР, № 2188(.1).

(обратно)

35

ИНУ, т. II, стр. 200—201.

(обратно)

36

Там же, стр. 236—237.

(обратно)

37

Б. Г. Гафуров, История таджикского народа, т. I, стр. 419—422.

(обратно)

38

З. Ш. Рачабов, Мирзо-Азим Соми ва осори у.

(обратно)

39

Бюллетень АН УзССР, Ташкент, 1947, № 3.

(обратно)

40

Садраддин 'Айни, Та'рих-и. амиран-а мангитийа-и Бухара, стр.

(обратно)

41

Рук. ИВ АН УзССР, № 1987.

(обратно)

42

Рук. ИВ АН УзССР, № 2916.

(обратно)

43

Рук. ИВ АН УзССР, № 2016, л. 63а. 22

(обратно)

44

Садрйддин 'Айни, Намуне-и адабийат-и таджик, стр. 335-339.

(обратно)

45

С. Айни, Еддоштхо, стр. 52.

(обратно)

46

Там же.

(обратно)

47

З. Ш. Рачабов, Мирзо-Азим Соми ва осори у, стр. 26.

(обратно)

48

З. Раджабов, Развитие общественной мысли таджикского народа. стр. 3.

(обратно)

49

Там же, стр. 5.

(обратно)

50

И. Брагинский, Садриддин Айни, стр. 24.

(обратно)

51

Там же.

(обратно)

52

Г. Н. Чабров, Новый источник по истории Бухарского ханства, стр. 23.

(обратно)

53

С. Айни, Еддоштхо.

(обратно)

54

Рук. ИВ АН УзССР, № 3396(III), лл. 70б—75б.

(обратно)

55

Ом. текст, л. 106а.

(обратно)

56

Там же, л. 108б.

(обратно)

57

Там же, л. 118а.

(обратно)

58

Там же, л. 116б.

(обратно)

59

Там же, лл. 107а—б.

(обратно)

60

Там же, л. 72а.

(обратно)

61

Там же, лл. 35б—3ба.

(обратно)

62

Там же, л. 103а.

(обратно)

63

Там же, лл. 102б, 10За.

(обратно)

64

Там же, л. 109б.

(обратно)

65

Там же, лл. 86б, 71а, 74б и т. д.

(обратно)

66

Там же, лл. 68а, 73а.

(обратно)

67

Там же, лл. 75а—76б.

(обратно)

68

Там же, лл. 66б—67а.

(обратно)

69

Там же, л. 68б.

(обратно)

70

Там же, лл. 85б—86а.

(обратно)

71

Там же, л. 74б.

(обратно)

72

М. А. Терентьев, История завоевания Средней. Азии, стр. 385.

(обратно)

73

Текст, л.91б.

(обратно)

74

Все эти ошибки отмечены и объяснены в соответствующих местах комментария к переводу.

(обратно)

75

Садраддин 'Айни, Та'рих-и амиран-и мангийтийа-и Бухара, стр. 36.

(обратно)

76

B описании этой рукописи (инв. № 9127/III) в I томе «Каталога восточных рукописей Академии наук Таджикской ССР», на стр. 114 допущены следующие ошибки: а) рук. № 927/III названа официальной версией мсторяи Бухары; б) преждий инвентарный номер 1737 рук. 927/III приписан дефектному списку официальной версия истории, описанному в упомянутом каталоге под инвентарным номером 786/II (стр. 116); в) все упоминания о неофициальной версии, в том числе я настоящее исследование и перевод рук. № 927/III (№ 1737), неправильно отнесены к рук. № 786/II.

(обратно)

77

Рук. ИВ АНУзССР, № 2188(I), ***.

(обратно)

78

Полное имя — Мирза Мухаммад-Садик-Джандари, личный секретарь двух бухарских эмиров, Шахмурада (1785—1800) и Хайдара (1800—1826), и известный в свое время поэт. Родился в селении Джандар, недалеко от Бухары. Умер в 1235 г. х. (1819).

(обратно)

79

Рук. ИВ АН УзССР, № 1458.

(обратно)

80

См. о нем: С. Айни, Еддоштхо, стр. 45.

(обратно)

81

Эта касыда написана автором незадолго до смерти. В ней он жалуется на превратности своей судьбы (см. описание ее: «Собрание восточных рукописей АН УзССР», том II, стр. 365, № 1702).

(обратно)

82

С. Brockelmann, Geschichte der arabischen Litteratur, S. 137.

(обратно)

83

Мавераннахр — арабское название среднеазиатских земель, лежащих к северу от Аму-Дарьи. Слово «Мавераннахр», означающее буквально «то, что за рекой», представляет арабский перевод термина древних географов — Trans-oxiana — Трансоксиана (Трансоксания), т. е. «то, что за (рекой) Оксусом».

(обратно)

84

«Славная обитель» (дар ал-фахара) и «благородная» (тариф) — эпитеты г. Бухары. В литературе имеется указание, что прославляющие Бухару эпитеты утвердились за ней со времени Саманидов, когда она стала одним из центров мусульманского богословия на Востоке.

(обратно)

85

Абу-л-Файз-хан (1711 — 1747) — хан из аштарханидской династии в Бухаре.

(обратно)

86

Эмир (арабск. амир повелитель') — так назывался назначенный непосредственно халифом правитель отдельной области обширного арабского халифата. При бухарских ханах, до эпохи мангытов, звание эмира через пожалование (уже от ханов) носили многие лица, главным образом главы племен и влиятельные предводители родов. Первый (Представитель; династии мангытов Мухаммад-Рахим (1753—1759) вместо «титула «хан» принял титул «эмир», как бы желая этим подчеркнуть, что он только правитель одной из областей теократически единого мусульманского государства. Никто не стал носить этого звания, кроме главы ханства, — исчезло и пожалование им. Однако в местных историнеских сочинениях, как мы видим из произведения Сами, термин «эмир» продолжает употребляться и в своем прежнем значении (см. текст, л. 107).

(обратно)

87

Мангыт — самое многочисленное из узбекских племен, занявшее в Бухарском ханстве привилегированное положение. В XVIII в. из него вышли родоначальники новой династии Бухарского ханства. Основным местом расселения мангытов в ханстве была долина Зеравшана: по сведениям А. Д. Гребенкина (Узбеки..., стр. 87—89) — около Самарканда Катта-Кургана, а по сообщению Н. Ханыкова (Описание..., стр. 63) — в окрестностях Бухары. По данным А. Д. Гребенкина, собранным 1868 г., в Карши, который мангыты считали своим центром, их насчитывалось 30 тыс. душ, а в Катта-Курганском отделе — 2 тыс. Более поздние данные приводит И. Магидович (Матералы по районированию Средней Азии, стр. 185—187).

(обратно)

88

Мухаммад Хаким-бий-аталик ибнХудайар-аталик (ум. в 1743 г.) — временщик, фактический правитель государства при Абу-л-Файз-хане, который возвел его в звание аталыка. Аталык (аталик, букв. 'заступающий место отца') — высший (15-й) чин в Бухарском ханстве, который присваивался довольно редко и лишь в знак особого расположения правителя.

(обратно)

89

Мухаммад-Рахим-бий ибн Хаким-бий-аталик (1753—1758) — первый правитель из мангытской династии в Бухарском ханстве. Данные о годах его правления приведены по ИНУ, т. II, стр. 121. От них, однако, отличаются даты у других авторов. В. Л. Вяткин в статье «Из области истории» (ТВ, 1899, № 32), ссылаясь на восточные источники, датой вступления на престол считает 1170 г. х. (1756), а смерти — 1172 г. х. (1759). Эту дату вступления на престол приводит и В. В. Бартольд (История культурной жизни..., стр. 99), Сами же датирует совершенно иначе: вступление на престол — 1157 г. х. (1744-45) и смерть — 1162г. х. (1748-49) (см. текст, лл. 58б—59а). Дату смерти Сами подкрепляет хронограммой, имеющейся на намогильной плите Мухаммад-Рахима, которая дает 1162 г. х. (1748-49). Однако В. Л. Вяткин, прибавляя второе в слове *** получает 1172 г. х. (1758—59) (см. прим. 51). Сами называет Мухаммад-Рахим-бия «Рахим-ханом». Титул «хан» был присвоен ему Надир-шахом при назначении его главою узбекского отряда в несколько тысяч человек, отправленного из Бухары в Мешхед.

(обратно)

90

Минбар — кафедра в мечети, с которой имамы читали проповеди. Иногда с минбара оглашались правительственные указы (см. ИНУ, т. I, стр. 397):

(обратно)

91

Завоевание Надиром Мавераннахра произошло, как известно, в 1740 г. Сами же, называя 1155 год хиджры, который соответствует 1742-43 г. нашего летосчисления, дает явно неправильную дату.

(обратно)

92

Джайхун — арабское наименование реки Аму-Дарьи. По предположению В. В. Бартольда (К истории орошения..., стр. 130), названия Джайхун (Аму-Дарья) и Сайхун (Сыр-Дарья) появились по аналогии с реками в северной Сирии — Джайханом и Сайханом.

(обратно)

93

Чахарбакр — название древнего селения Сумитан, расположенного в 5 км на запад от Бухары. Название Чахарбакр происходит от имени четырех святых (Абу-Бакров), могила одного из которых находится в этом селении. Архитектурное описание Чахарбакра см. у Г. Пугаченковой и Л. Ремпель (Бухара, стр. 43—45).

(обратно)

94

Фарсах (фарсанг) — арабская передача названия старинной персидской меры расстояния «парасанга», колеблющейся в различных местностях и в разные эпохи от 5 до 9 км. В Бухарском ханстве эта мера несколько превышала 9 км.

(обратно)

95

Сарапарда — завесы, протягивавшиеся на столбах четырехугольником, внутри которого разбивался шатер хана и палатки его сановников.

(обратно)

96

«...и породнился с ним» — Надир для укрепления союза с бухарским ханом женился на одной из дочерей Абу-л-Файза, а на другой женил своего племянника.

(обратно)

97

Л. Будагов (Сравнительный словарь турецко-татарских наречий, СПб., т. I, 1869, стр. 66) переводит слово ак-уйли как «белокибиточник, т. е. достойный и почтенный между кибиточниками»; Однако в литературе есть указания, что термином ак-уйли в Бухарском ханстве обозначались группы жителей, принудительно переселявшиеся по воле правителя на новые места. В. Л. Вяткян называет эти переселения. «особым видом повинности» и переводит ак-уйли как «ссылка» (см В. Л. Вяткин, Каршинский округ..., стр. 24—25). В «Материалах по истории туркмен и Туркмении», т. II, стр. 600, а также у П. П. Иванова в «Архиве хивинских ханов...» слово ак-уйли переведено — «заложники». В том же-значении употребляет это слово и Сами. В другом своем произведении — Тухфа-и шахи. — Сами пишет: *** "В это время [Шахмурад], сделав ак-уйли многих жителей Мерва, перевел их в Бухару», т. е. в качестве переселенцев Шахмурад отправил жителей Мерва в Бухару. Можно предположить, что словом ак-уйли обозначались заложники и вообще люди, подвергавшиеся насильственному переселению.

(обратно)

98

Мирахур — шестой (из 15) в восходящем порядке бухарский чин — начальник конюшни. Каких-либо сведений о Рахимкул-мирахуре обнаружить не удалось. В Гулшан ал-мулук Мухаммад-Йа'куба Бухари сказано, что во главе узбекской знати, отправленной в Хорасан, был поставлен Джийанкул-мирахур (см. Д. Г. Вороновский, Гульшен-аль-Мулюк Мухаммеда Укуба Бухара, стр. 158).

(обратно)

99

При Надире главный город Хорасана Мешхед являлся столицей Ирана. Историю города и описание его см.: В. В. Бартольд, Историко-географический обзор Ирана, стр. 71—74.

(обратно)

100

Восстание 'Ибадаллах-бия катая произошло весной 1745 г.

(обратно)

101

Катта-Курган — административный центр бекства того же названия в Бухарском ханстве. Лежит к западу от Самарканда по течению Зеравшана на канале Нарпай. По данным В. В. Бартольда (История культурной, жизни...., стр. 100), основан в XIV в. местными правителями. Описание города во второй половине XIX в. см.: В. В. Радлов, Средняя Зеравшанская долина, — Зап. ИРГО, т. VI, СПб., 1880, Стр. 39—45; А. П. Хорошхин, Сборник статей..., стр. 248—249.. Сейчас Катта-Курган — районный центр Самаркандской Области Узбекской ССР.

(обратно)

102

Кытай-кыпчаки — узбекское племя, заселявшее в бухарском ханстве пространство главным образом между Бухарой и Самаркандом. По-сведениям Н. Ханыкова (Описание..., стр. 64), кытаи кочевали между Бухарой и Кермине, а кыпчаки — между Катта-Курганом и Самаркандом» Однако эти племена настолько слились, что стали считаться за одно целое. Не установлено, когда возникла эта группа, но, по предположению П. П. Иванова (Восстание кытай-кыпчаков в Бухарском ханстве в 1821—1825 гг., стр. 29), это произошло во всяком случае еще до перемещения их в долину Зеравшана, так как группа кытай-кыпчаков встречается не только среди узбеков в Средней Азии, но и среди ногайцев в Крыму и на Кавказе. Впервые кытай-кыпчаки упоминаются в Средней Азии со второй половины XVII в. В более позднее время кытаи и кыпчаки опять упоминаются раздельно (см. Материалы, по районированию Средней, Азии, стр. 206, 208—210). Там же приводится общая численность бухарских кытаев и кыпчаков.

(обратно)

103

Мазар Бахааддйна Накшбанда — гробница основателя суфийского ордена накшбанди (самого крупного и влиятельного в Бухарском и Кокандском ханствах вплоть до XIX в.) Ходжи Мухаммада ибн Мухаммада ал-Бухарт шейха Бахааддина шах-и накшбанда (1318—1389), расположенная в селении Бахауддин в 9 км к северо-востоку от Бухары. Эта гробница была очень популярным местом паломничества в Средней Азии. Описание ее мы находим у многих путешественников, посетивших Бухару. О биографии и личности шейха Бахааддйна см. статьи А. А. Семенова: Рассказ шугнанских исмаалитов о бухарском шейхе Беха-уд-дине..., стр. 1(321) — 2(322); Бухарский шейх Баха-уд-дин 1318—1389, стр. 202—211.

(обратно)

104

Ташкупрук — местность в 4,5 км к востоку от г. Бухары.

(обратно)

105

Кызылбаши ('красноголовые') — первоначально — название азербайджанских племен, с помощью которых в XVI в. пришла к власти в Иране династия Сефевидов. Название произошло от чалмы с красными полосками, которую носили воины этих племен. Впоследствии словом «кызылбаш» мусульмане-сунниты стали называть войска персов-шиитов.

(обратно)

106

Фатхабад — селение, расположенное приблизительно в 4 км на восток от г. Бухары (А. А. Семенов, Материальные памятники арийской культуры..., стр. 139; Садраддин 'Айни, — Та'рих-и амиран-и мингитийа-и Бухара, стр. 4). Упоминание о Фатхабаде мы находим и у Н. Ханыкова (Описание..., стр. 94), который говорит о нем как о месте, имеющем «медресы с садами» и находящемся в его. время в довольно разрушенном состоянии.

(обратно)

107

Гулямами (гулам) назывались солдаты гвардии халифов, а также местных владетелей, составлявшейся из купленных и отпущенных на свободу тюркских рабов. В контексте у Сами «гулям» может означать «воин», а также «военачальник». По свидетельству В. В. Григорьева, гулямами в Бухарском ханстве назывались молодые люди, служившие при своем господине в роли телохранителей, оруженосцев (см. В. В. Григорьев, О некоторых событиях в Бухаре, Хоканде а Кашгаре..., стр. 77, прим. 46).

(обратно)

108

В тексте — Манар-и Бухара (Бухарский минарет) — это известный Манар-и Калин (Большой минарет) в г. Бухаре, возле которого находился дом родоначальника мангытской династии, отца Рахим-бия, Хакимбия-парваначи. Весь квартал, где находится этот минарет, также носил название «Гузар-и тахт-и Манар» («Квартал под Минаретом»).

(обратно)

109

Хотя в тексте написано «Амир-'араб», имеется в виду медресе Мир-и ^араб, построенное в XVI в. при 'Абдаллах-хане мастером по имени мир-и 'араб. Медресе же Амир, построенное рядом с медресемир-и 'араб, является памятником архитектуры второй половины XIX в.

(обратно)

110

Худжры — небольшие комнатки, напоминающие кельи, в которых жили ученики медресе. Худжры составляли один комплекс с медресе. Общее конструктивное описание медресе см.: М. Е. Массон, Ригистан и его медресе, стр. 3—4.

(обратно)

111

'Аваны. — По мнению Б. Н. Заходера, термином 'аванан *** обозначались лица, обладавшие полицейскими функциями (см. Сиасет намэ. Книга о правлении, вазира XI столетия Низам ал-мулька, стр. 317, прим. 52). По-видимому, в этом же смысле употребляет здесь это слово и Сами.

(обратно)

112

В тексте произведения Сами указана неправильная дата возведения на престол 'Абдалму'мин-хана. Это событие произошло в год смерти Абу-л-Файз-хана, который, как известно, был убит в 1747 г., а 1156 год хиджры соответствует только 1743-44 г. христианского летосчисления. Через год, в 1161/1748 г.,'Абдалму'мин также был убит (В. В. Бартольд, История культурной жизни..., стр. 106; В. Вяткин, Из области истории, — ТВ 1899, № 32). По сведениям же С. Лэн-Пуля, 'Абдалму'мин правил до 1164/1751 г. (см. С. Лэн-Пуль, Мусульманские династии стр. 232—233).

(обратно)

113

'Аликули-хан — племянник Надир-шаха, назначенный во время похода последнего в Среднюю Азию наместником Хорасана. Впоследствии возглавил заговор против Надира и после его смерти провозгласил себя шахом под именем 'Адил-шаха (адил — 'справедливый').

(обратно)

114

На самом деле убийство Надир-шаха произошло на несколько дней раньше, чем Абу-л-Файза.

(обратно)

115

Термин «тюря» (искаженная форма тюркского торе 'господин') употреблялся в Средней Азии как для обозначения начальника, главы, так и в качестве титула ханских сыновей (см.: Л. Будагов, Сравнительный словарь турецко-татарских наречий, т. I, стр. 390; В. В. Рад-лов, Опыт словаря тюркских наречий, т. I, стр. 1250). Пример употребления термина «тюря» и в первом значении встречается в рукописи Сами на л. 68б.

(обратно)

116

Как указывает В. В. Бартольд (История культурной жизни..., стр. 106) и по свидетельству некоторых восточных источников, используемых в статье В. Вяткина «Из области истории» (ТВ, 1899, № 32) Убайдаллах-хан был сыном не Абу-л-Файз-хана, а Шах-Тимур-султана Хорезми и, следовательно, не является аштарханидом.

(обратно)

117

См. прим. 7.

(обратно)

118

Хутба — молитва, читаемая в мечети по пятницам и в праздничные дни. В начале ее провозглашается единство бога, затем в ней призывается благословение на пророка Мухаммада и его семейство; далее следует моление о царствующем государе и в заключение — поучение со ссылками на Коран и хадисы. Упоминание имени в хутбе и чеканка монеты с этим именем означают официальное признание этого лица законньм правителем.

(обратно)

119

Хаким — правитель области (вилайета), назначенный эмиром или ханом.

(обратно)

120

Гиссар (Хисар). — Автор имеет в виду Гиссарское бекство Бухарского ханства, которое включало в себя северную часть долины Сурхан-Дарьи вместе с северной частью бассейна Кафирнигана. Власть узбеков установилась здесь еще со времени'Абдаллах-хана (1557—1598), однако иногда Гиссар освобождался от нее и пользовался независимостью, чаще же находился под главенством Бухары. Окончательно он был подчинен Бухарой в 1868 г. Сейчас территория Гиссара входит в Сурхан-Дарьинскую область Узбекской ССР и частью в Таджикскую ССР.

(обратно)

121

Хисар-и Шадман — главный город Гиссарского бекства (см. прим. 38). Расположен в верхней части долины р. Кафирниган, впадающей в Аму-Дарью. Город этот, несмотря на придаваемый ему эпитет шадман («радостный»), отличался вредным климатом. По В. И. Масальскому, число жителей в 1913 г. было 3 тыс. (Туркестанский край, стр. 735), а по Э. Реклю — в 1892 г. — 10 тыс. (Земля и люди.. Всеобщая география, т. VI, СПб., 1892, стр. 376). Сейчас Хисар-и Шадман (Гиссар) — районный центр в Таджикской ССР.

(обратно)

122

Данийал-аталик, оставаясь в звании аталыка, был фактическим правителем бухарского государства с 1758 по 1785 г. и опекуном при «подставных» ханах, внуках Абу-л-Файза (сначала при Фазил-тюре затем при Абу-л-Гази).

(обратно)

123

Под названием Миянкаль с давних пор была известна наиболее плодородная и хорошо орошенная средняя часть долины р. Зеравшан, заключенная между двумя ее рукавами: Ак-Дарьей (северный) и Кара-Дарьей (южный). Упомянутые протоки образуют как бы остров (расходятся приблизительно в 11 км. выше Самарканда и снова сливаются в одно русло в районе Хатырчи). В произведении Сами, как и в других восточных источниках, эта территория названа «Мийанкалат» (***). О происхождении этого названия см.: А. А. Семенов, Бухарский трактат..., стр. 145.

(обратно)

124

Ура-Тюбе — город, всегда имевший важное торговое и стратегическое значение. Издавна через него проходил торговый путь из Ферганы в Самарканд, поэтому естественно, что с образованием Кокандского ханства в XVIII в. между ним и Бухарой завязалась упорная борьба за обладание Ура-Тюбе, которая велась с переменным успехом. К приходу русских Ура-Тюбе входил в состав Бухарского ханства и был довольно сильной крепостью. Теперь Ура-Тюбе — районный центр Ленинабадской области Таджикской ССР.

(обратно)

125

В официальной истории Сами Тухфа-и шахи. это имя дано в форме *** Кутлук (рук. ИВ ЛН УзССР, № 2091, л. 36а).

(обратно)

126

Шахрисябз — один из древнейших городов Средней Азии, расположенный в долине р. Кашка-Дарьи на юг от Самарканда. До XIV в. носил название Кеш. Шахрисябз упорно отстаивал свою независимость от Бухарского ханства. Присоединенный к Бухаре Мухаммад-Рахимом, после смерти его город опять отложился от ханства, и при последующих эмирах борьба велась с переменным успехом. Окончательно был присоединен к Бухаре в качестве Шахрисябзского бекства только в 1870 г. с помощью русских войск. Сейчас Шахрисябз — районный центр Кашка-Дарьинской области Узбекской ССР.

(обратно)

127

Килачи — один из узбекских родов. По сведениям А. П. Хорошихина (Сборник статей..., стр. 512), был расселен в основном в пределах Хивинского ханства и в незначительном количестве в долине Зеравшана.

(обратно)

128

Несеф (или Нахшеб) — древнее название г. Карши (см. прим. 61).

(обратно)

129

См. прим. 7.

(обратно)

130

Гиждуванский туман — один из восьми туманов (районов), группировавшихся вокруг г. Бухары. Административный центр его — Гиждуван, небольшой городок, расположенный в 40 км на северо-запад от Бухары. В нем имеется медресе — памятник зодчества тимуридской эпохи. Сейчас Гиждуван — районный центр Бухарской области Узбекской ССР.

(обратно)

131

Ворота Мазар — одни из одиннадцати ворот г. Бухары. По свидетельству И. Т. Пославского, свое название они получили от мазара Бахааддина, к которому ведет одна из двух дорог прямо от ворот (см. И. Т. Пославский, Город Бухара, стр. 50). За воротами имеется кладбище Абу Бакр Тархан, на котором и был похоронен Мухаммад-Рахим.

(обратно)

132

Шахруд — канал, снабжающий водой из Зеравшана г. Бухару. Протекает по городу на протяжении 3 км.

(обратно)

133

Приводимый Сами та'рих представляет собой хронограмму, имеющуюся на намогильном камне Мухаммад-Рахима на кладбище Абу Бакр Тархан, за воротами Мазар. Надпись гласиг *** (см. о ней прим. 7).

(обратно)

134

Накиб — должность в Бухарском ханстве, которая, как указывает А. А. Семенов в Бухарском трактате..., стр. 140, была принадлежностью лиц сенидского происхождения. В указанном произведении следующим образом определяются права накиба: «...будучи компетентен в устройстве, снаряжении и расположении войска во время похода, передвижения и воины и осведомлен об авангарде и арьергарде, о правом и левом флангах, о центре и о месте засады, не допускает достойного (или пригодного) для определенной должности человека к исполнению неподходящей для него». Н. Ханыков отмечает, что. должность эта в Бухаре довольно важная. В отсутствии эмира накиб решает тяжбы, касающиеся сапахи (см. Н. Ханыков, Описание..., стр. 190).

(обратно)

135

Кермине — административный центр бухарского бекства того же названия, расположенный примерно в 100 км на северо-восток от Бухары. По сведениям А. А. Семенова, г. Кермине под другим названием существовал еще в доисламскую эпоху (см. А. А. Семенов, Материальные памятника арийской культуры..., стр. 136). Перемену названия города В. И. Масальский приписывает арабам, которые нашли его окрестности похожими на Армению, — отсюда ка-арминая (см. В. И. Масальский, Туркестанский край, стр. 664). Бухарские эмиры проводили в Кермине большую часть своего времени, а предпоследний эмир — 'Абдалахад (1885 — 1910) — почти совсем переселился туда. Сейчас Кермине — районный центр Бухарской области Узбекской ССР.

(обратно)

136

Парваначи — двенадцатый (из 15) по восходящей линии бухарский чин. Об обязанностях парваначи см. работы А. А. Семенова: Очерк устройства центрального административного управления..., стр. 61; Очерк поземельно-податного устройства..., стр. 14; Бухарский трактат..., стр. 147.

(обратно)

137

Буркут — небольшой узбекский род, живший преимущественно в долине Зеравшана.

(обратно)

138

Нурата — административный центр одноименного бекства Бухарского ханства, расположенный к северу от Кермине. Теперь Нурата — районный центр Самаркандской области Узбекской ССР.

(обратно)

139

Бухарский арк — древняя цитадель внутри города, в которой помещались дворец эмира, дома некоторых административных лиц, казначейство, арсенал, различные дворцовые службы и даже государственная тюрьма. Бухарский арк описан многими путешественниками XIX в.

(обратно)

140

Кушбеги — в XIX в. первый сановник страны и заместитель эмира при его отлучках из г. Бухары. Подробно о функциях кушбеги в XIX в. и о должности кушбеги в средние века, когда он был только заведующим птичьей охотой ханов. А. Сеченов, Очерк устройства центрального административного управления..., стр. 53— 57; А. А. Семенов, Бухарский трактат..., стр. 148; Н. Ханыков, Описание..., стр. 187.

(обратно)

141

Максура — особое помещение в мечети около минбара (кафедры), где во время богослужения и произнесения хутбы находился правитель.

(обратно)

142

Джами'-пайанда-аталик — одна из восьми соборных мечетей Бухары. Находилась на Регистане, под стенами арка. Возведена в 1026 г. х. (1617); описана Н. Ханыковым. В настоящее время разрушена (Н. Ханыков, Описание..., стр. 84; В. А. Шишкин, Архитектурные памятники Бухары, стр. 78; А. А. Семенов, Материальные памятники арийской культуры..., стр. 138).

(обратно)

143

Карши — город очень древнего происхождения. Он расположен в долине р. Кашка-Дарьи и лежит на перекрестке важнейших дорог. До XIV в. носил название Несеф (Нахшеб). В. В. Бартольд указывает (К истории орошения..., стр. 127—128; История культурной жизни... стр. 90), что перемена названия произошла в период монгольского владычества, когда монгольские ханы Кебек (1318—1326) и Казан (убит в 1347 г.) построили себе здесь дворцы. От дворца Кебека, находившегося недалеко от города, последний получил свое новое название («Карши» по-монгольски значит «дворец»). Однако старое название Несеф, как мы видим, продолжало употребляться в литературе наравне с Карши вплоть до XX в. С приходом к власти мангытов начинается возвышение Карши, и в XIX в. он становится вторым по величине, числу жителей и значению городом ханства. Должность правителя его обычно занимал наследник престола. Карши был административным центром; одноименного бекства. По сведениям А. Вамбери (Путешествие по Средней Азии, стр. 113—114), количество жителей в нем доходило до 25 тыс. Сейчас Карши — административный центр Кашка-Дарьинской области Узбекской ССР.

Об истории города см.: Л. А. Зимин, Нахшеб, Несеф, Карши. Их истории и древности, стр. 197—214. Описание города в' XIX в. см.: Н. Ханыков, Описание..., стр. 108—110; А. Борис, Путешествие в Бухару, ч. 2, стр. 373 и сл.; В. Крестовский, В гостях у эмира Бухарского, — «Русский вестник» №6, стр. 624—635; Н. А. Маев, Очерки Бухарского ханства, стр. 109—112.

(обратно)

144

Абу-л-Гази-хан аштарханид сидел на бухарском престоле с 1758 по 1785 г. Он лишь номинально числился ханом, а фактически правителем государства при нем был Данийал-аталик. После смерти послед-него Абу-л-Гази был низложен Шахмурадом, сыном Данийала. Умер в 1801 или в 1802 г.

(обратно)

145

Рамазан — название 9-го месяца мусульманского лунного года и праздника, которыи наступает после месячного поста и приходится на первые три дня следующего за рамазаном месяца шавваля.

(обратно)

146

Шахмурад (1785—1800) — сын Данииал-яталика. Вступил на престол после смерти отца, свергнув Абу-л-Гази-хана. Время правления Шахмурада считается наиболее спокоиным периодом в правлении мангытскои династии.

О личности. Шахмурада см.: А. А. Семенов, Надпись на могильной плите бухарского эмира, Шах Мурад Ма'сума, стр. 41—44; В. В. Григорьев, О некоторых событиях в Бухаре, Хоканде и Кашгаре. Записки Мирзы-Шемса Бухари, стр. 41—53, прим. I; ИНУ, т. II, стр. 122, 123 и ел.; С. Лэн-Пуль, Мусульманское династии, стр. 233.

(обратно)

147

Вакфом называлось недвижимое (земля, постройки и т. д.), а иногда и движимое имущество, которое их владелец с благотворительной целью или для «спасения своеи души» завещал в вечное или временное пользование чаще всего какому-либо богоугодному учреждению (медресе, мечети, мазару и т. д.) или же на нужды объектов общественного пользования (построика и поддержание оросительнои системы, проезжих дорог, караван-сараев и т. п.) Имелись вакфы, завещанные в пользу потомков жертвователя. При обращении имущества в вакф составлялись вакуфные грамоты и назначалось особое лицо — мутавалли, которое и распоряжалось этим имуществом.

(обратно)

148

Ра'ийат — податное сословие.

(обратно)

149

По сведениям, приводимым Сами, Данийал вступил на престол в 1163/1749-50 г. (см/текст, л. 606), а умер в 1199/1784-85 т. — получается, что на престоле он провел не 38 лет, как говорит сам автор, а 36.

(обратно)

150

1-й день месяца ша'бана 1199 г. х. соответствует 9 июня 1785 г.

(обратно)

151

Мирза Мухаммад-Садик-Джандари — личный секретарь двух бухарских эмиров — Шахмурада и Хайдара — и известныи в свое время поэт. Родился в селении Джандар, недалеко от Бухары. Умер в 1235 1819 г.. Оставил Диван (15 тыс. стихов), историю мангытских государеи в стихах и много месневи. В произведении Сами Тухфа-а шахи (л. 93а) приводятся некоторые биографические сведения о нем и образцы его стихов.

(обратно)

152

Барат — 14-й день месяца ша'бан. Здесь, очевидно, автор переносит название этого дня на весь месяц в целом.

(обратно)

153

«Две жизни» — т. е. земную и загробную.

(обратно)

154

Кази-ал-куззат ('судья судей') — верховный судья в Бухарском ханстве, называвшиися в просторечии кази-каланом ('главным судьей'). Мир Низамаддин был казнен Шахмурадом, как указывает В. В. Бартольд, еще при жизни Данииала вместе с другим сановником — кушбеги Давлат-бием — по обвинению в том, что они нарушили шариат и приняли персидскии обычаи курить кальян (В. В. Бартольд, История культурной жизни..., стр. 107).

(обратно)

155

Фетва — юридическое заключение, основанное на шариате. Составлялась муфтием, а утверждалась особым лицом, носящим титул а'лам ('ученейший').

(обратно)

156

Улемы ('улама) — ученые-богословы из официального мусульманского духовенства, представители духовнои знати.

(обратно)

157

Газий — воин, сражающийся за веру.

(обратно)

158

Ярма — по А. Вамбери, «татарское» национальное блюдо. Представляет собои толченые хлебные зерна, разваренные в молоке (см. А. Вамбери, Очерки Средней Азии, стр. 111).

(обратно)

159

Ханифиты — один из четырех главнейших толков в исламе, на которые разделился правоверныи мусульманскии мир уже при первых Аббасидах. Основателем его был Абу Ханифа. Ханифитский толк был самым распространенным в Среднеи Азии. Начало его преобладанию, по мнению В. В. Бартольда, было положено уже в IX в. (см.: В. В. Бартольд, История Туркестана, стр. 13; История культурной жизни...., стр. 65; Ислам, стр. 51).

(обратно)

160

Хайдар (1800—1826) — четвертый правитель из мангытскои династии, сын и преемник Шахмурада. Сами ошибается на год, считая датой вступления этого государя на бухарский престол 1216 г. х. (1801-02 г.). Яркая характеристика эмира Хайдара, бездарного правителя и невежды, мнившего себя ученым, приведена со слов современников у В. В. Григорьева в его книге «О некоторых событиях в Бухаре, Хоканде и Кашгаре. Записки Мирзы-Шемса Бухари», стр. 67— 71, прим. 4, и у А. А. Семенова в «Очерке устройства центрального административного управления...», стр. 3; см. также: ИНУ, т. II, стр. 162 и сл.

(обратно)

161

Сейид — лицо, ведущее свои род от пророка Мухаммада. Бухарские эмиры считали себя потомками пророка и поэтому носили титул сейидов.

(обратно)

162

По-видимому, значительную часть улемов и ученых, о которых упоминает Сами, составляли таджики.

(обратно)

163

У Сами, как и в других бухарских хрониках, слово ургенчи употребляется в качестве синонима «хивинец» — житель Хивинского ханства. Под тем же именем ургенчи были известны в Зеравшанском округе выходцы из Хивинского ханства, поселившиеся здесь при Шах-мураде.

(обратно)

164

Кенегес — многочисленное узбекское племя в Бухарском ханстве, обитавшее почти исключительно в Шахрисябзском вилайете.

(обратно)

165

Таз (тюркск.) — «плешивый»

(обратно)

166

Эмир Хусайн — старший сын эмира Хаидара — после недолгого царствования в 1826 г. был отравлен по приказанию своего брата Насраллаха. Выше (л. 63б) Сами называет эмира Насраллаха старшиь сыном эмира Хайдара. Это очевидная ошибка.

(обратно)

167

Эмир 'Омар-хан вступил на престол в 1826 г., после смерти-своего брата эмира Хусайна, и в гом же году был убит по приказанию-Насраллаха.

(обратно)

168

Бахадур ('богатырь') — почетное звание, присваивавшееся в Средней Азии как воинам, отличившимся своей храбростью, так и самим ханам.

(обратно)

169

«... выпросил его кровь...» — образное выражение, означающее — «спас его от казни».

(обратно)

170

Автор имеет в виду Ферганскую область, простиравшуюся между левым берегом Сыр-Дарьи и Каратегином.

(обратно)

171

В год, указанный здесь Сами, — 1255/1839-40 — между Бухарой и Кокандом действительно имели место неудачные для Коканда военные действия, начатые кокандским ханом Мухаммад-'Али (Мадали). Однако поход эмира Насраллаха на Коканд и убийство им Мадали-хана произошли через два года после указанной Сами даты (см. прим. 88).

(обратно)

172

Мухаммад-'Али-хан (сокращенно Мадали) — кокандский хан, правивший с 1822 по 1842 г. О периоде царствования его см.: В. Наливкин, Краткая история Кокандского ханства, стр. 122—144; Н. Петровский, Очерка Кокандского ханства, стр. 735—736; В. В. Вельяминов-Зернов, Исторические известия о Кокандском ханстве от Мухаммеда-Али до Худояр-хана, стр. 329—338.

(обратно)

173

Эмир Музаффар (1860—1885) — шестой правитель из династии мангытов в Бухарском ханстве.

(обратно)

174

В Бухарском ханстве все население, кроме сейидов и ходжей, делилось на две группы: сипахи — служилое сословие, к которому относились военные и все чиновники, и остальной народ — фукара (торговцы, ремесленники и т. д.).

(обратно)

175

Дарваз — труднодоступная горная страна по среднему течению р. Пяндж; до последней четверти XIX в. сохраняла независимость от Бухарского ханства. В правление эмира Музаффара, в 1877-78 г., с помощью русских войск Дарваз был присоединен к ханству и в виде Дарвазского бекства вошел в состав Восточной Бухары. Административный центр — Кала-и Хум.

(обратно)

176

Куляб — название одного из бухарских бекств и его административного центра. Находится в юго-восточной части Таджикистана в бассейне р. Кызылсу, где проходят юго-западные отроги Дарвазского хребта. С давних времен Кулябская область (известная в старину под названием Хутталь, или Хутталян) играла в Средней Азии значительную культурную и экономическую роль. Здесь проходила старая караванная дорога из Самарканда в Афганистан. Со второй половины XVIII в. Кулябская область в связи с общим упадком могущества Бухарского ханства, подобно Шахрисябзу и Гиссару, становится почти независимой. И только при эмире Музаффаре, с помощью России, в 60—70-х годах здесь восстанавливается власть Бухары.

(обратно)

177

Бальджуан — одно из бухарских бекств и город с тем же названием, расположенный севернее Куляба в бассейне р. Кызылсу. Как и другие горные области Восточной Бухары, Бальджуан отличался независимостью и стремлением к самостоятельности. Окончательно был подчинен Бухаре только в конце XIX в. Город Бальджуан — резиденция бека, по описанию Г. А. Арандаренко, в то время представлял собой горный поселок в 300 дворов с небольшой цитаделью на правом берегу р. Кызылсу (см.: Г. А. Арандаренко, Досуги. в Туркестане 1874—1889, стр. 430).

(обратно)

178

В 1863 г. эмир Музаффар действительно прошел всю Фергану до границ Кашгарии, но не смог удержаться там и ушел в Бухару, захватив с собой Кокандского хана Худайара (см. прим. 100). Вмешательство эмира в кокандские дела продолжалось и в последующие годы.

(обратно)

179

Коран, 96 6-7.

(обратно)

180

Немруд — легендарный тиран, ввергнувший в огненную печь пророка Ибрахима (Авраама).

(обратно)

181

Кейкавус — мифический царь древнего Ирана.

(обратно)

182

Тамбур — род струнного музыкального инструмента.

(обратно)

183

Сир — мера веса, равнявшаяся в бухарском ханстве, по сведениям Н. Ханыкова (Описание..., стр. 114), 1 пуду 38 фунтам 12 золотникам, т. е. приблизительно 31,25 кг.

(обратно)

184

Худайар-хан (1845—1858, 1862—1863, 1866-1875) — третий сын Кокандского хана Шир'-Али (1842—1845). После смерти отца в 1845 г. 13-летним мальчиком был возведен на престол главою кыпчакского рода кулан Мусулманкулом, ставшим при нем полновластным регентом, но впоследствии казненным Худайаром. В 1858 г. Худайар был свергнут с престола своим братом Малла-ханом и бежал в Бухару. В 1862 г. при поддержке бухарского эмира Музаффара вновь утвердился на кокандском престоле, однако уже через год, в 1863 г., после неудачной борьбы с 'Алимкулом (см. прим. 102), опять поселился в Бухаре, и только в 1866 г., после смерти 'Алимкула, опять при поддержке эмира Музаффара, Худайар воцаряется в Коканде и правит до 1875 г. Сами называет неправильную дату восстановления на кокандском престоле Худайара эмиром Музаффаром — 1285 (1868-69) г.; она не совпадает ни со второй датой его вступления на престол —1862, ни с третьей — 1866.

(обратно)

185

Коканд — столица Кокандского ханства, начал расти как город с середины XVIII в. на месте существовавшего здесь селения с тем же названием. Описание города в середине XIX в. см.: А. П. Хорошхин, Сборник статей..., стр. 39—42. Сейчас Коканд — центр Ферганской области Узбекской ССР.

(обратно)

186

Мулла 'Алимкул-аталик — влиятельный сановник Кокандского ханства. Свергнув с престола Худайара, с 1863 по 1864 г. он был фактическим правителем государства при возведением им на ханство несовершеннолетнем сыне покойного кокандского хана Малла-хана Султан-сейиде. В 1864 г. был убит при осаде русскими Ташкента.

(обратно)

187

Сами ошибается в хронологии. Восстание Фулад-хана, самозванца по имени Исхак-мулла, выдававшего себя за младшего сына 'Алим-хана и претендовавшего на кокандский престол, произошло в 1873 г. и было подавлено с помощью русских войск в 1876 г. 'Алимкул же возводил на престол Султан-сейида в 1863 г. (см. прим. 102).

(обратно)

188

Сами опять ошибается в хронологии. Генерал Кауфман, как известно, был назначен в Среднюю Азию только в 1867 г. при образовании Туркестанского генерал-губернаторства в качестве первого генерал-губернатора, а завоевание начал полковник Черняев, действовавший здесь с 1864 по 1866 г.

(обратно)

189

Город Аулие-Ата возник сравнительно недавно, при кокандском хане Мадали в 1826 или в 1827 г., сначала как крепость. Однако в литературе имеется указание на то, что один из древнейших городов Средней Азии — Талас или Тараз, не существовавший уже в XVI в., возможно, был расположен там, где впоследствии основан Аулие-Ата. Сейчас Аулие-Ата, переименованный в Джамбул, является административным центром Джамбульской области Казахской ССР.

(обратно)

190

Шаш — древнее название Ташкента.

(обратно)

191

Ходжент — один из древнейших городов Средней Азии, удобно-расположенный на торговых путях. Время возникновения его точно-неизвестно. Существует предположение, что крепость, построенная Александром Македонским и названная им Александрия Эсхата (Александрия Крайняя), и есть Ходжент. Уже в Х в. он считался одним из больших городов Мавераннахра. С образованием Кокандского ханства, в начале XIX в. вошел в состав этого государства. Однако между Бухарой и Кокандом происходила постоянная борьба за него. В описываемое время, как раз перед самым русским завоеванием Ходжента (в 1866 г.), город был занят бухарцами. Сейчас Ходжент, переименованный в 1936 г. в Ленинабад, является городом республиканского подчинения в Таджикской ССР.

(обратно)

192

См. прим. 104.

(обратно)

193

Канибадам-один из старейших городов Ферганы, расположен у подножия горы Каратау. Время основания его неизвестно. Легенда об основании Канибадама приведена Н. Наливкиным (Краткая история Кокандского ханства, стр. 5). В давние времена город славился произраставшим здесь прекрасным миндалем, от которого и получил свое название (кан-и бадам означает по-таджикски «источник миндаля»). Сейчас Канибадам — центр Канибадамского района Таджикской ССР.

(обратно)

194

Хронограмма, приводимая Сами на завоевание Ташкента, дает 1283/1866-67 г., а не 1865, следовательно. Сами ошибается здесь на один год.

(обратно)

195

Малла-хан-брат кокандского хана Худайара. Свергнув в 1858 г. брата с престола (см. прим. 100), он правил четыре года и был убит в 1862 г. в результате дворцового заговора

(обратно)

196

Мулла Алимкул, как известно, был убит при защите Ташкента в 1864 г. (см. прим. 102).

(обратно)

197

Сами опять путает лица и хронологию событий. Известно, что-после смерти 'Алимкула под Ташкентом в Коканде пытался воцариться некий Худайкул из династии мингов, правившей в Фергане с 1710 г. Однако с помощью эмира Музаффара Худайар-хан был восстановлен на престоле, а Аллахйар-диванбеги (Из другого исторического произведения Сами Тухфа-и шахи известно, что при Музаффаре Аллахйар-диванбеги одно время был правителем Ура-Тюбе, а затем — Джизака (см. рук. ИВ АН УзССР, № 2091, л. 207а).) был послан в погоню за бежавшим к Ошу Худайкулом. Таким образом, Аллахйар-диванбеги никак не мог преследовать ни Малла-хана, ни Мулла 'Алимкула, ибо их в это время уже не было в живых.

(обратно)

198

Диванбеги — тринадцатый (из 15) в восходящем порядке бухарский чин — заведующий финансовыми делами ханства.

(обратно)

199

Сайхун — арабское название реки Сыр-Дарьи (см. прим. 10).

(обратно)

200

Чиназ — город, расположенный вблизи устья Чирчика. Сейчас — районный центр Ташкентской области.

(обратно)

201

См. прим. 102, 112, 113.

(обратно)

202

Тирак-Давани — по русским источникам, Терек-Даван — горный перевал, через который шел кратчайший путь из Ферганы в. Кашгар.

(обратно)

203

Не губернатор Кауфман (см. прим. 104), а генерал Черняев действительно отправил письмо эмиру с сообщением о занятии им северной части Кокандского ханства, думая этим отвлечь внимание эмира« от Ташкента к Коканду.

(обратно)

204

Раис — в XIX в. в Бухаре особое должностное лицо, в обязанности которого входило следить за соблюдением правил шариата и карать за их нарушение, а также за незнание молитв, за нарушение мер веса и т. п. Ишан-раису столицы подчинялись раисы остальных мест ханства. Раис мог совмещать свою должность с обязанностями преподавателя медресе. К званию раиса иногда прибавлялось слово садр — почетное звание духовных лиц, присваивавшееся правителями среднеазиатских государств.

(обратно)

205

Ривайат — толкование статьи закона; постановление.

(обратно)

206

Дясахад (как и газа) означает священную войну мусульман против «неверных».

(обратно)

207

Панджара — оконные узорные решетки из ганча, реже из дерева в зданиях Средней Азии и Среднего Востока. Просветы ганчевых панджара иногда заполнялись цветными стеклами.

(обратно)

208

Майдаюлгунское сражение, известное в русской историографии под именем Ирджарского, произошло 8 мая 1866 г. у урочища Ирджар местность на Сыр-Дарье выше Чиназа). А Майдаюлгун — это, по-видимому, второй бухарский лагерьсо ставкой самого эмира, который был занят, по сведениям А. И. Макшеева, на следующий день после сражения при Ирджаре (см. А. И. Макшеев, Исторический обзор Туркестана и наступательное движение в него русских, стр. 241—243).

(обратно)

209

См. прим. 104.

(обратно)

210

Сами и здесь путает лица. М. Г. Черняев действовал в Средней Азии с начала 1864 г. по март 1866 г., а Ирджарское сражение (май 1866 г.) проводил уже генерал-майор Романовский, сменивший здесь Черняева.

(обратно)

211

Джизак (в тексте — Дизах) принадлежит к числу весьма древних городов Средней Азии. Расположен у подножия северного склона хребта Нуратау. С образованием Кокандского ханства Бухара и Коканд стали оспаривать его друг у друга, подобно Ура-Тюбе и Ходженту. Сейчас Джизак — районный центр Самаркандской области Узбекской ССР.

(обратно)

212

Сами очень сблизил время Ирджарского сражения и занятия русскими Ура-Тюбе, которые на самом деле разделены промежутком в несколько месяцев (первое было в мае, а второе — в сентябре — октябре 1866 г.).

(обратно)

213

Первый поход русских войск на Джизак был предпринят Черняевым в январе 1866 г., до Ирджарского сражения и взятия русскими Ура-Тюбе. Сами же поместил эти события ранее похода на Джизак.

(обратно)

214

Рабатами в Средней Азии в XIX в. обычно назывались изолированные хутора. Они представляли собой небольшие укрепления, обнесенные высокими глиняными стенами в форме правильного четырехугольника с одними воротами. В рабатах жило по нескольку семейств. О первоначальном назначении рабатов как укрепленных мест на границах мусульманских владений, куда стекались «борцы за веру», и об их истории см.: В. В. Бартольд, Туркестан в эпоху монгольского нашествия, ч. II, стр. 29—32.

(обратно)

215

Т. е. когда события уже совершатся, поздно принимать меры, чтобы их предупредить.

(обратно)

216

Коран, 89,8.

(обратно)

217

Второй поход на Джизак, закончившийся взятием его русскими войсками, произошел не через два месяца, как указано у Сами, а более чем через полгода после первого — в октябре 1866 г. — и под командованием не Черняева, а генерала Романовского (см. прим, 126).

(обратно)

218

Искандар-хан, афганец, во время смут, связанных с борьбой из-за престолонаследия, бежал из Афганистана и поступил на службу к эмиру бухарскому со своим отрядом афганцев (о нем см.: M. A. Терентьев, История завоевания Средней Азии, т. I, стр. 410—412; В. В. Радлов, Средняя Зерафшанская долина, стр. 83; Мирза 'Абдалазим Сами, Тухфа-и шаха, рук. ИВ АН УзССР, №2091, лл. 282б—283а; В. В. Бартольд, История культурной жизни..., стр. 226). В дальнейшем, как видно из упомянутых работ, Искандар-хан из-за столкновения с нуратинским беком перешел на сторону русских и успешно боролся против своих единоверцев; впоследствии попал в Петербург, Лондон и, наконец, в Систан.

(обратно)

219

Йаджудж и Ма'джудж — название варварских народов. Северной Азии (то же, что библейские Гог и Магог); для защиты от их вторжения, по преданию, Александр Македонский построил стену.

(обратно)

220

См. прим. 132.

(обратно)

221

Дадха — десятый (из 15) в восходящем порядке бухарский чин. В обязанности дадха входило доставлять правителю страны прошения различных обиженных лиц и вручать им полученные ответы. На л. 75 настоящего сочинения 'Адил-бий-дадха упоминается как живой.

(обратно)

222

Китай — узбекский род, обитавший в Бухарском ханстве, в основном а районе от Кермине до Катта-Кургана. Хотя роды кытай и кыпчак настолько слились, что считались за одно целое (см. прим. 20), однако наименования кытай и кыпчак продолжали употребляться отдельно наряду с названием кытай-кыпчак. Многие исследователи в XIX в., упоминая отдельно кытаев и кыпчаков, считают их то за отделы племени кытай-кыпчак, подразделяющиеся в свою очередь на роды (см. Н. А. Аристов, Заметки об этническом составе тюркских племен... стр. 423), то за отдельные роды племени кытай-кыпчаков (В. В. Радлов Средняя Зерафшанская долина, стр. 60—61).

(обратно)

223

Инак — одиннадцатый (из 15) в восходящем порядке бухарский чин, лицо, особо близкое к властителю страны. В его функции входила доставка приказов эмира чинам неэмирского сословия (А. А. Семенов, Бухарский, трактат..., стр. 148).

(обратно)

224

Туксаба — седьмой (из 15) в восходящем порядке бухарский чин, собственно — начальник войскового подразделения, имеющего свое знамя — тук. Первоначально он обязан был ставить блюда с кушаньями перед государем, а также управлял туманом Харакан.

(обратно)

225

Странно, что автор упоминает среди погибших в Джизаке бухарских военачальников Искандар-хана. В другом своем историческом произведении — Тухфа-и шйхи — Сами повествует о судьбе этого человека уже после сдачи Джизака русским войскам (см. прим. 133).

(обратно)

226

'Абдалмалик-тюря (род. в 1848 г.) — старший сын эмира Музаффара, поднявший восстание против отца. Потерпев поражение, он после долгих мытарств поселился в Пешавере, где и скончался в 1909 г. (см. о нем: Кауфманский сборник..., стр. XXVIII; П. Шубинский, Очерки Бухары, стр. 5). В дальнейшем изложении Сами подробно останавливается на его мятеже.

(обратно)

227

Гузар (Хузар) — административный центр одноименного бухарского бекства. Город расположен к юго-востоку от Карши и лежит на удобном караванном пути между Бухарой и Кабулоч. Представляет также важный транзитный пункт между Гиссаром, Карши и Бухарой. Мейендорф в своем «Путешествии» называет его «значительным городом» (М. Meyendorff, Voyage d'Orenbourg a Boukhara, fait en 1820.., p. 162). Описание его в 1876 г. см.: Н. Маев, Очерки, Гиссарского края. Сейчас Гузар — районный центр Кашка-Дарьинской области Узбекской ССР.

(обратно)

228

Кунграт — многочисленный узбекский род, расселенный в Бухарском ханстве, главным образом в бекствах: Хузарском (Гузарском), Байсунском, Ширабадском и Керкинском. Кунграты считали себя выходцами из Хивы, где была сосредоточена основная масса представителей этого рода, из которого происходила Кунгратская династия хивинских ханов.

(обратно)

229

Нукеры — лица, выполнявшие на службе у хана и областных правителей обязанности полицейского характера. Нукеры набирались из жителей, добровольно пожелавших служить, и за свою службу пользовались наделом земли. О происхождении этого слова см.: Б. Я. Владимирцов. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм, стр. 87 и сл.; Монгольское «nokur».

(обратно)

230

'Хишткупрук — населенный пункт между Джизаком и Самаркандом, к северу от селения Актепа.

(обратно)

231

Йлан-Ути самая узкая часть ущелья Санзар, представлявшего с древнейших времен единственный проход через горы Нуратау.

(обратно)

232

Сами здесь неправ, говоря, что свое продвижение к Самарканду русские войска начали через 15 дней после взятия Джизака. Эти события отделены друг от друга несколькими месяцами: Джизак был взят в октябре 1866 г., а Самарканд — в мае 1867.

(обратно)

233

Год барса — один из годов двенадцатилетнего тюркского животного цикла.

(обратно)

234

Хронограмма (та'рих) дает 1283 (1866-67) г. Текст ее представляет собой приписку на полях листа.

(обратно)

235

Коран, 82,2.

(обратно)

236

Здесь речь идет о городке Янги-Курган, расположенном по дороге из Джизака в Самарканд и называемом еще Сайбы (Сайбуйи).

(обратно)

237

В тексте ***

(обратно)

238

С момента выступления русских на Самарканд эмир стал засылать к губернатору посланцев, пытаясь путем переговоров приостановить наступление, но это не достигло цели. Среди посланцев был и Наджмаддин-ходжа, до этого уже не раз ездивший в качестве посла к русским: в 1859 г. с посольством Игнатьева он побывал в Петербурге, в 1865—1866 гг. — в Казалинске и Оренбурге и, наконец, в 1867 и 1868 гг. принимал участие в переговорах с Кауфманом. Мир-асад — в средневековой Бухаре должность мухтаси-ба (раиса) сейидов, проживавших внутри г. Бухары и на расстоянии от него до одного фарсаха (=9 км.).

(обратно)

239

Сарбазы — так назывались регулярные бухарские войска — пехота. Сарбазы служили по найму и набирались из лиц, не имеющих определенных занятий. Получали содержание от эмира.

(обратно)

240

См. прим. 90.

(обратно)

241

Медресе Тилла-кари — одно из двух главных медресе Самарканда (другое — медресе Ширдар), воздвигнутое на площади Регистан в XVII в. могущественным сановником Бухарского ханства Ялангтуш-бием. Описание его см.: Н. Ханыков, Описание..., стр. 103; М. Е. Массой, Ригистан и его медресе, стр. 19—22.

(обратно)

242

Урак — в XIX в. почетное звание, дававшееся только людям духовного сословия.

(обратно)

243

Аксакал (по-узбекски буквально означает 'белобородый') — человек, пользовавшийся почетом по своему возрасту, богатству и заслугам. Аксакалами в Средней Азии назывались старосты селений и кварталов а также главы ремесленных цехов. Когда в Туркестане была введена русская терминология, то наряду со словом «старшина» употреблялось «аксакал».

(обратно)

244

Дамулла — по словарю Л. Будагова — помощник муллы, учителя в школах (см. Л. Будагов, Сравнительный словарь турецко-татарских наречий, т. I, стр. 550). Однако слово дамулла в Средней Азии употребляется также при обращении к человеку образованному как особая форма выражения уважения и почтения.

(обратно)

245

Мударрис — преподаватель в медресе.

(обратно)

246

Неясно. По-видимому, имеется в виду эмир Музаффар (в тексте ***).

(обратно)

247

В тексте ***. — так титуловались в Бухаре сейиды. Здесь имеется в виду Наджмаддин-мир-асад.

(обратно)

248

Очевидно, речь идет об известном хане мервских теке — Коушут-хане, под предводительством которого текинцы в 1855 г. разбили войско хивинского хана под Серахсом, а в дальнейшем вытеснили из Мерва сарыков. В 60—70-х годах Коушут-хан пользовался в Мера е большим влиянием. Упоминание об участии войска мервских Теке в войне Бухары с царской Россией в других источниках не встречается. Теке (текинцы) — многочисленное туркменское племя, жившее главным образом по границе с Ираном.

(обратно)

249

Чарджуй — административный центр бухарского бекства того же названия, расположенный на левом берегу реки Аму-Дарьи. Древний город, имел когда-то важное торговое значение, так как стоял на главном пути из Хорасана в Мавераннахр. В древности назывался Амуль, откуда получила свое название и р. А му-Дарья. Наименование Чарджуй впервые упоминается в начале XIV в. Сейчас Чарджоу (Чарджуй) — административный центр Чарджоуской области Туркменской ССР.

(обратно)

250

в тексте *** Вероятно, автор имеет в виду часть пусты ни Каракум, в которой находится г. Мары (Мерв).

(обратно)

251

Актепа — большое селение, расположенное между Хишткупруком и Самаркандом. По сведениям В. В. Радлова, Актепа в его время уже имел вид маленького городка (см. В. В. Радлов, Средняя Зерафшанская. долина, стр. 18—19).

(обратно)

252

Тук мангыт (тук-и мангит) — отделение узбекского рода мангыт, считавшееся самым значительным среди остальных.

(обратно)

253

В тексте *** (илдар). По-видимому, этот термин аналогичен приводимому Н. Ханыковым в «Описании Бухарского ханства» термину урукдар, которым обозначался человек, «имеющий род, т. е. предков, ознаменовавших себя постоянною службою бухарским ханам» (Н. Ханыков, Описание..., стр. 182).

(обратно)

254

Коран, 58,22.

(обратно)

255

Мисра — полустишие, стихотворная строка,

(обратно)

256

Об Ибрахиме-парваначи автор подробнее сообщает в другом своем историческом произведении — Тухфа-и. шахи, где указывает, что одно время Ибрахим-парваначи был правителем в Керки. Конфликт между эмиром Музаффаром и парваначи, в освещении Сами, произошел из-за вопроса, выступить ли эмиру на помощь осажденному русскими войсками Ташкенту или идти на Коканд. Парваначи был противником похода на Коканд (см. Тухфа-и. шахи, рук.. ИВ АН УзССР, № 2091, л. 196а).

(обратно)

257

Чупан-Ата — возвышенность, расположенная примерно в 8 км к северо-востоку от Самарканда. Название это относительно позднее, а у средневековых восточных авторов она известна как Кухак — «горка». См,: В. Л. Вяткин, Материалы к исторической географии Самаркандского вилайета..., стр. 43; Я. Г. Гулямов, Чупан-Ата (здесь же на стр. 22—23 приведен ряд легенд о происхождении этой возвышенности),

(обратно)

258

Христианин 'Осман — беглый урядник Сибирского казачьего войска, в 1863 г. прибыл в Коканд и обучал там сарбазов 'Алимкула, В 1865 г. попал в плен к эмиру, командовал у него частью армии и был самым ярым противником мира с русскими. В 1870 г., в период завоевания русскими Шахрисябза, он был казнен эмиром в Чыракчи, по. словам Сами, за развратный образ жизни (см. Тухфа-и шахи, рук ИВ АН УзССР, № 2091, л. 272б).

(обратно)

259

По сообщению А. Вамбери, в Бухарском ханстве в его время жило примерно 60 тыс. арабов (см. А. Вамбери, Путешествие по Средней Азии, стр. 183). По мнению некоторых советских исследователей, нельзя дать окончательного ответа на вопрос, когда попали в Среднюю Азию живущие там арабы; известно лишь, что во время арабского завоевания в главных городах Мавераннахра были поставлены значительные арабские гарнизоны. Позже арабы распространились гораздо шире и быстро ассимилировались с местным населением.

(обратно)

260

Здесь образное выражение. Мадда — знак долготы над буквой алиф — имеет волнообразное начертание. Автор, по-видимому, намекает на трусость воина.

(обратно)

261

Образное выражение, употребленное автором вместо «выпалили из ружей».

(обратно)

262

Сиаб — река в окрестностях Самарканда.

(обратно)

263

Автор имеет в виду место недалеко от Самарканда, где, по преданию, находится могила пророка Данийала (Даниила). Она расположена приблизительно в 400 м к северу от развалин городища Афрасиаб

(обратно)

264

Байкуш в переводе означает «сова», однако употребляется в Средней Азии и в переносном смысле для определения бездомного бедняка, нищего.

(обратно)

265

Муфтий — мусульманский законовед, составлявший по просьбе заинтересованной стороны юридические заключения со ссылками на Коран и шариат. Заключения представлялись судье, и тот на их основании выносил решения (см. прим. 72).

(обратно)

266

Ворота Шахи-Зинда — одни из шести ворот города Самарканда, получившие свое название от комплекса мавзолеев времени Тимура — Шахи-Зинда, расположенного примерно в 2 км от ворот. Описание ворот см.: А. П. Хорошхин, Сборник статей..., стр. 191; Н. Ханыков, Описание..., стр. 100.

(обратно)

267

Кокташем Сами, по-видимому, называет дворец эмира в Самаркандской цитадели, в которой помещался знаменитый «зеленый камень» (кокташ), имевший ритуальное значение. На этот камень должен был воссесть каждый эмир при короновании на престол.

(обратно)

268

Так в тексте.

(обратно)

269

В 615 г. н. э. часть мусульман, подвергшихся в Мекке тяжелым гонениям, по совету Мухаммада переселилась в христианскую Абиссинию, где нашла приют и покровительство негуса. Есть свидетельство, что Мухаммад до смерти негуса (в 630 г.) оставался его другом.

(обратно)

270

Коран, баз.

(обратно)

271

'Ираки — название ковровой вышивки, пользующейся большой известностью не только в Средней Азии, но и за ее пределами.

(обратно)

272

Шейх-Касим — небольшой населенный пункт, по А. Вамбери — вторая остановка на пути от Бухары к Самарканду, не доезжая Кермине (см. А. Вамбери, Путешествие по Средней Азии, стр. 102).

(обратно)

273

Панджшамбе — небольшой городок, приблизительно в 12 км к северу от Катта-Кургана.

(обратно)

274

Асака — название местечка вблизи Андижана. Сейчас — город Ленинск.

(обратно)

275

Халка — по-видимому, прозвище. Словарное значение халка «кольцо», а также «пирожок» (см. В. В. Радлов, Опыт словаря тюркских наречий, т. II, стр. 1677).

(обратно)

276

Шагирдпише — так назывались люди без чинов, служившие у правителей областей и у других крупных чиновников для выполнения различных поручений. Они посылались, например, с донесениями к эмиру о положении в бекстре; в то же время, как это видно из произведения Сами, они несли гарнизонную службу в крепостях и участвовали в походах. За усердную службу шагирдпише зачислялись в служилое или военное сословие.

(обратно)

277

Хронограмма (та'рих) дает 1284 (1867-68) г.

(обратно)

278

Чучка (тюркск.) — 'свинья'

(обратно)

279

Кара-мангыт и ак-мангыт — отделения узбекского рода мангыт (см. прим. 5). См, таблицу деления узбекского рода мангыт в приложении к диссертации Д. Г. Вороновского (Гульшен-аль-мулюк Мухаммеда Якуба Бухари, Ташкент, 1947).

(обратно)

280

См. прим. 168.

(обратно)

281

Ишикакабаши — восьмой (из 15) по восходящей линии бухарский чин, «главный хранитель (высокого) порога». Так же, как мирахур и туксаба, имел титул «убежище войны» (***).

(обратно)

282

В тексте — *** (а также ***), букв. 'благодетель' (арабск.), в Средней Азии употреблялось в значении «правитель». Здесь имеется в виду эмир.

(обратно)

283

Сараи — многочисленный узбекский род, населявший в Бухарском ханстве главным образом долину Зеравшана. По сведениям А. Д. Гребенкина, главным местопребыванием этого рода был раньше Балх, откуда они и расселились на север. Он упоминает об этом роде как о кочующем и также занимающемся земледелием в Шахрисябзских горах (см. А. Д. Гребенкин, Узбеки..., стр. 89—90).

(обратно)

284

Так в тексте (вместо «они закончили»)

(обратно)

285

Нураддин-хан-тюря — второй сын эмира Музаффара, родившийся в 1851 г. и умерший еще при жизни отца в конце 70-х годов. Был сна. чала правителем Карши, затем — Чарджуя.

(обратно)

286

Ширабад — административный и торговый центр бухарского бекства того же названия. По данным В. В. Бартольда (История культурной жизни...., стр. 100), был воздвигнут местными правителями в XIV в Сейчас Ширабад — районный центр Сурхан-Дарьинской области Узбекской ССР.

(обратно)

287

Эрсари — туркменское племя, жившее на левом берегу Аму-Дарья в среднем ее течении и находившееся в зависимости от Бухарского ханства.

(обратно)

288

Денау — административный центр одноименного бухарского бекства. Сейчас Денау — районный центр Сурхан-Дарьинской области Узбекской ССР.

(обратно)

289

Букаджли — по Н. Ханыкову — подотдел отдела уактамгалы рода кунграт (см. Н. Ханыков, Описание..., стр. 60).

(обратно)

290

Аксараем назывался воздвигнутый Тимуром в 1380 г. дворец в Шахрисябзе, от которого осталась только часть главного фасада. Остатки Аксарая находились в цитадели — резиденции шахрисябзского бека возведенной позднее.

(обратно)

291

Джура-бек-бий — правитель Китаба, постоянно боровшийся за независимость от бухарского эмира. После взятия Китаба бухарцами с помощью русских войск в 1870 г. бежал в Кашгар, но по дороге был захвачен кокандским ханом Худайаром и выдан русскому правительству. Долго жил в Ташкенте, принял русское подданство, участвовал на стороне русских в войне с Кокандом и умер в 1906 г. в чине генерал-майора русской армии. Биографический очерк о нем см.: ТВ, 1906 № 17; Кауфманский сборник, стр. XXXIII—XXXVI.

(обратно)

292

Китаб — центр одноименного бухарского бекства. Город возник сравнительно недавно. По В. В. Бартольду, крепость Китаб упоминается с половины XVIII в. (см. В. В. Бартольд, К истории орошения...., стр. 129). Сейчас Китаб — районный центр Кашка-Дарьинской области Узбекской ССР.

(обратно)

293

Т. е. с русскими.

(обратно)

294

Тахта-Карача — название перевала через Зеравшанский хребет, представлявшего прямой путь из Самарканда в Шахрисябз. Описание перевала см.: Н. А. Маев, Очерки Бухарского ханства..., стр. 82.

(обратно)

295

По сведениям А. П. Хорошхина, на 1876 г. общее число жителей Самарканда составляло 20 тыс. человек, и из них 60% таджиков (см. А. П. Хорошхин, Сборник статей..., стр. 217—220).

(обратно)

296

Ширин-Хатун — селение, расположенное за Зирабулаком по дороге из Самарканда в Бухару. Сами пишет о Ширин-Хатуне как о первом пункте, с которого начинается культурная полоса вокруг г. Зияуддина (см. Тухфа-и шахи, рук. ИВ АН УзССР, № 2091, л. 236б).

(обратно)

297

А'лам (букв. 'ученейший') — высший из муфтиев (см. прим. 179), без утверждения которого юридические заключения муфтиев были недействительны (см. прим. 72).

(обратно)

298

Под крепостью Сайбуйи автор имеет в виду Янги-Курган (см. прим. 151).

(обратно)

299

т.е. Шахрисябза

(обратно)

300

в тексте — ***, что являлось титулом как инака, так и парваначи, дадха, диванбеги, а также всех хакимов страны.

(обратно)

301

Шигаул — церемониймейстер и в известных случаях провиантмейстер, заведовавший продовольствием послов.

(обратно)

302

Абдаллах-хан II, Шейбанид, правил в 1557—1598 гг. С его именем связана в истории Бухарского ханства попытка создать сильное централизованное государство. В его правление отмечается некоторый подъем в хозяйственной и культурной жизни страны.

(обратно)

303

Термин сахибкиран, в переводе означающий обладатель счастливого сочетания двух планет, употреблялся на мусульманском Востоке по отношению к наиболее могущественным правителям. Так, он был обычным эпитетом Тимура.

(обратно)

304

Сами ошибается в годе заключения мирного договора между Бухарой и Россией. Это произошло не в 1283 (1866-67), а в 1868 г.

(обратно)

305

Хронограмма (та'рих) дает 1283 (1866-67) г.

(обратно)

306

В тексте: *** ('счастливая особа').

(обратно)

307

Паку (тадж.) — 'бритва'

(обратно)

308

Даргам — селение недалеко от Самарканда, точное местонахождение которого не установлено.

(обратно)

309

Дахбиди — 'дахбидский', 'из Дахбида'. Дахбид (Дагбид) — крупное селение, находящееся в 12 км к северу от Самарканда на Ак-Дарье. По свидетельству В. В. Радлова, оно напоминало скорее маленький городок (См. В. В. Радлов, Средняя Зеравшанская долина, стр. 18—19).

(обратно)

310

Каратепа — селение, расположенное приблизительно в 16 км к юго-западу от Самарканда.

(обратно)

311

Ходжа-Мубарек — селение, приблизительно в 60 км от Карши по дороге в Бухару.

(обратно)

312

Всех узбекских родов, по местной традиции, насчитывалось до 92. Европейские исследователи в XIX в. (Ханыков, Вамбери, Борис, Гребецкин, Хорошхин и др.) приводят разноречивые данные: от 32 (А. Вамбери, История Бохары или Трансоксании, т. II, стр. 1—2; А. Борнс, Путешествие в Бухару, ч. III, стр. 367—368) до 102 (Д. Н. Логофет, Бухарское ханство под русским протекторатом, т. II, стр. 155—156). Такой разнобой, по-видимому, можно отчасти объяснить тем, что, как свидетельствует В. В. Бартольд, узбекские родовые деления не были постоянной величиной: одни мельчали, исчезали, другие появлялись вновь (см. В. В. Бартольд, История турецко-монгольсках народов, стр. 28).

(обратно)

313

Т. е. приготовилось.

(обратно)

314

Ташкурган — селение, расположенное ка юг от Яккабага.

(обратно)

315

Яккабаг — центр одноименного бухарского бекства, расположенный к югу от Шахрисябза, у предгорий Гиссарского хребта. Сейчас Яккабаг — районный центр Кашка-Дарьинской области Узбекской ССР.

(обратно)

316

Баба-бек — правитель Шахрисябза, вместе с Джура-беком (см прим. 202) боролся за независимость своих владений от Бухары. После поражения в 1870 г. вместе с Джура-беком пытался бежать в Кашгар но, как известно из предыдущего, был схвачен кокандским ханом и выдан русскому правительству. Впоследствии, так же как и Джура-бек, приняв русское подданство, служил в русской армии и умер в 1898 г. в чине полковника.

(обратно)

317

Сиддик-тюря — сын казахского султана Кенисары Касымова, который до самой своей смерти (в 1844 г.) не признавал над собой руссской власти и боролся против нее. Когда в конце 40-х годов вся Большая Казахская орда вместе с сыновьями Кенисары подчинилась русской власти, Сиддик бежал в Коканд и там боролся на стороне кокандцев против русских. После смерти 'Алимкула возглавлял оборону Ташкента (см. прим. 102).

Действия Сиддика против русских войск отмечают в своих сочинениях М. А. Терентьев (История завоевания Средней Азии, т. I стр. 280, 310 и сл.) и А. И. Макшеев (Исторический обзор Туркестана и наступательного движения в него русских, стр. 241, 252 и сл.). О Сиддике см.: М. Г. Черняев, Султаны. Кенасара и Садык. Сами останавливается только на выступлении Сиддика в самой Бухаре. По сведениям А. И. Макшеева, Сиддик удалился к бухарским пределам весной 1867 г.

(обратно)

318

Дешт-и Кыпчак («Кипчакская степь») — под таким названием известны в Средней Азии с XI в. степи Казахстана, называвшиеся ранее Дешт-и Хазар — «Хазарская степь».

(обратно)

319

Танха — в Бухарском ханстве временное или пожизненное земельное пожалование за военную или гражданскую службу (взамен жалованья или в дополнение к нему). Владетель танха — танхадар — получал право взимать в свою пользу с земледельческого населения налоги, поступавшие до этого в казну эмира. Образцы документов на пожалование танха приведены в работе О. Д. Чехович «Докуменгы к истории аграрных отношений в Бухарском ханстве», вып. 1, Ташкент, 1954.

(обратно)

320

Хатырчи — административный центр одноименного бухарского бекства. Расположен на р. Зеравшан в месте слияния двух ее рукавов: Ак-Дарьи и Кара-Дарьи. Сейчас Хатырчи — районный центр Самаркандской области Узбекской ССР.

(обратно)

321

Ташкурганское ущелье представляет собой выход из Гиссарских гор в Шахрисябзскую долину в том месте, где находится Яккабаг.

(обратно)

322

Кассан — большое торговое селение, расположенное на северо-запад от Карши, по дороге в Бухару, представляет как бы пригород Карши. Сейчас Кассан — районный центр Кашка-Дарьинской области Узбекской ССР.

(обратно)

323

Читариг — селение, расположенное недалеко от Кассана.

(обратно)

324

Курганами в Средней Азии обычно назывались крепости, цитадели небольших городов, в которых имелся гарнизон. Так, В. Л. Вяткин (Каршинский округ..., стр. 14—15) говорит о наличии более десяти таких крепостей в Каршинском вилайете. О курганах см. также: Н. Веселовский. Заметка о курганах Туркестанского края, стр. 221—226.

(обратно)

325

Мираб — должность надзирателя, следившего за распределением воды. По словам Сами, должность мираба Шахруда Бухары по значению равнялась должности правителя Самарканда (см. Тухфа-и шахи. рук. ИВ АН УзССР, № 2091, л. 254а).

(обратно)

326

Гурбун — селение, находящееся к северо-востоку от Бухары, недалеко от города, по Яворскому — в 7 верстах (см. И. Л. Яворский, Путешествие русского посольства по Афганистану и. Бухарскому ханству в 1878—1879 гг., т. II, СПб., 1883, стр. 378-379),

(обратно)

327

Т. е. сыновей беков. из Карши

(обратно)

328

Каратегином называлась горная страна, расположенная на север от Дарваза по среднему течению Сурхоба — Вахша (районы современной Гармской области Таджикской ССР). Вследствие своей труднодоступности Каратегин вплоть до второй половины XIX в. сохранял самостоятельность, не считая временной зависимости его от Коканда и Дарваза, и всегда управлялся представителями местной династии. В 1870 г. был присоединен к Бухарскому ханству и стал одним из бухарских бекств.

(обратно)

329

В тексте: *** — титулы названных везиров: инака Шукур-бия и Йа'куба-кушбеги.

(обратно)

330

Юз — узбекский род, живший главным образом в долине Зеравшана, в окрестностях городов Ура-Тюбе и Джизака.

(обратно)

331

Ярты-тепе — селение, находящееся недалеко от Гузара (приблизительно в 1 км).

(обратно)

332

Т. е. тюрю.

(обратно)

333

Карабаг — селение, расположенное по дороге из Шахрисябза в Карши.

(обратно)

334

Чиракчи — главный город Чиракчинского бекства Бухарского ханства. Время основания города неизвестно. По словам В. В. Бартольда (К истории орошения..., стр. 129), «в половине XVIII века упоминаются крепости Китаб и Чиракчи... из них крепость Чиракчи существовала еще раньше, при Убейдулле». По мнению В. Крестовского (В гостях у эмира Бухарского, стр. 133 и сл.), название свое город получил от могилы святого Чирагчи-ата, ремесленника, занимавшегося выделкой из глины светильников (чираг) и считавшегося покровителем всех людей этого ремесла. Мейендорф упоминает о Чиракчи, называя его «значительным городом» (М. Meyendorff, Voyage d'Orenbourg a Boakhara, fait en 1820..., Paris, 1826, p. 162). Сейчас Чиракчи — районный центр Кашка-Дарьинской области Узбекской ССР.

(обратно)

335

Описание Каршинского арка см.: Н. Ханыков, Описание..., стр. 108—109; В. Л. Вяткин, Каршинскай округ..., стр. 13.

(обратно)

336

Т. е. бог.

(обратно)

337

В тексте *** Чимом, называлась общая внешняя крепостная стена Шахрисябза и Китаба, сбитая из земли и, по-видимому, из кусков дерна («дерн» по-узбекски чам).

(обратно)

338

Джам — урочище, расположенное между Катта-Курганом и Самаркандом, приблизительно в 60 км от последнего.

(обратно)

339

В тексте ***

(обратно)

340

Нур — старое, еще времен Чингиза, название Нурата (см. прим. 56).

(обратно)

341

Хан Ургенча, т. е. хивинский хан (ср. прим. 80), по имени прежней столицы ханства до XVII в. В этот период ханом в Хиве был Сейид Мухаммад-Рахим-хан II кунграт, правивший с 1865 по 1910 г.

(обратно)

342

См. прим. 196.

(обратно)

343

Фараб — в XIX в. небольшое селение и крепость на правом берегу Аму-Дарьи, напротив Чарджуя.

(обратно)

344

Керки — административный центр Керкинского бекства, расположенный недалеко от Карши и представлявший собой пограничную крепость. Описание его см.: А. Вамбери, Путешествие по Средней Азии, стр. 114, 116. Сейчас Керки — районный центр Чарджоуской области Туркменской ССР.

(обратно)

345

Михманхане — помещение для приема гостей.

(обратно)

346

Т. е. ни дней отдыха, ни дней занятий

(обратно)

347

Тамуз — десятый месяц сирийско-македонского календаря, соответствующий июлю.

(обратно)

348

Танур — особая лечь для приготовления хлеба. В печи разводится огонь, и, когда дрова прогорят, к накаленным стенкам печи прилепляются хлебные лепешки.

(обратно)

349

Ср.: Коран, 21,31.

(обратно)

350

Меймене и Акча — столицы небольших полунезависимых узбекских владений на левом берегу Аму-Дарьи, признававших над собой в течение нескольких столетий, власть бухарского ханства. В середине XIX в. среди прочих левобережных ханств афганским эмиром Дуст-Мухаммадом (1826—1863) была завоевана Акча. В 1859 г. между Бухарой и Афганистаном было заключено соглашение, по которому границей между ними признавалась в основном река Аму-Дарья. Таким образом, афганцам была отдана и область Меймгне, которая фактически еще не была завоевана Афганистаном. Окончательное подчинение Меймене, Акчи, Балха и некоторых других узбекских ханств произошло в 60—70-х годах XIX в. при Шир-'Али-хане, преемнике Дуст-Мухаммада.

(обратно)

351

Балх — древний город, в XIX в. — столица полунезависимого узбекского владения на левом берегу Аму-Дарьи. В 1849 г. был присоединен к Афганистану эмиром Дуст-Мухаммадом. Об истории города см.: В. В. Баргольд, Историко-географический обзор Ирана, стр. 17— 20; Туркестан в эпоху монгольского нашествия, ч. II, стр. 78—81.

(обратно)

352

Шир-'Али-хан — афганский эмир, преемник Дуст-Мухаммада, правивший с 1863 по 1879 г.

(обратно)

353

О Йа'куб-беке, выходце из Коканда, ставшем впоследствии правителем Кашгара (1864—1877), см.: Н. Веселовский, Бадаулет Якуб-бек, аталык Кашгарский; М. Ф. Гаврилов, Страничка из истории Якуб-бека Бадаулета — правителя Кашгарии.

(обратно)

354

Т. е. эмира.

(обратно)

355

Здесь, по-видимому, имеется в виду титул имарат панах (***см. прим. 209.

(обратно)

356

Афак-ходжа — правитель Кашгара с 1691 по 1692 г. В истории страны считается установителем правления ходжей.

(обратно)

357

Т. е. Йа 'куб-бача

(обратно)

358

Рум — принятое на Востоке название Византии, впоследствии, перенесенное на Турцию.

(обратно)

359

Т. е. в Мекку.

(обратно)

360

'Абдалму'мин-тюря — третий сын эмира Музаффара, родился в 1852 г., умер в 1893 или 1894 г.

(обратно)

361

Байсун — административный центр Байсунского бекства, небольшой городок, не игравший сколько-нибудь видной роли в политической жизни страны. Сейчас — районный центр Сурхан-Дарьинской области Узбекской ССР.

(обратно)

362

Тартули — отдел рода кунграт, обитавший в долине Байсун-Дарьи и в бассейне р. Ширабад.

(обратно)

363

Дербент расположен примерно в 64 км от Байсуна и существовал еще в древние времена как крепость, замыкающая подступы к Байсуну.

(обратно)

364

Казаяклы — отделение рода кунграт, жившее в долине Аму-Дарьи, около Термеза и в бассейне р. Ширабад.

(обратно)

365

Аманпули или пул-а аман (букв. 'деньги за пощаду') — контрибуция, которая собиралась с населения покоренной области.

(обратно)

366

Сара-хан — в течение многих лет правитель Куляба и Бальджуана. Боролся за независимость своих областей от Бухары; в 1865 г в союзе с гиссарским беком отложился от Бухары, потерпел поражение но потом был прощен и оставлен правителем Куляба. Во время восстания старшего сына эмира 'Абдалмалика присоединился к нему, а после покорения эмиром к 70-м годам большинства горных владений бежал в Кабул (см. о нем: Н. А. Кисляков, Очерка по истории. Каратегина. К истории. Таджикистана, стр. 102—104; здесь же указана литература).

(обратно)

367

Т. е. бога.

(обратно)

368

Киикчи — узбекский род, живший в основном за Аму-Дарьей или в Хивинском ханстве и в незначительном количестве в долине Зеравшана.

(обратно)

369

В рук. № 1458 написано Тах-и курган (***).

(обратно)

370

Т. е. эмира.

(обратно)

371

в тексте — *** (см. прим. 194).

(обратно)

372

Т. е.'между эмиром и хакимами.

(обратно)

373

Джуйбар — местность к западу от Бухары, принадлежавшая влиятельным среднеазиатским духовным феодалам шейхам Джуйбари.

(обратно)

374

Сами называет неправильный год завоевания Шахрисябза и Китаба бухарским эмиром с помошью русских войск — 1290 (1873-74); на самом деле это произошло в 1870 г.

(обратно)

375

Эмир 'Абдалахад (1885—1910) — седьмой правитель из династии мангытов в Бухарском ханстве.

(обратно)

376

Приводимый автором 1302 (1884-85) год является неправильным, так как русский царь Александр Николаевич (Александр II), вступивший на престол в 1855 г., умер не в 1885, а в 1881 г. Переписчик рук. № 1458 (II) исправил эту дату на 1298 (1880-81) год (см. л. 346).

(обратно)

377

Русский царь Александр III (1881—1894).

(обратно)

378

Сафар — название второго месяца мусульманского календаря.

(обратно)

379

Хаварнак — название места в Месопотамии, расположенного недалеко от Неджефа, где в 418 г. н. э. был воздвигнут дворец. В арабской доисламской поэзии он называется одним из 30 чудес мира. В XIV в. этот дворец уже лежал в развалинах.

(обратно)

380

Так-и Кисра — название величественной арки в 80 км к северо-востоку ог Багдада, оставшейся от бывшего дворца персидскихцарей династии Сасанидов в Ктесифоне.

(обратно)

381

В описываемый Сами период первый везир эмирского двора, наполовину иранец по происхождению, Астанакул-кушбеги, стал покровительствовать своим соплеменникам — иранцам и выдвигать их на административные посты. Возмущение местной знати облекалось в форму религиозной борьбы суннитов, составлявших большинство населения Бухары, против шиитов, к которым принадлежали иранцы.

(обратно)

382

Закаватчи, закатчи — сборщик налогов. По сведениям С. Айни, убийство Мухаммад-Шарифа произошло при следующих обстоятельствах: 'Абдалахад решил подвергнуть конфискации за какой-то проступок имущество мирахура Га'иб-Назара и поручил это сделать Мухаммад-Шарифу. Когда последний появился в доме Га'иба и потребовал от него сдачи имущества, тот выстрелил в него из револьвера и убил. Русское правительство, покровительствовавшее Мухаммад-Шарифу, вмешалось в это дело и потребовало расследования. Все завершилось страшной расправой родственников убитого с Га'ибом (см. Садраддин 'Айнй, Та'рих-и амиран-и мангитийа-и Бухара, стр. 84).

(обратно)

383

в тексте *** (букв. 'купленный за золото') — так в официальных документах в Бухаре именовался особый класс людей, рабы (чаще всего из персов), покупаемые эмиром. Эти люди, находясь на службе у эмира, за те или иные заслуги получали потом чины и звания, даже не освобождаясь юридически от своего рабства.

(обратно)

384

Ширбадан — загородный дворец эмира, расположенный примерно в 2 км к востоку от Бухары. Построен эмиром Музаффаром.

(обратно)

385

Ситара-и Мах-и Хасса — загородное имение бухарских эмиров, построенное во второй половине XIX в. Находится в 4 км к северу от города.

(обратно)

386

В тексте ***

(обратно)

387

Подсчеты Сами неверны. Русский царь Николай II (1894—1917), считая от Петра I, был не шестым, а четырнадцатым правителем.

(обратно)

388

Кахтан — название пустыни в Южной Аравии.

(обратно)

389

Турецкий султан Абдул-Хамид II правил с 1876 по 1909 г.

(обратно)

390

Аминача — особый налог с товаров и имущества (размером в 1,5% их стоимости), временно введенный бухарским эмиром Музаффаром в связи с войной с Россией, но с течением времени превратившийся в постоянный.

(обратно)

391

Зекат — первоначально налог, установленный Кораном в качестве одной из основных обязанностей мусульманина и носивший характер пожертвования в пользу бедных или на богоугодные цели. Позже, в частности в Средней Азии, зекат превратился в поимущественный налог, составлявший '/40 стоимости облагаемого предмета. Поскольку зекатом облагались также и провозимые через территорию Бухарского ханства товары, он отчасти играл роль таможенной пошлины.

(обратно)

392

Джа'фар Бармаки — везир халифа Харун ар-Рашйда.

(обратно)

393

Харун ар-Рашид — халиф из династии Аббасидов, правивший с 786 по 809 г. До 803 г. фактическими правителями в халифате были вззиры из рода Бармакидов.

(обратно)

394

Т. е. 'Абдалахада.

(обратно)

395

Автор имеет в виду Андижанское восстание 1898 г. под руководством суфийского духовника Мухаммад-'Алй-халйфы, известного еще под именем Дукчй-йшана.

(обратно)

396

Андижан — один из древнейших городов Средней Азии. Расположенный на скрещении торговых путей, он в начале XVI в. при султане Бабуре стал столицей всей Ферганы. Свое важное торговое значение город не утратил и в XIX в. Сейчас Андижан — административный центр Андижанской области Узбекской ССР.

(обратно)

397

Город Ош, расположенный на кго-запад от Андижана, в средние века считался третьим по величине городом Ферганы. Сейчас Ош — административный центр Ошской области Киргизской ССР.

(обратно)

398

Аманпули — см. прим. 265. Слова пули в автографе нет, в переводе добавлено по рукописи ИВ АН УзССР № 1458 (л. 45а).

(обратно)

399

Шейх-дуктараш и Дукчи-ишан — одно и то же лицо, Мухаммад 'Али, который был мастером по выделке веретен и детских зыбок и получил поэтому прозвище «Ишан(шейх)-веретенщик» (дуктараш и дукчи означает «веретенщик»).

(обратно)

400

Сами ошибается. Андижанское восстание 1898 г. произошло в царствование Николая II (1894—1917), а не Александра III (1881—1894).

(обратно)

401

Хронограмма (та'рих) дает 1316 (1898-99) г.

(обратно)

402

Мазар Абу Хафза сохранился до сих пор под тем же названием в г. Бухаре и находится у оставшихся до наших дней Имамских ворот (Хазрат Имам). Абу Хафз Кабир Бухари — знаменитый имам, пользовавшийся большим авторитетом на всем мусульманском Востоке. Умер в 217/832 г. (см. о нем: Мухаммад Наршахи, История Бухары, Ташкент, 1897, стр. 72—76).

(обратно)

403

Т. е. весть о его смерти.

(обратно)

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

ИСТОРИЯ МАНГЫТСКИХ ГОСУДАРЕЙ, ПРАВИВШИХ В СТОЛИЦЕ, БЛАГОРОДНОЙ БУХАРЕ

  РАССКАЗ О ВОСШЕСТВИИ НА ПРЕСТОЛ ВЕЛИКОГО ЭМИРА, ЭМИРА ДАНИЙАЛА

  ВОСШЕСТВИЕ НА ПРЕСТОЛ ЭМИРА ХАЙДАРА-СЕЙИДА

  ВЫСТУПЛЕНИЕ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА С ВОЙСКОМ ДЛЯ НАКАЗАНИЯ ТЮРИ И ДЛЯ ИСТРЕБЛЕНИЯ КОЧЕВЫХ ПЛЕМЕН

  НАЧАЛО ВЫСТУПЛЕНИЯ СИДДИК-ТЮРИ[317] КАЗАХА, ЗАХВАТ ИМ КЕРМИНЕ И ВОЗВРАЩЕНИЕ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ИЗ ШАХРИСЯБЗА

  ОБРАЩЕНИЕ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ЗА ПОМОЩЬЮ К ГУБЕРНАТОРУ ДЛЯ УСМИРЕНИЯ СМУТЫ ТЮРИ; ОТПРАВЛЕНИЕ ИМ ВОЙСКА НА НЕСЕФ И БЕГСТВО ТЮРИ

  ПИСЬМО ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ХАКИМАМ ШАХРИСЯБЗА О ВЫДАЧЕ ТЮРИ, ОТПРАВЛЕНИЕ [К НИМ] 'ОСМАН-БЕКА-ИШИКАКАБАШИ И УБИЕНИЕ ЕГО ТЮРЕЙ

  ОТПРАВЛЕНИЕ ЭМИРОМ ВОЙСКА ДЛЯ ЗАВОЕВАНИЯ ШИРАБАДА И НАКАЗАНИЯ МЯТЕЖНИКОВ. ВТОРИЧНОЕ ЗАВОЕВАНИЕ ЕГО, А ТАКЖЕ ХИСАР-И ШАДМАНА И ДРУГИХ ОБЛАСТЕЙ

  РАССКАЗ О ПОХОДЕ С НАМЕРЕНИЕМ ВЕРНУТЬ ШАХРИСЯБЗСКУЮ И КИТАБСКУЮ ОБЛАСТИ И ЗАВОЕВАГЬ ЯККАБАГСКУЮ С ОТНОСЯЩИМИСЯ К НЕЙ ЗЕМЛЯМИ

  УПОМИНАНИЕ О НАСЛЕДНИКЕ ПРЕСТОЛА ЭМИРЕ 'АБДАЛАХАД-ХАНЕ[375]

ЛИТЕРАТУРА, ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ДЛЯ СОСТАВЛЕНИЯ ПРИМЕЧАНИЙ

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

*** Примечания ***