Прости за любовь [Вета Маркова] (fb2) читать онлайн

Вета Маркова Прости за любовь

И встретишь ты, когда не ждешь.

И обретешь не там… где ищешь.

Антуан де Сент-Экзюпери

Глава 1

Виктория уже окончательно замерзла. Она прыгала и пританцовывала на обочине дороги, пытаясь привлечь к себе внимание медленно проезжающих мимо водителей. До боя курантов оставались считанные часы, все спешили домой, равнодушно проезжая мимо.

«Что мне делать? Что же делать? Дура!.. Какая же я дура…». Девушка из последних сил пыталась не плакать.

Проскочившая мимо иномарка съехала на обочину и аккуратно сдала назад. Вика замерла.

«Неужели ещё остались неравнодушные люди? Я уж подумала, что все вымерли, как мамонты».

Из машины вылез представительный мужчина, роста явно выше среднего. Вылез и, на ходу одевая дорогое чёрное пальто, быстро направился к девушке.

— Добрый вечер. Что случилось, Снегурочка? — услышала Вика приятный мужской голос.

Девушка с трудом справилась с дрожью и зубной дробью:

— Машина заглохла… Сначала всё замигало, сообщая о всевозможных ошибках, а потом всё резко погасло…

Дальше ей говорить не дали:

— Быстро ко мне в машину. Сейчас же греться, замёрзла ведь, — скомандовал мужчина.

Девушка, научившаяся за последние годы подчиняться, даже не заметила в голосе незнакомца властные нотки. Ей уже было совершенно всё равно. Будь сейчас перед нею сам дьявол, она села бы к нему в машину. Ног и рук она практически не чувствовала от холода.

Мужчина, усадив девушку в свою машину, вернулся к её авто, попытался завести. Безрезультатно! Машина молчала, даже попыток воскреснуть не делала. Он вытащил ключ из зажигания, закрыл машину и сел в свой мерседес.

— Сейчас мы отогреемся и познакомимся. У нас есть время пока едет эвакуатор. Эвакуатор вызвали?

Девушка отрицательно покачала головой и, пытаясь справиться с дрожью, пролепетала:

— У меня телефон сел, да и номера эвакуатора нет.

— Ну, хоть кому-то позвонить успели? Помощь вызвали?

Мужчина внимательно смотрел на свою горе-пассажирку. Это была очень милая и совсем юная девушка с очаровательным личиком и красивыми карими глазами цвета жжёного сахара.

— Нет. Некому, — и она, отрицательно покачав головой, горько добавила. — Теперь некому.

«Что она одна делает на трассе за городом в канун нового года? Она должна быть сейчас в каком-нибудь молодёжном клубе в кругу друзей. Может случилось что?», — продолжая внимательно рассматривать девушку, думал мужчина.

— Отогрелись немного? — задал свой очередной вопрос незнакомец.

— Ага, — шмыгая носом ответила девушка.

Мужчина взял с панели свой телефон и набрал номер Кирилла, знакомого автомеханика. На том конце трубку взяли сразу.

— Кирилл, привет! У Вас сегодня кто-нибудь работает?

— Добрый вечер, Генрих. Работаем все. Сегодня у нас предновогодний аншлаг, прямо как в «Сказке» у Германа.

— Мне нужен эвакуатор. Недалеко от поворота на бетонку на обочине стоит белая киянка. Моя машина рядом. Машина не реагирует ни на что. Полный ноль…

— Тебе повезло. В том районе ребята сейчас находятся. Эвакуатор пустой, сейчас подъедут. Неужели мерин дал сбой?

— Иди ты к чёрту, с такими шуточками. У девушки. Снегурочка сейчас в моей машине отогревается.

— А я уже решил, что ты про свою машину? Так что за тачка?

— Киянка, но какая не скажу… Не рассматривал. В такую погоду не очень и хочется, — посмеялся мужчина.

— Минут через десять ребята подъедут. У Снегурочки спроси, ей машина срочно нужна или потерпит пару дней.

— Спрошу, но позднее.

— Тогда до встречи. Мы тоже подъедем всей семьёй к Герману. Ты то в этом году приехать успеешь?

Генрих посмотрел на часы, в навигатор. Задумался.

— Что-то мне подсказывает, что навряд ли. Пробка десять баллов, — посмеялся Генрих. — Новый год в небе я встречал, но в пробке в Подмосковье ещё не приходилось. Ладно, пока. Вижу твоих ребят. Я пошёл.

Генрих посмотрел на Снегурочку, отогревшуюся в его машине и тихо дремавшую на пассажирском сидении, и вылез из тёплого салона под промозглый ветер, на ходу кутаясь в пальто.

Он всё объяснил подъехавшим мастерам, переложил вещи из машины Снегурочки в свою. Три увесистые сумки, пара пакетов, большая мягкая игрушка, скорее всего подарок, небольшой чемоданчик, коробка. Интересно, девушка переезжает под Новый год? Или это вынужденное переселение?

Ребята аккуратно погрузили авто на эвакуатор, он продиктовал им свой номер телефона для связи.

Сел в свою машину, уже изрядно замёрзнув, хотя одет был по погоде.

Что-то ему сегодня подсказывало, что не стоит ехать к Герману. Ему до сих пор было тяжело находиться рядом с Дашкой. Принял приглашение только ради племянников. Из Германии приехали Марк и Аннет. Да и Ромку с Элен уже больше месяца не видел.

— Ну и куда же тебя везти, Снегурочка?

Но, девушка на его слова не отреагировала, она безмятежно спала. Генрих провёл рукой по её щеке. Улыбнулся её доверчивости. Она открыла глаза.

— Извините, я уснула, наверное, — застенчиво спросила девушка.

— Куда тебя отвезти? — поинтересовался Генрих.

Снегурочка захлопала длинными, густыми ресничками, явно ещё плохо соображая.

— К бабушке.

— И где живёт наша бабушка? — улыбнулся на её ответ Генрих.

— Ой, извините, я ещё не проснулась, — и девушка, заливаясь румянцем от смущения, назвала адрес бабушки. Генрих забил его в навигатор.

— Поехали к бабушке, — и мужчина аккуратно влился в поток медленно ползущих автомашин.

— А где моя машина? — заволновалась Снегурочка.

— Пока ты сладко спала, я вызвал эвакуатор и отправил машину в автомастерскую своего знакомого. Завтра к вечеру ребята позвонят и скажут диагноз поломки.

— Вы врач? — тут же поинтересовалась Снегурочка.

— Да, — не стал отрицать мужчина. — А почему ты так решила?

— «Диагноз поломки». Звучит прикольно, — пояснила девушка, мило улыбаясь в ответ. — Ой, там в машине были вещи, — встрепенулась она.

— Все вещи из машины сейчас едут с нами. Я переложил их. Что-то ещё?

— Ничего.

Он чувствовал на себе её изучающий взгляд и невольно улыбнулся.

— Спи. Впереди новогодняя ночь, — предложил мужчина.

— Уже выспалась, — прозвучало в ответ.

— Ну, если выспалась, тогда давай знакомиться. Меня зовут Генрих. Как зовут тебя, Снегурочка?

— Виктория.

— Красивое имя. Так что произошло с машиной, Виктория? — спросил Генрих и попробовал имя девушки на язык. Вкусно.

— Не знаю. Из дома выехала всё было нормально. За несколько минут до полной остановки на дисплее стали высвечиваться какие-то символы, а потом всё моргнуло и погасло, мотор резко заглох, словно захлебнулся чем-то. Всё!.. С трудом смогла сползти на обочину, хорошо хоть в крайнем правом ряду ехала, — девушка с интересом посматривала на своего спасителя.

Дальше ехали практически молча. Генрих сосредоточенно смотря на дорогу, а Виктория — глядя в окно, но каждый из них втайне пытался изучить другого.

Глава 2

Генрих

А может это судьба? Ведь Герман Дашку также встретил случайно, под Новый год. Дарьяна спасалась в пансионате от одиночества и бывшего. Хозяин пансионата просто выполнил просьбу племянницы и приютил её подругу. А Герман должен был уехать к крёстному, но решил на несколько дней завернуть в полюбившийся давно пансионат и ещё немного повозиться с Гамлетом.

А ведь мне сегодня ехать не хотелось. Тимофеевич просил подстраховать в новогоднюю ночь, боялся, что супруга не успеет вернуться домой из командировки, и Тимофеевичу не на кого будет оставить престарелую маму. Или тёщу? Хотя какая разница кого…

Выходя после работы, я, поскользнувшись, чуть не скатился с верхних ступенек. Чудом удержался за поручни. Машина на стоянке ждала меня в ледяном панцире. На дорогах ждали пробки. Но позвонила Дашка, уточнила, выехал ли я, сказала, что они меня все ждут. После её звонка я не смог не поехать.

Я до сих пор люблю эту женщину. Люблю жену брата… Поэтому и стараюсь появляться у них как можно реже.

Снегурочка… Если бы я не поехал, девчонка совсем бы замёрзла. Она стояла уже около часа, не меньше. Мороз небольшой, а движок полностью успел остыть. И никто не остановился… Что за людское равнодушие? Сколько бы она ещё простояла?

Вновь смотрю на пассажирку, замечаю, как она украдкой утирает слёзы.

У неё явно что-то произошло. Почему она одна в этот вечер? По ком льёт горькие слёзы это нежное создание?

Стараюсь не смотреть на девчонку, сосредоточив своё внимание на дороге. Но не смотреть — не получается. Почему-то хочется ею полюбоваться…

Виктория

«Как я это должна сказать бабушке? Что она обо мне подумает? Жила с Максимом шесть лет. Уверяла бабушку, что замужем. А сама? А сама все эти шесть лет была для него прислугой и …»

Из глаз сбегают непрошенные слезинки, я аккуратно смахиваю их.

Почему я не поняла это сразу? Тогда, когда он заставил избавиться от ребёнка. От его же ребёнка. Ведь мы оба уже работали. Жили в хорошей квартире. Да и не зелёными ведь были… А он просто взял меня за руку и, ничего не говоря, отвёл к знакомому врачу. Даже не спросив моё согласие!.. Моё мнение!.. Словно это был только его ребёнок, а не наш…

И снова я аккуратно смотрю на мужчину, невольно проскользив по нему взглядом, его лицо в полумраке салона кажется по-особенному мужественным, взгляд спускается вниз и останавливается на его ухоженных руках. В глаза бросается перстень на указательном пальце правой руки с изображением какого-то символа или вензеля, и я с трудом отвожу взгляд от этих мужских рук с красивыми пальцами, так властно сжимающими руль.

Интересный какой… Симпатичный… Он ведь куда-то ехал по своим делам… Спешил… А теперь помогает мне, и это подкупает. Хочется впервые в жизни довериться… Он даже не спросил, нужна ли мне помощь… Стоп!.. Он отправил машину в автомастерскую. В какую? Сколько будет стоить ремонт?

У меня всё сжимается внутри. Постепенно приходит понимание того, как сейчас будет тяжело… И трудно будет не только физически, я не привыкла быть одна, с детства ненавижу одиночество, но и финансово, накоплений немного. Хватит ли заплатить за ремонт машины? Стараюсь заглушить в себе глубокий вздох. Одна. Теперь одна, даже прижаться одинокими вечерами будет не к кому. Никто не приласкает, не пожалеет. Только бабушка, да Оленька. Нужно искать квартиру, возможно и работу… Что-то решать с бабушкиным домом… И снова слезинка выскальзывает из моих глаз.

Одна… Хотя, как оказалось и до этого вечера я была одна. То, что рядом надёжный мужчина было лишь видимостью, миражом, иллюзией.

Не могу сдержать горький вздох и отворачиваюсь к окну, за которым мелькают в темноте поля и пролески.

Глава 3

— Не нужно плакать, всё образуется. Так, вроде бы, в России говорят? — Генрих взял её руку в свою, ладошка девушки утонула в его широкой ладони. Он нежно сжал её пальчики, девушка не сопротивлялась, украдкой посмотрел на неё, слегка наклонился и поднёс женскую руку к своим губам, нежно дотронулся до тыльной стороны ладони губами в коротком поцелуе, руку опустил, но из своей ладони не выпустил. — Расскажи, что у тебя произошло.

— Зачем? — спросила она, изображая мнимое равнодушие.

— Иногда, когда проговариваешь свою боль, находишь выход, — задумчиво ответил Генрих.

Летом, на борту авиалайнера, он весь полёт пытался мысленно поговорить вначале с Дашкой, в надежде достучаться до её разума и сердца, объяснив ей, что он не может не то что жить, но даже существовать без неё. Потом со своей совестью, призывая заткнуться и никогда не попадаться на пути, не напоминать про любовь Дашки к его брату. Затем с Германом, объясняя этому болвану, как он измучил ангела по имени Дарьяна и просто обязан вернуться к ней и вымаливать у неё прощение всю оставшуюся жизнь. Именно во время этого монолога он решил дать шанс Герману, всё рассказав брату…

— У Вас такое бывало? — вновь задала вопрос девушка.

— Да. Только этот правильный выход не принёс мне облегчения, но принёс счастье близким мне людям, — задумчиво проговорил Генрих. — Так, что произошло? Ты поссорилась с парнем?

— Нет, — резко ответила она. — Я рассталась со своим парнем. Сегодня… Он предложил мне сделать выбор. Или он и комфорт, уют, достаток, или моя бабушка, сестрёнка и нищета.

— Ты выбрала родных сердцу людей? — Девушка молча кивнула в ответ. — Молодец!.. Теперь жалеешь?

— Нет, ни капельки. Только, что делать дальше ещё не знаю, — печально произнесла она. — Ни помощи попросить, ни совета спросить не у кого…

— Родители? — Генрих пытался прощупать внутренний мир девушки, ему очень хотелось, чтобы он был такой же прекрасный, как внешний её облик.

Для Генриха это важно. Другого человека рядом с собой он не потерпит. Вот Дашка такая, чистая, светлая, нежная…

— Мамы уже нет, а с папой я редко общаюсь. Не хочу ему навязываться. Они давно с мамой не жили вместе. У него другая семья, жена, дети…

— Но вы же тоже его дети?

— Только я. У Оленьки другой отец. Он погиб год назад. Люся, его сестра, оформила опекунство над Оленькой, но только не любит она девчонку, постоянно ругает, наказывает. Практически всё из дома распродала. Я оспорила опекунство. Но к себе Оленьку взять не смогла. Максим ничего слышать не захотел. Я ушла от него… А где теперь жить, не знаю. Боюсь, после праздников ещё и с работы турнут, так как работаю в частной клинике у тётки Макса. Плохой из меня опекун…

В словах девчонки было столько горечи, что Генрих не раздумывая решил помочь этому ангельскому созданию.

— Ты медик? — поинтересовался мужчина.

— Нет. Клинический психолог. Хотела после института учёбу продолжить, но Максим не разрешил… Мы тогда уже вместе жили.

Виктория замолчала, а Генрих задумался. Чем он может ей помочь?

— Генрих, теперь направо в этот проулок, второй дом. Вот этот синенький, маленький домик с резными ставенками, — Виктория посмотрела на часы. — Из-за меня Вы будете встречать Новый год в машине.

— Зато я встретил тебя, — ласково произнёс он.

Вика услышала улыбку в его голосе, вылезла из машины и остановилась. Генрих подошёл и встал рядом. Уезжать от девушки ему не хотелось. Может понравилась, а может просто устал от одиночества, Генрих ещё не понял.

— Спасибо Вам. А знаете, — Вика посмотрела на Генриха и улыбнулась ему нежной, застенчивой улыбкой, — если Вы не очень спешите, оставайтесь с нами. Встретим Новый год, тогда и поедете.

Генрих сдержанно, лишь уголками рта, улыбнулся в ответ, решив не отказываться от этого предложения.

— Если ты приглашаешь, то я, пожалуй, приму твоё приглашение. Только одна просьба, Вика. Давай на «ты».

— Хорошо. Тогда давайте машину с дороги уберём во двор.

Вика открыла ворота во двор. Генрих аккуратно загнал машину на кем-то заботливо расчищенную от снега стоянку. Помог девушке закрыть ворота.

— Теперь пошли, я тебя с бабушкой познакомлю.

И они направились к дому.

***

На пороге дома их встретила бабушка. Вика обняла маленькую, сгорбленную старушку в платочке, одетую в обычных домашний халат, с повязанным поверх фартуком, а Генрих стоял рядом и наблюдал за ними.

— Бабуленька, познакомься, это Генрих. Он меня сегодня спас, — тараторила девушка.

От взгляда Генриха не укрылось, как заволновалась бабушка, как бросила недовольный взгляд на внучку, но промолчала. Поздоровалась.

— Ну, проходите-проходите. Чего в дверях стоять-то.

— Генрих, давай вещи занесём сразу, чтобы потом не выходить. Бабуленька, а Оленька где?

— Задремала, умаялась тебя ожидаючи. Все глазоньки проглядела, всё высматривала, когда приедешь.

Здесь Вика была другой. Она была домашней какой-то и очень заботливой. И именно за этой заботой пыталась скрыть нервозность.

— Пойдём, — ответил Генрих.

Они вышли за дверь. Мужчина поймал её руку.

— Вика, ты чего-то боишься или волнуешься? Я не совсем понял…

Девушка ничего не ответила, лишь тихо произнесла.

— Что я наделала…

— Что ты наделала? — поинтересовался Генрих.

— Ты не поймёшь… — обречённо ответила она.

— Может мне уехать? Это из-за меня? — предположил он.

Генриху не хотелось усложнять её жизнь, просто хотелось помочь.

— Нет! — Вика произнесла это быстро и твёрдо. И Генрих поверил ей и остался.

Они вытащили из машины вещи и занесли их в дом. Но Вика попросила всё оставить, как она сказала, в сенцах. Генрих улыбнулся этому слову. Он, хоть и вырос в Германии, но очень хорошо знал русский язык, это был его второй родной язык, язык его матери. Хорошо владея правильным языком, Генрих всегда умилялся устаревшим словам. Сразу вспомнил Урал, бабулек, в которых Дашка души не чаяла, их вечернее чаепитие и разговоры за чашечкой чая. Там таких слов было много.

Вика рассказала бабушке, что у неё сломалась машина и Генрих ей помог, не дав замёрзнуть на трассе. Взгляд бабушки потеплел.

Девушка помогала старушке на кухне. Генриху ничего не оставалось, как последние минуты этого года наблюдать за Снегурочкой и осматриваться по сторонам.

Домик был стареньким, давно в нём нужно было делать ремонт. Рамы потрескались, из щелей в полу в комнату поступал холод. Из-за чего в доме было прохладно.

Но несмотря на это здесь было чисто и уютно. На окошках стояли цветочные горшки с геранью, на мебели разложены ажурные салфеточки. Посреди кухни красовалась свежевыбеленная русская печь. Впервые печь Генрих увидел у Дашкиной хозяйки, бабушки Мани, на Урале, увидел и влюбился в это чудо. В Германии такого не встречалось, там в домах были камины.

Бабушка посмотрела на ноги мужчины, покачала головой, поворчала на внучку, обозвав её невнимательной обормоткой, и принесла Генриху валеные тапочки.

— На-ко вот, сынок, обрезанки обуй. Пол ледяной. Не ровен час ноги застудишь.

Генрих поблагодарил бабушку, у него действительно стали замерзать ноги. «Плохо, что я не собираю устаревшие слова. Сегодня был бы рекордный день», — улыбнулся своим мыслям Генрих.

— Я вчерась костюм твой доковыряла. Пойди-ка, примерь. Если добр, то в нём ходи. Что за мода такая, зимой голыми ляшками щеголять, — возмутилась бабушка, смущая своим замечанием Вику и веселя Генриха.

— Бабушка! — Вика попыталась прервать старушку.

— Что бабушка!? Как есь, так и гово'рю, — ответила та, а Вика, украдкой бросив взгляд на Генриха и поймав его улыбку, ретировалась в другую комнату.

Через некоторое время Вика вышла, уже переодевшись в тёплый вязаный брючный костюм из белой пряжи, с красивым жаккардовым узором на кокетке свитера. Этот костюм так шёл ей, превращая её в настоящую Снегурочку. Генрих невольно залюбовался. В этой девушке Генрих не видел никакой чванливости, напыщенности и неестественности. Она была естественная, милая и какая-то домашняя.

Генрих сам не мог объяснить, что с ним происходит, но ему здесь нравилось. Он, любитель комфорта, простора, был очарован этим маленьким домиком и его жителями.

Пока Вика будила сестренку и одевала её в нарядное платье, связанное бабушкой внучке к празднику, Генрих вышел на улицу. Он решил достать из машины подарки. Да, эти подарки он вёз другим, но ему очень хотелось подарить их этим людям. Для бабушки он достал варежки-меховушки с красивым орнаментом, которые купил для мамули, она любитель такой красоты; для девочки — куклу, это один из подарков для маленькой племянницы; для Вики… Генрих немного помедлил с подарком для девушки и достал золотой браслет. Этот браслет он хотел подарить Дашке. Внутренний голос настойчиво требовал отпустить прошлое, но вот про будущее — молчал. И Генрих решился. Ещё раз глянул на браслет, на нём была выгравирована надпись: «Помни — я всегда буду рядом». Мужчина уверенно закрыл коробочку и положил её в карман, решив, что именно Виктория должна носить этот браслет на своём запястье. Именно она…

Когда он вернулся в дом, его ждали уже три дамы. К бабушке и Вике присоединилась девчушка лет пяти-семи, худенькая, бледненькая, но с очень красивыми живыми карими глазками. Девочка поздоровалась и начала задавать ему свои многочисленные вопросы, развлекая Генриха разговорами, пока бабушка хлопотала у праздничного стола, а Вика приводила себя в порядок в соседней комнате.

Была уже почти полночь, когда бабушка пригласила всех к столу. Под бой курантов открыли детское шампанское. Пришло время подарков. Оленька была в восторге от подарка Вики. Большой белый мишка пришёлся по душе девчонке.

— У меня тоже есть небольшие подарки для вас. Извините, если я не угадал ваши желания, — улыбнулся Генрих, — но подарки от чистого сердца.

Генрих подарил подарок бабушке, чем вызвал её улыбку.

— Спасибо, сынок. Чуткое у тебя сердце, — поблагодарила старушка.

— Оленька, это тебе, малышка. Дед Мороз просил передать, — Генрих протянул девчушке куклу.

Девчонка взяла куклу и запрыгала от радости. У девочек кукл много не бывает. Такой у неё точно не было.

— Вика, Вика, это ты, — защебетала Оленька, обнаружив сходство новой куклы с сестрой.

— Вика, а это тебе.

Генрих открыл коробочку с браслетом перед девушкой. Вика нерешительно протянула к подарку руку, провела по браслету пальчиком. Улыбнулась застенчиво. Генрих легко застегнул браслет на её запястье.

— Ты же это не мне вёз, — одними губами нерешительно проговорила девушка, готовая отказаться от подарка.

— Это уже совсем не важно. Потом… — также тихо ответил Генрих.

Они ещё немного посидели за праздничным столом. Оленька начала клевать носом. Вика отнесла её в кровать.

— Сынок, имя у тебя…

Генрих догадался, что хотела сказать бабушка.

— Да, Клавдия Ивановна, не русское. Я родился и вырос в Германии, там живут мои родители. Сам живу и работаю в России, как и мой брат. У меня мама русская, её родители родом из Воронежской губернии. Одного из её родителей революция, другого обстоятельства перед войной забросили в Германию. Там они и встретились.

Бабушка помолчала, а потом тихо так, чтобы никто не услышал, сказала:

— С Викой не надо играть, она девка нежная и самостоятельная, как и её мать. Поэтому и с первым мужем Лена жить не стала, он не смог её понять…

Генрих задумался, помолчал немного.

— Я не играю с Викторией, Клавдия Ивановна. Мы с ней только сегодня встретились. Вика Вам всю правду рассказала. Встретились мы случайно, но понравилась она мне сразу.

Бабушка покачала головой, но ничего не ответила Генриху. Разговор пришлось прервать. Виктория крадучись вышла из спальни.

— Еле-еле отцепила от себя. Скучает. Но, ничего, у нас с Оленькой десять дней впереди. Спать легла с твоей куклой, — Вика благодарно улыбнулась Генриху и предложила. — Пойдём, прогуляемся. Сейчас салют новогодний будет. Обожаю салют, — и, не дожидаясь ответа мужчины, спросила у бабушки. — Бабуль, я ненадолго, хорошо? Ты будешь спать ложиться? Или ещё телевизор посмотришь?

— Идите, — коротко ответила старушка.

Генрих помог Виктории одеть коротенькую шубку, выйдя из дома взял её за руку.

— Куда идём? — поинтересовался он.

— Пошли на берег Волги. Мне там очень нравится, — предложила девушка. — Город, как на ладони.

Они прогулялись до берега Волги. Здесь не было привычной набережной. Здесь ещё была дикая природа, не тронутая городской цивилизацией. Берег резко обрывался, уходя вниз, к реке.

— Смотри, как красиво. Я здесь в детстве любила играть. Вот на той берёзке.

Вика показала рукой в сторону берёз, растущих на краю обрыва. Генрих наблюдал за девушкой молча, изучая её, пытаясь впитать её эмоции, понять её чувства.

Небо осветилось первыми шарами салюта. Вика подняла лицо к небу, сложила ладошки перед грудью, соединив вместе пальчики, и смотрела так зачарованно, как обычно смотрят дети. Генрих, стоя в стороне, залюбовался девушкой.

Стройная, с очень нежными чертами лица. Её чёрные бровки вразлёт и густые чёрные ресницы так мило подчёркивали карие глазки, отражаясь в них и меняя цвет радужки на более тёмный, локоны густых светло-русых волос каскадом спускались на плечи. Красота Виктории была естественной, как и у Дашки. Генрих не мог заставить свой мозг прекратить всех девушек сравнивать с Дарьяной, так глубоко засевшей в его сердце.

Городской салют закончился и Вика вздохнула:

— Мало. Это так красиво…

Генрих, стоя у Виктории за спиной, положил свои руки на плечи девушки и повернул её в другую сторону.

— Смотри…

Он привлёк её внимание к фейерверку на базе отдыха «Сказка».

— В «Сказке» всегда салют дольше и красочнее, — как-то печально ответила Вика, но замерла и продолжила смотреть на небо, любуясь разноцветными всполохами.

— Вот там я должен был встретить Новый год. А встретил здесь и нисколько не жалею.

— Тебя там ждут друзья?

В голосе Виктории проскользнули нотки горечи, но она попыталась их спрятать за равнодушием. Получилось плохо, Генрих их заметил.

— Меня там хотел видеть брат и его семья. Поехали со мной? — неожиданно даже для самого себя предложил Генрих.

— Я там буду лишней, да и дома мне нужно быть обязательно часов в восемь. Иначе Оленька расстроится. Она очень скучает. У меня редко получается приезжать к ним.

Генрих почувствовал горечь в словах Вики. Девушка боялась быть лишней, но вместе с тем он чувствовал, она согласна, просто ищет предлог отказаться.

— Снегурочка не может быть лишней на новогоднем празднике, — парировал мужчина. — Утром я тебя привезу домой. Поехали?

— Я не готовила праздничный наряд…

— Он не нужен. Одень то платье, в котором ты приехала. В нём ты очаровательна. Хотя можешь ехать прямо так. Этот костюм тоже подойдёт. Семья брата расположилась в одном из гостевых домиков. Дашка считает этот праздник семейным, поэтому они его встречают вместе с детьми и друзьями. В домике только все свои.

Вика молчала, думала. Девушке очень хотелось попасть в «Сказку». Это была лучшая база отдыха в области, но чертовски дорогая. Она как-то предлагала Максиму съездить на выходные в «Сказку», отдохнуть, но он ответил отказом, ссылаясь на дороговизну и, как всегда, занятость. Они с Максом редко куда-то вместе ходили, лишь изредка в кино, пару раз в театр, иногда гуляли в парке. Он много работал или уезжал к матери, но Вику с собой не брал. У Вики не сложились отношения с этой женщиной.

— Мы едем, — твёрдо сказал мужчина и, взяв за руку девушку, направился в сторону дома. На ходу достал из кармана телефон и позвонил.

— С Новым годом! Герман, мы сейчас подъедем. Как Вас найти?

Вика не слышала, что говорил собеседник Генриха, но, по смеющимся глазам мужчины, поняла, что разговор приятный.

— Герман, ты правильно понял, я приеду с девушкой и тебе объясню всё первому. Ждите, — и отключился.

— Я не давала согласия, — попыталась возразить Вика.

— Виктория, ты же хочешь. Я это вижу, людей читать давно научился. Сегодня ночь чудес, так пусть чудо свершится, — он посмотрел на Вику и добавил. — Вика, я не кусаюсь. Не бойся…

— Я и не боюсь, — пробурчала она, но ей было приятно, ведь мужчина ответил на все её незаданные вопросы, но согласия на поездку она так и не дала.

Зашли тихо в дом. Бабуля уже ушла спать. Вика прошла в комнату к бабушке, решив одеть платье и обуть белые сапожки.

— Ты куда?

— Бабуля, мы до центра доедем. Погуляем немного. Спать всё равно не хочется, — прошептала Вика. — А потом Генрих уедет.

— Езжайте. Появись только до того, как Оленька проснётся. Иначе касатик расстроится.

Вика почувствовала теплоту в голосе бабушки.

— Аккуратно, внучка, с мужчиной, мало ли что. Хотя ничего плохо я не чувствую. Староват он только для тебя, — выдала свою тираду бабушка, чем озадачила Вику. — Езжайте, я двери сама, погодясь, закрою.

Вика поцеловала бабушку в щёку и вышла из комнаты.

— Поехали.

— Вика, гирлянду выключи, — Генрих сказал это машинально и сам себе улыбнулся, он привык, чтобы всё было правильно.

Вика тоже улыбнулась. «Командует», — подумала она, но гирлянду послушно выключила и подошла к Генриху, держащему её шубку.

Но из дома они выйти не успели, в коридоре замерли, услышав голоса мужчин во дворе.

— Митрич, я на это не подписывался. Было дано чёткое указание покоцать стеклышки в машине Викуши, но это не её тачка. Её я хорошо знаю.

— Какая разница? Только вот чем? Эх, надо было из дома что-нибудь прихватить… Здесь даже забытого полешка не найдёшь, всё прибрано.

— Не, Митрич… Ты как хошь, а я пас…

Вика узнала голос соседа Мишки, мужчина давно затаил на неё злобу. Митрича она тоже знала. Им всем бабушкин дом, как кость в горле последнее время.

Генрих нажал на брелок сигнализации, спугнув непрошеных гостей сигналом мигающих фар.

— Путь открыт. Пошли. Ты их знаешь? И что им нужно, расскажешь?

Вика молчала. Она не хотела во всё это впутывать случайного знакомого. Зачем? Это ещё одна её проблема, которую нужно будет решать в ближайшее время. Вот только как?

Генрих выгнал машину на дорогу, помог Виктории закрыть ворота, придержал девушку на узкой тропинке, усадил в машину. Для него это было настолько обычно, что он даже не замечал эти элементы вежливости. Вика расценивала это как знаки внимания. Таким вниманием она избалована не была.

Выезжая на трассу Генрих повторил свой вопрос:

— Что им от тебя надо?

— Это давняя история. Разберёмся, — уклончиво ответила девушка.

— Вика, это не праздное любопытство. Я хочу и могу помочь. Если не сам, то мои друзья.

— Друзья? — неуверенно переспросила Вика.

Неужели он будет подключать своих друзей, чтобы помочь малознакомому человеку?

— Если не друзья, так знакомые. Их у меня много.

Поняв, что мужчина так просто не отстанет, Вика ответила:

— Им нужно, чтобы бабушка поскорее освободила дом. Но идти нам некуда…

— Не совсем понимаю. Поясни, — попросил Генрих.

— Территория нашей деревни передана городу под жилую застройку. Здесь будет новый микрорайон города. Уже всем соседям администрация выделила квартиры. Бабушке предложили место в доме престарелых. Объяснили это тем, что у неё детей нет и ухаживать за нею некому…

— А ты?

— Я здесь не прописана. Мы с Оленькой прописаны в доме её отца. Но нас туда даже на порог не пускают.

— Вика, ты взрослая девочка. Вы в прокуратуру жаловались?

— Я туда ни пойду, как и бабушка.

— Почему? — Генриху уже стало совсем интересно, к тому же он заметил упрямые нотки в голосе Вики. Сразу вспомнилось упрямство Дашки, и на душе стало тепло.

— Не скажу, — уж совсем упрямо ответила Снегурочка, надула губки и отвернулась, смотря в окно.

— И не надо. Завтра позвоню Вадиму Игоревичу, объясню ситуацию. Он не откажет в помощи.

— Не надо ему звонить. Я не хочу, чтобы у него в семье были неприятности из-за меня.

— Виктория, извини, но я совсем запутался. Ты знакома с прокурором?

— Ага!.. Я с момента рождения, бабушка чуть раньше. Это мой отец. И в помощи он не откажет, я даже не сомневаюсь в этом. Только я не попрошу этой помощи, — Вика сказала это твёрдо, дав понять собеседнику, что тема закрыта к обсуждению. Тему закрыла, а сама погрузилась в раздумье, в надежде, что не совершает очередную ошибку.

— Понятно…

Больше Генрих ничего не стал расспрашивать, решив оставить это на потом. Он был уверен, что времени у него будет достаточно.

Глава 4

Машина затормозила у шлагбаума. Генрих показал пропуск и, заехав на территорию базы отдыха, ещё раз набрал номер брата.

— Гер, мы приехали. Ждём… Или я сам смогу дорогу найти?

Услышав в трубке смех брата и обвинение в нетерпеливости, рассмеялся. Терпеть и ждать Генрих умел, не хуже Германа.

— Вика, мы с братом очень похожи, поэтому сегодня тебе придётся ориентироваться по браслету. У нас с тобой одинаковые. У Германа такого нет.

— А по одежде? По печатке? — с любопытством спросила Вика.

— По печатке точно нет, у нас одинаковые. По одежде тоже может не получиться. Вкус одинаковый, часто не договариваясь одинаковые вещи одеваем, — усмехнулся Генрих.

— Вы близнецы?

— Нет, Вика, просто очень похожи.

Девушка замерла от неожиданности и тихо произнесла себе под нос:

— А сказал, что к маме поехал…

— Вика, ты о ком? — ничего не понимая переспросил Генрих.

— Извини, Генрих, это моё личное, — девушка повернулась и посмотрела на мужчину своими очаровательными глазками цвета жжёного сахара.

Он не выдержал и нежно провёл рукой по её румяной щеке.

— Возможно… пока и личное… — многозначительно ответил он.

Его рука остановилась на её подбородке, он слегка приподнял её лицо и заглянул в глаза, улыбнулся.

— Вика, ты моя девушка. На новогоднюю ночь точно, дальше посмотрим. Договорились?

Но Вика не успела ответить. Ей хотелось уяснить, насколько его? И что он хотел этим сказать? Водительская дверь автомашины открылась. Вика перевела взгляд с Генриха на открывшего дверь и замерла от неожиданности.

— С приездом!.. Мы решили, что приедешь только утром.

— А мы решили к вам присоединиться сейчас, — посмеялся в ответ Генрих. — Знакомься, Вика, это мой брат, Герман. Герман, а это моя Снегурочка, зовут Викторией.

Вика скромно поздоровалась и стала аккуратно рассматривать подошедшего к ним мужчину. Два брата действительно были похожи, как две капли воды.

— Мне ехать, или сам за руль сядешь?

— Давай я, сейчас темно, объяснять сложно, — ответил подошедший.

Генрих уступил место брату, сам пересел на заднее сиденье и тут же положил свою руку на плечо Вики. Девушка немного напряглась. Она не хотела ни с кем встречаться. Хватит. От мужчин проблем больше, чем удовольствия…

По дороге к гостевому домику братья разговаривали, Вика старалась их не слушать, но не слушать не получалось. Герман и Генрих по очереди вовлекали её в разговор. За эти короткие минуты поездки Вика узнала, что с недавних пор «Сказка» принадлежит Герману, что сегодня утром из Германии приехали его старшие дети.

— И сколько у Вас детей? — поинтересовалась Виктория.

— На двоих с Дарьянушкой пятеро. Дарьянушка — это моя жена, — засмеялся Герман.

Рука Генриха покоилась на её плече, а вот большим пальцем Генрих умудрялся рисовать узоры на шее Виктории, каким-то чудом найдя кусочек открытой кожи. Это было приятно, Вике захотелось даже заурчать, как кошке требующей ласки.

Машина остановилась у двухэтажного коттеджа. На открытой террасе стояла украшенная ёлка, вокруг неё резвилась детвора. Вика попыталась их сосчитать… Но стоило только машине остановиться, как все дети, от мала до велика, побежали к машине.

Генрих был облеплен детворой и не успел открыть дверцу для Виктории. Вика вылезти сама не решалась. Герман подошёл, открыл дверцу, галантно подал руку.

— Добро пожаловать к нам в дом, Виктория. Генриха мы потеряли надолго, поэтому пойдём, я сам познакомлю тебя с женой и старшим сыном.

Герман направился к стоявшим на террасе симпатичной миниатюрной женщине и молодому человеку.

— Виктория, знакомьтесь. Это Дарьянушка, моя жена. Это Марк, мой старший сын. А это Виктория, Снегурочка Генриха.

Даша всплеснула руками.

— Неужели наш младший брат нашёл свою Снегурочку? Добрый вечер, Вика. Добро пожаловать в нашу большую компанию.

— Пойдёмте в дом, — Герман поцеловал жену в щёчку. — Дарьянушка, я же пообещал, что приведу девушку сразу к тебе. Зачем было выпрыгивать на улицу? Сейчас зима, милая, холодно, можно простудиться.

Герман приобнял жену за талию и пригласил Вику в дом. Вика не успела толком познакомиться с Марком, заметила только, что он внешне похож на отца, только ростом повыше.

— Маркуша, отнеси Викину шубку к ней в комнату.

Даша была очаровательна и ненамного старше Вики, это было вдвойне приятно. В гостиной находилось ещё две пары и мужчина, но никого из них Вика не знала. Даша представила Вику гостям.

Один из мужчин, знакомясь, поинтересовался:

— Это Вас сегодня Генрих спасал от непогоды на трассе?

— Да, — улыбнулась в ответ девушка.

— Вика, эту историю ты мне чуть позже расскажешь сама. Хочу услышать её из первых уст, — и уже обращаясь к Герману. — Дорогой позови детей, виснуть на шее Генриха можно в доме, — посмеялась Даша.

Как только дети зашли в дом, Даша представила их Виктории:

— Вика, знакомься с нашими детьми: Аннет, Глебушка, Элен и Ромчик. А остальные дети наших друзей: Танюшка, Антошка, Илья и Славия. Вот, теперь всех представила, — довольно заявила Дарья.

Пока Даша представляла детей, Вика успела отметить, что двое сыновей, старший и младший, очень похожи на Германа, у девочек глаза голубые, как у Ромки. А вот один мальчишка не похож ни на кого, может если чуть-чуть на Дашу.

Как только Вика осталась без внимания Даши, рядом с ней сразу оказался Генрих:

— Извини, Вика, но племянники превыше всего. Скучать тебе Даша не дала и со всеми познакомила?

— С Новым годом, Генрих! Наконец-то и до меня очередь дошла, — рядом вновь оказалась Дарья.

Даша подошла к Генриху и поцеловала его в щеку.

— Мы уже не ожидали тебя сегодня увидеть…

Вика заметила какую-то напряжённость между этими двумя, но Генрих приобнял Вику за талию, притянув её поближе к себе, и ответил Даше:

— Дашка, ну, куда я от вас денусь? Вы же потом такой большой компанией всю душу выверните. Лучше появиться добровольно, — посмеялся он.

— Пошлите к столу. Голодные?

— Нет, — на вопрос Даши ответил Генрих. — Мы у бабушки покушать успели.

Дашка улыбнулась. Ей понравилась это скромная девушка, такая хрупкая рядом с Генрихом. Возможно рядом с ней он будет счастлив. Даша любила этого упрямого, временами несносного, но такого доброго и отзывчивого мужчину, но любила его как брата. А вот он… Дарья невольно задумалась, лишь на секунду погрузившись в воспоминания.

Немного посидев большой компанией за столом, решили сходить погулять на центральную поляну, заодно и проводить гостей. Младшие дети хозяев были отправлены спать.

Как только вышли из домика, Виктория попала в цепкие лапки Дарьяны.

— Всё! Наконец-то мужчины занялись своими разговорами. Вика, как тебе наша компания? Не скучно?

— Нет, что Вы, Даша. У Вас очень весело.

— Никаких «Вы». Давай знакомиться. Итак, что я успела узнать. С Генрихом ты познакомилась вчера. Да?

— Да, вечером 31 декабря, — весело ответила Вика.

— Символично. Мы с Германом тоже встретились в канун нового года. В новогоднюю ночь мы сидели в холле гостиничного домика и знакомились, задавая друг другу вопросы и отвечая на них. Мне тогда было двадцать три. Потом мы пару лет просто встречались, потом он уехал в Германию, а у меня родился Ромка. А этим летом мы снова встретились. Это о нас с Германом.

— Даша, Герман сказал, что у вас на двоих пятеро детей. Ромка — это ваш общий сын?

— Ага, это моё солнышко. Им я и жила, пока Германа не было рядом. Правда, Генрих был ещё одним напоминанием, да и Марк в гости приезжал. Ты же заметила, что все Вольфы на одно лицо?

— Кто? — переспросила Вика.

— Ах, да. Ты же не знаешь. Фамилия Генриха и Германа Вольф. Известная немецкая фамилия. Их родители до сих пор живут в Германии, у них там фамильный особняк. Я осенью туда первый раз ездила, с родителями знакомилась. Очень приятные люди. Я тебе потом всё расскажу. А ты кем работаешь?

— Клиническим психологом в реабилитационном центре, но, наверное, теперь уже работала, — грустно сказала Виктория, интонацией выделив последнее слово.

— Почему, Вика?

— Я ушла от своего бывшего в канун нового года. А главный врач центра, в котором я работаю, тётя моего бывшего.

Вика цепко выхватила из толпы фигуру Максима, обнимающего длинноногую девицу. Если они с Дашей продолжат движение в этом направлении, то пройдут рядом, и будет чудо, если Максим её не заметит.

Вика оглянулась в поисках Генриха. Мужчины шли в нескольких шагах сзади. Вика немного успокоилась. Но не прошло и минуты, как на её талию властно легла мужская рука, она вздрогнула.

— Ты чего испугалась? — Генрих наклонился и впервые поцеловал её в щёку, Вика замерла от неожиданности.

— Генрих!.. — возмутилась она.

— Да, Виктория? — на неё смотрели смеющиеся глаза Генриха. — Так чего ты испугалась?

— Ты неожиданно подошёл.

— А раньше? Испуг был до того. Я — последствие твоего испуга.

— Хорошее последствие, — ответила Вика и решила сказать правду. — Прямо по курсу видишь высокого молодого человека во всём белом и рядом с ним девушку в шапочке с ушками?

— Ага!.. Эффектная пара.

— Это мой бывший…

— Ты же сказала, что он уехал к маме, — Генрих не смог сдержать удивление.

— Он так сказал. Может передумал… — предположила Вика.

— Ага. Забронировав номер ещё в октябре…

— Что? — Вика от такого заявления даже остановилась.

— Вика, все номера были забронированы ещё осенью. В ноябре свободных номеров уже не было, — пояснил Генрих, продолжая обнимать девушку. — Здесь аншлаг!..

Хотя они и шли медленно, но остановились метрах в десяти от её бывшего, который, увидев Вику, внимательно смотрел на неё. Только Вика этого не замечала, в эти секунды она смотрела на Генриха.

— Ребята, вы отстаёте! — голос Германа прозвучал громко и вывел брата из оцепенения.

— Догоняем! — крикнул в ответ Генрих. — Пошли, Виктория, сейчас мой брат собравшихся поздравит, а потом будет ещё один фейерверк! Можешь считать, что это подарок лично тебе от Германа.

Генрих обнял её и, немного прикрыв собой, провёл мимо бывшего. Боковым зрением Генрих заметил, как пара медленно идёт за ними, было слышно, как молодой человек с кем-то разговаривает по телефону.

— Вика, нам туда, — Генрих увлёк Вику на сцену, — салют отсюда виден лучше.

— Генрих, может не надо? Зачем? Я…

— Молчи, Вика, и делай, как я говорю. Я всегда буду рядом…

Они поднялись вслед за Германом, Дашей и Марком. Вика хотела спрятаться за спину Марка, но не получилось. Дарья взяла её под руку.

— Вика, может тебе всё это кажется странным, но если в твоей жизни, вернее не так, если ты появилась в жизни одного из Вольфов, то это навсегда. Они все однолюбы. Свою любовь ищут долго… Но рядом с этими мужчинами безопасно и надёжно. Попробуй довериться Генриху. Я его никогда таким счастливым не видела.

Даша легонько сжала локоть Вики и убрала свою руку, но тут же на плечи Виктории властно легли две мужские руки и слегка наклонили тело Вики назад, слегка прижав к мужчине.

Они стояли рядом. Герман поздравил всех присутствующих с праздником. И после его слов в небо взлетело множество разноцветных капель, которые раскрывались в огромные шары. Это было похоже на какой-то танец цветов на ночном небе. Вика смотрела не отрываясь, онадаже дышать перестала. Отмерла, лишь когда Генрих поцеловал её, нежно прикоснувшись своими мягкими и теплыми губами к её губам. Краем глаза она заметила, что Герман целует свою жену и только Марк стоит один и смотрит в небо.

— Зачем? — выдохнула Вика в губы мужчины.

— Хочу, — спокойно ответил он, поцелуй прервал, но из объятий не выпустил.

И теперь Вика смогла опустить глаза на собравшихся. Рядом со сценой стояла охрана, а рядом с охраной стоял Максим и его друзья. Их было четверо, и они о чём-то разговаривали, резко жестикулируя. Вика всегда немного побаивалась Макса, он мог быть резким и грубым. Но сейчас, чувствуя на своих плечах руки Генриха, она не чувствовала страха.

Фейерверк закончился, зазвучала музыка.

— Ребята, если Вы в домик, то Дашу с собой возьмите. Я ещё немного здесь побуду. Или Вы со мной?

Генрих посмотрел на Викторию, глазами спрашивая, что будем делать. Вика пожала плечами.

— Мы погуляем. Тебе по делам? — спросил Генрих. — Если нужно, мы Дарью отведём.

— Куда это вы меня выпроваживаете? — вмешалась Даша. — Вика, с ними нужно держать ухо востро. Они такие…

— Какие? — спросили братья хором.

Дашка засмеялась им в ответ.

— Герман, мы долго будем гулять? — спросила она мужа.

— Нет, Дарьянушка, минут тридцать. Не больше.

— Пап, я тогда пошёл в домик. После перелёта вырубает, — Марк попрощался со всеми до утра и ушёл.

Генрих не отпускал от себя Вику ни на секунду.

— Генрих… — снова Вика попыталась вывернуться из его объятий.

— Вика, пока твой бывший и его друзья не угомонятся и не отвалят в сторону, я буду обнимать тебя. Ты — моя девушка! Сегодня уж точно…

Они вчетвером гуляли по парку, переходя от одной площадки к другой. Здесь было шумно и весело, многочисленные аниматоры развлекали гостей. Несколько раз к ним подходил Игорь и в итоге присоединился к ним, и пошёл с ними в домик.

Генрих провёл Вику в спальню.

— Вика, ложись спать и ни о чём не думай. Утром я тебя часов в восемь разбужу.

— Давай пораньше… — попросила Вика.

— А проснёмся? — Генрих провёл рукой по её щеке.

Вика смотрела на него и не отводила взгляда. Генрих не смог устоять и поцеловал, невесомо коснувшись её губ. Девушка замерла в его объятиях.

— Вика, а если я предложу тебе встречаться? Ты согласишься? — голос Генриха был глухим, мужчина с трудом скрывал возбуждение.

— Можно я подумаю? Это так неожиданно, — мило улыбнулась Вика.

— Можно. До утра. Дай твой телефон, — попросил Генрих.

Вика достала из кармана телефон и протянула его Генриху. Мужчина быстро набрал номер и сделал контрольный вызов.

— Заводим будильники на 7.30. Проснёшься раньше, звони. Не приду после будильника, тоже звони. Пока.

Он вновь поцеловал Вику, на этот раз лишь нежно дотронулся губами до ее лба.

— Я ушёл. Будет страшно или скучно, тоже звони, — посмеялся Генрих и вышел за дверь.

Вика сняла платье, аккуратно повесила его на спинку стула, откинула покрывало и забралась в прохладную постель. Посмотрела время. Почти четыре. Нужно хотя бы немного поспать. Она видела кучу непрочитанных сообщений, но даже читать не стала, не хватило сил. Она моментально уснула…

Глава 5

Сквозь сон Вика слышала будильник, но открыть глаза сил не хватило. Проснулась она от настырного поцелуя и даже успела сообразить, что она на него отвечает.

— Доброе утро. Всё, я тебя разбудил и пошёл заваривать кофе. Одевайся, — посмеялся Генрих.

Вика с трудом села в кровати, спустила ноги. Ощутила неприятный холод пола, но делать нечего, пошла в ванную, умылась, привела себя в порядок, надела платье. Приоткрыла дверь из ванной и сразу почувствовала запах свежезаваренного кофе. Улыбнулась.

Генрих стоял у окна, приветливо улыбался в ответ.

— Проснулась, Снегурочка? Пей кофе. Сейчас проснёшься окончательно. Извини, не спросил, может нужно было чай принести?

— Спасибо. Утром обязательно кофе, а дальше — как придётся, но предпочитаю сок или просто воду, хотя чай тоже люблю, но хороший, элитный.

Генрих ответил на её слова своей обворожительной улыбкой. Они выпили по чашечке кофе, оделись и вышли из домика, где все ещё спали, кроме…

На террасе стояли двое, курили и мирно беседовали. Явно по-немецки, отметила Вика.

Увидев Генриха и Викторию, мужчины прервали разговор и поздоровались.

— Вы куда? — удивлённо спросил Марк, забыв перейти на русский, вопрос явно был адресован Генриху.

— Виктории нужно домой. Мы постараемся вернуться к обеду, — также по-немецки ответил Генрих и притянул Вику к себе одной рукой.

Герман впервые видел брата таким счастливым рядом с женщиной, да и со своими женщинами Генрих никогда никого не знакомил, лишь иногда рассказывал о своих похождениях.

— Виктория, надеюсь Вы вернётесь вместе с Генрихом. Приезжайте. Здесь много всего интересного, — Герман изучающе смотрел на Вику, и та, немного смутившись его пристального взгляда, ответила.

— Извините, но у меня дома бабушка и маленькая сестрёнка, которая очень скучает по мне. Мы видимся с ней редко.

— Приезжайте вместе с сестрёнкой. Она сходит на ёлку с моими детьми, — предложил Герман, а Вика лишь застенчиво улыбнулась в ответ.

Генрих всё это время стоял так, чтобы взгляд Марка не падал на Викторию, и, уже направляясь к машине, проходя мимо племянника, тихо произнёс:

— Sie ist meine¹.

Виктория услышала сказанное Генрихом, но, к сожалению, не поняла. А вот взгляды мужчин успела заметить: суровый, обращённый на Марка, взгляд Генриха, удивлённый — Германа, весёлый, с вызовом, адресованный Генриху — взгляд Марка. Молодой человек явно что-то хотел сказать, но рука отца опустилась на его плечо, и он промолчал.

Стоило машине Генриха отъехать от коттеджа, отец с сыном вернулись к разговору.

— Марк, не переходи дорогу Генриху. Он достоин счастья, — Герман внимательно смотрел на Марка. Впервые ему было так сложно разговаривать с сыном.

— Но, отец! Мне тоже понравилась Виктория. Почему должен уступить я? — Марк был настроен решительно.

Этот молодой человек достойное продолжение и его, Германа, и Генриха. Слишком много эти двое мужчин вложили в воспитание Марка.

— Марк, давай так. Пусть Виктория сама выберет себе мужчину. Оставим этот выбор женщине, — предложил Герман, уже догадываясь, что Виктория выберет его брата. Эти двое очень гармонично смотрелись вместе и дополняли друг друга.

— Генрих всегда рядом с ней. О каком выборе ты говоришь, отец? — Марк не хотел это понять и принять.

— Генрих был рядом с Дарьяной семь лет, но его она не стала. Вот это и есть выбор женщины. Лишь бы с кем, сын, это выбор падших. Это не наш вариант, мальчик. Виктория — умная женщина, она выбор будет делать сердцем, которое её не подведёт. Но с её выбором нужно будет считаться. Ты — молод. У тебя вся жизнь впереди, а вот Генрих…

Герман не стал договаривать, Марк всё понял и лишь ухмыльнулся. Марк решил, что он даст возможность Виктории сделать выбор, но просто так в тень не уйдёт.

Глава 6

Виктория

Минут через сорок машина останавливается у ворот бабушкиного дома.

Я хочу выпорхнуть, но Генрих перехватывает мою руку:

— Подожди, Вика. Поехали со мной. Сейчас соберём вещи и поедем отдыхать в «Сказку». Оленьке там будет интересно. Ромке и Элен по шесть лет. Они ровесники. У них будет своя весёлая компания. Дети пообщаются и поиграют вместе, а мы хорошо отдохнём. Девочка сходит на новогоднее представление, получит подарок из рук Деда Мороза. Поехали…

В голосе Генриха появляются вкрадчивые нотки, которые обволакивают, убаюкивают, уговаривают поступить так, как он хочет, отчего его голос звучит ещё более убедительно. Мужчина не даёт мне вставить ни одного слова, и к концу его монолога я уже согласна. Мучает только одно. Там Максим, возможно их компания приехала ни на один день. Генрих словно читает мои мысли…

— Я всегда буду рядом… — вдруг произносит он. — Не бойся. Отбрось сомнения и соглашайся.

Я не нахожу сил ему ответить, лишь киваю головой в знак согласия и улыбаюсь. У этого мужчины невероятная харизма. Он такой…

— Спасибо, — Генрих наклоняется и нежно прикасается губами к моей щеке, а у меня от этого прикосновения перестаёт биться сердце.

Я не могу понять этого мужчину. Зачем я ему? Он всё это серьёзно? Если я ему действительно нравлюсь, то … Со мною что происходит? Почему так реагирую на его прикосновения? Ведь не юная девчонка…

Решаю дать ему шанс, но просто не буду пускать его в своё и без того израненное сердце. Если ему хочется находиться рядом и помогать, пусть… Но эта помощь должна быть бескорыстной. Моё тело и моё сердце останется при мне, решаю я.

Генрих быстро обходит машину, распахивает дверцу, галантно подаёт руку, помогая мне вылезти.

— Вика, машину оставим здесь. Как я успел заметить, здесь никто не ездит, а если и поедут, то места хватит. Сейчас поближе к забору прижмусь. Или заехать на территорию?

Он смотрит на меня, пытаясь заглянуть в глаза. Перехватываю его взгляд и окунаюсь в ярко-голубые глаза мужчины. Таких ярких глаз ещё не встречала. С трудом отвожу взгляд. Ещё немного и утону в его омуте. Его вопрос является лишь предлогом удержать меня за руку. Во всяком случае, мне так кажется.

— Лучше убери с дороги. Сегодня здесь могут быть не совсем трезвые водители. Просто можно ворота не закрывать, — сердце бешено бьётся в груди от зрительного контакта, а мужчина лишь улыбается уголком рта.

— Хорошо. Беги, вещи собирай. Я сейчас приду, — отвечает Генрих и отпускает меня.

Залетаю в дом, пытаюсь восстановить дыхание, бабушка в окошко всё видела.

— Вика, этот мужчина у нас остаётся? — с порога спрашивает у меня бабушка.

Бабушка у меня строгая, хотя и понимающая всё.

— Нет, бабуля. Мы сейчас уедем. Хочу Оленьке сказку устроить, на новогоднюю ёлку её отвезти и дать возможность с её сверстниками поиграть.

— А он здесь при чём? — лукаво улыбается бабушка.

— У меня машины нет, это во-первых, а во-вторых, это его племянники, — отвечаю я бабушке и понимаю всю нелепость ситуации.

Я знакома с этим мужчиной несколько часов, и бабушка это знает. Но она молчит, лишь головой качает и улыбается. Да, бабушка, мне скоро тридцать, но при появлении рядом Генриха, я теряю голову и делаю всё необдуманно… А может всё я делаю правильно?..

— Дома позавтракаете, тогда и поедете, — говорит бабушка и начинает накрывать на стол, рассказывая. — С утра Люська прибегала, поругаться хотела, но я её в дом не пустила. Оленька ещё спит. Может и к лучшему, что уедете. Не надо, чтобы Оленька её ор пьяный слышала. Девонька только плакать будет, впечатлительная очень.

Я, слушая бабушку, замираю. Люська — сестра отца Оленьки, её родная тётка. Она умудрилась оформить опекунство на девчонку через пару дней после гибели Виктора, но несмотря на то, что опекун сейчас я, Люся продолжает распоряжаться всем имуществом брата и треплет нервы бабушке, мне и Оленьке.

В дом заходит Генрих, здоровается с бабушкой, сканирует меня взглядом своих пленительных глаз.

— Вика, ты чего замерла? Случилось что-то? Бледная…

Я вздрагиваю от прикосновения его руки к моей щеке и почему-то появляется желание нырнуть в его объятия, спрятаться там от всех проблем.

— Да так, ничего, — резко отвечаю я и сбегаю в комнату собирать вещи и будить сестрёнку.

Слышимость в бабушкином доме отменная, у этих стен нет тайн. Слышу, как бабушка всё рассказывает Генриху, выкладывая во всех подробностях об отношениях с Люсей, тёткой Оли. Непроизвольно краснею. Ужасно стыдно, ведь придётся принять его помощь. Мама растила меня самостоятельной, приучила рассчитывать только на саму себя и свои силы. И вчера помощь Генриха на трассе была, пожалуй, первой помощью, принятой мной от мужчины.

Вздрагиваю от прикосновения рук. Я не слышала, как в комнату зашёл Генрих. Зашёл и положил свои руки мне на плечи, деликатно прижав меня к своей груди.

— Вика, и как со всем этим кошмаром ты собираешься справляться сама?

— Как-нибудь…

Мой ответ не устраивает этого мужчину. Генрих поворачивает меня к себе лицом, запускает свою руку мне в волосы, прижимает к себе сильнее и тихо шепчет на ушко, обжигая его своим дыханием:

— У тебя есть я. Привыкай… — и, поцеловав в щечку, отпускает.

Я ещё не ответила согласием на предложение Генриха встречаться. Не ответила и отвечать не собиралась, а вот Генрих решение, пожалуй, принять успел. Только вот почему мне возражать не хочется?

Пока я собирала вещи Оленьки, моя сестрёнка должна быть самой нарядной, Генрих развлекал маленькую трещотку. Они даже успели сходить умыться. Мне осталось собрать только мои вещи, здесь сложнее. Для прогулки вязаный костюм — то, что надо. А вот в чём пойти на ёлку с Оленькой? В чём ходить в доме? Решаю забраться в чемодан и отыскать там своё любимое платье, тёмно-синее, с шифоновыми вставками. Я покупала его себе на день рождения, мечтала одеть его в ресторан. Но мой праздник был омрачён работой Максима. В тот вечер он ушёл на работу, а я сидела дома одна. Обидно, у нас даже столик был в ресторане заказан заранее…

Хлопает входная дверь, известившая о приходе гостя, и тут же из кухни доносится:

— Где эта п…ка? Прикатила? К ребёнку на пять минут заскочила, опекунша х…ва. Даже ворота закрыть потрудилась.

Я тяжело вздыхаю и направляюсь на кухню утихомиривать Люсю, попросив Генриха побыть с Оленькой. Люся ещё не протрезвела после новогодней ночи, это заметно по её голосу.

— Явилась, с…ка, — с новой силой начала голосить Люся, увидев меня. — Что в Москве то не живётся? Своих-то чего нарожать не можешь, на чужих рот разеваешь? Я тебе кровиночку мою не отдам!

Люся орёт и несёт всякую чушь. Если бабушка ещё пытается ей возразить, то я просто молчу. Стою и молчу… Говорить ничего не хочется, да и не смогу ничего сказать. К горлу ком подкатил… Если хоть слово скажу, расплачусь. Люся не должна видеть мои слёзы. Я — сильная!..

За окном мелькает тень. Кто ещё на нашу голову? Без стука дверь распахивается и на пороге возникает папа!.. Этого ещё не хватало. Вот ему теперь точно придётся всё объяснять, не отстанет.

Отца я люблю. Когда была маленькой, мы часто общались. Он даже пытался приглашать меня к себе в гости. Но когда я повзрослела, поняла, что в доме отца меня любит и ждёт только отец. Остальные меня люто ненавидят, именно из-за того, что он любит. Бегала я только к его матери, моей второй бабушке, где и встречалась с папой. Вот она меня всем сердцем любила, к ней и мама моя в гости ходила, даже когда второй раз замуж вышла.

Отец здоровается, закрывая за собой дверь.

— Что за крики, словно кого-то прирезали. Люся, опять ты буянишь?

— А по что они не разрешают мне с племянницей общаться? — возмущается Люся.

— Люся, иди домой, проспись. А то полицию вызову и привлеку за дебош… — серьёзно произносит папа.

Я не сразу замечаю, как Люся и папа переводят взгляд в одну точку, и точка их интереса не я. Они смотрят куда-то за меня… Я оборачиваюсь именно в тот момент, когда на мои плечи ложатся уже знакомые мужские руки. И почему-то это прикосновение приносит мне столько уверенности и спокойствия…

— Что за крики? Ребёнка напугали. Клавдия Ивановна, успокойте Оленьку, пожалуйста. У Вас может получится, у меня не получилось…

Бабушка быстро уходит в комнату и начинает ворковать с Олей, а я не знаю, что мне делать. Стою и смотрю на папу, а он улыбается мне. Давно я его таким довольным не видела.

Люся, увидев и успев рассмотреть мужчину, изрекает:

— Да-а-а!.. И докажите мне, что она не ш…ха… На нормальных такие не смотрят…

Но сообразив, что ляпнула лишнее, Люся, под суровым взглядом моего отца, проворно выскакивает, не прощаясь, за дверь, лишь аккуратно и плотно её прикрывает.

— Добрый день, Вадим Игоревич. Вы пропустили приём в ноябре.

Папа откашливается в кулак, ухмыляется:

— Добрый! Поэтому Вы, Генрих Альбертович, находитесь рядом с моей дочерью?

Мужчины приветливо улыбаются и открыто смотрят друг на друга. А я таращусь на папу. Папа наблюдается у Генриха? Чем болеет мой папа? Почему он мне никогда ничего не говорил об этом?

— Вика, ты не перестаёшь меня удивлять, дочь, — папуля обнимает меня, прижимает к своей широкой груди и целует в лоб. — Привет, девочка моя.

— Папа… — я хочу возмутиться и оправдаться, но в комнату входит бабушка и вбегает Оля. В их присутствии возмущаться не хочется.

— Я пришёл по делу, — начинает разговор отец, и я сразу догадываюсь, о чём он хочет поговорить. — Виктория, подпиши заявление о вступлении в наследство.

Я отрицательно качаю головой.

— Вика, я не спрашиваю. Я требую, — в голосе папы появляются властные нотки, так он со мной редко разговаривает. — Бабушка просила домик тебе оставить, а ты отказываешься. Нельзя так…

— Давайте завтракать. Вадим, давай с нами, — приглашает бабушка всех к столу.

— Мать, никто не будет ничего делать, пока Вика не поставит свою подпись вот здесь, — и он тычет пальцем в лист бумаги, — и сейчас! Вика!..

— Не дави на девку, — заступается за меня бабушка, внимательно смотрит на меня и добавляет. — Мою последнюю волю ты тоже не исполнишь?

Вот и бабушка переходит на другую сторону. Генрих снова стоит за моей спиной и держит меня за плечи, молчит. А мне от его рук спокойно, словно за спиной стена незыблемая. Потом мужчина вдруг наклоняется и тихо шепчет на ушко:

— Вика, ну, что ты в самом деле. Подпиши. Отец ведь тебе плохого не желает. А потом мне всё объяснишь. Давай же, маленькая.

И его «маленькая» выбивает из меня стержень, и я, резко развернувшись, утыкаюсь лицом в его грудь и даю волю слезам. Он нежно гладил меня по спине, невесомо прикасаясь, и пытается успокоить.

— Она подпишет. Сейчас поплачет только, — Генрих говорит это уверенно и спокойно, словно знает меня давно, а я ведь действительно уже готова подписать.

Генрих

Стою посреди комнаты и успокаиваю Викторию. Но эта настырная девчонка, успокоившись, всё равно не хочет подписывать заявление.

— Вика, тебе скоро тридцать, а ты всё в характер, как мама, играешь. Дочь, нельзя так, — пытается достучаться до неё отец.

Тридцать? Я думал ей только за двадцать перевалило, ну, максимум двадцать пять. А ей… Еле сдерживаю выдох, чтобы не привлечь внимание, но всё равно привлекаю, целуя Вику в щёчку и шепча ей на ушко:

— Вика, будь благоразумна. Бабушке жить негде, да и Оленьке.

Бабушка, словно услышав меня, говорит в поддержку бывшего зятя:

— Касатик, если что, я хоть в дом Маши уйду. Это точно лучше дома престарелых.

— Что за дом престарелых? — грозно спрашивает прокурор, он явно не в курсе. — Мама, что Вы выдумываете? Кто Вас туда отправляет?

— Так, Вадим, приходили недавно из администрации и сказали, что мне квартира не положена. Я ведь живу одна, старенькая, ухаживать за мною некому, дети все померли, поэтому мне выделили место в доме престарелых без очереди. Не знала, что и туды тожа очередь еся.

— Черти! — ругает Вадим Игоревич. — Вот, а Вы говорите, что я волноваться не должен, — обращается он явно ко мне. — Ведь точно знаю, что город выделил квартир ровно столько сколько домов снести должны. И все в новом фонде. А у меня на столе уже две жалобы, так как выделены квартиры из старого фонда и меньшей площадью, чем положено, а одна из них в аварийном состоянии. Вот как это?!

Замечаю, как Вика напрягается вся и делает шаг вперёд.

— Папочка, я подпишу, только за нас хлопотать не надо. Не унижайся, пожалуйста.

— Виктория…

Вадим Игоревич обнимает Вику, а меня почему-то червячок ревности гложет, как тогда с Дашкой, когда до неё, после отъезда Германа, Денис дотрагивался. Вика берёт из рук отца авторучку и подписывает там, где показывает ей отец.

— Вот и славненько. Олюшка, беги за стол, касатик. А то своими разборками совсем девку голодом заморили, — по-доброму ворчит бабушка.

Оля, до этого тихо сидевшая на диване, спрыгивает и бежит к бабушке.

Завтрак проходит спокойно. После завтрака Вадим Игоревич собирается домой, а я выхожу его проводить.

— Не стал у Вики спрашивать, у Вас спрошу. Что у неё произошло с Максимом? — интересуется Вадим Игоревич.

— Я не имею права рассказывать. Пока это только её жизнь, — с её отцом я решаю быть откровенным, мне будет нужна его поддержка с этой девчонкой, в этом я уверен. — Мне нравится Виктория. Она…

Я не могу придумать ей определение. Вадим Игоревич ухмыляется по-доброму.

— Скажи только одно, она ушла от мужа? Да или нет?

— Вика не была замужем. Если Вы имеете ввиду Максима, то да, ушла.

— Она переехала к тебе?

— Пока нет. Мы с ней только вчера познакомились. Но переедет быстро. Я умею быть настойчивым.

— Не принуждай. Она этого не потерпит, — мы подходим к калитке. — Бабушку не обижайте, она мне как мать. С квартирой я улажу. Вике нужно будет порядок в домике бабушки Мани навести. Я там небольшой ремонт сделал. Домик в порядок привёл, утеплил. Там уютно. Клавдии Ивановне в доме сподручнее будет, чем в квартире. Но квартиру она получит. Положено, значит положено.

— Я буду рядом с Викторией насколько она позволит. Бабушку не обидим. А Вас жду в клинике и чем быстрее, тем лучше. Таблетки принимаете по схеме?

— Да. Всё прекрасно было, только вот перед праздниками ухудшение почувствовал и вспомнил, что приём пропустил, — кается Вадим Игоревич.

— Моё следующее дежурство восьмого. Вот тогда и жду в любое время. До этого времени мы с Викой что-нибудь решим. Во всяком случае всё понятно станет.

Вадим Игоревич смотрит сурово.

— Вадим Игоревич, для себя я всё решил, а вот решение Вики я ещё не услышал…

Но в этот момент из дома выбегает Виктория, на ходу набрасывая на плечи шаль, подбежав, виснет у отца на шеи:

— Папочка, я очень тебя люблю. Спасибо тебе.

— Ну, Виктория, ну, что ты как маленькая. Иди в дом, выскочила раздетая, простудишься.

Вадим Игоревич целует дочь, садится в машину и уезжает, а Вика стоит у калитки ещё какое-то время и смотрит ему вслед. Подхожу и обнимаю Викторию.

— Вика, зима на улице, а ты почти босиком. Пошли в дом, — целую её в щёчку. — Если всё собрала, то поехали. Дети ещё до ёлки должны познакомиться.

Чувствую, как напрягается Вика. Что произошло?

— Зачем я тебе? У меня куча проблем. Тебе ведь их решать придётся. Не надоест?

Подхватываю её на руки, такую лёгкую и стройную, заношу её на крыльцо и целую. Хочется нежно, но целую нагло и напористо. Резко прерываю поцелуй. Смотрю в её янтарные глаза. А там… такое смятение. Девчонка ничего понять не может.

— Мне не надоест. И, согласись, у меня совсем не плохо получается, — улыбаюсь и поправляю локон её волос, выехавший из причёски, убираю его за её маленькое ушко. — Пошли, замёрзла совсем.

Глава 7

По дороге в «Сказку» Виктория молчит. Она пытается разобраться в себе.

Как Генриху удалось так быстро занять все её мысли? Ведь она даже ещё не всё решила с Максом. Вика точно знает: она вспылила, Максим обиделся и уехал к маме, она психанула, собрала вещи и уехала к бабушке. Но… В душе она надеялась, что они помирятся. Надеялась… Теперь уже нет. Максим никогда не простит ей поцелуй с другим мужчиной… А она ему?.. Неужели Генрих прав, и Максим ещё осенью запланировал поездку с другой?..

Вика достаёт из сумочки телефон, решив просмотреть сообщения. Как всегда, их было много, это и поздравления от коллег, от школьной подруги и море сообщений от Макса. Их она и решает прочитать. Вика просматривает сообщения, по щекам текут слёзы… Сколько обвинений, оскорблений, грязи… И ни одного слова о любви… Смотрит на время отправления первого сообщения. Через полчаса после их ссоры. Оно самое нейтральное: «Ты полная дура! Только идиотка может променять достаток на нищету. Я даю тебе на размышление целую ночь. Утром жду извинений». «Извинений в чём? В чём я виновата?» — спрашивает себя Вика. Все последующие сообщения были уже в новогоднюю ночь после их случайной встречи.

Она шмыгает носом. Генрих включает поворотник и останавливает машину.

— Оленька, устала? — спрашивает он у девчушки, мило устроившейся на заднем сидении.

— Нет, — отвечает девчонка, не прерывая игры в куклу.

— Сейчас поедем дальше, — Генрих подмигивает девчушке и уже только для Виктории добавляет. — Вику только успокою.

Он вылезает из машины, подходит к пассажирской дверцы и открывает её, отстёгивает ремень безопасности и протягивает девушке руку, помогая Вике покинуть уютный салон. Она, ничего не понимая, вылезает из машины.

— Виктория, что произошло? Что за горькие слёзки? Ты целый год плакать собираешься? — Генрих смотрит сурово, словно на провинившуюся школьницу.

Вика молчит, опустив голову и вертя в руках телефон. Но почему-то перечить этому мужчине ей не хочется. Что с ней происходит? Куда запропастился её язвительный характер.

Мужчина притягивает её к себе, прижимает к груди.

— Вик, не сопротивляйся, когда я тебя обнимаю. Тебе нужно успокоиться, я просто помогаю. Не нужно, чтобы Оленька видела твои слёзы. Она очень впечатлительная, может понять всё неправильно, а потом всё рассказать бабушке. Ещё и Клавдия Ивановна переживать будет.

— А ты считаешь, мне не из-за чего расстраиваться? У меня всё прекрасно?

Генрих молчит, давая возможность Виктории выговориться.

— Я не знаю, что меня ждёт дальше… Ни квартиры, ни машины, ни работы… Ты считаешь, что это прекрасно!? Всё с нуля… Но только мне не двадцать. Мы с Максимом прожили вместе шесть лет и …

— Вика, давай посмотрим на ситуацию по-другому, — Генрих перебивает девушку, пытаясь успокоить её. — Смотри. Ты говоришь, нет квартиры. Но у тебя есть дом, где тебя любят и ждут. На первое время можно жильё снять, сейчас это не проблема. Можешь пожить у меня, я уступлю тебе одну из комнат, квартира большая. А в той квартире тебя любили? Это была твоя квартира? Там ты была на сто процентов счастлива? Для себя ответь на эти вопросы. Мне ответ на них не интересен. Ты говоришь, нет машины. Но мы ещё даже не знаем, что с твоей. Кирилл завтра к обеду сообщит. Если тебе сложно без машины, покатаешься на моей. Без проблем. Я ей в Москве редко пользуюсь. И последнее, ты говоришь, нет работы. С чего ты взяла? Тебя разве уже уволили? — Вика отрицательно качает головой, а Генрих продолжает. — Даже если уволят, ты дипломированный специалист. Есть опыт работы. Найдёшь новую. Видишь, всё решаемо. Маленькая, не надо так горько плакать, — Генрих наклоняется к её ушку и заговорчески шепчет, — иначе очень хочется поцеловать. Но, ты почему-то против. Или не против?

Он, немного отпрянув от девушки, нежно приподнимает её голову, чтобы заглянуть в карие глазки. Вика смотрит в ответ. Она ждёт поцелуя. Но Генрих целует в щёчку.

— Поехали маленькая заплаканная девочка.

Он открывает дверцу авто, помогает Вике сесть в машину.

— Спасибо, Генрих, — благодарит мужчину Вика, хотя всю горечь, что скопилась на душе, скрыть не может.

Он лишь улыбается в ответ.

***

Они подъезжают к коттеджу, не успевают вылезти из машины, как на террасе появляется Даша:

— Вы куда пропали? Почему так долго? Я устала ждать, все хотят кушать, а я жду вас.

Сегодня Дарьяна была в спортивном костюме. «Какая она стройная и маленькая», — Вика улыбается своим мыслям. Она несколько выше Даши, хотя Вика всегда считала себя низенькой и тихо завидовала длинноногим подружкам. Даша бойко подходит к Вике и целует в щёчку, но здесь Дашкино внимание привлекает девчушка на руках Генриха.

— Генри, это что за чудо у тебя? Маленькая, как тебя зовут?

Генрих ставит Олю на ножки, но девочка цепко держит его за руку и не отпускает. Дашка присаживается перед ней на корточки:

— Меня зовут тётя Даша. А тебя как? Не стесняйся, маленькая.

— Я не маленькая, — тихо, но твёрдо отзывается девочка. — Здравствуйте, меня зовут Оля.

Дашка целует это милое создание.

— Пошли, я познакомлю тебя со своими мальчиками и девочками. Их у меня много, — и, взяв Олю за руку, обращается к Виктории. — Вика, это твоя дочь?

— Нет, Даша. Это моя сестрёнка.

— Прекрасно… — многозначительно произносит Дарья.

Зайдя в дом, Даша знакомит Олю со своими детьми. После обеда дети устраиваются на ковре у камина со своими игрушками, а взрослые рассаживаются в гостиной на диванах, лишь старшие дети покидают их компанию и уходят на второй этаж. Сегодня в коттедже находятся только члены семьи.

Даша уютно устраивается в объятиях мужа, положив голову ему на плечо. Герман обнимает жену, нежно поглаживая её по руке.

— Генрих, совсем забыла, для Вики с Олечкой спальня на втором этаже, а вы с Марком спуститесь на первый. Нельзя чтобы девочки мёрзли, — смеётся Даша. — Вика, пойдём, я покажу тебе вашу спальню. Мальчики, вещи принесёте?

— Пойдём, — соглашается Вика и бросает тревожный взгляд на Оленьку, боясь, что девочка испугается, если не увидит её. Ведь Оля не ходит в детский садик и практически не играет со сверстниками. Всё это осталось в прошлом. Последние шесть месяцев единственным другом в играх для Оленьки является бабушка, лишь изредка Вика и Вадим Игоревич.

Даша подходит к Роману и что-то шепчет на ушко, девочки уже так увлечены игрой, что ничего не замечают вокруг.

Вика с Дашей поднимаются на второй этаж, где разместились четыре спальни.

— Мы сейчас часто в этом домике отдыхаем, почти обжились. Я не могу находиться без Германа в выходные, а он всё время пропадает на работе. А здесь мы почти вместе, — извиняющимся тоном поясняет Даша.

— У вас ещё есть квартира?

— Да, Вика, в соседнем научном городке. Я работаю в одном из местных институтов юристом. Только пришлось к моей квартире присоединить ещё соседнюю. Все вместе мы в мою маленькую трёшку перестали помещаться с некоторых пор. На нашу удачу соседка свою на продажу выставила. Мы и купили. Только ремонт сделали и всё устроили. Как раз к новому году успели. Теперь у нас шесть комнат, места всем хватает. А в Москве ты где живёшь? — в свою очередь интересуется Даша.

— Жила в квартире Макса. Сейчас к бабушке вещи перевезла. Снимать буду, если останусь работать в Москве.

— Не грусти. Генрих что-нибудь придумает и с работой, и с квартирой.

— Генрих-то придумает, но… Даша, я так не могу. Я не привыкла рассчитывать на кого-то, только на себя…

— Вика, привыкнешь. Я тоже всегда рассчитывала на себя. Твердила себе, что я сильная, всё смогу. А потом поняла, если рядом появляются люди, готовые помочь, то это дар свыше и от этих людей и их помощи нельзя отказываться. Когда Герман неожиданно уехал, а я осталась одна, тоже думала, я сильная, я справлюсь. Но если бы Генрих не оказался рядом, если бы он так настырно не лез со своей помощью, я бы потеряла Ромку. Организм бунтовал, был сильный токсикоз и, как следствие, угроза выкидыша. Но, благодаря Генриху всё обошлось. И у нас есть такой прекрасный мальчишка.

— Я ещё не готова к такому, наверное.

— А ты не готовься, а просто прими его помощь. Генрих внимательный, заботливый, надёжный. Это мне в Вольфах и нравится.

В дверях появляется мужчина, держа в руке сумки.

Вика замирает, пытаясь понять кто это. У братьев разница в возрасте небольшая и различий между ними Вика ещё не нашла. Оба одинакового роста, голубоглазые шатены, даже лёгкая проседь на висках присутствует у обоих. Да и одеты братья сегодня в одинаковые серые свитера и джинсы. Левую руку с браслетом, или без него, у пришедшего не видно, на указательном пальце правой руки такая же печатка, как у Генриха, поэтому рассчитывать Вика могла только на Дашу и свою интуицию…

— Вещи прибыли. Ёлка у детей через час. Пойдём на ёлку сегодня? Или сегодня покатаемся с горки и просто погуляем, а на ёлку завтра, на утреннее представление? Чтобы эмоций на целый день хватило…

— Спроси у детей, милый, а мы пока вещи разберём, да поболтаем немного.

«Значит это Герман. Голоса тоже похожи. Тембр один», — отмечает для себя Вика, основательно растерявшись в отсутствии отличий.

— Даша, а как ты братьев различаешь? Они ведь так похожи, — интересуется у Даши Виктория.

— Не знаю. Но я с самого начала видела только Герку. Наверное, моё сердце безошибочно мне подсказывает. А ты ещё не научилась определять?

— Нет. Но сейчас заходил Герман, я права?

— Почему ты так решила? — интересуется Даша, улыбаясь новой знакомой.

— Глаза. Генрих смотрит по-другому. Взгляд… Не могу объяснить, — смущается Вика.

Вика заботливо вешает платье сестры на плечики, расправляя складочки.

— Это карнавальный костюм Оленьки?

— Да. Она у нас Лисичка в этом году, — Вика достаёт маску и кладёт на тумбочку.

— Красивый костюм. Сами вязали?

— Бабушка. Она у нас мастерица.

Вика достаёт своё платье, костюм и убирает всё в шкаф.

— Вроде бы всё…

— Тогда пошли вниз, сейчас узнаем, что решили дети. Если дети решат идти на ёлку, то мы забредём в кафе. Здесь чертовски вкусная кухня. Обожаю их пудинги, маффины и другую выпечку. А вечером Герман предлагал пойти в ресторан. Детей ужином здесь накормим.

— Даша, а дети одни останутся? — интересуется Вика, переживая за сестрёнку.

— Нет, что ты. Попросим горничную с ними посидеть. Лена не откажет. Удивительная женщина. Мне она очень нравится, я с ней давно знакома. Да и Глеб с Аннет уже большие, присмотрят.

Вика восхищается Дашкой, как у её всё легко, просто и продумано.

«Интересно, она всегда такая была? Или это приходит с уверенностью, что о тебе заботятся, тебя любят и поддерживают во всём?».

Вика с Дашей спускаются в гостиную, но обнаруживают пропажу. Мужчин здесь нет. Дети играют, не обращая внимание на взрослых. Вика приятно удивлена, Оленька не заметила её отсутствия, обычно сестрёнка хвостиком бегает сзади.

— Дети, где папа?

— У Глеба в комнате, — отзывается Ромка, не отвлекаясь от игрушек.

— Ну вот, придётся опять подниматься на второй этаж. Вот пусть только Герман скажет, что не боится, если я пополнею. Если не боится, тогда зачем по этажам гоняет, — ворчит, улыбаясь, Даша. — Вика, посиди одна, только не скучай. Я быстренько. Германа только найду.

Дарья направляется на второй этаж, а Вика усаживается на диван и погружается в свои мысли.

Она с этими людьми знакома несколько часов, но почему же ей кажется, что знает их всю жизнь. С ними приятно общаться. Никто из них не лезет с расспросами в душу. Даша рассказывает понемногу об их семье, порционно выдавая информацию.

Вика задумчиво смотрит на малышей. Роман строит что-то из конструктора, а девчонки играют в куклы. Куклами они уже поменялись. Вика отмечает, что у Оленькиной куклы появился уже новый наряд. Значит бабуля с утра успела поколдовать. Вика улыбается нахлынувшему желанию сшить кукле красивое платье, вот только нужно найти тот заветный пакет с обрезками.

К Вике подбегает Ромка и выдёргивает её из размышлений, взяв за руку:

— Вика, я не понимаю, что говорит Оля и не могу это перевести Элен. Помогите, пожалуйста.

Виктория, улыбнувшись мальчишке рассеянной улыбкой, подходит к детям и присаживается рядом с ними на пол.

— Оленька, что ты такое непонятное сказала?

Оля смотрит на сестру своими очаровательными карими, как у мамы, глазками и повторяет:

— Черевички, я обула Грете черевички.

— Черевички, Ромка, это тапочки по-другому, но нарядные, праздничные.

Вику удивляет то, как Ромка быстро переводит всё на другой язык. Элен что-то отвечает брату.

— Я вас не понимаю, сколько раз говорить, — возмущается Оля и смотрит на сестру. — Вика, ну скажи ты им. Я не знаю их языка.

— Это немецкий язык. Мы дома часто на нём разговариваем, — поясняет Ромка.

— Рома, вы на немецком разговариваете с папой?

— Да. И с папой, и с мамой, и с Глебом.

«Ничего себе», — удивляется Вика. Она иностранных языков не знает. В школе и в институте учила английский, но он прошёл как-то мимо неё, не оставив следа в голове.

— Вика, ты почему переместилась на пол? Пол холодный.

Вика поднимает голову и встречается взглядом с мужчиной. На неё смотрят голубые-голубые глаза, но смотрят нежно, ласкающе, словно каждую клеточку её тела целуют.

— Нет, Генрих, не холодно. Дети ведь играют, — отвечает она и вкладывает свои ладошки в протянутые навстречу ей руки Генриха.

Он помогает ей встать и кладёт свои руки к ней на талию.

— У детей коврик с подогревом, а ты сидела на обычном. Вика, как ты узнала, что это я?

— У тебя взгляд другой. Не такой, как у Германа.

И только сейчас обращает внимание на браслет, браслета на руке мужчины не видно. Вика немного смущается. Неужели ошиблась?

— Что не так? — глаза мужчины улыбаются и ласкают. — Что?

— Браслет…

Генрих обжигает её щёчку поцелуем.

— Браслет никуда не делся. Но нам не нужен браслет, Вика. Ты и так меня узнаёшь. Для твоей уверенности я его поправлю.

И Генрих поправляет рукав свитера, вытащив из-под него браслет.

— Дети, убираем игрушки и пошли гулять.

— Генрих, мы все пойдём? — интересуется Ромка.

— Все.

— Все-все? И Аннет, и Глеб? — спрашивает голубоглазая девчушка.

Вика замечает акцент у Элен.

— Да, Эль, пойдём все вместе. И будем кататься на ватрушках с горы. Покатаем Вику?

— Чур, Вика поедет со мной, — заявляет Ромка.

— Хорошо, Ромка, я доверю тебе Вику. Уговорил… Оля, будешь кататься со мной?

Оленька утвердительно кивает, не отвлекаясь от игры, а потом поднимает глазки и смотрит на сестру, словно ищет в её глазах одобрения. Вика улыбается сестрёнке.

Со второго этажа спускаются Герман и Дарьяна. Оба одеты в комбинезоны.

— Вика, а у вас есть во что для катания с горки переодеться? — спрашивает Даша.

— Конечное, сейчас мы с Оленькой быстро. Побежали? — Вика протягивает сестрёнке руку, и они, взявшись за руки, поднимаются в комнату.

Вика помогает переодеться Оленьке, которая без умолка тараторит, рассказывая о своих новых друзьях, и уже сама успевает одеть костюм, как раздаётся стук в дверь.

— Виктория, покажись.

— Сойдёт? Только у меня наверх, кроме шубки, ничего нет. Я кататься не собиралась.

В ответе Вики сквозит неуверенность. Генриху так хочется защитить Вику от неё же самой и от этой неуверенности тоже.

— Сейчас что-нибудь придумаем. А если не придумаем, будешь кататься в шубке.

Генрих помогает Оленьке обуть валеночки. И видя, что Вика замешкалась, приходит на выручку:

— Валенки и именно их. И шубку! Ты — моя Снегурочка!..

Оля с визгом летит на первый этаж, сообщая всем, что Вика у них Снегурочка, а Генрих ненадолго пленит Вику:

— Вика, ты красавица! Я тебе это уже говорил?

— Нет, — смущаясь, отвечает Вика.

— Вика, вернёмся к нашему разговору. Твой ответ, красавица?

Генрих приподнимает руку, чтобы коснуться её щеки. Проводит тыльной стороной ладони по щеке, едва касаясь кожи. Виктория замирает, сердце перестаёт биться от такого нежного прикосновения. Рука Генриха перемещается на затылок, зарываясь в густые волосы и лаская их. Вика тяжело сглатывает, пытаясь справиться с нарастающим возбуждением.

Девушка догадывается на какой вопрос хочет услышать ответ мужчина, но ответить она ещё не готова и пожимает плечами. Генрих нежно поцелует её щеку, прокладывает дорожку из поцелуев к виску, спускается к ушку. Вика не двигается. Ей безумно нравятся эти ласки, такие необычные для неё и будоражащие её тело.

— А так, моя нерешительная упрямица?

Дыхание Генриха ласкает кожу, Вика улыбается в ответ и заглядывает в его глаза. В самые красивые глаза на свете! В этом она уже уверена. Заглядывает и позволяет омуту его глаз захватить её в плен.

Генрих обнимает девушку одной рукой за талию, несколько прижимая к себе, и нежно завладевает её губками. Вика растворяется в этом поцелуе. Хотя разум и продолжает бунтовать, сердце уже растаяло, растекаясь лужицей у ног этого мужчины. Вика нерешительно кладёт свои руки на грудь Генриха, но не для того, чтобы оттолкнуть его, а для того, чтобы чувствовать удары его сердца.

— Твой ответ? — тихо выдыхает Генрих.

— Давай попробуем, — слышит он в ответ.

Хоть в этом ответе и сквозит всё та же неуверенность, но это лучше, чем отказ.

Глава 8

Генрих

Что за девушка, эта девушка-Вика? Почему не могу оторвать от неё взгляд? Ведь не может же быть «с первого взгляда», когда тебе уже за сорок?

Герман по-доброму издевается, говоря, что меня накрыло. Да, накрыло. Сегодня, пока курили на террасе, Герман посмеялся Марку, чтобы тот не подходил к Вике и оставил её мне. Значит мне не показалось, что Марк бросает на Викторию заинтересованные взгляды. Извини, племянник. Её я тебе не уступлю. Ты ещё молод, а у меня это может быть последний шанс…

Виктория!.. Милая девочка… Она запала мне в душу, но я даже боюсь настаивать с ней на своём. Где моя былая решительность?

Терпелив я был только с Дарьей. Но если бы я с Дашкой был настойчив, возможно она и была бы моей, но мне принадлежало бы только её тело, оболочка. Её сердце всегда принадлежало только Герману.

Рядом с Викторией и я другой. Всегда к женскому полу испытывал страсть, безудержное желание. Но к Вике страсть и желание другие, и я не могу отрицать этого. Вику я хочу как-то по-особенному. Раньше был всего лишь секс, физическая потребность, а эта девушка мне нужна целиком. Хочу обладать ею без остатка, хочу, чтоб принадлежала только мне одному.

С Викторией я не буду терпелив. Она должна быть моей и чем быстрее, тем лучше для нас. Не нужно давать ей возможность одуматься и начать всё взвешивать, иначе это может быть не в мою пользу. Молодость племянника может взять верх…

Съехав пару раз на ватрушке с Оленькой, поднимаясь в очередной раз на горку, ищу глазами Вику. Она с Ромкой устраивается на вершине на ватрушку и летит с мальчишкой вниз. На вершине Оленька снова тащит меня к спуску, а мне хочется к её сестре, но как объяснить это малышке. На выручку приходит Глеб. Он берёт девчушку за руку:

— Пойдём со мной, а то мне скучно. Пусть Генрих отдохнёт немного.

И Глеб увлекает девчонку за собой и через минуту они уже с визгом летят вниз.

Какая это прекрасная детская забава — катание с горки!..

Да и погода сегодня великолепная. Яркое солнце, небольшой мороз, снег искрится, превращая всё вокруг в сказку. В такую погоду я люблю кататься на лыжах. Интересно, а Виктория катается на лыжах? Решаю узнать. Ищу её и Ромку глазами. Они поднимаются на горку, но мне закрывают глаза нежные ручки племянницы. Аккуратно убираю их и оборачиваюсь. Аннет виснет на моей шеи:

— Генрих, поехали со мной. Ну, пожалуйста.

Но говорит она это по-немецки. А у нас с ней уговор, разговаривать только на русском. Она собирается поступать в МГУ, хочет переехать к отцу.

Отрицательно качаю головой, а жестом показываю, что не понимаю её. Аннет шутливо надувает губки.

— Ну и не надо, я с Ромкой поеду, — вредничает племянница, хватает Ромчика за руку и, смеясь, тащит к спуску.

Я протягиваю руку Виктории, помогаю ей сделать последние шаги наверх. Обнимаю её, целую в щёчку.

Как она прекрасна. На морозе щёчки порозовели, глазки искрятся счастьем, лицо сияет в улыбке:

— Генрих, где Оленька? Я потеряла её из вида?

— С Глебом Оленька. Этот мальчишка о ней позаботится.

— Я думала народу будет больше, — говорит Вика и пытается отстраниться, но я не намерен её отпускать.

— Сейчас ёлка идёт. Основная детвора там.

К нам подходят Дашка и Герман. Если честно, я их потерял, когда пришли на горку. Оба улыбаются, видно, что безумно счастливы.

— Где это вы были? — интересуюсь я, лишь крепче прижимая к себе Викторию, которая не прекращает слабые попытки выбраться из моих объятий.

Лишь только сейчас замечаю компанию её бывшего. Они направляются к горкам. Шепчу Вике на ушко:

— Стоять. Ты хочешь вернуться к нему?

Она обалдело смотрит на меня и отрицательно качает головой, но молчит. И не надо слов. Я просто целую Вику, а она замирает в моих объятиях, расслабляется и послушно кладёт мне голову на грудь.

Мы стоим вчетвером и мило разговариваем. Дашка рассказывает, что они проверяли открытый каток.

— Можете сходить покататься, — предлагает Герман. — Лёд ровный, как зеркало.

— Я не умею, — откровенничает Вика. — Зимние виды спорта не для меня, — смеётся она, — как и летние. Если только на велосипеде покататься, да в речке поплавать.

— Генрих научит. Меня Герман учил кататься на коньках и горных лыжах. Жаль, что не успели горнолыжку в порядок привести к этому сезону. Оборудование вовремя не закупили, — поясняет Дашка.

Они с Германом представляют собой единое целое, знают всё про работу друг друга, живут общими заботами и проблемами, словно навёрстывают время, проведённое в разлуке.

Компания молодых людей с Викиным бывшим останавливается рядом, ребята то ли ещё не протрезвели после новогодней ночи, то ли накатили с утра. Ведут себя развязно и ищут для себя свободную ватрушку, явно намерены спуститься с горки.

— Пойдёмте домой, — не выдерживает Дашка. — Мне не нравится, когда рядом с детьми будут взрослые кататься, притом не совсем трезвые.

Дашке деликатности не занимать. Но выудить детей с горки сложно. Стоим, высматриваем.

— Глеб, сыночка, хватит. Давайте домой, — просит Даша у пробегающего мимо Глеба.

— Мамочка, мы только с Оленькой ещё один разочек спустимся, — кричит удаляющийся в сторону спуска Глеб, садится на ватрушку, усаживает девчонку к себе на колени, отталкивается, и они уже несутся вниз.

Воздух звенит от детского смеха. На середине подъема вижу Марка и Элен, они медленно поднимаются в горку, в самом низу Аннет и Ромка. Ромка тащит старшую сестру за руку наверх, Аннет смеётся, постоянно спотыкается и падает.

Я, как заворожённый, смотрю на детей Германа. Какие они с Дашкой счастливые. У них такие прекрасные дети. А у меня…

И здесь перехватываю напряжённый взгляд Германа, снова перевожу свой взгляд на горку, интуитивно прижимаю к себе Вику и одновременно дергаюсь вперед. Вслед за ватрушкой Глеба летит ватрушка молодых людей, набирая скорость и догоняя ребят.

В голове проносится только одно: девчонка может пострадать, но рука брата сжимает моё плечо, и я слышу:

— Там Марк.

Только сейчас замечаю, как Марк, находясь ближе всех к детям, перепрыгивает через ограждение и спускается вниз к куче-малой, которая уже образовалась внизу. Слышно, как плачет чей-то ребёнок. Хочется верить, что это не Оленька.

Герман помогает подняться Элен, Ромке и Аннет. Аннет тоже быстро сообразила, что нужно делать. И они с Ромкой почти бегом поднялись вверх, к Элен, которую одну на подъёме оставил Марк.

Вижу, как Марк выныривает из этой кучи с девчонкой на руках. Следом выбирается Глеб. Парнишка держится за лицо.

— Герман, Глеб пострадал. Вызови скорую, — просит Дарья и быстро идёт по направлению к лестнице, по которой поднимаются Марк и дети.

— Дарьянушка, Марк всё видит. Если бы было что-то серьёзное, он дал бы знать. Успокойся, милая, — голос Германа звучит уверенно и нежно. — Охрану и медиков я вызвал. Пойдёмте домой.

Только сейчас осознаю, что я до сих пор не даю пошевелиться Виктории. И она уже даже вырываться прекратила.

Аккуратно отстраняюсь, беру её лицо в свои ладони, заглядываю в глаза, полные слёз и страха, шепчу:

— Извини, Вика, сам испугался. Но, всё хорошо. Оленька не пострадала.

Снова прижимаю её к себе и целую в висок, но теперь Вика сама прижимается, чувствую, как тихо подрагивают её плечи. Моя маленькая плачет…

— Извини, — снова шепчу я. — Пойдёт к ребятам. Глеб пострадал, нужно посмотреть, что с мальчишкой.

Вижу, что Глеб рукой прикрывает лицо и его рука в крови. Как только рядом оказывается Марк с Оленькой на руках, переключаюсь на Глеба и рассматриваю его рану.

— Ничего страшного. Рассечение брови и губы, дома рану обработаем и пластырем стянем. Но, фингал будет, — рассматривая раны, говорю я. — Герой.

— Молодец, Глеб. Сегодня ты спас малышку, — Герман аккуратно хлопает его по плечу.

Даша платочком промокает раны, Глеб морщится, но молчит.

— Глеб, где-нибудь ещё болит? — интересуюсь я.

— Да ничего не произошло. Подумаешь, фингал. Ничего не болит, — пытается огрызнуться Глеб, не желая привлекать к себе внимание, но мне всё-таки отвечает. — Ничего не болит, скула только, по которой заехали, уроды пьяные.

Виктория

Ждём, когда дети поднимутся к нам. Вдруг Генрих, отворачивая меня от горки, сильно прижимает к себе и не даёт повернуться. Ничего не понимаю, пытаюсь освободиться, но его руки настолько сильные, что у меня нет ни одного, даже маленького, шанса на освобождение.

Здесь до моего слуха доносится пронзительный крик ребёнка. Спустя какое-то время, для меня оно кажется вечностью, Генрих освобождает меня из объятий, нежно берёт моё лицо в свои тёплые ладони и шепчет:

— Извини, Виктория, сам испугался. Но, всё хорошо. Оленька не пострадала.

Значит кто-то пострадал? Что там произошло? Где Оленька? Никогда не прощу себе, если с сестрёнкой что-то случится.

Он просит у меня прощение, но за что? Ничего не понимаю. Соображаю очень медленно. Окончательно прихожу в себя, когда вижу на руках Марка улыбающуюся Оленьку, которая, мило возмущаясь, рассказывает Марку:

— Меня чуть не затоптали. Глеб мой спаситель. И ты…

И девчушка целует Марка в щёку. Молодой человек улыбается ей и мне.

Генрих спешит к Глебу, а я обнимаю сестрёнку и плачу. Теперь меня пытается успокоить Марк.

— Вика, ты чего? Всё же хорошо.

— Я ничего не видела, мне Генрих не позволил, а от этого мне было вообще страшно, — пытаюсь оправдаться я.

Марк продолжает улыбаться, глядя на меня. У него такая же приятная улыбка, как у Генриха, и такие же красивые глаза, только в них расплавился изумруд, а у Генриха отразилось небо. У Марка глаза зелёные, а каштановые волосы, несколько светлее чем у Германа.

— Вытирай слёзы, а то щёчки замерзнут, — заботливо говорит мне молодой человек.

Я вытираю слёзы, размазав их по щекам, и иду рядом с Марком. Мы направляемся к дому. Оленька нагло сидит на руках молодого человека и слезать не собирается. Моя болтливая сестрёнка ведёт с ним деловую беседу, вгоняя меня в краску:

— Марк, а где твоя жена? — спрашивает Оленька.

— У меня ещё нет жены.

— Понятно, — деловито произносит она и добавляет. — Значит такой же непутёвый, как и наша Вика.

Мне сильно хочется закрыть её милый ротик рукой. Я даже боюсь представить, что ещё Оленька услышала от бабушки. Бабуля часто говорит свои мысли вслух, не обращая внимание на то, что рядом ребёнок, впитывающий всё, как лакмусовая бумажка. Но Марк и Оленька не обращают на меня никакого внимания. Молодой человек смеётся и спрашивает у Оленьки:

— Почему это непутёвый?

— Потому что ты уже взрослый. У всех взрослых должны быть жёны и мужья. Коль жены нет, значит непутёвый. Так говорит бабушка, — поясняет девчушка. — Вот я, как вырасту, сразу же замуж выскачу.

Я начинаю краснеть. Марк смотрит на меня, снова одаривает своей обворожительной улыбкой и спрашивает у Оли:

— А Вика почему непутёвая?

— Потому что замуж ещё не вышла, а разрешила собой пользоваться.

Здесь я не выдерживаю и пытаюсь прервать сестрёнку:

— Оля, это что за разговорчики!?… Где это ты понабралась такому?

— Нормальные разговорчики. Я не с тобой разговариваю, а с Марком, — деловито отвечает сестрёнка, отворачивается от меня и обращается к Марку. — Придётся вас спасать. Мы за тебя Вику замуж отдадим.

Марк переводит взгляд на меня и обжигает своим. Как он похож на отца и Генри, вот только взгляд у парня жгучий, а не ласкающий, как у дяди, и не равнодушный, как у отца.

— Нет, Оленька, боюсь у Вики уже есть жених. С ним мне тягаться сложно.

Оленька серьёзно смотрит на Марка и так же серьёзно говорит:

— Тогда ты будешь моим женихом.

Марк заливисто смеётся и целует Оленьку в розовую от мороза щёчку.

— Я согласен. Но ты ведь маленькая? Пока ты растёшь, я успею состариться.

— Ничего. Я тебя и старенького буду любить, — заявляет девчонка, обнимает Марка за шею и снова целует в щёку.

Здесь нас догоняет Генрих, и Марк, смеясь, говорит:

— Генрих, я нашёл себе невесту.

Смотрю, как напрягается Генрих, а Марк продолжает, не прекращая смеяться:

— Я женюсь на Оленьке. Только сначала она вырасти должна. Да, моя Принцесса? — Оленька утвердительно кивает в ответ, расплываясь в улыбке.

Я даже слышу, как Генрих выдыхает. Он наклоняется ко мне и шепчет:

— Я тебя никому не отдам.

Ничего не понимаю, что происходит? Он знает меня меньше суток, как можно говорить такое?

Уже в коттедже мне рассказывают, что произошло на горке. Реально хорошо, что я ничего не видела. Не уверена, что смогла бы вести себя адекватно.

Остаток дня проводим в семейном кругу, играя с детьми, рассказывая истории из жизни. Мне всё больше нравится их семья.

Из-за происшествия на горке в ресторан никому идти не хочется, поэтому развлекаемся дома. После ужина укладываем детей спать. Оленька засыпает быстро, хотя в кровать укладывалась очень тяжело. Угомонилась, только когда пришёл Марк и пожелал ей спокойной ночи.

Я сама мертвецки хочу спать, меня начинает немного знобить. Наверное, это нервы. Слишком много навалилось за последние дни. Выходить из комнаты не хочется, стою у окна, наблюдаю за вальсом пушистых снежинок за стеклом и думаю о своём.

Мне очень комфортно с этими людьми, даже не напрягает тот факт, что я их плохо знаю. Обычно в малознакомой компании я комплексую. Но не в этой. С ними приятно общаться. Дарья просто само чудо, спокойная, уверенная в себе и в меру болтушка. С ней я легко общаюсь весь день. Только мне почему-то кажется, что между Дарьей и Генрихом что-то есть… или было… Что дало толчок к этим мыслям точно сказать не могу.

В спальню заглядывает Генрих и, не дожидаясь разрешения, вернее даже не спрашивая его, входит. Тут же попадаю в кольцо его сильных рук. Он, остановившись за моей спиной, обнимает меня обеими руками и сцепляет их на моём животе. Этот мужчина действует на меня каким-то непонятным образом. Мне это нравится, тело мгновенно реагирует жаркими мурашками, и не нравится одномоментно, он слишком откровенно настойчив. Я не понимаю, что происходит.

— Генрих, — хочу отстраниться, но не получается, он не позволяет.

Мне очень хочется поговорить с ним. Хочу и боюсь одновременно. Нужно объяснить всё. Я не хочу никаких отношений ни с кем, особенно сейчас, но…

— Вика, знаю, что ты хочешь мне сказать. Догадался…

Генрих замолкает, стоит рядом и просто обнимает меня.

— Я… — пытаюсь объяснить мужчине, но не могу подобрать слов, не хочу показаться неблагодарной и обидеть его.

— Давай просто помолчим, — предлагает он.

Генрих кладёт свой подбородок мне на плечо и прижимается своей щекой к моей. Мы молча какое-то время смотрим в окно, и мне становится так приятно и уютно в его объятиях. Сама не знаю почему, поворачиваю голову и касаюсь губами его щеки. Он улыбается, прикрыв глаза.

— Вика, подари мне эти праздники, разреши быть с тобой рядом все эти дни. Мне здесь так … — Генрих не договаривает, запнувшись на полуслове, и замолкает.

— У вас такая шикарная семья. Всегда мечтала иметь большую дружную семью, — зачем-то делюсь своим откровением.

— Вика, — Генрих резко выпрямляется и разворачивает меня к себе лицом, нежно касается моей щеки своей ладонью, это так приятно, что я прижимаюсь к ней и трусь об неё, как кошка, требующая ласки, трётся о руку хозяина.

Генрих не заставляет себя долго ждать и целует. Я просто растворяюсь в его поцелуе, таком нежном, но в то же время настойчивом. Его губы ласково и нежно касаются моих, каждое прикосновение отзывается лёгким покалыванием и дарит мурашки, разбегающиеся по всему телу.

— Где же ты была раньше, — шепчет мне на ушко Генрих, почти не переставая ласкать. — Вика, мне впервые хочется сотворить глупость. Давай сотворим её вместе.

— Угу, — нагло произносит мой рот, а я распахиваю свои глаза и смотрю на мужчину. Я не готова к глупостям, но что на меня нашло секунду назад, не знаю…

Генрих садится на мою кровать и тянет меня к себе за руку. Послушно делаю шаг к нему. Я хочу и боюсь этого.

— Вика, расскажи мне о себе, — неожиданно просит он, усаживая меня к себе на колени.

— Что? Что тебе рассказать? — Недоумевая, спрашиваю я. — Что ты хочешь знать обо мне?

— Всё, Вика. Я хочу знать всё, — твёрдо и вместе с тем очень ласково говорит мужчина.

— Зачем? — не могу понять я и переспрашиваю.

Генрих ничего не отвечает, лишь целует меня, но поцелуй у него настолько требовательный и властный, что у меня даже дыхание перехватывает от такого поцелуя.

— Так расскажешь? — спрашивает Генрих, прервав поцелуй.

— Расскажу. Только, Генрих, ответь мне на один вопрос. Между тобой и Дашей что?..

Я сама не знаю, зачем это спросила. Я не должна… Не имею права…

— Вика, я очень люблю Дашку, но теперь люблю её, как жену брата. Пока Германа не было рядом, пытался за ней ухаживать, но она никого никогда не замечала, кроме Германа. Спроси её, она расскажет тебе свою историю… — Генрих молчит совсем недолго, словно решается на очередной вопрос, а потом спрашивает. — А почему ты спросила?

— Вы смотрите друг на друга как-то особенно. С какой-то грустью, что ли.

— Надо же… Я не думал, что это заметно. Мне действительно очень грустно и очень сложно находится рядом с ними. Несмотря на всю их заботу и любовь ко мне, мне одиноко здесь.

Генрих прикасается губами к моей щеке, прокладывает дорожку из невесомых поцелуев к ушку, у меня перехватывает дыхание, а он продолжает:

— Вчера, увидев тебя, решил, что встретил свою Снегурочку. Должно же и мне повести так, как брату. Вот даже Марку сегодня посчастливилось обзавестись невестой, — в голосе Генриха звучит смех. — Ты мне нравишься, Виктория. Мы уже сутки вместе, а я не нашёл в тебе ничего такого, чтобы меня раздражало.

— А почему ты не женат? Или был женат?

— Хитрюшка, ты обещала рассказать о себе, а сама пытаешь меня своими вопросами…

Генрих опрокидывает меня на подушку, так и не ответив на мои последние вопросы. Моё тело напрягается. Возможно, я хочу быть с ним. Попробовать же можно, он мне тоже нравится. Но к близости я точно не готова, особенно сейчас, когда на соседней кровати спит сестрёнка.

— Испугалась? Не трону. Давай спать. Ты устала, маленькая.

И он устраивает меня на своём плече, укрывает нас пледом и целует меня в висок. Хочу возразить, но мне не дают, предупреждая:

— Или спишь, или… зацелую, — смеясь, шепчет Генрих.

И я послушно закрываю глаза, уткнувшись ему в грудь, и быстро засыпаю под размеренные удары его сердца.

Глава 9

Виктория

Утром просыпаюсь в объятиях мужчины. Блин!.. Никогда так приятно не было. Столько лет прожила с Максимом, но … такого я не испытывала. Ощущаю, как Генрих уткнулся носом куда-то в мою подушку и дышит мне в волосы.

Открываю глаза, чуть приподнимаю голову и отодвигаюсь от Генриха, чтобы посмотреть на него, спящего. Лицо мужчины расслаблено, но всё равно выглядит мужественно. Волевой подбородок, угловатые скулы подёрнуты щетиной, аккуратный ровный нос и очень манящие губы, в которых спряталась улыбка. Он улыбается во сне.

Лежу и молчу. Ничего не понимаю в наших зарождающихся отношениях. Вчера он дал понять, что хочет переспать со мной. Но тогда почему произошло так? Даже если понял или предположил, что я этого не хочу, почему не ушёл? Или я его неправильно поняла?

Никогда не доверяла людям. Всегда сложно сходилась с новыми знакомыми, поэтому и друзей нет. Вернее, есть только школьная подруга, с которой последние годы общаемся очень редко. В основном это просто открытка к празднику. Тогда что происходит сейчас? Почему Генриху хочется доверять? Почему хочется полностью довериться этому мужчине?

Мысли нагло уносят меня к началу наших отношений с Максимом. Макс с самого начала требовал полного подчинения и повиновения, говоря, что муж и жена одна сатана и эта сатана должна жить по его правилам. В начале мне это очень не нравилось, казалось, что я теряю свою индивидуальность. Со временем я с этим смирилась и привыкла. И спустя шесть лет по-другому жить уже не могу. Возможно, мы бы и продолжили жить дальше, если бы интересы Макса не столкнулись с интересами родных для меня людей. Я не могу бросить бабушку и Оленьку в беде. Максим мою просьбу взять к нам Оленьку воспринял в штыки. Его не тронули ни мои мольбы, ни мои слёзы, ни мои уговоры. На моё объяснение, что ребёнку плохо с тёткой, а бабушка уже старенькая, Макс заявил, что для таких детей существуют детские дома, а для стариков — дома престарелых. Именно после этого я и собрала вещи…

Я лежу, смотрю в потолок и вспоминаю. Перед глазами проносятся картины из прошлого. Хорошие и не очень. И вдруг я понимаю, что не очень было больше… Все эти годы я жила с человеком, которого любила я. А любил ли Максим меня? Я старалась, чтобы ему было хорошо. А что он делал для меня?

— Вика, не хмурь бровки. Мне очень нравится, когда ты улыбаешься. Я успел полюбить твою улыбку, — тихо шепчет Генрих и трётся носом о мою щёку. — Моя нежная девочка.

И опять меня накрывает волной. Зачем он так со мной? Меня «моя девочка» никогда никто не называл. Даже Максим, а ведь именно ему я досталась девочкой. Он у меня первый и единственный мужчина. Хочу заплакать от обиды, но из последних сил пытаюсь справиться с этим нахлынувшим воспоминанием.

— Вика, что тебя расстроило с утра? Расскажи, маленькая?

Не выдерживаю и спрашиваю:

— Почему ты называешь меня своей девочкой и маленькой? Я ведь…

Генрих не даёт договорить, прикладывает мне палец к губам и шепчет:

— Тиш-ш-ш… Моя — потому что моя, я считаю тебя своей. Я очень хочу, чтобы ты была моей во всех ипостасях. Девочка — Вика, ты для меня всегда будешь девочкой, несмотря ни на что. Маленькая — ну, вот здесь не знаю… Будем считать, что это мой каприз.

Генрих заглядывает мне в глаза. Его глаза смеются, а я готова утонуть в его голубом омуте. Ведь мне так никогда никто не говорил. Это так приятно…

Закрываю глаза и пытаюсь успокоить своё сердце, которое пустилось вскачь от взгляда этих ярко голубых глаз.

— Вика, давай вставать. Пойдём, я тебе покажу душевую комнату. К сожалению душ здесь один на весь этаж, за исключением спальни Германа и Дарьяны, у них целое джакузи.

Знаю, что нужно встать и умыться, но мне чертовски хорошо и вылезать из объятий Генриха не хочется. С трудом заставляю себя подняться с кровати. Беру с полки банный халат и полотенце, туалетные принадлежности и поворачиваюсь к Генриху:

— Веди. Я готова…

Генрих легко встаёт с кровати, подходит ко мне и кладёт руки мне на талию. Я даже через одежду чувствую тепло его ладоней. И вот уже сама прижимаюсь к нему щекой, готовая идти с ним, хоть на край света. Он целует меня в макушку, и я чувствую его горячее дыхание в моих волосах.

***

Дети собираются на ёлку. Я помогаю Оленьке одеть костюм лисички. Бабушка связала рыженькое платье с белым воротничком-стоечкой, я купила под цвет платья колготки и белые туфельки, а ещё отыскался лисий хвост, который в своё время украшал мою детскую шубку и был бережно сохранён бабушкой. Настоящая лисичка с настоящим лисьим хвостом. Её длинные светло-русые, как у мамы, волосы заплетаю в косы и укладываю их красивыми кудельками на голове, чтобы не мешали надеть маску и смотрелись дополнением к её образу. Нежно обнимаю и целую своего любимого лисёнка. Оленька очаровательна, а мне становиться так больно в груди. Сразу вспоминаю слова мамы: «Извини, дочь. Я вас всех подвела. Одно попрошу, не бросай Олю. У неё хороший отец, он её не обидит. Вот только вместо меня, будь рядом с ней ты. Витя это знает и против никогда не будет». Делаю глубокий вдох, пытаюсь справиться с нахлынувшими воспоминаниями и через боль улыбаюсь сестрёнке.

Берёмся за руки и вместе спускаемся на первый этаж. Там нас уже ждёт Ромка. Ромчик в костюме Кота в сапогах. Дашка этому котяре даже усы нарисовала. Прелестный котик!..

А вот Элен задерживается…

— Настоящая леди, — смеётся Марк. — Заставляет всех себя подождать.

Молодой человек сегодня очень задумчив. Они расположились с Глебом на диване и играют в шахматы. Лицо Глеба «украшает» фингал после вчерашней баталии на горке.

Оленька подходит к Глебу, внимательно смотрит на него.

— Тебе больно? — спрашивает девчонка у парня и гладит его по щеке.

— Немного, — отвечает он, но руку девчонки не убирает.

Оленька, ещё немного покрутившись рядом, хвастается собравшимся своим красивым хвостиком и, недолго думая, забирается к Марку на колени.

— Оля, — возмущаюсь я, — так нельзя.

Сестрёнка смотрит на Марка. Он дарит ей свою обворожительную улыбку, подмигивает и помогает усесться поудобнее.

— Мне можно, — отвечает Оля и начинает наблюдать за игрой, периодически задавая вопросы про шахматные фигурки и про то, почему нельзя ходить ими так или иначе. Я для неё перестаю существовать.

Похоже Оленьку игра заинтересовывает. Она даже не обращает внимание на наряд Элен, появившейся в гостиной. Девчушка появилась в костюме Мальвины. Небесно-голубое платье под стать её глазам. В её белокурые волосы вплетены голубые ленты, которые, из-за своего обилия, создают эффект голубых волос. Девчушка бесподобно красива.

Следом за девочкой спускаются и Даша с Германом.

***

Пока дети веселятся на ёлке под присмотром мужчин, мы с Дашей располагаемся за столиком кафе.

— Даша, Генрих посоветовал спросить у тебя про ваши отношения. Что вас связывает? Извини за бестактность… Но, мне это важно.

Мне неудобно спрашивать Дарью о личном, ведь мы ещё не такие близкие подруги, но мне действительно важно это знать. Я не хочу ни у кого вставать на пути, но и делить своего мужчину с другой, я тоже больше не готова. Если намерения Генриха серьёзны, значит я должна быть уверена, что он только мой, а я только его. По-другому я не готова, этот урок уже пройдет и усвоен…

Дашка беспечно машет своей миниатюрной ручкой, улыбается без тени смущения и отвечает:

— Ничего у нас с ним не было. У нас с тобой есть немного свободного времени и сейчас я тебе расскажу. Только это история не про нас с Генрихом, а про нас с Германом. Но это и не важно. Мы с Германом встречались лет пять, наверное, пожениться не могли. На тот момент он был женат, хотя и был запущен бракоразводный процесс, но что-то там медленно продвигалось. И так было суждено случиться, что мы оба узнали о скором появлении малышей в один день: я о своей беременности, а он о беременности жены и рождении еще одного ребёнка в разваливающемся браке. Он уехал в Германию, а я ничего ему не рассказала. Я хотела, но Герман попросил ничего не говорить. Я не смогла его ослушаться, решив свою беременность оставить в тайне. Я была лишь любовницей, а в Германии была жена, пусть на тот момент и не любимая.

Дарья замолкает, задумывается, сделав глоток кофе, продолжает:

— Понимаешь, Вика, я так любила Германа, что у меня даже мысли не промелькнуло, что можно сделать аборт, что могу не справиться одна… Решила, что всё смогу и со всем справлюсь. Но организм так сильно переживал разлуку с любимым, и это было так неожиданно для меня… Мне казалось, что я умерла после его ухода и жива только моя оболочка. И жила она только ради Глеба и той крохи, что была во мне. Начался сильнейший токсикоз… Именно в этот момент рядом появились Генрих и Марк. Они мне и помогали. Рядом были и другие дорогие сердцу люди, но именно в них я черпала силу. Им было запрещено говорить Герману о моей беременности. Я хотела, чтобы он был счастлив. Но просчиталась… Он мучился также, как и я… Я в России с двумя мальчишками, а он — в Германии с двумя девчонками. С женой он развёлся сразу после рождения Элен…

И снова Дашка замолкает, погружается в воспоминания, а потом улыбается мне такой светлой улыбкой. Вот только в её глазах столько боли от воспоминаний, что я сразу жалею о затеянном мною разговоре.

— Что касаемо Генриха… Он всё это время пытался за мной ухаживать… Я знала, что понравилась ему с самой первой нашей встречи, но, поверь, для меня он всегда был только моим другом и родным братом любимого мною мужчины. Больше никем… Прошлым летом он настойчиво предложил стать его женой. Я почти согласилась, но мне было важно, чтобы меня отпустил Герман. И если бы Герка, узнав, что я его до сих пор люблю и жду, не приехал, я вышла бы замуж за Генри… Но поверь, Вика, не по любви, а скорее от безысходности и в знак благодарности за его преданную любовь…

— Даша, но … — я пытаюсь понять её, но мне это не удаётся.

— Вика, я за семь лет так устала быть одна. Ты не представляешь, как это тяжело любить и не видеть любимого, и даже не быть уверенной в том, что вы когда-нибудь встретитесь. А ещё это вечное напоминание в виде Генриха… Сколько раз я ловила себя на том, что хочу назвать его «Герман». Извини, Вика…

Дашка замолкает, допивает кофе, сидит молча и нервно вертит пустую чашку.

— Вокруг всегда вилось немало мужчин. Красивых и не очень, женатых и свободных, но я никого не замечала. Мой мозг и моё тело хотели только Германа, — печально говорит Дашка и смотрит на меня.

— Извини, Даша, я не имела права спрашивать об этом, извини, — я протягиваю руку и дотрагиваюсь до ладошки Дашки, лежащей на столе, аккуратно сжимаю её пальчики, она отвечает на моё прикосновение ответным пожатием.

— Всё это в прошлом, Вика. Я сейчас безумно счастлива с Геркой. Я люблю его как сумасшедшая. А Генрих, он очень хороший. Я ему очень благодарна и всё сделаю для того, чтобы он был счастлив, — Дашка внимательно смотрит на меня, словно пытается проникнуть в мой мозг и понять, что я думаю. — Ты та, которая ему нужна, интересная, молодая, цепляющая. Попробуй быть с ним. Он надежный…

— Я попытаюсь… — единственное, что говорю в ответ, изрядно задумавшись.

Здесь наше внимание привлекает разговор дам за соседним столиком и мы, улыбнувшись друг другу прислушиваемся, понимая, что они обсуждают Германа.

— Представляешь, новый директор пришёл на праздник с сыном, мальчишка совсем маленький. Свою жену он прячет ото всех. Говорят, она у него старуха.

— Я слышала, что она очень молоденькая.

— Подождите, — вмешивается в разговор третья, — рядом с ним было ещё двое мужчин. Они так все похожи, что я не поняла, кто из них новый директор. Так кто?

— Ну как же?!.. Тот, кто самый молодой, он ещё своей дочке маску лисы поправлял.

Мы с Дашей переглядываемся и тихо смеёмся, поняв, насколько дамы заблуждаются. А за соседним столиком разговор продолжается.

— Нет же, у него сын!..

— Дочь! Она в наш садик ходит, в соседнюю группы.

— Не может она в садик ходить, она русского языка не знает, они же немцы.

— Не спорьте, он прекрасно говорит по-русски. Я вчера вечером была на празднике, когда он поздравлял гостей дома отдыха с новым годом. Говорил он по-русски, и практически без акцента.

— А ещё говорят, он безумно богат, а жена у него ничего из себя не представляет. Домохозяйка, как у них и принято.

— Я тоже хочу быть его домохозяйкой, — посмеялась другая.

Всё это время я смотрю на Дашку, мне интересна её реакция на услышанное. Но Дарья лишь улыбается лёгкой улыбкой, которая едва касается её губ.

Но дальше их разговор мы не слышим, в кафе вбегают Ромка и Элен, и входят наши мужчины. Но Марка и Оленьки не видно.

— Генрих, а где? — нервно спрашиваю я, не увидев сестрёнку.

— У них фотосессия, — поясняет Генрих, присаживаясь рядом на соседний свободный стул, несколько придвинув его к моему. — Оленька решила сфотографироваться с Дедом Морозом. Марк их фоткает, сейчас придут.

Генрих не успевает договорить, как появляются Марк и Оленька. Сестрёнка, подбежав, обнимает меня за шею.

— Вика, я самая счастливая. Мне Дед Мороз подарил подарок, поцеловал и сказал, что я самая очаровательная лисичка. А ещё…

Моя любимая сестрёнка рассказывает и рассказывает, и это длилось бы бесконечно, но Герман предлагает детям сесть за соседний столик. Малышам приносят праздничный обед и мороженое.

Дети щебечут о своём, а мы сидим впятером, и Марк рассказывает о новогоднем представлении и показывает нам с Дашей фотографии малышей.

Я так благодарна Генриху за этот праздник, устроенный для моей сестрёнки. Ведь я это организовать ей точно не смогла бы. За разговорами я даже не замечаю, как рука Генриха оказывается на моём плече, а мою щёку обжигает его дыхание.

— Я счастлив, что ты улыбаешься, — нежно шепчет он.

После кафе мы все вместе гуляем по парку. Дети резвятся, играют в снежки, периодически забрасывая ими одного из мужчин. Больше всех достаётся Марку. Дашка держит меня под руку и тихо рассказывает:

— Понимаешь, Вика, когда рядом с тобой есть надёжный, любящий и любимый мужчина, жизнь играет другими красками. Ты не замечаешь мелкие неурядицы, да и большие проблемы не кажутся такими сложными. Ты начинаешь дышать полной грудью.

— Даша, о каких чувствах ты говоришь, мы ещё не знаем друг друга? — я не могу понять её, хотя и отрицать того, что Генрих мне не безразличен, уже не могу.

— Вика, знаешь, мы с Германом были знакомы пару дней. Он был вынужден уехать по делам. Так вот, я ужасно боялась, что он не вернётся. А когда он приехал раньше обещанного, я была так счастлива. Иногда хватает нескольких мгновений, чтобы понять, что это твоё. Посмотри, как он смотрит на тебя, — вдруг Дарья слегка сжимает мою руку, привлекая внимание, и глазами показывает, куда смотреть. — Сколько огня и любви в этом взгляде. Я его таким никогда не видела.

Поворачиваю голову и натыкаюсь на взгляд Генриха. Он действительно смотрит внимательно, его взгляд ласкает меня, а глаза светятся улыбкой. Не могу не улыбнуться в ответ.

— Возможно, Даша, ты и права. Только я не могу себя понять. Ведь я только ушла от Максима и вычеркнуть эти шесть лет в один миг…

— Ты хочешь дать Максиму второй шанс?

— Даша, я знаю, что второго шанса не существует. Человек не меняется. Второй шанс мы даём не ему, а себе, лишь только для того, чтобы не мучила потом совесть. Вторых шансов у нас было много. Я сделала всё, что могла, — говорю я вслух свои мысли и произношу их в первую очередь для себя, мне необходимо их услышать. — Я просто не готова к новым отношениям… Я должна подумать… Даша, спасибо тебе за всё, но я сейчас попрошу Генриха отвезти меня домой.

— Но ты же к нам ещё приедешь? Пообещай мне… Даже если вы с Генрихом не будете вместе, хотя я в этом сомневаюсь, мы с тобою будем общаться. Хорошо?

— Хорошо, Даша. Это я тебе пообещать могу, — я аккуратно улыбаюсь.

Мне действительно очень нравится Дарья. Она такая естественная и открытая, и очень приятная в общении. Никакого тебе жеманства, ни взгляда с высока…

— А ещё, Вика, пообещай, что ты примешь помощь Генриха, любую его помощь, как если бы её предложила тебе я, — Даша это произносит серьёзно и требовательно, давая понять, что возражения не потерпит.

— Даша, ты меня загоняешь в угол и не даёшь выбора, — смеюсь в ответ.

— Я просто стараюсь сделать всё, чтобы Генрих был счастлив, — поясняет Даша.

Этот разговор не проходит бесследно, он оставляет осадок, всколыхнув мысли и чувства, заставляет ещё раз всё обдумать.

— Генрих, отвези меня домой, — прошу я.

Мы стоим на террасе и ждём, пока Оленька, Ромка и Элен закончат фотосессию. Они нашли себе фотографа в лице Марка, и теперь позируют у ёлки, к ним ещё и хохотушка Аннет присоединилась, принимая активное участие в расстановке юных фотомоделей в кадре.

— Вика, ты чем-то расстроена? Что-то произошло? — заботливо спрашивает Генрих.

Я отрицательно качаю головой в ответ. Мне нечего сказать, вернее сказать есть что, но я не могу подобрать правильные слова.

— Тогда, что не так, маленькая? Почему так резко поменялись планы?

Мужчина внимательно смотрит на меня. Чувствую его взгляд на своём лице, но боюсь посмотреть в ответ. Если встречусь взглядом с его ярко-голубыми глазами, буду захвачена в плен и утону.

— Генрих, ты приглашал меня на пару дня. Пара дней — это два дня. Сегодня второй день. Нужно и честь знать, — уклончиво отвечаю я.

— Вика, а если я попрошу остаться, — с надеждой в голосе, спрашивает Генрих.

— Нет, нам с Оленькой нужно домой. Мне нужно обо всем подумать… И попытаться принять правильное решение. Рядом с тобой мне сложно даже думать, — отвечаю я.

Ну, зачем я ему это сказала. Что за дура… Всю жизнь сначала говорю, потом думаю. Мама всегда за это ругала. Наверное, мало ругала, если в тридцать дурой осталась.

Я не надеюсь на то, что Генрих меня поймёт. Макс не понимал никогда и всегда делал так, как хотелось ему. У Генриха тоже есть неплохой шанс сделать по-своему. Выбраться отсюда и не попросив помощи у меня шанса нет. Даже такси вызвать не смогу, налички нет, с собой только карточка, а таксисты в глубинке требуют наличку. Поэтому ответ Генриха ставит меня в тупик.

— Хорошо, Вика. Сейчас пополдничаем, соберёшь вещи, и я вас отвезу к бабушке. Ты так хотела, Виктория?

Я обалдело смотрю на Генриха и ничего другого, как «спасибо» сказать не могу. Генрих улыбается и прижимает меня к себе:

— Всё хорошо, моя маленькая, я всё понимаю. — Он невесомо прикасается губами к моей щеке. — Всё хорошо, Вика, всё правильно. Я немного тороплю события. Нестерпимо хочу, чтобы ты была рядом. Только со мной… Только моя… Рядом навсегда…

Обалдело смотрю на него. В голове роятся кучи вопросов, сменяя друг друга с космической скоростью, но ни на один из них я не нахожу внятного ответа. Смотрим друг другу в глаза, растворяясь в этом взгляде. Вокруг, мне кажется, даже воздух дрожит от напряжения. Я не выдерживаю первая и отвожу взгляд. Генрих же не отпускает меня, а прижимает мою голову в своей широкой груди. Боже, как хорошо рядом с ним. Мне так хорошо ещё никогда не было…

Глава 10

Генрих

Вика просит отвезти её домой. Ужасно не хочу это делать, но понимаю, она права. Я слишком давлю на неё, тороплю события, словно боюсь чего-то. Пусть она немного побудет наедине с собою и со своими мыслями. А я всегда буду рядом. Она ещё не готова кардинально всё поменять в своей жизни. Ведь ещё и сто часов не прошло, как она от бывшего ушла.

Вещи Виктория собирает намного быстрее, чем ей удаётся убедить Оленьку домой поехать. Девчушка уезжать не хочет. Ей очень нравится компания Ромки и Элен. Да и мои племянники не готовы отпустить Оленьку. Приходится пообещать, что Оля обязательно ещё приедет к ним в гости.

Подъезжаем к бабушкиному дому. Машина едва успевает затормозить, как Вика готова вылететь из неё, словно это её последний шанс сбежать, в последний момент успеваю схватить её за руку.

— Пусти, — резко говорит Вика и пытается вырвать руку.

— Объясни, что происходит? Что я сделал не так? Я тебя чем-то обидел? — пытаюсь уяснить я.

Но Вика не отвечает на мои вопросы, а лишь бросает:

— Света в окошках нет и дверь подперта снаружи доской. Бабушка так не делает…

Вразумительный ответ Вики меня настораживает.

— Вика, сначала пойду я. Пообещай, что не понесёшься впереди, — смотрю на свою девочку строго и внимательно. — Помоги вылезти Оленьке и спокойно подходите. Договорились?

И отпускаю руку лишь после её утвердительного кивка в знак согласия. Вылезаю из машины и направляюсь к дому по заснеженной тропинке. «Снегопад был вчера после обеда и шёл всю ночь, значит бабушка из дома не выходила со вчерашнего дня», — поясняю я сам для себя.

Сейчас уже сумерки, а в окнах, действительно, даже не брезжит свет, словно в доме никого нет. Где Клавдия Ивановна? Поднимаюсь на крылечко и убираю широкую доску, служившую подпоркой двери снаружи. Делаю шаг в коридор. Темнота, хоть глаз выколи.

— Выключатель справа у двери, — говорит Вика. Девочки подошли и послушно стоят на крылечке, старшая держит младшую за руку.

— Стойте там, я вначале всё сам осмотрю, — настойчиво прошу я, а сам вытаскиваю из кармана телефон и включаю фонарик. Щёлкаю выключателем. Безрезультатно, свет не загорается.

— Наверное, пробки выбило, — поясняет Вика, — щиток в углу справа.

Дверь в дом тоже закрыта, но на щеколду, такую изнутри не откроешь. Открываю дверь и вхожу внутрь. В доме тишина и холодно. Явно бабушка печь не топила сегодня.

— Клавдия Ивановна, — зову я бабушку.

Из дальней комнаты доносится шорох и голос бабушки:

— Приехали, касатики. А я уже сутки сижу без света, без дров, без газа. Даже чаю согреть не на чем. Хорошо хоть в маленькой комнате тепло ещё. Думала околею совсем на старости лет.

Пока бабуля на ощупь идёт к нам, я успеваю разобраться в щитке и включить свет. Вика бежит за дровами в сарай, возвращается с большой охапкой.

— Бабулечка, а где все дрова? У нас ведь почти полный сарай был. А сейчас совсем мало осталось? — спрашивает Вика, помогая бабушке затопить печь, приносит ещё дров к стояку в комнате Оленьки.

— Касатики, так вчерась, ближе к вечеру, Мишка с братом наведались за дровами, заявив, что мне в доме престарелых дрова не нужны будуть, а им пригодятся. Я возмущаться стала, так они меня и подпёрли, да ещё свет и газ перекрыли, чтобы думалось легше.

Мне это совсем не нравится. Как я должен оставить здесь Вику. Выхожу на улицу, обхожу дом и замираю от увиденного. У дальнего угла дома изрядно натоптано и что-то валяется. Решаю посмотреть. Подхожу ближе, лежит ворох старой одежды, от которой исходит сильный запах бензина. Эти придурки хотели поджечь дом? Или это у них в плане, когда все дрова вывезут? Или просто для устрашения?

Набираю 102 и прошу сообщить номер участкового, вкратце обрисовывая ситуацию. Дежурный оказывается догадливым, нужный номер телефона находится быстро. Перезваниваю участковому. В этот момент на улицу выходит Вика, и пытается уверить меня, что всё хорошо, дальше они сами справятся. Как же!.. Так я и уехал… Объясняю участковому проблему, предупреждаю, что дежурному я уже позвонил и прошу подойти побыстрее.

Участковый прибегает достаточно быстро, видно живёт недалеко, но до его прихода я успеваю объяснить всё Виктории, однозначно дав понять, что здесь я их одних не оставлю. А если они остаются здесь, то и я остаюсь. Уговариваю её позвонить отцу и попросить ключи от бабушкиного (вернее Викиного) дома. Вика, узнав все подробности, ни на шутку пугается.

— Генрих, а если бы мы не приехали? Они бы подожгли дом? Они бы сожгли бабушку? — всхлипывает моя девочка.

— Что ты, маленькая. До этого бы они не додумались, — успокаиваю я свою девчонку.

Мою девочку начинает поколачивать от страха за бабушку, и она безропотно звонит отцу. Пока Виктория разговаривает с ним, я общаюсь с участковым.

Участковый оказывается толковым малым. Неприятностей ему на участке совсем не хочется. Поэтому он всё выслушивает, осматривает, расспрашивает у бабушки. Клавдия Ивановна всё рассказывает, но заявление писать отказывается.

— Да бес их попутал, что я им жисть-то портить буду. Она их сама накажить. Жива ведь, а дрова и купить можно. Ты их только пожури малость, с них и хватить, — рассудительно говорит Клавдия Ивановна.

Провожая участкового до калитки, прошу поговорить с этим Мишкой, рассказываю про случай у машины в новогоднюю ночь. Он обещает зайти к братьям сразу же, не откладывая всё в долгий ящик.

Комната нагревается быстро, пока мы разбирались с участковым в доме стало достаточно тепло. Бабушка собирает на стол ужин.

— Хорошо хоть холодно, ничего не испортилося. А то столько продуктов зазря выбросили бы, — сетует Клавдия Ивановна.

Вика, помогая бабушке, украдкой бросает недовольные взгляды на меня. Она уже несколько раз настойчиво просит меня уехать. У Вики пиликает трелью телефон.

— Виктория Вадимовна, кто это Вам столько смс шлёт? — интересуюсь я.

— Вас это не касается, — отвечает она, но в телефон заглядывает. — Ой, Оленька, смотри сколько Марк твоих фоток прислал.

Оля смотрит фотографии и радостно хлопает в ладоши.

— Давай мы фотографии бабулечке покажем и Генриху, — предлагает девчушка.

Малышка бесподобна. Она с первых минут нашего знакомства очаровала меня своей любознательность и открытостью, которую я так люблю в детях, а ещё недетской рассудительностью.

Вика достаёт ноутбук, ставит на стол и подсоединяет телефон. Мы сидим все вместе и смотрим фотографии. Оля комментирует каждую из них, всё рассказывая бабушке. Бабушка расспрашивает девчонку о её новых друзьях. А потом бабушку привлекает фотография Марка с Оленькой на руках.

Бабушка качает недовольно головой.

— Касатик, ну куды ты забралася. Ты же девочка уже не маленькая…

Оленька тут же парирует, возмущаясь:

— Это мой жених. Он непутёвый, как и наша Вика. Но такой же добрый, как и она. Поэтому я решила ему помочь стать путёвым, — и почти шёпотом по секрету бабушке добавляет. — Вику сделает путёвой Генрих. Я видела, как они втихушку целовались.

Но её детский звонкий голосок слышат все. Стараюсь, не привлекая внимания, прошептать только для Вики, не давая ей возможность возмутиться громко: «Непутёвая моя. Шпион нас выдал. Не выдавай себя». Вика заливается румянцем. Бабушка лишь машет рукой и смеётся:

— Касатик, он старый для тебя.

— Я его и старенького буду любить, — уверенно, без тени сомнения, отвечает девчонка.

Бабуля вытирает рукой слёзы смеха, выступившие на глазах.

За этим весёлым занятием наси застаёт Вадим Игоревич. Вика пытается успокоить отца, что ничего страшного не произошло, она просто испугалась.

— Вика, дочка, что значит испугалась… Генрих, — обращается он ко мне, — вот ключи от дома. Вика адрес знает, езжайте домой, пусть Вика всё проверит и решит, что нужно брать из мебели, а что купить придётся.

Он объясняет мне, как открыть ворота и отдаёт ключи.

— Я не оставлю бабушку одну, — возмущается Виктория.

— Я побуду с бабушкой, езжайте, — обещает Вадим Игоревич, расположившись с дымящейся чашкой чая за столом и поедая бабушкины пирожки.

— Касатик, ну, что ты опять всем перечишь? Когда же ты успокоишься? — возмущается бабушка. — Что ж за характеры такие несносные.

Виктория, хотя и возмущается, но одевается и смотрит на меня выжидающе, ждёт, пока я отвечу на вопросы её отца. Выходим на улицу, я привлекаю Викторию в свои объятия:

— Вика, девочка моя, не злись, — дотрагиваюсь губами до её носика. — Я не могу тебя сейчас оставить одну, у тебя слишком большие проблемы для таких хрупких плеч.

Не выдерживаю и целую Вику, не в состоянии просто так отпустить её.

— Поехали, маленькая. Называй адрес.

Вика дуется, смешно поджав губки, но адрес называет.

Подъезжаем к высокому забору, открываю ворота с пульта и заезжаю на территорию. Передо мной открывается вид на невысокий, но современный коттедж. Вика видит замешательство на моём лице и поясняет:

— Это дом моих родителей. Бабушка сюда приехала после их развода и здесь прожила последние лет пятнадцать, наверное. Дом строили по эскизам мамы, всё делали так, как она хотела. Мы были здесь счастливы…

Вика говорит это тихо, но неподдельной грустью пропитано каждое слово, сказанное ею. Я слышу, как дрожит её голос. Моя девочка еле сдерживает слёзы.

— Пошли, малышка. Посмотрим, что нужно сделать в доме, чтобы переселить сюда бабушку и Оленьку.

Я вылезаю из машины, обхожу её и помогаю вылезти Виктории. Сам оглядываю участок. Он достаточно большой. От снега расчищена вся территория стоянки и дорожка к дому. Хорошо утоптанная тропинка ведёт за угол дома, куда-то вглубь участка. Справа и слева от стоянки растут какие-то кустарники, заботливо укрытые на зиму. Представляю, как здесь красиво летом.

— Скорее всего, папа снова живёт здесь, — задумчиво произносит Вика.

Очень хочется спросить: «Почему?», но не решаюсь задать вопрос. Смотрю на Вику вопросительно, хочу услышать пояснение, но не хочу давить на неё своими расспросами.

— У него сложно складываются отношения в семье. Он до сих пор любит маму, жена это чувствует. Она запрещает ему общаться со мной, помогать мне. После каждой нашей встречи, устраивает скандал. Поэтому я стараюсь не обращаться к нему за помощью.

Мы заходим в дом. Вика включает свет.

Внутренняя планировка и отделка дома современная. Большая прихожая, справа кухня и гостиная объединены в единое пространство, визуально их разъединяет небольшой стол-остров.

— Мама с папой любили вечерами здесь сидеть и пить чай.

В голосе Виктории звучит столько боли. Не выдерживаю и прижимаю её к себе, целую в висок. В гостиной, помимо мебели, есть камин, который манит к себе, хочется расположиться перед камином на мягком коврике и укутать Викторию в свои объятия.

— При маме его не было. Это уже для бабушки папа делал. Бабушка Маша очень скучала без печки, — поясняет Вика.

Санузел и ванная объединены, но умело разведены в разные стороны.

— Когда сюда переехала бабушка, папа заменил ванную на душевую кабинку. Но сделал её большой, чтобы не было душно, и бабулечка могла мыться сидя на стуле. Она очень боялась упасть первое время. Потом привыкла.

Из прихожей было ещё три двери. Виктория поочередно открывает каждую, попутно поясняет мне.

— Вот эта комната бабушки Маши.

Комната была практически пустой. Из мебели только кровать и шкаф.

— Папа решил заменить всю мебель, но ещё не успел. А это моя детская.

Виктория открывает среднюю дверь, заходит в комнату, включая свет, и замирает. Глаза блестят от слёз. В этой комнате нет мебели, но зато пахнет свежей краской.

— В этой комнате мы будем с Оленькой вместе жить.

Здесь я не выдерживаю, обнимаю, прижимаясь к её спине:

— Вика, почему вместе с Оленькой? Ты решила не возвращаться в Москву?

Вопрос сам слетает с языка, даже не успеваю себя остановить. Вика поворачивает своё милое личико ко мне и одаривает своей восхитительной улыбкой, от которой становиться необычайно тепло.

— Собираюсь. Но когда буду приезжать к бабушке, мы будем вместе, — и тут же поясняет. — Я не смогу спать в спальне родителей.

Вика открывает третью дверь. Теперь уже замираю я. Спальный гарнитур, шкаф во всю стену, на дверце шкафа висит на плечиках прокурорская форма. На прикроватной тумбочке фотография молодой женщины. Вика замечает мой взгляд, остановившийся на фото.

— Это моя мамочка. Они любили друг друга, но жить вместе не смогли. Мама была очень ревнивая, а папа подбрасывал ей всё новые и новые поводы для ревности. Вернее, не папа, а их «доброжелатели». Мамуля мне всегда говорила, что любит только моего отца, а второму мужу лишь позволяет любить себя, — и совсем тихо добавляет. — Не представляю, как такое возможно.

Прижимаю Вику к груди, обнимаю её нежно, скольжу поцелуями от её ушка вниз по тонкой шейке к ключице, поднимаюсь на щёчки, целую носик и ловлю в плен милые губки. Я истосковался по ней, ещё толком не успев привыкнуть, без неё уже не могу. Хочется целовать каждую клеточку её тела. Хочется!.. Вот только уверен, Вика этого не позволит. Сейчас не позволит… После томительно долгого поцелуя Вика прижимается щёчкой к моей груди и впервые обнимает меня, обхватив руками. Так и стоим молча какое-то время.

— Генрих, почему ты со мной возишься? Я взрослая женщина, я сама справлюсь со всеми трудностями. И… где моя машина?

— С машиной всё сложно, маленькая, — решаюсь рассказать Вики о нашем разговоре с Кириллом, маленькой называю специально, в ответ на её «взрослая женщина». Ни фига ты не взрослая, ты маленькая, моя маленькая. — Кто-то преднамеренно вывел электронику из строя. Но сделали это так, чтобы сразу никто не догадался. Если бы ты не ползла в пробке, а ехала со скоростью хотя бы километров 70–80 сложно представить, что могло бы произойти. Ведь вышло из строя всё и сразу. Ты смогла сползти на обочину чудом, на скорости машина стала бы неуправляемой. Ребята Кирилла сделали максимально, но её лучше продать. Электроника постоянно выдаёт ошибку. Завтра доедем до Кирилла. Он тебе всё сам объяснит и покажет.

— А возишься почему? — не унимается Вика.

Решаю оставить её вопрос без ответа.

— Маленькая, если всё посмотрела, поехали к бабушке? Или ещё не всё?

— Есть ещё кое-что, — и Вика открывает дверцу шкафа.

Я обалдеваю. Я думал, что это такой громоздкий шкаф, а оказалась хорошо спрятанная, вернее не спрятанная, а оформленная лестница вниз.

— И что там? — интересуюсь я.

— Святая святых дома. Пошли, — приглашает Виктория.

Спускаемся вниз.

— Это подвальное помещение. Вот здесь «сердце» дома, как говорит папочка, отопление, вода и всё остальное. Я плохо в этом разбираюсь. А здесь, — Вика открывает ещё одну дверь, — кладовка для зимних припасов. Что у нас здесь есть?

Вика внимательно всё осматривает. Недовольно морщит лобик. Полки почти пусты, лишь стоят одиноко несколько банок с вареньем. Везде толстый стой пыли и паутинка.

— Генрих, если ты не очень торопишься, можно я сейчас здесь уберу. В первую очередь нужно будет всё у бабушки из погреба достать, морозы обещают сильные, да и если мы хоть одну ночь там не переночуем, сосед всё проверит и вынесет к себе. Гадкий такой и противный.

— Хорошо. Давай уберём, — соглашаюсь я.

— Я сама всё сделаю. Не нужно мне помогать. Это не тяжело, — тут же отвечает Вика.

— Нет, моя милая девочка, так дальше продолжаться не может. Или ты принимаешь мою помощь, и мы всё делаем сообща и быстро, или я тебя привязываю к стулу и заставляю наблюдать, как я всё буду делать медленно и, возможно, неправильно.

Вика улыбается в ответ на мои слова.

— Хорошо, тогда вместе и быстро, — соглашается она.

***

К бабушке возвращаемся уже поздно. Неугомонная Виктория сегодня умудрилась убрать весь цокольный этаж. Отговорить не удалось, пришлось возглавить уборку.

Заходим к бабушке и попадаем в объятия к Оленьке. Девчушка, успев соскучиться, виснет на шеи Виктории.

— Папочка, а ты сейчас там живёшь? — освободивший из Оленькиных объятий, интересуется Вика, вкладывая в этот вопрос море нежности и заботы об отце.

— Да, дочь. Я Вам не помешаю?

— Что ты, папочка!.. Нет. Это же твой дом, — Вика подходит к отцу и упирается лбом в его грудь. — Я просто волнуюсь за тебя. Вы опять поссорились из-за меня?

Вика смотрит на отца, а я чувствую, как во мне закипает ревность. Так дальше не пойдёт. Нужно что-то с этим делать… Нельзя так ревновать. К тому же к отцу, её отцу.

— Нет, Виктория. Ты здесь ни при чём. Я устал от их требований, хотелок и вечной нехватки денег. Устал!.. Я уже почти месяц живу в твоём доме. Вещи, правда, ещё не все перенёс. Только самое необходимое. Я хочу сначала обустроить вас, а потом себя, если вы меня пустите, — горько смеётся Вадим Игоревич.

Этот грозный мужчина, прокурор, которого побаивается весь район, дома, рядом с дочерью и бабушкой, становится нежным и домашним.

— Сынок, так что завтра? Мы с тобой не договорили. Вика приехала, — возвращается к незаконченному разговору бабушка.

— Мама, с утра можете потихоньку собирать вещи. Коробки я в сенцах оставил. Там их много. Вика поможет. Я к обеду приеду, когда приедут грузчики. Всё и перевезём за пару дней.

Мужчина бросает на меня суровый взгляд, словно спрашивая, буду ли я в этом участвовать.

— Я помогу, — отвечаю, и он кивает в ответ, словно благодаря за поддержку.

Вадим Игоревич уезжает, а мне предстоит решить вопрос с ночлегом. Виктория категорично и настойчиво отправляет меня домой, а вот бабушка встаёт на мою сторону.

— Оставайся, касатик, а тебе вот здеся, на диване постелю. Вика у нас девка взбалмошная и характерная, но характер её и усмирить можно.

Я улыбаюсь бабушке. Очень хочется спросить, как усмирить этот характер…

Глава 11

Виктория

Весь день на ногах. Если бы не Генрих, мы бы точно не управились. Я не думала, что у нас с бабушкой столько припасов на зиму было заготовлено и ещё не съедено. Мы только полдня доставали припасы, овощи и яблоки.

Генрих настоял, и Оленьку отправили к Дарьяне. Он прав, девчонке было бы скучно, и она постоянно путалась бы под ногами. Я слишком хорошо знаю свою сестрёнку, поэтому и согласилась. За ней приехали Герман и Даша.

Окинув взглядом всё, что нам предстоит сделать за день, Даша заявила, что ужин приготовит сама и привезёт уже всё готовое.

Какого же было моё удивление, когда Герман вернулся вместе с Марком. Эти трое мужчин стоили бригады грузчиков, за которой ещё приходилось присматривать в оба.

За целый день мы не успели всё. Вернее, перевезли почти всё, но разобрать сил уже не хватало.

Спать в новом доме не на чем. Если только в гостиной на диване.

— Вика, поехали к нам, — предлагает Дашка, которая, как и обещала привезла ужин. — У нас места хватит всем.

Я отрицательно качаю головой.

— Спасибо, Даша. Но я дома с бабушкой. Зря ты Оленьку не привезла. Мешает она вам только.

— Что ты, Вика. Нисколько. Они так хорошо играют. К тому же дети втроём заставляют Аннет разговаривать по-русски. Никто её не мог заставить, а у них получается. Ведь Оленька языка не знает и сразу обижается, если они переходят на другой язык.

Дашка и Герман уезжают к детям, уезжает и Марк, а вот Генрих снова остаётся. А я мучаюсь в догадках, куда я должна положить его спать.

Усталая за день от хлопот, бабушка сразу после ужина уходит к себе, и через пять минут мы слышим её легкое похрапывание. Папа предлагает мне место в спальне. Я отказываюсь. В детской такой бардак из вещей, что там можно устроиться только сидя на коробках.

Убрав всё со стола и загрузив посудомойку, я останавливаюсь посреди гостиной и замираю, глядя на огонь в камине. От него исходит такое тепло. Через несколько минут Генрих оказывается рядом, обнимает меня, прижав к себе.

— Вика, девочка моя, ну не могу я от тебя уехать. Это выше моих сил. Прости, — шепчет он мне на ушко.

— Генрих… — я хочу в очередной раз объяснить ему, но он закрывает мне рот поцелуем. Вот как с ним разговаривать? И что объяснять-то?

Не прерывая поцелуй, мы перемещается на пол к камину. Здесь тепло и так романтично, мы сидим на полу, он нежно обнимает меня, расположив в своих объятиях.

— Вика, ты обещала мне… Чего ты боишься? Что тебя пугает? Ты безумно мне нравишься. Ты сводишь меня с ума.

— Вот этого я и боюсь, — отвечаю я, пытаясь скрыть улыбку.

— Чего? — переспрашивает Генрих, явно не поняв мою шутку.

— Сумасшедшего мужчины рядом, — всё-таки улыбаюсь я и поднимаю на него глаза. — Иди в душ, а я пока постелю тебе на диване.

— Нам, — поправляет меня Генрих, хотя я уже решаю, что посплю в детской на кровати, свернувшись калачиком. Перечить ему не хочется, решаю, после душа по-тихому прошмыгнуть в детскую.

Всё идёт по плану. Пока Генрих принимает душ, я стелю ему постель, немного разбираю кровать в детской, потом ухожу в душ сама. Поздно соображаю, что, кроме пижамки, ничего не взяла. Облачившись в пижаму с бабочками и ромашками, на цыпочках выхожу в прихожую и направляюсь в детскую. Но, не успеваю сделать и пару шагов, как меня подхватывают на руки.

— Далеко собралась? — шепчет Генрих мне на ушко. — Наша кровать в другой стороне, к тому же камин там, и я один не усну… И как же сказка на ночь…

Он сбивчиво шепчет мне это на ушко в перерывах между поцелуями. Дойдя до дивана, мужчина аккуратно опускает меня на него и ложится рядом. Я пытаюсь отодвинуться, но Генрих мне не позволяет, прижав к себе, располагает мою голову на своём плече.

— Отдыхай, маленькая. Ты устала за день, — заботливо шепчет он, поцеловав в макушку.

Я глубоко вдыхаю запах чистого мужского тела с нотками его туалетной воды и проваливаюсь в безмятежный сон.

***

Утром просыпаюсь от тихого разговора бабушки и отца.

— Сынок, не нравится мне это. Только ж с одним жила, сейчася с другим спить. Как же это?

Я знаю, что бабушка меня осуждает. Когда я с Максимом жила, она каждый мой приезд превращала в головомойку. Потом, со временем успокоилась, мамуля тогда за меня всегда заступалась. А сейчас…

— Мама, не трогайте Вику. Она взрослая и сама разберётся. Что по мне, то это достойный выбор.

К отцу следует прислушаться, решает мой мозг, хотя, что прислушиваться… Мне и самой Генрих нравится. Еще ни разу я не просыпалась в объятиях мужчины. Засыпать приходилось, а вот просыпаться — нет.

— Где тут у тебя чего еся. Надо хоть блинчиков пожарить, кормить-то вас чем-то надо.

Мне хочется встать и помочь бабушке, но вот из объятий вылезать не хочется. Вот и нежусь в объятиях сильных и нежных рук рядом спящего мужчины, пока щёку не обжигает поцелуй.

— Доброе утро, маленькая. Выспалась?

Мозг хочет резко ответить: «Я не маленькая». Я уже готова возразить, но увидев глаза мужчины, такие красивые синие омуты, ныряю в них и возражать уже не хочется. Глубокий омут поглощает меня, нежно лаская.

— Давай, вставать? — тихо спрашивает Генрих.

Бабушка с папой замолкают или нет, но я слышу только его и вижу только его. Именно в этот миг я понимаю, что он мой, а я его. И другого я не хочу. Я согласна. И тянусь к его губам за очередным поцелуем…

И снова весь день мы убираем, расставляем, обустраиваем. К обеду приезжает Оля, девчушку привозит Марк. Молодой человек остаётся и помогает Генриху и папе с расстановкой мебели. К вечеру всё готово. Дом приобретает завершённый жилой вид, за исключением детской. Папа настаивает на покупке новой мебели для Оленьки, ведь осенью она идёт в школу и нужно обустроить комнату для будущей школьницы. И они с Марком уезжают на её поиски, Оленька уезжает с ними. Находят. Покупают. Доставка, правда, через два дня. Но сестрёнка, узнав о таких переделках согласна подождать.

Генрих весь день поедает меня взглядом, сообщает, что ночевать мы уедем к нему. Я улыбаюсь в ответ и корчу рожицу, прекрасно понимая, что мне не избежать сегодня бурной ночи.

Но… К вечеру я чувствую озноб и слабость. Глаза просто слипаются и хочется спать. Притом мертвецки…

— Вика, иди сюда, маленькая, — Генрих проходя мимо, привлекает меня к себе.

Я решаю, что он, как обычно, хочет поцеловать, пока бабушка не видит, а он лишь нежно касается своими мягкими губами моего лба.

— Вика, у тебя поднимается температура. Ты как себя чувствуешь? — заботливо спрашивает он.

И от этой заботы, направленной в мою сторону, последние силы меня покидают.

— Знобит немного и спать хочу, — честно признаюсь мужчине.

— Маленькая, вещи самые необходимые собери. Мы едем в Москву.

Я пытаюсь возразить, но всё тщетно. С доводами Генриха не поспоришь:

— Маленькая, ты хочешь заразить Оленьку и бабушку? Это скорее всего грипп. Я такой бякой не болею, мне это не опасно, а вот остальные. Давай, моя девочка, быстренько.

Я направляюсь в детскую в поисках своих вещей, а Генрих всё рассказывает бабушке. Она быстро собирает нам с собой пару пакетов, сокрушаясь, как это меня так угораздило.

Голова перестаёт работать очень быстро. С трудом собираю вещи, но кое-что собираю, и минут через тридцать мы уже едем в Москву. В машине я быстро проваливаюсь в забытьё.

Глава 12

Генрих

Прохожу с очередной коробкой в комнату бабушки. Клавдия Ивановна решает сегодня уморить всех домочадцев и разложить все вещи по своим местам. Теперь понимаю в кого Виктория такая упёртая. В бабушку. Проходя мимо, бросаю взгляд на Вику, аккуратно расставляющую посуду в кухонный шкаф. Что-то в ней не так, но что, не улавливаю сразу. Решаю заглянуть к ней на обратном пути. Бабушка уже командует:

— Касатик, вот сюды ставь. Вроде всё принесли. Тепереча раскладывать буду.

Мысли возвращаются к Вики. Что с моей девочкой не так? Иду к ней с целью поцеловать, но в глаза бросается нездоровый румянец её милых щёчек.

Я ещё ночью почувствовал тяжёлое дыхание, но потом решил, что показалось. Утром она спала спокойно, дыхание было ровным.

Весь день Вика порхает весёлым мотыльком, лишь слегка смущается под моим пристальным взглядом и краснеет. Подхожу и прикасаюсь губами, пробую лоб. Температура… Ещё не высокая, но уже есть и глазки неестественно блестят.

— Маленькая, как ты себя чувствуешь? — интересуюсь я, а Виктория отвечает, что знобит и спать очень хочется.

Вот теперь придётся точно уехать и не к Герману, как я планировал, а в Москву, к себе. Ещё не хватало детей заразить простудой. А то, что это вирусная инфекция, сомневаться не приходится. Стоя на трассе в ожидании помощи, Вика сильно замерзла, а я в тот вечер, как последний болван, не предал этому значение и даже позднее не поинтересовался у девочки её самочувствием. Лишь однажды промелькнула мысль, что Вика изредка чихает.

— Вика, собирай самые необходимые вещи, мы едем в Москву.

— Я никуда не поеду, не командуй мной. Здесь ещё всё намыть нужно, по местам разложить. Кто это делать будет? Бабушка?

— Вика, у тебя температура поднимается. Это скорее всего вирусная инфекция. Ты хочешь бабушку с Оленькой заразить и папу в придачу?

Этот аргумент оказывается весомым, и Вика идёт собирать вещи. Бабушке приходится всё объяснить самому. Бабуля причитает, быстро собирает нам с собою варенье, мёд и что-то ещё, как она говорит, самое необходимое, но мне это не важно. Для меня самое важное сейчас доехать до дома, пока температура Вики не достигла пика.

Мы уезжаем, не дожидаясь мужчин с непоседой- Оленькой. Уже с дороги я звоню Марку, попросив подстраховать меня. Вадиму Игоревичу будет сложно разобраться с расстановкой мебели в детской. Поэтому этот важный момент возлагаю на плечи племянника, как и помощь этим милым людям в моё вынужденное отсутствие.

Вика моментально засыпает в машине и спит всю дорогу. Хорошо хоть пробок нет, добираемся быстро. Будить очень не хочется, но приходится.

— Вика, девочка моя, просыпайся. Мы приехали, — бужу её я. Она просыпается, хотя и не сразу. Проснувшись, хлопает своими длинными ресничками, соображая, что происходит. — Маленькая, мы приехали. Пойдём домой. Сейчас измерим температуру и примем лекарство.

Помогаю Вике вылезти из машины. Она, от дуновения ветра ёжится и пытается закутаться в шарф.

Дома помогаю снять шубку, провожу в спальню. Вика раздевается и падает в кровать, тут же нырнув под одеяло. Её сильно знобит. Ставлю чайник, измеряю температуру. 39,2 °C. Не хило её накрыло!..

Я впервые так ухаживаю за больным человеком. Сам. Помогаю ей во всем. Вика или плохо понимает, что происходит, или доверилась мне полностью, разрешив так за собой ухаживать. Я провожаю её в туалет, помогаю переодеться в сухое бельё, так как от пота её пижамка становится мокрой, хоть выкручивай.

Лишь к утру температура спадает до 37,6 °C, и моя девочка безмятежно засыпает. Я падаю рядом, на всякий случай выпив противовирусное. Мне болеть нельзя. Во-первых, на работу через несколько дней, там ждут пациенты. Во-вторых, родителям я обещал приехать в конце января. Теперь уже сомневаюсь, что смогу оторваться от Виктории.

Следующий день мы боремся с температурой, которая настойчиво поднимается выше 38 °C. Всё, воспаление спускается вниз. Воспаление лёгких на лицо. Приходится колоть уколы, без антибиотиков здесь не справиться.

Утром меня будит кашель Вики. И всё-таки кашель становится влажным. Это уже маленькая победа. Встаю, завариваю отвар, готовлю лёгкий завтрак, ставлю Вики градусник. 38,1 °C. Температура держится. Вика, измученная температурным кошмаром, пытается улыбнуться.

— Доброе утро, моя маленькая. Как ты?

— Нормально, — хрипит Вика и заходится в кашле. — Дышать тяжело.

— Сейчас, моя девочка, мы сделаем вот так, — я подкладываю вторую подушку и помогаю Вике устроиться поудобнее. — Теперь мы позавтракаем.

И ставлю перед Викой кроватный столик с тарелкой каши и кружкой чая с лимоном. Вика морщит носик.

— Что тебе не нравится? — интересуюсь я.

— Я не ем кашу и не люблю лимон, — твёрдо говорит она.

— Вика, я это учту, но сегодня кашу придётся съесть. Она питательная, легко усваивается и с живыми витаминами. Чай тоже придётся выпить, лимон — это кладезь витамина С, который тебе необходим. Давай, кушай, — я протягиваю Вике ложку.

Вика берёт ложку и нехотя ковыряет кашу, но после третьей ложки дело идёт лучше, и Вика съедает всё.

— Генрих, а где моя пижамка. Я же в ней была? — интересуется моя девочка.

— В стирке, как и куча моих футболок. Мне приходилось их менять несколько раз. Ты вся мокрая была.

— Ты меня сам переодевал?.. — милые карие глазки Виктории округляются и бросают молнии возмущения. Моя маленькая начинает злиться.

— Вика, я тебя не только переодевал, но и помогал мыться, водил тебя в туалет, слушал твои лёгкие, делал тебе уколы, так что теперь между нами нет преград. Что не так, Вика? — мне смешно смотреть на милую злючку, но я стараюсь быть серьёзным.

— Я не разрешала, — зло возмущается Вика.

— Маленькая, я — врач. Я не привык спрашивать разрешение у пациента, которому нужна помощь. Спроси у Дашки, когда она болеет, я разрешение не спрашиваю. Я беру и делаю то, что нужно для больного организма.

Наклоняюсь и целую Вику в висок. На лбу снова появляется испарина.

— Спи, маленькая. Ты устала. Выясним отношение, когда будешь здорова.

Виктория

Сегодня мне становится лучше. После трех дней борьбы с простудой и кашлем, впервые градусник показывает нормальную температуру и у меня появляются силы встать и самостоятельно дойти до ванной.

Генрих куда-то с утра ушёл, накормив меня завтраком и пообещав вернуться к обеду. Но, уже два часа, а его нет. У меня, как назло, впервые за эти три дня проснулся аппетит. Решаю принять душ, а потом познакомиться с квартирой, найти кухню и что-нибудь приготовить.

Стоя под тёплой струёй воды, ощущаю себя родившейся заново. Вода ласкает кожу, смывая с меня запах болезни. Теряю реальность времени и наслаждаюсь этими мгновениями. Я быстро устаю стоять и решаю набрать в ванну воды и немного понежиться лёжа. Кручу головой, нахожу пену для ванной. Даже не читая с чем пена, наливаю в чашу и набираю воду, погружаюсь в неё. Кайф…

— Виктория, чтоб тебя тараканы съели. Что ты делаешь, девочка? — в мой сонный мозг врывается раздражённый голос Генриха, и тут же я понимаю, что мне холодно.

Приоткрываю глаза. Я в ванной, лежу уже в остывшей воде. Я что? Уснула? Блин… Дура!..

— Вика, маленькая, ты же замёрзла вся. У тебя и так воспаление лёгких, а ты…

Генрих быстро извлекает меня из ванной и растирает мою кожу полотенцем, трёт усиленно и долго, пока кожа не начинает краснеть. Но мне кажется, она краснее скорее от смущения, чем от физического воздействия.

— Быстро под одеяло, — командует Генрих. — Я сейчас.

Он слегка подталкивает меня в направлении спальни, а сам исчезает на кухне. Я даже боюсь ему перечить. Мне так стыдно. Он возится со мной, как с маленькой. Судя по поведению, в неё я и превратилась рядом с этим мужчиной, ведь рядом с Максом я была самостоятельная и взрослая. Болеть мне не разрешалось от слова «совсем», ведь я же могла заразить Макса. Поэтому если у меня появлялся лёгкий насморк, Макс сразу же сваливал к маме. Мне предоставляли возможность поболеть в одиночестве. И уж точно, так за мною не ухаживали.

Через пару минут Генрих приносит мне кружку горячего чая с медом и лимоном.

— На, маленькая, отогревайся. Пока пей чай, сейчас приготовлю ужин и накормлю. Проголодалась?

Я утвердительно киваю головой. Хотя мне и хочется кушать, но я не хочу, чтобы он уходил.

— Можно я с тобой на кухню пойду? — прошусь я, в надежде, что он разрешит.

— Соскучилась? — переспрашивает он, явно не веря своим ушам. Я снова утвердительно киваю.

— Лежи, я сейчас.

И он исчезает из спальни, но ненадолго. Материализовывается через несколько минут с вкусно пахнущей тарелкой. От этого аромата у меня рот наполняется слюной. Я блаженно прикрываю глаза. Передо мною на тарелке лежит увесистый кусок рыбы в кляре и свежие овощи.

— Трескай, маленькая, и набирайся сил, выздоравливай. Это тебе от Даши. Сегодня Марк с Оленькой приезжали.

Я смотрю на него во все глаза. Оленька приезжала? Девочка скучает ведь. А я…

— Генрих…

У меня куча вопросов, я даже не знаю с чего начать…

— Маленькая, Оленька помогала Марку купить Элен подарок на день рождения. Марк через неделю уедет в Германию и, возможно, не сможет приехать к ребятам на дни рождения. Поэтому и решил подарки купить заранее. С подарком Ромке проще. Управился быстро. А вот для Элен выбирали долго. Решили, что подарки от Марка подарит Оленька.

— Что?.. — это единственно, что я могла спросить, забрасывая в рот очередной кусок рыбы.

— Так они решили, — улыбаясь отвечает Генрих. — Пока подарки хранятся у нас. И ещё один подарок — Оленьке на день рождения. У неё же в мае. Она правильно сказала? — я утвердительно киваю, так как говорить с полным ртом не могу. — Он тоже у нас. Но его я подарю девчушке.

Я обалдело смотрю на мужчину.

— Да, у Марка новое звание, — Генрих продолжает делиться новостями. — Оленька теперь всем говорит, что это её старший брат.

— Почему? — окончательно обалдев, спрашиваю я, едва прожевав очередной кусочек рыбки, которая очаровательно вкусная и просто таит во рту.

— Не знаю. Это из той же серии, почему ты — «маленькая». Необъяснимо. Хотя, может у Оленьки есть объяснения по этому поводу. Я не спрашивал, — смеётся Генрих. — Кушай, Вика, кушай, а то кормить буду.

Я, умяв половину порции, отваливаюсь на подушку. Больше в меня не поместится. Я привыкла кушать часто, но понемногу. А здесь… порция на бегемотика.

— Генрих, ты порции не перепутал? — смеюсь я.

— Нет, маленькая. У нас Даша привыкла мужчинам готовить. Они с Элен обычно нашу порцию пополам делят.

Я тупо улыбаюсь, наслаждаясь присутствием Генриха рядом и купаясь в его взгляде.

— Ещё, — продолжает Генрих делиться новостями, — Вадим Игоревич лёг на обследование. По результатам первых анализов всё даже очень неплохо. Поделаем капельницу, подберём другое лекарство и будет как новенький.

Посмотрев внимательно на меня и улыбнувшись своей очаровательной улыбкой, Генрих поясняет:

— Ты с ним обязательно встретишься, но только когда от твоей простуды не останется и следа.

Потом Генрих устраивается рядом на кровати, прижимает меня к себе и рассказывает все новости, привезённые Марком и Оленькой, но слышу я их плохо, засыпаю, погружаясь в сладкий сон в объятиях ласкового мужчины, так быстро ворвавшегося в мою жизнь, всё перевернувшего в ней и заполнившего собой её до краёв.

Глава 13

Виктория

Я уже больше недели живу у Генриха. Кашель практически прошёл. Самочувствие нормальное, но мой милый доктор не спешит закрывать мне больничный, заявив, что на работу ещё рано. Да я и сама чувствую, что работать полный день ещё не готова. Быстро устаю.

Сегодня к нам вечером должны будут приехать Даша с Германом. Дашка позвонила мне утром и сообщила новость. Весь день занимаюсь приготовлением ужина. С меня повар так себе, готовить умею, но без изысков.

Ход моих мыслей нарушает телефонный звонок. Номер мне незнакомый, но я зачем-то нажимаю на соединение.

— Добрый день, Виктория Вадимовна, — в трубке звучит приятный женский голос.

— Добрый день, — отвечаю я и выжидательно молчу, дав возможность звонившей озвучить тему разговора, ведь не просто же так позвонила.

— Виктория Вадимовна, это Вас беспокоят из отдела кадров. Руководство приняло решение расторгнуть с Вами договор. Клиника решила, что клинический психолог нам не нужен больше. Мы знаем, что Вы сейчас болеете и прийти не можете, но не могли бы Вы прислать заявление на увольнение на электронную почту. Адрес я сейчас сброшу. Руководство очень просит написать заявление по собственному, чтобы избежать бумажной волокиты, одновременно мы обязуемся дать Вам хорошую рекомендацию и выплатить компенсацию. Выздоравливайте. Спасибо.

Я, как заворожённая, прослушиваю монолог звонившей и потом долго держу телефон в руках, уставившись на погасший экран.

— Маленькая, я дома, — неожиданно раздаётся из прихожей.

Я не успеваю выйти к нему навстречу, приходя в себя. Генрих, оказавшись рядом, заключает меня в объятия и целует.

— Вика, что-то произошло? На тебе, маленькая, лица нет.

Голос Генриха возвращает меня к жизни. Придя в себя, я рассказываю о звонке.

— И что? Найдём другую работу. А пока будешь восстанавливаться после болезни, отдыхать и, Вика, посмотри курсы повышения квалификации или переподготовки. Клинический психолог это, конечное, круто, но лучше если будет что-нибудь ещё.

Генрих целует меня в носик и заглядывает в мои глаза, в которых застыли слёзы. Ещё в новогоднюю ночь я была уверена, что меня уволят. Но почему этот звонок меня так огорчил? Почему я не могу справиться с наступившей пустотой и подкатившимися слезами? А ещё этот взгляд Генриха. Это так… Он просто в душу заглядывает и целует её. За столь короткое время я успела полюбить этого мужчину. Это не привязанность и благодарность за заботу. Нет!.. Это и есть любовь! Всепоглощающая и чистая. В этом я уверена.

Я впервые в жизни встретила мужчину, дающего всё, внимание, заботу, ласку, кров, и ничего не требующего взамен. Он даже не требует делить с ним постель. Мне выделена отдельная комната. Мы с ним хорошо проводим время, гуляем. У меня есть ключи от его квартиры, машины. Я вольна делать всё, что захочу. И у меня не требуют отчёта. Мне даже не позволяют тратить свои деньги, вручив мне карточку на мелкие расходы. Я как-то поинтересовалась лимитом карточки, а то мало ли переборщу. На мой шутливый вопрос получила серьёзный ответ:

— Маленькая, она безлимитная. Если средств не хватит, я сразу переведу.

Как я теперь благодарна Максиму за поломку машины. Я уверена, что это его рук дело, но как всегда он не смог всё просчитать и у него не до конца получилось задуманное. Но это уже не важно. Важно только то, что я люблю и любима!

— Вика, ты витаешь в облаках. Маленькая, я спросил про ужин и очень хочу услышать ответ.

— Извини, Генрих, — поспешно отвечаю я, — я задумалась. Ужин готов. Во сколько Даша с Германом приедут?

— Уже подъезжают, маленькая.

И снова объятия и поцелуй. Мы не можем дышать друг без друга.

Вечером, после ужина в приятной компании, я рассказываю Даше о звонке, и она помогает мне грамотно написать заявление на увольнение. Я в этом полный профан, такое заявление я пишу впервые в жизни. Это моё первое увольнение.

Глава 14

Виктория

Через пару дней меня ждало новое испытание судьбы и очередное разочарование в Максиме, после которого я была безмерно благодарна всем, кто был причастен к нашему расставанию.

В обед позвонила мама Максима, Татьяна Ивановна. За шесть лет нашей совместной жизни с её сыном, я видела эту женщину несколько раз и то, только в самом начале. У нас даже не было номеров телефонов друг друга. Откуда у неё мой номер, приходится лишь догадываться, и навряд ли номер любезно предоставил Максим.

Максим в самом начале наших отношений дал понять, что мама недовольна его выбором, общаться со мной она не хочет. Мне это было неприятно, но я смирилась и приняла условия его мамы — минимум общения.

Поэтому её сегодняшний звонок был для меня большой неожиданностью.

— Виктория, Максим сказал, что ты подала на развод. Почему? Ведь вы были такой хорошей парой. Максим всегда отзывался о тебе очень тепло, говорил, что счастлив, имея такую жену. Жил только тобой, даже ко мне появлялся раз в пару месяцев и то на несколько минут, чтобы не огорчать тебя.

Она ещё хочет что-то сказать, что-то выговорить мне, обвиняя меня, но я вынужденно перебиваю женщину, решая внести ясность в ситуацию, которая меня очень цепляет.

— Извините, но нам не нужно разводиться. Мы не были мужем и женой. Максим этого не хотел. Да и с Вами он проводил практически все выходные, а уж праздники — это точно.

Своим ответом я ввожу женщину в ступор. В трубке повисает недолгое молчание.

— Как не были женаты? А как же твой каприз со свадьбой только для вас двоих? Свадебное путешествие, на которое я давала деньги? — спрашивает Татьяна Ивановна, явно начиная злиться.

Я ошеломлена. Какая свадьба? Какое свадебное путешествие? За шесть лет, прожитых вместе, единственной нашей совместной поездкой был отдых в Турцию на пять дней, выклянченный мною на втором году нашей совместной жизни. Всё!!! Но путевку нам купила моя мама, на всё остальное я умудрилась сэкономить за год.

— Вы про поездку в Турцию? — спрашиваю я робко, уже боясь узнать что-нибудь новое.

— Нет. На Мальдивы, — твёрдо, уверенная в своей правоте, произносит Татьяна Ивановна.

Я давлюсь своим удивлением, мой мозг отказывается что-либо понимать…

— Я никогда не ездила на Мальдивы. С Вашим сыном мы были только в Турции лет пять назад.

— Как? Ничего не понимаю… — тихо произносит она.

— Я тоже, — отвечаю я.

— Вика, где ты сейчас живёшь? Максим сказал, что ты забрала все вещи. Можно я подъеду к тебе.

Никого не хочу пускать в наше с Генрихом гнёздышко, но и тащиться куда-нибудь тоже не хочется, поэтому назначаю встречу в кафе рядом с домом. Всё время до встречи с несостоявшейся свекровью почему-то не нахожу себе места. Он что? врал нам двоим сразу? Зачем? В моей голове это просто не укладывается.

Захожу в кафе, заказываю кофе и пишу смс-ку Генриху, извещая любимого мужчину о моём временном отсутствии дома и обещаю, как только освобожусь, позвонить. Только отправляю смс, как раздаётся звон колокольчика, висящего прямо над входом. Поднимаю глаза и вижу приятную женщину лет пятидесяти в шикарном норковом полушубке. Она очень красивая и эффектная. Поднимаюсь из-за столика. Татьяна Ивановна узнаёт меня и быстро подходит.

— Вика, ты очень хорошо выглядишь, детка, всё такое же милое очарование.

Я улыбаюсь и благодарю, хотя и немного опешив от такого заявления. Обмениваемся ещё парой дежурных комплиментов. Она предлагает заказать по фужеру вина.

— Извините, Татьяна Ивановна, мне нельзя. У меня курс антибиотиков ещё не пройден, — извиняюсь я.

— Ты болеешь? Или это ещё последствие аварии? Что-то серьёзное? — интересуется она.

И мне её вопросы кажутся искренними, а не заданными праздно, из любопытства. Одно только настораживает. Про какую аварию она говорит? Я никогда в аварию не попадала.

— Уже всё нормально. Почти выздоровела. Воспаление лёгких было. А про какую аварию Вы говорите?

— Максим в канун нового года заскочил ко мне, завёз подарок и сообщил, что ты попала в аварию. Сказал, что только узнал, подробности ему ещё не известны, поэтому остаться со мной не может, едет к тебе. Обещал, как всё узнает, перезвонить. Позвонил через пару дней. Сообщил, что с тобой всё в порядке. Ты просто не справилась с управлением, твоя машина восстановлению не подлежит, но придётся ещё выплачивать штраф и приличную компенсацию другим пострадавшим автовладельцам. Просил помочь финансово. Два дня назад приехал за деньгами, объяснил, что своих точно не хватает, а до суда дело доводить не хочет.

Я молча смотрю на Татьяну Ивановну, широко распахнув глаза, поражённая враньём Макса. Мне жаль эту женщину. Ведь она одинока, после гибели мужа так и не смогла устроить свою жизнь, ещё и сын не подарок.

— Машины действительно у меня больше нет, но в аварию я не попадала. Кто-то вывел из строя электронику. Поэтому пришлось продать. Но, кроме моей машины, не пострадал никто. Я — немного. Сильно замерзла, пока ждала помощь на трассе, и простудилась. А когда к Вам заезжал Макс 31 декабря? — задаю я интересующий меня вопрос.

— Часа в три-четыре, пробыл минут пять, — отвечает женщина. По её взгляду догадываюсь, она не хочет во всё это верить…

— За полчаса до этого мы с ним сильно поругались. Уходя он сказал, что Новый год будет встречать с Вами, а мне предложил подумать, кто мне дороже? Он и достаток или бабушка, моя маленькая сестрёнка и нищета?

— Вика, я ничего не понимаю? Какой Новый год со мной? Какая бабушка с сестрёнкой?

Мы смотрим друг на друга и уже не сомневаемся, что Максим крутил нами, как хотелось ему. И мы не находим другого выхода, как просто рассказать друг другу всё.

Так, Татьяна Ивановна узнает всё о наших отношениях с её сыном, о его частом отсутствии дома под предлогом нахождения рядом с ней, о его заботе о ней и многое ещё о чём. Но больше всего её поражает тот факт, что Макс был категорически против появления ребёнка и о его решении об аборте. Это женщину просто «убивает», ведь этот засранец обвинял во всём меня. Кто бы сомневался!..

Я же узнаю, что Татьяна Ивановна далеко не одинока. У неё есть муж, с которым она очень счастлива. Только отношения у Максима с ним не сложились. Отец Максима жив-здоров, живёт в другом городе. Татьяна Ивановна и отец Макса расстались, когда мальчишке было десять лет.

Сколько мы ещё просидели бы, не знаю, но у меня настойчиво звонит телефон. Генрих приехал домой и беспокоится моим долгим отсутствием.

Я не рассказываю Татьяне Ивановне о моём увольнении. Зачем? Теперь я уверена, что и это дело рук Макса, и даже его тётя ни при чём. Татьяне Ивановне и так сегодня информации хватает. Заявление на увольнение я уже написала и менять своё решение не собираюсь.

Генрих

Получаю смс-ку от Вики. Девочка куда-то собралась, с кем-то хочет встретиться. Пусть идёт. Моя девочка засиделась дома, и я не собираюсь её контролировать.

Заканчиваю приём, собираюсь домой. От сборов отвлекает звонок Германа.

— Генрих, я забронировал билеты. Вылетаем через десять дней. Тебе этого времени хватит на решение всех вопросов с Викой? — Герка как всегда заботлив, хотя в голосе звучат нотки милой издёвки.

— Постараюсь решить все, — обещаю я. — А обратно забронировал?

— Обратно ещё нет. Марк обещал это сделать сам. Ты точно едешь один?

— Гер, а с кем? Ты предлагаешь взять Вику? — брат молчит, даёт возможность мне высказаться. — Хочу с ней, но она не поедет. Я сам ещё не понял её отношение ко мне. На выходные к вам приедем, девочки пообщаются, тогда и решу. Вы едете все? — интересуюсь я.

— Собираемся все. А там как получится. В садике ветрянка гуляет. Если Эль подхватит что-нибудь, Дашка останется дома. И её не переубедишь ведь. Упёртая… — пытается возмутиться Герман, но я слышу через волну возмущения нотки теплоты и нежности к жене.

Я рад, что Герман вернулся к Дашке. Они счастливы вместе. Сможем ли мы быть счастливы с Викой? И будет ли это МЫ? А ведь так хочется…

Я даже не отрицаю тот факт, что втрескался в Викторию, как прыщавый пацан. Даже признаю то, что сейчас она может вить из меня веревку, я даже сопротивляться не буду. Но моя девочка не такая…

После разговора с братом решаю сделать Вике предложение, а дальше пусть сама решает. Что-то мне подсказывает, она согласится. Заезжаю в ювелирный и покупаю колечко, звоню знакомому и заказываю столик в ресторане и желательно в vip-зале, там посетителей поменьше, захожу в цветочный и покупаю букет цветов.

Интересно, а какие цветы любит Вика? Я собираюсь делать предложение девушке, не узнав её!.. Ведь я о ней ничего не знаю, она до сих пор ничего не рассказала, но это меня нисколько не тревожит и не настораживает!..

Квартира меня встречает тишиной, моей девочки ещё нет дома. Ужин не приготовлен, в раковине посуда грязная. На Вику это не похоже. Она к кому-то торопилась, решаю я. Но, вот к кому? Этот вопрос гложет меня изнутри. Пытаюсь отвлечься, привожу в порядок спальню. Если согласится с предложением, к чему откладывать желание на потом. Не вижу в этом смысла, не юные уже. Во время болезни Вика спала в гостевой спальне, а после выздоровления очень мило туда каждый вечер сбегает, лишь бросив на меня застенчивый взгляд.

Вот так и живу. А ведь хочется по-другому… Организм бунтовать начинает от желания… Надеюсь, сегодня сбегать ей не придётся…

Не выдерживаю и набираю Вику. Гудок — гудок — соединение. Трубку берёт быстро.

— Да, Генри? Ты уже дома? — мило воркует моя девочка, явно хочет кому-то утереть нос.

— Вика, я скучаю. Ты домой когда? — спрашиваю я.

— Уже бегу, — слышу, как она с кем-то прощается и уже мне добавляет. — Я ужин не успела приготовить, извини. Давай я сейчас вмагазин за пельменями заскочу, их на ужин и съедим.

— Не нужно, маленькая, иди сразу домой. Ужин есть, — вру я.

Пока Виктория добирается до дома, успеваю переодеться. Вика приходит задумчивая и расстроенная. Но ведь только что по телефону ворковала весёлым голоском. Что успело произойти?

Моя девочка кладёт сумочку на тумбочку, снимает шапку, расстёгивает шубку и плюхается на пуфик. Замирает, смотрит в пол задумчивым взглядом, сложив свои изящные ручки на коленях. Присаживаюсь перед нею на корточки.

— Маленькая, что произошло? Тебя кто-то расстроил?

Смотрю внимательно на мою малышку, такую нежную, ранимую, замечаю блеск в глазах. Вот-вот расплачется.

— Вика, расскажи мне, — прошу я. — Я должен знать… Ведь ты же моя…

Договорить не успеваю. Виктория поднимает на меня свои шоколадные глазки и перебивает.

— Генрих, я встречалась с мамой Максима. Эта несостоявшаяся свекровь впервые позвонила мне за эти годы, — Вика смотрит на меня своими карими глазками и, немного помолчав, продолжает. — Мы многое узнали интересного друг о друге и о Максиме. Представляешь, Макс уже в три часа, заезжая к матери перед новым годом, знал, что я попаду в аварию…

— С чего ты взяла? — интересуюсь я, давая возможность Вике выговориться, чтобы стало легче.

— Он уже тогда сказал Татьяне Ивановне, что я попала в аварию, но он пока не знает, что со мной и машиной, ему, якобы, только сообщили. Он не остался с ней даже на чашку чая, так спешил ко мне. А спустя пару дней приехал за круглой суммой денег, сказав, что своих не хватает, нужно откупиться, чтобы не доводить дело до суда, так как я виновата в аварии.

Я молчу, не зная, что сказать. Да и нужно ли что-то говорить. А Вика, сидя на пуфике рассказывает и рассказывает. За время рассказа я успеваю снять с неё сапожки, шубку, отметив, что она ничего не замечает вокруг, так погружена в свои переживания. Я, хотя и стараюсь слушать внимательно, подумываю о том, не позвонить ли в ресторан и не попросить ли доставить заказ на дом.

— Извини, Генрих, я не должна была тебя грузить всем этим. Это моя жизнь…

— Маленькая, должна, извиняться не из-за чего… Ведь ты же моя… жизнь…

Смотрю, как у Вики широко распахиваются глаза навстречу моим, и читаю в них немой вопрос «Что?».

— Вика, пойдём в ресторан. У нас сегодня ужин там…

Вика хлопает своими длинными ресничками, плохо соображая и переваривая услышанное от меня.

— Идём? — задаю вопрос, мало ли девушка против выхода в свет. — Или заказ переоформить на дом?

— Идём, — поспешно отвечает Вика, в глазах появляются счастливые искорки.

— Тогда собираемся…

Глава 15

Виктория

Собираюсь достаточно быстро, подогреваемая идеей похода в ресторан. Меня впервые пригласили в ресторан просто так. Без праздника, без повода. Макс предпочитал даже праздники отмечать дома, ссылаясь на вечную брешь в бюджете.

Принимаю душ, закалываю волосы, собрав их в незамысловатую кудельку на затылке, лишь украсив её красивыми заколками-спицами, открываю дверцы полупустого шкафа. Хорошо хоть на днях, прогуливаясь по улице, забрела в бутик и не смогла удержаться от покупки, решив порадовать себя брючным костюмом. Именно на нём останавливаю свой выбор. Брюки элегантно подчёркивают мои округлые формы и узкую талию, а широкая блузка из тончайшего шёлка, с красивым воротником, переходящим в бант, скрывает недостатки сверху. Не всех природа наградила красивым бюстом, мне достался скромный второй размерчик, хотя и этим я довольна. Проблем меньше. Наношу лёгкий макияж и выхожу к Генриху.

Он как всегда безупречен, хотя одет просто, но эта безупречность у него внутренняя какая-то. Брутальный, но не сногсшибательный мужчина, только вот глаза… Самые красивые глаза на свете!.. Смотрю на него и не могу оторваться.

— Маленькая, ты прекрасна, — Генрих подходит и нежно целует меня.

С первых дней нашего знакомства Генрих избаловал меня своими поцелуями и растворил в них. А сейчас поцелуи более редкие, но всегда нежные и на грани… Складывается впечатление, что мужчина боится сорваться.

— Поехали, маленькая? — заботливо произносит он.

Я уже привыкла к его «маленькой» и это безумно мне нравится, хотя к росту это особо не относится, мои метр шестьдесят пять смотрятся роскошно рядом с его ста восьмьюдесятью, а вот к возрасту ещё как относится… Нас разделяет по меньшей мере лет десять… Но я до сих пор не узнала, сколько ему лет. Нужно будет у Дашки спросить.

Я киваю в знак согласия, краем глаза замечаю букет цветов в гостиной и хочу уже сделать шаг в их сторону, но Генрих перехватывает моё движение.

— Всё потом, мой милый глазастик, — смеётся он.

В ресторане всё изысканно. Переступив порог ресторана, меня посещает мысль, что данное заведение на несколько уровней выше тех, куда мы, хотя и очень-очень редко, но ходили с Максом, в основном это было в период его ухаживания.

Нас провожают за столик в небольшом зале, столики здесь находятся на приличном расстоянии друг от друга, да и посетителей немного. В зале приглушенное освещение, фоном звучит романтическая инструментальная музыка, не мешая посетителям разговаривать.

— Вика, я заранее сделал заказ, но, если что-то хочешь заменить, заменим, — Генрих говорит это так нежно, что только от его голоса у меня уже разбегаются мурашки блаженства.

Присаживаемся за столик, официант приносит бутылку вина, Генрих пробует и кивает в одобрительном знаке. Я балдею молча. Чувствую себя немного не в своей тарелке. Генрих замечает мою нервозность, слегка дотрагивается до моей руки.

— Вика, расслабься. Всё хорошо, маленькая.

Он так ласково смотрит на меня, у меня даже голова кружится от его взгляда. После фужера вина и непринуждённой беседы, у меня действительно получается расслабиться, и я успокаиваюсь. Генрих рассказывает о родителях и обещает меня с ними обязательно познакомить. Я даже в мыслях не перечу ему, уже на всё согласная.

Мы уже заканчиваем ужин, когда моё внимание привлекает голос официанта, звучащий где-то рядом:

— Ваш столик, Максим Витальевич.

Максим Витальевич? Осторожно поворачиваю голову, но мужчину, расположившегося за соседним столиком видно плохо, официант несколько прикрывает его от моих глаз собой, но голос я узнаю сразу:

— Нам сегодня как обычно, — звучит голос моего бывшего.

В мой мозг врывается вопль: «В смысле, как обычно? Он что, так часто здесь бывает, что официант знает, что он будет?».

Генрих замечает перемену во мне. Берёт мою руку, нежно перебирает пальчики.

— Маленькая, не обращай на них внимание. Ты только моя! Моя девочка…

Да, я только его. Я хочу быть только его девочкой. Но обида на Максима не уходит, просто прячется куда-то, чтобы выползти вновь, как только останусь одна. Ведь именно Максу я подарила саму себя и свою молодость…

— Пойдём отсюда, — тихо шепчу я, опустив голову и неуверенная в том, что Генрих меня слышит. — Не хочу с ним дышать одним воздухом.

Но Генрих слышит меня, просит у официанта счёт, расплачивается, и мы выходим из зала. Проходя мимо соседнего столика, я одариваю своего бывшего и его спутницу презрительным взглядом и замечаю его удивление. Её я тоже знаю. Пересекались в компаниях ни раз.

Сегодня прекрасная погода, и, выйдя из ресторана, Генрих предлагает прогуляться. Ресторан от нашего дома находится недалеко, через парк идти минут тридцать. Идём молча. Генрих задумчиво улыбается, а я просто наслаждаюсь его присутствием рядом. Дарья права, рядом с этим мужчиной мир кажется другим, все проблемы превращаются в пыль.

— Вика, — привлекает моё внимание Генрих, я поднимаю на него глаза и замираю. — Вика, я … — он замолкает, внимательно смотрит на меня своими потемневшими от волнения глазами и вдруг выдыхает, — будь моей женой. Ich liebe dich².

Я зачарованно смотрю на моего любимого мужчину. Я не знаю, что он сказал. Но точно знаю, что последнюю фразу он произнёс на родном ему языке и она очень важная для него. Ничего не нахожу, что сказать в ответ, только:

— Я согласна, Генрих. Я люблю тебя.

Тянусь к его губам за толикой счастья. Он целует меня, нежно-нежно, как только умеет он, и я растворяюсь в его поцелуе. Целуемся долго, забыв, что находимся в парке.

Уже дома, Генрих преподносит мне колечко с ярко-голубым, под стать его глазам, топазом. Принимаю подарок. Назад дороги нет, я его женщина. Я хочу быть с ним…

Утром просыпаюсь в объятиях своего мужчины. Теперь уже точно моего. Мне так хорошо, что боюсь пошевелиться и спугнуть ощущение счастья. Поворачиваю голову и натыкаюсь на взгляд Генриха.

— Доброе утро, — шепчет он.

Мурлычу в ответ. Тело ещё спит и помнит страстные ласки этого очаровательного мужчины. Отвожу глаза в сторону, мне немного стыдно за вчерашнее. Никогда бы не подумала, что я такое позволю творить с собой в постели, да и что сама способна на такое. Чувствую, как от воспоминаний щёки заливаются румянцем.

— Вика, что произошло, маленькая? Посмотри на меня, — Генрих настойчиво просит, а я отрицательно мотаю головой и ещё больше смущаюсь. Прямо как школьница.

Генрих переворачивает меня на спину и нависает надо мной.

— Вика, девочка моя, ты смущена содеянным? — он не ждёт моего ответа, а целует, слегка вжав в кровать. — Моя смущённая девочка, — смеётся он и вновь целует.

Я просто купаюсь в его ласках.

Глава 16

Генрих

На выходные мы собирались к бабушке.

Проснувшись утром, долго не можем покинуть стены спальни. Я наслаждаюсь присутствием в ней моей Виктории. Впервые вижу смущение в глазах женщины после проведённой вместе со мной ночи. Я что-то сделал не так? Решаю разобраться во всём позднее.

Моя смущённая девочка всё утро краснеет в моих объятиях, а я тащусь от этого. Она моя… Моя до самой последней клеточки своего тела. Она божественна.

Выезжаем поздно, по дороге собираем все пробки и к бабушке заявляемся в аккурат к обеду.

Моя маленькая почти с порога хвастается колечком. Принимает поздравления бабушки и отца. Клавдия Ивановна довольна.

— Ой, сынок, девка строптива очень. Справишься?

— Бабуля, — прерывает её Вика, — что ты опять за своё? Строптивой только лошадь необъезженная может быть. — Возмущается Вика, заливаясь румянцем и пряча глаза в пол.

— Клавдия Ивановна, может это мне в ней и нравится. Ещё не понял, — смеюсь в ответ, а сам задумываюсь.

То, что люблю её, не сомневаюсь, а вот со свадьбой можно и повременить. Глупо в моём-то возрасте в омут с головой. Я себе такого даже в тридцать не позволял. Хотя, может и зря. Именно из-за этой моей осмотрительности в свои сорок я один.

Герман с Дашкой настойчиво зовут в гости. Они сегодня в коттедже одни. Дети оставлены дома с Глебом. У нас с Викой сегодня есть возможность уединения, но как бы мне не хотелось уехать к брату, терпеливо жду Викторию. Она занимается с сестрёнкой. Девчонки даже умудряются закрыться в комнате и посекретничать. Пока мои девочки секретничают, я общаюсь с Вадимом Игоревичем и бабушкой.

Вику Оленька отпускает взяв с неё клятву завтра исполнить три её желания: сходить в кафешку и полакомиться мороженым, купить новую книжку, а третье желание она ещё не придумала. Утром обещает сказать.

Вечер проводим в компании Германа и Дашки.

Дарьяна визжит от радости за нас. Она мечтала найти мне девушку и, наконец-то, пристроить меня, чтобы не мучала совесть. К счастью девушку нашёл я сам, как и принял решение жениться. Но Дашка всё равно счастлива.

Герман более сдержанно поздравляет нас, хотя и искренне.

Прогуливаясь по парку после ресторана, мы с братом намеренно отстаём от наших девчонок.

— Генрих, ты не поторопился? — в голосе брата чувствуется безмерная забота.

— Нет, Герман. Она моя, а я её. Я чувствую это. И как бы тяжело нам не было, я не уступлю и не сверну, — твёрдо отвечаю я.

— А Виктория? Её мнение ты учитываешь?

Блин, ну, Герман, зачем ты так со мной. Её мнение я не учитываю, а пытаюсь прислушиваться, хотя мне это очень тяжело даётся. Но, Герман об этом знать не должен. Поэтому отвечаю серьёзно и резко:

— Да, учитываю.

Замечаю, как брат гасит ухмылку в уголке губ. Он догадывается об обратном. Германа сложно обмануть, особенно мне. Меня он всегда читал, как раскрытую книгу.

— Не воспринимай в штыки, но просто прими на заметку, Генрих. Не дави на Вику, у неё сложный характер, ей сложно подчиняться. Даша рассказывала, что Вика полностью подчинялась своему бывшему. И именно из-за своего слепого подчинения, она винит себя в разрыве с ним. Может это и не так. Но в её глазах это так. Пойми это. Девочка постарается никогда не подчиняться, её придётся убеждать, терпеливо расставляя точки и запятые.

— Я это уже догадался. Но меня беспокоит другое, — Герман смотрит на меня выжидающе, но вопросы не задаёт, и я продолжаю. — Мне показалось, Вика до сих пор любит его. Может я и ошибаюсь… Но, если она уйдёт от меня, я брошу здесь всё и уеду к родителям.

— Не спеши. Дай ей возможность привыкнуть к тебе, к себе рядом с тобой. И… не делай поспешных выводов…

Герман ещё что-то хочет сказать, но девчонки сокращают между нами расстояние, а быть услышанными мы не хотим.

Стоило очутиться рядом, как мои руки тут же находят Вику и принимают в свои объятия. Она лишь улыбается и нежно касается рукой моей скулы.

Виктория

Оленька весь день не слезает с колен. Сестрёнка скучает и за столь короткую встречу пытается поведать мне все свои тайны. Сидим в её комнатке и секретничаем. Моя маленькая сестрёнка горько выдаёт:

— Хорошо тебе, Вика. Ты скоро замуж выскочишь, детки народятся. А я одна буду. Пока расту, Марк меня забудет и женится на другой. Зачем я ему такая недотёпа маленькая.

Смотрю на мою миленькую сестрёнку и вижу застывшие слёзки в её глазах.

— Ты чего это раскисла? Подумаешь Марк!.. — пытаюсь я успокоить Оленьку, понимая, что Марк ей совсем не пара. — Ты ещё такого жениха встретишь! Все завидовать будут.

— Не хочу другого. Хочу Марка, — упрямо твердит Оля.

Обнимаю сестрёнку и настойчиво перевожу разговор на другую тему. Вот что в её голову влез этот Марк. Да и маленькая она совсем о таком думать. Нужно будет с бабушкой поговорить. Не надо, чтобы Оля фильмы про любовь смотрела, да сериалы разные. Вот насмотрится, мысли дурные в её детскую головку и лезут.

Хотя вспоминаю себя в детстве. Я тоже в своё время была влюблена в папиного друга. Только, в отличие от сестрёнки, я никому об этом не говорила. Никому и невдомёк было, почему эта девчушка постоянно рядом с ним вертится. Потом никто понять не мог, почему я так горько плачу, когда он к нам в гости с молодой женой пришёл. Я тогда целый вечер у себя в комнате сидела и ревела. Маме сказала, что с соседскими девчонками поссорилась и реву от обиды… Дурёха… Правда, в то время я была немного постарше Оленьки, уже в начальную школу ходила, класс в третий, наверное.

Вечером поехали в гости к Дашке, пообещав воскресенье посвятить сестрёнке и исполнить три её желания. И посвятили. И желания исполнили.

В книжном магазине полчаса выбирали новую книгу. Выбрали. Купили «Записки для моих потомков» неизвестного для меня автора. Странно, но Оля не любит сказки. Ей больше нравятся истории про её сверстников, таких же мальчишек и девчонок, я же в её возрасте ничего, кроме сказок, не читала.

Потом зашли в кафе, заказали мороженое. Генрих смешил Оленьку, не давая той быстро поглощать холодную вкуснятину.

Третье желание моей сестрёнки: научиться кататься на коньках. Прекрасное желание, только я в его исполнении не помощница. За всю свою жизнь на коньки не вставала ни разу. Учил Оленьку Генрих, а я наблюдала за ними из-за бортика. Жаль, что Оля не живёт со мной. Бабушке тяжело её по секциям таскать, а папу напрягать не хочется. Хотя сестрёнке это необходимо.

Попыталась поговорить с бабулей о своём желании взять Оленьку с собой в Москву и в школу её определить там. Но бабушка ничего слышать не хочет.

— Свою жисть устраивай, а мы пока с Олюней побудем, да и скучно нам без неё будить. Она же для нас двоих, что лучик света…

Глава 17

Виктория

Останавливаюсь на парковке у семейного центра «Солнышко». Выхожу из машины, немного ёжусь от холодного ветра. Беру папку с документами и меня вновь окатывает волна нервозности. Впереди меня ждёт моё первое в жизни собеседование.

На первую свою работу собеседование я не проходила. В отдел кадров меня тогда привела тётя Максима и сказала девочкам оформить.

Здесь я тоже не случайно. Гуляя с Генрихом по парку в Коломенском, мы нос к носу столкнулись с моей школьной подругой. Танюшка там гуляла с дочуркой. Мы с ней так давно не виделись, хотелось так много рассказать и о многом расспросить друг у друга, ведь когда-то были не разлей вода. Но потом дорожки разошлись. Таня вышла замуж, родила и рядом с нею не оказалось места для подруги. Как, впрочем, и в моей жизни места подругам не было. Был только Макс. Последние лет пять просто поздравляли друг дружку с праздниками при помощи смс-ок.

Оказывается, Таня пару лет назад развелась с мужем и теперь у них с дочей воскресный папа, когда у него есть желание. Я же проговорилась подруге, что тоже рассталась с Максом и ищу работу. Мы поговорили всего несколько минут, решив обязательно встретиться и поболтать подольше, и разошлись в разные стороны. Мы с Генрихом пошли бродить по Коломенскому дальше, а Танюшка побежала с дочерью домой. У них режим и какая-то секция.

Какого же было моё удивление, когда на следующий день Таня позвонила, уточнила про моё образование и предыдущее место работы.

— Викуль, а почему ты уволилась? Ведь центр…

Я перебиваю подругу:

— Извини, Тань, но … меня попросили. Так получилось, что я попала в центр не случайно. Центр принадлежит тётке Максима. Максим в прошлом и работа тоже. Уволили по соглашению сторон.

— Понятно, — задумчиво произносит Танюшка, — значит ты у нас клинический психолог, стаж работы по специальности более пяти лет, не замужем, детей нет. Ничего не перепутала?

— Не перепутала, подруга.

Танюшка смеётся.

— Вика, сбрось мне резюме. Я поговорила со свекровью. Семейный центр — это её детище. Я там работаю главным экономистом. У нас психолог в декрет уходит, пока только это место можем предложить.

Мы ещё немного поболтали с Танюшкой, она рассказала про их отношения с мамой бывшего. Оказывается, у них именно Анна Павловна настояла на разводе и теперь пытается найти Татьяне приличного мужа, говоря, что она обязана загладить вину перед Татьяной и внучкой за плохое воспитание сына.

— В центре есть директор. Он и подбирает персонал, но мама с ним поговорит и предупредит, чтобы обратил на тебя внимание. Сто процентного успеха не обещаю, но шанс есть неплохой. Так что жду резюме.

Вчера мне позвонили из центра и пригласили на собеседование.

Делаю глубокий вдох, собираюсь с мыслями, открываю дверь и захожу внутрь здания. Оглядываюсь по сторонам. Ко мне сразу же направляется девушка. Уточнив у меня, по какому вопросу и к кому я пришла, звонит по внутреннему телефону и просит меня подождать несколько минут, любезно предложив сдать верхнюю одежду в гардероб и указав на уютные диванчики в холле.

Прохожу в холл, присаживаюсь на диванчик и с любопытством оглядываюсь по сторонам. На стенах размещены детские рисунки и благодарственные письма, на коврике расположилась пара деток, играющих в игрушки. Не сразу понимаю, что не так, и лишь спустя несколько минут догадываюсь, девочка больна. Девчушка, поймав на себе мой взгляд, встаёт с коврика и подходит ко мне.

— Привет, — лопочет малышка, — ты красивая.

Не могу удержаться и улыбаюсь солнечной девочке.

— Привет, — говорю в ответ я, — ты тоже очень красивая.

У малышки очень красивые вьющиеся волосы почти чёрного цвета. Она показывает мне куклу и предлагает поиграть.

— Мила, не приставай к тёте, пойдём одеваться, дочка. Сейчас пойдём гулять. За нами уже приехал папа, — молодая женщина целует дочь и обращается ко мне. — Извините, но Мила очень навязчива.

— Ничего страшного. Она ребёнок, — отвечаю я и лишь сейчас замечаю, как за нами наблюдает пожилая женщина. Стоило Миле с мамой отойти от меня, как женщина приглашает меня пройти с ней.

— У нас здесь дети разные бывают. Бывают и такие, но таких немного. В случае с Милой, помощь больше родителям нужна, — объясняет женщина, пока мы поднимаемся на второй этаж.

Собеседование проводит директор центра, мужчина пожилой и грузный, но со смеющимися глазами, излучающими теплоту. Разговариваем мы с ним минут тридцать.

— Ну, теперь мне приблизительно всё понятно. Мы подумаем и перезвоним Вам через пару дней. Вы работать у нас ещё не передумали? Мила Вас не напугала?

— Нет, что Вы, — уклончиво отвечаю я.

Я довольна собеседованием. Именно Мила, эта солнечная девочка, помогает мне забыть все тревоги и страхи. Именно благодаря ей в кабинет директора я смогла войти уверенно. Даже если меня не возьмут на работу, для меня это будет хорошим уроком.

Но этот прекрасный день омрачает звонок Максима. Услышав звонок телефона и увидев, кто звонит, я ещё долго не решаюсь взять трубку. Нажимаю на соединение уже когда Максим настырно звонит второй раз.

— Привет, — выдавливаю из себя, разговаривать с ним у меня нет никакого желания.

— Привет, сбежавшая жена, — смеётся он в трубку.

— Я тебе не жена и никогда ею не была, — возмущаюсь в ответ и уже начинаю злиться на себя за этот телефонный разговор.

— Если всё дело в штампе в паспорте, я готов тебе уступить, пошли распишемся.

Не могу понять, говорит Макс серьёзно или же шутит.

— Спасибо, уже не хочу, — резко отвечаю я.

А сама начинаю себя накручивать и винить, зачем взяла трубку, ведь разговаривать нам не о чем.

— Ты зачем всё матери разболтала? Кто тебя за язык тянул? Она мне теперь жизни не даёт спокойной, — зло обвиняет меня бывший.

— Макс, ты за этим позвонил, чтобы в очередной раз меня сделать виноватой?

— Нет, — зло говорит он. — У тебя есть три дня, чтобы вернуться домой. Я постараюсь забыть твой загул.

— Нет, — у меня этот ответ вырывается так быстро, что даже сообразить не успеваю.

— Если нет, то пеняй на себя. Я тебя предупредил, — и Макс сбрасывает вызов.

Ничего не понимаю. О чём он меня предупредил? Нельзя сказать, что я боюсь Макса, нет. Но этот разговор, оставляет неприятный осадок, от которого не могу отделаться.

Решаю ничего про разговор с Максимом не говорить Генриху. Ведь он сейчас мне ничем помочь всё равно не сможет, а до его возвращения из Германии я уже успокоюсь. Разговаривая вечером со своим мужчиной подробно рассказываю про собеседование, но ничего про Макса.

Глава 18

Виктория

Сегодня два брата уезжают к родителям. Я провожаю Генриха и Германа до Внуково, но вначале мы встречаем там же Марка, который на несколько дней в срочном порядке прилетает по делам в Россию.

В зале прилёта Марк, увидев меня, расцветает в обворожительной улыбке и неожиданно заключает меня в свои крепкие объятия, расцеловывает в щёчки.

— Вика, как я скучал, — откровенничает Марк.

Замечаю грозный взгляд Генриха и смеющиеся глаза Германа. Ему хорошо, он потешается над братом и сыном. Освободившись из объятий несносного племянника, ныряю в объятия его дяди и замираю в них. Здесь мне до безобразия комфортно.

Прощаясь с Генрихом, чувствую его напряжение. Мой мужчина ревнует, а Марк лишь подливает масла в огонь, бросая в мою сторону откровенные взгляды. Пытаюсь успокоить своего мужчину, каковым и считаю Генриха:

— Генрих, я только твоя девочка, — тихо шепчу мужчине. — Мне никто другой не нужен.

Он улыбается, глазами говоря спасибо, и целует меня в ответ, нежно сминая мои губки. Я так буду скучать по его поцелуям. Да и по Генриху я буду скучать. За столь короткое время рядом с этим мужчиной мне удалось найти покой и уверенность в себе.

В Германию должна была поехать и Дашка с детьми, но они поехать не смогли, у Эли ветрянка. Скорее всего у Ромки и Оленьки тоже, так как последние дни дети играли все вместе.

Проводив братьев, направляемся на стоянку. Вместе с Марком подходим к машине. По привычке обхожу машину со всех сторон и вижу… спущенное колесо.

— Кажется, колесо прокололи, — горько улыбаюсь я. — Марк, поможешь поменять?

— Не помогу, — сурово смотрит Марк, а потом весело смеётся, — а поменяю.

Он быстро меняет колесо, и мы едем домой. У Марка какие-то дела в Москве, поэтому он остаётся со мной в квартире. Мы мило проводим вместе несколько дней.

Марк, так похожий на Генриха внешне, является его полной противоположностью по характеру. Молодой человек, в отличие от дяди, очень серьёзен и не особо разговорчив, любит настольные игры, много читает. Этим мы и занимаемся вечерами: играем в шахматы, где я постоянно проигрываю, хотя играла всегда неплохо, в юности даже выигрывала городские соревнования, или разговариваем о литературе, обсуждаем новинки, классиков.

Постоянно замечаю на себе изучающие взгляды Марка. Он рассматривает меня, но стоит мне посмотреть на него, как он тут же отводит взгляд.

Я на выходные собираюсь поехать к бабушке, и обещаю завезти Марка к Дашке, да и сама по ней я уже успела соскучиться.

Сегодня с утра мне звонят из центра и сообщают, что директор утвердил мою кандидатуру, просят завезти документы для оформления на работу.

Быстро собираюсь, выбегаю из дома, подбегаю к машине, а там… снова проколотое колесо. Кому так мешает моя машина, что колеса нужно прокалывать? Что за напасть!?… Чертыхаюсь и вызываю такси. Пока жду такси отправляю смс-ку Марку с просьбой снова поменять колесо.

Неожиданно приходит сообщение от Максима. Бывший необычайно любезен, находится недалеко и хочет со мною встретиться. Дипломатично посылаю бывшего подальше, ссылаясь на занятость.

В отделе кадров оформляю все документы, потеряв при этом почти целый день. Ближе к вечеру возвращаюсь домой, понимая, что необходимо менять все планы.

Мне хотелось зависнуть с Дашкой у неё, пока наши мужчины в Германии, но теперь не получится. Мне в среду выходить на работу, попросили выйти пораньше, чтобы Маша, милая молодая женщина, вместо которой я буду работать, успела меня со всеми сама познакомить и объяснить тонкости работы с её подопечными. Сначала я огорчаюсь, а потом решаю, что это даже к лучшему. Дома без Генриха, очень одиноко.

Выхожу из здания центра и направляюсь на стоянку такси, но сталкиваюсь с Максимом.

— Привет. Ты чего меня избегаешь? — Максим сегодня необычайно мил.

— Я не избегаю. Просто разговаривать нам с тобой не о чем. Ты нашёл другую, ты подстроил аварию, ты мне врал все эти годы. Мне это надоело, и я ушла. Так тебе более понятно? — я отвечаю ему резко, почему-то хочется его побесить, хотя знаю, что не нужно этого делать.

— Не дерзи, Виктория, твоя дерзость может плохо закончиться, — предупреждает он. — Ты бы вещи из квартиры забрала все, если уж решила свалить.

— Хорошо, — говорю я более миролюбиво, — если не сложно, собери их в одну коробку или сумку. Хотя мне казалось, что я всё забрала.

— Соберу. Ты заедешь, заодно и ключи от квартиры отдашь, — вроде Макс всё это говорит спокойно, но я почему-то начинаю волноваться, что-то меня напрягает в его словах. Сама не понимаю, что…

— А как ты оказался здесь? — интересуюсь я, заранее не веря в случайность.

— Да так, случайно. Давай подвезу до дома. Ты же сегодня без машины, — предлагает Макс.

В этот самый момент останавливается такси, и я сбегаю от бывшего, безумно радуясь, что такси приехало вовремя. Однако червячок сомнения поселяется внутри и не даёт покоя. Откуда Максим знает, что я без машины?

***

На выходные я уезжаю к бабушке и сестрёнке, и прекрасно провожу два дня в кругу милых моему сердцу людей.

Днём занимаюсь с Оленькой, договариваюсь с бывшей одноклассницей о не безвозмездной помощи. Нужно подготовить Оленьку к школе. Рядом с частным сектором, где сейчас живёт сестрёнка есть гимназия, но туда попасть очень сложно. В конце мая нужно проходить собеседование. Если Оля сюда не попадёт, то её распределят в школу, но по месту регистрации. А это мало того, что ездить в школу нужно будет на автобусе пару остановок, так ещё и с Люсей девочка будет видеться каждый день. Люся работает в той школе завхозом.

Ксюша встречается с Оленькой в субботу. Они чем-то занимаются в детской, а потом мы пьём чай. Ксюшка вначале пытается скрыть своё удивление, но всё же проговаривается.

— Знаешь, Вика, я была удивлена твоему звонку и просьбе позаниматься с Олей. Людмила Борисовна жаловалась на тебя, говоря, что от неё девчонку отобрали и забросили совсем, Олю лечить надо, она в развитии отстаёт и…, — Ксюша пытается говорить всё это деликатно, явно стараясь не обидеть меня.

— Ксюша, всё нормально. Говори, как есть. Мы прекрасно знаем, что о нас говорит Люся, — успокаиваю я подругу. — А на самом деле, как у нас обстоят дела?

— Нормально. Не скажу, что сногсшибательно. Есть над чем поработать. Но всё очень даже неплохо. Читает она хорошо, прочитанное понимает, на вопросы отвечает. Всё как положено. Не всегда полно, но это может ещё потому, что видит меня впервые. Математику сейчас проверять не стала. Девчонка устала. Я всё успею в следующий раз.

Мы договариваемся, что Ксюша походит к нам по субботам. Она уверяет меня, что для Оленьки этого будет достаточно. И если она успешно пройдёт в мае тестирование, то Ксюша возьмёт её к себе в класс, так как именно в этом году она набирает первоклашек в гимназии.

А вечер я провожу в кругу папули и бабушки. Они пытаются у меня расспросить про все мои новости, которыми я с ними с удовольствием и делюсь.

Глава 19

Виктория

В среду я выхожу на новую работу и с первых минут попадаю в очень сплочённый и дружный коллектив. Хотя за первый день работы устаю и домой просто приползаю, даже сил не хватает вечером приготовить ужин. По дороге покупаю пельмени, ими и утоляю голод.

Вечером общаюсь с Генрихом по телефону, потом долго переписываемся по whatsapp. В итоге засыпаю, даже не приняв душ.

Утром подскакиваю под звон будильника, но несмотря на то, что выспалась хорошо, чувствую себя немного разбитой.

Четверг проходит также спокойно и плодотворно.

Но в конце рабочего дня от Макса приходит смс-ка. К этому времени я уже успела забыть о нашей с ним встрече на ступеньках центра, он же напоминает мне о необходимости забрать вещи. Договариваемся, что сегодня после работы я заеду за вещами. Не очень хочется, но он настойчиво требует, а я по привычке соглашаюсь.

Уже вечером, выходя с работы, сталкиваюсь с Танюшкой. Она предлагает заехать в кафешку и чашечкой кофе с пироженкой отметить начало моей работы у них в центре. Я отказываюсь, но честно объясняю причину своего отказа.

— Ты что, дура? Ты одна собираешься ехать к нему за вещами? — Татьяна возмущается так громко, что привлекает внимание прохожих.

— Тань, ты чего раскричалась? Всё нормально. Макс же адекватный. Мне нужно просто вещи забрать. Чего они у него лежать будут? В тем более, он обещал всё сам собрать. Правда, я вроде бы всё забирала, — я в очередной раз пытаюсь откопать в памяти забытые вещи, которые оставила и до сих пор не обнаружила их отсутствие.

— Поехали. Сейчас посмотрим на твоего адекватного, — предлагает Таня и подталкивает меня к своей машине, так как я сегодня снова на такси. Сегодня утром какой-то придурок подпёр мою машину, не дав возможность мне выехать со стоянки.

***

Поднимаемся на третий этаж, нажимаю на звонок. Никого. Звоню ещё… и ещё… Психую, достаю ключи и хочу уже сама открыть дверь, как меня останавливает Таня.

— Вика, что ты собираешься делать? — серьёзно спрашивает подруга, перехватывая мою руку.

— Зайти в квартиру, — отвечаю я, ничего не понимая.

— Максим знал, что ты должна прийти? — звучит следующий вопрос.

— Да. Он и назначил встречу сегодня в это время. Удивительно, почему его нет, но это на него похоже. Пригласить и забыть.

Хлопает входная дверь и отчётливо слышен топот ног, явно мужских ног в тяжёлой обуви, притом сразу нескольких мужчин. Я не успеваю ничего сообразить, как Татьяна прикладывает палец к губам, требуя тишины, и тащит меня по лестнице этажом выше. Ничего не соображаю, но подчиняюсь подруге. Поднимаемся, стараясь не шуметь. Замираем на лестничной клетке четвёртого этажа и слышим звонок в нашу квартиру. Через пару минут слышу голос Максима.

— Привет, Иван. Закрылась? Сейчас сам открою. Она может быть с подругой. Берите обеих, подругу потом отпустите. Мою помаринуете малость.

Слышим приглушённый мужской смех и звук открывающегося замка. Мы ещё какое-то время затаив дыхание стоим и слушаем. Слышим, как мужчины прощаются с Максимом и спускаются вниз, как хлопает входная дверь. Мы выдыхаем.

— А ты говорила адекватный… Сейчас бы тебя загребли за проникновение в чужое жилище, — шепчет Татьяна.

— Почему чужое? — туплю я.

— Вика, это жилплощадь принадлежит тебе? Нет. Ты здесь прописана? Нет. И ты даже не жена Максиму!.. Так что жильё чужое. На него прав у тебя нет…

— Но ключи, — так ничего и не поняв возмущаюсь я и открываю ладошку, в которой до сих сжимаю ключи от входной двери.

— Пошли, — решительно говорит подруга.

Мы спускаемся вниз, и я уже готова пройти мимо двери некогда моей квартиры, как Татьяна меня останавливает.

— Куда, подруга? Нам сюда. Сейчас заберём вещи, отдашь ключи и забудешь сюда дорогу, — и нажимает на звонок.

Дверь открывается быстро. На пороге вырастает фигура Макса. Он молча смотрит на нас, зло тараня глазами. Татьяна толкает меня в бок, заставляя вернуться в реальность.

— Привет. Я за вещами, — нарушаю тишину.

Максим молча делает шаг в сторону, пропуская нас вперёд. Мы остаёмся в прихожей, а Макс проходит в комнату и выносит оттуда небольшую коробку из-под обуви, протягивает мне. Я за это время успеваю прийти в себя и начинаю дерзить. Открываю коробку, смотрю на содержимое. Он собрал немногочисленные флакончики из ванной и спальни, которые я не прихватила сама, пару журналов и неиспользованные тесты на беременность. Макс требовал постоянно предъявлять ему отрицательные тесты, чтобы быть спокойным за наше будущее. Горько улыбаюсь лишь губами. Достаю тесты и кладу их на тумбу.

— Мне они ни к чему. Может тебе ещё пригодятся, — язвлю я. — Чего в квартире так грязно? Словно рота солдат прошлась, — обращаю я внимание на грязный пол.

— Ты опоздала и пропустила маски-шоу, — язвительно отвечает он, при этом грязно выругавшись.

— Не люблю дебильные шутки, — и протягиваю Максу ключи. — Теперь я всё забрала и ничего тебе не должна? — интересуюсь у Макса.

Он недовольно бросает:

— Всё. Вали.

И мы с Танюшкой сбегаем из квартиры.

Уже сев в машину к подруге, даю себе слабинку, реву и благодарю Таню за спасение моей свободы. Не сложно представить, что со мною было бы, не будь рядом Тани.

Глава 20

Виктория

В пятницу идём с Марком в театр и смотрим постановку «Мистификация», по пьесе Садур «Брат Чичикова». Это фантазии по мотивам поэмы Гоголя «Мёртвые души». Давно мечтала посмотреть. Хотя, когда Марк предложил составить ему компанию, сомневалась, боясь, что Марку придётся многое объяснять. Однако, оказалось, Марк всё хорошо понимает и знаком и с «Мёртвыми душами», и с творчеством Садур, и с творчеством Захарова.

С молодым человеком долго беседуем после спектакля. Он же просвещает меня, что его бабушка боготворит русских классиков, и в её доме их творчество знают все с пелёнок, как и русский язык.

В субботу Марк улетает в Германию, мне же остаётся ждать возвращения его дяди, что я и делаю, считая дни до встречи.

Все последующие после нашей нелепой встречи дни Максим обрывает телефон своими звонками и смс-ками, которые я игнорирую, чем ещё больше бешу своего бывшего. Ведь знаю же, что нельзя так с ним поступать. Он такого отношения к своей персоне никогда не терпел, но мне теперь всё равно.

В один из дней немного задерживаюсь на работе. Сегодня Маша не смогла выйти, поэтому практически целый день мне пришлось вести приём её подопечных вместе с ней, но по скайпу. Устала. Завтра придётся управляться вообще самостоятельно, Маша идёт на приём к врачу.

Просматриваю её записи, заочно знакомлюсь с подопечными. Раздаётся резкий стук в дверь, от которого я подпрыгиваю, испугавшись, и поднимаю глаза на посетителя.

В дверях стоит Максим. Он изрядно пьян, даже немного покачивается. Хотя точно знаю, это не критическая точка его опьянения. В таком состоянии он становится резким и грубым. И я, глядя на бывшего, ничего хорошего от его прихода не ожидаю. Мне бы нажать на кнопку вызова охраны (такая кнопка в этом центре есть в каждом кабинете, так, на всякий случай, ведь на приём могут прийти разные люди), но я почему-то этого не делаю, боясь привлечь к себе лишнее внимание на новой работе. Проработала-то всего ничего, а уже неприятности. Что обо мне подумают…

А дальше всё происходит быстро, но как в кошмарном сне.

Макс резко закрывает дверь изнутри и надвигается на меня. Я лишь успеваю тихо вскрикнуть, как оказываюсь сильно прижатой к рабочему столу. Макс умело держит одной рукой две мои за запястья, а локтем прижимает моё лицо к столешнице так сильно, что кости трещат и вот-вот рассыплются, причиняя мне нестерпимую боль, от которой у меня ручьём текут слёзы, но я не могу произнести ни одного громкого звука, только мычу.

Макс рычит, резко раздвигает мои ноги своими и встаёт между ними. Пытаюсь вывернуться, но лишь причиняю себе дополнительную боль. За доли секунды он рвёт моё бельё, слышен звук расстёгиваемой молнии его брюк, и резким толчком он входит в меня без какой-либо подготовки до упора. Жгучая боль обжигает всё внутри.

— Шлюха, я заставлю тебя стонать подо мною. Ты ответишь за всё, — шипит он, а я боюсь даже шелохнуться, лишь беззвучно всхлипываю.

В дверь раздаётся громкий стук и голос Тани:

— Вика, у тебя всё в порядке? — и снова настойчивый стук в дверь.

Но Макс лишь сильнее вдавливает меня в стол, заставляя молчать, и не прекращает резких, вколачивающих движений, от который у меня темнеет в глазах. Наконец-то он дёргается несколько раз, извергая в меня сперму, сильно ударяет по пятой точке ладонью, быстро одевается и, выходя из кабинета, бросает через плечо:

— Мне понравилось. В следующий раз продолжим также. Готовься и жди!

Я безвольно сползаю на пол. Так и сижу какое-то время, пока в кабинет не влетают Татьяна и Анна Павловна.

Они понимают с полувзгляда, что здесь произошло, помогают мне встать. Татьяна порывается вызвать полицию, но я останавливаю её, заявляя, что не буду писать заявление.

— Дура, кого ты жалеешь? Тебя он особо не жалел, — пытается достучаться до моего сознания подруга.

— Я не его жалею. Мне его маму жаль. Татьяна Ивановна только переживать будет. Она и так с гипертоническим кризом в больницу попала после наших с ней откровений, — всхлипываю я.

Анна Павловна неожиданно подходит ко мне и обнимает:

— Спасибо, милая. Это я от лица свекрови говорю. Надеюсь, она хорошая женщина. Иногда и у хороших матерей вырастают такие сыновья.

Кое-как привожу себя в порядок. Татьяна ничего слышать не хочет, что я поеду домой одна и отправляется сегодня ко мне, попросив Анну Павловну забрать дочь после секции к себе и завтра отправить Алёнку в школу.

Подъезжаем к дому, еле выхожу из машины. Мне чертовски противно. И если бы не подруга, я не смогла бы переступить порог квартиры Генриха, ведь теперь я не имею права находиться рядом с ним…

Татьяна помогает мне раздеться, ещё раз пытается настоять на обращении в полицию. Но я отмахиваюсь и отправляюсь в ванную, стою под струёй воды битый час, с остервенением тру себя мочалкой, пытаясь смыть несуществующую грязь, и вылезать из ванной не собираюсь.

— Вика, не дури. Пошли ужинать, — командует Таня.

Я, уже перестав плакать, просто отрицательно качаю головой, в которой нет никаких мыслей. Пустота… Но Таня, в отличие от меня, боец. Она всегда умела постоять за нас двоих. Подруга выключает воду и заставляет меня покинуть ванную, набросив мне на плечи халат, за руку тащит меня на кухню, сажает за стол и ставит передо мной тарелку с ужином.

— Ешь, — командует она.

Не вижу другого выхода, как подчиниться ей. Проглотив приготовленный Таней ужин, направляюсь в спальню, но не в нашу с Генрихом, а в свою, и падаю на кровать, даже не сняв халат. Таня протягивает стакан воды и какую-то таблетку. Безропотно пью, сопротивление моей подруге бесполезно. Падаю лицом в подушку, тем самым заглушая свои надрывные рыдания, и, незаметно для себя, так и не перестав плакать, проваливаюсь в тяжёлый сон.

Наступившее утро не приносит ни бодрости, ни радости. Внизу всё болит, напоминая о случившемся, кажется даже походка поменялась. Еле переставляя ноги, доползаю до ванной. Жить даже не хочется. Не то, чтобы умереть хочу. Нет!.. Просто воспоминания приносят боль и отвращение. Но моя подруга другого мнения.

— Вика, это, конечное, противно и больно, но нужно жить дальше. И жить нужно высоко подняв голову. Давай завтракать и поехали на работу, а то опоздаем.

— Не хочу на работу, — бурчу я. — И есть не хочу… Оставь меня…

Аппетит, как и настроение, барахтается где-то на уровне «ниже плинтуса». Противно даже дышать…

— Нет, Вика, не оставлю! На работу ты поедешь. Как и сейчас же позавтракаешь!.. Тебя ждут клиенты, а ещё сегодня Мила с мамой придёт. Мила у нас особый пациент.

Давно хотела спросить про Милу, но сейчас не могу. После вчерашнего я чувствую себя настолько грязной, что точно не смогу даже глаза на девочку поднять.

— Виктория, — и раздаётся хлопок ладони по столу такой, что я вздрагиваю. — Прекрати, подруга!

Только сейчас понимаю, что уже какое-то время стою у стола, обхватив себя руками и тупо смотрю в одну точку. Таня подходит и обнимает меня.

— В жизни многое может случиться. Нельзя так быстро сдаваться. Вообще сдаваться нельзя, Вика. Мы рождены быть сильными. Посмотри на мою свекровь. Она в одночасье потеряла родителей, мужа и дочь. Они погибли в аварии по вине пьяного урода. Осталась одна, с грудным ребёнком на руках, с незаконченным высшим образованием, без средств на существование. Но она всё выстояла и преодолела всё. Закончила институт, поставила на ноги сына, открыла центр, а теперь помогает мне и внучке. Ты думаешь ей было легко? Нет!.. Думаешь маме Милы легко? Они с мужем так ждали ребёнка, а когда родилась Мила, отец отказался от дочери и жены. И Лена одна осталась с больной дочуркой. Ей пришлось вернуться в комнату вкоммуналке, которая досталась от бабушки. У них никого не было, только они одни друг у друга. Когда Милы было два месяца, они попали в больницу. Лечащий врач назначил дорогостоящее лекарство, которого не было в больнице, но которое можно было купить в аптеке. Именно это лекарство нужно было Миле, другое колоть было нельзя, могло вызвать слишком много побочки, которая могла усугубить и без того тяжёлое состояние и так больного ребёнка. И Лена впервые показала свою слабость и расплакалась. Так Влад узнал о ней правду. На следующий день Миле ставили капельницу с нужным лекарством, а после выписки из больницы мама с дочкой переехали в квартиру к Владу. С тех пор они живут вместе и воспитывают своих детей, Милу и Артёма. Мальчишке полтора года. Ты думаешь Лене легко?

Я молчала, не зная, что ответить.

— Собирайся на работу. Анна Павловна нас будет ждать. Она у меня дама строгая и справедливая.

На работу мы даже умудряемся не опоздать. Танька старается зарядить меня позитивом и к концу поездке я начинаю улыбаться, хотя и сквозь душевную боль.

Заходим в центр. Нас встречает новый охранник. Странно, но сегодня не его смена, отмечаю я. По дороге в мой кабинет встречаем Анну Павловну. Женщина мило улыбается и просит меня вначале зайти к ней. Сердце ёкает, почувствовав засаду. Но, делать нечего, тащусь следом.

В кабинете Анна Павловна приглашает присесть на диванчик.

— Сейчас мы с тобой, Викуля, попьём чайку и поговорим. Ты шубку сними. Разговор может получиться долгим. Вижу, ты спала сегодня плохо.

Послушно снимаю шубку и кладу её рядом с собой на диван.

— Анна Павловна, ко мне через десять минут Мила с мамой должна подойти, — волнуюсь я. Ведь в кабинете я ещё не была, нужно его в порядок привести после вчерашнего.

— Сегодня они не придут. Леночка позвонила. Мила себя неважно чувствует. Если будет лучше, то возможно они подойдут завтра. Я их переписала к тебе на другой день. Будешь плохо себя чувствовать, скажешь, Милу возьму я. Девочка очень чувствительна к настроению взрослых, поэтому, Вика, с Милой нужно общаться только в хорошем настроении. Кстати, ты ей понравилась, она часто тебя вспоминает.

Я, догадавшись почему сегодня не придёт Мила, тяжело вздыхаю и беру из рук Анны Павловны протянутую мне чашку с ароматным чаем. На журнальном столике появляется вазочка с печеньем.

— Бери печенье. Это мы вчера вечером с внучкой пекли.

— Спасибо, — отвечаю я и угощаюсь печеньем. Откусываю маленький кусочек и обалдеваю от вкуса детства. Именно такое печенье часто пекла мама. Мысли уносятся в то время. Перед глазами с дикой скоростью мелькают картинки-воспоминания. — Анна Павловна, поделитесь рецептом, пожалуйста. У меня мама такое же печенье пекла.

Я сначала говорю всё это, а лишь потом соображаю, что это неправильно. Я не имею права так общаться с незнакомым человеком, да ещё и моим начальником. Уже хочу извиниться, но…

— Конечное, милая, — отзывается женщина, берёт листочек бумаги и размашистым почерком пишет рецепт, написав, протягивает его мне. — Вот. Там ещё телефон. Если будет нужно что-то, звони, не стесняйся. Танюша о тебе многое рассказывала, так что я с тобой заочно давно знакома, — улыбается она.

Смотрю на начальницу и вижу перед собой очаровательную женщину, уверенную, ухоженную, с ровной спиной и слегка вздернутым вверх подбородком. Ни что её не смогло сломить. И с грустью понимаю, я не такая. У меня нет стержня. Если бы был, то и Максим рядом не появился бы, а если бы появился — давно бы рассталась, а не любила бы за двоих.

— Вика, если бы ты была моей дочерью, я бы тебя отшлёпала. Даже такую взрослую. Ты должна быть сильной. Ради себя самой должна, ради сестрёнки должна. У девочки нет родителей, ты одна должна заменить ей семью. Сломанная веточка не может дать листочков, Вика. Я знаю, девочка, как тебе больно, обидно и противно на сердце. И больно, наверное, больше душевно, чем физически. Ведь так? (Я, понурив голову, киваю в знак согласия). Физическую боль можно вылечить, а вот душевную сложно. Но ты должна…

Анна Павловна замолкает, задумывается, глядя в окно, а потом улыбается своей открытой, обворожительной улыбкой, ласково прикасается к моей руке и добавляет:

— Мы все тебе поможем, и у тебя всё получится. А теперь пойдём, я тебе покажу твой новый кабинет.

Я обалдело впиваюсь взглядом в Анну Павловну. Что? Новый кабинет? Я не ослышалась? Я думала, что она меня сейчас же уволит, после всего случившегося. А она…

— Помещение старое. А вот мебель и расстановка новая. Ничего не должно напоминать о случившемся. Пошли. У нас как раз комплект новой мебели на складе залежался. Маше давно предлагали, но она всё отказывалась.

Направляемся в сторону кабинета, а оттуда слышен голос Танюшки. Подруга командует…

На пороге кабинета останавливаюсь. Медлю. С трудом переступаю порог, понимая, я не смогла бы зайти утром в кабинет, за стол сесть не смогла бы. Татьяна всю мебель расставила по-своему и получилось намного лучше. Да и мебель светлых оттенков мне больше нравится, с трудом переношу тёмные тона и тёмную обивку, хотя и понимаю, что это более практично. Стол Танюшка поставила ближе к окну, рядом два удобных стула с полукруглыми спинками для посетителей. В кабинете ещё появился небольшой диванчик, кресло и журнальный столик.

— Смотри, Вик! Ведь здорово же получилось?.. А то тёмно-коричневая мебель только скуку навивает, а теперь светленькая. Солнышко в ней так и играет, — Таня явно была довольна перестановке.

Анна Павловна осматривает внимательно кабинет, и, убедившись, что всё сделано правильно, отпускает рабочих.

— Вика, охранник, что вчера пропустил пьяного посетителя, уволен, как и любовница твоего бывшего. Больше такого у нас не должно повториться. Работай спокойно. А остальное мы все вместе преодолеем. Хорошо?

Анна Павловна смотрит на меня заботливо, как бы по-матерински пытаясь приласкать и отогреть мою застывшую душу взглядом. Я не могу ничего другого, как пообещать всё преодолеть.

Раздаётся робкий стук в дверь и на пороге кабинета появляется мой первый пациент на сегодня.

— Удачи, Виктория Вадимовна. Работайте. Во время перерыва загляните ко мне, — и Анна Павловна выходит из кабинета, одарив меня своей доброй и чистой улыбкой.

Глава 21

За работой Виктории удалось забыться. День прошёл спокойно. В конце рабочего дня в кабинет заскочила Танюшка.

— Ты освободилась? — и после утвердительного кивка Виктории, добавила. — Тогда поехали домой. Нужно ещё успеть в магазин заскочить. Купить что-нибудь к столу. Сегодня у нас девичник!

— Что? — Вика не понимающе уставилась на подругу. Ей не хотелось никого видеть, даже общество подруги немного напрягало, а здесь девичник…

— Викуль, не обижайся, но я вчера вечером за тебя отвечала на телефонные звонки. Не стала утром тебя грузить, ты не была готова к разговору.

— А сейчас готова? — Вика внимательно посмотрела на подругу.

— Отчасти… — ответила Таня, без тени сомнения в своей правоте. — Вчера настойчиво звонил Генрих. Ему пришлось ответить первому. Нельзя мужчину в неведении так долго держать. Он очень был взволнован, пришлось сказать, что у тебя сильно голова разболелась, и я тебя накормила, дала таблетку и спать уложила. Вроде бы поверил, — Таня посмотрела украдкой на подругу, пытаясь понять её реакцию, но Вика продолжала безучастно смотреть в окно. — Из разговора с ним узнала, что если ты не ответишь на следующий звонок Дашки, то та обязательно приедет несмотря на позднее время. Когда Даша позвонила, пришлось ответить. Только вот она в головную боль не поверила, сегодня приедет выяснять правду. Поэтому у нас сегодня девичник.

Татьяна замечает, как подруга напрягается, но ничего не спрашивает, лишь бросает взгляд в её сторону. А Вики очень хочется спросить у подруги, что она поведала Дашке, но не спрашивает. Зачем? Вечером и так всё узнает от Даши. Дарья хитрить не умеет, проболтается.

Дарьяна не заставляет себя долго ждать, но приезжает не одна. Её привозит Игорь, он же и провожает её до квартиры Генриха. Оставшись на немного с девчонками, мужчина весело развлекает их, пьёт кофе, уточняет не нужно ли что-нибудь в магазине и собирается домой, пообещав Дашке приехать за ней завтра утром и взяв с неё обещание не капризничать.

Дарья проводит его до двери, в прихожей Игорь о чём-то тихо разговаривает с Дашей и уезжает.

Если бы Вика не была так сильно погружена в свои горькие мысли, она бы заметила, как мужчина рассматривал её подругу, и как Татьяна пыталась скрыть свою застенчивость и мило краснела под его настойчивым взглядом. Но всегда внимательной Вике сегодня было не до них.

— Всё, девочки, теперь мы одни. Мне удалось избавиться от этого надоедливого мужчины. Представляете, только сегодня обнаружила, что страховка на машину просрочена. Дома я без машины обхожусь… — Дарья пыталась привлечь внимание Вики и втянуть её в разговор, но пока безрезультатно. — Пришлось у Игоря помощи попросить. Танюш, как тебе мужчина. Правда, шикарен? Притом свободен… Один минус — немного бабник. Но это временно, до тех пор, пока свою спутницу не нашёл.

Вика даже бровью не повела, хотя Дашка на это рассчитывала, ведь разговор касается её подруги. Зато Таня, попыталась спрятать заинтересованную улыбку.

— Интересный… Но я не ищу приключений…

Распив бутылку вина, привезённую Дашкой, Татьяна с Дашей всё-таки смогли заставить Вику выговориться, выплакаться и заставили улыбаться.

Потом они втроём общались по скайпу с Германом и Генрихом, Дарья дразнила братьев весёлой компанией.

Одним словом, вечер удался, но… Вика лишь умело скрывала свои переживания. Для неё практически ничего не поменялось. Ей было всё также тяжело, больно и мерзко.

Татьяна вчера долго разговаривала с Дашей по телефону, решив найти у Даши поддержку и доверить той историю Вики. Поэтому и Игорь не случайно появился сегодня в квартире Генриха, Дашка попыталась воспользоваться его феноменальными способностями.

Уходя Игорь шепнул Дарье:

— Вика винит во всём случившемся себя. Нужно убедить её в обратном. Ей очень тяжело и больно, но она закрылась в своей ракушке. Прочитать, что произошло не смог, в душе непроглядная темнота, извини.

— Спасибо, Игорь.

— Дашка, по дружбе узнай о подружке Виктории что-нибудь, — неожиданно попросил Игорь.

— Понравилась? — ехидненько улыбнулась Дарья.

— Интересная… — многозначительно ответил мужчина и сбежал за дверь.

Глава 22

Генрих

С трудом переношу разлуку с Викой. Эти две недели кажутся вечностью. Каждый день общаюсь со своей девочкой по телефону, но мне этого мало. Я хочу не только слышать её нежный голосок, но и видеть, чувствовать. Вика устроилась на работу, ей там всё нравится. Вика так увлечённо обо всём рассказывает, только вот всё это не приносит мне спокойствия.

В один из вечеров не могу дозвониться до Вики. Мы с ней успели уже пообщаться утром, потом переписывались днём, во время обеда Вика мне звонила сама. Общения было достаточно. Но вечером как-то нехорошо защемило в груди, защемило и не отпускает.

Решаю позвонить, но Вика не берёт трубку ни после первого звонка, ни после второго, ни… Сердце разрывает тревога и предчувствие чего-то плохого. За какой-то час я успеваю себя накрутить так, что хоть пешком иди. Выдыхаю, когда после очередного долгого звонка трубку берут, но берёт не Вика, а её подруга, хотя и объясняет причину отсутствия Виктории рядом головной болью моей девочки. В головную боль верю с трудом. Вернее, не верю вообще, но заставляю себя поверить, запихнув сомнения подальше и поглубже.

И именно после этого вечера чувствую изменения со стороны моей девочки. Её накрывает волна задумчивости, исчезает игривость из голоса, Вика постоянно напряжена и насторожена. При разговоре взвешивает каждое слово, словно боится сказать что-то не то.

Поэтому последние дни в Германии для меня кажутся адом, несмотря на то, что рядом находятся мои родители, которых я боготворю и безмерно уважаю.

Герман, как никто другой, понимает меня. Во время перелёта брат старается поддержать, но…

— Генрих, прошу только, не руби с плеча. Чтобы не случилось, дай ей возможность выговориться и оправдаться, если будет в чём.

— Ты что-то знаешь?

Я смотрю на брата во все глаза, пытаясь понять, он что-то знает или это лишь его предположение, одна из версий. А Герман, дав возможность мне немного переварить сказанное им, продолжает.

— Ничего я не знаю, только то, что рассказывал ты и Дарьянушка. Ей Вика очень нравится, они часто общаются, — но это для меня не было секретом, Вика тоже было в восторге от Дашки. — Пойми, ты ворвался в её жизнь так стремительно. Она до сих пор до конца не понимает, что с ней произошло. Генрих, если не хочешь её потерять, не дави на Вику. Она очень нежная и хрупкая.

— Возможно, но она упёртая, как сто баранов. Переубедить её невозможно. Как здесь можно быть рядом и не давить, — пытаюсь возразить я.

— Я тебе сказал, ты меня услышал, Генрих.

Вот именно эта фраза заставляет меня задуматься, всё осмыслить и принять решение, дав Вике возможность привыкнуть ко мне.

По прилёту спешу домой, как, впрочем, и Герман. Брат даже на чашку кофе не заходит, поднимается ко мне только взять ключи от машины.

Я же, позвонив Виктории, сообщаю, что я дома, с нетерпением жду её окончания рабочего дня. Встречаю Вику с работы на ступеньках её офиса. Девочка рада меня видеть, спешит на встречу ко мне, но в самый последний момент останавливается, и улыбка пропадает с её лица. Что произошло? Что помешало ей впорхнуть в мои объятия так, как прежде?

Я делаю последний шаг, разделяющий нас, и заключаю свою маленькую в объятия, целую. Вика, хотя и отвечает на поцелуй, но как-то осторожно. Что не так? В моё отсутствие явно что-то произошло. В этом я уже уверен на все сто. Только вот ЧТО? В этом придётся разбираться.

Виктория

Сегодня приехал мой любимый мужчина. Нет его на свете лучше! Но мне не суждено быть с ним рядом. Хотя меня и Таня, и Даша, и Анна Павловна в один голос убеждают в обратном, уверяя, что то, что случилось со мной, может случиться с любой женщиной и нельзя на себе ставить крест. Но я так не могу. Я недостойна Генриха.

Накануне его приезда, целый вечер готовила речь, репетировала, как я отдам ему кольцо и исчезну из его жизни. Утром всё повторила ещё раз. Но, увидев Генриха на ступеньках центра, не могу сказать ни слова, словно онемев, любуюсь этим шикарным мужчиной и всё.

Мой мозг противится моему решению. Я не могу добровольно от него отказаться. Любуясь Генрихом, на ум приходит «сам не ням и другому не дам», и я решаюсь идти до конца. Решаю обязательно ему всё рассказать, но не сейчас, чуть позднее. А пока просто не подпускать его к себе очень близко, в тем более не пускать в спальню. Очень хочется ещё хоть немного понежиться в объятиях его синих омутов. Я уверена, как только он всё узнает, сам выставит меня за дверь…

Поймав в свои объятия, Генрих целует меня, не обращая никакого внимания на проходящих мимо людей, а потом тихо шепчет:

— Я так скучал, маленькая, пойдём домой.

Но я предлагаю немного прогуляться по парку. Идём почти молча, он нежно обнимает меня. Его рука покоиться на моей пояснице, а я прижимаюсь к его плечу и ловлю такой родной запах.

— Как родители? — наконец-то набравшись смелости заговорить, спрашиваю я.

И Генрих рассказывает о родителях, потом разговор плавно перетекает на Аннет, её увлечение медициной, немного говорим про Марка, ему пришло приглашение от одного известного немецкого издательства поработать журналистом международником.

— И что, Марк согласился? — интересуюсь я, но тут же замечаю, как напрягается Генрих, взгляд его ласковых глаз становится колючим.

— Тебе интересно?

— Он же твой племянник, — пожимаю плечами я.

— Пока думает, — уже более тепло отвечает мой ревнивый мужчина.

Дома кормлю его ужином. Мы весь вечер вместе, Генрих не отходит от меня ни на шаг, а я мучаюсь и не знаю, как ему всё рассказать. Или не рассказывать? Решаю не портить такой уютный вечер и откладываю на потом.

В этот вечер всё складывается как нельзя хорошо. Вначале звонит Дашка и мы довольно таки долго болтаем с ней. Потом прорывается Татьяна. Генрих, смеясь, обещает выбросить мой телефон и уходит в душ.

Специально разговариваю с Таней долго, выжидаю, когда Генрих уйдёт в спальню. Бегу в душ, но после не иду, как сделала бы это раньше, к нему, а сбегаю к себе.

На следующий вечер так просто сбежать не получается, приходится сослаться на боли в животе перед «этими днями». Но эта моя уловка…

Глава 23

Виктория

Рабочий день подходит к концу, а я всё не могу отделаться от мысли, что что-то недоделала. Медленно навожу порядок на рабочем столе, в кабинете, просматриваю записи на завтра. Постоянно прокручиваю в голове, как заезженную пластинку, что же ещё…

Ловлю себя на том, что постоянно прокручиваю наши отношения с Генрихом. Генрих уже неделю, как вернулся из Германии, а я не знаю, как себя вести с ним. До сих пор не определилась…

Совесть бунтует и упорно твердит, что я не имею права после случившегося делить с ним постель. А я так хочу к нему и боюсь одновременно. Прошло уже достаточно времени, но у меня до сих пор остались неприятные ощущения, да и грудь почему-то болит, вроде даже больше немного стала. Неужели это всё последствия последней встречи с Максом? И как об этом рассказать моему мужчине? Нужно ли рассказывать? И мой ли это мужчина теперь?

Погружённая в свои мысли, одеваю пальто, запираю кабинет на ключ и направляюсь к выходу из здания. Цепляюсь за мысль, что по дороге есть медицинский центр «Мир женщины», и решаю зайти и постараться попасть на приём к врачу без записи, так как мой врач сейчас в отпуске и выйдет на работу только в начале марта. Меня до сих пор что-то тревожит, хотя объяснить — что, не могу. Ведь есть же другие врачи и другие центры. Почему я об этом не подумала раньше? Пусть специалист посмотрит и всё расскажет, решаю я.

Но, выйдя на улицу, ещё стоя в дверях, замечаю Генриха, мило разговаривающего с Татьяной. Хочу ретироваться за дверь и выйти через запасной выход, но меня замечают быстрее, чем я что-либо предпринимаю.

— Привет, моя маленькая, — Генрих тут же берёт меня за руку и, привлекая к себе, обжигает поцелуем мою щёку. — Сегодня прекрасная погода, пошли погуляем, — предлагает Генрих, а я плавлюсь от его «маленькой», как мороженое на солнце.

— Вика, почему ты опять задерживаешься на работе? Мы тебя здесь уже полчаса ждём, — возмущается подруга и, обращаясь к моему мужчине, добавляет. — Спасибо, Генрих, за предложение. Мы, пожалуй, воспользуемся им в ближайшее время.

Татьяна улыбается, прощаясь с нами. Я же теряюсь в догадках, кому больше адресована её милая улыбка. Это что? Во мне просыпается ревность?

— Спасибо, Таня, и тебе. Теперь становится более-менее всё понятно, — отвечает ей Генрих.

Что ему стало понятно? Что рассказала Татьяна? У меня внутри всё замирает от кошмарных мыслей. Подруга машет нам рукой, садится в свою машину и отъезжает со стоянки, а мы всё ещё стоим у входа в центр.

— Вика, всё в порядке? — заботливо интересуется Генрих. — Мы можем идти?

— Да, конечное, — немного рассеянно отвечаю я.

Мы направляемся в сторону парка, где любим бродить по дорожкам. И снова гуляем практически молча, наслаждаясь тишиной после тяжелого рабочего дня, лишь изредка перебрасываемся фразами. Его рука приобнимает меня за талию, а я слегка прижимаюсь головой к его груди.

Гуляем, а мою голову не покидают тяжёлые мысли. Я отдаляюсь от Генриха, но я этого не хочу. Хочу быть рядом. Всё-таки решаюсь рассказать. Сегодня. Вечером. Или?.. не рассказывать?

И снова моё двойное Я ведёт борьбу.

— Вика, пойдём домой. Или в ресторан тебя затащить? — вслух размышляет Генрих. — Что скажешь?

Очень хочу в ресторан, в тот, где мы были первый раз. Но… так нельзя. Сначала нужно всё рассказать…

— Пойдём домой, — предлагаю я.

Генрих наклоняется, целует в щёчку, и мы направляемся в сторону дома.

Недалеко от подъезда Генриха окликает девушка. Мужчина останавливается. Я же хочу продолжить путь одна, мало ли какие у него дела. Но он не выпускает меня, лишь крепче прижимает к себе. К нам подходит высокая, стройная шатенка, бросает на меня презрительный взгляд. И без её взгляда догадываюсь, что проигрываю ей, в росте точно.

— Генрих, я хотела с тобой поговорить. Мы тогда не поняли друг друга, — начинает она.

— Что я не понял? — Генрих сурово смотрит на неё ледяным взглядом голубых глаз. Если бы этот взгляд был адресован мне, я бы точно описалась со страха, но девушка достойно выдерживает его.

— Можно наедине. Это же личное…

— У нас с тобой нет ничего личного, Настя, — произносит Генрих. — А это моя невеста, от которой у меня нет и не может быть секретов.

— Но я же люблю тебя! Люблю, Генрих. Я всё обдумала и на всё согласна.

— Настя, я нет. Я не люблю тебя. И меня совершенно не интересует, что ты там обдумала. Я тебе ничего не предлагал и ничего не обещал. Извини, но не могу я жить с нелюбимым человеком, хоть и очень миленьким, — признаёт он её красоту. — Я же сразу честно всё сказал, ещё в ноябре. И потом повторял это несколько раз. Прекрати преследовать меня.

Генрих говорит это спокойно, но равнодушно, а мне становится жаль Настю. Он своим равнодушием разбивает её сердце на мелкие осколки.

Девчонка резко разворачивается и уходит прочь по тротуару, не выдержав взгляда мужчины. Генрих же, как ни в чём не бывало, чмокнув меня в щёку, направляет нас к дому.

Мой боевой дух и желание всё рассказать разбиваются в одночасье. А вдруг он отвернётся от меня после моего рассказа и пойдёт искать утешение к ней. Я не переживу этого.

Вечер проходит спокойно, после ужина мы смотрим кино, болтаем по телефону с Германом, потом с Дашкой.

— Вика, может ты мне расскажешь, что с тобою происходит? Почему твои глазки такие грустные? Расскажи, маленькая?

Я действительно снова задумалась. Тянет низ живота. Нужно срочно сходить к гинекологу.

Снова перевожу взгляд на его голубые глаза, такие нежные и ласковые. Но легче мне не становится, ведь его голубые омуты гипнотизируют меня, затягивая в свой водоворот. Не могу сказать «нет», но и «да» боюсь сказать. Просто молчу.

— Пойдём спать, — предлагаю я и сбегаю от Генриха в ванную.

Генрих

Вика от меня сбегает каждый вечер. Но сейчас она хотя бы не шарахается от моих рук. Сегодня в парке мне казалось, что Вика хочет о чём-то поговорить, но то ли стесняется, то ли боится. Не стал расспрашивать на улице, оставил на уютный вечер.

Но встреча с Настей сбивает всё с толку. Вика снова замыкается в себе. В моих объятиях нежится, но открыто ласкать себя не разрешает. Грудь вообще под запретом. Что происходит?

Даю отсрочку на выяснение всего на сутки. Видя рядом со мной Настю, Вика ревнует. Вернее, ревновать она начала немного раньше. Первые искорки ревности появились, когда с Татьяной сегодня увидела. Но Виктории тогда, хоть и с трудом, удалось спрятать эмоции, а вот встретив Настю, у девчонки это не получается.

Во всей этой ситуации есть один большой и жирный плюс. Я ей не безразличен, ведь ревнует же! Как сверкают её карие глазки, словно плавленый янтарь недобрый блеском переливается.

Заходя в квартиру, прижимаю Вику к себе и целую. Именно в этот раз она отвечает на поцелуй, наполнив его страстью, как раньше.

— Я люблю тебя, моя маленькая, — тихо шепчу ей на ушко.

Весь вечер она рядом, одаривает своим тёплым взглядом, но снова сбегает в свою спальню.

Утром Вика подбрасывает меня до работы. Сегодня ей нужна машина, она собирается съездить к врачу на консультацию. Целую на прощание свою девочку и расстаюсь с ней до вечера.

Но… После обеда звонит взволнованная Вика и сообщает, что Оленька уже два дня с температурой под 39°. Моя девочка пытается объяснить, что ей необходимо уехать.

У меня складывается впечатление, что она отпрашивается у меня, ища убедительные доводы.

— Маленькая, конечное, езжай. Из аптечки прихвати лекарство, название сейчас сброшу смс-кой. Обратись в поликлинику и возьми больничный. Тебе не имеют права отказать. Ты опекун Оленьки. Документы только не забудь. И позвони, когда доедешь, — прошу я.

Слышу, как Вика шмыгает носом.

— Вика, не плачь. Всё будет хорошо…

— Спасибо тебе, — отвечает моя девочка. — Я люблю тебя.

После работы прихожу в пустую квартиру. Хожу из угла в угол. Как я раньше столько времени жил один? Ума не приложу.

Вечером раздаётся телефонный звонок.

— Привет. Доехала хорошо. Извини, сразу не позвонила. Температура высокая, дала микстуру.

— Молодец. Как Оленька?

— Плачет. Говорит, что у неё всё чешется. Правда я не понимаю, что и где. Кожа на вид чистая. Сейчас за Таниной мамой поеду. Она у нас педиатр и Оленька с рождения у неё наблюдается.

— Вика, возьми больничный. Побудь с сестрёнкой хотя бы неделю, — пытаюсь уговорить её я.

Мне очень важно чтобы она успокоилась. Да и не хочу, чтобы домой ночью возвращалась.

— Вы там все сговорились что ли? — Я смеюсь в трубку, а Вика поясняет. — Мне уже Анна Павловна позвонила, успокоив, что сама возьмёт всех моих пациентов, потом Танюшка, предупредив, что с мамой уже связалась и про больничный предупредила.

Мы прощаемся, но я прошу Вику перезвонить, сообщить, что скажет врач. Она обещает и перезванивает.

— Генрих, у Оленьки ветрянка. Так что я здесь недели на две, так сказала тётя Лиля.

— Это Танина мама? — уточняю я.

— Да, Генри.

Мы болтаем по телефону. Я просвещаю Вику в нюансы этого заболевания. Передаю приветы бабушке и Оленьке и обещаю приехать на выходные.

Но в выходные приехать не получается, в субботу приходится заступить на дежурство, вынужден подменить дежурного врача. У меня в клинике коллектив небольшой, но дружный. Работаем вместе уже лет десять. Я стараюсь не нагружать своих подчинённых, самостоятельно перекрывая их отпуска и больничные, как, впрочем, и они перекрывают моё отсутствие.

Глава 24

Виктория

Уже неделю живу у бабушки. Занимаюсь Оленькой, лечу и, между делом, готовлю её к школе. Поскольку у Дашки дети тоже болеют, вернее только переболели той же ветрянкой, все выходные обитаем у нас. Здесь есть где разгуляться детворе на улице, не нужно их держать на карантине в помещении.

Пока дети заняты своими делами, мы с Дашей промываем косточки нашим мужчинам. В миллионный раз убеждаюсь насколько два брата похожи по характеру. Герман названивает Дарьяне несколько раз на дню, как и мне Генрих. Но звонят не потому, что контролируют. Нет. Они скучают и просто хотят пообщаться.

Проведя с Дарьей субботу и утро воскресенья, провожаем их и остаёмся снова одни. Пока мы играли с детьми в настольную игру, бабуля напекла пирогов и часть из них отправила Герману и Глебу. Бабушка их всех считает своими, уже несколько раз говорила, как она счастлива, что меня судьба свела с такими хорошими людьми.

После обеда к нам приходит папа и остаётся с нами. Он всё чаще живёт здесь. К Полине он так и не вернулся. Когда сильно устаёт на работе или в доме полно гостей, то он живёт в бабушкиной квартире.

Вечером, сидя у камина, папа просит рассказать о наших отношениях с Генрихом. Даже не просит, а требует, заявляя, что он должен понять, почему моя душа плачет. Сначала я пытаюсь обойти всё очень личное стороной, решив не рассказывать папочке ничего. Но не могу и в итоге выкладываю всё, единственное беру с него слово ничего не предпринимать и не говорить бабушке. Я со всем справлюсь сама. Большая уже. Мы с папой ещё долго сидим и разговариваем обо всем, не только о наших отношениях с Генрихом.

Пожалуй, это у нас с папочкой первый такой откровенный разговор.

В этот вечер я была очень благодарна Генриху, который не позвонил. Его звонок прервал бы такой необходимый мне разговор с отцом. Папа много рассказывал об их отношениях с мамой, а в конце попросил не делать её ошибок. Попросил довериться Генриху, позволить ему любить. И любить самой, не боясь ошибиться.

Лежа ночью на диване (не могу в этом доме спать нигде, кроме дивана в гостиной, именно здесь я попадаю в объятия к Генриху во сне) решаюсь сделать шаг навстречу к любимому мужчине. Во время следующего разговора с ним впервые приоткрываю ему свои объятия и честно признаюсь, что ужасно скучаю.

Но даже разговор с папой не даёт мне уверенности в правильности того, что я творю. Сомнения и неуверенность продолжают терзать мою душу.

Кроме всего прочего, меня беспокоит задержка месячных, уже минимум недели на две. Но я отгоняю мысли о возможной беременности. Мы ведь с первых дней предохранялись с Генрихом. Или не с первых? В его жарких объятиях я плавлюсь, как шоколад на солнце, и плохо соображаю. Остаётся одна надежда на него. Нужно будет спросить, как он относится к факту появления детей.

Только бы не так, как Максим. Максим…

Мысли возвращают меня в то время, когда была жива мама. Моя мамочка…

Я сильно переживала прерывание беременности. Была жуткая депрессия, из которой я пыталась выбраться самостоятельно. Мой мужчина бросил меня на произвол судьбы, обвинив в страдании фигнёй.

С мамулей мы в тот период моей жизни общались каждый день, к сожалению, только по телефону. У неё была маленькая Оленька и приехать ко мне, поддержать, мамуля не могла. Да и приезжать было некуда. Макс даже слышать не хотел, чтобы кто-то из моих родственников появился на пороге его квартиры.

Однажды с горяча я поделилась с мамой возрастающим желанием уйти от Максима.

— Он не слышит меня, живёт на своей волне. Его всё устраивает. Он даже понять не хочет, как мне тяжело. Уйду, к той самой …

— Вика, — возмущённо прервала меня мама. — Не ругайся, дочь. Даже если очень приспичило не нужно так говорить. Это не красит женщину. А насчёт того, что уйдёшь, уходи. Только хорошо подумай вначале. Уйти нужно раз и навсегда. Уйти и не возвращаться ни при каких обстоятельствах. Паузы хороши в театре. Жизнь их не любит, ей не нравится, когда время тянут, она слишком на него скупа.

— Мамуль, но я …

— Подожди, моя девочка, если действительно плохо, не раздумывай, не жди, что всё наладится, образуется, каким-то чудесным образом. Поверь, со временем будет ещё хуже. Просто встань и уйди. Это не твоя история. Если в ней только слёзы, значит тебе в ней нечего делать. Твоя впереди, счастливая и радостная. Встань, собери вещи и уходи, чтобы никогда не вернуться. Мы поддержим.

Но я не смогла так сделать. Как бы в тот момент я ни ненавидела Максима, где-то в глубине души я его любила.

И как была права мама. Сколько слёз ещё ждало меня впереди, сколько предательства, обвинений, одиночества и боли…

Только встретив Генриха, я поняла, что нужна, желанна и любима. Но несмотря ни на что, жду подвоха и от него. Не может мой разум поверить в порядочность мужчины, где-то далеко зарывшийся червячок периодически присылает весточки: «Он такой же, как и все». Но мне хочется верить в обратное.

Поэтому постоянно их сравниваю. Сравниваю Генриха и Максима. И к моей радости не нахожу ничего общего.

Генрих

Да что же за напасть такая. В среду Виктории закрыли больничный, но я не мог приехать за ней ни в четверг, ни в пятницу. У меня в клиники небольшая запарка, много отсутствующих сотрудников, и, чтобы не загружать работающих сверх нормы, я часть приемов перевожу на себя.

Без Виктории в квартире ужасно одиноко, поэтому туда я не спешу. Работаю. Отменить приёмы не получается. Приходится позвонить в центр, где работает Вика, и договорится с её руководством о предоставлении моей девочке двух дней.

Вика этому не обрадовалась, хотя я не понимаю, почему она возмущается.

— Вика, милая, я не понимаю, ты так сильно хочешь на работу? Или тебе неудобно, что договаривался я?

— Генри, как ты не можешь понять, за меня работает Анна Павловна. Мне перед нею неудобно. Она не обязана это делать!.. — возмущается Виктория.

— Маленькая, я отблагодарю Анну Павловну за её любезность. Только не злись, пожалуйста, а то мне очень обидно…

Я специально не договариваю, а Вика, немного помолчав, спрашивает:

— Почему тебе обидно?

— Я люблю тебя, моя девочка, — увиливаю я от ответа. — Отдохни ещё два дня. В субботу утром я приеду или, если удастся, то в пятницу вечером, — обещаю я.

Если бы я знал, что именно так всё сложится, то приехал бы за Викой в среду после работы.

Выходные проводим у бабушки. В субботу гуляем вместе с Оленькой, умудряемся сходить в кино на детский сеанс «Коты замка Х…». От души насмеявшись и зарядившись позитивом, возвращаемся домой.

Вечером звонит Марк и сообщает, что маме стало хуже, но не критично. Был врач, сделал назначение, но мама отказывается принимать лекарство, пока их не разрешу принимать я. Вот такая у меня мама!.. Поговорив со мной, Марк просит дать трубочку Оленьке.

— Привет, принцесса. Ты выздоровела? — слышится из трубки. Догадываюсь, я нечаянно включил громкую связь.

— Да, мой принц, я выздоровела. Уже немного горошков осталось на ножках и животике, — отвечает Оленька, а потом неожиданно для нас с Викой выдаёт, слегка понизив голос. — Вика завтра уезжает с Генрихом, папа Вадим снова будет жить с нами, тогда мы с тобой сможем продолжить моё обучение.

Смотрю на Вику и понимаю, у моей девочки вопросов к младшей сестрёнке возникает много. А Оленька, не обращая на нас внимание, продолжает.

— Марк, а ты когда ко мне приедешь? Я скучаю. К тому же Глеб не умеет так объяснять, как ты, и сказки он читать не любит.

— Принцесса, я постараюсь приехать к тебе на день рождения, если удастся всё уладить с работой. Не печалься. Договорились?

— Договорились. Пока. Звони.

Я, давясь со смеха, прижимаю к себе Вику, не хочу, что она включала сестру-злючку, а именно это она сейчас готова сделать. Настраиваюсь на серьёзную волну и спрашиваю:

— Оля, а чему учит тебя Марк?

— Мы с ним в шахматы по нетику играем, — серьёзно поясняет девчушка. — Глеб не умеет мне всё это объяснять, а у Марка получается.

— А у тебя есть настольные шахматы? — интересуюсь я, мне приходит в голову мысль проверить, как играет Оленька.

— Нет. Папа Вадим обещал купить, — отвечает она.

— Почему ты его так называешь? — всё-таки Виктория умудряется выбраться из моих объятий, у неё от смеха светятся глаза, но она старается быть серьёзной.

— Вика, у всех есть мама и папа, а у меня никого нет. Понимаешь? Мне очень обидно? Ты далеко, а касатик всегда рядом. Вот я и спросила у него разрешения, он согласился. Теперь он меня зовёт дочкой, а я его — папа Вадим, ведь я же понимаю, что он твой папа, — рассудительно выдаёт девчонка.

Вика опускается перед Оленькой на колени и обнимает сестрёнку, слёзки ручейками сбегают по щёчкам моей девочки.

— Конечное, милая, называй. Мне не жалко, — Вика целует Оленьку.

— Ты чего ревёшь, рёва — корова? Генрих, что ты сделал с моей сестрой? Она плачет на ровном месте, — не по-детски серьёзно, возмущается чудо-ребёнок.

Я клянусь Оленьки, что я здесь ни при чём, хотя сам уже несколько раз замечал заплаканные глаза Вики, но Виктория раскрывать причину слёз отказывалась или просто отвечала, что не знает её. Странно…

Вечером укладываемся спать на нашем любимом диване. Именно этому дивану я благодарен за сладкие ночи, когда в моих объятиях спит моя девочка.

К сожалению, через несколько дней звонит мамин врач и сообщает, что мамуле становится хуже, она отказывается от госпитализации и перечит во всём врачу. Как бы я ни пытался её убедить, мама ничего не хочет слышать. Разговариваю с отцом и принимаю решение ехать к родителям. Родители подарили нам с Германом всё: жизнь, беззаботное детство, образование и во всём всегда поддерживали и помогали. Я не имею права оставить мамулю сейчас одну, один на один с её недугом.

— Виктория, поехали со мной, — предлагаю я своей девочке. — Не поехать я не имею морального права, там плохо моей маме, а оставить тебя здесь, мне не хватит сил.

Вика поворачивает ко мне своё милое личико, прикасается к моей щеке своими пухленькими от поцелуев губками и тихо поясняет:

— Я не могу поехать. У меня нет загранпаспорта.

— В смысле? — слегка опешив спрашиваю я.

— Что в смысле, Генри? Срок действия первого паспорта давно истёк, больше я не делала. Зачем? Мы с Максом не отдыхали за границей и даже не собирались, — поясняет Вика и смотрит на меня своими шикарными шоколадными глазками.

— Вика, к моему возвращению сделай, пожалуйста. В следующий раз поедешь обязательно.

Она утвердительно кивает головой и целует.

Контролировать себя всё сложнее, да ещё осознание того, что долго не смогу её видеть и поцеловать, делает своё дело. Я слегка приминаю мою девочку к дивану и отправляю нас в нирвану. Вика в самом начале пытается вяло сопротивляться, а потом прижимается ко мне. Останавливаюсь только для того, чтобы перейти в спальню и расположиться с моей желанной девочкой на кровати, а Вика лишь стонет мне с губы:

— Не отпускай меня, Генри… Не разрешай мне думать, прошу…

— И не собираюсь, — рычу в ответ.

Через сутки я уезжаю. Вика провожает меня. На прощание целует и шепчет:

— Может это и к лучшему.

Ничего не понимаю… Что к лучшему?..

Глава 25

Виктория

После отъезда Генриха я окунаюсь в работу с головой. Именно в ней я нахожу то спокойствие, которое мне необходимо.

Последняя ночь, проведённая в объятиях Генри была незабываема. Столько ласки моё тело ещё не получало. Казалось, я утром не встану. Встала… А вот настроение взлетело вверх. Я любима и люблю! К чёрту всё остальное. Я с Максом прожила шесть лет, Генрих это знает и его это не смутило. Значит ничего и не произошло. Живём дальше. Не могу я отказаться от Генри ни под каким предлогом!

Но! Несмотря на занятость, я всё же нахожу время и записываюсь к врачу. С моим организмом что-то не так, но вот что, я понять не могу. Если бы я только могла предположить, что этот приём сломает меня…

В жизни каждого человека однажды наступает момент, когда кажется, что ты потерялся и не знаешь, куда идти дальше. У меня такой момент наступил две недели назад в кабинете гинеколога.

После выяснения моих жалоб и тщательного осмотра, врач вынес свой вердикт.

— Всё у Вас в порядке, милочка. Всё даже очень хорошо. Вы беременны. Срок точно сказать не могу, только плюс-минут пару недель, коль у Вас цикл неустойчив, и Вы точно не помните, когда была последняя менструация. Точный срок скажу по узи.

Я тогда молча уставилась на доктора, даже не заметила, как на меня смотрела медсестра, поедая своими колючими глазками.

— Катенька, оставь-ка нас одних, — просит доктор и после того как за девушкой закрывается дверь, спрашивает. — Ребёнка не планировали?

— Нет…

— Беременность будете оставлять?

— Не знаю…

В тот момент я плохо что-либо соображала. Мне даже казалось, что всё это происходит не со мной.

— Мне нужно подумать, — и я выбежала из кабинета.

Сбежала. Только вечером сообразила, что доктору ничего не ответила.

Ночь проревела, следующий день молчала, не ответила ни на один звонок. Только с бабушкой поговорила, но и ей не сказала ничего. Звонки от Генриха и Дашки просто сбрасывала. Зная, что Дашка это так не оставит, с ней разговаривать придётся, написала смс-ку с извинениями и обещаниями перезвонить позднее.

Татьяне пришлось всё рассказать. Подруга рядом. Понимающая и всё видящая подруга… Да и мне просто нужно было кому-то выговориться…

— И что тут думать? Чего реветь? — Таня сидит рядом со мной на диване и, словно мама, поглаживает меня по руке.

— Как ты не понимаешь, Тань! Как я это скажу Генриху? Мы с ним о ребёнке вообще не говорили. Да и предохранялись каждый раз. Один раз только забыли…

Я сижу на диване в нашей с Генрихом квартире (именно в нашей квартире, мне здесь спокойно и уютно, как дома в детстве, даже несмотря ни на что), обхватив себя руками, и хлюпаю носом.

— Забыли они. Забыли — получите, — смеётся по-доброму Танюшка. — Эх, Вика, ты у меня, подруга, как маленькая… Вот уверена, Генрих только рад будет.

— Ага, — перечу я. — А если ребёнок не его, а Макса? Он тоже рад будет?

— Вот здесь ничего сказать не могу, — задумчиво говорит Таня. — Если любит, то поймёт. Ты ему, конечное, ничего не рассказала?

— Нет… — мрачно произношу я. — А надо было? — задаю я глупый вопрос, Танюша лишь пожимает плечами.

Что мне делать? Я так давно хотела ребёнка, уговаривала Максима. А сейчас? Что мне делать сейчас?

«Мамочка, миленькая, подскажи мне… Я запуталась, мамочка…».

Наверное, впервые после ухода мамы, я ощущаю эту дикою тоску и одиночество без неё. Как жестока жизнь… В тот момент, когда мама заболела, я была занята Максимом. Он сломал ногу и сидел дома, требуя, чтобы нянька в моём лице находилась всегда под рукой. Мне даже пришлось взять отпуск, чтобы ухаживать за ним. С мамочкой я разговаривала каждый день по телефону, но она ничего не говорила насколько серьёзно её заболевание, а я поехать к ней не могла, нянчась с этим самовлюблённым верзилой. Лишь накануне операции я не выдержала, психанула и уехала к мамочке. Как она изменилась за время болезни, как-то резко похудела и состарилась в одночасье. Рядом с ней всё это время находился её муж. Виктор очень любил мою маму, оберегал и заботился о ней…

«Мамочка, прости меня… Я была такой дурой…»

В тот день мы долго с ней разговаривали, а потом пришёл врач и попросил покинуть палату, нужно было готовить больную к операции.

А потом мамы не стало… Она не проснулась, во время операции произошла остановка сердца…

К Максиму вернулась через неделю. Всё это время он даже не звонил, как, впрочем, и я. По возвращению Максим даже не поинтересовался моим состоянием. Бросил только одно: «Чтобы чёрных шмоток на тебе не видел. Через неделю мою днюху отмечаем в ресторане. Займись организацией праздника. Я пригласил всех друзей». Вот это и было выражение сочувствия с его стороны.

Почему я после всего этого осталась с Максом? Почему не ушла от него? Ведь я уже чётко знала, что он любит только самого себя. А я для него не больше, чем удобная прислуга. Не знаю… Может побоялась ещё большего одиночества.

Все следующие две недели после приёма у врача я прячусь у Татьяны. Игнорирую звонки Генриха, который сейчас находится у родителей и названивает мне по нескольку раз в день из далёкой Германии, и Дашки. Разговоры с нею сведены до минимума. Даша очень догадливая особа, хотя и мною очень любимая, и может докопаться до истины, а я этого сейчасне хочу. Но и так дальше продолжаться не может. Мне нужно поставить точку. Одну большую жирную точку. Но я так боюсь…

Боюсь, что я ошибусь и точку поставлю не там. И неправильно поставленной точкой раз и навсегда испорчу всё, в первую очередь перечеркну отношения с Генрихом. Я люблю его! Я не хочу его терять… Он мой воздух, моё солнце, моя жизнь…

Лежу на кровати, отвернувшись к стене от всего мира. Даже себе не могу честно признаться, права ли я, сделав такой выбор.

— Вика, ну услышь меня… — Татьяна присаживается рядом, и её рука заботливо ложится на моё плечо. Подруга в очередной раз делает попытку достучаться до моего разума. — Это же твой ребёнок, твоя кроха. Ей же сейчас так страшно от твоих мыслей. Страшно и одиноко. Вспомни сколько слёз ты пролила, когда тебе без твоего согласия сделали аборт. Как ты тогда ненавидела Максима… А сейчас ты сама хочешь убить малышку? Для тебя разве есть разница, кто её отец? Неужели ты своего ребёнка будешь больше или меньше любить, будь отцом Генрих или Максим? Я не верю в это!.. Вика, ты не такая!..

— Нет… Я всё решила. Во вторник после работы ты подвезёшь меня до больницы? — поворачиваю голову и смотрю на Татьяну, пытаюсь найти в её глазах хоть капельку сочувствия, но вижу только укор. — Пожалуйста, — молю я и честно признаюсь, — я боюсь…

На глаза наворачиваются предательские слёзы, и Танюша уступает мне.

— Хорошо, — резко отвечает подруга, — но у меня есть одно условие. И не дав мне вставить ни одного слова, продолжает. — На выходные мы едем к твоей бабушке, и ты ей всё рассказываешь. Рассказываешь всё, без утайки, не щадя ни себя, ни мужчин.

Понимаю, рассказав всё бабушке, у меня не будет выбора. Я слишком хорошо её знаю, это знает и Татьяна. Сама не знаю почему, но соглашаюсь с условием подруги.

Очередную ночь не сплю. Мысли только о Генрихе…

Когда я закрываю глаза, то легко могу представить его запах, ставший родным. Я постоянно думаю о нём, когда засыпаю и когда просыпаюсь тоже. Ловлю себя на мысли, что, когда читаю сообщения от него, представляю его голос, интонацию. А сообщений так много… Он просит всё объяснить, просит прощение, хотя точно знаю, что не знает за что, но просит. Я ужасно скучаю по его прикосновениям и поцелуям. Удивительно, как человек, которого ещё недавно я не знала, стал частью моей жизни, занял особое место не только в моей голове, но и в моём сердце. И да, я не могу без него дышать… Мне больно без него жить… Но мне стыдно посмотреть ему в глаза…

А ещё я думаю о малыше, живущем во мне. А что если это его малыш? А если нет? Как всё сложно!.. Маленький, прости меня…

Утром впервые чувствую тошноту… Токсикоз… С трудом чищу зубы, позавтракать не получается вовсе… Малыш решил меня наказать…

«Жизнь постоянно даёт нам подсказки, нужно просто уметь прислушиваться, приглядываться к её знакам», — всегда говорила мне мама.

Может начавшийся токсикоз, это подсказка малыша, что ему страшно и одиноко. Ведь он чувствует себя ненужным. Я замкнулась в себе и всё это время жалею только себя, о крохе вообще стараюсь не думать.

А еще мама говорила: «Жизнь нас утешает удивительным образом, утирая наши невидимые людям слёзы и рисуя улыбку счастья на нашем лице. Она словно говорит: «Эй, не вздумай грустить, я не такая и скверная у тебя» и начинает во всю демонстрировать свои самые светлые и привлекательные стороны».

Вот только я не вижу её утешения и демонстрации привлекательной стороны не вижу!.. Или я не права и не способна это разглядеть?

Грустно мою посуду после завтрака, жду, когда Танюшка и Алёнка соберутся, и мы поедем к бабушке. Алёнка на два года старше Оленьки, думаю девчонки найдут общий язык, дав возможность взрослым устроить свои посиделки.

— Вика, я собралась, — вбегает на кухню Алёнка, волоча за собой увесистый рюкзачок, — теперь маму подождём. Она ещё та копуша, — возмущается девчонка.

— Прямо уж и копуша, пошли одеваться, — Татьяна внимательно смотрит на меня, словно оценивает мои силы. — Едем на моей машине. Тебе за руль, Викуш, нельзя, — выдаёт подруга.

Мысленно соглашаюсь с Татьяной, но внутренний червячок сомнения поселяется во мне. Сомнение укореняется, когда слышу, как Татьяна разговаривает со свекровью, обещая позванивать каждый день и держать её в курсе. Но мне почему-то всё равно…

Всю дорогу меня мутит, еле доезжаю до бабушки.

Бабуля с Оленькой безумно рады нашему приезду. Бабуля давно не видела Татьяну и счастлива, что мы нашли время приехать в гости вместе.

Бабушка нас кормит вкусным обедом. Кислые щи, мои любимые. Обожаю их… Да ещё картошка, тушеная с мясом… Так вкусно даже не помню, когда ела…

Девчонки быстро находят общий язык и убегают в детскую, хотя Оленька успевает рассказать мне все новости. К ним в гости приезжала Даша с Элей, бабушка вяжет Элен платье, а ещё Эля подарила посудку для куклы. Обещаю сестрёнке найти время перед сном и посекретничать ещё.

Мы же устраиваемся в гостиной. Бабуля разводит огонь в камине, и я уношусь в ту самую первую ночь в объятиях Генриха. А может попытаться побороть свой страх и поговорить с ним, попросить у него прощения, попытаться объяснить всё. Хотя я не виновата, что мне так не повезло, если только вина моя в доверчивости… Может он сможет меня простить? Простить за что? Я совсем запуталась…

— Ну так рассказывайте с чем приехали. Вижу, что не просто так, — бабушка одаривает своим внимательным взглядом сначала Татьяну, потом меня.

Я не выдерживаю взгляда подруги, которая присоединяет свой не менее внимательный, чем у бабушки, взгляд к моей персоне, отворачиваюсь и смотрю в окно. Я не знаю с чего начать… и как это всё рассказать бабушке, я тоже не знаю… Поэтому и молчу…

Молчание затягивается и Татьяна, поняв, что я не скажу сама, выдаёт меня с потрохами:

— Баба Клава, кое-кто решил дитё убить. Отговорить у меня не получается. Может у тебя получится, — Татьяна замолкает, но молчит и бабушка, а я боюсь даже дышать.

Но здесь мой нос улавливает раздражающий запах герани, и я пулей вылетаю в туалет. В аккурат успеваю приземлиться на колени рядом с унитазом. Прощай, обед. Бабушкины щи были вкусные…

Умывшись и собравшись с духом, плетусь обратно. Бабушка смотрит на меня своими добрыми глазами и улыбается. Не вижу в этом взгляде укора, только доброта плещется.

— Думала, до правнучки не доживу. Тяперяча доживу… Генрих-то знает?

— Я не уверена, что это ребёнок Генриха, — еле слышно говорю я, но бабушку это не особо волнует, когда ей нужно услышать, она слышит даже мысли.

— Я не спрашиваю, кто отец ребятёнка. Генрих сильный мужчина и он любит тебя. Такие способны полюбить и чужого ребёнка.

Пытаюсь возразить, но бабуля не слушает:

— Он добрый, уверенный в себе мужчина. Такие как он могут уважать, беречь, защищать, заботиться и любить свою женщину. Для него ты по жизни будешь маленькой девочкой. Его девочкой. И неважно, сколько тебе будет лет — ты слабее, и ты нуждаешься в его опоре, в его силе, в его защите. Смирись со своей беременность и рожай. Бог дал счастье дитё иметь. А ты!.. Если я ошибаюсь в Генрихе, сами вырастим.

Поднимаю глаза на Татьяну, та разводит в стороны руками, дав понять, что бабушке успела выболтать всё. Мысленно благодарю подругу.

— А если отец Максим… — блею я, пытаясь хоть как-то надавить на бабушку, зная, как ей не нравился Макс.

— Ну, что ж… Максим так Максим… Только такие как Максим любить не способны. Лю'бить он только свою мамку и то только потому, что она оберегаить его и ничего не просить взамен. С ним только слёзы будуть, лучше уж одной. Или тебе по нраву унижаться перед ним? — бабушка это говорит с какой-то ноткой злости, и я спешу ей ответить.

— Нет…

Расспросив обо всём произошедшем в подробностях, бабушка посокрушалась, поругалась и отправила меня спать в свою комнату.

— Иди, поспи малость. К ужину разбудим. С тебя всё равно помощи теперяча никакой на кухне. Заодно и подумай, о чём тебе дитё сказать хочить… А мы с Татьяной про её жисть поговорим, ведь давненько не видилися.

Ложусь на бабушкину кровать, проваливаюсь в ворох подушек и мысли тут же убегают к Генриху.

«Мне не хватает тебя на яву. Мне так хочется после рабочего дня лечь спать в одну кровать с тобой, крепко обнявшись. Я жду тебя хотя бы во сне… приходи ко мне в самых ярких, самых сладких сновидениях. Я скучаю по тебе!»

И я проваливаюсь в сон, в сладкий, нежный сон. Как давно я так крепко не спала.

Просыпаюсь ближе к вечеру от весёлого детского смеха и оживлённых голосов. Лежу, пытаюсь прислушаться и понять, кто пришёл к нам в гости. Не услышав ничего определённого, решаю встать и выйти из комнаты.

Не успеваю сделать и пару шагов, как попадаю в объятия к Дашки.

— Вика, как я рада тебя видеть. Мы здесь с Элей мимо проезжали, заехали бабушку проведать, — неумело врёт Дашка.

Обнимаю её в ответ.

— Врать, Дашка, ты не умеешь, — смеюсь я, а сама пытаюсь понять, успела ли моя бабушка поделиться новостью о моей беременности.

— Вика, помнишь, мы разговаривали про мой дневник. Я тебе привезла одну тетрадку, почитай. Может она поможет тебе принять правильное решение, — говорит Даша, протягивая мне увесистую тетрадку листов так на восемьдесят-девятосто.

Значит поделилась… С укоризной смотрю на бабушку, а она лишь ворчит и улыбается. Вот что с ней сделаешь…

— Девчонки, давайте ужинать, — подходит к нам Татьяна и как-то странно смотрит на меня.

Что они задумали? Я всем сердцем люблю своих подруг, благодарна за протянутые мне руки помощи, но иногда начинает казаться, что они распоряжаются моею жизнью…

Зайдя на кухню, вижу уже накрытый стол. На столе бутылка вина. Явно дорогого и хорошего, если его привезла Дарья, больше ему взяться неоткуда, в доме у бабушки такого точно не появилось бы.

— Тебе нужно немного расслабиться…

— Немного вина малышу не повредит…

Наперебой говорят подруги. Пожалуй, они правы. Пусть я и не любитель горячительных напитков, но в данной ситуации — это неплохой способ поразмышлять и снять напряжение.

Но в эту минуту я даже представить себе не могла, что ждало меня в этот вечер. За этот вечер мне три мои любимых женщины основательно пытаются прочистить мозг и им это удаётся.

— Моя мама говорила мне во время развода с Денисом: «Ошибаться — это нормально, главное работа над ошибками. А прямо сейчас тебе нужно выбросить это пальто и купить новое». Так мама учила меня оставлять всё плохое за бортом и строить новую жизнь дальше. И тебе нужно прошлое оставить за бортом. Притом оставить там всё, что связано с Максом. Поверь, Вика, так будет лучше и для тебя, и для малыша, и это будет правильно, — Дашка говорит это так сосредоточенно серьёзно и убедительно, что не поверить ей и не прислушаться к ней нельзя.

То, что малышу будет лучше без Макса я уверена. Но дело ведь не в Максе! Дело во мне и в Генрихе. Я хочу быть с этим мужчиной! Хотела… Но зачем ему чужой ребёнок?..

Но бо'льший эффект производит на меня дневник Дашки, который я читаю всю ночь и в обнимку с которым засыпаю под утро.

«Мир перестал существовать для меня. Я уже не живу. Живёт только моя оболочка. И если бы не Глебушка, если ты не та Кроха, что уже живёт внутри, я бы, наверное, умерла. Но ради своих детей я обязана существовать пустой оболочкой. Существовать и надеяться на то, что когда-нибудь научусь жить, дышать, улыбаться без него. Нужно только время… Одно знаю точно: любить без него не получится. Это только с ним…»

Дашка, на первый взгляд такая нежная, ранимая и хрупкая, по жизни оказывается бойцом с сильным характером. Такое пережить… и не разучиться радоваться жизни… Не споткнуться… Не предать свою любовь…

В последующие дни, просматривая её дневник ещё и ещё, ловлю себя на мысли, что теперь я читаю только те места, где она описывает отношения с Генрихом.

«…Сначала пили чай, а потом он сидел рядом со мной на диване и играл с маленькими пяточками племянника, пытаясь их тихонечко погладить своими пальцами. Малыш явно заигрывал с дядей, не давая ему такой возможности. А потом Генрих резко наклонился и поцеловал мой живот. Тихо прошептал: «Как я вас люблю».

Пришлось попросить так больше не делать…»

Генрих любил Дашку, да и сейчас любит, но он уступил любимую женщину брату. Почему? Я ничего не понимаю в жизни, в Генрихе, в Дашке, в себе…

Знаю точно только одно, я люблю этого мужчину. Я скучаю по нему… И если он относится ко мне также, как когда-то относился к Дашке, то я, буду полной дурой… если откажусь от него.

Но как понять его чувства?

Глава 26

Виктория

Я неделю живу у бабушки, Татьяна приезжает к нам каждый день. Иногда остаётся с ночёвкой, иногда у нас остаётся Алёнка. Но тогда мне приходится туго. Эти две девочки сводят меня с ума своей егозистостью. Я быстро устою от их неугомонности, а ещё мне постоянно хочется спать.

Бабушка лишь посмеивается:

— Спи, девка, спи. Родишь, поспать-то не всегда возможность будить.

Вечерами много разговариваем с бабушкой. Моя милая бабуленька аккуратно, ненавязчиво вкладывает в мою голову прописные истины правильных отношений. Каждый раз, когда я возмущаюсь, что никогда этого не слышала ни от неё, ни от мамы, бабушка сокрушается: «Да говорено было миллион раз. Только ты, как и твоя мама, ничего не слышишь. Всё в пустую толкую».

— Бабушка, да пойми же ты, как я могу сказать Генриху, что это его ребёнок. Ведь я не уверена в этом! Я!.. Это будет не честно по отношению к нему! Нельзя начинать отношения со лжи!..

Пытаюсь донести до бабушки прописную истину, что я не готова врать любимому человеку, даже если эта ложь никому не повредит. Но бабушка не пробиваема.

— Отпустишь прошлое — получишь будущее, девка, — бабушка похлопывает меня по руке. — Не отпустишь, так и проживёшь вчерашним днём. Всю жизнь будешь маяться, внучка. Не отталкивай Генриха. С ним спокойствие своё найдёшь.

Вот как с ней поспоришь… Постоянно возвращается мысль, как заезженная пластинка, я очень боюсь совершить самую большую ошибку всей моей жизни. Я боюсь потерять Генриха…

Я уже успеваю свыкнуться с мыслью, что рожу ребёнка для себя. И мне, как мамы малыша, не важно, кто отец моей крохи. Ведь одного я любила, а второго — люблю.

Бабушка пытается навязать мне идею, позвонить Генриху, но здесь я непреклонна. Своим игнором я обидела его. Зачем теперь навязываться. К тому же я не знаю, приехал ли он от родителей или нет. У Даши спрашивать не хочется, хотя с ней я общаюсь регулярно. Но сама Даша разговор о Генрихе не заводит…

Завтра мы возвращаемся в столицу и в понедельник я выхожу на работу после короткого отпуска. Незапланированный отпуск заканчивается, за него огромное спасибо Анне Павловне. Мне он был необходим.

Предлагаю Татьяне уехать сегодня, но у неё вечером встреча с кем-то, вот только с кем, моя подруга не говорит, уходит в несознанку, лишь улыбается застенчиво. Неужели у неё появился кто-то?

Татьяна утром, забрав девчонок, уехала к родителям, пообещав вечером привезти Олю домой. Приходится смириться и ждать утра завтрашнего дня…

Но день приносит мне новые переживания. К нам заваливается незваный гость.

Я расставляю тарелки и накрываю стол к обеду, когда входная дверь без стука открывается и в дом вваливается Максим.

Я замираю. Внутри всё сжимается от негодования, воздуха резко перестаёт хватать. Не хочу его видеть! Низ живота скручивает и разливается холод, я словно чувствую, как кроха тоже замирает в ожидании чего-то. Всё моё тело противится находиться в одной комнате с этим мужчиной.

— Привет. Я за тобой. Собирайся, поехали, — стальным тоном чеканит Максим. — Ты пропустила приём. Мне Катька позвонила, иначе будет поздно. Срок уже большой.

Вот так с порога, без всякого предисловия, нагло заявляет этот мужчина. Ничего не спрашивая, а просто снова распоряжаясь моей жизнью и жизнью крохи, без грамма так называемого «сочувствия». Я застываю на месте. В моей голове поселяется дежавю… Я это уже проходила… Только открываю рот, готовая выкрикнуть «нет», как…

— Никуды она с тобой, мил человек, не поедет. Если ты про беременность, то она будет рожать, — бабушка приходит мне на выручку. — Чего в дверях стоять, проходи, коль приехал, — обращается она к Максу, а меня бабуля прямо заталкивает в свою комнату и угрожающе шепчет. — Ну-ка, внуча, здесь покамест посиди, а я с ним сама потолкую.

Я ни особо сопротивляюсь бабуле, ведь видеть Макса не хочу вовсе, слишком красноречивые воспоминания оставила в сердце последняя встреча. Устраиваюсь на бабушкиной кровати и прислушиваюсь к разговору на кухне. Через неплотно закрытую дверь хорошо всё слышно.

— Так, кто ты такой и как тебя звать? — интересуется бабушка у Максима.

За прожитые вместе года он так и не удосужился познакомиться с моей роднёй, пару раз видел маму, с папой пересекся всего один раз. И то случайно…

— Я муж Вашей внучки, — отвечает он уверенно, а мне хочется закричать, что он всё врёт…

— Вика говорила, что вы просто так жили вместе. Замуж ты её так и не позвал, да и ребёнка родить не разрешил. Так что получается, не муж ты ей, — парирует бабушка, — а так, непонятно что. Только девки жизнь испортил.

— Позвал, баб. Только вот она артачится. Можно подумать она нужна такая кому-то. Велика принцесса. Прямо очередь выстроилась, — зло смеётся Макс.

— Зря ты так, сынок. Иногда женщине лучше быть одной, чем с кем попало, — рассудительно говорит моя бабушка. — Чаёк-то будешь?

— Мы не пьём чай, — отзывается Максим.

Мы действительно не пили с ним чай, но только потому, что Макс не любит этот напиток, а для себя мне всегда было лень его заваривать, чай из пакетиков я не признаю.

— Вика очень любит чай. Вот это всё её баночки.

Догадываюсь, что бабушка демонстрирует Максу коллекцию моего чая, которую я недавно пополнила ещё парочкой сортов фруктового.

Максим молчит. Мне остаётся только догадываться, какими глазами он смотрит на бабушку и мои баночки с чаем.

— Плохо вы жили с Викой, коль ты не знаешь её вкусов и привычек, да и про хобби моей внучки тоже, подишь, не знаешь?

И опять молчание Макса.

— Вот видишь, не знаешь. Поэтому ей лучше одной, чем с тобой. Каждая женщина хочет, чтобы её понимали и слышали не только, когда она плачить или чемоданы собираить. Каждая женщина хочет знать, что она необходима для счастья, а не для удовлетворения мужской похоти. Вика не исключение. Она хочет любить и быть желанной, любимой, единственной. С тобой такой она никогда не была и не будить, — рассуждает бабушка, а я лежу, слушаю мою мудрую бабушку и удивляюсь, как всё правильно она говорит. А ведь я ей практически ничего о жизни с Максом не рассказывала, значит бабушка это просто видела. Но как?

— Она была счастлива со мной, — уверенно вставляет Максим свои пять копеек.

— А много ли ты знаешь о счастье, сынок? — в ответ молчание. — Что молчишь? Не знаешь, что сказать… А не знаешь потому, что никогда не замечал, что для Вики хорошо, не интересовался, чего она хочить, чем дорожить. Только о себе самом думал…

Не замечая как, я погружаюсь в воспоминания и ловлю себя на том, что вспоминать особо нечего. Все наши отношения зависели от настроения Макса. На какой-то момент отключаюсь и не слышу разговор бабушки и Максима. Даже ход времени теряю.

В следующий момент распахиваю глаза от сильного сердцебиения и какой-то приятной истомы, теплом внутри разливающейся. Словно жду чего-то. Не могу понять, что это. Может предчувствие? Интуитивно кладу руку на живот и мысленно произношу: «Малыш, ты чего меня пугаешь? У нас ведь всё хорошо». И в этот момент слышу его голос. Голос моего мужчины. Слышу и замираю, сжимаюсь в комочек, словно в ожидании пощёчины от судьбы.

Вновь становится стыдно и страшно…

Генрих

Немного успокаиваюсь, лишь когда шасси самолёта отрываются от взлётной полосы в Берлине. Через пару часов я буду дома и смогу понять, что происходит с моей девочкой.

Меня почти месяц не было рядом, это была незапланированная поездка к родителям. У мамули разыгралась подагра, а лечение мама доверяет только мне, как, впрочем, и отец.

Несмотря на свою сыновью любовь и благодарность, во время этой поездки я был сильно раздражён. Несколько раз пришлось просить прощение у родителей за свою несдержанность. Невольно вспоминаю Германа, когда он только познакомился со своей Дарьяной, и узнаю в нём себя. Улыбаюсь своим мыслям и закрываю глаза, продолжая напряжённо думать.

За время между поездками я видел, что с Викой творилось что-то непонятное. Я видел, что с ней что-то происходит, её что-то тревожит, но моя девочка на контакт не шла, рассказывать ничего не хотела. Даже улыбалась она как-то натянуто, словно через боль, дотрагиваться до себя не разрешала и снова переселилась в отдельную спальню.

Лишь последние дни снова стала моей. До сих пор из головы не выходит фраза, сказанная ею в аэропорту, при прощании: «Может это и к лучшему…». Несколько раз просил у Вики пояснить её, но моя упрямая девочка каждый раз уходила от ответа, умело переводя разговор на другую тему.

А последние две недели нашей разлуки Вика вовсе не отвечает на звонки и смс-ки, хотя точно знаю, что читает их.

От Дашки удаётся узнать, что Вика гостит сейчас у бабушки, но по голосу понимаю, Дарья что-то не договаривает. Как ни пытался выяснить, ничего не получилось. Герман тоже ясности в картину не вносит, возможно он ничего и не знает.

Во время перелёта прокручиваю наши отношения с Викторией с самого первого мгновения, когда увидел одинокую Снегурочку на обочине дороге, и пытаюсь найти точку отсчёта возникшего напряжения. Не нахожу, хотя всплывает фраза Марка: «Странно, но Вике дважды прокололи колесо. Или это тебе кто-то за что-то мстит?». Не понимаю, почему тогда не обратил на это заявление Марка внимание.

Мне? Мало вероятно. Вроде никому дорогу не переходил, ни с кем из женщин не встречался и в тем более ничего не обещал. Выходит, не мне.

Вике? Может бывший? Что, до сих пор не угомонился? Тоже мало вероятно. Да и не она его бросила, а он её. Может одумался и решил вернуть? Таким способом?

За размышлениями время пролетает быстро. Из аэропорта заезжаю домой, бросаю сумку, звоню Герману уже из машины. Разговариваю с братом достаточно долго, но он старательно обходит в разговоре тему Виктории. Даже на мой вопрос, как давно Дашка видела Вику не отвечает, словно не расслышал его.

— Ты через сколько приедешь? Далеко ещё?

— Гер, я сначала к Вике, а потом уж к вам. Я должен узнать, что с ней происходит. Узнать и всё решить…

На заднем плане слышится грохот и звон разбившейся посуды.

— Извини, Генрих. У меня жена здесь посуду бьёт. Потом договорим, — и Герман, смеясь, прерывает разговор.

Глава 27

Сегодня Герман взял выходной, решив его провести дома с семьёй, тем более Генрих должен прилететь от родителей и подъехать вечером, как и было заранее оговорено. Обычно брат планы свои не меняет. Хотя, теперь у него появилась Виктория…

За последнее время Герман очень устал. В его возрасте начинать всё с нуля сложно. Работать спустя рукава он не умел и не любил, а вот коллектив «Сказки» привык работать именно так.

С трудом за осень Герман сумел собрать команду и научить её работать. Удачно проведённые новогодние праздники принести хорошую прибыль, сотрудники получили хорошую премию. Теперь люди наглядно увидели, как и для чего нужно работать. Но проблем оставалось много, вот и приходилось пропадать на работе не только в будние дни, но и в выходные тоже.

Детей, как и Дарьянушку, в основном видел поздно вечером и рано утром. Сегодня — день-исключение. И это, отчасти, благодаря жене.

Дашка пригласила в гости новую знакомую и Игоря. Герман был не против. Немного ошарашил отъезд Элен в гости с ночёвкой, но открыто возражать не стал. Дарьяна у него умница, к девочке относится как к своей дочери. Да и Элен приняла Дашу и всё чаще Герман слышит от Эли «Ма», обращённое к Дарьяне. Это радует.

Дарьяна своему мужчине поручила самую важную работу на кухне. Нужно было замариновать мясо. Рёбрышки в медовом соусе у них в семье готовил именно Герман и получались они всегда обалденными.

— Герман, ты же знаешь, женщина и мясо совместимы только в процессе поедания, а не приготовления, — утром промурлыкала Дарьяна, давая установку на день любимому мужу. — Я всё купила. Всё ждёт только тебя, — и поцеловав, убежала в ванную.

Телефон зазвенел в самый неподходящий момент, трубку взять сложно, руки все в соусе.

— Дарьянушка, нажми на соединение и на громкую связь. Это Генрих.

— Наш младший братик прилетел. Значит, в гости пожалуют.

Герман не придал значения фразе Дарьяны.

Разговор с Генрихом затянулся. Герман не хотел спрашивать у брата об отношениях с Викой, поэтому эту тему старался обходить стороной, считая, что Генри всё должен решить сам.

— Ты через сколько приедешь? Далеко ещё?

— Гер, я сначала к Вике, она сейчас у бабушки, а потом уж к вам. Я должен узнать, что с ней происходит. Узнать и всё решить…

Герман стоял спиной и поэтому не видел, как в этот момент замерла Дарьяна, ловя каждое слово Генриха. От напряжения и предчувствия краха Дашка не выдержала и уронила салатницы, что принесла на кухню. Хрусталь мелкими осколками осыпал пол вокруг неё босых ног.

Герман резко обернулся.

— Извини, Генрих. У меня жена здесь посуду бьёт. Потом договорим, — и, рассеянно улыбаясь, прервал разговор.

Долю секунды нужно было для принятия решения. Герман, не позволив Дашке сдвинуться с места, аккуратно взял её на руки и усадил на диван в гостиной.

— Дарьянушка, что произошло? Ты вся дрожишь, милая.

Дашка подняла на Германа полные смятения глаза:

— Что сейчас будет… Он не знает… Она… Что будет…

Дарья сжала ладошками виски.

— Что делать? Что же делать?..

— Дарьяна, что не знает Генрих? — Молчание жены его огорчало и разочаровывало одновременно. Его Дарьянушка никогда ничего не скрывала и не утаивала. А сейчас? — Даша, что? — уже более требовательно произнёс Герман, приподнимая подбородок жены и заглядывая в её глаза.

— Вика беременна, — выдохнула Дашка. — Но…

Герман договорить не дал.

— Быстро смс-ку Генриху, а дальше разберутся сами.

Голос Германа прозвучал властно и требовательно, Дарьяна знала этот голос. Если так, то лучше не перечить. Недавно Ромка попал под горячую руку отца. Впервые!.. Получил по полной, но по заслугам. На целую неделю был лишён всех развлечений. Даже Дарье не удалось уговорить мужа и снять запрет пораньше. На детский спектакль ходила только одна Элен, чтобы билет не пропадал, пришлось Олю с ней отправить. Девчонки остались довольными. А вот Ромка…

Дашка дрожащими руками набрала смс-ку и отправила Генриху, отложила в сторону телефон и подняла глаза на мужа.

— Всё, — констатировала Даша.

— Нет, милая, не всё. Теперь ты всё расскажешь мне.

— Но, Герман…

— Не канючь, Дарьянушка. Рассказывай, а я пока осколки соберу.

Герман нежно поцеловал жену и пошёл собирать осколки, ковром рассыпанные по всей кухне. Даша тяжело вздохнула.

— Короче. Вика беременная, но она не знает чей ребёнок. Она хотела сделать аборт, но мы с Таней и бабушкой смогли её отговорить.

— Молодцы. А что значит, она не знает чей ребёнок? — Герман поднял глаза на Дарьянушку.

— Понимаешь… Там такое дело… Короче…

Дарья не знала, как сказать Герману и нужно ли ему говорить. И она замолчала… Подняла глаза на любимого мужчину и больше не проронила ни слова, только:

— Это не моя тайна, Герман. Извини, не могу я тебе её рассказать…

В её глазах стояли слёзы. Герман отложил в сторону совок и веник, подошёл к жене, присел рядом, обнял, расположив её голову у себя на груди.

— И не говори. Я думаю, Генрих всё поймёт, а Вика будет умницей и расскажет. Генрих будет рад малышу. Он давно мечтал об этом.

И поцеловав Дарьяну в макушку, пошёл заканчивать уборку. Хотя очень хотелось помучать милую жёнушку и наказать за скрытность. Ведь пообещали же друг другу говорить всё честно. Но Герман решил оставить это на потом, впереди целая ночь, которую он не намерен терять, даже если гости останутся ночевать.

Дарьяна же вновь погрузилась в свои мысли и о чём-то напряжённо думала. Несколько раз брала в руки телефон, но подумав, откладывала его в сторону.

— Всё, Дарьянушка, можешь вставать, — Герман обнял жену, нежно поцеловал. — Знаешь, милая, я надеюсь на ребят. У них всё должно получиться. А если нет… Генрих сказал, что уедет к родителям. Он любит Вику и без неё Генриху будет тяжело…

— Самое печальное, что она тоже будет страдать. Она ведь тоже любит Генри. Я так не хочу, чтобы они повторили нашу ошибку…

— Мама, папа, мы пришли, — раздалось из прихожей.

Мальчишки вернулись с прогулки. На их плечах лежал ежедневный выгул собак.

— Ребята, быстренько моем руки, и полдник ждёт, — отозвалась Даша, посмотрела счастливыми глазами на мужа и, чмокнув его, пошла накрывать на стол.

Но, до появления мальчишек, на кухне появились две наглые морды. Одна принадлежала старому Гамлету, а вторая щенку. Малышка Марисса подражала старшему товарищу и училась у него налету, была послушной, умной, но не менее шкодливой и вредной. Мариссу купили в том же питомнике, что и Гамлета, и привезли в Россию осенью, полгода назад.

Глава 28

Генрих

Подъезжаю к дому бабушки и обнаруживаю у ворот чужую машину. Неужели? В памяти вспыхивает картинка из новогодней ночи с авто на стоянке, именно на него указала тогда Виктория. Белый паркетник, мицубиси с зеркальным номером 808.

Впервые неприятно кольнуло в сердце, но не обращая внимание на неприятное ощущение в груди, уверенно направляюсь к дому, решив всё выяснить сейчас.

— Добрый день, — здороваюсь я, переступая порог дома.

— Касатик!?… — удивлённо взмахивает руками бабушка, пытаясь скрыть волнение.

Замечаю движение на кухни. Поворачиваю резко голову и сталкиваюсь с колючим холодным взглядом молодого мужчины.

— Явился! — зло бросает он. — Можешь валить обратно, Виктория моя и делиться её я ни с кем не намерен.

Циничность в голосе мужчины меня выбешивает. Он о Вике говорит, как о вещи. И только сейчас замечаю, Виктории нет в комнате.

— Где? — резко обращаюсь к бабушке, и Клавдия Ивановна кивает на дверь в свою спальню.

У меня замирает сердце, когда дотрагиваюсь до дверной ручки, готовый открыть её. Я тоже не готов делить Вику ни с кем!.. Я люблю её!

Именно в этот момент приходит смс-ка и я бросаю взгляд на смарт-часы: «Вика беременна». Дашка всё-таки решилась поделиться новостью. Мысленно благодарю Дарью.

Решительно захожу в комнату, пытаясь унять вырывающееся наружу сердце.

Вика сидит на кровати, поджав ноги и обхватив их руками. Моя девочка заплаканная, испуганная, грустная и такая жалкая.

— Маленькая, я так скучал, — присаживаюсь рядом и притягиваю её к себе, пытаюсь поцеловать.

Виктория не сопротивляется, но и ко мне не прижимается, как раньше. Пытается держать какую-то только ей ведомую дистанцию.

Ловлю её губки и нежно сминаю их, с её губ слетает то ли вздох, то ли стон. В поцелуе она расслабляется и обвивает меня руками.

— Я так устала быть без тебя наедине со своими проблемами, — еле слышно шепчет она, разорвав поцелуй, и вновь припадает к моим губам.

Из прихожей слышу шорох и разрываю поцелуй, хотя Вику из объятий не отпускаю. Дверь резко распахивается:

— Виктория, у тебя две минуты на сборы. Тебя ждут. Я уже договорился об операции.

— Я никуда не поеду, — твёрдо говорит Вика.

— Зачем тебе этот ребёнок? Ты даже не знаешь, кто его отец? Мне он не нужен. Можешь, потом за помощью ни ко мне, ни к матери не приползать, — мужчина говорит всё это резко и зло, каждое его слово причиняет боль моей девочке.

Я чувствую, как она вздрагивает от каждого его слова, словно от удара. Но Вика находит в себе силы и в ответ говорит не менее резко и твёрдо, чем он:

— Мне никто не нужен. Это мой ребёнок. Я сама его воспитаю. Пошли все вон!..

После этих слов Вика отталкивает меня и падает на подушку. Хочу дотронуться до Виктории, но бабушка останавливает мою руку:

— Не нервируй девку. Пошли. Потом, — и бабуля выводит меня из комнаты.

Максим стоит в прихожей уже одетый и бросает на меня взгляд полный ненависти. Я своим приездом явно нарушил его планы.

— Нас выгнали. Одевайся.

Этот молокосос пытается мной командовать, чем ещё больше заводит меня. Интуитивно сжимаю кулаки, готовый ударить, хотя драться никогда не любил.

— Извини, я не умею подчиняться, во-первых, а, во-вторых, здесь моя женщина и ей сейчас плохо.

Клавдия Ивановна приходит мне на помощь и пытается разрядить обстановку.

— С тобой, сынок, — обращается она к Максиму, — я чайку уже попила, поговорила. Тебя я выслушала, ты же меня услышать не захотел. Теперь я вот с ним поговорю. Он, в отличии от тебя, слушать умеет.

Я с удивлением смотрю на бабушку. Максим бросает на меня злой и колючий взгляд и удаляется, зло хлопнув дверью.

— Очень неприятный молодой человек, — бросает Клавдия Ивановна и направляется на кухню.

Иду за бабушкой, собираясь узнать, как давно этот тип приехал и что ему нужно от Вики, да и про Вику кое-что узнать необходимо. Но не успеваю…

Виктория пулей вылетает из комнаты и скрывается в ванной. Девчонку тошнит.

— Вот так она живёт уже неделю. Дитё наказывает мать за нелюбовь. Дитё любить нужно с самого первого мгновения, а девка убить дитё хотела. Боится, что ребёнок не твой, — выдаёт бабушка, а я, затаив дыхание, смотрю на неё, ничего не понимая. — Он изнасиловал её, вот Вика и мучается…

В следующее мгновение срываюсь с места и влетаю в ванную комнату. Маленькую выворачивает на изнанку, она просто лежит на унитазе и тихо шепчет:

— Малыш, я люблю тебя. Никто тебя не посмеет обидеть. Ты только мой малыш. Пожалуйста, не мучай маму.

И снова рвотная волна накрывает Вику. Опускаюсь рядом с нею на колени. Одну руку кладу на её животик, придерживая её, а на вторую наматываю длинные русые волосы моей красавицы, убирая локоны от лица.

— Маленькая, прости меня. Я не смог тебя защитить. Успокаивайся. Я всегда буду рядом.

Вика всхлипывает, я помогаю ей встать. Девчонка умывается, и я, подхватывая на руки мою желанную ношу, выношу её из ванной. Но не несу Вику в спальню, выхожу с нею в гостиную, бросаю взгляд на бабушку. Та молча наблюдает за нами не скрывая улыбки. Сажаю Викторию в кресло напротив камина.

— Сиди здесь. Я сейчас.

Прошу бабушку приготовить то, что любит Вика.

— Так она драники всегда любила, но они жареные и жирные. Ей и так плохо, — недоверчиво говорит бабушка.

— Готовьте, а мы пойдём нагуливать аппетит, — бабуля понимающе улыбается мне, а я подхожу к Виктории, присаживаюсь перед нею на корточки и заглядываю в её карие глазки, такие родные и очень грустные сегодня, — Вика, пошли погуляем немного. Ты совсем бледная. Когда на улицу последний раз выходила? И где Оленька? Я привёз ей подарок от Марка.

— Оленька в гости ушла, домой только к ужину приедет, — поясняет бабушка, а вот Вика молчит.

Беру Викторию за руки и помогаю ей встать, прижимаю к себе.

— Пошли, маленькая, нужно погулять. Малышке нужен свежий воздух, как и тебе. Поверь, сразу же станет легче. Я тебе расскажу все новости, а ты мне, — шепчу ей на ушко.

Вика пытается отпрянуть, но я не отпускаю.

— Тише, маленькая, расслабься. Всё хорошо, моя девочка. Я слишком сильно тебя люблю, чтобы обращать внимание на мелочи, — шепчу только для неё одной, нежно держа в крепких объятиях.

Осознаю, Вика хочет вынырнуть из объятий, знаю, что должен отпустить, но не могу разжать руки. Это выше моих сил. Через некоторое время Вика расслабляется, кладёт свою ладошку мне на грудь, прижимается ко мне щекой. Пальчиками скользит по моему джемперу.

— Пойдём на улицу, — шепчет она и делает шаг в направлении двери.

Мы быстро одеваемся и выходим. Погода по-весеннему переменчивая. Солнышко ласково греет, а вот ветерок ещё холодный. Отходим от дома и останавливаемся посреди двора под лучами солнышка, притягиваю к себе Викторию и целую. Теперь моя девочка не сопротивляется, а отвечает на мои поцелуи. Терзаю сладкие губки моей Вики, наслаждаясь поцелуем. Она обнимает в ответ и лишь крепче прижимается ко мне, обхватив руками. Прерываю поцелуй и упираюсь лбом в лоб Виктории. Пытаемся восстановить дыхание.

— Я люблю тебя, моя девочка, — выдыхаю я.

Вика опускает голову, пряча лицо у меня на груди, и шепчет:

— Извини меня. Я виновата перед тобой. Нужно было сразу всё рассказать, а я испугалась.

Голос Вики начинает дрожать, предвещая её горькие слёзки.

— Тише, моя маленькая, прошу тебя, не плачь. Ты ни в чём не виновата, — пытаюсь успокоить, но Вика со свойственной ей упёртостью пытается возражать. — Вика, если хочешь поговорить об этом, мы поговорим, но позднее. Сейчас ты должна успокоиться, нагулять аппетит и хорошо покушать. Малышка должна хорошо питаться, иначе съест тебя. И мне ничего не оставит, — улыбаюсь я, приподнимаю милое личико Вики за подбородок и подставляю его солнышку. — Не хочешь, чтобы я тебя целовал, пусть целует солнышко.

Вика одаривает меня своей восхитительной улыбкой и застенчиво отвечает:

— Хочу, но… — и тут её светлая улыбка исчезает с лица, а в глазах появляется испуг.

— Прекрасно, значит буду целовать, — вновь завладеваю её губками, но Вика не отвечает на мой поцелуй, даже губки сжала. Не хочу настырничать, моя девочка оттает сама. Отрываюсь от её губок, чмокаю в носик и спрашиваю, — Вика, а папа где?

— Отец в бабушкиной квартире эту неделю живёт. Он не выдержал бабьего батальона. Мы всю неделю здесь с подругой обитаем и её дочерью. Это они только сегодня к Таниным родителям в гости поехали, прихватив с собой Оленьку. Должны скоро приехать.

— Так ты здесь с Таней? — интересуюсь я.

— Да, — отвечает Вика и смотрит на меня своими потрясающими глазками цвета жженого сахара.

Не могу удержаться и вновь целую.

Гуляем долго. Обходим всю территорию. За домом располагается огород, теплица, банька, небольшой сад. Всё ухожено, прямо как у моих родителей, с одной лишь разницей: здесь всё делают отец и бабушка Вики, а там садовник и экономка. Да и площадь у нас значительно больше.

Вика мне рассказывает несколько забавных случаев из своего детства, но в итоге горько заключает:

— Мы были счастливы здесь. Но родители расстались. Папа настаивал, что это дом мой и мамин. Мама отказывалась жить здесь, говорила, что ей тяжело засыпать в их спальне одной, но и мириться с папой не хотела, хотя и любила только его. После развода родителей, мы с мамой жили у бабули, а здесь жил папа с бабушкой Маней. Родители долго жили по одному, а потом мама вышла замуж, через пару лет родила Оленьку. Виктор был младше её, но очень любил маму. Папа вскоре тоже женился, но детей во втором браке у него нет. Полина, так зовут папину жену, долго добивалась его. Они с мамой даже дружили какое-то время, ещё до развода родителей. Поля постоянно всякую чушь про папу говорила, чтобы его с мамой рассорить. Мама велась на эти басни, не верила папе. Обидно… Любить друг друга, но причинять друг другу боль… Глупо…

Мы стояли на залитой солнцем лужайке, вокруг чирикали птички. Я слушал свою девочку и не знал, как утешить её сердечко.

— Вика, я люблю тебя, маленькая. Пожалуйста, дай нам шанс. Мы любим друг друга, — я даже не даю себе права сомневаться в том, что и Вика любит меня. — Позволь малышке появиться на свет и расти в окружении любящих родителей.

Прижимаю её к себе, целую её волосы, а у самого сердце заходится от тоски, боли и страха. Только бы не оттолкнула. Всё смогу, всё выдержу, только её равнодушия пережить не смогу…

Вика, замерев в моих объятиях, стоит, молчит, лишь аккуратно поглаживает ткань моего пальто.

Бабушка зовёт нас обедать, и мы направляемся к дому. Я так и не получаю ответ Вики. Что за несносная девчонка? Почему молчит?..

Пока Вика моет руки и приводит себя в порядок после прогулки, делаю для своей девочки суп-пюре, измельчая прекрасный бабушкин суп блендером, сверху добавляю свежую зелень. Готово! Именно такими супами я кормил Дашку во время токсикоза. Дашкин организм противился любой жидкости, может и здесь прокатит.

Бабушка, разговаривая со мной, наблюдает за моими действами и улыбается.

— Клавдия Ивановна, — я, слыша шум воды в ванной, решаюсь задать свой вопрос бабушке, — а когда это с Викой произошло?

— Так, немного погодя, как вы с Германом к родителям уехали. Вика тогда на работу к Татьяне только устроилась. Вот там этот перец и нарисовалси… В здание его любовница провела, — поясняет бабушка.

А я еле злость на себя сдерживаю. Дебил, ведь по возвращению заметил, что что-то не так. Почему не попытался разобраться? Да и Дашка наверняка знала, знала и молчала. А может не знала? Сомневаюсь. Девчонки очень дружны и часто общаются по телефону и не только.

На кухню заходит Вика, садится за стол, смотрит в тарелку и морщит носик.

— Вика, кушай. Приятного аппетита! Дашке это помогало.

Вика загадочно улыбается и берёт ложку. За обедом мы продолжаем беседу с бабушкой, но теперь бабушка расспрашивает меня о здоровье родителей, а я отвечаю на её многочисленные вопросы. Краем глаза наблюдаю за Викой. Она, достаточно быстро расправившись с тарелкой супа, тянется к дранику, макает его в сметану и отправляет в рот. Милая девочка даже глазки прикрыла от наслаждения. Но в следующую секунду она кладёт вилку и медленно встаёт из-за стола, замирает в нерешительности, словно решает, куда бежать.

Встаю следом и я, привлекаю к себе.

— Тиши, маленькая, не паникуй. Дыши глубоко.

— Тошнит, — слышу в ответ.

Подвожу её к дивану, не давая возможности сбежать в ванную, сажаю Вику на диван и сажусь рядом, прижимаюсь к её спине и кладу свою руку на низ её живота. В следующие мгновения я учу Вику правильно дышать.

— Сейчас мы успокоимся, мои милые, и поедем к Герману и Дашке. Нужно им подарки от родителей передать и порадовать дядю.

Чувствую, как встрепенулась Вика, но пресекаю попытки сопротивления.

— Вика, я не спрашиваю, если что. Я ставлю в известность. Теперь я никуда тебя не отпущу и нигде одну не оставлю. Поняла?

Викторию вскидывает на меня свои возмущённые глазки и смотрит с лёгким прищуром, переваривая услышанное.

— А как же работа? — возмущённо спрашивает она.

— Возьму отпуск и буду охранять твой кабинет, и развлекать посетителей вашего центра.

Вика отворачивается, но я замечаю её скромную улыбку, которую она пытается спрятать от меня. Моя девочка довольна…

— Это почему ты решил мною распоряжаться?Я согласие не давала, — говорит моё неугомонное сопротивление по имени Виктория.

— Лишь только потому, что ты мама моей малышки. И вы мне очень дороги. Без вас я не смогу жить, — краем глаза вижу расплывшуюся в улыбке бабушку. Вот кто действительно рад за нас, так это она.

— А если ребёнок не твой? — и всё-таки она задаёт этот вопрос.

Ох, женщина, другая бы промолчала, соврала, но не Вика. Это я уже понял. С нею может быть «правда и только правда» и никак иначе.

— Ты пойми, маленькая, я отец этого ребёнка. Я! Лишь только потому, что всегда буду рядом с самого момента её рождения, и мне плевать на то, чей сперматозоид успел добежать первым! Поняла?

Вика смотрит на меня таким внимательным, разбирающим на молекулы взглядом, словно не верит в услышанное.

— Поняла? — серьёзно переспрашиваю я.

— Поняла, — отвечает она тихо и закрывает глаза, вновь пытаясь спрятать улыбку.

«Маленькая моя дурочка! Неужели ты думала, что откажусь от своего счастья из-за этого морального урода?» — хочу спросить я, но решаю не портить минуту спокойствия.

— Касатик, ты так и не пообедал. Иди, ешь. Пусть девка одна посидит.

Отрицательно качаю головой, а потом решаю покормить Вику еще. Встаю, иду к столу, накладываю в тарелку драники, щедро сдабриваю их сметаной, и возвращаюсь к Вике.

— Продолжим?

— Нет, Генрих. Пусть хотя бы это усвоится, — смеётся Виктория, но по глазам вижу, она не против слопать ещё пару драников.

Передаю ей тарелку, прошу подержать, сам, удобно усевшись на диване, сажаю Викторию к себе на колени. Одной рукой придерживаю её спину, а другую кладу на низ живота.

— Связь с малышкой установлена, — смеюсь я. — Твоя задача накормить меня и малышку.

В глазах моей девочки прыгают весёлые чертики и она приступает к своей обязанности кормилицы. Кормит она меня от души, только успевай глотать. Но и сама не может устоять, отправляет в свой ротик пару драников.

Когда с вкуснятиной покончено, прошу доесть сметанку, но Вика отрицательно качает головой. Я и не настаиваю. Поцелуем благодарю девчонку за обед, а она обнимает меня за шею:

— Не отпускай меня никогда, — шепчет она. — Знай, чтобы я не говорила, мне хорошо с тобой. Ты первый мужчина после папы, с которым я могу почувствовать себя девочкой, который окружил меня заботой и теплом. Прежде, чем прикоснуться к моему телу, ты расцеловал мне душу. Я готова быть с тобою рядом. Я люблю тебя.

Вика, выдав тираду умных мыслей, смотрит мне в глаза, а из её глаз сбегают слезинки. Целую каждую слезинку.

— Вика, я никогда тебя не отпущу и не предам. Ich liebe dich, — шепчу я уже по-немецки.

Мы ещё какое-то время сидим в обнимку. Нашу идиллию нарушают телефонные звонки. Практически одновременно призывно звонят и мой, и Викин телефоны, и моя девочка выпархивает из моих объятий.

— Генрих, вы приедете? Мы сегодня собрались у нас. Приезжайте. Заодно Виктории квартиру покажем, — тараторит Дашка.

Но я впервые обижен на неё и не хочу с нею разговаривать.

— Привет. Дай трубочку Герману, — пользуясь случаем решаю кое-что уточнить у брата. — Гер, ответь на один вопрос. Ты знал? — спрашиваю я, лишь только Герка берет телефон.

Уверен, если знала Дашка, знал и Герман. Дашку простить смогу, а вот брату придётся ответить.

— Узнал только сегодня. Дарьяна впервые от меня всё попыталась скрыть. Приезжайте. Дома поговорим. У нас в гостях Игорь с Татьяной. Это для меня тоже новость, — я не могу удержаться и смеюсь в трубку, а Герка тем временем продолжает. — Чтобы моя Дарьянушка да промолчала?.. Впервые дико хочется отшлёпать…

— Сейчас приедем, — отвечаю брату и отключаюсь.

В этот момент заходит Вика. Девочка вновь грустная. Что случилось?

Виктория

Сижу в объятиях любимого мужчины. Да, любимого! Люблю его. Его не любить — невозможно! Почему мы так поздно с ним встретились? Он возится со мной, как с маленькой девочкой. Он даёт мне всё, он принимает меня любую. А что я могу ему дать взамен? Ни-че-го. Я даже не знаю, кто отец ребёнка, которого ношу под сердцем. Это может быть и не его ребёнок. Но он готов принять его. Ничего не понимаю… Знаю только одно, я могу дать только свою любовь. Только любовью и заботой я смогу расплатиться с ним за его внимание и безграничную любовь. С ним мне не нужно решать проблемы. Я знаю, он решит их за меня. Папа сказал, что Генрих достойный мужчина, и я согласна с папой. Более чем достойный. Я готова ему открыть тайны своей души. А готов ли он услышать их?

Из раздумий меня заставляет вынырнуть звонок и притом не только моего телефона. У Генриха тоже завибрировал телефон. Пришлось пойти и ответить звонившему.

— Вика, я не смогу привезти сегодня Оленьку. Не обижайся только. Она у мамы с Алёнкой переночует. Мы решили на дачу съездить, баньку истопить, — как-то рассеянно смеётся Татьяна, но я ещё окончательно не отошла от блаженства в руках Генриха, заметив недосказанность подруги, не уточняю, а пускаю на самотёк.

Я хорошо знаю Танюшку и её родителей. С моей сестрёнкой рядом с ними ничего произойти не может. Хотя какой-то червячок в мозгу встрепенулся.

— У неё даже пижамки нет, — произношу я вслух свои мысли, пытаясь понять, что делать.

Можно, конечное, попросить Генриха, съездить и забрать Олю домой. Выхожу к Генриху с намерением попросить о помощи и слышу обрывки фразы:

— Сейчас приедем.

В смысле приедем? А моё мнение он услышать не хочет? Пытаюсь скрыть возмущение, но здесь посещает очередная мысль. Куда бы он ни собирался, он поедет один. Мне одеть, кроме халата, да спортивного флисового костюма, который ношу дома, нечего. Неделю назад я ещё влезала в джинсы, правда уже еле-еле, но влезала. А сейчас даже если очень постараться, джинсы уже не застегну, да и малыша не хочу так сильно зажимать. Он ведь там такой крошечный… А какой он сейчас? Я зависаю…

Надёжные и сильные руки Генриха нежно прижимают меня к себе, его горячие губы касаются моего виска, он тихо обжигает своим дыханием мне ушко, произнося:

— Маленькая, одевайся. Поехали к Дашке. Там подруга тебе сюрприз приготовила.

Заинтриговал, но это не меняет положения дел.

— Мне нечего одеть. Ни в спортивках же в гости ехать, — ворчу я.

Генрих самую малость отстраняется, оценивающе смотрит на меня, едва улыбается уголками рта.

— Сейчас заедем и всё купим.

Вот так просто? Заедем и купим? Тихо стекаю к его ногам расплавленным мороженым. От Макса я такой щедрости не знала от слова «никогда». Блин!.. Не могу я себе в такой роскоши отказать, как купить что-нибудь новенького. Я же девочка… Да и действительно одеть нечего. Я всегда подчёркивала свою фигуру при помощи одежды. Все платья приталенные, если не сказать большего. В них я теперь точно не влезу, а в понедельник на работу выходить…

— Ну, не знаю… — тихо говорю я, хотя сама уже нагло решаю, что отказываться не буду.

— Собирайся, Вика, — он нежно целует меня в носик и ласкает своим взглядом.

Иду одеваться, с трудом втискиваюсь в бюстгальтер, про себя отмечая, что нужно срочно купить новый, одеваю свежую футболку, растянутый свитер, джинсы, оставив их не застёгнутыми, что сразу же замечает Генрих, обуваю кроссовки и тут вспоминаю, что кошелёк не взяла. Уже собираюсь разуться, как Генрих перехватывает моё движение:

— Ты что-то забыла, Вика?

— Кошелёк, — возмущённо поясняю я.

Голубоглазый мужчина, подавая мне куртку, поясняет:

— Я взял, — затем окидывает меня ласкающим взглядом, добавляет. — Куртка тоже мала, да и спина и низ живота открыты. Крошку беречь надо.

И снова нежно прикасается к моим губам. Блин!.. Я сейчас растаю… Генрих отрывается от моих губ, окидывает меня ещё одним волнующим взглядом и открывает передо мной дверь.

Глава 29

Виктория

По дороге к торговому центру наблюдаю за Генрихом из-под опущенных ресниц. От нашего дома он уверенно держит путь в центр города и припарковывает машину на стоянке у торгового центра «Плаза». Мой мужчина открывает дверцу авто и заботливо помогает мне выбраться наружу. Он постоянно одаривает меня своим ласковым взглядом, а я купаюсь в его голубом омуте.

В центре он уверенно направляется к эскалатору.

— Генрих, — пытаюсь привлечь внимание мужчины, — на первом этаже…

— Вика, на втором этаже есть два бутика для нас «Для мамы» и «Аистёнок».

У меня округляются глаза. Откуда он знает? Не выдерживаю и спрашиваю.

— Откуда ты знаешь?

Возможно мой вопрос и звучит глупо, но мне интересно.

— Вика, я позвонил другу по имени Дашка. Она подсказала, — улыбается он, нежно прижимая к себе.

А у меня создаётся впечатление, что на него смотрят все женщины. Я даже ревновать начинаю. Поднявшись на второй этаж, Генрих поворачивает направо и тащит меня за собой. Я хотела повернуть налево, но решаю не перечить.

Пока я рассматриваю обилие одежды, Генрих успевает подобрать мне модель брюк. Продавец-консультант быстро демонстрирует их преимущество перед джинсами для будущих мам. Соглашаюсь с его выбором: приятная мягкая ткань, не мнётся, смотрятся очень красиво на фигуре. Потом Генрих заставляет меня померить платье нежно жёлтого цвета. Оно потрясающее. С боков обилие складочек. На талии они пока зафиксированы кушачком, потом, по мере роста живота, пояс можно будет ослаблять или убрать совсем. А ещё в этом платье меня покоряет мой любимый рукав 2/3 и очень аккуратный V-образный вырез. Также я умудряюсь, краснея и бледнея, ведь Генрих не отходит от меня ни на шаг, подобрать бюстгальтер.

После оплаты покупок выходим из бутика, и я направляюсь к эскалатору, на выход, ведь всё же купили, а Генрих направляет меня в другой бутик.

— Вика, ещё не всё. Ты же не собираешься носить платье с кроссовками?

Прокручиваю в голове свою обувь и молча соглашаюсь с мужчиной. У меня вся обувь или на высоком каблуке, или кроссовки. Другой нет.

Пробежавшись глазами по стеллажам с обувью, выбираю себя симпатичные ботики. Примеряю их и понимаю: это то, что надо. Стильные и очень удобные. На ножке смотрятся очень красиво, и каблучок есть, хотя и невысокий. Генрих одобрительно кивает и подталкивает меня в сторону примерочной.

— Генрих, мы же уже купили.

— Сейчас ещё одно примеришь и всё. Обещаю.

Делаю шаг в примерочную и обалдеваю. Я это платье на манекене заметила, но внимание Генриха на него не обратила. Ведь одно купили же.

— Примерь, — просит Генрих.

Одеваю платье-рубашку в крупную клетку-шотландку. Если жёлтенькое платье тоненькое, то это более тёплое. Смотрюсь на своё отражение и улыбаюсь себе. В нём животик точно ещё не виден будет какое-то время. Даже если и виден будет, носить всё равно можно. Оно прямое и достаточно широкое. Оттягиваю платье на животе и улыбаюсь своему отражению.

— Вика, не снимай его. Так и пойдёшь, — уверенно говорит Генрих, направляясь к кассе.

Послушно остаюсь в нём. Мне оно очень нравится.

Не могу себя остановить и выбираю ещё новенькую шелковую ночнушку с пеньюарчиком. Белоснежную с розовыми вставочками и отделкой. У меня только пижамки, но, наверное, нехорошо, если на малыша и ночью резинка давить будет, размышляю я.

Девушка-продавец снимает с платья ценник, пробивает ботики, упаковывает покупки и мои вещи, а я верчу в руках маленькие пинеточки, такие крошечные, глупо улыбаюсь, любуясь ими, поставленными на мою ладошку. Демонстрирую Генриху. Мужчина тает в улыбке и просит пробить и это тоже. Но они розовые, а я хочу голубые. Не сумев выбрать между розовыми и голубыми, покупаем обе пары.

— Первая покупка для нашей крохи, — целуя меня, говорит Генрих, а я безмерно счастлива.

Спускаемся на первый этаж. В бутике с верхней одеждой покупаем тонкое кашемировое пальто, очень красивого светло-персикового цвета.

— Вот теперь моя жена на этот месяц одета.

— В смысле жена? — задаю я свой резонный вопрос и вдогонку ещё один. — В смысле на месяц?

Генрих смеётся, обнимает и вновь целует меня.

— Милая, через месяц будет тепло и эти вещи будут не по сезону. Мы купим другие, — поясняет он.

В его глазах прыгают весёлые чёртики, он знает, я жду ответ на мой другой вопрос. Но на него Генрих не отвечает, нагло оставив без внимания. А я вопрос повторять не спешу…

Выходим из магазина и направляемся к машине. Мне хочется улыбаться. Он такой…

— Вика, может ещё что-нибудь нужно? Давай ещё прогуляемся, — предлагает он, укладывая пакеты с покупками в машину.

— Нет. Мы всё купили, — резко прерываю я Генриха.

— Ты не любишь ходить по магазинам? — спрашивает он, и я знаю, что мой ответ его удивит.

— Не люблю. Захожу только конкретно за чем-нибудь, но прикупить что-нибудь ещё попутно могу, — улыбаюсь в ответ. — Как эти пинетки.

Стоя рядом, я любуюсь уверенными движениями мужчины. Он, всё разместив в багажнике, закрывает его, обходит меня, одарив при этом своим ласкающим взглядом, распахивает дверцу, помогает сесть в машину.

Мне это так всё нравится. Генрих. Его отношение ко мне. Его взгляд, внимательный, твёрдый и вместе с тем нежный. Его мягкие губы, сводящие меня с ума во время поцелуя. Его сильные и ласковые руки. Я счастлива! Но я боюсь проснуться… Вдруг это всего лишь сон…

— Вика, тебе удобно? Может спинку сидения немного опустим, и ты поспишь? — сколько трепетной заботы и нежности в его словах.

— Спасибо. Я не хочу спать, — упрямо отвечаю я, окончательно ещё не решив, может и хочу.

Но, стоило Генриху отъехать от торгового центра, как я погружаюсь в сон.

Генрих

Герман приглашает нас в гости. Уверен, Вики эта компания понравится. Но, как уговорить мою капризную девочку. Меня-то уговаривать не надо. Спальня в квартире брата так и манит к себе. Но захочет ли Вика остаться на ночь?

Передаю приглашение Германа и Даши. Глазки Виктории согласны, но вот её внутреннее противоречивое Я ехать не хочет и ищет предлог отказаться. Находит. Ехать не в чем, одежда мала. Для меня это не причина.

— Сейчас заедем и купим.

Если бы Вика в этот момент видела себя в зеркало… Ну, какая девочка не любит новую одежду. Все любят. Вот и Вика, хоть хмурит бровки и морщит носик, но готова прыгать от счастья. Внутри себя точно прыгает.

Пока мой каприз одевается, успеваю позвонить Дашке и узнать, где можно купить Виктории одежду. Дашка быстро называет адрес магазина и объясняет, как найти эти бутики.

Покупаем всё, что понравилось Виктории. Мне хочется одеть мою девочку в самое шикарное, но она очень скромно выбирает, только то, что нужно и ничего лишнего.

Но больше всего меня умилил её выбор пинеток. Мы так и не решив, какого цвета купить, покупаем две пары. Теперь наша кроха будет носить и розовенькие, и голубенькие пинеточки, под каждое платьице свои.

Таких счастливых глаз у Вики я ещё не видел. Даже когда делал предложение и подарил кольцо, которое, кстати, она так и не сняла с пальчика. В этот момент её глаза так не светились счастьем.

Сегодня делаю ещё одно открытие. Моя девочка не любит ходить по магазинам. Это их тоже объединяет с Дарьей.

Как-то разговаривая с родителями, отец посмеялся маме, что их сыновья крепко стоят на ногах и за их будущее не страшно. Мама печально добавила: «Лишь бы на пути больше такая, как Грета, не попалась ни одному, ни второму». Мамуля очень переживала из-за женитьбы Германа на Грете, у той, действительно, любое состояние могло растаять в миг.

Отъезжаем от торгового центра. Предлагаю Вики отдохнуть. Помню, как Дашка во время беременности спала на ходу, а уж если она приземлялась, то точно проваливалась в сон. Но Вика отвечает отказом на моё предложение, но засыпает… минуты через три.

Глава 30

Виктория

— Маленькая, приехали, — слышу рядом голос любимого мужчины.

С трудом открываю глаза и, плохо соображая после сна, верчу головой. Машина стоит на стоянке рядом с многоэтажкой.

— Сегодня нас пригласили сюда. Дашка настояла. Ты ещё у них в квартире не была?

Отрицательно качаю головой. Во рту пересохло и хочется пить.

— Значит сегодня сам устрою экскурсию, — мило заявляет он.

— Генри, я пить хочу, — капризно произношу я, словно маленькая девочка, от чего становится неудобно перед мужчиной и противно, но всё ещё продолжаю сидеть в машине.

— Здесь есть только минералка, — говорит мой спаситель и протягивает бутылочку с минеральной водой. Жадно делаю несколько глотков.

— Жить буду, — смеюсь я и, приняв помощь мужчины, вылезаю из машины.

Генрих

Паркуюсь у дома брата и какое-то время любуюсь спящей Викторией. Моя девочка так сладко спит, правой рукой непроизвольно прикрывая низ живота, и улыбается во сне. Точно также делала Дашка во время беременности. Ловлю себя на мысли, что моё отношение к Даше немного изменилось с появлением рядом Виктории. Теперь Дашку я не ревную к брату, но продолжаю о ней заботиться. Она мне тоже дорога, но не так. Вика это другое, это моё…

— Маленькая, приехали, — тихо говорю я.

Вика с трудом открывает глаза, какое-то время ей приходится потратить на восстановление связи с реальностью, осмотреться. Но стоит моей девочки окончательно проснуться, как в ней просыпается её дух противоречия.

— Генри, я пить хочу, — капризно заявляет она, продолжая сидеть в машине, хорошо хоть у меня бутылочка минералки есть.

— Здесь есть только минералка.

Протягиваю бутылочку с минеральной водой, смотрю как Вика жадно делает несколько глотков, утоляя жажду.

— Жить буду, — смеётся она и, наконец-то, вылезает из машины.

Если честно, я боялся, что моя маленькая будет возмущаться. Но на этот раз Вика спокойно идёт со мною рядом и ни о чём не спрашивает. В лифте целую мою маленькую в розовые ото сна щёчки. Она обворожительна. Мозг нагло рисует картинки из будущего, с лёгкостью представляя Вику с округлившимся животиком, и я не могу сдержать улыбку.

Пока поднимаемся в лифте Вика стоит в моих объятиях, прислонив голову к моей груди и слегка прикрыв глаза, словно сны досматривает.

— Маленькая, ещё не проснулась…

— Проснулась. Но… — Вика немного медлит, — мне так хорошо, когда ты рядом.

В эту секунду мир для меня переворачивается.

— Я счастлив, что тебе хорошо. Я всегда буду рядом.

В этот момент я не мог не поцеловать свою девочку. Лифт извещает о прибытии на нужный этаж, а мне так не хочется прерывать поцелуй. Но, не успеваем выйти из лифта, как попадаем в объятия милого тайфуна под именем жена старшего брата.

— Наконец-то, — встречает нас Дашка прямо у лифта, словно караулила. — Я заждалась. Мы все хотим кушать. Пойдём, Викуль.

— Оставь мою девочку мне, — улыбаюсь я Дашке и обнимаю Вику, прижимая к себе, тем самым даю понять Дашке, что у нас всё хорошо, Снегурочка оттаяла и не сопротивляется больше.

Дашка, улыбнувшись в ответ, целует Вику в щёчку, успевает похвалить её обновки, потом очередь доходит до меня. Даша обнимает меня и шепчет: «Вы оба светитесь, даже солнце затмили». Выпускает из объятий и убегает на кухню, бросив через плечо:

— Идите на голоса, я сейчас присоединюсь.

Помогаю девочке снять пальто, но ботики она снимает сама, отклонив мою помощь. Вот как с нею совладать.

— Маленькая, давай я тебе покажу квартиру, пока хозяева заняты. Похоже в гостях сегодня не только мы.

Вика кивает мне и командует:

— Показывай.

Поворачиваем налево от входной двери.

— Вика, это мужская половина квартиры.

Мы заходим в комнату мальчишек и попадаем в объятия Ромки, а затем и Глеба. Мальчишки рады нас видеть, притом их искренняя радость распространяется и на Вику тоже. Побыв немного в комнате с мальчишками, увлекаю Вику дальше, обещая племянникам обязательно уделить им ещё внимание.

— Здесь ванная комната и туалет. Якобы для мужской половины этой квартиры. Но ими пользуются все, а вот в ванную и туалет на женской половине сход разрешён только девочкам.

Вика искренне улыбается.

— Тогда мне сюда. Ведь никто же не обидится? — и исчезает за дверью.

За время её отсутствия успеваю сходить в прихожую, прихватить наши сумки и вернуться назад.

— Я свободна. Пошли дальше?

Такой настрой моей девочки мне больше нравится. Целую её в щёчку и открываю дверь в свою комнату.

— Это наша спальня.

Вика внимательно смотрит на меня, изогнув бровки, взглядом требуя пояснения.

— Вика, я в этой квартире желанный гость и у меня здесь есть своя комната. Иногда я её Марку уступаю.

Девчонка ещё больше удивляется, когда я на кровать ставлю сумки.

— Сегодня мы ночуем здесь, — я позволяю себе поцеловать Викторию так, как уже давно хотел. Как я благодарен моей девочке, когда она отвечает на мои ласки и поцелуи. — Пошли дальше? — хрипло спрашиваю я, с трудом восстанавливая дыхание.

— Пошли, — шепчет мне в ответ Вика.

— Здесь у хозяев гостиная и кухня в одном флаконе, — продолжаю я экскурсию.

Я провожу её через эти комнаты побыстрее, чтобы её носик не почувствовал какие-либо неприятные запахи, хотя на мой взгляд запахи здесь стоят божественно вкусные.

— Дальше всё зеркально. Спальня Дашки и Германа, — указываю я на закрытую дверь и не решаюсь её открыть без ведома хозяйки. — Дальше комнаты девочек, которые занимает Элен. А здесь дамские комнаты. Пошли ко всем. Или сбежим к себе?

Я разворачиваю Вику к себе и заглядываю в её глаза. Я хочу видеть её эмоции.

— Сначала ко всем, а потом к себе, — мило улыбается Вика. — Только…

— Т-ш-ш… Я люблю тебя, моя девочка.

Виктория

Не знаю, что произошло в моей голове, но я решаю плыть по течению и наслаждаться обществом Генриха, такого заботливого и любящего, рядом. И почему я сомневаюсь, что ребёнок Генриха? Здесь вероятность один к одному. Чего дергаться? Притом, всё зная, мужчина не отказывается от ребёнка… Но всё равно червячок сомнения раз за разом буравит мой мозг. «Так неправильно!..» — зудит он.

Держа в руках детские пинетки, впервые осознаю, что теперь не одна. Моя кроха будет бегать по дорожке в этих очаровательных тапотульках и радовать меня. Моя кроха! Только моя! С отцом решим потом…

Генрих знакомит меня с квартирой брата. Мальчишки не скрывают своей радости от нашей встречи. Ромка заявляет, что Элен уехала к подружкам с ночёвкой и просит у меня разрешения, почитать на ночь сказку, при этом читать будет он. Я не нахожу сил отказать мальчишке. Мне никто на ночь сказки не читает.

— Ром, а что читать будешь?

— Сейчас Гарри Поттера читаю. Чтобы интересно было, я могу рассказать, если ты не знаешь, — поясняет мальчуган.

Находясь рядом с этими людьми, в их уютной квартире, чувствую себя по настоящему счастливой. Правда, эйфорию от нахлынувшего счастья немного омрачает недосказанность подруги. Оказывается, Татьяна встречается с Игорем с того самого печального вечера, с нашего первого девичника. Подруга не хотела грузить меня своими любовными переживаниями. Они решили попробовать быть вместе и счастливы. Я успеваю её простить, даже не успев обидеться.

За ужином в салате мой организм находит что-то не совместимое со мной. Резко выскочив из-за стола направляюсь в нужную мне сторону, но заботливые руки мужчины направляют меня в его комнату. Он подводит меня к окну и распахивает его, впуская в комнату свежий воздух.

— Вика, дыши ровно и не паникуй, — он стоит за моей спиной, разместив свои тёплые ладони на моём животе, слегка поглаживая его пальчиками, просто невесомо дотрагиваясь, но мне так приятно. Это тепло успокаивает и обволакивает меня, укутывая самым неописуемым образом. В его объятиях я действительно успокаиваюсь, и чувство тошноты отступает.

Мы ещё какое-то время стоим в комнате, а потом возвращаемся к ребятам.

После ужина мы с девчонками мило проводим время в нашей спальне, лежа на кровати. Дашка прикупила три одинаковых потрясающих пеньюара: себе, Танюшке и мне. Они совершенно одинаковые, только разного цвета. У Дашки нежно розовый, у Танюшки — голубой, а у меня — нежно сиреневый.

— Вика, как ты себя чувствуешь? — Таня заботливо смотрит на меня. Она неделю наблюдала, как я мучилась.

— Не знаю, что и сказать. Генрих очень странно на меня действует. Тошнота сегодня проходила быстро, когда он находился рядом. Как сейчас, за ужином.

Дашка задумчиво улыбается, но ничего не комментирует. Я помню её откровения в дневнике и описание способностей Генриха.

В конце этого чудесного вечера Игорь с Татьяной уходят домой. А меня отправляют в душ, снабдив халатиком и полотенцем. Но даже в душе мне не удаётся уединиться, меня ласкают не только теплые струи воды, но и нежные руки Генриха, ласково распределяющие гель по телу, не забывая при этом рассказывать что-то.

Уложив меня в кровать, Генрих уходит в душ сам, а ко мне пробирается Ромка с Гарри Поттером. Поражаюсь его чтению, беглому, с интонацией, а ведь он первоклассник. Потом предлагаю ему свои услуги и следующую главу читаю сама. Поняв, что и я, и Ромка готовы упасть в объятия к Морфею, прерываем чтение и прощаемся до утра.

Поворачиваюсь на левый бок и успеваю уснуть до того, как чувствую тёплые руки Генриха, обнимающие меня и опускающиеся на мой живот. Мурлыкаю, как довольная кошка.

— Спи. Извини, если разбудил, — Генрих дышит мне в затылок, а у меня по телу разливается волна блаженства.

— Я ещё не совсем уснула, — бормочу я, борясь со сном.

Его поцелуй обжигает мне шею, а я еле сдерживаю стон наслаждения, проснувшись окончательно и понимая, остановить мужчину у меня не получится, да и не очень хочется останавливать. Генрих ловит мои губки в нежный поцелуй. Затем поцелуй становится интимнее, глубже, требовательнее, словно он хочет насытиться мной, распробовав на вкус. Принимаю все его ласки и дарю ему свои. И всё-таки, я люблю!!!

Глава 31

Виктория

Вернувшись к работе, немного забываю о своих переживаниях. И я этому несказанно рада. Вечером, как обычно, Генрих встречает меня с работы, идём прогулочным шагом по парку, держась за руки, наслаждаясь близостью друг друга и просыпающейся природой.

— Вика, а когда у тебя день рождения? — интересуется Генрих.

— Скоро, — односложно отвечаю я. Сегодня я очень устала и разговаривать совершенно не хочется.

— В апреле? — в его голосе проскальзывают какие-то странные нотки.

— Да. А что? — Не очень хочу говорить число. Зачем? Моя юбилейная дата не приносит мне особой радости, я становлюсь почти старухой. Уже тридцать! Какой кошмар!!!

— Апрель тяжёлый месяц. Месяц подарков, — смеётся Генрих. — Аннет, Элен, Ромка, Дашка, Алёнка… У тебя когда?

Я называю число, чем вызываю искренний смех Генриха.

— Что здесь смешного?

Меня это начинает раздражать. Последнее время настроение может меняться с бешеной скорость, я за ним точно не успеваю. Не успеваю даже осмыслить, что меня здесь так зацепило.

— Извини, Вика. Вы с Дашкой родились в один день. Этого не может быть!..

Здесь уже смеюсь я. Действительно, совпадение так совпадение. Очень хочется незамедлительно позвонить подруге и сообщить ей эту новость, но оставляю на потом.

— Придётся позвонить Герману и сказать, что я в доле.

Вопросительно смотрю на своего мужчину, а он лишь лукаво улыбается и целует в носик. С трудом отвожу взгляд от его глаз. Не могу на них насмотреться. Люблю эти самые красивые в мире глаза!

— Секрет, маленькая, можешь даже не пытать, — его глаза искрятся в улыбке и излучают столько света, а мне уже хочется именно этого. Хочется устроить ему какую-нибудь пытку. До дня рождения так далеко, а хочется знать сейчас и немедленно, только ещё не придумала, как это узнать.

— Вика, я записал тебя на приём к врачу. Лев Борисович ждёт тебя завтра, вечером. Освободиться пораньше получится?

Утвердительно киваю, но тут же решаю уточнить.

— Генрих, к врачу я могу и в консультацию сходить. Притом не первый раз, врача знаю. В местной женской консультации есть неплохой гинеколог, но ведёт, правда, только платные приёмы. Я к нему уже несколько лет обращаюсь за консультацией.

— Нет, Вика, я должен быть уверен, что всё хорошо. Я ужасно переживательный папа, — смеётся он.

На такой весёлой ноте мы и приходим домой.

Иду готовить ужин, но при виде сырого мясо морщу нос и отворачиваюсь, меня даже передёргивает всю. Хочется сбежать в туалет, но подхожу к окну и распахиваю его. Это видит Генрих.

— Иди, отдыхай. Я сейчас сам всё приготовлю, — приходит мне на выручку любимый мужчина.

Уходить не хочется, поэтому сажусь на кухне и отворачиваюсь от куска ненавистной мне телятины в другую сторону. Слышу смех мужчины за спиной.

— Вика, но ведь запах никуда не денется. Или только вид раздражает?

— Только вид, запах, как ни странно, приятен. Генрих дай сюда овощи. Я салатик приготовлю на гарнир, — прошу я.

Так, за милой болтовнёй, мы вместе готовим ужин. Уже приготовлен салат, пожарен стейк, я накрываю на стол, как вдруг неожиданно резко раздаётся телефонный звонок. Смотрю на экран. Женская консультация. Странно…

Нажимаю на соединение, но поскольку руки заняты, включаю громкую связь. У меня не должно быть секретов от Генриха и не будет.

— Шульман Виктория Вадимовна? — спрашивает женский голос.

Мне этот голос неприятен, сама не знаю почему, хочется разорвать соединение, но что-то меня останавливает.

— Да, — хрипло отвечаю я, в горле почему-то резко пересохло, и я начинаю волноваться.

— Виктория, ты обязана прервать беременность, — звонившая переходит на ты и это сильно раздражает. — Нельзя привязывать мужчину к себе ребёнком. Отпусти его. Он любит меня, мы были счастливы вместе, мы собирались пожениться. А теперь он о свадьбе слышать не хочет, — её голос становится тише, я же даже не дышу, пытаясь понять, о ком она говорит. Между тем девушка продолжает. — Зачем тебе ребёнок? Чтобы вытаскивать из нас копейки на его содержание?..

И всё-таки я набираюсь смелости и спрашиваю:

— О ком Вы говорите?

— Не строй из себя дурочку. Ты прекрасно знаешь. Об отце твоего ребёнка. Я буду ждать тебя завтра около часа в консультации, кабинет 210. Можешь в регистратуру не подходить, карточка будет у меня, — и она, словно чего-то испугавшись, бросает трубку.

Только сейчас замечаю, я вся дрожу, словно подскочила температура, а лицо залито слезами. На мои плечи ложатся заботливые руки моего мужчины и отца моего ребёнка, именно в этом Генриху удалось меня убедить.

— Маленькая, всё хорошо. Я рядом. И после такого звонка ты хочешь идти к своему врачу? Нет милая, извини, я не готов рисковать ни тобой, ни малышкой.

Он ещё смеет! Предатель! А я-то ему поверила! Дура! В голове проносятся сумасшедшие мысли. Я резко поворачиваюсь и выставляю руку вперёд, не давая Генриху обнять меня, всем своим нутром чувствую эту попытку.

— Не смей прикасаться ко мне! Убери руки! Это мой ребёнок! Ему не нужен такой двуличный отец! Уйди от меня! Ненавижу! Убирайся прочь!

Кричу в истерике и просто вырываюсь из кухни, словно мне там грозит опасность, запираюсь в своей спальне. Только в этой комнате чувствую себя в маломальской безопасности. Закрыв изнутри дверь на блокиратор, падаю на кровать, зарываясь лицом в подушку, и даю волю рыданию.

Мой мозг нагло соединяет воедино эту девицу и Генриха. Так больно мне ещё, наверное, не было. Душу рвёт изнутри на мелкие частички.

Не знаю, что слышно за дверью, мне плевать. Хочется исчезнуть на край света, сбежать от всего и от всех. Ненавижу! Что Им Всем От Меня Нужно?

Спустя какое-то время слышу встревоженный голос Генриха за дверью. Он вначале просит открыть дверь, потом угрожает её выбить. Я ни на секунду не сомневаюсь, что у него это получится.

Встаю с кровати и резко распахиваю дверь. Зло смотрю на мужчину. Сколько печали в его красивых глазах, но мне плевать. Я научусь ненавидеть эти глаза. Увидев меня, он делает глубокий вдох.

— Вика, …

Но договорить ему не приходиться. Меня накрывает рвотная волна и я несусь в туалет. Привет, мой белый друг. Привычно падаю перед ним на колени. Снова выворачивает на изнанку. Подруги в красках рассказывали о токсикозе, но ни одна из них не говорила, что именно так может быть. Ведь это ненормально. Всегда мои мучения облегчал Генрих. Почему-то, словно почувствовав что-то родное, мой организм успокаивался, когда руки Генриха прикасались ко мне.

А сейчас этот предатель стоит рядом, но не подходит. Лишь подпирает собой дверной косяк. Ну и фиг с ним. Буду мучиться одна. Это мой ребёнок, значит и моё наказание…

Генрих

Как шикарно начался вечер и как отвратительно он заканчивается. Всё испортил звонок из женской консультации. Ещё печальнее то, что моя девочка сначала делает, а потом думает. Может это издержки её положения? Хотя что-то подсказывает, что это её характер.

Обвинив меня во всех смертных грехах, моя маленькая закрылась в своей спальне. Посещает мысль заколотить эти двери к той самой матери, чтобы Вика больше не пряталась там от меня. Понимаю, ей сейчас больно, ведь глупышка решила, что речь обо мне.

— Маленькая, открой дверь.

Я тихо скребусь, но в ответ лишь приглушённые всхлипывания.

— Вика, немедленно открой или я её выбью к той самой…

Сильно нажимаю плечом на дверь, не очень хочется всё крушить, а потом восстанавливать.

— Виктория, — уже рычу я, еле сдерживая гнев.

Дверь распахивается, и Виктория выбегает и скрывается в ванной комнате. Её снова тошнит, стою на пороге, смотрю, как её выворачивает, но не подхожу. Не знаю почему… Разворачиваюсь и ухожу в комнату, лишь грозно приказываю не закрывать двери. Нигде не закрывать двери, в противном случае, обещаю их выломать.

Стою у окна, думаю, пытаюсь понять, что дальше и как я должен теперь всё это уладить. Ведь этот звонок, реальная угроза малышке.

В интернете ищу адрес женской консультации, захожу на их сайт. Заведующая всё та же, Степанова Генриетта Евгеньевна. С ней я знаком, пересекались, если у неё будет такая возможность, она мне поможет. Вот только информация на сайте может быть устарелой. Бюджетные учреждения не очень-то утруждают себя обновлением информации. Но это я смогу узнать завтра…

Звонок Германа возвращает в горькую реальность. Брат по голосу понимает, что что-то не так. Как бы не хотелось говорить, приходится выложить всё.

— Генрих, может отпустить, если так всё тяжело?

— Нет!.. — Я грозно рычу в трубку, что сразу прилетает ответ Германа.

— Не кипятись. Мне просто тебя жаль.

— В своё время мне было жаль тебя. Ты вернулся в Германию, а ведь твоё сердце осталось в России, с ней, — напоминаю я. За эти семь лет Герка очень постарел, иногда я даже боялся за него.

— Было дело. Это чёрная полоса. Теперь я счастлив, — голос брата наливается необычайной теплотой. Он действительно безмерно счастлив с Дашкой, как и она с ним.

— С ней я так же счастлив, как и ты. Я не смогу без неё. Понимаешь? Она моё всё: жизнь, воздух, Вселенная… Не смогу без неё…

— А она? — вот зачем Герка задаёт вопросы, на которые я не знаю ответа. Чтобы позлить? Или чтобы заставить меня думать?

— Она тоже любит, Гер. Только она запуталась. Её столько времени обманывали и водили за нос, теперь ей поверить непросто. А ведь ей нужно не только поверить, но и довериться…

Немного ещё поболтав с Геркой, прощаемся. Уже почти полночь. На столе нетронутый ужин. Убираю всё со стола. Хоть и чувствую голод, но кусок в горло не лезет. Ведь мои маленькие девочки тоже сегодня голодают. Почему-то уверен, что будет дочь.

Глава 32

Генрих

Утро далось тяжело. Спал плохо, если это можно назвать сном.

Вчера после разговора с братом, принял душ и отправился к себе в спальню, но уснуть один не смог. Без Виктории не спалось. Какое-то время сидел в гостиной и слушал всхлипывания Вики, потом не выдержал, пошёл к ней. На удивление дверь была открыта. Маленькая услышала меня и впервые сделала так, как я просил. Хотя просьбой это сложно было назвать. Она меня натурально выбесила. Когда Вика уходила к себе, рявкнул вслед, пообещав выбить дверь, если закроется изнутри.

Вика спала, обхватив подушку руками, на лице остались дорожки от слёз. Маленькая, ну как я должен выколотить всю дурь из твоей милой головки. Вот что значит воочию пословица: «Обжёгшийся на воде, на молоко дует». Сколько боли и переживаний оставил в её сердце Макс, ведь она меня обвиняет во всех его косяках.

Звонок из консультации она именно со мной связала, а не с ним. Почему? То ли из-за фразы «отец ребёнка», тогда мне удалось её всё-таки в этом убедить. То ли в глазах Вики все мужчины одинаковы, тогда этот миф придётся развеивать. С этим нужно обязательно разобраться.

Ещё какое-то время любуюсь своей девочкой, но после очередного её всхлипывания, не выдерживаю, ложусь рядом, укрываю нас одеялом и прижимаю милое создание к себе. Вика, уставшая от истерики, даже не просыпается, лишь в очередной раз всхлипывает.

Уснуть не могу долго, лежу и думаю. Может не случайно судьба меня свела с Дашкой. Именно Даша научила меня разбираться и в женских слезах, и в женских переживаниях, и в женских капризах. Именно она. Только учила она меня молча. Стараясь быть рядом с ней, пытался не делать ей лишний раз больно. Научился ласкать не притрагиваясь, жалеть молча, любить без ответа. Сейчас всё это прохожу с Викой. Урок на повторение…

Вика чуткая и очень ранимая девчонка, но к тому же очень гордая и независимая. И эта гордость, и это стремление к независимости играют с нею злую шутку. Гордость мешает ей довериться и поверить, а независимость — разрешить быть рядом с нею, поверить в любовь, в бескорыстные отношения, в мужчину.

Утром открыв глаза, какое-то время смотрю на спящую рядом Вику. Во сне она даже не повернулась на другой бок. Её ровное дыхание не отпускает меня. Лицо расслаблено, губки чуть приоткрыты. Очень хочется поцеловать. Аккуратно, чтобы не потревожить утренний сон моей маленькой, выбираюсь из-под одеяла, приоткрываю форточку на проветривание и ухожу в душ.

Контрастный душ окончательно смывает остатки сна. Точно зная, что утренний токсикоз не даст Виктории приготовить завтрак и покушать, плетусь на кухню и готовлю ей овсяную кашу со свежими ягодами, которые вчера купил по дороге с работы и хотел побаловать ими девочку вечером. Ей сейчас, как никогда, нужны витамины. Им нужны витамины, Виктории и маленькой крохи. Сердце млеет от осознания того, что скоро стану папой и сегодня увижу свою кнопочку на экране монитора.

Вижу, как Вика молча, даже не обращая на меня внимания, проходит в ванную комнату. Решаю не нарушать её одиночества, но влетаю внутрь, лишь только слышу её стон. Вике снова плохо, девочку тошнит, она с трудом пытается почистить зубы.

— Сколько может это продолжаться? — она поднимает на меня свои почти чёрные глазки.

— Маленькая, ещё немного. Ты сама должна успокоиться, перестать волноваться. Твой токсикоз — отражение твоего переживания.

Стараюсь говорить спокойно. Очень хочу прижать её к себе, поцеловать, но не могу больше видеть её каприз. Поэтому терпеливо стою рядом и наблюдаю за Викторией.

— Пойдём, я сварил тебе питательную кашку. Позавтракаешь, а потом уже приведёшь себя в порядок.

Вика внимательно смотрит на меня, слегка прищурив свои шоколадные глазки, словно выискивает какие-то изъяны. И вдруг делает шаг ко мне и обвивает руками мой торс, сама прижимается ко мне и тихо шепчет:

— Извини меня, пожалуйста, — и поднимает на меня свои самые красивые в мире глаза, в которых на этот раз застыли слёзы.

— Ну, что ты, маленькая, — отвечаю, а сам аккуратно беру в ладони милое личико Вики, целую её глазки и тянусь к губам девушки за толикой счастья.

— Я вчера подумала, что речь о тебе шла. Но ведь не о тебе? — спрашивает моя неугомонная девочка.

— Не обо мне, — твёрдо отвечаю я и нежно целую маленькую, едва прикасаясь к её пухленьким губкам, боюсь непредсказуемой реакции красавицы.

— Пойдём завтракать, Вик. Каша остывает, — говорю, а сам стою не двигаясь, даже пошевелиться боюсь, наслаждаюсь мгновением идиллии.

Завтрак проходит спокойно. Вика, расправившись с кашей, идёт одеваться, а я выхожу на балкон и звоню на работу, предупреждаю зама, что приеду позднее, но не говорю причину. Его это не касается.

За бессонную ночь я всё обдумал. Осталось только всё воплотить в жизнь. Только вот как попросить Вику подыграть мне, ещё не придумал.

Подвожу Вику, хоть здесь и недалеко, напоминаю, что обедаем сегодня вместе. Вика сделала открытие, что, когда я рядом, у неё реже бывает тошнота и она может хорошо покушать. Что не сделаешь ради любимой беременной красавицы.

Провожаю Вику до центра. Это не только ради её безопасности. Мне ещё нужно с Татьяной переговорить. Вот она точно мне подыграет и Вику убедит в правильности этого решения.

Издалека замечаю Таню и иду к ней навстречу. Обмениваемся парой дежурных фраз, а затем, рассказав о вчерашнем звонке, прошу помощи.

— Татьяна, Вика рассказывала, что Максу в центр помогла пройти любовница. Кто она?

— Да она у нас недолго работала. Я с ней знакома не была, но в кадрах вся информация о ней осталась. Узнать?

— Татьяна, буду очень благодарен. Складывается впечатление, что любовница Макса и эта девица одно лицо.

— Почему ты так решил? — интересуется Таня.

— Не знаю. Чистая интуиция. Попробуй разговорить Вику. И, жду информации, — нагло напоминаю я.

— Я помню, — улыбается мне Татьяна.

Прощаюсь с Татьяной и спешу в женскую консультацию.

Оставляю машину на парковке, захожу внутрь старого здания, ещё, пожалуй, постройки далёких 70х. Внутри, хотя и всё чисто, смотрится убого. Здание требует капитального ремонта. Но как всегда, во всех государственных медучреждениях, финансов хватает лишь на подлатать. Поднимаюсь на второй этаж. Нахожу кабинет заведующей. На двери красуется табличка: «Степанова Г.Е.».

Выдыхаю облегчённо. С Генриеттой Евгеньевной нас судьба свела несколько лет тому назад. Её дочери требовалась квалифицированное кардиологическое сопровождение во время беременности. Так уж вышло, что у её дочери был врождённый порог сердца. Девушка вышла замуж, забеременела. Врачи не давали гарантий и советовали прервать беременность. Я тоже этих гарантий не давал. Но отказывать не стал. Всё объяснил, все сложности, нарисовал совсем уж страшные картины, что может произойти. Взялся консультировать первую половину беременности, а потом связал их с немецкими коллегами. Так у Генриетты появилась совершенно здоровая внучка. Дочка безумно счастлива. Имея на руках маленькую дочь, пообещала больше не рисковать. С тех пор прошло уже года два, а мы с Генриеттой до сих пор пересекаемся иногда в кафе за чашечкой кофе.

К ней на работу я пожаловал впервые. В столь ранний час её ещё нет в кабинете. Отхожу к окну и погружаюсь в свои мысли.

А что если я ошибаюсь? Ведь можетэто совершенно другая девушка? Тогда как её найти? Как найти ту, которая таким образом влияет на Викторию. А ведь моей девочке сегодня вечером идти на приём. Мне важно её спокойствие. Лев Борисович не любит, когда будущие мамаши нервничают. «Милочка, я сам начинаю нервничать, глядя на Вас, а мне, как и Вам, нервничать нельзя. У меня сердце, а у Вас ребёнок», — всегда возмущается Лёва.

Вижу приближающуюся немного грузную фигуру Генриетты. Она подходит к своему кабинету, открывает дверь, погрузившись в свои мысли меня не замечает. Даю возможность ей привести себя в порядок. Сам не люблю, когда меня на пороге перехватывают, поэтому и с коллегами так не поступаю.

Смарт-часы сообщают об смс. От Татьяны. «Кузнецова Екатерина Алексеевна». Значит Екатерина. Это та девица, что была с Максом в новогоднюю ночь. Герман уже отзвонился и сообщил информацию. Жили они в одном номере. Ошибки быть не может. Это она, эффектная девчонка в шапочке с ушками.

Подхожу к кабинету заведующей и стучусь в дверь.

Услышав приглашение войти, вхожу.

— Доброе утро, Генриетта, — улыбаюсь я.

Она в приветствии встаёт со своего кресла, расплывшись в ответной улыбке.

— Доброе. Теперь точно доброе, если ко мне пожаловали такие гости. По делу? Или мимо проходил?

Мы с ней давно на ты и обращаемся к друг другу по имени с тех самых пор, как ножки её внучке обмывали.

— По делу. Но лучше бы так…

— Коль по делу, выкладывай. Сначала дело, а потом разговоры разговаривать будем.

Генриетта смотрит на меня внимательно. Я же собираюсь с мыслями и выдаю часть информации. Генриетта ни разу меня не прерывает, слушает и что-то помечает на листочке карандашом. И лишь когда я замолкаю, она оживает и переспрашивает:

— Как ты говоришь зовут доктора, к которому обращалась твоя жена?

Именно так я представил Викторию Генриетте. Моя жена!..

— Фамилию точно не запомнил Крупицын, Крулицын… Может быть как-то похоже…

— Круницын Павел Алексеевич. Очень хороший врач. Среди моих он лучший. Он к этому точно не причастен. Даже в тяжёлые времена аборты старался не делать, всегда уговаривал рожать, в тем более подпольные аборты…

— Почему подпольные? — удивляюсь я.

— Во-первых, в стенах консультации — это запрещено. У нас здесь нет реанимации, — поясняет Генриетта, — а во-вторых, у него сегодня нет приёма. Его не будет.

Набирает по внутреннему телефону номер и с кем-то разговаривает, уточняя в каких кабинетах стоят телефоны с номером, с которого звонили Виктории.

— Звонили как раз из кабинета Павла Алексеевича. Вчера там приём вёл другой гинеколог, а вот медсестра у них одна. Работает с ними Кузнецова Екатерина. Знающая, опытная, но … Извини, Генрих, остальное наше внутреннее.

Развожу руками в жесте, мол, без проблем, мне это и не интересно.

— Сегодня в первой половине дня она сидит на приеме, а вот после часу свободна, — продолжает Генриетта. — В какой кабинет, говоришь, пригласили жену?

— В 210, — отвечаю я, а сам напряжённо думаю, что делать дальше, но мои размышления прерывает заведующая.

— Давай сделаем так. Приезжайте с женой вместе, но не к часу, как ей сказали, а чуть позднее. Минут на двадцать опоздайте. Хочу дать возможность Екатерине одуматься. Я всё это так не оставлю. Ты же меня знаешь!.. Просто хочу, чтобы «крови» меньше было.

Согласно киваю и прощаюсь с Генриеттой до обеда.

Виктория

Утро не приносит особой радости. После вчерашней истерики болит голова. Выпить бы обезболивающее, но вдруг оно повредит малышу? Решаю потерпеть.

Поворачиваюсь на бок. Соседняя подушка примята, притягиваю её к себе и вдыхаю такой родной запах мужчины. После всего, что я ему вчера наговорила, он пришёл спать ко мне? Приходит осознание того, как сильно я обидела его вчера. Ведь выгоняла Генриха из его квартиры. Кошмар!.. Становится ужасно стыдно.

Истеричка!.. Я никогда такой не была… Танюшка смеётся, что это гормоны. Может она и права, но нельзя же так! Нужно срочно извиниться.

Смотрю на часы. Нужно вставать, иначе опоздаю на работу. Из кухни доносятся какие-то звуки. Генрих на кухне, наверное, завтракает. Приходит тяжёлое осознание того, что вчера не купила йогурт на завтрак, а приготовить что-то полезное и съесть не получится. На еду сил не хватит. Не хочу кормить унитаз.

Тащусь в ванную комнату, нужно привести себя в порядок. В зеркале вижу отражение молодой женщины с синими кругами под глазами, да и глаза красные от вчерашних слёз. Как долго я вчера плакала? Мне кажется, что даже во сне я всё ещё плакала. А потом стало как-то тепло и спокойно. Наверное, я почувствовала приход своего мужчины и успокоилась. Ведь тревожных снов мне не снилось.

Я стала зависима от Генриха. Он действует на меня, как очередная доза на наркомана. Только рядом с ним мне хорошо и спокойно, только рядом с ним я могу кушать и меня не тошнит.

Начинаю чистить зубы и вновь подкатывает тошнота, но я упрямая, продолжаю. Зря!.. снова начинает выворачивать на изнанку. Рвотные позывы настолько сильные, что даже до белого друга добежать не успеваю. Сегодня с утра обнимаю раковину. Желудок пустой. Вчера я так и не поужинала. Извини, малыш. Навряд ли позавтракаю… Но в этом, мой маленький, ты виноват сам. Голодать будем вместе… Хотя нет, ты найдёшь что-нибудь вкусное у меня…

Дверь в ванную комнату резко открывается и на пороге появляется Генрих. Какое-то время он стоит в дверях, подпирая косяк.

— Сколько может это продолжаться? — стону я, ведь у меня нет больше сил.

Неужели все женщины так мучаются, или действительно малыш пытается до меня донести, что ему нужен папа в лице этого заботливого мужчины?

— Маленькая, ещё немного. Ты должна успокоиться, перестать волноваться. Токсикоз — это отражение твоего переживания.

Его спокойный голос даёт мне силы, хотя он до сих пор подпирает дверной косяк, наблюдая за моими муками, но глаза… Его синие омуты ласкают и затягивают в свою бездну.

— Извини меня, пожалуйста, — шепчу я, оторвавшись от раковины, и смотрю в самые красивые глаза в мире.

— Ну, что ты, маленькая, — его голос обволакивает и успокаивает, тошнота отступает, перевожу взгляд на его губы, так хочется припасть к ним, хочется, чтобы они поцеловали меня так, как только они умеют и никто больше.

— Я вчера подумала, что речь о тебе шла. Но ведь не о тебе? — спрашиваю я, в надежде услышать, что не о нём и слышу то, что хотела.

— Не обо мне, — твёрдо отвечает он. — Пойдём завтракать, Вик. Каша остывает.

Обалдело смотрю на моего спасителя и не верю. После всего, что я вчера наговорила этому мужчине, он меня покормит завтраком?

Плетусь за ним следом на кухню. Мы вместе завтракаем, а потом я иду приводить себя в порядок.

— Вика, можешь не торопиться. Я тебя довезу до центра и даже доведу до кабинета.

Я летаю! Я счастлива! Меня простили!.. Генрих не обижается, не дуется, как это всегда делал Макс. После подобной истерики, прощение у Макса пришлось бы вымаливать долго, неделю это уж точно.

На работе с утра ко мне заходит Танюшка. Подруга светится счастьем. У них с Игорем складывается всё очень даже хорошо. В эти выходные она познакомила Игоря с родителями и с Алёнкой. Таня очень боялась, как дочь отнесётся к появлению чужого мужчины в их жизни. Но пока Алёнка отнеслась спокойно, и Татьяну это не могло не радовать.

— Вика, что у вас с Генрихом опять произошло?

Таня пристально смотрит на меня. После всего, что она для меня сделала, врать и изворачиваться я не имею права. Вот и говорю всю правду.

— Вика, ёжик в тумане, какого лешего!.. Ты чего над ним так издеваешься? Это без сомнения очередная пассия Макса. Прекрати Генриха во всем обвинять! Он — святой!..

Танюшка, улыбаясь, обнимает меня и целует в лоб.

— Ты завтракала? — строго спрашивает она.

— Завтракала. Генрих утром кашкой геркулесовой накормил со свежими лесными ягодами. Где взял, не спрашивай. Я не знаю… Возможно у нас в морозилке есть ещё. А может Дашка поделилась…

— Ладно, я побежала. На обед в кафешку вместе?

Отрицательно качаю головой.

— Нет, Танюш, не обижайся только. Я с Генрихом пообедаю, с ним у меня всё усваивается и ничего назад не просится, — смеюсь в ответ.

В обед приезжает Генрих. Обедаем в ресторане. Меня мой мужчина кормит исключительно пюреобразной пищей. Сегодня это суп-пюре с тыквой. Думала, что это гадость, а оказалось очень вкусно. На второе овощное пюре и котлета по-киевски. Плюс ещё сок персиковый с мякотью, прямо как я люблю. Вот откуда он это знает?

А после ресторана Генрих предлагает мне доехать до консультации, поясняя, что нужно взять выписку о первом приёме, да и в глаза звонившей посмотреть надо бы, чтобы той не повадно было свой нос в чужие дела совать. Я отрицательно качаю головой. Я просто боюсь туда идти.

— Я всегда буду рядом, моя маленькая. Вам ничего не угрожает.

Так и не получив моего согласия, Генрих останавливает машину на стоянке у женской консультации, помогает мне вылезти.

— Вика, ничего не бойся. В кабинет зайдём вместе. Это важно даже не столько для тебя, сколько для работы консультации. Таких нужно гнать взашей и вовремя, пока беды не натворили!.. О какой операции может идти речь, если у них даже реанимации нет.

Здесь я полностью согласна со своим мужчиной.

Поднимаемся на второй этаж, подходим к кабинету 210. Дверь чуть приоткрыта. Из кабинета слышны голоса.

— Кать, может не будем рисковать? Ведь если кто-нибудь узнает, нас уволят. Притом с волчьим билетом…

— Кто и что узнает? — узнаю я голос звонившей вчера. — Она будет молчать. К тому же согласие подпишет… В карточке подпись Алексеевича поставлю. Я постоянно за него карточки заполняю, притом последняя запись не закрыта. Она тогда из кабинета убежала, даже не попрощалась. Психичка! Как её Макс ещё терпит.

— Они что? И сейчас живут?

— Иногда он остаётся у неё, иногда у меня ночует. Не может он её бросить, ведь там же ребёнок. Его ребёнок. Он от ребёнка не откажется, помогать будет. А у нас и так денег немного…

— Да, Кипр вам теперь не по карману… А турецкие пляжи не про твою честь, — явно язвит вторая.

Я прижимаюсь к Генриху, а он, обнимая меня одной рукой, нажимает кнопку вызова на телефоне другой и, лишь услышав ответ, говорит:

— Маленькая, заходи в кабинет, но дверь не закрывай плотно. Сейчас заведующая подойдёт…

Доверившись Генриху, целую его в щёку и стучусь в дверь. Не дожидаясь ответа, захожу. В кабинете вижу только одну медсестру, вторая, скорее всего находится в данный момент в процедурном кабинете по соседству. Именно эту девушку я видела рядом с Максом в новогоднюю ночь, в ресторане с ним была уже другая. Вот прохиндей, молча возмущаюсь я.

— Пришла?.. Молодец. Зачем тебе этот ребёнок. Остаться одной с ребёнком на руках в наше время безрассудно. Да и родителей у тебя нет, чтобы помогли, — лопочет девушка. — Давай, подписывай вот здесь и вот здесь, — она ставит галочки на бланках, — и иди в процедурный, готовься. Пару минут и ты свободна. И ты свободна, и мне спокойно, — добавляет она, пытаясь мило улыбнуться.

— Я не буду делать аборт. Это ребёнок не Максима. От Макса я ушла в декабре и видеть его больше не хочу. У нас с малышом очень заботливый и любящий папа.

— Как?! Что?.. — шипит медсестра. — Сучка!.. Ты пожалеешь…

Она поднимается со стула и грозно надвигается на меня, я взвизгиваю от страха за кроху. В это мгновение дверь резко отворяется и в кабинет входят заведующая и Генрих. Тут же попадаю в его объятия. Его сильные руки в миг создают кокон спокойствия, умиротворения и защищенности.

— Всё хорошо, моя маленькая, — шепчет Генрих, нежно прижимая меня к себе.

— Катя, что здесь происходит, потрудитесь объяснить?

Девушка зло сверкает на меня глазами и отступает к столу, ища что-то на его поверхности. Но заведующая ловко забирает документы из-под носа у медсестры.

— Спасибо, Генрих Альбертович, дальше мы разберёмся сами, и Вам, Виктория, спасибо, что согласились помочь. — Она протягивает мою медкарту Генриху и добавляет. — В регистратуре попросите сделать копию последней записи, можете сослаться на меня, и извините, что так получилось, Виктория.

Ни на секунду не хочу оставаться в этом кабинете и тяну Генриха отсюда прочь.

Глава 33

Виктория

— Маленькая, тебе обязательно сейчас на работу? Может домой? — Генрих задаёт свои вопросы, уже подъезжая к центру «Солнышко».

— Обязательно, Генри, — отвечаю я, а он улыбается уголками рта, скорее всего улыбка вызвана его именем. Именно так его называет Даша. — У меня сейчас Мила.

— Кто такая Мила?

Генрих останавливается на стоянке рядом с центром.

— Это солнечная девочка. Сегодня у них с папой заканчивается курс реабилитации.

— У Милы? — интересуется Генрих.

Мне очень нравится, что он спрашивает меня о моей же работе. Макс никогда этого не делал, всегда подчеркивал, что мы дармоеды и от нашей работы никому нет пользы.

— Нет, Генри. У Милы всё хорошо. Больше приходилось работать с родителями, а конкретнее с отцом. Это не его дочь. Он женился на Лене, уже зная про заболевание Милы.

— Расскажешь? — Генрих смотрит на меня своими бездонно голубыми глазами. Я вижу, он не хочет, чтобы я уходила.

— Возможно, но немного позже, — бросаю взгляд на часы. — Извини, я уже опаздываю. Не хочу, чтобы Мила ждала. Она очень расстроится.

Я тянусь к его губам, и, когда Генрих нежно целует меня, с моих губ срывается стон наслаждения. Хочу большего. Я люблю его. Люблю так сильно, что, если он отвернётся от меня, я не выживу. Это я поняла сегодня утром. Там, в ванной, увидев отрешённый взгляд Генриха, земля ушла из-под ног. И если бы он не заговорил со мной, а развернулся и ушёл, не знаю, как я бы жила дальше… Очень не хочется жить оболочкой, как жила Дашка. Хочу быть целенькой…

Прерываю поцелуй, быстро касаюсь его губ ещё раз, но уже сама, и сбегаю из машины, слышу сказанное Генрихом вслед:

— Вика, я заеду за тобой.

— Да, — бросаю через плечо, а потом поворачиваюсь и машу рукой.

Едва успеваю зайти в кабинет и приготовиться, как ко мне влетает Мила.

— Привет. Ты — очаровательная. Тебе очень идёт твоё платье, — выдаёт скороговоркой Мила и усаживается в кресло, готовая получить задание.

Пока Мила рисует, мы беседуем с Владом. В основном говорит он. Этот очень умный и рассудительный мужчина, боится что-то сделать неправильно в отношении Лены и Милы.

— С Артёмом мне проще. Даже если я делаю замечание мальчишке, Лена реагирует нормально. А вот в отношении с Милой, она — мама-коршун, любого порвёт.

Я лишь улыбаюсь. Я тоже любого порву за своего кроху.

Проговариваем ещё несколько ситуаций, обращаем внимание на Милу. Девчонка заканчивает своё творение.

— Всё у неё получится, Влад. Вы с Леной большие молодцы. Милы повезло с родителями.

Мила подбегает к Владу, забирается к нему в сумку и что-то извлекает из неё. Скромно, что на неё не похоже, подходит ко мне.

— Вика, это тебе и твоему малышу.

Мила протягивает мне две маленькие почти одинаковые мягкие игрушки. В её ручках два милых зайчика. Голубой и розовый.

— Спасибо, милая. Моему малышу хватит одного зайчика. Оставь одного себе, — ласково говорю я и смотрю на Влада, он лишь разводит руками. Понятно, убедить Милу в чем-то очень сложно. Она живёт в своём, только ей понятном, мире.

— Нет! — резко возражает Мила и убедившись, что я держу зайчат, отдёргивает свои ручонки. — Иначе они будут драться и скучать.

Кто будет драться? Кто скучать? Ничего не понимаю и смотрю на Влада. Он смотрит на меня. Ни я, ни Влад не понимаем её фразы и просто обмениваемся взглядами.

— Хорошо, Мила. Спасибо большое. Я буду любоваться твоими зайчиками и вспоминать тебя. А это тебе, — я протягиваю девчонке Солнышко, улыбающуюся мягкую игрушку, символ нашего центра. — Не забывай нас. Мы тебя очень-очень любим. Ты и есть наше Солнышко.

Мила бережно берёт Солнышко и прижимает его к себе, смотрит на Влада.

— Можно я к Ане сбегаю?

Аней Мила называет Анну Павловну, и, не дождавшись ответа, выбегает из кабинета.

— Спасибо, Вам большое. Мила Вас полюбила, у Вас очень большое сердце. Девчонка это чувствует.

— Мила прекрасный ребёнок, хотя и особенный. Удачи Вам и Лене. Пусть на новом месте Вашей семье сопутствует удача, — желаю я.

— Уезжать не хочется, но по-другому сейчас не можем. На новом месте никто не будет знать нашей истории. Нам будет проще. Да и от моих родителей подальше. Никогда не думал, что такие внимательные, любящие и любимые мною люди примут в штыки мой выбор. Лене очень тяжело с ними общаться. Не хочу об этом, — Влад замолкает ненадолго, смотрит в окно. — Мила весь день вчера твердила про подарок Вике, сама выбрала игрушки. Но почему взяла двух зайчат не знаю. До последнего думал, что она их разделит и одного оставит себе.

— Мила — это вся Мила, не половинка. Чем-то внутренним руководствовалась. Вот как она узнала, что я жду малыша?

— А Вы действительно ждёте? — немного смущённо задаёт вопрос Влад.

— Жду. После работы пойду к доктору. Сдаваться… Была у него недели три назад. Испугалась новости и сбежала, как последняя трусиха, — откровенничаю я и улыбаюсь, не сумев спрятать улыбку.

— Пусть у Вас всё будет хорошо.

Влад просит разрешения звонить в частном порядке, мы обмениваемся номерами личных телефонов, я передаю привет Лене, и мы прощаемся.

Влад идёт на поиски сбежавшей Милы, а я привожу кабинет в порядок, готовлю его к следующему рабочему дню. Ставлю зайчиков на стол, но в самый последний момент убираю их в сумку.

Накидываю пальто, достаю ключи, но дверь распахивается, и я попадаю в объятия Генриха.

— Не спеши, дай поцелую, — смеётся он, накрывая мои губы своими, такими мягкими и нежными. Вновь таю в его поцелуе.

— Готова? Тогда поехали. Не будем заставлять Лёву ждать. Лев Борисович мой друг со студенческих лет. Наша дружба через многое прошла, но от всех испытаний только крепла. Это чтобы ты не удивлялась нашим отношениям, — поясняет Генрих.

— Постараюсь не удивляться, — говорю в ответ.

Направляемся к машине, Генрих помогает мне сесть и уже отъезжаем от центра, как вижу Милу и Влада, непроизвольно машу им рукой, хотя они меня и не видят.

— Это и есть Мила с папой? — спрашивает Генрих, а я удивляюсь его внимательности. Он запомнил и заметил…

— Да.

— У девочки болезнь Дауна?

— Да, Генрих, но она очень милая.

И я рассказываю Генриху нашу первую встречу с Милой, историю их семьи. Генрих внимательно слушает.

— Вот видишь, маленькая, мужчина, ради любви к возлюбленной, принял её больного ребёнка. А ты хочешь убедить меня и заставить отказаться от своего, — он смотрит на меня серьёзно, но буквально секунду, и вновь переводит взгляд на дорогу.

— Ничего я не хочу. Просто считаю неправильным то, что…

Но любимый мужчина прерывает.

— Виктория, не начинай, отшлёпаю.

Смотрю на него во все глаза. Это что-то новенькое. В смысле «отшлёпаю»? Меня? Он останавливает машину на стоянке, поворачивается ко мне, привлекает к себе в объятия.

— Моя маленькая, прекрати перечить… Пошли, мы приехали. Лёва ждёт, — и вылезает из машины, обходит её и открывает мою дверцу. Протягивает мне руку. Вкладываю свою ладошку в его большую и тёплую ладонь. Его тепло мгновенно разливается по моему телу.

Заходим в медицинский центр. С регистратуры и вышколенности медперсонала понятно это заведение не про мою честь. Хотя финансово я была всегда неплохо обеспечена, но здесь… Встряхиваю головой. О чём это я? И оборачиваюсь на Генриха. Он разговаривает с каким-то мужчиной в униформе. Увидев мой взгляд, Генрих тут же переключает своё внимание на меня.

— Огляделась? — я утвердительно киваю и пытаюсь справиться с внутренним волнением, ведь не каждый же день хожу к гинекологу вставать на учёт. — Теперь будем сюда ходить регулярно. Вика, давай договоримся, если тебе что-то не нравится, что-то не устраивает, ты не молчишь. Сразу мне обо всём говоришь. Договорились. Я не Игорь, не умею читать чужие мысли, могу ошибиться. Не хочу ссориться с тобой из-за недоговорённости.

От волнения не могу сказать ни слова, просто киваю. Волнение накатывает и накатывает, аж ладошки вспотели. Генрих вызывает лифт, тот услужливо распахивает свои двери, впуская нас с зеркальное помещение. Генрих нажимает на кнопку шестого этажа, и лифт плавно начинает движение.

Мы одни. Генрих запускает свою руку мне в волосы и прижимает мою голову к своей груди. Глубоко и рвано вдыхаю его аромат.

— Успокаивайся, маленькая. Всё хорошо. Всё обязательно будет хорошо.

Поднимаю свою голову и заглядываю в ярко голубые омуты его глаз. Его ласкающий взгляд успокаивает, а нежное прикосновение его губ вселяет уверенность и силу.

Лифт останавливается, и мы выходит на нужном этаже.

— Нам сюда, — направляет меня Генрих в нужную сторону, — кабинет 666.

Генрих стучится и после разрешения мы заходим.

— Добрый день, старина.

Из-за стола нам навстречу встаёт тощий высокий мужчина неопределённых лет с взлохмаченными рыжими волосами и козлиной бородкой. Это и есть мой доктор? Еле сдерживаю улыбку. Он немного картавит, но это так мило звучит. Он окидывает меня изучающим взглядом, улыбается.

— Наконец-то нашлась красавица, которая завоевала сердце Генриха, — он протягивает мне руку и представляется. — Лев Борисович в этих стенах, за пределами их — Лёва.

Отвечаю на его приветствие.

— Ну-с, красавица, рассказывайте, — он указывает мне на стул. Я присаживаюсь и кошусь в сторону Генриха. Не очень хочется делиться своим женским при мужчине. Врача я мужчиной не считаю, он просто врач. Лев Борисович лукаво улыбается, поняв мой взгляд.

— Он нам нужен? — кивает в сторону Генриха доктор.

Улыбаюсь в ответ и отрицательно качаю головой.

— Альбертович подь за дверь. Сейчас мы с твоей девушкой интересные вопросы выясним, а когда УЗИ будем делать тебя позовём. Так и быть, сегодня покажу тебе твоего первенца.

Генрих опешил от такого отношения к себе.

— Генрих, пожалуйста, подожди за дверью. Я тебе потом всё сама расскажу, — я умоляюще смотрю на своего мужчину, и он выходит за дверь.

— Виктория, рассказывайте.

Лев Борисович задаёт мне вопросы, я на них отвечаю, но, когда речь заходит о сроке, замолкаю и боюсь сказать правду, ведь сомневаюсь до сих пор. На меня внимательно смотрит не только доктор, но и медсестра. Лев Борисович, перехватив мой взгляд, просит:

— Марина Михайловна, прогуляйся до регистратуры за бланками.

Она понимающе встаёт и выходит из кабинета, улыбнувшись мне очень приятной и доброй улыбкой.

— Говори…

Я не знаю зачем, но я рассказываю всё. Может и не надо было говорить, ведь Генриху же всё равно… Но мне же… Чёрт!.. Что я за дура такая, другая даже и не задумалась бы по этому поводу…

— Пошли на кресло. Сейчас посмотрим. Хотя коллега, судя по выписки ничего криминального не увидел, — уже серьёзно говорит Лев Борисович.

Меня немного потряхивает. Не люблю эту процедуру, но ничего не поделаешь. Надо. Лев Борисович проводит осмотр и немного задумчиво произносит:

— Я бы сказал, срок шестнадцать недель. Нет? Быть не может?

Отрицательно качаю головой и поясняю почему этого не может быть.

— Тогда однозначно УЗИ. Проходите, Виктория, на кушеточку. Мне нужен только низ Вашего животика. Готовьтесь, а я папашу молодого позову. Покажем ему малыша? — доктор подмигивает мне.

— Покажем, — чуть слышно отзываюсь я, а у самой в голове крутится фраза Павла Алексеевича: «Великовата для 8 недель. Я бы сказал недель 12. Ну, если ты настаиваешь, пусть будет 8. Потом подкорректируем срок на УЗИ».

Генрих, зайдя в кабинет, подходит ко мне и располагается неподалёку, одаривая меня своим ласковым взглядом. Потрясающая способность у моего мужчины взглядом ласкать. Лев Борисович выдавливает прохладный гель и начинает что-то рассматривать на экране, медленно водя по животу.

Эти два мужчины уставились в экран и очень внимательно смотрят, а мне становится скучно, и я смотрю в окно, мечтаю. Улетев в своих мыслях куда-то с трудом понимаю, что что-то упустила в реальности, пытаюсь понять что.

— Очень даже миленькие и прямо-таки здоровенькие, как и положено им быть в свои двенадцать недель. Поскольку очень самостоятельные, то вероятность разнополых увеличивается. С чем я Вас и поздравляю, Виктория.

Фраза доктора выбивает воздух из лёгких. Что? Разнополые? То есть их там двое? Мамочка, роди меня обратно!!! Что я буду с ними делать… Я не рожу сразу двоих… Мой мозг охватывает паника. Смотрю на Генриха. На его светящиеся счастьем глаза и успокаиваюсь. Я не одна, он мне поможет…

Генрих

— Лёва, поклянись, что ты не шутишь, — говорю я, пытаясь поверить в это чудо и тараня взглядом монитор. Их действительно там двое. Две маленькие кнопочки, вернее уже не кнопочки, а два маленьких человечка. С ручками, ночками, головкой. Всегда умилялся, глядя на двойняшек.

Смотрю на Викторию. Моя девочка ещё ничего не поняла или не услышала последнюю фразу Лёвы.

— Очень даже миленькие и прямо-таки здоровенькие, как и положено им быть в свои двенадцать недель. Поскольку очень самостоятельные, то вероятность разнополых увеличивается. С чем я Вас и поздравляю, Виктория, — обращается Лёва к Вике, а моя девочка смотрит на него округлив свои шоколадные глазки до шикарных размеров.

— Что? — переспрашивает она.

Лёва игнорирует её вопрос.

— Сейчас сделаем первое фото. Пожалуй, вот это. Очень даже симпатичные. Вот!.. — и Лёва нажимает на печать, расплываясь в своей улыбке. — Виктория, с этого момента Вам противопоказаны волнения и переживания, даже душевные. Себя нужно беречь, а крошек — любить. Генрих поможет справиться со всем. — И уже обращается к медсестре. — Марина Михайловна, Вы направления все выписали? Генриху Альбертовичу объясните всё, он врач, без труда всё запомнит. — Оценив меня своим цепким взглядом, хихикает. — Если, конечное, способен ещё соображать.

Но мне сейчас пофиг на его подколы, смотрю на свою девочку. Вика явно ещё не пришла в себя от услышанного.

Помогаю девочке стереть гель с её животика, украдкой целую его, так, чтобы Лёва не видел. Иначе ржать будет долго.

— Вот тебе и две пары пинеточек, — смеюсь я и смотрюсь в глаза Вики. В них медленно отражается осознание происходящего.

Она скрещивает пальчики на руках и шепчет:

— Пусть будет двое, но мальчик и девочка. Ты же мне поможешь?

Моя девочка смотрит на меня своими шоколадными глазками и, мне кажется, до конца ещё не осознаёт эту новость.

Целую Вику в носик.

— Помогу. Одевайся, маленькая, сейчас я только направления заберу.

Иду к Марины Михайловны, она мне всё рассказывает, но я слушаю вполуха, потом сам разберусь. Меня сейчас больше интересует разговор Лёвы и Вики.

— Лев Борисович, а что делать с токсикозом. Я кушать хочу, но питаться могу, только когда он рядом.

— Значит кушайте вместе. Я ему порекомендую кормить Вас с ложечки, — явно смеётся Лёва.

Слышу лёгкий смешок, сорвавшийся с Викиных губ.

— Срок точно двенадцать недель? — следующий вопрос моей маленькой.

— Не меньше. Я бы сказал 12–13 недель, — уже серьёзно говорит Лёва. — Об этом говорит их рост, да и плацента развита хорошо, есть точки окостенения, сердечки уже стучат. Всё хорошо, Виктория.

Слышу, как Вика шумно выдыхает и выходит из-за ширмы.

— Я готова, — её глазки смотрят только на меня, она подходит и упирается лбом мне в грудь. Делаю знак Лёве, что потом позвоню, мы прощаемся и выходим из кабинета.

В машине Вика кому-то быстро набирает смс-ку и прикрепляет фото наших малышей. Кому? Вика, перехватив мой взгляд, поясняет:

— Представляешь, сегодня Мила подарила на прощание мне двух зайчиков, розовенького и голубенького. Я предложила ей разделить зайчат и одного оставить ей. Но её фраза «Иначе они будут драться и скучать», очень озадачила нас с Владом. Вот откуда этот милый ребёнок узнал о моей беременности, да ещё и двойней. Смс-ку с фото я Владу отправила…

Глава 34

Генрих

Моя красавица растёт не по дням, а по часам. Вика округлилась за эту неделю. Или мне кажется? На аппетит она теперь не жалуется. Успокоилась…

Вчера подали заявление, решив расписаться в четверг, а в семейном кругу отметить это событие в последнюю субботу апреля. Вика вообще отказывалась от какой-либо свадьбы, но здесь я настоял. Во-первых, все девочки мечтают о свадьбе, и Вика не исключение, хотя и скрывает это. Во-вторых, моя мамочка потребует фотоотчёт. И что я должен буду ей сказать? Ведь даже у Германа и Дашки была свадьба.

Нам очень хочется быстрее, но бабушка не разрешает, сказав, что теперь нам разницы нет, поэтому только после Пасхи, на Красную горку. С бабушкой спорить мы не стали. Да и действительно, какая нам разница, ведь мы же вместе.

Приезжаем к бабушке, и Виктория с порога, без подготовки, задаёт вопрос, адресованный и бабушке, и отцу одновременно:

— По чьей линии косяк? У кого в роду были двойни?

Бабуля, всплеснув руками, присаживается на стоящий рядом стул.

— Неужто?.. — почти шёпотом произносит Клавдия Ивановна.

— Да, бабушка. Двое. Так у кого в роду такое сокровище было?

— У меня и было. Только я молчала, даже мама не знала. А я вот переживала, когда она за вторым собралась.

Бабушка, затаив дыхание ждёт реакции Вики, а Виктория быстро подходит и обнимает бабушку:

— Спасибо, ба. Я самая счастливая, — видя, что бабушка хочет что-то возразить, быстро добавляет. — Знаю, что будет тяжело, трудно. Всё знаю. Но, мы счастливы! Мы справимся, ба!

Я балдею от её «мы», это слово таким теплом разливается по сердцу.

Вадим Игоревич, не отрывая взгляда, смотрит на дочь, даёт ей возможность пообниматься с бабушкой, а затем подходит и принимает Вику в свои объятия, но без слов, молча, и выходит на улицу.

Мне не нравится его бледность, поэтому выхожу следом.

— Генрих, это правда? — еще не до конца поверив и прочувствовав, переспрашивает он.

— Правда. Все будет хорошо. Вика молодая, здоровая. Она справится. Не волнуетесь так.

Мне хочется утешить, успокоить его, но я не знаю, как. Это его единственная дочь, его сокровище, его цветок.

— Скажи… — Вадим Игоревич замолкает, словно подбирая слова.

— Я все знаю, что у неё произошло. Отец детей я. И это не обсуждаете!

— Даже если…

Я понимаю Вадима Игоревича и разделяю его тревогу за Вику, но что я могу сделать в данный момент.

— По срокам это мои дети. Даже если бы были его, я не сказал бы об этом Виктории. Ему не нужны ни дети, ни сама Вика. Я люблю её и буду оберегать ото всех трудностей. Вот только с двойней до их рождения придётся возиться ей одной, но, я уверен, она справится. У неё будет самый прекрасный и опытный врач, перед родами он будет жить у нас, если это будет необходимо.

— Родители?

— Вы узнали первыми. Сегодня сообщим Герману и Дарьяне. Если успеем, то позвоню родителям. Я их ещё с Викой не знакомил. Мама даже не в курсе. Отцу в общих чертах говорил, когда перед отъездом объяснял отказ остаться.

— Понятно, — и Вадим Игоревич протягивает мне руку для рукопожатия, отвечаю ему и слышу. — Спасибо. Лена была бы счастлива, видя рядом с дочерью такого мужчину. Она очень переживала за Вику. Ведь Максим…

Вадим Игоревич не договаривает, лишь машет рукой и отворачивается. Но быстро приходит в себя.

— Пойдём в дом, Генрих Альбертович.

— Давайте, просто Генрих. К чему помпезность? Пойдёмте, сейчас Вика первые фотки малышей покажет.

Мы заходим в дом, а там бабушка хлопочет у стола, накрывая его к обеду, а Виктория разговаривает с девушкой, репетитором Оленьки.

Оля, вырвавшаяся на свободу после занятий, увидев меня, летит в объятия. Подхватываю девчушку, целую её щёчки и шепчу новость, но прошу не визжать от радости. Оленька, округлив свои карие, как у сестры, глазки, прикрывает ротик ручонками. Девчонка рада. Потом, вдруг вспомнив что-то, взгляд её становится не по-детски серьёзным.

— Ты подарки привёз? Ведь мы же едем на день рождения к Элен и Роману?

— Всё привёз. Ничего не забыл. Едем обязательно. Вот только с бабушкой и папой Вадимом пообедаем, — смеюсь я её серьёзности и целую девчонку в макушку, ставя на пол.

Вика уже несколько раз заводила разговор об Оленьке. Ей хочется взять сестрёнку к себе. Я её в этом поддерживаю. Но, моя маленькая почему-то не верит мне. Вот как её убедить в моей искренности? Я, действительно, не против, чтобы Оля жила с нами. Да, хоть сейчас… Но Виктория хочет с 1 сентября. Пусть будет так.

Я очарован Оленькой с первых минут знакомства. Это ребёнок с очень взрослой рассудительностью и детской непосредственностью. Вот и сейчас, стоило мне присесть на диван, как Оля тут же забралась ко мне на колени, сидит и, по-детски болтая ногами, рассуждает как взрослая:

— Я переволновалась сегодня. Даже заниматься толком не могла. Вчера Ромка позвонил и пригласил на день рождения к нему и к Элен, в «Сказку», к четырём часам. Там будут аниматоры, кто-то ещё и торт. Вика обещала приехать в пятницу вечером, не приехала. Что одеть в гости, не знаю. Подарка нет. Марк не звонит уже неделю. Всё кувырком. Никаких нервов с вами, взрослыми, не хватит.

Я от души смеюсь, целую её в макушку, а она продолжает.

— Чего вчера не приехали? — Оля поднимает своё милое личико и одаривает серьёзным взглядом детских глаз.

— Вика устала на работе. Нужно было дать ей время отдохнуть, — так же серьёзно произношу я.

— Понятно… — многозначительно тянет Оленька.

Виктория

По дороге в «Сказку» Оленька трещит без умолка, сообщая мне все новости, а я нагло хочу спать. Вот что мне делать? Генрих, глядя, как я борюсь со сном, немного откидывает спинку моего сиденья и, улыбаясь, предлагает немного поспать, и переключает внимание Оленьки на себя.

И я тут же проваливаюсь в сон.

Поздравив детей и немного побыв на свежем воздухе в весёлой компании, незаметно ухожу в коттедж. Успев устать, сажусь в кресло, откидываясь на спинку. Но мне не дают побыть в одиночестве.

— Викуль, может в спальню поднимешься? Отдохнёшь? — рядом заботливо звучит голос Даши. — На вечер мы столик в ресторане заказали. Отдохни, а то тебя не хватит.

Смотрю на подругу, а голове роятся мысли. Очень хочется расспросить про беременность, но осекаюсь. Не хочу её погружать в воспоминания, притом не так приятные для неё. Ведь рядом с ней не было любимого мужчины.

— Спасибо, Даш. Я лучше здесь посплю. Генриху искать удобнее будет, — улыбаюсь я, уверенная в том, что Оленька обо мне теперь долго не вспомнит. Она увлечена аниматорами и друзьями.

Дашка присаживается рядом.

— Вика, колись, что у вас. Вы с Генри такие загадочные. Герка задал пару интересующих нас вопросов, а он не ответил. Лишь хитро улыбнулся. Так что?

— Терпение, Даша, терпение. Вот Танюшка приедет, и мы всем всё расскажем. Одно скажу по секрету, — Дарья заговорчески наклоняется вперёд, готовая услышать из первых уст наши новости, но я решаю только подлить масло в огонь, разжигая Дашкино любопытство. — У нас такие новости… — и я закатываю глазки, словно предвкушаю эти новости.

— Вика! — возмущается подруга и заливается весёлым смехом. — Я ведь поверила, что ты хоть что-то расскажешь.

Я присоединяюсь к её смеху и вижу, как подъезжает автомобиль Игоря. Из машины, никого не дожидаясь, выпрыгивает Алёнка, а к ней навстречу уже несутся Элен и Оленька. За эти несколько месяцев девчонки сдружились и много времени проводят вместе.

Дарья подпрыгивает с дивана и идёт встречать гостей, бросая на меня хитрый взгляд:

— Теперь точно всё расскажете!..

Выхожу следом и попадаю в кольцо заботливых рук Генриха:

— Тебя пытали? — нежно улыбается он.

— Нет, только допрашивали с пристрастием, — шучу в ответ я, Генрих вновь прикасается к моей щеке своими губами. — Я ничего не сказала.

Позднее, сидя в столовой за большим столом одной взрослой компанией, мы с Генрихом открываем наш большой секрет, объявляя о дне свадьбы и о том, что нас теперь четверо.

Девчонки хлопают в ладоши, как маленькие. Танюшка умело подыгрывает. Ей я всё рассказала про деток, умолчав про свадьбу, попросив никому ничего не говорить, как, впрочем, она и сделала.

А вот Герман завис надолго… Дашке даже пришлось немного его потормошить. Он просто опешил от такой новости.

— Гер, родителям только ничего не говори. Мы позвоним и сами всё расскажем, — попросил Генри.

В ответ мы услышали только «угу».

Но больше всего меня умилила реакция Эли. Девчонка, услышав эту новость от Оленьки, тихонечко подошла ко мне, когда я сидела одна в гостиной.

— Они там? — спросила Элен, показывая пальчиком на мой живот.

— Да, Эль, — утвердительно киваю я и внимательно наблюдаю за девчушкой.

— А они большие? — звучит следующий вопрос девчонки.

— Нет. Как твоя ладошка.

— А что они там делают?

— Спят и растут.

— А можно я их потрогаю? — этот вопрос немного смутил меня, но я ничего не придумала, как ответить согласием.

— Давай свою ладошку, — и я положила протянутую мне ладошку Элен на низ своего живота. — Вот здесь они сейчас живут. Ещё немного и они начнут толкаться пяточками. Тогда их можно будет почувствовать, — поясняю я.

— А мне можно будет с ними общаться? До их рождения?

— Можно.

Я не совсем понимаю, что этим вопросом хотела уточнить Элен, но всё равно разрешаю.

С того самого вечера, каждый наш приезд Элен общалась с малышами. Она садилась рядом и клала свои ручки мне на живот, сидела так, замерев, какое-то время, а потом убегала по своим детским делам.

Глава 35

Генрих

Возвращаюсь с работы. Еду сразу домой. У Вики сегодня приём до обеда, а дальше она свободна. Анна Павловна, узнав, что ожидается сразу двое, сдувает пылинки с будущей мамы, не разрешает брать новых клиентов. Вика, хотя и стесняется за такое отношение к себе перед коллегами, в душе довольна. Она уже устаёт.

Подъезжаю к дому, на телефон приходит смс-ка от Марка. Племянник просит срочно позвонить дедушке с бабушкой. Там какой-то скандал. Догадываюсь, что родители шумят не из-за Марка и Аннет. Иначе, звонок был бы Герману. Так что стряслось?

Влетаю в квартиру. На ходу отправляю смс Марку с просьбой настроить он-лайн связь, приняв решение сегодня познакомить родителей с Викой, объявить о нашей свадьбе и скором появлении внуков. Пусть порадуются. Уверен, мамуля поймёт меня и примет мой отказ, приехать к ним в гости, хотя бы на недельку.

— Виктория, я дома, — с порога сообщаю я.

Не проходит и минуты, как появляется моя девочка, снова задумчивая и глазки грустные и заплаканные.

— Я рада, — отвечает она, впархивает в мои объятия и жадно ловит мои губы. Кайф! Как я люблю эти губки, такие нежные, податливые, манящие! Как я её люблю! Всю! Со всеми её недостатками и достоинствами. Всю-всю-всю!

— Что на сей раз случилось? По чём горькие слёзки? — целую мои милые глазки, носик, щёчки. — Жду ответа, маленькая.

— Да, так… Просто, а если я не справлюсь с ними? Тогда что?

Вика шмыгает носиком и прикусывает губку. Как я люблю её такую, нежную и маленькую. Обнимаю свою девчонку, целую в макушку.

— Прекрати, Вика. Ты же не одна. Я всегда буду рядом, а вместе мы обязательно справимся. Не нужно огорчаться и тем более плакать. Договорились? — Вика кивает в знак согласия. — А теперь в ванную мыть моську. Сейчас должен позвонить Марк. Я хочу представить тебя родителям.

Вика замирает, забыв сделать вдох. Глаза её округляются и превращаются в шоколадные блюдца. Я смеюсь.

— Виктория, я рядом. Давай, маленькая.

Подталкиваю Вику в ванную, а сам спешу на кухню. Оттуда доносятся такие вкусные запахи, весь на слюнку изошёлся. Не успеваю похозяйничать. Вика выныривает из ванной, широко улыбается, выключает духовку и извлекает оттуда противень с печеньем.

— Это я нервы успокаивала, — словно извиняясь произносит Вика.

— Хорошее успокоение нервов, — смеюсь я, а Вика широко улыбается только мне и вновь тянется к моим губам. Наш поцелуй прерывает звонок скайпа. — Пойдём, моя маленькая. Сейчас познакомлю с родителями и объясню причину отказа приехать в гости.

Виктория

Прихожу с работы вся какая-то расстроенная и разбитая, полежав с полчаса и немного отдохнув, иду на кухню. Для Генриха ужин есть, меня же ждёт творог и фрукты. А вот к чаю я ничего не купила, забыла. Генрих любит вечером чай с чем-нибудь вкусненьким. Решаю испечь печенье. Провожу ревизию на какой рецепт продуктов хватит, да ещё так, чтобы долго не возиться, и тут вспоминаю про мамин рецепт, написанный Анной Павловной. Извлекаю уже мятый листочек из сумки, как ещё не выбросила, дурёха, сколько месяцев провалялся в сумочке, а я о нём даже не вспомнила. Читаю ингредиенты, всё есть. Прекрасно! Вот его и испечём.

Быстро делаю творожное тесто, раскатываю, вырезаю кружочки, обваливаю в сахаре и ставлю в духовку. Плюхаюсь на стул. Немного устала, а ведь это треть срока. Дальше-то как? Нежданно — негаданно набегают слёзы. А если мой организм не справится? А если я не справлюсь? Мне становится жалко себя… Жалко малышей… Потом Генриха… Я его уже измучила своим токсикозом по утрам и капризным настроением. Он готовит мне утром завтрак, а ведь должна это делать я. Ведь я же хозяйка, женщина… Я не успеваю успокоиться, как слышу щёлканье замка и голос Генриха:

— Виктория, я дома.

Бегу, если это так можно назвать, встречать любимого мужчину. Очень рада его видеть, за день успела соскучиться, а он огорошивает меня заявлением, что сейчас будет с родителями знакомить. Внутри всё замирает. Если бы не его «Я рядом, маленькая», точно бы сбежала.

Генрих даёт мне некоторое время прийти в себя, а сам, сделав нам чай и прихватив вазочку с печеньем, уходит в гостиную. Слышу, как он здоровается с Марком и Аннет.

— Вика, иди сюда скорее. Пока родителей нет, примем поздравления от племянников.

Захожу в комнату и вижу на экране милые лица. За короткие встречи и редкие телефонные звонки я успела полюбить и Марка, и Аннет. Девчонка рада видеть меня, широко улыбается, машет мне сразу двумя руками и что-то начинает быстро говорить по-немецки.

— Аннет, я тебя не понимаю, — извиняясь, говорю в ответ.

— О, извини, совсем забыла, — смеётся девчонка. — Генрих, тебе неуд за выполнение домашнего задания. Я же просила.

— Аннет, тебе нужен язык для поступления и учёбы. Учись быстро переходить с языка на язык, — делает замечание племяннице Генрих.

— Генрих… — канючит подросток.

Мы мило беседуем, Аннет щебечет, выдавая подробности первого свидания с мальчиком, и вдруг резко замолкает.

Марк смеётся и нежно издевается над сестрой.Оказывается, пришли с прогулки родители Генриха, а они не посвящены в девичьи тайны Аннет.

На более серьёзной ноте Марк рассказывает о грядущей командировке в Америку. Он не очень доволен, так как предпочитает азиатские страны и Европу.

— Вика, я постараюсь приехать на день рождения к Оленьке, но пока ей ничего не говори.

— Марк, может не нужно… — я запинаюсь, не могу подобрать правильное слово, ведь девчонка привязывается к нему.

— Что не нужно? — уточняет он.

— Она маленькая, но очень смышлёная. Ей сложно будет принять потом факт появления у тебя семьи. Это очень больно. Я через это в детстве проходила…

— Вика, я не собираюсь жениться ни на ком, — звучит ответ молодого мужчины. — Может мне твоя сестра понравилась.

— Она ребёнок… — но ответить не успеваю.

В этот момент я слышу отчётливо два голоса, мужской, басовитый, и женский, очень приятный и мелодичный, и замираю. Мозг бешено ищет выход. Хочу сбежать, но Генрих предотвращает побег, крепко обхватив меня за талию.

— Сидеть, — грозно звучит голос рядом.

Резко поворачиваю голову и пропадаю в ласке его голубых глаз. Вот как у него так получается. Только что рявкал и уже ласкает.

— Вика, ты чего? Куда собралась? Родители не кусаются. Я просто обязан их познакомить с моей будущей женой и матерью моих детей, — он упирается лбом в мой лоб и смотрит на меня своим умопомрачительным взглядом.

— Генрих, сынок, что за милое создание рядом с тобой? — слышу я голос женщины, заливаюсь краской и боюсь поднять глаза в камеру.

— Привет, мамуль! А отец где?

— Идёт…

И всё-таки я немного приподнимаю глаза, тихонечко пытаясь рассмотреть матушку Генриха. Это пожилая женщина, но очень ухоженная и красивая. Тёмно-каштановые волосы с лёгкой проседью, которую женщина даже не пытается закрашивать, идеально уложены. Её природная красота не увяла с возрастом, а словно переживает вторую молодость. Здесь вижу, как в свободное кресло, рядом с женой, усаживается импозантный мужчина. Худощавый, высокий, седой, с улыбающимися глазами.

— Добрый вечер, сын. Знакомь с красавицей.

Я готова провалиться куда-нибудь. Божички, это так…

— Рядом со мною моя невеста, Виктория. Свадьбы не будет, мы решили отметить в семейном кругу…

Но Генриха перебивает мама:

— Это почему, Генри? Ты же обещал?

— Мамуль, прошу простить меня. Когда я это обещал, не думал, что встречу Вику и у нас всё так быстро закрутится. Но на подготовку свадьбы уйдёт по меньшей мере пару месяцев, а нам через пару месяцев не до перелётов будет.

— Вы к нам даже не приедете? — басит отец.

Отмечаю для себя, родители Генриха отлично разговаривают по-русски, и меня это немного успокаивает.

— Нет, пока не приедем. Вика беременна, — я слышу визг Аннет, — и мы ждём появления на свет сразу двух малышей…

Генрих целует меня в щёчку, а по ту сторону экрана повисает гробовое молчание. Даже Аннет затихла.

— Неожиданно…

— Прекрасно…

Родители произносят это одномоментно, а потом раздаётся дружный смех.

Постепенно я отхожу от шока знакомства с родителями, и мы мило и долго общаемся. Полина Алексеевна, так зовут маму Генриха, просит сына сбросить ей номер моего телефона, так как она собирается общаться со мной без посредников, и я уверена, мне будет приятно это общение.

К концу нашего разговора я сильно устаю. Беспокойство в начале дало о себе знать. Меня начинает клонить в сон, и я из последних сил стараюсь не зевать.

Генрих

Не на шутку пугаюсь за Вику. Маленькая так переживала из-за знакомства с родителями, так боялась. Хоть и прошло всё просто прекрасно, по-другому и быть не могло, но Вика ещё долго не может успокоиться, засыпает в моих объятиях, прижимаясь к моей груди своей милой щёчкой.

Аккуратно вылезаю из её объятий и иду в кабинет. Мне нужно ещё сделать несколько звонков в Германию. Один из которых мамочке. Мы с ней ещё не всё обговорили.

На мой звонок мамуля отвечает молниеносно, словно ждала его.

— Я знала, что ты перезвонишь, — смеётся она. — Как Вика?

— Уснула. Она очень нервничала. Девчонка ужасно боялась, что не понравится вам и вы запретите мне жениться.

— А это возможно? — раздаётся голос отца, догадываюсь, у них включена громкая связь.

Мои родители — эталон крепкой семьи. Прожив столько лет вместе, они практически не ссорятся, даже ворчат друг на друга редко. Правда, когда мы были детьми, отца дома видели не часто. Он в основном был на работе. Зато мама всегда была с нами.

— Нет, — отвечаю родителям. — Конечное, нет. Я люблю её. И ты, отец, как никто другой, знаешь, что значит любить…

Не желая, чтобы Вика случайно услышала наш разговор, мы разговариваем по-немецки. Разговор затягивается. Мамочке хочется узнать всё, где и когда познакомились, как давно живём вместе и почему я ничего не рассказал родителям, когда приезжал к ним.

— Может рожать к нам приедете? Всё-таки двойня, — с надеждой в голосе предлагает мама.

— Нет, мамуль. С Викой всё хорошо, рожать будем здесь. К тому же у неё прекрасный доктор. Лёвка точно справится. К нему из-за рубежа приезжают, — рассказываю я, зная, как мама любит Лёвку, считая его ещё одним своим сыном.

Лёва жил у нас, когда стажировался в Германии, и очень понравился моей мамочке своей обходительностью и прилежным поведением. В отличие от меня, Лёва всегда вовремя был дома, по утрам от него не пахло перегаром, и он ночевал в своей комнате, а не у очередной дамы неизвестно где.

Всё рассказав, удовлетворив материнское любопытство, я прощаюсь, смотрю на часы и понимаю, что второй звонок делать уже недопустимо поздно. Оставляю его на утро. Нужно позвонить лечащему врачу мамы и немного откорректировать лечение, снизив дозировку некоторых лекарств, а одно из них вообще заменив на другое.

Возвращаюсь к своей любимой девочке, подныриваю под одеяло и прижимаюсь к такому желанному телу. Вика прижимается ко мне сильнее и улыбается во сне. Не хочу тревожить её сон. Моя маленькая девочка, охраняющая покой моих крошек, сладко спит в моих объятиях.

Глава 36

Виктория

Стою у окна одна в комнате. И в квартире одна. Генрих куда-то ушёл на ночь глядя…

Мы впервые поссорились и в этой ссоре виноваты оба. Мы оба до чёртиков упрямы и оба, также до чёртиков, самостоятельны. Он привык жить один и всё решать сам, я же к этому приучена в силу воспитания и характера. Вот зачем меня мама с детства учила рассчитывать только на саму себя и ни в коем случае не опираться на мужчину?

Я слишком люблю Генриха. Люблю! Но даже ради нашей любви я не готова сделать первый шаг к примирению.

Стою и пытаюсь проанализировать всю ситуацию в целом. У нас всё происходит с неимоверной скоростью: знакомство, вспыхнувшие чувства, предложение, беременность, свадьба… И всё это за каких-то четыре месяца!..

Почему-то до сих пор не покидает чувство, что это не его дети. Я настояла на тесте, и Лёва его сделал. 98 % что это дети Генриха. Но, я не верю… Почему?

Нервы на пределе. А здесь ещё Генрих со своей дикой заботой…

Вот зачем он, не спросив моего мнения, решил купить другую квартиру. Чем ему эта не угодила? Ведь решили же сделать в моей спальне детскую. Оленька и в гостиной поживёт. Нет же… Он так решил…

Смотрю на заходящее солнце. Как красиво небо на закате. Деревья уже утопают в зелени, ещё молодой и чистой.

Я строила планы, что буду гулять в скверике на территории жилого комплекса с детьми. Вот и из окон площадка детская видна. А Генрих всё решил по-другому…

И здесь мой мозг посещает мысль, я ведь даже не знаю, где он насмотрел квартиру и какую… Снова охватывает чувство вины. Почему я не дала ему договорить? «Что за дурная мода такая, недослушав, возмущаться», — корю я себя.

Устав стоять, тащусь в душ. Генрих ещё не вернулся. Куда он ушёл? Сразу после ссоры я ушла в предполагаемую детскую и через несколько минут услышала хлопок входной двери. Всё… Прошло уже около часа, а его всё нет.

Моя нервозность передаётся малышам. Чувствую какую-то неуютность внизу живота. Может скушала что-то не то…

И вспоминаю. Мне завтра на приём к Лёве. Этот обворожительный мужчина для меня теперь Лёва. Он с таким трепетом относится к моей беременности. Интересно, он ко всем пациенткам так относится? Или только к женам друзей? Завтра спрошу. Или нет…

Приняв душ, набрасываю халатик прямо на голое тело, смотрюсь в зеркало. Я немного изменилась. И дело не в животике уже явно вырисовывающимся и выпирающем вперёд. Нет… Я повзрослела, взгляд другой, более серьёзный, что ли. Внимательно осматриваю всю себя и улыбаюсь. Немного успокоившись, обхожу квартиру. Одна. Генрих так и не появился. Иду в спальню, разбираю кровать, стаскиваю покрывало и аккуратно сворачиваю его, сажусь на край постели. На моей прикроватной тумбочке стоит пара голубых пинеток, розовые стоят на тумбочке Генриха. Горько улыбаюсь. Ну, вот где он? Я уже готова попросить прощение. Беру телефон и верчу его в руках. Ни пропущенного звонка, ни смс-ки нет. На глаза наворачиваются слёзы обиды на Генриха и злости на себя. Мы снова не услышали друг друга…

Поправляю подушку и откидываюсь на неё. Кладу руки на живот. Нежно глажу своих малышей. И вдруг замираю… Божечки!.. Мои крохи совершают свои неуверенные движения внутри, да так, что я их не только чувствую, но и вижу перекатывание живота. Такое несмелое, еле заметное. Визжу от радости!

В этот момент дверь в спальню распахивается и на пороге возникает фигура моего сурового, в данный момент взволнованного, мужчины:

— Что?..

— Смотри, — я тыкаю пальцем в свой живот. — Я чувствую их движение.

Я безумно счастлива. Это невозможно передать словами. Невозможно описать тот миг, когда ты впервые чувствуешь первое движение маленьких живых существ внутри тебя. Движение ребёнка!.. Божички, как это необычно и приятно!..

Генрих подходит, присаживается на кровать, наклоняется и целует мой живот.

— Привет, милые.

Его голос наполнен такой нежностью и любовью. Он ещё раз целует мой живот, а потом перебирается к моим губам и припадает к ним в столь же нежном поцелуе. Но вскоре нежный поцелуй перерастает в страстный.

— Извини меня, маленькая, — с трудом прервав поцелуй, шепчет он мне в губы. — Я больше никогда не буду принимать поспешных решений, не посоветовавшись с тобой, — он упирается лбом в мой лоб, а я балдею от его слов.

— Я тоже виновата. Извини, — также искренне извиняюсь я. — Даже не спросила, что за квартира и в каком районе. Налетела с обвинениями, как фурия, — слышу, как Генрих улыбается уголком рта. — А куда ты ходил?

— В магазин. Тебе за завтраком. Иначе снова уйдешь на работу голодная.

— Спасибо. Мне вечером на приём. Ты со мной?

Генрих не пропустил ещё ни одного приёма. Мой мужчина всегда рядом.

— Конечное, Вика. А сейчас давай спать, маленькая.

Он целует меня в лоб и уходит в душ, а я, всё же успокоившись окончательно, проваливаюсь в сон. Уже через дрёму чувствую, как мой муж прижимается к моей спине, перекладывает мою голову к себе на плечо, зарывается в мои волосы и выдыхает:

— Прости меня за любовь… И за гиперопеку прости… Мне очень хочется быть с тобой рядом всегда… Ты мой воздух…

Я почти сплю и через пелену сна слышу его голос. Надеюсь, мне это не снится, и он это говорит наяву.

Глава 37

Генрих

Моя маленькая Виктория постепенно привыкает и начинает мне полностью доверять. На задний план уходят её колючки и полные недоверия взгляды. Она, поверив в мою любовь, разрешает о себе заботиться.

Теперь она не спрашивает, куда мы идёт. Сейчас Вика задаёт другие вопросы: «Что одеть?» и «Как я выгляжу?». А выглядит она всегда обворожительно шикарно.

Сегодня мы приглашены на юбилей к моему хорошему знакомому. Идём в ресторан. Мой милый колобок, уже колобок, некоторые с таким животом рожать идут, наводит последние штрихи у зеркала, а я любуюсь ею, лёжа на кровати.

— Вот. Генрих, так хорошо? — спрашивает Виктория, поворачиваясь ко мне и поправляя локон волос, который только что пыталась уложить так, как ей этого хотелось.

— Ты прекрасна! — смотрю на любимую жену, а потом меня посещает мысль, которую я озвучиваю вслух. — А может никуда не пойдём? Я сладко помучаю тебя в спальне…

— Нет!.. — возмущается Вика. — Я что, зря всё это делала? Столько времени у зеркала провела…

Она смешно надувает губки и морщит носик, словно готова расплакаться.

— Я шучу. Пойдём, — встаю с кровати и подхожу к Вике.

— Давай только, мы ненадолго. А то, когда к Фроловым ходили, я очень устала. Там ещё такие неудобные стулья были.

На прошлой неделе наш поход в гости немного затянулся, и Вика действительно устала, но всё это время девочка терпела и мило общалась с дамами. Я и не думал, что она хочет домой.

— Вика, как только устанешь или захочешь домой, сразу говори мне, и мы уйдём.

Целую свою жену, ласкаю её животик и тут же получаю недовольный пинок изнутри.

— Не тронь их. Они только успокоились. Весь день в футбол играли. Я даже сомневаюсь, что там есть девочка, — смеётся Вика. — А куда мы идём?

— К сожалению, маленькая, в наш ресторан, — отвечаю я и смотрю на реакцию жены.

Вика не очень любит ходить в этот ресторан по одной простой причине. Мы там постоянно пересекаемся с её бывшим, а она его переваривает с трудом. Поэтому последнее время она настойчиво приучает меня к домашней кухне, еще и аргумент нашла: «Генри, привыкай. Когда родятся дети, ресторан для нас будет закрыт…».

— Ничего. Ты же будешь рядом? — спрашивает Вика и корчит милую рожицы.

— Я всегда буду рядом, маленькая, — отвечаю любимой и чмокаю её в носик.

Мы прекрасно отдыхаем в компании моих друзей. Вика общается с девчонками, они мило хихикают, что-то обсуждая и одаривая нас ехидными взглядами. Понятно, дамы промывают наши косточки.

Через какое-то время Вика кладёт мне голову на плечо и тянется губами к уху.

— Генри, я с девочками схожу в дамскую комнату? — её милые глазки весело улыбаются.

Я счастлив, что у моей девочки хорошее настроение.

— Давай, я тебя провожу и подожду, — предлагаю я, поднимаясь со стула.

В зале присутствует Макс в компании какой-то девицы и парочки молодых мужчин. Немного переживаю за Вику, не хочу, чтобы она с ним столкнулась.

— Зачем? Я же не одна. Мы с девчонками, — отвечает Виктория, одаривает меня поцелует и уходит.

В её отсутствии сижу как на иголках, несколько раз порываюсь встать, но останавливаю себя. Нельзя же быть таким параноиком…

Наконец-то вижу компанию девчонок, идущую к нашему столику. Отвлекаюсь на вопрос друга, отвечая ему, но тут же замечаю, что Вики с девушками нет. Спрашиваю у Лены:

— Алён, а Вику где потеряли?

Пытаюсь произнести это спокойно, но внутри всё замирает.

— Не парься ты так, она с каким-то мужиком на лестнице остановилась, разговаривает. Не ревнуй, Генрих. Тебе это не идёт, — хихикает она и хочет ещё что-то сказать, но мне уже наплевать.

Срываюсь со стула. Вылетаю на лестницу…

— Руки убрал, — выкрикиваю я, видя, как Максим грубо держит её за предплечья и не даёт пройти.

Мужчина поднимает на меня глаза и убирает руки от моей жены.

— Это ребёнок мой… — напоследок цедит он сквозь зубы и уходит от неё прочь.

Обнимаю Вику, она прижимается ко мне.

— Я так испугалась, что он меня толкнёт. Я не переживу, если с ними что-то случится.

— Всё хорошо моя маленькая. Может пойдём домой?

— Нет. Пусть подавится. Запугать меня у него не получится, — упрямо возражает Вика и тянет меня в зал.

Виктория

Я уже знаю почти всех друзей и хороших знакомых Генриха. Со многими мы частенько пересекаемся то в кафе, то на прогулке, то в театре. Вот только жена именинника мне не нравится от слова «совсем».

От неё сквозит лицемерием и двуличностью, иногда прямо хочется поставить её на место. Лена работает менеджером в какой-то крутой компании и этим очень гордится, одевается она только в брендовые вещи. В разговоре постоянно пытается зацепить всех, кто одет просто. Меня пока не трогает, то ли потому, что я жена Генриха, то ли потому, что беременна. Хотя последнее она не приветствует. Ещё в самом начале нашего знакомства она бросила фразу, что в наше время рожают только идиотки, ребёнком связывая себя по рукам и ногам.

Если она в моём представлении персонаж отрицательный, то вот её муж очень даже положительный. Весёлый балагур, шутник, которых ещё поискать нужно, но несмотря ни на что, шутки у него добрые.

Фроловы тоже очень интересная парочка. Он высокий красавец, но угрюмый и молчаливый, а вот его жена, Марина, весёлая серенькая мышка. Маленькая и кругленькая. Рядом смотрятся прикольно, но относятся друг к другу с каким-то неподдельным трепетом. Марина часто является мишенью для издёвок Лены, но не обращает на это внимание.

Ещё одна пара, Илья и его спутница Наташа. С ними я только сегодня познакомилась. Насколько я поняла, она сестра именинника. Добродушная женщина, у них с мужем то ли трое, то ли четверо детей. При встрече она так трепетно дотронулась до моего животика.

— Прелесть! Какая прелесть! — только и произнесла она.

Илья посмеялся и попросил не подпускать её к моему животу, а то нагладит. Ему и этих живогрызиков хватает.

Из всех присутствующих я в основном общалась с Наташей и Мариной.

Через какое-то время с девчонками решаем спуститься до дамской комнаты, чмокаю мужа в щёчку и сбегаю с девчонками, если моё медленное переваливание можно назвать бегом.

— Вика, а ты бандаж носишь? — интересуется Наташа, прихорашиваясь у зеркала.

— Да. Их тяжело перед собой таскать. Там целых два карапузика.

— Близнецы? — спрашивает Марина.

— Нет, двойня. Надеюсь Лёва не ошибся и нас осчастливят своим появлением дочь и сын.

— И зачем вам двое. Сейчас же можно аккуратно одного убрать. Так все после ЭКО делают, — встревает в наш разговор Лена.

— Во-первых, не все, а во-вторых, убрать — значит убить, — отвечает ей Марина, встав на мою защиту, я же стою молча и не могу сказать ни слова. В моей голове произошёл какой-то взрыв. Её слова меня сильно зацепили и сделали больно.

— Ты вначале хоть одного роди. А то только собираешься. Начало есть, а конца что-то не видно, — Лена эту реплику адресовывает Марине, та не выдерживает и выбегает за дверь.

— Зачем ты так? Ведь знаешь же, что уже в третий раз она теряет ребёнка, — возмущается Наташа и выходит следом.

Я тоже направляюсь на выход, но Лена останавливает меня, схватив за руку.

— Ты действительно считаешь, что рождением детей осчастливишь Генриха? Я молчу, не знаю, что ей ответить, да и надо ли отвечать на этот глупый вопрос, а Лена тем временем продолжает. — Ему, как и любому другому мужику, нужен хороших т…х в постели, а не бессонные ночи, сопли, слюни и детский плач. Бедный Генрих…

Лена ещё хочет что-то сказать, но я, высвободив свою руку из её захвата, выхожу за дверь и медленно направляюсь на второй этаж, жалея, что не пошла в дамскую комнату в сопровождении мужа.

Уже на лестнице вижу нагло ухмыляющегося Максима. Он явно поджидает меня. Лена быстро догнав меня, хочет обогнать, но я прошу не оставлять меня одну.

— Это твой знакомый, не мой. Сама и разбирайся, — слышу я в ответ на мою просьбу.

Пытаюсь обойти Максима, но он хватает меня за руку и дёргает на себя. Лишь моя мёртвая хватка за перила не даёт мне упасть к нему в объятия.

— Что, Вика, довольна? Ты этого хотела?

Он грубо тычет пальцем мне в живот, а я прямо чувствую, как из-под его пальца малыш убирает свою часть тела, словно сжимаясь внутри.

— Не трогай!.. — резко отвечаю я и пытаюсь отстраниться, но Макс не позволяет.

— Как ты посмела меня обмануть? Это мой ребёнок и своё отцовство я буду оспаривать через суд.

Максим говорит это достаточно громко, заметив, что привлекает ненужное внимание окружающих, он пытается улыбнуться и уже более тихо продолжает.

— С…а, ты ещё ответишь за рождение этого…, — но он не может подобрать нужного слова и зло добавляет. — Нравится ходить неуклюжей коровой? Я сделаю тебя суррогатной матерью и таким способом буду зарабатывать на тебе деньги. А этому, — он снова тычет в мой живот пальцем, — я подберу семейку, которой нужен малыш для усыновления. Его в нашем доме не будет!

Не знаю отчего, но мне так становится страшно за моих малышей, я перестаю дышать, горло перехватывает паника. Чувствую, как на моих запястьях ещё сильнее сжимаются пальцы Максима. Он продолжает что-то зло говорить, но я уже ничего не слышу. Мой мозг не воспринимает звуки, произносимые этим мужчиной.

Неожиданно Макс резко отпускает мои руки, вскидывая свои в знаке примирения и быстро сбегает вниз, удаляясь из виду.

Я тут же попадаю в кольцо любимых рук, тело отогревается, возвращается слух и страх отступает.

— Извини, маленькая, я не имел права тебя отпускать одну. Даже предположить не мог, что девчонки тебя оставят тет-а-тет с этим уродом, — Генри нежно целует меня в висок, кладёт руку на мой животик и сразу встречает чью-то пяточку, улыбается. — Папа рядом, мои милые.

Я выдыхаю. Смотрю на своего мужа полными благодарности глазами.

— Может домой? Ты устала, — заботливо предлагает Генрих.

Да, я устала и домой уже хочу. Но Макс не должен увидеть мой страх и решить, что я испугалась и сбежала. Не должен! И я принимаю другое решение.

— Нет. Давай ещё немного побудем. Я не боюсь его, — заявляю я, хотя пару минут назад от страха не могла произнести ни звука.

Мы возвращаемся в зал. Еще какое-то время общаемся с друзьями Генриха, а потом я тихо прошусь домой.

— Сейчас вызову такси, милая, — он нежно прижимает меня к себе, вызывает такси и прощается с собравшимися.

Дома, лёжа в объятиях любимого, я всё же рассказываю ему всё в подробностях, и про девчонок, ни про Максима. У меня нет секретов от мужа, надеюсь у него тоже нет секретов от меня.

— Я не знаю, что так связывает Мишку с Леной. Он прекрасный парень, трудяга, была прекрасная семья, в которой остался сын. Он всё бросил ради этой… Я неплохо знаю его первую жену, иногда помогаю ей, иногда вожусь с Кирюшкой. Славный малый, сейчас ему четыре годика. И мальчишке очень не хватает отца…

— А Лену ты откуда знаешь?

Мне почему-то кажется, что Генриха и Елену что-то связывало раньше. И я в этом не ошиблась.

— В своё время она появилась в нашей компании, тогда ещё холостяков. Это было лет десять назад… Хотя, нет. Побольше. Я не был ещё знаком с Дашкой. Так вот, мы с ней все успели переспать. Она была переходным вымпелом и только радовалась этому. Я открестился от неё первым, уехав в Екатеринбург. Потом погрузился в работу и забыл про её существование. А она про моё — нет. Как только появлялся в Москве, Лена появлялась на пороге моей квартиры. Но порог она так переступить и не смогла, как ни старалась. Я не возвращаюсь в прошлое, единожды покинув его.

Генрих целует меня, рукой гладит животик, а потом резко наклоняется и целует его.

— Я вас так люблю. Я чертовски благодарен Дашке за то, что в своё время мило послала меня подальше.

Я тоже очень счастлива, что так всё произошло. Страшно представить, что сейчас было бы со мной, не встреть я Генриха.

Глава 38

Генрих

— Генри, ты сегодня после обеда свободен?

— Если тебе нужно, чтобы я был свободен, то свободен, — смотрю на свою девочку, ещё не понимая её задумчивый взгляд.

— Сходишь со мной с кафешку. Не хочу одна идти.

Не совсем понимаю, зачем Вике нужно в кафе, решаю уточнить:

— Ты с кем-то встречаешься?

— Да. Мама Максима настойчиво просит встречи, но не говорит причину. Мне неудобно ей отказать, а идти одна — боюсь.

Вика теперешняя не похожа на ту мою Вику, вначале нашего знакомства, сейчас она кроткая и очень нежная.

— Хорошо, моя маленькая, во сколько за тобой заехать? — уточняю я.

— Я тебе позвоню и точно скажу. Мы время не обговаривали. Я освобожусь не раньше трёх…

Вика целует меня на прощание и сбегает на работу. Ей осталось отработать ещё одну неделю, потом она уходит в очередной отпуск, который плавно перетечёт в отпуск по беременности и родам, и я посажу её в золотую клетку. Её бывший сильно напрягает своим частым нахождением неподалёку и её, и меня.

Рабочий день пролетает, как один миг. Дел накопилось столько!.. Надо бы задержаться после работы, да всё завершить, но желания нет. Взглянув на часы и отметив, что уже два, а Вика так и не позвонила, даю последнее ц.у. помощнице и сбегаю к жене.

Помощница лишь понимающе улыбается мне, обещает со всем разобраться и желает приятного вечера.

Эта сотрудница у меня появилась недавно, до этого как-то сам справлялся. Я не сторонник брать на работу молоденьких и симпатичных, мне важен опыт и знание своего дела. Вот именно такая у меня помощница.

Екатерина Михайловна исполнительная, тактичная, очень очаровательная женщина, в возрасте около пятидесяти. Она прекрасно знает свою работу. За месяц освоилась в моей клинике, основательно разгрузив меня от повседневной рутины. У неё всё разложено по полочкам её памяти и продублировано в записной книжке. Не помощник, а сказка.

Вот и сегодня, сбегая домой, я уверен, что жизнь в клинике в моё отсутствие не остановится, а продолжит своё течение под чётким контролем Екатерины Михайловны.

Подъезжаю на стоянку к центру «Солнышко» и моё внимание привлекает уже знакомая мне машина. Что этот кретин здесь делает? Выхожу из машины и направляюсь ко входу в здание.

В холле у охранников собралось немало народу, но что происходит понять сложно. Основное действие происходит в комнате для охраны. Там же и наряд полиции. Не останавливаясь, прохожу к Виктории. У неё в кабинете посетители. Слышны детский и женский голоса.

Располагаюсь на диванчике и терпеливо жду, когда освободится моя девочка. Минут через пять дверь открывается и на пороге появляются посетители в сопровождении Виктории. Вика, заметив меня, улыбается мне и делает шаг в мою сторону. Встаю с дивана и иду навстречу к жене.

— Привет. Я так устала и дико хочу кушать. Поехали куда-нибудь, — просит Вика.

— Виктория, у тебя всё нормально? Ты обедала?

— Нет, не обедала. Не получилось. Поэтому и кушать хочу.

— Тогда поехали, — беру из рук Виктории сумочку с ноутбуком и жду, когда она закроет кабинет.

Мы вместе выходим из здания. В холле уже пусто, на стоянке его машины тоже уже нет. Уехал.

— Куда едем? — спрашиваю жену, не хочу настаивать на ресторане, хотя очень хочется настоять на своём. В кафе нормального обеда не получится.

— Генри, поехали сначала в наш ресторан, пообедаем, а потом в кафе. Сейчас только Анну Павловну предупрежу, что я уехала домой.

Выдыхаю. Моя умная девочка всё делает правильно. Питание должно быть полезным, правильным и вкусным.

Нас проводят за наш столик, в глубине зала, рядом с панорамным окном. Вика любит кушать и смотреть в окно.

Заказываем обед. Виктория, не изменяя себе, на первое заказывает уху с судаком, лососем и креветками. Правильно, детям нужен полезный белок, а такой белок содержится в рыбе. На второе неизменные овощи на гриле и вырезка ягнёнка, фирменный салат данного заведения «Дюшес» и, неизменно, стакан персикового сока с мякотью. Себе заказываю всё тоже, лишь заменив ягнёнка на отбивную из мраморной говядины, да вместо персикового сока беру зеленый чай со льдом.

Вика, поглощая обед, рассказывает новости дня. В основном это рассказы о её клиентах. В том, что Вика прекрасный психолог, я даже не сомневаюсь, вот только психолог, как и врач, не может лечить себя. Вика тоже не может, хотя и пыталась в самом начале. Но потом сдалась и обратилась к специалисту.

— Вика, а что Максим делал в центре? — решаюсь всё же спросить я.

— Ко мне приезжал. Но дальше охраны пройти не смог и устроил дебош, пришлось группу быстрого реагирования вызывать. А ты откуда знаешь, что он был в центре? — Вика изумлённо смотрит на меня.

— Подъехав, увидел его машину, да и у охраны многолюдно было, — поясняю жене.

Покончив с обедом, направляемся в кафе. Вика серьёзно настроена на разговор с Татьяной Ивановной. Маленькой порядком надоели звонки и обвинения в свой адрес как Максима, так и его мамы.

Виктория

Последний месяц Макс донимает меня своими звонками и угрозами. Он уже несколько раз пытался встретиться со мной в центре, но его каждый раз не пускала охрана. Домой к нам он пройти тоже не может, по той же причине, поэтому надоедает звонками. Я не могу понять, что ему нужно.

Началось это со случайной встречи в ресторане. Тогда Максим съедал меня глазами. А потом произошло то, что произошло…

Коррективу в моё прекрасное настроение сегодня и желание сходить в кафе на обед с подругой снова вносит Максим. Этот помешанный на себе мужчина заявляется в центр в аккурат перед обедом, пытаясь пройти ко мне, но его не пускают. Он устраивает заварушку с охранниками, последние вынужденно вызывают группу быстрого реагирования.

Максим всем говорит, что его не пускают к жене. Какого же было его удивление, когда ему сообщили, что Шульман Виктория Вадимовна в центре не работает. Я в это самое время подходила к посту, направляясь на обед, и замерла в дверях, боясь сделать шаг.

Макс, увидев меня, тут же возмутился:

— Вот же она! Что вы лапшу на уши всем вешаете.

Пришлось предъявить паспорт и пояснить служивым, что я никогда не была женой Максима Витальевича, хотя с ним и знакома.

После всего случившегося в кафе идти мне расхотелось, вернулась в кабинет, позвонила папе и весь обеденный перерыв проговорила с ним.

Я даже забыла позвонить Генриху и всё рассказать. Какого же было моё удивление, когда увидела мужа на пороге моего кабинета.

Вот как не любить и не ценить этого мужчину!? Ему нужно один раз сказать или попросить, и он точно запомнит и всё сделает. Можно даже не сомневаться.

Заехав на обед в ресторан, плотно покушав, отправляемся в кафе. Я не знаю, чего мне ожидать от Татьяны Ивановны и Максима, уже ни на шутку начинаю бояться за своих малышей, поэтому и стараюсь нигде не бывать одна, только рядом с мужем.

Заходим с Генрихом в кафе, муж провожает меня до столика Татьяны Ивановны, помогает сесть за столик. Она сегодня снова одна, но с последней нашей встречи женщина как-то осунулась. Может мне это просто кажется и всё у неё хорошо.

Мы остаёмся с ней один на один. Генрих садится за свободный столик неподалёку и таранит взглядом дверь. Я улыбаюсь своему мужчине.

— Так о чём Вы хотели поговорить, Татьяна Ивановна? — после дежурного приветствия задаю я свой вопрос.

— Вика, можно я буду встречаться с внуком после рождения? Ведь других внуков у меня не будет. Ты же знаешь, как Максим относится к детям, — говорит она очень тихо, как бы извиняясь за своего сына.

— Я была бы не против, если бы внук был Ваш. Но отец не Максим, — твёрдо говорю я.

— Как не Максим? Ты изменяла ему?

— Нет, не изменяла. Что нельзя сказать про Вашего сына.

Мне жаль эту женщину, но щадить её я не намерена. Я порядком устала и от её звонков, и от звонков и угроз её сына.

— Как же? — удивлённо спрашивает она. — Ведь тебе же рожать со дня на день, а от Макса ты только в январе ушла.

Она пытается возмутиться моим поведением, но я нагло прерываю её.

— Ушла, если быть предельно точной, 31 декабря. День зачатия в конце января. Отцом моих детей является мой муж и это неоспоримо. Мы сделали, для моего успокоения, генетическую экспертизу, которая полностью подтвердила отцовство Генриха, — я выдаю эту информацию и лишь замолчав, понимаю, что не хотела ни называть имя мужа, ни говорить о детях.

— Детей? — переспрашивает Татьяна Ивановна.

— Да, детей. У нас двойня. Поэтому все считают, что мне скоро рожать, а мы не так давно перевалили через экватор, — улыбаюсь я, но улыбка получается вымученная.

— Значит Максим ошибся, — она произносит это обречённо, с неподдельной болью в голосе. — А я ведь надеялась, что это ребёнок Макса и готова была умолять тебя вернуться к нему.

Я хватаю ртом воздух и почувствую, как останавливается моё сердце.

— Забудьте об этом. Я Никогда и Ни При Каких Обстоятельствах Не Вернулась бы К Вашему Сыну! — я это говорю настолько чётко, что даже самой становится не по себе, ранее никогда не позволяла себе так разговаривать со старшими. — Он вообще-то предложил мне стать суррогатной матерью и этим зарабатывать неплохие деньги на его безбедное житьё. Да и этой крохи он пообещал найти приёмных родителей. О каком внуке Вы говорите? Вы никогда бы его не увидели, — выдаю я и, извинившись, встаю из-за стола, резко останавливаюсь, поворачиваюсь к женщине и добавляю. — Не звоните больше мне. Это не Ваши внуки. У них есть прекрасная бабушка и великолепные дедушки. Они не будут нуждаться ни в чьей заботе и опеке. И Максиму передайте, чтобы …

— Что мне нужно передать? — раздаётся совсем рядом голос Макса, полный неприязни и злобы, но я чувствую рядом своего мужчину и мне не страшно повернуться и посмотреть на Макса.

— Чтобы не докучал меня своими звонками и угрозами. Иначе я буду вынуждена обратиться за помощью в правоохранительные органы за защитой и поверь мне, папочка-прокурор всё сделает, чтобы защитить свою единственную дочь и внуков. Это не твои дети. Это дети моего мужа. И их там двое.

Я всё это говорю, нагло и смело смотря на Максима, и вижу, как в его глаза загораются недобрые огоньки.

— Идём, — шепчет мне Генрих на ушко и выводит меня из кафе.

Из-за моего волнения малыши устраивают мне такое… С трудом выдерживаю их футбольный матч.

— Завтра к Лёвке с утра заедем, а потом на работу. Я уже договорился. Вика, нельзя так волноваться, маленькая. Они это чувствуют.

— Больше не буду, — обещаю я мужу и тянусь к его губам за успокоением. Только его властные и нежные губы способны успокоить мои взвинченные до предела нервы.

Глава 39

Виктория

Вожусь на кухне, решив побаловать любимого вкусными печенюшками. Устаю быстро, живот огромный, но я стараюсь быть хорошей хозяйкой. Генрих же не виноват, что у нас будет сразу двойня.

Вдруг…

Ой, мамочка! Что же сразу так больно?.. Убираю тесто в морозилку. Теперь не до него. Звоню мужу, он не берёт трубку. Его с утра куда-то вызвали, обещал к обеду приехать. Но до обеда ещё три часа. Набираю Лёву. Он к родителям на пару дней за город уехал.

Никто не ждал такой прыти от моих крох. До срока ещё три недели.

Лёва берёт трубку практически мгновенно.

— Началось, — ною я в трубку и добавляю, — Генриха нет. Он с утра на встречу какую-то уехал.

— Соберись, Виктория, всё нормально. Ходи или лежи. Входную дверь открой, чтобы беспрепятственно можно было в квартиру зайти. Только не садись. Я уже еду.

Мне немного страшно. Звоню Танюшке, так как Генрих до сих пор недоступен. «Предатель!..» — мысленно смеюсь я.

Минут через пятнадцать в квартиру влетает Танюшка. Я удивлённо смотрю на подругу.

— Ты на вертолёте? — хихикаю я, так как схватка немного отпустила, давая мне передышку.

— Да ну тебя, — машет она рукой. — С вами не соскучишься. Генриху я дозвонилась, он уже едет.

— Дозвонилась? И что ты ему сказала?

Я даже боюсь представить, что могла сказать разъярённая подруга моему мужчине, но здесь приходит новая схватка и мне становится не до них.

Пытаюсь руководить подругой, которая мечется по моей квартире в поисках нужных вещей. Документы лежат в папочке, собранные ещё месяц назад.

— Вик, может не будем его ждать? Поехали на моей. Я тебя отвезу и побуду с тобой, пока Лёва не приедет, — предлагает Танюшка.

Я, стиснув зубы, отрицательно мотаю головой. В роддом я готова ехать только с Генрихом. Только мой муж должен быть рядом, иначе я их не рожу.

Начинается очередная схватка, я пытаюсь дышать, как меня учили, но голова работает плохо и меня медленно охватывает паника.

Дверь распахивается, на пороге квартиры вырастает фигура мужа.

— Вика, милая, я рядом, — это звучит как мантра и я выдыхаю. — Танюш, вещи все собрали? — спрашивает Генрих у моей подруги.

— Собрали, — отвечает она, явно ещё злясь на моего мужа.

— Тогда поехали. Доедешь с нами?

— Конечное.

Татьяна подхватывает сумку с моими вещами и папку с документами, и мы выходим из квартиры.

Мысленно успокаиваю себя, что ещё немного и я прижму своих крох к себе, вдохну их запах, приложу к груди и мне становится так спокойно.

На пороге перинатального центра нас встречает Лёва, вернее Лев Борисович, немного взволнованный, немного взлохмаченный, немного встревоженный. На лифте поднимаемся в отделение, в отведённую мне предродовую палату.

— Сердцем чуял, нельзя ехать, но ведь разве матушке откажешь, — извиняется он.

— Лев Борисович, но ведь успел же вернуться, всё самое интересное впереди, — пытаюсь пошутить я, но ойкаю в очередной раз и чувствую, как по моим ногам потекло что-то тёплое.

Мужчины переглядываются.

— Воды отошли. Давай-ка, Виктория, на кресло. Генри, не стой болванчиком, помогай жене, а то выгоню за ненадобностью.

Лёва осматривает меня, делает узи, цепляет какие-то датчики.

— Всё нормально, ребята. Дочь настойчиво хочет быть первой. Это её пузырь лопнул. Она и должна пройти вперёд, уже у выхода. Открытие хорошее. Походи, Виктория. Во сколько начались самые первые схватки?

Я отвечаю, отведя глаза от мужа.

— Вика, — Генрих с трудом сдерживает себя, чтобы не заругаться.

Да, это было ранним утром. Мы ещё спали. Поэтому и проснулась рано, соврав мужу, что в туалет ходила, а потом решила спать не ложиться, якобы выспалась.

— Генрих, но ничего ведь не произошло? У тебя же встреча заранее была назначена. Отменять неприлично, — произношу я, ходя по палате. — Лёва, а можно я полежу немного? Ходить я уже устала.

— Полежи. Пойду, проверю, всё ли готово, — и Лёва уходит, оставив меня с почти разъярённым мужем. Предатель…

— Вика, не надо было так делать. Я же просил…

Да, он просил, а я… И снова схватка… Но она почему-то другая… Совсем-совсем другая…

Генрих делает шаг в сторону и нажимает кнопку вызова персонала. В палату заходит медсестра.

— У нас начались роды. Льву Борисовичу передайте, что мы готовы.

Генрих говорит это так властно и так спокойно, что мне становится жаль его персонал.

Что было дальше, помню плохо. Это было что-то на грани ада. Такую боль мне испытывать в своей жизни не приходилось и только слова мужа вселяли в меня силу:

— Ещё немного, милая, помоги крохам, им тоже сейчас больно.

И я помогала. А каким облегчением был плач дочурки. Резкий, пронзительный крик.

— Кричи, девчонка, кричи, расправляй лёгкие, — ласково произнесла медсестра и положила мокренькое сокровище мне на грудь. — Вот, поцелуй дочку, и мы пойдём мыться.

В этот момент я посмотрела на Генриха. Его глаза искрились от слёз радости. У нас родилась дочь.

Но впереди было рождение сына, который не очень хотел задерживать внутри и пытался выйти на свет вслед за сестрой. Он родился быстрее, заплакал сразу.

А дальше…

— Лёд, быстро. Рита, готовьте операционную, у нас кровотечение открылось.

Рядом встревоженные глаза мужа, его руки на моей щеке.

— Всё будет хорошо. Я всегда буду рядом.

Мне делают внутривенный укол, и я… проваливаюсь куда-то.

Прихожу в себя уже в палате. Вокруг проводочки, монитор, тишина. Поворачиваю голову и натыкаюсь взглядом на Генриха. Он сидит рядом, закрыв глаза.

— Проснулась, маленькая? Всё хорошо. Удалось всё сохранить, всё в целости и сохранности.

Он гладит меня по волосам и целует в носик.

— Спасибо, родная. Спасибо за счастье быть отцом.

Дверь в палату тихо отворяется. Лёва…

Пытаюсь улыбнуться этому мужчине.

— Вика, ты молодец. Такие детки!.. Просто загляденье. Сейчас приедут к вам в палату. А может их оставить на ночь в детском?

— Нет, — Генрих говорит это уверенно, — пусть с нами. Я справлюсь.

— Вика, тебе вставать до утра нельзя. Если в туалет захочется, Генрих знает, что делать.

— Спасибо, Лёв…

— Обращайтесь, всегда рад помочь. Пойду, отдохну. Чего и вам желаю, — и Лёва направляется к двери, но останавливается. — Генрих, если что-то не понравится, сразу вызывай меня. Я буду в ординаторской.

Но он не успевает выйди из палаты, как к нам закатывают наших малышей.

— Вот, прибыли, — смеётся медсестра. — Доктор придёт завтра утром, но малышей она осмотрела. Здоровенькие, хорошенькие. Даже вес неплохой. Хоть завтра домой.

Мы улыбаемся ей в ответ.

Эпилог

Виктория

Мои сладкие носики посапывают в переносных колыбельках. Им здесь явно нравится. Поднимаю вверх глаза и любуюсь высоким мартовским небом Европы.

Мы уже пару дней находимся в гостях у бабушки и дедушки. У Альберта, он просит называть его именно так, юбилей. Ему исполняется восемьдесят. У мамы юбилей был месяцем раньше, ей исполнилось семьдесят. Но большой семейный праздник было решено отпраздновать именно сейчас, совместив сразу всё. Собирается вся их большая семья. Мы с Дашкой будем представлены всем тётушкам, дядьям и так далее, и не только мы, но и наши дети, Ромка, Алекс и Анечка.

С улицы раздаётся весёлый детских визг и смех. Лениво встаю с кресла, бросив взгляд на малышей, подхожу к окну. Детвора облепила только что приехавшего Марка. Вижу, как он расцеловывает в щёчки Элен и Оленьку. Вот засранка, что ни говори, всё ей ни по чём. Ведь просила же…

За спиной слышу шорох. Оборачиваюсь. Мой муж склонился над колыбельками.

— Вика, им кушать пора, — заботливо произносит он.

Это самый заботливый папа на свете. Он точно знает, когда его детям нужно кушать, гулять, спать и все прочее. И я ему за это очень благодарна. Одна бы точно не справилась.

— Марк приехал.

— Слышал, поэтому и предлагаю переехать в спальню. Сейчас в доме будет шумно. Няня уже пришла.

— Генри, может не нужно няни. Я справлюсь сама, — вновь пытаюсь перечить мужу.

Но он уже привык к моему несносному характеру и просто не обращает на него внимание.

— Вика, ты предлагаешь запереть тебя в спальне и никому не показывать? — смеётся он. — Мама с папой это не одобрят. Они так мечтали собрать здесь своих сыновей и их жён.

Поднимаю на него глаза. В его глазах вижу волнующую нежность и вновь растворяюсь в ней. В груди мгновенно разливается тепло, но вместе с тем и некий страх от того, как сильно я завишу от этого человека в эмоциональном плане.

— Хорошо. Тогда пошли в спальню.

Взяв малышей на руки идём к себе. Нам отвели дальние апартаменты на третьем этаже родового замка. Пожалуй, самые роскошные. Это бывшая спальня родителей, сейчас пустующая. Маме, из-за заболевания суставов, тяжело подниматься по лестнице, поэтому они с отцом теперь занимаютпервый этаж.

В нашем крыле, кроме нашей спальни, комната для наших крох, спальни Оленьки и Марка. Герман с семьёй в другом крыле. Эти два крыла соединяются огромным холлом с витражными окнами.

Дашка права, здесь шикарно. Переступив порог поместья, ты попадаешь в далёкое прошлое и представляешь себя по меньшей мере принцессой.

На пороге наших комнат нас встречает женщина лет сорока. Она по-немецки обращается к Генриху, он ей отвечает. Вот зараза. Я так и не нашла время выучить язык. И как я теперь буду разговаривать с няней?

Хотя языка я не знаю, но голос Генриха меня настораживает, слишком много в нём ледяной стали появляется. Такой голос любимого единожды слышала, когда он с Максом разговаривал. Напрягаюсь…

Генрих кладёт дочку на нашу кровать и целует её носик.

— Проснулась, моя принцесса?

Дочь он зовёт только так, моя принцесса, хотя у неё самое шикарное имя на свете — Анечка, но для папочки она принцесса. Держу сына на руках, застыв посреди комнаты, и любуюсь мужем и дочуркой.

Генрих распрямляется и делает шаг в мою сторону.

— А барон ещё спит? — Генрих берёт у меня из рук сына и целует меня в щёку. — Отдыхай, милая.

Он водружает Алекса на кровать, рядом с сестрёнкой, а я сажусь рядом.

— Генрих принесёшь наши бутылочки? Я заблужусь, если сама пойду, — хитро улыбаюсь я.

— Сейчас Дарья принесёт, хочу с ней кое-что обсудить.

Только сейчас вспоминаю о стоящей в дверях женщине.

— Генрих, кто она?

— Это няня. Из агентства прислали. Но она нам не подходит. Слишком много я о ней всего слышал нелицеприятного, — поясняет муж. — Мы с ней учились вместе когда-то.

Я хочу ещё кое-что спросить, но Генрих прерывает меня:

— О ней всё. Теперь только о нас. Через пару часов приедет Ида. Это гувернантка Аннет и Элен. Она и будет нашей няней. Вот ей я доверю своих малышей. Ко всему прочему Ида знает русский, пусть не очень хорошо, но понимает и объяснить сможет.

— Но тогда Элен останется без няни, — возмущаюсь я, отстраняюсь, оборачиваюсь и с возмущением смотрю на Генриха.

Отстранившись буквально чуть-чуть, он заглядывает с мои глаза своими потемневшими и почти сурово командует:

— Просто помолчи сейчас! Помолчи…

Генрих вновь прижимается к моей спине, и я чувствую тепло его тела. Я соскучилась по своему мужчине. Но прошлой ночью малыши плохо спали и нам было не до нежностей.

Дверь в спальню отворяется и на пороге возникает Дарьяна с бутылочками.

— Смотрите, кого я к вам привела.

За нею следом входит Полина Алексеевна.

— Мама, как ты до нас добралась? — Генрих заботливо усаживает маму в кресло.

— Приехали в гости, внуков привезли показать, а сами их от меня прячете, — выговаривает бабушка, но сама улыбается, хоть и пытается быть строгой. — Дайте хоть кого-нибудь покормлю. Вика совсем устала.

Я улыбаюсь в ответ.

— Что Вы, не устала.

— Генрих, нужно подумать о помощнице для Виктории. Дети растут быстро. Уже достаточно тяжёленькие. А бегать начнут, так вообще… Жену жалеть нужно.

— Мама, я же не против, но Вика…

— Сумей убедить жену. Учись, мой мальчик.

Я умиляюсь этой женщиной. Она и строгая, и справедливая, и нежная, ласковая. И всё это одномоментно.

Дети начинают возмущаться и требовать внимания к себе. Даша достаёт из сумки-термоса наши бутылочки с кашкой, завидя их Алекс начинает нетерпеливо дрыгать ножками. Вот кто-кто, а мой мальчик любит покушать. Зато Анечка терпеливо ждёт, девочка кушает не очень хорошо, вечно не доедает свою норму, но растёт нормально.

Генрих заботливо подаёт маме дочурку, помогая разместить её на руке, и бутылочку с питанием.

— Что красавица смотришь? Не запомнила ещё. Бабушка я твоя. Давай кушать. Это тебя папа малоежкой зовёт?

Полина Алексеевна улыбается внучке.

Анечка ещё половину не съела, а Алекс уже доедает. Торопится, даже капельки пота на лбу выступили. Трудяга!.. Не могу удержаться и целую сынишку.

Генрих с Дашкой ушли куда-то, и мы с Полиной Алексеевной остались впервые наедине, разговоры по телефону не в счёт.

— Сынишку к себе больше прижимаешь, — замечает бабушка.

— Очень сына хотела, чтобы на Генриха был похож, — честно отвечаю я.

— Похож, только вот глазки янтарные, твои. Зато девчушке глаза отца достались. Ох и красавица будет голубоглазая, — смеётся бабушка. — Вика, можно тебя попросить сегодня-завтра, пока народу много в доме, так и быть пусть малыши здесь будут, а потом вниз спускайте. Мне с ними хоть немного повозиться хочется.

— Конечное-конечное, — торопливо отвечаю я. Не хочу, чтобы эта милая женщина подумала, что детей ей показывать не желаю.

— Спасибо, дочка. Я так мечтала, что Генрих остепенится и женится. Дождалась…

Нам с Полиной Алексеевной не удаётся побыть наедине, в комнату крадучись проникает Оленька, а следом Марк.

— Ба? Не ожидал тебя здесь увидеть. Как ты сюда забралась?

— Потихонечку. Что не сделаешь ради внуков, ты же знаешь…

— Смотри. Они такие славненькие, — Оля дергает Марка за руку и склоняется над кроватью.

— Славненькие. Уже подросли. Привет, крестница, — Марк легонько дотрагивается до носика Анечки, а та морщит носик и чихает.

— Вот вам всем, — смеётся бабушка.

Оля какое-то время стоит молча, а потом берёт Марка за руку:

— Пошли, что ли. В шахматы поиграем. Вырасту, таких же рожу.

И Марк послушно выходит следом.

— Забавная девчушка, — улыбается им вслед Полина Алексеевна. — Марк очень трепетно к ней относится.

Я оставляю без комментариев последнюю фразу свекрови. А она задумывается… Помолчав немного добавляет, говоря это скорее всего для себя, а не для меня:

— Может он и прав… Как знать, как звать… — и растерянно улыбается мне.

Notes

[

←1

]

Она моя (нем.).

[

←2

]

Я люблю тебя (нем.)