Annotation
Популярный волшебник и юный маг Гарри Поттер, как выясняется, живет в согласии не только с законами Хогвартса; он, как любой чародей, прекрасно ладит и с философией. С точки зрения некоторых американских философов и ученых, персонажи серии романов Дж. К. Ролинг интуитивно тяготеют к классическим нравственным и философским категориям.
Дэвид Бэггет, Шон Э. Клейн
Несколько замечаний для начала
Магия философии
Список сокращений
ГРИФФИНДОР[1]
Отважный Гарри Поттер
Волшебство и добродетели
Добродетели в Хогвартсе
Чувство страха
Рецепт отваги Гарри Поттера
Большой шаг вперед
Двуличие мистера Дурсля: мораль и психология самообмана
Аргументация самообмана
Самообман Дурслей
Уроки самообмана Дурслей
Четвертый урок
К вопросу о позитивных иллюзиях
Честная жизнь
Слуги Волан-де-Морта, приятели Малфоя, друзья Хагрида: дружба в «Гарри Поттере»
Слуги Волан-де-Морта
Приятели Малфоя: Крэбб и Гойл
Друзья Хагрида: Гарри, Рон и Гермиона
Дружба по Аристотелю
Полезные друзья и приятные друзья
Настоящая дружба
«Пусть случится то, что должно случиться, и мы будем готовы к этому»
Феминизм и равные возможности: Гермиона и женщины Хогвартса
Образ автора
Не просто «свой парень»
Сила разума и нравственные добродетели
Совместное обучение в Хогвартсе
Равные возможности за стенами Хогвартса
ПУФФЕНДУЙ
Небеса, ад и Гарри Поттер[41]
Действительно ли мы счастливы?
Действительно ли смерть есть благо?
Так почему бы не взять деньги и не убежать?
Моральные обязательства магов
Несколько проклятых веских причин
Магия, наука и этика технологии[53]
Магия, наука и Гарри Поттер
Отступление: фантазия и эпистемология морали
Этика магии у Ролинг
Назад к реальности
Зеркало Эйналеж: почему следует внять предостережениям Дамблдора[58]
Зеркало Эйналеж
Предостережение Дамблдора
Знание и истина
Сны Декарта
Машина Опыта
Подключиться…
…Или не подключиться
Делать определенные вещи
Быть определенным образом
Назад к Зеркалу
Внять предостережениям Дамблдора
Элегия Кричера: О.С.Б.Э. как притча о дискриминации, равнодушии и социальной справедливости[76]
Дискриминация и предубеждение
Что плохого в предвзятости?
Почему не работает О.С.Б.Э
Равнодушие, безопасность и социальная справедливость
СЛИЗЕРИН[82]
Может ли амбициозность почитаться за добродетель? Почему Слизерин включен в состав Хогвартса
Аристотель и Волшебная шляпа
Достоинство, почитаемое в Слизерине
Честолюбие как добродетель
Чему мы можем научиться в Слизерине
Извращенное рассуждение. Основа зла
Зло не существует
Зло защищает себя и возрастает с помощью обмана
Зло как плод свободного выбора
Видеть ясно, действовать отважно
Волан-де-Морт, Боэций и разрушительные следствия зла
Боэций и разрушительное действие зла
Волан-де-Морт и разрушительное действие зла
Волан-де-Морт и этические уроки
Магия, маглы и моральное воображение
Дьявол заставил Гарри сделать это
Что не так с Гарри?
Ответ на этическое обвинение
Не является ли Хогвартс виккианской академией?
Воображение и мораль
Воображение и вера
КОГТЕВРАН
Найти платформу «девять и три четверти». Идея иной реальности[105]
Книги о стране Оз
Корабль Тезея
Хроники Нарнии
Хогвартс
Хогвартс и Нарния
Хогвартс и Оз
Хогвартс и наш мир
Те, кто смотрит, но не видит
Наука и алхимия
Пространство, время и магия[106]
Когда и где: вселенная Гарри Поттера и наш собственный мир
Волшебные и не волшебные места
Как: путешествие с помощью волшебных средств
Перемещение во времени: время как сумма мгновений и время как длительность
Путешествие во времени и вселенная Гарри Поиера
Что мы узнали о мире Гарри Поттера
Как Волан-де-Морт не умер до конца: что волшебники могут поведать о тождестве личности[112]
Бестелесное существование и природа личности
Телепортация и тождество личности
Жизнь предсказанная: судьба и свобода в Хогвартсе[124]
Научный вызов свободе
Религиозный вызов свободе
Паранормальный вызов свободной воле
Примирение свободы и предзнания
Избранные истины Хогвартса
Отдел кадров Хогвартса
«ГАРРИ ПОТТЕР» В ЦЕРКВИ: МЕЖДУ АНАФЕМОЙ И УЛЫБКОЙ
Дать ли сказкам индульгенцию?
Сказка — гробница мифа
На что намекает «Гарри Поттер»?
Когда стыдно быть православным…
Правда «Гарри Поттера»
Налево пойдешь… направо пойдешь…
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
86
87
88
89
90
91
92
93
94
95
96
97
98
99
100
101
102
103
104
105
106
107
108
109
110
111
112
113
114
115
116
117
118
119
120
121
122
123
124
125
126
127
128
129
130
131
132
133
134
135
136
137
138
139
140
141
142
143
144
145
146
147
148
149
150
151
152
153
154
155
156
157
158
159
160
161
162
163
164
165
166
167
168
169
170
171
172
173
174
175
176
177
178
179
180
181
182
183
184
185
186
187
188
189
190
191
192
193
194
195
196
197
198
199
200
201
202
203
204
205
206
207
208
209
210
211
212
213
214
215
216
217
218
219
220
221
222
223
224
225
226
227
228
229
230
231
232
233
234
235
236
237
238
239
Дэвид Бэггет, Шон Э. Клейн
Философия Гарри Поттера
Если бы Аристотель учился в Хогвартсе
Посвящается всем учителям
Несколько замечаний для начала
Книга «Если бы Аристотель учился в Хогвартсе» стала возможной благодаря вкладу и усилиям множества маглов. Хотелось бы поблагодарить прежде всего наш факультет, вложивший столько энергии и проницательности в эти эссе, равно как и в свои учебные планы. Достойная Гермионы вовлеченность в работу, стремление сделать философию Гарри одновременно захватывающей и фундаментальной — это, несомненно, плод вдохновения.
Выражаем глубокую признательность за направляющие и руководящие указания Уильяму Ирвину и Дэвиду Рамсею Стилу из Министерства магии. Грег Бэссам, чья учительская указка явно приобретена в магазине волшебных палочек, также заслуживает специального упоминания и призовых шоколадных лягушек за неустанное внимание к проекту.
Широкий круг друзей оказывал нам свою поддержку в трудную минуту и вдохновлял своей вовлеченностью. Следует упомянуть Кэти Чулис, Джерри Уоллса, Элтона Хиггза, Стюарта Ноэля, Морин Линкер, Джингера Эйзеля, Патрика Стивенса и особенно Кимберли Блессинг. Каждый из них заслуживает слов благодарности: желаем каждому увидеть их в Зеркале Эйналеж.
Том Моррис поддерживал нас своим неустанным энтузиазмом на протяжении всего проекта, ему мы обязаны столь изящным подзаголовком. Эон Скобл исполнил роль куратора, решая возникающие проблемы и снабжая нас ценными советами. Роуз Алаймо обсуждала с нами каждую мелочь, опаздывая из-за этого на свои бесконечные свидания. Твердая поддержка Кристен Кляйн способствовала тому, что долгие часы работы проходили незаметно. Помощь Стива Паттерсона была столь разнообразной, что трудно найти для нее какое-то обобщающее слово.
Паула Чейкен, специалист по анаграммам и истолкованиям, оказала неоценимую поддержку в подготовке рукописи как единого целого. Где бы мы еще нашли такую честность оценок и нежелание подсластить пилюлю? Без нее книга не смогла бы стать тем, чем она стала. И Эбби Майре, чей кропотливый труд по сверке ссылок достоин пары толстых шерстяных носков — что бы без них делали? Им наши благодарности плюс по пятьдесят баллов их родным факультетам.
Магия философии
Вселенная Джоан Ролинг с ее грозными троллями и запретными лесами не сходит с первых строк списка бестселлеров, утоляя читательский голод и заставляя его вспыхивать с новой силой. По всему миру такие слова, как «Дурcли» и «квиддич», обогатили национальные словари и благодаря своим чарам превратились в стойкие категории воображения.
Помимо популярности в широких читательских кругах серия книг о Поттере стала привлекать внимание культурологов и других исследователей-гуманитариев. Одна из первых полномасштабных конференций, посвященных Гарри Поттеру, «Нимб-2003», прошла в Орландо, штат Флорида. Затронув широкий спектр гуманитарных, культурных и философских тем, этот «Поттеровский симпозиум» сосредоточился на обсуждении вопросов справедливости, морали, героизма и роли женщин. Следующая подобная конференция состоялась летом 2004 года в Канаде, а «Нимб-2005» намечен на конец 2005 года.
Не все, однако, принадлежат к числу поклонников Гарри Поттера. К примеру, литературный критик Хэролд Блум выступил непримиримым противником этой эпопеи. Он настаивает, что книги Ролинг состоят из бесконечного набора клише, не дающего ничего ни уму, ни сердцу. «Это не „Ветер в ивах“ и не „Алиса в Зазеркалье“, — утверждает критик, — это всего лишь безвкусная манная каша». Он убежден, что книжки о Гарри Поттере не приблизят детей к Киплингу или Кэрроллу и по истечении некоторого времени это модное чтиво будет благополучно забыто.
Ролинг — не Шекспир, у нее, правда, нет и подобных претензий. Но Марк Твен однажды заметил о собственных книгах, что они напоминают скорее воду, чем вино, не забыв добавить: «Воду пьет каждый». Английский философ Бертран Рассел, иронизируя над универсальной глупостью человечества, заявил, что всеобщая популярность какого-нибудь зрелища может служить верным критерием того, что перед нами фальшивка. Рассел явно преувеличил. Популярность сама по себе не может быть свидетельством истины или лжи, не может она быть и основанием для оценки. Популярность Гарри Поттера свидетельствует лишь о том, что тут затронута какая-то очень важная струнка. Правильный выбор времени и агрессивная рекламная кампания имеют, конечно, отношение к делу, но они не отменяют факт наличия чего-то глубоко чарующего в этих книгах. Успех экранизаций говорит об удачной попытке передать эту магию на экране. Первые пять книг разошлись по всему миру в сотнях миллионов экземпляров, будучи переведенными на шестьдесят один (!) язык, а два первых фильма остаются в «горячей двадцатке» лучших кинохитов всех времен и народов.
Философы — как маглы, так и не-маглы — любят Гарри, и эта любовь гораздо более обоснованна, чем можно было бы себе представить. Когда первая книга о Гарри Поттере была опубликована в США, фигурировавший в заглавии Философский камень был заменен на Волшебный камень. Обосновывалось это тем, что американцев может отпугнуть ссылка на философию. Философия, мол, отсылает к эзотерике, уводит в башню из слоновой кости. Может возникнуть недоразумение.
«Философия начинается с удивления», — говорил Платон. Тайна и ощущение чуда, лежащие в основе этого пути, редко упускаются ребенком. Юных не приходится учить философскому любопытству — оно в порядке вещей. Почти сразу же, как только мы овладеваем речью, мир и его тайны завораживают наше воображение. Кто я? Почему мы здесь? Кто создал Бога? Действительно ли свет в холодильнике исчезает, когда мы закрываем дверцу? Дети — прирожденные философы. Обычно только целенаправленные усилия взрослых, раздраженных бесконечными детскими «почему?», приглушают первоначальную страсть к пониманию.
Ничто из современной детской литературы не может сравниться с серией книг о Гарри Поттере с точки зрения удовлетворения стихийного детского любопытства. Популярная серия философских исследований, к которой принадлежит и эта книга, в свою очередь, пробуждает интерес к подлинной философии. Наша книга, предлагаемая читателю, призвана возродить чувство удивления, столь естественное для детей — то самое, с которого начинается философия.
Все больше детей и взрослых — независимо от возраста — начинают понимать, что нет ничего постыдного в ненасытном детском любопытстве. Напротив, прикосновение к большим или совсем маленьким философским вопросам составляет существенную часть человеческого в человеке и, помимо всего прочего, одно из удовольствий нашей жизни. Философия приглашает нас вновь заглянуть в собственное детство, чтобы вооружиться широко раскрытыми глазами ребенка, присоединив к ним благоприобретенный опыт рассуждений и сопоставлений, и еще раз обратиться к решению вечных вопросов. Подобно тому как книги о Гарри Поттере напоминают нам, что значит быть детьми, мы надеемся, что и эта книга придаст свежий эффект детской непосредственности предпринятому философскому исследованию.
Романы Ролинг написаны не как философские трактаты, но это не лишает их философской значимости. Они представляют собой не только увлекательные и хорошо рассказанные истории, они еще дают и богатую пищу для эмоций, воображения и интеллекта. Это позволяет использовать их как отличную дорожную карту для перемещений по различным философским ландшафтам.
Разве не услышит философски подкованный читатель отзвука утверждений Ницше в словах Волан-де-Морта, что не существует добра и зла, а есть только воля к власти и слабость тех, кто не в состоянии воспользоваться ни волей, ни властью? Разве Аристотель, окажись он в Хогвартсе, не поступал бы так же, как Дамблдор? А параллель между плащом-невидимкой Гарри и кольцом-невидимкой из «Государства» Платона? Мы сосредоточимся лишь на некоторых наиболее интересных вопросах, предоставив читателю исследовать то, что вызывает у него персональный интерес. Ведь не может быть Хогвартса без домашних заданий, не так ли?
Наши авторы, горячие поклонники Поттера и философы, обладающие немалой магической силой, представляют широкий спектр самых различных точек зрения. В предлагаемых ими эссе можно встретить и разбор общепринятых взглядов, и оснащенные эрудицией экскурсы в культуру, и неожиданные прозрения. Не обязательно со всем этим соглашаться. Всякое обоснованное возражение ведет вас вперед по собственному философскому пути. Иногда в книге поднимается больше вопросов, чем дается ответов. Что ж, наша задача в том, чтобы помочь вам проверить собственные силы, снабдив по возможности магическими приемами и техникой применения чар.
Эта книга, подобно Хогвартсу, разделяется на четыре части, или дома. Вы, вероятно, уже хорошо знакомы со знаменитым Гриффиндором, где учатся Гарри, Рон и Гермиона. А поскольку книга начинается с исследования этих персонажей, наряду с Хагридом и Дурслями, мы, соответственно, и назвали первый раздел «Гриффиндор».
Профессор Том Моррис, известный и как замечательный философ-популяризатор, начинает исследования с такой добродетели, как мужество. Подлинное мужество проявляет Гарри, отвага вообще всячески поощряется в Гриффиндоре, и автор дает нам вдохновляющую формулу успеха в деле отваги. Том так увлекся размышлениями о Ларри, что решил написать о нем целую книгу! Книга будет называться «Гарри Поттер и смысл жизни» — советуем вам не пропустить ее. Без этой книги вам не удастся сдать ЕГЭ на получение аттестата чародея.
Доцент Диана Сих обсуждает незадачливых Дурлей, у которых Гарри провел первые одиннадцать лет своей жизни. Ее прежде всего интересует стратегия самообмана, к которой Дурсли прибегают всякий раз, когда дело касается магии. Гаральд Торсруд, бывший выпускник Хогвартса, на примере Волан-де-Морта и его приспешников Драко Малфоя, Крэбба и Гойла, а также противостоящих им Хагрида и Гарри, исследует проблему истинной и ложной дружбы, опираясь при этом на выводы Аристотеля. Наконец, Мими Глэдстайн, нарушившая больше школьных правил, чем Гарри и Рон вместе взятые, рассматривает положение женских персонажей в волшебном мире, включая Гермиону, Долорес Амбридж, Риту Скитер и профессора Макгонагалл. Удивительно, что вымышленный мир Ролинг демонстрирует такое равенство полов, каким может гордиться даже классический феминизм. И ведь для этого не потребовалось никакой магии!
Пуффендуй известен культом справедливости, что помогает легче переносить неудачи в квиддиче. Поскольку во втором разделе затрагиваются проблемы морали, мы сочли уместным назвать его в честь этого дома, где помимо справедливости обитают еще законопослушность, стремление к истине и усердие. Высокочтимый Блюститель Справедливости Джерри Уоллс рассматривает Гарри как камертон для проверки нравственности, силы самопожертвования и смысла жизни, перекликаясь в своем исследовании со взглядами Жана Поля Сартра, Иммануила Канта и Уильяма Джеймса. (Джерри известен также своей привычкой подкрадываться сзади к какому-нибудь школьному администратору и хватать его за нос с криком «ТВОЙ ЧАС НАСТАЛ!».) Бен Липскомб и Крис Стюарт, в прошлом капитаны команды по квиддичу, предпринимают усилия, чтобы провести этическую параллель между использованием магии в мире Гарри и использованием техники в нашем собственном мире. Знаменитый Пуффендуйский Соискатель Шон Клейн исследует странное, таинственное и жуткое Зеркало Эйналеж, рассматривая этические и эпистемологические следствия отражения желаний и сопоставляя их с философскими изысканиями таких знатоков рефлексии, как Рене Декарт и Роберт Нозик. Наконец, выбирая Иммануила Канта своим гидом, Стив Паттерсон углубляется в исследование случаев дискриминации, представленных в книгах о Поттере, сосредотачиваясь на борьбе Гермионы за права домашних эльфов.
Поскольку дом Слизерин отбрасывает свою тень как на аллеи Хогвартса, так и на страницы книг Ролинг, мы решили целиком посвятить этот раздел нашей книги проблеме зла — его природе, происхождению и неизбежным последствиям. Наш неизменный Заводила Стив Паттерсон в своей второй попытке объясняет, почему Слизерин является неотъемлемой частью Хогвартса и в чем-то даже его эталоном. Опираясь на Аристотеля, он доказывает, что амбиции, если они верно ориентированы, могут служить добродетели и быть великой силой. Дэйв и Кэти Дивел, пока еще не распробовавшие как следует вкус славы и фимиам известности, исследуют многообразие проявлений зла. Дженнифер Уид, призывая нас не будить собственного внутреннего Волан-де-Морта ради забавы, искусно разбирает неотвратимые последствия зла. Августин, Боэций и Ницше охотно помогают ей в этом. Знаток Правильной Дозировки Дэйв Бэггет опровергает обвинения неразумных маглов относительно морального и духовного вреда, причиняемого детям историями о Гарри Поттере. Дэйв указывает на точность проводимого в книгах водораздела между добром и злом и на отсутствие какого-либо этического эгоизма и субъективизма. Этим, конечно, не исчерпываются исследования многочисленных путей зла, но, чтобы не делать книгу такой же длинной, как Орден Феникса, мы решили, что пора двигаться дальше.
В последнем разделе речь идет о метафизике, не самой легкой области философии, но неизменно увлекательной. Метафизика начинается с вопроса «Что есть реальное?», поэтому мы и назвали этот раздел «Когтевран», ведь этот дом преисполнен мудрости, пытливого разума и жажды знания — как раз того, что необходимо для овладения метафизикой. Джоан Ролинг говорила, что, если бы она получила приглашение в Хогвартс, Волшебная шляпа распределила бы ее в Когтевран — и мы склонны с этим согласиться. Въедающийся питомец Хогвартса Гарет Мэтьюз, автор множества книг о философии и о детях, поднимает целый ряд метафизических вопросов, скрыто присутствующих в книгах о Гарри Поттере. Какова реальная природа времени, пространства и идентичности? Майкл Силберстайн, прозванный за свою заботливость «Норвежским опылителем», детально исследует проблемы пространства и времени, давая оценку всем средствам перемещения во времени, включая порошок Фло. Префект Джейсон Эберл разбирает тему персональной идентичности и самотождественности: каким образом удается Гарри оставаться все тем же, оставаться самим собой по прошествии времени? Грег Бэшем, оседлав гиппокрифа, поскольку метлы представляются ему слишком уж устаревшими, знакомит читателя с метафизикой свободы, судьбы и предвидения, даром которого обладают многие обитатели мира Гарри.
Мы надеемся, что для тех, кто в равной мере является поклонником и философии, и Гарри Поттера, книга окажется примером успешной конвергенции этих миров. Тому, кто облюбовал лишь один из них, книга поможет расширить сферу интересов — либо продемонстрировав возможность приложения философского анализа к сфере популярной культуры, либо, наоборот, показав, что Гарри Поттер вполне способен оказаться своим среди философов. Мы надеемся заинтересовать даже и тех, кто не принадлежит ни к одному из упомянутых миров, возможно, что пробужденное любопытство послужит ему основанием для дальнейшего знакомства.
Философ Георг Вильгельм Фридрих Гегель заметил: «Сова Минервы вылетает в сумерки» — но вам повезло. Ваша сова уже здесь. Расцените это как персональное приглашение в Хогвартс для маглов, вде у вас есть шанс изучить магию философии, соединив ее с возвращением к неподдельному очарованию детства. Не откладывайте своего визита в Большой зал на праздник начала учебного года. Другие студенты уже в сборе, профессора на своих местах, а Волшебная шляпа уже собирается петь.
Список сокращений
При цитировании книг о Гарри Поттере использованы следующие сокращения:
Философский камень (ФК): Гарри Поттер и Философский камень.
Sorcerer’s Stone (SS): Harry Potter and the Sorcerer’s Stone. New York: Scholastic, 1998.
Тайная комната (ТК): Гарри Поттер и Тайная комната.
Chamber of Secrets (CS): Harry Potter and the Chamber of Secrets. New York: Scholastic, 1999.
Узник Азкабана (УА): Гарри Поттер и узник Азкабана.
Prisoner of Azkaban (PA): Harry Potter and the Prisoner of Azkaban. New York: Scholastic, 1999.
Кубок огня (КО): Гарри Поттер и Кубок огня.
Goblet of Fire (GF): Harry Potter and the Goblet of Fire. New York: Scholastic. 2000.
Орден Феникса (ОФ): Гарри Поттер и Орден Феникса.
Order of the Phoenix (OP): Harry Potter and the Order of the Phoenix. New York: Scholastic, 2003.
ГРИФФИНДОР[1]
Мир Гарри Поттера и его герои
Отважный Гарри Поттер
Том Моррис
Гарри Поттер, без сомнения, является одним из самых популярных персонажей в мире. Благодаря этой популярности он учит нас тому, как творить добро и побеждать зло в нашей жизни. Такой уж он не простой волшебник.
Нам предстоит выяснить, каково же самое главное качество характера Гарри. Именно эта черта личности вызывала восхищение людей во все времена. Мы можем многое узнать об этой особенности нашего героя, если внимательно посмотрим на некоторые из деяний, которые он совершил за первые пять лет пребывания в школе чародейства и волшебства Хогвартсе.
Волшебство и добродетели
Пожалуй, самой интересной особенностью романов Дж. К. Ролинг о Гарри Поттере является захватывающее описание волшебного мира, который, живя своей самобытной жизнью, зачастую пересекается с нашей обыденной реальностью, или миром маглов. Однако, несмотря на то что присутствие магии и волшебства в этих книгах делает повествование ярким и красочным, оно вряд ли имеет прямое отношение к глубокому философскому смыслу произведения. Мы часто слышим от наших собеседников упоминания о волшебстве: «Ах, если бы у меня была волшебная палочка…» или «Я постараюсь сделать всё возможное, но я не волшебник».
Попав в мир Хогвартса, мы понимаем, что подобные изречения оказываются заблуждением. Реальность, в которой живет Гарри, полна магии и волшебства, однако проблемы, возникающие в этой реальности, очень похожи на проблемы каждого из нас, если не считать того, что там этих проблем намного больше. Тем не менее обитатели волшебного мира редко решают свои проблемы посредством одной только магии, скорее, им помогают сообразительность, отвага, решимость, упорство, изобретательность, преданность, дружелюбие и многие другие качества, которые философы определяют как добродетели. Волшебство для них — это всего лишь один из инструментов для решения проблем. Инструменты могут быть различны, но эффективность использования этих инструментов в борьбе с трудностями целиком зависит от качеств характера того, кто их применяет. Главная идея Дж. К. Ролинг в книгах о Гарри Поттере заключается не в том, что чудеса — это исключительно плод колдовства и магии, а в том, что чудеса можно творить и с помощью обычных добродетелей — как в жизни вымышленных персонажей, так и в нашей собственной.
Добродетели в Хогвартсе
Хогвартс — это школа-пансион. Основатели четырех факультетов школы ценили разные добродетели, и каждый из них хотел, чтобы на его факультете воспитывали и развивали в учениках именно то положительное качество, которое он любил больше всего. Гриффиндор был создан «для самых храбрых», Когтевран — «для самых умных», Пуффендуй — «для самых усердных» и, наконец, Слизерин — «для самых целеустремленных» (КО). Разумеется, ученик мог быть наделен несколькими из этих качеств, но, по замыслу основателей школы, каждый должен был получить возможность развивать сильную сторону своего характера, свою отличительную черту.
В день прибытия Гарри Поттера, Рона Уизли и Гермионы Грэйнджер в школу они все волшебным образом были распределены на факультет волшебника Дамблдора в Гриффиндор — дом храбрецов. У Гарри было много положительных качеств — сообразительность, усердие и целеустремленность. Но его направили на факультет, где поощрялась и воспитывалась именно храбрость. И это действительно очень интересно, потому что у юного Гарри страхов было ничуть не меньше, чем у любого из его сверстников. Ролинг использует все свои литературные способности для максимально выразительного и точного описания негативных переживаний Гарри, связанных со страхом.
Чувство страха
В первых пяти книгах Ролинг изображает эмоции всех главных героев, за исключением Гарри, описывая только их внешние проявления, как бы наблюдая за ними со стороны. И только чувства Гарри показаны изнутри, словно автор стремится как можно ярче выразить его переживания в момент большой опасности или устрашающей неопределенности. Посмотрим внимательнее на отрывки из текста, описывающие страх некоторых персонажей:
У Джилдерой Локхарт подкосились колени (ТК);
Рон в ужасе разинул рот (ТК);
Крэбб и Гойл выглядели испуганными (УА).
Но когда речь идет о Гарри, страх и все сопутствующие эмоции выразительно описываются изнутри. Как и многие из нас, Гарри чувствует страх физически, и ощущения эти сосредоточены внутри нас. Рассмотрим примеры:
У него как будто что-то оборвалось внутри (ТК);
Его словно вывернуло наизнанку (УА);
Все его внутренности сжались от страха (ОФ);
Гарри почувствовал, что всё внутри него словно заледенело (ОФ).
Иногда эмоция страха поражает нашего юного волшебника прямо в сердце:
Сердце Гарри муть не выпрыгнуло из груди (ФК);
Гарри остановился, словно вкопанный, его сердце бешено билось (УА);
Гарри почувствовал, будто железная рука внезапно сжала его сердце (ФК).
В некоторых случаях приступы страха у Гарри сопровождаются потерей чувствительности, ужас парализует его:
…со странным ощущением, будто его ноги стали свинцовыми (ФК);
Всё тело Гарри онемело (ТК).
Но и этого автору показалось мало, и она приводит еще множество других примеров проявления страха у Гарри, описывал как его физическое состояние, так и умственную деятельность:
В горле у него пересохло (ОФ);
Его разум парализовало (ТК);
Все его мысли словно сковало льдом (ОФ).
Можно было бы привести десятки подобных примеров. Иногда читателю кажется, что он столкнулся с эквивалентом Трусливого льва (персонажем из еще одного известного произведения о волшебстве) или с его детенышем — Трусливым львенком. Безусловно, Гарри не обладает иммунитетом от страха. Он глубоко переживает чувство страха и прекрасно осознает это. Тем не менее ему всегда удается брать под контроль свои ощущения, несмотря на их силу, и благодаря такой добродетели, как смелость, бросать вызов опасным соперникам, спасая положение и получая одобрение окружающих. Маленький эльф Добби в восторге восклицает:
Гарри Поттер — доблестный и бесстрашный! (ТК)
В конце четвертой книги директор Дамблдор, обращаясь к Гарри, произносит очень простую и емкую фразу:
Ты проявил храбрость, которая превзошла все мои ожидания (КО).
В этом высказывании содержится поистине высокая оценка, поставленная своему ученику мудрым и проницательным учителем, который всегда требует только самых лучших результатов от всех, кого он воспитывает.
Рецепт отваги Гарри Поттера
Что позволяет этому мальчику, охваченному страхом и дрожащему от ужаса, идти навстречу самым жутким опасностям и одерживать победу? Чтобы понять это, необходимо проанализировать такое качество личности, как отвага, и то, как это качество рождается в чувствительной натуре Гарри.
Поступать отважно — значит поступать правильно, даже если это очень нелегко. Это значит делать то, что от тебя требуют моральные принципы, а не то, что безопасно и принято в обществе. Это значит совершать поступки на общее благо, а не только для себя лично. Отважный человек трезво оценивает опасность и затем преодолевает природный инстинкт самосохранения, самозащиты, покоя, личной выгоды — и даже обеспокоенность близких, которые советуют ему не идти навстречу опасности.
Великий философ Аристотель учит нас тому, что отвага — это золотая середина между двумя крайними реакциями на страх: слишком вялой, которую он называет трусостью, и слишком бурной, которую он нарекает безрассудством. Обычно под отвагой мы понимаем качество, полностью противоположное трусости, но отвага также отличается и от безрассудства. Нельзя считать отважным деянием поступок безответственного человека, совершенно не восприимчивого к страху и не осознающего опасность. Отвага — это мотивированная и взвешенная реакция на опасность того, кто сознательно принимает на себя удар ради сохранения или приумножения общего блага.
Отвага — это фундаментальная добродетель, или та сила, без которой все остальные добродетели не могли бы проявиться должным образом в обстоятельствах, связанных с осознанным риском. Честный человек, например, должен найти в себе мужество защитить свои убеждения даже в обстоятельствах, когда на него оказывается давление, вынуждающее его скрыть истину. Вы не сможете со всей полнотой проявить добродетель усердия при решении сложных и рискованных задач, если мужество покинет вас.
Итак, мы легко приходим к выводу о том, что отвага — это добродетель, равно как и о том, что отвага является основой всех остальных добродетелей. Гораздо сложнее понять, как можно развивать и проявлять эту добродетель в сложных ситуациях — в тех случаях, когда она оказывается жизненно необходимой. Именно этому нас и может научить Гарри Поттер. Читая о его столкновениях с опасностью и страхом, мы можем установить для себя те приемы, которые помогают Гарри сохранять мужество и поступать достойно. Фактически эти приемы и составляют стратегию, которую применял Гарри, чтобы призвать к себе всё мужество, необходимое в сложных и порой ужасающих обстоятельствах. Перечислим эти приемы, а затем проанализируем, как они помогли Гарри.
Рецепт отваги Гарри Поттера
1. Приготовиться к испытанию.
2. Окружить себя поддержкой друзей.
3. Положительно настроить себя.
4. Сосредоточиться на том, что поставлено на карту.
5. Предпринять необходимые действия.
1. Приготовиться к испытанию. Ничто не укрепляет уверенность и мужество перед любым серьезным делом лучше, чем тщательная подготовка. Достаточно послушать, о чем говорят солдаты перед военной операцией или спортсмены перед соревнованиями. Вы услышите такие слова, как: «Мы так долго трудились, чтобы подготовиться к этому событию, и теперь мы должны просто сделать то, чему мы были обучены». Подготовка — это самая главная составляющая решительного и мужественного поступка. Гарри долго тренировался перед матчами игры в квиддич, и хорошая подготовка принесла свои плоды. Перед заключительным этапом Турнира трех волшебников, который описывается в четвертой книге, Гарри взял себя в руки и подготовился к выступлению в соответствии со своим рецептом:
На этот раз он был уверен в себе как никогда. Несомненно, это задание будет тяжело и опасно, но все-таки Грюм был прав: Гарри уже удалось пройти предыдущие этапы, преодолев чудовищ и магические барьеры, и теперь у него был шанс подготовиться к тому, что еще предстояло пройти (КО).
И далее:
При приближении 24 июня напряжение Гарри росло, но все-таки он чувствовал себя намного спокойнее, чем перед началом первого и второго этапов. В одном на этот раз он был точно уверен: он сделал все возможное, чтобы хорошо подготовиться к заданию (КО).
Подготовка может вселить в человека уверенность и подвигнуть его на отважный поступок.
Стоит сказать несколько слов о соотношении между понятиями отваги и уверенности: мы только что употребили эти слова в одном контексте, и в поведении Гарри эти качества также проявляются вместе. Несмотря на то что эти качества тесно связаны друг с другом, между ними существуют некоторые различия.
Отвага — это добродетель. Уверенность — это установка. Отвага является фундаментальной склонностью человека к действиям во имя наивысших ценностей, даже перед лицом серьезного риска. Уверенность — это установка на позитивные ожидания по отношению к исходу предпринятых нами действий. Чувство уверенности может сопровождать нас в тех ситуациях, когда отвага вовсе не является необходимой, и мы можем проявлять отвагу даже в тех случаях, когда мы совершенно не уверены в успехе. Следовательно, эти качества различны. Однако они поддерживают друг друга. Совершая отважный поступок, человек должен быть уверен в том, что выбранное действие против опасности является наилучшим со всех точек зрения, так же как и в том, что оно имеет шансы на успех. В то же время отважный человек, которого не страшат препятствия и угрозы, может использовать эффективно весь свой потенциал для достижения цели, только если он абсолютно уверен в себе и своей победе. Очень важно осознать связь между этими качествами: Гарри часто подкрепляет отвагу уверенностью в себе. Подготовка, как ничто иное, придает человеку уверенность в себе и тем самым повышает разумную отвагу. Многие события в жизни Гарри подготовили почву для совершения отважных подвигов. Тот же рецепт мы можем применить и в нашей жизни: хочешь быть отважным — будь хорошо подготовленным.
2. Окружить себя поддержкой друзей. Тренировки могут подготовить нас к выполнению практически любого задания, развив необходимые навыки, но порой этого бывает недостаточно для ощущения полной уверенности и проявления отваги. Преодолевать трудности в одиночестве всегда нелегко, особенно в обстоятельствах неопределенности или угрозы. Если рядом с нами есть друзья и союзники, которые верят в нас и открыто выражают свою поддержку, то их помощь способна воодушевить нас, как ничто иное. Поддержка друзей может придать нам отваги даже в самых сложных ситуациях.
Лучший способ обрести таких «болельщиков» за свое дело — это быть «болельщиком» за дело других. Гарри поддерживает своих друзей, когда они нуждаются в нем. В свою очередь, они не бросают его одного, когда ему нужна их помощь. Рассмотрим пример. Перед первой игрой в квиддич у Гарри шалили нервы:
Гарри чувствовал себя ужасно (ФК).
Когда он уже собирался выйти из раздевалки на поле для соревнований, он почувствовал, что «у него подкашиваются ноги». Всё было очень скверно, но тут он увидел, что придумали друзья, чтобы поддержать его:
Краем глаза он заметил развевающийся над толпой флаг, на котором красовалась надпись: «Гарри в президенты». Его сердце забилось сильнее. Он приободрился (ФК).
На следующем матче капитан команды Гриффиндора Оливер Вуд произносит перед игроками пламенную речь, подогревая их эмоции и напоминая им о высоком уровне их подготовки и способностей. Это оказало ожидаемое действие: они выиграли матч.
Если мы прилагаем все усилия, чтобы помочь окружающим в тяжелые для них моменты, то мы получим их поддержку, когда будем в ней нуждаться. Друзья многое значат для Гарри: он поддерживает их, они поддерживают его. Намного легче быть отважным и уверенным, когда мы знаем, что у нас есть поддержка друзей. Следует отметить, что тема дружбы как важнейшей ценности пронизывает все рассказы о ГарриПоттере[2]. Все свершения Гарри — это плод коллективных усилий многих. Его друзья помогают ему. Учителя оказывают ему содействие. Сам великий Дамблдор зачастую предоставляет ему неоценимую помощь в решающие моменты.
То, что в трудных ситуациях рядом с нами оказываются близкие люди, само по себе придает уверенность и вселяет отвагу. Особенно важно, когда друзья своей верой в нас помогают нам поверить в себя. Перед вторым из трех чрезвычайно опасных испытаний, которое Гарри проходит в романе Кубок огня его огромный, сильный друг Хагрид вдохновляет его:
— Ты победишь, — раскатом грома прозвучал голос Хагрида, и он вновь потрепал Гарри по плечу так, что Гарри почувствовал себя вдавленным в землю на несколько инчей. — Я знаю это. Я это чувствую. Ты победишь, Гарри (КО).
Однако благие намерения и поддержка окружающих, как и их искренняя вера в наш успех, не всегда полностью убеждают нас в том, что мы в состоянии справиться с поставленной задачей.
Общий зал постепенно опустел. Люди желали Гарри удачи на следующий день, весело подбадривая его. Подобно Хагриду, все они были уверены, что он вновь одержит блестящую победу и одолеет трудное задание, как и в прошлый раз. Гарри только кивал в ответ, он не мог выговорить и слова, в горле словно застрял мячик для гольфа (КО).
Веры друзей в нас оказывается недостаточно: нам нужно нечто большее. Мы должны сами убедить себя в том, что у нас хватит сил справиться с трудностями.
3. Положительно настроить себя. В некоторых случаях Гарри пытается внушить людям уверенность в себе, беседуя с ними, а иногда он разговаривает со своими друзьями, чтобы воодушевить себя самого. Понимая, что он вынужден оставить Рона одного в тяжелой ситуации, выбраться из которой живым у того было мало шансов, Гарри обращается к другу, таким образом приободряя себя самого:
— Скоро увидимся, — сказал Гарри, пытаясь заставить свой дрожащий голос звучать уверенно (ТК).
Так время от времени автор посвящает нас в самое сокровенное, в мысли Гарри. Мы видим, как Гарри работает над собой, развивая сильные стороны характера:
Неужели они думали, что он не в состоянии постоять за себя? Ему трижды удалось спастись от Лорда Волан-де-Морта; он далеко не пустышка… (УА).
Позже, в своей комнате гостиницы «Дырявый котел», Гарри применяет технику самовнушения не про себя, а вслух:
— Я не собираюсь погибать, — громко сказал Гарри.
— Ты просто пытаешься себя приободрить, дорогуша, — сонно пробормотало зеркало (УА).
То, о чем мы думаем и что чаще всего говорим себе в одиночестве, имеет для нас огромное значение. Какую работу совершают при этом наши мысли: возводят замки в нашей душе или рушат их? Держат нас в плену негативных эмоций или настраивают на положительный лад, побуждая к яркому проявлению наших талантов и способностей? Позитивное мышление и самовнушение не способны заменить талант и подготовку, но они вполне могут настроить нашу психику таким образом, что мы сможем с их помощью проявить весь свой потенциал. Когда Гарри произносит: «Скоро увидимся» и «Я не собираюсь погибать», он отнюдь не пытается предсказать будущее, он концентрирует все свои мысли, все свое существо на движении в положительном направлении, невзирая на сковывающий его страх.
4. Сосредоточиться на том, что поставлено на карту. Чем более значимой оказывается для нас ситуация, тем храбрее мы встречаем опасность, стремясь защитить, сохранить или приумножить то, что является для нас наивысшей ценностью. Ради спасения жизни своих друзей Гарри готов совершить беспримерный подвиг. Так, он обнаруживает туннель, ведущий в подземную пещеру, куда гигантская змея утащила девочку, сестру его лучшего друга. Несмотря на смертельную опасность и риск получить увечья, Гарри готов спуститься в пещеру:
Он просто не мог не отправиться туда сейчас, когда они уже нашли проход в пещеру и когда оставался хоть один крохотный, невероятный, почти невозможный шанс, что Джинни была еще жива (ТК).
Гарри не колеблется ни минуты:
— Я пойду туда, — сказал он (ТК).
Необходимость спасения великих ценностей не оставляет места для страха.
На втором этапе испытаний, предусмотренных Турниром на четвертом году обучения, Гарри прикладывает все возможные усилия, чтобы спасти своих друзей от верной гибели под водой, при этом у него даже не возникает мыслей о страхе. Осознавая, что именно поставлено на карту, Гарри не тратит время на отрицательные эмоции. Без промедления он предпринимает те действия, которые считает нужными в этой сложной ситуации.
Самые отважные люди в истории человечества рассказывали, что во время совершения своих подвигов они не чувствовали храбрость как таковую, они просто знали, что именно они должны сделать, и делали это. Осознавая высокую цель, они безо всяких сомнений шли на подвиг. Их твердые убеждения помогали преодолеть страх. Они действовали, несмотря на то что были напуганы, или, вернее сказать, у них просто не было времени на такие эмоции, как страх или храбрость; ситуация требовала от них неотложных действий.
В некоторых обстоятельствах хорошая подготовка, поддержка окружающих, положительный настрой и оценка ценностей сами по себе не вызывают в нас чувства храбрости. Но по-настоящему храбрый человек не дожидается, пока к нему придут эти эмоции, он просто действует. Отвага зачастую появляется в момент самого поступка. Пятая стратегия настроя на успех — последняя в нашем списке. И порой именно эта стратегия — единственное, что действительно приводит к победе.
5. Предпринять необходимые действия. Во многих сложных обстоятельствах Гарри демонстрирует способность действовать решительно.
Однажды в классе из волшебной палочки неожиданно выползла огромная змея и направилась к одному из одноклассников Гарри, готовясь нанести удар. Страх сковал всех учеников.
Гарри не понимал, что заставило его действовать. Он даже не осознавал, почему он решил сделать это. Единственное, что он понимал, это то, что ноги сами, словно на роликовых коньках, несли его вперед и что он отчаянно закричал змее: «Оставь его в покое!» И тут змея хлюпнулась на пол, послушно, будто толстый черный шланг для поливки растений. Она упала так же неожиданно, как и появилась. Гарри почувствовал, что весь его страх улетучился (ТК).
Когда Гарри и Рон впервые встретились на вокзале, чтобы сесть на «Хогвартс-экспресс», идущий в Школу, они столкнулись с серьезными трудностями: им объяснили, что единственный способ попасть на платформу девять и три четверти, от которой должен был отходить их поезд, это пройти сквозь разделительный барьер между платформами. Этот барьер оказался кирпичной стеной. Однако внешний вид может быть обманчив. Иногда наши иллюзии и заблуждения исчезают только тогда, когда мы начинаем действовать. Мама Рона, мисс Уизли, дает совет недоумевающему Гарри:
Не надо волноваться, — сказала она, — все, что нужно сделать, это пройти через барьер между платформами девять и десять. Не останавливайся и не бойся, что врежешься в него — это самое главное. Если ты нервничаешь, то лучше всего ускорить шаг или побежать. Ну, иди, а после тебя сразу пойдет Рон (ФК).
Положительный настрой, разумеется, важен, но еще важнее оказывается действие — только решительно действуя, можно решить проблему.
Большой шаг вперед
В насыщенной приключениями жизни Гарри есть одно событие, которое наглядно демонстрирует необходимость выполнения описанных нами условий для достижения успеха: осознания того, что поставлено на карту, и безотлагательных действий, не терпящих составления прогнозов и рассуждений о собственной безопасности. Это событие — Большой шаг вперед.
При прохождении третьего этапа Турнира Гарри пробирается сквозь огромный лабиринт, ще масса опасностей и препятствий отделяют его от достижения цели. И тут он замечает золотой туман, перекрывающий ему дорогу. Гарри останавливается в нерешительности: он не знает, что ожидать от золотого облака, способно ли оно причинить ему вред, и что ему следует делать дальше. Он уже решает вернуться обратно и выбрать другой путь, как вдруг слышит крик девочки откуда-то сверху. Он выкрикивает ее имя, но никто не отзывается.
Вокруг воцарилась тишина. Гарри огляделся. Что же могло с ней произойти? Ее крик звучал откуда-то сверху. Он набрал воздуха и вбежал в заколдованный туман (КО).
Но то, что произошло дальше, никак нельзя было предугадать:
Весь мир перевернулся с ног на голову. Гарри висел вниз головой, его волосы развевались, а очки болтались, угрожая свалиться в бездонное небо. В ужасе он прижал их к кончику своего носа, продолжая висеть вниз головой. Было такое ощущение, что его ноги приклеились к траве, которая теперь стала потолком. Под ним простиралось бескрайнее, усыпанное звездами небо. Ему казалось, что если он пошевелит хотя бы одной ногой, то оторвется от земли и упадет.
— Думай, — сказал он себе, ощущая, как кровь приливает к голове, — ну, думай же… (КО).
Ситуация не из легких. Мысли путаются, страх не отпускает. Гарри кажется, что любое предпринятое им действие только усугубит происходящее. Но бездействие означало бы капитуляцию перед трудностями и отказ помочь девочке, которая звала его на помощь. И Гарри делает то, что должен сделать в таком случае — отважно шагает вперед, подобно настоящему герою, с верой в победу. Результат оказывается не менее поразительным, чем то, что с ним уже произошло.
Он зажмурил глаза, чтобы не видеть бездонное небо, простиравшееся внизу, и с силой оторвал свою правую ногу от травы. Незамедлительно мир вернулся в свое прежнее состояние. Гарри упал на колени на чудесно-привычную твердую землю. Трудно было оправиться от подобного потрясения. Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и поспешил дальше, оглядываясь назад, на золотистый туман, который, как ни в чем не бывало, сверкал в лунном свете уже позади него (КО).
Порой, когда на карту поставлены неоспоримые для нас ценности, мы должны действовать, не позволяя эмоциям помешать нам. Это путь отваги и мужества. Это своеобразная интерпретация знаменитого «подвига веры», описанного известным философом девятнадцатого века, отцом экзистенциализма, Сёреном Кьеркегором. Кьеркегор считал, что, когда мы совершаем поступок во имя важнейших ценностей, обдумывание и аргументирование наших действий не имеет особого смысла. Необходимой информации и веских доводов всегда будет недостаточно для принятия стопроцентно обоснованного решения. В своем известном труде «Антинаучный постскриптум» этот философ заявляет: «размышления могут быть остановлены только скачком вперед»[3]. Этот скачок должен быть совершен в нашей душе — в данном случае это тот самый шаг, который героически делает Гарри и который сделал бы каждый настоящий герой.
Гарри Поттер показывает читателю, как молодой человек, подверженный бесчисленному множеству страхов, которые знакомы каждому из нас, может не только преодолеть эмоции, но и выйти победителем из любой передряги. Никто не может с уверенностью сказать, что будет действовать отважно в опасной ситуации. Но мы в состоянии настроить себя на такое действие так, как это делает Гарри. Для этого мы должны следовать его рецепту. Каждый из нас способен на отвагу, каждый может взрастить в душе эту добродетель благодаря урокам удивительно отважного Гарри Поттера.
Двуличие мистера Дурсля: мораль и психология самообмана
Диана Мерц Сих
Честность и настойчивость в поисках истины всегда были главными нравственными идеалами западной философии. Философия появилась на свет в Древней Греции как любовь (philo) к мудрствованию (sophia). Сократ очень точно сформулировал мысль о необходимости «познать самого себя» и познать природу добродетели в стремлении к нравственной жизни. Аристотель начал свой труд «Метафизика» с замечательных слов: «Все люди по природе своей стремятся к знанию». Современные философы изучили различные способы, которыми человек заглушает свою естественную жажду к знаниям посредством чрезмерной рационализации и самообмана. Сартр утверждал, что мы скрываем наше чувство ответственности и свободу от самих себя при помощи «дурной веры». Айн Рэнд полагает, что человеческое зло является естественным следствием «путаницы в голове» и хаоса, возникающих в результате уклонения от действительности и нежелания размышлять. Так же, как и философия, психология считает адекватное понимание собственной личности и окружающего мира критерием психического здоровья.
Тем не менее в последние годы философы и психологи все чаще и чаще подвергают сомнениям это устоявшееся положение о роли знания в нашей жизни. Некоторые исследователи просто заявили, что самообман необходим и неизбежен, другие пошли еще дальше, утверждая, что самообман — это нравственная стратегия для сохранения позитивного мышления в условиях повседневных проблемных ситуаций. Как ни странно, но волшебный мир Гарри Поттера показывает нам несостоятельность аргументов в пользу самообмана. В частности, все несчастья и беды Дурслей — нерадивых, грубых, тривиально мыслящих родственников Гарри — служат доказательством опасности самообмана, что часто оставляют без внимания его сторонники.
Аргументация самообмана
В западной культуре самообман определяют как серьезный изъян в характере по одной простой причине: индивид не может принимать решение, делать выбор или действовать должным образом, если он сознательно закрывает глаза на определенные факты. Не принимая в расчет то, о чем он знает или догадывается, в процессе самообмана такой человек не способен правильно мыслить, тем самым подвергая себя еще большему числу опасностей. Будучи не в состоянии признать проблемы и ошибки, он подвергает опасности и всех окружающих. Следовательно, принятие реальности такой, какая она есть, является необходимым условием для формирования позитивного, с нравственной точки зрения, характера, здравого рассудка и счастливой жизни.
Некоторые философы пытались оспорить эти взгляды, заявляя, что самообман — жизненно важная часть человеческого существования, и что он необходим и полезен. Например, в своем произведении «Замаскированная правда» Дэвид Найберг заявляет, что наша «сильная потребность» в игнорировании неприятных фактов приводит нас к тому, что мы стараемся «избежать, исказить, сокрыть, игнорировать, отрицать или приукрасить правду» при малейшей возможности[4]. Подобный самообман позволяет нам сохранить «последовательность и стабильность» личности, избавляя нас от мучительных размышлений о том, «кто мы есть на самом деле и кем мы хотели бы быть»[5]. Подобным образом рассуждает Роберт Соломон, говоря о том, что все наши «пороки и недостатки» не позволяют нам трезво оценивать себя и свои возможности. Он также заявляет, что адекватная самооценка может «серьезно повредить нашему самосознанию и образу собственного „Я“»[6]. Основная мысль, которая прослеживается в данных рассуждениях, заключается в следующем: самообман часто необходим и нравственен, так как наша первоочередная потребность мыслить о себе позитивно не может быть полностью удовлетворена без самообмана.
Несмотря на искушение отбросить подобные утверждения как мнения отдельных людей, не заслуживающие нашего внимания, мы не можем этого сделать, так как они опираются на целый пласт психологической литературы о «позитивных иллюзиях»[7]. Позитивные иллюзии являются ничем иным, как мягкой, но стойкой формой самообмана, которая направляет суждения психически здоровых людей о них самих в определенную сторону. Так, например, когда людей просят рассказать о себе, то многие говорят о своих сильных сторонах, упуская или умаляя свои слабости и недостатки. Этот позитивный взгляд проявляется чаще всего при сравнении себя с другими, когда каждый стремится представить себя не просто не хуже, но намного лучше остальных — их старания приводят к тому, что, например, девяносто процентов водителей переоценивают себя и свои возможности! В добавление к столь щедрым характеристикам в свой адрес, люди нередко переоценивают способность контролировать события в жизни и в результате чересчур оптимистично относятся к будущему. Многие психологи считают, что «самообман, направленный на созидание» подобных положительных иллюзий, не наносит психике никакого урона, напротив, эти иллюзии являются неотъемлемой частью нашего сознания, и их отсутствие может привести к легкой депрессии. Как следствие, некоторые психологи стали отрицать трезвое суждение о себе как критерий психического здоровья, тем самым отрицая честность как добродетель.
Теперь, когда мы видим, какая пропасть существует между традиционной, здравой оценкой самообмана и его новой академической аргументацией, мы можем задать себе вопрос: чему нас могут научить Дурсли в отношении самообмана?
Самообман Дурслей
Вернон и Петунья Дурсли — единственные здравствующие родственники Гарри, заботящиеся о нем (если можно так выразиться), с тех пор как его родители погибли. Каждое появление Дурслей в романе подчеркивает их стремление выглядеть — как в собственных глазах, так и в глазах окружающих — совершенно «нормальными», иначе говоря, «неиспорченными» магией и волшебством. Очевидной проблемой для Дурслей является то, что Петунья все же имеет связь с миром волшебства через свою сестру Лили Поттер. Эта нежелательная связь вызывает непреодолимые страх и ненависть к магии у обоих Дурслей и мотивирует их самообман, направленный на отрицание любого проявления магии и связанных с ней явлений.
Впервые встречая чету Дурслей на страницах книги Философский камень, читатель сразу же видит их склонность к самообману и технику этого самообмана. Когда весь волшебный мир празднует победу Гарри над Волан-де-Мортом, не скрывая этого чудесного события от маглов, Вернон Дурсль убеждает себя в том, что ничего странного не происходит. Направляясь к выходу из дома, он видит кошку (точнее, профессора Макгонагалл, которая превратилась в кошку), изучающую карту, но тут же убеждает себя в том, что это «эффект тусклого освещения» (ФК). Когда он замечает группы «странно одетых молодых людей… в мантиях», толпящихся неподалеку, его первая реакция — раздражение на «новую глупую моду», а когда он видит фигуру человека постарше в такой же мантии, он придумывает этому еще одно объяснение: «они все, наверное, какие-нибудь бродячие артисты… собирают таким образом деньги» (ФК). Чуть позже Вернон понимает несостоятельность этого второго объяснения, когда он не находит «ни одной банки для сбора мелочи» у незнакомцев. Тогда он просто «гневно смотрит на них» (ФК), недоумевая, почему они его так волнуют. Наконец, Вернону ничего не остается делать, кроме как «списать все происходящее на свое воображение», когда он чуть не сбивает с ног старичка в фиолетовой мантии, который говорит что-то о том, что исчез «Вы-Знаете-Кто», и называет Вернона маглом (ФК).
Эти же отрицание и приукрашивание очевидных фактов продолжаются, когда Вернон краем уха слышит, как люди в мантиях говорят что-то о «Поттерах» и об «их сыне, Гарри» (ФК). Он подавляет внезапно возникший страх, объясняя все происходящее тем, что «фамилия Поттер встречается очень часто», а имя Гарри не имеет никакого отношения к его племяннику. Вечером он интересуется у Петуньи, как звали ребенка Поттеров, и это приводит ее в ярость, потому что «обычно она делала вид, что у нее никогда не было сестры». Только тогда, когда она говорит Вернону, что его племянника зовут Гарри, его охватывает непреодолимый страх. И все же Вернону удается спокойно заснуть: он внушает себе, что проделки Поттеров никак не могли коснуться его семьи.
Поведение Вернона и Петуньи в этот судьбоносный для волшебного мира день показывает, что их реакция на волшебство основана на самообмане, и это помогает им исключить из своего сознания факт их связи с магическим миром. Как мы увидим позже, они будут придерживаться этой модели поведения и в тот момент, когда их племянник, юный волшебник, окажется у них на пороге.
Уроки самообмана Дурслей
Несмотря на то что физические, нравственные и психологические дефекты Дурслей явно преувеличены для комического эффекта, при описании серьезных проблем, с которыми они столкнулись, автор точно подмечает фундаментальную сущность процесса самообмана. Отрицательный пример Дурслей помогает нам извлечь три чрезвычайно важных урока, которые не замечают сторонники самообмана:
1. Самообман не может избавить человека от необходимости признать правду.
2. Самообман обычно выходит за рамки первоначального отрицания и увеличивается в масштабах.
3. Самообман становится привычным способом уклонения от горькой правды.
Рассмотрим каждый из этих пунктов.
1. Самообман не может избавить человека от необходимости признать правду
Все аргументы в пользу самообмана подтверждают, что самообман — это высоко эффективный процесс, который позволяет человеку с легкой душей игнорировать горькую правду, вытесняя ее из своего будущего. Дэвид Найберг, например, описывает самообман как «постепенный процесс», в результате которого определенное убеждение заменяется на его противоположность[8]. Однако если самообман не протекает столь гладко, если человек сталкивается с мучительными сомнениями, необъяснимыми фактами или тревожными напоминаниями о реальности, то кратковременное эмоциональное облегчение, наступающее благодаря самообману, может в дальнейшем привести к большим и болезненным неприятностям.
Самообман Дурслей в отношении магических сил Гарри зачастую легко развеивается — и поэтому постоянно нуждается в обновлении. Еще до того, как Гарри понимает, что он волшебник, проявление его могущества — отросшие после стрижки волосы (ФК), уменьшившийся в размере старый свитер Дадли (ФК) и исчезнувшая клетка змеи в зоопарке (ФК) — доказывает нам не только наличие у него необыкновенных способностей, но и то, что все попытки Дурслей «вытеснить из него магию» (ФК) обречены на провал. Сразу же после того, как Гарри начинает обучение в Хогвартсе, Дурсли пытаются изгнать магию из своей жизни, запирая от него сову (ФК), отбирая у него учебные принадлежности (ТК) и говоря о магии эвфемистически, называя ее «словом на букву „м“», «сам-знаешь-чем», «странностью Гарри» и «нелепой ерундой» (ТК; ОФ; УА). Такая стратегия Дурслей носит поверхностный характер и неспособна защитить их от постоянно напоминающей о себе магии и ее проявлений, таких как, например, внезапное появление у Дадли поросячьего хвостика (ОФ), уничтожение Добби пирога Петуньи во время ужина (ТК), непреднамеренное воздействие Гарри на тетушку Мардж (УА), разрушение Уизли гостиной (КО) и нападение дементоров на Дадли (ФК). Эти волшебные события противоречат убеждениям Вернона и Петуньи, поэтому они постоянно вызывают у них вспышки страха и ярости. И лишь последнее из перечисленных событий, оказавшись действительно серьезным, положило конец «отчаянному притворству» Петуньи. Как ни старались Дурсли, им так и не удалось сохранить свой самообман в отношении магии.
Типичная проблема всех, кто обманывает себя, подобно Дурслям, заключается в том, что субъективное отрицание фактов никак не влияет на них самих. Поступление Гарри в Хогвартс в очередной раз доказывает, что магические способности Гарри не поддаются отрицаниям и рационализации Дурслей, как, впрочем, и их наказаниям. Притворство Дурслей также не влияет на поведение других людей, которые действуют исходя из объективной реальности. Это положение проиллюстрировано поведением Хагрида, который приходит в их дом, чтобы доставить Гарри письмо-приглашение в Хогвартс (ФК), и предупреждением Дамблдора о том, чтобы Петунья не выгоняла Гарри из дома (УА). Все попытки Дурслей отрицать их родственную связь с миром магии кончаются неудачей, так как постоянное столкновение с магией становится неизбежным, когда в доме живет молодой волшебник.
Более того, даже когда Гарри ведет себя «нормально», он все равно остается живым символом ненависти и страха Дурслей. Чтобы минимизировать присутствие магии в своей жизни. Дурсли доходят до полного абсурда, иногда притворяясь, что их племянника Гарри и вовсе не существует. Гостиная в их доме увешана фотографиями Дадли, но нет ничего, что напоминало бы о Гарри (ФК); когда к ним приходят гости, Гарри должен сидеть в своей комнате «тише воды, ниже травы, притворяясь, что его там нет» (ТК), а когда Рон Уизли просит Гарри к телефону, Вернон рычит на него: «Нет здесь никакого Гарри Поттера!» (УА). Однако, даже если бы Гарри не жил с ними в одном доме, все бесчисленные самообманы Дурслей по поводу магии не смогли бы противостоять фактам. Каждодневные события периодически вызывали бы у Петуньи воспоминания из ее детства о сестре Лили, о Хогвартсе и обо всем, что с этим связано, а Вернон испытывал бы такой же ужас, как в день смерти Волан-де-Морта (ФК).
Как мы видим, самообман не в силах изменить или полностью скрыть нежелательную действительность, наоборот, количество проблем в результате самообмана только растет. Пример Дурслей показывает нам, как несостоятельность самообмана приводит к тому, что человек попадает в еще более сложную ситуацию: он смущен, испуган, уязвим и подавлен. Этого можно было бы избежать, если бы он принял жизнь такой, какая она есть, с самого начала. Кроме того, при слепом отрицании и самообмане проблемы будут расти, как снежный ком, и справиться с ними впоследствии будет намного сложнее (если вообще возможно). Проще говоря, мир, как правило, жесток к иллюзиям человека: поддерживать их в течение долгого времени невозможно, и в конце концов они рушатся.
2. Самообман обычно выходит за рамки первоначального отрицания и увеличивается в масштабах
Аргументы в пользу самообмана говорят о том, что мы можем контролировать этот процесс, направляя его в определенное русло. Однако наше сознание не в состоянии держать под постоянным контролем самообман — этот процесс «добровольной слепоты, нечувствительности, демагогии и игнорирования»[9]. Если бы мы могли это делать, то наше сознание неизбежно отражало бы неприятные факты действительности, от которых мы попытались уйти. Защитники самообмана, как ни странно, признают эту фундаментальную проблему. В своей работе «Святая ложь, голая правда» Дэниэл Голман пишет, что самообман может привести нас к «тому, что мы столкнемся с необъяснимыми явлениями, игнорируя ту информацию, которую нам необходимо знать, даже если она неприятна»[10]. Автор этой работы рекомендует нам всегда находить «золотую середину» между правдой и ложью, но не дает никаких практических рекомендаций по тому, как это сделать[11]. Следовать подобному совету невозможно, так как для этого потребуется не только полная осведомленность о самообмане, но и знание той правды, которую он скрывает. Отрицательный пример Дурслей ярко иллюстрирует бесконтрольность и распространение самообмана.
Страх и ненависть Вернона и Петуньи ко всему, что связано с магией, не могут по своей природе иметь четкие границы и касаться только мира волшебства. Такое тщательное разграничение потребовало бы правдивого рассмотрения всех странных явлений, но невозможно ожидать этого от людей, которые и слышать не желают о Хогвартсе, летающих метлах и волшебниках (КО). Таким образом, самообман Дурслей охватывает все, что, по их мнению, «хоть чуть-чуть выходит за рамки обычного», и все, что «происходит не так, как должно» — будь это во сне, в воображении или в литературе (КО; ФК). Поэтому, когда Гарри рассказывает о летающем мотоцикле, который ему приснился, Вернон приходит в такое бешенство, что не может справиться с управлением автомобилем, а затем «поворачивается к Гарри и с лицом, похожим на огромную свеклу с усами, кричит: „Мотоциклы не летают!“». Гарри фактически запрещено расспрашивать о своих родителях: ведь ответы на такие вопросы откроют правду о его магических корнях. Итак, самообман Дурсли не ограничивается только их отношением к магии. В целях сохранения ядра этого обмана они вынуждены скрываться за пеленой банальности и неприятия от всего, что так или иначе является странным в этом мире.
В целом можно сказать, что любая попытка изолировать и ограничить самообман, направив его против определенных неприятных фактов, создает напряжение при восприятии тех фактов действительности, которые при этом искажаются, и тех, которые принимаются без иллюзий. Ни один из элементов реальности не может быть отделен от других, следовательно, любой конфликт между фактическими знаниями и притворством вынуждает человека либо признаться в обмане, либо продолжать обманывать себя далее. В результате самообман может вызвать волнообразную реакцию и перекинуться на другие сферы жизни человека, искажая всё его мышление.
Опасное воздействие всепоглощающего самообмана четко прослеживается в отказе министра магии Корнелиуса Фаджа признать возвращение Волан-де-Морта. После рассказа Гарри о том, как он стал свидетелем возрождения Волан-де-Морта и сборища Пожирателей смерти (КО), признания Барти Крауча (КО), вновь появившейся черной метки на руке Снегга (КО) и высказанного Дамблдором авторитетного мнения (КО) Фадж уже не может просто так уверять себя и других в том, что Волан-де-Морт мертв и исчез навсегда. Поэтому в конце Турнира трех волшебников Фадж говорит, что Гарри нельзя доверять из-за его «змеиного языка» и его подозрительного шрама (КО), что Барти Крауч — всего-навсего сумасшедший, который вбил себе в голову, что Волан-де-Морт руководит им (КО), и что Люциус Малфой, принадлежащий к благородному роду, не может быть Пожирателем смерти (КО), а Дамблдор и его сторонники намеренно сеют панику (КО). Абсурдный самообман Фаджа продолжался целый год, тем самым позволяя Волан-де-Морту и его слугам — Пожирателям смерти — беспрепятственно претворять в жизнь свои ужасные планы. Только когда Фадж своими глазами видит Волан-де-Морта в волшебном мире, все возведенные им иллюзии рушатся, несмотря на все его сопротивление (ОФ).
Подобно многим людям, которые обманывают себя в реальной жизни, Корнелиусу Фаджу приходится придумывать для себя и других множество абсурдных объяснений, вместо того чтобы проанализировать причину самообмана. Разумеется, каждый новый самообман в цепочке ему подобных будет увеличивать риск «разоблачения со стороны любого, кто обладает реальными фактами»[12]. Самообман отличается от обычного обмана: при самообмане человек не способен остановить процесс нарастания новых иллюзий, по крайней мере до тех пор, пока правду уже невозможно будет игнорировать. Следовательно, человек не в состоянии контролировать переход самообмана в иные, более опасные плоскости.
3. Самообман становится привычным способом уклонения от горькой правды
Отстаивая свою точку зрения, сторонники самообмана чаще всего ссылаются на быстрое эмоциональное облегчение, обеспеченное тем или иным самообманом. Отрицание горькой правды они считают удобным способом уменьшения тревоги, обретения надежды и сохранения «лица»[13]. Это близорукое представление о самообмане не учитывает долговременный эффект воздействия, которое самообман производ ит на психику человека и его характер. Пожалуй, одним из самых серьезных последствий этого воздействия является то, что самообман становится привычкой, даже если он касается незначительных вопросов. Люди, для которых самообман превратился в хронический недуг, являются примером того, как ежедневная ложь самому себе может стать универсальным способом маскировать нежелательную истину, даже если она имеет жизненно важное значение. Но как могут мелкие самообманы впоследствии перерасти в большие? Как и в прошлый раз, на этот вопрос нам помогут ответить Дурсли — в частности, Петунья.
Несмотря на то что природа ненависти к магии у Вернона остается для нас тайной, у Петуньи негативное отношение к магии уходит корнями в отрочество, когда ее сестра Лили поступила в Хогвартс. Поэтому, когда Гарри узнает от Хагрида, что он волшебник, Петунья приходит в ярость:
Как ты можешь не быть волшебником, если моя проклятая сестра была именно такой? Ох, она получила точно такое же письмо и тотчас же понеслась в эту школу — и каждый раз, когда у нее были каникулы, она приезжала домой с карманами, полными лягушек, и превращала чашки для чая в крыс. Я была единственным человеком, который понимал, кто она на самом деле: сумасшедшая чудачка! Но для мамы и папы это была «Лили, дорогая… Лили, любимая…». Они гордились тем, что у них в семье есть ведьма… Затем в школе она познакомилась с этим Поттером. Они уехали, поженились и завели ребенка — тебя, и, конечно же, я знала, что ты будешь как они — таким же странным, таким же… ненормальным… а потом она взяла и взорвалась, а ты свалился на нашу голову! (ФК)
Несмотря на то, что этот рассказ — лишь поверхностная интерпретация истории о Гарри и его родителях, в нем Петунья обнажает мучающие ее ревность и зависть к своей одаренной необычайными талантами сестре. Основываясь на предвзятом отношении взрослой Петуньи к волшебству, можно предположить, что она не обсуждала эти проблемы ни с родителями, ни с друзьями. Она не размышляла о своих собственных талантах и достижениях, не задавалась вопросом, насколько ее самооценка зависит от сравнения с сестрой, не хотела разобраться в своих чувствах, даже не пытаясь понять их причины и значение. Петунья решила не утруждать себя этими проблемами: она полностью и безоговорочно подчинилась общественным нормам и условностям, воспринимая их как нравственный долг, как единственно правильный способ существования. Она стала считать магию и волшебство ненормальностью и чудачеством, а ее зависть и чувство собственной несостоятельности преобразовались в ненависть и презрение.
Примечательно, что самообман Петуньи распространяется за пределы ее отношения к магии. С момента нашего знакомства с этим персонажем мы видим ее глубочайшую уверенность в том, что «нет в мире мальчика лучше», чем ее чрезвычайно толстый, глупый и жестокий сын Дадли (ФК). Одиннадцатилетний Дадли бьет Гарри в нос, периодически скандалит и не может прибавить два к тридцати семи — и всё это не вызывает у Петуньи ни малейшего раздражения (ФК). И хотя Дадли так толст, что не помещается на стуле, она беспокоится о том, что он недоедает в школе (ТК). Она объясняет плохие оценки своего сына тем, что учителя не понимают и не ценят его; отказывается верить, что он обижает других детей, говоря, что он «просто маленький непоседа» (УА). И только «несколько остро подмеченных замечаний школьной медсестры» по поводу объемов Дадли, которые превышают все мыслимые размеры школьной формы, способны разрушить иллюзии Петуньи о том, что у Дадли «большие кости» и «немножко детского жирка», и заставить ее посадить сына на диету (КО). В течение всего следующего года Дадли каждый вечер терроризирует всех соседей, но Петунья продолжает уверять себя, что он «просто пьет чай по вечерам со своими маленькими друзьями» (ОФ). Дадли с радостью пользуется слепотой своей матери. Однако при отсутствии воспитания и дисциплины предмет ее гордости и восторга никогда не станет кем-то, хотя бы отдаленно напоминающим приличного человека.
В отличие от самообмана Петуньи в отношении магии, иллюзии, касающиеся Дадли, не мотивированы психологической травмой или мучающими ее чувствами. Однако можно предположить, что основанный на эмоциях самообман о магии и волшебстве является почвой для самообмана о Дадли. К тому времени, когда родился Дадли, Петунья уже свыклась с тем, что объективные факты попадают во власть ее эмоций. Наблюдая за магическими способностями Лили, Петунья и думать не хотела о том, что магия — это всего лишь способ взаимодействия с реальным миром. Собственные зависть и страх не позволяли ей думать так. Физические, умственные и нравственные качества Дадли не соответствуют той абсолютной преданности, которую испытывает к нему Петунья, и ее мечте об идеальной семье. Итак, каждый раз, когда Петунья оказывается перед конфликтом между чувством и расчетом, она следует стереотипу, созданному подростковым самообманом о Лили, и выбирает расчет.
К тому времени, когда Дадли появился на свет, подростковые иллюзии Петуньи о магии превратили самообман в удобную и привычную стратегию уклонения от неприятных фактов. Ее умение отрицать очевидное, придумывать неуместные оправдания и подавлять свое естественное любопытство отточено до совершенства. Качества характера, навыки и умения для решения сложных проблем, судя по всему, либо деградировали, либо вовсе не смогли развиться. Ей не хватает силы духа, чтобы исследовать неприятные для нее вопросы, творческих способностей для решения проблем, чувства юмора, чтобы сохранять бодрость в самые тяжелые времена, уверенности в себе, чтобы выдержать осуждение других, близких друзей для поддержки, смелости признать свои ошибки и извлечь из них уроки и многого другого. В этом смысле самообман Петуньи по поводу магии делает признание правды о Дадли — или иной неприятной правды — делом чрезвычайно трудным.
Вся жизнь Петуньи Дурсль, полная самообмана, иллюстрирует то, как самообман постепенно становится привычным способом сокрытия истины. Допуская смешение чувств с фактами, самообман, кажущийся вполне невинным, может перерасти в разрушительную ложь. Если вместо воспитания честности человек будет развивать в себе технику самообмана, ему будет все сложнее справляться с жизненными трудностями. Одна из таких трудностей заключается в том, что сила привычки делает даже незначительный самообман опасным.
Четвертый урок
Мы рассмотрели три урока о самообмане, которые дает нам пример с семьей Дурслей: самообман не может изолировать человека от действительности: он распространяется за рамки первоначального отрицания и исходной проблемы; он с легкостью становится привычным методом уклонения от правды. Эти три урока дают нам вескую причину отвергать радужный образ самообмана, созданный его защитниками. Перспектива кратковременного избавления от эмоциональной нагрузки не может быть оправданием для самообмана и его вредных последствий. Западная философия подчеркивает ключевое значение добродетелей честности и усердия в целях достижения знаний, и с этим трудно не согласиться.
Несмотря на то что отрицательные примеры с Верноном и Петуньей Дурслями помогают нам построить аргументацию против самообмана, мы не должны забывать и о положительных, вдохновляющих нас примерах честности и ее проявлений на страницах книг Ролинг. Когда Рона, а не Гарри выбирают старостой класса после четвертого курса обучения, Гарри признается самому себе, несмотря на раздражение и обиду, что Рон достоин этой чести не меньше его самого. В школе волшебства, когда Гермиона понимает всю опасность отказа профессора Амбридж преподавать практическую Защиту от черной магии (она и ее одноклассники вскоре останутся без магической защиты Хогвартса в мире, где им угрожают Волан-де-Морт и его Пожиратели смерти), она впервые называет Волан-де-Морта по имени, и это подтверждает серьезность ситуации (ОФ). После сражения с Волан-де-Мортом в Министерстве магии Дамблдор рискует потерять уважение и привязанность Гарри стаивая на снятии с него вины за смерть Сириуса: Дамблдор знает, но утаивает то, что Волан-де-Морт планировал заманить Гарри в Министерство тайн (ОФ). Неприятная и даже жестокая истина не мешает этим персонажам действовать в соответствии со своими знаниями — без честности перед самими собой все их добродетели и положительные качества были бы совершенно бесполезны.
Уроки, извлеченные из положительных и отрицательных примеров проявления честности в «Гарри Поттере», показывают нам изъяны философских доводов в пользу самообмана. Тем не менее остается неисследованным вопрос о том, является ли иллюзия составной частью позитивного взгляда на жизнь и, следовательно, благополучия. Персонажи из «Гарри Поттера» помогут нам выяснить этот вопрос.
К вопросу о позитивных иллюзиях
В целом психологические исследования показывают, что суждения людей о самих себе, о степени их контроля над ситуацией и об их перспективах на будущее всегда склоняются к позитиву — иногда вступая в противоречие с фактами и доказательствами. Концепция позитивных иллюзий трактует эти данные как склонность человека к «глубинному, длительному и системному» самообману, при которой негативная информация не отрицается, а интерпретируется с использованием «осветляющих» фильтров[14]. Разумеется, многие люди опираются на иллюзии, чтобы создать положительный образ самих себя, удовлетворяющий их самолюбие. Драко Малфой, например, сознательно питает свое самолюбие тем, что оценивает других людей по их принадлежности к роду волшебников — характеристике, никак не связанной с магическими способностями или нравственностью. Он прекрасно знает о том, что у Гермионы, родители которой являются маглами, оценки намного выше, но он объясняет это тем, что она всего лишь любимица учителей. Однако, как инастоящий расизм, это иллюзия самоутверждения отнюдь не является «безобидным вымыслом», каким должны быть позитивные иллюзии по определению[15].
Несмотря на очевидное проявление самообмана в подобных случаях, доказательств того, что позитивные иллюзии — явление распространенное, явно недостаточно. Эмпирические исследования показывают, что позитивная точка зрения действительно распространена, однако они не объясняют, является ли она самообманом, ошибкой или правильным суждением. Например, распространенность иллюзий доказывается тем, что «большинство людей оценивает себя выше среднего», однако «это логически неверно, так как большинство людей не может быть лучше, чем средний человек»[16]. В отношении любой положительной черты характера можно сказать, что половина людей действительно наделены ею в большей степени, чем в среднем. Поэтому ошибки тех, кто переоценивает себя, как бы уравновешивают суждения тех, кто обладает адекватной самооценкой. Гермиона твердо знает, что она одна из лучших учениц в Хогвартсе, ей не важно, сколько других учеников считают себя ничуть не хуже ее. К тому же те, кто постоянно ошибается в самооценке в лучшую сторону, не обязательно обманывают себя. Дело в том, что несущественные искажения достоверной информации способны повлиять на суждения, в которых человек сравнивает себя с другими. Посредственный ученик может даже и не представлять себе, что остальные обсуждают свои оценки, не только когда они обеспокоены и взволнованы, но и когда уверены в себе и своих знаниях. Находясь в общей комнате для занятий, он скорее будет обращать внимание на тех, кто веселится и лодырничает, чем на тех, кто сидит тихо и работает. Существуют также некоторые различия между стандартами положительных качеств, например: понимание того, что значит «хороший ученик» — тот, у кого хорошие отметки, тот, кто всесторонне образован, или тот, кто много работает. Эти различия также приводят к появлению необъективности в суждениях учеников. В конце концов, студенты будут не только оценивать себя в соответствии с этими стандартами, но и развивать свои навыки и таланты, ориентируясь на них. Таким образом, тот факт, что в отдельно взятой группе большее число людей считают свой уровень выше среднего, чем это возможно для группы в целом, еще не является доказательством того, что в каждом из этих случаев мы имеем дело с самообманом. Этому факту существует множество объяснений, но все они лежат за пределами нашего исследования.
Как мы видели, все другие доказательства широкого распространения позитивных иллюзий также оказываются несостоятельными, поэтому мы не можем согласиться с теми работами по психологии, в которых утверждается, что самообман распространен и полезен[17]. Недавно проведенные исследования показывают, что иллюзорная самооценка скорее характерна для страдающих нарциссизмом, чем для психологически здоровых людей (Драко Малфой), и что в некоторых случаях реалистическая оценка своих возможностей может сочетаться с высокой самооценкой (Гарри, Гермиона, Дамблдор)[18].
Честная жизнь
Сторонники самообмана в философии и психологии утверждают, что здоровая, счастливая и содержательная жизнь невозможна при честном отношении к действительности. Как мы видели на примере персонажей романов о Гарри Поттере, эти аргументы совершенно неубедительны. Они не учитывают фундаментальные опасности, которые влечет за собой самообман: болезненные напоминания о реальности, необходимость подкреплять самообман постоянной ложью, привычка к отрицанию и рационализации, воспитанная даже незначительным самообманом. Наш небольшой обзор результатов психологических исследований «позитивных иллюзий» показал, что позитивное видение жизни часто является абсолютно правдивым.
Фундаментальная честность предполагает наличие позитивного принципа, например такого: «достижение ценностей является нормой» жизни для тех, кто решил «думать, оценивать и действовать рационально»[19]. Айн Рэнд назвал этот принцип «презумпцией благосклонности мира», он напоминает нам о том, что окружающая действительность в целом доступна пониманию и благосклонна к человеку — но только к тому, кто стремится понять ее природу и действовать в соответствии с ней. Жизнь Гарри во многом является проявлением этого принципа. Попав из враждебного и холодного дома Дурслей в волшебный мир Хогвартса, Гарри ершенствует свои знания, навыки, добродетели и достигает зрелости, необходимой для успешной и счастливой жизни волшебника. Он строит прочные и тесные дружеские отношения с Роном и Гермионой, становится образцовым преподавателем Защиты от черной магии, несколько раз расстраивает планы возвращения к власти Волан-де-Морта. Конечно, он не получает особого удовольствия от столкновения с опасностью, когда, например, борется с троллем, чтобы защитить Гермиону (ФК), спасает Джинни Уизли из Тайной комнаты (ТК), вскрывает предательство своих родителей (УА), сражается с возродившимся Волан-де-Мортом на кладбище (КО) или отражает нападение дементоров (ОФ). В то же время он не уходит от борьбы, когда понимает, что на карту поставлена его жизнь или жизнь его близких. Каждая победа укрепляет его уверенность в себе и помогает выстоять в новых испытаниях. Это поступательное движение к успеху и обретение уверенности в себе не может поддерживаться при помощи самообмана, эфемерных надежд, слепых желаний и незаслуженных похвал. Без искренней веры в логику разума, нравственность своих принципов, мудрость сделанного выбора, мастерство волшебства та уверенность в себе, которую испытывал Гарри, мгновенно улетучилась бы при приближении к Запретному лесу, как это и случилось с Драко Малфоем (ФК). Конечно, приверженность Гарри фактам не избавляет его от ошибок, но она помогает исправить их в свете новой информации. Так, например, поначалу он верит рассказу Тома Реддла о том, что Хагрид ранее уже заходил в Тайную комнату, но скоро благодаря свидетельству Арагога понимает, что Хагрид был обвинен несправедливо (ТК). В общем, мы можем сказать, что образцовая честность Гарри и другие положительные качества его характера создают тот самый «благосклонный мир», в котором успех, уверенность в себе и оптимизм кажутся совершенно естественными и справедливыми.
Сторонники самообмана говорят нам о том, что такие люди, как Гарри Поттер, не существуют в реальной жизни и что наше уважение и восхищение этим юным героем не имеют основания. Мы с радостью констатируем, что они неправы. В конце концов, любовь к мудрости, которая лежит в основе философии, учит нас тому, что счастливая и нравственная жизнь невозможна без верности истине, какой бы она ни была[20].
Слуги Волан-де-Морта, приятели Малфоя, друзья Хагрида: дружба в «Гарри Поттере»
Гаральд Торсруд
Верный признак надежной дружбы — готовность прийти на помощь в трудную минуту. Те, кто не бросил нас в трудностях и лишениях, помог пережить депрессию и неудачи, безусловно, будет рядом и в более благополучные моменты. Хорошие друзья — это верные друзья, и настоящая дружба всегда достойна восхищения.
Но тот, кто слепо верит, не всегда отличается мудростью. В Тайной комнате отец Рона дает ему добрый совет: «Никогда не доверяй тому, у кого есть хоть немного мозгов, если ты не знаешь его наклонностей». Этот совет означает, что мы должны с осторожностью доверять кому-либо (или чему-либо), если не знаем наверняка, что движет их поступками. Если же говорить позитивно, то мы можем доверять только тому, кто желает нам добра.
Мы согласны с этим советом, но на практике он не так полезен, как кажется. Возможно, что у вас не было такого опыта, но вы наверняка слышали об этом от других: иногда человеку кажется, что к нему хорошо относятся, но на деле это совсем не так. Его друг может чувствовать то же самое: он думает, что к нему хорошо относятся, но в реальности это не так. Возможно, в этом случае люди просто используют друг друга, а быть может, у них неадекватное представление о том, что хорошо и что плохо. Они могут доверять друг другу, но это не значит, что перед нами пример настоящей дружбы. Что же делает дружбу настоящей?
Книги о Гарри Поттере дают нам прекрасную возможность исследовать эту проблему. Мы начнем с рассмотрения притворной дружбы, а затем обратимся к ее противоположности — дружбе Хагрида. И наконец, приведем слова известного греческого философа Аристотеля, которые помогут нам разобраться в этом сложном вопросе.
Слуги Волан-де-Морта
В конце романа Философский камень мы узнаём, что ослабевший Волан-де-Морт должен вселиться в тело другого человека, чтобы набраться сил и выжить. Это был именно тот момент, когда Волан-де-Морту был нужен друг. И он использовал Квиррела, который позволил ему сделать это — он впустил Волан-де-Морта в свою душу, разум и тело. А если точнее — Волан-де-Морт поселился в затылке Квиррела, где силы его стали расти. Верность и преданность Квиррела Волан-де-Морту были бесконечны. В конце концов, ходить с дурно пахнущим тюрбаном на голове просто неудобно. Да и убивать единорога и пить его кровь ради кого попало тоже ни к чему! Будем ли мы восхищаться верностью и бесстрашием Квиррела? В лучшем случае, мы неохотно признаем, что Квиррел — друг Волан-де-Морта, но тут же отметим, что их дружба — мнимая.
Пособник Волан-де-Морта Хвост также постоянно жертвует собой, доказывая свою преданность хозяину. Чтобы помочь своему Лорду родиться во второй раз, он отрезает свою руку и бросает ее в огромный котел (КО). Незадолго до этого он хвастался своей верностью хозяину (КО), но на этот раз пришло время доказать ее на деле. Жертвы обоих были одинаково самоотверженны, однако навряд ли кто-нибудь из нас захотел бы предстать перед подобным выбором: лишиться руки или выпить кровь единорога. Ни в том, ни в другом случае приспешники Волан-де-Морта не руководствуются только одним желанием помочь своему господину.
После того как Волан-де-Морт восстановил былую силу и все его последователи вернулись к нему, мы начинаем понимать смысл его взаимоотношений с «друзьями». Его сторонники движимы в равной степени страхом и жадностью. Когда Волан-де-Морт окончательно потерял свое могущество. Пожиратели смерти, его якобы преданные слуги, уверяют всех в своей невиновности, чтобы избежать наказания. Такие, как они, всегда поддерживают победителя, кем бы он ни был (КО). Их верность — не что иное, как слегка замаскированное ожидание подачек, шоу, устроенное для удовлетворения собственных амбиций. Хвост, например, получил в награду серебряную руку, которая может крушить камни (КО).
Но были и исключения из этого правила: не все Пожиратели смерти действовали только по причине жадности и страха, не все сторонники Волан-де-Морта оставили его, когда он потерял силу. Наиболее поразительный тому пример — Барти Крауч Младший. Его верность была вызвана уважением и восхищением. В отличие от других Пожирателей смерти, Барти видит в поддержке Волан-де-Морта не только повод для удовлетворения своих амбиций, он жаждет более глубоких отношений, надеясь, что Волан-де-Морт будет уважать его в ответ и полюбит, как сына (КО). Это делает случай с Барти более интересным и в то же время более трудным для понимания. Волан-де-Морт видит в Барти инструмент, который он может использовать для достижения своих целей. Никто не удивился бы, если бы он пожертвовал Барти, чтобы получить желаемое.
Приятели Малфоя: Крэбб и Гойл
Было бы несправедливо предлагать подобную трактовку дружбы Малфоя, Крэбба и Гойла. Каждый из них занимает равноправное место в этой тройке. Конечно, Крэбб и Гойл не обладают умом Малфоя, но они похожи на него тем, что происходят из аристократических и состоятельных семей. Хотя Крэбб и Гойл не вызывают у нас особого восхищения, надо признать, что они крепко держатся своего друга. В отличие от пособников Волан-де-Морта, дружки Малфоя общаются с ним не из страха или жадности. Награды их также не интересуют. Им просто нравится острый язык Малфоя, они в восторге от его черного юмора, и создается впечатление, что они дружат с Малфоем, потому что он привлекателен для них как человек. Ну что ж, о вкусах не спорят.
Как нам следует понимать эту дружбу? Несомненно, она не заслуживает нашего восхищения хотя бы потому, что сам Малфой — пренеприятнейшая личность. Но этот ответ может показаться слишком простым. Ведь Малфой не является (пока) законченным преступником. Мы просто можем сказать, что он, Крэбб и Гойл пошли по скользкому пути. Несмотря на их материальное благополучие, они явно отстали в своем нравственном развитии, однако они все же способны на дружеские отношения.
Друзья Хагрида: Гарри, Рон и Гермиона
Теперь обратимся к Хагриду. Наверное, не может быть друга вернее, чем этот добродушный неотесанный великан. Мудрый волшебник Дамблдор доверяет Хагриду свою жизнь (ФК; ТК), так же как Гарри, Рон и Гермиона. Но у Хагрида тоже есть недостатки. Он слишком много болтает (ФК; УА; КО), иногда может вспылить (ФК), а его любовь к чудовищам неоднократно приводит к печальным последствиям (ФК, КО). Хагрид склонен к спиртному; он не будет задаваться философским вопросом, полон или пуст наполовину стакан, он просто спросит: «А есть что выпить?»
Так, например, во время первого урока Хагрида по уходу за магическими существами гиппогриф Клювокрыл ранил Малфоя (УА). Безусловно, это происшествие произошло по вине самого Малфоя, но Хагрид должен был нести ответственность за своих учеников. Дело передали на рассмотрение дисциплинарной комиссии, где должна была решиться судьба Хагрида и «опасного» гиппогрифа. Однако интересно, что этот случай вскрывает не только недостатки Хагрида, но и его достоинства.
Гарри, Рон и Гермиона вызываются помочь Хагриду построить выступление в защиту Клювокрыла. Но мальчики так увлеклись новой метлой Гарри, что совсем забыли об этом. Гермиона, напротив, без устали работала над речью. Когда до слушаний осталось совсем немного времени, Хагрид пригласил Гарри и Рона к себе. Придя к нему, они вспомнили о своем обещании помочь Хагриду и стали испытывать угрызения совести. Но Хагрид не стал разбираться с ними по этому поводу. Он решил обсудить с мальчиками их поведение по отношению к их другу Гермионе, которая пролила из-за них немало слез. Во-первых, они отчитали Гермиону за то, что ее сомнения в свойствах держателя для метлы привели к тому, что метлу конфисковали на несколько недель для проверки. Затем Рон продемонстрировал Гермионе свое недовольство, потому что ее кошка съела крысу Рона Коросту. Хотя Хагрид очень переживает за своего любимого Клювокрыла, он гораздо больше обеспокоен отношением мальчиков к Гермионе: «Должен вам сказать, что надо ценить друга больше, чем крыс и метлы. Вот так… У Гермионы добрые намерения» (УА).
Забота Хагрида о благополучии Гермионы, его обеспокоенность плохим обращением мальчиков со своим другом становятся важнее, чем защита Клювокрыла. По мнению Хагрида, не только у Гермионы «добрые намерения». Именно эта забота о потребностях другого человека — то есть внимание к другому, а не только к себе самому — и оказывается важнейшей оставляющей настоящей дружбы. Что же это означает? То, что хороший друг — это тот, кто, обладая добрыми намерениями, действует во благо? Идеи Аристотеля помогут нам увидеть, что для настоящей дружбы требуется нечто большее.
Дружба по Аристотелю
Хотя Аристотель жил более 2300 лет тому назад (384–322 гг. до н. э.), ему удалось исследовать почти все интересные и важные философские проблемы. Конечно, нельзя утверждать, что он сказал последнее слово по этим вопросам — в философии вообще навряд ли можно сказать последнее слово, но он передал нам свое ценное понимание многих важных проблем. Это, в частности, касается и проблемы дружбы, которую Аристотель тщательно анализирует в двух книгах «Никомаховой этики»[21].
При определении настоящей дружбы Аристотель начинает со следующего утверждения: если мы любим кого-то или что-то, то делаем это потому, что объект нашего чувства для нас приятен, полезен или хорош[22]. Это означает, что любовь — понятие очень емкое, относящееся к широкому спектру отношений. В этом нет ничего удивительного. Мы можем начать сужение понятия любви, говоря о такой ее разновидности, как дружба, с того, что будем рассматривать только отношение к живым существам. Когда мы говорим, что любим мороженое, все отлично понимают, что это означает «мы любим есть мороженое». Было бы странным, если бы мы стали постоянно проверять температуру в морозилке, чтобы удостовериться, что нашему мороженому там комфортно. Мы не заботимся о благе неодушевленных объектов. Но, как отмечает Аристотель, в дружбе мы проявляем заботу о других, а не только о себе самих[23].
Итак, в дружбе для нас важно не столько то, что мы получаем какую-то выгоду или удовольствие от этих отношений, сколько наше желание доставить удовольствие или принести пользу другому человеку. Главное в дружбе — это двусторонние отношения. Эти отношения и являются частью тех «добрых намерений», о которых говорил Хагрид. Если бы мы проявили заботу о ком-то, кому до нас нет никакого дела, то такие отношения можно было бы назвать благодеянием, но никак не дружбой. Например, если бы мы спросили Хагрида, что он думает о незнакомце, который дал ему яйцо дракона (ФК), Хагрид, возможно, ответил бы, что он желает незнакомцу добра. Однако сомнительно, что незнакомец вернул бы Хагриду его добрые пожелания. Такие отношения мы вряд ли могли бы назвать дружбой. Итак, в зависимости от того, что именно нам нравится в нашем друге, мы хотим давать и получать приятное, полезное или хорошее в результате этих отношений. Аристотель приходит к выводу о трех типах дружбы[24]. Рассмотрим их по порядку.
Полезные друзья и приятные друзья
Допустим, нам нравится наша подруга Лаура, потому что у нее есть волшебная машина, которая может летать, и мы любим летать на ее машине. Конечно, мы можем предположить, что Лаура тоже получает какие-то выгоды от этой дружбы, но главное, что привлекает нас — это возможность полетать. Если мы и предложим Лауре что-то взамен, то только потому, что хотим летать на ее машине и дальше. В таком случае наша привязанность к Лауре не является истинной. На самом деле нас интересует не сама Лаура, а некоторый случайно связанный с ней факт — в данном случае то, что у нее есть волшебная машина. Более того, нашей любви может прийти конец, если Лаура останется без машины.
Такие взаимоотношения характерны для Волан-де-Морта, который никогда не проявляет интереса к благополучию своих последователей Квиррела и Хвоста. Они для него — просто инструменты; он манипулирует ими, наказывает или награждает их по мере удовлетворения своих потребностей. Было бы очень странно, если бы он вдруг задумался об их благополучии; его интересует только то, как они выполняют приказания.
То же можно сказать и о дружбе, основанной на получении удовольствия. Представим себе, что мы любим нашего друга Алекса за его прекрасное чувство юмора. Вполне возможно, что ему с нами тоже интересно, но главное, что нам нравится в этой дружбе — это то, что мы можем вдоволь посмеяться над его шутками. Мы можем получить еще больше удовольствия, заставив Алекса тоже посмеяться. Но опять же, основная мотивация наших взаимоотношений — получение удовольствия.
Крэбб и Гойл общаются с Малфоем именно по этой причине. Взамен Малфой получает благодарную аудиторию для своих сомнительных шуточек, а также чувствует себя защищенным в трудных ситуациях. Хотя мы и можем предположить, что их привязанность вполне искренняя, нам трудно представить себе, что они могли бы способствовать совершенствованию друг друга. В лучшем случае Малфой может повлиять на физическое развитие своих друзей, а они, в свою очередь, могут поощрять его упражнения в черном юморе.
Согласно Аристотелю, в обоих описанных случаях нас больше интересует то, что наши друзья могут для нас сделать, а не то, каковы они на самом деле и что их волнует[25]. Волей судьбы Лаура и Алекс обладают тем, что нам так нравится: волшебной машиной и чувством юмора, мы ценим эти качества, но можем найти их и у других людей, хотя, возможно, волшебные машины не так уж часто встречаются. Квиррелу, Хвосту, Крэббу и Гойлу также легко найти замену. Более того. Волан-де-Морт и Малфой пользуются своими друзьями независимо оттого, хорошие они или плохие. Волан-де-Морт, например, прекрасно знает, что его друзья — отвратительные злодеи, а Малфой вообще не задумывается об этом. Но оба они при этом получают от этой дружбы все, что хотят.
Настоящая дружба
Напротив, мы получаем удовольствие от настоящей дружбы именно потому, что отлично понимаем: наш друг — хороший человек[26]. В этом случае нас привлекает в друге то, что он — хороший человек, или, по крайней мере, мы считаем его таковым. Какие бы положительные эмоции мы ни получали от таких отношений, не они являются основой нашей дружбы. Другими словами, мы желаем нашему другу добра ради него самого.
Но мы не должны относиться к этому как к абсолютному самоотречению. Аристотель не считает, что помощь другу требует отказа от собственных интересов. Когда мы помогаем хорошему человеку, мы сами получаем добро. Для того чтобы понять это, мы должны посмотреть на понятие добра шире: оно не уменьшается, когда им делятся с другими, а, наоборот, растет. Отдавая, мы не становимся беднее, наоборот, мы обогащаемся[27]. Добро, о котором говорит в данном случае Аристотель, это положительная черта характера, или добродетель, из которой проистекают добрые поступки. Когда мы помогаем нашему другу развить силу характера, мы увеличиваем меру существующего добра, и наоборот, когда садимся в волшебную машину, мы эту меру сокращаем. Настоящая дружба предполагает, что то, что хорошо для нашего друга, хорошо и для нас. Поэтому, когда мы творим добро для нашего друга, мы тем самым творим добро для себя самих.
Как известно, Аристотель считал, что друг — это наше второе «я»[28]. Так же, как мы любим свои собственные положительные и благородные черты, мы должны любить положительное и благородное в нашем друге. Любовь к другу, которого мы считаем нашим вторым «я», это своего рода продолжение нашей любви к себе.
Пример дружбы Хагрида и Гарри — прекрасная иллюстрация к сказанному. Хагрид с самого начала идентифицирует себя с Гарри. Так же, как и Гарри, Хагрид рано потерял родителей и очень волновался, сможет ли он вписаться в атмосферу Хогвартса (КО; ФК). Далее эта идентификация углубляется. В Гарри Хагрид видит свое отражение, он старается сделать всё, чтобы Гарри было хорошо. Хагрид искренне радуется достоинствам Гарри и старается способствовать его дальнейшему развитию. И хотя Хагрид признает, что Гарри иногда нарушает правила, он уверен, что Гарри — хороший парень (КО) и что у него могут быть только добрые намерения. Другими словами, Хагрид знает, что Гарри может нарушить правила только ради чего-то действительно важного[29]. Гарри также уверен, что Хагрид не может намеренно причинить зло невинному существу (ТК; УА).
Еще одно убедительное подтверждение характера Хагрида мы видим (КО), когда друзья уговаривают его возобновить преподавание предмета Уход за магическими существами. Газета «Пророк» напечатала рассказ о Хагриде, где достоверно сообщалось, что он наполовину великан, но тут же приписывалось, что он — грубый и невежественный лжец, который злоупотребляет своим положением в Хогвартсе и калечит учеников (КО). Хагрид приходит в ужас от этого и решает подать в отставку. Но Дамблдор, а вместе с ним Гарри, Рон и Гермиона понимают, что Хагрид — умный и мягкий. Они знают, что Хагрид выхаживает почтовых сов после того, как они попадают в штормовую погоду (ФК), что он способен видеть добро в тех существах, которых все боятся, и что на Хагрида можно положиться, потому что он ценит благополучие своих друзей выше своего собственного.
Друзья раскрывают Хагриду благородные черты его характера и тем самым убеждают остаться на своей должности, не обращая внимание на клевету. В моменты, когда Хагрида терзают сомнения, друзья вселяют в него уверенность, показывая ему, какой он на самом деле замечательный. В этом смысле дружба, являясь для нас своеобразным зеркалом, препятствует возникновению и развитию самообмана[30].
Положительное значение дружбы также заключается в том, что она укрепляет моральный дух[31]. Мы уже говорили о том, что Хагрид призывает Рона и Гарри больше заботиться об их друге Гермионе, чем о летающих метлах и крысах. Невилл также делает все возможное на благо своих друзей. Гарри, Рон и Гермиона решили помешать Волан-де-Морту овладеть философским камнем (ФК). Для того чтобы защитить камень, им приходится покинуть школу поздно ночью и разрушить чары, наведенные их учителями. Весь Гриффиндор уже был наказан за дерзкое нарушение школьных правил этой троицей. Поэтому Невилл пытается остановить своих друзей перед побегом, но ему это не удается: Гермиона кладет его на лопатки старым как мир заклинанием «Петрификус Тоталус». Чрезвычайно важным является то, что Невилл проявил немалую отвагу, искренне считая, что он поступает так исключительно на благо своих друзей.
Несмотря на то что действия Гарри, Рона и Гермионы были оправданны, Невилл поступил правильно, попытавшись остановить их. Невилла волновала не только потеря очков Гриффиндором за плохое поведение. Его беспокоила противоправность действий его друзей и то, что нарушение правил стало входить у них в привычку. Дамблдор замечает озабоченность Невилла этим вопросом и поощряет его на церемонии окончания учебного года. «Существует много проявлений отваги, — говорит Дамблдор, улыбаясь. — Требуется немало отваги для того, чтобы противостоять нашим врагам, и не меньше, чтобы противостоять нашим друзьям. Поэтому я награждаю десятью очками мистера Невилла Долгопупса». Противостояние своим друзьям, подобно случаю с Невиллом, достойно восхищения, если оно предпринимается ради их же блага.
Мы можем проследить положительное воздействие дружбы на нравственность на примере Рона, когда он борется со своей завистью к Гарри. Рон и Гарри — лучшие друзья, но Рона начинает раздражать, что только Гарри достаются признание и слава. Гарри испытывает аналогичные чувства, когда Рона назначают старостой. Несмотря на то что периодически их дружба проходит через серьезные испытания, они всегда мирятся. Их прочная дружба объясняется тем, что они ищут друг в друге нечто большее, чем удовольствие или выгоду от совместного общения. Они беспокоятся и заботятся друг о друге. В целях сохранения дружбы они должны преодолевать зависть и вновь подтверждать свою приверженность общим ценностям. Иными словами, зависть возникает, когда мы ошибочно полагаем, что достижения друга уменьшают наше собственное благополучие, а не наоборот. В данном случае общее благо — это не сам по себе знак отличия, который может носить только один человек. Общее благо заключается в том, что Рон, лучший друг Гарри, был удостоен чести и получил признание.
«Пусть случится то, что должно случиться, и мы будем готовы к этому»
Отношения между персонажами в историях о Гарри Поттере убедительно подтверждают идеи Аристотеля о преимуществах и достоинствах настоящей дружбы. У Хагрида и его друзей действительно «добрые намерения». Они ценят друг в друге отнюдь не случайные качества, а, наоборот, те, которые являются самыми существенными в их характере: их склонность действовать определенным образом, вызывая одобрение друг у друга, равно как и у читателя. «Добрые намерения», о которых говорит Хагрид, требуют от нас способности видеть в друге самого себя. Это, в свою очередь, означает следующее: то, что хорошо для нас, хорошо и для наших друзей. Таким образом, дружба обеспечивает наилучшую защиту от самообмана и дает нам силы для самосовершенствования и развития. Дружба помогает персонажам книг Ролинг — а тем самым и всем нам — обрести жизненно важные ценности, которые наполняют наше существование смыслом[32].
Феминизм и равные возможности: Гермиона и женщины Хогвартса
Мими Р. Глэдстайн
Женские персонажи «Гарри Поттера» ни при каких условиях не чувствуют себя «второсортными» обитателями волшебного мира. Дж. К. Ролинг рисует общество, в котором равные возможности полов воспринимаются как данность. В отличие от нашего мира маглов, за равенство в этом обществе не надо бороться; оно является неотъемлемой частью жизни, как полеты на метле или Почти Безголовые привидения. Ролинг создает мир, в котором имеют значение только структура личности и тот путь, который она выбирает. Равные возможности мужчины и женщины — классическая цель либерального феминизма — достигаются отнюдь не при помощи волшебства. В мире, созданном автором, обретают реальность пророческие слова Джона Стюарта Милля о том, что на смену подчиненного положения женщины должен прийти принцип «абсолютного равенства, при котором невозможны какие-либо привилегии для одной из сторон или ограничения для другой»[33].
Несмотря на то что история западной философии полна примеров, когда женский вопрос вообще не принимался во внимание при различного рода дискуссиях, в философской мысли всегда существовала традиция, согласно которой женщины рассматривались как равноправные члены общества в нравственном и социальном плане. Начиная с Платона и некоторых мыслителей эпохи Просвещения и кончая современными сторонниками феминизма философы стремились доказать, что женщина и мужчина равны во всех отношениях. В этой главе мы постараемся показать, что трактовка автором характера Гермионы и других женских персонажей волшебного мира является проявлением именно этой важной традиции равенства в философии или, по крайней мере, отражает ее гораздо успешнее, чем наш обыденный мир маглов.
Образ автора
Самым значительным женским персонажем историй о Гарри Поттере является Гермиона Грэйнджер, и неудивительно, что прототипом ее образа, хотя бы частично, послужила сама писательница. Когда Ролинг спросили, почему она решила сделать главным героем своих книг мальчика, она объяснила, что героиней ее произведений могла бы стать и девочка, но к моменту написания первой из семи книг в ее воображении «уже сложился образ Гарри». Именно поэтому, продолжала Ролинг, ее главного персонажа «зовут Гарри, а не Гарриэт». По словам писательницы, она создала Гермиону как ключевую фигуру повествования: «без Гермионы у них ничего не получилось бы». Гермиона — «очень сильная героиня, и ее характер — это мое отражение»[34]. Гарри тоже обладает некоторыми чертами автора — в детстве Ролинг носила очки с толстыми стеклами, но писательница признается, что в классе ее считали лидером и самой сильной ученицей, и именно этими качествами она наделила Гермиону.
Не просто «свой парень»
Близкая дружба Гарри, Гермионы и Рона — основная тема серии, воплощение идеи равенства полов. Все самые знаменитые герои популярных книг, известные своей дружбой, такие, как три мушкетера или братья Харди, — это мужчины. Более того, если главный герой произведения — мужчина, то и его товарищ или соратник — тоже мужчина, как, например, Дон Кихот и Санчо Панса. Хотя в художественной литературе не так уж редко можно встретить образ женщины-друга, та естественность, с которой общаются наши герои, показывает, насколько естественно равенство полов в мире Гарри Поттера. Никто не сомневается в истинности их дружбы. Гермиона играет не последнюю роль в этом трио; она не просто спутница Гарри и Рона, а полноправная и незаменимая участница команды.
В то время как усилия первых феминисток были в основном направлены на борьбу с юридической дискриминацией женщин, многие современные поборницы женского равноправия стремятся освободить женщину от психологической и эмоциональной зависимости. Например, феминистка Колетт Доулинг утверждает, что «глубокое желание женщины, чтобы о ней заботились, является сегодня главной силой, принижающей ее достоинство»[35]. Именно так сформировался стереотип, согласно которому женщина должна быть спасена мужчиной или должна быть предметом его заботы. Однако, опровергая этот стереотип, Гермиона часто сама спасает Гарри и Рона в самые сложные, поворотные моменты сюжета. Читателю не приходится сомневаться в могуществе Гермионы — оно проявляется и в первой книге, где она спасает своих друзей во время поисков философского камня, и в пятой книге. Орден Феникса, когда она освобождает их от тирании профессора Амбридж.
В романе Философский камень Гарри, Рон и Гермиона хотят убежать из пансиона Гриффиндор, чтобы отправиться на поиски философского камня. Когда один из учеников Гриффиндора, Невилл Долгопупс, пытается удержать их от нарушения принятых в пансионе правил, Гарри говорит Гермионе: «Сделай же что-нибудь!» (ФК). И Гермиона делает то, что не в состоянии сделать ни Гарри, ни Рон. Она произносит заклинание «Петрификус Тоталус!», и Невилл теряет способность двигаться. Позже, в той же главе, Гермиона спасает Гарри и Рона от растения «дьявольские силки». В книге Орден Феникса Гермиона разрабатывает и реализует план, по которому она обманывает злую Долорес Амбридж и вместе с Гарри и другими попадает в Министерство магии.
Существует еще одно доказательство того, что Гермиона совершенно независима от мужчин (а именно о такой зависимости пишут Доулинг и другие сторонники феминизма) — это ее абсолютная уверенность в своих способностях и интеллекте. Гермиона может позаботиться о себе. Она не дожидается, пока друзья защитят ее от оскорблений Малфоя. Перед началом бала, описанного в Кубке огня, Малфой говорит с пренебрежением: «Уж не хочешь ли ты сказать, что кто-то пригласит ее на бал? Эту самозванку с лошадиными зубами?». Вместо того чтобы затеять ссору или отступить, Гермиона пугает Малфоя, заставляя его подумать, что Грюм, который превратил его в хорька, стоит прямо у него за спиной. Гермиона — девочка не робкого десятка. Когда Рон предостерегает ее об опасности борьбы с Ритой Скитер, которая так мучила Гарри и Хагрида своими историями, Гермиона и не думает сдаваться.
Сила разума и нравственные добродетели
В 1792 году Мэри Волстоункрафт писала, что «женщинам не позволено иметь сильный разум, способный развить качество, которое по праву называется добродетелью»[36]. Главным предметом ее обеспокоенности было то, что женщины не получают образования, которое дало бы им возможность развивать и реализовывать добродетели, таким образом не позволяя им наравне с мужчинами полностью выполнить свое предназначение. Однако в Хогвартсе такой проблемы не возникает. Гермиона преуспевает не только в обучении волшебному ремеслу, но и в нравственном образовании. Причины ее успеха — это интеллект, трудолюбие, настойчивость. Она усердно учится и выполняет все домашние задания. В Узнике Азкабана Гермиона даже путешествует во времени, чтобы попасть на несколько одновременно проходящих занятий!
Трудолюбие позволяет Гермионе помогать Гарри и Рону на протяжении всей серии романов. После того как она спасла их от «дьявольских силков», Гарри отмечает: «Нам повезло, что ты так хорошо изучила травологию, Гермиона!» (ФК). Гарри, напротив, может летать на метле без особых усилий и тренировки. Неведомая Гарри магическая сила поддерживает его на протяжении всей жизни, и благодаря ей он смог победить могущественного Лорда Волан-де-Морта, когда был еще младенцем. Многие таланты и способности Гарри даны ему от природы, в то время как Гермиона вынуждена много трудиться, чтобы достичь того же. Гарри смущается, когда его называют великим волшебником именно потому, что ему все дается без усилий. Он не всегда бывает уверен, что заслуживает похвалу за свои поступки. Гермиона, напротив, считает себя достойной успеха, так как добилась его исключительно посредством своего трудолюбия.
Самыми значимыми чертами характера Гермионы являются ее способность учиться и, соответственно, сила ее разума. Во всех книгах о Гарри Поттере Гермиона — лучшая ученица, именно она зачастую предоставляет своим друзьям необходимую информацию, которую черпает из книг. Так, в Философском камне те знания, которые она получила на занятиях, помогают победить «дьявольские силки». В Кубке огня Гермиона предупреждает Гарри и Рона о репутации Школы волшебства — Дармстранг. Она прочитала в «руководстве по магическому образованию в Европе», что Дармстранг пользуется дурной репутацией, поскольку специализируется на черной магии. Из книги «Хогвартс: история» Гермиона узнаёт, что эта школа замаскирована и найти ее нелегко. Маглы, например, увидят только руины старого замка, на которых будет написано: «Опасно!» и «Не входить!».
Гарри часто обращается к Гермионе за помощью, потому что она обладает блестящими знаниями по любому вопросу, как в волшебном мире, так и за его пределами. Например, когда Гарри, как один из чемпионов Хогвартса, выступает за честь школы в Турнире Трех волшебников, он просит Гермиону помочь ему в выполнении первого задания, где он должен пройти мимо драконов. Гарри умоляет Гермиону обучить его Манящим чарам, и Гермиона жертвует обедом, чтобы поддержать друга. Они тренируются до поздней ночи, пока наконец Гермиона не объявляет, что Гарри готов к испытанию. Иногда кажется, что Гарри способен на тяжелый труд только под влиянием Гермионы. Когда Гарри отлынивает от тренировок при подготовке ко второму заданию, именно Гермиона, проявив здравый смысл и ответственность, заставляет его продолжить работу.
На протяжении всей серии романов Гермиона развивает свои магические способности, но ее таланты не ограничиваются волшебством. Она обладает прекрасной логикой и умело разгадывает головоломки. Когда друзей окружило волшебное фиолетовое пламя (ФК), Гермиона нашла выход, разгадав загадку о семи бутылках, записанную на свитке пергамента[37]. «Это не волшебство, это логика, логическая задача. Многие волшебники понятия не имеют о логике, они бы тут застряли навечно» (ФК). Логические способности Гермионы проявляются и в ситуации (УА), когда трое друзей натыкаются на спящего незнакомца в «Хогвартс-экспрессе». Пока Гарри и Рон недоумевают, кто же это может быть, Гермиона устанавливает его имя по табличке на чемодане — профессор Люпин. Так же быстро Гермиона делает вывод о том, какой предмет будет преподавать им профессор Люпин. «Это совершенно очевидно, — прошептала Гермиона, — сейчас в школе только одна вакансия — преподавателя по Защите от черной магии» (УА). Логика вообще играет чрезвычайно важную роль в философии, что позволило известному австрийскому философу, Людвигу Витгенштейну, сказать, что философия — это не что иное, как «логически выстроенные мысли»[38]. Таким образом, признавая важность логики, мы можем считать, что Гермиона проявила задатки не только великой волшебницы, но и великого философа.
По мере развития сюжета у Гермионы появляются новые достойные восхищения качества характера: глубокое понимание нравственных и психологических проблем, которого так недостает ее друзьям. Когда Гарри ирают представителем школы на Турнире трех волшебников в Кубке огня, Гермиона объясняет ему, почему Рон полон зависти. Гермиона терпеливо говорит Гарри: «Послушай, ведь именно ты всегда оказываешься в центре всеобщего внимания» (КО). И когда Гарри пытается уклониться от встречи с Роном и просит Гермиону передать Рону его сообщение, она отвечает ему так: «Поговори с ним сам. Это лучший способ все уладить» (КО).
О нравственной зрелости Гермионы говорит и тот факт, что она беспокоится не только о решении собственных проблем, свобода других людей также является предметом ее внимания. Подобно феминисткам девятнадцатого века, которые поддерживали движение за освобождение рабов, Гермиона тяжело переживает бедственное положение домовых эльфов. Она говорит Гарри и Рону: «Да это же настоящее рабство, вот что я вам скажу!» (КО).
Гарри замечает по поводу Винки: «Ей это нравится, она любит, когда ею командуют» — на что Гермиона возражает: «Такие, как ты, поддерживают эту отвратительную и несправедливую систему только потому, что тебе лень…» (КО). Когда Гермиона узнаёт, что вкусную еду в Хогвартсе готовят эльфы, она отказывается есть. Гермиона начинает борьбу за права эльфов и организует О.Б.Р.Э. — Общество борьбы за равноправие эльфов, первоочередной задачей которого является повышение зарплаты и улучшение условий труда. В дальнейшем она планирует добиться изменений в законе об применении волшебной палочки и получить представительство эльфов в Отделе контроля над магическими существами[39].
Гермиона блистает во всех книгах серии: она умна, смела, восприимчива и решительна. Она завоевывает очки в пользу Гриффиндора, так как всегда знает ответы на все вопросы и первой может совершить магические действия. Она достаточно проницательна, чтобы понять политический подтекст в речи, которую профессор Амбридж произносит в Хогвартсе, она поняла, что министерство хочет вмешаться в дела администрации Хогвартса. В силу своего совершенства Гермиона для каждой проблемы может точно найти необходимое решение. Например, когда проказы Фреда и Джорджа стали невыносимыми и Гермионе пришлось предпринять решительные действия, чтобы их утихомирить, она пригрозила, что нажалуется матери, и этоподействовало: их словно громом поразило. Именно Гермиона объяснила друзьям, почему Чжоу плакала после поцелуя с Гарри и что она чувствовала.
Вопреки известному стереотипу о рациональности мужчины и эмоциональности женщины, Гарри и Рон зачастую описываются автором как сгусток эмоций, а поведение Гермионы — как воплощение спокойного голоса разума. Она отказывается от рождественских каникул, чтобы помочь Гарри в трудной ситуации, что еще раз доказывает, что Гермиона — хороший друг. Гермиона, Рон и Джинни совершают разного рода действия, чтобы поддержать Гарри. Именно Гермиона предлагает Гарри обучить группу ребят секретной защите против черной магии. Когда эту группу поймали в кабинете профессора Амбридж, Гермиона придумала план по ее спасению: сначала она заплакала, потом прикинулась предателем, а потом увела Амбридж в лес, где Грохх, «маленький» брат Хагрида и кентавры «разобрались» с ней. Это позволило Невиллу, Рону, Джинни и Луне убежать, и их побег стал кульминацией романа.
В образе Гермионы отражается мир Дж. Ролинг — мир, в котором важнейшее значение имеет не пол человека, а он сам, его жизненный выбор и его поступки. Гермиона преуспевает во всем наравне с мальчиками, более того — во многом она превосходит их. Она лучше их учится, она сильнее их в нравственном отношении.
Сила разума и добродетели, которыми обладает Гермиона, делают ее ключевым персонажем романов; без ее дружбы Гарри Поттеру пришлось бы нелегко.
Совместное обучение в Хогвартсе
Совместное обучение мальчиков и девочек в Хогвартсе — еще одно доказательство того, что мир, созданный Ролинг, — это мир равных возможностей. Как мальчики, так и девочки получают приглашения на учебу в Хогвартс. От каждого факультета выбираются старосты, ответственные за дисциплину, — мальчик и девочка. Их выбирают не по разнарядке и не ради разнообразия, их выбирают исключительно за успехи. Как иллюстрация идеи Милля об «абсолютном равенстве», мальчики и девочки в равной степени соответствуют высоким требованиям, предъявляемым к старостам.
Некоторые женские персонажи — ученицы Хогвартса — играют небольшую, но в то же время значительную роль в сюжете романов. Важный второстепенный персонаж — красивая и всеми любимая Чжоу Чанг, с которой мы впервые встречаемся в Узнике Азкабана, но характер которой ярче проявляется в Кубке огня и Ордене Феникса. Она была первым сильным увлечением Гарри и к тому же прекрасным игроком в квиддич. Парвати и Падва — девочки, которых Гарри и Рон пригласили на Святочный бал в Кубке огня. И хотя их отношения тогда не сложились, обе девочки выступили в составе армии Дамблдора в Ордене Феникса. Еще одна героиня — Полумна Лавгуд. Полумна немного рассеянна и задумчива, но вместе с тем смела, чувствительна и преданна. Впервые она знакомится с Гарри в книге Орден Феникса.
В волшебном мире и в Хогвартсе женщины представлены не только в традиционной роли учениц, матерей, учителей, но и в довольно необычной роли спортсменок. Самый популярный вид спорта в Хогвартсе — квиддич, и то, что женщины играют в чемпионате за кубок мира, является важным показателем равенства. Ролинг мастерски удается сцена чемпионата. В Кубке огня перед матчем объявляются только фамилии участников. Читатель ничего больше не знает об игроках. Автор посвящает нас в мысли Гарри, когда он восхищается безукоризненными, четко скоординированными движениями Трой, Маллет и Моран, ирландских Охотников. И только через несколько страниц мы узнаём, что Маллет — девочка. Автор продолжает свой рассказ: «Маллет снова помчалась к воротам, крепко сжимая Квоффл». Когда после нарушения правил игра возобновилась, шар Квоффл оказался у Моран. Читатель узнаёт, что Моран — девочка, только тогда, когда Ролинг употребляет местоимение женского рода, описывая, как Моран чуть не упала со своей метлы. Ролинг говорит об участии девочек в чемпионате мира, как о чем-то само собой разумеющемся, и никому это участие не кажется странным.
Достижения девочек в профессиональном спорте так же естественны, как и их участие в объединенных сборных Хогвартса на уровне школы. Когда в Философском камне капитан команды Оливер Вуд, обращаясь к игрокам, употребляет слово «мужчины», Анджелина Джонсон поправляет его, добавляя «и женщины». Анджелина является Охотником в команде, так же как и Кэти Белл. Анджелина открывает счет в пользу Гриффиндора в решающем матче, и впоследствии она становится капитаном команды. К началу истории, развертывающейся в Узнике Азкабана, все Охотники в команде Гриффиндора — девочки. Когда Гарри выбывает из команды Гриффиндора, его заменяет Джинни Уизли. Даже судьей на матче была женщина — мадам Хуч.
Элизабет Бобрик, феминистка, критиковавшая серию романов о Поттере, сетует на то, что автор описывает профессоров-мужчин как почтенных, серьезных людей, в то время как профессора-женщины — беспокойные и мелочные[40]. При более внимательном прочтении, однако, становится понятно, что и при описании профессуры Хогвартса Ролинг верна идее равных возможностей. Среди преподавателей есть как достойные уважения, так и весьма сомнительные личности, независимо от пола. Во-первых, Бобрик попросту игнорирует тот факт, что профессор Макгонагалл — второе лицо в Хогвартсе после директора Дамблдора. Ее имя — Минерва (римская богиня мудрости) — вполне соответствует статусу заместителя директора и главного советника Дамблдора. Мы не перестаем восхищаться ею на протяжении всего повествования. И в книгах, и в фильмах Макгонагалл показана как ответственная и позитивная личность. И именно она, а не преподаватель-мужчина является руководителем факультета Гриффиндор, где учатся главные герои романов. Профессор Макгонагалл — всеми уважаемый преподаватель, она «строгая и умная». Она единственная противостоит профессору Амбридж (ОФ).
Помимо Макгонагалл, в школе работают и другие женщины. Профессор Стебль преподает травологию, и делает это очень успешно. Когда Хагриду запрещают преподавать Уход за магическими существами, профессор Грабби Планк весьма компетентно выполняет его функции. Мадам Помфри, школьная медсестра, руководит больницей, где лечат последствия неудачных магических экспериментов. Именно она и профессор Стебль расколдовали тех, кто окаменел (ТК). После великой битвы в Министерстве магии Помфри восстанавливает здоровье Джинни, Рона, Гермионы и Невилла. Кроме того, авторами книг, которые изучают в школе, являются как мужчины, так и женщины — например, «Книга волшебных стандартов» Миранды Гошок и «История магии» Батильды Багшот. И наконец, двое из четырех основателей Хогвартса — женщины, Хельга Пуффендуй и Ровена Когтевран.
Равные возможности за стенами Хогвартса
Волшебный мир за территорией Хогвартса полон интересных и сильных женских образов. В Ордене Феникса мы знакомимся с Нимфадорой Тонкс, Метаморфиней — существом, способным по желанию менять внешность. Автор описывает ее как молодую особу с «бледным треугольным личиком, темными глазами, короткими, торчащими в разные стороны волосами ярко-фиолетового цвета». Она входит в состав Ордена. Молли Уизли, которая тепло и заботливо поддерживает героев на протяжении всех развертывающихся в серии книг событий, начинает играть активную роль в руководстве Ордена во время битвы с Волан-де-Мортом.
Равенство, при котором «нет никаких привилегий для одной стороны или ограничений для другой», наиболее ярко проявляется в том, что женские персонажи изображены автором как на вершине героизма, так и на дне злодейства. Между этими двумя крайностями располагаются характеры других героинь. Орден Феникса знакомит нас с отвратительной Долорес Амбридж. Она захватывает правление Хогвартсом, повсюду сея ужас, полностью контролируя студентов и скрывая правду о возвращении Волан-де-Морта. Она наказывает Гарри, и это наказание становится для него настоящей пыткой, от которой злодейка получает удовольствие. Она насылает на него дементоров и даже готова заколдовать его, чтобы получить нужную ей информацию.
Одним из наиболее грозных и жестоких воинов Волан-де-Морта является Белатриса Лестрейндж. Именно Белатриса мучила родителей Невилла в последней битве Ордена Феникса, и именно она убила Сириуса Блэка, крестного отца Гарри и своего собственного двоюродного брата. После этой расправы она ранила Кингсли и смогла отразить чары Дамблдора. Белатриса не сдается и сражается до конца.
В Кубке огня мы встречаем Риту Скитер — она, конечно, не такая страшная злодейка, но ее лживая натура прекрасно соответствует образу представительницы желтой прессы. Истории Риты доставляют Гарри массу неприятностей и вредят его репутации в Хогвартсе. Помимо этого персонажа есть еще профессор Трелони, преподаватель науки о прорицаниях, которая постоянно предсказывает гибель Гарри. Как и большинство других ее пророчеств, это, к счастью, никогда не сбывается. Мы не можем оставить без внимания и Пэнси Паркинсон, старосту Слизерина, кавалером которой на Святочном балу был Драко Малфой. Ее отрицательный характер раскрывается в Ордене Феникса, когда она поддерживает Амбридж.
Но равенство полов показано Ролинг не только на примере отдельных героев, оно пронизывает всё действие романов. Во время великой битвы в министерстве девочки сражаются так же храбро, как и мальчики. Они наносят врагу такой же урон и терпят такие же наказания. Во время первого сражения Гермиона заколдовала Пожирателя смерти, который захватил Гарри и закрыл им путь к выходу, произнеся заклинание «Коллопортус!». Когда Невилл сделал большую ошибку, лишив Гарри волшебной палочки, Гермиона спасает положение, заколдовав Пожирателя смерти и вернув палочку Гарри. В тот самый момент, когда они уже потеряли надежду на победу и Гарри был готов передать пророчество Люциусу Малфою, Тонк заколдовывает его, и друзья побеждают.
Ролинг создает целую галерею различных по своему нравственному содержанию характеров, как мужских, так и женских. В ее романах есть и некомпетентная Трелони, и фальшивая Джилдерой Локхарт, и злодеи Амбридж, Лестрейндж, Волан-де-Морт. И конечно же, там есть настоящие герои, такие как Дамблдор, Макгонагалл, Гарри и Гермиона. В мире, который создала писательница, нравственные качества характера не зависят от пола героя, как это и должно быть. Нет ничего удивительного, что женщины играют в квиддич и участвуют в Турнирах, бывают хорошими и плохими учителями, героями и злодеями. Каждый персонаж получает оценку в зависимости от своих личностных качеств, и каждому дан шанс проявить добро или зло. И только их личный выбор делает их теми, кем они становятся в конце концов, а вовсе не их пол. Справедливый мир, описанный Ролинг — прекрасный сюжет для романа, но мы, маглы, можем перенести его принципы в свою реальность.
ПУФФЕНДУЙ
Мораль вселенной Ролинг
Небеса, ад и Гарри Поттер[41]
Джерри Л. Уоллс
Книга, сделавшая Гарри Поттера знаменитым, достигает кульминации в смертельной борьбе за исключительный Камень, обладающий необычайными свойствами. Этот удивительный Камень не только обращает любой металл в золото, он еще способен производить эликсир жизни, дающий бессмертие тому, кто его выпьет. Когда молодой талантливый маг впервые узнает о поразительном Волшебном камне, его реакция не отличается от реакции людей вполне ординарных: «Камень, создающий золото и предохраняющий от смерти… Любой хотел бы его получить» (ФК).
По мере развертывания истории становится ясно, что очень хотел бы заполучить Камень зловещий Волан-де-Морт. В решающей главе Гарри рискует своей жизнью, чтобы помешать профессору Квиррелу, продавшемуся Волан-де-Морту, завладеть Камнем. Волан-де-Морт требует, чтобы Квиррел убил Гарри, и, не подоспей вовремя Дамблдор, так бы оно и случилось. И тогда злобный Волан-де-Морт получил бы Камень и обрел бессмертие.
После этой драматической развязки Гарри просыпается в больнице и, видя склонившегося над ним Дамблдора, первым делом спрашивает о судьбе Камня, думая, что тот попал в руки Квиррела. Дамблдор успокаивает его, объясняя, что замысел Квиррела не удался.
Но затем Дамблдор сообщает Гарри то поразительное: Камень уничтожен. Ошеломленный Гарри тут же спрашивает о Николасе Флэмеле, 665-летнем алхимике и старинном приятеле Дамблдора, создателе и законном владельце Камня. Означает ли это, что Николас и его 658-летняя жена умрут? Несомненно, говорит Дамблдор, именно так и произойдет. У них еще есть запас эликсира, чтобы привести дела в порядок, но Николас умрет прежде, чем ему исполнится 666 лет — число, исключительно подходящее для свершения всякого зла[42]. Увидев выражение изумления на лице Гарри, Дамблдор продолжает:
Такому юнцу, как ты, это может показаться невероятным, но для Николаса и Перенель умереть означает всего лишь отойти ко сну после долгого, очень долгого дня. В конце концов, для усовершенствованного разума смерть — это всего лишь следующее великое приключение. Если рассудить, Камень и не был такой уж прекрасной вещью. Денег сколько захочешь и жизнь без конца! Вот две вещи, которые предпочтет всему остальному любой человек — беда в том, что люди склонны выбирать как раз то, что является для них наихудшим (ФК).
Мысль и в самом деле ошеломляющая. Не удивительно, что Гарри «потерял дар речи», как говорится в книге.
Тема значимости смерти звучит и в «Ордене Феникса». В другой драматической сцене противоборства с Волан-де-Мортом Дамблдор уклоняется от убийства, замечая, что смерть Волан-де-Морта не принесет ему удовлетворения. Для Волан-де-Морта нет ничего хуже смерти. И Дамблдор говорит ему в точности как Сократ: «Твоя неспособность понять, что существуют вещи намного хуже смерти, всегда была твоей величайшей слабостью…» (ОФ).
Прав ли Дамблдор при всей своей мудрости? Существуют ли вещи, которые намного хуже смерти? Вправду ли смерть является великим приключением? Действительно ли даруемое Камнем приносит нам зло, хотя мы изо всех сил добиваемся этого? Вот те интересные и важные вопросы, которые следовало бы рассмотреть.
Действительно ли мы счастливы?
Денег и жизни хочется всем, и похоже, что желание это не имеет пределов. Но смерть отнимает у нас жизнь, а налоги отнимают наши деньги. Смерть и налоги — вот чего каждый воистину хотел бы избежать!
Однако факт отсутствия у нас того, что мы хотим, говорит сам за себя. Он приоткрывает печальную вещь: никто из нас не является полностью и по-настоящему счастливым. Потому-то нам и хочется побольше пожить и побольше денег. Вот если бы у нас был Философский камень, какие бы открылись возможности! Моя дочь, я полагаю, для начала завела бы себе собственный оздоровительный центр, включая салон красоты со всеми видами косметических процедур. Сын приобрел бы «БМВ» последней модели, дом с музыкальной студией, лучшие компакт-диски, огромный телевизор и игровую приставку, которую только может пожелать себе парень его возраста! Тут уж скука непременно бы отступила, пришло бы время наслаждения и счастья. А если нет, так всегда найдется то, что стоило бы еще приобрести, учитывая неограниченность денег и нескончаемость жизни, предназначенной для удовольствий.
Примем теперь во внимание соображение Дамблдора. Люди, говорит он, «склонны выбирать как раз то, что является для них наихудшим». Как видится старому магу, желания иметь неограниченное количество денег и жить вечно вводят нас в глубочайшее заблуждение. Фактически, утверждает он, исполнение этих желаний было бы худшим из того, что могло с нами случиться.
Странное, на первый взгляд, утверждение. В конце концов, концепция счастья на уровне здравого смысла как раз и состоит в том, чтобы обретать желаемое. Именно поэтому античные стоики советовали умерять желания. Чем меньше желаний и чем они неприхотливее, тем легче их осуществить. Ведь мы полагаем, что мы несчастны тогда, когда наши желания не удовлетворены. Иными словами, существует огромная пропасть между желаемым положением дел и тем, как дела обстоят в действительности. Если бы могли устранить этот зазор и исполнить все желания, мы были бы счастливы. Вот почему, в частности, так важно иметь кучу денег: ведь они дают нам возможность получать то, что мы хотим.
Дамблдор решительно восстает против общепринятой идеи счастья. С его точки зрения, если наттти желания направлены неверно, обретение желаемого не пойдет нам на пользу. Истинное счастье состоит не только в достижении желаемого, но и в умении правильно желать. И здесь-то маглы, не говоря уже о юных волшебниках, зачастую попадают впросак. Ведь мы не только «склонны выбирать то, что является для нас наихудшим», но и склонны это наихудшее хотеть.
В каком-то смысле это вполне традиционная мудрость. На протяжении столетий утверждалось, что стремление к чрезмерному богатству есть ложное стремление. Как говорили древние, любовь к деньгам есть корень всякого зла. Деньги — это власть, и некоторые ради них готовы пойти на всё. Это стремление приводит людей ко лжи, предательству, краже и даже убийству. Оно разрушает дружбы и другие близкие отношения. Так что предостережение Дамблдора едва ли вызовет удивление.
С другой стороны, впрочем, точка зрения Дамблдора оказывается достаточно далека от традиционной. На первый взгляд, его слова могут быть истолкованы в том смысле, что желание жить вечно является столь же искаженным, как и неумеренная любовь к деньгам. Стремление быть бессмертным, заключает он, есть тоже форма алчности, от которой человеку мудрому следовало бы воздержаться. Поскольку желание бессмертия для нас столь же естественно, как влечение к деньгам, его обретение было бы для нас чем-то ужасным. Стало быть, любовь к бессмертию тоже есть корень всякого ала!
Действительно ли смерть есть благо?
Если мы обратимся к взглядам, господствовавшим на протяжении всей западной истории и культуры, включая и британскую традицию, которую явно исповедует Ролинг (иными словами, к позиции христианства), ответом будет решительное нет. И христианство здесь не одиноко. Многие, если не большинство прочих религий и философий, вплоть до нашего времени, не только верили в бессмертие, но и надеялись на него. По сути дела, многие видели в этом высший смысл жизни. С подобных позиций здешняя, посюсторонняя жизнь есть в некотором смысле лишь приготовления к истинно счастливой жизни, ожидающей нас после смерти.
В соответствии с этой точкой зрения, любовь к деньгам есть корень всякого зла, поскольку она заставляет нас сосредоточиться на материальном в ущерб более высоким ценностям, а именно: моральным и духовным истинам, ведущим к вечному счастью. То есть любовь к деньгам есть зло именно потому, что она препятствует любви к вечному. Это некое наваждение, закрывающее от нас истинно ценное и важное.
Как быть со взглядами, отличными от христианских? В этой главе у нас нет возможности даже упомянуть все точки зрения, достойные внимания, но давайте остановимся на позиции, которая в нашей западной культуре уже несколько веков противопоставляет себя христианству. Я имею в виду натурализм, сводящий высшую реальность к материи, энергии, законам природы и тому подобным вещам. Согласно натурализму, жизнь возникла случайно и эволюционировала в течение миллионов лет. Нет никакого Бога, нет, стало быть, и никакого смысла в нашем присутствии здесь, ничего, предопределенного свыше. Когда мы умираем, наша жизнь просто прекращается, только и всего. И судьба наша не отличается от судьбы Вселенной в целом. Постепенно звезды погаснут, энергия рассеется, и жизнь исчезнет в процессе бесконечного расширения Вселенной. Грубо говоря, натурализм так определяет нашу судьбу:
Ты состаришься, сгинешь, умрёшь,
Похоронят тебя, ты сгниёшь,
И забудут о том, что ты жил!
Если истинная реальность действительно такова, то широко распространенная надежда на бессмертие абсолютно необоснованна и беспочвенна. И бедняги, взыскующие бессмертия, воистину несчастны, ибо их глубочайшие сокровенные желания не имеют ничего общего с реальностью. Они хотят того, что реальность категорически запрещает. По мнению Э. О. Уилсона, одного из влиятельных представителей современного натурализма, здесь скрывается существенная проблема человечества. Уилсон формулирует это следующим образом: «Сущность духовной дилеммы, с которой столкнулось человечество, состоит в том, что вся наша эволюция подготовила нас к восприятию одной истины, а обнаружили мы совсем другую». Он имеет в виду, что люди сформировались как люди с верой в Бога, в посмертную жизнь, в объективную мораль[43]. Однако в Новое время обнаружилось, что Бога нет, что мораль мы создаем для наших собственных субъективных целей, и нет никакого смысла говорить о жизни после смерти. То есть сердце подсказывает нам одно, а разум — совсем другое. Если идеологи натурализма правы, дилемма такова: либо принести в жертву сокровенные чаяния нашего сердца, либо пожертвовать интеллектуальной честностью и последовательностью.
Коль скоро проблема выбора стоит так, человек честный и реалист предпочтет последовать своему разуму, даже если придется принести в жертву собственные глубочайшие желания и мечты. Стало быть, незаконным желанием является и желание бессмертия, и правильно устроенному разуму от него следовало бы отказаться. Тот, кто обладает ясным сознанием, должен считаться с реальностью, даже если она безжалостна; и даже если смерть неминуемо постигнет каждого из нас, мы должны встретить этот факт лицом к лицу и строить свою жизнь в соответствии с ним.
В соответствии с такой точкой зрения домогаться бессмертия и в самом деле было бы предосудительно. Хотя бы потому, что естественные ресурсы, необходимые для поддержания жизни, строго ограничены — истина, становящаяся все более очевидной по мере роста населения. Материи, вещества хватает ровно настолько, чтобы поддерживать жизнь живущих — ничего липшего нет. Если бы каждый жил вечно или хотя бы столько, сколько Николас и Перенель Флэмел, ресурсы быстро бы истощились. С этих позиций стремление жить сверх лимита, обеспеченного природой, действительно выглядит алчностью. Нам следует быть благодарными за то время, которое нам перепало, а по истечении его следует вернуть наши тела матери-Земле для поддержания великого «круговорота жизни». Николас и Перенель, Гарри Поттер и все мы, вместе взятые, должны бестрепетно стать Гарри Роттерами[44].
Мягко говоря, все это довольно идеалистично. Признаем, что последователи натурализма пытаются делать хорошую мину при плохой игре. Именно в этом всё дело. Люди, как существа рациональные, неизлечимы в своем стремлении к счастью. Никто не станет отрицать глубокого и неизменного желания быть счастливым. Но, как уже отмечалось, не многие по-настоящему счастливы. Это вечно ускользающая цель, которую мы едва ли когда-либо достигаем. Значит, если мы умираем, не дождавшись счастья, мы заканчиваем нашу жизнь, так и не получив самого желаемого. Но, допустим, мы все же обрелисчастье. Разумеется, нам не захочется умирать, раз наша жизнь счастлива и полна наслаждений. В любом случае смерть тут будет просто трагедией, обрывающей счастливую жизнь столь несчастным образом.
Здесь нет ничего нового с точки зрения философии. В самом деле, многие философы указывали на слишком плоскую трактовку жизни в рамках натурализма. Особенно показателен следующий отрывок из знаменитой книги Уильяма Джеймса «Многообразия религиозного опыта»:
Для натурализма, опирающегося на последние космологические спекуляции, человечество находится в ситуации, напоминающей ситуацию людей, живущих на поверхности замерзшего озера, окруженного отвесными скалами, не позволяющими выбраться отсюда. Людям известно, что лед постепенно тает и рано или поздно растает окончательно, так что утонуть — неизбежная участь каждого из этих людей. И чем веселее катание на коньках, чем теплее светит солнышко днем и костер ночью, тем глубже печаль по поводу ситуации в целом[45].
Так почему бы не взять деньги и не убежать?
Натурализм затрагивает еще один важный вопрос, игнорировать который мы не можем. Если высшая реальность сводится к материи, энергии и тому подобному, она аморальна. Иначе говоря, она морально индифферентна, поскольку лишена персональности. Мораль имеет отношение к личностям, к тому, что является для них благом, как им следует жить и так далее. Если высшая реальность безлична, мораль не является ее частью. Именно поэтому цитированный выше Уилсон считает, что мораль это человеческое установление и может подвергаться переоценке.
Если адепты натурализма правы, это влечет за собой важные следствия относительно порядка и иерархии ценностей. Если нет жизни после смерти, если эта жизнь является окончательной, становится не совсем ясным, почему мы должны придерживаться традиционных ценностей. Возьмем, к примеру, самопожертвование — качество, которое исключительно высоко ценится не только в традиционной морали, но и в рамках анализируемой нами темы.
Вспомним хотя бы знаменитую шахматную партию, в которой принимают участие Гарри, Гермиона и Рон — там Рон собирается пожертвовать собой ради победы Гарри и обретения Камня. Когда Гарри и Гермиона протестуют, Рон огрызается: «Вам ведь пришлось кое-чем пожертвовать» (ФК). Позднее Дамблдор открывает Гарри величайшую важность жертвы, принесенной его матерью, которая умерла, чтобы защитить Гарри от Волан-де-Морта, пытавшегося убить мальчика — это самопожертвование все еще продолжает защищать Гарри.
Более подробно Дамблдор объясняет это в Ордене Феникса, рассказывая Гарри, почему он решил отправить его к тете с дядей.
Возьмем совершенно реальные жертвы, на которые всегда шли люди, например молодые солдаты, погибшие в войнах. Если нет никакой жизни после смерти, значит, они заплатили тем единственным счастьем, которое у них было. Многие восхищаются подобными жертвами, но трудно удержаться, чтобы не спросить: на чем основывается это восхищение? Или подумаем о жертвах не столь больших, на которые мы идем, чтобы жить моральной жизнью, скажем об отказе от внебрачных связей. Возникает неизбежный вопрос: если нет жизни после смерти, существуют ли какие-либо веские причины для выбора традиционной морали, жизни в соответствии с принципами чести — ведь для этого приходится жертвовать многими удовольствиями, а порой и самой жизнью?
Несколько лет назад был в ходу ролик с рекламой пива. В нем утверждалось с четкостью, свойственной рекламным роликам: «ты живешь только раз, поэтому следует получить все удовольствия, какие только возможно».
Если это правда, что мы живем только раз, а потом «умрем, сгнием и никто о нас не вспомнит», то подобный взгляд следует признать вполне резонным. Однако он не является таковым с точки зрения традиционной морали. В частности, одно из положений традиционной морали гласит, что наше высшее счастье и благополучие достигаются не эгоизмом и аморальностью, а, наоборот, следованием принципам морали. Это положение имеет смысл, если существует жизнь после смерти и мы принимаем в расчет, что вечное счастье зависит от правильных поступков и выбора истинного блага. Но если не существует посмертной жизни и нет никакого окончательного подведения итогов, тогда блага этой жизни и есть ед инственные блага, которыми мы располагаем. Если это так, то некоторые традиционные требования морали обосновать гуда труднее.
Это не значит, что нет вообще причин следовать морали, раз уж жизни после смерти не существует. Сторонники натурализма защищали мораль, руководствуясь собственными принципами, и их аргументы не так уж легко отвергнуть. К примеру, моральный поступок зачастую совершать приятно, мораль служит залогом нашего счастья и благополучия в краткосрочной перспективе столь же успешно, как и в долгосрочной.
Хотя польза морали не отрицается ни сторонниками натурализма, ни теистами, здесь есть еще одна важная сторона. Иногда, воплотить то, что является моральным, не просто представляется затруднительным, но и очень дорогого нам стоит. Более трудный вопрос вот в чем: существует ли действительно веская причина быть моральным, когда это требуется? Или, иными словами, существуют ли обязательства делать то, что является моральным? Рассмотрим некий мысленный эксперимент. Допустим, что нет никакой жизни после смерти и мы стоим перед выбором: 1)жить жизнью, исполненной самопожертвования, чтобы помогать другим, или 2) вести богатую жизнь, полную удовольствий, несмотря на наличие в ней моральных нестыковок. Что было бы предпочтительнее? Некоторые выбрали бы путь самопожертвования, руководствуясь внутренними причинами или чувством морального долга, но существует ли действительно веская причина, по которой нельзя просто взять деньги и убежать?
Моральные обязательства магов
Вопрос о моральных обязательствах носит ключевой характер, на нем поэтому стоит остановиться подробнее. Это не единственный вопрос этики, но один из важнейших. Считаете ли вы, что Гарри имел моральные обязательства рисковать собой, спасая Дадли (ОФ)? Видимо, имел, несмотря на очевидные недостатки Дадли. Коли так, уместно спросить, откуда моральные обязательства берут свою обязывающую силу. Явно не из собственных интересов, поскольку иногда они требуют жертвовать собственными интересами. Тогда откуда же исходит сила? Это этический, поднимающий еще более глубокий вопрос о природе того мира, в котором мы живем. Если действительно существуют моральные обязательства, побуждающие нас при случае принести в жертву собственные интересы ради блага другого, естественно было спросить, какого рода мир больше всего подходит для их существования? Как раз потому, что моральные обязательства, если бы они существовали, требовали бы принесения в жертву собственных интересов наряду с прочими странностями, атеист Дж. Макки убежден, что они были бы невозможны без всемогущего Бога, создавшего их[46]. Естественный моральный долг, всегда одерживающий победу над конкурирующими желаниями и наклонностями, был бы чем-то весьма странным в мире чистого натурализма. По сути дела, он был бы чем-то волшебным! И Макки, будучи атеистом, отрицает существование таких обязательств вообще.
Маюси не одинок среди атеистов в признании того факта, что отрицание существования Бога влечет за собой серьезные моральные последствия. Другим ярким примером может служить атеистически настроенный экзистенциалист Жан Поль Сартр, один из самых известных философов двадцатого столетия, который считал, что отсутствие Бога создает серьезнейшие проблемы для моральной философии. Он вел настойчивую полемику с представителями секулярной этики, полагавшими, что и без Бога мы легко сможем сохранить в неприкосновенности наши моральные нормы. Их позицию Сартр описывает следующим образом.
К 1880 году, когда французские профессора предприняли попытку сформулировать секуляризованную мораль, их утверждения звучали примерно так: Бог — это бесполезная и дорогостоящая гипотеза, без которой вполне можно обойтись. Однако, если мы хотим сохранить мораль, общество и законопослушный мир, некоторые ценности должны быть приняты всерьез… Должно считаться обязательным быть честным, не лгать, не бить жену, воспитывать детей и тому подобное, так что придется немного потрудиться, чтобы иметь возможность продемонстрировать, что наши ценности по-прежнему существуют, незыблемо вписанные в сферу умопостигаемого, хотя, конечно, никакого Бога нет. Иными словами, ничто не изменится в отсутствии Бога, мы просто переучредим те же самые нормы честности, прогресса и гуманности, отказавшись от Бога как от устаревшей гипотезы, которая сама по себе отомрет[47].
Сартр остался непонятым. Он находил отсутствие Бога «крайне затруднительным, ибо вместе с ним исчезает и возможность обнаружить ценности в сфере умопостигаемого… Нет такого места, где было бы записано „добро“, необходимость быть честным и не лгать, если мы остаемся в мире, предоставленные только самим себе»[48]. В противоположность этому, Сартр исходил из тезиса Достоевского: «Если Бога нет, то все позволено». Несмотря на свой атеизм, и Сартр, и Макки согласны в том, что существование Бога оказывает огромное влияние на мораль.
Этот основополагающий тезис разделял и философ-теист Иммануил Кант, провозгласивший существенность Бога для морали. Он широко известен утверждением, что мораль требует постулировать Бога, который может и должен согласовать счастье с добродетелью. Как пишет Джордж Мавродес: «Я полагаю, мы обязаны Канту признанием того положения, что моральный закон во мне не имеет никакого рационального объяснения, если только сама реальность в своих собственных глубинах не является моральной»[49]. Что ж, нам вновь напоминают: то, как устроен мир, что́ является в нем высшей реальностью, имеет далеко идущие последствия для морали.
Поэтому еще раз зададим себе вопрос: существует ли действительно веская причина, исходя из которой нельзя просто взять деньги и убежать?
Несколько проклятых веских причин
Вернемся к уже упоминавшемуся тезису Дамблдора. Вспомним его слова, что «для усовершенствованного разума смерть — это всего лишь очередное великое приключение». Верит ли вообще великий маг в жизнь после смерти? Если так, его предостережение касается не желания бессмертия самого по себе, но стремления продолжать до бесконечности эту жизнь, чего бы нам это ни стоило.
Но возможно, и не стоит продлевать наши жизни любой ценой. Может, бессмертие — это дар, но дар, получаемый при определенных условиях. В этом случае для усовершенствованного разума смерть действительно всего лишь очередное великое приключение.
Но что, согласно Джоан Ролинг, представляет собой это великое приключение, остается неясным, по крайней мере в Ордене Феникса. Дело проясняется в разговоре Гарри с привидением Почти Безголовым Ником, который состоялся, когда Гарри потерял Сириуса. Гарри надеется, что Сириус вернется в качестве привидения и он снова увидит его. Однако, согласно Нику, возвращаться могут только маги, но большинство из них предпочитает этого не делать. Сириус, говорит Ник, будет «продолжать дальше». Гарри проявляет настойчивость: «Продолжать дальше где? Послушай, что вообще происходит, когда мы умираем? Куда мы попадаем? Почему не все возвращаются?» Ник отвечает, что он боялся смерти и поэтому остался здесь: «Я ничего не знаю о тайнах смерти, Гарри, потому что вместо нее я предпочел жалкую имитацию жизни» (ОФ).
Жизнь привидения, стало быть, разворачивается «не здесь и не там», как объясняет Ник, и Гарри не получает ответа на волнующий его вопрос. Тайна того, что происходит с нами, когда мы умираем, остается скрытой, подобно Тайной комнате.
Напротив, теизм вообще и христианство в частности дают более подробный ответ на вопрос Гарри. Поэтому давайте вкратце рассмотрим христианскую позицию относительно метафизической реальности и того, как она соотносится с моралью и жизнью после смерти. Согласно христианству, высшая реальность — это не материя, не энергия и не законы природы. Все это само создано высшей реальностью, а именно Богом. Истинно христианское понимание Бога в самом деле удивительно. Согласно ему. Бог вечно существует в триединстве Отца, Сына и Святого Духа. Это воистину непостижимо, но я хочу подчеркнуть, что этот факт является основанием широко известной идеи о том, что Бог есть любовь. Вот что говорит об этом христианский писатель Клайв Льюис.
Кто только не повторяет христианское утверждение о том, что Бог есть любовь. Но при этом, кажется, не замечают, что слова «Бог есть Любовь» имеют смысл только в случае, если Бог содержит в себе по крайней мере две личности. Любовь есть нечто проявляемое одной личностью по отношению к другой. И если бы Бог был единственной персоной, он, до сотворения мира, не был бы Любовью[50].
Это значит, что природа высшей реальности, ее фундаментальная метафизическая истина есть отношение любви. Бог извечно существовал как отношение любви между тремя ипостасями. Более того, Бог любит все свои создания так глубоко, что приносит себя в жертву, чтобы показать, как он любит, и желает ответной любви. Вот что вкладывается в христианскую веру, веру в то, что Иисус, Сын Божий, добровольно принял муки на кресте во искупление наших грехов.
Если это так, то история о матери Гарри Поттера и о силе ее крови представляет собой отражение одной из глубочайших истин относительно реальности, истины о том, что Господь возлюбил нас и готов пролить свою кровь и умереть за нас[51]. Более того, сила любви матери Гарри Поттера указывает на тот факт, что любовь вообще более великая и могучая вещь, чем зло и смерть. Это ее самоотверженная любовь защищала Гарри гда Волан-де-Морт и Квиррел пытались убить его. В христианстве воскресение Иисуса показывает, что любовь сильнее смерти. Иисус предлагает разделить свою жизнь с теми, кто верит в него, и эта жизнь для тех, кто ее приемлет, дает силу жить вечно. Христианство — это великая история любви, и оно основывается на вере в то, что любовь есть высшая реальность и зло не может победить ее.
Как Дамблдор объясняет Гарри, вещь, которую не может понять Волан-де-Морт, это любовь (ФК). Его жизнь во всем противоположна любви. Вместо того чтобы жертвовать собою ради других, он предпочитать жертвовать невинными созданиями ради собственных интересов. Это явствует из чудовищного акта убийства единорога ради сохранения собственной жизни. Как объясняет кентавр Гарри, так может поступить лишь «тот, кому нечего терять, а приобрести можно все». Но оставаться в живых, совершая подобные вещи, — значит вести полужизнь, проклятую жизнь. Именно так это и понимает Гарри: «Чем быть навеки проклятым, лучше уж смерть, разве нет?» (ФК).
Постольку, поскольку любовь есть высшая реальность, имеет смысл поступать праведно, даже если это требует жертв. Ирония состоит в том, что раз Бог есть любовь, то, показывая ему свою любовь и поступая праведно, мы преследуем воистину важнейшие собственные интересы, ибо он воздаст нам высшим благом в долгосрочной перспективе. Это совсем не то, что поступать эгоистично, и крайне важно видеть эту разницу. Поступать эгоистично — значит утверждать свои интересы за счет интересов других и даже, подобно Волан-де-Морту, совершать ужасные вещи ради удовлетворения своих корыстных интересов.
Понятие о том, что быть моральным, — это значит не ладить с собственными истинными интересами, представляет собой важнейшую проблему для моральной философии модернизма и постмодернизма. Это действительно дилемма, если мы должны выбирать между моралью и соблюдением собственных высших интересов. И трудно представить себе, как в таком случае, на каких разумных основаниях можно сделать выбор в пользу морали. Подобная дилемма, естественно, возникает у тех, кто придерживается позиций натурализма. В отличие от наших дней, прежде философы-моралисты были согласны в том, что не существует конфликта между моралью и истинными собственными интересами.
При христианском взгляде на мир подобный конфликт даже не возникает. Я не хочу сказать этим, что нет других способов разрешения конфликта, я хочу лишь подчеркнуть, что христианство предлагает прекрасные средства для его разрешения. Я имею в виду веру в жизнь после смерти, в особенности идею ада и рая. Согласно такой вере, невозможно повредить собственному высшему благополучию, поступая праведно, даже если за это приходится платить жизнью. Ибо тот, кто совершает самопожертвование, покоряясь Богу, действует в соответствии с высшей реальностью, каковой и является Божья любовь. Праведник обладает даром вечной жизни, и он будет продолжать жить с Господом на небесах и после смерти. Смерть не может уничтожить его, так же как Волан-де-Морт не может убить Гарри.
В то же время невозможно соблюсти собственные высшие интересы, совершая зло. Добиваясь кратковременной выгоды неправедными поступками, мы выступаем против высшей реальности, и нам неизбежно придется считаться с последствиями своего выбора. Поступать аморально — значит выступить против любви и отпасть от Бога, само имя которого есть любовь. Это ад. Это жизнь в проклятии, подобная той, которую ведет Волан-де-Морт, бросаясь в объятия зла.
Правильный метафизический взгляд на высшую реальность исключительно важен для понимания того, как нам следует жить. С христианской точки зрения, именно потому, что жизнь вечна, мы имеем крайне веские причины быть нравственными и выбирать путь любви, а не получения как можно большего количества денег для обеспечения собственных эгоистических интересов. Любовь есть высшая реальность, и если мы понимаем это, мы можем избежать опасности выбрать то, что является для нас наихудшим. Понимать путь любви — это и значит делать из всего в жизни, даже из смерти, захватывающее приключение![52]
Магия, наука и этика технологии[53]
Бенджамин Дж. Брюксвурт Липскомб и У. Кристофер Стюарт
В этой главе мы возьмем грандиозный, уже готовый мысленный эксперимент, каковым является цикл книг Дж. К. Ролинг о Гарри Поттере, и воспользуемся им, чтобы попытаться лучше понять сложную проблему, существующую в реальноммире: этику технологической адаптации[54]. Если, как мы считаем, употребление и злоупотребление магией в книгах Ролинг является близкой аналогией употребления и злоупотребления прикладными науками — технологией — в нашем мире, тогда этические оценки, которые делают герои книг, смогут нам помочь разобраться в сфере этики прикладных наук. В первой части этой главы, мы установим связь между магией в мире Гарри и наукой нашего мира. Во второй части этой главы мы изложим основные положения этики магии у Ролинг и посмотрим, что это может нам дать применительно к этике технологической адаптации в реальном мире.
Магия, наука и Гарри Поттер
Вероятность того, что книги о Гарри Поттере предложат читателю полезный инструмент для рассмотрения этики технологической адаптации, зависит от близости аналогии между магией, с которой мы встречаемся в этих книгах, с одной стороны, и прикладными науками, развившимися в реальном мире (а возможно, также и в книгах) — с другой. Тщательное изучение магии мира Гарри покажет, насколько она походит на (реальную) историческую практику «натуральной» магии и прикладные науки в целом.
История магии берет начало в древности, но не столь общеизвестно, что истоки науки не менее древние. Многие считают — ошибочно, — что наука — это сфера деятельности, присущая исключительно современному миру, что у нее не было предшественников и что она разом уничтожила всю массу иррациональных представлений древнего человека о мире. На самом деле магия и то, что мы теперь назвали бы наукой, конструктивно взаимодействовали на протяжении многих веков. То, что мы подразумеваем, используя слово «магия», отражает наше понимание ошибок прошлого. Мы смотрим в прошлое под утлом, обусловленным триумфом современной науки. В соответствии с объемистой, восьмитомной «Историей магии и экспериментальной науки» (аналога «Истории магии» Гарри в реальном мире) будет вернее сказать, что современная наука впитала, абсорбировала магию, нежели что она ее заменила. На сегодняшний день слово «магия» относится к тем разделам магии, которые не были полностью абсорбированы, таким, например, как астрология. Хотя и не все положения, цели и методы магии были абсорбированы современной наукой, с некоторыми из них это, без сомнения, произошло.
В истории реального мира не все магии одинаковы. Помимо «черной» и «дьявольской» магии, есть также давняя традиция «натуральной» магии, которая зависит не от поддержки со стороны духов, чьи знания тайн природы, как считается, превосходят знания простых смертных, а от понимания многочисленных законов природы или «соответствий». Важным моментом здесь является то, что и современная наука, и традиция «натуральной» магии — это методы исследования естественных процессов, цель которых, в каждом из случаев, не просто объяснить или понять, но, что гораздо важнее, спрогнозировать и направить эти процессы, чтобы в перспективе улучшить условия человеческой жизни. Более того, и те, кто занимается естественной магией, и современные ученые добиваются этого, комбинируя эксперимент и математический анализ естественных явлений. Магия вовсе не доказала свою ложную сущность — скорее «естественные философы» (старое название ученых, до того как в девятнадцатом веке было выдумано слово «ученый» — отсюда и выражение «философский камень») оставили относительно бесплодные поиски скрытых (или «оккультных») свойств материи в пользу относительно многообещающих конструктивных объяснений ранней современной науки. Тогда как существо объяснений ранней современной науки, ограниченных механикой движущихся частиц («атомов», а позднее «молекул»), резко расходилось с традицией естественной магии, глобальная практическая цель оставалась той же, а именно — прогнозировать и направлять течение природных процессов.
Среди различных направлений естественной магии, которые процветали до, во время и некоторое время после возникновения современной науки, особо популярной была алхимия, во многом благодаря влиянию Парацельса (умершего в 1541 году), чей бюст стоял в коридоре в Хогвартсе (ОФ). Практика алхимии, как и практика любых других видов естественной магии, колебалась между мистицизмом и практическими, или прикладными, исследованиями. До Парацельса практическая алхимия занималась в основном попытками преобразить в золото неблагородные металлы. Философский камень был вожделенным ингредиентом, который не только бы исцелял неблагородные (или «больные») металлы, трансформируя их, но и продлевал жизнь всякому, кто бы его проглотил. Парацельс расширил горизонты алхимии, включив в них успешную разработку металлических препаратов для лечения болезней, против которых конвенциональные методы периода Возрождения оказывались неэффективны. В этом смысле его работа определенно была предтечей современных химических исследований.
Развитие современной науки породило современный мир — мир маглов. Но в книгах Ролинг бок о бок с этим миром (миром, к которому мы привыкли) и в тесных, симбиотических отношениях с ним продолжает существовать мир магии. Вовсе не уничтоженная и не абсорбированная, магическая практика просто ушла в подполье, затаившись от мира маглов. Ролинг описывает общество ведьм и колдунов, живущих с комфортом, хоть и замкнуто, в непосредственной близости от современного мира. Ведьмы и колдуны Ролинг могут свободно пользоваться техникой и прочими продуктами современной науки, но они в качестве средств взаимодействия с миром предпочитают силы природы, объединенные с магией. В мире Гарри Поттера магия столь же распространена и столь же эффективна, как и использование прикладных наук в нашем мире.
К концу 1880 годов плоды современной науки стали преобразовывать западное общество на всех уровнях — неуклонный поток новых приспособлений проник во все сферы человеческой жизни. На сегодняшний день большинство жителей западного мира полностью зависит от техники, основная часть которой работает на электричестве. Точно так же, как техника вплетена в нашу жизнь, магия вплетена в жизнь ведьм и волшебников мира Гарри. Ролинг предлагает читателям множество тому примеров, наиболее яркий из которых — посещение Гарри дома Уизли, где он наблюдает, как миссис Уизли щелкает по раковине, в результате чего «посуда принимается мыть саму себя под тихое позвякивание» (ТК). Гарри разглядывает ее полки, которые набиты такими книгами, как «Заворожи свой сыр», «Магия для пекаря» и «Пир за одну минуту — это волшебно!» (ТК). Большая часть магии в книгах Ролинг очень похожа на естественную магию.
Как и следовало ожидать от школы, основанной естественными магами, основной упор в программе обучения в Хогвартсе делается на практику, а особенно на использование магических сил для достижения определенных эффектов, таких как левитация или трансфигурация. Магия — инструмент, и, как и любой инструмент, оценивается своей полезностью. Так, Гермиона Грэйнджер критикует приспособления Фреда и Джорджа как магию, «от которой нет никакого проку» (ОФ), тогда как профессор Снегг рекомендует Окклюменсию как темный, но «крайне полезный» раздел магии (ОФ).
Герои Ролинг также принимают как должное другую посылку, общую для традиции естественной магии и современной науки, а именно, что достигнутый результат проистекает из успешного манипулирования изначально естественными процессами. Гермиона хочет понять, как действуют «безголовые шапки» Фреда и Джорджа. Она предполагает, что они представляют собой просто умелое манипулирование естественными, хотя и скрытыми силами. Трудно ошибиться в том, какой образ мыслей стоит за ее попыткой объяснить это явление: «В общем, очевидно, это какая-то разновидность Заклинания на Невидимость, и это довольно неглупо — расширить поле невидимости за пределы заколдованного предмета… Полагаю, чары не смогут действовать долго…» (ОФ). Гермиона ищет объяснение в терминах основополагающих закономерностей или законов природы, подобно любому из естественных магов или современных ученых, руководствуясь схожим образом мыслей, Артур Уизли предается личным и профессиональным восторгам по поводу технологий маглов, часто выражая свое восхищение очередными свидетельствами хитроумия маглов, например билетными автоматами, которые они с Гарри видят в лондонском метро (ОФ). Рон объясняет Гарри, что гараж Уизли забит предметами из мира маглов и его отец с ними экспериментирует — разбирает на части, заколдовывает, затем снова собирает, чтобы понаблюдать за эффектом, как в случае с прославленным летающим автомобилем Уизли (ТК).
Персонаж, который, пожалуй, лучше других отражает традицию естественной магии и, таким образом, показывает, сколь мало отделяет ее от современной науки, это специалист по изготовлению зелий Северус Снегг. Его вступительная речь перед учениками первого года обучения весьма показательна:
— Здесь вы будете постигать науку и строгое искусство изготовления зелий. Поскольку никаких легкомысленных маханий палочками тут не требуется, некоторые из вас, возможно, и не сочтут происходящее колдовством. Я полагаю, что излишним было бы требовать от вас истинного понимания того, как прекрасны кипящий котел и мерцающий пар над ним, или ожидать, что вы по достоинству сможете оценить хрупкую мощь настоя, пробирающегося сквозь вены, обволакивая сознание, затуманивая чувства… Я могу обучить вас, как сварить славу, приготовить счастье, даже закупорить смерть (ФК).
Связь зелий с алхимией эпохи Возрождения становится очевидна из вопросов, которые продолжает задавать Снегг, о том, что получится, «если смешать толченый корень асфоделя с отваром полыни», о разнице между «монашьим клобуком и волчьей пагубой» и прочих снадобьях из «Тысячи чудодейственных трав и грибов» (ФК). Первый урок зелий Гарри — лабораторное занятие, на котором будущие колдуны и ведьмы пытаются изготовить зелье для лечения нарывов.
Еще более подкрепляет аналогию между магией в книгах о Гарри Поттере и современной наукой тот факт, что неразборчивое использование магии в мире Гарри создает проблемы, аналогичные проблемам, создаваемым злоупотреблением прикладных наук в нашем мире. Именно из-за магии Великаны стали вымирающим видом, и именно магические способности Великаны ненавидят в ведьмах и колдунах больше всего (ОФ). Чтобы противостоять подобным проблемам, существуют разнообразные органы регулирования, такие как «Отдел злоупотребления магией», «Государственная метлоинспекция», «Центр контроля за привидениями» и «Отдел регулирования и контроля за волшебными существами». Отсюда видно, что, несмотря на пользу от магии, злоупотребление ею, так же как и злоупотребление прикладными науками, имеет негативные последствия.
Отступление: фантазия и эпистемология морали
В аналогии между магией и прикладной наукой гораздо больше практического смысла, чем может показаться на первый взгляд. Ведь если аналогия столь близка, как мы предполагаем, то этические истины, применимые в одном случае, применимы также и в другом.
Что общего у этого наблюдения с книгами Ролинг? Эта книги, как заметили несколько авторов данного сборника, несут этический «заряд». В книгах настойчиво возникают вопросы, которые традиционно были заботой людей, пишущих об этике: добро и зло; дружба и утрата; выбор и личность. Эти книги, что не характерно для современной художественной литературы, учат читателя, как ему жить.
Неудивительно, что многие из проблем, с которыми сталкиваются герои книг Ролинг, связаны с правильным применением магических сил. Выбор между магией, преподаваемой в Хогвартсе, и Темными искусствами — лить наиболее очевидный пример. Всемирное магическое сообщество также регламентирует поведение своих членов посредством сложной системы директивных и юридических требований, от школьного дуэльного кодекса до «Декрета о надлежащем ограничении колдовства среди несовершеннолетних». И то, как герои используют магию, всегда оценивается, скрыто или явно, даже когда речь идет о неподконтрольной магии. Не существует правила, запрещающего провести всю свою жизнь, глядя в Зеркало Эйналеж[55]. Но Дамблдор объясняет Гарри, что здесь есть опасность — опасность потратить свою жизнь.
Сила книг Ролинг в том, что их автор не относится к этим проблемам как уникальным для положения ее персонажей, к проблемам, принадлежащим социальному контексту, полностью отличному от нашего. Эти книги потеряли бы большую часть своей привлекательности, если бы они не рассказывали о ситуациях, в которых все мы зачастую оказываемся. Персонажи Ролинг озабочены тем, как использовать магию, поскольку магия — это основное средство их существования. Они человеческие существа, чьи жизни пронизаны магией, так же как наши — прикладной наукой. Короче, герои Ролинг относятся к магии точно так же, как мы относимся к деятельности вроде садоводства, вождения машины или планирования семьи.
Книги Ролинг предлагают нам, наряду с прочими дарами, этику магии. И аналогия, детально проработанная в первой части этой главы, позволяет нам рассчитывать, что этика магии мира Гарри, переведенная должным образом, подойдет также для нашего мира.
Этика магии у Ролинг
Так какова же этика магии Ролинг? Чтобы это узнать, давайте сперва посмотрим, что характеризует ее отрицательных героев и их использование магии, а затем попытаемся вывести из «сути злой магии» соответствующую ей «суть доброй магии».
Хотя Сириус Блэк и справедливо замечает, что «мир не делится на хороших людей и Пожирателей смерти» (ОФ), однако же Ролинг явно рассматривает Волан-де-Морта и его Пожирателей смерти, да и практикующих Темные искусства в общем, как парадигмы зла. Таким образом, мы можем рассмотреть этих людей, а также силы, которыми они пользуются — Темные искусства, — чтобы получить представление о том, что значит «злая магия».
Темные искусства — это широкая категория, объединяющая всё, от различных видов опасных существ (гоблины, боггарты и дементоры) и предметов, вроде сушеных голов в магазинах в Ноктурн-алле и склянок с кровью в Гриммо-плейс, до трех заклинаний, называемых «непростительными».
Эти заклинания — лучший пример, чтобы с него начать, из-за четкой связи между ними и человеческими действиями, а также поскольку они отмечены в книгах как особенно страшные. Что же делают Непростительные проклятия? Вкратце, они подчиняют тех, кто к этому восприимчив, и подчиняют их полностью. Каждый из этих терминов нам необходим, так что давайте рассмотрим их по очереди.
Непростительные проклятия подчиняют других. Одно из них убивает, другое истязает, а третье отбирает волю, превращая человека в инструмент произнесшего проклятие. Хотя Волан-де-Морт со своими Пожирателями смерти обычно применяют эти проклятия к людям, и это, безусловно, то, что магическое сообщество старается в первую очередь предотвратить, существует возможность применять их и к другим существам, подверженным этим формам подчинения: ко всему живому, в случае с Аванда Кедавра; ко всему, способному страдать, в случае с Круциатусом; ко всему, обладающему волей, в случае с Империусом. Барти Крауч Младший, притворившись учителем, на одном из уроков в Хогвартсе применяет их к паукам.
Стоит спросить: стал бы хороший (в этическом смысле) учитель так поступать? Ученики, выйдя с урока, спрашивают друг у друга, не повлечет ли это «проблемы с министерством, если там прознают…» (КО). Вплоть до заключительной страницы Ордена Феникса, единственными людьми, применившими эти проклятия, не считая соратников Волан-де-Морта, были Долорес Амбридж (парадигма зла в своем роде) и Гарри, который пытался таким образом отплатить Белатрисе Лестрейндж за убийство Сириуса. Но Гарри не удается правильно применить проклятие, поскольку, как говорит ему Белатриса, «тебе нужен правильный настрой» (ОФ). Выясняется, что необходимо желать власти, соответствующей каждому из проклятий, чтобы действенно их использовать, и таким образом ни одна добрая ведьма или добрый волшебник не могут успешно их использовать, даже на пауке. Дамблдор не мог их использовать — по меньшей мере, пока оставался собой. Как Лестрейндж говорит Гарри: «ты должен по-настоящему желать причинить боль — наслаждаться болью…» (ОФ). Ее слова проливают свет на замечание Барти Крауча Младшего, который говорит, что «Аванда Кедавра — это проклятие, требующее мощной магии; вы все сейчас можете вынуть свои палочки, направить на меня и произнести нужные слова, и я сомневаюсь, что у меня хотя бы пойдет из носа кровь» (КО). Выходит, что от Непростительных проклятий нет никакой пользы — ведь использовать их может лишь порочный человек. Мы вернемся к этому через мгновение.
Будет недостаточно просто сказать, что Непростительные проклятия дают власть над другими, поскольку все заклинания в какой-то мере это делают, а книги Ролинг не хотят заставить нас думать, что колдовство, которые ученики Хогвартса используют друг на друге во время поединков (Петрификус Тоталус, Тарантелла и т д.), заведомо проблематично. Несомненно, заставить человека окаменеть или склеить человеку ноги — это тоже форма власти. Но власть, характеризующая Непростительные проклятия, — другого порядка. Это полная власть. Смерть — это явный случай полной власти, так что очевидно, как Аванда Кедавра соответствует этому критерию. То же и с заклинанием Империус. Этим заклинанием один человек порабощает другого, так что жертва становится просто инструментом и не является больше независимой личностью. А как насчет заклинания Круциатус? Оно тоже отвечает критерию. Как отмечали ряд философов, писавших об истязаниях, цель истязаний — разрушить личность истязуемого, иногда чтобы превратить его в инструмент, но всегда — чтобы забрать у него потенциально противостоящую силу. В таком случае власть действительно полная[56].
За любой попыткой свести этическую реальность к набору правил стоит одна или более практических целей, которым служит эта попытка. В мире Гарри обозначение лишь этих заклинаний как Непростительные проклятия, похоже, служит как нуждам закона, так и потребностям образования. Обозначение этих заклинаний как «непростительные» помогает обществу давать эффективные и, как правило, верные оценки в вопросах, кого посадить в тюрьму и чему учить детей. Но остается возможность применять иные заклинания для получения власти над другими, и остается возможность использовать власть массой иных, законных способов. Часто оказываются возможными двоякие толкования (а Дамблдор и Волан-де-Морт в этом спецы), как, например, в случае с памятливыми чарами. В книгах Ролинг Джилдерой Локхарт оценивается в целом как плохой человек за то, что он крадет славу, принадлежащую другим, забрав у этих других часть их самих — их память. Но Кингсли Шакльболт использует патентованные памятливые чары Локхарта против Мариэтты, подруги Чжоу Чанг, когда Мариэтта чуть было не разоблачила Защиту Гарри от Темных искусств, и, сделав это, Шакльболт удостаивается одобрения. Мы можем сказать, что в первом случае предполагаемая власть более полная, а во втором — менее. Но даже если таким образом можно объяснить, почему определенное использование памятливых чар будет оценено так, а не иначе, это объяснение никогда не зайдет столь далеко, чтобы создать полностью самодостаточный набор основополагающих правил. Правила — это почти всегда упрощение реальности, которую невозможно полностью разложить по полочкам.
Чем еще характерны неприемлемые формы власти, примером которых служат Непростительные проклятия? Вспомните неспособность Гарри применить заклинание Круциатус к Белатрисе Лестрейндж и ее объяснение того, почему у него не получается. Его желание причинить ей вред недостаточно искреннее. Сердцем он не с проклятием, сердцем он с Сириусом. Отсюда мы можем извлечь урок, что, как уже говорилось, необходимо быть порочным, чтобы уметь использовать это или любое другое Непростительное проклятие. Чтобы стать мастером Темных искусств, человек должен определенным образом исказить свой характер — он должен полностью отдаться желанию властвовать. Это наблюдение позволяет нам полнее понять, почему предметы и нечеловеческие существа, которых герои Ролинг соотносят с Темными искусствами, примыкают к этой категории. Все они — плоды или сообщники сущности, жаждущей властвовать, жаждущей низвести все создания, подверженные ее влиянию, до положения инструментов или вещей.
Это наблюдение также помогает нам понять таинственное высказывание Дамблдора, когда он говорит с Волан-де-Мортом во время поединка в предпоследней главе Ордена Феникса Дамблдор говорит Волан-де-Морту, что его величайшая слабость в том, что он не способен понять, что существуют вещи страшнее смерти. Философ, прочитав это, не сможет не вспомнить «Горгий» Платона, где Сократ противопоставляет жизнь, посвященную избежанию страданий и смерти, жизни, посвященной избежанию неправедных поступков, и доказывает, что первый путь разрушителен, вредит душе человека и отсекает его от дружбы, так же как и от свободы. Описание Ролинг взаимоотношений между Волан-де-Мортом и Пожирателями смерти читается как иллюстрация мыслей Сократа. Последователи Волан-де-Морта пресмыкаются перед ним; хотя, возможно, они когда-то и полагали, что Темные искусства являются средством достижения власти и, таким образом, определенного рода свободы, у них теперь нет никакой свободы, а также нет обоюдности между ними и их господином. Теперь у них один выбор — служить его прихотям или умереть.
Со своей стороны, тиран Волан-де-Морт нанес больше вреда самому себе, нежели любому из них. Он преследует Философский камень в надежде восполнить запас своей жизни, истощенный использованием темных сил. Бестелесный, если только он не «разделяет с кем-нибудь тело» (ФК), он в отчаянии потребляет кровь единорога, чтобы оставаться в живых, зная при этом, что, как объясняет Гарри кентавр Флоренц, результатом подобного преступления против природы будет проклятая жизнь (ФК). Поглощенный желанием стать господином в своем кругу, Волан-де-Морт обрекает себя на участь, худшую, чем смерть, поскольку его «величайшая слабость» — навлеченная на себя слепота в этом вопросе. Он, как сказал Сократ по поводу тирана Архелая, несчастен и жалок. Можно услышать печальные нотки в голосе Дамблдора, когда он говорит с Волан-де-Мортом или о нем, некогда блестящем ученике, человеке, который познал настоящее страдание. Когда они встречаются, Дамблдор упорно называет его «Том».
В книгах Ролинг можно выделить два основных типа предосудительных действий, лишь один из которых мы до сих пор обсуждали. Первый — это те действия, о которых мы говорили: действия, дающие полную власть над другими. Например, какую проблему Гермиона и Дамблдор видят в том, как магическое сообщество обращается с домовыми эльфами? Похоже, что магическое сообщество имеет над ними полную власть — считая их и, в свою очередь, обращаясь с ними как с вещами. В случае с Великанами мы видим, как эта власть приводит практически к полному их уничтожению.
Но есть и другой тип предосудительных действий: действия, угрожающие раскрыть магическое общество внешнему миру. Существует масса юридических и этических санкций, касающихся разглашения сведений о магическом обществе, и, тогда как даже положительные персонажи порой смотрят на эти ограничения сквозь пальцы, у нас нет свидетельств того, что Ролинг подвергает сомнению их ценность. В таком случае уместно будет спросить, чем оправданы эти ограничения?
Они не оправдываются никакой физической угрозой магическому обществу. В Узнике Азкабана мы узнаем, что средневековые сожжения ведьм не смогли навредить ни одной настоящей ведьме; ведьма напустит чары, которые нейтрализуют пламя, и будет стоять посреди костра, не чувствуя ничего, кроме «легкой щекотки» (УА). Похоже, что и современные технологии не могут как-либо навредить магическому обществу. Места, где они живут и работают, невидимы маглам. В описании платформы девять и три четверти, а также «Гриммо-плейс» Ролинг даже намекает, что владения магического общества вовсе не существуют для маглов. Непохоже, также, что маглы могут случайно забрести в «Гриммо-плейс». Он не просто невидим для них; его там даже нет[57].
Если эти ограничения созданы не для физической защиты магического общества, наиболее убедительным их оправданием может быть то, что они защищают магическое общество в каком-либо другом смысле или/и защищают других. Мы видим, что оба эти оправдания справедливы в книгах Ролинг. И эти основополагающие оправдания явно связаны с нашими наблюдениями по поводу доброй и злой магии, о которых мы здесь писали. Посмотрите на случаи, что больше всего беспокоят Артура Уизли, который работает в Ведомстве по Злоупотреблению Предметами маглов, случаи вроде извержения туалетов на Бетнал-грин. Уизли говорит: «Тут дело даже не в том, что надо возмещать ущерб, скорее тут дело в позиции, которая ведет к вандализму, Гарри. Допекать маглов может показаться некоторым волшебникам забавой, но это выражает нечто более глубинное и опасное…» (ОФ). Что за «позиция» и «нечто», о которых он говорит, если это не нарушение прав маглов, которые перед лицом магических сил особенно подвержены угнетению? Общество не обязуется не вмешиваться в жизнь маглов или не защищаться от физической угрозы, оно обязуется защищать жизнь каждого колдуна и каждой ведьмы и всего магического общества в целом и, вовсе не случайно, защищать других, подверженных угнетению.
То же самое можно сказать и относительно разнообразных ограничений магической деятельности ведьм и колдунов во время учебы. Эти ограничения, направленные на несовершеннолетних, служат образовательным целям. Могут также сказать, что они нацелены на защиту юных ведьм и колдунов (и тех, кто вокруг них) от случайных травм, но в этом случае большинство действительных ограничений не смогут быть убедительно оправданы. Они могут, однако же, быть убедительно оправданы на основании их вклада в защиту личных и общественных нравов и, следовательно, других уязвимых существ (в долговременной, а не в краткосрочной перспективе). Как мы уже отмечали, любая магия манипулирует и, таким образом, в некоторой мере подчиняет себе среду обитания волшебников. Если, как мы уже доказывали, худшее, что может случиться с ведьмой или колдуном, — это стать пленником духа власти, то становится очевидной важность того, чтобы незрелых членов общества учили не только пользоваться магией, но и ограничивать себя в ее использовании. Им нельзя позволять использовать магию исключительно на свое усмотрение, поскольку власть, которую они получают, велика и опьяняет. Посмотрите, к примеру, сколь часто Гарри испытывает искушение заколдовать своего дядю, тетю и кузена, чтобы подчинить их, а не иметь с ними дело на равных, что гораздо труднее.
Таким образом, в «Декрете о Надлежащем Ограничении колдовства среди несовершеннолетних» мы видим сильное формирующее намерение, и оно связано, как и любая часть этики магии у Ролинг, с фундаментальным различием между доброй и злой магией. Этот декрет, как и любое правило, которое возлагает на себя магическое общество, существует в значительной мере затем, чтобы защитить устои индивидуума и общества в целом — при помощи обучения незрелых членов этого общества.
Заметьте также, что без ученой степени Хогвартса или аналогичного заведения никто, независимо от таланта, не имеет права пользоваться магией. Хогвартсское образование, которое в такой же мере этическое, как и техническое — это единственный авторизированный доступ к использованию этих сил. (Обратите внимание на периодические битвы за место директора, побуждаемые предположением, что эта должность позволит находиться у руля, которым можно направлять формирование юного поколения.) Обучение техническим предметам полностью пропитано совместно выработанной этической позицией преподавателей.
Магическое общество в мире Гарри во многом аналогично секте амишей в реальном мире: самоотделившаяся группа, характеризующаяся тщательным саморегулированием своих благоприобретенных возможностей, будь они магические или технические. Внутри каждого из обществ есть те, кто относится к остальному миру с подозрением и неприязнью. В магическом мире это колдуны и ведьмы вроде Малфоев, зацикленные на своем происхождении (характерная одержимость для выпускников колледжа Слизерин). Но не меньше есть и таких (включая и некоторых слизеринцев), которые не имеют предрассудков, а просто считают разделение и четкую общественную дефиницию полезной и необходимой. Дефиниция в каждом из случаев — это вопрос того, какие возможности доступны каждому, возможности, оцениваемые в показателях воздействия на индивидуальные и коммунальные нравы — в показателях позиции по отношению к миру и его обитателям, которую эти возможности вынуждают занимать. Общество хочет запретить себе и своим членам определенные возможности, которые считаются в целом вредными для общего блага. Такие запреты — не просто вопрос удаления от мира, но акты самоопределения, которые основываются на готовности терпеть неудобства или даже умереть, но не угнетать других. Аналогично темные колдуны и ведьмы именно из-за того, что они отказываются устанавливать пределы своему использованию магии, скорее других нарушают общественные ограничения, включая ограничения на разоблачение общества: они те, кто заставляет извергаться туалеты и вращает ни в чем не повинных маглов в воздухе во время Кубка мира по квиддичу.
Назад к реальности
Вкратце обсудим, какое применение в нашем мире может найти этика магии, предложенная Ролинг. Многое понятно уже из предыдущих параграфов. Возможности, получаемые нами благодаря прикладной науке, велики, но способны опьянить. Все они касаются, в той или иной степени, манипуляций миром, а некоторые доводят эти манипуляции до степени абсолютной власти. Позиция, которую большие возможности вынуждают занять человека, — плохая позиция, опасная для самого человека, общества, в котором он находится, и всего того и всех тех, чему и кому доведется оказаться у него на пути. Перед лицом этого требуется готовность части общества, политической или гражданской, обдумать, использование каких возможностей себе разрешить, а что необходимо настрого запретить. И это не просто вопрос исключения дурного использования по существу своему нейтральных сил. Непростительные проклятия — это не просто вредоносное использование нейтральных сил. Это проклятия. Главные выводы этики Ролинг резко контрастируют с конвенциональным почтительным отношением к технологии: «технология безразлична к тому, как мы будем ее использовать, так что всё, что нужно, — использовать ее во благо; никакие возможности не должны отвергаться человеком категорически». Вот пример для размышления: выбор пола ребенка для соответствия предпочтениям родителей — возможность, которой нельзя воспользоваться без того, чтобы увидеть в своем ребенке (до определенной степени) товар потребления.
Этика Ролинг предполагает важность ограничения себя, но не только в «дурном применении», но и в использовании определенного рода возможностей, направленных против других, основанных на позиции по отношению к миру, которую эти возможности побуждают. Из готовности к этому со стороны части людей естественным образом проистечет множество самоограничений, принимаемых на себя целыми сообществами. Подобные самоограничения станут частью повсеместно внедряемых образовательных программ, основным элементом которых будет «технологическое образование». Но не то технологическое образование, к которому мы привыкли, — учить детей пользоваться компьютером. В любом случае, многие из них понимают в этом больше, чем их учителя. Скорее, требуемое образование — это изучение того, как компьютер (и прочая техника) побуждает нас думать и обращаться с тем, что нас окружает, а также обучение тому, как делать правильный выбор из возможных способов использования техники. То, что нам требуется, — это изучать, как «особые возможности» используют нас. Но больше всего нам требуется всеобщая приверженность идее, что существуют бедствия похуже, чем неудобство и даже, по большому счету, чем страдания и смерть. Столкнемся ли мы с этими бедствиями — отчасти вопрос того, научимся ли мы делать правильный выбор между нашими «особыми возможностями» и иногда говорить «нет». Нужно поблагодарить Дж. К. Ролинг за то, что она напомнила нам об этом.
Зеркало Эйналеж: почему следует внять предостережениям Дамблдора[58]
Шон Е. Клейн
Каково ваше самое заветное желание? Возможно, вы его знаете и усердно трудитесь над его воплощением. Или, возможно, вы его не знаете, или же ваше желание похоже на Золотой Щелчок — быстрое и неуловимое. Может, вы думаете, что знаете, а на самом деле ошибаетесь и сильно удивитесь, даже поразитесь, узнав, чего вы действительно хотели больше всего. Тогда как самоанализ или психотерапия могут позволить маглам узнать свои желания, у Гарри Поттера есть способ полегче. Ему достаточно просто заглянуть в Зеркало.
Зеркало Эйналеж
Гарри случайно обнаруживает Зеркало Эйналеж в заброшенном кабинете Хогвартса. Он сразу же замечает на нем страшную надпись: «Эйналеж еонт еваза эйнеж арт оень ши диву» (ФК). Это необычное зеркало — и в этом нет ничего удивительного для мира, где машины летают, а портреты разговаривают. Когда Гарри смотрит в Зеркало, он видит не свое отражение, а отца и мать, которые ему улыбаются и даже машут руками. Он немедленно оглядывает комнату, но его родителей в ней нет, они — только в Зеркале. Сам Гарри, конечно же, сирота, чьих родителей убил Волан-де-Морт, когда Гарри был младенцем. Так что увиденное наполняет Гарри восторгом — хотя этот восторг и смешан с печалью.
Хотя Гарри и не имеет представления о том, каковы возможности необычайного Зеркала, он продолжает тайком туда приходить и даже приводит Рона, чтобы и он посмотрел. Когда Гарри приходит в третий раз, там его ожидает Дамблдор, который раскрывает секрет Зеркала. Это Зеркало, говорит он Гарри, «отражает лишь самое наше заветное, самое сокровенное желание — ни больше, ни меньше» (ФК). Оно показало Рону то, чего тот больше всего желал: выбиться из-под тени своих старших братьев и затмить их всех. Гарри оно показывало то, чего он хотел больше всего: родителей. Об этом и говорится в таинственной надписи, ведь ее нужно читать задом наперед: «Увидишь не отражение, а заветное желание».
Предостережение Дамблдора
После того как Дамблдор открывает Гарри, какими возможностями обладает Зеркало Эйналеж, он говорит ему:
Зеркало не прибавляет нам знания, не открывает истину. Многие, не в силах расстаться с Зеркалом, умирали подле него, зачарованные видениями. Другие теряли разум, пытаясь разгадать, происходило ли в самом деле то, что они в нем видели, — или даже возможно ли это (ФК).
Далее он предостерегает Гарри, что «тот, кто углубляется в мечты — забывает о жизни». Дамблдор говорит Гарри, что назавтра Зеркало унесут и чтобы он его больше не искал.
Потерять разум или умереть — не слишком привлекательная перспектива, но почему это Зеркало должно привести к подобным результатам? И наконец, почему мы должны внять предостережению Дамблдора, что не стоит углубляться в мечты?
Знание и истина
Дамблдор намекает, что те, кто смотрится в Зеркало, могут спутать изображение с реальностью. Эта проблема является примером традиционного различия между видимостью и реальностью, которое, по словам Бертрана Рассела, есть «одно из тех различий, что приводит к наибольшим проблемам в философии»[59]. Основой этого различия является соображение, которое Дамблдор, похоже, разделяет, что видимость может помешать нам обрести знание. Тогда что такое знание? Философы обычно определяют знание как некое убеждение о мире, которому есть достоверные доказательства и которое является истинным. Если мы утверждаем, что «Сириус предал Джеймса и Лили Поттер», но позже обнаруживаем, что это не так, мы не рассматриваем это утверждение как знание — даже если мы верили в это благодаря достоверным сведениям, — поскольку оно не истинно. Поскольку, чтобы утверждение являлось знанием, оно должно быть истинным.
Это, естественно, поднимает вопрос: что значит быть истинным? Тогда как философы тысячелетиями спорили о том, как полностью и должным образом оценить истину, многие говорили, что истинное утверждение — это утверждение, которое соответствует или совпадает с внешней реальностью — теория соответствия истины. Если Гарри утверждает, что Сириус — анимаг, то это утверждение истинно, только если Сириус действительно может превратиться в собаку или другое животное. Многие добавляли к этой точке зрения, что истинное утверждение должно также полностью быть согласованным с остальными нашими убеждениями. Некоторые философы шли дальше, заявляя, что эта когерентность — не только составная часть того, почему утверждение истинно, но и одной когерентности достаточно, чтобы показать, что утверждение истинно. Однако утверждение может хорошо подходить к остальным нашим убеждениям, давая при этом неверное представление о реальности. Например, прежде чем Гарри узнает правду о Сириусе, убеждение, что Сириус предал родителей Гарри, является вполне согласованным с другими его убеждениями, — но вскоре он обнаруживает, что это утверждение ложно. Но все же согласованность представляется важной компонентой для распознавания истинности утверждения. Так, утверждение Гарри, что Сириус — анимаг, если оно истинно, должно хорошо вписываться в его остальные представления: что существуют анимаги, что некий черный пес следует за ним повсюду, что Люпин и отец Гарри тоже были анимагами, и так далее.
Третий способ распознавания истины — новейший в философии — прагматический. Разработанный Чарлзом Пирсом, Уильямом Джеймсом и другими, этот под ход ставит во главу угла пригодность утверждения. Истина, по этой теории, привязана к наблюдаемым результатам, которые мы получаем, применяя наши убеждения. Так, утверждение, что Сириус — анимаг, окажется истинным, поскольку Гарри может действовать исходя из него: разыскивать черную собаку, в которую превратился Сириус, и в результате найти Сириуса. Как и когерентный подход, прагматический подход указывает на важную составляющую истины — истинные убеждения должны быть в определенном смысле полезны и должны иметь видимые результаты, — но этот подход не может самостоятельно определить истину. Убеждение, будучи ложным, может все же быть полезным и принести видимые результаты. Например, убеждение Гарри, что Сириус опасен, оказывается полезным. Оно также подтверждается опытом Гарри, до тех пор пока он не узнает истину.
Мы видим, почему различие между реальностью и видимостью приводит к таким затруднениям. Если мы можем спутать изображения в зеркале с истинным положением вещей — или, по крайней мере, можем поддаться искушению углубиться в изображения наших воплощенных желаний, подменяя тем самым реальность, — тогда не существует ли опасность спутать видимость с реальностью и, таким образом, не суметь обрести знание? Нечто, являющееся простой видимостью, а не реальностью, все же может обладать когерентностью с нашими убеждениями, но поскольку это лишь видимость, не будет соответствовать реальности. И таким образом, простая видимость не будет истиной и не будет знанием. Поэтому Дамблдор предупреждает Гарри, что Зеркало не дает ни знаний, ни истины. Наше знание — это истинная оценка того, каков есть мир. Если мы не сможем распознавать настоящие признаки мира и вместо этого будем погружаться в чистую видимость, тогда мы не сможем обрести знание или истину.
Сны Декарта
Со времен Платона философы пытались разрешить проблему того, как отличать видимость от реальности. Одним из таких философов, попытавшихся определить знание, был французский философ семнадцатого века Рене Декарт. Одной из основных забот Декарта было найти определение знания, которое бы не пало жертвой скептицизма — точки зрения, что у нас нет и не может быть знания. В своих «Медитациях о первой философии» Декарт на время принимает точку зрения откровенного скептика для того, чтобы уничтожить скептицизм[60].
Подобно хорошему скептику, Декарт отвергает любое из своих убеждений и мнений, если есть хоть какая-то причина в них усомниться. Причина сомневаться может быть просто притянутой за уши — Декарт даже создает воображаемого Злого Демона, который способен ввести человека в обман и заставить его иметь ложные представления о вещах, которые мы считаем определенными, таких как математика. Этот Демон мог, к примеру, заставить человека считать, что 2+2=5 или что в треугольнике четыре угла. Таким образом, Декарт подвергает сомнению даже свои представления о математике. Сомневаясь столь основательно и столь сильно, он ищет какую-нибудь идею или мнение, в которых нельзя усомниться. Если он сможет найти такое мнение — такое, которое никак не может оказаться ложным, — Декарт докажет неправоту скептиков. Тогда бы мы знали нечто, не подверженное сомнению, и могли бы избегать иллюзорной видимости, зная истину о реальности. Поднимая мерило знания до предельной высоты — абсолютной несомненности, — Декарт считает, что может обнаружить фундамент знания перед лицом вызова, брошенного скептицизмом и дихотомией «видимость-реальность».
Декарт считал, что из-за очевидной обманчивости чувств реальность нельзя оценивать посредством их. Декарт пишет: «Я заметил, чточувства иногда обманывают нас, и считаю благоразумным никогда полностью не доверять тем, кто нас хоть раз обманывал»[61]. Если Декарт прав насчет этой обманчивости, тогда чувства дают только видимость, а не реальность.
Сны тоже привлекают внимание Декарта в контексте дихотомии «видимость-реальность». Часто, видя сны, мы полностью убеждены в их реальности. Как говорит Декарт: «нет четких признаков, по которым можно было бы отличить состояние бодрствования от состояния сна»[62]. Таким образом, мы можем часто принимать сны за действительность. К тому же мы знаем, что сны — как чистая видимость — не могут давать информацию о реальности и, таким образом, не могут дать нам знание. Более того, даже если мы сможем отличить бодрствование от сна, когда мы бодрствуем, все равно может случиться, что мы примем видимость наших снов за реальность, и это помешает нам получить знание[63].
Метод Декарта в конечном счете приводит его к утверждению, что основа знания — это знание собственного существования. Это его знаменитое cogito, ergo sum: «я мыслю, следовательно, существую». Декарт доказывает, что мы не можем быть обмануты этой мыслью; то, что «я существую», не может быть только видимостью. Это «неизбежно истинно всякий раз, как я это произношу или об этом думаю»[64]. Чтобы заблуждаться или чтобы наблюдать лишь видимость, для начала «я» должен существовать. Декарт, таким образом, думал, что нашел основу знания, свободную от риска ошибки.
Соглашаемся мы или нет с выводами Декарта, но мы вынуждены признать, что он поднял здесь реальную проблему: часть нашего опыта — например, сны и галлюцинации — может быть спутана с подлинной реальностью. Однако подобный опыт не может дать нам знание, поскольку настоящее знание касается реальности, а не видимости или иллюзий. И хотя мы можем и не иметь, да и не хотеть иметь абсолютную уверенность, которую ищет Декарт, мы все же должны заботиться о том, чтобы то, что мы считаем знанием, было истинным знанием реальности. В этом суть предостережения Дамблдора по поводу Зеркала Эйналеж. Как и сон, Зеркало даст нам не понимание реальности, а лишь голую видимость, не позволив получить знание или истину.
Машина Опыта
Более поздний американский философ, Роберт Нозик, предлагает иной способ взглянуть на предостережение Дамблдора не затеряться в мечтах перед зеркалом. Нозик предлагает представить машину, создающую виртуальную реальность — Машину Опыта, — которая позволяет нам испытать любой опыт на наш выбор[65]. Машина позволяет нам испытывать реалистичные, правдоподобные и абсолютно убедительные переживания. Ее можно запрограммировать, чтобы она позволила на своем опыте испытать жизнь величайшего игрока в гвиддич, чемпиона по волшебным шахматам или профессора по Защите от Темных искусств из Хогвартса. Машина Опыта может симулировать любой вид опыта, какой мы захотим, и даже создавать реалистичные и убедительные образы других, а также иллюзию нашего взаимодействия с ними. Более того, находясь в Машине, мы не будем знать, что мы в ней, так что не будем жалеть о тех, кто остался снаружи, и не будем понимать, что эти переживания ненастоящие.
Какой опыт мы бы ни выбрали, Машина заставит наши чувства ощутить всё, как оно должно быть. Если мы выберем полет в заколдованном автомобиле, мы почувствуем воздействие гравитации, ускорение и увидим открытый и бесконечный небесный простор. Машина будет воздействовать на наш мозг так, чтобы заставить нас думать и чувствовать, что мы летим в автомобиле, на метле или на самолете — если конвенциональный транспорт маглов больше нам по вкусу.
Подключиться…
Нозик спрашивает, захотим ли мы подключиться к Машине Опыта. Многие из нас, возможно, захотят это сделать ради отдыха или развлечения — вроде того, как использовался Голодек в «Стар Треке»[66]. Нозик предлагает нам подумать не о том, захотим ли мы использовать эту Машину для временного развлечения, а о том, захотим ли мы подключиться к ней, чтобы она заменила нам нашу жизнь? Предпочтем ли мы Машину Опыта нашей реальной жизни, как это сделали Сайфер в «Матрице»[67] и Реджинал Барклай в «Стар Треке»?[68] Если наша жизнь достаточно тяжела, мы, возможно, предпочтем Машину — и это можно понять. Почему бы не насладиться приятной симулированной реальностью, вместо того чтобы долго и мучительно умирать от рака? Более того, если мы придаем больше значения тому, что Уильям Джеймс называл «психологической реальностью» (в противоположность «метафизической реальности»), мы наверняка подключимся к Машине Опыта. Джеймс охарактеризовал такую реальность, как то, что относится к нашей «эмоциональной и активной жизни… Все, что побуждает и стимулирует наш интерес, — реально»[69]. В конце концов, наши «друзья» по Машине Опыта будут обходиться с нами именно так, как нам хочется. Нант любовные связи будут нас устраивать и полностью удовлетворять, учитывая наше добровольное забвение реального положения дел. Так что какая практическая разница может быть между жизнью в Машине Опыта и простой жизнью? Если мы ляжем в могилу, так и не став мудрее, что мы теряем?
…Или не подключиться
В противовес этому взгляду, похоже, есть веские причины не подключаться к Машине. Превалирующей причиной может быть то (как в примере Декарта со сном), что наш опыт не будет настоящим. Подобная жизнь будет жизнью видимости, а не реальности; и более того, «мы хотим жить по-настоящему»[70]. Не случайно тех, кто выбирает подключение к подобного рода симуляторам, обычно расценивают как людей, совершивших серьезную ошибку (Сайфер в «Матрице»), или больных (Барклаю ставят диагноз «голозависимость»). Чтобы увидеть, какое отношение Машина Опыта имеет к предостережению Дамблдора, давайте рассмотрим некоторые из причин, чтобы не подключаться, которые приводит Нозик.
Делать определенные вещи
Одна из причин, которую Нозик приводит в пользу того, чтобы не подключаться к Машине Опыта, формулируется так: «мы хотим делать определенные вещи, а не просто переживать опыт их делания»[71]. Жить свои жизни — а не только мечтать или думать о жизни — крайне важно. Действительно настоящая жизнь — это нечто, что нужно прожить деятельно. Как бы ни был реалистичен симулятор игры в квиддич, Гарри хочет летать на настоящей метле в настоящем небе, а не просто думать, что он испытывает опыт полета в небе.
Нам может помочь понимание различия между двумя видами знания. Один вид знания подразумевает глубокое знание чего-то или кого-то, полученное путем опыта, тогда как другой вид знания подразумевает знание суждений об этом предмете или человеке. Гермиона могла бы прочесть все книги, что есть в Хогвартсе, и узнать великое множество сведений о Хогвартсе, но, не посещая школу, она бы лишилась важного экспериментального знания о том, что значит сидеть в классе у Снегга, прятаться от Пивса и беседовать с Почти Безголовым Ником. Как бы ни была убедительна Машина Опыта Нозика, она никогда не сможет предложить нам настоящую возможность познать до глубины какой-либо опыт или, если уж на то пошло, другого реального человека. Машина не даст нам надежные свидетельства наших убеждений, и мы не сможем узнать, соответствуют ли наши убеждения реальности. Она может предложить нам лишь видимость, а не понимание реальности, и, так же как и во сне, мы не сможем получить знание, которое ищем.
Далее, если быть добродетельным и искать истинные ценности необходимо для жизни и преуспевания, то для Гарри лучше, чтобы он на самом деле был честным и на самом деле оставался цел и невредим, чем просто думать, что он честен или здоров. И лучше, чтобы Гермиона действительно преуспела в приобретении истинных ценностей, чем просто считала, что она их уже приобрела. Подобным же образом кажется очевидным, что лучше использовать защитное заклинание, если вас атакует Пожиратель смерти, чем просто думать, что ты его используешь. Так что мы не просто хотим делать вещи; мы должны делать вещи, чтобы жить и преуспевать. Машина Опыта опасным образом отсекает нас от возможности что-либо делать. У нас остается только опыт ощущений; мы не делаем того, что хотим и должны делать. Зеркало Эйналеж, аналогичным образом, тоже нас отсекает. Рон мог видеть себя выигравшим Кубок по квиддичу, но он вовсе не хотел это видеть — он хотел это сделать.
Быть определенным образом
Нозик предлагает рассмотреть еще одну причину в пользу того, чтобы не подключаться к Машине Опыта. Он говорит: «мы хотим быть определенным образом, быть определенными личностями»[72]. Например, Гермиона хочет быть умной, хочет получать хорошие оценки и знать все, что возможно, о колдовстве. Она хочет быть такой, а не просто думать, что она такая. Когда Рон смотрит в Зеркало, он взволнован тем, что видит себя старостой. Но Рон хочет быть старостой. Он не хочет, чтобы изображение в Зеркале было старостой — он сам хочет быть старостой. Гарри, аналогичным образом, хочет быть со своими родителями, а не с их изображениями.
Даже если бы Зеркало было настоящей Машиной Опыта и дало бы Гарри или Рону абсолютно убедительный и всеобъемлющий опыт, они бы столкнулись с той же проблемой. Нозик говорит нам, что «нельзя ответить на вопрос, каким является человек, который долго был подключен к Машине Опыта»[73]. Если бы Гарри был подключен к Машине Опыта и испытал опыт человека, всемирно прославившегося, изловив Волан-де-Морта и его последователей, мы не сможем спросить, хороший ли человек Гарри, раз он это сделал. Гарри этого не делал, так что вопрос лишен смысла. И вновь мы видим, что для того, чтобы опыт был настоящим, он должен базироваться на реальности, а не на голой видимости.
Философы проводят еще одно различие, различие между «быть» и «стать». Мы можем быть определенным образом, как, например, быть игроком в квиддич. Мы также можем быть вовлечены в процесс становления, как, например, Рон, который учится быть хорошим вратарем, что описано в Ордене Феникса. И мы можем увидеть, что часть тех случаев, когда мы хотим быть, требует, чтобы мы становились таковыми при помощи определенных процессов. Интересный пример этого имеется в Ордене Феникса: Гарри видит своего отца, когда тот был учеником Хогвартса, с помощью специального приспособления профессора Снегга, которое может хранить чьи-либо воспоминания. Поскольку Гарри всегда считал своего отца замечательным и высокоморальным человеком, он поражен и разочарован, увидев, как юный Джеймс Поттер жестоко мучает и издевается над юным Снеггом. Позже Сириус говорит Гарри, что его отец был «хорошим человеком. Многие бывают дураками в пятнадцать лет. Он это перерос» (ОФ). Джеймс Поттер, как и каждый из нас, должен был стать хорошим человеком, каковым он и стал. Он не мог сразу же стать хорошим; он должен был расти и работать над этим. Нравственная зрелость требует процесса ее накопления.
Эта точка зрения напоминает точку зрения Аристотеля, что эвдемония, или долговременное, истинное счастье и благоденствие — это нечто, что нужно классифицировать как деятельность[74]. Чтобы быть счастливым, в понимании Аристотеля, необходимо заниматься определенными видами деятельности, подобающими «разумному животному». Быть хорошим — это не то, чем человек является, а то, чем он должен становиться, непрерывно находясь в процессе становления. Если мы будем пренебрегать жизненным становлением — тратя жизнь на мечты перед Зеркалом или в Машине Опыта, — мы никогда не сможем быть такими, какими хотим быть. Мы не можем становиться в Машине Опыта (или в Зеркале), поскольку, подключенные к Машине, мы лишь чувствуем и переживаем опыт, но не совершенствуем свою личность и не занимаемся никакой деятельностью.
Назад к Зеркалу
Зеркало Эйналеж подняло для Гарри вопросы подлинности, сходные с теми, что Машина Опыта подняла для нас. До тех пор, пока Дамблдор не открыл Гарри обманчивую природу Зеркала и не предостерег от его фальшивой прелести, Гарри, возможно, верил, что изображение его родителей — больше, чем иллюзия. То, что Гарри считает, что он и вправду видит своих родителей, а не только их изображения, делает для него это переживание столь значимым. Знание того, что изображения его родителей не реальны, должно, очевидно, ослабить его воодушевление. Можно предположить, что ему все еще будет интересно, но, возможно, не больше, чем при разглядывании старых фотографий. Большая часть его энтузиазма и волнения пропадет, и это будет справедливо. Радость, которую он чувствовал в ту первую ночь, наверняка уступит место ностальгической грусти, которую обычно испытывают, рассматривая старый фотоальбом. Существует огромная разница в ценности опыта в зависимости от того, истинный это опыт или нет. Гарри может получать удовольствие, вновь и вновь мечтая о том, как он навсегда покинет Дурслей, но эта мечта не будет для него столь же ценна, как реальная возможность это сделать. Истина, знание и безусловные ценности настоящих отношений и настоящей жизни стоят того, чтобы за них бороться и о них беспокоиться; видимость и обман, ненастоящие отношения или просто симуляция жизни — не стоят.
Внять предостережениям Дамблдора
Итак, хотя Зеркало Эйналеж и не совсем то же самое, что и Машина Опыта, оба сходным образом оказываются не в состоянии удовлетворить нашу существенную потребность в истинной связи между нами и нашим миром. Нозик резюмирует эту мысль, говоря, что мы хотим «жить в контакте с реальностью»[75]. В Машине Опыта человек находится не в контакте с реальностью, а в контакте с результатами действия Машины. То же относится и к Зеркалу Эйналеж. Мы не контактируем с реальностью; вместо этого мы контактируем с изображениями. У нас нет настоящих отношений с настоящими людьми, а есть только изображения этих отношений, показанные нам. Мы не можем открыть фундаментальные истины, касающиеся мира — мы получим только изображения этих открытий. Зеркало и Машина, как и сны, могут позволить нам испытать приятные переживания, но опять же, как и сны, не обеспечат нам связи с реальностью. Это отсутствие причинной связи между опытом и миром делает их ненастоящими — и показывает нам, почему прав Дамблдор, предостерегая Гарри от чрезмерного увлечения мечтами и картинками в Зеркале.
И все же Зеркало предлагает нам одну истину — оно показывает нам, чего мы хотим в глубине души. Хотя нам и не следует проводить всю свою жизнь, удовлетворяя наши желания — что иллюстрирует Зеркало Эйналеж, — но у нас есть желания, которые стоит воплотить и удовлетворить. Например, желание долгих, счастливых отношений, так же как и успешной карьеры, кажется нам очень важным. Но то, что Зеркало может дать нам ценную информацию о наших желаниях, не ослабляет предостережения Дамблдора. Хотя мы и можем, глядя в Зеркало, что-то узнать — может быть, даже что-то важное, — мы все равно не сможем воплотить или удовлетворить свои желания прямо в Зеркале.
Хотя нам, возможно, и не удастся дойти до такой степени достоверности, какую искал Декарт — знание вне всяких сомнений, — Зеркало Эйналеж и Машина Опыта напоминают нам, что существуют вещи, ценимые нами превыше всего остального, и это справедливо. Мы стараемся иметь полноценные отношения, быть добродетельными и успешными в обретении истинных ценностей. Все это требует подлинности и связи с реальностью, которые Зеркало Эйналеж и Машина Опыта не в силах нам дать. Так что будет правильным серьезно отнестись к предостережению Дамблдора и не жить мечтами. Нам всем стоит внять этому предостережению; это предупреждение, которое философия делает нам всем. Мы должны искать знание и истину, а не витать среди своих желаний и мечтаний, забывая о жизни и возможности их реального воплощения.
Элегия Кричера: О.С.Б.Э. как притча о дискриминации, равнодушии и социальной справедливости[76]
Стивен У. Паттерсон
В цикле книг о Гарри Поттере очень распространена тема дискриминации. Почти постоянно дискриминация проявляется в поведении недвусмысленно отрицательных героев. Будь то классовая ненависть Драко Малфоя к Уизли, расистская жажда Волан-де-Морта уничтожить всех «нечистокровок», дурное обращение Люция Малфоя с Добби и прочими домовыми эльфами или ксенофобское презрение Долорес Амбридж к Хагриду, мысль автора нам ясна: дискриминация — это нечто характерное для злых людей. Никто, кто считается хорошим, не станет дискриминировать. Но так ли это? Ответ на этот вопрос зависит от того, что мы считаем дискриминацией.
В данной главе мы исследуем этот вопрос, ближе рассмотрев моральный аспект дискриминации домовых эльфов и ответные действия на эту дискриминацию, начало которым положила Гермиона: создание Общества содействия благоденствию эльфов, или О.С.Б.Э. В предлагаемой нам картине того, как дискриминация может выжить, так сказать, «ниже морального радара» хороших людей, история О.С.Б.Э. может послужить неоценимым уроком плюралистичным культурам наподобие нашей, которые до сих пор несут бремя социальных проблем, доставшихся им в наследство. Основная дискуссия будет состоять из трех частей. Сперва мы в общих чертах обрисуем само понятие дискриминации. Задав вопрос, что такое дискриминация с моральной точки зрения, мы исследуем моральную основу убеждения, что дискриминация — зло. Далее мы обсудим вопрос, является ли безразличие к положению тех, кто страдает от дискриминации, аморальным само по себе. И наконец, мы попытаемся показать, что равнодушие к дискриминации — не только недостаток морали, но и неблагоразумно с практической точки зрения.
Дискриминация и предубеждение
Философы стараются быть осторожными, когда дело касается слов, так что давайте сперва разберемся с самим словом «дискриминация». У «дискриминации» есть два значения: одно несет моральный заряд, а другое нейтрально. Очень важно внести ясность в их использование, если мы не хотим столкнуться с ошибкой двусмысленности — с использованием слова с двумя значениями, не указывая, какое из значений мы имеем в виду. (Двусмысленность — это огнемет на вооружении врагов философии. Только всё встает на свои места, он извлекается на свет и сжигает даже самую тщательно построенную аргументацию. Единственная возможная мера здесь — действовать крайне аккуратно!)
«Дискриминация» в морально-нейтральном смысле означает просто «способность различать». Такое употребление весьма распространено. Мы, например, говорим, что гастрономы — это люди с дискриминирующим вкусом, имея в виду, что их способность различать вкусовые оттенки для приготовления пищи высоко развита. «Дискриминация» здесь — просто описывающий термин, так что мы будем называть это описывающим значением.
Значение слова «дискриминация», которое интересует нас здесь, резко отличается от описывающего значения. Это значение, моральное значение, мы определим как «отношение к морально равным как к морально низшим». Это значение, в отличие от описывающего значения, не является морально-нейтральным. Разницу увидеть легко. Если мы говорим, что кто-то обладает дискриминационным характером, и используем это слово в описывающем значении, значит, мы не выносим суждения о его характере. И наоборот, если мы используем это слово в моральном значении, то это значит, что мы выносим довольно сильное негативное суждение о его характере. Так что же мы сказали на самом деле?
Что плохого в предвзятости?
Чтобы ответить на только что заданный вопрос, нам сперва придется ответить на другой. Что именно плохого в предвзятости? Первое, что приходит на ум, это то, что предвзятость — зло, поскольку никто не заслуживает подобного обращения. Короче говоря, предвзятость — зло просто потому, что каждый заслуживает изначального морального уважения, а изначальное моральное уважение несовместимо ни с какой формой предвзятости. Подобный довод весьма популярен на сегодняшний день, но корни его очень древние — они находятся в философии морали прославленного мыслителя-просветителя Иммануила Канта. Кант считал, что все разумные существа, будь то маглы или другие, имеют право на изначальное моральное равенство просто на основании того, что они разумны и обладают собственной волей. Он выразил эту мысль в форме категорического императива: «Следует всегда поступать так, чтобы любой другой человек, подобно мне самому, оставался целью, а не средством»[77]. Кант имел в виду, что каждое разумное существо обладает волей и, следовательно, присущей ему свободой выбирать свои действия, а также глобальные взгляды на жизнь. Неверно лишать людей этой свободы, заставляя их служить не их собственным интересам, а интересам кого-либо другого. На самом деле Кант считал, что это не просто неверно, а что это нерационально.
Нерационально рассматривать человека как просто средство, а не как конечную цель (как полностью разумное и независимое существо с полным набором моральных прав), поскольку моральная допустимость действия зависит от того, такое ли это действие, какое человек позволит каждому произвести. Термин Канта для такого рода действия — «всеобщее». Если действие унифицированное, тогда оно допустимо. Оказывается, что действия, которые недопустимы, это действия, которые не унифицируются без противоречия. Все это кажется сложнее, чем есть на самом деле. Следующий пример продемонстрирует, как действует философия морали Канта.
Представим, что Малфой хочет произвести диверсию с котлом Невилла на уроке по приготовлению зелий, чтобы разъяренный Снегг вышвырнул Невилла из класса. Кант сказал бы, что план Малфоя воплощает следующую установку: морально допустимо производить диверсии с котлами людей, которые мне не нравятся, для собственного развлечения. Затем Кант посмотрел бы, такое ли это действие, какое любой человек захочет позволить произвести каждому, когда бы тот ни захотел — унифицировано ли это действие. Итак, чтобы проверить, мы должны представить себе, как будут обстоять дела, если это действие будет всегда позволено. Мы начинаем с того, что переписываем установку Малфоя по отношению к его действиям с котлом следующим образом: морально допустимо для каждого производить диверсию с котлами людей, которые им не нравятся, для их собственного развлечения. Теперь мы спрашиваем себя, на что будет похож мир, если это будет всеобщей политикой? Будет, без сомнения, много неудавшихся зелий, но дело не в последствиях. Дело в том, сказал бы нам Кант, что, если мы соглашаемся с подобной политикой, значит, мы теоретически соглашаемся с диверсиями других по отношению к нашим котлам для их собственного развлечения. Иными словами, мы соглашаемся, чтобы с нами обращались как со средствами (не как с вполне разумными существами, а как с инструментами) для чужого развлечения! Конечно же, мы не позволим этого в своем случае, поскольку категорический императив требует от нас никогда не относиться к человеку, будь то ты сам или кто-либо другой, как просто к средству. В результате мы не сможем утвердить установку Малфоя по отношению к диверсии с котлом, не создав противоречия.
Вероятная реакция Малфоя сможет показать нам это наглядно. Если мы расскажем ему все, что знаем об этике Канта, он наверняка скажет: «Это не то, чего я хочу!! Я хочу перевернуть котел Невилла! И пусть лучше никто не переворачивает мой!» В сущности, Малфой, таким образом, согласится с правилом, позволяющим относиться к людям как к средствам, одновременно требуя исключения для себя. Но он упустит из виду, что правила, применимые к человечеству в целом, — это бескомпромиссные правила. Любой, кто пытается сделать для себя исключение, является виновником противоречия. Он утверждает, что это правило не применимо к нему самому, но что оно применимо ко всем остальным, но, поскольку он такой же человек, как и все остальные, получается, что он считает, что правило одновременно применимо и не применимо. Следовательно, он вовлекает себя в противоречие, а как известно любому здравомыслящему человеку — верить противоречию совершенно не разумно.
Если Кант прав, то у нас есть две веские причины считать, что предвзятость — зло. В первую очередь, это так, поскольку она попирает человеческую сущность тех, кто от нее страдает. Во-вторых, предвзятость — зло, поскольку никто не сможет умом согласиться с правилом, позволяющим предвзятое поведение. Ведь подобные правила нарушают категорический императив, и, как показывает ошибка Малфоя, это ведет к противоречию. Следовательно, предвзятость не только аморальна, она — нерациональна. То есть она не катит по всем статьям. Итак, теперь, когда мы выяснили, почему предвзятость — зло, мы сможем рассмотреть вопрос, является ли злом равнодушие к предвзятости. Случай с попыткой Гермионы спасти Добби и других домовых эльфов от рабства поможет показать, что это так.
Почему не работает О.С.Б.Э
Мы знакомимся с домовыми эльфами в Тайной комнате, когда Добби, домовой эльф Люция Малфоя, приходит к Гарри обы предупредить его о надвигающейся опасности для Хогвартса. Добби одет в разорванную наволочку (подневольным домовым эльфам не разрешается носить настоящую одежду), и он сомневается в том, стоит ли ему предупреждать Гарри или лучше наказать самого себя за то, что он действует против воли хозяина. Через год после того, как Добби в результате хитроумной выдумки Гарри получает свободу, мы наблюдаем возникновение Общества содействия благоденствию эльфов (О.С.Б.Э.) Гермионы (КО). Цели О.С.Б.Э. включают обеспечение справедливой оплаты труда и условий труда, а также, в будущем, изменение законов о положении эльфов и попытку введения эльфа в Департамент по регуляции и контролю над магическими существами. Цели выглядят благородно, но, странным образом, они не находят поддержки. Поучительна первая реакция Рона: «Гермиона, — говорит он, — слушай сюда. Им. Это. Нравится. Им нравится рабство» (КО). Вскоре мы узнаем, что это мнение широко распространено, препятствуя О.С.Б.Э. набрать силу среди учеников Хогвартса.
Хотя домовые эльфы и являются вымышленными существами, они, похоже, демонстрируют все признаки наличия собственной воли. Добби приходит к Гарри, чтобы его предупредить, действуя против желания своего хозяина, несмотря на то что знает, что это может повлечь его (Добби) смерть. Сестра Добби, Винки, терпит изгнание из своего дома, чтобы защитить своего хозяина, и из гордости отказывается от платы, работая в Хогвартсе. Другие домовые эльфы избегают Добби после его освобождения. Даже жалкий Кричер, слуга в доме Сириуса Блэка, выказывает свободу воли, пытаясь воспротивиться усилиям Сириуса избавить дом своей матери от предметов, свидетельствующих о ее связях с Пожирателями смерти (ОФ). Таким образом, мы можем считать домовых эльфов разумными, независимыми существами, которые нужно рассматривать в рамках этики Канта. Если бы домовые эльфы существовали в действительности, мы бы должны были дать им такую же моральную защиту, как и человеческим существам, поскольку, как и мы, у них есть способность мыслить. Видя это, становится ясно, что, с моральной точки зрения, порабощение подобных существ — зло.
Тогда что мы можем сказать о равнодушии к участи эльфов, выказанном Роном и, в меньшей степени, Гарри и всем остальным Хогвартсом (за крайне примечательным исключением Дамблдора)? Предвзяты ли Гарри и Рон? Если так, то можно предположить, что даже те, кто в остальном являются хорошими, могут быть предвзяты (даже, похоже, этого не осознавая). Это приведет к некоторому внутреннему противоречию. У нас уже есть мнение, что только злые люди, такие как Малфои, Волан-де-Морт и Амбридж, бывают предвзяты. Рон и Гарри, в отличие от них, должны быть хорошими, и если они тоже предвзяты, то нам придется либо признать определенный нравственный порок, присущий нашим героям, либо пересмотреть наше представление о дискриминации как о том, что практикуется лишь злыми людьми. Противоречие можно убрать, ответив на следующий вопрос: если порабощение домовых эльфов аморально, будет ли так же аморально со стороны других безучастно сидеть в стороне и не делать ничего, чтобы положить конец их рабству? Если ответ окажется отрицательным, то это защитит Рона и Гарри. Если нет, нам придется слегка пересмотреть наше представление о предвзятости.
Есть как минимум три довода в пользу того, что равнодушие позволительно, несмотря на очевидную аморальность порабощения домовых эльфов. Первый довод такой: что касается плохого, то рабство домовых эльфов не настолько плохо. Некоторые из эльфов и вправду страдают от ужасных условий, но не все из них. С некоторыми, а возможно, и со многими обращаются не хуже, чем с эльфами, живущими под кухней Хогвартса. Ситуация вовсе не такова, что все они умрут, если ничего не будет сделано. Конечно, в идеальном мире не должно быть рабства, но у нас не идеальный мир и есть вещи поважнее, например вконец обнаглевшие Пожиратели смерти, и так далее. Так что мы должны соблюдать моральные приоритеты. Рабство домовых эльфов в списке несправедливостей находится ближе к концу.
Во-вторых, это верно, что рабство домовых эльфов — зло, но то, что это зло, вовсе не означает, что другие обязаны его не допустить. В конце концов, будет неразумно обязывать всех делать мир совершенным. Людям надо жить свои жизни, и они не могут все время участвовать в крестовых походах. У нас не больше моральных обязательств не допустить рабства домовых эльфов, чем обязательств следить за тем, чтобы никто не умер от теплового удара или не подхватил грипп. Надо признать то, что жизнь имеет некоторые неприятные черты, с которыми приходится мириться. Будет чрезмерным требовать от людей, чтобы они проявили столько альтруизма, сколько понадобится, чтобы ликвидировать столь повсеместную несправедливость.
В-третьих, есть аргумент Рона. Похоже, что домовые эльфы хотят быть в рабстве. Винки, к примеру, явно подкошена своей свободой, в конце концов, начинает пить и оказывается совершенно бесполезной вне рабской системы. Если домовые эльфы хотят быть в рабстве, то чего мы добьемся, освободив их? У них есть своя воля, и они могут пользоваться ею, чтобы жить иначе, если они это выбирают. Конечно же, они бы потребовали свободу, если бы хотели ее, но они ее не хотят. Мы знаем это, поскольку они никогда не требуют свободы. Поскольку у них есть собственная воля и они не хотят быть свободными, будет неправильным заставлять их быть свободными против воли. Только из того, что Добби, похоже, нравится его свобода, еще не следует, что другим эльфам тоже понравится, и будет просто неверно считать иначе, не важно, сколь благие у нас намерения. Мы обязаны уважать их независимость и не вмешиваться в их дела.
Теперь важно понять, что утверждает каждый из этих доводов. Первый утверждает, что, хоть мы и обязаны помочь домовым эльфам, эта обязанность слаба и перевешивается более насущными проблемами. Второй утверждает, что мы не обязаны помогать эльфам, и третий утверждает, что мы обязаны им не помогать. Любой из этих доводов в случае его успеха даст нам причину считать, что безразличие к участи домовых эльфов морально допустимо. Как мы, однако же, увидим, ни один из этих доводов не выдерживает критики. Мы начнем с последнего аргумента.
Рон утверждает, что домовые эльфы на сеймом деле хотят жить в рабстве. Но, учитывая, что они разумные существа, как такое может быть? Существует явление, которое может объяснить очевидное желание эльфов жить в рабстве, сообразуясь с их разумностью. Это явление наблюдалось в группах, которые подвергались предвзятости на протяжении долгого периода. Со временем представление этих групп о самих себе становится похожим на представление о них тех, кто держит их в неволе, и в результате недостаток самоуважения вносит больший вклад в сохранение их статуса, нежели любые цепи. Это явление замечалось среди афроамериканцев, по меньшей мере, со времен важнейшей работы У. И. Б. Дюбуа в 1903 году. Дюбуа говорит:
…подобие седьмого сына, рожденного за завесой и обладающего даром ясновидения в этом американском мире, — мире, который не дает ему истинного самосознания, а лишь позволяет видеть себя через откровение другого мира. Очень странное ощущение — это двойное сознание, это чувство, когда ты всегда смотришь на самого себя глазами других… Человек всегда продолжает чувствовать эту двойственность…[78]
Комментируя то, что он считает проявлением двойственности у афроамериканцев в их борьбе за избавление от наследия узаконенной предвзятости с ранних времен до середины двадцатого века, философ Корнел Вест вторит Дюбуа, когда наблюдает «слепое принятие унизительных для самих себя взглядов, подвергающих сомнению умственные способности, возможности и красоту черных, которые не только приводят к общественным бедствиям среди черных, но также парализуют их реформаторские усилия»[79]. Мысль Веста в том, что усилия черных американцев в улучшении своей участи затруднено необходимостью преодолеть стереотипы, не только насаждаемые расистами, но и усвоенные ими за многие десятилетия рабства и существования в качестве людей второго сорта.
Вест и Дюбуа помогают нам понять, почему, по наблюдениям Рона, кажется, что домовые эльфы не хотят быть свободными. Если судить только на основании внешней видимости, наблюдения Рона верны. Его ошибка — заключить из этого, что люди не обязаны освободить их, не говоря уж об обязанности их не освобождать. Напротив, их сопротивление своему освобождению является признаком не их глубинных желаний, а признаком их глубокой зависимости. Таким образом, первый довод оказывается несостоятельным.
Но может, второй довод устоит? Этот довод соглашается с тем, что рабство домовых эльфов — зло, но утверждает, что этого недостаточно, чтобы обязать нас что-либо по этому поводу предпринимать. В конце концов, происходит так много дурных вещей, что нельзя всерьез ожидать от нас, что мы будем со всеми ними бороться. Никакая здравая мораль не станет требовать так много. Я отвечу на этот довод в два приема[80].
Во-первых, нужно отметить, что, хотя этот довод может иметь смысл, когда речь идет о крупномасштабном зле, которое невозможно предотвратить, можно увидеть некоторое лицемерие, если речь идет о проблемах, за которые человек не только в ответе, но и которые поддаются исправлению. Домовые эльфы, если вы обратили внимание, не всегда были в рабстве. Скульптура в Министерстве магии свидетельствует о том, что, по крайней мере номинально, у домовых эльфов в прошлом был равный статус с людьми (ОФ). Так что миру волшебников не так-то легко умыть руки и отвернуться от этой проблемы. Во-вторых, нужно подчеркнуть, что требовать, чтобы что-то было сделано по поводу рабства домовых эльфов, это не то же самое, что требовать, чтобы каждый стал святым в моральном отношении. Требование того, чтобы домовым эльфам была дана свобода, не предполагает проявления совершенного альтруизма, оно просто подразумевает освобождение эльфов. И тут огромная разница. Несомненно, утверждение, что существует обязанность освободить эльфов, весьма убедительно. Внимательное отношение к требованию, сделанному от лица тех, кто страдает от предвзятости и рабства, разгромит этот довод.
Это подводит нас к последнему и, возможно, наиболее убедительному доводу из трех. Этот аргумент наиболее убедителен, поскольку он признаёт все важные черты притязаний эльфов на свободу от рабства. Он признаёт рабство как зло и что существует основополагающая обязанность покончить с рабством. Он утверждает, что конец рабству домовых эльфов не столь важен и не столь насущен, как те требования, что вытекают из необходимости бороться с Пожирателями смерти. На этой стадии нашего гипотетического спора мы встаем перед выбором: учитывая ограниченные общественные ресурсы, будем ли мы стремиться к социальной справедливости или займемся более насущными требованиями безопасности? Ответ на этот довод будет таким: в конечном счете социальная справедливость — основа безопасности. Последняя часть этой главы посвящена объяснению того, почему это так.
Равнодушие, безопасность и социальная справедливость
Третий довод в пользу того, чтобы оставаться равнодушными к участи домовых эльфов, — сильнейший из трех рассмотренных. По сути, этот довод ставит нас перед дилеммой. Следует ли тратить ценное время и ресурсы на борьбу с предвзятостью, тогда как в мире свирепствует гораздо большее зло, или лучше сфокусировать больше усилий на искоренении худшего зла, несущего бо́льшую угрозу? Переводя это в понятия нашего рабочего примера, сформулируем вышесказанное таким образом: следует ли Гарри и Рону тратить свое время, освобождая домовых эльфов, которые сопротивляются своей свободе, или им необходимо вместо этого бороться с Волан-де-Мортом и Пожирателями смерти? Вопрос очень сложный, ответ на него может быть дан здесь лишь в общих чертах, но я пытаюсь обосновать мысль, что выбор между борьбой с очевидной угрозой и борьбой за социальную справедливость на самом деле оказывается ложной дилеммой, и борьба за социальную справедливость — это на самом деле лишь другой фронт в борьбе против более крупного мирового зла. Мы можем наблюдать это со всей очевидностью на примере домовых эльфов. В Ордене Феникса именно действия продажного эльфа Кричера приводят к смерти Сириуса Блэка, крестного отца Гарри. После битвы, когда Дамблдор и Гарри обсуждают этот печальный поворот событий, Гарри обвиняет Кричера в смерти Сириуса. Дамблдор возражает, говоря:
Я предостерегал Сириуса, когда он выбрал Гриммо-плейс, 12 в качестве нашего штаба, что с Кричером нужно обращаться с добротой и уважением. Я также сказал ему, что Кричер может быть нам опасен. Не думаю, что Сириус отнесся к этому всерьез или что он когда-либо рассматривал Кричера как существо, чьи чувства так же остры, как и у человека… Кричер — это то, чем он стал благодаря колдунам, Гарри… Да, его нужно пожалеть. Его существование было таким же несчастным, как и у твоего друга Добби. Он был вынужден подчиняться Сириусу, поскольку Сириус был последним из семьи, которой он служил, но он никогда не был ему по-настоящему предан. И какова бы ни была вина Кричера, нужно признать, что Сириус ничего не сделал для того, чтобы облегчить его участь (ОФ).
В этом отрывке Дамблдор ясно показывает, как предвзятость и плохое обращение, которым подвергался Кричер, сделали его инструментом в руках темных сил, что привело к смерти Сириуса Блэка. Дамблдор, однако, продолжает свою речь и лишь ближе к концу произносит фразу, наиболее важную для нашего обсуждения:
Сириус не ненавидел Кричера. Он относился к нему как к слуге, не заслуживающему особого внимания или интереса. Безразличие и пренебрежение часто приносят больше вреда, чем явная неприязнь… Мы, колдуны, слишком долго плохо обращались и оскорбляли своих ближних — и вот теперь пожинаем плоды (ОФ).
В этом отрывке особенно важным является приравнивание Дамблдором безразличия и пренебрежения к плохому обращению и оскорблению. Другая важная вещь — признание Дамблдором того, что колдовское общество платит за дурное обращение с домовыми эльфами и другими магическими существами высокую цену в борьбе против Волан-де-Морта. Итак, что касается вопроса, правы ли Рон и Гарри, относясь к О.С.Б.Э. с безразличием, ответ, с точки зрения Дамблдора, — нет. Ну а как насчет нас?? Заложен ли в том, как Дамблдор оценивает роль Кричера в смерти Сириуса, урок для нас?
Я считаю, что да, но чтобы извлечь этот урок, нужно сперва усвоить аналогию, уводящую нас назад, в античность[81]. Представим, что общество похоже на человека. У него есть части и члены, системы и подсистемы, и оно может выполнять различные функции. Оно может вырабатывать и ставить себе цели, а также изменять эти цели. Более того, оно может реагировать на окружающую обстановку, отвечая на угрозы. Теперь представим, что такую же роль, какую здоровье играет для человека, справедливость играет для общества и слабое здоровье для человека — то же самое, что для общества — несправедливость. Угрозы и для человеческого тела, и для общества многочисленны, исходят из многих источников и проявляются в различных формах. Угрозы со стороны злых людей, таких как Пожиратели смерти, грабители банков и террористы, по отношению к обществу — это все равно что угрозы со стороны животных, микробов и прочих врагов для человека. Все эти угрозы внешние и приходят, как правило, помимо воли. Предвзятость и ее последствия, как те, что испытывают на себе домовые эльфы, отличаются от этого. Предвзятость во всех своих проявлениях по отношению к обществу — нечто напоминающее, скорее, полное безразличие к своему здоровью со стороны человека. Это форма невежества, которая может ослабить человека и даже привести к его смерти. Человек, который не заботится о здоровье, станет есть недоброкачественную пишу, не будет обращать внимания на болезни и настойчивую боль и не озаботится поддерживать себя в физическом состоянии, необходимом для полноценной жизни. В отличие от угроз первого вида, эти угрозы находятся в пределах, доступных для контроля со стороны человека. Человек, который позволяет своему здоровью ухудшаться, не только расплачивается за это снижением качества жизни в целом, но и понижает свою способность справляться с внешними угрозами. Встретившись с внешней угрозой, такой человек имеет меньше шансов успешно с ней справиться, чем человек, находящийся в добром здравии. Так, человек пренебрегающий здоровьем, упрощает задачу своим врагам. Подобным образом и общество, безразличное к влиянию предвзятости на своих членов, общество, несущее грузнесправедливости, вместо того чтобы попробовать от него избавиться, — это общество, которое ослабляет себя перед лицом своих противников.
Результат этой аналогии таков: человек, безразличный к несправедливости, порожденной предвзятостью, похож на человека, пренебрегающего своим здоровьем. Оба подвергают ненужному риску свое благополучие. Однако же положение человека, безразличного к несправедливости, порожденной предвзятостью, несколько хуже. Это потому, что предвзятость аморальна. Тот, кто равнодзолен к предвзятости, в лучшем случае пренебрегает пользой обществу, а в худшем — становится сообщником его падения или виновником собственной смерти (как в случае с Сириусом, чье обращение с Кричером сделало его частично ответственным за собственную смерть).
Так как же насчет Гарри и Рона? Правы ли они, отвергая О.С.Б.Э.? Вероятно, нет. Делает ли их это плохими людьми? Трудно сказать, но интуитивно кажется, что они хорошие люди с подобием нравственной «мертвой зоны», свойственной молодости. Конечно, мы видим нравственную разницу между безразличием Гарри и Рона и неприкрытой враждебностью Волан-де-Морта и Малфоев. В отличие от этих явно отрицательных персонажей, они не испытывают активной ненависти к другим расам. Как и большинство людей, они просто слишком увлечены тем, что кажется им более важными задачами, чтобы увидеть связь этих задач с социальной справедливостью. И дело, похоже, обстоит именно так, как сказал Дамблдор: «Безразличие и пренебрежение часто приносят больше вреда, чем явная неприязнь». Если Дамблдор прав, то это потому, что для большинства из нас безразличие и пренебрежение зачастую не регистрируются нашим нравственным радаром до тех пор, пока не становится уже слишком поздно. Таким образом, мы позволяем несправедливости потихоньку развиваться, как не выявленной вовремя раковой опухоли. Само по себе безразличие к справедливости может и не делать человека плохим, но оно однозначно неразумно.
Если все вышесказанное верно, то история О.С.Б.Э., как и очень многое в книгах о Поттере, стоит того, чтобы еще раз хорошенько над этим подумать. Если мы будем внимательны, то сможем увидеть, что тут содержится нечто крайне ценное по поводу предвзятости и несправедливости. Всеобще известно, что предвзятость — зло, и мы справедливо и с готовность осуждаем ее, когда видим ее открытые проявления. Но более опасная форма предвзятости — та, которую мы зачастую не замечаем, — столь же разрушительна, если не сильнее. Ведь безразличие не проявляет себя в отвратительных речах и поступках людей, которых легко осудить и дискредитировать. Вместо этого оно украдкой подтачивает объединяющие нас узы, прячась под самым надежным покровом — нашим невежеством.
СЛИЗЕРИН[82]
Темная аллея и Темные искусства
Может ли амбициозность почитаться за добродетель? Почему Слизерин включен в состав Хогвартса
Стивен У. Паттерсон
Предположим, что вы и еще трое ваших друзей собрались вместе и решили создать Школу чародейства и волшебства. Вы все обладаете качествами, без которых немыслимы ни порядочная ведьма, ни добрый колдун, и чтобы воспитать те же качества у ваших подопечных, вы решаете разделить школу на четыре факультета. Все студенты будут учиться у преподавателей всех факультетов, но родным для каждого студента будет только его собственный факультет. Эта система позволит ученикам сходного нрава и темперамента общаться с себе подобными, заводить дружеские союзы и помогать пройти суровый курс обучения, предлагаемый вашей школой. Это хорошая идея; и вот перед вами и вашими друзьями стоит задача: сформулировать, какие именно качества вы желали бы развить в своих подопечных. Вот как мог бы развиваться этот разговор.
Вы говорите первым: мол, будучи бесстрашным чародеем, вы бы хотели воспитать в будущих волшебниках бесстрашие в достижении вершин своего мастерства, чтобы они могли быть на передовых рубежах волхвующего сообщества, быть лидерами и героями. Ваша соратница, волшебница, известная своим выдающимся умом, считает, что определяющей чертой любого мага является в первую очередь именно интеллект, и она хотела бы видеть студентами своего факультета тех, кто превосходит прочих своим умом. Затем в разговор вступает еще одна женщина, труженица по натуре, чье прилежание — результат глубокого уважения к тому, чем она занимается. Естественно, она желает, чтобы ее факультет был прибежищем для тех, чья природная храбрость и интеллект еще не вполне созрели, но беззаветная верность принципам благого и ответственного колдовства делает их достойными стоять вровень с самыми смелыми и умными. Наступает очередь высказаться последнему вашему коллеге: аристократичному и пусть по временам жутковатому, но, несомненно, одаренному магу, с темными узкими глазами и ухоженной козлиной бородкой. Но он молчит. Все спрашивают его: «Каких учеников вы желали бы воспитывать?» Он, двусмысленно улыбнувшись, отвечает хриплым голосом: «Подайте мне самых злых и родовитых».
Поразмышляйте об этом разговоре минутку. Нетрудно заметить, что ответ этого последнего коллеги вступает в резкое противоречие с остальными. Если ваш друг действительно искренен в своем желании создать факультет для злых колдунов и ведьм, то почему вы и две ваши подруги хотите сотрудничать с ним? С тем, кто хочет набрать студентов, уже известных своей склонностью ко злу, и сделать их еще более могущественными в этом, снабдив их наилучшей колдовской техникой? Мысль кажется абсурдной. Тем не менее именно все высказанные выше идеи почти целиком соответствуют замыслу, по которому была создана Хогвартсская школа чародейства и волшебства. В Хогвартсе четыре колледжа: Гриффиндор, Когтевран, Пуффендуй и Слизерин. Каждый из них специализируется на воспитании таких свойств, которые многие находят привлекательными. Отличительная черта Гриффиндора — храбрость, Когтеврана — развитый ум, Пуффендуй особенно приветствует прилежание, а Слизерин… Да, пожалуй, здесь ценят не столь привлекательные, на первый взгляд, качества. На других факультетах мы встречаем персонажей, внушающих любовь, как Гарри и его друзья, студенты Гриффиндора, или, по крайней мере, симпатию, как Седрик Диггори из Пуффендуя или Чжоу Чанг из Когтеврана. Напротив, в Слизерине полно плохих ребят — таких, как Драко Малфой или худший из них всех, злой Лорд Волан-де-Морт, и еще много других, кто если не зол, то неприятен, как, скажем, преподаватель земледелия Северус Снегг. Однако если мы должны воспринимать Хогвартс как место в основе своей доброе (а мы, конечно, должны), то перед нами встает вопрос: что вообще делает этот Слизерин, изобилующий отпетыми мерзавцами и негодяями или просто неприятными людьми, в таком месте как Хогвартс? Ответив на этот вопрос, мы увидим не только смысл присутствия Слизерина в Хогвартсе, но и нечто, что побудит нас к размышлению о самих себе и нашем обществе.
Аристотель и Волшебная шляпа
Наше расследование начнется со шляпы, в которую бросают жребии — из главы под названием «Волшебный камень». В этой главе мы знакомимся с четырьмя колледжами Хогвартса, поэтому с нее и лучше всего начать наши изыскания. В этой сцене студентов-первогодков приводят в Большой зал для того, чтобы разделить по колледжам с помощью старой, потрепанной шляпы волшебника, которая сама поет о себе… Нас интересуют следующие строфы этой песни:
Ты мог бы вступить в Гриффиндор,
Где храбрые сердцем живут,
Их отличает от всех остальных
Отвага, азарт, благородство.
Ты мог бы вступить в Пуффендуй,
Если ты справедлив
И если терпенье есть у тебя
И ты не боишься труда.
Или в старый вступай Когтевран,
Если твой ум изощрен,
Там ты найдешь таких же, как ты,
Любящих игры ума.
Или ты в Слизерине найдешь
Хитрых и ловких друзей.
Для них не важно, как цели достичь,
Лишь бы достичь ее.
Песня прямо указывает на то, что в каждый определенный колледж набираются ученики с особым складом характера.
Что означает понятие «характер»? Почему это так важно? Ответ на этот вопрос мы находим у древнегреческого философа Аристотеля. Аристотель, с которым в истории философии вровень можно поставить лишь очень немногих, строит свою философию этики как раз вокруг этого понятия. Согласно Аристотелю, черты характера суть свойства человеческой души (мы бы сказали — личности), открывающиеся в каждодневном поведении человека. Иными словами, черты характера так важны потому, что говорят о моральных качествах человека. Наше восприятие кого-то в качестве доброго или злого человека основано на регулярном наблюдении за его соответствующими поступками, совершаемыми достаточно систематически для того, чтобы мы могли назвать данного человека добродетельным или, наоборот, злым. Мы называем человека добрым — и мы правы, если он отвечает трем требованиям:
1) он знает, что такое добро в этическом смысле и чего оно требует лично от этого человека;
2) он совершает добрые дела именно потому, что знает, что они добры в этическом смысле;
3) его добрые в этическом смысле поступки совершаются в силу его твердой решимости действовать подобным образом[83].
Чтобы понять, как действует эта модель морального добра, рассмотрим пример из Кубка огня. События этой книги развиваются на фоне Турнира трех волшебников, состязания, в котором три школы борются между собой за первенство. Естественно, Гарри принимает участие в этом трудном и опасном соревновании на стороне Хогвартса. Одна из задач этого турнира заключается в том, чтобы спасти любимого друга от грозящего, казалось бы, неминуемого утопления его морскими людьми, живущими на дне озера на территории Хогвартса.
Гарри должен спасти Рона, и он делает это, когда вдруг замечает, что сестра Флёра Делакура, одного из его товарищей, находится в опасности и спасти ее некому. Гарри рискует жизнью, чтобы избавить сестру Флёра от опасности, хотя этим нарушает правила соревнования и обрекает себя на поражение. Гарри спасает ее потому, что полагает — больше некому это сделать. Если мы посмотри на этот поступок Гарри с точки зрения учения Аристотеля, мы увидим, что в нем проявляется добродетель бесстрашия. Гарри знает, что должно сделать, и делает это сознательно не из желания стать героем или приобрести что-нибудь (наоборот, этот поступок угрожает ему по меньшей мере поражением), он делает это просто потому, что считает правильным. Короче, он делает это, следуя зову моральной необходимости. Читатели романов о Гарри Поттере, конечно, хорошо знают, что Гарри всегда поступает таким образом. Следовательно, согласно правилу Аристотеля, Гарри — храбрая личность. Он знает, что он должен делать, он выбирает должное на свой страх и риск и поступает подобным образом постоянно. Он обладает чертой характера, называемой моральным качеством храбрости или смелости[84].
Выступление Гарри на турнире Трех волшебников — хороший пример проявления храбрости как добродетели. Но этот пример ведет нас к следующему вопросу: что такое добродетели? Отнюдь не каждый хороший поступок продиктован добродетелью. Только подкрепленные моральным убеждением поступки диктуются ею. Но что она значит? Какие черты характера могут называться добродетельными? Ответ Аристотеля на этот вопрос таков: добродетели — это качества, коренящиеся в мудрости поведения личности. Аристотель доказывает, что людей от всех живых существ отличает способность думать и воспринимать мудрость. Эту нашу уникальную способность он называет присущей нам функцией. Он подразумевает под этим то, что мышление делает нас тем, что мы есть, и оно же определяет наше поведение. Мы больше всего проявляемся как люди именно тогда, когда мыслим, и еще лучше, если мы мыслим правильно и достигаем мудрости. Аристотель заметил, что мы не считаем злых людей мудрыми, даже если считаем их вполне разумными. Таким образом, мудрость и добродетели идут рука об руку и проявляются в жизни человека, обладающим ими, в виде определенного свойства.
Аристотель верил, что только благодаря мудрости, включая и «практическую» мудрость добродетельных поступков, личность достигает особой формы счастья, именуемой эвдемонией — то есть чувством гармонии с самим собой и с другими, возникающей именно из добродетельной деятельности души. Те же, кто не мудр и не добродетелен — как бы умны они ни были, — не могут достигнуть этого состояния.
Это различие ярко иллюстрируется контрастом между Альбусом Дамблдором и Волан-де-Мортом. Оба умны, но, как мы видим, из них двоих только Дамблдор может чувствовать себя счастливым. Даже в худших обстоятельствах, когда он загнан в угол агентами министерства, которые хотят арестовать его и выслать в пустыню Азкабана, или же когда он встречает лицом к лицу Властителя Тьмы, поведение Дамблдора остается ровным и благожелательным. Он улыбается врагам так же, как друзьям, и, окруженный врагами, не проявляет ни ненависти, ни злобы, ни даже недовольства. Аристотель характеризует добродетельного как человека, имеющего хладнокровный и уравновешенный характер[85]. В отличие от него Волан-де-Морт, возможно, самый несчастный персонаж во всей серии книг. Обычно у него плохое настроение, а его радости скоропреходящи. Это оттого, что его радость зиждется не на исполнении хороших поступков, а на исполнении злых. Он живет только для того, чтобы причинять боль другим, но и сам постоянно находится в состоянии раздраженности и гнева. И это его неотъемлемое качество — он бы не очень походил на Властителя Тьмы, если бы ходил, улыбаясь всем встречным. И так же неотъемлемо счастье Дамблдора. С литературной точки зрения предполагается, что нам должен нравиться Дамблдор и не нравиться Волан-де-Морт, так как первый симпатичен, а второй — нет. Мы видим на этом примере, как моральные качества отражаются на образе жизни, но не вполне понятно, почему один притягивает нас, а второй отталкивает. Вполне вероятно, что такой персонаж, как Дамблдор, притягателен для нас потому, что он представляет собой одного из тех совершенных мудрецов, которых, к несчастью, так не хватает в современной жизни. По крайней мере одна из причин, по которой Волан-де-Морт столь ужасает нас, состоит в том, что мы видим в этом литературном персонаже худшее, что может встретиться в реальности — когда зло ставит разум и способности на службу своим целям.
Есть еще один пункт в учении Аристотеля о добродетелях. Аристотель утверждает, что любой жизненный выбор определяется эмоциональным контекстом. То, что мы чувствуем, оказывает влияние на наш выбор, и хороший выбор делается тогда, когда личность дает должную оценку своим эмоциям, не подавляя их совершенно, но и не давая им восторжествовать над доводами разума. Мыслящий человек разумно оценивает свои чувства и выбирает, как ему поступить, в соответствии с тем, что лучше отвечает его целям в данных обстоятельствах. Аристотель верил, что мудрый следует правилу золотой середины. Это означает, что добродетельный поступок есть, по существу, средний путь между чрезмерной реакцией на какое-то явление (когда человек поддается эмоциям) и недостаточной реакцией (когда человек совсем не учитывает его). И в случае чрезмерной и недостаточной реакции действия человека будут одинаково неправильными, не соответствующими возможностям и обстоятельствам, из-за неумения правильно распорядиться эмоциями.
И опять мы видим иллюстрацию этого в книгах. Если мы, думая о мотивах поведения Гарри, возьмем в расчет его чувства, то увидим, что его храбрость — это не отсутствие чувства страха. Скорее, это своего рода ответ этому чувству. Как мы видим, Гарри чувствует страх, когда он противостоит василиску Тома Риддла, или когда вступает в бой с дементорами, чтобы спасти своего крестного отца, или когда в первый раз лицом к лицу встречается с воскресшим Волан-де-Мортом. Но он не позволяет своему страху овладеть им. В то же время он и не игнорирует страх, не лезет напролом, не изображает из себя всемогущего волшебника, неуязвимого для любых нападений. Сознавая границы своих возможностей и разницу в силе между собой и врагами, он делает то, что должен делать, чтобы защитить себя и своих друзей. Короче говоря, он демонстрирует добродетель храбрости. Закончив с общим понятием достоинства, перейдем к к вопросу о том, каковы достоинства в Слизерине.
Достоинство, почитаемое в Слизерине
Так для чего же Слизерин в Хогвартсе? Может быть, слизеринцы представляют качество, которое обычно не причисляют к добродетелям, но которое в высшей степени актуально для нашего времени? Вспомним слова из песни Распределяющей шляпы: «Этот хитрый народ использует любые средства для достижения своих целей». Это подразумевает, что слизеринцы амбициозны. Амбиция завершает квартет качеств, представленных колледжами Хогвартса. Предположение, что амбиция может быть добродетелью, поначалу шокирует как нечто сомнительное. Тем не менее легкое усилие мысли, сопряженное с той классификацией добродетелей, которую дает Аристотель, поможет понять, что амбиция является добродетелью как для волшебного мира Гарри Поттера, так и для нас. Я собираюсь проиллюстрировать положительные эффекты этого достоинства на примере поступков такого весьма выдающегося представителя Слизерина, как профессор Северус Снегг.
Уже из первой книги мы узнали, что профессор Снегг честолюбив. Первое, что мы слышим о нем, это то, что он жаждет получить пост профессора Защиты против Темных искусств. Позднее мы узнаём, что он завоевал доверие Дамблдора, прекрасно зарекомендовав себя в качестве двойного агента Пожирателей смерти, — и если бы не его наклонность пользоваться коварными способами достижения цели, можно было бы только догадываться, чем он мог бы стать! Постоянная борьба Снегга на протяжении всей книги за то, чтобы Слизерин выиграл кубок, приоткрывает нам амбициозную сторону его души. Чтобы действительно оценить Снегга во всей красе, мы не должны забывать и про другие его достоинства — например, его верность Дамблдору. Нам может не нравиться Снегг, но в финале Ордена Феникса мы чувствуем к этому неприятному персонажу если и не симпатию, то уважение, смешанное с сожалением. Этот урок очень важен — люди не всегда таковы, какими кажутся, иногда мы опрометчиво судим людей по их манере поведения, упуская сущность.
Но, кроме Снегга, в романах мы встречаем и других слизеринцев, к достижениям которых невольно чувствуем уважение. Гарри и сам чуть было не был записан в Слизеринский колледж, о чем Шляпа сказала: «он поможет тебе на пути к славе». В самом деле, Гарри тоже свойственно честолюбие. Он доказывает, что он чего-то стоит и что он достоин памяти своих родителей; эта черта — самая загадочная в его характере, и она является причиной многих ключевых событий книги.
Есть в книге и другие места, где бросается в глаза почтение к грандиозным замыслам. Так, во время первого визита в магазин Волшебной палочки на Диагональной аллее Олливандер, хозяин заведения, говорит Гарри, что Волан-де-Морт совершал великие деяния, «ужасные, но великие». Это невольное уважение к успехам Черного Лорда проявляет не кто иной, как Дамблдор, когда утверждает, что «Волан-де-Морт обладает большим знанием магии, чем любой живущий ныне волшебник». Это наводит на мысль о том, что мы можем ценить достижения человеческого знания, даже если думаем, что они не направлены к доброй цели. Мы уверены в этом. В конце концов, разве не Цезарь перешел Рубикон? Разве не Билл Гейтс основал империю Майкрософта? Нам не всегда нравятся амбициозные люди, но нельзя отрицать, что многие исторические события не произошли бы (или еще произойдут в будущем), если бы их не существовало. Стоит помнить, что даже святые воплощение нашего этического идеала — тоже не были лишены честолюбия. Разве не оно двигало Ганди, когда он задумал добиться освобождения Индии? И разве Кинг не был движим честолюбием, организовав борьбу за равенство рас в 60-х годах? Честолюбие часто проявляется в формах, которыми мы восхищаемся, но также часто в иных, которыми восхищаться невозможно.
Итак, мы видим, что уровень амбициозности — только одна из сторон личности, которую нужно оценивать с учетом всех остальных. Нужно запомнить, что достойной личность делается не в силу обладания одним качеством, а целым комплексом качеств. Именно в этом смысл замечания Аристотеля, который сказал, что добродетельная личность проявляет в своем поведении мудрость. Для Аристотеля мудрость — главное достоинство, и она дает своему обладателю больше, чем просто отвага или одно честолюбие. Мудрость дает возможность управления знанием, действиями, она делает человека действительно этически зрелым. Замечательно стремиться к великому, но еще замечательнее проявлять в этом устремлении мудрость (а следовательно, добродетель).
Честолюбие как добродетель
Но почему мы должны считать, что честолюбие является добродетелью? На этот вопрос можно было бы ответить, если бы удалось показать, что честолюбие вписывается в аристотелевскую модель добродетели. Вспомним, что добродетельный идет срединным путем между чрезмерным и недостаточным в оценке своих эмоций, способностей и обстоятельств. Что же значит чрезмерность или недостаток в отношении честолюбия? Какая же эмоция лежит в основе его? Это желание превосходства. Эта эмоция присуща всем, достигшим чего-то великого. Лидерам в таких разных областях, как спорт, научные исследования или интернациональный бизнес, всегда присуща воля к самоосуществлению, стремление добиваться все новых рекордов, совершать открытия или отхватить огромный куш. В любом соперничестве (и это очевидный трюизм) нужно обладать волей, чтобы достичь вершин. Ее движитель и есть желание превосходства, оно является эмоциональным контекстом честолюбия. Сравним случай переизбыточности или недостаточности в отношении этой эмоции, чтобы понять свойство честолюбия во всей полноте.
Рассмотрим сначала недостаточность. Человек, у которого желание превосходить других недостаточно, подпадает под вульгарное определение «лодырь». Мы употребляем это слово, когда говорим о том, кто ничего не желает делать. Но оно может быть применимо и к тем, у кого желание властвовать ослабевает при малейшей трудности и кто предпочитает ему беззаботность и отсутствие необходимости бороться. Такая отстраненность может быть пороком в том случае, когда человек, прояви он большую энергичность, мог бы действительно добиться чего-то важного. Возьмем для примера ситуацию, когда студент получает высшие оценки по всем предметам, но вдруг уходит из колледжа потому, что предпочитает беспечно жить в родительском доме, смотреть дневные ток-шоу и профессиональную борьбу по телевизору, попивая пиво. Он знает, что мог бы достичь большего, но не желает делать усилие и освободиться от желания жить спокойно и удобно. Такой человек может, конечно, иметь много достоинств, но очевидно, что ему не хватает честолюбия, и он соответственно оценивается другими.
Случай избыточности тоже описать несложно, именно это люди имеют в виду, говоря о честолюбии. Это образ крайне своекорыстного человека, для которого не существует ничего выше своего тщеславия, и оно затмевает все остальные его качества. Такой человек полностью сосредоточен на своем желании первенствовать, он не терпит соперничества. Для него нет препятствий, он беззастенчиво использует других, если не может действовать сам. Друзья, семья и коллеги — все это только средства для достижения поставленной цели. Если они не могут быть полезными — они перестают что-то значить для него. Такой человек — назовем его карьеристом — подобен фотографическому негативу лодыря. Амбиции лодыря не могут подвигнуть его к действию, карьерист же не может действовать иначе, как руководимый своими амбициями. Оба неправы с моральной точки зрения.
Подлинно честолюбивая личность желает совершать великие дела, стремится к этому, но не позволяет этому желанию полностью завладеть собой. Он смотрит на все как бы со стороны, обращается к другим своим качествам, не давая эмоциям затмить разум, но при этом не становится бесчувственным. Он разумен, но и эмоционален. Он выбирает достойные цели, к которым нужно стремиться не только в своих интересах, и настойчиво преследует их, полностью контролируя ситуацию, верно оценивая свои возможности. Его устремления высоки, но реальны, и даже если он сталкивается с неудачей, с трагедией, он все равно счастлив, ощущая гармонию в себе и в других. Это образ добродетельно честолюбивого человека, каким бы его мог изобразить Аристотель.
Из всех персонажей романов о Гарри Поттере Гермиона Грэйнджер, возможно, лучше всех представляет это качество добродетельного честолюбия. Желание первенствовать в учебе заставляет ее работать больше всех и лучше всех овладеть магическими искусствами. Но, несмотря на свое стремление к первенству в занятиях, она не забывает о своих друзьях и помогает им как истинный друг. Гарри и Рон не могли бы обойтись в Хогвартсе без нее.
Чему мы можем научиться в Слизерине
Мы видели, что этическое ядро колледжа Слизерин составляет честолюбие. Но даже если немногие слизеринцы обладают добродетельным честолюбием, все же Слизерин — неотъемлемая часть Хогвартса. Если мы внимательно присмотримся к моральным качествам, процветающим в этом колледже, мы можем получить ценный урок: толика честолюбия необходима для морального здоровья, но если мы позволим ему управлять нами, то легко можем превратиться в таких чудовищ, как Малфой и Волан-де-Морт. Стоит помнить об этом, живя в обществе, подобном нашему, где часто платят такую цену за успех. Романы о Гарри Поттере не являются в строгом смысле морализаторскими сочинениями (морализирующие опусы редко бывают столь увлекательны), но они дают урок этики. С этим бы согласился сам Аристотель.
Извращенное рассуждение. Основа зла
Дэвид и Кэтрин Дивел
Почему зло существует в мире? Для ответа на этот вопрос нужно знать — что же оно такое. Книги о Поттере, драматически рисуя картину борьбы добра и зла, дают нам ясное представление о зле, в особенности о его моральном аспекте. В книгах излагаются три главных принципа зла: 1) зло есть недостаток, или уродство, паразитирующее на чем-то добром; 2) зло, будучи по природе слабым, должно маскироваться и поэтому прибегает к обману; 3) моральное зло может существовать только как результат свободного выбора.
Зло не существует
Первое, что мы узнаем из книг о Поттере, — зло в реальности не существует. Оно не существует само по себе, оно есть недостаток, нехватка чего-то. Это нехватка добра.
Прежде чем мы покажем, как книги трактуют эту идею, давайте проясним, что же означает утверждение, что зло есть нехватка чего-то.
Люди лишены многих вещей, но не всегда это означает присутствие зла. Допустим, Гермиона говорит: «У меня нет крыльев, хотя хорошо бы их иметь, Гарри — разве это плохо?» Блаженный Августин знал, что кто-нибудь может спросить об этом и разграничил понятия отсутствия и ущербности — лишенности, как он это называет. Отсутствие у Гермионы крыльев, конечно, это отсутствие чего-то хорошего[86], но в нормальной, здоровой человеческой жизни отсутствует много хорошего. Бескрылый человек — все равно что собака без счета в банке, им обоим не хватает некой вещи, но вещь эта и не подобает человеку или собаке. Отсутствие у Гермионы крыльев — это именно изначальное отсутствие, но не лишенность, не ущербность.
Однако если бы друг Гарри Невилл Долгопупс случайно произнес заклятие «Петрификус Тоталус» (окаменей весь) по отношению к себе, то было бы жестоко сказать, что его обездвиженность не является злом, поскольку обычные, незачарованные статуи не могут двигать своими членами. Это правда. Но ведь Невилл — не статуя изначально. Когда не хватает чего-то, что есть у здорового, цветущего человеческого существа (или у эльфа, или еще у кого-нибудь), тогда мы говорим не об отсутствии, но об ущербности.
Разумеется, эти примеры относились по большей части к телесному злу, к недостатку физического качества или способности, присущей человеку. Но для людей (и для всех разумных существ фантастического мира) говорить о зле — это не просто рассуждать о том, правильно ли действует тело. Это значит говорить о человеческих сердцах и умах и о том, правильно ли действуют они. Быть человеком в полной мере — это означает делать правильные вещи, любить правильные вещи и заботиться о правильных вещах. Совершать зло или быть злым в определенном смысле означает на самом деле нечто аморфное: это неспособность к действию, к любви или заботе о правильных вещах.
Как именно эти книги показывают, что зло — это ущербность? Давайте поговорим о трех разновидностях зла, существующих в книгах о Поттере, учащих нас, что зло есть недостаток чего-то доброго: призраки, дементоры и Волан-де-Морт.
Призраки
Профессор Люпин объясняет, что призраки любят «темные, замкнутые пространства, гардеробы, места под кроватями, шкафчики под раковинами — а однажды я встретил такого призрака, который устроился в напольных часах». Нам мерещатся такие существа даже под нашей кроватью, призраки бродят там, где, им кажется, они могут напугать прохожего больше всего. Невилл больше всего боится профессора Снегга, а вот для Рона Уизли самое пугающее существо — это огромный паук. Меняющий форму призрак может прикинуться чем угодно.
Никто не знает, как выглядит призрак. А когда он наедине сам с собой, выглядит ли он вообще как-то? Профессор Люпин говорит, что призрак, сидящий в темноте, «еще не решил, какую форму ему предстоит принять». Имеет ли призрак определенную физическую форму? Было бы странно, если бы он не имел никакой формы, ведь мы знаем, что все в нашем мире и в мире Хогвартса имеет форму. Даже такие существа, как Почти Безголовый Ник, принимают видимую форму (хотя и слегка отталкивающую). Если б мы захватили призрака врасплох, неизвестно, что мы могли бы увидеть. Мы видим и ощущаем вещи, имеющие определенные очертания. Можем ли мы чувствовать чье-то присутствие в темноте, как рассказывают люди, у которых при встрече с привидениями пробегает озноб по коже? Или мы бы ничего не почувствовали? Может ли каждый из двух призраков, запертых в одной комнате, знать, что второй стоит рядом? Как бы ни были интересны эти вопросы, они не помогают решить проблему зла.
Ну что ж, нам говорят, что призраки — паразиты. Они не могут быть «самими собой» без кого-то еще. Чтобы двигаться и сообщаться с миром, они должны «отъесть» что-то. Призрака превращает из забавного существа в чуму и беду для окружающих то, что он питается страхом живых существ. То, что они питаются страхом, не может означать ничего другого, как то, что они не могут жить без страха и несчастья других. Неизвестно, каким образом призрак определяет, кто боится больше всех, но очевидно, что он существует за счет смятения других существ, которое он впитывает и эксплуатирует в своих целях. Не найдя страха, он должен просто уйти во тьму, в закрытые пространства, и сидеть там в одиночестве.
Дементоры
Эти ужасные существа менее двусмысленны, чем призраки. Они имеют определенную форму, показывающую, кто они собственно есть, вплоть до одежды: «Там, где должны были бы находиться глаза, была только тонкая, серая, покрытая струпьями кожа, затягивавшая пустые, слепые глазницы. Зато рот… разверстая, бесформенная щель, со смертным хрипом всасывающая воздух…» Эта гнилая кожа прикрыта сверху капюшоном. Дементоры бесшумно скользят в дюйме над землей. Дементор представляет собой нечто среднее между Гримом Рипером из «Властелина колец» и персонажем картины Эдварда Мунка «Крик». Дементор всем своим видом говорит о смерти, но и сама смерть существует как паразит и разрушитель жизни.
Не только внешность отличает дементоров. В Ордене Феникса Гарри защищает Дадли от дементоров, вошедших в Литл-Уингинг. За «незаконное использование магии малолетним» Гарри подвергается дисциплинарному суду.
Единственная свидетельница нападения, миссис Фигг, так описывает дементоров: «Я их чувствовала. Вокруг стало холодно-холодно, а ведь это, заметьте, был на редкость теплый летний вечер. И мне стало казаться… что из нашего мира исчезло все хорошее и радостное… и я вспомнила… ужасные вещи…» Само присутствие дементоров порождает физическое ощущение холода — как будто прикасаешься к трупу (мы знаем, что традиционно то же самое рассказывают о присутствии привидений). Гораздо важнее, что оно цепенит душу чувством несчастья, памятью об «ужасных вещах», как сказала миссис Фигг.
Как удается дементорам вернуть к жизни эти тяжелые воспоминания? Конечно, не с помощью позитивных средств. Дементоры могут выжить, только вытягивая ощущение счастья из человеческой души. В отсутствие счастья человеческие существа впадают в тоску, помнят только ужасное и страшное и особенно чувствуют реальность смерти, отрицания жизни. «Если бы он мог, дементор кормился бы тобой так долго, что превратил бы тебя в свое подобие… бездушное и злое. У тебя не осталось бы ничего, кроме самых ужасных воспоминаний твоей жизни». В отличие от призраков, дементоры буквально съедают человеческое благополучие. Они живут как паразиты, душевные вампиры, которые разрушают духовное и физическое благополучие своих жертв ради собственного выживания и удовольствия. Вот почему они работают тюремщиками, они завладевают душами заключенных и могут благодаря этому постоянно пировать. Сириус Блэк рассказывает, как ему удалось выжить в тюрьме в Азкабане, из которой он потом бежал: «Я думаю, что не сошел с ума только благодаря тому, что я все время думал о том, что я невиновен. Это не счастливая мысль, поэтому дементоры не могли высосать ее из меня… но она не позволяла мне заболеть и забыть о том, кто я такой».
Если призраки временно парализуют проходящего мимо них — и больше ничего не могут, то дементоры, забирая ощущение внутренней гармонии, делают свои жертвы больными всерьез. Безумие означает лишение трезвости ума и души. Если человек лишается здоровья, то умирает. Многие люди сходят с ума в Азкабане, и многие просто умирают. Ум и сердце связаны так тесно, что потеря умственного здоровья ведет к потере физического. (Связь между душой и телом проявляется также и в том, что шоколад так эффективен как средство лечения последствий встречи с дементорами. Шоколад услаждает физические чувства, он также восстанавливает и душевные силы.)
Самое ужасное проявление дементоров — это их «поцелуй в душу». Хотя обычно они медленно поедают души в Азкабане, они могут также внезапно поглотить всю ее целиком в свою «зияющую бесформенную дыру рта». Люпин объясняет, что поцелуй дементора приводит жертву в ужасное, опустошенное состояние, которое «много хуже смерти». «Вы можете существовать без души так долго, как будут работать ваши сердце и мозг. Но вы больше не помните самого себя, у вас исчезает память, не остается ничего… Нет никакой возможности исцелиться, вы просто существуете. Как пустая ракушка»[87]. То, что эти пожиратели души питаются сложным комплексом чувств человеческих и человекоподобных существ, делает их классическим примером злых созданий, которые вредят не только телу, но забирают всю внутреннюю жизнь личности. Но даже устрашающие дементоры — не самые жуткие воплощения паразитирующего зла. Самый устрашающий — это Волан-де-Морт.
Волан-де-Морт
Волан-де-Морт устрашает больше всего тем, что он человек. Призраки и дементоры приводят нас в трепет из-за ощущения чуждости нам. Волан-де-Морт заставляет трепетать потому, что он — один из нас и показывает, что зло может быть добровольным выбором. Он показывает, что можно добровольно поменять полную любви жизнь на жизнь, которая целиком основана на обмане и паразитировании на другом существе. Поэтому нам страшно услышать от него слова, сказанные Люку Скайуокеру Дартом Вайдером из фильма «Империя возвращается»: «Я — твой отец. Я той же плоти, что и ты». Но роль выбора мы обсудим ниже. Сначала давайте рассмотрим, насколько Волан-де-Морт соответствует определению зла как ущербности и паразитизма.
Первое упоминание о Волан-де-Морте в книге дает представление о том, что случилось с ним. Говоря о поражении Волан-де-Морта от руки юного Гарри, профессор Макгонагалл замечает, что Дамблдор — единственный, кого когда-либо боялся Волан-де-Морт. «Вы льстите мне. Волан-де-Морт обладает силой, которой у меня никогда не было». Как странно. Если зло есть ущербность, неспособность, слабость, как может Дамблдор говорить, что у Волан-де-Морта есть силы, которых у него нет и никогда не было? Макгонагалл отвечает на этот вопрос: «Они у вас есть. Но вы слишком благородны, чтобы их использовать». То, что кажется слабостью Дамблдора, оборачивается силой. Благородство — вот то, чего лишен Волан-де-Морт. Под благородством Макгонагалл имеет в виду не аристократизм, а величие души и высокие этические идеалы, качества, необходимые сильной личности в борьбе за добро и для того, чтобы не пропустить в свою душу низкие побуждения. Хотя магическая сила Волан-де-Морта поразительна, кажется, он и не подозревает, что существует сила иная, самая важная и могущественная. У Волан-де-Морта есть сила, которой не будет никогда у Дамблдора. Но и противоположное утверждение верно. У Дамблдора есть сила благородства, хороший характер и высокие идеалы.
Он смотрит на мир с высоты, недоступной для Волан-де-Морта.
Волан-де-Морт не мог понять, почему он не способен справиться с Гарри. Он был могущественнее как маг, чем родители Гарри, и, уж конечно, могущественнее, чем младенец. Но если он смог убить Джеймса и Лили Поттер, то их ребенка он уничтожить не смог. Он оказался неспособен на это потому, что встретил в них то качество, которого ему недоставало — любовь. Эта любовь оказалась сильнее смертных проклятий, которыми он осыпал младенца Гарри, навлекая их на себя, лишая себя еще большего, чем прежде.
В Философском камне мы встречаем побежденного Волан-де-Морта, слабого, как призрак, но столь же ужасного, как дементор. Сам Волан-де-Морт объясняет то, что произошло с ним: «Видите, чем я стал? Только тень и дым… Я приобретаю форму только благодаря другим телам». Подобно призраку, Волан-де-Морт не обладает собственным «я». Но в отличие от него Волан-де-Морт использует не только страх, но все чужое тело целиком. Лицо Волан-де-Морта, «самое ужасное лицо, которое Гарри видел в своей жизни — бледное, как мел, с горящими алым глазами и прорезями вместо ноздрей, как у змеи», появляется на затылке профессора Квиррела. Волан де-Морт буквально паразитирует на теле Квиррела. Но забирать человеческие жизни ему недостаточно, Волан-де-Морт умножает свою силу, пожирая единорогов, символы чистоты. Волан-де-Морт не испытывает угрызений совести, убивая невинных единорогов, так же как он не испытывал их, нападая на младенца Гарри или высасывая жизнь Квиррела.
Одно дело жить благодаря самопожертвованию других, как Гарри живет благодаря своим родителям. Но совсем иное — приносить в жертву других ради себя самого. Волан-де-Морт не понимает этого, но Дамблдор объясняет, что Квиррел испытывает пронзительную боль, прикасаясь к Гарри: это «агония» для него — прикасаться к кому-то, отмеченному жертвенной любовью.
Квиррел учился понятиям о добре и зле у Волан-де-Морта, который проповедывал, что только сила имеет значение. Квиррел узнал «правду» дорогой ценой, когда Волан-де-Морт бросает его на смерть. Как говорит Дамблдор: «он проявляет так же мало милосердия к своим последователям, как и к врагам». Заметьте, что Дамблдор говорит — к «последователям». А не к «друзьям». Чтобы иметь друзей, нужно самому быть другом. Не понимать, что такое любовь и дружба, означает невозможность жизни[88]. Дамблдор также замечает: «не будучи действительно живым, он не может быть убит».
Волан-де-Морт все-таки приобретает тело. Вначале слабый, как ребенок, он имеет форму «скорюченного человеческого дитяти», но, как замечает Гарри, он непохож на других детей: «Он был безволосый, шелушащийся, темный, грубый, красно-черный. Ножки и ручки его были слабы, а его лицо — ни у одного ребенка не было такого лица — плоское, как у змеи, с горящими красными глазами». Сколько бы ни пожирал Волан-де-Морт жизни других — Квиррела, единорогов, людей, убитых только потому, что он нашел их бесполезными для себя, — сколько бы ни убивал, сам он может обладать только половинной жизнью. Волан-де-Морт замыслил вернуть себе взрослое тело посредством старинных заклинаний, которые требуют трех жертв: во-первых, кость отца Волан-де-Морта, магла, которого он ненавидел и убил; во-вторых, руку Хвоста, которую этот слуга сам отрезал у себя в состоянии страха и отчаяния; и, в-третьих, кровь Гарри, врага Волан-де-Морта. Эта ужасная реставрация снова указывает на паразитический характер зла. В отличие от обычного человеческого дитяти, Волан-де-Морт не может повзрослеть; он восстанавливает взрослое тело, составив ужасное зелье из частиц других тел. Егоновые кость, плоть и кровь получены за счет других людей путем устрашения и насилия.
Зло защищает себя и возрастает с помощью обмана
Раз зло по своей природе — лишение, оно всегда слабо. Его мощь проистекает не из подлинной силы, но при помощи манипуляций и разрушения добра. Правда и праведность всегда будут сильнее. Своей самодостаточностью они подчеркивают недостатки зла, недостаток любви, недостаток телесного и душевного здоровья, нехватку надежды и отсутствие здравого взгляда на реальность. Чтобы подняться на более высокий уровень, зло старается замаскироваться. Часто мы видим, как Волан-де-Морт и его клевреты пытаются убедить других, что Волан-де-Морту невозможно противостоять и что моральные принципы, вдохновляющие на борьбу с темным господином, — лишь лицемерие, лишь пустые надежды слабых и глупых[89].
В книгах о Гарри Поттере зло маскируется с помощью обмана. Нелюди, призраки и дементоры пользуются обманом, чтобы парализовать свои жертвы. Призраки принимают фальшивые формы, чтобы смутить и подчинить противника, напугав его. Секрет их силы в том, что, меняя облик, они питаются чужим страхом. Единственный способ победить их состоит в том, чтобы крепко держать в уме: форма призрака — просто морок, используя в своих интересах способность призраков читать мысли. И наконец, от призрака избавляются с помощью смеха. Фокус в том, чтобы вовремя прибегнуть к заклинанию «Ридикулус!», принуждающему призрака принять смешную, нелепую форму. К примеру, когда призрак появляется, приняв вид профессора Снегга, Невилл побеждает его тем, что представляет Снегга одетым в платье бабушки.
Заклинание «Ридикулус!» требует строгой концентрации, достичь которую, однако, трудно в момент, когда прямо перед тобой твои страхи обретают видимую форму. Когда миссис Уизли в Ордене Феникса встречает призрака, она невольно заливается слезами, потому что призрак последовательно принимает облики ее мужа, детей и Гарри, будто бы умерших и распростертых у ее ног. Эта визуальная ложь действенна в высшей степени, так как она питается реальными страхами человека. Призрак парализует миссис Уизли, превратив ее любовь к семье и Гарри и ее беспокойство за них в оружие против нее же. Он заставляет миссис Уизли вопреки ее воле поверить в иллюзию своего присутствия. Призрак опасен именно потому, что он пытается обмануть нас, заставив поверить, что наши самые тайные страхи стали реальностью. Только тогда сможет жертва призрака произнести заклинание «Ридикулус!» с пользой для себя, если не поддастся обману и рассмеется в лицо призраку.
Когда Гарри впервые встретил дементора, он был гораздо сильнее подвержен опасности, исходившей от этих существ, чем его одноклассники, потому что (как объяснил Люпин) Гарри пережил больше невзгод в своей жизни, чем остальные. Когда дементоры лишали Гарри спокойствия, надежды и счастья, они оставляли ему взамен только грусть и печаль. Это главная черта лжи дементоров: они забирают не только чувство благополучия и спокойствие, но саму надежду на них в будущем. Это преступление против надежды на самом деле есть преступление против истины. Если им удавалось высосать из Гарри мысли и чувства, это не значит, что их не было в его жизни, они были в прошлом и настоящем, они не могли исчезнуть потому, что были результатом любви, обращенной к Гарри и обращенной им на других людей. Ведь любовь и есть забота и желание одного человека, чтобы другой человек был благополучен и полностью развил свои способности.
Полуживой Волан-де-Морт только тогда убеждал людей повиноваться ему, когда доказывал им, что у них нет надежды. Когда несчастный Питер Петтигрю сдался и предал родителей Гарри, он пытался оправдаться тем, что его лишили надежды: «Он побеждал всех и всюду!» и «Он мог бы убить меня». Первое из этих утверждений — ложь, и Петтигрю хорошо это знал — Волан-де-Морт совсем не повсюду был победителем. Дамблдор построил Хогвартс как крепость против него. Кроме того, Поттеры и Петтигрю были членами ордена Феникса, секретного бастиона сопротивления против Волан-де-Морта. Страх обуял Петтигрю и заставил его легко поддаться лжи о том, что все усилия борьбы с Волан-де-Мортом тщетны. Правда, что Волан-де-Морт хотел убить Петтигрю, как он убил Джеймса и Лили Поттер и пытался неудачно расправиться и с Гарри. Но каким-то образом Волан-де-Морт убедил Петтигрю, что ему не спастись, что никто не придет ему на помощь. Еще хуже — Волан-де-Морт убедил Петтигрю, что его верность Поттерам и надежда на их любовь не стоят того, чтобы за них бороться. Поэтому тот становится предателем, спасая свою шкуру.
Вспомним «урок» Квиррела. Он сказал великую ложь, что нет ни добра, ни зла, следовательно, нет любви. Есть только слабые люди, у которых нет воли к власти. Но это просто-напросто неправда. Петтигрю и Квиррел должны были бы знать, что любовь существует, поскольку они испытали это чувство. Вряд ли их родители заботились о них потому, что были слишком слабы, или потому, что грезили о власти. Они любили своих детей настолько, чтобы не думать о притязаниях на собственную власть и удовольствиях. Если ты вырос в человеческом обществе и не подвергался при этом надругательствам, не был брошен на произвол судьбы — уже одного этого достаточно, чтобы знать, что есть такая вещь, как любовь, и такал вещь, как добро. Даже Волан-де-Морт должен знать это. Ведь он тоже человек.
Но он лжет не только в этом, он идет еще дальше. Волан-де-Морт и Упивающиеся смертью хотят скрыть, что они рождены людьми. Упивающиеся смертью всегда в присутствии других прикрывают лица. Они хотят казаться дементорами, другими обманщиками, скрывающимися под капюшонами. Волан-де-Морт постоянно стремится избавиться от всех человеческих черт и казаться чем-то бо́льшим, чем человек. Он убивает собственного отца и дедушку с бабушкой, чтобы стереть живую память о своем происхождении. У него нет ни жены, ни детей, он не хочет быть связанным с людьми и в будущем. (Кстати, интересно, что ни у кого из Упивающихся смертью не бывает больше одного ребенка. В противоположность этому, у семьи Уизли, сохраняющих надежду в самых трудных обстоятельствах, много детей.) Волан-де-Морт меняет имя Том Реддл, напоминающее ему о его человеческой природе, на ужасное имя, означающее нечто вроде «Воля к Смерти». И даже имя лжет, потому что он совсем не жаждет смерти. Как почти все люди, он боится ее. Он стремится всячески избегнуть ее, убивая других людей.
Почему люди, видя правду, все же верят этой лжи? Почему они дают обмануть себя иллюзорности, когда правда рядом? Почему, спросим еще раз, зло существует в мире? Ответ труден, но больше всего он пугает тем, что зло является результатом свободного выбора.
Зло как плод свободного выбора
Один из самых пугающих аспектов взгляда Ролинг на природу зла — то, что люди могут выбрать его и выбирают. Они предпочитают ложь зла правде добра. Разумеется, как мы видели, они не выбирают его как зло. Никто не скажет прямо: «Я меняю любовь, счастье и мир на ужасную жизнь, в которой нет ни любви, ни дружбы, в которой я буду жаждать только власти и силы — силы, которая, скорее всего, разрушит меня, не доведя до цели». Никто, почти никто не ставит себе целью служить злу именно как злу, сеющему тревогу, несчастье и деже смерть. Даже Волан-де-Морт должен постоянно лгать себе об окружающем его мире, преследуя свои цели. Но истина в том, что в конце концов люди должны выбрать между ложью и правдой.
Существует распространенная ложь, что люди предрасположены от рождения к злу по причине наследственности, расположения звезд или иной лично им присущей «судьбы», склоняющей их к тьме. Другими словами, последний обман зла состоит в том, что человек обречен на этот выбор. Подобно Питеру Петтигрю, он винит в этом внешние силы, а не свой собственный выбор. Эта тема проходит через все книги. С самого начала Гарри беспокоит то, что он якобы обречен учиться в Слизерине. Когда Гарри открывает, что понимает (как и Волан-де-Морт) язык змей, он пугается того, что не просто принадлежит к темной стороне, но что именно он — наследник Слизерина, который обречен погубить Хогвартс (ТК).
Страхи Гарри понятны, ведь ему постоянно твердят о том, что у человека нет свободы выбора. Магльг, такие как дядя Вернон и тетя Петунья, внушают Гарри, что он плох только потому, что обладает магической силой. Тетя Мардж, не ведающая об этой силе, высказывается мягче: «Если кто-то испорчен внутри, с этим уже ничего не поделаешь». Все трое, кажется, верят тому, что люди рождаются «плохими» или «хорошими» и что жизнь естественным образом строится на этом фундаментальном основании или на силе судьбы.
Многие мудрецы придерживались подобного же фатализма, начиная с астрологов и кончая теми, кто считает людей, лишенных магических способностей, предназначенными злу. Сибилла Трелани, учительница гадания, известная тем, что за всю жизнь сделала одно или два удачных предсказания, внушает ученикам, что от человека ничего не зависит и он целиком подвержен влиянию звезд. Другие мудрецы считают, что звезды тут ни при чем, а все зависит от чистоты крови будущего мага. Семья Малфой одержима идеей о ценности только людей «чистой крови». Драко часто дразнит Гермиону тем, что в ее жилах течет кровь маглов, называет ее «грязнокровой» — оскорбительный термин, означающий человека, в чьей родословной были и волшебники, и маглы. Семья Сириуса Блэка (чей девиз toujour pur — всегда чист) разделяет это убеждение. Наконец, Корнелиус Фадж, совершенно бездарный министр магии, кажется, тоже верит в эту теорию. Когда в Кубке огня многие волшебники, узнав о возвращении Волан-де-Морта и его сговоре с темными силами, просят Фаджа обратиться за помощью к Великанам, тот колеблется сделать это потому, что большинство магов ненавидит Великанов. Его убеждение, что волшебники выше всех как магических, так и немагических существ, олицетворяется в статуях, помещенных в Министерстве магии. В камне изваяны существа, с обожанием взирающие на волшебника и колдунью.
Дамблдор, неисчерпаемый источник мудрости, тратит много времени на то, чтобы рассеять эти фаталистические мнения. О предопределенности будущего он говорит Гарри так: «последствия наших поступков так сложны, так запутанны, что предсказать будущее действительно очень трудно». Логика Дамблдора основана на постулате о свободе личности и на том факте, что наши действия имеют непредсказуемый результат, потому что они непредсказуемо влияют на поступки других. Например, жестокость Малфоев, Кроучей и Блэков по отношению к их домашним эльфам имеет неожиданное следствие: доброе отношение Гарри к Добби (домашнему эльфу Малфоев) превращает последнего в скромного союзника, чья помощь оказывается в трудную минуту очень важной. В дальнейшем, как предполагает Дамблдор, жалость Гарри к Петтигрю может оказаться решающим фактором в столкновении с Волан-де-Мортом. Люди — не куклы, действующие по сценарию, написанному на звездах безличной судьбой. Мы не можем, просто обратившись к астрологии, узнать, кто чего стоит или как он будет действовать в тех или иных обстоятельствах.
Мы не можем сразу понять, есть ли у человека магические способности или нет, не можем сразу понять его суть. Чтобы сделать это, надо учитывать многое. В одном из эпизодов Тайной комнаты Дамблдор заверяет встревоженного Гарри, что, хотя у того немало общих достоинств и талантов с Волан-де-Мортом, он не похож на него.
— Распределяющая шляпа только потому причислила меня к Гриффиндору, — сказал Гарри упавшим голосом, — что я просил не отправлять меня в Слизерин…
— Именно, — ответил Дамблдор, наклоняясь к нему. — В этом вся разница между тобой и Томом Риддлом. Наш выбор, Гарри, говорит о нас больше, чем наши способности.
Гарри считал, что оказался в Гриффиндоре благодаря уловке Распределяющей шляпы, отклонившейся от собственного решения, того решения, которое первоначально было принято без учета желаний самого Гарри потом в ход дела вмешалась игра случая. Напротив, Дамблдор утверждает, что выбор происходил из самой сущности Гарри. Несмотря на сходство Гарри и Волан-де-Морта, их разделяет именно собственный выбор судьбы.
Наш выбор, а не астрологические карты и не наши гены определяют, что мы есть здесь и сейчас. Но наш выбор меняет и нас, делая тем, чем мы являемся и чем будем.
Дамблдор упрекает Фаджа за его расистские взгляды.
Ты придаешь слишком много значения — и всегда придавал — так называемой чистоте крови! Ты не в силах понять, что не важно, где ты рожден, важно, чем ты можешь стать. Посмотри, что этот человек (отпрыск знаменитой семьи волшебников) сделал со своей жизнью.
Мы — то, что мы выбираем. Если мы выбираем зло, то его источником и являемся. Здесь автор книг о Поттере вновь следует за постулатами Августина и Фомы Аквинского: моральное зло проистекает из свободы выбора. Наш выбор приводит к ущербности, если мы выбираем меньшее вместо большего[90].
Разумеется, раз выбрать зло означает выбрать меньшее, этот выбор сделать легче. Вот почему, как говорит Дамблдор, «человеческие существа имеют наклонность выбирать худшее». Гораздо легче влиться в разгневанную толпу, стать членом коррумпированного сообщества или поддаться собственным эмоциям, чем остановиться, поразмыслить, в чем же правда, и затем принять верное решение. На примере Питера Петтигрю видно, что выбор решения в пользу добра особенно труден, когда он требует самопожертвования. Гарри знает, что он и его родители защищены от Волан-де-Морта заклятием Верности, которое подразумевает «заключение тайны внутрь одной-единственной живой души». Как подсказывает само название этого заклятия, защита Поттеров зависит от верности друзей.
Тайна хранится в избранном человеке — его называют Хранителем секрета, — и поэтому ее невозможно раскрыть. Разумеется, если этот человек сам не выдаст ее. Если бы Хранитель секрета молчал, Сами-Знаете-Кто мог бы годами искать Лили и Джеймса в их деревне и не нашел бы.
Питер Петтигрю был Хранителем секрета Поттеров. Волан-де-Морт могуществен, но он никогда бы не нашел Поттеров, если бы Петтигрю не предал их. В конце концов, страх Петтигрю перед Волан-де-Мортом и желание спасти свою шкуру перевесили его преданность Поттерам. Петтигрю в отчаянье жалуется, что у него не было выбора — Волан-де-Морт, мол, слишком силен. Иначе он бы убил его самого. В ответ на эти жалобы Сириус Блэк напоминает Петтигрю, что он все-таки сделал выбор. Перед ним был выбор — спасти свою жизнь или жизнь Поттеров. Он выбрал более легкий и удобный путь, он предал своих друзей, обрекая их быть убитыми, и спас свою жизнь. Петтигрю имел основание бояться Волан-де-Морта. Если бы он выбрал сопротивление Волан-де-Морту, это потребовало бы от него самопожертвования. Многие волшебники погибли, отчаянно сопротивляясь Волан-де-Морту, а родители Невилла Долгопупса были доведены пытками до безумия. Выбор Петтигрю имел для него далеко идущие последствия другого рода. Спасая свою жизнь, он коренным образом изменил ее. Он потерял своих друзей, принужден был многие годы скрываться и, наконец, стал рабом Волан-де-Морта. Индивидуальный выбор добра или зла формирует человека и влечет за собой последствия, важные для него и для других.
Видеть ясно, действовать отважно
Во всех книгах мы видим, как Гарри учится распознавать добро и зло и определять ход своих действий, основываясь на этом знании. Он учится этому неуклонно. По мере того как мощь Волан-де-Морта возрастает и ставки растут. Сюжет делает таким динамичным то, что в основе его лежит усложненный прообраз реальности. Ни Гарри, ни любой другой персонаж, даже и Дамблдор или Волан-де-Морт, не состоит целиком из добра или зла. Сириус говорит Гарри: «Мир не расколот на хороших людей и на Упивающихся смертью». К примеру, профессор Снегг, в прошлом Упивающийся смертью, с трудом прячет свою неприязнь к отцу Гарри и — скорее, по ассоциации с ним — и к самому Гарри, но он выбрал решение порвать старые цепи и борется вместе с Дамблдором против возвращения Волан-де-Морта. С другой стороны, Гарри потрясен, узнав, что его отец и Сириус Блэк в юности в годы пребывания в Хогвартсе, бывали жестокими и надменными и что Сириус и сейчас, в зрелые годы, слишком склонен отдаваться вспышкам гнева. Но оба стали людьми большого мужества, и оба готовы отдать свою жизнь в борьбе против Волан-де-Морта и защитить тех, кого любят. Даже Упивающийся смертью может стать на сторону добра, и даже хорошие люди не всегда во всем совершенны.
Эти и другие персонажи, населяющие книги о Поттере, помогают яснее понять задание, поставленное Гарри и его друзьям. Подростки понимают важность различения, познания природы добра и зла и, поняв, принимают сторону добра против зла. Точно так же, как и люди в реальной жизни, Гарри и его друзья не всегда правильно рассуждают или действуют в той или иной ситуации, хотя и прилагают к поиску оптимальных решений немало усилий. Часто они делают поспешные заключения, действуют слишком импульсивно. И опять же, как и в реальной жизни, эти ошибки могут повредить другим. Например, прекрасное желание Гарри помочь Сириусу (ОФ), напротив, ставит Сириуса и других в опасное положение. Это происходит потому, что Гарри еще не выучился защищать свое сознание от влияния Волан-де-Морта. Ставки реальны для него и для нас. Секрет в том, чтобы сохранять ясность понимания и направлять порывы своей души в правильную сторону.
Есть люди, которые просто не желают решать что-либо. Они прячут голову в песок и пытаются уйти от выбора. Корнелиус Фадж отказался принять решение просто потому, что не верит в «возможность разрушения этого удобного и благоустроенного мира, в то, что Волан-де-Морт может подняться». Это легкий путь — отказаться от принятия решений. Но это невозможно. Проблема вернется, но станет еще более серьезной и тяжелой. Возможно, нам стоит прислушаться к словам Дамблдора. Его речь, обращенная к школьникам в Кубке огня звучит как колокольный набат:
Помните Седрика. И если придет для вас время выбирать между тем, что просто, и тем, что правильно, вспомните, как поступил Лорд Волан-де-Морт с хорошим, добрым, храбрым мальчиком, случайно оказавшимся у него на пути. Помните Седрика Диггори.
Когда маска зла сорвана, мы находим под ней смертельную угрозу жизни. Когда выбор зла покажется легче и предпочтительней, вспомните Седрика Диггори.
Волан-де-Морт, Боэций и разрушительные следствия зла
Дженнифер Харт Уид
Черный Лорд Волан-де-Морт подло убивает родителей Гарри Поттера перед тем, как направить свой жезл на самого Гарри. Чудесным образом спасшийся от этого покушения на свою жизнь, младенец Гарри помещен под присмотр своей тети Петуньи и дяди Вернона, которые обрекают его на тяжелое и скучное детство. В этот момент Волан-де-Морт изменил течение жизни Гарри навсегда. Гарри страдает, потеряв родителей, в то время как Волан-де-Морт наслаждается их отсутствием. Всего хуже то, что Волан-де-Морт теперь имеет возможность развивать свою злотворную деятельность.
Если бросить более пристальный взгляд на жизнь Волан-де-Морта после убийства четы Поттеров, становится ясно, что он получил нечто другое, чем то, на что рассчитывал, избавившись от двух волшебников. С Волан-де-Мортом происходит физическая трансформация, пугающая и уродующая его, которая является результатом совершенного им зла. Хотя уродство Волан-де-Морта не может облегчить страданий Ларри, оно может внушить нам уверенность, что Волан-де-Морт наказан за свои злодеяния.
Мнение, что неправедные поступки разрушают того, кто их совершил, имеет богатую историю. В самом деле, мы находим такую точку зрения в сочинениях философа пятого века Боэция[91]. Согласно его теории, характер индивидуума складывается под влиянием его поступков, и таким образом он может сделать свою личность лучше или хуже в зависимости от решений, которые принимает, и от поступков, которые совершает. Зло всегда будет саморазрушительным для злодея, даже если по видимости это не так, хотя такое саморазрушение не облегчает участи жертв.
Боэций и разрушительное действие зла
Портрет зла, изображенный в лице Волан-де-Морта, соответствует представлению о зле, данному философом Боэцием. Аниций Боэций (ок. 480–524) написал свою знаменитую книгу «Утешение философией», находясь в тюрьме, где ожидал казни. При остготском короле Теодорихе Боэций занимал высокий пост консула, но был обвинен в измене и взят под домашний арест. Хотя обстоятельства, окружающие его арест и казнь, неясны, Боэций считал себя невинно оклеветанным и верным своему народу[92]. Как и Гарри, Боэций, оплакивал потерянную семью и, чтобы утешить себя, написал сочинение о природе зла и о воздействии его на тех, кто его совершает.
Боэций говорит, что зло паразитирует на добре — определение, почерпнуто им из Августина. Согласно Августину, добро выше зла. Зло существует не само по себе, а только паразитируя на добре. Например, любовь, которую чувствует Петунья Дурсли к своему сыну, блага сама по себе. Но ее порывы выполнять любые его прихоти и капризы, портя его таким образом, обращаются во зло. Следовательно, перед нами пример того, как материнская любовь ведет ко злу. Петунья не испортила бы Дадли, если бы не любила его. Однако ее любовь была ею извращена и свелась к исполнению любых желаний сына. Она, к примеру, поощряет его болезненную жажду бесконечного числа подарков на день рождения. Развращение Дадли — это паразитический придаток любви.
И другие дурные поступки могут толковаться таким же образом. Согласно теории Августина, если считать априори зло как паразитом добра, нужно рассматривать некоторые дурные дела как результат выбора меньших благ вместо больших. Он предлагает следующий пример:
Воля обращается к собственному благу, когда стремится быть хозяйкой самой себя. Она обращается к внешним благам, когда занята заботами других людей или вообще чем-нибудь посторонним. Она обращается к благам ниже себя, когда ищет удовольствий тела. Тогда человек становится гордым, суетным и похотливым, он пойман жизнью, которая, в сравнении с настоящей жизнью, есть смерть[93].
Пример предпочтения низших благ высшим мы видим в Волан-де-Морте. Он ценит превыше всего политическую власть и влияние, которые сами по себе совсем не плохи. Но, ценя превыше всего власть, он пытается уничтожить всех, кто стоит на его пути. Вместо того чтобы искать высших благ, таких как любовь и дружба, Волан-де-Морт в своем стремлении к власти прибегает к убийству и обману.
Боэций присовокупляет августинианское определение зла как паразита добра к собственному взгляду на человеческую природу. Согласно Боэцию, человек настолько отличается от животного, насколько он обладает способностью к рациональному мышлению[94]. Более того, человек способен с помощью разума контролировать свои физические желания и стремиться к высшему благу. Согласно Боэцию, высшая цель для человека — душевная гармония. Люди могут достигать ее множеством способов. Боэций утверждает, что хороший человек ищет счастья в добродетели, тогда как плохой стремится только к удовлетворению своих желаний. Он пишет:
Высочайшая цель и у добрых и у злых — одна, но добрые люди стремятся к ней, умножая добродетели, а люди зла достигают ее, удовлетворяя те или иные свои желания, пренебрегая естественной способностью человека стремиться к благому[95].
Боэций уверен, что счастье, будучи по природе благим, не может быть достигнуто злыми поступками. Оно достигается только добрыми трудами[96]. По крайней мере одно действия зла на того, кто его совершает, очевидно — для такого человека невозможно достижение подлинного блаженства. Так, Драко Малфой постоянно строит козни Гарри, Гермионе и Рону. Боэций бы сказал, что этим он лишает себя самого счастья. Драко не только вредит своим одноклассникам, но и самому себе, лишая себя самого достижения благополучия. Из книг Ролинг мы видим, что Драко несчастлив.
Недостижимость счастья тем не менее — не то же, что саморазрушение. Интересно узнать, каким образом злые действия разрушают того, кто их совершает. Боэций дает следующий ответ:
Рассмотрим природу наказания, постигающего грешных, что отличает их от делающих добро… Перешедший на сторону зла перестает существовать, злые люди перестают быть тем, чем они были прежде. Конечно, по виду они остаются такими же людьми, как все остальные, но, уступив злому началу, они потеряли свою подлинную человеческую природу. Только благо может возвысить человека над обычным человеческим жребием, из этого следует, что следование злу низводит человека до состояния недочеловека… В этом смысле пренебрегший благом и переставший быть человеком не может достичь уровня божества и превращается в животное[97].
Боэций заключает, что зло унижает человека, лишая возможности добиться своего естественного предназначения — блага, а кроме того, и дегуманизирует его. Другими словами, зло превращает злодея в животное, хотя не буквально, а образно. Вспомним, что точка зрения Боэция заключается в том, что только разум отличает человека от животного. Люди имеют возможность рационально контролировать свои желания и поступки, для того чтобы добиться подлинного блага. Если же человек творит зло, он отрекается от блага, которое является естественным предназначением человека. Он не может разумно управлять своими желаниями и прекращает поиски подлинного счастья. Будучи человеком неполноценным, творящий зло напоминает животное, которому не дано способности разуму властвовать над инстинктами.
Злые поступки дегуманизируют человека, сводя его к статусу несмысленого животного. Например, в Узнике Азкабана выясняется, что Питер Петтигрю открыл Волан-де-Морту местонахождение Джеймса и Лили Поттер, способствовав тем самым их убийству. Поэтому Питер превращает себя в крысу, чтобы спрятаться от друзей Поттеров. Мы можем интерпретировать физическую трансформацию Питера в крысу как указание на состояние его души. Питер, как настоящая крыса, предал Поттеров Волан-де-Морту и затем в самом деле становится крысой. Ролинг трактует тем самым предательство Питера символически, сводя его на уровень животного.
Августин утверждает, что творящие зло теряют способность различения добра и зла. «Человек, который действует неправильно, вопреки своему знанию того, что он должен делать, теряет возможность понимания того, что есть благо»[98]. Если это утверждение Августина верно, то творящий зло дегуманизируется, еще и теряя способность делать моральные суждения. Потеряв способность различать добро и зло, он превращается в животное, которое изначально лишено этой способности. В этом огромная разница между человеком и животным. Например, Питер Питтегрю в моральном отношении хуже крысы, так как человек был изначально наделен этой способностью различения, а крыса никогда ее не имела. С людьми такая метаморфоза случается, только если они добровольно творят зло. Потеря этой способности происходит по их собственной вине.
Согласно Боэцию, творящий зло изменяет своей собственной природе. Отрекаясь от своей природы «мыслящего животного», он изменяет самому себе. Этот акт отречения от самого себя ведет к внутреннему расколу, который в свою очередь ведет к несчастью и еще большему саморазрушению. Творящий зло разрушает себя, отказываясь от части самого себя и делая для себя невозможным осуществить свои потенциальные возможности. Следовательно, на самом деле такой человек подвергается расчеловечению и разрушительной трансформации, когда он творит зло. С каждым новым актом зла саморазрушения становится все больше, так как злодей постоянно отвергает свою собственную природу. Волан-де-Морт испытывает на себе спиральное возрастание саморазрушения после попыток уничтожить всю семью Поттеров.
Волан-де-Морт и разрушительное действие зла
Лорд Волан-де-Морт одновременно является и могучим, и ужасным волшебником, сеющим «несогласие и раздор» среди остальных персонажей книг. Большинство сюжетов этих книг основаны в основном на замыслах Волан-де-Морта достигнуть власти над миром и на противостоянии этому добрых волшебников, включая Гарри, Гермиону и Дамблдора, желающих остановить его.
Из первой книги, Философский камень, мы узнаём, что Волан-де-Морт — убийца. Друг Гарри Хагрид открывает, что именно Волан-де-Морт убил родителей Гарри и пытался убить и самого Гарри. Волан-де-Морт — потенциальный детоубийца, волшебник, «вступивший на дурную стезю». Безразличие, с которым он относится к человеческой жизни, ясно говорит о его испорченности. Он не признает человечности и отрицает ценность жизни других людей, для него остальные люди — только препятствие на пути достижения его цели. В стремлении убить Гарри лишний раз выражается его упорное нежелание делать различие между невинными людьми, не участвующими в схватке, и своими врагами. Все, кто встал на его пути, будут уничтожены, невзирая на возраст и степень вины перед ним.
Волан-де-Морт отрицает само существование добра и зла. В этом отношении Волан-де-Морт доказывает правоту взгляда Августина и Боэция на творящих зло в том, что они подобны животным. Волан-де-Морт не только отказывается различать добро и зло, но он просто и не способен на это, как не способно делать такое различие животное. В самом деле, он искренне уверен, что все дозволено на его пути к власти, даже убийство маленьких детей. Одноклассники Гарри испытывают такой ужас перед Волан-де-Мортом, что даже боятся произнести его имя и называют его «Сами-Знаете-Кто».
Как единственный человек, ускользнувший от Волан-де-Морта, Гарри — особый предмет ненависти Волан-де-Морта. Он особенно им отмечен. У Гарри на лбу шрам в виде молнии, как напоминание о попытке Волан-де-Морта убить его. Но этот шрам — не только следствие нападения Волан-де-Морта. Волан-де-Морт сам рассказывает о страной цепи событий, случившихся в вечер убийства родителей Гарри:
Мое проклятие было ослаблено глупым самопожертвованием женщины. И оно обратилось на меня. Ах… боль, не имеющая конца, друзья мои. Я был не готов к этому. Меня будто выбросило из тела, я был меньше, чем дух, чем самое маленькое приведение… но все же я остался жив. Но что стало со мною, я не знаю… У меня не было больше тела (GF).
Благодаря любви Лили к своему ребенку, проклятие, которым Волан-де-Морт желал убить Гарри, вернулось к нему самому. Он был сведен до состояния «едва живого», не духа и не человека. В этом превращении мы видим драматический буквальный образ саморазрушительного действия зла. Из-за своего нападения на Гарри Волан-де-Морт физически умален до беспомощного существа неизвестной природы, нуждающегося в опеке и заботе со стороны своих последователей.
Казалось бы, что потеря тела и связанное с этим страдание должны быть достаточны для того, чтобы Волан-де-Морт пересмотрел свой выбор и иначе взглянул на свои действия. Волан-де-Морт мог винить только себя самого, сознавая тот факт, что главным мотивом нападения на Поттеров была неуемная жажда власти. Однако же мы не видим ни малейших признаков угрызений совести или попыток извлечь урок из своего мучения. Невозможность реально видеть вещи — одно из последствий саморазрушения зла. Обманывая себя, он пытается обмануть и окружающих. Он остается слепым к истинной причине своего расчеловечения, он винит в этом Поттеров. Далекий от того, чтобы принять вину за свои страдания и исправиться, Волан-де-Морт одержим стремлением получить обратно свое тело и продолжить борьбу за мировое господство.
В своих попытках обрести человеческий облик Волан-де-Морт поселяется как паразит на теле профессора Квиррела. Он манипулирует им, заставляя убить единорога, чтобы исцелиться с помощью его дающей жизнь крови. Как объясняет кентавр Флоренц:
Это потому, что убивать единорогов — чудовищное преступление. На подобное злодейство способен пойти только тот, кому нечего терять, но кто хочет обрести все. Кровь единорога поможет остаться в живых, даже если ты окажешься на волосок от неминуемой гибели, но… очень дорогой ценой. Чтобы спасти себя, тебе придется погубить создание столь невинное и беззащитное, что с того момента, как его кровь коснется твоих губ, жизнь твоя будет жизнью лишь наполовину, это будет жизнь проклятого существа (КО).
Опять Волан-де-Морт не делает различия между врагами и невинными, не борющимися с ним существами, такими как единорог. Жизнь единорога ничего не стоит для него, как и жизни всех остальных, кто осмеливается встать на его пути к власти. Но Волан-де-Морту не удается восстановить свое существование в прежнем виде. Его про́клятая жизнь проявляется во все более варварских действиях, меняется и его внешность. Во время схватки с Квиррелом Гарри в первый раз видит Волан-де-Морта: «самое ужасное лицо, которое Гарри видел в своей жизни — бледное, как мел, с горящими алыми глазами и прорезями вместо ноздрей, как у змеи».
Волан-де-Морт дает нам яркое представление о паразитической природе зла, как его сформулировал Августин. Волан-де-Морт может жить, только отнимая жизнь у других людей, — это условие его существования. Вид его ужасен и змееподобен. Его совершенно не беспокоит судьба профессора Квиррела или Гарри. В самом деле, Волан-де-Морт бросает умирающего Квиррела потому, что он больше не нужен для него, подтверждая еще раз, что человеческая жизнь для него ничего не стоит и может быть использована в своих целях.
По мере расчеловечения внутреннего мира внешность Волан-де-Морта становится все ужаснее и гротескнее на протяжении романа. В страшной сцене в начале Кубка огня Волан-де-Морт убивает невинного магла по имени Франк только за то, что тот случайно вошел в убежище Волан-де-Морта. Перед самой смертью Франк встречается глазами с Волан-де-Мортом. Этот взгляд настолько ужасен, что Франк начинает от ужаса кричать не переставая, пока Волан-де-Морт не убивает его. Вид Волан-де-Морта пугает даже Хвоста, его отвратительного дружка. Волан-де-Морт говорит:
Я ужасаю тебя. Ты вздрагиваешь, когда смотришь на меня. Я чувствую твою дрожь, когда ты прикасаешься ко мне (КО).
Если даже его сторонники испытывают такое отвращение при виде него, то какой же пугающей внешность Волан-де-Морта была для остальных!
Разрушение, которое переносит Волан-де-Морт на протяжении своей жизни, связано с поведением, которое он выбрал. Сначала он нападает на Поттеров и, как следствие, теряет свое тело. Затем он становится паразитом и заставляет того, в чьем теле он поселился, убивать прекрасного единорога ради его крови. Вследствие этого он навеки проклят. Покинув умирающего Квиррела, Волан-де-Морт исчезает в поисках другого источника существования. Его положение и состояние так ужасны, что теперь его покидает большинство сторонников, как пророчествует профессор Трелани:
Черный Лорд лежит в одиночестве, всеми забытый, покинутый друзьями и последователями. Его верный слуга на протяжении двенадцати лет был в заточении. Сегодня, до полуночи… слуга вырвется на свободу и отправится искать своего господина. С помощью своего слуги Темный Лорд восстанет вновь. Более великий и более ужасный, чем когда-либо прежде. Сегодня до полуночи слуга… отправится… искать… своего господина… (YA)
Зависимость Волан-де-Морта от своих клевретов показывает степень его разрушения. Его беспомощность могла бы послужить ему поводом для размышления и покаяния. Но он остается нечувствительным к причине своего разрушения и, следовательно, не может улучшить свое положение. Он игнорирует всякую возможность изменить поведение, становясь все более жестоким и мстительным. Мы можем предвидеть, что в будущих книгах он станет только хуже. Неправедные поступки Волан-де-Морта наверняка приведут его к полной погибели.
Волан-де-Морт и этические уроки
Последствия зла сказываются не только на его жертвах, они отражаются на самой личности творящего зло. То, что состояния Волан-де-Морта на протяжении книг все ухудшается, должно научить читателей, предостеречь их от саморазрушительных следствий зла и внушить отвращение к его уродству. Это саморазрушение — прямой результат избранного Волан-де-Мортом образа действий: его нападений на людей, манипулирования слабыми и убийства животных. Это саморазрушение контрастирует с такими добродетелями, как дружба, любовь и храбрость, проявленными Гарри, Дамблдором, Роном, Хагридом и Гермионой.
Из книг ясно, что и Волан-де-Морт, и Гарри ответственны за свои поступки. Их действия и их выбор определяют, какими людьми они станут. Путь Волан-де-Морта ведет к его гибели и страданию, а также к страданию других, тогда как выбор Гарри превращает его в отважного молодого человека, верного друзьям. Хотя саморазрушение Волан-де-Морта не уменьшает горя Гарри по поводу гибели родителей, все-таки таким образом справедливость восстанавливается. Убийство Поттеров негативно сказывается на самом Волан-де-Морте и заставляет его терпеть мучения.
Как показывают Боэций и Августин, неправедные действия причиняют зло и жертве, и тому, кто совершает зло. Своими поступками злодей сам навлекает зло и на себя. Хотя Ролинг скорее всего не обращалась к Боэцию и Августину, она наверняка согласилась бы с ними. То, что состояние Волан-де-Морта ухудшается, причиняет ему страдание. Легко, или должно быть легко, сделать выбор между убийцей-недочеловеком и отважным юным мудрецом: лучше быть добропорядочным школьником, чем мерзким, расчеловечившимся Темным Лордом.
Магия, маглы и моральное воображение
Дэвид Бэггет
Число различных, часто полярных, точек зрения на необыкновенного юного волшебника поистине изумляет. Побивая рекорды тиражей один за другим, книги о Поттере вызывают сердитые протесты, занимая в списке книг, не рекомендуемых для школ и библиотек, изданном американской Ассоциацией библиотек, первое место. Некоторые литературные критики клеймят эти книги, называют их чтивом, не имеющим художественного значения, а другие считают их чуть ли не классикой. Часть критиков утверждают, что эти книги не оставляют места ничему трансцендентному и таинственному, тогда как бесчисленное количество других считает, что книга вредно действует на детей, приучая их к занятиями оккультизмом. Одни считают книгу антихристианской, другие, наоборот, вполне соответствующей требованиям церкви. Одни считают книгу глубоко моральной, другие обвиняют в глубоко субъективном моральном релятивизме. Если Гарри был удивлен, узнав о своей славе среди волшебников — он бы еще больше удивился, увидев себя втянутым в этот водоворот противоречий в мире маглов.
Дьявол заставил Гарри сделать это
Потрясающий успех книг о Поттере, в особенности среди детей, имел то оздоровляющее действие, что привлек огромное число молодых людей к чтению. Но именно это широкое распространение и влияние произвело обратное действие на многих взрослых, которые критически относятся к этим книгам. Эти книги — о волшебниках и ведьмах, прибегающих к некоторым аспектам реального оккультизма: от заклинаний до нумерологии и древних рун. Существует опасение, что дети, прочитав это, могут не на шутку увлечься оккультизмом, будь то сатанизм, викка или теология нью-эйдж.
Несомненно, многие отвергнут эти утверждения, заслуживающие серьезного рассмотрения только с точки зрения людей, подобных Нэду Фландерсу, фундаменталистов, зацикленных на теории заговора, и моралистов. Большинство критических статей о «Гарри Поттере» демонстрируют отсутствие чувства юмора, глубины мыслей, вкуса и знаний — к доброжелательным дебатам это не располагает. Но также не вдохновляет и чрезмерная снисходительность к недостаткам любимых книг, которую перед лицом этих нападок проявляют их защитники. Мы нуждаемся не в разоблачительной риторике, но в хладнокровном и уважительном анализе в духе дружеских дебатов, какими знаменит Дамблдор.
Многие из нападающих на Ролинг безусловно верят не только в реальность духовного мира, но также и в то, что не все духовные силы благи. Те, кто со скепсисом относится к сверхчувственному, вряд ли найдут их симпатичными. Те, кто сомневается в существовании Бога, еще менее склонны всерьез говорить о Сатане или демонических духах, считая такой взгляд на человека отсталым, отжившим свой век и принадлежащим глубокому прошлому.
Недоброжелатели книг больше всего взволнованы тем, что они так популярны среди детей и могут подвигнуть их к занятию оккультизмом, растравляя детское любопытство и внушая им, что это — безвредная забава. Растравляя детское любопытство, книги делают их уязвимыми перед лицом темных сил. И опять-таки: то, что критиков так это беспокоит, внушает мысль, что сами они — отнюдь не скептики в том, что касается мрачных сверхъестественных влияний.
Достаточно немного напрячь воображение, чтобы почувствовать силу этой неприязни. Дети, наш самый ценный ресурс и надежда, очень впечатлительны и подвержены дурному влиянию. Здоровый процесс социализации необходим для их эмоционального благополучия и врастания в общество. Этот процесс должен быть тщательно очищен от таких влияний, которые могут принести хоть малейший вред. Могут ли книги о Поттере принести вред, этот вопрос требует серьезно рассмотрения, тем более что многие этим так озабочены. Малейший намек на такой вред достаточен, чтобы возбудить подозрения, учитывая потенциальную серьезность раннего интереса к оккультным наукам[99].
ЗащитникиПоттера напоминают нам, что эти книги, в конце концов, только беллетристика и не надо ее смешивать с реальной жизнью. Но можно заметить, что фабула книги постоянно балансирует на грани реальности и фантазии. Одно из главных достоинств книги — умение заставить читателя идентифицировать себя с ее персонажами. Детское воображение захвачено миром Гарри, вместе с ним они участвуют в борьбе, для них Хогвартс — реален, они хотели бы там учиться. Предположение, что отсюда один только шаг к реальной магии, справедливо, тем более что книги о магии легко достижимы. Стоит зайти в любой крупный книжный магазин, чтобы убедиться в этом: полки книг по оккультным вопросам тянутся бесконечными рядами. И уж конечно книги по волшебству и прикладной магии далеко превосходят числом философские сочинения.
Ролинг соглашается с тем, что примерно треть материала на магические темы, появляющиеся в ее книгах, основана на настоящих верованиях, существовавших в истории. Нельзя требовать от детей, чтобы они отличали реальное от выдуманного лучше, чем это делают взрослые. Итак, вполне возможно, из-за нежелательного смешения правды и вымысла многие юные читатели, плохо подготовленные к такому различению, могут увлечься и приобрести жадный интерес ко всему оккультному.
Что не так с Гарри?
Прежде чем вернуться к заданному вопросу, рассмотрим другое обвинение против Гарри, на этот раз базирующееся на этических нормах. В то время как одни превозносят до небес книги за то, что в них восхваляются многие добродетели, другие поносят их за пропаганду худшего вида морального релятивизма и эгоизма. Ричард Абанес, например, обвиняет Ролинг в том, что она навязывает двусмысленную этику, что нарушение правил у нее часто остается безнаказанным. Он утверждает, что у нее границы добра и зла размыты[100]. Он убежден, что этика часто сложна и многолика, но что книги о Поттере не помогут разобраться в этих этических хитросплетениях. Абанес высказывает убеждение, разделяемое множеством критиков, чувствующих таящуюся в этих книгах опасность.
Абанес собирает все характерные эпизоды, чтобы показать сомнительную природу книг о Поттере. Книги изобилуют примерами нарушения общепринятых правил. Про Гарри говорят, демонстрирует почти слизеринское пренебрежение к правилам, и поведение Гарри лишь подтверждает это. Ларри отнюдь не придерживается школьных правил или линии поведения, принятой в мире волшебников. Например, чтобы узнать, кто такой Никола Фламель, он проникает (что строго запрещено) в тайный отдел библиотеки, пользуясь плащом-невидимкой. Он также следует за профессором Снеггом в Запрещенный лес.
Любимый друг Гарри Хагрид тоже известен легкомысленным отношением к заведенным порядкам: он творит заклинания, когда его не просят, и обращается к Гарри и его друзьям с просьбой вызволить дракона Норберта, уведя его из Хогвартса. Дракона этого он воспитал, нарушив закон, существующий в Британии с 1709 года и запрещающий приручать драконов.
Абанес замечает, что люди законопослушные в этих книгах, как правило, заурядны — будь то Дурсли, профессор Снегг или сторож Хогвартса Аргус Филч. На протяжении всего Философского камня Гарри и читатели убеждены, что профессор Снегг — злодей, и только в конце мы узнаем, что на самом деле злостный сообщник Волан-де-Морта — мягкий профессор Квиррел. Превращение того же рода происходит и с Шизоглазым Хмури, который в Кубке огня превращается в настоящего Хмури. Или когда любимчик Волан-де-Морта Петтигрю обречен двадцать лет существовать в виде крысы Коросты, любимца Рона. Различие кажущегося и реального — пример того, как трудно видеть вещи в истинном виде, раз мы должны полагаться на видимость, которая может быть обманчивой[101]. Но можно счесть, что в историях такого типа подобные превращения смещают грань между добром и злом.
Проступки включают не только мелкие нарушения школьных правил, но часто и нарушение серьезных этических норм, таких как запрещение лгать. Вспомним, например, «спасительную ложь» Гермионы в Философском камне ради того, чтобы спасти мальчиков. Обычно Гермиона не склонна преступать черту и нарушать правила, но тут она делает это. Подумаем над утверждением Дамблдора о том, что правда обычно предпочтительнее лжи. (Абанес замечает, что это не большой комплимент правде.) И этим утверждением руководствуются все положительные персонажи книг. Даже сам Дамблдор лжет, чтобы спасти Гарри в Ордене Феникса.
Гарри часто лжет для того, чтобы скрыть факты, могущие ему повредить. «Извинения, алиби, дикие оправдания вихрем проносились в мозгу Гарри, каждое следующее неубедительней предыдущих. Он не видел, как они могут помочь ему, чтобы выбраться сухим из воды». В Кубке огня он лжет Гермионе, домашнему эльфу, Хагриду, Снеггу, Трелани и Фаджу, и не несет за это никакой ответственности.
Гарри все сходит с рук. Ни Фадж не наказывает его за обман тети (в Тайной комнате), ни Дамблдор за то, что он нашел комнату. Когда миссис Уизли узнает о том, что ее сыновья украли волшебную машину, чтобы спасти Гарри, она ограничивается вопросом: «Все получилось?» Более того, иногда плохое поведение вознаграждается, как в том случае, когда Макгонагалл предлагает кандидатуру Гарри команды квиддича, хотя он нарушил запрет миссис Трюк на полет на метлах, и Макгонагалл как раз и увидела его во время полета.
В тот же день Гарри соглашается сразиться с Драко в комнате для школьных трофеев. Такая дуэль противоречит правилам Хогвартса, к тому же она требует еще и другого нарушения — отсутствия ночью в спальной. И как бы ни радовался читатель при виде Драко, получившего хорошую взбучку; все равно такое поведение нарушает общепризнанные нормы.
Именно потому, что Гарри никогда не наказывают, критики упрекают автора в пропаганде этического релятивизма. Релятивизм превращает мораль в условность, в предпочтение как для группы людей, так и для индивидуума. Такую мораль философы называют этическим субъективизмом. Абанес именно на этом сосредоточивает свое внимание в дискуссиях о релятивизме. Такой релятивизм отрицает существование всеобщих моральных правил и, наоборот, предоставляет индивидууму право судить, что морально, а что нет. Так как мы любим Гарри, то нам кажется правильным все, что он делает. Не важно, как часто он нарушает правила, его цели все оправдывают.
Более того, Абанес утверждает, что все персонажи этой книге мотивированы в своих действиях только своими грубыми, эгоистическими целями. Будь то Волан-де-Морт или Гарри, их основная мотивация одна и та же — делать то, что им хочется. Разница только в том, что они нарушают разные правила, говорят разную ложь и, наконец, преследуют разные цели.
Здесь уже главное обвинение не в релятивизме, а в эгоизме. Эгоизм как психологическая теория декларирует постоянную всеобщую заинтересованность только в самих себе. Как этическая теория он утверждает, что в основе любого мотива лежит эгоистическая заинтересованность. Абанес приходит к выводу, что в книгах Ролинг все персонажи мотивированы эгоистическими интересами, не важно — хорошие они или плохие. Так как обе стороны лгут, когда им выгодно, и нарушают правила, которые им мешают, следует вывод: «обе стороны неправедны или грешны, хотя их цели совершенно различны». Оправдывая их мотивацию, Ролинг, как он утверждает, оправдывает и поощряет такой этический эгоизм, что и придает двусмысленность этическому посылу ее книг.
«Короче, — резюмирует Абанес, — этический мир Ролинг перевернут с ног на голову, в нем нет твердых представлений о правильном и неправильном и нет божественных принципов, определяющих зло и добро».
Ответ на этическое обвинение
Разберемся, кому оно брошено. Начнем с Гарри, делая важное допущение: он не совершенен. Он нарушает школьные правила, примиряется с закабалением домашних эльфов, подвержен плохому настроению и гневу. Но героический и доблестный персонаж не обязан быть совершенным, он не всегда на высоте. Гарри не всегда представляет собой идеал морали, но он учится постоянно и вырабатывает цельный характер, резко отличаясь от низких людей. Прежде всего, Гарри заботится о других людях. Он часто спасает друзей, а иногда и врагов, как он спас Дадли в начале Ордена Феникса. Гарри готов рисковать собственной жизнью, чтобы спасти от мучений невинное существо. И этой моральной мотивации мы не найдем у злодеев. Гарри есть то, что он постоянно делает. Аристотель напомнил бы нам, что случайные проступки человека не определяют его.
Уже это снимает обвинение в том, что Гарри не лучше Волан-де-Морта, хотя Гарри иногда и лжет, и нарушает правила, и делает то, что ему хочется. Абанес настаивает: не важно, что Гарри и Волан-де-Морт хотят разного, их объединяет главное — эгоистическая мотивация. Но разумеется, содержание желаний Волан-де-Морта и Гарри очень важно! Их цели абсолютно различны. Представим на минуту Гарри и Волан-де-Морта. Гарри сражается со злыми силами и жаждет увидеть победу справедливости. Волан-де-Морт желает раздавить всех и вся на своем пути к власти. Они оба преследуют свои цели, но в моральном отношении они не эквивалентны. Суть желаний личности определяет саму личность.
То, что Абанес называет перевернутой моралью, на самом деле — проявление сложности моральных категорий. И добрые и злые персонажи — всего лить люди, они могут совершать ошибки и не придерживаться порой правил. Не будет моральным объективизмом признать, как это сделал Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ», сказав, что зло и добро врезаны в каждое сердце. Каждый из нас может быть соблазнен злом, может принести другого на алтарь своему эгоизму.
Сложность моральных категорий не означает, что «все блохи не плохи» и что между добром и злом нет разницы. Если у Гарри есть недостатки, это не значит, что он не может быть героем. Правило (как, например, запрет лжи) должно исполняться, но иногда бывают исключения. Моральная дилемма может потребовать от нас выбрать меньшее из двух зол.
Больше того, Гарри щадит жизнь Петтигрю, что ведет к усилению Волан-де-Морта и убийству Седрика Диггори. И Сириус ненароком ломает ногу Рону, пытаясь помочь Гарри узнать правду о Петтигрю. Абанес думает, что тот факт, что добрые поступки влекут за собой дурные последствия и, наоборот, злые деяния приносят позитивный результат, еще больше ослабляет моральный посыл книги. Однако если из дурных дел проистекают хорошие последствия — это не означает, что дурные дела достойны поощрения. И если дурное проистекает из доброго, то это не значит, что часто добро поощрения недостойно. То, что видимость иногда обманывает нас, не означает, что мы не поймем разницу между добром и злом.
Критиков раздражает, что правила нарушаются в книгах о Поттере положительными персонажами, которые к тому же остаются безнаказанными. Но не все нарушения правил заслуживают наказания. Иногда нарушения правил оправдываются — потому-то Дамблдор не исполнил своего обещания изгнать Гарри, если он будет продолжать нарушать правила (ТК). Иногда вмешивается высший закон. Вот почему Абанес стремится подчеркнуть, что некоторые из проступков в книгах о Поттере — это больше чем пренебрежение школьными правилами или директивами министерства (что можно еще допустить как законное исключение). Некоторые из проступков, как, например, ложь, разрушают саму этику.
Конечно, правдивость — важная добродетель, и дети действительно не должны учиться тому, что избегать наказания или ответственности с помощью лжи — это приемлемая практика. Иммануил Кант доказывал в своей теории этики, что ложь в любом случае неправомерна. Он утверждал, что ложь основана на принципе, который не может быть обобщен. Правило «морально допустимо лгать, если это твоих лучших интересах» не работает. Такой всеобщий закон обесценил бы правдивость и надежность обещаний, без которых общество разрушилось бы.
Для Канта невозможны никакие разумные отступления от этики, ложь неправомерна всегда, не важно, каковы намерения лгущего, благородны они или нет. Последствия наших действий не имеют значений, только сами они важны.
Хотя Кант, как кажется, абсолютно прав, все же настоящая моральная теория должна допустить, что последствия действий должны рассматриваться перед их совершением. Тут есть опасность свести все к серии вытекающих из самих себя следствий, как это имело место у великого философа Джона Стюарта Милля и других утилитарианцев. Хотя мы не можем в точности предсказать последствия наших действий, бывают случаи, когда мы обязаны хоть частично предвидеть их. Например, тем, кто прятал евреев во времена Холокоста или беглых рабов в дни Подземной железной дороги, приходилось лгать, когда их спрашивали о местонахождении преследуемых. Если выбирать между подлинной ценностью жизни и частными моральными благами, то в этом случае ложь оправданна и морально ответственна! Это напоминает нам, что этика является чем-то бо́льшим, чем просто сводом строгих правил, она говорит о качествах самого человека и о моральных ценностях, которые он чтит — таких, как достоинство, свобода и жизнь. Некоторые моральные законы не обсуждаются и не подлежат никакому сомнению, как, например, невозможность мучить детей (даже таких, как Драко), но запрет на ложь, действующий почти всегда, имеет некоторые исключения.
Мы можем понять то, что Гарри не всегда удается прямолинейно соблюдать все правила.
И иногда это приносит ему неприятности. Забавно, что в Ордене Феникса Гарри должен говорить правду — ценою ареста вместе с Амбриджем, несправедливого и жестокого наказания, на которое он, однако, никогда не жалуется.
Гарри прозрел, узнав (в Ордене Феникса), что его отец, учась в Хогвартсе, был далек от морального совершенства. Отец смог вырасти и стать лучше, и это напоминает нам, что Гарри тоже находится в процессе превращения в достойного человека. Гарри придет, как пришел его отец, к моральной зрелости.
Не является ли Хогвартс виккианской академией?
Критики обвиняют Ролинг в том, что они основаны на оккультизме. Они пишут, что выдуманные приемы волшебства, только внешне похожие на настоящую магию, могут привести к стиранию границ фантазии и реальной жизни. Они настаивают, что это может заставить свернуть с пути истинного молодых людей, не способных еще установить границы выдуманного и реального. Если Ролинг рассказывает в своих книгах о приемах гадания — и то же делают настоящие оккультисты, — значит, по их мнению, оккультизм лежит в основе ее творчества.
Это суждение основано на ошибке. Возможно, не Ролинг, а критик смешивает реальность с фантазией. Потому что одно дело — читать или писать книги о волшебстве и совсем другое — заниматься этим самому. Общение с мертвыми запрещено в Библии, но значит ли это, что тот, кто послушен этому запрету должен осудить «Рождественскую песнь» Чарлза Диккенса, в которой речь идет именно об этом? Или заклеймить «Хроники Нарнии» К. С. Льюиса потому, что там говорится об астрологии? Вряд ли, и неспроста. Писание книг о какой-то практике не означает вовлеченности в нее, и нужно быть очень осторожным в применении термина «оккультный».
Действительно, Ролинг подвержена этим обвинениям, поскольку широко использует реальный материал, но она черпает из множества литературных и мифологических источников, от легенд о короле Артуре до Гомера, а не только из оккультных. В результате сочетания старинных источников она получает непредсказумый и новый результат, несмотря на большое число скрытых цитат. Ругать Ролинг за эклектизм — значит судить ее не по признанным ею над собой правилам (главный принцип для изучения любых книг), значит проявить несправедливость и тем самым нарушить одно из правил морали. Некоторым оппонентам угодно интерпретировать в превратном смысле посторонние, взятые откуда-то элементы мифов и обращать острие своей критики одновременно против них и против писательницы.
Как некоторые главы этой книги проясняют, Ролинг делает что угодно, но только не прославляет силы зла, рисуя их в негативных образах. Говорить о том, что эти книги подозрительны, потому что используют оккультные термины, — значит вводить читателя в заблуждение. Такие обвинения могли быть выдвинуты против любого христианского писателя, пишущего хотя бы эпизодически о магии, как, например, против К. С. Льюиса или Дж. Толкиена. Действительно, Абанес находит тончайшие различия между «Хрониками» Льюиса и «Поттером». Но, кажется, дело Абанеса обречено. С одной стороны, он настаивает на том, что дети, читающие Ролинг, недостаточно развиты, чтобы отличить реальную жизнь от придуманной, а с другой — он верит, что тончайшая разница в описании магии у Ролинг и Льюиса не ускользнет от внимания тех же юных читателей.
Воображение и мораль
Критикам свойственно акцентировать свое внимание на оккультных реминисценциях, макабрическом остроумии, не замечая потенциально положительных элементов книг о Поттере и возможности более конструктивного размышления об этих замечательных книгах.
Ролинг любит описывать свое выдуманное создание как мир, где царит вооображение — феномен, который мистер Дурсли бы не одобрил — и мир в основе своей моральный. В то же время она говорит, что в ее намерения не входило давать уроки этики, и это напоминает нам о критерии, который нужно помнить перед чтением этих книг. А именно, что главная цель литературы состоит не в улучшении людей. Уже Толкиен порицал точку зрения, согласно которой литература преследует моральные цели. То же делал и Марк Твен, предупредив читателей «Гекльберри Финна» о том, что тот, кто попытается найти мораль в этой книге, будет наказан. Тот факт, что все-таки книги и Толкиена, и Марка Твена формировали моральный облик читателей, не меняет того обстоятельства, что это не было их намерением и главной целью.
И все же есть связь между литературой и моралью. Философ Марта Нуссбаум выдвинула возвышенный аргумент о роли литературы в нашем моральном развитии[102]. Хорошие сочинения, такие как у Ролинг, обращаются одновременно к сердцу и голове, вызывая в нас лучшие чувства и снабжая нас живыми моральными образцами, которые Аристотель считал необходимыми для этического образования. Более суггестивные, чем догматические, они учат нас сострадать другим, развивая нашу способность видеть мир глазами другого.
Страстный почитатель Поттера философ Том Моррис пишет:
Золотое правило, если его понимать правильно, взывает к нашему воображению. Оно говорит о том, что нужно с другим обращаться так, как ты бы хотел, чтобы обращались с тобой, если б ты был в его положении. Чтобы я почувствовал, что значит быть в ситуации другого человека со всеми его моральными представлениями и желаниями — для этого нужно воображение. Золотое правило велит мне использовать мое воображение, чтобы почувствовать свое тождество с другими. Я верю, что воображение — единственная великая, данная нам от природы сила. И поэтому не случайно величайшее моральное правило основано именно на этой силе[103].
Ролинг удалось вернуть громадное число детей к чтению, ей удалось разжечь воображение бесчисленного количества детей. Мощное воображение играет центральную роль в любом этическом вопросе, потому что многое в этике зависит от нахождения правильных эмоциональных и интуитивных ответов на возникающие ситуации. Быть истинно моральным означает лелеять истинные чувства, истинное воображение и сострадание к другим. Ролинг оказала огромную услугу обществу, привлекая детей к имагинативному искусству чтения.
Воображение и вера
Несколько лет назад телевидение посвятило серию передач неразгаданным таинственным явлениям, начиная от кругов на полях до лох-несского чудовища, призывая телезрителей всему находить реальное объяснение, подвергая сомнению сам факт существования таких явлений. Чем больше я смотрел, тем больше во мне возникало внутреннее противодействие этому постоянно скептическому тону. Самым большим препятствием на пути начинающих изучать философию часто бывает нежелание студентов усомниться в собственном скептицизме и не мешать работе своего же воображения. Они сопротивляются смелым экспериментам мысли, ограничивая добровольно свои способности, не желая подняться на более высокий уровень мышления. Нежелание фантазировать, замаскированное в форму скептицизма, способно породить скорее дерзкий цинизм, чем подлинную мудрость. Задача философов не только расправиться с предрассудками. Она также состоит в том, чтобы возделывать интеллектуальную пустыню.
Живого воображения настоятельно требует не только этика, но и религиозная вера. Природа религиозной правды не может обращаться к неимагинативному или узко эмпирическому сознанию. Мы призваны верить в невидимого Бога, в битву невидимых сил и делать добро нашим врагам. Перед лицом такого призвания мы не можем обойтись без воображения. Нужно видеть больше, чем можно увидеть глазами, верить не только своим эмпирическим чувствам, развивать способности размышлять в более широких рамках, чем требует узкоспециализированная область науки. Такая имагинативная открытость все более глубоким пластам жизни требует развития воображения; развитое воображение способствует поиску истины. Если чье-то отношение к религии основано на принужденных рассуждениях и порожденных ими образах, если ему недостает воображения, то вряд ли такой человек, принимая или отвергая веру, найдет свой путь к истине. Философия призывает к честному и открытому взгляду на все то, что доступно пониманию, в противовес догматическим, узким воззрениям, исключающим всякую возможность нового.
Люди, заинтересованные в сохранении статуса традиционной веры, не должны отталкивать детей от чтения таких произведений, как книги Ролинг, конечно следя за тем, чтобы ребенок читал не все без разбору. Такие защитники веры должны шире смотреть на вещи и, наоборот, привлекать детей к чтению, развивающему воображение. В особенности они должны поощрять чтение литературы для детей, основанной на морали, так как такое чтение будит воображение и просветляет ум. Открытость интеллекта и воображения необходимы для поддержания основ традиционных религий, чтобы сохранить чувство реального существования иного мира и предоставить человеку, как выразился Уильям Джеймс, «свободу выбора»[104]. Религиозные критики Поттера должны дважды подумать, прежде чем резко критиковать нечто, что может принести для их дела гораздо больше, чем они могут себе представить.
Мы начали с широкого обзора разных критических точек зрения на книги Ролинг. Аристотель верил, что правда находится между двух крайностей — именно так обстоит дело с Поттером. Конечно, нельзя давать эти книги шестилетним малышам, но они вполне доступны начиная с девятилетнего возраста (не говоря уже о взрослых). Эти книги вводят читателя в мир непростой морали. Но это не значит, что они морально сомнительны. Может быть, это не самая великая литература за всю историю человечества. Но это не значит, что они не хороши. Они гораздо лучше, чем многие детские книги, не дающие никакого серьезного взгляда на окружающий мир. Книги о Поттере хорошо написаны, не говоря о том, что невероятно забавны и дают тему для разговоров, помогающих пониманию жизни.
КОГТЕВРАН
Острые темы метафизики
Найти платформу «девять и три четверти». Идея иной реальности[105]
Гарет Б. Мэттьюз
Мы представляем наш мир — неизбежно — как единственный крепкий, живой, энергетический мир среди бесчисленного количества призрачных, туманных, бестелесных, «просто» возможных миров. Дэвид Льюис
Самые захватывающие книги вводят нас в мир, отличающийся от той скучной жизни, что нас окружает. Чтобы достичь иной реальности, герои этих книг должны путешествовать или отправиться в какое-то далекое место, на другую сторону Земли, на другую планету. Или герои таких книг могут случайно открыть вход в иное измерение через особое зеркало или тайную дверь.
Мы называет такие книги метафизическими, так как метафизика — это ветвь философии, исследующая саму природу реального. Но книги — не сочинения по философии. Они волнуют и захватывают, ставя вопросы о том — есть ли другая реальность, отличающаяся от нашей.
Будет полезным сравнить книги о Поттере с другими популярными книгами. Одна из них принадлежит американскому автору. Другая сошла из-под пера англичанина. Американский автор Фрэнк Баум написал о стране Оз, англичанин К. С. Льюис о месте, называемом Нарния.
Книги о стране Оз
Вспомним, что в одной из самых знаменитых книг цикла об Оз — «Волшебник из страны Оз» — героиня Дороти унесена циклоном из Канзаса вместе со своей собакой Тото и оказывается на другой стороне мира, в стране Оз. То, что Дороти там видит, отличается от привычного, но в то же время она находит там и совсем привычные вещи. Она может говорить по-английски, и обитатели страны Оз понимают ее. Она встречает там Страшилу и оловянного Дровосека, и, хотя она никогда не встречала прежде говорящее страшило или человека из олова, она с ними очень быстро подружилась.
Читать эту книгу или смотреть фильм, поставленный по ней, интересно именно потому, что действие происходит в непривычной реальности. Это очень захватывающая и драматическая история. Она полна сюрпризов. Это хорошее чтение.
И все же «Волшебник» и другие книги цикла содержат нечто большее, чем рассказ о таинственных и удивительных приключениях в стране Оз. Они заставляют нас думать! Рассмотрим, к примеру, автобиографию дровосека. Он начал свою жизнь, рассказывает он нам, как обыкновенный человек из плоти и костей, такой же как Дороти. Но постепенно он трансформировался, объясняет он, вследствие целого ряда событий и случайностей. Злая ведьма заколдовала его топор так, что он отрубил себе ногу. Кузнец сделал ему оловянную ногу. Но зачарованный топор отрубил и другую ногу, так что ее тоже пришлось заменить на оловянную. Процесс продолжался, пока дровосек не стал целиком оловянным.
«Может ли такое случиться в реальности?» — можете вы спросить сами себя. Как это может даже начать происходить? Может ли человек, потерявший ногу или руку, заменить ее на оловянную? А если и может, где предел этим заменам, сколько частей тела можно заменить и остаться живым?
Корабль Тезея
Сама идея замещения целого последовательно, часть за частью, хорошо известна философам по древней притче о корабле Тезея. Для удобства назовем этот корабль «Афиной». Предположим, что «Афина» была сделана из девяти сотен деревянных деталей. Представим дальше, что корабельный плотник начал по одной заменять каждую из них. Когда «Афина» перестанет существовать как таковая? После того, как была заменена первая доска? Или после того, как была замещена 451-я деталь? Или после того, как заменили последнюю деталь из девяти сотен? Могло ли случиться так, что когда все детали были заменены, то старые детали унесли в другое место, из них вполне можно было снова построить корабль? И если бы это случилось, какой из двух кораблей был бы «Афиной» — первый, результат постепенной замены составляющих, или второй — составленный из старых деталей?
История о корабле Тезея пришла к нам из античности. Но до сих пор вопрос, поставленный ею, заставляет нас призадуматься. Например, я получаю из ремонта велосипед — должен ли я думать, что это действительно мой прежний велосипед, если в нем заменили большинство деталей или даже если от старого велосипеда остались только руль и седло? Что заставляет мое тело оставаться моим день за днем, когда все клетки, составляющие его, постоянно меняются?
Автобиография оловянного дровосека добавляет к притче о корабле Тезея новый аспект. Разница в том, что, в отличие от корабля Тезея, дровосек заменяет части своего тела частями, сделанными из другого материала. В корабле замещаются деревянные детали на деревянные, тогда как оловянный дровосек заменяет часть своей плоти оловом. Важна ли эта замена материала? Если да, то почему она важна?
Рассматривая замену материала, мы можем модернизировать историю об оловянном дровосеке, допустив, скажем, пластиковые заместители сердца, легких и кожи, кости из титана, биохимический заменитель крови. Мы можем представить, что нервную сеть заменят компьютерные технологии. Модернизированый дровосек станет бионическим человеком, составленным из искусственных органов, включая даже мозг.
Второе, что отличает историю об оловянном дровосеке от притчи о корабле, этот тот факт, что дровосек способен помнить и рассказывать другим о том, как он постепенно превратился в оловянного. В отличие от корабля, он может осознавать себя в переделанном виде. Об этом тоже стоит задуматься.
Мы видим на этом примере (в книге их множество), что истории о стране Оз переносят нас в другое место, в иную реальность таким образом, что мы принуждены по-новому посмотреть на наш реальный мир. Мир страны Оз похож на наш, но все же отличается от него в такой степени, чтобы будить в нас интригующие вопросы о нашем родном и знакомом мире и о том, понимаем ли мы его.
Хроники Нарнии
Некоторые книги переносят нас в фантастический мир не с помощью циклона, воздушного шара или космического корабля, а посредством магии. В книге К. С. Льюиса «Лев, и ведьма, и шкаф» ребенок делает открытие, что, забравшись в шкаф в странном старом доме, он может выйти в совершенно другом месте, в стране по имени Нарния. Это место со своим климатом, со своими жителями и даже со своим временем! Мы узнаём, что время там течет по-другому. Когда Люси и ее друзья, пробыв там недели и месяцы, возвращаются через шкаф обратно, они убеждаются в том, что в нашем мире не прошло и секунды с тех пор, как они его покинули.
Книги о Нарнии, как и о стране Оз — захватывающее чтение. Взрослому и ребенку трудно оторваться от них. Но помогают ли хроники Нарнии, как и книги о стране Оз, понять нашу собственную, знакомую реальность? Или это просто бегство, пусть увлекательное, от скучных вещей, которые нам так хорошо знакомы?
На самом деле «Лев, и ведьма, и шкаф» и другие рассказы о Нарнии открывают нам много нового о нашей собственной жизни. Драма, в которую вовлечены Люси, Питер и Сьюзен и в которой они становятся главными участниками, помогает нам понять религиозный смысл нашей жизни. Автор этих книг К. С. Льюис ясно сознавал это. Так, например, он сознательно дает понять читателям, что лев из Нарнии, Аслан, имеет своим прототипом фигуру Христа и что отчасти вся книга является пересказом библейского сюжета о распятии Христа. Льюис поддерживал переписку с некоторыми детьми-читателями и с удовлетворением отмечал, что многие из них поняли религиозный подтекст его книг лучше взрослых.
Конечно, есть и такие читатели хроник Нарнии, которые не догадываются о том, что К. С. Льюис имел замысел написать религиозный эпос, который было бы интересно читать детям. Нет сомнения, что есть и такие читатели, взрослые и дети, которые просто наслаждаются этими книгами, не задумываясь о религиозном смысле, который автор вложил в них. Тем не менее истина заключается в том, что автор, безусловно, представил нам другую реальность, не в качестве развлечения, а как литературную версию того, что он считал великой космической битвой между добром и злом. Также соответствует истине то, что он полагал, что именно религиозный эпос помогает осмыслить нашу обычную жизнь, наше рождение, взросление, старение и смерть.
Хогвартс
Вернемся теперь к книгам о Поттере. В них тоже действие происходит в ином мире, который помогает нам осмыслить нашу собственную реальность. Это мир колдовства, магических зелий, заклинаний и превращений, мир летающих метелок и сов-почтальонов. Рассказывают ли они об иной реальности так же, как это сделано в хрониках Нарнии, или в книгах о стране Оз, или каким-то иным образом?
Первое, что бросается в глаза — это то, что эта отдельная реальность координирует со знакомой нам повседневностью. Это не отдаленный мир, как страна Оз; чтобы туда попасть, не надо лететь ни на воздушном шаре, ни на реактивном самолете или космическом корабле. Время там не отличается от нашего. Хогвартс, надо полагать, находится где-то в Англии, хотя мы не найдем его на обычной карте, на карте маглов.
Существует обычный способ добраться до Хогвартса. Нужно просто пойти на железнодорожную станцию Кингз-Кросс, главную станцию для поездов, следующих из Лондона в направлении Кембриджа и дальше. Но вы наверняка не найдете нужную платформу (девять и три четверти), если только не направите вашу тележку с багажом прямо в столб между платформами 10 и 9 (и если Добби не заколдовал столб!). Но это вполне определенное и абсолютно доступное, знакомое всем маглам, место оказывается входом в мир Хогвартса.
Хогвартс и Нарния
Таким образом, Нарния и Хогвартс похожи тем, что в оба этих мира можно попасть через вполне реальное место. Но то, что платформа номер девять и три четверти и шкаф в книгах о Нарнии похожи, еще не делает похожими миры Хогвартса и Нарнии. Здесь есть значительные расхождения.
Во-первых, как только Гарри проходит через препятствие и появляется хогвартский экспресс, он видит обычную сцену посадки на поезд английских школьников. История продолжается в том же духе. Конечно, нам напоминают о том, что в мире волшебства все немного иначе. Так, дети в поезде жуют шоколадных лягушек, а не обычную жвачку и обмениваются фотографиями колдунов и ведьм, а не футболистов. Но сходство очевидно, как и различия.
Во-вторых, некоторые люди (маглы) знают о существовании Хогвартса, если даже они никогда не проходили через «дверь» в волшебную реальность. Они могут, как тетя и дядя Гарри, бояться и отталкивать этот мир, но они знают о нем. Некоторые маглы, как родители Гермионы, счастливы соприкоснуться с магической реальностью, они посылают дочь в Хогвартс и делают покупки в Диагоналевой аллее.
В-третьих, существует оживленное сообщение между миром маглов и Хогвартсом. Совы-почтальоны приносят послания из Хогвартса. В самом деле, когда Гарри и Рон видят, что опоздали на «Хогвартс-экспресс», Рон ведет Гарри к «форду» его дяди, припаркованному неподалеку от станции, и так как машина заколдована, они летят на ней прямо в Хогвартс. Когда они поднимаются в воздух, им виден весь Лондон, «дымный и сверкающий внизу».
В-четвертых, самое интересное то, что школьными предметами в Хогвартсе являются различные «науки» и «дисциплины» волшебства и магии. Здесь есть библиотека, где собраны книги на эту тему, есть учебники по этим предметам, специальные классы по изучению приготовления зелий, по превращениям и так далее и, наконец, экзамены. К этому наблюдению я вернусь позже.
Итак, мы отметили четыре различия между волшебным миром Хогвартса и Нарнией. А что же с религиозным значением книг о Поттере? Как уже говорилось, книги о Нарнии написаны как книги о другом мире, который помогает понять религиозный смысл нашего мира. Книги о Поттере не имеют этого в виду. Однако в них присутствует очень острое переживание зла, персонифицированного в образе Волан-де-Морта. Вся жизнь Гарри — настоящая смелая битва света и добра против тьмы и несправедливости. Итак, хотя книги о Поттере не являются религиозной аллегорией, они драматически описывают битву добра со злом, что является центром религиозного миросозерцания в этом мире.
Хогвартс и Оз
Что мы скажем, сравнивая Хогвартс и Оз? Как уже говорилось, страна Оз побуждает нас думать о знакомой нам реальности и, возможно, прийти к лучшему пониманию этой реальности, чем прежде. Побуждают ли нас книги о Поттере размышлять над интересными идеями и концепциями, которые нам уже знакомы?
Побуждают, даже если это не всегда очевидно. Подумаем, например, над такой идеей Гермионы. Ей приходит в голову войти вместе с Роном и Гарри в общую комнату Слизерина и задать Малфою несколько вопросов так, «чтобы он их не узнал» (ТК). Рон и Гарри находят эту мысль нелепой, поскольку, конечно, их должны мгновенно узнать. Но мысль Гермионы заключена в том, что они должны перевоплотиться в трех слизеринцев, выпив специальное зелье под названием «всеэссенция». Она замечает, что эта эссенция превращает одного человека в другого, что звучит крайне загадочно. Что случится с вами, если вы станете соседским мальчиком? Станет ли соседский мальчик вами? Если нет, может быть, два человека просто становятся одним? И что вы будете чувствовать?
Когда Гермиона, Рон и Гарри приступают к исполнению своего плана, выясняется, что на самом деле ее замысел тоньше — она добивается не простого перевоплощения в другого человека. Гермиона подсыпает «простой снотворный порошок» в шоколадный торт, который едят Крэбб и Гойл. Когда они засыпают, Рон и Гарри берут у них образцы волос. Гермиона разливает эссенцию по стаканам. Она добавляет прядку волос Миллисенты Булстроуд в один стакан, волосы Гойла — во второй, а Крэбба — в третий. Эта процедура явно напоминает клонирование, при котором из волос получают ДНК, способное оплодотворить яйцо. Но создать клон, скажем, Крэбба не означает, что нечто или некто превратится в него. Это означает сделаться похожим на Крэбба, но не стать им самим. Этот вывод проистекает из слов Гермионы: «нам нужно быть уверенными, что Крэбб и Гойл не ворвутся сюда, пока мы говорим с Малфоем».
Если в результате такой трансформации образуются клоны, то возникает вопрос: «Что они будут знать и помнить?» Ясно, что они не смогут выполнить свою задачу, если человек, которым был Гарри, не будет иметь знаний и памяти того Гарри, который был до перевоплощения, или если у Рона не будет той же самой памяти и знаний, что были до перевоплощения. Но означает ли это, что «всеэссенция» меняет только внешность, не воздействуя на интеллект? Очевидно. Значит, выпив это зелье, человек как будто надевает новый кожаный костюм, позаимствованный у другого, а не превращается в другого человека.
Эпизод с зельем порождает массу интригующих вопросов о персональной идентичности, о клонировании и переодевании. Это не хорошо придуманная загадка, как в случае рассказа оловянного человека в «Волшебнике из страны Оз», но тоже дает материал для постановки волнующих и важных вопросов. Что чувствуешь, если выпить такое зелье? Будет ли это похоже на пробуждение в больнице после потери памяти? Или это похоже на ощущение человека, у которого взяли мозг и трансплантировали другому человеку? Получаете ли вы при этом новые воспоминания и мысли, которые вы не можете совместить со своими прежними мыслями и воспоминаниями?
Хогвартс и наш мир
Книги о Поттере дают нам новое видение мира, которого у нас не было до того, как мы открыли первую книгу. Взять хотя бы взаимоотношения мира волшебников с миром маглов — они таковы, что в голову невольно приходит мысль: люди вокруг нас, даже наши близкие родственники или лучшие друзья, могут иметь совершенно отличную от нас систему представлений о жизни.
Приведем пример.
Психолог Ян Стивенсон, ведущий исследователь в своей области, пришел к заключению, что люди могут вспомнить свою предыдущую жизнь независимо от того, бьгла ли она совсем недавно и располагалось ли жилище рядом с местностью, где человек обитает теперь, или, наоборот, давно и далеко от места нынешнего пристанища. Стивенсон начал свои разыскания с поездки в Индию, где вера в реинкарнацию, или, как называют это явление некоторые, в трансмиграцию душ, распространена почти повсеместно. В одной семье, которую он посетил, ему легко удалось разговорить ребенка, вспомнившего, что он недавно жил в другой семье и в другой деревне.
Самые интересные случаи встретились Стивенсону на Аляске среди местных туземцев, чья культура включает в себя веру в реинкарнацию, но которые вступили в брак с людьми неиндейского происхождения, не разделяющими эту веру. Так, индианка, выросшая в убеждении, что уже жила другой жизнью, может выйти замуж за человека, который не только не верит в это, но считает такое убеждение чудовищным. Такая женщина будет скрывать от своего мужа свою веру в прежнюю жизнь из опасения, что муж сочтет ее сумасшедшей. Итак, хоть он не подозревает об этом, взгляды его жены резко отличаются от его собственных.
Многие люди в нашем (реальном!) мире верят в привидения, в полтергейстов, летающие тарелки, пришельцев с другой планеты и другие паранормальные явления. Книги о Гарри Поттере напоминают нам, что человек, сидящий напротив на вокзале или в аэропорту, может иметь систему верований, совершенно отличных от наших. Откуда мы знаем, может быть, рядом сидящий человек убежден, что на месте прибытия его встретит инопланетянин, хотя этот человек ни с кем, даже с лучшим другом, не поделится своими предположениями.
Те, кто смотрит, но не видит
Есть еще один путь познания реальности, подсказанный книгами о Поттере. Гарри Поттер иногда удивляется, что маглы не замечают волшебные происшествия, которые, кажется, они могут видеть, как и он сам. Обычно объясняют это тем, что маглы ненаблюдательны. Они позволяют себе слышать или видеть только привычное. Все, выходящее за сферу ожидаемого, они объясняют иллюзией или галлюцинацией. Так, в начале Узника Азкабана когда около Гарринеожиданно останавливается волшебный автобус, он спрашивает кондуктора Стэна: «Почему маглы не слышат шума автобуса?»
— Эти-то! — сказал Стэн презрительно. — Они не слышат как следует, они не видят как следует. Никогда ничего не замечают (УА).
Слышали ли вы когда-нибудь свидетельство очевидца прилета неопознанного летающего объекта или, если вы в это верите, космического корабля пришельцев? Многие люди слышали. Но мы обычно проходим мимо любого свидетельства, не совпадающего с нашими взглядами. Если мы не верим в пришельцев, то не поверим никакому свидетельству о них.
Не должны ли мы быть более внимательными ко всяким странным феноменам, которые нелегко подогнать под общую гребенку? Возможно. По крайней мерю нам стало понятно, что то, что мы видим и слышим, сформировано нашим ожиданием услышать или увидеть нечто. Общество внушает нам, что должно считаться реальным, а что нет. Книги о Гарри Поттере делают это очевидным.
Наука и алхимия
Мы коротко коснемся еще одного вопроса. Для учеников хогвартской Школы чародейства и волшебства паранормальные явления абсолютно нормальны, ведь они проходят такие предметы, как заклинания, история магии, зелья и превращения. Естественно, они должны изучать эти предметы со всем старанием, чтобы потом хорошо сдать экзамены. Ученики Хогвартса должны сами приобретать книги по паранормальным академическим предметам, а для более углубленных изысканий они могут брать книги в школьной библиотеке. Знания подкрепляются попытками продемонстрировать свое приобретенное умение в области магии, теорию которой они проходят в школе и знание которой проверяется на экзаменах. Мы видим аналогию этому в тех попытках современной западной медицины включить в себя способы лечения и лекарства китайских врачей. Сейчас западные врачи с гораздо меньшим пренебрежением относятся к китайской медицине, чем несколько лет тому назад. Многие из них посетили Китай и там на месте изучали фармакологию и акупунктуру. Они убедились в успешности китайских методов лечения и уже применили их на Западе. Они начали изучать их теоретически. Во многих западных медицинских заведениях созданы отделения альтернативной медицины, где изучается и преподается китайская медицина.
Я не веду к тому, чтобы включить в программы наших школ предметы, изучаемые в школе Хогвартса. В конце концов, о великом эксперименте Гарри Поттера просто забавно и поучительно прочитать. Тем не менее стоит вспомнить, что сэр Исаак Ньютон, один из главных основателей современной западной науки, значительную часть своей жизни и сил посвятил изучению науки под названием «алхимия», которой мы теперь совершенно пренебрегаем. Некоторые из его опытов очень напоминают те, что делают в Хогвартсе!
Ньютоновская идея притяжения безжизненных тел, которые, не обладая чувствами и мыслями, притягивают друг друга даже на больших расстояниях, казалась многим современникам Ньютона и даже великому немецкому мыслителю Готфриду Вильгельму Лейбницу просто мифом и мистикой. Для нас сегодня гравитационное притяжение так же реально, как притяжение двух любящих к друг другу. Возможно, настанет день, когда и некоторая доля ньютоновской алхимии будет рассматривать тоже как описание реальности, наравне с физикой. Кто знает? В любом случае мы можем наслаждаться книгами о Поттере и наслаждаться, думая о магии, колдовстве и алхимии, о которых в них рассказывается, нимало не заботясь о будущем науки.
Пространство, время и магия[106]
Майкл Силберстайн
Где находится Диагональная аллея по отношению к остальному Лондону и реальному миру? Где эта платформа под номером девять и три четверти? И где Хогвартс в координатах привычной действительности? Как маги совершают свои путешествия сквозь пространство и время, подобные тем, что требуют порошка Фло, Рыцарского автобуса и телепортации (исчезновения/появления) посредством чар и специальных портов? Понятно, что эти где и как тесно связаны друг с другом.
Ключевой философский вопрос состоит в том, чтобы определить, где расположен фантастический мир по отношению к нашей повседневности. Какие пространственно-временные и причинные связи сближают фантастический мир и его обитателей с нами? Если, допустим, эти сферы несопоставимы, каким образом мы тогда перемещаемся из мира фантастики в наш собственный? «Идет» ли время в фантастическом мире в том же смысле, в каком оно идет на Земле? Какова природа пространства и времени в вымышленном мире по сравнению с нашим? Например, разрешает ли тот или иной фантастический мир путешествия во времени, телепортации и прочие экстраординарные события? Существуют ли логические и физические возможности для достижения тех же результатов технологическими (не магическими) средствами? И если подобное возможно в реальном мире — а это вопрос метафизический, — допускает ли фантастический мир такие феномены пространства и времени, которые запрещены в реальном мире законами физики и логики? Нарушаются ли эти запреты с помощью волшебных средств или фантастика просто использует неизвестные нам возможности?
Когда и где: вселенная Гарри Поттера и наш собственный мир
Итак, по поводу любой фантастической истории мы вправе задать вопрос: где во времени и пространстве расположен описываемый мир относительно нашего? Например, в трилогии Толкиена Средиземье относится к древнему забытому времени нашей собственной земной истории, к периоду, который мы ошибочно считаем мифическим. Напротив, страна Нарния, созданная Клайвом Льюисом, это принципиально волшебная территория, куда можно попасть из нашего мира через специальные магические порталы. В волшебной стране Нарнии время течет намного быстрее нашего земного времени. В Нарнии проходят целые месяцы за несколько земных минут. Мир Гарри Поттера не находится в отдаленном прошлом или будущем Земли, не является он и сугубо вымышленным — фактически он расположен внутри нашего собственного мира. Лучший способ уяснить это состоит в том, чтобы спросить, где находятся основные волшебные места — Диагональная аллея, платформа номер девять и три четверти, Хогвартс по отношению к миру маглов.
Волшебные и не волшебные места
Легко может сложиться впечатление, что Диагональная аллея, платформа номер девять и три четверти, равно как и прочие волшебные места, описанные в книгах про Гарри Поттера, характеризуются особой магической локализацией, поскольку проникновение в них окружено тайной и требует специальных волшебных средств.
Он [Хагрид] трижды постучал в стену концом своего зонтика. Кирпич, к которому он прикоснулся, дрогнул, подвинулся, и в стене возникло маленькое отверстие — оно тут же стало увеличиваться, и секундой спустя они уже стояли перед сводчатой аркой, достаточно просторной даже для Хагрида, аркой, за которой открывалась мощеная дорога, изгибающаяся и теряющаяся из виду.
Так Гарри впервые познакомился с проходом, позволяющим попасть на Диагональную аллею через глухую стену лондонского паба «Дырявый котел». Или взять платформу номер девять и три четверти. После того как Гарри чудесным образом проходит сквозь стену, разделяющую девятую и десятую платформы, он оказывается рядом с хогвартским экспрессом, при этом табло показывает одиннадцать часов. Присмотревшись, Гарри видит и другую надпись: «Платформа номер девять и три четверти».
При внимательном рассмотрении и мы понимаем, что, несмотря на необычность всех этих мест, они все же находятся здесь, на Земле.
Проблема в том, что около сотни тысяч волшебников желает попасть на Кубок мира, и у нас просто нет такого количества оборудованных входов, которое могло бы вместить всех их. Есть, конечно, места недоступные для маглов, но вы только представьте себе эту сотню тысяч, столпившуюся у выходов на Диагональную аллею и платформу номер девять и три четверти. Так что нам пришлось найти подходящую заброшенную стену и принять все возможные антимагловские меры предосторожности (КО).
Из этого отрывка мы узнаем от мистера Уизли, что «волшебность» специальных мест объясняется их непроницаемостью для маглов, а не тем, что они исключены из нашего пространственно-временного континуума. Вероятно, по этой же причине они неприметны и их немного.
Следовательно, магические места отличаются от не магических тем, что благодаря особым чарам маглы не могут их обнаружить:
— Сотня тысяч мест, — сказал мистер Уизли, заметив выражение благоговейного трепета на лице Гарри. — Пять сотен представителей министерства работало целый год, так что каждый дюйм здесь покрыт маглозащитными чарами. Всякий раз, когда в течение года маглы оказывались где-нибудь поблизости, они вдруг вспоминали, что их ждут неотложные дела и надо срочно выбираться отсюда… слава богу (КО).
Отсюда следует, что стадион Кубка мира не является волшебным местом в строгом смысле слова и поэтому должен быть защищен чарами от проникновения людей. Кроме того, Гермиона объясняет Рону, что Хогвартс, равно как и другие школы магов, тоже не относится к каким-то специальным волшебным местам — и он защищен особыми чарами от любопытства маглов (КО).
Имеется немало свидетельств того, что и другие ключевые места и существа, принадлежащие к вселенной Гарри Поттера, не исключая драконов, находятся где-то рядом с нами.
Чарли в Румынии занимается изучением драконов, а Билл в Африке исследует гринготтов (ФК).
Как уже было сказано, к нашему миру принадлежат и платформа, и Диагональная аллея; маги проходят сквозь реальную стену, пользуясь своими магическими средствами. Более того, ни в книгах, ни в фильмах нет никаких указаний об использовании телепортации или аппаратов, подобных машине времени. Как мы скоро увидим, если необычные машины и существуют во вселенной Гарри Поттера, их использование сопровождается ощущением движения, сменой цветовой гаммы и другими специально отмечаемыми странностями. Когда волшебники попадают на скрытую платформу или на Диагональную аллею, у них не возникает никаких проблем с локализацией. Вот очередное свидетельство Хагрида:
— Почему бы и не попытаться раздобыть гринготтов? — спросил Гарри.
— Видишь ли, гринготты, они в сотне милей под Лондоном. Глубоко под землей. Ты умрешь от голода, пока туда доберешься, если вообще доберешься (ФК).
Значит, гринготты находятся прямо под Лондоном и войти в их владения можно с Диагональной аллеи (ФК). Поскольку никакой телепортации для попадания в эти места не требуется, мы понимаем, что они расположены в Самом центре Лондона. Почему же маглы в упор не видят платформу девять и три четверти, если она буквально является частью станции Кингз-Кросс, или Диагональную аллею, если она вплотную примыкает к знакомой стене? На этот вопрос мы уже ответили — все дело в специальной антимагловской защите.
Вспомним фильмы о Гарри Поттере: находясь в магических местах, мы видим наше обычное, земное небо. В Тайной комнате, как в фильме, так и в книге, есть сцена, где родители Гермионы прогуливаются по Диагональной аллее, из чего ясно, что это магическое место вполне доступно маглам, если их сопровождает кто-нибудь из волшебников. В той же Тайной комнате есть эпизод, когда Гарри и Рон опаздывают на хогвартский экспресс и им приходится воспользоваться летающим автомобилем. При этом их полет видам для маглов, сами они видят движущийся хогвартский экспресс и следуют за ним, да и автомобиль летит тем же курсом, которым летел бы и обычный самолет. Все это подтверждает, что вселенная Гарри Поттера расположена в нашем обычном пространственно-временном континууме. Мы лишь констатируем, что хогвартский экспресс маглы не видят по тем же причинам, по которым не видят и сам Хогвартс. Правда, может возникнуть недоумение: для чего вообще нужно перемещение на поезде, если в наличии имеются средства телепортации? Ответ прост: при посещении и покидании Хогвартса следует избегать телепортации по соображениям безопасности (УА).
Другие важные места описываемого мира, например Министерство магии и волшебный госпиталь Сан-Манго, также находятся в Лондоне. Вспомним, как волшебники попадают в госпиталь, шагая в заколдованное окно. Министерство магии локализовано в лондонском подземелье, в него входят через старую, заброшенную красную телефонную будку. Принадлежность магических мест к нашему миру подтверждается и одинаковым течением времени: когда на станции Кингз-Кросс часы показывают одиннадцать, такое же время отмечается и на платформе девять и три четверти.
Как: путешествие с помощью волшебных средств
Как маги преодолевают пространство-время с помощью порошка Фло, Рыцарского автобуса и телепортации (появления/исчезновения) посредством чар и специальных портов? Ответ будет неутешительным, ибо из книг мы узнаём лишь то, что они делают это волшебным образом! Никаких детальных объяснений в тексте мы не находим. Впрочем, некоторые из этих перемещений не так уж и непостижимы, как это может показаться на первый взгляд.
Телепортация
Выясняется, что телепортация есть нечто опасное и требующее изощренности. Возможные последствия ошибок весьма серьезны: можно приземлиться в неподходящем месте — прямо в стене или на плечи кого-нибудь из прохожих, а то и вовсе разделиться (одна половина тела здесь, другая — там). Но что при этом ощущается?
Все произошло мгновенно. Гарри почувствовал, что какая-то неодолимая сила словно бы подтолкнула его прямо в поясницу и бросила вперед. Его ноги оторвались от земли, он чувствовал, как Рон и Гермиона, тесно прижавшись к нему плечами, мчатся вместе с ним под завывание ветра и мелькание цвета; его указательный палец прижался к ботинку, словно притянутый магической силой — и вот его ноги столкнулись с землей (КО).
Таким образом, перемещение означает движение в некотором пространстве, телепортируемые явственно чувствуют это движение, и в результате приземления они оказываются растрепанными, взъерошенными или распростертыми ниц на земле. Кроме того, из большинства пассажей, описывающих телепортацию, следует, что между моментом исчезновения и моментом появления в другом месте прошло определенное время. Перенесение вовсе не означает буквального исчезновения здесь и мгновенного появления там без пересечения пространственно-временного континуума. Но где локализовано это разделяющее, подлежащее преодолению пространство и каким образом маги преодолевают его столь быстро? Возможный ответ состоит в том, что перенесение не является мгновенной телепортацией (попаданием из пункта А в пункт Б, минуя промежуточные состояния), а скорее представляет собой движение по скрытым пространственным коридорам или их магическим эквивалентам. Используются особые туннели, ходы, проложенные между различными точками пространства-времени.
Представим себе пространственно-временной континуум как эластичную резиновую поверхность, свернутую определенным образом. Тогда можно предположить, что, проткнув эту свернутую поверхность очень острым предметом или острием магии, мы многократно сократим путь между двумя произвольными точками, например между домом мистера Уизли и стадионом, на котором проходит розыгрыш Кубка мира. Собственно говоря, такой путь и будет кратчайшим. Он может пролегать между точками не только в пространстве, но и во времени. Общая теория относительности Эйнштейна предусматривает подобную возможность. Стало быть, вероятным объяснением описываемых перенесений может служить способность с помощью магических средств прокладывать кратчайшие туннели, соединяющие нужные точки. Быстрое перемещение по таким туннелям, связывающим места с вполне земными координатами, функционально ничем не отличается от телепортации.
Порошок Фло
Есть основания утверждать, что и путешествия с помощью порошка Фло являются не телепортацией в строгом смысле слова, а скорее разновидностью экстрафизической или магической связи между кухонными очагами (каминами).
Я подсоединил ваш камин к сети Фло — на полуденное время, так сказать, — и мы можем навестить Гарри. Вообще-то, магловские камины к сети обычно не подсоединяются, но полезно, знаете, иметь кое-какие знакомства в Центре координации. Так что все в порядке (КО).
Гарри вращался все быстрее и быстрее, плотно прижав локти и пачкаясь в саже оставляемых позади каминов, пока чувство слабости и тошноты не вынудило его закрыть глаза. Затем, когда вращение наконец замедлилось и он стал снижаться, Гарри развел руки в стороны, чтобы не вылететь головой вперед из кухонного очага мистера Уизли (КО).
Таким образом, применение порошка Фло требует соединения каминов в единую сеть — соединения магического, поскольку буквального перелета из камина в камин не происходит, — и все же это перемещение больше напоминает нормальное преодоление расстояний между точками физического пространства, чем мгновенную телепортацию. При знакомстве с путешествиями по Сети Фло возникает явственное ощущение каких-то диких скачек. Возможно, что общедоступная в магическом смысле Сеть Фло (от камина к камину) существует для тех, кто еще не может пользоваться более совершенными способами транспортации — или для случаев, когда другие способы таят опасность. Если это так, мы имеем дело с готовой инфраструктурой проложенных туннелей, которой можно воспользоваться при наличии волшебного средства.
Сеть Фло выполняет также и другую функцию, а именно функцию коммуникации между отдаленными каминами посредством «Фло-общения». В Ордене Феникса не только Гарри видит Гриммальд — его тоже видят, и с ним беседует обитающий там домашний эльф Кричер. Тут перед нами нечто воистину мистическое — кажется, что голова Гарри высовывается из камина в Гриммальде, в то время как его тело остается в Хогвартсе, в офисе Амбридж. Связь головы с телом, несомненно, сохраняется, но как это возможно, учитывая расстояние между каминами, остается загадкой. Если не рассматривать всерьез вариант удлинения шеи Гарри Поттера, связь между головой и телом придется признать магической, а не физической.
Перемещение во времени: время как сумма мгновений и время как длительность
В Узнике Азкабана Гермиона использует «Преобразователь времени» — устройство, позволяющее ей и Гарри совершать перемещения во времени. Но, прежде чем обратиться к соответствующим событиям, следует рассмотреть некоторые основополагающие факты, связанные с путешествиями во времени вообще. Во-первых, заметим, что существует лишь одна концепция времени, согласно которой идея перемещения во времени имеет смысл — а именно, позиционная, «одномоментная» теория времени. С точки зрения здравого смысла, время неразрывно с длительностью, оно, в отличие от пространства, становится или течет[107]. Подобно реке, время представляет собой динамическую, меняющуюся сущность. Идея текущего времени предполагает, что будущее не предопределено и открыто. Прошлое осуществлено, но осталось далеко позади, как потухшие костры. Только настоящее, с этой точки зрения, реально, и находится оно там, где прошлое встречается с будущим. Представление о времени как о потоке характерно не только для здравого смысла, его разделяли и многие философы. Обратимся хотя бы к Августину: «Как возможно существование прошлого и будущего, если будущее еще далеко, а прошлого уже нет? А настоящее, если бы оно всегда оставалось самим собой, не уходя в прошлое, было бы уже не временем, а вечностью»[108].
Напротив, позиционная, одномоментная теория рассматривает прошлое, настоящее и будущее как моменты, обладающие равной степенью реальности[109]. С этих позиций нет никакого становления, никакого сущностного изменения и будущее не является открытым. В дополнение к трем пространственным измерениям время понимается как четвертое измерение, не отличающееся принципиально от трех других. События, такие как ваше рождение, взросление и смерть, в равной мере принадлежат к реальности (но не в равной мере принадлежат к настоящему), и мы можем нанести их на пространственно-временную диаграмму в том же смысле, в каком наносим координаты пространственной точки на географическую карту. Позиционная, или статическая, теория времени дает картину четырехмерного пространственно-временного континуума. Момент «сейчас», или настоящее, не имеет фиксированной позиции, безотносительной к позициям прошлого и будущего. Прошлое, настоящее и будущее как раз и определяются своей взаимной соотнесенностью, подобно координатам на карте. Ваше рождение и смерть столь же реальны, как Париж и Гонконг, просто они расположены в разных точках пространства-времени. Тем самым темпоральные отношения между четырехмерными объектами зафиксированы навсегда. Наряду со многими другими философами, позиционной теории времени придерживался и Эйнштейн, отстаивавший относительность одновременности: «Кардинальность различия между прошлым, настоящим и будущим — это всего лишь иллюзия, хотя иллюзия весьма устойчивая»[110].
В четырехмерной перспективе нет места изменениям в привычном нам смысле. Вселенная — это самородный кристалл пространства-времени, имеющий множество граней (пространственно-временных срезов), что и позволяет нам говорить о «кристаллическом» мире. Чтобы понять, что означает перемена в таком мире, можно прибегнуть к аналогии с движущейся пленкой, все кадры на которой уже фиксированы. Например, в первом кадре (время t1) Люпин — человек, во втором (время t2) частично человек, частично волк, в третьем (время t3) он уже полноценный волк-оборотень.
Отсюда нетрудно понять, почему путешествие во времени имеет смысл лишь в случае одномоментного фиксированного времени. Текущее, уподобляемое потоку время приписывает реальность только настоящему. А раз прошлого и будущего вообще нет, то некуда и путешествовать! Позиционная же концепция делает путешествие во времени возможным, по крайней мере в принципе. Ведь предполагается, что все точки пространственно-временного континуума реальны, они фиксированы раз и навсегда, и кристалл можно повернуть любой гранью.
Любопытно, что, с точки зрения позиционной концепции, путешествие во времени возможно, а изменение прошлого или будущего — нет. Тем самым все истории, в которых люди отправляются в прошлое и изменяют то, что уже случилось, нелепы. Конечно, им можно придать правдоподобность, заявив, что это «новое» прошлое или будущее представляет собой боковую ветвь времени, некую иную реальность, параллельный мир и т. д. Ведь одно дело путешествие по возможным мирам, как это происходит в телешоу «Слайдере», и совсем другое — путешествие во времени, подобное совершенному героями фильма «Двенадцать обезьян». Например, в фильме «Назад в будущее» представлено допустимое в принципе путешествие в параллельный мир, но в качестве путешествия в прошлое оно недопустимо, поскольку Марти изменяет события, которые уже произошли, в частности обстоятельства жизни своих родителей. В этом нет ничего невообразимого, просто в данном случае правильнее будет говорить о путешествии в пространстве возможностей, а не о путешествии во времени. Иными словами, если вы отправляетесь назад, в прошлое, и совершаете некое действие, то, с точки зрения концепции времени как суммы неизменных моментов, вы всегда были там и совершали это действие. Не может быть такого, чтобы прошлые события первый раз разворачивались без вас, а затем, вернувшись в эту точку, вы заставили бы те же самые события разворачиваться при вашем участии! Если вы перемещаетесь во времени, чтобы убить Гитлера для предотвращения Второй мировой войны, это значит, что вы всегда были тем, кто убил Гитлера. Стало быть, нечего и пытаться, поскольку этого уже не случилось!
Вы можете спросить: что же мне мешает застрелить Гитлера, если путешествие во времени возможно? На этот вопрос отвечают по-разному, но если в многограннике пространственно-временного континуума нашей Вселенной нет такой грани, вы на ней и не окажетесь, сколько ни вертите в руках многогранник. Гитлер либо застрелен до начала мировой войны, либо нет: совмещение и того и другого было бы логическим противоречием. А путешествие во времени возможно лишь в том случае, если оно не приводит к логическому противоречию.
Путешествие во времени и вселенная Гарри Поиера
Теперь мы можем задать вопрос: является ли перемещение во времени, которое Джоан Ролинг описывает в Узнике Азкабана логически допустимым? Ответом будет безусловное «да», ибо мы видим, что обе концепции времени учитываются должным образом, не противореча друг другу. Рассмотрим для начала реальность текущего времени, с которой сталкивается Гермиона.
— Нет! — испуганно прошептала Гермиона. — Неужели ты не понимаешь? Мы нарушим один из самых главных законов магов!
Никто не имеет права изменять течение времени, никто! (УА)
Гермиона продолжает:
Профессор Макгонагалл рассказывал мне, какие ужасные вещи происходили, когда маги вмешивались в ход времени (УА).
Мы видим, что под чутким руководством Макгонагалла и Дамблдора Гермиона осваивает идею времени как необратимого потока событий. Иначе к чему было бы беспокоиться, вводя строгие запреты, если изменение прошлого все равно невозможно? Запреты имели бы смысл, если время было бы необратимым потоком событий, но тогда само путешествие во времени не имело бы смысла. Тут есть некая несообразность, которую усугубляет Дамблдор, когда он говорит Гарри:
— Научил ли тебя чему-нибудь Преобразователь времени, Гарри? Последствия наших действий всегда столь сложны и непредвидимы, что предсказание будущего — дело воистину нелегкое (УА).
Но проблема в том, что перемещения во времени возможны, только если будущее фиксировано, а значит, для магов с их способностями предвидение будущего не должно быть затруднительным.
На текущую природу времени указывает и другой эпизод из Ордена Феникса, когда Гарри и его друзья сражаются с Волан-де-Мортом и Пожирателями смерти в Министерстве магии. Маги из министерства поймали время в ловушку, в захлопывающийся капкан, и когда один из Пожирателей смерти падает в этот контейнер, он начинает попеременно стареть и молодеть, поскольку и он теперь оказался внутри циклического времени. Значит, время есть то, что течет и изменяется. В одномоментном позиционном времени подобные события не имеют смысла. Там нет никакого непрерывного возникновения и исчезновения, все моменты времени — это лишь набор стационарных, хотя и смещаемых, рамок.
Перемещение во времени требует различать персональное и объективное время. К примеру, в объективном времени люди могут умереть задолго до своего рождения; скажем, вы родились в 1988 году, а в 2004-м совершили путешествие во времени, отправившись в эпоху динозавров, где и были убиты тираннозавром. В объективном времени вы умерли за миллионы лет до своего рождения в 1988-м. Однако здесь нет парадокса, поскольку в персональном времени вы родились и спустя пятнадцать лет совершили путешествие в прошлое, где и были убиты.
Перемещения во времени, описанные в Узнике Азкабана, вполне сообразны с логикой, поскольку они не меняют того, что уже случилось. Однако, если вчитаться более внимательно, выясняется, что Гарри и Гермиона кое-что из случившегося все же изменили, а именно смерть Клювокрыла. Это изменение особенно бросается в глаза благодаря предосторожностям, предпринимаемым для предотвращения вмешательства в поток времени. Гермиона интерпретирует указание Дамблдора следующим образом: «Он хотел, чтобы мы что-то изменили в этом ходе событий» (УА). Из текста следует, что Клювокрыл был обезглавлен, а затем Гарри и Гермиона вернулись в прошлое и предотвратили его казнь. Позиционная теория времени запрещает такое развитие событий, а только она делает само путешествие во времени возможным. Казнь Клювокрыла и его спасение от казни логически противоречат друг другу. К счастью, киноверсия Узника Азкабана в этом отношении разработана более тщательно: с помощью различных приемов зрителю дают понять, что Клювокрыл никогда и не погибал — его всегда спасали отправившиеся в прошлое Гарри и Гермиона. В частности, из фильма становится ясно, что отправившиеся в прошлое Гарри и Гермиона всегда были снаружи дома Хагрида, в то время как их никуда не отправлявшиеся двойники наблюдали из дома за освобождением Клювокрыла. Опираясь исключительно на текст, мы могли бы представить следующую диаграмму событий:
1. Покидая сад Хагрида, троица слышит «безошибочно узнаваемый свист и глухой стук топора» (УА), свидетельствующие о казни Клювокрыла.
2. Дементоры лишают сознания Гермиону и Сириуса и окружают их. Как раз в тот момент, когда поцелуй дементора должен был извлечь душу Гарри из его тела, прямо из ниоткуда появляется «светоносное существо», уводящее дементоров, и Гарри падает в обморок.
3. Гарри и Гермиона просыпаются в больнице Хогвартса и узнают, что Сириус взят под стражу и приговорен к поцелую дементора. Дамблдор отправляет Гермиону и Гарри на три часа назад для спасения Сириуса.
4. Гарри и Гермиона выходят на край леса и видят те события, последовательность которых завершилось казнью Клювокрыла, но на сей раз им удается незаметно прокрасться и спасти Клювокрыла.
5. Уже уходя, Гарри видит дементоров, склонившихся над его «вторым „я“» и над «версиями» Гермионы и Сириуса. Гарри решает подойти и узнать, кто же спас его от дементоров. Вдруг он понимает, что это был он сам, совершающий путешествие в прошлое, и прибегает к помощи «светлого животного», оказывающегося фактическим спасителем.
6. Гарри и Гермиона спасают Сириуса и возвращаются назад, в больницу Хогвартса, как раз к тому моменту, когда Дамблдор посылает их «другие „я“» спасти Сириуса.
Из перечисленных пунктов, похоже, следует, что Клювокрыл одновременно был обезглавлен и не был обезглавлен, и это является логическим противоречием. Однако более внимательное и, так сказать, благосклонное прочтение дает понять, что Гермиона с Гарри, совершающие перемещение во времени, и они же, остающиеся «на месте», участвуют в тех же самых событиях. Джоан Ролинг искусно демонстрирует совпадение событий, используя в обоих случаях почти идентичные выражения. В первом случае мы слышим «безошибочно узнаваемый свист и глухой стук топора», свидетельствующий, надо полагать, о казни Клювокрыла. Во втором случае, уже после спасения Клювокрыла, мы слышим «характерный свист и глухой стук топора», который теперь вонзается в забор (УА). В фильме мы видим, что вместо этого разрубают большую тыкву — с тем же, впрочем, эффектом.
Случай, когда Гарри, отправляясь в прошлое, спасает самого себя от дементоров, можно назвать страшным, но он не нарушает законов физики или логики. Перед нами пример того, что принято называть причинным замкнутым кругом. В данном случае круговой причинностью связаны два события: 1) Гарри был спасен от дементоров, поскольку, отправившись в прошлое, он спас себя; и 2) Гарри был способен отправиться в прошлое, потому что спасся. Почему Гарри удалось спастись? Потому, что он совершил путешествие в прошлое. Почему он смог совершить это путешествие? Потому, что спасся. Так смыкается круг причин — 1-е событие обусловливает 2-е событие, а 2-е событие обусловливает 1-е событие. В норме причинно-следственные отношения образуют цепь, а не круг. Но круговая причинность характерна для историй о путешествиях во времени — во-первых, она занимательна, а во-вторых, не противоречит законам логики или физики.
Что мы узнали о мире Гарри Поттера
Мы знали, что мир Гарри Поттера — это тот мир, в котором мы живем, и маги перемещаются по нему с помощью своих магических средств. Лучший способ объяснить действие порошка Фло состоит в том, чтобы сказать: он действует благодаря волшебству! Описанные перемещения, включая «Транспортную сеть Фло», логически и физически возможны, однако неясно, чем эти перемещения можно объяснить, кроме указания на то, что они осуществляются чудесным образом[111]. Путешествия во времени не противоречат законам логики и физики и в нашем мире, и в мире Гарри Поттера. Их возможность допускается представлением о времени как сумме моментов, в соответствии с которым уже случившиеся события не могут быть отменены, вычеркнуты или переписаны. При внимательном чтении мы видим, что эти правила перемещений во времени соблюдаются в Узнике Азкабана. Однако многократные предупреждения об опасности изменений прошлого, настоящего или будущего могут вызвать подозрения даже у самых внимательных читателей.
Как Волан-де-Морт не умер до конца: что волшебники могут поведать о тождестве личности[112]
Джейсон Т. Эберл
Лорд Волан-де-Морт, рассказывая о случившемся с ним в ночь убийства Лили и Джеймса Поттеров и неудачной попытке расправиться с их сыном Гарри, описывает, как болезненно он был «вырван» из тела, после чего существовал «меньше, чем дух, меньше, чем ничтожнейший призрак». Несмотря на потерю тела, Волан-де-Морт уцелел в первой схватке с Гарри Поттером и продолжал существовать то как дух, не имея тела, то захватывая тело животного или человека.
Волан-де-Морт не единственный волшебник, способный существовать непривычным для нас телесным образом. Некоторые волшебники переживают телесную смерть, становясь призраками или полтергейстами, например: хогвартский профессор Винс, который «однажды заснул перед камином в учительской — а на следующее утро пришел на урок уже без тела», или Почти Безголовый Ник. Помимо такого рода «развоплощения», волшебники умеют — при помощи определенных заклинаний, снадобий или магических приспособлений — почти мгновенно перемещать свои тела на отдаленные расстояния (телетранспортация) или обращаться в животных или других людей (трансфигурация).
Многие из нас, маглов, читавших книги Дж. Ролинг о Гарри Поттере, уверены в том, что и мы могли бы пережить смерть тела или при жизни испытать на себе прелести бестелесного существования. Некоторые верят в возможность продолжения жизни после смерти в других телах, возможно в теле животного, а то и вовсе без тела. Эта возможность таит ряд вопросов, имеющих отношение к тому, что философы именуют тождеством личности. Что я имею в виду, когда говорю «я»? Благодаря чему «я», пишущее это предложение, есть то «я», которое вчера вечером читало «Философский камень» с дочерью? Может ли у меня быть тело, отличное от тела, в котором я пребываю сейчас. Могу я переменить это тело на другое? И наконец, является ли тело необходимым условием моего существования?
Будучи людьми, философы на протяжении столетий были заинтересованы в предложении различных ответов на эти и связанные с ними вопросы. Взгляды некоторых философов не оставляют места той форме существования, которую примерили на себя Волан-де-Морт и профессор Бинс. Другие, напротив, считают его возможным, и именно с их помощью мы попытаемся раскрыть тайну жизни волшебников.
Бестелесное существование и природа личности
Несмотря на то что Волан-де-Морт и профессор Бинс — волшебники, они при этом такие же люди, как вы и я. В первую очередь, в связи с бестелесным модусом существования волшебников напрашивается вопрос: «что есть человек?» — и вслед за этим: «благодаря чему человек может существовать в разное время в разных местах?». Ответив на эти вопросы, мы вплотную подойдем к решению главного вопроса, поставленного в этой статье: «как может человек существовать без тела?».
Согласно Локку («Опыт о человеческом разумении»), человек есть «разумное, мыслящее существо, имеющее сознание и самосознание, способное понимать себя как себя, все то же мыслящее существо, в разное время в разных местах»[113]. Уникальность человека среди прочих вещей мира, таких как камни, стулья, кошки и прочее, состоит в том, что человек может осмыслить себя самого. Люди предрасположены к философскому и научному пониманию мира. Более того, человек знает о своем сознающем «я» и способен продумывать свои мысли, чувства и страсти.
Далее, Локк указывает, что человек остается тем же человеком в цепочке временных изменений благодаря наличию у него того же самого сознания:
<…> поскольку сознание всегда сопутствует мышлению и именно оно определяет в каждом его Я и этим отличает его от всех других мыслящих существ, то именно в [сознании] и состоит тождество личности, т. е. тождество разумного существа. И насколько это сознание может быть направлено назад, к какому-нибудь прошлому действию или мысли, настолько простирается тождество этой личности, эта личность есть теперь то же самое Я, что и тогда, и действие было совершено индивидуальностью, тождественной с теперешним Я и в настоящее время размышляющей об этом действии[114].
В данный момент я сознаю себя дома печатающим на компьютере эти слова. В то же время, если я перестану об этом думать, я смогу сознавать мои прошлые действия, например просмотр экранизации Тайной комнаты. Откуда мне известно, что я тот же самый человек, что сейчас печатает, а две недели назад смотрел фильм? Благодаря осведомленности моего сознания о том, что я совершил оба действия.
Определяя личность границами сознания, Локк провоцирует возникновение достаточно неприятной дилеммы: что происходит, если человек утрачивает сознание совершенного им в прошлом поступка? Именно это случается со Сверкаролем Чаруальдом, когда тот попытался стереть воспоминания Гарри и Рона:
— Ему память отшибло, — объяснил Рон. — Заклятие забвения отрикошетило. Вместо нас ударило по нему. Понятия не имеет, кто он такой, где находится, кто мы такие. Я велел ему сидеть и ждать здесь. А то он сам для себя опасен (ТК).
Годы спустя, когда Гарри и Рон навестили Чаруальда (ОФ), тот все еще был лишен памяти о своей жизни, предшествующей неудачному заклинанию. Ему даже не удавалось сформировать новую долгосрочную память — присматривающая за ним знахарка беспокоится, что он, покинув комнату, не сможет вспомнить обратную дорогу. Разобщенная память разрушает тождество личности Чаруальда. В его теле превосходно уживаются несколько разных сознаний, каждое из которых определяется собственным уникальным набором воспоминаний. Постоянное приобретение и потеря новых кратковременных воспоминаний выглядит так, как если бы всякий раз, когда Чаруальду не удается завладеть долгосрочной памятью, в его теле поселялась новая личность!
Локк допускал похожую ситуацию:
Если бы мы могли предположить два различных, не сообщающихся между собой сознания, действующих в одном и том же теле, одно постоянно днем, другое ночью, <…> то, спрашиваю я, не будут ли в первом случае человек дневной и человек ночной двумя такими же различными личностями, как Сократ и Платон?[115]
Сложно представить, каким образом две личности, наделенные различными сознаниями, могут делить одно тело. Однако мы имеем возможность наблюдать это явление в магическом мире Гарри Поттера на примере паразитического существования Волан-де-Морта в теле профессора Квиррела:
— Видишь, каким я стал? — спросило лицо. — Тень, призрак… Могу существовать только в чужом теле… (ОК).
Волан-де-Морт существует как лицо на затылке профессора Квиррела, он и Квиррел суть две различные личности — два различных сознания — в одном теле.
Но что, если две личности станут делить одно сознание? Станут ли они одной личностью? Чтобы увидеть, как это возможно, припомним понимание тождества личности Дэвидом Юмом («Трактат о человеческой природе»). Юм, как и Локк, рассматривает существование личности как фундаментальное основание сознания или, более точно, восприятий:
Что касается меня, то, когда я самым интимным образом вникаю в нечто, именуемое мной своим «я», я всегда наталкиваюсь на то или иное единичное восприятие тепла или холода, света или тени, любви или ненависти, страдания или наслаждении. Я никак не могу уловить свое «я» как нечто существующее помимо восприятий и никак не могу подметить ничего, кроме какого-либо восприятия. Если же мои восприятия временно прекращаются, как бывает при глубоком сне, то в течение некоего времени я не сознаю своего «я» и поистине могу считаться несуществующим[116].
Было бы абсурдным считать, что Юм верил, будто он всякий раз приостанавливает существование, когда погружается в сон без сновидений, и возобновляет существование, увидев сон или проснувшись. По основе своей философской концепции будучи скептиком, Юм лишь утверждает, что мы должны удерживать себя от уверенности в каком-либо явлении, которое мы не можем рационально подтвердить с высокой степенью определенности. Когда Юм пытается помыслить, существует ли некое «я», зовущееся Дэвидом Юмом, он приходит к выводу о несуществовании такой сущности. «Я» должно быть постоянно изменяющимся пучком восприятий.
Тождество личности, по Юму, есть связанность различных восприятий, соединенных в один пучок, который мной зовется «я», благодаря памяти:
Так как только память знакомит нас снепрерывностью и длительностью указанной последовательности восприятий, то в силу одного этого ее следует рассматривать как источник личного тождества. Не будь у нас памяти, мы совсем не имели бы представления о причинности, а следовательно, и о той цепи причин и действий, из которых состоит наше «я», или наша личность[117].
Но как быть, когда человек погружается в сон без сновидений или временную кому? Юм указывает, что, поскольку у нас есть идея тождества нашей личности, существующей во времени, мы можем «простереть нашу идентичность за пределы памяти» об обстоятельствах и поступках, «которые совсем забыли, но которые вообще считаем некогда существовавшими»[118]. Посему, даже хотя Гарри не помнит своей первой схватки с Волан-де-Мортом и смерть родителей, ему достаточно услышать несколько раз рассказанную историю, чтобы предположить, что такая схватка имела место, и тем самым рассматривать себя как существовавшего и испытавшего эту схватку. Несомненно, Юм предпочел бы, чтобы Гарри отнесся к истории, пересказанной ему другими, скептически, поскольку он не имеет никакого восприятия, которое он мог бы увязать памятью со своими настоящими восприятиями.
Это вновь подводит нас к вопросу: могут ли две личности делить одно сознание и вследствие этого стать одной личностью? Подумайте, например, о том, как Гарри знакомится с дубльдумом профессора Дамблдора:
— Что это? — дрожащим голосом спросил Гарри.
— Это? Это называется дубльдум, — ответил Дамблдор. — Знаешь, иногда у меня возникает такое ощущение — которое, я уверен, знакомо и тебе, — что моя голова лопается от переизбытка мыслей и воспоминаний. В подобные моменты, — продолжал Дамблдор, указывая на раковину, — мне на помощь приходит дубльдум. Нужно просто выцедить мысли из головы, перелить их в раковину и вернуться к ним в свободное время. Понимаешь, в такой форме легче прослеживаются связи, аналогии (КО).
Гарри испытывает дубльдум как раз перед объяснением Дамблдора, прикоснувшись к каменной раковине и к одному из сохранившихся воспоминаний профессора. В дубльдуме Гарри не просто просматривает память Дамблдора, как если бы это было кино, но действительным образом пребывает в самой памяти, как если бы присутствовал там в этот момент и был свидетелем происходящих событий. Хотя он буквально «внутри» памяти Дамблдора, Гарри и Дамблдор не делят одно и то же сознание. Фактически Гарри сталкивается с двумя Дамблдорами. Первый — Дамблдор прошлого, первоначальный опыт которого наблюдает в дубльдуме Гарри и который не реагирует на его вмешательство. Второй — Дамблдор настоящего, который также сейчас в дубльдуме для того, чтобы исследовать память, приобретенную его прежним «я». Поскольку Гарри и Дамблдор (прежний или нынешний) не разделяют одно сознание в дубльдуме, они не становятся одной личностью. Скорее, Гарри и «Дамблдор-в-настоящем» — свидетели события, наблюдение которого возможно благодаря оригинальному опыту «Дамблдора-в-прошлом», сохраненному дубльдумом. Как бы то ни было, все три личности — Гарри, Дамблдор-в-прошлом и Дамблдор-в-настоящем — удерживают перспективу своих уникальных исходных личностей. Каждый из них воспринимает события в дубльдуме в соответствии с комплексом собственных воспоминаний, исходными предпосылками и осознанием своего уникального «я». Гарри не может уверовать в то, что он — Дамблдор, и наоборот. Даже Дамблдор-в-настоящем всматривается в эти события не глазами своего прежнего «я», а скорее своими собственными глазами, но с позиций обретенных за прожитые годы мудрости и опыта.
Гарри пережил и другой опыт, пугающий куда более прежнего. Когда ему привелось обрести зрение Волан-де-Морта (КО; ОФ), сначала он сопереживал его чувствам. Впоследствии Гарри оказался способен уже на большее, чем просто почувствовать то, что чувствует Волан-де-Морт. Он действительно приобретает перспективу исходной личности Волан-де-Морта: сон, в котором ему кажется, будто он змея, нападающая на мистера Уизли, и многократно повторяющийся сон о нападении на департамент тайн Министерства магии. После того как Гарри увидел себя во сне змеей, Дамблдор приходит к заключению, что Волан-де-Морт — завладевший телом змеи во время поражения мистера Уизли — воздействует на сознание Гарри посредством легалименции, магического искусства проникновения в чужие умы. Поэтому Дамблдор приказывает Злею помочь Гарри в освоении окклуменции, которая закроет его разум от воздействия Волан-де-Морта. Как свидетельствуют опыты Гарри, легалименция, в отличие от воздействия дубльдума, позволяет волшебнику не только испытывать то, что испытывает другой человек — как просмотр домашнего видео соседа, — но и проникать в его разум, разделяя с ним перспективу исходной личности. Злей объясняет эту концепцию так:
— «Чтение мыслей» — магловое понятие. Сознание — не книга, которую можно открывать и листать на досуге. А мысли — не надписи на стенках мозга, доступные взглядам незваного пришельца. Сознание, Поттер, есть сложная, многослойная структура — не у всех, разумеется, но у большинства. — Он усмехнулся. — Однако те, кто овладел искусством легалименции, способны, при определенных условиях, проникать в сознание жертвы и расшифровывать содержимое (ОФ).
Становятся ли Гарри и Волан-де-Морт одной личностью в ходе этих событий? В каждом из этих случаев они делили одно сознание и приобретали одинаковые воспоминания, например, об атаке змеи на мистера Уизли. Поскольку для Юма и Локка сознание и память суть основания тождества личности, неизбежен вывод о том, что в указанных обстоятельствах Гарри и Волан-де-Морт — одна и та же личность. Не насторожит ли нас, что наш герой — Гарри — и его заклятый враг, олицетворение зла, Волан-де-Морт, самом-то деле могут быть одним человеком? Нет, ибо они не объединяются в одну личность только оттого, что обладают ничтожным количеством общих воспоминаний. Пусть их сознания несколько раз пересекались, это не означает, что Гарри становится Волан-де-Мортом или что Волан-де-Морт становится Гарри, ибо они не тождественны. Согласно теории Готфрида Вильгельма Лейбница («Рассуждение о метафизике»), чтобы любые две вещи могли быть тождественны, им необходимо располагать всеми свойствами друг друга[119]. Иным словами, для того чтобы Гарри и Волан-де-Морту стать одной личностью, все сказанное об одном должно быть сказано и о другом. Волан-де-Морт способен воскресить в памяти убийство Лили и Джеймса Поттеров и поединок с Гарри. Если бы Гарри был тождествен Волан-де-Морту, он мог бы вернуть себе те же воспоминания об убийстве родителей и попытке убийства себя самого (вот и говори после этого об экзистенциальной тревоге!), а Волан-де-Морт мог бы припомнить жизнь в темном буфете дома номер четыре по Бирючиновой аллее. Следовательно, поскольку очевидно, что Гарри и Волан-де-Морт не имеют одних и тех же общих свойств, не могут они быть и одной личностью, несмотря на то что в ряде ситуаций делят одно сознание.
Для того чтобы Волан-де-Морту существовать совершенно бестелесно, а профессору Бинсу и другим эфемерным обитателям Хогвартса, таким как Почти Безголовый Ник, — в качестве призраков или полтергейстов, личность должна обладать способностью удерживать тождество своего «я» вне тела. Единственная черта волшебника, общая для его телесного и бестелесного «я», — его сознание. А связывают эти два «я» воспоминания об одних и тех же событиях, перспектива переживания которых образуется одной исходной личностью.
Телепортация и тождество личности
Помимо умения жить без тела вовсе, волшебники славятся такими его преобразованиями, которые для них вполне повседневны, а для маглов, вроде нас, непонятны и удивительны. В первую голову в связи с вопросом о тождестве личности приходит пример телепортации: мгновенное, или почти мгновенное, перемещение тела на отдаленные расстояния. Волшебник осуществляет телепортацию, используя магические предметы, такие как портшлюс и кружаная мука, или посредством аппарирования.
Использование «технических средств» телепортации не грозит тождеству личности волшебника никакими бедами, поскольку в процессе перемещения тело участвует целиком, более того, волшебник даже испытывает короткий провал в восприятии времени, покидая одно место и прибывая в другое. При пространственном перемещении сохраняются непрерывность и целостность тела и сознания. Вспомним путешествие Гарри, Рона и Гермионы при помощи портшлюса в форме старого башмака или перемещение Гарри посредством кружаной муки из дома Уизли на Диагоналевой аллее:
Его будто утянуло в гигантскую воронку, закружило со страшной скоростью — в ушах оглушительно гремело, — он попробовал приоткрыть глаза, но его затошнило от вихрем проносящихся мимо зеленых огней; что-то больно ударило его по локпо, и он тесно прижал руки к телу, все вращавшемуся и вращавшемуся; потом пришло ощущение, что ледяные ладони надавали ему пощечин — прищурившись сквозь очки, он увидел размытый поток каминов и моментальные стоп-кадры комнат за ними — бутерброды с ветчиной бешено крутились в животе, — он снова закрыл глаза с единственным желанием, чтобы все поскорее кончилось… (ТК).
Ясно, что путешествие никак не сказывается на уме и теле Гарри. Перемещение сопряжено с яркими переживаниями (например, тревожные симптомы желудочно-кишечного характера, неизбежные при кружении в сверхпространстве, да еще после полдюжины сандвичей с беконом на завтрак!).
Однако не все формы телепортации проходят столь же гладко и безопасно. Аппарирование — опасная форма телепортации, которая, в отличие от перемещения при помощи портшлюса или кружаной муки, почти мгновенна, но таит определенные затруднения.
— Аппарировать не так-то просто. Если сделать что-нибудь неправильно, то это может привести к серьезным осложнениям. Например, эта парочка, о которой я упомянул… они расщепились.
Лица всех сидящих за столом исказились от ужаса, и только Гарри непонимающе переспросил:
— Э-э-э… расщепились?..
— Половина тела осталась на месте, — будничным тоном пояснил мистер Уизли, поливая овсянку толстым слоем патоки. — И, конечно же, они застряли. Ни туда, ни сюда. Пришлось им дожидаться отряда по размагичиванию в чрезвычайных ситуациях. Сами понимаете, сколько было потом всякой бумажной волокиты, только представьте, сколько маглов заметили отдельно висящие в воздухе части тела… (КО).
Не совсем ясно, как именно люди в истории мистера Уизли «расщепились», т. е. какие части тела были транспортированы и какие остались на месте. Мы можем вообразить несколько сценариев расщепления. Скажем, профессор Макгонаголл была расщеплена так, что ее голова и торс переместились в Лики Колдрон, тогда как нижняя часть тела осталась в Большом зале Хогвартса. На вопрос о том, где именно находится профессор Макгонаголл, в Лики Колдрон или в Большом зале, единственным здравым ответом будет утверждение: она в Лики Колдрон. Этот ответ имеет смысл, потому что именно там расположен ее мозг, а мозг, как известно из нейрофизиологии, некоторым образом связан с сознанием человека.
Вот здесь-то, если мы обратим внимание на частный случай возможного расщепления человека, и возникает интересная проблема. Человеческий мозг состоит из двух больших полушарий, известных как cerebral cortex. Нервная активность в этих полушариях, соединяющихся пучком нервных клеток (corpus collosum), есть источник сознания. Теперь представим, что профессор Макгонаголл была бы расщеплена «через макушку», так что левая часть ее тела (вместе с левым полушарием) была бы перенесена в Лики Колдрон, а правая (вместе с правым полушарием) осталась в Большом зале Хогвартса. В этом случае полушария были бы разъединены по линии corpus collosum. Такая ситуация не так уж фантастична, как могло бы показаться. В действительности отделение corpus collosum — распространенная форма лечения, сводящая к минимуму возможность эпилептических припадков.
Такой тип расщепления угрожает тождеству личности потому, что, если при нормальном функционировании cerebral cortex распределяет решение определенных психических задач каждому из полушарий, взаимодействующих друг с другом посредством corpus collosum, физиология оставляет возможность каждому полушарию обеспечивать адекватное функционирование целостного сознания человека. Если бы ваш corpus collosum был разделен и одно из полушарий удалено, вы не перестали бы быть полностью сознательной личностью. Некоторое время вы реагировали бы на ряд раздражителей несколько замедленно, однако постепенно ваш мозг освоил бы работу, которая прежде распределялась между двумя полушариями. Скажем, Невилл Долгопупс «расщепился» именно так и оставался в этом состоянии достаточно долго, потому что отряд по размагичиванию в чрезвычайных ситуациях непременно столкнулся бы с теми сложностями, которые сопутствуют исправлению этой чрезвычайно скверной формы расщепления. Каждая часть Невилла обладала бы одинаковым сознанием, одинаковыми воспоминаниями обо всех событиях, предшествовавших расщеплению, и одинаковым пониманием «я». И каждая часть (одна, например, в общей спальне Гриффиндора, другая в подвале «Башки Борова») будет уверена, что она и есть Невилл Долгопупс. Но кто же из них Невилл? Можно ли уровнять Невилла одной его части? И если да, то какой? Возможно, Невилл умер, и две новые личности претендуют на то, что каждая из них он, вопреки другой.
Ни Локку, ни Юму и в голову не могла прийти подобная ситуация; однако ее проанализировал более современный философ, Дерек Пэрфит, в книге «Умы и люди»:
Моя разделенность. Мое тело разбито, мои раны фатальны, мозги двух моих братьев погибли. Мой мозг разделен; каждая его часть успешно пересажена в тела моих братьев. В результате каждый из них верит, что он — это я, живет моей жизнью, носит мой характер и во всем остальном — мое психическое продолжение. И тело его очень похоже на мое[120].
Пэрфит отказывается даже от попыток объяснения отношений идентичности между некоей личностью и двумя личностями, являющимися результатом ее разделения. Проблема установления тождества личности в этом случае состоит в том, что идентичные отношения транзитивны, что означает: если А=В и В=С, тогда А=С. Так, если ограничить критерий тождества личности, предложенный Юмом, рамками психической непрерывности, Невилл Долгопупс идентичен половине своего тела, находящейся в общей спальне, так же как половине тела, оставшейся в подвале. Поскольку идентичность обратима, постольку часть тела Невилла Долгопупса из общей спальни должна быть тождественна части тела, находящейся в подвале. Такое заключение, однако, не будет правильным, коль скоро части Невилла очевидно не идентичны уже потому только, что расположены в разных местах. Но если утверждение идентичности Невилла частям своего тела неприемлемо, а никаких веских доказательств его идентичности какой-либо одной части (в ущерб другой) не существует, можно предположить, что в результате расщепления Невилл погиб, а разделенные части тела суть две новые личности. Этот вывод тем не менее провоцирует еще один вопрос: каков источник происхождения этих новых личностей, если ни одна из них не является Невиллом? Очевидно, что такой сценарий «расщепленной идентичности» не предполагает простого решения.
Поскольку в ходе такой процедуры сохранение идентичности влечет за собой весьма проблематичный результат, Пэрфит указывает, что мы должны отвлечься от нашего представления идентичности с какой-либо будущей личностью и предположить, «что же существенно» в выживании нашей личности. А существенен, утверждает Пэрфит, сам факт психологической непрерывности нашей личности в личности будущей.
Многие склонны расценивать разделенность так же или почти так же негативно, как и обыкновенную смерть (резюме, выданное выше несчастному Невиллу). Но такое отношение не рационально. Нам следует относиться к разделению так, как если оно было бы столь же хорошо, что и обыкновенное выживание. Как я указывал, два «результата» этой операции (или инцидента расщепления) будут двумя разными людьми. Продумаем мое отношение к каждому из этих людей. Неужели в этом отношении не будет некоего жизненного элемента, который содержится в обычном выживании? Очевидно, будет. Я выживу, если буду придерживаться того же самого отношения по крайней мере к одному из получившихся в итоге людей (т. е. единичный случай психологической непрерывности). <…> В данном контексте, таким образом, в моем отношении к каждому новому человеку содержится все, что понадобилось бы мне для того, чтобы выжить как эта личность[121].
Если верить Пэрфиту, Невилл мог выжить в этом почти катастрофическом инциденте. Несмотря на то что мы не можем с определенностью утверждать, что Невилл идентичен обеим частям, каждая из них обладает всем необходимым для того, чтобы с определенностью утверждать, что Невилл «выжил» и частью, расположенной в общей спальне, и частью, находящейся в подвале. Означает ли это, что перед нами вновь два Невилла?
Здесь мы можем позволить себе любопытство: что произойдет, если отряд по размагичиванию в чрезвычайных ситуациях соединит разобщенные части Невилла? По мысли Пэрфита, если Невилл выжил в каждой из частей, он выживет и как восстановленная единая личность, которая имеет один головной мозг — полушария были воссоединены, — и, следовательно, психологически продолжит того Невилла, который существовал прежде расщепления.
В мире Гарри Поттера волшебникам под силу творить потрясающие воображение вещи, они способны продолжать жизнь без тела и телепортироваться посредством аппарирования, будучи личностями, которые определяются как исключительно психические сущности. Они удерживают свое существо в целостности благодаря тому, что их прошлое, настоящее и будущее «я» психологически продолжают друг друга. Такое понимание природы личности и тождества личности может быть настолько же истинным в реальном мире, к которому принадлежим мы, насколько оно истинно в вымышленном мире, созданном Дж. К. Ролинг. Судя по всему, нас лучше всего определить как мыслящих существ, наделенных сознанием, которые состоят из прошлых и настоящих восприятий, связанных памятью. Если это так, перед нами открывается весьма эффектный ответ на поставленный вопрос — можем ли мы существовать вне тела. В том случае, если мое сознание не нуждается для своего существования в функционировании мозга — посылка, которой бросает вызов изобилие неврофизиологических данных, связывающих сознание с церебральной деятельностью, — нет никаких обстоятельств, препятствующих тому, чтобы я пережил смерть тела и продолжал существовать как нефизическое сознательное, мыслящее существо[122]. Конечно, такая краткая статья не может ответить на вопрос, требуется ли мозг для существования сознания, как не претендует и на полноту исследования мнимой «магии», необходимой нефизическому сознающему уму для взаимодействия с физическим мозгом и телом. Тем не менее уже наша способность воображать людей, переживающих развоплощение и примечательные преобразования тела в мире Гарри Поттера, вселяет вдохновенную надежду на возможность подвигов волшебников и в нашем мире[123].
Жизнь предсказанная: судьба и свобода в Хогвартсе[124]
Грегори Бэшем
Мы должны верить в свободную волю.
Ведь другого выбора у нас нет. Исаак Башевис Зингер
Только подумайте, как прелестно было бы обладать кристальным шаром, который — в отличие от шара профессора Трелани — мог бы безошибочно предсказывать будущее. Вы могли бы сделать удачную ставку на игре в квиддич, знать наперед обо всех вопросах, которые попадутся вам на экзамене по гербологии, и никогда-никогда больше не покраснеете, попросив очаровательную ведьму или волшебника из Орлиного когтя о свидании.
Однако не всякое знание будущего одинаково приятно. Вот, например, осведомленность о точном дне вашей смерти и ее причине. Представьте, если бы сейчас вы узнали, что умрете в огне взорвавшейся летательной машины 23 июня 2012 года. Или что ваш лучший друг будет убит Волан-де-Мортом 5 декабря 2008 года. С таким знанием сжиться будет непросто. Узнав же о том, что в будущем суждено случиться чему-то ужасному, вы естественно будете искать способ это предотвратить.
Есть прекрасная история, рассказывая которую философы-специалисты часто рассчитывают заставить задуматься своих учеников о головоломках судьбы и свободной воли, и это не памятная сцена из фильма «Матрица». Это старая арабская басня, пересказанная Сомерсетом Моэмом в пьесе 1933 года «Шеппи». Говорит Смерть:
Жил в Багдаде купец. Однажды он послал своего слугу на базар пополнить припасы; вскоре тот вернулся бледный и дрожащий и сказал: «Хозяин, только что, когда я был на базаре, в толпе меня толкнула женщина, а когда я обернулся, то увидел, что толкнула меня Смерть. Она посмотрела на меня и пригрозила мне; дай же мне свою лошадь, чтобы я ускакал из этого города и избежал своей судьбы. Я отправлюсь в Самарру, там Смерть не найдет меня». Купец отдал ему лошадь, и слуга запрыгнул на нее, и вонзил шпоры в ее бока, и поскакал так быстро, как могла лошадь. Купец же спустился на базар, и увидел меня в толпе, и, подойдя ко мне, спросил: «Зачем ты погрозила моему слуге, когда увидела его утром?» — «Это была не угроза, — ответила я, — я просто вздрогнула от удивления. Я поразилась, увидев его в Багдаде, ведь сегодня вечером у меня с ним свидание в Самарре»[125].
Центральная идея: грядущие события произойдут независимо от того, что делается для их предотвращения, — взгляд на мир, которые философы называют фатализмом. Согласно взглядам фаталистов, будущее уже назначено и предопределено, свобода есть иллюзия, а все мы — лишь невольные марионетки в пьесе, роли которой расписаны от начала времен.
Частенько фатализм может приятно удивлять своей благовидностью — когда вы, например, интересуетесь, «суждено» ли вам в четвертый раз глотнуть «Старого огненного виски Огдена», — однако, когда вы подумаете об этом, ответ станет совершенно неправдоподобным. Вдумайтесь, что подразумевает фраза «ваш удел — выпить огненный виски вне зависимости отчего бы то ни было». Это означает, что, если вас загубят заклятием «АВАДА КЕДАВРА» члены шайки Упивающихся смертью, вы все равно (не важно как) пропустите четвертый стакан. Это была бы редкостная уловка даже для такого находчивого и зрелого выпивохи, как вы.
Фатализм, таким образом, можно отбросить, не особенно рискуя. Однако с подобной легкостью нельзя отмахнуться от идеи, согласно которой будущие действия и выбор в той или иной степени предопределены и, следовательно, несвободны. Существуют три основных вызова человеческой свободе и ответственности: научный, религиозный и паранормальный. Большее внимание мы уделим последнему, ибо именно он чаще всего воссоздается в книгах о Гарри Поттере. Но прежде бегло обрисуем вызовы свободе, провозглашаемые наукой и религией.
Научный вызов свободе
Все предопределено, и начало и конец, силами, над которыми мы не властвуем. Альберт Эйнштейн
В темные века истории человечества люди в звериных шкурах сиживали в пещерах и говаривали так: «Ух, не ходил бы я наружу, будь я вами. Разве не видите эту молнию? Боги, должно быть, гневаются на нас»: Они приписывали любые природные явления — радуги, затмения, землетрясения — произвольной, большей частью непредсказуемой воле сверхприродной силы. Сегодня у нас, конечно, есть наука, и наука весьма эффектно преуспевает в демонстрации того, что мы живем в упорядоченной, предсказуемой Вселенной. Фактически она настолько преуспела в этом поиске объяснений, что многие сегодня убеждены в строгом детерминизме — мировоззрении, согласно которому все события, включая человеческие поступки и ежеминутные выборы, суть неизбежные следствия предшествующих им причин. Если строгий детерминизм отражает реальное положение дел, тогда достаточно могущественный Разум, ведающий все важные факты и законы природы, мог бы тысячи лет назад предсказать, что в данный момент вы будете читать данные строки.
Загвоздка в том, что такой детерминизм представляет очевидную угрозу для человеческой свободы и моральной ответственности. Вот, например, Волан-де-Морт в образе Тома Реддла завладел Джинни Уизли. Хотя именно ее руками были начертаны кровью зловещие слова «Тайная комната снова открыта», ее временно подчинили чужой воле, что снимает с нее ответственность за события, последующие за захватом. Поскольку ее действия определяла сила, превосходящая ее контроль, она не могла не совершить то, что она совершила, следовательно, ее действия не были свободны. Но, конечно, если правы детерминисты, никто из нас поистине не в силах не делать того, что мы делаем. Отсюда очевидный конфликт между детерминизмом и свободной волей.
Мнения философов о том, возможна ли свободная воля в совершенно предопределенном мире, разнятся. Строгие детерминисты, например Б. Ф. Скиннер и Дж. Хосперс, указывают, что детерминизм истинен и потому в подобном мире свободная воля не возможна. Умеренные детерминисты, наподобие Дж. Эдвардса, Д. Юма и Дж. С. Милля, утверждая истинность детерминизма, в то же время допускают возможность свободы. Подобно Берни Ботт Биннс, умеренные детерминисты высказывают различные суждения, смысл которых, однако, можно обобщить следующим образом: свободная воля заключается в возможности поступать в соответствии со своим выбором. Если вы можете делать то, что желаете, если ни одна личность, сила или вещь не понуждают вас к тому, чтобы поступать вопреки своей воле, тогда ваш поступок свободен.
Либертанисты[126], вроде У. Джеймса или К. А. Кэмпбелла, имеют свое мнение. Как строгие детерминисты, они считают, что свободная воля и детерминизм несовместимы, но при этом, как умеренные детерминисты, они желают утвердить в своих правах свободу. Под «свободным актом» они, как правило, понимают акты: а) совершенные исключительно их агентом и в) которые могли бы быть иными. В частности, великодушное решение Гарри отдать выигранные им в Тремудром турнире деньги Фреду и Джорджу Уизли было, согласно взглядам либертанистов, свободным действием, поскольку его причиной был лишь выбор Гарри, а не предшествовавшие ему обстоятельства или непреодолимые внешние или внутренние силы; кроме того, точно в такой же ситуации Гарри мог предпочесть исполненному решению другое, например купить всей команде Гриффиндора новые шикарные метлы. Либертанисты отрицают, что, если принять во внимание определенное состояние мозга и все причинные связи в мире, возможен лишь один выбор. Они полагают, что, если бы мы могли каким-то образом прокрутить время вспять и обнаружить себя в ситуации, сложившейся под влиянием совершенно тех же причин, мы могли бы принять другое решение.
Итак, совместимы ли свободная воля и строгий детерминизм? Если, как утверждают умеренные детерминисты, свобода воли является лишь способностью человека поступать в соответствии со своими желаниями, противоречие упраздняется. За исключением обитателей тюрем и родителей маленьких детей, люди этого мира по большей части поступают, как им заблагорассудится, не обращая внимания на истинность или ложность детерминизма. Но корректно ли определение свободной воли, предлагаемое умеренными детерминистами?
Данное определение «срабатывает» в отношении типичных случаях принуждения (например, грабитель приказывает передать ему ваш бумажник, наставив на вас пистолет). Оно также справедливо по отношению к разнообразным случайным или ненамеренным поступкам («я и не думал превращать тебя в китайскую капусту. Моей палочкой управляло раздражение»). По мысли умеренных детерминистов, ни одно из этих действий не является свободным, поскольку они не согласуются с вашими желаниями. Но не нужно становится на сторону Верховного Начальника, чтобы увидеть, что определение умеренных детерминистов не может относиться к многочисленным ситуациям, в которых человек делает то, что хочет, но теряет контроль над исполнением желаемого. Предположим, что Мади — Сумасшедшие Глаза поразит вас проклятием Владычества и повелит разразиться великолепным исполнением школьной песни Хогвартса, что вы и сделаете. Этот пример совсем не похож на ситуацию с грабителем, приказывающим поступать так, как он или она поступать не желает. Воздействие проклятия Владычества изменяет волю человека, так что жертва по своей воле делает то, на чем настаивает контролирующий ее волшебник (ведьма). Следовательно, основываясь на определении умеренных детерминистов, можно заключить, что пение песни было вашим свободным выбором. Однако, очевидно, это ошибка. И проблема не ограничивается рамками таких причудливых примеров, как использование проклятия Владычества. Люди, которым регулярно «промывают голову», те, кого подвергают гипнозу, душевнобольные или люди, движимые непреодолимым порывом, с замедленным развитием, инфантильные — все они, возможно, поступают так, как хотят. Но если они потеряют хотя бы косвенный контроль над желаниями, будет весьма сложно усмотреть в их действиях свободу, по крайней мере в том широком смысле этого понятия, который необходим для возложения моральной ответственности[127].
Ежеминутные переопределения понятия свободы в соответствии с нашими целями — такое же мошенничество, как скандальные колонки Риты Скитер. Если, как утверждают детерминисты, все наши действия суть неизбежные следствия причин, которые мы охватить не можем, свободная воля есть иллюзия.
Религиозный вызов свободе
Бог прежде вековых времен по изволению Своей в высшей степени мудрой и святой воли установил порядок того, что произойдет. В то же время Бог не есть автор греха, над волей творения нет насилия. Вестминстерское исповедание веры[128]
Вызов свободной воле может рождать не только наука, но и религия. Например, многие мыслители христианской традиции, и особенно великие протестантские теологи Мартин Лютер и Джон Кальвин, утверждали, что Бог осуществляет всеобщее владычество над всем земным, полагая, что абсолютно все происходящее случается по Его вечной и непреложной воле в соответствии с предопределенным планом[129]. Ясно, что такой совершенный божественный контроль и предопределение в высшей степени проблематично согласуются со свободной волей. Но проблемы возникают и в том случае, если Бог просто предвидит, что определенные события произойдут, даже не желая их осуществления.
Затруднение состоит в том, что, если Бог знает, что в будущем произойдет такое-то событие, оно должно произойти, ибо Бог (по сущности своей всеведущий) не может ошибаться. Теперь предположим, что данное грядущее событие — отважное решение Гарри спасти Джинни от василиска, описанное в Тайной комнате, и сформулируем следующие аргументы в пользу несовместимости божественного предзнания и свободной воли.
1. Если Бог знает заранее, что Гарри будет сражаться с василиском, то должно было случиться так, чтобы Гарри сразился с василиском.
2. Если должно было случиться так, чтобы Гарри сразился с василиском, то не во власти Гарри было воздержаться от боя с василиском.
3. Если не во власти Гарри было воздержаться от боя с василиском, то Гарри не свободен в решении сражаться с василиском.
4. Итак, если Бог знает заранее, что Гарри сразится с василиском, то Гарри не свободен в решении сражаться с василиском[130].
Есть несколько ответов на этот аргумент, ни один из которых, впрочем, не лишен затруднений. Во-первых, как некоторые кальвинисты, вы можете согласиться с истинностью аргумента, утверждая божественное предзнание и отрицая свободу любого человеческого действия. Затруднения же, связанные с этим тезисом, таковы: 1) Бог становится ответственным за зло и грех; 2) подвергается сомнению божественная справедливость, перелагающая на грешников ответственность за грехи; 3) провоцируется вопрос о свободе самого Бога (поскольку Он, по-видимому, также предвидит свои деяния, как и деяния своих тварей); и 4) в Писании содержится множество пассажей, предполагающих реальность свободной воли.
Во-вторых, можно предпочесть тактику умеренных детерминистов, дающих такие определения свободной воли, что действия могут быть свободными, даже если они полностью детерминированы и не могут осуществляться по-другому. Проблематичность такого пути, как мы видели, состоит в том, что определение свободного умеренных детерминистов — старые глупости, как сказал бы дядюшка Вернон.
В-третьих, возможно отрицание божественного предвидения или, по крайней мере, божественного предвидения реализации свободного выбора в будущем. Таково мнение некоторых современных теологов (таких, как Кларк Пинкок), согласно которому свободный выбор по самой своей природе не может быть предсказан со всей определенностью. Они показывают, что утверждения о возможном будущем такие как «Гарри будет сражаться с василиском», не могут быть признаны ни истинными, ни ложными до тех пор, пока данный человек колеблется, совершать данное действие или нет. Это происходит оттого, что не существует никакого положения дел или надлежащей реальности, обосновывающих подобное утверждение, то есть определяющих его истинность. Однако и здесь мы сталкиваемся с двумя основными затруднениями. В Писании содержатся многие пророчества, которые очевидно предполагают возможность предзнания ряда грядущих свободных деяний[131]. Далее, существуют суждения о возможном будущем, истинность которых доступна пониманию даже таких заблуждающихся смертных, как мы. Например, я думаю, что знаю сейчас: мой добрый друг и коллега Билл Ирвин не выберет сегодня исходя из своей свободной воли ночной полет в Лондон и пение государственного гимна Исландии голышом на Трафальгарской площади завтра утром. Конечно, это знание не является абсолютно определенным, но нет нужды быть совершенно уверенным в истинности суждения для того, чтобы знать, что оно истинно. Итак, зная Билла настолько хорошо, насколько его знаю я, мне сейчас известно, что Билл по собственной воле не будет завтра обнажаться на Трафальгарской площади, распевая исландский гимн. И если мне сейчас известно, что Билл по собственной воле не будет завтра обнажаться на Трафальгарской площади, распевая исландский гимн, то сейчас необходимо истинно то, что он не будет этого делать, поскольку невозможно знать то, что не истинно. А если утверждение — Билл по собственной воле не будет завтра обнажаться на Трафальгарской площади, распевая исландский гимн, — истинно, тогда по крайней мере некоторые утверждения о возможном будущем истинны.
Наконец, ряд религиозных мыслителей, вслед за Боэцием (480–524) и Фомой Аквинским (1225–1274), придерживаются убеждения, что, хотя Бог и может знать все наши поступки, мы тем не менее совершаем их свободно, ибо Бог, будучи вечным, существует вне времени и потому в строгом смысле не предзнает будущее. Скорее Бог прозревает все временные события в некоей единой вневременной перспективе, что можно уподобить просмотру кино взглядом, брошенным на размотанную катушку. Если это так, то парадокс Аргумента в пользу несовместимости божественного предзнания и свободной воли может быть разрешен, поскольку, если Бог не знает заранее, что Гарри сразится с василиском, ничто в прошлом не предполагает необходимости сражения Гарри и василиска.
Однако и это решение наталкивается на серьезные трудности. Для начала неясно даже, правильно ли говорить о том, что бесконечно совершенное сущее существует вне времени и что такая концепция согласуется с библейскими представлениями о Боге[132]. Ведь если Бог существует за рамками времени в абсолютном смысле, сложно представить, как при этом Он может быть Богом прощающим, ибо прощение относится ко временным изменениям (прежде вы обвиняете, затем прощаете). Более того, даже если Бог знает все временные события в едином вечном сейчас, то, что истинно в вечности кажется просто окаменевшей истиной, скажем, тысячелетней давности[133]. Фактически даже если Бог в строгом смысле и не предзнает будущее. Аргумент в пользу несовместимости божественного предзнания и свободной воли может быть запросто сформулирован так, чтобы достичь прежнего результата. Если Бог знает в вечности, что Гарри сразится с василиском, тогда и тысячу лет назад было истинным то, что Бог в вечности знает, что Гарри сразится с василиском. А если и тысячу лет назад было истинным то, что Бог в вечности знает, что Гарри сразится с василиском, должно было случиться так, чтобы Гарри сразился с василиском. Но если должно было случиться так, чтобы Гарри сразился с василиском, можем ли мы сказать, что его решение было свободным?
Коротко говоря, ни один из этих классических способов примирить божественное предзнание и свободу воли не может быть назван успешным. Тем не менее у этого парадокса есть более эффектное решение. Однако прежде присмотримся к паранормальному вызову свободе воли, ибо налицо фундаментальное сходство решений паранормального и религиозного вызовов.
Паранормальный вызов свободной воле
Кто я, чтобы противиться побуждениям судьбы? Сибилла Трелани
Книги о Гарри Поттере наводнены примерами паранормальных явлений — мистическими, магическими или сверхъестественными событиями, объяснить которые наука, несмотря на свое величие, не в силах. К примерам паранормальных явлений относятся призраки, реинкарнация, левитация, ясновидение, карты таро, управление психической энергией, исцеляющие кристаллы и нынешняя популярность телевизионного шоу «Холостяк». При многообразии подобных феноменов основное место в рассказах о Гарри отведено дивинации — воображаемой способности предсказывать будущее с помощью магических или прочих неестественных средств. Дивинация — древнее искусство, доверие к которому до сих пор имеет широкое распространение у людей, получивших «удовл.» на школьных экзаменах по естественным наукам; однако в книгах о приключениях Гарри Поттера популярны и другие традиционные методы предсказания судьбы (хрустальные шары, хиромантия, гадание по чайным лепесткам, толкования сновидений, астрология, рунические камни и интерпретация внутренностей птиц).
Примечательно, что в целом рассказы этого цикла предлагают в общем-то скептический взгляд на дивинацию и ее адептов. Например, говорится, что предсказание судьбы — «одна из самых неточных магических наук», что «Настоящие Провидцы очень редки» и что «цепочки наших действий всегда так запутаны и так разнообразны, что предсказание будущего поистине очень сложное дело». В подобном русле описывается Сибилла Трелани, хогвартский учитель дивинации, — слегка полоумная старая мошенница, проявляющая весьма невеликую способность к подлинному предсказанию судьбы, прибегающая в обучении к фиктивным методам и имеющая досадную привычку из раза в раз предсказывать Гарри ужасную скорую смерть. С другой стороны, романы недвусмысленно подчеркивают, что подлинная дивинация возможна. Так, например, рассказывается, что прапрабабка Сибиллы Трелани была «очень одаренной провидицей», а сама Сибилла при достопамятных событиях дважды впадала в транс, во время которого огласила настоящие пророчества: в первый раз, незадолго до рождения Гарри, она предсказала, что в его власти будет превозмочь Темного Повелителя, во второй — что Червехвост поможет Волан-де-Морту вернуть свое могущество. Кроме этого, из Ордена Феникса мы узнаем, что одна особенно строго охраняемая комната Министерства магии сверху донизу уставлена полками, заполненными пророчествами, многие из которых, судя по всему, подлинны и правдивы.
Итак, мир Гарри Поттера есть мир, в котором возможно подлинное пророческое знание[134]. Представляет ли такое знание угрозу свободе воли?
Да, и именно по тем причинам, что и божественное предзнание. Предположим, что профессор Трелани предвидит во вторник, что в среду Гарри решится на поединок с василиском. Поскольку Трелани знает во вторник, что Гарри будет сражаться с василиском, постольку истинно во вторник, что Гарри будет сражаться с василиском, ибо, как мы видели, невозможно знать то, что не является истиной. Итак, если истинно во вторник, что Гарри будет сражаться с василиском в среду, должно случиться тому, чтобы Гарри сразился с василиском в среду. И если должно случиться тому, чтобы Гарри сразился с василиском в среду, не во власти Гарри воздержаться от боя с василиском в среду. А если не во власти Гарри воздержаться от боя с василиском в среду, тогда Гарри не волен выбирать, сражаться ли ему с василиском в среду. Итак, если профессор Трелани предвидит во вторник, что в среду Гарри будет сражаться с василиском, то Гарри волен выбирать, сражаться ли ему с василиском в среду.
Читатели, не испытавшие на себе заклятия Забвения, припомнят, что фигура этого аргумента в точности повторяет фигуру Аргумента в пользу несовместимости божественного предзнания и свободной воли. Таким образом, пророческое знание бросает тот же вызов свободе воли, что и божественное предзнание[135].
Примирение свободы и предзнания
Люди — узники не судьбы, но лишь своих помыслов. Франклин Д. Рузвельт
К счастью, религиозный и паранормальный вызовы свободе воли могут быть обратимы. Фактически коренное разрешение этого парадокса быловыдвинуто шесть столетий назад великими средневековыми мыслителями Фомой Аквинским (1225–1274) и Уильямом Оккамом (1285–1349).
Фома Аквинский и Оккам обратили внимание на двусмысленность суждений вроде:
Если Бог заранее знает, что Гарри будет сражаться с василиском, то должно случиться так, чтобы Гарри сразился с василиском.
Его можно проинтерпретировать двояко, сказав:
а) необходимо, если Бог заранее знает, что Гарри будет сражаться с василиском, то Гарри будет сражаться с василиском;
или
б) если Бог заранее знает, что Гарри будет сражаться с василиском, то необходимо, что Гарри будет сражаться с василиском.
На первый взгляд эти утверждения сходны, однако фактически они радикально отличны. Пункт «а» очевидно истиннен, точнее, истиннен по определению, поскольку если Бог (или человек) знает нечто как истинное, оно должно быть истинно, ибо невозможно (по определению) знать то, что ложно. Истинность заявленного в пункте «б» далеко не очевидна. Пункт «б» провозглашает следующий смысл: если Бог заранее знает, что Гарри будет сражаться с василиском, то Гарри будет сражаться с василиском во всех возможных мирах, которые под силу создать Боту. Однако это очевидно ложно, поскольку в этом случае отрицается свобода Бога, так как, если Бог создал Гарри в одном из возможных миров, он должен создать его и во всех остальных[136].
Итак, суждение или истинно по определению, или очевидно ложно. Если оно очевидно ложно, то аргумент в пользу несовместимости божественного предзнания и свободной воли можно вовсе ни принимать во внимание. Поэтому рассмотрим подробнее второй вариант, а именно суждение истинно по определению.
Как указывает Аквинат, если суждение истинно по определению, то единственная необходимость, о которой оно заявляет, есть «необходимость следствия», то есть говорит о факте логического вывода следствия (часть «то» суждения «если… то») из предпосылки (часть «если» суждения «если… то»). Иными словами, часть «то» до́лжна быть истинна, если истинна часть «если». Далее — «ход конем»: это до́лжно отражает исключительно логическое, но не причинное долженствование. Единственная необходимость здесь — необходимость логическая, одно логически следует из другого. И, как замечают Аквинат и Оккам, пока предвидение Бога (или вечное знание) свободного выбора человека каким-нибудь образом не влияет на выбор этого человека, ничто не ограничивает его свободу.
Приведем аналогию. Вы сидите на ступеньках и наблюдаете игру в квиддич между командами Гриффиндора и Слизерина. Гарри и Малфой носятся на метлах как угорелые за Пронырой, едва не сталкиваясь, а сейчас и вовсе находятся в нескольких дюймах друг от друга. Вы видите, что (не важно, что они делают) сейчас они точно сшибутся. Может ли ваше предвидение столкновения каким-нибудь образом повлиять на столкновение, связать свободу или избавить от ответственности двух игроков? Не может. Допустим, вы знаете, что игроки столкнутся, тогда должно случиться так, что они столкнутся. Но поскольку ваше предвидение образует лишь необходимость следствия, а не причинную необходимость, оно никак не сказывается на свободе или ответственности этих двух.
Свободная воля, следовательно, не противоречит ни божественному, ни пророческому предвидению до тех пор, пока подразумевается единственный тип необходимости — логическая необходимость следствия[137]. Даже если Бог (или Сибилла Трелани) предвидит, что Гарри сразится с василиском, Гарри свободен в отношении боя с василиском, пока (пункт «а») цепь причин, завершающаяся решением Гарри, имеет начало в нем самом, и (пункт «б») он способен поступить наоборот при тех же самых причинных условиях. Тот факт, что Гарри не мог поступить иначе и обладая предвидением, ни в коем случае не сковывает его свободу воли, поскольку это лишь абстрактная необходимость или необходимость по определению, не налагающая причинные ограничения на возможность выбора.
Итак, парадоксы религиозного и паранормального вызовов свободе могут быть успешно разрешены. Однако остается научный вызов. Но есть ли прочные научные основания полагать, что всякий наш выбор — неизбежный результат таких факторов, как наследственность и среда? Или же наука оставляет лазейку для проявления свободной воли, моральной ответственности, а также чувства долга и внутренней гордости, пробуждение которых они влекут?
Дж. К. Ролинг не оставляет сомнений в своих предпочтениях. В незабвенной сцене из Философского камня с участием Распределяющей шляпы шляпа сомневается, поместить Гарри в Слизерин или Гриффиндор. Ролинг пишет:
Гарри вцепился руками в края табурета и молился: только не в Слизерин, только не в Слизерин.
— Только не в Слизерин, говоришь? — переспросил тихий голос. — Уверен? Ты мог бы стать великим, знаешь, у тебя все для этого есть, и Слизерин выведет тебя прямо к славе, в этом нет никаких сомнений — не хочешь? Нет? Что ж, если ты уверен — пойдешь в Гриффиндор!
Подобно нашему, мир Гарри Поттера — мир могущественных сил и тайн, в котором единственный поистине решающий голос в конечном счете принадлежит лишь нам[138].
Избранные истины Хогвартса
Фалес (около 624–546 до н. э.)
«Познай самого себя».
Лао-цзы (около 604 до н. э.)
«Знание других — это ум, знание себя — истинная мудрость. Обладание другими — сила, обладание собой — истинная власть».
Конфуций (около 551–479 до н. э.)
«У человека мудрого нет двух мнений о том, что верно и что ошибочно; наделенный великодушием не трепещет перед будущим; обладающий отвагой не поддается страху».
Будда (540–480 до н. э.)
«Не принимайте на веру ничего прочитанного и услышанного, даже если вы услышали это от меня. Не верьте ничему, что противоречит истинному разуму».
Сократ (470–399 до н. э.)
«Я стремлюсь лишь познать истину и жить в соответствии с ней, насколько это возможно».
Платон (428–348 до н. э.)
«Существует лишь три рода людей: возлюбившие мудрость, возлюбившие славу и возлюбившие корысть».
Аристотель (384–322 до н. э.)
«Я скорее назову доблестным того, кто побеждает свои вожделения, чем того, кто побеждает врагов, ибо победа над собой есть труднейшее».
Эпикур (341–270 до н. э.)
«Мужество не достигается повседневным счастьем. Оно обретается во времена лишений посредством противостояния судьбе».
Сенека (4 до н. э. — 65 н. э.)
«Лишь философу дано знать, что значит жить для себя. Только ему известно, как правильно это делать».
Эпиктет (50–130).
«Мы не можем выбирать внешние обстоятельства, но мы способны выбирать свой ответ на них».
Марк Аврелий (121–180)
«Поиск истины — единственное спасение от вреда, причиняемого самообманом и невежеством».
Плотин (205–270)
«Все вещи полны знаков и смыслов, но только мудрому одна вещь может рассказать о другой».
Боэций (470–220)
«Случай, понимаемый как событие, не имеющее никаких причин вообще, попросту не существует».
Пьер Абеляр (1079–1142)
«Мы называем намерение благим, поскольку оно устремлено к благу, и наше действие будет благом не в результате удачи, а только если оно исходит из благого намерения».
Фома Аквинский (1225–1274)
«Если бы человек не обладал свободной волей, в увещеваниях, поощрениях, наградах и наказаниях не было бы никакого смыслам».
Фрэнсис Бэкон (1561–1626)
«Молва подобна реке, несущей все пустое и легковесное, но не способной унести ничего весомого и основательного».
Томас Гоббс (1588–1679)
«Закон природы применительно к человеку означает его волю сохранять не только свою жизнь, но и природу самого человечества».
Рене Декарт (1596–1650)
«В вещах, которые мы подвергаем исследованию, следует руководствоваться не мнениями других и не тем, что мы заранее ожидаем, а лишь ясностью и отчетливостью знания, каким бы оно ни предстало».
Бенедикт Спиноза (1632–1677)
«Человек обманывается относительно свободы воли, поскольку, осознавая свои действия, он не всегда осознает вызвавшие их причины».
Джон Локк (1632–1704)
«Там, где кончается закон, начинается тирания».
Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646–1716)
«Хотя всю эту жизнь нередко называют сном, а физический мир иллюзией, в них все же содержится достаточно реальности, чтобы правильно устроенный разум никогда не обманывался»
Франсуа Мари Аруэ Вольтер (1694–1778)
«Боже, если Ты есть, спаси мою душу, если она есть».
Бенджамин Франклин (1706–1790)
«Если ты знаешь, как тратить меньше того, что ты зарабатываешь, считай, что ты обладаешь философским камнем».
Томас Рейд (1710–1796)
«Удел исповедывающего скептицизм, как правило, печален: изобличив в очередной раз свои чувства в обмане, он, увы, уже в следующее мгновение вынужден им довериться».
Адам Смит (1723–1790)
«Беды и невзгоды — это не только истинная школа героизма, но это и истинный театр для представления добродетели — только на этой сцене представление способно вызвать овацию мира».
Иммануил Кант (1724–1804)
«Нравственность, строго говоря, это не учение о том, как добиться счастья, а учение о том, как стать достойным счастья».
Эдмунд Берк (1729–1797)
«У зла есть один-единственный шанс восторжествовать — он состоит в бездействии защитников добра».
Иоганн Вольфганг Гете (1749–1832)
«Не откладывай исполнение заветной мечты. В решимости скрывается великая сила — начни сейчас».
Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770–1831)
«Когда философия пишет серым по серому, приходит ее зрелость… Сова Минервы вылетает в сумерки».
Джеймс Стюарт Милль (1806–1873)
«Свобода индивидуума ограничена единственной преградой — это преграда для такой же свободы другого».
Серен Кьеркегор (1813–1855)
«Мы проживаем жизнь, глядя вперед, но понимаем ее, лишь оглядываясь назад».
Карл Маркс (1818–1883)
«Обращаясь в товар, обыкновенный стол вступает в сферу трансцендентного. Он не только твердо стоит на полу всеми четырьмя ножками, но и стоит на голове по отношению ко всем прочим товарам; при этом его деревянные мозги порождают такие мистические идеи, какие не способен породить ни один сеанс столоверчения».
Уильям Джеймс (1842–1910)
«Эпохи кризисов и потрясений обнаруживают в нас такой запас жизненных сил, какой мы в себе даже не предполагали».
Фридрих Ницше (1844–1900)
«Самый верный способ погубить юношу, вступающего в жизнь, состоит в том, чтобы заставить его ориентироваться на тех, кто думает так же, а не на тех, кто думает иначе».
Джон Дьюи (1859–1952)
«Любое великое достижение в науке обеспечивается прежде всего новым прорывом воображения».
Людвиг Витгенштейн (1889–1951)
«Человек будет оставаться узником комнаты, дверь которой открывается внутрь, до тех пор, пока ему не придет в голову потянуть за ручку, вместо того чтобы толкать».
Карл Поппер (1902–1994)
«Наука должна начинаться с мифа и существовать как непрерывная критика своего начала».
Эйн Рэнд (1905–1982)
«Обладая свободной волей, человек равно способен и к добру, и ко злу, но требуется вся изощренность разума, для того чтобы определить, кем мы действительно хотим быть».
Симона де Бовуар (1908–1986)
«Женщиной не рождаются, а становятся».
Уиллард Куайн (1908–2000)
«Философия и наука расположены в одной лодке, а сама лодка находится на плаву. Если попытаться избавиться от половины груза, равновесие нарушится и лодка перевернется».
Альбер Камю (1916–1960)
«Добродетель не может отделиться от реальности, не обратившись в принцип зла».
Роберт Нозик (1938–2002)
«Каждый выбирает, но каждый служит предметом выбора».
Отдел кадров Хогвартса
Дэвид Бэггет — ассистент кафедры философии в Кингз-колледже, Пенсильвания. Автор ряда публикаций по этике, эпистемологии и философии религии. Дэйв путешествует по всему миру в поисках платформ с дробными номерами — нет сомнений, что рано или поздно он добьется успеха.
Грегори Бэшем — директор Центра этики и общественной жизни и глава философского факультета в Кингз-колледже, Пенсильвания. Является соредактором книги «Властелин колец и философия: книга о том, как со всеми справиться». Автор книги «Первоначальный замысел и Конституция: философский подход» и соавтор книги «Критическое мышление: пособие для студентов». Подобно Фреду и Джорджу Уизли, видит свое будущее за пределами академических кругов.
Кэтрин Джек Дивел — ассистент кафедры философии университета Святого Фомы, Миннесота. Кэтрин специализируется в области античной философии. Дэвид Пол Дивел, несомненно, фигура подчиненная в этой супружеской паре, — докторант исторической теологии университета в Фордеме и редактор-консультант периодического издания «Логос: журнал католической мысли и культуры». У Дивелов двое детей, уже вовсю занимающихся разнузданным чародейством: небезызвестный «Ежедневный оракул» посвятил целую колонку их шокирующим опытам по растворению маргарина в пиве.
Джейсон Т. Эберл — ассистент кафедры философии университета Индианы, Индианаполис. Ему принадлежат публикации по метафизике, биоэтике и средневековой философии. Совместно с Кевином Декером редактировал книгу «Философия Звездных войн», вышедшую в этой же серии. Свободное время проводит за просмотром кассеты «Роковые ошибки в игре в квиддич», которую он разбирает кадр за кадром.
Мими Р. Глэдстайн — профессор английского и театральных искусств в университете штата Техас, Эль-Пасо, где в ее административные обязанности входит курирование факультетов английского, философии, театра и кино, гендерных исследований и наследия западной культуры. Автор книг и многочисленных статей, посвященных Фолкнеру, Хемингуэю и Стейнбеку. Все знают, что экзамены, которые принимает Мими, надежно защищены противообманными чарами.
Бен Липскомб и Крис Стюарт — профессора философии в Хогтон-колледже. Бен специализируется в теоретической этике, его научные и преподавательские интересы связаны также с политической философией, проблемами сохранения окружающей среды и философией Канта. Крис — специалист по истории и философии науки. В сферу его интересов входят также история философии, Кьеркегор и американский прагматизм. Бен особенно знаменит своим поражением от миловидной рыженькой девушки на состязаниях по привораживанию в 1984 и 1986 году (исключая 1985-й) и открытием двенадцати способов использования овсяных хлопьев. Занимается алхимией совместно с Крисом, который, вообще-то, оставил натуральную магию ради философии. Оба бегло говорят на языке троллей.
Диана Мертц Сих — студентка факультета философии университета в Булдере, Колорадо. Ее интересы простираются от метафизики до политики, но особенно ее интересует философский подход к таким добродетелям, как честность и искренность. Диаша присоединилась к обучению по учебной программе маглов, только обнаружив, что нигде в Америке не преподают историю магической философии, но хотела бы решительно заявить, что нет абсолютно ничего зазорного в принадлежности к колледжу Пуффендуй.
Шон Клейн — приват-доцент философского факультета университета штата Аризона, где он работает над своей докторской дисертацией по философии. Кроме того, он изучает философию в Месса-колледже. Его интересы лежат в области этики и социальной философии, но не меньше он заинтересован и в том, чтобы бостонская команда еще при его жизни смогла выиграть кубок по квиддичу.
Гарет Б. Мэттьюз — профессор философии университета штата Массачусетс. Ведет регулярную колонку «Размышления в форме рассказов» в журнале «Мышление». Автор книг «Недоумение Сократа и природа философии» и «Философия детства». Находясь в отпуске в Лондоне, был замечен в неоднократных попытках протолкнуть свой багаж через стену, разделяющую платформы 9 и 10 на станции Кингз-Кросс. Его настойчиво, но безуспешно пытались остановить.
Том Моррис, будучи еще неискушенным в магических перемещениях с помощью телепортации, прикоснулся однажды к неприметному камешку в соборе Нотр-Дам и внезапно обнаружил себя в пустыне штата Северная Каролина. Так как не было Хагрида, чтобы вернуть его назад, долго вышагивал по пескам в поисках мудрости — и стал философом-популяризатором. Теперь он доносит свои философские сокровища до сотен тысяч маглов, пользуясь услугами пятисот компаний. Написав немало академических фолиантов и получив известность как общенациональный защитник диснеевского Винни-Пуха, Том стал автором таких трудов, как «Если бы Аристотель прошел школу „Дженерал Моторс“», «Философия манекенов» и «Стоическое искусство жить». Его всегда можно найти в Интернете по адресу: www.Morrisinstitute.com. — и это не так опасно, как перемещение посредством телепортации.
Стивен У. Паттерсон — ассистент Мэригров-колледжа в Детройте, Мичиган, где он преподает этику и политическую философию. Был столь любезен, что прочел эти курсы и для маглов в Хогвартсе. Оставаясь философом, лелеет надежду получить должность преподавателя искусства защиты от темных сил в том же Хогвартсе (хотя мы и пытаемся убедить его, что такого предмета не существует).
Майкл Силберстайн — ассистент философии в Элизабеттаун-колледже и адъюнкт университета штата Мэриленд, где он также является администратором программы по исследованию оснований физики и членом Комитета по философии науки. Его исследовательские интересы направлены на философские вопросы физики и когнитивной нейропсихологии. Последняя книга называется «Популярный путеводитель по философии науки» (в соавторстве с Питером Мачемером). Испытал несколько неприятных минут, когда кто-то из университетских шалопаев насыпал ему в солонку вместо соли порошок Фло.
Гаральд Торсруд — ассистент философии университета штата Нью-Мексико. В свободное от дрессировки драконов и поедания шоколадных лягушек время изучает греческую и римскую философию. Неоднократно уличен в попытках внести в свой послужной список якобы имевшее место преподавание в Хогвартсе. Гаральд тем не менее не нуждается в заклинании Agitatio! для того, чтобы пробуждать студентов на своих занятиях.
Джерри Л. Уоллс — профессор философии религии при Теологическом семинаре в Уилморе, Кентукки. Старший научный сотрудник Института Морриса. Его четвертая книга «Рай: логика вечного наслаждения» опубликована в Оксфорде, а последняя, пятая «Почему я не кальвинист?» написана в соавторстве с Джо Донгеллом. Джерри любит размышлять о философии, разъезжая на своем автомобиле по задворкам Кентукки. Все еще надеется найти кнопку, которая заставит его машину взлететь.
Дженнифер Харт Уид — ассистент философии в Тиндейл-колледже, Торонто. Специализируется в области средневековой философии, современной метафизики и философии религии. Начиная с 1987 года пытается путем трансфигурации превратить себя в кошку. Дважды появлялась на обложке «Вестника ворожбы» как победительница в номинации «самый чарующий взгляд».
«ГАРРИ ПОТТЕР» В ЦЕРКВИ: МЕЖДУ АНАФЕМОЙ И УЛЫБКОЙ
А. Кураев
Если бы в кресле лежала невидимая кошка, оно казалось бы пустым.
Оно пустым кажется.
Следовательно, в нем лежит невидимая кошка. К. С. Льюис[139]
Дать ли сказкам индульгенцию?
Недобрым глазом я читал книги про Гарри Поттера. Ведь это книжка про мальчика, который учится в волшебной школе, и преподают ему колдуны. Я был готов разглядеть в них «глубины сатанинские», полускрытые антихристианские выпады, пропаганду безнравственности… И все же в прочитанных мною пяти томах (и в фильмах по первым трем томам) я не встретил ничего, что вызвало бы возмущение. Нет, нет, возмущение вызывало многое — но каждый раз оказывалось, что этими же словами и поступками персонажей возмущалась и сама автор этой сказки.
В итоге осталось одно разномыслие: автору — Дж. Ролинг — мир волшебства нравится, мне — нет.
Казалось бы, этого достаточно, чтобы сделать вывод: мир магии плох и, значит, книжку — в костер. Но… Что это за книжка? Учебник ли это по магии? Да нет — сказка. А сказке вроде бы даже положено быть волшебной. И выходит, что этим книгам нельзя предъявить никакого «благочестивого» обвинения, которое при этом оказалось бы конкретно-адресным: поражающим только книги Ролинг и не опустошающим вообще все детские библиотеки.
Грех, как известно, по-гречески буквально означает «промах» (amartia). Когда-то такая промашка вышла у советских диссидентов (по слову Виктора Аксючица, «мы целились в коммунизм, а попали в Россию»). Вот как бы и тут не промахнуться: целились в «сатанизм», а попали в детей…
То, что реакция на «Гарри Поттера» будет в церковной среде негативной, можно было предвидеть. К этому подталкивали и агрессивность рекламы, и двусмысленность сюжета. Но эмоции надо сдерживать; реакции надо проверять.
Сегодня речь пойдет о том, в какой сложной ситуации оказались церковные педагоги в связи с выходом новой сказки. Эта ситуация традиционно сложна. Ведь не первый раз за последние две тысячи лет людям нравится книга, которую трудно назвать «духовнополезной». А раз это не первый кризис, то должна же была Церковь выработать способ своей реакции на подобные ситуации!
Знакомство с церковной историей (или, шире — с историей христианских стран) оставляет впечатление, что Церковь на словах стремилась соотнести с Евангелием все стороны человеческой и общественной жизни, но на деле она как бы молчаливо и с некоторой реалистической горечью признала, что «Царство Божие» на земле, в истории может быть лишь «горушным зерном» (Мф. 13, 31). Торговым людям разрешалось продавать с прибылью[140]; государевым людям — применять насилие, дипломатам — лукавство… Даже у палачей были духовные отцы (которые, очевидно, не ставили в вину то, что их духовные чада делали по «профессиональной необходимости»[141]).
И всем разрешалось веселиться. То есть, конечно, церковные проповедники обличали смех и смехотворство. Но ведь и начальник, который на собрании объявляет бой опозданиям, но при этом не заводит «книгу прибытий и отбытий» сотрудников и реально не наказывает их за опоздания, по сути — разрешает опаздывать.
Вот и на Руси удивительным образом сочетались церковные проповеди, осуждающие игру и смех, — и государственная (по крайней мере до XVI века[142]) поддержка скоморохов. Уж на что Грозен был царь Иван — но, полемизируя с показным благочестием Андрея Курбского, он писал: «Что же до игр, то, лишь снисходя к человеческим слабостям, устраивал я их для того, чтобы он нас, своих государей, признал, а не вас, изменников, подобно тому как мать разрешает детям забавы в младенческом возрасте, ибо когда они вырастут, то откажутся от них сами или, по советам родителей, к более достойному обратятся, или подобно тому, как Бог разрешил евреям приносить жертвы — лишь бы Богу приносили, а не бесам?»[143]
Даже в начале XVII века ряженых принимали в архиерейских домах. И лишь «боголюбцы» середины XVII века принялись всерьез переиначивать народную и государственную жизнь на всецело церковных началах (так, на свадьбе царя Алексея Михайловича впервые не было скоморохов). Эта серьезность очень скоро кончилась срывом: «боголюбцы» стали лидерами раскола. Люди, которым запретили смеяться, вскоре начали себя сжигать…[144]
Нельзя сказать, что русские народные сказки как таковые, в своей массе, всецело православны. Но ведь — были же они. И как-то сосуществовали с церковностью того же русского народа. И раз деталью русской церковно-народной традиции было терпимое отношение к сказкам, то я, как консерватор, не вижу оснований к тому чтобы сегодня эту традицию ломать.
В общем, пока сказка не подменяет собою веру а «игра» — серьезность «общего служения», Литургии, до той поры мир игры обычен (средневековье хорошо умело различать и порою примирять то, что предписано церковным каноном, а что — народно-государственным «обычаем»). Волшебная сказка — это обычай. Наличие нечисти и волшебства в сказке — тоже обычай. Бунт же против обычая есть что? — модернизм. Что бы ни думали о себе сами христиане, протестующие против сказки про Гарри Поттера (себе они кажутся традиционалистами), на деле их позиция — позиция модернизма.
Да, в сказках (и народных, и авторских) мало откровенно-евангельского. Но разве это плохо? Разве лучше будет, если Христос станет персонажем сказки? Лучше ли будет, если ребенок начнет играть в пророков и апостолов? Не лучше ли сознательно разграничить мир сказочной фантазии и мир церковной веры? Не мудрее ли что-то оставить вне серьезного мира — чтобы хоть с чем-то можно было играть, шутить, притворяться, дурачиться?
Если по «благочестивым» мотивам спрятать от детей Гарри Поттера, то ровно по таким же основаниям придется спрятать от них «Илиаду» Гомера (языческие боги!) и «Гамлета» Шекспира (привидение!), «Вечера на хуторе близ Диканьки» Гоголя (бесы!) и «Сказку о золотой рыбке» Пушкина (грех искать помощи у рыбки, а не у Творца!), «Щелкунчика» Чайковского (деревянный идол ожил!) и «Хроники Нарнии» Льюиса, сказки Андерсена (просто сплошное волшебство!) и «Слово о полку Игореве» анонимного древнерусского монаха (опять языческие боги!)… Все книги, в которых кто-то из добрых персонажей молится языческим богам, берет в руки волшебную палочку, переживает волшебные превращения (в волка, лягушку, коня), подвергается действию злых заклятий и защищается от них с помощью оберегов или добрых волшебств.
Есть люди, которых эта опустошающая логика не пугает. Но голос обычая — все же на стороне тех, кто сказку не подменяет приходской былью.
Критики «Гарри Поттера» любят противопоставлять это не нашенское изделие русской народной сказке. Там, мол, очень четко обозначено, где добро и где зло.
Но вот, например, сказка про Иванушку-дурачка (номер 396 в афанасьевском собрании):
«Жил-был старый бобыль с своею старухой; у него было три сына: двое умных, младший — Иван-дурак. Вот как-то посеяли умные братья горох в огороде, а Ивана-дурака от воров караулить поставили. Понадобилось старухе, их матери, в огород сходить; только влезла туда, Иван-дурак заприметил и говорит сам с собой: „Погоди ж, изловлю я вора; будет меня помнить!“ Подкрался потихоньку, поднял дубинку да как треснет старуху по голове — так она и не ворохнулась, навеки уснула! Отец и братья принялись ругать, корить, увещать дурака, а он сел на печи, перегребает сажу и говорит: „Черт ли ее на кражу нес! Ведь вы сами меня караулить поставили“. „Ну, дурак, — говорят братья, — заварил кашу, сам и расхлебывай; слезай с печи-то, убирай мясо!“ А дурак бормочет: „Небось не хуже другого слажу!“ Взял старуху, срядил в празднишну одежу, посадил на повозку в самый задок, и поехал деревнею. Навстречу ему чиновник едет: „Свороти, мужик!“ Дурак отвечает: „Свороти-ка сам, я везу царскую золотошвейку“. „Мни его, мошенника!“ — говорит барин кучеру, и как скоро поверстались ихние лошади — зацепились повозки колесами, и опрокинулся дурак со старухою: вылетели они далёко! „Государи бояре! — закричал дурак на весь народ. — Убили мою матушку, царскую золотошвейку!“ Чиновник видит, что старуха совсем лежит мертвая, испугался и стал просить: „Возьми, мужичок, что тебе надобно, только не сзывай народу“. Ну, дурак не захотел хлопотать много, говорит ему: „Давай триста рублей мне, да попа сладь, чтоб покойницу прибрал“. Тем дело и кончилось; взял дурак деньги, поворотил оглобли домой, приехал к отцу, к братьям, и стали все вместе жить да быть».
Торговать трупом («мясом») собственной матери — это в каких же еще сказках такое встретишь!
В 400-й сказке Иванушка-дурачок «принялся овец пасти: видит, что овцы разбрелись по полю, давай их ловить да глаза выдирать; всех переловил, всем глаза выдолбил, собрал стадо в одну кучу и сидит себе радехонек». Гарри Поттера невозможно себе представить за таким занятием, да еще с такой реакцией…
Критики «Гарри Поттера» возмущаются сценой, когда «кто-то из третьекурсников нечаянно забрызгал лягушачьими мозгами весь потолок в подземелье». «Сколько ж лягушек нужно было извести, чтобы забрызгать ВЕСЬ потолок?!»[145] И ставят диагноз: «садизм».
Но есть все же разница между лягушкой и овцой и между «нечаянно» и тем, что сделал любимейший герой русской сказки…
Гарри мучается, что не может защитить свое сознание от вторжения туда Волана-де-Морта, а вот персонажи русских сказок сплошь и рядом по своей охоте прислушиваются к нечистой силе и используют ее во вполне корыстных целях.
Причем если в мире «Гарри Поттера» волшебство не считается злом, то в русских сказках и автор, и читатели, и сами персонажи прекрасно знают, что такое «нечистая сила», знают, что за связь с ней надо расплачиваться душой и вечной гибелью (см. сказку «Неумойка»; номер 278). И тем не менее играючись идут на «контакт» и договор.
Гарри изучает волшебство не ради власти и не ради богатства. Чего нет в Гарри — так это «воли к власти». Он больше радуется победам в спорте, чем в магии (тут он троечник). Волшебство для него совсем не главное.
Он готов даже бросить Хогвартс и вернуться к ненавистным Дурслям — поскольку чувствует себя одиноким и перестает ощущать тепло дружеских человеческих отношений в волшебной школе. Волшебство он учит ради того, чтобы защитить жизни — свою, своих друзей и тысяч неизвестных ему людей. Герои русских сказок колдуют ради гораздо более корыстных целей (женитьба на принцессе, например). Причем если у Гарри нет выбора — обратиться к магии или Церкви, то у героев русских сказок такой выбор есть, но они предпочитают обращаться именно к магии. Молитва не отвергается, но считается недостаточной защитой. Например, в храмах от восставших покойников-колдунов защищаются начертанием круга, гвоздями и молотком, сковородкой, а не просто мольбой к Господу (см. сказки 366 и 367).
Так что различению добра и зла Гарри Поттер учит лучше: в том числе и по той простой причине, что он адресован детям того возраста, которые уже не читают народных сказок и потому не могут у них ничему научиться.
Народные сказки — они именно народные. Народ же — это «пестрое собрание глав». Одни головы одарены нравственным рассуждением, другие — не очень. Оттого и сказки такие пестрые: бывают дивные, христианские, нравственные, сердечные. А бывают — «хоть святых выноси». Относиться к ним поэтому тоже надо по-разному. А вот чего нельзя делать — так это выдавать индульгенцию русским сказкам просто потому, что они русские. Противопоставление «„Гарри Поттер“ — плох, а вот русские сказки хороши» выдает плохое знакомство с материалом русских сказок. Никакой общей этики, морали в русских сказках нет. Одни русские сказки восхищаются тем, что с точки зрения христианства являются злом, другие — добром. Да, замечу еще, что я не приводил примеров из «Заветных сказок» афанасьевского собрания — то есть брал далеко не самые бессовестные образцы фольклора…
Легко, очень легко разгромить «Гарри Поттера» с позиций православного «Закона Божия» (при том условии, что признаком опровержения и разгрома согласиться считать отклонение от церковного канона).
Любую сказку легко разгромить — было бы желание. Достаточно любой детской книжке и игре задать вопрос: «А одобрил бы это преподобный Иосиф Волоцкий?» Ну конечно не одобрил бы.
Средневековые подвижники не одобрили бы ни этих, ни других сказок. Прежде всего потому, что церковная средневековая книжность была всецело моралистична, назидательна, она всегда проповедовала идеал и требовала ему соответствовать.
Да, средневековье создало свою дивную культуру. Но в этой культуре не было места для ребенка. Вот слова Блаженного Августина, столь же показательные для средневековой культуры, сколь и непонятные для культуры современной: «Кто не пришел бы в ужас и не предпочел бы умереть, если бы ему предложили на выбор или смерть претерпеть, или снова пережить детство?» (О граде Божием. 21,14).
Средневековая культура вообще не интересовалась ребенком, рассматривая дитя как маленького взрослого. Основу ее библиотеки составляли книги, написанные монахами и для монахов. Великие книги. Мудрые советы. Но в итоге, как оказалось, христианскую педагогику нельзя импортировать из средневековья. Ее там просто не было: «идеал благонравного ребенка — тихий, рассудительный маленький старичок»[146].
Русский «Домострой» запрещает отцу улыбаться своим детям: «Не жалея, бей ребенка… Воспитай дитя в запретах… Не улыбайся ему, играя… Сокруши ему ребра, пока растет»[147]. Аналогичный византийский памятник советует: «Держи дочерей в затворе, как осужденных, подальше от чужих глаз, дабы не очутиться в положении как бы ужаленного змеею»[148].
Вот почему православную педагогику приходится разрабатывать сейчас — совмещая наработки светской педагогики и возрастной психологии XX века с этикой древнего Православия.
Сказка — гробница мифа
Сказка, которая честно говорит о себе, что она — сказка, и должна быть судима по законам своего жанра. Вот когда Блаватская и Рерихи говорят, что богиня Изида принесла пшеницу землянам с Венеры и на полном серьезе уверяют, что этот факт подтверждается исследованиями ботаников (которые, мол, не нашли на земле предков пшеничных злаков)[149], — вот тут действительно налицо хулиганское смешение мифа и науки. И поделом madame Blavatsky (Е. П. Блаватская) представлена в книжке о Гарри Поттере как «Кассандра Ваблатски»[150].
Это закон религиоведения: миф умирает в сказке; сказка — это надгробный камень на могиле мифа. То, что когда-то было серьезно (и жизненно, и смертельно серьезно), становится сначала формальным, затем непонятным, потом странным, потом смешным, потом фантастическим и, наконец, сказочным. Человечество расстается с прошлым не только смеясь, но еще и рассказывая о нем сказки.
Так Баба Яга когда-то была богиней, отвечающей за переход от жизни к смерти (и к новой жизни). В эпоху мегалита были распространены изображения «совиноглазой богини», которая спустя тысячелетия стала «Бабой Ягой» сказок: «Круглый, часто напоминающий колесо с втулкой и спицами глаз богини и связь с ней больших хищных птиц обусловлены плотоядением — саркофагией. Кельты по сей день именуют это существо Old Hag (Олд Хег) от древнекельтского „енгу“, созвучного с самоедским „Нга“. Так поныне называют богиню смерти зауральские угры. От этого же корня происходит и наша Баба Яга. Ее обязательный длинный отвисший нос, который в притолоку врос, — не что иное, как воспоминание о клюве хищной птицы; ее склонность поедать добрых молодцев и красных девиц, случайно оказавшихся в избушке на курьих ножках, — это саркофагия матери-Земли, принимающей в себя умерших в превратившейся в избушку могиле; и, наконец, сова или филин, сидящий на плече Яги или на коньке крыши ее избушки, — это священная птица совиноглазой мегалитической богини»[151].
Когда-то это было божество, подобное Харону греческой мифологии, связанное с так называемыми «обрядами перехода» (испытания, инициации, совершаемые над юношами и девушками при их переходе во взрослое состояние)[152]. Но теперь миф обмелел. И стал просто сказкой.
Существо, прописанное в сказке, — это существо, исключенное из реальной жизни и из реального культа. Ему не молятся и не приносят жертв (вновь вспомним, что в мирах Толкина и Ролинг отсутствуют храмы и жертвы, приносимые пусть даже самым высоким персонажам; в «Сильмариллионе» Толкиена нуменорцы под воздействием Саурона пробуют ввести культ не-Творца — и в итоге их город гибнет). «Теперь о язычестве. Вспомним апостольское определение — „Поклонение твари, а не Творцу“, — и все встанет на свои места. В книгах о Гарри Поттере нет „поклонения твари“. Там вообще нет поклонения, если там и присутствует Бог — то в виде фигуры умолчания. В этом плане можно сказать, что Роулинг пошла по пути Толкиена: в его книге Промысел Божий тоже не выпирает, отчего и звучат многочисленные обвинения в „неоязычестве“. Обвинители не останавливаются ни на минутку, чтобы чуть-чуть шевельнуть мозгами и вспомнить: основной критерий язычества — поклонение богам, а не Богу, чего ни у Роулинг, ни у Толкина в помине нет»[153].
Ребенок, играющий в сказку всегда помнит, что он именно играет, что это «понарошку». А уж тем более это помнят дети того возраста (от 11 лет и старше), на которых рассчитаны сказки Ролинг.
Есть, есть в этой сказке и заклинания, и рецепты зелий. Но все «рецепты» магии, описанные в ней, действуют лишь при наличии «волшебной палочки». Как и все заклинания старика Хоттабыча работали лишь при выдергивании волоска из его бороды (а не из бороды любого прохожего). А для изготовления «палочки» нужны то перья феникса, то рог единорога… Тут уж любой ребенок поймет, что это не те ингредиенты, что можно купить в зоомагазине, а значит, ему лишь останется играть «понарошку», используя карандаш вместо волшебной палочки. Рецепты волшебства из книг Ролинг использовать нельзя.
Так что напрасно пугать, будто «в этих книгах читатель найдет множество ну просто „ценнейших“ советов по магии. От описания техники полетов на метле или разглядывания будущего через волшебный кристалл до тайного заклинания, доступного только магам высокого класса, посредством которого вызывается сильнейший дух-хранитель»[154]. Ни один из этих рецептов ничуть не более технологичен и эффективен, чем любой другой сказочный рецепт.
По верному слову самарской православной журналистки Надежды Локтевой, «разница между сказочными волшебниками и реальными ведьмами и колдунами ничуть не меньше, чем между тремя поросятами из сказки и гадаринскими свиньями… Сказка — это миф, освобожденный от культа; как правило, подозревать любителя сказок в поклонении эльфам и гномам имеет не больше смысла, чем спрашивать, верит ли он в то, что кот может носить сапоги и шляпу, а лягушка — выйти замуж за царевича. Если бы меня интересовало, существуют ли эльфы на самом деле, я читала бы не сказки, а газеты и брошюры, издаваемые разного рода „контактерами“, лично встречавшимися со сверхъестественными существами… От разновидности фэнтези, которую можно назвать оккультной фантастикой, сказка отличается отношением к волшебству. В оккультной фантастике магия имеет научную природу — например, мы можем прочесть такое описание действий героя: „Он сконцентрировал свою энергию в плотный огненный шар и усилием воли направил его в жизненный центр врага“. Сказка никогда не стремится объяснить природу чудесного; оно всегда является как дар».
Поезд в школу волшебства уходит с платформы номер «Девять и три с четвертью». Таких платформ не бывает? Ну, значит, и поезд уходит в страну небывальщины, сказки и фантазии. И ломиться в эту страну с требованием, чтобы там все было столь же прозаично и чистенько, как на уроках правописания, — значит вывесить на своей шее табличку: «Я тупица. Детей мне не доверяйте. Иначе я их отучу фантазировать и смеяться».
А ведь есть такие «педагоги». Причем такие педагогические казусы могут случаться с людьми самых разных религиозных взглядов: от атеистов до иудеев. В одной еврейской школе малышам запрещали читать сказку «Три поросенка» по причине ее некошерности (свидетельство Е. А. Ямбурга на «круглом столе» радио «Эхо Москвы», 22.10.2002). А в некоторых православных листовках говорится, что бесы вселяются в мягкие игрушки (а потому их нельзя давать детям) и что крокодил Гена — «потомок древнего змия»…
Впрочем, таким проповедникам можно поставить и другой диагноз: «Противники Гарри Поттера — это безнадежно повзрослевшие люди. Они совершенно незаменимы и полезны в любой сфере деятельности»[155]. Кроме педагогики.
На что намекает «Гарри Поттер»?
«Сказка — ложь, да в ней намек — добрым молодцам урок». Главное в сказке — ее урок, ее моралитэ. И в сказке про Гарри это моралитэ доброе.
Волшебные рецепты из «Гарри Поттера» не подействуют. Но зато вполне буквально можно применить другие советы обсуждаемой книги — «Если хочешь узнать человека получше, смотри не на то, как он обращается с равными, а на то, как ведет себя сподчиненными» (это совет крестного (!) отца Гарри).
Знаете, чему на самом деле учат эти книжки? Тому, что материнская любовь защищает лучше любого пистолета[156]. Что самая большая тайна и самая большая власть — это любовь. Что мужество и верность хороши. Что друзьям надо помогать. Что бояться зла нельзя и очевидное могущество зла не есть повод к тому, чтобы перейти на его сторону. Что, если настанет время делать выбор между легким и правильным, надо выбирать правильное[157].
Скучные банальности? Верно. Но вот для того, чтобы сделать их интересными, — и пришлось написать отнюдь не скучную сказку.
И с христианской, и с гуманистической точек зрения не могут не радовать финалы каждого тома. В решающей схватке Гарри побеждает не за счет превосходства в магической технике, а за счет волевой, жертвенной, любящей решимости. Во владении заклинаниями и магическим искусством младшеклассник не может превзойти Волан-де-Морта. Но его неумение проходить мимо друзей, попавших в беду дает ему шанс… Со временем это сознают даже его враги — и в пятом томе они пробуют использовать именно эту способность Гарри рискнуть собой ради спасения друга.
Главная сюжетная коллизия всей сказки — это необходимость выбора. Легче — спрятаться. Легче — плыть по течению, ни во что не вмешиваться. Легче — оставить поле боя за врагом, даже не вступив в бой. Трудно — вступиться за друга. И эти развилки Гарри и его друзья проходят безошибочно (хотя и получая раны и неся потери)…
Но если критикессе хочется видеть в них подлецов и лентяев — то, конечно, ей ее собственная совесть нимало не мешает написать: «теперь воспитанному на гарри поттерах, хоббитах и им подобных ребенку совершенно безразлично, зачем выбирать, зачем ограничивать себя в том, что интересно и развлекательно»[158].
О «хоббитах» критикесса, наверно, лишь слышала, но самой сказки Толкина не читала. Ибо хоббиты в ней ведут себя весьма героически. Вся сюжетная интрига «Властелина колец» построена вокруг отказа хоббита Фродо воспользоваться тем, что предельно «интересно и развлекательно», — кольцом всевластья…
Вот и Гарри в каждой главе оказывается перед порогом нового выбора. И это выбор отнюдь не между леденцами с разным вкусом…
Этот выбор тем более сложен, что даже в случае удачи он не будет последним. Зло скорее всего вернется. «Последним» бой может стать только в случае твоего поражения. Если же он окончился победой, то, значит, он не последний. Уж христианину-то это должно быть понятным: ни о каком встреченном искушении нельзя сказать, что вот оно-то последнее, что если я одолею его, то после этого никогда искушений и трудностей в моей жизни не будет…
Увы, даже этот мотив «Гарри Поттера» отчего-то раздражает православных критиков. «Герои книги ведут постоянную борьбу со злом. Но зло это рассеяно в мире. Существуют его адепты и антагонисты, но зло распространяется, оно завоевывает новых сторонников. Причем невозможен тот финальный, окончательный, решающий бой со злом, в который так верили другие авторы романов-фэнтези. По мысли Ролинг, выраженной одним из персонажей книги, со злом следует бороться всегда, бороться изо всех сил. Тогда, быть может, зло не победит никогда. А за тысячу лет до Гарри Поттера секта павликиан распространила жуткую ересь: мир есть арена противоборства двух равномощных сил — Бога-Отца и его антипода, Сатанаила. Обоих надлежит почитать»[159].
Поскольку все эти широкие параллели с космогоническим дуализмом зороастрийцев, манихеев и павликиан опираются всего лишь на одно высказывание, приведем его полностью: «Пусть ты всего лишь на какое-то время отдалил его приход к власти, — слышит Гарри из уст Дамблдора, — но в следующий раз найдется кто-то другой, кто готов будет сразиться с ним. И это несмотря на то, что наша борьба против него кажется заранее проигранной. А если его возвращение будет отдаляться все дальше и дальше, возможно, он никогда не будет властвовать»[160].
По-моему, это очень трезвая и христианская позиция: зло в мире останется до конца истории. Поэтому не стоит рассчитывать лишь на одну решительную битву. Расслабляться нельзя. Даже когда ты преодолел все трудности — подножка может последовать в самую последнюю секунду… Но отчего-то и эту трезвую черту обсуждаемой книги обвиняют в ереси и почти сатанизме. Ну давайте еще обвиним в сатанизме Владимира Соловьева за его великую формулу христианской государственности: «Задача государства не в том, чтобы организовать на земле рай, а в том, чтобы не допустить преждевременного наступления ада».
Впрочем, в рамках самой сказки эти несколько печальные слова Дамблдора становятся понятны лишь в пятом томе: Дамблдор, оказывается, знал пророчество, согласно которому Волан-де-Морта может победить лишь один человек — Гарри. Но пока тот еще не вырос, Дамблдору приходится вести войну с соперником, о котором заведомо известно, что у него самого нет сил победить… Но и сдаться — нельзя.
Что же касается Гарри — то он неуступчив по отношению к мировому злу, но бывает податлив по отношению к самому себе. Как и все мы, и особенно дети, в которых вообще поразительно сочетаются бездны альтруизма и само собой разумеющегося эгоцентризма.
«Гарри — сусальный сказочный мальчик, идеальный персонаж? Вовсе нет. Он не всегда сдержан (впрочем, с Дурслями сорвался бы любой), он бывает близорук и даже жесток (по-детски, когда чужая боль еще плохо осознается), бывает слишком самонадеян, бывает мстителен. И — Гарри сталкивается с искушением. „Ты мог бы многого добиться в Слизерине“, — шепчет ему волшебная шляпа. Во второй книге Гарри на время оказывается изгоем, потому что все уверены: это он — „Наследник Слизерина“, черного мага. Гарри балансирует на „темной стороне Силы“ и не срывается туда только потому, что его выбор каждый раз — это нравственный выбор. С самого начала Ларри знает, что из него получился бы сильный маг, согласись он играть в „черной команде“. Но Гарри отказывается — не потому, что он „просто милый“, а потому что он действительно хороший человек, он принимает правильные решения и они даются ему нелегко… В этих книгах заданы правильные нравственные ориентиры, в них честно сказано о цене, которую человек платит за право быть смелым, честным и добрым»[161].
В пятом томе («Гарри Поттер и Орден Феникса») всякая сказочная сусальность с Гарри слезает окончательно. Читатели «Гарри Поттера» подросли. Им, как и главному персонажу, уже по пятнадцать. Соответственно, изменился жанр книги. Это уже не волшебная сказка. Теперь это психологический роман в сказочной упаковке. Чудеса теперь не важны, не интересны, они перестают держать на себе сюжет. Главная проблема теперь уже совсем не в том, чтобы овладеть «заклинанием трансформации». Теперь главный сюжет книги — это классическая подростковая проблема: проблема реального (или мнимого) одиночества подростка.
Вот уж на что, казалось, Гарри не мог быть обречен. После своих триумфальных побед в первых четырех классах (и томах) он должен был бы стать всеобщим героем и любимцем… Но в дело вмешивается пресса. И, снова приехав в школу после летних каникул, Гарри узнает о существовании яда, о котором им ничего не говорили на уроках магии: о пиар-кампаниях.
Гарри, по сути, один. Дамблдор с ним не разговаривает. Первая влюбленность рушится (Гарри высказывает вполне трезвую мысль, что в школе важнее изучать не астрологию, а то, как мальчик может понять девочку). Гарри даже желает бросить учебу в Хогвартсе.
Усложняются его отношения с родителями (хотя те и мертвы, но теперь Гарри узнает об отце нечто, что ему совсем не нравится[162]).
Подросток злится. Срывается. Хамит. Более того — «Гарри чувствовал дикое удовольствие, обвиняя Снегга»… Герои сказок так себя не ведут. Они слишком примитивны, условны, чтобы быть настолько живыми. В сказках зло внеположно по отношению к доброму персонажу. Но в жизни-то иначе: «Не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю… Бедный я человек!» (Римл. 7, 16–24). Вот и Гарри знает, что ему нельзя видеть «наведенный» Волан-де-Мортом сон, и все же сам себе признается, что на самом-то деле ему интересно, что там за дверью и вовсе не хочется, чтобы сон перестал повторяться. Гарри предстоит понять, что нет границы «зло — и я». Зло, грех нужно увидеть в себе и победить в себе же, а не в соседе.
Но самое удивительное — это то, как вводится эта тема в повествование. С самого начала пятого тома Гарри ищет в своих снах некую тайную комнату. Затем он понимает, что на самом деле через его сны эту комнату ищет Волан-де-Морт. Затем он предполагает, что в этой комнате хранится какое-то страшное оружие. А оказывается, что хранится там всего-навсего пророчество о самом Гарри и его схватке с Темным Лордом. Тайное оружие — это, оказывается, самопознание. Знание себя и — больше — знание Замысла о себе. Того Замысла (логоса), которому ты должен соответствовать и до которого ты должен дорасти — как бы тебе порой ни было больно и как бы тебе ни хотелось свернуть к обычной растительной жизни.
Гарри смотрит в прошлое своего отца (когда тот сам был пятнадцатилетним) и видит в нем отражение своих собственных нынешних худших черт. Читатель-подросток сможет то же самое сделать, смотрясь в отражение пятого тома «Гарри Поттера». Именно дурные черты Гарри дают возможность превратить чтение сказки в урок самопознания[163].
Вновь скажу: в пятом томе сюжет строится вокруг психологических проблем растущего Гарри. Это психологический триллер. Сюжет развивается медленнее. Более того, именно с сюжетно-авантюрной точки зрения пятый том — это некая пауза. В конце четвертого тома Волан-де-Морт вернулся. Естественно ожидать решающую битву уже в начале следующего тома. Но вопреки этим ожиданиям лишь последняя глава пятого тома таит в себе обещание (и только обещание) грядущих действий: «Вторая война начинается».
Разговоров больше, чем действий. Описаний внутренних переживаний Гарри больше, чем чудес. Читать толстенную книгу уже труднее (что отсекает более младших читателей, решивших перескочить через свой том и возраст)[164]. Как и всякий подросток, Гарри болезненно реагирует на несовершенство других и в упор не видит свои настоящие проблемы. Поскольку перед нами не учебник по психоанализу, то эта слепота Гарри проявляет себя в его неспособности противостоять своему главному магическому врагу. В пятом томе Гарри становится одержимым: отказываясь брать горькие уроки, он делает свой собственный ум беззащитным перед Темным Лордом. Замечательный поворот сюжета: после четырех побед Гарри сам становится невольным орудием Волан-де-Морта. Подростковая самонадеянность получает суровый урок.
Христианский педагог при чтении этого тома сказал бы, что уроки ментальной защиты и в самом деле — главное, чему должен научиться христианин, если он желает вести духовную брань. Надо научится защищать свой ум, очищать его, не позволять злой воле вторгнуться в него. Оказывается, твое сознание — не всегда и не во всем твоя собственность. И завещание Гарри от Дамблдора: «Помни, закрывай свой разум!» — это уже повод всерьез рассказать о православной аскетике, «хранении помыслов», «трезвении ума» и «фантастических логосах».
В конце концов оказывается, что пятый том — хотя и не победа для Волан-де-Морта, но несомненное поражение для Гарри Поттера.
Одну победу, впрочем, Гарри все же одерживает: зная о своей вине, зная свои темные стороны, он все же не оставляет борьбу (ни с собой, ни с Тем-Кого-Он-Может-Называть). Мир Гарри становится сложнее. А значит, реальнее.
Увы, не только сказочность, но и реализм «Гарри Поттера» ставят ему в вину православные критики. Да, Гарри непослушен. А много ли есть сказок, в которых мальчики представлены всецело послушными? И любят ли эти сказки дети? И хорошо ли для растущего мужчины быть всецело послушным?
Вот некий американский инок Иннокентий предъявляет свои претензии к Гарри: «Послушание, безусловно, является центральным христианским принципом. В книгах о Поттере главный герой ведет себя прямо наоборот. Он нарушает правила, установленные начальниками — директором Хогвартса и другими. Нарушает не потому, что у него есть какой-то особенный идеал или принцип (например, нравственное сознание), а просто потому, что это ему удобно, или чтобы отомстить. Во-вторых, Гарри Поттер постоянно лжет, чтобы скрыть свое непослушание и избежать наказания за него. Даже когда его непослушание и ложь раскрываются, автор скорее оправдывает его безнравственность»[165].
Что тут сказать…
Послушание не является «центральным христианским принципом». Будь оно иначе — не читались бы в Евангелии слова «не человек для субботы, а суббота для человека».
Я не инок; у «иноков» все может быть «иначе», а вот в нашем мире обычных христиан «центральным христианским принципом» принято считать любовь. О ней было сказано: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13).
И насколько я помню историю Церкви, если веления любящей совести вступали в противоречие с инструкциями начальства — то христиане (мученики и юродивые) предпочитали от послушничества переходить к ослушничеству.
Часто ли нарушал Гарри запреты и правила ради своего удовольствия, своих мелких мальчишечьих радостей? Или он нарушает инструкции ради помощи друзьям? И помощь эта — не в том, чтобы раздобыть шоколадки, а в том, чтобы спасти их жизни… Потому и мудрый директор Хогвартса ставит Гарри высокие оценки за «непослушание», ибо понимает его мотивы. Так что именно «рассудительности» я не могу заметить в тексте инока Иннокентия…
Но это лишь начало в коротком пути возгонки обвинений до полного беспредела. Оказывается, «Гарри бессердечно ведет себя с теми людьми в Хогвартсе, которые, как ему кажется, этого заслуживают. Его поведение находится в полной противоположности к главнейшей христианской добродетели: прощению врагов и любви к ним. Кратко моральный кодекс Гарри Поттера можно сформулировать так: будь добр с теми, кто этого заслуживает, а не трать любовь на тех, кто этого недостоин. Именно такова одна из заповедей нравственного поведения ЛаВея, основателя церкви Сатаны, и, может быть, не случайно эти две формулы совпадают».
Как это убедительно: сначала самому вместо Ролинг сформулировать этический кодекс ее героя, а затем сказать, что в этой своей формулировке он совпадает с сатанизмом!
Но где же примеры, когда Гарри «воздает злом за зло»! Его хотят убить с годовалого возраста. Он же только на пороге своего шестнадцатилетия узнает, что ему недостаточно просто избегать Волан-де-Морта. «Итак, — сказал Гарри, взвешивая слова, чувствуя, как отчаяние глубоко проникает в него, — это значит, что одному из нас придется убить другого, в конце концов?» Неужели такая реакция — это реакция сатаниста или просто дурного человека?
Да, Гарри «хорошо относится к тем, кто относится хорошо к нему». И это, надо признать, редкое качество. Вспомним, что лишь один из десяти больных, исцеленных Христом, пришел Его поблагодарить. Гарри же всегда помнит добро и воздает добром за добро.
Кроме того, от Гарри никогда не исходит инициатива зла. Он не ищет возможности отомстить.
Этих двух черт уже достаточно, чтобы быть добрым человеком.
Воздавать добром за зло — это уже требование, предъявляемое к христианскому святому. И это именно требование: как признак того, что он действительно свят, то есть — осенен сверхчеловеческой благодатью. Писала же ведь последняя русская царевна Ольга Николаевна в заключении:
И у преддверии могилы
Вдохни в сердца Твоих рабов
Нечеловеческие силы
Молиться кротко за врагов[166].
Это ведь и в самом деле «нечеловеческие силы». То есть — следствие приложения благодатных, Божественных сил. В ком есть благодатное присутствие — тот святой: «кто светел — тот и свят». Ольга Николаевна Романова — святая. А Гарри на статус святого и не претендует. Ролинг пишет не жития святых, а детскую сказку[167].
Кроме того, известны ли кому реальные дети, которые добры к тем людям, что откровенно плохо и хамски относятся к ним? «Гарри Поттер», конечно, фантастика, но не до такой же степени!
Гарри не призрачен, а вполне жив. И действительно добр. И бескорыстен. А вот если бы мальчишка никогда не врал и не нарушал никаких запретов — вот в этом случае олицетворяемое им добро было бы «призрачным и марионеточным».
Нормальная подростковая книга должна учить ненависти. У мальчишки при чтении некоторых страниц должны сжиматься кулаки и он должен всей душой желать дать книжному мерзавцу пощечину или еще чего покрепче. Даже православный прихожанин — и тот слышит вопль ветхозаветного пророка, который на церковнославянском языке звучит так: «Приложи им зла, Господи, приложи зла славным земли» (Ис. 26, 15)[168]. Гнев и ненависть по православному учению — это Божьи дары человеку. «Будь врагом, но против диавола, а не против своего собрата. Для того и дал нам Бог в оружие гнев, чтобы мы не собственные тела поражали мечом, но чтобы вонзали все его острие в грудь диавола»[169]. «Целомудренный гнев дан естеству нашему создавшим нас Богом более как орудие правды. Пользующийся целомудро гневом по ревности к благочестию более одобрительным окажется на весах праведного воздаяния, нежели тот, кто по недвижности ума никогда не подвигается во гнев» (блаж. Диадох)[170]. «Бывают случаи, когда ненависть производит отвращение от порока», — говорит св. Григорий Богослов[171].
В первых четырех томах Гарри ненавидит то, что и в самом деле достойно ненависти. В пятом томе к этому примешивается подростковая раздражительность. Но ее ни автор, ни, полагаю, читатели не одобряют. Да и сам Гарри тяготится своей собственной неуправляемостью. И все же сколько бы ни твердили критики сказки, будто «Гарри и его друзья внеморальны»[172], они не смогут привести ни одного случая действительно безнравственного поведения самого Гарри.
Ах да — ложь… Особенно часто герои врут в пятом томе. Врет даже Дамблдор. Вот только их ложь — это принятие на себя чужой вины, это попытка заслонить собою дорогих людей.
Критерии добра и зла в «Гарри Поттере» ясны и вполне традиционны. Добро — это верность друзьям, забота о людях, любовь, жертвенность, семья как ценность (ее так не хватает Гарри). Авторское отношение к нехорошим поступкам и персонажам также всегда предельно четко.
Раз персонаж по имени Гарри при ближайшем рассмотрении подлостей не совершает, то обвинение в аморальности приходится предъявить самой писательнице.
Она, мол, переносит в сказку гностико-теософскую теорию о расовом превосходстве «волшебников» над «маглами».
И в самом деле противопоставление духовной «расы» (посвященных «пневматиков») профанам («иликам») характерно для традиции западного эзотеризма. Гностическая библиотека из Наг-Хаммади (она была собрана в IV веке и найдена лишь в середине XX столетия) вполне ясно проводит эту границу: «Поистине, не признавай сих за людей, но считай скотами, ведь как скоты поедают друг друга, также у них, такого рода людей — они поедают друг друга, но они изъяты из истины, ибо любят сладость огня и рабы смертных и стремятся к делам осквернения, выполняют желания отцов своих» (Наг-Хаммади 2, 7, 141)[173]. «Есть много животных в мире, имеющих обличие человека» (Наг-Хаммади 2, 3, 119)[174].
Это те самые «апокрифы», которыми современная антицерковная пропаганда мечтает подменить церковные Евангелия…
По мысли современных гностиков — теософов и рерихианцев — человечество уже прошло через четыре «расы» (этапа) своей духовной эволюции (лемуры, атланты и т. п.). Сейчас на земле почти все народы принадлежат к пятой расе (хотя и есть несколько совсем отсталых)… Теософы же — это люди будущей, шестой расы. По самоощущению Анны Безант «теософ достиг вершины, опередив свою расу»[175].
«Новый мир», который настанет в эпоху new age, в чаемую теософами «эру Водолея» приведет на землю «шестую» расу, которая будет владеть оккультномагическими способностями. «Да, во всех теософических книгах можно найти указание, что шестая раса собирается в Америке», — пишет Елена Рерих[176]. Эта новая раса — раса Богочеловеков[177] и Сверхчеловеков[178]. Между правителями, просвещенными оккультным гнозисом, и обывателями проляжет расовая граница. «Теперешний вид человека будет рассматриваться как исключительный выродок»[179].
Граница между расами, проходящая по признаку владения оккультными способностями, — эта черта является характерной и для художественного мира Ролинг.
Это и в самом деле производит неприятное впечатление: среди людей-неволшебников не обнаруживается ни одного положительного персонажа. Конечно, есть надежда, что в следующих томах ситуация изменится (в пятом томе уже ничего уничижительного о маглах не говорится). И даже Дурсли — самые дурные из всех маглов (приемные родители и мучители Гарри) в пятом томе становятся уже более человечными. В начале «Ордена Феникса» Гарри впервые видит в тетке человека: «— Достаточно! — прошептала тетя Петунья. Она посмотрела на Гарри, как прежде никогда не смотрела, и внезапно, в первый раз в его жизни, Гарри действительно понял, что она сестра его мамы. Он не мог сказать, почему это обстоятельство подействовало на него так сильно в этот момент». А в конце тома Дамблдор так говорит о ней: «Ты был защищен древним волшебством, о котором Волан-де-Морт знал, которое он презирал и которое он поэтому всегда недооценивал — на свою беду. Я говорю, конечно, о том, что твоя мать умерла, чтобы спасти тебя. Она дала тебе длительную защиту, чего он никогда не ожидал, защиту, которая течет в твоих жилах по сей день. Поэтому я доверился крови твоей матери. Я оставил тебя ее сестре, ее единственной оставшейся родственнице.
— Она не любит меня, — сказал Гарри тотчас же.
— Но она взяла тебя, — парировал Дамблдор. — Она, возможно, взяла тебя с неохотой, с раздражением, против воли, с горечью, но все же она взяла тебя, и, поступив так, она скрепила заклятие, которое я поместил в тебе. Жертва твоей матери сделала кровные узы самой сильной броней, которую я мог дать тебе. До тех пор пока ты называешь домом место, где живет материнская кровь, Волан-де-Морт тебя там не сможет достать или причинить тебе вред. Он пролил ее кровь, но она живет в тебе и ее сестре. Ее кровь стала твоим убежищем. Тебе нужно возвращаться туда только раз в году, но, до тех пор пока ты будешь называть это домом, до тех пор пока ты там, он не сможет навредить тебе. Твоя тетя это знает. Я объяснил ей, что я сделал, в письме, которое я оставил с тобой на ее пороге. Она знает, что то, что она приютила тебя, возможно, хранило тебе жизнь в течение пятнадцати лет».
Но пока вопрос остается: зачем автор столь резко отделил мир Хогвартса от мира обычных людей (ибо использование оскорбительной клички есть именно резкое противопоставление)? И это притом, что ни интеллектуально, ни нравственно волшебники не превосходят «маглов».
И все же вновь и вновь скажу: если Рерихи посылали свои оккультные инструкции реальным политическим вождям (Сталину и Рузвельту), пробовали вмешаться в реальную политику и более чем серьезно относились к своим оккультно-расистским конструкциям, то Ролинг пишет всего лишь сказку. В волшебных сказках сюжет сосуществования разных «рас», разных типов существ с разными волшебными способностями является достаточно традиционным.
Кроме того, ролинговские волшебники не стараются возглавить «эволюцию человечества» — в отличие от теософских «махатм».
Наконец стоит заметить, что настойчивое именование обычных людей с помощью клички и в самом деле приводит к тому, что «ребенок исходно отчуждается от людей, изображенных в книге Ролинг»[180]. Но вот вопрос: от каких именно людей отчуждается тем самым ребенок? Сам-то читатель имеет волшебную палочку? Умеет колдовать? Считает ли себя колдуном? — Нет, нет и нет. Читатель всегда помнит, что сам он — из мира «маглов» (особенно если на день своего одиннадцатилетия он отчего-то не получил пригласительную открытку из Хогвартса). Значит, нарочито презрительная кличка относится и к нему. И тогда понятно ее использование: она создает психологический барьер, отделяющий детей от волшебников и тем самым мешающий читателю всецело отождествить себя с ними.
Критики, по их собственному признанию, прочитавшие лишь один том сказки из четырех вышедших (а именно второй)[181], обвиняют Ролинг в расистском презрении к человечеству на основании того, что семейство Дурслей изображено ею несимпатичным. «Но если вдуматься, что уж такого монструозного в отношении этих людей к своему племяннику? Они взяли крошечного сироту в семью и воспитывали десять с лишним лет, зная, между прочим, что отец его был колдун»[182].
Что ж, трезвое и замечательное рассуждение. Вот только построено оно на пустоте. На пустоте, зияющей в том месте сознания критика, которое должно было бы быть заполнено знанием того материала, что он своей критике подвергает. В данном случае вся эта конструкция строится на не-прочтении первого тома, в котором, собственно, и описывается жизнь Гарри у дяди Вернона. Малыша Дурслей держат под лестницей — в чулане с пауками. Одевают в обноски, кормят по «остаточному принципу», ежедневно оскорбляют. И в самом деле, ну что же в этом — «монструозного»? Монстр, конечно, Гарри, который, «делая гадости семейству Дурслей, не испытывает ничего похожего на раскаяние. Ну а о благодарности к приемным родителям и речи нет»[183]. Ага, много такой благодарности было у Золушки?!
Так что хоть и понятно недоумение по поводу расовой границы в мире Ролинг, но все же критиков откровенно «заносит». Мол, «Ролинг руководствуется принципами, исходя из которых людям, посягнувшим на самое святое в мире — магию, нет пощады. По-хорошему, они и жить-то недостойны»[184]. И из чего это взято? Положительные волшебные персонажи Ролинг если и применяют свою магическую силу к обычным людям (неволшебникам, «маглам»), то лишь для того, чтобы стереть у людей память о случайных прорывах границы между их мирами. В этом отличие их поведения от навязчивого контактерства «инопланетян». Именно «воли к власти» над людьми у положительного большинства соплеменников Поттера нет. Они хотят просто соседства и взаимного невмешательства. Они даже не сердятся и не мстят за костры инквизиции (именно с этой темы начинается третий том сказки — «Гарри Поттер и узник Азкабана»). И уж тем более не ставят целью уничтожение людей, не приемлющих магию…
Конечно, среди антиролинговских аргументов по четное место занимает обвинение в сатанизме. Ради причисления Ролинг к сатанистам была придумана байка о ее якобы сатанистском и богохульном интервью лондонской газете. Разоблачение этой выдумки, оказавшейся популярной на православных интернет-форумах, давалось неоднократно самой писательницей[185].
Приводя сцены действительно мерзких ритуалов (типа магического воссоздания Волан-де-Морта), критики отчего-то заключают: «В этом главная опасность книг Ролинг — они представляют зло в занимательном для детей виде»[186]. Но как может быть «занимательно» то, что и в самом деле и мерзко и страшно? Как можно совмещать обвинения в том, что такие сцены травмируют психику ребенка, с обвинениями в том, что эти же сцены завлекают его в черную магию? Не логичнее ли расценить такие сцены, как антимагическую прививку?
Отчего-то критики «Поттера» не обращают внимания на то, как сами добрые персонажи этой сказки (а значит, и писательница) расценивают те или другие действительно мерзкие сцены и предложения. «Книги о Поттере полны насилия, все время кого-то бьют, превращают в кого-то или во что-то, наказывают, убивают. Смерть — один из основных персонажей книги. Как мил и привычен этот мир обаятельным юным волшебникам: кровь, привидения, остекленевшие глаза жертв, монстры, выклеванные глаза чудовища»[187].
Полноте! Для Гарри и его друзей такой мир отнюдь не мил. Неужели так трудно заметить, что весь сюжет и строится вокруг борьбы Гарри с этими якобы «привычными и милыми» ему явлениями зла?
Более того, Ролинг сама нарушает законы литературы[188], чтобы расставить оценочные знаки, навязывая юному читателю правильную реакцию: «Со стен таращились зловещие маски. А на прилавке — кошмар! — разложены человеческие кости… витрина, заполненная — ну и гадость! — высушенными головами»[189].
Наконец оккультные идеи, которые, конечно, не чужды персонажам «Гарри Поттера», все же высказываются персонажами заведомо отрицательными и отрицаются его добрыми героями.
«Писательница разработала сложную структуру образов, построив систему нескольких защит (детская сказка, фэнтези, литературный дайджест, поверхностное морализаторство, карикатура на феномены реального мира, такие как бюрократия и политкорректность, и только потом подлинная люциферическая глубина), скрыв истинные идеи „Гарри Поттера“ от профанов. Знаменательно, что глубоко под замком Хогвартс находится Тайная комната, где живет „царь змей“ — ужасный василиск, а интерьер составляют символы диавола — огромные каменные змеи»[190].
Впечатляет… Вот только исследовательница «метафизики Гарри Поттера» забыла сообщить православному читателю, что «Тайная комната» создана главным врагом Гарри, что василиск ищет смерти Гарри, но мальчик с помощью феникса побеждает… Если по такой методе обвинять в сатанизме, то «люциферическую глубину» можно найти и в библейских описаниях ада и в «Божественной Комедии» францисканского монаха Данте.
Но ведь очень хочется проявить «принципиальность» и «уесть» английскую училку… И потому в качестве манифеста оккультизма преподносится диалог Дамблдора и Макгонагалл из первой книги: Дамблдор: «Волан-де-Морт обладал такими силами, которые мне неподвластны». Макгонагалл: «Только потому, что вы слишком… слишком благородны для того, чтобы использовать эти силы».
Верно, может быть, «это старинная оккультная идея»[191]. А может и не быть: в конце концов, мечи носили и апостолы, и стражники, пришедшие арестовывать Христа. Вооружение у них было одинаковое. Вот только поводы к его использованию оказались разными. Дамблдор преодолевает искушение — а критикесса пишет так, как будто бы он на него поддался…
Но и этого ей мало для вынесения своего приговора. Она уверяет, что эту же оккультную аксиому «наиболее четко выражает Волан-де-Морт устами зомбированного профессора Квиррелла: „Добра и зла не существует, есть только сила, есть только власть и есть те, кто слишком слаб, чтобы стремиться к ней…“»[192].
Вообще-то и это не специфически оккультная аксиома. «Волю к власти» как единственный принцип поведения исповедовали и люди, бесконечно далекие от любых религиозных или магических интересов. Но еще более важно то, что эту циничную формулу исповедует мерзкий персонаж, готовый убить Гарри. Если не различать идеологию положительных персонажей от идеологии персонажей злых — то ни одна книга на свете не устоит перед столь «последовательной» критикой.
Ради того, чтобы обвинить Ролинг в оккультизме, приходится под заданную формулу подгонять материал сказки, невзирая на то что он сам при этом вопит и протестует не тише мандрагор[193].
«Как мы уже замечали, Ролинг часто меняет знаки „плюс“ и „минус“ местами. Еще один пример — препятствия, которые Гарри должен преодолеть на пути к месту, где должен быть спрятан философский камень. На определенном этапе Гарри и его друзья должны сыграть в волшебные шахматы. Шахматные фигуры посредством магии оживают и начинают выполнять команды юных героев. Троица неразлучных друзей играет черными фигурами. Происходит настоящее сражение, во время которого, например, белая королева сбивает на пол и стаскивает с доски бездыханным рыцаря-конника. Гарри, Рон и Гермиона потрясены, „но не неожиданностью случившегося, а жестокостью расправы“! Белые фигуры у Ролинг „безжалостны“ и у них, „в отличие от черных, отсутствуют лица“… Часто встречающийся оккультный мотив „Гарри Поттера“ — жертвоприношение. Во время упомянутой магической партии в шахматы Рон жертвует конем. К концу игры у доски лежит „целая гора неподвижных черных тел“… Снова „перевертыш“: добро и зло, белое и черное поменялись местами»[194].
Что ж, и этот комок грязи придется разлепить.
Почему Гарри и его друзья играют за черные фигуры? Да ведь в сказке дается ясный ответ: «Белые всегда начинают, — произнес Рон, глядя по ту сторону доски. — Ага… вот оно. Белая пешка шагнула на две клетки вперед»[195].
Если в этом видеть символику — то она проста и не оккультна. Добро может лишь отбивать атаку, но не может быть источником агрессии, не может наносить превентивных ударов.
Именно для того, чтобы исключить прямолинейное прочтение этого эпизода (белые — хорошие; черные — плохие), Ролинг упоминает, что между черными фигурами и белыми есть весьма значимое различие: «На другой стороне доски стояли белые фигуры. Гарри, Рон и Гермиона поежились — у белых фигур, в отличие от черных, отсутствовали лица»[196].
«Шахматные фигуры посредством магии оживают». Неправда. Никакой магии дети не используют. Это просто волшебная помощь — как в народных сказках дерево само дает свои яблочки маленькой героине и просит, чтобы та приняла угощение…
Видеть в шахматных или в военных жертвах оккультизм — просто не умно. В этом случае оккультистом придется объявить любого шахматиста и военачальника. Дети при этом отнюдь не испытывают наслаждения, подобного тому, что испытывают сатанисты, приносящие свои жертвы: «Мне пришлось им пожертвовать, — прошептал Рон, хотя, судя по его виду, он тоже был потрясен — но не неожиданностью случившегося, а жестокостью расправы». И в конце концов Рон жертвует самим собой: «Белая королева повернула к нему свое отсутствующее лицо.
— Да… — тихо произнес Рон. — Это единственный способ… Мне придется пожертвовать собой.
— Нет! — дружно запротестовали Гарри и Гермиона.
— Но это шахматы! — крикнул в ответ Рон. — Здесь приходится идти на жертвы»…
Так где же тут нравственный «перевертыш»?
Но наших церковниц не переубедить… «Добро и зло в книгах Ролинг вообще пребывают в единстве, — говорит О. Елисеева, — они как бы разные стороны одного и того же существа. И пребывают в равновесии. Эта идея дана через образ учителя Люпина в третьей книге. Добрый Люпин лучше всех своих предшественников учит детей, как защищаться от темных сил. Но он же каждое полнолуние становится волком-оборотнем, то есть превращается в ту самую темную силу, от которой учил защищаться. Идея равновесия добра и зла в одном существе относится к самому архаичному пласту оккультных представлений»[197].
Аксиома оккультизма здесь изложена точно. В нем действительно принято считать добро и зло взаимно необходимыми друг другу. «В Абсолюте зла как такового не существует, но в мире проявленном все противоположения налицо — свет и тьма, дух и материя, добро и зло. Советую очень усвоить первоосновы восточной философии — существование Единой Абсолютной Трансцендентальной реальности, ее двойственный Аспект в обусловленной Вселенной и иллюзорность или относительность всего проявленного. Действие противоположений производит гармонию. Если бы одна остановилась, действие другой немедленно стало бы разрушительным. Итак, мир проявленный держится в равновесии силами противодействующими. Добро на низшем плане может явиться злом на высшем, и наоборот. Отсюда и относительность всех понятий в мире проявленном»[198]. Оказывается, если бы зло прекратило свое действие в мире, гармоничность Вселенной разрушилась бы. Добро не может жить без зла, а Абсолют не может не проявлять себя через зло. И даже более того: зло — не просто одно из условий существований Добра или его познания, это вообще сама основа бытия. «Древние настолько хорошо понимали это, что их философы, последователями которых являются теперь каббалисты, определяли Зло как „подоснову“ Бога или Добра»[199].
Но в Люпине нет гармонии добра и зла. Чтобы быть добрым героем, ему не нужно превращаться в волка.
Тут действуют трагические обстоятельства, не зависящие от воли героя. Он добр вопреки своим волчьим превращениям, а не благодаря им. Люпин — это замечательный образ человека, который знает о семени зла, которое он в себе несет и потому хочет предостеречь других людей от этого своего «двойника». Тут для педагога есть повод обратиться к традиции поэтического освоения темы «черного человека» у Гейне[200], Есенина, Высоцкого… Или перейти на бытовой уровень: Люпин, ежемесячно становящийся оборотнем, не похож ли на человека, столь же регулярно (в день получки) превращающегося в громилу-пьяницу?
Дальше мы читаем: «Особенно нагло оккультная мистика добра и зла предъявлена в образе главного героя. Разве бывает в детских сказках, чтобы самый гнусный персонаж передал самому лучшему герою часть своей черной „энергии“? Так сказать, подселился в его душу, заряжая ее демонизмом? Представьте себе, что после сражения со Змеем Горынычем и победы над ним добрый молодец при столкновении с очередными злыднями выдувал бы изо рта зловещие языки пламени. То есть добро побеждало бы зло силой, унаследованной от ранее побежденного зла. Для традиционной религиозной системы координат это дичь. А для оккультизма — норма»[201]. «В четвертой книге серии оказывается, что у Гарри и у Волан-де-Морта один и тот же источник волшебной силы. Это очень характерно для язычества, в котором добро и зло считаются относительными. В то время как Господь ясно учит нас, что добро и зло отличаются друг от друга по самому своему существу»[202].
Критики увидели тут намек на оккультизм. А мне тут кажется намек на Промысл. Почему Волан-де-Морт оказался бессилен перед маленьким Гарри — мы узнаем, наверно, только в конце всего сериала. Узнаем, почему у них оказались идентичные волшебные палочки, почему они оба оказались «змееустами», как они оба связаны со Слизерином и т. д. Пока рассказ не дорассказан — не стоит судить о самой таинственной его детали.
Но и по поводу того, что уже известно сейчас, не стоит возмущаться. Нас ведь не смущает, что в христианстве подобное побеждается подобным: «смертию — смерть». А тут вдруг такая категоричность…
Этот сюжетный ход не имеет отношения к «мистике добра и зла». Владение языком змей в мире Поттера — все равно что в нашем мире владение латынью. Оно нравственно нейтрально. Волшебная сила в мире Поттера не есть добро. Это не благодать. И потому она может оказаться в любых руках. В мире Хогвартса владение необычными способностями не является ни добром, ни злом. Вопрос в том, как человек их использует. А Гарри никогда не использует магические силы для зла.
Из того обстоятельства, что Гарри и его враг равно причастны магической силе, не следует вывод о единстве добра и зла. Иначе можно этот же вывод добыть и из того обстоятельства, что дождь идет на грешных и на праведных, а солнце светит и на Гарри, и на Сами-Знаете-Кого.
Нужный критикам вывод можно получить, лишь если заранее согласиться с тем, что сами критики и оспаривают: признать магическую силу Гарри «добром». А на деле (то есть по условиям сказки) она — как блондинистость или чернявость. Это свойство само по себе «внеморально». Но не «внеморален» сам Гарри, который этим внеморальным своим свойством пользуется как раз для достижения вполне добрых целей.
Что же касается использования оружия, отнятого у зла для дальнейшей борьбы со злом, — то это всего лишь тема трофея. Она отнюдь не является оккультной. Это традиционная тема человеческой истории и культуры. Очень многогранно она, например, освещается в эпопее Толкина. «Кольцо Всевластья» — трофей, который губит новых своих владельцев. А Сильмарилли, отбитые у врагов, могут вновь стать источником доброго света…
В Церкви много таких трофеев. Многие античные христианские храмы строились с использованием плит, колонн и орнаментов, взятых от языческих святилищ. Празднование Рождества Христова 25 декабря — это тоже трофей (привычка отмечать этот день сформировалась в связи с культом бога Митры). В полемике с «внешней философией» отцы Церкви использовали наличный интеллектуальный материал, обращая против языческой философии языческие же аргументы: «Мы одалживаем иногда выражения у язычников, чтобы привести их к вере» (Ориген. Беседы на пророка Иеремию, 19, 5).
Нет оккультизма (то есть идеи о том, что добро нуждается во зле) и в образе дементоров — «которыми не брезгуют добрые колдуны»[203]. То, что «добрые колдуны» вынуждены обратиться к помощи безусловно злых дементоров, есть признак непорядка в немагловом королевстве (непорядков там вообще много — и это еще один барьер на пути детских «мечтателей», желающих по прочтении сказки попасть в Хогвартс). И Дамблдор как раз ищет возможности избавиться от дементоров…
Книга Ролинг — современная. Но это не значит, что она «постмодернистская». В ней нет «постмодернистских» игр, экспериментов с размыванием добра и зла. «Общечеловеческие» принципы нравственности в ней прописаны безупречно.
Если и есть расхождение — то это расхождение с некоторыми уже чисто конфессиональнымикритериями добропорядочности: занятия магией сказка Ролинг не осуждает. Однако нарушение конфессиональных норм (нарушение вдобавок мнимое, ибо речь идет о сказке, а не о вероучительном трактате) не стоит преподносить как нарушение норм моральных. Неверующего человека, не соблюдающего Великий пост, вряд ли стоит называть мерзавцем.
Еще один повод обвинить сказочницу в аморальности усматривается в том, что ею «по-садистски преподнесен и один из самых душераздирающих моментов»[204] — речь идет об истории с туалетным призраком Миртл из второго тома. И в самом деле облик этой девочки выписан Ролинг безо всякого сочувствия.
Впрочем, что я сказал — «образ девочки»! Этого как раз нет. Это именно «образ призрака». А призраки — они одномерны, плоскостны, прозрачны. Люди (такие, как Снегг или Люпин, а со временем, наверно, и Педигрю, которому, похоже, уготована роль, схожая с ролью Горлума во «Властелине Колец») в сказке Ролинг могут быть сложны. Но все ее персонажи-призраки подобны адским жителям из «Расторжения брака» К. Льюиса: они не живы в том, прежде всего, смысле, что в них ничего не меняется, они остаются пленниками своей главной прижизненной страсти. Вот и «плакса Миртл» есть просто олицетворение «плаксивости». Это — басня.
Басни же населены «призраками»-аллегориями, а не живыми людьми. Требовать авторского и читательского сочувствия к призраку-плаксе — все равно, что требовать сочувствия к крыловской стрекозе-лентяйке. И жесток же оказался дедушка Крылов: вместо того чтобы некогда павшей, но раскаявшейся стрекозе дать приют в зимнее время, он ее выгоняет на мороз — «так поди же попляши!». Крылов-то, выходит, садист почище Ролинг: стрекоза ведь в отличие от «плаксы Миртл» никого не «доставала», детей не пугала, просто жила и веселилась — а с ней поступили так «не по-христиански»!
Я бы от истории с Миртл начал разговор о том, как скучно жить человеку, который думает лишь о себе самом и без конца подсчитывает обиды, нанесенные ему другими. Такой гордец — да, да, плаксивость есть форма гордыни — в конце концов сам запирает себя в одиночке. В унитазе. Священник Александр Ельчанинов однажды сказал, что «гордый человек подобен стружке, завитой вокруг пустого места». Вот и вокруг Миртл создалась пустота, в которой повинна лишь она сама: своими слезами о себе самой она выела все живое и в себе, и вокруг себя. Злопамятство — вот в чем трагедия Миртл. Тяжело жить, если помнить все то дурное, что, как тебе кажется, сделали тебе люди. Тут уж лучше забыть, а еще лучше — простить. Прощение — вот выход из миртловского туалета…
Христианство создало виртуозную культуру покаяния, усмотрения собственной вины. Без причастности к этой культуре не была бы возможна исповедь Дамблдора перед Гарри в конце пятого тома: «Это я виноват в том, что Сириус умер, — отчетливо произнес Дамблдор. — Или, вернее сказать, это почти полностью моя вина. Я не настолько высокомерен, чтобы взять на себя всю ответственность». Вот это — по-православному! Ведь человек, который уверяет себя в том, что он грешнее всех на свете, тем самым тоже сравнивает себя с другими и хоть в чем-то да выделяет и превозносит себя. Тонкая гордыня, замаскированное тщеславие есть и в таком псевдопокаянии. Но Дамблдор счастливо его избегает…
Когда стыдно быть православным…
Это стыдно, когда видишь, что от имени твоей веры твои единоверцы говорят глупости.
Нет, критическое отношение к «Гарри Поттеру» — не глупость. Просто если уж читать эту книгу так, чтобы каждую строчку сказки сопоставлять с православным катехизисом, то пусть тогда такой аналитик и сам не выходит за рамки христианского учения и христианской этики.
Не стоит видеть в «Гарри Поттере» сознательную христианскую проповедь[205]. Но и демонизировать эту сказку тоже не стоит.
Там, где можно было бы увидеть замечательную осторожность автора, отчего-то критики Ролинг видят все тот же оккультизм. И выводят: «В бессмертие души Джоан Ролинг, очевидно, не верит: например, в 34-й главе четвертой книги рассказывается, как из волшебной палочки Волан-де-Морта в результате магических пассов Гарри появляются, по всей видимости, души убитых Волан-де-Мортом людей. Слово „душа“ Ролинг ни разу не использует. Характерное описание этих „субстанций“ таково: „призрак или тень — неважно, что это было“. В воскресение тел писательница не верит тоже: „Никакое заклятие не может оживить покойника“, — „тяжело замечает“ Дамблдор в ответ на надежду Гарри, что „тени“, вылетевшие из волшебной палочки Волан-де-Морта, могут оживить тела»[206].
А ведь именно с христианской точки зрения Ролинг действует верно. Да, душа не может быть пленена магом. В его распоряжении могут быть лишь «призраки или тени». О бессмертии души вполне ясно говорит Дамблдор: «Такому молодому человеку, как ты, это кажется невероятным. Но для Николаса и Пернеллы умереть — значит лечь в постель и заснуть после очень долгого дня. Для высокоорганизованного ума смерть — это очередное приключение»[207]. Из книги в книгу перелетает феникс — умирая и снова рождаясь… В пятом томе Дамблдор скажет Волан-де-Морту, что худшее из всех заблуждений — это мнение, будто нет ничего хуже смерти. И именно это неверие Дамблдор считает самым слабым местом своего врага…
Нет, слишком поспешно «православные психологи» сказали, будто «смерть вообще старательно девальвируется в „Гарри Поттере“»[208]. Смерть любого человека переживается в «Гарри Поттере» как трагедия. И как определенный катарсис: человек, видевший смерть, после этого начинает видеть и нечто иное, ранее незримое (в пятом томе эта тема очень ярко прописана в связи в «невидимыми лошадями» — фестралами). Ничья человеческая смерть в этой сказке не может вызвать согласия и удовлетворения читателя (для Гарри невыносима мысль даже о смерти Волана-де-Морта). В отличие от подростковой телепродукции в «Гарри Поттере» смерть не девальвирована.
Но в то же время смерть не есть точка. За гробом есть продолжение: «Они просто прячутся от взглядов. Вот и все» (слова из заключительной главы пятого тома). «Смерти нет, это всем известно. Повторять это стало пресно. А что есть — пусть расскажут мне…» (Анна Ахматова). Сказка Ролинг целомудренно уклоняется от искушения перерасти в «английскую книгу мертвых». Даже привидения, обитающие в Хогвартсе, ничего не знают о посмертии людей:
«— Хм… Ну ладно, — покорно сказал Ник. — Не буду притворяться. Я ожидал, что ты будешь меня искать, — сказал Ник, проскользнув к окну и глядя на уличную темень. — Такое происходит иногда… Когда кто-то кого-то теряет…
— Ты… — сказал Гарри, чувствуя себя более неудобно, чем он мог ожидать. — Ты… мертв. Но ты находишься тут, так?
Ник вздохнул, продолжая смотреть на улицу.
— То есть ты вернулся оттуда, так? — настойчиво продолжил Гарри. — Люди могут возвращаться, верно? Они не уходят навсегда. Так? — добавил он, когда Ник снова промолчал… Ник отвернулся от окна и печально посмотрел на Гарри:
— Он не вернется.
— Кто?
— Сириус Блэк, — сказал Ник.
— Но ты-то вернулся! — воскликнул Гарри. — Ты вернулся. Ты умер, но не исчез.
— Он не вернется, — повторил Ник. — Ему придется уйти.
— Что значит „уйти“? — быстро спросил Гарри. — Уйти куда? Слушай… что вообще происходит, когда человек умирает? Куда он уходит? Почему не все возвращаются? Почему это место не заполнено призраками? Почему?..
— Я не могу ответить, — сказал Ник.
— Ты же мертв! — раздраженно воскликнул Гарри. — Кто же может знать лучше, чем ты?
— Я испугался смерти, — мягко сказал Ник. — Я захотел остаться. Иногда я задаюсь вопросом, не должен ли я был… должен ли я был попасть ТУДА или СЮДА… Ну на самом деле я ни ТАМ, ни ТУТ, — он грустно улыбнулся. — Я не знаю ничего о смерти, Гарри, я выбрал эту слабую имитацию жизни здесь».
Так что и о посмертии, и о воскресении ролинговская сказка говорит (и молчит) вполне здраво. Воскресить тело под силу только Богу, но не дано магии и заклятиям.
Увы, ругатели книги Ролинг читают ее с позиции заведомой презумпции виновности писательницы…
Ну ладно, ну решил ты, что книга вредная и с ней нужно вступить в полемику, — но врать в этой полемике все равно не стоит.
Не надо врать, будто «мальчик-колдун Гарри Поттер борется со злом (священниками) с помощью магии и духов»[209]. Ну нет в этих книгах никаких христианских священников, тем более таких, с которыми борется Гарри.
Не надо врать, будто в этих сказках «Иисус представлен жалким слабаком, заслуживающим презрения»[210]. Иисус вообще не упоминается в этой сказке (разве что читатель сам может вспомнить о Том, Чье Рождество и Пасха все же празднуются в волшебной школе).
Не надо врать, будто «Алекс Кроули, мировой вождь сатанистов, высочайше оценил это цикл повестей»[211]. Александр Кроули (Александр — христианское имя; в сатанизме он взял себе имя Алистер) действительно мировой вождь сатанистов. Но он умер в 1947 году — за 50 с лишним лет до появления этих книг.
Не надо врать, будто бессовестный Гарри радуется неудаче, произошедшей с учителем, который «ранее спас Гарри жизнь»[212].
Конечно, легко давать советы: «Вообще в искусстве для детей должно быть как можно меньше ужасов, особенно снабженных физиологическими подробностями. Вспомните мнимую смерть Белоснежки или Спящей Красавицы, вспомните отрубленную голову богатыря, которую приставляли к туловищу и орошали живой водой. Где описание выпученных глаз и вывалившегося языка? Никакой патологоанатомии»[213].
Но этих советов не слышал Джек Лондон. И те поколения подростков, что, не послушав благочестивых женских советов, успели получить уроки мужества при чтении его рассказов…
Ну любят дети «страшное». Должны ли мы сами страшиться этой детской тяги или, напротив, считать, что эта странная детская симпатия к страшилкам про «черную-черную комнату» есть один из способов их взросления и борьбы со страхами?
Разве плохой девочкой выросла Таня Ларина? А ведь детство ее было «трудным»:
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела
И часто целый день одна
Сидела молча у окна.
И были детские проказы
Ей чужды: страшные рассказы
Зимою в темноте ночей
Пленяли больше сердце ей.
Как видим, и в пушкинскую пору «страшные рассказы» находили место в детской жизни.
Когда же мы говорим о «Гарри Поттере», то стоит помнить, что сама писательница для каждого тома вполне четко определяет возраст своего читателя: в отличие от обычных «всевозрастных» сказок в этом сериале с каждым томом взрослеют и персонажи, и читатели книжки. Так, самый мрачный (из прочитанных православными критиками) — четвертый — том рассчитан уже не на 11-летних детей, а на 14-летних подростков. Эти уж сами кого угодно запугать могут…
Так что Ролинг не виновата ни в какой «жестокости». И дети не виноваты в том, что любят «страшное». Критикессы же повинны в том грехе, который честно исповедует Дамблдор перед Гарри (в концовке пятого тома): «Гарри, я задолжал тебе объяснение. Объяснение ошибок старика. Поскольку я теперь вижу, что все то, что и я сделал и не сделал в отношении тебя, несет отпечаток неудач возраста. Юноше не дано понять, как думает и чувствует старик. Но старики виноваты, если они забывают, как это — быть молодым»[214].
Поспешно-предвзятое восприятие сказки являет себя даже на уровне подбора слов: при желании, конечно, можно увидеть в сказке «оккультную ложь»; я же предпочту сказать — «сказочный вымысел». Ложь тем и отличается от сказки, что сказка не старается выглядеть достоверной правдой, сказка честна в своем фантазерстве: «Не любо — не слушай, а врать не мешай!». Оккультная же ложь врет с серьезным видом. Если критик не понимает этого различия между сказкой и теософским трактатом — то лучше вообще ему (ей) не вдаваться в духовно-литературоведческие инквизиции.
А вот самый яркий пример критической предвзятости: «Гарри отзывается о своей матери так: „Моя вульгарная мать-магла“. Страшно, что эти слова говорит сын, которого эта самая „вульгарная магла“ спасла от смерти, пожертвовав собой»[215].
По-детски скажу: так нечестно. Если бы эти слова Гарри сказал в кругу подростков-друзей, то они были бы обычной подростковой подлостью. Но сказал он их во время смертельного поединка с врагом своим и своей матери. Этот мерзавец как раз был расистом, презирающим и ненавидящим «маглов» (людей-неволшебников). Гарри в ответной реплике, по сути, лишь цитирует его, опровергает своего оппонента, на секунду встав на его же позицию: ты ни во что ставишь «вульгарных», по-твоему, маглов. Но отчего же ты тогда оказался бессилен перед моей матерью, столь презренной в твоих глазах (а отнюдь не в глазах самого Гарри). Не над матерью здесь издевка, а над врагом.
Представьте, что я слышу от некоего «западника»: «Русский народ никогда не был способен к рациональному мышлению, он ленив, бездарен и необразован». И в ответ на этот плевок, сдерживая ярость, говорю: «Вы, уважаемый оппонент, запамятовали, что именно этот неуч создал лучший танк Второй мировой войны и первым создал космическую технику». Ну, честно ли будет на основании этого моего текста сказать, будто именно я считаю свой народ «бездарем и неучем»?
Вот два перевода этого текста: «— Никто не знает, почему ты, сражаясь со мной, слабеешь, — сказал Гарри. — Я ведь и сам себя не знаю. Мне ясно одно, почему ты не можешь меня убить. Моя мама отдала жизнь, чтобы спасти меня. Моя вульгарная мать-магла, — он дрожал от едва сдерживаемой ярости, — отвела от меня мою смерть. В прошлом году я видел тебя, твое истинное лицо. Ты развалина. Ты еле жив. Твоя сила обернулась против тебя»[216].
Когда я встречаю у православных авторов такого рода подделки — я и сам «дрожу от едва сдерживаемой ярости». Потому что представляю себе ребенка, который читал сказку про Гарри, а потом ему дали такого рода антипоттеровскую статью. Сможет ли ребенок сказать, что просто «эта тетя» ошиблась, а не перенести свое вполне законное возмущение на все Православие как таковое?
Еще одна женщина, ставшая на путь борьбы с Гарри Поттером, ухитрилась извратить даже самую светлую страницу этой книги: «Гарри спас предсмертный сброс собственных магических возможностей в сторону мага-убийцы. Мать Гарри в свой смертный час не взывала к Богу. Она собрала всю свою ненависть, все свои угасающие колдовские силы и направила эту адскую смесь на защиту младенца»[217].
Вот где «фэнтези». Вот где «триллер». Вот где налицо психологическая травма. Ибо только контуженная душа, живущая в мире постоянных страхов, может так перетолковать текст Ролинг.
Вот все упоминания в этом тексте о смертном часе Лили Поттер (Гарри по крупицам вспоминает этот час, и потому его описания разбросаны по нескольким страницам): «Откуда-то издалека донесся жуткий, пронзительный вопль мольбы… Я слышу, как перед смертью кричит моя мама, умоляет пощадить меня. Если бы вы вот так услышали последние слова мамы, вы бы их навсегда запомнили… В голове эхом отдавались крики матери: „Только не Гарри! Только не Гарри! Пожалуйста, я сделаю все что угодно…“ — „Отойди… Отойди, девчонка…“»[218].
«А Волан-де-Морт шагнул к Лили Поттер, приказывая ей отойти в сторону, чтобы он мог убить Гарри… Она умоляла убить ее вместо ребенка, отказываясь оставить сына. И Волан-де-Морт убил и ее тоже, прежде чем направить волшебную палочку на Гарри». Сам убийца об этом говорит так: «Его мать погибла, пытаясь спасти его, и невольно дала ему защиту, которой, признаюсь, я не предусмотрел. Его мать оставила на нем след своей жертвы. Это очень древняя магия, и я должен был вспомнить…»[219]
Как видим, магические последствия произошли из вполне человеческого, жертвенного материнского порыва «невольно». Увидеть в предсмертной мысли Лили Поттер «адскую смесь» может лишь предельно испуганный и оттого дезориентированный человек (или человек, вообще не читавший книги, но тем не менее пишущий на нее погромные рецензии; в первом случае он достоин соболезнования, во втором его поступок приходится характеризовать как неприличный)…
В пятом томе становится еще яснее, что же именно мать передала сыну.
«В Отделе Тайн есть комната, — перебил Дамблдор, — которая всегда заперта. Она содержит силу более удивительную и ужасную, чем смерть, человеческий разум или силы природы. Она, вероятно, куда загадочнее, чем собранные там для изучения предметы. Именно ты обладаешь в таком количестве этой силой, удерживаемой в пределах той комнаты, силой, которой совершенно нет у Волан-де-Морта. Этой силой ты был охвачен, пытаясь спасти Сириуса сегодня ночью. Эта сила также спасла тебя от обладания Волан-де-Морта, потому что обитание в теле, полном настолько чуждой ему силой, он перенести не мог. В конце концов, не имеет значения, что ты не смог закрыть свой разум. Твое сердце спасло тебя».
Для не читавших «Гарри Поттер и Орден Феникса» поясню: Волан-де-Морт всевает различные помыслы в сознание Гарри. Мальчик не может защитить свой разум от этих вторжений. Одна из картинок, наведенных на его сознание, — видение его крестного отца (Сириуса), находящегося в смертельной опасности. Гарри спешит ему на выручку и попадает в ловушку. Если ту силу, которая подвигла Гарри броситься на выручку своего крестного, наделить именем, то имя это будет — любовь. А значит, тут, пожалуй, впервые можно отметить прямую цитату из Библии: «…ибо крепка, как смерть, любовь» (Песнь Песней, 8, 6).
Где Гарри — нелюбимый подкидыш — мог научиться любви? В возрасте от года до одиннадцати лет он встречал только презрение и раздражение. Но первый год его жизни, проведенный с матерью, был годом любви. Материнская любовь его защитила, и любовь же передалась ему. И это назвать «адской смесью»…
С каким же желанием осудить и испугаться нужно читать книжку, в которой раз за разом главный герой рискует собой, чтобы вызволить из беды своих друзей, — и при этом сделать вывод: «Гарри и его друзья внеморальны»?[220]
Нет, не сказки Ролинг я защищаю. По прочтении вышеупомянутых антиролинговских опусов мне кажется необходимым защитить честь своей родной Церкви — от имени которой говорят ложь и дурь.
И неумностью своих протестов делают прекрасную рекламу хулимой ими сказке и приносят дополнительную прибыль ее издателям.
Правда «Гарри Поттера»
Кому и чем опасна эта сказка?
«Понарошку» дети в волшебников играют и без книг Ролинг. Если дети будут «играть» и в Гарри Поттера — и в этом не будет беды. Ну, возьмут малыши на переменке школьную указку, направят друг на дружку и крикнут «Замри!». Все понимают: это «понарошку». Тем, кто будет лишь «цитировать» Ролинг, разыгрывать сценки из ее уроков волшебства, вряд ли что-то грозит (во всяком случае не больше, чем любой девочке, играющей в фею).
Мечта о волшебной палочке — это вообще неизбежная черта раннего детства. Когда я сам был еще дошколенком, в нашем детском садике проводили беседы об этом предмете. Детям задавался вопрос: «Если бы у тебя была волшебная палочка, которая могла бы выполнить только одно твое заветное желание, — чего бы ты пожелал?» Правильным ответом считалось: «воскресить дедушку Ленина».
С возрастом это проходит, и уже очень скоро мальчишка, беря в руки палочку, думает об автомате, а не о волшебниках. Книги же Ролинг написаны не для пятилеток, а для 11–13-летних[221]. Они даже карандашами (нареченными «волшебными палочками») будут не играть, а только шутить.
Уже несколько лет при встречах со школьниками я спрашиваю их — есть ли у них знакомые сверстники, которые, прочитав «Гарри Поттера», заинтересовались магией и колдовством. Пока от живых детей я слышал лишь отрицательные ответы. И только в виртуальном мире газет «у людей, прочитавшим эти книги, возникает непреодолимое желание попробовать летать на метле не только во сне, но и наяву»[222].
Порой борцы с «Гарри Поттером» приводят данные каких-то социологических опросов в западном мире, из коих следует, что среди детей, прочитавших эту сказку, заметно больший процент тех, кто прибегал к магической практике. Однако эти исследования ничего не говорят о том, что было первично: дети обращались в этой практике вследствие прочтения «Гарри Поттера» или же они обратились к этой книжке потому, что еще раньше интересовались всем волшебно-магическим.
Самым сильным у противников «Поттера» считается упоминание о новосибирском инциденте: старшеклассники отравили 20 первоклашек «волшебным порошком». Но опять же — при чем тут «Гарри Поттер»? Упоминали ли старшие ребята, что порошок именно из этой сказки? Об этом ни в одной из исходных публикаций не говорится.
Вот первая публикация: «Во время перемены четвероклассники выкрали из кабинета химии какое-то вещество и „немного его полизали“ (по предварительным данным, учащиеся попробовали на вкус медный купорос). После этого дети разошлись по кабинетам на занятия. Во время урока у них появились симптомы сильного отравления химикатами. В санэпидемстанции сообщили, что ученики до сих пор не объяснили свой поступок. „Скорее всего, это было простое детское любопытство“, — говорят врачи»[223]. «Новосибирск, 17 апреля. В Новосибирске 23 школьника отравились медным купоросом, который в качестве „очистительного для организма средства“ школьникам предложил восьмиклассник средней 182-й школы города, взявший яд из кабинета химии. В СЭС Кировского района Новосибирска Стране. Ru сообщили, что ученик 8-го класса совершенно спокойно на перемене зашел в лаборантскую комнату кабинета химии в тот момент, когда учитель был в классе. Совершенно нормальный, не хулиганистый мальчик взял с полки не подписанную баночку с порошком и попробовал на вкус. Терпкий вкус медного яда школьнику понравился, и он решил угостить порошком товарищей по школе. В коридоре, примерно за полчаса, школьник успел накормить купоросом 22 ученика из разных классов, не забыл и про себя. Он рекомендовал детям порошок как средство для очищения организма. По словам работников СЭС, купорос дети просто попробовали на вкус, „речь не идет о том, чтобы его кто-то употреблял горстями“»[224].
Как видим, в первых, исходных сообщениях Гарри Поттер не упоминался.
Мотивы «отравителя» могли быть разными — но ни один из них не был «магическим».
Наконец, вполне очевидно, что если к малышам любой эпохи, вовсе даже не знакомой с «Гарри Поттером», подойти и предложить им «волшебный порошок», — они точно согласятся. Просто потому, что они малыши. В доверчивости малышей виновата не Ролинг, а «возрастная психология».
Опасность может подстерегать ребят постарше — тех, кто не воспримет эту книгу всерьез.
Они-то прекрасно понимают, что рецепты от Гарри Поттера несерьезны и недейственны. Но после того как неожиданная сказка (неожиданная, ибо себя-то они уже считали переросшими время сказок) вновь разбудит в них угасший было интерес к миру волшебства, они могут попробовать найти что-то более реальное. И начнут свое путешествие по закоулкам «эзотерики».
Светская педагогика, увы, не сможет их остановить. В ее арсенале нет добротного запаса ни решимости, ни аргументов для разоблачения нынешней моды на магию, астрологию, «звенящие кедры» и прочий каббало-буддизм.
И тут только Церковь может заговорить с этими «экспериментаторами» на понятном для них языке и сказать: мы еще серьезнее, чем вы, относимся к волшебству. И можем вам рассказать о своем опыте соприкосновения с ним и о том, в каком виде возвращаются некоторые «контактеры» из «зазеркалья»…
И чем более душной будет становиться атмосфера в каждом следующем томе Ролинг, тем убедительнее будет звучать церковное предупреждение: пропасть, по краю которой ходят маги, реальна. И маги — реальны. Но не причастие к крови Гарри Поттера (в 4-м томе именно это делает черный колдун Волан-де-Морт ради своего воскресения) защищает от заклятий, а причастие к крови Того не названного в книге Спасителя, Чье Рождество и Воскресение (Пасху) все же празднуют ученики волшебной школы[225].
Именно поэтому простое слово церковного осуждения перед лицом этих книг было бы неуместно. Ведь только Церковь может сказать: все, написанное в этих книжках, — больше, чем игра, и реальнее, нежели вымысел. Незримый мир и в самом деле — есть. Мир духов рядом, дверь не на запоре…[226]
В этом духовном мире идет война. От злых чар защищает любовь. Высшая любовь — это любовь Бога к людям. Эта любовь излилась на нас через Крест Господень. Так ограждай себя им! Добрый наставник Гарри говорит ему: «Я не уйду из школы, пока в школе останется хоть один человек, который будет мне доверять. И еще запомните: здесь, в Хогвартсе, тот, кто просил о помощи, всегда ее получал». Вот так и ты доверяй Богу и помни о Нем. Эта твоя память о Нем пусть перерастает в молитву к Нему. И где бы ты ни находился — эта молитва защитит тебя от чародеев.
Почему молитва сильнее? Да потому что колдун приказывает духам, которых он связал своими чарами. А там, где приказы, — там нет любви. Молитва же — это просьба, это свободное обращение к тому, кто Выше, в надежде на свободный же Его любовный отзыв. И хотя бы потому в иерархии любви молящиеся («благослови их Господь!»[227]) выше и сильнее колдующих. Кстати, в самую страшную минуту (воскрешения Волан-де-Морта) Гарри — молится…[228]
Христианский педагог мог бы из этой книжки перенести детей к реалиям своей веры. «Вы уже знаете, что именно жертвенная любовь матери спасла маленького Гарри от злого колдуна? А знаете, ведь так и в христианстве говорят: молитва матери со дна морского достает, из мертвых воскрешает… А хотите, я вам песенку напою, которую недавно в монастыре услышал. Слушайте: „Если мать еще живая, счастлив ты, что на земле есть кому, переживая, помолиться о тебе…“ Гарри простил предателя Питера Педдигрю? А знаете, в нашей истории был однажды Человек, Который смог простить своего предателя. В своей проповеди Он сказал „благословляйте ненавидящих вас“. Обсудим, почему месть не всегда уместна?»
И еще книжки про Гарри Поттера дают церковному педагогу повод поговорить с детьми о главном — не о праздничных тропарях и не о символическом значении какого-нибудь церковного предмета, а о том, от чего и как нас спас Христос.
В книге Ролинг самые жуткие существа — это безликие палачи-дементоры (разрушающие разум), жаждущие высосать из человека всю его душу: «Они заставляют человека вновь переживать самые тяжелые моменты в своей жизни и затем, обессилев, захлебнуться собственным отчаянием». Спастись от них можно, только если вспомнить самую счастливую минуту своей жизни…
Как христианин я скажу: «дементоры» — это, в общем-то, реальность, знакомая христианам, — «Ты будешь есть, и не будешь сыт, пустота будет внутри тебя» (Книга пророка Михея, 6, 14).
Но вот способ защиты от дементоров, предложенный в сказке, малореален. Если бы дементоры были лишь моим кошмаром, лишь порождением моих снов — то моя мысль была бы в состоянии разогнать их. Буддизм, считающий весь мир моей иллюзией, логично считает, что со злом надо бороться с помощью правильно перестроенной мысли… Но если зло надвигается на меня извне, если оно реально, если оно не с меня началось, если оно хочет меня подчинить себе — то не слишком ли слабы мои мысли, чтобы остановить вселенское зло? Кроме того, тот, кто способен высосать всю душу, не остановится и перед самым добрым переживанием этой души. Частичка ли спасет целое?
Тут нужна помощь извне — помощь от Того, над Кем не властны душегубы. Так что в минуту близости демона-дементора, в минуту отчаянности и опустошенности лучше обратиться не к прошлому (воспоминанию), а к Вечному, обратиться не к тому, что люблю я, а к Тому, Кто любит меня.
Еще один повод к разговору о нашей вере дает «Гарри Поттер и Орден Феникса». Состав «Ордена Феникса» примечателен тем, что в нем преобладают люди с подмоченной репутацией. Дамблдор, уволенный из руководящих органов сообщества магов, Сириус, обвиненный в убийстве, оборотень Люпин, неудачник Артур Уизли… Оказывается, люди, сполна наделенные общественным презрением, могут тем не менее быть оплотом правды. И так не только в сказке. В нашей истории так было не раз. Те же чувства, что обыватели и чиновники изливали на членов сказочного «Ордена Феникса», в реальной истории они же изливали на Христа и Его учеников. Если вы еще не знаете историю апостолов, но знаете историю «Ордена Феникса», то та история двухтысячелетней давности будет понятнее вам, нежели тем вашим сверстникам, которые не знают ни того ни другого. Вам будут понятнее слова апостола Павла: «Мы в великом терпении, в бедствиях, в нуждах, в тесных обстоятельствах, под ударами, в темницах, в изгнаниях: нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем; нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем. Уста наши отверсты к вам, сердце наше расширено. Вам не тесно в нас; но в сердцах ваших тесно… Вместите нас» (2 Кор. 6, 4–7,2).
Налево пойдешь… направо пойдешь…
Педагогика, как и политика, — это искусство возможного, искусство компромиссов. Не все в окружающем мире зависит от нас. Даже дети — несмотря на то, что «долг верующих родителей воспитать ребенка в послушании»[229] — не всецело в нашей власти. И что же — каждый раз требовать, чтобы все было по-нашему? Все подминать под себя и свою мерку? И никогда не приспосабливаться самим? Но в жизни так не бывает. В чем-то реальность изменится под моим усилием, а в чем-то должен буду уступить я.
Иногда надо жестко сказать «нет».
Но иногда уместнее не заметить, промолчать. Иногда церковным людям приходится отказать себе в удовольствии громогласно оспорить нехристианские действия и убеждения.
А порой можно перейти к активному действию — но не с целью опровержения или уничтожения, а с целью приобретения (в культуре это означает — перетолкования).
Так когда-то произошло преображение японского дзюдо в русское самбо — «Я хотел бы напомнить о происхождении русского самбо. Русское самбо возникло удивительным способом. Святой равноапостольный архиепископ Николай, основатель Японской Православной Церкви, в какой-то момент понял, что японская борьба дзюдо — это не только формирование физической силы, но это еще и способ духовной закалки. Он тогда послал одного из своих семинаристов в самую лучшую школу дзюдо. И семинарист овладел этой техникой, оставаясь православным христианином, а затем предпринял попытку наполнить технику тем, что дает православная духовная традиция. Этот человек, который позже стал советским разведчиком, был основоположником школы самбо»[230]. «10 апреля 2003 года в здании Союза писателей России состоялась презентация книги президента Всероссийской федерации самбо А. П. Хлопецкого „И вечный бой…“ Эта книга рассказывает о жизненном пути, духовном становлении, совершенствовании мастерства создателя русской системы единоборства самбо „самозащита без оружия“ В. С. Ощепкова. Первая книга трилогии — „Становление“ написана в соавторстве с председателем Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата митрополитом Смоленским и Калининградским Кириллом. В ней повествуется о годах, проведенных Василием Ощепковым в Японии, учебе в Духовной семинарии, о влиянии, которое оказал на его становление и жизненный выбор выдающийся миссионер архиепископ Николай (Касаткин), принесший Православие на японскую землю и прославленный Церковью в лике святых. Выступая на презентации, митрополит Кирилл отметил: „Для многих современных людей Церковь — уважаемый, но не слишком понятный институт общества, поэтому религиозные ценности занимают лишь малое место в мировоззрении современного человека и не оказывают влияние на его поступки“. В первой части трилогии читателю предлагается современный вариант жития святого Николая Японского, ибо „для того чтобы православный идеал святости сделался для наших современников не отвлеченным понятием, а примером для подражания, нужно рассказывать о святых языком, доступным невоцерковленному человеку“, — считает владыка Кирилл»[231].
Так когда-то античная философия была перетолкована столь радикально, что стала «служанкой» христианского богословия.
Так праздник рождества персидского бога Митры (день зимнего солнцестояния 25 декабря) был переосмыслен и перепосвящен Рождеству Христову («солнце правды Христос Бог наш»). Некогда языческая Масленица стала послушно следовать не за весенней погодой, а за церковным календарем и контрастно приготовлять людей к Великому посту.
Клайв Льюис любил приводить поговорку: «Всякая дорога из Иерусалима должна быть дорогой в Иерусалим»[232].
С «Гарри Поттером» можно уйти из Церкви. А можно с нею повстречаться.
Книги Ролинг раскрывают такое пространство, в котором можно вести диалог. В это пространство уже вошли миллионы детей. Вытащить их оттуда «анафемами» невозможно. А вот запереть их там с помощью предвзятых «низ-з-зя» можно[233].
Так что как некогда христианские миссионеры первых веков погружались в мир языческой философии, чтобы в ее мире и на ее языке говорить с людьми о Боге, так и сегодня можно было бы выучить язык Ролинг для разговора в нашими детьми.
Рискованно? Но миссионерство — всегда риск. А отказ от риска разве всегда безопасен? Тот, кто просто от имени Церкви обличит Гарри Поттера, — не рискует ли и он чужими судьбами?
Книги про волшебную школу могут стать реальным рассадником антихристианских настроений и среди детей, и среди взрослых — в том случае, если Церковь объявит этим книжкам войну. Но миссионерски и педагогически умнее было бы или просто не замечать их, или же, заметив их существование как объективный, независящий от нас факт, дать этому факту такое толкование, при котором эти книжки стали бы мостиком на дороге в Церковь.
Я не советую читать эти книги тем, кто еще их не прочитал. Я лишь исхожу из того, что они уже есть в мире наших детей. И предлагаю истолковать этот факт так, чтобы дети не остались с этим фактом один на один, без христианского компаса. Я просто предлагаю читать эту книгу вместе с детьми — иначе они все равно будут ее читать. Но без нас — в гостях или в библиотеках. Вам нужна такая «партизанская война» в вашей семье?
Я не говорю, что со всем, что написано в этих сказках, христианские педагоги должны согласиться. Но и осуждение не должно быть огульным.
Если миллионы детей во всем мире полюбили эту книжку — значит, есть в ней добро и свет, ибо детям вряд ли может понравиться зло. Поэтому и реакция педагога должна быть выверенной, как движения глазного хирурга.
Надо различить: где вместе почитать, где поиграть, где попереживать, а где и вышутить. «Ты что, малыш, всерьез в волшебную школу записаться захотел? Да тебя самого, кажется, заколдовали! По-моему, к тебе применили заклятие на паралич разума! Знаешь, это когда палочку нацеливают на голову и кричат: „Сумасшестикус!“ Вот мы с тобой сейчас пойдем купим газету с фоторекламой настоящих колдунов. Видишь — вот тут их фотографии. Присмотрись к глазам этих „целителей“. Неужели тебе хочется, чтобы и твои глазки стали такими же пустыми, фальшивыми и злыми? Ты разве не знаешь, что в нашей реальной жизни рядом с каждым настоящим колдуном стоит дементор?»
Если вы просто отберете книгу у ребенка — вы потеряете право на подробный критический разговор о ней с вашим львенком. А если вы будете вместе ее читать и вместе ее переживать — то у вас будет возможность корректировать реакцию неопытного читателя так, чтобы не книжка воспользовалась им, а ребенок — книжкой.
Заброшенное поле зарастает сорняками. В своей сегодняшней данности это поле трудное. На нем куча камней, в нем есть пятна, выеденные солью, и т. д. Но если просто пройти мимо него, если ограничиться вывеской таблички «Осторожно, мины!», то это поле все равно принесет урожай. Но — не нам. Табличке детвора не поверит. Сочтет за шутку (скорее всего — за неумную шутку). А другие «агрономы» специально засеют его сорняками своих перетолкований.
У нас перед глазами уже немало подобных примеров. Библия, забытая церковными проповедниками, превращается в источник подручных цитат для сектантов. И сатана ведь искушал Христа в пустыне, подбирая цитаты из Библии… Если сегодня в электричке или метро видишь, как человек достает из сумки Библию и начинает ее читать, — в 99 случаях из ста можно быть уверенным, что это сектант.
По этой же логике развивается и история толкинистского движения в России. Книга, написанная христианским автором с целью проповеди христианской системы ценностей[234], вконец одичала в наших постсоветских условиях. Немалое число толкинистских групп извращенно, сатанистски, прочитали ее. Уже есть анекдот о четырех стадиях развития толкинизма. Первая: «Вчера видел хоббита». Вторая: «Пора за кольцом». Третья: «Профессор (обращение к Толкину), Вы были не правы!». Четвертая: «Проклятые толкинисты! Они играют в нас!».
Толкин подчеркивал, что в его сказке никто никому не молится по той причине, что Бог не может быть действующим лицом сказки, а молиться не-Богу есть язычество. Но толкинисты готовы совершать обряды «во имя валаров». А кто-то доходит до прямого служения тому «Мраку», с которым борются положительные герои Толкина…
В этой мутации российского толкинизма есть и доля моей вины: я 10 лет держал «Властелина колец» на полке, не раскрывая. Знал, что книга прекрасная, христианская, но все руки не доходили. Все надеялся, что кто-то из церковных публицистов обнажит ее христианские смыслы… И в итоге — нас опередили всякие «ники перумовы». Что ж, как сказал блаж. Иероним — «Нашими грехами сильны варвары»[235].
И какой же вывод из этой печальной истории сделали наши богословицы? «Конечно, Толкин не обязательно должен нести ответственность за то, как истолковывают его книги. Однако, что сами тексты позволяют делать сатанинскую интерпретацию, заставляет, по крайней мере, быть осторожным. Так что выводы можно сделать вполне однозначные»[236]. Ну а поскольку есть умельцы, которые и из чтения Библии могут выцеживать сатанистские и сектантские выводы, то и тут, наверно, уместны «однозначные» выводы о самой Библии…
А ведь все проще: христианскую культуру надо уметь защищать. Средство защиты — ежедневная проповедь ее ценностей и толкование, разъяснение ее текстов. Нехристианскую культуру надо уметь вовлекать в диалог, и те ее пласты, которые «не против вас», объяснять так, чтобы они были «за вас» (Мк. 9, 40).
Но это ведь трудно, правда? А так хочется легкости… Эх, раззудись плечо да размахнись рука!..
В кои-то веки детей заинтересовало что-то помимо жвачки. Согласно социологическим опросам, наши, российские дети почти поголовно мечтают переехать в Америку. И вдруг появилась сказка, заронившая в них другую мечту — о поездке в Хогвартс (так называется школа, в которой учится Поттер). Но угрюмые тети говорят им: не смей и думать об этом! Что ж, дети тогда вернутся к своим прежним мечтам. И что-то подсказывает мне, что эти мечты будут отнюдь не о православном монашестве… А вот если бы им сказать: мир чуда действительно существует. Но путь к нему лежит по иным тропинкам. Волшебству мы вас, пожалуй, не научим, но молитве научить можем. А ведь только молитва может породить чудо, которое не раздавит тебя своими последствиями…
В кои-то веки появился роман для подростков, в котором нет сексуальных провокаций. Но и тут вместо благодарности — поток обвинений: критикессам секс видится даже там, где его нет: уже во второй сказке они узрели «зловещие заклинания с сексуальным привкусом»[237]. «Сексуальный привкус» они ощутили в шепоте василиска… Ну ясное дело, раз исходная аксиома «экспертизы» состоит в том, что «Гарри Поттер» плох, то вскрытие должно обнаружить в нем все плохое: «вот и приплыли, все то же и все то же: опять смычка рок-музыки, секса и наркотиков — новых, сатанинских „ценностей“»[238]. Ни рок-музыки, ни секса, ни наркотиков в «Гарри Поттере» (как в книге, так и фильме) нет, но если доктор сказал в морг — значит, в морг! Так что поттерофобия ничем не лучше поттеромании. «Поттера» выбросить из своей квартиры легко. Но фобии-то останутся! «Плакса Миртл» под церковным платочком найдет другой повод для слез и причитаний…
Итак, предлагаю эксперимент. Пусть один и тот же церковный проповедник войдет в два разных класса светской школы. И в одном классе он будет запрещать детям читать книжки про Гарри Поттера, а в другом предложит читать эти книжки вместе. Как вы думаете, дети из какого класса через полгода станут прихожанами его Церкви?
Вот ради этих детей я и говорю своим церковным «друзьям»: подождите пугаться, подождитепугать, подождите осуждать и разоблачать, подождите верить слухам. Оттолкнуть детей от Церкви легко. Оттолкнуть — и остаться в горделивом сознании единственности своей чистоты. А если впустить детей в храм — будет шум, будет беспорядок, будет мусор. Но зато будут и дети.
Сами сказки про Игоря Горшкова (так на русский лад звучит имя Гарри Поттера) — это обычные книжки. Вот только появились они в необычно плохие времена. Если бы такая книга появилась сто лет назад — она была бы просто доброй фантазией. Вокруг была христианская культура, и она приняла бы в себя ребенка, прочитавшего сказку про Гарри. И в советской культуре такая сказка была бы безобидна. Но сегодня она стала капелькой, несомой мощной и мутной волной неоязычества. Пособия для «начинающих эзотериков» продаются на каждом углу, идеи «мадам Ваблатской» проповедуются на школьных уроках так называемой «валеологии», и совсем не нужно искать «Косой переулок», чтобы найти магазинчик с магическими амулетами и учебниками. От сказки к реальному язычеству переход может оказаться слишком незаметным и быстрым.
В этих условиях прятать от детей книжки про Гарри Поттера глупо. Надо просто подумать о противовесе. О том, как ребенку дать знания о вере его народа, а не о суевериях далеких и давних кельтов.
Книги Ролинг не связаны с миром христианства. Но из этого еще не следует, будто они являются сатанинскими. Это своего рода «ничейная полоса», и тот «делатель», который ступит на эту полосу, и будет выращивать на ней свои плоды. Толкователи и впрямь могут развернуть книги Ролинг в противоположные стороны.
Сатанисты проявляют очевидный и, как всегда, грязный интерес к этим сказкам. Они не останавливаются перед прямыми фальсификациями — вроде того что эти книги одобрил мэтр сатанизма Кроули — или придумывают интервью Ролинг лондонской газете, в котором она якобы выразила свои симпатии сатанизму…
Эти порождения «отца лжи» уверяют, что 20-миллионный тираж этих книг приведет к пополнению их армии 20 миллионами юных новобранцев. И если христиане будут жечь эти книги и плеваться в их адрес, то, пожалуй, так оно и будет. Виноваты тут будут не книги, а мы, ибо дадим повод сработать вполне обычной (а не колдовской) человеческой логике: раз мне книга нравится, а христиане против нее, раз христиане сжигают сказки, в которых ни одного дурного слова в адрес их веры не сказано, значит, что-то и в самом деле у этих христиан не так, значит, стоит прислушаться к их критикам.
Каждое новое сообщение о том, что вот еще один ребенок после прочтения «Гарри Поттера» попался на пропаганду магии и язычества, для меня будет означать лишь одно: вот и еще раз мы опоздали… Но давайте хотя бы сейчас поторопимся и дадим детям христианское прочтение той сказки, которую они так полюбили! Вот стоит ребенок с «Гарри Поттером» в руках. За эту книжку его к себе тянут язычники. А тут еще церковная тетя подходит и отталкивает эту книжку — вместе с ухватившимся за нее юным читателем. Две эти силы не противодействуют! Напротив, соединившись, они действуют в одном и том же направлении: подталкивая ребенка к сатанистам…
Р. S. Да, на гаррипоттеровских интернет-форумах появилась формула: «диакон, который защитил мальчика, который выжил»[239].
Диакон Андрей Кураев, профессор Московской Духовной академии
Философия начинается с удивления. Платон
Магическая вселенная Джоан Ролинг с ее угрожающими троллями и запретными лесами не сходит с первых строк списка бестселлеров, утоляя читательский голод и заставляя его вспыхивать с новой силой.
«Философия Гарри Поттера» приглашает нас вернуться в собственное детство и широко раскрытыми глазами ребенка, присоединив к ним опыт рассуждений и сопоставлений, еще раз обратиться к решению вечных вопросов. Кто я? Почему мы здесь? Кто создал Бога? Действительно ли свет в холодильнике исчезает, когда мы закрываем дверцу? Дети — прирожденные философы. Только целенаправленные усилия взрослых, раздраженных бесконечными детскими «почему?», приглушают первоначальную страсть к пониманию.
Философ Георг Вильгельм Фридрих Гегель заметил: «Сова Минервы вылетает в сумерки» — но вам повезло. Ваша сова уже здесь. Не откладывайте своего визита в Большой Зал на праздник начала учебного года…
notes
Примечания
1
Перевод А. В. Набирухиной.
2
Статья Гаральда Торсруда в этой книге посвящена теме дружбы в произведениях Дж. К. Ролинг.
3
Kierkegaard S. Concluding Unscientific Postscript / пер. Дейвида Ф. Свенсона и Вальтера Лори. Princeton, 1968, р. 105.
4
Nyberg D. The Varnished Thjth: Truth Tfelling and Deceiving in Ordinary Life. Chicago, 1993. P. 81, 83–84.
5
Ibid. P. 88, 94.
6
Solomon R. What a Tangled Web: Deception and Self-Deception in Philosophy // Michael Lewis, Carolyn Saami. Lying and Deception in Everyday Life. New York, 1993. P. 42.
7
См.: Taylor S., Brown J. Illusion and Well-being: a Social Psychological Perspective on Mental Health, Psychological Bulletin 103, 2 (1988); Taylor S. Positive Illusions. New York, 1989.
8
Nyberg D. The Varnished Truth: Truth Tilling and Deceiving in Ordinary Life. Chicago, 1993. P. 100. (Далее: Nyberg D.)
9
Nyberg D. P. 81.
10
Goleman D. Vital Lies, Simple Truths. New York, 1985. P. 243.
11
Ibid. P. 251.
12
Peikoff L. Objectivism: The Philosophy of Ayn Rand. New York, 1991. P. 270.
13
Nyberg D. P. 82–84.
14
Taylor and Brown. Illusion and Well-being. P. 194; Taylor. Positive Illusions. P. 126.
15
Taylor. Positive Illusions. P. 123.
16
Taylor and Brown. Illusion and Well-being.
17
См.: Colvin R., Block J. Do Positive Illusions Foster Mental Health? An Examination of Taylor and Brown Formulation // Psychological Bulletin 116, 1 (1996).
18
Ibid. P. 9.
19
Peikoff L. The Philosophy of Objectivism (аудиозапись). Gaylordsville: Second Renaissance, 1976.
20
Эта статья написана в память о Бобе Зинсере — моем друге, поклоннике Гарри Поттера, человеке, искренне преданном правде.
21
См.: Pakaluk M. Aristotle, Nichomachean Ethics // Books VIII, IX. New York: Oxford University Press, 1998.
22
Никомахова этика. VIII. 2. 155b9.
23
Никомахова этика. VIII. 3.1156b9-12, IX. 4.1166a4.
24
Никомахова этика. VIII. 3.1156а7-8.
25
Никомахова этика. VIII. 3.1156а11-19, VIII. 4.1157b2-4.
26
Майкл Пэкалак (см. сноску на стр. 76) пишет об этом в указанной статье.
27
Так считает Джулия Аннас. См.: Annas J. Self-love in Aristotle // Southern Journal of Philosophy. 27 (1988, supp.), P. 1–18.
28
Никомахова этика. IX. 4. 1166а32, cf. IХ. 9.1169b7.
29
Аристотель отмечает, что настоящие друзья убеждены, что ни один из них не совершит плохой поступок намеренно (Никомахова этика. VIII. 4.1157а23-24).
30
Проблема самообмана рассматривается в главе 2.
31
См. эссе Джона Купера: Cooper J. Aristotle on the Forms of Friendship // Review of Metaphysics. 30(1977). R 619–648.
32
Выражаю признательность за помощь в написании этой статьи моим хорошим друзьям: доктору Свомпруту, Ральфу Энску, моей жене Лауре, у которой на самом деле нет волшебной машины, и сыну Алексу, который действительно обладает прекрасным чувством юмора.
33
Mill J. S. On Liberty and on the Subjection of Women. Ware: Wordsworth Classics. 1996. P. 117.
34
Richards L. January Profile: J. K. Rowling. January, 2003. P. 5. http://www/januarymagazine.com/profiles/jkrowling/html.
35
Dowling C. The Cinderella Complex. New York: Summit, P. 31.
36
Wollstonecraft M. The Vindication of the Rights of Women. Peterborough, Ontario: Broadview Press, 1997. P. 126.
37
Howe R. Hermione Granger’s Solution // Mathematics Theacher, 95, 2 (February, 2002). P. 86–89. В этой статье P. Хоу, преподаватель математики Йельского университета, анализирует ход мыслей Гермионы, который не объясняется в романе.
38
Wittgenstein L. Tractatus Logico-Philosophicus. London: Routledge, 1960. P. 77.
39
О тяжелом положении домовых эльфов см. главу 8.
40
Bobrick E. Arrested Development // Women's Review of Books 20 (8 апреля 2003). R. 7.
41
Пер. А. К. Секацкого.
42
Согласно Библии, это число Антихриста. См.: Откровение, 13:18.
43
Wilson E. O. The Biological Basis of Morality // Atlantic Monthly (April, 1998). P. 70.
44
В английском тексте непереводимая игра слов. «Potter» по-английски означает «гончар», а «rotter» в данном контексте можно перевести как «прах», источник глины. Ср. у Омара Хайяма:
Посмотрите на мастера глиняных дел —
Месит глину прилежно, умён и умел.
Приглядитесь внимательней: мастер безумен —
Это вовсе не глина, а месиво тел.
— Прим. пер.
45
James W. The Varieties of Religious Experience. New York, 1994. P. 159.
46
Mackie J. I. The Miracle of Theism. Oxford, 1982. P. 115.
47
Sartre J.-P. Existentialism and Human Emotions. New York, 1957(?). P. 21–22.
48
Ibid.
49
Mavrodes G. Religion and the Queemess of Morality. New York. 1995. H. 585.
50
Lewis С. S. Mere Christianity. New York, 1960. P. 151.
51
См., напр., Еф. 1:7, Евр. 9:14. Активная реакция на фильм Мела Гибсона о Страстях Христовых — как за, так и против — очень показательна в этом отношении.
52
Дальнейшее развитие приведенных здесь аргументов см. в работе Walls J. L. «Heaven, the Logic of Eternal Joy». (New York, 2002. P. 161–200). Я признателен Шону Клейну, Трэйси Куперу, Тому Моррису и Филу Толлону за полезные комментарии к предварительной версии этой статьи. Выражаю особую благодарность Дэвиду Бэггету за многочисленные ценные предложения.
53
Пер. М. И. Шермана.
54
Делая это, мы следуем плодотворному предложению Алана Джекобса. Его обзор первых трех книг о Поттере в «Прежде всего» (январь, 2000) впервые побудил нас об этом задуматься. Мы обязаны Джошуа Хохсчайлду за совет последовать за Джекобсом в этом направлении.
55
Зеркало Эйналеж будет подробно обсуждаться в главе 7 этого сборника.
56
См. напр., замечания Ричарда Рорти в его эссе «Оруэлл и жестокость», опубликованном в сборнике «Случайность, Ирония и Круговая порука» (Кембридж: Кембриджский университет, 1989).
57
Или, может, будет правильнее сказать, что определенные магические места недостижимы для маглов без сопровождения волшебника, поскольку мы знаем, что родители Гермионы бывали с ней в некоторых волшебных местах. В главе 14 этого сборника исследуются метафизические проблемы книг о Поттере, касающиеся пространства и времени.
58
Пер. М. И. Шермана.
59
Russel B. The Problems of Philosophy. New York. 1999. P. 2.
60
Это делает Декарта скорее просто методологическим скептиком, чем действительным скептиком, который и вправду считает, что знать нечего или что мы неспособны ничего узнать.
61
Descartes R. Meditations on First Philosophy. Indianapolis. 1993. P. 14.
62
Ibid.
63
Aristotle. On Dreams. 462a.
64
Descartes R. Meditations.
65
Nozick R. Anarchy, State and Utopia. New York, 1974. N 7.
66
Голодек из «Стар Трека» был подобием Машины Опыта, которую использовали для развлечения и тренировок команды во время долгих космических путешествий.
67
См.: Irvin W. Ed. The Matrix and Philosophy. Chicago. 2002.
68
«Стар Трек»: Следующее поколение, эпизод 69: «Пустота наступает».
69
James W. The Principles of Psychology. Cambridge, Massachusetts, 1981.
70
Nozick R. Invariances. Cambridge, Massachusetts, 2001.
71
Nozick R. Anarchy, State and Utopia. New York, 1974. N 7.
72
Nozick R. Anarchy, State and Utopia. New York, 1974. N 7.
73
Nozick R. Anarchy, State and Utopia. New York, 1974. N 7.
74
Аристотель. Никомахова этика.
75
Nozick R. Anarchy, State and Utopia. New York, 1974. N 7.
76
Пер. М. И. Шермана.
77
Кант И. Основы метафизики нравственности. Т. 5. М., 1998. С. 116.
78
W. E. В. Du Bois. The Souls of Black Folk. NY, 1994.
79
West C. Race Matters. NY, 1993.
80
Общим настроем моего ответа на этот довод я обязан очень вразумительному ответу Саймона Блэкбурна на аналогичное возражение в его публикации «Быть хорошим» (Оксфорд: Издательство Оксфордского университета, 2001).
81
Эта аналогия проходит красной нитью в «Государстве» Платона, но наибольшее внимание ей уделяется в Книге 9. Следует отметить, что философская жизнь аналогии между человеком и обществом намного пережила самого Платона. Более поздние мыслители, такие как Гоббс и Гегель, также ее использовали.
82
Пер. В. И. Шубинского.
83
Аристотель. Никомахова этика.
84
Том Моррис в одной из глав этой книги подробно рассматривает проблему храбрости Гарри.
85
Аристотель. Никомахова этика.
86
«Исповедь», кн. 7. Рене Декарт использует это же различение в своих «Медитациях о началах философии» (Мед. 4), а Фома Аквинский использует это различение для анализа зла (см. «О зле», I, 3): «Если вещь лишена чего-то по своей природе, то это не может быть названо злом».
87
Многие философы, такие как Платон, Аристотель, Августин и Фома Аквинский, утверждают, что душа есть то, что дает вещи жизнь. Если они правы, тогда обездушенная жизнь, описанная Люпином, невозможна технически. Бездушная жизнь есть смерть. В фантастическом мире Гарри Поттера, однако, этот литературный прием действенно показывает кошмарность дементоров и служит живой метафорой для описания деструктивности зла.
88
Дополнительно о том, что делает дружбу возможной, см. в главе 3 настоящего сборника.
89
Фридрих Ницше, восхваляя «настоящих философов» (как Волан-де-Морт восхваляет «настоящих лидеров»), отвергает объективные моральные принципы. Он утверждает, что, поскольку нет объективной истины, то и искать ее не надо, мы должны опираться на «волю к власти» («По ту сторону добра и зла», VI, 211). Только «ограниченные в своих умственных способностях люди» могут оспаривать «свободомыслие» и деяния людей менее ограниченных.
90
Это формулировка Августина («Исповедь», кн. 7). Августин и Фома Аквинский слегка разнятся в определении происхождения зла (ср. постулат Августина в трактате «О граде Божьем», кн. 12. с постулатом Фомы Аквинского в трактате «О зле», 1.3); но все же их теории скорее близки, чем далеки, и их убеждение в важности свободной воли отозвалось в книгах о Поттере.
91
Саморазрушительная природа зла — это не только христианский постулат. Подобные воззрения можно встретить в сочинениях Аристотеля и раввина Моисея Маймонида, например.
92
Боэций. Утешение философией.
93
Св. Августин. О свободе выбора воли. Кн. 3, гл. XIX.
94
Боэций. Кн. IV, гл. 2.
95
Боэций. Кн. IV, гл. 2.
96
Боэций. Кн. IV, гл. 2.
97
Там же.
98
Августин. Кн. 3, гл. 18.
99
Те, кто не так зациклен на теологии нью-эйдж или на викканской, могли бы потребовать, чтобы и их аргументы были приведены здесь. Хотя они в чем-то и правы, сойдемся на том, что этот спор мог бы увести нас слишком далеко от обсуждаемой темы. Такие критики, если уж касаться этого, могут сконцентрировать свое внимание на такой теологической инстанции, как беспринципный синкретизм, который пытается соединить куски различных теологических систем, при этом молчаливо претендуя на обладание истиной.
100
Abanes R. Harry Potter and the Bible: The Menace behind the Magic. Camp Hill. 2001. Абанес настаивает на различении подлинной магии и доморощенной.
101
Эпистемология — часть философии, изучающая природу познания, говорит о том, что трудно увидеть истину. Глава Шона Клейна в этой книге затрагивает тему обретения истины в мире видимостей.
102
Nussbaum M. The Fragility of Goodness; Luck and Ethics Greek Tragedy and Philosophy. Cambridge, 1986.
103
Morric T. If Aristotle Ran General Motors. NY, 1997. R 148.
104
См. «The Will to Believe» в кн.: James W. The Will to Believe and other Essays in Popular Philosophy. Cambridge, Harvard Un., 1979.
105
Пер. А. Ю. Рахманина.
106
Пер. А. К. Секацкого.
107
Лучшее историческое и философское освещение идеи времени можно найти в кн.: Callender С., Edney R. Introducing Time. New York, 2001.
108
Августин. Исповедь. Харьков, 1989. С. 255.
109
Callender С., Eklney R. Introducing Time. New York, 2001.
110
On the Electrodynamics of Moving Bodies / Ed. A. P. Frernch; Einstein: A Centenary Volume. Cambridge, Massachusetts, 1979.
111
Highjield R. The Science of Harry Potter. New York. 2002.
112
Пер. А. Ю. Рахманина.
113
Локк Дж. Опыт о человеческом разумении // Сочинения: В 3 т. М., 1985. Т. I. С. 387.
114
Локк Дж. Опыт о человеческом разумении // Сочинения: В 3 т. М., 1985. Т. I. С. 387–388.
115
Локк Дж. Опыт о человеческом разумении // Сочинения: В 3 т. М… 1985. Т. I. С. 397.
116
Юм Д. Трактат о человеческой природе // Сочинения: В 2 т. М.: Мысль, 1965. Т. 1. С. 298.
117
Юм Д. Трактат о человеческой природе. Т. 1. С. 306–307.
118
Юм Д. Трактат о человеческой природе. Т. 1. С. 307.
119
Лейбниц Г. В. Рассуждение о метафизике // Сочинения: В 4 т. М., 1982. Т. I. С. 131–132.
120
Parfit D. Reasons and Persons. Oxford, 1984. P. 254–255.
121
Parfit D. Reasons and Persons. Oxford, 1984. P. 261.
122
Разнообразные взгляды на взаимоотношения между сознанием и функциональностью мозга см. в кн.: Swinburne R. Evolution of the Soul. Oxford: Clarendon, 1997; Hasker W. The Emergent Self. Ithaca, 1999; Chalmers D. J. The Conscious Mind. Oxford, 1996; Dennett D. C. Consciousness Explained. Boston, 1991. Высказанные в данных работах взгляды представляют концепции субстанциального дуализма, эманационного дуализма, строгого дуализма и редукционизма соответственно.
123
Более всего я признателен Кевину Декеру, предоставившему мне множество полезных ссылок на книги о Гарри Поттере, а также редакторам этого издания, Биллу Ирвину и Грегу Бэшему, за их проницательные комментарии и рекомендации.
124
Пер. А. Ю. Рахманина.
125
Цит. по: Schick Th., Vaughn Jr., Doing L. Philosophy: An Introduction through Thought Experiments. Mountain View: Mayfield. 1999. P. 140.
126
Их не следует отождествлять с политическими либертанистами, верящими в необходимость маленького правительства и в право делать любые глупости, какие только можно пожелать, до тех пор, пока не нарушаются свободы и права других людей.
127
Существуют, несомненно, куда более усложненные концепции умеренного детерминизма, чем изложенный здесь. См., напр.: Dennett D. Elbow Room: The Varieties of Free Will Worth Wanting. Cambridge, Massachusetts. 1984. Обстоятельную аргументацию в пользу некорректности всех этих концепций см. в кн.: Inwangen van P. Free Will. Oxford: Clarendon, 1983.
128
Перевод Е. Каширского.
129
См.: Luther М. Bondage of Will // Martin Luther: Selections from His Writings. Garden City, 1961. P. 181 [русский перевод: Мартин Лютер. О рабстве воли // Эразм Роттердамский. Философские произведения. М., 1986. С. 290–546]; John Calvin. Institutes of the Christian Religion. Vol. 2, transl. by L.F. Battles. Philadelphia: Westminster, 1960. Book 2, Chapter 2. Защиту этих взглядов с позиций современности см. в кн.: Feinberg J. God Ordains All Things // Predestination and Free Will: Four Views on Divine Sovereignty and Human Freedom // Ed. by D. and R. Basinger. Downers Grove: InterVarsity Press, 1986. P. 19–43.
130
Сходную формулировку см. в кн.: Plantinga A. On Ockham’s Way Out // God, Foreknowledge and Freedom // Ed. by J. M. Fisher. Palo Alto: Stanford University Press. 1989. P. 179–180.
131
McDowell J. The New Evidence that Demands a Verdict. Nashville, 1999. P. 164–202. Это замечание, впрочем, имеет значение лишь для тех, кто относится к пророчествам Писания всерьез.
132
Сдержанное обсуждение смежных вопросов см. в кн.: Morris Т. V. Our Idea of God: An Introduction to Philosophical Theology. Notre Dame, 1991. P. 119–138.
133
Plantinga A. On Ockham’s Way Out // God, Foreknowledge and Freedom // Ed. by J. M. Fisher. Palo Alto: Stanford University Press, 1989. P. 183; Dautdson S. A. Divine Providence and Human Freedom // Reason for the Hope Within // Ed. by Murray M. J. Grand Rapids: Eerdmans, 1999. P. 231.
134
Подчеркиваю, что речь идет именно о знании, а не просто о рассудочной угадайке.
135
Некоторые авторы подчеркивают, что божественное предзнание формулирует куда более серьезный вызов свободе, нежели пророческое предвидение, просто потому уже, что Бог — по природе своей всезнающее существо. См., напр., предисловие Джона Мартина Фишера к его работе «God, foreknowledge and Freedom».
136
Божественное знание того, что завтра я буду читать «Философский камень», не означает, что я буду перечитывать книгу в этом и всех возможных мирах. Это, однако, не дает исчерпывающего ответа на вопрос, как Бог может знать истинностную ценность таких утверждений заранее, что еще более очевидно, если будущие действия, составляющие предмет вопроса, суть более реальные возможности, чем завтрашние песнопения Ирвина на Трафальгарской площади. Божественное всеведение, охватывающее всякую случайность в будущем, остается неразрешимой тайной.
137
Определенные способы предвидения возможны лишь при признании истинности причинного детерминизма. Например, астрология постулирует причинное влияние или предопределение человеческой судьбы и личности положением звезд, планет и Луны в момент рождения. Но предвидение не нуждается в качестве предварительного условия в наличии причинного детерминизма. Бог, например, благодаря сущностному всеведению может предвидеть все поступки человека, осуществленные по свободному выбору, даже если они не предопределены. И если Бог может их предвидеть, он может открыть их другим. Отсюда возможность пророческого предвидения.
138
Я выражаю благодарность Дэйву Бэггету за тренировки в гномском мастерстве обработки руды и Биллу Ирвину за обучение национальному гимну Исландии.
139
Льюис К. С. Любовь. Страдание. Надежда. М., 1992. С. 231.
140
Ограничение было одно: без обмана. Конечно, и это единственное ограничение торговцам порой казалось чрезмерным. «Один священник стал купцу на исповеди делать наставления. И услыхал в ответ: „Ты, батюшка, исповедуй, а уж учить нас нечего; в торговом деле и отца родного надуем, ну зато и церковь Божию не забываем“» (Переписка профессора Московской Духовной академии П. С. Казанского с А. Н. Бахметовой. Письмо от 08.02.1868 // У Троицы в Академии. 1814–1915. М., 1914. С. 526).
141
См.: Панченко А. М. О русской истории и культуре. СПб., 2000. С. 93.
142
См.: Панченко Л. М. О русской истории и культуре. СПб., 2000. С. 98 и 357.
143
Первое послание Ивана Грозного Курбскому // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 11. XVI век. СПб., 2001. С. 29.
144
«Репрессии (против скоморохов. — А. К.) первой половины XVII века — признак не силы, а слабости Церкви, которая впервые испугалась мирской культуры как способного к победе соперника» (Панченко А. М. О русской истории и культуре. СПб., 2000. С. 141).
145
Медведева И., Шитова Т. «Гарри Поттер»: стоп. Попытка экспертизы. М., 2003. С. 12.
146
Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977. С. 174.
147
Домострой, 17 // Памятники литературы Древней Руси. Середина XVI века. М., 1985. С. 87–89.
148
Кекавмен. Советы и рассказы, 51 // Кекавмен. Советы и рассказы. Поучение византийского полководца XI века. СПб., 2003. С. 237. И хотя своей педагогики средневековье не дало, но оно подготовило переход к современному восприятию детства. См.: Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977. С. 172–177.
149
Письма Елены Рерих. 1932–1955. Новосибирск, 1994. С. 159; Блаватская Е. П. Тайная Доктрина. Рига, 1937. Т. 2. С. 468–469.
150
Ролинг Дж. К. Гарри Поттер и узник Азкабана. М., 2001. С. 64.
151
Зубов А. Б. История религий. Книга 1. Доисторические и внеисторические религии. М., 1997. С. 164–165.
152
См.: Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. М., 2000. С. 37.
153
Ольга Брилева. В защиту Гарри Поттера, http://www.kuraev.ru/forum/view.php?subj=10305,section=fullview=1.
154
Монахиня Евфимия (Пащенко). Гарри Поттер, или Полет в бездну // Православная беседа. 2002. № 4. С. 50.
155
Александров В. Кто придумал футбол, или Гарри Поттер в школе и дома // Новый мир. 2001. № 7.
156
«Если тебя так крепко любят, то даже когда любящий тебя человек умирает, ты все равно остаешься под его защитой» (Гарри Поттер и философский камень. М., 2001. С. 385).
157
Последняя фраза — просто цитата из четвертого тома (Гарри Поттер и кубок огня. М., 2002. С. 657).
158
Богушева Е. Чем бы дитя ни тешилось… М., 2002. С. 102–103.
159
Кротков А., Стахов Д. Антипоттер — последний и решительный бой // Огонёк. М., 2002, № 25. То же обвинение — Левичева Е. Метафизика «Ларри Поттера» // Православная беседа. 2003. № 5. С. 53.
160
Ролинг Дж. К. Гарри Поттер и философский камень. М., 2001. С. 368.
161
Ольга Брилева. В защиту Гарри Поттера, http://www.kuraev.ru/forum/view.php?subj=10305,section=fullview=1.
162
Этот эпизод «очень напоминает свержение родителей с пьедестала — необходимый этап взросления личности. Папа и мама, которые раньше были всемогущими, самыми сильными и самыми лучшими, вдруг предстают перед нами усталыми, наделавшими кучу ошибок людьми. Мы подвергаем их жесточайшей критике именно потому, что не можем смириться с этой потерей. И становимся взрослыми тогда, когда признаем их такими, какие они есть, и любим их такими» (Наташа. http://forum.globalrus.ru/read.php?f=57&t=213&p=0).
163
«Видите, Дамблдор, — хитро произнес Финеас, — никогда не пытайтесь понять учеников. Они это ненавидят. Им гораздо больше нравится быть трагически непонятыми, упиваться жалостью к себе, вариться в собственной…» («Гарри Поттер и Орден Феникса»).
164
Напомню, что уникальность «Гарри Поттера» как издательского и педагогического проекта в том, что каждый том появляется раз в год. За это время читатель успевает подрасти вместе с персонажем.
165
Инок Иннокентий. Гарри Поттер и популяризация колдовства, http://www.komitee.2.ru/gpotter2.htm.
166
Стихи написаны С. С. Бехтеевым.
167
И все же в пятом томе Дамблдор дает Гарри урок вполне христианской этики: даже к врагу и предателю «нужно обращаться с добротой и уважением».
168
Русский перевод: «Ты умножил народ. Господи, умножил народ, — прославил Себя, распространил все пределы земли» (Ис. 26, 15).
169
Св. Иоанн Златоуст. 14-я Беседа на Послание к Ефесянам, 2 (102) // Творения. СПб., 1905. Т. 11. Кн. 1. С. 124.
170
Добротолюбие. Т. 3. Джорданвилль, 1982. С. 40–41.
171
Св. Григорий Богослов. Слово 6 // Творения. СПб., б. г. Т. 1. С. 152.
172
Медведева И., Шишова Т. «Гарри Поттер»: стоп. Попытка экспертизы. М., 2003. С. 29.
173
Цит. по: Трофимова М. К. Гностицизм. Пути и возможности его изучения // Палестинский сборник. № 26, 1978. С. 118.
174
Там же. С. 122.
175
Безант А. Мистицизм // Вестник теософии. 1910. № 12. С. 40.
176
Письма Елены Рерих. 1932–1955. С. 149.
177
«Богочеловек — творец огненный! Богочеловек — носитель огненного знака Новой Расы» (Иерархия, 14). «Иерархия», «Надземное», «Знаки Агни йоги» — трактаты из рериховского цикла «Живой Этики»; цифры означают номера параграфов.
178
«Неисчислимы опасности, сокрытые от сознания людей, но открытые сознанию сверхчеловеков и богочеловеков» (Рерих Е. И. Письма // Рерих Е. И. У порога нового мира. М., 1993. С. 161).
179
Блаватская Е. П. Тайная Доктрина. Т. 2. С. 557.
180
Медведева И., Шишова Т. «Гарри Поттер»: стоп. Попытка экспертизы. М., 2003. С. 7.
181
Там же. С. 5.
182
Там же. С. 27.
183
Медведева И., Шишова Т. «Гарри Поттер»: стоп. Попытка экспертизы. М., 2003. С. 27.
184
Там же. С. 28.
185
См. http://www.truthorfíction.com/rumors/harrypotter.htm, http://ship-of-fools.com/Myths/Harry Potter.html, http://www.snopes2.com/humor/iftrue/potter.htm, http://www.breakpoint.org/Breakpoint/ChannelRoot/Columns-Group/RobertoRivera/Suspicious+Minds.htm. Как сама Ролинг относится к скорым на выдумки журналистам — вполне очевидно из ее книг (образ Риты Вриттер).
186
Джулия Фостер. Гарри Поттер — дорога к оккультизму, http://www.komitee.r2.ru/gpotter.htm.
187
Белкина Л. Поттергейст над Землей // Православная Москва. 2003, 4 февраля.
188
«Автор вообще не балует читателя образностью, выбирая наилегчайший и наиневыгоднейший из всех возможных путей, назовем его „путь ярлыков“. Трудно показать, что А любит Б, зато нет ничего легче, чем набрать печатными буквами — А любит Б. Набрать-то легко, а вот читать неинтересно. Между тем читателя беспрерывно уверяют (ни разу не показав), что у некоего „бедного Евгения“ чистая и нежная душа, что героиня Надежда ужас как любит слепого певца Орфеуса. Верить-то мы, конечно, верим, но все же хотелось бы лично убедиться» (Мария Ремизова. Писатель пророчествует, читатель позевывает // Литературная газета. 19 апреля 1995. Речь идет о романе Ю. Кима «Онлирия»).
189
Ролинг Дж. К. Гарри Поттер и тайная комната. М., 2002. С. 71, 76.
190
Левичева Е. Метафизика «Гарри Поттера» // Православная беседа. 2003. № 5. С. 55.
191
Левичева Е. Метафизика «Гарри Поттера» // Православная беседа. 2003. № 5. С. 54.
192
Там же. Со ссылкой на: Гарри Поттер и философский камень. М., 2001. С. 374.
193
Кстати, мандрагоры не более одушевлены, чем сказочные пирожки, говорящие герою «съешь меня». И употребление в пищу этих растений не в большей степени является ритуальным каннибализмом, нежели поедание говорящего пирожка (или Колобка). Вот и библейские Лия и Рахиль поедают мандрагоры (Быт. 30, 14–16), а св. Иоанн Златоуст не обвиняет их за это в колдовстве (см.: Св. Иоанн Златоуст. Беседы на книгу Бытия 46, 5 // Творения. Т. 4. Кн. 2. СПб., 1898. С. 604). Поступок их, конечно, суеверный, но не жестокий.
194
Левичева Е. Метафизика «Гарри Поттера» // Православная беседа. 2003. № 5. С. 54.
195
Ролинг Дж. К. Гарри Поттер и философский камень. М., 2001. С. 364.
196
Ролинг Дж. К. Гарри Поттер и философский камень. М., 2001. С. 363.
197
Медведева И., Шишова Т. «Гарри Поттер»: стоп. Попытка экспертизы. М., 2003. С. 28.
198
Письма Елены Рерих. 1929–1938. Минск, 1992. Т. 2. С. 341–342. По сути, это цитата из Блаватской. Правда, у создательницы «Сокровенного учения» (оно же — «Тайная Доктрина») была важная деталь, умолчанная в письме Рерих: перед фразой «действие противоположений производит гармонию» у Блаватской стоит «доброта перестала бы быть таковой, если бы не сменялась своей противоположностью» (Блаватская Е. П. Разоблаченная Изида. М., 1994. Т. 2. С. 570).
199
Блаватская Е. П. Тайная Доктрина. Рига, 1937. Т. 1. С. 510.
200
Но что за черт! Пока я пью.
Мне кажется, стал я двоиться.
Мне кажется, точно такой же, как я,
Пьянчуга напротив садится.
Он бледен и худ, ни кровинки в лице,
Он выглядит слабым и хворым,
И так раздражающе смотрит в глаза,
С насмешкой и горьким укором.
Чудак утверждает, что он — это я.
Что мы с ним одно и то же.
Один несчастный больной человек
В бреду, на горячечном ложе.
Что здесь не харчевня, не Годесберг,
А дальний Париж и больница…
Ты лжешь мне, бледная немочь, ты лжешь!
Не смей надо мною глумиться!
«Дурак!» — вздохнул он, плечами пожав,
И это меня взорвало.
Откуда ты взялся, проклятый двойник?
Я начал дубасить нахала.
Но странно, свое второе «я»
Наотмашь я бью кулаками,
А шишки я наставляю себе,
Я весь покрыт синяками…
«В мозгу моем пляшут, бегут и шумят…»
// Гейне Г. Собрание сочинений в 10 томах. Т. 3. М., 1957. С. 282–284.
201
Медведева И., Шишова Т. «Гарри Поттер»: стоп. Попытка экспертизы. М., 2003. С. 28.
202
Инок Иннокентий. Гарри Поттер и популяризация колдовства, http://www.komitee.r2.ru/gpotter.htm.
203
Кравцова М. Что читают наши дети. Кто такой Гарри Поттер? М., 2002. С. 125.
204
Медведева И., Шишова Т. «Гарри Поттер»: стоп. Попытка экспертизы. М., 2003. С. 14.
205
Хотя… «Гарри Поттер — христианское произведение? А разве история о том, как зло оказывается бессильным перед беспомощным младенцем, не вписывается в контекст христианской культуры?» (Мареичева Ольга, http://www.kuгaev.m:8101/forum/view.php?subj=19844).
206
Левичева Е. Метафизика «Гарри Поттера» // Православная беседа. 2003. № 5. С. 55.
207
Ролинг Дж. К. Гарри Поттер и философский камень. М., 2001. С. 382–383.
208
Медведева М., Шишова Т. «Гарри Поттер»: стоп. Попытка экспертизы. М., 2003. С. 13.
209
Без подписи. «Гарри Поттер» глазами православных // Русь державная. 2002, № 8 (98).
210
Там же.
211
Там же. Кроме того: «Рассылка этих книг и рекламных текстов по редакциям всех крупных периодических изданий и радиостанций стала началом крупной маркетинговой кампании по всей стране. В обращении к редакторам книга представлена как „выгодный проект будущего“. При этом никогда не называлось имя автора, а в так называемых СМИ ничего не происходит зря. Автор этих книг — Джоан Ролингз, и она известная сатанистка. Родоначальник сект современного сатанизма англичанин Алистер Кроули высоко оценивал цикл повестей Джоан Ролингз» (Верующие Крымской епархии Русской Православной Церкви. Не позволим сатанистам приносить в жертву наших детей! // Наш современник. 2002, № 10).
212
Кравцова М. Что читают наши дети. Кто такой Гарри Поттер? М., 2002. С. 69. Речь идет о сцене учебной дуэли «на палочках» из второго тома. Упавший преподаватель — Златопуст Локонс, самовлюбленный гордец, никогда никому не помогший, а не Снегг, который и в самом деле помог Гарри в первом томе…
213
Медведева И., Шишова Г. «Гарри Поттер»: стоп. Попытка экспертизы. М., 2003. С. 21.
214
Удивительно, но Дамблдор ведет себя как опытный православный духовник. В Церкви были случаи, когда, видя ожесточение человека, его неспособность по-настоящему раскаяться, духовник начинал сам исповедоваться грешнику, являя ему образ покаяния и любви. И тогда в ответ рождалось покаяние новичка. Так и исповедь Дамблдора (директора школы, где учится Гарри) в итоге перерастает в исповедь самого Гарри.
215
Монахиня Евфимия (Пащенко). Гарри Поттер, или Полет в бездну // Православная беседа. 2002. № 4. С. 51. То же не прочтение этого эпизода у и Медведевой-Шишовой (с. 26).
216
Ролинг Дж. К. Гарри Поттер и кубок огня. М., 2002. С. 208, 591.
217
БогушеваЕ. Чем бы дитя ни тешилось… М., 2002. С. 94.
218
Ролинг Дж. К. Гарри Поттер и узник Азкабана. М., 2001. С. 90. 242, 270.
219
Ролинг Дж. К. Гарри Поттер и кубок огня. М., 2002. С. 208, 591.
220
Медведева И., Шишова Т. «Гарри Поттер»: стоп. Попытка экспертизы. М., 2003. С. 29.
221
Поттеромания может быть опасной разве что тем, что она вовлекает в свою орбиту нечитателей книг: детей, еще не доросших до того возраста, когда они сами могли бы почитать эту книжку. Компьютерные и иные игры вовлекают в мир «Гарри Поттера» детишек, которые еще не могут отличить условности и игры от реальности. Одна такая малышка в Америке попробовала полетать на метле. Села на нее верхом и прыгнула со стола. Травмы оказались серьезными. Но, по правде говоря, дети и в других играх получают травмы. Впрочем, у 5–7-летних поттероманов можно при желании отнять любимые ими игрушки. А вот с 12–15-летними стоит идти путем переговоров. Что и предлагает эта моя книжка.
222
Левичева Е. Метафизика «Гарри Поттера» // Православная беседа. 2003. № 5. С. 50.
223
Газета. ru, 16 апр. 2002.
224
Страна. Ru, 17.04.2002 14:50 MCK http://www.strana.ru/news/130291.html.
225
Поздравление с Пасхой см., например, в книге «Гарри Поттер и кубок огня» на с. 496.
226
«Мир духов рядом, дверь не на запоре.
Но сам ты слеп, и все в тебе мертво.
Умойся в утренней заре как в море.
Очнись, вот этот мир, войди в него» —
так гетевский Фауст излагает основы мистики Сведенборга. Слова дивные, но осторожно: мистика Сведенборга далека от христианства.
227
Ролинг Дж. К. Гарри Поттер и кубок огня. М., 2002. С. 88.
228
Русский перевод заставляет Гарри молиться и просто от скуки — в момент затянувшегося перелета: «Гарри зажмурился. „Господи, когда же это кончится“, — подумал он» (Гарри Поттер и тайная комната. С. 70). В оригинале, однако, читаем: he closed his eyes again wishing it would stop («Он снова зажмурился, мечтая, чтобы это кончилось»). Еще одна необязательная связь мира Ролинг с миром христианства, образовавшаяся исключительно по воле переводчицы, — это имя Златопуста Локонса. Критикам это дает повод говорить, будто «имя одного из преподавателей школы волшебства Златопуст Локонс — пародия на имя Иоанна Златоуста» (Белкина Л. Поттергейст над Землей // Православная Москва. 2003, 4 февраля). Пародии я тут не вижу. Но это дело вкуса. В любом случае Ролинг тут ни при чем. Английский персонаж носит имя Gilderoy, в то время как прозвище Златоуста в английском языке осталось без перевода — Chrysostom (как и в русском языке осталось без перевода прозвище античного философа Диона Хризостома). Слово же Gilderoy сделано из gilded — «позолоченный» и royal — «королевский»; возможно, royalty — «гонорар».
229
Медведева И., Шишова Т. «Гарри Поттер»: стоп. Попытка экспертизы. М., 2003. С. 33.
230
Пресс-конференция митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла состоялась в интернет-издании «ВЕСТИ.RU» 21 ноября 2001 года.
231
http://www.russian-orthodox-church.org.ru/nr304111.htm.
232
Льюис К. С. Христианство и культура // Сочинения. Т. 2. Минск-Москва, 1998. С. 256.
233
Профессор дореволюционной Московской Духовной академии С. Глаголев метко сказал: «Если бы Сенека менее усердно заботился о добродетели Нерона, то из него, может быть, и не вышло бы Нерона» (Гпаголев С. Задачи русской богословской школы // Символ. № 10. Париж, 1983. С. 244).
234
В сентябре 1931 года англиканин Дайсон и католик Толкин ночь напролет толковали о том, что Льюису не удалось подступиться к Евангелию со стороны «воображения». Друзья заставили его увидеть, что «история Христа — истинное сказание: история, воздействующая на нас так же, как другие, но лишь с огромной разницей в том, что она действительно произошла, и нужно согласиться с тем, чтобы и воспринимать ее именно таким образом» (Морно Р. Беседы с Клайвом Льюисом. Настигнут радостью. М., 2003. С. 31).
235
Блаж. Иероним Стридонский. Письмо 56. К Илиодору // Творения. Т. 2. Киев, 1894. С. 160.
236
Богушева Е. Чем бы дитя ни тешилось… М., 2002. С. 80.
237
Медведева И., Шишова Т. «Гарри Поттер»: стоп. Попытка экспертизы. М., 2003. С. 11.
238
Там же. С. 41.
239
http://www.hpforum.ru/cgibin/yabb/YaBB.cgi9boardmain: action=display;num=1050518218;start=25.
Последние комментарии
1 день 1 час назад
1 день 5 часов назад
1 день 7 часов назад
1 день 9 часов назад
1 день 15 часов назад
1 день 15 часов назад