Андрей Петухов 1914 год. Гибель русской гвардии
Память сильнее времени
Осень 1914 года стала прологом мировой драмы. Многократно возросший технический уровень вооружений и массовое применение боевых ядовитых газов определили прежде невиданные масштабы Великой войны. Её исполинский размер заслонил баталии XIX века. Именно тогда, в начале XX столетия, человечество впервые приблизилось к возможности самоистребления. И в дальнейшем неоднократно оно доказывало, что способно положить конец своей жизни на Земле. Сегодня, вглядываясь в будущее, мы видим, что каждая следующая война может оказаться последней. Зыбкое равновесие ядерного противостояния всё чаще становится квинтэссенцией политической мысли. И не случайно именно в прошлом мы ищем рецепт выживания. Трагические события вековой давности, словно далекие звезды, сияют ярче сегодня — на новом витке эволюции человечества. Теперь нелепыми и тщетными кажутся попытки советской историографии замолчать, исказить, забыть их. Словно плотная пелена спадает с наших глаз. Всё явственнее проступают образы героев тех жестоких сражений. Мы не можем забыть их. Ведь забвение — означает предательство… С первых недель войны многое происходило не так, как планировали довоенные стратеги. Через два-три месяца боёв обе противоборствующие стороны окончательно поставили крест на идее блицкрига. На Западном фронте немецкая армия 2 (15) августа заняла Люксембург, 4 (17) августа вошла в Бельгию, 25 августа (7 сентября) вторглась в Северную Францию и к 1 (14) сентября вышла на рубеж в сорока километрах от Парижа. Однако она потерпела поражение в битве на реке Марне 5–12 (18–25) сентября, где шесть англо-французских армий, численностью 1 082 000, и пять немецких армий, силой 900 000 человек сошлись в ожесточённой схватке. Беспрерывные бои, переходы и манёвры истощили силы немецких солдат. Известны случаи, когда французы брали немцев в плен спящими. При этом солдатский сон был так глубок, что их долго не могли разбудить. В то же время в Восточной Пруссии немецкие части завершили разгром армии генерала Самсонова, взяв в плен около 56 тысяч наших солдат. На польском театре военных действий в августе — сентябре первоначально бои шли с переменным успехом. Но в дальнейшем немецкие и австро-венгерские части потерпели ряд поражений от русских войск в ходе Галицийской битвы. И в высокие правительственные кабинеты воюющих держав, и в штабы всех уровней, и в действующие армии пришло понимание — быстрой победоносной войны, малой кровью и на чужой территории, не будет. Перед воюющими державами разверзлась пропасть масштабной, изнурительной и кровопролитной бойни, по праву названной Великой войной, с непредсказуемыми последствиями для политической карты послевоенной Европы. Маневренный период войны летом и осенью 1914 года вылился в небывалые масштабы потерь с обеих сторон. Новые виды артиллерии, активное применение пулемётов и скорострельные винтовки создавали плотность огня, при которой ни одна компактная цель на поле боя не могла выжить. Потери пехотной части в двадцать пять процентов за несколько часов боя стали обычным делом. Причём огромные потери несли не только вновь сформированные полки и дивизии, но и наиболее подготовленные, мотивированные регулярные части[1]. Некоторые положения уставов и наставлений устарели. Опыт ведения войны по лекалам стратегии минувшего века мешал командирам всех уровней. Однако многие из них, образно говоря, продолжали идти вперёд с головой, повёрнутой назад. Вновь и вновь лобовые атаки пехоты густыми цепями обрекали на истребление целые полки и дивизии. Применение крупных отрядов, действовавших изолированно от основной группировки, тоже приводило к неоправданным потерям. Стремительная смена обстановки требовала гибкого оперативно-тактического мышления, а управление большими соединениями — эффективного взаимодействия кавалерии, пехоты и артиллерии, с учётом нового технического уровня вооружений и масштабов боевых действий. Скорое появление боевых отравляющих веществ, развитие авиации и артиллерии стало сигналом к началу эры глобальных войн с десятками миллионов человеческих жертв. Главные герои книги — солдаты и офицеры Старой гвардии, созданной Петром Великим. Это лейб-гвардии Преображенский и лейб-гвардии Семёновский полки — 1-я бригада 1-й гвардейской пехотной дивизии. В честь первого русского императора её называли Петровской. Более двух столетий она выполняла роль личной охраны династии. Однако с самого начала Великой войны командование использовало Старую гвардию в качестве обычной пехотной части — «царицы полей». Она сражалась на самых ответственных и опасных участках фронта, что привело за короткий срок к гибели почти всего первого, довоенного её состава. Подробно описывая боевые действия Петровской бригады в августе — декабре 1914 года, автор стремился рассказать о жертвенном отношении к службе и высоких мотивах поступков лейб-гвардейцев, об их духовном стержне. Прежде всего, они ставят перед потомками нравственный вопрос. Как влияют события столетней давности на сегодняшний технотронный мир, наш хрупкий мир, живущий в калейдоскопе материального и виртуального круговорота, который увлекает его в чудовищную воронку самоуничтожения? Пусть не покажутся наивными эти суждения взыскательному читателю, но именно сегодня мы пытаемся нащупать начало цепи апокалипсических событий. Словно удар в колокол, приходит понимание того, что все мы, люди этой планеты, находимся в одной лодке. Скоро, ещё в горизонте XXI века, наука сменит модель мировоззрения, признав симбиоз материи и духа — двух миров, видимого и невидимого. Новая парадигма откроет путь к познанию главных причин исторических процессов. Обнажится дефект искусственных социальных систем — деспотии и демократии. Откроется новый путь — ненасильственный строй можно создать только на основе Любви и Сострадания, что требует преображения душ… Любовь, как закон, цель и способ жизни, даровал нам Творец. Он любит всех нас одинаково. Кого и что готов любить современный человек? Себя, свой дом и свою семью — мать, отца, детей, реже — братьев и сестёр, иногда — мужа, жену, друзей. Сплочённая семья — гарант продолжения рода, колыбель и крепость человека. За её узкий круг людская любовь, как правило, не распространяется. За порогом дома простирается враждебный мир, полный столкновений интересов его обитателей… С таким несовершенным чувством любви человек обречён существовать в обществе лжи и насилия, где более сильный и более наглый живёт за счёт менее сильного и менее наглого, где нравственный закон подменяют понятия, а правовые нормы в первую очередь обслуживают интересы сильного. Отношения, созданные инструментом насилия, недолговечны. Итог — частая смена форм отношений, ведущая к самоуничтожению. Темпы технического прогресса цивилизации катастрофически опережают духовную эволюцию человека. Раб инстинктов, он зол и непредсказуем. Вместо гуманного правоведа и богослова он выбирает практичного физика-ядерщика. Наука обслуживает его пещерную мораль, создавая абсолютный инструмент контроля и безупречный алгоритм убийства. Что впереди? Коллапс Природы. Синтетическая пища. Чипирование и непосредственное воздействие на поведение и психику людей… Чем ниже градус нравственности, тем ближе крах такого мира. Ущемлённый в правах, человек взбунтуется, понимая свободу как вседозволенность. Этого зверя трудно удержать на цепи. Без тотальной слежки не обойтись. В апокалипсическую эру энтропии духа неотвратимо технотронное иго, как модель государства. Самой практичной и жизнеспособной формой правления станет удавка в виде электронного рабства. Трон займёт циничный, грубый, беспощадный властелин, достойный собственных подданных. В руках бездушного хозяина мир, на свою погибель, превратится в гигантский процессор. Хватит одного «клика» или одной чёрной мысли, чтобы «обнулить» его… Однако Создатель вложил в сердца некоторых людей способность любить землю, на которой они родились, и всех, кто живёт на ней. Эта любовь отличается по сути и качеству от чувств, дающих продолжение рода. Патриотизм пробуждает в человеке любовь к окружающему его миру, рождает высокие мотивы поступков, исцеляет и преображает душу. Он приближает нас к пониманию Любви Божественной и даёт человечеству надежду на спасение. За такую Любовь и сражалась на полях Великой войны Старая гвардия… 15 (28) июня 1914 года прогремели роковые выстрелы в Сараеве. Пуля из браунинга Гаврилы Принципа смертельно ранила австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда, став отправной точкой для мировой войны[2]. Кто бы тогда мог подумать, какими бедами обернётся этот выстрел для России?! Великая война, Февральская и Октябрьская революции 1917 года, Гражданская война, массовые политические репрессии — звенья одной цепи. Сегодня, спустя столетие, в сравнении с жертвами русского народа, кажутся такими мелочными, такими ничтожными амбиции, эмоции и обиды политических лидеров, что послужили поводом для начала Великой войны… В центре внимания автора данного исторического исследования — боевые дела преображенцев и семёновцев. На страницах книги есть персонажи, ставшие в дальнейшем яркими историческими личностями, например, командир отдельной гвардейской кавалерийской бригады генерал-майор Маннергейм, командующий 4-й ротой преображенцев штабс-капитан Кутепов, младший офицер 7-й роты семёновцев подпоручик Тухачевский, но подавляющее большинство героев исследования малоизвестны или неизвестны современному читателю. Основные события разворачиваются на Польском театре военных действий в период Галицийской битвы. Наиболее детально показан первый бой Старой гвардии у польских деревень Владиславов, Стрыйна, и фольварка[3] Анусин. Там 20 августа (2 сентября) 1914 года лейб-гвардии Преображенский и Семёновский полки штурмовали вершины безымянных высот, а потом стояли на них насмерть. Так в глухом углу империи, без артиллерии, без поддержки частей фронта и почти без резервов, в первом же своём бою на Великой войне погибала Старая гвардия… Кто, кроме узкого круга историков, помнит сегодня об этом?. Элитные полки, на протяжении более чем двух столетий выполнявшие роль личной охраны особ правящей династии, были использованы командованием в качестве обычной пехотной части. Лейб-гвардейцы, офицеры, унтер-офицеры и солдаты — это были люди, воспитанные в духе преданности престолу, готовые выполнить любую боевую задачу. Технический уровень вооружений европейских держав к началу Великой войны шагнул далеко вперёд. Скорострельная артиллерия и пулемёты, дальнобойные винтовки создавали такую плотность разящего огня, что за несколько часов пехотная часть могла потерять до четверти личного состава, что и произошло со Старой гвардией в первом же бою. Петровская бригада — лейб-гвардии Преображенский и лейб-гвардии Семёновский полки — восемь тысяч солдат и офицеров. Те лейб-гвардейцы, что ушли на фронт в августе 1914-го, по своему воспитанию существенно отличались от солдат, надевших гвардейские мундиры в конце 1916-го или в начале 1917-го. Разве могли они приколоть к своим однобортным суконным шинелям символ революции — красный бант? Многие из них погибли в огне Великой войны, а те, кто остался в живых, — в дни революции сражались на фронте. В результате — в феврале 1917-го в столице не нашлось ни одной крупной боевой части, способной встать на защиту монархии!.. Почему Верховное командование в первые же дни войны использовало военную элиту — личную охрану государя — в качестве «царицы полей»? Такая беспечность, расточительность и недальновидность в недалёком будущем стоила русскому народу и государству многих и многих жертв. Ведь Старая гвардия не только являлась гарантом безопасности монарха, но, при необходимости, обеспечивала поддержание порядка и законной власти в столице. Несомненно, истребление Старой гвардии на фронте сыграло роковую роль в судьбе России. Вспомним, что в Древнем Риме преторианские когорты всегда оставались при императоре и Сенате, гарантируя безопасность и законную власть. История учит: тех, кто не делает работу над ошибками, ждут новые суровые испытания. Так почему же Старую гвардию истребили на фронте? Сегодня, спустя сто лет, попытаемся ответить на этот вопрос… Мало кто догадывался тогда, в 1914 году, что, образно говоря, на часах уже без пяти двенадцать. Неотвратимо приближалось время революции, когда сердцами многих людей овладел демон. Зверь загодя расчищал себе дорогу, чтобы в свой час творить чёрное дело — для наказания одних, для испытания других. Устранение Старой гвардии являлось одним из главных условий победы тёмных сил в России… С чем пришли мы к большой исторической дате? Подавляющее большинство имён героев Великой войны вычеркнуто из хроники тех лет и учебников истории. Их почти нет в Интернете, в книгах, в кинематографе. Остались лишь разрозненные, скупые упоминания в немногочисленных мемуарах, дневниках и записках их боевых товарищей. Уцелев в огне мировой бойни и Гражданской войны, на чужбине они издавали свои книги крохотными тиражами. Но и в этих трудах многие имена и события замалчивались или искажались, по субъективным причинам или намеренно, чтобы не навредить тем, кто остался в Советской России. Правда, сохранились отрывочные сведения, разбросанные по архивам, семейным альбомам и частным коллекциям… Настал срок вспомнить офицеров русской императорской гвардии, сражавшихся на поле чести в Великую войну. Сегодня имена многих из них незаслуженно забыты, а иные оболганы. Чем восстановим мы память о них? Не дежурным славословием, приуроченным к исторической дате, не выспренними, трескучими фразами, затёртыми до неузнаваемости чрезмерным употреблением. Пришло время для обстоятельного рассказа о боевых делах тех, кто столетие назад дал яркий пример доблести, мужества и благородства. Сегодня уроки русской истории встают перед нами во всей своей справедливости. И мы пишем книги и слагаем песни о героях Великой войны. Они вправе ожидать, что справедливые потомки принесут им свою любовь и благодарность.Глава первая. Дорога на фронт
Накануне объявления мобилизации в Санкт-Петербурге прокатилась волна манифестаций сочувствия сербскому народу. Вечером 18 (31) июля всех офицеров лейб-гвардии Преображенского полка срочно вызвали в Собрание, на Миллионную, где командующий полком полковник граф Игнатьев{1} сообщил, что согласно телеграмме из штаба дивизии первым часом мобилизации надо считать одну минуту первого в ночь на 19 июля (1 августа). От себя он прибавил, что хотя война ещё не объявлена, но положение дел серьёзное. Все присутствующие поняли, что настало время каждому исполнить свой долг. Приказ о мобилизации не был неожиданностью для офицеров. Событиями последних дней они были подготовлены к такой ситуации. Полковой адъютант, поручик Зуев 1-й{2}, принёс из канцелярии мобилизационные пакеты для каждого офицера. Получил его и начальник полковой учебной команды штабс-капитан Кутепов. «Эта должность как нельзя больше соответствовала характеру и наклонностям Александра Павловича, и, конечно, не случайно он в своей дальнейшей службе часто вспоминал о ней», — отмечал впоследствии генерал Б.А. Штейфон (Штейфон Б.А. Генерал А.П. Кутепов. М.: Посев, 2009. С. 15). Согласно мобилизационному плану, учебная команда была расформирована, а её начальник оставался в Санкт-Петербурге при запасном батальоне для подготовки пополнения. Начальство считало, что штабс-капитан Кутепов «в строевой и внутренней службе незаменим» (Генерал Кутепов. М.: Посев, 2009. С. 356), и назначение в запасной батальон — достойное применение его способностям в военное время. Сам Александр Павлович так не считал и не желал оставаться в тылу, когда его товарищи будут сражаться на поле чести. Он немедленно обратился к командующему полком с настоятельной просьбой отправить его на фронт. Учитывая боевой опыт штабс-капитана Кутепова, полученный им во время Русско-японской войны, полковник граф Игнатьев уже 20 июля (2 августа) назначает его командующим четвёртой роты первого батальона (РГВИА. Ф. 409. Оп. 2. Д. 44501. Послужной список 378–865. Л. 2). К завершению мобилизации в лейб-гвардии Преображенскм полку состояло 83 офицера и около 5000 нижних чинов. В том числе 15 офицеров, находившихся в командировке и 11 офицеров и 220 нижних чинов, назначенных в Запасной батальон, что оставался в Санкт-Петербурге. Накануне дня отправки на фронт — 31 июля (13 августа) — весь полк собрался на площади перед Спасо-Преображенским собором. Проститься с преображенцами пришли великие княгини Мария Павловна (Старшая), Виктория Фёдоровна и Елена Владимировна. У многих присутствующих от нахлынувшего волнения в глазах стояли слёзы. Торжественно отслужили молебен. Внушительно смотрелись пять тысяч отборных солдат-великанов, занявших всю соборную площадь. Ранним утром 1 (14) августа перед казармами на Миллионной улице выстроился 1-й батальон. При нём шло в поход полковое знамя. Перед молебном его взяли из кабинета государя в Зимнем дворце и перенесли в помещение Государевой роты. Полковой адъютант поручик Зуев 1-й по какой-то причине опаздывал, и по приказанию командира батальона полковую святыню вынес бледный от волнения поручик Мещеринов 1-й{3}. В 6 часов утра первый батальон покинул свои казармы и под звуки музыки молча проследовал к Варшавскому вокзалу для погрузки в первый эшелон. Погрузка лейб-гвардии Преображенского полка состоялась в пять эшелонов на запасных путях Варшавской железной дороги[4]. Родные и близкие преображенцев толпились на перроне. Из всех расставаний — такое самое тягостное. Наконец-то прозвучал долгожданный сигнал к посадке. Сказаны последние прощальные слова, последние благословения. Оркестр с чувством заиграл полковой марш. Бесподобно звучали флейта и кларнеты, волторны и тромбоны, тарелки и барабаны. Трубачи неподражаемо выдували медь. Тихо и торжественно эшелон тронулся в путь. На следующий день — 2 (15) августа, тоже на Варшавском вокзале, грузились в эшелоны части лейб-гвардии Семёновского полка. Около 8 часов вечера на отдалённую платформу подали под погрузку эшелон для второго батальона, где младшим офицером 7-й роты уезжал на фронт подпоручик Тухачевский. Погрузка длилась почти 9 часов, и проводы 2-го батальона затянулись. Всё это время на перроне стояло множество людей — родные и близкие семёновцев. «…я как сейчас помню среди провожающих небольшого роста незнакомую нам старушку со старинной иконой Божией Матери на руках, которою она благословляла отъезжающих офицеров и солдат, — пишет А.В. Иванов-Дивов. — Когда они прикладывались к иконе, она каждому что-то шептала, и я слышал, как, благословляя, она говорила стоявшему рядом со мною фон дер Лауницу{4}: “Ангел ты мой небесный!”… Лауниц был убит одним из первых в бою под Владиславовым…» (Иванов-Дивов А.В. 7-я рота Лейб-гвардии Семеновского полка в Галиции // Военная быль. № 91. Париж. Май 1968). М.Н. Тухачевский держался непринуждённо, шутил и успокаивал мать, то и дело высматривал кого-то среди скопления народа. Около пяти часов утра поезд тронулся и начал медленно набирать ход. В это время со стороны вокзала появилась девушка. М.Н. Тухачевский прыгнул на платформу, обнял девушку, поцеловал ей руку и, догнав свой вагон, вскочил на подножку… Лейб-гвардейцы ехали на фронт в приподнятом настроении. Многие офицеры везли с собой новое обмундирование для торжественного входа в Берлин, считая, что война закончится не позднее Рождества. Вблизи Вильно, ночью, недалеко от станции Игналино произошёл инцидент. На эшелон, в котором следовали штаб преображенцев, команда связи, часть обоза и пулемётная команда, сзади налетел поезд. В итоге — три последних вагона разбиты, семь солдат пулемётной команды получили ранения, погибли две лошади и ещё две — покалечены. Виновником происшествия оказался машинист наскочившего поезда. Его, испуганного и бледного, сдали в ближайшую комендатуру. Двух тяжелораненых солдат оставили в станционной больнице. Остаток ночи преображенцы расчищали пути и оказывали первую помощь пострадавшим. Утром состав двинулся на Вильно, где его встретил губернатор П.В. Верёвкин, бывший офицер-преображенец. Он распорядился определить оставшихся четырёх легкораненых солдат в лучший виленский лазарет. Проехав Варшаву, эшелоны выгрузились в Новогеоргиевской крепости[5]. 5 (18) августа в живописном месте на лесистом берегу реки Вкра у деревни Помехувек, расположенной в тридцати четырёх километрах от Варшавы, преображенцы встали бивуаком. Был канун полкового праздника, и вечером отслужили всенощную. Посреди небольшой поляны на возвышении установили аналой. Перед ним поставили святыни — старинные образа, два столетия сопровождавшие полк в боевых походах. Огромные деревья окружали поляну. Возвышенно и проникновенно на этой исторической всенощной звучал голос полкового священника отца Михаила Тихомирова{5}. Необыкновенное молитвенное настроение охватило солдат и офицеров. Словно в прекрасном храме, стояли лейб-гвардейцы под кронами вековых деревьев, и поднималась к небу молитва Господня: — Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя… Четыре тысячи душ горячо просили Всевышнего даровать победу в первом бою. Будет победа! Ибо всегда слышит Отец Небесный молитву верных рабов Своих. Их боевые дела в Великую войну — свидетельство торжества духа над материальным миром. Однако и тогда, и в наши дни не настал ещё срок развенчать мудрость века сего… С 3 (16) августа гвардейский корпус временно находился в распоряжении главнокомандующего Северо-Западным фронтом для усиления левого фланга второй армии. С 6 (19) августа — назначен в оперативный резерв Ставки, став ядром вновь формируемой 9-й армии, с местом сосредоточения на левом берегу Вислы. 7 (20) августа пришёл приказ лейб-гвардии Преображенскому и лейб-гвардии Семёновскому полкам ночью походным порядком идти в Варшаву. В тот день в Новогеоргиевске выгружался из эшелонов лейб-гвардии Измайловский полк. Он тоже направлялся в столицу Польши. Переход был трудный. Всю ночь три лейб-гвардейских полка шли по шоссе, только на рассвете устроили привал, затем уже шли без остановок. День выдался жаркий и душный. Необычную нервную обстановку создало солнечное затмение. Многие лейб-гвардейцы сочли его дурным знаком… К вечеру преображенцы и измайловцы расположились в Повонзке, предместье Варшавы, а семёновцы — в деревне Бабице. В один из дней пребывания преображенцев в Повонзке случился пожар в деревянных бараках, что стояли вблизи от артиллерийских складов. Благодаря отваге солдат и находчивости офицеров, усилиями всего полка, пожар локализировали всего за несколько часов. Вскоре пришли тяжёлые известия с театра военных действий в Восточной Пруссии. Преображенцы узнали о крупных потерях сводного кавалерийского корпуса, в состав которого входили 1-я и 2-я гвардейские кавалерийские дивизии. Корпус прикрывал правый фланг наступавшей 1-й армии генерала П.К. Ренненкампфа. Только 6 (18) августа в бою у Каушена и Краупишкена два полка 1-й гвардейской кавалерийской дивизии — Кавалергардский и Лейб-гвардии конный, потеряли убитыми и ранеными более половины своих офицеров. В тот же день в деле у города Вормдит погиб начальник 3-й кавалерийской дивизии доблестный генерал В.К. Бельгард и ранен командир корпуса генерал Гусейн Хан Нахичеванский. В православном соборе в Варшаве преображенцы отслужили панихиду по погибшим гвардейцам. Среди офицеров появилось стремление поскорее выступить на фронт. Речь зашла о Франции и Англии, о союзническом долге. В пику мнению большинства прозвучала фраза, что с наполеоновских времён в мире мало что изменилось, что самые преданные союзники у России — это её ресурсы, территории и мороз. Ещё поговаривали, что Старую гвардию берегут, что война скоро закончится без их участия и надо бы отправить полк хотя бы в один значительный бой, как при Ташкисене в Русско-турецкую войну 1877–1878 годов[6]. Слушая разговоры нетерпеливых молодых офицеров, штабс-капитан Кутепов не знал, что вскоре чудесным образом на всю жизнь он будет духовно скреплён с героями Ташкисена. История эта началась в 1878 году, когда в награду за подвиги преображенцев император Александр II снял со своей шеи Георгиевский крест и привязал его к знамени полка. В декабре 1917 года, перед отъездом в Добровольческую армию, полковник Кутепов взял эту полковую святыню на хранение[7]. Через четыре года, находясь уже в изгнании, в Галлиполийском лагере он признался генералу М.А. Пешне: «— Вы знаете, — говорил Александр Павлович, — как я дорожил своим полком. В нём были ещё унтер-офицеры, которых я сам учил в учебной команде. Они меня понимали с одного слова, и вот, как лучшую память об этом полку, я храню у себя на груди эмблему его Всероссийской славы… Александр Павлович расстегнул гимнастёрку и показал Георгиевский крест со знамени полка, который носил всегда на цепочке с нательным крестом» (Генерал-майор Пешня. Первый марковец. Генерал Кутепов (сборник статей). Париж: Издание комитета имени генерала Кутепова, 1934. С. 250–251). На Великой войне Александр Павлович был тяжело ранен три раза. Почти всю Гражданскую он провёл на передовой. В «Ледяном походе» в одной из атак его плащ был трижды пробит пулями, но сам он чудом остался невредим. Однажды, обманно выбросив белый флаг, красные в упор расстреливали группу офицеров, готовых принять пленных. Полковник Кутепов был среди них, но пули его не задели. А когда в штабной вагон подбросили бомбу, её вовремя удалось обезвредить… 18 октября 1920 года в Северной Таврии у деревни Отрадное на поле боя приземлился аэроплан с известием из Крыма. Генерал Кутепов приказал шофёру гнать к лётчику. Автомобиль помчался под мощным огнём красной батареи. От частых разрывов машину засыпало мёрзлой землёй. Но артиллеристы не могли нащупать цель — их снаряды неизменно уходили мимо… За всю Гражданскую войну Александр Павлович не получил и царапины, словно хранил его императорский Георгий… — Не спешите. Будет вам Ташкисен… — сказал штабс-капитан Кутепов своим нетерпеливым товарищам. А они продолжали сетовать, что Старую гвардию берегут. Нет! Старую гвардию не берегли. В первом же бою она будет брошена в огонь в лоб на пушки и пулемёты, на превосходящего по численности врага, воодушевлённого победоносным наступлением. Она будет штурмовать господствующие высоты без артиллерии, так как она ещё не подошла, без резервов, поскольку они ещё не сформированы, без поддержки частей фронта, которые несколько дней отступали, деморализованы и не способны выдержать даже незначительный нажим неприятеля. Но об этом рассказ впереди… 16 (29) августа полковник граф Игнатьев получил долгожданный приказ о погрузке лейб-гвардии Преображенского полка и отправке на фронт. Направляясь к вокзалу, преображенцы шли по улицам Варшавы бодро и молодцевато, весело гремела над польской столицей старая солдатская песня:Солдатушки, бравы ребятушки,
Кто же ваши деды?
Наши деды — славные победы
Вот кто наши деды!
Глава вторая. Первый бой старой гвардии
По замыслу командования 4-й армии, 19 августа (1 сентября) 1914 года части 1-й гвардейской пехотной дивизии влились в наскоро сколоченный отряд генерала Мрозовского. Его состав был довольно пёстрым — отдельные части семи пехотных и одной конной дивизии. Большие массы пехоты численностью около 40 батальонов — сила полутора корпусов, имели только 8 пеших и одну конную батареи. 76 орудий противостояли шестнадцати австрийским батареям. Многие полки вообще не имели артиллерии[16]. Лейб-гвардии Измайловский полк и три гвардейские батареи находились ещё в пути. Их появление ожидалось к вечеру 20 августа (2 сентября). Однако штаб 4-й армии, под впечатлением от прорыва австрийских войск у станции Травники, торопил генерала Мрозовского, который решил наступать, не дожидаясь подхода измайловцев и недостающей гвардейской артиллерии. 19 августа (1 сентября) он отдал приказ — на рассвете следующего дня атаковать неприятеля, занявшего позицию к западу от деревень Седлиско Вельке, Суходолы и Воля Издиковская. Тактика встречного боя сводилась к лобовой пехотной атаке, смонтированной в условиях спешки. Была ли острая необходимость форсировать события, посылая в наступление не собранные полностью, измотанные переходом войска, или можно было подождать один-два дня, находясь в обороне? В чём заключался стратегический расчёт? Приведём мнение генерала Н.Н. Головина: «Отряд ген. Мрозовского, силой в 40 бтл., 10 бтр. и 18 сотен, должен был встретиться 20-го августа (2 сентября) с 2,5 пех. дивизиями маршевой бригады Х А.-В. корпуса, силой в 37 бтл., 16 бтр. и 5 эск. Таким образом, преимущество в огневой силе было на стороне нашего врага. Но начиная со следующего дня, несмотря на подход к боевой линии Х А.-В. корпуса третьей его пех. дивизии (45-й), преимущество в силах переходило на нашу сторону, так как у нас заканчивалось сосредоточение частей Гвардейского и III Кавказского корпусов, а в тыл Х А.-В. корпуса выходил наш XXV корпус. При такой стратегической обстановке нам совсем не нужно было торопиться с атакой. Напротив того, встретив атаку Х А.-В. корпуса на позициях Гренадерского корпуса, мы выиграли бы время для более глубокого выхода в тыл Х А.-В. корпусу, не только нашего XXV арм. корпуса, но и следующего уступом левее его другого корпуса ген. Плеве — XIX. Упорствующему в своём наступлении ген. Гуго Мейснеру грозило бы полное окружение всего его корпуса. Отсюда видно, что спешно смонтированная атака отряда ген. Мрозовского являлась стратегически преждевременной» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 63). Наступление гвардии планировалось через позицию гренадерского корпуса. Она простиралась от деревни Пиотрков к Ольшанскому лесу на колонию Хойны, далее тянулась на Волю Гадзеницкую, а затем вдоль реки Гелчев. Во время наступления правый фланг гвардии мог опасно открыться. Поэтому план разворачивания дивизии гласил — наступая, полкам следовало двигаться уступами слева, что снижало риск охвата противником правого фланга дивизии, но вместе с тем создавало условия для сложной организации боя. Передовой левый уступ образовывал лейб-гвардии Егерский полк с приданными ему 5-й и 6-й батареями 2-го дивизиона лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады. Вектор наступления егерей смотрел на фольварк Жеготов. Сосед слева — 7-й гренадерский Самогитский полк 2-й гренадерской пехотной дивизии, собранной у деревни Гардзеницы и имевшей задачу в итоге боя овладеть деревней Суходолы. Справа от егерей, при огневой поддержке 3-й батареи 1-го дивизиона лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады, уступом назад разворачивался лейб-гвардии Семёновский полк. Перейдя реку Гелчев между деревнями Владиславов и Выгновице, семёновцы должны были наступать на высоту, расположенную севернее фольварка Анусин. Ещё правее, без артиллерии, уступом назад, располагался лейб-гвардии Преображенский полк с задачей двигаться через деревни Стрыйна и Владиславов и занять господствующие высоты 106 и 119. На долю преображенцев выпала наиболее трудная задача — обеспечение правого фланга дивизии, за которым располагались поредевшие полки Гренадерского корпуса. В предшествующие боевые дни они потеряли от 30 до 50 процентов штатного состава, что подорвало их боеспособность. Гренадеры едва сдержали натиск 37-й австрийской гонведной пехотной дивизии. Ей удалось продвинуться до края долины речки Ольшанки, впадавшей у деревни Стрыйна в реку Гелчев, и создать угрозу правому крылу преображенцев. 37-я гонведная дивизия составляла правый фланг V австро-венгерского корпуса и наступала на север от Крщонова, стремясь сомкнуться с левым флангом X австро-венгерского корпуса. Логика подсказывала, что и 20 августа (2 сентября) наступление австрийцев на данном участке фронта возобновится. Однако лейб-гвардии Преображенский полк не получил в своё распоряжение ни одного орудия, что обрекало его на неоправданные потери. Кроме того, офицерский состав гвардейских полков до вечера 19 августа (1 сентября) не знал оперативной обстановки, не знали гвардейцы и об особенностях местности в районе будущего сражения, о чём красноречиво свидетельствует семёновец полковник Зайцов 1-й: «Общая обстановка, кроме ощущения близости боя, была, однако, полку совершенно неизвестна. Мало того, спешная переброска полка в состав 4-й армии (генерала Эверта) под Люблин не позволила высшим штабам снабдить полк даже картами нового района. Как это ни может сейчас показаться невероятным, но на полк была выдана только одна двухверстная карта окрестностей Люблина. В этой смутной и тревожной обстановке полк простоял первую половину дня 19 августа» (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936). Даже командиры батальонов не обеспечивались картами. Они имелись только у командиров полков. Как выяснилось позже, карты эти оказались не двухвёрстными, а устаревшими трёхвёрстными, из-за чего в ходе боя возникло немало трудностей. Как с горечью отметил Н.Н. Головин, анализируя причины тяжёлых потерь Петровской бригады: «Неточная карта (3-верстка), — пишет ком. Л.-Гв. Егерского полка, — дала повод к некоторым недоразумениям в течение боя. Объемы лесных площадей на картах не отвечали действительности». (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 70.) Он же сделал вывод, что отсутствие карт привело к целому ряду ошибок в воспоминаниях участников боя, путанице в наименовании высот, складок местности и деревень. Накануне боя в штабе 1-й гвардейской дивизии царила хмурая атмосфера. По свидетельству Н.И. Скорино, приведённому Н.Н. Головиным, причиной тому стало посещение гвардейским начальством штаба Гренадерского корпуса. Вот что он отмечал: «Все они имели озабоченный вид, были молчаливы, и даже обычно веселый и разговорчивый ген. Бринкен был молчалив и задумчив. По словам ординарца бригадного командира Л. Гв. Преображенского полка, Малецкого{8}, на них сильно подействовало печальное последствие обычной резкости ген. Мрозовского. Он более чем грубо обрушился на приехавшего в штаб, по его вызову, ком-ра Несвижского гренадерского полка, полковника Герцыга. Резко обвиняя его в неудачных действиях полка и угрожая отрешением “по несоответствию”, он настолько мало стеснялся в выборе своих выражений, что полковник Герцыг, чувствуя себя оскорбленным свыше всякой меры, вернувшись в полк, застрелился в своей палатке. Из разных фраз, которыми время от времени обменивались генералы, мы скоро поняли, что подпоручик Малецкий не вполне прав. Конечно, смерть брата любимого и уважаемого к-ра 2-й бригады (1-й гв. пех. дивизии) ген. м. Герцыга… вызывала у них естественное чувство горечи и сожаления о погибшем, но больше и прежде всего их угнетало беспокойство за грядущий день и неуверенность в успешности выполнения поставленной командующим армией задачи» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 64). Суетливый и нервный взгляд командования 4-й армии и Гренадерского корпуса на прорыв австрийцев у Травников мог привести к непоправимой ошибке — истреблению элиты императорской армии в первом же бою. Бою, который, по мнению Н.Н. Головина, был совершенно не нужен. Как мы уже говорили, стоило подождать сутки, находясь в обороне, и ситуация на фронте коренным образом менялась в пользу русской армии. И тогда собранные в кулак четыре полка 1-й гвардейской дивизии с артиллерией могли нанести сокрушительный контрудар. Но штаб 4-й армии, не разобравшись в оперативной обстановке, решил иначе. Не успевшую собраться гвардию он суетливо бросал в огонь, подобно издёрганному карточному игроку, что кроет козырным тузом шестёрку. В 7 часов утра 20 августа (2 сентября) 1-я гвардейская пехотная дивизия сосредоточилась в лесу к северу от деревни Стрыйна. К 8 часам, согласно установленной командованием диспозиции, полки развернулись фронтом на юго-восток по линии реки Гелчев. Лейб-гвардии Преображенский полк разворачивался от деревни Хойны, где находился с двух часов ночи на привале. Общий вектор направления атаки преображенцев указывал через деревни Стрыйна и Владиславов на высоту 106. Батальоны преображенцев разошлись в назначенные места. В боевую линию пошли 1, 2 и 4-й батальоны, каждому из которых был придан пулемётный взвод. С ними установили телефонную связь. Отсутствие карт заставило командира полка графа Игнатьева распорядиться снимать с убитых австрийских офицеров походные сумки и карты. Штаб полка расположился на пологом скате, который спускался в лощину, где находилась деревня Владиславов. На склоне окопались части Гренадерского корпуса генерала Мрозовского. Сзади — роща с гренадерскими обозами и переполненными лазаретами. Накануне было пасмурно и моросил дождь, а к восходу солнца тучи рассеялись. Со стороны неприятеля — тихо. Казалось, вся природа замерла в ожидании чего-то нового, необычного. Ни выстрел, ни крик не нарушали покоя дивного августовского утра. К Владиславову, словно на манёврах, спускались ровные цепи 1-го батальона флигель-адъютанта полковника герцога Н.Н. Лейхтенбергского{9}. В его расположение вклинилась колонна 2-го батальона полковника Казакевича{10}. В результате рота Его Величества осталась справа от 2-го батальнона, а 2-я и 3-я роты — слева. Прикрывая разворачивание батальонов, далеко вперёд ушла 4-я рота штабс-капитана Кутепова. Он стремился опередить австрийцев и занять ключевую высоту 106 до подхода главных сил 1-го батальона. Уступом справа на расстоянии полуверсты за 2-м батальоном шёл 4-й батальон полковника графа Литке{11}, назначенный в полковой резерв. 3-й батальон располагался позади центра наступления полка и до поры оставался в резерве командира дивизии. При каждом батальоне находился пулемётный взвод. На левом фланге действовал лейб-гвардии Семёновский полк. Без поддержки артиллерии через деревни Стрыйна и Владиславов преображенцы наступали на высоты, занятые Х австрийским корпусом. Далеко впереди цепей кружили разъезды конной разведки и шли полковые разведчики. Переправившись через речку Гелчев и пройдя деревню Владиславов, первыми вступили в бой конные разведчики. Они напоролись на ружейный и пулемётный огонь вражеской пехоты. Это наступала 2-я австро-венгерская пехотная дивизия, левое крыло которой касалось деревни Ченстоборовицы. Австрийские цепи выходили из леса неподалёку от юго-восточной окраины Владиславова. Заговорила вражеская артиллерия. Разорвавшейся гранатой сильно контузило в правый глаз помощника начальника конных разведчиков, подпоручика барона Торнау 2-го{12}. Однако он оставался со своими разведчиками до конца боя и лишь затем отправился на перевязочный пункт, откуда на несколько месяцев уехал на лечение в Петроград. Вскоре начальник пеших разведчиков — поручик Эллиот 2-й прислал командиру полка ценные сведения о положении частей X австро-венгерского корпуса. Выяснилось, что его левофланговая 2-я пехотная дивизия, наступала под углом к расположению преображенцев и на левом (западном) берегу реки Гелчев части неприятеля находились на расстоянии 1–2 километров от реки. Кроме того, южнее высоты 119, где ожидалось наступление 37-й гонведной дивизии — правого фланга V австро-венгерского корпуса, неприятель не обнаружен. Следовательно, заняв высоту 119 до подхода австрийцев, преображенцы могли вклиниться между вражескими корпусами и даже выйти в тыл 2-й пехотной дивизии. Вскоре пришло донесение командиру полка, что доблестный поручик Эллиот 2-й{13} пал, сражённый пулей вблизи от австрийских окопов. Солдаты вынесли его тело в тыл. Полк принёс первую кровавую жертву войне. Полковник граф Игнатьев и присутствующие офицеры молча сняли фуражки и перекрестились. Бой разгорался. То бегом, то шагом, цепи передовых батальонов устремились в лощину, на дне которой у речки Гелчев находилась деревня Стрыйна. Первый батальон двигался к высоте 106, второй — к деревне Владиславов. Грозно гремели вражеские пушки. Над головами наступающих рот густо рвались шрапнели, а гранаты поднимали столбы из комьев земли и едкого дыма. Появились первые раненые. Однако цепи не сбавляли темп наступления. Великаны-преображенцы без остановок и перебежек в полный рост шли вперёд и бодро равнялись, словно на учении. Под оглушительный треск и вой шрапнелей русские цепи вошли в деревню Стрыйна. От разрывов вражеских гранат вокруг полыхали и рушились избы. Впереди, увлекая за собой солдат, неизменно бежал капитан Веденяпин{14} с криками: «Третья рота, за мной!» По мосту 1-й и 2-й батальоны перешли речку Гелчев и вошли в подожжённый вражеской артиллерией Владиславов. Полковник Казакевич остановился посреди деревенской улицы, пропуская вперёд роты, весело размахивал руками и, как всегда, громко острил: — Австрийцы стреляют горохом, а потому не балдей! А вокруг оглушительно рвались гранаты и шрапнели, сжигая дома и калеча людей. За рекой начинался подъём в гору со дна лощины. В это время к орудийным залпам австрийских орудий присоединился ураганный ружейный и пулемётный огонь. Сквозь грохот боя слышались отрывистые команды офицеров, их призывы не замедлять движения. От вражеского огня преображенцы несли ощутимые потери. Пороховой дым и пыль от разрывов снарядов стояли сплошной пеленой, затрудняя видимость, но цепи не снижали темп наступления. Не обошлось без недоразумения. Согласно диспозиции, лейб-гвардии Семёновский полк наступал впереди уступом слева. Роты 1-го батальона двигались так быстро, что семёновцы приняли их за бегущих австрийцев и вскоре их пули засвистели в спину преображенцам. Вскоре на возвышенностях восточного берега реки Гелчев и в самой деревне Владиславов разгорелся жестокий встречный бой. Двигаясь во главе первого батальона, 4-я рота штабс-капитана Кутепова ушла далеко вперёд. Около половины восьмого она сбила боевое охранение неприятеля, а затем овладела ключом позиции — высотой 106 и под огнём стала укрепляться на ней. «Богатый опытом японской кампании, Кутепов давал ценные советы своим товарищам — ротным командирам 1-го батальона, в первом же бою проявил во главе своей роты чудеса храбрости и дал доказательства глубокого понимания военного искусства», — писал полковник В.В. Свечин (Свечин В.В. Генерал Кутепов (сборник статей). Париж: Издание комитета имени генерала Кутепова, 1934. С. 193). Штабс-капитан Кутепов послал донесение своему командиру батальона о взятии высоты и стремительно оценил обстановку. Высота 106 господствовала над окружающей местностью. Впереди разворачивались цепи австрийцев с целью вернуть утраченную ключевую возвышенность. Сзади, осыпаемые вражеской шрапнелью, быстро подходили роты 1-го и 2-го батальонов. Несмотря на критическое положение своей роты, штабс-капитан Купепов твёрдо решил удерживать высоту 106 до подхода подкрепления. Стремясь перехватить инициативу, лежавшие перед 4-й ротой густые австрийские цепи поднялись в решительную контратаку и пользуясь превосходством в численности ворвались в расположение преображенцев. На скатах и на гребне высоты закипел рукопашный бой. Положение спас капитан Веденяпин. Он со своей 3-й ротой первым пришёл на помощь оборонявшим высоту. Австрийские цепи не выдержали и отхлынули. Русские стрелки провожали их метким ружейным огнём. В это время без ранцев и сапёрных лопаток на гребень поднялась 2-я рота капитана князя Аргутинского-Долгорукова{15} и влилась в интервалы 3-й и 4-й рот. Чины 1-го взвода пулемётной команды поручика Моллера 1-го{16} втащили на высоту «максимы». Поредевшие роты 1-го батальона залегли в полосе травы. После стремительного броска люди выдохлись. Заканчивались патроны. Однако, разгорячённый успешной атакой, капитан Веденяпин громким голосом кричал лежавшему неподалёку штабс-капитану Кутепову, призывая наступать дальше. Несколько раз он вставал во весь рост. В итоге его фуражку пробила австрийская пуля. Хладнокровный командир 4-й роты, видя потери и отсутствие резервов, решил остаться в обороне. Австрийцы не прекращали артобстрел высоты. Их пушки пристрелялись. Всё ниже над головами рвались шрапнели, всё точнее ложились гранаты, а ответить преображенцы не могли, ведь своей артиллерии им не дали. И негде укрыться от вражеских пулемётов, что поливали гребень смертоносным свинцом. Надо бы окопаться, но сапёрные лопатки солдаты побросали во время перебежек, посчитав их обузой. Они крепко пожалели об этом, когда пришлось рыть землю руками и чем попало. В начале десятого австрийцы возобновили атаки на высоту 106. Густые цепи вражеской пехоты вышли из леса и решительно двинулись вверх по склону. Впереди цепей шли офицеры. Грозно блестели на солнце их обнажённые шашки. Безнаказанно гремели вражеские пушки, подавляя пулемёты преображенцев. Разрывом снаряда контузило в голову штабс-капитана Кутепова, а поручик Вуич{17} получил пулевое ранение в ногу. Без четверти десять вражеские цепи залегли в каких-нибудь 70–50 шагах от позиции преображенцев. Несмотря на контузию, штабс-капитан Кутепов продолжал управлять 4-й ротой. Он поднялся в полный рост и тут же упал на землю, как подкошенный. Ружейная пуля угодила ему в левую ногу и раздробила кость. Ногу ему связали, подложив шашку с одной стороны, а с другой — кусок доски. Лёжа на носилках, он остался на поле боя и громко подбадривал солдат. Роты таяли на глазах. Как только ударили пулемёты поручика Моллера, открыв свое местоположение, то их сразу нащупала вражеская артиллерия. Громыхнули залпы австрийской пехоты. Вскоре все пулемёты умолкли. Рядом с ними лежала перебитая прислуга. А их командир поручик Моллер жадно ловил ртом воздух, захлёбываясь кровью, — пуля тяжело пробила ему грудь навылет, прострелив лёгкое. Меткий ружейный огонь преобраденцев не давал вражеским цепям подняться для последнего броска. Но и австрийцы успели пристреляться. Вскоре получил ранение заместитель штабс-капитана Кутепова поручик Галлер{18}, первым со своей полуротой ворвавшийся на высоту 106. Когда оба офицера 4-й роты выбыли из строя, командование ею принял фельдфебель подпрапорщик Ящихин, но вражеская пуля нашла и его, ударив в руку. Теперь остатки роты возглавил младший унтер-офицер Кошкаров. В перестрелке повторно ранен поручик Вуич. Он стал отползать назад, но и там свистел шальной свинец. Третья пуля оборвала его жизнь. Накануне боя он говорил товарищам, что точно будет убит. Предчувствие не обмануло его… Повсюду раздавались стоны раненых и призывы о помощи. Легкораненые пытались отползти в тыл, но многих настигали шальные пули. Тяжело ранен пулей в ногу командир 2-й роты капитан князь Аргутинский-Долгоруков. В 3-й роте получил ранение младший офицер прапорщик Зборомирский 1-й{19}. Австрийцы вновь попытались контратаковать. Их цепи подходили всё ближе к позиции 4-й роты. — Если противник ворвётся, то 4-й роте принимать в штыки. Приказа отходить не будет! — громко крикнул штабс-капитан Кутепов. Усилился пулемётный и артиллерийский огонь. Преображенцы огрызались ружейными залпами. Враг совсем близко. Превозмогая боль, Александр Павлович попытался встать и не смог. В глазах товарищей он всегда был бравым гвардейцем, расчётливым и распорядительным командиром, знавшим все тонкости армейской науки, а теперь лежал беспомощный на влажной после вчерашнего дождя польской земле… Смерть он предпочитал плену и выхватил револьвер. Это увидели солдаты Пётр Лисица и Антон Ковалёв. Под огнём приближающихся австрийских цепей они бросились к своему ротному командиру и стали выносить его из боя. Вокруг скрежетали разогретые порохом винтовки. Рота готовилась к штыковой схватке. По земле волоклась едкая гарь. Где-то позади громыхнули орудия. Совсем рядом рванули вражеские шрапнели. Оба солдата получили ранения, но они, истекая кровью, всё же доставили своего командира в полевой лазарет (РГВИА. Ф. 2583. Оп. 2. Д. 915. Л. 1–1 об.). Примечательно свидетельство о личных качествах А.П. Кутепова одного из его сослуживцев Владимира Владимировича Дейтриха: «Кутепов, вступив в войну (для него уже вторую) с репутацией блестящего строевика, точно окунулся в родную стихию и сразу завоевал себе репутацию боевого офицера, уже выдающегося во всех отношениях, выдающегося даже среди тех, кто почитаться таковыми могли сами. Мы, младшие офицеры, верили слову Кутепова. Молодость, хотя и склонна к зубоскальству, но, как никто, поддаётся обаянию отваги. Храбрый офицер — в сущности тавтология. Кто не храбр, тот не может, не вправе быть офицером. Храбростью проявляется благородная сторона человеческой натуры. В храбрости и подвиге победа духа над тлением… Рыцарство недаром обозначало во все века тот идеал, к которому мужчина должен стремиться. Кутепов был храбр той волевой храбростью, которая, сознательно преодолев страх смерти, уже не имеет далее задерживающих рубежей, кроме велений разума. Мы, стараясь изо всех сил быть храбрыми, всё-таки сознавали, что Кутепов храбрее нас. Этим объяснялось то влияние, которое он как начальник имел над нами в бою» (Дейтрих В.В. Преображенского полка последний командир. Генерал Кутепов (сборник статей). Париж: Издание комитета имени генерала Кутепова, 1934. С. 219–220). «Для характеристики Кутепова, как офицера и командира, я приведу то, что мне пришлось слышать о нём от солдат. — Строг, — говорили про него ещё до войны, — но зря человека не обидит; к тому же нашего брата понимает, можно сказать, насквозь видит, ему не соврёшь. Если в чём провинился — лучше прямо говори — виноват. Тогда — ничего, а коли начнёшь с ним крутить — тогда беда. С ним ещё то хорошо, что ему ни фельдфебель, ни взводный — не указ, службу знает, да и сам во всё входит и видит, где правда. Одно слово — командир… Таковы отзывы о Кутепове в мирное время, в военное они ещё любопытнее. — Герой, — отвечали все, кого, бывало, ни спросишь, а что Кутепов? Если же ещё спросишь: что очень храбрый? — то слышишь: “Да что храбрый, храбростью нас, Ваше Высокоблагородие, не удивишь, — наши господа офицеры все как есть, храбрые… Этот не то что храбр, а Бог его знает, какой-то особенный. Кругом смерть, ну прямо ад иной раз, а он как ни в чём не бывало — смеётся, шутит, нашего брата бодрит”… И опять та же аттестация, что приходилось слышать и в мирное время — службу знает, — но теперь во сколько раз знаменательнее звучат эти два слова! Слышал я и такие пояснения: — Одной храбрости на войне мало, — надо и дело разуметь, иначе толку мало, лишь одни потери… Вот на этот счёт капитан Кутепов, дай Бог ему здоровья, молодец — ни одного человека зря не погубит. За ним, можно сказать, как за каменной горой. — Иные господа и храбрые и вояки хорошие, да горячатся малость — кидаются в атаку, когда ещё нельзя — ну, ничего и не выходит… Капитан же Кутепов всегда спокоен, за всем следит и за своими и за неприятелем, а коли прикажет что, так уж знай, что именно так и надо…» (Свечин В.В. Генерал Кутепов (сборник статей). Париж: Издание комитета имени генерала Кутепова, 1934. С. 194–195). Пока 1-й батальон вёл бой за высоту 106, за правым его флангом наступал 2-й батальон. 5-я рота капитана Есимонтовского{20} первой взошла на гребень между высотами 106 и 119. Впереди весь пологий скат покрывали густые цепи австрийцев. Не окапываясь, преображенцы открыли ружейный огонь по врагу. Однако их меткие залпы не остановили австрийцев. Неся ощутимые потери, они продолжали наступать. В это время подоспела 7-я рота штабс-капитана Чернявского{21} и заняла позицию левее 5-й. Загромыхали её дружные залпы. Вскоре полурота 6-й под командованием подпоручика Верёвкина{22} подтащила пулемёты приданного батальону 2-го пулемётного взвода и установила их в интервалах 5-й роты. Полковник Казакевич, выказывая презрение к смерти, сел на стул за цепями и принялся руководить ротами. Он приказал ударить в штыки на передовые цепи австрийцев. Коротким контрударом преображенцы заставили врага откатиться назад, на что он ответил ураганным ружейным и пулемётным огнём. Австрийская пуля пробила ногу полковнику Казакевичу. Он упал на землю, но покинуть передовую позицию отказался и лёжа продолжал командовать батальоном и громко подбадривал солдат. Капитан Есимонтовский получил пулевое ранение в область почек. Рана оказалась смертельной. Без малого восемь месяцев лечения и борьбы за жизнь не дали желаемого результата, и 14 (27) мая 1915 года он скончался… Не сумев отбросить преображенцев атаками пехоты, враг сфокусировал на его позиции всю мощь своих огневых средств, прежде всего подавляя пулемёты и выбивая офицеров. Вскоре пуля ударила в голову штабс-капитану Чернявскому. Его доставили в тыл на перевязочный пункт. Находясь в бессознательном состоянии, А.С. Чернявский слабеющими губами шептал — не молитву, не имена родных и близких, — в предсмертном жару он бормотал марш родного полка. Через шесть дней он скончался… Над правым флангом 2-го батальона зловеще нависла высота 119. На ней заняли позицию австрийские орудия и открыли ураганный огонь, накрывая шрапнелью и гранатами весь гребень, ведущий к высоте 106. С фронта затрещали австрийские пулемёты, поливая лейб-гвардейцев свинцом. Шрапнель ударила в голову подпоручику Верёвкину, но после перевязки он не покинул позицию. Вскоре в пулемётном взводе оказались выбиты все наводчики. В строю остались лишь подпрапорщик Крайнов и дальномерщик, которого вскоре срезала австрийская пуля. Его пулемёт замолк. Увидев, что все огневые точки преображенцев подавлены, подняла голову австрийская пехота. На густые залпы лейб-гвардейцы огрызались редкими ружейными выстрелами. Вблизи от замолкшего пулемёта, с залитым кровью лицом и набухшей повязкой на голове лежал подпоручик Верёвкин. Он сам схватился за гашетки «максима» и открыл огонь, прижимая врага к земле. Вскоре его вынесли в тыл, раненного в голову и в ногу. На перевязочном пункте, весело и нервно смеясь, он с восторгом рассказывал о подвигах своих солдат. Последними поднялись на позицию 2-я полурота 6-й и полурота 8-й роты. Подтягивая на гребень резерв 5-й роты, пал, сражённый пулей в голову, фельдфебель роты подпрапорщик Иваненко. Младший офицер той же роты подпоручик Вестман{23} получил ранение. Ранены младшие офицеры 7-й роты подпоручик фон Кубе{24} и прапорщик Трусов{25}. С высоты 119 бухнули вражеские орудия. Они по-прежнему безнаказанно простреливали гранатами и шрапнелью весь гребень, по которому проходил рубеж обороны 2-го батальона. Часть позиции пересекала Владиславов, разделив деревню на две неравные части. Большая часть находилась в руках преображенцев. Она полыхала одним огромным костром. Чтобы сообщить о критическом положении 2-го батальона, полковник Казакевич послал в штаб полка донесение со своим ординарцем подпоручиком Гессе 1-м{26}. Пробираясь в тыл, он пал, сражённый шрапнелью. 2-й батальон из шестнадцати офицеров потерял восьмерых. Не лучше обстояли дела и в 1-м батальоне преображенцев. В 3-й и 4-й ротах из шести офицеров осталось двое. А нижних чинов в обеих ротах насчитывалось не более ста штыков. Потери составили около 80 %! Так в глухом углу империи, на склонах безымянных высот, без артиллерии, без поддержки частей фронта и почти без резервов, в первом же своём бою на Великой войне погибала Старая гвардия… К полудню для охвата правого фланга поредевших рот двух батальонов преображенцев австрийцы двинули на высоту 119 2-й батальон своего 58-го пехотного полка. Одновременно вражеская пехота нажимала с фронта. Полковник Казакевич понимал, что в сложившейся обстановке в случае решительной атаки австрийцев его преображенцам трудно будет удержаться на гребне. Оценив опасность, он приказал отвести цепь назад к господскому дому, о чём сообщил командиру полка, прося о поддержке. Отход 2-го батальона заставил и 1-й батальон осадить свой правый фланг, при этом продолжая оборонять ключевую высоту 106. Получив донесение о ходе сражения и о чувствительных потерях передовых частей, полковник граф Игнатьев решил, что настало время ввести в дело 4-й батальон. В это время левее преображенцев, от опушки леса у колонии Хойны через окопы 6-го гренадерского Таврического полка наступали семёновцы. Справа в первой линии шёл 2-й, а слева 4-й батальоны, во второй линии остались 1-й и 3-й. В деревне Жабья Воля для прикрытия обоза находилась 7-я рота. Младшим офицером в ней служил подпоручик Тухачевский — в будущем один из первых пяти маршалов Советского Союза. Двое суток 7-я рота охраняла обоз и не принимала непосредственное участие в боевых действиях полка. Около десяти часов батальоны первой линии по пологому скату спустились в широкую и местами заболоченную долину реки Гелчев и повели наступление на высоты кряжа её правого берега. Впереди перед лесным массивом отчётливо виднелся фольварк Анусин. Движение частей по пересечённой местности затруднялось отсутствием карт даже у командиров рот и батальонов. То и дело ротам приходилось останавливаться, чтобы определитьсвоё местоположение и не потерять связь с соседними частями. К тому же размеры лесов и заболоченных участков, очертания высот правобережного кряжа и других складок местности не соответствовали той единственной карте, которая находилась у генерала фон Эттера{27}. Поэтому ориентиры движения данные офицерам в штабе полка приходилось корректировать на ходу. Наличие всего одной батареи сводило операцию к лобовой атаке пехоты. С самого начала движения батальоны первой линии попали под мощный шрапнельный огонь вражеских орудий. Однако розовые облачка шрапнелей рвались слишком высоко, и существенных потерь семёновцы не понесли. О работе австрийской артиллерии Н.Н. Головин подмечал: «В бою под Владиславовом также и в боях под Суходолами все воспоминания русских участников обращают внимание на высокие разрывы австрийских шрапнелей, что свидетельствует о большом удалении А.-В. артиллерии от фронта пехотных столкновений. Это обстоятельство чрезвычайно облегчило боевые действия Петровской бригады в бою у Владиславова. Отсутствие артиллерийской поддержки ее наступления компенсировалось нарушением связи между наступавшей им навстречу А.-В. пехоты со своей артиллерией» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 76). Когда батальоны первой линии стали подниматься по склону кряжа на правом берегу реки, то они оказались в сфере ружейного и пулемётного огня австрийцев. Волнами накатывала вражеская пехота. «На фронт Петровской бригады наступала своим левым флангом 2-я австро-венгерская дивизия фельдмаршала-лейтенанта Липощака (X корпус). Дивизия была смешанного состава (поляки, галичане и полк босняков)», — пишет полковник Зайцов 1-й (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936). На высотах у фольварка Анусин завязалось упорное встречное сражение. Восемь орудий приданной лейб-гвардии Семёновскому полку 3-й батареи 1-го дивизиона лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады обосновались к северо-востоку от деревни Владиславов и открыли огонь по вражеской позиции. Рубеж, занятый австрийцами, проходил по опушке леса восточнее деревни Выгновице. Наиболее горячий бой разыгрался на фронте правофлангового 2-го батальона. Под свинцовым дождём австрийских пулемётов семёновцы залегли. Несколько попыток атаковать неприятеля не увенчались успехом. Особенно тревожное положение образовалось на участке 8-й[17] имени А.В. Суворова роты, которой командовал штабс-капитан Мельницкий 1-й{28}. Тяжёлые ранения получили её младшие офицеры прапорщик Штильберг{29} и подпоручик Пенхержевский 2-й{30} — его рана оказалась смертельной. В пылу сражения роты смешались, управление ими нарушилось. Под впечатлением от больших потерь в первом же бою, теснимые плотным огнём неприятеля, некоторые роты 2-го батальона стали отходить. Несколько человек 8-й «суворовской» роты вышла к позиции своих артиллеристов. Близился полдень. Бой шёл с переменным успехом. Положение выправили части под командованием одного из лучших стрелков полка младшего штаб-офицера 2-го батальона капитана Свечникова{31}. Хорошо знавший его по совместной службе в полку Ю.В. Макаров{32} так писал о нём: «…отличный стрелок. Судьба его была самая необычайная. На войну он вышел “младшим штаб-офицером”. Всякую “ученую” войну он презирал и даже карты читал плохо. Девизом его было: “вперед, без страха и сомненья…” Не было ничего удивительного, что при таком девизе он заработал Георгиевский крест, но довольно удивительно было то, что он остался жив и что из пяти полученных им в разное время ран, ни одной не было очень серьезной. Когда началась революция, он «ушел в частную жизнь» и превратился в рабочего на каких-то земляных работах. И вот этого человека, которого в течение 4 лет не сумели убить австрийские и немецкие пули, в 1918 году, где-то около Любани, задавило на смерть вагонеткой» (Макаров Ю.В. Моя служба в Старой гвардии 1905–1917. СПб.: Северная звезда, 2013). Под умелым руководством капитана Свечникова лейб-гвардейцы заняли ключевую высоту и установили на ней пулемёты. После ряда ярых атак вражеская пехота выдохлась. Выждав удобный момент, семёновцы сами перешли в наступление. В 4-м батальоне ранило командира 15-й роты доблестного капитана Рихтера{33} и младшего офицера 13-й роты подпоручика Рыльке{34}. Около двенадцати часов прервалась связь с лейб-гвардии Егерским полком, позиция которого отделялась от фронта Петровской бригады лесным массивом. Об этом генерал фон Эттер сообщил в штаб дивизии в двенадцать часов дня. Занятый 2-м батальоном рубеж примыкал к позиции преображенцев, за высоты которой шла ещё более ожесточённая схватка. О чём свидетельствует участник боя полковник Зайцов 1-й, а в дни Люблинских боёв — подпоручик, младший офицер 3-й роты. Он пишет: «Несмотря на тяжесть боя у фольварка Анусин, положение наших соседей справа — Преображенцев, наступавших через Стрийну-Владиславов, было ещё тяжелее, так как против них, кроме частей 2-й австро-венгерской дивизии, были двинуты для защиты её фланга, который охватывал Преображенцев, ещё и части соседней 37-й гонведной венгерской дивизии» (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936). О тяжёлом положении на передовой и чувствительных потерях полка генерал фон Эттер доложил комдиву. Штаб 1-й гвардейской дивизии обосновался на возвышенности неподалёку от деревни Майдан Полицкий. Наблюдение за боем на командном посту велось при помощи мощной артиллерийской подзорной трубы, но обзор затруднял сложный рельеф местности. До одиннадцати часов утра сведений проясняющих картину боя от командиров частей не поступало, а с десяти часов до начала двенадцатого не удавалось связаться с командиром лейб-гвардии Егерского полка, так как генерал Буковский{35} отправился на передовую и центральная станция переносилась вслед за ним. Зато часто звонил генерал Мрозовский. Он заметно нервничал. Однако к полудню все необходимые сведения в штаб дивизии поступили. Приведём картину боя со слов одного из штабных офицеров Н.И. Скорино: «…из донесений ген. Бринкена и командиров частей выяснилось, что наступление 1-й бригады встретило упорное сопротивление противника. Преображенцы лихо атаковали и взяли указанную им высоту; несмотря на губительный огонь и большие потери, их цепи шли в рост… К сожалению, вследствие больших потерь, Преображенские роты не успели во время восстановить нарушенные атакой порядок и закрепиться на высотах; австрийцы неожиданно перешли в наступление и Преображенцы, не выдержав их контратаки, были вынуждены очистить высоту, не успев вынести всех своих раненых. Тяжелые потери понесли и Семеновцы, наступавшие левее Преображенцев на лес восточнее д. Выгнановице; противник, занимавший позицию по опушке леса, сильным ружейным огнем остановил их цепи; малейшая попытка продвинуться вызывала усиление огня противника, наносившего Семеновцам большие потери. Некоторые роты, потеряв офицеров и не вынеся пулеметного огня, смешались и начали отходить; часть 8-й роты вышла к 3-й батарее, к этому времени ставшей на позицию к северо-востоку от д. Владиславов, правее 2-го дивизиона, и обстрелом занятого противником леса, содействовавшей наступлению Семеновцев. Сообщая о приостановке наступления полка, командир полка доносил о большой убыли офицеров и нижних чинов и об утере связи с Л. гв. Егерским полком» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 67). В полдень, потрясённый известием о потерях Петровской бригады, генерал Мрозовский решил, что наступил предел возможностям. Он распорядился вывести Старую гвардию из боя. Но генерал Олохов и его начальник штаба полковник Рыльский{36} решительно воспротивились, считая, что отвод в тыл старейших гвардейских полков в первом же бою пагубно скажется на моральном состоянии войск. Их точку зрения разделял и командир преображенцев полковник граф Игнатьев. Генералу Бринкену комдив приказал продолжать выполнение задачи, возложенной на бригаду, а в штаб гренадерского корпуса передал телефонограмму следующего содержания: «Не считаю возможным исполнить Ваше приказание, так как вывод Гвардии из ее первого боя произведет на нее и на Армию тяжелое, непоправимое впечатление» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 67). В это время в штаб дивизии приехал командир гвардейского корпуса генерал Безобразов. Выслушав доклад комдива и ознакомившись с обстановкой, он решил не вмешиваться в управление боем. Приняв позицию стороннего наблюдателя, комкор сказал о необходимости упорства и неотвратимости тяжёлых потерь. Около двенадцати часов дня, получив от комдива распоряжение продолжать бой, полковник граф Игнатьев отдал приказ взять высоту 119 силами 4-го батальона. Оставив в резерве при штабе полка 16-ю роту, полковник граф Литке развернул свои части уступом за правым флангом 2-го батальона. Заходя правым плечом вперёд, его цепи быстрым шагом атаковали высоту с юго-запада и заставили неприятеля переменить фронт на себя. Ярко описал минуты атаки Н.Д. Нелидов, в день боя — подпоручик, младший офицер 15-й роты: «Австрийцы стреляют, стреляют, а великаны в красных погонах все идут как на параде. Никто не ложится, не стреляют; сигнализируют флажками. В некоторых местах дошло до рукопашной. С 25 солдатами, мы пошли в атаку на роту и вбежав в их цепи, смешались с ними и полверсты вместе бежали, а потом выяснилось, что мы их взяли в плен, а также два пулемета» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 72). Не дав австрийцам перестроиться, преображенцы ворвались на высоту. Австрийцы бросили в контратаку резервную роту, но их остановил меткий огонь пулемётного взвода старшего унтер-офицера Юдина. Контратака захлебнулась. Австрийцы отхлынули, оставив на поле боя 123 убитых и раненых. Подавив последнее сопротивление штыковым ударом, преображенцы овладели вражеской позицией. Взятие высоты 119 4-м батальоном имело решающее значение. Инициатива явно ускользала из рук неприятеля, ведь занятой им южной части Владиславова теперь с обоих флангов угрожали отбитые преображенцами высоты. Австрийцы поспешно ушли из деревни. Теперь 1-й и 2-й батальоны преображенцев смогли выправить линию фронта, вернув оставленную прежде позицию. В то же время австрийские цепи скрытно пытались обойти левый фланг полкового боевого участка и были сметены прицельным огнём четырёх «максимов» пулемётного взвода под командованием поручика барона С.А. Торнау при поддержке полкового резерва — двух взводов штабс-капитана Шоманского{37}. Впоследствии барон С.А. Торнау вспоминал: «Когда мы подвинулись вперед, уже по окончании боя, один из моих унтер-офицеров уверял меня, что он бегал вниз и сосчитал 32 трупа на месте, где находились австрийцы. Может быть, он и преувеличивал, но, во всяком случае, результат стрельбы был очень хорошим, и больше из балки противник не появлялся… Граф Игнатьев находился вблизи, и я, воспользовавшись затишьем на моем участке, пошел к нему за новыми распоряжениями. Он был очень доволен результатами моей стрельбы и боем вообще, который явно склонялся в нашу пользу» (Торнау С.А. С родным полком (1914–1917). Берлин, 1923. С. 25–26). Не знавшие до сего дня поражения части 2-й австро-венгерской дивизии явно выдыхались. Им на помощь поспешила 37-я гонведная дивизия V австро-венгерского корпуса. В два часа дня обозначилось её движение в обход правого фланга преображенцев через фольварк Пассов и деревню Поличизна. Для отражения удара полковник граф Игнатьев вытребовал из резерва бригады свой 3-й батальон и отдал приказ атаковать неприятеля и упредить его манёвр. В третьем часу дня капитан Иванов{38} развернул 3-й батальон для атаки. На ходу рассыпаясь в цепи, с безукоризненным равнением великаны-преображенцы перепрыгивали гренадерские окопы. Знаменный взвод со знаменем полка находился при батальоне. Капитан Иванов ожидал распоряжения передать знамя в штаб. Однако, вводя в бой свой последний резерв, полковник граф Игнатьев решил для поднятия духа оставить полковую святыню в наступающих цепях. «Взяв знамя ближе к чехлу, старший унтер-офицер Пономарёв перепрыгнул окоп. В окопах гренадер послышалась команда «смирно». Тут же у окопа ассистент у знамени роты Его Величества ефрейтор Пашков открыл складень образа Преображения Господня, висящего на груди знаменщика» (Андоленко С.П. Преображенцы в Великую и гражданскую войны 1914–1920 годы / Составители А.А. Тизенгаузен, С.Б. Патрикеев. СПб.: Славия, 2010. С. 58). Стремительной атакой преображенцы отбросили врага от деревни Поличизна и двинулись дальше. Австрийцы оказали жёсткое сопротивление, а у преображенцев не осталось резервов. Последней вступила в дело 12-я рота. С ней шёл знаменный взвод. Видно было издалека, как знамя двигалось вперёд в рядах пехоты. Когда цепь залегла под огнём, знаменщик и часовой при знамени полка оставались стоять. Вскоре одна из рот овладела фольварком Пассов. Враг отступил на всём участке 3-го батальона. Большой кровью заплатили за это преображенцы. Когда на другой день лейб-гвардии Семёновский полк собрался в деревне Поличизна, со слов полковника Зайцова 1-го: «Всё поле было усеяно павшими преображенцами» (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936). В четвёртом часу дня австрийцы предприняли последнюю отчаянную попытку нащупать уязвимое место в позиции преображенцев. Надеясь найти лазейку на их стыке с соседними частями, они попытались обойти её правый фланг ещё глубже, наметив удар западнее деревни Поличизна. Но там их встретили части гренадерского корпуса, срочно стянутые за правый фланг Петровской бригады. Под гром орудий 1-й гренадерской дивизии австрийцы отошли вдоль обоих берегов речки Ольшанки. После провала последней контратаки они явно выдохлись и перешли на всём фронте 1-й гвардейской дивизии от активных действий к обороне. Многочасовой встречный бой истощил резервы преображенцев. Артиллерия всё ещё не подошла. Утомлённые и обескровленные батальоны старейшего гвардейского полка ожидали новых попыток неприятеля перехватить инициативу. В этой обстановке полковник граф Игнатьев обратился за помощью к левофланговым соседям — семёновцам. Несмотря на тяжесть боя на высотах у фольварка Анусин, генерал фон Эттер счёл возможным откликнуться на просьбу преображенцев. Для содействия им он двинул через деревню Стрыйна свой 3-й батальон, оставив в резерве при штабе полковом штабе только две роты со знаменем. Перейдя реку Гелчев, 3-й батальон семёновцев попал под артиллерийский огонь, однако непосредственное участие в бое в тот день он не принимал. После четырёх часов на всём фронте лейб-гвардии Преображенского полка неприятель стал отходить. Преображенцы возобновили наступление, не встречая сопротивления.Глава третья. Успех лейб-гвардии егерского полка
Отход австрийцев стал следствием не только успеха Петровской бригады, но и активных действий лейб-гвардии Егерского полка, наступавшего от деревни Выгновице в восточном направлении. Обширный лесной массив отделял боевой участок егерей от полков Старой гвардии, связь с которой оборвалась к полудню и не восстанавливалась до исхода дня. Поэтому лейб-гвардии Егерский полк вёл бой отдельно от других частей 1-й гвардейской дивизии, взаимодействуя лишь с левофланговым соседом — 7-м гренадерским Самогитским полком 2-й гренадерской дивизии, наступавшей на деревню Суходолы от села Гадзенице. Вектор движения егерей смотрел через фольварк Жеготов, затем через лес, расположенный на водоразделе рек Гелчев и Файславка. На рассвете лейб-гвардии Егерский полк перешёл реку Гелчев близ деревни Воля Гадзеницкая. Головной 1-й батальон двигался через балку, поросшую лесом. Юго-восточнее его опушки раздавалась редкая перестрелка. Вскоре выяснилось, что бой с передовыми частями австрийцев вёл одиночный казак. Вырыв себе шашкой подобие окопа, он вёл прицельный огонь из винтовки, прикрываясь трупом своего убитого коня. На его выстрелы австрийцы отвечали огнём со стороны фольварка Жеготов, тем самым открыв своё местоположение. Около девяти часов 1-й батальон развернул цепи и повёл наступление на неприятеля. Не оказав сопротивления, австрийцы очистили фольварк Жеготов и близлежащую возвышенность. Редко отстреливаясь, они отошли на опушку леса к рубежу занятому их основными силами, которые стали активно поливать свинцом из ружей и пулемётов. У егерей появились первые раненые. Бой разгорался по всему фронту. Стремясь перехватить инициативу в свои руки, австрийцы повели наступление густыми цепями пехоты. Передовые части егерей окопались на высоте Жеготова. От него до опушки леса простиралось километровое картофельное поле со скатом от неприятеля. Правее 1-го батальона окопался 2-й батальон. За его правым крылом раскинулся лес. За лесом вела бой Петровская бригада. Командир полка генерал Буковский опасался, что враг попытается скрытно, пользуясь лесным массивом, охватить правофланговые роты и распорядился поддерживать связь с семёновцами. 3-й и 4-й батальоны до поры оставались в полковом резерве. Артиллерия встала на позицию на правом берегу реки Гелчев к северу от деревни Воля Гадзеницкая и открыла прицельный огонь по наступающему неприятелю. Шрапнели рвались над самыми головами вражеских пехотинцев на высоте 4–6 метров от земли, буквально выкашивая их ряды. Понеся ощутимые потери, австрийские цепи залегли. При свете дня нам ровном поле они оказались как на ладони. Не давая врагу поднять голову, дружными очередями били гвардейские пулемётчики. Все дальнейшие попытки австрийцев продолжить атаку завершились неудачей. Любое движение неприятеля подавлялось шквалом огня. В итоге наступление австрийцев на свежие гвардейские части по ровному картофельному полю в ясный солнечный день быстро захлебнулось. Вражеская артиллерия пыталась поддержать свою пехоту, но её позиция находилась слишком далеко от линии боевого столкновения. Шрапнели рвались высоко над головами егерей, не принося им значительного урона. К полудню окончательно потеряв связь с семёновцами, генерал Буковский решил усилить открывшийся правый фланг полка и развернул там 4-й батальон. Во время всего боя командир полка действовал на опережение, стремясь предотвратить любую возможную опасность. Умело используя артиллерию, он стремился победить малой кровью. Как только стало ясно, что австрийская пехота выдохлась, а остатки её цепей отошли к опушке леса, генерал Буковский начал подготовку решающей атаки. Вместе с полковым адъютантом штабс-капитаном Светозаровым{39} он отправился на позицию артиллерии. Посовещавшись, отдал приказ командиру 2-го артиллерийского дивизиона полковнику Папа-Фёдорову{40} начать артподготовку. Для стрельбы прямой наводкой один взвод 6-й батареи выдвинули непосредственно за позицию 2-го батальона. 5-я и 6-я батареи лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады с двух часов повели интенсивную артподготовку. Шестнадцать орудий засыпали гранатами и шрапнелью вражескую позицию, сфокусировав огонь на углу леса перед фронтом 1-го батальона. Туда намечался командиром полка вектор атаки. Опушка леса окуталась сплошной пеленой взрывов. Австрийцы не успели отрыть окопы, что позволило быстро подавить их огневые точки, перебив пулемётные расчёты. Всех командиров батальонов предупредили о подготовке к решающему броску. К этому времени почти, не понеся потерь, егеря были полны решимости прорвать оборону обескровленного врага. Из дневника командира 5-й батареи полковника Альтфатера{41}: «Не жалея снарядов, я посылал поочереди гранаты и шрапнели по опушке леса. Австрийская артиллерия отвечала не метко. В начале 4-го часа дня подготовку можно было считать выполненной. Пехота собралась возобновить наступление, но почему то была задержка… Неопределенное положение тянулось до конца 5-го часа дня…» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 78). Настал удобный момент для общего наступления. Однако то, в чём единодушно утвердились командиры гвардейских полков, вновь подверг сомнению генерал Мрозовский. Обладая достаточными сведениями о ходе сражения, он связался с генералом Олоховым и сообщил о своём решении отвести первую гвардейскую дивизию за реку Гелчев, чем вызвал протест комдива. Можно себе представить удивление начальников передовых частей, узнавших о распоряжении отступать, когда по всем правилам военного дела требовалось наступление. Об этом эпизоде вспоминает командир 1-го батальона лейб-гвардии Егерского полка полковник Бурман{42}: «В конце 2-го часа дня батареи открыли меткий беглый огонь по расположению противника. Влитые в цепи пулеметы и ружейный обстрел заглушили австрийцев. Их огонь сильно ослаб. Ротные командиры доносили, что они находят, что подошло время перейти в атаку. Я был согласен, но разрешения свыше не получил… Австрийцы почти перестали стрелять. Наша артиллерия также перешла на редкий огонь. На нашем участке воцарилось нудное спокойствие; люди разморились под горячим солнцем, которое заметно стало сзади нас уже клониться к горизонту. Ротные командиры беспокоились, что придется зря вести тяжелый ночной бой… При моих переговорах со штабом полка, я узнал, что задержка происходила из-за переговоров ген. Мрозовского с ген. Олоховым. Первый распорядился почему-то снова оттянуть нашу дивизию за линию р. Гельчев. Второй — настоятельно просил это распоряжение отставить, чтобы не начинать войны деморализующим впечатлением отхода. Против 1-й бригады встречное наступление противника также остановлено и она также ждет приказания об атаке…» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 79–83). Распоряжение из штаба Гренадерского корпуса вызвало крайнее недоумение и у командира лейб-гвардии Егерского полка генерала Буковского. Весь день его полк успешно наступал, образовав головной уступ линии расположения 1-й гвардейской дивизии. С одиннадцати часов он неоднократно докладывал командиру Гренадерского корпуса о позиции артиллерии, о ситуации на флангах и сведениях о соседях, присылал кроки[18] расположения своих и неприятельских частей на передовой. Благодаря умелой организации боя командиром полка, слаженным действиям пехоты и артиллерии, распорядительности офицеров и высокой профессиональной подготовке всего личного состава успех достигался малой кровью — к концу боевого дня потери лейб-гвардии Егерского полка составили: ранен поручик Мунтянов{43}; из нижних чинов: трое убито, сорок восемь — ранено. Кроме того, после часа дня генерал Мрозовский высказал согласие на продолжение наступления егерей, при условии их совместной атаки с левофланговым соседом — 7-м гренадерским Самогитским полком. Таким образом, за время сражения командир Гренадерского корпуса дважды отдавал приказ об отводе 1-й гвардейской дивизии в исходное положение за реку Гелчев. Первый раз — в полдень, в момент наивысшего накала борьбы на фронте Петровской бригады, и второй раз — в четвёртом часу дня, когда враг явно выдохся и настал момент для общего наступления. Момент этот не был упущен лишь благодаря единодушному мнению комдива и командиров гвардейских полков — наступать, что заставило генерала Мрозовского отменить свой приказ, обрекавший весь отряд на изнурительный ночной бой. Так в чём же причина его суетливости, стоившей Старой гвардии огромных потерь и едва не перечеркнувшей все её усилия на передовой? Вспомним, что накануне боя он устроил разнос полковнику Герцыгу, доведя его до самоубийства — «печальное последствие обычной резкости ген. Мрозовского», как свидетельствует С.В. Малецкий, указывая на неуравновешенный характер комкора. Самообладание и выдержка сопутствуют полководческому таланту, а истерия и суетливость — признак неуверенности в себе, мешают трезво оценить обстановку. Настроение же чинов штаба комдива Олохова после общения с генералом Мрозовским описал Н.И. Скорино: «…их угнетало беспокойство за грядущий день и неуверенность в успешности выполнения поставленной командующим армией задачи». Для тревожного состояния существовали и объективные причины. В те дни в штабах всех уровней царила нервная атмосфера. Ставка находилась под впечатлением от разгрома армии генерала Самсонова в Восточной Пруссии и принуждала штаб Юго-Западного фронта ускорить завершение Люблинского сражения. Получив соответствующие указания, в свою очередь штаб 4-й армии торопился ликвидировать последствия наступления австрийцев у станции Травники. Вот мнение на этот счёт авторитетного генштабиста генерала Головина: «К утру 20 августа (2 сентября) в штарме 4 могло наступить некоторое успокоение: пресловутый “Травниковский прорыв” мог обрисоваться уже не в таком мрачном свете, как накануне. Может быть, там начали уяснять себе также и то, что сам Х А.-В. корпус попадал в стратегический мешок, вследствие чего незачем было стараться бить его встречным ударом в лоб. Стратегически, гораздо разумнее была оборона отряда ген. Мрозовского за речкой Гелчев, впредь до сбора гвардейского и III кавказского корпусов за правым его флангом и выхода 5-й армии в тыл Х А.-В. корпуса. Это изменение в точке зрения штарма 4 и могло отразиться в штабе ген. Мрозовского в решении прекратить начавшееся уже утром 20 августа (2 сентября) наступление частей его “отряда”. Психологически вполне понятно, что при такой перемене взгляда донесение о больших потерях в гвардии и у гренадер могло вызвать отказ от продолжения задуманного удара» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 84). Накануне боя генерал Мрозовский находился под впечатлением от тяжёлых потерь Гренадерского корпуса, и категорический приказ из штаба 4-й армии разбить наступающие части австрийцев не добавил ему оптимизма. Из приведённых выше цитат видно, что и его штаб сомневался в успешном решении поставленной генералом Эвертом задачи. В сложившейся оперативной обстановке генерал Мрозовский мог встретить неприятеля на занимаемом рубеже. Находясь в обороне, дождаться прибытия к исходу 20 августа (2 сентября) лейб-гвардии Измайловского полка и всей гвардейской артиллерии, а затем перейти к активным действиям. Однако он предпочёл бросить прибывшие в его распоряжение три полка 1-й гвардейской дивизии в лобовую атаку, почти без артиллерии и почти без поддержки частей фронта, обрекая их тем самым на неоправданные потери. Не сумев правильно оценить оперативную обстановку, генерал Мрозовский, кроме того, что отправил лейб-гвардейцев на убой, весь день сражения колебался в принятии решений. Он неоднократно отдавал приказы, отменяющие недавние свои распоряжения, внося сумбур в управление боем. Можно ещё понять его решение отвести Петровскую бригаду за реку Гелчев в полдень, когда он получил донесение о её огромных потерях, а противник активно наседал, угрожая Старой гвардии полным истреблением. Но чем можно оправдать приказ к отступлению в четвёртом часу дня, когда австрийцы выдохлись на всём фронте? Их многочисленные попытки перехватить инициативу потерпели неудачу, а егеря, почти не имевшие потерь, успешно провели артподготовку и с нетерпением ожидали приказа атаковать неприятеля? Оперативную близорукость генерала Мрозовского можно объяснить только отсутствием у него полководческого дарования. В начале четвёртого часа на участке лейб-гвардии Егерского полка артподготовка завершилась, затем полтора часа длилось томительное ожидание разрешения продолжить наступление. Лишь в половине пятого генерал Буковский смог отдать приказ об атаке. Ровно в пять часов поднялся 1-й батальон. Чуть задержалось наступление соседних 2-го и 4-го батальонов, но вскоре и они пошли в атаку. Воодушевляя егерей, в цепях второго батальона шёл сам генерал Буковский. Три тысячи человек одновременно ринулись на врага. Впереди цепей с блестевшими в лучах закатного солнца клинками шашек шли офицеры. Низко над головами егерей летели снаряды гвардейских батарей, продолжавших обстрел вражеских позиций. По мере продвижения цепей артиллеристы перенесли огонь в глубь леса. Батальоны ускорили шаг, затем с криками «ура» перешли на бег. Поле боя хорошо просматривалось с холма близ деревни Майдан Полицкий, где располагался штаб 1-й гвардейской дивизии. Приведём впечатление одного из штабных офицеров: «… привлекшая к себе наше внимание своей ярко-зеленой окраской поляна на наших глазах стала покрываться длинными, густыми цепями. Цепи быстро продвигались по поляне к занятому противником лесу. За первыми появлялись все новые и новые цепи, под лучами солнца резко выделявшиеся на яркой зелени поляны. Двигаясь перекатами, они как морские волны, все ближе и ближе подкатывались к неприятельскому лесу. Эта картина была так красива и нас так захватила, что мы буквально забыли о всем остальном и, не отрываясь от биноклей, следили за цепями, вскоре покрывшими всю поляну. Я был преисполнен невероятным чувством гордости и счастья, когда полковник Рыльский веселым, громким голосом доложил ген. Безобразову и стоявшему около него нач-ку дивизии: “это Егеря…”» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 68). Австрийская артиллерия сначала стреляла интенсивно. Фейерверки её шрапнелей рвались густо, но слишком высоко, не причиняя вреда цепям наступающих егерей. В половине шестого вражеские батареи прекратили огонь и стали менять позицию. Тем временем егеря добрались до опушки леса. По всей линии фронта замелькали флажки национальных цветов — сигнал артиллеристам для переноса огня дальше, вдогонку отступающему врагу. Этот приём для захвата пункта атаки егеря отработали на учениях во время стоянок под Варшавой в городах Блон и Ловив и теперь успешно применили его в бою. Резервные роты подошли к первому батальону и тоже бросились на отступающего врага. Большие потери от артподготовки и атака егерей окончательно подорвали боевой дух австрийцев. Сопротивления они не оказали. Одни сдавались в плен, другие бросались в лес, а некоторые в панике забирались на деревья. Их отступление быстро превратилось в беспорядочное бегство. Не переставая, бухали орудия гвардейских батарей, перенося огонь всё дальше и дальше вперёд. Преследуя неприятеля, головной 1-й батальон полковника Бурмана углубился в Выгнановицкий лес. Слева раздавался грохот боя 2-й гренадерской дивизии с частями 24-й австро-венгерской пехотной дивизии. В это время командир батальона егерей получил от левофлангового соседа 7-го гренадерского Самогитского полка просьбу о поддержке, поскольку от деревни Суходолы их атаковал свежий противник при активной поддержке пулемётов и артиллерии. Большие потери от жестокого артиллерийского огня понесли не только передовые части гренадер, но и резервы, расположенные в лесном массиве. С пулевым ранением в числе многих офицеров выбыл из строя командир самогитцев полковник фон Зигель{44}. До наступления темноты оставались считаные часы, и, чтобы не втянуться в изнурительный ночной бой, действовать следовало быстро и решительно. Отправив донесение командиру полка, полковник Бурман дал направление движения на северо-восток. Вскоре его батальон вышел на опушку Выгнановицкого леса южнее села Козновец, где и развернулся для атаки. Здесь полосу лесов прерывало поле шириной около километра. Манёвр создавал угрозу левому флангу главных сил 24-й австро-венгерской дивизии, наседавших на 7-й гренадерский Самогитский полк. При этом опасно открывался правый фланг батальона. Для его усиления генерал Буковский выдвинул из полкового резерва 10-ю роту. Командир роты капитан Кукель{45} проявил инициативу. Быстрым шагом он вывел своих егерей из восточного выступа леса и, заходя правым крылом, ударил во фланг наступавшим австрийским цепям. Манёвр этот застал врага врасплох. Не давая австрийцам опомниться, 10-я рота погнала их вдоль лесной опушки на цепи 1-го батальона и самогитцев, которые тоже перешли в наступление. Угодив в приготовленный для них мешок полуокружения, вражеские роты стали метаться, стремясь вырваться из ловушки. Уйти удалось далеко не всем. Несколько сотен австрийцев, их командир полка и знамя достались самогитцам. Командир их ближайшей роты восторженно благодарил за поддержку и обнимал капитана князя Кугушева{46}, командира 4-й левофланговой роты егерей. В то же время остальные три батальона егерей миновали Выгнановицкий лес. Выйдя к восточной его опушке, они развернулись и открыли огонь по противнику, отступавшему к деревням Суходолы и Седлиска Вельке. Подожжённая австрийцами, полыхала южная часть деревни Суходолы. Село это простиралось на три километра с северо-востока на юго-запад. К тому времени северо-восточной и средней её частью успели овладеть части 81-го Апшеронского пехотного полка, подошедшего днём раньше от станции Минковице и вступившего в бой в составе колонны генерала Волошинова. Смеркалось. Стремительно приближалась по-осеннему тёмная ночь, но бой всё ещё не затихал. Одна батарея 7-го Самогитского полка выдвинулась вперёд и обстреливала все видимые селения и складки местности, где могли укрыться спешно отступающие австрийцы. К исходу дня части 2-й гренадерской дивизии генерала Ставровича{47} сковали боем в Гадзеницком лесу главные силы 24-й австро-венгерской пехотной дивизии. В то же время с юга за её левый фланг зашли части лейб-гвардии Егерского полка, а с севера и востока брали в кольцо батальоны 81-го Апшеронского полка. В итоге боя в плен сдалось около пяти тысяч австрийцев. Из них егеря пленили одного офицера и 128 солдат. Обращают на себя внимание незначительные потери лейб-гвардии Егерского полка за боевой день: один раненый офицер, нижних чинов — 3 убито и 48 раненых, что наглядно показывает, какое огромное значение для пехоты сыграла надлежащая поддержка шестнадцати орудий двух гвардейских батарей. В то же время не имевший артиллерии лейб-гвардии Преображенский полк потерял убитыми и ранеными почти четверть личного состава, а лейб-гвардии Семёновский — около 600 человек. Умелое использование артиллерийского огня генералом Буковским и несогласованность действий австрийской пехоты и артиллерии дали возможность егерям весь боевой день господствовать на поле боя и добиться больших успехов малой кровью. В 16 часов австрийцы стали поспешно отступать по всему фронту. Полковник граф Игнатьев приказал перенести штаб в расположение передовых цепей, за переполненный ранеными, догоравший Владиславов. Местоположение противника не было известно. Ночью могли произойти боевые столкновения, и командир полка распорядился выставить охранение и окопаться на все четыре стороны. Утром следующего дня в штабе полка подводили итоги боя, допрашивали пленных. Австрийцы признавались, что испытали ужас, видя шедших на них в атаку солдат-великанов, которых не останавливали кинжальный огонь пулемётов и артиллерийская шрапнель. «Частями полка под Владиславовым было взято в плен 56 офицеров и 1450 нижних чинов. Из них сдано в штаб 1-й гвардейской дивизии 15 офицеров и 150 нижних чинов, а остальные — гренадерам. Пулемётов взято 21. Из них 4 — 4-й ротой и 4 же — 2-й. Победа была куплена дорогой ценой: 17 офицеров и более 600 солдат выбыло из строя, из них убито и смертельно ранено 5 офицеров и более 200 нижних чинов» (Андоленко С.П. Преображенцы в Великую и Гражданскую войны. 1914–1920 годы. СПб.: Славия, 2010. С. 59). Атака Старой гвардии в центр Х австрийского корпуса увенчалась блестящим успехом. Противник стал медленно отступать по всему фронту Петровской бригады. «2 сентября, — пишет австро-венгерская история войны, — наша 2-я дивизия подверглась сильной атаке. Несмотря на содействие своих резервов и 37-й гонведной дивизии, русская контратака в её левый фланг вскоре заставила её уступить противнику то небольшое пространство, которое ей удалось захватить» (Андоленко С.П. Лейб-гвардии Преображенский полк в Великую войну. Париж, 1969. С. 2). Победа Петровской бригады над 2-й австро-венгерской дивизией имела решающее значение в успехе боя всего отряда генерала Мрозовского. Прорыв фронта на стыке V и X австрийских корпусов на правом фланге 1-й австрийской армии во многом определил итог всего встречного сражения. Успешные действия лейб-гвардии Егерского полка и 2-й гренадерской дивизии генерала Ставровича за левым флангом Петровской бригады также внесли значительный вклад в успех боевого дня. В результате общих усилий войск отряда генерала Мрозовского части X австро-венгерского корпуса отошли примерно на двенадцать километров на линию деревень Лопенник Русский — Издебно. К ночи с 20 на 21 августа (со 2 на 3 сентября) между Крщёновским лесом и деревней Издебно в австрийском фронте образовалась брешь величиной в восемь километров. За Владиславов полковники граф Игнатьев и Казакевич получили ордена Святого Георгия 4-й степени. Лейб-гвардии Преображенский полк выиграл бой. Но какой ценой досталась победа!.. В 00.55 в ночь на 21 августа (3 сентября) начальник 1-й гвардейской пехотной дивизии генерал Олохов отправил генералу Мрозовскому донесение об итогах операции. В нём говорилось, что задачи, возложенные на 1-ю гвардейскую пехотную дивизию, выполнены полностью, и что наибольшие потери понёс лейб-гвардии Преображенский полк. Вот полный текст донесения: «Доношу, что задачи, возложенные на части 1-й гв. пех. дивизии, выполнены. Л. Гв. Преображенский полк, кроме пунктов, о которых доносилось раньше, занял высоту 123,7[19], на которой расположился 1-й батальон полка и один батальон Л. Гв. Семеновского полка, остальные батальоны этого полка заняли Седлиска Вельке[20]. Неприятель везде в полном отступлении по направлению на юг и юго-восток. Потери полка не приведены в известность. Больше всех пострадал Л. Гв. Преображенский полк (I и II батальоны). Батальон Л. Гв. Измайловского полка в 4 час. вечера выступил на д. Ольшанку в распоряжение нач-ка 1-й гренад. дивизии. Последний батальон Л. Гв. Измайловского полка и три батареи Л. Гв. Артил. бригады прибыли и стали у д. Майдан Палицкий. Таким образом, у д. Майдан Полицкий находятся три батальона Л. Гв. Измайловского полка, три батареи Л. Гв. 1-й арт. бригады и ½ роты Л. Гв. Саперного батальона. Сюда же прибыл отряд Красного Креста и немедленно открыл свои действия. Один парк парковой артиллерийской бригады частью высадился уже в Люблине, частью высаживается. Испрашиваются дальнейшие указания. Нач. 1-й гв. пех. дивизии ген. лейт. Олохов» (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 69). Австрийцы поспешно отходили. Ночь и бездействие командования дали неприятелю возможность оторваться, и соприкосновение с ним вскоре было окончательно потеряно. Откровенно пишет об этом семёновец полковник Зайцов 1-й: «Штаб дивизии дал полкам довольно смутные указания. Размеры победы застали врасплох и наше командование. Полку было назначено занять высоту 264 по ту сторону леса за фольварком Анусиным. В полной темноте полк двинулся в указанном ему направлении. Найти эту высоту ночью, имея одну карту на полк, оказалось однако не так просто. Проплутав некоторое время, полк стал на ночлег у перекрестка дорог (как выяснилось потом, у южного ската этой пресловутой высоты) и выставил круговое охранение во все стороны. Нам тогда казалось это признаком неуменья воевать в современных условиях… Сейчас, однако, когда известны действия и наших противников, можно критиковать распоряжения на эту ночь нашего штаба дивизии, но для полка, при полной неизвестности, куда отошел противник (а он как раз отошел не в том направлении, как предполагало наше командование), единственно разумным решением было именно стать где бы то ни было, но непременно выставить круговое охранение» (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936). Купленная в значительной степени огромными потерями Старой гвардии, решительная победа в бою у деревень Владиславов, Стрыйна и фольварка Анусин в дальнейшем не дала желаемых плодов. Составив бодрые реляции о действиях своих частей за боевой день, штаб 1-й гвардейской дивизии не позаботился должным образом о развитии успеха. То же самое можно сказать и про штаб Гренадерского корпуса. В результате: кавалерия не преследовала противника, разведка не имела точных данных о его действиях и местоположении, плохо была организована связь, топографические карты отсутствовали даже у командиров батальонов. По утверждению полковника Зайцова 1-го: «Главной помехой в наступлении 21 августа были не австрийцы, а отсутствие связи и карт, а также полная неясность общей обстановки» (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936). В то же время австрийцы под прикрытием арьергардов отошли на новый оборонительный рубеж: верховье реки Пор — Быхово и основательно укрепились на нём. Нерешительность всего отряда генерала Мрозовского в дальнейшем стоила двум гвардейским дивизиям большой крови во время штурма новой австрийской позиции, но об этом рассказ впереди…Глава четвертая. Долгожданное наступление
В последующие два дня подошли другие гвардейские полки, а главное — корпусная артиллерия, которой так не хватало в бою у Владиславова. Теперь обе гвардейские дивизии в полном составе смогли принять участие в деле. Теснимые свежими частями 1-го гвардейского корпуса, австрийцы отступали к своей государственной границе, ведя ожесточённые арьергардные бои на хорошо подготовленных позициях. В числе выбывших офицеров после боя у деревни Владиславов — тяжело раненный в левую ногу штабс-капитан Кутепов. В тот же день, 20 августа (2 сентября), его эвакуировали в дивизионный лазарет 2-й гренадерской дивизии. Врач осмотрел рану — австрийская пуляпрошла сквозь мягкие ткани и раздробила кость. Такое ранение требовало длительного лечения. На фронт Александр Павлович смог вернуться лишь 24 ноября (7 декабря) (РГВИА. Ф. 409. Оп. 2. Д. 44501. Послужной список 378–865. Л. 3 об.). Всё время лечения он не терял связь с полком и использовал любую возможность узнать что-то новое о своих боевых товарищах. Тем временем Старая гвардия вступила в череду беспрерывных боёв. Вскоре после боя у Владиславова последовала телеграмма Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича. В ней говорилось, что ситуация на всех фронтах требует высокого напряжения сил гвардии. Немецкие войска уверенно наступали на Париж. Лишь ценой разгрома второй армии Северо-Западного фронта, что отвлекла на себя часть германских сил, удалось спасти столицу Франции. На рассвете 21 августа (3 сентября) весь отряд генерала Мрозовского перешёл в наступление в южном направлении. К этому времени подошли части лейб-гвардии Измайловского полка и три артиллерийские батареи. В журнале боевых действий 1-й гвардейской пехотной дивизии находим запись: «21 VIII. Отряд ген. Мрозовского наступает в напр. на юг, развивая вчерашние успехи. Дивизия на участке которой подошла бриг. 2 гв. Пех. Див., атакует противника, занимающего линию Ченстоборовице — Крщонов. П. (Преображенцы) — наступали в промежуток между д.д. Жуков — Валентинов; С. (Семёновцы) — наступали на д. Валентинов; И. (Измайловцы) — наступали на д. Жуков; Е. (Егеря) — продвигались уступом за левым флангом дивизии, на д. Рыбчевице; А. (артиллерия) — 1, 2 и 4 бат-и присоединились к дивизии. К вечеру полки с боем вышли на сев. — вост. опушку Крщоновского леса. Заночевали на позиции». (Журнал боевых действий 1-й Гвардейской Пехотной Дивизии 1914 г. Составлен и издан исторической комиссией гвардейского объединения. С. 6.) Преображенцы располагались в центре фронта дивизии, имея соседом справа измайловцев, слева наступали семёновцы. Уступом за левым флангом дивизии находились егеря. До полудня гвардия наступала, не встречая заметного сопротивления. Лишь крупный разъезд австрийских улан смог просочиться на стыке расположения полков Старой гвардии и был уничтожен частями 2-го батальона преображенцев. Австрийское командование спешно затягивало кавалерией разрыв между своими X и V корпусами, и после двенадцати часов боевые столкновения усилились. Устремляясь в промежуток между деревнями Жуков и Валентинов, в боевой линии преображенцев шёл их 4-й батальон. Под огнём вражеской артиллерии его роты всё больше увязали в перестрелках с отрядами спешенной вражеской кавалерии. На 16-ю роту налетел в конном строю один эскадрон, но был отброшен и понёс значительные потери. На подмогу графу Литке командир полка двинул 2-й и 3-й батальоны. На рассвете семёновцы собрались в деревне Поличизна. Развернувшись в боевой порядок, они перешли в наступление к селу Рыбчевице в общем направлении на юго-запад. В первой линии шли 1-й и 3-й батальоны. Их левый фланг скользил вдоль реки Гелчев. Приданные полку 3-я и 4-я батареи лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады поддержали наступление пехоты. Первые несколько часов движения семёновцы не встречали сопротивления. Отсутствие объективных сведений о местоположении неприятеля заставляло наступать осторожнее, чем можно было бы в сложившейся ситуации. Лишь австрийские шрапнели рвались высоко в небе розовыми вспышками, не причиняя лейб-гвардейцам никакого вреда. С наступавшими за левым флангом полка егерями связи не было. Она прервалась ещё накануне в полдень 20 августа (2 сентября) и весь следующий день отсутствовала. Возникла опасность просачивания вражеской кавалерии на стыке расположения семёновцев и егерей. Поэтому для обеспечения безопасности левого фланга полка, миновав Рыбчевице, генерал фон Эттер приказал третьей роте удерживать село Ченстоборовице на правом берегу реки Гелчев. Его левым берегом продолжали движение основные силы семёновцев. На высоте села Ченстоборовице левофланговый 1-й батальон подвергся усиленному обстрелу вражеской артиллерии, что не повлияло на темп наступления полка. На ночлег 1-й, 2-й и 4-й батальоны обосновались в деревне Валентинов, в районе деревни Доманч заночевал 3-й батальон. Штаб полка находился в селе Рыбчевице. К вечеру на фронте преображенцев усилился огонь вражеских батарей и упорство австрийских арьергардов, но старейший гвардейский полк продолжал развивать наступление. К 16 часам после короткого боя преображенцы достигли северо-восточной окраины крщоновского леса и ворвались в деревню Валентинов. Все деревенские хаты и постройки были полны раненых и умирающих австрийцев. Увидев полкового священника отца Михаила Тихомирова, многие из тяжелораненых умоляли причастить их перед смертью. Тем временем, прикрывая отход своих частей, открыла огонь вражеская конная батарея. Полк занял позицию. Батальоны рассыпались в цепи. Под грохот рвущихся шрапнелей отец Михаил с христианской любовью исполнил волю умирающих… Вскоре по-осеннему быстро стали сгущаться сумерки. Обезопасив себя сторожевым охранением, преображенцы обосновались на ночлег на опушке крщоновского леса. По итогам боевого дня командир 4-го батальона полковник граф К.Н. Литке Высочайшим Приказом от 12 (25) февраля 1915 г. был награждён Георгиевским оружием «…за то, что 21 августа 1914 г., командуя головным отрядом, IV батальоном, впоследствии усиленным II и III батальонами, под усиленным артиллерийским, пулемётным и ружейным огнём захватил высоты у д. Валентинов и лес между Валентиновым и Крщоновым, выбив оттуда противника, чем способствовал продвижению соседнего боевого участка». Первый день наступления прошёл успешно, почти без потерь и без крупных боевых столкновений. Но офицеры понимали, что отступивший под прикрытием арьергардов враг готовит новый укреплённый рубеж обороны, который придётся штурмовать. Лейб-гвардейцев возмущало отсутствие связи и топографических карт. Весь день не было сведений о действиях егерей. Поэтому семёновцам приходилось особое внимание обращать на свой открытый левый фланг. Штаб гренадерского корпуса и штаб 1-й гвардейской дивизии не сочли нужным организовать преследование неприятеля кавалерией. О местоположении и действиях австрийцев командование имело лишь приблизительные данные, но должным образом не организовало разведку. В итоге гвардейские полки наступали в атмосфере полной неясности общей обстановки, что впервые дало лейб-гвардейцам повод усомниться в полководческих способностях своего дивизионного и корпусного начальства. Ведь за ошибки штабов, за их действия по лекалам войн XIX века, за привычку полагаться лишь на «авось» и стойкость «царицы полей» — русской пехоты, солдатам и офицерам на фронте приходилось дорого платить кровью. Как только появлялся на передовой штабной офицер, он сразу же становился объектом общего внимания. У него пытались выведать хоть что-нибудь о действиях неприятеля и планах командования. В дневнике командира 5-й батареи полковника Альтфатера описан его разговор со старшим адъютантом штаба 1-й гвардейской дивизии Генерального штаба капитаном Гущиным{48}. На вопрос о видении штабом дивизии ситуации на фронте он ответил, что неприятель, по его мнению, так бежит, что и кавалерия за ним не сможет угнаться. Из разговора полковнику Альтфатеру стало ясно, что, находясь под впечатлением от победы в бою у Владиславова, гвардейское командование недооценивает врага. А семёновец полковник Зайцов 1-й так прокомментировал данный эпизод: «По-видимому, исходя из этого, нашу конницу и не посылали вдогонку. Такое примитивное представление нашего командования о действительной обстановке, конечно, объясняет, почему 23 августа им решено было “почить на лаврах”. В то время, пока мы отдыхали, австрийцы рыли окопы, а вовсе не бежали, и эти окопы нам пришлось штурмовать с 24-го по 27-е августа, понеся такие потери (особенно Измайловцы и 2-я гвардейская пехотная дивизия), которые и теперь после войны и всего пережитого за 3 года ее ведения, кажутся прямо чудовищными» (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936). 22 августа (4 сентября) в два часа дня 1-я гвардейская дивизия вместе с другими частями отряда генерала Мрозовского продолжила наступление, темпы которого по причине усиления сопротивления неприятеля существенно снизились. Кроме того в середине дня зарядил дождь и подули резкие ветра, что также тормозило движение войск. Всё же к шести часам вечера преображенцы вытеснили австрийский арьергард из крщоновского леса и закрепились на его западной опушке в виду деревни Крщонов, где враг успело основательно окопаться. Во время боя получил ранение младший офицер 12-й роты подпоручик Комаров 2-й{49}. Решив не штурмовать австрийские окопы в сумерках, преображенцы остаток дня провели в перестрелке. Еще днём поступила новость, что 21 августа (3 сентября) части 3-й армии генерала от инфантерии Рузского заняли Львов. Сообщение это подняло дух лейб-гвардейцев и укрепило веру в успех общего дела. Семёновцы в тот день наступали в направлении юго-восточной части крщоновского леса, стремясь ударить в правый фланг V австрийского корпуса, где располагалась 37-я гонведная дивизия. Во время разведки в лесном массиве получил ранение младший офицер 10-й роты подпоручик Бойе ав Геннэс{50}. К вечеру семёновцы с боем заняли юго-западную опушку крщоновского леса, где и остались на ночлег. Штаб полка расположился в домике лесника, наметив штурм Крщонова утром следующего дня. До самого рассвета австрийцы не прекращали обстрел леса. То и дело в темноте раздавались щелчки ружейных пуль и взрывы артиллерийских снарядов. Создавалось впечатление, что части 37-й гонведной дивизии собираются удерживать Крщоновский оборонительный рубеж. Но ситуацию изменила обстановка на фронте правофлангового Х австрийского корпуса. Потерпев неудачу, он 22 августа (4 сентября) отступил за реку Пор, что вынудило австрийское командование на следующий день отвести и V корпус на линию Быхово — река Пор. Приказ об отходе в 37-ю гонведную дивизию передали рано утром, и австрийцы поспешно начали его выполнять, оставив в окопах усиленный арьергард. Не зная об отступлении неприятеля из Крщонова, штаб 1-й гвардейской дивизии приказал Старой гвардии лобовой атакой на рассвете овладеть укреплённым районом. С восходом солнца сильный предутренний туман стал рассеиваться, и к восьми часам утра взору открылась картина вражеской позиции. На возвышенностях виднелись брустверы, ряды свежей выброшенной глины отмечали несколько линий окопов. Предстоящий бой виделся упорным. Погода тоже не баловала. По винтовкам струилась вода. Сапоги увязали в грязи. Промокшие до нитки, измазанные глиной, лейб-гвардейцы готовились к атаке. Семёновцы повели наступление с юго-западной опушки крщоновского леса на деревню Майдан Крщоновский. По стройным цепям лейб-гвардейцев австрийцы открыли огонь из винтовок и пулемётов. Ружейная пуля ранила командира 12-й роты капитана Штейна{51}. К полудню почти без потерь семёновцы овладели деревней, где провели вторую половину дня и заночевали. Соприкосновение с неприятелем было потеряно. И гвардейское командование, и штаб генерала Мрозовского вновь не посчитали нужным организовать преследование врага. Благодаря такой беспечности русского командования австрийцы спокойно отошли на новую оборонительную линию: верховье реки Пор — Быхава и основательно укрепились на ней. В тот же день, 23 августа (5 сентября), согласно приказу штаба дивизии, преображенцы штурмовали в лоб укреплённый район у деревни Крщонов. 2-й, 3-й и 4-й батальоны выдвинулись в боевую линию. В девятом часу утра 3-й батальон вышел из укрытий и двинулся в наступление на высоту 247. В то же время слева поднялся в атаку 2-й батальон. Уступом за левым флангом шёл 4-й батальон. Австрийцы открыли ураганный огонь по 2-му батальону, наступавшему по открытой местности, и приостановили его движение. На поддержку из резерва выдвинулись рота Его Величества и 3-я. Одновременно роты 3-го батальона, пользуясь укрытиями на местности, не снижали темп наступления. Им активно помогали пулемёты подпоручика Зубова 1-го{52}. Цепи двигались перебежками, падая на мокрую глину после очереди гранат или низких разрывов шрапнели. Комья мокрой земли и осколки снарядов свистели над их головами. То и дело захлёбываясь, такали австрийские пулемёты. Выбрав удобный момент, мокрые, все измазанные грязью, преображенцы вновь поднялись и быстро пошли вперёд. Их цепи заметно принимали влево, устремляясь на околицу Крщонова и на ключевую высоту 247. В одиннадцатом часу подпоручик Абаза{53}, размахивая револьвером, первый вскочил на бруствер вражеского окопа у высоты 247. За ним во вражеский окоп бросилась группа солдат 12-й роты. Через несколько мгновений на бруствере другого окопа уже стоял подпоручик Комаров 1-й{54} и стрелял из револьвера по врагу. Ощетинившись штыками, за ним последовала часть 11-й роты. За этот подвиг обоих офицеров представили к ордену Святого Георгия 4-й степени. Стремительную атаку 3-й батальон завершил рукопашной схваткой, овладев сердцем позиции, высотой 247, и пленив около сотни австрийцев при двух пулемётах. Во время атаки в 3-м батальоне из строя выбыло до ста пятидесяти солдат и три офицера. Смертельно ранен поручик Вансович 1-й{55}. Он скончался через два дня, 25 августа (7 сентября). Тяжёлые ранения получил прапорщик Кистер 1-й{56}. Его отправили в лазарет, но не прошло и месяца, как преображенцы узнали о его кончине 18 сентября (1 октября). Ранение получил младший офицер 9-й роты прапорщик Яковлев 1-й{57}. Но враг ещё не сдавался. Пользуясь тем, что роты 2-го батальона оказались, как на ладони, на совершенно открытой местности, австрийские пулемёты не давали преображенцам поднять голову. Всё же, выждав удобный момент, в тридцать пять минут двенадцатого 2-й батальон с криками «ура» бросился в решительную атаку. Австрийцы не выдержали натиска, к тому же левый фланг их позиции смял 3-й батальон преображенцев. Началось быстрое отступление, местами переходившее в беспорядочное бегство. 2-й батальон взял около 500 пленных и 4 пулемёта. В плен австрийцы сдавались целыми группами. При этом добровольно сдавшиеся русины в знак дружбы показывали свои нестреляные винтовки. В общей сложности в плен попало около тысячи нижних чинов при восьми офицерах и шести пулемётах. В тот день с поручиком Торнау приключился любопытный случай, характерный для начала Великой войны. Находясь в цепях 2-го батальона, он увидел раненого австрийского офицера. «Ружейной пулей у него была перебита рука, и он очень страдал, — писал о происшествии барон С.А. Торнау. — При мне находилась фляжка с коньяком, и я налил ему немного в рот. Нагнувшись, я заметил лежащую около него сумку с картами, которую тотчас же и отобрал. Раскрыв сумку, я стал разглядывать карты со сделанными на них цветным карандашом отметками. Заинтересовавшись, что означали эти отметки, я обратился к офицеру с просьбой объяснить это мне. Как встрепанный, австриец вскочил на ноги и, взяв здоровую руку под козырек, спросил меня, с кем он имеет честь разговаривать. Я назвал себя и свой полк. Тогда австриец, оказавшийся впоследствии офицером Генерального штаба, сказал мне, что он такой же офицер, как и я, и что я должен прекрасно понимать, что на такие вопросы он не вправе отвечать. Молча отдав ему честь, я забрал с собой карты и отнес их графу Игнатьеву» (Торнау С.А. С родным полком (1914–1917). Берлин, 1923. С. 32). Обратимся к записи в журнале боевых действий 1-й гвардейской дивизии: «23.VIII. 4 Армия ведёт упорное наступление на линию Павлувек — Быхавка — Крщонов — Пиляшковице — Орховец. П. (преображенцы) — захватили д. Крщонов, где и заночевали; С. (семёновцы) — на месте; И. (измайловцы) — ночной атакой захватили Ольшанский лес, I бат-н днём содействовал П. (преображенцам); Е. (егеря) — переход и ночлег у ф. Ходалувка». (Журнал боевых действий 1-й Гвардейской Пехотной Дивизии 1914 г. Составлен и издан исторической комиссией гвардейского объединения. С. 6.) Около часа дня, после занятия Крщонова преображенцами, австрийские арьергарды оторвались от русских частей и быстро пошли на соединение со своими главными силами. И вновь, так же как после победы у Владиславова, гвардейские штабы не позаботились об организации разведки и преследования неприятеля кавалерией. Очередной ошибкой гвардейского командования явилась остановка движения почти на сутки на линии Крщонов — Майдан Крщоновский — Собесска-Воля, что позволило австрийским войскам спокойно укрепиться на новой оборонительной позиции: верховье реки Пор — Быхава. «Это бездействие Гвардии (и Гренадер, т. е. вообще всей группы генерала Мрозовского) в течение 23 августа дорого ей обошлось и много крови было ею пролито в ближайшие дни, как цена за этот отдых 23-го августа. …исходя из легкомысленного предположения о бегстве австрийцев, ничем не проверив эту фантазию…» — отмечает полковник Зайцов 1-й (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936). Почти ничего не зная об общей оперативной обстановке и расположении неприятеля, командир преображенцев полковник граф Игнатьев решил произвести разведку. Для чего по его приказу в ночь на 24 августа (6 сентября) от 4-го батальона выслали четыре партии. Отряды подпоручиков Малевского-Малевича, барона Сталь-фон Гольштейна{58}, Вансовича 2-го{59} и прапорщика Бенуа наткнулись между деревнями Косаржев и Уршулин на сторожевое охранение австрийцев. Скрытно просочившись далее, разведчики обнаружили главную укреплённую позицию в районе Зарашёв — Быхава, на которой велись интенсивные инженерные работы. Стало ясно, что австрийцы после поражения у Владиславова вовсе не бежали в панике, как предполагало командование, а под завесой арьергардов по всем правилам военной науки готовились к новым боям с целью остановить наступление 4-й армии. Получив сведения о противнике, добытые ночной разведкой, командование приняло решение, охватывая врага левым крылом, сильным давлением с фронта заставить его откатиться от Быхава. Прямолинейная тактика — противник наступает — мы держим оборону, противник отступает — мы движемся за ним — указывает на незнание гвардейским начальством общей оперативной обстановки. «…штаб 4-й армии, как правило, рассылал свои оперативные распоряжения слишком поздно, вследствии чего, низшие инстанции вынуждены были ставить сами себе цели на грядущий день по собственному разумению», — пишет генерал Н.Н. Головин (Головин Н.Н. Русская армия в Великой войне. Дни перелома Галицийской битвы. Париж, 1940. С. 92). «24. VIII. 4. Армия наступала фронтом на юго-зап.; к вечеру достигла линии: Быхава — Косаржев — Гелчев — зап. опушка Мацеювскаго леса. Дивизия вышла на участок: против Зарашова — против Уршулина. Справа — Гренад. К-с; слева 2 гв. Пех. Див. П. (преображенцы) — против Зарашова (искл.) — против Уршулина (искл.). С. (семёновцы) — против д. Уршулин и несколько к югу; И. (измайловцы) — против д. Зарашов; Е. (егеря) — в дивиз. резерве» (Журнал боевых действий 1-й Гвардейской Пехотной Дивизии 1914 г. Составлен и издан исторической комиссией гвардейского объединения. С. 6–7). С рассветом 24 августа (6 сентября) 1-я гвардейская пехотная дивизия начала наступление. В авангарде двигались семёновцы. Вперёд выслали партию разведчиков подпоручика Чуфаровского{60}. Миновав деревню Борженчинек, разведчики вышли к домам деревни «к Крщонову» и их внезапно накрыл залп австрийских батарей. Как выяснилось, здесь начиналась сфера огня вражеской артиллерии, работавшей с закрытых позиций на укреплённом рубеже. В первые минуты обстрела погиб подпоручик Чуфаровский. Полк поспешно стал развёртываться из походных колонн в боевые порядки. Выехала на позицию 6-я батарея лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады, разворачиваясь под огнём невидимых вражеских орудий. Стреляя наудачу, не могла подавить огонь вражеских орудий. Наблюдательный пункт со штабом полка расположились на скирде соломы. Рассыпавшись в цепи, 1-й и 2-й батальоны двинулись вперёд. За местечком «к Крщонову» проходил гребень. Поднявшись на него, передовые роты семёновцев стали отличной мишенью для врага. На то и был расчёт австрийцев. Очереди шрапнели рвались над головами русских пехотинцев. Батальоны несли большие потери. Сражённый шрапнелью, погиб младший офицер 2-й роты подпоручик фон дер Лауниц, сын градоначальника Санкт-Петербурга генерал-майора В.Ф. фон дер Лауница, застреленного 21.12.1906 (03.01.1907) террористом-революционером Е.Ф. Кудрявцевым на пороге только что освящённого храма в честь святой мученицы Царицы Александры Римской в Петербургском институте экспериментальной медицины. Дальнейшее наступление широкими цепями в таких условиях угрожало полным истреблением обоих передовых батальонов. Положение спас опытный и находчивый командир 6-й роты капитан Веселаго{61}. Правее фронта семёновцев, параллельно вектору их движения, пролегала лощина, уходившая к деревне Теклин. По ней капитан Веселаго предложил провести роты цепочкой, одну за одной. Манёвр этот удался. Теперь австрийская артиллерия била вслепую. Тем временем передовые батальоны семёновцев, почти без потерь, скрытно просочились в район деревень Косаржев Горный и Стуржа, где расположились на ночлег. 3-й и 4-й батальоны находились в резерве дивизии и заночевали в деревне «к Крщонову», а штаб полка — в селе Герняк. Правее семёновцев наступали преображенцы. Имея задачу на 24 августа (6 сентября) продвинуться до деревень Зарашов, Владиславов и Уршулин, полковник граф Игнатьев направил в боевую линию 1-й, 2-й и 4-й батальоны. Некоторое время батальоны шли походным порядком. Когда роты 1-го батальона вошли в деревню Косаржев, их обстреляла вражеская артиллерия. Перестроившись в цепь, под ружейным огнём, преображенцы повели наступление на деревню Владиславов. День клонился к вечеру, и атаку перенесли на следующий день. На заходе солнца 4-й батальон натолкнулся перед деревней Уршулин на вражеское сторожевое охранение. Завязалась интенсивная перестрелка. Пулевое ранение получил поручик Холодовский 1-й{62}, командующий 14-й Его Высочества ротой. «Мрачной храбрости, всегда с острым словцом, Юрий Холодовский (Георгиевский кавалер, убит 7 сентября 1916 года), сутуловатый и штатский на вид…» — в двух словах дал его портрет преображенец В.В. Дейтрих (Дейтрих В.В. Преображенского полка последний командир. Генерал Кутепов (сборник статей). Париж: издание Комитета имени генерала Кутепова, 1934). Правее преображенцев у Зарашовского леса шёл лейб-гвардии Измайловский полк. Он тоже встретил упорное сопротивление неприятеля. Им на помощь направили 3-й батальон преображенцев, попавший под губительный артиллерийский огонь. Накрытые шрапнелью, погибли доблестный подпоручик Абаза, отличившийся накануне в бою у Крщонова, и фельдфебель 12-й роты подпрапорщик Белоковаленко. «25 VIII. 4. Армия в наступлении. Дивизия двинута занять более выгодное исходное положение для предстоящей атаки. П. (преображенцы) — захватили к вечеру д. Владиславов; С. (семёновцы) — прдвинувшись с боем, окопались на участке перед д. Уршулин; И. (измайловцы) — к вечеру захватили д. Зарашов; Е. (егеря) — наступали на южную окр. д. Уршулин. Противник: Бриг. 33. пех. див. отошла от Зарашова и Владиславова; бриг. 37. пех. див. отбила атаки на д. Уршулин. Подошедшая 4. Ландверная див. (3 пех. И 1 кав. Бригады), совместно с 36. Ландшт. бриг-й, заняла участок Домбровка — Бискупе». (Журнал боевых действий 1-й Гвардейской Пехотной Дивизии 1914 г. Составлен и издан исторической комиссией гвардейского объединения. С. 7.) Настало хмурое утро 25 августа (7 сентября). Перед 1-й гвардейской дивизией располагалась глубоко эшелонированная вражеская позиция с разветвлённой системой окопов, с множеством пулемётных огневых точек, с артиллерией, развёрнутой по всем правилам военной науки. Позиция состояла из трёх линий укреплений, занятой закалёнными в боях, стойкими частями австрийской пехоты. Уже сутки шли кровопролитные бои за овладение вражеской позицией, а штаб 4-й армии всё ещё считал, что гвардия сражается с сильным арьергардом отступающих австрийских частей. К плохой связи, отсутствию топографических карт и неясности общей оперативной обстановки добавились крепкая оборона противника и приказы командования овладеть вражеской позицией лобовыми атаками, без поддержки тяжёлой артиллерии, полагаясь на удачу и на удаль «царицы полей». Создалась обстановка, угрожавшая огромными неоправданными потерями в живой силе лучших частей русской императорской армии. По слову полковника Зайцова 1-го: «…наши батальоны подошли на дистанцию хорошего ружейного и пулеметного огня к укрепленной позиции противника. Без артиллерии, притом гаубичной, наступление стоило бы многих кровавых жертв. Между тем наше командование только к вечеру 25-го августа стало ясно отдавать себе отчет в истинном положении дела, т. е. в том, что взамен преследования мы вплотную подошли к укрепленной позиции противника, взять которую, без тяжелой артиллерии, было нам не по силам. Между тем, по плану ж. д. переброски Гвардейского корпуса из Варшавы в Люблин, наша тяжелая артиллерия (Гв. мортирный дивизион) шла в хвосте корпуса (!) и наши гаубицы поэтому догнали свою пехоту только 25-го августа, а открыть огонь смогли только 26-го!» (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936). Выполняя приказ штаба 4-й армии, с утра 25 августа (7 сентября) 1-я гвардейская пехотная дивизия продолжала наступление. В центре её расположения находились преображенцы. Слева от них двигались семёновцы, их 1-й и 2-й батальоны с рассветом скрытно пробирались к Уршулину. Пользуясь складками местности, на максимально близкое расстояние к вражеской позиции их провёл младший офицер 6-й роты подпоручик Тигерстедт{63}. Найденный им во время разведки путь позволил передовым ротам семёновцев вплотную подойти к деревне Уршулин почти без потерь. Вражеская артиллерия била вслепую, пытаясь нащупать пути движения лейб-гвардейцев. В середине дня 2-й батальон скрытно подобрался к северо-западной части Уршулина и окопался там, на расстоянии эффективного ружейного и пулемётного огня. 6-я рота отважного капитана Веселаго оборудовала первую линию окопов среди крайних домов в северной части Уршулина. Там, на передовой, во время очередного артобстрела смертельно ранило находчивого и распорядительного подпоручика Тигерстедта, благодаря которому полк в тот день выполнил боевую задачу малой кровью. Правее 6-й расположилась 2-я рота капитана Леонтьева{64}. Дальнейшее движение без подавления огневых точек противника тяжёлой артиллерией стало невозможным. Разрывные пули, гранаты и шрапнель не давали семёновцам поднять голову. Господствующие высоты располагались впереди дороги из Зарашова на Высокое. Оборону здесь держала 37-я гонведная венгерская дивизия, с которой семёновцы сражались в крщоновском лесу 22–23 августа (4–5 сентября). 1-й батальон семёновцев остановился во второй линии, в лощине. Его роты расположились в наскоро вырытых лунках вдоль ската оврага, по которому то и дело крыла вражеская артиллерия и отрабатывали пулемёты. Почти не причиняя вреда, они напоминали о близости вражеской позиции. Днём подошла свежая 7-я рота капитана Брока{65}, что с 20 по 23 августа (со 2 по 5 сентября) прикрывала полковой обоз и ещё не побывала в деле. В 16 часов её отправили на передовую, сменить там полуроту 6-й. В первые две линии окопов ушли два первых взвода во главе с поручиком Ивановым-Дивовым 2-м{66}. «Огонь австрийцев был слабый, но стреляли они преимущественно разрывными пулями, которые с легким пощелкиванием и синим дымком разрывались на бруствере окопа», — вспоминал про тот день А.В. Иванов-Дивов (Иванов-Дивов А.В. 7-я рота Лейб-гвардии Семеновского полка в Галиции // Военная быль. № 91. Париж. Май 1968). 2-я полурота с ротным командиром и младшим офицером подпоручиком Тухачевским осталась в резерве, позади второй линии окопов на склоне оврага. Перемещаться по нему было небезопасно. «Разгуливать по лощине не очень рекомендовалось, так как по ней крыла артиллерия, частенько свистели и пули. Сидеть было очень скучно, дела не было никакого и до наступления ночи нечего было и думать о кухнях. Я помню, что мы, офицеры, питались главным образом шоколадом, плитки которого у каждого были тогда в полевой сумке», — обрисовал обстановку В.А. Зайцов{67}, в те дни подпоручик, младший офицер роты Его Величества. Около пяти часов вечера получил ранение в руку капитан Брок. Он отправился на перевязочный пункт полка. Командование 7-й ротой принял поручик Иванов-Дивов 2-й и спустился в овраг к 3-му и 4-му взводам, при которых из офицеров остался лишь подпоручик Тухачевский. Двадцатилетний юноша — вчерашний юнкер, чуть больше месяца носивший офицерский мундир[21], он наверняка укрылся от шальных осколков и пуль в одиночной лунке и впервые в жизни слушал фронтовую канонаду, заедая естественное в этом случае волнение плиткой шоколада, который офицеры тогда носили с собой в полевых сумках в большом количестве. Так принял боевое крещение будущий Маршал Советского Союза. Думается, что перед расстрелом в ночь с 11 на 12 июня 1937 года «красный Бонапарт» вспомнил свой первый боевой день… Впереди по всему фронту раздавалась стрельба. Особенно мощная канонада гремела слева, где располагалась 2-я гвардейская пехотная дивизия. Не дожидаясь подхода тяжёлой артиллерии, не подавив огневые точки противника, командование бросило её полки в жестокие лобовые атаки на участке укреплённого района, где стойко оборонялись части германского корпуса генерала Войрша. «Все эти атаки полков 2-й Гвардейской пехотной дивизии, — с горечью свидетельствовал А.А. Зайцов, — отбивались немцами с жесточайшими потерями. Попадавшие в районе полка, после отбитых атак, люди правофлангового полка 2-й Гвардейской пехотной дивизии (Павловцы, особенно после атак его 1-го батальона) были живыми свидетелями этой трагедии, и из их рассказов ясно вставала картина атаки укрепленной позиции противника голыми руками» (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936). Преображенцы 25 августа (7 сентября) наступали на фронте между сёлами Уршулин и Владиславов. Правее располагались измайловцы, левее наступали семёновцы, ещё левее находились егеря. Около полудня в боевой линии развернулись 1-й, 2-й и 4-й батальоны преображенцев. Австрийская оборона опиралась на выселки, расположенные южнее Владиславова. Весь день преображенцы пытались преодолеть упорное сопротивление неприятеля, и лишь к вечеру им удалось взять Владиславов. Во время боя был ранен поручик Макшеев 1-й{68}, командовавший 2-й ротой. Одновременно наступавшая левее 2-я гвардейская дивизия отстала. Конвейер её лобовых атак не останавливался весь день, но продвинуться удалось не более чем на 1–2 километра. Изрядно потрепанный в ожесточённых боях 24–25 августа (6–7 сентября) лейб-гвардии Гренадерский полк пришлось вывести в корпусной резерв в деревню Мацеев. Чтобы дать 2-й гвардейской дивизии возможность подтянуть свой фронт, командование решило приостановить наступление 1-й гвардейской дивизии на сутки, назначив атаку на вечер 26 августа (8 сентября). Образовалось время на подготовку к активным действиям — тяжёлая артиллерия нащупала огневые точки противника, а пехота произвела разведку, и Старая гвардия избежала неоправданных потерь. Однако произошло это не потому, что командование отказалось от тактики кровопролитных лобовых атак… Назначенную ранее на вечер 26 августа (8 сентября) общую атаку 1-й гвардейской дивизии командование на исходе дня неожиданно отменило. К несчастью, сообщение об отмене штурма по какой-то причине не дошло до измайловцев, и они двинулись в лобовую ночную атаку, неся ощутимые потери. Вскоре их остановил жестокий пулемётный огонь австрийцев. Не понимая, почему не атакуют другие лейб-гвардейские полки, измайловцы попросили о помощи. С их участка доносились крики: «Преображенцы, поддержите». На помощь правофланговым соседям поднялись из окопов и пошли вперёд роты Его Величества и третья преображенцев. Однако, поравнявшись с измайловцами, и они залегли под градом вражеских пуль. В такой обстановке о дальнейшем продвижении не могло быть и речи. Тут же выяснилось недоразумение, что измайловцам не передали о переносе ночного наступления на следующий день, и их командир немедленно прекратил столь неудачно начатую атаку. Потери измайловцев той ночью всецело остались на совести штаба 1-й гвардейской дивизии. Встав накануне вечером на позицию, с утра 26 августа (8 сентября) заговорили орудия лейб-гвардии Мортирного дивизиона полковника Вешнякова{69}, родного брата командира 2-го батальона семёновцев М.С. Вешнякова{70}. Поскольку все попытки пехоты продвинуться вперёд из-за плотного пулемётного огня австрийцев потерпели неудачу, главной задачей тяжёлой артиллерии стало подавление выявленных огневых точек. Расположенные напротив Уршулина на гребне близлежащих высот вражеские окопы хорошо просматривались с передней линии, занятой 7-й ротой семёновцев. Для наблюдения и корректировки огня туда прислали артиллерийского офицера. Гаубицы били точно, как на учебных стрельбах. Бомбы ложились в австрийское расположение, поднимая мощные фонтаны земли, накрытые шапками чёрного дыма. Из разрушенных ходов сообщения австрийцы перебегали в соседние окопы и становились отличной мишенью для опытных лейб-гвардейских стрелков. «Я тоже взял винтовку, — писал А.В. Иванов-Дивов, — и, выждав, как на стрельбище в Красном Селе, появления мишени, выпустил пулю по группе в 5–6 австрийцев. Один из них упал. “Эко сколыпнулся, Ваше Высокоблагородие!”, сказал кто-то из людей, стоявших около меня. Признаюсь, в этот момент мне стало неприятно: я только тогда вспомнил и почувствовал, что стрелял не по мишени, а по людям» (Иванов-Дивов А.В. 7-я рота Лейб-гвардии Семеновского полка в Галиции // Военная быль. № 91. Париж. Май 1968). В течение дня семёновцы неоднократно пытались продвинуться вперёд, но всякий раз австрийские пулемёты прижимали их к земле. Когда стемнело, в передовой батальон пришёл командир полка генерал-майор фон Эттер, чтобы обсудить назначенное на следующий день наступление. Его успех представлялся сомнительным без предварительного подавления огневых точек противника, поэтому решили выдвинуть на полуоткрытую позицию на одну высоту с деревней Уршулин полубатарею 5-й батареи капитана Ягелловича{71}. Получив распоряжение, он отметил: «Вероятно, будут потери, но что же, если нужно — это будет сделано». Ночью оборудовали позицию для орудий в опасной близости от вражеских окопов — на расстоянии около километра, чтобы с рассветом прямой наводкой открыть огонь по пулемётным гнёздам австрийцев. Роты 1-го батальона семёновцев пробрались ещё дальше вперёд и окопались на бугре, прикрывая артиллеристов и готовясь к решительной атаке. В шестом часу вечера за штабом 1-го батальона семёновцы хоронили погибших в тот день своих солдат. Штаб находился в опасной близости от передовой, за оврагом, в котором залегли взводы ротной поддержки. Между двумя сараями вырыли большую могилу. Похороны состоялись в присутствии всех офицерорв 1-го и 2-го батальонов, генерала фон Эттера и штаба полка. Отпевание шло уже в сумерках. Одновременно на правом фланге семёновцев пошли в атаку егеря. Густо затрещали австрийские пулемёты. Атака захлебнулась. Егеря понесли потери. Из деревни в тыл потянулись раненые. По свидетельству А.В. Иванова-Дивова, австрийские пулемёты легко могли накрыть свинцовым дождём и группу офицеров, хоронивших своих боевых товарищей. Он пишет: «“Одно деление влево, и австрийцам будет чем похвастаться, вкатив нам в спину очередь” — сказал я А.А. Подчерткову{72}, который стоял рядом со мною и так же, как и я, не поворачиваясь, одним глазом наблюдал за тем, что происходит в Уршулине» (Иванов-Дивов А.В. 7-я рота Лейб-гвардии Семеновского полка в Галиции // Военная быль. № 91. Париж. Май 1968). К счастью, вскоре огонь австрийцев прекратился. В тот день подпоручик Толстой 1-й{73} удачно произвёл разведку обходных подступов к вражеской позиции. Выяснилось, что по лощине можно незаметно выйти от Уршулина к самым окопам австрийцев. Овраг на полтора километра прорезал нейтральную территорию в перпендикулярном направлении к вражеским окопам. Полковник Вешняков приказал ночью выдвинуть 7-ю роту на место, выгодное для утренней атаки. Для полной ясности обстановки поручик Иванов-Дивов 2-й, подпоручики Толстой 1-й и Тухачевский с двумя посыльными до наступления темноты отправились ещё раз разведать путь к вражеским окопам. Овраг вывел их к двум сараям, стоявшим в 250–300 шагах от австрийцев. В ночной тишине хорошо слышались их голоса. Далеко позади на расстоянии полутора километров на фоне ещё светлого неба маячили силуэты леса и халуп, где находились передовые части семёновцев. «Вывести роту в темноте так близко к австрийским окопам, — вспоминал А.В. Иванов-Дивов, — оторвав ее от своей позиции, и без всякой связи с соседями, я счел рискованным, и здесь же, вполголоса, поделился моими соображениями с Толстым, сказав, что вывести сюда роту надо лишь к рассвету. Толстой со мной полностью согласился, но здесь я впервые поссорился с Тухачевским, который, совершенно не считаясь с тем, что я был его командиром роты, стал громко выражать свое неудовольствие, говоря, что роту надо вести сюда немедленно, так как завтра будет, может быть, поздно. Я обозлился и резко предложил ему, если он пожелает, сидеть здесь одному до рассвета. Вместе с Толстым я вернулся к полковнику Вешнякову, а Тухачевский с одним солдатом-связным остался ночевать в овраге» (Иванов-Дивов А.В. 7-я рота Лейб-гвардии Семеновского полка в Галиции // Военная быль. № 91. Париж. Май 1968). Во время той ночной разведки А.В. Иванов-Дивов 2-й впервые увидел в М.Н. Тухачевском честолюбивого и своенравного юношу. Подобные черты характера не приветствовались коренными лейб-гвардейцами, что успели послужить в полку в мирное время и впитали дух полковой семьи, где уважение к старшему по возрасту и званию стояло во главе угла. Товарищеские их отношения дали трещину… Безрезультатные попытки овладеть вражеской позицией в предыдущие дни и большие потери не лучшим образом влияли на общее настроение личного состава перед новой атакой. Люди нуждались в отдыхе, и командир 2-го батальона полковник Вешняков одобрил решение вывести 7-ю роту на позицию к рассвету. Однако ночью поручика Иванова-Дивова 2-го не разбудили в указанное время, и он проспал до утра. Его с трудом растолкал посыльный комбата. В результате 7-я рота начала движение с большим опозданием, когда солнце уже взошло и австрийцы открыли сильную стрельбу по передовым позициям семёновцев. В лощине стало тоже небезопасно — там свистели шальные пули и шрапнель. Манёвр прикрывал плотный огонь 6-й роты и пушки капитана Ягелловича. За 20 минут скрытного движения 7-я рота потеряла двух солдат ранеными и вышла на намеченный рубеж лишь к 8-ми часам. Если бы враг обнаружил их в лощине, вдали от основной позиции, то крупных потерь вряд ли удалось бы избежать. Под угрозой мог оказаться успех всей операции. К счастью, австрийцы не заметили передвижения семёновцев. Едва 7-я рота успела окопаться и установить два пулемёта поручика Сморчевского{74} между сараями на краю оврага, как слева, на расстоянии около километра, австрийцы пошли в наступление на Уршулин. Полубатарея капитана Ягелловича метко била прямой наводкой по огневым точкам и окопам австрийцев. Заговорили оба пулемёта поручика Сморчевского. Не выдержав их неожиданного флангового огня, вражеская цепь залегла. Вслед за этим по инициативе капитана Веселаго 6-я и 7-я роты пошли в атаку, а за ними поднялись остальные части 1-го и 2-го батальонов. Всё поле покрылось атакующими лейб-гвардейцами. Огонь вражеских орудий сначала ослабел, а затем и вовсе прекратился. Австрийская артиллерия снялась с позиций и отходила, а пехота бросилась отступать в старо-весскую рощу. Кое-где австрийцы выскакивали из окопов и целыми группами сдавались, размахивая белыми тряпками. С криками «ура» волна «царицы полей» русской пехоты захлестнула вражескую позицию. «Перескочив через австрийский окоп, — отмечал А.В. Иванов-Дивов, — я увидел в нем зеленые, грязные и окровавленные лица австрийцев, которым мои люди давали хлеб и воду. Я крикнул им, чтобы они шли вперед» (Иванов-Дивов А.В. 7-я рота Лейб-гвардии Семеновского полка в Галиции // Военная быль. № 91. Париж. Май 1968). В пылу атаки и во время преследования отступающего неприятеля в лесном массиве люди 1-го и 2-го батальонов перемешались, но офицеры не теряли из виду своих людей и уверенно управляли боем. При выходе на противоположную опушку рощи семёновцам открылась панорама просторной долины, по которой отступали массы австрийской пехоты. Одним из первых на опушку вывел свою 6-ю роту капитан Веселаго. Сверкая калмыцкими глазами, он выехал верхом на красивом караковом скакуне, которого он взял в бою у командира австрийского батальона. Повсюду раздавались крики: «Конница, вперёд!» Однако кавалерии поблизости не оказалось. Штабс-капитан Бржозовский{75} немедленно распорядился установить четыре пулемёта и открыть огонь, но враг уже был далеко и пули до него не долетали. Австрийская батарея и синие ленты колонн пехоты маячили вдали. Они беспрепятственно уходили на запад. Видя такую картину, семёновцы сокрушались, что кавалерия запаздывает и упущен удобный момент для преследования неприятеля. 7-я рота взяла 78 пленных и повозку с медикаментами, потеряв шестерых солдат ранеными, и о том, что поручик Иванов-Дивов проспал и ночью не выполнил намеченный манёвр, начальство забыло. Но не забыл об этом подпоручик Тухачевский. Он утвердился в своей правоте и в дальнейшем не раз довольно дерзко спорил с начальством, выказывая своенравный характер. Воодушевление и подъём от удачного боя стали всеобщими.Прилив сил дал возможность без отдыха сразу двинуться вперёд. Но уже через час пришлось сделать привал. От охватившей их усталости люди повалились прямо на пашню. Полная победа! Враг оставил укреплённую позицию, которую упорно оборонял несколько дней. В тот день все гвардейские полки проявили исключительную доблесть. Однако успех фронтального наступления русской пехоты 27 августа (9 сентября) главным образом подготовила ночная атака лейб-гвардии Московского полка на господствующую высоту у села Тарнавка. Расскажем об этом подробнее в следующей главе.Глава пятая. Подвиг лейб-гвардии московского полка
Лейб-гвардейцы готовились к новым упорным боям с хорошо окопавшимся на своих позициях неприятелем, который не собирался отступать. Планируемый командованием штурм вражеских укреплений сулил огромные потери. Однако той же ночью сводная бригада 2-й гвардейской пехотной дивизии по инициативе её командира неожиданно прорвала фронт на одном из самых тяжёлых его участков — у села Тарнавка, что круто изменило боевую обстановку и спутало карты штабов неприятеля. Успех этот создал благоприятные условия для перехода в наступление всей 4-й русской армии и сберёг многие тысячи человеческих жизней. Бой в ночь на 27 августа (9 сентября) за высоту 124,8 у Тарнавки ярко иллюстрирует уровень боевой подготовки лейб-гвардии, что побуждает рассказать о нём подробнее. Основная тяжесть боя легла на плечи солдат и офицеров лейб-гвардии Московского полка, родственного преображенцам[22]. С 1913 года эту бригаду возглавлял бывший командир лейб-гвардии Измайловского полка сорокавосьмилетний генерал-майор Киселевский{76}. Накануне боя общая обстановка на фронте 4-й армии не внушала оптимизма. Войска её левого фланга 25 августа (7 сентября) наступали на двенадцатикилометровом участке от Романовского леса до села Тарнавка на позиции, занятые частями 5-го австро-венгерского корпуса. Наступление поддерживали 240 лёгких и 24 тяжёлых орудия. Но пять русских дивизий 16-го Гренадерского и Гвардейского корпусов в тот день смогли пройти не больше 2–3 километров. 1-я бригада 2-й гвардейской пехотной дивизии генерал-майора Киселевского состояла из лейб-гвардии Московского и лейб-гвардии Гренадерского полков и входила в состав Гвардейского корпуса. 23 августа (5 сентября) она сражалась с австрийцами у деревни Издебно и в ходе тяжёлых боёв переместилась за левый фланг 2-й гренадерской дивизии. Ещё левее располагался 3-й Кавказский корпус, не все части которого к этому времени успели выдвинуться к линии фронта. В связи с этим штаб 4-й армии решил перед дальнейшим наступлением усилить свой левый фланг, передав с 25 августа (7 сентября) бригаду генерала Киселевского во временное подчинение командиру Гренадерского корпуса, который переподчинил её командиру 3-го Кавказского корпуса. Однако бригада генерала Киселевского в предшествующие боевые дни понесла значительные потери. В итоге, как мы отмечали ранее, лейб-гвардии Гренадерский полк пришлось отвести в корпусной резерв. После этого была создана Сводная гвардейская бригада под командованием генерала Киселевского. В неё вошли, кроме лейб-гвардии Московского полка, 205-й и 206-й пехотные полки 52-й пехотной дивизии и 2-й батальон 81-го пехотного полка 21-й пехотной дивизии 3-го Кавказского корпуса, а также 1-й дивизион 2-й артиллерийской бригады и три батареи 52-й артиллерийской бригады. В ночь на 26 августа (8 сентября) командир 3-го Кавказского корпуса приказал генералу Киселевскому с утра того же дня наступать у деревни Высокое на позиции, занятые 4-й ландверной дивизией корпуса генерала Войрша, что укрепилась на высотах к востоку от села Тарнавка. По замыслу командования, в тот день на Тарнавские высоты на восьмикилометровом фронте должны были наступать около трёх дивизий при содействии 136 орудий. Оборону держали две немецкие дивизии четырёхполкового состава. Как видно, у русских частей имелось лишь незначительное превосходство. Предполагалось, что фронтальные атаки сводной бригады 2-й гвардейской дивизии будут иметь отвлекающий характер и дадут шанс нащупать уязвимое место на флангах позиции немцев. На правом фланге бригады северо-восточнее Тарнавки на участке фольварка Домбровка напротив рощи действовала 2-я гренадерская дивизия. Слева в охват немецких позиций с юга на фронте деревни Драганы в направлении на Закржев шла 82-я пехотная дивизия. Такой незамысловатый план действий обрекал наиболее боеспособные части в лучшем случае на тяжёлые потери, а то и на полное истребление. Ведь сводная бригада генерала Киселевского направлялась днём по открытой местности в лоб на хорошо укреплённую позицию, усиленную многочисленной артиллерией, при этом не имея численного перевеса. В то же время основные фланговые удары должны были нанести части, также не имевшие существенного превосходства ни в живой силе, ни в артиллерии. Вряд ли можно было рассчитывать на успех такой операции… 26 августа (8 сентября) по какой-то причине артиллерия начала артподготовку только в 9 часов утра, хотя в 9 часов предполагалось уже начало атаки. В результате она была сорвана. В ответ заговорили немецкие орудия. Началась артиллерийская дуэль. Управление огнём осуществлял инспектор артиллерии Гренадерского корпуса. Семь лёгких, две мортирные батареи 2-й гренадерской дивизии, 1-й дивизион 2-й бригады 2-й гвардейской дивизии и 1-й дивизион 52-й артиллерийской бригады повели интенсивный огонь. Первоначально он вёлся без достаточной организации наблюдения, и эффективность его оказалась невысокой. Только с 14 часов установили наблюдение с фольварка Юзефин, что позволило значительно улучшить качество стрельбы. Вскоре в результате метких залпов русских артиллеристов замолчали четыре немецкие батареи. Они вели огонь по частям сводной бригады, готовящимся к очередному броску. Возможно, это было не только результатом работы русской артиллерии — вражеские пушки умолкли намеренно, готовясь отразить новый штурм. Около 17 часов части 2-й гренадерской дивизии, сводной бригады и 3-го Кавказского корпуса поднялись в атаку. Однако, попав под мощный артиллерийский, пулемётный и ружейный огонь неприятеля, русская пехота понесла серьёзные потери и почти не двигалась вперёд. Большинство огневых точек неприятеля оказались не подавлены, хотя русская артиллерия вела стрельбу весь боевой день. К 22 часам 2-я гренадерская дивизия остановилась на западном краю оврага, вытянутого от деревни Высоке в сторону высоты 138, 82-я пехотная дивизия вышла на западную окраину села Драганы, а сводная бригада 2-й гвардейской дивизии закрепилась на восточных скатах высоты 124,8, к западу от деревни Высоке. Расположенные справа и слева соседи Сводной бригады в 22.30 получили приказ от начальника боевого участка прекратить боевые действия. В то же время связь генерала Киселевского с командиром 3-го Кавказского корпуса прервалась, и его части, не имея указания о прекращении наступления, продолжали боевые действия. Николай Михайлович Киселевский понимал, что трудно рассчитывать на успех лобовых атак пехоты на хорошо укреплённую позицию, к тому же усиленную большим количеством артиллерии, о чём красноречиво свидетельствовали минувшие боевые сутки. Поэтому он приказал организовать тщательную разведку высоты 124,8 восточнее села Тарнавка, где располагалась большая часть вражеских орудий. Вскоре разведчики вернулись, определив точное расположение частей противника и его огневых средств, и, самое главное, выяснив, что основные силы немцев отведены за обратный скат высоты для приготовления горячей пищи в котелках, поскольку походных кухонь у них не оказалось. На гребне высоты неприятель выставил боевое охранение, чуть дальше располагались позиции батарей с немногочисленной прислугой. На основании этих данных у генерала Киселевского возник план дерзкой ночной атаки. По его замыслу, решающий удар на ключевую высоту 124,8 на правом фланге Сводной бригады должен был нанести лейб-гвардии Московский полк. Численность лейб-гвардейцев с учётом потерь в предыдущих боях не превышала 3000 человек, а наступать следовало на широком двухкилометровом фронте. Кроме того, их первый батальон состоял в корпусном резерве. Пользуясь отсутствием связи с вышестоящим начальством, генерал Киселевский временно подчинил его себе. Левее, уступом назад, располагались 205-й и 206-й пехотные полки. Но на перегруппировку времени не оставалось, поэтому усилить лейб-гвардейцев армейской пехотой не удалось. План ночной атаки укреплённой позиции на широком фронте измотанной за боевой день гвардейской пехотой с точки зрения классической военной науки выглядел если не авантюрой, то, по крайней мере, предприятием очень рискованным. Однако выбор у генерала Киселевского был невелик. Либо днём в лобовых атаках положить остатки лейб-гвардейцев без существенной пользы для общего дела, либо решиться на ночной штурм, используя удачное стечение обстоятельств. До Великой войны он почти пять лет командовал лейб-гвардии Измайловским полком и, надо полагать, хорошо знал, на что способна лучшая пехота Русской Императорской армии. Оставив в резерве всего две роты, комбриг сделал ставку на быстроту, внезапность и высокую боевую выучку лейб-гвардейцев довоенного состава. И он не ошибся… Налаживать прерванную связь с начальником боевого участка генерал Киселевский не стал. Времени на согласование с ним плана ночной атаки не было. Счёт шёл даже не на часы, а буквально на минуты. Обстановка могла измениться в любой момент. Ночную атаку следовало завершить до возвращения основных сил немцев с ужина. Землю обнимала тёплая и звёздная ночь бабьего лета. Взошла луна и наполнила пространство своим таинственным светом… На двухкилометровом фронте лейб-гвардейцы стремительно и скрытно двинулись вперёд. Для непосредственного управления боем и воодушевления солдат генерал Киселевский сам шёл за пехотными цепями. В 23.00 без единого выстрела они ворвались на гребень высоты 124,8 и после короткой штыковой сшибки перебили всё немецкое боевое охранение. До позиций вражеских пушек оставалось не больше двухсот шагов. Один бросок — и лейб-гвардейцы оказались в расположении германских батарей. Внезапное появление русской пехоты повергло немцев в шок. У орудий закипел жестокий рукопашный бой. Он завершился бегством остатков вражеской пехоты. В итоге стремительной ночной атаки лейб-гвардии Московский полк захватил 28 немецких орудий, включая шесть 150-мм гаубиц, лишив 4-ю германскую ландверную дивизию почти всей её артиллерии. В отступивших с высоты 124,8 немецких частях началась паника. В красках описал её свидетель событий, немецкий штабной офицер 6-го ландверного корпуса. Его письма были обнаружены в германском обозе, захваченном у города Янова: «…за 10 км от Тарнавки мы встречаем колонны в безумном бегстве… Перед Тарнавкой мы встречаем заблудившийся австрийский батальон с потерявшим голову командиром; мы их остановили и возвратили на место. Офицеры и солдаты, которых мы встретили, говорят нам: “Дальше ехать нельзя, в Тарнавке русские”. Штаб дивизии исчез. Повозки одной батареи мы нашли уже в лесу и задержали их. В Тарнавке русских не было, только остатки наших собственных разбитых войск в совершенной панике. Дивизионного штаба там нельзя было найти… Нам казалось, что все это только паника, и решили убедиться. Нам в Тарнавке сказали, что русские захватили позиции нашей артиллерии на лежащих впереди возвышенностях» (Ночная атака сводной бригады 2-й Гвардейской дивизии у Тарнавки (8–9 сентября 1914 г.) // Военно-исторический журнал. 1939. № 2). Бой у Тарнавки Сводной бригады 2-й гвардейской пехотной дивизии стал одной из вершин доблести русской пехоты и одновременно ударом в колокол — гибнет гвардия!Глава шестая. Бросок к реке Сан
Развивая успех ночной атаки лейб-гвардии Московского полка, штаб 4-й армии отдал приказ об общем наступлении на рассвете 27 августа (9 сентября). В 6 часов утра бухнули орудия — началась артиллерийская подготовка, а через три часа под мощным огнём неприятеля вперёд пошли пехотные цепи. Преображенцы вели тяжёлый бой у Зарашова. Наступать пришлось по хорошо простреливаемой совершенно открытой местности. Стена вражеского огня встретила 4-й батальон, имевший задачу овладеть редутом на высоте юго-восточнее Владиславова. Вражеские пулемёты нещадно поливали свинцом поле боя, артиллерия буквально засыпала гранатами и шрапнелями русскую пехоту. Она несла потери, но продолжала наступать. Две батареи гвардейского мортирного дивизиона ударили по огневым точкам австрийцев, и их активность стала ослабевать. Продвигаясь вперёд перебежками, в полдень преображенцы подошли на двести шагов к вражеским окопам. В это время очередной залп русских мортир оказался особенно удачным. Один из тяжёлых снарядов угодил прямо под вражеский пулемёт, и он взлетел на воздух, другой снаряд накрыл ещё одну огневую точку. Артиллеристы перенесли огонь в глубь австрийской обороны. Воодушевлённые их меткой стрельбой, передовые роты преображенцев ударили в штыки. Грянуло: «Ура!» Командующий 3-й ротой штабс-капитан Веденяпин с обнажённой шашкой первым повёл своих солдат на врага. Тут же на другой стороне лощины поднялся во весь рост штабс-капитан Баранов{77}, увлекая за собой роту Его Величества. Но не все вражеские огневые точки оказались подавлены, и они встретили лейб-гвардейцев смертоносным огнём. Вслед за ротным командиром повёл своих солдат в атаку младший офицер роты Его Величества поручик Мещеринов 1-й. В начале перебежки одна пуля отскочила от кобуры с револьвером, через несколько секунд другая ударила в правую руку, державшую лопатку. К нему бросился штабс-капитан Баранов. Он помог перевязать рану интивидуальным пакетом и отправил в сопроводении солдата связи Савельева в тыл к полковым докторам. Вокруг свистели пули и рвались шрапнели, но раненые шли в тыл в полный рост, считая, что повторно ранения не будет. Ощущался общий эмоциональный подъём. В воздухе витало ощущение победы. Приняли «ура» 2-я и 4-я роты. В резервах 4-го батальона горны заиграли атаку. Её поддержал и 2-й батальон. Стена штыков обрушилась на Зарашовский кряж. Сопротивление австрийцев удалось сломить. На этот раз неприятельскую оборону прорвала 16-я рота штабс-капитана Швецова 1-го{78}, бросившись на уцелевшие пулемёты и захватив их. Один из унтер-офицеров заметил, как австриец что-то прячет в ранец, — это оказался батальонный значёк, который являлся благословением от жителей города, где полк квартировался до войны. Взвод старшего унтер-офицера Хомцевского 14-й Его Высочества роты ворвался на редут, где в ходе жестокого рукопашного боя переколол всех венгров. Старший унтер-офицер Гросс прикладом сбил с ног командира венгерского батальона. Началось беспорядочное отступление австрийцев на всём боевом участке преображенцев. Повсюду раздавались крики: «Кавалерия, вперёд!» Однако кавалеристов поблизости не оказалось. Лишь небольшой отряд конных разведчиков-преображенцев бросился вперёд и взял немало пленных. У Зарашова сдались в плен 750 австрийцев. 12 пулемётов пополнили трофеи преображенцев. Кроме того, 4-й батальон освободил из вражеского плена около 100 русских солдат. Но и сами преображенцы потеряли в нижних чинах около 250 человек. Полк остался для отдыха и ужина на захваченных позициях. Сказывалось напряжение сил в минувшие боевые дни. Вечером преображенцы двинулись в путь через деревни Воля Голендзовская и Майдан Полихновский к Майдан Езерко, где и заночевали. С утра 28 августа (10 сентября) продолжили движение в походной колонне. Роты 1-го батальона наткнулись на неприятеля у деревни Полихна. Австрийская артиллерия поддержала пехоту своим огнём. 2-й батальон тоже развернулся для наступления. Разрывом снаряда в 8-й роте тяжело контузило подпоручика Отта{79}. Угроза взятия Люблина австрийскими войсками была окончательно снята с повестки дня. 4-я армия энергичного генерала А.Е. Эверта, сменившего престарелого генерала А.Е. Зальца, в которую входил Гвардейский корпус, неудержимо шла вперёд. 30 августа (12 сентября) лейб-гвардии Преображенский полк вместе с Отдельной гвардейской кавалерийской бригадой подошёл к городу Янову. Обороняла его главным образом спешенная венгерская кавалерия. Гвардейская конница под командованием генерал-майора барона Маннергейма демонстрировала активные действия с нескольких сторон. Сбитый с толку неприятель засуетился, ведя перегруппировку сил. После серии отвлекающих атак мощный удар русской кавалерии последовал там, где враг его не ждал. Прорвав оборону, гвардейские эскадроны ворвались в Янов, сея панику среди венгров. В то же время батальоны преображенцев рассыпались в цепи и уверенно пошли в наступление. В итоге после короткого боя русские войска овладели городом. Лёгкое пулевое ранение в шею получил подпоручик Лыщинский{80}. Преследуя неприятеля, преображенцы прошли таневские леса графа Замойского, где их ожидала крупная добыча — около 1500 повозок — обоз 6-го резервного немецкого корпуса, брошенный генералом Войршем. Запряжённые в повозки лошади были убиты. Они сотнями трупов устилали путь скорого отступления немцев. На повозках и вокруг них валялись груды провианта — мешки с кофе, сахаром, крупой, разбитые бутылки и ящики с консервами. На картине этой всюду лежала печать спешки… Движение по лесным дорогам затруднял глубокий песок, доходивший иногда до оси колёс. В лесу попадались одиночные разъезды венгерских кавалеристов и бродили отряды вражеской пехоты, отставшие от своих частей. Повсюду раздавалась редкая стрельба и нервирующие крики о появлении неприятеля. В авангарде полка находился 4-й батальон графа К.Н. Литке. Впереди шёл бой, и маячили эскадроны лейб-гвардии Уланского Его Величества полка, входившего в состав Отдельной гвардейской кавалеристской бригады. Её командир, генерал барон Маннергейм в донесении обратился к графу Игнатьеву с просьбой о немедленной помощи, поскольку он встретил упорное сопротивление вражеской пехоты. Поспешив ему на выручку, преображенцы увидели, что коноводы улан запрудили дорогу, создав помеху для 3-й батареи лейб-гвардии конно-артиллерийской бригады. Чуть впереди, неся потери, спешенные кавалеристы перестреливались с неприятелем. Их положение на склоне осеннего дня в лесном массиве оказалось трагичным — движение сковано, на дороге затор. Не успел граф Игнатьев со штабом полка приблизиться к месту боя, как появился на коне сам барон Маннергейм — высокий, стройный, с благородной осанкой. Хладнокровного, жестокого и смелого командира видели в нём сослуживцы[23]. С присущей ему выдержкой он настойчиво повторил просьбу о помощи. Чувствовалось, что доблестный генерал спокоен лишь внешне. Совсем недавно при штурме Янова его кавалерия действовала блестяще, а тут он оказался не на высоте. Выяснилось, что в перестрелке погибли поручик К.М. Холявко и штаб-ротмистр Бибиков, известный на всю Россию наездник и любимец высшего женского общества Варшавы, где до войны квартировались уланы Его Величества. Лейб-гвардейца, первейшего на скачках и всегда желанного гостя на балах польской столицы, срезала немецкая пуля в болотистом лесу[24]. По карте полковник граф Игнатьев быстро определил, что впереди — лишь слабое прикрытие немецких обозов, отходящих к реке Танев. Он потребовал, чтобы коноводы улан расступились и не мешали развернуть пушки для стрельбы. Артиллеристы получили от него приказ немедленно открыть огонь по перекрёстку дорог. 4-й батальон полковника К.Н. Литке выдвинулся вперёд для поддержки улан в боевой линии. После первых же орудийных залпов немецкий арьергард поспешил отойти. Утром, при прохождении места боя, стало ясно, что накануне путь гвардейской кавалерии преградил ничтожный отряд из нескольких взводов пехоты. В болоте валялось много убитых лошадей улан. Там же преображенцы подобрали двух тяжелораненых германцев и отправили их в лазарет. Благодаря умелым действиям своего арьергарда неприятель успел сжечь мост через Танев. Переправу обеспечили приданные полку гвардейские сапёры. По пояс в воде они ловко заменили сгоревший настил моста новым деревом. 2 (15) сентября, в последний день Люблин-Холмской операции Юго-Западного фронта, Петровская бригада продвинулась к реке Сан вблизи деревни Кржешов. На другом берегу Сана простиралась Галиция, входившая в состав Австро-Венгрии, и преображенцы ожидали от противника решительных действий. Позиция была хорошо укреплённой и удобной для длительной обороны. К тому же за ней находился мост через Сан. Старая гвардия с похода атаковала деревню. Австрийцы встретили гвардейцев ураганным огнём, но вскоре Кржешов пал в итоге жаркого боя. Решающее значение в исходе операции имел обходный манёвр лейб-гвардии Семёновского полка. Наиболее тяжело пришлось 3-му батальону преображенцев, который потерял командира 12-й роты поручика Крогеруса. Он успешно руководил боем на своём участке из ворот амбара в посёлке, что находился в перед Кржешовым. Австрийская пуля ударила ему прямо в сердце. Опытный и храбрый офицер, для многих он был прекрасным товарищем. Выбыл по ранению помощник начальника пулемётной команды подпоручик Зубов. Шрапнель раздробила ему ногу. Тяжёлую контузию получил прапорщик Бразоль{81} из 5-й роты, в довоенные годы известный петербургский юрист, увлекавшийся политэкономией и историей литературы. Австрийцы быстро отступили за реку Сан. В числе первых во главе 6-й роты семёновцев на горящий мост бросился капитан Веселаго и овладел переправой. Следом ещё несколько рот семёновцев «на плечах» у неприятеля перебежали через мост, не дав его сжечь. Они закрепились на австрийском берегу, обеспечив беспрепятственную переправу для полков Старой гвардии. За этот бой бесстрашный капитан Веселаго получил Георгиевский крест 4-й степени. Погиб он в жестоком рукопашном бою на рассвете 20 февраля (5 марта) 1915 года под Ломжей, получив одну пулевую и две штыковых раны[25]. В тот день ему исполнялось тридцать восемь лет. В своих воспоминаниях Ю.В. Макаров писал о нём: «…бесспорно самый выдающийся и самый блестящий боевой офицер в полку… Он был отличный товарищ и добрый человек. Был характера ровного и сдержанного и собой владел удивительно. За всё время моей с ним дружбы я ни разу не видел, чтобы он рассердился или даже был не в духе. Был он холост и жизнь вёл воздержанную, но без всякого показного спартанства… Маленького роста, со сбитой плотной фигурой и с круглым бурятским лицом, он не был представителен… Но несмотря на скромность и малую словоохотливость, чувствовалась в этом человеке сильная волевая личность…» (Макаров Ю.В. Моя служба в Старой гвардии 1905–1917. СПб.: Северная звезда», 2013. С. 314–316). Вместе с гвардейской пехотой 2 (15) сентября в Кржешов вошла и Отдельная гвардейская кавалерийская бригада генерал-майора Маннергейма. Конница должна была преследовать неприятеля, но по какой-то причине она перешла на австрийский берег реки Сан лишь утром следующего дня. Упоминание об этом находим в воспоминаниях А.В. Иванова-Дивова: «Было около 5 часов утра. Солнце еще не поднялось из-за Кржешовских высот, Сан, блестя холодным серебром, шумел у устоев моста. Серый, густой туман хлопьями плавал над водой. Было холодно. Посередине реки, взявшись за руки, по пояс в воде шли тихо человек восемь голых жидов из местечка Кржешов, показывая брод, а в шагах в десяти за ними, справа по три, переходили Сан уланы Государева эскадрона Уланского Его Величества полка. Картина была настолько комична, что ни я, ни стоявший рядом ротмистр, кажется — командир эскадрона, не могли удержатся от смеха. Эскадрон вышел на берег и на рысях ушел вперед. Таким образом конница начала преследование уходивших австрийцев через 12 часов после перехода пехотой Сана. Недаром мы, между нами, называли наших блестящих Гродненских гусар и Улан Его Величества “вечно запаздывающими”» (Иванов-Дивов А.В. 7-я рота Лейб-гвардии Семеновского полка в Галиции // Военная быль. № 91. Париж. Май 1968). При взятии Кржешова отличился и подпоручик Тухачевский, командовавший тогда 1-м взводом 7-й роты. Он захватил ва австрийских пулемёта и вместе с 6-й ротой в числе первых перешёл на другой берег реки Сан. Об участии М.Н. Тухачевского в боях за Кржешовский укреплённый район мы подробно расскажем в следующей главе.Глава седьмая. Подпоручик Тухачевский в боях за Кржешов
Приведём несколько малоизвестных эпизодов из боевых будней подпоручика Тухачевского во время преследования неприятеля в таневских лесах и в бою за Кржешов. 28 августа (10 сентября) его 7-я рота в составе 2-го батальона шла в авангарде походной колонны лейб-гвардии Семёновского полка. Едва головные роты на исходе дня миновали деревню Карпиювку и прошли метров пятьсот от крайних домов, как неожиданно заговорила вражеская артиллерия. Шрапнели рвались на уровне человеческого роста. «Бьют прямо в морду!» — говорили солдаты. Обычно так работали немецкие орудия, австрийцы же вели огонь на высоких разрывах. Одна из первых очередей накрыла 6-ю роту. Неся потери, авангард полка немедленно развернулся в цепи и втянулся в красникский лес. Шедшая с полком батарея 1-й лейб-гвардии артиллерийской бригады развернулась слева от дороги и вступила в артиллерийскую дуэль. Солнце упиралось в горизонт. Смеркалось. Вблизи от опушки на краю оврага 7-я рота залегла. Поручик Иванов-Дивов 2-й сосредоточенно склонился над только что полученной картой, размноженной в штабе полка с трофейной австрийской. Впереди раздавалась вялая перестрелка. Утомлённые дневным маршем солдаты спокойно распорложились под деревьями. Вдруг серия вражеских гранат свалилась на их головы. Последовали низкие разрывы с характерными ярко-голубыми вспышками пламени. Шрапнель рикошетила от деревьев, причиняя много вреда, поскольку вырыть окопы ещё не успели. Вскоре ротный фельдфебель подпрапорщик Колобов доложил, что наибольшие потери понёс 4-й взвод. Там оказалось 8 убитых и 14 раненых. Убило и ротного фельдшера. Началась паника, и офицерам пришлось потрудиться, чтобы привести солдат в чувство. Через каждые десять минут немцы методично обстреливали лес по квадратам, сделав ещё 4–5 залпов. В перерывах между сериями взрывов в темноте повсюду раздавалось звяканье лопат — уцелевшие солдаты спешно рыли укрытия. Вскоре немецкие орудия замолкли. Около 22 часов подвезли ужин, и рота расположилась для отдыха в свежевырытых окопах в ночном лесу. Утром около 8 часов семёновцы хоронила своих солдат, убитых накануне во время артобстрела и умерших ночью от ран. Могилу вырыли около перевязочного пункта. На похоронах присутствовали все офицеры вместе с командиром полка, отсутствовал лишь подпоручик Тухачевский. Позже, во время построения батальона, поручик Иванов-Дивов 2-й спросил у него о причинах отсутствия. И получил ответ: «Если вы хотите сохранить хорошего боевого офицера, то прошу вас избавить меня от этих сантиментальных церемоний» (Иванов-Дивов А.В. 7-я рота Лейб-гвардии Семеновского полка в Галиции // Военная быль. № 91. Париж. Май 1968). Такое командир 7-й роты от своего старшего офицера услышать не ожидал. От возмущения он даже не нашёл ответных слов. Похороны погибших товарищей — дело святое! Их полковые товарищеские отношения, и без того натянутые после ссоры во время ночной разведки под Уршулином, теперь и вовсе испортились, и в дальнейшем не переходили за служебные рамки. Переночевав в хороших условиях в богатой деревне Гута Кржешовская, утром 1 (14) сентября 2-й батальон продолжил движение в авангарде полка. Дорога проходила через вековой сосновый бор. Перемещение по ней затрудняли сыпучие пески, разбитые колёсами многочисленных повозок. Около 11 часов головные 6-я и 7-я роты вышли к реке Танев. В этом месте она была мелководной, но из-за холодной и дождливой погоды решено было не переправляться вброд. Гвардейские сапёры, как могли, восстанавливали сожжённый отступившим неприятелем мост. На торчащие из воды обугленные столбы они положили доски. По узкому шаткому настилу поодиночке с дистанцией в три шага солдаты осторожно переправлялись на противоположный берег. К командиру своей 7-й роты подошёл подпоручик Тухачевский. По воспоминаням А.В. Иванова-Дивова, между ними состоялся короткий диалог: «“Пятки замочить боятся, — сказал он. — Позвольте я переведу роту вброд, здесь не глубоко”. “Конечно — нет, — ответил я ему, — есть распоряжение переходить по мосту и менять его ни к чему, тем более, что холодно. А если вам нравится, можете переходить вброд один”. “Слушаю, господин поручик!”» (Иванов-Дивов А.В. 7-я рота Лейб-гвардии Семеновского полка в Галиции // Военная быль. № 91. Париж. Май 1968). После этих слов, держа ремень с револьвером высоко над головой, не раздеваясь, он спрыгнул с берега и по грудь в воде бодро пошёл вперёд, разгребая свободной рукой воду. Его порыв вызвал сдержанные улыбки солдат, что продолжали спокойно переходить реку по мосткам. Моросящий дождь промочил солдатские гимнастёрки, а северный ветер пробирал до костей, и поступок юного офицера казался им ненужным мальчишеством. Переправившись через реку, солдаты составили винтовки в козлы, развели костры и принялись готовить чай. Развели огонь и в одинокой обгоревшей сторожке, битком набитой людьми обеих рот. Туда же зашёл промокший до нитки М.Н. Тухачевский. Только он разделся и разложил свои вещи на просушку у огня, как раздался тревожный крик: «Конница немцев!» Солдаты кинулись к винтовкам. Кто-то куда-то выстрелил. Капитан Веселаго выхватил шашку и плашмя огулял ею спины явных паникёров, успокоив их. На лесной опушке маячило несколько улан Его Величества. Вражеской конницы поблизости не оказалось. Того, кто поднял ложную тревогу, тоже не нашли. Скомандовали построение. Вновь вызывая улыбки у солдат, на правом фланге 7-й роты в чём мать родила стоял подпоручик Тухачевский с наганом в руке. Его нагая стройная атлетическая фигура смотрелась забавно. Командиры рот добродушно посмеялись над его молодостью. Думается, что капитан Веселаго запомнил этот комичный случай «форсирования речки вброд» в одиночку юным подпоручиком, поступок, граничащий с безрассудством. Было ли это лишь банальным стремлением выделиться? Следует вспомнить, что инициативность и упорство с детства являлись отличительными чертами М.Н. Тухачевского. Можно привести целый ряд эпизодов, подтверждающих это. Например, ещё во время учёбы в кадетском корпусе он раздобыл руководство по изготовлению скрипок и своими руками сделал скрипку, выучился играть на ней и затем давал домашние концерты для своей семьи. И в кадетском корпусе, и в Александровском военном училище он стремился быть лучшим. Однажды на учениях назначенного часовым в сторожевое охранение юнкера младшего класса Тухачевского по какой-то причине забыли сменить вовремя. Простояв сверх положенного срока больше часа, он не покинул пост по распоряжению, переданному через посыльного юнкера. Как полагалось, он дождался ротного командира, который поставил его на пост сторожевого охранения. За примерное понимание служебных обязанностей М.Н. Тухачевского сразу выдвинули в портупей-юнкера. На экзаменах по тактике при переходе в старший класс он блестяще решил тактическую задачу и получил приз. За отличную стрельбу ему объявили благодарность по училищу. Весной 1913 года на училищном турнире, как лучшему гимнасту и фехтовальщику, ему вручают первую награду — саблю. Будучи сам инициативной и яркой личностью, Феодосий Александрович Веселаго конечно понимал, что неординарные люди иногда проявляют себя очень странным образом. И когда встанет вопрос о переводе подпоручика Тухачевского в 6-ю роту, он согласится принять его под своё начало. Подошедший полковник Вешняков сообщил, что батальон назначен в сторожевое охранение полка, и приказал поручику Иванову-Дивову 2-му поставить дозоры южнее дороги, фронтом на юго-запад, на высоте перелеска, что в двух километрах от речки Танев. Первый взвод под командованием подпоручика Тухачевского пошёл в головную заставу, а основная часть 7-й роты выдвинулась по дороге в намеченном направлении. Через полтора километра им навстречу выехала группа всадников — штаб Отдельной гвардейской кавалерийской бригады с генерал-майором Маннергеймом во главе. Вот что пишет об этой встрече А.В. Иванов-Дивов: «Остановив роту, я подошел к генералу с рапортом, что 7-я рота Лейб-гвардии Семеновского полка выслана в сторожевое охранение на рубеже таком-то. К моему удивлению, вместо того, что бы дать мне какую-нибудь ориентировку о противнике, Маннергейм, с видимым удовольствием обращаясь даже не ко мне, а к офицерам своего штаба, ответил: “А-а, пехота! Мы можем отдохнуть! По коням, господа”. Для меня это был полный афронт: я совершенно не получил ориентировки от Михаила Сергеевича и обрадовался встрече с офицерами конницы, прикрывавшей наше походное движение. Не получив и от них никаких указаний, я был в совершенном недоумении» (Иванов-Дивов А.В. 7-я рота Лейб-гвардии Семеновского полка в Галиции // Военная быль. № 91. Париж. Май 1968). Быстро темнело. В назначенном месте на лесной опушке в полукилометре друг от друга поручик Иванов-Дивов 2-й расположил две заставы, а сторожевой резерв отвёл на пятьсот шагов назад. Впереди располагались три головных дозора подпоручика Тухачевского. Справа находилась 8-я суворовская рота, а слева — части лейб-гвардии Московского полка. Однако высланные для связи с ними дозоры до утра так и не наладили связь. Долго тянулась тревожная, холодная и ветреная ночь. В целях маскировки костры не разводили и даже курили «в рукав». На рассвете 2 (15) сентября поступил приказ полковника Вешнякова присоединиться к полку, ночевавшему в деревне Гарасюки. Конноординарец, который привёз распоряжение, служил и проводником. Он повёл роту просёлками на север. К удивлению поручика Иванова-Дивова 2-го, выяснилось, что он всю ночь ожидал неприятеля совсем не с той стороны, где тот находился на самом деле. В половине девятого 7-я рота догнала главные силы семёновцев. В боевую линию пошли 1-й батальон — на правом фланге и 2-й батальон — на левом, который стремился охватить правое крыло вражеской укреплённой позиции. Правее семёновцев наступали преображенцы. Ожидая сигнала к наступлению, 2-й батальон расположился в неглубоком овраге и под прикрытием домов небольшой деревни, которую вяло обстреливала австрийская артиллерия. Редкие шрапнели рвались высоко над крышами домов. Впереди располагался город Кржешов и мост через реку Сан. Австрийцы заблаговременно оборудовали предмостное укрепление и прочно заняли его. Штурм Кржешовского тет-де-пона в лоб сулил большие потери. В то же время противник лихорадочно отправлял по переправе на австрийский берег эшелон за эшелоном. Стало ясно, что долго удерживать Кржешов он не намерен. Фланговый удар по берегу реки с выходом к мосту мог обеспечить быстрое взятие города. Оценив сложившуюся обстановку, командир 2-го батальона полковник Вешняков по личному почину решил ещё глубже обойти Кржешовский тет-де-пон, прорываясь к переправе вдоль реки Сан. В боевую часть он назначил 7-ю роту. Следом за ней, уступом справа, наступала 8-я «суворовская» рота. Сразу за деревней лежал небольшая заболоченная лощина. За ней, на расстоянии около двух километров, виднелся лес. Между лесом и лощиной простиралось ровное, кое-где слегка холмистое поле. Справа шёл бой, бухали орудия и к небу поднимались дымы пожаров, но впереди — манила тишина. Подпоручик Тухачевский вызвался идти первым. Болото в овраге оказасось топким. Местами солдаты проваливались в жижу по колено, но подпоручик Тухачевский быстро вывел головную полуроту за лощину на первый перегиб ската и, развернув в цепь, уверенно повёл солдат перебежками повзводно. Вторая полурота прапорщика фон Фольборта 2-го развернулась в ста шагах за первой. Тут австрийцы открыли артиллерийский огонь, как обычно, на высоких разрывах, посылая поочерёдно то шрапнели, то гранаты. На землю люди ложились лишь во время взрыва, затем снова бежали вперёд. Появились раненые. Они оставались на поле, после каждого залпа вражеских орудий. У самого леса обстрел прекратился, посколку рота вошла в мёртвое пространство за высотами Кржешова Горнева. За полосой леса простиралась долина реки Сан, а справа на узкой возвышенности начинался Кржешов Горний. По распоряжению командира роты подпоручик Тухачевский с первым взводом двинулся вперёд и вошёл в деревню. «От Тухачевского о его движении, — пишет А.В. Иванов-Дивов, — я уже до самого конца боя никаких донесений не получал, и мне он оказался совершенно бесполезным» (Иванов-Дивов А.В. 7-я рота Лейб-гвардии Семеновского полка в Галиции // Военная быль. № 91. Париж. Май 1968). Кржешов Горний — длинная, богатая и совершенно не разорённая войной деревня. Минут двадцать потребовалось подпоручику Тухачевскому, чтобы вывести первый взвод на её северную окраину. Миновав редкую сосновую рощу, с возвышенности он увидел панораму всего боя. Слева серебрились воды Сана. Справа простиралась широкая долина, за которой виднелись высоты Кржешовского тет-де-пона. Над жёлтыми линиями вражесчких окопов клубились белые облака разрывов шрапнели. Прямо впереди местность спускалась к Кржешову Дольнему, что чуть поодаль сливался с Кржешовым. По этой местности на расстоянии около двух километров голубыми лавами, где дорогой, где целиной, спешно уходили к переправе массы австрийской пехоты и артиллерийская батарея. Понимая малоэффективность стрельбы в такой обстановке, подпоручик Тухачевский не поддался соблазну открыть огонь по отступающему противнику. Кроме того, обнаружив себя и потратив носимый запас патронов, исчезала возможность скрытного манёвра и пришлось бы дожидаться главных сил батальона. Не для этого М.Н. Тухачевский так стремительно оторвался от своих. Не теряя время на отдых, он быстро повёл взвод к реке, стремясь неожиданно для врага выйти к переправе. Ход дальнейших событий А.В. Иванов-Дивов описывает так: «Тухачевского я не видел, где он пропадал, я не знаю. Отд. унтер-офицер первого взвода Карпусь как мог подробно доложил о действиях взвода. Вот что я от него узнал: оторвавшись от роты и не встречая сопротивления, взвод прошел дер. Кржешов Горний и цепями, быстро следуя между Кржешовым Дольним и Саном, подошел к домам Кржешова у самого моста. Площадь перед взводом вся была заполнена отступающими австрийцами. По мосту уходила в это время батарея, а за ней повозки обоза. Через площадь проходили группами и в одиночку австрийцы. Взвод рассыпался между домами и открыл огонь. Австрийцы бросились к мосту. Группа пехотинцев тащила два пулемета. Будучи обстреляны, они сдались, и взвод захватил оба пулемета. В это время подошла 6-я рота капитана Веселаго, который сразу направил ее к мосту, уже свободному от австрийцев. В это время раздался взрыв. Феодосий Александрович бросился с людьми на мост. Рубя шашкой бикфордовы шнуры, тянувшиеся к привязанным пучкам соломы, срывая их руками, чтобы остановить пожар, он со всей ротой перебежал на ту сторону реки и открыл огонь по убегавшим австрийцам. Мой первый взвод, смешавшись с людьми 6-й роты, перешел с ними. …Сейчас я думаю, что, если бы вместо Тухачевского, я имел другого хорошего офицера, который, будучи выслан вперед от роты, не терял связи со мной и вовремя освещал обстановку донесениями ко мне, я не тратил бы время на ненужный обстрел Кржешовского массива, а вышел бы к мосту значительно раньше и захватил бы для полка трофеи значительно большие, чем два пулемета. Должен сказать, что Тухачевский за время боев Уршулина, Карпиювки и Кржешова своих обязанностей старшего офицера роты и моего помощника не выполнял. Для меня он был совершенно бесполезен. Милый и скромный прапорщик Фольборт 2-й и вольноопределяющийся, младший унтер-офицер барон Шиллинг{82} действительно помогали мне и безукоризненно выполняли все боевые задания, которые им поручались. Тухачевский же, хорошо образованный офицер, выпущенный в полк из фельдфебелей Александровского военного училища, лично храбрый, думал только о себе, о том, как бы отличиться и как бы сделать себе карьеру, совершенно пренебрегал долгом воина и Семеновца. …С согласия полковника Вешнякова я написал рапорт о представлении Тухачевского к Георгиевскому оружию, но штаб полка ограничился представлению к Владимиру 4-й степени. Конечно, мне казалось несправедливым: ведь два пулемета взяты его взводом и перешел он мост вместе с Веселаго, который получил за это вполне им заслуженный Георгиевский крест» (Иванов-Дивов А.В. 7-я рота Лейб-гвардии Семеновского полка в Галиции // Военная быль. № 91. Париж. Май 1968). Ю.В. Макаров так прокомментировал эпизод с награждением подпоручика Тухачевского: «Тухачевский был смелый юноша. В первый месяц войны, при преследовании австрийцев он отличился, забрав два пулемета. Молодой человек был с большой амбицией. Тухачевский пожелал получить за это Георгиевское оружие, но так как он не мог доказать, что пулеметы были “действующие”, а главное так как давать большие награды молокососам было против полковых порядков, был он представлен всего лишь к Владимиру. Близкие его товарищи рассказывали потом, что когда он узнал, что Георгиевского оружия не получит, от огорчения и злости будущий маршал расплакался» (Макаров Ю.В. Моя служба в Старой гвардии 1905–1917. СПб.: Северная звезда, 2013. С. 212–213). Приведя критику командира 7-й роты в адрес подпоручика Тухачевского, проследим по его же воспоминаниям, как сам он действовал в том бою. Миновав Кржешов Горний и сосновый лесок, поручик Иванов-Дивов 2-й рассыпал роту в цепь и приказал открыть огонь по неприятелю, отступавшему впереди по открытой местности на расстоянии около двух с половиной километров. Объективная оценка такому решению есть в его собственных записках: «Результат, конечно, был ничтожный и только заставил австрийцев уходить быстрее. В это время подошла 8-я, и Мельницкий, соблазнившись моим дурным примером, тоже рассыпал свою роту в цепь и открыл огонь. За 8-й подошла 6-я рота Веселаго. Феодосий Александрович указал мне на бесполезность нашего огня и сказал, что он продолжает движение на Кржешов. …Войдя в Кржешов, мы былиобстреляны шрапнелью с другой стороны Сана. Пришлось оставить роту в окопах, вырытых австрийцами, и послать посыльного привести двуколки с патронами, так как носимый запас мы расстреляли в Кржешове Горнем. Пока ждали, теряя драгоценное время…» (Иванов-Дивов А.В. 7-я рота Лейб-гвардии Семеновского полка в Галиции // Военная быль. № 91. Париж. Май 1968). Действуй 7-я рота более решительно, то, при внезапном её появлении у переправы, возможно, удалось бы предотвратить подрыв моста и взять много трофеев и пленных. Подпоручик Тухачевский и раньше открыто оспаривал мнение своего непосредственного начальника, а в бою за Кржешов и вовсе решил действовать самостоятельно. В том числе, вероятно, сыграло роль болезненное состояние поручика Иванова-Дивова 2-го в день боя. К ночи он жаловался на здоровье: «Я чувствовал себя плохо. Отказавшись от еды, я думал заснуть, но сильная головная боль и тошнота меня мучили» (Иванов-Дивов А.В. 7-я рота Лейб-гвардии Семеновского полка в Галиции // Военная быль. № 91. Париж. Май 1968). Но главное, что по складу характера и командирским качествам ему ближе оказался расчётливый и решительный капитан Веселаго, под чьё руководство он вскоре и перешёл. Однажды подпоручик Тухачевский, не переходя на личности, высказал свою точку зрения в присутствии всех офицеров 7-й роты, о чём с горечью и нескрываемой обидой свидетельствует А.В. Иванов-Дивов: «Не помню, с чего начался разговор, но вдруг Тухачевский заявил: “Считаю совершенно абсурдным то, что в гвардии нет производства за отличие и что надо идти в хвосте за каждой бездарностью, которая старше тебя по выпуску”. Меня это взорвало. Фольборт, наверное, помнит наш разговор на соломе в полутемной, освещенной свечкой халупе, у меня же он остался в памяти до сих пор. Заявление Тухачевского было для него очень характерно, и вся его последующая жизнь руководилась беспринципным стремлением сделать карьеру, безразлично — путем ли подавления Кронштадтского восстания или расстрелом белых под Казанью, но заставить обратить на себя внимание» (Иванов-Дивов А.В. 7-я рота Лейб-гвардии Семеновского полка в Галиции // Военная быль. № 91. Париж. Май 1968).Глава восьмая. Петровская бригада в Ивангородском сражении
У Кржешова похоронили погибших. В торжественной обстановке прошло награждение нижних чинов первыми Георгиевскими крестами. Утром 4 (17) сентября, под звуки полкового марша, преображенцы перешли государственную границу. Перенос военных действий на вражескую территорию у всех вызвал прилив энтузиазма. За рекой Сан лейб-гвардейцы отдохнули несколько дней и вновь двинулся в поход. Высланная на разведку кавалерия не обнаружила неприятеля на семьдесят вёрст вперёд. Потрёпанные в многодневных боях австрийские части отошли в глубь своей территории. По-осеннему дождило. Грунтовые дороги развезло, но отличные австрийские шоссе облегчали большие переходы. Обозы сильно отстали, что более всего давало о себе знать нехваткой хлеба и табака. Одновременно с боями за стратегическую линию Люблин — Холм на левом крыле Юго-Западного фронта шла победоносная Галич-Львовская операция. С 5 (18) августа 8-я армия генерала Брусилова, а с 6 (19) августа 3-я армия генерала Рузского перешли к решительному наступлению, которое завершилось взятием Львова 21 августа (3 сентября) и Галича 22 августа (4 сентября). В Галицийской битве русские войска одержали полную победу. Планы германского командования удержать весь Восточный фронт силами только австро-венгерской армии потерпели фиаско. Чтобы отвлечь внимание русского командования от австрийской Галиции, им пришлось создать угрозу Варшаве и Ивангороду. Для отражения удара генералу Иванову пришлось отозвать части 4-й, 9-й и 5-й армий. С 9 (22) по 13 (26) сентября преображенцы стояли в большом селе Колбушеве, где получили приказ срочно двигаться на север. В осеннюю непогоду шли они усиленными ночными маршами. На подходе к Ивангороду пришло известие о серьёзной угрозе Варшаве. Спеша к фронту, на раскисших грунтовых дорогах люди и лошади выбивались из сил. Реку Сан полк перешёл напротив Самдомира. После привала по наведённому понтонному мосту пребраженцы миновали Вислу. Издали уже доносился орудийный гул. Поздно вечером 9 (22) октября вблизи от Ивангорода в опустевшей, разорённой деревне Колбушев Горный лейб-гвардии Преображенский полк располагался на ночлег. Измотанные тяжёлым многодневным маршем, солдаты и офицеры расходились по отведённым им хатам. Неожиданно к полковнику графу Игнатьеву приехал офицер с приказом из штаба крепости — немедленно занять линию впереди фортов и остановить противника. В тот день 33-я австро-венгерская дивизия сбила русскую пехоту с позиций. Где она закрепилась — точных сведений не было. Враг мог уже занять селения, предназначенные для обороны. Чтобы никто не пострадал в темноте при прохождении мимо различных оборонительных сооружений, полковник граф Игнатьев потребовал проводника. Без отдыха, меся грязь под ледяным дождём, батальоны разошлись по назначенным им боевым участкам вблизи деревни Сарнов и Сарновского озера. К счастью, неприятель к тому времени ещё не появился. Утром 10 (23) октября без единого выстрела полк занял указанный ему участок. Полковник граф Игнатьев приказал 3-му батальону выдвинуться вперёд к Сарновскому озеру. Наступая через лес, цепи 10-й и 11-й рот напоролись на австрийцев. Под огнём они залегли и окопались. Оба младших офицера 10-й роты подпоручик Хвощинский{83} и поручик Зборомирский получили пулевые ранения. В результате боя наступление 33-й австрийской дивизии остановилось. В тот день преображенцы взяли 200 пленных и 4 пулемёта. Следующие два дня прошли в перестрелке. Окопы, особенно на участке 11-й роты, близко подступали к неприятелю. Малейшее движение вызывало ружейный и пулемётный огонь. Присутствие врага ощущалось и в темноте, когда австрийские стрелки реагировали даже на огонёк от папиросы. Двухдневное лежание в открытом поле в индивидуальных ячейках сказалось на моральном состоянии солдат. Прекратились шутки и разговоры. Каждый стремился поглубже врыться в землю. Наиболее тяжёлые потери в период ивангородских боёв понёс лейб-гвардии Семёновский полк. На рассвете 8 (21) октября генерал фон Эттер неожиданно получил приказ о передвижении к Ивангороду, и, пройдя за день около 35 вёрст, семёновцы заночевали в селе Парафьянка. Утром вновь двинулись к Ивангороду. Бесконечные заторы на шоссе, запруженном артиллерией и обозами, сделали переход в 20 вёрст крайне тяжёлым. В полдень разместились на привал на обширной поляне близ села Красные Глины. Вдруг, к общему неудовольствию солдат и офицеров, во время раздачи горячей пищи командир полка распорядился вылить котелки, сняться с бивака и спешно, без привалов, идти к Ивангороду. «Я отлично помню, какой ропот это вызвало среди батальонных и ротных командиров, — писал об этом эпизоде полковник Зайцов 1-й. — …Вылить обед из котелков, однако, стоило. Дело шло ни больше ни меньше, как о защите Ивангорода, который австрийцы, будь они пободрее, могли захватить голыми руками как раз во время нашего обеда 9-го октября. В ту минуту, когда мы выливали котелки, на всем южном фронте Ивангорода, против двух венгерских дивизий, стояло только две дружины наших ратников ополчения!» (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936). В тот день с утра 1-я австрийская армия генерала Данкля успешно атаковала у Чарного Ляса позиции русской 75-й пехотной дивизии и отбросила её на северо-запад, открыв себе путь на Ивангород. Однако уже 10 (23) октября ситуация на фронте резко поменялась в пользу русской армии. Гвардейский корпус встал на пути наступающих частей генерала Данкля, а 25-й и 14-й русские корпуса разворачивались для удара в правый фланг австрийцев. В конце дня 9 (22) октября семёновцы перешли Вислу по понтонному мосту и расположились на ночлег вблизи ивангородских фортов. Раскинули палатку и едва успели поужинать, когда пришёл новый приказ — занять южный фронт крепости в деревне Борек. Последовал ночной марш по минному полю на новую позицию. Ночлег длился считаные часы. С первыми лучами солнца полк развернулся и стал наступать через Гневошово и Границу на высоты у фольварка Градобице и Богушовки. Близ Регова миновали окопы ратников ополчения, полностью деморализованных боем минувшего дня. Правым крылом первой линии шёл 3-й батальон, а 4-й стал левым крылом. 1-й и 2-й батальоны составляли вторую линию. Правее семёновцев по направлению на Сарнов наступали преображенцы, слева на Высоке Коло и Богушовку устремились измайловцы. У Гневашова и Границы 3-й и 4-й батальоны попали в сферу мощного артиллерийского огня противника. Миновав Гневашово, батальоны первой линии наткнулись на свинцовый дождь австрийских пулемётов. Штаб дивизии приказал наступать без артподготовки, что означало практически голыми руками овладеть хорошо укреплённой позицией неприятеля. Вперёд на высоту у Богушовки рванулись роты 4-го батальона. Во время лобовой атаки погибли командир 13-й роты, отличный стрелок и один из старейших офицеров полка, капитан Гончаров{84}, и командующий 15-й ротой поручик Якимович 2-й{85}. В самом начале боя разрывная пуля угодила в грудь младшему офицеру 15-й роты поручику фон Фохту{86}. Среди сослуживцев он отличался чрезвычайной преданностью полку. Однако за нелепую дисциплинарную провинность по требованию начальства в 1908 году Евгений Николаевич фон Фохт был вынужден оставить службу в лейб-гвардии. Историю его отчисления из полка красочно описал в своих воспоминаниях Ю.В. Макаров: «Другой случай был с нашим офицером Евгением Фогтом, который был на выпуск старше меня. Фогт свое общее образование получил в Училище Правоведения, куда поступил 10-ти лет. Учился он плохо, постоянно сидел наказанным, но был любим товарищами, с которыми при случае жестоко дрался. В полку Фогта тоже любили за его евангельскую доброту, прямоту и рыцарский характер. Был он очень компанейский молодой человек и сидеть в Собрании, за вином, было для него первое удовольствие. Случалось ему и перекладывать. Худой, длинный, сутулый, с носом в виде клюва, с близорукими прищуренными глазами, всегда в сильном пенсне, строевыми качествами он не блистал, но среди солдат был популярен за простоту и незлобивость. По причине своей непрезентабельности, дамского общества он избегал, а жил с двумя пожилыми сестрами, которые в нем души не чаяли. В спокойном состоянии Фогт бывало мухи не обидит, но если заденут его за живое, он мог полезть на стену. Как-то раз после вечерних строевых занятий, на которых он уныло слонялся по казарме, поминутно смотря на часы, решил он поехать на картинную выставку. Он любил и хорошо понимал искусство. На выставке он неожиданно столкнулся со старым правоведским товарищем, которого совершенно потерял из виду. В младших классах училища в белом доме на Захарьевской улице он с ним дрался чаще, чем с другими. Тем не менее обрадовались они друг другу искренно. Осмотрели выставку, обменялись впечатлениями и сразу же сцепились. Фогт был страстный поклонник французских импрессионистов. Товарищ признавал живопись исключительно реалистическую. Все же при выходе Фогт пригласил товарища в Собрание обедать. Тот с радостью согласился. Для всякого «вольного», иначе говоря, статского, пообедать в Собрании Семеновского полка была большая честь. В Собрании у высокого стола приятели основательно закусили и еще более основательно выпили водки и сели обедать. Фогт спросил бутылку красного, потом велел подать шампанского, сначала одну, а потом и другую бутылку. Перед кофеем перешли на коньяк. Как всегда в обыкновенные дни в Собрании было человек пять офицеров, которым гость, как полагалось, был представлен. Наконец офицеры разошлись и приятели остались одни. Слегка уже ватными языками, они вели мирную беседу, которая вспыхивала бенгальским огнем лишь тогда, когда разговор заходил о живописи. Фогт с пеною у рта утверждал, что Ренуар и Сезанн великие художники, насчет Матисса еще можно иметь сомнения, но первые два суть непревзойденные мастера… Собеседник, ядовито усмехаясь, говорил, что за одну картину Репина он отдаст всю эту жалкую французскую мазню. Наконец приятели встали из-за стола и, стараясь идти твердо, направились к выходу. По дороге решили приятный вечер кончить в театре. Была зима, и на Фогте была фуражка и николаевская шинель, а на приятеле меховое пальто и котелок. У подъезда Собрания сели на хорошего извозчика и покатили по Гороховой. На беду разговор опять зашел о живописи. И когда подъезжали к Семеновскому мосту, страсти уже кипели ключом. Когда же доехали до Синего, то надо думать, что о французской живописи приятель выразил мнение столь чудовищное, что вынести его Фогт оказался не в силах. Он остановил извозчика, встал во весь рост и сделал попытку сойти. Потом что-то вспомнил, — очевидно старые правоведение времена, — повернулся к собеседнику, поднял кулак и нахлобучил ему котелок на уши. Всю эту сцену видел постовой городовой, который записал номер извозчика и в донесении начальству не забыл упомянуть, что офицер был высокий, бледный, в пенсне и в фуражке Семеновского полка. Полицмейстер “доверительно” сообщил о происшествии командиру полка. Через два дня Фогт был вызван к старшему полковнику и ему было предложено уйти. Бедняга плакал, говорил что его жизнь кончена, что кроме полка у него в жизни ничего не осталось, что было правдой, но ничего уже поделать было нельзя. Он перевелся в Севастополь и еще через год снял форму и ушел в запас» (Макаров Ю.В. Моя служба в Старой гвардии 1905–1917. СПб.: Северная звезда, 2013. С. 212–213). В день объявления войны Евгений Николаевич приехал в полковую канцелярию с просьбой взять его на фронт. Начальство вняло его мольбам, и поручик фон Фогт отправился в поход командиром взвода. В среде лейб-гвардейцев, уволенных в запас, перешедших на службу в армию, в другие ведомства, или покинувших полковую семью по иным причинам, существовала давняя традиция возвращаться в строй в случае начала войны. Командование почти никогда не отказывало в такой просьбе. Что являлось для проштрафившихся лейб-гвардейцев, переведённых в армию за «неприличные гвардии офицеру поступки», чуть ли не единственной возможностью вновь надеть мундир родного полка. Подобный случай произошёл и у преображенцев с подпоручиком Н.Н. Граве{87}, что вынужден был покинуть ряды Старой гвардии в 1909 году, после его нелепой выходки в адрес графа Литке в бильярдной. Этот случай отразил в своих воспоминаниях Ю.В. Макаров: «Николая Граве я знал с десятилетнего возраста. Был он довольно способный и шустрый мальчик, но совершенно без царя в голове, что называется шалый, и если находил на него стих, то способен был выкидывать штуки самые невероятные. И даже не в пьяном виде, он почти ничего не пил, а так, здорово живешь… В то время служил в Преображенском полку капитан граф Литке, один из “столпов” своего полка, довольно холодный и высокомерный мужчина, безукоризненных манер, молодежь державший на расстоянии. Между прочим, во главе своего батальона он был доблестно убит в самом начале войны. Никому из молодых офицеров, а в особенности из свежевыпущенных, никому из находившихся в здравом уме и в полной памяти, фамильярничать с графом Литке и в голову бы не могло прийти. Но Николай Граве был молодец на свой образец. Как-то раз Литке без сюртука играл с кем-то на бильярде. Граве вертелся тут же. Раззадорила ли его холодная важность и размеренность движений Литке, или не мог он хладнокровно вынести вида тонких ног графа, расставленных иксом — в этот момент он как раз целил трудного шара в лузу, — но Граве в мгновение ока весь собрался, он был отличный гимнаст, присел на корточки и незаметно просунул голову между Литкиных ног. В следующее мгновение граф Литке сидел уже у Граве на плечах, отчаянно чертыхаясь и толстым концом кия колотя его по голове. Но шутнику и этого показалось мало. Очевидно воображая себя в корпусе, где ему случалось откалывать и не такие штуки, он с криком “ура” и с графом Литке на плечах, прогалопировал кругом всего бильярда и только тогда спустил его на землю» (Макаров Ю.В. Моя служба в Старой гвардии 1905–1917. СПб: Северная звезда, 2013. С. 211–212). Вернёмся к описанию боя лейб-гвардии Семёновского полка 10 (23) октября. Во время атаки 4-го батальона на высоту у Бугушовки получили ранения четыре младших офицера: поручик Спешнев{88}, прапорщик Эрдман{89}, прапорщик Столица{90} и командир пулемётного взвода подпоручик Бремер 1-й{91} — австрийская пуля ударила ему в живот. Штурмуя вражескую позицию, 4-й батальон понёс огромные потери и опасно оторвался от 3-го батальона. Поэтому генерал фон Эттер направил для поддержки первой линии две роты 1-го батальона. Они атаковали неприятеля уже под вечер. Ранения получили подпоручик Толстой 1-й и подпоручик Купреянов{92}. На другой день, 11 (24) октября, штаб 1-й гвардейской дивизии продолжал тактику последовательных штурмов. Приняв доклад от командира лейб-гвардии Семёновского полка генерала фон Эттера о тяжёлых потерях в ходе двухдневных боёв, комдив генерал Олохов отдал приказ о ночной лобовой атаке. В ночь на 12 (25) октября 3-й батальон лейб-гвардии Семёновского полка безрезультатно поднимали в атаку. Не произведя разведку, роты наступали с неизвестного расстояния на невидимого врага. Батальоном командовал полковник Зыков{93}, опытный и образованный офицер, до войны закончивший две академии, военную и юридическую. Накануне он неоднократно убеждал начальство отменить приказ об атаке, ставшей самой кровавой и самой нелепой для семёновцев в Великую войну. Свидетельствует участник ночного боя, С.П. Дирин{94}, в тот день — подпоручик, командующий 12-й ротой: «Зыкова я застал в страшном возбуждении. Он вполне ясно отдавал себе отчёт в том, что ночная атака в данной обстановке является безумием. Он уже докладывал свои соображения командиру полка, и генерал Эттер умолял по телефону начальника дивизии, если не отменить атаку, то изменить некоторые детали приказания, но генерал Олохов стоял на своём, в свою очередь ссылаясь на приказание свыше — ночная атака с занимаемой позиции в указанный приказом час» (Макаров Ю.В. Моя служба в Старой гвардии 1905–1917. СПб.: Северная звезда, 2013. С. 319). В девять часов вечера по свистку командира 10-й роты капитана Андреева{95} семёновцы поднялись из своих укрытий и двинулись на неприятеля. За австрийской линией обороны горел фольварк Градобице, накануне днём подожжённый русской артиллерией. Огонь пожара ослеплял наступающих и высвечивал на фоне безлунной ночи их фигуры, превращая в мишени. Офицеры отчётливо понимали, что никакой надежды на успех нет, и что они ведут свои роты на верную смерть. Обратимся к воспоминаниям С.П. Дирина: «…замечаю, что пожар нас высвечивает вовсю и что ни о какой неожиданности штыкового удара при таком освещении и речи быть не может. Не успел я высказать свою мысль Андрееву, как со страшным свистом проносится вокруг нас ураган пуль. Мы обнаружены и по нам открыт сильнейший ружейный и пулемётный огонь… Андреев падает вперёд, на грудь, убитый наповал пулей в лоб. Вслед за ним падают убитыми, почти одновременно, оба чина моей связи. Идущие по сторонам ряды редеют. Люди один за другим валятся на землю» (Макаров Ю.В. Моя служба в Старой гвардии 1905–1917. СПб: Северная звезда, 2013. С. 321). Сражаясь в кромешной мгле, по колено в грязи, не зная местности, семёновцы понесли тяжёлые потери от сосредоточенного огня венгров. Погибло несколько офицеров. По мнению полковника Зайцова 1-го, «основная ошибка нашего командования, однако, была в том, что мы старались бить австрийцев в лоб (Гвардия) там, где они были сильны и этим открыть дорогу XXV корпусу у Ново-Александрии. Между тем именно XXV корпус бил австрийцев во фланг, т. е. там, где они были слабы, и этим открывал дорогу Гвардии» (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936). Во время ночной атаки погиб командир 10-й роты капитан Андреев, ранен командующий 12-й ротой подпоручик Дирин, а его младший офицер, юный прапорщик Степанов{96}, выпускник Императорского училища правоведения 1913 года, получил смертельное ранение и скончался через трое суток. Он так любил свою мать, что, умирая, больше всего печалился о том, каким ударом будет для неё известие о его гибели. Однополчанин В.В. Степанова, известный в то время поэт князь Ф.Н. Касаткин-Ростовский{97} посвятил его памяти трогательное стихотворение:Исповедь
Он ночью был в атаке тяжко ранен,
И перевязанный в пустой избе лежал.
Усталый взгляд его был смутен и туманен
И тихо он священнику шептал:
«Я знаю, я умру… Я это понял ясно,
Я с жизнью примирён, не смею я роптать,
Но мучит мысль одна… Ведь будет так ужасно,
Когда про мой конец моя узнает мать.
От детских лет мы с нею жили дружно,
Делились мыслью каждою своей…
Про то, как я страдал, ей говорить не нужно,
Что думал про неё, о том скажите ей.
Послушайте…» — И, в трепетном сиянии
Мерцающей свечи, он долго говорил
Про жизни дни свои, про прошлые желанья,
О том, как мать он искренно любил.
Шла тихо исповедь, порою прерываясь,
Молился пастырь, слушая слова,
Безмолвно было всё… Лишь где-то, удаляясь,
«Ура» в окопах слышалось едва.
Глава девятая. Преследование неприятеля
Вернёмся к событиям первойвоенной осени. С 13 (26) октября до первых чисел ноября гвардейский корпус наступал на запад. Под прикрытием арьергардов основные силы австро-венгров устремились на новую оборонительную линию на высоте Кракова. Почти ежедневные перестрелки, стычки и мелкие бои существенно тормозили наступательный порыв гвардии. Искусно вели арьергардные бои небольшие отряды спешенной австрийской кавалерии. При поддержке артиллерии они заставляли гвардейцев перестраиваться в боевой порядок и вести правильное наступление. В первый день наступления в журнале боевых действий 1-й гвардейской пехотной дивизии появилась запись: «14.X. 9. Армия преследует отходящего противника. Гвард. к-с, наступая тремя колоннами, к вечеру вышел на линию рек Модржевица — Илжанка. Вперёд выдвинута корпусная конница. Дивизия продвинулась по дороге на Зволень — Бржезинки — Казанов. П. (Преображенский) — в авангарде, ночлег в кол. Бржезинки и д. Винцентов, 1 б-н в охранении по линии р. Илжанки, на участке Казанов — Крочов; С. (Семёновский) — д. Бржезинки; И. (Измайловский) — д. Дембница; Е. (Егерский) — д. Подзакржовек — Сцина. Правее — 2 гв. пех. див. В районе Держковек; слева — XXV арм. к-с в районе Ясенец» (Журнал боевых действий 1-й Гвардейской Пехотной Дивизии 1914 г. Составлен и издан исторической комиссией гвардейского объединения. С. 16). К исходу 14 (27) октября 1-я австрийская армия генерала Данкля получила приказ отойти за реку Опатовку на фронте: устье реки Сан — Опатов — Кельцы, и встать там для жёсткой обороны. Через четыре дня, сделав четыре форсированных перехода, генерал Данкль достиг намеченного рубежа. Стояли всё ещё тёплые, солнечные дни. Барон С.А. Торнау восхищённо вспоминал: «В одно прекрасное осеннее утро солнце внезапно осветило далеко впереди лежащую гряду гор. Сердце забилось сильней от волнения. Те самые Карпаты, которые оказались могилой для многих и многих тысяч русских солдат, и об вершины которых, в течение зимних последующих месяцев, разбилась сила наших геройских apмий, высились перед нами во всей своей величавой красоте» (Торнау С.А. С родным полком (1914–1917). Берлин, 1923). 14 (27) октября преображенцы шли в авангарде 1-й гвардейской дивизии. 1-й батальон двигался в походном охранении, а с юга, в боковом охранении, — 4-й. В тот день лишь 14-я Его Высочества рота на короткое время вступила в перестрелку. Следующий день прошёл спокойно. Заночевав в деревне Ковальков, утром 16 (29) ноября полк двинулся вперёд. Головным шёл 4-й батальон полковника Литке. Лихо выбив австрийцев из местечка Илжма, он взял пятьдесят пленных и часть их полкового обоза и к вечеру занял деревню Ясенец. На другой день 1-й и 4-й батальоны вышли на рубеж реки Каменной. С противоположного берега засвистели австрийские пули. В ночь на 18 (31) октября отряды поручика Нелидова 1-го{101} и поручика Тимченко-Рубана{102} переправились через речку Каменную для разведки. Барабанщик 14-й Его Высочества роты напоролся на вражеский пост. Попавшего в плен гвардейца австро-венгры увели в деревню Венглов и там подвергли жестоким пыткам, а мёртвое тело бросили в огонь. На другой день, когда 4-й батальон преображенцев вошёл в деревню, местные жители помогли разыскать их боевого товарища. На его изуродованном, обугленном теле нашли девятнадцать штыковых ран… Вид истерзанных останков потряс воображение видавших виды лейб-гвардейцев, воспитанных в духе гуманного отношения к пленным. Сквозь картину эту проглядывал звериный оскал нечеловеческого ожесточения небывалой бойни — войны, покончившей с миром на долгие годы… Лейб-гвардии Семёновский полк с 15 (28) октября по 17 (29) октября находился в корпусном резерве, и двигался на фронте между Кельцами и Опатовым в направлении на Лагов. За шесть дней с ночлегами: 14 (27) октября — Бржезинки, 15 (28) октября — Закржувек, 16 (29) октября — Валентинов, 17 (30) октября — Малышин, 18 (31) октября — Нечулице и 19 октября (1 ноября) — Башовице, семёновцы преодолели 120 вёрст (128 км), не встретив противника. Лишь на седьмые сутки движения на подступах к Лагову семёновцев остановил артиллерийский огонь противника. Через Венглов, Ржеплин и Башовице к 19 октября (1 ноября) 1-я гвардейская дивизия подошла к австрийской укреплённой позиции между Лаговым и деревней Ступя-Нова. 5-я пехотная дивизия австрийцев окопалась впереди деревни Белины, 33-я и 14-я — севернее посёлка Лагов. По замыслу штаба дивизии, лейб-гвардии Преображенский и лейб-гвардии Егерский полки направлялись в лоб. Одновременно лейб-гвардии Измайловский полк обходил левый фланг неприятеля. Лейб-гвардии Семёновский полк оставлен в резерве дивизии. Противник занимал удобную позицию — опушку леса на скате крутого хребта в районе Ступя-Нова. С рассветом 19 октября (1 ноября) преображенцы двинулись в наступление и к одиннадцати часам утра, сломив сопротивление австрийцев, ворвались в деревню Ступя-Нова. В этом бою преображенцы пленили около шестисот австрийцев, их бригадного генерала со штабом и три пулемёта. Правее преображенцев наступали егеря. Измайловцы пошли в обход левого фланга противника. К шестнадцати часам они атаковали деревни Вулька и Елениов, принуждая австрийцев к отходу на следующую позицию. Затем измайловцы ударили в сторону деревни Воля Замскова, угрожая тылам неприятеля. На исходе дня, после занятия измайловцами деревни Вулька, егеря с боем овладели деревней Бартошевины. 33-я австрийская пехотная дивизия откатились на главный рубеж обороны к посёлку Лагов. За ней последовала и 14-я дивизия. Из-за необеспеченности правого фланга на ночлег егеря отошли в деревню Гута Скляна. Преображенцы заночевали в ущелье Святого Креста, а семёновцы — в Башовице. На правом фланге дивизии, впереди деревни Воля Щигелькова, расположилась выдвинутая из корпусного резерва гвардейская стрелковая бригада. За левым флангом действовал 25-й армейский корпус на линии Елениов — Ростылице — Крашков. На утро 20 октября (2 ноября) штаб дивизии назначил штурм основной неприятельской позиции, укреплённой окопами и колючей проволокой. Она располагалась на высотах, оснащённых пулемётами и артиллерией. Первыми в бой ушли 1-й, 3-й и 4-й батальоны преображенцев, наступая по открытой местности. Их атакующий порыв на фронте Плюцки — Пюрков не раз в тот день останавливал шквальный огонь австрийцев. До самого вечера на всех участках фронта дивизии лейб-гвардейцам не удавалось сломить сопротивление неприятеля. На помощь преображенцам из дивизионного резерва подошёл 4-й батальон семёновцев. Дело дошло до штыка, когда около пяти часов вечера 4-й батальон преображенцев ворвался в деревню Пюрков. Одновременно измайловцы наступали на деревню Плюцки. Довольно успешно действовали егеря. Овладев деревней Малоцентов, они двигались в направлении деревень Лехов и Лехувек. Добычей преображенцев стали сотня пленных и два пулемёта, а также полевой госпиталь, в котором содержались одиннадцать раненых русских офицеров и триста пятьдесят нижних чинов гвардейской стрелковой бригады генерала П.А. Дельсаля. Взятые в плен на поле боя у Опатова, они находились в плену больше месяца. За два дня преображенцы потеряли до ста человек нижних чинов и в 4-й роте легко раненного в ногу прапорщика Брауна{103}. Семёновцы в первый день боя находились в дивизионном резерве. К вечеру 20 октября (2 ноября) два их батальона штаб дивизии направил на помощь наступающим преображенцам и егерям. Однако сражение уже затихало, и существенного участия в нём семёновцы не приняли, понеся незначительные потери, в основном от артиллерийского огня. Ожесточённый характер боёв предвещал долгое противостояние, к тому же основную позицию противник удержал, но около шести часов вечера главные силы 1-й австрийской армии под прикрытием арьергардов начали отходить за линию рек Мержава и Нижня Нида. Оставление надёжной позиции стало следствием разногласий между австрийской Ставкой и командованием 9-й германской армии, отступавшей от Варшавы. Немцы торопились в район Кракова, наметив переброску 9-й армии генерала фон Гинденбурга по железной дороге на Торн для удара во фланг русских войск. Из-за обстановки в Галиции австрийская Ставка стремилась сдержать русское наступление на ряде рубежей от Ивангорода до Кракова. 21 октября (3 ноября) генерал фон Гинденбург, только что назначенный командовать всеми немецкими войсками на русском фронте, отдал приказ о перемещении своей 9-й армии к Торну. Победила точка зрения германского командования, и австрийские войска покинули крепкую позицию на линии река Опатовка — Лагов — Кельцы. 25 октября (7 ноября) у австрийцев созрел замысел сражения у Кракова, куда из Галиции перебросили четвёртую австро-венгерскую армию для атаки в левый фланг русских армий, наступавших на юго-запад. Общий вектор удара шёл с юга на север. 27 октября (9 ноября) первую австро-венгерскую армию отвели к северу от Кракова, правым своим флангом за Скалу. Ранним утром 21 октября (3 ноября) вся 9-я армия перешла в наступление. 1-я гвардейская дивизия походной колонной продвигалась до линии реки Чарна. Преображенцы заняли Раков, измайловцы — Мендров, егеря — Дроговле. Семёновцы заняли Чижов, оставаясь в дивизионном резерве. Справа наступала бригада гвардейских стрелков, которые вышли в район впереди Бельно. За левым флангом дивизии, уступом сзади, шёл XXV армейский корпус по линии Дурачов — Иваниска. Погода ухудшилась. Зарядили холодные дожди. Движение артиллерии по разбитым дорогам существенно замедлилось. Обозы растянулись, отставая от пехоты. Оторванность от железных дорог способствовала расстройству снабжения продовольствием и боеприпасами. Но «царица полей» продолжала месить грязь на дорогах, не поспевая за неприятелем. 22 октября (4 ноября) 1-я гвардейская дивизия уверенно наступала на город Хмельник, подбирая на пути следования брошенное противником снаряжение, обозные повозки и зарядные ящики. Пленных брали немного, поскольку кавалерии при дивизии почти не было. Вскоре разведка донесла, что левому флангу угрожает арьергард австрийцев, занявший Шидлов. Во главе с полковником графом Литке к Шидлову выдвинулись 3-й и 4-й батальоны преображенцев, усиленные двумя батареями. Когда 1-й и 2-й батальоны заняли город Хмельник, у Шидлова завязался горячий бой. Главные силы отряда графа Литке атаковали австрийцев с фронта, а 14-я Его Высочества и 16-я роты лесом через деревню Осувка ударили неприятелю во фланг. Под жестоким ружейным и пулемётным огнём 3-й батальон ворвался во вражеские окопы. Ведя в атаку 12-ю роту, доблестный поручик граф Н.В. Татищев 1-й{104} упал, тяжело раненный в голову. Солдаты бережно вынесли из-под огня своего командира. Пуля ударила ему в лицо, раздробив челюсть и порвав язык. Превозмогая боль, он мужественно сохранял спокойствие. На этот раз смерть прошла мимо. Ему не было суждено погибнуть в бою в рядах родного полка. Впереди, через два года и три месяца, его ожидала страшная участь. 17 января 1918 года в Евпатории графа Н.В. Татищева арестовали революционные матросы. После издевательств его потащили к морю на мол. По дороге он громко говорил, что предан государю, и стыдил своих палачей. С мола его, связанного, бросили в ледяную воду. Но прежде чем пойти ко дну, он запел русский гимн… Кроме поручика графа Татищева 1-го, под Шидловым выбыло из строя около сорока нижних чинов. В плен сдалось до сотни австрийцев с двумя пулемётами и одним орудием. Семёновцы в тот день обосновались в деревне Другня, измайловцы вошли в деревни Лагевники и Зрече, а егеря расположились в селениях, прилегающих к Хмельнику с запада. Справа в районе Кие двигалась 2-я гвардейская пехотная дивизия. Наступавший за левым флангом 25-й армейский корпус стал отставать, из-за чего образовался опасный разрыв общей линии наступающих войск. Воодушевлённая успехами на Юго-Западном фронте, 28 октября (10 ноября) Ставка отдала директиву всем русским армиям в Польше наступать через немецкую границу в Силезию. При планировании новой крупной операции учитывалось поражение 9-й германской армии в Варшавско-Ивангородском сражении и выгодное расположение русских войск в Польше. Кроме того, союзники активно толкали русскую Ставку на глубокое вторжение в Германию, что отвлекало часть немецких войск с французского фронта. Крупное наступление отвечало чаяниям и русского правительства. Оно справедливо опасалось политических осложнений внутри страны в случае затяжной военной кампании и стремилось удержать в своих руках военную инициативу. Однако, поспешив принять наступательную директиву, русская Ставка пренебрегла многими неблагоприятными факторами. Некомплект в офицерских кадрах составлял более пятидесяти процентов от штатного расписания. Нижних чинов недоставало на пятнадцать — двадцать процентов. Нехватка лошадей оценивалась в десять процентов. Кроме того, потерпев поражение в ходе варшавско-ивангородских боёв, австро-германские войска отошли на запад, основательно нарушив инженерные коммуникации. Взорванные мосты и переправы, испорченные железнодорожные пути и осенняя распутица мешали русским войскам эффективно преследовать неприятеля и привели к отрыву от баз снабжения на сто пятьдесят — двести километров. В результате русские части ощущали недостаток в продовольствии, в тёплых вещах и в боеприпасах. Растянутые на громадном фронте русские армии не имели крупных резервов для развития успеха и для отражения контрударов противника. В таких условиях зимний поход на Берлин выглядел военной авантюрой. Но русская Ставка предпочла риск здравому смыслу и решилась на глубокое вторжение в пределы Германии. Однако высший русский генералитет не опирался лишь на печально знаменитое «авось» — изменчивую военную удачу. За три месяца войны Германия сильно истощила свои ресурсы, воюя на два фронта. Немецкая военная пружина мощно распрямилась на Запад. Совсем немного, совсем чуть-чуть ей не хватило силы, ресурсов, удачи, чтобы разбить англо-французские войска, а затем обрушиться на Россию. На карте стояла судьба послевоенного мира. В таких условиях даже ограниченный, частный успех при вторжении в пределы провинций Познани и Силезии бил по немецкой промышленности, угрожал Кракову и тылу австрийских войск в Галиции, оттягивал немногочисленные австро-германские резервы. Он мог стать хотя и малым, но решающим грузом на гигантских весах Великой войны. Главный удар намечался четырьмя русскими армиями[28] в обход Познани с юга. Ближайшей целью он имел безостановочное продвижение на линию Ярочин — Кемпен — Катовице — Освенцим, с последующей угрозой Берлину. Глядя с севера на юг, русская ударная группировка состояла из 2-й и 5-й армий Северо-Западного фронта, 4-й и 9-й Юго-Западного фронта. Войскам 10-й и 1-й армий в Восточной Пруссии, а также 3-й и 8-й в Галиции отводилась вспомогательная роль. Высшее командование всё ещё надеялось завершить войну если не к Рождеству, то хотя бы за три или четыре месяца. Начать общее наступление предполагалось не позднее 31 октября (13 ноября).Глава десятая. Срыв наступления русских армий в глубь Германии
Успех русских войск в октябрьских боях на левом берегу Вислы австро-германское командование объясняло их численным превосходством. Первоначально не имея внятного плана действий, оно не сомневалось, что русская Ставка попытается использовать удачный момент для наступления в глубь Германии. Стремясь во чтобы то ни стало сорвать его, начальник штаба главнокомандующего германским Восточным фронтом генерал Э. Людендорф понимал, что необходимо нащупать наиболее уязвимое место противника и самим нанести неожиданный фланговый удар. Немцы научились читать секретные радиограммы русского командования, что позволяло им точно знать о перемещениях войск неприятеля. В воспоминаниях начальника штаба 1-го армейского корпуса полковника Ф.Ф. Новицкого приводится курьёзный случай, когда русская радиостанция получила немецкое радио «с просьбой не беспокоиться шифровать наши депеши, так как все равно немцы их расшифровывают» (Новицкий Ф.Ф. Лодзинская операция в ноябре 1914 г. (из личных записок участника) // Война и революция. 1930. № 7. С. 126). В итоге генералы Гинденбург и Людендорф разработали смелый план срыва общего наступления русских армий. Сковав противника малыми силами с фронта, намечалось ударить мощной маневренной группой во фланг и глубоко в тыл 2-й русской армии. Охватывающим движением загнать её в мешок. Затем, при удачном стечении обстоятельств, расстроить и другие войска русского фронта. Роль «кулака» отводилась 9-й армии генерала фон Маккензена. Вектор наступления назначен в полосе между линиями жележных дорог Торн — Лович и Калиш — Лодзь — Лович. Первая цель — разгром 5-го Сибирского корпуса у Влоцлавска[29]. Ещё утром 27 октября (9 ноября) русская разведка обнаружила у государственной границы крупные силы германцев. Командующий 1-й русской армией генерал Ренненкампф видел тяжёлое положение 5-го Сибирского корпуса и предложил штабу Северо-Западного фронта переправить на левый берег Вислы части 6-го Сибирского корпуса, но получил отказ. Утром следующего дня немецкие войска занимали исходную позицию для наступления, и русская разведка вновь забила тревогу. Штаб 1-й армии окончательно убедился в необходимости усиления левобережных частей, но активных действий не предпринимал, ожидая распоряжений свыше. Отдать приказ 5-му Сибирскому корпусу отойти и уклониться от неравного боя до подхода подкреплений генерал Ренненкампф не решался, опасаясь получить выговор от штаба фронта. Согласно плану Гинденбурга, утром 29 октября (11 ноября), закончив переброску войск, 9-я германская армия генерала фон Макензена перешла в решительное наступление. Сосредоточенная у Торна и Врешена, она стремилась ударить вдоль Вислы, в направлении на Лович и Лодзь. Штаб 5-го Сибирского корпуса доносил о наступлении на своём фронте не менее трёх пехотных и полутора кавалеристских дивизий неприятеля. Русские авангарды отошли к главным силам корпуса. Им командовал шестидесятидвухлетний генерал Сидорин{105}, окончивший в 1884 году Академию Генерального штаба, ветеран Русско-турецкой и Русско-японской кампаний. Корпус состоял из двух пехотных и сводной казачьей кавалерийской дивизии. Причём 79-я пехотная дивизия должна была принять боевое крещение с некомплектом в четыре батальона, спешивших из Новогеоргиевска. Они находились примерно в ста километрах в районе Радзиве. В 50-й дивизии недоставало полтора батальона, привлечённых на этапы. Генерал Сидорин оказался заложником обстановки. Приказ на войне свят. Распоряжения уклониться от боя комкор не имел и решил принять неравный бой, уповая на близкую помощь. В ночь на 28 октября (10 ноября) он разослал приказ об обороне позиции. Двое суток шли интенсивные работы по обустройству двух укреплённых линий — основной и дополнительной. Они выгнулись дугой за рекой Згловенчкой, повторяя её изгиб. Отсутствовал сапёрный батальон. Не хватало шанцевого инструмента. В 50-й дивизии нашлось всего по тридцать пять малых лопат на роту. До подхода немецких сил не успели полностью оборудовать укрепления. Для снабжения корпуса боевыми припасами местный парк выслали в Кутно, где располагались военные склады. Необстрелянную 79-ю дивизию комкор расположил справа, где Висла исключала фланговый манёвр германцев. Левее встала надёжная 50-я дивизия, закалённая в боях под Варшавой. Левый фланг всей позиции прикрывали три полка сводной казачьей дивизии и два пехотных батальона. Ясно было, что кавалерийский корпус фон Рихтгофена слева врежется в русскую оборону, заходя в тыл, отсекая пути к отходу. Стараясь рассеять конницу и расстроить пехоту, он попытается прижать весь корпус к Висле и сбросить его в реку. Леонтий Леонтьевич Сидорин командовал 5-м Сибирским корпусом с февраля 1914 года. За восемь месяцев он хорошо узнал, на что способны его подчинённые. Старый генерал не зря доверил казакам самый уязвимый участок позиции. И не пожалел. Когда дело дойдёт до клинка, в сшибке с лучшей немецкой кавалерией казаки не дрогнут, не подведут своего командира… 1-й казачий Астраханский полк и один из полков 50-й дивизии назначались в корпусной резерв. Артиллерии в резерве не было. Все имеющиеся орудия располагались на позициях. Готовясь к бою, генерал Сидорин не мог не задаваться вопросом о причинах тяжёлой обстановки. Ведь целая немецкая армия — не иголка в стоге сена! Как можно было её не заметить?. Русская Ставка не разобралась в обстановке и доверилась мнению штаба Северо-Западного фронта. В план действий генерала Рузского не вписывалось наступление четырёх немецких корпусов. Командующий 1-й армией, правильно оценивая обстановку, действовал с присущей ему роковой осторожностью. Неясно одно — в чём можно упрекнуть генерала Сидорина? Но высокое начальство найдёт основание в декабре 1914 года отрешить его от должности и отчислить в резерв чинов при штабе Двинского военного округа. Тогда же отстранили от должности и генерала Ренненкампфа. В 1915 году в Петрограде, в театре его встретил В.Н. фон Дрейер, близко знавший командарма по совместной службе. Остались его воспоминания об этой встрече за рюмкой в директорской ложе. «Ренненкампф сидел грустный, ему, видимо, было не до веселья. И даже боевой номер кафэ-шантана Родэ не мог вывести Ренненкампфа из состояния подавленности, замеченной всеми. Он много пил и, не выдержав, вдруг начал говорить о том, как с ним несправедливо поступили. — Меня отстранили от командования армией совершенно ни за что; и всё это по проискам Сухомлинова. Я просил дать мне любое назначение, готов был принять даже эскадрон лишь бы не оставаться здесь, без всякой пользы, без всякого дела; мне даже не ответили. И вдруг, к нашему ужасу и конфузу, этот сильный, мужественный и храбрый генерал залился горючими слезами» (Андоленко С.П. Ренненкампф // Возрождение. 1970. № 221). Некоторая театральность, вероятно, была приметой светского общения тех лет. За эмоциями подвыпившего генерала видна глубокая обида на высшее командование. Оно вершило неправый суд, отчасти перекладывая свою ответственность на его плечи. Повинен он был не перед Ставкой и штабом фронта, а перед сибиряками генерала Сидорина, которых своими действиями, а точнее — бездействием, командарм обрёк на неоправданные жертвы. Похоже, вину эту он не осознавал… Накануне сражения у Влоцлавска перед глазами генерала Ренненкампфа встала картина слишком неравного боя, с угрозой разгрома всего левого фланга его армии. Он немедленно снёсся с командиром соседней 2-й армии генералом Шейдеманом с просьбой оказать содействие его правофланговым 2-м корпусом. Оба командарма сошлись в оценке обстановки, но для оказания необходимой помощи генералу Шейдеману требовалось разрешение свыше. В результате 5-й Сибирский корпус остался прикрывать Влоцлавск в одиночестве. Вечером 29 октября (11 ноября) генерал Ренненкампф, не дожидаясь указаний штаба фронта, отдал запоздалый приказ о переправе 6-го Сибирского корпуса на левый берег Вислы в районе Плоцка. Подручных средств для переправы у корпуса не оказалось. Превысив свои полномочия, командарм потребовал от коменданта Новогеоргиевска немедленно прислать необходимые для переправы средства. Командарм понимал, что, перейдя на левый берег Вислы, 6-й Сибирский корпус должен пройти ещё около ста километров до Влоцлавска, где войска придётся вводить в дело частями, прямо с похода, без отдыха. Тем временем счёт шёл на часы. Казалось, что избиение сибиряков генерала Сидорина лучшей немецкой армией Восточного фронта неизбежно… Позже современники генерала Ренненкампфа и военные историки часто давали его действиям крайне полярные оценки. Одни предъявляли опытному русскому генералу с немецкой фамилией ряд тяжёлых обвинений, вплоть до предательства, другие видели в нём неоценённого полководца, военного гения с терновым венцом. Думается, что в действительности ни тем ни другим он не являлся. Истина, как часто случается, находится между полюсами мнений. За спиной боевого генерала ползли оскорбительные слухи, слышались упрёки в бездарности, множились обидные подозрения. Сказывалась привычка придворных стратегов тасовать кадры в угоду своим пристрастиям. Некоторым высшим чиновникам царапала слух немецкая фамилия. Несомненно, герой Китайского похода и Русско-японской войны генерал Ренненкампф был честным человеком и способным военачальником. Беспримерный рейд его отряда летом и осенью 1900 года в Маньчжурии в ходе Китайской кампании, доблесть, проявленная им в сражениях под Ляояном и Мукденом и победа над немецкими войсками при Гумбиннене в августе 1914 гощда красноречиво говорят о полководческом даровании генерала Ренненкампфа. Он умел разобраться в оперативной обстановке и твёрдо управлять войсками. Но в решающий момент вместо смелого шага он мог выбрать шаблон и действовать с оглядкой на мнение начальства. Ещё Наполеон признавал осторожность одной из последних добродетелей полководца, а первыми — интуицию, самостоятельность и смелость. Военная удача любит флирт с умными авантюристами… Нет! Генерал Ренненкампф не был Ганнибалом Великой войны… Обвинения в его адрес в области военного искусства отчасти верны. Волею судьбы он не однажды в первые месяцы кампании мог склонить исход крупных сражений в пользу русского оружия, но упускал момент или действовал неуверенно. За несколько дней перед боем за Влоцлавск генерал Ренненкампф знал о численности наступающих немецких частей, видел горячую необходимость усиления левого фланга армии, но медлил. Вопреки мнению штаба фронта, своевременно перебросив 6-й Сибирский корпус в помощь генералу Сидорину, он мог серьёзно спутать карты фон Макензена. Встретив крепкую оборону двух русских корпусов у Влоцлавска, германские войска теряли бы драгоценное время и силы на лобовые атаки и поиски слабого места русского фронта. При таком раскладе исчезал фактор внезапности, ускользала инициатива. Дерзкий план Гинденбурга о срыве общего русского наступления в глубь Германии мог пойти под откос в самом начале операции. Её сценарий пришлось бы менять на ходу, что чревато ошибками. Первый крупный бой разыгрался у Влоцлавска 30 октября (12 ноября). Соотношение сил в бою за Влоцлавск, по данным А.Н. Де-Лазари{106} — русские войска: до 25 000 штыков и 2500 сабель, 48 пулемётов и 106 орудий; немецкие войска: до 45 000 штыков и 8000–9000 сабель, 100 пулемётов и 324 орудия (Де-Лазари А.Н. Мировая империалистическая война 1914–1918 гг. Пояснения к атласу схем. М.: Государственное военное издательство, 1934. С. 58). Четыре германских корпуса обрушились на растянутый фронт недоукомплектованного русского 5-го Сибирского корпуса. Более чем двухкратное превосходство немецких сил и обилие артиллерии, казалось, предопределяли исход сражения. Но для гарантии успеха необходим был одновременный удар всех корпусов, а они находились на разном расстоянии от линии обороны противника. Их приходилось вводить в дело частями. Кроме того, протяжённость фронта заставила немцев развернуться широко, что не позволило надёжно сконцентрировать удар для прорыва русской позиции. Донесения разведки обеспокоили русскую Ставку. Считалось, что немцы начали перегруппировку с целью усиления своего левого фланга. Не имея ясной картины происходящего и не желая откладывать намеченное наступление, Ставка вручила главнокомандующему Северо-Западным фронтом генералу Рузскому всю полноту власти. Фронтовая и армейская разведки верно определяли масштабы ударной немецкой группировки. Штаб 1-й армии доносил, что 5-му Сибирскому корпусу угрожают не менее трёх корпусов с двумя дивизиями кавалерии. Сводки 2-й армии говорили о четырёх корпусах. Но командующий Северо-Западным фронтом генерал Рузский посчитал данные разведки преувеличенными, дав в директиву от 13 (26) ноября, что «со стороны Торна наступают около двух дивизий…» (Корольков Г.К. Лодзинская операция 2 ноября — 19 декабря 1914 г. М.: Государственное военное издательство, 1934. С. 39). Отход сибиряков генерала Сидорина он объяснял нестойкостью войск и командиров. А в это самое время 5-й Сибирский корпус, едва избежав котла, пятился к Гостынину. На него сыпались сокрушительные ударами 25-го и 1-го резервных, а также 20-го немецких корпусов, накатывали лавы кавалерийских дивизий генерала фон Рихтгофена. Как можно было не заметить нависшие над правым флангом 2-й армии немецкие корпуса? Но генерал Рузский не хотел их видеть. Ведь Ставка, отдав приказ об общем наступлении в глубь Германии, вручила ему инициативу. Вот он, счастливый билет! Вот они, долгожданные великие «пять минут»! Рывок! И немцы перебросят войска из Франции. Ещё рывок! И они окажутся между молотом его армий и англо-французской наковальней. Пора примерить лавровый венок полководца-победителя Мировой войны! Ни Цезарь, ни Наполеон не могли и мечтать о такой удаче… Вероятно, генерал Рузский уже видел себя на коне, отлитым в бронзе, стоящим на главных площадях Петербурга, Парижа и Лондона… Но выпавшая карта оказалась краплёной. Её искусно подбросил штаб Гинденбурга, а подхватило генеральское тщеславие… Накануне боя у Влоцлавска генерал фон Макензен дал следующие указания: 25-му резервному корпусу овладеть Влоцлавском, 1-му резервному корпусу наступать в районе Венец — Брест, 20-му корпусу выйти на Крушин и Ходеч, 1-му кавалерийскому корпусу ударить в направлении Коваля в тыл русской позиции. В восемь часов утра 30 октября (12 ноября) 49-я резервная германская дивизия на своём фронте открыла губительный артиллерийский огонь из восьмидесяти орудий против девяти русских 316-го полка. Два часа германская артиллерия перепахивала снарядами русские позиции, затем пошли в атаку двенадцать немецких батальонов пехоты. Им удалось сбить необстрелянные русские части с основной позиции. В критический момент боя генерал Сидорин ввёл в дело свой корпусной резерв — 313-й полк с шестью орудиями, что позволило удержаться на резервной позиции. К полудню в районе Клементиново сосредоточилась 50-я германская дивизия. Теперь все части 25-го корпуса были в сборе и готовились к решающей атаке. Немецкое командование торопилось. Они стремились прорвать русский фронт до подхода частей 6-го Сибирского корпуса. Правее, на соседнем участке фронта, около двенадцати часов дня 36-я немецкая резервная дивизия атаковала окопы 315-го полка. Двенадцать немецких батальонов при восьмидесяти орудиях обрушились на четыре русских батальона с двенадцатью орудиями. 315-й полк с честью принял боевое крещение, более часа выдерживая натиск врага. Но вскоре заговорили ещё пятьдесят немецких орудий 60-й резервной дивизии. В час дня русская пехота и на этом участке оставила основную позицию. Её отход по приказу командования 50-й дивизии совпал с атакой 1-й германской резервной дивизии на 197-й полк. Ему пришлось дважды останавливаться для отражения ударов врага, что привело к потере половины личного состава. Соседний 200-й полк тоже отвёл свои правофланговые части. Почти на два часа замолчала немецкая артиллерия. Батареи меняли свои позиции. В это время передовые части головной дивизии 20-го немецкого корпуса переправились у села Любранец через речку Згловёнчку. 200-й полк отбил их атаку, и авангард 41-й немецкой дивизии остановился, ожидая подхода основных сил. В пятнадцать часов вновь заговорили немецкие батареи. Артиллерийская канонада не стихала до сумерек. Генерал Сидорин опасался, что расстроенные во время утреннего боя части 79-й дивизии, прикрывавшие Влоцлавск, не выдержат новой атаки. Он укрепил их четырьмя батальонами, только что прибывшими из Новогергиевска. В результате на этом участке фронта силы атакующей немецкой пехоты примерно сравнялись по численности с пехотой русской. Каждая из сторон имела по двенадцать батальонов. Завязался ожесточённый бой за Влоцлавск. На залпы восьмидесяти немецких орудий отвечали всего двадцать четыре русских. Превосходство немецкой артиллерии сыграло решающую роль. При этом корпусной резерв был практически исчерпан. Под рукой у генерала Сидорина оставался ещё 196-й пехотный полк. Первый казачий Астраханский полк комкор придерживал, ожидая тревожных известий с левого фланга, где накатывали лавы 1-го немецкого кавалерийского корпуса. На случай несчастья он запросил у генерала Ренненкампфа разрешение на отвод дивизии в район Домб Вельке — Горень Дуже. Остальную пехоту предполагалось отодвинуть к сёлам Петрово и Рембов. Уже в темноте, потеряв связь со штабом корпуса, остатки 79-й дивизии откатились с дополнительной позиции в лесной массив. Наступление ночи не позволило немецким частям развить успех и прорвать фронт. В то же время части русской 50-й дивизии проявили исключительную стойкость. Её силы вместе с приданным 315-м полком и шестнадцатью орудиями 79-й артиллерийской бригады насчитывали восемнадцать батальонов при шестидесяти двух пушках. На них обрушились немецкие части численностью в тридцать один батальон при двухсот десяти орудиях. Германцы надеялись прорвать фронт вблизи села Махнач, где шёл особенно жаркий бой, но это им не удалось. К ночи они были вынуждены прекратить бой и отойти на исходную позицию за речку Згловёнчку. На левом фланге русской позиции весь день с переменным успехом шли жестокие схватки кавалерии. Не давая коннице генерала фон Рихтгофена выйти в тыл корпуса, Сводная казачья дивизия растянула свой фронт на десять километров. Связанная мелкими стычками и боями, немецкая кавалерия не смогла нащупать слабое место в русской обороне и сконцентрировать силы для решающего удара. Причём один из полков 33-й немецкой кавалерийской бригады потерял половину личного состава во время атаки на 198-й русский пехотный полк. С наступлением темноты германская конница отхлынула, не выполнив задачу, поставленную перед ней генералом фон Макензеном. Неутешительным оказался итог боя 30 октября (12 ноября) у Влоцлавска для 9-й немецкой армии. Стойкость русской пехоты и несогласованность действий германских корпусов привели к тому, что к исходу дня сибиряки смогли удержаться на резервной позиции, оставив первую линию обороны. Немецкие дивизии вводились в бой частями. Главные силы 20-го корпуса запаздывали и не приняли участия в сражении. Кавалерия не смогла обойти левый фланг русской позиции и понесла ощутимые потери. Целые сутки фронт топтался на месте, создавая предпосылки для срыва всей операции. Терялся фактор внезапности. Раскрыв масштаб своих сил, генерал фон Макензен справедливо ожидал усиления неприятеля свежими войсками. В то же время генерал Сидорин понимал, что расстроенные части 79-й дивизии на второй день боя не выдержат серьёзного нажима немецких войск, обнажив правый фланг всей позиции. Помощь от генерала Ренненкампфа запаздывала. В такой обстановке продолжение боя у Влоцлавска угрожало прорывом фронта вдоль Вислы, образованием одного или нескольких котлов и полным разгромом 5-го Сибирского корпуса. Комкор принял решение отвести 79-ю дивизию на укреплённую позицию по линии Леоново — Цесликово, оборудованную заранее при движении на Влоцлавск. Отход следовало завершить до наступления нового дня, когда германцы возобновят атаки. Для восстановления связи и передачи приказа об отходе с наступлением темноты в 79-ю дивизию направлялись кавалерийские разъезды. Часть ночи ушла на поиски выбитых с позиции и укрывшихся в лесном массиве пехотных частей. После восстановления связи выяснилось, что боеспособность дивизии гораздо ниже, чем предполагал штаб корпуса. За день интенсивных боёв она потеряла свыше трёх тысяч убитыми и ранеными, около тысячи двухсот пропавшими без вести, восемь орудий и тринадцать пулемётов. Общие потери составили около двадцати двух процентов, что считалось некритичным[30]. Однако боевой дух дивизии сильно пошатнулся. Впечатление от мощного артиллерийского огня вражеских батарей и решительных атак лучшей немецкой пехоты Восточного фронта рождало у необстрелянных солдат пораженческие настроения. Грядущий день обещал быть жарким в боевом отношении. В такой обстановке держать оборону у Влоцлавска означало неизбежный разгром всего корпуса. Генерал Сидорин принял единственно правильное решение — в течение ночи начать отвод своих частей на новую позицию, где он рассчитывал держать оборону до подхода подкреплений. Своевременно отданный приказ об отходе позволил 79-й дивизии оторваться от неприятеля и, после суточного перехода к утру 1 (14) ноября достичь нового рубежа обороны, избежав преследования немецкими войсками. Уже на исходе ночи начали движение две колонны 50-й дивизии. С рассветом 31 октября (13 ноября) её арьергарды подверглись интенсивным атакам немецкой кавалерии. При этом два батальона левофланговой колонны попали в окружение, но при поддержке основных сил дивизии прорвались из кольца. К девяти часам вечера вся 50-я дивизия сосредоточилась на новом рубеже обороны в районе сёл Петрово и Рембов. В сражении у Влоцлавска и во время отхода на новую позицию в дивизии выбыло из строя свыше семи тысяч восьмисот человек, что составляло почти шестьдесят процентов личного состава, потеряно семь орудий и восемь пулемётов. Однако, закалённые в сражении под Варшавой, её части сохранили высокую боеспособность. Весь левый фланг корпуса надёжно прикрывала Сводная казачья дивизия с двумя батальонами 198-го пехотного полка. Уверенные действия казаков не дали 9-й германской кавалерийской дивизии проявить инициативу. Немецкая конница так и не решилась атаковать русские части, которые планомерно отошли от Ходеча к Любени, где продержались до сумерек, а к ночи ушли в Ланету. Генерал Ренненкампф делал всё, что было в его силах, для ускорения переправы 6-го Сибирского корпуса на левый берег Вислы. Комендант Новогеоргиевска прислал к Плоцку баржи для устройства моста, пароходы с мостовым материалом и паровые паромы для экстренной переправы. Нервозная обстановка и спешка мешали делу. Два парохода и четыре парома сели на мель. Дело осложнялось отсутствием пристаней в Плоцке, из-за чего терялось драгоценное время на погрузку и разгрузку. Паром мог взять лишь полторы роты или два орудия с прислугой и лошадьми. Несмотря на все усилия, в полночь на 31 октября (13 ноября) переправились только два полка 14-й Сибирской дивизии. Они ждали артиллерию и обозы: санитарные двуколки, полевые кухни и запас патронов, что остались на правом берегу. Стремясь ускорить работы, генерал Ренненкампф сам приехал в Плоцк и приказал не прекращать переправу ночью. В отсутствии освещения участились поломки на паромах. Темень и холод долгой осенней ночи не давали быстро устранить неполадки. Для быстрой постройки моста на баржах не хватало материалов и рабочих рук. Ранее генерал Ренненкампф просил вышестоящее командование оборудовать мост у Плоцка, но штаб фронта оставил его просьбу без внимания. Лишь к исходу третьего дня работ строительство завершилось. К тому времени большинство частей 13-й Сибирской дивизии, артиллерия и обозы 14-й дивизии ещё ожидали своей очереди на паромы. Утром 3 (16) ноября они начали переправу по мосту. В самом начале движения тяжёлый ящик со снарядами для мортир проломил свежий настил и свалился в воду. Ещё шесть часов понадобилось на починку моста. Казалось, что злой рок преследовал генерала Ренненкампфа. Несмотря на все усилия командарма, ряд его ошибок, оперативная близорукость штаба фронта и цепь трагических случайностей привели к тому, что 6-й Сибирский корпус был вынужден вступить в бой по частям. Чтобы хоть как-то облегчить положение 5-го Сибирского корпуса, командарм ещё 30 октября (12 ноября) распорядился направить к левому флангу атакующих Влоцлавск германцев 6-ю кавалерийскую дивизию. Но она на правом берегу Вислы едва сдерживала натиск сильного отряда коменданта Торна генерала фон Дикгута-Гарраха[31], с боем занявшего Кикол и Липно. К исходу дня, передав свой участок подошедшей пехотной бригаде, 6-я кавалерийская дивизия заняла Шпеталь. На рассвете 31 октября (13 ноября), когда бой за Влоцлавск уже завершился, её батареи открыли огонь по левому берегу Вислы, где двигались наступающие немецкие колонны. Пытаясь оценить степень опасности, генерал фон Макензен приказал направить часть 49-й дивизии на правый берег для угрозы левому флангу русской конницы. Переправу помогли осуществить местные жители, немцы-колонисты. 6-я кавалерийская дивизия не могла оказать генералу Сидорину ощутимую помощь. Однако огнём своих батарей она приковала внимание германского командования и заставила его до выяснения оперативной обстановки придержать некоторые войска, назначенные для преследования 5-го Сибирского корпуса. Вскоре генерал фон Макензен понял, что артобстрел его левобережных войск не что иное, как демонстрация контрнаступления русской кавалерии. Он тут же направил 36-ю резервную дивизию догнать русскую пехоту, но было уже поздно. В результате 5-й Сибирский корпус оторвался от преследования, избежав ещё одного неравного боя, и сохранил силы и боеспособность для будущих сражений.Глава одиннадцатая. Гвардия в боях под Краковом
Сообщения об активных действиях немецких войск у Влоцлавска обеспокоили русскую Ставку. Верховный главнокомандующий отложил начало наступления на 1 (14) ноября с целью перерезать железную дорогу Плешень — Люблинец в Силезии. Но к тому времени немцы сбили слабые заслоны, прикрывавшие Кутно и Ленчицы, и устремились в стык между 1-й и 2-й русскими армиями, охватывая 2-ю армию с севера. Разгоралось Лодзинское сражение. В то же время австро-венгерские армии готовились врезаться в левый фланг русских войск под Краковом. Не подозревая о планах неприятеля, 1-й гвардейский корпус готовился к общему наступлению русских армий. 1 (14) ноября резко наступили холода. В южной Польше неожиданно началась ранняя зима. 2 (15) ноября выпал снег. Не хватало тёплых вещей. Мёрзлый грунт не давал рыть окопы. Тревожных сведений о противнике не имелось. Считалось, что австрийцы обосновались в Кракове, ведя осторожную разведку. Но тишина оказалась обманчивой… Левофланговые корпуса 9-й русской армии частично наступали по южному берегу Вислы. Они задерживались. С трудом подтягивались обозы. В результате чего выступление 1-й гвардейской дивизии отложили на два дня, начав его лишь 3 (16) ноября. Тем временем разбитая под Ивангородом 1-я австро-венгерская армия генерала Данклязакончила перегруппировку под Краковом. Правый фланг её расположения находился за ручьём Прадник, за селениями Скала и Янгрот. Переброшенная из Галиции, 4-я армия эрцгерцога Иосифа-Фердинанда сосредоточилась к северу от краковских укреплений. По мысли австро-венгерской Ставки, с утра 3 (16) ноября 4-я армия начала внезапное наступление для выхода на рубеж Нове Бржесно на Висле — высот к востоку от Сломники. Это способствовало успеху охватывающего манёвра 1-й армии. Посёлок Скала стал вершиной прямого угла, образованного линиями расположения австрийских армий. Южную сторону угла занимала 1-я армия, а северную — 4-я. Через Скалу на Олькуш, в стык австрийских группировок, наступала 1-я гвардейская дивизия. Рискуя попасть в клещи первым, в авангарде шёл лейб-гвардии Преображенский полк. С юга основные силы полка прикрывал 2-й батальон полковника Павленкова{107}. Через несколько часов после начала движения передние дозоры встретили австрийских разведчиков. В середине дня около деревни Ржеплин казачий офицер доложил полковнику Павленкову о приближении крупных сил неприятеля со стороны краковских укреплений. Австрийцы наступали тремя бригадными колоннами, наперерез движению 2-го батальона. Полковник Павленков отправил донесение командиру полка и приказал занять максимально возможную линию обороны. Люди окопались на расстоянии двадцати шагов друг от друга. Выдался ясный зимний день. Впереди русской позиции простиралась удобная для обстрела открытая местность. Вдали маячил силуэт Карпат. Вскоре показались казачьи разъезды. Их гнала передовая австрийская цепь. За ней тремя колоннами двигалась главная вражеская сила — части 45-й австрийской ландверной дивизии фельдмаршала-лейтенанта Любичича. Преображенцы дали залп. Колонны рассыпались в цепи. Выяснив, что у противника нет артиллерии, австрийцы выкатили орудия на открытую позицию для прицельной стрельбы. Вскоре австрийская пехота нащупала фланги русской обороны и начала охватывать их. Чтобы избежать окружения, полковник Павленков стал поротно отводить батальон к северу от Ржеплина. Примерно в восьмистах шагах от деревни он занял новый рубеж обороны, решив продержаться на нём до подхода подкрепления. Во время отхода 7-й роты был смертельно ранен поручик Нарышкин 2-й{108}. Стакан от разорвавшейся шрапнели ударил ему в спину. «Тяжело было смотреть на него, накануне бодрого и весёлого, а теперь умирающего», — писал В.Н. Тимченко-Рубан, командовавший в том бою 6-й ротой (Андоленко С.П. Преображенцы в Великую и Гражданскую войны. 1914–1920 годы. СПб.: Славия, 2010. С. 92). День клонился к вечеру. Не подозревая о малочисленности неприятеля, волны австрийской пехоты накатывали медленно. Уже в сумерках они вновь попытались нащупать фланги русской обороны и обойти их. Стойкость преображенцев и наступившая темнота заставили австрийцев остановиться. Вместо рывка во фланг 9-й русской армии они втягивались в изнурительный бой за Ржеплинские высоты. Лейб-гвардии Семёновский полк с вечера 31 октября (13 ноября) и до утра 3 (16) ноября стоял квартиро-биваком в селе Милочице-Сломники. Тишина царила на фронте сторожевого охранения, выставленного на юго-запад в семи верстах от австрийской границы. После двухдневного отдыха ранним, по-зимнему морозным утром 3 (16) ноября полк переправился через речку Длугню у села Ивановице и двинулся через Новую Весь на Скалу. Внезапно с левого фланга, со стороны деревни Пржебыславице бухнули вражеские орудия. Немедленно туда выдвинулся 4-й батальон полковника фон Тимрота 2-го{109}. Другие батальоны дошли до Скалы, где остановились. Вскоре и они повернули к Ржеплину. Ближе к ночи на помощь преображенцам полковника Павленкова прибыл 4-й батальон семёновцев. Он расположился южнее села Пржебыславице по южной опушке рощи, правым крылом против деревни Ржеплин. Уже ночью подошли основные силы семёновцев. 2-й и 3-й батальоны встали фронтом на юг, для отражения угрозы со стороны северного пояса Краковских фортов. Штаб полка разместился в селе Нова-Весь. Положение русских частей существенно упрочилось. Ночь прошла в перестрелке. Шёл дождь со снегом, дул порывистый, колючий ветер. Люди замёрзли и проголодались, но рано утром подвезли кухни, и стало полегче. С восходом солнца австрийская пехота двинулась в атаку, с трудом овладев высотами севернее Ржеплина. В помощь её правому флангу поспешила 27-я венгерская дивизия. На 4 (17) ноября 4-я австрийская армия имела задачу — сбить русские части с занятых позиций и отбросить на северо-восток к городу Мехов и устью реки Нидзицы. Однако план этот разрушила стойкость Петровской бригады. Главные силы преображенцев с 3 (16) ноября прочно укрепились у Скалы, а семёновцы и 2-й батальон преображенцев заняли активную оборону на линии Пржебыславице — Ржеплин — Красенец. Рельеф русской обороны заставил 45-ю австрийскую дивизию вместо движения на Ивановице повернуться фронтом на северо-запад, отрываясь от главного северо-восточного вектора наступления 4-й армии. Это и вынудило ввести в дело 27-ю венгерскую дивизию, наступавшую своим левым флангом через Красенец. Весь день 4 (17) ноября на своём участке фронта 2-й батальон преображенцев отражал попытки австрийцев перейти в наступление. В промежутках между атаками шла активная перестрелка. Смело действовали отряды разведчиков, приводя крупные партии пленных австрийцев. Семёновцы окопались слева от расположения преображенцев. Численное превосходство вражеской пехоты и активное применение артиллерии поставило Старую гвардию в тяжёлое положение. Кроме того, левый фланг семёновцев со стороны села Ивановице оказался открытым. Сосед слева — 25-й армейский корпус не успевал за темпами наступления 1-й гвардейской дивизии к Скале. В результате фронт семёновцев растянулся. Для прикрытия обнажённого левого фланга командир полка направил 1-й батальон полковника фон Тимрота 2-го. К счастью, уже в половине десятого утра командир роты Его Величества доблестный капитан Попов{110} доносил, что на склоне горы южнее Ивановице установил связь с 9-м Донским полком 1-й Донской казачьей дивизии. Крайне тяжёлое испытание выпало на долю 4-го батальона семёновцев и приданной ему 2-й роты, не имевшей пулемётов. Рота укрепилась на опушке леса в пересечённой местности. Мороз и каменистый грунт не давали надёжно окопаться. К тому же австрийцы открыли прицельный огонь с расстояния в сто шагов из окопов полного профиля. Но 2-я рота не отошла и вела неравную многочасовую дуэль, не давая противнику высунуть голову из укрытия. К вечеру семёновцы заняли вражеские окопы, где нашли около девяноста убитых в перестрелке австрийцев. Воодушевлённые успехом, многие из них отбросили осторожность и начали стоя бить по врагу. Такая беспечность обернулась новыми потерями. Пулевое ранение получил младший офицер прапорщик Тимашёв{111}. Упал, смертельно раненный пулей в живот, сверхсрочный старший унтер-офицер Печур. На рубеж обороны 14-й и 15-й рот обрушил свою мощь крупный калибр вражеской артиллерии. Бомбардировка унесла много жизней и подавляла людей психологически. Качнулось небо, дрогнула земля, пошли леса. Тяжёлые снаряды срезали и выкорчёвывали деревья, перепахивали окопы, сметая и калеча всё на своём пути. «За снарядами шли вихри с сучьями и поленьями; разрывы влекли за собой фонтаны земли, стоны прорезываемого воздуха, давали поразительный эффект. Наши окопы были уничтожены. Тяжкие потери в людях, а главное психическая подавленность, обещали мало хорошего. Младших офицеров в ротах не было», — через много лет вспоминал жуткую картину артобстрела В.С. фон Миних{112}. К четырнадцати часам дня 15-я рота лишилась боеспособности, потеряв половину личного состава. Её остатки влились в соседнюю 14-ю роту. Образовавшаяся брешь в обороне между 15-й и 13-й ротами манила врага. Но каждый раз, когда австрийская пехота поднималась в атаку, пулемётчики штабс-капитана фон Миниха встречали её свинцовым дождём. Итог первых двух дней совместного наступления 1-й и 4-й армий разочаровал австрийское командование. Оно надеялось отбросить русские войска за реку Черняву. Вместо этого весь фронт от Кракова до Ченстохова топтался на месте. Не желая менять план, австрийская Ставка решила продолжать наступление и 5 (18) ноября. Согласно её директиве, 10-му корпусу, наступавшему от Скалы, и 6-му корпусу, расположенному у Ржеплина, ставилась задача согласованными ударами овладеть высотами у Скалы. Правее 45-й дивизии готовилась к удару свежая, подтянутая из резерва 27-я венгерская дивизия. Несмотря на численное превосходство неприятеля, русское командование не желало ограничиваться лишь глухой обороной. Вечером 4 (17) ноября генерал фон Эттер предложил полковнику Павленкову выбить австрийцев из оставленной им накануне ключевой позиции в деревне Ржеплин. Погода стояла холодная и мокрая. До часу ночи лил дождь, затем стало подмерзать. Вдали мерцал огнями Краков. Перед ним то вспыхивали, то гасли пожары. В темноте не стихала перестрелка — противники старались нащупать друг друга. Повсюду рыскали патрули. Под защитой секретов люди рыли окопы в обледеневшем грунте. На рассвете 5 (18) ноября поручик Тимченко-Рубан скрытно, оврагом провёл свою 6-ю роту до края деревни. Основные силы батальона наступали правее, по открытой местности, под жестоким вражеским огнём. Фланговый манёвр 6-й роты заставил австрийцев отойти сначала в Ржеплин, а затем и дальше. Вражеская артиллерия накрывала деревню шрапнелью. Полыхнули избы. Сквозь огонь и дым одним броском преображенцы миновали Ржеплин и залегли на окраине деревни, на картофельном поле. Оно поднималось на юг, куда отступил неприятель. От плотного вражеского огня силы преображенцев таяли. Только что вернувшийся в строй после ранения в бою под Владиславовом и принявший командование 5-й ротой, поручик Вестман вновь получил ранение. Командование ротой принял поручик Кульнев{113}. Ржеплин лежал в глубокой лощине, удобной для стягивания пехоты и развития наступления. Стремясь вернуть выигрышный плацдарм, австрийцы возобновили контратаки. К четырнадцати часам дня им удалось овладеть деревней. Вблизи её северной окраины находился господский дом. В одном из строений усадьбы с горсткой солдат 5-й роты укрылся поручик Кульнев. Австрийцы взяли усадьбу в кольцо, постепенно сжимая его и ведя интенсивный огонь с близкого расстояния. Силы были слишком неравны, и гарнизон маленькой крепости таял. Но, дважды контуженный, поручик Кульнев не сдавался. Он втащил пулемёт на крышу сарая и продолжал сражаться, поливал короткими очередями, сберегая патроны. Около пятнадцати часов командир 14-й роты семёновцев штабс-капитан фон Миних получил от преображенцев записку с просьбой о немедленной помощи. Выждав удобный момент с наступлением сумерек, в семнадцатом часу вечера семёновцы начали действовать. Впоследствии В.С. фон Миних вспоминал: «Правый фланг позиции нашего полка оказывался изолированным. Глубокие лощины при деревне Ржеплин спасали австрийцев от нашего огня; наступало время, обязывающее выправить положение. Командир 14-й роты Семеновцев приказал подпрапорщику 15-й роты занять постами участок 14-й роты и тщательно наблюдать фланги, сам же, послав соответствующее донесение в штаб своего батальона, имея впереди разведчиков, пополз со своей ротой к деревне Ржеплин. Подступы были благоприятны. Приблизившись к ее восточной окраине, 14-я рота кучей, без выстрела, обрушилась на открывших было огонь австрийцев; несколько минут штыковой работы, и семеновцы уже гнали бегущего врага. Через полчаса вся деревня Ржеплин уже была в наших руках» (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936). Остатки отряда поручика Кульнева, запертые в господской усадьбе, поддержали семёновцев пулемётным и ружейным огнём. Выбитые из деревни австрийцы скапливались в полуверсте от её южной окраины. Преследовать врага семёновцы не стали. Удалённость от своей прежней позиции, опасность контратаки и темнота заставили их остановиться. Около двадцати одного часа штабс-капитан фон Миних[32] отправил донесение о взятии Ржеплина своему батальонному командиру полковнику фон Тимроту 2-му. На других участках фронта лейб-гвардии Семёновского полка с утра 5 (18) ноября и весь день австрийцы многократно атаковали. Однако, несмотря на применение свежей 27-й венгерской дивизии, к вечеру их наступление выдохлось. К этому времени на левом фланге семёновцев укрепилась 23-я пехотная дивизия 18-го армейского корпуса, что позволило лейб-гвардейцам перейти в контратаку. В последнюю атаку австрийцы пошли уже на склоне дня. На левом фланге расположения семёновцев они стремились в очередной раз обойти русскую линию обороны. Их встретил сосредоточенный огонь только что прибывшей 23-й артиллерийской бригады. Остановленный шрапнелью русских батарей, неприятель отхлынул назад. Отступление вскоре превратилось в бегство. Используя удобный момент для контратаки, по своей инициативе поднялся первый батальон семёновцев. В первую линию рванулись Его Величества и 3-я роты, за ними шла 4-я. Почин левофлангового 1-го батальона поддержал и правый фланг фронта полка, где поднялись 13-я, 16-я и 2-я роты. Перед самой атакой капитан Леонтьев обходил расположение своей 2-й роты, местами передвигаясь ползком под прицельным огнём австрийских стрелков. Увидев слева наступающих семёновцев, он отдал приказ об атаке. После двух дней ожесточённых боёв в роте осталось не больше ста сорока человек. На правом фланге, видя малочисленность русских цепей, венгерский батальон ударил в штыки. Но взвод подпоручика Баженова{114} и подпрапорщика Рыбалкина после короткой рукопашной схватки смял врага и ворвался в его окопы. На левом фланге роты сдалось в плен двести шестьдесят австрийцев и четыре офицера. Вслед за 2-й ротой поднялся в атаку весь 4-й батальон. Ещё до начала общей контратаки капитан Поливанов{115} с 16-й ротой бросками продвигался вперёд. Его стрелки мастерски вели ружейный и пулемётный огонь, нанося большой урон врагу. После каждой перебежки искусно окапывались и вновь поливали венгров свинцом с близкого расстояния, подготавливая новый рывок. Около шестнадцати часов дня рота бросились в решительную атаку, обратив неприятеля в бегство. Рядом пошла в наступление и 13-я рота. Управляя движением цепи, погиб её командующий, храбрый поручик Коновалов 1-й{116}. У Пржебыславице получил ранение младший офицер пулемётной команды прапорщик барон Типольт{117}. Наступление разрасталось. Бросив свои окопы, венгерская пехота спасалась бегством. Через поле она устремилась к Щодрковицкому лесу. Капитан Леонтьев просил гвардейских артиллеристов открыть по ней огонь, но их орудия молчали из-за недостатка снарядов. В то же время на северную опушку леса выехала лёгкая австрийская батарея. Она не жалела боекомплекта для прикрытия своей отступающей пехоты. Ружейными залпами 2-я рота семёновцев заставила её замолчать и сняться с позиции, но остатки разбитой венгерской пехоты успели добежать до леса и зацепиться там. Уже в сумерках десяток тяжёлых снарядов прилетел с Краковских фортов. Их взрывы разрушили часть окопов, занятых 2-й ротой, потерявшей от бомбардировки пять человек. Бросок русских рот застал австрийцев врасплох. Они сдавались в плен целыми группами, почти не оказывая сопротивления. Во время атаки у деревни Сулковице младший унтер-офицер Его Величества роты Пётр Пожедаев лично пленил вражеского офицера и десять нижних чинов. С левого фланга орудия 23-й армейской бригады метким огнём поддержали единый порыв семёновцев. Шрапнели рвались над головами вражеских солдат, толпами мечущихся повсюду. По свидетельству командира 3-й роты штабс-капитана фон Эссена 1-го{118}, «всё поле было устлано австрийскими трупами». В свою очередь, от вражеской шрапнели и ружейного огня его рота потеряла около двадцати пяти человек. Вскоре 4-я рота поручика Зайцова 2-го заняла вражеские окопы около горы Кепура, между селом Сулковице и фольварком Красенец, затем устремилась дальше, догоняя роты первой линии. И вовремя — австрийская артиллерия накрыла Кепуру и Сулковице градом шрапнелей. Вынырнув из оврага впереди Кепуры, 4-я рота ринулась к фольварку Красенец и захватила в нём множество пленных. Вражеские шрапнели безрезультатно рвались далеко позади. В овраге у фольварка Красенец лежало несколько сотен трупов австрийцев — плоды их неудачного двухдневного наступления. В одном из сараев фольварка заперся отряд автрийцев. Рядовой Его Величества роты Кирилл Момонт вызвался в одиночку пойти туда и заставил сложить оружие двадцати четырёх австрийских нижних чинов и одного офицера. К ночи 1-й батальон вышел на рубеж у дороги Ивановице — Красенец, где австрийцы бросили полевой лазарет, переполненный ранеными. Всего за короткое время боя 1-й батальон взял около четырёхсот пленных. Вечерняя контратака 5 (18) ноября 1-го и 4-го батальонов семёновцев длилась не более двух часов. За это время они продвинулись вперёд на полторы версты, взяв более тысячи пленных австрийцев. 45-я дивизия и введённая накануне в бой для прорыва к Мехову свежая 27-я венгерская дивизия были наголову разбиты. От полного разгрома венгров спас огонь лёгкой австрийской батареи с опушки Щодрковицкого леса. При молчании лейб-гвардейской артиллерии из-за нехватки снарядов, опасаясь новых атак на свои отступившие дивизии, командир 6-го австрийского корпуса фельдмаршал-лейтенант фон Арц срочно запросил помощь. Из Кракова до наступления ночи в его распоряжение поступили девять батальонов из состава крепостного гарнизона. Надёжно прикрыв левый фланг русской армии, Старая гвардия сорвала наступательный план австрийской Ставки. Несмотря на превосходство в численности и поддержку тяжёлой крепостной артиллерии, противник разбит. Две вражеские дивизии отброшены на линию Дамице — Красенец — Щодрковице — Смордовице под дугу передовых краковских фортов. Но победа щедро оплачена кровью. За два дня ожесточённых боёв лейб-гвардии Семёновский полк потерял убитыми и ранеными четырёх офицеров и около трёхсот нижних чинов. В то же время правый сосед Гвардейского корпуса — 14-й пехотный корпус — под ударами австрийцев 5 (18) ноября пятился к Вольброму. Создавалась серьёзная угроза для правого фланга всей 9-й армии севернее железной дороги Олькуш — Вольбром. Развивать наступление дальше занятого рубежа семёновцам не имело смысла. Ни сил, ни средств для взятия Краковских фортов у них не было. Ночь прошла тревожно. На разных участках фронта то и дело раздавалась ружейная и пулемётная стрельба. В перестрелке погиб младший офицер 9-й роты подпоручик барон Витте{119}. К рассвету 6 (19) ноября 23-я пехотная дивизия сменила семёновцев на позиции Ржеплин — фольварк Красенец. Полк направлялся на заслуженный отдых в дивизионный резерв в село Минога, но тревожная обстановка на правом фланге 9-й армии заставила командование 6 (19) и 7 (20) ноября перебросить 1-ю гвардейскую дивизию в помощь правофланговым частям, после постепенной смены её частями 18-го корпуса. 7 (20) ноября семёновцы сосредоточились в деревне Имбрамовице, а на следующий день перешли в деревню Вержховиско. 9 (22) ноября их отвели в Лобзов, а через сутки вернули в Имбрамовице. Изнурительные переходы измотали лейб-гвардейцев и без столкновений с неприятелем. Ударили морозы. Выпал снег. Заметно сказывалось отсутствие зимней одежды. Но главной причиной упадка духа стало доверительное сообщение 11 (24) ноября из штаба дивизии о предстоящем общем отходе войск Юго-Западного фронта. Днём раньше в полк приехал причисленный к Генеральному штабу и откомандированный в штаб 18-го корпуса штабс-капитан фон Лампе{120} и рассказал о неудачах под Лодзью. Поползли тревожные слухи о срыве общего наступления. Из-за угрозы окружения Лодзи генерал Рузский намечал отвод частей Северо-Западного фронта в ночь с 10 (23) на 11 (24) ноября, что неизбежно повлекло бы за собой отступление всего Юго-Западного фронта. Вскоре приказ отменили, затем целый немецкий корпус, чуть было не взявший в кольцо Лодзь, сам оказался в мешке и чудом вырвался из него. Утром 11 (24) ноября семёновцев двинули на фронт 2-й пехотной гвардейской дивизии в деревню Задроже для смены лейб-гренадер. День выдался ясный и морозный. Выяснилось, что утром лейб-гренадеры развернули наступление на крупное село Сулашов, где понесли огромные потери. Рассказывали, что наступающие части не разоружили пленных, которые затем ударили лейб-гренадерам в спину. После неудачного боя их командира заменил бывший начальник штаба дивизии полковник Рыльский. Ожидая контратаки неприятеля, семёновцам пришлось оборудовать позицию в условиях нехватки тёплой одежды. Коченея на морозе, они, тем не менее, уверенно закрепились на отведённом им рубеже, дав лейб-гренадерам возможность спокойно отойти для перегруппировки и отдыха. А.А. Зайцов впоследствии отмечал: «Промерзшая земля едва поддавалась лопате. Во многих наших ротах единственным закрытием служили обледенелые тела павших Лейб-Гренадер. По счастью, в этих исключительно трудных условиях, австрийцы держали себя сравнительно спокойно» (Зайцов А.А. Семёновцы в 1914 году. Гельсингфорс, 1936). Противником семёновцев оказалась 33-я венгерская дивизия, которую они разбили в боях под Ивангородом. Венгры не решались на активные действия. Целую неделю семёновцы стояли на задрожской позиции, больше мучаясь от холода, чем от огня неприятеля. 17 (30) ноября их отвели на участок Суха Горка — Янгрот, что в пяти верстах к северу от Задрожья. Штаб полка расположился в местечке Поромбка. У Суха Горка противник вёл более энергичные боевые действия. Особенно активно действовала крупнокалиберная вражеская артиллерия. Ни днём ни ночью она не давала покоя лейб-гвардейцам, обстреливая не только передовые позиции, но и ближние тылы. Семёновцы изо дня в день несли ощутимые потери. Австрийские окопы ощетинились колючей проволокой. 37-я гонведная дивизия 5-го венгерского корпуса готовилась к упорным боям. Это был серьёзный, закалённый в боях противник. Семёновцы сталкивались с ним в августе у Крщонова и Уршулина. Стало очевидно, что намеченный начальством штурм неприятельских позиций приведёт к немалым жертвам. К тому же ощущалась нехватка снарядов и явное превосходство австрийской артиллерии в количестве и калибре орудий, что не могло не сказываться на настроении личного состава. Радовало лишь то, что во второй половине ноября отступили холода и из тыла наконец-то подвезли тёплое обмундирование. Кроме того, в Поромбку для пополнения пришли две маршевые роты. Их привели поручики Кавелин{121} и Пенхержевский 1-й{122}, которые вступили в командование соответственно 15-й и 13-й ротами. Рубеж у Суха Горка семёновцы занимали двумя батальонами. Два других батальона в это время отводились на тыловую позицию. Они сменяли друг друга на передовой через несколько дней. Но отход в ближайший тыл не давал полноценного отдыха. Дальнобойная австрийская артиллерия доставала и там. Её крупнокалиберные снаряды несли разрушение и смерть далеко за передний край русской позиции. 21 ноября (4 декабря) в праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы семёновцы впервые встречали свой полковой день на фронте. Боевая обстановка не позволяла отметить его сразу всем полком. Поэтому сначала устроили праздник для двух батальонов, находившихся на отдыхе. А 24 ноября (7 декабря), сменившись с передовой, отметили полковой день другие два батальона. Торжественно отслужил молебен протоиерей отец Александр Алексеев. Затем последовал скромный ужин в походном офицерском собрании. Вина не имелось, и офицеры довольствовались глинтвейном. Пятнадцать дней находились семёновцы на позиции у Суха Горка и оборудовали её надёжно и, казалось им, — надолго. Противник тоже окопался основательно. Ожидали то приказа о наступлении, то распоряжения о переходе на другой участок фронта, то продолжения позиционной войны. Помня о тяжёлых последствиях лобовых атак, усиленно вели разведку, готовились к активным боевым действиям. Но полной неожиданностью для лейб-гвардейцев стал приказ об отступлении в ночь на 2 (15) декабря. В указанное время семёновцы скрытно снялись с позиции у Суха Горка и под прикрытием арьергарда — команды разведчиков — начали движение. Чтобы оторваться от неприятеля на безопасное расстояние, надо было меньше чем за сутки преодолеть форсированным маршем 32 версты (около 34 км). Шли без остановок через сёла Поромбка, Будзын и Витовице всю ночь и весь день 2 (15) декабря. Дороги развезло. Особенные трудности выпали на долю гвардейской артиллерии. Орудия то и дело застревали в грязи, тормозя общее движение. Лошади не могли их вытянуть и сами устало топтались на месте, месили копытами кашу грунтовых дорог. Пехоте приходилось вручную вытаскивать пушки и повозки из засасывающей жижи. Как только полк перешёл железнодорожное полотно вблизи Мехува, раздался грохот от взрыва Мехувского туннеля. К исходу 2 (15) декабря расположились на ночлег в деревне Камионка. После недолгого отдыха утром следующего дня двинулись дальше. Шли весь день и почти всю ночь. И вновь по бездорожью отмахали 30 вёрст (32 км) и к утру 3 (16) декабря достигли деревни Наваржице. 4 (17) декабря семёновцы прошли через город Пиньчув, расположенный на реке Ниде. Перейдя реку и её сильно заболоченную долину, они двинулись дальше по направлению к селу Ставяны, где их ожидал ночлег. В тот день они совершили форсированный переход в 35 вёрст (37,3 км). Переночевав в Ставянах, 5 (18) декабря семёновцы прошли ещё 34 версты (36,3 км) и стали на ночлег в селе Собкув. За четверо суток, со 2 (15) по 5 (18) декабря, семёновцы прошли без днёвок[33] 130 вёрст, что помогло максимально быстро оторваться от неприятеля и избежать преследования. Люди и лошади вконец измотались от форсированных переходов в условиях распутицы. Порою сон валил солдат с ног прямо на марше. Командиры переживали, что будут отставшие, которые неизбежно попали бы в плен к австрийцам. Но их опасения не оправдались — ни один человек не отстал. Помогли железная дисциплина и распорядительность офицеров. 6 (19) декабря в полк пришло известие, что согласно приказу Верховного главнокомандующего от 3 (15) декабря, 1-й гвардейский корпус взят в резерв и перебрасывается на правый берег Вислы, в район Варшавы. В тот день семёновцы совершили небольшой переход до станции Невахлув, откуда по железной дороге они должны были следовать по направлению на Ивангород. С момента ухода из Варшавы прошло без малого четыре месяца непрерывных боёв. И вот семёновцы впервые оказались в тылу, вблизи от города. Сполна хлебнув тягот и лишений походной жизни, офицеры хотели прогуляться по городским улочкам, пообедать в заведении, выпить бокал терпкого вина… Освежить в памяти фрагмент теперь уже такой далёкой довоенной жизни… Поэтому лейб-гвардейцев, желающих поехать в тот день в Кельцы, было немало. Однако время для отдыха ещё не пришло, и поехать в Кельцы удалось немногим офицерам… Вся 1-я гвардейская дивизия сосредоточилась в районе железнодорожного узла города Кельце, где утром 7 (20) декабря семёновцы погрузились в эшелоны. В течение пятидневного отхода от Суха Горка до Кельце семёновцы получили пополнение. Две маршевые роты — триста солдат — прислал из Петрограда запасной батальон. Привели их поручики Макаров и Иванов-Дивов 1-й{123}. Ю.В. Макаров поступил в лейб-гвардии Семёновский полк в 1905 году, после окончания Ярославльского кадетского корпуса и Павловского военного училища. Однако он, разносторонне одарённый молодой лейб-гвардеец, не стремился к военной карьере. Осенью 1908 года он поступил в Институт восточных языков и окончил его через три года, в мае 1911-го. В том же году Ю.В. Макаров ушёл из полка и вообще оставил военную службу, став чиновником Министерства иностранных дел. В 1914 году он служил в русском консульстве в Персии в городе Мешхеде и в годы войны мог продолжать карьеру дипломата, вдали от трудностей и опасностей походной жизни. Однако с началом мобилизации, следуя гвардейской традиции — возвращаться в полк в случае войны, Ю.В. Макаров решил вновь надеть мундир поручика лейб-гвардии Семёновского полка. Он срочно приехал в Санкт-Петербург, явился в полковую канцелярию с прошением о призыве в ряды родного полка, и его призвали из запаса. Около полутора суток эшелоны лейб-гвардии Семёновского полка проследовали через Радом и Ивангород до станции Пилява, куда прибыли к вечеру 8 (21) декабря на выгрузку. Затем семёновцы походным порядком отправились под город Гарволин. Там их расквартировали по близлежащим сёлам Чижово, Заводы и Сульбины. Близость Гарволина от Варшавы позволяла офицерам совершать поездки в польскую столицу. А из Петрограда стали приезжать жёны и родственники офицеров.Глава двенадцатая. Преображенцы в ноябрьских боях
В первых числах ноября главные силы лейб-гвардии Преображенского полка вели бои у местечка Скала. 3 (16) ноября на пути к Скале полковник граф Игнатьев получил донесение от передовых казачьих частей о наступлении на фронте крупных сил противника. Казаки опасались прорыва австрийцев на Мехов и Кельцы. Преображенцам пришлось двигаться вперёд ускоренным маршем без привалов. К исходу дня они сменили казаков у Скалы, заняв огромный фронт протяжённостью примерно четыре с половиной километра. Промежутки между батальонами доходили до пятисот метров и больше. 2-я бригада 1-й гвардейской дивизии ещё не подошла, и между Скалой и Меховым кроме преображенцев не было других русских войск. Положение вызывало тревогу. Стремясь укрепить дух на передовой и улучшить управление батальонами, граф Игнатьев разместил штаб полка всего в нескольких сотнях метров от рубежа обороны. Для прикрытия батальонных флангов перекрёстным огнём все пулемёты находились в боевой линии. По сведениям разведки, против двух русских гвардейских дивизий противник сосредоточил пять своих. Однако состояли они в основном из ландштурмистов[34] старших возрастов, призванных из запаса, и не обладали высокими боевыми качествами. Не однажды отряды австрийских разведчиков численностью от пятидесяти до ста человек складывали оружие перед русскими дозорами в семь-десять штыков. Барон С.А. Торнау отмечал, что «небольшие партии этих вполне добродушных ландштурмистов… ничего не имели против того, чтобы кончить войну и поехать отдыхать в Poccию» (Торнау С.А. С родным полком (1914–1917). Берлин, 1923. С. 50). За три дня боёв под Скалой преображенцы захватили восемь пулемётов и полторы тысячи пленных. В то же время активно работала австрийская артиллерия. Монотонные обстрелы русских позиций не прекращались ни днём ни ночью. Шрапнельная пуля ранила командующего 1-м батальоном полковника Казакевича, только что вернувшегося в строй после ранения в бою у Владиславова. Шрапнелью убит вольноопределяющийся Львов-1-й{124}, 7 (20) декабря посмертно произведённый в прапорщики. За время пребывания у Скалы полк потерял примерно 450 нижних чинов ранеными и убитыми. Холод, ледяные ветра, дожди и снегопады, нехватка тёплой одежды, растянутый фронт и непрерывный артобстрел не подорвали высокий дух преображенцев. Они верили, что наступление русских армий развивается успешно, что война скоро закончится. Барон С.А. Торнау вспоминал: «Зайдя как то в окоп командира 10-й роты поручика Бюцева, где находились в ту минуту несколько офицеров, не успел я сесть, как неприятельский снаряд разорвался над самым окопом. Всю нашу компанию засыпало землей и контузило слегка артиллерийского офицера. Отряхнув с себя землю, мы стали потешаться над одним из офицеров, у которого шрапнельной пулей оказались пробитыми подтяжки. Эти подтяжки спасли их владельца от ранения, и кто-то немедленно спросил офицера, в каком магазине он их купил, что вызвало много смеха» (Торнау С.А. С родным полком (1914–1917). Берлин, 1923. С. 50–51). 6 (19) ноября от Ржеплина подошёл поредевший 2-й батальон полковника Павленкова и встал в полковой резерв. На следующий день преображенцев сменили на участке фронта у Скалы, и они отошли на отдых в деревню Малышице. Но тут же поступил приказ срочно двинуться в сторону местечка Паремба-Гурна для вывода из огня основательно пострадавшей армейской дивизии. Уже 8 (21) ноября преображенцы заняли рубеж с центром в деревне Хелм, частично находившейся в руках австрийцев. Смена армейской пехоты прошла под обстрелом вражеской артиллерии и под свист разрывных пуль. Австрийская позиция входила в систему передовых фортов Краковской крепости, что позволяло подвозить по железной дороге тяжёлую крепостную артиллерию калибром до двенадцати дюймов. Командование решило активными действиями 1-го гвардейского корпуса выровнять линию фронта и облегчить положение соседних армейских частей. Перед окопами 4-го батальона возвышался небольшой гребень, занятый вражескими секретами. За гребнем находилась основная позиция неприятеля. Граф Игнатьев предполагал занять гребень ротами 4-го батальона, а затем двинуть вперёд главные силы полка. На рассвете 9 (22) ноября цепи 4-го батальона пошли в атаку. Их остановил свинцовый дождь австрийских пулемётов. Преображенцы залегли и окопались. Офицеры долго искали и не находили возможность для нового броска. Прицельно и густо била шрапнелью вражеская артиллерия. Враг не давал поднять голову. Почти весь день прошёл в перестрелке. Граф Литке решил продвигаться вперёд по одиночке, короткими перебежками. Приближались сумерки. К семнадцати часам 4-му батальону удалось очистить гребень от неприятеля и окопаться. 15-я рота потеряла убитым своего командующего, подпоручика барона Сталь фон Гольштейна. В 14-й роте взрывом артиллерийского снаряда тяжело контузило[35] подпоручика Малевского-Малевича 1-го{125}. В тот день в 4-м батальоне кроме двух офицеров выбыло из строя до семидесяти пяти нижних чинов. Затянувшийся бой сорвал планы графа Игнатьева. Атаку 1-го и 2-го батальонов он перенёс на 11 (24) ноября, отведя один день на артобстрел и подготовку к операции. Погода не баловала. Не прекращались стылые дожди и ночные заморозки. Временами выпадал снег, говоря о приближении зимы. Накануне атаки выдалась морозная и звёздная ночь. Зрак луны холодно смотрел на поле боя. Лоскуты свежего снега покрывали лощинки, отражая лунный свет. Поручик Тимченко-Рубан обходил расположение своей 6-й роты. Ему запомнилось приподнятое настроение солдат, они «…шутили, смеялись, предлагали покурить махорку в козьей ножке из газетной бумаги, зная, что у нас большой недостаток в папиросах. Предлагали откушать горячего чаю с чёрным сухарём и очень интересовались военными событиями. Около полуночи я вернулся к себе в окоп, где застал зашедшего проведать меня прапорщика Михаила Валуева{126}. Бедняга Валуев не знал, что на следующий день будет бездыханным трупом», — пишет В.Н. Тимченко-Рубан (Андоленко С.П. Преображенцы в Великую и Гражданскую войны. 1914–1920 годы. СПб.: Славия, 2010. С. 101). В 8 часов утра 11 (24) ноября роты дружно поднялись в атаку. Затрещали австрийские пулемёты. Бухнули орудия. Цепи залегли, вгрызаясь в окаменевшую за ночь землю. Впереди 2-го батальона, за лощинками и полянами, змеилась дорога — намеченный приказом рубеж. До него пятьсот шагов, не больше. Но многим лейб-гвардейцам не суждено было пройти этот путь. Вперёд рванулась 6-я рота. Одним из первых упал, захлёбываясь кровью, поручик Тимченко-Рубан. Пуля пробила ему шею. Дальше роту повёл прапорщик Зарринг{127}. Через несколько шагов его накрыло взрывом. Лёжа на земле, он ловил воздух ртом, пытался что-то крикнуть и не мог — тяжёлая контузия лишила его дара речи. 6-я рота осталась без офицеров. Солдаты вновь залегли, прячась за бугорки и кочки, прикрываясь трупами убитых товарищей. Полковник Павленков приказал прапорщику Валуеву 1-му принять командование 6-й ротой. Но вскоре австрийская пуля ударила ему в голову. На его место встал храбрый подпоручик Верёвкин. Ещё хромая от ранения под Владиславовом, на исходе дня он привёл остатки роты к намеченной приказом линии у дороги. В то же время 1-й батальон наступал к северу от деревни Хелм. Враг окопался в роще. В огне сильно пострадала 3-я рота. Командующий ею штабс-капитан Веденяпин получил ранение. Ведя вперёд 4-ю роту, погиб поручик Галлер. Накануне он вернулся в полк из госпиталя после ранения под Владиславовом. На исходе дня 1-й батальон выбил австрийцев с укреплённой позиции и занял рощу. Её западной опушкой овладел 4-й батальон. Во время атаки контузило командира 15-й роты капитана Кузьмина{128}. За день упорных боёв преображенцы лишь частично выполнили поставленную задачу, при этом из строя выбыло шесть офицеров и около четырёхсот пятидесяти нижних чинов. Ощутимые потери, ожесточённый характер боёв и огневая мощь австрийской артиллерии заставили графа Игнатьева отказаться от новых наступательных операций, впредь до новых распоряжений свыше. Боевые действия на участке фронта 1-й гвардейской дивизии приобрели позиционный характер. В помощь преображенцам поступило несколько шестидюймовых гаубиц, которые изредка отвечали на плотный огонь тяжёлых австрийских орудий. Русским артиллеристам приходилось экономить боекомплект, поскольку сказывался снарядный голод — предвестник будущих поражений. В ближайшем тылу преображенцев, на возвышенности, находилась деревня Паремба-Гурна. Она стала удобной мишенью для австрийской тяжёлой артиллерии. С применением двенадцатидюймовых орудий «бога войны» преображенцы столкнулись впервые. Нескоро они привыкли к бомбардировке снарядами, что летели над их головами с шумом проходящего поезда. На передовой от осколков и шрапнелей защищали окопы и блиндажи, а в тылу укрытия оборудовали лишь в конце ноября. Днём и ночью гремели взрывы. Барон С.А. Торнау вспоминает: «12-дм артиллерия противника стреляла редко, но поражения ее, нанесенные разрывом этих снарядов, были огромны. В один прекрасный день 12-дм снаряд разорвался в самой Порембе-Гурне вблизи костела. Я находился в халупе, когда услышал страшный взрыв. Выбежав на улицу, я увидел, что костел и вся местность вокруг него были закрыты громадным столбом земли, перемешанным с каменьями, кусками дерева и другими предметами. Со всех сторон слышался звон разбитых стекол, и многие халупы, как потом оказалось, осели и дали трещины. Когда все успокоилось, я побежал к месту взрыва, где застал нескольких офицеров, любовавшихся громадной воронкой в 14 аршин[36] диаметром и 5 аршин глубины… Несколько дней спустя после описанного случая, такой же снаряд разорвался в поле недалеко от домов, занятых моей пулеметной командой. Семнадцать человек раненых, в большинстве легко, осколками дерева и стекла, были результатами этого разрыва» (Торнау С.А. С родным полком (1914–1917). Берлин, 1923. С. 53–54). 25 ноября (8 декабря) строительством блиндажей руководил командующий 10-й роты штабс-капитан Бюцов 1-й{129}. Начался артобстрел, и осколок тяжёлого снаряда смертельно ранил его. Скончался он 6 (19) декабря в санитарном поезде, шедшем в Варшаву. Особенно досаждали ближним тылам преображенцев ночные бомбардировки. Часто австрийцы буквально засыпали Парембу-Гурну шрапнелями и гранатами. Крыши и стены деревенских домов не всегда защищали даже от небольших осколков и шрапнельных пуль. Потери в тылу стали обычным делом. Однажды шестидюймовый снаряд угодил в дом ксендза, где располагался штаб полка. Тяжело ранило артиллерийского офицера. На волосок от смерти оказался граф Игнатьев. После этого случая штаб полка перебрался в более безопасное место, в деревню Будзынь, что лежала в низине и была менее уязвима. Бомбардировка с аэропланов в тот период войны ещё не применялась широко, и огонь тяжёлой артиллерии стал главным испытанием ближних тылов. Значительные потери заставили срочно оборудовать необходимые укрытия не только на передовой, но и в прифронтовой зоне. На переднем крае тоже царила нервная обстановка, особенно в вечернее и ночное время. С наступлением сумерек австрийцам всюду мерещились наступающие цепи преображенцев. Любое движение на русской стороне вызывало продолжительную и беспорядочную ружейную и пулемётную стрельбу, а затем и артиллерийскую канонаду. Местность, где находились ближайшие тылы, хорошо просматривалась австрийскими наблюдателями и простреливалась артиллерией. Поэтому боеприпасы и пищу на позиции подвозили ночью. Поставка зимнего обмундирования задерживалась. От холода, дождя и снега прикрывала только шинель. Непривычно ранняя стужа и злые ветра испытывали характер. Дух преображенцев поддерживала вера в близкую победу и окончание войны. Однако время шло, а фронт гвардейского корпуса топтался на месте. С севера доходили противоречивые слухи о ходе ожесточённых боёв. Одно радовало — во второй половине ноября наступила оттепель, облегчив физические страдания лейб-гвардейцев. На левом фланге 9-й армии активно действовали русские части генерала Радко-Димитриева. Стремясь взять Краков в кольцо, его третья армия заняла города Бохню, что в тридцати пяти километрах от него, затем овладела городом Величка, расположенном в одиннадцати километрах от крепости. Казалось, что вот-вот русские войска замкнут Краков в кольцо и сожмут его. Базируясь на деревню Паремба-Гурна, полк простоял до конца ноября. По установленному командиром полка порядку несения службы три батальона постоянно находились на позиции, имея по две роты в передовой линии. Один батальон оставался в резерве при полковом штабе. Проведя девять дней на передовой, каждый батальон отводился в тыл на трое суток. На этой позиции в перестрелках и от ударов вражеской артиллерии преображенцы потеряли около трёхсот пятидесяти нижних чинов. Контузило поручика Нелидова 1-го из 15-й роты и в 6-й роте подпоручика Гриневича{130}. Активно действовали отряды разведчиков. Особенно отличились15-я и 16-я роты 20 и 22 ноября (3 и 5 декабря). Потери убитыми, ранеными и больными увеличивались. Полк остро нуждался в пополнении. Присылаемые из Петрограда маршевые роты не восполняли потерь. Необстрелянным новобранцам надо было ещё привыкнуть к фронтовой жизни и многому научиться. Поэтому командиры особенно ждали возвращения в строй солдат и офицеров, уже побывавших в огне. 24 ноября (7 декабря) вернулся из госпиталя штабс-капитан Кутепов. Три месяца он находился на излечении. Рана, полученная в жестоком встречном бою у Владиславова 20 августа (2 сентября), едва зажила. В начале боя он получил контузию в голову разрывом снаряда, затем австрийская пуля попала в ногу и раздробила кость. Тогда же ногу ему связали, приладив с одной стороны саблю, а с другой — кусок доски. Обездвиженный, лёжа на носилках, он продолжал оставаться на позиции и подбадривал своим присутствием лежащих в цепи солдат. Превозмогая боль, в критическую минуту боя он приказал: «Если противник ворвётся, то 4-й роте принимать в штыки…» Правильную перевязку ему сделали уже на исходе дня в лазарете. 30 ноября (13 декабря) в Брест-Литовске состоялось совещание под председательством Верховного главнокомандующего, где подводились итоги Лодзинского сражения. Дерзкий план генералов Гинденбурга и Людендорфа окружить 2-ю и 5-ю русские армии провалился. Авторитетный советский военный историк А.Н. Де-Лазари считал сражение сложной операцией маневренного периода компании, где эволюция оперативного манёвра принимает неожиданные формы. Он писал: «Являясь по замыслу своему операцией флангового удара, она в процессе своего выполнения развилась в глубокий оперативный охват двух русских армий, находившихся под прямой угрозой окружения. Однако охватывающая германская группа (Шеффера) вследствие недостатка сил, вызвавшего неизбежное падение темпа операции… сама попадает в окружение и вынуждена искать выхода из него» (Де-Лазари А.Н. Мировая империалистическая война 1914–1918 гг. Пояснения к атласу схем. М.: Государственное военное издательство, 1934. С. 59). Однако главным итогом сражения стал срыв общего наступления русских войск в Силезию и далее в глубь Германии и крушение надежд на скорую победу в войне. В русской Ставке царила нервная обстановка. О новой крупной наступательной операции речи не шло. Русское командование решило отвести свои войска на левом берегу Вислы на более короткую линию фронта. 1-я, 2-я и 5-я армии Северо-Западного фронта отводились на рубеж за реки Бзуру и Равку до реки Пилицы. 4-я и 9-я армии Юго-Западного фронта направлялись за реку Ниду. Гвардейский корпус отходил в составе 9-й армии, а с 3 (16) декабря передавался в резерв Верховного главнокомандующего с местом дислокации вблизи Варшавы. Тем временем офицеры лейб-гвардейцы ожидали от Ставки новую наступательную директиву. Однако общей мечте о взятии Кракова гвардией не суждено было исполниться. Совершенно неожиданно поступил приказ свыше — 1 (14) декабря с наступлением темноты оставить позицию у Порембы-Гурны и отойти за реку Ниду. Такое решение Ставки стало следствием неудачного Лодзинского сражения. Всеобщая надежда на скорое окончание кампании рассеялась как дым. Многие лейб-гвардейцы поняли тогда, что война приняла затяжной характер. Впервые с начала боевых действий Гвардейский корпус был вынужден отдать врагу свою хорошо оборудованную позицию и отступать. До того дня с самого начала войны корпус только наступал и преследовал неприятеля. Если не удавалось сбить врага, то лейб-гвардейцы переходили к обороне, но ни разу не отдавали ни пяди занятой ими территории. С тяжёлым сердцем старейшие гвардейские полки исполнили приказ главнокомандующего Юго-Западным фронтом. Покинуть позиции на виду у австрийцев без потерь и избежать преследования не так-то просто. К тому же морозы первой половины ноября сменила оттепель. Зарядили дожди. Дороги развезло. Перемена погоды затрудняла форсированные марши, необходимые для быстрого отрыва от неприятеля. Скрытный отход произвели мастерски, под покровом первой зимней ночи. На осиротевшей позиции преображенцев остался доблестный поручик Верёвкин с отрядом охотников. Всю ночь они демонстративно постреливали из винтовок, создавая у неприятеля иллюзию присутствия всего полка. Непроглядный мрак, ледяной дождь и непролазная грязь стали их союзниками. Тем временем главные силы преображенцев первоначально сосредоточились на тыловой позиции у фольварка Дымбенец[37], где находились до часа ночи 2 (15) декабря, затем ускоренным маршем двинулись в сторону села Унеиов. Под утро поручик Верёвкин быстро увёл своих охотников с позиции. Крупными переходами они догоняли полк, успевший за ночь с 1 (14) на 2 (15) декабря уйти далеко. С рассветом противник с удивлением обнаружил русские окопы пустыми. Австрийцы поспешили вдогонку за преображенцами, но обнаружили лишь редкие разъезды улан Его Величества, что маячили вдалеке на безопасном расстоянии. В арьергарде полка шёл 4-й батальон полковника графа Литке, усиленный пулемётной командой поручика барона Торнау 1-го. В нескольких верстах от Парембы-Гурны арьергарду поручили задержаться до рассвета в небольшой деревне вблизи Вольбромского туннеля. Неподалёку от него преображенцы обнаружили захоронение германских солдат, что погибли здесь при взрыве поезда со снарядами. Надпись на кресте врезалась в память поручика барона Торнау. Она гласила: «Пусть враг отнесётся с уважением к могилам тех, кто жизнь свою отдал за счастье своей родины» (Торнау С.А. С родным полком (1914–1917). Берлин, 1923. С. 58). Не было видно авангардов австрийских частей. Как видно, противник отказался от преследования. За час до восхода солнца граф Литке отдал приказ всему 4-му батальону идти на соединение с основными силами полка. Около восьми часов утра батальон вышел к богатому имению польского помещика пана Дзыховского, где сделал привал. Хозяин поместья радушно принял преображенцев, пригласив офицеров в свой дом. В застольной беседе он рассказал, «…что уже в пятый раз он принимает у себя в доме русские и германо-австрийские войска во время постоянных наступлений и отходов последних месяцев. Об немцах он отзывался не особенно сочувственно, говорил, что они взяли у него много лошадей и выдали квитанции вместо уплаты; австрийцев хвалил, об наших войсках говорил сдержанно, но скорей хорошо» (Торнау С.А. С родным полком (1914–1917). Берлин, 1923. С. 58). В журнале боевых действий 1-й гвардейской пехотной дивизии об этом дне находим скупую запись: «2.XII. 9 Армия отходит на линию р. Ниды. Дивизия с 1.00, круглые сутки, в непрерывном марше. Большие привалы: П[38]. — Ст. Унеинов; С. — Камионка; И. и Е. — Козлов. Затем движение на Вельки-Ксенж и далее в район к востоку от Водислава» (Журнал боевых действий 1-й Гвардейской Пехотной Дивизии 1914 г. Составлен и издан Исторической комиссией гвардейского объединения. С. 23). На левом берегу Вислы царила неспокойная обстановка. Из-за тревожного положения находившихся там армий Северо-Западного фронта русская Ставка решила усилить данное направление наиболее боеспособными частями. Несмотря на возражения командования Юго-Западным фронтом, 3 (16) декабря Верховный главнокомандующий приказал в кратчайшие сроки перебросить Гвардейский корпус в район восточнее Варшавы. За рубежом материальной жизни, в недрах преисподней уже пробуждалось чудовище по имени Революция, потому что пробил его час. Близилось время испытаний и бед русского народа. Мерзкая рептилия жаждала крови и людских страданий. Она сзывала нечисть всех мастей, чтобы та прокладывала ей дорогу. И она одних уводила от истины, других сковывала соблазнами, а чистых сердцем — истребляла. Преданная императору Старая гвардия была одной из главных преград на пути Революции.Глава тринадцатая. Высочайший смотр гвардии в Гарволине
Около 22 часов в субботу 13 (26) декабря император приехал из Москвы в Барановичи, в Ставку Верховного главнокомандующего. Его встретили великий князь Николай Николаевич, генералы Янушкевич и Данилов. Первым делом государь принял доклад великого князя об обстановке на театрах военных действий. Доклад затянулся до позднего часа. На другой день в 10 часов утра император вновь пришёл в штаб и продолжил обсуждение последних событий на фронтах Великой войны. Ставка считала, что после тяжёлых боёв за Варшавой, на реке Бзурь у Сухачёва и Ловича, вокруг Лодзи и на реке Пилице к середине декабря русские войска добились существенного преимущества. В результате предпринятого неприятелем наступления не только не оправдалось намерение императора Вильгельма взять польскую столицу к немецкому Рождеству, но не улучшилось и общее положение немецких войск, которые понесли тяжёлые потери. Как видно, день прибытия государя в Ставку отмечался хорошими вестями с фронта. Будущая кампания 1915 года рисовалась в целом оптимистично. Однако уже около полуночи поступили тревожные сведения, что на Кавказе началось наступление турецких войск. Начались бои под Сарыкамышем, где недавно побывал император и устроил смотр войскам. Готовясь посетить гвардейские части, 15 (28) декабря в послеобеденное время император принял командующего гвардейским корпусом генерала Безобразова. После трёхдневного пребывания в Ставке, в 21 час 16 (29) декабря государь покинул Барановичи и отправился в район расположения гвардейских пехотных частей 1-й и 2-й дивизий и стрелковой бригады, гвардейского сапёрного батальона, гвардейской лёгкой артиллерии, Сводно-казачьего и Атаманского полков. Как писал генерал Дубенский: «Император пожелал повидать СВОЮ старую гвардию, которая 5 месяцев подряд беспрерывно вела кровопролитные бои. Жаль, что в настоящее время нельзя сообщить хотя бы краткий перечень этих боёв наших петроградских гвардейцев» (Генерал-майор Дубенский Д.Н. Его Императорское Величество Государь Император Николай Александрович в действующей армии. Ноябрь — декабрь 1914 г. Петроград: Товарищество Голике и Вильборг, 1915. С. 177). Расквартированные в трёх местах гвардейские части император посетил в течение двух суток. Рано утром 17 (30) декабря он приехал в 1-ю гвардейскую пехотную дивизию, в Гарволин, а днём проехал в Новоминск к Гвардейской стрелковой бригаде. На другой день, 18 (31) декабря, состоялся Высочайший смотр второй гвардейской пехотной дивизии и Атаманского полка в Стрельце. Рано утром императорский поезд прибыл на станцию Гарволин. На платформе выстроился почётный караул — рота Его Величества лейб-гвардии Проеображенского полка, которую привели капитан Баранов и прапорщик Зейме{131}. Всюду слышался шум голосов, то и дело раздавались оживлённые команды: «голову выше», «твёрже ногу», «левый фланг осади»… В половине девятого император вышел из вагона. Видя свою роту, он неподдельно волновался, всматривался в лица и искренне радовался, когда находил старых знакомых. Но тех, кого он помнил с довоенной поры, осталось не много… Например, штабс-капитан Баранов, которого он хорошо знал, а вот прапорщик Зейме был новым лицом… Встречая своего государя, солдаты тоже волновались. Перед царём выстроились высокие, красивые люди в серых папахах. Выправка и бодрость духа радовали глаз. Офицеры, одетые в потрёпанные солдатские шинели, в больших сапогах и в папахах, по внешнему виду не сильно отличались от нижних чинов. На правом фланге чуть колыхалось знамя, а за ним, ещё правее, — гремел хор музыки. Оркестр торжественно выдувал медь, играя Преображенский марш. День выдался солнечный, теплый, почти безветренный, укрепляя приподнятое настроение людей. Поздоровавшись с конвоем и сказав несколько тёплых слов некоторым из старых лейб-гвардейцев, император поспешил туда, где чуть поодаль слегка запорошенное снегом поле прочертили длинные серые линии выстроенных для Высочайшего смотра полков. Ощущалось, что личный состав частей доведён до штатной численности. Монарх неторопливо обходил фронты великанов преображенцев и семёновцев — своей доблестной Старой гвардии, затем проследовал к чернявым измайловцам, егерям и артиллеристам. Он здоровался с каждым полком, батальоном, батареей и командой. Он подолгу разговаривал с офицерами, для каждой боевой части находил задушевные слова, выражая благодарность за отвагу в боях и жертвенное отношение к службе. «Когда его величество подходил к полку, обычно он говорил: — Господа офицеры, ко мне ближе! Офицеры окружали государя, и начинался оживлённый разговор. Государь всегда спрашивал только что выпущенных молодых офицеров, из какого они училища, интересовался, кто и когда ранен, спрашивал о многих поимённо. Вообще с большим интересом, с большим вниманием и добротой говорил о полковых делах» (Генерал-майор Дубенский Д.Н. Его Императорское Величество Государь Император Николай Александрович в действующей армии. Ноябрь — декабрь 1914 г. Петроград: Товарищество Голике и Вильборг, 1915. С. 183). Доверительная беседа монарха со своими старыми гвардейцами врезывалась в память присутствующих, создавала атмосферу единения и семейственности. Обходя строй каждого полка, Государь вновь и вновь искал глазами знакомые лица, искал и чаще всего не находил… За четыре с половиной месяца непрерывных боёв состав Старой гвардии, измайловцев и егерей почти полностью обновился. Смерть, ранение, болезнь буквально выкосили ряды сильных духом и преданных престолу лейб-гвардейцев. Их место в строю заняли новые люди… Почему Верховное командование в первые же дни войны использовало военную элиту, по сути, личную охрану государя, в качестве «царицы полей»?! Такая беспечность, расточительность и недальновидность в недалёком будущем стоила русскому народу и государству многих и многих напрасных жертв. Ведь Старая гвардия не только являлась гарантом безопасности монарха, но при необходимости обеспечивала поддержание порядка и законной власти в столице. Несомненно, истребление Старой гвардии на фронте сыграло роковую роль в судьбе России. Оставалось всего три с половиной года до гибели царской семьи, когда меж пробоин от пуль, меж брызг крови, меж гнусных росписей и грязных ругательств палачей, на стене расстрельной комнаты Ипатьевского дома рукой цареубийцы рогатый нацарапал зловещую фразу из «Валтасара» Гейне: «В эту ночь Валтасар был убит своими холопами»[39]. После обхода частей император распорядился вызвать из строя нижних чинов, представленных к награждению Георгиевскими крестами. Из всех полков стали выбегать и строиться рослые, красивые солдаты. От каждой роты или батареи — по пять человек. Государь в окружении свиты и начальствующих лиц совершал обход их рядов, вручая каждому Георгиевский крест. Почти с каждым император беседовал, желая знать о подробностях подвига, расспрашивал о боевой обстановке в те дни, выяснял, сколько времени солдат служил в полку, интересовался, какой губернии уроженец, узнавал о жизни героя на родине до войны. Впечатлил царя доклад преображенца, старшего унтер-офицера Таранова. 13 (26) октября под Ивангородом в бою за деревни Берздежа, Пенков и Чарныляс он со взводом из 28 человек взял в плен 180 австрийцев, за что тогда же получил Георгиевский крест 4-й степени. За этот подвиг государь вручил ему Георгиевский крест 3-й степени. Измайловец подпрапорщик Мурашко получил сразу все четыре степени Георгиевского креста за храбрость и мужество, проявленные в боях: 22 августа (4 сентября) при взятии деревни Липняки, 11 (24) октября при отражении ожесточённых атак австрийцев на позицию у деревни Высокое Коло, 15 (28) октября во время движения на местечко Волька Гонцярска и 18 (31) октября во время наступления на посад Лагов. Девятнадцатилетний воспитанник школы солдатских детей лейб-гвардии Измайловского полка, рядовой Иванов был награждён Георгиевским крестом 4-й степени за то, что в бою у посада Лагов 19 октября (1 ноября), рискуя жизнью, под ураганным пулемётным огнём неоднократно доставлял донесения… Десятки героев рассказали императору о своих подвигах. В трогательной обстановке проходило награждение императором Георгиевскими крестами. Получая награду и прикрепляя её к своей груди, солдат снимал шапку, долго и истово крестился, целовал крест и лишь затем надевал папаху. Среди награждённых немало попадалось сорокалетних воинов, призванных из запаса, но попадались и юноши 14–15 лет, ушедшие на войну добровольцами. Такие дети находились почти во всех полках. Солдаты относились к ним по-отечески, повкуснее кормили, уступали лучшие места на ночлеге, оберегали от опасностей и старались избавить их от вшей — бича походной жизни, когда неделями не приходилось снимать белья и обуви. Больше трёх часов продолжался Высочайший смотр 1-й гвардейской пехотной дивизии в Гарволине и завершился торжественным маршем. Генерал Олохов провёл свою дивизию перед Его Величеством и чинами свиты. В полдень император с гвардейским начальством отправился на завтрак, а затем отправился в Новоминск. Тронулся царский поезд, медленно набирая ход. Воодушевлённые присутствием государя, многие солдаты побежали вдоль железнодорожных путей. Раскатистое «ура» неслось отовсюду. Расстроганный император стоял на площадке своего вагона и приветливо и милостиво отдавал честь лейб-гвардейцам. Вечером того же дня, уже находясь в поезде, государь сделал запись в дневнике: «17-го декабря. Среда. Проехал через Ивангород на станцию Гарволин, где в 8 ½ ч. вышел из поезда. Моя рота Преображенского полка была в почётном карауле. Тут же на поле покоем была выстроена 1-я гвард. пех. див. с ее артиллерией и мортирным дивизионом. Полки почти совсем укомплектованы. Вид частей чудный. После раздачи георг. крестов обошел все части и благодарил за службу. Уехал в 12 ч. с начальниками частей и завтракал с ними. В 1.30 прибыл в Новоминск. Погода была прелестная, тихая и солнечная. Здесь находилась гвар. стрелк. бригада и сводно-казачий полк с 6-й Донской бат. Тоже вид всех частей великолепный. С заходом солнца в 5 ч. уехал в Седлец. Принял ген. Рузского. Он и начальство гвар. стр. бриг. обедали со мною» (Дневники Императора Николая II. М.: Орбита, 1991. С. 504). 23 и 24 декабря (5 и 6 января) вся 1-я гвардейская дивизия по железной дороге из Гарволина была переброшена в Варшаву и её окрестности. Затем походным порядком она проследовала в район, прилегающий к реке Пилице, вблизи Варшаво-Радомского шоссе. 28 декабря (10 января) семёновцы прибыли в посад Гощин и местечко Бондков, расположенные в четырёх верстах от Варшаво-Радомского шоссе. Здесь лейб-гвардейцам предстояло простоять около месяца, вплоть до начала Ломжинской операции. В Гощине семёновцы смогли отдохнуть и пополнить свои ряды. Из Петрограда в полк приехали молодые офицеры первого военного ускоренного выпуска, состоявшегося 1 (14) октября. Офицерское собрание располагалось в лучшем доме — гощинском училище, где в последние часы уходящего 1914 года за праздничным столом и собрались офицеры полка. Полковой священник отец Александр{132} предварил праздничный молебен суровым и проникновенным словом, от которого вмиг слетели улыбки с лиц офицеров: «Дорогие братия, все люди ходят под Богом, а на войне особенно. Вот вы все, пять месяцев тому назад, вышли из нашего родного города на войну. Все вы были тогда сильны и здоровы. И сколько из вас за этот короткий срок превратилось в беспомощных инвалидов, и скольких из вас Господь Бог уже призвал к Себе… А война еще только началась… Нам неизвестно, кого из вас, из здесь предстоящих и молящихся, призовет Он к себе в этом году. Но можно сказать с уверенностью, что многие из вас будущего 1916 года на этой земле не увидят… Даже тех из вас, которые останутся живы, и тех ждут раны и болезни, тяжелые труды и тяжелые испытания… Помолитесь же от всего сердца Господу Богу, чтобы послал Он вам силы переносить эти тяготы спокойно и безропотно, как должно православному христианину. А тем, кого позовет Господь Бог к Себе, пусть подаст Он добрый ответ на страшном Своем судилище… Аминь!» (Макаров Ю.В. Моя служба в Старой гвардии. 1905–1917. Мирное время и война. Изд. 2-е, доп. СПб.: Северная звезда, 2013). Лишённая пафоса, простая и веская речь пастыря произвела неизгладимое впечатление на его духовных чад. Огрубевшие на войне, их сердца откликнулись на проникновенное и правдивое слово, и предновогодний молебен прошёл в атмосфере откровенного духовного единения и истовой молитвы. Офицеры отца Александра уважали. В предвоенные годы он служил настоятелем полкового собора[40] Введения во Храм Пресвятой Богородицы и отправился в поход вместе с полком, проведя в его рядах всю Великую войну. На фронте он бесстрашно и честно выполнял свой священнический долг — во время боёв, с запасными Дарами и крестом в руках, встречал раненых солдат и офицеров на передовом перевязочном пункте, напутствовал умирающих, порою под обстрелом вражеской артиллерии исповедовал и служил молебны. «На походе он, в зависимости от сезона, или в сером армяке и меховой шапке, или в соломенной шляпе, ехал верхом на смирной толстой серой лошадке и со своим чисто русским широким лицом и окладистой седой бородой, был похож больше на зажиточного мельника, чем на духовное лицо. Человек он был добрый, но без всякой сладости, и обращения был скорее сурового. Красноречием не отличался и слова любил простые и внушительные. На войне во время проповедей он громил солдат, да и “господ офицеров” за леность и нерадение к церковным службам, угрожающе размахивая крестом… Солдаты о. Александра откровенно побаивались, а офицеры относились к нему с почтением. Единственное исключение составляли молодые доктора, которые на походе изо дня в день, ночуя с ним в одной халупе, наглели до того, что крали и поедали за утренним кофе просфоры, которые собственноручно пек настоятель для совершения литургии» (Макаров Ю.В. Моя служба в Старой гвардии. 1905–1917. Мирное время и война. Изд. 2-е, доп. СПб.: Северная звезда, 2013). Без малого пять месяцем минуло с 6 (18) августа, когда лейб-гвардии Семёновский полк прибыл на Польский театр военных действий в деревню Помехувек вблизи от крепости Новогеоргиевск. Следуя по маршруту: Новогеоргиевск — Варшава — Люблин — Кржешов на реке Сан — Кольбушово в Галиции — Ивангород — Краков — Кельцы — Гарволин — Гощин, полк преодолел более 1250 вёрст (1333,5 км), совершив 67 переходов. За восьмидневный бой под Люблином, переправу через реку Сан у Кржешова, четырёхдневный Ивангородский и трёхдневный Краковский бои семёновцы потеряли одиннадцать офицеров убитыми и семнадцать ранеными. К бою у Владиславова, 20 августа (2 сентября), в полку находилось семьдесят девять офицеров. Следовательно, офицерские потери составили 35,4 % — двадцать восемь убитых и раненых офицеров. Самым тяжёлым испытанием для семёновцев стало сражение под Ивангородом. На его долю приходится половина всех офицерских потерь полка за 1914 год. Потери в нижних чинах за кампанию 1914 года, по самым скромным подсчётам, составили не менее 1300 человек. В последний день уходящего 1914 года император записал в дневнике: «31-го декабря. Среда. Встал поздно. Принял доклады Булыгина и Саблера. В 4 ч. принял сенат. Маркевича. В 6 ч. — Тимашева. Читал. После обеда провели вечер вместе. В 11.45 пошли к молебну. Молились Господу Богу о даровании нам победы в наступающем году и о тихом и спокойном житии после нее. Благослови и укрепи, Господи, наше несравненное доблестное и безропотное воинство на дальнейшие подвиги!» (Дневники Императора Николая II. М.: Орбита, 1991. С. 506). В ту новогоднюю ночь, надо полагать, Государь искренне верил, что победа близка и не за горами счастливая послевоенная жизнь. Но Всевышнему было угодно иное…Иллюстрации
Император Николай II на балконе Зимнего дворца в день объявления войны с Германией
Стихийный митинг у Зимнего дворца в день объявления войны
«Нечестивый тевтон и богатырь святорусский». Российский плакат времён Первой мировой войны
Великий князь Николай Николаевич со штабом
Великий князь Николай Николаевич
А.Е. Эверт
Знамя лейб-гвардии Семёновского полка
Перенесение преображенцами полковых знамён из Арсенала в собрание на Кирочной. 1911 г.
Обложка послужного списка А.П. Кутепова
Штабс-капитан А.П Кутепов (крайний справа) с сослуживцами
Военный смотр. А.П. Кутепов третий слева. Из фондов РГАКФД
Командир Петровской бригады генерал-майор П.Э. Тилло. Август 1917 г. Фото предоставлено Г.Н. Соколовым
Группа вольноопределяющихся лейб-гвардии Семёновского полка. В центре подпоручик В.А. Зайцов. 1913 г.
Чины лейб-гвардии Егерского полка. 1913 г.
Поручик лейб-гвардии Семёновского полка С.П. Дирин. Фото предоставлено Г.Н. Соколовым
Подпоручик лейб-гвардии Семёновского полка В.И. Мещанинов. 1916 г. Фото предоставлено Г.Н. Соколовым
У блиндажа. Слева направо: полковник Б.С. Пронин, поручик А.Г. Штильберг, нижний чин, поручик барон А.Н. Притвиц, поручик Г.А. Бремер. Июль 1916 г.
П.К. Ренненкампф
М.Н. Тухачевский. Фото времён Гражданской войны
К.-Г-Э. Маннергейм
Офицеры лейб-гвардии Семёновского полка. Стоят слева направо: А.Г. Штильберг, Н.П. Тыртов, барон А.Н. Притвиц, В.И. Мещанинов, А.К. Савицкий. Сидят слева направо: князь С.А. Кудашев, М.М. Клингенберг. 1916 г. Фото предоставлено Г.Н. Соколовым
Похороны в Санкт-Петербурге генерал-майора С.И. Соваж, командовавшего лейб-гвардии Семёновским полком с 22.08 (04.09).1915 г. по 8 (21).05.1916 г. Фото предоставлено Г.Н. Соколовым
А.П. Кутепов в униформе Корниловского ударного полка. Фото сделано в эмиграции
Памятник Русской гвардии Великой войны у Витебского вокзала в Санкт-Петербурге
Последние комментарии
1 день 2 часов назад
1 день 6 часов назад
1 день 8 часов назад
1 день 10 часов назад
1 день 16 часов назад
1 день 16 часов назад