Дьявол сказал "бах" [Ричард Кадри] (fb2) читать онлайн

Ричард Кадри Дьявол сказал: «Бах» Сэндмен Слим — 4

Джинджер и Диане за то, что сделали это возможным. И Холли, Саре и Дейву за подливку.

Легко ступить ногою в ад;

И день, и ночь врата его открыты.

Но вот назад пройти свой путь,

Из царства тьмы, чтобы вернуться,

О трудно это, даже невозможно.

«Энеида», Книга 6

В этом мире есть два типа людей, мой друг: те, у кого револьвер заряжен, и те, кто копают. Ты будешь копать.

КЛИНТ ИСТВУД, «Хороший, Плохой, Злой»

Перевод Иванова Г.А., 2023

Я выбираю мелодию в музыкальном автомате и проверяю, чтобы он был включён погромче. Я загрузил в музыкальный автомат сотню или около того дьявольских мелодий. Адовский Совет терпеть не может, когда я прихожу на совещание с полным карманом мелочи. Дикий Билл, бармен, тоже это ненавидит, но он проклятая душа, которую я нанял на эту работу, так что понимает, почему я это делаю. Я направляюсь обратно к столу и киваю ему. Он качает головой и возвращается к протирке стаканов.

Лес Бакстер^[1] заканчивает зловещий «Дьявольский культ», когда я подсаживаюсь к остальным членам правящего Совета Ада. Мы здесь, в «Бамбуковом доме кукол» уже пару часов. У меня болит голова от отчётов, пересмотренных графиков и компетентных мнений. Если бы у меня не было музыки, чтобы всех раздражать, то, скорее всего, к этому времени я бы их уже поубивал.

Буер^[2] пододвигает в мою сторону набор чертежей.

Адовцы похожи на маленьких демонов на той картине Иеронима Босха «Сад земных наслаждений». Некоторые выглядят вполне по-человечески. Некоторые выглядят как зелёные дьяволы на старых бутылках из-под абсента. Некоторые похожи на то, что выблёвывают монстры после долгих выходных поедания других монстров. Буер выглядит как каракатица в костюме «Хьюго Босс» и пахнет как мусорный контейнер зоомагазина.

— Что ты думаешь об этих колоннадах? — спрашивает он.

— Колоннадах?

— Да. Я переделал колоннады.

— Что, блядь, за колоннады?

Генерал Семиаза, верховный главнокомандующий легионами Ада, вздыхает и указывает на ряд опор в центре страницы.

— Это колоннада.

— А.

Я ни черта не могу сказать, отличаются ли эти рисунки куриной лапой на чертежах от последней пачки рисунков куриной лапой, которые показывал мне Буер. Я говорю первое, что приходит в голову.

— Те статуи были здесь раньше?

Буер размахивает своими маленькими щупальцами каракатицы и водит пальцем по бумаге.

— Они новые. Разные значки для каждой из Семи Благородных Добродетелей.

Он не лжёт. Они все здесь. Все они там. Все эти личностные причуды, придающие адовцам огромный культурный стояк. Коварство. Беспощадность. Свирепость. Лживость. Молчание. Сила. Блаженство. Они представлены коллекцией демонических мраморных фигур с кожистыми крыльями и раздвоенными языками, изогнутыми шипами и острыми как бритва спинными плавниками, группами глаз на стебельках и паучьих лап. Колоннады выглядят как самое ебанутое поле для мини-гольфа во Вселенной, и они расположены там, где должна быть новая Городская Ратуша.

— У меня идея. Как насчёт того, чтобы вместо «Легиона Смерти» поставить «Крысиную стаю» с композицией «Удача быть леди»?

— Прошу прощения? — говорит Буер.

— Я имею в виду, что это выглядит слегка по-фашистски.

— Спасибо.

— Это был не комплимент.

Я отталкиваю чертежи заострёнными пальцами уродливым протезом левой руки. Буер не знает, как реагировать. Как и никто из них.

Присутствуют строитель Буер, генерал Семиаза, ведьма Обизут и политик Мархосиас^[3]. Подобные Советы были у древних греческих королей, и так как один друг намекнул, что мне следует почитать о греках, у меня тоже есть Совет. Последний член Совета — Люцифер. Это я. Но я вернусь к этой части позже. Мы пятеро — те самые светлые умы, предположительно отвечающие за Ад. В действительности мы кучка второразрядных механиков, пытающихся не дать колёсам оторваться от пылающего бензовоза, который несёт прямо на школьный автобус, полный сирот и котят.

Весь Совет уставился на меня. Я здесь уже сотню дней и, тем не менее, каждый раз, когда я произношу что-то, кроме «да» или «нет», они смотрят на меня, как на говорящего жирафа. Просто адовцы не привыкли, чтобы люди отвечали им. Ничего страшного. Я могу это использовать. Пусть они считают меня немного странным. Немного непонятным. Играть в Дьявола проще, когда никто понятия не имеет, что ты собираешься сделать или сказать дальше.

Они всё ещё ждут. Пусть ждут.

Подобные совещания у нас каждые пару дней. Мы восстанавливаем Ад после того, как тот сгорел в огне, как бикини из флэш-бумаги, когда первоначальный Люцифер, настоящий Люцифер, свалил из города, всучив мне эту работу. Проблема для остальных членов Совета заключается в том, что я не знаю, как быстро хочу вернуть Даунтаун в рабочее состояние.

— Я не против адовской гордости. Сейчас смутные времена, команда на последнем месте, и им нужна группа поддержки. Клёво. Но я не хочу, чтобы столица Ада выглядела так, словно мы вот-вот собираемся печатным шагом войти в Польшу, — говорю я Буеру.

Обизут поворачивает чертежи к себе. Я всё ещё не знаю, как она выглядит. На ней маска из слоновой кости, скрывающая всё, кроме глаз, а их прикрывает занавес из золотых бусин.

— Дизайн Буера расширяет и подчёркивает многие классические исторические мотивы адовского дизайна. Мне они нравятся, — говорит она.

Обизут отвечает за духовную сторону восстановления, и обычно не комментирует подобные вещи. Я её расстроил. Хорошо.

— Эти атрибуты нацистского Диснейленда — слишком дёшево и просто. Похоже на то, что придумали бы Кисси, — говорю я.

Это удар ниже пояса. Назвать адовца Кисси — это как назвать Чака Нориса Иосифом Сталиным. Буер смотрит так, словно хочет сигнальным факелом затолкать эти чертежи мне в глотку. Обизут и Семиаза глядят на меня так, словно застукали меня за поеданием печенья перед ужином. Мархосиас поднимает брови, что равносильно тому, что она в шаге от того, чтобы вызвать меня на дуэль на рассвете.

Обычно подход Плохой Папа работает. Адовцы помешаны на социальной иерархии, и мне приходится регулярно напоминать им, кто на вершине. Теперь им нужно, чтобы Хороший Папа погладил их по головке, прежде чем всё пойдёт как в «Гензель и Гретель», и я окажусь в духовке печи.

— Буер, ты талантливый парень. Ты собираешься перестроить весь Пандемониум впервые за примерно миллиард лет. Ни у кого больше не будет подобного шанса. Отбрось хрень Альберта Шпеера^[4] и используй современный подход. Когда Бог зашвырнул вас, падших ублюдков, в Ад, строители были единственными, кто видел его как нечто больше, чем груду камней и пыли. Сделай это снова.

Не могу поверить, что я учусь, как работает политика и придворные интриги. Я немного чувствую себя подлым. Я скучаю по избиению людей. Это честная работа, но в последнее время мне не часто приходится заниматься ей.

Мархосиас качает головой. Она тощая, бледная и похожа на птицу, но инстинкты у неё скорее, как у велоцираптора.

— Не уверена. В нестабильные времена народ нуждается в утешении. Им нужно знакомое.

— Нет. Не нужно. Им нужно увидеть, что у руководства есть яйца и видение. Им нужно увидеть, что мы создаём новый, больший и лучший Ад, чем у них когда-либо был прежде.

Обизут слегка кивает сама себе.

— Я бросала камни сегодня утром, и, хотя мне нравится работа Буера, если всё должно поменяться, то знаки в благоприятном расположении для этого.

— Видите. У нас благоприятное расположение и всё такое. Мы в шоколаде. Давайте нарисуем несколько новых планов.

Я беру из миски на столе горсть маленьких крекеров и отправляю их в рот один за другим. На самом деле, это жареные яйца дриттов. Дритты — это крупные надоедливые адовские песчаные блохи. Знаю, звучит отвратительно, но это Ад. Кроме того, если жарить что-то достаточно долго, оно становится приятным. Яйца дритта идут как жареный попкорн.

Семиаза на этих совещаниях практически ни на что не реагирует и тщательно подбирает слова.

— Ты неделями отвергаешь все наши идеи. Свои идеи у тебя есть?

— Я беспокоюсь, что это место в итоге окажется похожим на Лос-Анджелес. Весь с адовскими торговыми центрами, футболками и стриптиз-барами. Пандемониум, который я помню, больше город в стиле Бела Лугоши-и-тумана. Когда мне нужно выбирать между «Мрачными тенями» и сумками на пояс, я каждый раз буду переходить на тёмную сторону. Кто-нибудь из вас видел фильм Фрица Ланга «Метрополис»?

Они качают головами.

— Он бы вам понравился. В нём о воротилах, выбивающих из пролетариев дерьмо в городе, состоящем из небоскрёбов высотой в милю, изрыгающих дым машин и офисных башен, похожих на трахающих космические корабли драконов. Это место опрятное, точное и душераздирающее, но стильное. Совсем как вы. Так что это домашнее задание для всех. Посмотрите «Метрополис». Он есть в меню по запросу.

Всё верно. Ад крадёт кабельное. Позовите копа. Три самых популярных телешоу в Даунтауне — это Луча Либре^[5], японские игровые шоу и «Семейка Брэди»^[6], которые, по мнению адовцев, являются глубоким антропологическим исследованием жизни смертных. Надеюсь, просмотр «Брэди» угнетает их так же сильно, как меня угнетает пребывание в ловушке здесь, в говнопроводе Творения.

— Сделаем перерыв. Мне нужно выпить.

Я подхожу к барной стойке и сажусь. Я заставляю Совет проводить совещания здесь по паре причин. Первая заключается в том, что адовцы любят свои ритуалы, и процесс достижения результата — это как японская чайная церемония, скрещённая с Торжественной Мессой, только ещё медленнее. Здесь достаточно ритуальных размахиваний руками, чтобы усыпить Далай-ламу.

Вторая причина — это место. Это адская версия моего любимого бара в Лос-Анджелесе, «Бамбукового дома кукол». Главное различие между этим и другим «Бамбуковым домом» заключается в том, что баром в Лос-Анджелесе управляет Карлос. В Аду же мой пра-пра-пра-дедушка, Дикий Билл Хикок.

Когда я присаживаюсь, Дикий Билл уже приготовил для меня стакан Царской водки.

— Что думаешь? — спрашиваю я.

— О чём?

— О чём. Об этом чёртовом совещании.

— Думаю, ты собираешься свести этих парней с ума.

— Там не только парни.

Он прищуривается, глядя на Совет.

— В этой компании есть дамы?

— Две.

— Чёрт. Я так и не научился различать адовцев. Потому что по мне все они сукины свиноёбы, так какое мне дело до того, если я ошибусь и задену их чувства?

Не думаю, что управление баром когда-либо было работой мечты Билла, и он не из тех, кто рассыпается в благодарностях, но я знаю, что здесь ему нравится больше, чем в Батчер-Вэлли. Билл умер в 1876 году, был проклят, и с тех пор в качестве наказания сражался врукопашную с другими убийцами и стрелками в той адской дыре. Вытащить его было наименьшим, что я мог сделать для семьи.

— Кто-нибудь доставляет тебе неприятности? Им известно, на кого ты здесь работаешь?

— Полагаю, все уже в курсе. Что меня не особо радует. Я не привык, чтобы другие дрались за меня в моих драках.

— Подумай об этом следующим образом. Это заведение не просто для того, чтобы у меня было где выпить. Оно для того, чтобы показать голубым кровям, кто здесь главный. Если кто-то достаёт тебя, это означает, что они достают меня, и мне нужно сделать что-то громкое и грязное в связи с этим.

Он затягивается сигарой и кладёт её на край стойки. По всему дереву видны следы ожогов.

— Похоже, это тяжёлая работа — изображать Старого Ника. Не завидую тебе.

— Я сам себе не завидую. И ты не ответил на мои вопросы.

Он с минуту молчит, всё ещё злясь, что я справляюсь о его благополучии.

— Нет. Никто конкретно не изводит меня. Эти ящероподобные ублюдки не особо приучены к туалету, но они обращаются со мной не хуже, чем обращаются друг с другом. И они творят это только тогда, когда тебя с товарищами нет рядом. Вот тогда и появляются дебоширы.

— Если услышишь что-то интересное, ты знаешь, что делать.

— Может, я и мёртв и проклят навечно, но не безмозглый. Я помню.

Мы поворачиваемся и смотрим на Совет.

— Так кто, по-твоему, собирается убить тебя первым? — спрашивает он.

— Никто из них. Семиаза слишком дисциплинирован. Он видел, как Ад разваливался на части в прошлый раз, когда у него не было Люцифера. Я не чувствую запаха убийства ни от кого из остальных. А ты?

Я допиваю свой стакан. Он наливает мне ещё, и один себе.

— Не от них напрямую. Но я узнал, что по крайней мере один всё записывает и передаёт тому, кто будет фактически забивать кабанчика.

— Вот почему я торможу восстановительные работы. Держу крутых парней при деле и разбросанными по всему Пандемониуму. Затрудняю им планирование моей трагической кончины.

— Забавно слышать подобный кровавый разговор. При жизни я не особо любил строить планы, и мне никогда и в голову не приходило, что когда-нибудь кто-то ещё в семье унаследует эту черту характера.

— Это новое. С тех пор, как перебрался в резиденцию Люцифера, я много времени провожу в библиотеке. Я никогда прежде не читал ничего длиннее обратной стороны обложки видеокассеты. Думаю, это вывихнуло мне мозг.

— Книги и женщины доведут до этого. Просто не нужно обдумывать такие масштабные мысли, что забываешь прислушиваться, не подкрадывается ли к тебе что-то сзади.

— Я никогда не читаю, сидя спиной к двери.

Он кивает и залпом выпивает стакан.

— Всё, что требуется, — это лишь один раз, — говорит Билл. Он смотрит мимо моего плеча. — Мне кажется, твои друзья заждались тебя.

— Увидимся, Дикий Билл.

— Задай им аду, парень.

Когда я возвращаюсь, остальные выглядят нетерпеливыми. На секунду я вспоминаю Кэнди в Лос-Анджелесе. После почти годичного знакомства, мы наконец сошлись прямо перед тем, как я спустился сюда. Удалось выжать два счастливых дня вместе. Что бы она подумала о правящей элите Ада, ловящей каждое моё слово? Наверное, ржала бы до усрачки.

— Сегодня мы всё сделали правильно. Знать, чего ты не хочешь, это ничуть не хуже, чем знать, чего хочешь. Давайте встретимся здесь в это же время через три дня. Буер, тебе хватит этого времени, чтобы набросать несколько идей?

Он кивает.

— Я посмотрю вечером твой «Метрополис». И подготовлю тебе что-нибудь к следующему совещанию.

— Тогда на этом всё. У кого-нибудь есть вопросы? Какие-нибудь соображения? Какие-нибудь рецепты бананового хлеба, чтобы поделиться с классом?

Ничего. Ад — это жёсткое место. Они собирают бумаги и записи. Складывают в кожаные сумки и портфели.

— Спасибо, что пришли.

Я направляюсь обратно к барной стойке, где Дикий Билл уже наливает мне выпить. Мне нужно покурить. Достаю пачку «Проклятия» и закуриваю. Может, это и Ад, но, по крайней мере, можно курить в барах.

Билл наливает второй напиток в другой стакан и уходит.

Позади меня Мархосиас. Она делает так иногда после совещаний. Говорит, что хочет попрактиковаться в английском. Я не возражаю; после трёх месяцев разговора только на адовском, моё горло чувствует себя так, словно я полоскал его кровельными гвоздями.

— То, что ты сказал Буеру, либо очень грубо, либо очень умно, — говорит она.

— Дьявол имеет право и на то, и на другое. Так написано в руководстве. Взгляни сама.

— Ты застал всех врасплох. Никогда не слышала, чтобы ты раньше когда-нибудь упоминал Кисси. Знаешь, все восхищаются тем, как ты уладил с ними. Заставить других убивать вместо себя — самый элегантный способ, и ты проделал это мастерски.

В другое время и в другом месте, я бы подумал, что это сарказм, но я знаю, что это не так. Она тащится от того, что я сделал. Почему бы и нет? Я притащил Кисси сюда, будто мы были союзниками, загнал в ловушку между армиями Небес и легионами Ада, и уничтожил большую часть их в одной большой Королевской битве^[7]. Подобного рода вероломство охватывает почти все Семь Благородных Добродетелей. Она строит мне глазки, и из-за этого мне хочется сильно и быстро ее отдубасить.

— Когда дело касается убийства, обычно я предпочитаю практический подход, — говорю я.

— Конечно. У Сэндмена Слима океан крови на руках. «Монстр, который убивает монстров» — разве не так тебя называли на арене? И вот ты здесь, Люцифер, величайший монстр из всех них. Возможно, у Господа и в самом деле есть чувство юмора.

Когда она произносит это, её глаза сияют. Ей нравится быть так близко к главному маршалу парада Подземного мира. Ей хотелось бы обладать властью Люцифера, но подобная мысль до жути пугает её, делая эту мечту гораздо более возбуждающей. Вот почему она стоит сзади. Интимный тет-а-тет с Сатаной. Это не приносит ей никаких дополнительных очков в моих глазах, и она это знает, но заставляет остальной Совет нервничать, и её это забавляет.

Я глубоко затягиваюсь «Проклятием», словно она может вызвать торнадо и отнести меня, как Дороти, обратно домой.

— Учитывая все обстоятельства, я бы предпочёл Филадельфию.

Она глядит на меня, а затем переводит взгляд на Дикого Билла, не улавливая шутки. Билл игнорирует её и вытирает следующий стакан.

— Пока ты здесь, ты так и не сказал, почему выбрал меня в свой Совет. Или почему решил создать его. Люцифер…

— Бывший Люцифер, ты имеешь в виду, — прерываю я её. — Теперь я Люцифер. Того другого парня сейчас зовут Самаэль, и он дома, налаживает отношения с Папочкой.

— Прошу прощения. Самаэль никогда бы и не подумал работать с кем-либо, кроме самых доверенных его генералов.

— Возможно, если бы он задавал больше вопросов, это место не выглядело бы как посредственная Хиросима. У меня нет проблем с выслушиванием советов от умных людей. И, отвечая на твой вопрос, Самаэль рекомендовал тебя.

— Я польщена.

Она оглядывается через плечо. Все остальные снаружи. Ей нравится заставлять их ждать.

— Твой английский становится лучше, — говорю я.

— Как и твой адовский. Ты утратил большую часть акцента.

— Кое-кто сказал мне, что я говорю как деревенщина.

— Не так уж плохо. Но ты стал более достойным во всех отношениях.

— Мне придётся следить за этим. От достоинства меня пучит.

Кто-то у дверей бара спрашивает: «Люцифер, ты готов идти?»

Это военный коп по имени Ветис. Он возглавляет отряд моей охраны. Он клуша и заноза у меня в заднице, но опытный ветеран с тугим очком. Он похож на Элиота Несса^[8], если бы у Элиота Несса вместо головы был лошадиный череп.

— Я остаюсь, но леди сейчас выйдет.

Ветис выходит на улицу. Я киваю на дверь.

— Твой караван ждёт.

Мархосиас выпрямляется, чтобы уйти, но не двигается с места.

— Ты никогда не возвращаешься с нами. Почему бы не прокатиться со мной в моём лимузине? Он очень удобный и вместительный.

Все члены Совета передвигаются в индивидуальных лимузинах и минивэнах в окружении дюжины автомобилей охраны. Это, как если бы президент, папа и Мадонна разъезжали по городу в компании Уайетта Эрпа^[9] на переднем сиденье.

— Спасибо, я сам доберусь назад.

— Ты не доверяешь мне.

— А ты бы доверяла?

Она берёт свою сумку.

— Скорее всего, нет.

— В любом случает, я люблю проветриться после совещания.

— Конечно. Увидимся через три дня.

— Это свидание.

Она перекидывает кожаную сумку через плечо. Ходят слухи, что она из кожи старого политического оппонента. Я окликаю её.

— Ещё кое-что. Я знаю, что кто-то из вас открыл охоту на меня. Когда я выясню, кто это, то набью их черепа ракетами и запущу, как на Четвёртое июля^[10]. Не стесняйся рассказать это другим. Или придержи эту информацию при себе. Ты умная. Тебе лучше знать, как поступить.

Она слегка приподнимает брови. На этот раз в удивлении. Коротко улыбается мне и выходит.

Конечно, она не собирается рассказывать остальным. Точно так же, как и никто из них не сказал ни слова ей, когда я сказал им.

— Это привлекло её внимание, — говорит Билл.

— Она и так положила на меня глаз. Она не расскажет остальным, но я хочу посмотреть, скажет ли она кому-нибудь ещё.

Билл качает головой.

— Она не скажет ни душе. Знаешь, у неё в правом рукаве спрятан нож.

— Все знают. Для того он и нужен.

Когда Билл начинает снова наливать мне, я накрываю стакан рукой.

— Откуда ты знаешь, что это не она играет спектакль перед тобой?

— Я не знаю. Я не знаю ни об одном из них. Я просто подливаю масла в огонь и жду, когда случится что-нибудь интересное.

— Звучит так, будто ты пихаешь свой ботинок судьбе в задницу, а это капельку опасно.

Я пожимаю плечами и затягиваюсь «Проклятием».

— Я заперт в дурке с худшими отродьями Бога. Мне нужно что-то делать. Глумиться над ними или завести собаку, а я не собачник.

Билл кивает. Его взгляд смягчается, как бывает всегда, когда он вспоминает свою жизнь до того, как получил пулю в спину.

— Я тоже не большой любитель собак. Однажды я видел слона в цирке шапито и подумал, что было бы неплохо иметь такого. Подъезжаешь в Абилине^[11] к каким-нибудь дебоширам верхом на такой ходячей серой горе и делаешь ставки, кто из них обосрётся первым. Да, сэр, я бы в любое время суток предпочёл слона собаке.

Я отталкиваюсь от барной стойки и встаю. Найди большую коробку и тонну арахиса к своему дню рождения, Билл.

Он протягивает мне кожаную куртку и шлем, которые я держу за стойкой во время совещаний. Пусть остальные члены Совета ездят по городу как армия Цезаря. Я сяду на свой мотоцикл и буду жать на полную всю дорогу до дворца. Да, у меня есть дворец. Я богатый избалованный принц и политик. Я — всё то, что когда-либо ненавидел.

Я надеваю куртку и перчатки. Билл наблюдает за мной краем глаза, притворяясь, что вытирает стойку. Моя протезная рука и кисть представляют собой прекрасный ужас. Причудливое сочетание органического и неорганического. Как нечто, оторванное кем-то от робота-насекомого. Смесь «Терминатора» с «Мухой». Я смотрю на Билла. Он кивает на мою руку.

— Видеть, как исчезает эта штука, всегда приводит меня в хорошее настроение. Без обид, но я всё жду, что она проберётся сюда и задушит меня моей собственной барной тряпкой.

— Разрешаю тебе пристрелить её, если она так сделает.

— Хорошо, потому что я не собирался тратить время на то, чтобы спрашивать разрешение.

Я беру горсть крекеров из яиц дритта, отправляю несколько в рот, а остальные кладу в карман куртки.

— Держи для меня ухо востро.

— Как всегда, — говорит Дикий Билл.

Я выхожу через задний выход. Мотоцикл припаркован на заднем дворе, накрытый самым грязным, самым дерьмовым брезентом в Аду. Никому и в голову не придёт заглянуть под него.

В Даунтауне есть не так уж много серийных мотоциклов, так что я поручил нескольким местным инженерам построить мне «Электру-Глайд» 1965 года^[12]. Отдаю должное местным парням и девушкам. Они сделали всё, что было в их силах, но это скорее «Адски», чем «Харли». Он сконструирован как механический бык в латных доспехах. Руль сужается к концам, словно лучше смотрелся бы на рогатой голове. Выпуск извергает драконье пламя, а верхнеклапанный двигатель с таким гипер-турбонаддувом, что на длинной прямой я могу заставить его светиться вишнёво-красным. У него нет спидометра, так что я не знаю, насколько он быстр, но вполне уверен, что уделываю несколько рекордов скорости на суше.

Я перекидываю ногу через мотоцикл и с пинка завожу его. Я всегда надеваю шлем в последнюю очередь. Это часть истории моей жизни, что мне нужно было попасть в Ад, чтобы начать носить шлем. Там, в Лос-Анджелесе, святоша Джеймс, моя ангельская половина, ненавидела, что я езжу с открытой головой. Дома всё, о чём мне приходилось беспокоиться, это копы. Здесь это папарацци. Мне нравятся мои одиночные поездки, и я не хочу, чтобы о них узнало всякое отребье. Они дают мне шанс выпустить пар. Плюс, я могу увидеть Пандемониум на уровне улиц без лакеев и политических подлиз, говорящих мне то, что, по их мнению, я хочу слышать.

Я даю полный газ и выезжаю на улицу. Я не беспокоюсь о траффике. Улицы в этой части города всё ещё представляют собой разбомблённые развалины, так что большая часть дорожного движения представлена перевозящими солдат и припасы грузовиками. Практически все остальные передвигаются пешком. Я прибавляю газ, поворачиваю и мчусь по переулку, делая большой крюк обратно ко дворцу.

Квартал за кварталом, улицы деформированы, а дома сбиты с фундаментов. Но теперь на рынках есть еда, а горящие здания — не единственные источники света на улицах. Я объезжаю автофургон, куда адовские солдаты тащат закованных в наручники и кандалы мародёров. Солдаты не отличаются вежливостью в отношении них. Мародёры представляют собой окровавленное хромающее месиво. Ну и хуй с ними.

Даунтаун не всегда был таким. Я провёл здесь взаперти одиннадцать лет, так что довольно хорошо узнал это место. Но смертный по имени Мейсон Фаим и генералы Люцифера (Семиаза был единственным воздержавшимся) попытались развязать войну с Небесами. Плохая идея. Город сгорел. Небо почернело. Землетрясения открыли воронки, поглотившие целые районы.

Когда я смотрю на Ад, то вижу Лос-Анджелес. Это забавный вид магии. Конвергенция. Изображение каждого места, наложенное поверх другого. Это странно, но мне так легче передвигаться. Адовцы всё ещё видят старый Ад. Им не нужен «Фэтбургер»^[13] в 2 часа ночи. А если бы был нужен, то, возможно, они не были бы такими мудаками 24/7.

Я медленно восстанавливаю это место, но не могу канителить вечно. Я хочу чем-то занять этих дьяволов, заговорщиков и ублюдков с ножом-в-спину. Но рано или поздно они закончат восстановительные работы. А до тех пор всё, чего я хочу, — это не быть убитым и найти способ вернуться в настоящий Лос-Анджелес к Кэнди — девушке, которую я оставил там.

Впереди бутылочное горлышко, где два рухнувших здания перекрыли большую часть улицы, практически соприкасаясь крышами. Между зданиями небольшой трамплин, а дальше ровная дорога. Если я попаду точно туда, то смогу поднять мотоцикл в воздух на несколько метров с другой стороны. Я выжимаю газ и набираю около восьмидесяти, когда влетаю на трамплин.

Они поджидают меня наверху. Двое из них. Тот, что справа, бьёт меня куском арматуры поперёк груди, и вместо приятного плавного полёта на задней части мотоцикла, я в одиночку взлетаю в воздух, делаю сальто назад и приземляюсь на асфальт.

Я плюхаюсь на живот и поднимаю взгляд как раз в ту секунду, когда в дело вступает второй нападающий. Он взбегает на большую кучу щебня и бросается сверху на меня, бронированная горилла в костюме спецназа и кованых сапогах. Я переворачиваюсь на спину и пытаюсь встать.

Слишком медленно.

Он приземляется на меня ногами вперёд, словно думает, что если будет топать достаточно сильно, то получит вино. Кованые сапоги ещё не закончил. Он пинает меня в бок. Тщательные, хорошо выверенные, с оттяжкой пинки. У этого парня была практика. Секунду спустя к нему к чечётке на моих рёбрах присоединяется парень с арматурой. Это не та тихая поездка домой, на которую я надеялся.

Если бы я был простым смертным, то был бы уже мёртв или, по крайней мере, парализованным калекой после того, как Кованые сапоги приземлился на меня и сломал мне позвоночник. Но я не простой смертный, и это не обычная ситуация. Меня и так трудно убить, а сейчас, когда у меня под рубашкой доспехи Люцифера, ещё сложнее.

Одному из громил наскучило пинать, и он оглядывается по сторонам в поисках чего-нибудь, что можно было бы сбросить на меня. Этим мудакам веселее, чем если бы они были в «Чак Э. Сыр».^[14]

Я рывком поднимаюсь на колени. Собираюсь продемонстрировать этим парнями несколько приёмов Брюса Ли в стиле сумасшедшей обезьяны. В любую секунду. Скоро.

Но я просто стою на коленях, позволяя двум идиотам пинать меня. Мой разум становится пустым. У меня такое тошнотворное головокружительное чувство, что я что-то забыл. Что-то, что я должен был сделать, или что я должен был где-то быть. Кажется, будто что что-то ползает у меня за глазами. Может, мне просто нужно подождать, пока эти парни выбьют из меня всё дерьмо.

Затем это чувство исчезает. Должно быть, это длилось секунд десять, но этого времени хватило Кованым сапогам и его другу, чтобы сновать сбить меня лицом вниз. Я лезу в карман, набираю пригоршню дриттовских крекеров и бросаю им. Пинки прекращаются. Я снова рывком поднимаюсь на колени.

Знаете, как молодые вампиры без какой-либо подготовки могут быть столько дёргаными и компульсивными^[15], что им нужно систематизировать всё, что вы им подбрасываете? То же самое происходит с безмозглыми адовцами, и непохоже, что эти двое в состоянии орудовать фритюрницей в «Макдональдсе». Когда я швыряю крекеры, они бросаются за ними, как зомби за одноногим слепым человеком.

После всех этих ударов по телу мне приходится проползти несколько метров, прежде чем удаётся встать. Я снимаю шлем и кладу на тротуар, доставая чёрный костяной клинок, который всегда прячу за поясом брюк.

Близнецы Глиммеры^[16], опустившись на корточки, складывают яйца в аккуратные кучки. Я обхватываю рукой голову Кованых сапог, оттягиваю её назад и провожу клинком по его горлу. Чёрная адовская кровь струится по моей руке, как вытекающее моторное масло. Его друг так сосредоточен на складывании яиц, что до последнего мгновения не замечает клинка. Я делаю взмах, и его голова отделяется и катится в сторону, останавливаясь, уперевшись в мой шлем.

Я подхожу и смотрю на него, словно собираясь набить эту голову и повесить на стенку, как поющую рыбу. Я жду какого-нибудь звука. И вот оно. Едва заметный хруст, когда сапог опускается на щебёнку, у меня за спиной. Я разворачиваюсь и швыряю голову, словно чешуйчатый шар для боулинга. Адовские команды наёмных убийц обычно работают втроём. Учитывая, что у первых двоих суммарный IQ был на уровне жидкого вафельного теста, оставшийся должен был быть командиром отряда.

Он выше двух других, с тем же тусклым взглядом ящерицы, как у многих пехотинцев легиона. Его спецназовский бронежилет тяжелее, чем у других, так что голова лишь на секунду нарушает его равновесие. К бедру у него пристёгнут «Глок», но он делает в воздухе молниеносные боевые приёмы парой неприятных на вид зазубренных длинных мечей. Он мог бы взяться за пистолет, но хочет сделать себе имя, нашинковав Люцифера, используя старую школу. Грёбаные дьяволы со своими грёбаными ритуалами.

Я делаю шаг назад, словно ослеплённый его приёмами из видеоигры. Я годами сражался на арене здесь внизу. Мечи причиняют боль, но после нескольких сотен порезов пугают не больше асфальтовой болезни. В том смысле, что их по возможности стоит избегать, но они не стоят того, чтобы терять из-за них сон. И всё же, они причиняют боль, а мне и так больно. И я лишился своих снеков.

Он заглатывает наживку и бросается в атаку. Я делаю шаг вперёд и ловлю его запястье предплечьем, отклоняя опускающийся мне на голову клинок. Теперь, когда я на расстоянии удара, шаг второй такой атаки по учебнику довольно прост: пока ваш противник занят блокированием вашей атаки сверху вниз, вы делаете шаг вперёд и выпад вторым клинком, насаживая его, как коктейльную сосиску. Единственная проблема заключается в том, что это известно каждому разумному существу во Вселенной, и оно к нему готово. Вместо того, чтобы атаковать, я позволяю ему нанести мощный удар мне в солнечное сплетение. Его клинок высекает искры, когда попадает в доспех, и переламывается надвое. Это пугает его на время достаточное, чтобы я сделал пару шагов и поставил ногу на землю позади своего шлема.

Когда он возвращается ко мне, я бью ногой, посылая шлем словно пушечное ядро ему в лицо. Я слышу, как хрустят кости, и он разворачивается, прежде чем рухнуть лицом вниз. Я встаю над ним, выбиваю меч из руки и сую его пистолет себе в карман. Хватаю его за лацканы, переворачиваю и швыряю головой вперёд в груду щебня. Пока он занят, пытаясь дышать разбитым лицом, я обшариваю карманы его мёртвых друзей. Пусто. У них нет даже жетонов, так что я не могу сказать, из какой они части легиона.

Их ботинки и бронежилеты тяжёлого вида, выдаваемые прифронтовой пехоте, которая, по сути, является пушечным мясом. Но с тех пор, как закончена война с Небесами, у клоунов вроде этих не должно быть свободного времени. Чтобы избежать подобной хуйни, я и не тороплюсь с восстановлением. Почему эти мудаки не расчищают завалы и не восстанавливают дороги вместе с остальными пехотинцами? Они полагают, что, если убьют меня, один из них станет новым Люцифером? Может, они собирались разделить этот титул — Мо, Ларри и Кёрли, Три Адских Балбеса^[17]. Но ни у кого из этой шайки не хватило бы воображения или яиц, чтобы самостоятельно попробовать провернуть нечто подобное. Кто-то их надоумил. Тот, которому я вмазал шлемом, приходит в себя, так что я возвращаюсь к нему.

Я поднимаю целый длинный меч и прижимаю к его горлу.

— Проснулся, солнышко?

Он хрюкает. Трясёт головой, пытаясь прийти в себя.

— Кто вас послал?

— Никто. Мне не нужно разрешение, чтобы убивать смертных.

Я наклоняюсь вперёд, используя свой вес, чтобы вдавить острие меча в него, пока не начинает течь кровь.

— Этот смертный подписывает твои зарплатные чеки, урод. Угадай, кто не получит рождественский бонус?

Он кривится и сплёвывает.

— Смертный никогда не станет истинным Люцифером. Смертные — это души, не годные ни на что, кроме пыток и хозяйственных работ, которым можно обучить животное. Я проклинаю тебя и смертного Мейсона Фаима. Он хотя бы обещал нам Небеса. Что дал нам ты?

— Я не отрезал тебе руки и ноги, и не превратил в декоративную подушку. Как насчёт этого?

Он напрягается. Даже с мечом у горла он хочет броситься на меня. Он настоящий пацан. Истинно верующий. Такие, как он, строили Освенцим и устраивали линчевания на родине. Кто знает, в какие игры он со своими друзьями играют с душами здесь внизу?

Я убираю меч от его горла и бью плоской стороной по его изуродованному лицу. Он стонет и сгибается пополам. Везучий ублюдок. Мне бы тоже хотелось лежать и стонать. Мои помятые рёбра болят. Я швыряю оба его меча в ближайший провал.

— Ты так и не ответил на мой вопрос. Кто вас послал?

Он переводит дыхание и говорит: «Мы пришли сами, чтобы убить ложного Лорда Геенны».

Я хватаю его за голову и вдавливаю в щебёнку. Я всегда хорошо видел, когда люди лгут, но Люцифер может видеть то, чего я не вижу, и доспех даёт мне частичку его силы. На данный момент это преимущественно фокусы уровня интермедий, но я могу сказать, если кто-то носит чары для маскировки, или если кто-то заколдован. Я всё время смотрю вглубь глаз ассасина. Внутри что-то дрожит, как микроскопический стробоскоп. Вот оно. Он заколдован. Кто-то отправил его и его друзей на охоту за мной и стёр им память, чтобы эти хмыри считали, что это была их идея. Я отпускаю его и сажусь на щебёнку над ним.

— Как тебя зовут?

Он внимательно смотрит на меня. Он действительно ненавидит, когда его допрашивает смертный.

— Укобак.

Я мог бы забрать Укобака во дворец, передать его ведьмам, и пусть они разберут его разум на части. Может они и смогут найти внутри что-то полезное, но я не уверен насчёт этого парня. Тот, кто отобрал этих троих, выбрал их потому, что у них не наблюдалось избытка клеток головного мозга. У разумного адовца или человека даже после стирания памяти обычно остаются какие-то остаточные проявления. Иногда их можно обнаружить, если копнуть достаточно глубоко и не беспокоиться о том, что можно убить или превратить в овощ. Но при той силе заклятия, что я увидел в глазах Укобака, внутри него не окажется ничего полезного. Я не могу бросить его в психушку или тюрьму. В конце концов, я Люцифер. Тому, кто послал его, нужно сообщение.

— Ладно, Укобак, вот как обстоят дела. Ты устроил мне засаду и облажался. Твои друзья мертвы, и мне кажется, что от тебя мало пользы в плане информации. Плюс, твой чёртов меч порвал мне куртку.

Он уставился на меня.

— Объясню по-простому. Я могу убить тебя сейчас или оставить в живых, но это будет больно. Тебе выбирать.

Укобак смещает свой вес. Он хочет сделать последний бросок камикадзе на меня. Я пробую пальцем прореху в рукаве куртке. Всё не так уж плохо. Скорее всего, смогу заштопать. Я не берегу одежду. Всё из-за поножовщины и стрельбы.

— Если бы мог, я бы убил тебя и каждого смертного во Вселенной, — хрипит он. — Когда ваши души попадут в Ад, я потрачу вечность, сплетая из ваших внутренностей гобелены великолепной агонии и развешу их по всем стенам и парапетам Пандемониума.

— Если бы желания были конями, мы бы все были по сапоги в дерьме. Выбирай, Чак. Тихая смерть или ужасная жизнь.

— Я выбираю жизнь. Любой шанс вернуться и прикончить тебя за убийство моих товарищей стоит любого жалкого наказания, на которое способен смертный

Я киваю.

— Так и думал. На твоём месте, я, возможно, пошёл бы другим путём.

Он наносит лоу-кик^[18], стараясь попасть мне по лодыжке. Я достаю из кармана его «Глок» и стреляю ему в колено. Он завывает и катается по асфальту, держась за ногу. Теперь ему есть чем заняться, пока я приступаю к работе.

Я отрезаю шесть длинных полосок материи от комбинезона Кованых сапог. Четыре использую, чтобы связать запястья его и его мёртвых друзей. Затем ставлю на колёса «Харлей» и откатываю назад, чтобы привязать мертвецов к задним амортизаторам. Беру оставшиеся две полоски и привязываю и Укобака. Он пинается и размахивает кулаками, пока я волоку его к мотоциклу, но, когда он двигается, ему от этого больнее, чем мне. Я продеваю руку через переднюю часть шлема, чтобы держать его во время езды. Теперь нет смысла скрывать, кто я такой. Прежде чем сесть на мотоцикл, я оглядываюсь на Укобака.

— Знаешь, это не то, что я обычно делаю. Дома я плохой человек, но не настолько плохой. Перед уходом Самаэль сказал, что мне придётся быть безжалостным, чтобы выжить, и он был прав. Все должны понимать, что, если танцуешь с Дьяволом, лучше не наступать ему на ноги.

Укобак смотрит на меня снизу вверх. Не знаю, из-за боли это, страха или общей тупоголовости, но он понятия не имеет, о чём я. Я сажусь на мотоцикл и завожу двигатель.

— И поехали.

Мотоцикл ползёт вперёд, словно хочет опрокинуться в зыбучих песках. Даже адовский мотоцикл не предназначен для того, чтобы тащить за собой три взрослых тела. Я слегка прибавляю газу. Мотоцикл выпрямляется и движется вперёд. Сперва медленно, но набирает скорость по мере того, как я поворачиваю акселератор. Когда он обретает устойчивость, я резко прибавляю газу, и мы мчимся по бульвару Санта-Моника ко дворцу. Я не оборачиваюсь. Не хочу видеть, что там у меня за спиной.

Чем ближе мы к Беверли-Хиллз, тем больше на улице адовцев. Они пялятся и показывают на меня, когда я проезжаю мимо. Меня подмывает остановиться и пошутить насчёт того, что я так всегда отбиваю мясо, но продолжаю катиться, не встречаясь ни с кем из них взглядом. Мне и не требуется. Видеть своего правителя, покрытого кровью и грязью, волокущего за собой несколько сот килограммов кровоточащей болонской колбасы, — это всё, что им нужно. Через час эта история разлетится по всему городу. К завтрашнему дню пойдут слухи, что их было не трое. Их окажется дюжина. Пятьдесят. Я убил их сучьей пощёчиной^[19] и тащил одним мизинцем.

Охранники вокруг дворца видят, как я приближаюсь, и расступаются, как Красное море перед Чарлтоном Хёстоном^[20]. Я останавливаю мотоцикл на дворцовой лужайке, опускаю пяткой подножку и слажу. Сотня адовских солдат наблюдают за мной в мёртвой тишине.

— Вот что случается с наёмными убийцами, — говорю я.

Солдаты вытягивают шеи или залезают на джипы и «Унимоги», чтобы получше разглядеть, что я приволок.

Подходит офицер. Я не знаю его имени и не спрашиваю. Он выглядит напуганным.

— Я убил двоих там, где они набросились на меня. Когда я снова двинулся в путь, один был жив. Подвесить всех троих в гиббете^[21]. Если тот, что жив, не загнется через два дня, отпустите его. Живым и без кожи, он по-прежнему будет служить наглядным уроком другим.

— Да, милорд, — говорит офицер.

Я направляюсь во дворец, но через несколько шагов оборачиваюсь. Я не могу отсюда судить о состоянии тел. За мотоциклом тянется не так много крови. Скорее всего, это не очень хороший знак для Укобака. Охранники таращатся на меня.

— Один из вас, отведите мой мотоцикл в гараж, пусть его почистят и отполируют, — Не то, чтобы я собирался и дальше ездить на нём теперь, когда все знают, как он выглядит.

Я направляюсь внутрь, гадая, что подумала бы Кэнди о том, что я только что сделал. Я вполне уверен, что она бы поняла. Даже, возможно, одобрила бы. Впрочем, ей не придётся этого делать, потому что это входит в длинный список того, о чём я никогда ей не расскажу.

В этом забавном конвергентном Аду дворец Люцифера — это пентхаус отеля «Беверли Уилшир». Я не утверждаю, что моя берлога хороша, но говорю, что на фоне моих комнат Версаль выглядит сараем.

Дворцовая стража выстроилась кольцом в вестибюле. Я киваю им, оставляя на коврах землю, дорожную грязь и кровь. Направляюсь прямо к своему личному лифту. Шлёпаю ладонью по медной пластине на стене, и дверь лифта откатывается в сторону. Внутри я касаюсь другой пластины и шепчу адовский худу-код. Кабина начинает подниматься, шкив и провода гудят над головой, мягко раскачивая отсек. Приятное ощущение. Мотельный массажер «Волшебные пальчики» разминает узлы напряжения в моих плечах. Я шевелю руками и ногами. Вращаю головой. Мои ладони ободраны до крови после падения с мотоцикла, но ничего серьёзно не пострадало, кроме чёртовой куртки.

Кабина останавливается у пентхауза. Я снова касаюсь медной пластины и выхожу на прохладный полированный мраморный пол. Пентхауз представляет собой потрясающее зрелище. Словно «Архитектурный дайджест» забрался на верхнюю часть крыши отеля и высрал шато голливудского киномагната. Повсюду окна. Дорогая мебель ручной работы. Упомрачительно дорогие произведения искусства. И достаточно спален и ванных комнат, чтобы все девушки-ковбои Монтаны могли заехать сюда на бои подушками.

Я скидываю ботинки возле лифта. Похуй ковёр в вестибюле. Помойте его. Сожгите. Мне насрать. Но я не хочу, чтобы кровь была по всей квартире.

Мояквартира. До сих пор звучит забавно, но вынужден признать, что по прошествии трёх месяцев начинаю ощущать это место домом. Раньше я управлял видеомагазином в Лос-Анджелесе. Если бы я мог переместить сюда инвентарную ведомость и телевизор во всю стену, то мог бы полностью стать Говардом Хьюзом^[22] и никогда не выходить отсюда. Если бы я достал для Кэнди дневной абонемент, то определённо мог бы привыкнуть к адовской светской жизни. Здесь наверху, в окружении тонированного стекла и обитой шёлком мебели, я — Синатра с рогами, а Пандемониум — мой кладбищенский Вегас.

Я направляюсь в спальню и проверяю разбросанные по квартире контрольные метки. Ни одна не нарушена, и ничто не выглядит не на своём месте. Я могу расслабиться. По правде говоря, меня меньше волнует ещё одна драка, чем шпионы. Мне нужно одно место в Аду, где мне нет необходимости 24/7 оглядываться через плечо.

В спальне я раздеваюсь, бросая одежду кучей у подножья кровати. Порванную куртку я комкаю и швыряю в шкаф. Я мог бы заштопать её, но я чёртов Люцифер. Велю портным сшить мне новую. Запираю дверь спальни и провожу рукой по верху притолоки. Вырезанные мной защитные руны по-прежнему на месте. Залезаю под горячий душ и надолго остаюсь там.

Может я уже и привык к этой квартире, но никогда не привыкну принимать душ в доспехах Люцифера. Я никогда не снимаю эту штуку. В тот момент, как она исчезает, я становлюсь уязвимым к любым атакам. Ножу, худу или белке с самострелом. Знаю, я выгляжу шизиком, намыливаясь в этой консервной банке от Версаче, но мне не обязательно смотреть на себя.

Закончив, я надеваю чёрные костюмные брюки, шёлковую футболку и гостиничный халат, достаточно толстый, чтобы остановить пули. Чёрный клинок отправляется в один карман, а пистолет Укобака — в другой. Затем подхожу к комоду и быстро осматриваю нижний ящик. Здесь лежит сингулярность — тайное оружие мистера Мунинна, чтобы перезапустить Вселенную, если Мейсон или я разрушим её. Здесь наац, моё любимое оружие, когда я сражался на арене. И здесь маленький курносый.38, который я прихватил с собой из Лос-Анджелеса. В барабане отсутствует один патрон. Тот самый, которым я обманом заставил Мейсона Фаима прострелить себе голову три месяца назад. Именно тогда святоша Джеймс, моя ангельская половина, забрал ключ, который мне нужен, чтобы покинуть Ад, и бросил меня здесь. По правде говоря, я рад, что этот ханжеский мудак покинул мою голову. Но я тотчас бы вернул его обратно, если это даст мне ключ.

Дверь спальни распахивается и входит Бримборион с охапкой конвертов и донесений. Он — это то, чего мне никогда не хотелось в своей жизни. Личный помощник, иначе говоря, профессиональный засранец, который знает обо мне больше, чем я сам.

— Что я говорил тебе о том, чтобы вламываться сюда без стука?

— Если бы я не вломился, то никогда бы тебя не нашёл.

— В этом и заключалась идея.

Бримборион выглядит вполне по-человечески, если не считать того, что он тощий, как кузнечик, с конечностями и пальцами достаточно длинными, чтобы достать четвертак со дна литровки «Джека». Он одевается в тёмные костюмы с высоким воротником, словно сошёл из рассказа Диккенса задницей прямо на палку^[23]. Он также носит круглые очки в проволочной оправе. Мне кажется, именно эти очки заставляют меня ненавидеть его. Что за странный выбор для манерности. В том смысле, кто-нибудь слышал о близоруком ангеле?

— Как ты вообще попал сюда? — спрашиваю я.

Он закатывает глаза к Небесам.

— Вы имеете в виду те милые штучки, которые нацарапали над дверями? Я ваш личный помощник. Я должен иметь возможность следовать за вами куда угодно.

Он расстёгивает рубашку и достаёт висящий на цепочке тяжёлый золотой талисман.

— У меня есть отмычка. Она открывает любую дверь во дворце, независимо от того, сколько на ней оберегов или чар.

— Мило. Где мне взять такую?

— Боюсь, это единственный экземпляр.

— Возможно, мне следует его забрать.

— Не стесняйтесь, милорд. И не беспокойтесь. Я сделаю всё возможное, чтобы замять скандал.

— Какой скандал?

— Тот самый, в котором Повелитель Подземного мира, Архидемон, Великий Зверь боится прославленного секретаря. Мне больно думать, что скажут об этом ваши враги.

Мне хочется складировать шлакоблоки на этого четырёхглазого долбоёба, пока он не взорвётся. Он чуть шире открывает глаза за фальшивыми стёклами своих фальшивых очков и пристально глядит на меня. Но мелкий засранец кое в чём прав. Пока я не наберу полной силы Самаэля, мне не хочется, чтобы честолюбивые крестьяне штурмовали замок с вилами и факелами.

Я тянусь за письмами и донесениями, накрывая его руку своей. Сжимаю. Недостаточно сильно, чтобы сломать кость. Ровно настолько, чтобы напомнить ему, что я мог бы, если бы захотел. Ослабляю хватку и беру донесения. Он массирует пальцы, но ничего не говорит.

— Научись стучать, и мы вновь сможем стать лучшими друзьями. Усёк?

— Конечно, милорд.

Он отвешивает лёгкий поклон и уходит.

Помнится, как-то я выпивал с Видоком в Лос-Анджелесе, и он познакомил меня с другим старомодным вором. Тот сказал, что лучший способ защититься от взломщиков очень простой. Берёте всю доступную мебель и складываете её так, чтобы она идеально балансировала на верхней части двери. Любой, кто попытается проникнуть внутрь, получит по голове комодом или креслом-качалкой. Если хотите проявить фантазию, можете добавить ведро растворённой в воде каустической соды. Настоящий фокус в том, чтобы не забыть предупредить горничную до того, как она придёт на следующее утро.

Достаю наац из комода и кладу под подушки в изголовье кровати. Складирование мебели звучит как слишком много работы. Швыряю донесения в камин. Адские бюрократы могут поцеловать меня в задницу. Направляюсь в библиотеку.

Это мой Форт-Нокс, мой кабинет и моя комната безопасности. Я наложил на это место самые тяжёлые защитные худу, какие только знаю. Из всех убежищ, в которые я когда-либо собирался бежать, когда начинало твориться что-то странное, библиотека по списку шла после лепрозория и горящего мусоровоза. Но вот я здесь.

Я не измерял это место шагами, но библиотека в длину выглядит примерно как футбольное поле, окаймлённое двумя этажами книг на простирающихся на тридцать метров витиеватых полках из тёмных пород дерева. Потолок в виде купола расписан сценами, иллюстрирующими три догмата адовской церкви. Мысль: Бог и Люцифер спорят, что раз у людей есть свободная воля, то и у ангелов она должна быть. Действие: война. Сцена милая, но суровая, и слишком старается выглядеть благородной, словно советский пропагандистский плакат. Новый Мир: Люцифер со своими потерпевшими поражение, пребывающими в состоянии шока сельским пацанами в Аду. Он похож на продающего змеиную мазь деревенщине проповедника на христианских собраниях, но в своём собственном ебанутом стиле этот скользкий сукин сын пытается поступать правильно по отношению к своему народу.

Я устроил себе уютную нору у стены «Греческой стены», той фигни, что велел мне прочесть Самаэль. Я нашёл его заметки в экземпляре напечатанной крупным шрифтом полуразвалившейся книги со сжатым изложением истории Греции в стиле «Ридерз Дайджест». (Мне стыдно, что он знает меня достаточно хорошо, чтобы оставить эту информацию в книге, написанной для затворников и полуслепых бабулек). Он включил туда имена тех, кого я мог бы рассмотреть для введения в Совет. Если это те адовцы, которым я могу доверять, то я не готов познакомиться с теми, кому не могу доверять.

Я перетащил в свою нору отделанный золотом плюшевый красный диван, большой рабочий стол и несколько кресел. Иногда я даже впускаю кого-нибудь попользоваться этими креслами. Не так много и не так часто, но любой, кто приходит, находится на моей территории. Я знаю, какие ковры покрыты связывающими кругами. Знаю, в каких книгах пустоты, набитые ножами и смертоносными зельями.

Стол и ближайшие полки завалены книгами, бумагами, ручками и странными маленькими машинками. Хламом, который можно найти только в магазине канцтоваров, служащем по совместительству вечерней школой для палачей-любителей. Губчатая красная ракушка, которая рычит, когда сжимаешь её, и выплёвывает то, что я думаю сойдёт за адовские скрепки. Они толстые и острые, словно предназначены для того, чтобы карать бумагу, а не просто скреплять её. Нечто, похожее на набор медных зубов. Иногда эти зубы стучат. Иногда они несколько дней ничего не делают. Гироскоп, который при раскрутке разговаривает грудным голосом из фильмов про монстров на языке, которого я никогда раньше не слышал. На одной из книжных полок стоит золотая армиллярная сфера^[24]. Когда я прикасаюсь к любому из золотых колец, у меня возникает ощущение, словно я выпал из себя. Будто я нигде, и меня толкает сквозь пустоту ледяной ураган. Вдали виднеются звёзды, а за ними масса бледного бурлящего пара с прожилками света. Думаю, это хаос на краю Вселенной, и что это разделяющая Ад и Рай глубокая пустота. Где бы и что бы то ни было, это одинокое и пустынное место.

В Лос-Анджелесе я проживал с мертвецом по фамилии Касабян, который работал на Люцифера и мог видеть части Ада. Не знаю, может ли он видеть меня здесь, но иногда я нацарапываю послания и оставляю их на несколько дней на столе. Некоторые друзьям. Большинство — Кэнди. Мы во многом похожи. Оба не совсем люди и оба убийцы. Мы пытаемся, насколько это возможно, забыть о первом, и стараемся насколько это возможно избегать второго, что, так уж получается, обычно длится недолго.

Позади меня раздаётся щелчок. Я кладу руку на нож и оборачиваюсь. Через фальшивую секцию книжного шкафа, которая раздвигается, как японские бумажные двери, входят два адовца.

Мерехим, священник, кланяется. Он в чёрной мантии без рукавов. Каждый дюйм его бледного лица и рук татуирован священными адовскими письменами. Заклинания, молитвы и, насколько мне известно, рецепт курицы с кари.

Парень с ним, Ипос, здоровенный и неотёсанный. Похож на ходячий пожарный гидрант в сером резиновом комбинезоне. На тяжёлом кожаном поясе вокруг его талии висят инструменты, варьирующиеся от варварских дробилок до тонких хирургических. Издалека невозможно сказать, кто он такой — начальник отдела технического обслуживания дворца или главный палач. Работа во дворце делает его полезным агентом. Никто не обращает внимания на уборщика.

— Мы помешали вам развлекаться с игрушками, милорд? — спрашивает Мерихим.

— Ступай поглумись над алтарником, проповедник. Я работаю.

На столике рядом с диваном стоит ряд гляделок, проецирующих изображения со всего дворца на старомодный экран домашнего кинотеатра, который я нашёл в кладовке. Я вытаскиваю свой правый глаз, бросаю в стакан с водой и вставляю в пустую глазницу гляделку, прокручивая полученные ею изображения, как при перемотке видео. Как я уже сказал, я обладаю кое-какими способностями Люцифера, но по большей части пользуюсь вегасовским реквизитом для магических представлений.

— Что вы ищете? — спрашивает Ипос.

Его голос — низкий рокот, как у шестнадцатиколёсника на холостом ходу.

— Участок перед дворцом, где я бросил тела троих партизанивших ублюдков. Хочу посмотреть, что было после того, как я вошёл внутрь.

Мерихим и Ипос — единственные адовцы, которым дозволено входить сюда по собственному усмотрению. Они были доверенными лицами и шпионами Самаэля, и я унаследовал их вместе с этой халтуркой. Не думаю, что он протянул бы так долго без них. И знаю, что меня бы уже здесь не было.

Я прокручиваю назад до того места, где я вошёл внутрь, и включаю воспроизведение на гляделке. Офицер, с которым я говорил, резко отдаёт приказы солдатам, которые примерно в тридцати секундах от футбольных беспорядков, пытаясь взглянуть на Укобака и его мёртвых друзей. Офицер приказывает большинству вернуться к своим обязанностям, а другим отнести три тела к виселицам. Подходит молодой офицер. Они идут по испачканной кровью дорожке, по которой я приволок тела. Я пытаюсь читать по их губам, но они чертовски далеко.

— Я вижу по вашим рукам, что вы пострадали при нападении, — говорит Мерихим. — Я пошлю за целителем из скинии^[25]. Осмелюсь предположить, что они более благоразумны, чем медперсонал дворца.

— Я в порядке. Всё, что сделали эти ублюдки, это убили мою куртку. Она была довольно клёвой.

Я переключаю обратно зрение, наливаю себе Царской водки и протягиваю бутылку. Мерихим качает головой и отходит. Он всегда так поступает. Слоняется по комнате во время наших встреч. Я никогда не видел, чтобы этот парень сидел. Ипос кивает, не отказываясь выпить, и поднимает стакан большими, похожими на сардельки пальцами. Когда я начинаю наливать, он вздрагивает.

— Прошу прощения, — говорит он и кивает в мою сторону.

— Рука, милорд. Не возражаете? Она… отвлекает.

Я сгибаю свою протезную руку Кисси. Кисси были расой деформированных, недоделанных ангелов, живших в хаосе на краю Мироздания. Один из первых больших проёбов Бога при сотворении Вселенной. Кисси вызывают у адовцев дрожь. Полагаю, они видят в этих неудавшихся ангелах себя. Это напоминает им, что даже в Аду всегда можно пасть ещё ниже.

Я роюсь в столе и нахожу перчатку. На этот раз он принимает выпивку. Он несёт её к дивану и садится. Я присаживаюсь на стол. Мерихим бродит.

— Благодарю вас, милорд, — говорит Ипос.

— Прекрати эту хрень с «милордом». Это меня бесит.

— Прошу прощения.

Мерихим улыбается, склонившись над гляделками. Проецируемые изображения со всего дворца мелькают на экране как в немом кино.

— Что там у тебя? — спрашиваю я.

— Ничего. Всегда забавно наблюдать, как ты притворяешься не тем, кто ты есть на самом деле.

— Я стажируюсь в Аду лишь ради получения зачёта в колледже. Как только я найду подходящую замену, то всё, Папочка, пока.

— Конечно. Зачем тебе какое-либо влияние на создание нового Ада? Или какое тебе дело до благополучия миллионов смертных душ, которых ты оставишь за спиной? Интересно, разрешат мистеру Хикоку сохранить свою таверну, или вышвырнут обратно в Долину Мясника? Но тебе-то что до этого? «В могиле все равны». Разве не так говорите вы, живые смертные?

— Продолжай болтать, умник. Я симулирую сердечный приступ и сделаю тебя Люцифером. Поглядим, как тебе понравится белить этот флигель с нарисованной мишенью на твоём лысом затылке.

Ипос бросает взгляд на священника.

— Скорее всего, она смотрелась бы лучше, чем все те каракули.

Мерихим награждает его многозначительным взглядом, перелистывает страницы старинной адовской медицинской книги и откладывает её.

— Кто-то узнал о твоей привычке ездить в одиночку и о том, какие маршруты ты выбираешь. Ты больше не можешь так ездить.

— Я знаю. Есть кое-что ещё.

Я достаю «Глок» и кладу на стол.

— Откуда у этих мудаков пистолеты? Сейчас только офицеры имеют право носить оружие.

Мерихим хмурится и скрещивает руки на груди.

— Нам нужно выяснить — очень аккуратно — есть ли какие-либо офицеры, которые не могут отчитаться за своё оружие.

— Есть торговцы, продающие краденое оружие на уличных рынках. Я могу направить своих сотрудников в дорожно-ремонтные бригады. Они могут что-то увидеть или услышать, — говорит Ипос.

Мерихим кивает.

— Отлично.

— Погодите. Всё ещё сложнее. Я проверил выжившего нападавшего. Он был заколдован. Возможно, он даже не знал, что делал.

— Зачарованность? — произносит Мерихим. Это привлекает его внимание. Он возвращается к столу, — Это не та сила, которой могут обладать многие в Пандемониуме. Сомневаюсь, что кто-нибудь из офицеров способен на это.

— Может, этот ублюдок подкупил одну из дворцовых ведьм, — говорит Ипос.

— Думаю, что кто бы ни организовал нападение, он пытался заколдовать и меня тоже. После того, как бросил мотоцикл, я не мог ни думать, ни сражаться, ни защищаться. Я побывал во множестве аварий, и это не было похоже на сотрясение мозга. Было такое чувство, что кто-то пытается проникнуть мне в голову.

Мерихим снова начинает слоняться.

— В этом есть смысл. Первое, Мейсон Фаим создал ключ, который позволяет ему завладевать телами. Второе, ключ исчезает. Третье, по твоим словам, он действует на смертных. Четвёртое, нет причины считать, что он не будет действовать и на адовцев. Это означает, что кто бы ни организовал нападение на тебя, либо у него есть ключ, либо он в сговоре с тем, у кого тот есть.

— Полагаю, что, если кем из нас и трудно было бы завладеть, так это Люцифером. Скорее всего, они не будут снова пробовать это на вас.

— Возможно, это вообще не попытка убийства, — говорит Мерихим. — Засада была бы хорошим способом скрыть психический эксперимент. Если бы нападавшие убили тебя, тем лучше. Если бы ты убил нападавших, единственной уликой были бы тела нескольких солдат-изгоев.

— В этом есть смысл. Одно дело убить Люцифера, но совсем другое — заколдовать его, — говорит Ипос. — Вы могли бы заставить его сделать что угодно. Что-нибудь непростительное.

— Что означает, что мне заново суждено пережить эту маленькую драму.

Ипос кивает. Мерихим берёт со стола гироскоп и крутит его не в ту сторону. Зловещий голос звучит высоко и странно. Демонический Элвин и бурундуки.

— Определённо.

— И это будет одновременно и тоньше, и серьёзнее. У нас есть доступ к изготовлению зелий в скинии. Я лично приготовлю несколько настоек, чтобы защитить тебя от психических атак.

— Что я хочу знать, так это почему сейчас? — спрашивает Ипос. — Спустя столько времени, зачем кому-то нападать на вас?

Я пожимаю плечами.

— Может кто-то застукал меня за подсчётом карт.

— Что-то изменилось. Они что-то обнаружили или боятся, что и ты сможешь, и им нужно убить тебя, прежде чем ты тоже это обнаружишь, — говорит Мерихим.

— Это ключ одержимости. Мейсон был не особо щедр на информацию. Он создал этот ключ и не хотел бы, чтобы им пользовался кто-то другой, так что вряд ли рядом валяется руководство пользователя. Возможно, владельцу потребовалось много времени, чтобы понять, как он работает, — предполагаю я.

Мерихим отмахивается от комментария.

— Возможно. Спекуляции бессмысленны. Нам нужно связаться со своими агентами в легионах и среди магического персонала дворца, чтобы узнать, что они смогут выяснить.

— Было что-нибудь интересное на заседании Совета? — спрашивает Ипос.

— Не особо. Мархосиас хотела трахнуть меня в своём лимузине, чтобы позлить остальных. Я назвал Буера нацистом и отправил их по домам смотреть немой фильм о хорошей архитектуре и безумном учёном.

— Звучит очаровательно, — кивает Мерихим.

— Там даже есть робот.

— Значит, шедевр.

— Нам нужно работать, — говорит Ипос.

Он ставит стакан на стол и нажимает на него. Стол качается на долю сантиметра по вертикали.

— Так я и думал. Вы сточили одну из ножек, перетаскивая его. Починю при следующей встрече.

— Я могу просто засунуть под неё спичечный коробок.

Он смотрит на меня.

— Нет, не можете. Может вы и управляете королевством, но я поддерживаю порядок во дворце. Это моя территория.

— Как скажете, господин Волшебник.

Когда они уходят, я сажусь за стол и закуриваю «Проклятие». Швыряю «Глок» в нижний ящик стола. Я не люблю «Глоки». Это оружейный эквивалент парня средних лет, покупающего «Порше».

Из верхнего ящика я достаю блестящий серебряный «Веритас». Эта монета — полезный маленький карманный оракул. Подобный штучка помогла мне выжить в мои первые несколько дней, когда я в первый раз сбежал обратно в Лос-Анджелес. «Веритас» видит настоящее и ближайшее будущее, и никогда не лжёт, хотя иногда из-за этого слегка дерьмово.

Я подбрасываю её и думаю: «Что теперь?». Она приземляется с изображением мужчины, вкладывающего деньги в руки женщины. Я уже видел этот символ раньше. Уличная проститутка и её клиент. По краю монеты идеальным адовским шрифтом написано: «Не делайте никаких долгосрочных инвестиций. Желаю вам отлично провести время». Вот что я имею в виду. Маленькая засранка могла бы просто сказать: «Ты обречён». Но ей нравится повыпендриваться.

Я бросаю «Веритас» обратно в стол, беру книгу и ложусь на диван. Я читаю главу о греческом философе по имени Эпикур. Этот парень был своего рода депрессивным свингером. Представьте особняк «Плейбоя» под управлением мистера Роджерса^[26]. Эпикур был зациклен на наслаждении, но в скаредной манере ешь-овощи-а-то-не-получишь-десерт.

Избыток этой философской хрени нагоняет на меня сон, но, должно быть, Эпикур умел заглядывать в будущее, когда люди вроде меня не могут прочесть больше абзаца, не проверив и-мейл, потому что он выплёвывает важные вещи коротко и ясно. Вещь называется «Тетрафармакос» и является своего рода списком PowerPoint, как исправить всё, что тебя беспокоит. В ней говорится:

Не бойся бога.

Не беспокойся о смерти.

Благо легко достижимо.

Зло легко переносимо.

Он уловил по крайней мере половину правды. Лучше, чем большинство людей.

«Не бойся Бога». Нет проблем. Встречал я этого парня. У него был нервный срыв, и он разбит на большее количество осколков, чем я.

«Не беспокойся о смерти». Я уже умирал пару раз. Это было скучно.

«Благо легко достижимо». Вот где голова Эпикура начинает исчезать в его собственной заднице. Кажется, это общая проблема философов.

«Зло легко переносимо». Приятель, попробуй родиться полуангелом, получеловеком. Нефилим нарушает все правила Вселенной. Я родился Мерзостью, единственным живым существом, ненавидимым Небесами, Адом и Землёй. Примерь-ка это и скажи, насколько легко это вынести, сукин ты сын, пожиратель-виноградных-листьев.

Я бросаю книгу на пол. Это всё вина Самаэля. Мне следовало догадаться, что чтение станет частью моей пытки в Аду. В Лос-Анджелесе было намного веселее. Угонять автомобили, вырывать позвоночники у зомби и получать пули. Славные деньки.

Я встаю, нацарапываю записку большими печатными буквами и оставляю на столе на тот случай, если Касабян может её видеть.

КЭНДИ. Я СКУЧАЮ ПО ТЕБЕ. СТАРК.

В библиотека Люцифера довольно ограниченный раздел художественной литературы. Я перебираю стопку книг возле дивана, пока не нахожу «Процесс» Франца Кафки. Она о парне, которого судят за что-то, чего он не понимает, обвиняемом людьми, которых он не может найти. Она охуенно смешная. Может и не первая в моём списке как провести вечер, но это лучше, чем возвращаться к грекам. Мне не нужна ещё одна лекция на тему морали от мёртвого парня. Меня половину моей жизни доставали ими.

Мои глаза резко открываются спустя несколько часов. Я сажусь. Я даже не помню, как заснул. Я встаю и проверяю гляделки. Лакеи во внеурочное время сортируют и подшивают бесконечные кипы дворцовых бумаг. Солдаты патрулируют территорию. Уборщики пытаются убрать кровь и щебёнку с ковров в вестибюле. Всё ожидаемо. Всё скучно. Славно.

В Лос-Анджелесе мне часто снился Ад. В Аду мне снится Лос-Анджелес, но от этого я не меньше тоскую по дому. Дом в моих снах — это не дом. Я вижу, как город становится мягким и погружается в пустыню. Целые кварталы поглощаются или просто исчезают с лица земли. Небо чёрное и в синяках, как в Аду, а затем снова становится нормальным. Иногда, вместо сражения на арене, мои сны об арене превращаются в залитый светом Голливуд и Вайн-стрит.

На этот раз я кружу вокруг адовца, размером и формой примерно с локомотив. Мне нужно драться с ржавым наацем с помойки, а у Кейси Джонса^[27] щит и Верналис, своего рода стальная клешня краба, размером со среднюю танцовщицу гоу-гоу. Кучка красных легинсов, налётчиков-фрилансеров и мародёров, улюлюкающих и жаждущих крови.

Мы гоняем друг друга взад-вперёд по зоне смерти. Я уклоняюсь от одной из его атак и приближаюсь. Как только я собираюсь вскрыть его, как банку свинины с фасолью, мой наац заедает. Это было подстроено, и адовец это знает. Следующее, что я помню, это я на коленях и кричу. Раздаётся влажный звук, когда Верналис прорезает мясо и хрустит костями. Когда я смотрю вниз, моя левая рука лежит на перекрёстке рядом с трёхмесячной давности журналом “People”.

И это даже не самый худший сон. Худший — это когда я просыпаюсь в поту от кошмаров о совещаниях по городскому планированию. Богом клянусь. Мне снится подписание бумаг. Мне снятся отчёты о ходе работ по ремонту автострады. О том, что я копаюсь в грудах канцелярских принадлежностей километровой высоты в поисках блоков для записей и скрепок. Я волшебник, бывший гладиатор, убийца, а теперь и сам Дьявол, и мои самые большие ночные кошмары крутятся вокруг утраченных служебных записок и попыток вспомнить слово «стимулирование» на адовском.

Клянусь, иногда по ночам я испытываю искушение пробраться обратно на арену и принять участие в паре боёв, словно ищущий дозу торчок. Это болезнь, я знаю. Да, это страдание, но оно знакомо, и иногда настолько близко к счастью, насколько это возможно здесь внизу.

Неудивительно, что Самаэль смылся. При всей его болтовне о возвращении домой, чтобы помириться со стариком, на самом деле он бежал от вечного проклятия быть клерком. Я не понимал, пока не начал этим заниматься, что это проклятие Люцифера. Несущий Свет скатился до управления стадом банковских служащих. Это хуже любой пытки.

Я встаю и наливаю себе выпить. Бросаю халат на спинку стула и прячу чёрный клинок за спину. Выхожу через фальшивые книжные полки и спускаюсь по лестнице на псарню.

Сейчас вторая половина дня, и старшие сотрудники отдела планирования ждут в конференц-зале дворца. Это помещение выглядит как Приведи Своего Клоуна на Рабочий День в Масонскую Ложу. Щегольские костюмы и адовская сильная одежда^[28] — это не проблема. Проблема во всём остальном, что на них надето. Покрытые древними рунами церемониальные фартуки. Нездоровая радуга цветных шарфов и перчаток, демонстрирующих место каждого в пищевой цепочке. Шоры. Мистификаторы. Маски.

Когда я вваливаюсь, они все делают козьи морды. Я не тороплюсь занять место во главе стола. Косые взгляды не только потому, что я опаздываю. Для большинства из них я всегда буду той убивающей овец собакой Сэндменом Слимом, а сейчас, просто чтобы утереть им уродливые носы, я их босс. По крайней мере доспехи делают свою работу. Неважно, как сильно они меня ненавидят, они держат свои колдовские дыры закрытыми, а мои дьявольские доспехи сияют как зеркальное брюхо хромированной осы.

В комитете по планированию двенадцать членов. Со мной — тринадцать. Уютный маленький шабаш. Буер здесь. Как и Мархосиас с Обизут. Семиаза был бы здесь, но никто из генералов не станет мириться с этим дерьмом.

Технически я тоже должен быть в ритуальном трансвеститском платье, но с трудом представляю Самаэля в костюме гамельнского крысолова^[29] от «Брукс Бразерс»^[30], так что следую его примеру и пропускаю визит в костюмерную.

В центре стола серебряный круг. Линии расходятся лучами к краям, деля стол на двенадцать секций. Каждый сладости-или-гадости подходит и кладёт разные церемониальные предметы. Весь этот хлам выглядит как остатки с гаражной распродажи в клубе го?тов.

Обизут кладёт зелёный камень, как у тамплиеров для медитации. Адовец рядом с ней кладёт нож атам, которым рассекают невежество, либо намазывают маслом магический тост, или что-то в этом роде. Буер бросает змею, вырезанную из бедренной кости павшего адовского воина. И так далее, и тому подобное. Я должен зажечь красную свечу в конце ритуала, но всё движется слишком медленно. Я сразу зажигаю её и прикуриваю от неё «Проклятие».

— Не принимайте близко к сердцу, но, если мне придётся высидеть ещё одно из этих собраний, я выпотрошу каждого из вас, как сома, насру в ваши черепа и отправлю их по почте вашим семьям. Это не Ад. Это родительское собрание. Может, всё, что нам нужно, чтобы спасти Ад, это распродажа выпечки.

Я стряхиваю пепел на свечу.

— Вот как всё будет с этого момента. Делайте свои проекты так, как вам хочется. Похуй бюджет. Похуй сроки. Когда закончите, у вас будет одна минута, чтобы рассказать мне о них.

В комнате воцарилась тишина. Она не похожа на обычную тишину. Скорее на ту, которая возникает при контузии.

— На случай, если кто-нибудь решит, что спустить вас с поводка означает выдать лицензию на похищение меня или нанесение удара в спину, позвольте представить нового члена нашей команды.

Я подхожу к дверям и открываю их. Клацая большими металлическими когтями, входит адская гончая и оглядывает комнату. Гончая крупнее лютоволка, заводная машина для убийства под управлением адовского мозга, подвешенного в стеклянном шаре там, где должна быть его голова. Они наводят ужас на поле боя, но в замкнутом пространстве, как здесь, жужжание и щелчки её механизма, её острые как бритва зубы и розовый выставленный напоказ мозг способны вызвать сердечный приступ у тираннозавра.

Гончая следует за мной вокруг стола, поджимает лапы и устраивается на полу рядом. Преданная сторожевая собака.

— Это мисс 45. Новая глава отдела кадров. Любые из вас, добропорядочных граждан, которые работают, не прикладывая максимум усилий, плетут заговоры против меня или продают запасы на чёрном рынке, могут объяснить это ей. Она работает по ночам, выходным и праздникам, а если ей нездоровится, то у мисс 45 внизу есть несколько сотен коллег. По сути, гончие теперь хозяйничают во дворце, так что будьте осторожны. Слышал, что какашки из нержавеющей стали плохо отмываются.

Никто ничего не говорит. Кроме гончей, единственный звук издают беспокойно ёрзающие ноги присутствующих.

— А теперь принимайтесь за работу и оставьте меня на хер одного.

Все двенадцать выходят, прямо к двум другим гончим, которых я поставил снаружи. Было бы хохмой запрограммировать их съесть всех членов Совета, когда те выйдут. Хотя, немного контрпродуктивно. Мне нужно, чтобы они выполняли работу, которую я точно не собираюсь делать. Но если я, будучи Дьяволом, не могу слегка повеселиться, зачем заморачиваться?

Теперь я могу вернуться к выяснению остальной силы Люцифера, чтобы убраться отсюда ко всем чертям.

Я описываю круг за кругом по пустынным частям отеля. Я знаю, что Люцифер не оставил бы меня с половинной мощью навечно. Он любит игры. Я знаю, что где-то здесь есть подсказки для меня. Но я не знаю всех правил игры, так что, может быть, не ведаю того, смотрю прямо на одну из них.

Уходя, он сказал, что вернётся, если я когда-нибудь по-настоящему буду нуждаться в нём. С тех пор я не слышал ни единого чёртового слова. Я пытался отправить сообщение мистеру Мунинну. Он единственный из известных мне парень на Земле, который мог бы спуститься сюда, если бы захотел. Полагаю, он не хочет. Я знаю, почему, и нам придётся серьёзно поговорить об этом, когда я вернусь домой.

У святоши Джеймса был бы план, но я просто неустанно брожу по вводящим в транс коридорам, этаж за этажом, в поисках подсказок. Подобные коридоры без окон могли быть где угодно. В космосе, на ракете, кружащей по краю Вселенной. На инкрустированной бриллиантами субмарине Дональда Трампа на дне Марианской впадины.

Адские гончие поднимают глаза, когда видят меня. Я чешу нижнюю часть их окружённых стеклом мозгов, и они довольно рычат. Они похожи на сторожащих королевскую гробницу храмовых псов, только здесь алтари представлены неиспользуемыми джакузи и адовскими мини-барами. Я даже не хочу думать о том, что в них.

Как ни весело было срывать совещание, кое-что настоящее я вынес. Что-то, что я вроде как уже знал, но не мог выразить словами.

Они все спятили здесь внизу. Каждый грёбаный адовец сошёл с ума.

Они не могут хоть пальцем прикоснуться к Небесам, и не могут уйти. Ради чего они застряли в этой дыре? Тысячи лет? Миллион? Для ангелов время идёт не так, как для нас. Они замкнулись в себе и создали культуру крысиного лабиринта. Со всей бюрократией, шизанутыми ритуалами и смертельными западнями. Вы думаете, у Бога был бизнес-план, когда Он создавал Вселенную? Что Его беспокоило, что изобретение света или гравитации превысит бюджет?

Совещания и распри. Придуманные церемонии, новые религии и Благородные Добродетели. Вот чем вы заполняете вечность, когда всё, что вам приходится с нетерпением ждать, это остановку часов, после чего Вселенная схлопнется и начнётся заново.

Впереди что-то есть. Я это не вижу, но чувствую. Это ведущий в конференц-зал блок двойных дверей. Противоположная стена пустая, но в ней таится что-то странное. Она не твёрдая. Для моих глаз Люцифера, штукатурка и краска — дешёвые побочные эффекты. Смени освещение, и сможешь смотреть сквозь них. Коварный ублюдок оставил мне хоть что-то полезное.

Рано или поздно даже безостановочные ритуалы не удержат, и эти мудаки набросятся друг на друга. Самая большая и ужасная в истории гражданская война, пока не останется никого из них. Что бы об этом подумали Небеса? Наверное, хохотали бы. Ад без адовцев. Голубая мечта застройщика. Можно продавать таймшеры: «Это великолепие двух-с-половиной-ванных-комнат расположено близко к школам, магазинам, а в ясный день можно увидеть плавающие в озере дерьма расчленённые дьявольские трупы».

Эта призрачная комната напоминает мне квартиру Видока в Лос-Анджелесе. Он наложил на это место худу, чтобы никто не смог увидеть или вспомнить его, так что он годами не платил за аренду. Но тот, кто придумал эту маскировку, не прячется от коллекторов. Это гораздо более суровая магия.

— Я искал вас, повелитель.

Боже, трахни меня жёстче. Серьёзно.

— Бримборион, я сейчас типа занят.

— Вижу. Ещё один напряжённый день блужданий по коридорам. Слышал, на третьем этаже есть несколько кирпичных перегородок, где, если хорошенько присмотреться, можно увидеть животных и пушистые облака. Может, вам побродить там?

— Чего тебе надо? Погоди. Как ты меня нашёл?

— Я навестил ваш летний домик в библиотеке и заглянул в ваши гляделки.

Я за полсекунды добираюсь до него, смыкаю пальцы у него на горле, отрываю от пола и припечатываю к стене.

— Ты без моего разрешение вошёл в библиотеку?

— Она была не заперта, — хрипит он.

Он начинает синеть. И он не лжёт. Я не помню, наложил ли, когда уходил, на библиотеку заклинание запечатывания. Кроме того, скорее всего он в любом случае смог бы войти со своим гребаным открывающим талисманом. Я роняю его на пол и направляюсь по коридору обратно.

— Что такого важного, что тебе пришлось преследовать меня здесь?

Он хватает ртом воздух и машет мне смятым куском пергамента. Он хочет, чтобы я подошёл туда и взял его, но этого не будет. Я жду, пока он снова сможет дышать.

— Милорд, это банкет сегодня вечером.

— Что за банкет?

— Чтобы отпраздновать закладку первого камня Ратуши.

— Скажи им, что я не могу. У меня грипп или триппер. Что там у вас, парнокопытных, бывает.

— Но, милорд. Вам нужно благословить банкет.

Снова ритуалы.

— Пусть Мерихим это сделает.

— Это не его дело, милорд.

— Ладно. Тогда отмени его.

Он с трудом встаёт. Пергамент больше не смят. Он держится за него, как за спасательный круг.

— Вы не можете.

— Тогда не отменяй. Я назначаю тебя ответственным. Раз Мерихим не может этого сделать, найди того, кто может. Я занят.

Я иду обратно в сторону фальшивой стены. Я слышу, как он идёт за мной.

— Милорд, в прошлом вы были упрямы. Но отказ от банкета выходит за рамки допустимого. И я слышал, что сегодня вы распустили комитет по планированию.

Он прав в одном. Мне было так весело, что я забыл о политике. Ложь и обещания. Было чертовски глупо упустить это.

Я оборачиваюсь, и он резко приближается.

— А знаешь, кто, по мнению Мархосиас и ещё нескольких, меня надоумил?

— Кто?

— Ты.

Он делает шаг вперёд.

— Я?

— Все знают, что ты платишь половине персонала, чтобы шпионили на тебя. Сообщали тебе, кто набирает силу, а кто теряет. Я твоя сила. Ты контролируешь моё расписание и то, кто может говорить со мной и видеть меня. Ты, должно быть, сколотил состояние, продавая моё время. Конечно, ты не можешь зайти слишком далеко. Если со мной будет слишком тяжело связаться, то начнут думать, что ты пытаешься захватить власть. Опасный шаг для находящегося на твоём посту.

Я смотрю на него. Он хочет сказать: «Я не виноват. Ты тот, кто не хочет ничего делать и никого видеть».

— Не принимай это так близко к сердцу. Мархосиас трепалась на твой счёт с тех пор, как я попал сюда. Она не перестаёт упоминать людей из своей команды, которые, по её словам, могли бы заменить тебя. У некоторых довольно неплохие резюме. Ты не знал этого? Может, тебе следует ещё раз просмотреть личные дела своих сотрудников.

Он косится на меня так же, как комитет, когда я опоздал.

— Милорд, при всём должном уважении, я не уверен, что верю вам.

— Во-первых, заканчивай с «милордом». И во-вторых, мне плевать.

Он поворачивается, словно собирается уйти, но просто стоит там.

— Ты всё ещё здесь?

— Я всё гадал, что вы делаете в этом конце дворца. Это из-за того, что вы потеряли, или из-за того, что вам нужно найти?

Я подхожу к нему, разрываю рубашку и срываю с его шеи талисман. Цепочка оставляет у него на горле красивый красный след. Я приближаюсь и шепчу: «Однажды я срезал своё собственное лицо, потому что в тот момент это казалось хорошей идеей. Как думаешь, что я отрежу тебе?».

Он слегка кланяется и делает шаг назад, потирая красную отметину в том месте, где порвалась цепочка.

— Рад видеть, что к вам вернулась ваша энергия. Я волновался.

— Что это значит?

Он обводит меня рукой с ног до головы.

— Просто наблюдение. С тех пор, как вы заменили нашего другого Люцифера, вы казались таким бледным и… как это? Слабым? Было бы ужасно, если бы все думали, что ваши доспехи единственное, что сохраняет вам жизнь.

Откуда этот маленький засранец знает такое? Мне следует прямо сейчас свернуть ему шею.

— Вот что я скажу. Возможно, всё-таки следует вернуть тебе это.

Я протягиваю талисман. Он колеблется. Я держу талисман двумя пальцами и покачиваю перед ним. Когда он тянется за ним, я отпускаю талисман. Его взгляд следует за ним вниз. Я врезаюсь в него плечом, прижимая к стене его правую руку. Выхватываю клинок из-за спины. Один стремительный взмах, и я отрезаю ему мизинец. Он воет и падает на колени, прижимая изуродованную руку к груди. По его рубашке стекает чёрная кровь. Я стягиваю перчатку, которая скрывает мою руку Кисси, поднимаю с пола талисман и опускаю в карман. Я хватаю его за волосы таким образом, чтобы он хорошенько рассмотрел мой протез.

— Когда вздумаешь в следующий раз угрожать мне, я заберу у тебя целую руку.

Первое правило угроз. Всегда угрожай по-крупному. Второе правило. Всегда угрожай всерьёз, даже если не особо хочется этого делать.

Он смотрит на меня снизу вверх.

— Свинья. Человеческая мерзость.

— Чего ты ждал от Дьявола? Записи в твоём личном деле?

На нём серый пиджак без воротника. Ему удаётся высвободить одну руку и обернуть куртку вокруг кровоточащей кисти. Опираясь здоровой рукой о стену, он, морщась и ругаясь, медленно встаёт и направляется прочь по коридору.

Я прислоняюсь к стене и закуриваю «Проклятие». Мне следует не пить ничего, что я не раздобыл сам, предпочтительно из-за стен дворца. Может, здесь оно и не будет отравлено, но в него определённо нассут. Полагаю, это ещё одно, о чём не нужно знать Кэнди. Мне следует начать вести список.

Я остаюсь на месте, пока не докуриваю сигарету, и всё тихо, за исключением шелеста системы кондиционирования. Закрыв глаза, я пытаюсь ощупать пространство. Почувствовать, не прячется ли поблизости что-то или кто-то. Ничего не ощущаю.

Я долго смотрю на фальшивую стену. Иногда предметы могут вбирать остаточную магию, когда поблизости кто-то бросает мощное худу. Когда это происходит, лампа, кресло, или тот массажёр, что мамочка держит в своей прикроватной тумбочке, и о котором тебе не положено знать, могут излучать те же флюиды, что и действительно зачарованный предмет. Это может случиться, скажем, со стеной, если поблизости кто-то серьёзно работал с заклинаниями. Нет абсолютного способа узнать это без проведения криминалистической экспертизы, но это сфера Видока, не моя. Хотел бы я, чтобы он был здесь.

Я делаю шаг назад и внимательно смотрю.

Тебя ведь нет там на самом деле?

Я бросаюсь на то, что, как надеюсь, является дверью, а не поперечиной. Тяжело запугивать окружающих, когда хромаешь со сломанным носом. Я прохожу сквозь стену, словно это воздух. И врезаюсь во что-то твёрдое. Оно раскалывается. Летят деревянные щепки. Что-то тяжёлое падает позади меня. Кажется, я нашёл дверь.

Я посреди тёмного загромождённого помещения. Позади меня худу-стена, с этой стороны покрытая рябью, словно вода. Дверь лежит на полу, разнесённая на куски. Кому-то не вернут его депозит. Где бы, чёрт возьми, я ни был, здесь темно. Всё, что я вижу в слабом пятне света сквозь стену, — это нечто, напоминающее захламлённый гараж. Где папочка хранит инструменты для проектов выходного дня, помогающих ему избежать необходимости вести семейные разговоры.

Повсюду нагромождение ящиков. На полу обрезки полос кованного металла. Столы с тисками и струбцинами. Кто-то забыл свой ланч. Здесь воняет. Я шарю по стене. Нахожу выключатель и щёлкаю им. Оказывается, это всё-таки не ланч.

В углу сложены пять мешков для трупов. Шестое тело, завёрнутое в пластик, привязано к чему-то, напоминающему старый деревянный электрический стул. Сбоку в этом термоусадочном саване есть прорезь, из которой вытекают жидкости адовца и торчит почерневшая раздутая рука. Когда я раскрываю тело, становится ещё хуже. Вонь из тех, что способна превратить в вегана даже грифа.

Это женщина. Она в форме легиона, но я не могу прочесть её имя или сказать, из какой она части. У неё отсутствует верхняя часть черепа. Похоже на то, что кто-то препарировал её мозг. Зажимы и нити для сшивания всё ещё цепляются за гнилое мясо.

Что-то новенькое. Никогда не слышал, чтобы адовцы подвергали вивисекции себе подобных. Они проделывают это в Доме Ножей с некоторыми из наиболее отвратительных мёртвых душ, но не друг с другом. Что бы это ни было, это не похоже на пытку. Это эксперимент, а солдат — лабораторная крыса. Держу пари, если я проверю мешки для трупов, то обнаружу новые раскопки в черепах. Что за дерьмо в стиле доктора Моро^[31] здесь творилось? И кто это сделал? На ум приходит только одно имя.

Мейсон.

Какого хуя он искал?

Можно подумать, что,учитывая всех тех адовцев, которых я кромсал годами, грубое обращение с мёртвыми не должно вызывать такое отвращение. Но я просто убивал их. Я не оставался наблюдать за их разложением. Должно быть, Мейсон заключил эту комнату в тяжёлую магическую броню. До того, как я уничтожил Тартар, мёртвые адовцы мгновенно исчезали, как мыльные пузыри, и оказывались в Аду ниже Ада. Но Мейсону удалось сохранить эти трупы целыми даже после того, как они были мертвы. Надо отдать должное воле чистого психа, потребовавшейся для того, чтобы провернуть нечто подобное. Отдать должное, а затем убить его. Это последнее — важная часть.

Так что же он искал?

Я ослабляю ремешки на трупе и даю ему упасть вперёд на колени. Труп оставляет на спинке стула клочья волос, сгнившую форму и кожу. Там, где удерживалась голова солдата, в дереве прорезана длинная неглубокая выемка. Что бы ни было в этой неглубокой прорези, теперь оно исчезло.

Я расстёгиваю ремни, удерживающие её руки. Они как бы приклеились к стулу телесными жидкостями. Мне приходится отдирать каждую, следя за тем, чтобы они были обёрнуты в пластик, чтобы мне не приходилось к ним прикасаться. На каждом из подлокотников, там, где на них покоились голые руки мёртвой женщины, есть выемки. Я снимаю с подножек её босые ноги. Здесь тоже есть выемки.

Я глубоко забредаю в царство Какого Хуя.

Поворачиваюсь и осматриваю комнату в поисках подсказок. Мешки для трупов. Металлические рольганги со свёрлами, пилами и хирургическими инструментами. Школьная доска, покрытая чем-то, похожим на чертежи машин. Груда пустых мешков. Ряды зелий. Держу пари, в большинстве из них наркота, чтобы подопытные кролики не извивались, пока Мейсон работал над ними со стамеской. Я продолжаю сканировать комнату, но останавливаюсь, когда вижу прикреплённого к стене себя.

Последние двенадцать лет моей жизни разбросаны по фальшивым деревянным панелям. Фотографии дюжин адовцев, которых я убил. Под ними заметки о том, как и когда они умерли. Есть снимки мёртвых людей на Земле. Не всех из них убил я. Но все из Магического Круга. Мёртвый Паркер в комнате мотеля с отсутствующей половиной лица. Док Кински. Снимок Кисси Йозефа, носящего своё человеческое лицо уберменша. Молодая вампирша по имени Элеонора, её мать-стерва и её отец-самоубийца. Кабал Эш с сестрой. Саймон Ричи, кинопродюсер. Снимки неизвестных ухоженных аристократов, богатых мудаков, погибших во время новогоднего набега на Авилу. Фотографии бритых тинейджеров и потасканных придурков средних лет из «Белого Господства», которые, вероятно, погибли, когда я несколько месяцев назад спалил клуб скинхедов. Как и у адовцев, у них есть даты и записи о смерти.

Здесь есть фото Элис, девушки, которую я оставил позади, когда одиннадцать лет назад был утащен в Даунтаун, само собой, в сторонке. Я снимаю её и кладу в карман. Я не оставлю её здесь, в этом дурдоме.

Здесь есть фото ещё одной молодой девушки. Мне стыдно, что требуется минута, чтобы узнать её. Зелёные волосы и красивые глаза. На снимке на ней нет формы со смешными проволочными антеннами. Мне нравится думать, что именно поэтому я не узнал её, но вся херня в том, что она вылетела у меня из головы. Она была продавщицей в «Пончиковой Вселенной». Двое Кисси убили её прямо у меня на глазах. Она ничего не сделала и ни для кого не представляла угрозы. Она мертва лишь по той причине, что ей не повезло продать мне кофе. А я забыл о ней.

Я беру её фотографию и кладу в карман вместе с фото Элис.

Рядом с фотографиями покойников — снимки людей, которым до сих пор удалось не оказаться в сосновых ящиках. Кэнди. Видок. Аллегра. Мистер Мунинн. Карлос. Даже Касабян и Уэллс.

Что это за чертовщина? Как оказались вместе фотоальбом сталкера и кучка изувеченных солдат? Может Мейсон ближе к концу стал хладнокровным сумасшедшим, пялящимся на мою жизнь и кромсающим единственных жертв, которые добровольно пришли в комнату отдыха Нормана Бейтса?

Я подхожу к чертежу на школьной доске. На соседнем столе лежат кусачки, паяльники, вольтметр и другое оборудование для любителя электроники. Что-то вроде компьютера или навороченного радиоприёмника лежит выпотрошенным на столе, вокруг него разбросаны печатные платы и куски волоконно-оптического кабеля. Похоже, кто-то рылся в мусоре в поисках запчастей. Устройство смутно знакомо, но не могу вспомнить. Я отодвигаю в сторону одну из печатных плат, и обнаруживаю то, что я надеялся больше никогда не увидеть.

Логотип Золотой Стражи. Он выпал из устройства, когда его вскрывали. Теперь я вспомнил, что это. Это ангельская технология — психический усилитель. Я видел несколько подобных на складе Стражи в Лос-Анджелесе. Их медиумы Дремлющие пользовались такими для усиления своих способностей во время допросов и экспериментов по ясновидению. Как бы сильно ни хотел я казаться удивлённым, не могу. Мейсон работал с Аэлитой, прежней главой Стражи. Может, она оставила это вместе с корзинкой черничных маффинов в качестве подарка на новоселье.

Я беру со стола завиток металлической стружки. Кручу его в руках. Он тускло-серебристый и плотный. Не похож на что-то, используемое в таком тонком приборе, как этот усилитель. На полу тоже стружка и наполовину расплавленные слитки. Я разгребаю их ногой, и там, у носка моей жуткой блестящей парадной туфли, лежит то, что я искал. Я поднимаю кусок металла и возвращаюсь к стулу с мёртвым солдатом. Металл идеально подходит к выемке у неё за головой. То же самое и с прорезями в подлокотниках и подножках.

Я взвешиваю ключ в руке. Он тяжёлый, цельный и приятный. Я только сейчас понял, что скучаю по тяжести ключа в своей груди. Он не похож на мой ключ. Он никого отсюда не выведет, но у этого ключа одержимости есть свои собственные чары, а с психическим усилителем, держу пари, именно так Мейсон заставил работать эту штуку, что позволило ему ездить верхом на людях там на Земле как Лоа^[32] вуду.

Я думал, что мастерская Мейсона была наверху, но кузнечный горн и инструменты были просто для виду. Вот настоящая лаборатория. А эти мёртвые солдаты были его первыми экспериментами, когда он пытался заставить ключ работать. Это не подсказки Люцифера, и ничто из этого не приближает меня к тому, чтобы выбраться отсюда, но это всё равно полезно. У того, у кого есть ключ, также должен быть рабочий психический усилитель, тот, для которого Мейсон собирал запчасти по помойкам. Это означает, что мне не обязательно искать ключ. Если я смогу найти и разбить усилитель, это сможет уничтожить мощь ключа. А ещё лучше, если я смогу найти ключ и усилитель, то смогу поговорить с кем-нибудь в Лос-Анджелесе.

Это хорошие новости. Не открывай-шампанское-я-возвращаюсь-домой хорошие новости. Скорее, открывай-упаковку-из-шести-бутылок-пива-я-не-уронил-ключи-в-унитаз-на-работе хорошие новости. Но по прошествии трёх месяцев я приму любые хорошие новости, какие только смогу получить.

Расчленённый адовец действительно начинает вонять на всё помещение. Мне хочется вернуться в свой номер и отпескоструить всю кожу, но есть ещё кое-что.

Отдельно, в углу комнаты, стоит роскошный деревянный стол, на котором лежит чёрная лакированная шкатулка. Она идеально квадратная и невыразительная. Когда я касаюсь верха, то ощущаю слабые вибрации изнутри. Я ощупываю края и нахожу едва заметный шов. Затем другие поблизости. Нажимаю на один, и ничего не происходит. Другие смещаются на пару-тройку сантиметров. Эта чёртова штуковина — коробка-головоломка, но я не в настроении разгадывать загадки. Достаю чёрный клинок и сильно надавливаю, отрезая одну сторону. Никаких взрывов, ядовитого газа или змей с пулемётами. Хороший знак. Я отрезаю другую сторону, просовываю внутрь руки и давлю. Секунду спустя шкатулка разлетается на части градом щепок и чёрной бархатной подкладки. Довольно приятное зрелище. Как взрывающаяся чревовещательная кукла.

Что-то тяжёлое и металлическое ударяется о пол. Я пытаюсь поднять предмет, и на кончике среднего пальца появляется порез. Опустившись на одно колено, я просовываю под него клинок и поднимаю вверх, словно балансирующее яйцо. При свете я не вижу никаких острых граней. Осторожно кладу предмет на ладонь. Определённо, это оружие, но я никогда не видел ничего подобного. Когда я поворачиваю его из стороны в сторону, происходит что-то странное.

По мере того, как свет падает на него под разными углами, предмет меняет форму. Это шар с шипами размером с мандарин. Это длинный серебряный дротик с зазубринами на каждом конце. Это вращающийся конус огня. Это ледяные кастеты. Паранг^[33]. Искусный нож-бабочка с шестью шарнирными соединениями, перемещающиеся под углами 180 градусов друг к другу. Что бы это ни был за нарезай-вырезай, он не предназначен для человеческих рук.

Бойцам нравилось травить байки об арене. Истории об абсолютном оружии, о котором они слышали, благодаря которому их невозможно было бы убить. После нескольких кувшинов горького адовского вина (наш приз за то, что мы пережили этот день), мы пришли к единому мнению, что абсолютным будет то оружие, что убьёт всех твоих врагов, а затем унесёт тебя на Небеса, или в Валгаллу, или в любое другое место, где, когда ты произнесёшь слово «Ад», местные спросят: «А что это?».

Один боец из какого-то адовского захолустья сказал, что видел настоящее абсолютное оружие. Оно было только у архангелов, и лишь Гавриил был достаточно храбр, чтобы пользоваться им.

«Ни один мятежный ангел не мог одолеть его, потому что каждый раз, когда он использовал своё оружие, оно становилось другим. Не было возможности напасть или защититься от этого. Прежде чем закончилась битва, тысячи наших восставших братьев и сестёр лежали мёртвыми у его ног. Эти остальные дураки думают, что нас победил Бог, но те немногие из нас, кто выжил в битве, знают, что это был Гавриил».

Я помню кое-что, что сказала Элис перед тем, как Самаэль забрал её обратно на Небеса. Я оставил её вдвоём с Нешамой, одной из пяти сущностей, составлявших Бога после Его нервного срыва. Элис сказала, что Аэлита убила Нешаму оружием, которого Элис никогда раньше не видела. Интересно, не потому ли, что то, что она видела, на самом деле было миллионом разных видов оружия? И в лучшие времена это было бы чертовски трудно описать, и ещё труднее, если это длилось лишь несколько секунд, пока кто-то потрошил у вас на глазах Бога.

Среди лакированных обломков лежит что-то вроде кожаных ножен, которые примерно соответствуют форме оружия, когда оно сконфигурировано в виде дисковой пилы. Я осторожно кладу штуковину в футляр и закрываю верхний клапан.

Интересно, Аэлита оставила оружие Мейсону, чтобы тот использовал его против меня, или он просто хранил его для неё, пока она выслеживала остальных четырёх братьев-Богов? В любом случае, теперь оно моё. Я кладу его в карман пиджака и убираюсь к чёрту из мясной лавки Мейсона.

Я направляюсь в спальню, но задерживаюсь в библиотеке, чтобы оставить красные «тащите немедленно сюда свои задницы» сигнальные карточки перед парой гляделок для Ипоса и Мерихима.

В спальне я стягиваю костюм и нюхаю его. Свежий аромат скотобойни, который так нравится всем детям, глубоко въелся в ткань. Он никогда не выветрится. Я швыряю костюм поверх мёртвой мотоциклетной куртки. Это в некотором роде утешает, видеть растущую кучу испорченной одежды. Я уничтожил много мужской повседневной одежды, пока в меня стреляли и пыряли. Теперь всё, что мне нужно, это кого-нибудь обезглавить, и у меня появится ощущение, что вот он, дом, милый дом.

Я беру из шкафа пальто и бросаю на кровать. Я чувствую себя достаточно собой, так что надеваю кожаные мотоциклетные штаны и ботинки, которые были на мне, когда я спустился сюда. В них удобно. Немного жёсткие от запёкшейся крови, по большей части моей. Надеваю свой худи. Он тоже жёсткий от крови, и один рукав отсутствует с тех пор, как один босяк^[34] избавил меня от моей левой руки. Я разрубил его пополам, словно говяжью полутушу, гладиусом — своим огненным ангельским мечом. Я не снимаю перчатку, но оставляю протезную руку неприкрытой, так как никто не увидит её под пальто.

Вернувшись в библиотеку, я шлёпаю по гироскопу, как Мерихим, заставляя тот вращаться в обратную сторону. Голос из фильмов про монстров чирикает, как зарывшийся в мет-лабораторию сурок. Я проверяю на киноэкране изображение с гляделок. Бримборион слоняется по своему кабинету, улыбаясь подчинённым. Пытаясь делать вид, что всё хорошо. Он почти справляется, но если присмотреться, то можно увидеть, как у него в голове крутятся колёсики. Неужели один из этих уёбков продал меня? Может, лучше убить их всех, и пусть Бог, Дьявол или Опра рассортируют их.

В других частях дворца служащие исполняют забавные короткие кадрили, когда заворачивают за угол и обнаруживают адскую гончую. Техники в перерыве осматривают мой мотоцикл в подвале. Штатные ведьмы перебирают груды сушёных насекомых и растений. Снаружи пара офицеров выбивают дерьмо из адовца низкого ранга, а ещё один офицер при помощи длинной кожаной резиновой дубинки заталкивает в гиббет мёртвых байкеров. Похоже, книжный клуб закрылся пораньше.

Ипос и Мерихим появляются спустя несколько минут. Вынимая свой глаз, я рассказываю им о тайной комнате. Бросаю остальные гляделки в свои банки с физраствором, так что мой оказывается единственным, демонстрирующим на экран изображение. Они смотрят шоу, словно парочка в кинотеатре под открытым небом. Скучают во время тёмной части, но слегка вздрагивают, когда включается свет, давая им полный обзор игровой комнаты Эда Гейна^[35].

— Какая жалость, что вы можете только видеть это место и не чувствуете запах. Это незабываемо.

— Думаешь, это работа Мейсона Фаима? — спрашивает Мерихим, когда мы подходим к первому крупному плану препарированного мозга.

— Если только это не то, что адовцы называют «поиграть в доктора».

Он бросает на меня взгляд. Я отвлекаю его, протягивая Волшебный Шар Номер Восемь^[36].

— Когда-нибудь видели такое раньше?

Мерихим слишком умён, чтобы хватать предметы, которые Дьявол считает странными, но Ипос более импульсивен. Он хватает шар, поворачивает его, и тут же его ладонь пронзает шип.

Он ругается на уличном адовском низших слоёв, который звучит ещё хуже, чем обычный адовский. Словно всасывающий канализационные стоки пылесос. На экране я перемещаю тело солдата, а груда мешков для трупов на заднем плане образует пасторальную картину скотобойни. Мерихим наклоняется взглянуть на шар в кровоточащей руке Ипоса, но не делает попыток взять его.

— Что бы это ни было, от него попахивает неестественной силой. Тебе следует позволить мне взять его и похоронить в глубинах хранилищ Скинии.

Здесь все стремятся к власти, включая церковь.

— Спасибо, не надо. Он останется со мной.

— Это не то, что можно оставлять где попало.

— Вот почему он останется со мной, а не будет похоронен там, где я его не вижу.

— И где он окажется, если с тобой что-то случится?

— Я бы не беспокоился насчёт этого. Если тот, кто знает, как он работает, снова завладеет им, полагаю, к утру мы все будем мертвы. Ещё один хороший повод оставить меня в команде неубитых.

На экране я тыкаю в психический усилитель. Я внимательно наблюдаю за ними. Ни один из них подобного раньше не видел. Никто из них также не реагирует на логотип Стражи. По крайней мере, мне не нужно беспокоиться, что они работают с тем, у кого есть ключ.

— У кого-нибудь из вас появилась новая информация?

Ипос кивает, и его церковные татуировки приходят в движение, словно обещающий спасение флаг.

— Возможно, у меня есть. Напавшие на вас были из легиона Вормвуда. Среди его солдат необычное число самоубийств и убийств. Очевидно, это продолжается уже некоторое время, но поскольку мёртвые больше не исчезают в Тартаре, он не может больше это скрывать. Мои шпионы в других легионах обнаружили, что то же самое начинает происходить и в других частях легиона.

— Босяков поймали на поставке поддельных зелий врачам и больницам. Настоящие же оказываются на чёрном рынке, — добавляет Мерихим.

— Ладно. Возможно, они убивают себя из-за плохих наркотиков, но какое им дело до убийства меня?

Мерихим пожимает плечами.

— Ну, ты никому особо не нравишься.

На экране я изучаю странное оружие. Ипос внимательно наблюдает, стараясь не порезаться.

— Генерал Семиаза контролирует распределение жизненно важных товаров. Это даёт ему доступ к вам и большой власти. Существует длинный список генералов, желающих заменить его, — говорит он.

Чёрт.

— Мы возвращаемся к генералам, наносящим удар в спину генералам? Я думал, с этим дерьмом было покончено, когда я убил Мейсона.

— Во время мира или войны, всегда есть те, кто хочет власти для себя.

Ипос перестаёт притворяться, что смотрит на проекцию гляделки, и подходит к моему столу, чтобы починить шатающуюся ножку.

— Думаешь, Семиаза позволяет дербанить свои грузовики?

— Возможно. Быть умным не подразумевает быть свободным от коррупции, — говорит из-под моего стола Ипос.

Он вбивает деревянную прокладку под одну из ножек стола. Между постукиваниями маленьким молотком он говорит: «Конечно, это мог быть другой генерал, зарабатывающий чуток лишних денег и выставляя Семиазу в дурном свете».

— Почему бы просто не убить его? Кажется, это быстрый способ получить повышение по службе здесь внизу.

Мерихим качает головой.

— Убийство Семиазы чревато полномасштабной войной среди генералов. Легион против легиона. Никто этого не хочет.

— Если бы кому-нибудь удалось овладеть Семиазой и заставить его, скажем, напасть на вас, тогда он мог бы быть убит, и вам пришлось бы назначить другого главнокомандующего, — говорит Ипос.

Мерихим усталым жестом разводит руки.

— Мы вернулись к спекуляциям. Мы знаем больше, чем раньше, но недостаточно, чтобы прийти к каким-либо разумным выводам.

Я подхожу к своему глазу и снова запускаю проекцию на тот случай, если пропустил что-то в первый раз. Ипос вылезает из-под стола. Отряхивает грязь с коленей и говорит:

— Даже без войны мы всё ещё в ловушке хаоса и страха. Это напоминает мне то время, когда мы очнулись здесь после падения с Небес. — Он смотрит на Мерихима. — Помнишь? Сколько братьев и сестёр перерезали себе горло или бросились с высоких гор?

— И тех, кто ополчились друг против друга. Я помню. Ужасно было это видеть. — Ипос смотрит на меня. — Люцифер спас нас. Первый. Как и ты, он заставил всех трудиться над постройкой Пандемониума. Это отвлекало наши мысли от тех… других возможностей.

Ни один из них не смотрит ни друг на друга, ни на меня. Их глаза стекленеют отсутствующим взглядом бывшего солдата.

Я никогда не думал об адовцах в таком ключе. Они всегда казались такими полными Да Пошёл Ты На Хуй решимости, когда на Небесах дело дошло до войны. Мне никогда не приходило в голову, что быть брошенными сюда для них было столь же ужасно, как и для меня. Когда Небеса начали поставлять проклятые души, должно быть, это было неплохой возможностью отвлечься, но только на время. Охрана пассивных, сломленных душ не может быть столь уж захватывающей. А, может, они слишком сильно напоминали падшим ангелам их самих. Проклятые присматривают за проклятыми. Если бы адовцы не мучили меня все те годы, может, я даже бы им посочувствовал. Но они это делали, так что я не сочувствую.

Я достаю из кармана фотографию и протягиваю её Мерихиму.

— Раз уж мы заговорили о паршивых смертях, это девушка из Лос-Анджелеса. У неё были крашеные зелёные волосы, и она работала в пончиковой на Голливудском бульваре. Она была убита двумя Кисси где-то между Рождеством и Новым Годом. Я не знаю, здесь ли она внизу, но, если здесь, может один из вас найти её?

Мерихим протягивает фотографию Ипосу. Тот вытирает кровь с руки, прежде чем взять её.

— Здесь не может быть так уж много хорошеньких смертных, убитых монстрами в пончиковых в Рождество. Если она здесь, мы найдём её.

— Когда найдёте, дайте ей работу. Что-нибудь безопасное. Подальше от этого дурдома. Я бы и сам это сделал, но она влипла в неприятности из-за того, что оказалась рядом со мной.

Ипос кладёт фотографию в нагрудный карман рабочего комбинезона.

— Она твоя подруга?

Я качаю головой.

— Я даже не знаю её имени.

На экране я наблюдаю, как разворачиваю тело солдата.

Мерихим качает головой.

— Не могу не полюбопытствовать: ты хочешь, чтобы мы отыскали совершенно незнакомую девушку, чтобы облегчить её бремя осуждения на вечные муки, но ни разу не спросил о своей матери или отце.

— Мне и не требуется. Верите или нет, но я и сам способен кое-что сделать. Их здесь нет. Оказывается, быть пьяным и несчастным, — это, всего лишь, простительные грехи. Повезло им.

— Разве ваш отец не пытался пристрелить вас? Разве он не должен быть здесь с нами? — спрашивает Ипос.

— Полагаю, по стандартам Небес, убийство Мерзости — не то же самое, что убийство обычного человека, — возражает Мерихим.

— Я не хочу говорить об этом.

Я гляжу на экран, на самом деле не видя его. Обращаюсь к ним:

— Думаю, на этом мы здесь закончили. Как считаете?

Когда они направляются к фальшивому книжному шкафу, Мерихим говорит:

— Вчера я сказал, что принесу тебе защитное зелье. С этим придётся подождать, пока я не проверю, что они не поддельные.

— Не волнуйся насчёт этого. Я не собираюсь сидеть сложа руки и ждать, когда мне вскроют мозг. Я собираюсь что-нибудь сделать.

— Что именно?

— Понятия не имею. Что-нибудь, знаешь, умное.

— Как, когда ты спалил Эдем? Я только потому спрашиваю, что всё ещё пытаюсь выяснить твоё определение «умного».

Я смотрю на него и не могу сдержать улыбки.

— Это был забавный день. В любом случае, ты поймёшь это, когда увидишь.

— Даже не сомневаюсь.

Они выходят, и Ипос ставит на место книжный шкаф.

Я подхожу к экрану, вставляю обратно свой глаз, а остальные снова на свои проекторы. Открываю ящик стола и отодвигаю в сторону «Глок». Его нужно положить в тумбочку в спальне вместе со «Смит-и-Вессоном». «Веритас» лежит под какими-то бумагами, на которых я нацарапал адовские заклинания силы. Я нашёл оригиналы в старой записной книжке, которую Самаэль выбросил в мусорную корзину. Я скопировал все заклинания, и сварганил худу для темноты и ветра. Пытался залезть в головы наёмных работников внизу. Ничего. Возможно, в этой истории с Люцифером, вместо того, чтобы пытаться быть с Самаэлем, для меня полезнее будет снова быть с собой.

Я достаю «Веритас», подбрасываю, ловлю и шлёпаю на стол. Мне следует выйти или остаться здесь? Изображение открытого окна и развевающихся штор. Изящным адовским шрифтом по краям монеты читается надпись: «НЕ ТРАТЬ МОЁ ВРЕМЯ, КРЕТИН». Как всегда, «Веритас» прав. Я уже надел пальто. Если бы он сказал остаться, я бы швырнул его в мусорную корзину и всё равно вышел.

Я вхожу в фальшивый книжный шкаф и спускаюсь вниз.

Я спускаюсь ниже уровня улицы в гараж. Дверь заперта, но я касаюсь медной таблички на стене, и она со щелчком открывается.

Здесь полно лимузинов Совета, плюс грузовики легиона, «Унимоги» и «Хамви». Почему я никогда не брал какой-нибудь из них для ночной прогулки? Устроить своё собственное ралли «Дакар» по Голливуду. Поиграть в «Исчезающую точку»^[37] с адовской уличной охраной. Пусть они преследуют меня до самой Санта-Моники. Там пять рек Ада врезаются друг в друга, вспенивая воду в бесконечное буйство барашков, приливных волн и водоворотов. У кромки моря я бы вышел и показал им, кто я такой. Мы могли бы устроить дрэг-рейсинг обратно до самого города.

Однако, сегодня вечером мне придётся довольствоваться мотокроссом. Завтра, кто знает? Я мог бы угнать «Унимог» и ехать по Дороге Славы к Небесным вратам. Прихватить с собой бутылку Царской водки и поднять тост за Самаэля за то, какой он хитрый, коварный уёбок. Интересно, он отвезёт меня домой или заставит вести машину самому. Кто будет трезвым водителем, когда у вас в комнате два Дьявола?

Я поднимаюсь по пандусу туда, где они держат мой мотоцикл. Сажусь и с пинка завожу его. От рычащего двигателя моё тело вибрирует с ног до головы, вытряхивая из лёгких вонь авторазборки Мейсона. Я шепчу кое-какое худу, и когда натягиваю худи через голову, моё лицо уже больше не моё. Чары делают меня похожим на любого другого уродливого адовца.

Я врубаю передачу и направляюсь вверх по пандусу к одному из ремонтных постов в задней части отеля. Открыв ворота и убедившись, что путь свободен, я выжимаю сцепление. Заднее колесо визжит и дымится, и я стартую в темноту.

Моим глазам требуется некоторое время, чтобы привыкнуть к ночному освещению. Я выжимаю газ, и мотоцикл мчится по разбитым улицам города, подпрыгивая и высоко взлетая над внезапными обрывами, с заносом проходя повороты. К тому времени, когда зрение адаптируется, Пандемониум превращается в супермагистраль света, цветных полос, зажатых между кровавыми испарениями провалов и синюшным адовским небом. Я вклиниваюсь и обгоняю. Объезжаю военный транспорт и пешеходов. Вылетаю на тротуар, а в тех нескольких местах, где работающие светофоры, проезжаю на каждый красный, который только могу найти. Я угроза. Я монстр. Я чмошник, и мне всё равно, кто об этом узнает. Я в движении, и впервые за долгое время всё идеально. Ад может поцеловать меня в зад.

Я прячу адовский супербайк под рухнувшей крышей заброшенного гаража. На выходе разравниваю пыль, чтобы скрыть следы, и швыряю внутрь несколько шлакоблоков, чтобы придать зданию дополнительный вот-вот-совсем-рухну вид.

Я нахожу Дикого Билла курящим возле «Бамбукового дома кукол». Когда я подхожу, он качает головой.

— Забегай, лягушонок. Видишь эту метку на моей рубашке?

Он демонстрирует мне рукав с кроваво-красным символом Люцифера и выпускает синий сигарный дым.

— Я куплен и оплачен самим мистером Скрэтчем, а он не ценит грубо обращающихся с его товаром дурачков. Это снижает стоимость при перепродаже.

— Вот что ты всем говоришь? Что принадлежишь мне? Полагаю, технически это правда, учитывая, как здесь внизу всё устроено. Я просто никогда не думал об этом в таком ключе.

Билл наклоняется вперёд и прищуривается. Качает головой и сплёвывает.

— Богом клянусь, малыш. Предупреждай старика, когда собираешься ошиваться поблизости в образе чёртова хобгоблина. Я был в пяти секундах от того, чтобы татуировать тебе голову лопатой, которую держу здесь именно с этой целью.

Он говорит правду. Из наполовину вырытой ямы рядом со зданием торчит крепкая старая лопата. Готов спорить на наличные, эта яма никогда не станет ни глубже, ни более наполненной.

— В следующий раз у меня на лацкане будет розочка, чтобы ты знал, что это я. Я не мог вынести ещё одного вечера взаперти в Горменгасте^[38], и решил зайти выпить. Может, позволить кому-нибудь затеять драку. Это один из тех вечеров, когда мне хочется ломать предметы, особенно кости. Тебе знакомо это чувство?

Билл смотрит на меня и бросает окурок сигары.

— Мне это знакомо, но ты не станешь затевать никаких драк в моём заведении. Я не хочу, чтобы о нём пошла слава как о месте, где ублюдки могут расплачиваться за выпивку каблуками своих ботинок. Кроме того, внутри несколько ведьм и других магических типов из твоего дворца. Не знаю, могут ли они видеть сквозь твою хэллоуинскую маску, но, мне кажется, глупо рисковать.

Я пытаюсь придумать хороший аргумент, но ничего не приходит на ум.

— Паршиво. Мне действительно хочется выпить.

Билл пожимает плечами.

— Кстати, о выпивке: ты получил тот пустячок, что я тебе послал? Это бутылочка местного пойла, которое, как я обнаружил, не так уж и плохо по меркам Бездны. На вкус немного напоминает бурбон и скипидар. Там ещё внутри записка.

— Я несколько недель ничего не получал от тебя.

Билл медленно кивает.

— Возможно, ты захочешь поговорить со своими дворецкими, или какие там у тебя есть лакеи. Похоже, кто-то подворовывает из твоего винного шкафа.

Я приближаюсь на расстояние шёпота.

— Насколько легко будет тому, кто украл бутылку, найти записку?

Он пренебрежительно машет рукой.

— Она запечатана под этикеткой. Нужно поискать, чтобы найти, так что я бы не волновался. И все будущие бутылки, которые я стану посылать тебе, будут с бормотухой. В мои обязанности не входит поить твой демонический персонал.

Ещё одно, о чём стоит беспокоиться. Ещё одна причина сильно навешать кому-то.

— Я пройдусь по кабинетам персонала с адскими гончими и огнемётом. Держу пари, бутылка сразу вернётся. Чёрт, может ещё и Святой Грааль с костями Амелии Эрхарт^[39].

Билл глядит поверх моего плеча, закуривая очередную сигару. Я полуоборачиваюсь и вижу уставившихся на нас легионеров. Я выбиваю сигару у него изо рта, хватаю его и с силой толкаю за угол здания.

— Пошевеливайся, дритт!

Когда мы оказываемся в темноте, я отпускаю Билла. Он пихает меня свободной рукой, другую сжимает в кулак и кричит:

— Что за игру ты затеял, парень?

— За нами наблюдали. Адовцы и проклятые души не разговаривают публично по душам.

Он опускает руку и трет место, которую я схватил, больше от раздражения, чем от боли.

— Полагаю, ты прав. И всё же, мне не нравится бесцеремонное обращение.

— Ты бы предпочёл, чтобы я толкнул тебя и остановился, или чтобы это сделал один из тех мудаков, который только пожелает?

— Полагаю, ты прав. Но это не делает меня менее раздражённым.

— Так что было в письме?

Он прислоняется спиной к бару и нащупывает ещё одну сигару. Вытащив её, он закуривает и оглядывается на ту, что я сбил на землю. Проклятым нелегко достать сигары и сигареты. Отправлю ему утром коробку.

— Немного. Тебя всегда заботило, как к тебе относится местное население. Из того, что я видел, чернь отлично воспринимает тебя как великого благородного магистра адских копыт. Хотя твоё бурное прошлое Сэндмена Слима оставило большое впечатление. Тебе приписывают каждое жестокое убийство и проломленный череп в городе, которых предостаточно.

— Повезло мне. Большинство людей не ненавидят и на одну жизнь. Меня ненавидят на две. Если я устроюсь на полставки контролёром на парковку, наверное, наберётся на три.

Я нахожу в кармане зажигалку Мейсона, но курить нечего.

— У тебя есть сигареты? Я забыл свои дома.

Дом. Плохая привычка. Перестань думать в таком ключе.

— Прости. Моё последнее курево полетело коту под хвост, когда ты выбил его у меня изо рта.

— Лжец.

Он ухмыляется и достаёт пачку из другого кармана. Билл достаточно бывал в салунах, чтобы знать, что своевременная сигарета может утихомирить спор быстрее топорища.

— В записке было что-то ещё?

Биллу требуется какое-то время, чтобы выстучать для меня «Проклятие». Сперва я подумал, что человек, десятками лет привыкший самому скручивать себе курево, так справляется с готовыми сигаретами. Затем до меня доходит, что он тянет время.

— Нет. Вряд ли там было что-то ещё, имеющее значение.

Я проверяю оба конца переулка на движение. Ничего.

Снова секреты. Как раз то, что мне нужно. Он меняет сторону? Билл не самый счастливый владелец салуна во Вселенной. Терпеть приказы и оскорбления от пьяных адовцев — это не то, для чего он создан. Возможно, кто-то сделал ему лучшее предложение. Есть в этом грёбаном городе хоть одно место, где мне не нужно оглядываться через плечо? Мне что теперь, напичкать гляделками «Бамбуковый дом»?

Я поворачиваюсь и направляюсь прочь.

— Мне не следовало отрывать тебя от твоего бара, Билл. Спасибо за информацию.

— Куда направляешься?

— Подумываю о том, чтобы напиться и посмотрю, может, получится затеять драку на арене. Сегодня вечером мне всё ещё хочется небольшой бойни.

— Я пойду с тобой.

Я останавливаюсь и оглядываюсь на него.

— Ты можешь это делать? Просто гулять?

Он протягивает символ Люцифера.

— Это уберегает меня от всевозможных неприятностей. Эти свиноёбы могут порезать друг друга из-за грошового пива, но они не собираются ломать игрушки Дьявола.

— Тогда идём.

— Дай мне минутку. Мне навязали в помощники недалёкого адовца. Парень был бы хорошим вором, если бы в самом деле что-то брал, а не терял. Он слишком туп, чтобы воровать, и слишком неуклюж для легионов, поэтому его сделали барменом, что, к сожалению, по моему опыту, почти одно и то же.

Я закуриваю сигарету и наблюдаю, как Билл заходит внутрь. Когда он открывает дверь, наружу выплывает Джонни Кэш, поющий «Нет той могилы». Я ненавижу не доверять ему. Было приятно побыть человеком с ним хоть несколько минут за раз. Это одно из немногих, что удерживает меня в здравом уме. Если он заведёт меня в очередную засаду, я буду знать, на чьей он стороне на самом деле. Если я сам по себе, так тому и быть. Не в первый раз.

Билл возвращается к торцу бара минуту спустя и кивает мне следовать за ним.

— Как лучше идти, как думаешь? — спрашиваю я, давая ему возможность завести меня в любой тупик, который он хочет.

— Полагаю, через рынок. Там оживлённое движение, и все смотрят на товары, а не на лица.

И толпа — это хорошее место, чтобы воткнуть кому-нибудь нож в спину и исчезнуть.

— Звучит неплохо. Пошли.

Мы идём в тишине. Я не слышу его сердца или дыхания, но прекрасно вижу его самого, и движения Билла определённо напряжены. Мы проходим площадку, где будет возведена новая Ратуша. Конвергентный Лос-Анджелес целостен, но есть небольшие места, где проглядывает настоящий Ад. Как эти адовские подъёмные краны. Кабины закруглены и покрыты толстой проволочной сеткой, и у них от шести до восьми больших иллюминаторов вместо ветровых стёкол. Они больше напоминают хватающих пищу длинными хитиновыми клювами гигантских жуков, чем строительную технику.

— Ты неожиданно молчалив. Обычно ты болтун, а я тот, кто ждёт, чтобы вставить хоть слово, — говорит Билл.

Там, где исходные магазины и коммерческие объекты сгорели или были заброшены, торговые палатки покрывают тротуары и переливаются на дороги. В больших киосках продаётся всё, что может понадобиться добропорядочному адовцу, по большей части, с чёрного рынка. Чистая одежда. Ювелирные украшения. Зелья здоровья и заклинаний. Высококачественная Царская водка и вино.

— Я размышлял о том, с кого мне следует содрать живьём шкуру за продажу всех адских товаров этим мудакам Гарри Лаймам^[40].

— Понимаю. Возможно, в тебе больше от дьявола, чем даже я тебе приписывал.

— Возможно, пришло время посмотреть, насколько больше.

В толпе встречаются призраки. Не проклятые души. Призраки. Некоторые из них следуют за нами.

— Там, в баре, ты, возможно, заметил, что я не хотел говорить некоторые вещи, — произносит Билл.

— Я это заметил.

Билл смотрит на меня.

— Это холодный тон. Теперь ты и меня считаешь заговорщиком?

— Я устал от того, что меня окружают люди с тайнами. Если тебе есть, что сказать, просто скажи это.

— Хорошо. Но я сделаю это по-своему.

— Хорошо.

Он затягивается сигарой. Босяк пихает Билла локтем с дороги. Тот отвечает тем же. Босяк разворачивается и хватает Билла за руку. Я тянусь за ножом, но налётчик видит метку на руке и отступает. Билл поворачивается и снова начинает идти, как ни в чём не бывало.

— Мне говорят, что дома я пользуюсь большей печальной известностью, чем Джон Уэсли Хардин^[41], что довольно забавно, так как у него было больше драк, и он убил по крайней мере в два раза больше людей, чем я. С другой стороны, меня бесконечно радует, что Сломанный Нос Чарли Аттер^[42], который так бесчеловечно сорвал мою последнюю карточную игру, известен гораздо меньше. Люди с беспокойной жизнью — и я включаю тебя в их число — похоже, мы не можем высказать своё мнение, кого помнить, а кого забыть, и с каким уровнем любви или насмешек.

— Так я слышал.

— Не сомневаюсь, Сэндмен Слим.

Билл затягивается сигарой и задумывается.

— Суть в том, чтобы ты ни делал, окажешься Антихристом, принцем убийц, или, возможно, вообще никем, судить будет время, не люди. — Мгновение он смотрит в никуда. — Иногда я думаю, что последнее может быть предпочтительнее. Быть никем и стёртым из вечности иной раз представляется мне прекрасной идеей. Но, конечно, это не было предложено мне, и не будет предложено тебе.

— К чему ты ведёшь, Билл?

— К чему я веду, так это к тому, что никто из нас не склонен увиливать от драки, так что тебе нужно выбирать свои тщательнее, чем это делал я.

Призраки следуют за нами по обеим сторонам улицы. Они не угрожают, но ещё немного, и начнут привлекать внимание.

— Если я чему и научился, так это тому, что вся пролитая кровь, твоя или твоего врага, навсегда запятнает Мироздание, и её не смыть, — говорит Билл, — Этот урок дошёл до меня слишком поздно, и я убил по меньшей мере одного хорошего человека, помощника шерифа в Уичите, потому что я слишком легко относился к чужим жизням. Если я по какой-то причине в этом убогом месте, то по этой.

Я на мгновение вспоминаю фотографии мёртвых лиц, прикреплённые на стенах потайной комнаты Мейсона. Смотрю на призраков. Раньше мёртвые адовцы отправлялись в Тартар, но я уничтожил это место и освободил их. Теперь им не остаётся ничего лучше, чем до скончания времён бродить по улицам Ада. Я гордился тем, что уничтожил Тартар. Теперь я не уверен, что оказал кому-то услугу.

— В данный момент я не совсем в подходящем положении, чтобы стать пацифистом. Меня хотят убить или завладеть моим разумом. Я не собираюсь сложить лапки и позволить ни тому, ни другому случиться.

— Я говорю совсем не об этом. А вот о чём. Этот момент прямо сейчас. За тобой охотятся, а ты отправляешься на арену в поисках неприятностей. Сынок, у тебя на плечах более чем достаточно проблем. Тебе не нужно добавлять их подобным идиотским поведением.

— Чёрт возьми. Ты говоришь мне выбрать Срединный путь^[43], Будда?

— Если это причудливый способ сказать не быть рабом своих низменных инстинктов, то да. Или ты планировал вернуться сюда, когда умрёшь, и до Судного дня мыть мои грязные стаканы?

Я щелчком отправляю окурок «Проклятия» в лужу.

— Если мне придётся выбирать между тем, чтобы быть Дьяволом или твоим помощником бармена, возможно, я выберу помощника бармена. Бесплатная выпивка и удобный график. Кроме того, Дьяволу никто не даёт чаевых.

— Мне казалось, я только что дал, — задумчиво протягивает Билл.

Я смотрю, как он затягивается дешёвой сигарой.

— Возможно, и дал.

Он останавливается и смотрит назад, туда, откуда мы пришли.

— Я должен вернуться. Этот осёл-помощник, должно быть, уже раздал половину выпивки и, наверное, уже поджёг бар.

Билл протягивает руку. Я жму её.

— Малыш, береги себя сегодня вечером. Постарайся не быть слишком глупым.

— Спасибо, Билл. Увидимся.

Он поворачивается и направляется обратно к бару, призраки тянутся за ним. После того, как те видели, как проклятая душа толкнул адовца, и это сошло ему с рук, думаю, он их новый герой.

Всё сказанное Биллом имеет смысл, но я всё ещё в настроении рвануть на арену и пустить кровь. Я этого не сделаю. Я дышу. Считаю до десяти и обратно. Снова и снова. Я читал об этом в одной из греческих книг. Это своего рода медитация, чтобы сфокусировать ум, только мой уже сфокусирован. Что мне нужно, так это добрый мощный расфокусировщик.

Дьявол не носит с собой наличных, так что я сторговываю у одного из лоточников своё практически новое пальто в обмен на потрёпанную шинель не по размеру и бутылку хорошей Царской водки. Он смотрит слегка подозрительно, когда я соглашаюсь на такую очевидную обдираловку, но какое мне дело? Я могу велеть портным сшить ещё дюжину пальто к завтрашнему обеду.

Требуется несколько акробатических изворотов, чтобы снять пальто и надеть шинель, не выставив напоказ всему рынку протезированную руку. Пугать монстров ещё более пугающими частями тела монстра — не лучший способ оставаться в тени.

Закончив танцевать кадриль сам с собой, я швыряю лоточнику пальто и забираю Царскую водку, прежде чем он передумает. Открываю бутылку и делаю пару длинных глотков. Я вёл себя хорошо и заслуживаю выпить.

Мне вроде как нравится то, что Билл сказал о том, чтобы выбирать драки, но мои драки, похоже, всегда имеют привычку выбирать меня. Или это всего лишь отговорка? Я так долго получал и оставлял шрамы, что больше не знаю. Мне нужен собственный разведывательный спутник, чтобы несколько месяцев последил за мной. Нанять статистов, чтобы подсчитывать удары кулаком, пули и клинки, и кто первым моргнул. Мне не хочется быть космическим магнитом для дерьма, притягивающим к себе неприятности, но, возможно, именно так происходит с нефилимами.

В новой старой шинели и фальшивым лицом я бреду вдоль длинного ряда прилавков, разглядывая товары. Это рынок растёт, или это потому, что я никогда не выбираюсь посмотреть, что творится на уличном уровне? Я пару раз надолго прикладываюсь к бутылке. Если рынок растёт, то я знаю, почему. Я пытаюсь сосчитать все бутылки подпольных зелий, боеприпасы и коробки с едой. Пройдя квартал, сдаюсь и ещё раз прикладываюсь к бутылке.

Билл прав в одном. Мне много с чем надо разобраться прямо сейчас. Я знаю, что это дельный совет, потому что это то, что сказала бы Элис. Она всегда была умницей. Выбирай, какие и когда черепа раскалывать. Для меня никаких черепов сегодня вечером, большое спасибо. Я спокоен, как дремлющий на поллитровой банке «Роки Роуд» кот. На углу я направляюсь обратно к мотоциклу.

Я по-прежнему вижу в толпе босяков. Что-то новенькое. Налётчики ни за что не стали бы разгуливать в открытую по Пандемониуму, если бы им кто-то не заплатил. Мне следует почаще спускаться сюда. Это похоже на парад городских грехов. Что-то вроде бутиков на Родео Драйв.

Я делаю ещё глоток из бутылки. Я уже прикончил половину. Этой бутылки, и ничего больше. Чтоб мне сдохнуть.

Если Семиаза превратился в Лицо со шрамом^[44], это плохие новости. Он нужен мне, чтобы контролировать ситуацию. И чтобы помогать мне оставаться в живых. Мне нужно выяснить, кто пытается избавиться от меня или найти способ выбраться отсюда, и у меня плохое предчувствие, что мне придётся сделать первое, прежде чем я сделаю второе. Если бы святоша Джеймс был здесь, он бы уже знал, что происходит. Он занимается делами Майка Хаммера^[45], и у него это неплохо получается. Что касается меня, то мне понадобятся шпаргалки и чертежи, чтобы сделать лёд.

Язаворачиваю за угол и направляюсь туда, где оставил мотоцикл. Внезапно чувствую, что у меня заплетаются ноги. Эта Царская водка оказалась крепче, чем я думал. Мне нужно заказать такую во дворец. Я налетаю на стол лоточника. Отступая назад, я поднимаю руки в извинении, пока парень пятьюдесятью разными способами обзывает меня мудаком. Может, адовский и простой язык, но он может быть цветастым.

Последнее, что мне нужно сегодня вечером, — это неприятности, так что я бросаю оставшуюся Царскую водку в заполненную мусором бочку из-под масла. И промахиваюсь. Следующее, что я слышу, — это как кто-то кричит. Мне знаком этот тон. Я смотрю на него. Если я останусь, будут ботинки и кулаки. Если побегу, за мной будут гнаться шесть босяков. Не сочетается с моим намерением вести себя тихо. Он со своими приятелями направляются сюда. В принципе, у меня два варианта, которые в сумме не дают никаких вариантов.

Прости, Билл, но это не я тебя подвёл. Это Царская водка.

Оскорблённый налётчик на голову выше меня, крупный и мускулистый. Его друзья держатся позади него. Грязные лица. Грязная одежда. Сельские парни, только что прикатившие в город и осматривающие достопримечательности, когда городской пьяница практически ссыт им на ноги. Никаких шансов, что они отнесутся к этому спокойно. И всё же я говорю:

— Прошу прощения. Моя вина. Наверное, я могу найти кого-нибудь, кто почистит их вам.

Если бы взгляд мог убивать, я был бы сейчас в соседней могиле с Габби Хейсом^[46]. Босяк смотрит на свои забрызганные ботинки, а затем на меня.

— Побереги свои деньги. Иди сюда и почисти их сам. Своим языком.

Его друзья смеются. Мне и в лучшие времена не нравилась деревенщина, а сейчас явно не то время. У него за спиной стоит приземистый босяк с мягким рыбьим лицом и повязкой на глазу.

— Я бы так и сделал, но это заставит ревновать твою подружку.

Чёрт. Я сказал это вслух? В конце концов, может быть, некоторые из этих драк — моя вина. Выражение лица Грязных Ботинок даёт мне понять, что он точно настолько туп, чтобы взбеситься из-за такой явной провокации. Я знаю, что будет дальше, но теперь мне известно, что это просто дуболомы из пехоты, а не переодетые ниндзя.

Хитрость в подобной ситуации состоит в том, чтобы сделать первый шаг и продолжать двигаться, несмотря ни на что. Они подумают, что ты чокнутый, и будут отступать, возможно, достаточно долго, чтобы ты смог уйти. Но всё же они шестеро обученных убийц. Даже в доспехах Люцифера они могут убить меня, но не раньше, чем я сперва прикончу нескольких из них.

Я делаю рывок прямо к ним. Пятеро отскакивают в сторону. Шестой, бородатый адовец, который голодал так долго, что его форма стала ему велика, достаёт из ботинка ка-бар и бросается на меня.

Даже пьяный, я в два раза быстрее этого захолустного протирателя штанов. Когда он промахивается ножом, то подставляется под удар. Я бью его ботинком по яйцам, и когда он сгибается пополам от боли, я поднимаю колено, чтобы сломать ему нос. Он падает, фонтанируя чёрной кровью, и, как по команде, пятеро его друзей просыпаются и налетают на меня.

Мало что можно сделать, когда ты на проигрышной стороне подобной свалки, кроме как наносить удары кулаком и ждать, когда кто-нибудь подставится. Я пригибаюсь, поднимаю руки перед лицом. Приседаю и уклоняюсь. Время от времени наношу удары, просто чтобы напомнить им, что я где-то здесь. Половину времени они лупят по доспехам, так что избиение могло бы быть намного хуже. Чего мне не хочется, так это чтобы они опрокинули меня на землю, где могли бы поочерёдно выполнять олимпийские прыжки с вышки мне на лицо.

Ужасная правда заключается в том, что мне вроде как нравится это избиение. Оно не похоже на то, как когда я попал в засаду на мотоцикле. Это я видел, что приближается. Оно больше напоминает тренировку на арене. Я не собираюсь лгать и говорить, что это не больно, но это знакомый вид боли, и это лучше, чем ещё один тихий вечер во дворце, лишь греки и я.

Не бойся бога.

Не беспокойся о смерти.

Благо легко достижимо.

Зло легко переносимо.

Шёл бы ты на хуй, Эпикур. Стань здесь перед кучкой прирождённых неудачников, которые хотят получить с твоей шкуры хоть какой-то реванш за своё дерьмовое существование. Сделай это, а потом порази меня какой-нибудь наикрутейшей эллинской логикой. Убеди меня, и я куплю тебе все узо^[47] и мусаку^[48] для микроволновки в Афинах.

На самом деле, это могло быть весело, если бы Кэнди была здесь. К этому времени она бы уже сбросила человеческое лицо и выпустила наружу нечеловеческую нефритовую сторону. Глаза, словно красные прорези в чёрном льду. Когти и улыбка с акульими зубами. Великолепная машина для убийства в рваных джинсах и поношенных Чак Тейлорах^[49]. Идеальная подружка.

Мы танцуем уже пару минут, и драка слегка ослабевает. Мозговой центр пробивает талон ухода с работы. Я уже должен был лежать лицом вниз, забитый до смерти. Идиот с ка-баром снова на ногах, но он ранен и дерётся так, словно его руки упаковывают арахис в муфту из кроличьего меха. Я пустил кровь по крайней мере двум другим. Ещё один лежит ничком и не встаёт.

Удары прекращаются. Затем всё прекращается. Всё. Проклятия босяков. Звуки лоточников. Выкрики болельщиков, делающих ставки на драку. Весь рынок смотрит на улицу. Запах благовоний смешивается с запахами горячего растительного масла и отбросов. Тихо поют голоса. Не совсем песню. Скорее говорят нараспев. Намного красивее, чем большая часть адовской музыки, не то, чтобы та была тяжёлой. Адовская музыка скорее напоминает падающий в шахту лифта измельчитель древесины.

Затем они появляются в поле зрения. Все склоняют головы. Это религиозная процессия, но не из церкви Мерихима. Шествие состоит практически из одних женщин. Обизут впереди в маске, и на остальных женщинах такие же. Женщина во главе процессии не в маске. Её лицо покрыто шрамами и следами побоев, словно она многое повидала в войне Наверху. Её длинные чёрные волосы уложены вверх и обёрнуты вокруг набора тяжёлых пожелтевших рогов, которые торчат прямо вперёд, указывая обитыми металлом кончиками путь её стаду. Должно быть, это Деймус.

Деймус — верховная жрица ещё одной церкви Ада. Из того, что я слышал во дворце, это своего рода упоротое поклонение богине. Похоже, Мерихим со своими парнями заполучили гигантскую скинию в центре города, а девочки — дерьмовый гараж возле железнодорожных путей. Всё является политикой. В тех редких случаях, когда всплывает её имя, тайная полиция и представители Скинии Мерихима вдоволь смеются. Говоря о Деймус и её стаде, как о старом культе любви-и-мира Хейт-Эшбери^[50]. Горстка безобидных малышек с бусами любви и манией величия хиппи.

Я не так уверен, что их следует списывать со счетов. Толпа, включая мужчин, похоже, воспринимает их вполне серьёзно, так что, что бы там ни втюхивала Деймус, это не только для женщин.

Напев становится тихим. Не совсем молитва. Скорее, будто если ты подойдёшь достаточно близко, то они откроют тебе секрет. Я могу тут и там разобрать несколько слов.

Бытие и становление…

…рука, расчищающая путь…

…холод, обжигающий, как тёмное пламя…

Я так увлечён наблюдением за ними, что мне требуется минута, чтобы вспомнить, что я в центре драки. Затем кое-что напоминает мне. Раздаётся выстрел из пистолета, и такое ощущение, будто в мою правую почку только что передним бампером влетел пикап. Я падаю на колени, держась за бок. Потом меня осеняет, что я не ранен. Единственная боль, — это там, где колени ударились о тротуар. Пуля даже не оставила вмятины на доспехе.

При звуке выстрела процессия пускается наутёк, а за ней следует половина рынка. Оставшиеся идиоты, наверное, сделали ставки на драку.

Я встаю и поворачиваюсь, чтобы обнаружить наставившего на меня свой «Глок» Грязные Ботинки. Он удивлён, что я стою, и теперь ждёт, что я упаду. Второй выстрел испортит ему момент из гангстерского фильма. Так же, как и его смерть на глазах у его друзей, но он ещё этого не знает.

Когда я лезу в карман за наацем, до него наконец доходит, что я не собираюсь падать. Он поднимает «Глок», чтобы снова выстрелить. Слишком поздно. Я выхватываю наац и наношу хлёсткий удар по его руке.

Только его ударяет не наац. И ударяет не по руке. Волшебный Шар Номер Восемь из призрачной комнаты. Он врезается в Грязные Ботинки и исчезает внутри него, оставляя в груди зияющую чёрную дыру. Тот слегка наклоняется вперёд, но не падает. Вздрагивает. И у него из спины вырываются пять металлических паучьих лап, пронзая насквозь его друзей. Лапы проходят сквозь мужчин, словно гарпун сквозь «Вельвету»^[51]. Лапы закручиваются обратно и снова пронзают их. И ещё раз. Закручиваются и пронзают, снова и снова. Когда зазубренные отростки втягиваются, его друзей разрывает на части брызгами костей и хрящей, словно их поразили выпущенные из пушек бензопилы.

Паучьи лапы вырываются из дыры в груди Грязных Ботинок и, изгибаясь назад, смыкаются сами с собой, цепляясь за края дыры. Внезапным рывком, они разрывают грудь Грязных Ботинок, словно раскалывая омара. После чего не прекращают тянуть, пока, выгибаясь назад, не соприкасаются, практически выворачивая его наизнанку.

Грязные Ботинки падает влажной грудой, а паучьи лапы исчезают внутри его тела. Секунду спустя Шар Номер 8 выкатывается и возвращается обратно мне в руку.

Единственные адовцы, что ещё не бегут, — это те, что упали и ползают под рыночными прилавками. Я разворачиваюсь и иду в другую сторону. Мои руки покрыты адовской кровью. Я вытираю Шар Номер 8 и руки о шинель и засовываю его в карман худи. Бросаю шинель в бочку из-под масла, полную горящего мусора. Краду тяжёлый бушлат с вешалки в ларьке лоточника и быстро надеваю, перемещая Шар Номер 8 из худи в бушлат. Мне хочется, чтобы между им и мной было больше материала.

Нет быстрого пути обратно к мотоциклу, кроме как через рынок, так что я теряюсь в толпе, следующей за процессией.

Что это за хуйня только что произошла?

Я готов поклясться, что оставил Шар Номер 8 во дворце. Но не могу вспомнить, где. Я уверен, что клал наац в карман, но, очевидно, не положил. Неужели Шар Номер 8 обманом заставил меня взять его? В самом деле, что за хуйня только что произошла?

Я рад, что не позволил Мерихиму забрать Шар Номер 8 в Скинию. Я не хочу, чтобы он попал кому-нибудь в руки. Даже ко мне. Когда я вернусь, он будет заперт. Как и чёртов «Глок».

Моя голова кружится от Царской водки и взрывающихся тел. Я не собираюсь сейчас ничего выяснять. Лучше просто опустить голову и искать возможность исчезнуть.

Участники шествия собираются в нескольких кварталах дальше. Это женская церковь, если можно назвать её так. Она двухэтажная. Ненамного больше одного из тех молельных домов, которые можно видеть разбросанными по всем бедным районам Лос-Анджелеса. Крошечные общины истово верующих поклоняются там, что раньше было маникюрными салонами или Элкс лодж^[52].

Перед церковью висят четыре плаката. Первые три я узнаю. Евангелия церкви Мерихима и потолок библиотеки Люцифера. Мысль. Действие. И Новый Мир. Но я не узнаю четвёртый плакат. На нём расплывчатая фигура, как лицо, теряющееся в телевизионных помехах. Между плакатами находится плетёная фигура. Не могу сказать, мужчина это, женщина или Андре Гигант^[53]. Это плетёное нечто высотой с церковь.

Я не знал, что Обизут была в мятежной церкви Ада, и что она в ней такая большая шишка. Это делает особенно интересным тот факт, что Люцифер рекомендовал её в Совет.

Она и другие высокопоставленные церковницы держат в руках горящие факелы. Женщины двигаются сквозь толпу, раздавая зажжённые свечи. Деймус раскручивает толпу с помощью довольно неплохой пародии на Элмера Гантри^[54].

— Старое должно сгореть, чтобы освободить место для нового. Не потому, что оно старое, а потому, что давние раны, которым оно поклонялось, и которые, оно верило, определяли его, стали болезнью, и эта болезнь угрожает распространиться повсеместно и на всех, и уложить всех.

По толпе прокатывается шёпот согласия.

— Вам нужно сжечь убеждения, когда они становятся удобной ложью, исключительно с целью заполучения и удержания власти. Разве не странно, что, когда весь город сотрясло до основания, и он истёк кровью, Скинию едва затронуло?

Снова шёпот:

— Она права.

— Город сгорел, а они хотят повернуть время вспять, чтобы всё было как раньше. Мы этого не допустим.

На этот раз она получает одобрительные возгласы. Деймус поднимает с земли факел. Обизут подносит свой факел, и Деймус зажигает от него свой. Она бросает факел в плетённую фигуру, а следом Обизут. Другие важные церковницы кидают свои. Толпа бросает свечи и подаётся вперёд. Я двигаюсь вместе с ней. С этого расстояния я могу сказать, что они сжигают человека. Бог-Отец облажался, так что устроим ему «велосипед»^[55] и будем надеяться, что Мама спустится и всё исправит. Надеюсь, что вы, дамы, захватили ланч, потому что вам предстоит долгое ожидание. Папа разбит на больше кусков, чем Шалтай-Болтай, а Мамы не существует.

Молодая адовка протягивает мне свечу и машинально зажигает её.

— Брат, ты часть движения?

Я оглядываюсь на толпу.

— Я даже не знаю, что это. Я просто хотел посмотреть.

Она кивает.

— Всё в порядке. Мы все начинали с этого. Брось свечу и сделай следующий шаг.

Я ожидаю, что она двинется дальше, но она этого не делает. У неё свечи в одной руке и чаша в другой. На дне небольшая горсть монет.

— Брат, если можешь хоть как-то помочь.

Она адовский монстр. Но я тоже монстр. Её как мусор выбросили за стены Небес тысячи лет назад, но она выглядит и ведёт себя как ребёнок, получивший первую работу на лето. Чёрт подери, на секунду она напоминает мне девушку из «Пончиковой Вселенной», и я роюсь в кармане в поисках чего-нибудь, чтобы дать ей. И нащупываю одну большую монету. «Веритас». Я ещё раз смотрю на неё. Нет. У неё никогда не было зелёных волос, и она не подавала вчерашние яблочные оладьи.

Я бросаю в её чашку «Веритас». Малышка, тебе совет сейчас нужен больше, чем мне. Движущая сила и мощь библейского дерьма благополучно доставят меня домой на побережье. Или нет. В любом случае, может ты сможешь обменять «Веритас» на какую-нибудь приличную еду с чёрного рынка.

Она не видит, что я бросил в её чашку, но благодарно кивает головой.

— Не забудь свою свечу.

Я следую вперёд за вереницей истинно верующих. Это кажется вежливым. Кроме того, я только что заплатил за свечку. Смешно бы выглядело, если бы я бросил её и направился в другую сторону.

Все смеются и поют, как на слёте у костра в средней школе. Мне нужен фотоаппарат. Адовцы, смеющиеся у башни огня. Вот, это тот Ад, который я искал. Огонь. Безумные аплодисменты. И покалывающее ощущение того, что всё вот-вот выйдет из-под контроля.

Огонь поднимается выше пояса плетённого человека. Должен признать, он держится лучше меня. Я швыряю свечу и смотрю, как она, кувыркаясь, падает в огонь. Развернувшись, я ныряю вглубь толпы. И не могу удержаться от смеха. Должно быть, это самый странный день всей моей чертовски странной жизни.

Это я в яме для барбекю. Они сжигают Люцифера.

Я делаю круг по рынку и возвращаюсь туда, где оставил адовский супербайк. Я ещё раз подправляю чары, придавая себе новое лицо. Я не сбрасываю чары, пока не возвращаюсь во дворец и не поднимаюсь по потайной лестнице в библиотеку.

Я не в настроении разбираться с наёмными убийцами, Бримборионом или Жанной д’Арк поджигательницей, так что пользуюсь трюком друга Видока — заваливаю мебелью дверь спальни.

Утром я пинаю окровавленную одежду, которую оставил в ногах кровати, в кучу, которую хочу почистить, вместо того чтобы сжечь. Мне серьёзно не нравится идея, что Бримборион может входить сюда в любое время, когда ему заблагорассудится. То, что я забрал у него отмычку, вовсе не означает, что у него уже не припрятана где-нибудь запасная.

Всей моей жизнью управляют волшебные ключи и мудаки, у которых они есть, или их нет. Я нашёл ключ в комнате Мейсона, но, если не хочу начать вскрывать черепа адовцам, мне не будет от него никакой пользы.

Ад срезал с меня достаточно мяса, чтобы я ни за что не касался Волшебного Шара Номер 8 живой рукой. Я использую руку Кисси, чтобы переместить шар из кармана бушлата в нижний ящик комода, вместе с револьвером. Пока кто-нибудь не сможет сказать мне, что это за штуковина, я не хочу, чтобы она была рядом со мной. Что означает, что сюда никто не войдёт. Не после того, как я видел, что она сделала на рынке.

После вчерашней Царской Водки раскалывается голова. Я позволяю пульсирующей боли за глазами взять верх — старый трюк арены. Погружение в центр боли означает, что мне не нужно думать, а не думать означает, что мне не нужно искать ответы, а отсутствие потребности в ответах означает, что мне, возможно, удастся прожить день без убийств.

Я ни капельки не сожалею, что убил тех босяков вчера вечером. Но я не знаю, как это получилось, и как эта штука оказалась у меня в кармане. Здесь, в этой боли, мне и не нужно знать. Я просто отмечаю вопрос и двигаюсь дальше. Ответы редки и приходят в своё время, но похмелья безотказны и никогда не бывают в дефиците.

Спустя некоторое время пульсация боли синхронизируется с моим сердцебиением. Какой-то древнегреческий философ сказал, что нет ничего, кроме атомов и пустоты. Сейчас моя голова — это одна большая пустота. Я беру с тумбочки бутылку Царской водки и делаю небольшой глоток. Подобное лечит подобное. Чтобы уравновесить гуморы. Так сказал Гиппократ^[56]. Все вопросы к нему.

Я открываю глаза и смотрю в окно. Сейчас около четырёх. Облака перекати-полем катятся по синюшному небу. На юге города снова вспыхнули несколько пожаров. Подсветка выглядит как ядерный взрыв в замедленной съёмке. Моя Голгофа Лос-Анджелес никогда не выглядел красивее.

Я весь день ничего не слышу от Бримбориона. Интересно, нашёл он кого-нибудь пришить обратно палец? Я даже не знаю, занимаются ли они подобными вещами здесь внизу. Скорее всего, они считают, что если ты настолько туп, чтобы потерять палец, то заслуживаешь того, чтобы он оставался потерянным.

Позже проведать меня приходит Ветис.

— Вчера вечером на рынке сожгли ваше чучело, повелитель.

— Слышал. И не называй меня «повелитель».

— Я удвоил вашу личную охрану и разместил внизу ещё солдат легиона.

Мисс 45 просовывает голову в дверь. Ветис делает шаг назад. Она ждёт пару ударов сердца, и идёт дальше по коридору.

— Спасибо. Последнее время я чувствую себя хорошо защищённым.

Посреди ночи в спальне звонит телефон. Он никогда раньше так не делал. Я никогда им не пользовался. После четвёртого звонка я беру трубку.

— Алло?

— Смотрю, ещё жив и барахтаешься.

— Ты кто?

— Конь в пальто. Повтори вопрос, и услышишь: «слон в манто».

— Пошёл на хуй. Я вешаю трубку.

Когда я кладу трубку, снова раздаётся голос.

— Ты всегда такой серьёзный. Такой линейный. Тебе нужно научиться вникать в суть вещей.

Я почти узнаю голос, но не совсем.

— И в чём же здесь суть?

— Что ты — ничто. Ты всю свою жизнь дрался со Вселенной, и куда это тебя привело? Ты не настоящий Дьявол. Ты не Сэндмен Слим. Ты не человек, и ты не ангел. Некоторые живут в серых зонах, но ты, дружище, и есть серая зона.

— Предполагается, что я должен был что-то из этого понять?

— Ты всегда мог бы покончить с собой и избавить нас от хлопот.

— И что бы это изменило? Я бы просто очутился прямо здесь. Это тебя Бримборион надоумил?

— А ты как считаешь?

— Я считаю, что он где-то прячется и лечит руку с помощью виски, полируя его валиумом.

— Ну вот.

— Я должен был испугаться? Ты говоришь, как чей-то папаша, навязывающий печенья девочек-скаутов.

— Знаешь, не только у тебя есть гляделки. Не думай, что, если ты следишь за миром, мир не следит за тобой в ответ.

— Знаешь, я собираюсь найти тебя.

— Я рассчитываю на это.

Затем раздаётся щелчок, и линия замолкает.

Телефонный розыгрыш? Так это здесь выглядит? Это не Ад. Это какой-то детский сад.

Я просыпаюсь с болью. Похмелье прошло, и теперь я чувствую каждую частицу побоев, которые получил вчера вечером. У меня болит челюсть, а рёбра в синяках. При каждом движении доспехи давят на них, заставляя меня морщиться. В коридоре что-то разбивается вдребезги. Стекло и металл. Что-то тяжёлое падает на пол, как будто сквозь потолок провалилась машина. Я хватаю нож и бегу на звук.

Мисс 45 лежит на боку в гостиной возле одного из больших панорамных окон. Содержащий её мозг стеклянный купол разбит. Розовая плоть и спинномозговая жидкость вытекают на кафельный пол. Я стою возле тела и прислушиваюсь. Готовый к тому, что тот, кто добрался до неё, пришёл за мной.

Я ничего не слышу. Не было смысла в том, чтобы кому-то пробираться сюда, но они это сделали. Гляделка в коридоре исчезла, так что я не могу проиграть, что случилось. Может, мне не следовало так спешить отказываться от «Глока».

Обходя остальную часть пентхауза, я не вижу ничего необычного. Мне нужно вызвать кого-нибудь убрать гончую до того, как начнёт вонять как в лаборатории Мейсона. В спальне есть телефон. Я забираю из библиотеки «Глок» и направляюсь туда.

В спальне мелькает тень. Похоже, у Бримбориона всё-таки есть вторая отмычка. Здорово. Сперва я выясню, что он забыл в моём номере, а затем мне придётся убить его.

Но едва формируется эта мысль, я уже знаю, что она ошибочна. Бримборион не из этих ошиваюсь-вокруг-разбивая-адских-гончих. Особенно не тогда, когда только что потерял палец. Кто бы там ни был в спальне, яйца у него гораздо больше, а мозговых клеток намного меньше, чем у Бримбориона. Но он знает, кто охотится за мной, и назовёт мне имя, если мне придётся переклеить обои в коридоре его шкурой.

Держа «Глок» двумя руками как теле-полицейский, я плечом открываю дверь спальни. Никого не видно. Вхожу внутрь, обводя комнату пистолетом. Дверь тумбочки открыта, внутри пусто. Если мистер Скоро Умру находится в режиме перепуганного карапуза, он может оказаться под кроватью. Но, скорее всего, он в ванной, пытается протиснуться в сливное отверстие душа.

Я начинаю пересекать комнату, но добираюсь только до края кровати. Дверь у меня за спиной со скрипом открывается полностью.

— Вот твоя грёбаная почта.

Никаких сомнений, чей это голос. Бримборион. Я оборачиваюсь. Он видит у меня в руке «Глок» и во вдохновляющем проявлении инстинкта самосохранения отшатывается назад, ударяется головой о дверь и падает на колени. Я хватаю его за плечо и рывком поднимаю на ноги.

— Как ты сюда попал?

Он смотрит на меня так, будто я одновременно и туп, и спятил.

— Дверь была открыта.

— Не в чёртову спальню. В мою квартиру.

Он переводит взгляд на пистолет, а затем обратно на меня.

— У меня есть ещё один ключ. Ты собираешься убить меня за то, что я делаю свою работу?

В ванной разбивается стекло. Что-то ударяется о стену. Снова и снова. У кого-то там крыша едет. Я толкаю Бримбориона в угол комнаты. Он никуда не уйдёт, пока я не узнаю, не является ли участник номер два тем, кого он послал. Если он хочет получить какую-то компенсацию за свой палец, то будет разочарован.

Дверь в ванную медленно открывается, и выходит адовец. Парня можно было бы принять за человека, если бы его руки и ноги не были в полтора раза длиннее, чем следует. И если бы его кожа не была цвета дохлой рыбы со дна океана. Он весь мокрый. Я слышу, как льётся вода. По звуку похоже на то, что он вырвал раковину из стены.

— Лахаш? — спрашивает Бримборион. — Что ты здесь делаешь?

Лахаш делает пару неуверенных шагов из ванной. Он поднимает глаза, но едва замечает нас. Лахаш нравится мне всё меньше и меньше. Парень под какими-то серьёзными наркотиками или каким-то мощным худу. По обычным стандартам не-Властелина Подземного Мира спальня огромная, но даже если бы она была размером с ангар дирижабля, я всё равно не хотел бы находиться в ней вместе с этим парнем.

— Лахаш, я с тобой разговариваю, — продолжает Бримборион, — как ты попал сюда?

Я толкаю Бримбориона обратно к стене.

— Заткнись. С ним что-то не так.

Лахаш напрягается. Поворачивает молочно-белые глаза в мою сторону. Он узнаёт мой голос. Нет смысла теперь играть в церковную мышь.

— Лахаш, кто послал тебя сюда? Ты здесь ищешь меня или что-то ещё?

Тот поворачивает голову в другой конец комнаты, словно пытаясь вспомнить, где он. Где-то в его черепушке работает мозг, но, похоже, проводка слегка поизносилась. Бримборион пытается прорваться к двери. Я бью его по ногам, подрезая в районе лодыжек, так что он падает ниц. Лахаш визжит, словно банши в блендере, бросается на кровать и карабкается к нам.

Между Лахашем и мной добрых шесть метров. Одной рукой я толкаю Бримбориона обратно в угол, а другой нажимаю на спусковой крючок «Глока». Пуля попадает Лахашу чуть выше левого глаза. Он замирает, руки напрягаются. Словно я застигнул его в процессе отжимания. Секунду спустя его глаза наводятся обратно на меня, и он снова ползёт. На этот раз быстрее. Я всаживаю ещё две пули ему в голову. Он не замедляется. Встаёт на кровати, согнув колени, словно собирается прыгнуть. Я всаживаю пять пуль ему в центр груди.

Мне следовало придерживаться выстрелов в голову. Лахаш не падает. Он разваливается на части. Кажется, что его кости ломаются и разделяются под кожей. Отверстия в его груди сужаются в щели и открываются, словно пластиковый пакет с сэндвичем, только внутри не яичный салат на белом хлебе. Там жуки. Много-много жуков.

У меня за спиной Бримборион то учащённо дышит, то сносно пародирует фальцет Литл Ричарда^[57]. Я и сам как-то в растерянности. Я никогда прежде не пробовал лупить жуков. Работать корпусом или наносить им обманные удары? Ничего лучше не придумав, я делаю несколько выстрелов в копошащуюся кучу. Жуки никак не реагируют, но я почти уверен, что прикончил свою кровать.

Единственное, что спасло нам с Бримборионом жизнь в эти несколько секунд, — то, что, когда жуки вырвались из Лахаша, они начали поедать его. Теперь первой волне наскучила его дохлая задница, и им хочется свежего мяса.

Я швыряю в рой какое-то аренное худу, простой удар, который ощущается, будто кто-то заезжает коленом тебе в солнечное сплетение. Середина роя останавливается, словно натыкается на невидимую стену, но остальной миллиард маленьких ублюдков обтекает её. Я мог бы сделать воздушный взрыв, подорвав весь кислород в комнате. Это убьёт жуков, но в подобном закрытом пространстве это вышибет наружу мои лёгкие и превратит органы в кошачий корм. Некоторые виды огня — моё лучшее оружие, но здесь неподходящая территория. Я перехожу к следующему лучшему варианту.

Я отползаю с Бримборионом в угол комнаты. Изо всех сил кусаю свою правую руку, пока не появляется кровь, и разбрызгиваю её по полу между жуками и мной. Кровь — это как помои для свиней. Они направляются прямо к ней, лакая её. Я продолжаю трясти рукой, разбрызгивая как можно больше крови между мной и жуками. Какой отстой, но это следующая часть, от которой будет довольно больно.

Шепча одно ужасное тёмное адовское худу, я пробиваю стену над розеткой. Нащупываю окровавленной рукой провода и хватаю оголённые медные шины там, где они касаются идущих к розетке проводов. Среднестатистический человеческий организм плохо реагирует, когда через него пропускают 120 вольт. По сути, он изо всех сил пытается спастись, поэтому, когда вы заставляете его делать что-нибудь настолько глупое, как хватать и не отпускать провода под напряжением, вам приходится испытать сдвоенное острое ощущение мучительной боли и абсолютного бунта вашей кожи и костей, потому что ваше тело не понимает, что ваш разум заставляет его делать это. Это боль на каждом уровне вашего существа. Нервы, мышцы и кожа пытаются расползтись во все стороны. Но вы держитесь, потому что это единственное, что сохраняет вам жизнь, и ваше тело, чёрт его дери, в состоянии собраться и справиться с этим.

Худу начинает действовать как раз в тот момент, как я начинаю терять сознание. Кровь как ничто другое даёт толчок тёмной магии, и когда худу срабатывает, моя спальня превращается в чёртово Четвёртое июля^[58] по мере того, как текущее сквозь мою окровавленную руку электричество взрывается в брызгах крови на полу. Извивающиеся сугробы жуков мгновенно поджариваются. Тысячи выбрасываются в воздух силой взрыва. Жуки крутятся как вертушки, и из головы каждого к окровавленному полу тянется крошечная молния. Повсюду салюты и сигнальные ракеты. А когда жуки падают, они такие же хрустящие и мёртвые, как осенние листья.

Я вытягиваю руку из стены и падаю плашмя на спину. Мои колени вибрируют. Челюсти болят от того, что были так сильно стиснуты. Я смотрю на свою руку. Вы когда-нибудь начинали готовить бекон, тут звонит телефон, и вы забываете о беконе, пока не начинает пахнуть обугленной свининой? Это я. Я тот самый бекон. Услышьте мой рёв. С другой стороны, укус хорошо прижёгся.

За спиной я слышу, как Бримборион отодвигает стол, за которым прятался. Он подползает ко мне. На одной руке у него аккуратная чистая повязка.

— Ты спас меня.

Я смотрю на него, сидящего надо мной.

— Чего?

Он присаживается на корточки. Прислоняется спиной к стене.

— Не понимаю тебя. Вчера ты отрезаешь мне палец, а сегодня спасаешь жизнь. Что с тобой не так?

— Я просто очень устал.

— Ты мог бросить меня этим тварям и сбежать.

— Нужно запомнить это на следующий раз.

Он склоняется надо мной и корчит гримасу, словно чувствует запах прокисшего молока.

— Твоя рука выглядит ужасно.

— «Ужасно» — понятие относительное. В том смысле, она выглядит лучше, чем Лахаш.

Бримборион поднимает голову, чтобы получше рассмотреть пятно костей и хрящей на кровати.

— Ты его знал. Кем он был?

— Травником, — отвечает Бримборион, — Он работал с дворцовыми магами. Я покупал у него… разные вещи.

— Ты имеешь в виду, что он твой поставщик.

— Как тебе угодно.

— У него был доступ к хорошим вещам?

— Что ты имеешь в виду?

— Вроде, может, снотворного. Что-то, что могло достаточно расслабить его, чтобы попасть под психический контроль.

— Думаешь, это то, что с ним случилось?

— Не знаю. Какого рода убеждение потребовалось бы, чтобы ты сидел спокойно, пока кто-то накачивает тебя до отказа плотоядными жуками?

Бримборион скрещивает руки на груди. Распутывает их. Прислоняет голову к стене и смотрит в потолок. Я перекатываюсь на свою руку Кисси, единственную часть меня, которая не болит, и, опираясь на неё, принимаю сидячее положение. Пытаюсь шевелить обожжёнными пальцами. Когда они сгибаются, отваливаются слои чёрной кожи, обнажая покрытую волдырями красную плоть. По крайней мере, осталось достаточно здоровой кожи для заживления.

— Хочешь, принесу тебе что-нибудь? — спрашивает Бримборион.

— Что? — спрашиваю я, мои мозг и тело ещё не совсем в ладах друг с другом.

Бримборион указывает на мою руку.

— Хочешь, я принесу тебе что-нибудь для этого? Дворцовые ведьмы готовят кое-какие мощные целебные зелья.

— Ага. Конечно. И сигарет. Мне в самом деле нужна сигарета.

— Я вернусь.

Он поднимается на ноги.

— Никому не говори об этом. Особенно Ветису. Я не хочу быть под защитой по самые помидоры, — говорю я. — Веди себя так, будто ничего не произошло. Это должно дать тому, кто это устроил, пищу для размышлений.

— Ты даже не хочешь, чтобы номер убрали?

— Оставь всё как есть.

— Понимаю.

Он собирается уходить.

— Что ты сказал, когда вошёл?

Он идёт к краю кровати, поднимает с пола конверт и прямоугольную коробку и приносит их мне.

— У меня была твоя почта.

— Всё это пришло сегодня?

— Коробка вчера. Записки до этого. Не помню, когда.

— Ты бы не отдал всё это мне, если бы мы не поговорили в коридоре вчера вечером.

— Нет.

— Почему именно эти письма?

Он качает головой.

— Это не была обычная официальная корреспонденция. Придержав их, можно было гарантировать твою изоляцию.

— Тебе платят, чтобы ты придерживал определённые сообщения и передавал мне другие.

Бримборион пожимает плечами.

— У всех во дворце есть побочный приработок. Это генералы богатеют. Не гражданские служащие.

— Кто заплатил тебе, чтобы ты придержал эти?

Он смотрит на кровать.

— Лахаш.

Хороший способ замести следы. Не просто убить парня, который слишком много знает. Превратить его в самоубийственную жучиную бомбу.

— Если кто-то хочет убить тебя, должны быть способы попроще.

— Они пробовали проще. Теперь попробовали так. Береги свой зад. Ты работаешь на меня, так что рано или поздно тоже окажешься в жучином списке.

Он касается рукой груди, примерно в том месте, где лопнул Лахаш. Затем поворачивается и выходит, плотно закрыв двери.

Я пользуюсь зубами, чтобы стянуть перчатку с руки Кисси. Ближайшие несколько дней я буду часто ей пользоваться. Я расстёгиваю пару пуговиц на рубашке и засовываю обожжённую руку внутрь, как будто это перевязь. Чувства начинают возвращаться, что означает, что она уже чертовски болит. Я рычу адовское худу, и почерневшая кожа светлеет до естественного цвета. Я никогда не был силён в магии исцеления, но хотя бы могу сделать так, чтобы рука выглядела нормальной, пока заживает. Просто следующие несколько дней не буду писать никаких сонетов Кэнди.

Я вытаскиваю из-за пояса чёрный клинок. Странно делать это левой рукой. Зажимаю коробку между коленями и вскрываю её. Это то, что я думал. Бутылка, которую послал Билл. Я втыкаю кончик ножа в пол, откручиваю крышку с бутылки и делаю большой глоток. Билл был прав. Не так уж и плохо по меркам Ада.

Я бросаю коробку рядом с мёртвыми жуками и смотрю на первый конверт. На нём идеальным чётким почерком напечатано единственное слово Старк. Конверт сделан из чего-то почти прозрачного. Словно рисовая бумага, только жёстче. В волокна бумаги вплетены едва видимые ангельские письмена. Я держу его в зубах и, используя чёрный клинок в качестве ножа для вскрытия писем, трясу конверт, пока письмо не выпадает.

Дорогой Джеймс,

Я знаю, что сейчас ты должен ненавидеть меня, и имеешь на это полное право.

Мне нужно только начать читать предложение, чтобы понять, кто его отправил. Мистер Мунинн.

Я должен был быть честен с тобой с того момента, как ты заговорил о возвращении в Ад. За это прошу прощения. Прими мои наилучшие пожелания, мои молитвы и мою полную уверенность в том, что ты благополучно вернёшься домой. Хотел бы я сказать больше, но времени мало. Я уверен, что ты уже знаешь, что мой брат, Нешама, погиб от руки Аэлиты. Она с моим другим братом, Руахом, той частью нас, которая по-прежнему правит на Небесах, похоже, пришли к некоему порочному взаимопониманию. Аэлита собирается убить остальных из нас, и Руах согласился позволить ей, оставив его одного править. Мне следовало покинуть Лос-Анджелес, а на самом деле, этот мир, но я так полюбил его. А пока я затеряюсь в туннелях, где когда-то под городом бродили мёртвые. Полагаю, это жалкая судьба для божества, но я, вероятно, заслуживаю её за то, что покинул своих братьев и не внёс свой вклад в то, чтобы остановить это безумие давным-давно.

Береги себя, мой мальчик. Уверен, что мы ещё встретимся.

Защити Сингулярность.

С наилучшими пожеланиями,

Мунинн.

Думаю, это очень мило, что один из нас считает, что я выберусь из этого живым, но раздражает, как Мунинн ошибается. Я не ненавижу его. Я в ярости. Мне хочется придушить его, но только до того момента, как он станет какого-нибудь забавного цвета. Но не до смерти. Парень напуган до смерти, и я это понимаю. Плюс, он извинился, чего не скажешь о святоше Джеймсе.

На втором конверте ничего не написано. Я переворачиваю его. Он запечатан красной восковой печатью с выдавленной на ней скрученными угловатыми линиями, напоминающими кусок ржавой проволоки в старом сарае. Знак Самаэля такой же изворотливый, как и он сам.

Дражайший Джимми. Или, если предпочитаешь, ваше Адское Величество,

Держу пари, ты похихикал, когда узнал, что все мои планы и махинации, направленные на то, чтобы вернуть меня на Небеса, вернули меня туда, где правит ублюдок и дурак. Я сам несколько раз смеялся над этим, но только наедине и очень, очень тихо.

Наёмные убийцы оставили тебе какие-нибудь интересные новые шрамы? Убийство тревожит, когда ты на принимающей стороне, не так ли, Сэндмен Слим? Хуже всего то, оно разрушает твою способность доверять, что является предметом этого послания. Когда у тебя нет союзников, к которым можно обратиться за помощью, есть единственное логическое решение. Обратись к своим врагам. Когда прижат спиной к стене, задай себе вопрос: какой ублюдок больше всех выиграет, помогая мне?

Надеюсь, это послание застанет тебя столь же очаровательным и живым, как всегда.

С любовью во Христе,

Самаэль.

Не знаю, на кого злиться больше — на Самаэля или Бримбориона. Было бы действительно приятно знать, что кто-то там думает обо мне, даже если это тот мудак, что засунул меня сюда. И было бы действительно чертовски полезно несколько недель назад получить стратегический совет от того, у кого больше причин видеть меня живым, чем мёртвым.

Сидение на корточках среди сотни килограмм мёртвых жуков быстро теряет своё очарование. Я засовываю нож за пояс, сую письма в карман, а бутылку под мышку. Здоровой рукой закрываю дверь спальни и иду по коридору. Бримборион знает, где меня найти.

Я просыпаюсь на диване в библиотеке, когда он стучит через полчаса. Открываю дверь, и когда он видит мою непокрытую руку Кисси, не пытается войти внутрь. Он протягивает мне глиняный кувшин с широким горлышком, запечатанный древней пробкой.

— Я сказал ведьмам, что один из моих подчинённых был ранен. Думаю, они мне поверили. Они сказали, что это поможет, но может испачкать твои простыни.

На самом деле это не смешно, но я не могу удержаться, чтобы не хихикнуть.

— Оставь себе, — говорю я ему. Я поднимаю свою очевидно зажившую руку.

— Мы не можем притворяться, что ничего не случилось, если я намажусь этой дрянью. На мне довольно быстро всё заживает, а когда боль становится слишком сильной, ну, я, скорее всего, следующие несколько дней буду много пить, так что тебе не следует планировать никаких банкетов или уроков балета.

Бримборион кивает.

— Я могу сказать им, что ты работаешь над новым проектом канализации.

— Отлично. Это звучит пиздец как скучно, так что никто не станет беспокоить меня, желая помочь с этим.

Я беру со стола листок бумаги, пишу записку и протягиваю ему.

— Мне нужно, чтобы ты ещё кое-что сделал. Отдай это Ветису.

Бримборион кончиками пальцев выдёргивает записку из моей руки, стараясь держаться подальше от руки Кисси.

— Давай, прочитай её. Я знаю, что ты собираешься.

Он разворачивает бумагу. Я слежу за его глазами, когда он пару раз пробегает её, прежде чем убрать.

— Ты хочешь арестовать Деймус.

— И всех, кто с ней работает.

— Ты считаешь, она как-то связана с Лахашем?

— Нет.

— Тогда зачем?

— Как однажды сказал знаменитый греческий философ Багз Банни: «Я не задаю вопросов. Я просто развлекаюсь».

Он моргает, глядя на меня, словно ждёт перевода. Я киваю доброй ночи и закрываю дверь. Вернувшись на диван, я делаю глоток адовского самогона из бутылки Билла. Эта дрянь может мне понравится. Нужно сказать ему прислать ещё.

Я оглядываюсь в поисках «Проклятия» и понимаю, что Бримборион не принёс мне сигарет. Видите? Что-то идёт правильно, а всё остальное рушится. Не нужно сказать Ветису о телефонном розыгрыше? А как это передать, чтобы это не звучало как слабость? Может, приказать ему получше присматривать за Бримборионом.

Ад — это в самом деле хреново.

У меня есть довольно хорошее представление о том, что будет, когда на следующий день Бримборион сообщает мне, что поднимается Семиаза. Единственный положительный момент — что всё будет откровенно и сдержанно. Пока что.

Семиаза стучит в дверь библиотеки, но не может войти. После визита жукочеловека я наложил ещё более суровое худу. Сера и мышьяк над дверью. Линия металлических опилок поперёк входа.

Я приоткрываю наполовину дверь, и Семиаза протискивается в комнату. Следом за ним входят Мерихим и Мархосиас. У Мерихима красные пятна на лице и руках, где он добавил несколько татуировок. Дополнительные защитные заклинания. Мархосиас одета как дублёрша Ильзы, волчицы СС^[59].

Они замечают мою неприкрытую руку Кисси и стараются не показать виду. Никому из них это не удаётся.

— Что именно, по-твоему, ты делаешь? — спрашивает Семиаза.

Я возвращаюсь к столу, оставляя их у двери. Пусть следуют за мной на мою территорию.

— Веду себя как Люцифер. Я попал в засаду. Кто-то с мощной магией овладел напавшими на меня идиотами. Вчера вечером я получил странный звонок о том, чтобы я покончил с собой или был убит. Должно быть, он шёл изнутри дворца, а может ваши сотрудники продают личный номер Сатаны на «Крейглисте»^[60]? Вдобавок, Деймус сжигает моё чучело. Три главных хрени. Так что, Люцифер мстит.

Я наливаю себе выпить. Семиаза следует за мной к столу. Если бы взглядом можно было убить.

— Мстишь этим жалким ведьмам? Они не могли напасть на тебя. Или звонить тебе. Они сброд без каких-либо ресурсов. Последователи Деймус такие же потерянные, как любая проклятая смертная душа в Аду. Нападая на них, ты делаешь этих дураков более важными, чем они того заслуживают.

Мерихим просто слушает. Он берёт с полок случайные книги и предметы. Тот же вид я-выше-всего-этого-дерьма, который он всегда принимает, когда пытается понять, кто одерживает верх в дискуссии. Иногда он напоминает мне Медею Баву, главу инквизиции Саб Роза. Мархосиас смотрит на меня так, будто я рёбрышки барбекю, и она пытается сделать выбор между техасским томатным соусом и каролинской горчицей.

— Я не так уверен. Тон нашего повелителя хамоватый, но он может быть прав, остановив этого лжепророка одним коротким быстрым ударом. Деймус хочет ослабить нашу истинную церковь и разделить народ, — говорит Мерихим.

— Согласна, — говорит Мархосиас. — Мы собираемся стоять рядом, как те овцы на Небесах, пока она превращается в нового Люцифера и поднимает против нас восстание?

Генерал недоволен, что двое его товарищей несогласны с ним. Какдалеко я могу на него давить?

— Семиаза просто злится, что пропустил набег на церковь Деймус с Ветисом. Не волнуйся. В следующий раз я тебя разбужу, чтобы ты мог присоединиться к веселью.

Он делает пару шагов в мою сторону.

— Не смей говорить со мной в таком тоне.

Я отталкиваюсь от стола.

— В каком? Как твой босс?

— Как мошенник и трус, планирующий покинуть нас, как только найдёт выход из Ада.

— Чертовски прав. Вас сюда закинула ваша война. Что касается меня, то я просто поскользнулся на банановой кожуре.

Мархосиас стучит ногтем по книжному шкафу, чтобы привлечь наше внимание.

— Если это поможет, то мы опознали напавших на тебя троих солдат. Они из разных батальонов одного легиона. Мы допрашиваем их товарищей и старших офицеров. Мы также допрашиваем оружейных мастеров и проводим инвентаризацию арсенала, чтобы выяснить, где они могли найти оружие.

— Здорово. Итак, ты собираешься поболтать с четырьмя сотнями солдат, которые будут лгать и защищать своих приятелей. И сколько времени потребуется, чтобы посчитать каждый пистолет в арсенале? Откуда ты вообще будешь знать, можно ли доверять этому подсчёту? Лучше бы ты бродила по улицам с большой табличкой с надписью: «Не ты это сделал?».

Семиаза опускает голову и едва заметно улыбается.

— И это великий и ужасный Сэндмен Слим, монстр, который убивает монстров? Никогда не думал, что жалкое нападение и телефонный звонок заставят тебя вести себя подобным образом. Это неподобающе для убийцы или владыки Ада.

Я сажусь за стол и потягиваю напиток.

— Давайте, мальчики и девочки. Мы все знаем, что я ужасный Люцифер. Я получил эту работу только потому, что убил Мейсона.

— Не скромничай, — говорит Мархосиас. — Никто другой не смог остановить его. Не хочу проявить неуважение, Генерал, но, если бы не Старк, Небеса опустошили весь Ад, и мы были бы мертвы.

— И что? Убийство Мейсона не даёт мне права поставить киоск с маффинами в торговом центре. У вас всех больше прав быть Люцифером, чем у меня, но ни у кого из вас не хватает мужества шагнуть вперёд и сделать это.

Мерихим качает головой.

— Это абсурдно и оскорбительно. Пойдём. Оставим нашего повелителя обдумывать свои глубокие мысли.

Он направляется к двери, и Семиаза следует за ним. Мархосиас закатывает глаза и двигается следом.

— Не спешите, — говорит она.

Я выкрикиваю худу, и дверь захлопывается.

— Мы разберёмся с этим прямо сейчас. Все согласны, что я не подхожу. Давайте с этим что-то делать. Никто не уйдёт, пока не появится новый Люцифер.

Они уставились на меня.

— Вы ублюдки любите ритуалы. Давайте попробуем. Убейте меня, и получите эту работу. Раньте меня, и я сдамся. Можете мне поверить. Я не собираюсь бороться изо всех сил, чтобы остаться Люцифером.

Я рукой Кисси достаю из-за спины чёрный клинок. Мне неудобно пользоваться левой рукой, но эффект того стоит.

Я протягиваю нож каждому из них.

— Как насчёт этого? Генерал? Мерихим? Мархосиас?

Я бросаю клинок так, чтобы он воткнулся в пол между ними.

— Почему бы вам всем не сделать это вместе? Я не смогу справиться со всеми вами тремя сразу.

Никто не двигается. Язык тела Мерихима говорит, что он где-то между обмороком и совершением прыжка Трусливого Льва в ближайшее окно. Мархосиас отступает за бюст Люцифера на невысоком мраморном столбе.

Глаза Семиазы сужаются. Я подпалил его эго. Он выглядит так, словно действительно может ринуться за клинком. В тот момент, когда его плечо дёргается, я пинаю стоящий перед ним стул Он быстр. Стул задевает его ногу, но он всё же умудряется добраться до ножа. Перекатившись на ноги, швыряет его в меня. Довольно хороший бросок для того, кто выбит из равновесия на травмированной ноге. Но за эти годы в меня метали туевую кучу ножей. Я знаю, как выглядит хороший прицел, а метание ножей — не специализация Семиазы. Всё, что мне нужно сделать, — это отклониться назад, и нож пролетает мимо. Семиаза хватает металлический подсвечник, держа его перед собой, как копьё.

До того места, где он приземлился, три быстрых шага. Пока иду, я тащу за собой стол. Делаю им мах, как бейсбольной битой, разношу книжную полку и бью его в бок. Во время контакта раздаётся громкий треск, и он наполовину летит, наполовину скользит по мраморному полу к дверям библиотеки.

Мой левый глаз заливает кровь. Треск, когда я ударил Семиазу, издал не он, и не стол. Это был «Дерринджер»^[61], который он вытащил из своего рукава. Пуля задела боковую часть моей головы.

Мерихим и Мархосиас прижались спинами к полкам, заставленным книгами по адовскому искусству. Мерихим смертельно побледнел. Я перебрасываю каждого из них через плечо в манере переноски бестолкового пожарного, держа их в районе живота. Прикрываясь ими от Семиазы. Генерал лежит плашмя на спине, но он может играть в опоссума, и в карманном пистолете у него осталась по крайней мере одна пуля. Мерихим начинает дёргаться, когда понимает, что он служит живым щитом. Я чуть сильнее стискиваю руку и выдавливаю из него воздух.

Оказавшись над Семиазой, я наступаю на держащую пистолет руку. Глаза генерала открыты, но он не шевелится. Не думаю, что он сломлен. Просто слегка ошеломлён. Я швыряю Мерихима и Мархосиас по обе стороны от него, забираю «Дерринджер» и снимаю со взвода курок, чтобы он не выстрелил у меня в кармане.

Минуту спустя Семиаза садится. Я достаю нож из ножен у него на поясе и вкладываю ему в руку.

— Мы ещё не закончили. Всё ещё трое против одного, и я не вооружён. Генерал, ты пустил первую кровь. Воспользуйся шансом. Убей меня.

Он не двигается. Не могу сказать, взгляд у него неуверенный или несфокусированный.

— Боишься, что промахнёшься?

Я хватаю его рукой Кисси и прижимаю кончик лезвия к основанию своего горла.

— Теперь нет. Убей меня. Стань Люцифером.

Когда Семиаза не двигается с места, Мерихим хватает его руку и давит. Лезвие входит достаточно глубоко, чтобы пошла кровь. Я чувствую, как она бежит по моей шее под доспехи. Семиаза изворачивается и бьёт Мерихима в лицо. Проповедник отпускает нож, когда Семиаза ударяет его локтем в горло. Он смотрит на Мархосиас, словно хочет и её отметелить. Та поднимает руки, качая головой.

Семиаза убирает нож обратно в ножны.

— Это ничего не меняет. Ты по-прежнему трус и мошенник.

— И ты ничего не станешь с этим делать, потому что предпочтёшь на троне труса и мошенника, чем сидеть там самому.

Я нахожу свой нож там, где он воткнулся в стену, и засовываю сзади за пояс. Возвращаюсь туда, где упали остатки бурбона Билла. Бутылка ударилась о пол, но не разбилась. Повезло. Мой стол треснул и раскололся, но у него всё ещё четыре ножки. Я поднимаю его и сажусь, делая пару глотков из бутылки. Рана на голове пульсирует, но уже подсыхает; однако моей обожжённой руке достаточно досталось, чтобы она пульсировала и болела.

— Вы, адовцы, думаете, что вы такие охуительно особенные. Что там на потолке? Мысль. Действие. Новый Мир? Вы думаете, что Бог выкинул вас, потому что вы отважно выступили против Него? Чушь собачья. Вы затеяли драку, проиграли, и с тех пор ноете по этому поводу. Ад — это не праведное изгнание. При всех ваших секретных рукопожатиях и дерьмовых ритуалах, вы превратили это место в ещё одно закрытое сообщество только для членов клуба. Всё, что вам нужно, — это внедорожники «Мерседес» и нелегалы, чтобы чистить ваши бассейны, и вы не отличите Ад от Брентвуда. Вот почему вы ненавидите Деймус и её еретиков утят. Не потому, что они чокнутые, кем они определённо являются. Что действует вам на нервы, так это то, что они хотят переехать в дом на вашей улице. «Старые деньги» ненавидят нуворишей. Это грустная глупая история даже для этого самого глупого места во Вселенной.

Мерихим и Мархосиас поднимаются на ноги. Когда Мархосиас пытается помочь Семиазе, генерал отмахивается от неё.

— Ты собираешься открыть дверь, или мы твои пленники?

Я рявкаю по-адовски, и двери библиотеки отпираются.

— Можно мне мой пистолет?

Я достаю «Дерринджер», вытаскиваю оставшуюся пулю и швыряю пистолет ему. Он направляется к двери, не дожидаясь двух остальных. Мерихим достаёт из мантии книгу и бросает на пол.

— Вот книга, о которой ты спрашивал, неблагодарная деревенщина. Прочти её, прежде чем совершить ещё какую-нибудь глупость. Обрати особое внимание на заключительный отрывок. Сейчас он более уместен, чем когда-либо прежде.

Когда они уходят, я подхожу и поднимаю книгу, о которой никогда не спрашивал Мерихима.

Это старинный экземпляр адовских псалмов. Потрёпанный и с пометками на полях. Абсолютное уценённое дерьмо. Книга не имеет значения. Внутри есть записка. Я узнаю аккуратный почерк Мерихима.

Вчера вечером Ипос прислал сообщение, что он обнаружил доказательство того, что кто-то, а, может, и не один, в форме технического персонала для передвижения по дворцу пользовался планами здания. Сегодня утром Ипос мёртв. Если смогу, пришлю дополнительную информацию. До того момента не выходи со мной на контакт.

Похоже, только что я сжёг ещё несколько мостов. Ну и хуй с ним. Для Семиазы я всегда был мальчиком с пёсьим лицом. Цирковой уродец в костюме. Может, Мерихим и был на стороне Самаэля, но он знает, что мне дважды насрать на его церковь. Мархосиас, ну, ей нравится быть там, где движуха. Я расстроился из-за Ипоса. Ещё одно лицо на стену тех, кто так или иначе умер из-за меня.

Я проверяю гляделки в спальне. Похоже, всё чисто. Заходу и беру всё, что мне нужно. Одежду. Зубную щётку. Бросаю наац в ящик к «Смит-и-Вессону», сингулярности и Волшебному Шару Номер 8, и несу его, как переносной столик, в библиотеку.

Парадные двери пока находятся в безопасности. Я кладу мышьяк и серу перед потайной дверью, которой пользовались Ипос и Мерихим. По правде говоря, я чувствую себя довольно хорошо. Я расшевелил обстановку. Мне довелось ломать предметы. В меня стреляли, и не убили. И мне даже не пришлось выходить для этого на арену.

Когда я попал сюда, список моих врагов был размером с телефонную книгу, а к тому времени, как я уйду, это будет целое собрание энциклопедий. Если враг, на которого я рассчитываю, не появится, у меня по крайней мере будет гораздо больший выбор.

Я старался избегать всех, поэтому не часто пользовался гостиничными телефонами. Тот, что в библиотеке, такой же, как и другие. Пусть даже «Беверли Уилшир» и мой демонический дворец, это всё равно отель, и телефоны связаны между собой в гостиничную сеть. Обычная кнопочная модель с рядом специальных кнопок вверху. Вместо прямой связи с консьержем и стойкой регистрации, у этого телефона только две кнопки. Они подписаны «ЕДА» и «НЕДОУМКИ». Я поднимаю трубку и нажимаю «НЕДОУМКИ». Трубку снимает Бримборион.

— Люцифер?

— Ты знаешь, кто заперт в подземелье?

Его голос падает до шёпота.

— Да.

— Полагаю, тебе известны незаметные способы пройти через дворец так, чтобы тебя никто не увидел.

— Конечно.

— Я хочу, чтобы ты вывел лидера так, чтобы никто её не увидел. Особенно охрана. Можешь это сделать?

— Мне придётся отвлечь их.

— Всё, что тебе потребуется.

— Могу я воспользоваться одной-двумя адскими гончими?

— Используй хоть дирижабль, мне плевать. Просто доставь её сюда. Думаю, мы пришли к пониманию, так что я даже верну тебе твою отмычку.

— Спасибо.

Микросекундное замешательство.

— У тебя припрятан ещё один, не так ли?

— Я бы не был хорош в своей работе, если бы не планировал наперёд.

— Просто доставь её в библиотеку. И не забудь постучаться. Тут недавно была небольшая потасовка, и я добавил новой охраны.

— Кто-нибудь интересный мёртв?

— Скоро.

Я вешаю трубку и достаю чёрный клинок. Вырезаю кресты и заклинания тёмной магии на полу перед входом и у потайной двери. В форме льда, пламени и тьмы. Нельзя быть излишне осторожным, особенно после того, как узнаёшь, что по крайней мере ещё у одного есть ключи от королевства. Теперь мне просто нужно при выходе не наступить в свои собственные ловушки.

В Даунтауне легко потерять счёт времени. Я пробыл здесь сто дней и неделю. Неделю? Скорее, три-четыре дня с момента первого нападения. В ближайшие день-другой либо наёмные убийцы отвяжутся от меня, либо я буду мёртв. В любом случае, брак доктора Калигари^[62] не будет изрыгать в спальне жуков на пуховое одеяло. С другой стороны, нет оснований полагать, что я в ближайшее время уничтожу ключ одержимости или психический усилитель. Так что я по-прежнему в заднице, но выяснение того, кто на самом деле посылает за мной жукочеловеков и байкеров, наряду с убийством моих убийц, должно дать мне достаточно времени, чтобы выяснить, как получить доступ к остальной силе Люцифера.

Я смотрю на гостиничный телефон. Раз здесь только две кнопки, и одна для лакея, для чего тогда вторая? Я нажимаю «ЕДА».

— Милорд?

— Это кухня?

— Да, повелитель.

— Не называй меня «повелитель». Кто-нибудь там смотрел по кабельному кулинарные шоу, о которых я вам рассказывал?

— Да, повелитель. Люцифер. Я смотрел.

— Отлично. Давай всё упростим. Как насчёт того, чтобы приготовить мне буррито?

— Какое мясо предпочитаете?

— Какое у вас есть?

— Мантикора. Большая и маленькая песчаная медуза. Археоптерикс. И белые грибы-душители. Они называются грибами, но на самом деле это лёгкий на вкус паразит, который растёт во внутренностях…

— Я знаю, что это такое, и не стал бы есть это дерьмо Божьими устами. Приготовьте из мантикоры. И пришлите мне Царской водки и блок «Проклятий». Оставьте все у двери библиотеки.

— Будет что-то ещё, повелитель?

— Ага. Забронируйте мне место в первом классе на ночной рейс до Бербанка.

— Вам нужно забронировать место, повелитель? Библиотеку?

— Забудь. Только еда и курево.

Я знаю, что бы они ни принесли, это будет ужасно, но, по крайней мере, оно будет выглядеть как что-то из дома. И мясо мантикоры не так уж и плохо. Вроде как у буйвола, халапеньо и банки с уксусом появился малыш.

Пиздец. Я превращаюсь в пожизненно заключённого. Называю эту квартиру своей и привыкаю к еде. Мне нужно умереть или поскорее выбраться отсюда.

Тихий стук в дверь библиотеки. Я открываю её, стараясь не ступить в один из своих медвежьих капканов. В коридоре Бримборион с Деймус.

— Нас никто не видел. Ещё, за дверью было вот это.

Он протягивает поднос с едой. Я поднимаю металлическую крышку с тарелки с буррито. Он выглядит как гигантская личинка в сером купальном халате. Я кладу крышку обратно на тарелку и втягиваю Деймус внутрь.

— Остуди свой пыл на тридцать минут.

Я беру с подноса сигареты и Царскую водку.

— Оставь себе буррито. Надеюсь, тебе нравится мантикора.

Бримборион удивлённо смотрит на поднос и обратно на меня.

— Спасибо.

— Тридцать минут.

Я закрываю дверь и смотрю на Деймус. Она выглядит совсем как человек, пусть её кожа и немного на змеиной стороне. Держит голову достаточно высоко, чтобы казалось, что она могла бы воспользоваться вплетёнными в волосы рогами как оружием. На ней платье до пола, оттенков от тёмно-кровавокрасного в плечах до такого бледно-розового, что почти белого, в районе ступней. Я указываю на пол.

— Тебе стоит обойти эти знаки. В противном случае окажешься сваренной, ослеплённой или сосулькой, в зависимости от того, в какое заклинание наступишь.

Она смотрит вниз, подбирает подол платья и осторожно переступает через знаки. Обойдя опасность, она проходит дальше ещё несколько шагов, оборачивается и устремляет на меня жёсткий сверкающий взгляд.

— Ты привёл меня сюда, чтобы убить? У тебя та ещё репутация в отношении подобных вещей.

— Я здесь живу. Если бы я собирался убить тебя, то сделал бы это дальше по коридору, в комнате с мёртвым парнем и жуками.

Она оглядывает книжные шкафы. Когда смотрит на фреску на потолке, улыбается.

— Я так понимаю, это сделал первый Люцифер.

— Ага. Я больше фанат телевизора высокой чёткости.

— Уверена. Если я здесь не для того, чтобы умереть, то зачем?

— Прежде всего, хочу напомнить, что я не первый Люцифер. Я не заключал никаких сделок со Скинией, и я не враг вам. Одно то, что я Дьявол, не означает, что мне есть какое-то дело до религии.

— Если ты нам не враг, то почему я и мои сёстры в подземелье?

— Как насчёт того, что вы сожгли чёртово чучело короля?

— А. Ты знаешь об этом.

— Я был там.

Она складывает руки перед собой.

— Тебе не следовало быть таким застенчивым. Мы бы поприветствовали тебя в кругу.

— Спасибо, но у меня аллергия на просмотр собственной казни.

Она цокает зубами.

— Символическое сожжение для нас является именно таковым. Символическим. Мы не желали и не желаем тебе никакого физического вреда. Сожжение символа власти — это сигнал, что мы должны полностью перевернуть нынешний порядок в Аду.

— Теперь ты говоришь как политик.

Она качает головой.

— Я имею в виду духовный порядок. Хотя, полагаю, для Люцифера между ними нет никакой разницы.

— Ты ведь не имеешь никакого отношения к нападениям на меня?

— Не говори чепухи. Убийство — последнее, чего мы хотим. Ад повидал достаточно бунтов, что на тысячу лет хватит.

— Но, если бы кто-то другой всадил мне пулю в башку, вы были бы счастливы прислать цветы на мои похороны.

— Прекрасную композицию из асфоделий и гроздовника полулунного.

— Видишь? Больше никто не признаётся, что хочет моей смерти. Вот почему я им не доверяю. Хочешь выпить?

Я направляюсь к дивану. Деймус следует за мной, задержавшись, чтобы рассмотреть разбитый книжный шкаф и обломки в том месте, куда я швырнул стол.

— Что у тебя есть? — спрашивает она.

— Царская водка.

Она кривит лицо.

— Нет, благодарю.

Я нахожу присланную Диким Биллом бутылку.

— И ещё это. Никогда раньше о таком не слышал.

Она осматривает бутылку и кивает.

— Это я попробую.

Я нахожу за диваном относительно чистый стакан и наливаю ей выпить. Наполняю свой Царской водкой и поднимаю за неё. Она поднимает свой за меня и делает глоток.

— Тебе известно, что ни я, ни моя церковь не имеем отношения к нападениям на тебя, и ты всё равно арестовал нас. Почему?

— Ты скажи мне.

Она с минуту молча рассматривает свой напиток.

— Чтобы устроить публичный спектакль. Чтобы заставить нас казаться больше, чем мы есть на самом деле, а себя — меньше.

Я держу свой стакан, будто поднимаю за неё тост.

— Дай людям то, что они хотят. Те, кто охотятся за мной. Они хотят, чтобы я был слабым и дёрганым. Я отправляю спецназ схватить витринного проповедника, и это сходит за громадную чрезмерную реакцию.

— Ты ведёшь свою теневую игру, а нам приходится сидеть в заключении. Прости, если я не аплодирую твоей сообразительности.

— Если бы я думал, что ты станешь аплодировать мне, то ты бы всё ещё была под замком.

Она сидит на диване, расслабившись, но настороженная.

— Вот мы здесь. Два цивилизованных существа, вместе выпиваем. Скажи, зачем ты позвал меня сюда.

— Ты знаешь, зачем. Чтобы заключить сделку. Сделку, в результате которой вас освободят с извинениями и кое-чем ещё.

— Чем же?

— Чего вы хотите?

— Ты знаешь, чего мы хотим. Старый порядок контролирует правительство, а братья контролируют церковь. Они обращаются с нами, как с дриттами и горничными. Мы хотим Скинию.

Я качаю головой и сажусь на другой край дивана.

— Я не могу дать вам это. Но я могу дать вам собственную церковь. Мы с нуля восстанавливаем Пандемониум. У тебя может быть скиния такая же большая и деспотичная, как у Мерихима с его парнями.

Она ставит стакан на пол. Снимает невидимую пушинку с платья.

— И что мне нужно сделать ради этого снисхождения?

— Ты можешь передать весточку своим сторонникам из тюрьмы?

— Конечно.

— Мне понадобится несколько их. Особенно копов или солдат. Кто угодно, кто не испугается, когда станет шумно. И доктор или медсестра.

— Для чего они тебе?

— Они помогут мне быть убитым.

Я подвожу её к гляделкам и показываю одну на дальнем конце. Глубокую чашу на поверхности пустыни, светящуюся красным от открытых лавовых колодцев.

— Вот где это должно произойти.

— Какое подходящее место для твоей кончины.

— Я думал, что оно тебе понравится. И не слишком радуйся. Я имею в виду не крупноразмерно мёртв. Скорее, как детский-обед-с-фигуркой мёртв. И вот где твоя роль.

— Рассказывай.

— Дай я ещё налью тебе выпить.

И наливаю.

Пятнадцать минут спустя мы заключаем сделку.

Деймус проповедница, так что она должна исполнить чёртов ритуал. Она поднимает зеркало так, чтобы оба наших лица оказались в рамке.

— Как связаны мы в зеркале, так связаны и пактом, который заключаем здесь этим вечером. Если любой из нас нарушит клятву, пусть она или он разобьётся, как запечатлённые здесь лица.

Деймус отпускает зеркало, и оно падает, разбиваясь на миллион мелких осколков.

— Выглядит так, будто мы поженились. Мазаль тов^[63], — хмыкаю я.

Она смотрит с подозрением и отходит от меня.

— Даже не шути на эту тему.

— Можешь собрать своих людей к вечеру? Я хочу всё обсудить.

— Мне нужно будет начать прямо сейчас.

— Бримборион достанет тебе всё, что нужно.

Она смотрит на меня, когда мы подходим к дверям библиотеки.

— Ты согласился на пакт, но не веришь в клятвы, не так ли?

— Нет. Все делают то, что собираются сделать.

— И всё же ты доверяешь мне свою жизнь.

— Поверь, если бы был какой-то другой способ, я бы так и сделал. Но ты достаточно умна, чтобы увидеть возможность, когда кто-то срёт на твоей лужайке.

— За шанс заполучить свою скинию я бы заключила сделку с самим Дьяволом.

— Ты прямо Филлис чёртова Диллер^[64].

Проповедница не смотрит на меня, но могу сказать, что она довольна собой. Минуту спустя стучится Бримборион.

— Минутку, — кричу я и смотрю на Деймус.

— Вы заблуждаетесь. Знаешь это? Не думаю, что вы собираетесь торговать змеиным маслом, но ваша церковь — это влажный сон Новой Эры. Нет никакой адовской феи-крёстной, которая свергнет большого плохого Папочку и разберётся с этим бардаком.

Когда она улыбается, кажется, что ей меня жаль.

— С чего ты так уверен? Потому что ты великий и могущественный Люцифер?

— Потому что я бухал с Богом. Настоящим. Он разбит на такое множество частей, что не смог бы организовать поход старшеклассников. И поверьте мне, леди, у него нет запасного плана. Мы сами по себе.

Она гладит меня по руке и поворачивается, направляясь к двери.

— Позволь мне беспокоиться о душах адовцев, а ты беспокойся о своей грядущей смерти. Кстати, у меня есть одно условие.

— Какое?

— Я хочу быть там сегодня вечером. Я могу предоставить тебе бойцов и медицинскую помощь, но хочу быть там, чтобы при любом исходе, между нами не было недоразумений.

— Принято.

— Я открываю дверь, и она выходит в коридор.

— Что-нибудь ещё? — спрашивает Бримборион.

— Отведи её обратно вниз и предоставь всё, что она захочет. И сам не высовывайся. Скоро произойдут странные вещи.

— Насколько странные?

— Заляг-на-дно странные. Отведи леди вниз. Она может ввести тебя в курс дела.

Бримборион хочет задать больше вопросов. Деймус берет его за руку и уводит.

Адовский супербайк с рыком оживает. Я выскальзываю с тыльной стороны отеля и направляюсь на север по Родео-драйв. Здесь всегда ощущается прилив ностальгии. Однажды я ввязался в кайдзю-реслинг с цепным псом Мейсона Паркером, и едва не спалил эту улицу дотла. Но это было почти год назад, и я простил её за то, что она была так переполнена богатыми мудаками. И за то, что была такой легковоспламеняющейся.

Я гоню по Сансет, направляясь на север. Моя обожжённая рука болит от работы дросселем, но как есть, так есть. За Бульваром дорога находится в полном беспорядке. Землетрясения изодрали асфальт; огонь расплавил то, что оставалось, и когда он остыл, то стал напоминать слой лавы, полный застывших волн и внезапных провалов. Здесь проводится немного ремонтных работ. Не выгодно. Здесь нет ничего, кроме скорпионов и потерянных призраков из Тартара.

Туда, куда я направляюсь, не ездят ради удовольствия. Неразумно выбирать прямой маршрут, поэтому я сворачиваю с главной улицы на извилистые двухполосные дороги, огибающие выжженные холмы и заброшенные поместья киномагнатов, прежде чем нырнуть в скрытые каньоны. Вокруг полночь угольно-шахтной черноты, за исключением света фары мотоцикла. Я выжимаю дроссель, и дорожное полотно трясётся и трещит у меня под колёсами. Линии расходятся от меня тонкими чёрными молниями. Края дороги прогибаются. Куски отламываются и падают в темноту. Большая часть дорог к северу от Голливуда самоубийственны, по улицам так ебашили подземные кровавые приливы и землетрясения, что они в любую минуту могут провалиться в воронки. Это мой способ сделать жизнь интересной любому, кто преследует меня.

Я исхожу из идеи, что выход на безлюдную территорию побудит моего убийцу сделать свой ход. И пребывание в глуши даст мне больше шансов сбежать к чертям без того, чтобы в городе какие-нибудь вольные стрелки или красноногие принялись палить по мне, едва я упаду. Я могу спугнуть наёмных убийц, если не буду лежать и умирать. Если я дам им фору, позволив добраться до меня полумёртвого, возможно, это побудит их выступить в открытую, чтобы завершить работу. В этом и состоит идея. По правде говоря, я даже не уверен на сто процентов, что меня преследуют. Я надеюсь, что это так. Лучше бы это было так. Я не хочу, чтобы мне снова пришлось это делать. Узнаю достаточно скоро.

Впереди огни. Я выключаю фару мотоцикла и сбрасываю скорость. Дома каньон Колдуотер — прелестный зелёный райский уголок, куда хорошие родители берут на выходные в походы счастливых детей, чтобы познакомить их с радостями природы, бешеными койотами и болезнью Лайма. В Аду стены каньона достигают сотен метров в высоту, и на них невозможно взобраться. Закрученные шпили сглаженного ветром гранита — единственное, что нарушает голый ландшафт. Миллионы теней роятся в долине и вверх по бокам шпилей и стенам. Они снова и снова бьют, режут, стреляют и сваривают друг друга в открытых бассейнах лавы, и будут делать это до скончания времён. Батчер-Вэлли. Именно здесь я отыскал Дикого Билла.

В паре сотен метров вокруг долины расположен пост охраны. У нас они по всему Аду. Понятия не имею, зачем. Никто никогда не проводил операцию поесть-и-смыться ни из одной из территорий наказания Ада. Моя теория заключается в том, что посты нужны для самой охраны. Нужно быть реальным долбоёбом, чтобы тебя бросили сюда. В легионах нет гауптвахт и военных трибуналов. Они десятки тысяч лет без выходных нянчатся с мёртвыми мудаками. Ещё хуже то, что в Аду каждый год — високосный.

Учитывая сегодняшний маршрут, я не стал надевать рубашку. Зачем выбрасывать на ветер хорошую одежду? Я опускаю подножку и глушу двигатель мотоцикла, пока меня не заметили отморозки с поста охраны.

На мне кожаная куртка, которую испортил мечом мудак Укобак. Она кажется уместной. Я расстёгиваю её и швыряю на землю возле мотоцикла. Всю дорогу к каньону я сомневался, не снять ли доспехи Люцифера. Это придало бы драматизма тому, что произойдёт дальше. С другой стороны, без моей ангельской половины зловонный воздух Ада подобен Криптониту^[65] для моих лёгких, и эти доспехи — единственное, что позволяет дышать. Без них я, скорее всего, задохнусь до смерти ещё до того, как кто-нибудь найдёт меня. Что подводит меня к другому варианту. Может, в жизни, полной тупых выкрутасов, я перехожу на новый уровень идиотского поведения? Я одиночка, и доверяю свою жизнь тем, кто пару дней назад сунул меня в яму для барбекю.

Ожоги на моей правой руке почти зажили, но я ещё никогда не пробовал вызывать гладиус раненой рукой. Я достаю из одной из седельных сумок мотоцикла полупустую бутылку Царской водки, делаю большой глоток и решаю не снимать доспехи. Драмы будет, хоть отбавляй, даже если я буду в зут-сьюте^[66] Железного Дровосека.

Святоша Джеймс, мне бы сейчас не помешала небольшая помощь. Клянусь Богом, если я переживу это, у нас будет откровенный и честный разговор о наших чувствах, пока я буду циркуляркой вырезать из твоей груди Ключ от Комнаты Тринадцати Дверей.

У меня кружится голова. Это делает страх. Он иногда появлялся у меня на арене, когда я знал, что они собираются бросить на меня что-то особенное, но я не знаю, что именно. Я поднимаю кожаную куртку и изо всех сил кусаю рукав. Было бы обидно пройти через всё это, откусив себе язык.

Кэнди, я не знаю, что сказать. Мы провели вместе всего пару дней, но это была чертовски большая парочка дней. Извини, что позволил себе застрять здесь. Поговорим об отношениях на расстоянии. Если переживу это, то расскажу тебе всё о новой большой глупости, которую я совершил. Если же я умру, просто добавим это к длинному списку херни, о которой тебе не нужно слышать.

Мне всегда было любопытно, что почувствовал Люцифер, когда Бог поразил его последней молнией. Той, что опалила и оставила вмятины на его теоретически неуязвимых ангельских доспехах. Это должно быть интересно.

Я являю гладиус. Он обжигает раненую руку, но не настолько, чтобы остановиться. Я держу его и считаю до трёх. Затем делаю мах.

Чем бы это ни было, что я ощутил, когда гладиус ударяет меня в грудь, это не боль. Это что-то настолько выходящее за рамки боли, что мой человеческий мозг не может это выразить. Единственное, как я понимаю, что был контакт, — это потому, что меня опрокидывает на спину с пьянящим букетом горящей кожи и жжёного металла в носу. Не думаю, что так пахнет Срединный путь. Билл, опять ты всё пропустил.

Я устал бороться и искать ответы. Я получил свой.

Как ощущалась та последняя молния?

Вообще никак.

Спокойной ночи, луна.

Я дрейфую миллион лет. Я в пещере мистера Мунинна. С ним Самаэль. Они играют в «Операцию»^[67]. Когда Самаэль пытается извлечь «забавную кость», раздаётся звонок.

Мунинн не кажется удивлённым при виде меня.

— Сынок, не хочешь выпить?

— Конечно. Я мёртв?

Он просто улыбается и грозит мне пальчиком.

Я смотрю на Самаэля.

— Неудивительно, что ты никогда не выступал против Аэлиты. Ты не можешь даже орудовать пинцетом.

Он кивает и делает глоток из хрустального бокала для шампанского.

— Тоже рад тебя видеть, Джимми. Как делишки?

— Это всё реально? Я здесь? Ты там?

— Реальность — относительное понятие для таких, как мы. Что значит реально? Что значит здесь? Что значит там? Вещи настолько реальны и находятся там, где ты хочешь, чтобы они находились.

— Я не такой, как ты или Мунинн. Моя небесная половина исчезла. Я всего лишь ещё один человеческий мудак.

Через плечо я слышу смех Мунинна. Самаэль ставит свой бокал и снова пробует достать «забавную кость». Промахивается.

— Ты обычный человек не больше, чем мы.

Я осматриваю пещеру, доверху заваленную хламом всех когда-либо существовавших земных цивилизаций. Всем, от наскальных рисунков до заключённого в магнитную бутылку бозона Хиггса.

Я поворачиваюсь к Самаэлю. Он поднимает бровь.

— Я обратился к своим врагам.

— И как это сработало?

— Ещё не знаю.

— Оборотная сторона работы с врагами. Ты крайне редко это делаешь.

Мистер Мунинн приносит мне бокал «Джека Дэниэлса». Ему приходится вложить его мне в руку. Я не могу пошевелить ей.

— Ваше здоровье, — говорит он и чокается своим бокалом с моим.

— Думаю, я просто сплю, и всё это я говорю сам с собой. Если не считать одного немного похожего на телефонный звонка, что я получил. В любом случае, он не имел особого смысла.

Мунинн качает головой.

— Боюсь, мы не можем помочь тебе с этим.

— Позволь мне хотя бы задать вопрос Самаэлю.

— Конечно.

— Всё, чем я занимался здесь внизу, это перекладывал бумажки, старался не дать себя убить, а теперь полностью облажался. Когда я смогу заняться дьявольскими делами?

Он откидывается на спинку стула.

— Это и есть дьявольские дела.

— Этого я и боялся. Мне нужна остальная часть твоей силы. Где она?

— Именно там, где ей и положено быть.

— Не загадывай мне загадки, ублюдок. Скажи, где она?

— К востоку от солнца. К западу от луны. Прямо перед тобой. Перестань искать. Сядь, и увидишь.

— Я не могу перестать. Мне нужно выбраться отсюда.

— Тогда там она и будет, — говорит Мунинн.

— Иди на хуй. Оба идите на хуй.

Я открываю глаза. Надо мной стоит девушка с избытком кожи. Она штабелями лежит вокруг её шеи и грязным бельём свисает с рук. Её глаза представляют собой тонкие щёлочки под завесой плоти. На ней форма адовского парамедика цвета зелёной ящерицы. Она поправляет кислородную маску на моём носу и рту. Я дышу, так что, должно быть, жив. Или это ещё один сон. Но если это сон, почему такое чувство, будто Майк Тайсон колотил меня в грудь бульдозером?

Парамедик двигается быстро. Выражение её лица и жесты попеременно напоминают то хладнокровного профессионала-медика, то нервную няню, только что прищемившую дверью холодильника хвост коту. Может, в Пандемониуме её ждёт горячее свидание. Или она никогда прежде не работала над Повелителем Подземного Мира. Вокруг стоят и другие. Некоторые из них выглядят обеспокоенными. Другие озадаченными. Ещё парочка парамедиков. Солдаты. Скорее всего, со сторожевого поста. Грязные адовцы в одежде, напоминающей грязные лохмотья. Некоторые из тех, кто в спешке бежал в глубинку. Ещё нескольких я узнаю по процессии Деймус через рынок.

Моему вялому мозгу требуется с минуту, чтобы сложить всё воедино. Кто-то помимо моих наёмных убийц видел, как я упал. Никто из них представить себе не мог, что Люцифер сам ранит себя. Для них я жертва неудавшегося покушения. Отлично. Пойдёт слух, что я уязвим. Если мои убийцы вообще собираются делать ход, самое время.

Парамедики поднимают каталку достаточно высоко, чтобы закатить меня в заднюю часть скорой помощи. Я бы чувствовал себя намного лучше, если бы это был военный грузовик или «Унимог». Адовские машины скорой помощи выглядят скорее как мусоровозы. Видок не из приятных.

Я пристёгнут к каталке высокопрочными нейлоновыми ремнями, охватывающими талию и ноги. Моя обожжённая грудь покрыта плотной марлевой повязкой, окрашенной в кроваво-оранжевый цвет бетадином^[68]. На шее, там, где гладиус ударил выше брони, наложена прохладная мазь.

Когда каталка зафиксирована, парамедик с обвисшей кожей шарпея садится вперёд и заводит двигатель скорой помощи. Когда мы начинаем движение, другой парамедик, крупный сукин сын с глазами на стебельках как у рака, торчащими над густой бородой Гризли Адамса^[69], проверяет мой пульс.

— Этот автобус останавливается у «Сэндс»? — спрашиваю я. — Слышал, Крысиная стая стала ещё смешнее теперь, когда они все в Аду.

Гризли Лобстер слегка подпрыгивает. Полагаю, я ещё не должен был очнуться. Но, серьёзно, долбоёб, я же Сатана. Время — деньги. Дьявол не дремлет. Я наполовину приподнимаюсь на локтях. Гризли качает головой и кладёт руки мне на плечи, чтобы удержать меня. Сообщение получено. Я расслабляюсь, ложусь обратно и принимаюсь гадать, есть ли у него под бородой рот.

Водитель в хорошем темпе везёт нас через холмы. Я вытягиваю голову достаточно, чтобы увидеть свечение GPS на приборной панели. Ипос говорил мне, что они запрограммировали в них все безопасные маршруты через пустоши Лос-Анджелеса. Чего он не сказал, так это каким образом GPS работает здесь внизу, если у адовцев нет спутников. Это бы означало, что у них есть космическая программа и, может, я могу улететь отсюда на работающей на сере «Сатурн-V»? Может, адовские карапузы выросли и хотят быть демонами-космонавтами? Древние греки верили, что звёзды и планеты кружатся по небу в небесных сферах. Мегаразмерных стеклянных шарах, сделанных из таинственного нечто, называемого Квинтэссенцией. Было бы забавно пострелять с Диким Биллом по мишеням и разнести их на хрустальный наполнитель для кошачьего туалета.

Платон с приятелями такие же засранцы, как и все остальные, кто когда-либо считал, что они во всём разобрались. Особенно Деймус. Вселенная не вращается вокруг Земли. Никакая богиня не придёт с молоком и печеньками для заблудших овечек Ада. Мы в полной жопе.

Скорая помощь скрипит и резко дёргается вправо, словно мы во что-то врезаемся. Зад виляет. Такое ощущение, что мы скользим по грунтовой части обочины. Затем машина снова ловит сцепление, и мы выпрямляемся. Я слышу, как ревёт двигатель, когда водитель выжимает газ. Но машины скорой помощи сконструированы для стабильности. Не для скорости. Секунду спустя мы снова прыгаем вправо. На этот раз мы ни во что не врезаемся. Что-то врезается в нас.

Гризли Лобстер стоит на ногах, упираясь большими руками в потолок, чтобы не упасть, и наклоняется, чтобы выглянуть через заднее окно. Раздаётся хлопок, и голова Гризли взрывается. Один глаз на стебельке ударяется о стену и рикошетит достаточно сильно, чтобы сбить с полок пакеты с физраствором и бинты. Я отстёгиваю ремни каталки и встаю на ноги, пошатываясь и испытывая лёгкий приступ морской болезни.

Что-то снова ударяет нас, и на этот раз водителю не удаётся удержать машину. Она хрюкающе матерится по-адовски, дёргая руль в одну сторону, в то время как колёса скользят в другую. Нас швыряет по кругу, как носки в неисправной сушилке. Когда мы останавливаемся, пол становится потолком, а потолок — полом. Мы в перевёрнутом положении в метре от отвесного обрыва дороги.

Двигатель глохнет, и становится очень тихо. Водитель упала на пассажирское сиденье, но её ноги двигаются. Она жива, но в состоянии шока. Через стенку доносятся голоса. Четыре? Нет. Три. Классическая адовская команда убийц, прямо как в тот день, когда меня херачили команда Укобака.

Кровь Гризли Лобстера повсюду. Я поскальзываюсь на ней и падаю на спину, сильно ударяясь головой о стенку. Голоса снаружи смолкают. Сквозь стенку пролетает пуля. За ней ещё. Я бросаюсь вниз на потолок, едва не выбив о светильник зубы.

Задние двери со скрипом открываются, металл скрежещет о металл. Одна падает на землю. Другую кто-то фиксирует на месте, чтобы она не упала и не закрылась. Всё, что я могу видеть, — это обрамлённые светом фар силуэты. Двое стоят поодаль от скорой. Дозорные. Один с минуту топчется у входа, затем заходит внутрь. Пару раз пинает Гризли Лобстера, и удостоверившись, что здоровяк мёртв, смотрит вперёд, туда, где начинает метаться водитель. Он оборачивается и кричит прикрывающим его двоим.

— Пусть один из вас встанет впереди и вытащит её. Утихомирьте её. Это частная аудиенция.

Он поворачивается обратно ко мне. Устраивает грандиозное шоу, доставая из ножен на бедре изогнутый обдирочный нож и ждёт, пока один из рядовых приступит к работе.

Поток ругательств и тяжёлое дыхание. Звук скользящих ног, и кого-то поднимают на ноги против его воли. Наёмник в скорой толкает водителя наёмнику наверху, который вытаскивает её через окно. Ведущий шоу всё это время не двигается с места. Он сильный молчаливый тип с ножом. Я вижу, что на нём стандартные ботинки и брюки легиона. Брюки камуфляжного цвета, так что он не красноногий.

— Всё чисто, — кричит кто-то снаружи.

Он пинком отбрасывает тело Гризли с дороги и опускается с ножом на колени прямо над моим лицом. Проникающий сквозь дверь свет очерчивает одну сторону его лица.

— Знаешь, кто я? Важно, чтобы ты знал, кто я. Я знаю, что ты ранен. Я могу подождать минутку, пока до тебя дойдёт. У нас вся ночь впереди.

Ещё чуть-чуть и я смогу узнать его лицо, но выдаёт его голос.

— Ветис. Погляди, как ты вырос и стал скользким как свиное дерьмо. Наконец-то ты сам делаешь грязную работу. Конечно же, дождался, пока я не окажусь в скорой. Я должен быть впечатлён?

— Бравые разговоры для человека, покрытого кровью.

— Кровь принадлежит мёртвому парню из скорой помощи. Ты ничего не можешь сделать нормально, не так ли? Круто облажался с жукочеловеком. А этот телефонный звонок? Что это было, уебанский ты подражатель Призрачного лица^[70]? — Он уставился на меня. — Так в чём же дело? Ты с командой хотите прибавки? Как насчёт двухнедельного отпуска, пока я буду вытаскивать твои кишки вилкой для устриц?

Он опускает нож близко к моему глазу и покачивает им. Блестящее лезвие бликует в свете фар. Оно выглядит совершенно новым. Я польщён.

— Вам, смертным, нравится слушать свой голос, да?

Трудно элегантно пожимать плечами, лёжа на спине.

— В Аду, обычно я самый интересный человек в комнате, так что это вроде как неизбежно.

Он на секунду отворачивается, словно раздумывая, а затем глубоко вонзает нож мне в щёку, проворачивая лезвие, прежде чем вытащить его.

— Это для тебя было достаточно интересно?

— Поможет, если я скажу «да»?

Он делает вдох, и его настроение меняется. Напряжённые морщины гнева смягчаются и демонстрируют что-то другое. Не печаль. Скорее, глубочайшую усталость.

— Зачем ты вернулся? — спрашивает он.

— Я каждый день задаю себе этот вопрос. — Он снова тычет ножом мне в щёку. — Я пришёл сюда убить Мейсона Фаима, неблагодарный ты уёбок. Я спас твою задницу.

Его голова на секунду опускается. Он вытирает рукавом кровь с ножа.

— В этом и проблема. Если бы ты просто держался в стороне, нас бы уже тут не было.

Я пытаюсь сесть. Ветис кладёт руку на мой обожжённый доспех и толкает меня вниз. Ему не приходится сильно давить.

— Боже, блядь, правый. Ты тупой? Ты действительно считаешь, что легионы могли выступить против армий Небес и победить?

Он смотрит в заднюю часть скорой, а затем обратно на меня.

— Нет, конечно. Они бы нас перебили. И всё это, — он простирает руки, чтобы охватить весь Ад, — закончилось бы.

Иногда я настолько туп, что диву даюсь, почему ни разу не использовал динамит вместо зубной щётки.

Теперь я знаю, как Мейсону удалось обрести такое большое влияние в Аду и столь быстро заставить сотрудничать с ним множество генералов с их войсками. Война с небесами не была войной. Это был пакт о самоубийстве. Смерть от руки копа. Спровоцировать парня с пушкой, чтобы он выстрелил. Штурмовать врата Рая, пока золотая армия не сожжёт вас дождём священного огня. И, прощай, Ад. И им не пришлось бы беспокоиться о том, что их отправят в Тартар, потому что я его уничтожил. Идеальный вариант для крупнейшего культа самоубийц всех времён.

Семиаза был единственным сопротивлявшимся. Одним из немногих оставшихся адовцев, что всё ещё верили в спор Люцифера с Небесами. Семиаза не глуп.Конечно, он не хочет быть Люцифером. Как руководить целой цивилизацией режущих запястья? Неудивительно, что появилась Деймус с сияющей счастьем церковью. Она единственная, предлагающая альтернативу вечному хождению собачкой вокруг туалета Бога. Даже если это дерьмо с Новой Эрой, завёрнутое во влажную мечту адовца. Не поэтому ли Бог разбился на миллион маленьких кусочков? До того, как Аэлита убила его, Нешама сказал, что никогда не планировалось, чтобы Ад стал таким. Я думал, он имел в виду пожары, воронки и землетрясения. Теперь я знаю, что он имел в виду. Он отправил мятежных ангелов в вечный тайм-аут, и так и не вернулся. Справедливое и мудрое наказание Господа вдохновило миллионы его детей на массовый суицид. Неудивительно, что у старика случился нервный срыв.

— Что теперь? Ты собираешься перерезать мне горло? Без Люцифера, это место очень быстро станет по-настоящему интересным. Может, всё это рухнет в одну большую воронку. Разве это не весело, триллион лет бродить по колено в крови и дерьме, ожидая конца Вселенной?

Он постукивает ножом по моей руке Кисси, словно пытаясь определить, созрела ли дыня. Затем перемещает лезвие к повязке на груди, пытаясь просунуть кончик лезвия под марлю, чтобы приподнять её и посмотреть.

— Не волнуйся о нас. Сейчас тебе нужно волноваться о себе.

— Почему? Ты собираешься убить меня, а я слишком ранен, чтобы отбиваться. Я волновался бы лишь в том случае, если бы думал, что есть шанс что-то сделать, а я могу облажаться.

— Видишь? Разговоры. Разговоры. Разговоры. Это всё, что вы, люди, делаете.

— Я хотя бы не заставляю других убивать вместо себя. Если бы я хотел умереть, я бы сделал это сам, а не дурил небеса, чтобы они сделали это за меня.

Он вздыхает.

— Должно быть, мы для тебя полное разочарование, Люцифер.

Он делает сильный язвительный акцент на слове «Люцифер».

— Вся эта помойка — одно большое разочарование. Может, поэтому Бог и забыл о вас. Вы пиздец, какие скучные.

Ветис прижимает нож к ожогу у меня на шее. Я стараюсь не морщиться.

— Позволь положить конец твоим страданиям, — говорит он.

— Дай мне нож, и я положу конец твоим.

Снаружи кто-то кричит: «Эй!». Ещё кто-то чертыхается. Звук бегущих ног. Множества. Снова крики. Выстрелы, и что-то сильно врезается в скорую.

Ветис поднимает голову, когда дюжина рук выволакивает его из скорой. Одна из них выкручивает ему запястье, пока оно не издаёт треск, и он роняет нож. Потом утаскивают за борт скорой, и я теряю его из виду. Мгновение спустя внутрь заходит женщина и ищет незапачканное кровью место, чтобы сесть. Находит прижатую каталкой к стене поролоновую подушку и кладёт на один из шкафчиков.

— Отлично сработало, я бы так сказала, — произносит Деймус.

— Сработало бы ещё лучше, появись ты здесь пять минут назад.

Она поднимает руки в жесте «что-поделаешь».

— Чтобы пробраться незамеченными через каньоны, потребовалось больше времени, чем мы думали.

Я сажусь и прислоняюсь спиной к стене. Кровь Гризли пропитывает мои брюки. Мне плевать.

— Я не был уверен, что ты вообще появишься.

— Но вот мы здесь, выполняя свою часть сделки.

— И я выполню свою. Единственно. Вы привели с собой доктора или медсестру?

— У нас есть доктор и медсестра. Зачем?

— Парамедик, которого они вытащили отсюда, скорее всего, немного не в себе. Кто-то должен её посмотреть. Кроме того, может кто-нибудь войти сюда и порыться в поисках обезболивающего? Мне хочется лечь в наполненный «Оксикодоном»^[71] детский бассейн.

Она легонько гладит меня по плечу.

— Посмотрю, что можно сделать.

«ОКСИ» или адовского «викодина» не нашлось, но Деймус возвращается с чьей-то фляжкой, полной Царской водки. Сойдёт. Мы сидим на обочине дороги, оглядываясь на Пандемониум. Даже разваливающееся на части, это место достаточно похоже на Лос-Анджелес, чтобы вызвать у меня тоску по дому.

Склон холма, на котором мы сидим, хрустит под ногами там, где растительность сгорела. Но это место не совсем мертво. Сквозь слой пепла пробиваются кустики призрачного чертополоха, и даже несколько цветков асфодели.

— Неважно выглядишь, — замечает Деймус.

— С помощью месячного отпуска, подтяжки лица и ящика «Экстази», возможно, я добьюсь того, чтобы дерьмово себя чувствовать.

— Генерал Семиаза будет не в восторге от всего этого. Беготни с оружием по глубинке. Нападению на его солдат. И особенно то, что ты вступил со мной в сговор.

— С ним всё будет в порядке. Отправлю ему корзину фруктов.

Мы с минуту молча сидим. Дует своего рода тёплый бриз, который, если не знать, что находишься в канализации Небес, можно было бы счесть приятным.

— Расскажи, как в Аду изобретают новую церковь? У тебя закончились судоку?

— У меня было видение.

— Конечно, было. Всё, что вы, пророки, делаете, это имеете видения. И сжигаете еретиков. Для вас это как кошачья мята. Почему бы вам не брать уроки гончарного дела или японского языка?

Она хмурится.

— Ты не веришь в клятвы и откровения. Во что же ты веришь, Владыка Люцифер?

— Я верю, что мы будем мертвы намного дольше, чем живы, так что всё, что нравится, нужно делать с избытком. Я верю, что Америка потеряла душу, когда из «Мустангов» убрали биг-блок V8. Я верю, что Голливуду надо перестать делать римейки фильма «Звезда родилась».

Она смотрит на меня и медленно качает головой.

— Я должна извиниться за то, что сожгла твоё чучело. Я считала тебя нашим врагом. Теперь я вижу, что твой самый большой враг — это ты сам.

— Не ссы, Мария Магдалина. Не считая пары порезов бумагой, я в порядке.

— Конечно.

Она достаёт из-под мантии сложенный лист бумаги с ручкой и протягивает мне.

— Пока мы не ушли, я взяла на себя смелость составить соглашение. Здесь нет ничего такого, что мы не обсуждали ранее. Моя церковь получает свою Скинию и финансирование не менее, но и не более, чем старая церковь.

Я подписываю бумаги и протягиваю обратно.

— Ты не собираешься сперва прочитать их?

— Ты спасла мою задницу. Меня устраивает всё, что там есть.

Она кладёт руки мне на плечи и разворачивает меня к себе. Смотрит на опалённые доспехи и рану на шее.

— Ты сам сделал это с собой? Ты сумасшедший.

Я пожимаю плечами.

— Я должен был быть достаточно не в себе, чтобы убийцы сделали свой ход. Либо гладиус, либо пуля, а в меня стреляли достаточно для одной жизни, спасибо. Расскажи мне о своём видении.

— Нет.

— Почему нет?

— Потому что ты ни во что не веришь. Рассказать его тебе значило бы принизить его.

— Я только что подарил тебе церковь.

— Я только что спасла тебе жизнь. И мы оба сделали то, что сделали, по одной и той же причине. Нам что-то нужно было друг от друга.

— Ты ведь знаешь, что я Люцифер всего около трёх месяцев? Я не тот, кто все эти годы заставлял тебя ездить в хвосте автобуса.

Она машет одному из своих людей. Он подходит, и она протягивает ему соглашение. Тот возвращается, чтобы ждать вместе с остальными. Умная женщина. Она хочет убрать бумагу подальше от меня на случай, если я передумаю.

— Знаешь, они тебе идут. Доспехи для человека, который всегда в доспехах.

— Видения и модные советы? У тебя получается, сестра.

Она откидывается назад, будто примеряет своему ребёнку его первые штанишки взрослого мальчика.

— Я серьёзно. Тебе они идут лучше, чем другому Люциферу. Посмотри на повреждения, которые причинила металлу последняя молния Бога.

Она касается повреждённой части доспехов.

— Даже с меткой Господа на нём, Самаэль так хотел играть роль трагического короля-воина, что добавил эмблему в виде молнии.

Она гладит пустое пятно в центре нагрудника.

— Я рада, что ты его удалил.

Я касаюсь доспехов в том месте, где была её рука. Там есть крошечное углубление, откуда, должно быть, и была удалена эмблема в виде молнии. Внезапно мне захотелось вернуться во дворец.

— Думаю, пожалуй, я пойду, пока меня не хватились. Ты позаботишься о «Гранд Фанк Рейлроуд»^[72] вон там?

— Ты освободишь остальных моих людей?

— Сделаю звонок сразу, как только вернусь.

— Мы доставим пленников, когда они вернутся.

Одна из её команды, высокая молчаливая женщина с клеймом в виде паука на руках и щеках, подвозит меня к мотоциклу на джипе, на котором сюда приехал Ветис. Она едва притормаживает, чтобы я смог выпрыгнуть, прежде чем рвануть обратно по дороге. Вот тебе и «Слава Сатане».

Я завожу мотоцикл и выдвигаюсь, сохраняя дозвуковую скорость. С этим гладиусом и аварией скорой я чувствую себя немного грубоватым. Деймус со своими людьми как раз собираются уезжать, когда я их догоняю. Когда я сбрасываю скорость, то ощущаю пульсирующее в воздухе напряжение. Все, у кого в руках оружие, снимают его с предохранителя. Те, кто был без него, достают его. Я жду, газуя и ожидая, что сейчас произойдёт. Деймус медленно подходит. Останавливается на расстоянии вытянутой руки, прямо и дерзко. Я достаю из кармана фляжку и протягиваю ей.

— Передай благодарность владельцу.

Она берёт фляжку, и я выжимаю сцепление, оставляя за собой палёную резину.

Я поднимаюсь по потайной лестнице из гаража прямо в библиотеку, осторожно обходя заклинания на полу. Поднимаю трубку телефона и нажимаю «НЕДОУМКИ». Трубку берёт Бримборион.

— Это я.

— Ты жив.

— Сюрприз. Отпусти шайку Деймус.

— Служба безопасности не закончила допрашивать их.

— Ты имеешь в виду «пытать»? Они закончили. Если кто-то из них чем-то недоволен, скажи, что Люцифер велел изложить это в письменном виде и затолкать самим себе в задницу.

— Я просто скажу, что приказ исходил от тебя.

— Ты опускаешь лучшую часть, но ладно.

— Как ты…?

— Нужно идти.

Я вешаю трубку.

Самаэль знал, что мне нужны доспехи, чтобы выжить, так что, если я выживу, он знал, что они всё время будут со мной. Он был достаточно умён, чтобы спрятать молнию так, чтобы даже если Мейсон выиграет, у него никогда не будет всей мощи Самаэля. Не рассказывая мне весь этот отстой вроде его сократовского бреда сивой кобылы «разберись в себе». Или он сказал мне что-то ещё? У меня есть смутное впечатление, что я говорил с ним на эту тему, и он сказал мне что-то ещё. Что же это было? Более насущный вопрос: где бы я спрятался, если бы был недостающей частью доспехов?

Самаэль велел мне читать греков, так что, похоже, это хорошее место для старта, и именно поэтому я не собираюсь этого делать. Я перебрал все греческие книги на полках. Мне понравилась одна книга, которую я нашёл, «Размышления» Марка Аврелия, но потом я узнал, что он римлянин, а не грек, и это меня просто вывело из себя. Какое-то время мне казалось, что это может что-то значить, но, скорее всего, кто-то просто положил её не на ту полку.

Если молния существует, то будет где угодно, но не там, где Самаэль сказал мне искать. Помимо актуарных таблиц, адовского налогового законодательства и спортивной статистики, в какой раздел я бы заглянул с наименьшей вероятностью? Какие ещё разделы в библиотеке? Я не большой специалист по книжной тюрьме, и когда до этого ходил по ней, не обращал особого внимания на то, какие есть книги и как они расставлены. Время стать скрупулёзным и организованным.

Уже это ненавижу.

Вам знакомо, как когда вы едете куда-то в новое место, в первый раз всегда кажется дольше? Так же и в первый раз, когда вы проходите всю библиотеку, пытаясь разобраться, как она организована. Я мог бы это сделать, когда впервые попал сюда, но мне было насрать, что на других полках, и меня по большей части раздражало всё, находящееся за пределами моей пьет-а-тэа^[73] из-за недостатка, в смысле полного отсутствия, фильмов. Если бы Самаэль действительно хотел привлечь моё внимание, он бы засунул Геродота между стопками Говарда Хоукса^[74] и Джона Хьюстона^[75].

Двадцать минут разглядывания, и мой взгляд уже стекленеет. Здесь нет маркеров разделов. Никакой десятичной системы Дьюи^[76] или картотеки. (Да, я знаю о десятичной системе Дьюи. Я не проводил много времени в библиотеках, но знаю об их существовании). Просто ряды книг с названиями на адовском. А я совсем недавно побывал в аварии. Моя шея уже побаливала. Теперь же она болит от того, что приходится выгибать её вбок, чтобы читать названия.

Мне следовало взять бумагу и карандаш и рисовать карту, пока я обхожу это место. Я нашёл раздел общей-истории-Вселенной, включая Рай и Ад. Есть раздел науки, разбитый на категории, о которых я никогда не слышал. Что за хрень «Квантовая Меланхолия»? Есть политика, являющая собой чушь собачью. Всё, что нужно Самаэлю, это единственная книга с неоновой надписью на обложке «ЛГИ И ЖУЛЬНИЧАЙ, КАК СУКИН СЫН».

Ещё есть искусство. Вместо ебатни Содома и Гоморы и гигеровских монстров^[77], Самаэль, видимо, запал на Рембрандта и смертных портретистов. Наверное, искал подходящую мёртвую душу, чтобы поместить свою физиономию на адовскую долларовую банкноту. Военная теория. Ха. Держу пари, хотел бы он, чтобы эти книги были у него там, на Небесах. Юриспруденция и экономика. Он готовился к чёртовым выпускным? Полагаю, Дьявол должен знать такие вещи, как правила и деньги смертных. Но всё же. Я изучаю самые мрачные секреты Самаэля, и они по-настоящему скучные. Философия. Ладно. На этот раз он получает поблажку. Его спор с Богом кажется законным. Является ли грехом гордыни нежелание быть рабом?

Я готов начать создавать свои собственные разделы. Отчаяние. Скука. Хочу Вздремнуть. И На Хуй Всё Это Дерьмо. Я соберу их в одну большую кучу с петлёй над головой.

Всё это время я надеялся найти тайную сокровищницу романов или вестернов, но, скорее всего, длинные полки реальных уголовных дел и являются для Самаэля криминальным чтивом. Он именно из тех парней, что листают каждое уголовное дело до конца в поисках своего имени в указателе. Интересно, а я есть в одном из этих дел? Что мне напомнило. Мне нужно проверить статью о Сэндмене Слиме в Википедии. Я пытался пару раз прибить её, но она всегда возвращалась на следующий день. Если какой-нибудь психический хрен пронюхает, что я подменяю Сатану, не хочу, чтобы это появилось в Сети. Из-за сатанистов младшеклассники готы выглядят как НАСА.

В углу комнаты есть место для чтения. Я падаю в мягкое кожаное кресло, морально истощённый. Здесь стоит небольшой столик с лампой и пепельницей с несколькими старыми окурками. Я забыл захватить пачку «Проклятий», прежде чем войти, так что как алкаш роюсь в пепельнице в поисках чего-нибудь покурить. Ничего подходящего. Сегодня вечером у меня прямо победная серия.

Это завело меня в никуда. Должно быть, здесь миллион или больше книг. Я годами могу бродить по проходам и ничего не найти. Может, я ошибаюсь насчёт пропавшей частицы доспеха. Даже если он оставил его мне, возможно, его нет здесь. Это означает ещё больше лет, потраченных на пустые блуждания по дворцу, обыскивая его комнату за комнатой.

Нет.

Самаэль — мудак, но не настолько случаен или жесток, по крайней мере, не по отношению ко мне. Как ни наёбывал он меня все эти годы, всегда был какой-то смысл, и он всегда давал, с чем поработать. Святоша Джеймс разобрался бы в этом дерьме ещё несколько часов назад. Это ещё сильнее заставляет меня хотеть причинить ему боль.

Сперва сигареты, а теперь я понимаю, что оставил Царскую водку на домашней базе. У меня болит шея. У меня жжёт грудь. Правая рука болит от вытаскивания книг. У меня всё болит, и я потею, как толстяк, гоняющийся по Мохаве за фургоном с тако.

Приятно посидеть здесь, закрыв глаза. Затем ко мне возвращается это. «Прямо перед тобой. Перестань искать. Сядь, и увидишь».

Я открываю глаза и вижу, что сижу посреди огромного раздела магии. Самаэль относится к этой теме серьёзнее, чем я когда-либо. Поскольку я родился нефилимом, то никогда особо не учился настоящей магии. Даже будучи ребёнком, я обладал достаточной силой, чтобы импровизировать собственные худу. Первую и единственную настоящую магию я изучал здесь внизу, убивая на арене, а позже, как Сэндмен Слим. В этих книгах, наверное, много полезной информации. К сожалению, от всего этого чтения у меня возникает сыпь.

По другую сторону настольной лампы лицевой стороной вниз лежит книга. Я не обратил на неё внимания раньше. Она в ярко-жёлтой мягкой обложке, первая увиденная мной здесь книга в мягкой обложке. Я поднимаю её. Заглавие набрано большими печатными буквами. «УПРАВЛЕНИЕ ГНЕВОМ ДЛЯ ЧАЙНИКОВ».

Как я уже сказал, Самаэль всегда оставляет мне что-нибудь, с чем можно работать, а дешёвая шутка лучше, чем совсем без подсказки.

Я листаю книгу в поисках выделенных отрывков или страниц с загнутыми уголками. Я даже прочитал большую часть главы. Сплошная добропорядочная болтовня о самопомощи. Никаких подсказок. Никаких шифров. Только мудрый совет для здравомыслящих людей, не мой случай. Я швыряю книгу через всю комнату. Насколько я знаю, её принесла Аэлита, чтобы Мейсон мог с её помощью пудрить мне мозги.

Мне нужна выпивка. Много выпивки. И нужно прямо сейчас. Я опрокидываю ударом ноги стул, когда встаю, переворачивая стол и отправляя в полёт лампу.

Тут кое-что есть, что было спрятано за столом. На нижней полке, в самом конце раздела магии, стоит старая книга, с обложкой того же оттенка жёлтого, что и «Управление гневом для чайников». Я опускаюсь на колени и вытаскиваю её. Она затхлая и слегка заплесневелая, и кожаный переплёт трескается, когда я к нему прикасаюсь. Надпись и иллюстрация с изображением ребёнка на лицевой стороне выглядят викторианскими. Золотое тиснение гласит: «Волшебный учебник для маленьких джентльменов. Великолепные трюки и потрясающие головоломки для мальчиков всех возрастов». Открываю её. Страницы внутри выдолблены. На дне пустой книги лежит что-то, завёрнутое в фиолетовую ткань. Разворачиваю. И нахожу золотую молнию. Бинго.

Встаю и закрепляю её на место.

Ничего не происходит. Ноль реакции. Нуль. Нада^[78]. Я не полагал, что буду кататься по полу и рычать как отращивающий усы Человека-Волка Лайл Тэлбот^[79], но надеялся хоть на что-то. Я так взвинчен на адреналине, что всякие следы усталости исчезли, но всё же испытываешь разочарование, когда ожидаешь почувствовать себя вторым по могуществу существом во Вселенной.

Затем что-то бьёт меня, словно бейсбольной битой по почкам. Внутренности завязываются узлом, а температура тела подскакивает на сотню градусов. Из меня изливается тьма, скатываясь на пол и растекаясь, словно чёрная адовская кровь. Я извергаю тьму каждой клеткой своего тела. Тьма не является плотной. Это холодная мёртвая пустота, словно падение в бездонную яму. Предметы клубятся из небытия, заледеневшие и резкие, словно застывшие гремучие змеи. Внезапно я уже турбированное адское чудовище на закиси азота с зубами размером со Скалистые горы и руками размером с Техас. Пригнувшись, я могу взвалить себе на спину всё Мироздание. А затем, подобно сверхзвуковому оргазму, это ощущение исчезает. Ничего не осталось, и я лежу спиной на полу, хватая ртом воздух.

Что это, чёрт возьми, только что было? Значит ли это, что у меня на секунду появилась сила Люцифера, но моё человеческое тело не смогло её удержать? Или мне просто показалось, что она перешла в меня?

Слышны голоса. Они проявляются нечётко. Шёпот окружающих меня во дворце адовцев. Хоть я и не могу расслышать отдельные слова, смысл всё же просачивается. Большинство слов не представляют собой ничего особенного. Пустые комплименты или честная информация. Всё остальное повисает в воздухе. Призрачными струйками дыма, словно пар, поднимающийся от горячего кофе. Завуалированные угрозы и ложь. Полуправда, увёртки и брехня, являющиеся кровью в артериях этого места. Они проникают сквозь стены призрачным туманом.

Ладно. Верно. Это что-то новенькое. Не сильно круче трюка из одного из этих дерьмовых волшебных наборов удиви-своих-друзей-и-тупых-родственников, что продаются на ночных телемарафонах, но хоть что-то. Возможно, супергеройские штучки вернутся позже. Мне нравятся фокусы с темнотой, что только что были. Надеюсь, я не промотал всю силу в одном большом сносящим башню оргазме. Возможно, быть Люцифером — это не о могуществе, а просто о большей осознанности своего Люциферства. Это было бы адским разочарованием. Клянусь всеми мелкими яйцеголовыми адовцами, если у меня начнут расти крылья летучей мыши и хвост, я отрежу их и скормлю Самаэлю через не то отверстие.

Есть один супер-трюк, который мне хочется больше всего, и даже если у меня всё ещё есть сила, я не знаю, как его провернуть. Как Самаэль покинул Ад? У меня не было возможности спросить. Может декламирование какого-нибудь худу? Что-нибудь из того, что делается в Магическом Круге? Проход через уменьшающуюся арку? Может, у него просто была пара рубиновых туфелек, как у Дороти.

Я не могу это вынести. Заберите меня отсюда. Доставьте домой.

Рёв и ветер обрушиваются ураганом. Предметы с визгом проносятся мимо меня, как трассирующие пули. Все до единого металлические и оставляющие вспышки света. Сине-коричневое сумеречное небо нависает над серыми облаками. Я чувствую запах дизельных выхлопов и сгоревшего моторного масла. Моё внимание привлекает зелёный знак с белыми буквами. Он гласит: «СЪЕЗД НА БУЛЬВАР КРЕНШОУ».

Я узнаю это место. Я на автостраде I-10 над тем местом, где проделал Чёрную Георгину и разбрызгал свои мозги и кости по опоре автострады. Я ничего не могу с этим поделать. Хохочу и хохочу, как пропустивший приём лекарств душевнобольной.

Это Лос-Анджелес. Я дома.

Мустанг Салли, прекрасная сильфида и богиня дорог, примостилась на капоте серебристого кабриолета «Мерседес 550» на полосе аварийной остановки и курит, словно ждала меня всё то время, пока я отсутствовал. Она улыбается и тычет пальцем вправо от меня. Я поворачиваюсь. На меня со скорости за сотню надвигается шестнадцатиколёсный грузовик. Водитель давит на звуковой сигнал, а мимо меня проносятся машины. Верно. Машины. Блядь. Стоять на автостраде губительно, даже если ты маг.

Бежать некуда. Я зажмуриваюсь и пытаюсь придумать какое-нибудь умное худу, но всё, что у меня в голове, — это: «Вот дерьмо». Вот дерьмо. Вот дерьмо. Внезапно рёв исчезает, а вместе с ним и запахи и внезапные порывы ветра от проносящихся мимо предметов. Когда я открываю глаза, всё, что осталось от Лос-Анджелеса, — это слабое остаточное изображение улыбки чеширского кота Мустанга Салли. Я вернулся в библиотеку.

У меня кружатся мозги, словно собираются расплескаться по всей внутренней поверхности моего черепа, как карнавальный спинарт^[80]. Я был дома, и это было не сложнее, чем перейти из одной комнаты в другую. Только, думаю, возможно мне следует уточнять конкретнее, в какую именно комнату.

Мои ноги слишком сильно дрожат, чтобы идти. Я сижу, скрестив ноги, на холодном мраморном полу. Уставившись в него, убеждаясь, что он реален. Обожжённая рука пульсирует, а грудь чешется, но мне плевать. Внезапно каждый дерьмовый болезненный момент последних трёх месяцев того стоил. Я был дома, и могу сделать это снова.

Каждая частичка меня хочет прямо сейчас вернуться в Лос-Анджелес, остаться там и притвориться, что ничего этого никогда не было. Но я знаю, что, если сбегу, то есть такое, что позже откусит от моей задницы большие куски. Позаботься о делах и уходи чистым. Я на полпути домой. Больше, чем на полпути. Уйти чистым — значит сохранить хорошие отношения с теми, кого никогда больше не хочу видеть. Мне придётся подключить Бримбориона и начать делать звонки.

Но это может минуту подождать. Пока я не встану с пола, что произойдёт с минуты на минуту. После того, как у меня перестанут дрожать ноги, и я восстановлю дыхание. До тех пор я просто буду сидеть здесь в прохладной тишине со свой волшебной жёлтой книгой и думать о том, сколькими способами эта фабрика уродцев может на выходе поцеловать меня в задницу.

Следующий день я провожу, подчищая концы. Я предвижу обилие ритуальной кадрили, но выясняется, что смыться из города может быть проще, чем я думал. Я решил забить на комитет по планированию и их бюджеты. Остаётся мой внутренний Совет.

Мерихим не отвечает на звонки. Неудачник, не умеющий достойно проигрывать в битве, которую ещё даже не проиграл. Но впервые ему и его церкви приходится оправдывать своё существование, и это делает его раздражительным. Хнык-хнык. Возьми двух алтарных мальчиков и позвони мне утром.

Остальные члены Совета загружены по полной. Буер на строительной площадке Городской Ратуши. Нет причины отстранять его, так как это один из немногих проектов, где на самом деле есть хоть какие-то успехи. Обизут находится с Деймус, так что знает расклад. Есть ещё Мархосиас, но она не посылает мне никаких прощальных роз. Она занята интригами с остальными адовскими политиками, донося им благую весть, что Люцифер жив и здоров, несмотря на очередную засаду. Король — это страна, страна — это король, и пока Люцифер жив, земля не разверзнется и не поглотит это место, словно ролл «Калифорния».

Спальня всё ещё представляет собой разорённый маленький РДН^[81] островок. Травник как-бишь-его-там представляет собой лишь кучу хрящей и костей на окровавленной кровати. Сугробы жаренных жуков по-кентуккийски. Пулевые отверстия в стене. Следы горения вокруг электрической розетки. Осколки фарфора от разбитой раковины в ванной. В общем, достойный памятник моему звёздному превращению в Люцифера. Оставлю всё как есть. Пусть следующий Люцифер это убирает.

Я бросаю пальто на кровать и бегло осматриваю себя в зеркале. Новые шрамы на лице и руке. Левая рука похожа на лужёного кузнечика. Синевато-багровый ожог на груди выше доспеха. Глаза застыли в леденящем взгляде тысячеметровой арены. Кажется, я даже вижу несколько седых волос. Я выгляжу как давно сбитый машиной покойник в новых ботинках. Я не могу отправиться домой в таком виде. Я медленно глубоко дышу и пытаюсь расслабиться. Пробую улыбаться, но от этого только хуже. Я не уверен, насколько широкой её делать. Сколько зубов следует продемонстрировать? Ты не должен думать о том, чтобы улыбаться. Просто сделай это. Я поджимаю кончики губ и открываю глаза. Неплохо: если хочу выглядеть как акула-токсикоман.

Я звоню Бримбориону и велю ему прийти через час. Затем набираю ведьм внизу. Даю им знать, что нанесу им визит. Пара других коротких звонков, и затем направляюсь вниз на псарню покормить адских гончих.

Бримборион — заноза в заднице, но исполнительная заноза в заднице. Он стучит в дверь спальни ровно через час. Я запихиваю одежду, Царскую водку и сигареты в найденную спортивную сумку. Не хватает шёлковых чулок и шоколада, и я мог бы быть одним из приятелей Гарри Лайма из «Третьего человека».

— Открыто.

Бримборион подходит к кровати, где я упаковываюсь.

— Я линяю. Мы поймали Ветиса, но не знаем, схватили ли всю его команду. Твоя работа со мной делает тебя мишенью, так что тебе понадобится вот это.

Я бросаю ему «Глок».

— Знаешь, как им пользоваться?

Я засовываю в сумку пару последних блоков «Проклятия», когда Бримборион передёргивает затвор и прижимает пистолет к моему затылку.

— Приятель, это не «Хэппи Мил». Как бы сильно ты ни давил, призов внутри нет.

— Отдай мне оружие, — говорит он.

— Шар Номер 8? Нет. Мне нужны хоть какие-то сувениры, а магазин подарков закрыт.

— Может, доспех Люцифера и даёт тебе силу, но, мне кажется, пять-шесть выстрелов в голову с такой дистанции убьют даже Несущего Свет.

— Прежде чем ты осуществишь этот блестящий план, скажи: это Мархосиас пришла к тебе, или ты пришёл к ней?

Он колеблется.

— Почему ты думаешь, что она замешана? Это я стою с пистолетом у твоей головы.

— Во-первых, она единственная, кто может хотеть эту работу. Во-вторых, то, что ты стоишь с пистолетом у моей головы, означает то, что ты глуп, а она нет. Она бы никогда не прикоснулась ни к чему, что может привести к ней.

— Кого это волнует? Ветис будет убит при попытке к бегству. Его сторонники покончат с собой, когда услышат об этом. Ты будешь мёртв, и кому-то придётся вмешаться, чтобы заполнить вакуум.

Я кладу сигареты в сумку и застёгиваю её. От этого звука Бримборион подпрыгивает и сильнее тычет пистолетом мне в голову.

— Это та сделка, которую она тебе предложила? Ты помогаешь Ветису. Достаёшь ему и его парням форму обслуживающего персонала, чтобы они могли перемещаться по дворцу. Их уничтожат, но одна из их мстительных марионеток убивает меня. Трагично, но объяснимо.

— А я единственный, кто знает, как ты работаешь, — говорит Бримборион. — Что ты планировал. Я тот, к кому ты приходил за советом. У меня нет ранга или респектабельности, чтобы сразу стать Люцифером, но поскольку больше нет никого подходящего, Мархосиас назначит меня регентом.

— И ты проделаешь такую превосходную работу, что все станут униженно просить тебя стать Люцифером 3.0.

— И я смиренно приму это.

— Знаешь, единственная причина, по которой Мархосиас втянула тебя в сделку, заключается в том, что вы, деревенщины, никогда не согласитесь на Люцифера-женщину. Так что для отвода глаз ей нужна марионетка вроде тебя.

Я начинаю поворачиваться, но он хватает меня за плечо и удерживает.

— Палец стоил того, чтобы избавиться от тебя. Никто во всём Аду не проронит ни слезинки, когда ты уйдёшь.

— Кроме меня.

Я слышу, как его демонское сердце колотится как барная группа, исполняющая кавер-версию песни “In-A-Gadda-Da-Vida”. От него разит Царской водкой и какими-то адовскими «спидами», которыми раньше не пахло.

— Это Ветис убил Ипоса или ты? Полагаю, Ветис. Ипос разобрал бы тебя на части и сыграл в Дженгу^[82] твоими костями.

— Одна из многих причин, почему я ненавижу тебя, заключается в том, что ты выпил достаточно только для того, чтобы разозлиться. Ещё бы чуть-чуть, и ключ одержимости мог сработать, и ничего этого не понадобилось бы. Ты бы назначил меня новым Люцифером и покончил с собой на ступенях дворца. Ты даже не хочешь быть Люцифером, и невозможно помешать тебе это делать.

— Но ты не будешь Люцифером. Мархосиас будет. Подумай головой, Том Свифт^[83]. Она получает власть, а всё, что получаешь ты — стол и новые канцтовары.

Я достаю из кармана зажигалку Мейсона и беру с кровати нераспечатанную пачку «Проклятий». Бримборион вздрагивает и делает шаг назад, когда я открываю пачку, выстукиваю сигарету и закуриваю.

— Как ты узнал, что мы с Мархосиас работаем вместе? — спрашивает он.

— Из-за того случая с Лахашем. Какое нелепое совпадение, что на меня напал твой наркодилер. Вы с Мархосиас покупали у него наркоту для Укобака. Полагаю, Мархосиас позаимствовала идею у Мейсона, когда тот экспериментировал с теми бедолагами в потайной комнате. Ветис и его фальшивая бригада техобслуживания контрабандным путём доставили Лахаша сюда, пользуясь одной из твоих отмычек. Лахаш и я должны были убить друг друга, но Ветис выпустил его раньше. Интересно, почему. Если бы ты умер, Мархосиас понадобилось бы новое подставное лицо. Может, Ветис? Подумай об этом. Легионер — гораздо лучший выбор на роль Люцифера, чем секретарь. Ты туп, как полная лошадиного дерьма шляпа.

Он взводит курок пистолета.

— У тебя десять секунд, чтобы сказать мне, что ты сделал с тем оружием.

— То оружие. Ты даже не знаешь, как оно называется. Держу пари, ты чуть не обоссался, когда я усилил охрану библиотеки, и ты больше не мог вынюхивать. Тоже очень плохо. Я боялся потерять Шар Номер 8, поэтому держал его рядом. Ещё несколько часов, и ты бы его заполучил.

— Достаточно неплохо. Лучше, чем дальше с тобой разговаривать.

Щёлк. Он снова нажимает на спусковой крючок. Ещё один щёлк.

— Мархосиас никогда бы не поставила свою жизнь в зависимость от оружия, в котором не уверена, что оно сработает. Видишь, что я имею в виду под тупостью.

Из ванной выходят Семиаза и Дикий Билл. У обоих в руках пистолеты. Бримборион уставился на них. Я приставляю зажжённый конец «Проклятия» к тыльной стороне его ладони, и он роняет «Глок» на кровать. Я бью его слева рукой Кисси и отбрасываю от стены.

— Что я сказал, будет, если ты когда-нибудь снова вздумаешь угрожать мне?

Он молча смотрит, прижимая к груди забинтованную руку. Я кладу свою руку ему на запястье.

— Я сказал, что заберу целую руку.

Я даю тьме вытекать из меня. Извиваясь и разрастаясь, она расширяется, словно корона чёрного солнца. Тьма окружает нас ледяной пустотой, оставляя нас с Бримборионом единственными двумя существами в одинокой ледяной вселенной. Сверху, словно лианы-душители, стекают чёрные усики, в то время как из глубин вздымаются щупальца. Колючие подёргивающиеся штуковины с кругами острых как бритва зубов, вращающихся, словно буровые коронки. Бримборион подаётся назад, но тьма окутывает его, затягивая глубже в чёрный океан. Буровые зубы окружили его плоть, ожидая моего сигнала.

Я хватаю руку Бримбориона своей рукой Кисси.

— Лахаш обворовал тебя, пытался шантажировать, или просто оказался удобным козлом отпущения? Как думаешь, он чувствовал, что происходит, когда они помещали внутрь него жуков? Или, может, позже, когда те выбрались наружу?

Бримборион открывает рот, чтобы закричать, но темнота втекает внутрь, и он захлёбывается ею. Я перемещаю свою руку туда, где его рука соединятся с плечом, и говорю: «Здесь». Зубы вращаются. Начинается бурение. Бримборион пытается вывернуться, но щупальца держат его, а чёрные лозы обвиваются вокруг головы, заглушая крики.

Когда бурение прекращается, он смотрит на руку, ожидая увидеть кровь и кость. Ничего. Кожа даже не повреждена. Он потирает немногие слабые царапины. Кожа под его пальцами проминается, как папье-маше. Это ему сигнал кричать. Он вцепляется когтями в пустую руку, стягивая пустую мёртвую плоть с хрупких костей. Из него льются насекомые. К тому моменту, как понимает, что происходит, он разрывает свою руку вплоть до самого плеча. Он пытается стряхнуть насекомых, но те окопались слишком глубоко. Сухие кости в его руке хрустят, и она падает там, где щупальце подхватывает её прямо в воздухе и утаскивает в пустоту. Он смотрит на меня, пока щупальца держат его, давая голодным насекомым время закончить свою работу. Это не занимает много времени. Когда Бримборион падает, его тело такое же сухое и пустое, как пустая оболочка саранчи.

Я отпускаю тьму, и она возвращается в меня, словно её никогда здесь и не было.

— Надеюсь, мне никогда больше не придётся это видеть, — говорит Семиаза.

— Ты мог это видеть?

Он кивает.

— Достаточно. Как сквозь туман.

— Напомни мне не ссориться с твоей плохой стороной, — говорит Билл.

— Ты всё ещё думаешь, что у меня есть хорошая сторона?

— Над этим работает поисковая группа, но я сохраняю оптимизм, что они что-нибудь нароют.

Семиаза подходит к телу Бримбориона. Осторожно трогает его ботинком, словно не уверен, что оно настоящее.

— Если бы только ты относился к остальным обязанностям Люцифера так же серьёзно, как к убийству врагов.

— Каким обязанностям? Проводить жуткие ритуалы или притворяться, что люблю круговые диаграммы? В чём я хорош, так это в убийстве сукиных сынов, которые хотят убить меня. Как давно вы, адовцы, пытаетесь это сделать? Уже почти двенадцать лет. Какая это годовщина? Оловянная? Дерьмовая? Напалмовая?

Билл садится на кровать. Скачет вверх-вниз на заднице, словно покупатель в аутлете матрасов. Трогает одеяло и простыни. Семиаза бросает на Билла взгляд, но тот не замечает, или ему плевать.

— А теперь ты отправишься домой и оставишь нас без Люцифера, и город запылает. Адовцы и проклятые души погибнут, но ты получишь то, чего хочешь, а разве не только это имеет значение?

— Я не могу вечно нянчиться с вами, мудаками. Мне есть чем заняться. Но я вернусь. Самаэль всё время уходил и всегда возвращался.

— Это был его дом, и мы знали, что он всегда возвращается. Какой у тебя стимул возвращаться?

— Никакого, но я всё равно вернусь. Не для того, чтобы спасти вас. Чёрт, большинство из вас в любом случае хочет умереть, так что им всё равно. Но я вернусь, потому что здесь внизу есть души, о которых я беспокоюсь. Я не позволю Аду снова развалиться на части.

— Думаю, там видно будет.

Он убирает пистолет в кобуру, и я мысленно говорю спасибо. Мне не хочется ввязываться в драку с единственным генералом, который выносит меня. И мне в самом деле не хочется возвращаться домой с дырками на лице.

— Я беру с собой гляделки. Если возникнет чрезвычайная ситуация или вам просто станет одиноко, оставьте записку на столе в библиотеке.

— Это очень обнадёживает.

Я жестом показываю Биллу встать, лезу рукой между матрасом и пружинным блоком и достаю полную обойму «Глока». Извлекаю обойму холостых патронов и вставляю с боевыми. По привычке сую было пистолет за пояс брюк, но останавливаюсь. Смотрю на Семиазу.

— Сколько из этого дерьма ты предвидел и не посвятил меня?

— Мархосиас — это не удивительно, но я не знал, что это случится так скоро. Что касается Ветиса, это было сюрпризом. И уж точно не возвышение Деймус и её церкви. За последние пару дней ты изменил саму природу ада, ты знаешь это?

— Ты действительно беспокоишься о выживании Ада.

— Это место мой дом больше, чем когда-то были Небеса.

— Вот почему я назначаю тебя главным, пока меня не будет.

Лоб Семиазы морщится, и он качает головой.

— Пожалуйста, не нужно.

— Я не доверяю тебе, но ты не присоединился к Мейсону, так что не хочешь умереть прямо сейчас. Кроме тебя я не могу придумать никого ещё, кому действительно есть дело до этого места.

— Милорд, пожалуйста.

— Прости, чувак. Суть в том, что ты — это как Дэвид Ковердейл, а Ад — это как “Deep Purple” без вокалиста. Ты не знаешь, хочешь ли выступать, а группа не уверена, что они хотят тебя фронтменом, но вы нужны друг другу на гастролях. Так что заткнись. Настройся. Разучи «Дым над водой» и мило улыбайся фанатам.

Я бросаю «Глок» Дикому Биллу.

— Это тебе.

Он вертит «Глок» в руках. Взвешивает в руке. Целится в тело Бримбориона. Бросает обратно мне.

— Я не доверяю пушке, если не вижу, куда входят пули.

Он плюхается обратно на кровать.

— Но, если ты в хорошем настроении, я бы взял одну из этих. Без покойника, конечно.

— Я велю кому-нибудь прислать одну в бар.

— И одеяло, и всё такое. Эти простыни мягкие, как попка вдовы.

— Они пришлют всё, что прилагается.

Я засовываю «Глок» за пояс за спиной. Семиаза подошёл к окну посмотреть на своё временное королевство.

— Когда ты разговаривал с Бримборионом, я был впечатлён тем, что ты всё это выяснил.

— Половина была догадками. После случая с Лахашем оставалось только выяснить, кто в сжатые сроки мог бы совершить переворот. Мархосиас — единственная достаточно умная, достаточно наглая, и с нужными связями.

Он оглядывается через плечо на Бримбориона.

— Никогда не видел, чтобы кто-нибудь так радостно признавался в своих преступлениях.

— Дай парню достаточно долго держать пистолет у твоей головы, и он расскажет тебе все свои секреты. Не так ли, Билл?

— Откуда мне знать. Не дать приставить к своей голове пистолет было одной из моих главных целей, когда я находился среди живых.

— Генерал, вы можете отслеживать телефонные звонки? Ветис звонил мне с телефонным розыгрышем, но, когда я спросил его об этом, могу ручаться, он не знал, о чём я говорю. Думаю, он был одержим, когда звонил. То, откуда он звонил, может подсказать, у кого ключ одержимости.

Семиаза кивает.

— Я займусь этим.

— И присмотри за «Бамбуковым домом кукол». И Биллом.

Билл отбрасывает подушку, которую взбивал, и встаёт во весь рост.

— Мне не нужно, чтобы чёртов демон заглядывал мне через плечо.

— Держу пари, так ты и сказал в Дэдвуде^[84].

Он садится обратно.

— Полагаю, ты прав, но это невежливый способ выразиться.

— Я говорил тебе, что поисковая группа вернётся с пустыми руками. У меня нет хорошей стороны, которую можно было бы найти.

Семиаза выглядит слегка ошеломлённым. Тем, что я сделал с прекрасной комнатой Люцифера. Тем, как я позволяю проклятой душе пререкаться со мной. Возможно, воображение и умение справляться со странностями момента — это то, в чём люди превосходят ангелов.

— Пусть все знают, что, если Билл или бар получат хоть царапину, я перережу так много глоток, что они решат, что мне платят сдельно.

— Всегда был дипломатом.

— Ах, да. Если тебе захочется свергнуть меня, пока я отсутствую, пожалуйста.

— Благодарю за разрешение, но нет, я предпочитаю солдат политикам и безумцам.

Я взвешиваю спортивную сумку в руке. Всего пара килограммов. Не так уж много за три месяца в качестве гадкого утёнка Бога.

— Если Деймус свернёт себе шею или подавится насмерть бутербродом с ветчиной, тебе придётся что-то с этим делать.

— Я не пошлю солдат в Скинию.

— Тогда убедись, что для этого нет причин. У тебя есть шпионы в церкви?

— Я генерал. У меня повсюду шпионы.

— Хорошо. Дай им пинка под зад и вели присматривать за Мерихимом и его поднебесными пилотами^[85]. Ещё одно. Я хочу, чтобы кто-нибудь составил список всех текущих наказаний для проклятых душ. Мы собираемся внести в него кое-какие изменения.

— Это всё, Люцифер?

Я подхожу к нему и протягиваю руку.

— Удачи, Генерал.

Семиаза смотрит на неё, а затем на меня, прежде чем протянуть свою руку.

— Не буду тебя провожать, если не возражаешь.

— Пока мы во всём не разберёмся, чем дальше ты будешь держаться от меня, тем лучше.

Семиаза коротко кивает и удаляется полировать пули или драить губкой войска, чем там генералы занимаются между войнами.

Билл встаёт. Он держит в руке шляпу и смотрит в пол.

— Что я могу сказать, Билл. Ты мой Бодхисаттва^[86] из Абилина^[87]. Я пытаюсь лучше выбирать свои драки. Все те люди, которые были убиты на рынке, это был не я. Это был Волшебный Шар Номер 8. Клянусь могилой Ли Ван Клифа^[88].

Он качает головой, улыбаясь.

— Я не понимаю и половины из того, что ты только что сказал, но это ничего. У нас в семье раньше никогда не было членов королевской семьи.

Билл не из любителей обнимашек, так что мы пожимаем друг другу руки. По дороге к выходу, он говорит:

— Не забудь про постель. Буду должен тебе выпивку, когда вернёшься.

— Если всё пойдёт как надо, все в Мироздании задолжают мне выпивку.

Оставшись один, я подхожу к телефону и нажимаю кнопку «НЕДОУМКИ». Женский голос.

— Милорд?

— Кто это?

— Малабраксас. Я помощница Бримбориона.

— Он оставил работу, как говорится, навсегда, так что можешь стащить все его стикеры. Но перед этим я хочу, чтобы ты позвонила вниз и освободила гараж. Я хочу, чтобы ближайший час там никого не было.

— Да, милорд.

— Не называй меня «лорд».

— Да, Люцифер.

— У тебя получилось с первой попытки. Мои поздравления. Ты только что получила работу Бримбориона. Дай знать Семиазе. Кроме того, пришли в мой номер бригаду уборщиков. Там пара тел. Они мимо них не пройдут. Но не звони им, пока не освободишь гараж.

— Да, Люцифер.

Я подхожу к шкафу и достаю свои окровавленные кожаные байкерские штаны и худи. Я нашёл их на кладбище, когда в первый раз вернулся из Ада. Да, это довольно противно, но я единственный, кто знает, откуда они взялись, и они пахнут ничуть не хуже, чем всё остальное здесь внизу. После того, как я пережил рынок, Волшебный Шар Номер 8, был сожжён в виде чучела и лишился руки, они смахивают на талисман удачи.

Я по-быстрому осматриваю номер. Ничего, что мне нужно, или что я хочу. Я беру сумку, перешагиваю через тело Бримбориона и направляюсь обратно в библиотеку. Я обхожу заклятия на полу. Мне следовало сказать о них Семиазе, но он умный парень. Он пошлёт другого умного парня сперва проверить это место. Если повезёт, ему хватит ума осмотреться, прежде чем прыгать. Если нет, просто появится ещё одна адовская история для рассказов у кулера с водой. Ты слышал, как голова Фила взорвалась в библиотеке?

Я открываю фальшивые книжные полки, запираю их изнутри и спускаюсь по лестнице.

Гараж пуст. Звук моих ботинок эхом отдаётся в глубоких-преглубоких подуровнях. Фильм-страшилка про Хэллоуин категории «Б». Я мог бы сколотить состояние, продавая деятелям кинобизнеса весёлые адские уикенды. Не смертным, конечно. Вампирам-звукооператорам. Нагуалям-монтажёрам. Нефритам-кинооператорам. Проводя для них полную экскурсию. Где я впервые приземлился здесь внизу. Арена. Дворец, где я убил своего первого адовца. Поле, где красноногий отрезал мне руку. Интересно, где она сейчас? Нужно проверить eBay.

Я иду к мотоциклу, закрепляю сумку сзади и делаю беглый круговой осмотр, проверяя на утечки масла, спущенной шины или порванной цепи. Кажется, всё в порядке. Я перекидываю ногу через байк и с пинка завожу его. Звук хороший. Словно способен разрушить фундамент дворца. Достаю перчатку из кармана пальто и надеваю на руку Кисси. Лучше привыкать к этому. Скоро я буду прятать её гораздо чаще. Надеюсь.

Пора отпустить многое из того, что случилось за последние сто дней. Я был безжалостным и везучим. С одной стороны, я всё это время оставался в живых. Я нашёл Шар Номер 8. Даже разгадал игру Мархосиас. С другой стороны, Самаэль обманом заставил меня снова подчищать за собой. Создать Совет, чтобы я мог поставить правильных людей на нужные места и принять на себя удар за всё, что пошло не так. Надрать задницу Буеру, чтобы Городская Ратуша не выглядела как скинхедское порно. Привлечь Семиазу к сохранению Люцифера, любого Люцифера, в живых любой ценой. Выманить Мархосиас и практически принять пулю, которая рано или поздно была бы нацелена в голову Самаэлю. Хотя, Обизут оказалась настоящим шулером. Она привела меня к Деймус и кое-чему, что навсегда изменит Ад. Хорошо это или нет, мы узнаем, когда это место станет чем-то новым или разорвёт себя на части. Самаэль вручил мне воздуходувку и оставил расчищать подъездную дорожку, а ради чего? Чтобы он мог остаться на Небесах? Или он собирается вернуться в город, выглядя как Стив Маккуин^[89] за рулём бэтмобиля? Если он так поступит, я пожму ему руку и поблагодарю. Верну обратно это место. Притворись, что ты сам всё исправил и наслаждайся аплодисментами. Просто дай мне вернуться домой и остаться там.

Я поднимаю пяткой подножку и жду, ощущая телом вес адовского супербайка. Давая ему сотрясать мои кости.

Не бойся бога.

Не беспокойся о смерти.

Благо легко достижимо.

Зло легко переносимо.

Единственное, от чего меня тошнит больше, чем от философии, — это от философов. Держу пари, Эпикур свободно и легко живёт в Элефсисе, провинции Ада, зарезервированной для праведных язычников. В следующий раз я поменяюсь с ним местами и буду потягивать вино с девственницами-весталками, пока Эпикур некоторое время поуправляет сортиром Бедлама. А затем расскажешь мне, как легко мириться с ужасным, салатный-из-козьего-сыра мудак ты.

Я включаю передачу и, прежде чем направиться к воротам гаража, проезжаю мимо псарни. На этот раз я выезжаю через главный вход. Не ускользаю через задний. Нет причины быть незаметным. Во дворце слухи подобны летучим обезьянам. Раздражают, как веганские десерты, и их трудно остановить, едва они поднялись в воздух. Кроме Билла и Семиазы никто не должен был бы знать, когда и куда я ухожу. Но, конечно же, они знают. Все в этом грёбаном дворце.

Когда я поднимаюсь и выкатываюсь на уровень улицы, по лужайке рассредоточены солдаты десяти адовских легионов. Они хранят гробовое молчание. Мертвецки неподвижны. Они не преграждают Люциферу путь, но им не нравится видеть, как я самостоятельно выкатываюсь. Кому-то придётся дёрнуться первым. Это вполне могу быть и я.

Я свищу. Раздаётся низкий гул и звук острой как бритва стали по бетону. По стенам подъездной дорожки тяжело карабкаются тени. Когда адские гончие выбираются на поверхность, они рассредоточиваются вокруг меня, в нетерпении роя лапами землю. Они пристально разглядывают солдат, розовые мозги плещутся в колпаках там, где должны быть их головы. Они выстраиваются вокруг меня защитным полукругом.

Зелье, которое сварганили для меня дворцовые ведьмы, мы раньше называли Шеольский^[90] Пунш Олуха. Технически, это своего рода яд, но очень избирательного действия.

Когда большинство видят адских гончих, всё, что они видят, — машинную часть. Они забывают о мозге, обычно потому, что, когда они так близко, это означает, что гончая отгрызает им ногу. Я не знаю, откуда берутся серое вещество адских гончих, но я знаю, что мозги есть мозги, и для работы им нужна пища. А любой мозг, нуждающийся в пище, это мозг, который вы можете накачать. Шеольский Пунш Олуха выжигает ту часть органа, что контролирует память, но не влияет на сообразительность и двигательные функции. Главным образом он возвращает эмоциональные часы сознания в то время, когда тот был новорождённым. И как каждый порядочный утёнок, новорождённые просыпаются в поисках чего-нибудь, на чём можно зафиксироваться. Я постарался, чтобы это был я. Теперь я Мамочка, а гончие, с их жужжащими шестерёнками и стучащими поршнями — верная стая.

Легионы пятятся, но держат позицию. Они знают, что бежать нельзя. Бегство делает тебя добычей, а никто не хочет быть добычей для сотни металлических гончих. Некоторым из солдат хочется перерезать мне горло. Другие пялятся на меня, словно раненые дети. Ни то, ни другое не соответствует сумасшедшим убийцам. Наверное, мне следует что-то сказать, но что я могу сказать? «Иногда Дьяволу нужно немного личного времени»? Лучшее, что я могу придумать, это сказать: «Аду нужен Люцифер, и у Ада он всегда будет. Просто не сегодня вечером».

Ветер меняется и приносит с собой новые запахи. На виселице Укобака висит раздутый труп. Вдоль по улице к декоративному забору привязаны скальпы и свежая кожа, хлопая и сушась на ветру. Полагаю, я знаю, что случилось с людьми Ветиса. Интересно, шкура Ветиса среди их?

Когда по лужайке разносится запах гниющего адовского мяса, то небольшое чувство вины, которое я лелеял за то, что сбегаю от этих бедолаг, испаряется. И с чего я взял, что массовое самоубийство для этих кровожадных порождений ада было плохой идеей? Чтоб им всем сгореть. Самое паршивое, что, возможно, я заслуживаю места на сковороде рядом с ними. Я волок Укобака за мотоциклом, когда мог просто свернуть ему шею. Но Люциферу нужно устроить шоу, и я никогда не устану убивать адовцев. Возможно, мне следует отправить гончих обратно на псарню, вернуться в свой номер и умереть здесь внизу вместе с этими мудаками. Возможно, это настоящая причина, по которой Самаэль бросил меня здесь. Его способ преподать мне последний урок. Тот, о котором он ничего не сказал мне, потому что мне необходимо было разобраться в этом самому. Что я не заслуживаю возвращения домой.

Я думал, что могу ускользать, жульничать и обходить стороной худшие моменты игры роли Люцифера, но я обманывал сам себя. Невозможно играть роль Дьявола, не становясь самим Дьяволом. Вот почему святоша Джеймс покинул меня. Он знал, что случится, и не хотел видеть, как это произойдет. Он также не остался помочь мне пройти через всё это, так что часть тех скальпов принадлежат ему.

Я действительно планировал вернуться, когда найду какое-нибудь худу, которое позволит мне оставаться в настоящем Лос-Анджелесе, одновременно спасая Ад от сожжения. Теперь я знаю, что никогда не смогу вернуться. Если я сделаю это, то никогда не уйду. У меня не отрастут ни рога, ни копыта, но если я вернусь, то никогда не перестану быть Люцифером, и это станет доказательством того, что я всегда втайне подозревал. Ад не сделал меня монстром. Он лишь подтвердил все мои худшие опасения насчёт меня.

Я завожу мотоцикл, выжимаю сцепление и жгу резину по подъездной дорожке, мимо ворот и на улицу. Стая адских гончих бежит позади. Через пару кварталов они догоняют и рассредоточиваются вокруг веером. Мы ведём блицкриг против дорожного движения и пешеходов. Разрываем асфальт, взрываем витрины магазинов и отрываем бамперы у стоящих грузовиков. В отличие от солдат во дворце, эти не поняли, что я бросаю их жалкие задницы. Когда мы пролетаем мимо, они кричат и стреляют в воздух, словно это Новый Год.

Я направляюсь к входу 405 на Уилшир. Осталось меньше пары километров автострады, но этого вполне достаточно. Я выкручиваю дроссель, пока двигатель мотоцикла не начинает светиться вишнёво-красным. Адские гончие не поспевают. Они начинают отставать. Сквозь шум двигателя я слышу, как они завывают и лают. С ними всё будет в порядке. Они теперь хозяйничают во дворце, и, если их никто не накормит, что ж, им просто придётся ужинать тем мясом, которое они смогут найти.

Вот и всё. Конец дороги. В ста метрах впереди город раскинулся под зарослями зазубренной арматуры, отмечающей место обрушения автострады. Я низко пригибаюсь в седле. Каждый раз, когда мы попадаем в выбоину, доспех Люцифера соударяется с бензобаком, высекая искры прямо мне в глаза. Я с обжигающим лицо фейерверком мчусь по разбитой дороге к самому сердцу полумёртвого города. Что бы ни случилось дальше, это адская поездочка.

Когда я вылетаю с края автострады, Вселенная стихает, и мою голову наполняет призрачная мелодия. Мартин Денни^[91], «Подружка кружащегося дервиша». Любимая песня Карлоса в музыкальном автомате в настоящем «Бамбуковом Доме Кукол». Я представляю дом, но я всё ещё в Аду. Что я делаю не так?

Передняя часть мотоцикла клюёт носом к каменным обломкам.

Я использовал всю силу доспеха на Бримборионе?

Разве это не будет забавным чёртовым концом всему?

Земля быстро приближается. «Подружка кружащегося дервиша» смешивается с нарастающим звуком двигателя. Чего я ожидал? Проёб и есть мой настоящий дом, и я быстро туда направляюсь.

Жаль, что у меня нет сигареты.

Затем совсем ничего.

Затем кое-что есть.

Переднее колесо ударяется о мостовую. Приступ головокружения. Огни. Смазанные и дрожащие. Ничто расступается как тяжёлые шторы. Или люк.

Падает заднее колесо. Удар такой, словно сзади влетел линкор. У меня не получается удержать мотоцикл. Так что я наклоняю его в сторону. Кладу и даю скользить. Метров десять-двадцать. Асфальт обдирает мне ноги, но кожаные штаны выдерживают. Я не так уверен насчёт пальто. Я уже упоминал, что не берегу одежду?

Когда мотоцикл наконец останавливается, он прорезает глубокую борозду в дорожном полотне. Я берусь за руль, смещаюсь всем телом вниз и поднимаю байк в вертикальное положение. Он даже не поцарапан.

Добро пожаловать домой.

Приятно говорить это, и именно это иметь в виду. Откуда я знаю? Здесь не разит тухлым мясом и страданием. Небо чистое и полное звёзд. Подсказка номер три: мотоцикл остановился прямо перед кладбищем «Голливуд Навсегда». Никогда надгробия не выглядели так хорошо. Возле колумбария установлен большой экран. Люди сидят и лежат на одеялах среди покойников. Ночь кино на кладбище. Это не так странно, как может показаться. На Диа-де-лос-Муэртос^[92] семьи предлагают еду и принимают пищу со своими покойниками. В Голливуде мы приходим с подношениями в виде ковбоев и мюзиклов.

Сегодня мы развлекаем наших любимых жмуриков исходной версией «Дурной крови»^[93]. Малютка с косичками Патти Маккормак^[94] только что подожгла подсобного рабочего Лероя, а её мама и лучшая подруга наблюдают из верхнего окна, как он горит. Покойнички, как вам кино? Мы могли бы показать «Звуки музыки»^[95], но подумали, что спугнём с ваших костей последние клочки вяленого гробового мяса.

Я сажусь обратно на мотоцикл, когда замечаю у ворот кладбища ребёнка. Девочку в синем вечернем платьице с оборками. Где-то девяти-десяти лет, и совсем одну. Кто приводит своего ребёнка на фильм про убийства на кладбищенский автокинотеатр и позволяет ему бегать одному? Чёрт, кто вообще приводит своего ребёнка на подобное мероприятие? Это место наполовину заполнено торчками и хипстерами на спидах. Как только закончится сеанс, весь квартал превратится в один большой аттракцион с бамперными машинками.

Ребёнок не двигается. Просто смотрит на меня, пока не понимает, что я смотрю в ответ. Затем поворачивается и бежит через кладбищенские ворота. Я через всю улицу слышу, как она смеётся. С таким характером она вырастет и создаст умопомрачительную группу или станет серийной убийцей. Я вспоминаю Кэнди: это могла быть она много лет назад, забегающая в «Голливуд Навсегда», могильный Диснейленд для слишком хищных для каруселей и сладкой ваты детей.

Я ставлю ногу на ножной стартёр и мотоцикл заводится с первой попытки.

Первый вопрос. Где Кэнди? Никаких шансов, что она всё ещё в отеле «Бит». Какой ещё вариант? В Лос-Анджелесе есть много чем полюбоваться, когда он не горит. Не могу привыкнуть видеть небо. Мне нужно сориентироваться и собраться с мыслями.

Я начинаю чувствовать себя слегка бросающимся в глаза на этом адовском супербайке с фарой, способной ослепить космический шаттл, без водительского удостоверения, номерного знака, свидетельства о регистрации и страховки. Не то чтобы у меня когда-либо что-нибудь из этого было. Но у меня нет их сейчас, и я на нелегально импортированном иностранном мотоцикле. Тридцать секунд как вернулся на Землю, а уже уголовник. Добро пожаловать домой, говнюк. А пока я буду держаться боковых улочек.

Я пересекаю Голливудский бульвар и заезжаю на мотоцикле в переулок рядом с «Максимум Овердрайв», видеомагазином, где жили мы с Касабяном. Касабян раньше был покойником. Я знаю это, потому что отрезал ему голову. Это место, где я живу с тех пор, как в первый раз вернулся из Ада, что делает его ближе всего к понятию моего дома за последние одиннадцать лет.

Когда я сворачиваю в переулок, мимо, держась за руки, проходят мужчина и женщина. У них такой вид, будто они были на пикнике у костра в угольной шахте. Их руки и лица — каждый открытый участок кожи — вымазаны зернистой грязью, но одежда чистая и выглаженная. Я никогда в жизни не видел двух более грязных чистых людей. Они замечают, что я смотрю на них, и переходят на другую сторону улицы.

Переулок у «Макс Овердрайв» представляет собой сугроб хлама. Мусорный контейнер переполнен пластиковыми мусорными мешками и коробками из-под продуктов. Тут столько разбитых бутылок, что место похоже на соляную равнину. Не думаю, что мусор убирали последние несколько недель. Я паркую мотоцикл в тени мусорного контейнера.

В прежние времена я бы воспользовался Ключом от Комнаты Тринадцати Дверей, чтобы войти в магазин, но он у святоши Джеймса. Я снимаю сумку с мотоцикла, достаю чёрный клинок и вставляю кончик в дверной замок. Один поворот, и он со щелчком открывается.

Внутри помещение воняет краской. Полы и демонстрационные стенды покрыты пластиковыми чехлами, но на них лежит тонкий слой пыли. Никто давно не выполнял никаких работ. Наверху в комнате, которую я раньше делил с Касабяном, горит свет. Я тихо поднимаюсь по лестнице, с ножом наизготовку. Носком ботинка толкаю дверь. Она открывается в неприбранную спальню. В ней деревянный стол, где Касабян раньше хранил пиратские видеозаписи. Теперь там компьютер в окружении мониторов. Я толкаю дверь шире. В комнате что-то находится спиной ко мне. Тяжёлое механическое тело с человеческой головой. Оно берёт в рот пакет из «Пончиковой Вселенной» и на четвереньках направляется к столу, словно собака. Увидев меня, голова открывает рот и роняет пакет. Поднимает лапу и указывает на меня.

— Не говори ни слова.

Когда я видел его в последний раз, Касабян был просто болтливой головой без тела. Теперь он стал чем-то большим, но я не знаю, улучшение ли это.

Я захожу внутрь и бросаю сумку. Мой доспех торчит из-под рубашки. Касабян кивает на него.

— Волшебник дал тебе сердце, Железный Дровосек?

— Смешно. Смотри, чтобы заклёпки не полопались, Старый Брехун^[96].

Его лицо как у той парочки с улицы. Вымазано чем-то тёмным и зернистым, похожим на чёрный песок. Он рысью на четвереньках направляется к столу. Голова Касабяна на теле адской гончей — зрелище не из приятных.

Добравшись до рабочего кресла, Касабян отталкивается задними лапами, пока его задница не устраивается прочно на сиденье. Затем он отклоняет остальную часть тела назад, словно поднимающуюся половину разводного моста. За секунду он превращается из заводной игрушки в Пиноккио в лучшие его дни, почти настоящего мальчика. Он поднимает пакет с пончиками когтями и бросает на стол, не предлагая мне ни одного.

— Это лучшее, что смог придумать святоша Джеймс? Лучше, чем ничего, но выглядит не совсем законченным.

Касабян нахмурился на секунду, а затем до него доходит.

— Святоша Джеймс? Ага. Так будет верно. Что касается этого, — он ударяет себя кулаком в грудь, — твоя лучшая половина так и не расплатилась с переделывающим это изготовителем заклинаний, так что тот не закончил работу.

— А почему?

— Этот говнюк исчез.

— Откуда ты знаешь, что это сейчас я, а не он?

— Он выглядит как купающаяся красавица^[97], а ты как Лохнесское Чудовище. От вида тебя такого молодого у меня мурашки по коже.

— Ты имеешь в виду, как я выглядел до того, как ты отправил меня в Даунтаун.

— Что-то типа того.

Тыльной стороной металлической руки он отталкивает переполненную «Проклятиями» пепельницу. Суетливые уголовник, словно теперь, когда я вернулся, он думает, что я собираюсь обокрасть его. Я наклоняюсь поближе рассмотреть его тело.

— Ну, и каковы ощущения?

Он сгибает руки и ноги. Встаёт и начинает собирать пивные бутылки, коробки из-под пиццы и контейнеры с засохшей едой, которые покрывают все плоские поверхности.

— Помнишь ту аркадную игру, где ты перемещаешь клешню, чтобы вытащить дерьмового плюшевого мишку из корзины? Я вроде той клешни.

Он сгибает пальцы и берёт контейнер с китайской едой. Его руки — это лапы гончей, переделанные и растянутые в похожие на когти руки.

— Я знаю, что уродлив, как паук на ребёнке, но приятно снова иметь руки.

— Не парься. Теперь мы оба в клубе калек.

Я снимаю перчатку и закатываю левый рукав.

Касабян с отвращением качает головой.

— Это Кисси?

— Ага. Глупая шутка Йозефа.

Он качает головой и возвращается к сбору мусора.

— Я получаю обглоданные кости Рин Тин Тина^[98], а ты выглядишь как Робокоп. История моей жизни.

Я протягиваю руку и беру со стола пакет из «Пончиковой Вселенной». Касабян бросает на меня быстрый взгляд, но ничего не говорит. Я достаю яблочный оладий и откусываю. Ебать-колотить. Человеческая еда. Эта вчерашняя засохшая жирная бомба — лучшее, что я когда-либо пробовал.

— Как ты потерял руку?

— В драке.

— Было больно?

— Очень больно. Тебе от этого легче?

Он крутит головой из стороны в сторону, словно думает.

— Немного. Недостаточно. Ты можешь выйти наружу и притвориться человеком. А я? Я по-прежнему застрял в этой комнате.

— Почему? У тебя есть руки и ноги. Раздобудь себе какую-нибудь одежду и перчатки, и будешь танцевать под дождём.

Он подбирает обёртку от бургера, нюхает её и бросает к остальному мусору.

— Если бы. Тело работает нормально, пока вожусь здесь, но я не могу пройти сильно дальше, чем до угла за пивом. Ноги перестают держать. Как я сказал, тот парень так и не закончил работу.

— Возьми немного денег Тёмных Вечных и сам расплатись с заклинателем.

После того, как я ликвидировал всех зомби в Лос-Анджелесе, одна из местных вампирских когорт, Тёмные Вечные, передала мне полный наличных чемодан в качестве награды за спасение города, т. е., их запаса снеков.

— Их забрал святоша Джеймс. Все отдал.

— Что?

— Прямо перед тем, как исчезнуть. Толкнул праведную речь на тему того, что это грязные деньги Таящихся. Подобную чушь собачью.

Я откусываю пончик, разговаривая с наполовину набитым ртом.

— Не могу передать тебе, сколькими способами собираюсь убить этого мудака.

Касабян берёт разбухший мешок для мусора, толчком открывает окно в переулок и бросает его в кучу на мусорном контейнере.

— Вот почему копится мусор, и внизу ещё не закончено.

— Умный мальчик. А теперь скажи мне, какое число я загадал.

Он садится за стол и тянется мимо переполненной пепельницы за пачкой «Проклятий». Берёт одну себе и протягивает мне пачку. Я беру её и прикуриваю нам обоим от зажигалки Мейсона.

— Что смотришь? — спрашиваю я.

— «Долгое прощание»^[99].

— Мило.

— Лучший фильм, когда-либо снятый о Грёбаном Чайнатауне Лос-Анджелеса. И не пытайся спорить со мной, потому что твоё мнение будет неправильным.

Мы пару минут курим и смотрим фильм. Гангстер начинает раздеваться и говорит Эллиотту Гулду^[100] делать то же самое. Мне хочется спросить о Кэнди, но слова не идут с языка. У меня была фантазия, что она перебралась сюда, заняла моё место и ждёт меня. Одиночество делает тебя глупым.

— Если деньги пропали, почему горит свет? Как ты платишь за всю эту еду?

Касабян выпускает кольца дыма в сторону видеоэкрана.

— Не все деньги пропали. Только те, о которых он знал. Кое-что я присвоил. Ты достаточно раз пытался вышвырнуть меня, так что я создал себе трастовый фонд.

— Знаю.

Он оборачивается и смотрит на меня.

— Давно?

— Всегда. Ты вор. Ты не можешь не воровать. И, вероятно, я дал тебе какой-то повод для этого. Сколько ты скопил?

— Около двухсот штук.

Я кашляю, едва не поперхнувшись сигаретой.

— Двести штук, и ты всё ещё прячешься и питаешься пончиками из службы доставки?

Он качает головой.

— Кажется, что это много, но это точно не деньги на-всю-оставшуюся-жизнь. По крайней мере, магазин принёс немного наличных, но с этой утратой…

Несколько месяцев назад Самаэль дал Касабяну возможность заглядывать в Демонический Кодекс, справочник Люцифера-бойскаута по хитроумным жуткостям. С его помощью Касабян также может прятаться за кулисами, наблюдая за частями Ада, словно камера наблюдения.

— Ты вообще заглядывал в Кодекс? Видел меня в Даунтауне?

— Кэнди часто приходила и просила меня об этом.

— Когда ты видел её в последний раз?

— Три недели. Может быть, месяц назад.

— Что ты сказал?

Он вынимает жёлтыми от никотина металлическими пальцами «Проклятие» изо рта.

— То, что я вижу, такое спорадическое. Я не могу видеть везде. Первые несколько дней я мог видеть тебя время от времени, а затем ты покинул эфир.

— Возможно, из-за Люциферства.

— Люциферства?

— Забей. Кстати, я убил Мейсона.

— Уверен?

— У него в голове была большая дыра в том месте, где раньше были его мозги.

— Ну, чувак.

Он опирается локтем о стол и проводит металлической рукой по голове.

— Это лучшая новость, которую я слышал за долгое время. Мне раньше снилось, что он возвращается и находит меня полным калекой, неспособным убежать.

Я произношу это, не давая себе времени подумать.

— Где сейчас Кэнди?

Эллиотт Гулд едет на автобусе в Мексику. Его костюм помят и поношен, а глаза темны, словно он не спал несколько дней. Он выглядит как половина населения Ада и большая часть Голливуда, та половина, что не занимается в тренажёрных залах, поэтому выглядит как колбаса, натянутая на манекены Беверли Хиллз.

— Она не оставила мне грёбаный маршрутный лист. Последний номер, который у меня есть, — клиники твоего друга.

Он тушит сигарету и говорит:

— Ты ведь не собираешься возвращаться сюда? Я как-то привык, что это место принадлежит только мне.

Я встаю, отряхивая с колен крошки от пончика.

— Знаешь, кто я теперь? Я Люцифер, верховный мудак Подземного мира. Я буду спать там, где захочу.

Касабян косится на меня, не отрывая головы от фильма.

— Ты имеешь в виду, что на мели.

— Полностью.

Он открывает один из ящиков стола и достаёт пачку «Проклятий». Вместо сигарет она набита наличными. Он отсчитывает две сотенные купюры и протягивает мне. Я не двигаюсь, чтобы взять их. Спустя минуту, он отсчитывает ещё несколько банкнот. Я беру их и сую в карман.

— Не думай, что я всегда буду позволять тебе быть таким скупым на мои деньги.

— Это мои деньги. Свои деньги ты раздал.

Я не в настроении спорить на эту тему. Поднимаю матрас и пытаюсь нащупать своё оружие.

— Не утруждай себя. Святоша Джеймс забрал их тогда же, когда забрал деньги.

— Даже «Кольт» Дикого Билла?

— Все.

— Старинный «Кольт Нэви» не был настоящим оружием Дикого Билла, но был ближе к нему из всего, что ко мне когда-либо попадало, и теперь он исчез. Это жестоко.

Я достаю из сумки «Глок» и наац. Наац отправляется во внутренний карман пальто, а «Глок» за пояс на спине.

— Я оставлю сумку здесь, пока не выясню, где остановлюсь.

Касабян бросает мне нераспечатанную пачку «Проклятий». Довольно щедро с его стороны. Должно быть, он думает, что у меня день рождения.

— Не стоит. Поуп Джоан по-прежнему работает по ночам в отеле «Бит». Брось ей чутка монет, и, держу пари, она даст тебе наш старый номер. Мне кажется, я даже мог припрятать немного денег в вентиляции.

Я поднимаю сумку и направляюсь к выходу.

— Рад видеть тебя на своих ногах, Старый Брехун.

— Счастливой охоты, Железный Дровосек.

Я мельком замечаю Касабяна в окне у стола. В стекле его лицо обычное и чистое, но сидящий в кресле парень — грязное месиво. Что ж, вот и всё. У Дьявола особенные глаза. Он может видеть грех. Интересно, что видел Самаэль, когда смотрел на меня?

Я сажусь на мотоцикл и еду закоулками с совершенно разумной скоростью в клинику Аллегры. Подаю сигналы руками и всё такое. Взгляни на меня, Мамочка. Наконец-то, законопослушный гражданин.

То, что раньше было клиникой дока Кински, а в настоящее время является клиникой Аллегры, находится в торговом центре рядом с местом пересечения бульваров Сансет и Голливудского. С одной стороны торгового центра располагается франшиза жареных цыплят, с другой местная пиццерия, а между ними вьетнамский маникюрный салон и клиника. На парковке пахнет, как в школьной столовой, и это одно из последних десяти мест, куда заглянул бы любой, охотящийся за тяжёлой ангельской магией.

На всех окнах клиники опущены жалюзи. На двери золотыми самоклеящимися буквами написано «ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЕ ИСЦЕЛЕНИЕ». Я берусь за ручку и тяну. Заперто. Я поднимаю руку, чтобы постучать, и опускаю её. Одно дело повидаться с Касабяном — мы оба самые большие известные друг другу уроды — но здесь будет совсем другое. Здесь обычные люди. Не нормальные обычные, а те, кто действует и ощущает себя как обычные люди.

Я не знаю, что сказать Кэнди. Три месяца назад я сказал ей, что вернусь через три дня. И Аллегре. Я даже не попрощался с Аллегрой перед тем, как уйти. Она психанула, когда я недолго поработал телохранителем Самаэля, и с тех пор между нами какой-то напряг. Если Видок внутри, это ещё одно конкретное осложнение. Старик ближе всех из тех, кто у меня когда-либо был, к настоящему отцу. Но ещё он француз и шумный, когда возбуждён. Прямо сейчас я не знаю, смогу ли выдержать одного из них, тем более обоих. И всё же.

Я стучу в дверь. Та приоткрывается, и через щель на меня смотрит грузная блондинка с голубой кожей и рожками. Она Людере^[101]. Вид Таящихся. Всё племя — заядлые игроки. Наверное, единственная причина, почему женщина работает здесь, заключается в том, что она может принимать бегущие ставки^[102] на то, какие пациенты поправятся, а какие умрут.

— Вам назначено?

— Все считают меня мёртвым, так что, наверное, нет.

Она протягивает руку через открытую дверь и суёт мне в руку визитную карточку.

— Позвоните, и доктор Аллегра примет вас, когда сможет.

Она начинает закрывать дверь. Я хватаюсь за край.

— Кэнди внутри?

— Вам зачем знать?

— Это значит, что она внутри?

Она указывает на визитку.

— Позвоните и назначьте встречу.

— Почему бы мне не организовать её прямо сейчас? Меня зовут Старк, и через тридцать секунд я войду внутрь. У тебя есть десять секунд, чтобы записать это в свою книгу, и двадцать секунд, чтобы убраться с дороги, прежде чем я вышибу дверь.

Она отклоняется в сторону, чтобы свет из вестибюля клиники падал мне на лицо.

— Ты это он, или тот зануда?

— Мы знакомы?

— Раньше я тусовалась в «Бамбуковом доме кукол». До того, как он появился.

— Принцесса, станет занудно ходить и вышибать двери?

— Звучит похоже на тебя. Жди здесь.

— Двадцать секунд.

Двадцать секунд наступают и проходят. Очень плохо. Мне всегда нравилась эта дверь с отслаивающимися золотыми буквами. Но никогда не высказывай угрозу, которую не готов исполнить. Я отступаю на расстояние для хорошего удара ногой. Дверь выглядит не очень, так что не нужно драматизировать. Просто поднять ногу, чтобы выбить замок. Я подтягиваю её вверх и секунду стою на улице, словно кожаный фламинго. Дверь распахивается, и на пороге стоит Кэнди. Она смотрит на меня, стоящего на одной ноге, в грязной коже и пальто со следами асфальтовой болезни. Я смотрю на неё. Те же рваные джинсы и Чак Тейлоры. На ней футболка с японскими иероглифами. Вид словно для женской рок-группы, о которой я никогда не слышал. Мы оба смотрим друг на друга. Потом мне приходит в голову опустить ногу.

— Привет, — говорит она.

— Привет.

Она смотрит на меня так, словно я призрак или обман. Должно быть, святоша Джеймс изрядно поработал с этими людьми, если никто не верит своим глазам. Минуту спустя на её лице расплывается улыбка. Она выходит и обнимает меня за плечи. Подпрыгивает и обхватывает ногами мою талию. С минуту остаётся в таком положении, прежде чем слезть. И Джон Уэйн с разворота бьёт меня в лицо. Я поднимаю руки и отклоняюсь назад на тот случай, если она решит снова ударить. Она так и делает, каждую пару слов нанося резкие удары мне по корпусу.

— Мудак. Глупый чёртов тупой ублюдок. Я, блядь, ненавижу тебя, и то, насколько ты, блядь, тупой.

Секунда тишины и затем полное боли: «Оу». Она лезет мне под пальто и поднимает рубашку. Смотрит на доспех, а затем на меня.

— Что это за хрень?

— Защита от сумасшедших девчонок, приветствующих тебя кулаками.

— Я даже ещё не начинала надирать тебе задницу. Ты удираешь на выходные в Ад и не возвращаешься, и мы ничего не слышим. Затем кто же объявляется, какая-то хипповая версия тебя с детским личиком, которая скорее будет спасать китов, чем выпьет со мной?

— Итак, ты встретила блудного мудака.

— А затем мы догадываемся. Он какой-то адовский розыгрыш. Монстр, посланный сюда, чтобы занять твоё место. Это даёт нам понять, что ты мёртв.

Я пытаюсь положить руки ей на плечи, но она отбрасывает их.

— Прости за всё, но это я, и я не мёртв.

— Ну, пошёл ты и твои хорошие новости. Скорее всего, ты просто ещё один глупый монстр, которого они послали наверх. Какой у тебя трюк? Собираешься делать с нами макраме во имя мира во всём мире?

— Я сам себе монстр, и я отправил себя наверх.

— Зачем?

— Чтобы найти тебя.

Она отводит взгляд. Тычем носком своего Чака Тейлора в раздавленный кусок жвачки у двери, пытаясь отодрать его. Внутри Людере с парой пациентов наблюдают за нами, словно за реалити-шоу из плоти и крови.

— Я отпустила Старка, потому что он был таким благородным, и я тоже хотела быть благородной, чтобы он вспомнил меня, когда найдёт Элис. Самая большая глупость, которую я когда-либо сделала.

Я приближаюсь.

— Как я мог забыть о тебе и о том, как ты пытала меня теми глупыми очками-роботом? Если ты думаешь, что всё это время я играл в семью с Элис, то ошибаешься. Я отправил её домой в тот же день, как нашёл. Это я здесь. Не тот другой парень. С Элис, Адом и всем остальным покончено.

Она скрещивает руки на груди.

— Откуда мне знать, что это ты?

— Когда я сказал, что вернулся, чтобы найти тебя? Я солгал. Я вернулся за ножом, который одолжил тебе. Давай его сюда.

Она смотрит на меня и морщит лоб. Её глаза немного краснеют. Не в смысле «О, Боже мой. Годзилла собирается наступить на меня». Скорее, как красные от слёз. Но на самом деле она не плачет. Она такой же монстр и убийца, как и я. Иногда нас распирает, но мы оставляем плач тем неудачникам, которых убиваем. Она подходит и кладёт руку мне на грудь. Затем скользит ею, чтобы обнять меня. Я через доспех чувствую её тело, когда она кладёт голову мне на грудь. Она тычет мне кулаком в бок. На этот раз слегка, так что это вообще едва ли удар.

— Если ты ещё раз так уйдёшь, то возьмёшь меня с собой.

— Договорились.

Она отступает на шаг, рассматривая доспех.

— Что за история с экипировкой Железного Человека? — Затем улыбается. — Боже мой. Старк. В этом есть смысл. Ты действительно Тони Старк^[103]. Ты с самого начала был Железным Человеком.

— О, Боже. Вижу, эта шутка нескоро умрёт.

— Можешь на это рассчитывать.

Я обнимаю её и просто держу так.

— В Даунтауне всё стало ещё более странным, чем я вообще рассчитывал. Я довольно сильно пострадал. Тот клон Пэта Буна^[104], с которым ты познакомилась, — это сбежавшая часть меня. И он забрал с собой часть моей силы. Доспех принадлежит Люциферу и содержит частицу его.

Она смотрит на меня снизу вверх.

— Как именно пострадал?

— Если ты не уверена, с каким Старком разговариваешь, попроси его показать тебе свою руку.

Я закатываю рукав.

Людере и пациенты, выглядывающие из-за плеча Кэнди, негромко ахают. Кэнди единственная, кто не выглядит так, будто её вот-вот стошнит. Она касается моей руки робота-насекомого и проводит пальцами по всей длине гладкой чёрной руки до того места, где та прикреплена к плечу.

— Ебать, как круто.

Если вам когда-нибудь понадобится подтвердить, что девушка стоит того, чтобы ради неё вернуться из Ада, покажите ей свою руку монстра и посмотрите, что она скажет.

Из процедурного кабинета с букетом фиолетовых луковиц в руках выходит Аллегра. Увидев меня, она как-то печально улыбается, подходит и обнимает. В отличие от остальных, она сразу знает, что это я.

— Я сожалею о том, что случилось раньше. Пожалуйста, скажи, что ты не в обиде. Я просто рада видеть тебя живым.

— Совсем никаких обид. Я просто счастлив вернуться. Знаешь, по пути сюда я собирался попросить тебя посмотреть мою челюсть, потому что она болит. Затем я вспомнил, что уже три месяца говорил только на адовском.

— У тебя будет много практики в общении с людьми, когда расскажешь нам всё, что произошло.

Я ни с кем не говорю обо всём, что произошло, но всё равно остаётся много о чём рассказать. Кэнди поворачивается и отходит от меня. Я слышу, как подскакивает её сердечный ритм. Чувствую слабый запах пота возникновения напряжённости.

— Старт, это Ринко.

Ринко на пять сантиметров выше Кэнди. Как и она, Ринко хорошенькая, с тёмными миндалевидными глазами и чёрными волосами до талии. На правом плече у неё татуировка в виде радужно-полосатого Они^[105]. Ниже Астробой^[106] в кожаной байкерской фуражке и чапах^[107].

По крайней мере, Кэнди не была одна всё это время.

Кэнди жестом подзывает Ринко, и я пожимаю той руку. В её коже есть определённая прохлада.

— Ты нефрит, — говорю я.

Её глаза становятся жёсткими.

— С этим есть какая-то проблема?

— Нет. Я просто никогда не встречал никого, кроме Кэнди. Забавно наконец встретить ещё одного.

— Гм-м.

Если бы Ринко могла выдыхать огонь, я бы уже был хрустящим беконом. Эта девушка не может выносить моего вида. Наверное, я также бы вёл себя с некоторыми из бывших Элис. Кэнди берёт Ринко под руку и отводит в дальний конец приёмной. У них происходит быстрый интенсивный разговор. Все стадии перешёптывания и размахивания руками.

Внутри клиники всё одновременно и знакомо, и нет. Всё те же дешёвые пластиковые стулья в приёмной, но стены выкрашены в бледно-голубой цвет. Тот же переполненный книжный шкаф. Старый шаткий письменный стол заменили на блестящий из ИКЕА.

Разговор Кэнди заканчивается тем, что Ринко вскидывает руки и уходит в заднюю комнату, опустив глаза и отвернув от меня взгляд. Кэнди берёт куртку с рабочего кресла и говорит Аллегре:

— Я ухожу до конца вечера. Нормально?

— Ничего, — отвечает Аллегра. Она слегка машет нам на прощание.

— Идём, — говорит Кэнди. — Они всё ещё держат для тебя номер в отеле «Бит»?

— Сомневаюсь, но наличные — это та магия, которая доступна любому, и сегодня вечером я Гудини.

Она останавливается, когда видит адовский супербайк.

— Твой?

— Ага. Нравится?

— Почти так же крут, как рука.

Девушка, ради которой стоит вернуться из Ада.

Выясняется, что Касабян был прав, и дежурит Поуп Джоан. Снять старый номер стоит $200, но я предпочитаю попасть внутрь, чем торговаться, так что даю ей деньги и беру ключ.

Внутри Кэнди толкает меня на кровать и забирается сверху.

— По дороге сюда я не была уверена, что собираюсь трахать тебя, но затем подумала, что Ринко всё равно будет злиться на меня, так что пусть лучше меня обвиняют в том, что я что-то делаю, чем в том, что ничего не делаю.

Она сбрасывает с себя куртку и рубашку, и расстёгивает молнию у меня на брюках. Я стягиваю с себя рубашку, брюки и ботинки, но не доспех.

— Э-э. Ты это не снимешь?

— Я не уверен, что произойдёт, если я его сниму. Я знаю, что буду просто обычным смертным и умру, если кто-нибудь проскользнёт сюда и пырнёт меня, пока я сплю. А может захлебнусь блевотиной из-за всей той адовской дряни, которую ел и которой дышал.

Она легонько стучит костяшками пальцев по доспеху, берёт мои руки и прижимает их к кровати.

— Круто. Я в косплее. С этим доспехом и рукой ты можешь быть обоими братьями из «Стального алхимика»^[108].

— То есть, у нас тройничок, но только на двоих.

— Заткнись и поцелуй меня.

Когда мы с Кэнди оставались наедине, у нас была привычка громить комнаты. Однажды мы практически снесли здесь стены. Сегодня всё не так. Медленнее и гораздо осторожнее, словно Кэнди всё ещё пытается убедить себя, что я настоящий.

Позже, когда мы лежим, и пот остывает у меня под доспехом, Кэнди говорит:

— Так странно.

— Снова спать с парнем?

— Не будь глупым. Я всё жду, что кто-нибудь крикнет «С Первым апреля», и ты исчезнешь.

— Единственной шуткой во всём этом был мой уход. Я не сожалею о том, почему ушёл, но мне жаль, что я не вернулся. Прежде чем уйти, мне следовало подумать о том, как дать тебе знать, что со мной всё в порядке.

— Что есть, то есть. Так как было там внизу?

— Убого, печально и странно. И оканчивается тем, что меня коронуют королевой выпускного бала Ада.

— Разумеется.

Она приподнимается на локте и смотрит на радиочасы.

— Дерьмо. Мне нужно возвращаться. Ринко будет ждать меня. Ты же знаешь, какие эти девушки.

— Не заставляй её ждать. Это никому не нравится.

Она проводит рукой по своим растрёпанным волосам.

— Слушай, Ринко моя старая подруга…

— Тебе не нужно ничего мне объяснять. Ни сейчас, ни когда-либо. Что бы ты ни делала, я не против.

Она улыбается, встаёт и одевается. У двери задирает штанину и вытаскивает из ножен сбоку ботинка мой чёрный костяной нож.

— Ты дал мне это, чтобы я сохранила для тебя. Теперь, когда ты дома, полагаю, ты захочешь получить его обратно.

— Я стащил Мейсоновский. Почему бы тебе не продолжить, и не оставить этот себе.

Она улыбается.

— Серьёзно? Никаких попыток переиграть?

— Никаких попыток переиграть.

Она суёт нож обратно в ножны и опускает штанину.

— Я тебе завтра позвоню.

— Тогда и поговорим.

На выходе она посылает мне лёгкий воздушный поцелуй.

Однажды я спас мир и потерял девушку. Затем я спас Ад и потерял другую девушку. Это становится плохой привычкой.

Звонит телефон отеля.

— Кэнди?

Треск на линии.

— Это было то ещё отбытие, лорд Люцифер. Не был уверен, что у тебя получится.

Голос мужской.

— Ты испытал облегчение или разочарование?

— Облегчение. Даже восторг. Миры внизу и наверху были бы гораздо скучнее без тебя.

— Кто это?

— Не Ветис. Но ты это знаешь.

— Ты говоришь не на адовском. Ты либо одержимый смертный, либо проклятая душа. Не думаю, что какая-нибудь душа смогла бы позвонить сюда даже с использованием мощного худу, так что моё предположение — смертный.

— Слежу за ходом твоих мыслей, Дип Блю^[109].

— Гончие нормально вернулись?

— Те, что не последовали за тобой через край. Ещё больше крови на твоих руках. Ты как смерть в запое.

— У тебя знакомый голос, но и что с того? В следующий раз ты будешь кем-то другим.

— Скорее всего.

— Тогда о чём нам говорить? Отъебись.

Я бросаю трубку и выдёргиваю шнур из стены.

Я должен был догадаться в тот момент, как решил не возвращаться в Даунтаун. Мне и не нужно. Ад последуетза мной сюда.

Утром, выходя из номера, я тянусь за пистолетом и вспоминаю, что всё, что у меня есть, — это «Глок». Блестящий мужественный пистолет. Парни, которые любят «Глоки», любят «Корветы», потому что у Папочки был такой, и они всё ещё пытаются выбраться из тени старика. «Глоки»: единственные пистолеты, идущие в комплекте с проблемой отцов и детей. Ненавижу «Глоки». Но всё равно беру его.

Я провожу день, просто гуляя, вдыхая аромат автомобильных выхлопов, сухого кондиционированного воздуха и жирной мексиканской еды. Покупаю в уличном фургоне рыбное тако. Оно выглядит как «Мона Лиза» и на вкус как Ланч самого Бога.

Я всё ещё привыкаю к небу. И к потерянным и безумным гражданским, скапливающимся на углах улиц и ёрзающим в ожидании зелёного сигнала. Перебегающим в неподходящее время на красный и едва не попадающим под автобус. Они хватают воздух, как будто их ударили в живот, и не способны отдышаться от бесконечного бега. Интересно, если бы они знали, что их ждёт миллиард миллиардов лет на Небесах или в Аду после их жалких восьмидесяти лет на Земле, они бы замедлились или стали ещё более нервозными?

Никто не думает, что в Лос-Анджелесе может быть холодно, но, когда наступает зима и набегают облака, а температура опускается до пятнадцати градусов или ниже, может показаться, что прямо-таки холодно. Но доспех этого не замечает. У него датчик нагрева, установленный на температуру тела. Наверное, я мог бы отправиться в Антарктиду кормить пингвинов в одних шлёпанцах и серапе^[110] и ни разу не поёжиться.

На умирающем краю Голливудского бульвара ещё одна ловушка для туриста «выходит из бизнеса». Я покупаю пару чёрных рубашек на пуговицах с надписью пальмами «ГОЛЛИВУД» вокруг нагрудного кармана. Они достаточно свободные, чтобы скрыть доспех, не делая меня при этом похожем на человечка «Мишлен».

Вернувшись в отель «Бит», я беру из контейнера с физраствором единственную гляделку, которую прихватил с собой, и вставляю вместо своего глаза. Ничего не происходит. Я не могу заглянуть в Ад. Ни на библиотеку, ни на территорию вокруг дворца, ни через гляделки, которые я вставил в адских гончих. Люцифер здесь слеп. Кое-что ещё, что Самаэль придержал для себя. Я вытаскиваю безделушку и вставляю обратно глаз.

Когда Самаэль был в Лос-Анджелесе, а я играл роль телохранителя, он говорил мне, что на Земле у него мало власти. Наверное, вот почему он дал Касабяну доступ к Демоническому Кодексу. Люцифер не может видеть его отсюда, а полутруп Касабян может.

Я провожу остаток дня, развлекаясь с доспехом, прикидывая, какие трюки Люцифера я могу проделать здесь. Я нашёл несколько, но ничего такого, что принесло бы мне Нобелевскую премию. Как обычно, я идеально рассчитал время. Я достаточно долго проторчал в Аду, чтобы получить всю силу Люцифера, а затем возвращаюсь домой и теряю большую её часть.

Днём звонит Кэнди. Она хочет встретиться около десяти в «Бамбуковом доме кукол». Почему бы и нет? Или это, или ещё раз смотреть «Семейку Брэди»^[111], а это чертовски депрессивно для Повелителя Подземного мира, пусть даже он работает лишь на половинной скорости.

Прежде чем уйти, я откручиваю десятицентовиком решётку вентиляции. Что вы думаете? Касабян не просто трындел. Внутри карнавальный рулон из двадцати сотенных купюр. День прямо на глазах становится ярче. Что смешно, так это как легко от меня откупиться. Две штуки из двухсот, и мне хочется целовать небо? Не распространяйтесь на эту тему, но выясняется, что Люцифер — самое дешёвое в Аду свидание.

Вот, это кое-что твёрдое и реальное. Оно пахнет пивом и виски, потом посетителей и сигаретным дымом, затягиваемым сквозь двери задним краем «Санта-Аны»^[112], — всё, как и должно быть. Это задача бара — быть однозначным. В море проблем можно держаться бара. «Бамбуковый дом кукол» — это моя Скала Веков^[113].

Всё находится там, где и должно быть. Старина Игги и “Stooges”^[114], а также постеры лос-анджелесской панк-группы из старых добрых времён. За стойкой сплошные пальмовые листья, пластиковые танцовщицы хулы и кокосовые миски для арахиса. Музыкальный автомат шипит и воркует, пока Има Сумак^[115] выводит трели зловещей «Чунчо»^[116]. Бармен Карлос наливает всем сидящим в баре шоты «Джека», лучшие на мой вкус, потому что бесплатные. Я в третий раз за вечер поднимаю бокал, предлагая выпить за него, и он в ответ поднимает свой. Это такой вечер. Я в баре с друзьями. Теперь я действительно дома.

Видок обнимает меня за плечи. Он практически не снимает руку с тех пор, как пришёл сюда, словно если он отпустит, меня сдует бризом.

— На этот раз хотя бы не одиннадцать лет. У тебя получается лучше, — говорит он.

— Возможно тебе стоит попробовать вообще не возвращаться, — говорит Аллегра.

— Я записался в «Анонимные Монстры», — говорю я им. — Пытаюсь за один день бросить привычку к Аду.

— За это я выпью, — говорит Видок.

Он поднимает пустой бокал, и Карлос подходит и вновь наполняет его.

— Я не был уверен, что это был ты, когда ты вошёл. Даже с этой ебанутой рожей я не уверен на сто процентов, — говорит Карлос.

Он начинает наливать мне шестого «Джека» за вечер. Я кладу руку сверху на бокал.

— Давай всех удивим. Почему бы не угостить меня чашечкой кофе?

— Видишь? Я знал, что это был не ты. Взгляни на это место. Словно поминки по кому-то, кого все не любили. Твой брат пендехо^[117] едва не лишил меня бизнеса.

Он прав. Бар заполнен, может, на треть. Раньше до моего отбытия он был каждый вечер переполнен. Гражданским и Таящимся нравится зависать в заведениях с преступниками, даже если нескольких из них загрызут, как в ту ночь, когда сюда забрела горстка зомби. Самое смешное, что именно поэтому люди приходят в подобные места. Они хотят приблизиться к смерти достаточно, чтобы почувствовать запах кладбищенской пыли, при условии, что на надгробии высечено чьё-то другое имя.

— Я три месяца почти ничего не пил, кроме Царской водки. Я хочу чего-нибудь такого, что может пить человеческое существо. И тот голубок с моим лицом мне не брат.

Карлос кивает. Оглядывает толпу.

— Может, всё наладится, когда люди услышать, что настоящий ты вернулся.

— Если это поможет, ты можешь налить кофе в шесть бокалов для виски.

— Отличная идея.

Он уходит, чтобы принести кофе и бокалы. Кэнди входит как раз в тот момент, когда он ставит их на стойку. Она берёт один, опрокидывает и корчит гримасу.

— Что это за хрень?

— Кофе.

Она с грохотом опускает бокал.

— Ты такая тряпка.

— Да? Если сегодня вечером ты останешься на ночь, можешь выбрать любого случайного незнакомца, и я врежу ему,

Её поза меняется. Она напрягается. Оглядывается через плечо на столик, за которым одиноко сидит Ринко.

— Не надо. Я не могу. Это сложно.

— Извини. Это было глупо.

— Нет. Всё в порядке.

Кэнди замечает, что я смотрю на Ринко.

— Она сказала, что хочет пойти.

— Она хочет присматривать за тобой.

— Скорее, она хочет присматривать за тобой. Полагаю, я много болтала о тебе. Знаешь, когда думала, что ты не вернёшься.

— Вы говорили обо мне?

Карлос приносит Кэнди шот.

— Де нада^[118], — говорит она и опрокидывает его. — Я рассказала ей, какой ты старый пердун и какой у тебя отвратительный музыкальный вкус.

— «Убийство овец в Скул-Вэлли» лучшая на сегодня группа Лос-Анджелеса.

— Если только ты старый пердун. Любому, кто не пьёт на завтрак «Геритол»^[119], известно, что единственная стоящая группа — это «Асаруту Гарузу»^[120].

На ней другая футболка с той же группой и японскими иероглифами.

— Если я старый пердун, то ты рисовая королева^[121].

Она надевает солнцезащитные очки-робот. Те самые, на оправе которых картинки из аниме-сериала, о котором я никогда не слышал. Когда она нажимает кнопку между линзами, очки жестяным голосом поют музыкальную тему из этого сериала.

— С чего ты решил?

У всех гражданских грязные лица, испещрённые грехом, но у Таящихся чистые. Полагаю, Люцифер не заведует ими. Когда дело доходит до знаков греха, мои друзья не исключение. Большинство их лиц размазаны, но не как у Касабяна. Аллегра и Карлос не так уж и плохи. Видок самый чумазый среди моих друзей. Его знаки тянутся от лица к рукам, но я не удивлён. Я знаю, что он убил нескольких парней во Франции сотню лет назад. Так говорит полиция Лос-Анджелеса, а у убийства нет срока давности, даже если кто-то этого заслуживает. Я проверял свое лицо в зеркале отеля. Ничего. Это потому, что я Люцифер, или потому, что я не совсем человек?

— Знаешь, я скучал. Я писал тебе записки и оставлял повсюду, надеясь, что Касабян сможет их увидеть и сказать тебе.

Она оглядывается на Ринко.

— Ага. Я тоже скучала по тебе. Четверть годовой нормы.

Она изрядно зла на меня. Не так, как Ринко, но зла. Я не могу винить её. Я обещал ей три дня, а дал сотню. Чтобы отойти, потребуется какое-то время. Если это вообще когда-нибудь случится после того, как она ушла к другому. И всё же, она пошла со мной в отель вчера вечером. Было это по случаю возвращения или прощальным трахом? Полагаю, я это узнаю. Я охуенно хорош в терпении.

— Мне нужно пойти взглянуть, как там Ринко, — говорит она.

Она берёт свои напитки и направляется обратно к столику. Останавливается и поворачивается.

— Вчера вечером ты собирался рассказать мне что-то о Люцифере. Что именно?

— Ничего важного. Ступай к Ринко, пока она не прикончила взглядом нас обоих.

Она уходит, и Аллегра следует за ней. Видок с Отцом Травеном вместе в конце стойки, так что я направляюсь в ту сторону. Когда я оказываюсь там, Видок снова роняет руку мне на плечи. Чёртов француз.

— Эй, Отец! Когда вы пришли?

Я протягиваю руку. Когда Травен пожимает её, то кладёт поверх другую руку, словно я Папа или Литл Ричард^[122]. Лиам Травен — мой любимый священник. Отчасти потому, что он был отлучён от церкви, что означает, что он не верит в это корпоративное дерьмо, и отчасти потому, что он чокнутый. Он читает, пишет, ест и дышит древними языками, о которых никто никогда не слышал. Он знает больше имён древних богов, чем Ватикан и любой игрок в «Подземелья и Драконы» в мире.

— Только что вошёл, — отвечает он. — Когда Эжен позвонил, я не был уверен, верить ему или нет. И вот ты здесь.

— Если вас это утешит, я тоже не уверен, что я здесь. Я чувствую себя как плохой ксерокс, который кто-то пропустил через шредер.

— Уверен, что это пройдёт.

— Жаль вашу машину. Вам её вернули?

По пути обратно в Ад мне пришлось оставить машину Травена на улице рядом с телом мёртвого копа. Это была безобразная сцена, но это была вина Йозефа, а не моя, и я ничего не мог с этим поделать.

— В конце концов. Полиция несколько недель удерживала её. Мне неловко спрашивать тебя об этом прямо сейчас, но я должен.

— Нет. Я не убивал того копа. Но, как бы то ни было, я убил парня, который это сделал. — И спал как младенец. Но эту часть я ему не говорю. — Рад, что застал вас двоих вместе. Есть кое-что, о чём я хочу с вами поговорить. О том, что случилось со мной в Аду. О переменах, в которых я всё ещё пытаюсь разобраться.

— Тех, из-за которых эта перчатка? — спрашивает Травен.

Я смотрю вниз, радуясь, что не забыл надеть её.

— Это? Нет. Я просто потерял руку, а новая довольно уродлива.

— Ты потерял руку? Бог мой.

— Не парьтесь, Отец. Теперь я могу получить номерные знаки для инвалидов.

— Что ты имеешь в виду под словом уродлива? — спрашивает Видок.

Я обвожу взглядом помещение. Никто не смотрит, так что я стягиваю перчатку и даю им хорошенько рассмотреть мою демоническую пятерню. И сразу понимаю, что это была ошибка. Травен бледнеет.

— Аллегра пыталась описать, но даже близко не подошла к тому, чтобы запечатлеть ла орор экски^[123].

Травен таращится на меня. Если бы глаза смогли закричать, убежать домой и спрятаться под одеялами, он бы уже ослеп.

— Так вот на что похож Ад? Что ещё они с тобой сделали? Я бы психологически не смог пережить нечто подобное.

Отец Травен раньше переводил старинные книги для Церкви. Затем перевёл не ту. Греховный «Некрономикон». Библию Ангра Ом Йа. Богов до Бога. За прегрешение его отлучили от церкви, а в игре в священника отлучение — это билет в один конец в Ад. Травен — самый чумазый парень в баре. Его знаки греха насыщенные и ужасные. Почти каждый открытый сантиметр кожи чёрный. Его руки выглядят так, будто он окунул их в смолу. Затем я вспомнил. Травен — пожиратель грехов из длинной линии пожирателей грехов. Он проглотил больше грехов, чем тысяча худших убийц и ублюдков, о которых только можно подумать. Должно быть, их вес сломал ему спину. И он говорит, что не смог бы пережить, если получил такую руку, как у меня. Думаю, он себя недооценивает, но у всех нас собственное понимание ужаса.

— Не парьтесь, Отец. Я познакомился с Богом. Он не такой, как вы о Нём думаете. Я также довольно хорошо знаю Дьявола. Он тоже не такой, как вы думаете. Поверьте, Небеса или Ад о вас позаботятся.

— Я знаю, что это должно меня успокоить, но почему-то наоборот.

— Тогда давайте ещё выпьем, — говорит Видок.

Я зову Карлоса принести выпивку. Мы чокаемся и опрокидываем бокалы.

Видок поднимает бровь, глядя на Травена.

— Вы рассказали ему о Виа Долороза^[124]?

— Нет ещё.

— Виа Долорес? Что это?

Травен переминается с ноги на ногу. Тема ему неприятна.

— Виа Долороза, — говорит Видок, — «Путь скорби». Это то, что изучал Отец, пока тебя не было.

— Полагаю, ты меня вдохновил, — говорит Травен. — Я всю жизнь провёл, сидя в одиночестве среди книг. Я считал работу, которую выполнял, важной, и что я сам важен. Грех гордыни. Затем я увидел, как ты в одиночку отправляешься в Ад, и понял, что чтения старинных книг больше недостаточно.

— И это именно то, что такое Долорес?

— Можно и так сказать.

— Это трюк или что-то в этом роде? Покажите.

Травен качает головой и смотрит на редкие кучки гражданских и Таящихся. Он не привык видеть, как люди смешиваются с теми, кого он, наверное, считает монстрами. Но он хорошо справляется с этим.

— В нужное время и в нужном месте. Когда расскажешь мне больше о том, что случилось в Аду, я расскажу тебе о Долороза.

— Договорились.

Мои ноги дрожат так слабо, что это едва заметно.

— Вы почувствовали что-нибудь только что? Слабое землетрясение?

— Нет, — отвечает Видок. — Отец?

Травен качает головой.

— Не берите в голову. Видимо, это я. Всё ещё привыкаю к суше.

Двери бара открываются, и там стоит моя любимая профессиональная охотница на зомби, Бриджит Бардо. Бывшая профессионалка. Не то, чтобы она вышла из бизнеса, но, когда не осталось зомби, трудно оставаться профессионалом. Она также была порнозвездой в Европе. Многие Таящиеся и занимающиеся оккультной работой гражданские становятся секс-работниками, потому что деньги хорошие, а им не до обычной работы. С Бриджит связано ещё кое-что, не очень приятное, что вспоминается мне каждый раз, когда я думаю о ней. Её укусил зомби, когда мы охотились вместе. Мы нашли лекарство, и Видок дал его ей, но это из-за моей небрежности она едва не превратилась в возможно худшую в мире тварь.

Когда Бриджит видит меня, то улыбается и подходит, истинная во всех отношениях старлетка, каковой она сейчас является. Мы потеряли связь, когда она бросила меня ради одного кинопродюсера, который мог помочь её карьере, и потому, что я магнит для дерьма. Рад видеть, что она не держит зла.

Она быстро обнимает меня и целует в щёку.

— Привет, Джимми, — говорит она с хриплым чешским акцентом.

— Что ты здесь делаешь?

— Зашла поздороваться. Ты же не против, правда? Слышала, ты отсутствовал в поисках приключений.

— Конечно, не против. Рад тебя видеть. Я имел в виду, откуда ты узнала, что я здесь?

— Ты такой потрясающе глупый. Люди сейчас говорят о тебе, что тот другой ушёл, а ты вернулся.

— Я только что прибыл сюда. Откуда они знают?

— О Боже. Откуда бы? Может благодаря свалившемуся с неба возле «Голливуд Навсегда» огромного мотоцикла. В отличие от тебя, нормальные люди считают это необычным.

— Ага. Поэтому. Ну, хотя бы бизнес Карлоса пойдёт на поправку.

Она обнимает меня рукой и ведёт к стойке. Мы наклоняемся поближе, чтобы слышать друг друга.

— Расскажи мне о себе. Чем занимался на летних каникулах?

— Могу я открыть тебе секрет? Кое-что, о чём никому не рассказывал? Мне нужно с кем-нибудь поделиться, и, думаю, может это не напугает тебя так, как напугало бы большинство людей.

— Из-за того, что я ненадолго присоединялась к нежити?

— Из-за того, кто ты такая. Нужен кто-то особенный, чтобы потратить всю свою жизнь, убирая зомби. Ты не должна сильно бояться.

— Только тебя, да и то слегка.

Её улыбка совсем волчья.

— Я так и не спросил тебя. Ты помнишь что-нибудь после того, как тебя укусили? Остался шрам?

— Я не помню ничего, и единственная перемена заключается в том, что я ем больше мяса. С кровью. Люди считают это очень по-европейски и эксцентричным. Но я не об этом пришла поговорить. У тебя есть секрет, и это гораздо интереснее. Ты должен рассказать мне.

Я кручу головой по сторонам, убеждаясь, что поблизости нет никого, кто мог бы подслушать.

— Я Дьявол. Не метафорически. Я убил второго кандидата, а Люцифер отправился обратно на небеса и навязал мне управление Адом. Я новый Люцифер.

Она делает шаг назад, прикрывая рот рукой. Она смеётся.

— Ми о влку, а влк за двежми^[125].

— Что?

— Кто бы сомневался. Кто ещё бы убежал, чтобы найти свою старую любовь, и вернулся королём волков? Джимми, ты неизменно интересный мальчик.

— Если бы только я был хоть на десять процентов менее опасен, верно? Ты так, кажется, сказала? То, что я Люцифер, точно не помещает меня в безопасный список. Полагаю, ты была права, что ушла.

— Мне так кажется. Хотя, иногда я не так уверена. Иногда я скучаю по охоте. Мертвецы, лежащие у моих ног. А потом трахаться с тобой в ванной.

— А помимо мечтаний о сексе и убийствах, как дела? Много работаешь?

Она вздыхает оттого, что приходится возвращаться на землю.

— Закончила пару фильмов. Один большой и один очень большой и искусный. Снималась вместе с известным американским актёром, хотя не скажу тебе, с кем. Пусть это будет сюрпризом, когда придёшь на премьеру. Приведёшь с собой подружку? Это мой тонкий способ спросить, влюблён ли ты.

— И это всё? Всё, что ты можешь сказать о том, что я Люцифер?

— Как ты раньше говорил, за это и пять долларов ты получишь чашечку кофе. Ты меня интересуешь больше, чем Дьявол.

Я указываю туда, где сидят Кэнди с Ринко.

— Та, с короткими волосами.

— Она очаровашка. Кто её подруга?

Девушки замечают, что мы смотрим на них.

— Это Ринко. Она ненавидит меня.

— Ты ей отвратителен. Это всем очевидно. Заставим их поревновать?

Она берёт моё лицо в ладони и крепко целует. Это возвращает меня на несколько месяцев назад, когда она вывела меня за бар и научила, как профи убивает зомби — вырывая им позвоночники. Затем я за одну ночь прикончил их всех и оставил её без работы. Кроме как быть кинозвездой. Приятно, когда есть на что опереться.

Поцелуй всё длится. Может, она просто повторяет заученные движения, но это адский поцелуй. Она шепчет мне на ухо так тихо, что я едва слышу её.

— Теперь я исчезну. Меня ждёт машина, чтобы отвезти в дорогой бар, полный дорогих людей, с которыми я буду разговаривать о фильмах, которые мы никогда не будем снимать вместе.

Она бросает взгляд на столик Кэнди и Ринко.

— Кроме того, ничто так не интересует женщину, как таинственная незнакомка, воспользовавшаяся её любовником, а затем исчезнувшая. Но, надеюсь, не навсегда. Пожалуйста, не пропадай, Пан Д’абел^[126].

Она подмигивает, посылает мне от двери воздушный поцелуй и выходит. Это оскароносное представление. Ещё десять секунд, и зал бы устроил ей овацию стоя. Когда я поворачиваюсь к барной стойке, Кэнди уже стоит там.

— Я беру обратно те слова, что сказала раньше. Я знаю, кому я хочу, чтобы ты врезал.

— Брось, девочка. Как ты сказала о Ринко, Бриджит — моя старая подруга.

— Какова её история? Она та, кого ты спас от бешеного садового гнома?

— Я рассказывал тебе о ней. Она едва не превратилась из-за меня в зомби.

Глаза Кэнди расширяются, и она открывает рот в преувеличенном удивлении.

— О Боже. Это была твоя порнозвезда? Она показалась мне знакомой. Беру слова назад. Не врезай ей. Подари мне её на Рождество.

— Забудь. Вместе вы двое были бы опаснее Кисси.

Подходит Карлос.

— Готова ещё выпить, юная леди?

— Шот «Джека», пожалуйста.

— Как насчёт твоей подруги?

— Ей просто воды.

Я смотрю на Ринко. Та машет Людере из клиники, сидящей за столиком с другими голубокожими блондинками.

— Ринко всё ещё пьёт людей?

— Это часть того, как мы сошлись. Чтобы остановить её, я имею в виду. Я дала ей тоже зелье, что принимаю сама, так что ей не нужно. Она старается быть хорошей, но это нелегко.

— Мне кажется, ей бы хотелось выпить меня.

— Ей бы хотелось отрезать тебе голову и насрать тебе в шею.

— Понимаю, почему она тебе нравится.

Она нажимает кнопку и заставляет петь свои очки-робот.

— Я обожаю самых опасных.

— Ты почувствовала это только-что?

— Что именно?

— Словно небольшое землетрясение.

— Может, крошечное один-точка-ноль или что-то вроде того. И что с того?

— Ничего. Я весь вечер ощущаю их.

— Возможно, ты так долго пробыл в Даунтауне, что у тебя выросли копыта.

— Откуда она взялась?

Кэнди оглядывается по сторонам.

— Кто?

Я указываю на идущую по залу крошечную фигурку. Маленькая девочка в синем вечернем платьице.

— Я знаю её. Я видел её на кладбище. Эй, дитя. Эй, малышка.

Я не вижу ножа, пока она не замахивается им. Большой брутальной штуковиной. Которую можно встретить на скотобойне при потрошении крупного рогатого скота. Она хихикает и подбегает к лысеющему бизнесмену Саб Роза средних лет в сером костюме, видавшем лучшие дни. Он пьёт светлое пиво и переписывается с кем-то. Она подбегает к нему сзади. У него нет ни малейшего шанса.

Маленькая девочка не набрасывается на него неумело и неуклюже, нанося порезы как гражданская. Она налетает на парня, как крошечный ураган, вонзая нож ему в почки, затем в позвоночник и, наконец, в сердце. Десять-пятнадцать раз за несколько секунд, словно проделывала это раньше. Даже не похоже, что она злится. Она всё время смеётся. И она умеет пользоваться клинком. Не тычет прямо в него, как говнюк-любитель, чтобы наконечник застрял в кости. Она бьёт снизу вверх, чтобы клинок скользил между рёбер. Каждый удар — смертельный.

Я бросаюсь к ней, но мистер Бизнесмен уже лежит, протекая, как водяная кровать на бритвенной фабрике. Девочка поворачивается ко мне, всё ещё улыбаясь. Всё ещё смеясь. Я протягиваю руку, чтобы схватить её, и она взмахивает лезвием так быстро, что я едва успеваю убрать руку. Этого мне только не хватало. Ещё одного протеза.

Когда я пробую снова, она хватает мою человеческую руку. У неё невероятная хватка. Не чувствовал ничего подобного со времён арены. Она замахивается ножом, и я хватаю её лапой Кисси. Она кричит и вырывается. Не от страха. Скорее, от отвращения. Она больше не смеётся, и из её глаз исчезла ярость. Она всё ещё держит нож, но не угрожающе. Словно не может его выпустить. Как будто этот нож — продолжение её руки. Она снова касается руки Кисси и качает головой.

— Ты не один из его, — говорит она и хихикает, как будто я только что подарил ей пони на день рождения.

Я ощущаю ещё одно небольшое землетрясение. Дверь с грохотом открывается. Тяжело падают тела. У музыкального автомата толпятся четыре мудака в масках и бронежилетах. Они должны пугать, но выглядят как высокотехнологичные ниндзя-аквалангисты. Они обводят комнату винтовками, кого-то выискивая. У меня плохое предчувствие, кого.

— Мальчики, вы поспели как раз вовремя на ярмарку выпечки. Кто принёс кексы?

У всех четверых есть оружие, адаптированные к форме их рук и стильные винтовки. Дула потрескивают синими электрическими дугами. Я видел подобное оружие только в одном месте. Во время рейда Золотой Стражи в клубе «Авила» в канун прошлого Нового Года. Людское оружие, усиленное ангельскими технологиями.

Смеясь, маленькая девочка забегает за них и выбегает за дверь. Они поднимают винтовки и движутся ко мне, но не успевают сделать и пары шагов, как первый из них падает. Кэнди переключилась в режим полного нефрита. Красные глаза-щёлочки. Рот, полный белоснежных акульих зубов, и ногти, загнутые назад в когти. Секунду спустя Ринко делает то же самое и бросается на наёмника, которого Кэнди прижала к полу. Другой наёмник вскрикивает, когда об его голову сбоку разбивается стеклянный пузырёк, а за ним ещё один. Первое зелье, которое метнул Видок, ничего не сделало. Зато второе, смешавшись с первым, заставило наёмника кричать, когда его маска и кожа на одной стороне лица начинают плавиться и стекать, обжигая шею.

Один из наёмников целится в меня, но Невероятный Тающий Человек падает на него, зовя на помощь. Я выхватываю наац из-под пальто и щёлкаю им, как хлыстом, попадая тому в глаз. С поворотом рукоятки на кончике нааца раскрываются шипы, впиваясь в его череп. Поворачиваю в другую сторону и ломаю ему шею. К несчастью, во всём этом веселье я пропустил четвёртого наёмника. Он сбоку от меня. Я знаю это, потому что его винтовка трещит, и воздух кажется тысячью иголок, когда в меня летит молния.

Ещё одно небольшое землетрясение. Что-то щёлкает, и следующее, что я осознаю, — это что лежу на спине, глядя на потолок через дыру в полу. Я поднимаюсь, весь в пыли и битой плитке, и вылезаю.

Трое из четырёх наёмников исчезли. Единственный оставшийся — это тот неудачник, над которым поработали Кэнди с Ринко. Посетители бара высыпают за двери. Я подбегаю к Кэнди. Она вытирает футболкой кровь с лица и трёт ногти о штанину брюк, чтобы выковырять кусочки костей наёмника. Ринко лижет со своих пальцев кровь, словно ребёнок рожок мороженого.

Смотреть на это неприятно, но я признателен за поддержку.

— Спасибо за помощь.

Ринко не смотрит на меня.

— Я сделала это не ради тебя.

Видок, Аллегра и Травен за барной стойкой. Карлос ранен. У него сильно обожжены плечо и рука. В другой руке у него.44 Магнум. Должно быть, он пытался выстрелить, когда в него попали. Я поднимаю пистолет.

— Кто, бля, велел тебе превращаться в Уайатта Эрпа?

Он улыбается, а затем морщится, пока Аллегра вытаскивает из раны сгоревшие куски его рубашки.

— Мне стало скучно всё время смотреть, как ты дерёшься. Я подумал, что в этот раз мне стоит поучаствовать. Надеюсь, ты не возражаешь, если я никогда больше не стану этого делать? Это дерьмо причиняет боль.

— Тебе повезло, что ты остался жив, грёбаный ты идиот. Эти уёбки были профи.

— Теперь я хотя бы знаю, что ты — это ты, а не твой брат кэброн^[127].

— Я сказал тебе, что он мне не брат.

— Рана слишком серьёзная, чтобы лечить её здесь. Нам нужно доставить его в больницу, — говорит Аллегра.

— Можете с Видоком отвезти его? Мне нужно осмотреть мертвеца.

— Которого? — спрашивает Видок.

— Не того, которого прикончила маленькая девочка.

— Ты знаешь, кто она такая? — спрашивает Травен.

— Прямо сейчас мне плевать. Я хочу знать, кто послал парней в чёрном.

— Что нам делать с другим мертвецом?

— Оставьте его. Наверное, кто-нибудь уже позвонил 911. Лучше дать копам тело, чем они будут расспрашивать, почему его нет.

— Ещё они смогут найти его ближайших родственников, — говорит Травен.

— Верно. И это тоже. Ты не можешь не быть хорошим парнем, верно?

— Полагаю, нет.

— Отлично. Кому-то нужно им быть.

Пока они втроём сажают Карлоса в машину Травена, я подхожу к мёртвому наёмнику. Хищные наклонности Ринко сработали нам на пользу. Она слопала столько крови парня, что на полу почти ничего не осталось. Это означает, что копы не станут искать два тела, и Карлосу не придётся объяснять, почему у него в баре была кучка злодеев Джеймсов Бондов.

Я отношу мертвеца в уборную и бросаю на грязный кафель. У него нет карманов, поэтому я достаю чёрный клинок и разрезаю его рубашку. Никаких жетонов, гангстерских ожогов или татуировок. Я стягиваю с него перчатки и обнаруживаю кое-что интересное. У него нет отпечатков пальцев. Его отпечатки пальцев гладкие, как задница Венеры Милосской. Снять их так чисто могло только худу. Я проверяю у него за ушами и внутреннюю сторону рук, и вот оно. Едва видимое. Скорее всего, без зрения Люцифера я бы пропустил это. Слабое лазерное клеймо, и, как и отпечатки пальцев, оно было удалено с помощью магии.

Входит Кэнди.

— На что смотришь? — спрашивает она.

— На метку, которая встречается редко, и ещё реже на мертвецах.

— Что это?

— Эти мешки с дерьмом были Саб Роза. Спецназ Саб Роза. Я один день в городе, и мои собственные люди пытаются меня убить.

— Повезло, что ты провалился сквозь пол.

— Это было везение, да? Обычно мне так не везёт.

Я подхожу к дыре и заглядываю внутрь. Это яма глубиной метра три. Земля по краям мягкая и свежая. Она здесь совсем недавно. Будто кто-то выкопал её прямо у меня под ногами.

— Что собираешься теперь делать?

— Я? Я собираюсь навестить одного будущего покойника и сказать ему, что он промахнулся.

— Круто. Я высажу Ринко, и мы можем идти.

— Нет. Отвези её домой. Дай зелье и присмотри за ней. Последнее, чего я хочу, это чтобы она из-за меня пострадала или слетела с катушек.

— Ты ублюдок. Ты не хочешь, чтобы я пошла с тобой.

— Чёрт, да, я не хочу, чтобы ты шла. Если я облажаюсь, то рассчитываю, что вы с Видоком вытащите меня из любого подземелья, в которое он меня бросит.

— Кто?

— Авгур.

— О, чёрт.

Саб Роза любят анонимность больше, чем конфеты и щенков. Если они собираются кого-то убить, они сделают это при помощи яда, чтобы это выглядело, как сердечный приступ, или худу, чтобы это выглядело так, будто невезучий недотёпа поскользнулся на плутониевой банановой кожуре. Есть только один человек, который может отбросить политику плаща-и-кинжала и отдать прямой приказ стрелять-на-поражение, и это Сарагоса Блэкбёрн. Авгур. Верховный крёстный отец калифорнийских Саб Роза.

В лучших традициях Саб Роза, особняк Блэкбёрна выглядит как жалкие развалины. В данном случае, заброшенный резидент-отель на Южной Мэйн-стрит. Первый этаж заколочен досками. Второй и третий были уничтожены пожаром, и через потолок верхнего этажа можно видеть небо. Символики банд и нарисованные баллончиком обнажённые дамы похожи на наскальные рисунки на открытом воздухе. Целые эпохи рекламных брошюр и клееных флаеров групп образуют бледный наст на нижних этажах. Покопавшись в этих слоях достаточно глубоко, можно найти напечатанные клинописью или на папирусе флаеры вавилонских концертов дэт-металл^[128].

Особняк защищён более сильным худу, чем гробница Тутанхамона. Оно может сдержать армии Ада, орду Снежных людей и вторжение марсиан одновременно. На самом деле, обитель Блэкбёрна так насыщено охранными заклинаниями и ловушками, что у него нет ни одного охранника. Даже собаки. Авгур настолько надменный, что считает мускулы архаизмом, что в его случае отчасти верно, но невежливо тыкать мир в это носом. Кто-то должен закидать это место туалетной бумагой^[129], чтобы напомнить ему, что он человек. Я бы хотел, чтобы это был я, но прямо сейчас не знаю, как подобраться достаточно близко, даже чтобы попасть в это здание из гранатомёта.

Глаза Люцифера могут видеть окружающие отель мерцающие чары. Ряд хрустальных сфер, вложенных друг в друга, словно русские матрёшки. Насколько я знаю, в доспехах, как всегда, меня трудно убить, но это означает, что я могу погасить их либо получить травму, а я не хочу получить известность как Люцифер-Калека. Мне нужно не облажаться с этим.

Большая часть моего худу ориентирована на то, чтобы ранить людей и взрывать предметы. Я довольно хорош в составлении заклинаний на месте, но сколько мне придётся запустить, если я попробую наколдовать себе путь сквозь защиту Блэкбёрна? Только одно имеет смысл, если я хочу попасть внутрь до того, как Санта насрёт игрушками во все дымоходы. Это действительно глупо, но глупость — это типа моя специализация.

Я делаю несколько глубоких вдохов и призываю всё гнусное ублюдочное люциферство, которое только могу, и закутываюсь в платье Повелителя мух. Когда кажется, что всё правильно, я направляюсь к первому слою худу и кладу на него руку.

Когда я в первый раз вернулся на Землю, Самаэль вошёл в мою спальню над «Мак Овердрайв». В то время я так был потрясён, увидев Дьявола у своей двери, что не задумался о том, что это означает. К тому времени я возвёл вокруг магазина охранные барьеры и свои собственные импровизированные защитные заклинания. Люцифер прошёл прямо сквозь них. Это один из тех секретов, что небесные типы скрывают от нас? Что большая часть людских защит не работает на ангелах? Моя ангельская половина находится где-то далеко, потягивая «Ширли Темпл»^[130] и почитывая журнал «Парад»^[131], но всё же я Люцифер, и на мне ангельский доспех. Возможно этого ангела достаточно, чтобы уберечь меня от того, чтобы взлететь на воздух, подобно взрыву на нефтеперерабатывающем заводе.

Итак, я кладу руку на первый слой магии и нажимаю. Меня охватывает голубое пламя, но оно не обжигает. Позади огня слой кажется густым и жидким. Я ещё не умер, поэтому продолжаю давить. Медленно и неуклонно, словно выходя из тёплой глицериновой ванны, я прохожу сквозь первый слой. Проделываю то же самое со следующим. Этот заполнен ветром и песком. Песчаная буря из бритвенных лезвий. Я нажимаю медленно и постоянно, держа в уме мантру «даже не начинай на меня залупаться». Слой трескается и расходится ровно настолько, чтобы я прошёл сквозь него. Ещё четыре слоя, и я подхожу к парадному входу Блэкбёрна, словно «Эйвон»-леди^[132]. Протягиваю руку, чтобы проверить дверь. Этот долбоёб даже не позаботился запереть её.

Внутри дом Блэкбёрна представляет собой старый викторианский особняк с витражным стеклом, пальмами в кадках и шкафчиками с редкостями в каждой комнате. Из тех мест, где вы не удивитесь, встретив в комнате для гостей ширяющегося коксом Шерлока Холмса.

По одну сторону широкой лестницы находится кабинет Блэкбёрна. По другую — то, что выглядит как гостиная. Раздвижные двери приоткрыты на щёлочку. Внутри порядка двадцати человек слушают, как он разглагольствует о прогнозах затратоэффективности, какие государственные политические должности сохранить, и какие корпоративные инвестиции высвободить. Сперва кто-то пытается меня убить, а теперь ещё одно совещание по бюджету. Куда мне деться от этого дерьма?

Видимо, я попал на синод, совещание в день солнцестояния, где гранды Саб Роза собираются, чтобы придумать, в какие гнусные игры для вечеринок они будут играть на Новый Год. Блэкбёрн — гадатель, заглядывающий в будущее провидец. Авгур Саб Роза всегда гадатель, а нынешний правитель, предположительно, довольно неплохой. Если он предсказал мой приход, у меня неприятности. Если повезёт, он слеп к фокусам Люцифера. Конечно, это может быть ловушка, и он хочет, чтобы я оказался в тесном помещении, где не смогу убежать. Ладно. Я уже несколько месяцев не убивал людей.

По традиции официальных совещаний, в передней части комнаты парит символ Саб Роза, словно аэростат Суперкубка. Символ представляет собой кадуцей — обвившиеся друг вокруг друга в виде восьмёрки змеи. Символ знания. В первом пересечении, верхнем отверстии восьмёрки, расположен вписанный в треугольник квадрат, внутри которого круг. Квадратура круга. Алхимический символ делания^[133]. Делание — это магия и секреты, которым можно научиться для расширения сознания и усовершенствования мира. Нижнее пересечение — это чёрный круг с тремя линиями, подобно солнцу расходящимися лучами от змея. Алхимический символ золота. В старину золото означало просвещённость. В наши дни золото означает просто золото. Я пинаю в сторону одну из дверей, достаю «Глок» и всаживаю по пуле в каждый конец кадуцея. Предмет вспыхивает и пеплом осыпается на ковёр.

— Похоже на вечеринку. Ты вломился на мою, так что я решил отплатить тем же.

Блэкбёрн приходит в ярость, ни капельки не испугавшись. Он симпатичный парень в дорогом итальянском костюме и с широким лицом политика, которое так и просится на стодолларовую банкноту. Из-за седеющих висков он выглядит так, будто ему под полтинник, но я знаю, что ему далеко за сто.

— Как ты попал сюда? Ты вторгся в мой дом и прервал секретное дело Саб Роза. Если раньше ты и не был разыскиваемым преступником, то теперь, Старк, точно им являешься.

Блэкбёрн указывает мимо меня на кого-то, кого я не вижу.

— Позовите охрану…

Я заношу «Глок» за спину и стреляю, не глядя. Что-то падает на ковёр. Я приставляю ещё горячее дуло к подбородку Блэкбёрна.

— Если эта фраза обращена туда, куда я думаю, тебе лучше произнести её красиво, потому что это будут твои последние слова.

— Очень прошу, мистер Блэкбёрн. Позвольте мне это сделать. Я давно хотел дать пинка этому грубияну.

Это хриплый голос короля Каира. Хриплый, потому что его крик во всю глотку тихий, на грани, блядь, слышимости. Он глава семейства, специализирующегося в качестве наёмных худу бандитов, как официально, так и неофициально. Он представляет собой тощую крысу с ирокезом на голове без рубашки в бархатном пальто до пола, отделанном страусиными перьями. Он считает, что визги и прыжки по мебели делают его панком. На самом деле, это просто делает его наркоманом на «Дикси Уишбон».

«Уишбон» — это своего рода худу-мет. Он делает вас нервным параноиком, но парни вроде Каира тащатся от него, потому что он не поджаривает их как обычный мет. Он выжигает людей вокруг них. Заядлый наркоман на «Дикси Уишбон» в конечном итоге окажется в окружении своры желтушных чернозубых психопатов. Ходят слухи, что семья Каира с этого начинала в Алабаме. Он стоит на тяжёлом диване красного дерева. Спрыгивает и пытается пнуть его в мою сторону. Ему почти удаётся, но тот зацепляет край кресла Кайзера Наварро и бьёт его по лицу. Наварро — глава большого южноамериканского синдиката Саб Роза. Не из тех, кого вам захочется ударить столовым гарнитуром. Благородно-драматичный момент Каира превращается в бурное наркоманское веселье в стиле «Трёх Балбесов». Он подходит, чтобы извиниться перед Наварро, и женский голос наводит в комнате порядок.

— Успокойтесь, леди и джентльмены. Может мистер Старк и много в чём виновен, но присмотритесь, и вы увидите, что он не тот, за кого вы его принимаете.

Я узнаю этот голос. Он принадлежит одной из двух-трёх, кого я больше всего ненавижу на этой планете. Я убираю «Глок» в карман, хватаю наац и готовлюсь к худу-атаке, но, когда я поворачиваюсь, она просто в одиночестве сидит за столом Блэкбёрна, глядя на меня так, будто я гнилой банан на дне её сумки для ланча.

— Разве ты не должна быть где-нибудь, играя в Рагнарёк? — говорю я и поворачиваюсь обратно к комнате. — Вам известно, что, когда она не с вами ублюдками, Стервелле Де Виль^[134] не терпится убить Бога. Как вам такая злоба? На её фоне я кажусь совершенно разумным.

Аэлита — ещё один чёртов ангел. Не падший, как Люцифер, а один из более поздних мерзавцев Бога. Из-за того, что Бог позволяет жить такому ублюдку нефилиму как я, Аэлита решила, что старик впал в маразм, и нужно положить конец Его страданиям. Раньше она вместе с маршалом США по имени Уэллс руководила Золотой Стражей, земными пинкертонами Бога. Стража погибла, и я не слышал никаких новостей об Аэлите до этой минуты.

Блэкбёрн встаёт между Аэлитой и мной.

— Немедленно прекратите это, мистер Старк.

— Убей его. Блэкбёрн, прикончи его на хер, — кричит Король Каир.

Я хватаю со стола Блэкбёрна хрустальный шар размером с дыню и швыряю в потолок. На Каира обрушиваются осколки стекла и куски штукатурки.

— Блядь! — кричит он, но не смеет ничего делать без разрешения Авгура.

Я узнаю в толпе несколько лиц. Туата Форчун, жена Блэкбёрна. Она бронтомант. Творец грома. Приличный бронто может оседлать грозовые облака, чтобы отыскать потерянных людей и предметы. Профи может использовать молнии как оружие. Должно быть, недавно было несколько сильных бурь, потому что Туата выглядит такой же зелёной и измотанной, как гражданский на химиотерапии. Некоторые виды худу отнимают у вас больше, чем другие.

Здесь Ходжа Насреддин. Он Старьёвщик. Торговец душами. Из семьи Саб Роза из Старого Света. Старый, как грёбаные допотопные времена. В наше время его семья могла быть нефтяными и медиабаронами, но в их подвалах спрятаны древние реликвии Саб Роза, которыми ещё тысячу лет назад торговали на Великом Шёлковом пути.

Мэр Саб Роза Лос-Анджелеса возлежит на пурпурном шёлковом диванчике в окружении телохранителей. Ричард Уильям «Большой Билл» Уитон-третий. На последних выборах он отбросил «третий», но вы всегда знали, что оно там было, словно он король старой доброй Англии, и каждый должен знать, сколько их всего.

Рядом с Большим Биллом, аккуратно сложив руки на коленях, сидит парень. На нём костюм круче бриллиантов, и у него маникюр, которому бы позавидовал сам папа римский. Он не из Саб Роза, и он настолько на грани, что не думаю, чтобы он когда-либо прежде видел столько в одном месте. А может он напуган, потому что только что, стреляя из пистолета, ворвался сумасшедший парень.

В задней части комнаты находится девушка с бритой головой и множеством татуировок. Я бы поклялся, что откуда-то знаю её, но за эти годы я познакомился больше, чем с парой татуированных девушек. У неё крупные шрамы на шее, а одна сторона лица похожа на тех женщин, о которых вы слышали, которых облил кислотой бывший любовник-псих. Это значит, что я не знаком с ней. Я бы запомнил эти шрамы. Надо отдать должное Саб Роза, которые сохраняют свои раны. Когда можно отправиться в худу-клинику, как у Аллегры, и залечить всё за час, понятно, что эта девушка любит свои шрамы больше, чем бытькрасивой. Молодец.

Я смотрю на Блэкбёрна и щелчком раскрываю наац.

— Зачем ты сегодня вечером послал за мной головорезов? Они ворвались в общественное место и начали стрелять. Пострадали гражданские.

Король Каир смеётся, будто я рассказал отличную шутку «тук-тук»^[135].

— Конечно, Каир. Это были твои ублюдки. Не так ли? Мне следовало догадаться по трясучке «Уишбон». Неудивительно, что они не смогли попасть, во что целились.

— Они напали на тебя, потому что думали, что ты тот другой Старк. Он не носил оружия и не сквернословил. Он был освежающей переменой, пока не убил сына мэра, — говорит Аэлита.

— Этот кольцехвостый мальчик из церковного хора? Не верю.

— Поверь. У нас есть свидетели.

Она складывает руки на столе и одаривает меня холодной улыбкой.

— Может, ему наскучило вести себя как нормальный человек, и он пытался быть больше похожим на тебя.

— Или, может, ты просто всё это выдумала, чтобы убить меня по частям, как делаешь это с Богом.

— Твой доппельгангер^[136] нажил много врагов.

Я достаю «Проклятие» и закуриваю. Судя по вздохам из толпы, можно решить, что я снимаю шкуру с оленя на персидском ковре.

— Нужно было дать Мейсону убить тебя.

Она отпивает чай и ставит его на стол.

— Что за странные дела творятся. Ты спас нас, ангелов, чтобы держать врата Ада закрытыми, и вот ты здесь. Сам Ад. Ты спас этот мир от ужаса лишь для того, чтобы вернуться как олицетворение ужаса.

— Полагаю, бизнес по убийству Бога плохо оплачивается, раз тебе приходится быть кормилицей у этих спиногрызов.

— Я иду туда, где я нужна.

Каир мало-помалу приближается ко мне сзади. Я щёлкаю наацем у его ног. Он отпрыгивает на шаг назад. Он выглядит как скачущий идиот, но он опасный сукин сын.

— Если карательный отряд в баре был легальной службой безопасности Саб Роза, зачем они удалили свои клейма?

Каир прочищает горло.

— Новая политика безопасности. Некоторые из этих мальчиков веруют в Бога. Не оставляй отметин на своём теле^[137] и всё такое. В любом случае, молитва их успокаивает, так что я поощряю это.

Я толкаю Блэкбёрна в кресло, говорю: «Оставайся здесь» и подхожу к Аэлите.

— В этом заключается идея? Ты возрождаешь Золотую Стражу вместе с кучкой прирождённых наркоманов-берсерков? Убейте их всех, и пусть Бог рассортирует их.

Я поворачиваюсь к комнате.

— Так вот что такое Саб Роза в наши дни?

— Как и у Бога, пути Саб Роза неисповедимы, — говорит Аэлита. — Но, в конце концов, они служат на благо всего человечества, как Саб Роза, так и гражданских.

Кто-то рвётся в сторону двери. Женщина в синем меховом пальто. Она похожа на плюшевую игрушку. Я щёлкаю наацем как хлыстом, захватываю её за лодыжку и отрываю от пола. Бросаю её на кучку аристократов, которые всё ещё держат чашки с чаем.

— Следующему, кто побежит, я снесу голову.

Я сворачиваю наац и опираюсь на стол. Аэлита откатывается от меня на несколько сантиметров.

— А как насчёт странной маленькой девочки с ножом? Она часть ваших благих дел или ты открыла испытай-острые-ощущения-убей детский сад?

— Неужели великий Сэндмен Слим боится ребёнка-призрака?

Она цокает языком.

— Не беспокойся о девочке. Мы с ней разбираемся.

— Разбирайтесь быстрее. Сегодня вечером она убила кое-кого. Саб Роза, который зашёл выпить. Никому не мешая. Играя со своим чёртовым телефоном.

— Если ты так напуган, почему бы не пойти под защиту синода? Наши медиумы говорят нам, что дела в Аду не очень. Мы можем защитить тебя от твоих врагов в этом мире и небесных царствах.

— Распродажа два-по-цене-одного. И почём?

— Ничего из того, что тебе нужно. На самом деле, даже бремя. Отдай мне сингулярность и Комрама Ом Йа, и ты официально окажешься под защитой Саб Роза.

Так вот как называется Волшебный Шар Номер 8. Звучит как чиханье адовца.

— Я выжил в Аду. Думаю, смогу выжить и в Голливуде.

— Тогда просто Комрама.

— Почему бы тебе не попробовать снова овладеть мной? Тогда я бы просто отдал его.

— Не знаю, о чём ты говоришь.

— Лжец.

— Я заберу их у него.

Каир наконец-то настроен серьёзно. Он лезет в карман бархатного пальто и достаёт два золотых ножа. Длинные изогнутые пилообразные лезвия, из тех, что травмируют, когда входят, но ещё сильнее, когда выходят.

— Эй, Чак Норис, ты слушал своего босса? Скажи ему, кто я сейчас.

Она поднимает брови и обращается к Каиру.

— Он Дьявол во плоти. Стоящая перед тобой гнусность — это новый Люцифер.

— Ха! — кричит Каир хриплым голосом. Трудно сказать, действительно ли он смеётся или нет. Всё, что выходит из его рта, просто сочится сарказмом.

— Если он Сатана, то я Человек-паук.

Он бросается в атаку. Он быстр с ножами, но я быстрее. Растягиваю наац. Я хочу биться с ним врукопашную. Он полосует меня по животу. Этот удар легко парировать. Другой рукой он тянется к моей ноге, пытаясь перерезать бедренную артерию. Я убираю ногу и наношу ему «удар кролика»^[138]. Он опускается на одно колено, и когда я решаю, что он вот-вот упадёт, он наносит рукой прямой удар вверх. Лезвие высекает искры из моего доспеха. Я смотрю вниз на свою испорченную рубашку. Каир встаёт и ухмыляется. Он кажется озадаченным при виде доспеха, и я бью его ногой в грудь. Он делает кувырок назад через стол Блэкбёрна. Аэлита тоже быстра. Она откатывает офисное кресло назад с дороги, и Каир приземляется на пол.

Я обхожу стол и беру Каира в удушающий захват сзади не потому, что в этом есть необходимость, а потому, что мне в самом деле хочется придушить этого парня.

— Во-первых, я не настолько идиот, чтобы носить Шар Номер 8 или сингулярность с собой. Во-вторых, я только что купил эту рубашку. Ты должен мне двенадцать долларов.

Каир висит на моей руке, словно на спасательном плоту в шторм, так что ему требуется минута, чтобы оценить ситуацию. Он лезет в карман и вытаскивает несколько банкнот. Они все крупного достоинства. Я беру самую мелкую.

— Это двадцатка. У меня нет сдачи. Ничего, если я оставлю её себе?

Каир булькает.

— Буду считать это «да».

Я бросаю его на пол. Он тянется за ножом. Я упираюсь стальным мыском ботинка ему в яйца, и он сворачивается калачиком, как котёнок.

Тяжёлые шаги вниз по лестнице в сторону гостиной. Десять панков из службы безопасности Каира рассредоточиваются веером по всему дверному проёму. У них в руках те же винтовки, что и у той кучки в «Бамбуковом доме». Толпе в гостиной не нравится оказаться между отрядом головорезов и вооружённым психом. Некоторые ворчат. Пара криков. Но никто не настолько туп, чтобы бежать.

Я опускаю руку и отпускаю Каира на волю, словно вернувшегося в дикую природу хорька. Как только он убирается прочь, все в комнате видят доспех Люцифера. Немногие осведомлённые узнают его и бормочут личные защитные худу. Самое время. Я позволяю тьме вытекать из меня, растекаться по полу, стенам и потолку, позаботившись, чтобы наёмники у двери были первыми, запелёнатыми со всеми удобствами в небытие. В одно мгновение из пустоты выползают шипастые лозы и щупальца. Обвиваются вокруг ног людей. Когда крик становится хорошим и громким, я поднимаю руку, чтобы явить гладиус и становлюсь единственным светлым пятном во Вселенной тьмы. Несущим Свет.

— Я не просился стать Люцифером, но я им стал, и точка. Если любой из вас всё ещё сомневается и полон решимости, можете меня преследовать, но запомните одну вещь. Это конкретное шоу ужасов веду я, и, если кто-нибудь притронется ко мне, к моим друзьям, к моему бару или моему магазину, я уволоку вас в Даунтаун и превращу в свой личный парк развлечений. Он начинается так.

Тьма змеится вверх и вокруг людей Каира. Парочка в самом деле успевают закричать, прежде чем чёрные щупальца входят им в горло, перекрывая дыхание. Комната наполняется воплями, когда всех десятерых человек уволакивает вниз в пустоту. Это мой сигнал к выходу справа от сцены. Мне больше ничего не нужно от этой бесполезной кучки. Направляясь ко входной двери, я выключаю тьму. Нет необходимости убивать всех. Они знают, что не стоит позволять их чихуахуа мочиться на мою лужайку.

— Подожди минутку. Эй.

Я почти у первого из защитных заклинаний дома, когда женские голос застаёт меня врасплох. Я поворачиваюсь и вижу выходящую наружу девушку со шрамами. Она держит руки перед собой.

— Не бей меня. Я здесь только для того, чтобы сказать тебе кое-что.

— Кто ты? Зачем хочешь поговорить со мной?

— Я — Лула Хоукс. Мне не нравится ни Каир, ни его головорезы. И я тоже не доверяю этой Аэлите. И мне не нравится, куда идут Саб Роза. Может, я смогу помочь тебе найти твоего двойника. А может и безумную маленькую девочку тоже. Можешь что-нибудь с ней сделать? От неё пострадало огромное количество людей.

— Если этот ребёнок не работает на Аэлиту, то она не моя проблема. Если тебе что-то известно о святоше Джеймсе, скажи мне. Если всё выгорит, я буду у тебя в долгу.

Она подходит ближе на пару шагов, словно не хочет, чтобы кто-нибудь внутри её услышал.

— Знаешь Человека Тик-Так по имени Манимал Майк?

— Никогда о нём не слышал.

— Он многое знает. Он мог бы помочь тебе.

— Зачем ему это?

— У тебя его душа.

Хорошая причина. Она что-то пишет на клочке бумаги. Протягивает его мне, и я изучаю его. Это адрес в Чатсуорте.

— Не говори ему, что я послала тебя. Или что ты вообще меня знаешь. Удачи. — Она возвращается внутрь заброшенного отеля.

Я кладу бумажку в карман. Прохожу сквозь охранные барьеры и выхожу на улицу, где особняк Авгура — просто ещё один анонимный гадюшник, коих полно в этом районе.

В квартале от этого места седой бездомный, не более чем куча лохмотьев с лицом, протягивает руки за мелочью. От него разит «Четырьмя Розами»^[139] и смертью. Я Дьявол. Я не спасаю людей или души, включая свою собственную. Лезу в карман, достаю мятую двадцатку Каира и бросаю ему в руки.

— Можешь купить сэндвич к бутылке.

Я знаю, что он никогда этого не сделает.

Я иду дальше. Я хочу выбраться из мёртвой зоны и попасть обратно в отель «Бит». У меня нет девушки, нет дома, пистолет, который я ненавижу, и мне приходится выпрашивать у говорящей головы на собачьем теле денег на карманные расходы. И всё же, я бы не поменялся жизнью ни с кем из тех, кто был там, у Блэкбёрна.

Я еду на адовском супербайке в отель «Бит», чтобы сменить рубашку и забрать кое-какое снаряжение. Я устроил беспорядок сегодня вечером, но, думаю, всё ещё следую совету Дикого Билла: выбирать свои драки. Карлоса подстрелил кто-то, охотившийся за мной, так что эту драку я выбираю. Надеюсь, стрелок был среди тех сукиных сынов, которых я уволок сегодня в Даунтаун. Возможно, я поручу Семиазе отправить их души в бар Дикого Билла и заставить их вылизывать полы каждый вечер на протяжении следующей тысячи лет.

Может, позвонить Кэнди и сказать, что я в порядке? Скорее всего, она злится, что я её отослал. Если бы из-за меня нас обоих заперли в Синг-Синге^[140] Саб Роза, она бы злилась на это. Если бы я сказал, забудь о своей девушке и сбеги со мной, она бы злилась совершенно по другому поводу. Я не могу выиграть. Возможно, мне следовало остаться в Даунтауне. По мне хотя бы скучали, когда считали меня мёртвым. Бить Каира и подобных ему идиотов намного проще, чем быть человеком. Буду придерживаться этого какое-то время.

Касабян демонстративно не дал мне ключ от «Макс Овердрайв», так что я взламываю заднюю дверь ножом. Когда я вхожу, на видеомониторе проигрывается «На той стороне 110-й улицы».^[141] Касабян быстро закрывает окно браузера на лэптопе. Полагаю, порнуха. Возможно, что-то с Бриджит. Он немного одержим с тех пор, как узнал, что я с ней знаком. Уродец небрежно потягивает пиво, когда я вхожу в спальню.

— Как там под большим чёрным солнцем? — спрашивает он.

— Меня едва не убила боевая группа ниндзя, и я вломился на синод Саб Роза.

— То есть для тебя просто ещё один вечер в Стране Чудес.

— Ты не сказал мне, что святоша Джеймс убил ребёнка.

— Ах. Это.

Он ставит пиво на стол. До того, как обзавестись телом адской гончей, Касабян был просто головой. Когда он хотел выпить пива или поесть, мы подставляли под него ведро. Теперь у него есть желудок адской гончей, и это одновременно и хорошо, и плохо. Это менее грязно, чем опустошать ведро, но это означает, что мне приходится наблюдать, как кожаный мешок набухает, когда заполняется пивом и донатсами. Мне не хочется знать, как он опорожняется.

— Я не думал, что ты мне поверишь. Кто тебе сказал?

— Четверо парней, расстрелявшие «Бамбуковый дом кукол» и едва не убившие Карлоса.

— Чёрт. Это на грани невежливости.

— Скажи мне, что ты не знал, что какие-то стрелки разыскивают святошу Джеймса. Я узнаю, если ты лжёшь.

— Какого чёрта мне делать нечто подобное?

— Если бы я был мёртв, все деньги были бы твоими.

— Все деньги и так мои. Даже я не стал бы делать подобное дерьмо по отношению к тебе. Может, я и ублюдок, но не конченый мудак.

Касабяна сложнее читать, чем живых людей. Он не дышит и не обладает сердцебиением. Но органы чувств Люцифера уличили бы его во лжи.

— Я верю тебе. Всё бы сильно упростило, если бы ты пытался избавиться от меня.

— Я пытаюсь избавиться от тебя, не убивая. И спасибо за вотум доверия. Ты всего день как вернулся, а уже начинаешь с враждебности. Я начинаю скучать по тому мальчику из церковного хора.

Я ставлю спортивную сумку на пол.

— Слушай, я не считал, что это ты, но должен был спросить. У меня с собой есть кое-что, что может тебя заинтересовать. Предложение мира, потому что от постоянного оглядывания через плечо у меня начинаются спазмы.

— Какого рода предложение мира?

— Лучший обзор Ада.

— И зачем мне это?

— Потому что я бы платил тебе за информацию.

— Думаю, мы уже установили, что все деньги и так мои.

— И мы оба знаем, что я мог бы забрать их обратно, если бы действительно захотел, но я предпочёл бы отнимать деньги у некрутых людей.

— Вроде кого?

— Короля Каира, к примеру. Сегодня вечером мне пришлось отшлёпать его на глазах у публики.

Касабян качает головой. Нервно постукивает по столу когтем адской гончей.

— Я знал, что вы, психи, в итоге докатитесь до этого. Вам двоим надо снять номер и покувыркаться.

— Ты хочешь новую суперсилу или нет?

— Как это работает?

— Я не уверен на сто процентов, что это сработает. Но, предполагаю, раз ты уже можешь заглядывать в Ад, это будет похоже на форсирование «Камаро» с помощью системы впрыска закиси азота.

— Я должен что-нибудь делать?

— Просто сиди смирно.

— Если ты скажешь «доверься мне», я вылезу в окно.

— Тебе не нужно мне доверять. Нужно просто не шевелиться.

Он вздрагивает, когда я ставлю на стол банку с глазами, и бормочет «вот дерьмо», когда я достаю один. Он тянется к моей руке. Я извлекаю один его глаз, и он замирает. Вставляю гляделку. Когда я отпускаю его, он вопит, как ошпаренный банши.

— Что ты сделал со мной, грёбаный псих? Я, блядь, ослеп. Боже. Я дал тебе на секунду приблизиться ко мне, и это случилось. Блядь!

— Эй, не забывай, кто подарил тебе это тело.

— И не забывай, из-за кого оно мне понадобилось.

— Перестань ныть и скажи, что ты видишь.

— Ничего. Ты лишил меня глаза, больной уёбок.

— Просто подменил. Если это не сработает, ты сможешь получить его обратно. Расслабься и скажи, видишь ли что-нибудь?

Касабян неподвижно сидит в кресле с закрытыми глазами, крутя головой из стороны в сторону. Он обеими руками держится за сиденье. Его ноги нервно стучат. Затем перестают.

— О, чёрт.

— Что ты видишь?

— Всё подряд. Это как глаз пчелы. Словно миллион маленьких линз, и каждая видит что-то своё.

— Хорошо. Я повсюду оставил гляделки. Это означает, что ты можешь видеть сквозь кучу их. Попробуй приблизить изображение в одной из них и скажи, что видишь.

— Похоже на тюрьму. Здесь камеры и… Нет. Подожди. Это вольеры. Похоже на псарню. Вот дерьмо, здесь адские гончие.

— Как мило. Воссоединение семьи.

— Заткнись. Я пытаюсь сосредоточиться. Я в твоей библиотеке. Я могу видеть всё внутри. Большие входные двери слегка приоткрыты и вроде как обгорели. Словно кто-то пытался устроить тебе «велосипед».

— Звучит так, словно кто-то пытался проникнуть внутрь после моего ухода, и ступил в одно из заклинаний. На какое-то время это сдержит праздношатающихся.

— Чувак. Я на чёртовой экскурсии с гидом. Здесь солдаты, толпы и рыночные прилавки.

— Что-нибудь ещё?

— Я очень низкий. Словно карлик.

— Я дал глаза некоторым из гончих. Наверное, ты смотришь сквозь них.

Он кивает, впервые улыбаясь с тех пор, как я вернулся.

— Это круто. Какого рода информация тебе нужна? Я ничего не слышу.

— Учись читать по губам.

— У половины этих мерзких уёбков нет губ. И, скорее всего, все они говорят на адовском.

— Об этом я забыл. Подумаю, как я могу с этим помочь.

— Ладно. По рукам. Сколько ты планируешь платить мне за информацию?

— Обычную цену.

— Ты ведь на самом деле не собираешься мне ничего платить?

— Нет, но, если бы я не солгал, у тебя не было бы такого прекрасного нового глаза. Это похоже на честную сделку.

— Бывали и хуже.

Он делает глоток пива и незаметно закрывает лэптоп.

— Итак, чем сейчас занимаешься? Всё ещё грабишь старушек на карманную мелочь?

— Они бегают слишком быстро. Я специализируюсь на гёрлскаутах и монахинях.

— Если хочешь потусить, мне должны доставить пиццу. После этого я, возможно, собирался посмотреть «Дьяволицу с Марса»^[142].

— Мне кажется, я встречал её в заведении Дикого Билла. У тебя есть кофе?

— Шутишь?

— Буду пиво.

Он берёт банку из мини-холодильника под столом и бросает мне.

Снова включает звук «На той стороне 110-й улицы» и говорит: «Снова вот-вот будет твориться странная хрень, да? Ты бегаешь и убиваешь людей».

— Это уже началось.

Он качает головой, и его полупустой живот колышется.

— Ты вообще собираешься рассказать мне об этом доспехе, Железный Дровосек?

— Дай, я выпью это, Старый Брехун, и я поведаю тебе историю более странную, чем любая, что тебе только когда-либо снилась.

— Если она о тебе, сомневаюсь.

Я снова в отеле «Бит», когда около полудня звонит Кэнди.

— Хочешь позавтракать в нашем месте?

— У нас есть место?

— Цыплёнок и вафли «Роско», тупица.

— Как там Карлос? Могу я его видеть?

— Аллегра вчера вечером довольно неплохо поработала над ним. Он отсыпается. Можешь повидаться с ним вечером.

— Круто. Давай забудем о завтраке. Хочешь пойти со мной подоставать людей?

— Думала, ты никогда не спросишь.

Нет никакой возможности ехать на адовском супербайке средь бела дня. С помощью чёрного клинка я вскрываю замок и завожу «Порш Бокстер Спайдер» и подбираю Кэнди у клиники. Когда я открываю дверцу на 101 Северной, то не могу сдержать улыбки. Есть что-то такое в том, чтобы везти хорошенькую девушку в потенциально опасное место на угнанной машине, что просто заставляет вас чувствовать себя хорошо.

Мы едем по адресу в Чатсуорте, который дала мне Лула Хоукс. Должно быть, это пустая трата времени, но это единственная доступная мне сейчас трата времени. Адрес представляет собой заляпанную маслом автомастерскую с настолько очевидным фасадом, что с таким же успехом они могли бы повесить у входа табличку «Не Настоящий Гараж».

— Прежде чем мы войдём, есть кое-что, что я хотел тебе сказать, но всё не было подходящего момента.

— Дай, угадаю. Ты малыш Линдберга^[143].

— Я Дьявол. Люцифер вернулся на Небеса и подсунул мне эту работёнку. Я новый Люцифер. Я просто подумал, что ты, возможно, захочешь знать, с кем тусуешься.

Она смотрит на меня, слегка подняв брови, словно ждёт, что я ещё что-то скажу. Не дождавшись, она наклоняет голову набок.

— Ты полагал, у меня будет проблема с твоим дьявольством? Ты вообще меня знаешь?

— Учитывая сложные отношения между нами, не знаю.

— Иди сюда, — говорит она и дарит мне хороший долгий поцелуй. — Тут сложно, и там сложно. Хотеть поцеловать тебя совсем не сложно.

— Как и всё остальное?

— Как и всё остальное.

Мы подходим к гаражу. Когда становится ясно, что мы входим внутрь, парочка Таящихся бросают журналы, хватают резиновые молотки и начинают бить по двигателю машины, которая не двигалась добрых десять лет. Эти Таящиеся — вукари, русские зверолюди. Волки, по большей части. Они что-то вроде нагуалей, местное звериное братство. Как и недоделанный фасад Манимала Майка, эти двое не выглядят особо одарёнными по части честолюбия и ума.

— Майк здесь?

— Кто интересуется? — спрашивает тот, что повыше, с глубоким акцентом Бориса Баденова^[144].

— Дьявол.

Иван Грозный на мгновение задумывается.

— Он занят.

— Скажи ему, что, возможно, я хочу заключить сделку, в результате которой он получит обратно свою душу.

Иван пялится, но тот вукари, что пониже, приподнимается на цыпочках и что-то шепчет ему на ухо.

— Жди здесь, — говорит Иван.

— Ничего страшного. Мы пойдём с тобой.

Он взвешивает в руке резиновый молоток, но маленький вукари говорит что-то ещё, и Иван отступает.

— Сюда.

— Почему бы тебе не указать на дверь, и мы сами представимся?

Иван указывает на грязную дверь с закреплёнными на ней пластиковыми табличками «Только наличные» и «Охраняется ‘Смит-и-Вессон’». Я тихо открываю дверь, и мы с Кэнди входим внутрь.

Манимал Майк развалился на виниловом диване спиной к двери. Диван залатан клейкой лентой и заляпан таким количеством жира, которого хватило бы, чтобы пригладить гривы всех четырёх президентов на горе Рашмор. На другом конце комнаты на рабочем столе, заваленном инструментами, приборами, пружинами и недоделанным анодированным механическим питоном, стоит полупустая бутылка обычной водки. В руке у него маленький 9-мм Кел-Тек, а на голове стопка. Я беру Кэнди за руку и тяну за стойку с шинами. Паршивое прикрытие, но лучше, чем ничего.

Манимал Майк целится и стреляет в металлическую пластину на дальней стене. Пуля рикошетит и попадает в аналогичную пластину на стене позади него. Снова рикошетит и попадает в спинку дивана. Это не самоубийство. Это «Билли, дёрнись». Одиночная игра в Вильгельма Телля, где пытаются рикошетом сбить с головы яблоко. Не думаю, что Майк преуспел в этом, но нужно отдать ему должное за настойчивость. В спинке дивана по меньшей мере сотня дырок. Майк стреляет ещё три раза, не приблизившись к стопке на своей безмозглой башке. Когда пистолет издаёт щёлк-щёлк, Майк извлекает пустую обойму и перезаряжает её из коробки с патронами рядом с ним.

Я произношу «Привет, Майк», и горсть патронов летит в воздух. Стопка падает и разбивается о пол. Он поворачивается и смотрит на нас красными с похмелья глазами, направляя на нас пустой пистолет.

Так вот как выглядит продавший душу. Его лицо не испещрено грязными знаками греха, как у других людей. Оно залито густой жидкой чернотой, словно кто-то прижал его к земле и покрасил горячей смолой.

— Ты кто, блядь, такой? — спрашивает он высоким сиплым голосом.

— Друг друга, который сказал, что ты знаешь кое-что кое о чём.

— О чём?

— Для начала, что происходит с маленькими мальчиками, которые продают свою душу? Майк, у тебя были золотые времена. Пришло время забрать обещанное. Я снимаю перчатку и засовываю указательный палец Кисси в ствол его 9-миллиметрового пистолета. Выдергиваю из руки и бросаю на диван. Он падает на задницу и пятится раком по полу. Впечатляющее зрелище, учитывая, насколько он пьян.

— Двадцать лет! Таков был уговор! Я только начинаю пробиваться на большие рынки.

Майк встаёт и ковыляет к своему рабочему столу. Берёт механического питона.

— Видишь это? Он для Индрид Колд^[145]. Крутой демоницы-ковбоя. Она пришла ко мне по рекомендации другой большой шишки. Я начинаю работать для сильных мира сего. Ты не можешь забрать меня сейчас.

Может, Майк и пьяница, но эта змея выглядит добротной работой. Майк — человек Тик-Так, современный эквивалент того, что средневековые Саб Роза назвали бы Творцом Воронов. Люди Тик-Так и Творцы Воронов создают духов-фамильяров^[146]. Творцы Воронов — из плоти и костей. Люди Тик-Так — из дерева и металла. Те Саб Роза, что пользуются фамильярами, обычно не из тех, у кого есть деньги, чтобы создавать их по спецзаказу. Однако, для богатых ведьм и состоятельных фанаток Саб Роза, обладание несколькими фамильярами является символом статуса. Как у богачей, владеющих летними и зимними домами. Учитывая, как я уже прижал Майка к канатам, нет смысла менять легенду.

— Я знаю, что сделка была заключена на двадцать лет, но, если это лучшее, что ты сделал со своим временем, возможно, мне нужно раньше призвать твою душу по причине того, что ты маринуешь тему, как корнишон на окружной ярмарке.

— Нет. Пожалуйста. Чего ты хочешь? Хочешь кошку? Нет. Лев, для кого-то столь могущественного и выдающегося, как ты. И, может, щеночка для твоей подруги?

— Щеночка? — повторяет Кэнди. Она берет стамеску и направляет на него словно нож. — Как насчёт того, чтобы я прибила к тебе несколько колёсиков и покатала по окрестностям, словно игрушечную лошадку? Чудик, как тебе такое?

Я мягко кладу ладонь на её руку и опускаю стамеску к её боку.

— Моя коллега имеет в виду, что мы на рынке душ, а не низкопробных взяток. Есть что ещё предложить?

— Ты спрашивал об информации. Что ты хочешь знать? Многие хотят фамильяров, кто не может их себе позволить. Я обмениваю их на информацию о больших шишках. Спрашивай меня о чём угодно. Держу пари, я смогу помочь.

Я смотрю на Кэнди. Она улыбается. Думаю, ей мог бы понравиться щенок, но она никогда в этом не признается.

— Я ищу ангела. До недавнего времени он был в городе. Говорят, он убил сына мэра.

— А. Тот парень. Да, я слышал о нём. Что ты хочешь знать?

— Где мне его найти.

Майк качает головой.

— Если я скажу тебе, то получу обратно свою душу?

— Нет, Майк. Не так просто. Во-первых, информация должна быть реальной и стоящей моего времени. Я не буду этого знать, пока не проверю. Во-вторых, ты не получишь свою душу за паршивый адрес. Твой адрес мне ничего не стоил.

Майк достаёт из заднего кармана рабочую тряпку и нервно вытирает грязные руки.

— Чего ещё ты хочешь от меня?

— Следи за своим тоном, маленький пони, — говорит Кэнди.

Майк выглядит так, будто вот-вот вырубится.

— Голубые Небеса, — говорит он.

— Что за Голубые Небеса?

Майк пожимает плечами и садится за рабочий стол. Берёт бутылку водки и делает глоток.

— Я мало что знаю об этом.

Он собирается предложить мне бутылку, но смотрит на простую этикетку с жирными отпечатками пальцев и передумывает.

— Всё, что мне известно, это что туда хер попадёшь. Как на самую эксклюзивную афтерпати во Вселенной. Тебе нужно быть с кем-то знакомым.

— Похоже на хорошее место, чтобы прятаться от киллеров, — говорит Кэнди.

— Или от девочки, — говорит он. — Она убила с дюжину Саб Роза. Пыталась зарезать вашего ангела. Вот когда он исчез. Она страшнее чего угодно здесь.

Он с надеждой улыбается мне.

— Кроме тебя, конечно.

— Майк, не подлизывайся. Не раньше, чем примешь душ. Говоришь, призрак пыталась убить святошу Джеймса?

— Если это тот ангел, то да. Набросилась на него на Сансете на глазах у полного свидетелей экскурсионного автобуса. К тому же, она оттяпала от него кусочек. Девочка не из утончённых.

— А с чего ей быть? Она мертва.

Я поворачиваюсь спиной к Майку и шепчу на ухо Кэнди. Майк нервничает. Он делает большие глотки из бутылки.

— Я слышал о полтергейстах, которые могут разбрасывать чашки и блюдца, но никогда о таких, которые кромсают людей, как Джейсон Вурхиз^[147]. А ты?

— Нет. Не слыхала.

— Помнишь, когда девочка пришла в «Бамбуковый дом»?

— Ага.

— Я пытался схватить её и промахнулся. Она могла бы порезать меня, но не сделала этого. Сказала кое-что забавное.

— Что?

— «Ты не один из его». Знаешь, что это значит?

— Ни малейшего понятия. Может, святоша Джеймс? Может, Блэкбёрн?

— Может, полковник Сандерс.

— Да. Существует раздражающее число вероятностей.

Когда я оглядываюсь на него, Майк уже стоит, баюкая водку в руке, словно новорождённого младенца.

— Давай-ка проясним. Всё, что ты можешь рассказать мне о святоше Джеймсе, — это что он в каком-то месте, о котором ты не знаешь, и куда не знаешь, как попасть. Его пыталась убить мёртвая девочка, но ты не знаешь, почему, или кто эта девочка, или откуда она. Я правильно подвёл итог?

— Чувак, это всё. Клянусь. Могу я получить обратно свою душу?

— Майк, это даже не открытка. Даже не нацарапанный на салфетке телефонный номер. Ты действительно полагаешь, что это стоит души?

Майк переминается с ноги на ногу, словно ему нужно в уборную. Теперь, наверное, нужно.

— Да? — говорит он.

— Ошибаешься, — отвечает Кэнди.

— Ошибаешься. Это дерьмо не стоит и выеденного яйца.

Майк пожимает плечами.

— Ну, прости. Я в основном имею дело со слухами. Такие вещи, как Голубые Небеса, не моя специализация. Чёрт, я даже не знал, как связаться с тобой, чтобы продать свою душу.

Нет. Такой парень, как Майк, тут вряд ли чем поможет. Ему придётся к кому-нибудь обратиться. В моей голове всплывает имя.

— Ты знаешь Аманду Фишер?

— Эту поклоняющуюся дьяволу голливудскую сучку? — говорит Майк, — В смысле. Прости.

— Забудь. То есть, ты её знаешь.

— Я создал для неё павлина и персидского кота. Один из её компании сделал заклинание для моей души. Это стоило мне волка.

Майк нервно делает глоток из бутылки.

— Я хочу связаться с ней, но потерял записную книжку. У тебя есть её номер?

Майк направляется к письменному столу, столь же грязному, как диван, и столь же заваленному хламом, как рабочий стол. Это немного напоминает мне пещеру мистера Мунинна, полную столетий одержимости коллекционированием. Майк находит старый металлический органайзер, вытаскивает из него карточку и приносит её мне. На ней написано ФИШЕР, АМАНДА. Ниже — номер телефона в Беверли-Хиллз.

— Отличная работа, Майк. Ты исправился в последнюю минуту. Я думал, что мне придётся скормить твои кости моему компаньону, но ты проскочил.

— Значит, теперь я могу получить обратно свою душу?

— Без шансов. Но я скажу тебе, что ты можешь сделать, чтобы вернуть её. У меня есть друг, на самом деле, просто такой из себя ноющий засранец. Он застрял в механическом теле, только оно не закончено. Закончишь его, и ты на полпути домой.

— А в чём состоит вторая половина?

— Мне нужно, чтобы ты создал кое-что ещё. Переводчик с адовского на английский. И нужно, чтобы он читал по губам.

Майк садится на диван и ставит бутылку между ног.

— Это всё?

— Сделаешь это, и сможешь получить свою душу обратно.

Он смотрит на меня снизу-вверх. В его тупых красных глазах крупные жирные слёзы.

— Обещаешь?

Я достаю пачку «Проклятий» и выбиваю ему последнюю.

— Если нельзя верить человеку, дающему тебе свою последнюю сигарету, то кому вообще можно верить?

Он берёт сигарету, и я прикуриваю её от зажигалки Мейсона. Майк кивает.

— Какой у меня выбор?

— Никакого. Я свяжусь с тобой для уточнения деталей.

Кэнди направляется к выходу. Я иду следом, но у двери останавливаюсь, чтобы надеть перчатку.

— Что за история с вукари у входа?

Майк качает головой. Тыльной стороной ладони вытирает слёзы с глаз.

— Мои кузены. С исторической родины. Грёбаные казаки.

— Но ты не Таящийся.

— Это был смешанный брак.

— Понимаю, почему ты заключил сделку. Если бы мне пришлось работать вместе со своей семьёй, я бы тоже предпочёл Ад.

— Ага. Может, я продам тебе обратно свою душу, — говорит он. Затем поспешно добавляет, — Я просто шучу.

— Знаю, Майк. Знаю.

Мы идём обратно к «Порше». Кузены Майка колотят по мёртвой машине, лыбясь нам так, будто отбивают стейки для нашего ужина. Я достаю телефон и набираю номер Аманды Фишер. Она отвечает на пятом гудке.

— Мне незнаком ваш номер. Откуда мой у вас?

— Не узнаёшь меня, Аманда? — говорю я своим самым жутким «Слава Сатане» голосом. — Это мистер Макхит.

Тишина в линии. Я слышу дыхание, а затем:

— Голос не похож на мистера Макхита. Откуда мне знать, что это вы.

Я пытаюсь вспомнить, что было, когда я с Люцифером 1.0 встретил её с дьявольскими лизоблюдами в «Шато Мармон».

— У меня на каминной полке в библиотеке стоит подаренная тобой милая дарохранительница.

— Хозяин!

— Новое правило. Не называй меня «хозяин». Люцифер подойдёт.

— Да, Люцифер. Что я могу для вас сделать, Хозяин? — Снова это дерьмо. Почему все адовцы и поклоняющиеся дьяволу такие задницы? — Прошу прощения.

— Всё в порядке. Сейчас мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала. Мне нужна кое-какая информация.

— Да, Люцифер. Какого рода информация?

— Мне нужно всё, что ты можешь найти о месте под названием Голубые Небеса. Где оно. Как попасть туда.

— Не думала, что вам куда-то запрещён вход.

— Обрати внимание, что часть названия включает слово «Небеса». На всех Небесах есть очередь, чтобы попасть туда, и моё имя в самом низу.

— Конечно, Люцифер. Извините.

Кэнди выглядит заскучавшей. Она вылезает из машины, идёт обратно к гаражу и начинает болтать с вукари, что пониже. Судя по языку её тела, она флиртует.

— Что тебе известно о бегающей по городу девочке-призраке?

— Наши медиумы говорят, что она голодный призрак. Дух, который никогда не насытится, сколько бы она ни сожрала. Она убила много людей.

— Знаю. Много Саб Роза.

— Не только Саб Роза. Простых смертных тоже. На самом деле, она убила членов нашего храма. Когда я узнала, о тебе, то надеялась, что ты вернулся, чтобы спасти нас.

Теперь Кэнди флиртует с вукари, что повыше. Она оглядывается через плечо на того, что пониже, и вместе с Иваном смеются. Коротышка вукари больше не колотит по машине.

— Конечно же, я здесь, чтобы спасти своих последователей. Но мне нужно знать, какие из моих стад достойны спасения. Аманда, твой храм не единственный в Калифорнии.

— Конечно. Мы докажем, что достойны тебя.

Ой, сомневаюсь.

— Уверен, что так и будет. Мне нужна вся информация, которую ты сможешь найти, как можно быстрее. Скажем, завтра.

— Завтра? То есть, всего ничего времени.

— Тогда тебе лучше приступить.

Кэнди, выходя из гаража, проводит ладонью по руке Ивана и на секунду задерживает его мизинец. Посылает воздушный поцелуй коротышке вукари и возвращается к машине. Когда она садится в машину, я прикрываю рукой трубку.

— Что всё это было? — шепчу я.

— Смотри, — отвечает она.

В гараже кузены вукари кричат друг на друга. Коротышка тычет Ивана в грудь деревянной ручкой молотка. Иван замахивается и бьёт малыша кулаком. Но тот не падает. Он пригибается и бьёт плечом Ивана в живот. Иван падает на коротышку вукари, и в итоге образуется куча молотящих кулаков и ног, катающаяся по всему гаражу, как припадочный паук.

— Злая ты, — говорю я одними губами.

Кэнди пожимает плечами и беззвучно шепчет: «Я заскучала. И люблю дурачиться с тупыми парнями».

— Аманда, ещё одно. Мне понадобится оружие. Пистолеты. Не знаю, к чему у меня будет лежать душа, так что доставь ассортимент. Будто кексы на вечеринку. Хорошо?

— С удовольствием, Люцифер. Я живу, чтобы служить вам.

— Конечно, конечно.

— Где мне найти вас? Как обычно? В «Шато Мармон»?

Чёрт. Я забыл об этом месте.

— Да, в «Шато». Мой обычный люкс.

— Увидимся завтра вечером, Люцифер.

— Чао.

Я убираю телефон, и Кэнди отклоняется назад, словно никогда меня раньше не видела.

— У тебя где-то есть номер люкс? Ты скрывал это от меня.

— До сих пор не было, но, думаю, будет, когда мы вернёмся в город.

— Там есть обслуживание номеров? Мне нравится обслуживание номеров.

Я вставляю чёрный клинок в замок зажигания и завожу машину.

— Как Ринко относится к тому, что ты проводишь время со мной? Она ведь знает о нас?

— Она не безмозглая, так что, да, знает. Я уже говорила тебе, что мы с Ринко не женаты. Она знает, что у нас с тобой что-то есть, и ты знаешь, что у нас с ней что-то есть. Никто не обязан быть здесь, кто этого не хочет. Я имею в виду, что ничто не мешает тебе встречаться с кем-то ещё.

— Меня не интересует кто-то ещё.

— В самом деле? Так вот почему Саша Грей^[148] вчера вечером засунула свой язык тебе в глотку?

— Бриджит? Это был пустяк. Просто пара старых истребителей зомби, которые несколько месяцев не видели друг друга.

— Ещё месяц, и вы двое уже занимались бы петтингом на барной стойке.

— И разлить наши напитки? Прижавшись к барной стойке, ещё может быть, но не на ней.

— Продолжай в том же духе, и я не вернусь с тобой в твой люкс.

— Ты это начала.

— Я? Не помню. Домой, Дживс^[149].

— Я разворачиваюсь через четыре полосы движения и направляюсь на автостраду. Когда мы проезжаем мимо гаража, Иван со своим приятелем всё ещё борются.

Мы находимся на автостраде минут пять, когда я замечаю пикап. Это несложно. Он висел у нас на хвосте с тех пор, как мы выехали на дорогу. Он белый, как прокатный, но окна имеют матово-чёрную тонировку. Мало какие прокатные компании делают это, и под «мало какие» я имею в виду никакие.

— За нами следят.

Кэнди оборачивается и смотрит в заднее окно.

— Которая из них?

— Белый пикап.

— Уверен?

— Давай выясним.

Я вдавливаю акселератор, и «Порше» пробивает брешь в потоке машин впереди. Я втискиваюсь между двумя внедорожниками, когда те меняют полосу движения, и подрезаю пытающийся объехать по обочине эвакуатор грузовик кабельной компании. Кэнди оборачивается и смотрит назад.

— Пикап всё ещё здесь.

— Пристегнись.

— Ты всегда такой серьёзный, когда думаешь, что мы умрём.

— У меня аллергия на то, чтобы быть мёртвым.

— Я не сказала, что я против. Мне нравится, когда ты говоришь как мачо.

— Здорово. Заткнись и присматривай за грузовиком вместо меня.

— Да, сэр.

Конечно, этот грузовик поспевает за «Порше». Это кто-то из команды короля Каира на пикапе, оснащённом технологиями Золотой Стражи Аэлиты. Оторваться от этого мудака — не вариант. Единственное, что я могу сделать, это держаться от него на расстоянии, пока у одного из нас либо не вырастут крылья, либо не кончится бензин.

Я пропускаю эвакуатор, и когда поток машин на секунду редеет, дёргаю руль, унося «Порше» через все шесть полос на противоположную сторону дороги. Секунду спустя грузовик следует за нами. Я смещаюсь на пару полос.

— Они всё ещё за нами, — говорит Кэнди.

Без шансов, что они считают меня святым Джеймсом. Может, первое нападение и было ошибкой, но сейчас это прямое попадание.

Я пытаюсь вернуться обратно на свою полосу, но мы заперты между грузовиком с едой и «Камаро» гаражной сборки: кузов покрыт грунтовкой, а все двери разного цвета. Пикап ускоряется и таранит нас. Мне не удаётся удержать руль. Чиркаю по борту грузовика с едой, отскакиваю и салю «Камаро», прежде чем получается вернуть контроль. Вжимаю педаль в пол, и «Порше» вырывается вперёд в окно в потоке машин.

— Всё ещё здесь, — говорит Кэнди.

Я бросаю «Порше» по всей дороге, меняя полосы, словно я бухой, с морской болезнью и снежной слепотой. Чёртов пикап держится у нас на хвосте. Я перестраиваюсь обратно на медленную полосу и втискиваюсь между двумя шестнадцатиколёсниками, повисая у первого на хвосте. Плохая идея. Пикап пристраивается рядом с нами, и передние и задние стёкла опускаются. Я знаю, что последует, и не хочу этого видеть.

Дёргаю руль вправо, абсолютно вслепую. Целясь на обочину. К счастью для нас, там никого нет. Хотя для дальнобойщиков это говёная новость. Стрелки в пикапе открывают огонь из модифицированных винтовок. Промахиваются и попадают в борт заднего грузовика. Задние и передние шины лопаются. Выстрелы попадают в кабину. Не могу сказать, попадают ли в водителя. Грузовик начинает смещаться на полосу пикапа, а его прицеп скользит в противоположном направлении, разворачивая заднюю часть грузовика на повреждённых шинах. Получаются «ножницы», перекрывающие пять из шести полос движения. Я давлю акселератор, пытаясь вырваться вперёд из этого хаоса. У меня получается, как и у пикапа. Он ещё раз таранит нас. И ещё. Маленький «Порше» не создан для такого рода издевательств. Сзади раздаётся металлический скрежет, словно задняя ось вот-вот оторвётся.

Впереди эстакада. Я смотрю на Кэнди.

— Ты мне доверяешь?

— Мне не нравится этот вопрос.

— Ты мне доверяешь?

— Да.

— Тогда отстегни ремень и пригни голову к коленям.

— Мне не нравится, как это звучит.

— Не беспокойся. Всё ещё хуже.

Пикап приближается, чтобы снова протаранить нас. Я держусь впереди до самой эстакады. И жму на тормоза, одновременно дёргая ручной тормоз. Пикап не может затормозить и врезается в нас на полном ходу, подлетая на задней части машины и перелетая через крышу, словно мы «лежачий полицейский». Я падаю на Кэнди сверху. Обхватываю её руками. Крыша машины обрушивается мне на спину, но останавливается, столкнувшись с доспехом. Внезапно тяжесть грузовика исчезает, и мы начинаем замедляться. Снизу я слышу звук сминающегося металла и взрывающегося стекла. «Порше» замедляет ход и останавливается, скрежеща об отбойник.

Я несколько раз сильно ударяю спиной о крышу и умудряюсь приподнять смятый металл на несколько сантиметров. Когда у меня появляется достаточно места, чтобы пошевелить ногами, я выбиваю дверь со стороны водителя, выскальзываю наружу и бегу к стороне Кэнди. Её дверь заклинило так сильно, что я даже не могу как следует ухватиться. Я забираюсь наверх и вонзаю чёрный клинок в крышу, разрезая её и вскрывая, как устрицу за шестьдесят тысяч долларов. Кэнди смотрит на меня снизу через дыру.

— Вот что ты имел в виду под «ты мне доверяешь»?

— Ты жива, не так ли?

— Угу, но у меня начинает развиваться то, что называют проблемами с доверием.

— Уверен, Аллегра знает несколько хороших мозгоправов. Протяни вверх руку, и я вытащу тебя оттуда.

Мы едем в Голливуд на микроавтобусе с семьёй из Хьюстона. Я согласен с ними, что нам чертовски повезло, что мы отделались после такой аварии всего несколькими царапинами. Повезло больше, чем пикапу, который слетел с эстакады и рухнул на улицувнизу. Они высаживают нас на Голливудском бульваре рядом с клиникой Аллегры, и когда я пытаюсь дать отцу семейства немного денег, он отмахивается.

— Уверен, вы сделали бы то же самое для кого-то, оказавшегося в затруднительном положении. Просто передайте везение дальше.

Мы с Кэнди смотрим друг на друга, и я знаю, что мы думаем об одном и том же. Кто знал, что всё ещё существуют люди, не гребущие под себя и не делающие на всём деньги. Я думал, они вымерли вместе с трицератопсами. Теперь я чувствую себя неловко. Слегка подлым. Словно мог заразить их машину невезением. Интересно, подвезли бы они нас, если бы знали, что я Владыка Подземного мира? Что самое забавное, думаю, всё равно бы подвезли.

Хорошие люди пиздец какие странные.

Карлос сидит на пластиковом стуле в приёмной клиники. Его рука и плечо всё ещё забинтованы и пахнут ароматическими маслами и зельями.

Я сажусь рядом с ним.

— Эй, чувак. Мне действительно жаль, что я впутал тебя в своё дерьмо.

Он смеётся, похлопывая себя по карманам.

— Когда это я не был замешан в твоём дерьме? Помнишь, я повстречал тебя в тот день, когда ты вернулся из Ада?

— Кажется так.

— Так и есть. Я знал, что нечто подобное может случиться. Это называется просчитанным риском. И вот это случилось, и я уцелел. Словно получил прививку от кори. Теперь у меня иммунитет. Больше со мной никогда не случится ничего плохого.

— Не уверен, что это так работает.

— Конечно, работает.

Он бросает хлопать себя по карманам.

— У тебя есть сигареты? Мне до смерти хочется закурить. Простите за каламбур.

— Я думал, ты не куришь.

— Только после хирургического вмешательства.

— Извини, но я отдал последнюю парню, который продал душу Дьяволу.

Он выпрямляется на стуле.

— Полагаю, есть вещи похуже, чем быть подстреленным.

— Не так много. В любом случае, я слышал, этот парень такой долбоёб, что получит свою душу обратно. Даже Дьявол её не хочет.

— Должно быть, я пропустил тот день в католической школе. Сёстры никогда не говорили нам, что быть дебилом — оружие против Дьявола.

— Теперь ты знаешь.

Он наклоняется вперёд, опираясь здоровым локтем о колени.

— Ни в чём не извиняйся. Помнишь, когда ты со своей хорошенькой подружкой перебили всех тех зомби в баре? После этого бизнес удвоился. С твоим возвращением и ниндзя, устроившими Дикий Запад, я сделаю целое состояние.

— Пока никто не выстрелит в музыкальный автомат.

— Я убью любого хуесоса, который прикоснётся к моему музыкальному автомату.

— Есть кому отвезти тебя домой?

— Мой шурин собирается подвезти меня.

— Ты никогда не говорил мне, что женат.

— Я и не женат. На самом деле он мой бывший шурин, но он нравится мне гораздо больше, чем моя бывшая жена.

Я встаю и оглядываюсь в поисках Аллегры.

— Береги себя. Подлечись, прежде чем снова откроешь бар.

— Я собираюсь заработать столько денег, что куплю «Кадиллак», чтобы доезжать до своего «Лексуса», на котором буду доезжать до другого своего «Кадиллака», чтобы ездить на работу.

— Увидимся позже, чувак.

— До встречи.

Кэнди скрылась в задней части клиники, как только мы вошли сюда, но Аллегра прибирается в процедурном кабинете.

— Добро пожаловать домой. Кэнди говорит, у вас двоих сегодня было приключение.

— Приключение было у тех других парней. Мы попали в автокатастрофу.

— И отделались парой царапин. Завидую. Помнишь, когда ты взял меня с собой на встречу с мертвецом Джонни Сандерсом? Я скучаю по таким вещам.

— Возможно, тебе следует обучить кого-нибудь, чтобы брали на себя часть твоих смен.

— Уже. Ты на днях познакомился с Файрузой, той милой Людере. Она моя главная ученица.

— Круто. Я прихвачу с собой вас с Видоком, когда подвернётся подходящий дурдом.

Она улыбается и заворачивает два куска чего-то похожего на жемчужные камешки в тёмно-синий шёлк. Стекла божественного света с самого начала времён. Бог разбил звезду и уронил стекла на Землю. Один из его изначальных проёбов. Всё было не так плохо. Выяснилось, что они исцеляют множество ран. Док Кински однажды использовал их на Аллегре.

— Ничего не знаешь о другом Старке? Ты же доктор. Может, он говорил тебе что-то, что не сказал бы другим людям.

— Нет. Извини. Он никогда ничего мне не рассказывал.

— К тебе сюда попадал кто-нибудь с ножевыми ранениями?

— Ты говоришь о той девочке? Нет. Никаких ножевых ранений. Из того, что я слышала, если она тебя порежет — ты умрёшь. Я лечу людей. Она убивает. Мне нет смысла лечить мёртвых.

Кэнди входит и показывает большим пальцем себе через плечо.

— Могу я поговорить с тобой минутку?

— Конечно.

Мы выходим наружу в прохладный бодрящий лос-анджелесский полдень. Небо выглядит немного странно. Облака быстро катятся, и кажется, что свет позади них мерцает, как стробоскоп.

— Мне придётся в другой раз посетить твой люкс. Вчера вечером Ринко почувствовала вкус крови, и теперь у неё что-то вроде ломки. Мне нужно отвезти её домой.

— Понимаю.

— Прости. Я продолжаю встречаться с тобой и убегать.

Я пожимаю плечами.

— Возможно, я этого заслуживаю. Я первым убежал. В любом случае, тебе нужно поступать правильно по отношению к своей подруге.

— Поступать правильно обычно отстой.

— Практически всегда.

Она целует меня и возвращается обратно. Через стекло я вижу, как она даёт Ринко зелье и ведёт её в процедурный кабинет.

В стекле ещё одно отражение. Призрак. Я поворачиваюсь, и там стоит маленькая девочка. Синее вечернее платье с оборками и нож размером с её ногу. Она смотрит на меня так, словно я крыса на её торте ко дню рождения.

— Кто ты? — спрашиваю я.

Она ничего не отвечает.

— Что, чёрт возьми, с тобой не так? Почему ты убиваешь людей? Тебя разозлили? Ты голодная?

По-прежнему ничего. Я делаю шаг к ней. Она делает шаг назад. Я делаю ещё один. Земля дрожит, словно при небольшом землетрясении. Я смотрю вниз на ноги. Когда снова поднимаю взгляд, девочки уже нет. Я подхожу туда, где она стояла. Затем к дальней стене. Опускаюсь на колени, чтобы заглянуть под все машины. Земля уходит из-под ног, и я плашмя приземляюсь на спину. Примерно тридцать минут назад меня переехал пикап. Это было больно. Падение с двух метров на больную спину ещё болезненнее. Я лежу в свежей грязи, пытаясь перевести дыхание.

— Привет, Старк.

Голос хриплый. Слабый шёпот, едва слышный на фоне шума уличного движения.

Я лежу в глубокой как могила дыре. Тут есть ещё одна дыра, похожая на ведущий в темноту туннель. Голос доносится оттуда.

— Что происходит?

Высушенный труп с серой пергаментной кожей, натянутой, как папиросная бумага, высовывает голову из дыры, словно черепаха, и втягивает обратно, едва её касается свет.

— Не узнаёшь меня? — спрашивает труп.

— Ты грёбаный скелет. Как я должен тебя узнать?

— Когда-то давным-давно ты хотел убить меня. Затем хотел спасти меня. Не сделал ни то, ни другое. Ты позволил Паркеру убить меня.

— Черри? Это ты?

Черри Мун была членом моего старого Магического Круга. Одной из тех, кто просто стоял и позволил Мейсону отправить меня в Ад. За то, что она оставалась в стороне, Мейсон наградил её даром юности. Бросающей в дрожь юности. Кэнди увлекается японскими мультфильмами, но Черри Мун хотела быть мультяшкой. Вечно препубертатная игрушка для взрослых Сейлор Мун в школьной форме. Знаете, каково это, когда с тобой заигрывает тридцатипятилетняя женщина, которая выглядит так, словно ей двенадцать? Нет. Не знаете. Это странно и неприятно на стольких уровнях, что я не могу начать их считать.

— Это ты уронила меня в дыру в «Бамбуковом доме»?

— За тобой повсюду следует множество копающих туннели мёртвых девушек?

— Ты не дала меня подстрелить.

— Да. Ты у меня в долгу. Ты не спас меня, когда я была жива. Я хочу, чтобы ты спас меня теперь.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Убей эту маленькую девочку.

Когда я в первый раз увидел её, то подумал, что Черри — призрак, проклятый оставаться на Земле, и эта дыра была всего лишь призрачной проекцией из её разума. Видя её скелет, втиснутый в узкий туннель, я понимаю, что ошибался. Черри сама это сделала.

— Эта девочка обижает вас?

— Она убивает нас. Всех других призраков и духов в Лос-Анджелесе. Когда не убивает вас, она прячется с нами в Тенебре^[150]. Убивает нас точно так же, как убивает живых, и мы не знаем почему.

Когда Черри умерла, она так боялась двигаться дальше, что превратила себя в Трещотку. Трещотки — это призраки, настолько травмированные смертью, что даже не могут преследовать людей или появляться в определённых местах, как нормальные призраки. Они плотно прилипли к своим телам. Буквально преследуют свои трупы и прокладывают ими туннели из одного места в другое. Они не выходят на поверхность, потому что у них хрупкие тела, и боятся, что их по ошибке примут за зомби. Трещотки, пожалуй, самая жалкая вещь в мире.

— Я не знаю, чего ты хочешь, чтобы я сделал. Я не могу приблизиться к этому ребёнку.

— Ты путешествуешь между мирами. Я видела, как ты прибыл сюда из Ада. Отправляйся в Тенебре и останови её.

— Я не знаю как.

— Выясни.

Я подхожу ближе к дыре. На этот раз Черри не отступает. Я протягиваю руку. Она медленно протягивает вперёд свою, пока наши пальцы едва касаются друг друга. Я был прав. Она реальная. Призрак, прячущийся в своих собственных костях.

— Боже, Черри, всё, что тебе нужно сделать, это просто расстаться. Выберись из этого тела. Выберись из царства призраков. Отправляйся туда, куда тебе предначертано идти.

— Нет! — отвечает она. — Думаешь, Небеса ждут меня с распростёртыми объятиями? Мы оба знаем, куда я отправлюсь, и пока эти кости держатся вместе, я останусь прямо здесь.

— Я смогу помочь, когда ты попадёшь в Ад. Как ты сказала, я не смог спасти тебя, когда ты была жива. Возможно, я смогу помочь теперь, когда ты мертва. Но тебе нужно расстаться.

Она подползает ближе к отверстию туннеля. Я вижу её безгубую улыбку и глазницы, полные земли и сухих корней растений. Мне хочется отвернуться, но я этого не делаю.

— Где ты держишься, когда не преследуешь меня?

— Я перебралась на старое кладбище на поле старых кладбищ. Это самое странное место. Полное эфирных призраков и физических призраков вроде меня.

Она издаёт звук, почти похожий на смех.

— Там практически пробка из нас, туннелистов. Нам приходится копать осторожно, иначе можем провалиться в камеры друг друга.

— Что ты имеешь в виду под полем кладбищ? Что это за хрень?

— Это как кладбище для кладбищ. Или сад, где какая-то добрая душа насадила мертвецов, и где мы живём. Ступай поговори с Тедди Остербергом. Он тот, кто собирает кладбища. Я всего лишь один из цветов в его саду.

— Итак, эта маленькая девочка убивает Саб Роза, гражданских, а теперь и призраков. Она пыталась убить другого Старка, так что она пыталась убить ангела. Тебе известно что-нибудь о нём?

— О другом Старке? Он симпатичнее тебя. Как ты в былые времена. Теперь на тебя жалко смотреть. Девушке нравится несколько шрамов. Они придают мужчине характер. Но у тебя, дорогой, больше никаких шансов со мной.

— Кто-нибудь называет Тенебре Голубыми Небесами?

— Боюсь, мы просто старые Тенебре. Скажи, что поможешь нам.

Я лезу в карманы за «Проклятием» и вспоминаю, что отдал последнюю. В любом случае, Черри не хотела бы, чтобы я курил. Высушенные трупы — идеальная растопка.

— Если Тедди Остерберг коллекционирует покойников, он мог быть связан с девочкой, а я знаю, что девочка связана со святым Джеймсом. Я проверю его. Возможно, я смогу помочь нам обоим.

— Спасибо.

— Не прослезись. В основном, я делаю это для себя. Если я смогу добраться до короля Каира первым, то отправлюсь за ним. Я собираюсь причинить ему смертельную боль. Я устал от тех, кто пытается меня убить. В Даунтауне. Здесь. Это начинает раздражать.

Она издаёт шепчущий звук, который мог быть смехом.

— Знаешь, как говорят? Все птицы возвращаются в родное гнездо. Прошлое настигает нас. А у тебя неплохое прошлое, Сэндмен Слим.

— Философия из уст трупа. Уверена, что ты не гречанка?

Она по-черепашьи убирает голову обратно в дыру.

— Скоро увидимся. Не забывай меня.

— Это вряд ли.

Черри скрывается в темноте. Слышится шорох и потрескивание старых костей, пока она разворачивается и ползёт обратно тем же путём, которым пришла. Бездомный труп, живущий в захваченном гробу. До какого отчаяния нужно дойти, чтобы так жить?

Я ловлю такси на углу Голливуда и Сансет, и оно везёт меня в «Шато Мармон», традиционную ночлежку звёзд шоу-бизнеса и состоятельных мудаков со всего мира. Джон Белуши^[151] скончался там от передоза. Джим Моррисон^[152] выпадал из окон под кислотой. Хантер Томпсон^[153] пил возле бассейна, а несколько месяцев назад я играл роль телохранителя другого Люцифера, пока тот находился в своём тайном люксе наверху. Теперь, когда я этот чёрный лесной зверь, номер мой. Полагаю.

Водила начинает ныть, когда я протягиваю ему сотню, но расплывается в улыбке, когда я оставляю полсотни ему на чаевые. Я не отвечаю, когда он спрашивает, нужна ли мне квитанция.

Внутри лицо портье испещрено множеством грехов, но ничего особенного. Он смотрит на меня так, словно я здесь для того, чтобы опустошить мусорные урны в вестибюле. Если что-то пойдёт не так, у меня всё ещё в кармане «Глок».

— Привет. У меня постоянная бронь. На имя мистера Макхита. Я бы хотел получить свой особенный номер.

Он хмурится и что-то набирает на компьютере.

— У нас нет записи, что вы заедете, а согласно примечанию, вы даже не похожи на мистера Макхита.

— Я маню его пальцем. На его бейджике имя «ЧАРЛЬЗ».

— Ты когда-нибудь слышал о концепции неприметности?

Он оглядывает меня с ног до головы.

— Это чересчур неприметно.

Я наклоняюсь ближе. Меня уже тошнит от общения с ничтожествами.

— Слушай меня, маленький ублюдок. Когда я был здесь в последний раз, кое-кто меня расстроил. Прямо как ты делаешь это сейчас. Я запер их в своём люксе с ордой зомби. Не знаю, на что было похоже это место после моего ухода — и лучше бы там было чисто, когда я туда поднимусь — но, держу пари, выглядело не очень. Знакомо звучит, Чак? Потому что если нет, то мы можем прямо здесь сыграть в ролевую игру. Я буду зомби, вытаскивающим твои внутренности, а ты будешь смотреть. Тогда, и только тогда, когда ты хорошенько разглядишь свои кишки, развешенные по вестибюлю, словно рождественские украшения, только тогда я тебя убью.

Чтобы скрепить сделку, я снимаю перчатку и кладу руку Кисси поверх его ладони. Он отдёргивает её. Клянусь, эта рука калеки становится лучшим фокусом в истории. Лучше, чем гоняться за девочками, когда тебе пять, чтобы заставить их потрогать твои струпья.

Чарльз наклоняется к компьютеру и что-то набирает.

— Очень хорошо, мистер Макхит. И как долго вы пробудете у нас?

— Пока не съеду.

— Конечно. Помните дорогу к номеру?

— Вторая звезда направо, затем прямо до утра.

— Прошу прощения?

Верхний этаж. Дедушкины часы^[154].

Я поднимаюсь на лифте наверх. Я слегка удивлён, увидев коридор точно таким же, каким увидел его в первый раз. С той ночи, когда я запер здесь Коралин Гействальд с её кланом, я всегда представлял это место как бойню в Особняке Плейбоя. Я задерживаю дыхание, открываю дверку дедушкиных часов и прохожу через них.

Номер в идеальном состоянии. Как будто вообще ничего не было. Чистый, светлый и обставлен новой мебелью из «Архитектурного Дайджеста». Из той, что при любых других обстоятельствах отвергла бы меня, как спина миллиардера почку из дешёвой лавки. Полагаю, они отказались от попыток очистить старую мебель от мозгов и глазных яблок и привезли новую. И, пока сюда не прибудет Аманда со своими дьявольскими подхалимами, это место в полном моём распоряжении. Сказать, что это место является шагом вперёд по сравнению с отелем «Бит», это всё равно что сказать, что Джин Сиберг^[155] была хорошенькой. Нужно сделать несколько снимков на телефон и послать Касабяну. СПАСИБО, ЧТО ВЫШВЫРНУЛ МЕНЯ. НЕ ВОЛНУЙСЯ. Я УДАЧНО УСТРОИЛСЯ. Но даже я не настолько ублюдок.

Когда Самаэль был здесь в последний раз, он много времени проводил один. Не знаю, как ему это удавалось. Это место такое огромное, что, когда я хожу по нему, оно отдаётся эхом. Мне нужно вести себя так же, как в той библиотеке в Даунтауне. Выстроить себе маленькую дачу в одной части номера и оставаться там. Вон там, у гигантского плоского экрана. Готов поспорить на свои копыта и рога, в этом месте есть все каналы и все выходившие в прокат фильмы. С небольшими перестановками, я смог бы к нему привыкнуть. Возможно, в конце концов, есть какие-то земные привилегии в том, чтобы быть Люцифером.

Интересно, в Аду ещё по мне не скучают? И достаточно ли посвящённых, чтобы это имело значение. Семиаза может контролировать ситуацию, и, если его солдаты заняты облавами на красноногих, они будут слишком заняты, чтобы думать о том, как покончить с собой. Или со мной. Мне всё ещё хочется узнать, кто делал эти телефонные розыгрыши. Но я не беспокоюсь. Будут ещё. Возможно, отель может поставить мой телефон на прослушку, чтобы я смог отследить их. Надо не забыть спросить.

Я устал соблюдать осторожность. Хочу найти святошу Джеймса, хочу убить Короля Каира и Аэлиту. Необязательно в таком порядке. После стрельбы в Карлоса, пролития хорошего виски и сегодняшних кульбитов на автостраде, мне как никогда хочется от всей души отметелить кого-нибудь. Включая святошу Джеймса. Добавлю ещё Блэкбёрна в том случае, если он перекинул заказ со святоши Джеймса на меня.

Делаю пару фоток телефоном и отправляю их по электронной почте Кэнди. Пусть посмотрит, что упускает. Ну, чтобы не быть сволочью.

Набираю Травена.

— Эй, Отец, при всей той дьявольщине, что изучали, вам когда-нибудь встречались самые что ни на есть реальные дьяволопоклонники?

— Нет. Не думаю.

— Вам нужно приехать. Ко мне кое-кто зайдёт. Увидите, какие убогие эти приспешники Дьявола. Может, вам полегчает со всем этим Адом и тому подобное.

— Не уверен в этом, но было бы неплохо поговорить о том, что ты показал мне в баре. Я имею в виду твою руку.

— Я пришлю за вами такси. Когда доберётесь до отеля, позвоните мне из вестибюля и поднимитесь на лифте на верхний этаж. Я выйду и встречу вас.

— Хорошо.

Я снимаю трубку домашнего телефона и набираю обслуживание номеров.

— Да, мистер Макхит?

— Привет. Я бы хотел, чтобы мне прислали какой-нибудь еды.

— Конечно, сэр. Что предпочитаете?

— Не знаю. Что у вас есть?

— У нас очень хорошие стейки. И сегодня у нас фирменный лосось от шефа. Он обжарен на гриле и натёрт…

— Звучит заманчиво. Вот что я вам скажу. Я не знаю, чего захочется моим гостям, так что пришлите всего понемногу. Всё, что вам кажется хорошим. И не нужно слишком много вычурных блюд с чёртовой глазировкой манговым чатни или диарейными чили. Не нужно издеваться над мясом, чтобы сделать его вкусным. Позаботьтесь, чтобы было несколько рёбрышек и бифштекс средней прожарки. И десерты. Пришлите их целую кучу. И чёрный кофе.

— Что-нибудь ещё?

— Да, бутылку Царской водки, — говорю я, опьянённый властью.

— Только одну?

Я подношу трубку к другому уху, чтобы убедиться, что верно расслышал его.

— У вас есть Царская водка?

— У нас осталось несколько бутылок из вашего личного запаса.

Чёртов Самаэль был умён. Мне ещё многое нужно узнать об этой игре в зло.

— Сейчас только одну бутылку, но будьте готовы к возможному запою.

— Да, сэр. Первые блюда начнут поступать в течение тридцати-сорока минут.

— Ты мой герой.

Чёрт, да, здорово быть королём.

Отец Травен и первая партия еды прибывают примерно в одно и то же время. Всё, что он произносит, когда я провожу его через дедушкины часы, это: «Ого». Затем: «О, Боже», с другой стороны.

— Добро пожаловать на тёмную сторону, Отец.

Официанты вкатывают тележку с едой за тележкой и аккуратно расставляют их вдоль стены, словно сатанинский шведский стол.

Я беру свиное рёбрышко в техасском красном соусе и откусываю большой кусок. Это не тамале Карлоса, но сойдёт.

— Поешьте. Христиане говорили, что такое обилие пищи — это обжорство, а греки говорили, что это признак скудоумия. Тоже можете угощаться, потому что нам уже пиздец.

Он улыбается, но приближается к еде осторожно, словно где-то там может быть спрятана самодельная бомба в форме тирамису. Травен берёт несколько красных виноградин и кладёт одну в рот. Улыбается и кивает.

— Слабо, Отец. Очень слабо.

Он подходит и садится на подлокотник роскошного голубого дивана. Он улыбается как Мерихим. Вне собственного пространства всё, что ему остаётся, — это бродить и присаживаться.

— Вы когда-нибудь слышали о Голубых Небесах? — спрашиваю я.

— Это старая песня.

— А помимо этого?

— Боюсь, нет. Как бы то ни было, ты уверен, что это настоящее название?

— Вы правы. Голубые Небеса звучит слегка беззаботно для внепространственного места силы.

— Я займусь этим, если хочешь.

— Благодарю.

Он срывает пару виноградин с кисти, кладёт себе на тарелку, но не ест.

— Хотел попросить тебя об одолжении, — говорит он.

— У меня всего вдоволь. Чего вам нужно?

— Я плохо отреагировал, когда ты вчера вечером показал мне свою руку. Не покажешь мне её снова?

— Конечно.

Я стягиваю перчатку и закатываю рукав. Сажусь на диван рядом с ним, чтобы он мог хорошенько рассмотреть.

— Знаете, это просто рука. Довольно уродливая, но всё равно это просто рука.

— Как ты потерял свою настоящую?

— В бою. Я раньше был гладиатором, но слегка подрастерял практику. Адовец, с которым я дрался, снёс её с одного маха.

— Боже мой.

— Я убил его, так что у этой истории счастливый конец.

— Рад за тебя.

Он бросает свои виноградины в пепельницу и с растерянным видом садится на диван.

— Слушай, чувак, я твержу тебе, что не уверен, что отлучение от церкви больше имеет какое-либо значение. Когда я говорю, что знаком с Богом, то не шучу. Я знаю этого парня, и нравлюсь как минимум одной Его части.

— Что значит, одной части?

— Я не сказал тебе? У Бога был нервный срыв, и он разделился на пять маленьких Богов. Но, как я уже сказал, я довольно хорошо знаком с одним из них.

— В самом деле?

Он качает головой. Поднимает руки и роняет их на колени.

— Если что-то из сказанного должно было меня утешить, боюсь, это не сработало.

Я подхожу к шведскому столу и беру бутылку Царской водки и два стакана.

— Спрашивай меня о том, что у тебя на уме.

Он делает вдох.

— Предположим, что я действительно отправлюсь в Ад без всякой надежды на спасение. Ты сказал, что мог бы помочь мне. Это значит, что ты знаком с кем-то во власти? Наверное, я имею в виду… ты видел когда-нибудь Люцифера? И он действительно так сильно, как я слышал, ненавидит духовенство?

Я ставлю бутылку и стаканы на столик между нами.

— Отец, я и есть Люцифер.

Он смотрит на меня, ожидая, что я скажу, что это шутка. Не дождавшись, он откидывается на спинку дивана и смеётся своим смехом усталого старого солдата.

— А я-то считал тебя своим другом. Вот уж верно, принц лжи.

— Я твой друг, и я не лгал тебе. Я не всегда был Люцифером. Уж поверь. Я не просился на эту работу. Предыдущий Люцифер всучил её мне. Вот откуда я знаю, что, если ты окажешься в Аду, о тебе позаботятся. Я управляю этим чёртовым местом.

Он встаёт и подходит к шведскому столу. Накладывает фрукты и сыр на тарелку, и несёт её обратно.

— Бог разделился на части, а ты — Дьявол. Ты прав. Можно и мне поесть.

— Вот это я понимаю.

Я возвращаюсь и накладываю ложкой на тарелку чёрную икру и сметану.

— Знаешь, если кто тут и должен быть напуган, так это я. Ты вроде как третий человек, которому я рассказываю об этом люциферстве, и все восприняли это довольно неплохо. Я имею в виду, что мне бы хотелось из вежливости хоть чуть-чуть шока и ужаса, когда я говорю людям, что я король зла.

Травен с заботой и вниманием скульптора намазывает Бри на крекер.

— Если люди не кажутся шокированными, возможно, это потому, что такое сложно разом переварить. И у тебя в самом деле колоритная история.

— Так вот что люди говорят у меня за спиной. Что я колоритный.

— Ты бы предпочёл быть скучным?

— Запиши меня.

Нет в этом мире ничего печальнее преданного сатаниста. Я не имею в виду тех, кто одевается в чёрное, слушает Ронни Дио^[156] и использует Дьявола в качестве предлога, чтобы устраивать на кладбище ключные вечеринки^[157]. Я имею в виду тех, кто купился на ту чушь, что если они будут молиться худшему из худших, тот начнёт весь день напролёт одаривать их дублонами, удачей и цыпочками, а затем, когда они умрут, то получат собственные замки и вилы, и смогут присоединиться к бесконечной БДСМ-вечеринке. Именно их мне жаль. Неужели они так и не поняли, что Люцифер заботится о своей пастве ещё меньше, чем Бог о Своей? Некоторые из этих олухов в самом деле встречались с Люцифером, и он обращался с ними как с просроченным мясом.

Профессиональные дьяволопоклонники — те же фрики Dungeons & Dragons, которые так и не повзрослели и всё ещё верят, что если бы у них была хотя бы одна суперспособность, то они были бы красавицами бала, либо королями бала. С одной стороны, мне хочется послать им Федексом горячий шоколад и стопку книг по саморазвитию. А с другой стороны, хочется безжалостно использовать их для всего, что смогу выжать из их тушек с рабочими задницами. Может быть, когда у меня будет больше времени, я поиграю в доктора Фила^[158] и заставлю их честно проанализировать свои коллективные психозы. Однако прямо сейчас у меня плотный график, и у меня нет времени на чай и сострадание. Возможно лучшее, что я могу сделать, — это показать им, что на самом деле представляет из себя Ад. Заставить их скопировать весь Оксфордский словарь английского языка на карточки 7x12 см. Проштамповать. Проставить дату. Поместить каждое слово в отдельную папку и сшить их. Затем достать все слова, сжечь, и начать заново. Заниматься этим, пока я не скажу «стоп», чего я, конечно, никогда не сделаю. Они переведут все чернила в мире и всю бумагу в западном полушарии. Некоторые покромсают себе запястья тысячью бумажных порезов. Другие заработают рак от испарений чернил, либо ослепнут от сканера. Добро пожаловать в Ад. Это в точности как в старшей школе, только больше скуки и кишок.

Я не знаю, Самаэль поместил их сюда или отель, но шкаф в спальне полон костюмов, дорогих рубашек и обуви. Я бросаю на кровать свою изодранную рубашку и выбираю фиолетовую, настолько тёмную, что почти чёрную. Самаэль носил подобные рубашки, потому что их цвет скрывал сочащуюся из старой раны кровь. Греки и римляне считали его цветом величия, и конечно это не льстило тщеславию Самаэля. Нет. Ни капельки.

Кто-то стучит в дедушкины часы. Травен ставит тарелку на стол. Он выглядит так, будто ждёт, что из часов явятся семь последних бедствий.

Входят три человека. Троица. Молись за нас, грешных, сейчас и в час нашей скуки. Здесь Аманда Фишер, великосветская малышка с лицом юной женщины и руками старой карги. Пластическая хирургия или худу? Можно только гадать. С ней мужчина примерно её возраста с портфелем в руках. Он лысеет и, по-видимому, компенсирует это, отращивая густые бакенбарды. Он выглядит как её муж. Возможно, качок или стареющий скинхед. Третий — темноволосый молодой парень с банальным смазливым личиком и так безупречно одетый в «Хьюго Босс», что, наверное, на память может цитировать старые номера GQ. Все трое густо покрыты чёрными знаками греха, словно пробирались сюда по одному из туннелей Черри Мун.

Разочарование на их лицах впечатляет. Самаэль — красавчик Рудольф Валентино^[159]. При виде моей покрытой шрамами рожи им кажется, что они ошиблись номером. Возможно, прошли не через те волшебные часы.

— Привет, — говорит Аманда, — Мы здесь, чтобы встретиться с нашим хозяином, Люцифером.

— Ты на него смотришь, Бренда Старр^[160].

— Я видела тебя раньше. Ты его телохранитель.

Я откусываю кусочек рёбрышка и слизываю с пальцев соус барбекю.

— Ты полагаешь, у Люцифера есть доступ только к одному телу? Посмотри мне в глаза. Разве ты не чувствуешь мою силу, славу и всё то прочее дерьмо, от которого кончает твоя тусовка?

— Ты знаешь, с кем разговариваешь? Следи за языком, — произносят бакенбарды. У него ярко выраженный британский акцент. Из тех, которые говорят: «Я за всю свою жизнь ни разу не открывал сам себе дверь».

— Какое мне дело до того, кто она, раз она не знает, кто я? Тот факт, что я здесь со множеством вкусных закусок ни о чём вам не говорит?

— Говорит, — отвечают бакенбарды. — Что ты достаточно умный самозванец, чтобы одурачить отель. Но тебе не одурачить нас.

— Что он здесь делает? — пищит красавчик.

Он указывает на Травена.

— От него так и разит Богом.

— Он мой коллега. Если это проблема, вы все можете спуститься головой вперёд по шахте лифта.

— Вот и доказательство, да, Аманда?

Она кивает.

— Грубая угроза недостойна нашего повелителя. Мы уходим.

Они направляются к двери, когда Травен спрашивает:

— На ком из них меньше всего греха?.

Все трое останавливаются и оборачиваются, словно сомнения в их преданности греху — это оскорбление.

Я оглядываю их.

— Малыш.

Травен подходит к нему и кладёт руку на плечо парня.

— Как тебя зовут, сынок?

Парень отшатывается от него.

— Люк.

— Ты хочешь попасть в Ад, Люк?

Люк в поисках помощи смотрит на остальных. Бакенбарды делает пару шагов в их сторону, но останавливается, когда брошенный мной ему под ноги нож с металлическим «памм» вонзается в кафельный пол.

— Ты хочешь попасть в Ад? — спрашивает Травен.

Люк засовывает руки в карманы пиджака. Выпрямляется, стараясь выглядеть вызывающе.

— Чтобы вечно быть с Лордом Люцифером? Да. Конечно.

— Я прямо сейчас могу помочь тебе с этим.

Травен так сильно толкает Люка к стене, что его голова отскакивает от мрамора. Когда парень открывает рот, чтобы закричать, Травен не даёт тому закрыться и наклоняется, словно собирается поцеловать его. Люк пятится назад, но отступать некуда. Изо рта Травена в рот Люка перетекает чёрный туман. Лёгкий ветерок с пылью. Влажный маслянистый поток жидкости. Жужжащие твари, похожие на микроскопических ос. Пахнет палёными перьями и прогорклым луком. Лицо парня темнеет от греха, пока не становится чёрным, как у Манимала Майка. Когда Травен делает шаг назад, Люк падает на пол, кашляя и пуская слюни на свои дизайнерские лацканы. Аманда и Бакенбарды бросаются к нему.

Травен смотрит на Люка сверху вниз и говорит: «Ты думал, проклятие будет лёгким?».

— Что ты сделал с моим сыном? — кричит Аманда.

— Проклял его на веки вечные. Не так ли, Люцифер?

— Находящийся здесь отец поставил ему клизму из чёрной кармы. Люк нафарширован грехом больше, чем вся НБА.

Я опускаюсь на колени и приподнимаю веки Люка, чтобы взглянуть на его зрачки. Они размером с остриё булавки. Едва различимы.

— Вы понимаете, что в Даунтауне существуют традиции и процедуры? Полагаю, что для настолько раздутого от греха, я мало что могу для него сделать. В конечном итоге он окажется в шлюпке на огненной реке. Или в Пещере Презренных, с острыми как бритва кристаллами и плотоядными пауками. Как полагаете, Мамочка, что он предпочёл бы?

Бакенбарды смотрят на парня. Достает серебряную монету и кладут на язык парня. По её аверсу расползается чёрное пятно. За считанные секунды она приобретает вид столетней. Он глядит на Аманду.

— Он говорит правду. Я никогда прежде не видел столько греха в одном теле.

Он поворачивается ко мне и склоняет голову.

— Простите нас, Люцифер. Ваш внешний вид сделал нас слепыми, и мы не смогли разглядеть настоящего вас.

— У вас будет уйма времени полировать носом мне задницу в Даунтауне. Сейчас же я хочу получить ответы на свои вопросы.

— А мой сын? — спрашивает Аманда.

— Ответьте на мои вопросы, и я посмотрю, что смогу сделать для Маленького Лорда Долбоёба.

— Хвала вам, милорд.

— Он хочет, чтобы к нему обращались только как к Люциферу, — говорит Бакенбардам Аманда.

— Простите меня.

Люк открывает глаза и пытается оттолкнуть Аманду, но он слишком слаб. Она с Бакенбардами помогают ему добраться до дивана и оставляют его обмякшим, словно медуза, в кресле-качалке.

— Вы спрашивали о Голубых Небесах, — говорят Бакенбарды.

Он достаёт из внутреннего кармана пиджака клочок бумаги.

— У этого места много названий, но настоящее переводится приблизительно как «Дневной». Оно не существует в каком-либо определённом месте. Оно существует во времени. Говорят, что в 1582 году, когда папа Григорий перешёл со старого юлианского на христианский календарь, были потеряны пятнадцать дней. Эти пятнадцать дней, существующие вне нашего пространства и времени, и являются тем самым Дневным. Голубыми Небесами.

— И как туда попасть?

— Я не смог этого выяснить, Люцифер.

— Не очень хорошее начало, Лемми^[161]. Как насчёт той маленькой девочки?

Аманда касается тыльной стороной руки лба Люка. Откидывает назад прядь волос, упавшую ему на лицо.

— У нас нет её истинного имени, но мы полагаем, что её живым воплощением был ребёнок, известный как Мадридский Бесёнок. На самом деле она жила в Сангре-де-Сан-Жоан, торговой деревне за пределами города. История гласит, что она убивала и калечила странников на близлежащей дороге. Когда люди перестали по ней путешествовать, она убила жителей близлежащего городка. Когда для защиты призвали священников и охотников на волков, она убила их и ополчилась на свой народ. После того, как она убила и искалечила половину деревни, людям удалось загнать её в угол сарая и запереть там. Они сожгли её заживо. Когда нашли её тело, священник расчленил его вплоть до отдельных костей. Они верили, что если оставить тела, в которые вселились злые духи, целыми, то они смогут вернуться к жизни. В теле ребёнка двести восемь костей. Они похоронили каждую в отдельной могиле. Тело Мадридского Бесёнка заняло целое кладбище. Больше там никого и никогда не хоронили, и это место остаётся неосвящённым.

— То есть, типичная девушка из Долины^[162].

Никто не смеётся. Даже Травен не одаривает меня вежливой улыбкой. Стариканы.

— Вы когда-нибудь слышали о том, что называется Комрама Ом Йа.

— Нет, — отвечает Аманда.

— Как насчёт тебя, Россомаха?

Бакенбарды качают головой.

— Мне жаль, Люцифер.

Я подхожу к шведскому столу и беру кусок румаки^[163]. Поднимаю его высоко, чтобы все видели.

— Налетайте. Здесь хватит на всех.

Аманда бросает взгляд на Люка.

— Благодарю, но нет.

Я откусываю румаки и говорю с набитым ртом.

— Как насчёт вас, Отец? У вас только что была тренировка.

Травен подходит, наливает минеральной воды и садится у окна.

— Вы слышали когда-нибудь о парне по имени Тедди Остерберг? — спрашиваю я.

Аманда светлеет.

— Да. Тедди часть нашей семьи. То есть, он является частью твоей церкви в Лос-Анджелесе. Не слишком рьяный, но его семья чтит тебя уже три поколения.

— Как насчёт короля Каира? Кто-нибудь из вас знает его?

Люк перекатывается в своём кресле и дрыгает ногами, пытаясь поставить их ровно на пол.

— Каир, — говорит он.

Конечно, этот маленький говнюк его знает. Богатые детишки вроде него обожают якшаться с преступниками. Посещение трущоб для богатеев, это как НАСКАР для любителей жевательного табака.

— Напиши его адрес и номер телефона.

Люк достаёт телефон из внутреннего кармана пиджака. Неуклюже вертит в руках и роняет. Садится ровно и охлопывает карманы в поисках бумаги и ручки. Я выхватываю телефон из его руки и набираю в адресной книге «КОРОЛЬ КАИР». На экране появляется телефонный номер и адрес. Я переписываю их на бланк гостиницы. Бросаю телефон Люку на колени. Он приходит в себя. Всё такой же обсидианово-чёрный. Всё так же заилен грехом.

— Аманда, Тедди знает, кто такой мистер Макхит?

— Я так не думаю, Люцифер.

— Хорошо. Я хочу, чтобы ты сказала Тедди, что мистер Макхит, важная шишка из загородного храма, хочет с ним встретиться, но больше ничего не говори ему обо мне.

— Вам следует знать, что Тедди всегда был немного затворником, и стал ещё большим с тех пор, как его ограбили на улице несколько месяцев назад. Он практически ни с кем не встречается.

— Я обещаю не прикасаться к его игрушкам. Аманда, ты позвонишь ему ради меня?

— Да, Люцифер.

Она улыбается. Наконец-то она может что-то сделать без полной комнаты приспешников.

— Отлично. Ладно. Думаю, на данный момент мы здесь закончили.

— Люцифер, как насчёт Люка? — спрашивает Аманда.

— А что насчёт него? С ним всё будет в порядке.

— А как насчёт его души? После всего, что он сделал во имя тебя, несправедливо, что он должен подвергаться пыткам в Аду, а не стоять подле тебя.

— Какая часть моего резюме навела вас на мысль о моей справедливости?

— Пожалуйста, — умоляет Аманда.

Она закрывает рот руками из-за того, что осмелилась просить Люцифера об одолжении. Я киваю на принесённый бакенбардами атташе-кейс.

— Это оружие?

— Да, — отвечает он.

— Патроны вы тоже принесли?

— Конечно.

Я подхожу к столу и наливаю два стакана Царской водки. Один ставлю на стол, а тот, что поменьше, даю Люку. Он делает глоток и сплёвывает, словно набрал полный рот горячих углей. Он не в восторге, но может стоять, и его зрачки расширились примерно до нормального размера.

— Вот что я вам скажу, — говорю я, — Оставляйте пистолеты, узнайте всё, что сможете о Комраме Ом Йа, и уёбывайте отсюда. Я посмотрю, что смогу сделать, чтобы держать Богатенького Ричи подальше от мясорубки Даунтауна.

— Благодарю тебя, — говорит Аманда, хватая мою руку.

Я отдёргиваю её, когда она подносит её ко рту, словно собирается поцеловать. Она помогает Люку добраться до обратной стороны часов. Бакенбарды, уходя, отвешивают несколько небольших поклонов.

— Хвала тебе, Люцифер.

Я закрываю за ними дверь, беру атташе-кейс и подхожу туда, где сидит Травен. Открываю замки.

— Это то, на что ты надеялся? — спрашивает Травен.

— О, да.

Содержимое кейса слегка напоминает буфет. Настоящий шведский стол огневой мощи. Качественный набор. Не такой роскошный, как я боялся. Здесь есть серебристый «Зиг-Зауэр».45^[164] и маленький специальный «Дерринджер».38^[165]. Неплохой пистолет, чтобы носить в кармане, когда ты слегка нетрезв. Здесь также «Дезерт Игл».50^[166], пистолет, который я ненавижу даже сильнее «Глока». Этот пистолет вы видите в фильмах, потому что он большой, как ножка индейки, и сверкающий, как отполированный до зеркального блеска серебряный доллар. При виде его мы должны восхищаться обладающим им парнем, потому что тот может обращаться с чем-то столь мужественным и мощным. А о чём нам следует думать, так это о том, что, если только он не охотится на китов, единственная причина зачем кому-либо нужна пушка такого размера заключается в том, что он ни черта не умеет целиться, так что ему приходится проделывать повсюду дыры размером с мусорное ведро, в надежде попасть во что-то важное. Я откладываю «Дезерт Игл» в сторону.

Здесь есть совершенно непрактичный, но душевный пистолет «кобылья нога».40^[167]. Он напоминает укороченную винтовку с затвором, управляемым рычагом для подачи патрона перед каждым выстрелом. Не знаю, буду ли я носить его с собой, но несомненно оставлю себе. Последний пистолет — складной 9-мм «Свисс». Это самая яркая штучка в кейсе, но всё же не особо практичная. В закрытом виде выглядит как чёрная коробка для ланча, но нажимаешь на кнопку, и пружинный механизм раскрывает его, превращая в 9-мм пистолет с винтовочным прикладом. Кэнди бы умерла и отправилась на Небеса, в Хьюстон и обратно, если бы я дал его ей. Возможно, я так и сделаю, но не уверен, что собираюсь дать ей патроны. Ей может слишком понравиться звук «бах-бах», чтобы доверить. Я возьму Кэнди на стрельбы и посмотрю, как всё пройдёт.

Я достаю «Глок» из сумки и кладу на стол к остальным пистолетам.

— Хотите пистолет, Отец? Настали неспокойные времена.

— Мы всегда живём в неспокойные времена. Вот зачем нам религия.

— Для этого? А я думал для того, чтобы я мог избавиться от всей мелочи, что мне надавали на этой неделе.

— У тебя очень практичный взгляд на божественное.

— Я видел, как делают колбасу.

Травен берёт «Зиг», взвешивает в руки и осторожно кладёт на стол.

— Этого мальчика действительно станут пытать в Аду?

Я пожимаю плечами.

— Я просто давал им пищу для размышлений. Я могу отправить любого куда захочу. И не надо слишком горевать о парне. В Даунтауне всем хреново. Даже Люциферу. Я когда-нибудь расскажу тебе о своём повторяющемся ночном кошмаре о потерянном-тонер-картридже.

Травен небольшими глотками пьёт минеральную воду. Наверное, мне не следовало говорить последнюю часть. Я снова напугал бедолагу.

— Полагаю, я наконец-то увидел знаменитую Виа Долороза.

— Да. После того, как ты вернулся в Ад, я решил, что не могу просто читать обо всех этих тайных знаниях и ничего с этим не делать. Мне нужно было действовать. Мне нужно было научиться ими пользоваться. Как, по-твоему, я это сделал?

— Ты здорово напугал этих дьяволопоклонников, так что хороший выбор способа устрашения. Просто не пробуй его на громящих автозаправку наркошах. Для них он немного медленный.

Травен улыбается своей усталой улыбкой.

— Я запомню это.

— Откуда такой милый учёный, как ты, черпает сведения о вещах, подобных Долорозе?

Он медлит. Проводит рукой по волосам.

— Я нашёл это в книге шестнадцатого века по мрачной магии

Я киваю.

— Ты же знаешь, что это незаконно, верно? Ты преступник. Джесси Джеймс^[168] в «собачьем ошейнике»^[169].

— Благодарю, — говорит он. — Что теперь собираешься делать?

Хотел бы я, чтобы у меня был «Веритас». Он помог бы мне ответить на этот вопрос. Бакенбарды оставил свою потускневшую серебряную монету на кофейном столике. Я поднимаю её своей рукой Кисси.

— Ты поможешь мне принятьрешение. Убить Короля Каира или поговорить с Тедди Остербергом о девочке и святоше Джеймсе?

Я подбрасываю монету высоко в воздух.

— Выбирай, Отец.

— Орёл, — произносит он.

— Вечный оптимист.

Монета падает на пол, и я наступаю на неё ботинком.

Орёл.

— Ты победил. Что выбираешь?

— Иди поговори с Тедди Остербергом.

Я возвращаюсь к шведскому столу.

— Тебе было всё равно, второй вариант, не так ли? Ты просто не хочешь облегчить мне задачу убить Каира?

Он пожимает плечами.

— Хоть и проклятому, мне всё ещё трудно смириться с убийством.

— Как я и сказал, ты не можешь не быть хорошим парнем.

— Пока нет.

Интересно, Самаэль не оставил внизу «Проклятий»?

— У тебя ведь нет случайно с собой сигареты?

Травен качает головой.

— Я не курю.

— Я надеялся, что ты начал.

Я возвращаюсь к еде и беру Царскую водку. Ставлю обратно и наливаю себе чёрный кофе.

— Увидеть твой мир. Это пугающе, но захватывающе, — говорит Травен.

— Спасибо, но, по правде говоря, я бы предпочёл, чтобы ты расшифровал книги. Мне нужна информация от того, кому я могу доверять. Есть ли путь в Голубые Небеса? И что такое Комрама Ом Йа? Я знаю, что это оружие, и Аэлита хочет завладеть им. Но это всё. Может, ты сможешь выяснить, зачем.

— Если ты полагаешь, что так от меня будет больше всего пользы.

Я подхожу к окну и смотрю в направлении знака Голливуд. Потребуется время, чтобы привыкнуть к тому, что я дома.

— Эй, Отец. Это у меня глюки, или небо позеленело?

Травен подходит к окну.

— Когда это случилось?

— Не знаю. Что за грёбаный яд извергает этот город, чтобы окрасить всё небо в другой цвет?

— Я слышал странную историю по радио по пути сюда. Сказали, что остров Каталина исчез. Землетрясения не было, так что он не затонул. Он просто исчез. И все на нём. Почти четыре тысячи душ пропали без вести.

Призраки-убийцы и пропадающие острова. Звучит ужасно похоже на Аэлиту, но какой прок в уничтожении туристов? Это нисколько не приближает её к тому, чтобы пришить Бога. Разве что только Он под вымышленным именем проводит отпуск у побережья Лос-Анджелеса. Есть у Бога тайная яхта, полная купающихся красавиц?

Забавная мысль, но не думаю, что мистер Мунинн любитель загорать.

Я еду на адском байке по шоссе Тихоокеанского Побережья в холмы над Малибу. Полагаю, что с небом цвета Гамби^[170] и радио-небылицами о Каталине как о новой Атлантиде, никто не обратит внимания на мой байк. У Манимала Майка есть автомастерская. Спрошу его, не сможет ли он снабдить меня набором номерных знаков. Эти нарисованные фломастером на картоне убедительны только в том случае, если на них на самом деле не смотреть.

Когда я забираюсь на гребень холма, у меня звонит телефон. Я паркую байк и отвечаю. Это Кэнди.

— Чёрт побери. Откуда эти фотки?

— Моя новая берлога. Я решил, что раз уж мне суждено быть Люцифером, то следует жить как он.

— Могу я приехать и взглянуть?

— Позже. Я сейчас в Малибу, навещаю парня, который коллекционирует трупы, как другие коллекционируют комиксы.

— Вы знаете самых интересных людей, мистер Макхит. Позвони, когда вернёшься. Я хочу приехать и сломать что-нибудь из твоих новых вещей.

— Думаю, я смогу выкроить на тебя время. Не ешь перед тем, как приехать. У меня достаточно еды, чтобы накормить крестовые походы.

— До встречи, Брюс Уэйн^[171].

— До встречи, майор Кусанаги^[172].

Резиденция Тедди Остерберга представляет собой утопающее в зелени поместье в самой высокой точке холмов Малибу. Летом эта область любит сохнуть и гореть, даже когда ещё не становится коричневой. Можно утверждать, что в поместье Тедди сто лет не разводили даже костра. Требуется много денег и людских ресурсов, чтобы круглый год поддерживать такую пышную зелень. Многовато компании для отшельника.

Дом представляет собой готическую громаду начала XX века. Больше напоминает банк, чем жилой дом, но с видом на Западный Лос-Анджелес в одну сторону и практически на Японию в другую. На круговой подъездной дорожке стоит белый «Роллс-Ройс Фантом» с откидным верхом. Я стучу в дверь. Несколько секунд спустя слышу шаги, и дверь открывается.

Я тотчас его узнаю. Тедди — тот штатский в синоде в классном костюме и с маникюром от Микеланджело. Он тёмный от знаков греха, но происходит из «старых денег», так что, скорее всего, уже родился запятнанным, и с тех пор поднабрался ещё.

Я оборачиваюсь и указываю вверх.

— Мистер Остерберг, вам не кажется, что небо зелёное?

— Гм-м, — произносит он как парень, видавший гораздо более странные вещи. — Определённо, так и есть. Должно быть, вы мистер Макхит. Пожалуйста зовите меня Тедди.

Он протягивает руку, и я пожимаю её. Дверь открыта ровно настолько, чтобы он мог стоять в проёме, так что я протискиваюсь мимо него и захожу внутрь. Моё раздражение сменяется злостью оттого, что Травен послал меня сюда вместо того, чтобы отправиться за Королём Каиром, и я приготовился выместить её на Тедди. Он не говорит ничего, когда я вхожу внутрь. Просто с минуту стоит у двери, и затем закрывает её, запирая нас в большом фойе, тихом, как могила, и чистым, как операционная.

— Я был удивлён, увидев, что ты сам открыл дверь. У обитателей Малибу обычно есть безработные актёры второго плана, стоящие весь день по стойке смирно, в надежде, что кто-нибудь подъедет по дорожке.

— Уверен, что у некоторых так и есть, но я не держу прислугу. Здесь только я, так что открывание двери — тот навык, который мне пришлось освоить самостоятельно.

В фойе темно, но в других комнатах горит тусклый свет. Мне понадобятся очки ночного видения, если я захочу разглядеть что-нибудь интересное, не разжигая костёр. Всё, что я вижу в полумраке, — это незажжённую люстру над овальным залом. Широкую лестницу на второй этаж. Кусочек столовой и гостиной слева. Столы по краям фойе, уставленные скульптурами из костей. Птицы. Собаки. Цветы. Тедди — своего рода Человек Тик-Так со скотобойни. Приятно видеть, что у него есть чем скоротать долгие дни и ночи полного одиночества.

— Обычно у меня в доме не бывает гостей, — говорит Тедди.

— Я так и слышал.

— Я имею в виду, что с вашей стороны слегка невежливо врываться сюда, пусть даже вы и один из друзей Аманды.

— Я не друг Аманды. Для этого она слишком низко на тотемном столбе. Это не то место, где мне хочется быть сегодня, так что на самом деле мне плевать на твои обиды. К тому же, я не вижу никаких признаков того, что ты являешься частью мира Аманды. Где жертвенные девственницы и перевёрнутые пентаграммы?

Я застал Тедди врасплох. Он нервно смеётся и не отпускает дверную ручку.

— Здесь вы не найдёте ни одной девственницы, а что касается даров Лорду Люциферу, я держу их в своих личных покоях. Иногда они расстраивают тех немногих гостей, которые у меня бывают.

— Могу я увидеть какие-нибудь?

— Ни единой.

— Ни единой? И ты назвал меня невежливым.

Я прогуливаюсь по залу, внимательно разглядывая скульптуры. Это странные маленькие произведения. Одновременно замысловатые и грубые. Мне кажется, некоторые из костей — человечьи.

— Кто ухаживает за территорией, если у тебя нет прислуги?

— Приходящие работники. Я считаю, что, если слишком долго держать рядом какую-либо команду, им становится скучно, и работа становится небрежной. Постоянный приток новых лиц держит всех в тонусе.

Это первое, что он сказал, прозвучавшее как слова богатого мудака, которого я ожидал увидеть. Ему не нравится, что я нахожусь внутри его замка. Это больше, чем невежливость с моей стороны. Его сердцебиение ускорилось, а зрачки сузились от напряжения, вызванного необходимостью сохранять спокойствие.

— По правде говоря, я ценю свою приватность больше, чем идеальный газон. Итак, чем я могу вам помочь, мистер Макхит? Аманда сказала, что вы посещали храмы Калифорнии и у вас есть несколько вопросов по поводу моей коллекции.

Хорошая работа, Аманда. Возможно, я всё-таки уберегу твоего ребёнка от огня.

— Так и есть. Прежде всего, что конкретно она из себя представляет?

— Ах, определения. Всегда хорошо начать с этого. Большинство людей, знающих об этом поместье, говорят, что я — имея в виду семью — коллекционирую кладбища. Это не так. В действительности, всё наоборот. Мы коллекционируем призраков. Мы заповедник призраков, во многом подобно тому, как есть заповедники для волков, тигров и других находящихся под угрозой исчезновения существа. Кладбища — внешняя часть этой работы. Призракам нужно где-то жить, и большинству из них нравятся привычные места.

— Они не бродят по дому?

— Некоторые пробовали. Для этого у меня есть сервисная служба. Раз в месяц приходит команда гватемальских ведьм и возводит барьеры от духов. Они уже пятьсот лет имеют дело с призраками майя, так что, думаю, они знают, что делают. Я люблю своих призраков, но, как и семейные коты, они внешние, а не внутренние друзья.

— Сколько мёртвых друзей живёт здесь с тобой?

— Понятия не имею. Не хотите экскурсию?

— Почему бы и нет.

Он испытывает видимое облегчение от того, что, наконец, может вытащить меня обратно на улицу.

Мы обходим фасад дома и направляемся туда, где в тени припаркован безупречный гольф-кар. Я сажусь рядом с Тедди, и мы направляемся в дебри его поместья. На мне та же рубашка, что и во время визита Аманды. Надеюсь, она достаточно тёмная, чтобы свет не отражался от доспехов. Я не хочу, чтобы пришлось объяснять это. Хотя я и не должен был бы ничего объяснять парню, использующему скелеты в качестве набора для моделирования. Забавное хобби для того, кто с таким благоговением говорит о мёртвых.

— Аманда сказала, что ты большая шишка в местном храме. Как у тебя это получается?

Тедди качает головой.

— Дорогая Аманда. Вся в этих фантазиях о том, как снова вовлечь мой маленький клан в повседневную рутинную работу.

Он быстро поворачивается ко мне.

— Надеюсь, я не проявляю грубость, ведь вы сами из храма.

— Нет. Бог зануда. Дьявол скучный. Хуже только те, кто руководит храмами. Они считают, что все должны на четвереньках драить вместе с ними полы.

— Верно подмечено, — говорит Тедди.

Интересно, как там дела у Деймус. Кто-нибудь уже прикончил её? Не знаю, сколько времени потребуется Буеру, чтобы спроектировать и построить её храм, но, держу пари, это будет не быстро. Мерихим со своей командой будут саботировать проект. Кто-нибудь может взорвать всё строение в день открытия. Это всё, что нужно Аду. Ещё одна мученица. Интересно, рассчитывает ли Деймус на то, что её защитит её крёстная богиня фея? Я бы на это не поставил, но тогда я удивлён, как она и её церковь продержались так долго. Возможно, на их стороне есть какие-то ангелы без хвостов и рогов.

Впереди тесно заставленное подразделение каменных мини-дворцов. На металлических воротах на входе просто написано: «ПРИХОД». Что это за приход, отвалилось давным-давно. Это старое новоорлеанское кладбище, с его надземными гробницами, затащенными на этот холм, как Фицкарральдо^[173] тащил свой корабль.

— Итак, ты не проводил время в летних сатанинских лагерях, сжигая Библии и мочась на распятия?

Теперь, когда мы на его территории, кажется, Тедди расслабился. Он достаёт чёрную сигарету «Собрание»^[174], суёт в рот, затем снова вынимает, не прикуривая.

— Я проводил каждое лето здесь, либо со своим отцом или дедом, исследуя новые места с привидениями, нуждающимися в защите. Я стараюсь быть любезным с Амандой и её компанией, но я уже много лет не был ни на одном из их собраний. Со времён деда никто в семье не воспринимает их всерьёз.

Тедди указывает на кладбища вдалеке, используя сигарету как указку.

— Он собрал коллекцию наших первых кладбищ примерно в то же время, когда разбогател на добыче серебра. Он полагал, что эти два события неразрывно связаны, поэтому считал своим долгом создать рай для призраков. Он присоединился к храму Люцифера потому, что политические связи облегчали ему экономить на налогах с доходов от продажи серебра и доставлять иностранные могилы.

— Кажется, здесь пребывает большое число призраков. Ты не пробовал держать их привязанными к земле?

Тедди качает головой.

— Мои подопечные остаются или уходят, как им заблагорассудится. Возможно, если бы Бог более охотно презентовал Себя, они бы так не страшились того, что ждёт их, когда они, наконец, перейдут в мир иной.

— С этим не поспоришь.

Незажжённая сигарета Тедди сводит меня с ума. У меня до сих пор нет «Проклятий».

— Не возражаешь, если я возьму одну?

— Ничуть.

Он протягивает мне пачку. Я беру одну, отрываю фильтр и бросаю на его лужайку. Тедди даже не дёрнулся, но он видел, как упал бычок, и точно знает, где тот лежит. Позже он придёт сюда со щипчиками и отбеливателем, чтобы убрать за мной.

Я прикуриваю сигарету от зажигалки Мейсона. Без фильтра дым жёсткий и жирный, как стопятидесятикилограммовая медсестра, делающая мне искусственное дыхание. Под нами гектары земли, нарезанные и поделённые между несколькими кладбищами. Целый жилой массив для покойников.

— Кстати о Дьяволе, справа от вас иностранное святилище. Маленькое, из французских Канн.

Это полная котов милая коллекция каменных памятников и гробниц размером с телефонную будку. Похоже, котам нравятся мёртвые французы. Надо будет как-нибудь спросить об этом Видока.

— Тут наш первый импорт из Азии.

Миниатюрные пагоды конфетного цвета и декоративно отделанные каменные плавучие дома заполняют очень старое, очень тесное тайское кладбище. За ним находится воссозданное импровизированное кладбище времён Гражданской войны, в комплекте с крошащимися деревянными табличками.

— Как, чёрт возьми, вы всё это делаете?

Тедди сияет, довольный тем, что я впечатлён.

— Мы держим на постоянной основе группу инженеров-некромантов. Они осматривают кладбище, гробы, надгробия и тела. Всё, что имеет отношение к смерти. Затем наносят на план точную глубину и местонахождение каждого захоронения относительно звёзд. Затем кладбище разбирают и восстанавливают здесь, с точностью до миллиметра воспроизводя первоначальное состояние.

Тедди отгоняет муху, первую, которую я здесь вижу. Наверное, какой-нибудь неблагодарный хрен оставил поблизости открытой нору, словно сурок-переросток.

— Если понадобится, мы можем перенести родную почву обратно вместе с извлечёнными останками.

Забавно, что Тедди настолько же невыразителен, насколько впечатляюще поместье. Я даже забываю обращаться с ним как с дерьмом. При всей своей эксцентричности, Тедди один из невыразительных людей. Они хотят слиться с мебелью и исчезнуть. Это не депрессия. Это скорее отчаянное желание стать невидимым. Он терпит меня только потому, что не хочет настолько разозлить остальных дьявольских фриков, чтобы они начали сторониться его. К тому же, это шанс блеснуть. Если бы я сидел рядом с ним в синоде, гарантирую, он не сказал бы мне ни слова за весь вечер. Он холодная овсянка в мокасинах за тысячу долларов. Должно быть, папа с дедушкой нанесли ему серьёзную травму, прежде чем оставить одного на холме лишь с мёртвыми приятелями.

— Слышал об этой маленькой девочке?

Наконец он прикуривает эту чёртову сигарету и делает затяжку.

— Все о ней слышали. Если вы намекаете, что она одна из моих, то это не так. Как и большинство призраков, мои совершенно неагрессивны.

— У тебя никогда не было проблем с привидениями?

Он пожимает плечами. Поворачивает руль и едет вдоль длинного каменного кургана.

— У них, как и у всех, бывает плохое настроение, но они не шляются, нападая на людей с ножом.

У меня не выходит из головы история Аманды о Мадридском Бесёнке. Здесь она была бы как дома.

— Притормози.

Тедди останавливает тележку под вздымающимся каменным ангелом.

— Тедди, я на это не куплюсь. Это ярмарка привидений, и все они ручные маленькие кролики? Не верю. Ты связан с этой девочкой. Не знаю, как, но связан. И, видишь ли, она охотится на святошу Джеймса.

— Кого?

— Заткнись. Охотиться на него, означает охотиться на меня.

Я достаю.45 и тычу ему в рёбра.

— Знаешь, что случается с людьми, которые пытаются убить меня или моих близких?

Тедди побелел как его «Роллс-Ройс». Попытался сглотнуть, но поперхнулся слюной.

— Пожалуйста. Я не знаю, что вам нужно. Эта девочка не из моих.

— Лжец, — говорю я, чтобы перепроверить, но момент упущен. Я могу прочесть это по его сердцебиению и дыханию. Микроскопическую дрожь в его голосе. Мудила говорит правду. Я всё равно не убираю пистолет.

— Кто на это способен? Призвать и контролировать столь могущественного духа?

— Не знаю. Может, кто-то из храма. Насколько мне известно, это могла быть Аманда.

— Умоляю. Она не может держать в узде даже своего ребёнка. Что она будет делать с маленькой Лиззи Борден^[175]?

— Пожалуйста, не стреляйте в меня.

— Уверен? Мог бы остаться здесь навсегда со своими собутыльниками.

— Что мне сказать, чтобы вы мне поверили?

Я опускаю пистолет и кладу его себе на колени.

— Ничего. Уже поверил.

Эта девочка не может быть одной из его. По крайней мере, если это и так, то он этого не знает.

Раз она не связана с Остербергом, то я вернулся к тому, с чего начал, и в целом вся эта поездка была бессмысленной. Травен должен это признать. По крайней мере, один из нас будет счастлив. Мне следует пристрелить Тедди хотя бы за то, что он оказался у меня на пути к королю Каиру.

— Тедди, давай вернёмся к усадьбе. У меня сыпь от всего этого свежего воздуха.

На обратном пути мы проезжаем мимо того, что выглядит как вполне обычное кладбище. Только одно не так.

— Что за история с этим участком могил?

— Что вы имеете в виду?

— Американские надгробия указывают на восток, в сторону восходящего солнца. Эти же обращены на запад. Мне кажется, твои некро-тимстеры^[176] напортачили.

Он качает головой.

— Для того, кто настолько… легко возбудим, у вас цепкий взгляд.

— Я говнюк. Но я не слепой.

— Отвечая на ваш вопрос, это английский гностический участок. Они до глубины души были «белыми воронами», отвергавшими реальность этого мира. Когда они умирали, их хоронили и размечали не в ту сторону, чтобы навсегда продемонстрировать их презрение к этому миру.

— Ты бы выиграл миллиард долларов в «Свою игру», если бы все категории были «жуткие факты о мёртвых».

— Не могли бы вы убрать свой пистолет, мистер Макхит? Думаю, вы поняли, что я не представляю угрозы.

— Да, но я нервный пассажир, а это что-то вроде моей подушки безопасности.

Тедди привозит нас обратно к передней части дома. Он паркует тележку обратно в тень. Вылезает и ждёт меня, как послушный ребёнок.

— Надеюсь, Тед, никаких обид. После того, как этот призрак стал охотиться на святошу Джеймса, мне нужно было тебя проверить.

— Конечно. Могу я теперь идти?

— Безусловно. Беги отсюда, негодник.

Он не двигается, пока я не засовываю пистолет обратно за пояс.

— Спасибо, что заглянули.

— Пожалуйста. Увидимся в загробной жизни.

Тедди торопливо направляется к дому. Он не бежит, хотя ему этого и хочется. Да, кто-то над ним хорошенько поработал, раз он поблагодарил меня после того, через что я заставил его пройти.

Я беру свои слова обратно, всё, что я когда-либо говорил о богатых. Я люблю громких богачей. Я хочу, чтобы богатые были обдолбанными, уродливыми, показными и украшенными кровавыми бриллиантами. Богатые вроде Тедди, типажа мышки Эмили Дикинсон^[177], намного хуже. Пытаться ненавидеть Тедди — всё равно что ненавидеть обойный клей. Когда вернусь домой, нужно написать любовное послание омерзительным богачам, чтобы дать им понять, как сильно я их ценю. Их восхитительные излишества дают мне питательную пищу для презрения, и я люблю их за это.

Мне требуется двадцать минут, чтобы спуститься с холма. Когда я сажусь на байк, небо снова голубое, но облака стали тускло-серыми. Клянусь, я вижу заклёпки по их бокам, словно это плавучие острова из стали. Я собираюсь завести с пинка байк, как звонит мой телефон. У Кэнди так же плохо с терпением, как и у меня. Но это не она.

— Хорошо обустроился в своём новом доме? Напор воды хороший? Под кроватью чисто? Слышал, «Шато» расположен близко ко всем знаковым местам.

На этот раз голос другой. Женский, но я знаю, кто это на самом деле. Это не прекратится.

— Снова ты. Я знаю, что ты говоришь через смертного. Почему бы тебе не прийти в «Шато», и мы всё обсудим, как пара дружелюбных разумных монстров?

— Что бы сказала Элис о том, что ты так быстро и легко поселился в резиденции Сатаны? Хорошо, что она вернулась на Небеса. Кто знает, что бы случилось с ней, если бы она осталась с тобой.

— Не смей говорить об Элис, ты, адовская блевотина. Я знаю, чего ты пытаешься добиться. Ты хочешь, чтобы я вернулся туда.

— Ты видишь её сейчас? Её милое личико на стене вместе со всеми остальными покойниками, которые на твоей совести.

— Тебе кажется, что ты хочешь, чтобы я вернулся, но поверь мне, ты этого не захочешь.

— К слову, о покойниках, мы здесь по колено в них увязли. Никто не думает, что ты вернёшься. Я меньше всех. Каждый бульк и пузырёк в каждой воронке звучат как приговор для этого сброда.

— Если я вернусь, то решу, что лучший способ найти тебя — это перебить всех адовцев. Не знаю, сколько времени это займёт, но у нас есть целая вечность, чтобы попытаться. Надеюсь, у тебя хороший тарифный план.

— Если ты думаешь, что раньше всё шло наперекосяк, погоди, пока не увидишь, что будет на этот раз. Эти бедные потерянные души без твоей защиты.

— То, что я не возвращаюсь, не означает, что у меня нет планов. Они ещё долго будут в порядке после того, как ты станешь кормом для дриттов.

— Так приятно слышать твой голос.

— Ага. Ты моё злобное прошлое. Все птицы возвращаются домой и срут тебе на голову. Мёртвая девушка всё поведала мне об этом. Я считаю, что на это рад Ад может выгореть дотла. Расскажи всем там, внизу, что я так сказал.

— Неважно, как далеко или быстро ты бежишь, этого окажется недостаточно. Я всегда буду с тобой.

Я отключаюсь. Телефон тут же звонит, но я игнорирую его. Он продолжает звонить на всём пути через Малибу.

На обратном пути я высматриваю Каталину, но не могу найти его. Иногда его скрывает погода. Вероятно, именно тот случай.

Кэнди ждёт в холле верхнего этажа «Шато Мармон», когда я открываю дедушкины часы.

— Да ты издеваешься надо мной.

— Собираешься стоять там или войдёшь и посмотришь сама?

Она проходит и останавливается прямо в проходе, пытаясь вобрать в себя всё это. Я бывал здесь и жил во дворце Люцифера в Даунтауне, но не уверен, что она когда-либо раньше оказывалась в такой явной ситуации потребления.

Она кладёт руки мне на плечи и крутит меня взад-вперёд.

— Классная рубашка. Собираешься получать лицензию на торговлю недвижимостью?

— Детка, единственная недвижимость, которая имеет значение — это милая могилка, в которую ляжет другой парень.

— Люблю, когда ты ругаешься.

Она обходит главную комнату, проводя пальцами по дорогой мебели и картинам.

— Ринко лучше? — спрашиваю я.

— Она обучается у Аллегры. Почему бы тебе не позволить мне беспокоиться о Ринко?

— Ладно.

Она обходит по кругу комнату и подходит к тому месту, где я устроился рядом с шоколадно-коричневым кожаным диваном, низким журнальным столиком и парой мягких кресел возле телевизора.

— Это всё твоё?

— Полагаю, да. Это всё для мистера Макхита. Насколько мне известно, Люцифер — единственный Макхит в округе.

— То есть, ты можешь делать всё, что захочешь.

— Ага. Никак не могу выбрать между стрелковым тиром и студией макраме.

Кэнди запрыгивает на диван и скачет, как ребёнок на кровати. Её короткие волосы развеваются вокруг лица, а Чак Тейлоры оставляют мягкие следы на диванных подушках.

— Ты здесь развлекаешься?

— Этот действительно крепкий. Обычно к этому времени они уже разрушаются.

Прыгая, она снимает куртку и бросает в меня. Затем рубашку. Затем кроссовки и брюки.

Продолжая прыгать, она говорит:

— Присоединяйся. Давай сломаем его.

Я ловлю её в прыжке и опрокидываю плашмя на спину. Забираюсь на диван и становлюсь над ней на колени. Она расстёгивает мне брюки, пока я снимаю рубашку. На этот раз всё больше похоже на то, когда мы в первый раз вместе остановились в отеле «Бит». Мы разбиваем журнальный столик, когда я переворачиваю её на него. Мы опрокидываем бамбук в кадках и разносим в дребезги кресла. Но мы не поцарапали диван.

Позже звонит мой телефон.

— Ответишь, и ты покойник, — говорит Кэнди.

— С каких это пор ты не отвечаешь на телефон?

— Я не это имела в виду. Я просто не хочу, чтобы сюда нагрянула кучка монстров или демонов, так что мне нужно одеться.

— В спальне есть халаты.

— Правда? Я люблю халаты.

Она скрывается в коридоре. Телефон перестаёт звонить. Она выходит в тёмно-бордовом махровом халате, толстом, как «белые страницы» Лоуренса, штат Канзас.

— Есть слово халатгазм? — спрашивает она, — Потому что, если есть, я только что его испытала.

Пиликает мой телефон. Сообщение от Касабяна. Кто-то вломился в «Макс Овердрайв». Я поднимаю трубку гостиничного телефона и звоню консьержу.

— Мне немедленно нужна машина.

— Конечно, мистер Макхит.

Я кладу трубку и начинаю натягивать одежду.

— Если хочешь пойти со мной, тебе нужно одеться.

— Я одета.

— Нет, не одета, — говорю я и протягиваю складной пистолет.

— Что это?

— Нажми на кнопку наверху рукоятки.

Раскладушка раскрывается книзу, словно двери бомболюка реактивного самолёта. Кэнди прикладывает к плечу оружейный приклад, целится по всей комнате и давит на спусковой крючок пистолета, издавая звук «Бац!».

— Вот именно поэтому я не стал его заряжать.

— Нечестно.

— Таковы правила.

— Кайфолом.

— Всегда можешь вернуть, если он тебе не нравится.

— Шутишь? Это мой новый плюшевый мишка в постель. Вы с Ринко можете подвинуться. Я каждую ночь буду прижиматься к этому милому щеночку.

Я не стал акцентировать внимание, что она проводит со мной не больше нескольких часов за раз, не то, что всю ночь.

Мы едем в гостиничном лимузине в «Макс Овердрайв». Водитель не разговаривает с нами. Даже не смотрит в зеркало заднего вида. Должно быть, он слышал о предыдущем водителе Люцифера. О том, который в итоге оказался с зашитым ртом.

Боковая дверь «Макс Овердрайв» выглядит так, словно разъярённый алкаш забил её до смерти кувалдой. Торговый зал на первом этаже разгромлен настолько, насколько может быть разгромлено пустое помещение. Каждый стеллаж и каждая полка были разбросаны и разнесены вдребезги. Это даёт ответ на один вопрос. Одному человеку потребовалось бы по меньшей мере полчаса, чтобы причинить так много ущерба. Значит, их было больше, чем один. Сколько их осталось? Я достаю «Зиг» и начинаю подниматься по лестнице.

Дверь приоткрыта. Я толкаю её до конца носком ботинка. Касабян сидит на полу, потягивая пиво, прислонившись спиной к мини-холодильнику. Спальня разгромлена, но в лучшем состоянии, чем магазин. Особо не видно, чтобы что-либо было сломано. Лишь перевёрнуто и свалено на пол. Когда Касабян шевелится, механизм одной из его ног одновременно скрежещет и хрустит. Его левая нога выгнута в сторону чуть ниже колена. Адские гончие — отнюдь не изящные устройства. Потребовалось большое усилие, чтобы нанести такой урон.

— Чёрт, — говорю я.

— Осторожно, на тот случай, если один из них всё ещё где-то здесь. Они были очень придирчивы к богохульству, — говорит Касабян.

— Привет, Кас, — говорит Кэнди. — Болит нога?

— Только когда я дышу или думаю.

Мы с Кэнди садимся на кровать. Касабян протягивает пиво. Мы качаем головами.

— Это ведь не имеет никакого отношения к тебе и твоим тёркам с Королём Каиром?

— Не знаю. Они не сказали, чего хотели? — спрашиваю я.

— Особо не болтали. В основном крушили и разбрасывали, а затем парочка их скакала по моей ноге, спрашивая, где они.

— Не сказали, что это за «они»?

— Мне кажется, они имели в виду бабки. Я сказал им, где деньги, и когда они нашли их, то прекратили и свалили. Две сотни кусков наличными, и они просто ушли.

Рядом с перевёрнутым столом лежит пачка «Проклятий». Я достаю сигареты и прикуриваю парочку, передавая одну ему.

— Добрые христианские малые. Не укради, и всё такое худу Десяти Заповедей. Новая Золотая Стража. Разгромить помещение и разъебенить тебе ногу — это ради общего блага, но взять хоть цент — это смертный грех.

Касабян ставит пиво и пытается встать. Нога подламывается, едва он переносит на неё свой вес. Он лежит на спине.

— Посмотри на меня. Мне следовало остаться на своём скейтборде.

— Все в порядке. Я познакомился с одним парнем, и он у меня в долгу. Он завершит твоё тело.

Касабян приподнимается на локтях.

— И что потом? Мне ждать, когда очередной Любопытный Джордж^[178] войдёт в дверь и сломает мне вторую ногу? Всё было тихо, скучно и прекрасно, пока ты не вернулся, а теперь снова полное дерьмо.

— Довольно грубо, и даже неправда, — говорит Кэнди.

— Это говорит симпатичная девушка с двумя работающими ногами. Если бы не ты, он был бы здесь, чтобы надрать задницы этим парням.

— Не вини её. Это ты, Старый Брехун, хотел, чтобы я ушёл, — говорю я.

— А ты тот, кому следовало игнорировать меня, как делал это раньше. Что я знаю? Я голова на палке. Меня переполняют эмоции.

Волшебный Шар Номер 8 и сингулярность всё ещё в отеле «Бит». Нужно перетащить их в «Шато». Касабян бросает пивную банку в небольшую кучу на другом конце комнаты. Открывает холодильник и достаёт ещё одну.

— Кстати, я наблюдал Ад на твоей гляделке. Без звука не всё понятно, так что, может быть, ты сможешь мне помочь. Горящие церкви — это хорошо или плохо?

Дерьмо. Мерихим работает быстро. Деймус не станет молча сносить нападение. Интересно, не Семиаза ли попустительствовал этому, чтобы заманить меня обратно? Этому не бывать.

— Что-нибудь ещё?

— Много чего. Я всё время думаю об уродах в форме, выбивающих дерьмо из других уродов в красных штанах. Красные штаны там — это что-то вроде никакого-белого-после-Дня-Труда^[179]?

— Мне нужно перевезти кое-какие вещи из отеля в безопасное место. Если не хочешь оставаться здесь, можешь поехать с нами.

— И быть калекой и третьим лишним в твоём маленьком любовном гнёздышке? Нет уж, спасибо. Марионетки Каира знают, что здесь ничего нет. Они не вернутся.

— Надеюсь, ты прав. Я собираюсь повесить боковую дверь и наложить кое-какие заклятия там и в переулке. Если захочешь выйти, делай это через главный вход. Там я наложу несколько более лёгких заклятий.

— Надеюсь, что вспомню всё это, когда пойду в «Вайпер Рум»^[180] знакомиться с крутыми парнями.

— Здесь где-нибудь есть Спиритус Дей?

— В аптечке есть маленький флакон.

На обратном пути в «Шато» мы делаем короткую остановку в отеле «Бит». Мне жаль Касабяна. Если я магнит для дерьма, то он магнит для пиздюлей. Возможно, мне следовало заставить его поехать с нами. Ему бы это понравилось. Ещё один повод для нытья.

В «Шато» мы с Кэнди ломаем ещё больше мебели, а потом я пытаюсь придумать, что делать дальше. Диван не двигается с места. Он айсбергом возвышается над тонущим «Титаником» переломанной мебели.

Подхожу к окну, чтобы покурить. Что-то, что могло бы быть айсбергом, скользит по бульвару Сансет, разрушая дорогу, выбивая окна в зданиях на противоположной стороне улицы и круша автомобили. Затем оно бесшумно исчезает из виду. Звёзды над головой мигают, словно разноцветные гирлянды на рождественской ёлке. Вдали виднеется зарево пожара и слышится вой сирен. Как там звучала цитата в «Джоси Уэйлс — человек вне закона»^[181]? «Приготовьтесь, маленькая леди. Ад придёт на завтрак».

Где-то ближе к рассвету у меня возникает мысль. На хуй святошу Джеймса. Он мне не нужен. Я хочу Ключ от Комнаты Тринадцати Дверей, но я прекрасно справляюсь и без него. Конечно, он не стоит того, чтобы мириться с этой каруселью дерьма. С призраком с румяными щеками, из-за которого все скачут, словно курица на электрической изгороди. Настырным скелетом, ноющим, как самая эмоциональная подружка со времён Офелии. Размазнёй из Малибу, гоняющим чаи со скелетами. Даунтаун снова превращается в дерьмо, а Лос-Анджелес в огне. И я знаю, что дальше будет только хуже. Если Семиаза не может справиться с адом, как, предполагается, я должен это делать? Мне ничего этого не нужно. На хуй святошу Джеймса. Аэлита и король Каир — вот те, о ком мне нужно беспокоиться, и под «беспокоиться» я имею в виду убить.

Мы сидим в угнанном минивэне «Форд» «мамочки футболиста»^[182] между хипстерской художественной галереей и магазином костюмов.

— Так это и есть твоё представление о двойном свидании, — говорит Аллегра.

— Ты хотела вернуться в поле. Добро пожаловать в захватывающий мир окопной войны.

— Мы просто сидим здесь.

— Мы ждём приказа наступать. Тогда мы ринемся прямо на вражеские пулемёты и колючую проволоку.

— А пока что у нас есть терияки, гёдза и суп мисо, — говорит Кэнди, передавая пенопластовые коробки.

— И сакэ, — говорит Видок. — Я зажгу свечку в честь прекрасной богини Мацуо, чтобы почтить каждую бутылку, которой она одаривала нас на протяжении многих лет.

— Это будет пожароопасно, — произносит Кэнди.

— Что за жизнь без риска? — отвечает Видок.

— Долгая, — комментирует Аллегра. — И с уймой времени, чтобы быть благодарным за все те глупости, которых не совершил. Вроде слежки за квартирой убийцы.

— Мы не следим за квартирой Каира. Думаю, ему принадлежит всё здание.

— Я чувствую себя лучше, зная, что мы охотимся на владельца недвижимости. Это делает ситуацию более дружелюбной, — комментирует Кэнди.

Аллегра палочками для еды макает гёдза в соевый соус и скармливает Видоку. Тот улыбается и легонько целует её в губы.

— Добрый отец сказал мне, что ты вчера стал свидетелем Виа Долороза, — говорит он.

Я киваю, не сводя глаз с двери на другой стороне улицы.

— Было дело. Травен превратился в реального громилу. Он проделывал это с другими людьми? После визита Аманды он хотел пойти со мной на встречу с Тедди Остербергом. Вот была бы потеха.

Видок качает головой. Отпивает ещё сакэ.

— Отец — хороший и серьёзный человек. Он бы никогда не стал злоупотреблять своей силой.

— Как скажешь. Я лишь надеюсь, что он не ребёнок с заряженным пистолетом.

Кэнди на секунду перестаёт есть.

— Это укол в мой адрес?

— Твой пистолет не заряжен. Я проверил.

Она поворачивается к Аллегре.

— Старк собирается взять меня на перестрелку. Вы с Эженом должны пойти с нами.

— Звучит весело.

Кэнди хмурится.

— Отец Травен ведь не Саб Роза?

— Нет.

— Тогда как он может проделывать Долорозу?

Я пожимаю плечами и откусываю кусок курицы терияки.

— Аллегра — не Саб Роза, а я научил её руками добывать огонь.

Аллегра машет палочками для еды, словно качая головой.

— Ты не обучил меня этой магии. Ты дал её мне.

— Достаточно справедливо. Но существуют некоторые виды старинного худу, которые под силу даже гражданским, если те выучат правильные заклинания и принесут правильные жертвы. В этом-то и проблема. Они не выросли в окружении настоящей магии и не понимают, с какой силой играют.

— Плюс, большая часть наиболее распространённой старинной магии — Злая Магия. Это то, чем воспользовался Отец Травен, — говорит Видок.

— Что за Злая Магия? — спрашивает Кэнди.

— Это то, что Саб Роза называют чёрной магией, — отвечаю я.

— Саб Роза верят в четыре системы магии. Эфирную, которая описывает экстрасенсорные способности, прорицание, телекинез и тому подобное, — продолжает Видок.

— Другими словами, стоячая магия, — добавляю я.

— Есть телесная магия. Физическая магия.

— Трогательная магия.

— Магия при помощи рук, — говорит Видок. — Зелья. Исцеление. Изготовление амулетов. Чтение предметов. И есть Зловещая.

— Которая является самой популярной. Особенно у детей. Вот почему даже обладание большинством старинных книг по Зловещей незаконно, а у Травена их целые груды.

— А какой четвёртый вид магии? — спрашивает Кэнди.

— Теоретическая магия, — отвечает Видок.

— Что за теоретическая?

— Бог, — поясняю я, — Ангелы. То, что удерживает Вселенную воедино и заставляет всё крутиться. Это может быть даже не магия в том смысле, в котором мы её понимаем. Вот почему она теоретическая.

Кэнди легонько хлопает меня по руке.

— Почему бы тебе не рассказать мне всё про это?

— Я не думаю об этом. Зачем мне утомлять тебя? Если хочешь узнать больше, поговори с Французом или одолжи одну из его книг.

Видок отвешивает небольшой поклон, его рот набит курицей. Он проглатывает и говорит:

— Почту за честь одолжить тебе одну-две.

— Только история. Ничего практического, — говорю я.

Аллегра смеётся так, словно только что одурачила свою младшую сестру.

— Ты сможешь обучиться кое-какой магии после того, как научишься стрелять, — говорю я.

— Спасибо, папочка. Подаришь мне на день рождения двухколёсный велосипед?

— Поэтому я решил научить тебя угонять машины.

— Рада видеть, что эти отношения оберегают вас обоих от неприятностей, — говорит Аллегра.

Кэнди кладёт руку на плечо Аллегры.

— Он сказал тебе, где его берлога?

— Позже. Я сам расскажу ей об этом.

— Личные апартаменты Люцифера в «Шато Мармон», — говорит Кэнди.

Аллегра смотрит на свою еду, гоняя её по контейнеру палочками для еды.

— Должно быть, вы двое всё ещё дружите, раз он одолжил тебе свои апартаменты.

У Аллегры случился нервный срыв размером с цунами, когда я был телохранителем Самаэля, пока тот находился в городе, работая над фильмом. Какое-то время мы практически не разговаривали. Я даже не попрощался, когда отправился обратно в Ад.

— Не знаю, насколько можно быть дружнее, — говорит Кэнди.

Она смеётся.

— Заткнись.

Кэнди смотрит на меня, потом на Аллегру.

— Ох. Дерьмо. Мне жаль.

Она откладывает еду.

— Вот почему я сам хотел сказать ей, — говорю я.

— Сказать мне что? — спрашивает Аллегра.

Я сижу здесь как идиот. Мой рот не открывается. Я знаю, что случится, когда он откроется.

— Дорогая, всё сильно изменилось за то время, пока Старк был в Аду, — говорит Видок.

Рука Аллегры поднимается на полпути ко рту. Жест страха или беспокойства, а, может, она просто сдерживает отрыжку.

— Боже мой. Ты ведь не продал ему свою душу?

— Нет, — отвечаю я.

Я продолжаю смотреть через дорогу на здание Каира.

— Я и есть Люцифер.

Я поворачиваюсь, и Аллегра глядит на меня, словно я ответил ей на урду.

— Я не просил об этом и не хочу этого. Люцифер, тот, о котором ты знаешь, свалил эту работу на меня. Я должен был защитить Элис и другие души там, внизу. У меня не было выбора.

Она кладёт свои палочки для еды.

— Итак, теперь ты забираешь души и вводишь людей в грех.

— В основном я просто занимаюсь бумажной работой.

Она смотрит на Видока.

— Ты знал об этом?

Он кивает.

— Это было не моё дело. Он хотел сам тебе рассказать.

Она смотрит на Кэнди.

— Ты тоже знала. Итак, я здесь единственная, кто был не в курсе. И почему же?

— Из-за того, как ты реагируешь сейчас, — говорю я. — Ты сказала, что всё, что было между нами раньше, кончено и забыто, но это не так. Тебе понравилось, когда я показал тебе, что в мире существует настоящая магия. Но ты не справилась, когда дело дошло до сложных вещей. Магия и Таящиеся были забавными и сексуальными, но Рай и Ад? Ты даже не попыталась разобраться в них, а они — часть всего происходящего.

Аллегра с минуту молчит. Она смотрит в окно минивэна на небо.

— Так вот почему небо постоянно меняет цвет? И провалы?

— Я не слышал о провалах. И не знаю ничего о небе. Я говорил о своей нынешней ситуации с трудоустройством. Я получеловек с половиной Вселенной на спине, и если ты считаешь, что это делает меня монстром, тогда, принцесса, можешь сама проваливать к чёрту. Дверная ручка вон там, а автобусная остановка на углу.

Она с минуту сидит, уставившись в пол, затем с такой силой сдвигает боковую дверь минивэна, что та едва не отлетает в неё обратно. Выбирается и уходит. Видок смотрит на меня так, как никогда раньше не смотрел. Словно на самом деле хочет меня ударить.

— Хорошо разрулил, парень. Элегантно, как всегда.

— Лучше поспеши. Смотри, чтобы она не упала и не разбила свой нимб.

Видок вылезает и захлопывает за собой дверь. Мы с Кэнди с минуту сидим молча.

— Ну, так получилось, — говорит она. — У меня длинный язык. Мне жаль, что я что-то сказала.

— Проехали. Рано или поздно это должно было случиться. Жди здесь.

Лула Хоукс, лицо со шрамами и татуировками, идёт в нашу сторону. Я выхожу и подхожу к ней.

— Преследуешь меня? Могла бы просто попросить автограф.

Она испуганно отступает на шаг.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она.

— Я первый спросил.

Она кивает в сторону дома Каира.

— Ты ведь знаешь, что Король живёт вон там?

— Ага. Когда он вернётся, я собираюсь убить его.

Она засовывает руки поглубже в карманы кожаной куртки. Делает глубокий вдох. Она не это хотела услышать.

— Как получилось, что ты его знаешь и хочешь продать такому плохому человеку как я?

— Мы какое-то время встречались, — отвечает она, качая головой. — Мне не нравится, во что он превратился с тех пор, как появилась Аэлита. Он вышел из-под контроля.

— Он всегда был неуправляем.

— Но не так, как сейчас.

— Зачем ты отправила меня к этому лоху Манималу Майку? Он был практически бесполезен.

— Что значит «практически»?

— Это значит, что у меня есть важные вопросы, а он ни хрена не знал.

— Что он сказал?

— Он сказал, что та девочка пыталась зарезать святошу Джеймса, и что тот сбежал в какое-то место под названием Голубые Небеса, но он не знает, где это.

— Что-нибудь ещё?

— Ничего. Мне пришлось выкрутить его жирную руку, чтобы он сделал кое-какую Тик-Так поделку для одного моего знакомого. Вот и всё.

Она кивает, словно в глубокой задумчивости.

— Итак, он рассказал тебе, где святоша Джеймс, и о его мотивах отправиться туда. И что девочка-призрак напала на него специально, а неслучайно. Он к тому же согласился сделать Тик-Так изделие стоимостью в десятки тысяч долларов, как полагаю, бесплатно. Ты называешь это ничем?

— Когда ты так излагаешь, звучит как кое-что полезное, но, говорю тебе, то, как это извергалось из его дырки для виски, определённо казалось ничем.

— Рада, что смогла помочь тебе ещё раз взглянуть. А теперь я лучше пойду, пока кто-нибудь не увидел, как я беседую с тобой.

— Что случилось с твоим лицом? Каир сделал это с тобой?

— Не твоё дело.

— Знаю, но я неотёсанный, поэтому решил спросить.

— И я ответила.

С ней что-то связано.

— Мы раньше не встречались? Я имею в виду, до Блэкбёрна.

— С чего я вообще вздумала разговаривать с тобой? Ты не лучше Короля. Оставь меня в покое.

Она делает пару шагов назад и обходит меня, направляясь в ту сторону, куда шла, когда я остановил её. Сегодня я завожу самых разнообразных друзей. Когда я возвращаюсь в минивэн, Кэнди спрашивает: «Кто это был? Ещё одна из твоих порнозвёзд?».

— Кое-кто, пытавшийся мне помочь, но потом я задал мудацкий вопрос».

— Это она рассказала тебе о Каире?

— Ага.

— Похоже, она сказала тебе правду. Вот и он. Кто это с ним?

— Понятия не имею.

Каир идёт по другой стороне улицы, крича и размахивая руками, как заводная горилла. В нескольких метрах перед ним идёт симпатичная темноволосая девушка в длинном свитере поверх тигрового платья и ботинках. Он держится прямо за ней, крича достаточно громко, чтобы люди оборачивались посмотреть. Он сыплет проклятиями и в их адрес. Девушка в Тигровую Полоску продолжает идти, изо всех сил стараясь игнорировать его. Кожаная сумка соскальзывает с её плеча и сползает по руке. Каир протягивает руку и хватает за ремень. Тигрица оборачивается и сильно толкает его обеими руками. Он хватает её за руки и кричит прямо ей в лицо. Отвращение на лице Тигрицы сменяется страхом. Она прогибается назад в талии, чтобы сохранять некую дистанцию между собой и Каиром.

Я вылезаю из минивэна и начинаю пересекать улицу. Сигналят автомобильные гудки. Позади меня проносятся рычащие двигатели. Большинство машин останавливается. Я протискиваюсь между ними и машу остальным.

Каир оборачивается, чтобы проверить, что за шум, и видит меня. Он улыбается. Показывает мне средний палец. Тигрица пытается вырваться, но он крепко держит её и тащит к своей двери. Она замахивается тяжёлым ботинком и наотмашь бьёт Каира в голень. Он изрыгает поток непонятных грязных ругательств и отпускает её руку, держась за ногу. Набрасывается на Тигрицу, но тут же замирает. Теперь его черёд выглядеть испуганным. Он пятится и неловко достаёт из кармана ключи. Открывает стальную дверь в своё здание и захлопывает за собой.

Тигрица стоит с ремешком в руке и сумкой на земле, не понимая, что только что произошло. В отличие от меня. У неё за спиной маленькая девочка-призрак. Метрах в шести и быстро приближается. Она смеётся тем особенным высоким детским звонким смехом. Наконец, Тигрица слышит её и оборачивается. Она просто стоит там. Она знает, что это за девочка, и как у большинства нормальных людей, столкнувшихся с откровенным злом, у неё в мозгу переклинивает, и она застывает на месте. Что касается меня, я вытаскиваю «Зиг» и начинаю стрелять.

Машины уходят в занос. Люди кричат и ныряют в укрытие. Весь этот шум выводит Тигрицу из транса. Она ныряет в укрытие, а я продолжаю палить. Добравшись до тротуара, я оказываюсь между ней и призраком. Покрытые Спиритус Дей пули проделывают отверстия в маленькой девочке. Каждый раз, когда в неё попадает, она растягивается, как тёплая ириска, но к тому моменту, как её настигает следующая пуля, отверстие снова затягивается. Она не приближается, но и уж точно не уходит.

Краем глаза я вижу, как Кэнди выпрыгивает из промежутка между двумя машинами.

— Нет! — пронзительно кричу я, но слишком поздно.

Кэнди направляется прямо к девочке, наверное, думая, что та ранена. Но это не так. Маленькая девочка поворачивается, и, хотя Кэнди двигается с быстротой нефрита, нож девочки мелькает в воздухе и полосует Кэнди по животу. Кэнди падает. Она по инерции проносится ещё несколько метров, где и лежит на тротуаре, свернувшись в маленький комочек. Призрачная девочка склоняется над ней, держа обеими руками нож. На мне длинное пальто с глубокими карманами, которое я нашёл в шкафу Самаэля. Я лезу в карман и свищу. Девочка смотрит на меня. Я делаю замах Диззи Дина^[183] и изо всех сил швыряю в неё Волшебный Шар Номер 8.

Увидев его, она кричит — издаёт длинный пронзительный вой, словно ногти гиганта скребут по милям классной доски. Она визжит громче, когда Шар Номер 8 попадает в неё, проделывая дыру у неё в боку. Там нет ни крови, ни костей. Выглядит так, словно кто-то вырвал кусок из фотографии в журнале. Лицо девочки темнеет, как будто она вот-вот заплачет. Она исчезает.

Я подбегаю к Кэнди. Беру её на руки и наклоняюсь, чтобы поднять Шар Номер 8. Когда я поворачиваюсь, чтобы позвать Тигрицу, там маленькая девочка. Она снова наносит удар, целясь в Кэнди. Я достаточно быстро разворачиваюсь, чтобы защитить Кэнди, но девочка режет мне руку. Я держу Шар Номер 8 как камень и швыряю ей в лицо. Она снова темнеет, и на этот раз её крик настолько громкий, что трескаются стёкла в соседних машинах. Когда она исчезает, я хватаю Тигрицу за руку.

— Идём. Она может вернуться.

— Это был призрак.

— Без балды.

Я открываю боковую дверь минивэна и сажаю её и Кэнди сзади. Хватаю большое полотенце из «Шато», которое мы использовали в качестве скатерти, и прошу Тигрицу держать его прижатым к животу Кэнди. Кэнди стонет и пытается свернуться в ещё более плотный клубок.

— Какого чёрта?… — спрашивает она.

— Всё в порядке, — говорю я, — Отвезу тебя в клинику.

Каир живёт в Силвер-Лэйк, а клиника Аллегры находится прямо на краю этого района. Это короткая поездка, а через три красных светофора — ещё короче. Каждый из них взрывается, когда я бросаю мощное быстрое худу, чтобы переключить их на зелёный. Раньше отсутствие Ключа от Комнаты Тринадцати Дверей было просто геморроем, но теперь это жизнь Кэнди. Я никогда по-настоящему не задумывался об убийстве святоши Джеймса, но, если Кэнди не выкарабкается, возможно, придётся.

Должно быть, кто-то внутри услышал, как фургон с визгом остановился на парковке. Файруза, Людера, открывает дверь, и они с Ринко выходят. Кэнди в сознании, и её шатает, но она держится на ногах. Ринко ведёт её внутрь, даже не взглянув на меня, а Файруза закрывает и запирает дверь.

Я весь в крови Кэнди, как и всё заднее сиденье минивэна. Я выливаю остатки сакэ на руки и порез от ножа. Приятное жжение. Забираюсь обратно в минивэн и обматываю руку полотенцем Кэнди. Бросаю другое полотенце Тигрице.

— Твоё платье испорчено.

Она смотрит вниз и видит кровавые потёки. На самом деле их не так уж много, но она издаёт панический стон.

— Нет. Дерьмо. Боже.

Меня так и подмывает сказать ей, что даже если бы Богу было не всё равно, Он не в состоянии что-либо с этим поделать, но я держу рот на замке. Он сегодня причинил уже достаточно вреда.

— Расслабься, — говорю я, — Это всё не твоя кровь.

Тигрица ощупывает себя, чтобы убедиться, что я прав.

Цвет неба меняется с голубого на фисташково-зелёный, а затем тот тёмно-фиолетовый, который я помню по тем временам, когда Даунтаун был в огне. Облака превращаются в металл и вспыхивают пламенем, прежде чем снова стать белыми и пухлыми.

— Мы не можем оставаться здесь, а я не могу вести этот минивэн через весь город.

Я набираю «Шато».

— Можете прямо сейчас прислать за мной лимузин?

— Конечно, мистер Макхит.

Я называю портье адрес.

— И побыстрее. Скажи водителю, что я навсегда уберегу его или её задницу от огня, если они доберутся сюда за десять минут.

— Я сам приеду.

— Мне всё равно, кто. Главное, побыстрее.

Дыхание Тигрицы почти вернулось к нормальному, но её сердце всё ещё бьётся со скоростью 5 Махов. Лёгкий шок. Она будет в порядке. Мой адреналин зашкаливает. Мне хочется вышибить дверь клиники и найти Кэнди, но я не хочу мешать Аллегре работать над ней.

Кровотечение из моей чёртовой руки никак не остановится.

— Как тебя зовут? — спрашиваю я Тигрицу.

— Пэтти Темплтон.

Я оборачиваю полотенце вокруг руки и протягиваю её ей.

— Пэтти, свяжи вместе концы, — говорю я.

Она берёт концы полотенца и туго стягивает их.

— Я Старк. Можешь поехать со мной, если только не хочешь выйти и пойти домой.

— Да ну на хрен.

— Отлично. Теперь мы друзья, и собираемся поговорить друг с другом, и без дураков, верно?

Я завожу минивэн и втискиваю его в угловое пространство за несколькими фургонами доставки. Вернусь после наступления темноты и брошу его где-нибудь.

— Ага. Ладно. Только не давай ей приблизиться ко мне.

— Без проблем. Я знаю место, где она никогда нас не найдёт.

Лимузин подъезжает с запасом в тридцать секунд.

— А как насчёт твоей подруги внутри? — спрашивает Пэтти.

— Она в хороших руках.

Мы с Пэтти садимся в лимузин.

— Похоже, ты получил билет в рай осуждённых на вечные муки, — говорю я водителю.

Он разворачивает большую машину.

— Что, если я не проклят? — спрашивает он.

Я узнаю голос из телефона.

— Поверь мне, приятель. Если ты и не был, то теперь точно.

Когда мы вливаемся в поток машин, я оглядываюсь назад на стоянку. Яма, которую вчера выкопала Черри, заделана лучше нового. Мёртвая, Черри трудится усерднее, чем когда была живой.

Если вам когда-нибудь потребуется затащить девушку в потайную комнату через дедушкины часы, и так, чтобы она не акцентировала на этом внимание, позаботьтесь о том, чтобы перед этим на неё напал вооружённый ножом призрак.

Я оставляю Пэтти на диване и иду в ванную за новым полотенцем. Это промокло насквозь. Когда я возвращаюсь, она нюхает открытую бутылку Царской водки.

— Возможно, ты не захочешь это пробовать. Вот обычное вино и еда.

Она снова нюхает и наливает себе немного в бокал. Делает большой глоток и кривится.

— Я говорил.

Она наливает ещё. Я сажусь напротив неё. Она пожимает плечами и опрокидывает бокал. Вчерашняя еда исчезла, и на столе в стиле шведского стола разложена свежая закуска.

— Бывало и хуже, — говорит она. — Что-то вроде аквавита^[184]?

— Что-то вроде.

— Никогда раньше не видела красного аквавита.

— Этот довольно редкий.

Я не хочу говорить ей, что красный цвет придают условно-ядовитые адовские растения и несколько капель ангельской крови. У неё был тяжёлый день.

— Каир пытался похитить тебя там?

Она делает глоток и закатывает глаза. Она успокаивается просто от того, что держит бокал в руке.

— Не будь глупцом. Я девушка Короля. Если это можно так назвать. Когда он не изображает Джина Симмонса^[185] и не пытается трахнуть всех остальных девушек в комнате. Думаю, он занимается этим с сучкой Аэлитой.

Этого я не ожидал. Её лицо заляпано умеренным количеством знаков греха, но ничего особенного. Гораздо меньше, чем я ожидал от того, кто связан с Каиром.

— О чём вы спорили?

Она качает головой. Тычет в воздух средним пальцем.

— Нахуй его и всю его обдолбанную команду. Они отвратительны. Ты видел их? Они словно животные.

— Они не могут ничего с этим поделать. Он принимает наркотик, который сводит их с ума. О чём вы с Каиром спорили?

— О моей работе. Что за наркотик?

— Он называется «Дикси Уишбон». Постарайся сосредоточиться.

Она допивает бокал, и её слегка передёргивает.

— Прости. Может у меня в некотором роде шок, понимаешь? Посттравматический стресс. Этот мудак спасал свою тощую задницу и бросил меня, не так ли? Нахуй его. Ладно. Спрашивай меня о чём хочешь. Если это ранит этого радужного пиздюка, я тебе скажу. Знаешь, у него самые крошечные яйца из всех парней, с которыми я когда-либо встречалась. Не странно ли? Крошечные яйца.

— Это не совсем та информация, которую я искал. О чём вы спорили?

— Я сказала тебе. О моей работе.

— А что у тебя за работа?

— Я мечтатель.

— Кто это?

Она смотрит на меня.

— Ты ведь тот самый парень Сэндмен Слим? Я видела тебя в «Бамбуковом доме кукол».

Кровь стекает по моей руке. Я повторно накручиваю полотенце и прижимаю его к ране. Ей действительно пора бы уже начать заживать. Чёртовы раны от призраков.

— Ты бывала в «Бамбуковом доме»? Тебе нравится тот музыкальный автомат?

— Ага.

— Кто тебе нравится больше, Мартин Денни^[186] или Артур Лиман^[187]?

— Мартин Денни.

— Ага. Я — Сэндмен Слим. Кто такие мечтатели?

— Я считала, что ты должен быть каким-то крутым супергероем рок-звездой. Как получилось, что ты не знаешь о нас?

— То, что ты знаешь, как меня зовут, вовсе не означает, что я в клубном списке рассылки Саб Роза. Я провёл всю свою жизнь, бегая от этого мира.

— Похоже, это шло тебе на пользу. Ты истекаешь кровью и понятия не имеешь, как что работает.

— Разобраться в Аду было проще, чем разобраться в Лос-Анджелесе. Кто такие мечтатели?

Она машет рукой. Берёт бокал и возвращается за новой порцией Царской водки. Впечатляет.

— Самодовольные старики называют нас истинным, реально старым именем. Хирурги Ночного Неба. Знаешь, как мы называем себя?

— Скажи.

Она, ухмыляясь, плюхается на диван. Царская водка крепко ударила её.

— Клуб на Высоте в Милю^[188].

— Это здорово, но я всё ещё не знаю, чем вы занимаетесь.

— Мы грезим. Мы воплощаем в реальность наши грёзы.

Снаружи небо застилает дым из, готов поклясться, конуса маленького вулкана. С неба грязным снегом падает пепел.

Она стучит костяшками пальцев по столу. Похлопывает по дивану.

— Видишь это? И это? Мы это сделали. Без нас здесь ничего бы не было.

— Ты говоришь мне, что ты Бог.

— Не будь глупцом. Ладно. На самом деле мы не создаём реальность. Мы просто выдумываем формы и придаём им материальность, чтобы они не улетучились.

От вулканического шлейфа отворачивает реактивный лайнер, направляясь в море и оставляя за собой густой дым из одного двигателя.

— Ты хочешь сказать, что миром рулит кучка дремлющих тусовщиц и клубных мальчиков?

Она ставит бокал и откидывает голову назад.

— Не всей реальностью. И некоторые из мечтателей стары. Дома есть по всему миру. Но наш — самый крупный. Ещё бы. Голливуд. Большая машина грёз. Именно здесь обитает мировое воображение. Место силы коллективного бессознательного^[189]. Вся эта хрень. В любом случае, мы здесь, и это работает, так что, знаешь, нахуй заморачиваться?

— Я никогда не слышал о вас. Неужели все знают?

— Нет, конечно же. Только те, кому положено.

— Как давно вы этим занимаетесь?

— Сколько птиц сидит на проводе? Вот столько.

Ненавижу эти уроки истории начальной школы. Они смущают, и это моя вина. Когда я был молод, то не хотел знать, как устроен мир. Не хотел знать ни о Саб Роза, ни о том, что их волнует. А потом, когда захотел узнать, было слишком поздно, и я был занят тем, что просто старался выжить в Даунтауне. С тех пор я всё время играл в догонялки. Наверное, и всегда буду.

— Ладно. Ты мечтатель, и есть другие мечтатели, и весь невыдуманный мир растеряет свои рисовые хлопья, если вы перестанете грезить. Почему ты спорила с Каиром об этой работе?

— Потому что мы умираем. Эта сумасшедшая маленькая призрачная сучка что-то имеет против нас.

— Все убитые Саб Роза — мечтатели?

— Большинство.

— Это из-за вас небо похоже на сломанный калейдоскоп, а Каталина ушла в самоволку?

Она закатывает глаза, пытаясь изобразить сарказм, но выглядит просто пьяной и испуганной.

— Теперь до тебя дошло. Убийство — это депрессант, и люди напуганы. Иногда нас недостаточно в каком-то одном месте, чтобы правильно удерживать реальность.

— Каир винит тебя в том, что реальность рушится? Ссора была из-за этого?

— Нет.

Она встаёт и идёт за новой порцией Царской водки. Я перехватываю её и наливаю ей в бокал обычное вино.

— О-о-о. Джентльмен.

— Не хочу, чтобы у тебя слишком рано расплавился мозг.

— Чувак, пофиг.

Она плюхается на диван.

— Король хочет, чтобы я уволилась или уехала из города. Я пыталась объяснить ему, что то, чем я занимаюсь, — это не работа. Это как призвание свыше. Это то, кто я есть. Я выдумываю. Вот так. Но он говорит, что работает на тех, кто хочет избавиться от нас, старожилов. Захватить власть и поставить своих собственных мечтателей. Я думала, он просто бахвалится. Он иногда так делает.

Кто бы мог подумать? В конечном счёте, Каир не полное чудовище. Всего лишь трус.

— Может, он пытался защитить тебя, велев убираться из города. Если кто-то использует призрака, чтобы убивать мечтателей, то, когда появилась та маленькая девочка, он, скорее всего, знал, что не может бороться с ней.

— Он знал, что она собиралась убить меня, и оставил меня той маленькой сучке? Вот мудак.

— Кто руководит мечтателями?

— Важные шишки из Саб Роза. Кто ещё?

— Что случится, если вы перестанете выдумывать? Если все вы в Лос-Анджелесе полностью прекратите.

— Если мы уедем, костяшки домино начнут падать. Бим. Бим. Бим.

Она щёлкает пальцами, опрокидывая в воздухе воображаемые костяшки домино.

— Я не знаю, смогут ли другие дома удержать весь мир воедино без нас. Не успеешь оглянуться, и всё уже не то, чем было раньше, а дальнейшее мне неизвестно. Возможно, мы все просто исчезнем. Никто не знает, потому что этого никогда не случалось.

— Кто из Саб Роза главный? Блэкбёрн?

— Я похожа на «Гугл»? Купи себе грёбаный ноутбук.

Моя рука начинает болеть. Я беру свой стакан с Царской водкой и брожу кругами, пока не нахожу «Проклятия». Подношу пачку к столу, выстукиваю одну сигарету, и пытаюсь прикурить одной рукой. Пэтти хихикает надо мной. Берёт сигарету, суёт в рот, прикуривает и возвращает мне.

— Спасибо.

— Нет проблем. Я бы сделала это и для собаки.

У меня слегка кружится голова. Не от боли или алкоголя, а от всего происходящего. Не говоря уже о беспокойстве за Кэнди. Я смотрю на часы. Мать вашу, слишком рано звонить в клинику.

— Итак, кто-то пытается заменить нынешних мечтателей или уничтожить их. Каир работает с ними, но не может пытаться играть мускулами, потому что нарвётся на обратку и, что отлично известно тому, кто управляет им, станет визжать, как в жопу трахнутый поросёнок. И это означает, что тот, кто стоит за всем этим, также контролирует девочку. Нельзя арестовать или убить безумного призрака. Она хорошее прикрытие. И, возможно, стоит убить нескольких не мечтателей, чтобы убийства выглядели случайными. Это всё ради общего блага, верно?

— Как скажешь.

— Я говорю так, потому что практически уверен, что знаю, кто стоит за этим. Вопрос в том, какое ангелу дело до нашей реальности? Скажи мне вот что. Раз ты гуляешь со своим парнем, значит, мечтатели должны работать посменно, верно?

— Ага. Два дня работы, три выходных, чтобы привести мысли снова в порядок.

— Где ты грезишь?

Она садится, едва не расплескав вино. Указывает туда, где, как ей кажется, север. Ошибается.

— Есть одно местечко в Юниверсал-Сити. Рядом с киностудией. Выглядит как обычное офисное здание. Ужасно скучное снаружи. Как камуфляж, понимаешь? Туристические автобусы курсируют прямо мимо него. Мы там.

— Там на кого-нибудь нападали?

— Нет.

Отлично. Это означает, что здание хорошо защищено от духов.

— Тебе следует отправляться туда и оставаться там, и пусть другие сделают то же самое. Пока вы внутри, девочка не сможет до вас добраться, иначе она бы уже это сделала.

— Как скажете, сэр Галахад^[190].

— Чёртова рука.

Мне нужны обе руки, чтобы туже завязать полотенце, но поскольку я держу сигарету между губами, дым попадает мне прямо в нос, а я не могу сейчас положить её, потому что полотенце полностью раскрутится.

Пэтти обходит вокруг стола.

— Дай, помогу. Чёртовы мужчины. Могут привязать тебя к кровати, но не могут сами завязать себе ботинки.

— Спасибо. Обычно на мне всё быстро заживает. К этому времени кровотечение уже должно было прекратиться.

— Должно бы, вот бы, могло бы, — говорит она. — Поскольку, как ты сказал, мы теперь лучшие друзья, и я могу спросить о том, что всегда хотела узнать, что, чёрт возьми, за имечко такое, Сэндмен Слим^[191]?

— Ну, я не толстый.

— Это я поняла.

Она крепко затягивает узел. Затем садится, чтобы полюбоваться делом своих рук.

— Раньше, до того, как перестало работать кабельное, в Аду много смотрели старые фильмы. «Сэндмен» — слово из старых боевиков категории «Б», означающее «наёмный убийца».

— А. Ладно. Подожди. В Аду есть кабельное?

— Теперь есть. Было отключено, но мы снова его починили.

Пэтти не слышит или потеряла интерес к предмету разговора.

— Похоже, это хороший отель. У них что, нет врача или кого-нибудь в этом роде? — говорит она.

Вот что случается, когда проводишь одиннадцать лет на арене, залечивая свои раны. Раненый, ты смотришь по сторонам в поисках тряпки и ниток, чтобы удержать ту часть тебя, которая норовит вывалиться в этот конкретный день. Врач находится в самом внизу списка того, о чём ты думаешь, став рабом гладиатором. С другой стороны, Люцифер желает целую команду нейрохирургов, прилетевших из Швейцарии, и желает её немедленно.

Я набираю номер на гостиничном телефоне.

— Да, мистер Макхит.

— Мне нужен гостиничный врач. Есть у вас такой?

— Чтобы удовлетворял вашим, гм-м, особым запросам, такого нет.

— Прямо сейчас я жду швею и сестру. Пришлите тех, кто у вас есть. Велите им не открывать глаза. Я проведу их через часы.

— Отлично, сэр.

Я оставляю кровавые отпечатки по всей красивой мебели, Кэнди ранена, Лос-Анджелес засыпает вулканическим пеплом. Что же тогда творится в остальном мире? Я формулирую новую мантру. ЧБСДБ. Что Бы Сделал Дикий Билл? Я не могу сжечь Каира, как когда-то предал огню Йозефа и тех скинхедов. Мне придётся убить его позже. И я не знаю, где Аэлита. Маленькая девочка — единственная зацепка, что у меня есть, и если только она не бегает где-то, занимаясь расчленёнкой, то я знаю, где она будет. Вот, что бы сделал Билл. Если он не мог найти головы плохих парней, то находил руки и ломал их. Пришло время сказать «ола»^[192] Мадридскому Бесёнку.

— Когда врач уйдёт, мы отвезём тебя в убежище мечтателей.

— Ладно. Ничего, если я вздремну, пока мы ждём?

— Я приготовлю аспирин. Он тебе понадобится.

После того, как гостиничный врач накладывает мне швы, я спускаюсь с Пэтти вниз, и мы ловим такси, совсем как обычные придурки. Никаких лимузинов сегодня. Я не хочу, чтобы кто-нибудь в отеле знал, куда мы направляемся. Всё, что увидит таксист, — это как я везу свою полупьяную подружку в Юниверсал, чтобы её стошнило на большую пластмассовую акулу.

Отель практически пуст. Даже в Лос-Анджелесе Апокалипсис плохо сказывается на бизнесе.

Скоростная автострада на север — это шутка. Жители Лос-Анджелеса и туристы бегут из города, блокируя дорожное движение плотной пробкой бампер к бамперу, словно в университетском эксперименте, демонстрирующем невозможность сбежать из Лос-Анджелеса. И не похоже, чтобы небо здесь стало хоть чуточку ближе к нормальному. Облака проносятся над головой с удвоенной скоростью, словно всё небо на ускоренной перемотке. Вулкан и пепел исчезли, так же полностью и подчистую, как Каталина, но, похоже, это произвело впечатление на обывательские массы. Если и этого недостаточно, радио таксиста объясняет, словно в рамках хитроумного плана вызывания паники даже среди не паникёров, что власти закрыли международный аэропорт Лос-Анджелеса и аэропорт Бербанк.

Я попросил таксиста высадить нас возле офисных зданий на окраине Юниверсал-Сити. Вместо того, чтобы направиться обратно в город, такси выезжает на северную автостраду вместе с другими бегущими с корабля. Пэтти ведёт нас в самый центр Юниверсал-Сити, мимо огромных стекляшек, к приземистому четырёхэтажному зданию, спрятавшемуся за рядом деревьев, в стороне от обычного туристического маршрута. Там есть пост охраны, но он пуст. У меня такое ощущение, что и большие офисные башни тоже опустели.

Пэтти достаёт из сумочки карточку-пропуск и впускает нас внутрь. Сейчас она выглядит совершенно трезвой. Девушка умеет пить. Я никогда раньше не видел, чтобы кто-нибудь смешивал адовскую и гражданскую выпивку. Надеюсь, она не взорвётся и не уничтожит весь остальной мир.

Первый этаж здания мечтателей выглядит как любое недостроенное офисное помещение. Большая открытая площадка с кабелями для цифровых линий и телефонов. В задней части помещения пара намёков на кабинеты. Стены нейтрального суицидно-бежевого оттенка. Как можно работать в одном из подобных мест и всерьёз не подумывать хотя бы раз слететь с катушек? Частью соглашения о найме должно быт дополнительное соглашение об убийстве-самоубийстве, сразу вместе с планом 401(k)^[193].

Лестница на второй этаж заперта. Пэтти снова делает взмах карточкой, и дверь со щелчком открывается. Внутри темно и слабо пахнет лилейником и белладонной. Забвение и стимуляция. По мне так звучит как вечеринка.

Моего лица касается паутина. Я собираюсь оттолкнуть её, но Пэтти говорит: «Не трогай. Не прикасайся к ним». Сквозь темноту я вижу много паутин. Чем выше мы поднимаемся, тем гуще они становятся. Когда мои глаза привыкают к темноте, я вижу, что это не паутина. Это длинные, почти невидимые волоски, похожие на рыболовную леску. Только, кажется, они жужжат и шепчутся.

— Похоже, они разговаривают друг с другом.

Пэтти оглядывается через плечо.

— Хороший слух. Они живые. Когда мы спим, наши нервные системы объединяются с Большой Коллективной, и эти нервы транслируют наши сны.

Второй этаж представляет собой нейронную полосу препятствий. Большая часть нервов уложены вдоль стен, словно компьютерные кабели, но самый плотный пучок выходит из двенадцатигранного корпуса из дерева и латуни в центре комнаты. Рядом с этой комнатой расположена небольшая, но уютная на вид зона отдыха с холодильником, массажным столом и большими мягкими креслами. Пол вокруг деревянного корпуса инкрустирован изображениями серебряных арок. Двенадцать Небесных Сводов. Пэтти касается каждой двери, обходя большую коробку с игрушками. И останавливается возле одной. Открывает её.

— Кое-кого сегодня здесь нет. Здесь должен быть Джонни Зед^[194]. Надеюсь, он в порядке.

Внутри камеры находится мясистый сосуд в форме кувшина с прозрачной жидкостью. Внутри бледными водорослями дрейфуют нервные волоски.

— Вот она, — говорит Пэтти. — Центральная станция мечтателей.

— Вы забираетесь туда?

— Раздеваемся для двухдневного купания нагишом. Это не так уже плохо. Там тепло, и ты ничего не чувствуешь. Ты просто паришь там. Лоно с прекрасным видом.

— О чём вы грезите?

— Это трудно описать. Это не столько о вещах, сколько о местах между ними. Я бы не стала грезить о столе или о тебе. Я грежу о больших пустых пространствах. Пустоте внутри предметов. Атомах и молекулах. Я не грежу о том, как здесь всё херово, а о том, насколько идеальны предметы, когда ты в них погружаешься.

— Звучит мило.

— Хочешь раздеться и попробовать? Знаешь, ты немного напряжён. Скорее всего, это пошло бы тебе на пользу.

— Какое у мечтателей стоп-слово?

Она притворно вздыхает.

— Ты побывал в Аду, но даже не хочешь попробовать побывать в Раю. Глупыш.

Она закрывает дверь и скрещивает руки на груди, впервые выглядя серьёзной с тех пор, как я спас её от призрака.

— Что теперь?

— Что теперь, так это то, что ты останешься здесь. Полезай в эту «Глупую Замазку»^[195] и постарайся немного утихомирить небо, либо просто побездельничай в гостиной. Посмотрю, что можно сделать с этой маленькой девочкой. Не выходи, пока я не дам знать.

Я начинаю спускаться по лестнице, осторожно обходя нервы мечтателей.

— Эй, Сэндмен, — говорит Пэтти с верхней площадки лестницы. — Спасибо за сегодня. Ты не обязан был всё это делать.

— Нет проблем. Я бы сделал это и для собаки.

Она улыбается и идёт в гостиную.

Я беру такси до «Макс Овердрайв». Хвала Богу за таксистов. Шутят, что, когда наступит конец света, останутся только тараканы. Они забывают о таксистах. Пока у тараканов будут деньги на оплату, либо что-нибудь на продажу, таксисты будут рядом, чтобы возить их из тараканьих мотелей в тараканьи офисы и дальше, в тараканьи пригороды, хлопая по тормозам, выкрикивая в окно проклятия, и всё время задирая цену.

Ведущая в город автострада практически пуста, так что мы быстро добрались. Я вхожу в магазин через парадную дверь, осторожно обходя заклятия. Должно быть, Касабян услышал, как я вошёл, потому что не удивился, увидев меня.

— Пришёл проверить, не вернулись ли «Слава Стомперов»^[196], чтобы прикончить меня?

— Помнишь, как на днях ты сказал, что мне следует быть неразумным и игнорировать тебя?

— Ну? — отвечает он, выглядя более нервным, чем когда-либо с тех пор, как я отрезал ему голову.

— Твоё желание исполнилось. Собирай свои шестерёнки. Ты едешь со мной.

— Куда?

— В одно безопасное место. Те парни, что вломились сюда, пытаются изменить всю ткань реальности, и используют карательные отряды и безумного маленького призрака с огромным грёбаным ножом. От греха подальше, ты пойдёшь со мной прямо сейчас.

— Я и не знал, что тебе не всё равно.

— Конечно, не всё равно. Ты знаешь, где мои деньги.

— Это мои деньги. В этой хибаре есть кабельное? Потому что если мне придётся остаться с тобой, то мне нужно будет, чем занять себя.

— По меркам лачуги она довольно милая. Внутри есть туалеты, и всё такое.

Касабяну не хочется идти со мной, но он и не хочет больше один оставаться в магазине. Он медленно закрывает лэптоп. Он пытается придумать способ уговорить меня остаться, чтобы ему не пришлось уходить, особенно на покалеченной ноге. Он барабанит пальцами по столу и сдаётся.

— На полу у кровати лежит спортивный костюм.

Из-за своей ноги он с трудом втискивается в костюм. Я не предлагаю помочь, потому что не в настроении быть облаянным. Ему требуется несколько минут, и он весь вспотел, но, наконец, одевается.

— Ты выглядишь, словно из русской мафии.

— Правда? Тогда неси мои пожитки, товарищ. Я калека.

Мы возвращаемся в «Шато» на том же такси. Когда я провожу Касабяна через часы, тот просто застывает на месте, глазея по сторонам. Мебель из журналов о знаменитостях. Подносы с едой и бухлом. Толстый халат, который Кэнди бросила на подлокотник кресла. Громадная спальня с полным одежды шкафом. Он хромает обратно в главный зал. Простирает руки и в экстазе роняет их. Наконец произносит:

— Ебать-копать!

— Ми каса эс су каса^[197]. Бла, бла, бла.

— Иди-ка ты на хуй.

— Вон там есть еда.

Он направляется к угощению, по пути балансируя на мебели. Смотрит на него и оборачивается.

— Знаю-знаю. Иду на хуй. Хватит ныть. Это твой счастливый вечер. Ты поможешь мне совершить суицид.

— Вот и славно.

Мой новый шрам на груди зудит при мысли, что я снова раню себя, но выбор у меня невелик. Прежде чем покончить с собой, я набираю номер клиники, чтобы узнать, как там Кэнди. Не отвечает. Они там что, заняты, или фильтруют мои звонки? Я некоторое время жду, а затем снова перезваниваю. По-прежнему ничего. Нет проблем.

Я оставляю Касабяна поглощать тарелку филе-миньон и луковых колец размером с подкову, глядя на большом экране «Ублюдка Джанго»^[198]. Я и забыл, насколько лучше фильмы смотрятся не на экране лэптопа. Приятная перемена. Я не утруждаю себя прощанием. Занятый фильмом и едой, Касабян всё равно бы не услышал. Я иду в гараж, угоняю «Вольво» (популярная машина для каждого жулика, не желающего быть замеченным) и еду в клинику.

Движение неплохое. Должно быть, все, кто не удирает в горы, заныкались. Мне пришлось всего лишь пару раз проехать на красный свет, чтобы пересечь город. Добравшись туда, я бросаю «Вольво» поперёк трёх парковочных мест на стоянке, вылезаю и колочу в дверь клиники. Тем авторитетным стуком костяшками пальцев, который должны освоить копы, прежде чем в одиночку совершать пончиковый забег.

Дверь открывается, и выходит Аллегра, закрывая её за собой.

— Думали, если вы не отвечаете на телефон, я просто уйду?

— Прости. Я думала, автоответчик включён.

— Конечно, так и было. Я хочу видеть Кэнди.

Я направляюсь к двери, но Аллегра кладёт руку мне на грудь. Затем отдёргивает её, когда прикасается к доспехам.

— С ней всё в порядке. Это был всего лишь порез, и он был не слишком глубоким. Я залатала её, и дала снотворное. Она вырубилась на несколько часов. Ринко заботится о ней.

— Помяни чёрта.

Ринко бьёт Аллегру по плечу, когда распахивает дверь клиники. Она направляется прямо ко мне. Я готов к пощёчине, которая, я знаю, последует. Из-за меня пострадала её девушка. Я даже не буду пытаться остановить её. Рука Ринко взлетает вверх. Рубашка рвётся. От доспехов летят искры. Она снова делает взмах скальпелем, на этот раз целясь мне в горло. Я делаю шаг назад и ловлю её руку, с такой силой толкая её в дверь клиники, что задребезжали стёкла.

— Не трогай её! — кричит Аллегра.

Я и не собираюсь. Я вижу это по её глазам. Она одержима. Кто-то в Даунтауне развлекается. Ринко уже меня на дух не переносит, так что, скорее всего, было нетрудно залезть ей в голову и настроить напасть на меня. Я надеялся, что с появлением Аэлиты игры с одержимостью на время прекратятся. Возможно, по дороге из города мне следовало сжечь Ад. Возможно, мне следовало развесить больше шкур на заборах. Интересно, я был слишком ужасным Люцифером, или слишком милым? Ни то, ни то. Я был просто паршивым. И остаюсь просто паршивым. Я должен был это предвидеть.

Дверь клиники снова открывается, и выходит Видок. У него ещё один скальпель и то же одержимое выражение дохлой рыбы во взгляде. Когда он поднимает руку, чтобы ударить меня, я разок вмазываю ему в челюсть. Недостаточно сильно, чтобы причинить ему вред. Ровно настолько, чтобы просто уложить его.

Аллегра встаёт между нами, таща за собой бедную ошеломлённую Ринко.

— Эжен. Старк. Что с вами не так? Прекратите.

— Он не слышит тебя. Он одержим. Как и была Ринко.

Ринко начинает приходить в себя. Аллегра опускается на колени рядом с Видоком и проверяет его глаза. Оглядывается на меня.

— Почему ты на меня так смотришь? — спрашивает она.

— В последнее время, когда один одержимый выходит из строя, появляется другой. Я думал, ты следующая возьмёшься за скальпель, но, наверное, у тебя иммунитет из-за ангельского худу, с которым ты работаешь весь день. К счастью для нас обоих.

Ринко подходит и помогает Аллегре поднять Видока на ноги. Она странно смотрит на меня. Она понятия не имеет, как оказалась снаружи, почему порвана моя рубашка, и почему я одет как статист из фильма про Геркулеса.

— С Видоком всё будет в порядке. Когда у него в голове прояснится, он ничего не вспомнит.

Я обхожу их и открываю дверь. Аллегра смотрит так, будто готова и без одержимости прирезать меня.

— Нам не нужна твоя помощь.

Она ждёт, пока я отойду от двери, прежде чем завести Видока внутрь.

— Не я здесь злодей. Это меня пырнули ножом.

— В этот раз, — говорит Аллегра, закрывая за собой дверь. Я хватаю её прежде, чем она закрывается.

— Позаботься о Кэнди. И не подпускай к ней никого из этих двоих.

— Я знаю, как управлять своей клиникой.

— В самом деле? Твой персонал все конфликты улаживает поножовщиной?

Аллегра ничего не отвечает. Она пытается закрыть дверь. Я ей не даю.

— Когда я сделаю то, что должен сделать, то вернусь и проведаю Кэнди, нравится это кому-либо из вас или нет.

Я отпускаю дверь. Она закрывает её и запирает на ключ.

— Приятно видеть, что ты по-прежнему обладаешь волшебным контактом с людьми.

Голос у меня за спиной. Я узнаю его, потому что он принадлежит мне. Я оборачиваюсь и смотрю на себя. На святоше Джеймсе грязно-коричневые брюки цвета хаки и голубой свитер с второсортным логотипом на кармане. Он выглядит как я, если бы я был на одиннадцать лет моложе, ребёнком-мормоном на миссионерской работе. Я бы никогда в этом не признался, но мне странно и даже немного больно видеть себя без всех этих шрамов. Парня, которым я был до сошествия в Даунтаун, так давно не было, что я даже не помню его, а вот теперь смотрю на него, и это довольно скверно. Хуже всего то, что святоше Джеймсу, покровителю предателей, трусов, да и в целом придурков, это известно.

— Как там Небеса, приятель? Я имею в виду Голубые Небеса. Что, чёрт возьми, это такое? Что-то вроде таймшера-убежища с Ди Би Купером^[199] и Амброзом Бирсом^[200]?

— Я был готов убрать тебя с пути Видока, но, как обычно, ты решил проблему при помощи кулака. В последнее время ты лупишь друзей. Приятно видеть человека, расширяющего зону своих интересов.

— Единственная причина, по которой ты бы спас меня, то, что половина моей шкуры — твоя.

— Действительно, но здесь наверху у тебя не было ни капли здравого смысла, а Ад не помог тебе обрести хоть какую-то перспективу.

Я достаю «Проклятие». Присаживаюсь на капот «Вольво» и закуриваю. Я не предлагаю сигарету святоше Джеймсу. Никаких шансов, что этот доходяга курит.

— Ты ошибаешься. У меня полно здравого смысла. Я практически никого не убил с тех пор, как вернулся. Ну, ладно, разве что тех десятерых парней у Блэкбёрна. Но я здесь пострадавшая сторона. Все ополчились на меня из-за того, что сделал ты.

Он качает головой. Сердито сжимает челюсти, прежде чем заговорить.

— Я не убивал сына мэра, и тебе это известно. Это был тот призрак. Я пытался остановить её точно так же, как пытался остановить её ранее. Я оказался там, когда мальчик был убит, так что легко было повесить это на меня. Думаю, кто-то защищает эту девочку.

— Если я должен быть впечатлён твоими детективными способностями, тебе придётся сильнее постараться. Мне всё это известно, и я знаю, кто это делает.

Это ложь, но я не собираюсь посвящать этого мудака в то, насколько я в неведении.

— Всё, что мне нужно выяснить, — это почему. Знаешь, даже если ты явишься со всеми кусочками головоломки и тамале Карлоса, это не изменит того факта, что ты бросил меня разгребать дерьмо Мейсона. Теперь я вынужден разгребать твоё, и мне полагается упасть в обморок по причине счастливого воссоединения, потому что ты, наконец-то, активизировался?

— Верно. Как будто ты никогда не подставлял меня. Выходя из-под контроля здесь наверху и там внизу. Загоняя нас в угол, так что мне приходилось искать выход.

Я затягиваюсь «Проклятием» и выпускаю дым в его сторону, но ветер относит в сторону.

— Всё изменилось. Оказавшись в Даунтауне сам по себе, я научился больше думать, прежде чем что-то ломать. Я делал кое-что плохое в качестве Люцифера, но и близко не столько, сколько мог бы. Я спас это место от взрыва и гибели вместе с ним целой кучи душ.

Святоша Джеймс ухмыляется. Он на это не купится.

— Я видел, как вы с прадедушкой играли в ковбоев. Как поживает Дикий Билл?

— Ты был там и шпионил за мной?

— Проверял, как ты. Веришь или нет, мне было не всё равно.

— Бьюсь об заклад, ещё как не всё равно. Ты понял, что одному здесь одиноко, и хочешь вернуться в мою голову. Вот почему ты здесь. Забудь. Я покончил с режимом «Три лица Евы»^[201]. Ты мне не нужен.

Он оглядывает меня с ног до головы. Ещё одна рубашка испорчена. Мне нужен портной или, хотя бы, одёжная фея. Интересно, может Манимал Майк сделать мне такую?

— Ты собираешься вечно носить эти доспехи? — спрашивает Святоша Джеймс. — Без меня ты никогда не будешь больше, чем половиной личности.

— Я читал книги, пока был в Даунтауне. Я познакомился с греками. «Потеря — это не что иное, как изменение, а изменение — это наслаждение Природы». Это сказал Марк Аврелий.

— Марк Аврелий был римлянином.

— Знаю. Вот облом.

На этот раз, когда я выпускаю дым, то попадаю в него. Он отходит, махая рукой на облако.

— Эти доспехи и есть причина, почему ты мне не нужен. Я обладаю всей мощью, что у меня была, когда мы были вместе, и даже несколько новых трюков.

— Эти доспехи не улучшили твои мыслительные способности.

— Единственное, что у тебя есть для меня, — это Ключ от Комнаты Тринадцати Дверей, а я могу без него прожить.

— В самом деле? Сколько ещё ты сможешь гонять на этом мотозвере, прежде чем полиция тебя догонит? Сколько ещё машин ты сможешь угнать? Полиция не дураки. Джули Сола сказала мне, что у них создана целая оперативная группа, ищущая банду угонщиков. Ты целое преступное сообщество.

— Оперативная группа только из-за меня? Чертовски польщён. Я никогда раньше не был бандой.

— Ты же понимаешь, что если тебя схватят, то они заберут доспех? А поскольку у тебя нет ключа, ты застрянешь в тюрьме. Просто ещё один смертный дурак в море монстров.

Я бросаю в него сигаретный окурок и прожигаю маленькую дырку в его пуловере, прежде чем он успевает отскочить в сторону.

— Ты оставил меня монстрам, когда смылся из Ада. Дай-ка я переформулирую то, что сказал раньше. Не то, чтобы ты мне не нужен. Я не хочу тебя. Развлекайся в Голубых Небесах.

Я слезаю с капота «Вольво» и подхожу к водительской двери.

— Ты ведь серьёзно? Это не просто злость говорит в тебе. Ты в самом деле собираешься навсегда расстаться с половиной себя.

Я закатываю рукав рубашки и показываю ему руку Кисси.

— Помнишь это? Я уже терял часть себя и научился обходиться без неё. Я смогу справиться снова.

— Ты можешь честно сказать, что не скучаешь по Комнате Тринадцати Дверей? Тишине. Безупречности. Осознанию, что находишься в неподвижном безмолвном сердце Вселенной, и никто не сможет тебя достать.

— Я скучаю по ней, как нарик скучает по игле. Но, как сказал Геродот — а этот парень, я точно знаю, грек: «Очень немногие вещи происходят в нужное время, а остальные не происходят вообще».

— К чему это?

— К тому, что дорога ложка к обеду, так что отъебись.

Он облокачивается на крышу «Вольво».

— Без Ключа ты не сможешь попасть в Голубые Небеса, и никогда больше меня не увидишь.

— Ты можешь путешествовать с Ключом, а у меня есть те, кто прикрывает мне спину. А что есть у тебя, кроме миль часто летающего пассажира?

— Все, кто прикрывают тебеспину, получают пулю, удар ножом или кулаком. Сколько ещё они будут с этим мириться?

Я сажусь в машину. Говорю с ним через открытое окно.

— Прощай. Передавай от меня привет Амелии Эрхарт.

Святоша Джеймс отступает в тень и исчезает.

— Знаешь, несколько дней назад мне пришлось слегка покончить с собой в Аду.

— Может, на этот раз у тебя всё получится, — говорит Касабян.

Когда Вилли Саттона, взломщика сейфов, спросили, почему он вскрыл так много банков, он ответил: «Потому что именно там хранятся деньги». Когда хочешь найти призрака, пытавшегося убить твою девушку (ладно, технически не мою, но она мне очень нравится), то отправляешься в Тенебре, потому что именно там обитают призраки.

Я втыкаю кончик чёрного клинка себе в руку, пока не начинает течь кровь.

— Это самое забавное зрелище за весь день.

Касабян смотрит на меня и резко отворачивается.

— Господи. Дай парню какой-нибудь знак. Зачем ты это делаешь? Тебе недостаточно боли в твоей жизни?

— Забавно не то, что я режу. Забавно то, что я режу аккуратные ровные швы, только что наложенные доктором отеля. Мне нужно немного крови.

— Для чего?

Только не думайте, что лишь потому, что меня трудно убить, избить, сжечь или порезать, мне не больно. Я испытываю всё то же самое, что и любой другой человек. Просто быстрее восстанавливаюсь. Хотя, когда это случается, я ощущаю каждое малейшее подёргивание, каждый приступ боли. Вскрывать свежую рану — особенно интересный опыт. С обилием мысленных криков: «Какого чёрта ты творишь?».

— Помнишь, как ты пытался застрелить меня из того ловушки-пистолета? Дьявольского «Дэйзи», что дал тебе Мейсон?

— Ага, — отвечает Касабян. — Чёртова штуковина испортила отличное суррогатное тело.

— Помнишь, как я разговаривал с тобой в мёртвых землях, когда ты умер, но ещё не попал ни в Рай, ни в Ад?

— Да? Так вот в чём дело?

Я киваю. Морщусь, когда погружаюсь слишком глубоко и задеваю кость.

— Дерьмо. Я собираюсь вернуться в тот же район, чтобы поговорить с другим призраком. Она нанесла мне этот небольшой бумажный порез, так что, полагаю, кровь из раны поможет мне приблизиться к ней.

— Ты резал себя, когда приходил ко мне?

— Сильнее, чем сейчас. Обычно, чтобы проделать этот трюк, нужно перерезать себе вены и быть на пороге смерти. Надеюсь, в этот раз мне удастся обойтись чуть меньшей кровью.

Он рискует бросить украдкой взгляд в мою сторону. Кровь течёт, и я капаю ей по Магическому Кругу, который вырезал на плиточном полу. Тринадцать взаимосвязанных кругов и пересекающиеся в семидесяти двух точках линии. Куб Метатрона. Цветок Жизни.

— Что самое смешное, мне даже не обязательно этого делать. Люцифер может прыгать из Ада на Землю. Держу пари, он может попасть и в центральную станцию призраков, но я до сих пор не разобрался в девяносто девяти процентах его могущества.

Кровь почти замкнула круг.

— Когда увидишь, что я возвращаюсь, было бы здорово, чтобы ты помог мне, разорвав круг. Просто сотри немного крови.

— Я как раз сидел тут и размышлял, что чем бы мне хотелось заняться после вкусного обеда, — так это оттирать твои биологические жидкости.

Я сбрасываю порезанную рубаху и раздеваюсь донага, за исключением доспеха.

— Наконец-то Железный Человек выходит из чулана.

Я бросаю ему разорванную рубашку.

— Заткнись, и когда увидишь, что я зашевелился, можешь воспользоваться ей, чтобы разорвать круг.

— Ты ведь никуда не собираешься? Это просто своего рода проявление дедовщины, когда мне нужно пялиться на твою кровать, стоя на одной ноге и произнося в обратном порядке алфавит.

Он берёт стул, ковыляет и ставит его в метре от меня.

— Не заблудись там. Кэнди разыщет меня и сломает вторую ногу.

— В этом и фокус. Перейти может любой. Возвращаются лишь самые умные.

— Никогда не считал тебя одним из самых умных.

— Я тоже. Вот почему есть План «Б».

— Что за план?

— Дам тебе знать, когда придумаю. Подай мне вон ту бутылку Царской водки.

Он протягивает её, и я делаю большой глоток.

— На посошок.

Я зажимаю окровавленный клинок между зубами. Обычно для подобных вещей я пользуюсь вороньим пером, но придётся обойтись мокрым ножом.

У меня кружится голова от кровопотери. Я ложусь и жду лёгкого прикосновения смерти. Я дрейфую и погружаюсь, и она поглощает меня.

Я открываю глаза под землёй, в туннеле метро. Система метро Лос-Анджелеса — не столько система, сколько раскинувшееся на несколько миль и связанное поездами поле для мини-гольфа. Ньюйоркцы смеются при виде нашей жалкой линии, но она наша, мы любим её и по большей части игнорируем. Это Лос-Анджелес. Сидеть в пробке в собственной машине гораздо шикарнее, чем действительно куда-нибудь добраться. Только обыватели хотят где-то быть.

Туннель выглядит чистым, но неиспользуемым. На стенах и платформе слой пыли. Я спускаюсь на пути и иду в сторону света примерно в пятистах метрах впереди. Пару раз натыкаюсь на стены и спотыкаюсь о чёртовы рельсы. У меня всё ещё кружится голова после путешествия вниз, но, когда я добираюсь до платформы, оно того стоило. Табличка над путями гласит: «СТАНЦИЯ ТЕНЕБРЕ».

Эскалатор полностью обрушился, так что я поднимаюсь на улицу по истёртым каменным ступеням. Путешественники всегда посещают только открытые мёртвые земли. Никто, кроме некромантов и фетишистов, никогда не отправляется в обитаемые районы. Теперь я понимаю почему.

Я по-прежнему в Лос-Анджелесе. Возможно, Тенебре — ещё одна Конвергенция. Чем бы она ни являлась, похоже все мусорные свалки к западу от Миссисипи с незапамятных времён сбрасывали сюда мусор. Я пробираюсь сквозь завалы словно исследователь Арктики в снежную бурю. Мусор дрейфует по длинным бульварам заброшенных зданий и образует неутрамбованные сугробы из газет, парковочных талонов, меню и списков покупок. Полчища мух перемещаются по улицам, напоминая перелёты мигрирующих птиц. Я на Бродвее, возле старых ворот Чайнатауна. Повсюду кучами лежат сгоревшие автомобили, словно какому-то гигантскому ребёнку стало скучно, и он побросал их здесь. Если бы мне не удалось спасти горстку мечтателей, Лос-Анджелес был вскоре выглядел как это место. Если бы мы не попали в Сумеречную Зону, как Каталина.

Призраки забавны. У них множество проблем с самооценкой. Тенебре выглядит как один из самых дерьмовых районов Ада, что довольно иронично, учитывая, что большинство призраков находятся здесь, потому что боятся перехода.

Проходит немного времени, прежде чем меня замечают. Призраки, лежащие, свернувшись калачиком, на скамейках или сидящие в кофейнях без окон, пялятся на меня. Некоторые делают несколько робких шагов в мою сторону, прежде чем теряют силы, интерес или и то, и другое. Большинство выглядят такими же потрёпанными и изношенными, как и эти пустые здания. Большинство, но не все. Я узнаю Черри Мун на другом конце Чайнатаун Плаза. Её дух всё ещё достаточно силён, чтобы выглядеть лучше других призраков-оборванцев. Ближе всего к своей идеальной форме, что в её случае означает ходячую говорящую аниме-школьницу в комплекте со свободными носками и косичками. Такого рода прикид был жутковатым, когда она была жива, но теперь, когда она мертва, выглядит ещё хуже. У неё бледно-серая кожа, а глаза налиты кровью. Она выглядит словно злой двойник Сейлор Мун. Черри подходит и кокетливо смотрит на меня снизу вверх, словно тысячу раз отрабатывала это движение перед зеркалом. По крайней мере, от неё не пахнет так же плохо, как она выглядит.

— Ты пришёл. С трудом могу в это поверить. Мой слегка запачканный белый рыцарь.

— Привет, Черри. Рад видеть тебя с лицом.

— Мои глаза по-прежнему зеркала моей души?

— К сожалению, да. Должно быть, приятно, иметь кожу. Мне нравится, во что вы превратили это место.

— Богова делянка.

— Дерьма.

Она касается моего носа кончиком указательного пальца.

— Не будь таким злым, Джеймс.

Она берёт меня под руку, и мы идём сквозь бесконечную мусорную сварку.

— Это не загробный мир. Это не где-то. Ты можешь уйти в любое время, когда захочешь.

— Так вот как это работает? Как любезно с твоей стороны объяснить.

— Если я причиняю тебе неудобства, то могу уйти.

Она крепче сжимает мою руку.

— Джеймс, пожалуйста. Будь милым. Ты не знаешь, каково здесь. Мы все когда-то умерли, а теперь нам приходится делать это снова из-за той маленькой сучки. Похоже, во второй раз это ещё больнее.

— Я не убью Бесёнка, пока не поговорю с ней, так что не завязывай узлом свои косички, если я не брошусь в атаку как Брюс Ли.

Мы сворачиваем с площади и направляемся в центр города.

— Она монстр. Она убивает нас. Джеймс, причини ей боль, ради меня.

— Знаешь, там, в мире, я лежу в луже собственной крови. Мне действительно хочется приступить к делу, пока я не испортил причёску.

— Охлади пыл, Джетбой^[202]. Мы почти на месте.

Толпа следует за нами. Должно быть, я самое интересное, что случилось здесь со времён этой девочки. Как печально для этих лохов. Насколько же напуганным нужно быть, чтобы мириться с этим унылым миром трейлерного парка? Будь у меня время, я бы заключил с каждым из этих придурков сделку. Ступайте. Отправляйтесь в Ад. Можете обосноваться в Элефсисе, городе, построенном Господом для праведных язычников до-Иисусовой эры. Это по-прежнему самое красивое место на юге. Дерьмовая парковка, но никаких пыток, и никаких других разумных душ, с которыми можно было бы подружиться. Я бы поступил так хотя бы для того, чтобы очистить эту клоаку. Но никто из них на это не пойдёт. Их мозги слишком погрызены собственными демонами. Мне хочется винить Бога за этих лузеров. За то, что не явил Себя, и не открыл к Себе доступ для людей. Но интересно, изменилось бы что-нибудь для этой толпы? В таком виде самонаказания есть что-то умышленное. Сами того не осознавая, они сотворили свой собственный Ад в духе второсортного ситкома.

— Слышала, ты убил Мейсона, — говорит Черри.

— Не-а. Он сам себя убил.

— Но ты помог.

— Русская рулетка — адская игра. Второе место — такой же отстой, как… ну, нет ничего хуже второго места.

— Ты ведь сжульничал?

— Я не настолько глуп, чтобы играть в русскую рулетку с Мейсоном по-настоящему.

Впереди, похоже, взорвалась небольшая ядерная бомба. Глубокий кратер раскинулся на четыре квартала. Здания, остовы машин и уличные указатели грудами лежат на краю зоны взрыва.

— На что похож Ад?

— Там не так плохо, как здесь. Обычные люди скорее предпочли бы терпеть неудобства от адовцев, чем так скучать следующий миллиард лет.

— У них совсем нет воображения. Мы сами устраиваем себе развлечения. Ты когда-нибудь ложился на спину, смотрел в небо и лепил мусорных ангелов? Это прямо катарсис^[203].

— Ты роешь туннели в грязи и играешь в мусоре. Ты проделала долгий путь от леденцов на палочке.

— Я скучаю по старой банде. Интересно, как они там.

— Я встречаюсь кое с кем, у кого фетиш на анимэ и мангу. Спрошу её.

Толпа позади нас продолжает расти. Формально, это скопление, которое вот-вот превратится в толпу. Чуть в стороне отдельно стоит группа детей в грязных лохмотьях, восьми, девяти и десяти лет.

— Кто это?

Черри даже не смотрит на них.

— Заблудшие дети. Те, что умерли ужасной смертью.

Думаю, она говорит правду. Дети выглядят ещё хуже, чем я. Они исполосованы ножевыми порезами. Длинные прямые раны вдоль горла. И ещё больше порезов и отметин в форме серпа на руках и лицах.

— Кто-нибудь делает что-нибудь для них?

— Они не особо разговорчивы. Маленькие дикари. Они держатся особняком, и мы оставили их в покое.

Черри останавливается и указывает вниз, в кратер.

— Вот она.

Наш призрачный эскорт пятится от дыры и продолжает идти до конца квартала. Единственное, что есть на дне кратера — это Бесёнок и сожжённое проржавевшее шасси школьного автобуса. Она сидит на бампере в синем вечернем платьице и лениво ковыряет ножом землю.

Я начинаю спускаться по крутой стенке кратера, ступая боком, чтобы не соскользнуть. Вокруг меня осыпаются куски разбитой мостовой и комья земли. Бесёнок смотрит вверх и кричит. Настоящий животный крик, ничем не сдержанный. Она поднимает нож и бросается в мою сторону. Я спускаюсь на ровную поверхность так быстро, как только могу, и достаю из пальто Шар Номер 8. Она застывает на месте. Делает пару шагов назад. Я не двигаюсь. Спустя несколько минут она решает, что я не собираюсь нападать на неё, так что возвращается к бамперу автобуса и принимается ещё усерднее ковырять землю, выкапывая комья земли размером с кулак.

Когда я подхожу достаточно близко, чтобы слышать её, она спрашивает: «Ты здесь, чтобы убить меня?».

— Ты так считаешь из-за Шара Номер 8. Он убивает тебя?

Она смотрит на меня.

— Комрама Ом Йа.

— Что это?

— Он не твой.

— Я знаю, Аэлитин.

— Нет. Он был у неё, но и не её тоже.

— Он твой?

Она качает головой.

— Ты не один из его. Кто ты?

— Один из кого?

— Свирепого.

— Короля Каира?

Она сердито втыкает нож в землю. Он входит по самую рукоять. Я и забыл, какая она сильная.

— Мне не разрешается говорить.

— Можешь сказать мне. Я позабочусь о том, чтобы лютый не причинил тебе вреда.

— Не могу.

— Скажи мне, кто это, и я остановлю его.

— Тот, кто стар. Он следит из темноты.

— Люцифер? Старый Люцифер?

Она встаёт и направляется прочь. Я следую за ней.

— Если это не Люцифер следит за тобой из темноты… Другой призрак? Бог?

Толпа духов рассредоточивается по краю кратера. Они начинают пятиться с той стороны, в которую смотрит девочка, словно она полутораметровый ледокол.

— Это ведь Бог, не так ли? Я Люцифер, так что я не один из Его. Вот, что ты имеешь в виду. Вот почему ты не причинила мне вреда.

— А зачем?

— Так вот, кого ты убиваешь? Тех, кто не проклят? Малыш, даже в Лос-Анджелесе это куча народу.

Она пожимает плечами.

— Сперва их. Затем других.

Вдоль дороги лежит наполовину присыпанный землёй гнилой телефонный столб. Она делает взмах ножом, выбивая кусок дерева размером с баскетбольный мяч.

— Я делаю то, что мне говорят. В основном это всё, что я делаю.

— Кто-то посылает тебя убивать мечтателей.

Она кивает, втыкая нож в столб и выковыривая металлические скобы сбоку.

— А иногда и других плохих людей.

— Кто велит тебе убивать их?

— Он.

Беседовать с призраками — всё равно, что вытаскивать угрей из бака с моторным маслом. Бессмысленное занятие. И всё твёрдое, за что пытаешься ухватить, трудно удержать. Большинство из них не так прямолинейны, как Черри. У большинства мозги более пыльные и бесплодные, чем самые дерьмовые уголки Долины Смерти.

— Он? Ладно. Что за человек велит тебе убивать?

Она с минуту смотрит в землю.

— Тот, у которого цветы.

Я ищу флориста-убийцу. Ну конечно. Почему бы и нет? Целый день колоться о шипы роз. А в разгар дня привязывать воздушный шарик к корзинке маргариток. Это кого угодно сделает угрюмым. И тут до меня доходит. Не флорист. Садовник. Черри сказала это. Она всего лишь один из «прелестных цветов в его саду». Тедди Остерберг. Мой любимый фрик. Я просто в шоке. Но есть одна проблема.

— Ты не его призрак. Я знаю это точно. Как он может указывать тебе, что делать?

Она встаёт. Волосы падают ей на лицо. Она смахивает их тыльной стороной ладони, оставляя грязный след на щеке.

— Он просто делает это.

— Он сказал тебе, зачем?

— А должен? Я не знаю.

— Знаешь, ты ведь убиваешь весь мир.

Она кивает. Хихикает.

— Это весело. Мне нравятся такие забавные небеса.

Разговоры об уничтожении мира полностью меняют её настроение. Она подходит, берёт меня за руку и ведёт к другому школьному автобусу, засыпанному лежащим на боку. В окна скребут руки. Безмолвно кричат лица. Призраки, которые не смогли выбраться, когда она сделала то, что сделала, чтобы образовать при взрыве этот кратер. Будь я любителем спорить, то сказал бы, что она упала с неба и приземлилась здесь, словно метеор.

— Меня зовут Старк. А тебя?

Она ведёт меня мимо автобуса и отпускает мою руку. Выбивает облака пыли каблучком своих «Мэри Джейн»^[204]. Поднимает камень и швыряет его. Похоже, она в раздумьях.

— Ламия^[205].

— Привет, Ламия. Что это за имя?

— Моё.

— Я имею в виду, откуда оно? Откуда ты?

— На самом деле, я — это не я. Раньше была, но не теперь. Я жила здесь.

— Ты имеешь в виду Испанию? Или здесь в Тенебре?

— Нет! — кричит она. Теперь она злится. — Это было очень давно. Было темно, и было негде стоять.

— Улицы были разрушены? Землетрясение?

— Не помню никаких улиц. Я плавала.

Она раскидывает руки и кружится, словно игрушечный воздушный шарик.

— Звучит весело. Ты была на корабле?

Она останавливается. Встаёт на колени и стучит по окнам по бокам автобуса. Призраки внутри визжат и сбиваются в кучу в противоположной стороне.

— Всё, что я помню, это холод, ветер и мерцающие звёзды.

Сейчас она действительно на взводе. Поворачивается к призракам на краю кратера. Кричит и бросается на них в атаку. Пробегает лишь несколько метров, и все они исчезли. Она поворачивает к первому автобусу, нанося удары ножом по металлу. Пиная его. Сминая крышу и бока. Этот ребёнок — чистая мощь, застрявшая в больном разуме. Не знаю, пожалеть её или бежать, сломя голову. Она поворачивается и смотрит на меня так, словно забыла о моём присутствии.

— Ты здесь, чтобы убить меня?

— Ты уже спрашивала.

— Ты убьёшь меня позже.

— Только если придётся.

— В основном я делаю что-то потому, что приходится.

— Кто-то велит тебе убивать других призраков?

— Нет. Они в основном его, и бегают не слишком быстро, так что я просто делаю это. Но люди. Мне нравится убивать их. Тех, кто этого заслуживает.

— Откуда ты знаешь, что они этого заслуживают?

— Просто знаю. Чувствую это внутри, когда этот человек называет мне их имена.

— Тедди?

— Знаешь, свирепый пытался убить меня. Ты ведь не собираешься убить меня сейчас?

— Не сейчас. Я убью тебя, только если придётся.

— Спасибо. Знаешь, свирепый уже пытался контролировать меня и заставлять делать плохие поступки. Может, я смогу помочь тебе освободиться, и ты сможешь перестать убивать.

Она вытягивает руки и кружится.

— Я Ламия. Я дышу смертью и плююсь местью.

Она роняет руки и садится в грязь. Трёт глаза, внезапно превратившись в усталую грязную маленькую девочку.

— Я хочу спать. Больше не хочу разговаривать.

— Ты собираешься и дальше убивать людей?

Она сворачивается калачиком на земле в своём вечернем платье.

— О да. Много. Небо будет самых разных забавных цветов.

Вдоль края кратера выстроились банды убитых детей. Они изрезаны, но не боятся Ламии. Чтобы с ними не случилось, она этого не делала.

Черри ждёт, когда я поднимусь обратно на улицу. Она подбегает и хватает меня за руку. Я продолжаю идти.

— Ты не убил её. Почему?

— Я не готов. Мне известна часть происходящего, но недостаточно. Пока не буду знать всей картины, я не убью единственное существо, которое могло бы дать мне ответы.

— А как насчёт нас? Что случится, когда она придёт за нами?

— Она когда-нибудь нападала лично на тебя?

— Нет.

— Тогда ты в безопасности.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что таких, как ты призраков нет в её списке намеченных жертв, и пройдёт ещё какое-то время, прежде ты в нём окажешься. Достаточно долго, чтобы ты поумнела и двинулась дальше.

— Откуда ты знаешь?

— Брось.

Черри встаёт у меня на пути.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что ты не одна из Его, что означает, что ты одна из моих. Что, в свою очередь, означает, что ты, определённо, проклята. А она пока что не охотится за проклятыми.

Черри делает пару шагов назад. Закрывает рот рукой.

— Ублюдок.

— Тебе не обязательно её дожидаться. Выбирайся отсюда и спасайся.

Она прислоняется к развалинам арки Чайнатауна, закрыв руками своё нелепое мультяшное личико.

— Уходи, Джеймс. Ты снова меня подвёл. Ты не лучше Паркера.

— Береги себя. Подумай о том, что я сказал.

Я направляюсь обратно к станции Тенебре. Толпа следует за мной до лестницы, но никто из них не следует за мной вниз.

— Любой из вас тоже может уйти. Вам не обязательно так жить.

Я спускаюсь в туннель и иду обратно в темноту.

И открываю глаза, лёжа на спине в своей комнате в «Шато». Касабян ковыляет прочь от круга с моей рубашкой в руке. В том месте, где он нарушил кровавый круг, на плитке смазанное пятно.

Я сажусь. У меня сгустки крови на руках и в волосах. От меня разит потом. Но есть один приятный сюрприз. Нанесённая мне Бесёнком рана полностью затянулась. Даже не осталось шрама.

— Я собираюсь принять душ.

— Лучшая новость за весь день. А вот и кое-что для тебя. Производство верёвок и ядов в Аду на подъёме. Суицид выглядит новинкой для крутых парней. Этим демоническим бедолагам не нужно обратно на Небеса. Им нужен плюшевый мишка, стакан тёплого молока и немного прозака.

Я принимаю горячий душ и возвращаюсь в гостиную. Касабян смотрит новости с приглушённым звуком. Кадры быстрые и дрожащие, словно человек с камерой бежит.

— Ты знаешь о Клубе на Высоте в Милю?

Он не поднимает взгляд от большой тарелки жареных креветок, которую тычет себе в лицо.

— Конечно. Мейсон иногда рассказывал о них. Я так оторвался от этого чёртового круга.

Он указывает зажатой в одной из своих собачьих рук креветкой на плоский экран.

— Ты видел, когда вошёл? Большой Билл Уитон мёртв. Завален сумасшедшим маленьким призраком менее пяти минут назад на пресс-конференции, которую он созвал, чтобы — тебе это понравится — объявить о создании специальной оперативной группы по борьбе с серийными убийцами. И только попробуй не сказать, что это охуенно смешно.

Он съедает половину креветки за один укус.

— Они уверены, что это был не вулкан или динозавр?

— Не-а. Кажется, эта тема слегка стихла.

Пэтти, если это твоих рук дело, спасибо.

— Если тебе что-то об этом известно, держи это при себе. Я тут тружусь над серьёзным опровержением, — говорит Касабян.

Я застёгиваю поверх доспеха ещё одну тёмную рубашку Самаэля.

— Некоторое время назад ты сказал, что проводя всё время в одиночестве в «Макс Овердрайв», ты развил в себе некие гнусные компьютерные навыки.

— Ага. Теперь ищешь коды запуска ракет?

— Нет. Убийства детей. Возможно, ритуальные убийства. Не избитых или изнасилованных, просто зарезанных. Посмотри, сможешь что-нибудь найти?

Он хмурится.

— Что, убитый призраком мэр для тебя недостаточно интересен?

Окровавленная рожа Большого Билла заполняет экран телевизора. Один аккуратный порез поперёк горла. Длинная оборонительная рана поперёк обеих рук. Порезы представляют собой глубокие красные впадины в его коже. Они выглядят почти ненастоящими, как это часто бывает при насильственной смерти. Камера надолго задерживается на Билле. Где-то в Лос-Анджелесе редактор новостей думает, что скоро выиграет «Эмми», но на самом деле всё, что он получит, — это плохие сны.

— Думаешь, эти мёртвые дети имеют какое-то отношение к этому небу спирографа^[206] и девочке?

— Ищи также одержимых детей. Деревня убила Бесёнка, потому что она была монстром. Возможно, есть и другие малыши-монстры.

— Чувак, это дерьмо наводит тоску.

— Постарайся втиснуть это между поисками видео с Бриджит. Будь любезен, с заткнись-на-хрен в придачу.

Разве это не самое забавное со времён кукурузно-говяжьего хэша. Я тут ищу большого плохого Короля Каира и жуткую Аэлиту, а капитан Беж всё это время управлял девочкой. Я по-прежнему собираюсь убить двух других, но сейчас мне нужно навестить Тедди и заставить его выложить мне свои самые сокровенные тайны. Очень подходящий момент. Мне в самом деле нужно кого-нибудь убить.

Чем дольше я здесь нахожусь, тем всё привлекательнее и привлекательнее выглядит Ад. Там я знал, что не могу никому доверять и ни на кого не могу положиться, кроме Дикого Билла. Единственному парню в краю миллиардов. Я хвастался перед Святошей Джеймсом людьми, которые прикроют мне спину в Лос-Анджелесе, но кто это сейчас? Аллегра и Видок не пригласят меня на вист в обозримом будущем. Кэнди — это Швейцария. Нейтральная территория между враждующими странами. Касабян — надломленный нытик. Возможно, мне следовало проглотить гордость и слиться, или что я там должен был сделать, со Святошей Джеймсом. У меня хотя бы был Ключ. Тогда я смог бы убраться от этой пелены дерьма. Но мне нужно было молоть языком. И Святоша Джеймс прав. Это обычно я загоняю нас в угол. А он был тем умником, который вытаскивал нас. Иногда я тоже нас вытаскивал, но, в основном, стреляя в окна, выпрыгивая и надеясь, что с другой стороны есть что-то ещё, кроме неподвижного воздуха. Если он снова появится и не захочет, чтобы я унижался, возможно, я попробую слиться. То, чем я занимаюсь сейчас, не приводит ни к чему хорошему.

У меня звонит телефон. На этот раз я смотрю, кто звонит.

— Отец. Рад вас слышать, но сейчас неподходящее время. Можем поговорить после того, как я вытряхну кое из кого душу?

— Нам в самом деле нужно поговорить сейчас. Мне кажется, происходящее гораздо серьёзнее, чем призрак и несколько убийств.

— Много убийств. Эта девочка. Бесёнок. Она центр всего это. Кое-кто контролирует её.

— Откуда ты знаешь?

— Я ходил в страну мёртвых и спросил её.

— Ты не можешь держаться подальше от тёмных мест, не так ли? Пожалуйста. Нам в самом деле нужно поговорить.

— Я направляюсь в Малибу.

— Хорошо. Я отвезу тебя. Мы можем поговорить в машине.

— Ладно. Приезжайте в «Шато Мармон» и позвоните мне от входа. Если кто-то начнёт вас доставать, скажите, что вы здесь ради мистера Макхита.

— Как Мэкки-Нож Макхит^[207]?

— Ага. Будете хорошо себя вести, я изображу для вас Бобби Дарина^[208]. Позвоните, когда доберётесь сюда.

Когда кто-то стучится с другой стороны дедушкиных часов, я проверяю свои пистолеты. Неожиданно я оказался на Центральном грёбаном Вокзале. Стук становится громче.

— Эй, Старый Брехун, можешь оторвать свою толстую задницу и впустить того, кто бы там ни был? Я пытаюсь стать опасным.

Я слышу, как Касабян ворчит, топает через всю гостиную и открывает дверь. Он говорит слов кому-то несколько слов и топает обратно.

— Эй, ты.

Я разворачиваюсь.

— Кэнди? Что ты здесь делаешь?

Она выглядит немного бледной и измученной. На ней всё ещё порванная рубашка. Под ней окрашенные бетадином свежие бинты. Через плечо у неё висит рюкзак «Ковбой Бибоп». Входит в спальню, где я разложил пистолеты. Бросает рюкзак на пол. Морщится, когда садится.

— Не возражаешь, если я зависну здесь навсегда? Аллегра только что меня уволила. И мне кажется, мы с Ринко только что расстались. Трудно было сказать наверняка под все эти крики и швыряние вещей. Между вами двумя что-то произошло?

— Она всего лишь хотела распороть мне швы, вот и всё. У меня уже есть сосед по комнате, — отвечаю я, кивая на Касабяна. — Но это большое место. Думаю, мы сможем втиснуть тебя.

Она улыбается и ложится на спину рядом с пистолетами.

— Это большая кровать. Как думаешь, может я могу остаться здесь с тобой? Обещаю хорошо себя вести.

— Хорошие люди попадают на диван. Только плохие получают полный доступ.

— Я изо всех дьявольских сил постараюсь не оказаться на диване, сэр.

Я ложусь рядом с ней. Она прижимается ко мне. Кто-то стучит в дверной косяк спальни.

— У нас закончилось пиво, — говорит Касабян. — Затем, увидев нас: — О, Боже. Неужели это превращается в ситуацию семейного счастья? Терпеть не могу подобного «Эта замечательная жизнь»^[209] дерьма. Верните меня обратно и дайте умереть в «Макс Овердрайв».

— Кас, будь паинькой, и я одолжу тебе свои диски с хентай, — говорит Кэнди.

Касабян хмурится.

— Школьницы и щупальца? Нет уж, спасибо. Предпочитаю порнуху только-млекопитающие.

— Порево бык-корову? Мне нравится, — говорит Кэнди.

Касабян поднимает руки в жесте «с меня хватит».

— Оставлю вас, дегенератов, отрабатывать то, над чем вы работаете. Просто запомните, что я претендую на спальню в дальнем конце номера. Там второй по величине телевизор.

Я смотрю на Кэнди.

— Как бы мне ни хотелось поприветствовать тебя надлежащим голым образом, мне нужно идти навестить одного человека по поводу одного призрака. Где еда, ты знаешь. Пожалуйста, заставь Касабяна смотреть то, что, как тебе кажется, будет раздражать его сильнее всего.

— Куда направляешься? Можно мне с тобой?

— Тебя пырнули ножом несколько часов назад, так что нет.

— Она едва задела кожу. Даже не попала в мышцу.

Я надеваю ботинки и проверяю свой арсенал.

— Нет.

Она садится.

— Серьёзно, мы говорили на эту тему. Когда ты сбегаешь куда-то, откуда можешь не вернуться, я иду с тобой. Больше никакого стоического немногословного дерьма.

Я откладываю «Глок», и кладу в пальто.45, нож и наац. Мне не нравится, что Кэнди права. Мы заключили сделку, и мне не хочется тут же оказаться чрезмерно заботливым лжецом. Для этого будет уйма времени потом.

— Ладно. Но если ситуация накалится, ты будешь держаться позади меня. Никакого включения режима нефрита и поедания людей. Это мой цирк, и я здесь инспектор манежа. Уяснила?

— И кем же буду я?

— Ты главный клоун. Ты первой выходишь из маленькой машинки, пока остальные всё ещё стиснуты внутри.

— А когда они выберутся, знаешь, чем мы займёмся?

— Чем?

— Сексом «клоунская машинка»^[210].

— Надеюсь, Травен скоро приедет.

Травен звонит через двадцать минут. Мы с Кэнди спускаемся и встречаемся с ним у входа. У неё с собой складной пистолет. Она уже покрыла футляр наклейками «Инуяша»^[211] и «Самурай Чамплу»^[212]. Не уверен, является ли технически это маскировкой, но коробка скорее напоминает ланч-бокс восьмиклассника, чем футляр для переноски оружия, так что, полагаю, это работает.

Когда мы подходим, Травен сидит в машине. Ему неуютно в окружении последних нескольких бегущих из отеля прекрасных людей. Должно быть, для такого умника-затворника, как он, их богатство и общий упадок, — это как увидеть марсиан.

— Спасибо, Отец, что предложили подвезти.

— Рад помочь. Вы выбрали удачный день для поездки к океану. Большинство здравомыслящих людей…

— Дайте-ка, угадаю. Затаились из-за того, что небо в клеточку, а на парковке здания Сайентологии Годзилла дерётся с Полом Баньяном^[213].

— Я поведу, и вы сами увидите.

— Привет, Отец, — говорит Кэнди.

Он улыбается ей в зеркало заднего вида.

— Рад тебя видеть.

Травен едет за запад по Сансет, и я действительно вижу. Небо неплохого цвета, но свет пульсирует, как медленный стробоскоп. Подобные вещи, если достаточно долго смотреть на них, могут вызвать приступ мигрени. Чем дальше по Сансет, тем становится интереснее. Порой за ночь машины, почтовые ящики, светофоры и телефонные столбы погрузились на полметра в дорожное полотно, словно кто-то включил горячую плиту под улицей. «Гео Метро»^[214] Травена подпрыгивает на застывшем в виде невысоких волн асфальте. Полицейские машины блокируют провалившиеся в воронки переулки. Некоторые выглядят так, словно парят в воздухе на высоте метра. Набирают силу адские ПТСР флешбэки. Хотя бы здесь не так много машин.

— Ты всё ещё хочешь проехать весь путь до Малибу?

— Я должен, а вы нет, — отвечаю я. — Высадите нас, и я смогу что-нибудь угнать.

Он качает головой.

— Нет. Я хочу рассказать тебе историю, и хотел бы рассказать её сейчас. Она имеет отношение к Комрама Ом Йа, и связана со всем этим безумием.

— Девочка-призрак тоже. Она до смерти боится его.

— Ты показывал его ей?

— Я запустил им в неё. Это единственное, что её остановило. И у неё есть имя. Ламия.

— Ты абсолютно в этом уверен?

Голос Травена звучит так, словно кто-то только что зачитает ему выигрышные номера лотереи, и ему кажется, что он выиграл джек-пот.

— Всего два слога. Даже я могу столько запомнить.

— Так что такое Комрама? — спрашивает Кэнди.

Травен краем глаза смотрит на меня.

— Помнишь, ты как-то спросил меня, куда, по моему мнению, пропали старые боги, Ангра Ом Йа?

— Ага. Вы ответили, что полагаете, что они не ушли, но не сказали, что это значит.

— Ну, я ошибался. Они ушли. Но ненадолго.

— Насколько ненадолго? Я имею в виду, что мир разваливается на части.

Травен берёт книгу с приборной панели. Она старая, из тех, что я однажды видел в его квартире. С ржавыми пятнами на обложке, которые, наверное, от крови.

— Ламия — это имя аватара одного из Ангра Ом Йа.

— Я врезал пистолетом по богине?

Он качает головой.

— Думаю, то, с чем ты столкнулся, было своего рода демоном. Неполным фрагментом одного из Ангра.

— Но она призрак реальной маленькой девочки. Она родилась в Испании.

— Как потерянные божества войдут в нашу Вселенную извне? Они существа без тела. Возможно, чтобы обрести материальность, им приходится делать это через тела смертных. Что за девочкой она была? Её считали святой? Она творила чудеса?

— Она была чудовищем. Её собственная деревня убила её и похоронила на неосвящённом кладбище.

Травен с минуту молчит.

— Интересно, они принесла Комраму Ом Йа с собой или пришла, чтобы вернуть его.

— Забудь о девочке. Что такое Комрама?

Травен сбавляет скорость и объезжает воронку, поглотившую часть магазина сэндвичей и магазина автозапчастей. Копы в переулках выглядят измученными и шокированными.

— На первом языке «Ом Йа» просто означает «Бог». «Ангра» в зависимости от того, как ты его произнесёшь, означает «великий» или «скорбный». «Комрама» не столь очевидное, но означает что-то вроде «пожиратель». Комрама Ом Йа означает Пожиратель Богов. Оружие, созданное богами для убийства других богов.

Я смотрю в боковое зеркало.

— Отец, вы приехали от своего дома прямо в «Шато»?

— Да. А что?

Кэнди смотрит в заднее стекло. Я не спускаю глаз с зеркала.

— Сзади только одна машина, и она следует за нами несколько кварталов. Прибавьте скорость.

Машина на несколько секунд отстаёт, затем набирает скорость держится у нас на хвосте. Это «Чарджер»^[215], но это не имеет значения. В обычной гонке даже скейтбордист со сломанной лодыжкой сможет обогнать «Гео Метро». «Чарджер» это перебор. Он ускоряется и пристраивается прямо за нами.

— Ускорьтесь до шестидесяти километров в час, и держите так.

— Машина развалится на части на этом неровном покрытии.

— Ага, но им будет труднее в нас стрелять.

— Ой, — произносит Травен. Он нажимает на газ.

«Чарджер» этого даже не замечает. Он ровняется, и Король Каир опускает переднее пассажирское стекло.

— Поменяйся со мной местами, — говорю я Кэнди.

Я протискиваюсь на заднее сиденье, а она садится впереди. В бок «Метро» ударяет пламя.

— Не сбавляйте скорость.

Травен кивает. Объезжает колдобины, как только может. Каир высовывается из окна другой машины. Закатывает глаза и корчит рожи. Он швыряет в «Метро» ещё одно огненное заклинание. Удар достаточно сильный, чтобы сотрясти маленькую машинку.

Кэнди разворачивается на переднем сиденье, глядя на меня.

— Помнишь, я говорил, что собираюсь взять тебя пострелять?

— Ага.

— Поздравляю. Считай это своим первым уроком.

Я достаю из кармана обойму 9-мм и протягиваю ей. Она скалит зубы, как волчица. Нажимает на кнопку, и футляр пистолета раскрывается, словно металлический цветок. Она вскидывает пистолет к плечу, вставляет обойму и досылает патрон.

— Не слишком радуйся. Ты не стреляешь, пока я не скажу, и стреляешь только в то, что я скажу. Уяснила?

Она кивает. С пистолетом в руках она не может перестать улыбаться. В отличие от Травена. Вспышки пламени ударяют в его машину, заставляя пузыриться краску и окрашивая в чёрный цвет стекло со стороны водителя. А теперь на соседнем сиденье сидит вооружённый дилетант.

— Отец, вы не рады, что присоединились?

— Я хотел делать что-то большее, чем читать книги. Полагаю, это оно самое.

— Добро пожаловать в лю мердье^[216]. Это заднее стекло опускается?

— Боюсь, нет.

— Очень жаль.

Я пробиваю его кулаком. Оно обхватывает моё запястье, словно большой стеклянный браслет. Я стягиваю его и бросаю в Каира ровно в то мгновение, когда он собирается швырнуть в нас новой порцией огня. Стекло разлетается вдребезги перед лицом Каира. Он соскальзывает обратно в машину, прикрывая глаза. «Чарджер» сбавляет ход.

— Всё кончено? — спрашивает Травен. — Мы победили?

— Нет, я сомневаюсь.

Чарджер уходит вправо и снова пристраивается за нами.

— Продолжайте, Отец. Мне нравится слушать истории, когда я убиваю людей. Ламия — демон Ангра. Как она попала сюда? Чего она хочет?

Голос Травена слегка дрожит. Не могу сказать, из-за страха или неровной дороги.

— Это оружие и есть твой ответ. Она, а мы можем предположить, что и остальные Ангра, вернутся, чтобы забрать своё.

— Комраму?

— Если книги не врут, им нужно всё. Вся Вселенная.

«Чарджер» снова наседает на нас. Я вижу, как Каир орёт на водителя.

— Кэнди, выстрели в этого сукина сына.

— В которого?

— В любого из них. Просто сделай пару выстрелов в их сторону и посмотрим, что они сделают. Продолжайте, Отец.

Кэнди высовывается из окна и дважды стреляет. Один выстрел проходит мимо, а другой выбивает одну из фар «Чарджера». Неплохо для начала. Это заставляет их слегка увеличить дистанцию между нами.

— Отец?

— Как-то мы обсуждали идею, что существо, которое мы зовём Богом, всего лишь Демиург.

— Скорее уборщик Вселенной, чем всемогущий творец. Ясно.

— Та книга, что ты видел в моём кабинете при нашей первой встрече. В той, что ты назвал Библией Ангра Ом Йа, есть альтернативная история Сотворения мира. Вполне возможно, что та сущность, что мы зовём Богом, не создавала эту Вселенную. Это сделали Ангра Ом Йа. Бог просто узурпировал её.

«Чарджер» пристраивается вплотную к нашему бамперу, и Каир высовывается из люка на крыше.

— Тормозите, — кричу я.

Травен сбрасывает газ. «Чарджер» позади нас виляет, пытаясь не врезаться в наш бампер. Каир ударяется о боковую часть люка и падает обратно внутрь.

— Продолжайте.

— Говорить или ехать? — спрашивает Травен.

— И то, и то. Кэнди, посмотрим, сможешь ли ты попасть в лобовое стекло.

— В математике есть кое-что, называемое М-теорией. Она гласит, что мы живём во вселенной со множеством параллельных измерений и множеством вселенных, разделённых бесконечно большими мембранами.

Кэнди нажимает на спусковой крючок в тот момент, как мы попадаем в колдобину, и выстрел уходит выше. Второй выстрел попадает в лобовое стекло «Чарджера».

— Отличная работа, Каламити Джейн^[217]. Возвращайся в машину и жди меня.

— Я думаю, что Ангра находятся в одной из параллельных вселенных, и те изменения в реальности, которые мы наблюдаем, происходили дольше, чем мы думаем, но стали заметны только сейчас, — говорит Травен.

— Я не удивлён, учитывая смерти мечтателей.

— Поломка реальности вызвала появление трещины в одной из мембран, и крошечная часть Ламии просочилась обратно в эту вселенную.

— Как Ангра оказались в другой вселенной?

— Согласно альтернативной истории, Бог одурачил их. Ангра были уже здесь, когда наш Бог явил Себя. Когда Он заявил о Себе, Он сделал Ангра предложение.

— Какого рода?

— В книгах не говорится. Но это была уловка, изгнавшая их за пределы нашей Вселенной.

— И теперь они хотят вернуться, чтобы забрать своё. А именно, всё.

— Боюсь, что так.

Мы попадаем в глубокую выбоину, отчего у всех клацают зубы.

— И, чтобы сделать это, они убьют Бога — продолжает Травен.

— У этого старика больше врагов, чем у Сталина.

«Чарджер» ускоряется и равняется параллельно с нами. Дорога становится хуже. Она сотрясает мои кости и яйца, но вынуждает тяжёлый «Чарджер» сбавить скорость.

— Что случится с нами, если они вернутся?

— В книге не говорится. Но есть другие тексты, в которых повествуется о битвах между Богами в других измерениях.

— И?

— Во всех до единой победитель зачищает вселенную и перезапускает.

— Зачищать — звучит плохо, — вставляет Кэнди.

— Мы можем их остановить?

— Понятия не имею, — отвечает Травен.

«Чарджер» снова едет параллельно. Каир выбирается через люк в крыше.

— Отец, взгляните на это со светлой стороны. Когда Ангра уничтожат всё, не останется Ада, в который вы могли бы попасть.

— В каждом Апокалипсисе нет худа без добра, — добавляет Кэнди.

— Моя девочка.

— Можно я ещё постреляю?

— Почти. Когда я выберусь, ты вернёшься сюда. Если кто-то в «Чарджере» выстрелит в нас или попытается выбраться, стреляй в него. Не трать патроны. Если только не покажется, что Каир вот-вот победит. Тогда изрешети эту грёбаную машину и убей как можно больше из них.

— Ясно, — отвечает она.

Я кладу руку на плечо Травена.

— Как услышите, что я топнул по крыше, жмите на тормоза. Не беспокойтесь обо мне.

Он кивает.

Я толкаю люк и вылезаю наверх. Дешёвые пластиковые петли трещат, и люк слетает с машины на улицу позади нас. Каир приветственно раскрывает объятия. Я показываю ему средний палец. Шустрый малый. Он пригибается и коварно выпускает в мою сторону огненный шквал, словно питчер^[218] в софтболе. Я наполовину ныряю обратно в люк, и огонь проносится надо мной.

— Стреляй, — говорю я Кэнди.

Она так и делает, гикая, словно она на родео. Боковые стёкла «Чарджера» разлетаются.

Я швыряю в сторону Каира аренное худу. Это старое сокрушающее заклинание, предназначенное, чтобы ломать кости врага. Каир уклоняется от заклинания, но я бросал не в него. Я попадаю в двигатель машины. Раздаётся ужасный скрежет и треск, когда двигатель «Чарджера» вываливается на улицу, оставляя на дороге глубокие борозды. Каир слетает с крыши, отскакивает от капота и падает перед «Чарджером». Я топаю ботинком, и Травен останавливает «Гео». Я спрыгиваю с крыши, набрасывая вокруг себя защитное худу на время, пока я падаю и качусь. Каир приземляется на улицу перед своим автомобилем. С того места, где я лежу, я нахожусь как раз под нужным углом, чтобы увидеть, как «Чарджер»прокатывается прямо по нему.

Кэнди выпускает остаток обоймы в бок машины Каира. Его парни выскакивают с пассажирской стороны и скрываются в переулке.

Травен сдаёт назад. Я забираюсь в машину.

— Разворачивайтесь. Позже покалечу Тедди. Едем к Блэкбёрну.

Кэнди дует на кончик ствола пистолета, как девушка-ковбой, наклоняется между сиденьями и целует меня. Большим пальцем стирает блеск для губ с моих губ.

— Зачем к Блэкбёрну? — спрашивает она.

— Каир в открытую пользовался худу прямо на глазах у Бога и Джо-шесть-банок^[219]. Либо он спятил, либо они охотятся теперь не за святошей Джеймсом, а за мной. Разрешение могло быть получено только у Блэкбёрна или Аэлиты, а я знаю, где находится Блэкбёрн.

Мы проезжаем мимо машины Каира. Двигатель шипит и дымится. Бензин разливается по всей улице. На бампере кровь, а на асфальте длинная мокрая полоса, как будто что-то волокли, но тело Каира исчезло. Я даю Травену адрес Блэкбёрна, и мы направляемся туда.

— Мне неприятно тебе что-то указывать, — говорит он.

— Если это не «Отличная работа. Я счастлив, что на твоей стороне», то я не хочу этого слышать.

— Мы на главной магистрали. На половине улиц, по которым мы только что проехали, были дорожные камеры. Завтра у полиции Лос-Анджелеса будет полная запись драки.

Дерьмо.

— Не волнуйтесь, Отец! Из-за творящегося на улицах пиздеца камеры, скорее всего, не работают, а половина полицейских будут прятаться по домам. К тому времени, как кто-нибудь просмотрит записи, мы будем либо мертвы, либо героями.

— Либо мёртвыми героями, — вставляет Кэнди.

Травен надолго задумывается.

— В кризисные моменты моя мама обычно цитировала старую венгерскую поговорку: «Силы змеи и кроткости голубя».

— Не помню, когда в последний раз видела голубя, — говорит Кэнди.

— Значит, давай немного поползаем.

Травен паркуется на другой стороне улицы, напротив заброшенного отеля особняка Блэкбёрна.

— Итак, что будет дальше. Я иду внутрь, чтобы поговорить с людьми и сделать им больно. Необязательно в таком порядке. Вы двое остаётесь здесь и прикрываете мне спину.

— Я хочу пойти с тобой, — говорит Кэнди.

— Ты не можешь. Мне придётся пробиться сквозь слои тяжёлых защитных худу. Я не знаю, могу ли взять кого-то с собой, и сейчас не самое подходящее время экспериментировать.

Ей требуется минута, но, наконец, Кэнди кивает. Я даю ей пистолет «Зиг».

— Это.45. Пули крупнее, так что их не так много, как у твоего девятимиллиметрового, и отдача намного сильнее. Если тебе придётся стрелять, делай это медленно и осторожно.

— Я всё равно хочу пойти с тобой.

— Знаю.

Когда я выхожу из машины, звонит мой сотовый. Я не в настроении болтать, но, поскольку на взводе, то по-дружески пошлю телефонного хулигана на хуй.

— Алло.

Голос прерывается, затем повторяется.

— Старк? Где тебя черти носят? Я жду.

Это Пэтти Темплтон.

— Я сказал, что позвоню тебе. Жди меня в гостиной.

— О чём ты говоришь? Я на улице. На углу, возле шоссе. Ты позвонил и сказал, что заедешь за мной.

Гнев сменяется тошнотворным чувством в животе.

— Слушай, это ловушка. Немедленно возвращайся в здание мечтателей. Бегом!

— О, Боже.

Она забывает дать отбой. Я слышу, как она бежит. Тяжело дыша. Она извинятся, а затем чертыхается, проталкиваясь сквозь толпу. Над крышами близлежащих зданий в небо смерчами поднимаются чёрные клубы. Где-то горит город. Пэтти кричит, крошечный телефонный динамик искажает её голос до звериного воя. Затем толпа кричит. За этим следует знакомый мне по арене звук. Рассекающее воздух лезвие. Из телефона доносится смех маленькой девочки вместе с кровавым бульканьем, словно кто-то захлёбывается собственной кровью. Земля содрогается у меня под ногами. Я ожидаю увидеть Черри, но тряска продолжается. По всей улице разбиваются и осыпаются окна. Звук такой, словно в горло девушки вонзается ещё тысяча ножей. Я прижимаюсь к «Метро», пока тряска не стихает. Она длится несколько секунд, а когда прекращается, я знаю, что Пэтти Темплтон мертва.

Не знаю, сколько людей, адовцев и адских тварей умерли на моих глазах за эти годы. На арене или на улицах, все погибли одинаково. На моих глазах. Худшие времена на арене были, когда шли игры, а я ждал в своей камере. Всё, что мне оставалось делать, это слушать, как сражаются и умирают. Слышать было намного хуже, чем видеть. Это было как смерть шёпотом. Никогда не знал, был тот другой боец мёртв, парализован или съеден заживо чешуйчатой тварью. Не должно быть смерти по телефону. Ни для кого. Ни для кого из тех, кого я знаю.

Кэнди высовывает голову из окна.

— Ты в порядке?

— Отлично. Зашибись.

— Кто звонил?

Я качаю головой.

— Никто. Ошиблись номером.

Я направляюсь на другую сторону улицы. Пробираться сквозь защиту Блэкбёрна было так же, как и в прошлый раз. Гонку выигрывает медленный и упорный. С тех пор, как я побывал здесь, он добавил ещё два слоя, но я прохожу сквозь них точно так же, как и через другие. Всё дело в концентрации и направлении ненависти Люцифера посредством доспеха, чтобы она излучалась, как адское пламя. Никакая земная магия не устоит перед этим.

В передней части дома никого, так что я направляюсь прямо в гостиную. Блэкбёрн сидит за своим столом, будто ждёт меня. Туата, его жена, сидит в кресле на другом конце комнаты. Она выглядит хуже, чем в прошлый раз. Словно отказалась от мартини в пользу формальдегида. На краю стола Блэкбёрна примостилась Бриджит.

— Джимми, привет, — говорит она. — Надеялась, что ты сюда не вернёшься.

Она переводит взгляд с меня направо, затем снова на меня. Я делаю шаг в гостиную и выщёлкиваю наац туда, куда она смотрела. Один из людей Каира падает на пол. Я подхожу к Бриджит.

— Что ты здесь делаешь? Скажи мне, что ты не часть этого срача.

Она кладёт руку на плечо Блэкбёрна.

— Сарагоса — мой друг. Вот и всё.

Блэкбёрн просто сидит там. Ни на что не годный и уставившийся на жену. Он кладёт руку поверх ладони Бриджит. Это жест старика, пытающего найти за что ухватиться, пока его корабль тонет. Я стаскиваю Бриджит со стола и толкаю в кресло. Провожу рукой по столу Блэкбёрна, смахивая всё на пол.

— Да что с тобой, блядь, такое? Убиваешь мечтателей? Играешься с реальностью? Ты хоть представляешь, что творишь?

— Пожалуйста. Моя жена.

Он вытягивает руку в сторону Туаты.

— Нахуй тебя и твою жену. Ты не просто окрашиваешь небо в неправильный цвет. Ты только что убил девушку, чьим единственным грехом было иметь мудака бойфренда и хотеть не дать миру развалиться на части.

Рука Блэкбёрна ложится на оставшуюся на столе ручку. Он аккуратно поправляет её, а затем сжимает ладони.

— Мне жаль. Всё начиналось хорошо. Мы бы заменили мечтателей своими людьми и переделали мир под своё видение. Место, лучше подходящее для Саб Роза и гражданских. Никто не должен был умереть.

— Это то, что говорит каждый убийца-дилетант, оказавшись по локти в крови. Ты не только убил всех этих людей, но и проделал дыру во Вселенной. Открыл нас для разозлённых Богопожирательных уёбков, которые хотят, чтобы тебя, меня, Бриджит и твою драгоценную жёнушку спустили в космический унитаз.

Он качает головой.

— У меня не было выбора, — говорит он. — Видишь ли, они забрали её душу.

— Кто?

Бриджит поднимает глаза на что-то позади меня.

Первая пуля настигла меня прежде, чем я успел обернуться. Она не должна была пробить доспех, но пробивает. Должно быть, он воспользовался моим трюком со Спиритус Дей. У меня горит спина и болит грудь. Такое ощущение, что сломано ребро. Когда я поворачиваюсь к нему лицом, Каир разряжает весь остаток 9-мм обоймы. Четырнадцать быстрых выстрелов. Я бросаюсь на пол и подкатываюсь к нему. Даже раненый, я быстр, а он пострадал ещё сильнее, так что большая часть выстрелов проходит мимо. И всё же, он ещё трижды прикладывает меня. Это плохо, но не настолько, чтобы этот сопляк убил меня. Оказавшись рядом с ним, я удлиняю наац, выбивая пистолет из его руки. Очень мягко, но, когда я пытаюсь сесть, пули впиваются мне в грудь, и у меня перехватывает дыхание. Я сплёвываю, и это оказывается кровь.

Следующее, на что я смотрю, — это потолок. Затем ухмыляющееся лицо Каира. Оно всё в крови и следах асфальтовой болезни. Из его правой руки торчит приличный кусок лучевой кости. Одно из колен разорвано, но он всё ещё ходит на нём. Это не исцеляющая магия. Это «Дикси Уишбон». Он накачан сильнее дирижабля «Гудиер». Пока говорит, он втыкает палец в каждое пулевое отверстие в доспехе. Ощущение именно такое, как и можно себе представить в груди костлявые пальцы наркомана.

— Юморист. Ты смотришься здесь ужасно забавно, юморист.

Каир обыскивает меня. Нащупывает Комраму Ом Йа в кармане моего пальто. Он так доволен собой, что, когда лезет за ним, не замечает, как я стряхиваю перчатку с руки. Сил у меня немного, но их достаточно, чтобы повалить его на себя и удерживать, пока я вонзаю свою о-о-очень острую руку Кисси ему между рёбер прямо в сердце. Я чувствую, как он корчится и умирает, и наслаждаюсь каждой секундой этого.

В коридоре вспыхивает свет. Аэлита являет свой гладиус и идёт на меня. Я просовываю ноги под Каира и пинаю его тело на неё. Она наносит удар гладиусом, разрубая его надвое. Во все стороны брызжут кровь и желчь, уничтожая прекрасные ковры и обои Блэкбёрна. Это движение выиграло мне достаточно времени, чтобы достать Комраму и швырнуть в неё. Как выяснилось, это было именно то, чего хотела Аэлита. Она убирает гладиус и позволяет Комраме пролететь мимо. Когда тот начинает возвращаться, она ловит его железным ящиком, испещрённым рунами Ангра.

Она закидывает улов и говорит:

— Спасибо, что принёс его мне. Ты самая полезная Мерзость из всех.

Она снова являет свой гладиус и направляется ко мне. Пять пуль попадают ей в грудь. Она роняет ящик и падает на колени. Я оглядываюсь и вижу Бриджит, держащую пистолет того парня, которого я убил, когда вошёл.

Она опускается на колени рядом со мной и помогает подняться.

— Спасибо, — говорю я. — Возьми ящик.

Когда она тянется к нему, Аэлита изворачивается и бьёт её ногой в лицо. Хватает ящик и выбегает из комнаты. Я поднимаюсь на ноги и помогаю встать Бриджит.

— Какого чёрта ты на самом деле здесь делаешь? — спрашиваю я.

Бриджит возвращается к Блэкбёрну, а я падаю в кресло, в котором она сидела. Моя грудь горит, но я могу дышать. По меньшей мере пара пуль всё ещё внутри меня, но доспех помогает мне держаться.

— Я навещала Сарагосу, — отвечает Бриджит. — Туате, как он сказал, какое-то время нездоровилось. Он был так подавлен. А моя карьера складывалась не так хорошо, как, возможно, я заставила тебя поверить. Он познакомил меня с людьми.

— Что там было насчёт души его жены?

— Её забрал торговец душами Ходжа Насреддин, — говорит Блэкбёрн. — Но я знаю, что это было по приказу Аэлиты. Я назначил её главой службы безопасности. Это позволяло ей находиться рядом.

— Где сейчас душа?

Он пожимает плечами.

— Где вы прячете душу?

— Итак вы, мудачьё, убивали мечтателей, чтобы управлять реальностью, и использовали для этого Бесёнка. Это тоже была Аэлита?

Блэкбёрн кивает.

— А кто контролирует Бесёнка?

— Остерберг.

— А кто контролирует его?

— Аэлита.

— Уверен?

— Вполне, — отвечает Блэкбёрн.

— Семья Тэдди обладала властью и потеряла её. Он не Саб Роза, но мыслит, как один из них. Для него статус — это всё. В его коллекции был злобный маленький призрак, и он выпустил его ради Аэлиты, чтобы остаться в синоде, — говорит Бриджит.

— Это неправда. Призрак не его. Я в этом уверен.

— Мне известно, что он контролирует эту девочку. Это всё, что имеет значение, — говорит Блэкбёрн.

— В этом есть какой-то извращённый смысл. Кто-то дал ему власть над этим призраком, но не отдал ему самого призрака. Таким образом, когда я спросил, принадлежит ли она ему, он смог ответит «нет», и я не обнаружил лжи.

— Выглядит как образ мыслей Аэлиты.

Блэкбёрн знакомым мне жестом похлопывает себя по карманам. Я бросаю ему «Проклятие». Он смотрит на пачку. Ему не нравится, что он не узнаёт бренд. Но нищие берут то, что им дают. Он достаёт одну и бросает пачку обратно.

— Мне говорят, что Бесёнок убивал людей, которые не были мечтателями. Ты или Аэлита отдавали такой приказ?

Он качает головой и закуривает сигарету. Кашляет и собирается потушить. Бриджит забирает её у него и осторожно затягивается, словно учит его, как это делается.

— Я никогда не приказывал ей убивать.

— Джимми, я была подругой Блэкбёрна, но до сегодняшнего дня ничего не знала об этом. Пожалуйста, поверь мне.

Мне нужно минутку подумать. Блэкбёрн идёт туда, где сидит его жена, берёт за руку и держит в своих ладонях.

— Верю.

— Думаю, я знаю, зачем убивали других людей, — говорит она.

— Продолжай.

— Если бы я знала о Тедди, клянусь, то сама бы тебе сказала. Я думала, что он мёртв.

— Почему?

— Потому что я пырнула его ножом почти три месяца назад. Я не знала, что он жив, пока Сарагоса не сказал мне, что тот был в синоде.

— Почему ты пырнула его?

Бриджит отводит взгляд. Никогда прежде не видел, чтобы ей было так неловко.

— Он хотел съесть меня, — отвечает она, пожимая плечами. — Тедди — упырь. Он ест мёртвых, но никогда не ел восставших. Хотя я не была настоящим зомби, но была настолько близка к этому, насколько вообще возможно, и он захотел меня. Я считала, что убила его.

— Аманда говорила, что Тедди ограбили. Должно быть, он так сказал. Кто-нибудь ещё знал об этом?

— Не думаю.

Я вспоминаю детей-оборванцев в Тенебре. Они так напуганы, что объединяются в банды и избегают других призраков. Я вижу их ножевые порезы и раны в форме полумесяца. Следы укусов. Я встаю и ощупываю рёбра. Доспех спас меня, но внутри что-то мокрое хлюпает о что-то другое, и тяжело дышать. Всё в порядке. Тедди не похож на спринтера. Если он побежит, я возьму его маленький гольф-кар и начну гоняться за них по кладбищам, пока у него не лопнет сердце.

— Я пойду с тобой, — говорит Бриджит. — Я чувствую себя мёртвой внутри, и полагала, что это из-за укуса. Но это не так. Это из-за потери охоты. Когда ты перебил всю нежить, моя жизнь потеряла смысл. Теперь, снова сражаясь, я чувствую себя живой. Позволь мне пойти с тобой, и мы вместе убьём Тедди.

Ага. Кэнди конечно же будет не против, чтобы с нами увязалась поцеловавшая меня в баре женщина. Может, даже, они пощебечут по-девичьи о туфельках по дороге в Малибу.

— Если хочешь вернуться в игру, я не против. Но с Тедди я справлюсь. Мне нужно, чтобы ты доставила этих идиотов в какое-нибудь безопасное место. Если Аэлита вернётся, мне не хочется, чтобы она взяла в заложники королевских мудаков.

Она кивает.

— Просто убедись, что на этот раз Тедди умрёт.

— Это я могу обещать. Я порежу его на маленькие кусочки и похороню вместе с Бесёнком. Посмотрим, как они уживутся друг с другом в Тенебре.

Я оглядываюсь на Блэкбёрна.

— Мне жаль душу твоей жены. Не знаю, что с этим делать, но, если что-нибудь придёт в голову, я дам тебе знать.

Он кивает и обнимает её за плечи.

Боль есть боль, и иногда даже богатых и могущественных наёбывают. Я хочу ненавидеть Блэкбёрна, но не могу. Для этого он слишком жалок, а его жене слишком хреново. Но часть меня всё ещё хочет снести ему башку. Из-за него умерли все те люди. Из-за него умерла Пэтти. Та моя Сэндмен Слимовская часть, что перебила дюжины знатных семейств, хочет отыграться на его шкуре. Но здесь не Ад, и я больше не полноценный Сэндмен Слим, не больше, чем полноценный Люцифер. Займусь всякими Тедди. Этими трусливыми монстрами. Монстр знает о другом монстре, а настоящий монстр знает, кто из них должен умереть.

При виде меня Кэнди вылезает из машины. Я дышу лучше, но иду медленно.

— Что там произошло?

— Забыл дать горничной чаевые, и она застелила кровать коротким одеялом.

— Ты в курсе, что весь в крови?

Я опускаю взгляд на рубашку и доспехи. Я в полном раздрае. Если бы я не был мной, но, наверное, встревожился бы.

— Не волнуйся. В основном она Каира.

— Ты держишься за бок.

— Меня пару раз щипнули, но я в порядке. Просто болит.

Она открывает дверь «Метро».

— Садись в чёртову машину. Едем в клинику.

Я качаю головой.

— Я еду к Тедди Остербергу. Я не позволю этому трупоёбу ещё кого-нибудь убить. Если собираешься принимать участие в моих делах, тебе придётся понять, что так иногда бывает. Я и раньше истекал кровью и получал травмы, но это ни черта не помешает мне закончить работу.

Она уходит, разворачивается и снова возвращается.

— Ты такой долбоёб. Держу пари, ты никогда не останавливаешься и не спрашиваешь дорогу.

— Если бы я останавливался и спрашивал дорогу, я бы не оказывался так часто в Аду, и в чём, в таком случае, веселье?

Кэнди садится в машину, что неплохо, потому что земля дрожит и раскрывается в том месте, где она стояла. Я подхожу к краю дыры.

— Черри, не сейчас.

— Девочка в ярости. Ты должен спасти нас.

— Здесь наверху тоже. Она не остановится, пока я не доберусь до Тедди, так что заползай обратно в свой ящик и спрячься.

— Если ты не убьёшь её, я никогда не оставлю тебя в покое. Я вытащу из-под тебя пол, и брошу тебя так глубоко, что ты станешь калекой…

Я сажусь в «Метро», пока Черри продолжает говорить. Травен выглядит слегка встревоженным.

— Ты говорил с дырой. Зачем?

— Иногда нужно напоминать покойникам оставаться покойниками. Возможно, я её обидел. Переживёт.

— Кто?

— После того, как мы разберёмся с Тедди, я всё вам расскажу. А теперь, пожалуйста, можем мы просто попиздовать отсель?

Травен заводит машину и отъезжает от Блэкбёрнов, направляя нас в Малибу.

— Почему мы так сильно ненавидим Тедди, что должны ехать туда прямо сейчас, вместо того чтобы подлатать тебя?

— Тедди убивает людей и съедает их, и не знаю, в таком ли порядке он это делает. И если он продолжит убивать мечтателей, миру конец.

Травен кивает.

— Понимаю. Но, может, мы могли бы остановиться и хотя бы достать тебе бинты?

— Кроме того, Тедди, кажется, имеет вкус к детям.

Травен останавливает машину.

— Ведите, Отец.

— Прошу прощения. Я не могу просто оставить тебя истекать кровью. У меня в багажнике есть полотенца. Ты можешь хотя бы остановить кровь.

— Отлично.

Травен открывает багажник, и Кэнди хватает пару полотенец. Я засовываю их под доспех. Давление приносит облегчение, но я не могу не поразмышлять на тему, что Травен не хочет, чтобы я залил всё заднее сиденье его машины.

Пока Травен ведёт, Кэнди протягивает руку между сиденьями и пожимает мою окровавленную руку. Я пожимаю в ответ.

Что я должен думать о ком-то вроде Тедди Остерберга? Я хочу убить его, но я хочу понять его. Возможно, это делает меня слабым. Возможно, это эгоизм. Тедди хладнокровный убийца-сукин-сын. Я хочу посмотреть ему в глаза, скрестить пальцы и надеяться, что не увижу в ответ себя. Какой это буду я? Старк? Сэндмен Слим? Люцифер?

Как бы сильно ни ненавидел я этого парня, не могу избавиться от образа тех шкур адовцев, вяло болтающихся по всему дворцу в Пандемониуме. Может, в этом и заключалась шутка с самого начала. Я со всей праведной яростью преследую упыря, но, оглядываясь назад на всё, что я творил, что, если я тоже там, грызу черепа вместе с Тедди? Просто ещё один влюблённый в покойников упырь.

Я многое о себе скрывал от Элис, и я скрыл от Кэнди то, чем занимался в Аду. Я знаю монстровую часть себя. Люблю её, и ненавижу её. Иногда стыжусь её. Я не хочу быть Тедди, сидящим в одиночестве на холме, окружённым лишь призраками и трупами. Быть настоящим монстром довольно легко, когда ты сам по себе, но не особо, когда тебе есть что терять. Когда всё закончится, я отвезу Кэнди обратно в «Шато Мармон», напьюсь и расскажу ей длинную историю о том, как провёл летние каникулы в Аду. Я должен был сделать это раньше. Одно дело поздравлять себя с тем, что спас от мук Дикого Билла и, возможно, парочку других душ, но совсем другое — посвящать кого-то, кто думает, что знает тебя, в свои грязные тайны о телах на виселицах и влажных шкурах, развевающихся как флаги на Четвёртое Июля. Вот как не стать Тедди. Всё выложить, и пусть другие решают, хотят ли побродить с вами по кладбищу или сесть на автобус обратно в город.

Слава Богу, что есть виски, иначе мир был бы столь полон тайн, что под их тяжестью мы бы улетели на Солнце.

Входная дверь открыта, когда мы добираемся до особняка Тедди в Малибу. Небо перестало пульсировать. Теперь облака вращаются, как воздушные торнадо, собираясь в единое воронкообразное облака размером с небо, а затем распадаясь на островки мини-смерчей, скользящих по поверхности океана. Когда мы подходим к двери, градом обрушивается дождь из рыб, птиц и гладких океанских камней. У нас не остаётся выбора, кроме как забежать внутрь или остаться без мозгов.

Как и в первый раз, когда я был здесь, внутри темно, как в мавзолее. Мы оставляем дверь открытой, чтобы было хоть немного света, но там не на что смотреть, кроме тонких столов в фойе и костяных скульптур Тедди. Я достаю.45 и направляюсь в одну из боковых комнат, чтобы отыскать хозяина.

Я оставил полотенца в машине. Трудно запугивать людей с торчащими из-под рубашки уголками белого пушистого полотенца. Я чувствую немного жидкости в груди, когда делаю глубокие вдохи. Возможно, пуля воткнулась в лёгкое. Доспех помогает мне держаться, но при каждом кашле появляется кровь. Кроме Тедди, больше всего я беспокоюсь о том, чтобы Кэнди её не увидела. Была бы у меня Царская водка. Эта штука будет получше бассейна с пенициллином.

Мимо моего уха пролетает что-то маленькое. За моё плечо хватается рука и соскальзывает вниз по спине. Когда я оборачиваюсь, Кэнди лежит на полированном мраморном полу.

— Вау. Она действительно нефрит. Я не был уверен.

Я опускаюсь на колени рядом с Кэнди. Прижимаю пальцы к её горлу. Она по-прежнему дышит, а сердце бьётся. Я оглядываюсь по сторонам в поисках источника голоса.

— Эта штука ничего не сделает обычным людям, но для нефритов она как кураре. Полностью парализует. Потрясающая вещь.

Я медленно поворачиваюсь, пока Тедди трещит, вслушиваясь, где он может быть. Я слышу, как он перезаряжает пистолет с транквилизатором, но из-за эха в фойе его трудно засечь.

— Ты собираешься весь день забавляться со своим пистолетом, или что делать?

— Возьми меня, — отвечает он.

Травен наклоняется рядом со мной и говорит: «Там». В темноте у меня получается разглядеть у подножия широкой лестницы кого-то с поднятыми руками, словно в кино сдающегося грабителя банка. Я бросаюсь на него. Снаружи шлёпаются и разбиваются рыбы и камни, и я мысленно представляю, как Тедди падает на землю и раскалывается вместе с ними. Возможно, я сброшу его с крыши.

Я падаю. Но это не совсем падение. Скорее будто я кусок железа, притянутый магнитом размером с Аризону. Я приземляюсь на раненый бок на большой квадрат брезента, выкашливая впечатляющий фонтан крови. Что-то прижимает меня к полу, словно двухтонные кандалы. Мне трудно перевести дыхание, так что я в любом случае сомневаюсь, что смог бы сейчас стоять.

Травен перемещается от Кэнди и опускается на колени рядом со мной. Пытается поднять меня, но меня не сдвинуть с места. Тедди щёлкает выключателем, и фойе освещает хрустальная люстра. С ним кто-то есть. Она стоит выше него по лестнице, так что, хотя и ниже ростом, возвышается над ним. У неё в руке пистолет.

— Ты. Священник. Отойди от него. Вон туда, к стене.

Она поводит стволом пистолета, указывая, где хочет, чтобы встал Травен. Тедди широко разводит руками.

— Двое на двое. Мне никогда так не везло. Ты сокровище. Ты это знаешь? Яд для нефрита и связывающий круг, чтобы поймать в ловушку Дьявола.

Он смотрит на Травена и хмурится.

— Мы не ожидали увидеть гражданского. Для тебя здесь только пистолет. Скукотища.

Я могу пошевелиться ровно настолько, чтобы повернуть голову и увидеть женщину. Мне плохо, и с этого ракурса я могу увидеть её только вверх тормашками, но узнаю эти шрамы. Это Лула Хоукс.

Тедди спускается с лестницы. Я никогда раньше не видел его таким. Счастливым и оживлённым. Этот полоумный уёбок чуть не скачет, как спешащий на ужин маленький ребёнок. Он проходит прямо мимо меня к Кэнди. Я пытаюсь повернуть голову, но застреваю.

— Эту я оставлю в живых, — говорит он. — Помещу её в одну их могил гностиков, пока она не созреет. Я не стану есть её всю сразу. Как часто получается есть нефрита? Нужно растянуть удовольствие.

Всё, что мне видно, — это его мокасины из телячьей кожи, пока он кружит передо мной. Он сгибается в талии и смотрит вниз, чтобы мы оказались глаза в глаза.

— Можно мне твой язык? — говорит он.

Он радостно смотрит на Лулу.

— Можно мне его язык? Можешь забрать остальное. Мне просто хочется попробовать хоть кусочек.

— Нет, — отвечает она. — Сделка была в том, что ты получаешь девушку, а я получаю этого монстра.

Она подходит и становится рядом с Тедди, положив одну руку на плечо Травену, а в другой держа пистолет.

— Ты узнаёшь меня сейчас, а помнишь меня ещё до дома Короля? До Блэкбёрнов? До того, как я получила эти шрамы?

— Это не тебя я соскребал со своих сапог на молочной ферме во Фресно?

Тедди смеётся. Когда он весь такой на взводе, у него жуткий голос, как у той маленькой девочки.

— Ты убил Йозефа прямо у меня на глазах. Я любила его, а ты отрезал его голову и протянул мне, словно это большая шутка.

Все птицы возвращаются в родное гнездо. Черри была права. Прошлое настигает нас, что в Аду, что в Лос-Анджелесе. Я помню одну девушку. Это было прямо перед Новым Годом в клубе скинхедов, где Кисси Йозеф открыл магазин. Его смазливое арийское личико и доминирующая личность сделали его идеальным лидером «Белой Силы». Он использовал скинхедов как силу и прикрытие. Лула была там, но тогда я не знал её имя. Она была просто симпатичной девушкой с татуировками и бритой головой. Это было сразу после того, как я в первый раз сбежал из Ада. Я не так давно вернулся на Землю и всё ещё привыкал к смертным женщинам. Я влюбился в неё за те десять секунд, что видел её в белой майке-алкоголичке. Спустя день или два я сжёг дотла тот клуб скинхедов. Наверное, многих убил. Других спалил к чёрту. Той ночью я отрезал Йозефу голову. Конечно, всё, что я сделал, — это убил человечье тело Йозефа. С его Кисси-частью всё было в порядке, но Ева Браун точно не поняла этой шутки, потому что ни за что не признает тот факт, что Йозеф не был человеком. Я должен был умереть, потому что тупая маленькая нацистская сучка втюрилась в другого монстра. Возможно, у Бога всё же есть чувство юмора.

— Почему? — спрашиваю я. Это всё, что я могу выдавить.

— Почему я не убила тебя, когда встретила у Блэкбёрнов? Почему не скормила тебя Королю или не отправила прямиком на смерть к Тедди? Потому что знала, что всё, что мне нужно, это слегка подтолкнуть тебя, и ты сам найдёшь свою дорогу на холм. И по пути будет намного больнее. Надеялась, что будет. Но не настолько хреново, как то, что случится.

— Мистер Остерберг, — говорит Травен. — Когда Господь изгнал Сатану из Эдема, он сказал: «Проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми; ты будешь ходить на чреве твоём, и будешь есть прах во все дни жизни твоей». Вы понимаете, насколько ниже этого вы пали?

Молодец отец.

Тедди в притворной невинности поднимает брови.

— Во всём этом нет моей вины. Я просто был голоден, а Король Каир рассказал Луле мой секрет. Все мужчины в моей семье страдают от голода. Если хотите винить кого-то, вините прадеда. Он заключил сделку с… — Тедди наклоняется к моему лицу и кричит, — «Дьяволом. Да, прадед заключил сделку ради богатства и власти, и добровольно согласился стать чем-то омерзительным — пожирателем мёртвых — чтобы доказать свою преданность Сатане.

Самаэль, должно быть, ржал до усрачки. Он бы довольствовался душой этого идиота, но, когда этот кретин предложил поедать трупы следующие пятьдесят лет, как он мог отказаться от этого? Некоторые люди слишком тупы, чтобы даже должны образом проклясть себя.

— Никто из вас не будет таким же вкусным, как дети, но я вынужден на время сесть на бездетную диету. Бесёнок убил не всех родителей тех, кого я уже отведал, и до тех пор я вынужден питаться скучными взрослыми.

Я был прав. Он использовал девочку, чтобы убивать для Аэлиты, а затем для себя, когда Аэлита в ней не нуждалась. Удачная сделка для парня вроде Тедди. Интересно, он использовал её для убийства свежей еды для своей кладовой? Думаю, я наконец-то знаю, что Аэлита хотела извлечь из всего этого. Не то, чтобы это имело значение здесь, на полу.

Я делаю глубокий вдох и выкашливаю кровь на туфли Тедди. У него краснеет лицо, и он пинает меня ногой в зубы. Лула шлёпает его достаточно сильно, чтобы оставить след.

— Не трогай этого.

— Как тебе удаётся контролировать что-то столь могущественное, как эта девочка? Кажется, ты едва в состоянии контролировать себя, — говорит Травен.

Лула бьёт его сзади по шее рукояткой пистолета.

Тедди идёт к столу, на котором под стеклянным колпаком лежит детский череп.

— Разве она не прекрасна? Ангел приобрела мне кладбище Бесёнка для сохранения. В качестве оплаты она дала мне этот череп. На нём практически не осталось плоти, да и та была сухой, как бумага. Я вымочил её в жире младенца и поджарил до золотистой хрустящей корочки. Бесёнок был восхитителен. А после того, как я произнёс слова, которые дала мне ангел, её призрак был в моём распоряжении.

— Всё, — говорит Лула. — Они слышали достаточно, чтобы понять, что их имели всё это время. Особенно этого.

Она пинает меня в раненый бок. Тедди смеётся.

— Знаешь, он наставлял на меня пистолет.

Лула закатывает глаза.

— Да, знаю. Ты говорил мне по меньшей мере раз двадцать.

— Я был вежлив, а он наставил пистолет.

Она кивает.

— Ступай, поиграй со своей, а моего оставь в покое.

— Я хочу посмотреть, — говорит он.

— Тогда прочь с дороги.

Лула исчезает и возвращается с большой канистрой. Я отсюда чувствую запах бензина. Она пинает Травена.

— Переверни его на спину и вытащи на брезенте наружу. Мы не хотим нарушить круг. Я хочу, чтобы было достаточно места, чтобы видеть, как он корчится, пока горит.

Тедди улыбается мне сверху.

— Сожги своего, если хочешь. Свою я ем сырой.

Снаружи падают рыба и камни. Травен выглядит напуганным. Ему не хочется ни помогать Луле убить меня, ни выходить наружу под сверхъестественный дождь. Мне знакомо это выражение на его лице. Его заклинило. Его мозг не может обработать такой выбор. Он хороший человек, а хорошие люди не должны оказываться в подобных местах и быть вынуждены заниматься подобными вещами.

Я ощущаю крошечное землетрясение. Тедди вскрикивает и роняет череп Бесёнка. Пытается повернуться и падает навзничь в дыру. Мне видна лишь верхушка дыры. Руки Тедди цепляются за края, в попытке вытащить себя, в то время как костлявые руки Черри тянут его обратно вниз. Лула наставляет пистолет на Травена и подкрадывается к дыре.

— Какого хера?

В её голосе звучит отвращение. Мертвецы плохо себя ведут. Леди, вы даже не представляете. Лула направляет пистолет в дыру и делает выстрел за выстрелом. Она не видит Травена. Он поднимает череп Бесёнка и бьёт Лулу сзади. Она роняет пистолет в дыру и падает на колени. Травен бьёт её снова и отбрасывает к стене. Он поднимает Лулу вертикально и прижимает её руки.

— Хотите отправиться в Ад, юная леди?

— Пошёл ты.

Она плюёт в него. Травен наклоняется, как будто собирается поцеловать её. Чёрный пар и пыль струятся из его рта в её. Я наблюдаю глазами Люцифера, как её кожа, и без того уже покрытая пятнами греха, становится влажной и замызганной, словно её окунули в горячую смолу. Её тело обвисает. Травену приходится держать её, чтобы продолжать Долорозу.

— Довольно, — это всё, что я могу выдавить из себя.

Травен останавливается. Я никогда прежде не видел это выражение ярости на его лице. Это случилось. Он хотел делать больше и вошёл в логово зверя. Упыри. Болтуны. Убийцы и наёмные убийцы. Всё в один день. Вошедший в этот дом хороший человек исчез. Человек, на которого я смотрю, всё ещё хороший, но в сердитом, оскорблённом состоянии, соответствующем морщинистому солдатскому лицу Травена.

Травен глядит туда, где Лула соскользнула по стене и села. Она без сознания и подёргивается. Глаза закатились, дыхание хриплое, пока её тело пытается абсорбировать отраву Долорозы.

— Помоги, — шепчу я.

Это заставляет Травена очнуться. Он ошеломлённо смотрит на меня. Осознаёт, что случилось, и пролистывает все книги у себя в голове. Берёт нож из внутреннего кармана моего пальто и разрезает брезент, выдирая кусок, чтобы разорвать круг. Внезапно я могу нормально дышать. Даже могу стоять. Медленно. Я сплёвываю кровь и иду туда, где Травен склонился над Кэнди.

Падаю на колени возле её тела.

— Она жива, — говорит Травен. — Но та, другая женщина. Мне кажется, что я убил её.

— Какая разница? Мертва сейчас или мертва позже. В любом случае окажется в аду.

Он глядит на меня со смесью скорби и стыда. Внутренний проповедник всё ещё цепляется ногтями. Травен договаривался проклинать кого-нибудь, но не быть палачом. Может, позже я скажу ему, что первое всегда сложнее. А может, и нет.

— Умеете делать рот-в-рот?

— Да, — отвечает он. — Красный Крест приходил в семинарию.

— Отнесите её в машину и сделайте, что сможете. Сейчас она просто парализована, но мы ведь не хотим, чтобы был повреждён мозг?

— Нет.

— Отнесите её отсюда.

Травен кивает. Берёт Кэнди на руки и бежит с ней сквозь проклятый дождь.

Я иду к дыре и заглядываю внутрь. Лула пять-шесть раз попала в Тедди. В грязи много фрагментов костей. Она попала и в Черри.

Мне не следует делать то, что я делаю, но всё же я делаю это. Я поднимаю череп Бесёнка и изо всех сил швыряю об пол. Мрамор трескается, а череп разлетается на тысячу осколков, разрушая связь Ламии с этим миром. Мне нет необходимости убивать её. Она никогда по-настоящему не несла ответственность за то, что делала. Она была рабыней, убивающей для больного ублюдка. Я много раз делал это в Аду. Если повезёт, теперь она будет просто ещё одним призраком в Тенебре. Может, у неё хватит сил протиснуться в ту дыру, через которую она пришла, и отправиться домой к Ангра. Кто знает, может, её освобождение принесёт человечеству несколько дополнительных очков, когда Ангра вернутся съесть наш обед. Они могут держать нас в качестве морских свинок и научить трюкам. Почему нет? Один Бог наебал нас в начале времён. Как насчёт ещё одного?

Я беру канистру и разбрызгиваю бензин по всему полу. Прежде, чем поджечь, я нахожу кухню и выдёргиваю из стен все газовые шланги. Выхожу наружу и закуриваю «Проклятие», давая дому наполниться газом. Докурив до половины, я открываю входную дверь и швыряю сигарету внутрь. Дом загорается. Окна вылетают, разбрасывая горящие обломки по идеальной лужайке. Травен заводит машину. Пламя освещает нам путь вниз по длинному холму.

Прощай, Тедди. Бывай, Лула. Надеюсь, Ламия и призраки тех детей не дадут вашим душам слишком быстро перейти в загробную жизнь. Надеюсь, они устроят вам хорошую долгую экскурсию по Тенебре. Добро пожаловать в Ад, который вы устроили, долбоёбы.

К тому времени, как мы добираемся до Голливуда, небо перестаёт изрыгать океан нам на головы. Улицы задыхаются от умирающей рыбы и разноцветных камней. Не думаю, что где-нибудь в Южной Калифорнии осталось нетронутым лобовое стекло машины или витрина магазина. Травен объезжает худшие места, насколько это возможно с треснувшим лобовым стеклом, направляясь в клинику Аллегры.

— Я думал, ты в ссоре с управляющей.

— Аллегра, может, и злится, но не допустит, чтобы с Кэнди что-нибудь случилось.

Травен выносит её из машины, а я колочу в дверь клиники, пока не открывают. Файруза выглядывает и впускает Травена внутрь. Я остаюсь на парковке.

Травен выходит несколько минут спустя.

— Они говорят, что это обычный наркотик. С ней всё будет в порядке.

— Спасибо.

— Что теперь?

— Вы имеете в виду, что делают люди после автомобильной погони, поджога и первого убийства?

Травен вглядывается в улицу. Некоторые рыбы ещё живы, глотая воздух на тротуаре. Ему бы хотелось спасти их все до одной.

— Даже если ты прав, как ты с этим справляешься?

Я пожимаю плечами. Больно.

— Выпивка помогает.

Он глядит на своё отражение в окнах клиники. Мне знаком это шаг. Он проверяет, что он всё ещё он.

— Отец, вы запрыгнули сегодня на летающую тарелку. Теперь вы на совершенно другой планете.

— Ощущение именно такое.

— Пути назад нет. Вы ведь знаете это? Вы не можете развидеть или забыть ничего из этого.

— Я бы не стал, если бы и мог. Я переводил книги не просто потому, что имел склонность к этому. Я делал это в надежде, что одна-две смогут открыть некую более глубокую истину. Что моя работа каким-то образом принесёт пользу людям. Эти последние несколько дней…

— Знаю. Истина может надрать тебе зад. Вам ведь знакомо греческое слово, означающее «откровение»?

— Апокалипсис.

— Апокалипсис. Истина сделает вас свободным, но не раньше, чем взорвёт вам мозг как попкорн.

— Хочешь выпить?

— Ага. Но завтра. Мне нужно сделать ещё одну остановку, прежде чем всё это закончится.

— Отправляешься за Аэлитой?

— Нет. Она давно скрылась с Шаром Номер 8. Я встречаюсь кое с кем, кто у меня в долгу.

— Хочешь составлю компанию?

— Это я должен сделать сам. Но буду признателен, если подбросите обратно в «Шато».

Лобовое стекло «Метро» слишком сильно разбито. Мы с Травеном выбиваем его ногами из рамки и выбрасываем в мусорный контейнер в дальнем конце парковки. Мы не разговариваем, пока едем по городу. Моя грудь болит так, словно в меня попала крылатая ракета, но я не харкаю кровью. Когда я возвращаюсь, Касабян спит на диване. Большая металлическая собака, свернувшаяся калачиком в окружении пивных банок. Я ложусь вздремнуть пару часов. Проснувшись, я переодеваюсь, седлаю адовский супербайк и направляюсь в центр города.

Брэдбери-билдинг — прекрасное здание в стиле ар-деко в одном из страдающих потерей памяти районов города, который не может вспомнить, то ли он хотел быть жилым районом, то ли туристической пустошью, а теперь ни то, ни другое. Однажды я убил вампиршу по имени Элеонора недалеко отсюда. Её семья была теми, кого я запер в «Шато Мармон» в полной зомби комнате. Теперь я снова здесь, не затевая неприятностей, а пытаясь положить им конец.

Я паркую байк на куче дохлой рыбы. Небо сверкает, как при грозе, но грома нет. Брэдбери-билдинг наглухо закрыт, но я вскрываю замок чёрным клинком. Едва я окажусь внутри, сработает бесшумная сигнализация на датчик движения. Уверен, что копы примчатся сразу же, как только откопают патрульные машины из-под камней и карпов. Даже если они прибудут, то никогда не найдут меня там, куда я направляюсь.

Я вхожу в один из богато украшенных лифтов из кованого железа и одновременно нажимаю кнопки первого и третьего этажа. Лифт поднимается на тринадцатый этаж здания, в котором всего пять этажей. Я выхожу и направляюсь к антикварному магазину мистера Мунинна. Дверь открыта. Прохожу магазин насквозь, выхожу через черный вход и спускаюсь на сотни метров по голым каменным ступеням в пещеру под городом.

— Мистер Мунинн! — кричу я. — Туки-туки, я не во?да.

Мистер Мунинн выходит из-за портрета в стиле русской иконы короля страны, которой нет уже два ледниковых периода как.

— Не ожидал, что ты придёшь вот так. Привык, что ты появляешься из тени.

— Нынче это трюк святоши Джеймса. Я же просто вламываюсь в здания и еду на вонкаваторе^[220] в места, которых там нет.

— Когда ты это произносишь, звучит как-то веселее.

Пещера Мунинна, возможно, самый большой антикварный магазин, кунсткамера и помойка во Вселенной. Полки и столы ломятся под его безумными безделушками. Шлемов и древнего оружия хватит, чтобы сразиться с Ганнибалом. Гектары старинных монет и бесконечные галереи картин, ювелирных изделий, зелий, каракури^[221] и старинных книг. Груды чего-то, похожего на кости динозавров рядом с пришвартованным дирижаблем. Подобно ворону, он щипал блестящие кусочки того и этого, и прятал их в своём логове целую вечность. Может поэтому он известен под именем ворона.

— Я полагал, что ты мог бы прийти навестить меня до этого.

— План был таков, но там оказался древний бог, и приключился целый Апокалипсис. Может, ты слышал.

— Я бы не волновался. Ты спас мечтателей. В ближайшие дни они возьмут под контроль реальность, находясь в безопасности своего сна, и небо снова станет голубым, а мир снова прекрасным.

— Сделай так, чтобы эти коричневые небеса, попрошайки и всё остальное вернулось в сносное состояние, и я тебе поверю.

— Всегда остаёшься оптимистом.

Я облокачиваюсь на стол и опрокидываю стопки монет Конфедерации.

— Извините, — затем добавляю. — Вы лгали мне, мистер Мунинн. Всё это время. А я вам доверял.

— Знаю. И у меня нет оправданий, только объяснение. Я испугался. Разбить разум на пять частей уже довольно тревожно, но затем мой собственный брат Руах позволил Аэлите убить брата Нешаму, чтобы спасти себя. Это было слишком тяжело вынести. Я даже не знаю, где два других брата.

Он берёт кучку золотых минойских монет и бросает их по одной в глазницу черепа птеродактиля. Нервный тик.

— Я со времён молодости мира находился внизу вдали от семейных дрязг, и надеялся вечно оставаться здесь. Но ведь так не получится?

Я пожимаю плечами.

— Всё зависит от тебя. Ты попросил меня отнести сингулярность в Ад одному из твоих братьев. Сказал, что будешь мне должен. Я осуществил доставку, и теперь прошу о встречной услуге. Это в том случае, если ты готов выполнить свою часть сделки.

— Сингулярность у тебя с собой?

— Нет. Она в надёжном месте. Я пока оставлю её у себя. Если станет скучно, может, начну новую Вселенную, совсем как Ангра Ом Йа.

— Я знаю, что Отец Травен поведал тебе эту историю. Хочешь услышать мою версию?

— Да. Но не прямо сию минуту. Сегодня я получил несколько пуль и не говорил никому, но они по-прежнему причиняют боль.

— Хочешь, я извлеку их для тебя?

— Конечно. Потом. Прямо сейчас я хочу уладить ещё кое-что. Готов оказать мне обещанную услугу?

— Да.

— Думаю, ты знаешь, о чём речь.

— Подозреваю, что да.

Я подхожу к нему, проходя мимо стола, заваленного старыми голливудскими портретными фотографиями и осколками печати Друдж Аммун^{name=r222>[222]}.

— Мне всё равно, даже если на самом деле не ты создал эту Вселенную. Всё равно ты создал души. В Даунтауне их полно, и им не помешал бы кто-нибудь, чтобы присматривать за ними получше адовцев. Адовцы не справляются. Когда не убивают сами себя, они убивают друг друга. Адовцы ведь тоже твои дети? И те, и другие нуждаются в помощи, которую такой недоделанный Люцифер как я, не может им оказать.

— И ты считаешь, что я обладаю соответствующим опытом, чтобы быть Люцифером? Не уверен, я должен быть польщён или обидеться.

— Ты божество. По крайней мере, у тебя есть с чем работать. Я же просто импровизировал. Тебе в самом деле нужно согласиться на эту работу. Если я вернусь в Ад, то никогда его не покину, и Ад сгорит без Люцифера.

Он отводит взгляд и подбрасывает последние оставшиеся монеты. Они зависают в воздухе, прежде чем упасть на стол аккуратной стопкой.

— Конечно, я соглашусь. Сделка есть сделка. Но сперва ты должен кое-что для меня сделать.

— Что?

— Простить ту часть себя, которую называешь святошей Джеймсом.

— Забудь. Он никчёмный болван Пэт Бун^[223] с острой формой несчастного бедняжки, бедняжки меня. Вечно я злодей, а он жертва. Забудь. Он свалил. Свалил так свалил.

— Ты уверен, что хочешь именно этого?

— У меня есть доспех. А он мне не нужен.

— Но ты только что назначил меня Люцифером. Доспех мой.

Об этом я не подумал.

— Он свалил. Я не прошу об одолжениях.

— И не нужно. Просто скажи мне, хочешь снова стать целым и завершённым.

— Ты Бог или Дорогая Эбби^[224]?

— Ты избегаешь этого вопроса, потому что ответ — «да», а ты слишком горд и уязвлён, чтобы произнести его.

— Чушь собачья.

— Джеймс, ты не можешь лгать мне. Я Бог.

— Прекрасно. Конечно. Я хотел бы быть одним большим куском яблочного пирога, но не стану целовать задницу святоши Джеймса.

— И не нужно. Пока ты говорил, я воссоединил тебя.

Я смотрю на свои руки.

— Чушь собачья. Если бы он вернулся в мою голову, то вопил бы уже. Я не чувствую никакой разницы.

— Так и должно быть. Когда ты цельный, нет необходимости думать о себе как о цельном. Ты просто есть.

— Остынь с этими коанами^[225]. Дикий Билл — мой консультант по буддизму.

Я смотрю на себя в древний зеркальный щит.

— Не знаю, как к этому отнестись.

— Конечно, знаешь. Ты злишься. Ты всегда злишься на меня. Бог снова обманул тебя. Но позволь мне напомнить тебе кое о чём. Я всё ещё Бог, и есть определённые вещи, которые я могу и буду делать ради блага своих чад, включая тебя. Ты цельный, потому что тебе нужно быть цельным, и с этим ничего не могут поделать ни ты, ни Люцифер, ни Сэндмен Слим.

— Видишь? У тебя есть правильное отношение, чтобы быть хорошим Люцифером.

Мистер Мунинн подходит к старому лос-анджелесскому трамваю и заходит внутрь.

— Я буду скучать по своей коллекции.

— Она никуда не денется.

— Я буду скучать по своей уединённости.

— В конце я был очень увлечён делегированием обязанностей Люцифера. Придерживайся той же политики, и имей столько уединённости, сколько хочешь. Доверься мне. Ты же не хочешь следующую тысячу лет сидеть и разрабатывать проекты бюджета.

Он выходит из трамвая и усаживается на парящий в метре над землёй персидский худу-ковёр.

— И последнее, прежде чем я уйду. Ты прощаешь меня за то, что я обманывал тебя всё это время?

— Конечно. Ты прощаешь меня за то, что я говорливая мудацкая Мерзость?

Он поднимает руку. Качает головой.

— Ты Мерзость только для Аэлиты и ей подобных. Для меня ты просто Джеймс Старк. Не нефилим или монстр. Просто Старк.

— Твой брат Нешама сказал мне своё имя. А как твоё?

— Мы не можем остановиться на Мунинне? Я предпочитаю это имя.

— Мунинн так Мунинн.

— Полагаю, мне пора.

Я касаюсь своей груди. Доспех Люцифера исчез. Смотрю на мистера Мунинна, он на нём. Доспех забавно смотрится на его круглом теле.

— Тебе к лицу, — вру я.

Он стучит костяшками пальцев по металлу.

— Я не носил доспехов со времён войны с Люцифером. И вот теперь я ношу его, готовясь стать им. Даже я не мог этого предсказать.

— Он привлечёт внимание зевак, когда ты войдёшь в таком виде.

Он выглядит странно. Будто сделан из густого дыма.

— Придёшь навестить меня?

Я ощущаю знакомую тяжесть в груди. Ключ снова внутри меня.

— Я приду вниз. Береги себя и Дикого Билла ради меня. И последнее. Если бы ты хотел спрятать украденную душу, куда бы ты её положил?

Он задумывается на несколько секунд.

— В Абсурд. Зал душ. Где новые души ждут, чтобы родиться в телах.

— Кто-то украл её у Туаты Форчун. Обычно мне было бы наплевать на проблемы семейства Авгур, но это выглядит слегка жестоко даже по отношению к богатым ублюдкам. Если случайно отыщешь под диванными подушками душу Туаты, может ты мог бы отправить её домой?

— Посмотрю, что смогу сделать. Береги себя, Джеймс.

— Ты тоже, мистер Мунинн.

Дым рассеивается, словно туман, и мистер Мунинн исчезает. У меня что-то в руке. Три деформированных пули. Я расстёгиваю рубашку. Ни отверстий. Ни боли.

Я шагаю сквозь тень в Комнату Тринадцати Дверей. Здесь так же прохладно, тихо и безупречно, как я помню. Я прохожу через Дверь Льда, портал в нейтральные места, и выхожу на улицу. Заталкиваю адский байк в пещеру Мунинна на хранение. Я не знаю, смогу ли ездить на нём, как только реальность вернётся в нормальное состояние. Если не смогу, думаю, мистеру Мунинну понравилось бы иметь его в коллекции.

Я делаю шаг обратно в тень, снова чувствуя себя дома. Я не слышу святошу Джеймса в голове, но, если повезёт, он тоже это чувствует.

Я выхожу из тени в коридор «Шато» с дедушкиными часами. Прохожу через них. Касабян смотрит на большом экране «Майора Данди»^[226]. Когда я вхожу, он оглядывается через плечо, а затем снова отворачивается к экрану.

— Думаю, скоро нам придётся убираться отсюда.

— Когда?

— Не раньше, чем они поймут, что я больше не Макхит. Несколько дней. Может, неделя. Не знаю.

Он кивает, не отрывая взгляда от экрана.

— У меня было чувство, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Ладно. Они давно не присылали еды. Вели им привезти несколько тележек. Начнём делать запасы, чтобы взять их с собой, когда нас выдворят.

Я присаживаюсь на подлокотник кожаного дивана, внезапно чувствуя сильную усталость.

— Я не могу продолжать делать это. Спасать мир и в итоге оказаться нищим и бездомным.

Касабян сминает пивную банку одной лапой адской гончей, а другой открывает новую. Ловкий трюк.

— Говори за себя, — комментирует он. — У меня есть будущее. С помощью Кодекса, твоей волшебной гляделки и переводчика с адовского, который ты говорил, что понимаешь, я собираюсь стать самым крупным медиумом в Сети. Я в самом деле могу заглянуть в Ад, где окажутся мудаки родственники большинства людей. Разве это не здорово? Я буду единственным честным онлайн-ясновидящим в мире. Я разбогатею.

— Ага. Рассказывая людям, что их близкие горят в вечном адском пламени, ты заработаешь денег.

Он кивает головой из стороны в сторону.

— Ну, возможно, мне понадобится опустить некоторые детали. Слегка причесать правду. Я уже знаю, как это сделать.

— Хорошо. Затем я перееду обратно; на оставшиеся деньги мы отремонтируем и заново откроем магазин.

— Притормози, Сухарик^[227]. У меня ещё даже сайта нет.

— Мы отремонтируем магазин, или можешь вернуть мне мои деньги.

— Это мои деньги.

— Посмотрим.

Я беру бутылку Царской водки. Закуриваю «Проклятие» и набираю номер клиники, чтобы узнать, как там Кэнди. Никто не отвечает. Набираю снова.

В «Бамбуковом доме кукол» многолюдно. Он набит битком, словно загон для личного досмотра. Прямо как в старые добрые времена. Не знаю, чему я удивляюсь. Так всегда бывает. Небольшой погром. Немного убийств без слишком большого числа жертв. Ровно столько, чтобы обеспечить хорошую историю. И «Бамбуковый дом» снова на карте. Дом, милый дом.

— За две недели вне поля зрения, — произносит Кэнди, поднимая бокал «Джека Дэниэлса».

Я чокаюсь с ней.

— Ваши задницы ещё не вышвырнули из «Мармон»? — спрашивает Карлос.

Его рука всё ещё на перевязи, но он наливает другой рукой, так что кого это волнует?

— Нет ещё, — отвечает Кэнди.

— У меня такое ощущение, что к этому как-то причастен мистер Мунинн. Не знаю, как долго продлится эта поездка, но я готов ехать, пока не отвалятся колёса.

Кэнди сияет.

— Ты должен взять выходной и прийти, — говорит она Карлосу. — Я приготовлю ужин. И под «приготовлю ужин» я имею в виду, что закажу столько еды, что хватило бы потопить «Титаник».

— Это свидание, — говорит Карлос и наливает нам ещё по порции «Джека».

Внутрь проталкивается Отец Травен. Он выглядит слегка ошеломлённым. Интересно, он полагает, что каждый бар похож на «Бамбуковый дом»? Не разочаруется, когда впервые пойдёт в гражданский?

— Эй, Отец. Кого-нибудь сегодня прокляли?

Он улыбается.

— Ни единой души.

— Ночь только начинается. Как держитесь?

Он пожимает плечами. Делает глоток красного вина.

— Отлично. Всё ещё перевариваю всё это. Газеты пишут, что у семьи Остерберг были инвестиции в оборонную промышленность, и что его смерть расследуют как возможный случай внутреннего терроризма. По всей видимости, привлечена Национальная Безопасность.

Я обнимаю его за плечи рукой Кисси. У меня длинные рукава и перчатка, так что он ее не видит.

— Не парьтесь. Я раньше выполнял для них работу. Они ищут парней в лыжных масках, а не священника и каких-то монстров. Мы даже вне их поля зрения.

— Надеюсь, ты прав.

Он поворачивается и оглядывает толпу. Голубокожие Людере играют в азартные игры за столом рядом с музыкальным автоматом. Манимал Майк с кузенами вукари сидят с горсткой нагуалей, обмениваясь порциями дорогой текилы и дешёвой водки. Метаморфы, угрюмые некроманты и тусовщики, разодетые как электрические павлины, медленно танцуют под «Боба Уиллса и Техасских Плейбоев»^[228], исполняющих «Блюз для Дикси».

— Что, если кто-нибудь запомнил номер моей машины, когда мы спускались с холма?

— Когда бы они это успели? Когда им вышибали мозги камни или погребали под собой летающие акулы? Расслабьтесь и выпейте.

Он делает ещё глоток вина.

— Итак, похоже, за всем случившемся стоит твой ангел, Аэлита. Как трагично, что она выбрала именно этого мстительного призрака.

— Я смотрю на это не так.

Карлос выглядит таким счастливым, каким я его давно не видел. Пока он восстанавливается, ему помогает шурин. Похоже, ему нравится иметь партнёра.

— В этом нет ничего общего с трагичностью или невезением. Аэлита не совершает подобных ошибок. Она знала, кто этот Бесёнок.

— Она намеренно выпустила в этот мир частицу Ангра Ом Йа? Зачем?

— Чтобы та помогла ей убить Бога. Полагаю, сама она это сделать не может. Иначе зачем бы она оставила Комраму в Аду? Ей повезло, когда она убила Нешаму, но она в самом деле не знает, как им пользоваться. А Ангра знают.

Травен берёт один орешек из полной их кокосовой чаши.

— Зачем ей приглашать сущностей, которые могут уничтожить Вселенную? Надо полагать, она тоже будет уничтожена.

— Вы сами это сказали. Бог сделал подарок, который обманом перенёс Ангра в другое измерение. Возможно, у неё есть такой же или она знает, как его сделать. Она доставляет Ангра, использует их, и отправляет восвояси. Ей нравится действовать именно так.

— Откуда тебе всё это известно?

Я пожимаю плечами. Я не хочу говорить ему, что мы со святошей Джеймсом снова вместе, и что скорее всего это он всё понял, а я просто присвоил заслугу.

— Это единственное логичное объяснение.

— Значит, это ещё не конец.

— Всё только начинается.

Мимо, пошатываясь, проходит Бриджит. Она более чем пьяна. При виде меня она открывает рот в преувеличенном удивлении в стиле немого кино.

— Я не могла найти тебя в этом дурдоме. Слышала, что ты разобрался с Тедди раз и навсегда.

Я киваю.

— Он мёртв, сожжён и исчез. Аллилуйя.

— Спасибо, — говорит она.

Смотрит на Травена.

— Кто твой друг? Ты нас не представил.

— Это Отец Травен. Он спас мою задницу, когда мы были у Тедди. Отец Травен, это Бриджит Бардо.

Он протягивает руку. Она улыбается его вежливости и тому, что он, очевидно, понятия не имеет, кто она такая.

— Очень рад познакомиться. Пожалуйста, зовите меня Лиам.

— Отец, э-э, Лиам? Я играла монахинь во многих фильмах.

— В самом деле? Вы актриса. Я могу найти ваши фильмы в магазинах? Я только-только начал смотреть видео.

Я качаю головой.

— Пока придерживайтесь мюзиклов и Джона Уэйна. Вы не готовы к Бриджит.

Я шепчу Бриджит на ухо.

— Будь милой. Он был настоящим. Не один из ваших голливудских худу Святых роллеров^[229].

Она касается его руки.

— Священник в прошедшем времени? Что случилось? Вы влюбились в красивую женщину? В красивого мальчика?

— Он влюбился в ублюдков с гигантскими щупальцами из другого измерения, которые хотят нас съесть.

— Звучит очаровательно. Вы должны мне рассказать всё о них.

Отец переводит взгляд с меня на неё и обратно. Я раскрыл его самую сокровенную тайну, а он всё ещё стоит.

— Всё в порядке, Отец. Она одна из нас. Она, наверное, уничтожила больше монстров, чем мы с вами вместе взятые.

Я киваю Бриджит.

— Спроси его о Виа Долороза.

Она лучезарно улыбается.

— Остановки Крестного Пути? Я тоже снималась в фильме про это.

— Пожалуйста, расскажите мне об этом.

Она берёт его под руку и уводит прочь. Видок направляется в мою сторону. Аллегры с ним нет. Подойдя ко мне, он заключает меня в крепкие медвежьи объятия.

— Слышал, что должен тебя благодарить за больную челюсть.

— Ты набросился на меня с ножом, и мне пришлось защищать свою новую рубашку.

— Не помню ничего такого.

За столом пара гражданских шулеров разоряются, пытаясь обуть в покер медиумов.

— И не должен. Так всё устроено. Ублюдки забираются тебе в голову. Побалуются и выскакивают, а ты и понятия не имеешь. Они и со мной пытались это проделать.

— Сработало?

Я качаю головой.

— Меня спасла шапочка из фольги, которую я надел.

Он поднимает бокал виски.

— За безумие, которое выбираем мы. А не за безумие, которое другие выбирают за нас.

— Аллегра с тобой?

Он хлопает меня по плечу.

— Дай ей немного времени.

— Я достаточно пьян, чтобы искренне извиниться.

— Уверен, она бы это оценила. Но дай ей немного времени.

Суккуб даёт пощёчину вампиру, когда тот кусает её горло и строит гримасу от вкуса крови. Близнецы Бьюли настолько накачались, что превращают других симпатичных мальчиков в своих клонов. Где-то сегодня вечером будет весьма запутанная оргия.

— Я больше не Люцифер. Я поступил с одним несчастным растяпой так же, как Самаэль со мной. Загнал в угол, так что ему пришлось согласиться на эту должность.

— И кто этот невинный юноша?

— Бог.

Он кивает.

— Может, он хорошо изучит, что чувствуют остальные из нас.

— Мне нужно выйти покурить.

Кэнди болтает с Бриджит и Травеном. Я целую её, проходя мимо, и направляюсь к двери. Улица заполнена гражданскими и Таящимися. Я огибаю здание, отхожу достаточно далеко от уличных фонарей и закуриваю «Проклятие». Чувствую лёгкое землетрясение под ногами. В паре метров от меня в бетоне открывается дыра.

— Привет, Черри, — говорю я. — Спасибо, что помогла с Тедди.

Подхожу к краю дыры и смотрю вниз. Черри ужасно выглядит. Она потеряла руку и кучу зубов. В её черепе пара пулевых отверстий.

— Спасибо за то, что ты там сделал с Бесёнком. Она исчезла.

— Я ничего с ней не делал. Освободил её и позволил самой сделать выбор. Полагаю, она вернулась домой.

— Пока её не будет.

— Согласен.

— Напрашиваешься на комплименты?

— Нет. Просто размышляю. Там, в Аду, пра-пра-пра-прадедушка сказал мне выбирать свои драки. Я согласен с ним, но иногда трудно понять, что выбрать, потому что, пока не ввяжешься, не знаешь, что они из себя представляют. Я считал себя Элвисом на Льду, когда остановил войну Мейсона с Небесами. Но я оставил всех тех адовцев в худшем положении, потому что они думали, что освободятся из Ада. Затем я вернулся в Лос-Анджелес, чтобы узнать, что у Кэнди кто-то есть, Аэлита вернулась, на свободе разгуливает призрак-убийца, а скинхед со шрамами на лице собирается убить меня, и всё потому, что я год назад отрезал голову одному Кисси. Он того заслуживал, но это не имеет значения в общей картине. Имеет значение та цепочка событий, которую запустило его убийство. Но как понять, какую плохую ауру ты всколыхнёшь, пока не начнёшь трясти?

Черри поднимает на меня пустые глазницы.

— И в чём суть твоей проникновенной речи?

— Я точно не знаю. Возможно, нужно быть более осторожными с беспорядком, который оставляем позади себя. Стараться немного прибраться, когда перестают свистеть пули.

— Возможно, ты мог бы отрезать меньше голов.

— И это тоже. Мунинн сказал мне простить часть себя, и как бы сильно я ни ненавидел этого исцели-своего-внутреннего-ребёнка нытика, я стараюсь. Тебе нужно расслабиться и двигаться дальше. Взгляни на себя. Ты являла собой жалкое зрелище, когда была цела. А теперь ты даже не скелет. Просто мешок со случайным набором костей. Выходи оттуда. Даже если ты не хочешь переходить совсем, имей хоть немного достоинства. Будь призраком, а не роящим норы жуком.

— Я призрак.

— Я имею в виду, настоящим призраком. Откажись от скелета и займись обычным преследованием. Как насчёт магазина Кукол-Леденцов^[230]? Подумай об этом. Первосортное джей-поп^[231] заведение с призраком. Будет Квайдан^[232] с хвостиками.

Она с минуту молчит. Если бы у неё было лицо, она бы выглядела погруженной в свои мысли.

— Я не могу просто двинуться дальше. Мне придётся спросить девочек.

— Я мало что понимаю в этих аниме, но у Кэнди степень доктора философии. Держу пари, она поговорила бы с ними вместо тебя.

— Почему ты из кожи вон лезешь, чтобы помочь мне?

— Потому что у нас с тобой тоже есть прошлое. Ты полагала, что я могу спасти тебя, когда была жива, а я не смог. Думаю, вытащив тебя из этой дыры, я мог бы немного компенсировать это.

— Возможно, так и будет, — говорит она. — Пусть твоя подруга поговорит с девочками.

— Обязательно. Увидимся, Черри.

Но она уже скрылась. Я бросаю остаток сигареты в дыру и направляюсь обратно внутрь, когда звонит мой телефон. Скрытый номер. Конечно, почему бы и нет?

На этот раз мужской голос.

— Сам я не видел, но слышал, что ты уничтожил доспех Люцифера.

— Бог оставил на нём вмятину ударом молнии. Я получил в нём несколько пулевых отверстий. Они придают ему индивидуальность. Как шрамы.

— Из того, что я слышал, у тебя должны были появиться несколько новых. Удар самого себя гладиусом оставил след? Король Каир стрелял тебе в лицо? Ты ужасно обезображен?

— Я больше не Люцифер. Думал, это снимает меня с крючка с твоим дерьмом.

— Ты обидел меня. Ты не на крючке. Это беседы у камина, когда я приношу тебе известия издалека.

— Спасибо, можешь засунуть себе в жопу известия. Я завязал с Адом. Теперь мне похер.

— Слышал, ты погубил священника. Бедолага. Они такие хрупкие, не правда ли? Такие уверенные в твоём мире, но так быстро разваливаются здесь внизу. Тем не менее, тебе не о чем беспокоиться. Безумный священник. Похоже на готический роман. Добавь его к списку жизней, которые ты разрушил. Но священник ведь пока ходит по Земле? Так что он лишь наполовину провал. Бог, должно быть, очень гордится тобой. Ты продолжаешь наполнять наши дома новыми товарищами по играм.

— Вот моя заключительная мысль для тебя. Убей себя. Всем вам, адовцам, следует убить себя. Или поубивать друг друга. Теперь ты проблема Мунинна.

— Сколько времени тебе понадобится, чтобы погубить новую подружку? Как её зовут? Что-то сладкое и бесхитростное. Она знает, каким ужасным ты можешь быть?

— Я рассказал ей всё о том, что случилось в Аду.

— И она всё ещё с тобой? Должно быть, она исключительная женщина.

— Так и есть.

— Какой была и Элис, полагаю. Кажется, ты прошёл через множество них. Исключительных женщин. Убийство — не самый большой твой грех. Он заключается в том, что ты столь же небрежен к жизням других, как и к своей. Тебе нужно следить за этим, иначе рано или поздно всё, что останется, — это женщины, которые будут бежать при одном только виде такого монстра, как ты.

— Если ты звонишь, чтобы запугать меня, поторопись. Я захожу внутрь и не смогу слышать, как ты пугаешь.

— У меня определённые успехи с телами в твоём мире. Теперь я могу не только говорить. Скоро я буду ходить, водить и выглядеть как все остальные, и смогу тебя навестить.

— Тебе лучше приступать, Мерихим. Когда Ангра вернутся, тебе будет пиздец, как и всем нам.

— Умное предположение.

— Именно так. Не заставляй меня доносить на тебя Мунинну.

Я даю отбой и направляюсь обратно внутрь. Кэнди танцует с Видоком под «Вальс воздушных шаров» Леса Бакстера. Я вклиниваюсь, и он грациозно отваливает, совсем как настоящий француз. Я понятия не имею, как танцевать вальс, но умею считать до трёх и могу раскачиваться взад-вперёд, а в таком переполненном баре это практически всё, что делают и остальные.

Последние пару недель то и дело идут дожди. Не дожди из рыбы. Обычные. Между грозами небо иногда даже голубое. Каталина вернулась, и никто уже несколько дней не сообщал о парящих улицах или вулканах.

Иногда я делаю шаг назад, смотрю на всё и удивляюсь, как я в это влип. По словам Уриэля, моего настоящего отца, я всегда был предназначен для этой страны кровавого смеха. Я не человек, не ангел, не Таящийся и не демон. Я просто прирождённый убийца. Чего я не знаю, так это то ли меня влечёт в места, где случается всё наихудшее, то ли я приношу с собой эту кучу дерьма. Пока не узнаю, всё, что имеет значение, — это что я всё ещё дышу и танцую с красивой девушкой.

Когда Ангра Ом Йа вернутся, миру придёт конец. Они съедят планеты и звёзды. Когда они доберутся до Лос-Анджелеса, то заключат контракт на фильм с баллами и процентами от продаж. Они научатся сёрфить и практиковать трансцендентальную медитацию. Один из них получит передоз в туалете «Виски Гоу Гоу»^[233], а другой появится на обложке журнала «Пипл»^[234], пойманный на романе с новым мэром. У остальных разовьётся депрессия, и они отправятся домой, в свою мрачную Вселенную. Ещё один набор лохов. Ещё одна группа одного хита. Вы построили милую маленькую Вселенную, но что вы сделали потом? Оставьте свои портретные фото, и наши люди позвонят вашим людям. Это Лос-Анджелес. Тут вокруг так много апокалипсисов, что о большинстве даже не пишут в газетах, так что радуйтесь, что вообще попали в прессу. Кстати, вот «Клубничный будильник»^[235] — классное название. Ангра Ом Йа же звучит как бренд китайского корма для собак.

Если повезёт, Ангра ещё миллион лет не пройдут через эти края. Обычно мне так не везёт, но у меня есть Кэнди, ночлег, еда и Ключ. Может, Лос-Анджелес и провинциальная ловушка для туристов на окраине Ада, но это ничего. По крайней мере в этом Аду я не одинок.

БЛАГОДАРНОСТИ

Спасибо Пэтти за творчество и Уилу за то, что он классный парень. Спасибо Элизабет Херменс за советы по анимэ и Тиму Холланду за наставления по французскому. Спасибо Дино, Марте и Лоренцо за то, что позволили упасть им на хвост. Спасибо Памеле Спенглер-Джаффи, Джесси Эдвардс, Уиллу Хинтону и остальной команде «Харпер-Коллинз». А также спасибо всем, кто присылал в Твиттер и Фейсбук предложения по песням. Как всегда, спасибо Николя за всё остальное.

Примечания

1

Лес Бакстер (1922–1996) — американский пианист, композитор и аранжировщик, пик популярности которого пришёлся на 50-е и 60-е годы XX века.

(обратно)

2

Великий полководец ада, имеющий пятьдесят легионов демонов под своим командованием. Жутко злопамятен и чёрный на язык. Учит природной и моральной философии, логике и добродетели всех трав и растений. Помогает в достижении финансовых благ.

(обратно)

3

Волчица с крыльями грифона и змеиным хвостом. При дыхании изрыгает пламя. Могущественное существо и мастер конфликтов.

(обратно)

4

Альберт Шпеер (1905–1981) — личный архитектор Гитлера, рейхсминистр вооружения и военного производства.

(обратно)

5

Мексиканский рестлинг.

(обратно)

6

Американский комедийный телесериал, транслировавшийся с 1969 по 1974 годы и рассказывавший об овдовевшем отце с тремя сыновьями, который женится на вдове с тремя дочерями.

(обратно)

7

Королевская битва — это бой между игроками, продолжающийся до тех пор, пока не останется только один. Своего рода борьба на выбывание.

(обратно)

8

Специальный агент министерства финансов, которому удалось посадить гангстера Аль Капоне в тюрьму на 11 лет.

(обратно)

9

Уайетт Берри Стэпп Эрп (1848–1929) — американский страж закона времён освоения американского Запада. Получил широкую известность благодаря книгам и кинофильмам в жанре вестерн.

(обратно)

10

День Независимости США.

(обратно)

11

Город в США, расположенный в центральной части штата Техас на реке Элм-Крик.

(обратно)

12

Одна из самых популярных моделей мотоциклов Харли-Дэвидсон.

(обратно)

13

Американская сеть ресторанов быстрого питания. Её слоган — «Последний большой киоск с гамбургерами».

(обратно)

14

Сеть ресторанов американского семейного развлекательного центра. В ресторанах подают пиццу и другие блюда из меню, а также представлены аркадные игры, аттракционы и выступления роботов-аниматроников в качестве основного развлечения для всей семьи.

(обратно)

15

Компульсивные действия — действия, которые повторяются многократно и выполняются человеком, как правило, неосознанно в момент начала их воспроизведения. Человека что-то заставляет, принуждает это делать, как само собой разумеющееся.

(обратно)

16

Псевдоним дуэта авторов и продюсеров Мика Джаггера и Кита Ричардса из «Роллинг Стоунз». Условная фамилия «Глиммеры» — это своего рода фигура речи, рождённая в контексте вопроса, от которого произошло прозвище: «Дайте нам подсказку («глиммер»), кто вы такие?» (в оригинале — «just give us a glimmer»). На это Джаггер сострил Ричардсу — «Мы с тобой теперь близнецы Глиммеры».

(обратно)

17

Трио американских артистов водевиля, а также комедийных актёров, период активности которых пришёлся на 1922—1970-е годы. Известны по своим ролям в 190 короткометражных фильмах студии «Columbia Pictures» которые регулярно транслировались на телевидении с 1958 года. Их отличительной чертой были юмористический фарс и буффонада.

(обратно)

18

В единоборствах разновидность удара ногой по нижней части тела.

(обратно)

19

Пощёчина открытой ладонью.

(обратно)

20

Чарлтон Хёстон (1923–2008) — американский актёр, лауреат премии «Оскар» (1960), который семь раз избирался президентом Гильдии киноактёров и долгое время служил председателем Американского института киноискусства. Наиболее известен по фильмам «Бен-Гур», «Эль-Сид», «Планета обезьян», «Печать зла», «Десять заповедей».

(обратно)

21

Одна из разновидностей смертной казни, подвешивание в железной клетке. Клетки были разными — от простой цепи с ошейником до сложных антропоморфных конструкций, фиксирующих все части тела. В клетке жертва мучилась до трех суток, пока не умирала от жажды или ран. Потом труп качался на ветру, издавая характерные звуки и притягивая мух и птиц.

(обратно)

22

Говард Робард Хьюз (1905–1976) — американский предприниматель, инженер, пионер авиации, режиссёр, продюсер. Стал знаменит благодаря эксцентричному характеру и многочисленным скандальным романам со звёздами кино и шоу — бизнеса. Эпатажное поведение в начале и полное затворничество в конце жизни.

(обратно)

23

«С палкой в заднице» — в английском языке означает косность, чопорную манеру поведения.

(обратно)

24

Астрономический инструмент, использовавшийся для определения экваториальных или эклиптических координат небесных светил. Впоследствии армиллярная сфера использовалась также как наглядное учебное пособие — в качестве модели небесной сферы.

(обратно)

25

Храм (библ).

(обратно)

26

Фред МакФили Роджерс (1928–2003) — американский телеведущий, музыкант, кукольник, сценарист, продюсер и пресвитерианский проповедник.

(обратно)

27

Вымышленный персонаж комиксов о Черепашках-ниндзя. Задумывался как пародия на персонажей-линчевателей из других комиксов.

(обратно)

28

Одежда power dressing («сильная одежда») — это гардероб деловой женщины, изначально призванный помочь им встать наравне с мужчинами в профессиональном плане.

(обратно)

29

Персонаж средневековой немецкой легенды. Согласно ей, музыкант, обманутый магистратом города Гамельна, отказавшимся выплатить вознаграждение за избавление города от крыс, c помощью колдовства увёл за собой городских детей, сгинувших затем безвозвратно.

(обратно)

30

Одна из старейших марок мужской одежды в США.

(обратно)

31

«Остров доктора Моро» — фантастический роман Г. Уэллса, рассказывающий о событиях на острове в Тихом океане, населённом животными — жертвами вивисекции, вследствие этих опытов принявшими получеловеческий облик.

(обратно)

32

Лоа — в религии вуду невидимые духи, осуществляющие посредничество между богом и человеком. Наделены огромной силой и почти неограниченными возможностями. Лоа играют важную роль в ритуалах вуду и часто связаны с таким понятием, как одержимость.

(обратно)

33

Большой малайский нож.

(обратно)

34

Red leggers («красноногие») — сельская беднота, босяки.

(обратно)

35

Американский серийный убийца, некрофил и похититель трупов. Один из самых известных серийных убийц в истории США.

(обратно)

36

Игрушка, шуточный способ предсказывать будущее. Внешне напоминает бильярдный шар № 8, но большего размера, внутри которого есть ёмкость с тёмной жидкостью, например чернилами. В жидкости плавает фигура с 20 поверхностями, на каждой из которых нанесено по одному ответу. Ответы нанесены в формате «да», «нет», «абсолютно точно», «плохие шансы», «вопрос не ясен», и т. д. Всего 20 вариантов ответов.

(обратно)

37

Фильм 1971 года об автоперегонщике, которого преследует дорожная полиция.

(обратно)

38

Громадный замок со множеством обитателей из фэнтезийной трилогии Мервина Пика.

(обратно)

39

Амелия Мэри Эрхарт (1897–1937) — пионер авиации и американская писательница. Стала первой женщиной-пилотом, перелетевшей Атлантический океан. В 1937 году при попытке совершить кругосветный полёт на двухмоторном лёгком самолёте Lockheed Model 10 Electra пропала без вести в центральной части Тихого океана в районе острова Хауленд. Её жизнь и карьера продолжают привлекать внимание историков и по сей день, а загадка её исчезновения до сих пор не разгадана.

(обратно)

40

Персонаж фильма 1949 года в стиле нуар «Третий человек». Неоднократно признавался одним из величайших фильмов в истории кинематографа. По сюжету в послевоенной Австрии процветает чёрный рынок, одним из главных заправил которого и был Гарри Лайм.

(обратно)

41

Джон Уэсли Хардин (1853–1895) — американский преступник, один из самых знаменитых стрелков на Диком Западе. Известен как один из самых жестоких стрелков. Был знаком с Диким Биллом, и они неоднократно выпивали вместе.

(обратно)

42

Чарльз Аттер (1838–1915) — фигура американского Дикого Запада, наиболее известный как большой друг и компаньон Дикого Билла Хикока.

(обратно)

43

Восьмеричный Путь (также известный как «Срединный Путь») — это одна из основ учения Будды. Он описывал его как путь, ведущий к прекращению страданий и к достижению самопробуждения. Следовать «срединному пути» — значит держать золотую середину между аскетизмом и наслаждениями, не впадая в крайности.

(обратно)

44

Гангстер, главный герой одноимённого фильма 1983 года, убивший своего босса и занявший его место.

(обратно)

45

Вымышленный нью-йоркский частный детектив, герой произведений американского детективного писателя Микки Спиллейна.

(обратно)

46

Джордж Фрэнсис «Габби» Хейс (1885–1969) — американский актёр. Известен своими многочисленными появлениями в серии вестернов.

(обратно)

47

Крепкий алкогольный напиток с анисовой вытяжкой, производимый и распространяемый повсеместно в Греции.

(обратно)

48

Традиционное блюдо из баклажанов.

(обратно)

49

Знаменитые кеды фирмы «Конверс».

(обратно)

50

Район Сан-Франциско. Центр движения хиппи в 1960-х.

(обратно)

51

Марка плавленого сыра.

(обратно)

52

Благожелательный и защитный орден лосей (также часто известный как Элкс Лодж) — американский братский орден, основанный в 1868 году, первоначально как социальный клуб в Нью-Йорке.

(обратно)

53

Французский рестлер и актёр болгарско-польского происхождения.

(обратно)

54

Американский драматический кинофильм 1960 года. Коммивояжёр Элмер Гантри совершенно случайно попадает на собрание верующих людей и понимает, что на религии можно очень хорошо заработать. Он перевоплощается в евангелиста и объединяется с сестрой Шэрон Фальконер, проповедуя вместе с ней в церквях.

(обратно)

55

Вставить спички между пальцами ног и поджечь.

(обратно)

56

Гуморальная теория Гиппократа заключается в представлении о том, что в теле человека текут четыре основные жидкости (гуморы): кровь, флегма (слизь), жёлтая жёлчь и чёрная жёлчь. В норме эти жидкости находятся в балансе, однако избыток одной или нескольких из них вызывает практически все внутренние болезни.

(обратно)

57

Литл Ричард (1932–2020) — американский певец, пианист и композитор, который стоял у истоков рок-н-ролла.

(обратно)

58

День Независимости США.

(обратно)

59

«Ильза, волчица СС» — художественный фильм 1975 года, первый из серии эротических фантазий на фоне нацистской Германии.

(обратно)

60

Сайт электронных объявлений, пользующийся большой популярностью у американских пользователей Интернета.

(обратно)

61

Класс пистолетов простейшей конструкции, как правило, карманного размера.

(обратно)

62

«Кабинет доктора Калигари» — классический остросюжетный немой фильм 1920 года, положивший начало немецкому киноэкспрессионизму. Первый в истории кинофильм, передающий на экране изменённые состояния человеческого сознания.

(обратно)

63

Фраза на иврите, которая используется для поздравления в честь какого-либо события в жизни человека.

(обратно)

64

Американская комедийная актриса, одна из первых женщин-комиков на американском телевидении (1917–2012).

(обратно)

65

Вымышленное кристаллическое радиоактивное вещество, фигурирующее во вселенной DC Comics. Криптонит знаменит благодаря тому, что является единственной немагической слабостью Супермена и других криптонцев. Благодаря популярности Супермена слово «Криптонит» во многом стало распространённым аналогом выражения «ахиллесова пята».

(обратно)

66

Модный костюм 1930-х годов: длинный яркий пиджак и мешковатые штаны. Первоначально был связан с афроамериканскими музыкантами и их субкультурой. Количество материала, требуемого на пошив штанов и сложность костюма сделали зут-сьют предметом роскоши. Он стал своего рода символом отказа от признания себя гражданами второго сорта.

(обратно)

67

Игра состоит из «операционного стола», литографированного с комическим изображением пациента (по прозвищу «Полостной Сэм») с большой красной лампочкой вместо носа. На поверхности есть несколько отверстий, которые открывают полости, заполненные вымышленными и юмористически названными болезнями, сделанными из пластика. Общий игровой процесс требует, чтобы игроки удаляли эти пластиковые недуги с помощью пинцета, не прикасаясь к краю отверстия полости.

(обратно)

68

Препарат, применяющийся как антисептическое средство при небольших царапинах, повреждениях кожного покрова. В основе своей состоит из йодного раствора.

(обратно)

69

Джон «Гризли» Адамс (1812–1860) — калифорнийский дрессировщик медведей гризли и других диких животных, которых сам же и ловил. Считается, что Адамс обычно ловил медведей не с помощью ловушек, а бесстрашно вступая с ними в рукопашную схватку.

(обратно)

70

Главный отрицательный персонаж серии молодёжных фильмов ужасов «Крик».

(обратно)

71

Обезболивающий препарат, полусинтетический опиоид.

(обратно)

72

Американская хард-рок-группа, образованная в 1969 году и ставшая известной в 1970 году, когда о ней заговорили как о «самой громкой в мире». Первоначально в составе было три участника.

(обратно)

73

(фр.) Обозначает небольшую жилую единицу, например квартиру или кондоминиум, обычно расположенную в большом городе на некотором расстоянии от основного места жительства человека.

(обратно)

74

Говард Винчестер Хоукс (1896–1977) — американский кинорежиссёр, сценарист, продюсер.

(обратно)

75

Джон Хьюстон (1906–1987) — американский кинорежиссёр, сценарист и актёр.

(обратно)

76

Система классификации книг, разработанная в XIX веке американским библиотекарем Мелвилом Дьюи.

(обратно)

77

Ханс Рудольф «Рюди» Гигер (1940–2014) — швейцарский художник, представитель фантастического реализма, наиболее известный своей дизайнерской работой для фильма «Чужой». Обладал яркой харизмой и незаурядным талантом на поприще рисованных ужасов и биомеханики.

(обратно)

78

Ничего (исп.).

(обратно)

79

Лайл Тэлбот (1902–1996) — американский актёр.

(обратно)

80

Современная художественная форма, в которой используется краска, холст, такой как глянцевый картон, и вращающаяся платформа.

(обратно) class='book'> 81 Разъёбанный до неузнаваемости.

(обратно)

82

Настольная игра, придуманная в 1970-х английским геймдизайнером танзанийского происхождения Лесли Скотт. Игроки по очереди достают блоки из основания башни и кладут их наверх, делая башню всё более высокой и всё менее устойчивой.

(обратно)

83

Главный герой серии одноимённых книг для подростков в жанре научной фантастики и приключений, издаваемых в США с начала XX века. Юный гений, делающий опережающие своё время изобретения.

(обратно)

84

Городок, в котором Дикий Билл был убит в затылок, сидя за покерным столом спиной к входу.

(обратно)

85

Капелланы (сленг).

(обратно)

86

В буддизме существо (или человек), обладающее бодхичиттой, которое приняло решение стать буддой для блага всех существ. Побуждением к такому решению считают стремление спасти всех живых существ от страданий и выйти из бесконечности перерождений — сансары.

(обратно)

87

Город, в котором Дикий Билл был шерифом.

(обратно)

88

Кларенс Лирой (Ли) Ван Клиф-младший (1925–1989) — американский киноактёр, известный в основном ролями в вестернах, где прославился как идеальный тип «плохого парня».

(обратно)

89

Терренс Стивен (Стив) Маккуин (1930–1980) — американский киноактёр, авто- и мотогонщик.

(обратно)

90

Шеол — обитель мёртвых в иудаизме.

(обратно)

91

Мартин Денни (1911–2005) — американский пианист и композитор.

(обратно)

92

День мёртвых (исп.).

(обратно)

93

«Дурная кровь» (The Bad Seed, 1956) — американский чёрно-белый психологический триллер.

(обратно)

94

Патриша «Патти» Маккормак (род. 1945) — американская актриса.

(обратно)

95

«Звуки музыки» (The Sound of Music, 1965) — мелодраматический военный мюзикл.

(обратно)

96

Американский драматический вестерн 1957 года о мальчике и бездомной собаке в Техасе после Гражданской войны. В конце фильма мальчик убивает заразившуюся бешенством собаку.

(обратно)

97

Эталон красоты. (эвф.)

(обратно)

98

Рин Тин Тин (1918–1932) — собака породы немецкая овчарка, известная своими ролями в фильмах.

(обратно)

99

«Долгое прощание» — американский кинофильм, постнуар, Роберта Олтмена, снятый в 1973 году по мотивам одноимённого романа Рэймонда Чандлера (1953).

(обратно)

100

Эллиотт Гулд (род. 1938) — американский актёр.

(обратно)

101

Играть (лат.).

(обратно)

102

Линия ставок на бейсбол, изменяемая по ходу игры.

(обратно)

103

Персонаж из вселенной «Марвел», широко известный под псевдонимом «Железный человек».

(обратно)

104

Пэт Бун (род. 1934) — американский певец, единственный из поп-исполнителей 1950-х годов, соперничавший в США по популярности с Элвисом Пресли. Обладая бархатистым голосом и мягкой манерой пения, Пэт Бун не раз возглавлял американские поп-чарты. Примерный семьянин и христианин.

(обратно)

105

В японской мифологии — большие злобные клыкастые и рогатые человекоподобные демоны с красной, голубой или чёрной кожей, живущие в Дзигоку, японском аналоге ада. Европейские аналоги они — черти и бесы.

(обратно)

106

Робот, персонаж анимэ.

(обратно)

107

Чапы — кожаные гамаши, рабочая одежда ковбоя, которые надеваются поверх обычных штанов, чтобы защитить ноги всадника.

(обратно)

108

Манга, действие сюжета которой происходит в стране Аместрис, где алхимия широко распространена как точная наука. Два главных героя, братья Эдвард и Альфонс Элрики, ищут легендарный философский камень, чтобы вернуть руку и ногу Эдварда и тело Альфонса, утраченные в ходе неудачной трансмутации.

(обратно)

109

Шахматный суперкомпьютер, разработанный компанией IBM, который 11 мая 1997 года выиграл матч из 6 партий у чемпиона мира по шахматам Гарри Каспарова.

(обратно)

110

Серапе — длинная, похожая на одеяло шаль/плащ, часто ярко окрашенная и бахромчатая на концах, которую носят в Мексике, особенно мужчины.

(обратно)

111

Американский комедийный телесериал (1969–1974). У семейки Брэди шестеро детей: три девочки и трое мальчиков. Семейка настолько хорошая, порядочная, добрая, приличная, умильная, что даже немножко воротит.

(обратно)

112

Ветер в Южной Калифорнии.

(обратно)

113

Одно из иносказательных имён Христа — «Скала веков», источник вечной жизни. Неисчерпаемый источник силы или поддержки.

(обратно)

114

“The Stooges” — американская рок-группа, фронтменом которой является Игги Поп.

(обратно)

115

Има Сумак (1922–2008) — перуанская и американская певица. Владела уникальным диапазоном почти в пять октав.

(обратно)

116

Это не передать. Просто включите и послушайте эту песню. Я бы назвал данную композицию «Доброй ночи, соседи».

(обратно)

117

Мудак (исп.).

(обратно)

118

Пустяки (исп.).

(обратно)

119

Фирменное название лекарственного препарата, содержащего большое количество железа. Предназначен для людей пожилого возраста.

(обратно)

120

Штурмовые девушки (яп.).

(обратно)

121

На сленге — гей, которому нравятся мужчины-азиаты.

(обратно)

122

Литл Ричард (1932–2020) — американский певец, пианист и композитор, который стоял у истоков рок-н-ролла.

(обратно)

123

Очаровательная жуть. (фр.).

(обратно)

124

Виа Долороза — улица в Старом городе Иерусалима длиной около 650 метров, по которой, согласно христианской традиции, пролегал путь Иисуса Христа к месту распятия.

(обратно)

125

Мы о волке, а волк за дверью. (чеш.).

(обратно)

126

Мистер Дьявол. (чеш.).

(обратно)

127

Говнюк (исп.).

(обратно)

128

Дэт-метал (англ. death metal, от death — «смерть») — экстремальный поджанр метала.

(обратно)

129

Популярный вид вандализма.

(обратно)

130

Безалкогольный смешанный напиток, традиционно приготовляемый с имбирным элем, соком лимона или лайма и капелькой гренадина, украшенный вишней-мараскино.

(обратно)

131

Американский общенациональный воскресный газетный журнал.

(обратно)

132

Драгдилер (сленг).

(обратно)

133

Великое делание — в алхимии процесс получения философского камня (иначе именуемого эликсир философов), а также достижение просветлённого сознания, слияния духа и материи. Квадратура круга и символизирует этот процесс.

(обратно)

134

Стервелла Де Виль — главная антагонистка анимационного фильма студии Disney «101 далматинец».

(обратно)

135

Шутка «тук-тук» — это тип цикла шуток с участием аудитории, обычно заканчивающийся каламбуром. Шутки типа «тук-тук» в основном воспринимаются как детские.

(обратно)

136

Доппельгангер — в литературе эпохи романтизма двойник человека, появляющийся как тёмная сторона личности или антитеза ангелу-хранителю.

(обратно)

137

Подражание библейским заповедям.

(обратно)

138

Удар в затылочную часть головы.

(обратно)

139

Бурбон.

(обратно)

140

Тюрьма с максимально строгим режимом в штате Нью-Йорк.

(обратно)

141

Американский кинофильм 1972 года в жанре криминальной драмы.

(обратно)

142

Британский независимый научно-фантастический фильм 1954 года.

(обратно)

143

Похищение и убийство Чарльза Августа Линдберга-младшего, сына знаменитого авиатора Чарльза Линдберга и Энн Морроу Линдберг, — одно из получивших наиболее широкую огласку преступлений XX века. Двадцатимесячный ребёнок был похищен из своего дома вечером 1 марта 1932 года.

(обратно)

144

Антагонист анимационных мультфильмов 1959–1964 годов «Шоу Рокки и Буллвинкла». Его имя это каламбур имени русского царя 16-го века Бориса Годунова.

(обратно)

145

Улыбающийся Человек — городская легенда США, жуткий гуманоид.

(обратно)

146

Фамильяр — волшебный дух, согласно средневековым западноевропейским поверьям, служивший ведьмам, колдунам и другим практикующим магию. Считалось, что фамильяры служили и помогали колдунам и ведьмам по хозяйству, в различных бытовых делах, но также при случае могли помочь околдовать кого-нибудь. Фамильяр обладал разумом на уровне обычного человека, имел собственное имя и чаще всего принимал форму животного. Некоторые колдуны полагались полностью на фамильяра, как если бы он был их ближайшим другом.

(обратно)

147

Джейсон Вурхиз — главный злодей серии фильмов «Пятница, 13-е», маньяк-убийца, известный кровавыми способами расправ над жертвами. «Фирменное» орудие убийства — мачете.

(обратно)

148

Известная американская порноактриса.

(обратно)

149

«Дживс и Вустер» (1990–1993) — британский комедийный телесериал о молодом английском аристократе Бертраме Вустере и его камердинере Реджинальде Дживсе.

(обратно)

150

(лат.) Темнота, потёмки, мрак.

(обратно)

151

Джон Адам Белуши (1949–1982) — американский комедийный актёр, сценарист, певец. Старший брат Джеймса Белуши.

(обратно)

152

Джим Моррисон (1943–1971) американский поэт, певец, автор песен, лидер и вокалист группы “The Doors”.

(обратно)

153

Хантер Стоктон Томпсон (1937–2005) — американский писатель и журналист.

(обратно)

154

Напольные часы. Высокие, отдельно стоящие маятниковые часы. Часы этого стиля обычно имеют высоту около двух метров.

(обратно)

155

Джин Дороти Сиберг (1938–1979) — американская актриса.

(обратно)

156

Ронни Джеймс Дио (1942–2010) — американский рок-музыкант, певец и автор песен, наиболее известен как вокалист групп Rainbow, Black Sabbath и лидер собственного проекта Dio.

(обратно)

157

Вечеринка для пар, где все мужчины кладут ключи от своих машин в миску или сумку, а в конце вечеринки женщины вслепую выбирают связку ключей, чтобы определить, с кем она пойдёт домой для секса.

(обратно)

158

Американское ток-шоу, созданное Опрой Уинфри и ведущим Филом Макгроу. После выступлений Макгроу на Шоу Опры Уинфри доктор Фил дебютировал 16 сентября 2002 года. В обоих шоу Макгроу даёт советы в форме "жизненных стратегий", основываясь на своём жизненном опыте клинического и судебного психолога.

(обратно)

159

Рудольф Валентино (1895–1926) — американский киноактёр итальянского происхождения, секс-символ эпохи немого кино.

(обратно)

160

Героиня одноимённого фильма. Молодой талантливый художник создаёт комикс о красивой девушке Бренде Старр для одного из журналов. Бренда оживает в комиксе и видит, насколько она недооценена своим создателем. Поэтому она решает уйти из комикса в настоящую жизнь.

(обратно)

161

Лемми (1945–2015) — британский рок-музыкант, основатель и бессменный участник рок-группы Mot?rhead. Его сценический имидж и грубый голос сделали музыканта одной из самых узнаваемых культовых личностей рока. Обладатель пышных бакенбард.

(обратно)

162

Девушка из долины — социально-экономический, лингвистический и молодёжный субкультурный стереотип и типичный персонаж, возникший в 1980-х годах: любая материалистичная молодая женщина из высшего среднего класса из пригородных сообществ Лос-Анджелеса в долине Сан-Фернандо.

(обратно)

163

Закуска, которую готовят из кусочков мяса или морепродуктов (куриной грудки, печёнки, креветок), обёрнутых полоской бекона.

(обратно)

164

.45 (11,43 мм) — «национальный» калибр США, самый распространённый на Диком Западе.

(обратно)

165

9 миллиметров.

(обратно)

166

12,7 миллиметров.

(обратно)

167

Такое имя было дано заказной укороченной винтовке персонажа, исполненного знаменитым американским актером Стивом МакКуином из американского телесериала "Разыскивается: живой или мертвый". Калибр 10 мм.

(обратно)

168

Джесси Вудсон Джеймс (1847–1882) — американский преступник XIX века. Нередко в литературе изображается как своего рода Робин Гуд Дикого Запада, грабивший федеральные банки и компании в пользу бедных и в отместку за поражение Юга в Гражданской войне.

(обратно)

169

Жаргонное название воротника епископальных священников.

(обратно)

170

Персонаж одноимённого телевизионного шоу. Представляет собой человекоподобную зелёную пластилиновую куклу.

(обратно)

171

Бэтмен.

(обратно)

172

Главная героиня научно-фантастической киберпанк-манги «Призрак в доспехах». Киборг, работающий в МВД Японии.

(обратно)

173

Карлос Фермин Фицкарральд Лопес (1862–1897) перуанский каучуковый барон. Разборка и транспортировка Фицкарральдом корабля через гористые джунгли символизирует крайности, возникшие во время каучукового бума. В 1982 году про это был снят фильм «Фицкарральдо».

(обратно)

174

Марка сигарет, в настоящее время принадлежащая и производимая дочерней компанией “Japan Tobacco”.

(обратно)

175

Лиззи Эндрю Борден (1860–1927) — американка, ставшая известной благодаря знаменитому делу об убийстве топором её отца и мачехи (в 1892 году), в котором её обвиняли. Несмотря на большое количество доказательств её вины, она была оправдана.

(обратно)

176

Тимстеры — Международное братство водителей грузовых автомобилей, также известное как Профсоюз водителей грузовых автомобилей.

(обратно)

177

Эмили Элизабет Дикинсон (1830–1886) — американская поэтесса, считается одной из важнейших фигур американской и мировой поэзии и самым читаемым в мире и в своей стране американским поэтом всех времён. Соседи считали её эксцентричной, в частности, за то, что она всегда надевала белое платье и редко выходила приветствовать гостей, а позже и вовсе не покидала своей комнаты. Большая часть её друзей не были с ней лично знакомы, а лишь вели с ней переписку.

(обратно)

178

Американский приключенческий мультипликационный фильм об обезьянке Джордже.

(обратно)

179

Американское правило модного этикета. После праздника Дня Труда (начало сентября) не допускается носить белые предметы одежды вплоть до мая.

(обратно)

180

Ночной клуб в Западном Голливуде. Был открыт в 1993 году и до 2004 года частью заведения владел актёр Джонни Депп.

(обратно)

181

Вестерн 1976 года с Клинтом Иствудом.

(обратно)

182

Как правило, это белая женщина из среднего класса, многодетная мать, домохозяйка и истовая христианка. Воплощение американского мещанства. Как правило, водит минивэн, в котором развозит детей в школу, в воскресную школу и на различные кружки.

(обратно)

183

Американский бейсболист (1910–1974).

(обратно)

184

Скандинавская тминная водка.

(обратно)

185

Американский рок-музыкант, бас-гитарист, вокалист, актёр и предприниматель. Один из основателей группы “Kiss”.

(обратно)

186

Американский пианист, композитор и аранжировщик. Известный как «отец экзотики», он был мультиинструменталистом и умел играть на нескольких ударных инструментах.

(обратно)

187

Гавайский джазовый игрок на вибрафоне и маримбе.

(обратно)

188

Сленговое название несуществующего клуба, объединяющего людей, занимавшихся сексом в самолёте на высоте больше одной мили.

(обратно)

189

Термин психолога Юнга. Основное отличие коллективного бессознательного от индивидуального состоит в том, что оно является общим для всех людей.

(обратно)

190

Рыцарь Круглого стола Короля Артура и один из трёх искателей Святого Грааля.

(обратно)

191

Буквально, Тощий Дрёма.

(обратно)

192

Привет (исп.)

(обратно)

193

Наиболее популярный пенсионный план (накопительный пенсионный счёт) частной пенсионной системы в США.

(обратно)

194

Джон Зазула (1952–2022), американский продюсер, владелец легендарного нью-йоркского музыкального магазина Rock'n Roll Heaven и основатель лейбла звукозаписи Megaforce Records.

(обратно)

195

Бренд пластичной игрушки на основе кремнийорганического полимера — интересный и пластичный материал, который удобно мять, но который при этом не липнет к рукам.

(обратно)

196

Фильм-боевик 1967 года режиссёра Энтони Ланца с Деннисом Хоппером в главной роли о двух конкурирующих клубах байкеров.

(обратно)

197

Мой дом — твой дом. (исп).

(обратно)

198

Спагетти-вестерн 1969 года.

(обратно)

199

Псевдоним американского преступника, который 24 ноября 1971 года захватил самолёт Boeing 727 авиакомпании «Northwest Orient Airlines», следовавший из Портленда в Сиэтл. Получив выкуп в 200 тысяч долларов, угонщик выпустил пассажиров, заставил пилотов взлететь и выпрыгнул с парашютом. Несмотря на продолжительное расследование, ФБР не удалось ни установить личность угонщика, ни выяснить его дальнейшую судьбу и, в июле 2016 года, расследование было официально приостановлено.

(обратно)

200

Амброз Гуиннет Бирс (1842–1913?) — американский писатель, журналист. В конце жизни Амброз Бирс отправился в Мексику, где шла гражданская война. Последнее его письмо домой было датировано 26 декабря 1913 года, после чего писатель бесследно исчез. Место и время смерти Амброза Бирса и сейчас доподлинно неизвестны.

(обратно)

201

Американский кинофильм 1957 года. Экранизация документальной книги, основанной на случае расстройства множественной личности.

(обратно)

202

Герой комиксов, пилот.

(обратно)

203

Кратковременное состояние облегчения и радости, наступающее после того, как проходит сильное негативное переживание.

(обратно)

204

«Мэри Джейн» — американский термин, обозначающий закрытую обувь с низким вырезом и одним или несколькими ремешками поперёк подъёма ноги. Классические детские туфли «Мэри Джейн», как правило, изготавливаются из черной кожи или лакированной кожи, имеют один тонкий ремешок, застёгивающийся на пряжку или пуговицу, широкий и закруглённый носок, низкий каблук и тонкую подошву.

(обратно)

205

Ламия — женщина-чудовище, пьющее кровь детей. Ведьма.

(обратно)

206

Спирограф — детская игрушка, состоит из пластмассовой пластины с вырезанными кругами разных диаметров и набора колёс меньшего диаметра с отверстиями внутри. Позволяет рисовать различные спиральные фигуры, многие из которых невозможно построить в одиночку, без помощи другого человека.

(обратно)

207

Главный персонаж «Трехгрошовой оперы», бандит.

(обратно)

208

Бобби Дарин (1936–1973) — американский певец и актёр итальянского происхождения. Один из самых популярных исполнителей джаза и рок-н-ролла в конце 1950-х и в начале 1960-х годов.

(обратно)

209

Слащавый сентиментальный фильм 1946 года.

(обратно)

210

Несколько пенисов в одной вагине.

(обратно)

211

«Инуяша», «Пёс демон-хранитель» — продолжительный манга-сериал, законченный в 2008 году. Аниме-экранизации произведения включают два телесериала (167- и 26-серийный) и 5 полнометражных фильмов.

(обратно)

212

Аниме-сериал.

(обратно)

213

Пол Баньян — гигантский дровосек, персонаж американского фольклора.

(обратно)

214

Малолитражный хэтчбек.

(обратно)

215

Додж «Чарджер» (1966–1978).

(обратно)

216

Дерьмо (фр.).

(обратно)

217

«Бедовая Джейн» (1852–1903) — легенда Дикого Запада, возлюбленная Дикого Билла. Профессиональный скаут и снайпер.

(обратно)

218

Игрок команды защиты, который производит подачи для команды нападения.

(обратно)

219

Рядовой американец. Термин пошёл от упаковки 6 банок пива.

(обратно)

220

Лифт из фильма «Вилли Вонка и шоколадная фабрика», который может ездить во всех направлениях.

(обратно)

221

Механические куклы из Японии XVIII–XIX веков, призванные удивлять людей.

(обратно)

222

«Бдительная Эгида». Защитная печать, которая была на вратах Рая.

(обратно)

223

Пэт Бун (род. 1934) — американский певец, единственный из поп-исполнителей 1950-х годов, соперничавший в США по популярности с Элвисом Пресли. Обладал бархатистым голосом и мягкой манерой пения.

(обратно)

224

Дорогая Эбби — американская колонка советов в газете, основанная в 1956 году Полин Филлипс под псевдонимом "Эбигейл Ван Бюрен" и продолжаемая сегодня её дочерью. Там печатаются письма читателей с просьбой дать какой-нибудь житейский совет и ответы на их письма.

(обратно)

225

Короткое повествование, вопрос, диалог, обычно не имеющие логической подоплёки, доступные скорее интуитивному пониманию. Явление, специфическое для дзэн-буддизма. Цель коана — придать определённый психологический импульс ученику для возможности достижения просветления или понимания сути учения.

(обратно)

226

Вестерн 1965 года.

(обратно)

227

Кличка скаковой лошади из фильма «Фаворит» 2003 года.

(обратно)

228

Боб Уиллс (1905–1975) — американский музыкант. Считается одним из основателей стиля вестерн-свинг. Во времена расцвета жанра, на протяжении 1940-х годов, его группа «Уиллс и Его Техасские Плейбои» была одной и самых популярных музыкальных групп Соединённых Штатов.

(обратно)

229

Криминальная драма 2010 года о молодом ортодоксальном еврее, который с головой погружается в мир наркотиков и постепенно отказывается от убеждений своей религиозной семьи.

(обратно)

230

Длинноногие фарфоровые куклы девочек ростом чуть более 60 сантиметров. У них очень характерные круглые наивные личики с явственно угадывающимся леденцом за одной щекой.

(обратно)

231

Японская популярная музыка.

(обратно)

232

Японский фильм-антология ужасов 1964 года.

(обратно)

233

Ночной клуб в Западном Голливуде, штат Калифорния.

(обратно)

234

Американский еженедельный журнал о знаменитостях.

(обратно)

235

“Strawberry Alarm Clock” — американская рок-группа, исполняющая музыку в жанре психоделического рока и психоделического попа.

(обратно)

Оглавление

БЛАГОДАРНОСТИ

*** Примечания ***