Затвори за собой поднебесье [Хаим Калин] (fb2) читать постранично, страница - 3

бесформенным кулем. Даже не взглянув на жертву, исполнитель чуть сдвинулся в сторону и, похоже, рассматривал длину шнурков на ботинках, а может, световую гамму налипших на них песчинок. Поднял глаза, лишь услышав заключение о смерти, вскоре объявленное врачом.

Скучившись над столом, вся четверка, состоявшая, как представлялось, из одетого в штатское прокурора, начальника тюрьмы, врача и экзекутора, деловито подписала лист, который, скорее всего, был актом об исполнении приговора.

В ушах Олега стоял невообразимый гул от учащенно работавшего сердца, будто многократно усиленный биением сердец коллег по просмотру. Все оставались на своих местах и, судя по меловым, перекошенным лицам, пребывали в глубоком шоке.

Еще какое-то время в помутненное сознание Олега проникали, почти не задерживаясь, кадры завершающих процедур экзекуции. Трое солдат подбежали к убитой, расстелили черный целлофановый мешок, сноровисто запаковали тело и забросили его в подъехавший грузовик. Затем один из служивых взял прислоненную к стене лопату и на участке казни перекопал песок, пряча следы крови и, наверное, серого вещества.

В этот момент, совершенно неожиданно для самого себя, Олег склонил голову и погрузился в раздумья, но ненадолго, почти сразу разгадав, почему в клубе не разглашали суть «особого мероприятия» и не рекламировали его. Лента не прошла бы любую цензуру, в том числе и американскую, в общем и целом, либеральную. Даже с учетом того, что казни в Китае еще недавно проводились в назидание публике – их устраивали на стадионах и транслировали по телевидению. С одной только оговоркой – казни мужчин. Интегрированный в мировую экономику режим Китая, хоть и беззастенчиво попирает права человека, все же опасается своей полной дискредитации. Свободный мир ни при каких обстоятельствах не смирится с публичным показом экзекуции слабых женщин. Оттого лента снята подпольно, без какой-либо санкции китайских властей. Стало быть, ее статус в Америке, да и в любой другой стране, хромает на обе ноги.

На этом раздумья Олега прервались. Приглушивший эмоции рассудок воспроизвел несущую конструкцию сюжета – стопку пластиковых папок, аккуратно сложенных на столе возле «песочницы». Этот фрагмент, дав волю новой волне дурных предчувствий, вернул его к просмотру короткометражки.

События там развивались по схеме, суть и динамику которой задавала горка скоросшивателей с запрессованными внутрь человеческими судьбами. Да и сам сюжет фильма, какой-то сверхнатуралистичный и неумолимый, подсказывал своей фабулой: сегодня на этом плацу будет лишен жизни еще не один человек.

В решетчатом проеме вновь кто-то появился, правда, на сей раз оптического обмана не произошло. Олег увидел, что это – женщина, хотя, как и первая заключенная, она была обрита налысо. Округлость форм и какая-то незащищенность походки выдавали пол с первых ее шагов, пусть не безоговорочно с учетом немалого расстояния.

Новая приговоренная приближалась и, как и в первом случае, по кривой смерти ее вели заплечных дел мастера. Между тем, в последующем, прокручивая в памяти этот эпизод, Олег почему-то видел только ее одну, парившую над плацем к черной дыре исхода.

Объектив неумолимо приближал узницу к фатальному рубежу, и через секунду-другую Олег уже различал ее черты. Несомненно, это было лицо Востока, при этом Олега удивило отсутствие преобладающего в Китае узкого разреза глаз. Может, метиска, подумал он, или представительница одной из малых народностей, щедро населяющих северо-запад этой огромной страны.

Олег уже разглядывал весь образ во плоти, в нормальной проекции изображения. Он видел тонкие изгибы губ, выдававшие жестокость Азии, и даже белую накипь пены в уголках рта – как симптом ненависти, которую узница излучала. Он отметил про себя, насколько ее эмоциональный облик контрастирует с безучастностью первой жертвы, лишь двадцать минут назад доставленной тем же маршрутом на заклание.

И тут… что-то щелкнуло в его разуме, обыденно хранившем событийный и чувственный багаж прошлого. Олег не то чтобы узрел нечто новое, не вычленимое еще мгновения назад – его вдруг посетили ассоциации, пока маловразумительные и неочевидные. Появились какие-то точки, полуразмытые линии и фрагменты, слеплявшиеся в некое целое, очень теплое и дорогое, но все еще неузнаваемое.

Узница подняла глаза, и объектив, словно умышленно, укрупнил ее план.

Прямо на Олега, в этот роскошный, безнадежно оторванный от хлябей жизни зал, двигалась Светлана – сокровеннейшая женщина его жизни, злым роком заброшенная в Поднебесную, к обрыву света и своей судьбы.

Сказать, что событие его потрясло – все равно, что проставить многоточие. Никаких пределов в той прогнавшей через себя пробе на разрыв не существовало. Вылетел же Олег оттуда кубарем. Тело, где саднило, а где несносно свербело. Он то морщился, то каменел. В итоге обмяк и, нечто вкушая, совершенно бесформенно, как кусок мяса наличествовал. В его состоянии духа причудливо