Возвращение в рай [Ширл Хенке] (fb2) читать онлайн

Ширл Хенке Возвращение в рай

Пролог

Заброшенный замок. Август 1524 года

В одном из старинных замков графиня Луиза де Сен-Жилль принимала гостя. Он возбуждал ее любопытство даже больше, чем ей бы хотелось.

В притворном удивлении. С оттенком горечи, он усмехнулся:

— Вас еще терзают мысли о моем происхождении? Луиза де Сен-Жилль пожала плечами — галльский жест несогласия, — прекрасно зная, что от этого движения соблазнительно приподнялась ее большая, ослепительно-белая грудь.

— Неважно, что для кастильца вы слишком темны, но именно это, а не примесь мавританской крови, делает вас врагом Франции.

Родриго де Лас Касас рассмеялся.

— С каких это пор провансальцев беспокоит лояльность по отношению к Франции? Шарль Бурбон сам продался моему господину, а теперь, чтобы подсластить сделку, объявил себя герцогом. Прованса.

Лицо Луизы исказилось от отвращения.

— Никому не ведомо, когда политические ветры подуют в противоположном направлении. Сейчас твой испанский император взял верх, а завтра, может быть, французский король вернет Прованс себе. Я только беспокоюсь о твоей безопасности, любимый, — прошептала она, томно обвивая его своими гладкими как жемчуг ногами…

Каждой клеточкой своего ненасытного тела она призывала его к новым наслаждениям…

Затуманенными страстью глазами Луиза смотрела на своего темнокожего любовника, вспоминая их первое свидание. Риго был врагом, продавшимся испанскому королю Карлу^[1]. Но для Луизы этот факт был лишь пикантным стечением обстоятельств. Главное — в другом…

Родриго был высоким стройным мужчиной с классическими чертами лица. Иссиня-черные волосы контрастировали с ярко-голубыми глазами. Луиза с восхищением разглядывала его тело — крепкое, мускулистое, с многочисленными шрамами, свидетельствующими об опасности жизни.

Долго еще она лежала, думая о Риго и сравнивая его со своим невзрачным мужем, для которого политика была главнее всего остального в жизни.

Родриго проснулся в объятиях графини, и первая мысль, которая пришла ему в голову, — быстро одеться и уйти.

«Сен-Жилль не жалеет денег для своей леди», — со злобной усмешкой подумал Риго.

Роскошные драпировки, покрывавшие столы тикового дерева, и украшенные каменьями подсвечники на стенах говорили о богатстве графа: все эти дорогостоящие предметы — свидетельства торговли Прованса с мусульманами из Северной Африки.

Одеваясь, Риго подумал, что последний раз находится в этом шикарном замке.

Ее роскошное тело больше не возбуждало его, он не находил в нем ничего экзотического. В его жизни было слишком много женщин: француженок и фламандок, англичанок и испанок. Еще неопытным четырнадцатилетним мальчишкой он был соблазнен женой арагонского герцога.

Вдвое старше него, герцогиня была очень сведуща в искусстве любви. А он оказался способным малым. Позднее он понял, что чужая кровь, которая навсегда закрыла перед ним дорогу к политическому и экономическому успеху, открывала ему двери в спальни знатных женщин.

Услышав шорох льняного белья, в которое облачался Риго, Луиза проснулась, наблюдая за его движениями из-за полуприкрытых век.

Изящным движением, скинув атласное покрывало, она разочарованно сказала:

— Нет необходимости тебе уходить так скоро. Генри не вернется еще по крайней мере в течение трех дней.

— В Эксе нужен не только Генри. Пескара ждет моего доклада, я и так уже надолго задержался у вас в провинции, Луиза, — мягко возразил Риго. Он всегда ненавидел расставания. Неужели все женщины так неразумны, что стараются удержать мужчину до тех пор, пока им самим не вздумается прогнать его?

— О да, Пескара, этот плюгавый итальянский пижон, для которого ты шпионишь, — сказала она со вкрадчивой издевкой. И поскольку ее замечание не возымело должного эффекта, и он продолжал одеваться, она сменила тактику. — Пожалуйста, останься! Маркиз не нуждается в тебе, пока армия не покинет Экс. Бурбону нравится лесть, с которой его встретили в городе, и он, а не Пескара, командует армией.

Риго возмущенно фыркнул.

— Очень жаль. Этот «плюгавый итальянский пижон», как вы изволите прелестно окрестить его, — полководец, намного талантливее вашего напыщенного француза.

Луиза чувствовала, что ее мнение ничего не значит для него, но не хотела так легко сдаваться. Он, конечно, был варваром, но каким великолепным варваром!

— Я совершенно безразлична к проблемам войны, политики и людей, которые ее делают. В эти последние несколько месяцев в моем сердце было место только тоске и одиночеству. Я думала, что уже никогда больше не увижу тебя. И вдруг ты появился у наших стен так же смело, как твой мавританский предок.

Он холодно улыбнулся.

— Это вы решили, что у меня были мавританские предки. На самом деле ничего подобного не было.

Она встала на колени на краю постели и своей белоснежной рукой прикоснулась к его смуглой щеке, потом слегка провела ногтями по горлу и спрятала пальцы у него на груди.

— А чего еще может требовать испанец, такой черный как ты?

Его глаза потемнели от боли, но он быстро взял себя в руки

— Да, на что может рассчитывать испанец? — безо всякого выражения повторил он.

— Разве это так тебя волнует?

— Тот факт, что я рожден женщиной низшей расы, более значим в моей жизни, чем то, что я внебрачный сын. Многие способные воины достигли высокого положения и получали земли и титулы, даже будучи зачаты не под тем одеялом. Но только если их родители чистых кровей.

— Испанцы такие варвары, — проворковала Луиза, пытаясь одновременно утешить и возбудить его. — Я не хотела обидеть тебя, Родриго. При всей твоей красоте и невзирая на все твои речи о незаконнорожденности и смешанной крови, у тебя дьявольский характер. Да, горячая мавританская кровь, — промурлыкала она.

— Не мавританская, они слишком цивилизованы, хоть это и выше понимания европейцев. Все мои беды от варвара-испанца: моя мать — из дикого индейского племени, и этого оказалось достаточно, чтобы мой гордый кастилец-отец не женился на ней. Будь он проклят, кто бы он ни был!

На мгновение в глазах Луизы мелькнуло изумление. — Ну вот, теперь я рассердила тебя. Мне наплевать, кем была твоя мать — любимой женой багдадского халифа или зиндейской рабыней с Нового Света. Мне нужен ты, Риго, я хочу тебя. Не уезжай теперь, когда между нами пробежала черная кошка…

Когда ты вернешься?

— Армия продвигается к югу, чтобы осадить Марсель. Если весь Прованс окажется под имперским игом, может, я и вернусь, Луиза… если, конечно, моя дикая кровь не пугает тебя.

— Может, иногда ты и пугаешь меня, Риго, но это такой, страх, от которого женщины получают удовольствие подобно редким подаркам из далеких жарких стран, — добавила она, беззвучно хихикая, так как заметила, что он нахмурился.

Бенджамин Торрес из последних сил пытался противостоять разбушевавшейся стихии, удерживая в шлюпке то немногое, что удалось спасти в панике с тонувшего корабля.

— Должно быть, спасатели уже вернулись в гавань, — прокричал он сквозь завывание ветра и рокот волн, раскачивавших крошечную шлюпку.

Прошло уже довольно много времени с тех пор, как богатая каравелла, отплывшая из Генуи в Марсель, пошла ко дну, и весь ее столь необходимый груз — запас провизии, порох и ружья — поглотило море. Удалось спасти только некоторый запас лекарств и инструменты, которые молодой лекарь-иудей успел погрузить в шлюпку. Однако, теперь, кажется, и остаток груза, и его мастерство будут утеряны.

— Я вижу огонь — бивачный костер на берегу, — крикнул боцман.

— Это, должно быть, солдаты имперской армии, готовые перерезать нам глотки. Нас отнесло слишком далеко от Марселя, и вряд ли мы встретим французов, — с проклятиями отозвался один из моряков.

— Эй ты, ученая крыса, ты можешь говорить на каком-нибудь еще языке, кроме греческого и латыни? — спросил боцман-генуэзец на своем лигурийском диалекте.

Несмотря на опасность, Бенджамин улыбнулся.

— Моя семья родом из Севильи. Если вы не проболтаетесь, что я иудей, я смогу убедить испанских солдат в преданности королю Карлу.

Лодку наконец удалось развернуть по течению. Теперь, когда до спасительной суши было рукой подать, возникла новая неожиданная опасность — скалы, возвышающиеся над водой и торчащие, словно огромные серые пальцы Посейдона.

Бенджамин молился о спасении: и не только об избавлении от моря и скал, но и от имперской армии. В его медицинских книгах были подписи, сделанные на языке иудеев, изгнанных в 1492 году из Испании предками короля Карла. Правда, он очень надеялся, что эти солдаты неграмотны, как и большинство людей.

Вдруг гигантская волна швырнула лодку в сторону скал. Боцман оказался в ледяной воде вместе с несколькими гpeбцами. Бенджамин крепко ухватился за свои драгоценные медицинские инструменты, когда новая мощная волна обрушилась на них. В последний миг все погрузилось во мрак…

Бенджамин очнулся от невыносимой головной боли, усугубляющейся лихорадкой. Рыжебородый, невысокого роста мужчина пытался привести его в чувство, что-то быстро бормоча на незнакомом диалекте. Вслушиваясь в его слова сквозь страшный шум в голове, Торрес предположил, что это один из германских языков. На человеке были грубые шерстяные штаны и вооружение пешего солдата, должно быть, артиллериста.

Бенджамин Торрес оказался в армии императора Карла.

— Где я? Спасли ли кого-нибудь еще, кто потерпел крушение вместе со мной? — спросил он по-кастильски.

— Да, несколько человек, — ответил этот же солдат на плохом кастильском наречии, подняв три пальца. — Им нужна помощь. Они говорят, вы доктор.

— Мои вещи… там инструменты, лекарства… они пропали? — спросил Бенджамин, садясь и оглядываясь кругом.

Он лежал в простой палатке, сделанной из просмоленной ткани, на пахнущей плесенью мятой подстилке из сырой шерсти, может быть, полной вшей.

Прежде чем коротышка-германец успел ответить на его вопросы, еще один человек вошел в палатку, принеся с собой крепкий соленый вкус океанского ветра.

— Ваш багаж, доктор, если это будете вы, — сказал коренастый старый солдат, подавая Бенджамину его драгоценную поклажу. Судя по темным глазам и круглому лицу — это был арагонец, и по кастильски он изъяснялся гораздо лучше.

Бенджамин с благодарностью отметил, что все инструменты целы.

— Кому нужна моя помощь?

— Лучший боевой офицер генерала Пескары будет первым, кого вы осмотрите. Дон Франциско говорит, что ранение тяжелое. Положение усугубляется большой потерей крови, — объяснил старый солдат, помогая доктору выбраться из палатки.

По берегу были разбросаны грубые навесы и другие укрытия. В тусклом утреннем свете поблескивали огни костров. Море снова было гладко как стекло, словно прошлой ночью и не было никакого шторма.

Бенджамин шел за коренастым солдатом, не имея ни малейшего представления о том, где он находится. Из краткого разговора с сопровождающим Бенджамин заключил, что Марсель подвергся обстрелу и находится в осадном положении.

Ему стало понятно, что, если бы имперские солдаты узнали, что он с корабля, который через нейтральную Геную шел к марселю, он уже поплатился бы за это жизнью. И Бенджамин молчал. Хуже всего было то, что его семья находилась в стенах осажденного города. Несомненно, они ужасно беспокоятся за него, как и он за них.

— Мой корабль направлялся в Малагу. Нас действительно далеко унесло, — сказал он угрюмо.

«Так близко находиться, но быть так далеко от избавления», — с горечью подумал Бенджамин.

— Где ваш командир? Я видел много людей, нуждающихся в моей помощи, — осмелился наконец сказать он, когда они поднялись по пологому размытому склону холма к маленькой деревянной хибарке, охраняемой несколькими солдатами. Грозного вида испанцы расступились, и арагонец ввел лекаря в хижину.

Пока глаза Бенджамина привыкали к полумраку, он услышал кастильскую речь вперемешку со специфической руганью. Этот разговор заставил его вспомнить все самые замечательные ругательства его отца, так как говоривший употреблял те же самые нигде более не встречавшиеся ему выражения, и Бенджамин решил, что командир, должно быть, Уроженец Севильи.

— Принесите факел, — приказал Бенджамин, — я ничего не вижу.

Приблизившись к низкому настилу, он разглядывал лежащего на нем человека. Сквозь его тяжелую тунику сочилась кровь, рану еще не обработали. Раненый лежал тяжело дыша.

Какой-то необъяснимый, подсознательный инстинкт заставил Торреса присмотреться к незнакомцу. Человек был смугл, как арагонец, даже еще темнее, однако черты его лица — тонкий прямой нос, высокий лоб и резко очерченный подбородок — были классических пропорций, но самое поразительное, они показались Бенджамину знакомыми. В этот момент человек застонал и открыл глаза. Две абсолютно похожие пары глаз неотрывно смотрели друг на друга.

— Словно надо мной зеркало, залитое светом, в то время как я погружен во тьму, — хриплым голосом произнес Родриго.

У человека, лежащего перед Бенджамином, было абсолютно такое же лицо, как у него самого — высоко изогнутые брови, широкие чувственные губы, крупная челюсть с раздвоенным подбородком, и над всем этим — глаза, яркие голубые глаза Торресов!

— Ты в золоте, а я во тьме. Подумай, как мы символизируем наши жизненные принципы… или наши судьбы? — спросил Риго, пытаясь подавить приступ боли, когда трясущимися руками Бенджамин начал снимать окровавленную повязку с раны.

— Я ничего не знаю ни о твоей морали, ни о наших судьбах.

— Но я знаю твое имя. — По беспокойным глазам, пристально смотревшим на него, Бенджамин почувствовал его внутреннее напряжение.

— Ты Наваро Торрес, мой брат!

Глава 1

Раненый отпустил новое ругательство и с поразительной силой схватил Бенджамина за рукав камзола.

— Наваро? — прохрипел он. — Почему ты меня так зовешь?

— Это имя, которое дала тебе твоя мать, — объяснил .Бенджамин.

— С трудом верится, что наш отец стал бы говорить об этом со своей женой или со своим законным сыном.

— Ты не прав, — сказал Бенджамин, осматривая длинный порез и стараясь насколько возможно сохранять спокойствие, чувствуя горечь в словах этого наемника-полукровки.

«Господи, только не дай ему умереть, прежде чем папа встретится с ним», — молил про себя Бенджамин.

— Наш отец не переставая искал тебя с тех пор, как ты исчез из Эспаньолы. Мы всегда считали, что ты оказался где-то очень далеко от поселений тайно. Твой дядя Гуаканагари послал людей на поиски. Тебя искали даже на Кубе и на других близлежащих островах.

Бенджамин заметил, что, несмотря на ужасную боль, которую Наваро сносил стоически, на лице его читалось недоверие.

— Ты назвал меня Наваро. Это мое туземное имя? Оно не похоже на кастильские имена.

— Это имя народа тайно.

— Чтобы хоть как-то отвлечь раненого от страдания, Бенджамин начал рассказывать ему о народе тайно, одновременно извлекая из раны осколки металла.

— Вы переносите боль так терпеливо, как будто давно привыкли к этому. Как давно вы стали солдатом?

— Впервые я узнал, что такое кровь, в одиннадцатилетнем возрасте, — объяснил Риго, пересыпая свою речь новым потоком проклятий, поскольку Бенджамин снова принялся за рану. Превозмогая боль, он продолжал: — Вы так говорите об этих индейцах, словно сами жили среди них. Моя мать еще жива?

Во взгляде доктора читалось сожаление:

— Она умерла, когда тебе было всего несколько месяцев, во время восстания в Карагуа — это юго-западная провинция Эспаньолы. Алия была женой известного военачальника и сестрой самого Гуаканагари. Ты происходишь из королевского рода, — сказал Бенджамин, внимательно наблюдая, как Наваро отреагирует на это.

И снова циничная жесткая улыбка возникла на его лице. Было видно, что он из последних сил пытается не потерять сознание.

— Тайно, — пробормотал он так, словно пробовал слово на вкус и нашел его горьким.

— Ты говоришь с севильским акцентом. Как случилось что ты оказался здесь? — спросил Бенджамин, пытаясь переменить тему и избежать расспросов, которые могли бы расстроить его брата. Очевидно, весть о том, что в его жилах течет индейская кровь, не доставила ему большого удовольствия.

— С тех пор, как себя помню, я жил в Севилье. Меня воспитали Изабель и Педро де Лас Касас. В этой семье все были очень добры ко мне. Я не чувствовал себя одиноким или отверженным. Это чувство появилось гораздо позже, когда я стал старше и начал играть на улице с другими детьми. С ними я понял, что значит моя туземная кровь. Только голубые глаза, доставшиеся мне от предков, спасли меня от рабства — участи многих индейцев.

Бенджамин вдруг осознал, что судьба привела его к брату именно в тот город, из которого был изгнан их отец.

— Наш отец родом из Севильи.

— Это большой город. Неудивительно, что я никогда не встречал никого из вашей семьи. Я вертелся все больше в бедных кварталах. А ты, доктор, выглядишь так, будто вырос в более процветающей части города.

— У нас не осталось родни в Севилье. Мои родители вместе с другими колонистами отправились к индейцам. Эспаньола — это истинный рай, Наваро. Потерпи, и ты увидишь его, — сказал Бенджамин, вспоминая благодатную землю своего детства,

— Не будь так уверен, что я пойду с тобой. И мое имя — Риго. Родриго де Лас Касас, капитан имперской армии генерала Пескары.

Бенджамин начал накладывать тугую повязку на промытую рану, чтобы остановить кровотечение, и его пациент потерял сознание.

Бенджамин обернулся и увидел входящего в дверь невысокого, хорошо сложенного человека в военном облачении.

— Фернандо Франциско де Авалос, маркиз де Пескара, к вашим услугам, доктор.

Пескара, внимательно посмотрев на Бенджамина, перевел взгляд на лежащего без сознания офицера.

— Ваш капитан тяжело ранен. Нет ли лучшего помещения для него, чем этот грязный сарай? — спросил Бенджамин.

— После месяца бесплодной осады, при плохом обеспечении, мы рады любому укрытию, лишь бы спрятаться от непогоды, — горько возразил Пескара. — Риго и я спали под открытым небом с тех самых пор, как началось это безумие по милости славного герцога Прованса де Бурбона.

— И вы собираетесь снять осаду? — с надеждой спросил Бенджамин. Если бы только он мог доставить Риго в Марсель, в дом их дяди, тогда вероятность того, что он выживет, была бы гораздо больше.

Пескара пожал плечами.

— Это бесполезная резня. Никому нет выгоды от нее. И если Бурбон согласится со мной, тогда посмотрим… В любом случае, меньше, чем в дне пути, здесь нет безопасного места, куда мы могли бы переправить его. — Маркиз бросил на молодого человека внимательный взгляд. — Что означает это странное сходство между вами и Риго?

— Он мой брат, — просто ответил Бенджамин, думая, насколько безопасно довериться испано-итальянскому дворянину.

— Да. Это достаточно очевидно. Хотя матери у вас были разные. Риго родился в Новом Свете от женщины низшей расы. Вы же, кажется, человек абсолютно чистой крови.

Бенджамин едва сдержал иронический смех. Чистота крови — у испанского иудея!

— Мой отец родом из Севильи, но сейчас наша семья живет в Эспаньоле… Я верну вашему капитану то, что принадлежит ему по праву рождения. Но сначала я должен спасти его жизнь. Как сильно вы дорожите им?

— Мы прошли вместе вдоль и поперек всю Италию. Он дорог мне как брат. — В глазах маркиза не было ни тени сомнения.

И Бенджамин решился на рискованный шаг.

— Что вы ответили бы, если бы я сказал вам, что за городскими стенами у меня есть друзья, которые согласились бы принять меня и моего брата? — Он затаил дыхание под испытующим взглядом неподвижных черных глаз.

Внезапно Пескара издал злобный смешок.

— А, так, значит, вас подобрала не та армия! Но вы говорите на кастильском диалекте как уроженец Севильи. — Он бросил короткий взгляд на своего оруженосца-арагонца, и тот вышел из помещения.

Оставшись один на один, Пескара изменил тон и уже мягко продолжал:

— Иудей. Ты ведь иудей, не правда ли?

— Так говорил мой отец. Пескара кивнул.

— Так как я не вижу другого способа спасти его жизнь, я поверю тебе и позволю перевезти Родриго в Марсель. Заботься о нем как следует, лекарь. Как твое имя? На случай, если я заболею, когда снова окажусь в Провансе, — шутя добавил он.

— Торрес. Бенджамин Торрес из Эспаньолы. Генерал резко поклонился.

— Передай Риго, что я желаю ему счастья в новой жизни. Но если она ему надоест, он снова может присоединиться ко мне в борьбе за выдворение французов из Италии. Он приказал подать перо и чернила и выписал пропускную грамоту для Бенджамина и Риго. Затем отдал приказ о выделении охраны для капитана де Лас Касаса и его врача,

Стоя над человеком, лежащим без сознания, и изучая его лицо со смешанным чувством страха и удивления, Исаак Торрес ощущал тяжесть всех своих семидесяти девяти лет.

Почти не оставалось никаких сомнений в том, что это сын Аарона Торреса. Сколько лет прошло…

Кем стал этот, чужой для них человек, выросший среди испанских христиан, в бедной семье — наверное, суеверных неграмотных людей…

Наваро может воспринять в штыки известие о том, что его предки были иудеями. Он ведь был наемным убийцей, одним из этого сброда, несущего разорение Провансу. Как саранча, они снова наводнили Италию.

Как будто читая дядины мысли, Бенджамин попытался рассеять его сомнения.

— Наш отец принимал участие в мавританских войнах. Он тоже сражался на стороне испанской короны.

— И какова же награда? Его родители, брат и сестра погибли на костре инквизиции, остальные члены семьи были вынуждены бежать из Кастилии и нашли ненадежное убежище здесь, в Марселе. Этот человек вырос в атмосфере нетерпимости — нетерпимости христиан к иноверцам. Хорошо, Бенджамин, если он не направит свой христианский меч хотя бы на тебя…

— Я знаю, что он обижен. Он считает, что отец бросил его. Если Наваро умрет, так и не встретясь с отцом, его сердце будет разбито.

Исаак был вынужден признать свое поражение:

— Я лишь предупредил тебя. Мы только будем должны…

Громкий стук в дверь спальни прервал их тяжелый разговор.

— Его честь Иуда Талон и леди Мириам ожидают внизу, — объявил слуга. Бенджамин просиял.

— Мириам! Уже несколько месяцев мы не виделись. Исаак рассмеялся.

— С первым же лучом солнца я послал весточку Талонам о твоем счастливом возвращении. Они очень волновались, узнав о кораблекрушении. Это чудо, что ты не утонул. Иди, пусть твоя нареченная своими глазами убедится, что ты жив.

Выходя из комнаты, Бенджамин еще раз беспокойно обернулся к Наваро:

— Я хочу посоветоваться с ней по поводу брата. Она читала некоторые арабские и древнееврейские рукописи, которые кое в чем противоречат Галену относительно выбора средств лечения в подобных случаях…

Мириам не отрываясь смотрела большими серыми глазами на заросшее щетиной изможденное лицо своего возлюбленного. Ее отец стоял чуть поодаль, глядя мимо молодой пары на Исаака.

— О, Бенджамин, мы так переживали за тебя. Как ты попал сюда, ведь кругом имперские войска? — спрашивала Мириам, поспешно оглядывая его.

— Это длинная история, и притом весьма удивительная, ведь мы прошли сквозь имперские войска с помощью самого генерала Пескары, — сказал Бенджамин. — Армия сейчас на пути назад, в северную Италию. Осада снята.

— Хвала Господу, — произнес нараспев Иуда. Исаак прошел через обширный зал по блестящему полу розового мрамора и церемонно приветствовал Иуду Талона. Давние конкуренты в торговых делах, теперь они предпочитали помогать друг другу ввиду близящегося объединения их семей после брака Бенджамина и Мириам.

— Входите, Иуда. Оставим этих молодых людей рассказать друг другу, как они перенесли разлуку. Только вчера я получил известие о том, что один из ваших кораблей, отплывших из Блистательной Порты, благополучно прибыл в гавань.

— Как вам всегда удается так быстро узнавать новости? Да, да, — сказал Иуда, тут же забыв о своем вопросе, когда они вошли в открытую комнату, где слуга ждал их с вином и фруктами. — Я получил тюк самой дорогой одежды из золотой парчи и редкие специи — сладкий шафран и душистый перец…

Когда голоса стариков затихли, Мириам подошла ближе и нежно прикоснулась к лицу Бенджамина длинными тонкими пальцами.

— О, Бенджамин, я так испугалась.

— Ты никогда ничего не боялась, — возразил Бенджамин, притянув ее k себе и прижавшись к ее губам.

— Ты измучен и нуждаешься в отдыхе, — отстранившись, сказала Мириам.

— И это слишком людное место. Идем, — нежно проговорил он, подталкивая ее вперед одной рукой.

Рука об руку они отправились в сторону библиотеки, их любимого места, где можно было уединиться. Войдя, Бенджамин наполнил два кубка вином, разбавленным водой.

— Мне нужно поговорить с тобой об очень важном… Мириам выжидающе смотрела на Бенджамина.

— Я нашел своего брата Наваро в имперской армии.

В ее глазах промелькнуло изумление.

— Тот мальчик… наполовину индеец… который пропал, когда ты еще не родился, здесь?

Бенджамин быстро пересказал все подробности: начиная кораблекрушения и ранения капитана армии Пескары и кончая их прибытием вчера вечером в дом дяди Торреса.

Его рана смертельна, Мириам. Боюсь, что он не выздоровеет, — закончил свой рассказ Бенджамин.

— Как ты можешь быть уверен, что этот Родриго де Лас Касас, испанец, — твой брат? — перебила его Мириам, сомневаясь во всем услышанном.

— Идем, — сказал он, ставя свой кубок и беря ее за руку. — Сейчас ты сама убедишься в моей правоте.

Они направились в комнату больного, которая находилась в конце длинной галереи на втором этаже…

Вздох Мириам раздался в неподвижной холодной тишине, когда Бенджамин отдернул полог кровати. Она перевела взгляд с Риго на Бенджамина.

— Теперь ты понимаешь, почему у меня нет никаких сомнений, — сказал он тихо. — Да еще эти глаза, Мириам, глаза Торресов, такие синие на этом черном лице.

В этот момент тот, кого они так внимательно разглядывали, застонал во сне. Мириам протянула руку и профессиональным движением дотронулась до лба, потом осторожно прижала пальцы к пульсирующей вене на шее, чтобы послушать пульс.

— У него жар. Ты дал ему какое-нибудь успокоительное?

— Настойку макового сока. Но рана не затянулась, и я боюсь, что у него снова откроется кровотечение. Мне нужна твоя помощь, Мириам, — сказал Бенджамин горячо. — Помнишь женщину, которую ранил дикий кабан во время охоты в прошлом году? Ты сшила ей рану…

— Герцогиня де Блуа? Да, но то была моя пациентка, и это был несчастный случай на охоте. Я ведь ничего не знаю о боевых ранениях, кроме того, что читала у Гиппократа и арабов. Обычно глубокие раны лечат прижиганием кипящим маслом.

— Что убивает больше людей, чем спасает, — возразил он решительно.

— Ты так много времени провел в беседах с безумным швейцарцем, Теофрастом фон Гогенгеймом, когда был в Базеле, — напомнила она.

— Он больше любил, когда его называли Парацельсом, — поправил он. — Он часто использовал сырые холодные компрессы, а также советовал дренировать рану, чтобы продезинфицировать и залечить ее. Но это подходит, только если рана начинает заживать. Его же рана так велика…

— В общем, ты хочешь, чтобы я зашила его, как ту герцогиню? Я не очень уверена, Бенджамин…

Ее практика была ограничена лечением исключительно женщин, хотя в Падуе она посещала те же лекции и наблюдала те же анатомические опыты, что и студенты-мужчины.

— Герцогиня ведь совершенно поправилась. Пожалуйста, Мириам, помоги моему брату. Ты прекрасный врач и лучший хирург, чем я…

— Только потому, что родилась женщиной и с детства была вынуждена иметь дело с иголкой и ниткой, — улыбаясь, ответила она.

— Для начала позволь мне открыть драпировки на окнах — здесь очень темно.

Утренний свет ворвался в комнату. Невольно Мириам опять засмотрелась на незнакомца с лицом Бенджамина. Ее Бенджамин был рыжеволос, с ярким и благородным лицом. А волосы Риго были чернее чернил, и кожа была гораздо темнее, чем у брата. Густые завитки угольно-черных волос покрывали его мускулистую грудь и скрывались под повязкой, которую Бенджамин наложил на его плоский живот. Рана рассекала его тело от солнечного сплетения и шла вбок до ребер. Мириам сосредоточенно задумалась.

— Плохо. Ты извлек много осколков?

— Да. Молю Бога, чтобы я нашел их все. Артиллерия использует любой кусок металла, который попадается под РУКУ.

— Но ведь это испанцы напали на Францию. Мы не осаждаем их города. Я думаю, нашим защитникам пришлось использовать все, что они смогли найти, — ответила она холодно, явно не испытывая желания еще раз прикасаться к лежащему перед ней человеку.

— В этих войнах между Валуа и Габсбургами не может быть правых и виноватых, только борьба династий, в которых гибнут ни в чем неповинные люди, — сказал он тихо, заметив ее странную нервозность.

— Но этот человек вовсе не кажется мне невинной овечкой: судя по количеству шрамов на его теле, он отправил к праотцам много французских солдат, — парировала Мириам. — Нагноения нет, но ты прав. Края необходимо приблизить друг к другу, иначе рана не заживет. Немного помолчав, явно что-то обдумывая, она предложила: — Я могу принести иголки и нитки и объяснить тебе…

Он нетерпеливо покачал головой.

— Я велю принести тебе корзинку для шитья тетушки Руффи. Ты делала это раньше, я — нет. Прошу тебя, сделай все сама.

Она покорно кивнула.

— Если отец когда-нибудь узнает, что я лечила мужчину — тем более зашивала его обнаженное тело… Ты должен пойти и убедиться, что он и твой дядя очень заняты.

— Ты всегда так разумна, — сказал Бенджамин с облегчением. — Я пошлю Паоло сторожить внизу, а потом принесу корзину, пока тетя еще не встала. Мы вернем ее, когда стемнеет, — добавил Бенджамин и, подмигнув, вышел из комнаты.

В этот момент Риго тихо застонал и попытался поднять руку. Мириам освободила ее от повязок и взяла в свою. Ладонь была слегка шершавой, но ногти были тщательно обрезаны, а пальцы — так же изящны и тонки, как у Бенджамина. И вновь она удивилась тому, как похожи братья и телосложением, и чертами лица. Высокие и стройные, они не напоминали жителей Прованса.

Разглядывая его лицо, Мириам думала, как рассердилась бы она на месте Магдалены Торрес, если бы ее муж оплакивал потерю незаконнорожденного сына. Магдалена подарила Аарону пятерых прекрасных детей.

— Почему он хочет вернуть именно тебя? — прошептала она, удивленная тем, какое впечатление произвел он на нее. Ей казалось, что от этого беспомощного израненного человека исходит какая-то угроза.

Войдя в комнату с корзиной, Бенджамин почувствовал какое-то особое отношение Мириам к брату. Мириам же, увидев Бенджамина, быстро начала готовиться к операции. Вымыв руки и осмотрев иглы, она решительно подошла к постели Риго…

Бенджамин с замиранием сердца смотрел, как она тщательно сшивала кожу, словно это и вправду была тонкой работы вышивка. Сам он по мере сил помогал ей.

— Ты не хочешь оставить открытой хотя бы часть раны на случай заражения?

Она на мгновение прервалась и улыбнулась ему.

— Опять теории твоего друга Парацельса? Я думаю, что тело не выделяет яды наружу после осколочного ранения.

— Швейцарец говорил мне, что он использует пустотелый камыш, чтобы извлечь гной из раны. Мириам усмехнулась:

— Тогда я оставлю маленькое отверстие. Посмотрим, как работают теории твоего Парацельса.

По мере того как они работали, Риго начал подавать признаки жизни, хотя под воздействием опиума он так и не пришел в сознание.

— Будет любопытно взглянуть на него, когда он проснется, — сказала она с улыбкой, от которой ее серые глаза блеснули серебром.

— Ты так уверена, что он останется жив, — с надеждой в голосе проговорил Бенджамин. — Господи, сделай так, чтобы эта женщина оказалась права!

— Сейчас ты поможешь ему гораздо больше, если позаботишься о себе. Иди выспись, а я побуду с ним, — решительно потребовала Мириам.

Глава 2

Риго медленно приходил в себя, подобно человеку, погруженному в воду и изо всех сил стремящемуся на поверхность. Постепенно воспоминания стали всплывать в его памяти какими-то отдельными эпизодами: вспомнил, как взорвался снаряд, как Пескара вытащил его, как позвали хирурга… его брата! Риго стиснул зубы от боли и огляделся. Он находился в просторной спальне, на его взгляд, гораздо большей, чем в провинциальном имении Луизы. Тяжелые бархатные занавеси на окнах. Полог кровати из чудесной парчи, сама постель была самой мягкой из всех, на каких ему когда-либо приходилось спать. Белоснежные льняные простыни были гладкими как шелк. Мебель в комнате была покрыта лаком и искусной резьбой в стиле, который предпочитали богатые жители Прованса. «Я мог бы кормить всех моих людей в течение месяца на те деньги, которые можно выручить только за один из тех серебряных подсвечников», — изумленно думал Риго.

Семья его отца была очень богата, если, конечно, это был их дом. Но тут он вспомнил слова Бенджамина о том, что они живут в Эспаньоле. Тогда где же он находится? Ведь не мог же он быть без сознания так долго. Вдруг он увидел молодую женщину, внимательно следящую за ним. Это, несомненно, была знатная леди, несмотря на простое коричневое платье. У нее было аристократическое волевое лицо, при этом, правда, не отличающееся ни утонченностью, ни красотой в привычном смысле слова. Высокие скулы и изогнутые брови подчеркивали привлекательность широко расставленных глаз. Ее темно-русые волосы, в лучах солнца отливающие бронзой, были небрежно рассыпаны по плечам, что подчеркивало их шелковистую прелесть.

В ней чувствовалась какая-то незащищенность, хоть она и старалась выглядеть уверенной и спокойной. «Почему мне так явственно это видно?» — спрашивал он себя, пока она медленно и тихо подходила к постели. Незнакомка была худа и достаточно высока для женщины.

— Кто вы? — его голос прозвучал резко и сухо. Словно и не собираясь отвечать, она повернулась к столику, стоящему у кровати, и налила в серебряный кубок немного вина с водой.

«Боже, как эти люди богаты. В этом доме, кажется, все из серебра…»

— Выпейте, — сказала она, поднеся кубок к его губам, — Другой рукой приподнимая с подушек его голову. Она говорила на наречии Прованса, но с кастильским акцентом.

— Я еще во Франции? Где я нахожусь, миледи? — спросил Риго на ее языке.

— Вы говорите по провансальски? Это замечательно, на кастильском я не очень хорошо разговариваю. А что касается того, где вы — то мы в Марселе. — Она улыбнулась про себя, увидев, какой ужас промелькнул у него на лице. — Да, испанец, — беспечно сказала она, — ты в лагере врага.

— Но это очень недурная тюрьма. Гораздо лучше, чем я когда-либо видел, а вы — самый милый тюремщик из всех каких я когда-либо встречал. Как вас зовут?

Мириам не понравилась начало разговора. Этот бродяга быстро перехватил у нее инициативу! Как можно хладнокровнее она ответила:

— Слишком много вопросов. Что касается меня, то я — Мириам Талон, невеста вашего брата Бенджамина. Это он спас вам жизнь и доставил сюда.

Риго несколько мгновений обдумывал услышанное, задержавшись взглядом на лице этой беспокойной молодой женщины. «Интересно, сколько ей лет? Наверняка больше двадцати…»

Вслух же он произнес:

— Мой брат — испанец, родившийся в Новом Свете. Как он мог найти убежище в городе, осажденном имперской армией?

И снова чуть заметная, почти горькая улыбка тронула ее губы.

— Торресы древний испанский род. Они жили на этой земле задолго до того, как возникло государство вашего короля Карла — до 1492 года, а потом оставшиеся в живых были вынуждены отправиться в изгнание. Дядя Исаак нашел пристанище для себя и своей семьи здесь, в Марселе. Твой дед с семьей пострадали за веру. Пока твой отец путешествовал по Новому Свету с экспедицией Колона, все они погибли на костре инквизиции. — Ее взгляд стал холодным, будто скованным льдом.

— Иудеи, — эхом повторил он, когда до его еще затуманенного опиумом сознания дошло то, что было вполне ясно. Исаак, Бенджамин, Мириам… — Иудеи… Родственники моего отца — иудеи? — прошептал он. Ужасная ирония происходящего поразила его, и он, забыв на миг о боли, рассмеялся.

— Из-за моей индейской крови я едва не был продан в рабство. Теперь я рискую вдвойне: меня всего лишь могут сжечь на костре! Как мне повезло с родителями!

— Как у вас поворачивается язык сетовать на судьбу! Любой человек был бы горд называться Торресом, — сказала дна, задыхаясь, от гнева на этого грубого невоспитанного варвара.

Жгучая боль в боку заставила его замереть. На лбу Риго выступила испарина. Мириам поспешно склонилась к нему и приподняла повязку, чтобы осмотреть шов.

Несмотря на слабость, Риго сопротивлялся осмотру. Святой Виргинии, эта энергичная молодая женщина совершенно не видит его смятения. Он лежит перед ней раздетый, а она как будто этого и не замечает!

— Я смертельно ранен. Позови Бенджамина, он поможет мне. Он ведь лекарь, — прохрипел он.

— И я тоже. Бенджамин не спал трое суток, сначала он пережил кораблекрушение, а потом заботился о тебе. Так что молчи и лежи спокойно, чтобы я могла посмотреть, не испортил ли ты мою работу. — Ее демонстративная отстраненность быстро охладила его чувства.

Пока ее пальцы искусно исследовали красный рубец на боку, он смотрел на нее в немом изумлении.

— Ваша работа? Вы лечили меня? Похоже, я уже на небесах и не удивлюсь, если сейчас увижу воочию святого Петра и самих архангелов!

— Человеку, который прожил жизнь, подобную вашей, вряд ли стоит рассчитывать на приглашение в рай, — сказала она резко.

— Что вы добавили в воду? — проигнорировал он последнее ее замечание. Он с любопытством разглядывал небольшую бутылочку с жидкостью, которой она смочила ткань.

— Алоэ, камфара, а еще настой диких трав, которые я сама собираю и сушу летом, — объяснила она. — Лежите спокойно. Вы порвали один из швов.

— Швов? Вы штопали меня как рваную одежду? — недоверчиво спросил он, пытаясь поднять голову, чтобы рассмотреть рану. За этим последовало несколько диковинных ругательств, отчего у Мириам зашлось сердце.

— Позови Бенджамина! Я человек, а не кусок тряпки Ему необходимо снова вскрыть рану и прижечь ее.

— Это Бенджамин убедил зашить тебя, — ответила она резко, прижимая к ране компресс, — и он помогал мне во время операции.

— Иудеи! Все вы сумасшедшие! Должно быть, святая инквизиция была права, изгоняя вас из Испании!

Мириам боролась с искушением распороть все швы, но его попытка приподняться привела к потере сознания, и воспользовавшись этим, Мириам снова приложила к ране влажный компресс. Из небольшого отверстия, через которое Бенджамин собирался вставлять камыш, кровотечение прекратилось. Это вселяло надежду. Хотя, учитывая темперамент подопечного, трудно было прогнозировать исход лечения. Он был абсолютно неуправляем.

Мириам разглядывала испанца, взглядом обводя грудь, мускулистые руки, лицо. Она была рада, что его беспокойные глаза больше не дразнили и не обвиняли ее. Если Бенджамин был образцом добра и света, то его темный двойник был, несомненно, порождением ада! Вдруг ее осенила мысль связать его?

Мириам кратко отдала приказание Паоло. Вскоре тот вернулся с мягкими, но прочными бинтами.

Действовать надо было быстро, чтобы никто не помешал. Если до отца дойдет слух о том, что она одна возится с больным, да еще обнаженным мужчиной, разразится грандиозный скандал!

Привязать руки Риго к краям постели и прикрепить его запястья льняным бинтом было довольно просто.

Только она задумалась, стоит ли то же самое делать с ногами, как Риго, рассеяв ее сомнения, начал судорожно шевелить ногами. От этого одеяло упало на пол, открывая ее взору все тело. Мириам никогда прежде не видела обнаженного мужчину — живого мужчину! Только рассеченные обезвоженные трупы на лекциях по анатомии в Падуе, что можно было не принимать в расчет.

Она быстро поймала и привязала одну лодыжку, потом обошла вокруг кровати и так же поступила с другой ногой. Жар усиливался, и она положила на него сверху тяжелое пуховое одеяло с ворсом, тщетно пытаясь отвести взгляд от его тела. Он не был обрезан. Конечно, за исключением нескольких иудейских младенцев, которых она лечила, она не видела и обрезанных фаллосов.

Чувство запретного только разжигало ее любопытство. Она не могла отвести глаз от его бесчувственного тела. От него исходила какая-то особая жизненная сила, действующая на нее завораживающе. Ей стало не по себе. Интуиция подсказывала, что этот человек чем-то опасен для нее, что он ворвался в ее жизнь не случайно.

Бенджамин открыл дверь и минуту молча наблюдал, с каким вниманием Мириам разглядывает его брата. Внезапно он понял, что ему это неприятно. Он заговорил, нарушив ее задумчивость.

— Паоло сказал мне, что ты просила льняных веревок. Наваро бьет лихорадка?

Мириам поспешно обернулась, довольная тем, что Бенджамин теперь сам будет принимать решения.

— Да. У него жар. Я привязала его, чтобы он не порвал мою чудесную штопку, — сказала она натянуто. Бенджамин недоуменно посмотрел на нее.

— Штопку?

— Это его слова. И еще: сказать, что он был не очень доволен лекарем-женщиной, было бы явным преувеличением;

Бенджамин нахмурился.

— Он вырос среди испанских христиан, а они не самые терпеливые из людей.

— А еще он был не в восторге от известия, что его новые родственники — иудеи.

— Дядя Исаак предупреждал меня, что разница в происхождении сделает наше объединение довольно трудным…

— Трудным? Думаю, невозможным! Если то, что ты говорил о тайно, правда и у них кроткие души, то он унаследовал от матери только цвет кожи. Его характер определяется ни чем иным, как тем, что он испанский наемник!

— Он похож на отца. А теперь пойдем к нашему пациенту.

Бенджамин подошел к кровати и убрал одеяла.

— В комнате душно, и он все еще очень горячий.

— Но нас учили…

— Разве ты поступила так, как тебя учили, когда зашивала свою герцогиню? — спросил он хитро. — Я никогда не замечал, чтобы больному, у которого жар, помогало тепло. О, некоторые оставались жить, но вопреки такому лечению а не благодаря ему.

— Тогда что же предлагаете вы, доктор? Использовать закон единства противоположностей и приложить холод, чтобы «выморозить» лихорадку? — спросила она полушутя-полусерьезно, так как никто никогда не делал ничего подобного.

— В Эспаньоле индейцы тайно лечат жар травами, которые не растут здесь, в Европе, но кроме того, и что более важно, они окутывают все тело больного холодными простынями.

Пока Бенджамин распространенно объяснял Мириам, какими травами лечат тайно и каким образом снимают жар у больного, она молила Бога, чтобы ее возлюбленный не понял, что у нее на сердце и в мыслях. Лицо ее пылало, но,благодарение Богу, кажется Бенджамин ничего не замечает вокруг, кроме собственного брата. Тем более что Риго снова начал беспокойно ворочаться в лихорадочном забытьи. И когда он попросил принести холодной воды и льняного полотна, она с радостью поспешила хоть на минуту покинуть мужчин.

Мириам и Бенджамин встретились в Падуе почти семь лет назад. Он был преуспевающим студентом, любимцем профессоров. Она же, семнадцати лет покинувшая родное гнездо и оказавшаяся без опеки в чужом городе, новом для нее мире, с большими сложностями пробивала себе дорогу. Бенджамин взял одинокую девушку под свое покровительство и помогал во всем, чувствуя, что за ее непритязательностью скрывается большой ум и твердый характер. Она была благодарна ему и за поддержку, и за терпение, с которым он ждал, пока она получит степень магистра. Но любому терпению приходит конец. Он путешествовал по всей Италии, изучая новые медицинские теории в разных университетах и необычные приемы лекарей-практиков. Некоторое время даже сопровождал легендарного Парацельса. Теперь же oн хочет жениться на ней и вернуться домой.

Глядя в зеркало, Мириам не обманывала себя. Она видел ничем не отличающееся лицо, обрамленное тонкими и мягкими волосами. Фигурой она тоже не могла похвастаться. То, что такой блестящий, красивый человек, как Бенджамин Торрес, хотел жениться на ней, должно было быть превыше всех ее мечтаний. Он был добрым и снисходительным, но, что самое важное, он ценил ее как женщину острого ума и признавал за ней право применять свои профессиональные знания в жизни. Их объединяла общая работа и общие интересы. Но… достаточно ли этих факторов для счастливой совместной жизни на чужой земле? Мириам не хотела покидать Марсель и своего отца и, ненавидя лицемерие, не хотела прикидываться христианкой, даже если там не так уж много шпионов инквизиции.

«Однако, мне 24 года, и я еще девушка. Я хочу любить, хочу иметь свою собственную семью».

Казалось, что на все эти вопросы нет ответа. Со вздохом она открыла дверь и вошла в комнату больного. Бенджамин спал на стуле с высокой спинкой рядом с кроватью. Золотистая щетина на его подбородке поблескивала в рассеянном свете свечей. Казалось, что его глаза утонули в глазницах. Ему требовался отдых. Невольно ее взгляд скользнул с милого лица Бенджамина на темного чужака. Риго спал, хотя видно было, что жар еще не прошел.

Мириам тихо пересекла комнату и склонилась над Бенджамином, осторожно тронув его за руку.

— Ты должен поесть и отдохнуть. — Заботливые слова Мириам разбудили Бенджамина. Должно быть, он задремал. — Пожалуйста, иди. Я присмотрю за твоим братом ночью и утром до начала праздника субботы.

— Ты уже разговариваешь со мной так, как тетя Руфь, когда обхаживает Исаака, — а они женаты уже пятьдесят лет! — Когда она начала подталкивать его к двери, он поспешно обнял ее и приподнял голову так, чтобы она посмотрела ему прямо в глаза. — Если мы не поторопимся, то не успеем прожить пятьдесят лет вместе, Мириам. — Он нагнулся и легко поцеловал ее, потом попытался поцеловать в губы, но она увернулась, лукаво улыбаясь.

— Этот короткий отдых прибавил тебе сил.

— Когда мы объявим о помолвке? — настаивал он, не выпуская ее из объятий.

Она боялась начинать разговор на эту тему, поскольку он всегда заходил в тупик. Мириам с ужасом думала об Эспаньоле…

Зная, о чем она думает, Бенджамин огорченно сказал: — Мириам, там — мой дом, рай необыкновенный, такой прекрасный, что у тебя захватит дух, когда увидишь его.

— Так же, как и у испанской инквизиции, если они разыщут меня там, — съязвила она.

— Но мы ведь живем не в Санто-Доминго. Ранчо моих родителей находится далеко от города, в джунглях. Там нет ни одного священника на тысячу миль в округе. Извилистые тропинки, крутые горы — там безопасно, как нигде. Думаешь, на иудеев в Марселе никогда не будет гонений?

— Но моя семья жила здесь сотни лет, — упрямо возразила она.

Он выпустил ее из объятий.

— А моя жила в Испании около тысячи лет. Нам нечего смотреть на старый мир. Возвращайся со мной в Эспаньолу, Мириам. — С этими словами он повернулся и вышел из комнаты, но его слова эхом раздавались у нее в ушах, когда она снова уселась у постели больного.

Она читала медицинский трактат Гаспаро Торелла о lue venerea, страшной болезни, называемой в народе сифилисом, которая передавалась половым путем и косила сейчас всю Европу. Глядя на Риго, она думала, не подхватил ли он этот ужасный недуг, путешествуя с имперской армией.

Вспоминая его обнаженное тело, она понимала, что ее опасения напрасны. Кожа его была чистой и здоровой, только боевые шрамы были на теле. Решив, что будет лучше не думать об этом, Мириам снова принялась за латинский текст.

Глава 3

Часом позже, когда Риго начал стонать и вырываться из пут, Мириам собрала все свое мужество и приготовилась завернуть его в мокрые простыни, что было не только неприятной, но и достаточно трудной задачей. Сняв тяжелое одеяло, она тщательно осмотрела отверстие в ране. Нагноения не было, хотя место, где она шила, выглядело покрасневшим и воспаленным. Это не очень беспокоило ее, поскольку все ее профессора верили в то, что исцелению ран способствует «доброкачественное нагноение». Конечно, многие пациенты умирали, несмотря на это.

— Мы нарушили так много правил, леча тебя, испанец, чем это, интересно, кончится? — шептала она, смачивая льняное полотно в большом медном тазу и накладывая его на грудь, руки и ноги Риго. Потом, стараясь не смотреть, накрыла куском мокрой ткани нижнюю часть его тела.

Пока она меняла компрессы, Риго что-то бессвязно бормотал по кастильски. Мириам плохо говорила на этом языке, хотя выучилась, стараниями Бенджамина, достаточно хорошо понимать его. Но сейчас она предпочла бы не знать ни слова.

— Мама… мама… Кто ты? Королевская дочь, ха! Ты умерла и покинула меня. Индейцы — темнокожие варвары, трусы… Бартоломео говорит, они предлагают испанцам своих темнокожих красавиц… Трусы… Я не трус. Я борюсь… Я победил этих парней, даже рабов. Они не смогут снова заковать меня в цепи. Отец… будь ты проклят! Будь проклят за то, что любил индейскую шлюху…

Мириам пыталась успокоить его. Иногда он замолкал, время от времени задыхаясь от изнеможения, потом снова проклинал Аарона Торреса. Из его отрывочных фраз Мириам узнала о его армейской жизни, об унижениях, которые ему приходилось терпеть. Когда с губ Риго срывалось имя Пескары, оно звучало с благоговением в голосе. Очевидно, в его лице он нашел человека, заменившего ему отца.

Скоро очередь и до пикантных вопросов. Она просунула бинт сквозь его зубы и почти заткнула рот, когда он бесстыдно начал рассуждать о том, как ведут себя в постели деревенские шлюхи и высокородные леди. Внезапно он начал звать священника, словно снова был тяжело ранен и истекал кровью на руках у Пескары.

— Ты действительно нуждаешься в исповеди, если она, конечно, может облегчить твою заблудшую душу, — сказала она, бросив в воду сразу несколько кусков ткани.

Потом он начал говорить о какой-то одной женщине по имени Луиза.

— Луиза, иди ко мне, люби меня. — Мириам заткнула уши, поскольку больной принялся описывать, что он сделал бы с той или иной частью ее сладострастного тела. Развращенность дикаря! Мириам смотрела на большой медный таз полный воды, раздумывая, не вылить ли его целиком на Риго, чтобы заодно и ослабить жар.

— Быть может, это поможет сбить с тебя спесь, ты, похотливое животное. — Его фаллос был видимо напряжен под скрывавшей его мокрой тканью.

Вдруг Риго начал вырываться, пытаясь освободить свои руки и ноги. Внезапно ему удалось вытащить из узла одну руку, и он попытался сесть. Мириам метнулась к нему, пытаясь привязать его руку прежде, чем он снова порвет рану у себя на боку. Риго оказался так близко к ней, что его горячее дыхание обожгло ее. Мгновением позже он уже неистово целовал ее, обхватив свободной рукой ее талию, бормоча: «Луиза, дорогая!» Она беспомощно лежала поперек его тяжелого обнаженного тела. Не дав ей опомниться, он продолжал ласкать ее; вдруг она почувствовала его пальцы на своей груди. Ее словно пронзило молнией.

— Такая маленькая, тебе необходимо поправиться, — бормотал он, лаская грудь сквозь тонкую ткань рубашки.

Ее сосок напрягся, и горячая волна наслаждения, вызванная этой интимной, запретной лаской, захлестнула ее. Она никогда не позволяла Бенджамину таких вольностей. За все двадцать четыре года никогда руки или губы мужчины так не прикасались к ней.

Мириам опомнилась только, когда, лаская ее грудь и находя ее соблазнительной, он назвал ее Луизой. В ярости она оттолкнула его на подушки. Тяжело дыша, словно заяц, вырвавшийся из волчьих лап, она осмотрела себя. Вся ее рубашка спереди, ставшая влажной от соприкосновения с мокрой простыней, обтягивала грудь. Поправив на себе одежду, Мириам обошла постель с противоположной стороны, чтобы снова привязать ее руку. Затем налила порцию опия в кубок.

— Ты выпьешь это и будешь лежать спокойно остаток ночи, испанец, иначе я придушу тебя подушкой, как гуся! — торжествующе проговорила она, разбавляя лекарство небольшим количеством воды.

Мириам раздвинула шторы, и первые утренние лучи света проникли в комнату. Она стояла у окна, разглядывая видневшуюся вдалеке воду залива. Дом Исаака располагался высоко на холме, и отсюда открывался вид более величественный, чем из дома ее отца, хотя Иуда Талон построил его гораздо ближе к гавани, которая была средоточием его жизни.

— Кажется, будет чудесный день, — пробормотала она сонно, потягиваясь и разгибая спину.

Мириам задремала на стуле, который, несмотря на бархатную обивку, был чертовски неудобным. Она мечтала о горячей ванне и мягкой постели.

Шелест одеяла быстро прогнал ее видения. Мириам обернулась и увидела, что Риго опять пытается встать с постели. Стараясь показаться равнодушной, она подошла к больному и потрогала его лоб.

— Наконец-то жар спал. Хорошо, — сказала она, заставляя себя как ни в чем не бывало посмотреть в пронзительные голубые глаза Риго. Почему ей кажется, что он совсем не такой, как Бенджамин? В конце концов, они ведь так похожи.

— Почему меня связали, как свинью на бойне? — прервал Риго ее зло, еле шевеля запекшимися губами. Он изо всех сил дергал веревки, проклиная свою беспомощность.

— Вы лежали в лихорадке более суток. Что нам еще оставалось делать — пригласить сюда пятерых слуг, чтобы они держали вас?

Она подошла к изножью постели и начала развязывать его лодыжки.

«Господи, пусть он ничего не сможет вспомнить о сегодняшней ночи!» — молила про себя Мириам.

— Ты привязала меня к кровати распластанного и нагого женщина? — спросил он ее таким наводящим ужас тихим голосом, что она уже хотела остановиться.

— Бенджамин решил, что только таким образом вы не причините себе вреда. — Ее голос был ровным и спокойным, но щеки начинали пылать. Развязывая последнюю веревку она с большим трудом справлялась с дрожью в руках.

Риго видел ее замешательство, хотя она очень тщательно старалась скрыть перед ним какое-то волнение. Он попытался вспомнить, что же произошло ночью.

Был сильный жар. За двенадцать лет он участвовал более чем в сотне битв и представлял, каким может быть лихорадочный бред раненых.

— Ты говоришь по кастильски? — спросил он, сверля ее глазами.

— Не слишком хорошо, но понимаю. Бенджамин учил меня, — объяснила она, сознавая, что нет смысла лгать если ему так легко узнать правду.

— Что же я говорил, леди Мириам, связанный, благодаря вашему зелью? — спросил он горько, опасаясь худшего. Она тревожно вздохнула.

— В основном вы мямлили что-то невнятное. Его рука с поразительной скоростью скользнула вниз, и он железной хваткой схватил ее запястье.

— Что я бормотал? — Риго стиснул зубы, пытаясь перебороть волну головокружения, крепко держась за ее руку. Чувствуя его слабость, она попыталась вырваться.

— Отпустите меня! Мне больно! Хорошо же вы платите тому, кто всю ночь протирал ваше горящее в лихорадке тело. Словно ожегшись, Риго отпрянул, и Мириам поспешно отошла от кровати.

— А где прошлой ночью был мой брат? Вы одни ухаживали за мной или нет, миледи? — Риго тщательно пытался восстановить в памяти прошедшую ночь.

— Когда вы начали бредить и лихорадка усилилась, у меня не оставалось выбора, или… надо было придушить вас и заодно избавить от страданий! — Выдержав паузу, Мириам добавила: — Конечно, если бы я сделала это, в другой жизни вас ждали бы еще большие страдания, вы, женолюбивый безнравственный язычник!

Внезапно он уловил слабый аромат, исходивший от нее, — это был запах роз. Его хмурый взгляд прояснился, и холодная улыбка тронула губы, когда он вспомнил, как ласкал ее грудь, чувствуя, что раньше она не испытывала ничего подобного.

Мне снилась Луиза — очень правдоподобный сон… — Он дерзко разглядывал ее, скользя взглядом с лица вниз по слабовыраженным округлостям фигуры, невольно останавливаясь на груди.

«Однако, как-то мне нужно освободиться от этих пут», — размышлял он.

— На ваш взгляд, я менее соблазнительна, чем толстушка Луиза. Испанец, мне не нравится, когда со мной обращаются, как с полковой шлюхой.

— Так, значит, поэтому ты одеваешься в это бесформенное платье, да еще таких мрачных цветов, или иудейки все одеваются, как монахини? — спросил он, поражаясь своему любопытству.

«Неужели она и вправду верит, что не может быть желанной?»

Мириам возмутилась.

— Я не надела ничего яркого, и тем более юбку с фижмами, потому что это помешало бы моей работе. — С этими словами она решительно направилась к двери.

Риго ощутил знакомое чувство томления и, пораженный, отметил, что эта высокомерная иудейка возбудила его. Он всегда предпочитал пышных женщин. Вспомнив ее реакцию на Луизу, он рассмеялся:

— Лучше бросьте свой пост, леди Мириам, и желательно вам поправиться! — крикнул он вслед закрывающейся двери.

Исаак получил через посыльного письмо на имя Риго. Оно прошло длинный путь из Нового Света через Севилью в места дислокации армии генерала Пескары. Ему писал его брат — Бартоломее.

Нахмурившись, Исаак думал, не служит ли этот монах, состоящий в ордене доминиканцев, инквизиции.

«Может быть, теперь настало время поговорить с племянником и намекнуть, что уже пора решать, где они собираются жить».

Риго полулежал в просторной мягкой постели, Опираясь на подушки, заботливо уложенные миленькой служанкой, в глазах которой читался и страх, и интерес к новому и очень странному члену семейства Торресов.

Он был совершенно счастлив после купания. Длинные черные волосы были аккуратно подрезаны до плеч; и, невзирая на слабость и боль, он чувствовал себя гораздо лучше

За последние два дня Риго ни разу не видел своей докторши. За ним ухаживал Бенджамин, не перестававший удивляться его жизнестойкости. Риго еще не совсем определился своем отношении к брату, который очень старался показать ему свое расположение. Было трудно не симпатизировать его золотистой внешности, хотя он был не просто его братом, а сыном ненавистного отца.

Раздумья Риго были прерваны коротким стуком в дверь…

Риго кивком поздоровался с дядей. Мужчины изучали друг друга. Риго не отвел глаз, и эта самоуверенность удивила Исаака.

Чуть заметно улыбаясь, так, что его умные синие глаза оставались серьезными, он сказал:

— Бенджамин не преувеличивал. Ты действительно выглядишь гораздо лучше.

— Своим медицинским мастерством он спас мне жизнь. Я в долгу и у вас, дон Исаак, ведь вы приняли врага в своем доме. — Взгляд Риго скользнул на письмо, которое держал Исаак, потом снова на его лицо.

— К сожалению, наша встреча состоялась не при самых благоприятных обстоятельствах. В тебе течет моя кровь, и я не мог отказать тебе, — ответил Исаак, подходя ближе к кровати.

— Думаю, мы найдем общий язык, даже если и не понравимся друг другу, — сказал Исаак раздраженно. — Мы оба вынуждены полагаться на свой ум. Сейчас вы в моей власти. И прежде чем я позволю вам отправиться вместе с Бенджамином в Эспаньолу, я больше узнаю о вашем старшем брате — доминиканце. — С этими словами он протянул Риго письмо.

Мельком взглянув на печать и узнав отпечаток доминиканского монастыря в Санто-Доминго, Риго рассмеялся:

— Черт возьми, какой же путь проделало это послание, чтобы добраться до меня, а вы решили, что Бартоломео — шакал Вликой Инквизиции! — При мысли о том, что мягкосердечный Бартоломео может быть инквизитором, Риго расхохотался. — Кто угодно станет наживаться на человеческом несчастье, только не мой старший брат. Он посвятил свою жизнь тому, чтобы защищать жалких дикарей-индейцев. Бартоломео де Лас Касас еще меньше, чем вы, одобряет то, что я стал солдатом. — Потом Риго пришла в голову другая мысль, и он снова едва удержался, чтобы не рассмеяться.

«Что подумает этот благочестивый священник, когда узнает, что семья Риго — иудеи?» Представив себе, как Бартоломео стоит на коленях во время утренней молитвы, Риго преломил печать и начал читать.

«2 июля 1523 года

Мой дорогой Родриго!

Я принял решение присоединиться к ордену святого Доминика, дабы успокоить бурю, царящую в душе.

Став свидетелем кровавых преступлений, совершаемых нашими соплеменниками против коренного населения этих островов, я около десяти лет открыто осуждал ужасную несправедливость, обращаясь к колониальным властям; более того, предпринял путешествие в Испанию, дабы изложить происходящее перед королевским судом. Ничего не добившись, я вместе с несколькими добрыми братьями основал в Санто-Доминго небольшую мирную обитель. Но сердце мое все еще неспокойно.

Мне кажется, что даже каменные стены нашего сада плачут по погибшим людям. Я слышу стоны умирающих даже в тишине часовни. Кажется, Господь помогает мне, хоть в прошлом я так часто забывал о Нём и детях Его. Губернатор, сын моего старого друга Кристобальда, — со всех сторон осаждаем врагами, не последние из которых засели в суде короля Карла. Ходят слухи, что Диего Колон уже во второй раз будет отозван в Испанию. Он просит моего совета, и я не могу отказать ему, хотя меня и тревожит, что я больше не в силах защитить его начинания и помочь индейцам. Рабство приводит к тому, что они вымирают, и Его Превосходительство не в силах помешать этому. Тебе следовало бы пересмотреть свое решение остаться в имперской армии, Родриго. Эспаньола нуждается в честных людях больше, чем твой генерал.

Я знаю, что ты думаешь по поводу своего индейского происхождения. Но если бы ты только приехал сюда прежде чем

все они вымрут, и узнал, что за благородные души у местных жителей, ты изменил бы свое мнение. Ты силен Родриго, и они нуждаются в твоей силе. Как и я.

Молись за нас, как я молюсь за тебя. Храни тебя Господь и матерь наша Небесная, пока мы не встретимся снова здесь в Эспаньоле…»

Риго быстро прибежал глазами конец письма с обычной проповедью. Бартоломео никогда не терял надежды, что его сводный брат приедет в Новый Свет.

Пока Риго читал письмо, Исаак внимательно следил за тем, как менялось выражение его лица — куда-то исчезла грубость и колкость, на смену которым пришли тепло и нежность.

Глава 4

Иуда Талон сидел в конторе, которая одновременно служила и его приемной. Интерьер комнаты составляла темная китайская мебель с резьбой, изображающей диковинных змей и драконов, которые создавали атмосферу богатства и восточной таинственности. Стенные драпировки и занавеси на окнах были тоже с Востока, скорее всего из Турции, и были выдержаны в темных оттенках жемчужного, синего и кроваво-красного. В свете массивных бронзовых канделябров, рассеивавших темноту ночи, купец изучающе разглядывал своего более молодого посетителя.

Ришар Дюбэ почти задыхался от приторно-сладкого запаха ладана. Глубоко посаженные черные глаза Иуды, загадочные, как у многих восточных людей, усиливали ощущение дискомфорта. Он с трудом подавлял желание спрятаться, разглядывая его украшенные драгоценными камнями пальцы. Наконец, когда слуга-христианин, налив им вина, удалился, он осмелился нарушить молчание.

— Вы знаете, я ждал этого брака несколько лет. Но Мириам уже почти 24 года, и самый расцвет ее девичества прошел, пока вы потворствовали ее безумному желанию заниматься медициной. Вы знаете, что я не одобряю этого. Она тратит годы, наиболее благоприятные для деторождения. Если мы договоримся о помолвке, я хочу, чтобы свадьба была как можно скорее, и она должна будет посвятить себя моему дому и детям.

Иуда чуть заметно улыбнулся.

— Хорошо сказано. Я сожалею о своем решении отправить ее в Падую, но не потому, что она стала лекарем, а потому, что обстоятельства свели ее с Бенджамином Торресом.

Ришар напрягся.

— Вы совершили ужасную ошибку, согласившись на ее помолвку с сыном вероотступника. Но почему вы теперь передумали? — Он ждал, разозленный тем, что Иуда играет с ним как кошка с мышью, но не желая переходить границ приличия.

— Я не изменил своего мнения. Что же касается того, что его отец переменил веру, то сам Бенджамин, насколько я наблюдаю его здесь, в Марселе, не менее правоверный иудей, чем вы или я. И только его досадное желание вернуться в колонии заставляют меня поступить так. Я не хочу, чтобы моя единственная дочь подвергалась опасности, однако ни она, ни я не можем уговорить его изменить решение. Это значит, что я должен действовать. Вы во всех отношениях подходите Мириам. — Иуда изучающе разглядывал своего возможного зятя, стараясь не показать, как он ему несимпатичен.

Дюбэ в последнее время удача не улыбалась, и за счет выгодного брака он хотел поправить свои финансовые дела.

Дюбэ встал, отпихнув обитое красной парчой кресло.

Прощаясь, они традиционно раскланялись.

— Очень хорошо. Когды мы объявим о помолвке? Иуда оставил его вопрос без ответа, сказав только:

— Сначала я должен поговорить с Исааком Торресом. Бенджамин и Мириам долго были обручены и вежливость требует, чтобы мы получили его устное согласие, прежде чем разорвать помолвку. Не волнуйся, Ришар, я буду держать тебя в курсе дела.

Дюбэ удалился, оставив Иуду одного в освещенной неярким светом свечей приемной. Столы были завалены туго скрученными пергаментами и конторскими книгами. Он посвятил свою жизнь тому, чтобы накопить богатство, равное Соломонову. Как он и Рашель мечтали о детях, которым они могли бы передать всю свою империю!

Но Бог подарил им только одного ребенка — Мириам. А женщина не может продолжать торговое дело отца, тем более что она уже выбрала профессию врача.

Но Иуда надеялся, что его дело не погибнет в руках мужа Мириам. Все, что имеет он, и все имущество дома Торресов однажды могло бы достаться Бенджамину и Мириам.

— Ты можешь отослать своего смуглого брата-христианина обратно в Эспаньолу, Бенджамин, но если ты хочешь жениться на моей дочери, я собираюсь удержать тебя здесь. — В сгущающихся сумерках он в задумчивости смотрел на полки, заполненные описанием грузов с его кораблей.

Услышав, что говорит Исаак, Бенджамин побледнел:

. — Он не может так поступить! Мириам никогда не согласится.

— Кажется, ее мнения и не спрашивают, — ответил Исаак, сам недоумевая.

— Это абсурд! Если Иуда позволил ей совершить путешествие через Альпы, чтобы попасть в лучшую медицинскую школу в Европе, вряд ли он заставит ее выйти замуж против воли. Дюбэ годится ей в отцы, к тому же он известный авантюрист в торговых делах, — добавил Бенджамин презрительно.

— Ришар Дюбэ происходит из старинного знатного рода, ему всего сорок два года, и он на хорошем счету у раввина. В первый раз он просил руки Мириам, когда она только достигла брачного возраста, — колебался Исаак.

— А когда она отказала, женился на богатой вдове. Теперь, когда та благополучно умерла, он снова начал надоедать Иуде, — сказал Бенджамин зло.

— Только потому, что вы с Мириам не можете согласиться с условиями помолвки. Тебе уже двадцать восемь. Она на четыре года моложе тебя. Это вполне подходящее время брака, и вы давно уже были бы женаты, однако ты хочешь оставить безопасный Прованс и отправиться в опасное путешествие через океан, причем прямо в руки испанской инквизиции, которая только того и ждет. Почему бы тебе самому не поджечь костер для нее? — уже теряя терпение, сказал Исаак.

Бенджамин провел рукой по своим золотистым волосам и покачал головой.

— На самом деле все обстоит совсем не так, как кажется вам и ей. Я постоянно поддерживаю связь со своими родителями. Если бы было опасно везти туда Мириам, они никогда и не заикнулись бы об этом. Она будет счастлива. Это здесь она будет несчастна, ведь эта змея Дюбэ никогда не позволит ей заниматься ничем, кроме дома!

— Тогда тебе нужно уговорить Мириам. Или между вами будет согласие, или Иуда поступит так, как, по его мнению, будет лучше для его дочери. Он дал ей большую свободу. Может быть, теперь он считает, что платит за это слишком дорого.

— Я поговорю с ней сегодня после полудня. И если не смогу убедить ее жить в Эспаньоле, я по крайней мере отвезу туда моего брата и вернусь сюда, — грустно сказал Бенджамин.

— Если так, то мы сможем уже до конца недели объявить о помолвке, — ответил Исаак, преодолевая огромное, желание довольно потереть руки.

«Иуда, старый ты мошенник! Твой план действует!»

За последний месяц выздоровления Риго два разлученных ранее брата стали почти друзьями, проводя вместе столько времени, сколько позволяла занятость Бенджамина и состояние Риго. Часто, приходя домой после посещения пациентов, Бенджамин принимал ванну в большом выложенным изразцом бассейне на первом этаже дома Торресов. Этот замечательный круглый бассейн двадцати футов в диаметре был построен на мавританский манер. В один из дней он пригласил Риго искупаться в бассейне, где заодно можно было поговорить без свидетелей перед ужином.

— Чему ты ухмыляешься, выскочка? — весело спросил Бенджамин.

— А во время манипуляции с твоими интимными частями тебе было очень больно? — спросил он, хихикая, все еще не переставая удивляться тому, что все, слышанное им о том, как иудеи уродуют свое тело, оказалось правдой. В первый раз, когда он увидел Бенджамина обнаженным, он был почти испуган. Но теперь он уже успокоился и мог спросить о том, что вызывало его любопытство.

— Мне ведь была всего неделя от роду, поэтому я не знаю, — объяснил Бенджамин, спускаясь по гладким голубым и зеленым изразцам в теплую воду.

Как-то между прочим разговор зашел о Бенджамине и предстоящей свадьбе.

— А кстати, я уже много дней не видел своей леди-доктора. Неужели она боится меня? — спросил он, действительно подозревая, что она избегает его.

— Мириам никого не боится, Риго, тем более тебя. — Лицо Бенджамина оставалось неподвижным, однако в его глазах читалась печаль. — Мы опять поссорились из-за возвращения в Эспаньолу. Как и ты, она совершенно этого не хочет. Только сегодня утром я узнал от дяди Исаака, что ее отец хочет разорвать нашу помолвку и выдать ее замуж за марсельского купца.

Риго понимающе посмотрел на брата.

— А что же сказала на это твоя леди? Трудно поверить, что она не противится тому, чтобы выйти замуж за человека, которого не сама выбрала.

— Я не знаю, чего она хочет. И не думаю, что она сама знает. Я… я поступил ужасно глупо, поставив перед ней ультиматум: или она отправится в Эспаньолу вместе со мной, или я поплыву без нее. — Он уныло улыбнулся. — Быть может, если ты решишь вернуться в Италию, мне придется вернуться домой одному.

— Скажи, Эспаньола будет для тебя раем, если ты откажешься от Мириам, от всего богатства и привилегий этого мира и от здешней медицинской практики? — спросил Риго, пытаясь разрешить загадку, которую представлял собой его брат.

— Да, но в Эспаньоле наше с Мириам умение тоже необходимо. Тайно умирают от простейших болезней. В Новом Свете всего несколько знахарей и врачей, и никто не лечит не только индейцев, но и белых с ранчо моего отца. Это своего рода маленькое королевство, Риго, со своим отлаженным бытом. Ты можешь вернуться в Эспаньолу вместе со мной и встретиться со своей семьей. А потом, если не помиришься с отцом… хорошо, плыви в Гавану, а оттуда уже рукой подать до материка.

Риго пожал плечами, решив подумать об этом позже.

— Давай лучше поговорим о том, что нам делать теперь. Что тебе нужно сделать, чтобы заполучить свою докторшу? Если уж она, очевидно, разбила твое сердце, хоть я и не пойму почему.

Бенджамин клюнул на приманку.

— Мириам очень хороша, но не в общепринятом вкусе.

— Я согласен. Она одевается так мрачно и в такую просторную одежду, как монахиня, считая, что платье с фижмами будет мешать ее работе.

— Да, зато у нее такие чудные серебристо-серые глаза и волосы, отливающие бронзой, — мечтательно сказал Бенджамин.

— Она слишком высока.

— Но не для меня. Мужчины из рода Торресов никогда не страдали от малого роста.

— Она слишком открыта и умна для женщины.

— Но это-то мне и нравится больше всего. Ее ум — быстрый, острый, но способный к состраданию.

— Я больше ценю в женщинах чувственность, а не сострадание, — парировал Риго.

— В женщинах для случайных связей, может быть, но не у жены. Я знаю, что христианские брачные обеты часто разрушаются людьми, которые изменяют женам, нарушая тем самым библейские заповеди. Иудеи осуждают это, они должны хранить верность своей жене. И гораздо лучше найти такую женщину, с которой тебе приятно не только в постели. Нас с Мириам объединяют еще и общие интересы.

Риго поднял глаза к небу.

— Тогда, думаю, тебе нужно дать большой задаток за этот алмаз прежде, чем она соизволит выйти замуж, за того недостойного, которого ее отец нашел вместо тебя.

Бенджамин ловко вылез из бассейна и взял длинное полотенце. Яростно растирая тело, он сказал:

— Ты прав как никогда. Я знаю, мы хотим соединить наши жизни, и поэтому обещал дяде Исааку сегодня после полудня попытаться договориться с ней. — Насвистывая, он вышел из ванной комнаты.

Риго снова положил голову на прохладные изразцы, его мысли возвращались к событию недельной давности подобно тому, как язык все время невольно нащупывает больной зуб. То, что он сказал Бенджамину о Мириам, чтобы завести разговор о его чувствах к ней, вовсе не соответствовало тому, что он думал о ней на самом деле. Риго осознавал, что ему нравится возлюбленная брата, и очень страдал от этого. Он молил Бога, чтобы Бенджамин ничего не заметил.

Снова и снова всплывало в мозгу происшествие во дворе у фонтана. Он первый раз вышел из своего вынужденного заточения в сад. Под оливковым деревом, редкие ветви которого не мешали полуденному солнцу согревать его все еще болевшую рану, он, наверное, задремал, так как его разбудил шорох, сопровождаемый звуком затрудненного дыхания, как если бы кому-то было больно. Давно выработавшийся инстинкт самосохранения заставил его встать и бесшумно укрыться за скудной листвой дерева, чтобы разглядеть незваного гостя.

Почти мгновенно он увидел отливающий бронзой водопад волос, рассыпавшихся по плечам. Мириам стояла на коленях среди цветочных грядок с несколькими высокими розовыми кустами. Возле нее была корзина алых бутонов. Кончиком языка Мириам слизывала с руки капли крови. У Риго мурашки побежали по телу при виде ее. В тоне его слышались нарочито пренебрежительные нотки:

— Ах, какой неуклюжий доктор — уколоть такие прелестные пальчики о розовый шип. Будьте осторожны с иголками, а то вы не сможете штопать других.

На звук этого дразнящего голоса Мириам обернулась, все еще стоя на коленях, и задела корзинку, рассыпав цветы. Подняв глаза, она увидела его и вдруг смешалась оттого, что вся в пыли и растрепана. Вынув изо рта пораненные пальцы, она раздраженно произнесла:

— Укол розы едва ли помешает моему искусству лекаря. Кажется, сами вы поправляетесь неплохо. Зачем вы подглядываете за мной — да еще одевшись в платье Бенджамина?

Богатый пурпурный камзол с разрезами на рукавах облегал его стройное тело, словно был сшит на него. Внезапно она поняла, что он уловил ее внимательный взгляд на себе, отчего еще больше смутилась.

Риго развеселило ее замешательство. Сегодня ее резкий тон был смешан с уязвленным самолюбием.

— Мы с братом почти одинакового телосложения. Это хорошо заметно, не так ли? Бенджамин одолжил мне свою одежду, ведь все, что было у меня с собой во время осады, — это грубая солдатская одежда и оружие. — Казалось, он на минуту задумался… — Может быть, оружие сейчас пригодилось бы мне. Миледи, вы смотрите так, словно собираетесь броситься уа меня в атаку со своим розовым шипом.

Мириам бросила нож в корзину, а Риго опустился на колени рядом с ней. Осторожно, чтобы не повредить пальцы о шипы, он сложил цветы обратно в корзинку и встал, подавая ей руку.

Мириам чувствовала себя так, словно была одураченной деревенской девкой. От прикосновения рук у обоих перехватило дыхание. Он почувствовал, как она вздрогнула, словно обжегшись.

— Снова укололись, леди доктор? — усмехнулся он, когда она неловко вырвала корзину у него из рук.

— Что вы будете делать со всем этим? — Они медленно шли мимо кружевной аллеи низкорослых ив.

— Некоторые пойдут для украшения стола. А остальные возьму домой, чтобы приготовить духи и мыло. На закате наступает праздник субботы. Начиная с этого времени нам нельзя работать, — объяснила она.

— Я уже знаком с обычаями этого дома и понимаю значение обряда субботы.

— Но вы же христианин. Как вы можете понимать — или соблюдать — наши ритуалы? Разве для вас мы не язычники? — в ее ясных серых глазах мелькнуло удивление.

В этот момент они подошли к широким каменным колоннам портика, и он, непроизвольно взяв ее руку, поднес к губам в традиционном приветствии. Опуская руку, Риго опять почувствовал, как она дрожит, и на мгновение задержал ее в своих руках. Пристально глядя на нее, он вдруг сказал:

— То, что происходит между нами, не имеет ни малейшего отношения к теологии, миледи.

Ничего не ответив, она исчезла в дверях, оставив его во власти собственных чувств. Мириам была полной противоположностью Луизе и другим женщинам, которых он всегда выбирал за их привлекательные формы и яркость. Ее острый язычок и университетское образование тоже не соблазняли его. Что же тогда?

Он открыл глаза и оглядел пустую ванную комнату.

Ни одна знатная женщина не захочет выйти замуж за наемника-полукровку, а тем более — благочестивая иудейка. А потом он вспомнил искреннее лицо Бенджамина и снова услышал, как он влюблено защищал Мириам. Бенджамин женится на ней, и это положит всему конец!

— Если я не вернусь к Пескаре, останется еще Кортес и Мексика, — пробормотал он, выходя из комнаты. Эхо его шагов звучало так же неискренне, как и его слова.

Глава 5

Вскоре после эпизода с розами в доме Исаака Торреса состоялся бал в честь Мириам и Бенджамина. Их помолвка отмечалась с большой пышностью.

Риго восхищался великолепными нарядами дам. Он никогда не видел такого богатства. Блестящая парча и разноцветный шелк играли в ярком свете свечей. Сверкающие бриллианты, таинственное тепло золота, драгоценные каменья создавали атмосферу праздника.

Будучи одним из самых богатых купцов в городе, Исаак пригласил на праздник самых знатных христиан и иудеев.

Риго на этом торжестве чувствовал себя лишним и чужим, но и просто, без причины, исчезнуть он не мог.

Он думал о том скором времени, когда будет достаточно здоров для того, чтобы уехать. После того как Бенджамин и Мириам поженятся, они отправятся в Эспаньолу, чтобы повидать Аарона, Магдалену и остальную семью. А потом вернется в Прованс. Риго не догадывался, как им удалось договориться, но он знал, что Бенджамин хочет остаться в Эспаньоле. Следует ли ему присоединиться к ним и встретиться со своим отцом? Оттуда достаточно просто попасть в Мексику. С другой стороны, его не вдохновляла мысль о том, что придется провести несколько недель на борту корабля вместе с Бенджамином и Мириам.

Риго разглядывал зал, и его взгляд остановился на богато одетом пожилом мужчине крепкого телосложения. По его злобному лицу Риго понял, что это отвергнутый Мириам Ришар Дюбэ, которого хитрый Иуда использовал для того, чтобы манипулировать Мириам и Бенджамином. Риго заметил, как враждебный взгляд Дюбэ следил за танцующей парой.

Невольно Риго тоже посмотрел на них. Они были очень красивой парой. Бенджамин, высокий и золотоволосый, был одет в темно-синий бархатный камзол, который удачно подчеркивал голубизну ярких глаз Торресов. Рукава широкого открытого верхнего платья были украшены серебром и сапфирами. Мириам всего на полголовы была ниже своего партнера и очень хорошо смотрелась рядом с ним в танце. Ее изящное сложение было элегантно подчеркнуто платьем из красновато-коричневой парчи, вытканной золотой нитью. Тон ее платья гармонировал с бронзовым оттенком каштановых волос, которые были тщательно уложены и скреплены украшенной жемчугом и топазами сеткой.

Риго смотрел, как она то и дело поднимала глаза на Бенджамина. Счастлива ли она? Счастлив ли его брат? Риго не позволял себе думать о причинах своего дурного настроения, но вид отливающих бронзой волос и светящихся торжеством серых глаз преследовал его. С каждым бокалом великолепного вина из подвалов Исаака его глаза все неотступнее следили за Мириам в ее пышном наряде, грациозно двигающейся среди толпы в зале.

Улучив момент, Мириам с Бенджамином покинули празднество. Риго не хотел знать, что они будут делать и о чем говорить в стороне от любопытных глаз.

Он был не один, кто заметил улизнувшую пару. Ришар Дюбэ будто бы невзначай, прогуливаясь, вышел в другие двери и спрятался в тени колонны портика, откуда можно было подслушать.

Миримам чувствовала, как холодный вечерний ветер ударил ей в лицо, и вздохнула с облегчением.

— Наконец-то можно передохнуть. — Она взглянула на лицо Бенджамина, казавшееся суровым, угловатым и неподвижным в неярком свете луны.

— На время можно сбросить маски, не правда ли? — спросила она тихо.

Бенджамин посмотрел на любимое лицо, и кривая усмешка задрожала на его губах.

— Это не маска, Мириам. Я заключил сделку с тобой и твоим отцом.

— И теперь должен будешь всю жизнь провести в заточении. Разве теперь ты воспринимаешь мой дом не как тюрьму? Вдали от родителей, друзей, привычной жизни.

— Кто-то из нас должен был сделать выбор, Мириам. Или тебе пришлось бы выйти замуж за Дюбэ, — сказал он глухо, утомленный спором.

— Никогда! Я же сказала тебе, что никогда не согласилась бы на это, несмотря на все угрозы отца, — вспылила она. — Дюбэ — это…

— Я знаю, каков он! — прервал ее Бенджамин, — И я представляю, что чувствовал Иуда при мысли о том, что ему придется отпустить свою любимую дочь в путешествие через Атлантику. Он никогда бы не изменил своего решения, Мириам.

— Тебе не стоит жертвовать собой, чтобы спасти меня от участи старой девы, Бенджамин, — сказала она холодно, пытаясь перебороть растущий гнев и обиду.

— Не делай глупостей! Ты слишком умна, чтобы всерьез решить, что Иуда согласится умереть, не увидев внуков. Он мог использовать и использовал Дюбэ. Мы оба понимаем это, так давай прекратим этот бесполезный спор. — Кончиками пальцев он нежно стер следы слез, катившихся по ее лицу

— Улыбнись, и давай вернемся к гостям. Кто знает, может быть, тебе понравится Эспаньола. Тогда мы напишем твоему отцу, чтобы продавал все, что у него здесь есть, и приезжал к нам!

Она выдавила улыбку и увидела боль в его глазах. Когда он склонил голову и слегка — коснулся губами ее губ, она почувствовала странную пустоту внутри, чего никогда не испытывала раньше.

Люк Бриенн не чувствовал себя уютно на земле, хотя всякий раз, когда они подходили к Марселю, его радовал вид высоких известняковых скал, на которых стоял город. Застывший контур базилики святого Виктора был первым, что увидел он, когда они входили в Лионский залив.

Сейчас, когда он поднялся на гору и подошел к дому Исаака Торреса, ему было очень неспокойно.

Младший сын преуспевающего купца, он должен был посвятить себя церкви, в то время как его старший брат наследовал семейное дело. Монашеская келья или скромное жилище священника не для него. Однажды он станет богат, очень богат.

После короткой интрижки с молодой женой старого дворянина он с позором бежал в Марсель, отвергнутый собственной семьей. С помощью счастливого случая, хитрости и, несомненно, большой доли бессердечия и нахальства он стал владельцем собственной небольшой, но быстроходной каравеллы, доставлявшей контрабандой лучшие товары, захваченные на пиратских кораблях вблизи Туниса, в Марсель. Выручив достаточную сумму денег от незаконной торговли, он приобрел огромный португальский неф, снаряженный для путешествия по просторам Атлантики. Он намеревался захватывать богатства Нового Света, перевозимые на медлительных и неповоротливых испанских галеонах.

Сначала ему везло, но прошли годы, и король Карл стал отправлять свое золото через океан в сопровождении хорошо вооруженной флотилии. Тогда Бриенн встретил француза из Марселя, который в Эспаньоле выдавал себя за испанца. Рейнард владел ранчо, из которого он мог шпионить за богатыми соседями и грабить их. Этьен знал, когда большие партии товаров: бразильское дерево, скаковые лошади, шерсть, кожи, даже золото — покидают материк. За часть прибыли он сообщал об этом Люку, который легко справлялся с этими небольшими и плохо вооруженными конвоями.

В общем, его жизнь была не хуже, чем у пиратов. Вскоре в соответствии с его планом Люк Бриенн мог бы расстаться со своей опасной профессией и построить на небольшом тропическом острове дворец, подобный этому. Но сейчас ему необходимо было, как обычно, встретиться с партнером Рей-нарда, купцом, который скупал нелегальный груз.

— Что тебе нужно от меня на этот раз? — окликнул его тихий голос из-за колонны портика.

Люк обернулся, как всегда удивленный скрытностью этого человека.

— Судя по тому, как ты обираешь своих парней, это тебе, а не мне надо быть пиратом, — сказал Бриенн сердито. Потом, сообразив, что его патрон в страшном гневе, добавил: — Чуть раньше здесь, кажется, была молодая пара, если я не ослышался…

— Не бойся, они вернулись в дом. Мы одни, — ответил голос из тени.

— Я взял груз рабов — отличных сильных парней для галер. За них дадут на рынке неплохую цену.

— Мне больше не нужны тщедушные Дикари из Нового Света. Они так быстро начинают болеть и умирать, что ни один судовладелец и даром их не возьмет.

— Нет, это — африканцы, — заверил его Люк.

— Хорошо. Что еще? — спросил другой, нетерпеливо потирая руки.

— Груз бразильского дерева и немного золота. Я разгружу все за три дня на обычном месте, когда не будет луны. Когда все осмотрите, назовете вашу цену. Я буду наборту «Тени», в северной части мола.

— Что просил передать Этьен?

Пират на минуту замолчал, потом тщательно воспроизвел послание Рейнарда:

— Дело против моих соседей развивается точно по плану. — Он пожал плечами, всем своим видом показывая, что он не понимает и не хочет понимать, что происходит между этими двумя людьми, которым он служит.

— Я должен уходить, пока кто-нибудь из этой толпы не узнал меня. Я больше не принадлежу к высшему обществу. — С унылым смешком маленький толстый француз исчез, гордо и вызывающе держа лысую блестящую голову, шествуя кошачьей поступью через двор к воротам.

Риго смотрел на удаляющуюся тень гостя. «Проклятье, кажется, это была тайная встреча», — но он быстро отбросил эту мысль, ибо был слишком далеко, чтобы слышать разговор, и слишком поглощен выпивкой.

— Что мне сейчас нужно в утешение, так это хорошая здоровая девка, — пробормотал он, делая еще глоток из кубка, — но не дешевая потаскушка и не Луиза де Сен-Жилль.

Мириам замерла в тени пинии, заметив одинокую фигуру в залитом лунным светом саду. Она вышла на воздух, расстроенная своей недавней ссорой с Бенджамином, желая сосредоточиться и разобраться в своих чувствах. И с кем ей уж совсем не хотелось бы говорить, так это с Риго де Лас Касасом. Странно, она не могла думать о нем как об одном из Торресов, да никто и не рисковал называть его Наваро после вспышки гнева, случившейся с ним неделю назад, когда Бенджамин в очередной раз настаивал на том, что это его настоящее имя. Он неистово отрицал это и выказывал такое презрение к своему происхождению от тайно, что все, включая брата, звали его Риго. Почему он так презирал индейцев? Как он относится к тому, что он член этой семьи? Думая об этом, она поняла, что подходит все ближе и ближе к тому месту, где стоял Риго.

— Почему вы не танцуете? Я видела, что многие Молодые и хорошенькие дамы чуть не падают в обморок от любопытства, мечтая познакомиться с таинственным братом Бенджамина, — проговорила она, ступая на утоптанную дорожку. Застав Риго врасплох, Мириам была вознаграждена за то замешательство, в котором он оставил ее неделю назад.

— Я не слишком искушен в придворных танцах, миледи, поскольку всего лишь грубый наемник, — ответил он, допивая вино и сжав в руке кубок, почувствовав, аромат, исходивший от ее волос.

— Грубый, неграмотный солдат, болтающий о латинской истории и говорящий по провансальски так свободно, как мало кто в этом доме, — парировала она, когда он невольно начал приближаться к ней, как мотылек к пламени.

Он невесело усмехнулся.

— Я не один здесь, кто является не тем, за кого себя выдает. Вы, моя скучная докторесса, превратившаяся в царицу бала! Ни фижмы, ни дорогой шелк не мешают вам танцевать.

Она пожала плечами, странно польщенная этим двусмысленным комплиментом.

— Я надеваю одно платье для работы, другое — для игр. Вы играете когда-нибудь, Риго? Или вся ваша жизнь прошла под знаком исполнения долга?

— Неужели вам настолько наплевать на неписаные правила, царящие в обществе? Наверное, раз вы выбрали мужскую профессию. Но позвольте мне объяснить вам кое-что о незаконных сыновьях-полукровках. Едва ли добропорядочные женщины захотят испортить свою репутацию, водя дружбу с человеком такого происхождения. Вы думаете, если я начну танцевать с одной из этих страстных женщин, ваш отец станет смотреть на это с улыбкой умиления? Прекрасные леди вашего положения предпочитают принимать, меня под покровом ночи, но при свете дня они избегают моего общества.

Он отвесил ей пьяный поклон и продолжал:

— Я играю, леди Мириам, но в темноте. Это ведь так вяжется с моей натурой, разве вы не согласны?

Мириам вспыхнула. Она отвечала, надеясь, что в рассеянном свете луны Риго не заметит ее смущения:

— Так, значит, вы так ненавидете людей народа, которому принадлежала ваша мать, что даже отказываетесь от имени Наваро? Если бы она принадлежала к белой расе, Аарон Торрес мог бы жениться на ней и ваша жизнь была бы совсем другой.

Доля истины в ее словах пришлась ему совершенно не по вкусу.

— Я тот, кто я есть, и этого изменить нельзя, так же как невозможно изменить законы, .управляющие обществом, — горько сказал он. — А вы есть та, кто вы есть — прекрасная женщина, одна в этой темноте, без защиты вашего отца или жениха. Неблагоразумно с вашей стороны искушать дьявола, леди. — Он подошел еще на шаг ближе и снова почувствовал нежный запах роз

— Я не боюсь вас. Риго, — солгала она, не отступая перед его насмешками. — И мне не нужна защита, чтобы гулять в саду при лунном свете. «Я, кажется, теряю рассудок».

Он пробормотал какое-то проклятие и забросил кубок для вина в кусты, потом сделал еще один бесшумный шаг по направлению к Мириам и схватил ее за руки.

— Вы пьяны, Риго. Если у вас есть хоть капля уважения к брату, отпустите меня, — сказала она, не сопротивляясь и стараясь при этом изо всех сил говорить спокойнее.

— А если вы хоть сколько-нибудь уважаете Бенджамина, что вы делаете здесь, мучая меня? — воскликнул он, одной рукой прижимая ее к себе, а другой запутываясь в ее замысловатой прическе, из которой на землю падали жемчужины и топазы. — Твои волосы подобны расплавленной бронзе, когда луч солнца касается их, но я — сама тьма, Мириам, я — сама тьма, — прошептал он, нежно целуя ее.

Бенджамин всегда целовал ее очень осторожно, сдерживая страсть. Она была ошеломлена, когда Риго завладел ее ртом. Смятая его объятиями, она обеими руками упиралась в его грудь, пытаясь глотнуть хоть каплю воздуха. Вдыхая, она разомкнула губы, и его язык скользнул вовнутрь. Не оставляя за ней выбора, он все нежнее целовал ее, ожидая и желая ответа.

Неожиданно у него промелькнула мысль, что никто еще не целовал ее, и волна нежности окутала его. Он продолжал ласкать ее, покрывая поцелуями щеки, шею, перебирая пальцами длинные локоны, рассыпавшиеся по спине, и наклоняясь все ближе к открытой и волнующей линии груди. Он ласкал, терзал и снова ласкал ее своим горячим ртом, опускаясь все ниже и ниже, пока не услышал оглушительное биение ее сердца.

Когда его обжигающее дыхание коснулось ее груди, Ми-риам подумала, что сердце сейчас разовется. Его рука отпустила ее волосы и потянулась вниз, в вырез платья, сдвигая жесткий корсаж. Парча была богато украшена золотой нитью и топазами. Риго никак не удавалось освободить от тяжелой ткани грудь; тогда, прижавшись к теплой ложбинке, он снова начал покрывать поцелуями ее шею и губы.

Она уже обнимала его за плечи, вцепившись пальцами в дорогой черный бархат камзола. «Я — сама тьма», — в смятении вспомнила Мириам. Она чувствовала волнение Риго и даже сквозь плотную ткань одежды ощущала, как напряжена его плоть.

Он снова накрыл ее губы своими, и она в первый раз ответила ему, побуждаемая зовом молодого голодного тела. Она не замечала ни того, что ее губы распухли от поцелуев, ни того, что платье и прическа были в беспорядке.

Риго терзал невыносимый огонь желания.

«Конечно, я, грубая скотина, легко могу взять верх над ней! Но ведь она будет женой моего брата!» — Эта мысль вертелась у него в мозгу, словно надоедливая муха, пока он наконец не оттолкнул ее.

Мириам отшатнулась, задыхаясь, в полном смятении: у нее все еще кружилась голова, но ей ничего не оставалось, как взять себя в руки и снова попытаться обрести душевное равновесие. Ноги не слушались, и Мириам упала бы, не окажись на ее пути лимонного дерева. Она оглянулась назад и посмотрела на Риго; он тяжело дышал, словно пробежал много миль.

— Благодарите провидение, леди, что в этот раз на вас именно такое платье, с этими проклятыми подпорками! — С этими словами он развернулся и скрылся в тени олив.

Мириам стремглав бросилась через двор, по внешней лестнице влетела в свою уединенную комнату, упав в кресло перед большим зеркалом. В безмолвном ужасе она разглядывала свое отражение. Волосы были спутаны, а губы совсем распухли от поцелуев.

Тихо вошла служанка и осторожно спросила:

— Могу я чем-нибудь помочь, госпожа?

Мириам подняла дрожащие руки, чтобы вытащить из рассыпавшихся прядей оставшиеся жемчужины и топазы. Не дожидаясь приказаний, служанка принялась помогать ей, пасстегивая замки украшений и как можно осторожней распутывая густые волосы.

— Я, конечно, не парикмахер, миледи, но так, по-моему, будет лучше, — сказала она, заканчивая разматывать и разбирать замысловатые петли и косы.

Да, очень хорошо. Благодарю вас. Теперь, если бы вы принесли мне немного воды, я бы с удовольствием умылась.

«Я должна смыть следы его рук!»

Однако Мириам прекрасно понимала, что вся вода Средиземного моря не могла отмыть ее душу. Приведя себя в порядок, она вернулась к гостям по внутренней лестнице, моля Бога, чтобы никто не хватился ее.

Бенджамин, стоявший среди поздравлявших его людей, видел, как она спускалась по лестнице. Мириам была бледна как полотно. Видимо, что-то случилось. Потом он заметил, что вместо замысловатой прически волосы Мириам уложены кое-как. Наскоро извинившись, он устремился к ней и протянул руку, помогая сойти с лестницы. Ее рука была холодна как лед.

— Что случилось? Неужели эта свинья Дюбэ…

— Нет! Ничего не случилось, Бенджамин. Я просто не ловко себя чувствовала в новой неудобной одежде. Зацепившись за розовый куст, я упала на дорожку. Хорошо еще, что я была одна и никто не увидел моей неловкости.

«По крайней мере в том, что я была растяпой, я не лгу».

Бенджамин заметил, что взгляд ее, не остановившись на Дюбэ, на мгновение задержался на Риго. Он чувствовал, что его брат тяжело дышит, словно его ударили в солнечное сплетение. «Нет, конечно, этого не может быть!» — отверг он внезапно промелькнувшую мысль.

Отвернувшись от Риго, Мириам умоляюще посмотрела в глаза своему жениху.

— Пожалуйста, Бенджамин, со мной все в порядке, ничего не пострадало, кроме моего женского самолюбия. Умоляю тебя, не заостряй на этом внимание. Ничего хорошего из этого не выйдет.

— Да. В этом ты права. — Он повел ее к танцующим в Центре зала. «^

«Уверен, она не лжет. Нет никаких причин предполагать, что что-то произошло между ней и моим братом. Он не посмел бы поднять на нее руку. Не смог бы так отблагодарить меня», — думал Бенджамин.

Иуда Талон тревожился. Он видел, что Мириам и Бенджамин снова танцуют, но с такими безжизненными и угрюмыми лицами, как у гипсовых масок, какие христиане надевают во время праздничных шествий. Он был так доволен, что его угроза выдать Мириам за Дюбея заставила молодых людей поступить согласно здравому смыслу! Он не мог позволить им разрушить все из-за обычной ссоры.

Все время держа Мириам в поле своего внимания, Иуда заметил, что с дочерью творится что-то неладное. Наскоро извинившись перед двумя вельможами, с которыми он беседовал, Иуда направился к дочери, обратив внимание, что она кого-то ищет глазами среди гостей. Он перехватил ее взгляд, и им овладело недоброе предчувствие. Неужели этот испанский варвар?!

— Мириам, ты поссорилась с Бенджамином?

— Да, опять из-за места нашего жительства после свадьбы.

— А ты выходила во двор? — сразу спросил он.

— Да, именно там мы и поссорились, — чересчур поспешно ответила она.

— Но во второй раз ты выходила одна. Я сам видел, как ты входила через дверь, — сурово возразил он.

— Я не знала, что вы охраняете меня, словно я наложница, предназначенная для мавританского гарема, — ответила она, разрываясь от досады и чувства вины.

— Я не вел себя так, пока ты не дала мне повод усомниться в твоем благоразумии, Мириам. Оно ведь не изменило тебе сегодня? — Он вздохнул.

Мириам все еще взволнованно следила за Риго.

— У меня был шанс испытать его еще тогда, в саду. И я презираю, его, отец! Он прямая противоположность Бенджамину. Он обращается с женщинами так, словно они животные без разума и без души. Когда Бенджамин просил помочь ему ухаживать за ним; я узнала о Риго Торресе более чем достаточно.

— Он христианин, да еще родом из дикарей, неважно, что Аарон Торрес был так недальновиден и дал ему свое имя. Что произошло между вами в саду? — прямо спросил он.

Мириам на мгновение дрогнула, но все же решила, что сохранит в тайне, все происшедшее.

— Не стоит сеять раздор в семье. Он был пьян, а я была так неблагоразумна, что пристыдила его. Но никто не пострадал — ни я, ни моя честь.

«Пожалуйста, поверь в это, отец… хоть это и неправда!»

Риго стоял возле большого серебряного кувшина, только что до краев наполненного вином, безнадежно пытаясь напиться так, чтобы забыться. Воспоминание о том, как он обошелся с Мириам в саду, отрезвляло его. Отправившись сейчас спать, он ворочался бы до рассвета, сгорая от желания. Риго поднял бокал, и слуга безропотно наполнил его. Сделав глоток, он издалека посмотрел на Мириам. Она с серьезным видом беседовала о чем-то со своим отцом, и Риго боялся, что разговор шел о нем.

— Вы, брат Бенджамина, испанец или нет? — спросил его хриплый женский голос.

Риго оторвал глаза от сцены, происходящей в глубине залы, и увидел маленькую чувственную брюнетку с большими зелеными глазами и маленьким пухлым ртом. Она медленно облизывала губы кончиком розового языка, словно изнеженная домашняя кошка, лениво разглядывающая толстую мышь.

— Да, я брат Бенджамина, — сдержанно ответил он. — Но имя, под которым я вырос, — Родриго де Лас Касас. — Он замолчал, предоставив ей продолжать разговор.

«Я не знаю твоего имени, но тем не менее тебя очень хорошо знаю, » — думал он.

— А я — Патрис Феррье. — Кошачьи глаза блеснули, как изумруды. — Ну, Родриго, как вы чувствуете себя в Марселе, в окружении врагов?

Приподняв голову, она нарочито медленно опустила глаза, разглядывая его так вызывающе, словно снимала с него одежду.

— Я люблю опасности, Родриго. А вы опасны? — спросила она притворно. Язычок еще раз очертил контур губ.

Улыбаясь, Риго поднял кубок и поприветствовал ее.

— Я очень опасен, мадам. А вы? Ее смех был хорошо отрепетированным, легким и звенящим, как пение фарфоровых колокольчиков.

— Я — нет, но мой муж — он опасен. Конечно, не так как вы — с вашей горячей кровью, — сказала она. — Он нанимает других людей, которые выполняют его прихоти.

Риго подумал, нанимает ли он людей, которые развлекали бы ее. Он знал нескольких жен богатых мужей в Италии которые поступали именно так.

— А я не выполняю ничьих прихотей, кроме своих собственных.

— Мне нравятся такие мужчины. И я буду очень смелой, Родриго…

— Вы уже проявили смелость, мадам Феррье, разговаривая с таким отверженным, как я. — Его начала утомлять эта игра, поскольку он отлично знал, чем все кончится. «Почему я должен отказываться от того, что мне так настойчиво предлагают, тем более что я хочу отвлечься?»

— Я уже сказала, что люблю опасности. А от вас буквально пахнет чем-то таким… Посмотрите на этого толстого пьяницу, моего мужа, — сказала она, указывая на отмеченного брюшком солидно одетого человека.

Кажется, он был членом городского совета, на что указывала тяжелая, украшенная драгоценными каменьями цепь, покоящаяся у него на плечах.

— Действительно, большой пьяница, — пробормотал Риге. Соблазн наставить рога одному из вельмож города, который не смог взять Пескару, был велик. К тому же Патрис была лакомым кусочком, хоть ей было уже немного за тридцать.

— Если мы оставим его здесь, он напьется до остолбенения, а когда он уснет… — Она не договорила, заметив в его пронзительных синих глазах растущий интерес к своей персоне.

— Как вы уже сказали, мадам, вы очень смелая. Но я не так глуп. Я не имею привычки проникать в дома других господ, чтобы заниматься любовью с их женами. — Он уже обдумывал другие возможности.

Я могу без хлопот уйти из дома. Мои слуги благоразумны, а живем мы в двух шагах отсюда, — ответила она. Вдруг ему в голову пришла неплохая мысль.

— Здесь неподалеку есть неиспользуемая летняя кухня, позади сада. Летом там живут повара, но сейчас они спят в доме. А вход туда с соседней улицы.

— И сегодня ночью ты его откроешь, — добавила она, моля Бога, чтобы Клод побыстрее напился.

— Вы очень смелы, мадам, — ответил Риго, целуя ее руку, что для посторонних глаз должно было казаться простым выражением почтительности.

— А вы, мой красавчик, так же опасны.

Мириам с растущим чувством оскорбленного достоинства и негодования наблюдала за разговором Риго с женой Клода Феррье. «Он был прав, этот высокомерный грубиян. Прекрасные леди сами падают к его ногам!»

Она принялась искать в толпе Бенджамина и нашла его стоящим в кругу родственников. Ее сердце сжалось от вины и боли. Он слишком хорош для нее, подлого, слабого создания, каким она оказалась. Она может разрушить его семью, если из-за их брачного соглашения он будет вынужден жить вдали от родителей. Его сердце принадлежит Эспаньоле. Если она любит его, разве не должна она ехать за мужем?

«Это самое-самое малое, что я могу сделать для него, и я сделаю это!» — поклялась она сама себе.

Только в нем было ее спасение.

Поспешно выбравшись из толпы, Мириам проскользнула по коридору в библиотеку Исаака. Здесь она найдет необходимые письменные принадлежности и верного Поля, который доставит ее записку Бенджамину, когда она будет уже далеко отсюда. Она не могла заставить себя обсуждать свои планы с Бенджамином, пока ее отец и его семья будут давить на них, и не могла вынести прощания.

В библиотеке было темно, как в чулане, душно от запаха книг, отпечатанных недавно, и от старинных рукописных манускриптов. Прекрасно ориентируясь в комнате, Мириам осторожно зажгла свечу и в ее слабом свете прошла к большому столу в центре комнаты. Там она запалила несколько толстых свечей.

Взяв дрожащими руками перо, она в смятении думала, как ей выразить все, что накопилось в душе.

Около четверти часа Мириам промучилась над чистым листом.

«Скоро будет поздно, я должна как можно скорее написать письмо и передать Паоло», — со вздохом подумала Мириам.

«Дорогой Бенджамин.

Прости меня за всю боль, которую я причинила тебе. Мое сердце разрывается, когда я думаю о том, что хотела предпочесть твоим интересам свое собственное спокойствие. Я буду с радостью жить в Эспаньоле. Давай больше не будем ссориться. Я клянусь не нарушать этого обещания. Пожалуйста, жди меня сегодня ночью в старой летней кухне. Когда отец уснет, я легко смогу покинуть дом. Не бойся за меня, я возьму с собой двоих молодых крепких слуг.

С любовью, Мириам, твоя нареченная невеста».

Когда она подписывала письмо, перо дрогнуло, и на странице появилась большая клякса. Догадается ли он, что она хочет предложить ему? Может ли он отказать ей? Риго не сомневался бы ни минуты. Стараясь отогнать вероломную мысль о Риго, она, посыпав письмо песком, свернула его, запечатав воском свечи.

— Моя судьба решена, — прошептала она, идя по темному коридору в поисках доверенного слуги Бенджамина.

Глава 6

Тяжелый стук молотка во входную дверь гулко раздавался в пустом зале, но с тех пор как молодой доктор, племянник хозяина, поселился здесь в прошлом году, на это обращали мало внимания. Первой к двери подошла Маргарет, служанка, убиравшая внизу после вечернего торжества.

Пока она отпирала засов, к ней на помощь уже спешил Бенджамин.

— Член муниципального совета Ле Браж уже неделю страдает кровавым поносом. Наверное, это его слуга. Я как будто ожидал этого, не ложился спать, — сказал он Маргарет с недовольной гримасой. Его догадку подтверждала ливрея посетителя.

— Передай своей госпоже, что я сейчас приду, — сказал он посыльному.

Риго зажег свечу и осмотрел небольшие затхлые комнаты. Кухней уже давно не пользовались, но под строгим глазом Руфи, слуги Торресов, содержали все в чистоте. Даже льняные простыни на кроватях были чистыми. Он открыл ставни и впустил в комнату холодный ночной воздух. В нем ощущался резкий привкус соли из порта, перебиваемый запахом рыбы и водорослей.

Риго принес с обой чистое одеяло из мягкой шерсти и накинул поверх незамысловатой крестьянской кровати. Он попытался представить аппетитное тело Патрис и ее черные волосы на золотистой ткани, но у него ничего не выходило. Вместо этого его взору представлялась высокая худая фигура с бронзовыми волосами и беззащитными серыми глазами. Риго выругался и налил себе вина из большого кувшина, который он выпросил у благодушной горничной. Почему-то он вспомнил, как его брат укладывал сумку с медицинскими инструментами, собираясь в город к кому-то из пациентов.

— Он — наша хорошая половина, а я — дурная, — пробормотал он, делая еще глоток. Сбросив башмаки, он распустил шнуровку и снял камзол привычным осторожным движением. Только в последние годы, когда Пескара начал продвигать его по службе, он мог позволить себе роскошь иметь личного слугу, но в суматохе войны так и не воспользовался этой привилегией. Даже Пескара часто раздевался сам, особенно когда они стояли лагерем.

Риго улегся поперек постели, подложив под голову несколько подушек и ломая себе голову, не находя ответа на вопрос: присоединиться ему к своему генералу в Италии или решиться на путешествие в Новый Свет.

Он надеялся, что Патрис сможет улизнуть от своего мужа, и здоровая любовная игра прочистит ему мозги, а заодно и прогонит мысли о невесте своего брата. Вскоре сон сморил его, а когда дыхание ночного бриза погасило свечу, комната погрузилась во мрак.

Мириам, подняв тяжелые бархатные занавески носилок, увидела внизу мерцающие огни порта; молчаливый город лежал перед ней. Дворец Торресов был всего в нескольких1 шагах. Она предупредила своих верных слуг, чтобы они шли как можно тише, дабы не разбудить никого в доме. Что, если Бенджамина нет здесь? Или, еще хуже, он презирает ее за такое бесстыдное предложение? Снова ее укоряла совесть. Хоть они с Бенджамином уже были помолвлены и подписали брачный договор, ее разум отказывался думать о причинах такого неосторожного поступка.

«Только бы он был здесь!» — в смятении думала она.

Ночной бриз мягко подхватил полы ее шелковой накидки с капюшоном. Никто не узнал бы ее, даже если бы и оказался неподалеку в узкой сырой аллее. «Все это не к добру», — шептал ей внутренний голос. Но она отогнала прочь мрачные мысли и подошла к двери, низкой, узкой и крепкой на вид. Щеколда сразу поддалась, и дверь с мягким скрипом отворилась. Мириам еще дома дала указание слугам, и они удалились тотчас, как она проскользнула в дом.

Наверняка он должен уже быть здесь, раз дверь всего лишь прикрыта.

— Здесь так ужасно темно, — прошептала она, обращаясь к Бенджамину.

Постепенно ее глаза привыкли к темноте. Дрожа, она закрыла дверь и сняла накидку. Лишь один слабый луч света тянулся из приоткрытого окна. Мириам слышала спокойное дыхание и различала в углу очертания его тела. Внезапно во рту у нее пересохло, и что-то сдавило грудь.

Несмотря на изрядное количество выпитого вина, Риго сразу же проснулся. Сев на постели, он замер от удивления, уловив аромат вошедшей женщины. Еще не слыша ее голоса и не разглядев как следует в зыбком лунном свете ее силуэт, он понял, что это не Патрис, а Мириам. Почему? Что за важные причины привели ее сюда? Он пытался сбросить хмель, туманивший мозг. Это может быть только сон! Но если ему снится, как Мириам снимает накидку, открывая его взору свое изящное гибкое тело, одетое в простое платье из тонкого воздушного шелка, то этот сон слишком смахивает да реальность. Нежный запах роз вновь коснулся его. Никогда еще он так безумно не хотел женщину. Прежде его всегда удовлетворяли здоровые привлекательные особы, но то, что происходило сейчас, было так непохоже на все остальное, так странно… и пугающе. Риго видел ее нерешительность, как в первый день знакомства. Сердце бешено колотилось.

— Иди ко мне, — прошептал он.

Мириам неуверенно шагнула вперед. Неужели Бенджамин так же боится, так же неуверен в себе, как и она?

Он нашел руками ее руки, зовуще раскрыв ладони. «Такие дивные руки».

— Мы должны поговорить, — выдохнула она.

Он обнял ее, поцелуем заставив замолчать. Его губы нежно ласкали ее, целуя глаза, брови, виски, щеки, словно пытаясь изучить и запомнить каждую черточку лица.

Мириам нерешительно приподняла руку и коснулась его щеки, чувствуя легкое покалывание. Все его тело содрогнулось от одного ее прикосновения, словно от приступа лихорадки. Риго старался не дышать.

Позволит ли она ему сделать это? Чувство вины охватило его с новой силой. Потом, не в силах больше сдеоживать свою страсть, он запустил пальцы в ее длинные волосы, прижав на мгновение к себе, и, приподняв, положил рядом с собой на ложе.

Мириам чувствовала, как его обнаженная грудь с упругими завитками волос коснулась ее чувствительной кожи выше линии воротника летнего одеяния. Боясь в первый раз раздеться в его присутствии, она выбрала платье, которое сидело на ней свободно, со шнуровкой впереди.

Его пальцы уже довольно проворно пытались распутать ее. Когда он нащупал твердый голый сосок и открыл его прохладе ночи, у нее перехватило дыхание. Скоро он обнажил и другой и принялся гладить, ласкать и мять их. Волны наслаждения охватывали Мириам. Едва сдерживая страсть, он все же был нежен и бережно-ласков с ней; его губы снова нашли ее губы, затем завершили линию к шее и еще ниже, потом губы дразняще потянулись к ее груди и сжали затвердевший сосок. Когда горячая влага его рта окутала ее грудь, она невольно вскрикнула и впилась ногтями в его сильные плечи.

Он продолжал наслаждаться сначала одной ее маленькой грудью, потом другой, тоже тянувшейся к нему. Понемногу ее руки начали двигаться смелее, пробегая вниз и вверх по его рукам. Кончики пальцев гладили его плечи, поднимаясь все выше. Наконец ее руки скользнули в его длинные волосы, а он обвил ногой ее бедра, прижимаясь к ней всем телом. Мириам чувствовала напряжение его плоти, сквозь тонкую ткань ее одежд настойчиво ищущей ее лона. Пальцы запутались в его волосах — жестких и прямых, а не чудно мягких и вьющихся, как у Бенджамина. Тут только она заметила, как они блестят в темноте, словно вороново крыло.

— Риго! — воскликнула она в тот самый миг, как он заставил ее замолчать неистовым, опаляющим поцелуем, словно желая, чтобы она больше не произнесла ни слова.

Когда он услышал свое имя, слетевшее с ее уст, в его голове зашумел водопад. Не в силах больше внимать голосу рассудка, он еще сильнее прильнул к ее рту, одурманенный одним только словом. Риго не мог остановиться, даже когда она на миг замерла под ним и попыталась высвободиться из его объятий. Он был так возбужден, что едва дышал, обвив руками хрупкое тело Мириам и изо всех сил прижимая ее к себе.

Мириам знала, что она должна прекратить это безумие, выцарапав ему глаза, вцепившись в волосы, закричав, наконец. Но она не сделала ничего. Только открылась навстречу его нетерпеливому жадному языку. Риго дразняще коснулся ее губ кончиком языка, обводя их контур и осторожно покусывая. Она почувствовала привкус вина, слабый запах мускуса и запах сексуального возбуждения. Она ощутила, как его руки скользнули вниз по ее бедрам к полам туники. Невесомая ткань легко скользнула верх, и холодный воздух коснулся ее ног. Он нежно дотронулся до ее кожи, но его ласка обожгла ее. Она чувствовала, как его бедра двигаются между ее ног, где-то на пороге сознания понимая, что будет дальше. Однако она не сопротивлялась.

Он продолжал ласкать ее, все выше приподнимая край одежды. Легко проведя кончиками пальцев по внутренней стороне ее бедер, он снова нашел губами ее рот, потом принялся целовать и мять ее грудь. Негромкий вскрик страсти — грудной, жалобный, умоляющий — сорвался с ее губ. Нет, она не могла остановить его.

Риго изогнулся над ней, готовый убежать, если ему не удастся остановиться, но одновременно он чувствовал, как растет ее возбуждение, и это сводило его с ума, лишая остатков здравого смысла. Ее тело, нетронутое, девственное, взывало к его телу, безудержно стремясь к наслаждению. Ее грудь вздымалась вверх, соски твердели от его прикосновений. Он продолжал ласкать их губами, одной рукой нащупав мягкий шелк у нее между ногами, двигаясь к заветной цели. Достигнув бархатной влаги, Риго вскрикнул, и этот крик первозданной страсти смешался с ее вздохом изумления и наслаждения.

В исключительных случаях Мириам слышала, как ее пациентки говорили о прелестях отношений между мужчиной и женщиной. Теперь ее жаждущее, голодное молодое тело дало возможность понять их. Независимо от ее воли, тело бесстыдно изгибалось навстречу его прикосновениям. Она была вся в огне. Приподнявшись над ней, он сдвинул вниз тунику, до конца обнажая ее грудь. По шороху Мириам поняла, что Риго принялся ослаблять шнуровку панталон. В то же мгновение он снова оказался над ней. Она чувствовала, как его плоть касается самого интимного углубления ее тела.

— Откройся мне, — прошептал он хрипло и снова начал покрывать поцелуями ее шею, обжигая своим дыханием, потом требовательно прижался к губам. Риго чувствовал; что ее бедра инстинктивно раскрываются навстречу ему, маня в темную влажную бездну. Он попытался войти в нее, двигаясь кругами и скользя в этой манящей влаге. Потом, сжав ее губы своими, рванулся вперед, разрывая тонкую преграду и не думая ни о чем.

Ее тело горело от запретного сумасшедшего наслаждения. Внезапно ее пронзила резкая рвущая боль и тягостная наполненность. Давление становилось все сильнее. Мириам чувствовала, что он пытается не причинить ей боли. Но оба они жаждали продолжения. Она попыталась слегка качнуть бедрами навстречу ему и обнаружила, что боль прошла. Риго прижался лицом к ее шее и сжал зубы, пытаясь умерить свою страсть. «Я не могу кончить сейчас так быстро, после того как ждал так долго и так хотел ее!» Он медленно двинулся назад и вперед. Риго чувствовал, как ее плоть плотно охватила его, чего он не встречал ни у одной из женщин. Пробормотав какое-то проклятие, он задвигался быстрее сильнее и глубже проникая в ее девственное лоно. Проигрывая битву, он устремился настречу своему триумфу.

Первая волна удовольствия окатила Мириам, когда он только прикоснулся к ней. Теперь каждое его движение вызывало в ней новый прилив наслаждения. Инстинктивно ее бедра приподнимались навстречу ему. Внезапно она почувствовала его страшное напряжение, и по всему его телу прошла судорога. В изнеможении он рухнул на нее, крепко сжав в объятиях. Удовольствие, испытываемое ею, невероятно возросло. Наверное, это еще не все, что могла она испытать? В этот момент Мириам знала только, что все ее чувства напряжены до предела.

Риго чувствовал, как она возбуждена. Он и раньше имел дело с девственницами, но то были юные крестьянские девушки, которые были рады избавиться от своей невинности, но не утонченные леди. Его тут же пронзило чувство вины, от которого засосало под ложечкой. Почему она пришла к нему? Почему изменила Бенджамину? Его мозг разрывался от этих вопросов.

Когда Риго отодвинулся, подставив ее обнаженную кожу ветерку, она задрожала от внезапно нахлынувшей ночной прохлады. Увидев, как он легко соскользнул с постели и начал одеваться, она почувствовала себя запачканной и глубоко уязвленной. Теперь ее глаза привыкли к темноте, и она видела все слишком хорошо. Он успел снять рубашку и башмаки еще до ее прихода. Риго мог ждать ее в постели, только если он, а не Бенджамин, получил ее записку. Бенджамин! Боже, что она наделала! Как это могло случиться? Она села, прикрыв одеялом ноги, и принялась нащупывать шнуровку платья, пытаясь собраться с мыслями.

— Как, ради всех святых, произошло, что вы пришли ко мне под покровом ночи?

. Пришла к вам? — повторила она изумленно. — Я пришла к Бенджамину! — произнеся его имя, она вздрогнула от ужаса.

— Вы не могли принять меня за моего брата. Вы назвали меня по имени, Мириам, — презрительно сказал он.

— Прежде чем мы ушли с праздника, я передала Бенджамину послание с Паоло, в котором просила встречи с ним здесь. Как вы узнали об этом? Почему вы так решили отплатить ему? — в отчаянии спрашивала она, мучимая своей собственной виной.

«Риго. Я сказала это вслух. Он знает!»

— Бенджамина не было дома. Как только бал закончился, он отправился к больному, — гневно произнес он. — Ни он, ни я не получали никаких записок. Это вы, а не я предали моего брата, миледи. Я просто ждал шлюху в условленном месте. — В его голосе мешались гнев и насмешка. — Итак, вы ожидали увидеть моего брата, но вместо него разделили ложе со мной. В темноте мы очень похожи. Ну и как, хорошо ли я заменил его? — спросил он жестко.

Горло Мириам сдавило от подступивших слез.

— Бенджамин был всегда нежен и чист со мной. Он совсем не такой, как ты!

— Однако вы позволили мне переспать с вами. Я не принуждал вас изменять брату, — сказал он. Холодная ярость росла в нем в ответ на ее слова.

Теперь она уже не могла сдержать слез, смывавших часть стыда, горячим огнем охватившего ее. Но голос ее не дрогнул, когда она сказала:

— Да, испанец, я позволила тебе осквернить себя, к моему вечному стыду.

— Я не болен французской заразой, если ты имеешь в виду это, — сказал он, в изнеможении теребя рукав камзола.

Очень редко за свою жизнь Мириам Талон поддавалась гневу. Но этот человек выводил ее из себя. Он прошелся по комнате, остановившись перед ней, и в этот момент она ударила его по надменному, ненавистному лицу.

— Это не французская, а испанская чума попала к нам от варваров-индейцев!

Риго схватил ее за руку и крепко сжал хрупкую кисть, Одним движением своей руки он мог сломать ее.

— Итак, теперь, когда ваша страсть утолена, вы вернулись к прежнему мнению обо мне. Я не только отвратительный испанский идолопоклонник и ублюдок, но еще и грязный туземец в придачу!

Несмотря на боль в руке, она не вырывалась.

— Почему, ради всего святого, Бенджамин не оставил тебя подыхать после той битвы!

Он слегка разжал руку, разглядывая ее изящные пальцы.

— Нет, это вы, а не Бенджамин, спасли мне жизнь. Вините в этом и себя, а не только его, миледи.

— Охотно, уверяю вас. Освобождая руку от его слишком нежных прикосновений, она подумала:

«Я попала под твои чары еще во время болезни».

Встретившись с ним взглядом, Мириам удивилась перемене его настроения. Риго видел слезинки на ее щеках. Сейчас она выглядела раскаявшейся. Он пробормотал какое-то проклятие и отвернулся, огорченно взъерошив волосы.

— Мы посягнули на честь человека, который заслуживает лучшего, — горько произнес он. «И я все еще хочу тебя».

Приблизившись к двери, Патрис Феррье услышала два тихих, гневных голоса. Один их них, определенно, принадлежал женщине. Сначала она в гневе повернула обратно, но потом изящный выговор говорящей возбудил ее любопытство. Женщина не была служанкой, которую Риго мог притащить сюда, не дождавшись ее. Знаком приказав слугам ждать, она подняла засов и вошла.

Когда она увидела дочь Иуды Талона, надменную иудейскую докторшу, глаза у нее чуть не полезли на лоб. Хитрая кошачья усмешка искривила ее губы, и она промурлыкала:

— Ну, Родриго, ты, кажется, заболел от нетерпения, ожидая меня? — И, повернувшись к Мириам, добавила: — Я думала, вы лечите только женщин и детей.

— Этот человек не нуждается в моем врачебном искусстве, уверяю вас. Может, вы собираетесь попрактиковать на нем свое? Уверена, у вас в этом деле гораздо больше опыта, чем у меня, — с презрением в голосе ответила Мириам, надев накидку и не обращая внимания на непристойные испанские ругательства, которыми Риго встретил приход Патрис. Потом она повернулась к нему и спокойно добавила: — Не бойся за честь своего брата. Утром я разорву нашу помолвку. Оставляю тебя с этой шлюхой, которую ты так ждал. — С этими словами Мириам направилась к двери.

Не обращая внимания на хихиканье Патрис, Риго загородил рукой дверной проем, не позволяя Мириам уйти.

— Не делай глупостей. Ты не можешь идти домой ночью совсем одна.

— Я уже сделала одну глупость… больше, чем глупость. Мириам надеялась, что ее верные слуги правильно поняли ее приказ и придут с носилками на холм. — У меня есть сопровождающие. Пожалуйста, Риго, позволь мне уйти.

— Что ты скажешь Бенджамину? — спросил он мрачно.

— Это тебя не касается. Он хочет вернуться в Новый Свет? Теперь он сможет сделать это и остаться там. Поезжай со своим братом, испанец. Я хочу, чтобы ты никогда больше не попадался мне на глаза. — С этими словами она обошла его, опустив на голову капюшон, и направилась к носилкам.

Рука Патрис, мерцавшая в темноте от множества украшавшие ее тяжелых дорогих колец, опустилась на плечо Риго, затем скользнула выше, лаская его заросшее щетиной лицо.

— . Иди же, не думаю, что эта девчонка могла насытить такого жеребца, как ты… да? — В ее голосе была одновременно и насмешка, и лесть.

Он взглянул на нее, пытаясь подавить неприязнь.

— Если вы думаете польстить моему мужскому тщеславию, не пытайтесь. Я знаю, что могу сейчас заняться любовью еще, но не стану это делать для того, чтобы поднять себя в собственных глазах. — Он смотрел на ее слуг, терпеливо ждавших с носилками в конце аллеи. Призывно помахав им рукой, он начал мягко подталкивать ее к выходу.

— Мне нужно о многом подумать, миледи. Он с важным видом пожал ей руку. Патрис вздохнула.

— Может быть, в другой раз, — пробормотала она, когда он помогал ей сесть в носилки, понимая, что другого раза уже не будет. По пути домой она проклинала своего толстого глупого мужа, который единственный раз за свою несчастную жизнь не мог напиться вовремя!

Иуда Талон сидел во главе полированного стола эбенового дерева в просторной столовой своего дворца, давно уже не замечая окружавшего его богатства. Перед ним был сыр и свежие апельсины, которыми он привык заканчивать завтрак. В немом изумлении он смотрел на свою единственную дочь.

— Ты сошла с ума. Я предостерегал тебя об опасностях работы с бедными женщинами и детьми в городе.

Мириам неподвижно сидела на краю стула, не притрагиваясь к еде.

— Нет, отец, я не повредилась в уме и не переоценила свои силы, просто я должна разорвать помолвку. Мы с Бенджамином поссорились прошлой ночью. Тоска по родному дому всегда будет непреодолимой преградой между нами. Он не может быть счастлив нигде, кроме Эспаньолы. — Она очень тщательно отрепетировала свою речь. Он человек чести и хочет быть верен своему миру. Я же хочу хранить верность себе, и требую, чтобы ты аннулировал сделку. Раввин не может объявить наш брак законным раньше, чем через месяц. Поэтому наша честь не будет задета, если мы расторгнем договор раньше этого срока. — Ее голос был таким же спокойным, как и ее холодные темные глаза. Она стоически выдержала его взгляд. — Большим бесчестьем было бы заключить этот брак и обречь Бенджамина на годы несчастья.

Иуда поднялся и нетерпеливо заходил по комнате.

— Бенджамин не будет несчастлив. Я знаю, что пошел на хитрость, использовав Дюбэ, но это только доказало, что Бенджамин любит тебя. Он не переживет, если ты выйдешь замуж за кого-нибудь другого.

— Он будет несчастлив. Неужели ты не понял этого, отец? Он только хотел избавить меня от брака против моей воли. Потом он горько сожалел бы об этом.

— Ты хочешь сказать, что он мог бы нарушить слово и увезти тебя против твоей воли? — скептически спросил Иуда.

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, конечно нет. Он вернулся бы сюда после того, как познакомил меня со своими родителями, но, побывав в своем родном доме, он постоянно испытывал бы боль.

— Не стоит больше говорить об этом. Все уже решено.

Я всегда позволял поступать тебе так, как ты хочешь, Мириам, но сейчас ты заходишь слишком далеко.

Я не выйду за Бенджамина. — Она поднялась и посмотрела ему спокойно в глаза. — Сегодня я собираюсь отказать ему. Потом ты убедишься, что это только к лучшему — И с этими словами она вышла из комнаты.

В дверях он остановил ее.

— Если ты разорвешь соглашение с домом Торресов, я буду вынужден еще раз поговорить с Дюбэ. Он все еще хочет жениться на тебе. У тебя есть кое-какие обязательства передо мной, перед нашей семьей. Я всю жизнь много работал, чтобы собрать это богатство, и не желаю, чтобы после моей смерти его разделили между бедными иудеями, я хочу видеть наследников, Мириам.

Она на мгновение опустила голову, потом сказала:

— Дюбэ хочет только богатства, о котором ты говорил, но если после всего, что произошло между мной и Бенджамином, ты все еще считаешь, что я должна выйти за него, я сделаю это. — Она повернулась и вышла из комнаты, моля, чтобы время смягчило ее отца. Если же нет, то лучше уж все-таки этот холодный самодовольный Дюбэ, которого она презирала, чем благородный друг, перед которым она всегда будет испытывать чувство вины.

Глава 7

Мириам не пришлось ни обдумывать то, что она скажет Бенджамину, ни идти через весь город, чтобы поговорить с ним. Едва она опомнилась от ужасного разговора с отцом, как голоса в прихожей оповестили ее о том, что ее жених сам пришел к ней.

Как преступник при виде топора и палача, она поспешно покинула свои комнаты на втором этаже и сбежала с лестницы навстречу ему. Несомненно, пациент, у которого он был нынешней ночью, был смертельно болен. Потом она увидела свое письмо в его руке, и сердце ее замерло. Его ясные синие глаза, полные заботы и нежности, смотрели на нее.

«Господи, помоги мне. Подскажи, что делать», — в отчаянии молилась Мириам.

— Мириам, мы должны поговорить. Ты можешь выйти в сад? — спросил он.

Она молча кивнула и на негнущихся ногах спустилась с лестницы. Они прошли по длинному коридору и вышли во двор. Присев на каменную скамью в тени пинии, он наклонился к ней и протянул письмо.

— Паоло дал мне это, когда я пришел домой. И я сразу отправился сюда. Вчера, когда все уже разошлись, мне пришлось навестить старого Жана Ле Бража. — Он повернулся к ней и, виновато улыбнувшись, добавил: — Конечно, я с большим удовольствием провел бы эту ночь с тобой. Пожалуйста, прости меня.

Он обнял ее и прижался губами к ее губам прежде, чем она успела понять, что происходит. Бенджамин не сдерживал своей страсти, его губы показались ей дерзкими и… такими знакомыми!

I «В темноте мы похожи еще больше», — вспомнила Мириам.

Она окаменела от ужаса, не в силах что-либо предпринять.

— Я так боялся, что ты была ночью в городе и некому было защитить тебя, кроме слуг… — Он замолчал, заметив ее замешательство. — Я обидел тебя?

Она наконец пришла в себя и нежно коснулась его щеки.

— Нет, Бенждамин, это я обидела тебя. Видишь ли, после этой неудавшейся встречи сегодня ночью я много думала о нашем предстоящем браке. — «Ну, по крайней мере, в этом я не лгу». — И о нашей ссоре. — Она высвободилась из его объятий и, пытаясь взять себя в руки, сказала: — Эта записка была ошибкой. — «Это еще слабо сказано», — горько подумала она про себя. — Я просто хотела попытаться в последний раз закрепить нашу помолвку в надежде, что это привяжет меня к тебе и твоему миру. Если… еслибы ты пришел и мы сделали бы то, о чем я просила, это не спасло бы ничего, все стало бы еще хуже. — Она почувствовала, что лицо ее пылает. Заниматься с Бенджамином тем же, чем с Риго, казалось ей невозможным. Бенджамин был ее другом и коллегой, ее защитником в Падуе, ее героем, но, как внезапно поняла Мириам, она не думала о нем как о любовнике.

— Я не уверен, что когда-нибудь сам мог оценить свою мужскую привлекательность, — сказал он, чувствуя, определенно, некоторый дискомфорт. Он с растущим беспокойством смотрел, как она поднялась и отошла от него.

— Нет, дело совсем не в том. Дело в том, что… — Она не могла больше вымолвить ни слова. Как объяснить ему?

— Итак, ты опять передумала и хочешь остаться в Марселе. — Его голос задрожал от гнева, когда он встал и подошел к ней ближе. — Ты никогда не была склонна менять решения, Мириам. Но в последнее время мне кажется, что ты просто раздваиваешься.

«Неужели он догадывается?» — Она взглянула ему в лицо.

— Да, я была очень… нерешительной. Но с тех пор как этот брак стал навязываться нас с помощью хитроумных манипуляций моего отца, я стала смотреть на чувства, которые мы испытываем друг к другу, по-другому.

«Пока этот испанец не разрушил все!»

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, и в его голосе послышалась ярость. — Мы дали обет, Мириам. — Он напряженно посмотрел ей в глаза.

Она тихо вздохнула.

— Я не выйду за тебя, Бенджамин. Ты будешь несчастлив в Марселе. Я буду несчастна в Новом Свете. Из этого тупика нет выхода.

— И ты думаешь, я поверю в то, что все это ты решила за одну ночь? Скажи… ты больше не любишь меня?

— Я люблю тебя, Бенджамин, но как друга — хорошего, доброго и верного друга, но… не как мужа, — поспешно добавила она.

— Большинство браков держатся даже на еще более шатких основаниях, чем дружба, — возразил он.

Раньше это устраивало ее. Но сейчас его аргументы явно ни к чему не привели. «Хочу ли я знать, почему она передумала?» — подумал Бенджамин.

Мириам видела по его лицу, как он растерян и обижен; голос его звенел от гнева.

— Мне очень жаль, Бенджамин.

— Я уже написал родителям о нашей свадьбе. Они будут ждать, что ты приедешь вместе со мной.

— Я прошу у тебя прощения за это. Но ты ведь написал им и о Риго. Возьми его с собой, Бенджамин. Попытай счастья в Новом Свете и, быть может, время от времени ты будешь приезжать и сюда, чтобы повидать нас.

Он вспомнил все: и как она помогала его брату, и полные ненависти взгляды, которыми обменивались они, помнил ее нелестные слова о нем, ее замешательство на балу, когда она искала Риго глазами, и ее отрицательный ответ, когда он побескоился о том, не обидел ли тот ее — все это промелькнуло перед мысленным взором Бенджамина, оглушив его неожиданным открытием.

— Это Риго, Мириам? — Он ждал реакции на свой вопрос.

Даже если бы он ударил ее, она не почувствовала бы такой боли. Мириам пыталась взять себя в руки.

«Господи, пожалуйта, не позволь мне обидеть его еще сильнее!» — молила она.

— Ты ведь не, думаешь, что я могу любить этого… этого испанца! Он презирает меня, смеется над моей работой, относится ко мне, как к своей лошади!

Он видел, как боль и гнев вспыхнули в ее глазах, отчего они потемнели подобно олову.

— Даже если все это правда, вы могли бы полюбить его, — спокойно сказал он. Потом попытался улыбнуться. — Но вы правы, это было бы совсем… неосуществимо!

Оставив ее одну, он вспомнил ее слова: «Это только к лучшему». Предпочла ли она лучшему выходу из положения просто меньшее из зол?

Риго все утро упражнялся в верховой езде, насколько позволял его бок, и чуть не падал с седла от усталости. Но ухаживать за лошадью было для него привычным и знакомым занятием, давало время сосредоточиться и обдумать происходящее.

Чудесная гнедая лошадь, которую он сейчас чистил, принадлежала его брату.

«Искупление греха?» — подумал он с усмешкой, выскребая блестящую шкуру лошади.

Перед его глазами все еще пылало лицо Мириам в бледном лунном свете, и он слышал ее жестокие слова: «Почему Господь не позволил Бенджамину дать тебе умереть в том сражении!» Что за безумие было покуситься на ее девственность! На женщину его брата! Бенджамин заслуживал лучшего. Однако, хотя чувство вины мучило его, он все еще тонул в чудесном запахе Мириам и ее ясных серых глазах, чувствовал мягкость ее кожи и знал, что она была так же не в силах остановить его, как и он сам.

Теперь она будет вынуждена разорвать помолвку с Бенджамином, лучшим из людей, кого он когда-либо встречал, и который мог любить ее, как она того заслуживала. Оба они предали его, и теперь оба должны расплачиваться за свое вероломство.

Риго чувствовал обиду на Аарона и настороженность по отношению к Исааку, понимая его неприязнь. Он был лишним в этом иудейском доме, к которому принадлежал Бенджамин. Но Риго полюбил своего брата, несмотря на то, что не доверял и стеснялся остальной семьи.

«Два брата, любящие одну и ту же женщину», — горько подумал он и замер от неожиданно определившегося чувства. — «Любят?» — Он желал ее, она казалась ему привлекательной, необычной, лишала его привычной рассудительности — но любить? Нет!

В это время в конюшню вошел Бенджамин, прервав тревожные размышления Риго.

— Тетя Руфь сказала, что ты здесь. — Он разглядывал покрытое потом тело Риго, одетого только в штаны и сапоги для верховой езды. Белая льняная туника и черный камзол висели на барьере стойла. — У нас есть слуги, чтобы ухаживать за лошадьми, — сказал он, но сразу вспомнил, что их отец любил делать это сам.

— Мне нужны упражнения. Последние несколько недель я чувствую, что слабею и теряю форму, — сказал Риго, отбрасывая волосы со лба.

Глядя на мускулистую фигуру, Бенджамин решил, что это далеко не так.

— Тебе не нужно платить за наши услуги, Риго. Ты ведь член семьи, — сказал он спокойно.

Риго пожал плечами и потянулся за туникой. Он уже обзавелся целым новым гардеробом, прекрасной одеждой от лучших портных Марселя. И собирался взять кое-что с собой в Италию.

— Мириам и я разорвали помолвку, — сказал Бенджамин, незаметно разглядывая крепкую спину брата, пока он натягивал тунику через голову.

— Почему? — выдохнул Риго, обернувшись и встретив прямой взгляд синих глаз.

— Она сказала, что не сможет жить в Эспаньоле, а я не смогу быть счастлив здесь… и… еще она сказалf, что любит меня как друга, а не так, как женщина должна любить своего мужа. — Он замолчал, все еще внимательно глядя на Риго.

За долгие годы Риго выучился скрывать свои чувства, терпеть боль, страх и прочие неприятности, которые приходилось преодолевать, чтобы выжить, — и сейчас это ему пригодилось. Он выдержал вопрошающий взгляд Бенджамина.

— Мне очень жаль. Я знаю, как ты любишь ее. «А ты тоже любишь ее?» — подумал Бенджамин, заметив отрешенное выражение на лице Риго. Он уже видел его раньше — на лице отца.

— Да, я люблю ее, но, может быть, она права. Мы никогда не стремились быть любовниками.

— Раз свадьба не состоится, ты сможешь вернуться домой раньше? — спросил Риго.

— Нет особых причин торопиться. Мне понадобится еще несколько недель, чтобы уладить свои дела здесь…

— Я не поеду с тобой, — тихо сказал Риго.

Теперь Бенджамин уже не смог скрыть душевной боли.

— Почему, Риго?

«Господи, пожалуйста, не дай Мириам встать между нами! Достаточно и того, что они понравились друг другу. Произошло то, чего просто не могло быть. Мне очень жаль, что все это приносит нам одну только боль. Мне жаль, что все мы вынуждены страдать. Но позволь мне хотя бы сохранить брата, раз уж я потерял жену».

— Думаю, мне будет лучше вернуться к привычной жизни. С Пескарей я сделал неплохую карьеру. В Италии можно еще кое-чем поживиться, и я не хочу упускать своей доли. Но я буду скучать по тебе, Бенджамин, — сказал он, на мгновение дав волю чувствам.

Бенджамин понял, что Риго не передумает.

— И я тоже. Мы не должны потерять друг друга. Я знаю, ты не веришь в то, что отец ждет твоего возвращения домой, но ты ошибаешься, Риго. Если ты не вернешься со мной в Эспаньолу, он станет искать тебя, чтобы возвратить все, что принадлежит тебе по праву рождения. Можешь ты по крайней мере написать мне и сообщить, где находишься? — Он не хотел терять брата, но не видел другого выхода.

— Я напишу, Бенджамин. Я напишу, — пообещал он. Внутри у него все сжалось от боли. Они одновременно протянули друг другу руки и крепко обнялись.

Эспаньола. Октябрь 1524 года

Магдалена Торрес смотрела, как ее муж Аарон пересекает широкий расчищенный участок у подножия холма. Кругом пышные зеленые джунгли тянули свои ненасытные щупальца к низким загонам для скота. Круглый год им приходилось заботиться о том, чтобы буйная растительность не поглотила близлежащие дороги. Она только что вернулась из фруктового сада, где осматривала новые саженцы лимонов и апельсинов, и нашла своих детей взволнованными посланием из Санто-Доминго.

— Это письмо от Бенджамина, мама, — возбужденно говорила Виоланта, их младшая дочь — нельзя ли вскрыть его и прочитать для всех нас? Я знаю, там он пишет, как любит меня! — тоскливо вздохнула она.

— Нет, крошка, я не могу. Письмо адресовано отцу. Он должен первым прочитать его, — задумчиво сказала Магдалена, глядя, как Аарон идет через ворота изгороди.

«Почему ты написал отцу, а не мне, Бенджамин?» — с тоской подумала Магдалена.

Аарон заметил, что его жена и маленькая дочка обмениваются замечаниями.

— Виоланте всегда кто-нибудь льстит, — задумчиво сказал он, озабоченный тем, что все балуют их прелестную девочку. Поднимаясь в дом по пологой лестнице, он обратил внимание на то, что Магдалена чем-то встревожена.

— Что, не все наши коровы и лошади были спокойны, пока меня не было? — встревоженно спросил он.

— Нет, кажется, налетчики убрались отсюда, по крайней мере сейчас их не видно.

— Просто мы получили письмо от Бенджамина, папа. Пожалуйста, вскрой его! — щебетала Виоланта, бросаясь в раскрытые объятия отца.

— А почему вы сами не вскрыли его? — спросил он Магдалену.

— Оно адресовано только тебе. Может быть, тебе сначала лучше самому прочесть его, например, в библиотеке? — Спросила она.

Недоуменно пожав плечами, Аарон взял письмо и поспешил в дом.

Когда некоторое время спустя Магдалена постучала в дверь, он сидел, глядя в окно, погруженный в свои мысли.

— Ты прямо переменился в лице, Аарон. Кто-нибудь заболел? Может быть, Бенджамин…

— Нет, нет. С ним все в порядке. Все прекрасно! Или, по крайней мере, все будет хорошо, — сказал он, поднимаясь и протягивая руки, чтобы обнять ее.

— Бенджамин нашел Наваро! Мой сын, Магдалена, мой старший сын наконец-то возвратится ко мне. — Он протянул ей письмо.

У Она быстро пробежала глазами строчки, написанные знакомым почерком.

— Он все время был в Севилье! Она с Аароном покинули свой родной город, поклявшись никогда не возвращаться туда. Ее отец был тем самым человеком, который выдал семью Торресов испанской инквизиции. В Севилье не осталось никого, кто помнил бы их. — Он вырос в бедности… в христианской семье… А сейчас он служит наемником в имперской армии… — письмо выпало из ее дрожащих пальцев. — У него была нелегкая жизнь, — грустно сказал Аарон, вспоминая то время, когда он сам участвовал в мавританских войнах.

— Он винит тебя во всех смертных грехах, — взволнованно прошептала Магдалена. — О, Аарон, как жестоко и несправедливо поступила Алия, отдав его тому матросу и солгав тебе.

— Я старался поправить положение. Ничего не изменится от того, что мы будем обвинять Алию. Бенджамин пишет, что Наваро ненавидит свою индейскую кровь. Мы все должны сделать для того, чтобы он гордился ею.

Она робко улыбнулась и погладила его по заросшей золотистой щетиной щеке.

— Он будет гордиться тобой. А Гуаканагари убедит его, что тайно прекрасный и благородный народ.

Марсель. Октябрь 1524 года

Мириам в задумчивости сидела перед зеркалом в своих комнатах, от бессонных ночей вокруг глаз появились черные круги. Каждую ночь она мысленно переносилась в ту темную затхлую комнату, где она оставила невинность… и свою душу.

— Я не могу не думать о нем. В нем воплотился сам дьявол. Никогда больше не стану издеваться над христианами и их страхом перед демонами, — раздался ее шепот в пустой комнате. — Никогда мне уже не придется думать о том, чтобы поразить воображение мужчины, — горько сказала она, еще раз бросив взгляд на свое отражение. Ее честь поругана, она никогда не выйдет замуж. Если Иуда попытается заставить ее вступить в брак с Дюбэ… Она содрогнулась только при мысли о том, что ей придется оставить дом своего отца, тем более — выйти за Ришара, лучше уж жить на ту небольшую плату, которую она получает от пациентов.

Она положила небольшой сосуд с настоем чемерицы в сумку. Сегодня ей предстояло отправиться за город, чтобы навестить пациентку по имени Софи Мирей.

Вилла Мирей располагалась на крутом склоне, у моря. Скрюченные от ветра сосны цепко держались за края обрыва. А внизу, у их грубых корней, пенилось море.

Был погожий ясный день, солнечные лучи озаряли воды залива. В другое время она наслаждалась бы этой идиллической картиной, обдумывая предстоящие дела и решая, какие пропитанные последними лучами осеннего солнца травы еще собрать за городом. Но сегодня она рассеянно смотрела на красоту терзаемого ветром залива. Никогда еще будущее не представлялось ей в столь мрачном свете.

Софи, как всегда, с Мириам ныла, была резка и требовала повышенного к себе внимания. С каждой неделей она выглядела все хуже, кожа становилась все более прозрачной и сухой, кости — более хрупкими.

— Вы хотите попробовать на мне новое зелье? Что это за дрянь? — спросила она раздраженно, когда Мириам, растворив чемерицу в воде, подала ей. Голос Софи дребезжал, искривленные пальцы теребили край плюшевого ковра, покрывающего римский диван.

— Это питье очищает кровь, — объяснила Мириам, хоть и знала, что старая карга игнорирует ее советы. Думая о том, как ее пациентка постарела за время осады, Мириам решила, что ей осталось жить не более трех-четырех лет!

— Отвратительное пойло, — прошипела Софи, с гримасой омерзения сделав один глоток. — Это яд, говорю вам.

— Я объясню вашей горничной, как это лекарство готовится. Вам необходимо выпивать по чашке каждый день и есть то, что я прописываю, — не обращая внимания на ее капризные замечания, заключила Мириам, после чего сразу же попрощалась, сдерживая гнев.

Но стоило ей выйти за порог, по всему дому раздался гневный крик Софи:

— Иудейская колдунья! Я знаю, ты хочешь отравить меня! Да, отравить, потому что я — добрая христианка! — Вот уж действительно добрая христианка, — бормотала Мириам, припоминая истории о ее многочисленных любовниках.

Почти в течение десяти лет она платила молодым мужчинам, чтобы те делили с ней ложе. Мириам не отреагировала на враждебный взгляд Жерве, слуги Софи, который, как она предполагала, потчевал старую женщину вином и сладостями, чтобы ускорить ее смерть. Неужели он надеялся получить часть наследства бездетной вдовы?

Жан, старший конюх, послал одного из мальчиков за ее слугами.

— Вы должны быть более почтительны с мадам, — сказал он неприязненно, когда они остались одни. Когда-то он пытался приударить за ней, за что поплатился. Скальпелем Мириам умело полоснула по его руке, умерив мгновенно любовный пыл.

Только он произнес последнее слово, как в дверях показался Жерве и две поварихи. Те начали придираться к ней, явно желая разжечь мужчин. Их злоба выливалась в гнусную брань, а вина ее заключалась лишь в происхождении.

— Убирайся и больше не приходи сюда. Мы найдем лекаря — христианина, который будет лечить мадам, а не мучить ее, — задыхаясь от злости, прошипел Жерве.

— Если он сможет вылечить ее от старости и полноты, я хочу встретиться с ним, — холодно сказала Мириам, высматривая своих слуг с лошадьми. Со всех сторон собирались работники, довольные выпавшей возможностью передохнуть и взглянуть на странное создание — женщину-лекаря, да в придачу еще и иудейку.

— Ваши слуги не придут, ваша милость, — с лукавой усмешкой сказал один из конюхов. Это был громадный детина с черными гнилыми зубами. Он переглянулся с Джоном, и от этих взглядов по спине Мириам пробежал неприятный холодок.

Она стояла спокойно и старалась не показать, что боится. «Если я побегу или позову на помощь, они набросятся на меня, как свора охотничьих собак на раненую дичь», — промелькнула мысль.

— Очень глупо с вашей стороны обижать моих людей, — вслух сказала Мириам.

— Мы не сильно их обидели, только маленько оглушили.

— Мой отец состоит в очень хороших отношениях с членами городского совета. Вас сурово накажут, если вы причините мне вред, — продолжала Мириам, надеясь, вопреки всему, на их здравый смысл.

Но Джон и Жерве давно держали зло на нее. Она видела, как они разговаривали между собой на прошлой неделе, когда пришли с просьбой от Софи навестить ее. Сейчас она была здесь одна. «Идиотка, какая же я идиотка, что пришла сюда!»

Глава 8

Уже больше часа скакал Риго по скалистой дороге, удаляясь от города. Он вновь наслаждался свободой, своими силами, хорошим конем. Наконец-то он чувствовал себя здоровым и достаточно окрепшим, чтобы отправиться в Италию.

Вдали виднелась сверкающая в солнечных лучах береговая линия, там и здесь утыканная виллами богатых Марсельцев. Вдруг он услышал рокот толпы. Развернув вороного, Риго поскакал на знакомый ему шум.

Поднявшись на пологий холм, он увидел группу людей: мужчин и нескольких женщин в грубой рабочей одежде, окруживших одинокую фигуру. Они кричали, размахивая кулаками и вилами. Он услышал слова «ведьма» и «шлюха», а потом — «иудейка»! Риго пустил коня галопом, узнав высокую худую фигуру и отливавшие бронзой волосы. Мириам! Что, ради всех святых, она делает здесь одна, среди этого сброда?

Мириам, окруженная людьми, пыталась расстегнуть свою сумку с инструментами и достать скальпель. Заметив, что она задумала, Джон грубо вырвал кожаную сумку у нее из рук и бросил Жерве.

— Нет, теперь это у тебя не выйдет. Сейчас эти ножи тебе ни к чему, иудейка! — усмехнулся он.

— Грязная убийца, язычница! — Две женщины осыпали ее ругательствами, грозя костром, мужчины же больше были возмущены тем, что она занималась мужским делом.

Мириам ударила Жерве локтем в ребра — тот от боли разжал объятия. Тогда Джон схватил ее за волосы и дернул вниз. Крик боли сорвался с ее губ. Она повернулась и, когда он схватил ее за талию и зажал рот рукой, изо всех сил ударила его в голень башмаком для верховой езды.

Он ударил ее, вокруг раздавались голоса зрителей, предупреждавших его о ее колдовской силе. И в это время топот копыт заставил толпу расступиться. Женщины закричали, мужчины разразились проклятьями, увидев черного всадника на огромном вороном коне, который надвигался прямо на них.

— Это сам сатана! — завопила кухарка, обмерев от страха.

Один из конюхов поднял вилы, Риго ударил его по руке и наотмашь хлестнул плеткой крестьянина, вооруженного ножом. Его клинок мелькал направо и налево, отчего толпа начала быстро рассеиваться. Риго пытался разглядеть, что с Мириам, которая все еще боролась с разозленным конюхом.

— Отпусти меня, сумасшедший, или он снесет твою голову с плеч, — шипела она. Джон пытался прикрыться ею, как щитом, от надвигающегося всадника. Мириам поняла, что он пытается затащить ее в здание, где Риго было бы труднее защитить ее.

Внезапно Джон почувствовал, что женщина безвольно повисла на его руках. От неожиданной тяжести он потерял равновесие. На одно только мгновение он разжал руки, выпустив Мирлам, и Риго ударил его мечом в грудь.

Свободной рукой он подхватил Мириам и подсадил в седло. Никто не пытался остановить их, когда они помчались вниз по склону к дороге, ведущей в город.

Через некоторое время Риго решил передохнуть, поскольку заметил, что Мириам буквально трясет лихорадка от перенесенного стресса.

— Никто не преследует нас. Кажется, мы уже в безопасности, — спокойно сказал он, осаждая коня.

Она вздрогнула, сообразив, как близко он от нее. Риго обнимал Мириам за талию, спрятав лицо у нее на шее. Он был одет, как обычно, в черное. Освобождаясь из его объятий, она выпрямилась и отбросила с лица растрепанные волосы.

— Я так благодарна вам, дон Родриго, — сказала она сдержанно.

Он недовольно посмотрел на нее, заметив, что она очень бледна, но вполне владеет собой.

— Неужели вас невозможно вывести из себя больше, чем на мгновение? Вас чуть не убили эти мерзавцы. Что, ради всего святого, делали вы за городом, да еще одна?

— Я была в сопровождении двух слуг, во-первых, а во-вторых, я навещала свою пациентку — госпожу этих дикарей.

— Вы что залечили ее до смерти? Почему эти люди пытались разорвать вас на куски? У Мириам внутри закипал гнев.

— Нет, просто я — иудейка, да еще женщина, осмелившаяся заниматься врачеванием. Мадам Мирей осыпает меня проклятьями, как только я переступаю порог ее дома. Что уж ждать от этих грубых и неграмотных людей.

— Женщинам не стоит покидать городские стены без надежной охраны.

— Неужели вы ничего не понимаете? Я могу попасть в такую же историю и на улицах Марселя — и если, как вы говорите, женщина не должна ходить без охраны, то, уверяю вас, и на моего отца, и на вашего дядю может напасть вооружившаяся камнями толпа. Мы иудеи, испанец! Вот почему нас преследуют. Я не могу все время сидеть дома, трясясь от страха, и позволять голодранцам вроде этих господствовать на улице.

Риго чувствовал, как из глубин ее души вырывался гнев, безысходность и горечь, и он понимал ее. Он всю жизнь прожил с такой же горечью в сердце. С его губ сорвался безрадостный смех.

— Теперь и мне тоже придется нести проклятье вашей крови, словно моего темного индейского лица было недостаточно!

— Да вы еще и оделись так, словно хотели сделать свой образ еще более мрачным, — с ног до головы в черном, да еще на вороном скакуне, — сущий дьявол. Вам, очевидно, понравилось представление. Вы ведь любите убивать, дон Родриго? — В ее голосе больше не было и следа гнева. Но она тоже чувствовала тягостную боль.

— Я выбрал то, что мне по душе. И, надо заметить, я хорошо делаю свое дело, — ответил он, защищаясь.

— Теперь вам больше ни к чему зарабатывать на жизнь мечом, даже если вы решите вернуться в Италию вместо того, чтобы отправиться в путешествие вместе с Бенджамином. — Несколько дней назад она слышала разговор Исаака и Иуды, и боялась, что братья рассорятся из-за нее.

— Я не хочу встречаться со своим отцом и никогда не стану комнатной собачкой богача, — зло ответил он.

Некоторое время они ехали в молчании, каждый погруженный в свои горькие думы.

Увидев издали разрушенные артиллерийским огнем городские стены, Риго свернул с дороги к сосновому бору. Они спешились у небольшого ручья на поляне.

— Наверное, вы не хотите вернуться домой такой растрепанной, — сказал он, соскакивая с коня и помогая сойти ей.

Она сжалась, когда он без видимых усилий поднял ее и поставил на землю прямо перед собой. Прикосновение его рук слишком живо напомнило ей ту роковую ночь, которая изменила всю ее жизнь.

Риго чувствовал ее беспокойство и не хотел показывать, как сильно в нем желание. После той ночи он не отвечал на послания Патрис. Теперь он пожалел об этом.

— Я не стану насиловать вас, миледи, — мягко сказал он.

— Я не боюсь вас, дон Родриго, — ответила она, солгав и зная, что он видит ее ложь.

В страшном смятении она пошла к воде. Он смотрел ей вслед, любуясь ее прямой осанкой. На ней было снова очень простое платье для работы — зеленое, с большим вырезом. Мягкая хлопковая ткань обвила на ветру ее длинные ноги, чудные волосы развевались за спиной. Ему непереносимо захотелось спрятать в них лицо и руки, вдохнуть ее аромат, прикоснуться к нежной как шелк коже. Проклиная свою слабость, он пошел за ней.

Мириам опустилась на колени возле ручья, сполоснула лицо холодной чистой водой, вытерла лицо и руки рубашкой и принялась распутывать волосы, которые на ветру не слушались.

— В хижине можно укрыться от ветра. — Его голос был полон благоразумия.

«Голос безумия», — отметила про себя Мириам, но послушно встала и пошла за ним, молча позволив взять себя за руку. Едва переступив порог, он развернулся и потянулся к ее волосам.

— Здесь вырван целый клок. Позволь мне распутать, тихо сказал он.

Мириам чувствовала себя, как кролик перед удавом. Стараясь отвлечься от того, что происходит, она спросила:

— Почему вы сами оказались так далеко от города? И откуда вы знаете, что здесь ручей и хижина? «Другое место встреч с Патрис Феррье?»

— Всю прошлую неделю я ездил на лошадях Торресов, решая, которую купить. Что касается того места, — он пожал плечами, — вчера я случайно наткнулся на него.

— Как скоро вы отбываете в Италию? — спросила она, когда он закончил распутывать волосы, проводя по ним пальцами на манер расчески, стараясь более-менее красиво уложить их по плечам.

— Пожалуйста, Риго, не…

— А, уже снова Риго, не дон Родриго. Вы уже потеплели, Мириам?

— Нет!

Он стоял напротив нее, положив тонкую загорелую руку ей на плечо.

— Ложь, — прошептал Риго.

— Встречайся со своей шлюхой Патрис. Я не хочу видеть тебя. Ты уже и так сломал всю мою жизнь.

— А что вы сделали с моей? — грозно спросил он и приподнял ее голову, заставляя смотреть себе прямо в глаза. — Я предал своего собственного брата, но и теперь я сгораю от желания.

— Вам просто нужна женщина, все равно какая. Вы хотите вовсе не меня, — взволнованно прошептала она.

— Нет, черт возьми, — вскричал он, обнимая ее. Мирикам упиралась ладонями ему в грудь, но не отталкивала его.

— Не сопротивляйся, — тихо сказал он и потянулся губами к ее рту.

Мириам заворожено смотрела на него, загораясь от его прикосновений и одновременно понимая, что не сможет сопротивляться его ласкам.

— Скоро вы уедете, — прошептала она, приоткрыв губы для поцелуя. •

Риго терзал ее рот. Его язык проникал все глубже, сплетаясь с ее языком, мучимым, ласкаемым и трепещущим. Он придвинулся ближе, прижимая ее к себе и чувствуя прикосновение ее груди…

В хижине был земляной пол, холодный и сырой. Он поднял ее на руки и вернулся под ласкающие лучи солнца, благословляя ветер, рассыпавший ее волосы по его лицу; они как бронзовая мантия накрыли их обоих. Пройдя несколько шагов и не прерывая поцелуя, он опустился на колени в мягкую теплую траву.

Мириам прильнула к нему, жаждущая его жизненной силы, уверенности, которую обещало его тело, после их недавней схватки со смертью. Мгновение спустя он уже сбросил с себя рубашку и снял с нее тунику, покрывая огненными поцелуями шею и обнаженную грудь. Они стояли на коленях, прижавшись друг к другу, посреди овеваемой ветром поляны. Мириам слышала, как бьется его сердце.

Риго уложил ее на пахнущую медом траву, и она обняла его, притянув к себе. Сквозь пелену страсти Риго смотрел на Мириам — он был загнан в угол, доведен до отчаяния этой высокомерной, острой на язык и чуждой ему женщиной. «Безумие, это безумие». Ее слова: «Скоро вы уедете!» — эхом раздавались в его мозгу.

— Наше прощание не будет таким горьким, какой была первая ночь. Не будем никого винить. Сегодня я постараюсь сделать так, чтобы тебе было хорошо, — прошептал он, лаская и целуя ее лицо.

Слегка постанывая, она обвила руками его шею. Он склонился над ней, лелея ее тело губами со всей адской страстью и неутомимостью, на которую только был способен. Медленно, стараясь продлить сладостные минуты томления, они помогали друг другу раздеться.

Его напрягшаяся плоть коснулась нежного шелка ее бедер, и он задохнулся от желания. Она нетерпеливо изогнулась, и он ощутил ее тепло — горячее, влажное, жадно стремящееся навстречу ему. Ее тело, разбуженное и неутоленное в их первую встречу, требовало удовлетворения. Риго осторожно вошел в огненное тесное лоно, боясь утолить свою страсть так же поспешно, как и в прошлый раз.

Его руки тихо поглаживали ее спину и бедра, умеряя ее пыл и заставляя двигаться в такт с ним, отчего в первое мгновение у нее перехватило дыхание, а в следующий миг она уже не могла сдержать крика охватившего ее желания.

Ничего подобного она никогда не испытывала…

Никогда, даже в самых смелых мечтах — ах, какими яркими стали они за последние несколько недель — Мириам не грезила о таком диком восторге. Небо над ее головой завертелось с головокружительной скоростью и опрокинулось вниз, сердце рвалось из груди с каждым ударом его плоти, двигавшейся в ней вверх и вниз. Она, как львица царапала ногтями его спину, побуждая двигаться глубже быстрее, сильнее.

Внезапно с ее губ сорвался яростный крик, все ее тело содрогнулось от невероятного наслаждения, и мир потемнел перед глазами.

Риго делил наслаждение со множеством женщин и наблюдал, как достигали они вершин любви, но никогда не видел столь всепоглощающего экстаза. Ее тугая дрожащая плоть сжималась еще и еще, пока он не взорвался сам, сливаясь с ней в этом невиданном наслаждении. Когда она пришла в себя, он не откатился в сторону, но только крепче прижал ее к себе и перевернулся на спину так, что теперь она лежала на нем.

Ее волосы накрыли их блестящим облаком. Он ласкал шелковый пушок у нее на спине и чувствовал, как она понемногу успокаивается.

Разум постепенно возвращался к Мириам. Она вспомнила, где находится, но не хотела расставаться с ощущением счастья, наполнявшим ее минутой раньше. Опустив голову на грудь Риго, и замерев, она едва различала стук его сердца.

«Итак, это наше прощание», — слова эхом раздавалось у нее внутри.

«Сейчас я сделаю так, чтобы было хорошо тебе». Он не солгал. Это было чудесно. Но теперь все кончено. Он завлек ее в праздник тел, заставил желать его со слепой, необдуманной страстью. Это пугало ее холодный, расчетливый ум.

— Но ведь ничего, кроме этого, между нами нет? Так, Риго? — Она, не замечая, сказала это вслух, очнувшись от раздумий, только когда он приподнял ее и осторожно посадил рядом с собой.

— Совсем недавно этого… — он сделал многочисленную паузу, — было довольно.

Ничего нельзя было прочесть на его лице, когда он развернулся и начал одеваться.

«Чего я ожидала? Предложения выйти замуж?» — с тоской вздохнула Мириам. Ветер холодил обнаженную грудь, я она принялась натягивать разбросанную в беспорядке одежду. Мириам грустно отметила про себя, что, к счастью, платье на ней было темно-зеленого цвета. Пятна от травы будут не слишком заметны, когда она вернется домой. Домой к отцу, который никогда не мог даже в мыслях предположить, что она может принадлежать этому испанцу.

— Мне нужно зайти в дом и попытаться уложить волосы. Пожалуйста, подожди меня здесь, — прошептала она, не глядя на него.

Риго наблюдал, как она прошла в хижину. Минуту спустя Мириам появилась, заплетя волосы в две тугие косы и уложив их на затылке. Лицо ее было пепельно-бледным, но абсолютно спокойным.

— Думаю, будет лучше, если вы довезете меня до дяди Исаака и я одолжу у него лошадь.

— Ваш отец никогда не должен узнать, что незаконнорожденный дикарь обесчестил его драгоценную дочь, — горько сказал Риго, подзывая скакуна.

— Я сама лишила себя чести, Риго. И не хочу, чтобы отец терпел унижение по моей вине, — ответила она просто. Он подсадил ее на лошадь, ничего не ответив.

Холодный ноябрьский дождь стучал по стеклам библиотеки Исаака Торреса. Он смотрел из окна во двор на размытые силуэты деревьев.

— Не знаю, винить себя или радоваться, дружище, — пробормотал он.

Иуда отхлебнул еще вина и возразил:

— На твоем месте я бы радовался. Этот испанец опасен. Он никогда не станет одним из нас. И для тебя, и для всей вашей семьи очень хорошо избавиться от него.

— Может быть. Но я знаю, что Аарон будет очень опечален, получив письмо Бенджамина. Когда Мириам разорвала помолвку, мальчик и так почувствовал себя несчастным. Теперь он потерял еще и брата. Он рос, постоянно слушая рассказы о Наваро. — Он смущенно покачал головой.

— И твой племянник, и его сын всегда были глупыми! Аарон должен перевезти семью сюда, подальше от инквизиции, подбирающейся и к испанским колониям, а Бенджамин должен жениться на Мириам. Я попытаюсь поговорить с этим упрямцем. Если бы он согласился, я заставил бы Мириам подписать брачный договор. Но он, видите ли, женится на ней, только если она захочет этого!

— Я тоже считаю, что было бы лучше, если бы вся моя семья вновь собралась здесь. Но я не хочу неволить Мириам и Бенджамина. Опыт подсказывает мне, что это было бы ошибкой. Надо дать ей время разобраться в своих чувствах, Бенджамин уедет в Эспаньолу, и, может быть, поняв, что потеряла его, она напишет ему и попросит вернуться… или последует за ним.

— Пути Господни неисповедимы. Поживем — увидим.

Мириам сидела перед камином, наблюдая, как оранжевые языки пламени лижут черные камни очага, жалея, что и она не может оказаться там, в огне, и растаять вместе с дымом в холодном ночном воздухе. «Я ведь врач. Я ведь знаю об этом больше, чем невежественные крестьянские девушки, скидывающие рубашку для каждого проходящего мимо солдата».

Вертя чашу в руках, она чуть не плакала. Ее пальцы, стиснувшие бокал со страшным содержимым, побелели. Она с трудом разомкнула руки, словно мертвой хваткой сжавшие небольшой сосуд. Совсем мало — три капли на стакан теплой воды. Конечно, существует опасность и для ее собственной жизни, но она знала, что риск совсем невелик, если точно соблюсти дозу. Старая бабка-повитуха, рассказавшая ей о рецепте в прошлом году, успешно испробовала это средство на двух знатных дамах, которым сама Мириам позднее помогала.

Вспомнив крошечных мертвых младенцев, уже совсем сформировавшихся, обескровленных, неподвижных, она поняла, что не сможет совершить преступления.

«Я призвана защищать жизнь, а не отбирать ее».

Мириам пыталась убедить себя, что это профессиональная честь удерживает ее от решения использовать содержимое чаши, но понимала, что правда спрятана гораздо глубже, на самом дне ее души.

Она смотрела в огонь, представляя, какую боль и унижение испытает Иуда. Как могла она подорвать веру отца в свое благоразумие; как сможет вынести потерю его доверия? Сердце разрывалось при мысли об этом. Лучше уж покинуть родной дом, спрятаться где-нибудь в дальнем уголке Франции и всю жизнь прожить чужой там, где никто не знает ее. Где-нибудь в Бургундии, где есть иудейская община. Там она могла бы быть полезной.

«Это ребенок Риго, который даже никогда не узнает о существовании отца. Но я буду любить его за нас обоих».

Она поднялась и выплеснула содержимое чаши в огонь. Жидкость разлилась по железной решетке и, шипя, испарилась, смешавшись с дымом и растворившись в холодном ночном воздухе.

Глава 9

Бенджамин уложил два тома французской поэзии в морской сундук и еще раз просмотрел его содержимое.

— Этот сундук, наверное, потопит корабль, — пробормотал он. Это был только один из множества сундуков с книгами, медицинскими приборами и редкими снадобьями из Европы и с Востока, без которых он не мог обойтись.

Печаль наполнила его сердце, при мысли, что ему придется путешествовать в одиночестве, без невесты и брата. Но он возвращается домой. Сколько времени он ждал возвращения домой!

Услышав гневные крики внизу, у лестницы, он поспешил отворить дверь и посмотреть, что случилось.

Оглядев лестницу и главный вход он увидел Иуду Талона и своего дядю, о чем-то горячо спорящих. Между двумя стариками, бледная и растрепанная, стояла Мириам. Словно почувствовав, что он близко, она подняла глаза. Молодая женщина едва заметно покачала головой, словно прося Бенджамина не вмешиваться, но он спустился, сделав вид, что не понял ее знака.

— Я требую, чтобы этот дикарь был наказан за свое вероломство. Он запятнал честь вашего благородного дома. Аарон не может считать его своим сыном после всего содеянного им. Голос Иуды срывался от гнева.

— Не лучше ли обсудить это без свидетелей, дорогой друг, — озабоченно сказал Исаак. — Пройдемте в мою комнату. Ваша дочь утомлена и нуждается в отдыхе…

— Что совершил мой брат? — прервал их Бенджамин. Иуда обернулся и пристально посмотрел на Бенджамина.

— Это я тебя хочу спросить, что…

— Нет, отец, нет, прошу вас, — с мольбой в голосе воскликнула Мириам. Ее волосы были убраны и скреплены на голове серебряной сеткой. Печальное лицо было заплаканно, Исаак взял Мириам за руку и кивнул Иуде и Бенджамину.

— Поднимемся ко мне. Там наши слова не долетят до чужих ушей, — спокойно сказал он.

Войдя в свою просторную комнату, Исаак усадил Мириам на низкую кушетку с кипой темно-синих бархатных подушек и пригласил Иуду и Бенджамина занять места за круглым латунным столом, стоящим поодаль.

Иуда без предисловий обратился к Бенджамину.

— Этот испанский пес изнасиловал мою дочь. Более того, теперь она ждет ребенка. Это ты привел к нам чужака, и ты должен нести ответственность…

— Нет! — выкрикнула Мириам. — Я не позволю вам перекладывать мой грех на Риго де Лас Касаса или его брата. Он не принуждал меня. Я… Я уступила его просьбам, да простит меня Господь! — Она отвернулась, не в силах видеть, как ужас и боль исказили лицо Бенджамина.

— Это было той ночью, после бала, когда вы прислали мне записку? — срывающимся голосом спросил он. — Да. — Она заставила себя посмотреть ему в глаза. — В ту ночь в летней кухне и еще раз, за городскими стенами — он спас мою жизнь, когда слуги мадам Мирей напали на меня.

Исаак мрачно смотрел на эту благовоспитанную молодую женщину, которая, как ему всегда казалось, любит его племянника.

Бенджамину нужно было время, чтобы осознать признание Мириам.

Во всеобщем молчании Исаак сказал:

— Пожалуйста, успокойся, мой мальчик. Сядь и позволь нам подумать, что делать в этой ситуации.

— Это очевидно. Ей надо немедленно выйти замуж. Так как в ее будущем ребенке течет кровь Торресов — хоть и весьма испорченная, — вам необходимо найти ей мужа, в противном случае не далее чем через неделю она выйдет замуж за Ришара Дюбэ! — Иуда обращался к Исааку, но все в комнате понимали, что он ждет ответа от Бенджамина.

— Иуда, дядя Исаак, я хочу поговорить с Мириам наедине, — тихо сказал Бенджамин. Он повернулся и предложил ей руку. — Пожалуйста, пойдемте в сад, — попросил он с холодной вежливостью.

Мириам покорно последовала за ним. Ее пальцы, холодные как лед, утонули в его горячей руке. Бенджамин кивнул кипящему от гнева Иуде и Исааку, который казался только чуть более задумчивым. Когда они отошли достаточно далеко от портика, она высвободила руку и посмотрела ему в глаза.

Бенджамин был таким мрачным, каким Мириам никогда прежде его не видела.

— Когда вы разорвали помолвку, я догадывался, что вам понравился Риго, но я не мог и предположить такого вероломства. Быть такой неприступной и чопорной со своим женихом и в то же время по собственной воле развратничать с его братом!

Слезы хлынули из ее глаз.

— Лучше бы я умерла, чем причинять такую боль и унижение вам и отцу. Я решила уже покончить с собой, но ребенок…

— Никогда даже не заикайся об этом! — грозно приказал он.

Она вздрогнула и отвернулась, чтобы снова взять себя в РУКИ.

— Если бы судьба не отправила вас в ту ночь к пациенту, это могли бы быть вы, — сказала она вполне бесстрастным голосом.

— Нет, вы послали за мной только потому, что боялись чувств, возникших между вами и Риго, — горько возразил он. — С той самой минуты, как вы увидели его, я понял, что он произвел на вас совершенно особенное впечатление; потом вы пали жертвой его хитрости.

— Я уже сказала и вам, и отцу, что он не принуждал меня. Я могла бы остановить его… если бы была в состоянии в тот момент мыслить здраво. Он испанец, христианин и солдат, в нем есть все, чтобы разрушить мой мир и меня саму. Я не пытаюсь найти себе оправдание или выпросить ваше прощение. Мой грех непростителен.

— Вы знаете, что Иуда решил выдать вас замуж за того человека, которого выберет он?

— Тише, Бенджамин. Это не можете быть вы. Я уже и так причинила вам достаточно неприятностей. — Но и не Дюбэ, этот шакал. Ваш отец прав. В этом ребенке течет кровь Торресов. Ответственность за него несем и мы, — сказал Бенджамин смиренно. — Риго мой брат. И я женюсь на вас. — Он протянул руку и дотронулся до ее щеки, печально покачав головой. — Кто знает? Может быть, И со временем вы полюбите меня?

— Я и так люблю вас, Бенджамин, я говорила вам об этом, когда решила разорвать помолвку. Вы дороги мне как брат, и я не позволю вам сделать так, чтобы мы стали врагами. Не делайте ошибки. Если вы вынуждены будете признать темнокожего ребенка Риго своим первенцем, то возненавидите меня. Нет, я уеду на север, в Бордо, и начну новую жизнь.

— Не говори глупостей…

— Я уже наделала глупостей. Теперь я тщательно все рассчитала и не позволю вам принести мне в жертву свою жизнь и счастье, — твердо сказала она.

— Думаешь, Иуда Талон, не желающий, чтобы ты покидала Марсель даже в качестве моей жены, позволит уехать так далеко от него одной с ребенком? — скептически спросил Бенджамин.

— Я могу сама зарабатывать на жизнь, поскольку считаюсь хорошим врачом, — упрямо сказала она.

— Хорошим врачом, который не сможет работать много недель после того, как родится ребенок. Ты не сможешь справиться с этим одна, Мириам.

— Я не хочу, чтобы мной распоряжались как вещью ни ты, ни Дюбэ!

— Мы не говорили еще об одной возможности, — мягко сказал Бенджамин. — Ты любишь моего брата, Мириам?

— Он христианин. Отец проклянет меня, если я дам согласие выйти за него замуж! Не стоит и думать об этом, тем более что он далеко, а если и был здесь, то отказался бы нести ответственность за все это.

— Что касается реакции отца на твой брак с человеком другой веры, то тебе следовало подумать об этом до того, как лечь в постель с Риго, — зло сказал Бенджамин. — Но ты не ответила на мой вопрос, хотя твоя уклончивость говорит сама за себя.

— Я не люблю его! — воскликнула она, словно пытаясь убедить в этом саму себя.

Он смотрел на нее со смесью недоверия и отвращения.

— Ты не любила человека — считала его своим врагом — и дважды переспала с ним, позволив ему бросить тебя с ребенком?

— В первый раз было так поздно, темно… и я ждала тебя, — прошептала она, не в силах вынести его презрительный взгляд.

— А во второй раз?

— Толпа пыталась растерзать меня — Жан и Жерве из имения Мирей подстрекали слуг. Риго прогуливался верхом за городскими стенами и услышал шум.

— Ив благодарность вы отдали ему свое тело, — сказал Бенджамин.

— Не надо, прошу тебя. Все уже кончено, Бенджамин.

— Ты права. Не стоит больше бередить раны. — Он взял ее руку и повел через двор и портик к покоям Исаака.

— Ну… — спросил Иуда, едва они переступили порог. — Что вы решили?

Исаак тревожно вглядывался влицо Бенджамина и Мириам.

— Я отправляюсь в Италию на розыски брата… Он женится на Мириам, — ответил Бенджамин.

Иуда вскочил с поразительной для его лет стремительностью.

— Я запрещаю!

— Я не выйду за него, Бенджамин, — твердо сказала Мириам.

— Тогда ты выйдешь за меня.

— Ты знаешь, что нет, — ответила она, чувствуя, как мужчины испепеляют ее взглядами. — Я отправлюсь жить в Бордо под видом вдовы. Никому не придет в голову подвергать это сомнению.

Наконец свое слово решил сказать Исаак.

— Это весьма благородный план, Мириам, но невыполнимый, как уже справедливо сказал Бенджамин. Почему ты не хочешь выйти за него — ведь он согласен?

— Потому что она любит моего брата, — сказал Бенджамин спокойно. — Я верну его…

Иуда решительно взял Мириам за руку.

— Если вы оба не хотите быть благоразумными, я поговорю с Ришаром. Моя дочь никогда не выйдет замуж за христианина.

— Иуда, ведь Риго — отец ребенка, и, несмотря ни на что… он сын Аарона и, следовательно, может переменить веру…

— Это полудикарь, да к тому же еще и негодяй без совести и чести. Никогда его грязные руки больше не коснутся моей дочери. — Иуда устремился к двери.

— Значит, его кровь тайно так же противна вам, как и то, что он христианин? — спросил прямо Бенджамин. — А что думаешь ты, Мириам? Тебе придется выбирать.

Она повернулась к нему.

— Ты слышал, что сказал отец. Его решение не подлежит обсуждению. Я не могу выйти за Риго.

— Тогда тебе самой придется сказать ему об этом, — обиженно ответил Бенджамин, — потому что я найду его и привезу сюда, на свидание с тобой.

Ломбардия. Декабрь 1524 года

Вилла была просторной, удобной и при случае даже могла служить убежищем, поскольку располагалась на невысоком холме, у подножия которого текла речка. Фернандо Франциско де Авалос, маркиз де Пескара, задумчиво смотрел из большого окна столовой на своих людей, мирно расположившихся лагерем.

— Иди, Фернандо, все остынет, если ты немедленно не сядешь за стол, — уговаривала его Беатрис.

Он поблагодарил ее и обратился к своему молодому капитану:

— Скоро мы снова начнем войну. Франциск не оставит Павию в руках Де Лейва. Бурбон потворствует германским лютеранам, подкупая тех, кого не может убедить. Он пишет, что приведет двенадцать тысяч данскнехтов.

— Германцы — отважные воины. И меня не интересуют их религиозные предпочтения, — сухо заметил Риго. — Но сейчас становится слишком холодно, чтобы начинать войну.

Пескара усмехнулся.

— Этот молодой идиот — французский король, занятый только собой, ведет своих солдат через Альпы, чтобы атаковать нас. Если Бурбон прибудет вовремя, мы расстроим его планы.

— Я слышал, что они уже едят своих мулов, а также крыс и отбросы в городах, — сказал Риго, глядя на великолепно приготовленный обед, стоящий перед ними на застеленном льняной скатертью столе.

Лиана вздрогнула. Обвив белыми пухлыми руками Риго она склонилась к его уху и прошептала:

— Забудь о войне. Объяви короткое перемирие и устрой нам сегодня праздник. Пообедай здесь, а потом продолжим в… — Молодая рыжеволосая девушка что-то быстро зашептала ему на ухо, а ее тетя Беатрис смотрела на них с улыбкой.

— Она права, Фернандо. Скоро вы должны будете уехать и вкусить все лишения военной кампании. А теперь давайте веселиться, пока у нас есть такая возможность, — сказала старшая, когда смуглый, невысокого роста генерал последовал за ней к столу.

Через некоторое время их застольная беседа была прервана голосами спорящих в прихожей.

— Германцы спорят с каким-то испанцем, — сказал Пескара, впуская охранника, просившего позволения войти.

— К вам человек, генерал. У него сопроводительное письмо, подписанное вами — по крайней мере, я разобрал на бумаге ваше имя, — сказал молодой солдат. Размашистую подпись Пескары было нетрудно запомнить, хоть и немногие в его армии умели читать.

— Позвольте ему войти.

Бенджамин, войдя в тепло натопленную, богато убранную комнату, мгновенно увидел брата, полулежащего на кушетке, и рыжеволосую красавицу рядом с ним, которая кормила его абрикосом.

— Так вот как вы воюете, — сказал он презрительно. Что-то словно надломилось у него внутри, и он резко вынул из ножен меч. Занеся его над остатками пиршества, он рассек пополам лебедя, затем поддел половину на острие и швырнул Риго и Лиане.

— Позвольте мне помочь вам, леди. У моего брата слишком ненасытный аппетит для этих фруктов.

Жирная птица шлепнулась на платье Лиане, и, вскрикнув, она сбросила ее на пол. Уцепившись за Риго, она сжалась в комок, открыв рот и изумленно уставившись на братьев-в этом у нее не было сомнений, поскольку лица были удивительно похожи.

— Теперь я понимаю, почему вы решили вернуться в Италию, а не отправились в путешествие через неспокойную Атлантику, — добавил он, с громким клацаньем пряча меч в ножны.

Риго не шевелился.

— Ты устал с дороги, Бенджамин. Я больше не связан с семьей Торресов. И это к лучшему.

— Я должен поговорить с тобой с глазу на глаз, Риго. Риго разжал руки Лианы и поднялся.

— Лиана, позвольте представить вам младшего брата нашего капитана Бенджамина Торреса из Нового Света, — сказал Пескара.

Итак, чудесный спаситель Риго из Марселя преследует его. Однажды Фернандо уже пощадил молодого доктора, и на этот раз он вернул меч в ножны.

Он взял Беатрис за руку:

— Пойдем, дорогая, оставим братьев одних. — Подталкивая женщин к двери, он оглядел Риго и Бенджамина, предупредительно сказав: — Я знаю, что у вас общие предки, но, надеюсь, это были не Каин и Авель.

Лиана, еще не оправившаяся от изумления, покидала комнату с явной неохотой. Когда дверь наконец закрылась, Бенджамин с горечью обратился к Риго:

— Военные трофеи?

— Она и ее тетя остались совсем одни, без всякой защиты, мужчины из их семьи воюют на юге. Мы берем то, что нам предлагают, — объяснил Риго.

«Зачем ты здесь, Бенджамин?»

— Вы берете то, что вам предлагают. Думаю, это действительно так. Она сказала, что ты не принуждал ее. Если бы я хоть на минуту усомнился в этом, я убил бы тебя голыми руками.

Несмотря на темный оттенок кожи, было видно, как Риго побледнел.

— Она? — тревожно спросил он, выругавшись про себя.

— Лучше не играй со мной, Риго. Я зимой пересек Альпы, спал на морозе, ел только прогорклую баранину и заплесневелый сыр целых две недели, чтобы найти тебя и привезти обратно к Мириам.

Риго хрипло вздохнул, чувствуя странное разочарование.

— Я считал ее сильнее. Она дала мне слово не рассказывать тебе о том, что произошло между нами.

— Она сдержала слово, пока последствия твоих действий не выдали ее. Мириам носит твоего ребенка, Риго. — Он смотрел за тем, как отреагирует на это известие брат. — Это изумительно. Ты владеешь своим лицом так же, как наш отец — на нем ничего нельзя прочесть. Хотел бы я знать, что у тебя на сердце… и есть ли оно у тебя, Риго?

— Может быть, это наследственная черта Торресов — не иметь сердца? Я не знаю. Зачем, ради всего святого, она послала за мной? Она сама просила меня уехать, дав вполне ясно понять, что, думает обо мне как о возможном муже.

«Я сама обесчестила себя… Я не хочу, чтобы мой отец терпел унижение по моей вине» — вспомнил Риго слова Мириам.

Он вздрогнул, припоминая их расставание, холодное, несмотря на страсть, которая владела ею в тот теплый полдень.

— Она должна выйти за человека, которого одобрил ее отец… а это — ты. Не сомневаюсь, что он думает обо мне — горько добавил Риго.

— Сейчас важнее то, что он думает о Мириам. Она собирается уехать одна в какой-нибудь отдаленный город и растить ребенка там, придумав историю о вдовстве. Конечно, Иуда не позволит ей осуществить такой опасный план. Она не хочет быть моей женой, а мне бы не хотелось видеть ее замужем за негодяем Дюбэ.

— Ты все же хотел жениться на ней?

— Да. Но она боится, что я возненавижу и ее, и ребенка. Это ты соблазнил ее, и ты обязан позаботиться о ней. — Да, но леди не разделяет твоего мнения. Она не хочет быть со мной. Мы сделаем друг друга абсолютно несчастными, — сказал он и вернулся, чтобы взять со стола кубок с вином.

Бенджамин схватил Риго за шиворот, проливая вино ему на тунику.

— Вы уже сделали друг друга несчастными, зачав ребенка, — воскликнул он гневно.

Риго тяжело вздохнул и опустился в дантовское кресло, приглашая Бенджамина последовать его примеру.

— Ради Бога, Бенджамин, поверь мне, я не хотел соблазнить ее. — Он закрыл глаза, представив себе весь этот кошмар. — Нас тянуло друг к другу, и произошло то, чего не хотел ни один из нас.

— Оба раза? — Бенджамин с болью ждал ответа.

— Я сам не могу простить себе того, что произошло. И меньше, чем кто бы то ни было, хотел обидеть тебя. Так отплатили тебе за то, что ты спас мне жизнь.

— Забудь обо мне. Подумай о том, в каком положении оказалась Мириам. Ты должен вернуться к ней, Риго.

— Я ничего не могу предложить ей — Он показал на комнату. — Это наши военные трофеи, но все это не настоящее. Мгновение роскоши, выпавшее нам, а потом снова неделями придется спать на голой земле и просыпаться от оглушительных звуков канонады. Я живу своим мечом, Бенджамин. И не имею ничего, кроме лошади и оружия. Как, скажи мне, ради Бога, я могу жениться на женщине, выросшей в роскоши? Она должна выбрать кого-нибудь другого.

Лицо Бенджамина потемнело.

— Итак, ты хочешь поступить так же, как, по твоему мнению, поступил отец — бросить семя, а потом оставить женщину и ребенка!

От этого обидного сравнения Риго вскочил и принялся мерить шагами комнату.

— Это не так, и ты прекрасно это знаешь. Я не могу обеспечить их! — выдавил он.

— Да, наш отец не бросил тебя. Он зовет тебя в Эспаньолу, где ты будешь богат. Нужно только оставить свою испанскую гордость и забыть о ненависти, чтобы убедиться в моей правоте.

Франкская недоверчивость промелькнула на лице Риго… но и что-то большее. Надежда на то, что все, сказанное Бенджамином об отце, окажется правдой. К сожалению, он знал, что его брат ошибается относительно чувств, которые испытывает к нему Мириам.

— Если Мириам не захотела жить в Эспаньоле с тобой, почему ты думаешь, что она согласится ехать туда со мной?

— Почему же она забыла моральные запреты, доводы разума, мысли о семье — все, что имело для нее значение? Она сделала это для тебя. Она очарована тобой, Риго. Я почувствовала это с первого дня вашей встречи… — Бенджамин подбирал слова, которые могли бы объяснить, как он сердцем почувствовал правду.

«Я люблю тебя, Бенджамин, но как друга, а не как мужа», — вспомнил он слова Мириам; в его тоне была насмешка.

Риго горько улыбнулся.

— Кажется, мне не остается ничего, кроме проверки твоих слов. Я женюсь на леди и возьму ее с собой, чтобы увидеться с Аароном Торресом.

— Наша семья ждет тебя. Но, Риго, ты должен быть очень заботлив со своей женой. Иуда Талон скорее всего отречется от Мириам. По иудейским законам она не имеет права быть твоей женой.

— И невзирая на это ты думаешь, она согласится вступить в брак по христианскому обряду?

События разворачивались слишком стремительно, и Риго не успевал сообразить, что происходит.

— Вернись к дяде Исааку и позволь ему быть посредником между вами. Он привезет Мириам к тебе.

Риго смотрел на руки Бенджамина. Одной он крепко держался за край стола, другой — теребил густой беличий мех, которым был подбит его магистрский плащ.

— А как же ты, Бенджамин? — тихо спросил Риго, чувствуя тягостное состояние брата.

— Я останусь здесь. Кажется, скоро будет большое сражение между французской и имперской армиями. Если истории суждено вершиться в этом маленьком городке, здесь прольется кровь. Мне все равно, будет ли это кровь французов, испанцев или германцев. Я ведь доктор.

Риго обошел вокруг стола и положил руки на спинку стула, боясь прикоснуться к брату, понимая, что тот не заслужил всего этого.

— Итак, мы меняемся местами. Я отправляюсь в Новый Свет, а ты остаешься в Италии. Береги себя, Бенджамин, и когда-нибудь возвращайся в Эспаньолу.

На другой день Бенджамин смотрел, как с небольшим эскортом Риго покидает Пескару. Падал снег, посылая его черные волосы серебристыми блестками. Одетый в легкие кожаные доспехи и вооруженный мечом и пикой, он с ног до головы выглядел наемником. Прощание братьев было таким же прохладным, как и погода.

«По крайней мере, папа, ты наконец обретешь своего старшего сына. Я только молю Бога, чтобы с тобой он обошелся лучше, чем со мной».

— Ну вот, я потерял капитана и нашел лекаря. Выгодная ли это сделка, магистр? — спросил Пескара, в последний раз махнув Риго рукой.

— Я считаюсь хорошим врачом, — сказал рассеянно Бенджамин. Его мысли были далеко.

— Вспоминая, как вы вылечили Риго, я могу поверить в это, но вопрос в том, не жалеете ли вы, что спасли человека, претендующего теперь на любимую вами женщину?

Бенджамин обернулся и посмотрел в хитрые темные глаза Пескары.

— Почему вы решили, что я люблю Мириам? — Разве я выставляю свои чувства напоказ, давая повод смеяться надо мной?

Я не дразню вас, только изучаю и пытаюсь понять. Для каждого мужчины найдется женщина. Может быть, Мириам просто не подходит вам? — Он потрепал Бенджамина по плечу, и они пошли к вилле. — Пойдемте, скоро вы убедитесь, что судьба не так уж несправедлива к вам, доктор.

Глава 10

— Страшный холод. Честное слово. — Джанго Янос постукивал нога об ногу, чтобы согреться. В блестящей коже его башмаков отражались языки пламени очага Агаты. Он остановился на краю лагеря, привлеченный запахом ужина, который готовила фури дай. После целого дня в седле, он чертовски проголодался. От запаха жареных ежей у него потекли слюнки.

— Я еще час не стану вытаскивать мясо из золы, — сказала старая карга, словно читая его мысли. — Приведи сюда свою сестру. Мне надо поговорить с ней.

Джанго плюнул от злости. Никто, кроме воеводы, не имел права перечить фури дай.

— Я пришлю Рани, — сказал он, снова поспешно садясь на лошадь. Его подгонял несшийся вслед смех старой женщины.

Джанго направился к центру разбросанных наугад тут и там палаток и повозок. Все они были насколько возможно прикрыты от «чихания демонов», как цыгане называли зимний ветер. Повсюду ярко горели костры; женщины, укутанные в шерстяную одежду, тяжело двигали железные котлы, готовя ужин. Воздух был пропитан запахом дикого чеснока и розмарина.

Возле одного из костров Джанго спешился. Рани посмотрела на своего старшего брата, казавшегося великаном среди остальных людей. При его приближения кто-то грозно зарычал.

— Успокой это животное, пока я не прикончил его, — грубо крикнул он. Веро снова негромко зарычал из своего логова под их открытой повозкой.

— Это гораздо легче сказать, чем сделать, дорогой братец, — ответила она весело, бесстрашно глядя в его грубое злобное лицо. Она была на целый фут ниже его. — У тебя кислый вид. Ты лягушачьих яиц наелся, что ли? Или без меня ты и стащить ничего не можешь?

Джанго замахнулся на нее, и Веро зарычал снова.

— Молчи, глупое животное, — приказала она. • Джанго опустил руку и спокойно сказал:

— Агата хочет поговорить с тобой. Если проторчишь у нее долго, захвати мне несколько ежей, она их сейчас печет, — крикнул он ей вслед. — Меня уже тошнит от твоей чесночной похлебки.

— Тогда поймай жирного ежа, а я приготовлю, — ответила она, убегая. Огромный серый волк вылез из-под повозки и побежал за ней, как щенок.

— Что ты задумала? — спросила Рани старую женщину, входя в ее сырую палатку и разглядывая валявшиеся в беспорядке вещи.

Перед ней лежали сваленные в кучу вещицы, добытые за долгие годы странствий — статуэтки кошек из Египта и куски яркого ситца из Сирии, толстые засаленные турецкие подушки и блестящие золотые монеты из Европы. На скамеечке лежал чудесный резной нож, его обнаженное лезвие блестело в свете очага.

Агата толкла что-то в мраморной ступке, превращая в порошок черную с едким запахом траву.

— Я делаю амулет для тебя, — ответила старуха, не прекращая своего занятия. На каждом пальце ее узловатых от старости рук красовалось по нескольку колец. Но несмотря на возраст и кажущуюся немощь, двигалась она легко и быстро. Ловко отмерила четыре щепотки порошка из ступки и поместила его в тонкий кожаный мешочек, затем прицепила мешочек под яркий медальон на золотой, цепочке и протянула Рани.

— Носи его близко к сердцу — он будет оберегать тебя.

— Почему мне вдруг понадобился амулет? Мне вовсе не угрожает опасность, — сказала девушка спокойно. Агата усмехнулась.

— Я вижу твое будущее. Скоро ты будешь в смертельной опасности.

Рани засмеялась:

— Не говори загадками, Агата. Ты знаешь, мы предсказываем судьбу только гадьо. Это странно, что одна цыганка дурачит другую.

— Я не смеюсь над тобой. Я действительно могу видеть будущее… когда это мне нужно, — хитро сказала старая ведьма. — Ты не такая, как все, девочка. Я хочу, чтобы ты стала моей помощницей, хочу научить тебя всему, что знаю сама. — Ее черные глаза заблестели, когда она посмотрела в лучезарные глаза Рани. Ей понравилось, что девушка не отвела взгляда, как это сделал Джанго.

— Ты оказываешь мне честь, Агата. Но ведь у тебя есть собственные дочери. Наверное, они…

— Они не избранные. Правда, я не уверена и насчет тебя. Только время покажет, я же вижу очень смутно. Ты встретишь золотого человека из далеких-далеких стран, и он изменит твою жизнь. Не знаю, к добру это будет… или ко злу. И пока еще я могу помочь, надень это. — На миловидном лице Рани отразилось удивление.

— Золотой человек? Светловолосый гадьо? Что ему может быть нужно от меня? — Потом в ее глазах мелькнули веселые искорки. — Разве что я уведу его лошадь или обчищу карманы.

— Нет, не то, — ответила Агата. — Я вижу тебя рядом с ним… — Ее голос затих. Она нежно смотрела на невинную девушку. Затем добавила: — Вы будете любовниками.

Рани так страстно выкрикнула: «Нет!» — что Веро поднялся, чувствуя опасность.

— Этого не может быть. Цыганка никогда не выйдет замуж за гадьо, — возмутилась девушка, успокаивая зверя и поглаживая его по спине.

— Я не сказала, что он женится на тебе, — он будет обладать тобой. Теперь же мне нужно узнать, к добру это или к худу. — Агата выдернула длинный седой волос, росший из родинки у нее на щеке.

— Если в нем зло. Агата, можешь ли ты защитить меня от него? Я не буду принадлежать никакому гадьо, — сказала она, упрямо склонив голову.

— О, значит, ты так хочешь выйти замуж за Микаеля? — спросила фури дай, уже зная ответ.

Рани плюнула на землю и плотнее запахнулась в шерстяную накидку.

— Тьфу! Этот мальчишка! Джанго и Разван выбрали его для меня. Я презираю таких вечно скулящих щенков. Она, волнуясь, накрутила на палец спутанную черную прядь и добавила: — Он такой тощий, и у него гнилые зубы.

Агата осуждающе посмотрела на нее и строго сказала:

— Джанго и Разван — твои братья. Уладь дело со своей свадьбой. Тебе ведь скоро уже семнадцать — ты давно уже должна была родить первого ребенка.

Рани представила себе тощего черноволосого ребенка с гнилыми зубами и содрогнулась от отвращения.

— Никогда я не буду носить ребенка Микаеля.

— Может быть, будешь, а может быть, и нет.

Лес Мирабелло, вблизи городских стен Ливии, 14 февраля 1525 года

Осада французской армией Павии, маленького городка, расположенного на равнинах Ломбардии, началась в октябре 1524 года и продолжалась всю осень и зиму, сопровождаясь незначительными стычками. Неожиданный союзник Священной Римской империи герцог Бурбон после неудачной попытки взять Марсель привлек германских наемников-лютеран для борьбы с испанской католической монархией.

Не присягая на верность ни одной из сторон, Бенджамин слушал донесения о том, что враждебные армии сошлись у Павии, пока он был в безопасном Марселе, где все ожидали триумфа короля Франциска. Бенджамин же, познакомившись с Пескарой, уже не был так уверен в том, что имперская армия потерпит поражение.

Он прибыл с Пескарой в Павию как раз к началу кампании 1525 года. Собираясь ухаживать за ранеными солдатами обеих противоборствующих сторон, Бенджамин был крайне удивлен тем, что военных действий почти не велось. Зато набирала силу эпидемия французской чумы, и много солдат умерло от нее. Стоял жестокий холод, особенно пагубный для солдат, которым не хватало пищи и теплой одежды. Они гибли от истощения и болезней, у Бенджамина не было лекарств. Почти два месяца он делал все, что мог, быстро истратив свой запас. Он бродил по окрестным деревням, покупая травы у крестьянок и аптекарей. Корпии и девичья трава, окопник и ромашка стоили дорого, а кошелек Пескара был не так уж толст. От короля Карла денег не поступало, и добиться их вдали от Испании было невозможно, Бенджамин же не мог попросить помощи из Марселя.

Французы, уже несколько месяцев удерживавшие в своих руках округу, разорили села и перенесли стоянку подальше от умирающего от голода города к шумному рынку, куда тысячи ломбардских купцов привозили толстых каплунов и прекрасные вина богатым французским придворным. Шлюхи сотнями бродили вокруг. Сам Франциск окружил себя почти такой же роскошью, как и дома, включая общество знатных дам, прибывших из Парижа.

Но зима заканчивалась, и имперские войска набирали силу, в то время как французы проматывали свое богатство, неспособные выбить из Павии упрямца Де Лейва. Германские ландскнехты под покровом леса ожидали, что же предпримут французы.

Французская армия пустила в ход свою закаленную в боях артиллерию. Хотя Бенджамин слышал рассказы Парацельса об ужасах и кровопролитиях войны, увиденное им все-таки оказалось неожиданностью.

Из укрытия, в неописуемом ужасе, наблюдал он за происходящим, и на память ему приходили впечатляющие рассказы его отца о мавританских войнах и восстаниях индейцев в Эспаньоле. Но действительность оказалась несравнимо ужаснее. Испанских солдат разрывало на куски — руки и ноги, оторванные взрывами, летали в морозном воздухе. Кричали искромсанные люди, и корчились обезглавленные тела, а лошади кавалеристов топтали и калечили своих же солдат, оглушенных выстрелами французских пушек.

Испанцы хлынули из окопов, обойденные сзади и слева пехотой французов. Смелый молодой французский король двигался теперь на бегущих испанцев во главе своей отлично вымуштрованной кавалерии, врезаясь в самую гущу схватки. Скоро все будет кончено новой блестящей победой французов, более великой, чем в 1515 году при Мариньяно.

Солнце уже совсем взошло, отражаясь в блестящих серебристых доспехах короля.

И вдруг Бенджамина поразила наступившая тишина. Он был слишком занят ранеными и умирающими, чтобы обращать внимание на ход битвы.

— Почему стихли выстрелы? — спросил он у улана.

— Французы загораживают обстрел собственной артиллерии! Этот идиот со своими лучшими солдатами оказался между нами и своими пушками. И они не могут стрелять не задевая своих! — С этими словами молодой человек поспешил присоединиться к группе людей, разбегавшихся по полю.

Все погрузилось в хаос — это германские ландскнехты окружали позиции французов, повергая левое крыло пехоты в бегство. Уланы и легкая кавалерия Пескары удерживали французскую кавалерию, выбивая из седел всадников, окружавших Франциска. То, что казалось верной победой, обернулось разгромом.

— Безумие, это безумие, — шептал Бенджамин, глядя на храбрых, но беспомощных французов, которых рубили и крошили на куски. Он слышал хриплые крики ликования, несшиеся со всех концов поля. «Победа! Испания! Испания!»

Не было еще и десяти часов утра, когда битва окончилась пленом французского короля. Свыше десяти тысяч человек было убито, и неизмеримо больше — умирало от ран, заражения крови и лихорадки.

После битвы у Павии Бенджамин Торрес не спал более двух суток.

Пескара не лгал о том, какая добыча ожидает их во французском лагере. Имперские солдаты прогуливались в обнимку с винными кувшинами и пухлыми девками. Другие пожирали жареных цыплят целиком, разгрызая кости вместе с мясом и вытирая жирные окровавленные руки о куски шелка и бархата, отобранные у итальянских купцов, которые были виноваты только в том, что поставляли провизию проигравшей стороне. Оргии победителей вызывали у Бенджамина почти такое же отвращение, как и кровавая резня.

Бенджамин с Пескарей стояли возле старой полуразрушенной гостиницы, временно приспособленной под госпиталь. — Каждый солдат знает, что может не пережить следующий обстрел. Хорошо, что Риго далеко отсюда. И вам тоже надо уезжать, хоть, клянусь, мне будет не хватать вашего искусства, — мрачно произнес Пескара.

— Никогда за всю свою жизнь не чувствовал я себя более несчастным, чем теперь. Большинство раненых умирает, и я ничем не могу помочь им.

— Вы уже несколько дней работаете не покладая рук. Сейчас усталость говорит в вас. Мало что еще можно сделать, с остальными справятся и менее искусные лекари. Идите, Бенджамин, вы заслужили отдых.

Солнце сияло, согревая землю; в свежем мартовском воздухе пахло весной. Ледяная альпийская зима ослабила хватку; оживали леса и поля Ломбардии. Бенджамин потянулся в седле и глубоко вздохнул.

— Как хорошо здесь, вдали от зловонных ран и больных животов. Армейская жизнь нравится мне все меньше и меньше, — проговорил он вслух. — Честно говоря, я тоскую по Эспаньоле.

Он уже повернул назад в Павию, когда в холодном весеннем воздухе раздался женский крик. Бенджамин быстро развернул коня и поскакал, на ходу обнажив меч, в сторону ивовой рощи у подножия холма. Обогнув валун, он оказался на небольшой поляне, где увидел двоих испанских аркебузиров, вероятнее всего дезертиров. Они напали на крестьянскую девушку, отбивавшуюся изо всех сил, колотившую и пинавшую своих обидчиков со свирепостью, удивительной для ее хрупкого сложения. Один из нападавших держал ее за руки, а другой пытался стянуть с нее яркую рубашку, в то время как она яростно упиралась и извивалась. Он уже спустил панталоны и, по всей видимости, готов был начать свое позорное дело.

— Грязный ублюдок, с тобой ни одна сука не станет спать, — прошипела девушка и вцепилась белыми крепкими зубами в руку человека, державшего ее. Вскрикнув, он на мгновение отпустил ее, но тут же занес мясистый кулак, чтобы ударом успокоить бесенка.

Солдаты, поглощенные своей собственной маленькой войной, не увидели Бенджамина, Он поднялся на стременах над одним из обидчиков и приставил холодный клинок к его шее.

— Я не сделал бы этого, если бы вы не распускали руки. Солдат судорожно дернулся, выпуская девушку, которая сильно лягнула другого ногой, попав прямо в то, что едва не стало орудием насилия. Из горла его вырвался клекот похожий на предсмертный, и он упал на бок, схватившись рукой за пах и истекая семенем.

— Вытащи нож и брось на землю. Теперь подбери этот мешок с внутренностями и оттащи его обратно в Павию а то я передумаю и перережу тебе глотку… или позволю этой девушке отделать тебя так же, как и твоего дружка. — Человек побледнел, кивнул и принялся выполнять приказ.

Бенджамин наблюдал, как он поднял своего товарища, который был без сознания, даже не натянув на него панталоны. Его большие, похожие на поросячьи окорока ягодицы белели под полуденным солнцем, когда второй солдат тащил его на себе, поспешая изй всех сил.

— Веро! — Девушка стремглав бросилась к огромной серой собаке, неподвижно лежавшей в траве. Она опустилась на колени перед зверем и принялась осматривать его шкуру.

Бенджамин спешился и подошел ближе, и тут по коже его пробежал холодок.

— Назад! Это волк, — крикнул он, снова вынимая из ножен клинок.

Девушка отбросила за плечи копну длинных спутанных волос и, обернувшись, свирепо посмотрела на него золотистыми, как монеты, глазами.

— Конечно, это мой волк Веро, — сказала она.

— Ваш волк — ручной? — недоверчиво спросил он, когда огромное животное открыло глаза, необычайно похожие на глаза хозяйки.

— Я подобрала его совсем сосунком, когда стая бросила его, — объяснила она. — Ну, ну, Веро, все будет хорошо. Если бы только у меня был тысячелистник, чтобы остановить кровь, — прошептала она.

— Вы разбираетесь в лекарственных травах? — спросил он, подойдя к лошади и отстегивая от седла медицинскую сумку. Бенджамин никогда не выезжал без нее и без оружия.

— Конечно, я знаю, что тысячелистник останавливает кровь, — нетерпеливо сказала она. — Он загрыз бы их обоих, если бы эта грязная свинья не выстрелила в него.

— А теперь позвольте мне — если, конечно, вы скажете Веро, что я друг. — Из сумки он достал бутылочку с желтоватой жидкостью и белоснежное льняное полотно.

— Ты лекарь? — недоверчиво спросила она и первый раз внимательно посмотрела на него. Он брызгал настоем тысячелистника поверх меха так искусно, будто всю жизнь только и занимался лечением зверей. Прядь волос выбилась из-под шапки и упала ему на лоб, когда он склонился над волком.

«Ты встретишь золотоволосого человека». Рани испуганно отпрянула, вспомнив слова цыганки.

— Да, я лекарь. — только среди моих пациентов не было волков. Лошадей — да, лечить приходилось, но волк у меня первый.

— С ним будет все в порядке? — спросила она уже более мягко. Этот человек был прекрасен, как золотые статуи, которых она видела в христианской церкви. Когда он улыбнулся ей, обнажая белые зубы, она была готова упасть в обморок. — Да. Пуля оглушила его, но рана неглубокая. — Словно в подтверждение его слов волк лизнул его руку и потряс головой.

— Веро никогда раньше не проявлял дружелюбия по отношению к мужчинам. Это добрый знак, — добавила она неуверенно, вспомнив, о чем предупреждала ее фури дай. Он был одет в дорогие шерстяные панталоны и мягкие кожаные башмаки, а еще в подбитую горностаем накидку врача, небрежно наброшенную на широкие плечи. — Спасибо, что помогли мне, — сказала она. — Эти тараканы изнасиловали бы меня и, не задумываясь, убили.

— Что вы делаете здесь одна и без лошади? — спросил он.

— Я не одна. Веро обычно защищает меня. И наши совсем недалеко отсюда. — Она поправила монисто из золотых монет и медальонов, висевшее на шее, удивительно маленькими и изящными пальцами, правда, ужасающе грязными.

— Вы говорите по-испански, это весьма странно в Северной Италии, — сказал он, разглядывая ее хрупкие, благородные черты лица, опять же испачканного грязью и сажей Я еще говорю на диалекте Тоскани. Бенджамин покачал головой, не веря своим ушам.

— Как вас зовут, и где вы живете?

— Я — Рани Янос, а что до того, где я живу, то сейчас мы остановились в этих полях, но…

Стук лошадиных копыт прервал ее и мужские голоса выкрикивающие ее имя.

— Тебе лучше уйти! Это мои братья. Если они увидят тебя, то убьют прежде, чем я успею что-нибудь объяснить! — Она показала на свою порванную одежду и на раненого волка, одновременно подталкивая Бенджамина к лошади.

— Но я ведь не безоружен, — возразил он. — Вы уверены, что с вами все в порядке?

— Да, да, поторопись. — Она смотрела, как Бенджамин подбежал к лошади и легко вскочил в седло.

— До свидания, Рани Янос, — сказал он, приветственно подняв руку.

Она лукаво усмехнулась.

— Мы еще встретимся, золотой человек. — Она смотрела, как он скрылся за деревьями, прежде чем Джанго и Разван шумно въехали на поляну.

Глава 11

Марсель. Январь 1525 года

Мириам стояла, глядя в окно на серую пелену дождя, покрывшего рябью гладь пруда во дворе. Перед ее глазами все еще стояло притворно заботливое лицо Ришара Дюбэ, когда прошым вечером он и Иуда закончили составлять брачное соглашеие. Она дрожала от отвращения, моля Господа, чтобы ее приданое удовлетворило жадного купца и чтобы он не принуждал ее лечь с ним в постель. «Если он прикоснется ко мне, я умру!» Когда она представляла его на месте Риго, все внутри сжималось от отвращения. Она знала, что, несмотря на показную вежливость, он ненавидит ее и обижен на то, что ему придется признать своим ребенка испанского бастарда, но жадность победила обиду. Отец купил ей мужа, чтобы скрыть стыд дочери.

Иуда не слышал о том, что Бенджамин отправился на поиски Риго. О браке Мириам с этим «бесстыжим варваром» он не хотел и слышать.

— Если, конечно, Бенджамин сможет уговорить его вернуться ко мне, — с горечью проговорила она в холодной тишине. Невольно ее рука потянулась к увеличивающемуся животу. Она вспомнила свою клятву сохранить ребенка. Припоминая, как в бреду Риго говорил о своем детстве, она снова, словно уговаривая сама себя, пообещала: — Я выйду за Ришара Дюбэ. Никто и никогда не пристыдит и не обвинит меня!

Неясный шум у подножия лестницы прервал ее тревожные мысли: Массивная передняя дверь со стуком затворилась, и до нее донеслись протестующие возгласы слуг. Потом она услышала голос отца, он успокаивал всех, пытаясь заставить говорить кого-нибудь одного. Как лунатик она пересекла комнату и открыла дверь. Во рту у нее пересохло, зато ладонь, сжимавшая массивную латунную ручку, стала влажной от страха.

— Я хочу видеть леди Мириам, сейчас же. — Риго держал острие меча у шеи дородного привратника. Иуда как раз приказал ему выставить Риго на улицу.

— Даже такой варвар, как ты, не может убить всех моих слуг. Если ты сейчас же не покинешь мой дом, я прикажу вздернуть тебя на дыбе, чтобы затрещали твои испанские кости, — говорил Иуда. На его висках вздулись вены, в такой он был ярости.

— Я загнал превосходного коня, добираясь из Испании по льду и снегу. После такого ужасного путешествия я не потерплю отказа.

— Я ее отец — и я отказываю тебе. Это мое право.

— О каких правах вы говорите! Я хочу услышать ответ из уст вашей дочери. Или вы хотите, чтобы мы обсуждали эту проблему на виду у всех? — Меч Риго оставил шею привратника в покое, и тот снова показал на выход, к которому уже спешили другие слуги.

— Моя дочь выйдет замуж за Ришара Дюбэ! — Иуда побледнел при мысли, что ужасная тайна его дочери может быть раскрыта. — Все уже решено.

— Ничего не может быть решено, пока я не поговорю с ней, — возразил Риго.

— Позволь нам поговорить в библиотеке без посторонних глаз, отец. Я не хочу, чтобы мое имя стало предметом грязных сплетен, — с верхней ступени лестницы сказала Мириам. Спускаясь, она разглядывала Риго. Он действительно выглядел так, словно скакал без отдыха несколько недель. Его тяжелая накидка была совершенно мокрой от дождя, заросшее щетиной лицо осунулось, на нем пролегли глубокие темные тени. Он выглядел уставшим, даже изможденным, и от него буквально веяло опасностью.

Иуда отослал слуг и решительно встал между нею и Риго, словно боясь уже того, что они находятся в одной, комнате. Она опустила засов и заплопнула внутреннюю дубовую дверь, легко повернувшуюся на хорошо смазанных петлях.

«Я должна посмотреть ему в глаза. Мириам едва дышала, стоя в центре большой приемной.

Холодный серый свет струился через окно, делая и без того злое выражение лица Риго еще ужаснее. Глаза его были темными от гнева, когда он без всякого стеснения пронзительно посмотрел на ее живот. Мириам, не дрогнув, вынесла его внимательный взгляд, хоть с каждой секундой ее душу все сильнее терзало нечто, более всего напоминающее агонию.

Иуда первым нарушил молчание.

— Тебе нет места в этом доме, испанец. Тебе не о чем говорить с моей дочерью.

Риго все еще держал в руке обнаженый клинок. Опершись острием о полированный пол, он, словно не замечая Иуду, без всяких предисловий спросил Мириам:

— Ты носишь ребенка?

— Не лучше тебе было бы спросить, твой ли это ребенок? — ответила она спокойно.

Он невольно заскрипел зубами от злости:

Мы оба знаем правду. Это мой ребенок! — Риго провел рукой по своим длинным спутанным ветром волосам.

Это не значит, что ты получишь ее и ребенка. Она будет женой Ришара Дюбэ, — прорычал Иуда.

— Никто не может претендовать на моего ребенка. — Голос Риго был холодным как лед. — Вы считаете меня варваром без совести и чести, но жизнь кое-чему научила меня. Я не хочу повторять грех Аарона Торреса. Я женюсь на Мириам. — Лицо Риго оставалось совершенно непроницаемым.

— Может быть, я не захочу выйти за тебя, — зло сказала Мириам, переводя взгляд со своего отца на Риго.

— Ты не можешь обречь моего ребенка на жизнь отверженного! Я знаю, как этот хитрый купец будет относиться к отпрыску незаконнорожденного.

— Не стоит судить по себе достойного человека, — сказал Иуда презрительно, успокоенный отказом Мириам.

— Достойного человека, — повторил Риго. — Разве это так, леди? Неужели вы купите спокойную жизнь в богатом доме в Марселе ценой… счастья своего ребенка?

«Почему ты говоришь только о ребенке, но не обо мне?» Ее сердце разрывалось и плакало. Однако она сдержалась.

— Почему ты считаешь, что с таким отцом, как ты ребенок будет счастливее? — уже вслух произнесла Мириам.

— У ребенка будет индейская кровь. Если он вырастет на ранчо Торресов, наверняка ему будет лучше, и тогда не будет иметь значения, достаточно ли почтенный я человек.

Иуда встал между спорящими, защищая свою разгневанную дочь.

— Ты не будешь отцом этого несчастного ребенка! И недостоин далее находиться в моем доме. Ты слышал, что сказала Мириам. А теперь уходи. Она выйдет за Дюбэ, человека нашей веры и нашего круга.

Мириам покоробили жестокие слова отца, но она ничего не сказала. «Этого несчастного ребенка». Он обрек ее на такой стыд, обесчестил их древнее имя. Он не заслужил лучшего обращения… Но разве может невинное дитя отвечать за их грехи?

Словно прочтя ее мысли, Риго отвернулся от Иуды и посмотрел в бледное лицо Мириам своими пронзительными синими глазами.

— Значит, ты отказываешь мне? Но я прискакал сюда для того, чтобы потребовать то, что принадлежит мне по праву. Если ты не хочешь иметь ничего общего со мной, то хотя бы можешь носить доброе имя Торресов. Семья моего отца богата и уважаема в Новом Свете, — по курайней мере, так говорил Бенджамин. Они с честью примут тебя и будут любить ребенка. — Он чувствовал, что она колеблется.

Иуда Талон же в гневе продолжал:

— Аарон Торрес предал нашу веру. Он женат на христианке. В этой ужасной варварской стране ты станешь отверженной, Мириам. Я запрещаю тебе!

Сердце Мириам разрывалось от сомнений и тоски. С одной стороны, сможет ли она полностью порвать со всем, что так дорого ей здесь, в Марселе? С другой — она прежде всего должна думать о ребенке, здесь Риго прав. Дюбэ женится на ней из-за денег, он будет досаждать ребенку, как только сможет. И не дай Бог, он будет таким же темнокожим, как его отец… Она снова вспомнила, как в бреду Риго говорил о своем детстве. Мириам взглянула на побагровевшее лицо отца, гневное и умоляющее одновременно. «Я никогда больше не увижу тебя, отец. Прости меня».

— Я выйду за тебя, Риго, — сказала она срывающимся голосом, но стоя по-прежнему прямо, с гордо поднятой головой.

Иуда посмотрел на нее немигающими глазами, в которых росла решимость и ненависть. Он понял, что дочь приняла решение, и что-то словно надломилось в нем. Он схватил длинную широкую полу своей одежды, методично разрывая на куски тяжелый бархат.

— У меня больше нет дочери, — сказал он, потом начал бормотать что-то по древнееврейски. Глаза его потухли, он словно не видел, как она обошла вокруг него и, дрожа, но не плача, встала перед Риго.

— Я готова идти с тобой. Теперь в этом доме нет ничего, принадлежащего мне. Тебе придется взять меня с тем, что на мне сейчас, потому что теперь за мной не дадут приданого.

Риго нахмурился.

— Ты думаешь, я хочу жениться на тебе, чтобы заполучить богатство? — Он взял ее за руку, безвольную и холодную как лед. Казалось, старик даже не заметил, как они покинули комнату.

— Он бормочет что-то непонятное! Неужели одна мысль о твоем замужестве лишает его рассудка? — спросил Риго, когда они шли длинным коридором к выходу.

— Он не бормочет. На древнееврейском он читает молитву по умершей. Если иудей вступает в брак с человеком другой веры, закон Моисеев предписывает родителям оплакивать дитя, считая его умершим навеки. — Она почувствовала, как Риго еще крепче сжал ее руку и пробормотал сквозь зубы какое-то проклятие.

Мириам не хотелось смотреть в его глаза. Даже когда они открыли дверь и ледяной январский ветер с дождем ударил в лицо, огонь его гнева словно накалял воздух вокруг нее.

— Накройся этим, пока я седлаю коня, — приказал он, протягивая свой тяжелый плащ. Мириам закрыла глаза и спрятала лицо в толстой шерстяной материи, пропитанной его запахом, запахом человека, непоправимо изменившего ее жизнь. Совсем недавно он был чужим, а сейчас… Мириам поймала себя на мысли, что в самых тонких нюансах запаха, голоса, движений, касаний было что-то родное, знакомое. С той ночи, когда она обтирала его обнаженное, горящее в лихорадке тело, сколько раз она внимательно разглядывала его? Мечтала о нем? «Он околдовал меня».

Риго оседлал жеребца и подсадил ее в седло впереди себя, пробормотав вороному скакуну:

— Полегче, Пелигро, полегче.

— Люди моего отца не станут преследовать меня. Ты можешь убрать меч в ножны, — сказала она.

— Если бы я никогда не обнажал свой меч, миледи, нас не постигла бы такая печальная участь, — ответил он, пуская коня мелкой рысью в направлении дворца Торресов.

Дождь смешался с ее слезами, растворяя их, но она ничего не ответила на его грубый намек.

— Я пошлю за своим старым другом, Франциском Моро, чтобы он освятил брак, — говорил Исаак, расхаживая взад и вперед по просторной спальне, которая была также и спальней Руфи.

— Ты уверен, что этот брак будет лучшим выходом из положения? Мириам в отчаянии. Боюсь, она никогда не оправится от разрыва с отцом.

— Она сама решила соединить свою жизнь с моим племянником, а не мы, и тем более не Иуда, — раздраженно возразил Исаак. — По крайней мере, этот мошенник вернулся, чтобы жениться на ней. Я предупреждал Бенджамина как только он привел своего брата сюда, о неприятностях сопряженных с его появлением.

При упоминании Бенджамина глаза Руфи наполнились слезами.

— Это Бенджамин должен был жениться на ней, а не Риго.

— Мириам всегда отличалась сильной волей и — до последнего времени — здравым смыслом. Она выбрала христианина. Значит, она тоже должна принять другую веру, и их брак освятит католический священник. Я послал управляющего, чтобы он подготовил в самое ближайшее время все для путешествия в Эспаньолу. Пока еще плавание безопасно для нее, хотя срок родов приближается.

— Кажется, это не случится ранее конца июня. Еще достаточно времени, Исаак, — мягко сказала Руфь.

— Если я спокойно смогу выносить этого грязного соблазнителя рядом с Мириам в качестве ее мужа, то времени вполне достаточно! — грустно ответил Исаак.

Он подошел к столу и налил в кубок неразбавленного вина.

— Ты винишь себя, — сказала Руфь, после стольких лет, прожитых вместе,догадываясь, о чем он думает. — Это не так, Исаак. Ты не смог бы выгнать сына Аарона. А, — она вздохнула, — Мириам могла бы понять, что этому миловидному молодому человеку нельзя доверять. Она уже не девчонка.

Он, усмехаясь, подошел ближе и положил руки ей на плечи.

— Она недостаточно знает свет, чтобы распознать коварство испанца. Давай больше не будем думать об этом. Теперь от нас ничего уже не зависит. Скоро они поженятся и отправятся в Новый Свет.

Последующие дни Риго провел вдалеке от дома Торресов, отчаянно пытаясь разобраться в своих чувствах. То, что высокомерные Торрес винят его в падении Мириам, было ясно как день. То, что они считают его неподходящей кандидатурой на роль мужа, было еще более очевидным. Но их мнение ничего для него не значило. Важно было то, что Мириам была холодна и держалась отчужденно, хотя и не шипела на него, как загнанная в угол кошка.

— Чего еще я ждал? Что она упадет в мои объятия и объявит всем о своей любви? — Участь изгоя закалила его душу.

Но Риго мучило осознание собственной вины. Он украл чужую невесту и предал единственного человека, к которому он относился с любовью в этой семье.

Его настроение было под стать холодному осеннему дождю.

Риго все подготовил для отплытия в Новый Свет, используя закладное письмо, которое прислал его отец, узнав, что его первенец собирается приехать вместе с Бенджамином и невестой.

«Мой отец. Интересно, какой он?»

Обойдя летнюю кухню, пересекая залитый дождем сад, через черный вход он вошел в дом. Сегодня день его свадьбы, а ночью они отплывают.

Входя в базилику Святого Виктора, Мириам думала о том, что никогда прежде не были в христианском храме. Каким печальным и запретным казался он ей. Священник, ожидавший их, чтобы провести скромную церемонию, был не менее пугающим; он словно заглядывал сквозь покров новообращенной христианки в больную иудейскую душу. Франциск Моро, член городского совета, согласившийся уладить это дело для Исаака Торреса, сопровождал ее в церковь со своей супругой. Оба они держались с ней очень дружелюбно.

Мириам прошла в боковой придел храма, слушая, как ее шаги эхом отдаются в темной глубине пустого здания.

Риго появился из маленькой ниши рядом с большим алтарем. Свет убранного свечами малого алтаря оттенял его праздничный наряд. Как обычно, он был во всем черном — бархатный камзол с серебряной нитью, украшавшей разрезы на рукавах, безукоризненно сидел на нем. Длинные стройные ноги обтягивали черные шерстяные панталоны. На его широких плечах покоилась только одна серебряная цепь.

Она не могла видеть выражения его лица, но знала, что оно строгое и сдержанное.

Мириам выглядела хрупкой, одинокой и чужой в этом большом темном храме, напуганная незнакомыми стутуями и богато украшенным алтарем. Глаза Риго скользнули с ее бледного лица на платье теплого янтарного оттенка. Исаак и Руфь не поскупились и подарили ей замечательный наряд, стараясь компенсировать то, что потеряла она, покинув дом Иуды Талона. Свет свечей играл на сложном узоре, украшавшем медового цвета парчу. Этот цвет очень шел ей, подчеркивая бронзовый отлив волос, покрытых невесомой шелковой вуалью, скрепленной небольшой нитью топазов.

Из глаза встретились, и волнение Мириам улеглось. Ее ясные серые глаза спокойно встретили взгляд его пронзительных синих глаз. Риго взял ее руку в свою, проклиная то, как она владеет собой. Она безропотно преклонила колени перед священником. Риго безумно хотелось знать, о чем она думает. «Неужели сейчас ты жалеешь о своей сделке? Неужели ты предпочла бы сейчас быть в синагоге с Дюбэ?»

Мириам отвечала на вопросы священника, а Моро беспокойно наблюдал за ней. Когда святой отец произнес последнее благословение и приказал им встать, она попаталась отыскать на лице Риго хоть отблеск каких-нибудь чувств… и не нашла ничего.

Поднявшись на палубу «Галианта», Риго и Мириам смотрели на Исаака, Руфь и их внуков, стоявших на каменном парапете.

Ребекка, их единственная внучка, при прощании крепко обняла Мириам, вложив в руку маленький золотой крестик:

— Теперь у тебя начнется новая жизнь. Прими ее и будь счастлива, как мой дед со своей женой-христианкой.

Все желали им доброго пути.

Дождь наконец прекратился, и вода стала гладкой как стекло, когда корабль достиг наконец узкого перешейка Лакедонии и мимо цепи островов вышел в Лионский залив.

— По крайней мере, наше путешествие начинается при хорошей погоде, — сказал Риго, взяв ее за руку и отвлекая от меланхолического созерцания Марселя, исчезающего вдали. — Смотри вперед, а не назад, жена. — Он показал на блестевшую на западе сине-зеленую гладь Средиземного моря.

Она послушно повернулась, но ничего не сказала.

— Что Ребекка дала тебе? — спросил он, когда она непроизвольно дотронулась до подарка.

— Просто прощальный сувенир нам на счастье, — ответила она без всякого выражения.

Он недоверчиво взглянул на ее безупречный профиль.

— Я вижу, как ты веришь в его возможность.

— А вы, конечно, сделали все, чтобы уверить меня в том, что нас ожидает блаженство! — Она наконец хоть немного дала волю чувствам.

— Ты не одна принесла жертву. Мириам. Я поплатился своей военной карьерой и так же, как и ты, потерял любовь Бенджамина. И я тоже покидаю единственное место, которое считаю своим домом.

— Ты встретишься там со своим отцом, а я потеряла своего навсегда, — тихо сказала она, из последних сил сдерживая слезы.

Мириам не могла думать ни о Бенджамине, ни об Иуде.

Риго вспыхнул:

— Я еду, чтобы встретиться с человеком, который бросил своего незаконного ребенка и оставил его варварам. Так что прости, я не слишком счастлив от мысли о предстоящем воссоединении. Что же касается меня… я несу ответственность за нашего ребенка, Мириам. Кроме того, ты — белая женщина, и с тобой нельзя поступить, как с варваром.

— Зато я замужем за одним из них! — Она, не владея собой, произнесла эти жестокие слова и тут же пожалела об этом. Боже правый, он выглядел так, словно она вонзила ему нож в сердце!

— Да, ты замужем за одним из них, — прошептал он. Его лицо было темным от гнева, когда он сгреб ее в охапку и понес к их каюте. — Я ведь твой муж и хочу взглянуть на то, что досталось мне такой дорогой ценой.

Их каюта была маленькой и тесной, только с одной узкой постелью, устроенной на высокой деревянной платформе. В ней не было окна; в углу стояли стол и маленький деревянный табурет. Больше всего она напоминала тюремную камеру, и пахло здесь заплесневелым деревом и потом. Риго, не особенно церемонясь, посадил ее на кровать и запалил сальную свечу.

Мириам разглядывала его. Риго закрыл дверь каюты, потом повернулся к ней — в каждом его движении сквозил гнев. Мерцающий свет свечи делал его лицо еще темнее.

«Я — сама тьма», — всплыли в ее памяти слова Риго.

Черная одежда только усиливала мрачное выражение его лица. Он снял с шеи тяжелую серебряную цепь и бросил на стол.

Она ощутила запах мужской страсти, когда он присел на край кровати. Ей вдруг очень захотелось прикоснуться к его груди, ласкать его, опускаясь все ниже, ниже… Лицо ее пылало, она судорожно сжимала край одежды, борясь с искушением дотронуться до него. «Я — сама тьма» — Эти слова, и его близость сводили Мириам с ума.

Что это? Желание… или отвращение? А может быть, и то, и другое одновременно?

— Ты сказала, что я дикарь, но я ведь еще и твой муж и хочу видеть твое тело — все целиком, — его голос ворвался в ее смятенные чувства.

— Наши предыдущие встречи были случайны и все происходило так быстро, что не было времени думать об одежде. — Она покраснела, но не отвела взгляд, ожидая, что он станет делать. — Не надейся, что я стану срывать с тебя одежду, — продолжал он тихим, издевающимся голосом, — я не зайду так далеко. Разденься сама.

— Но я жду ребенка, Риго. Мое тело уже становится бесформенным и уродливым, — наконец вымолвила Мириам.

— Я сам решу, уродлива ты или нет. — Еле заметная улыбка тронула его губы, но синие глаза оставались серьезными.

Негнущимися пальцами она сняла легкую шелковую вуаль и украшенный каменьями венок. Поток волос хлынул по его черной бархатной одежде, ласково окутав. Шнуровку платья было совсем легко распутать, но фижмы были очень тяжелы. Пытаясь снять их, она внезапно почувствовала, как его теплые сильные руки помогают ей. Через несколько мгновений Мириам, смущенная, осталась только в длинной и прозрачной нижней тунике, не в силах лишиться этого последнего укрытия.

Риго, еле сдерживая себя, разглядывал ее в свете свечи. Ткань была так тонка и прозрачна, что вовсе не скрывала изгибов ее тела. Волосы Мириам блестели, шелковым каскадом ниспадая с плеч. Он явно боролся с искушением броситься к ней и сжать в своих объятиях.

— Патрис позавидовала бы твоей груди, — сказал он.

— Сомневаюсь, что она позавидовала бы моему округлившемуся животу, — ответила она, отворачиваясь от его холодного взгляда.

— Потому что там ребенок человека низшей расы? Ведь это мой ребенок!

— Если бы Патрис Феррье была более пунктуальна той ночью, мы сейчас не были бы мужем и женой, — продолжала Мириам.

— Я постараюсь сделать все, чтобы ты не жалела об этом… по крайней мере до тех пор, пока останешься со мной. — Он говорил вкрадчиво, но под внешней мягкостью скрывалась сталь.

На мгновение Мириам решила отказать ему. Но только на мгновение. Чувства вновь одержали верх над разумом. Медленно она подняла одну ногу и поставила на постель, чтобы снять парчовую туфлю и стянуть шелковый чулок. Повторив то же самое с другой ногой, она выпрямилась и распустила тесемки нижней туники. Наконец, оголив руки, все еще не решаясь отпустить тунику, она выжидающе посмотрела на Риго.

Он стоял неподвижно.

— Позволь ей упасть. Я хочу видеть тебя всю.

Когда наконец туника упала на пол, осев, подобно волне вокруг ее тонких лодыжек, Риго заставил себя медленно неторопливо обойти вокруг нее, будто рассматривая со всех сторон.

Мириам стояла, выпрямившись и не глядя на него. «Я не стану бояться!»

Не в силах больше сдерживаться, Риго протянул руку и накрыл ладонью ее тугую грудь. Почувствовав, что сосок под его рукой сделался твердым, он легонько провел пальцами по округлости ее живота, мягко прижав ладонь к пупку.

— Мое дитя растет здесь, — прошептал он сам себе, одурманенный этим зрелищем.

Обида и боль от его слов были так сильны, что она едва не выкрикнула вслух: «Неужели ты думаешь только о ребенке? А как же я?» — Но вслух Мириам не сказала ничего, а он продолжал раздражать ее и без того накалившиеся нервы. Его огрубевшие пальцы блуждали вдоль округлостей ее бедер, медленно поднимаясь вверх к плечам и рукам, вызывая в ней своими преднамеренно неторопливыми ласками острое желание. Наконец он приподнял ее голову и заглянул в глаза.

— Твое тело все еще отвечает на мои прикосновения. Оно помнит. — Он прижал ее к себе одной рукой, и она ощутила его пульсирующую плоть возле своего живота. — Мое тело тоже помнит. — С этими словами он спрятал пальцы в ее волосах и поцеловал ее.

Когда его губы прильнули к ее губам, древняя как мир жажда заставила ее позабыть страх и гордость, вызывая к жизни вихрь забытой страсти. Несмотря на очень трудный день, слабость и обиду на его бесцеремонность в обращении, Мириам уступила. Уступила, как уступала каждый раз, чувствуя его неудержимую силу и власть. Риго несколько мгновений терзал ее рот, потом начал покрывать нежными легкими поцелуями щеки, подбородок и шею. Он чувствовал ее возбуждение по тому, как она прижалась к нему, издав низкий гортанный звук. Он бережно поднял ее на руки и уложил на постель. Потом поднялся, чтобы раздеться. Стоя перед ней совершенно обнаженным, он не отрываясь смотрел в ее ожидающие глаза.

Глава 12

Риго, освещенный золотистым светом свечи, напомнил ей языческого бога. Ее глаза невольно скользнули с его черных словно ночь блестящих волос на широкую грудь, потом на пульсирующую плоть. «Теперь я понимаю, почему древние поклонялись богу плодородия», — думала она, когда он опустился на нее.

Риго поднял ее руки над головой, сжав тонкие запястья, и начал ласкать языком грудь. Когда сосок отвердел под его пальцами, он потянулся к другой груди и стал целовать оба, слушая, как сердце ее бьется все сильнее и сильнее, в такт с его сердцем. Он поднялся и встал на колени меж ее раздвинутых бедер, потом опустился ниже и скользнул в нее. Мириам обхватила ногами его бедра, поднимаясь навстречу каждому его движению. Его восторг выплеснулся в каком-то гортанном испанском проклятии. Прежде, чем слепой алый туман начал застилать его взор, он остановился, прошептав ей:

— Тише, спокойнее, пока я не кончил раньше тебя. Глубоко, судорожно вздохнув, она уступила, позволив ему двигаться медленнее, томно разжигая в себе любовный голод, пока он не вспыхнул ярче солнца. В тот миг, когда она была уверена, что более ни мгновения не может переносить этого жгучего удовольствия, граничившего с болью, что-то взорвалось в ней вспышкой чистого света. Мириам вцепилась в Риго, невольно выкрикнув его имя. Она чувствовала, как его плоть увеличивается и пульсирует глубоко внутри нее, изливая семя, а тело дрожит от наслаждения.

Боясь за нее и ребенка, он не опустился на нее, а оперся на предплечья и спрятал лицо в ароматном потоке ее волос.

— Какими чарами ты околдовала меня? — бормотал он. — Ты так прекрасна.

— Я никогда не была красивой. И всегда чувствовала себя нескладной… — Мириам увидела, что он смеется, и что-то словно растаяло в ней. — Я слишком часто это повторяю, да?

— Ты действительно говоришь об этом слишком много, что же касается остального… — Он не договорил, ощутив опять нарастающее желание. Она тихо и удивленно вскрикнула от новой волны удовольствия и выгнулась под ним снова принявшимся высекать искры ее страсти.

Мириам проснулась от мерных покачиваний корабля. Риго не было рядом. Постель была еще теплой. Видимо, он только что покинул каюту. Тонкий желтоватый луч света пробивался из-под двери. Окончательно придя в себя, она скинула одеяло, сообразила, что совсем раздета. И тут прошедшая ночь всплыла в ее памяти: с какой дикой страстью занимались они любовью.

— Что я скажу ему? Как я посмотрю ему в глаза? Страсть, которая всегда соперничала в их отношениях с неприятием, вновь помогла ей перейти какую-то грань и раствориться в его чарах. Сам он женился из чувства долга, но взамен хотел получить ужасную дань — ее человеческое достоинство. «Господи, помоги мне, я не могу управлять своими чувствами».

Ему стоило всего лишь взглянуть на нее, прикоснуться к ней, и она уже теряла власть над собой. Таким образом она уже потеряла все самое дорогое: семью, любовь и уважение Бенджамина. Почему она забывала обо всем, когда Риго де Лас Касас был рядом? Нет, не Лас Касас, Торрес. Он подписал брачный контракт именем Родриго Энджел Торрес, и сейчас они плывут в Санто-Доминго к его родным для того, чтобы навсегда остаться в диких лесах Эспаньолы.

— Почему я не вышла за Дюбэ? — спрашивала она себя, глядя в небольшое зеркало. — Несмотря на мольбы отца, я выбрала Риго. — Внезапно нахлынувшие слезы заставили ее подумать о том, какой неуравновешенной стала она в последнее время. А ведь это было так непохоже на нее. — Это из-за ребенка, — пробормотала она. Ребенок Риго. Слабая ниточка, связывающая их непрочный брак. «И все-таки ты сама выбрала испанца».

Мириам закончила прическу, сполоснула заплаканное лицо прохладной водой и еще раз оглядела себя в зеркало. Открыв дверь каюты, Мириам ступила в луч утреннего света, навстречу свежему морскому бризу. Моряки, грубые мужчины в мешковатых штанах, сидели на корточках на палубе и чинили растрепавшиеся пеньковые снасти. Один заметил ее и зашептал, как ей послышалось, на грубом итальянском наречии, своему товарищу:

— Вот и прошла ее брачная ночь.

Она поспешно прошла мимо них и не слышала, что ответил другой матрос, но его смех догнал ее, растворившись в соленом ветре. Боже правый, неужели все знают? Она сжала зубы, чтобы не повернуть назад и не укрыться в надежной каюте от насмешек этих неотесанных мужланов. В центре главной палубы она заметила каюту кока. Хоть горячую пищу им предлагали только раз в день, здесь пассажиры и команда могли перекусить печеньем, сухими фруктами или еще чем-нибудь утром или после захода солнца. Мириам не спеша подошла к группе людей, собравшихся там, чтобы утолить уже мучивший ее голод.

Потом она заметила мужа, стоявшего на малой палубе. Разглядывая его, она одной рукой ухватилась за перила, чтобы удержать равновесие. Его длинные черные волосы трепал ветер, отчего вид у него был весьма грозный. Довершали картину тяжелый меч и кинжал на поясе. Риго говорил со шкипером. Рука его покоилась на рукоятке меча. Он широко расставил ноги, преодолевая качку, словно был рожден на море.

— Наверное, это ему передалось от тайно, — с улыбкой пробормотала она, припоминая рассказы Бенджамина о том, как отвратительно чувствовал себя Аарон Торрес, каждый раз ступая на борт корабля.

Бенджамин. Неужели он всегда будет стоять между ними? Внезапно она поняла, что так не должно быть. Им никогда не суждено было быть любовниками. Каждый раз, когда Бенджамин давал волю чувствам, она уклонялась с тонкой лестью, умеряя его страсть и не чувствуя ничего, кроме слабого отклика на его здоровое и вполне понятное желание. Никогда она не была так спокойна и никогда не могла совладать с собой в присутствии его брата.

Даже сейчас, глядя на Риго издалека, она чувствовала, как сильнее бьется ее сердце и пересыхает в горле. Может быть, если он договорится с отцом и они осядут где-нибудь, все изменится. Если бы она могла забыть прошлое и свою вину перед Бенджамином, может быть, смог бы и Риго. Она поняла, что Бенджамину уготована своя судьба, не зависящая от них.

Риго почувствовал на себе чей-то взгляд и обернулся, глядя на верхнюю палубу. Мириам убрала волосы и оделась в теплый, подбитый мехом плащ, скрывавший фигуру. Их глаза встретились, и он заметил смятение на ее лице.

— Твоя жена очень мила, дон Родриго, настоящая леди, — сказал шкипер, следя за взглядом Риго. — Моим ребятам будет жаль расставаться с нею в Генуе, где вы пересядете на другой корабль. Обычно мы не берем пассажиров и тем более, не видели у себя на борту таких красивых женщин.

Все еще глядя на Мириам, Риго ответил:

— Да, она очень красива. «Из богатой и знатной семьи, только волей случая ставшая моей». — Извините меня, шкипер, я должен подняться к ней.

Мириам смотрела, с какой грацией взлетел Риго по деревянной лестнице на верхнюю палубу.

— Вам нехорошо, миледи? — сказал он. — Вы так бледны.

— Просто чувствую некоторую слабость. Надеюсь, свежий воздух и немного еды подкрепят мои силы, хоть созерцание этого простора, кажется, лишает меня аппетита.

— Лучше ешьте орехи и фрукты, пока здесь, в Средиземноморье, их можно достать. Когда мы пересядем на испанский корабль и выйдем в Атлантику, там будут только сухари и плесневелый сыр.

— Сколько времени нам понадобится, чтобы пересечь океан? — спросила она, когда он взял ее за руку.

— Сейчас не лучшее время для путешествий. Удобнее было бы плыть в июле или в августе. С этими холодными январскими ветрами, может понадобиться почти два месяца, чтобы добраться до Санто-Доминго.

Мириам побледнела.

— Два месяца!

— Вы могли бы остаться в Марселе, в безопасности, — возразил он бесстрастно.

— Но я выбрала другое. — Она отвернулась и поглядела на море и бесконечную линию горизонта на западе.

После наступления темноты Мириам сидела одна в своей каюте, в сотый раз решая, стоит ли ей пойти за Риго. Он посоветовал ей отдохнуть после ужина, сославшись на заботу о ребенке. «Всегда он говорит только о ребенке. Неужели он никогда даже не думает обо мне?» Хотя за последние несколько дней она поняла, что он желает ее — по крайней мере с наступлением ночи страсть крепко сплетала их тела. Но с восходом солнца он снова становился холодным и чужим, предупредительным и вежливым, но все равно чужим.

— Пусть всю ночь шагает по палубе в компании своих демонов, — пробормотала она. — Я не должна бегать за ним и беспокоиться, если он сам не хочет этого делать.

Она только сняла платье и натянула через голову теплую ночную тунику из плотного хлопка, как вдруг снаружи донеслись крики:

— Человек за бортом!

Накинув плащ, она выбежала из каюты. Приближаясь к толпе матросов, собравшихся на палубе, она разыскивала глазами Риго.

Он шел через расступившуюся перед ним толпу со спрятанным в ножны мечом, но с кинжалом в руке. Вдруг она увидела разодранную на нем тунику. Плечо было в крови. Сдерживаясь, чтобы не закричать, она, расталкивая людей, бросилась к нему. Подойдя ближе, Мириам поняла, что рана была поверхностной.

— Что случилось? — Она перевела взгляд с его раненого плеча на длинное блестящее лезвие кинжала, который он аккуратно убирал в ножны.

— Какой-то матрос набросился на меня сзади в темноте, — ответил он.

— Он пытался убить тебя?

Он взглянул на порез и пожал плечами.

— Если бы я не подставил руку под его нож, он запросто перерезал бы мне горло, и сейчас я, а не он, отправился бы кормить рыб.

— Кто это был? — спросил боцман.

— Матрос. Если даже я и знал его когда-то, то очень давно. Если бы мне удалось разоружить его, оставив в живых, я бы с удовольствием порасспросил его, зачем он хотел меня убить.

— Позволь мне осмотреть твою рану, пока ты еще не умер от потери крови и не отправился в море рыбам на обед вслед за ним, — сказала Мириам, подавив страх и желая только одного — чтобы они поскорее оказались в безопасной каюте.

Закрыв дверь каюты, она достала свою медицинскую сумку из небольшого сундучка в углу и начала рыться в ней ищя настойку тысячелистника и бинты.

— Все-таки почему этот человек хотел убить тебя?

— Я действительно не знаю. Это был обычный матрос, и я уверен, что он не знает меня. Может быть, он принял меня за кого-то другого?!

Он удивленно присвистнул, когда она принялась накладывать на руку жгучий компресс.

— Мы оба знаем, что этого не может быть. Вряд ли тебя можно спутать с кем-нибудь из членов команды, ты ведь одет в дорогое платье.

— Было темно.

— Риго, ты на целую голову выше всех, кроме лоцмана, а он в три раза полнее тебя. Ошибки быть не может. Этот человек пытался убить именно тебя! — Внезапно она задрожала.

Он с подозрением посмотрел на нее:

— А если бы ему это удалось, ты бы плакала обо мне? Она замотала бинтом смазанную руку.

— Может, ты обидел его жену или сестру? Он взял ее руку и прижал к губам. По традиции, существующей на море, он не брил бороды. Нежную ладонь кольнула густая щетина.

— Ты не ответила на мой вопрос, жена. — Не выпуская ее изящное запястье, он слушал, как учащается ее пульс.

— Что мне сказать, Риго? Что я буду оплакивать тебя? Ты вряд ли этому поверишь, скорее обвинишь меня во лжи.

— Не знаю, Мириам, — задумчиво прошептал он, побуждая ее встать на колени перед ним, — сам он сидел на низком стуле. Когда его губы потянулись к ее губам, она обвила руками его шею.

Они спокойно пересели на другой корабль в Генуе и еще раз на Канарах. Наконец они оказались на борту многопалубной испанской каравеллы, которую использовала, исключительно для путешествий через Антлантику, колония Испании в Новом Свете. В Санто-Доминго принимали суда только под испанским флагом.

Теперь у них была большая каюта с иллюминатором и просторной постелью. Однако, несмотря на удобства, даже роскошь. Мириам получала все меньше удовольствия от плавания. Если Средиземное море было относительно спокойным, Атлантику терзали штормы.

Она страдала морской болезнью. В первые три месяца беременности она не испытывала тех обычных легких недомоганий, на которые жаловались ее пациентки. У нее не было ни тошноты по утрам, ни чрезмерной утомляемости, ни отеков. Но на второй день после того, как они прошли Тенерифы, океанская качка внезапно заставила ее вкусить сполна все эти неприятности.

Мириам лежала на постели, наблюдая, как одевается Риго, легко реагируя на качку. Она не хотела обращать на себя внимания, поэтому притворилась спящей, когда он обернулся к ней. Но его было невозможно провести.

— Я принесу тебе чего-нибудь поесть, хватит поститься, — сказал он, направляясь к выходу.

— Пожалуйста, не надо. Я совсем не голодна. Просто устала.

— Тебе необходимы силы. Сейчас у нас есть свежие фрукты, даже хлеб и сладкое вино. Совсем скоро придется довольствоваться только соленым Мясом и твердыми сухарями. Полакомься, пока есть возможность.

Она с трудом удержалась, чтобы в раздражении не накричать на него, и отвернулась к стене, натянув на плечи одеяло и моля Бога, чтобы сон наконец сморил ее.

Риго пришел через некоторое время со спелым яблоком, ломтем сыра и куском свежего хлеба.

— Садись и ешь, — скомандовал он, снимая салфетку с подноса. — А потом мы прогуляемся по палубе, чтобы ты немного проветрилась. — Он помог ей подняться и принялся кормить яблоком, отрезая по кусочку.

Не желая показывать свою слабость, Мириам заставила себя проглотить два кусочка и сделала глоток вина, которое он принес. Когда, он протянул ей ломтик острого сыра, она поняла, что больше не может. Но все же мужественно откусила кусочек и попыталась проглотить.

Риго с тревогой смотрел на нее. Хотя он и слышал что-то от своих товарищей-офицеров о том, что беременные женщины испытывают разные недомогания, он не очень этому верил. До вчерашнего дня Мириам была цветущей и абсолютно здоровой.

Вдруг Мириам побледнела как полотно и схватилась за горло. Он помог ей лечь на бок на постели и придержал, пока ей пришлось расстаться с тем, что она только что съела.

Мириам хотелось провалиться сквозь землю от стыда, но не было сил, чтобы достаточно долго думать об этом. Она чувствовала, как Риго убирает ее волосы с лица, бормоча что-то невнятно по-испански. Когда спазм прошел, он осторожно уложил ее снова на постель.

— Мне нужно раздобыть соломы и воды, чтобы убрать здесь. Лежи спокойно, — приказал он.

Как только он вышел из каюты, она поднялась с постели и принялась вытирать отвратительную массу куском льняной материи, взятой из сумки. Она почти закончила, выжимая тряпку в помойную лохань, когда Риго открыл дверь.

С проклятьями он подхватил ее под руки и потащил к кровати.

— Ложись. Я все сделаю сам. Ты больна.

— Я ведь доктор, мне это привычнее, — возразила она. Риго обернулся и хмуро посмотрел на нее.

— Вы когда-нибудь бывали на поле боя, миледи?

Она молча улеглась и позволила ему доделать все самому, сказав только:

— В моей сумке есть розмарин, он освежает воздух. Всю следующую неделю она пыталась привыкнуть к качке, хотя бы только для того, чтобы добраться до борта и снова, и снова освободить желудок. Риго был удивительно терпелив и предупредителен, настаивая только, чтобы она хотя бы пила воду и ела хлеб для поддержки сил. Он все время обтирал ее покрывавшееся холодным потом тело и менял каждый вечер ночные сорочки.

Так проходили дни и ночи. Мириам лежала в постели.

Едва чувствовала, как Риго терзается из-за Бенджамина. Это мешало ей отвлечься от тягостных мыслей. Она сама не знала, что хотела. С одной стороны, он своей заботой давал ей повод думать о нем как о человеке любящем, с другой стороны, она чувствовала, что он не принадлежит ей. Она очень страдала от чувства неполноценности их отношений. Она пыталась несколько раз завести с ним разговор о Бенджамине, но Риго оставался непроницаемым.

Следующие несколько недель море было почти спокойным, и ужасное недомогание Мириам прошло. На ее щеках вновь появился румянец, и она начала понемногу поправляться. Риго оставался заботливым и вежливым, помогал ей не спеша прогуливаться по палубе. Приносил ей все лучшее, что мог достать, очень стараясь, чтобы она ела. Но даже когда она сказала, что совсем поправилась, он не пытался заняться любовью.

«Он боится за меня и ребенка». Как могла она убедить его снова несдерживать свою страсть? Может быть, когда он купал и заботился о ней, ему разонравилось ее тело? В конце концов она действительно становилась круглой и неповоротливой, хотя из-за болезни поправилась совсем немного.

— Сначала я была тощая как палка, а теперь стала круглая как дыня, — пробормотала она. Потом вспомнила, как он желал ее раньше и каким был заботливым в период ее недомоганий.

Вдруг, неожиданно для себя самой, Мириам решила действовать. Конечно, для этого понадобится смелость, но она решила рискнуть.

«Почему из-за нелепой гордости мы должны пройти мимо своего счастья? Я люблю его и боюсь, что он откажется от меня. Что, если он тоже любит меня и так же боится сказать об этом?»

Она приняла ванну и надела мягкую чистую тунику. Отважившись истратить немного питьевой воды, чтобы сполоснуть волосы от соли, она причесалась, придав им живой блеск. Потом надела голубое шелковое платье и затянула шнуровку. Живот не был еще очень велик, но грудь стала заметно больше. Вспомнив, как он касался пальцами ее груди, как ласкал ее губами, она опять ощутила желание.

«Наверное, если он был так добр ко мне, так беспокоился о моем здоровье, он должен хоть что-то чувствовать. Я верну его сегодня снова в свою постель и скажу, что люблю его — Риго Торреса, Наваро, сына Аарона Торреса. На нем нет ни позора, ни проклятия».

Мириам глубоко вздохнула и отложила зеркало, наконец-то довольная тем, как выглядит.

Риго стоял у борта с боцманом. Было уже поздно, звезды сияли алмазами в северном небе, и он вспоминал серебряный огонь в глазах Мириам, когда она, объятая наслаждением лежала под ним. Он так хотел вернуться в каюту и любить ее. Но не отважился.

Мириам и так столько перенесла — она ждет ребенка, а тут еще этот ужасный брак и не менее жуткое путешествие через зимний штормовой океан. Мучимый чувством вины перед братом, он не вынес бы еще и ее страдания. Он отвезет ее к отцу. Аарон Торрес богат, его семья имеет влияние в Эспаньоле. Пусть они перекрещенцы, но они все-таки ее крови. И могут обеспечить ей спокойствие, заботу, дом — все, что потеряла она, уступив его страсти. Если бы она вышла замуж за Бенджамина, скорее всего ее жизнь прошла бы именно так. Теперь, когда от нее отказался Иуда Талон, она могла бы вновь обрести семью.

Что же до него… Риго не мог допустить и мысли о том, чтобы жить на подачки того, кто бросил его ребенком. Может быть, однажды он вернется, чтобы бросить богатство и власть к ее ногам. Риго повернулся к боцману.

— Вы были там, в Мексике? Видели золотые города Корагеса?

— Нет, городов я не видел, они далеко на материке, но я был на Кубе, куда корабли привозят сокровища с материка. И говорю вам, эта земля ломится ими, как дерево — спелыми плодами.

— Я только солдат. Вы видели моего скакуна в стойле на нижней палубе. Как вы думаете, если я отправлюсь в Мексику с конем и мечом, вернусь ли я богатым, как Фернан Кортес?

Боцман оценивающе оглядел этого выглядевшего весьма грозно наемника. Он встречал таких повсюду в каждом порту от Гаваны до Хуэлво.

— Да, Я думаю, сможете, дон Родриго.

Ни один из них не заметил замершей, словно от удара грома, женщины, тихо стоявшей в тени мачт позади них.

Сильный ночной ветер трепал паруса, заглушая звук ее шагов в направлении каюты.

Глава 13

Санто-Доминго

Риго стоял на палубе и смотрел, как в ясном утреннем воздухе возникает земля, где он родился. Никогда в своей жизни не чувствовал он себя более одиноким. Казалось, что во время путешествия Мириам начала относиться к нему с большей теплотой, но скорее всего это была благодарность за то, что он заботился о ней, пока она была больна. Теперь она оправилась от морской болезни и пряталась за стеной холодной вежливости, что бесило его. Должно быть, ему только показалось, что она стала относиться к нему лучше. Он не хотел быть отвергнутым собственной женой. Слишком часто в этой жизни приходилось быть отверженным. Даже его старший брат, Бартоломео де Лас Касас, оставил его, чтобы защищать индейцев, жителей этой варварской страны.

Он разглядывал береговую линию, невольно ища глазами следы пребывания тайно, хоть и знал из писем Бартоломео, что им больше не разрешается жить и ловить рыбу на побережье, что их обращают в рабство и заставляют работать в рудниках и на полях испанцев. Бенджамин рассказывал, что тайно были богатым народом, и сам Риго происходит из знатной семьи. Скоро он узнает правду. Он снова и снова прогонял мысль об Аароне Торресе.

Земля, открывавшаяся его взору, была диковинной и чудесной, совсем непохожей на сухие иберийские степи и ледяные Альпы. Он глубоко вздохнул и почувствовал, как странно пахнет воздух, словно пропитанный женскими духами.

Шкипер заметил его удивление:

— Воздух такой мягкий и ароматный из-за цветов и деревьев, растущих на этой благословенной земле, другого такого места нет во всем мире. Это были слова Первого Адмирала, когда они впервые оказались здесь, на борту «Эспаньолы». Но не только из-за деревьев и цветов. Это плодороднейшая, богатейшая земля.

— Что это за странные птицы? — Риго показал на стайку чудесных розовых птиц с длинными, причудливо изогнутыми шеями и странными ходулями вместо ног. Несмотря на причудливую окраску, они казались уродливой пародией на журавлей.

— Эти огненные птицы — фламинго, водятся повсюду на островах, — объяснил старик, молча пытаясь понять, что чувствует этот индеец в одежде белого, никогда не видевший земли своих предков.

Риго смотрел на птиц, на устье реки, на высокие пальмы и крупные лиственные деревья, которые образовывали такую высокую стену, что солнечные лучи наверняка не проникали сквозь нее. Ползучие растения и огромные цветы прятались под навесом из листьев. Птицы всех цветом радуги, такие же незнакомые для Риго, как и деревья, пронзительно кричали в джунглях. Лес под лазурным небом был всех оттенков зеленого, желтого и огненно-оранжевого. Далеко в глубине чудесного острова в бледно-лиловой и розовой дымке виднелись зубчатые пурпурные горы.

Шкипер сказал, что они приближаются к устью реки Озама, и к ночи будут в столице Санто-Доминго. Только здесь Они могут подойти близко к берегу, откуда можно увидеть красоту и оценить опасность, грозящую этому причудливому раю.

— Как чудесно, — сказала Мириам, тихо подойдя к ним.

— Бенджамин рассказывал тебе об острове? — Он впервые подумал о том, что с ней не стоит говорить о брате.

Ее лицо было почти бесстрастно, ясные серые глаза разглядывали стремительно приближающуюся береговую линию. Корабль повернул к более глубокой воде.

— Бенджамин всегда хотел, чтобы я жила здесь, в этом раю. И он не преувеличивал, говоря, как тут красиво и как непохоже на Европу. — Она замолчала, потом внезапно заговорила о другом. — Мы никого не знаем в Санто-Доминго. Твой отец живет далеко в глубине острова. Как мы известим его?

И снова Риго отметил странную отрешенность в ее голосе.

— Я отыщу доминиканский монастырь, в котором последние три года живет мой старший брат. Он, должно быть, может известить Аарона Торреса.

Она заметила, как подчеркнуто холодно он произнес имя своего отца. Неужели он просто оставит ее в своей иудейской семье, а сам отправится на поиски удачи и золота в Мексику?

— Что ты скажешь ему?

Риго прищурившись смотрел на дальние горы, словно пытаясь разглядеть за ними долину, где жила его семья.

— Не знаю. Даже если Бенджамин был прав и они желают моего возвращения, их отношение ко мне может перемениться тотчас, как только выяснится, что я отнял тебя у брата.

— Я никогда не хотела становиться между тобой и Бенджамином или разлучать тебя с твоей семьей, — сказала она сдержанно.

В первый раз, с тех пор как она оправилась от болезни, он положил руки ей на плечи и быстро отнял, так что она не успела отреагировать.

— Это не ваша, а моя вина. Но если я прав, это уже ничего не значит. Мой отец с женой могут решить, что им не стоит постоянно иметь перед глазами напоминание о безрассудствах молодости.

— Ты знаешь, что Аарон и Магдалена не сделают этого. Ты — Наваро, и они всегда желали твоего возвращения. Как только мы познакомились с Бенджамином, он говорил о тебе и о том, как твои родители тебя ищут.

— Ну тогда они должны принять меня и мою жену, разве не так? — Он посмотрел на нее ничего не выражающими глазами.

Мириам промолчала.

В гавани толпились суда всех видов. Небольшие каравеллы и бригантины, ходившие вдоль береговой линии, сновали вокруг огромных галеонов, груженных золотом ацтеков, готовых к отплытию в Севилью. С берега Риго разглядывал каменные стены Санто-Доминго.

— Эти укрепления — совсем как кастильские крепости в Андалузии, только в окружении гор и диковинных деревьев.

Новый город, расположившийся на западном берегу реки Озама, представлял собой в основном величественные каменные дома, выстроившиеся вокруг главной площади. Прямо напротив порта возвышалась королевская башня, служившая одновременно пакгаузом и тюрьмой, ее бойницы смотрели холодно и мрачно на сверкающий солнечный день.

Риго быстро разузнал, где находится монастырь доминиканцев, и распорядился погрузить их багаж на запряженную парой волов повозку, служившую основным средством передвижения здесь.

Наконец Пелигро снова стоял на твердой земле. Риго посадил Мириам впереди себя, и они отправились на поиски Бартоломео де Лас Касаса.

Погонщик мулов был, определенно, тоже наполовину индеец и удивленно, хоть и с пониманием, разглядывал Риго. Они ехали за тащившимися еле-еле животными, и Джуан показывал им город, отвечая на вопросы.

На какое-то время Мириам забыла о своих несчастьях. Ощущение твердой земли, ароматы фруктов и цветов целительно действовали на ее душу. Бенджамин был прав, восторгаясь этой землей. Теплые лучи солнца ласкали ее кожу, а сильные руки Риго бережно поддерживали ее.

Город был полон суеты и выглядел богатым и цветущим. Гораздо меньший, чем Марсель, он был очень чистым.

У Мириам потекли слюнки при виде экзотической снеди, которую местные жители продавали с прилавков, тянущихся чере площадь. Джуан выбрал хлеб из маниоки, сладкий картофель, кокосовые орехи, мясо дикого кабана и много разной свежей рыбы для нее.

— Ты голодна? Мы можем остановиться и попробовать чего-нибудь, — предложил Риго.

— Нет, давай сначала найдем твоего доминиканца. — Она почувствовала, как напряглось и тут же расслабилось его тело, когда он тронул поводья.

— Ты думаешь, что Бартоломео — инквизитор? Да он безобиднее ягненка, и скорее даст убить себя, чем принесет вред кому-нибудь. Не забывайте, миледи, на этой земле вы — христианка, — прошептал он, хоть Джуан и не прислушивался к их разговору.

Она ничего не ответила, вместо этого принявшись разглядывать чудесный сад с фонтаном и низко склонившимися к земле цветами и кустарниками. За ними виднелся чудесный дворец с двойной колоннадой и огромными широкими окнами.

— Что это за здание? — спросила она Джуана, тщательно выговаривая по-кастильски, в котором она теперь практиковалась.

— Этот дворец построил Второй Адмирал, дон Диего Колон. Сейчас король Карл призвал его обратно в Испанию, но его жена, блистательная донна Мария, сейчас живет здесь. Она — великая женщина, — важно добавил он.

Риго усмехнулся.

— Она племянница старого короля Фернандо и герцога Альбы. Колон заключил выгодный брак.

— Некоторые ненавидят генуэзскую династию. Другие, которым не угодил королевский казначей Пазамонте, поддерживают дона Диего. Может быть, он вернется, и его власть здесь восстановится. — По тону Джуана нетрудно было догадаться, что ему по душе такая возможность.

Мириам молча слушала их разговор, думая о невезучей вирайне^[2], оставшейся в одиночестве с детьми в Эспаньоле, в то время как ее муж пытался осуществить свою мечту, заискивая перед королевским судом.

Джуан остановил повозку перед низким каменным зданием строгого и аскетичного вида.

— Это монастырь доминиканцев.

Риго соскочил с Пелигро и бережно поставил Мириам на землю. Попросив Джуана присмотреть за их вещами, он подвел ее к маленькой деревянной двери.

— Разве монахи, позволяют женщинам находиться на территории монастыря? — с сомнением в голосе спросила она. Риго улыбнулся.

— Им нельзя оставаться на ночь, если у них есть знакомые в городе, но Бартоломео лучше знает, где нам остановиться.

На их стук вышел старый монах, выслушал Риго и проводил их во внутренний дворик, предложив подождать в тени двух причудливо изогнутых пиний. Беспокойный молодой послушник побежал доложить отцу Бартоломео.

— Риго, неужели это действительно ты? — Маленький худой человек, одетый в простой белый балахон и черный плащ, отличительный знак ордена, протянув навстречу руки, спешил к ним по посыпанной гравием дорожке. Через мгновение Риго уже обнимал его. Бартоломео де Лас Касасу шел пятьдесят первый год. Резкие, жесткие черты его лица говорили больше о его характере, чем хрупкая фигура.

— Да, Бартоломео, это действительно Риго. Я изменился, заработал новые шрамы, а ты, я вижу, лишился своей шевелюры, — улыбаясь, сказал Риго, глядя на лысую голову брата, загоревшую от работы под горячим карибским солнцем.

— Невелика потеря, все равно мне выбрили бы тонзуру. — Прищурив карие глаза, он перевел взгляд с элегантно одетого Риго на женщину, которая спокойно стояла позади него. — Думаю, ты изменился больше, брат, чем тебе самому кажется. Но прежде всего — твоя леди, разве она не устала после долгого путешествия? — Он повернулся к Мириам и вежливо поклонился.

Представляя жену старшему брату, Риго изменился в лице и впервые был рад тому, что кожа его темна.

Бартоломео заметил странную напряженность между Риго и его женой, но решил, что ему будет проще понять причину этого, не спрашивая напрямую, а наблюдая. Он сам проводил их в комнату для гостей, приказав монаху принести немного еды.

— Вы оба оказались далеко от дома, Риго. Ты всегда клялся, что твоя нога не ступит на землю матери. Твои убеждения на этот счет изменились?

Риго был в смятении, усаживая Мириам и встретив изучающий взгляд Бартоломео. Он никогда не мог обманывать его.

— Нет, о твоих индейцах я думаю то же, что и раньше, — мрачно начал он; — Но во время осады Марселя я был тяжело ранен. Меня спас от смерти молодой доктор, который оказался моим братом. — Риго коротко рассказал о том, что произошло за Последние несколько месяцев, опустив только два момента: расторгнутую помолвку Бенджамина и Мириам и что его француженка-жена — иудейка.

Когда он закончил, Бартоломео де Лас Касас удивленно потирал подбородок.

— Пропавший сын Аарона Торреса, — задумчиво повторил он.

— Ты что-нибудь слышал об этом ребенке? — в голосе Риго послышалась враждебность и недоверчивость.

— Только когда я в первый развстретился в 1502 году в Санто-Доминго с губернатором Овандо. Я никогда не был знаком с командующим флотом Первого Адмирала, живущим в отдалении от всех, но о нем и его сыне от женщины таино ходило много фантастических слухов. Неужели этот ребенок и тот младенец, которого мой отец привез из Кагуары, — один и тот же человек! — На его лице отразились тревога и недоумение.

— В отличие от своего брата я не верю, что Аарон Торрес хочет моего возвращения в семью. А что думаешь об этом ты, Бартоломео?

— Я слышал об этом не так много, потому что вскоре отправился на Кубу, а потом — в Рим, и сейчас помню только, что он искал тебя и предлагал большую награду тому, кто тебя вернет.

— Скоро я узнаю правду. Если все так уверены в моих правах, я оставлю Мириам здесь, чтобы она жила в большей безопасности и с большим комфортом, чем жена простого наемника. — Он подцепил на кончик ножа кусочек странного фрукта, похожего на дыню, и выжидающе посмотрел на Бартоломео.

— Аарон Торрес, судя по всему, богатый человек. Он и его семья живут в высокогорной плодородной долине далеко отсюда, на севере; Там они разводят коров и превосходных лошадей. Его корабли перевозят кожу и жир. а также золото отсюда в Севилью. Те же люди, которые управляют имениями Диего Колона, являются представителями Торреса в Санто-Доминго. Торресы и Колоны всегда были друзьями. Дон Аарон поставляет продовольствие и лошадей экспедициям направляющимся в Мексику и на Жемчужный Берег. Я думаю, у него есть что предложить тебе.

— Почему? Он женат на кастильской дворянке и в хороших отношениях с аристократами. Ты хорошо знаешь, как такие люди относятся к индейцам. — Риго пригубил вино в ожидании ответа Бартоломео.

— Торресы в дружественных отношениях с народом тайно.

Риго недоверчиво усмехнулся:

— Да, деля ложе с их женщинами. Бартоломео быстро взглянул на Мириам, сидящую с грустным выражением лица.

— Риго всегда гневается, когда ему плохо. И довольно часто задевает окружающих, вовсе не желая их обидеть, — мягко сказал он, обращаясь к ней, потом строго обратился к помрачневшему Риго: — На ранчо Торресов царит атмосфера равенства: там живет несколько сотен тайно. Их вождь — Гуаканагари — только помогает Торресам управлять ранчо, не являясь сборщиков податей с проживающих на ней индейцев.

: — Гуаканагари — брат моей матери. Бенджамин его очень хвалил.

— Но ты не поверишь ничему, не увидев все собственными глазами. Поэтому поезжай и убедись.

— Сколько времени займет дорога до ранчо Торресов? — спросила Мириам.

Заметив, что она бледна после долгого путешествия, Бартоломео встревожился. Понять, что жена Риго ждет ребенка, было нетрудно. Хотя Риго совершенно ничего не сказал ему по этому поводу.

— Туда несколько дней пути на лошадях, только верхом, потому что нет дороги, по которым могла бы проехать повозка. Я пошлю известие к вирайне, думаю, она будет рада оказать гостеприимство сыну Аарона Торреса и его жене. Пока вы будете отдыхать, слуги сообщат Аарону о вашем прибытии. «Почему всего несколько месяцев назад обо всем этом не было и речи? Почему Бенджамин Торрес не возвращается домой вместе с вами? Странное совпадение».

Мириам понимала, что святой отец удивлен и тронут приездом Риго с женой. Нервно облизнув губы и набравшись смелости, она сказала:

— Вы достаточно слышали о любимом офицере Первого Адмирала и его подвигах. А что вам известно о семье Аарона Торреса?

Бартоломео сел в плетеное кресло рядом с Мириам, взяв ее за руку. Добрая улыбка озарила лицб монаха, преобразив его.

— Я слышал, что он новообращенный христианин. Его родители погибли на костре инквизиции. Знаменитый дядя, Исаак Торрес, был советником старого короля Фернандо, а потом предпочел бежать во Францию, но не принял христианства. — Он почувствовал, как напряглась ее рука, и успокаивающе пожал ее. — Разве он не в Марселе? Не бойся, дитя мое. У доминиканцев в Эспаньоле слишком много дел по защите индейцев, несчастных тайно, чтобы они могли тратить время на поиски иудеев.

Риго улыбнулся.

— Я же говорил тебе, что он не инквизитор. Мириам, смутившись, посмотрела в глаза мудрого старого человека.

— Я была иудейкой в Марселе, но здесь, в Новом Свете, я христианка. Мы обвенчаны по христианскому обряду.

— И это означает, что у тебя теперь нет другой семьи, кроме Торресов, — понимающе заметил Бартоломео. — Они хорошо примут тебя, Мириам, не бойся.

Она одарила его сияющей благодарной улыбкой.

Вскоре Бартоломео вызвал послушника, приказав проводить гостей во дворец Второго Адмирала.

Роскошный дворец вице-короля поразительно контрастировал с аскетической строгостью монастыря. Низкая широкая колоннада, где их встретил слуга, вела в просторную приемную.

— Я не ожидала, что в Новом Свете встречу такую красоту и таких цивилизованных людей. Бенджамин говорил что их ранчо устроено очень удобно, но это… — Мириам любовалась генуэзскими гобеленами, покрывавшими стены и кожаными испанскими ширмами. Шкафы орехового дерева и кресла, украшенные искусной резьбой, делали комнату еще более элегантной. В центре возвышался массивный ореховый стол, инкрустированный золотом.

На одной из стен она заметила зеркало из полированного металла и остановилась, чтобы поправить выбившийся локон.

— Тысячу извинений, что заставила вас ждать, но мой младший сын требовал еду. Ему всего лишь год отроду, но он уже страшный тиран. — Донна Мария Колон решительной походкой вошла в зал, ее пышные розовые юбки изящно качнулись, когда она подняла руку в ответ на поклон Риго.

В ее черных волосах, поднятых в высокую прическу и стянутых на затылке янтарными гребнями, поблескивала седина. Тонкий, правильной формы нос и высокие скулы подчеркивали изящные черты лица, шоколадного цвета глаза светились весельем и проницательностью. Это была сильная женщина, привлекательна, но не красивая в привычном смысле слова. В любом бальном зале она привлекла бы внимание всех мужчин, без исключения.

— Итак, вы сын любимого героя моего мужа, великого Аарона Торреса. — Она удивленно разглядывала его лицо. — Какое поразительное сходство. Добро пожаловать, Наваро. Она повернулась к Мириам с приветствием. — Надеюсь, мы станем друзьями.

— Благодарю, ваше высочество, — ответила Мириам. — Зовите меня Марией. Губернаторство висит камнем у меня на шее.

— Донна Мария, могу я просить вас называть меня Родриго? Это имя, которое дали мне приемные родители.

— Вирайна изучающе посмотрела на него. — Конечно, Родриго, если вы забудете официальное «миледи» и будете называть меня Марией.

Через несколько минут великодушная хозяйка уже показывала предназначенные им покои, советуя отдохнуть перед вечерней трапезой. К услугам гостей была ванна с горячей водой и все, что они только пожелают.

Их комната была с видом на оживленный порт. Как только они остались одни Риго обратился к Мириам:

— Почему бы тебе не отдохнуть? Наверное, ты устала после такого длинного и ужасного путешествия. Я не хочу, чтобы ты переутомлялась, — обратился Риго к Мириам.

— Я беременна, но не больна, Риго. Пожалуйста, не обращайся со мной, как с инвалидом.

Он приблизился к ней и коснулся рукой шнуровки на груди, которую она ослабила, чтобы дать отдохнуть пополневшей груди и животу.

— Ты ведь у нас доктор. Если ты так хорошо себя чувствуешь, может быть, сегодня ночью ты примешь меня на этой великолепной постели?

Посреди огромной комнаты стояла широкая кровать с балдахином. Когда они вошли, Мириам старалась не смотреть на нее.

— Ты мой муж и имеешь право быть со мной в любое время, — тихо ответила она.

— Я, не хочу, чтобы ты страдала, исполняя свой долг. Если тебе позволяет самочувствие, откуда же такая холодность в последние несколько недель? «Зачем я заговорил на эту опасную тему?»

— Я становлюсь бесформенной. Уверена, ты не захочешь…

— Я уже говорил тебе, что твое тело не может быть неприятным для меня — имеет значение только твое отношение ко мне!

— Как и всегда, — возразила она, отстраняя его руки.

— Как подсказывает мне память, мы не понравились друг другу в первую же встречу. Но это никогда не мешало вспыхивающей между нами время от времени страсти… до сегодняшнего дня. — Он развернулся на каблуках и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Оставив Мириам, Риго оседлал Пелигро и отправился посмотреть город. И человек, и лошадь были рады выплеснуть бьющую через край энергию. Он поехал в сторону огромного собора, который начали возводить два года назад. Уже был заложен каменный фундамент, хотя было видно, что пройдут годы, прежде чем этот грандиозный проект будет завершен.

Проезжая по узкий улочкам, он рассматривал цветущий город, дома, выстроенные в основном из камня. Старые постройки над рекой снес невероятный ураган, о котором рассказывал ему Бенджамин.

Добравшись до площади, Риго остановился у небольшого прилавка, за которым индеанка продавала безделушки. Это были недорогие, но очень симпатичные ожерелья и браслеты, собранные из перламутровых осколков. Его внимание привлекло одно хрупкое на вид ожерелье розового цвета; он представил себе, как хорошо оно будет смотреться на Мириам.

Чувствуя себя не в своей тарелке, он спросил о цене. Ожерелье оказалось не очень дорогим. Осторожно спрятав свое сокровище в седельную сумку, Риго поехал дальше, недоумевая, зачем он купил женщине, привыкшей к дорогим украшениям, простые перламутровые бусы.

Путешествуя по оживленным улицам и останавливаясь, чтобы сделать покупки, он все время чувствовал преследование, но сколько ни оглядывался, не замечал ничего подозрительного. Хорошо помня, что случилось на корабле, вполне можно было допустить, что в Санто-Доминго некто мог предпринять попытку убить его.

За последние годы Родриго нажил немало врагов. При его занятиях это было неизбежно: «Но кто мог последовать за мной в Новый Свет?» Риго перебирал длинный список брошенных любовниц, обманутых мужей, даже молодых солдат, дорогу которым он, может быть, перешел, продвигаясь по службе. Наконец он решил бросить это занятие и продолжал разглядывать цветущий город.

Между прилавками, ломящимися от фруктов и изделий ремесленников, сновали чернокожие рабы. В городе он заметил совсем немного индейцев, которых было нетрудно узнать по длинным черным волосам, черным глазам и безыскусной крестьянской одежде.

Как и африканцы, они были рабами, хоть это было запрещено. Здесь работали и каннибалы с южных Карибских островов. Риго смотрел на этих бедняг, трудившихся под жарким солнцем, и пытался представить их воинственными, поедающими людей дикарями, Риго манила буйная растительность за городскими стенами. «Может, это зов крови?» Пустив коня мелкой рысью, он направился в сторону открытого берега реки.

Риго решил посмотреть на поля, возделанные на границе джунглей. Он подъехал ближе, и ему вдруг показалось, что какая-то сила затягивает его в темную чащу, словно желая поглотить. Прогоняя фантастическое видение, он потряс головой и принялся разглядывать ростки. Сахарный тростник и рис выращивали на экспорт на островах к западу от Санто-Доминго, а на этих полях росли маниока и маис. Бенджамин рассказывал ему о .местных хлебных культурах. У него мелькнула идея стать плантатором и солидным человеком. На мгновение Риго представил себе реакцию тайно на то, что человек их же крови будет управлять ими.

«Я, кажется, забегаю вперед. Скорее всего я окончу дни в Мексике, сбывая то, что нашел».

Он повернул Пелигро в чудесную темноту джунглей и вдруг почувствовал, что конь испуган. Потрепав его по холке и бормоча что-то успокаивающее, он поехал дальше, разглядывая с близкого расстояния первозданную красоту.

— Все это напоминает собор в праздничный день. Впереди показался еще один расчищенный участок, на котором он заметил небольшую группу индейцев, рыхлящих мотыгами мягкую красноватую почву. Небольшой ручей омывал корни огромного корявого дерева.

Держа Пелигро под узцы, Риго спешился и повел коня к ручью. Тайно на ближайшем поле прекратили работать и принялись перешептываться друг с другом, показывая на него. С холодной улыбкой Риго направился в их сторону, подняв руку ладонью вверх, что, как он надеялся, будет воспринято, как мирное приветствие.

— Вы говорите по кастильски? — спросил он. Один из парней вышел вперед и поклонился. Его чер-нильно-черные прямые волосы были грубее, чем у Риго, и спускались ниже плеч. Отбросив их за спину, юноша ответил:

— Да. Меня зовут Гаона. Чем могу служить вашей светлости? — Старшие закивали, в то время как младшие удивленно разглядывали дорогой костюм Риго и испуганно косились на Пелигро.

— Я просто хочу напиться и напоить лошадь. Один из старших тут же взял калебас и опустил в ручей чтобы набрать воды для Риго. Напившись, Риго обратился к индейцам:

— Меня зовут Родриго де Лас Касас, хотя, думаю, здесь в Эспаньоле, лучше знают имя моего отца, Торреса. Я — Наваро Торрес, — и да, вы правы, хоть и молчите, — я наполовину тайно.

Индейцы обменялись недоуменными взглядами и начали говорить между собой на странном, очень мягко звучащем языке. Потом одновременно грохнулись на землю в немом почтении, словно он был мавританский император!

Глава 14

— Ты — племянник великого Гуаканагари, сын его сестры Алии, — сказал юноша с благоговейным страхом, стоя на коленях перед Риго.

Глядя на это жалкое почтение, Риго не знал, смеяться ему или гневаться от отвращения к их трусливому подобострастию. Он уже наблюдал нечто подобное в королевском суде, когда индейцы, запинаясь, произносили высокопарную речь перед лошадиномордым Габсбургом.

— Мой брат говорил мне, что я сын женщины королевского рода, но поклонение для меня неожиданность. Встаньте. Я не ваш вождь и вообще не обладаю никакой властью.

— Но ты еще и сын Золотого Человека, дона Аарона, и принцессы Алии. Единственный вождь, оставшийся в живых, — это Гуаканагари. А ты его наследник.

— Я не наследник, — горько ответил Риго, наклоняясь и ставя юношу на ноги. Свистнув Пелигро и вернув калебас мальчику, он поспешил отделаться от этих дикарей. Ничего удивительного, что испанцы истребляют их. Это настоящие овцы! Но, черт возьми, ему бы не хотелось быть их пастырем.

Риго пошел к своему коню, покорно трусившему навстречу. Внезапно странное рычание заставило его обернуться как раз в тот момент, когда огромная собака прыгнула на него. Закричав от ужаса, тайно отпрянул, а Риго покатился по земле в смертельной схватке с собакой. Он инстинктивно поднял руку, чтобы защитить горло, до которого старался добраться мастифф. За годы, проведенные в имперской армии, Риго хорошо усвоил, каким образом боевые псы убивают своего врага. Он слышал скрежет и клацанье собачьих зубов, рвущих рукав камзола. Было уже слишком поздно пытаться достать меч. Но пока он катался с собакой по земле, удалось вытащить кинжал. Он воткнул его в незащищенное собачье брюхо так глубоко, как только мог.

Судорожно взвыв, мастифф ослабил хватку и выпустил Риго. И тут же снова прыгнул на него, оставляя на траве кровавый след, словно желая вцепиться смертельной хваткой в горло жертвы и утащить с собой на тот свет. Риго стоял на коленях, опираясь на руки, но в тот момент, когда пес снова был готов сомкнуть челюсти, смог поднять здоровую руку и нанести зверю удар, рассекая кинжалом горло. С бульканьем пес безжизненно рухнул на окровавленную землю и замер с открытыми глазами.

Риго согнул руку, проверяя, насколько серьезно пес ранил его. К счастью, ему не удалось прокусить ткань. Риго поднялся и посмотрел на индейцев, которые все еще прятались в корнях дерева. Почти сразу отчетливо послышался топот копыт.

Звук приближался, и, бросив разглядывать дикарей, Риго поспешно обнажил меч, разразившись проклятьями по поводу того, что не успел оседлать Пелигро для достойной встречи владельца пса.

Из-за деревьев показался высокий крупный человек в дорогом красном бархатном камзоле верхом на чудесной серой лошади. У незнакомца была тщательно ухоженная бородка, чуть темнее, чем его каштановые волосы. Едва взглянув на мертвого пса, он обратился к Риго:

— Прошу прощения за Баско. Надеюсь, он не поранил вас. Пес сорвался с цепи на постоялом дворе, пока я утолял жажду. Я всюду искал его…

— Это же боевой пес. Зачем он вам здесь, в Эспаньоле? — спросил Риго, не торопясь спрятать меч, завидев двух сопровождавших дворянина слуг с непроницаемыми лицами.

Кабальеро улыбнулся, обнажая чудесные белые зубы.

— Простите мои дурные манеры. Я не представился. Эстебан Эльзоро, плантатор. Мы используем таких собак для охраны рабов. — Он презрительно взглянул на съежившихся от страха индейцев, потом обратил ледяные серые глаза на Риго.

— Думаю, собака напала на меня, потому что учуяла запах тайно, хоть и смешанный с запахом европейца. Да, дон Эстебан, я — наполовину индеец, незаконнорожденный сын Аарона Торреса. Может быть, вы знаете моего отца? «Почему пес напал на меня и не тронул настоящих индейцев?»

Эльзоро быстро спешился и подошел к Риго.

— Тем более, тысячу извинений. Дон Аарон мой сосед и друг. А вы — сын сестры Гуаканагари, — мальчик, которого он потерял еще младенцем.

— Родриго де Лас Касас. Может быть, вы еще знаете моего старшего брата, Бартоломео; он уже несколько лет будоражит королевский суд, защищая тайно от бесчинств испанцев. — Риго холодно усмехнулся.

Эльзоро нахмурился.

— Да, я знаю этого человека. Он и его святые отцы сеют беспорядки среди тайно, добиваясь, чтобы их освободили от труда на плантациях. Может быть, они еще захотят освободить и мавров? Тогда на земле совсем некому будет работать.

— Некому, кроме самих испанцев? — Лицо Риго оставалось бесстрастным. Если этот человек — действительно друг его отца, тогда это совсем не вяжется с убеждением Бартоломео, что Аарон Торрес примет своего незаконнорожденного наследника — тайно! — Я тоже приношу извинения за то, что убил вашу собаку! Я был солдатом, и хорошо знаю, чего стоит натаскать ее. Может быть, можно возместить убытки?

Эльзоро протестующим жестом остановил Риго:

— Нет. Не стоит волноваться. У меня таких еще несколько дюжин. Ваш отец знает о вашем приезде?

— Вирайна так любезна, что послала ему известие и оказала нам гостеприимство, — ответил Риго, внимательно следя, как отреагирует Эльзоро на имя Колона.

— Ах да, наша прославленная леди — вице-король — в изгнании. Вы сказали «нам» — ваша семья тоже из Испании?

— Только моя жена, и она — француженка.

— Испанский солдат, женатый на француженке. Довольно необычно. Я желал бы посмотреть на нее. — С этими словами он вскочил в седло и, не оборачиваясь, исчез в джунглях.

Возвращаясь в город, Риго еще и еще раз мысленно прокручивал в памяти эту сцену, думая о том, шла ли собака именно по его следу. Когда он останавливался на площади, было достаточно легко поймать его запах, особенно подобрав какой-нибудь из мелких предметов, которые он разглядывал на рынке.

Эстебан Эльзоро был другом его отца. Сосед-плантатор, использующей боевых псов, чтобы убивать беглых рабов. Зачем этому безжалостному человеку нужна его смерть? Он думал о том, будет ли Мириам в безопасности, оставь он ее в семье Торресов. Наверняка они примут бывшую невесту Бенджамина, тем более женщину их крови и их веры. «Но опороченную тобой». Ему казалось, что джунгли смеются над ним.

Отдохнув, Мириам почувствовала себя на удивление бодрой. Пока слуги наполняли ванну горячей водой, она стояла у большого окна, глядя на реку. Мария прислала прислуживать ей миловидную девушку смешанной крови. Мириам с удовольствием погрузилась в воду и позволила вымыть волосы фруктовым мылом с экзотическим сладким запахом. Сполоснув волосы и обернув голову полотенцем, она отпустила служанку.

— Спасибо, больше ничего не нужно. Я хочу немножко полежать в воде. Морская соль, кажется, впиталась так, что теперь и кости у меня соленые. Я позвоню, если понадобится.

Закрыв глаза, она положила голову на край ванны и попыталась расслабиться. Риго не было уже несколько часов. Думать о нем, о его красивом теле, сплетавшимся сейчас с телом какой-нибудь миловидной наложницы, было невыносимо.

— Ему нужен только ребенок. Что мне делать? — Она положила руки на живот, словно ребенок мог ответить ей Вздохнув, Мириам осторожно вылезла из ванны и завернулась в длинное полотенце.

Риго тихо вошел в комнату и замер, разглядывая окутанное мягким золотистым светом тело жены. Округлившийся живот и увеличившаяся грудь делали ее еще более соблазнительной. Она закончила вытираться и, размотав полотенце на голове, принялась сушить волосы, пока они не засияли как полированная бронза. В нем росло желание.

«Почему нет?» До вечерней трапезы еще было время, а он уже принял ванну и переменил испачканную одежду внизу, чтобы не пугать ее. Внезапно почувствовав его присутствие, она обернулась, прикрыв наготу полотенцем. Ее волосы, словно мантия, покрывали плечи, но полотенце скрывало только живот и бедра. Длинные стройные ноги были на виду. Он скользил по ним взглядом, любуясь тонкими лодыжками и дорисовывая в воображении все остальное.

— Полотенце не может скрыть твоей привлекательности. Но я хочу видеть тебя всю. Сними его, — прошептал он хрипло, расстегивая камзол.

Мириам отступила на шаг, но поняла, что выглядит это довольно глупо.

— Вы смутили меня. Как давно вы здесь?

Еле заметная улыбка изогнула его губы.

— Достаточно долго, — ответил он, потянувшись за полотенцем и отправив его вслед за камзолом.

— Я уродлива, и не хочу, чтобы ты смотрел на меня, Риго. — Она заставила себя стоять прямо, хоть от этого ее грудь и живот выпирали еще сильнее.

— Я не нахожу тебя уродливой. Когда я встретил тебя, ты находила непривлекательной свою худобу. Теперь ты думаешь, что слишком полная.

— Вы довольно легко нашли средство от худобы, — съязвила она.

Непроизвольная улыбка появилась на его лице.

— И получил при этом большое удовольствие — удовольствие, которое ты делила со мной. Или ты притворялась, Мириам?

Щеки ее вспыхнули, когда она посмотрела в бесчувственное насмешливое лицо Риго.

— Ты хочешь лишить меня чести, гордости, всего?

— Ах, да, вы же леди, рожденная в знатном доме, и по праву рождения имеющая гордость и честь. А я ведь, конечно, дикарь и ублюдок, и от рождения не должен иметь ничего подобного. — Он протянул руку и схватил ее за волосы, притянув к себе.

— А теперь, жена, я хочу испробовать свою дикую кровь… на тебе.

Она попыталась увернуться от поцелуя. Но он держал ее за волосы, причиняя боль. Мириам невольно вскрикнула, и Риго тут же отпустил ее, одновременно покрывая нежными горячими поцелуями щеки, брови и виски, затем осторожно, на руках, отнес в постель.

Пока он раздевался, Мириам лежала, словно одурманенная. Откинув волосы с лица, он посмотрел на нее. Желание, словно солнцем, освещало его лицо. Она молча села и обняла его. Он обвил ее плечи руками, и оба упали на мягкие подушки, сплетая тела и покрывая поцелуями лица друг друга.

— Я постараюсь не причинить вреда тебе и ребенку, — пробормотал он, переворачиваясь таким образом, что она оказалась сверху. — Сделай так, чтобы я вошел в тебя глубоко и ты не почувствовала бы дискомфорта. — Он приподнял ее бедра над своей напряженной плотью.

Риго старался не поддаться страсти, но было невыносимо смотреть снизу на ее тяжелую, с розовыми сосками грудь, не желая ворваться в ее лоно.

Мириам почувствовала касание его плоти, и ее тело послушно ответило на зов, когда она осторожно опустилась, принимая его в этой странной и новой для нее позе. Опьяняющее чувство обладания переполнило ее, и она впустила его в себя целиком, чувствуя спазм удовольствия, когда он осторожно приподнял бедра навстречу ей. Она приподнялась, затем снова медленно опустилась, ощутив новую волну тепла. Мириам двигалась медленно, почти ритмично, ее грудь при каждом движении касалась его тела.

Было невероятным наслаждением — сумасшедшим, диким — чувствовать глубоко внутри его горячую скользкую плоть. Она подняла бедра, почти выпустив его, и опустилась, еще раз ощутив глубину и мощь.

Риго поднял голову и притянул ее за плечи, достав губами грудь. Она сходила с ума от наслаждения и чувствовала головокружительную освобождающую легкость экстаза. Он изогнулся и напрягся под ней, выплескивая семя в ее тяжелое чрево. Мириам, содрогаясь, лежала на его груди, прижимаясь к его телу, такому нежному и властному.

Медленно, даже слишком осторожно, Риго-приподнял ее и уложил рядом с собой на широкую постель. Он прижался к ней нежными теплыми губами и пробормотал куда-то в шею:

— Ты в порядке… и, кажется, довольна, если я не ошибаюсь.

— Да, Риго, — просто ответила она, потом добавила: — Я не знала, что это можно делать так, когда женщина наверху…

Он осторожно погладил ее волосы.

— Есть еще великое множество способов дарить и получать удовольствие. Пока это безопасно для тебя и для ребенка, я покажу много интересного, Мириам. Она молчала в замешательстве. Сколько способов знает ОН?

— Наверняка такой мошенник, как ты, , испробовал их все.

— Несомненно, — в тон ей парировал Ряго. — Ты скажешь мне, когда тебе будет небезопасно заниматься любовью?

Мириам почувствовала участие в его голосе, что глубоко тронуло ее. «Почему он заботится обо мне, но хочет бросить здесь и отправится в Мексику?»

— Здоровая женщина вполне может себе это позволить до самого дня родов — если мужу не будет противно ее тело и он будет достаточно изобретательным в выборе приемлемой позы. — Произнеся последние слова, она тут же пожалела о сказанном. Что за непристойность! «Не имеет значения, только бы удержать его».

Риго усмехнулся и поцеловал ее в кончик носа.

— Я обладаю уникальной изобретательностью, жена. — «Жена». Это слово прозвучало так естественно. Как хочется, чтобы она всегда была рядом! Как и все мечты его детства, провидение отнимет ее у него. — Однако уже поздно, а вирайна ждет нас к ужину, — прервал Риго самого себя.

Пока они одевались, Риго вспомнил о нападении собаки, об Эльзоро и его подозрительном отзыве об отце. Он решил молчать, думая, что это только испугает Мириам. У него не было доказательств — только отточенный с годами инстинкт.

Риго, обернувшись к ней и увидев, как она надевает розовое парчовое платье, вдруг вспомнил об ожерелье. Оно будет мило смотреться на ее изящной шее, оттеняя шелковый блеск платья.

— Странно, что ты выбрала именно это платье — я купил тебе маленький подарок, который как раз подходит к нему. — Он извлек маленький сверток из-под груды одежд, сваленных на кресле.

Мириам смотрела, как он подходит к ней. Если бы она не знала так хорошо этого вояку, то могла бы поклясться, что он буквально сиял, говоря о подарке. Ее глаза блестели серебром в свете свечей, когда она с нежностью приняла сверток.

— Я люблю сюрпризы, Риго.

— Это просто безделушка. Я купил ее на рынке. Ее сделали индейцы. — Он положил сверток в ее протянутую руку и с интересом наблюдал, как она восхищенно развертывает его.

— Я никогда не видела ничего подобного. Что за чудесные цвета — смотри, как этот розовый блестит на солнце. И какая тонкая работа.

— Это всего лишь перламутр из раковин, найденных на берегу. В твоем приданом, подаренном Исааком, так много дорогих камней всех цветов, — сказал он резко, когда она надела ожерелье на шею и посмотрела в зеркало.

— Пожалуйста, застегни его. — Когда он выполнил ее просьбу, она спросила: — Тебя беспокоит, что семья твоего отца дала мне приданое, а моя собственная семья — нет?

— Я женился на тебе не из-за денег, Мириам. Материальные и политические соображения для избранных мира сего, но не для таких людей, как я; такие, как я, вообще редко женятся.

— Значит, ты женился только из чувства долга и привез меня в бросившую тебя семью только, чтобы избавиться от чувства вины? — Произнося это, она вдруг опомнилась: «Я не хочу знать, почему. Пожалуйста, Риго, пожалуйста!» Повернувшись, Мириам быстро пошла к двери.

Риго опустил руку на тяжелую щеколду, не давая ей открыть дверь.

— Я женился на тебе из чувства долга и привез сюда чтобы дать новый дом взамен того, что ты потеряла из-за меня. Не проси меня объяснить то, чего я не могу объяснить. Я не в своей тарелке с того самого дня, как встретил тебя. Я хочу тебя и хочу ребенка. Пока бьется мое сердце, я не позволю ему расти так, как я. — Слова прозвучали, и наступила тишина. Он чувствовал себя незащищенным и уязвимым, несчастным и безнадежно запутавшимся. — Извини, я не хотел обидеть тебя, Мириам.

«Но любишь ли ты меня, Риго?» Конечно, он не мог ответить яснее. Он желал ее и чувствовал ответственность за их ребенка. Может быть, со временем эти чувства перерастут во взаимную любовь?

— Спасибо за подарок, Риго. Оно очень милое. А теперь пойдем поприветствуем хозяйку. Мы не можем заставлять ее ждать.

Когда они спустились в приемную, из открытой двери доносились звонкие детские голоса. Мириам заглянула в маленькую уютную комнату, застеленную толстым шерстяным ковром. Несколько огромных сундуков стояли распахнутые настежь, игрушки в беспорядке валялись на полу и торчали из сундуков. В центре комнаты стояла Мария и улыбалась гостям.

— Смотрите, с чем скоро вам придется иметь дело. С каждым ребенком все труднее и труднее поддерживать порядок, — сказала она, смеясь. Две девчушки вырывали друг у друга деревянную куклу, пока старшая не победила в потасовке.

— Джуана, отдай куклу сестре. Изабель, иди с ней и посмотри, чтобы она опять не упала с кровати. — Она повернулась к няньке, которая присматривала за всей оравой, и быстро отдала еще несколько распоряжений, потом поцеловала всех детей перед сном.

Глядя, как материнская гордость буквально распирает вирайну, у Мириам защипало в глазах. Будет ли у нее когда-нибудь дом, полный детского смеха?

— Они чудесны, донна Мария.

— Да, с ними трудно. Но пока Диего нет, только они и поддерживают меня. Пойдемте, пора обедать. Я осмелилась пригласить еще кое-кого из старых друзей, Родриго, — сказала она, протягивая руки ему и Мириам.

Войдя в обеденный зал, перед длинным полированным столом они увидели Бартоломео де Лас Касаса.

— Я редко позволяю себе удовольствие побыть в такой блистательной компании, но если вирайна приказывает, бедному священнику следует подчиниться, — сказал он, посмеиваясь. Бартоломео держался здесь так же непринужденно, как и в строгой монашеской келье.

Теплый смех Марии снова зазвучал в зале, когда она рассаживала гостей за изящно убранным обеденным столом. Пока темнокожие рабы расставляли блюда, между Марией и Бартоломео завязался непринужденный разговор, указывавший на давнюю дружбу между семьей Колона и доминиканцем, бывшим до принятия пострига приором Санто-Доминго.

— Вы можете не выполнять распоряжения Диего, если это вам не выгодно, вы ведь теперь не подчиняетесь светской власти. Я знаю, что вы покорили Карлоса и даже Флеминга в суде, — сказала Мария, предлагая всем жареной свинины со сладким картофелем.

— Если я защищаю тайно и пытаюсь вернуть принадлежащие им земли, это не значит, что я не подчиняюсь власти вице-короля. Я всегда поддерживал дона Диего и его отца в борьбе против их врагов.

— Да, обычно мы действуем вместе, это правда; мы с мужем признательны вам за дружеские чувства к дому Колонов, — сказала Мария, успокоившись. — Я знаю, что ваши письма в его поддержку могут иметь вес в королёвском суде.

Бартоломео нахмурился.

— Если эта змея — да простит меня Господь, но я говорю правду — Бишоп Фонсека не подкапывается под всех нас!

Я говорил с ним; когда умирал старый король, и просил за тайно, но он только воздел к небу свои жирные руки и сказал презрительно: «Что мне до них». — О, великий и могучий Боже! Кому вообще есть до них дело? Десятки тысяч мужчин, женщин, детей уничтожаются, а они отказываются сделать хоть что-нибудь!

— Пока королевские деньги уплывают в сундук Фонсеки он ничего не сделает, — горько сказала Мария. Мы наживаем врагов и здесь, и в суде, Бартоломео.

— Может быть, наши чаяния исполнятся в Судный День… но я не такой терпеливый человек, чтобы дожить до него, — печально ответил он, откусывая кусочек подрумяненного картофеля.

Мария улыбнулась и отпила немного вина:

— За долгие годы я успела заметить, что вам как священнику не хватает терпения. — Она подняла бокал, приветствуя священника.

Мириам почти не следила за разговором, все ее внимание было сосредоточено на блюде с сочным поросенком, стоявшим прямо перед ней. Во время путешествия она ограничивала себя сухарями и сушеными фруктами, и несколько недель совсем ничего не могла есть. И вот теперь свинина! Она бросила беспокойный взгляд на Риге, который делился своими впечатлениями об острове с Марией. Мириам взяла кусочек дыни, раздумывая, не повредит ли ей этот диковинный овощ, приготовленный вместе со свининой. Подавив страх, она попробовала еще немного картофеля, который пришелся ей по вкусу.

Только Бартоломео заметил ее мучения. Риго и Мария обменивались впечатлениями о климате и плодородной земле Эспаньолы.

— Вам не по себе, дитя мое? Может быть, мясо слишком жирное для вас?

«Спасибо, Бартоломео», — с благодарностью посмотрела Мириам на священника.

— Да, мне было так плохо во время плаванья, что аппетит совершенно пропал. Кажется, лучше ограничиться сыром и фруктами! — Она виновато поглядела на хозяйку: — Пожалуйста, извините, но я не очень голодна. Не подумайте, что мне не понравилось само блюдо.

Мария быстро успокоила ее:

— Я ведь семь раз прошла через это. С Луисом, моим первенцем, я ела только смокву и пила горячее молоко! Ешь, что хочешь, не обращай на нас внимания.

Риго не очень хорошо разбирался в том, что предпочитают иудеи, но помнил, что свинины и речных моллюсков им есть нельзя. Он подумал, что для нее нужно будет запасти баранины, говядины и свежей рыбы на время путешествия в глубь острова.

— Как далеко ранчо моего отца?

— Тайно говорят, что туда четыре или пять дней пути, — ответил Бартоломео.

— Вам нужно дождаться приезда Аарона. — добавила Мария. — Дорога трудна, и в джунглях легко потеряться, если не иметь надежного проводника! — На лице вирайны мелькнуло замешательство. — Почему ваш брат не сопровождает вас? Диего говорил, что Аарон очень ждал его, им на ранчо очень нужен доктор.

Мириам едва не пролила вино, но усилием воли взяла себя в руки. «Надеюсь, Аарон не рассказал вице-королю, что Бенджамин должен приехать с невестой». Риго мгновенно нашелся с ответом:

— Бенджамин решил еще немного попрактиковаться Военным лекарем в Италии во время сражения имперского и французского войск. Думаю, скоро он присоединится к нам. Что касается путешествия в глубь острова — вы уверены, что лошади пройдут по плохим дорогам?

— Да, конечно. Человек на таком хорошем коне, как ваш Пелигро, может добраться туда всего за два дня. Думаю, Аарон скоро прибудет. — Мария перевела взгляд с Риго на Мириам.

— Конечно, Мириам не может путешествовать верхом. В ее состоянии лучше было бы нанять носилки, — сказал Риго, заметив ее взгляд.

— Я чувствую себя достаточно хорошо и вполне могу небыстро ехать верхом. Не думаю, что среди лиан можно скакать галопом, а с носилками путешествие затянется на несколько недель. — Она взглянула на решительное лицо Риго и поняла, что ей придется согласиться.

— Тебе не стоит подвергать себя и моего ребенка опасности, путешествуя верхом. — Судя по его тону, решение было окончательным.

Бартоломео взял Мириам за руку и успокаивающе сжал ее.

— Почему бы нам не дождаться Аарона и не узнать, что предложит он. Он хорошо представляет себе дорогу, во всяком случае, лучше, чем любой из нас.

Марии хотелось знать, отчего лицо Риго Торреса становится непроницаемым всякий раз, когда упоминают имя его отца, но она не рискнула о чем-либо спрашивать. Скоро прибудет Аарон, и все выяснится.

Глава 15

Ранчо Торресов

Аарон обнял Магдалену, но она сидела все так же напряженно; ее холодные, мокрые от слез щеки покорно прижимались к его груди.

— Но должно же быть какое-то объяснение, какая-то причина всему этому?

— Какая еще причина, Аарон? Бенджамин остался там, в Италии, может быть, на этой варварской войне его жизнь подвергается опасности — такая жизнь годится для солдата, а не для врача. А этот наемник прибыл сюда, да еще и женат на его невесте.

Он отстранился от нее и испытующе заглянул в лицо.

— Я тоже был солдатом, Магдалена, но у меня была любящая семья, как и у Бенджамина. У Наваро же не было ничего. Удивительно, что он вообще выжил.

— Бенджамин спас ему жизнь и относился к нему со всей преданностью и любовью, на какую способен. А в благодарность Риго соблазнил Мириам и оставил ее с ребенком! — Она освободилась из его объятий и еще раз посмотрела на письмо, лежащее перед ней.

— Мы ведь ничего не знаем о том, почему Мириам Талон предпочла Наваро Бенджамину. Я когда-то говорил Алии, что мы не вольны любить того, кого хотим. Я любил тебя, а не ее. Если подобное произошло и с Бенджамином, мне очень жаль, но его брат не виноват в этом. Мы должны дать ему шанс.

— Бенджамин уже дал ему шанс. Они с Мириам решили пожениться уже несколько лет назад. Он писал нам о ней, был счастлив с того дня когда встретил ее. А теперь… Он пишет, что остается на войне. И все. Но я чувствую, как ему больно, по каждому слову, Аарон. Бенджамин и Мириам знали друг друга так долго…

— Может быть, в этом все дело. — Он беспомощно пожал плечами. — Я не знаю, как объяснить тебе, но мне всегда казалось, что, если бы они действительно любили друг друга… — он с трудом подбирал слова, — ну, за эти годы должно же было случиться нечто подобное — и сейчас это был бы ребенок Бенджамина, а не Наваро! — На его лице появилась хитрая улыбка. — Помнишь, как упорно ты пыталась соблазнить меня? Чему суждено случиться, случится обязательно, Магдалена.

Вспомнив, как пылкой девочкой она преследовала солдата, ее лицо на минуту смягчилось… но только на мгновение, потом ее настроение снова испортилось.

— Но ведь Бенджамин там, в Италии, один…

— Бенджамин — взрослый человек и должен сам устраивать свою жизнь. Хотя я понимаю твое волнение и всецело разделяю его. Но обвиняя во всем Наваро и Мириам, мы ничего не изменим. Пожалуйста, давай сначала примем их, а потом уже разберемся. Думаю, в свое время и Бенджамин вернется домой. Как только пришло письмо, я написал Исааку ответ с просьбой найти нашего сына.

Магдалена вздохнула и опустилась в ореховое кресло перед столом. Дрожащая улыбка появилась на ее губах.

— Думаю, мне страшно потому, что, со слов вирайны, они уже здесь. Уже несколько недель я живу как на иголках и представляю себе самое худшее,

Он слегка коснулся ее щеки.

— В письме Бенджамина написано, как обижен Наваро и как страдает от того, что он незаконнорожденный и наполовину индеец. Однако, несмотря на все это, он сделал неплохую карьеру. Думаю, он непростой человек, но если Бенджамин полюбил его — и, невзирая на последние события все еще любит, — может, все не так уж и плохо. Она взяла его руку и прижала к губам.

— Он ведь твой сын. Как может быть иначе. Привези домой сына с женой. Мы с Гуаканагари приготовим все для достойной встречи.

По пути в Санто-Доминго Аарон не разговаривал с начальником вооруженного отряда, сопровождавшего его. Он всю дорогу размышлял над создавшимся положением, вновь и вновь пытаясь представить себе, как осуществится их встреча. Магдалена беспокоилась вполне справедливо. Он проклинал случай, настроивший брата против брата, — это наверняка и заставило младшего остаться в Италии.

— Если люди Исаака найдут этого молодого идиота, я попрошу связать его по рукам и ногам и отправить домой в винной бочке!

Прибыв в город, Аарон отправился прямо во дворец Марии Колон. Он никогда не уклонялся от тяжелых ситуаций, хотя в глубине души боялся, что ужасная жизнь, которую прожил его сын, сделала его совсем не таким, каким хотелось бы. «Как мы сможем наверстать потерянные тридцать лет?»

Аарона мучили тревожные сны с тех пор, как пришло первое письмо о Наваро месяц назад.

Он отдал поводья своего великолепного гнедого коня конюху и вошел в дверь. Внезапно он ощутил страх перед возможностью встретить Наваро одного и пожалел, что Бартоломео, или Кристобальд, или хотя бы его непослушная дочка Виоланта не сопровождают его. Братья и сестры Наваро могли помочь избежать ненужной конфронтации. «Это не выход из положения. Ты должен встретиться с ним лицом к лицу и сам искупить собственные грехи».

— Аарон, как долго мы не виделись, — сказала Мария, грациозно входя в приемную. Он с подчеркнутой вежливостью поцеловал ее руку:

— Когда мы с Магдаленой в последний раз были здесь, чтобы попрощаться с Диего, ты была гораздо шире. Прекрасно выглядишь, Мария. А как тезка моего друга?

— Ах ты, мошенник! Я все седею, а маленький Диего просто красавец. Но ты ведь хочешь увидеть своего сына, а не моего. Риго ведь был не старше Диего, когда ты потерял его, разве не так?

— Нет. Даже еще меньше. Как он, Мария? Он здоров? Он…

— Тише, ты очень скоро сам его увидишь. Они с Мириам в саду, играют с детьми. — Мария замолчала и изучающе оглядела его тревожное осунувшееся лицо. — Думаю, сначала ты захочешь поговорить с ним наедине.

— Ты так же проницательна, как и прекрасна. Да, наверное, это было бы проще… если бы это вообще могло бы быть просто. Он действительно так ожесточен, как писал Бенджамин?

— Я не сторонница подслащивать пилюли, Аарон. Думаю, он не приехал бы в Эспаньолу, если бы не забота о Мириам.

— Тогда я в долгу перед ней.

— Пройди в комнату мужа. Я пришлю к тебе твоего сына. Слуги уже принесли вам вина.

— Боюсь, оно мне не помешает, — грустно сказал Аарон, кланяясь Марии и выходя из приемной.

Кувшин с вином стоял на небольшом столике у открытого окна. Он быстро наполнил рубиновым напитком серебряный кубок и сделал глоток.

Риго стоял на пороге и молча смотрел, как высокий пожилой человек нервно расхаживает у окна, сжимая в пальцах кубок с вином. Он был очень похож на Бенджамина — точнее, каким он будет лет через двадцать пять. Его виски слегка тронула седина, позолоченная солнцем кожа была обветренной и испещренной морщинами, но он оставался все еще стройным и привлекательным — настоящий кастильский аристократ.

— Неудивительно, что моя мать нашла тебя неотразимым. Ты, должно быть, выглядел, как золотой бог из их легенды.

Услышав голос Риго, Аарон вздрогнул, расплескав вино на подоконник и на пол. Бенджамин писал, что узнал Наваро, как только увидел его. Теперь Аарон понял почему.

Суровое, циничное лицо, обрамленное прямыми черными волосами, как у Алии, было его собственным — его, его отца и его младшего сына. Внезапно Аарон ощутил, как от избытка чувствего сердце сжалось. Он ужасно захотел броситься к нему и обнять, но инстинктивно понял, что это было бы ошибкой. Аарон Торрес почувствовал кипящую в сыне враждебность.

— Я ждал этого дня тридцать лет. Я отдал бы все на свете, чтобы сделать твою жизнь лучше, чем она была. Но теперь ты дома. Можем ли мы попытаться доверять друг другу, Наваро?

Риго подошел к столу, разглядывая башмаки из мягкой кожи, легкие штаны и чистую хлопковую рубашку отца. Он оценивающе посмотрел на меч и кинжал, прекрасной толедской стали. Аарон Торрес тоже был солдатом. Он был весь в пыли и в поту после долгого тяжелого пути.

«Так хотел видеть меня? Или убедиться, что я вообще жив?»

Мое имя со дня крещения — Родриго Энджел де Лас Касас. Я не хочу называться именем тайно. Моя дикая индейская кровь дорого обошлась мне за годы жизни в Испании.

— Но теперь ты не в Испании, — спокойно ответил Аарон, — а тайно не дикари.

— Ты хочешь сказать, что здесь их мучают меньше, чем там? — спросил его Риго с сомнением в голосе.

— Нет. С тех самых пор, как я прибыл сюда с Первым Адмиралом в 1492 году, испанцы истребляют народ тайно, Семья твоего дяди Гуаканагари — одна из немногих, оставшихся в живых на островах. То, чего не сделали испанские ружья, завершили испанские болезни, распространяясь повсюду, кроме тех мест, где живем мы. Здесь тайно здоровы и в безопасности. Думаю, ты встретишься с Гуаканагари и его народом и тогда изменишь свое мнение о них. Лицо Риго оставалось непроницаемым.

— Я не собираюсь оправдываться, я всю жизнь презирал их так же, как и все испанцы… Мой старший брат хорошо отзывается о тебе; он говорил, что ты их герой.

— Их настоящий герой — Бартоломео де Лас Касас. Он встречался с королем, пытаясь защитить их. Я всегда хотел познакомиться с этим чудесным человеком.

— Когда я читал его письма, то понимал, что индейцы — трусливый народ, раз они сами не могут постоять за себя и не достойны того, чтобы о них заботились другие.

— Как можешь постоять за себя ты, — мягко добавил Аарон, подходя ближе, чтобы встать лицом к лицу с этим ожесточенным, враждебно настроенным незнакомцем, который был его старшим сыном. — Я не бросал тебя, Риго. Я искал тебя повсюду.

Риго смотрел в пронзительные синие глаза, так похожие на его собственные.

— Бенджамин говорил мне. А как же моя мать? Если ты так любищь тайно, почему не женился на ней?

Аарон пробормотал специфическое проклятие, которое и Риго часто повторял, отчего невольная улыбка заиграла на губах его сына.

— Когда, мы встретились с Алией, мне было всего двадцать лет, и я был свободен; Она была прекрасна, да к тому же еще — сестра великого вождя. Их культура очень сложна, и традиции весьма отличаются от европейских.

— Боюсь, что нравы солдат-победителей везде одинаковы, — цинично сказал Риго, допив вино.

— Она была не проституткой, а принцессой великого рода! Мы могли жить вместе открыто, и ее семья не считала, что я женюсь на ней, если только мы оба не захотим этого.

— И ты не захотел?

Проклятье, мальчик не щадит его!

— Когда она забеременела, я не был уверен, что этой мой ребенок. Вернувшись из Кастилии, я обнаружил, что у нее возлюбленный — тайно. К тому времени, когда родился ты, я вернулся в Эспаньолу, где уже была Магдалена!

— И, конечно, выбирая между принцессой тайно и испанской дворянкой…

— За Магдаленой не дали ни гроша! Она бежала от гнева старой королевы, и мой отец — твой дед — устроил нашу помолвку без моего участия. — Аарон покраснел, признавшись в этом. — Сам Первый Адмирал заставил меня жениться на ней, и я никогда не жалел о том, что случилось. Если бы мне пришлось выбирать снова, я выбрал бы ее, а не Алию! Но заметь, Риго, не потому, что Магдалена — испанка, а Алия — тайно. С точки зрения богатства и положения в обществе для меня было более выгодно жениться на твоей матери. Но мы не выбираем, кого любить, сын. Так уж случилось.

— Какой дорогой ценой обернулся для меня твой урок, — сказал Риго уклончиво. — Почему Алия отдала меня Педро де Лас Касасу?

— Алия была избалованным ребенком, так же не похожая на Гуаканагари, как Бишоп Фонсека на отца Бартоломео. Она знала, как я хочу обрести тебя, поэтому и отдала испанцу, а мне сказала, что отослала тебя в другую деревню тайно. Мы несколько лет искали тебя на всех островах, даже и не предполагая, что ты в Севилье.

— Что же сказала твоя законная жена, когда ты пытался вернуть своего незаконнорожденного ребенка низшей расы?

— Магдалена искала тебя вместе со мной и горевала, когда годы поисков ни к чему не привели. Сейчас она ждет нас на нашем ранчо вместе с твоим дядей и очень хочет видеть тебя с женой. Мы получили несколько писем от Бенджамина, Риго. И не мне одному хочется, чтобы ты объяснил кое-что. Ты приехал вместе с женщиной, с которой он был помолвлен, и она носит твоего ребенка. — Аарон был мрачен, но на его лице не было и тени осуждения, когда oн сделал еще глоток вина.

— Как искусно ты сменил тему. Боже правый, Пескара так похож на тебя! У тебя ум итальянца!

— Я был солдатом, а теперь — глава семейства. Никогда я не был и не буду политиком. — Аарон ждал, когда Риго соберется с мыслями.

Риго пожал плечами.

— Как и ты, я был не волен в выборе, когда женился, но в отличие от тебя я женился на женщине, которая носит моего ребенка. — Риго видел, что удар достиг цели, но Аарон тут же овладел собой. Проклятье, Риго почти сожалел о том, что сказал. — Я никогда не собирался жениться… а теперь предал брата, соблазнив его невесту. — Он отвернулся и уставился в окно невидящими глазами, чувствуя, что оба они измучены этим разговором.

— Ты любишь Мириам? Или ты еще не знаешь? Первые годы после женитьбы я не понимал, как люблю Магдалену.

«Святая Дева, помоги мне!»

Его сын выглядел таким несчастным, и Аарон решился в первый раз положить руку ему на плечо.

— Мириам любит тебя, и это уже хорошо. Женщины понимают это скорее, чем мужчины.

Риго, прищурившись, взглянул на Аарона.

— Позволь мне усомниться в этом. Кажется, между нами только то, что было между тобой и моей матерью — страсть, ничего больше.

— Тогда почему она выбрала тебя, ведь Бенджамин хотел жениться на ней? — возразил Аарон.

— Познакомься с ней сам и тогда решай, что за странные мотивы заставили ее поступить так. — Риго повернулся, чтобы уйти.

Аарон хотел было окликнуть его, недовольный их первой беседой, но передумал. Только время способно перекинуть мост между ними.

С бьющимся сердцем Мириам ждала в саду, готовясь встретиться с отцом Бенджамина и Риго. Мария забрала детей, чтобы отдохнуть после полудня, оставив ее одну.

— Как я посмотрю ему в глаза? Он, наверное, считает меня отвратительной шлюхой. Все всегда винят женщин, а не мужчин, и я действительно виновата… — Ее шепот заглушил звук приближающихся шагов.

Аарон Торрес увидел высокую, элегантно одетую женщину, которую Бенджамин так часто описывал в письмах. Она была бледна и… определенно, ждала ребенка. Это было особенно заметно из-за хрупкости фигуры.

Она не склонилась в обычном реверансе при приветствии, а протянула руку. Слегка прикоснувшись к ней губами, он улыбнулся, желая ободрить.

— Добро пожаловать в Эспаньолу и в нашу семью, Мириам.

Мириам почувствовала себя так, словно огромный груз свалился с плеч. Она знала, что слова Аарона искренни.

— Удивительно… — воскликнула она. Отец был точной копией Бенджамина, только старше;. Словно прочтя ее мысли, Аарон ответил:

— Да, мой старший сын очень похож на меня. Когда ты увидишь Бартоломео и Кристобальда, то найдешь больше сходства с матерью.

— А ваша жена? Она тоже согласна принять меня? — Глядя на Аарона, она заметила, что лицо Риго, как всегда непроницаемо. — У нее есть причины, чтобы возненавидеть меня.

— Нет, это не так. Она не станет осуждать тебя, даже не познакомившись. Дай ей шанс — и себе тоже. Думаю вы подружитесь.

— Для нее неважно, что я иудейка? Аарон усмехнулся.

— Бенджамин писал, что ты человек искренний и честный. Он не ошибся. Твоя вера не помеха для нее. У Магдалены свой, непохожий на других, взгляд на религию.

— Тогда я буду с нетерпением ждать встречи с вашей семьей, — сказала Мириам, неуверенно улыбнувшись.

Они спорили о том, стоит ли брать носилки, но с помощью Аарона им удалось убедить ее прибегнуть к этому громоздкому способу передвижения. Аарон с улыбкой объяснил, что в противном случае ей предстоит кое-что похуже: знатные женщины тайно путешествуют прямо на плечах рабов. Мириам решила, что носилки все-таки лучше! Дорога должна была занять почти неделю.

Утро, когда они отправились в путь, выдалось прохладным, сухим и солнечным, дул легкий бриз. К концу дня они добрались до подножия гор, где дорога сужалась и превращалась в тропу. Они разбили лагерь у возделанного участка земли, и Мириам с трепетом наблюдала, как старший среди слуг, прибывших с Аароном, принялся готовить ужин, бросая в кипящий котел самые разные незнакомые ей продукты. Она заметила, что он не использовал мяса, только свежую рыбу, которую сам же поймал в ручье неподалеку.

Риго насчитал больше двадцати вооруженных людей, прибывших с его отцом, многие из них были наполовину индейцы, как и он сам. Весь день они, рассеявшись по джунглям, ехали впереди и позади, охраняя их небольшой караван. И пешие, и конные были вооружены мечами, копьями, арбалетами и небольшими аркебузами. Аарон тоже, казалось, был настороже, хоть и ехал позади носилок, развлекая Мириам беседой.

Когда Аарон отошел от костра, чтобы установить порядок ночной охраны, Риго последовал за ним, отмечая, как отец отдает приказания и как люди слушаются его. Он говорил по кастильски, иногда переходя на мягкий язык тайно.

— Если верить Бартоломео и вирайне, в центральных провинциях индейцы спокойны. Бунтуют только энрикильо на юго-западном полуострове. Почему мы путешествуем с такими предосторожностями? — завязал разговор Риго.

Аарон, чистивший своего коня, не прерывая работы, ответил:

— Я ждал, что ты спросишь об этом. Недаром ты был солдатом. Угроза существует, но не со стороны тайно. Уже больше года на наше ранчо совершают набеги какие-то бандиты. — Он пожал плечами. — С самого первого дня, заключив союз с тайно, мы нажили себе врагов в лице кастильских джентльменов. Даже дружба с Колонами не помогла, так как генуэзскую династию кастильцы ненавидят не меньше, чем нас.

— Генуэзцев и иудеев, — сказал Риго, усмехаясь.

— И заключающих браки с тайно в придачу. Я говорил с Мириам сегодня днем и предостерег, чтобы она не распространялась о своей религиозной принадлежности. Для официальных лиц — как бы мало их не было в глубине острова — мы перекрещенцы и распространяем христианство среди тайно. Я встревожен, но пока наше изолированное местопребывание спасает нас.

— Еще никто не знает, что среди вас появилась иудейка, не желающая менять веру, — сказал Риго, похлопывая Пелигро по крупу. — Если эти набеги начались только год назад, ваши религиозные предпочтения не могут быть их причиной. Что же именно происходит?

— Поджигают сады, убивают людей, работающих на отдаленных плантациях, караваны с кожей и другими товарами грабят вооруженные бандиты. — Лицо Аарона стало непроницаемо. — Во время одного такого нападения хотели похитить моего младшего сына Кристобальда. С тех пор мы начали вооружать наших людей и обучать их защите. Диего Колон прислал верных людей для охраны. Больше всего мы теряем на море — там мы бессильны.

— Твои корабли перевозят кожу и жир в Севилью. Бен-джамин говорил, что ваша торговля процветает. Наверное ты не писал о своих проблемах?

— Нет. Все равно, будучи в Марселе, он ничем не мог помочь. Я решил не волновать его. Мы терпели убытки от нападений французских пиратов. Самое ужасное то, что они кажется, знают, когда мы отправляем наиболее ценный груз — золото и янтарь. На эти корабли нападают постоянно, в то время как другие, с менее ценным грузом, остаются невредимыми.

Риго прищурился, обдумывая новость.

— Похоже, что либо на ранчо, либо в Санто-Доминго работает шпион, — Словно желая сменить тему, он спросил: — Что ты знаешь о плантаторе по имени Эстебан Эльзоро?

Аарон изучающе посмотрел на Риго, прежде чем ответить.

— Он наш сосед с Вега, обширной высокогорной долины в восточной части острова. Изредка мы приглашаем его на праздники или торжества по поводу нового урожая… при условии, что он оставляет дома своих надсмотрщиков и собак.

— Он не любит индейцев, — сказал Риго ровно.

— Ты встречал его?

Риго улыбнулся насмешливой грубоватой улыбкой.

— Могу сказать только, что теперь у него на одну собаку меньше.

— Объясни, что же случилось, — решительно потребовал Аарон.

Коротко рассказав о своем приключении, Риго пытался угадать, что думает по этому поводу Аарон. Не успел он закончить последней фразы, как отец разразился проклятьями.

— Эта собака могла убить тебя!

— Я имел дело с боевыми псами, хоть отразить нападение, стоя на земле, довольно трудно.

— Если Эльзоро действительно натравил на тебя пса, может быть, это он стоит за всеми нападениями на нас? — Аарон задумчиво почесал подбородок.

Риго пожал плечами.

— Может быть, он… а может быть, и нет.

Мириам была измучена тряским путешествием в носилках. Она растерла болевшую спину и быстро пошла через лагерь, разглядывая простые подстилки, которые люди Аарона расстилали прямо на земле. Неужели ей и Риго придется спать под открытым небом? Или, может быть, он хочет оставить ее одну и ночевать где-нибудь еще?

По мере того как они удалялись от Санто-Доминго, она вновь почувствовала себя одинокой и беззащитной. Аарон, конечно, был в восторге оттого, что скоро станет дедушкой. Но ведь была еще Магдалена, его жена-христианка. Бенджамин был ее первенцем, и Мириам оказалась виноватой в том, что он все еще далеко от дома. Если Магдалена решит наказать ее, а Риго уедет, что ей делать тогда?

Риго обратил внимание на Мириам, сидящую у костра в одиночестве, с миской из тыквы, полной пряного индейского варева, которое называли перечницей. Она казалась покинутой всеми! Направляясь к ней, Риго ощутил странную смесь желания и нежности.

— Думаю, это приготовлено не совсем по вашим диетическим канонам, но ты все же должна поесть, Мириам, — спокойно сказал он. — Это новый для нас мир, и лучше поскорее забыть о прошлом.

— Забыть о прошлом, — повторила она. — Я забыла обо всем с того самого дня, как впервые увидела тебя. Может быть, это судьба, Риго? — Несмотря на признание, ее лицо оставалось непроницаемым.

Густые ресницы скрывали ее серые глаза, когда она взяла грубую ложку и начала неторопливо есть.

Риго позвал двоих слуг, чтобы распаковать постель, и разложил тюфяк на подстилке из мха под огромным красным деревом.

Лежа рядом, этой ночью, Риго и Мириам не прикоснулись друг к другу. Оба лежали без сна, слушая птичий ночной концерт и крики зверей. Обоих душило кольцо памяти и боли.

Долина, в которую они спустились, пряталась в горах и была глубокой, широкой, цветущей, вызывающей благоговение. Стремительный речной поток нес жирный черный ил, питая густой лес вокруг. Огромные стада диких коров отъедались на зеленых лугах вместе со свиньями и козами.

— Кроме домашнего скота, мы выращиваем кур для мяса и яиц, но основное наше занятие — разведение лучших пород лошадей и продажа их путешественникам в Мексику, — гордо сказал Аарон, перехватив взгляд Риго.

При упоминании о Мексике сердце Мириам сжалось от страха, но Риго, кажется, больше интересовали лошади, а не золото далеких стран.

— Твой гнедой чудесен. От него есть кобылицы? Аарон взглянул на Пелигро:

— Скрестить с твоим вороным? Да, будут неплохие жеребята.

Когда они въехали в долину, Мириам и Риго удивленно разглядывали возделанные поля маиса, бобов, сладкого картофеля и маниоки, из которой пекли хлеб. Аарон показывал сорта, объясняя, как за ними ухаживать, чтобы получить два урожая в год.

— А там лимонные и апельсиновые сады, — сказал Риго, когда они повернули и поехали под кронами деревьев. — В Андалузии я видел такие же.

— Они хорошо прижились в Новом Свете. Так же как рис и сахарный тростник в юго-западной части острова, но они стоят адского труда. На плантациях работают чернокожие рабы. Это мерзкое дело, и я не хочу этим заниматься, — сказал Аарон с очевидным отвращением. — Мы поставляем продукты для путешествий на материк и обеспечиваем все свои потребности, а в Испанию продаем лошадей, кожу и жир, янтарь и даже немного золота. Здесь не так уж много жил, и они, видимо, скоро истощатся. Луис и Рудольфе занимаются рудниками в северных, районах.

— Луис и Рудольфе? — Голова Риго шла кругом от огромного количества имен людей, живших на ранчо Торресов.

— Луис Торрес бы в первом путешествии Первого Адмирала вместе со мной. Мы не родственники, несмотря на то, что у нас одинаковые фамилии и иудейские корни. Он женат на женщине тайно, а их сын Рудольфе женат на Серафиме, нашей старшей дочери. У них трое детей. — Аарон смотрел на удивленное лицо Риго и не мог подавить смеха. «Я еще не склонил тебя на нашу сторону, Наваро?»

Чудесные цитрусовые сады окружали главную изгородь, выстроенную из известковых глыб, привезенных их горных каменоломен. Толстая стена, почти десяти футов высотой, окружала огромное количество зданий, декоративные сады и деревья. Когда они добрались до изгороди, грозного вида стражи, наполовину индейцы, приветствовали Аарона и открыли широкие деревянные ворота. Риго подумал, что потребовалось бы несколько осадных машин Пескары, чтобы пробить дуб около фута толщиной.

Тесные ряды небольших домиков, мастерских, кузниц, сыроварен и других зданий образовывали улицы, на которых играли ребятишки. Почти в центре миниатюрного города стоял дворец Торресов, двухэтажное каменное здание с изящным портиком и широкими окнами. Ветви раскидистых дубов и магнолий обнимали дом, словно защищая от всех напастей.

Проезжая по улицам, Аарон приветствовал мужчин и женщин, занятых разными делами, и детей, визжащих от радости в ответ. Потом они увидели маленькую девочку, мчавшуюся со всех ног к ним; огненно-рыжие волосы развевались за ее спиной, как флажок. Аарон подхватил ее и крепко обнял. Большие изумрудно-зеленые глаза сияли обожанием, когда она воскликнула:

— А, папа, мы так ждем тебя! — Вдруг ее глаза округлились от удивления при виде темнокожего, элегантно одетого незнакомца, ехавшего за ним.

— Это мой брат Наваро?

— Да, сердце мое, но тебе лучше называть его Риго, он привык к этому имени с детства. — Аарон обратился к Риго: — Этот сорванец — твоя младшая сестра Виоланта, или Лани, как ее все обычно зовут.

Риго, улыбаясь, кивнул, и ребенок заулыбался в ответ, показывая недостаток молочных зубов.

— А эта симпатичная леди — Мириам? — спросила она Риго, показывая на носилки. — Бенджамин писал, что она очень красивая. Почему он не приехал вместе с вами? Можно мне покататься на твоей лошади?

Не зная, что делать с этой лавиной вопросов, обрушившихся на него, Риго взглянул на Аарона.

Отец слегка шлепнул Лани.

— Не задавай так много вопросов, тогда я позволю тебе прокатиться с братом. — Он передал хихикающую девчушку изумленному Риго.

Лани обвила его шею маленькими полными ручками и без стеснения принялась рассматривать его.

— Ты очень похож на Бенджамина, но у тебя волосы как у тайно, — сказала она, склонив растрепанную головку на плечо Риго, — мне кажется, это очень мило.

— Ты правда так думаешь?

«Это моя сестра». Внезапно он почувствовал, как счастье переполняет его. Может быть, Эспаньола не такое плохое место.

Мириам была очарована дружелюбием девочки, но тревожилась о том, как они объяснят детям, почему она жена не того брата. Прежде чем она успела хоть что-то придумать, к ним присоединились двое юношей, один — с длинными русыми волосами и бородой, другой — с юношеской бородкой, золотистой, как у Аарона.

Им представили Бартоломео и Кристобальда, тесок братьев Колона, и они остановились в прохладной тени раскидистого дуба, спешившись. Риго помог Мириам выйти из носилок. Она улыбалась приветливым, любопытным и смущенным лицам, чувствуя, как в ее сердце зарождается симпатия к этим людям, волей судьбы ставшим ее семьей.

Потом из тени деревьев вышла невысокая миловидная женщина, одетая в простое бледно-зеленое платье. Глядя на ее длинные русые волосы и зеленые глаза, становилось ясным, почему такого необычного цвета волосы у младших детей Торресов. Магдалена Торрес обняла Аарона и пошла навстречу гостям.

Глава 16

Ломбардия. Апрель 1525 года

Фламинео Баттаглиа продирался сквозь толпу, собравшуюся на ярмарке, деловито набивая рот жареным мясным пирогом.

— Почему ты не ешь, Бенджамин? Это очень вкусно, — сказал полненький маленький неаполитанец.

— По-моему, ты ешь все, что не успело первым проглотить тебя, Минео. Этот кусок свинины, обгоревший сверху, не прожарен, — ответил Бенджамин с гримасой отвращения. Заметив двоих молодых жонглеров, он остановился, чтобы полюбоваться их мастерством. — У нас дома я видел подобное. Мой друг тайно по имени Гаони мог жонглировать симпатичными маленькими мячиками, сделанными из особого сорта смолы. Когда их роняешь, они подпрыгивают вверх.

Баттаглиа разочарованно ухмыльнулся.

— Какой же твой тайно жонглер, если роняет мяч? — Он сам рассмеялся своей шутке и махнул рукой в сторону заполненной народом площади. — Женщины, посмотри, лекарь, сколько женщин — молодые, старые, полные, худые. Как ты думаешь, может быть, какой-нибудь из них нужна помощь лекаря — магический эликсир, например? — Он весело потер руки, перегнувшись через стол, уставленный корзинами со свежими дикими цветами, ущипнул пухленькую молодую женщину. Она потерла толстые ягодицы, вереща от негодования.

— Мы пришли сюда, чтобы выбрать для тебя лошадь, ты еще не забыл об этом, Минео? Не заглядывайся на девок. Где те мифические торговцы лошадьми?

— Не суди меня так строго, — защищаясь, сказал Баттаглиа, глядя на ухмыляющегося Бенджамина.

— Мой отец разводит превосходных лошадей, и я многому научился у него, так что, думаю, друг мой, тебе следует прислушаться к моему совету.

Симпатичная молодая шлюха обняла его за талию. Рассмеявшись и шлепнув ее по заду, он дал понять, что не нуждается в ее услугах.

— Я никогда не видел ничего подобного — женщины так и липнут к тебе, — с благоговением произнес Минео.

— Такие женщины запросто могут заразить сифилисом а липла она ко мне только потому, что услышала звон монет.

— Может, ты как-нибудь одолжишь мне свой магистерский плащ, тогда убедишься, что они клюют на него, — задумчиво произнес Минео. Бенджамин только, рассмеялся в ответ. — Видишь кибитки, там, перед ямой с медведем. Вчера торговцы лошадьми были там. Их лошади не хуже чем жеребец твоего брата. Я всегда мечтал о вороном рысаке.

Бенджамин часто слышал о том, как люди Пескары говорили о подвигах Риго, но воспоминание о его предательстве все еще не давало ему покоя, причиняя горечь, как глоток вина из металлической фляжки. Они обошли яму с большим бурым медведем, прикованным цепью к столбу. Хозяин немилосердно стегал зверя плетью, натравливая на него полдюжины собак, разозленных и окровавленных.

— Всемогущий Боже, как я ненавижу такие забавы, — пробормотал Бенджамин, потянув Минео за рукав куртки, когда тот как завороженный остановился перед зрелищем.

— Как хирург может быть таким слабонервным? — спросил Минео недовольно, когда они шли к большому загону, в котором стояло полторы дюжины лошадей всех мастей.

Бенджамин принялся разглядывать несчастных животных и, нахмурясь, озабоченно обратил взор на человека, стоящего в воротах, держащихся по обыкновению на одном ржавом гвозде. Непрерывным потоком из него сыпались проклятия на самых разных языках.

— Эти цыгане — настоящие мошенники, — сказал он.

— Они прекрасные лошадники, но я знаю, какие они хитрые и как легко могут обвести вокруг пальца. Поэтому я и притащил тебя сюда, — тихо ответил Минео.

Не успели они подойти к загону, как высокий черноволосый человек взял под уздцы норовистого вороного скакуна и вывел к ним.

— Глянь на этого черного. Хорош? Что ты думаешь? По-моему лучше просто не бывает.

Бенджамин, прищурившись, разглядывал лошадь.

— Да, действительно, черный, — проговорил он, скривившись. — Подойдя поближе к коню с блестевшей на солнце шкурой он потянулся к его копыту. — Посмотрим, может, и не черный?!

— Ты что, ослеп? Конечно, он черный. Бенджамин покачал головой.

— Запах. Его шкура покрашена ореховой краской. Ею иногда обновляют выцветшую одежду.

Потихоньку свирепея, Джанго Янос слушал их разговор, Минео сказал другу:

— Но эта лошадь не старая и не потрепанная. Смотри, как гордо она поднимает хвост и как резво гарцует.

Высокий цыган поклонился солдату, внимательно разглядывая его богато одетого спутника в подбитом горностаем плаще, за который можно было выручить неплохие деньги.

— Я очень рад, что ты вернулся, — заискивающе сказал он Баттаглци.

Бенджамин, похлопывая жеребца по загривку, тихонько разговаривал с ним сначала на итальянских диалектах, потом по-кастильски, по-провански, но конь по-прежнему вскидывал голову и бил хвостом, волнуясь.

— Странно, лошади обычно слушаются меня.

— Понюхай, какое чистое у него дыхание, — предложил Джанго, потянув коня за повод. Иссиня-черные волосы цыгана, повязанные красным шелковым платком, блестели на солнце. Он стоял и широко улыбался, гладя лошадиную морду.

Бенджамин тоже погладил жеребца, а потом вежливо спросил:

— Могу я посмотреть на его зубы? — и, не дожидаясь ответа, раздвинул губы лошади. Прежде чем хозяин и лошадь успели что-нибудь сообразить, Бенджамин вытащил из лошадиной пасти что-то, похожее на потемневшие сосновые иголки.

— Розмарин, — сказал он. — Любой аптекарь пропишет его для свежести дыхания, все равно, человеку или лошади.

— Так мы вчера уже договорились, что этот жеребец прекрасно подойдет для вашего выезда, господин, мне кажется, вам не стоит от него отказываться, — сказал Янос Баттаглиа. Его бесцветные глаза внимательно изучали светловолосого незнакомца.

Бенджамин снял накидку и передал ее Минео.

— Подержи это, пока я проверю еще одну вещь. — С этими словами он медленно обошел лошадь сзади.

— Этот жеребец очень нервный и может лягнуть тебя гадьо, — предупредил его Джанго.

— Нервный? — переспросил Бенджамин, беря в одну руку лошадиный хвост, а другой что-то щупая под ним. С хитрой искоркой в глазах он бросил на землю какой-то предмет, напоминающий застывший кусок лошадиных фекалий в форме морковки. Жеребец дернул хвостом, и от гордой осанки ничего не осталось.

Минео выругался, видя, как лошадь на его глазах поникла.

— Что ты сделал?

— Вынул то, что твой друг засунул бедному животному под хвост — имбирный корень. Он страшно жжется, — добавил Бенджамин, встретившись взглядом с цыганом. В нем кипела ненависть. — Не надо быть таким жестоким со своими животными.

— А тебе не надо вмешиваться не в свое дело. А что касается жестокости, гадьо, ты не видел, как я дрессирую своих медведей, заставляя ходить по горячим углям. Может, ты сам хочешь оказаться на их месте?

Джанго был сильнее худосочного аристократа. Однако они были одного роста, и незнакомец был хорошо вооружен. Инстинкт подсказывал цыгану, что не стоит ввязываться в драку прямо сейчас.

— Подожди, гадьо, мы разберемся с тобой позже, после чего подарю твою шикарную накидку своей жене.

Бенджамин незаметно положил руку на рукоятку меча. Только что он нажил себе опасного врага; но изменить уже ничего нельзя. Он коротко кивнул цыгану, взяв из рук своего спутника накидку, резко повернулся и пошел прочь.

Они пробирались сквозь толпу, разгуливавшую по ярмарке, и Минео, чувствуя вину перед Бенджамином, не знал, как отблагодарить его за то, что он сохранил его деньги.

Они остановились около лавки виноторговца.

— Посмотрите! — воскликнул Баттаглиа. Около костра, позванивая бубном, танцевала молодая цыганка с копной густых, иссиня-черных волос. Она была одета в легкую блузку и юбку, из-под которой выглядывали края нескольких нижних юбок. Ее ожерелье из золотых монет, браслеты и длинные сережки позвякивали в такт простенькому ритму, который она отбивала маленькими босыми ногами.

Бенджамину вдруг очень захотелось познакомиться с этой золотоглазой цыганкой поближе.

— Кажется, я пьян, — пробормотал он, когда она, кружась в танце, приблизилась к нему и он почувствовал запах ее потного и давно не мытого тела. — Я еще никогда не хотел такую женщину.

— Она прелестна, — прошептал Минео, почесывая бакенбарды.

Рани, а это была именно она, танцевала рядом с Бенджамином, сразу отметив, что он пьян. Цыганка сердилась на него за то, что он все еще не узнал ее в новом наряде. Подобрав подолы всех своих юбок, она взмахнула ими, обнажая стройные ноги.

Спутник Бенджамина был в восторге. Возможно, в его кармане завалялась пара монет. Цыганка, продолжая танцевать, приблизилась к нему и незаметно запустила руку в карман. Все это она проделала, продолжая не отрываясь смотреть на золотоволосого человека, чьи холодные голубые глаза наблюдали за ней с непонятной отрешенностью.

«Он считает меня ребенком!» — эта мысль внезапно вспыхнула в ее мозгу и наполнила жгучим желанием совратить его, заставить безумно полюбить ее, а затем безжалостно бросить. Но она не могла этого сделать. Цыганка не должна спать с гадьо, а Рани вообще еще никогда не спала с мужчиной. Танцуя, она вспомнила предупреждение фури дай. Этот человек мог сделать ей что-то очень хорошее ли что-то очень плохое. Она решила еще раз поговорить с Агатой. Может быть, у той за последние несколько месяцев были еще какие-нибудь видения, которые могли прояснить что-нибудь относительно ее будущих отношений с этим красивым и загадочным незнакомцем. Танец закончился, Рани закружилась в последний раз и опустилась на землю. Развевающиеся юбки легли вокруг нее. Она склонила голову чуть не до земли, потом поднялась и исчезла в сумерках под восторженные крики зрителей.

Когда она добралась до табора, расположенного невдалеке от ярмарки, ее карманы были полны монет, которые она позаимствовала у зазевавшихся гуляк. Веро встретил ее, радостно прыгая вокруг, и успел лизнуть ее несколько раз прежде чем цыганка добралась до своей кибитки. Рани спрятала свои сокровища в маленький потрепанный кожаный сундучок и отправилась на поиски фури дай, чтобы рассказать ей о встрече с золотоволосым незнакомцем. Она боялась признаться себе, что сегодня он был явно ею заинтересован. «Скорее всего, это из-за выпитого вина», — со вздохом решила Рани.

Подойдя к большой палатке Агаты, она услышала голоса Джанго и Развана, своих братьев. Они о чем-то шептались со старухой. Рани нутром почуяла неладное и замерла около шатра, пытаясь подслушать разговор. «Может быть, Агата права. У меня, точно есть чутье. Неужели мне суждено стать следующей фури дай?»

До нее донесся голос Джанго:

— Я разрублю его на куски. Этот проклятый гадьо посмеялся надо мной.

— И к тому же принес нам огромные убытки. Дело не только в том, что мы не продали эту лошадь его толстому дружку; теперь люди, узнав, что мы делаем с лошадьми, перестанут нам доверять, — мрачно добавил Разван. — Надо убить его сегодня же ночью.

— Не торопитесь, — ответила Агата своим надтреснутым Голосом. — Вы хорошо сделали, что сначала пришли ко мне. Этот незнакомец — большой человек. Он опасен. Если вы уберете его недалеко от ярмарки и его тело найдут, то солдаты императора придут и перебьют весь табор.

— Ему все равно не удастся избежать мести! Старуха перебила Джанго:

— Я и не говорю, что он должен избежать своей участи. Но есть лучший способ.

— И что же это за способ? — недоверчиво спросил Джанго.

— У меня есть снадобье, которое приведет его в бессознательное состояние, как будто он вдрызг пьян. Ночью вы сможете притащить его в лагерь. Когда он придет в себя, мы уже увезем его далеко. Так или иначе нам надо отсюда уходить: он расстроил наш бизнес, и делать нам здесь уже нечего. Ну а когда мы будем далеко, он узнает, что такое крисс. «Крисс!» Сердце Рани замерло. Цыганское правосудие было коротким и ужасным и подчинялось своим законам.

— А как мы напоим его этим зельем? Он не примет из наших рук ничего, — кисло заметил Разван. Агата ухмыльнулась:

— Приведите ко мне Микаеля. Он сделает все, что надо. Рани услышала смех, когда все трое принялись обсуждать детали плана. На цыпочках отойдя от палатки, она бросилась бежать. Веро по пятам следовал за ней. Узкая тропинка вела в лес, со всех сторон окружавший табор. Рани бежала до тех пор, пока не добралась до какой-то ложбины, упав без сил на траву.

— Что же мне делать, Веро? Я не могу предать своих братьев, но и не хочу, чтобы они убили этого чужестранца. Если я пойду и предупрежу его, он пришлет солдат, которые сотрут с лица земли наш табор… в лучшем случае он просто не поверит мне!

Слезы текли по ее лицу, оставляя на щеках светлые бороздки. Всю жизнь ее учили почитать цыганские законы. Она не видела себя вне табора, и хотя ей иногда и не по душе была жестокость братьев, она не представляла, как можно что-то изменить. С другой стороны ее невероятно тянуло к золотоволосому человеку, который однажды спас ее жизнь и честь, и в этом было нечто большее, чем благодарность. Но она боялась признать это другое. Если она предупредит гадьо, ее проклянут и изгонят из табора, а жизнь в одиночку для цыганки немыслима. «Я должна что-то предпринять. Агата говорила, что он, должно быть, хороший человек. И это, наверное, правда, потому что он уже однажды спас мне жизнь». Внезапно ее осенило. Агата может позволить привезти незнакомца в лагерь. А когда он будет их пленником и они будут далеко от армии, она найдет способ спасти его или найдет кого-нибудь, кто защитит его от мести братьев. «Но это только в том случае, если Агата встанет на мою сторону». На самом деле свои мысли фури дай держит при себе. Хотя, может быть, сейчас, когда речь идет о судьбе Рани и этого золотоволосого гадьо, она изменит своей привычке.

Бенджамин медленно приходил в себя. Все его тело дрожало. Он попытался открыть глаза, но не смог поднять, словно налитые свинцом, веки. «Боже, неужели я уже мертв и на моих глазах лежат медные пятаки?» В горле у него першило, во рту был неприятный кислый привкус. Он не мог сообразить, что с ним случилось вчера, почему так стучит в висках. «Если бы я был уже мертв, мне не было бы так плохо».

Он вновь попытался открыть глаза — на этот раз ему это удалось. И он увидел… темноту. Какие-то огоньки смутно поблескивали, когда он повернул голову. Немудрено, что так болит голова. Он лежал на холодной твердой земле со связанными руками и ногами. А в это время какой-то странный ритуал, сопровождаемый громким стуком барабанов, происходил вокруг костра, «Мама, почему я не слушался тебя и не посещал церковь почаще». Конечно же, это был ад. А эти темные фигуры, дергающиеся в свете костра, — черти. Бенджамин глубоко вздохнул, решив мужественно принять наказание.

Одна из танцующих фигур была женской; на ней было бессчетное количество разноцветных юбок. Девушка показалась знакомой, но память изменяла ему и он не смог сразу вспомнить, где видел ее.

Постепенно стали всплывать воспоминания. Какой-то молодой человек подошел к ним с Минео на ярмарке и предложил распить бутылку вина. К тому времени они были уже достаточно пьяны. Минео уже ничего не соображал. Бенджамин оставил его с двумя солдатами и повел парня в тихое место у реки, где они и допили вино. Как глупо… Он оказался пленником конокрадов. Эту девушку с ниспадающей массой иссиня-черных волос он видел танцующей на ярмарке. Бенджамин попытался сесть, чтобы оглядеться, не привлекая к себе внимания, но его руки и ноги были крепко связаны. Интересно, как долго он был без сознания? Пытаясь сквозь темноту разглядеть окружающий пейзаж, он понял, что никогда здесь не был. Когда он снова попытался приподняться, резкая боль пронзила все тело. Стон перешел в кашель. Боль в горле мешала дышать.

Рани, краем глаза заметив, что пленник зашевелился, перебежала от костра к нему. Милосердная Матерь, он жив и наконец-то пришел в себя. Агата говорила, что он не умрет, но прошло долгих три дня, в течение которых пленник не приходил в сознание, и Рани начала беспокоиться, что Микаел подсыпал ему в вино слишком много снадобья.

— Давай я тебе помогу. Не шевелись. Сейчас я принесу воды, — прошептала она, приподнимая Бенджамина и прислонив к колесу телеги.

Джанго заметил, что Рани бросилась к гадьо, и последовал за ней. Увидев, что сестра собирается идти за водой, он преградил ей путь.

— Пленник не получит никакой воды без моего разрешения.

— Он чуть не погиб по глупости Микаеля. Агата недовольна вами. Крисе должны назначать старейшины, а не ты, брат. — Она попыталась обойти его, но он схватил ее за волосы, дернув так сильно, что она застонала от боли.

Веро внезапно появился из темноты и злобно оскалился на Джанго.

— Убери своего волка, или я убью его.

— Отпусти меня, или он перегрызет тебе горло, — прошипела Рани.

Джанго разжал ладонь, девушка выскользнула и больно ударила его ногой по голени. Джанго выругался, но не стал преследовать Рани, когда та все-таки побежала за водой. Веро не спускал, глаз с Джанго, и под этим тяжелым взглядом цыгану стало не по себе. Он повернулся к Бенджамину и заговорил с ним по-тоскански.

— Итак, ты проснулся, знаток лошадей. Теперь ты не такой храбрый, как был тогда, когда расстроил всю мою торговлю. Но ты заплатишь за это.

Он поднял ногу, собираясь пнуть пленника в бок, но Веро зарычал и стал между ними.

Рани прибежала с чашкой воды, встала перед Бенджамином на колени и скомандовала:

— Пей медленно.

Бенджамину стало плохо от запаха этой воды. Но все-таки это была хоть какая-то жидкость, и он заставил себя выпить ее. Почти сразу он почувствовал облегчение и даже смог определить, что запах шел не только от воды, но и от девушки, которая ему эту самую воду принесла. Боже, чем же она могла испачкаться, чтобы так пахнуть!

Он попытался рассмотреть ее. В отличие от лица такого грубияна, который только что разговаривал с ним, ее внешность несла на себе даже отпечаток некоторого благородства. Пушистые длинные ресницы почти скрывали большие золотистые глаза. Цвет ее кожи был темным, на плечи спадали черные вьющиеся волосы. Она была обвешана золотыми украшениями буквально с ног до головы — браслеты на тонких запястьях, ожерелье из монет вокруг шеи, огромные серьги в ушах. Даже пальцы ног, не говоря уже о руках, были унизаны бесчисленными кольцами.

— Тебе лучше? — спросила она по-кастильски. Знакомый голос. Только теперь она говорит по-испански, а не по-тоскански. Что-то смутно всплыло в его памяти.

— Благодарю тебя за помощь… Кажется, мы знакомы. Она улыбнулась, обнажив ослепительно-белые зубы, которые создавали необычный контраст с темным лицом.

— Мы встречались недалеко от Павии. Ты спас меня и Веро.

Бенджамин посмотрел на большое серое животное, которое он сначала принял за собаку,

— Маленькая крестьянка с ручным волком… Ее глаза вспыхнули золотистыми огоньками.

— Я — цыганка, а ты — гадьо. Если будешь вести себя как следует, я отплачу тебе добром за добро.

— Не могла бы ты прямо сейчас начать платить мне добром за добро и перерезать веревки, иначе я скоро совсем не смогу двигать руками. Я ведь хирург, если ты помнишь, и мои руки могли бы мне еще пригодиться.

Рани на мгновение задумалась.

— Я должна сначала спросить Агату. Она просила, чтобы я предупредила ее, как только ты проснешься. И, повернувшись к Джанго, добавила: — Я вернусь быстро. Веро будет охранять его от тебя.

— Все равно, все будет решать Шандор, а не эта старая карга.

— Но ты в любом случае не посмеешь тронуть его. С этими словами Рани побежала искать Агату. Бенджамин слушал беседу на странном для него цыганском языке и ругал себя за то, что попался в такую ловушку. Темнокожий парень, который напоил его зельем, конечно, был одним из них. Как глупо!

Рани нашла Агату около ее кибитки. Та сидела у костра и что-то мешала в горшке большой деревянной ложкой. Рани хотела заговорить с ней, но старуха ее опередила:

— Итак, твой лекарь пришел в себя. — Агата плотнее закуталась в тот самый плащ, который Джанго собирался подарить своей жене. Этот плащ будет согревать ее старые кости долгими зимними ночами. А пленник найдет себе другой… если он ему понадобится.

— Джанго хочет убить его, Агата. Ты не должна этого допустить. Он спас мою жизнь и мою честь. Я рассказывала тебе, помнишь?

Фури дай задумчиво потерла лоб.

— И к тому же он тебе нравится, ведь так? — Она подняла глаза на девушку и принялась внимательно ее изучать. Рани смутилась.

— Я… я не знаю. Он гадьо, а я цыганка. Это запрещено, и… и… Но я обязана ему жизнью.

Агата жестом пригласила девушку сесть рядом.

— Его тело сильное, как у льва. И он больше не будет мучаться. А я должна тебе кое-что сказать. Это поможет тебе понять, почему ты разрываешься между долгом перед своим народом и этим чужестранцем. Ты не помнишь Занко, своего отца. Он был прекрасным человеком. В каждом городе, в каждой деревне, где мы останавливались, он мог найти себе женщину. Простую крестьянку или благородную даму. Он привлекал всех своими черными глазами и сияющей улыбкой.

— А что по этому поводу думала моя мать? — настороженно спросила Рани. Неверность — большой грех у цыган. Рани не помнила свою мать, но уже сочувствовала ей.

Агата задумалась;

— Твоя мать была околдована красотой Занко, как любая другая… гадьо. — Агата замолчала в ожидании реакции.

— Гадьо?! Моя мать не была цыганкой? Она умерла, когда я родилась, но все говорили мне…

— Это была ложь. Ты с братьями — от разных матерей. Сара умерла при родах, и третий ребенок так и не увидел света. В тот же день у твоего отца родилась дочь от одной знатной дамы — венгерки. Она побоялась показать своему мужу ребенка, рожденного от цыгана, и потребовала, чтобы твой отец взял дочь на воспитание. Он отправился к ней в замок, оставив Сару умирать в одиночестве, и возвратился с крошечной девочкой.

— И это была я?! — Рани перевела дух. — Моя мать жива? И она не хочет меня видеть? Агата пожала плечами.

— Твой отец был настоящим дьяволом, и притом очень красивым дьяволом. А она была замужем за эгоистичным стариком, который не мог доставить ей никакого удовольствия. В жизни такое случается…

— Почему ты рассказываешь мне это только сейчас. Агата? Причина этому — чужестранец, да? Так что ты решила по поводу него?

Старая фури дай плотнее завернулась в плащ и продолжала:

— Жаль, что дело обернулось таким образом. Мне горько и больно за него, потому что этот чужестранец хороший человек. Он потерял женщину, иему нужно найти другую.

— А ты считаешь, что эта другая — я?

— Если у тебя найдется достаточно смелости, может быть, ты последуешь за ним… — Она на мгновение замолчала, продолжая помешивать в горшке. — Или ты хочешь остаться со своим народом и стать следующей фури дай?

— Ведь я не чистокровная цыганка, разве мне можно?

— Это не имеет большого значения. Твой отец был цыганом, ты воспитана по цыганским законам. Для меня этого достаточно. Но я хочу знать, достаточно ли это для тебя? — Ее острые глаза впились в Рани.

— А что будет с этим гадьо? Он умрет, если я ему не помогу?

— А тебе не все равно?

— Нет, не все равно! И даже очень не все равно. — Странно, что такую важную для себя вещь она решила молниеносно, не задумываясь над тем, что еще совсем недавно она терзалась сомнениями.

Агата только усмехнулась в ответ.

— Тогда пошли, — сказала она, подавая девушке руку. Рани помогла ей подняться. — Пошли посмотрим, что представляет собой твой лекарь.

Глава 17

Бенджауин наблюдал за девушкой, идущей рядом с древней старухой, черты лица которой были такими же старыми, как и золотые побрякушки, болтавшиеся на сморщенной шее. Чувствовалось, что старуха имеет какую-то власть над людьми, поскольку все, мимо кого они проходили, отступали назад и склонялись в уважительном поклоне.

Не обращая внимания на Джанго, который просто стоял и наблюдал за ними, скрестив на груди руки, женщины подошли к пленнику. Девушка присела на колени рядом с ним, взмахнув своими юбками, и предложила ему еще воды. Он принял ее с благодарностью, несмотря на отвратительный запах. «Если они не перережут мне горло, я умру от расстройства желудка»

— Как ты себя чувствуешь, — спросила Агата по-кастильски.

— Нормально, если бы не эти веревки, — ответил он, внимательно смотря на нее и стараясь угадать, кто она такая и что собирается делать.

— Развяжи его, — скомандовала старуха Рани. Не мешкая, девушка вытащила из-под своих юбок тонкий кинжал и быстро освободила его от пут.

Бенджамин попытался пошевелить руками; затем принялся осторожно растирать окоченевшие запястья.

— Тебя связали только сегодня утром, когда ты должен был прийти в себя, — сказала старуха.

— Кажется, вы можете так же свободно читать мои мысли, как и говорить на моем языке.

— Я — Агата, фури дай этого табора. А это — Рани, которая тоже свободно говорит на твоем языке. — Кажется, что-то заинтересовало Агату, когда она смотрела на пленника.

— Мы знакомы с Рани. Бенджамин Торрес, к вашим услугам. Бывший военный хирург императорской армии короля Карла. — Он посмотрел на того грубияна, который охранял его, и добавил: — Я также знаком с Джанго, к сожалению. Кажется, он готов убить меня.

Агата улыбнулась.

— Так оно и есть. Весь вопрос в том, позволишь ли ты ему это. Бенджамин недоуменно посмотрел на нее.

— А как я могу это предотвратить? — Ты хирург и, должно быть, хорошо владеешь ножом. Ты когда-нибудь убил хоть одного человека?

— Я врач, и поклялся спасать людей, а не убивать их. Агата пожала плечами, но тут в первый раз заговорила Рани.

— Не будь дураком. Она дает тебе шанс. Шандор, наш воевода, согласен предоставить тебе возможность сразиться с моим пралом.

— Фури дай, воевода, прал! Вы вроде бы говорите на моем языке, только я ничего не понимаю. — Бенджамин принялся растирать виски. Слава Богу, кровь начала снова приливать к рукам.

— Агата — провидица, а Шандор — наш предводитель. Они имеют большое влияние на наш совет старейшин, особенно, что касается крисса — нашего правосудия в соответствии с цыганскими обычаями. А Джанго — мой прал — брат, и ты его должен убить. — Она смотрела на него своими широко распахнутыми золотистыми глазами.

— Маленькая кровожадная ведьма! — Бенджамин перевел взгляд с грубого лица Джанго на изящное лицо девушки и не нашел между ними никакого сходства, кроме толстого слоя грязи, лежавшего на них.

— Так ты будешь драться с Джанго… или умрешь как последний трус? — спросила Агата.

Честно говоря, за всю свою жизнь Бенджамин убил только одного человека, в Эспаньоле, когда напали на их ранчо. Отец учил обращаться с мечом и арбалетом, но все равно Бенджамин считал дикостью выяснять отношения с помощью драки. Мрачно улыбнувшись, он ответил:

— Конечно, если нет другого выхода, я буду драться… ради спасения собственной жизни.

— Хорошо, — Агата повернулась к Рани. — Принеси ему мяса и эля, чтобы он подкрепил силы. А я поговорю с Шандором относительно поединка.

— Приятного тебе аппетита, гадьо, тем более что это будет последняя трапеза в твоей жизни, — процедил Джанго сквозь зубы.

— Как мы будем драться? Существуют какие-нибудь правила или нет? — спросил Бенджамин, смерив взглядом своего противника. Джанго был с ним одного роста, но более крепкого сложения.

Джанго закинул голову назад и от души рассмеялся.

— Правила настолько просты, что даже гадьо типа тебя может, их выучить.

Рани вернулась с чашкой какой-то темной жидкости, пахнущей чесноком. Волк так пристально посмотрел на Бенджамина, как будто хотел, чтобы с ним поделились. После первого же глотка Бенджамин был рад все отдать Веро, однако, заставив себя, выпил содержимое чашки залпом, понимая, что для битвы ему нужны силы.

— Тебе нужно пройтись и размяться немого, — сказала Рани.

— Он никуда не пойдет, — мрачно проговорил Джанго.

— Не будь большим дураком, чем ты есть на самом деле. Куда ему бежать? — Рани помогла Бенджамину подняться.

Сначала земля качнулась у него под ногами, но он взял себя в руки и изо всех сил постарался удержаться на ногах. Вдруг странная мысль пришла ему в голову. Глядя сверху вниз на девушку, Бенджамин подумал, что ее декольте больше подходит для королевского двора, чем для цыганского табора.

— Конечно, я понимаю, что твой брат может всадить мне отравленный нож в спину, но мне все равно придется сходить по малой нужде.

Как и следовало, она восприняла его слова совершенно спокойно, будто это было самым привычным для нее предметом для разговора. И Джанго последовал за ним в темноту, боясь потерять его из виду.

Прошло добрых полчаса, когда Агата вернулась с несколькими мужчинами. Один из них, высокий цыган с ястребиным носом и копной давно не мытых медного цвета волос, отделился от группы и подошел к пленнику.

«Судя по блеску золотых застежек на сапогах, это и есть Шандор, воевода», — подумал Бенджамин.

— Ты готов, гадьо? — спросил он по-тоскански.

Увидев, что Бенджамин кивнул, он внимательно посмотрел на Джанго, у которого был вид изголодавшегося хищника.

«Не слишком ли ты уверен в успехе, братец?» — мрачно усмехнулся Бенджамин. Они шли за Шандором в сторону костра.

Рани наклонилась к Агате и прошептала:

— Мне это не нравится. При всех своих недостатках мой брат хорошо дерется. Мне кажется, Бенджамину придется туго.

— Все зависит от него. — был ее ответ.

Рани немного успокоилась, почувствовав, что старуха; вновь уверена в будущем и может предсказать победу золотоволосого человека над Джанго.

Шандор подвел противников к кругу, обозначенному на земле с помощью насыпанной соли, сверкавшей в свете костра. Став в центр, круга он провозгласил условия борьбы:

— У каждого из вас будет по ножу; одна рука будет завязана платком. — Он показал багровый шелковый платок. — Не пытайтесь выйти за пределы круга. Тот, кто освободит руку из платка, немедленно умрет. — Он перевел тяжелый взгляд с Бенджамина на Джанго. Джанго, хорошо знакомый с правилами, с готовностью кивнул и протянул левую руку.

Предводитель, дай нож гадьо, у меня есть свой. Шандор обвязал концом платка толстое запястье Джанго. Пока старик привязывал другой конец платка к руке Бенджамина, тот обнаружил, что его нож исчез.

— Отдайте мне мой нож, он был у меня, когда меня захватили в плен!

Агата протянула ему прекрасное испанское лезвие.

— Используй его, как хороший хирург, если ты действительно таковой.

— Я хороший хирург.

«К тому же я еще с детства помню некоторые приемы борьбы с ножом».

Бенджамин попытался хладнокровно оценить ситуацию. Для того, чтобы остаться невредимым, надо было или перерубить перевязь, или парировать каждый удар противника. Он на глаз сравнил длину их рук и решил, что его руки не короче, чем у Джанго. Но ему необходимо будет хорошо уворачиваться, чтобы не дать сопернику прижать себя к земле, ибо тогда не останется никакой надежды победить.

Шандор ваялся за середину связывающего их платка, и толпа, окружавшая их, возбужденно забурлила. Казалось, что цыгане заключают пари на исход поединка. Цыганки, делая ставки, с интересом поглядывали на стройного белокожего пленника.

«Интересно, они за меня, или против?» — промелькнула у Бенджамина мысль.

— Начали! — Шандор отпустил платок, оставляя соперников друг против друга, а сам быстро отошел за пределы круга, тут же заключив пари с Агатой, которая жадно потирала руки.

И только Рани не отрываясь смотрела на Бенджамина, не участвуя в сделках.

У Бенджамина не оставалось времени наблюдать за зрителями, поскольку клинок Джанго блеснул прямо перед его лицом. Отступая, Бенджамин покачнулся, на секунду потеряв равновесие. В следующее мгновение он уже твердо встал на ноги.

Только двое участвовали в этой игре. Перевязь служила для того, чтобы заставить противников биться не на жизнь, а на смерть. Первобытная жестокость. Внезапно Джанго дернул платок, пытаясь заставить противника упасть на лезвие своего ножа. Но в последний момент Бенджамину удалось увернуться, при этом он упал на землю, потянув за собой Джанго. Тот упал на колени с громким криком и, вероятно, прикончил бы Бенджамина, если бы ему не удалось отвести лезвие Джанго своим ножом.

Бенджамин был все еще слаб после того зелья, которым его накачали, и к тому же небольшое пространство круга давало Джанго еще одно преимущество. Ловкость и великолепная реакция Бенджамина вряд ли могли помочь в таких обстоятельствах. Хотя… «Используй нож, как хороший хирург». — Бенджамин улыбнулся Джанго и спросил:

— Интересно, тебе понравится цвет собственной крови? Произнося эти слова, он неожиданно дернул платок и на секунду лишил Джанго равновесия. В тот же момент Бенджамин полоснул ножом противника по внутренней стороне запястья, перерезав вену. Хлынула кровь.

— Это всего лишь царапина, — усмехнулся Джанго, делая резкий выпад и порезав левую руку Бенджамина.

Бенджамин не обратил внимания на эту рану. И когда Джанго в следующий раз попытался приблизиться к нему, нож хирурга сделал еще один глубокий надрез на его руке. Джанго не остался в долгу, и на этот раз ранил Бенджамина в плечо.

— По-моему, у нас с тобой кровь одного цвета — проговорил цыган.

Когда Джанго попытался в следующий раз достать его своим ножом, Бенджамин резко выбросил ногу и сделал подсечку. Гигант пошатнулся и сел на землю. Бенджамин резко вывернулся и нанес удар у основания шеи Джанго прежде, чем тот успел спасти свою жизнь.

Цыган почувствовал себя на волоске от смерти. С диким ревом он вскочил и рванул на себя платок в тот момент, когда Бенджамин сделал то же самое, пытаясь сохранить дистанцию. Будучи ребенком, он часто боролся с тайно, и еще тогда научился использовать силу противника в свою пользу. Он видел, как вместе с потоком крови гиганта покидают силы. Цыган потряс головой, словно отгонял какое-то наваждение:

— Хорошо.

В следующее мгновение Бенджамин нанес еще один удар и, схватив Джанго за кровоточащее запястье, опять полоснул по нему ножом. Бенджамин не мог удержать руку Джанго, она была слишком скользкой от крови. Но цыган опять поднялся, правда, на этот раз держась на ногах очень неуверенно. Кровь текла ручьем, собираясь на земле в темную грязную лужу.

Бенджамин сделал круг, потом приблизился к противнику, нанеся два быстрых удара. Джанго окончательно потерял силы и упал в грязь.

Рани внимательно наблюдала за поединком, ужасно нервничая. Оба мужчины были покрыты кровью и потом. Оба хватали ртом воздух, как выброшенные на песок рыбы.

Никому еще не удавалось довести Джанго до такого состояния. Но надо было признать превосходство чужестранца. Бенджамин был более ловким и быстрым, он ловко и изящно увертывался, словно издеваясь над ее братом.

— Почему он так странно действует ножом? — спросила она Агату.

Старуха прищурилась.

— Он действует им, как хирург, а Джанго — как мясник. Давай подождем.

Джанго упав в следующий раз, потянул за собой и Бенджамина, схватившись за платок у запястья. Этим он надеялся свалить гадьо, но Бенджамин вырвал платок из его рук и вывернулся, а потом ударом ноги выбил нож за пределы круга. Но при этом, падая, он уронил и свой нож, который упал рядом с ним. Достаточно было одного ловкого движения руки, чтобы поднять его, но на этот раз Джанго крепче схватился за платок и смог отбросить противника в другую сторону. Не в силах достать свой нож и не видя оружия в руках Бенджамина, Джанго решил использовать платок в качестве оружия. Ловким приемом он обернул его вокруг шеи Бенджаина и, собрав последние силы, начал стягивать.

Странно, но руки не слушались его, становясь все слабее и слабее. У него потемнело в глазах. Гадьо все еще лежал под ним. Последнее, что услышал Джанго, был крик Рани. Потом он провалился в темноту.

Бенджамин почувствовал, что хватка цыгана ослабела. Он начал жадно хватать ртом воздух и попытался сдвинуть тело Джанго, придавившее его к земле. Наконец ему удалось свалить тело с себя. Он поднялся, встал на колени и принялся осматривать раны Джанго. Рани первая из зрителей бросилась к ним, скользя по кровавой грязи.

— Ты жив? Я думала, что он задушит тебя, — Она взглядом нашла нож, лежавший в грязи. — Ты можешь убить его сейчас, это твое право.

— Мне уже приходилось говорить твоей старухе, что я врач, а не убийца. Поищи мою сумку. Ту, которую вы украли у меня, когда увели мою лошадь.

Его суровый взгляд заставил ее тут же отправиться выполнять приказание. Тем временем он своим ножом освободил от платка руки Джанго. Для того, чтобы наложить швы, ему понадобится иголка и нить. Он очень сомневался, что у кого-нибудь из женщин в таборе найдутся такие простые вещи. Можно было рассчитывать только на свою аптечку.

Когда девушка возвращалась назад с сумкой, к ней подошел Шандор. Он грустно взглянул на нее и сказал:

— Ты ведь знала, что он победит. — Это не было вопросом.

— Может быть, мне еще удастся его спасти, — пробормотал он, накладывая свежие повязки на раны Джанго. — Интересно, сколько крови может потерять человек, чтобы не умереть? — Из своего опыта Бенджамин знал, что исход во многом зависит от того, насколько быстро врачу удастся остановить кровотечение.

Он насыпал порошок из тысячелистника на раны, но поскольку порезы были слишком глубокими, одна трава была не в силах остановить кровотечение. Прежде всего ему нужно было сшить кровеносные сосуды из которых в основном и лилась кровь.

Бенджамин проснулся и прислушался к странным звукам цыганского табора. Кибитка Агаты стояла на краю лагеря, окруженная соснами и цветущими кустами. Он потер глаза и тут же почувствовал тупую боль в плече и руке, там, куда его накануне ранил Джанго. Слегка застонав, он сел.

— Ты бредил, пока спал. Я даже испугалась, что ты умрешь. — сказала Рани с тревогой. Веро лежал у ее ног и внимательно изучал Бенджамина своими золотистыми глазами.

Бенджамин в свою очередь, внимательно посмотрел на них. В ярком дневном свете Рани выглядела покинутой и несчастной. Тяжелая копна черных волос была перехвачена сзади оранжевым шелковым шарфом. Она почесала нос тонким пальчиком, затем этим же пальцем попробовала жаркое в железном котле. Эта пища не вызывала у Бенджамина желания есть, хотя он и ощущал голод.

— Джанго чувствует себя лучше и выживет, как предсказала Агата. Многие из наших думают, что ты великий волшебник или большой дурак, поскольку спас ему жизнь. — Рани пожала плечами и сняла с огня котелок. — Сейчас мы с тобой поедим, ты, должно быть, голоден.

Бенджамин наблюдал, как она, запустив пальцы в котел, вытащила оттуда довольно большой кусок мяса и бросила его Веро. Бенджамин придвинулся поближе к Рани и к котелку, который стоял на гладко обструганной деревянной доске, служившей столом. Несколько ломтей темного хлеба лежало рядом с котелком. Он осторожно взял один из кусков и откусил маленький кусочек.

— Что это ты ешь? — «Наверное, свинина».

— Это ежик. Мы убили его вчера вечером, — ответила — она просто.

Он чуть было не подавился хлебом, закашлявшись.

— Ежик?

— Да, ежик. Жареный с чесноком и крапивой.

— Скорее всего я спрашиваю зря, но вдруг у тебя есть сыр? Мне что-то не хочется есть ежатину.

— Ну почему вы, гадьо, все такие глупые? Откуда ты знаешь, что тебе это не нравится, если никогда этого не пробовал?

— Зато я пробовал чеснок и знаю, что он мне не нравится.

— Выпей эля, пока я буду искать сыр. — Она подала ему чашку, полную янтарной жидкости. Он отхлебнул глоток и закусил хлебом. Тем временем Рани нашла в кибитке большую головку сыра, завернутую в рваную тряпку. Она отрезала от нее приличных размеров ломоть и положила рядом с Бенджамином. Веро не мигая наблюдал за ее движениями.

— Ты выглядишь так, как будто не спала всю ночь, — заметил Бенджамин, отрезая себе сыр.

— Кто-то ведь должен был охранять тебя. А то Разван не упустит случая перерезать тебе горло. — Она достала из-под юбки длинный кинжал и выразительным жестом продемонстрировала, как это могло произойти. — Мы с Веро дежурили по очереди.

— Я благодарю вас обоих, — сказал Бенджамин, соскребая с сыра первый слой и осторожно откусывая кусок. — Или я очень голоден, или этот сыр необычайно вкусен, одно из двух.

— Мы готовим его по специальному рецепту. Сначала козье молоко стоит на солнце целый день, а после свертывания мы закапываем его в лошадиный помет на шесть месяцев, Когда через полгода мы возвращаемся на эту стоянку, сыр готов к употреблению.

Аппетит у Бенджамина сразу куда-то пропал, но он геройски продолжал есть. «В конце концов, можно постараться очистить этот сыр. Все-таки это лучше, чем крапива и еж».

В этот момент в кибитку забралась Агата и сразу же подсела к котелку. Ее спокойные и неторопливые движения напоминали Бенджамину крабов, которых он видел в Эспаньоле. Агата опускала в котелок руку, вылавливала пальцами куски мяса и отправляла их в рот, как Рани.

Наконец она насытилась, вытерла руками губы и повернулась к Бенджамину.

— Совет посовещался и принял решение. Ты честно дрался с Джанго, к тому же спас его жизнь своим искусством. Поэтому мы предлагаем тебе наше гостеприимство.

Бенджамин церемонно поклонился, напряженно раздумывая, принять, или не принять это предложение.

— Мы снимаемся с лагеря завтра и отправляемся на юг Франции, — продолжала старуха. Ведь ты тоже туда направляешься.

— Откуда…

Агата не дала ему договорить.

— Что тебе делать в армии, ведь император уже победил итальянцев?! «

— Нечего, — согласился он. Он уже попрощался с Пескарой после сражения у Павии. Маленький неаполитанец отправлялся домой со специальным поручением короля Карда — охранять Франсуа. А Баттаглиа, без сомнения, усиленно праздновал победу и даже не вспоминал о Бенджамине.

— Я намерен добраться до Марселя, если только мне отдадут мою лошадь. — Лицо Агаты осветилось неким подобием улыбки.

— Разван и Джанго продали твою лошадь для того, чтобы возместить убытки, которые ты им нанес на ярмарке. Хотя, если ты согласишься некоторое время лечить нас, я могу поговорить с Шандором, и он найдет для тебя лошадь.

Бенджамин горько усмехнулся.

— Значит, я ваш пленник. По крайней мере до тех пор, пока мы не достигнем Марселя.

Агата кивнула, и Рани не смогла сдержать торжествующей улыбки. Неожиданно с дальнего конца лагеря раздался громкий рев.

— Боже мой, что это такое?

Бенджамин вскочил и начал глазами искать оружие.

Рани спокойно ответила:

— Разван обучает нового медведя. Как я это ненавижу. Веро прижал уши и глухо зарычал.

— Что же он делает с этим медведем, если тот так рычит? — Возмущению Бенджамина не было предела. Он много раз слышал, как кричат люди во время битвы от наносимых им ран, но никогда не слышал, чтобы так ревело животное.

— Для того чтобы научить медведя танцевать, сначала нужно заставить его ходить на задних лапах, — сказала Агата. — Тебе не стоит на это смотреть. — Она поднялась и вышла из кибитки, оставив Рани и Бенджамина вдвоем.

— Как же они заставляют медведя ходить по-человечески? — спросил он, зная, что ему не понравится.

— Пошли, я покажу тебе. — Бенджамин последовал за бегущей Рани.

Подойдя к группе мужчин, стоявших вокруг рассыпанных кругом тлеющих углей, они увидели страшное зрелище.

Трое мужчин — Разван, Микаел и еще один цыган — держали на цепях молодого медведя, причем цепи были прикреплены к кольцу, продетому в медвежьей ноздре. Задние лапы зверя были обернуты в куски кожи, чтобы предохранить их от раскаленных углей. Передние лапы были не защищены. Запах паленой шерсти разносился в утреннем воздухе. Несчастное животное стояло на углях, не переставая ревело от нестерпимого жара и поднимало поочередно то одну переднюю ногу, то другую.

Тот цыган, что держал цепь, постоянно дергал ее, стараясь заставить медведя встать на задние лапы. Микаель пытался добиться того же, приманивая зверя чашкой меда. А Разван, орудуя наточенным железным прутом, не давал медведю возможности выбежать за пределы угольного круга. Иногда все трое достигали своей цели, и медведь поднимался на задние лапы. Но ненадолго. Он опять падал, и все начиналось сначала.

— Пресвятая Дева! Почему вы стоите и спокойно смотрите на все это? — воскликнул Бенджамин, обращаясь к Агате. Рани стояла рядом, и краска возмущения на ее лице была видна даже через толстый слой грязи.

Старуха философски пожала плечами.

— Я предупреждала, что тебе не следовало этого видеть. Медведь очень скоро поймет, что от него требуется. И в конце концов, цыгане всегда именно так дрессировали животных.

— Но этот еще слишком молод! Посмотри, какие глубокие ожоги на его передних лапах! — воскликнула Рани; потом вдруг подскочила к Развану, выхватила у него из рук железный прут и приставила его к горлу своего брата.

— Убери медведя с углей! Он еще мал для дрессировки. Джанго не собирался дрессировать его до осени.

Цыган, державший цепь, попытался прийти на помощь Развану, но передумал, увидев перед собой желтые клыки Веро.

— Не вмешивайся не в свое дело! Женщины занимаются своими украшениями и гаданием, а мужчины дрессируют медведей.

— Если ты сейчас же не уберешь его с углей, даже этот искусный гадьо не сошьет тебя обратно.

Бенджамин с нескрываемым удивлением наблюдал за противостоянием огромного цыгана и маленькой девушки, не переставая досадовать на то, что у него нет оружия. Голос Рани прервал его мысли:

— Бенджамин, подержи, пожалуйста, Развана, пока я буду отвязывать медведя.

Агата наблюдала за Бенджамином, не подавая никаких признаков одобрения или неодобрения.

Бенджамин подошел к Развану, поднял с земли деревянный кол и приставил его к горлу цыгана. Рани тут же бросилась к медведю и начала поспешно освобождать его от цепи, разговаривая с ним как с человеком на своем странном языке. Медведь спокойно подпустил ее к себе, спокойно позволив делать с ним все, что она считает нужным. Оказавшись на свободе, он сел у ног девушки, как домашний пес.

Наконец с ненавистью в голосе и взгляде заговорил Разван:

— Нам нужен этот медведь. Старый медведь Джанго не будет работать ни с кем, кроме него. А твой гадьо позаботился о том, чтобы Джанго не смог этого делать еще очень долго. И мне нужно начинать дрессировать этого.

Рани, не обратив ни малейшего внимания на слова своего брата, забрала у Микаеля чашку с медом и принялась кормить им медведя. Дикий лесной зверь непостижимым образом превратился в кроткого ягненка, слизывающего угощение с рук девушки.

— Принеси свои снадобья. Агата. Его передние лапы в жутком состоянии.

Агата перевела взгляд на Бенджамина:

— Пусть наш лекарь продемонстрирует свое искусство еще раз. По-моему, в его сумке есть все необходимое. — Движением руки старуха убрала от горла Развана деревянный кол, который все еще держал Бенджамин. Разван тут же хотел броситься на обидчика, но напоролся на твердый взгляд Агаты и отступил назад. — Или ты боишься перевязать медведя? — обратилась она к Бенджамину.

— Я перевязывал и волков, почему бы на сей раз не заняться медведем?

Глава 18

— У тебя какой-то волшебный дар общаться с животными, — сказал Бенджамин Рани. Они только что закончили перевязывать медведя, который теперь лежал у ног девушки и млел от прикосновений ее руки, поглаживающей его по загривку.

Рани улыбнулась.

— Когда я была еще ребенком, дикие звери подходили ко мне без страха. Агата тоже говорит, что это дар. Мне иногда кажется, что я понимаю волков и медведей лучше, чем людей. И уж, конечно, они мне нравятся больше, чем мои братья! — Она надолго задумалась, вспомнив слова Агаты о тайне ее рождения.

А тем временем издали Разван наблюдал за этой милой парочкой, воркующей после совместного обхаживания медведя. Злоба закипала в нем все сильнее. Он должен отомстить этому гадьо за своего брата. Джанго, конечно-же, смог бы посоветовать, как наказать заносчивого иноземца, а заодно и их взбалмошную сестрицу. А то еще чего доброго влюбится в этого блондина, и тогда пропал их выкуп, который предлагает за нее Микаел.

Джанго был все еще слаб и не вставал с постели. Его жена, устроив удобное сиденье из огромного количества разноцветных подушек, кормила его как раз в тот момент, когда Разван забрался в кибитку. Джанго отодвинул ложку, которую женщина, упорно пыталась засунуть ему в рот, и проговорил:

— Мне уже рассказали о медведе. Ты мог погубить прекрасный экземпляр. Кто тебе разрешил заниматься с ним?

— Я просто подумал, что ты еще долго не сможешь дрессировать медведей, и решил помочь тебе.

— Я уже скоро встану на ноги и смогу сделать все сам. А что касается светловолосого любимца Агаты… Им я тоже займусь сам.

— Тогда тебе следует поторопиться. Потому что он нравится не только Агате, но и нашей глупой сестренке. Ты бы видел, как они там сейчас сидят и любезничают. Он может совсем вскружить ей голову.

Джанго нахмурился.

— Она обещана Микаелю, сыну Шандора. Он дает за нее огромный выкуп. И кроме того, если они поженятся, то у нас будет свой человек в совете старейшин.

— Поэтому мы должны как можно быстрее убить лекаря.

— Это понятно. Но Шандор предоставил ему полную свободу внутри табора. И еще эта старая ведьма Агата благоволит к нему. Мы должны быть очень осторожны. Возможно, он умрет от непонятной болезни. Или от несчастного случая. Например, упадет с лошади, пытаясь бежать… Я еще подумаю над этим. — Черные глаза Джанго сузились, было видно, что он задумался. — А пока попроси Шандора зайти ко мне. Мы с ним обсудим все условия свадьбы Микаеля и Рани.

А тем временем виновник всех несчастий Джанго и Развана направлялся к пруду, который находился вдалеке от лагеря. «Почему эти бестолковые цыгане не разбили лагерь рядом с прудом, вместо того чтобы каждый раз бегать за водой так далеко. Хотя, может быть, они бегают за ней и не так часто, поскольку явно не пользуются водой для мытья. Кажется, я сойду с ума от чесотки, если не помоюсь в ближайшее время», — бормотал он, внимательно оглядываясь по сторонам. Кажется, никого не было. Удостоверившись в этом, Бенджамин скинул с себя одежду и тут же зажал нос рукой: «Боже, как я пахну!»

Он спустился к воде, окунулся в нее и начал натирать себя куском мыла. «Интересно, что подумали бы обо мне мои сестры, если бы увидели, что я моюсь сам, без слуг». — И вдруг Бенджамин остро почувствовал тоску по дому. Когда же наконец он вернется в Эспаньолу?

«Но сначала главное. Я должен найти способ выкрасть у них Аверроеса и покинуть гостеприимный кров этих добрых людей». Он повозил по воде одежду, убеждая себя, что это и есть самая настоящая стирка, и разложил ее на камнях для просушки. Потом Бенджамин зашел поглубже в воду, с радостью для себя обнаружив, что на середине пруд довольно глубокий, где можно поплавать. Как ни странно, но его стали занимать мысли о том, как бы выглядела Рани, если с нее смыть толстый слой грязи. Отгоняя от себя неожиданное наваждение, он с наслаждением окунулся в воду.

Как только он скрылся под водой, предмет его раздумий появился на берегу. Рани громко вскрикнула, увидев, как он погрузился в воду, и начала беспокойно оглядываться в поисках подмоги. «Боже, что же это такое! Стоит ему на минуту исчезнуть из поля зрения, как сразу попадает в какую-нибудь передрягу»

Она вытащила из-под юбки свой острый кинжал и начала с остервенением рубить крепкую ветвь .стоявшего поблизости дерева, чтобы с ее помощью помочь Бенджамину выбраться, когда тот в следующий раз покажется на поверхности. Если покажется…

Бенджамин вынырнул и увидел перед собой какую-то палку, а потом услышал истошный крик Рани:

— Держись! Я тебя вытащу! Хватайся за ветку! Не успев вымолвить слова, он получил такой удар веткой по голове, что снова погрузился в воду. Опасаясь за свою жизнь, он отплыл под водой подальше и вынырнул в нескольких футах от ветки.

— Куда ты плывешь, бестолковый гадьо! Хватайся за ветку! — кричала Рани, балансируя у самого края воды.

Ветка больно ударила Бенджамина по раненому плечу, и он грязно выругался.

— Убери от меня эту палку! Я что, не могу искупаться в свое удовольствие без того, чтобы меня огрели какой-то дубиной?!

— Ты утонешь! Держись, я тебя вытащу. Бенджамин решил, что для его здоровья будет безопаснее, если он действительно схватится за ветку и позволит этой истеричной девчонке себя вытащить. Довольно большой вес на другом конце палки заставил Рани заскользить по грязи и оказаться в воде. Но вместо того, чтобы выпустить ветку, она еще крепче схватилась за нее и упала в воду окончательно. Бенджамин попытался поддержать ее с другого конца ветки, но, поняв, что это бесполезно, поплыл к барахтавшейся в воде девушке. Поймав ее за руку, он попытался разжать ее пальцы и отцепить от ветки. Наконец ему это удалось. Но теперь перед ним стояла не менее сложная задача — вытащить девушку из воды.

Для такого хрупкого создания, каким она была, Рани оказалась необычайно сильной. У нее были не менее острые зубы и ногти, чем у Веро. Пока Бенджамин вытаскивал ее, она успела несколько раз оцарапать и один раз даже укусить за плечо. Но несмотря на это, он все-таки вытащил строптивую девушку на берег.

Мокрые волосы и юбки облепили Рани. Сидя на земле и жадно хватая ртом воздух, она вдруг вспомнила о Бенджамине. Конечно же, он погиб! Рани беспокойно оглянулась. И увидела Бенджамина, который плавал на самой середине пруда, каким-то непостижимым образом держась на поверхности воды.

— А почему ты не утонул?

— Я-то не утонул, а вот ты, вполне возможно, скоро утонешь с такими замашками. Какого черта ты полезла меня спасать? Если ты жаждешь моей смерти, попроси Джанго, и он все устроит.

— Я не хочу, чтобы ты погиб. Поэтому я и полезла тебя спасать. — Она наблюдала, как он плавает, и не могла сдержать поток страха и беспокойства. — Как же тебя угораздило упасть в воду? — Она поднялась и принялась выкручивать свои юбки.

Покончив с этим, Рани выпрямилась и откинула назад волосы. Они упали ей на спину струящимся сверкающим водопадом.

— Никуда я не падал, — продолжал Бенджамин. Я зашел в воду добровольно для того, чтобы помыться и поплавать. Кстати, тебе тоже не мешало бы этим заняться.

Ее глаза медленно расширились в неподдельном изумлении.

— Я уже слышала, что вы, гадьо, иногда моете свое тело, — Рани недоуменно пожала плечами. — Собаки, лошади и дикие звери тоже иногда плавают, когда их вынуждают к этому обстоятельства. Но я еще никогда не видела такого глупца, который бы вошел в воду по собственной воле. Мы никогда и близко не подходим к воде, это плохая примета.

Бенджамин насмешливо посмотрел на нее.

— Тогда вы, должно быть, живете весьма счастливо. Этот насмешливый взгляд и еще более насмешливый тон взбесили Рани.

— Ты неблагодарный, гадьо! Я рисковала собственной жизнью, чтобы спасти тебя! — Она вскочила на ноги и бросилась бежать прочь.

Добежав до своей кибитки, Рани первым делом принялась переодеваться в сухую одежду. Она размышляла о странных привычках светловолосого лекаря и удивлялась предсказаниям Агаты по поводу того, что ей, Рани, суждено связать свою жизнь с этим чужеземцем. И вдруг она услышала голос Развана, который проходил мимо кибитки и с кем-то беседовал.

— Я рад, что все уладилось. Три лучших лошади твоего отца, красный ковер из перьев индейки и двадцать золотых монет. Джанго сам выберет лошадей, когда выздоровеет, но я тоже хотел бы посмотреть на табун Шандора и, может быть, я порекомендую ему что-нибудь.

— Вы просите за Рани очень высокую цену. Я удивлен, что отец согласился на ваши условия, — ответил Микаел.

Рани похолодела, когда услышала голос сына воеводы. Как она ненавидела этот голос! И ее собираются выдать за него замуж! Ее передернуло, когда она вспомнила его гнилые зубы и голую, безволосую грудь. Но следующие слова Развана заставили ее забыть о готовящейся свадьбе.

— И мы должны избавиться от гадьо как можно скорее.

— Мне это не нравится. Если отец узнает…

— Джанго все продумал. Мы с ним притворимся, что очень пьяны. Жена брата отведет его к их кибитке, а ты поможешь мне добраться до моей. Потом, когда наступит ночь, мы схватим его, размозжим его череп дубинкой, отнесем в лес и там похороним. Затем возьмем какую-нибудь лошадь, отведем ее на несколько миль от лагеря и там бросим. Все подумают, что он сбежал сам.

— А как же волк Рани? Он ведь не отходит от чужеземца ни на шаг.

— Я давно ждал, когда мне представится случай извести это мерзкое животное. Джанго купил на ярмарке какой-то яд для того, чтобы заставить волка успокоиться навеки. Ночь убийства станет и для него последней ночью.

В ужасе от услышанного Рани осторожно выбралась из кибитки через противоположный вход и бросилась на поиски Агаты.

— Разван и Микаел собираются отравить Веро и убить Бенджамина! — выпалила она на одном дыхании, влетев в кибитку старой фури дай.

— Не беспокойся за Веро, — спокойно ответила старуха. — Он не притронется ни к чему из рук Развана и его дружков. А что касается твоего светловолосого иноземца… — Она внимательно посмотрела на Рани.

Девушка невольно покраснела под ее взглядом.

— Он не мой. Честно говоря, я его иногда просто не понимаю. Сегодня он чуть было не утопил нас обоих, — ему, видите ли, захотелось искупаться в том самом пруду, где мы обычно берем воду.

Старуха усмехнулась.

— Ты должна пересмотреть свои представления о жизни, если хочешь выжить в том, другом мире.

— Mне надо будет мыться? — Честно говоря, это ее пугало не меньше, чем то, что она услышала сегодня от Развана.

Агата проигнорировала ее вопрос и задумчиво произнесла:

— Я должна серьезно подумать над тем, что мы можем сделать, чтобы предотвратить убийство. У нас есть всего два дня. Может быть, ты сама подскажешь мне верное решение.

Прошлой ночью Микаел преподнес ритуальный свадебный подарок Джанго, и у старого Шандора был еще один повод гордиться своим богатством. Рани Янос была не очень довольна этим обстоятельством, так как Агата решила, что именно она будет следующей фури дай. Шандор не питал иллюзий относительно своего сына. Микаел был слаб. Мальчику нужна сильная и умная женщина, чтобы ухаживать за ним.

Рани наблюдала, как Джанго и Микаел скрепили договор, навсегда привязывавший ее к ненавистному человеку. «Я никогда не смогу заниматься с ним любовью». Сама мысль о том, что она отдаст свою невинность этому ободранному, тщедушному мальчишке, сводила ее с ума.

Бенджамин стоял недалеко от сборища, слушая, как цыгане переговариваются. Джанго явно собирался выдать Рани за сына главаря, а девушка явно не хотела этого. Он внимательно разглядывал ее лицо и маленькую фигурку, в очередной раз с удивлением отмечая, как она будет хороша, если ее отмыть и хорошо одеть — или раздеть. Он ухмыльнулся сам себе и тихо пробормотал:

— Боже правый, у меня слишком давно не было женщин, поэтому мне лезут в голову всякие дурные мысли. — Надо бежать отсюда как можно скорее.

Бенджамин уже успел разглядеть стоянку, но даже после этого у него не было ни малейшего представления о том, куда братья Янос спрятали Аверроеса. Возможно, Рани знает, где его лошадь. Может быть, ее стоит об этом спросить. Он решил, что если он сам не найдет жеребца к завтрашнему вечеру, то рискнет спросить Рани.

Между тем Бенджамин шел по лагерю и думал о быте людей, в плену которых он оказался. Как можно всю жизнь прожить в грязи, без воды, чистой одежды, вкусной еды?! Он вспомнил немыслимое варево из ежа, белки и других подобных деликатесах, которые цыгане имели привычку есть руками. «Если я не сбегу очень скоро, то умру от чумы или столбняка»

Он проходил вокруг костров и смотрел на мужчин, женщин и детей, трапезничавших именно таким образом. Кости и куски мяса швырялись собакам, которые с нетерпением ждали рядом. Один маленький мальчик был занят тем, что отбирал у собак кусок мяса и готовился отправить его себе в рот.

Единственное, что Бенджамин мог позволить себе здесь есть, это сыр, обмытый в вине, и черный хлеб. По крайней мере, он мог помыть нож и чашку перед тем, как использовать их.

От мрачных мыслей его отвлекла Рани:

— Так вот куда ты пропал! Около главного костра все интересуются и беспокоятся, почему ты бродишь один.

— Может быть, я безумно страдаю от того, что ты выходишь замуж, — сказал он насмешливо и в ту же секунду пожалел об этом. На ее маленьком лице появилось выражение отчаяния и уязвленной гордости одновременно.

— Извини меня, Рани. Я знаю, ты не любишь Микаеля, но, по-моему, он безобидный человек. Женщина с твоими талантами, безусловно, заставит его делать то, что ей надо.

— Я не желаю выходить замуж за «безобидного парня». Я хочу, чтобы моим мужем был настоящий мужчина. — И она окинула его взглядом опытной женщины.

Бенджамину показалось, что ситуация выходит из-под контроля.

— Прошу простить меня. Рани, но после того, как ты доблестно спасала мою жизнь, я чувствую некоторую слабость и хочу спать. Почему бы тебе не вернуться к гостям, это ведь твой праздник, в конце концов.

Окинув его презрительным взглядом, она круто развернулась, ее юбки разлетелись, а маленькие золотые колокольчики на щиколотках жалобно зазвенели.

— Спокойной ночи, Бенджамин, — сказала она, и пропала в темноте вместе с Веро, неотступно следовавшим за ней.

Бенджамин решил подыскать место для ночлега в шатре Шандора, который был самым большим в лагере и даже разделялся внутри на несколько отдельных помещений.

Он зашел в шатер, опустил за собой тяжелый шерстяной полог и огляделся. Внутри он освещался одной маленькой свечкой. Было немного прохладно, но земля, по крайней мере, была покрыта мягкой травой. Бенджамин прилег в углу и, засыпая, подумал, что Веро где-то рядом на страже в темноте, отчего стало спокойнее на душе.

Ему приснился дикий сон. Маленькие мягкие женские руки ласкали его, исследуя каждый дюйм его тела от груди до самых ног, задержавшись на некоторое время между ног, где его естество рвалось на свободу. Господи, что же это за существо, скрытое в ночи? Как оно выглядит? Кто это? И где, черт возьми, находится он сам?

Она наклонилась к нему, чтобы поцеловать, и в его ноздри ударил стойкий запах чеснока: «Рани?» — Он резко сел, сбрасывая с себя ее быстрые маленькие пальцы.

Рани обняла его, отметив про себя, как явно его желание:

«Подействовало. Если он сейчас лишит меня невинности, то должен будет на мне жениться». — Она прижалась к нему всем телом и поцеловала еще раз, прикасаясь грудью к его груди. Возбуждение распространялось от кончиков сосков вниз к самым сокровенным частям ее тела. Это было восхитительно. Он был восхитителен.

Бенджамин снова скинул с себя ее руки и отодвинулся. Но все еще чувствуя своей грудью прикосновение ее нежной груди.

— Боже мой, девочка, ты только что обручилась с одним и уже ложишься в постель с другим. Ты что, хочешь, чтобы старик Шандор меня убил?

— Шандор тебя не убьет, а Микаелю это и подавно не по силам, — Рани надеялась на то, что инстинкт позволит ей сделать все до того, как он окончательно проснется. Но она ошиблась.

— Я не хочу драться из-за тебя или из-за какой-нибудь еще женщины опять, — сказал он честно.

Но Рани становилось дурно, когда она представляла, что Микаел прикасается к ее телу. Она бросилась на Бенджамина в темноте и прижалась к нему своей обнаженной плотью. Никогда не занимаясь любовью, Рани представляла, как это делается, хоть и догадывалась, что у людей это происходит несколько иначе, чем у животных. То, как напряжена была его плоть, не оставляло сомнений в его желании. Возможно, если бы ночь не оказалась такой не по сезону прохладной, то он спал бы раздетым, и это намного облегчило бы ее задачу. Бенджамин же, чувствуя, как трепетно она прижимается к нему, думал о том, что эта маленькая смуглая, дурно пахнущая девочка может свести его в могилу. Не было ничего проще овладеть ею сейчас, — один Бог знал, как он истосковался по женщине… Повинуясь инстинкту, он хотел поцеловать ее, но запах ее немытых волос и чесночный дух изо рта быстро привели его в чувство. Он задержал дыхание и оттолкнул ее от себя.

— Нет, Рани, нет. Проклятье! — Откатившись к стенке шатра, он попытался приподнять полог и выскочить наружу.

Рани застыла, сидя на коленях, скрестив руки на груди. Глаза Бенджамина расширились, когда он посмотрел на нее.

— Боже мой, ты же в чем мать родила. — Он поднял с земли груду одежды и бросил ей.

— Одевайся сейчас же, пока ты не умерла от простуды, а я от меча Шандора.

Слезы брызнули из ее глаз, когда она осознала, что с Бенджамином у нее ничего не получится. Вскочив на ноги, она бросилась мимо него из шатра и побежала к лесу. Веро бежал за ней.

Бенджамин вышел вслед за ней и громко выругался, увидя, что ее фигура пропала в темноте среди деревьев: «Ну что за глупая девчонка?» Если кто-нибудь видел, как она выбежала от него раздетая и вся в слезах, его судьба решена. С другой стороны, ему была непонятна реакция Рани. Ведь она может побежать к своим братьям и воеводе и наговорить им черт знает чего.

Поспешно обувшись, он взял кинжал, сумку с медицинскими инструментами и все то немногое, что его тюремщики ему оставили. Необходимо найти Аверроеса или украсть одну из цыганских лошадей. Все равно, лишь бы бежать. Этой ночью с южной стороны стоянки оставались только медведи, быки и собаки, лошади паслись с северной стороны. Онопределил направление по свету луны и отправился на север через лес, окружавший кибитки и шатры.

Пока Бенджамин все это обдумывал. Рани остановилась и немного успокоилась. Она вытерла слезы кулаком и вдруг почувствовала, насколько ей холодно. Она начала поспешно одеваться.

— Сейчас мы с тобой пойдем к Агате, Веро, и я попрошу, чтобы она сварила любовное зелье. — Волк смотрел на нее вопрошающим взглядом. — Не смотри на меня так. Может быть, это мне поможет. Это единственный шанс.

Добравшись до Агаты, Рани с удивлением заметила, что, несмотря на поздний час, старуха не спит, словно бы ожидая ее прихода. Агата сидела около небольшого костра и кивком головы пригласила девушку сесть рядом.

— Тебе следовало бы быть в это время в постели, — сказала она, внимательно оглядывая еще не просохшее от слез лицо девушки и небрежно накинутую одежду. — Кто-нибудь может найти остатки твоего костюма завтра утром.

Рани удивленно уставилась на старуху.

— Откуда ты знаешь?

— Вопрос не в том, откуда я это знаю, а в том, что ты собираешься теперь делать.

— Я… Я не смогла, Бенджамин не захотел… — Ее голос прерывался от стыда. Потом она решительно откинула назад голову и открыто посмотрела на старуху. — Ты можешь приготовить любовное снадобье для меня? — Слова вылетели сами собой.

Агата ухмыльнулась, полезла в карман своей матерчатой сумки и вытащила оттуда какую-то коричневую травку.

— Это должно тебе помочь. Брось это в его вино и удостоверься, что он выпил все до дна.

— Рани взяла пучок из ее рук дрожащими пальцами.

— Что это?

— Помнишь свои последние месячные? Я собрала специальной травы в лесу и вымочила ее в твоей крови. Кровь женщины несет в себе большой любовный заряд для ее мужчины… Если только этот мужчина действительно ее мужчина. Только в этом случае это поможет.

— Агата, а как ты думаешь, он мой мужчина? Не успела старуха ответить, как в ночном воздухе раздался громкий крик. Потом наступила тишина. Агата поднялась и спокойно сказала Рани:

— Быстрее беги к лошадиному загону. Сейчас ты нужна Бенджамину. Знаешь, где стоит его жеребец? Приведи его к нему.

Рани обняла Агату и стремглав бросилась к лесу, где паслись лошади, подаренные Джанго.

Бенджамин смотрел вниз на безумное лицо цыгана. Из его правого виска сочилась кровь. Рана не была серьезной, у этого парня к утру останется только головная боль.

— Черт меня дернул наткнуться в темноте на этого идиота, — пробормотал он, оттаскивая толстое, тяжелое тело в кусты. Слава Богу, вроде никто не слышал крика. Но Бенджамин понимал, что ему следует отыскать Аверроеса как можно скорее. Где он может быть? Кажется, он ищет его же целую вечность.

Сторож вышел со стороны сосновой рощи. Бенджамин побежал было в этом направлении, но услышал чей-то голос и вытащил нож. Микаел и Разван преследовали его. Юноша прицеливался в него из огромной аркебузы, а Разван держал на готове кинжал.

— • Если гадьо пошевельнется, стреляй, — приказал Разван Микаелю, потом добавил:— Но целься только в ногу дли в руку.

— Позаботься лучше о том, чтобы не поранить себя из этого допотопного ружья, — ответил Бенджамин. Святая Дева, если он все-таки выстрелит, взрывом разнесет их всех!

Разван шагнул вперед, выставив нож. У Бенджамина было всего несколько секунд, чтобы обдумать свое положение и намерения противников. Не хотелось достаться им без борьбы. Он бросил сумку на землю, пригнулся и схватил Развана за ноги, прикрываясь огромным телом цыгана от аркебузы Микаеля.

Паренек растерялся. Потом, пока мужчины занимались друг другом, пытаясь выбить ножи, Микаел прицелился. Неожиданно послышался стук копыт. Подгоняемые Веро, на поляну выбежали две огромные лошади.

Держа над головой дубинку, показалась Рани на своей белой кобыле. Через мгновение на голову Микаеля опустилась тяжелая ветка. Паренек рухнул на укрытую мягкими иглами землю.

Рани притормозила и развернулась в сторону Развана, который катался по земле, сцепившись с Бенджамином. Лезвие его ножа было в сантиметре от горла Бенджамина.

— Веро! — скомандовала она. Огромный серый зверь прыгнул Развану на руку, сжимая клыки. Не в силах пошевелиться Разван почувствовал только удар по голове дубинкой. Обмякшее тело прижало Бенджамина к земле.

— Вылезай из-под него, быстрей, — крикнула Рани Бенджамину. — Мы должны поторопиться, пока не поднялся на ноги весь табор.

Бенджамин оттолкнул тело Развана и связал его ноги его же поясом. Через несколько секунд два всадника с огромным волком неслись по лесу.

Глава 19

Через какое-то время они остановились передохнуть, поскольку луна скрылась и управлять лошадьми в кромешной тьме было невозможно.

— Я не думаю, что нас кто-то преследует, — сказал Бенджамин.

— Надеюсь, что нет. Я ведь отвязала и отпустила всех лошадей, прежде чем пойти тебя выручать. Пока они соберут их, в погоне не будет смысла.

— Мы правильно сделали, что поскакали в обратном направлении от Марселя. Но откуда ты, черт возьми, знаешь, куда ехать?

Мимолетная улыбка коснулась губ Рани, но Бенджамин не увидел ее в ночной тьме.

— Если цыгане не умеют читать и писать на языке гадьо, это не значит, что мы невежественны. У нас есть своя письменность. Наши знаки можно найти на каждом перекрестке от Сицилии до Балтийского моря. Каждый цыган оставляет за собой приметы, по которым могут следовать все, кто идет после него.

— Я уже слышал что-то подобное раньше. Но никогда не придавал этому большого значения… до сегодняшнего дня. — Они спешились, и Бенджамин, держа в руках повод Аверроеса, внимательно наблюдал за девушкой и ее волком. Он пытался получше разглядеть ее фигуру в лунном свете. «Что же ему с ней делать?»

— Ты спасла меня и при этом чуть не убила своего брата и жениха. Зачем ты так рисковала, Рани? Ты сможешь вернуться обратно в табор?

— Нет. Если они поймают меня, то наказание будет ужасным, сказала она спокойно, потом улыбнулась и добавила: — Но они ведь никогда не поймают меня. Ты и Веро защитите меня, правда? — Она подождала немного, но ответа не последовало, и она продолжала: — Давай спрячемся за этими скалами и поспим несколько часов, а Веро будет нас охранять.

Бенджамин не собирался перечить ей. Они не могли двигаться дальше до наступления дня. Только бы ночь не была слишком холодной. У них не было ничего — ни одеял, ни даже седел. Торопясь ему на помощь, Рани не успела захватить все необходимое. Пока он размышлял, что же делать, она взяла его за руку и потянула вниз, заставляя сесть на мягкую траву между двумя большими камнями.

— Если мы тесно прижмемся друг к другу, то сможем заснуть.

«Только если я перестану дышать и не буду чувствовать исходящий от тебя запах», — мрачно подумал он, ложась рядом с ней. Не успел он запротестовать, как она придвинулась к нему поближе, прижавшись всем телом. Они лежали рядом. Красивые густые волосы Рани закрывали почти все ее лицо. Она заснула моментально, а Бенджамин не мог сомкнуть глаз от того, что его голова была повернута абсолютно неестественным образом. Стараясь не дышать, Бенджамин думал о том, что завтра утром он вымоет эту грязную девчонку, как бы она ни сопротивлялась.

Проснувшись от прикосновения яркого весеннего луча солнца, первое, что он осознал, — Рани нигде не было видно. Оглядываясь вокруг в поисках ее и волка, он почувствовал острую боль в шее. Потирая ее, он поднялся и пошел к тому месту, где они оставили лошадей. Кобыла Рани и ее волк исчезли. Странное чувство охватило его. Это была смесь облегчения и беспокойства. В самом деле, что бы он делал с этой девушкой в Марселе.

«Но куда же она подевалась. Ведь ее очень быстро найдут. С другой стороны, это хорошо. Эта девчонка может довести самого терпеливого из людей до самоубийства» В этот момент его желудок напомнил о голоде: «Мне кажется, что даже кусок вареного ежа мне сейчас не повредил бы»

В детстве в Эспаньоле тайно учили его охотиться и ловить рыбу. Но сейчас у него не было ничего, кроме ножа. Бенджамин не имел ни малейшего представления о месте своего пребывания. Может быть, недалеко от Верчелли… Потом он вспомнил, что у него нет денег, правда, были медицинские инструменты и лекарства. Может быть, ему удастся обменять скальпель на хлеб и сыр.

Его размышления прервал Веро. Обернувшись он увидел Рани, слезавшую с лошади. В руке у нее была убитая курица.

— Я принесла немного еды, — сказала она гордо и через мгновение уже принялась ощипывать птицу.

Бенджамин не мог решить для себя, обрадовался ли он возвращению девушки. Поэтому просто спросил:

— Где ты взяла курицу? — и вдруг заметил, что Рани привезла еще и какой-то сверток. «Развернув его, он обнаружил там фляжку с вином и буханку хлеба. Бенджамин внимательно оглядел девушку, стараясь определить, не продала ли она что-нибудь из своих золотых украшений.

— На что ты купила все это? На какой-нибудь из своих браслетов?

Рани покачала головой.

— Украшения цыганки — ее самое ценное достояние. Она никогда их не отдаст. Просто я нашла одну ферму с очень ленивой хозяйкой, которая спала в тот час, когда уже должна была кормить свою птицу.

— Ты украла эту курицу? А ты не подумала о том, что тебя могли поймать?

— Не считай меня полной идиоткой. Я поймала курицу и свернула ей шею без малейшего звука, — ответила девушка нетерпеливо.

— А хлеб и вино? — Он наперед знал, что ответ ему понравится не больше, чем предыдущий.

— Вино я нашла в погребе, а хлеб, естественно, на кухне. Кстати, именно крошками от этой буханки я подманила курицу. — Говоря это, Рани закончила ощипывать птицу и принялась ее разделывать.

— Ты удивительно… предприимчива. Но прошу тебя, не надо валять бедную курицу в грязи. И вообще, нам надо найти какой-нибудь ручей и вымыть ее.

— У тебя странная слабость к воде. Если курицу вымыть, то пропадет весь аромат. Слушай, мне кажется, ты не умеешь разводить костер, ведь ты вырос в богатом городском доме, где в камине всегда были горящие угли, разве нет?

— Я вырос на одном из островов в Новом Свете. И умею охотиться и разводить огонь не хуже любого цыгана. — Он подчеркнул последнее слово и пошел за своей сумкой, чтобы достать фитиль. — Пока я развожу костер, вам с Веро нужно найти ручей или лужу.

Она пробормотала что-то по-цыгански, бросила курицу к его ногам и гордо удалилась. Потребовалось почти полчаса на то, чтобы Веро нашел небольшой ручей почти в миле от их стоянки. Он был узкий и мелкий, но на худой конец мог сойти и такой. По крайней мере, не плавать же в нем он собирается. Она содрогнулась при воспоминании о первом знакомстве с водой и повернула назад. К ее удивлению, Бенджамин действительно сумел развести костер. Он выслушал ее объяснения относительно ручья и отправился к нему, прихватив с. собой курицу.

К тому времени как он вернулся с хорошо промытым от крови и грязи цыпленком. Рани успела поставить две рогатины по обеим сторонам костра. Увидев, что девушка собралась проткнуть курицу какой-то палкой, чтобы пожарить ее над пламенем, Бенджамин воспротивился:

— Э, нет. Я не хочу, чтобы мне пришлось мыть его снова, Дай-ка, я сам все сделаю.

Девушка театрально закатила глаза к небу, вздохнула и предоставила Бенджамину полную свободу действий. Ей пришлось удивиться в очередной раз. Он не только пожарил курицу, но и сделал это ничуть нехуже самой Рани.

Когда они закончили трапезу. Рани вытерла жирные пальцы о подол юбки, прислонилась спиной к стволу дерева и пробормотала:

. — Не зря я сегодня потратила утро. И курица, и вино очень даже неплохи.

— Позволь с тобой не согласиться. Вино не из лучших, слишком кислое.

— Не знаю, как Ваше Сиятельство, а меня это вино вполне устраивает.

— Извини, если я тебя обидел. Я действительно очень признателен за то, что ты обеспечила такой хороший завтрак. А теперь пора подумать о дальнейших планах. Интересно, как далеко мы от Верчелли? Может быть, ты и это знаешь по цыганским меткам?

— Конечно, знаю. Мы будем там к полудню. Кстати говоря, в Верчелли есть прекрасный рынок, на котором полно всяких фруктов и…

— Никакого воровства больше не будет! — резко прервал Рани Бенджамин. — Если тебе это сошло с рук на какой-то заброшенной ферме, это не значит, что тебя не поймают в городе. Я могу кое-что поменять на продукты… или, если мой вид не вызовет подозрения у горожан, я смогу заработать несколько монет своим ремеслом.

— У меня идея. Я отравлю несколько человек, а ты потом будешь их лечить.

— Нет! — Бенджамин даже вскочил от волнения. — Я врач и не позволю тебе никого травить!

Рани на секунду задумалась, а потом пробормотала:

— Если бы я была чуть младше, меня можно было бы крестить еще раз и получить несколько монет.

— Крестить еще раз?

Девушка рассмеялась от его неподдельного ужаса.

— Это старый фокус. Цыгане иногда крестят своих детей по нескольку раз для того, чтобы получить деньги и подарки от крестных родителей. Когда меня крестили последний раз, мне было девять лет. Я выглядела значительно младше, и меня можно было выдать за совсем маленькую девочку, — гордо закончила она.

— Рани, сколько всего раз тебя крестили? — Бенджамин рассеянно смотрел на пустынную дорогу, видимо, ожидая скорого прибытия церковной инквизиции.

Девушка начала усердно считать на пальцах.

— Семь. И плюс еще два, когда я была совсем младенцем. Бенджамин, казалось, не слышал ее ответа. Он сидел, отрешенно смотря на дорогу. Потом проговорил:

— Ты не должна никому это рассказывать. Слышишь, ни единой душе. Никому не говори, что ты была крещена!

— Ты что, правоверный христианин? Никогда бы не подумала!

— Нет, это не имеет ничего общего с моей верой. Повторное крещение, не говоря уже о девяти, — это государственное преступление. Ты когда-нибудь слышала об инквизиции? — Она кивнула, и он продолжал: — Сначала они будут долго пытать тебя, чтобы выяснить, не связана ли ты с каким-нибудь заговором, а потом сожгут на костре.

— Христиане иногда делают такие глупости?

— Я с тобой согласен. Мои предки были сожжены за то, что были иудеями, и моим родителям пришлось бежать из Испании в Вест-Индию. Пока я в Марселе — я иудей, но когда я возвращусь домой, я должен быть христианином, чтобы спасти свою жизнь. Все слишком серьезно, чтобы с этим можно было шутить. Обещай мне, что ты никогда ни с кем не будешь разговаривать на эту тему. — Он внимательно наблюдал за ней.

— Да, да. В конце концов, я уже взрослая, и меня все равно уже никто не станет крестить. — Она посмотрела на него с неподдельным интересом. — Так ты иудеи? Я слышала что-то о них…

Ее взгляд непроизвольно опустился ниже его пояса.

— Ты маленькая любопытная кошка, — усмехнулся Бенджамин. — Что касается того, на что ты сейчас смотришь, тебе остается только смотреть на это. Во всяком случае, во время нашего пути в Верчелли. А я буду думать, как нам заработать денег на еду, постель и ванну.

— Ванну? — Неприкрытая тревога прозвучала в голосе Рани, и она даже приподнялась, готовая бежать.

— Да, ванну, — повторил он тоном, не допускающим возражения, — или ты будешь спать в конюшне рядом с лошадьми. С лошадьми!

После некоторой паузы он добавил:

— Мы могли бы продать эту белую кобылу и получить за нее довольно приличную сумму денег. Если, конечно, она не дорога тебе как память.

Рани пожала плечами.

— Я взяла ее из табуна Джанго, и мне все равно, что с ней будет. Но у меня есть другая идея. Эта кобыла очень быстрая, и я смогла бы участвовать на ней в скачках. Мы заключим пари с гадьо, а я выиграю скачки. Я очень хорошо держусь в седле.

— Ты сломаешь себе шею. И в любом случае, нет никакой гарантии, что ты выиграешь. Всегда может найтись более проворная лошадь. И в случае проигрыша — чем мы будем платить?

Рани вздохнула.

— Я, конечно же, не сломаю себе шею и не проиграю, но, может быть ты и прав. За эту лошадь дадут хорошую цену… и у меня будет возможность выкрасть ее назад, когда мы будем уезжать из Верчелли!

Настала очередь Бенджамина закатывать глаза и вздыхать…

Комната, которую они сняли в прокуренном кабаке, находилась прямо над залом, битком набитым народом. Снизу доносились пьяные выкрики и ругань. Из мебели присутствовали лишь узкая кровать, два расшатанных стула и маленький стол. Но белье было чистым, а цена невысокой. Им приходилось экономить деньги, вырученные от продажи кобылы, потому что их еще должно было хватить на путешествие через горы в Марсель. Кроме этого, Бенджамина беспокоила еще одна мысль. Что ему делать с Рани? Девушка очень быстро привязалась к нему, и решать надо было скорее.

Рани оглядела комнату, провела пальцем по пыльной поверхности стола, скептически оглядела кровать.

— Я не буду мыться, — упрямо сказала она, сложив руки на груди и мрачно посмотрев на Бенджамина. Тот терпеливо продолжал:

— Ты представляешь, что станет с этими белыми простынями после того, как ты проведешь на них ночь? И потом, мы уже даже купили тебе расческу. Если ты тщательно вымоешь волосы, нам удастся их расчесать.

Рани подошла к единственному узкому окошку в комнате.

— Ты по крайней мере мог бы мне отдать купленную одежду. Ведь лошадь была моя.

— Это была лошадь твоего брата, а не твоя. К тому же ты ее украла. Нет, я не позволю тебе испачкать новую одежду. — И он еще раз осмотрел простую крестьянскую блузку из белоснежного хлопка и ярко-желтую верхнюю юбку, которые держал в руках.

Рани сама залюбовалась нарядами и мечтательно произнесла:

— Эта юбка подойдет к моим глазам и еще больше подчеркнет черноту моих волос.

— И черноту твоего немытого тела. Пока ты не вымоешься, не увидишь ни того, ни другого. — Бенджамин кивнул на большую бадью с водой, стоявшую посреди комнаты. Кусок мыла, также купленный на рынке, лежал рядом с пушистым полотенцем на кровати. — Конечно, я не уверен, что мыла и воды достаточно для того, чтобы отмыть тебя как следует. Мне думается, во всем Верчелли не найдется достаточно воды для этого.

— Оставь мерзкие шуточки при себе. Я не полезу в это корыто, и буду спать в конюшне вместе с Веро и Аверроесом.

— Прекрасно. Тогда с твоего позволения я сам воспользуюсь этой водой и мылом, потому что мне, в отличие от тебя, хочется походить на человека. — И он начал снимать свою тунику через голову.

— Ты же мылся только вчера! Ты что, больной?

— Как врач, могу авторитетно заявить, что я вполне здоров. А ты сходи-ка, пожалуйста, вниз и закажи у хозяина ужин для нас.

Он подождал, пока она выйдет из комнаты, разделся и забрался в бадью. Лежа в воде, Бенджамин думал о Рани. Он представлял себе, как бы она выглядела чисто вымытой со своими высокими маленькими грудями, по которым многочисленными струйками стекала вода. Стараясь отогнать это наваждение, он начал остервенело тереть себя мочалкой:

«До того, как мы доберемся до дяди Исаака, я должен окончательно решить, что мне с ней делать!»

Бенджамин помылся, оделся, а Рани все не было. Отправившись на ее поиски, еще с лестницы он услышал ожесточенный спор между Рани и женой хозяина кабака. Спустившись вниз, он увидел и самих спорщиц. Волосы Рани растрепались, и она ожесточенно стучала маленькими кулаками по столу. Старуха стояла по другую сторону стола и визгливо кричала что-то в ответ.

— Что здесь, черт возьми, происходит? Рани, не оборачиваясь, ввела его в курс дела:

— Эта старая корова хотела мне подсунуть какую-то бурду вместо нормального ужина. Я ей сказала, что мы это есть не будем, нам нужно нормальное жаркое и непременно с чесноком.

— Никакого чеснока! — воскликнул Бенджамин и жестом приказал старухе нести то, что она собиралась подать на стол. Та торжествующе вскинула голову и отправилась на кухню. Спустя некоторое время мальчик принес говядину с морковью и луком — весьма непритязательное, но хорошо приготовленное блюдо.

— Как это можно есть! Абсолютно никакого вкуса, — возмущалась Рани.

Бенджамин вспомнил о пряностях, которые его дядя привозил с Востока, улыбнулся и сказал:

— Однажды я, может быть, угощу тебя настоящим деликатесом. Индейцы называют его «карри».

Верный своему слову, Бенджамин не позволил Рани спать в постели. Как и обещала, девушка провела ночь в конюшне рядом со своим волком и жеребцом Бенджамина. Рано утром Бенджамин спустился вниз, чтобы забрать Рани и отправиться в путь еще до восхода солнца. Девушки на месте не было. Зато был Веро.

— Ну куда подевалась твоя непутевая хозяйка? — спросил он волка, седлая Аверроеса и приторачивая к старому богато украшенному седлу свою медицинскую сумку вместе со скудным запасом пищи. Он считал, что никто не увидит их в Альпах, но все же задумался. Из оружия у него был добрый старый меч и арбалет с полным запасом стрел, с помощью которого можно подстрелить некрупную дичь.

— Будем надеяться, что я не потерял зоркость, и мы по крайней мере не умрем с голоду, — горько сказал он, обращаясь к лошади.

— Мы не умрем с голоду, — возразила Рани. Она стояла у двери конюшни с небольшой набитой сумкой, в которой что-то зазвенело, когда она подбросила ее в воздух.

— Я уже и не спрашиваю, откуда это взялось. Садись, нужно поскорее уехать из города, пока нас не поймали и не покалечили из-за твоих проворных ручек.

Он вывел Аверроеса из конюшни и вскочил в седло. Веро скакал позади них. И в этот момент с улицы раздался громкий крик:

— Эта цыганка украла мой кошелек. Держите ее! Бенджамин втащил девушку на Аверроеса и пустил коня с места галопом. На улице собралась вооруженная камнями толпа, люди грозили им вслед и выкрикивали проклятия.

— Благодари Бога, что ночная стража еще дремлет в воротах, а то мы бы лишились рук из-за твоей глупости, — прикрикнул Бенджамин.

Он решил, что только благодаря везению цыганки они смогут уйти от погони, так как ворота действительно были открыты — в них протискивалась телега, груженная сырой шерстью. Аверроес перепрыгнул ее, а Веро обежал кругом.

Пораженный стражник смотрел, как из ворот верхом на лошади вылетела красавица, преследуемая волком.

Проскакав несколько миль, Бенджамин пустил лошадь рысью, но они ехали не останавливаясь еще несколько часов.

Рани спешилась, со страхом глядя на своего спутника. Они решили отдохнуть у ручья, к тому же Аверроеса необходимо было напоить после утомительной езды.

— Откуда я могла знать, что это старая толстая крыса пожалеет несколько монет? Я вытащила кошелек у нее из кармана, а она даже не взглянула в мою сторону, стояла считала ворон. И пустилась за мной в погоню только из-за того, что я цыганка.

— Думаю, весьма существенная причина, — сурово заметил Бенджамин.

Пока Веро жадно лакал. Рани поправила свои многочисленные юбки, не зная, как выкрутиться из создавшегося положения.

Четверть часа ушло на отдых, затем Бенджамин потребовал двигаться дальше.

Рани проворно вскочила на ноги и принялась отвязывать Аверроеса, но Бенджамин жестом остановил ее.

— Становится слишком жарко, и я больше не могу выносить зловоние, исходящее от тебя, я ведь все время сижу прямо за тобой. Даже Аверроесу не по себе, он скоро откажется везти тебя.

— А что ты мне предлагаешь, идти пешком?

— Почти что так. — Он обнял Рани за плечи и повел от дороги в сторону холмов.

Рани не понимала в чем дело, но принялась упираться на глазах изумленного Веро.

— Ты сам продал мою кобылу. Не заставляй меня снова украсть ее! Бенджамин, ты несчастный гадьо, ублюдок, сукин сын…

— Заткнись, а то я отмою не только твое тело, но и твой язык, — пробормотал он. — Пойдем, найдем в ручье место поглубже и почище, правда после тебя он заметно помутнеет.

Рани решила, что пора позвать на помощь Веро и заставить его разорвать обидчика на куски. Она взглянула на простирающуюся внизу равнину. Позади лежал город, где им могли отрубить руки по ее глупости. А впереди Альпы и путь в Марсель… и в дом Бенджамина. Поднимая ногами тучи пыли, она попыталась увернуться и спрятаться за лошадь. Верный волк был уже рядом с Аверроесом…

Солнце поднялось уже высоко над горизонтом, и Бенджамин отвел коня в заросли орешника. Ручей здесь становился шире, образуя между деревьями нечто вроде небольшого озерка. Он посмотрел назад на Рани, мокрую от пота и покрытую слоем пыли. Она весь день тряслась в седле позади него, недовольно ворча, но не просила пересадить ее вперед.

Он проклинал ее упрямство и думал о том, как ему все же заставить ее вымыться. Прошлой ночью на постоялом дворе он не захотел насильно заставлять ее купаться, боясь, что она поднимет крик. Но он не мог уже ехать с ней на лошади. Невыносимый запах грязного тела убивал его, а пешком до Марселя не дойти. Им просто необходимо миновать Альпы до зимы!

Размышляя, Бенджамин спрыгнул с Аверроеса и подвел дикарку к воде, потом расседлал коня и позволил ему напиться.

— Ты можешь начинать разводить огонь. — сказал он, протягивая Рани седельную сумку, в которой лежал кремень.

Она пробормотала по-цыгански какое-то ругательство, но послушно принялась за дело. Бенджамин достал флягу с вином, буханку темного хлеба, голову сыра и большую гроздь винограда, разогревшегося под весеннем солнцем. Рани голодными глазами смотрела на еду; Бенджамин услышал, как бурчит у нее в животе, и улыбнулся.

— Прежде чем есть, ты должна вымыться.

— Почему ты так хочешь расправиться со мной? Так отплатить мне за то, что я спасла тебе жизнь? Солнце скоро сядет, и я могу замерзнуть. — Она отступила, когда он сделал шаг в ее сторону.

— Поэтому я и велел тебе развести огонь. До заката еще далеко, а день сегодня теплый. Ты не простудишься.

— Ну, значит, утону. Я не умею плавать!

— Зато я умею. И не дам тебе утонуть, Paни — Он протянул ей руку.

Она умоляюще мотала головой и снова отступила, готовясь убежать, но он опередил ее, не давая ей опомниться, он обнял ее за талию одной рукой, приподнимая над землей.

— Боже мой, ну и зловоние!

Рани принялась брыкаться и царапаться, пытаясь вырваться и зовя на помощь Веро. Но зверь спокойно сидел рядом, наблюдая за этой странной игрой.

Бенджамин поспешно сжал ее пальцы с длинными ногтями и прижал ее руки к телу, потом перекинул через плечо и понес к воде.

— Если ты выцарапаешь мне глаза, я не смогу довести тебя до Марселя, — сказал он грозно.

В воде она истошно заверещала, пытаясь достать ногами дно, и все время изворачивалась и брызгалась. Бенджамин поспешно скинул сапоги, стянул штаны и тунику. Рани стояла по пояс в воде и выглядела растерянной и несчастной, как обезумевший от страха котенок. Наконец-то она видела целиком его прекрасное тело. Густые золотистые волосы на его груди переходили в легкий пушок на животе. Она недоуменно разглядывала его половой орган. Неужели то, что рассказывают про иудеев, правда? Прежде чем она успела хоть что-то сказать, он принялся тереть ее жесткой рукавицей с мылом, весьма решительно настроенный отмыть ее; а не заниматься любовью.

— Сними свои украшения, если не хочешь потерять их в этой луже.

— Цыганки никогда не расстаются со своими украшениями, — сказала она гордо. Он пожал плечами.

— Это дело случая. Если они потеряются, я не виноват. Она снова выругалась и принялась колотить его кольцами, браслетами и монисто. Он сердито принялся снимать их с нее, и в конце концов половина ее украшений оказались на берегу, а половина — под водой. Только один медальон она отказалась снимать.

Он ждал объяснений, потом сказал:

— Сними его, потеряешь.

Она сжала медальон в руке и опустила голову.

— Этот амулет дала мне Агата — он защитит меня от тебя.

— Что-то он не очень эффективно действует, я прав?

— Ты слишком хитрый, на тебя не действует собачье…

— Молчи, а то мне придется держать твою голову под водой до тех пор, пока твой маленький грязный ротик не отмоется как следует.

Рани замолчала, поглубже погрузившись в воду, все еще сжимая амулет в руке. Но дно ушло у нее из-под ног, и она беспомощно барахталась на поверхности воды, захлебываясь и вереща что было сил.

— Ты хочешь утопить меня! Ты сделал это, чтобы я лишилась моего амулета! — Ее голова оказалась под водой.

Бенджамин поспешил на помощь и поднял Рани на руки. Потом поспешно понес ее, отбивающуюся и верещавшую, к более глубокой воде. Она снова напоминал ему мокрого котенка. Он собрал в пригоршню ее волосы и попытался вымыть, в то же время стараясь удержать ее.

— Ну вот, теперь ты не тонешь и можешь успокоиться. — Он принялся методично снимать с нее одежду, пока она не осталась совершенно обнаженной. Его глаза сияли, как два голубых огня, а по лицу пролегли недовольные тени, когда он принялся намыливать ее волосы душистым мылом.

— Да, чтобы отмыть твои волосы, понадобится целая дюжина щеток. А чтобы отмыть всю грязь с тела, тебя нужно с недельку вымачивать в уксусе.

В глазах Рани стояли слезы. И только отчасти они выступили от попавшего в них мыла. Он считал ее такой грязной и уродливой, в то время как он ей кажется таким прекрасным. Она больше не сопротивлялась и стояла неподвижно, позволяя мыть себя.

— Закрой глаза. Мыло кончается, а мне еще хочется вымыть твое лицо, — сказал он, заметив, как грязные ручейки стекают по ее щекам. Он осторожно коснулся пальцем ее маленького носа, провел по бровям, потом по щекам и изящному рту. Ее совершенно не напоминало грубые лица ее братьев. Он вспомнил истории, слышанные им в Италии, о том, как цыгане крадут детей. Может, и с ней произошло когда-то то же самое?

— Рани, ты помнишь своих родителей? Ты похожа на Джанго и Развана только цветом волос. — Вытирая ее лицо, Бенджамин удовлетворенно заметил, что его труды не напрасны, и слой грязи сошел с ее лица, хотя кожа осталась смуглой, темно-оливкового цвета.

Рани осторожно открыла глаза, почувствовав, что Бенджамин уже больше не моет ее лицо.

— Моего отца звали Занко. Разван и Джанго похожи на него, хотя Агата говорит, что им далеко до его красоты. Он умер, когда я была младенцем. — Должна ли она говорить Бенджамину о своей матери? Наверное, не стоит. Факт того, что мать отказалась от своей дочери, казался Рани настолько личным, что она не захотела обсуждать это с Бенджамином.

— Ну а твоя мать?

— Она умерла при моем рождении. — В конце концов, женщина, которая считалась ее матерью, действительно умерла при рождении дочери.

— А среди твоих родителей случайно не было не цыган? — спросил Бенджамин. Глаза Рани вспыхнули.

— Я цыганка, гадьо. Хоть тебе это, естественно, не нравится.

Он не ответил, поглощенный сложнейшей задачей мытья ее волос.

— Теперь закрой глаза и зажми нос. Я собираюсь смыть мыло с твоей головы.

Он попытался погрузить ее в воду с головой, но она не поддалась.

— Слушай, нам ведь в любом случае надо смыть мыло. Его нельзя оставлять так.

— Тогда зачем ты вообще меня намылил? — Рани не на шутку рассердилась.

Когда он наконец выпустил свою жертву, Рани грязно выругалась и плюнула на его широкую, волосатую грудь. Он спокойно смыл плевок, опять взял мыло и принялся намыливать ее спину и руки. Рани же была занята исключительно тем, что старалась пнуть или ущипнуть Бенджамина при любом удобном случае.

Тем временем Бенджамин постепенно перемещался с куском мыла к ее грудям. Он все еще помнил с той самой ночи в цыганском таборе, как они прикасались к нему своими шоколадными сосками. Сейчас в его теле возникала та же реакция, что и тогда. Более того, он чувствовал, что и Рани не равнодушна к его прикосновениям. Бенджамин всеми силами старился сосредоточиться исключительно на мытье, осознавая, что Рани видела его смятение. «Господи, как же меня угораздило связаться с этой маленькой колдуньей!»

Рани закрыла глаза и отдалась во власть его рук. Ее соски напряглись, и по всему телу разлилась приятная истома. Интересно, что он будет делать, когда придется мыть ее немного пониже? Он уже и сейчас явственно ощущала, что. Бенджамин держится из последних сил.

И вдруг до Бенджамина дошло, что эта девчонка все прекрасно понимает. Он резко развернул ее и принялся намыливать ее мягкие и круглые ягодицы. Рани возбужденно вздрагивала и хотела только одного — чтобы это никогда не кончалось.

— Подними ногу и не опускай, — скомандовал он, снова разворачивая ее и обнимая одной рукой за плечи.

Рани подняла одну ногу над водой и положила ее ему на руку. Бенджамин невольно залюбовался стройной, изящной ножкой.

После мытья ног оставалось только одно место на теле Рани, которого еще не касался Бенджамин. Глубоко вздохнув, он решил начать с талии, но его руки непроизвольно опустились ниже, и он почувствовал в своей ладони мягкие короткие шелковистые волосы. Рани откинула голову назад и позволила ему прикоснуться к самому сокровенному. Бенджамин забыл о том, что он, собственно, всего лишь моет девушку. Он откровенно ласкал ее, и при этом больше возбуждался не от ласки, а от того, как Рани на нее реагировала. Ее тело плавно и ритмично двигалось в каком-то странном танце, который еще более странно выглядел среди водной глади.

— Теперь твоя очередь мыть меня, — сказал Бенджамин, почувствовав, что еще немного, и он не сможет сдержаться. — Мне кажется удалось доказать, что мытье не такая уж неприятная вещь?

И он сунул ей в руку кусок мыла и начал ее рукой тереть свою грудь. Девушка радостно приняла правила новой игры. Широко распахнув свои золотистые глаза, Рани очень старательно намыливала его тело, одновременно изучая его во всех подробностях. Ее легкие руки порхали вокруг его груди, плеч, спины и ягодиц. Как и он, она оставила самое интересное напоследок. Когда же девушка наконец добралась до этого самого интересного, у Бенджамина перехватило дыхание. Он отобрал у нее мыло, выбросив его на берег, привлек к себе девушку и крепко обнял ее.

— Обхвати меня покрепче и не отпускай. Сейчас мы с тобой немного поплаваем.

«Может быть, это меня немного охладит, а то я натворю Бог знает чего!»

Рани молча подчинилась, не испытывая больше страха перед водой и чувствуя себя удивительно спокойно в его руках. «Я принадлежу тебе, Бенджамин Торрес. Ты можешь делать со мной все, что захочешь».

Выбравшись на берег, он положил девушку на шерстяной плащ, расстеленный около костра, и внимательно посмотрел на нее.

— Ты прекрасна, — прошептал он, легонько касаясь кончиками пальцев ее груди.

.Она протянула к нему руки, и он опустился на нее, покрывая своим телом хрупкую маленькую фигуру. Когда его язык проник вглубь ее рта, она захотела большего.

— Какие у тебя красивые, густые и вьющиеся волосы, — прошептал он.

Ее руки путешествовали по его спине, изучая на ней каждый мускул. Затем она взяла его за голову и легким движением заставила его губы опуститься к груди, потом еще ниже. Она страстно водила бедрами, танцуя свой странный цыганский танец, и была сполна вознаграждена за это громким стоном желания, который издал Бенджамин. Но, когда он снова приник ртом к ее груди, она непроизвольно отстранилась. Рани много раз видела, как цыганки кормили грудью своих младенцев, но не могла представить, что этим могут заниматься взрослые люди. Она запустила руки в его густую шевелюру, увернувшись от поцелуев.

Бенджамин не обратил внимания на ее реакцию и продолжал ласкать ее шелковистое тело.

— А сейчас полежи спокойно, — скомандовал он и, не давая ей опомниться, внезапно просунул свою руку между ее ног. Первое, что он почувствовал, лаская ее, это влажное доказательство страсти. Непроизвольный сладостный крик сорвался с губ Рани.

Девушке показалось, что земля уплывает из-под нее и небо падает. Она полностью раскрылась навстречу рукам Бенджамина и прошептала:

— Пожалуйста… пожалуйста… — А чего она, собственно, у него просит?

Бенджамин понял ее по-своему. Он прижался к ней своими бедрами и начал ласкать ее влажное, жаждущее лоно своей возбужденной до предела плотью. Сначала он только слегка касался ее сверху, но вскоре, не в силах больше сдерживаться, решил войти в этот запретный рай.

— Нет, — скорее для порядка, чем искренне простонала Рани.

Но Бенджамина уже невозможно было остановить.

— Да, дорогая, да! — И он резко вошел в нее, чувствуя, как сокрушается легкая преграда, преграждавшая путь.

Сладостный стон девушки перешел в стон боли. Она попыталась выскользнуть из-под него, но он не собирался никуда ее отпускать.

— Нет, малышка, не бойся. Просто лежи спокойно. Тебе больше не будет больно, я обещаю, — прошептал он, прекратив двигаться и лаская губами ее маленькое, изящное ухо до того момента, пока девушка не успокоилась.

«Я тебе обещаю». Он сделал ей больно. Рани часто слышала от замужних женщин, что первый раз всегда бывает больно. Она всегда так верила Бенджамину, что ей казалось, их любовь никогда не доставит ей ни малейшей боли.

Чувствуя сомнения, обуревавшие девушку, Бенджамин продолжал нежно ласкать ее своими губами. Он целовал Рани и ждал сигнала к продолжению: «Она еще такая маленькая и глупая. Надеюсь, я не причинил ей слишком сильной боли»

Рани все еще ощущала боль, но, как это ни странно, эта боль была ей приятна. Ей было приятно, что Бенджамин находился внутри нее, ей было приятно ощущение наполненности. Постепенно она начала двигать бедрами, повторяя движения традиционных цыганских танцев, в которых участвовали только замужние женщины. Только сейчас она поняла истинный смысл этих движений.

Бенджамин наконец дождался сигнала и понял, что ему позволяют закончить то, что он начал.

— Не так, быстро, моя маленькая девочка, — прошептал он, опять осторожно двигаясь внутри нее. Ее лоно было таким маленьким, мягким и шелковистым, словно оно было создано специально только для этого. Прошептав ей по-испански все слова любви, которые знал, Бенджамин отдался во власть ее страстного тела.

Рани была на верху блаженства. Она двигала бедрами навстречу ему, вскрикивая и руками заставляя его двигаться быстрее, глубже и глубже. Когда она почувствовала приближение оргазма, ей показалось, что ради этого она жила всю свою жизнь. Рани с уверенностью подумала, что ждала именно Бенджамуна и его нежных и страстных ласк.

Вдруг она ощутила, что он добрался до самой глубокой и сокровенной точки внутри нее, и одновременно она почувствовала, как волны экстаза захватывают ее, унося сознание и чувство реальности. Блаженство, которого она не испытывала никогда в жизни, разлилось по всему телу.

Одновременно с ее оргазмом упругая струя семени Бенджамина ударила внутри нее, добавляя к ее чувствам новые, еще более приятные ощущения. Через некоторое время Бенджамин осторожно приподнялся на локтях, давая Рани возможность отдышаться, лег на спину и прижал ее к себе.

— Моя маленькая сирена, извини, что я сделал тебе больно. Я просто не мог представить, что ты никогда не занималась любовью.

Рани резко села и попробовала вскочить на ноги, но Бенджамин крепко схватил ее за запястья. Она вдруг прикрыла руками грудь, осознав, что сидит перед ним абсолютно обнаженной. Он тоже сел, взяв в свои руки маленькое лицо.

— Прости меня. Рани. Больше никогда я не сделаю тебе ничего плохого. — Мягкая улыбка коснулась его губ. — Но ты зря на меня обиделась. Я нисколько не сожалею о том, что я у тебя первый.

Она посмотрела на него, погладив по щеке:

— Ты у меня первый… и последний. — Она замолчала в ожидании того, что он скажет ей о любви и предложит выйти за него замуж.

— Я позабочусь о тебе, Рани, — пообещал он. Это были не те слова, которых она ждала, и не то, что предсказывала Агата. Но начало новым отношениям было положено!

Глава 20

Эспаньола. Апрель 1525 года

Магдалена и Мириам сидели под изящным каменным портиком своего дома. Мириам умиротворенно смотрела на играющих вместе маленькую Виоланту и Риго. Даже удивительно, как быстро ее муж завоевал сердца окружающих. Двадцатилетний Бартоломео и четырнадцатилетний Кристобальд во всем ему подражали. Даже Серафина, замужняя женщина и мать троих детей, не могла скрыть своего восхищения Риго. А о Лани просто и говорить нечего.

Увидев, как этот неисправимый отшельник сошелся с детьми, Мириам сначала надеялась, что они повлияют на его решение отправиться в Мексику. Но очень скоро поняла, что это лишь фантазия. Риго, конечно, любил ее и детей, но не настолько, чтобы изменить планы относительно своего будущего.

У нее оставалась только одна зацепка: может быть, он повременит с отъездом до рождения их ребенка. Еще есть слабая надежда на то, что любовь к ребенку привяжет его к дому.

Если бы семья не была большой обузой, то эта жизнь вполне подошла бы Риго. Его солдатский темперамент очень помогал в управлении хозяйством. Аарон был восхищен, как он преобразил плантацию.

Магдалена, однако, не испытывала теплых чувств в Риго. Во-первых, потому что он как бы занял место Бенджамина в их доме, а во-вторых, явился причиной разлуки сына с Мириам. Краем глаза Магдалена наблюдала за Мириам. которая смотрела на Риго не отрывая глаз.

— Тебе не хочется видеть на месте Риго Бенджамина? Почему, Мириам, я задала такой неприличный вопрос? Прости меня, я не должна была… Я плохо соображаю из-за жары и усталости. — Магдалена внимательно оглядела высокую. элегантную женщину, сидящую рядом. — Интересно, долго мы еще будем ходить вокруг да около этого дела? Много раз, с момента твоего приезда, я хотела поговорить начистоту, но… — Она осторожно подбирала слова. — Но я боялась, что мы наговорим друг другу гадостей, и от этого станет только хуже. Аарон так мучительно ждал воссоединения семьи, что я не хотела лишних дрязг.

— А вы так долго ждали возвращения Бенджамина, а получили… Риго, да еще и с женой — невестой сына.

— Бенджамин писал мне о вашем союзе. Но если говорить честно, то я, конечно, скучаю по сыну, — сказала Магдалена с горькой улыбкой. — Я не виню тебя ни в чем. Любви, трудно противостоять. Я любила Аарона Торреса в возрасте Виоланты.

. — Риго является причиной всех несчастий Аарона. Он тяжелый человек, я знаю. Он не умеет любить и никому не доверяет.

— Я уже успела это заметить. Но я боюсь не за Аарона. Медленно, «но верно он одержит верх над Риго. Меня больше беспокоит то, как Риго обращается со своей женой.

Мириам полностью сконцентрировалась на бокале с лимонадом. Потом медленно подняла глаза на Магдалену.

— Вина перед Бенджамином не дает ему покоя. Магдалена грустно покачала головой.

— Аарон говорил мне, что Бенджамин никогда не стоит на месте. Он найдет свою дорогу в жизни. А ты оказалась полнейшей дурой, выйдя замуж за человека, который обращается с тобой, как с посторонней.

Мириам залилась краской. Если бы Магдалена знала, как Риго вел себя с ней в постели!

— В каком-то смысле мы чужие друг другу. Он испанец, христианин, уличный мальчишка, которому приходилось большой ценой добывать то немногое, что у него было. Я иудейка, любимая .дочь своего отца, никогда не знавшая никаких забот.

— И ты пожертвовала всем ради такого человека, а он оставил то малое, что имел, и приехал сюда, чтобы стать сыном своего отца. Но он никогда им нестанет!

— Риго женился на мне не из чувства долга. Что касается его сыновних чувств, то я не думаю, что он жаждет видеть в Аароне отца.

— Если он не хочет стать членом семьи, значит, он никогда не ответит на твою любовь.

— Я не говорила, что люблю его! — слишком быстро ответила Мириам.

Магдалена улыбнулась.

— А тебе и не надо говорить о том, что очевидно и без слов.

Мириам пожала плечами.

— Интересно, откуда это видно? Я ведь, собственно, делаю все ему наперекор. Ему не нравится, когда мы ходим лечить людей. Ему не нравится почти все, что я делаю. Ему нужна мебель вместо жены.

— А может быть, он просто не знает, что ему нужно?

— Может быть.

— Так, может, он когда-нибудь вернется назад в Италию?

— Если не в Италию, то в Мексику. — Мириам заговорила шепотом. — Я случайно слышала, что он собирается продать свой меч, чтобы выручить деньги на дорогу. Так что рождение ребенка скорее всего его не остановит.

— После того как мужчина первый раз возьмет на руки своего собственного ребенка, ему трудно с ним расставаться. Пример тому Аарон: у него просто разбилось сердце, когда Риго пропал.

— Я не хочу, чтобы невинное дитя играло роль приманки для отца.

— Ну что ж, посмотрим. Только, пожалуйста, Мириам, будь самой собой. Он ведь выбрал тебя, а не кого-то другого. Если он вдруг увидит в тебе перемену — его точно уже ничто не удержит.

— Это незаслуженный упрек. Ты помнишь, сколько раз мы ссорились с Бенджамином? Именно потому, что я никогда не изменяла своим принципам. Я рада, что мы с тобой наконец-то поговорили об этом, — прошептала Мириам со слезами на глазах.

Магдалена в ответ подумала: «Может быть, мне следует показать наконец дневники…»

Индейцы тайно жили на дальнем краю плантации, недалеко от бесчисленных источников, которыми славилась земля Торресов. Индейцы возделывали картофельные, бобовые, арахисовые и маисовые поля.

Аарон и его старый друг сидели в тени шелковичного дерева, наблюдая за работниками в поле.

— Очень хорошо все взошло в этом сезоне, — сказал индеец на своем мелодичном наречии. Несмотря на свои годы, он сохранил стройную фигуру. Его смуглая кожа не имела никакого намека на морщины, так же как его исси-ня-черные волосы — на седину.

Аарон внимательно посмотрел на своего друга.

— Ты позвал меня сюда не для того, чтобы обсуждать урожай.

Легкая улыбка коснулась губ индейца.

— Ты всегда был неглупым малым. Я позвал тебя для того, чтобы поговорить о Наваро.

Аарон задумался. Отношение Риго к индейцам было не однозначно, дистанция между ним и этими открытыми, бесхитростными людьми все больше увеличивалась.

— Он предпочитает имя, которое ему дал твой народ. Я тоже стараюсь называть его так. Наваро был великим полководцем, а Риго предпочитает спокойную жизнь землевладельца.

— РИГО воевал, как и я, далеко за морем, а здесь он неплохо справляется с заботами землевладельца.

— Он смелый малый. Я недавно видел, как он отлавливает диких коров. Но он почему-то не верит в народ своей матери.

— Мой сын ошибается. И не только в этом, — спокойно ответил Аарон.

— Я говорю не о том, что он ошибается, он стыдится нас. Скоро не останется никого из тайно. Только те, кто связал свою жизнь с твоим народом, смогут продолжать наш род. И один из них — Риго. Он не умрет от болезней белых людей, потому что сам наполовину белый. Он и такие, как он, — наша надежда на будущее.

Аарон почувствовал боль в словах друга.

— Если бы я только мог убедить его в этом, — сказал он мрачно.

— Я тоже думал об этом. Ты помнишь ту великую битву, когда наши воины и солдаты Адмирала объединились для защиты Каонабо. Теперь у нас есть новый враг. Тот, кто охотится за нашим скотом, урожаем и даже нашими жизнями.

— Разбойники.

— Только в прошлом месяце они украли у тебя несколько прекрасных лошадей.

— Нам удалось вернуть всех лошадей, но сами они скрылись. Твои люди еще не выяснили, откуда эти разбойники пришли?

— Нет, но мы узнали, что они прячутся в потайной пещере недалеко от нашей старой деревни. Там они поджидают корабль, который их забирает.

— Наконец-то! Надо их ловить именно там.

— Да. А мои воины будут рядом с твоими, как это было всегда.

Аарон опять вспомнил их совместную битву за Каонабо.

— Риго посмотрит, как сражаются воины народа его матери.

— Осталось только дождаться появления разбойников в пещере.

Риго наблюдал за тем, как Мириам, склонившись над маленьким мальчиком тайно, проверяла повязку на его ноге. Она была невероятно грациозна, даже на седьмом месяце беременности. Он молча ждал, не желая разговаривать с индейцем.

Чувствуя пристальный взгляд мужа на своей спине, Мириам быстро закончила свое дело и поднялась. Риго отвел ее в сторону.

— Я тебе уже говорил, что это дело Магдалены, и запретил тебе ходить одной к индейцам. — Его рука крепко сжимала ее кисть.

— Я врач. Магдалена занимается самыми сложными случаями, а я делаю перевязки и выполняю другую подсобную работу.

— Прежде всего ты моя жена, а потом — врач. И я запрещаю тебе ходить к тайно.

Мириам внимательно всмотрелась в грубые черты лица своего мужа.

— Ты не хочешь, чтобы я лечила этих людей, и не желаешь даже разговаривать с ними. Почему ты стыдишься их и брезгуешь ими? — Я научилась любить это место и этих людей. Я научилась любить твою семью. Почему жу ты, член этой семьи, ничего не делаешь для сближения? — Она резко повернулась и пошла от него прочь.

Риго молча смотрел ей вслед, едва сдерживая гнев. Он любил свою семью. Во всяком случае, он любил своих братьев и сестер. Но жизнь научила его скрывать чувства. Он до сих пор не доверял своей мачехе и отвергал все ее попытки наладить дружеские отношения. Он не забыл ее холодность при первой их встрече. Что же касается отца… Они хорошо работали вместе на благо плантации. Не более.

«Естественно, отец, Магдалена и все тайно любят Мириам. Как же им ее не любить? Она же прекрасный врач», — подумал Риго.

Мысли Риго были прерваны появлением Гуаканагари, его дяди и старого друга Аарона. Старик прекрасно говорил по-испански и вообще имел много тех достоинств, которых не имели люди его племени. К тому же он был братом Алии.

Гуаканагари, приближаясь к своему племяннику, ждал, что тот заговорит первым. Почувствовав, что этого не произойдет, он начал разговор сам.

— Ты вооружен. Это хорошо. Нам предстоит долгий путь к морю.

— Нам? — Риго посмотрел на копье и нож, которыми вооружился старик. «Надеюсь, ты не собираешься втянуть меня в какую-нибудь междоусобную племенную войну».

— Твой отец и его люди уже ждут нас. Пошли, — коротко приказал Гуаканагари.

Риго и Аарон ехали рядом в окружении вооруженных воинов. Горные тропы, по которым пролегал их путь, иногда обрывались прямо в пропасть. Воздух был по-горному чист и свеж. Риго подумал о пеших воинах тайно, которым приходилось пробираться по джунглям внизу, на равнине.

— Индейцам, вероятно, приходится двигаться очень быстро, чтобы встретить нас на побережье, — спросил он отца.

Аарон придержал своего гнедого жеребца и окинул взглядом зеленую долину внизу.

— Они прибудут туда раньше нас, при этом не сильно торопясь. В то время, как мы кружим по горам, они идут прямой дорогой.

— Даже их старый вождь не отстанет от них? Аарон заметил, как Риго старается не называть Гуакана-гари дядей, но в ответ засмеялся.

— Не беспокойся о нем. Он моложе меня на целый год. А тайно всегда славились своей выносливостью.

В это время Эстебан Эльзоро, спрятавшись за деревьями, считал воинов Аарона.

— Двадцать. И все вооружены до зубов. Быстро беги к капитану Бриенну и передай ему это, — обратился он к одному из своих черных рабов, протягивая сверток с большой сургучной печатью. Раб почтительно поклонился. Кривая усмешка коснулась губ Эстебана.

— Ну вот, Торрес. Теперь ты в моих руках. Наконец-то мы с Бриенном отплатим тебе за все.

Риго уже несколько раз чудом избегал смерти, но на этот раз Этьен Рейнард, скрывавшийся под именем испанского плантатора Эстебана Эльзоро, наконец-то получит возможность убить Торресов. Их друзья в Марселе будут вполне удовлетворены, вполне. А плантация Торресов перейдет к нему.

Только одно было непонятно Рейнарду. Откуда Торрес узнал о пещере? Кто же их предал?

«Не стоит думать об этом сейчас. Мы выясним это позже», — решил он.

— Мне это не нравится. Французские пираты сидят на испанском берегу, как у себя дома. Вероятно, у них выставлены посты, — сказал Аарон, наблюдая за пиратами, собравшимися вокруг большой бочки с вином. Он насчитал пятнадцать человек.

— Они действительно слишком беззаботны, — согласился Риго. — Ты получил какой-нибудь сигнал от тайно?

— Они на месте. Я это знаю без всяких сигналов.

— Поеду осмотрю окрестности, — предложил Риго, и Аарон кивнул в ответ.

Пробираясь по практически непроходимым джунглям, Риго удивлялся, как индейцам удается ориентироваться в них без труда. Рубашка прилипла к телу, каждый шаг давался с неимоверными усилиями. Вдруг тонкий свистящий звук прорезал воздух. Выработанный годами инстинкт бросил Риго на землю. Нож проткнул рукав его туники, пригвоздив к земле. Риго быстро перекатился с этого места и выхватил кинжал, не успев даже взглянуть на своего противника. И зря. Два человека бросились на него сзади и прижали к земле. Риго увидел нож в сантиметре от себя.

Ему удалось сбросить с себя нападавших, но в тот же момент еще один их сообщник оказался на его спине и сжал его шею. Риго удалось сбросить и этого, хотя ему пришлось изрядно потрудиться, разжимая его руки. Одновременно со стороны берега донеслись крики. Но Риго было не до этого. Надо было думать о спасении собственной жизни.

Нападавший, бросивший в него кинжал, теперь приближался к нему с обнаженным мечом. Двое других тоже были вооружены мечами.

— Готовься к смерти, индейский ублюдок, — прошипел один из них.

Ответом Риго был резкий бросок в сторону крайнего из них. Схватившись за его тунику, он дернул бандита к себе, и, зажав рукой его шею, прикрылся им, как щитом. Один из разбойников сделал выпад своим мечом, стараясь достать Риго за своим товарищем. Но Риго вовремя увернулся, и меч проткнул его живой щит.

— Надо его кончать, Энрико, — прошептал другой. — Он убил Луи.

— Надо. Тем более что за него Рейнард обещал большие деньги. — Энрико только было собрался сделать очередной бросок, как вдруг застыл в немом крике. В следующее мгновение он замертво упал.

Гуаканагари показался из-за деревьев и едва успел выставить вперед свое копье, защищаясь от третьего разбойника. Риго поторопился предотвратить убийство этого разбойника, выбив у него из рук меч и отпихнув его от копья индейца. Он повалил француза на землю и связал.

— Кто такой этот Рейнард, который обещал заплатить вам за мою смерть? Он тоже француз? — Меч Риго слегка надавил на горло пленника. — Поторопись с ответом, а то присоединишься к своим товарищам.

— Я знаю только его имя. Это Бриенн сказал, что Рейнард заплатит нам за твою смерть.

— Почему его интересую именно я, я не мой отец, например, чьих лошадей вы постоянно крадете?

— Это другой француз, который…

Он не закончил фразы и странно обмяк под руками Риго. Тот грязно выругался, когда понял, что его пленник мертв, а вместе с ним погиб ценный источник информации.

— Будем надеяться, что ты захватишь другого пленника, который тебе все расскажет, — сказал Гуаканагари.

— Спасибо, что спас мне жизнь, дядя. Улыбнувшись на слово «дядя», индеец кивнул.

— Пойдем, я покажу тебе, как умеют драться тайно.

Чем ближе они приближались к морю, тем шире становилась узкая тропа, постепенно превращаясь в широкую дорогу. Как только они вышли из леса, их взору открылась панорама битвы. Некоторые пираты спасались бегством на шлюпках. Их корабль стоял неподалеку от берега. Другие старались скрыться в джунглях. Разбежались все, кто не лежал раненым на песке.

Риго уже знал, как воюют тайно. Плотно, плечо к плечу, они бесстрашно идут на противника, пусть даже он вооружен намного лучше, чем они. Выставив вперед копья и постоянно стреляя из своих духовых трубок, они могли сломить любое сопротивление. Некоторые из них пользовались оружием белых — кинжалами и мечами.

Аарон объезжал поле битвы на своем жеребце, когда увидел Риго. Спрятав меч в ножны, он подъехал к сыну.

— Когда ты ушел в джунгли и не появился на поле битвы, я подумал, что тебя захватили в плен.

— На самом деле меня не собирались брать в плен. Они просто хотели меня убить. И это была не первая попытка. На борту корабля какой-то парень хотел меня прирезать, потом еще был случай с плантатором Эльзоро и его собакой, — сказал Риго, внимательно наблюдая за реакцией отца.

— Почему ты не рассказывал мне раньше о случае на корабле?

Риго пожал плечами.

— Не было подходящего момента. Ты знаешь кого-нибудь по имени Рейнард?

— Это французское имя. Но я никогда не слышал его здесь, в Эспаньоле. — Выражение лица Аарона выдавало его удивление.

— Кто бы он ни был, он платит большие деньги за мою голову. Интересно, почему? — Риго никогда полностью не доверял своему отцу, но он был почти уверен, что тот не имеет ничего общего с его убийцами.

— У тебя много врагов. Подумай об Испании или об Италии. Может быть, нить тянется оттуда?

— У меня толпы врагов. От Севильи до Санто-Доминго. — Риго огляделся вокруг и сказал с сожалением: — Жаль что у нас нет ни одного пленника, которого мы могли бы допросить.

— Что касается битвы, то все было заранее спланировано. Сначала нас встретили пешие и заставили тоже спешиться, а как только мы это сделали, из-за скал внезапно напали конные воины. Нас спасло только появление индейцев. Если бы не они — нас бы перерезали, как цыплят. — Аарон помолчал, а потом спросил: — Может быть, это как-нибудь связано с попытками убить тебя?

— Возможно. Но ведь ты дрался с французами уже несколько раз за последнее время. Бриенн и Рейнард — французские имена. Хотя что это доказывает?

— Французы постоянно грабят испанские плантации и наши корабли в море, — заметил Аарон.

— По-моему, нет никакой связи между нападениями на плантацию и попытками убийства. — В этот момент к ним подошел Гуаканагари, и Риго добавил: — Я обязан жизнью дяде.

Аарон, так же как и индеец, обратил внимание на слово «дядя».

— Моим людям не удалось поймать ни одного из бежавщих, — сказал старый вождь.

— Мы все должны быть осторожны, пока не разрешим эту загадку. Я подумаю над связью между твоей встречей с Эльзоро в Санто-Доминго и попытками тебя убить, — мрачно сказал Аарон.

— Он из тех плантаторов, которые используют собак и рабов. Если ему удастся одолеть Торресов, он отберет ваши земли и поработит моих людей, — сказал индеец.

По пути домой Риго обдумывал события последних нескольких месяцев. Его жизнь опять круто изменилась. «Интересно, наступит ли в моей жизни стабильность?» После сегодняшней битвы его неприязнь к тайно уступила место уважению. Возможно, Бартоломео был прав. И отец тоже. Риго посмотрел на высокую фигуру светловолосого человека, ехавшего впереди колонны. Его отец. Интересно, изменятся ли когда-нибудь его чувства по отношению к Аарону Торресу?

Когда они подъехали к воротам плантации, индейцы казались такими же свежими, как и в начале их нелегкого путешествия. Как будто в течение двух дней они не пробивались по непроходимым джунглям. Риго внутренним чутьем почувствовал, что его дядя ожидает разговора с ним. Попросив Аарона успокоить Мириам, он спешился и передал свою лошадь одному из своих людей. Гуаканагари кивнул и направился к лимонной роще. Риго, следуя за ним, не решался заговорить первым, хотя знал, что индеец ждет этого.

— Я хочу поговорить с тобой об Алии, твоей матери, — сказал наконец старый вождь.

Риго давно ждал этого разговора.

— Расскажи мне всю правду о ней, дядя.

— Алия была младшей из моих сестер. Она была очень красива и умна. — Чувствовалось, что он продумывает каждое слово. — Но ее душа не была такой же прекрасной, как лицо. Гордость и властолюбие были ее спутниками. Алия всегда мечтала занять место старшей сестры, чтобы ее сын стал вождем после меня,

— И поэтому она решила сойтись с моим отцом, — пробормотал Риго, начиная понимать смысл некоторых недомолвок, которые часто слышал среди индейцев и в своей семье.

— Да, она хотела, чтобы Аарон подчинил себе наш народ. Имя, которое она выбрала для тебя — Наваро, — это имя одного нашего великого предводителя. Она мечтала с вашей помощью стать великой королевой тайно, как Анакаона.

— Потом появилась Магдалена и разрушила все ее планы.

— Нет, не разрушила. Алия быстро изменила свои планы сама. Когда твой отец с женой обратились ко мне с просьбой отдать им тебя, Алия решила использовать тебя как орудие мщения. Она вышла замуж за Бехечио, индейца из племени сарагуа, и увезла тебя подальше от отца. Потом она отдала тебя какому-то испанцу, а Аарону сказала перед смертью, что отдала тебя в другую деревню тайно.

— Как она умерла?

— Белый по имени Ролдан убил ее, когда она хотела зарезать его во сне. — Лицо индейца исказилось от боли, в глазах стояли слезы.

Риго всегда считал эмоциональность тайно чем-то недостойным мужчин. Теперь он понял, что ошибался. Это был мужественный и смелый человек, который забывал про все свои личные невзгоды, когда опасность угрожала его народу. «Я ошибался в Гауканагари. Может быть, я так же ошибался в своем отце и Магдалене?»

Будто прочитав его мысли, индеец сказал:

— Твой отец искал тебя все эти годы. И сейчас он вознагражден за свои поиски.

— По-моему, не совсем вознагражден. Я веду себя не самым благородным образом, предпочитая ненавидеть его и не пытаясь понять и простить.

— Да, это так, — кивнул Гуаканагари. — Постарайся же теперь наверстать упущенное время, Наваро.

Глава 21

«Чтобы спасти любовь, необходимо рискнуть». Возвращаясь домой, Риго думал о своей новой семье, большой и состоящей из таких разных людей. Однако все они по-доброму приняли его и предложили свою любовь. Особенно Бенджамин. «А я предал его. Как много ошибок я совершил. Меня все еще мучает это». Подходя к каменному портику, он увидел Магдалену:

— Ты так погружен в свои мысли, Риго. Надеюсь, твоя встреча с Гуаканагари прошла хорошо? Инстинктивно Риго замкнулся.-«Мать Бенджамина».

— Вы приятно удивили меня, леди. Да, мы с дядей поговорили весьма плодотворно, хоть наш разговор был и не из легких.

— Он говорил с тобой об Алии, — мрачное выражение его лица свидетельствовало о том, что интуиция не подвела ее. — Она по-своему любила твоего отца. Мы были тогда так молоды и глупы, Риго. Жизнь многому научила тех из нас, кому повезло дожить до зрелых лет.

— Я тоже уже не так молод, но все еще веду себя часто как последний глупец.

— И теперь ты собираешься стать мудрее? — Она улыбнулась и взяла его под руку, увлекая за собой в широкую крытую галерею, окружавшую дом.

— Моя мать сходила с ума от ревности и так ненавидела вас, что пожертвовала своим сыном, чтобы досадить всем.

— В нашей семье ты не единственный незаконнорожденный, Риго, — твердо сказала Магдалена. — Он замер, скептически глядя на нее. — Да, я тоже — незаконнорожденный ребенок. О, у меня был законный отец, Бернардо Вальдес, которому было все равно, кто мой настоящий родитель. Для него, как и для моей матери, я была не более чем пешкой в дворцовых интригах. Моя мать была любовницей Фернандо Растамары, а Бернардо Вальдес предал в руки инквизиции семью, которая для меня дороже всего на свете, — семью твоего деда. Это шокирует тебя?

— Я знаю историю семьи Торресов. Бенджамин говорил мне, но остальное… Почему вы рассказали мне? Она снова грустно улыбнулась.

— Наверное, для того, чтобы помочь тебе стать мудрее. В отличие от меня у тебя есть отец, который любит тебя, Риго. Да и семья твоей матери — тоже. Мы хотим, чтобы ты стал частью нашей семьи — если, конечно, ты сам хочешь этого.

— Я по-другому начал смотреть на дядю и его воинов и признаюсь, что заблуждался на их счет, — заметил Риго, желая перевести разговор на другое.

— А что ты думаешь о нас? Я вижу, что ты полюбил своих братьев и сестер, но стал ли ты более снисходительным к своему отцу? Он так долго ждал, Риго. А теперь возьми это и прочти. — Она протянула ему несколько тяжелых, переплетенных в кожу томов.

Это были дневники. Страницы пожелтели от времени и покрылись плесенью. На первой стояла дата — 3 августа 1492 года.

— Это личные письма моего отца. Он знает, что вы собираетесь отдать их мне? Магдалена сжала его руку.

— Нет, но я знаю, что вы начнете относиться к нему намного лучше, прочтя их. Все эти годы он писал своему отцу, старшему Бенджамину Торресу.

— Моему деду? Но ведь он умер в 1492 году.

— Для нас он все еще жив, Риго. Когда ты прочтешь это, то все поймешь.

— И стану мудрее? В его усмешке была смесь цинизма и… надежды.

— Да, Риго, я верю, что так будет.

В своей комнате Риго нашел Мириам, одевающуюся с помощью служанки к ужину. Шли уже последние недели беременности, и ее живот стал тяжелым, но все остальное тело оставалось на удивление худым. Несмотря на ее уверения в том, что все хорошо, он беспокоился о ее здоровье. Даже нося ребенка, она оставалась привлекательной для него.

Мириам почувствовала, что ее муж в комнате, не поворачиваясь.

— Аарон сказал мне, что ты ушел с Гуаканагари, — сказала она с ласковой улыбкой. — Я так рада, что ты остался жив!

Он смотрел в ее серые глаза, тревожные и ожидающие объяснений.

— Эта битва на многое открыла мне глаза. Мое презрение к тайно заметно поостыло. Они весьма мужественны, и особенно — мой дядя. Он спас мне жизнь.

— Ты не ранен? — Она принялась рассматривать его, выискивая царапины и порезы.

— Ты ведь расстроишься, если со мной что-нибудь случится, — сказал он. Это не был вопрос, он наконец был уверен, что она не совсем равнодушна к нему.

Мириам напряглась. Одна ее часть рвалась обнять его и выплеснуть всю свою любовь, но другая желала побольнее ударить.

— Ты ведь мой муж, отец моего ребенка. Конечно, это расстроило бы меня.

Он протянул руку и легонько провел пальцами по ее шелковистой щеке, обычную теперь бледность которой оттеняло вечернее солнце.

— Какие сухие слова, леди. Вы всегда выполняете свой долг — как врач или как жена.

— Я только забыла о своем долге перед отцом и Бенджамином.

Он отдернул руку. Подойдя к длинному столу красного дерева и сложив на него дневники Аарона, он сказал:

— До обеда мне не мешало бы смыть с себя дыхание смерти. Если для меня готова вода. — Не дождавшись ответа, он принялся снимать доспехи и одежду.

Мириам вышла из комнаты, чтобы отдать распоряжения о ванной для Риго. «Зачем я снова потревожила призрак Бенджамина? Неужели мы еще недостаточно далеки?» Она дождалась, пока слуги принесли в деревянном ушате воду. Разве не должна жена заботиться о своем муже? Ей хотелось быть хорошей женой не только из чувства долга. Мириам принесла из кабинета аптечку, проверив, достаточно ли у нее бинтов и трав, чтобы перевязать его раны.

Когда она вошла с медицинской сумкой в руках, Риго стоял обнаженным в центре комнаты, вытираясь белоснежном полотенцем.

— Я почти не ранен и не нуждаюсь в лекаре.

— Позволь мне решить самой, — сказала она холодно, старательно отводя глаза от его великолепного тела. Его кожа была бронзовой с ног до головы, такая же, как у всех тайно.

Но черные волосы, покрывавшие грудь, руки и ноги, выдавали испанскую кровь, индейцы не имели волос на теле. Профессионально она принялась изучать мелкие ранки.

Риго стоял спокойно, прикрывшись полотенцем, пока она обрабатывала его раны настоем тысячелистника и мазала мелкие царапины какой-то ужасно пахнущей мазью. Ее волосы были убраны и переплетены шелковой лентой. В свете заходящего солнца они отливали бронзой. Полотенце не скрывало его растущего желания. Он безумно хотел отбросить его, запустить пальцы в ее шелковистые каштановые локоны.

Мириам чувствовала, как он возбужден, что взволновало ее. Даже в своем положении она часто желала его.

Встретив его чувственный взгляд, она расплескала снадобье. Он притянул Мириам к себе, забыв о гордости и осторожности. Его губы потянулись к ее губам, и она ответила на его поцелуй со всей страстью, на которую была способна.

Риго посадил ее на кровать, и она сразу же принялась распутывать шнуровку на платье. Он опустился на колени, стянул с ее ног чулки, потому помог ей снять через голову тяжелое платье. Он ласкал ее грудь через тонкую хлопковую тунику, а она стонала, выгибаясь навстречу.

— Я безумно хочу тебя, но боюсь, — она прервала его поцелуем.

Осторожно положив ее на широкую мягкую постель, Риго с величайшей нежностью гладил ее всю, заставляя ее стонать от желания и удовольствия.

Какая-то неподвластная сознанию часть его желала убедиться в существовании крошечной жизни внутри Мириам. Он прижал ладонь к ее животу, ожидая, когда новая жизнь даст знать о себе. Ребенок пошевелился, и они оба почувствовали это. Мгновенно Риго пришел в себя.

Мириам… Это опасно…

— Нет-нет, — поспешно ответила она, позволяя ему проникнуть меж ее бедер.

Его руки сами искали самое заветное место ее тела. Он развернул ее на спину. Она лежала, нежась в его ласках. Когда он медленно опустился ниже, к каштановым шелковистым завиткам, она изумленно запротестовала.

— Нет, Риго, ты не можешь.

— Я не сделаю тебе больно, но зато удовлетворю тебя, — промурлыкал он, погружаясь в ее розовое лоно.

Волна неописуемого удовольствия окатила ее. Она хотела что-нибудь сказать, заставить его остановиться. Но не сделала этого. Сладостный, бездонный водоворот страсти захватил ее. Она закрыла глаза и подалась навстречу его языку, осторожному и дерзкому.

Мириам думала, что сойдет с ума, когда он начал ласкать ее лоно. Его горячий жадный рот искал самые потаенные места ее тела и терзал до тех пор, пока она не закричала во всесокрушающем, обезоруживающем экстазе.

Он сел, наблюдая, как она приходит в себя. Сейчас она принадлежала только ему. Перед ним была женщина, любящая его. Он заметил в глубине ее серых глаз новое странное выражение.

— Как? Как ты смог сделать это без… Ребяческое удивление в ее голосе тронуло его.

— Есть множество способов любить друг друга, Мириам. Так я ничем не рискую.

Мириам села, снова тревожась о том, как непривлекательна она и как прекрасно его стройное тело. Она перевела взгляд с его гордого лица, на котором ясно читалась удовлетворенность тем, что пережила она, вниз.

— Ты удовлетворил меня, но этот способ заниматься любовью, наверное, не так уж приятен тебе.

Странная медленная улыбка появилась на его лице.

— Нет, это не так.

Подумав о том, что он обратится к какой-нибудь шлюхе или к одной из прекрасных женщин-таино, Мириам протянула руку и дотронулась до его плоти.

— Если ты смог так ласкать меня… может, и я смогу так же удовлетворить тебя?

— Да, это возможно, — ответил он сквозь зубы.

— Пожалуйста, научи меня, — прошептала она, заставляя его лечь на спину, не выпуская из рук его напряженной плоти. Он нагнул ее голову и заставил прикоснуться к нему губами. Потом, поняв, чего он хочет, она взяла его в рот целиком. Он объяснял ей, что делать, пересыпая объяснения божбой, а когда уже не мог говорить, направлял ее действия руками.

Любя его этим новым для нее способом, Мириам чувствовала, как сильно его желание. Она была вознаграждена за все ночи, когда он разжигал ее страсть и доводил до исступления. С самой первой ночи поддалась она его чувственной магии. Но вот он с диким криком приподнялся навстречу ее движениям. Семя его, сладкое и горячее, изливалось в ее рот, и она словно пила саму его плоть. Какую власть в этот миг имеет женщина над мужчиной. Когда на мгновение она приподняла голову, Риго увидел глаза львицы, с триумфом склонившейся над добычей.

Свеча мерцала, и Риго поднес пожелтевшую страницу ближе к огню. После обеда он извинился перед своей многочисленной семьей и уединился в неиспользуемой спальне в дальнем крыле дома. Окна выходили на дорогу, ведущую к высоким горам на востоке. Он читал всю ночь, погрузившись в перипетии жизни Аарона Торреса, трагедия и триумфы, описанные с удивительной честностью. Он чувствовал, что узнал не только, своего отца, Аарона, но и Бенджамина, своего деда, кому были адресованы эти послания. Магдалена Вальдес любила Бенджамина как родного отца, гораздо сильнее, чем коварного Бернардо Вальдеса. Странно, что она, христианка, и он, иудей-перекрещенец, могли так привязаться друг к другу. Но старые страницы свидетельствовали об этом.

Теперь, прочтя о том, как отец отреагировал на рождение Наваро, он всем сердцем захотел стать частью этой семьи. Слова, написанные Аароном, поплыли у него перед глазами, Неровные, словно написанные дрожащей рукой строчки, выдавали его боль.

Больше всего я сожалею о том, что потерял, своего первенца… Я никогда не перестану искать его…

Если только Господу будет угодно обратить на меня свой взор, он поможет мне найти моего сына…

Записки составлялись на протяжении многих лет. Как только до них доходили слухи, что в какой-то из деревень появился мальчик с голубыми глазами, они сразу же отправлялись туда. Как бы далеко ни находилось селение и как бы неправдоподобны ни были слухи, Аарон не прекращал искать Наваро, но снова и снова возвращался ни с чем… до последнего времени. Риго протер глаза и закрыл последний том из тех, что принесла ему Магдалена.

Записки кончались тем днем, когда на ранчо пришло письмо из далекого Марселя. Риго читал о непередаваемой радости, охватившей при этом известии Аарона, и его сердце сжалось от чувства вины.

Как. такое могло случиться? Через тридцать лет Бог услышал мои молитвы, и Бенджамин нашел Наваро и спас ему жизнь. Остались считанные дни до того момента, когда они вернутся домой.

Риго сглотнул комок в горле и смахнул внезапно выступившие слезы. Он унаследовал от своего дяди Гуаканагари большую эмоциональность, чем ему казалось. Солнце уже встало, пора было приниматься за ежедневные дела. Если все в доме в порядке, его отец должен быть или снизу, или скорее всего в конюшне.

Аарон стоял в коридоре, ведущем в библиотеку, и молча смотрел, как к нему идет его сын. Что-то такое было в его лице, в походке, что по спине отца пробежали мурашки. Потом он увидел в руках Риго дневники. Его сердце тревожно забилось, но он заставил себя рассмеяться:

— Где ты это нашел?

— Мы можем поговорить наедине? — Риго кивнул в сторону рабочей комнаты отца.

Глядя на Риго, Аарон не знал, как действовать. Он очень хотел завоевать любовь сына, но все его попытки сближения отвергались с холодной учтивостью. Он чувствовал, что сейчас в их отношениях что-то должно измениться.

Риго осторожно положил записки на длинный стол.

— Магдалена дала мне это вчера вечером, — он ждал какого-нибудь ответа, не зная, как найти нужные слова.

— И ты нашел их содержание интересным? — Аарон не захотел сейчас скрывать своих чувств.

— Я понимаю, что это очень личное и не предназначалось для чьих-либо глаз, — неуверенно начал Риго.

— Даже моя жена читала только некоторые из этих писем. Я делился с ней своими чувствами потому, что она очень любила моего отца… Думаю, она прочла все остальное и поэтому решила, что они прольют свет кое на что.

— Я был полным идиотом, если мне потребовалось такое подтверждение твоих чувств ко мне.

— Я не хочу обсуждать это, — ответил Аарон тихо.

— Не вини мою приемную мать. Прости, если это обидело тебя. Я догадываюсь, как страдали вы оба, хотя не могу пережить всей глубины ваших чувств. Прежде у меня не было семьи, не было никого, кого я мог бы потерять, кроме старшего брата, но он оставил меня, когда я был еще мальчишкой.

— Прежде? — голос Аарона сорвался. — Неужели теперь ты чувствуешь себя членом нашей семьи? Ты веришь теперь, что твоя семья любит тебя… что я люблю тебя?

Их глаза встретились.

— Да. И ты — больше всех, — ответил он просто. Ни один из них не понял, кто сделал первый шаг, но мгновение спустя они, дрожа от волнения, обняли друг друга, слишком счастливые, чтобы говорить. Оба были солдатами, не привыкшими демонстрировать свои чувства. Но стена высотой в тридцать лет наконец-то была взорвана.

Оба хотели побыстрее обрести привычное равновесие, и Аарон заговорил:

— После всех этих поисков, когда надежда то умирала, то возрождалась вновь, я нашел тебя, и для того, чтобы узнать, какие бедствия ты пережил… Я был так беспомощен из-за этого страшного чувства вины.

— Но это не твоя вина. Когда дядя Гуаканагари рассказал мне об Алии, я понял, что случилось на самом деле. А потом еще эти письма… Так жаль, что я не знал деда.

Легкая улыбка тронула губы Аарона.

— Несмотря на то, что вся наша семья — иудеи?

— Да. После стольких лет ненависти и презрения я начал уважать тайно и достойных людей дома Торресов. Я горжусь тем, что я твой сын.

— Ни один из отцов не мог бы желать лучшего сына. И скоро появится новое поколение Торресов, — Аарон смотрел, как выражение доверия на лице Риго сменяется отрешенностью. — Между тобой и Мириам не все благополучно.

Ты не хочешь говорить со мной об этом? Мы с Магдаленой прожили вместе многие годы, и не все они были такими безоблачными, как сейчас.

— Вы оба более чем терпимо отнеслись к нашему браку. А ведь мы так обидели Бенджамина.

— Но ведь ты любишь ее, а она любит тебя. Я вижу это. И Магдалена говорила мне об этом. Вам неследует оправдывать свою собственную гордость и упрямство отношением к Бенджамину. — Аарон заметил, как на лице Риго промелькнуло выражение боли.

— Нас сжигает страсть, и результатом ее явилось появление ребенка. Этого еще не достаточно для создания семьи.

— Чепуха! Если ваша страсть так сильна, что вы смогли перебороть гордость, значит, она — гораздо больше, чем просто влечение. В большинстве случаев браки основываются на менее веских причинах, чем эти.

— Мириам — леди, умная и сильная, занимающаяся мужским делом и не собирающаяся бросать его. А я простой солдат, привыкший командовать и повиноваться. Нам не поладить друг с другом.

Аарон рассмеялся.

— Неужели ты ничему не научился, читая мои письма. Если уж на свете есть умная и решительная женщина, то это твоя приемная мать. Меня заставил жениться на ней сам Кристобальд Колон, и это она добилась этого.

— Если она поехала за тобой через океан — она любила тебя.

— А, наконец-то мы добрались до сути дела, — сказал Аарон, глядя на своего гордеца-сына. — Ты не веришь, что Мириам любит тебя, и считаешь, что она вынуждена была выйти за тебя только из-за ребенка.

Риго развернулся и подошел к окну, выходящему в сад Магдалены. Но перед его глазами были не цветущие физалии и розы, а милое лицо его жены, ее ясные серые глаза, гордая несгибаемая шея и изящный рот.

— Она была вынуждена отказаться от жизни в богатстве и роскоши, от любви своего отца, от всего — ради меня, и на протяжении всего последнего времени это, словно червь, разъедает ее душу.

— Она уже на пороге родов. В таком состоянии женщины часто испытывают тревогу. Как человек, имеющий шестерых детей, я могу сказать тебе это весьма определенно. Это совсем не означает, что Мириам не любит тебя.

— За все эти месяцы она не сказала мне ни одного нежного слова.

— А ты, конечно, не переставая объясняешься ей в любви, — с усмешкой заметил Аарон.

Риго внезапно повернулся и впился глазами в отца.

— Нет. Но когда я увозил ее из дома Иуды Талона, она достаточно ясно дала понять, что чувствует по отношению по мне. В какой-то момент, во время путешествия, мне показалось, что она относится ко мне с большей нежностью, но потом она снова охладела.

— Но она решила выйти за тебя замуж — и я достаточно хорошо знаю друга дяди Исаака, Иуду Талона, чтобы понять, какой ценой ей это досталось. Бенджамин и человек, которого нашел для нее отец, предлагали ей свою руку, но Мириам уехала с тобой. Не из-за ребенка и не из-за уязвленной чести. Я наблюдал за ней все это время. Она любит тебя и очень страдает из-за того, какой стеной ты отгородил от нее свое сердце. Ты должен начать с себя. Признайся самому себе, что любишь ее, — ведь это очевидно. И только тогда ты поймешь, как ее сердце стремится к тебе. Так и будет, поверь мне.

— Все не так Просто, как ты говоришь, — ответил Риго печально

— Любовь вообще странная вещь, — добавил Аарон.

Весь следующий день Риго провел в джунглях, отгоняя скот на новое пастбище. Все время он мучился одним и тем же вопросом: любит ли она его?

— Есть только один способ узнать правду. Отец прав. Я должен рискнуть и сказать ей.

Направляясь к дому, он присоединился к другим всадникам, которые смеялись и шутили, довольные, что день прошел относительно спокойно.

— Может, проклятые бандиты уже сыты нашими клинками, — сказал Рудольфе. — Мне кажется, коровы больше не пропадают.

— Вместе с людьми Гуаканагари мы заставим этих подонков, как крыс, убраться на их корабль, — сказал кто-то из всадников.

— Но пока мы не узнаем, кто из испанцев связался с Бриенном, не стоит ездить поодиночке, — предостерег всех Риго.

У ворот они разделились, чтобы отправиться по домам, и Риго решил поискать Мириам. Лучше покончить с разногласиями сейчас. Спешившись у дверей конюшни, он увидел, как во двор въезжает отец. Его лицо было мрачнее тучи. Риго поспешил ему навстречу.

— Мириам сегодня утром отправилась в дальнюю деревню тайно, чтобы помочь мальчику, который упал с дерева. Магдалена сказала мне сейчас, что она до сих пор не возвращалась и никто не видел ее.

— Неужели она пошла одна? — Риго сжал кулаки, его сердце бешено стучало от страха и злости.

— Магдалена не видела, как выходила из дома Мириам, но узнала, что та отправилась только в сопровождении посыльного и еще одного из воинов Гуаканагари. Моя жена никогда не отпустила бы ее с таким небольшим эскортом, — мрачно ответил Аарон.

Отвязывая Пелигро, Риго спросил:

— Ты думаешь, ее захватили рейдеры?

— Скорее всего так, — просто ответил Аарон.

Глава 22

С расстояния двадцати шагов Эстебан Эльзоро рассматривал Мириам Торрес. Он пытался представить, как бы она выглядела после рождения ребенка. Слишком высока и худощава, решил он. Хотя большие серые глаза и бронзовые волосы придают ей определенное очарование, надо признать. Она сидела прямо на земле, с повязкой на глазах. Ей завязали глаза, чтобы она не узнала его.

— Большая удача, что она так легко оказалась в наших руках, — сказал Эстебан Винсенту Ярросу, предводителю своих налетчиков.

Тот прикоснулся к своей расцарапанной щеке.

— Это было не так просто. Если бы ты строго-настрого не приказал доставить ее живой и невредимой, она уже была бы мертва. Кто бы мог подумать, что беременная женщина может так отчаянно защищаться.

— Ты получишь обещанное за свои моральные издержки. Скоро они начнут ее искать, и мы покончим с Риго Торресом раз и навсегда.

Яррос почесал за ухом.

— Я бы не доверялся так безоглядно этому индейскому ублюдку, который должен привести сюда Торреса.

— Хуан прекрасно знает, что произойдет с его братом, если он не сделает то, что от него требуется, — спокойно ответил Эстебан.

Хуан, «индейский ублюдок», был рабом Эльзоро всю свою жизнь и работал вместе со всей семьей на полях, Эстебана. Он молча сидел рядом с огнем, смотрел на пламя и думал о доброй леди, которая пришла по первому его зову и перевязала сломанную ногу Филипа. Она была просто волшебница. К тому же у нее скоро должен был родиться ребенок. «Как же я смогу привести ее мужа к верной смерти?» — думал Хуан. «А если я не сделаю этого, то Эльзоро просто убьет Филипа».

Мириам слышала шепот людей, говорящих на языке тайно, но никто не подошел к ней и не предложил воды или еды. Она понимала, что похитители привезли ее в какую-то пещеру. После нескольких часов ходьбы по джунглям она была полностью дезориентирована. «Что им от меня надо?» Они не убили ее, и, по сути, не сделали ей ничего плохого. Хотя, судя по лицам этих отъявленных бандитов, это стоило им большой силы воли. На нее надели повязку, видимо для того, чтобы она не могла видеть их главаря. «Значит, я знаю этого человека». Успокаивало одно — они, кажется, все-таки не собираются убивать ее. Мириам представляла гнев Риго по поводу того, что она пошла без хорошей охраны. На этот раз он оказался прав!

Она потерла затекшую спину. Каменный пол пещеры был холодным и мокрым, а от огня, который горел где-то вдали, тепло до нее не доходило. Все уже, наверное, ищут ее. Спина опять сильно заболела, и Мириам еле удалось сдержать стон. Она не хотела привлекать к себе внимание разбойников.

Когда на горизонте появились первые признаки рассвета, из леса прибежал разведчик. Эльзоро, услышав его приближение, пошел навстречу.

— Внизу по реке появились всадники, дон Эстебан. Эльзоро улыбнулся. Наконец-то все скоро кончится.

— Винсент! — позвал Эльзоро. — Пора. Возьми с собой Хуана и покажи ему Риго. А Хуан знает, что делать дальше.

— Мне это не нравится. А что если Торресы привели с собой целую армию? — Лицо Винсента было темным. То ли от предрассветной мглы, то ли от недобрых предчувствий.

— Если вы сделаете все, как я сказал, то Риго Торрес придет сюда в поисках своей жены. И здесь ему наступит конец. А что значит армия без генерала? На этот раз мы не проиграем.

— В прошлый раз ты тоже так говорил, — Яррос сплюнул и пошел собирать своих людей.

А в это время внизу по реке Аарон Торрес остановил свою «армию». Он внимательно наблюдал за Рудольфе, который спешился и отправился изучать местность вокруг. Своими острыми глазами следопыта он замечал каждую мелочь. Аарон смотрел на своего сына и сравнивал его с другим, Риго. Как же они непохожи. Риго страшно изменился в лице от переживаний и бессонной ночи. Они отдыхали только пару часов за весь вчерашний день, кружа по джунглям в поисках Мириам.

— Ну что там, Рудольфе? — беспокойно спросил Аарон. — Неужели эти бандиты опять скрылись от нас?

— Посмотри на эту орхидею. У нее сломан стебель и оборваны листья. Кто-то здесь вышел из реки на берег. Нам надо опять углубиться в лес и поискать другие следы.

Риго первым повернул свою лошадь в сторону джунглей. Но едва он въехал под укрытие деревьев, как услышал свист стрелы и крики, предупреждающие об опасности. Налетчики напали на отряд Аарона с той стороны реки. Риго повернул лошадь и уже собрался пришпорить ее, когда маленький индеец подбежал к нему и повис на поводьях Пелигро.

— Пожалуйста, пойдем со мной, — прошептал мальчишка. — Я знаю, где находится твоя жена. Они спрятали ее в пещере. Надо ехать вверх по течению.

— А почему ты вдруг решил помочь мне? Ведь ты с ними.

— Она спасла моего брата. Я покажу тебе, как подойти к пещере незамеченным.

— Веди меня, — после некоторого колебания сказал Риго.

Они отошли на несколько ярдов в глубьлеса.

— Ты должен оставить свою лошадь здесь, — сказал Хуан и повел Риго дальше. Через некоторое время они подошли ко входу в небольшую пещеру, почти полностью скрытую от чужих глаз густыми зарослями.

— Я думал, ты имеешь в виду те дальние пещеры за порогами, — удивился Риго.

Мальчишка улыбнулся и сказал:

— Отсюда мы сможем подобраться к ним незаметно. А потом я должен спасать своего брата, иначе хозяин убьет его.

— Показывай мне дорогу.

Попав в маленькую пещеру, они стали пробираться в лабиринте мрачных и сырых подземных ходов. Вдруг из глубины другой большой пещеры забрезжил слабый свет.

Хуан прошептал:

— Иди по направлению к огню. Твоя жена, связанная, сидит недалеко от костра. Но будь осторожен. Снаружи, у другого, главного входа в пещеру два человека поджидают именно тебя.

— А кто этот хозяин, о котором ты говорил?

— Я не могу этого сказать, — быстро проговорил мальчик. — Я и так сделал для тебя слишком много. Это может стоить жизни всей моей семье. Я должен торопиться.

Риго не стал долго раздумывать над словами Хуана. Обнажив меч, он медленно начал продвигаться в сторону огня. Звук голосов, говорящих по-французски, остановил его.

— Мне это не нравится. Где этот проклятый Торрес? Мальчишка предал нас.

— Потерпи. Ты же знаешь, как сложно добраться до этой пещеры.

Оба говорящих сидели в зарослях снаружи пещеры, как и предупредил Хуан. Вдруг невдалеке от Риго раздался приглушенный стон. Мириам!

— Она стонала всю ночь, — сказал один из разбойников, тоже услышав стон. — Только бы она не умерла. Рейнард взбесится, если с ней что-нибудь случится.

У Риго было слишком мало времени, чтобы обдумать план нападения. Один из них, худой, длинный парень, сидел совсем рядом, спиной к нему. Кинжал Риго вошел прямо в центр этой спины. До того, как другой разбойник успел понять в чем дело, меч Риго оборвал и его жизнь.

Вбежав опять в пещеру, он принялся искать в темноте Мириам. Она лежала на полу, больше в пещере никого не было. Он опустился на колени рядом с ней, разрезая путы и срывая повязку.

Мириам не могла понять, что происходит.

— Как ты…

Гримаса боли исказила ее лицо, и она вскрикнула.

Риго побледнел.

— Что, ребенок? У тебя начались схватки?

Крепко сжав зубы, чтобы не закричать, она кивнула.

— Я дралась с ними.

Он поднял ее на руки и отнес подальше в глубь пещеры.

— Лежи здесь тихо. Я сейчас позову наших людей.

Прислонившись к стене, она растирала руки и пыталась размять затекшие ноги. Наконец-то можно свободно дышать и двигаться. Она опять почувствовала боль. Схватки происходили всю ночь через равные промежутки времени. «Слава Богу, мои ноги больше не связаны». Ее ребенку было всего лишь семь месяцев, и Мириам, будучи врачом, прекрасно знала, что такие дети редко выживают. Ее глаза наполнились слезами. Но она подавила их. Она не имела права сейчас быть слабой.

В этот момент послышался лязг оружия. Кто-то входил в пещеру. Скорее всего это были разбойники. Мириам начала молиться про себя.

Стоя у входа в пещеру, Риго громко крикнул в надежде, что Аарон услышит его, и бросился на одного из пришедших. Заколоть его не составило особого труда. А вот с другим, который уже успел приготовиться к схватке, пришлось помучиться.

Эстебан Эльзоро стоял невдалеке и наблюдал. Почувствовав, что его люди не смогут справиться с Риго самостоятельно, он уже решил лично заняться этим, как вдруг услышал звуки пробирающихся через джунгли людей. Это, конечно же, люди Аарона. Риго опять удалось избежать смерти. Как он ухитрился подойти незаметно к пещере и убить его людей? «Это Хуан. Ну, что ж, мальчишка дорого заплатит за свое предательство».

Эльзоро тихо скрылся в зарослях, собрал своих людей, вернее, оставшихся из них, и они исчезли в бескрайнем лесу.

В этот момент появился Аарон с полудюжиной своих людей. Но Риго некогда было встречать отца: прикончив последнего, он бросился в пещеру к Мириам.

— Теперь я отвезу тебя домой.

— Нет. У нас уже нет времени. Вынеси меня на свет. Я должна видеть, что делаю, — ее голос был на удивление тверд. Хотя на лице выступили капли пота, а пальцы крепко сжали руку Риго.

— Ты не можешь рожать здесь. Я отвезу тебя домой.

— Тогда я рожу на лошади, где-нибудь на полпути к дому. Посмотри, здесь нет нигде одеяла? По-моему, вчера я сидела на чем-то.

Риго обошел пещеру и нашел груду одеял возле потухающего костра. Он расстелил их на земле у входа в пещеру. Потом вынес наружу Мириам.

— Я не знаю, что надо делать. Если бы здесь была Магдалена! — сказал он, борясь с паническим страхом перед тем, что он должен будет делать.

— Я буду для тебя вместо Магдалены, только делай то, что я тебе скажу.

— Слава Богу, отец уже здесь.

— И тебе придется отправить его отсюда со всеми его людьми. Им не стоит этого видеть. Только сначала попроси их найти чистую воду и одежду. Если это возможно. — Она замолчала, полностью сконцентрировавшись на себе.

Риго вернулся с охапкой чистой одежды.

— Рудольфе сейчас принесет воду, — крикнул издалека Аарон. — Если я вам нужен, буду рад помочь. Я несколько раз присутствовал при родах Магдалены.

— Спасибо, мне поможет Риго, — Мириам откинулась назад, крепко взяв мужа за руку.

— Ребенку всего семь месяцев. Он выживет? — не успев произнести эти слова, Риго пожелал запихнуть их обратно себе в рот. Ведь он может лишиться не только ребенка, но и жены!

— Многие дети рождаются раньше срока, и конечно, не все из них выживают, — спокойно ответила Мириам. — Разорви мою тунику на ленты и свяжи их в веревку. Тебе нужно будет завязать пуповину.

«А я должна держать себя в руках, чтобы руководить Риго».

Мириам смотрела, как Риго методично разрывает ткань. Его присутствие действовало успокаивающе.

Риго еще никогда не испытывал такого страха. Услышав шаги Рудольфе, он пошел к нему за водой.

— Теперь, Риго, — прошептала Мириам, когда он опустился рядом с ней на колени, — вымой руки.

Риго сделал это со всей тщательностью. Он даже вымыл свой кинжал. Потом взял жену за руку и держал ее все время, пока, по просьбе Мириам, докладывал ей все, что происходило. Мириам кивала в ответ, показывая, что все нормально.

Удивляясь ее хладнокровию Риго восхищенно прошептал:

— Я никогда раньше не думал, что женщина может быть такой сильной, — и тут же закричал:

— Я вижу головку! Что мне делать, Мириам?!

— Успокойся. Подождем еще… Когда голова ребенка с черными волосиками полностью показалась наружу, Риго взял ее в свою ладонь.

— Она такая маленькая!

— Мне так не кажется, — пробормотала Мириам, напрягаясь для того, чтобы полностью высвободить ребенка.

— Мальчик! Малюсенький, но очень красивый, Мириам, — он осекся, когда понял, что ребенок лежал у него в руках молча и неподвижно. — Он не плачет! Что я должен делать?

Мириам ответила не сразу. Какое-то время она приходила в себя, потом глубоко вздохнула и ответила:

— Привяжи веревку к его пуповине поближе к животу. Нет, ближе. Вот так. Теперь отрежь пуповину. Да. А теперь надо заставить его дышать. Дай мне.

Передавая ребенка, Риго повернул его так, что тот сам вдруг закричал.

— Кто у меня родился — внук или внучка? — крикнул издалека Аарон.

— Мальчик, — ответил Риго, неловко держа ребенка и рассматривая его со всех сторон.

— Дай его мне, Риго, — попросила Мириам. Я его успокою.

Риго осторожно передал ребенка, и Мириам дала ему грудь.

— Надо его чем-нибудь накрыть. А то простудится. Оглядевшись вокруг, он подобрал остатки туники Мириам и заботливо накрыл ее и ребенка.

— И все-таки нам надо отсюда поскорее убираться, — добавил он и пошел к стоявшему в отдалении отцу.

— С Мириам все в порядке? — спросил Аарон.

— Она бледна, но мне кажется, что все прошло благополучно. Слава Богу! — добавил Риго со вздохом облегчения.

— Я позаботился о повозке, которая доставит Мириам домой, — сказал Аарон. — Пойдем, Рудольфе, оставим молодых родителей наедине.

— Я приготовлю их к отъезду. — Риго вернулся к пещере. Мириам лежала с ребенком на руках. ЕГО РЕБЕНКОМ.

Мириам, наблюдая, как ее муж убирает все оставшееся после рождения, предложила:

— Давай искупаем его, пока солнце еще не зашло. Риго намочил остатки ткани и осторожно обтер ими ребенка, смывая кровь с его кожи.

— Ты будешь заботливым отцом, — сказала Мириам, вспоминая слова Магдалены.

— Может быть, даже лучшим, чем ты — • матерью, хотя это будет очень трудно.

Если бы он ударил ее, она и то не почувствовала бы такой острой обиды. Он занимался своим делом, даже не смотря в ее сторону.

— Риго… — ее голос прервался, когда она поняла, что он имеет в виду. — Я ушла вместе с Хуаном для того, чтобы спасти его бедного брата. Не могла же я его бросить умирать.

— И пришла прямо в руки тех, кто мечтает убить не только меня, но и мою жену и ребенка. Это чудо, что вы оба живы.

— Прости меня. Я была полнейшей дурой и подвергла твою жизнь опасности.

— Я солдат, и это моя работа — подвергать свою жизнь опасности. Прежде всего ты подвергла опасности свою жизнь и жизнь нашего сына.

. — Они не сделали мне ничего плохого. Мне кажется, они охотились за тобой. Сначала там, на корабле, теперь вот это. И потом. Их главаря я знаю. Они завязали мне глаза, чтобы я не узнала его.

— Мы с отцом подозреваем, кто может стоять за всем этим. А пока мы окончательно не выяснили, что за человек этот Эльзоро, ты должна сидеть дома и не высовывать оттуда носа!

— Плантатор Эльзоро? А разве он не друг Аарона? Проигнорировав ее вопрос, Риго сказал:

— Я запрещаю тебе уходить из дома. Игры в докторов кончились. Теперь ты будешь сидеть дома и заниматься сыном. Вот, оботрись, — он передал ей влажные тряпки. — Как только отец и Рудольфе вернутся сюда с повозкой, мы отправимся домой.

Ничего особенного не было в его словах, но его тон окончательно похоронил в ней всякую надежду на их счастливую семейную жизнь. Он будет хорошим и заботливым отцом. Все будет так, как должно быть. Но она хочет большего!

Мириам посмотрела на сына.

— Как ты назовешь его, Риго?

— Я… Я думаю, что мы его будем крестить по христианскому обычаю, — чтобы скрыть смущение, он начал поправлять накидку на Мириам. — Да, он будет христианином, как ты сама решила еще в Марселе. А назовем мы его Диего — этим именем крестили моего отца.

Мириам застыла в немом изумлении.

— Ты помирился с отцом?

— Я ошибался насчет него… насчет моего дяди и всех индейцев тайно, — мимолетная улыбка коснулась его губ. — Если пастор позволит, мы назовем моего маленького сына Диего Гуаканагари Торрес.

— Если пастор — твой сводный брат, то он разрешит, — сказала Мириам со скрытой надеждой в голосе. — Мы пошлем ему сообщение о рождении нашего сына и попросим оказать нам честь окрестить его.

— Да, мы так и сделаем, — просто ответил Риго. Затем, услышав приближающиеся голоса Аарона и Рудольфе, он наклонился и поднял на руки Мириам и ребенка.

Мириам прижалась щекой к его груди. Несмотря на ужасную усталость, она никогда не чувствовала такого спокойствия.

Глава 23

Марсель. Май. 1525 года

— Господи, какая она черная! О чем думал Бенджамин, когда вез ее сюда? — Иуда, наблюдавший за Рани через окно, выходящее во внутренний дворик, повернулся к Исааку.

Исаак усмехнулся.

— Бенджамин сказал, что до того, как он заставил ее вымыться, она была еще чернее.

— Она напоминает мне рабов на галерах.

— Девушка спасла ему жизнь в Италии. Неужели мы должны прогнать ее только за то, что она напоминает тебе галеры?

— А что он будет с ней делать? Я надеюсь, ему не взбредет в голову жениться на ней? — тревожные нотки послышались в голосе старика.

Исаак нетерпеливо отмахнулся.

— Конечно, нет. И хотя я представляю, что они вытворяют по ночам, это не значит, что на ней нужно жениться.

— Но жениться Бенджамину все-таки нужно. У тебя никого нет на примете? — спросил Иуда. Его друг засмеялся.

— Если бы только я мог заставить этого молодого повесу делать то, что мне хочется. Насколько я знаю, он собирается вернуться в Эспаньолу и заняться медицинской практикой в Санто-Доминго. Я думаю, если он возьмет с собой и девушку, это будет чистая блажь.

— Ты ведь надеялся уговорить Аарона приехать сюда со всей семьей. Они там все еще страдают от налетов разбойников?

Исаак глянул на письма, разложенные на столе, и грустно улыбнулся. Он знал, что его старый друг не хочет прямо спрашивать о своей дочери, которая теперь жила в Эспаньоле, в семье Аарона.

— Они удачно отражают налеты, и у них все здоровы, — сказал он. Ему очень хотелось добавить к этому: «Ты, дедушка, Иуда. Только вчера я получил известие о рождении Диего», — но он промолчал, зная, как негативно отнесется к факту христианского крещения ребенка такой правоверный иудей, как Иуда. И он просто добавил: — Да, я очень хотел бы, чтобы Аарон приехал сюда.

— В конце концов, ему найдется здесь занятие. Мы могли бы взять его в компаньоны в нашем судоходном предприятии. Как ты считаешь, он еще не растерял связи с генуэзскими банками?

— По-моему, нет. Он поддерживает их через своего друга? Колона, который всегда был тесно связан с Новым Светом. Но не очень надейся. Иуда. Они не торопятся уехать из своего «рая», как они его называют.

— Ничего себе рай! Джунгли, полные насекомых, диких животных и бандитов. Но я не хочу больше об этом говорить. Давай лучше обсудим предложение Ришара Дюбэ по поводу Венеции. Мне кажется, что…

Громкий стук в дверь прервал его. В комнату влетела Руфь, бледная и растрепанная.

— Прошу прощения, Исаак, но это просто катастрофа!

Бенджамин ушел к своим пациентам, а эта девчонка опять устроила Бог знает что. Я хотела сама поговорить с ней, но волк так на меня смотрел, что я не смогла произнести ни слова.

Исаак вздохнул.

Ответом на его вопрос послужил громкий крик со стороны внутреннего дворика:

— Рани, вылези сейчас же из бассейна и надень что-нибудь на себя!

Бенджамин стоял и смотрел на маленькую нимфу, купающуюся в бассейне посреди дворика. Она была совершенно обнажена. Веро бегал вокруг фонтана и громким лаем выражал восхищение своей хозяйкой. Рани, увидев Бенджамина, перестала плескаться, собрала мокрые волосы и посмотрела на него из-под своих длинных ресниц. Ее губы задрожали, когда она поняла, что Бенджамин не на шутку рассержен.

— Ты сай не знаешь, чего хочешь. Сначала ты заставлял меня залезть в воду и вымыться, теперь тебе это не нравится.

— Купание не должно происходить у всех на виду посреди двора! — Он взял ее юбку со скамьи. — Сейчас же оденься, пока сюда кто-нибудь не пришел.

Она накинула юбку на плечи, как плащ, и вышла из бассейна, похожая на королеву, облаченную в красную мантию.

— Твоя тетя уже видела меня. Но она ничего не сказала, просто быстро убежала назад в дом. Бенджамин побледнел.

— Вне всякого сомнения для того, чтобы рассказать дяде Исааку о твоей новой выходке, — он схватил ее за руку и повел в дом, дрожа от гнева. — Неужели ты не можешь вести себя, как нормальная женщина? Неужели мне постоянно придется краснеть за тебя?

— Я не такая благородная, как Мириам Талон, но почему-то ты спишь со мной, а не с ней. — Рани вырвала свою руку из его ладони.

— Что еще тебе известно о Мириам? — его голос сейчас был необычно холоден. От него по спине Рани пробежали мурашки.

— Так говорят слуги. Они сказали, что она была врачом, как и ты, и вы были помолвлены. Но она вышла замуж за твоего брата и уехала в Новый Свет. — Поскольку Бенджамин ничего не сказал, а просто продолжил подниматься по лестнице, Рани отважилась спросить: — Ты тоскуешь по ней?

— Если тебе известно, что мы были помолвлены в течение четырех лет, тебе должно быть понятно, что я скучаю по ней.

— Мне понятно, — голос Рани звучал очень мягко. Она изо всех сил старалась не расплакаться. «Ну почему я вспомнила о ней? Неужели мне недостаточно того, что он зовет ее по ночам?»

Бенджамин зашел в комнату Рани. Она скинула юбку на пол, перебросила за спину свои тяжелые волосы и всем телом прижалась к Бенджамину, обняв его за шею.

— Сейчас полдень. В любую минуту сюда могут прийти мои пациенты. Кроме того, все в доме знают, что я здесь. — Он освободился из ее объятий и повернулся, чтобы уйти.

— Что из того, что все в доме знают о нас? Они также знают, что ты спишь со мной каждую ночь. Или ты стесняешься меня, Бенджамин?

— Нет, Рани! Конечно, нет. Просто есть некоторые правила поведения, которые должен соблюдать каждый цивилизованный человек. Тем более мы с тобой находился в доме моего дяди. И, кстати, о правилах поведения. С сегодняшнего дня ты будешь мыться только в женской ванной, как все другие женщины в этом доме.

— Интересно получается. То, что я каждую ночь прихожу к нему в постель, — это нормально. А заниматься любовью со мной в моей комнате — это против правил поведения!

Возмущенная Рани растянулась прямо на полу. Ей нравилось лежать на пушистом, мягком ковре, хотя это, наверное, и запрещено правилами поведения. Ну почему Бенджамин никак не может забыть свою бывшую любовь, которая предала его. «Она, наверное, полная дура, если предпочла Бенджамину другого. А может быть, она просто его не любила?! Эта мысль заставила ее резко подняться. Если это так, то у Рани еще оставался шанс завоевать его сердце. Она попробовала использовать снадобье Агаты только раз с тех пор, как они сбежали из табора. А его оставалось еще много. Надо будет опять дать его Бенджамину.

— Я пойду на рынок за вином, чтобы он не почувствовал вкуса снадобья. Может быть, мне взять очень хорошее, дорогое вино? — спросила Рани у Веро, который лежал рядом. И сама ответила на свой вопрос: — Нет. Он обязательно спросит, откуда оно. И очень рассердится, если узнает, что я его просто украла.

Рынок в Марселе располагался на набережной и представлял собой волнующее смешение различных цветов, звуков и запахов. Она не могла припомнить другого такого великолепия, хотя в свои семнадцать лет исколесила всю Европу. Даже Рим и Париж не шли ни в какое сравнение с Марселем в этом смысле. Особенно марсельский рынок славился своими цветами. Огромные благоухающие розы, нежные белые лилии и пахучие гвоздики могли сравниться разве только с цветочным садом тети Руфи.

Но, и кроме цветов здесь было на что посмотреть. Пряности с далекого Востока, горы сверкающей на солнце рыбы, прямо из моря, венецианские шелка — все это смешивалось в огромную красочную палитру.

Съев мясной пирожок, Рани старательно облизала пальцы. Наплевать, что Бенджамину это не нравится, зато ей доставляет огромное удовольствие. Ощущение свободы дополняло сияющее солнце и легкий морской бриз. Рани так нравилась эта рыночная атмосфера, что она захотела сейчас же начать свою собственную торговлю, неважно чем. Но, пока она живет с Бенджамином, — это недоступно. Девушка вздохнула и вытерла руки об юбку. В конце концов, она все-таки может сейчас заняться тем, что ей нравится — украсть что-нибудь.

«Нет никакого смысла это „что-нибудь“ покупать, хотя Бенджамин и дает мне достаточно денег», — подумала она. И принялась искать глазами будущую жертву. Тут же ее внимание завоевал масляный взгляд невысокого полного торговца вином, который откровенно разглядывал ее. Вот кого можно обмануть.

Анри рассматривал маленькую цыганку, уже битый час околачивающуюся неподалеку. Сначала он принял ее за обычную уличную девчонку, но после того, как она внимательно изучила содержимое своего довольно толстого кошелька, Анри понял, что этой глупышке можно всучить бутылку какого-нибудь дешевого вина, и она заплатит за него втридорога.

— Госпожа, подойдите сюда! Понюхайте. Ну разве это не самый прекрасный букет, который вы когда-либо вдыхав ли? — Анри сунул под нос Рани бутылку вина.

Рани старательно понюхала.

— Слишком кисло. Я надеюсь, у вас есть вино получше? — Она переложила кошелек из руки в руку, и монеты слегка звякнули.

— О, конечно! Я вижу, вы разбираетесь в вине. Вот, посмотрите на это. Оно с севера. Там делают лучшие красные вина. — Анри так разошелся, что даже дал девушке попробовать, за что был вознагражден обворожительной улыбкой.

Они начали спорить о цене, и Рани предложила ему сумму, в несколько раз превышающую стоимость вина. Положив ему на ладонь большую золотую монету, она с улыбкой наблюдала, как расширяются его глаза. Придя в себя, Анри отсчитал сдачу и протянул девушке. После этого он принялся тщательно закупоривать бутылку. А она в этот момент быстро поменяла его серебро на медную мелочь и возмущенно закричала:

— Что это значит? Я дала тебе золотой флорин, а ты возвращаешь мне какую-то медь! — При чем здесь медь? Я дал тебе серебро. Вокруг них быстро собралась толпа. Рани принялась обиженно всхлипывать, чем сразу перетянула на свою сторону всех женщин и даже некоторых мужчин. Один из них грубо сказал:

— Верни ей все, что ты должен, Анри! — Мне больше не нужно его гадкое вино, пусть забирает его себе, — запричитала Рани, продолжая всхлипывать. — И пусть заберет свою мерзкую медь, — она бросила горсть монет на прилавок. — Отдай мне мой флорин.

Лицо Анри стало краснее, чем розы, продававшиеся напротив.

— Никогда! — И тут же передумал, напоровшись взглядом на решительные лица мужчин вокруг.

Рани проворно схватила монету, которую он небрежно бросил на прилавок, и бросилась бежать. Отбежав на порядочное расстояние, она побрела по рынку с грустью думая:

«Жаль, что я слишком долго живу в Марселе и уже не смогу повторить этот трюк».

Купив наконец бутылку красного вина, на которое она потратила ровно половину тех денег, что досталось от Анри, девушка пошла домой. Проходя по набережной, она обратила внимание на красивую шхуну, разгружавшуюся у причала. Вне всякого сомнения, это была одна из тех шхун, что бороздят Средиземное море, поджидая испанские корабли, возвращающиеся из Нового Света. Около шхуны прогуливался невысокий, коренастый человек, время от времени отдававший короткие команды. «Наверное, капитан», — подумала Рани. Ее предположение подтвердил какой-то моряк.

— Капитан Бриенн.

— Наконец-то. Где ты запропастился? Шхуна уже почти разгружена, и ты можешь скоро забрать ее.

Второй оглядел горы груза, сваленные на набережной.

— Эспаньола не иссякает?

Слово «Эспаньола» привлекло внимание Рани. Девушка отошла за штабеля досок, лежавших на набережной, и прислушалась. Вдруг кто-то схватил ее сзади за волосы.

— От кого ты здесь прячешься, цыпочка? Мне кажется, что я даже симпатичнее капитана.

— Отпусти меня, придурок! — воскликнула Рани и попыталась вырваться. Но старый моряк держал ее крепко. Несмотря на ранний час, он был уже пьян. Пытаясь вырваться, Рани уронила бутылку с вином. Это привело ее в такое бешенство, что, извернувшись, она ударила моряка ногой в самое уязвимое место.

Моряк страшно захрипел, отпустил девушку и упал на колени. Рани бросилась было бежать, но вдруг оказалась в кольце моряков.

— Тот, кто неуважительно обращается с моряками, скоро жалеет об этом, девчонка, — сказал один из них.

— Я тебе не девчонка! Я живу в доме Исаака Торреса. И просто проходила мимо, когда этот пьяница схватил меня!

— Просто проходила мимо? Одна, без охраны? И что, собственно, цыганка может делать в доме Исаака Торреса?

— А я видел ее только что, — сказал один из матросов. — Она ругалась с Анри из-за горсти серебра.

— Ребята, давайте отведем ее в укромное местечко и научим, как надо обращаться с добропорядочными матросами, — предложил другой, хватая Рани за руку,

— Убери от меня свои грязные руки, ублюдок, пока они у тебя еще есть!

Бенджамин возвращался от одного из своих пациентов и, проходя по набережной, вдруг узнал голос Рани. «Что с ней опять случилось?» Поспешив на крики, он увидел девушку в окружении нескольких моряков. «Господи, неужели она опять украла что-нибудь?»

— Что здесь происходит?

— Ваша честь, вы знаете эту девчонку?

— Да, я знаю ее. Она служит в доме моего дяди Исаака Торреса. А в чем, собственно, дело? Моряки смутились и отступили назад.

— Она просто выглядит как цыганка, и… и она ударила одного из наших, — сказал самый смелый, указывая на обидчика Рани.

Бенджамин посмотрел на огромного матроса, потом медленно перевел взгляд на хрупкую фигуру Рани и насмешливо ответил:

— По-моему, драка была честной. Что-нибудь еще?

— А до того она устроила скандал на рынке, — вставил тот из моряков, который видел спор Рани и Анри. Но, вовремя решив не связываться с могущественными Торресами добавил:

— Кажется, она все-таки не воровала то серебро.

— Я думаю, что конфликт исчерпан и вы позволите нам уйти, — сказал Бенджамин, беря Рани за руку. Та, обрадовавшись такому повороту дела, показала морякам язык и сказала:

— Я говорила вам, что я из дома Торресов.

— Помолчи, — коротко приказал Бенджамин. После того как они отошли на почтительное расстояние, Рани возмутилась:

— Отпусти меня, мне больно!

Бенджамин не отреагировал на ее слова и сердито спросил:

— Долго ты еще будешь искать приключения? Ведь этот моряк мог убить тебя.

Рани презрительно хмыкнула.

— Он был слишком пьян.

— А как насчет тех, остальных? Ты бы так же легко справилась и с ними? И что, собственно, ты делала сегодня на рынке? В тюрьму захотелось?

— В доме твоего дяди я и так как в тюрьме, — запальчиво ответила она. — Ты уходишь каждое утро, оставляешь меня одну, а я сижу в четырех стенах, как преступница.

— А ты и есть преступница. Как еще можно назвать воровку? И не думай этого отрицать! Если бы ты была мужчиной, я бы давно отослал тебя на галеры и забыл о тебе.

Рани резко вырвала свою руку из его.

— Если бы я была мужчиной, ты никогда бы не спал со мной, а я была свободна и жила со своим народом. А тебя уже не было бы в живых, — добавила она веско.

Бенджамину нечего было сказать в ответ. Они молча прошли мимо собора Святого Виктора, поднялись на холм и остановились перед белоснежными стенами Исаака Торреса

— Сегодня вечером у нас ужинает старый друг дяди Исаака со своим торговым партнером.

— И я, конечно, буду ужинать на кухне со слугами, как обычно бывает в таких случаях, — мрачно добавила Рани.

— До тех пор пока ты ешь руками и ведешь себя за столом, как у костра в таборе, так и будет. Рани.

— Если я не ем этими глупыми штуками, это еще не причина стыдиться меня.

— А как насчет Веро, сидящего рядом с тобой в столовой? Дяде становится плохо, когда ты даешь ему целую баранью ногу.

— Он голоден так же, как и ты. Ну и кто же такой важный придет сегодня ужинать?

Бенджамин вдруг со всей очевидностью осознал, что сам бы не прочь провести сегодняшний ужин на кухне. Но он, к сожалению, не мог так поступить.

— Это будут Иуда Талон и Ришар Дюбэ.

— Талон… Отец Мириам?

— В данном случае, он не отец Мириам, а компаньон моего дяди. И пока мы будем разговаривать с Талоном и Дюбэ, ты будешь сидеть в своей комнате.

— То есть, ты хотел сказать, что Исаак Торрес и Иуда Талон будут разговаривать с двумя отвергнутыми поклонниками Мириам, — Рани пожалела о сказанном.

— Да, мы с Дюбэ — оба отвергнутые, — голос Бенджамина не предвещал ничего хорошего.

— Прости меня, — прошептала Рани. В глазах стояли слезы. — Я говорю глупости, когда сержусь. Пожалуйста. Бенджамин помедлил и наконец обнял ее.

— Что мне с тобой делать. Рани? Я знаю, ты ненавидишь жизнь, которую ведешь здесь. Но я врач и должен заниматься своим делом. Я не могу кочевать с тобой по дорогам.

— Я научусь жить так, как ты. Даже научусь есть этими глупыми вилками и ложками, если ты этого хочешь. Он взял ее лицо в ладони и поцеловал мокрые глаза.

— Ты замечательная девушка, Рани. Грустная улыбка коснулась губ Рани.

— Да, я замечательная, но ты никогда не полюбишь меня так, как Мириам.

— Не думай о том, что будет. Я сам позабочусь об этом. Рани, спрятавшись за занавеску, внимательно рассматривала импозантную фигуру Иуды Талона и его молодого партнера. «Итак, это и есть отец Мириам. Надеюсь, она больше похожа на мать, чем на отца», — заключила девушка.

Веро вдруг почему-то зарычал. Рани подошла к нему и погладила.

— Они мне тоже не нравятся, Веро, но мы должны держать свое отношение к ним при себе. Нельзя расстраивать Бенджамина. Интересно, он не очень рассердится, если мы с тобой спустимся во дворик и посмотрим на этих двоих поближе?

Рани с Веро вышли на улицу в тот момент, когда Исаак приглашал Иуду в дом. Неожиданно в другом конце дворика промелькнуло что-то рыжее. Натренированный глаз Веро моментально узнал кошку, и прежде чем Рани успела остановить его, волк выскочил из-за колонны и бросился за ней. Девушка побежала за ним, громко приказывая остановиться. Волк сбил Дюбэ с ног и, не обращая ни на кого ни малейшего внимания, продолжал преследовать кошку тети Руфи.

В погоне за волком Рани не заметила лежащего на ее пути Дюбэ, споткнулась об него и упала прямо на руки Иуды. Старик потерял равновесие и упал в обнимку с девушкой прямо на каменные плиты дворика. Причем Рани оказалась сверху.

Иуда издавал сдавленные крики, умоляя кого-нибудь прийти на помощь.

— Противная маленькая цыганка, что ты себе позволяешь? Как ты смела наброситься на меня! — разорался Иуда, поднимаясь с пола с помощью Исаака.

— Пожалуйста, Иуда, успокойся, — уговаривал его Исаак. — У тебя больное сердце.

В суматохе Рани убежала на поиски Веро. Бенджамин наблюдал всю эту сцену с верхней галереи, но когда он спустился вниз. Рани с волком исчезли. Зато там появилась тетя Руфь, громко причитающая над гостями и насмерть перепуганной кошкой.

— Это все твоя девчонка, — крикнула она Бенджамину. — Бог знает, чего нам ждать от нее в следующий раз. Исаак, нам надо что-то делать с волком. Нельзя жить в одном доме с этим чудовищем!

— Он практически безобиден, тетя. Конечно, я согласен, что он и Рани доставляют вам некоторое беспокойство. Я поговорю с ней после ужина.

— Примите мои извинения, — сказал Исаак Иуде и Ришару. Потом он повернулся к Бенджамину. — Волка здесь больше быть не должно. Что же касается Рани, то если ты не примешь надлежащих мер, она последует за своим зверем.

— Я приму меры, — внешне спокойно ответил Бенджамин. Только сжимающиеся и разжимающиеся пальцы выдавали его гнев.

Гости ушли, так и не поужинав. Однако позже, несмотря на огорчение дяди и тети, Бенджамин с улыбкой вспоминал происшедшее.

После инцидента между Бенджамином, Руфью и Исааком произошел неприятный разговор.

— Что ты собираешься с ней делать? — Исаак, может быть, впервые в жизни так резко разговаривал с Бенджами-ном. — Я знаю, что когда-то она спасла твою жизнь, но это… это не лезет ни в какие ворота. Она просто сумасшедшая! А твоя тетя живет в постоянном страхе перед этим волком.

Бенджамин задумался.

— Рани никогда не расстанется с Веро. Это ее единственная связь с прошлой жизнью. И притом он очень хороший защитник.

— Тогда ты должен расстаться с Рани. Может быть, мы смогли бы отправить ее с волком в деревню. У меня есть небольшой дом недалеко от моря… — Нет, нет. Она не сможет жить одна. Она воспитана в цыганском таборе, и ей очень трудно жить на одном месте, тем более в одиночестве.

— Что ты этим хочешь сказать? — острый взгляд Исаака заставил Бенджамина покраснеть. — Уж не собираешься ли ты жить с ней постоянно? Подумай о ваших будущих детях. Ты же знаешь, как мучился твой брат тем, что он — незаконнорожденный сын. Ты хочешь, чтобы так же мучился и твой сын? Тебе пора жениться, Бенджамин. Но Рани Янос не может быть твоей женой.

Бенджамин сделал большой глоток бренди. Это помогло ему собраться с мыслями.

— Да, я знаю, что не могу жениться на Рани, пока…

— Я понимаю, она очень красива и помогает тебе забыть Мириам, — добавил Исаак уже более мягко. — Но у тебя есть некоторые обязанности перед семьей, которые ты не можешь игнорировать.

— Я и не собираюсь игнорировать интересы Торресов. И не хочу представлять своих детей незаконнорожденными. Я просто подумал, что в Новом Свете…

— Уж не собираешься ли ты взять ее с собой в Эспаньолу?

Бенджамин улыбнулся.

— По крайней мере это избавит вас от лишнего беспокойства. Я не могу бросить ее. И не могу больше оставаться с ней здесь. Значит, я вернусь в Санто-Доминго и буду жить рядом с домом, занимаясь медициной. Там у Рани и будет больше свободы. Новый Свет проще старого. Там нет такого количества ограничений. Она будет жить со мной. И наши дети будут с нами.

— Они будут незаконнорожденными, Бенджамин. А ты сам сказал, что хочешь выполнить свой долг перед семьей, заключить брак и иметь законных наследников. Я потерял твоего деда, вечная ему память, а потом и его сын остался в Новом Свете. Я хочу, чтобы ты был здесь, в Марселе, в безопасности.

Глава 24

«Твоя обязанность — заключить брак и иметь законных наследников». Бенджамин был во внутреннем дворе один. Слуги уже спали, и дом был погружен в тишину. Он сидел в залитом лунным светом саду, среди цветов тети Руфи, думая только об одном человеке, который, он знал, тоже не спит. Рани ждала в его комнате, потерявшись в огромной постели; ее маленько тело мерцало, словно золото, но белоснежном льне. «То же самое солнце, которое выбелило лен, сделало темной ее кожу».

Рани не могла стать его женой. Их отношения не устраивали его родственников. Исаак прав. Она неграмотна, она просто воровка, женщина нечистой крови, которая не может занять должного места в его жизни. Он пробормотал проклятие, которым мог бы гордиться любой марсельский рыбак, встал и медленно побрел в сторону лестницы… и Рани.

Рано или поздно ему придется что-нибудь решать. Если бы она была не так одинока, не была отрезана от своего мира. Он подумывал найти в городе какого-нибудь молодого торговца и дать за Рани такое приданое, чтобы он захотел жениться на ней, но в то же время Бенджамин прекрасно понимал, что это невозможно. Только святой позволит войти в спальню невесте в сопровождении волка. Однако, если он и впредь будет спать с ней, предостережение дяди Исаака непременно исполнится. У них могут появиться дети, которых ожидает такая же ужасная участь, как и Риго. Он был зол на брата, но до сих пор ощущал его боль.

— Я сейчас на распутье и не знаю, куда свернуть. Надо что-то придумать, а пока…

Бенджамин открыл дверь в свою комнату и как можно тише проскользнул внутрь. Он ожидал увидеть Рани ждущей его свернувшись клубочком в постели, но она стояла на коленях у низенького столика на балконе, что-то сосредоточенно смешивая в чашке. В тусклом свете канделябров он не мог разобрать, что именно.

— Что ты делаешь? — От его неожиданного появления она расплескала какую-то темную жидкость по полированной поверхности стола.

Рани испуганно вздохнула и виновато принялась собирать пролитые капли назад в склянку. Легче, наверное, было бы собрать метлой в ведро Средиземное море. Бенджамин, нахмурившись, склонился к ней — он ждал объяснений. Она судорожно сглотнула.

— Я хотела приготовить тебе освежающее питье… После того, что мы с Веро натворили сегодня.

— Освежающее питье? Я не отказался бы от вина и фруктов, но что это за адское зелье? Ты собиралась отравить меня? Он опустился на колени рядом с ней, заметив, как тяжело она дышит, волнуясь — или чувствуя свою вину. Он взял на палец капельку жидкости, растер и понюхал. — Я никогда не видел прежде такого лекарства. Что это, Рани? Ты подмешала это в вино, не правда ли?

Она понуро опустил плечи.

— Да, — ответила Рани и вздохнула. Он так пристально посмотрел на нее, что ей показалось, что он смотрит прямо в ее душу.

— Бенджамин ждал объяснений. — Это любовное зелье Агаты, Ты был недоволен мной с тех пор как мы приехали к твоим родственникам… и, когда первая доза, которую я дала тебе в пути, не подействовала, я хотела попробовать еще…

— Ты подливала это в то мерзкое фермерское вино? «Боже милосердный, что было в этом снадобье? Неужели черная магия старой карги действительно вызвала в нем страсть к Рани?»

— Объясни мне, что на самом деле должно было произойти со мной?

— Ты должен был полюбить меня. — Она подняла на него свои огромные глаза.

— Что же в этом зелье действует столь чудесным образом? Порошок из рога единорога? Корень мандрагоры? Что?

— Нет, в нем нет ничего из того, что ты назвал, — сказала она растерянно. — Там моя кровь. Агата собрала ее, высушила и приготовила волшебный порошок… — Она увидела неописуемый ужас в его глазах. Он отшвырнул склянку со снадобьем, словно это была кипящая адская смола.

— Кровь? Твоя кровь? О, святители! Я начинаю понимать Иуду Талона! — Он непроизвольно поднес руку к горлу. «Только бы мне прямо сейчас не стало плохо».

Рани ничего не знала о религиозных обычаях иудеев, но по реакции Бенджамина поняв, что сделала нечто ужасное, тихо заплакала. Веро, как всегда чувствуя настроение своей хозяйки, вылез из-под кровати и, жалобно скуля, принялся лизать ее лицо.

Вид содрогающегося в беззвучных рыданиях маленького тела Рани отрезвляюще подействовал на Бенджамина. Он обнял ее и сказал ласково:

— Рани, Рани, не плачь, малышка. Ведь твое снадобье не убило меня.

— Но ты так и не полюбил меня, — сказала она едва слышно, уткнувшись ему в плечо. «И не забыл Мириам Талон!»

— Я знаю только, что ты разбиваешь мое сердце, я не хочу, чтобы ты плакала. — Он приподнял ее голову и губами вытер слезинки со смуглых щек.

— Если ты хочешь пить, можешь выпить вино… я еще ничего туда не подмешала, а если ты голоден, тут есть дыня и виноград.

— Я голоден, но я хочу тебя, моя маленькая нимфа, — он встал, прижав ее к груди, потом взял на руки и понес в постель, опустив осторожно на мягкое покрывало.

Рани смотрела, как он сбрасывает одежду. Это был он, ее золотоволосый возлюбленный, такой стройный и сильный, такой прекрасный! Его кожа, там, где прованское солнце коснулось ее, стало бронзовой. Когда он встал коленом на постель, она поднялась и протянула навстречу ему руки. Рани чувствовала, как он дрожит от ее прикосновений. Сейчас, на эти краткие мгновения, он был полностью в ее власти. Бенджамин остановил ее.

— А теперь ты разденься для меня.

На ней был только длинный шелковый халат, надетый поверх невесомой полупрозрачной ночной рубашки. Грациозно и лениво, как пригревшаяся на солнце кошка, она позволила тяжелому шелку соскользнуть с плеч и стала неторопливо, миллиметр за миллиметром спускать вниз рубашку, пока он не выдержал и не сорвал с нее все, припав к ее груди, проводя рукой по ее животу и ниже по внутренней стороне бедер. Он смял нежный шелк, обнажая ее стройные ножки и завитки черных волос меж бедер.

— Ты женщина в миниатюре, — пробормотал он, проводя кончиками пальцев по округлостям грудей и сжимая темные шоколадные соски. Он чувствовал, как от наслаждения сбилось ее дыхание, и как она изогнулась навстречу его ладоням. — Ах, Рани, ты просто создана для любви, — Бенджамин спрятал лицо в ее волосах, прижимаясь к ней всем телом, и опустился на кровать, так что она оказалась сверху. Она терлась об него своим легким, шелковистым телом, черные волосы скользили по его плечам, а губы сплелись в бесконечном поцелуе.

Рани медленно оторвалась от его рта и начала ласкать губами его щеки и шею, потом ее язычок скользнул к напрягшимся мужским соскам. Она ласкала жесткие золотистые волосы, росшие на его груди, потом осторожно провела языком вокруг живота. Даже самые сладострастные женщины тайно, которые обучили ее искусству обольщения, не были так темпераментны. То, что он испытывал, занимаясь любовью с Рани, было больше, чем страсть. «Это сумасшествие, я просто одержим ею». Они долго занимались любовью. Она отдавала ему всю себя. И Бенджамин не мог совладать с собой.

— Теперь видишь, как сработало твое приворотное зелье, маленькая колдунья? — прошептал он ей на ухо, когда они лежали, крепко обнявшись и отдыхая.

— Да, Бенджамин, — она проговорила это еле слышно, касаясь губами его груди; ей так нравилось произносить его имя. «Ты хочешь меня, но не любишь». Рани изо всех сил зажмурила глаза, чтобы он не заметил ее слез.

Мысли Бенджамина тоже были тревожными. Снова он занимался с ней любовью, не сдерживаясь, и оставил в ней свое семя. Если она еще не беременна от него, то это рано или поздно произойдет. Она отдала ему свою девственность, и она любит его. «Если я не женюсь на ней, я на всю жизнь сделаю ее несчастной». Наконец он забылся тревожным сном, в котором ему привиделись Эспаньола, Мириам и Риго.

— Оливия, я не знаю, что делать. Она такая странная, такая дикарка. Ездит на лошади, как мужчина, и ее охраняет ужасный волк. Вчера она скинула с себя всю одежду и залезла в бассейн вместе со зверем. — Руфь растерянно всплеснула руками и посмотрела на племянницу.

Оливия Гусман Фонтена едва сдерживала улыбку, чтобы не расхохотаться во весь голос, слушая о проделках цыганки.

— Я знаю, что вы недовольны, тетя Руфь. Дочь покойных Анны Торрес и Лоренцо Гусмана, Оливия была очень красивой женщиной, унаследовавшей от своего отца только высокий рост и худобу, черты ее лица и изящная фигура были фамильными чертами матери, как и большие синие глаза Торресов. Сейчас в этих глазах плясали веселые огоньки. Она подумала о своем кузене Бенджамине, который всегда был послушным сыном и серьезным врачом, а сейчас очарован цыганской девушкой, которая перевернула вверх дном дом его дяди меньше чем за неделю.

— Может быть, если я встречусь с этой Рани, я смогу… э-э, что-нибудь предпринять?

Руфь внимательно посмотрела на Оливию. После того, как Анна погибла в лапах инквизиции, она и Исаак вырастили Оливию вместе со своей родной внучкой Ребеккой.

— Я хорошо знаю тебя, Оливия. Ты думаешь, все это шутки. Однако если бы ты видела эту девушку и ее волка, ты бы не улыбалась так беззаботно. Я не хочу, чтобы твой муж остался вдовцом с тремя детьми, если Веро удушит тебя, как он поступил с курицей, — добавила Руфь, почти не шутя.

Оливия наконец позволила себе рассмеяться.

— Что думает Ребекка о новом пополнении в вашем доме?

Руфь отрицательно покачала головой.

— Она была в Генуе у своего кузена Алехандро и ничего еще не знает.

— Но все же Бенджамин оставил ее здесь, несмотря ни на что, — задумчиво сказала Оливия, перебирая пальцами ожерелье, украшавшее ее худую шею.

Руфь со вздохом сказала:

— Она спасла ему жизнь, когда он попал в плен к ее соплеменникам, и чувствует себя обязанным.

Оливия справилась с очередным приступом смеха.

— Думаю, что выражение «быть обязанным» здесь не подходит.

— Нет, Оливия, мне не нравится то, что ты говоришь. Оливия осторожно взяла сухую руку Руфи.

— Я видела на ярмарке, как цыганские женщины танцуют и предсказывают судьбу. И не могу представить себе, что мой добродетельный кузен мог увлечься одной из них.

За окном послышалось шипение и громкое рычание.

— Наверное, опять этот волк преследует Синнамона. Скоро она придет сюда, и ты сама убедишься, что я права.

Обе женщины поднялись и пошли к двери, ведущейво внутренний дворик.

Рани стояла на коленях возле сломанного олеандра, обвив руками шею Веро, уговаривая и успокаивая волка, который не отрываясь смотрел на невысокий куст, на котором сидел толстый рыжий кот — Синнамон.

— Не трогай его, Веро. Невежливо есть домашнюю живность нашей хозяйки.

Послышавшийся вслед за этим смех заставил Рани обернуться и посмотреть на важную леди, стоящую рядом с Руфью.

— Боюсь, что ты совершенно права. Моя тетя любит своего кота, как ты своего волка.

Рани крепче сжала шею Веро.

— Мой волк не домашнее животное. Он мой друг и защитник. И много раз спасал мне жизнь. А когда он гоняет кота, то не собирается делать ему ничего плохого.

— Но Синяамон такой старый и беспомощный, — сказала Руфь, отступив за спину Оливии, которая внимательно разглядывала девушку.

— Итак, это вы — Рани Янос. А я — двоюродная сестра Бенджамина, Оливия.

Она шагнула вперед и протянула руку, позволив волку понюхать ее, чтобы дать ему возможность решить, принять ее за свою или нет. Зверь осторожно лизнул ее руку, что означало, что она понравилась ему, потом уселся, спокойно глядя на нее, забыв про кота.

— До этого он принял только одного гадьо, — в голосе Рани звучало удивление.

— Позволь предположить, что это был Бенджамин. Ему всегда доверяли звери. Может, из-за того, что он лечит их.

— Однажды в Италии он помог Веро, — внезапно Рани вспомнила, что стоит на коленях в грязи, ее одежда в беспорядке, а волосы всклокочены. Что подумает эта элегантная леди?

Словно отвечая на ее немой вопрос, Оливия протянула девушке руку и помогла встать.

— Я хочу поговорить с тобой. Рани Янос. Рани стояла перед Оливией, от удивления потеряв дар речи. Гадьо возвышалась над ней, высокая и статная, одетая в платье из темно-зеленой парчи, украшенной золотым шитьем. Ее каштановые волосы были тщательно убраны в сетку, унизанную жемчужинами, а не шее было такое чудесное ожерелье, какого Рани никогда прежде не видела.

Оливия повернулась к Руфи и сказала своим низким мелодичным голосом:

— Тетя, будьте так любезны, позвольте нам с Рани поговорить. Думаю, Синнамон теперь в безопасности. — Словно соглашаясь, кот прикрыл свои зеленые глаза.

Руфь, довольная уже тем, что окажется подальше от Веро, кивнула:

Я пришлю вам чего-нибудь перекусить.

— Пойдем, присядем, нам нужно многое обсудить.

— Например, Бенджамина? — с вызовом спросила Рани. Оливия засмеялась.

— Да, конечно, и о Бенджамине. Но сначала расскажи мне о себе.

Что-то в глазах этой женщины, таких добрых и участливых, заставило Рани забыть о враждебности. Не думая ни о чем, она рассказала историю своей жизни.

— Итак, ты предпочла спасти Бенджамина и уехать с ним, — Оливия смотрела на девушку. Она была просто несчастным маленьким существом, диковатым и необразованным, но не имела ничего общего с конокрадами, которые каждую весну нападали на конюшни ее отца.

— Ты любишь Бенджамина?

Этот вопрос, хоть и заданный очень мягко, застал Рани врасплох.

— Да… Но я ведь цыганка. Он не может полюбить меня. Только…

— Только может заниматься с тобой любовью, — пришла ей на выручку Оливия, снова заметив про себя, какое это милое существо. — Ты отдала ему свою невинность, — проговорила она просто.

Глаза Рани распахнулись от удивления.

— Вы первая из всех Торресов, кто предположил, что я могла вообще охранять свою честь. Даже Бенджамин думал, что я — просто девка, когда в первый раз он… мы…

— Да. Так мой молодой кузен смотрит на женщин. Она изучающе разглядывала девушку, с удивлением отмечая про себя ее изящные черты лица.

— Ты говорила о своем отце и братьях. А что сталось с твоей матерью. Рани? — В ее мозгу мелькнуло странное предчувствие.

— Я никогда не знала этой леди, — проговорила Рани горько, сама удивляясь своим словам.

— Она не была цыганкой, не правда ли? Почти против своей воли Рани рассказала страшную историю, которую слышала от Агаты, своей доброжелательной слушательнице, закончив тихим таинственным голосом:

— Она не хотела, чтобы я родилась, и убила бы, если бы отец не защитил меня. Мне никогда не стать гадьо. Я зря покинула свой табор и приехала сюда.

— Может, не так уж и зря… если ты действительно любишь Бенджамина. — У Оливии возникла идея. — Это кажется невероятным, но я хорошо знаю своего кузена. Он и Мириам Талон не подходили друг другу, несмотря на объединяющую их любовь к медицине. Они никогда не теряли головы, общаясь друг с другом. Были помолвлены многие годы, но он до нее и пальцем не дотронулся.

— Но она настоящая леди, а не какая-то там цыганка. — Рани не хотела даже произносить вслух имя возлюбленной Бенджамина, хотя слова Оливии были ей приятны.

Та усмехнулась.

— Да, была такая прекрасная статуя на пьедестале, пока Риго Торрес не сбросил ее оттуда, и она очень охотно упала в его объятия.

— Бенджамин очень страдает от этого, — тихо сказала Рани, не смея поднять на Оливию глаза.

— Да, я могу представить себе, как пострадало его самолюбие, но он сам пожелал ждать долгие годы, пока она закончит учебу и займется медицинской практикой. Она бы не поехала с ним в Эспаньолу. А ты бы поехала, Рани?

Теперь из глаза встретились.

— Да, но он вряд ли… — ее голос задрожал.

— Захотел бы сделать хозяйкой своего дома? Это еще неизвестно. Я думаю, что ты очень подходишь ему и можешь понравиться тете Руфи. Она замечательная, добрейшая женщина, только очень боится Веро, — она кивнула в его сторону, и зверь снова лизнул ее руку.

— Я не могу прогнать его, — просто сказала Рани. Оливия засмеялась.

— Веро или Бенджамина? — Потом, видя недоумевающее лицо Рани, осадила себя. — Тебе и не нужно выбирать, детка. Если верить тому, что рассказывает дядя Аарон и тятя Магдалена о Новом Свете, я думаю, что там найдется место и для Веро. Но тебе придется кое-что для этого сделать.

— Что? — в глазах Рани было удивление.

— Научиться есть за столом с помощью ножа и вилки и многому другому, принятому в обществе. А еще поработать над своей речью. Моя тетя говорит, что ты не стесняешься в выражениях, когда сердишься. Рани пожала плечами.

— Я уже научилась мыться. После этого вряд ли что-нибудь другое покажется трудным.

— Хорошо. Начнем с того, что подберем тебе подходящее платье. Тебе следует научиться одеваться как леди и держаться свободно, надев фижмы и длинный шлейф, во время званых вечеров.

— Я уже почти научилась носить обувь, — ответила Рани.

— Замечательное начало. Я возьму тебя сегодня с собой к портнихе, и она снимет с тебя мерки. Ты так изящно сложена, она будет рада шить на тебя. Потом мы начнем учить тебя танцевать. О, я думаю, ты не умеешь читать?

— Только цыганские письмена.

— Мой кузен знает толк в книгах и рукописях, однако многие знатные женщины едва умеют написать свое имя. Давай начнем с самого простого. Если ты и вполовину так способна, как мне кажется, ты сможешь покорить Бенджамина!

Рани и Оливия решили, что пока девушка не сможет вести себя как настоящая леди, ей лучше будет носить свое простое платье и посвящать занятиям то время, когда Бенджамин будет занят медицинской практикой. Рани должна вести себя более непринужденно.

Бенджамин скоро заметил, как изменились манеры Рани, но не приписал это Оливии, которая, как он знал, подружилась с девушкой.

Однажды, вернувшись раньше обычного, он увидел носилки Оливии возле их дома.

— Я почти не видел тебя с тех пор, как ты вернулась в город. Рани забавляет тебя? — Она очень мила, Бенджамин. — Не сомневаюсь, что тебя тронула ее история, — сказал он сухо.

— Да, это так, но кроме того, она такая смышленая, так быстро все схватывает… и так старается, — уклончиво ответила Оливия.

Бенджамин ухмыльнулся.

— Прежде всего тебе следовало бы заставить ее полюбить воду и мыло. Вот это было бы подвигом Прометея. Я не знаю, что мне делать с ней. Оливия. Дядя настаивает, чтобы я скорее женился, говорит о моем долге перед семьей. Но ведь и перед Рани у меня тоже есть кое-какие обязательства.

— И ты желаешь ее, — Оливия улыбнулась, заметив, как он покраснел.

— Вряд ли я могу жениться на неграмотной цыганке. Бенджамин выглядел таким несчастным, что Оливия решила не щадить его.

— Ты так легко начал заниматься с ней любовью, но я то знаю, что ты был у нее первым.

— Оливия, нам не стоит говорить об этом.

— Не обманывай меня, брат. Это так похоже на тебя. А что касается того, достойна ли Рани войти в вашу благородную семью я думаю, что она достаточно скоро всему научится… Хотя ты должен решить все сам, — с этими словами она помахала ему на прощанье и скрылась в носилках.

«Что задумали эти две женщины?»

— На следующей неделе дядя Исаак устраивает большой праздник по поводу благополучного прибытия торговой флотилии из Ливана. Думаю, это прекрасная возможность для тебя появиться в свете. Твои платья уже готовы, и ты достаточно продвинулась в изучении этикета.

У Рани сосало под ложечкой от волнения, когда они стояли в библиотеке огромного дома Оливии, превращенной в зал для занятий. Рани уже научилась писать свое имя и выучила алфавит.

— А Иуда Талон будет на этом празднике?

— Думаю, да. Он деловой партнер моего дяди и принимал участие в этом предприятии. Но тебе не стоит бояться отца Мириам, раз ты больше не ревнуешь к ней.

Рани выглядела смущенной.

— Мне не нравится ни он, ни человек, его сопровождающий.

— Ришар Дюбэ. Да, он очень неприятный тип. Дядя Исаак тоже не любит его, но терпит из-за Иуды.

— И у Талона, и у него — вражий глаз, — сказала Рани с содроганием.

— Я была уверена, что ты больше не веришь этим предрассудкам. Иуда — несчастный озлобленный старик, а Дюбэ — невезучий охотник за фортуной, но они оба достаточно безобидны.

— Мое появление на празднике может обидеть Иуду Талона, Поэтому Исаак будет против моего присутствия там. — Рани рассказала ей о случае во внутреннем дворике. К концу рассказа ее наставница уже смеялась.

— Не обижайся на старика. Слабая улыбка тронула губы Рани.

— Он был страшно разгневан и накричал на меня и Веро. Думаю, чтобы очиститься после этого, ему пришлось получить благословение целой дюжины раввинов!

Оливия вытерла слезы, выступившие от смеха.

— Не сомневаюсь, что он именно так и поступил! Я рада, что ты сожалеешь о случившемся, и, надеюсь, больше не будешь делать ничего подобного. Если ты еще сможешь принять нашу веру, то семье будет гораздо легче привыкнуть к тебе.

— Мне нравится изучать законы Моисея, — на ее маленьком лице появилось заговорщицкое выражение: по сравнению с тем, как ужасно выглядят необрезанные половые органы моих братьев и других мальчиков в таборе, мне гораздо больше нравится так, как у Бенджамина. Одно это заставило бы меня полюбить вашу веру.

Оливия была едва жива от смеха. Придя в себя, она сказала:

— Я никогда не видела необрезанных половых органов, кроме как у моего новорожденного сына, и не могу сказать, как они выглядят, когда становятся больше, но я не думаю, что тебе так уж необходимо обращаться в нашу веру. Бенджамин всегда хотел вернуться в Эспаньолу, и если это произойдет, тебе более безопасно быть христианкой, чем иудейкой — хоть я и не нахожу смысла в их крещении.

Думая о том, в какой ужас придет Бенджамин, узнав, что Рани крестилась без его ведома, Оливия снова залилась смехом.

Приказав себе забыть об Иуде Талоне и о его дочери, Рани радостно присоединилась к ней.

Глава 25

Рани стояла перед зеркалом в комнате Оливии, где служанка трудилась над ее волосами. Часть иссиня-черных завитков она приподняла на затылке и заколола гребнями, украшенными рубинами. Остальную массу ее волос она уложила по плечам, аккуратно перевив шелковыми лентами, тоже украшенными рубинами.

— Рубины подходят к твоим волосам и платью, — сказала Оливия, когда служанка закончила и отступила в сторону, ожидая, что скажет госпожа о ее работе.

Рани нервно теребила золотое ожерелье с рубинами, уже надетое на шею.

— Оно слишком роскошное. Я не смогу носить его.

— Не говори глупостей. Оно лучше идет к твоим волосам, чем к моим. Я никогда не надевала его. Рани прошлась перед зеркалом и засияла от удовольствия. Неужели эта леди в роскошной темно-бордовой парче действительно Рани Янос? Она провела рукой по расшитому золотом корсету, потом попробовала поднять руки, позволив шелку упасть мягкими складками.

— Это самое прекрасное платье, какое я когда-нибудь видела.

— Думаю, Бенджамину понравится, — сказала Оливия, смотря, как Рани грациозно обходит комнату, придерживая концы длинного алого шлейфа.

— Я иду так, как ты меня учила? Боюсь, как бы не наступить на платье и не споткнуться.

— Ты чудесно справляешься со шлейфом. А насчет фижм я была права. Ты слишком тонка, чтобы носить их, и рухнула бы под их тяжестью. Шлейф гораздо лучше идет к платью по фигуре. Ты выглядишь необыкновенно элегантно.

Рани скорчила было гримасу, но сразу беспокойно сжала губы.

— Если только я смогу танцевать во все этом одеяний. Оливия рассмеялась.

— Не думаю, что эта возможность будет выпадать часто. После сегодняшнего вечера такое представительное общество соберется еще не скоро.

— Только бы пережить этот вечер. Что скажут твои дядя и тетя, когда увидят меня на празднике?

— Тебя должно занимать только то, что скажет Бенджамин. А Руфь и Исаака оставь мне.

Бенджамин стоял в большом зале с бокалом вина в руке. Он уже чувствовал запах жареной говядины и телятины, аромат тунца и лосося, смешанный со сладким запахом тушеных абрикосов и других приправленных специями фруктов. За обедом предполагалось не менее пяти перемен блюд, а к каждому — особые вина. Во всю играли музыканты. В вначале и в конце праздника будут танцы. Бенджамин расмеялся, представив, как бы Рани танцевала павану.

Он вспомнил, как кружилась она под дикие ритмы тамбуринов и барабанов. «Я бы лучше провел вечер с ней, чем с этими знатными господами». Он представил всех надутых дамочек, которые изо всех сил будут стараться понравиться ему. С каждым днем он понимал все яснее, что ему нужно вместе с Рани вернуться в Эспаньолу. В Санто-Доминго он мог бы найти достаточно практики, чтобы жить с женой. Знатные же леди Прованса не поедут в Новый Свет.

Решение можно на время отложить, но он уже давно тосковал по дому. Боль при воспоминании о Мириам и Риго прошла быстрее, чем он предполагал, а может, он обманывал сам себя? Может быть, его брат, сам того не желая, Спас их ОT ужасной ошибки?

— Ты так задумчив, Бенджамин. Пойдем, постарайся получить удовольствие от праздника. Здесь столько прелестных молодых леди, которые хотят быть представленными тебе, — сказал Исаак.

Бенджамин недовольно застонал.

Зал быстро наполнялся гостями. Слуги разносили серебряные кубки с вином.

В противоположном конце зала стоял Иуда Талон, но Бенджамин и не хотел говорить с ним. Старый человек считал свою дочь погибшей и не выносил ни малейшего намека на нее. Он жалел упрямого старика, отказавшегося от собственного внука. «Черт, мысль о том, что у Риго и Мириам появился ребенок, почти доставляет мне удовольствие». Его мысли прервал Исаак. Он подошел с миловидной молоденькой дочкой члена городского совета, желая представить.

В это же мгновение объявили о приезде Оливии с мужем Ноем. Бенджамин остолбенел, когда Оливия Фонтене ввела в зал свою протеже. Рани была великолепна в золотой парче и алом шелке. Бенджамин смотрел, как она кланяется, улыбается и обменивается приветствиями с друзьями Фонтене.

— Боже правый, что задумала эта женщина? От этого дома не останется камня на камне до наступления ночи! — Исаак неодобрительно смотрел на Оливию.

— Кажется, произошло небольшое чудо, — растерянно пробормотал Бенджамин.

— Интересно, она оставила волка дома на время банкета или пригласила с собой закусить музыкантом или слугой, как ты думаешь?

— Я сейчас спрошу ее о Веро, дядя. Извини меня, пожалуйста.

Исаак схватил Бенджамина за рукав, и племянник заметил тревожный блеск в его голубых глазах.

— Не увлекись еще сильнее этой девкой, Бенджамин. Несмотря на красоту, она просто воровка.

— Я лучше других знаю, что скрывается за ее внешностью, дядя, — сказал Бенджамин холодно. Он медленно пошел в сторону толпы, окружавшей Рани, чувствуя, что ему хочется разогнать всех этих чопорных щеголей.

Прежде чем он успел добраться до нее, какой-то молодой нахал уже пригласил ее на танец. Оливия с усмешкой посмотрела на Бенджамина.

— Как тебе нравится моя работа?

— Я уже сказал дяде Исааку, что ты сотворила чудо. Она хитро рассмеялась, наблюдая, как Бенджамин все время следует за Рани.

— Думаю, сегодня она разобьет не одно сердце!

— Да! Если она будет охотиться за сердцами, а не за кошельками, я буду очень рад.

— Даже если она преуспеет в этом, Бенджамин?

— Что заставило тебя пойти на это? Это безумие. Ведь она ждет, что ее примет высшее общество, чтобы… чтобы…

— Чтобы выйти замуж за богатого человека? Да, я думаю, что она еще сможет выбирать. Ной, ради меня, согласился стать ее опекуном.

Оливия смотрела на лицо своего брата, как скульптор смотрит на кусок камня, только что отколотый от скалы.

— Так он согласился составить ей протекцию? Но, Боже мой, она же цыганка! Ни один человек здесь не согласится стать ее мужем!

— Потише, Бенджамин. Отец Рани был цыганом, но ее матерью была венгерская дворянка. Конечно, она незаконнорожденная, но для такой влиятельной семьи, как наша, это не проблема, а мы собираемся оказать ей поддержку, — Оливия улыбнулась и, взяв у слуги бокал с вином, отвернулась от кузена.

— Я однажды спросил, кто была ее мать. Но она сказала, что та была цыганка.

— Я могу представить, какой допрос ты ей устроил; и менее гордая девушка, чем Рани, не стала бы отвечать. Она больше гордится своей цыганской кровью, чем венгерской. Твоя собственная сестра замужем за метисом. И твой брат тоже смешанной крови.

— Но это Эспаньола. Рудольфе и Риго — наполовину тайно. А здесь — Марсель. И Рани — наполовину цыганка. Это большая разница, ты сама понимаешь это не хуже меня. Кроме того, она неграмотна и не знает светских манер…

— Рани уже читает и пишет лучше многих знатных женщин, присутствующих здесь. Что до хороших манер, разве ты не видишь, каким она пользуется успехом?

— И ты думаешь, я стану благодарить тебя за происшедшие в ней перемены?

— Ты и сам знаешь, что во многих отношениях ее обучение весьма продвинулось.

— Рани — моя проблема, а не твоя, кузина. — С этими словами Бенджамин откланялся.

Рани наблюдала за Бенджамином с того момента, как вошла в зал. Он был взбешен, как и его дядя. Сейчас он шел в сторону с весьма грозным выражением лица. «Я должна помнить, чему учила меня Оливия. Я буду вести себя как леди… даже если это будет стоить мне жизни!»

Он взял ее руку и поцеловал, оттирая плечом молодого человека, который сопровождал ее, и предложил попробовать чудесного вина.

— Кажется, павану ты станцевала весьма недурно. Но все же это ни в какое сравнение не идет с тем танцем, который я видел у пылающего костра. — Когда снова заиграла музыка, он склонился в поклоне, приглашая ее.

— Вряд ли у меня когда-нибудь еще будет возможность станцевать босиком у костра, Бенджамин, — ответила она с бьющимся сердцем.

— Почему ты не рассказала мне, чем вы занимаетесь с Оливией? — проворчал он.

— Ты выглядишь не лучше своего дяди. Посмотри, вон он, в углу, мрачнее тучи. — Встретив разъяренный взгляд Исаака, она вежливо кивнула ему.

— Что за игру ты затеяла, Рани? Оливия говорит, что ты не только тренируешься носить платья, но еще учишься читать и писать.

— Не беспокойся. Мне никогда не превзойти по части образованности Мириам Талон, но книги в библиотеке Ноя весьма занятные. Мир, оказывается, так велик, и в нем так много удивительных вещей!

Он заметил искренний интерес в ее глазах, отчего у него странно защемило в груди. Когда танец кончился, он провел ее через центр зала к широким дверям, ведущим к портику.

— Рани, я не хочу, чтобы ты страдала, — очень осторожно начал он.

Она подняла на него глаза, в которых плясали золотые огоньки.

— Ты не хочешь видеть меня несчастной, но хочешь спрятать в комнате для слуг, чтобы я одевалась, как воровка, и служила тебе только в постели.

Как она ненавидела это слово «воровка»! В нем было все презрение нецыган к цыганам — и это же испытывал к ней Бенджамин, когда они впервые встретились.

— Ты сама пришла ко мне. Рани. Я не тащил тебя в свою постель! — Он произнес это, и тут же пожалел о своих словах.

Рани боролась с искушением ударить его, ударить своего возлюбленного, своего Золотого Мужчину. О, Агата, на этот раз ты ошиблась!

— Я не собираюсь выслушивать от тебя оскорбления, так же как и не собираюсь навязывать тебе свое общество! Ты можешь сегодня спать один, или не один, — как захочешь. Я больше не приду в твою постель — никогда! — И прежде чем он успел схватить ее за руку, она развернулась и исчезла в толпе.

Бенджамин смотрел, как целая стая юнцов кружит вокруг нее, предлагая напитки или приглашая танцевать. Его злило то, что она флиртует со всеми — или это была просто ревность? Никогда, с тех самых пор, как Мириам разорвала их помолвку, он не чувствовал себя таким расстроенным. Взяв высокий серебряный кувшин у проходившего мимо слуги, он налил полный бокал и сделал большой глоток, позволив юноше наполнить его вновь. Он ни на секунду не отрывал глаз от блистательной молодой дамы, смеявшейся и болтавшей столь непринужденно с окружавшими ее кавалерами.

Рани старалась делать все так, как научила ее Оливия, — быть милой с обращавшими на нее внимание мужчинами и игнорировать Бенджамина. «Она думала, что это разбудит в нем ревность, но, по-моему, все, что я делаю, только злит его».

Однако она все же изо всех сил старалась получить удовольствие от вечера — хотя бы ради Оливии. Потом она увидела, как в зал вошел капитан, который вел «Привидение». Вспомнив странный разговор об Эспаньоле, Рани почувствовала страх. Что он делает в доме Исаака Торреса? Что привело его сюда?

Он может принести несчастье семье Бенджамина. Она не знала, каким образом, но почему-то была уверена в этом. Агата говорила, что у нее есть некие способности, чтобы стать фури дай. Сейчас Рани впервые поверила в это.

Она извинилась перед молодым человеком, с которым только что танцевала, и через другую дверь проскользнула к портику. Отсюда были слышны приглушенные голоса за углом огромной колонны на краю сада. В таком громоздком платье она не могла подойти ближе и не быть замеченной. Рани замерла, прислушиваясь. Голос Бриенна она узнала сразу.

— Риго Торрес живуч, как кошка. Наша попытка убить его снова провалилась. Меня едва не поймали дикари, служащие его отцу. Здесь все описано подробно. Сегодня ночью я отплываю в Эспаньолу с вашим письмом к Рейнарду.

Рани не разобрала, что пробормотал его собеседник, в этот момент Бриенн поклонился и направился к тому месту, где она пряталась! Рани поспешила обратно в зал, где нашла капитана глазами. Он, кажется, не заметил ее, но она не успела рассмотреть человека, с которым он говорил. Они собираются убить брата Бенджамина! Рани оглядела зал в поисках своего возлюбленного, но его нигде не было. В любом случае он не поверит ей.

Бриенн сказал, что отплывает этой ночью. Если она наденет свои цыганские лохмотья, то сможет проникнуть на корабль и стащить письмо с инструкциями того человека, который мечтает о том, чтобы Риго Торрес был мертв. Невольно она улыбнулась.

— Я начинаю думать, как гадьо, — пробормотала она, поспешно направляясь к дверям. Она может добраться до гавани, взяв носилки Фонтене, и переодеться в них. Будет несложно, за плату, одолжить у какого-нибудь его слуги одежду для небольшой прогулки. Приняв величественный вид, Рани подплыла к воротам дворца Торресов и приказала привратнику дать указания слугам, носившим носилки Фонтене.

Спустя несколько минут она уже устроилась в роскошных носилках, и слуги понесли ее в сторону порта. Рани принялась отрывать драгоценные камни от шлейфа, моля Бога, чтобы Оливия простила ее за это варварство. Внезапно носилки остановились. И прежде чем она успела просунуть голову между бархатными занавесками, слуги опустили ее на землю. Послышались и стихли звуки борьбы, занавески раздвинулись, и в окне показался ястребиный нос Люка Бриенна.

— Ну, мадемуазель в алом, наконец-то мы встретились. Я помню тебя с того самого дня, когда поймал на берегу. Какой ты была смешной маленькой кошечкой. Но воровка — всегда воровка. Теперь представь мое удивление, когда я увидел тебя в этом роскошном платье во дворце Торресов, где ты опять подслушивала, да еще и решила проследить за мной. — Он почесал подбородок и наклонил голову, разглядывая ее.

— Я не преследую вас и даже не думала подслушивать, — ответила Рани с напускным равнодушием.

— Тебе следовало выбрать платье потемнее, если ты собиралась прятаться в тени, — он рассмеялся, потом нахмурился. — Что бы ты ни задумала, я не могу позволить тебе это. Ты можешь помешать моим собственным планам.

Он щелкнул пальцами, к нему подошли два дюжих моряка; и полезли в носилки, чтобы вытащить Рани.

— Не трогайте меня! Исаак Торрес снимет с вас голову за это!

Бриенн снова расхохотался, когда моряки сцепились с упирающейся Рани.

— Думаю, Исаак Торрес будет только рад, если я избавлю его от воровки, которую его племянничек привез с испанской войны. — Он повернулся к одному из моряков и скомандовал:

— Вытаскивай ее — только осторожно.

Рани закричала, и матрос попытался закрыть ей рот. Она тут же укусила его за палец и, почувствовав противный запах, исходивший от его кожи, сплюнула. Его товарищ не мешкая сгреб ее в охапку и, вытянув из носилок, взвалил на плечо.

— Накрой ее этим, — сказал Бриенн, снимая с плеч тяжелый плащ. — Ее одежда и украшения привлекают внимание.

Он потыкал носком башмака слуг, несших носилки, решив, что те мертвы. По дороге к заливу он раздумывал, что делать с девчонкой.

А в большом зале дворца Торресов Бенджамин разыскивал Рани. Наконец он решил поискать Оливию и спросить ее где может прятаться ее подружка.

Он встревожился еще больше, когда кузина в ответ на его вопрос тоже принялась удивленно оглядывать зал.

— Я не видела ее уже на протяжении часа, но поскольку тебя тоже не было, я решила…

— Ты решила неверно. Я был один в саду. В последний раз я видел ее в окружении целой толпы мужчин, и все они смотрели на нее как на лакомый кусочек за столом.

Оливия улыбнулась.

— Ты просто ревнуешь. Признайся.

— Она моя женщина, Оливия. И я не хочу, чтобы какой-нибудь другой мужчина забавлялся с ней и заигрывал, словно она обычная светская дама, жаждущая выйти замуж.

Глаза Оливии смеялись.

— А почему бы и нет? Если ты не хочешь жениться на ней, захочет кто-нибудь другой.

— Только если ты подсластишь сделку изрядной суммой. Никто из этих людей не возьмет в жены цыганку, да еще и не девицу. Я не хочу, чтобы она сделалась несчастной на всю жизнь.

— Но ведь ты сам делаешь ее несчастной, Бенджамин. И в твоей воле сделать ее счастливой, потому что она любит тебя, и никого больше.

Он холодно взглянул на Оливию.

— Ты вмешиваешься не в свое дело. Я несу ответственность за Рани и смогу позаботиться о ней без посторонней помощи.

Бенджамин обошел зал и внутренний двор, приказав слугам обыскать дом. Наконец к нему привели привратника. Старик доложил:

— Она уехала в носилках Фонтене, ваша честь, больше часа назад.

— Куда она поехала?

— Не знаю, но слуги пошли в сторону базилики.

— Сомневаюсь, что ей вздумалось помолиться, скорее всего она отправилась в порт. — Бенджамин отпустил старика, потом отправил послание Ною Фонтене с сообщением, что он ищет Рани и их носилки.

Улицы были пусты. Прямо за базиликой Святого Виктора он обнаружил носилки. Бенджамин со своими людьми поднял и осмотрел четверых слуг, несших носилки, — казалось, на них напали грабители. Его сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда он обнаружил, что носилки пусты. Рани похитили! Потом один из слуг слабо застонал. Опустившись на колени, он приподнял голову несчастного, с огорчением вспомнив, что не взял свою медицинскую сумку.

— Кто это сделал? Где леди? — он перевязал куском бархатной занавески кровоточащий бок слуги, но это почти не помогло остановить кровь.

— Она… приказала нам отнести ее к заливу… «Привидение»… пиратское судно… он поджидал нас… — Он попытался вздохнуть, и его голос сорвался от кашля.

Бенджамин увидел бегущего к ним человека, которого он послал к Ною. Слуга был уже мертв. Что же с Рани? Почему она решила покинуть праздник и преследовать пирата? Бывал ли тот раньше в доме Торресов? Вскочив на Аверроеса, он скомандовал своим людям:

— К Лакидону!

Прибыв в гавань, они нашли причал, где стояло «Привидение», пустым — корабль, как призрак, в честь которого он был назван, растаял в тумане, тянущемся с моря. Бенджамин растерянно смотрел в море. Рани была на борту пиратского корабля, неизвестно где, во власти людей, поставивших себя вне закона. Он чувствовал себя беспомощным как младенец, но главное, он вдруг осознал, что любит ее. «Но уже поздно. Она никогда не узнает об этом».

Ной положил руку на плечо Бенджамина.

— Мы найдем этого Бриенна. Я слышал о нем и о его корабле. Говорят, он незаконно продает черных рабов плантаторам в Эспаньоле.

Очнувшись, Бенджамин повернулся к Фонтене.

— Эспаньола! Если бы я сказал Рани, что она будет жить там с моей семьей, может быть, ничего этого не случилось бы. Пошли вдогонку своих лучших людей, Ной. Я хочу знать, где мне искать этого пирата!

— Ты найдешь ее, Бенджамин. Оливия убьет нас обоих, если мы позволим какому-то бандиту нарушить ее столь тщательно разработанный план.

Рани очнулась в постели. И первое, что она почувствовала, — это страшную боль в спине. Потом она ощутила качку. Бледный свет сочился через маленькие окошки с одной стороны комнаты. Уже почти рассвело. «Что за странное место». — подумала она.

В комнате был низкий потолок и странная, хоть и шикарная, мебель. Ничего не стояло само по себе, а было прибито к полу, даже небольшая круглая ванна в дальнем углу комнаты.

Корабль — она была на корабле. «Привидение», пиратская каравелла Бриенна! Рани упала обратно на мягкое и толстое бархатное одеяло, обводя взглядом комнату в поисках оружия.

Ничего подобного не найдя, она встала и добралась до края узкого окна. Но все, что она смогла увидеть, были серые океанские волны до самого горизонта. Бриенн везет ее с собой в Эспаньолу или: собирается скормить акулам! Рани подавила тошноту — в ней проснулась ее старая цыганская боязнь воды. Как быстро все манеры гадьо слетели с нее, когда она подумала об ужасной смерти в океане!

— Возьми себя в руки, идиотка, — пробормотала она сама себе сквозь стиснутые зубы, отворачиваясь от окна. Она принялась открывать странные сундуки, которые тоже были прикреплены к полу. Они были забиты одеждой — дорогие льняные туники, бархатные камзолы, чудесные шерстяные панталоны, все небольшого размера, сшитое для капитана. Она была в каюте самого Бриенна. Глядя на мебель красного дерева и бархатные драпировки, она уверилась в этом еще раз. — Но если он собирается скормить меня рыбам, зачем оставил в таком роскошном месте?

Она принялась разглядывать длинный стол, заставленный аккуратными стопками бумаг. Если бы ее уроки с Оливией не закончились так скоро! Рани продиралась сквозь неразборчивые строчки, пока не нашла на одной из страниц знакомое слово — Торрес! Это было письмо с инструкцией, посланное хозяином Бриенна, и было адресовано кому-то по имени Рейнард. Она перевернула листок в поисках подписи, и как раз в этот момент дверь каюты распахнулась.

Люк Бриенн смотрел на прекрасную женщину, окутанную рассеянным утренним светом, прижимающую бумаги Рейнарда к груди. Большие глаза изучающе смотрели на него, пытаясь понять, что он собирается делать. Он улыбнулся.

— Я вижу, ты чувствуешь себя как дома и уже оправилась от снадобья, которое дал тебе Эмиль.

Рани положила бумаги обратно на стол, но дрожь в руках выдавала ее волнение.

— Ты намереваешься убить Риго Торреса и строишь какие-то козни против его отца. Почему?

— Сообразительная малышка, неужели ты не понимаешь? — он сделал шаг и остановился, скрестив, руки и широко расставив ноги в позе бывалого моряка. — Как случилось, что ловкая маленькая воровка, чуть было не ограбившая бедного моряка, оказалась в доме Торреса, одетая как леди?

— Если ты так много знаешь обо мне, сам и отвечай, — насмешливо ответила она, заставляя свое сердце биться ровнее.

— Ты девка Бенджамина Торреса.

— Я невеста Бенджамина Торреса! — внезапно Рани поняла, что так ее ценность в глазах Бриенна возрастет, и это будет лучше для нее.

Он разглядывал рубиновые и золотые гребни в ее волосах, потом остальные украшения и дорогое парчовое платье.

— Кто-то неплохо поработал с тобой, это очевидно.

— Семья Бенджамина приняла меня. Его кузина Оливия Фонтене поддерживает меня. Ты наживешь опасных врагов, если причинишь мне вред, капитан.

Он удивился.

— Разве хоть кто-нибудь узнает, что я хоть пальцем дотронулся до тебя?

— Я представляю для тебя гораздо большую ценность живой и здоровой, чем мертвой… Бенджамин хорошо заплатит тебе — если ты, конечно, не тронешь меня… — она увидела, как он помрачнел, и испугалась, не зашла ли она слишком далеко. — Ты или твои ублюдки. Позаботься о моей безопасности, и тебя ждет большая награда.

— Предположим, что я так и поступлю. Ты можешь оказаться очень полезным средством. Ничто другое не приведет так легко проклятого испанца в руки Рейнарда. А невеста его брата вполне сгодится для приманки. Все, что мне нужно, — это убить Риго Торреса.

У Рани похолодело внутри.

— Ты снова говоришь об этом. Почему ты хочешь убить брата Бенджамина? Твоим врагом станет один из самых влиятельных домов в Марселе. Иудеи ставят семью превыше всего.

Он ехидно рассмеялся.

— Я не боюсь иудеев. Я работаю на одного из них.

Глава 26

Эспаньола. Июнь 1525 года

Отец Бартоломео де Лас Кассас произнес последнюю молитву над пищащим младенцем и вернул молодого Диего Гуаканагари Торреса матери. Ласково улыбаясь, он шепнул ей на ухо:

— Теперь он новокрещенный христианин, а не только иудей.

Мириам с теплотой посмотрела на священника, который знал, что она, последовав примеру семьи Торресов, сделала сыну обрезание спустя неделю после рождения. Теперь он был еще и крещен. Из-за обрезания между ней и Риго снова вышла ссора. Только вмешательство Магдалены и Аарона, убедивших Риго, что это делается из медицинских соображений, заставило ее упрямого мужа согласиться.

На ранчо не было ни церкви, ни священника. Во время редких визитов святых отцов мессу служили в большой доме Торресов. После службы все разошлись, и Риго остался с Бартоломео.

— В первый раз за многие годы мы можем поговорить спокойно, — сказал доминиканец, опустившись в низкое кресло, искусно сплетенное из пальмовых листьев, натянутых на бамбуковую основу.

— Поговорить или прочесть наставления? Отец Бартоломео засмеялся.

— Может быть, тебе решать. Я был твоим старшим братом и наставником до того, как принял сан. — Он ждал, глядя на Риго внимательными добрыми глазами.

Риго взъерошил волосы, развязав кожаный ремешок, не дававший им развеваться по ветру. Он выглядел печальным.

— Ты знаешь, что у нас с Мириам не все благополучно? — Вряд ли его вопрос требовал ответа.

— Я прибыл только вчера вечером и заметил, что твоя жена печальна, а ты встревожен. Больше я ничего не знаю. Почему бы тебе не рассказать, что произошло с тех пор как вы покинули Санто-Доминго.

Бартоломео терпеливо выслушал историю их женитьбы.

Потом Риго рассказал о том, как его пытались убить, как Мириам оказалась в плену и как из-за этого немного раньше срока родился Диего. Он горько закончил:

— После рождения ребенка я наговорил ей много лишнего и наверняка обидел. Потом, когда мы вернулись сюда, она заболела и чуть не умерла. Только последние пару недель Мириам начала приходить в себя. Но мы все еще не помирились. Она настояла, чтобы мы совершили с Диего этот ужасный обряд, — Риго содрогнулся при воспоминании. — Я никогда не допустил бы этого, если бы не настояли отец и Магдалена.

Бартоломео тихонько засмеялся.

— Многие ученые люди, доктора, считают, что обрезание очень полезно для здоровья, что это больше, чем религиозный символ. Хоть в моем возрасте мне уже трудно согласиться с этим.

Риго молча посмотрел на брата.

— Ты не считаешь, что этот иудейский обычай опасен? Бартоломео покачал головой.

— Ты только скрываешь за этим предлогом истинную причину размолвки. Даже твой брат Бенджамин уже не стоит между вами. У Мириам нет другого мужа, но ты почему-то не хочешь вернуться к своим супружеским обязанностям. То, как ты рассказываешь мне о ней, говорит о твоей любви к ней. А твой гнев после рождения Диего вызван страхом за нее и чувством вины за то, что она была больна.

— Ты знаешь меня, Бартоломео, может быть, лучше, чем кто бы то ни было. Меня нелегко любить. И для женщины — леди, такой образованной и умной, как Мириам — грубый испанский наемник не лучший выбор. — Вот, снова ты боишься, что она отвергнет тебя. Я верю, что леди выбрала тебя, потому что любит, но никто, кроме тебя самого, не может узнать правды. Ты должен поговорить с ней с открытым сердцем, если хочешь, чтобы и она была искренней с тобой.

Весь день Риго обдумывал слова Бартоломео. То же самое говорил ему Аарон перед рождением Диего. Он осматривал новые укрепления вокруг форта. Уже пора возвращаться домой и готовиться к празднику. Его отец пригласил людей со всей округи, чтобы отпраздновать рождение и крещение первенца старшего сына.

Готовилось угощение, будут музыка и танцы. Все будут веселиться — все, кроме родителей малыша.

— Неужели я просто должен сказать Мириам, что люблю, — спросил он Пелигро.

Конь заржал в ответ.

Риго был очень раздражен, боясь, что его жена может умереть от лихорадки. Грубые слова, которые вырвались у него во время родов, все это время мучили его. А когда она пришла в себя, он боялся приблизиться к ней. Она казалась такой несчастной! Он был свидетелем мучений, которые она претерпела во время родов — мучений в которых виноват он.

— Это плод моего семени заставил ее страдать. Он подумал, что весьма понятно, почему большинство мужчин предпочитают не видеть, как рождаются их дети. Но после всего, что произошло, он не стал меньше желать ее. «Если я пойду к ней сейчас, она должна снова пустить меня в свою постель». Конечно, он мог поступить так, как делают большинство мужчин в Испании, — не трогать больше свою жену и относиться к ней только как к матери своего наследника. Но он не хотел никакой другой женщины, хотя многие служанки в доме и многие девушки тайно не сводили с него восхищенных глаз.

Он любил свою жену. Может быть, Бартоломео был прав, и Мириам тоже любит его.

— Есть только один способ узнать это, — пробормотал он, поворачивая Пелигро к дому.

«Дом». Большое каменное здание, окруженное портиком, в тени хлопковых деревьев было теперь его домом, где жили его отец и мачеха, его братья и сестры, его жена и новорожденный сын. Он пустил Пелигро рысью.

Мириам услышала, что приближается одинокий всадник, и, как всегда, почувствовала, что это Риго. Она стояла на пороге своей спальни, глядя в окно, как ловкими точными движениями он спешился и передал поводья слуге. Ветер растрепал длинные темные волосы. Белая льняная туника была влажной от пота и прилипла к груди. Толстый слой пыли покрывал его штаны и башмаки. Она посмотрела на его худощавое стройное тело и облизнула губы кончиком языка.

«Это происходит каждый раз, когда я смотрю на него… Однако Риго никогда не простит меня за то, что я подвергла опасности Диего. Он чувствует себя в долгу перед сыном и зол на меня. — Она смахнула слезу. За последние недели она столько плакала, что слез хватило бы на небольшое озеро, — плакала одна в широкой постели, в которой до рождения Диего они спали вместе. — Прежде меня обижало, что он приходит ко мне, только чтобы удовлетворить желание. Теперь я была бы рада и этому».

Она провела руками по телу, снова худому и плоскому, потом подошла к большому зеркалу и посмотрела на свое лицо. Все еще слишком бледное и измученное после лихорадки. И снова она увидела свою непривлекательность… особенно теперь, когда Риго покинул ее постель.

Магдалена постучала в дверь.

— Вечером будет большой праздник в честь твоего сына. Пойдем, я помогу тебе привести себя в порядок — ты должна выглядеть так, чтобы все ахнули.

Вздрогнув, Мириам отвернулась от зеркала.

— У вас в запасе есть еще какое-нибудь чудо? Я сама вряд ли смогу превратиться в женщину, способную пленить какого-нибудь мужчину. — Покраснев, она была рада, что Магдалена не смотрит на нее, а внимательно разглядывает Риго через балконную дверь. — Я, пожалуй, надену шелковое фиолетовое платье с аметистами. — Она заговорила о платье, чтобы не разговаривать об их отношениях с Риго.

Магдалена подошла к длинному низкому сундуку красного дерева, стоящему у стены, и подняла тяжелую крышку. В нем, надежно укрытые от тропической влажности, хранились платья — шелковые, бархатные, парчовые. Она взяла темно-лиловое платье, встряхнула его и положила на кровать, поглаживая мягкую блестящую ткань.

— На тебе оно будет выглядеть чудесно. Оно подчеркнет серебристый отлив твоих глаз и медный оттенок волос. А к моим рыжим волосам и зеленым глазам… — Она скорчила смешную гримасу. — Я буду выглядеть, как попугай.

Мириам рассмеялась в ответ.

— Ты прекрасна независимо от того, во что одета. У тебя такая изящная фигура, а я высокая и тощая…

— Именно такую тебя и любит Риго. Кроме того, многие другие мужчины находят тебя весьма привлекательной. Поверь мне, сегодня все кавалеры будут твои. А Риго придется немного поревновать. В этом отношении он похож на отца.

Служанка закончила украшать прическу Мириам серебряными цепочками и аметистами.

— Теперь вы самая красивая, миледи, — сказала она с сияющей улыбкой.

— Спасибо, Тереза. Ты, как всегда, сделала все замечательно. Теперь я хочу немного побыть одна, а потом спущусь вниз. Ты можешь идти.

Тереза поклонилась и ушла. А Мириам опять начала разглядывать себя в зеркало. Может, Магдалена права? Неужели она может нравиться кому-то из мужчин? Даже если это и так, волнует ли это Риго? Это можно выяснить только одним способом. Она подобрала юбки и пошла навстречу наступающему вечеру и своему мужу.

Риго стоял в большом зале и смотрел, как жена спускается по лестнице. Не отрывая от нее восхищенных глаз, он начал пробираться к ней через толпу и подошел как раз в тот момент, как она спустилась с последнейступеньки.

— Серебряная фея, — прошептал он ей на ухо, целуя руку.

Куда девалась ее болезненная бледность? Она сияла, как аметисты, украшающие ее шею и волосы. Когда Риго склонился к ее руке, волна нежности охватила Мириам.

Принимая поздравления от гостей и членов семьи, Риго повел ее к центру зала, где начинались танцы.

— Я вижу, ты снова закована в доспехи с головы до ног. Она ответила ему с вызовом:

— Однажды мои бастионы уже пали под натиском одного испанского солдата.

Ответом ей было выражение жгучего желания на его лице.

— Да, и сегодня ночью это произойдет снова, — ответил он по-провански.

Эстебан Эльзоро наблюдал за Мириам и Риго с противоположного конца зала. Его слуги и шпионы уже доложили о содержании их разговора. Но им не удастся поворковать этой ночью. Трудно было придумать лучший момент, чтобы использовать Мириам в качестве приманки. Несомненно, Риго держит ее взаперти после неудавшегося покушения. Эстебан подумал о том, что письмо, отправленное с Бриенном в Марсель, уже получено, и его передернуло. Если бы женщина случайно погибла, его судьба была бы решена. Однако Эльзоро понимал, что Мириам — единственное слабое место метиса. И они должны использовать это, чтобы наконец добраться до него.

Он был очень удивлен, когда получил от Аарона Торреса приглашение на праздник.

«Может, они заподозрили меня в связи с пиратом?» Это было возможно. Он оглядел комнату и остановил свой взгляд на высоком-рыжеволосом юноше. Кристобальд Торрес. В глазах Эльзоро мелькнул недобрый огонек.

Он подошел поближе к тому месту, где стоял Кристобальд, еще слишком юный, чтобы участвовать в танцах, но уже достаточно взрослый, чтобы желать того.

Мириам и Риго ни на минуту не оставались наедине. После первого танца ее пригласил младший брат Риго Бартоломео, который хотел заставить ревновать местных девушек, танцуя с красавицей — женой своего брата. А в это время с Риго завели беседу соседи-плантаторы, желая выяснить, что за человек унаследует плантацию Торресов. Кроме того, вокруг него постоянно толпились женщины, напрашиваясь на танец без всякого стеснения. Мириам, танцуя на этот раз уже с Рудольфе, улыбнулась про себя: «Теперь Риго не сможет посетовать на то, что кровь тайно, текущая в его жилах, делает его неприкасаемым в бальном зале».

Словно прочитав ее мысли, Рудольфе сказал:

— Риго пользуется большим успехом среди местного общества, хотя некоторые плантаторы еще не приняли его за своего. А ты себе не представляешь, в каком шоке находился весь Санто-Доминго, когда отец благословил меня на брак с Серафиной. — Он посмотрел в другой конец зала, туда, где стоял Эльзоро. — И все же большинство испанцев смирилось с этим, хотя…

Мириам проследила за его взглядом.

— Моему мужу он не нравится.

— Мне тоже. Он держит собак, чтобы травить беглых индейцев. И многие из его рабов — тайно.

— Но по испанским законам иметь рабов-индейцев запрещено!

Рудольфе пожал плечами.

— Если индеец взбунтуется, его разрешено продать в рабство. Слову испанца верят больше.

— Мне не нравится, что дон Эстебан разговаривает с Кристобальдом. Мальчик еще так неопытен и впечатлителен, — сказала Мириам, кусая губы.

Рудольфе помрачнел.

— Если этот негодяй обидит его…

— Пойду-ка я выясню, в чем там дело, — решительно сказала Мириам.

— Осторожно, Мириам, — сказал Рудольфе, поклонившись и выводя ее из круга танцующих. — Эльзоро очень хитер.

Мириам направилась к Эльзоро и Кристобальду, прикрываясь пальмами, расставленными в кадках по всему залу.

— Тогда решено. Увидимся утром, Кристобальд.

— Что решено? Этот молодой человек, кажется, забыл, что отец не позволяет ему покидать форт без разрешения, — вмешалась в разговор Мириам, одаривая Эльзоро своей самой очаровательной улыбкой.

— А, донна Мириам! Я только пригласил нашего юного друга посмотреть недавно родившегося жеребенка. На прошлой неделе я получил из Испании несколько породистых кобыл и одного чудного жеребца.

— Странно, что корабль с таким ценным грузом не подвергся нападению пиратов, — сказал Аарон, внезапно появляясь из-за колонны. Он внимательно наблюдал за реакцией Эльзоро на свои слова. Тот изобразил крайнее сочувствие и заинтересованность.

— Да, Аарон, мне очень повезло, что я получил этот груз нетронутым, хотя мне кажется, что штормы сейчас более опасны, чем пираты. Я пригласил твоего сына посмотреть на новорожденных жеребят.

— Можно мне поехать, папа? Я всегда хотел иметь жеребца, такого же черного и быстрого, как Пелигро. Дон Эстебан пригласил меня приехать к нему завтра утром. — Зеленые, как у матери, глаза мальчика были чисты и невинны. Он так был рад приглашению, что потерял всякую рассудительность.

Аарон колебался. Тогда Мириам пришла ему на помощь.

— Думаю, осмотр лошадей не займет слишком много времени. Я тоже не отказалась бы прогуляться, — она выжидающе посмотрела на Эльзоро.

— Конечно, донна Мириам. Я с удовольствием приглашаю и вас. Аарон, может, и ты окажешь мне честь и присоединишься к нам?

— Спасибо, Эстебан, но я вынужден отказаться. Думаю, что это замечательная идея, но в нынешнее тревожное время нам надо быть очень осторожными, разве не так? Наверное, будет лучше отложить визит.

— Ну что ж, как скажешь, Аарон. — «Он все знает. Надо действовать незамедлительно».

— Не понимаю, почему мы не можем съездить к дону Эстебану? — Самолюбие Кристобальда было задето. — Неужели ты думаешь, что в случае чего я не смогу защитить Мириам?

— Уверен, что для Мириам не найти лучшего защитника, чем ты, Кристобальд. Но не сейчас. Лучше пригласи ее на танец.

Мириам подала Кристобальду руку и, одарив всех обворожительной улыбкой, повела в круг танцующих.

С противоположного конца зала отец Бартоломео наблюдал за беседой Эльзоро и Торресов. Если подозрения Риго верны, то Мириам сейчас избавила Кристобальда от смертельной опасности. Мило улыбаясь, Бартоломео подошел к плантатору, который стоял в одиночестве и нервно теребил бороду.

— Дон Эстебан, наконец-то я вас нашел! Плантатор вежливо поклонился, проклиная про себя появившегося так некстати священника.

— Отец Бартоломео, давненько мы с вам не виделись.

— Я очень рад, что крещение Диего позволило мне покинуть на некоторое время стены монастыря и навестить гостеприимный дом Торресов.

— А заодно и своих подопечных индейцев? — Эльзоро не мог сдержать злорадства, хотя ему прекрасно было известно, что отец Бартоломео является официальным опекуном индейцев.

Лас Кассас рассмеялся.

— И это тоже. Но я хотел бы поговорить с вами о другом, дон Эстебан. Ваше поместье лежит как раз на пути отсюда в Санто-Доминго. Вы не будете против, если я остановлюсь у вас на ночь?

— Я почту за честь принять вас, отец Бартоломео. Но хочу вас предупредить: я держу рабов, а они не такие покладистые, как тайно. Так что вы должны мне пообещать, что будете держаться от них подальше, чтобы они не сделали вам ничего плохого. — «Глупец, неужели ты думал, что я позволю тебе волновать моих рабов?»

Понимающе кивнув, Лас Кассас улыбнулся и ответил:

— Уверяю вас, дон Эстебан, я не собираюсь критиковать вас за то, как вы обращаетесь с рабами. — «Но зато я увижу, что происходит в вашем доме».

Риго внимательно наблюдал за беседой Бартоломео и Рейнарда — Эстебана. «Скоро твоим злодеяниям придет конец, коварная лисица». Но тут же он забыл об Эстебане, увидя жену. «Сегодня!» Он ринулся через весь зал к Мириам, как только закончился танец. Чуть было не оттолкнув Кристобальда, он взял ее за руку.

— Не слишком ли ты бесцеремонен со своим братом, мой господин? — спросила Мириам с довольной улыбкой.

— Пойдем, отдохнем немного от танцев и от толпы. Я хочу, чтобы ты побыла немного со мной.

В тени огромного дуба Риго обнял Мириам.

— В сравнении с твоими глазами луна всего лишь никчемный фонарь.

— А по-моему, в моих серых глазах нет ничего особенного.

Он положил рук на ее грудь, чувствуя, как сосок твердеет под его пальцами.

Мириам обвила руками шею Риго, откинула назад голову и отдалась его восхитительным теплым и нежным губам. Его рот и язык проложили огненную дорожку от подбородка до ложбинки между грудями. Осторожно он спустил с ее плеч платье, и она вспомнила другую ночь, полную разрушительной страсти, в залитом лунным саду в Марселе. Когда он обнажил ее сосок и прикоснулся к нему губами, где-то рядом закричала ночная птица, Риго чувствовал как Мириам дрожит. Она тихо произнесла его имя, и он ощутил прилив невероятного желания и любви.

Когда они уже почти не помнили себя от страсти и не замечали ничего вокруг, рядом раздался знакомый голос:

— Веро, ради Бога, стой! — Из-за дуба вышел человек, преследующий волка. Он остановился, увидев Мириам и Риго.

— Кажется, я всегда мешаю вам, — натянуто улыбнувшись, сказал Бенджамин.

Глава 27

Риго встал, закрывая Мириам своим телом.

— У тебя не очень безобидное домашнее животное.

— Веро не сделает вам ничего плохого, — ответил Бенджамин.

Риго еще раз с опаской посмотрел на волка. Тот спокойно сидел рядом с Бенджамином, разглядывая новых знакомых внимательными глазами.

— Я рад, что ты вернулся домой, Бенджамин. Отец и Магдалена будут рады тебя видеть.

Риго вдруг подумал, что его брат очень изменился. Из открытого и доверчивого человека он превратился в сурового и замкнутого мужчину. «Это я виноват в этом».

Лицо Бенджамина по-прежнему не выражало никаких эмоций.

— Я тоже рад, что вернулся в Эспаньолу. Но я не собираюсь жить в одном доме со своей семьей. Кстати, где отец? Я хотел бы поговорить с ним обо всем.

— Аарон и Магдалена в холле, — вступила в разговор Мириам. Ей казалось, что краску, заливавшую ее щеки, было видно даже в лунном свете.

Бенджамин, словно только что вспомнив о Мириам, церемонно поклонился ей.

— Поздравляю с рождением сына, Мириам. Тебя тоже, Риго. — Он знал, что его голос звучит почти насмешливо, но, честно говоря, ему было все равно. Приказав волку сидеть смирно, он зашел в дом.

Мириам, опасливо косясь на волка, прижалась к мужу. Тот обнял ее, провел мимо Веро к противоположной двери, сказав:

— Поди приведи себя в порядок. А я постараюсь выяснить, что привело Бенджамина сюда.

Мириам медленно поднималась по лестнице и размышляла над происшедшим. «Что же теперь будет?» — не переставая спрашивала она себя.

Риго нашел Аарона, Магдалену и Бенджамина в библиотеке. Бенджамин что-то говорил, прохаживаясь по мягкому турецкому ковру. Он был вооружен мечом и кинжалом, как солдат, и в то же время в своей мантии был больше похож на богатого мирного горожанина. Солнце Италии и ветры Атлантики сделали его кожу темно-бронзовой.

— Итак, — продолжал Бенджамин, — агенты дяди Исаака провели полдня на пристани и узнали, что эта пиратская шхуна отправляется в Эспаньолу. Приехав сюда, я облазил весь Санто-Доминго, но не нашел никаких следов «Привидения». — Он сжал кулаки и сквозь зубы добавил:

— Господи, лишь бы Люк Бриенн не сделал ничего плохого Рани.

— Люк Бриенн? — переспросил Риго, переглянувшись с Аароном.

— Ты говоришь, что этого пирата из Марселя зовут Люк Бриенн? Я, кажется, знаю, где он прячет свою шхуну.

— Бриенн — ведь это с его людьми вы дрались у пещеры? — Лицо Магдалены потемнело. — Аарон, неужели эти люди как-то связаны с Марселем?

— Кажется, так, — задумчиво ответил Аарон. — Более того, мне кажется, что покушения на Риго и разбойничьи нападения на плантацию как-то связаны между собой и начало всему этому надо искать в Марселе.

— Бартоломео потребуется несколько дней для того, чтобы узнать как можно больше об Эльзоро, — нетерпеливо вставил Риго.

— О каких нескольких днях может идти речь, когда Рани у них в руках. Нельзя терять ни минуты.

Все трое внимательно посмотрели на Бенджамина, но первой заговорила Магдалена.

— Ведь эта маленькая цыганка много для тебя значит, так, Бенджамин?

— Я уже сказал вам — она спасла мою жизнь. Я ей многим обязан.

Громкий звук снаружи избавил Бенджамина от дальнейших объяснений.

Взглянув на окна, Аарон увидел настоящего волка, внимательно смотрящего на него. Рука Аарона потянулась к мечу. Риго остановил отца и с улыбкой повернулся к Бенджамину.

— Кажется, этот волк не очень-то слушается твоих команд.

— Он слушается их не больше, чем его хозяйка, они оба дикие дети природы. — Бенджамин направился к двери. — Не бойся его, мама, — успокоил он Магдалену. — Это друг Рани, и он не сделает никому ничего плохого.

Через некоторое время Бенджамин вернулся в комнату, ведя за собой Веро. Тот уселся посреди комнаты и принялся разглядывать Аарона и Магдалену, наклонив набок голову.

— Итак, вы знаете, где Бриенн прячет свой корабль? — продолжил Бенджамин прерванный разговор.

— Мы догадываемся. Но надо очень хорошо все обдумать, прежде чем отправляться туда снова. — Теперь уже Аарон беспокойно расхаживал по комнате. — К тому же в этом замешан еще и Эльзоро.

— Эльзоро? Плантатор, который живет к югу от вас? Но как…

— Эльзоро не тот, за кого себя выдает, — ответил Риго.

И добавил: — Какой-то Рейнард заплатил пиратам Бриенна за мою жизнь.

— Ты с поразительной скоростью завоевываешь себе врагов, Риго. Но мне наплевать на Рейнарда и Эльзоро, или как там его зовут. Мне надо спасти Рани. Я отправлюсь к этой пещере один.

— Не будь дураком, Бенджамин! — Голос Риго вдруг стал холоден и резок. — Похищение Рани — это часть хорошо обдуманного плана. Они убьют вас обоих. Им нужен я. Поэтому пойдешь не ты, а я. Мне кажется, я знаю, зачем им нужна моя жизнь.

— И ты думаешь, мне будет приятнее, если вместо Бенджамина убьют тебя? — насмешливо спросил Аарон. — Нет, все будет по-другому. Мы попросим наших друзей тайно отправиться к пещере и разведать все об этом корабле. Думаю, Рани в безопасности. Они используют ее как приманку для нас. Но то, что мы знаем о связи Бриенна и Эльзоро, дает нам некоторое преимущество, которое надо использовать.

— Ваш отец, как всегда, прав, — поддержала Аарона Магдалена. — Мы быстрее спасем Рани, если будем точно знать, что они задумали.

— Ну что ж, будем надеяться, что тайно и Бартоломео узнают что-нибудь важное. Но им все равно потребуется на это несколько дней, — согласился Риго.

— Может быть, и нет, — загадочно произнес Аарон.

Мириам положила Диего в колыбель и поцеловала. Сытый и сухой, тот моментально заснул.

— Смотри за ним хорошенько, Таней, — обратилась Мириам к молодой индеанке. — Если он проснется, позови меня.

— Да, госпожа.

Мириам ругала себя за то, что не может вернуться в зал после того, как встретилась с Бенджамином. Она прошла из детской в свою спальню. Риго не спал здесь вместе с ней с того самого дня, как родился Диего. Сегодня у Мириам появилась надежда на возвращение Риго. Но внезапный приезд Бенджамина похоронил эту надежду.

Хотя, какая разница? Если бы Бенджамин приехал неделей или годом позже, разве они с Риго не ощущали бы того же самого, что чувствуют сейчас. Мириам ждала Риго уже несколько часов. Праздник уже давно закончился, все гости разошлись, а она все ждала, что он придет к ней хотя бы для того, чтобы рассказать о причине приезда Бенджамина. Но Риго все не приходил. Он даже не пришел попрощаться с сыном на ночь.

«Я должна забыть свою гордость и пойти поискать его», — уговаривала себя Мириам. Дрожащими руками она накинула мантию на себя. Сейчас не имело значения, как она одета. Весь дом уже угомонился, коридоры были пусты. Она спустилась вниз и вышла на открытую галерею, окружавшую дом. Риго обычно спал в маленькой комнате около кухни и добраться до нее было проще именно по этой галерее.

Ночной воздух был полон цветочными ароматами. В далеком лесу все никак не могли угомониться птицы. Бесшумно Мириам двигалась вдоль стены, завернула за угол и… уткнулась в грудь Бенджамина. Она даже ойкнула от удивления.

Бенджамин тоже был в недоумении.

— Мириам, что ты делаешь здесь в такой поздний час?

— Могу я спросить то же самое у тебя? — ответила Мириам, удивленно разглядывая полуобнаженного и босоногого Бенджамина.

Веро бесшумно вышел из-за Бенджамина и уставился на Мириам. Бенджамин задвинул его ногой за себя, чтобы тот своим видом не смущал Мириам, и указал ей на каменную скамью, стоящую неподалеку.

— Что касается меня, — начал Бенджамин, — то я не мог спать. Наверное, это просто воздух дома. Я не представлял себе, что так соскучился по Эспаньоле. — Первый раз после приезда в Эспаньолу он улыбнулся ей. Эта улыбка убедила Мириам в том, что он прежний Бенджамин, которого она знала и любила в Европе. Но вдруг его глаза опять стали суровыми. — Кроме того, я не могу заснуть из-за Рани. Рани Янос, маленькая цыганка, с которой я познакомился в Италии. Ее похитили в Марселе и отправили сюда, в Эспаньолу.

— И ты пересек океан в поисках этой девушки?

— Надеюсь, я не опоздал. Если с ней что-нибудь случится, я никогда себе этого не прощу. — Выражение лица Бенджамина не оставляло у Мириам сомнений относительно его чувства к этой цыганке. Но вот он снова улыбнулся своей прежней улыбкой. — Кстати, я много думал над твоими словами и только теперь начинаю понимать, как ты была права — мы больше подходим друг другу как брат и сестра, чем как любовники.

— Просто ты влюблен в свою маленькую цыганку, — ласково ответила Мириам.

— Наверное, и здесь ты права. Хотя мне трудно представить, что я люблю маленькую дикую воровку из другого мира.

Мириам грустно улыбнулась.

— То же самое, если не хуже, говорили о Риго, когда ты привел его в дом дяди Исаака. Он тоже оказался вором, Бенджамин, он украл мое сердце. Если вы с Рани любите друг друга, ради Бога, не отказывайся от нее только из-за того, что она воспитана не так, как ты. Любовь встречается слишком редко, чтобы можно было ею разбрасываться.

Он внимательно посмотрел ей прямо в глаза.

— Да, ты опять права. В Эспаньоле намного свободнее, чем в Европе, и я надеюсь. Рани будет здесь хорошо… Если только я смогу вырвать ее из лап Бриенна. — Он опять загрустил и, немного помолчав, продолжал: — Извини меня за то, что я так холодно разговаривал с тобой и Риго при первой нашей встрече, просто во мне заговорило уязвленное самолюбие.

— Это я должна просить прощения за то, что произошло в Марселе. Это было жестоко и эгоистично с нашей стороны. Мы с Риго до сих пор не можем простить себе этого. — Ее глаза наполнились слезами.

Бенджамин взял ее лицо в свои ладони и заглянул в глаза.

— Я отвечу тебе твоими собственными словами, Мириам. Любовь слишком редка, чтобы ею разбрасываться. Если вы любите друг друга — оставайтесь вместе, несмотря ни на что. Тем более у вас есть сын, и в первую очередь вы должны думать о нем. А я должен сейчас думать о Рани.

— Спасибо тебе, Бенджамин, за все. — Мириам прикоснулась губами к его щеке.

Риго стоял в тени колонны, в противоположном конце галереи, и внимательно наблюдал за происходящим. Когда Мириам поцеловала Бенджамин, в его груди что-то глухо заныло. Он вдруг подумал, что не сможет выдержать всего этого. Поэтому он отступил назад и быстрым шагом пошел в стороны деревни тайно, решив, что лучше отправиться туда сейчас, не откладывая до утра.

Утром те гости, которые жили далеко от плантации Торресов и поэтому оставались в их доме на ночь, готовились к отъезду. В их числе были и Эльзоро с Розарио Васкесом. Они уже попрощались с хозяевами и вышли из дома, когда Розарио произнес, указывая в сторону.

— Что делают здесь эти ублюдки?

Он имел в виду четырех вооруженных стрелами воинов тайно, облаченных в церемониальные костюмы из перьев попугая. Они несли в руках большие носилки, украшенные роскошным балдахином. Из них вышел Гуаканагари, тоже в полном облачении, со всеми своими регалиями. Он громко, на чистейшем кастильском диалекте, обратился к собравшимся у дома людям.

— Я хочу говорить с достопочтимым Аароном Торресом. От толпы отделился Бартоломео де Лас Кассас. Он подошел к вождю, почтительно перед ним склонился и спросил:

— Вы оказываете нам большую честь своим личным прибытием. Чем я могу вам служить?

— Ты можешь служить мне тем, что ты и твоя семья перестанут беспокоить прах наших предков, сея семена христианской веры среди моего народа.

— Но, Великий Вождь, раньше ты и твой народ благосклонно принимали христианских пастырей.

— Больше этого не будет, — большие глаза Гуаканагари грозно блеснули. — Вы побеспокоили прах наших предков, и я получил от них послание о том, чтобы запретить вам проповедовать Христа. И не вздумайте ослушаться этого запрета!

Гуаканагари повернулся к Аарону, который в этот момент показался во дворе, и повторил свое предупреждение. Бартоломео беспомощно посмотрел на Аарона, и тот ответил ему сокрушенным кивком головы.

— Боюсь, что ничего не могу поделать, Бартоломео. Прошлой ночью в деревне тайно убили дикого кабана, и индейцы усмотрели в этом грозное предупреждение духов своих предков.

Тяжело вздохнув, доминиканец еще раз поклонился Гуаканагари.

— Я понял тебя. Великий Вождь. — Резко повернувшись, он ушел со двора.

— Как этот грязный индеец смеет так разговаривать со служителем Христа и наносить такую обиду всем верующим христианам? — возмущенно пробормотал Васкес.

Видя, что доминиканец направляется к конюшне, явно собираясь покинуть дом Торресов, Эльзоро сказал:

— Мне следует предложить ему погостить несколько дней в моем доме.

Зная, что Эльзоро ненавидит Бартоломео не меньше, чем индейцев тайно, Розарио удивленно уставился на него. Но Эльзоро уже отправился к конюшне.

— Сожалею, Святой отец, что эти неблагодарные индейцы так обошлись с вами. И притом, мне кажется, что Торрес не сможет вам помочь. Он слишком дорожит дружбой с этими черномазыми. Как я понимаю, вы хотели бы еще некоторое время провести здесь. — Вдруг неожиданно сменил он тему. — Не хотели бы остановиться у меня?

— Я буду вам очень признателен, дон Эстебан, — сдержанно ответил доминиканец.

Пещера Ла Надидад.

Рани услышала, что открывается дверь, и стремительно бросилась от окна на кровать, принимая непринужденную позу. В каюту зашел Пьеро. Глаза Рани наполнились ненавистью.

— Тебе не надоело за мной шпионить, Пьеро? Или на этот раз тебе нужно что-нибудь еще?

Темноволосый парень важно выпятил нижнюю губу и произнес:

— Скоро ты уже будешь кормить акул, маленькая ведьма. Интересно, с ними ты тоже будешь разговаривать таким тоном?

— Так я тебе и поверила, что капитан Бриенн позволит вас скормить меня акулам! — уверенно сказала Рани, но сердце в нее вдруг заныло.

— А зачем ты нужна капитану? Ты не интересуешь его даже как женщина.

— Естественно, зачем ему я, если у него есть ты? — быстро ответила Рани с издевкой в голосе. — Хотя мне кажется, что он несколько раз рассматривал меня совершенно недвусмысленно. А ты не боишься, что если я займусь твоим капитаном, то тебе будет делать нечего?

— Он предпочитает меня, — важно ответил Пьеро, хотя червь сомнения уже закрался в его душу. — Прекрати болтать, маленькая воровка, и одевайся побыстрее!

— Зачем это еще?

— Давай быстро одевайся, и без разговоров, если хочешь еще когда-нибудь стать на твердую землю.

— По-моему, только что ты обещал мне, что я отправляюсь кормить акул, разве не так?

— Твое дело одеваться побыстрее и не задавать лишних вопросов. Сейчас ты сойдешь на берег. Капитан перережет тебе горло и оставит гнить твое никому не нужное тело в джунглях.

С этими словами он повернулся и важно вышел из каюты, плотно закрыв за собой дверь.

Рани поднялась с кровати, опять подошла к окну и продолжила разглядывать джунгли на берегу. Если бы она могла плавать, как Бенджамин, она бы выбралась через иллюминатор и скоро была бы уже свободна. Хотя акулы…

Глубоко вздохнув. Рани принялась одеваться. Какая польза в несбыточных мечтах? Ей оставалось надеяться только на милость капитана Бриенна. Может, он еще не потерял интереса к женщинам, хотя и предпочитает мужчин? Пока что он выполнял свое обещание и полностью ограждал Рани от своих изголодавшихся по женщинам матросов.

Но, если отвлечься от того, что капитан хорошо обращается с ней, то значительно важнее выяснить, с кем связан Бриенн в Марселе, кто хочет убить брата Бенджамина и выгнать всю его семью из Эспаньолы. Теперь они, кажется, собираются использовать ее как приманку. Рани вдруг обожгла мысль о том, что если она будет виновата в смерти Риго, то Бенджамин никогда ее не простит. Она должна бежать во что бы то ни стало! Может быть, для этого можно использовать ревность Пьеро?

Бартоломео де Лас Кассас стоял на коленях перед алтарем в маленькой часовне в доме Эстебана Эльзоро. Такие часовни были в каждом богатом плантаторском доме.

Странно, но в этот момент Бартоломео думал не о Боге. Конечно, Эльзоро приставил к нему соглядатаев. Еще вчера после ужина, отправившись на поиски библиотеки, он заметил чью-то тень, неотступно следующую за ним по длинным пустым коридорам. Вот и теперь кто-то явно стоял за дверью часовни.

Бартоломео поднялся с колен, зажег толстую свечу на алтаре и приготовился к службе. Потом он неожиданно вышел из часовни и, конечно же, столкнулся с одним из слуг Эльзоро.

— Доброе утро, сын мой, — смиренно произнес монах.

— Сейчас полночь. Святой отец, до рассвета еще далеко, — смущенно поправил его слуга.

— Прости меня, я всегда встаю рано для того, чтобы отслужить службу за всех заблудших. Ты не хочешь зайти внутрь и поприсутствовать на ней?

Во время службы монах, держа в руках чашу со святым вином и повернувшись лицом к алтарю так, чтобы его одинокий слушатель ничего не заметил, осторожно всыпал в вино одно из снадобий, готовить которые его научили индейцы тайно. После этого монах повернулся к своему соглядатаю.

— Сын мой, я оказался в некотором затруднении. Дело в том, что я уже не молод, слишком ослаб от долгого путешествия и не могу, к сожалению, употребить все вино в этой чаше. Но поскольку это не простое вино, а воплощенная кровь Господня, я не могу его просто вылить. Подскажи мне пожалуйста, есть ли в этом доме специальный сосуд, куда заезжие священники сливают остатки такого вина?

— Конечно, есть, — быстро ответил слуга, облизывая губы.

— В таком случае, сын мой, не мог бы ты оказать мне любезность и отнести туда это вино?

После того как слуга ушел с полной чашей, Бартоломео молча помолился за то, чтобы этот человек не оказался слишком религиозным. Кажется, Господь услышал его молитвы. Слуга не возвращался.

Выйдя из часовни, Бартоломео получил подтверждение своим надеждам. Слуга мирно спал под деревом прямо за дверями часовни.

Бартоломео отправился в дом. Сейчас ему хотелось только одного — чтобы дверь в библиотеку не была заперта. Он шел по пустым коридорам в полном одиночестве. Подойдя к тяжелым дубовым дверям библиотеки, монах тихо помолился и взялся за ручку. Ручка повернулась, и дверь бесшумно открылась на хорошо смазанных петлях. Возблагодарив Бога, Бартоломео немедленно принялся за работу.

— Мне это не нравится. Они взяла с собой слишком маленькую охрану. К тому же до Санто-Доминго путь неблизкий, — сказал Бенджамин Мириам; Они только что простились с его родителями, отправившимися в путь с первым лучом солнца.

— Не беспокойся за них, они в большей безопасности, чем твоя Рани. Господи, почему он до сих пор не возвратился от тайно?

Будто прочитав ее мысли, Бенджамин спросил:

— А почему Риго до сих пор нет? Ты можешь послать к нему кого-нибудь и поторопить его с возвращением? Он нам нужен здесь.

— Вряд ли он обратит большое внимание на мое послание.

— Да, тебе с ним, кажется, нелегко. Такое впечатление, что он поставил перед собой цель — ни в чем и некогда никому не уступать.

— Бенджамин, а как ты думаешь, любовь — это уступка? Бенджамин усмехнулся.

— Для Риго — безусловно. Во всяком случае, мне так кажется. — Вдруг неожиданная мысль пришла ему в голову. — Мириам, а ты не думаешь, что Риго не возвращается так долго…

Громкий стук со стороны въездных ворот не дал ему договорить. Мальчик тайно, вырвавшись из рук стражников, подбежал к Бенджамину и упал перед ним на колени.

— Вам послание от Святого отца, дон Бенджамин. — С этими словами он протянул ему сверток.

Мириам приказала слугам позаботиться о посланце, а затем присоединилась к Бенджамину, ушедшему в дом. Они прошли в библиотеку и разложили на столе несколько листов исписанной бумаги, среди которых оказалась небольшая книжка.

— Эта книга похожа на те, в которых ведут свои записи венецианские банкиры, — заметила Мириам.

Бенджамин бегло просмотрел листки и вскрикнул от удивления.

— Это переписка между капитаном Бриенном и Рейнардом, из которой ясно видно, что наш сосед виновен во всех набегах на плантации отца. Его люди воровали наших лошадей и жгли наши посевы. Но почему?

— Может быть, для того, чтобы заставить нас вернуться во Францию? — предположила Мириам. — Ведь если мы уедем отсюда, то Эстебан Эльзоро останется единственным плантатором во всей долине и ему не составит труда прибрать к рукам наши земли.

— Ты только послушай, что пишет этот пират Рейнарду! Он благодарит его за то, что тот сообщил ему дату отплытия каравелл отца, на которые он потом напал и разграбил две из них! Я сейчас же отправлюсь к Эльзоро и буду поджаривать его на медленном огне до тех пор, пока он не скажет мне, что Бриенн сделал с Рани.

В этот момент в комнату вошел Бартоломео Торрес. Услышав последние слова Бенджамина, он горько усмехнулся и протянул ему еще один свиток.

— Совершенно незачем отправляться к Эльзоро, — сказал он старшему брату. — Это послание от пиратов. Они требуют отдать им Риго в обмен на Рани.

Глава 28

— Идиот! Эта девчонка не нужна никому, кроме Бенджамина! А мне нужен не он, а Риго! Какое дело до того, что его брат потеряет свою грязную цыганку?

Эльзоро кричал на Бриенна, который стоял и спокойно улыбался в ответ.

— Успокойтесь, дон Эстебан. Эта девчонка так много значит для Бенджамина, что он уже прибыл в Эспаньолу за ней. И скоро он придет сюда, потому что я послал ему письмо. А там мы уже найдем способ, как добраться до Риго.

— Ты слишком много берешь на себя, Люк.

— Что может быть проще убийства одного полуиндейского ублюдка? Однако ни одна из ваших трех попыток не удалась, дон Эстебан. И теперь, когда я хочу вам помочь, вы заявляете, что я слишком много на себя беру.

— Ты прекрасно знаешь, что убить Риго не так просто, — уже спокойнее сказал Эльзоро. — Так что не слишком переоценивай себя. У Аарона Торреса более сотни вооруженных людей. В прошлый раз, когда они пришли к пещере спасать свою сучку, нам пришлось очень туго. Кстати, ты уверен, что это укрытие безопаснее того?

— Сколько лет мы уже пользуется им, и никто, включая индейцев, не догадывается о его существовании.

— Не недооценивай индейцев. Они знают джунгли как свои пять пальцев, и если нашли ту пещеру, то вполне смогут найти и эту. Ну что ж, мне тут больше делать нечего. Я возвращаюсь домой. Если схватишь Бенджамина Торреса, дай мне знать.

Люк Бриенн подошел к Рани, лежавшей связанной на полу.

— Ведь мы с вами знаем, что Бенджамин непременно придет, верно, мадемуазель Янос? — Он наклонился к ней и провел рукой по ее смуглой щеке.

Она ругала себя за то, что пыталась бежать. Эта попытка не удалась, ее схватили, связали и привезли сюда, в эту темную пещеру. Увидит ли она когда-нибудь снова солнечный свет? — Увидит ли она когда-нибудь Бенджамина?

В этот момент в пещеру зашел Пьеро и, увидев, что капитан гладит Рани по щеке, еле сдержал возмущенный возглас.

— Итак, Рани у Бриенна. Разведчики тайно выследили его корабль и нашли то место, где он ее прячет. Они говорят, что охрана у нее не очень большая, поскольку Бриенн уверен, что никто не знает, где она находится, — Бенджамин сосредоточенно думал.

— Бенджамин, даже не думай о том, чтобы идти туда одному. Меня тоже держали в такой пещере. Это целые подземные лабиринты, запутанные и бесконечные. Давай пошлем за Риго.

— Веро не даст мне заблудиться в лабиринтах. К тому же он очень быстро найдет Рани. Я возьму с собой наших людей и воинов-индейцев. А вот ты пойдешь к Риго, и вы вместе, выясните, чем сейчас занимается Эльзоро. — Бенджамин на секунду задумался. — Разделаться с Эльзоро не так просто. Он имеет слишком большой вес в политических кругах Санто-Доминго, и нам нужны неопровержимые доказательства его вины.

С этими словами Бенджамин отправился собирать людей, а Мириам пошла к тайно. Гуаканагари, предупрежденный о ее приходе, вышел ей навстречу. Его лицо было мрачно.

Мириам почувствовала недоброе.

— Гуаканагари, я пришла к тебе за своим мужем. Он здесь?

— Я рад, что ты пришла, — ответил старый вождь. — Мой племянник в большой печали, которую он не поведал никому. Он пришел сюда два дня назад и попросил меня убрать из нашей деревни церковного человека, что я и сделал. Потом я послал гонца к брату Бартоломео в дом Эльзоро;

тот вернулся назад с посланцем от него. Но Риго совершенно не интересуется тем, что происходит.

— Где он?

Гуаканагари сел на камень рядом со входом в хижину и пригласил Мириам последовать его примеру.

— Твой муж здесь. Но он не желает никого видеть. После этих слов он поднялся и куда-то ушел, предоставляя Мириам делать то, что она считает нужным.

В хижине было сумрачно и сильно пахло какими-то травами. Мириам на мгновение зажмурилась, стараясь привыкнуть к полумраку. Открыв глаза, она сразу увидела Риго, лежащего на циновке в дальнем углу хижины. Он не поднялся ей навстречу, только повернул голову в ее сторону. Даже в темноте Мириам увидела, что его щеки обросли щетиной. Вид мужа не предвещал ничего хорошего.

Риго потянулся за бурдюком с вином, который стоял рядом с его циновкой. Сделав большой глоток, он поставил бурдюк на место, так и не удостоив Мириам ни словом, ни взглядом. Тут Мириам поняла, что с ним.

— Ты пьян, Риго!

— Вряд ли достаточно пьян, хотя осушил уже три или четыре таких бурдюка. Но какое тебе, собственно, до этого дело? Оставь меня, Мириам. — Он повернулся к ней спиной.

Она даже задохнулась от возмущения.

— И ты здесь лежишь, наслаждаешься одиночеством, тогда как твой брат отправился сражаться с пиратами! Риго нехотя поднялся и подошел к жене.

— И ты, конечно же, рада пожертвовать мной ради его спасения?

— Что ты такое говоришь, Риго? Он ведь твой брат!

— И твой любовник.

Мириам даже отступила назад от неожиданности.

— Мой любовник? Что за чушь! Неужели ты еще не понял до сих пор, что я его люблю так же, как и ты, — как брата.

— Не надо громких слов, леди. Я видел собственными глазами вашу милую сцену той ночью, в галерее. Вы там обнимались и целовались. Если это не называется любовью, о тогда я просто не знаю, что такое любовь.

Наконец Мириам поняла, о чем идет речь.

— Ты видел меня с Бенджамином, когда мы разговаривали после праздника в честь Диего. Я тогда пошла искать тебя, мой господин, потому что ты уже в течение нескольких месяцев не оказывал мне чести своим появлением в нашей супружеской постели. Я просто не смогла тебя больше ждать и пошла искать тебя сама, как и сейчас… и оба раза безрезультатно, — она отвернулась, чтобы он не заметил ее слез. — Бенджамин любит свою маленькую цыганку Рани, — прошептала она. — И он уже давно простил нас обоих. Более того, он считает, что я правильно поступила, идя за своей любовью несмотря ни на что. Она опять повернулась к мужу.

— Мы с Бенджамином никогда не сможем любить друг друга, как муж и жена. Может быть, мы с тобой, Риго, тоже никогда не сможем этого.

Она ждала ответа.

Риго пришлось собрать всю свою волю, чтобы не сжать ее в объятиях.

— Я люблю тебя, Мириам. Этого достаточно? — Он не шелохнулся.

«Он не верит, что я люблю его!» — Эта мысль внезапно обожгла Мириам.

— Ты слишком ревнив, Риго. Я не люблю Бенджамина. Я люблю своего мужа. А ты всегда хотел убежать от меня в Мексику, — она положила руки на его грудь, почувствовав, как сильно бьется его сердце.

Он сжал ее в объятиях и зарылся своим небритым лицом в ее волосы.

— Я никогда не оставлю тебя, Мириам. Когда-то давно я действительно хотел сделать это, потому что не был уверен в том, что смогу ужиться со своей семьей, — он внимательно посмотрел ей в глаза. — А откуда ты знаешь про Мексику?

— Когда мы плыли сюда, в Эспаньолу, на корабле, ты расспрашивал боцмана про Мексику.

— Боже, каким же дураком я тогда был! Я никак не мог простить себе, что ты из-за меня бросила Бенджамина. Я никак не мог простить себе, что тебе приходится пересекать океан с моим ребенком в чреве. Но я не хотел уезжать от тебя, поверь мне. Никогда не хотел бросать тебя.

Мириам на этот раз не стала скрывать своих слез.

— Я люблю тебя, Риго. Я люблю тебя с того самого момента, когда увидела тебя впервые входящим в дом Исаака в Марселе.

Упоминание о дяде Исааке вернуло Риго к действительности.

— Так ты говоришь, Бенджамин пошел к пиратам?

— Да. Он взял с собой только Бартоломео, Рудольфов нескольких воинов Аарона и индейцев, — Мириам сбивчиво рассказала Риго все, что произошло.

— Я возьму людей Гуаканагари. Мы должны пойти к Эльзоро и наконец выяснить, кто он такой. Или убить его.

— Бенджамин просил меня предупредить, что с Эльзоро: надо быть осторожнее. Он слишком опасен. К тому же он сам жаждет убить тебя, Риго. (

— Пока Гуаканагари будет готовить своих людей, я провожу тебя домой. Ты должна сидеть там и никуда не высовываться, слышишь, никуда! Пуще глаза береги то, что вам прислал брат Бартоломео. И, конечно, прежде всего береги себя.

На прощание он поцеловал ее. Поцеловал так, как давно уже не целовал — пылко и нежно. Его губы все еще сохраняли вкус вина. Но это даже нравилось Мириам. Она запустила пальцы в его густую шевелюру и так же страстно и пылко ответила на его поцелуй.

— Ведь ты ненавидишь меня и хочешь, чтобы меня здесь не было, Пьеро? — Рани откусила большой кусок хлеба и отхлебнула воды.

Бриенн позволил развязать девушку и приказал своему слуге принести еды. Рани решила полностью использовать такой удобный случай.

— А ты и так скоро нас покинешь. Ты умрешь, — спокойно ответил ей Пьеро.

— А перед смертью твой хозяин решил меня хорошенько накормить, да? И почему, скажи на милость, он не бросил меня акулам еще тогда, на корабле? Нет, капитан имеет на меня виды. Сначала с моей помощью он убьет того, за кем охотится, а потом мы с ним…

— Только не говори, что ты добровольно поможешь капитану убить этого полуиндейского ублюдка, — недоверчиво протянул Пьеро.

— А почему бы и нет? Какое мне до него дело? Мой любимый остался в Марселе. Он далеко и вряд ли мы с ним когда-нибудь еще увидимся. А до этого Риго мне нет никакого дела, — Рани затаила дыхание, увидев, что Пьеро внимательно прислушивается к ее словам.

— Капитан очень рассердится на меня, если ты сбежишь. Рани пожала плечами.

— А при чем здесь ты? Ты просто свяжешь меня не очень крепко. Когда сюда прибудут матросы для моей охраны, я притворюсь связанной, как обычно, и им не придет в голову это проверять. А ночью, когда они порядочно напьются, я убегу.

— И все-таки мне кажется, Люк убьет тебя после того, как расправится с Риго, и ты будешь ему уже не нужна.

— А что, если нет? Я маленькая, худенькая и почти такая же черная, как ты. Так что я не противоречу его вкусам. Но зато я для него — что-то новое. Ты знаешь, как мужчины любят новизну! Ты ведь видел, как он меня ласкал.

Пьеро задумался. Потом он медленно поднял веревку, которой до того были связаны руки Рани, и связал их снова, но на этот раз не так крепко. Кроме того, он ослабил узлы, стягивающие ее ноги. После этого он поднял какую-то тряпку, скомкал ее и начал запихивать ей в рот. Он запихивал ее все глубже и глубже, едва не задушив девушку. Проделав все это, он с удовлетворением посмотрел в ее полные ужаса глаза и ликующе произнес:

— Итак, я даю тебе возможность освободиться от пут и бежать, маленькая ведьма. Если только ты не задохнешься до того. Вот тогда уж я точно избавлюсь от тебя навсегда.

С этими словами он повернулся и вышел из пещеры, оставив Рани медленно задыхаться в одиночестве.

В это время Бенджамин вместе с индейцем Каони, в джунглях, наблюдал за двумя матросами, охранявшими вход в маленькую пещеру, почти полностью скрытую в зарослях. Веро спокойно сидел у ног Бенджамина.

— Именно сюда капитан спрятал твою девушку, — прошептал Каони. Будучи младшим братом Гуаканагари, индеец говорил по-испански почти так же хорошо, как и тот.

— Я возьму Веро и проверю, здесь ли все еще Рани или Бриенн уже отвел ее к тому месту, которое он назначил для обмена. Я думаю, мне не составит труда справиться с этими двумя пьяницами.

— Ты возьмешь с собой кого-нибудь из моих людей?

— Пожалуй, да. Выбери шестерых. И еще я возьму Бартоломео. Кажется, этому парню не терпится отличиться. А ты и Рудольфе с остальными отправляйтесь к месту обмена и ждите меня там.

Каони кивнул.

— Я сделаю так, как ты говоришь.

Бенджамин шепотом скомандовал Веро следовать за ним и подобрался поближе к пещере. Теперь его отделяла от нее только небольшая заросль шелковичных деревьев.

Бартоломео стоял за спиной брата, готовый по первому его сигналу ринуться в бой. Двое индейцев обошли пещеру с двух сторон. Решив, что все готово, Бенджамин вытащил из кармана несколько монет и подбросил их на ладони. Звон раздался в безмолвной тишине, как выстрел.

Оба охранника одновременно вскинули арбалеты и повернулись в сторону одного из них, а другим занялись Бенджамин и Бартоломео. Оба пирата упали с перерезанными глотками почти одновременно.

Бенджамин скомандовал Веро искать хозяйку. Но в этом не было необходимости. Волк уже сам рвался в пещеру, поскуливая от нетерпения.

Пройдя какой-то отрезок пути, Бартоломео спросил Бенджамина:

— Ты уверен, что этот волк знает, куда идти? И найдет ли он путь назад?

— Давай сначала найдем Рани, а потом уже будем беспокоиться о том, как отсюда выбраться, — нетерпеливо отцветил старший брат.

Они обогнули большой сталагмит, и вдруг из его тени; на Бенджамина бросилось какое-то маленькое существо и повалило на пол. Бартоломео выхватил меч, но тут же увидел перед собой оскаленную морду волка, который явно не собирался позволить ему воспользоваться оружием. Из недоумения Бартоломео вывел громкий смех Бенджамина.

— Спрячь свой меч. Кажется, мы наконец нашли мою ненормальную цыганку.

Он поднялся с пола, помогая встать Рани, которая тут же бросилась ему на шею.

— О. Бенджамин! Ты нашел меня! Ты приехал за мной в такую даль!

Она чуть не задушила его, сжимая в объятиях и покрывая его лицо поцелуями.

Он крепко обнял ее, не забыв перед этим внимательно осмотреть девушку и удостовериться, что с ней все в порядке.

— А ты что, хоть на минуту сомневалась, что я последую за тобой, моя маленькая дурочка? Рани, я так боялся, чтобандиты что-нибудь с тобой сделают!

— Ты не зря этого боялся, мой друг, — раздался в пещере голос Люка Бриенна, который вышел из-за другого сталагмита. И вдруг из-за всех сталагмитов, из всех темных углов появились люди Бриенна с арбалетами, направленными на Бенджамина и Бартоломео. Бенджамин закрыл Рани своим телом. Это все, что он сейчас мог сделать.

Капитан улыбнулся.

— Честно говоря, я не ожидал такой удачи. Сразу двое из братьев Риго, — он церемониально поклонился Рани, которая испуганно выглядывала из-за плеча Бенджамина. — Благодарю тебя, маленькая цыганка. Может быть, мне даже стоит .наградить тебя за такую услугу… и наказать Пьеро, не так ли?

Твердый голос Бенджамина прервал его.

— Ты получил меня, Бриенн. Ведь тебе не нужны ни Рани, ни Бартоломео: «Мы с тобой еще поиграем в кошки-мышки, старый пират».

Бриенн на мгновение задумался.

— К сожалению, я не могу сам решить, кто из вас нам больше нужен. Мой хозяин будет недоволен, если я отпущу кого-нибудь без его согласия.

— Твой хозяин? Этот французский шпион Эльзоро или как там его зовут на самом деле? Или, кроме него, есть еще хозяева там, в Марселе?

— Свяжите их, — приказал Бриенн своим людям, давая понять, что не намерен вступать с Бенджамином в дискуссию.

Двое из матросов с веревками наготове приблизились к Бенджамину и Рани. В этот момент из темноты вышел Веро и встал перед своей хозяйкой. Один из пиратов уже направил на волка свой арбалет, когда Бенджамин неожиданно бросился на того, кто был ближе к нему. Несколько пиратов тут же набросились на Торреса, прижав его к земле.

Во время этой сумятицы Рани громко крикнула что-то по-цыгански, и Веро мгновенно скрылся в темных переходах.

— Капитан, мы должны догнать волка? — спросил один из матросов.

— Наплевать на волка, — ответил Бриенн. — Свяжите всех и покрепче. Мы должны торопиться. Рейнард уже давно нас ждет.

Гуаканагари и Риго сидели в ветвях высокого старого дуба, росшего около ограды поместья Эльзоро.

— Мне это не нравится, Риго. Ты видишь этих псов. Они разорвут тебя на куски, как только ты спрыгнешь вниз.

— Кто-то ведь должен открыть ворота, дядя. Если мы не нападем на них сейчас, пока они все заперты здесь, в своей крепости, то потом, когда они выйдут отсюда, нам будет намного труднее их всех переловить.

— Давай тогда подождем Бенджамина, — все еще не соглашался старик.

— Дядя, — нетерпеливо воскликнул Риго, — ты же знаешь, что он далеко, спасает свою цыганку! А мы не можем позволить Эльзоро выйти отсюда и соединиться с силами Бриенна.

В этот момент им сообщили, что один из индейцев нашел слабое место в ограде. Это было позади дома, в дальнем заброшенном углу поместья, который использовался Эльзоро как место наказания его рабов.

— Ну, теперь-то я расквитаюсь с тобой за все, мерзкий бандит, — процедил Риго сквозь зубы.

Конечно, Гуаканагари был прав. По всему поместью бегали огромные злобные псы, натренированные специально на то, чтобы разрывать горло любому, кто вздумает пробраться за ограду. Конечно, Риго не хотелось встречаться с ними, но он не имел права посылать на это кого-то другого. Кроме того, именно его, Риго, так жаждали убить и Эльзоро, и Бриенн. И он должен наконец выяснить, почему.

Людей у Риго было меньше, чем у Эльзоро, но на его стороне был фактор неожиданности. Кроме того, можно выбрать момент, когда всех собак собирают в одном месте на кормежку. Если в это время Риго отопрет ворота, то его люди быстро ворвутся в поместье, перебьют немногочисленную охрану и окружат несколько хижин, в которых располагаются налетчики Эльзоро. А там уже все проще.

В это время в большом доме в центре поместья Эстебан Эльзоро беспокойно ходил из угла в угол в своей библиотеке. Как могло случиться, что этот проклятый священник не только ускользнул от него, но и к тому же прихватил письма Бриенна, которые неопровержимо доказывали его связь с пиратами. Сейчас эти письма уже, конечно, у Торресов.

— Ну что ж, Аарон, мой старый друг. Пришло время последней схватки. И я вышибу тебя из Эспаньолы раз и навсегда! — сказал Эльзоро сам себе.

Вдруг снаружи раздался громкий лай собак. Страшное предчувствие обожгло Эльзоро, и он стремглав выбежал из комнаты.

Когда он выбежал во двор, то натолкнулся на Винсента Ярроса с полудюжиной его людей. Многие из них были ранены, а двое вели пленника. Риго Торреса.

Глава 29

Рудольфе смотрел на процессию, шествующую длинной цепочкой по тропинке в джунглях.

— Они так растянулись — легко будет использовать дротики. У тебя остался карибский яд? Каони молча кивнул, потом ответил:

— Я поставлю дюжину мужчин с трубками для стрел в этих зарослях, а других — в шелковичных деревьях впереди. Они уложить могут почти половину стражников.

— Хорошо. Мои люди готовы атаковать тех, кто охраняет Бенджамина, Бартоломео и девушку, еще на той стороне, пока они не перешли реку.

— Теперь мы должны быть очень осторожны, Рудольфе, иначе твой брат окажется в смертельной опасности.

— Когда я подам сигнал, начинайте. Помни, мы должны действовать одновременно. — Рудольфе улыбнулся. — Дай еще раз знак Бенджамину и Бартоломео, чтобы успокоить их.

Каони засмеялся. Трель птицы была зовом, с помощью которого перекликались мальчишки тайно, играя в джунглях.

Бенджамин и Бартоломео, услышав знакомую трель, переглянулись. Каким-то образом друзья нашли их, и хотя они не знали планов Рудольфе, ясно было одно — их спутники и индейцы были здесь у себя дома, не то что моряки, и это вселяло надежду на спасение. Вдруг Бенджамин увидел высокие шелковичные деревья и улыбнулся, начиная понимать суть плана Рудольфе.

— Приготовься. Когда все стражники окажутся в воде, я пригну Рани к земле, — прошептал Бенджамин брату на языке тайно.

Идущий за Бенджамином стражник подошел к нему и ткнул в спину острием меча.

— Не разговаривайте на этой проклятом языке! И вообще молчите!

Бриенн браво шел впереди цепочки, но вдруг, по каким-то ему одному известным причинам, пошел назад. Бенджамин выругался про себя, потом увидел, как Пьеро подбирается к пленным тайно. Этот проклятый пират может попытаться убить Рани, несмотря на приказ!

Пираты, идущие впереди, начали переправляться через поток, и стражники принялись подталкивать пленников к воде. Бенджамин обернулся и подал сигнал тайно. Как только они перешли реку и ступили на твердую землю, шипящий звук выстрелов из духовых ружей наполнил воздух, словно на них со всех сторон накинулись разъяренные змеи. Крики раненых людей и проклятья заглушали приказы Бриенна. Он пытался прикрыться пленниками. Те, кто еще не успел перейти реку, уходили под воду, пораженные дротиками.

— Это карибский яд, — крикнул Бенджамин, прикрываясь телом упавшего без сознания стражника. Бартоломео и Рани с пленными тайно упали на землю, стараясь укрыться от смертоносных стрел. Ряды пиратов смешались — так внезапно было нападение и так страшна смерть, летящая отовсюду.

Из-за огромного дерева появился Рудольфе, опуская меч на головы пиратов. Потом, когда к нему присоединились двое других испанцев, он быстро перерезал веревки, связывавшие Бенджамина, и все они собрались вокруг Рани. Хаос прекратился так же внезапно, как и начался. Вокруг лежали пираты, убитые или парализованные ядом.

— Освободите Рани от веревок и охраняйте ее, — приказал Бенджамин Бартоломео и Рудольфе, увидев, что Бриенн скрывается в джунглях. Он бросился вслед за капитаном.

Бриенн слышал, то Торрес преследует его. Он осыпал Рейнарда проклятьями за то, что тот разделил их силы. Он вслепую бежал вперед, не зная, куда выведут его джунгли. Потом споткнулся о толстый корень дерева. А когда поднялся на ноги, перед ним, обнажив меч, стоял Бенджамин.

— Как, дьявол?..

— Я ведь вырос здесь, среди тайно. Ты бежал по кругу.

Горькая улыбка искривила губы Бриенна.

— Жаль, что мы не на море, там я ориентируюсь лучше, но сражаться с тобой я могу и здесь. — С этими словами он выхватил меч. — Защищайтесь, монсеньор Торрес.

Бриенн был ниже Бенджамина, но двигался очень быстро, стремительно нападал и защищался чертовски точно. Бенджамин парировал один резкий выпад, который едва не попал в цель, потом сделал финт влево и оставил на руке Бриенна широкий кровоточащий порез. Пират не дрогнул, сосредоточив внимание на противнике.

Торрес не был столь искусным фехтовальщиком, как Бриенн. Он тренировался не так часто, но у него были длинные руки, и он знал несколько эффективных приемов. Он изучал лицо француза, его точные, спокойные движения. Прекрасно понимая, что мои люди все равно поймают и убьют его, он все равно сражается со мной, как будто его ничто больше не волнует.

Позади них рос огромный дуб. На земле, переплетаясь, расстилались его корни. Мрачно улыбаясь, Бенджамин вспомнил, как Бриейн споткнулся о корень несколькими минутами раньше. Он начал фехтовать быстрее, заставляя противника двигаться по кругу, пока не почувствовал корень под каблуком. Потом, на мгновение увидев торжествующий блеск в глазах пирата, он резко отступил назад. Бриенн сделал смертельный выпад, но Бенджамин не упал. Он отразил нападение и ударил справа. Капитан упал на землю, и из раны брызнула кровь. Меч Бенджамина поразил его в предреберье.

Бенджамин остановился, пытаясь перевести дух и глядя на мертвого пирата.

— Ты был очень смелым, морской волк, — пробормотал он удовлетворенно. Вдруг он услышал нечеловеческий вопль и почувствовал, как что-то чиркнуло его по спине. Он обернулся и увидел катающегося по земле Пьеро, в его спине торчал нож. На поляну выбежала Рани и бросилась к Бенджамину, когда парень уже испускал последний вздох на груди Люка Бриенна.

— О Бенджамин, Бенджамин! Он хотел убить тебя, — воскликнула она, прижимаясь к нему и пряча голову у него на плече.

Он поставил ее на землю, гладя по голове.

— Все уже кончилось, Рани, и ты еще раз спасла меня. Как ты думаешь, я смогу отплатить тебе тем же, малышка?

Мириам сидела над бумагами, обхватив голову руками. «Что скажет Риго, когда узнает об этом? А Аарон?» Она снова потянулась к письму, потом уронила руки на уже захлопнутую книгу записей. Здесь было все, и на этих страшных страницах давно высохли чернила.

Звук открывающихся ворот вернул ее к действительности. Когда она поднялась и пошла к двери библиотеки, та вдруг распахнулась и один из людей Риго упал на колени перед ней.

— Прошу прощения, леди, но здесь волк дона Бенджамина.

Словно в подтверждение его слов, появился Веро и остановился перед Мириам. Она наклонилась к нему и запустила дрожащую руку в его густой мех; Ее ладонь была в крови.

Мириам быстро осмотрела волка и нашла большую рану на правом боку.

— Его ранили из арбалета. Что-то случилось с Бенджамином. — Она достала из кармана льняной бинт и приложила к ране. Казалось, волк не обращал внимания на рану. Что ей делать? Риго и Гуаканагари отправились за Эльзоро. Аарон был на полпути в Санто-Доминго. Но Бенджамин и Бартоломео в плену.

— Оседлай для меня серую кобылу. Я отправлюсь к мужу и расскажу, что враг захватил его брата. «И предупрежу его обо всем остальном».

Риго почувствовал, как на его лицо льется теплая тухлая вода. Огромный, похожий на медведя человек склонился над ним. На его лице был написан явный интерес.

— Ну, наконец-то ты пришел в себя. Я ведь не собирался тебя прикончить. У дона Эстебана другие планы.

— Могу представить себе. Но сомневаюсь, что он заботился обо мне из альтруистических побуждений. Риго сел, пытаясь понять планы этого огромного человека, которого они называли Яррос. Он молил Бога, чтобы Гуаканагари и его люди ничего не предпринимали. Если они начнут штурм, рейнджеры постреляют их поодиночке.

Яррос смотрел на метиса, которого они ловили последние несколько месяцев. Мокрая окровавленная рубашка прилипла к его телу, он выглядел жалким по сравнению с ним. Однако в нем еще остались достоинство и грация, и Яррос не мог не заметить это!

Риго принесли в небольшую хижину, в которой не было ни окон, ни мебели, только заплесневелые одеяла, служащие постелью, были свалены в углу. Он должен был дождаться удобного случая и использовать небольшое лезвие, спрятанное в сапоге. Если ему не удастся бежать, то по крайней мере он может попытаться убить предателя-француза, который называл себя доном Эстебаном Эльзоро.

Словно прочтя его мысли, Эльзоро вошел в хижину.

— Ну, наконец-то вопреки обстоятельствам мы встретились, я давно этого хотел. Тебя чертовски трудно убить, метис, — он обошел вокруг Риго, словно пытаясь понять, сколько жизни в нем осталось.

Под удивленным взглядом Ярроса Риго медленно поднялся. Он увидел, каким триумфом светятся глаза Эльзоро.

— Я знаю, что вы ненавидите всех индейцев, но почему вы с таким упорством охотитесь именно за мной, дон Эстебан? Столько рисковали, чтобы убить одного несчастного таино?

— У меня есть особые причины убить тебя, господин полукровка, но я не собираюсь открывать свои намерения, — Эльзоро еще раз обошел вокруг Риго, отметив его независимый вид. — Не сомневаюсь, что ты пришел не один, но наш форт хорошо защищен. Аарон Торрес и все его тупые дикари могут штурмовать нас до второго пришествия. Он не добьется ничего. Наверное, поэтому ты предпринял попытку проникнуть сюда один. Разве не так?

— Я думал, что человек, который столько претерпел от дикарей Гуаканагари, знает им цену, — сказал Риго холодно.

Эльзоро стегнул Риго по голове маленькой плетью для верховой езды. Когда Торрес бросился на плантатора, Яррос и остальные его люди схватили его и держали под смех Эльзоро.

— Ты должен послужить мне, прежде чем умереть, метисский выродок. Да, я верю, — он замолчал, рассматривая каплю крови на щеке Риго, — ты обладаешь особыми способностями по сравнению с другими людьми. Даже самые ловкие мои рабы ленятся и жиреют, как этот глупый мальчишка Джузи, который предал меня. То, что он умер, неудивительно. А ты уйдешь, сражаясь. Принесите его на арену.

Яррос кивнул. Когда они вывели его из хижины и повели через двор, Риго понял, что его ждет. Какой извращенный ум измыслил такое? Когда они подошли к клеткам, где были боевые собаки, по его спине побежали мурашки. «Он решил скормить меня собакам».

Но они прошли мимо клеток с рычащими псами и повернули за угол, где была большая, крытая тесом арена. Эльзоро зашел под крышу, и, перейдя через утоптанную площадку, уселся на одну из деревянных скамей. Арена была около двенадцати футов в диаметре и добрых пятнадцать футов в глубину. Вытянув ноги, Эльзоро оценивающе разглядывал Риго.

— Я рано встал и у меня было много дел. Ты ждал, что твои младшие братья будут достаточно осторожны, — он удовлетворенно посмотрел на искаженное болью лицо Риго. — Да, Бенджамина и Бартоломео захватил наш доблестный Люк Бриенн.

— Если он причинит им хоть какой-то вред, на всем островке не найдется места, где сможет укрыться он от гнева Аарона Торреса.

Предатель рассмеялся.

— Не бойся. Белые члены семьи Торресов не будут убиты, их только заставят уехать с острова и вернуться в Марсель. Уничтожить надо только тебя. Он подал знак, и маленький толстый человечек, поклонившись, побежал в сторону собачьих клеток.

— Здесь я тренирую своих собак, — сказал Эльзоро, показывая в сторону арен. Его глаза вспыхнули смертоносным огнем, — здесь же я наказываю беглых рабов. Зрелище, когда собаки вырывают внутренности из беглеца, служит остальным хорошим уроком. Иногда я позволяю присутствовать здесь. Хотя обычно они слышат только крики.

— Вы более жестоки, чем любой из испанских купцов. Как цивилизованному французу могут нравиться такие развлечения? — говоря это, Риго услышал, как Яррос ведет собак.

Эльзоро засмеялся.

— Я наполовину испанец. Моя мать родом из старой, но обедневшей дворянской семьи в Галисии.

— Но вы предаете испанцев вместе с этим пиратом Бриенном. — Голоса собак все приближались, становясь громче.

— Я уже сказал, что род моей матери впал в нищету. Мой отец имел завидное положение при дворе короля Луиса, но попал в опалу у молодого Франциска. Вышла какая-то история с девушкой, понравившейся королю. Внезапно, в самом нежном возрасте, меня отправили обратно в Галисию, в полуразвалившийся замок деда. И с тех пор я не храню верность ни Испании, ни Франции.

Пока он говорил, двое его людей установили узкий длинный барьер вокруг арены и, улыбаясь, встали за ней. У барьера сидели шесть собак, все голодные, с налитыми кровью глазами.

Эльзоро встал и улыбнулся, демонстрируя свои белые крупные зубы. Поглаживая бороду, он разглядывал собак и остававшегося невозмутимым наемника.

— Особенно интересно будет смотреть, как долго ты продержишься. Может быть, сначала спустить одну собаку, посмотреть, как ты справишься?

Яррос заржал и приставил меч острием к горлу Риго.

— Ступай за планку, полукровка, — прошипел он на самом грязном испанском жаргоне.

— Я бы предпочел умереть быстро и лишить вашего главаря развлечения, — сказал Риго, не двигаясь.

— А, тогда придется попросить Винсента загнать тебя на арену. Это ужасно. Вдруг ты сломаешь ногу и не сможешь двигаться, когда собаки настигнут тебя? — голос Эльзоро был елейно мягок.

Молча Риго позволил вывести себя на арену. Сколько собак он успеет убить, прежде чем они устанут от этого зрелища и просто прикончат его? Если он покажет им нечто неожиданное, достав припрятанное лезвие, и убьет несколько зверей, может, он этим заставит Эльзоро подойти достаточно близко к арене и тогда ему удастся бросить нож в него? Шанс невелик, но это все, чем он располагает. Риго перешагнул через барьер.

Одну из собак подвели к краю арены. Очевидно, хорошо подготовленный для такого рода забав, пес перемахнул через планку и рванулся к человеку, стоящему посередине. У Риго была только одна секунда, чтобы извлечь нож, когда пес бросился на него. Он поднял руку и закрылся от смертоносных клацающих клыков, другой же рукой всадил лезвие в мягкое подбрюшье пса и распорол его от грудины до зада. Пес взвыл и рухнул на твердый, пропитанный кровью пол, извиваясь, пока Риго не перерезал ему горло. Негодующий крик Эльзоро прорезал тишину. — Опять нас надули! То, что ты вооружен, оставляет тебе шанс, полукровка, — изрыгая проклятия, он повернулся к Винсенту. — Что за идиоты! У него был нож, а вы не нашли его. Я стоял так близко к нему… — он замолчал так же внезапно, как и начал. Теребя бороду, он улыбнулся еще более зловеще.

— Ну, раз ты достаточно защищен, посмотрим, сколько ты продержишься со своим ножом. Это становится интересным, — он кивнул, и со своры спустили еще одну собаку.

Мириам спешилась под сенью огромных дубов в нескольких сотнях ярдов от форта Эльзоро, Веро терпеливо сидел рядом с ней. Гуаканагари стоял на коленях рядом с ней, рассказывая, что случилось после того, как ушел Риго. «Нет, нет, нет. Он не может умереть. Не может!» Эта мысль билась в ее сознании, словно пытаясь заглушить слова вождя.

— Мои люди видели, как его в бессознательном состоянии утащили в хижину рядом с собачьими клетками. Потом немного спустя они повели его через двор в то место, где мы не можем за корнями деревьев видеть, что происходит.

— Эльзоро убьет его, — прошептала она, потом замерла от страха, так как воздух прорезал собачий вой. Веро тихо зарычал.

Гуаканагари поднялся и посмотрел на большую группу тайно и испанцев.

— Мы будем атаковать форт. У них несколько сторожевых вышек. Но мы должны проскочить.

— Нет! Вы все погибнете под пулями и стрелами. Эти стены, десяти футов высотой, хорошо укреплены. Вы сами сказали мне, что здесь несколько дюжин хорошо вооруженных всадников, кроме самих жителей ранчо. Численно они намного превосходят вас. Нельзя так рисковать.

— Мы не можем оставаться в бездействии, в то время как собаки терзают его, — возразил Гуаканагари.

— Я пойду вперед. Одна. Я умею кое-что, но сейчас нет времени объяснять, что именно. Тот, кого зовут Рейнард, не причинит мне вреда. — Она проворно подошла к своему коню — волк следовал за ней по пятам, — сняла с седла медицинскую сумку. Вынув маленький, остро отточенный скальпель, она повернулась к Гуаканагари.

— У тебя есть еще карибский яд? Гуаканагари хотел было что-то возразить, но тут с форта раздался еще один душераздирающий собачий вой.

— Принеси мне дротик из своего ружья, — приказал он одному из сыновей.

Идя к дубовым воротам форта, Мириам молилась только о том, чтобы не опоздать. «Если бы Риго был мертв, я бы почувствовала это. Да, я бы знала».

Стражник смотрел на одинокую женщину верхом на лошади. Он узнал в ней жену полуиндейца. Прежде, чем он успел что-то предпринять, она приказала ему:

— Открой ворота. Я буду говорить с доном Эстебаном. Пошевеливайся! Он будет очень недоволен, если мне придется ждать слишком долго, — она надеялась, что ее голос прозвучал достаточно уверенно. Через несколько секунд, которые показались ей вечностью, ее впустили за укрепленные стены. Стражник безропотно помог ей слезть с лошади и предложил проводить ее во внушительно выглядевший дом, стоявший в центре форта. Но она повернула в сторону огромного уродливого сарая с плоской, покрытой пальмовыми ветками крышей. — Не обманывай меня. Я знаю, что мой муж здесь. И сейчас я увижу его. Скажи дону Эстебану, пусть молится о том, чтобы Риго был еще жив.

Эльзоро стоял возле арены, наблюдая, как Мириам Торрес разговаривает с его стражником.

— Сначала я не имела возможности идти на переговоры, но теперь прибыла помощь от семьи Аарона.

Он тихо выругался, думая, как выйти из этой щекотливой ситуации, потом вышел из тени ограды во двор.

— Вот так сюрприз, миледи. Наверное, вы прочли мое письмо, — сказал он, перейдя с кастильского на прованский. — Самое разумное — заключить сделку.

Мириам холодно улыбнулась и отвечала по-французски:

— Да. И самое разумное для вас. Если вы причините вред мне или позволите своим пиратам причинить вред Бенджамину, знайте, что ваша жизнь висит на волоске.

— А, эта защита не распространяется на вашего мужа, — сказал он, наклонившись к ней, чтобы поцеловать руку.

— Теперь — распространяется, — прошипела она, протянув одну руку, словно для поцелуя, и вцепившись в его волосы, а другой рукой поднося скальпель к горлу. — Дергайся, вырывайся, борись со мной — и я уколю тебя, если случайно не перережу большую артерию на твоей шее. Но даже маленький укол, если выступит кровь, погубит тебя, потому что на скальпеле карибский яд.

— Спокойно! — крикнул Эльзоро своим изумленным людям. Они замерли.

— Что вы делаете? Я выполню все, что вы хотите, миледи.

— Отведи меня к Риго, — крепче взяв его за волосы, она продолжала держать отравленный скальпель у его горла. Потом взяла его за руку и повела к арене.

— Твой полукровка весьма достойный боец, моя дорогая. Он уже убил трех моих лучших собак. Хорошо, что вы не так чувствительны, как большинство представительниц вашего пола. Мне бы не хотелось, чтобы вы нечаянно поскользнулись.

— Как вы догадываетесь, я привыкла ко многому — и к виду крови тоже, если вас волнует именно это, — Мириам чуть было не выпустила Эльзоро, когда увидела Риго посередине арены. Пол ее был скользким от крови и внутренностей меотвых собак. Риго тоже был весь в крови, его одежда была изодрана в клочья. Но он еще держался на ногах.

— Выведите его отсюда. «Боже, не дай мне дрогнуть». Риго поднял голову, отодрал кусок от туники и вытер с глаз пот и кровь. Мириам здесь, она приказывает Эльзоро. Он узнал ее голос, такой решительный, холодный, беспощадный. Он, должно быть, грезит — или уже мертв. Яррос приподнял планку, испачканную кровью. Риго атаковал последнюю собаку прямо у планки, которую Яррос поспешно опустил, заставив его и пса упасть.

Теперь он шел осторожно, стараясь не испугать Мириам. Одна из собак порвала его левую руку, другая сильно поранила ногу. Он уже готовился встретиться с четвертой, когда Эльзоро подал знак и покинул арену. Риго наконец перебрался через планку, не уронив из рук кинжала. Увидев, как блеснул скальпель у горла их врага, он прорычал:

— Боже, несчастная женщина, теперь и ты умрешь вместе со мной.

— Если ты заметил, мы еще не совсем мертвы, милорд. Но дону Эстебану осталось жить не так долго, если он неосторожно дернется и в его кровь попадет карибский яд.

— Что заставило тебя прийти сюда? Это чудо, что стражники не убили тебя, как только увидели! — он закашлялся, вынимая меч из ножен Эльзоро. — Это безумие.

— Да, все это безумие, — ответила она мягко. — После того, как ты и Бартоломео уехали, я прочла все документы, которые прислал отец Бартоломео.

— И теперь твои братья у меня в плену, полукровка. Думаю, самое время заключить сделку. Леди Мириам права. Ее отец будет очень недоволен, если с ней что-нибудь случится. А как тебе, должно быть, известно, я не хочу ссориться с ним.

— Прежде чем говорить о какой-либо сделке, приятель, я хочу, чтобы моя жена оказалась в безопасности подальше отсюда. Мириам, сотри яд, пока он не смог использовать его против тебя. — Риго крепче сжал руки Эльзоро и приставил меч к его горлу.

Она опустила скальпель, но и не собиралась стирать яд.

— Я никогда не ошибалась во время операции, — сказала она сухо. Ужас всех предыдущих дней давил на нее сильнее, чем она предполагала. Как им выбраться отсюда на свободу?

Стражник на стене видел, как солдаты хозяина собрались вокруг арены. Он слышал вопли собак и знал, что там происходит захватывающий спектакль.

— Вот не повезло дежурить на этих проклятых стенах именно сегодня утром, — пробормотал он. Внезапно раздался звук приближающихся шагов. И прежде чем он успел развернуться и поднять аркебузу, огромный волк, подпрыгнув на десять футов и легко преодолев стену, набросился на него. Они скатились с широкой каменной лестницы, но стражник уже ничего не чувствовал. Во время прыжка волк сломал ему шею.

Вокруг форта заблестели вспышки выстрелов, послышались крики, проклятия и звон скрестившихся мечей — укрепления атаковали. Высокий русоволосый юноша пролез через пролом в стене и с мечом в руке побежал в сторону главных ворот. Двое стражников заметили его и бросились через двор. Пока Бартоломео скрестил меч с одним из них, волк расправился с другим. Минуту спустя несколько дюжин всадников Торреса, сопровождаемые воинами Гуаканагари, ворвались на территорию форта.

Услышав звук начавшейся атаки, Риго еще крепче схватил Эльзоро.

— Кажется, мой дядя принял неверное решение. Быстрее, Мириам. — Мириам не успела обогнать стражников, которые спустили с цепи двух собак. Мириам бросила скальпель в собаку и ранила ее. Но даже маленького пореза было достаточно, чтобы яд подействовал. С удивленным визгом собака конвульсивно дернулась и рухнула наземь, увлекая Мириам за собой. Она выбралась из-под туши и увидела, что Риго справился со вторым псом.

Эльзоро нигде не было. Она принялась искать скальпель, единственное оружие, которым владела. Уже протянув за ним руку, она увидел, как перед Риго появился Эльзоро со сворой собак, готовый перерезать поводки. Она закричала, не успев вытащить скальпель из тела пса.

В это же время Мириам узнала золотоволосую голову Бенджамина. Теперь она поняла, почему Гуаканагари атаковал. Сильфе ранчо Торресов численно превосходили оборонявшихся.

Эльзоро и Риго смотрели друг на друга. Плантатор использовал кожаные поводки, как лассо, у Риго же был только маленький нож. Они описывали круги, намереваясь наконец закончить схватку, начавшуюся много месяцев назад в джунглях у Санто-Доминго.

— А теперь, Винсент, спусти собак, — скомандовал Эльзоро. Мириам вскрикнула, увидев Ярроса с тремя огромными псами на своре. Он был рядом с ограждением арены.

Если я выпущу их, они могут убить вас или леди.

— Выпусти их! Только он пахнет, как индеец. Они убьют его! — Эльзоро зарычал от предвкушаемого удовольствия.

Яррос спустил собак, но они были обучены сражаться на арене и с тупым послушанием перепрыгнули через планку. Увидев, как они закружили вокруг останков собак, предатель разразился проклятиями. Собаки, одуревшие от запаха крови, не слушались его команд.

Краем глаза Риго увидел, что Мириам подбирается к Ярросу, и похолодел. Эльзоро воспользовался мгновенным замешательством и, захлестнув поводком ногу Риго, выбил нож из его руки.

— Теперь, проклятый индеец, я скормлю тебя моим собачкам! Они изголодались по крови тайно.

Он дернул, но Риго тоже дернул другой конец кожаной ленты, лишая противника равновесия. Они упали на земляной пол и подкатились к самому краю арены, пытаясь задушить один другого.

Яррос был почти рядом с ними, когда Мириам нанесла ему удар, рассекая шею с правой стороны. Издав странный хрипящий звук, он повернулся к ней, схватившись рукой за горло, из которого хлестнула кровь. Черные, круглые, бездушные его глаза наполнились ужасом. Потом он медленно опустился на землю, не столько от действия яда, которого уже почти не осталось на скальпеле, сколько от того, что они перерезала большую артерию на его шее. Он был мертв, не успев упасть.

Эльзоро почти удалось столкнуть Риго на арену. Но увидев, что Мириам свободна, он на секунду ослабил хватку. Риго же воспрял духом. Он откатился от противника и, извернувшись, поднялся, используя прием, которому научился еще на улицах Севильи. Француз, выросший в роскоши и умевший обращаться только с оружием джентльменов, не мог устоять в рукопашной схватке. Несмотря на то, что он был тяжелее, его мускулистое, но неповоротливое тело не шло ни в какое сравнение с худым гибким телом противника. На каждый отраженный удар Риго отвечал тремя, попадавшими точно в цель.

— Ты дерешься как уличная крыса, — прохрипел Рейнард.

— Потому что я вырос на улице, — Риго чувствовал, что устает. Он растянул мышцы и потерял много крови, сражаясь с собаками. Левая рука и правая нога уже почти не слушались его. «Мне нужно быстрее кончать с ним». Он придвинулся ближе к борту арены, увлекая Эльзоро за собой.

— Ты позволяешь индейцу взять над собой верх, милорд? Полегче, человеколюбивый французский выродок!

Изрыгая проклятия, Рейнард пошел на него, стараясь дотянуться до горла Риго и повалить на землю, где его вес значил больше. Но, сделав выпад, он обнаружил в руках только клок туники Риго, тот же отскочил в сторону. Он пролетел по инерции еще немного вперед, и противник ногой подтолкнул его на арену к неминуемой смерти.

Мириам в ужасе смотрела, как Эльзоро бросился на Риго, тем самым приблизившись к собакам. Когда Риго опустился на землю у борта, она уже стояла рядом. Воздух наполнили крики Рейнарда и рычащих собак.

Риго обнял ее, загородив плечом ужасное зрелище. Через несколько секунд с Эльзоро все было кончено. Звуки клацающих собачьих челюстей заглушили шум битвы, кипевшей вокруг форта.

— Что за безумие заставило тебя рисковать жизнью?

— То же, что привело меня в летнюю кухню в Марселе и не дало уйти. Я не могу жить без тебя.

Он прижал ее к себе, вдыхая жасминовый запах ее волос. — Я люблю тебя, Мириам,

Она подняла полные слез глаза и взглянула в его окровавленное лицо.

— И мой отец считает, что за это ты должен умереть. Мы должны остановить его. Боюсь, он сошел с ума… или я совсем не знала его.

— Думаю, дядя Исаак лучше знает, как быть с Иудой Талоном.

Глава 30

Бенджамин поймал плетеную корзину, которая с тихим свистом перелетела через стену.

— Рани будь благоразумна. — Другая корзина, на этот раз не такая легкая, ударилась о его голову, и из нее посыпались цветки, оставляя в его волосах сладковатую пыльцу. — Проклятье! Ты будешь слушаться меня? А не то я переброшу тебя через коленку и нашлепаю по хорошенькой попе.

— Почему бы тебе не запереть меня в своей груди, а не в этой комнате? Я тогда исчезла бы с лица земли, как того хотел Пьеро, и тебе не надо было думать над тем, что делать со мной!

Она взяла очередную корзинку, чтобы бросить в него, но прежде чем она успела сделать это, он свалился через разбитое окно на корзины и подушки, которыми был завален пол в маленькой комнате на верхнем этаже дома Торресов. Он швырнул ее на кровать и упал вслед за ней, на ее извивающееся тело.

— Я запер тебя здесь, чтобы ты была в безопасности. Вспомни, что случилось в прошлый раз, когда ты столкнулась этим ужасным человеком.

— Мне ничего не угрожало. Я представилась ему твоей невестой. Извини, я солгала.

— Нет, ты не солгала, малышка. Ты для меня дороже, чем целый мир, и ты — та женщина, на которой я женюсь, — пробормотал он, уткнувшись теплыми нежными губами в ее шею.

Рани внезапно замерла.

— Ты… ты женишься на мне? А что скажет твоя семья? Они наверняка…

— Они полюбят тебя так же, как и я. Ты ведь веришь, что я люблю тебя, Рани? Я пересек океан, чтобы отыскать тебя, и надеюсь, что ты никогда не перестанешь любить меня.

— О, Бенджамин, как долго я ждала этих слов, — проговорила она, покрывая нежными поцелуями его лицо.

— Однако есть одно «но».. Ты должна пообещать, что никогда не будешь в одиночку спасать всех.

— Это ужасно трудно, — сказала она с дрожью в голосе.

— Это оградит тебя от всяких неприятностей. Когда я буду уезжать, Риго и Мириам будут заботиться о тебе.

— Ты уверен, что больше не любишь Мириам? — спросила она, переборов смущение.

Он сел рядом и посмотрел на ее маленькое сердцевидное личико, на ее полные неуверенности и тревоги золотистые глаза.

— Я люблю Мириам, как люблю Серафину и Лани. Ты сама видишь, как они с Риго подходят друг другу. Разве нельзя то же самое сказать о нас?

Вздох облегчения вырвался из ее груди.

— Даже несмотря на то, что я не настоящая леди, а цыганская знахарка, которая дружит с волками?

— Даже так. Ведь Веро теперь не только твой волк. За наше долгое путешествие он стал и моим волком, — сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее.

— Посмотрим, — прошептала она, отвечая поцелуем на поцелуй.

В дверь внезапно постучали, и слуга доложил, что горячая ванна дожидается дона Бенджамина. Его глаза хитро блеснули, и он провел по ее руке, стягивая мальчишечью тунику с золотистого плеча.

— Что ты скажешь, если я снова предложу тебе принять ванну вместе? Я припоминаю, что в первый раз ты осталась довольна.

— Да, Бенджамин, я действительно была очень рада… когда все кончилось, — ответила она, садясь и натягивая тунику обратно. — Прикажи слуге приготовить побольше воды. Она сморщила носик.

— Ты весь липкий от пота и крови, — добавила она с очаровательной гримасой.

Он, смеясь, приказал принести воды.

Поставив на середину комнаты круглый деревянный ушат и наполнив его теплой водой, слуги удалились, оставив Бенджамина и Рани одних. Оба они устали после долгого дня, но были рады, что опасное приключение кончилось благополучно и все снова вместе.

— Теперь ты больше похожа на женщину, чем в тот день, когда я впервые встретил тебя, и даже чем когда Оливия пыталась сделать из тебя леди. Хоть я и должен радоваться этому, ты больше нравишься мне в своей простой одежде, чем в рубинах и розовом атласе.

— А я люблю, чтобы на мне не было ничего. Бенджамин взял длинный черный локон и намотал на палец, привлекая ее к себе, потом начал спускать с ее плеч тунику, обнажая маленькие груди

— Ты моя золотая кошка, — пробормотал он. Его рот проложил горячую влажную дорожку от ее шеи к шоколадному соску. Он ласкал его языком, пока тот не стал твердым от возбуждения, затем проделал то же самое с его близнецом.

Обнажив ее тело до бедер, он взял ее груди в ладони, лаская губами бархатистую кожу. Затем нетерпеливо сорвал себя одежду.

— С тобой в ванную, моя водяная фея.

— Ты ранен.

— Всего лишь маленькие царапины, — она принялась ласкать его языком. — Они почти перестают болеть, когда ты прикасаешься ко мне — прохрипел он, в то время как дна ее рука стягивала вниз остатки его одежды.

С обещающей улыбкой она повела его к ванной, не выпуская его плоти из рук.

— Теперь мы будем делать здесь то, что я тогда хотела делать в бассейне твоего дяди.

Бенджамин улыбнулся, опускаясь в ванну. Рани опустила воду одну ногу, потом другую, присела на край и принялась поливать его водой.

— Сначала я вымою тебя, а потом мы поменяемся местами… или что-то в этом роде.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, когда она взяла пригоршню душистого мыла со стола возле ванной и чувственно провела рукой по телу Бенджамина. Он зачерпнул жидкого мыла и намылил руки. Когда его влажные скользкие пальцы дотронулись до ее груди, она потеряла равновесие. Он обнял ее одной рукой за талию и прижал к себе. — Смотри, как можно сэкономить время. Если ты потрешься об меня, мы отмоемся одной порцией мыла. — Она согласно кивнула.

Они встали в ванной друг напротив друга, прижавшись телами и обнявшись, лаская друг друга беспрерывно. Рани пошарила под водой и принялась тереть его крепкие бедра и ягодицы. Она почти задохнулась от удовольствия, когда он поднял над водой и намылил сначала одну, потом другую ее ногу. Когда он потянулся выше, к черным завиткам между ее бедрами, она тихо промурлыкала:

— Думаю, я уже достаточно чистая.

— Не совсем, — сказал он, чмокая ее в нос. Играя, он зачерпнул пригоршню воды и вылил ей на голову, намочив длинные волосы. — Я должен вымыть и их, разве не так? — просил он с невинным видом. Скоро шапка белой пены скрыла ее голову. Она закрыла глаза и откинула голову назад.

Рани чувствовала, как его возбужденная плоть настойчиво упирается ей в живот. Она отстранилась, когда он окатил ее с ног до головы и тряхнула волосами, обрызгав.

— Ты такая же коварная, как и Веро.

— Но я могу кое-что, что он не может, — она снова прижалась к нему, наклоняя его голову и впиваясь в его губы.

Бенджамин поцеловал ее еще сильнее. Его руки скользнули с ее бедер на маленькие шелковистые ягодицы и приподняли ее.

— Обними мои бедра, блудница, — скомандовал он грозно, отрываясь от ее рта и разбрызгивая воду, которая серебристыми каплями заблестела на ее груди.

Рани покорно повиновалась, обвив его ногами и открываясь навстречу его. Бенджамин вошел в нее так глубоко, как только мог, затем замер, чтобы сдержаться и не расплескать семя сразу же.

— Ты такая маленькая и легкая…

— И мокрая, — прошептала она, проводя ладонями по его плечам и сильной спине и прижимаясь к нему еще сильнее. — Мне так хорошо, Бенджамин. Я хотела бы, чтобы это никогда не кончалось.

— Тогда не шевелись и не прижимайся так сильно, иначе «это» кончится очень и очень скоро, — пробормотал он, двигаясь медленно. — Я люблю, люблю тебя, Рани, — бормотал он. Как много эта тоненькая, маленькая девочка значила для него! Она была его жизнь, а он чуть было не потерял ее из-за своей слепоты.

— Агата была права, ты моя судьба, Золотой Человек. И я буду любить тебя всегда. — Ее ногти впились в его влажные плечи, сжав их, когда он задвигался быстрее, сильнее и глубже. Ее тело трепетало в сладостной дрожи.

Бенджамин услышал ее сладострастный стон и больше не сдерживался. Весь мир завертелся вокруг них.

Несколько секунд Рани молча прижималась к нему, потом пробормотала:

— Бенджамин, я сплю.

— Тебе придется поспать в воде. Ты совсем измучила мои колени. Я уже не смогу ходить.

— Чья идея была заняться любовью в воде? — спросила она, отпуская его и выбираясь из ванны.

— А кто соблазнил меня? — возразил он. Рани засмеялась.

— Посмотри, что за безобразие мы учинили. Пол совершенно мокрый.

— Это все твои волосы. Ты отряхиваешься совсем как Веро.

В этот момент Веро открыл дверь и тихо вошел в комнату. Он обошел вокруг ванны и принюхался, потом сел и внимательно посмотрел на них.

— Думаешь, он тоже хочет помыться? — спросил Бенджамин, его глаза искрились смехом.

Рани внезапно повернулась к Бенджамину и взглянула в его глаза, прижав влажные ладони к его груди.

— Бенджамин… а об этой свадьбе…

— Не говори мне. Ты хочешь, чтобы и Веро услышал, — он, казалось, задумался, прекрасно понимая, как ей хочется, чтобы он подтвердил свое обещание.

— Если старший брат Риго, доминиканец, вполовину так терпелив, как тот говорит, пожалуй, он согласится провести брачную церемонию, свидетелем на которой будет волк.

Она замерла, глядя на него полными любви глазами.

— Думаю, это будет чудесно!

Аарон сидел в большой библиотеке дворца Колонов в Санто-Доминго, изучая письмо и присланные вместе с ним документы. Потом отложил все в сторону и закрыл глаза.

В это время в зал вошла Магдалена.

— Тебя что-то тревожит? Мария сказала, что прибыл посыльный с ранчо. Мы не можем не помочь Бенджамину, им одним трудно справиться с Эльзоро.

Аарон улыбнулся и взял ее за руку.

— Нет, не тревожься. Уже все кончено. Бенджамин вызволил свою цыганку, все уже в безопасности. Знаешь, он собирается жениться на ней…

— Ну, — задумчиво произнесла Магдалена, — если твоя семья смогла принять меня, чем дому Торресов может повредить Цыганская кровь? Я вижу, что он действительно любит ее так, как говорит. Думаю, сейчас тебя больше беспокоит вовсе не выбор Бенджамина. А что с Эльзоро?

— Он мертв. Против него восстали его собственные рабы. Все его люди или мертвы, или закованы в цепи. Риго, Бенджамин и Бартоломео справились сами.

— Тогда что же не в порядке?

— Помнишь, я рассказывал тебе о покушении на Риго на корабле и здесь, как только они прибыли.

— Я знаю, это дело рук Эльзоро. Тот человек был французом. Он получил деньги за голову Риго.

— Да, но он был только преданным слугой человека, который действительно желает смерти Риго.

Сердце Мириам дрогнуло, когда до нее начал доходить смысл сказанного.

— Этот человек — кто-то, посылающий деньги из Марселя?

— Иуда Талон. — ответил Аарон.

— Но если он платил Эльзоро и Бриенну, почему они начали донимать нас задолго до того, как мы нашли Риго?

— Это придется выяснить Исааку, — печально сказал Аарон. — Следующим кораблем я пошлю эти бумаги в Марсель. Потом мы сможем отправиться домой. Я слышал, что Мария получила весточку от Диего. Думаю, все обернется так, что она и без нас будет в Санто-Доминго в безопасности. Мы нужны на ранчо нашей собственной семье.

Она кивнула и бросила взгляд на бумаги.

— Иуде Талону есть за что ответить.

Марсель. Июль 1525 года

Исаак Торрес вошел через массивную ореховую дверь в городской дом Талона. В прошлом, входя в этот зал, он всегда чувствовал радушие хозяина дома. Толстый турецкий ковер поглощал звуки шагов. Его сердце тревожно забилось, когда он последовал за дворецким в контору Талона.

Слуга доложил о нем. Исаак вошел, и Иуда с широкой улыбкой поднялся над кипой бумаг навстречу ему.

— Исаак, мой старый друг, какой приятный сюрприз! Входи же, я прикажу принести вина.

— Думаю, вино нам не понадобится. Я пришел по очень неприятному делу, Иуда, — он положил на стол закладную и несколько писем. — Это прислал мне из Эспаньолы Аарон, — он замолчал, смотря на Иуду в упор. — Рейнард итвои пираты мертвы. Все кончено.

Иуда уронил голову на руки.

— Я разорен… и все благодаря этому варвару, будь проклято его имя!

— Но почему, мой старый друг, почему ты пытался разорить меня и мою семью задолго до того, как Мириам встретила Риго? Ты стоял за рейдерами, нападавшими на ранчо Торресов, за пиратами, грабившими нас на море. Ты сражаешься против нас уже более двух лет. — Исаак стоял спокойно, глядя на Иуду и ожидая ответа.

Впервые в жизни он увидел на лице Иуды умоляющее выражение.

— Я никогда не желал разорения Аарону. Я только хотел, чтобы он с семьей вернулись сюда — разве ты не хотел того же? Если бы их дом в этой дикой стране был разрушен, у них не было бы выбора. Все те годы, когда Мириам и Бенджамин были помолвлены, она очень хотела, чтобы он оставил свою мечту вернуться в Эспаньолу. А если бы я преуспел, они остались бы здесь, в Марселе.

— Но потом другой мой племянник вошел в жизнь Мириам, и она вышла за него. И поэтому умерла для тебя, — сказал Исаак печально.

— Да, она мертва для меня — пока жив этот дикарь! Мне не нужна дочь как жена христианина-полукровки! — Его лицо исказила настоящая ненависть. — Я дал ей все! Все! Она — моя единственная наследница, последняя из рода Талонов. У меня не осталось в живых никого из родных. Я не могу позволить исчезнуть моему роду и не позволю нашей крови замутиться кровью христиан и дикарей.

— Думаешь, если бы Риго умер, ты смог бы заставить Мириам и Бенджамина вернуться сюда вместе с семьей? — спросил Исаак, начиная понимать, в чем дело.

— Ты сам знаешь, как давно мы собирались объединить наши дома. Она должна была выйти за Бенджамина. Он старший сын Аарона Торреса, — в его глазах блеснул безумный огонь.

— Бенджамин женился на цыганской девушке, Иуда, а у Мириам и Риго уже сын. У тебя есть внук.

— Я не признаю отродье этого ублюдка! Он грубое, бесчестное животное! Исаак вздохнул.

— Но это уже не в твоей власти. Иуда. Я не позволю тебе продолжать вредить моей семье, которая включает теперь метиса-христианина и венгерскую цыганку. Они — моя семья, а я привык защищать свою семью. Больше от причала Лакидонии не отойдет ни одного твоего корабля. Мы враги навсегда. А я страшный враг. Фернандо Трастамара и Бернардо Вальдес могли бы подтвердить это… но они мертвы, — он смотрел на странное выражение лица Иуды и понимал, что старика уже не спасти. — Я обязан передать эти документы в городской совет, Иуда. Он, наверное, примет решение конфисковать твои суда. Я знаю, что ты получил груз рабов и, кажется, золота. Но, как я уже сказал, все кончено. — Иуда смотрел сквозь него, словно желая показать, что и он мертв для него.

Исаак вышел из комнаты и закрыл дверь дома человека, с которым дружил тридцать лет. Горько. Но Исаак Торрес должен защитить свою семью во что бы то ни стало.

На следующее утро весь город собрался поглазеть на арест Иуды Талона.

— Они нашли его в большом зале висящим на крюке, со сломанной шеей, в черных доспехах. Его сняли и похоронили в простой могиле за городской стеной.

Дрожа, Мириам вошла в контору Аарона. Она чувствовала, что случилось что-то страшное. Риго, держа ее за руку, усадил в большое дубовое кресло и встал за спиной. Она взглянула в печальное лицо свекра и сказала:

— У вас новости о моем отце. Это значит, что Риго теперь в безопасности?

— Да, Риго и все мы теперь в безопасности, — спокойно ответил Аарон. — Он умер, Мириам.

Риго почувствовал, как что-то словно пронзило ее тело, но она, задержав дыхание, взяла себя в руки и спросила:

— Городской совет осудил его?

— Нет, дядя Исаак ходил к нему, чтобы убедить отказаться от своего плана.

— Но он по-прежнему хотел убить Риго и заставить меня подписать брачный контракт с Бенджамином? Аарон выглядел изумленным.

— Откуда ты это знаешь?

— Мне было нетрудно догадаться. Когда я прочла его инструкции Рейнарду, все остальное было легко понять. Рейнард всегда подчеркивал, что ни вам, ни Бенджамину не причинит никакого вреда. Только разорит ваше хозяйство. И он упорно пытался убить Риго, — она замолчала. — Мой отец никогда не отказался бы от своего замысла, даже не имея средств для его осуществления. Добившись собственного бесчестья, он покончил жизнь самоубийством. — В ее спокойном голосе слышалась гордость. — Да, Мириам. Мне очень жаль. Дядя Исаак очень расстроен тем, что явился одной из причин… Она протестующе подняла руку.

— Нет, ему пришлось взять на себя очень трудную задачу. Это я должна принести извинения всей вашей семье за те несчастья, которые, сама того не желая, принесла вам, будучи дочерью Иуды Талона. Я напишу дяде Исааку. Он не должен винить себя за грехи моего отца, — она протянула руку к плечу, пожала ладонь Риго и встала. — Я хочу немного побыть одна. — Отец и сын смотрели, как она спокойно и гордо покидает комнату.

В полдень Риго нашел ее в детской с маленьким Диего на руках. Она мирно смотрела на него, гладя черные прямые волосы. Увидев Риго, Мириам улыбнулась.

— Со мной все в порядке, милорд. У меня есть вы и ваш сын. Впереди у нас целая жизнь. Хоть мой отец и не понял этого, объединение наших семей все же совершилось.

Эспаньола. Апрель 1526 года

Риго смотрел, как Мириам заканчивает бинтовать руку крестьянина тайно. Его ранил дикий кабан. Без помощи лекаря, остановившего кровь и зашившего рваную рану, этот человек наверняка не выжил бы.

Однажды возникнув, гордость всякий раз вспыхивала в его сердце, когда он видел свою жену помогающей индейцам.

Несмотря на то, что Мириам боялась ехать в Эспаньолу и жить среди чужих, она все же освоилась на ранчо. Между Бенджамином и ею все еще были натянутые отношения, хотя внешне они были любезны и почтительны друг к другу. Риго улыбнулся, подумав о Бенджамине и маленьком создании — его жене. Сколько веселых минут Рани принесла им она и волк, который всегда был рядом с ней.

Мириам почувствовала, что Риго рядом. Он терпеливо ждал, прислонившись к высокой пальме рядом с хижиной и наблюдая за ней. Как всегда, сердцем она ответила на его взгляд — ироничный и понимающий.

— Я хотел пригласить тебя на прогулку верхом. Но надо поторопиться — после полудня будет дождь. Чувственная улыбка изогнула ее губы.

— Значит, ты не хочешь, чтобы я растаяла под дождем?

— Позволь заметить тебе, я вообще не хочу, чтобы ты таяла.

Мириам объяснила пациенту и его жене, что делать дальше, потом поднялась и пошла к Риго. Протянув руку, она просто сказала:

— Я готова, мой господин.

Риго поцеловал ее руку, и они пошли через поселок к тому месту, где пасся Пелигро.

Уже на полпути к форту они промокли насквозь и, увидев пещеру, решили переждать там ливень.

— Это самое удобное место, чтобы соблазнить кого-нибудь, — сказала она, не совсем недовольная неожиданным уединением.

— Да, я согласен с тобой. В большом доме слишком людно. Несмотря на то, что комнат вполне достаточно, ощущение такое, что мы не остаемся одни даже ночью в постели.

— Такое укрытие вполне может подойти нам, — хитро заметила она, просунув руку под прилипшую к мокрому телу рубашку. От влаги тонкая ткань стала полупрозрачной.

— Как врач я требую, чтобы ты снял мокрую одежду, иначе простудишься.

— В такой жаркий день, Мириам? — вздохнув, он стянул тунику через голову; от его длинных волос во все стороны полетели брызги.

Мириам занялась распутыванием шнуровки на платье, Через минуту она уже стояла перед ним обнаженная и мокрая. Риго смотрел на нее, затаив дыхание. Мокрые волосы стали темнее обычного и окутывали ее блестящим одеялом. Ее бледная кожа казалась прозрачной. Он нежно прикоснулся к ее груди, отметив, что с появлением Диего, она увеличилась. Бедра тоже немножко округлились, но, несмотря на все это, она осталась его изящной утонченной Мириам.

— Ах ты колдунья, ведь знаешь, как я люблю смотреть на твое тело, — пробормотал он, проводя рукой от груди вниз к животу и от бедер к ягодицам, давая ей возможность прижаться к своей мокрой горячей коже.

Мириам обвила его руками, и их губы слились в долгом чувственном поцелуе.

Их любовь больше не была темной страстью, полной скрытого страха и неуверенности. Теперь они были открыты друг другу, и у них было впереди много времени… вечность. Они медленно опустились на пружинящий ковер, ласково обнимая друг друга.

Риго сгреб ее в охапку и перекатился на спину, так что она оказалась сверху.

— Я не могу допустить, чтобы на такой нежной спинке остались грязные следы, — прошептал он, раскрывая ее бедра и обхватывая ими свои. Приподнявшись, он глубоко вошел в нее.

Она упала на его грудь, позволив двигаться в том ритме, в каком он хотел.

Достигая пика, он заставлял ее успокаиваться, наслаждаясь полным единением и головокружительной игрой. Они забыли о времени и о том, где находятся, ощущая только друг друга и то наслаждение, которое превращало их в целое. Дождь прекратился, и из-за густых белых облаков выглянуло солнце. Неторопливо они отодвинулись друг от друга и лежа наслаждались безмятежностью и покоем. Отголоском их счастья на небе была радуга.

Мириам постепенно возвращалась к действительности. Риго провел ладонью по ее плечам и спине, лениво прошептав:

— Нам надо бы встать, а то ты сгоришь.

— Или поменяться местами, если ты не против.

— Ненасытная женщина, — сказал он, но уступил, и они снова сплели тела… Наконец они, умиротворенные, легли в тени большого папоротника.

— Мне кажется, одежда высохла и пора ехать, — сказал Риго, посмеиваясь.

— Я согласна, но прежде я хочу сказать тебе кое-что. Ты прав, в доме живет слишком много людей, и там слишком шумно.

— Мириам, что случилось? Она улыбнулась.

— Нет, но я надеюсь, тебе лучше узнать обо всем сейчас, нежели потом. — Она взглянула в его глаза, полные любви и участия, а еще — легкой тревоги. У нас будет еще ребенок, — она смотрела, ожидая, как он отреагирует на это известие, помня, как он боялся за нее во время ее первой беременности.

Радостная улыбка озарила его лицо.

— Ты явно довольна, а ведь это тебе придется заботиться о наших детях. Как я могу быть не рад?

— Я снова стану толстой и неповоротливой, а ты недавно признался, что теперь любишь худых женщин.

— Да, но я еще заметил, что твоему телу не помешает немного округлиться. Пожалуй, я признаюсь, что мне нравится разнообразие, то есть когда ты похожа то на луну, то на месяц.

Она улыбнулась.

— А ты становишься не только солдатом. В тебе гораздо больше дипломатических способностей дяди Исаака, чем ты подозреваешь.

Он нежно поцеловал ее руку.

— Я никогда не был политиком, а теперь перестал быть и солдатом — стал просто семейным человеком, который оставил свои бесконечные мытарства ради дома и ради этого рая.

Эпилог

Дом Торресов. Ноябрь 1526 года

Брат Бартоломео прочел последнюю молитву, перекрестив двух крошечных, беспокойных младенцев. Это происходило в небольшой часовне, недавно построенной стараниями брата Бартоломео с помощью Каони. Часовней пользовались не только белые поселенцы, но и обращенные в христианскую веру индейцы. Именно здесь крестили всех появлявшихся в округе детей. Брат Бартоломео передал маленькую, смуглую Сару в руки гордого Бенджамина. и Рани, несколько смущенная всем происходящим, принялась поправлять на девочке платьице. Веро был, конечно, здесь же, ни на шаг не отходя от хозяев, но его вид никого уже не шокировал.

Вместе с Сарой сегодня крестили и маленького Франциска, своими голубыми глазами выдававшего Риго. Так же, как Диего, Франциск был смугл и черноволос, походя этим на своих предков тайно.

Аарон и Магдалена, обнявшись, наблюдали за своими детьми и внуками, выходящими из часовни на яркое утреннее солнце. Виоланта, полная сознанием собственной значимости, бережно несла на руках Диего. Бартоломео, уже вполне взрослый двадцатилетний юноша, о чем-то горячо спорил со своим младшим братом Кристобальдом.

На праздник по случаю крестин собрались все, кого любили и кого всегда ждали в доме Аарона Торреса. Здесь были Серафина и Рудольфе со своими тремя детьми, Гуаканагари и его брат Каони, а с ними — еще несколько индейцев таино.

— Как приятно, что вы. Святой отец, нашли время и силы прибыть сюда для крещения, — поблагодарила Магдалена брата Бартоломео.

— Господь Бог всегда помогает нам, когда считает это необходимым, — смиренно ответил сводный брат Риго. — Я как раз направлялся на северное побережье для того, чтобы подыскать место для нового доминиканского монастыря. — Если ты там обоснуешься, то будешь ближе к нам, чем раньше, и сможешь навещать нас почаще, — вступил в разговор Риго.

Брат Бартоломео оглядел всю большую семью Торресов.

— Надеюсь, что это будет именно так.

Из толпы вышел Гуаканагари, широко улыбаясь.

— Я рад. Святой отец, что моя прошлогодняя речь была всего лишь необходимой игрой, и надеюсь, что вы для моего народа останетесь добрым другом.

— Благодарю вас, Великий Вождь. По окончании всех дел буду счастлив провести несколько вечеров с вами. Мне необходимо узнать как можно больше об истории вашего народа.

— Почту за честь быть вам полезным.

— А почему вы вдруг заинтересовались историей индейцев, Святой отец? — спросил Риго.

— Ты же знаешь, что вот уже много лет веду борьбу при дворе императора за то, чтобы испанцы изменили свое отношение к индейцам. И на этот раз я решил испытать новый метод — собрать свидетельства индейцев об истории их народов и об истории из взаимоотношений с европейцами и на этом материале сделать книгу.

— Как хорошо быть ученым. Святой отец, — сказала Рани. — Если бы я могла свободно написать хотя бы простое письмо… писать книги — мужское занятие.

— Мужское занятие? — возмутилась Мириам. — Так же как и медицина, да, Святой отец?

Риго засмеялся и прижал Мириам к себе, смотря на Бенджамина.

— Кажется, у тебя появляются соперники, брат. Если Рани и Мириам не удастся превзойти тебя в этом, то Магдалена — серьезный конкурент.

Магдалене было очень приятно, что Риго так высоко ценит ее.

— Святой отец, по-моему, Риго прав. Мы можем помочь собирать материал для вашей книги.

— Я буду очень благодарен вам за помощь в работе. Думаю, что моя книга поможет индейцам и европейцам жить в гармонии на благо светлого будущего замечательной страны, которую подарил нам Господь и которую мы называем Новым Светом.

Примечания

1

Карл V (1500-1558) — император Свящ, Римской империи. Испанский король (Карлос I) в 1516-1556 из династии Габсбургов.

(обратно)

2

Вирайнa (virreina) — вице-королева (исп.). Прим. ред.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Эпилог

*** Примечания ***