280 дней вокруг света: история одной мечты. Том 2 [Артемий Александрович Сурин] (fb2) читать онлайн

Артемий Сурин 280 дней вокруг света: история одной мечты. Том 2

© Сурін А., 2020

© ТОВ «Форс Україна», виключна ліцензія на видання, оригінал-макет, 2020

* * *

Часть 4. Антарктида: до и после

Много лет я размышлял о феномене мечты. Как часто это зыбкое, изменчивое, а иногда непонятное ощущение толкало меня вперед? И где та грань, после которой движение к мечте уже перестает быть развитием и начинает сковывать и порабощать личность? Приходилось ли мне бывать за этой гранью? Почему покупку спорткара принято считать реализацией детских комплексов, а за кругосветку уважают? Как я сам могу оценить свое движение к мечте? И то, что сейчас я нахожусь к ней ближе, чем когда бы то ни было в детстве?

Я рассуждал о смыслах и долго пытался вспомнить, когда родился этот мощный порыв. В детстве, юношестве или вообще вместе со мной, на старте? Одно знал точно — я никогда не винил себя за это стремление и за решимость воплотить все задуманное любой ценой. Всегда был уверен, что жить обычной жизнью, не высовываясь и вечно перекладывая ответственность на других или обстоятельства, — гораздо легче. Проще, чем находить возможности. Проще, чем на год оставить бизнес, дом и семью, любимую женщину, милых собак и помчаться за той самой мечтой. Намного легче, но не в этом случае. Ужиться в своей голове с тем Артемием, который даже не попытался осуществить мечту, я бы не смог.

Да и не простил бы себе в старости фразы: «Жаль, что не смог».

Поэтому я рискнул — и теперь совершал нелегкий путь к самому неизведанному континенту. Пришло его и мое время.

День 107 Сантьяго, Чили

45 540 км пути

Утром нового дня вдаваться в долгие размышлениями за завтраком уже не удалось — нужно было выезжать в аэропорт Сантьяго. Там должна была состояться встреча с первой из квартета ванлайферов, с которыми мне предстояло отправиться в Антарктиду, — Татьяной. Примерно за год до моей кругосветки мне позвонила Рахэль — жена солиста группы «Мачете» Ярослава Малого:

— Тема, выручай. У близкой подруги сложная ситуация в жизни и болезненное расставание. Нет уже сил смотреть на ее страдания. У вас в поездках люди часто оживают — помоги ее переключить. Куда ее можно с вами отправить в ближайшее время?

— Да ты не волнуйся. У нас покруче, чем у личного психолога на приеме, — все радости обостряются. Развлечем твою подругу по полной. Давай-ка отправим ее в Гималаи.

— Отлично, там точно о вечном легче думается.

И мы снарядили Татьяну в Гималаи. В этом трипе сам я не был и познакомиться с ней не успел, но ребята из группы рассказывали, как эта поездка ее выручила и по-настоящему перезагрузила. А по возвращении, уже в Киеве, весь самолет хлопал не пилоту, а Татьяне. Потому что мужчина, с которым она до отъезда рассталась, встречал ее в аэропорту с цветами, ожидая целый час из-за задержки рейса. Эту историю я вспомнил в машине по дороге в аэропорт, и на душе стало очень тепло. Люблю, когда у наших ребят после путешествий происходят перемены к лучшему в жизни. Бывает, полгода пройдет, у тебя сто раз все изменилось и ты о каком-то трипе и думать забыл, и вдруг — хлоп! — прилетает пост или сообщение в фейсбуке. О том, как с изменением сознания начинают происходить чудеса. Укрепляются семьи, встречаются вторые половинки, приходят к взаимному пониманию бизнес-партнеры. Такое часто бывает. И каждый раз думаю — все не зря!

Я подъехал к выходу из терминала. Ну где же ты, легендарная Танюха, прошедшая высоченные Гималаи и теперь стремящаяся к холодным водам Антарктиды? Давай выходи! Вот прошел яркий рюкзак с привязанными веревкой ботинками (потому что именно они всегда не помещаются в рюкзак), вот еще парочка явных туристов-дальнобойщиков. И тут из второго выхода терминала — явно самый яркий элемент прибывшего рейса: выкрашенные в радикально белый волосы, ярко-розовый спортивный костюм, очки с гордой надписью «Шанель» и идеальный свежий зеленый маникюр. Я сначала даже не понял, почему эта мадам идет в мою сторону.

— Салют! — приветливо помахала барышня, подойдя впритык к машине.

— Здравствуйте… — неуверенно кивнул я. — Вы ко мне? — более тупого вопроса, видимо, не нашлось.

— Ну, это же вы — Артемий Сурин?

— Да! — резко спохватился я, выбегая из салона, чтобы помочь ей с вещами. — А вы — Татьяна?

— Ну да, она самая, — хихикнул розовый костюм. — А вы в этом конце атласа еще кого-то ждете?

— Да нет, только вас, — я все еще был в легком шоке.

Обычно, собираясь в путешествие с ванлайферами, всегда стараюсь заранее как можно больше узнать о человеке — чем живет, как проводит свободное время, фото в фейсбуке глянуть. Так легче настроиться на одну частоту с человеком, и коннект скорее происходит. Но Татьяну я представлял совсем другой. И с первой минуты понял, что к этому персонажу нужно искать подход по какой-то особой методичке. Надеюсь, что времени у нас для этого много: впереди четыре долгих дня пути в машине до самой Ушуайи, а потом еще десять дней путешествия. Мы уже стартовали от аэропорта, и я едва себя сдерживал, чтобы не произносить мысли вслух. Но, вероятно, слишком заметно косился правым глазом, чтобы получше изучить свою спутницу.

Итак, что мы имеем? Гламурная дива из Хмельницкого с чуть дооформленными губами и точеной фигуркой, разъезжающая на новом «Рендж Ровере». По внешнему виду было понятно, что, пока мы запасались термосами и шерстяными носками, она была занята ударным налетом на салоны красоты, чтобы не оплошать перед подругами на фотографиях. Все ее естество боролось с заурядным провинциальным прошлым, чем еще больше эту простоватость подчеркивало. Неплохой набор — стал донимать интерес, кто же эти «все Антарктиды» спонсирует.

Но Татьяна быстро дала моим стереотипным мыслям подзатыльник и лишилась статуса содержанки. Уже в ближайшие полчаса выяснилось, что она сама занимается достаточно серьезным бизнесом — поставками фруктов и овощей, причем не только в Украину, но и в несколько стран Европы. А с первого взгляда и не скажешь. Честно говоря, и с любого другого тоже — представить ее командующей масштабными погрузками огурцов с помидорами мне так и не удалось. Она была классической гламурной кисой, которая каким-то абсолютно непостижимым для меня образом пыталась слить воедино желания носить латексный леопард, управлять людьми и обязательно выделяться необычными хобби. Медленные покачивания с фитнес-мячом на пилатесе богемам не подходят — они рождены, чтобы восхищать. Например, ходить в экспедиции в Антарктиду.

В самом начале пути за окном проносились достаточно однообразные пейзажи, поэтому моя новая знакомая настойчиво старалась приукрасить нашу дорожную действительность и развлечь меня элитарными историями своей жизни. К концу первого дня я уже знал полный список несостоявшихся спутников жизни, а кто был очень к тому близок, к сожалению, оказался слабаком.

— Вообще ты, Артемий, конечно, не обижайся, но какая от вас, мужиков, польза? — томно закатывая глаза и закидывая ноги на торпеду, завела знакомую мне песню Таня.

— Не понял наезда! — я сделал вид, что обиделся, хотя уже примерно понимал, что перлов от подруги будет много — хоть в блокнот записывай.

— Ну реально. Я на кого из бывших ни гляну — ну все немощи какие-то. И у подруг все мужья такие. Зачем их вообще заводить?

— Но мужья ж не котята, чтоб их заводить. А ты чего вообще от мужиков ждешь?

— Жизни я жду, жиз-ни! — отчеканивая, обратилась то ли ко мне, то ли ко Вселенной Таня. — Понимаешь? Чтобы рядом с мужиком дышать полной грудью хотелось. Встаешь утром с постели — и жить хочется.

— Как-то подозрительно описание мужика со смыслом жизни пересекается, — засмеялся я. — Может, от него пользы все-таки чуть больше, чем тебе кажется?

Есть такая штука — называется «синдром попутчика». Это когда ты всю жизнь проблемы в себе носил, ни с кем не делился, а потом вдруг сел в поезд Харьков — Ужгород, нашел в купе жертву и вывалил ей всю свою боль за сутки в пути. Жертва вроде сначала с упоением слушала — ведь про чужое горе всегда интересно, — а утром вышла из поезда с кисловатым ощущением внутри и не может понять, отчего же так на душе мерзко. Будто ею как мусорным баком для отходов воспользовались. Я такие вещи давно уловил и с собой в эти игры не играю. Могу выслушать и поддержать, но через себя не пропускаю, поэтому подобного рода истории воспринимаю безразлично.

С точки зрения отшельника в кругосветке, который уже давно парится о совершенно других вещах, простые рассказы и мелодрамы были в какой-то степени даже интересны. Как забавное напоминание о том, что где-то все еще существует тот реальный мир. В котором люди обижаются друг на друга из-за невыполненного обещания, сочиняют невероятные рассказы и обманывают, кричат и хлопают дверями. В моей жизни так давно не было всему этому места, что казалось, будто все живут, как мы с Марусей, — просто наслаждаются временем вместе. Когда ты целыми днями в движении, принимаешь нестандартные решения, рискуешь планами, а иногда и жизнью, ругаться из-за мелочей кажется глупостью.

И так как Танины драматичные этюды были по-настоящему остросюжетными и захватывающими, а ехать в гробовой тишине четыре дня не хотелось, ее рассказы я не перебивал. А периодически еще и подбадривал всякими: «Да ты что?!», «Ну ничего себе!», «А он тебе что?».

Первый вечер устроили в очень популярном для Чили формате ночлега — арендовали уютный усадебный домик, кабаньяс. Это когда в придачу к комнатам получаешь целый двор непуганой живности — кошки, куры, гуси, птица разная. Даже две косули спокойно разгуливали по территории, не обращая на нас никакого внимания. Кроме хозяев и домашних зверьков — никого. Глубокая приятная тишина, слышно только, как комары перед закатом бунтуют.

Внутри дома все было обставлено уютно и очень по-домашнему, в стиле «рустик»^[1]. Круглый деревянный стол с резными ножками и пятилитровой бочкой вина сверху. Милая кухня c чугунной коллекцией чайников и турок для кофе. И самое главное — две отдельных спальни. По стенам то тут, то там развешана памятная посуда, принадлежности для охоты и, видимо, вообще все, что не вмещалось в маленькие стеклянные серванты на тонких ножках. Ужас и пылесборник для украинской хозяйки, гордость для чилийской — эти предметы были очень самобытными и интересными, поэтому мы разглядывали и трогали их добрых два часа.

Настроение было такое спокойное, что не хотелось даже громко разговаривать или делиться какими-то впечатлениями. Поэтому Таня просто нашла в коллекции самый красивый чайник с тонким носиком, мы заварили сбор трав и угостились местным медом с перцем чили и базиликом. Вкус слегка непривычный, но очень приятный и покалывающий язык. После такого мирного вечера в этой тиши я спал как сурок — поэтому утром был бодр и готов выезжать уже с восходом солнца.

Но только я. Таня, как подобает уважающей (даже слишком уважающей) себя девушке, слишком долго нежилась в постели, а потом еще дольше всю себя собирала, наводя красоту перед зеркалом в кухне (для кого?). Ее абсолютно не волновали ни моя спешка, ни планы к вечеру успеть в Пуэрто-Монт до закрытия рентала. Пришлось включить менеджера в стиле «цигель, цигель, ай лю-лю». Только после этого мы наконец выдвинулись в путь. На часах уже было 11:00!

Теперь ландшафт за окном стал заметно интереснее. С каждым новым десятком километров на горизонте вырастали все более острые горные массивы, которые отвлекали от бесконечной белой разделительной полосы перед собой. Кульминацией стала провинция Осорно c одноименным вулканом, где мы и решили остановиться. По дороге перед нами показалась заснеженная верхушка великана, возвышавшаяся на высоте две с половиной тысячи метров. Пока мы лавировали по извилистой дороге национального парка, она то пропадала, то снова появлялась в самый неожиданный момент. «А он оправдывает свое название — Озорной вулкан», — подумал я, улыбаясь.

Когда мы наконец добрались до подножия и смогли разглядеть пейзаж полностью, не отвлекаясь на дорогу, картина просто потрясла. На редкость фотогенично расположившийся между двумя озерами с чистейшей бирюзовой водой и имеющий практически идеальную конусообразную форму, вулкан точно мог потягаться красотой с самой Фудзиямой. Теперь я понял, почему Осорно называют южноамериканским двойником. Больше всего радовало то, что это потрясение было внезапным. Когда приезжаешь смотреть на Фудзи-сана (как его уважительно величают сами японцы), невольно внутри сидит ожидание: «Ну, давай, покори меня!» И он, конечно, покоряет, но у него будто нет права. А тут ты стоишь, как чистый белый лист, впитываешь фантастичность момента и просто думаешь: «Е-мое, ну как же все-таки это красиво и неожиданно!»

Я был не первым кругосветчиком, которого очаровал Осорно. В далеком 1835-м Чарльз Дарвин, тоже будучи в трансконтинентальном путешествии, с этого самого места наблюдал за его извержением. Осорно считается одним из самых часто «плюющихся» вулканов на юге чилийских Анд, и корабль «Бигль» бросил якорь в бухте порта Сан-Карлос очень вовремя.

Я упивался красотой открывшейся панорамы и пытался представить себе — какой была та дарвиновская кругосветка? С какими опасностями сталкивала, как близко швыряла к черте? Каково было отправляться в путь два века назад, наверняка не зная даже, где находятся границы твоего мира?

У нас были разные возможности, желания, цели. Я ехал ради самой жизни, ощущения ее полноты, расширения кругозора и понимания мира. Он — как натуралист и геолог — за изучением ландшафтов, коралловых рифов и описанием флоры и фауны. Дарвин наблюдал и наносил на карту точные очертания территорий, я забивал точку в навигаторе и знал, куда должна привести дорога. Он чернилами фиксировал воспоминания в «Дневнике исследователя», я снимал кадры на современные дроны и постил впечатления в соцсетях на глазах у тысяч людей. О его открытиях и впечатлениях узнавали через годы, а мои читали и комментировали через секунды после написания. Мы путешествовали будто в разных реальностях, но с одной мечтой — узнать мир, в котором живешь, и рассказать о нем в книгах. Как он устроен, какие законы тут работают, где наше место в цепочке и как его правильно занять.

Незнание, пришел ли в Пуэрто-Монт мой пермит на выезд из Чили, заставляло давить на педаль газа и волноваться. Я не мог позволить себе ни дня задержки, потому что теперь от меня зависели еще и другие люди. Зная особенности работы южноамериканцев, можно было ожидать чего угодно, а я так не хотел в очередной раз ломать голову над тем, как ускорить и без того бешеный темп. Хоть я спешил, но добрались мы до города только к вечеру, после закрытия рентала. Делать было нечего, а с волнением нужно было бороться — поэтому мы отправились на набережную в поисках рынка с рыбными ресторанчиками.

Пуэрто-Монт — шумный портовый город, расположенный в холодном заливе Тихого океана. Тут всегда останавливаются экспедиционные и круизные корабли, а голодные и готовые тратить деньги моряки выходят на охоту. Поэтому в культуре торговли, еды и выпивки давно смешались обычаи разных континентов. В этот раз мы решили оставить вино до менее турбулентных времен и прошлись по американскому стандарту, заказав два стакана солодового виски со льдом. На третий день совместного времяпрепровождения общение полилось значительно легче и веселее. Вечер в огнях портового города, совместное предвкушение экспедиции и отличное виски способствовали тому, чтобы разговориться и подружиться. Я понял, что Татьяна, хоть и озорная, но все же наш человек. И как-то незаметно для нас обоих она стала просто Танюхой.

— Слушай, Тань, а зачем ты вообще в Антарктиду едешь? — после очередного глотка благородного напитка спросил я.

— В смысле? — прожигающим взглядом посмотрела на меня Танюха.

— Ну какой тебе в этом прикол? Это же очень дорого, да еще и некомфортно. Могла бы сейчас спокойно отдыхать на островах, а едешь в машине в компании едва знакомого мужика уже три дня без остановки. А дальше будет еще «веселее».

— Так на островах уже все побывали! Этим никого не удивишь.

— А кого ты удивлять собираешься?

— Никого, — слегка замешкалась Таня, — просто так… Чтобы аж «ВАУ!». И мало людей на такое способны. Из моих знакомых вообще никто.

— Так ты будешь самая продвинутая путешественница среди них после этого?

— Ну ясен пень! А ты знаешь уровень покруче, чем экспедиция в Антарктиду? Мне даже представить себе сложно. В Гималаи уже все сходили, на вулканы поднялись, над рисовыми террасами пофоткались… А вот в Антарктиде много твоих знакомых было?

— Немного, но есть.

— Ну это ты в таких кругах вращаешься, там выборка зачетная. А обычным людям до этого очень далеко.

— А если кто-то из подруг возомнит о себе и осмелится в Антарктиду через месяц поехать? — решил припугнуть, переходя на шепот. — Куда тогда дальше? Только на Луну, — и так громко расхохотался, что на нас обернулась парочка, сидевшая за соседним столиком. Ну я реально был уверен, что во имя своей экзотичности Таня готова рвануть в космос в поисках селфи с рептилоидом.

— Да че ты заладил? Что я не так сказала? — по-детски надула нижнюю подкаченную губу Таня.

— Да все норм, Танюх, я ж по-доброму. Просто понять тебя хочу, вот и докапываюсь. А давай еще по бокальчику?

— Ну, наконец-то что-то нормальное предложил! В отпуске я все-таки или где?! — Танина рука взмыла в воздух, громко щелкнув пальцами. — Официа-а-а-ант!

День 110 Пуэрто-Монт, Чили

46 843 км пути

Наутро я вылетел из конторы рентала с заветным разрешением в руках и улыбкой во весь рот.

Теперь путь открыт, на этом железном коне можно выезжать за границы государств.

Выдохнул и, не теряя ни секунды, двинулся дальше к национальному парку, где нам предстояло перебраться в Аргентину в районе городка Сан-Карлос-де-Барилоче. Быстро доехав до границы, мы прошли часть Чили и сразу устремились на юг по территории парка. Но буквально минут через десять красивый зеленый серпантин начал сменяться какими-то серыми засохшими деревьями, а дальше вообще превратился в целый мертвый лес. Сначала подумали, что недавно во время пожара дотла выгорел какой-то кусок парка, но он все не заканчивался, а граница Аргентины все не появлялась. Судя по всему, дело было не в пожаре.

Антураж напрягал все сильнее. Вблизи — низко свисающие с деревьев сухие безжизненные ветки, готовые отломиться в любой момент и проломить крышу в машине. Отводишь взгляд — вдали все это превращается в чернеющее месиво. И не видно ни следов города, ни границы, ни вообще чего-то живого. Двадцать минут такой дороги, тридцать, пятьдесят — да где же эта Аргентина?

— Бли-и-ин! — не выдержала Таня, чего и следовало ожидать. — Сколько я еще буду это терпеть? Я себе не так Аргентину представляла!

— Так это и не Аргентина еще.

— В смысле? — удивленно посмотрела на меня Таня. — А что? Мы же давно выехали из Чили! — Она явно начинала терять терпение.

— А ты уже прошла воображаемую таможню и границу? — усмехнулся и попробовал разрядить обстановку. — Может, и мне штамп в паспорте наколдуешь?

— Неудачная шутка! А ты вообще знаешь, куда едешь? Может, поворот какой-то пропустил? Или не там границу прошли? Ты уже тут бывал? — начала сыпать истерическими вопросами Таня.

Я было открыл рот пошутить, что сейчас высажу, но быстро осекся и понял: не время, сейчас пропущенное извержение вулкана может меня догнать. Поэтому просто подбодрил девушку и пообещал, что скоро доедем. Наверное, Таня своим напряжением так сильно наэлектризовала пространство, что мы практически сразу же нашли, что искали. Когда цифры на одометре перевалили за пятьдесят километров этой жуткой дороги, в прямом смысле слова серой зоны, а мысль развернуться уже не казалась такой неправильной, я наконец увидел вдалеке что-то похожее на здание. Прищурился, пытаясь разглядеть очертания, и сильнее вдавил в пол педаль газа, чтобы скорее приблизиться к цивилизации. «Йес! Это все-таки граница. Ура! Но почему же такой огромный буфер между двумя странами?»

Пока пограничники проверяли наши паспорта и ставили штампы, я раскрыл секрет последнего часа нашей жизни. Мы не попали ни в какой портал и не выпали из реальности. Оказалось, что этот национальный парк — просто ничейная приграничная зона, которая не принадлежит ни одной из стран. Это все равно казалось странным, но уже многое объясняло.

С первого взгляда стало заметно, что в экономическо-инфраструктурном плане Аргентина пасует и выглядит беднее, чем Чили: сразу же испортилось покрытие дорог, вдоль них ветхо выстроились уставшие здания с облупленной штукатуркой, да и в целом слегка повеяло нуждой.

Причина достаточно банальная и повсеместно встречающаяся во многих странах не только Южной Америки, но и Азии — Аргентина непозволительно долго болталась в социализме, в то время как Республика Чили быстренько сообразила и стала двигаться по западному пути. Спустя почти полгода такое же наблюдение застанет меня на границе Таиланда и Мьянмы — и я снова удивлюсь тому, насколько непохожими могут быть соседи.

В остальном самая северная часть Патагонии — макушка Сан-Карлос-де-Барилоче — радовала яркой природой и невероятными формами скал, покрытых густым темно-зеленым мхом, что после увядшего леса на стыке стран выглядело каким-то оазисом, встретить который ты уже и не надеялся.

Спустя несколько часов пути горы остались позади, рельеф начал превращаться в огромные пыльные долины, разрезанные только тонкой полоской дороги, по которой мы ехали. Так вот ты какое, настоящее сердце Патагонии!

Жюль Верн как всегда точно описал этот кусок планеты арауканским термином «пампасы», что означает «равнина трав». И правда — все эти прерии были полностью устланы зарослями мимозы, пробившейся сквозь желтую глиняно-песчаную породу.

— Ни Бога, ни властелина! — выкрикнул я знакомую с детства фразу, принадлежавшую Кау-Джеру, одному из моих любимых героев Жюля Верна. — Теперь я хорошо понимаю, почему именно так он говорил об этом месте!

Хоть Танюха и искренне старалась изображать, что ею овладел дух авантюризма и ей не терпится поскорее испытать на себе все тяготы и лишения настоящего исследователя, было видно, что ей непросто давался мой темп и некомфортные условия. Все, что мне досталось от чилийского рентала, — разбитый «Хюндай», который трясся и гремел всю дорогу, и он вызывал у нее если не сильную мигрень, то явное отторжение. Она постоянно пыталась отыскать в нашей развалине привычные фишечки белоснежного «Рейнджа» с кожаными сиденьями и каждый раз оставалась разочарованной.

— Фу-у-у, тут даже воздух из кондиционера какой-то тухлый идет. Чувствуешь? Горьким старым маслом воняет. Дышать невозможно. Останови машину!

— А как ты вообще столько времени сам за рулем? У тебя нога не отваливается еще на педаль постоянно давить? Даже у меня ноги затекли! Ну, долго еще ехать?

— Сколько можно этот скрип колодок слушать? Включи хоть музычку!

И еще миллион вариаций того, как маленькая девочка могла бы старательно исполнять и капризничать перед папой, чтобы он купил ей мороженое или хотя бы взял на ручки. Но я просто ехал с застывшим лицом, ни единым мускулом не реагируя на эти выкрутасы.

Хотя в отношении машины я был с Таней солидарен: меня тоже раздражало, что при наборе скорости до несчастных 110 км/ч ее уже начинало трясти так, будто мы заходили в вертолете на тяжелую посадку. Бардачок постоянно предательски открывался, и все содержимое обязательно вываливалось Тане на ноги, оставляя пятна на дорогущих новых джинсах, специально купленных «в поездку», что каждый раз приводило ее в бешенство. Внешний дискомфорт меня не беспокоил, а вот технические возможности автомобиля — даже очень. В пустынной бесконечной Патагонии, где заправки встречаются одна на 300–400 километров, а бачок бензина рассчитан на 40 литров, максимального хода машины в 300 километров могло просто-напросто не хватить. Я понимал: если мы где-то встанем, не факт, что за целый день мимо нас проедет хоть кто-то, а тем более готовый помочь. Поэтому максимально экономил топливо, но избежать грани фола так и не удалось.

В очередной раз, когда стрелка бензобака разрезала ленточку и шагнула за красную линию, навигатор попросил нас свернуть с основной дороги на грунтовку. Другого варианта не было, поэтому, вздохнув, я съехал, снизив до минимума скорость, чтобы не погубить машину. Не помогло. Судя по неуправляемости и тому, как нас подкидывало, она сама планировала нас пустить в расход. Дорога тоже не давала расслабиться — на особенно больших валунах и крутых поворотах колеса швыряло так, что я с трудом удерживал руль в руках.

— Что-о-о за-а фи-и-игня-я? — невольно делая голосом акцент на каждой кочке, выкрикнула Таня. — До-о-лго еще по та-а-акой доро-оге та-ащи-иться бу-удем?

Ну, думаю, это вопрос спорный. Относительно навигатора, например, такого бездорожья еще километров сорок, не меньше. Но есть в задачке еще одна переменная: лампочка бензина. И вот относительно нее нас хватит максимум на десяточку, не больше.

— Ско-о-оро будет о-остано-вка! Не пе-ережи-ивай! — весело выкрикиваю в ответ, не уточняя, где именно и как надолго она случится. Лучше решать проблемы по мере их поступления.

В какой-то момент мимо прогромыхал огромный грузовик. «Лихие местные, — пронеслось у меня в голове, — я тут еле шевелюсь, а они еще и гоняют». Пыли поднял столько, что пару секунд ехали на ощупь. Зато, когда этот песчаный туман рассеялся, за ним появилось несколько зданий.

— Файнали! — с облегчением выдохнул я, выскакивая из машины. — Тут на станции должна быть заправка! Но… это не точно, — растерянно добавил уже секунд через двадцать, когда стало понятно, что бензином тут и не пахнет. В любом смысле слова.

Оказалось, что мы просто забрели на отрешенную от всего мира ферму. Но выбор у меня был невелик — шанс все равно нужно было использовать: либо бензин, либо ночлег. Машина все равно уже не заведется.

С первого взгляда на ферму сообразил, что по ночлегу отмена. Если культурный шок прихлопнул даже меня — Таня вообще из машины не выйдет. Было ощущение, что тут живет либо никто, либо страшные свиньи. Вокруг дома все завалено какими-то балками с ржавыми гвоздями, а сверху присыпано куриным пометом. У порога стояли тазики с мутной вонючей водой и уже давно закисшим в них бельем. Каждая деталь была настолько грязной и заплесневелой, что было боязно ее коснуться. Поэтому я старался проявить чудеса гибкости и с каждым шагом задирал ноги до самой груди, явно напоминая со стороны испуганного страуса. Главное — ничего не задеть… Вспомнил, как в детстве играли с друзьями в знаменитую проходку под веревкой грудью вверх. Тогда почему-то было веселее.

Внутри дома к бытовому мусору добавился органический, и в нос ударил неприятный едкий запах чего-то сгнившего. Хозяев, кажется, не смутил ни мой слегка брезгующий вид, ни я — как явление в принципе. Посреди кухни (она же спальня, она же ванная) прямо на полу восседало тучное семейство, остро увлеченное ни разу не низкоуглеводным обедом. Перед ними, в импровизированном кругу из поедателей, стоял вертел с растопыренной во все стороны огромной тушей свиньи. От которой каждый своим ножом отрезал лакомый кусочек. Мне не хотелось прерывать этот акт, но ждать, пока их желудки заполнятся или эта огромная туша закончится, времени не было.

— Disculpo, извините, пожалуйста, мы путешественники, у нас закончился бензин. Вы нам не поможете? У вас можно купить топливо? — осторожно поинтересовался, заглядывая в дверной проем.

В ответ на меня уставились четыре пары удивленных глаз. Видимо, гости тут все-таки бывают нечасто.

— Do you speak English? — уточнил на всякий случай, уже по взглядам понимая бессмысленность своего вопроса.

Ладно, язык жестов еще никто не отменял. На ломаном испанском с активной жестикуляцией объяснил, что машина остановилась и ехать дальше без бензина мы не можем. Глава семейства молча и внимательно следил за моими телодвижениями, потом наконец понял, чего я пытаюсь добиться, подскочил (так быстро, насколько смог) и удалился из комнаты, ничего не объяснив. Его жена и чумазые отпрыски только пожали плечами и отвернулись, чтобы дальше продолжить пир. Гость я хоть и редкий, но все равно не такой уж и интересный. Мне ничего не оставалось, кроме как последовать за хозяином — не зря же он оторвался от своего сочного куска свежатины. Может, действительно за припасенной канистрой бензина пошел? Минут пять он ковырялся в своих гаражных завалах, постоянно выкрикивая ругательства (судя по тону) на непонятном мне языке. Потом грохот на секунду затих, и мужик вышел во двор, притащив за собой какую-то ржавую громадину.

— Тут! — грозно отчеканил он, тыча пальцем в кусок металлолома на полу.

— Что «тут»? — не понял я.

Он цокнул, видимо, желая подчеркнуть мое тугодумство, и раздраженно вывалил кучу испанского текста, из которого я уяснил, что эта старая штука — двигатель. И если я хочу заполучить из нее бензин, то могу его только потянуть трубкой, потому что иначе он оттуда не выливается. Пока я пытался понять происходящее и с какой стороны лучше подойти к этому движку, фермер великодушно принес и бросил рядом с ним на пол грязную трубку, непонятно для чего ранее предназначавшуюся. Собравшись с мыслями, я наконец привстал на колено, чтобы удержаться, и начал медленно потягивать бензин из трубки, чтобы тот полился из двигателя в канистру и не успел попасть мне в рот. Для этого нужно было делать сильный громкий выдох, а потом снова и снова касаться злосчастной вонючей трубки. После четвертой попытки я услышал:

— Тема, ты что делаешь? — Таня стояла за моей спиной, держась рукой за деревянный перекошенный забор, чтобы не упасть от хохота. — Ты трубку сосешь? Гы! — Она явно заскучала в машине, но даже не ожидала, что тут ее ждет ТАКОЕ развлечение. Спохватившись, что пропадает контент, резко потянулась за телефоном.

— Танюха, блин, не снимай! — выдавил, задыхаясь. — Я вообще-то для нас обоих стараюсь!

— Ха-ха-ха, я в таких случаях обычно тоже так говорю! — еще больше зашлась радостью моя спутница. И вдруг резко опомнилась: — Стой!!! Это же очень опасно! Если попадет в пищевод, кровотечение может быть! Или легкие отекут! Тема, сто-о-ой! — уже в отчаянии вопила Таня.

Но я слышал эти слова уже как-то издалека, голова шла кругом, и я резко почувствовал приступ тошноты. Бензина хапнуть в рот не успел, но надышался парами будь здоров. Слизистая была раздражена, и я сначала собирался отделаться быстрым сплевыванием горькой масляной слюны, но раздраженный желудок не выдержал и начал сотрясать меня в мучительных приступах рвоты. Таня же продолжала снимать мои мучения на камеру, решив, что я захочу сохранить этот момент на память, чем окончательно меня добила.

Хозяин фермы тоже особо помогать мне не собирался, поэтому, использовав момент, когда меня наконец перестало выворачивать, показал на пальцах «двоечку», намекая на оплату за товар.

— Дай ему двести песо, потом верну в машине, — попросил я Таню. Но когда она протянула «спасителю» купюру с изображением улыбающегося доброжелательного кита, он демонстративно фыркнул и отмахнулся, показав в воздухе дополнительный нолик к сумме.

— Две тысячи??? — просто опешил я. По курсу — это около сорока долларов. За несчастные два литра бензина, которые я собственноротно высосал.

Но фермер и до этого был угрюм, будто проиграл в конкурсе поедания хот-догов, а теперь к тому же в доме остывала долгожданная свининка. Так что я долго мог пытаться пристыдить его за нежелание помочь добрым путникам, но было бесполезно: его твердолобость не прошибить, а я потратил бы драгоценные время и силы. Поэтому молча ткнул ему желанную сумму, забрал Таню с канистрой и зашагал к машине. Все ж лучше так, чем застрять ночью где-то в лесу у дороги. Тем более что уже этим вечером я от всей души благодарил этого скотовода за то, что он повстречался нам на пути и дал возможность добраться до грандиозного пит-стопа.

Этим местом стало удивительное природное чудо света — ледник Перито-Морено. Невероятный исполин с остроконечными вертикальными стенами, от которых постоянно откалываются огромные куски ледяной глыбы и с грохотом исчезают в бездне синего озера, из-за чего он кажется живым и дышащим. Застывший больше тридцати тысяч лет назад барьер уносится вдаль больше чем на пять километров. Он постоянно движется на два метра в день, почти на километр в год. Учитывая, что такое время в разрезе истории — просто незаметный пшик, он мог бы угрожать не только местному населению Чили, но и вообще всей Латинской Америке. Но не угрожает. Всегда остается на месте, потому что ровно на столько же по площади каждый день успевает растаять.

Характер Перито-Морено так и остался для меня загадкой. С одной стороны, он как будто жмет на газ и тормоз одновременно — постоянно движется, но всегда остается на месте. В этом ощущается какая-то бесполезность и беспомощность. При этом Морено остается абсолютным природным феноменом — чуть ли не единственным ледником в мире, который, несмотря на глобальное потепление, постоянно растет и становится выше. В этом, наоборот, прослеживается какая-то могучая сила, неподвластная даже самым разрушительным мировым изменениям.

Я все смотрел и смотрел на эту чистую водную стихию, приобретшую форму громадного голубого кристалла, и не мог оторваться. Уже начинало смеркаться, и смотрители дали первый свисток, чтобы туристы сворачивались и покидали территорию парка. Пока они делали последние фото и сразу же проверяли, насколько удачно получились, я цеплялся взглядом за каждый белый изгиб и снежный нарост. Это было одно из самых мощных впечатлений за кругосветку не только на тот момент, но и вообще. Господи, как же я не хотел уходить! Внутри как будто все расширялось и успокаивалось. Тот Артемий Сурин, который постоянно куда-то несся, боясь упустить драгоценное время, которого за углом ждали новые дороги, города, люди, страны, не мог заставить себя уйти с туристической смотровой площадки. Просто смешно! Но я действительно не мог. Было очень четкое ощущение, что кругосветка замышлялась именно для таких остановок в пути.

Если в моих глазах это и был стоп-кадр, то природа замирать не планировала: солнце четко по своему плану укатилось за горизонт, а воздух вокруг без него начал сереть. Мы помахали на прощание великану, сели в машину и начали искать ближайший отель для ночлега. Пока Таня свайпила фотографии придорожных гестхаусов, которые никак ее не устраивали, я медленно катился по безлюдным дорогам национального парка и разглядывал обзорные лысые поляны, попадавшиеся среди густого леса. И вдруг резко все понял.

— Точно! Тачку же не регистрировали на въезде! А значит, не будут проверять и на выезде! — воскликнул я, резко дал по тормозам и выкрутил руль вправо, съезжая с дороги на грунтовую тропинку, куда еле пролезал между деревьями наш «Хюндай».

— И-и-и? — протянула Таня. — Ты не туда свернул, посмотри на экран — ткнула она мне телефоном прямо под нос. — Что ты снова придумал?!

Я очень четко понимал, чего хотел. Вдруг вспомнил, как меня неприятно удивило, что кто-то из прежних арендаторов машины просто скинул свой палаточный стафф в багажник, и менеджер не потрудился его забрать. Я почему-то его не выкинул, а аккуратно распихал в скрытый бокс под дном багажника. И сейчас понимал, как кстати придется весь этот «хлам», как я неуважительно его раньше окрестил. Территория парка в двадцать с лишним километров позволяла спрятаться на одной из полян, чтобы всю ночь наблюдать за красивым звездным небом и слушать, как громко хрустит ледник. Разве не фантастика?

Я не знал, как Таня отреагирует на такой бесшабашный поступок. Нелегально, опасно из-за диких животных, холодно, некомфортно — в общем, все было так, как она не хотела. Но я просто не мог лишить себя такой возможности и одной из самых необычных ночей в жизни. И не мог отвезти ее в отель и вернуться, потому что больше бы меня не впустили. Был только один вариант — уговорить ее остаться в лесу. Поэтому я задержал в легких воздух и просто резко выпалил, вкладывая в тон голоса всю свою уверенность и решимость:

— Сегодня мы ночуем тут. Это будет лучшая ночь в твоей жизни, просто поверь мне. Этого никто до тебя не делал и, возможно, никогда не сделает, но это точно стоит того. У меня в машине есть все необходимое — спальники, отдельная палатка, все, что хочешь. Это будет отпад башки, обещаю!

Сказать, что Таня не ожидала, что ей предложат ночевать в палатке в дебрях национального парка в семидесяти километрах от ближайшего города, да еще и нарушая закон Аргентины, — не сказать ничего. Но к тому времени мы уже действительно сдружились, и, кажется, она доверяла моему вкусу. Возможно, эти неудобства стоило пережить хотя бы для того, чтобы утром в кафе за завтраком с придыханием рассказывать о них в сториз инстаграма. Не знаю реальных мотивов Тани, которые сыграли мне на руку, но она… согласилась!

— Да черт с тобой, Сурин, — от волнения расфамильярничалась Танюха. — Все равно скоро будем жить среди ледников в обнимку с пингвинами. Пусть это станет репетицией. Только учти: вытаскивать нас из «обезьянника», если что, будешь ты. И за свои истерики — не ручаюсь, — заранее обозначила правила игры Таня. — И еще! — резко добавила она, оттопырив вверх указательный палец, как учительница младших классов. — Если мы из-за твоей сумасшедшей затеи пропустим старт в Антарктиду, ты отвалишь мне не только девять штук зелени, но и ящик лучшего бренди, чтобы было чем залечить депрессию. А в остальном — валяй! — И Танюха с громким выдохом откинулась на спинку сиденья, показывая, что отдается на волю случая.

Фу-ух — это было проще, чем я думал. Оставалось дело за малым — спрятать машину в парке от зорких глаз и ярких фонариков ночного патруля. «Хюндай» удивительно тихо прокатился по лесному бездорожью, как будто бы в первый раз был с нами заодно и не хотел привлекать лишнего внимания. Я нашел идеальную поляну, с которой даже было видно кусочек ледника, и разбил наш неприметный однодневный городок. Именно тогда, закончив все раскладывания и успокоившись, я в сердце искренне поблагодарил угрюмого фермера, заставившего меня блевать бензином на заднем дворе. Ну что я в самом деле? Отличный энергообмен получился. Мужик помог мне дотянуть до заправки, а в итоге — попасть сюда, в парк. Я, возможно, помог семье прокормиться лишнюю неделю. Ну… ладно, судя по габаритам, семейка точно не голодала, но все равно жила очень бедно. Откуда им еще взять денег, как не продавать помидоры с грядки или хватать шанс в виде заезжего туриста? И в итоге ведь всем от этой встречи стало только лучше. Говорят, ангелы не всегда являются к своим подопечным в приятном облике. Ну что ж…

Ночью я лежал на спине, жадно вглядываясь в загадочное небо и вдыхая чистый холодный воздух. Каждый раз, когда в отдаленных уголках планеты я вижу такое чистое, усеянное звездами небо, мне становится одновременно и радостно, и ревностно. В этот момент я понимаю, что небо над нами всегда такое бездонное и прекрасное. Это то, за чем на самом деле не нужно ехать ни на край света, ни в глухую деревню. То, что всегда было и есть с нами. А люди сами лишили себя самой чистой красоты на свете, беспощадно засветив ее экранами билбордов и прожекторами. Поэтому мне, как настоящему ревнивцу, отчаянно хотелось схватить этот ночной небосвод, присвоить, забрать с собой — только бы иметь возможность созерцать его постоянно. Мне было странно понимать, что дома — не важно где: в Киеве, Харькове или любом другом городе — такое небо всегда было надо мной. А я никогда его там не видел, ни разу в своей жизни. Потому что в окно многоэтажки мне по ночам светила яркая неоновая вывеска магазина «Зоряний». Какая нелепая ирония.

Закрыл глаза — и снова вспомнил себя в пустой комнате черного ретрита. Так же темно, тихо и безлюдно. И, Господи, как хорошо, что в этот момент у палатки мне просто есть что ощущать. Я могу слышать и чувствовать всем телом, как гремит и охает ледник, улавливать лицом холодный колючий ветер. Отправляться в путешествие по возможностям своей сенсорики и соединяться с миром вокруг. Это ли не счастье?

День 113 Эль-Калафате, Аргентина

48 940 км пути

Еще до первых лучей солнца мы сбежали из парка, чтобы успеть до приезда смены патрульных и остаться незамеченными. У нас оставался один день в пути, через сутки мы должны были докатиться до южной бухты, в Ушуайю. И вечером мы снова еле докатились до заправки, причем последние пару сотен метров уже с выключенным двигателем, просто по инерции. Часть дороги приходилась на Магелланов пролив, разделяющий материк и архипелаг Огненной Земли. Один из самых важных географических пунктов планеты и поворотов истории реально создавал ощущение, что ты мчишь к самому краю обитаемого мира. Суровость зашкаливала: резкие порывы ветра крутили по полям пылевые столбы, а вокруг них — ни-че-го! Знаменитые интернет-мемы с колючим перекати-полем, болтающимся в пустыне, явно были родом отсюда. Утягивающая за собой пыль и порывы ветра в 60–70 км/час буквально сбрасывали с дороги одиноких отчаянных байкеров, кое-где встречавшихся нам в пути. И во всех этих декорациях выжженной земли мы с Татьяной чувствовали себя одинокими всадниками, пересекающими панамериканское шоссе на хоть и уставшем, но все-таки железном коне.

Еще больше драйвило другое — где очередная чертова заправка???

Я цедил и экономил бензин как мог, но стрелка снова предательски вжималась в левый край датчика. Наверное, если бы могла просто встать оттуда и выйти — она бы это сделала, продемонстрировав, что больше ей показать нам нечего. Порядком надоевшая дорога снова чуть потрепала мне нервы, не показывая признаков жизни на протяжении 70 километров, а в последний момент опять подкинула надежду — видневшуюся вдали яркую заправку с красной вывеской. Уже на подъезде к колонке «Хюндайчик» тупо заглох посреди заправки, преградив тем самым подъезд остальным машинам. «Да какая уже разница? — подумал я. — Главное — не как, а где остановился. Это ж заправка! Через десять минут освобожу дорогу».

А освободил ее в итоге через десять часов, чудом не получив выбитое лобовое стекло или нарисованное баллончиком на крыле «fuck you». Пространство, видимо, где-торастянулось или, наоборот, сплюснулось и как-то меня обмануло. По расстоянию в желаемую точку попал, а по времени промахнулся. Заправка закрылась за каких-то пятнадцать минут до нашего приезда и совершенно не планировала открываться до следующего утра. Это был настоящий микроэпик.

Минут десять мы еще стучали во все двери и окна, надрывно наперебой вопя «Is anybody here?», как потерянный Кевин из «Один дома», но наконец смирились и побрели вперед по трассе в поисках хоть какого-нибудь отеля для ночевки. Метров через пятьсот нашли. Какой-нибудь — лучше о нем и не скажешь. Придорожная холодная общага для дальнобоев с одним душем на этаж, при этом дорогущая, потому что единственная в своем роде минимум на сто ближайших километров. В дополнение туда понаехала куча байкеров, чьи железные кони загромоздили все подходы к отелю. Радовало только то, что Таня вошла в положение и с пониманием не комментировала наши дела. Была молодцом — молча собралась с мыслями, выбрала себе лучший из худших номеров и без печали потопала в одном полотенце в душ через весь отель. Но промазала.

В момент, когда я как раз направлялся к душевой, оттуда вырвался шквал свиста, улюлюканья и испанского ора. Картина маслом. Аккуратно иду по скользкому полу и застываю в ступоре: взлохмаченная Таня посреди голых дальнобоев кричит на отборном русском, агрессивно размахивая руками. Аж пар рассеялся.

— Танюха, ты чего? Ты что здесь делаешь? — я попытался перекричать окружающий рев и аккуратно схватить ее за руку, чтобы та перестала дергаться в воздухе.

— Они больные какие-то, аргентинцы эти! Животные! Напали на меня и орут, как дикари. Ну-ка, пошел на хрен отсюда, урод! — и толкнула стоявшего рядом бородача, с откровенным интересом рассматривающего неприкрытые участки женского тела. От такого поворота он окончательно обалдел и покрутил пальцем у виска, показывая своим друзьям, что с этой кралей лучше не водиться. Наступил тот самый момент, когда пора было вмешаться.

— Да ты же в их душ зашла, дурында! Тебе сюда нельзя, твой вообще этажом ниже. Давай скорее дуй отсюда, пока они и тебя, и меня не вынесли, — и я приветливо махнул байкерской голой толпе, мол, мужики, все ок, расходимся. Ну перепутала девочка, с кем не бывает.

Но если в возбужденных мужланских глазах мелькнуло понимание, то до Тани оно не дошло. Она решила биться до конца.

— Я вообще куда хочу, туда и пойду! Еще этих кретинов буду слушаться! — крикнула «жертва насилия» и демонстративно продолжила путь к мужской кабинке. Которая, конечно же, не закрывалась, отчего Тане всю дорогу пришлось придерживать ее ногой и раздраженно фыркать. Но что может быть дороже, чем встать в позу?

Я решил дождаться, пока моя попутчица закончит и быстро удалится из мужской душевой, но это было бессмысленно. Даже самый азартный байкер не смог растянуть свое мытье так надолго. И вот последний из них разочарованно зашагал прочь. Я крикнул Тане, что буду ждать ее в баре на ужине, и вернулся к себе в номер.

Мне совсем не улыбалось ужинать вместе со всеми бритыми затылками, обсуждавшими «аппетитную блондиночку», но голод диктовал свои правила. Я спустился в подпольный бар отеля на цокольном этаже, где уже пошатывалась от крепкого алкоголя вся байкерская толпа. Бороды годичной небритости, косухи с бахромой от самых подмышек, баффы с черепами, закрывающие половину лица, — судя по разговорам, эту компанию — я прикинул, что их было около пятидесяти, — занесло в эту дыру из Буэнос-Айреса. Такие походно-экспедиционные туры на мотоциклах через всю Патагонию и Огненную Землю организовывали специальные агентства по всей Аргентине. Было интересно наблюдать за тем, как передо мной разворачивалась картина совсем другого туристического рынка, о котором я ничего не знал.

Я начал игру с самим собой — представлял, что целевой аудиторией моих путешествий вдруг стали эти ребята. Вот этот орущий песни Led Zeppelin амбал — постоянный клиент, этот патлатый с несовместимым для жизни уровнем пива в крови — партнер с принимающей стороны, а вон тот долговязый с венцом вождя из перьев на голове — наш куратор, например. В моей голове начал рождаться абсолютно абсурдный, но очень смешной сценарий, и все окружающие отыгрывали в нем просто бесподобно.

И вдруг все замерло… Подозрительная резкая тишина, скрип дверей и-и-и… выход Танюхи. Здесь должна прозвучать барабанная дробь, а прожектор с киношным щелчком — выхватить ее прямым белым лучом на сцене. Целлофановая, шуршащая куртка цвета металлик. Белоснежные вельветовые брюки. Черные кожаные ботфорты чуть выше колена со стразами и на высоченных каблуках. Еще раз. Кожаные. Ботфорты. Выше колена. В глубинке Аргентины. В пабе для дальнобоев. У меня все…

Украинская певица, выступающая на корпоративе в Сен-Тропе, надевшая сразу все лучшее, что было. Танюха не только не прикалывалась и не чувствовала неуместности наведенного лоска, но и откровенно гордилась своей безупречностью. Она себя несла.

Весь сюжет моей игры разом наломался. Развернувшись вполоборота, я сидел за барной стойкой в самом конце зала. Удачное расположение помогало мне скрыться от всеобщего галдежа и внимания и наблюдать парад. Но в миг, когда Таня неторопливо продефилировала в моем направлении, все софиты оказались повернуты в нашу сторону и ослепили мне глаза.

Семнадцать. Ровно столько ударов высоченных Таниных каблуков я успел насчитать в гробовой тишине, зависшей минутой ранее в буйном погребе. Сорок два. Примерно столько взглядов я ощутил на своем теле, когда дива приземлилась на стул рядом со мной. Мне хотелось вылезти на стол и закричать: «Мужики, вы все неправильно поняли! Я не муж, реально, гадом буду! Я тут ни при чем — просто везу ее в экспедицию!!!» Но я просто молча сидел и как верный друг старался придать своему взгляду восхищение, чтобы не порочить образ Татьяны в глазах присутствующих.

— Хорошо, Тань, выглядишь, — все, что смог выдавить из себя, пытаясь придать голосу максимальную естественность. И вдруг заметил, что все еще держу руку на лбу, как бы прикрываясь от софитов.

Таня явно не собиралась просто спокойно поужинать и пойти спать, об этом вопила каждая клеточка ее образа. Она прямо елозила на стуле от возбуждения, постоянно пыталась подкинуть тему для разговора и периодически аккуратно косилась по сторонам, проверяя, все ли еще на нее смотрят, никто ли не посмел утратить интерес. Я не мог и даже не пытался разделить ее энтузиазм: меня сильно утомили и нервная дорога без бензина, и перформансы Тани, к тому же довлела необходимость отмахать 800 километров в один присест на следующий день. Поэтому я молча доел свои мелко рубленные ребрышки тира де асадо с овощами гриль, пожелал Тане как следует выспаться, чтобы выехать не позже семи утра (эту цифру подчеркнул трижды и даже нацарапал пальцем на салфетке), и оставил ее дальше коллекционировать ошалевшие взгляды поклонников.

Наутро решил не уточнять, как закончился Танин вечер. Но полностью удовлетворился уже тем, что она не опоздала и мы стартовали вовремя. Всю дорогу она спала, видимо, все же нагоняя упущенное, и, периодически просыпаясь, просила остановиться у очередного красивого озера и сделать несколько фоточек. Наряд предусмотрительно со вчерашнего дня не упрощала. Слава богу, прикинула, что сидеть безвылазно в машине в ботфортах нереально, но белые брюки с курткой цвета металлик оставила. И подобрала под нее малиновый боди с вырезом. Я терпеливо щелкал весь этот шик, пытающийся удержать озеро или закат солнца на ладони, и вскачь гнал машину до Ушуайи, чтобы кинуть ее на площадке у неприметного отеля. Мы спустились в самый южный город на Земле, и дальше суша заканчивалась. После всей беспощадности ветреных пустынных дорог и удручающих пейзажей с сухими кустарниками и каменными россыпями Ушуайя внезапно выглядела как последнее буйство красок и растительности. Как последний кусочек зеленой природы на Земле.

В отеле сразу же встретились с остальной частью команды — Сашей и Светланой, которые прибыли буквально на 15 минут раньше нас. Фух, успел!

Обнявшись, расселившись по номерам, приняв душ и переодевшись, мы выдвинулись все вместе в ресторанчик, чтобы познакомиться за ужином с сочными стейками бифе де чорисо и мальбеком, который подействовал уже после второго невинного бокала.

С Саней мы были знакомы еще до этого, и после восторженных рассказов Тани о красивой дороге он даже изъявил желание после Антарктиды проехать со мной огромный кусок дороги обратно до Вальпараисо. Осилить маршрут в три тысячи километров за двое суток для меня одного было практически нереально, а времени до следующего рейса через весь Тихий океан оставалось ни часом больше. Поэтому я много раз переспросил Саню, осознает ли он, насколько это будет сложно, но он уверил меня:

— Да нормально все, Тема. Это ж такой экспириенс! Ты думаешь, что я никогда баранку подолгу не крутил? Расслабься.

И я наконец расслабился. Иначе все время в Антарктиде пришлось бы переживать, успею ли, искать водителя, попадать на деньги и так далее. Этот вариант был более чем идеален.

Сане больше всего по жизни шло имя «Саня». Сорокалетний бизнесмен, занимающийся медикаментами, при этом добряк и очень простой человек. Селевый образ жизни и увлечение рыбалкой и охотой он разбавлял такими вылазками с One Life, чтобы быть ближе к телу реальной планеты и понимать, чем живут люди в мире.

А вот Светлана была совсем новым персонажем в моей истории. Ее семья в Одессе состояла из очень богатого интеллигентного мужа, который предпочитал светский отдых с мэрами и олигархами, и сына лет двадцати, который был не против оторваться со своей мамой в подобных экспедициях. Антарктиду он пропустил, но до этого во всех ванлайферских вылазках ее сопровождал. Круто, когда «отцы и дети» находят совместные хобби, да еще и такие. После сорока Свету пресытили званые ужины, кинопремьеры и лобстеры в одесских особняках у моря и стали привлекать приключения в разных точках земного шара.

— Ох, дорогие мои, послушайте меня. Всю жизнь рвалась к красивой жизни и даже не подозревала, что это смертельно скучно, — под конец вечера и второй бутылочки мальбека разоткровенничалась Света. — Не дай бог в гости собираешься без стилиста. Или занимаешься без личного тренера. Это недопустимо! Тьфу! Пятую точку уже нельзя самой подкачать, понимаете? Не модно это! А тут — брызнул мне сок от стейка на футболку, оставил пятно, и я могу дальше с вами сидеть. Потому что вы люди нор-маль-ные, — и она нежно погладила свежее пятно, явно получая от него удовольствие. Удивительно, как мы сами себе сначала усложняем жизнь, чтобы с таким рвением ее потом упрощать.

Из ресторана выходили уже поддатой дружной толпой, играя в словесный пинг-понг шутками и подколками. Я наконец сбросил с плеч усталость и почувствовал подъем: радовался, что нашу с Таней компанию разбавили такие шумные веселые ребята, и не думал об организации и времени, а предвкушал исполнение еще одной мечты. Антарктида! Уже завтра! Просто фантастика!

Пока мы праздно шатались по набережной Ушуайи и заглядывали в магазинчики, забитые сувенирами в виде айсбергов, компасов и морских котиков, я вдруг заметил местный намек на барбершоп.

— Ну-ка, ребятки, вы пока статуэтками затаривайтесь, а я быстренько подстригусь. А то за два месяца зарос, — и я скрылся за стеклянной дверью парикмахерской.

Настроение было игривое, и мне показалось отличной идеей оставить у себя на голове памятный знак о начале антарктического пути.

— Слушай, а изобрази-ка мне что-то необычное, — попросил я молодого барбера, который, возможно, и не знал, что он аж целый барбер. — Есть идеи?

— О да, мистер, звезду умею! Будете звезду? — и парнишка сверкнул глазками, радуясь, что наконец можно будет применить свои скиллы на ком-то смелом. Или доверчивом.

— Звезда — бомба! — обрадовался я, — у меня даже такая тату на спине набита. — Я спустил рубашку по лопатки и показал ему. — Давай такую же, — и шумно плюхнулся в кресло, прикрыв от предвкушения глаза.

После ветреной набережной в душном салоне разморило еще больше. Ну, минут тридцать вздремнуть точно есть. Звезда — дело нелегкое. Но не для моего гуру растительности: уже через десять минут он стянул с меня накидку, удовлетворенно выкрикивая:

— Та-да-а-ам! Готово, босс! — И резким театральным движением повернул меня на крутящемся стуле так, чтобы я мог получше разглядеть шедевр в зеркале.

На месте, где должна была появиться памятная прическа, растекалось пятно, отдаленно принявшее форму звезды. Только кривоногой морской, а никак не ванлайферской. От нее еще зачем-то вправо через весь затылок уносилась стрела. Откуда она тут взялась? Видимо, символизировала творческий порыв моего стригуна.

— Я у папы дурачок, — подытожил я, посмотрев на эту «красоту». Даже не утруждал себя переводом на английский — такое лицо не требует пояснений.

Но начинающий барбер определенно не отличался проницательностью и высоким эмоциональным интеллектом, потому продолжал радостно суетиться вокруг меня, фотографируя свою работу и выкрикивая: «Гениаль, хусто гениаль!» Если бы я вывалил весь свой шок по поводу кривой параболы, красовавшейся на моем затылке вместо звезды, волосы все равно не отросли бы обратно. А дитя Огненной Земли точно бы расстроилось. Поэтому я молча расплатился и вышел к уже поджидавшим меня у входа друзьям. К тому же мне предстояло в скором времени понять, какую именно звезду символизировала работа этого кудесника затылочных волос.

— Ни слова, — предвосхищая шквал насмешек, покачал головой перед ребятами. — Сам все знаю. После вина больше не стригусь. Погнали в отель отдыхать, уже завтра нас ждут дрейфующие льды!

— Гусары, молчать! — подытожила день Танюха и заливисто рассмеялась.

День 115 Ушуайя, Аргентина

50 012 км пути

Утром, пока было время до погрузки на судно, мы проехались к национальному парку Огненная Земля, устроили там походный завтрак с кофе и бутербродами и вернулись в город, чтобы оставить машину на площадке на время экспедиции. Спустя час кружения по всем подворотням и закоулкам Ушуайи парковку мы так и не нашли. Бросать свой «Хюндай» с чилийскими номерами прямо посреди улицы в Аргентине на десять дней без присмотра было почти равно попрощаться с ним. Ну не пытаться же мне незаметно пронести авто на судно — решил снова понадеяться на добрую волю случая. Оставил машину прямо на набережной у ресторанчика, пикнул замком сигнализации, вроде она могла чем-то помочь в случае чего, и отправился вперед, навстречу приключениям.

Мы стояли на пристани, и каждый вспоминал, как читал в детстве о таинственной, наименее изученной земле в мире. О материке, который по сути представляет собой просто огромную, необъятную ледяную гору, уносящуюся прямо к «пупу земли» — единственному и неповторимому Южному полюсу.

Наше судно считалось одним из самых добротных изо всех предложенных в Ушуайе — 85 метров широчайшей открытой палубы, около сорока человек обслуживающего персонала (по работнику на каждую пару туристов!), шведский стол с трехразовым питанием и круглосуточный бар с выпивкой со всех континентов. Алкоголь, правда, за отдельную плату — это ж вам не Турция. При этом сам корабль имел выдающееся военное прошлое в составе ВМФ США, поэтому каюты выглядели очень сурово и трушно: двухъярусная кровать с железными поручнями, чтобы удержаться во время качки, прикроватная тумбочка и заляпанный иллюминатор. Все. Какая романтика!

— Какая мерзость! — в унисон состроили страдальческие гримасы обе девушки, только ступив на борт. — Более гадких условий нам еще не предлагали. Это какой-то разводняк за девять тысяч евро!

Я в этом бизнесе не первый день и знаю, как люди сначала часто кривятся и капризничают, а потом в финале поют дифирамбы, как все было круто. Потому сначала чуть напрягся от их недовольства, а потом решил выдохнуть и переждать пару дней — пройдем самый сложный кусок, и оттают. Посмотрю потом, как запоют. Это все-таки Антарктида, а не тур на райские пляжи Мальдив — разницу нужно понимать.

На первый час после старта был запланирован приветственный брифинг. Антарктида — очень ответственная экологическая история, и всех туристов обучают и постоянно дрессируют, чтобы никто не потревожил экосистему, которую мы отправлялись изучать. 48 стран подписали Антарктический договор, обязавшись не посягать на ледяные территории и всячески способствовать сохранению экологии. Правила достаточно жесткие, но понятные: перед каждой высадкой и после нее полностью вымываем обувь и вычищаем пыль, волосы и перхоть с одежды, чтобы не привнести в систему новые биологические виды. Причаливаем к континенту не напрямую из корабля, а только через обеззараженные шлюпки. При высадках запрещено есть, пить, курить, ходить в туалет и вообще что-либо оставлять после себя или забирать с собой. Животных оберегаем как самое священное, что есть на континенте, — не пугаем, не делаем резких движений и не издаем громких звуков, не подходим ближе чем на пять метров. Мы — бережливые гринписовцы, призванные сохранять природу.

Увидев, что возле нас в столовой пустуют два места, занятые для наших девушек (наверное, снова долго собираются), я стал делать наброски основного на телефоне, чтобы передать им пропущенное. Нужно дать полное понимание важности происходящего, чтобы потом не было неприятностей. И вдруг Сашин локоть настойчиво врезается мне в бок. Я начинаю быстро вертеть головой, пытаясь понять, куда этот локоть призывает меня посмотреть. Ах… вот куда!

В дверь, расположенную прямо напротив всех восьмидесяти заполненных сидений, виновато извиняясь, тихонько просачивается Света. Как бы выступая в роли анонса главного шоу. За ней дверь распахивается на всю мощь. В нее неотразимо и уверенно ступает фигура в белом полушубке и шапке из песца. Нет, не в шапке — в шапище! На нее, наверное, ушло минимум три зверька, которых мы как раз и едем защищать. Трындец! Если в придорожном баре мне в целом было все равно, что именно подумали суровые байкеры, то тут я реально хотел провалиться сквозь землю. В данном случае сквозь палубу. Мы были единственными представителями стран бывшего СССР на судне — и сразу максимально проявили себя, добились славы!

С этой минуты Таня стала центральной темой не только в нашей компании, но и на всем корабле. С теми, кто поскромнее и потактичнее, например группой интеллигентных японцев, особое отношение чувствовалось спинным мозгом. От тех, кто пораскованнее, постоянно прилетали взгляды в баре или прямые насмешливые выкрики: «Как там ваше величество поживает?»

Нам с Саней и Светой не было обидно ни то ни другое. Мы сами прекрасно улавливали абсурдность Таниного образа и постоянно подсмеивались над ней, чтобы держать в тонусе. Тем более она даже не думала устыдиться и признать, что оплошала, а пошла напролом. Когда я попытался напомнить, что предупреждал перед туром о всей гринписовской истории и неуместности ее натурального выпяченного меха, она агрессивно огрызнулась:

— Да пошли они все! Я тащила с собой чемодан не для того, чтобы слушать наставления, что мне тут носить. Не нравится — не смотри.

С этого момента у нас троих в отношениях с Таней пошел напряг. Периодически случалась оттепель, но в целом чувствовались ее колючки и желание что-то доказать. Принципиально не выключала вообще никакие манеры и замашки, а нарочито подчеркивала их. Я понял, что заниматься тут перевоспитанием слишком поздно, поэтому решил успокоиться и величал Танюху гордым титулом «звезда». Буквально через пару дней весь корабль поймал этот вайб и отовсюду слышалась иностранная интерпретация «star» на разных языках. Таня восприняла это как дань восхищения и уважения к своей персоне. Мы не мешали.

Самым сложным куском пути был пролив Дрейка между Антарктидой и Огненной Землей. На этой широте вообще нет значительных участков суши, отчего создается непрерывный круговой поток антарктического циркумполярного течения. У этого отрезка пути дурная слава из-за частых ураганов и реальной возможности напороться на айсберг, скрывающийся среди волн.

50 часов болтанки среди двенадцатиметровых волн — словно пропускной билет на Белый континент. Теперь все оценили важность поручня у кровати. Практически все переносили качку тяжело — в столовой три раза в день закидываешься таблетками от укачивания и поглощаешь пищу под непрерывные блюющие звуки вокруг. На второй день мы с Саней удивились, что к завтраку спустилась только половина команды, в первый раз было не больше десяти человек. Наши девушки вообще сутки из каюты выйти не могли, мы им только таблетки периодически подносили. Маленькая желтая пилюля напрочь отрубает все чувства, и ты либо медленно передвигаешься по судну, как сомнамбула, либо все время спишь. Думать о том, что случится, если корабль начнет тонуть, совершенно не хотелось — финал был предрешен. Судно, конечно, очень серьезное и подготовленное, но если вдруг что — продержаться на воде и спастись в таком состоянии почти невозможно. Любая значимая катастрофа — и все объятые сном пассажиры и команда корабля уверенно идут на дно вместе с ним.

Я переживал этот переход относительно уверенно — дала о себе знать тренировка многочисленными качками во время яхт-трипов. Когда действие препаратов чуть ослабевало и еще рано было принимать новую дозу, даже позволял себе недолгую прогулку по палубе. На корабле была политика «открытого мостика», и я мог подниматься на свежий воздух и с высоты наблюдать за бушующей стихией.

На второй день, когда волны, обрушивающиеся с гулом на палубу, стали чуть менее опасными для жизни, я стоял вечером недалеко от капитанского мостика и слушал жутковатое завывание ветра. Такие звуки почему-то всегда приводят меня в приятное возбуждение — легкий страх сменяется иллюзорным ощущением безопасности. Когда вокруг землю сотрясают звуки грома и ливень обрушивается стеной, а ты сидишь в палатке с тоненькими стеночками из капрона — она кажется твоей крепостью. А когда происходит землетрясение, ты принимаешь позу эмбриона и прижимаешься к громоздкому предмету, который, будучи раздавлен и сплющен, все же оставляет некоторое пространство для выживания, — ты ему доверяешь. При опасности и стрессе нашей психике очень нужны столбы, за которые можно удержаться, и она отчаянно их себе рисует, чтобы мозг не отключился в самый неподходящий момент. И как маньяк-мазохист, я кайфую от таких пограничных состояний, когда вокруг тебя бушует буря, а внутри ты находишь устойчивость и спокойствие.

Из-за киношных буранов мне всегда казалось, что наш шторм должен обязательно сопровождаться нависшими тучами, сверкающими молниями и стеной ливня. Но, как ни странно, с ума сходил только океан — небо оставалось прозрачным и выдавало непривычные созвездия Южного полушария. По календарю сегодня полная луна, и я выбрался на воздух, чтобы заглянуть в ее отражение.

Несколько раз в азиатских ретритах я из интереса пробовал практику йоги с мастером. Тогда уяснил, что, закручивая себя в тантрические калачи, баланс обрести можно и нужно, если выбрать неподвижную точку перед собой и не отводить от нее взгляд. Теперь практика происходила сама собой, непроизвольно. Пока меня швыряло из стороны в сторону, я цеплялся руками за короткий столбик, а глазами — за огромный желтый диск, который казался единственной стабильной точкой в реальности. Под ногами нельзя было даже рассмотреть цвет воды — все пенилось и на глазах превращалось в центрифугу стиральной машины.

— Чувак, а ты Кейт или Лео? — послышалось откуда-то сзади. Я обернулся, у входа на мостик стоял и наблюдал за моими танцами с шестом капитан.

— Это вы мне? — уточнил я, пытаясь перекричать гул волн.

— Ну не я же здесь «Титаник» из себя корчу. Нам потом после таких, как ты, палубу вымывать. Шел бы ты отсюда в каюту.

Так мы познакомились с Аланом Гроссом, аргентинским капитаном немецкого происхождения. Высокий темноволосый латинос на вид лет сорока пяти (как оказалось — тридцать шесть), который много курил, пил кофе и частенько прикладывался к бутылке. В целом видно было по человеку, что он в этой жизни свою цистерну выпил.

Он явно считал себя как минимум благородным рыцарем моря, ну или просто загоревшим полубогом. Альфа-волны прорывались прямо через его рубашку, «случайно» расстегнутую на две верхние пуговицы.

Несмотря на разгульный образ жизни и любовь к выпивке и женщинам (можно ли за это осуждать холостяка, проводящего на корабле по полгода?), он был реальным профи. В тридцать шесть лет стать капитаном антарктического судна, что считается вообще самым сложным в морской навигации, — это не круизный лайнер водить по тихим водам Карибов. Айсберги постоянно перемещаются, раскалываются, и накатанного пути просто не существует — каждый раз нужно выверять маршрут заново. В общем, гулена и работяга в одном лице.

Хоть многие годы ему приходилось ходить на корабле по буйному морю, сегодня не выглядело, будто он чувствовал себя совсем спокойно и буднично. За этот проход по Дрейку он назвал нас «счастливчиками, у которых пупок не развязался». Я знал, что в худшие времена волны тут достигали и 30 метров, но, видимо, наш бросок тоже был заковыристым. Что ж, против погоды не попрешь. Хотя, по-моему, именно этим мы и занимались последние часов двадцать.

— Гляжу, любви тоже захотелось? — вернулся к теме романтики Алан. — Тут перебирать и мечтать некогда: десять дней — и упорхнула птичка. Поэтому беру то, что попадается, и всем советую. Хотя твою жену-кралю уже приметил, ты молоток. Такого ангела отхватил, ух!

— Кого? Танюху? Да она мне не жена, мы просто в тур вместе выбрались, — начал по привычке объясняться я. — Она…

— А ты, мужик, теперь еще больше мне нравишься, — резко перебил меня и довольно прищурился капитан, явно что-то замышляя. — Ладно, пошел я за дорогой следить. А то реально «Титаником» станем. Бывай, амиго, — и он зашаркал к кормовому кубрику, чтобы и дальше всю ночь бороться с океанскими валами.

У меня как раз подкатили к горлу послевкусия ужина, поэтому я поспешил вернуться в каюту, закинуться пилюлей и забыться одурманенным сном.

«Что принесет нам этот день?» — с удовольствием подумал я утром, приподнимаясь в постели и заглядывая в иллюминатор. Там стояла картина, которую накануне уже и не надеялся увидеть, — мирная гладь океана и отражающееся в нем яркое солнце.

По радиотрансляции объявили о сборе групп на палубе после завтрака. Нужно сообщить девочкам, чтобы не задерживались. Мне как ребенку не терпелось попасть в первую лодку. Представлял себя отважным первооткрывателем, чья нога вот-вот ступит на плотную корку вечного льда.

Ну здравствуй, Антарктида!

Стоя в очереди на палубе, мы разглядывали землю шестого континента. Теперь нас отделяли от него только маленькая полоска воды в несколько сотен метров и опоздание девочек, которые зависли у зеркала в каюте. Наконец настала наша, последняя, очередь грузиться в «зодиаки» — те самые стерильные лодки с жестким плоским дном и резиновыми бортами. Мы натягиваем специальные резиновые сапоги, полощем ноги в емкости с хлорированным раствором и аккуратно спускаемся по трапу, рассаживаясь по бортикам и цепляясь за боковые канаты. И вот уже на берегу нас встречает первый пингвин. И первое удивление.

Ты ожидаешь увидеть представителей местной фауны откуда-то издалека, осторожно, с недоверием наблюдающих за твоей высадкой или вовсе в ужасе ретирующихся. Но в первые минуты понимаешь — никто никуда убегать не собирается. Животные абсолютно непуганые. Несмотря на то что нам нельзя подходить близко, отказываться от знакомства, когда те решили подойти первыми, тоже не стоит. К одному американцу из нашей группы птенчик подошел совсем вплотную и начал тереться об ногу, как голодный кот. Все, включая мужичка, были в полном экстазе и быстро фотографировали это милашество, а гид даже не сделал замечания. Желание пингвина — закон.

Морские львы тоже томно разлеглись наполненным пузом кверху, радостно приветствуя нас своими смешными усатыми улыбками. Мне всегда их выражение морды кажется забавным. Было абсолютно понятно, что все обитатели Антарктиды пока еще не хранят в генетической памяти страх человека и не считывают нас как опасность.

Юваль Харари в своем «Сапиенсе» описывал, что до прихода «разумного» к берегам Австралии там обитало огромное количество гигантских животных, о которых мы сегодня почти ничего не знаем. Животные Африки и Азии развивались параллельно с человеком и на горьком опыте уяснили, что маленькие двуногие гораздо опаснее, чем кажется на первый взгляд, поэтому научились убегать и прятаться. А австралийские гиганты этого сделать не успели, поэтому спустя всего два столетия после заселения Австралии около 90 % местных крупных животных и 60 % птиц были навсегда стерты с лица земли.

Я стоял и смотрел на пингвина, ничего не подозревающего ни об угрозе, которую мы представляем, ни о Таниной песцовой шапке, ни о шведском столе с хамоном на корабле, ни о цирках, где огромные тигры до сих пор прыгают в огненные кольца и за мячиками, как котята. Мне вдруг стало очень стыдно за то, какую жизнь мы выбрали и что о себе возомнили. И очень захотелось, чтобы доверие этих нелетающих птиц не оказалось напрасным.

А пока они беззаботно семенили вокруг и позировали перед нашими объективами. При всей своей неуклюжести черно-желтые пузатики аж на метр могут выпрыгнуть вверх из воды, чтобы четко приземлиться на облюбованное место. И несмотря на то что морские котики вообще-то жрут пингвинов, все они валяются рядом абсолютно спокойно, не обращая друг на друга никакого внимания. Все потому, что охота происходит только под водой. Запрыгнул на сушу — и все: «я в общем домике».

Иногда особо невоспитанные котики могут резко вынырнуть из воды и схватить зазевавшегося пингвина, стоящего на краю льдины. Поэтому людям запрещается проходить между животными и водой, чтобы те вдруг не прихватили туристов с собой во время охоты. Бывали случаи.

Фауна здесь, конечно, не особо богатая — в основном встречались мхи и лишайники. Зато недостаток зелени компенсировало разноцветное многообразие полудрагоценных камней. Голые места без снега называются местными «оазисами», на них под ногами шуршат серо-голубые агатовые миндалины и молочные стильбиты. При их виде у Тани и Светы ярко загорелись глаза, и девчонки с интересом стали перебирать природные минералы.

— Светик, это ж сколько камней бесхозно тут валяется! Такое ожерелье можно с них смастерить — обалдеть! Может, аккуратно в карманчик? Не имеют же они права нас обыскивать!

— Тише, Тань. Ты чего? Ну мы же взрослые люди все-таки. Разве мы не можем позволить себе какой-то агатик? Ну не начинай.

— Ну это ж так прикольно было бы! Украшение из Антарктиды… — и они пошли вперед, шушукаясь и заговорщицки переглядываясь.

Следить за их поведением времени не было, но и разгребать потом последствия тоже не очень хотелось. Вся надежда была на Свету. Она хоть и спелась с Танюхой и подыгрывала ей, но все-таки мыслила трезво, что не могло не радовать. А камушки действительно необычные: даже без обработки их грани были очень интересными — я бы и сам залип. Но вокруг была еще масса всего неизведанного и куда более интересного.

С погодой нам очень повезло — бывает, за всю экспедицию туристы не получают даже солнечного часа, а у нас весь первый день пригревало солнышко. Именно пригревало, а не просто светило. После часа прогулки я осмелел и преисполнился впечатлениями настолько, что скинул футболку и решил позагорать. Топлес! В Антарктиде! У меня просто случился когнитивный диссонанс: с одной стороны — вокруг айсберги и льды, с другой — а почему так жарко?! Мне казалось, в середине дня на солнце около 15 градусов точно было.

Я ожидал дикого холода, потому что однажды уже замерзал до изнеможения на полюсе. Только на Северном.

В конце 2008-го, когда свернул свой юридический бизнес, отмечал начало нового этапа в жизни с двумя приятелями (один из Москвы, второй — из Чикаго), предложив им рвануть куда-то на Новый год, который вот-вот должен был наступить. На следующее утро мы выехали в Лапландию. Именно выехали, поскольку как раз пришло из Америки новое авто — полноприводный джип, и я решил его испытать — проехать несколько тысяч километров через Беларусь, Россию и Финляндию до самого Ледовитого океана, к мысу Нордкап. Именно та зима выдалась самой лютой на моей памяти — даже в Киеве снегопадами завалило машины чуть ли не до самой крыши. А там, в тундре, просто жестило — порывами ветра машину срывало с дороги, терялось управление, вырубался gps, за окном было минус 54. Каждый час по местному радио передавали штормовое предупреждение и настаивали на том, что выходить из дома опасно для жизни. Мы этого не знали — радио не работало, мы рубились вперед.

Слабо понимая, что ждет впереди, даже не останавливались — делать передышки на обжигающем морозе как-то не улыбалось, поэтому ютились в машине. Когда наконец проехали к острову по известному подводному тоннелю в Ледовитом океане, выйти из машины на улицу было уже невозможно — снесло бы вместе с дверью. Вдали сквозь белую завесу я разглядел большой навес и решил на время укрыться там. Оказалось, военный аэродром — не положено, но норвежцы понимали, что нам просто негде спрятаться от непогоды, разрешили запарковать машину и пересидеть худшее тут же в их каморке.

За благодарностью полезли не в карман, а в багажник — там хранилась сокровищница с целым ящиком украинской перцовой водки. Увидев дары, норвежцы поняли, что точно в нас не ошиблись. Буран был долгий, водки много — успели обсудить все особенности северной жизни.

— А мы тут занимаемся доставкой, — начал уже раскрасневшийся норвежец Ян. — У нас с Землей Франца-Иосифа контракт, доставляем туда все необходимое раз в неделю-две. Снабжаем полярников.

— Ого, это интересно! — встрепенулся я. — А когда летите?

— Да вот, — показал Ян рукой на окно, — сегодня распогодится — и завтра полетим.

Против перцовки, хорошей взятки и нашего обаяния правильные норвежцы устоять не смогли (наш человек и мертвого уговорит — проверено на практике!) и наутро взяли нас с собой в самолет. Выгрузившись на Землю Франца-Иосифа, мы поняли, что одеты «слегка» не по погоде — в джинсики, джемперы и ботиночки; мы тряслись, как не застывшее в холодильнике желе.

— Михалыч, это че за дебилы прилетели? — кивнул на нас русский полярник, приняв за норвежцев.

— Мы, — заметил я, — не дебилы. Просто путешественники. Но не подготовились.

Федорыч с Михалычем принялись извиняться и одевать нас, и чтобы закрепить свои извинения — снова пришлось пить. Много, часто — как полагается у полярников. Спустя три часа ехать обратно никто уже не собирался.

— Оставь нас здесь, Ян, — обнаглев, попросил я норвежца, — через пару дней все равно прилетать будешь — и заберешь.

— Вы чего, совсем крейзи? — Ян хоть и проработал полжизни с русскими, для которых «запрещено» — значит «можно, но осторожно», однако все еще не смирился с нашим славянским менталитетом. — Мне и так выговор светит, что я вас сюда привез без разрешения, куда еще оставлять?!

Второй круг уговоров, новые взятки и бутылочки — сработало, остаемся. Два дня будем жить практически на Северном полюсе! Но аппетит уже разыгрался — «практически» не считается, раз так далеко уже забрались, — надо держать курс до самого полюса. Уже в хлам готовые Федорыч с Михалычем сдали, что есть некий Степа — старпом атомного ледокола, который раз в месяц ходит к полюсу.

— Звони, — сказал я, — любые деньги. И не говори мне, что деньги тут не решают.

— Ладно, — кивнул довольный Михалыч, уже чуть ли не открыто потирая карман, — помогу вам поверить в новогоднюю сказку.

И вот, сунув очередную взятку, будто проводнику в поезде, в кабине стаффа на борту бывшего атомного советского ледокола «50 лет Победы», ровно первого января 2009-го мы двинули прямиком к могучему Северному полюсу. Меня так это шарахнуло! Будто ты — мячик на поле для гольфа, подходит к тебе человек с клюшкой и ка-а-а-ак вмажет по голове — это путешествие окончательно вытряхнуло меня из границ моего понимания и реальности. Было страшно, рискованно, опасно — сумасшедший, иногда даже глупый и пьяный авантюризм, но он сработал. Поставил точку на моем двухгодичном выходе из бизнеса и открыл глаза: смотри, как в мире бывает — он сам делает все, чтобы ты его изучал. Просто успевай хватать возможности. И ничего не бойся.

В Арктике я изнывал от холода, продувающего насквозь ветра, ежился в углу кабины, и меня так трясло, что даже водка не помогала. Вспоминая те самые холодные сорок восемь часов моей жизни, к экспедиции в Антарктиду я уже как следует подготовился — месяцами тащил за собой кучу зимних теплых вещей. И вот теперь стоял тут полураздетый и загорал, подставив бородатое лицо теплым солнечным лучам. Это стоило того.

Удивительно… Но слишком долго топлес решил не оставаться — из опасения забрать лавры эпатажной Татьяны.

Во время первой высадки (как, в принципе, и любой) наша компашка была центральной. Девочки выглядели так, будто перепутали Антарктиду с Куршевелем — устраивали часовые фотосессии в нарядах со стразами, падали на снег в позе ангелочков и пытались петь «Зима, холода…»^[2] Сане приходилось быть то режиссером фотосессий, то оператором, а я просто отделялся от группы и гулял сам, снимая материал для фильма. Ненадолго перетянуть на себя одеяло внимания с «расфуфыренных славянок» удалось только американцу с трущимся об него пингвином и парочке японцев в разноцветных пончо, которые не отлипали друг от друга и фоткались в очень смешных позах. Остальные персонажи были более тривиальными и просто бродили по хрустящему снегу, не заслуживая особого интереса остальной группы. На лицах людей легко читалось, как они рады быть здесь и что это совсем другое путешествие, не сравнимое ни с чем в прошлом. Уже само осознание, что забрался так далеко, на крайний юг планеты, дарит приятное покалывание в теле и запускает стада мурашек. И мороза не надо.

Вечером после возвращения на судно мы собрались все вместе в баре, чтобы наконец отметить нормальное физическое состояние без качки и первую высадку на берег. Сразу же застолбили самый мягкий и близкий к барной стойке диван. И хотя по правилам места нельзя бронировать — за весь тур никто так и не рискнул занять «трон нашей звезды». Да, иногда Танюхин авторитет был нам на руку.

Близкое соседство с лысым высоким барменом тоже оказалось очень кстати — уже в первый вечер он заметно проникся к нам симпатией и нарочно раскалибровал свой глазомер, явно наливая нам больше стандарта.

Аргентинское гламурное имя Эладио идеально подчеркивало его породистость и сладость. Он колдовал над каждым бокалом (даже если в нем был обычный ром с колой), как алхимик над волшебным зельем. Манерно сжимал двумя пальцами с безупречным маникюром мадлер (пестик-толкушку для выдавливания сока из ягод и фруктов) и медленно размешивал мутное содержимое. При этом он был не из тех резвых пацанов, которые каждый заказ воспринимают как возможность сразить всех наповал жонглерскими финтами за спиной и витающими в воздухе бутылками. Он не создавал шоу и фарс вокруг алкоголя, а делал искусством сами напитки.

— У меня секс с вашими вкусовыми рецепторами, а не глазами, — удовлетворенно кивал головой Эл, слушая, как посетители после каждого глотка протягивают вкусное «м-м-м-м».

Я решил в первые дни повременить с крепкими напитками — совсем не хотелось страдать от похмелья и пропускать интересные места. Тем более на завтра уже был запланирован трекинг с подъемом на гору — нужно быть в хорошей форме. Поэтому заказал своим друзьям джин, а себе взял темного пива — чисто поддержать компанию.

Аудитория в баре была тускловатая — кроме нашей шумной компании, один диван с японцами, второй — с тихими американцами, играющими за чаем в настолки, и еще парочка столиков с европейцами, чинно ужинавшими улитками с вином. В общем, скукота. Среди всего этого тихого часа, который начал рассасываться сразу после десяти вечера, выделялись только два здоровенных амбала. Классические американские служивые — один вояка, второй пожарник — они явно хотели подлить горючего в чаек и продолжать банкет подольше. Но было не с кем — компания американцев, к которой они прибились, весь вечер потратила на изучение правил «Цивилизации» (чтобы только на следующий день начать игру), а мы их не приглашали. Моя троица совсем не знала английского — и им было не интересно с иностранцами. Поэтому качки только периодически косились на наш праздник жизни, но подходить не осмеливались.

А вот капитана корабля невозможность объясняться с девчонками и Саней не смущала — ему просто нужна была веселая компания, чтобы выпить, и красотка Таня, чтобы на нее смотреть. Последнее условие было основным — по горящему кошачьему взгляду было видно, что этот десерт упускать он не собирался. Таня, надо сказать, поощряла его надежды — как только Алан, даже не спрашивая, уселся к нам на диван, включила «режим самки». Оттого, что она не могла флиртовать с капитаном словами, взгляд ее стал еще более выразительным и цепким. В зале звучит приветственный гонг: сезон охоты объявляется открытым.

— Чувак, ну ты же не позер гиннесс свой пить, — сморщился Алан. — Глотни нормального и не позорься, — и он плеснул виски в пустой бокал, стоявший на столе, прямо из своего стакана. Аргументы про трекинг и бла-бла можно было даже не начинать — с таким типом людей это вообще не работает. Дешевле было выпить.

Бармен заметно оживился, увидев в рядах потягивающих пополнение. Алан заказал для меня отдельную порцию и предложил Элу присоединиться к нашей компании. Кивнув в сторону Тани, взглядом добавил «не вздумай, моя территория». Можно было не переживать — Эладио наши дамы интересовали только как потенциальные гурманы, способные оценить его мастерство.

— На сегодня, миледи, джина будет достаточно, — решил он заняться алкогольным воспитанием девушек. — А вот завтра я проведу вам гадание по коктейльной карте, — и он вытащил из-под стойки увесистый коктейльный гид на испанском. Уверен, он знал его наизусть до миллилитра. — Потому что джин с тоником и двумя ломтиками лайма, как вы тут запросили, — банальность и моветон. Если уж претендуете на классику — знайте, что к джину положен только один кусочек лайма.Это, черт возьми, важно! — И он поднял вверх свой бокал с ярко-малиновым коктейлем, призывая всех присоединиться.

Гулянка продолжалась до утра и, кажется, совсем никого не утомляла — бармен задорно пополнял бокалы, капитан оттачивал ритуалы ухаживаний, а мы просто куролесили и кайфовали от жизни.

День 119 Антарктида

51 984 км пути

Следующий день оказался феерическим — не только для восхищенных туристов, но и для всей команды корабля. По плану была высадка на маленьком островке Десепшен, который представлял собой кратер большого вулкана. Что самое удивительное — активного. Остров расположен на том месте, где на дне океана залегает массивный ледник толщиной около ста метров. Ученые долго были уверены, что поражающая ледник снизу лава может выпускать разве что невинные струйки пара, поэтому на вулканической породе была построена обсерватория. Но Десепшен оказался чуть коварнее — его лава движется очень медленно и содержит много воды, в результате чего на поверхность выходит огромное количество грязи. Около пятидесяти лет назад отсутствие этого знания стоило жизни сразу двум станциям — британской и чилийской.

Весь остров сам по себе — череда острых гор и обрывов, описывающих букву «С» вокруг спокойной бухты, заливающей бывший кратер. Конус вулкана был разрушен много столетий тому назад, а на его месте образовалась гигантская впадина-кальдера. Феерия состояла в том, что мы не просто подошли к суше и высадились в каком-то месте, а зашли в сам кратер через проход, который до этого был закрыт. Никто из команды даже не готовился заплывать в кратер — просто планово проходили мимо входа, чтобы показать туристам красивую панораму. И когда мы все уже стояли на палубе, готовые привычно обмундировываться и лезть в зодиаки, капитан взволнованным криком вдруг созвал команду к капитанскому мостику. Все подорвались и убежали, оставив нас с тревогой оглядываться по сторонам и пытаться понять, что произошло. Через десять минут, когда гул испугавшихся европейцев уже стал заглушать звуки моторов, к нам спустился один из проводников, сияя белозубой улыбкой.

— Все в безопасности, дорогие пассажиры, не переживайте. Командованием корабля было принято решение зайти в кратер острова. Проход был закрыт больше двадцати лет! А сейчас лед растаял, — паренек пытался говорить спокойно, передавая сухую официальную информацию, но было видно, что он аж повизгивал от удовольствия. — Просим вас сохранять спокойствие и очередь, через десять минут начнем высадку. У-у-у-ух, нам всем повезло! — Не удержавшись, он хлопнул в ладоши и побежал готовить лодки.

Возможность высадиться в этом месте прямо с корабля была невероятной не только потому, что этого никто не делал в нашем столетии, а еще из-за теплой воды, которая сочилась из кратера. Озеро в Антарктиде, в котором можно искупаться, — фантастика! Как ни странно, мы с Саней оказались в числе немногих, кто вдохновился романтикой момента и решил окунуться, хотя явно такой шанс выпадает раз в жизни, и то счастливчикам.

Добравшись до безопасного места, мигом сбрасываем одежду и бежим к воде по колючему вулканическому камню, впивающемуся в ступни. Морозный ветер обжигает тело, но я обещаю ему через пару мгновений оказаться в теплом природном бассейне, окруженном горами. Возле берега бежать становится совсем неудобно, потому что мелкая черная россыпь сменяется большими острыми булыжниками. Замедляю шаг и, переваливаясь с ноги на ногу, вхожу по щиколотку в воду. Продвигаясь дальше, с удивлением замечаю, что обещанное тепло воды сосредоточено в миллиметровой полоске на поверхности. А под ней — сводящая судорогой ноги ледяная вода.

— Я думал, что вода действительно будет теплая! А тут ощущение — будто кто-то рядом пописал, а вокруг лед, — растирая красные от холода ноги и продвигаясь вперед, поделился я наблюдением с Саней.

— Чувак, а что ты хотел? Ты ж в Антарктиде! — закаленного зимними рыбалками Саню, видимо, не смутила температура воды, близкая к нулевой, и он просто побежал вперед.

Я отпустил все ощущения, сжал все сжимабельное в теле и с веселым воплем ринулся за ним. Мы прыгали в воде и громко кричали, выгоняя из тела весь холод и проживая все яркие эмоции, которые приходили. Укутанным в целлофановый костюм и резиновые сапоги трудно ощутить полный контакт с антарктической природой. Ты можешь трогать лед и землю руками, перебирать вулканический песок пальцами, но все равно будешь чувствовать себя изолированным пришельцем в скафандре. В этот холодный миг нам с Сашей удалось наладить более близкий контакт со средой, подружиться с ней, почувствовать себя на своей земле, пусть и на самом ее краю.

Если попросить меня вспомнить что-то одно об Антарктиде — именно этот момент появляется перед глазами. Очень мощно это было, очень настоящие эмоции.

Попрыгав и растеревшись до красноты после купания, мы оделись и продолжили с группой маршрут в обход внутреннего озера. Серая поверхность океана, обрамленная черной эффузивной породой, создавала достаточно дикий, но при этом цепляющий взгляд пейзаж. Добрели до места со странной меткой на карте «Берег вареного пингвина». Как оказалось, со слов гида, название рассказывает о печальном случае, когда ученые нашли на этом месте ошпаренного умирающего пингвина, которого обдало кипятком из фумаролы. Это был важный момент в понимании природы и особенностей острова, поэтому неприятную картину пришлось запечатлеть в истории.

С другой стороны озера начинался тот самый трек в гору, который должен был открыть нам всю панораму пятнадцатикилометрового залива. Таня со Светой только глянули вверх на крутую тропу, осыпающуюся под ногами гида, и расстелили шарфик на земле, чтобы присесть и переждать поход.

— Не думаю, что мы пропустим что-то особенное. Лед с озером и отсюда хорошо видно, — легко усмирила свой дух авантюризма Таня.

— Ну да, тем более Тема все на дрон заснимет, а мы потом посмотрим — все схвачено, — поддакнула Света. — А вы пока работайте, работайте.

Прикол с дроном был в том, что снимать на территории Антарктиды вообще-то запрещено. На корабле я умудрялся взлетать незаметно для всех, потому что звук лопастей заглушали моторы и волны, а на шухере всегда стояла верный друг Танюха (за что я был ей очень благодарен). Капитан несколько раз ловил нас за этим занятием и, по сути, мог бы впаять штраф на несколько тысяч долларов, но по старой дружбе со мной и из-за особой ментальной связи с Таней делал вид, что не замечал нарушений. Однажды, когда дрон сбился порывом ветра и чуть не влетел в окно капитанского мостика, Алан поднял брови и выглянул на палубу.

— Совсем уже страх потерял, амиго? Пока я прикидываюсь слепым, ты решил мне своим пропеллером глаза выколоть?

— Прости, Алан, не удержал управление. Я буду аккуратно! — пытался оправдаться я. Но в этот раз капитан был настроен серьезно и уже спускался ко мне с мостика. Запахло жареным.

— Ну-ка иди сюда, летун. Я тебе этого всего не разрешал, понятно? — и он угрожающе ткнул пальцем в камеру дрона. — Но… — он по-театральному резко поменял тон, — если ты приведешь свою компанию, а именно — Татьяну, сегодня вечером в бар, — тут вообще прищурился и перешел на заговорщицкий шепот, — то в свободное время я буду занят налаживанием своей судьбы, а не разглядыванием неба над кораблем… Понял?

Мда-а-а… Так пермит на съемку я еще не покупал. Совесть слегка мучила, но успокоил себя тем, что мы и так бы туда пришли, а Таня наверняка с большим удовольствием общалась бы с аргентинским красавцем, чем часами мерзла на стреме на палубе.

— По рукам, сердцеед, — пожал я загорелую кисть капитана. — Сегодня мы будем.

Так, со съемкой в дороге я разобрался, а вот жужжать над головой у всей группы в хрустальной тишине и чистоте вулканического кратера — перебор.

Но не для меня. Взобравшись спустя полтора часа наверх и окинув взглядом удивительную форму кальдеры, я не смог удержаться, чтобы не заснять осторожно пару уникальных кадров. Бухта источала спокойствие — кольцеобразная форма защищала воды кратера от любого шторма. На перевале вверху нас обдувал ледяной ветер, с внешней стороны острова бушевал неспокойный океан, а внутри кольца оставалась невозмутимая гладь. Это была одна из самых необычных панорам Антарктиды, и после трека мы с Саней долго подкалывали девчонок тем, что только лузеры могли проехать полмира, чтобы потом полениться взобраться на единственную панорамную площадку на пути. Битва экспедиции и гламура не прекращалась ни на секунду.

Пока мы спускались вниз к лодкам, все яркие ощущения постепенно сменились каким-то неприятным привкусом. Я двигался в одном темпе и радовался со всей командой, но ощущал внутри какое-то гнетущее давление, которое не мог себе объяснить.

Я искупался в кратере действующего вулкана, куда давно не могли пробиться даже сами антаркты. Это праздник для каждой станции и каждого судна, и как только наш корабль передаст сообщение диспетчерам, все ринутся к проходу, чтобы испытать наши эмоции. А мы стали самыми удачливыми и первыми. Так куда пропала моя радость? Что меня тревожит? Может, дома с родными что-то не так? С этими мыслями я попрощался с островом Десепшен и вернулся на судно, чтобы отметить с командой важное событие.

В честь большого праздника ресторан угощал всех шампанским за счет компании, гости вырядились в лучшие одежды (естественно, наших никто не переплюнул) и кружились по залу, обмениваясь впечатлениями и фотографиями.

На импровизированной сцене из деревянного ящика стоял Гросс с горящими от радости глазами и от выпитого горючего щеками и рассказывал о том, насколько удачно и сильно растаял лед, чтобы мы сегодня могли праздновать такую уникальную высадку.

— Впервые за двадцать лет навигации судна мы смогли зайти в бухту, чтобы взобраться на вершину скалы Клык. По погоде это был лучший поход за наши многолетние карьеры. Лед еще никогда не таял так быстро и не открывал так много возможностей для экспедиции! За лед!

И тут меня «включило»! Непонятная тревога снова усилилась, хотя я уже поговорил со всеми домашними и знал, что все в порядке. Нет, дело было не во мне и не в окружении. Меня беспокоило что-то большее. С каждым тостом и рассказом о невероятности события в голове складывалась картинка, которой я не ожидал.

Вот я стягиваю с себя майку и наслаждаюсь витамином D под лучами пригревающего солнышка, будто где-то в горах Австрии у горячих чанов.

— За погоду! — слышатся вокруг крики.

Вот бегу в одних плавках к антарктическому озеру, чтобы искупаться, и прыгаю по пояс в воду, будто в зимний пруд за своим домом.

— За исследования!

Вот хлюпаю резиновым сапогом по тонкой корке льда, из-под которого сочится талая водичка.

— За айсберги!

И вот тает огромный ледник, позволяющий нам зайти в кольцо вулканического острова. В первый раз в XXI веке.

— За Антарктиду! — грохает последний аккорд.

Эти картинки кто-то клацает перед моими глазами, и в какой-то момент грани соединяются и пазлик складывается: происходит что-то странное. Это не та Антарктида, о которой я читал в книжках.

За всеми эмоциями от долгожданной экспедиции, дружелюбными пингвинами и непостижимыми формами айсбергов я забыл рассмотреть суть — а почему здесь все так меняется? Где заснеженные станции и трясущиеся от холода смотрители, которых я видел в документальных фильмах «Би-би-си»? Где обледенелые от мороза усы морских котиков? Почему огромная льдина так приветливо распласталась в воде, приглашая нас искупаться в кратере?

Осознание ситуации, о которой долгие годы так тревожно и отчаянно трубили ученые и СМИ, нахлынуло очень быстро. Теперь то глобальное потепление, которым пугали всех жителей остальных континентов, казалось не таким уж незаметным и далеким — оно происходило прямо перед моими глазами. Не то чтобы до этого я жил в розовых очках и не понимал, что планета меняется. Но, наверное, так уж устроен человек, что глубокое осознание приходит только тогда, когда опасность подкрадывается так близко, что четкий контур уже расплывается.

В западных медиа я читал о так называемой климатической точке невозврата, достигнув которой, остановить изменения будет уже невозможно. А что, если в Антарктиде эта точка уже пройдена? Что, если ученые бились головой о лед, но так и не успели достучаться до человечества, бизнеса и политики? Если растают льды Антарктиды, уровень Мирового океана может подняться на 60 метров. Вероятно, этого не увидим ни мы, ни наши дети — но что дальше? Принцип «после меня — хоть потоп», по которому живет большинство людей планеты, обретает новый, более четкий смысл. И опасность.

Внутренняя пустота звенела громче, чем бокалы с игристым в руках у празднующих, и я решил пропустить сегодняшний вечер веселья — не хотелось и было незачем натягивать маску радости, если ощущалось напряжение. Сообщил ребятам о неважном самочувствии, убедился, что вечером они таки зайдут в бар к капитану, и, больше ничего не объясняя, удалился, чтобы побыстрее заснуть в каюте.

Ночь провел беспокойно, постоянно ворочаясь и просыпаясь, отчего утром встал с жесткой кровати все еще не в духе. Я не мог понять, почему команда корабля не осознавала (или просто не хотела об этом думать) истинных причин вчерашнего праздника. Я решил поговорить об этом с самими антарктами, тем более что на сегодня как раз было запланировано посещение главных наземных станций.

Для меня важно было высадиться именно на континенте Антарктида, а не только побывать на островах и архипелагах, и этого дня я особенно ждал. Но не думал, что буду знакомиться с жителями станций в таком мрачном настроении. Ну что ж, как есть. Может, все не так плохо, как я себе вчера нафантазировал.

Первой по курсу была чилийская станция с длинным названием «Президент Эдуард Фрей Монталва» (все говорят сокращенно — «Фрей») — самая развитая и важная научно-исследовательская база Антарктиды. В рамках политики Чили, направленной на включение заявленной территории в остальную часть страны, правительство поощряет семьи жить на станции «Фрей». Первый ребенок родился здесь еще в 1984 году. Теперь тут живут не только военнослужащие, но и учителя, повара, швеи и продавцы — всего около 170 человек. Со стороны чилийская станция очень напоминает деревню: одноэтажные шале кремового цвета с красными крышами, в которых живут семьи, больница, школа, банк, супермаркет, почта, сувенирные лавки… Есть даже часовня и небольшой спортзал, где еженедельно проводят футбольный турнир среди представителей местных станций.

Я понял, почему в первые дни природа Антарктиды настолько ошеломила меня — там практически не было нас, людей. Объехав весь мир, трудно было найти более незаселенное место, чем Белый континент. Но это, видимо, ненадолго. В попытках наследить на Земле побольше политики выдумывают какие-то программы, мотивируют людей жить в отшельничестве и тратят огромные деньги, только бы не оставить кусочек земли самой Земле. Хотелось бы порадоваться за прогресс и изобретательность ученых, но радоваться не хотелось. Я уехал с чилийской базы еще более расстроенным, чем был утром.

А вот станция Аргентины, хоть и была самой отставшей от соседей и совсем невзрачной, оставила приятные воспоминания и даже взбодрила, развеяла мое упадническое настроение.

— О чем мечтаешь? — задал традиционный вопрос смотрителю станции, по комплекции больше напоминавшему профессионального футболиста.

— Невесту свою увидеть, сеньор, свою любимую. Она у меня так далеко, что тебе и представить сложно, как это далеко! — и он махнул рукой в сторону горизонта, чтобы я точно поверил, что его любовь была где-то за тридевять земель.

— Ну… Антарктида, конечно, — не ближний свет… — я вдруг ярко ощутил, насколько далеко сейчас была моя Маруся. Сложно было даже представить, какой кусок воды и суши разделял нас. — И где же твоя любимая?

— Ты, сеньор, такого, может, и не знаешь… В Украине, это когда-то СССР…

— Да ладно, старина! Ты серьезно??? Ну-ка, давай, рассказывай!

И этот Ромео пригласил меня к себе в вагончик, чтобы там перекурить (на высадках туристам ведь запрещено), а я быстренько записал с ним трогательное интервью. Оказалось, что его невеста — наша землячка, к которой он ездит раз в год и ждет длинного отпуска, чтобы наконец жениться. Рассказал, как любит гулять по киевскому Подолу, «кушать борщ» и вообще как сильно хочет жить со своей Еленой в Украине. Только вот денег заработает — и сразу к ней. Ну не очаровательно?

Когда мы уже распрощались с иностранным женихом, который тоже обалдел от такого совпадения, и грузились в «зодиаки», чтобы возвращаться на корабль, услышали истошное:

— Ессперра, Артемий, подожди-и-и-и! — От вагончика, сломя голову, несся мой новый знакомый и размахивал руками.

Я попросил ребят и гида в лодке подождать пару минут и побежал к нему навстречу — может, забыл камеру в вагончике?

— Сеньор, пожалуйста! Может, ты свое путешествие раньше закончишь — передай Елене от меня письмо. Ей так понравится! Пожалуйста, я всего третий раз тут украинца встречаю. Ей так понравится! Передашь?

Я понимал, что не вернусь в Украину еще минимум полгода, но просто не мог отказать этим влюбленным глазам. Побольше бы мужиков так стремились удивить свою любимую — ну как тут не помочь? Тем более скоро мы встретимся с Марусей, и через месяц она сможет передать письмо. Она не только не откажет, а еще и с цветами к этой Елене приедет. Я уж свою романтичную знаю. Поэтому мы обнялись с Ромео, и я пообещал выполнить просьбу, как только смогу. На этой сентиментальной ноте мы покинули аргентинскую станцию, чтобы посетить последнюю на нашем пути — британскую.

Вместе с мыслями о Марусе и скорой встрече напомнило о себе и недавнее переживание — успею ли я попасть к ней на круиз? Не угнали ли случайно мой «Хюндай», бесхозно стоявший посреди криминального района самого юга Аргентины? Выдержит ли Алекс напряженную дорогу? С Таней этот отрезок занял почти пять дней, и то она капризничала. Теперь есть всего три — это практически безостановочный спринт.

— Алекс, давай еще раз, — повернулся я к сидящему сзади в лодке Сане, — ты точно хочешь ехать со мной до Вальпараисо? Это будет жесть, будем просто валить целыми днями, а потом валиться с ног, понимаешь?

— Тема, да чего ты заладил со своей дорогой? Перестань, мы же договорились, — и он отвернулся, показывая, что разговор окончен. Переживать было не о чем.

На станции Порт-Локрой намеренно оставили все один в один, как было сто лет назад: открыли дом-музей, где можно увидеть метеостанцию, кухню и комнаты полярников прошлого века — очень занимательно. Печатная London News 1957 года, разорванный «Юнион Джек» над деревянной кроватью, глобус с Советским Союзом, радиорубка с доисторическими аппаратами, консервные банки шестидесятых годов выпуска, деревянные лыжи для походов по снегу — все декорации были выверены, и мой пристальный взгляд не заметил ни одного киноляпа.

Пока остальная группа совершала монгольский набег на магазин сувениров, мы с ребятами и капитаном разглядывали интересные стены с антарктическими фотографиями и делились впечатлениями. Алан рассказывал об особенностях станции, а я переводил и снимал его на камеру — решил, что хочу взять у него полное интервью в конце путешествия. Нужно было запечатлеть этого персонажа — уж очень он был колоритный. Да и подружиться за долгие хмельные вечера в баре мы уже успели. Когда я рассказал ребятам о знакомстве с Ромео и показал письмо, которое предстояло передать в Киев, Алан расправил плечи и выдал:

— А у меня тоже невеста из Украины есть! Только она со мной останется и будем вместе океаны бороздить. А я ей подарю все полярные звезды! Да, ми амор? — он многозначительно посмотрел на избранницу, ожидая таяния и этого льда. Глобальное потепление было бы лишним — Таня и так использовала преданность воздыхателя по максимуму. Это был козырь в заядлой борьбе с моими насмешками.

— Зачем звезде звезды? — отбилась Таня моей же картой. — Будьте оригинальнее, мальчики, я вас прошу, — и она вышла на улицу, оставив последнее слово за собой.

Все три станции, которые мы посетили, на самом деле активно воюют между собой — за научные открытия, прогресс и, конечно, территории. Чили с Аргентиной, Аргентина с Англией — и так по кругу. Но битва эта негласная, дипломатическая и интеллигентная — как и сами жители станций. Казалось бы — чем может отличаться жизнь людей, окруженных обледенелой землей, тысячами пингвинов и водой? Но этот день показал, насколько разными могут быть привычки, ценности и мечты даже у антарктов. Какие мы, люди, все-таки разные.

Вечером в баре разыгрался новый сценарий. Наш хранитель подпольного очага уже занял привычный пост за стойкой и ожидал наших распоряжений. Было видно, что ему льстило переманить на свою сторону любителей чистого джина или виски со льдом и удивить нас коктейлями. Теперь его «Что для вас?» звучало с особым интересом. Что ж, игра началась!

И не только за нашим столиком. Парочка из компании американских зануд решила отметить свой ханимун и весь день приглашала друзей в бар на праздник. Гости пришли, а на столе — новая игра. И ни стопочки, ни закусочки — полный провал. Несмотря на то что в Штатах часто со своим приходят, я увидел удивление даже в их глазах — уж слишком сильно торжество было анонсировано, чтобы быть таким никаким.

Один из сослуживцев, пожарник, который реально мог бы сниматься в сериале «Огнеборцы», не выдержал трезвого напряжения, взял в баре литровую бутылку водки за какие-то бешеные деньги и молча поставил ее на стол перед своими друзьями. Весь путь до барной стойки он, как всегда, косился на наш стол — там уже привычно лились авторские коктейли Эла, красное вино и чистый виски.

В очередной раз подходя к барной стойке (пока в зале были другие гости, Эл не мог себе позволить просто зависать за нашим столиком), встретился лицом к лицу с уже изрядно выпившим «спасателем»:

— Посмотри на этих придурков, — громко чеканя каждое слово и показывая рукой на виновников торжества, произнес он. — Они свадьбу празднуют, а бутылку водки я выставляю. Женишок нашелся… тьфу, немощь, а не мужик, противно!

Я удивился такому быковству на корабле Гринписа и всем своим видом показал, что поддерживать разговор в таком тоне не намерен. И вдруг замечаю Свету с Сашей и Таней, хихикающих с шуток американца.

— Смотри — какой прикольный тип, с ним не соскучишься. Зови его к нам! — дружно замахали руками с нашего дивана. — Давай вместе выпьем!

«Да какой он прикольный? Он же людей на весь бар оскорбляет!» — подумал я.

Все окружающие, слышавшие пьяный наезд пожарника, явно удивились, с какой радостью его поддержали мои друзья. Никто ж не знал, что можно настолько не понимать английский… Вот засада! Нам и так беспощадно кости перемывают, а мы еще и сами топимся.

Пожарника долго упрашивать было не надо — по восхищенным крикам с нашего дивана он понял, что нашел свою аудиторию. И уверенно зашагал в сторону ребят с новой бутылкой водки в руках.

— Ну наконец-то я людей встретил, мать вашу! Сколько можно с этими телятами таскаться? — еще громче выкрикнул он. А потом повернулся к молодоженам и смачно добавил: — Да пошли вы все, тошнит от вас!

Я просто выпал и, судя по всему, был единственным из всех присутствующих, кто понимал, что вообще происходит. Компания нарезавшегося детины вообще никак меня не привлекала, и я вежливо попросил его отойти от нашего стола. Но вежливо он, ясное дело, не понял.

— Слышишь, сынок, ты меня не учи. Не нравится — проваливай к тем интеллигентишкам, а я пока с твоими кентами погуляю. Они, по ходу, нормальные…

Договорить последнее слово ему помешала крепкая оплеуха, прилетевшая слева. Понятное дело, не от меня: я хорошо понимал, что на пьяный бред обращать внимания не стоит. А вот новобрачному интеллигенту, видимо, надоело слушать о себе гадости на весь бар, и он решил замять проблему не по-интеллигентски. Я даже не успел заметить, как он встал из-за стола и подошел к нам, а обалдевший пожарник не успел понять, как оказался в нокдауне на полу. Все были в шоке: у тихони-жениха будто дно прорвало: он метелил обидчика руками и ногами, не давая крупному противнику даже выставить руки для защиты.

Происходил такой сюр, что первые секунды никто даже не сообразил их разнять — все просто пытались поверить в реальность картины, разворачивающейся на полу. Первым опомнился Саня и выпрыгнул из-за дивана, пытаясь усмирить рассвирепевшего ханимунщика. Несмотря на то что все были на его стороне, помощь сейчас была нужна именно лежавшему под столом силачу: против праведного гнева у него не было совсем никаких шансов.

Пока Алекс пытался сдерживать и переводить на себя удары одного, я перехватил пожарника, чтобы тот не полез давать сдачи. Мы плеснули драчунам по стакану воды в лицо, и те вроде бы опомнились, продолжая осыпать друг друга трехэтажными матами. Такого эта чинная экоэкспедиция еще точно не видела…

Через несколько минут в бар вбежали офицеры корабля и дипломатично попросили обоих участников удалиться. Оба американца в итоге утихомирились и недовольно поплелись из зала. Парни в форме, видимо, решили провести их прямо до кают, чтобы на палубе не разыгралось второе действие перформанса, поэтому последовали за пассажирами. В баре повисла гробовая тишина.

— Все-таки, чем закрепощеннее люди, тем сильнее у них иногда срывает крышу, — резюмировал Саня, наконец отдышавшись. Чтобы успокоиться после этого инцидента, мы решили выйти на свежий воздух.

— Ребята, а куда делась Таня? Ее минут 10 уже нет после уборной, может, плохо стало? Давайте проверим? — заволновалась о подруге Света.

— Давайте сначала на палубу выйдем, вдруг ей тоже просто подышать захотелось. Тут так давит, — внес трезвое предложение Саша.

На палубе мы действительно встретили Таню. И тут на нее тоже давило. Только не спертый воздух, а захмелевшее тело нашего морского донжуана, который изо всех сил пытался извернуться и таки поцеловать Татьяну. Появление нас троих явно застало их врасплох. Сложная ситуация требовала сложных решений. Но никто не ожидал, что настолько. В следующую секунду происходит что-то странное.

Пока мы пытаемся сделать вид, что ничего не заметили, и отвернуться, Алан свистом привлекает наше внимание, падает на колено перед Таней и максимально надрывно, как подобает каждому уважающему себя латиносу, выдает:

— Выходи за меня!

Мы аж дышать забыли. Пауза тянулась секунд сорок, не меньше.

— Никогда такого не было, и вот опять… — растерянно пролепетала себе под нос Таня. Но тут же спохватилась — это же ее минута славы! Все наши подколки, стеб и издевки разом разбились о припавшего на колено заморского жениха: шапка песца сработала! Теперь мы были просто бессильны, а Танюша вкушала свой заслуженный триумф.

Несмотря на то что гладиаторский бой развернулся перед нашим квартетом, в нем был еще один участник, с которым нужно было что-то решать.

— Объясни этому мальчику на своем флюент инглише, что он чуток промазал с высотой полета. Коллекционировать фото с пингвинами — не моя мечта по жизни, — надменно бросила Таня и скрылась в коридоре.

Цель достигнута, теперь кокетство с капитаном не имело смысла. Обалдевшая Света, желая слышать подробности, быстренько прошмыгнула в дверь за Таней, оставив нас с Сашей разруливать ситуацию.

— Кажется, начинается вторая часть Марлезонского балета, — процедил Саша, на всякий случай принимая стойку для защиты. Или нападения?

— Куда, Саня, мы же взрослые люди, сейчас все порешаем, — усмирил я пыл друга. — Алан, дружище, пойдем посидим, поговорим о вечном, — я помог ему подняться с колена (все это время он так и продолжал на нем стоять), похлопал по плечу, и мы пошли к капитанскому мостику.

Три мужика, одна бутылка холодного виски, ночь разговоров по душам — и инцидент был исчерпан, а сердечные раны залечены. Хоть Алан и реально влюбился в нашу подругу — «Никогда такого ангела не видел, у вас там в Украине все такие?!», — но быстро отошел: через неделю новая экспедиция, а значит, и новые пассии. Некогда унывать! Вот это подход.

День 123 канал Лемэра, Антарктида

52 491 км пути

Наутро проснулись от громкого крика в динамиках: «Слева по борту на десять часов косатки!»

Встретить целую стаю косаток — да еще, как оказалось, во время охоты на кита — большая удача и очень интересное зрелище. Не теряя времени, мы с Саней рванули на палубу, чтобы не пропустить это водное шоу. Приблизив на максимум зум камеры, можно было рассмотреть, как стая загоняла синюю громадину, окружив со всех сторон. Даже чуть не по себе стало!

Последний день движения по водам Антарктиды подарил спокойный дрейф (видимо, дал передышку перед возвращением к Дрейку) и самый красивый пассаж во всей Антарктиде. Мы шли сквозь знаменитый канал Лемэра, меж высоченных фьордов, усеянных ледниками и скалами. Мне кажется, в тот момент, абсолютно все вышли на открытые палубы, несмотря на ощутимый холод, чтобы наслаждаться и снимать как наше судно изящно выписывает повороты, лавируя меж изрезанной линии моря и айсбергов самых разных форм. Если пингвинами пресыщаешься уже на третий день, то ледяными глыбами можно любоваться бесконечно. Цвета антарктического льда тоже потрясают: от белого, молочного и нежно-голубого до глубокого синего и зеленоватого. Чем голубее лед — тем он старее. Такое ощущение, что он светится голубым цветом изнутри — сначала я думал, что это отражение воды, но потом заметил, что даже в пасмурную погоду при сером небе свечение не исчезает.

Испортило этот день только одно. Когда мы праздновали окончание экспедиции, я выскочил на палубу, чтобы сделать последние антарктические кадры. Ветер был очень сильный, но при этом оставался на грани допустимого, что только придало азарта и смелости.

Весь полет я аккуратно боролся с порывами ветра и успел по периметру облететь корабль и запечатлеть абсолютно сюрреалистический малиновый закат. А вот при возвращении резко налетел такой шквал, что дрон начал беспомощно болтаться в небе из стороны в сторону, полностью потеряв управление. Я отчаянно выжимал все кнопки и вертел рычажки в разные стороны, для пущей убедительности махал руками, будто машина могла увидеть меня и сама устремиться в руки. Но ничто не помогало, сила ветра была такой, что дрону попросту не хватало сил ее преодолеть.

В какой-то момент я увидел, что батарея у дрона практически на нуле, и в эту секунду, будто почувствовав предательство, дрон протяжно пикнул и навсегда исчез в холодных водах.

Это был провал. Мой последний дрон направлялся ко дну океана. На нем были все кадры последних двух дней. Но самое страшное — впереди у меня был весь Тихий океан, остров Пасхи, Французская Полинезия и почти ноль возможностей купить новый квадрокоптер. Я хлопнул ладошкой по лбу в полном отчаянии — было обидно, что сам так глупо его провтыкал.

— Это карма, чувак, — услышал я из окна капитанского мостика. — Не всегда стоит идти против правил, запомни.

Новые пятьдесят часов тошниловки по Дрейку прошли значительно легче, чем в первый раз, хотя волны стали еще выше (куда уже?!). Наверное, сыграло свою роль то, что все были довольны и по горлышко наполнены впечатлениями, большинство — лучшими в жизни.

В Ушуайе было трогательное прощание и с командой корабля, и с девчонками — все-таки к людям, с которыми разделил особые впечатления, сильно прикипаешь. Таня со Светой улетали в Буэнос-Айрес прямо отсюда, а капитан продолжал ледяные путешествия в поисках своей любви.

Уже спустя первые пару дней в Антарктиде я точно знал, кто будет адресатом нового отцовского подарка на этом материке, но решил дождаться конца путешествия, чтобы на прощание выразить свою признательность. Алан действительно тронул меня — со всей своей брутальностью, твердолобостью и желанием приложиться к бутылке он сохранял в себе что-то большее: уважение и интерес к другим культурам, а еще сильное желание почувствовать близость и единение вместо одинокого болтания по холодным водам океана. Это выразилось не только в теплых чувствах к Тане — каждый из нас понял это. Именно благодаря Алану мы ощущали себя на корабле действительно особенными, желанными гостями, смогли узнать работу судна изнутри и даже позволить себе несколько больше, чем разрешалось обычным туристам. И за этот уникальный опыт я испытывал глубокую благодарность.

— Амиго, вздумал из меня мальчишку сделать и заставить рыдать тут при всех? — как всегда отшутился Гросс, держа в руках четвертую из шести книг моего отца, которые я взял с собой. Глаза выдавали, как он на самом деле тронут моим жестом.

— Вспоминай нас почаще, кэп! — я не удержался и обнял его. — И, пожалуйста, поставь книгу отца в корабельную библиотеку.

— Обещаю, амиго! Удачи тебе, и береги себя на остатке пути.

Больше времени на долгие проводы и лишние слезы не было — сразу с трапа, обнявшись напоследок с девчонками и пожелав счастливо долететь домой, груженные чемоданами, техникой и сумками, мы с Саней бегом кинулись к набережной. Волнительное «есть тачка или нет, есть она или нет» крутилось в голове до самого поворота на нужную улицу. Последние шаги (уже бегом от нетерпения), и… вздох облегчения. Вот он, стоит наш корейский «кузнечик» (как я ласково называл эту развалюху) — весь пыльный, одинокий, хлипкий — но дождался меня на этих ветрах.

Одной проблемой меньше, но теперь следующая задача со звездочкой — как успеть за трое суток проехать три с половиной тысячи километров и шесть раз пройти процедуру прохождения границ Чили и Аргентины со всеми вытекающими в виде капризных пограничников и очередей? Я предложил Сане свой план:

— Если будем ехать по семь-восемь часов каждый — утопия, не выдержим. Если, не дай бог, что-то случится с тачкой или пробьем колесо — хана всему запланированному. У нас нет ни часа свободного времени. Поэтому бережем тачку изо всех сил и едем сетами по три часа, а потом меняемся, даже если водитель еще не устал. Так сохраним энергию.

— Лады, Тема, все успеем. И не такое проделывали! — бодро кивнул Саня. Я не был уверен, что он преодолевал Магелланов пролив, Огненную Землю, Патагонию и хребет Анд (то есть всю 50-ю, 40-ю и 30-ю широты) за три дня, но настроился на его позитив — больше уповать все равно было не на что.

Наш корейский железный ослик переживал, возможно, главное приключение в его жизни — и без того лысые колеса стерлись о бесконечные грунтовые дороги, передний бампер начал отваливаться, задний уже давно оторван, а ходовую можно в пакеты по запчастям собирать. Но мы едем — восемь, десять, пятнадцать часов подряд…

Мог ли представить этот автомобиль, катая туристов по окрестностям столицы Чили, что однажды его будет ждать столь эпичное приключение? Что от того, справится ли «Хюндайчик», не сломается ли, довезет ли вовремя, зависит успех целой кругосветки для этих странных людей?

Умел бы мыслить, возможно, и задумался бы. А я продолжал думать о километраже и времени.

В первый день тысяча километров осталась позади, во второй — полторы. Первая ночь — шесть часов сна, вторая — три. Напряжение росло с каждым новым километром. И без того взвинченную нервную систему окончательно взбесило дурацкое расположение границ. Считая каждый час и опаздывая, протряслись по самому худшему участку дороги к чилийскому пропускному пункту и наразился на грозный взгляд пограничника.

— Вы не поставили штамп о выезде из Аргентины, — подкинул нам проблем этот деятель границы.

— В смысле? Где не поставили? Не было у нас на пути границы — ну не мог я ее пропустить!

— Вы не поставили штамп о выезде из Аргентины, — как заевшая пластинка, без эмоций повторил работник в форме.

— А сколько назад до таможни? — сдерживая возмущение изо всех сил, уточняю я.

— Пятьдесят километров, — сообщил чилиец.

И вот мы, уже не ругаясь, едем назад лишний час. А потом еще раз обратно — и еще один лишний час. Блеск! Таможней оказалось ветхое строение, не похожее даже на здание, где-то в кювете. То есть ты должен сам догадаться, что кибитка вроде биотуалета вдали от трассы — это паспортный контроль.

Мы ехали и ехали, лишь изредка останавливаясь выпить чашку кофе и сделать несколько снимков.

Несмотря на вдохновляющие пейзажи за окном, Саша становился все неразговорчивее и хмурее. Я чувствовал его недовольство и не мог понять, что произошло.

— Саня, что случилось? — не выдержал я через пару часов напряженного молчания в дороге. — Ты чего поник?

— Как «что случилось»? А что непонятного? Уже едем двадцать часов без передыха, позвоночник в трусы высыпается!

Опаньки! Вот те раз! Ну все было слишком легко — и именно скандала мне не хватало!

— Сань, я же тебя об этом предупреждал. Если не успею на корабль — полетит к черту весь маршрут, вся кругосветка, понимаешь? Других вариантов пересечь Тихий в ближайшие месяцы нет. Мы же оба понимали, какой путь нам предстоит.

— Предупреждал он! Как конченые роботы уже третьи сутки живем. Лучше б я из Ушуайи летел. Посмотрел, блин, Чили на свою голову, — он крепко заматерился и отвернулся к окну.

Мне продолжать разговор не хотелось — какой смысл?

Еще час молча посопели — и разрулили ситуацию. Саня признал, что дал волю эмоциям. Я отлично понимал его состояние — мой тонус и готовность гнать мотивировались только моим же глубоким внутренним переживанием. Без этого допинга справиться со спринтом было бы в разы сложнее. Это — как в студенческие годы: переживаешь за сессии, недоедаешь, недосыпаешь — и здоров как конь. Только к маме на каникулы приехал, организм расслабился — и сопли ручьем. Все-таки иногда стресс — хороший ресурс.

Я понимал: если одолею этот этап вовремя — считай три четверти сложного в кругосветке уже прошел. Все предыдущие месяцы мои мысли держали три столба — корабль в Антарктиду, корабль через Тихий океан и контейнеровоз из Австралии в Азию. Если не споткнуться на этих этапах и все успеть — тогда можно будет выдохнуть и двигаться дальше без каких-либо креплений по таймингу. Я на это очень надеялся. И Вселенная таки улыбнулась мне на этом этапе.

Мы успели! Влетели в Сантьяго поздно вечером, почти ночью, бросили машину у отеля и, даже не заходя в лобби, сразу двинулись пешком к ресторану, где меня ждала любимая Маруся, уже прилетевшая днем. Целый месяц в разлуке, целый мешок переживаний и впечатлений за это время, столько всего нужно ей рассказать!

Помню этот момент как сейчас. Я то и дело нервно вырываюсь вперед, оставляя позади семенящего по улице Саню. Подбегаю к узенькому перекрестку, залитому светом разбитого фонаря, и останавливаюсь у светофора, чтобы нетерпеливо переждать красный. И тут вдали замечаю самую лучшую, самую красивую, самую родную на свете фигуру — нет, не выбирает блюда за столом с официантом, а стоит и ждет меня у входа. Моя дорогая! Моя любимая! В нежном платье в горошек, с милыми локонами (которые готовились, уверен, минимум час), как всегда приятно пахнущая, как всегда такая легкая. Я — изнуренный тяжелой дорогой, грязный, с бородой недельной небритости. Леди и Бродяга…

Крепко прижимаю любимую макушку к своей груди и выдыхаю: «Спасибо абсолютно всему, что есть в моей жизни! Богу, этой женщине, Сане, воле случая, „Хюндайчику“. Спасибо, что все вы на моей стороне. Я счастлив и очень благодарен вам!»

Осталось только утром сдать в рентал волшебного Конька-горбунка по имени «Хюндай», лишившегося двух бамперов в неравном бою с дорогами Патагонии, но вышедшего из него победителем, и доехать на автобусе в Вальпараисо для посадки на корабль. Но какие это уже мелочи!

Часть 5. Океания & Австралия

День 128 Вальпараисо, Чили

58 282 км пути

В Вальпараисо было пасмурно, но на душе было светло и легко: как будто в этом порту, недалеко от Сантьяго, с меня сняли весь груз стресса. Рядом была Маруся, которая одним своим присутствием всегда действовала умиротворяюще, и впереди нас ждал долгожданный круиз: Тихий океан, один из самых крутых в мире круизных лайнеров Crystal и маршрут мечты: остров Пасхи, остров Питкэрн, Французская Полинезия, острова Кука…

Мы с Марусей прибыли к кораблю на шаттле Uber, поскольку искать свой корабль в порту на своих двоих — дело нелегкое! На вторые сутки, может, и дойдешь. В моих мыслях вдруг возник маленький Тема: он, то есть я, крутил глобус на уроке географии, тыкал пальцем в незнакомые континенты и, зажмурившись, думал: «Однажды и я там буду». Тому Теме никто не рассказывал, что это невозможно, поэтому он просто мечтал. И вот, домечтался.

Если я когда-нибудь буду монтировать фильм о кругосветке, в этом месте должна быть крутая монтажная склейка: в кадр с пацаном, тычущим пальцем в глобус, ворвется звук оркестра, фокусники в цилиндрах и свет огромных люстр Atrium. И уже взрослый Тема-Артемий — небритый, пыльный, в не стиранной с Антарктиды одежде и потертой шляпе а-ля Индиана Джонс под руку с такой же, как он, растерянной Марусей, — будет пытаться понять «Где я и кто все эти люди?».

«Все эти люди», в смокингах и вечерних платьях посреди бела дня, кажется, тоже пытались понять, кто такие мы с Марусей и как нам вообще удалось затесаться среди них: все глаза в этот момент были устремлены на нас. Этот батл взглядов и атмосфер длился несколько минут: мы, еще не отошедшие от спешки, ворвались в холл с хрустальными люстрами и прозрачными лифтами, где неторопливость просто была разлита в воздухе, а каждая бабочка на смокинге сообщала: «Моя жизнь удалась!», и своими пыльными сандалиями и озабоченными лицами явно пытались нарушить общую гармонию.

Стафф, наверное, тоже был удивлен, но выдавать эмоции им, к счастью, было запрещено, поэтому шампанское нам поднес официант с лицом, не выражавшим абсолютно ничего, кроме учтивости.

Мы с Марусей переглянулись и прыснули: заботливо купленные в Duty Free пара бутылочек вина и просекко, болтавшиеся у меня в рюкзаке, тут же оказались лишними. Это Crystal, детка! Тут, в отличие от других круизных лайнеров, даже алкоголь бесплатный. Если, конечно, можно считать бесплатным то, за что ты предварительно заплатил три мешка денег.

Но на достигнутом мы не остановились: сломав систему своим внешним видом, оба достали камеры. Тут уже брови вверх поползли даже у стаффа за стойками регистрации: дикарей на мегакомфортабельных лайнерах они явно встречалинечасто.

Ворвавшись в свою каюту — одну из самых недорогих, но все равно с видом на океан, — мы с Марусей долго хохотали:

— Нет, ты видел глаза того, лысого? Мне казалось, что он сейчас позовет полицию и потребует выкинуть тебя за борт!

— А-ха-ха! А у дирижера чуть палочка в чье-то декольте не выпала!.. У-уф-ф… — выдавил я из себя, слегка отдышавшись. — Марусь, а где там мой дежурный фрак? И не забудь свои бриллианты к ужину, пожалуйста! — И мы снова надолго зашлись от хохота.

Через несколько часов, стоя на верхней палубе, под песню Луи Армстронга «What a wonderful world» наблюдали, как чилийский берег становится от нас все дальше, и уходили в открытый Тихий океан, которому суждено было на целых 35 дней стать нашим домом.

Переодевшись в тона пассажиров лайнера, мы стали исследовать корабль — по сравнению с круизными монстрами вроде Norwegian он со своими девятью палубами был практически малышом. Тем не менее это тоже был настоящий плавучий дом. И на крыше этого дома моя любимая женщина не упустила возможности сфотографироваться во всевозможных ракурсах — всегда недоумеваю, как это женщинам удается.

— Я так и напишу под фоткой: сейчас этот девятиэтажный дом отвезет меня на острова! — фонтанировала идеями Маруся, как ребенок перебегая с палубы на палубу. Ее радовало все: голубизна воды, снующие туда-сюда огромные чайки, великосветская публика — ну и сам Crystal, конечно. В первый же день мы практически стерли ноги, исследовав его внутренности.

— Чтобы взять от отдыха все, нужно сначала узнать об этом отдыхе все! — моя любимая была неумолима. — А ты, например, знаешь, где тут находится кафе-мороженое?

— Ты хочешь мороженого? Давай закажем его в каюту!

— Фи, какое мещанство! — в шутку скривилась Маруся. — В каюту! Я хочу есть мороженое в кафе! А для этого нужно его обнаружить!

И мы бежали искать это кафе-мороженое, путь к которому, конечно же, лежал через казино и массу бутиков.

— Обратите внимание на этот холл с пальмами, — вещала по дороге женщина моей мечты. — Он оформлен в колониальном стиле! Вау, сигарно-коньячный бар! Считай, я тебя туда уже отпустила. Ночной ретробар… Миленько! Ух ты, театр! Настоящий! Похож на зал, в котором вручают «Оскар», но тот, наверное, побольше… Вау-вау! Кабаре! Па-ам, пам-пам-пам-папам-пам!.. — Маруся попыталась изобразить канкан — настолько, насколько ей это позволили джинсовые бриджи. — А-а-а, смотри! Библиотека! Давай зайдем!..

— А-ха-ха, — расхохоталась она, подойдя к одному из стеклянных шкафов с книгами. — Все закрыто! Спасибо за гостеприимство, завтра снова придем.

После того как мы исследовали фитнес-зал и спа-центр, найдя «наш» ресторан (каждая пара была приписана к одному из двух основных ресторанов, и находить свой мы научились далеко не сразу — для этого приходилось обходить весь корабль), меня наконец помиловали и разрешили прилечь в каюте.

Пока все мое внимание было сосредоточено на гуле в ступнях, любимая не унималась: вдоволь налюбовавшись видом из окна («Мы же будем видеть это целый месяц! Больше месяца!»), она принялась читать ежедневную корабельную газету.

— Так, расписание на завтра: фитнес на палубе, мастер-класс по приготовлению ризотто, шоу «Призрак оперы»… А знаешь ли ты, мой дорогой… — она переключилась на лежащий на тумбочке корпоративный буклет, — что на верхних палубах есть пентхаус с услугами персонального дворецкого! Бож-же ж мой! — Маруся театрально закатила глаза. — Пентхаус! Персональный дворецкий! А что имею я? Кафе-мороженое? Вот эту каморку с видом на Тихий океан?

— Какие проблемы? — стал подыгрывать я. — Пожилые обрюзгшие толстосумы наверняка уже ждут тебя в своем персональном пентхаусе!

Маруся заливисто рассмеялась и прильнула к моему плечу:

— Спасибо тебе! Я такая счастливая сейчас! Это знаешь как? Это вот если бы тебе дали годовой абонемент на твой любимый стадион «Анфилд»!

— Все для тебя, моя Пенелопа! — обнял я ее. — Лишь бы ты была счастлива!

* * *

Как уже доказал на практике Norwegian, я — ни разу не целевая аудитория круизных лайнеров. От слова «совсем». По той же причине, по которой никогда не смогу две недели лежать пузом кверху на турецком пляже или на матрасе на Мальдивах, попивая олинклюзивное пивко: на третий день точно с ума сойду от скуки. Лайнер — это, в принципе, та же история: для любителей провести весь отпуск в одной позе по одному графику. Даже у меня, наученного «романтическим» трипом через Атлантику, иммунитет упрямо вырабатываться не спешил. Потому как времяпрепровождение здесь то же самое: первые два-три дня ты будешь радостно бегать вверх-вниз по палубам, «изучая местность», на четвертый научишься выходить из правильного лифта (а их там с десяток), чтобы зайти в свою каюту минуты через две, а не через 22, пройдя в ее поисках с одного конца корабля на другой, изучишь все увеселительные заведения и ассортимент шведской линии, поймешь, почему люди, которые выступают в вечернем шоу, работают именно на корабле, а не дают концерты вместо Селин Дион в казино Лас-Вегаса.

И даже устанешь от часового созерцания то тихих, то бурных вод, хотя в первые пару дней мы с Марусей на океан не могли насмотреться.

Впрочем, эти «водные медитации» были чреваты обретением как минимум простуды: первые пару дней в открытом море было, мягко говоря, прохладно. Но мы, одетые в ветровки, закутавшись в пледы, все равно регулярно ходили «в гости к чайкам» и мерили шагами палубу: Маруся настаивала на том, что ежедневные 10 тысяч шагов мы пройти обязаны, а то на берег выйдем заплывшие жиром — все-таки кормили на лайнере круглосуточно. Но чем ближе мы приближались к экватору, тем теплее становился воздух, и дело дошло даже до открытия бассейнов. В них уже можно было купаться, и народ разделся, развалился на лежаках и раззнакомился.

Публика на лайнере была ожидаемо возрастная — в основном американцы лет 50–70, не то чтобы великосветское, но очень приличное и крайне воспитанное общество. Местами даже чересчур. Тут не нужно было бояться, что твое полотенце умыкнут с лежака, что в очереди за бургерами оттолкнут локтями или скептически рассмотрят в лифте. Все было чинно, благопристойно, вежливо и, конечно, очень улыбчиво: практически каждый встречный норовил нам улыбнуться, пожелать доброго утра и спросить, как наши дела, — даже не ожидая ответа. К концу круиза мы с Марусей поймали себя на том, что тоже ходим и расслабленно улыбаемся. Что до стаффа, то среди команды были чуть ли не все национальности.

Нашим официантом в ресторане стал украинец! Наверное, его специально приставили к нашему столику, узнав, откуда мы, и каждый вечер (завтракали и обедали мы в шведском ресторане на верхней палубе) нас ждали свежие сплетни: Виктор знал все о капитане, о семье капитана, о взаимоотношениях шеф-повара и официантки 25-го столика. И даже о пассажирах.

— Вон ту бабку видите? В бриллиантах на морщинистой шее? Жуткая миллионерша! — драматическим шепотом сообщал нам Виктор. — В круизе уже третий или четвертый раз, и все время с новым любовником — один моложе другого. Я дал ей прозвище — Алла Борисовна, — тихо хихикал Виктор, забирая тарелку с фуа-гра и ставя на ее место десерт. — Еще шампусика? Я бы на вашем месте не отказывался! Ну, ничего, поработаю тут еще пару лет и, может, таки окажусь на вашем месте!

К пятому дню у меня начался «день сурка»: подъем, завтрак, тренажеры, баскетбол на палубе, бассейн… У бассейна мы с Марусей, как друзья из одноименного сериала, оккупировали один диван, с которым не расставались до конца путешествия, — там я, попивая коктейли, наблюдал за ловящими кайф американскими пенсионерами и считал часы до прибытия в очередную точку: просто физически чувствовал, как от этого непрерывного лежания и ничегонеделания из меня будто вытекает эта драйвовая энергетика, без которой путешествия становятся просто передвижением из одной точки в другую.

Спасало только присутствие Маруси и то, что она явно получала от этого всего настоящее удовольствие. «Это лучшее путешествие в моей жизни!» — не уставала повторять она, прижимаясь ко мне, когда мы вечером выходили на палубу и искали Большую Медведицу. А если мне удалось сделать счастливой свою женщину — значит, все это не зря.

Но я очень завидовал ее умению приехать куда-то и отключить свою неуемную энергию, желание все время куда-то бежать — и просто ничего не делать, лечь и загорать. Не испытывая при этом угрызений совести. Это ведь так важно для женщины — загар! А занятие это ой какое ответственное: он должен лечь равномерно, не содержать следов купальника и при этом продержаться как можно дольше. Поэтому загорать в разное время суток нужно под разным углом. Для меня загар в категорию занятий никак не попадал даже при всем настроенном прицеле, поэтому я просто ждал. Терпеливо ждал, когда эта загорательно-купательно-питательная полоса жизни пройдет и мы наконец увидим остров Пасхи. Но Бог явно видел мои мучения и одним прекрасным днем послал мне спасителя.

В тот день я, как размороженный Цезарь, снова возлежал на своем диванчике и, лениво перелистывая страницы очередного журнала, понял, что для полного счастья мне не хватает еще одного коктейля.

— Мусь, принеси мне, плиз, «Секс на пляже», — попросил я, на всякий случай соорудив на щетинистом лице гримасу а-ля котик из «Шрэка». Любимая без лишних вопросов, покачивая бедрами, направилась к барной стойке.

Только вот ждать ее мне пришлось долго. Если быть точным — целый час. Час! Куда можно отлучиться на лайнере на целый час?

— Марусь, ну ты чего? Ты где была? Целый час прошел! — возмутился я, когда моя женщина наконец вернулась ко мне с моим долгожданным коктейлем.

— Ой, ты не поверишь, — Маруся сделала паузу даже дольше той, что была в похожей фразе из «Иван Василича»^[3], — я с таким мужчиной познакомилась! — вдруг сказала мне моя любовь и кокетливо поправила волосы.

— Чего-о-о?… — я чуть не подавился «Сексом». — Марина, я тебя правильно понял: пока я тут лежал и целый час ждал тебя, ты с мужиком знакомилась?

— А-ха-ха! — Маруся заливисто рассмеялась и обхватила мою шею руками. — Тема, ему 67, он — дедушка, пузатый и смешной! Просто он увидел мою кепку «Майами», — она наклонилась, чтобы я убедился, что на ее кепке написано именно это, — и сказал: «А я тоже из Майами!» Хотя вообще-то он из Нью-Йорка. Его зовут Брюс.

— Я счастлив, — выдавил из себя, не особо успокоенный возрастом и описанием «дедушки».

Но Брюс явно решил войти в нашу жизнь всерьез и надолго, потому что уже совсем скоро обнаружился на одном из соседних диванов.

— Ой, это же он! Брюс! — заверещала Маруся и буквально за руку потащила меня знакомиться.

Брюс оказался действительно смешным, невысоким лысоватым мужичком с пузиком, на который нисходила золотая цепочка с огромным кулоном в виде земного шара. Где-то я его видел прежде… И тут меня осенило: похоже, это был тот самый мужик, который нагишом влетел в море на пляже в Майами! Сомнения в верности идентификации были минимальными, но я все же решил не делиться своей наблюдательностью с новым знакомым.

— Привет! — приветливо замахал Марусе дедок. — Это твой мужик? Привет, мужик, я Брюс! Где тут бабы вообще, с кем мне гулять? А то прикинь, подходят ко мне бабки семидесятилетние, комплименты делают. Я их сразу отшиваю: «Зачем ты мне это говоришь? Думаешь, я буду с тобой вечером танцевать?» Тебя, кстати, как зовут? Артьемий? Траву хочешь, Артьемий?

Брюс буквально с ходу обрубил мою скуку на корню. В первые пару дней мы уже знали о нем все: что он — школьный учитель на пенсии, что у него небольшая туристическая компания, куча льгот и бьюик 70-го года выпуска. И что везде он старается найти скидки, акции, льготы и сэкономить на всем, на чем может.

При чем тут дорогущий лайнер? А при том, что он успешно сдал подаренный мамой кондоминиум^[4] — и на вырученные деньги купил тур.

— Артьемий, всегда слушайся маму! — не уставал повторять мне Брюс. — Моя мама всегда говорила мне: «Вкладывай в недвижимость у моря, на первой линии, и ты никогда не пропадешь». И вот, Артьемий, я здесь.

О траве Брюс не шутил: он таки умудрился пронести на корабль несколько десятков грамм марихуаны, утверждая, что вовсе забыл о том, что взял ее с собой, — просто случайно нашел в одном из носков уже на борту.

— Как меня не поймали — ума не приложу! — хихикал добропорядочный школьный учитель, раскуривая очередной косяк.

Впрочем, курить в одиночестве Брюсу все же не пришлось: кроме марихуаны, он захватил с собой еще и бывшую жену друга, бразильянку Кристину, строгую состоятельную женщину лет 60, которая от Брюсовой травы становилась еще более строгой и за ужином производила впечатление интеллигентного зомби. Мы с Марусей, зная, в чем дело, еле сдерживали смех. Ну а для всех остальных Кристина была просто вот такой чопорной леди без особых эмоций.

Хотя не выражать эмоции рядом с Брюсом было практически невозможно. К бассейну Брюс выходил с небольшим надувным матрасом, очень удобным для возлежания. «Купил на Amazon за 11 баксов! — гордо хвастался трофеем наш любитель скидок. — Главное в нашем деле — быть расторопным!»

А мы с Марусей теперь всегда знали, что наш диванчик не займут чужие: теперь он был под надежной охраной американца. Как-то, сидя в джакузи, мы заметили, что на наш «трон» сели какие-то бабульки, причем одна из них — на инвалидной коляске. Но уже через минуту под чутким руководством Брюса они ретировались.

— Что ты им сказал? — спросил я, выйдя из джакузи.

— Сказал, что на дальней палубе сейчас как раз начался мастер-класс по вязанию, и им явно надо туда.

Скучать у бассейна мне уже не приходилось: с Брюсом мы просто сутки напролет смеялись! Мне нравились его легкость, юмор, его какой-то вообще неамериканский менталитет и, к счастью, очень простой английский — без акцента, скороговорок или особенностей произношения: мне не приходилось прилагать усилия, чтобы разобрать, что именно он говорит.

Скоро Маруся стала ревновать меня к новому другу.

— Ты постоянно с ним куда-то уходишь и веселишься!

— А кто меня с ним познакомил? — отбивался я.

Но и правда: я бы никогда не подумал, что моим partner in crime станет американский пенсионер!

Оказалось, что свой кондоминиум он сдает русским девчонкам, которые приезжают в Штаты рожать, а сам — патриот нью-йоркского пригорода Йонкерс:

— Все районы Нью-Йорка — отстой, Артьемий! Манхэттен — на фиг! Квинс, Бронкс, Бруклин — дерьмо собачье! Только Йонкерс!

Как я понял, Йонкерс — это что-то вроде наших Бучи или Вышгорода^[5]. А еще Брюс обожал Трампа: «Нормальный чувак! Порядок наводит, очищает Америку от всех этих эмигрантов, демократов — в общем, от всех этих козлов. Я за него!»

Брюс познакомил нас с парочкой таких же, как он, пенсионеров — своим во всех смыслах старым дружбаном Ларри и его женой. Ума не приложу, где и как они подружились! Вернее, как подружились, представляю: Брюс вообще способен затянуть в свой круг любого говорящего прямоходящего в течение секунд тридцати. А вот как им удалось остаться друзьями, лично для меня загадка — настолько они разные.

Ларри, высокий худощавый интеллигентный юрист-очкарик, был полной противоположностью Брюсу. Во-первых, зануда. Во-вторых, как не преминул сообщить мне Брюс, — страшный жмот.

— Ты прикинь! — возмущенно жаловался на приятеля Брюс. — Ему отец оставил 40 лямов наследства! Сорок! А он экономит абсолютно на всем, постоянно жадничает. Ну разве не жмот?

Усомниться в словах Брюса мне не дал сам Ларри. Буквально на следующий день он гордо демонстрировал мне в телефоне фото своего шикарного дома в Нью-Хэмпшире и на мои восторги ответил неожиданно:

— Да я вот думаю его перестроить.

— В смысле? — не понял я. — Расширить хочешь?

— Наоборот, сократить, — ни на секунду не смутившись, продолжал добивать меня Ларри. — Мы же часть помещения не используем — зачем она нам? Возьму и отрежу. Чего зря налоги платить?

Я вежливо улыбнулся, но 40 миллионов баксов и «отрезать кусок дома» в моей системе координат пересечься не хотели никак. Как, в принципе, не особо пересекались в ней Брюс и Ларри. При этом Брюс обидеть друга явно не боялся. За ужином, видя, что мы с юристом слишком увлеклись беседой и перестали обращать внимание на него, Брюс легко мог стукнуть друга по руке. А добившись внимания к себе, на голубом глазу громко заявить: «Какой же ты ну-удный, Ларри! Как же нудно все рассказываешь!», а потом громко зевнуть прямо ему в лицо и демонстративно уйти: друга опустил, дело сделано. Потому что нечего внимание от него отвлекать.

Но обижаться на Брюса было совершенно невозможно: не обижаются же, в конце концов, на детей. Даже если они уже достигли пенсионного возраста и через день курят марихуану на круизном лайнере.

Ко всем своим талантам, Брюс был незаменим в вопросе вылазки с корабля на берег. Хотя, казалось бы, что тут сложного: вышел себе на берег и иди в указанном направлении. Но нет! Уже перед первым контактом с сушей — остановкой на острове Пасхи — Брюс доказал нам, что мы в корне неправы.

— Что вы собираетесь завтра брать с собой? — прищурившись от запущенных им же колец дыма, спросил он нас с Марусей.

— А что нужно? — не поняли мы. — Себя, деньги… Ну, камеру, конечно… Точно, плавки!

— Ага, — Брюс покачал головой, как врач, ставящий диагноз, — все с вами ясно. Значит, так: утром встречаемся в ресторане в 8:15. Мэри, захвати с собой сумку побольше. Научу вас жизни, салаги!

День 133 о. Пасхи

62 247 км пути

Утром, когда мы с Марусей вразвалочку подошли к ресторану, Брюс уже был на месте и «бил копытом»:

— Скорее, ну, где вас носит? За мной!

И мы засеменили за американским приятелем, как цыплята за наседкой. Причем в одной руке у «наседки» была термосумка, в другой — термос, как потом объяснил нам Брюс, способный держать температуру чуть ли не сутки.

— Так, Мэри, давай, нагребай: мяско, тосты, хумус положи… Фрукты, еще фрукты! Сладенькое давай, тебе же точно захочется сладенького! Артьемий, ты пить сегодня вообще собираешься? Давай дуй за колой и пивом!

Сам он, естественно, проделывал то же. Мы с Марусей первые пару минут смотрели на него ошалело:

— Э-э-э… А зачем?…

— Миллионеры, да? — резко обернулся к нам пенсионер-путешественник. — Очень хочется свои баксы на еду потратить? Конечно, как хотите. Но я лично не собираюсь тратить свое драгоценное время на поиски еды и свои кровно заработанные на ее оплату, если тут у меня, — Брюс обвел рукой накрытые столы, — лакшери-халява!

Нам ничего не оставалось, как согласиться. И теперь каждый раз, сходя на берег, мы предварительно затаривались в корабельном ресторане — зато потом легко делали перекус с видом на достопримечательности, не тратя время на поиск общепита.

Прав был Брюс и в том, что отвадил нас от покупки на корабле экскурсий и мест в автобусе.

— Развод для лохов! — авторитетно заявил он. — Все то же самое купите втрое дешевле, пройдя 100 метров от корабля. И не вздумайте закупаться билетами на автобус, который якобы «организованно отвезет вас к месту экскурсии и поможет не опоздать на корабль»: и сами на местном транспорте не опоздаете, если на часы будете смотреть. Делайте, как все нормальные (Брюс лукаво подмигнул, явно намекая на себя) люди!

Так что к первой высадке на берег мы были готовы по всем фронтам. Не готовы были разве что к абсолютно мерзкой погоде — остров Пасхи был нам явно не рад, потому что встретил дождем, сыростью и холодом.

От корабля на центральную улицу острова мы, по рекомендации Брюса, решили пройтись пешком. Я только успел включить камеру, как услышал: «О, привет!» Передо мной стояла крайне странная парочка: высокий худощавый блондин, он же «флегматичная амеба», как прозвали его мы с Марусей, и мужиковатая женщина в трекинговой одежде: закрытая, суровая, с маленькими глазками и длинными засаленными волосами, завязанными в неаккуратную косу.

— О, привет! — повторила мадам, почему-то глядя в другую сторону. — А вы тоже бэкпэкеры^[6]?

— What? — я подумал, что не расслышал: барышня, помимо всего прочего, говорила со страшным британским акцентом. Спустя пару секунд, поняв смысл, ответил:

— Нет, а с чего вы взяли?

— Ну, вы же с корабля?

— Ну да.

— Так вы тоже бэкпэкеры?

— А что, на этом корабле есть бэкпэкеры? — не выдержал я.

— Ну да, мы! — честно созналась барышня с косой. На второй минуте разговора она уже начала меня изрядно напрягать, потому что бросала резкие фразы и, задавая новый вопрос, каждый раз убегала на несколько метров вперед. А потом, периодически поворачиваясь, слушала ответ, посматривая одним глазом. Будто у нее в глаз была встроена камера, и она записывала блиц-опрос.

Странная парочка увязалась за нами, и минут через пять мы уже знали, что они из Англии, но живут в Шотландии, и на это путешествие откладывали очень долго, отказывая себе буквально во всем.

— Мы очень долго работали, я пока вообще не знаю, что будет, когда мы вернемся… — всю дорогу ныла барышня с косой. Ее амебообразный мужчина преимущественно молчал, лишь иногда скупо улыбался, и мне по-мужски стало его жаль. Очень хотелось сказать: «Мужик, если ты в заложниках, моргни левым глазом!»

Да и вообще, мне жаль таких людей: копить, копить, купить один из самых дорогих в мире круизов и не наслаждаться моментом, а страдать из-за принесенной для этого жертвы. Постепенно их напряжение стало передаваться и нам. Я видел, что Маруся уже откровенно нервничает, и быстро нашел выход из положения: арендовать квадроцикл и ретироваться по-английски.

— Фу-ух, наконец-то! — выдохнула любимая, когда фигуры наших странных попутчиков скрылись вдали. — Я уже просто не могла рядом с этими бэкпекерами находиться. Так и будем их звать теперь.

Нудные англичане чуть не заставили меня забыть все, что я накануне прочел об острове Пасхи и перед их появлением как раз хотел рассказать Марусе. Времени до появления знаменитых истуканов уже почти не оставалось, поэтому я немедленно начал вещать:

— А знаешь ли ты, Маруся, что мы с тобой сейчас находимся на «пупе земли»? Во всяком случае, так звучит одно из названий острова — Те-Пито-о-те-Хенуа — «Пуп Земли». Самое интересное, что это и не остров в классическом понимании. Ну, то есть не совсем суша.

— В смысле? — Марина непонимающе посмотрела на меня.

— Ну, в смысле, что мы с тобой сейчас едем по вершине вулкана, основная часть которого осталась под водой. Так что на пляжный отдых можешь особо не рассчитывать. Тем более, кажется, дождь собирается… Теперь о грустном, — продолжил я. — Однажды в этот райский — ну, по тем временам — уголок приехали полинезийцы. Они стали тут плодиться и размножаться. А потом что-то пошло не так. Сначала черные крысы, которых они завезли из Полинезии, сожрали на острове плодовые деревья вместе с семенами. И представь себе, рапануйцы, вместо того чтобы спасать уцелевшие деревья, вырубили их для строительства домов и превратили остров в пустыню. Потом они разорили все гнезда птиц и даже яйца сточили. Затем уничтожили рыб и черепах. Затем пришла очередь крыс, ну а потом…

— Только не говори мне, что они стали есть друг друга! — глаза Марины расширились от ужаса.

— А что им оставалось? Друг друга они тоже начали есть, еще и болеть стали массово. В общем, когда на остров приехали чилийцы, захватывать тут было уже практически некого… Но они и тех, кого можно было, продали добытчикам гуано у берегов Южной Америки — вместе с королем Рапа-Нуи и его сыном. К счастью, вовремя вмешались французы, и проданных рапануйцев решено было вернуть обратно. Но вернулись человек 15 — остальные умерли по пути. И осталось на острове человек сто… Так что местные жители сейчас не такие уж и местные.

Я взглянул на Марусю и по выражению ее лица понял, что чуток увлекся и, похоже, перегнул по части справочного материала, поэтому игру в историка решил завершить.

К знаменитым истуканам мы добрались с ветерком. Заблудиться при этом не боялись: на острове всего две дороги, так что с одной можно свернуть разве что на другую, а с другой — снова на первую. Выглядело это, конечно, довольно романтично: мы с любимой мчимся на квадроцикле, ветер дует в лицо и развевает Марусины волосы. Только вот то, что мы видели по сторонам, в восторг нас почему-то не повергло. Нет: природа, пальмы, зелень, скалы вдали — все это, конечно, красиво. Но вот сама атмосфера, энергетика… Какая-то она была темноватая, давящая. Может, это пасмурная погода так на меня подействовала. Или этот «темный» эффект создавала вулканическая порода, преобладавшая на острове, — из нее же, кстати, вырезаны и те самые истуканы.

— А-а-а-а! — вдруг завизжала Маруся. — Дождь!

— Ливень! — уточнил я: буквально за пару секунд льющаяся с неба вода превратилась в мощный поток.

Но мы решили не прятаться: так и ехали под этим ливнем, визжа от восторга уже вдвоем. Удовольствие, конечно, на любителя, но мы решили в этот раз быть любителями: лучше ведь получать удовольствие от процесса, чем жаловаться, как недавно наши бэкпекеры. На смотровую площадку истуканов возле вулкана Рано-Рараку мы приехали промокшие до нитки, но страшно довольные.

— Ой, смотри! — Маруся обратила мое внимание на табличку при входе. — Тут билеты. Сколько-сколько? 30 000 песо!

— Ничего себе, 60 баксов! — присвистнул я.

Не то чтобы у нас не было этих денег. Но, во-первых, оказалось, что билеты на месте не купить: нужно было возвращаться обратно в порт и аж там покупать их в туристическом офисе. Во-вторых, видимо, тлетворное влияние Брюса сказывалось уже вовсю.

— Марусь, отойдем-ка, — я взял любимую за руку.

— Куда? — удивилась любимая.

— Следуй за мной, женщина! — я уже заметил чуть в стороне свободную от ограждения зону: так, бочком-бочком, мы миновали официальный вход и нашли свой «вход в Провал» — совершенно бесплатный. Вспомнилось, что примерно такой же был в Харьковский зоопарк в моем детстве.

— А представляешь, если бы нас поймали! — мучилась угрызениями совести Маруся по пути к легендарным изваяниям.

— Я думаю, тебя в этой ситуации больше должно волновать, что сказал бы Брюс, — успокоил ее я и тут же присвистнул: мы наконец дошли до этих огромных каменных моаи — человеческих фигур с короткими туловищами и вытянутыми головами. Они стояли вдоль побережья океана и смотрели на остров.

— Ты только представь: в каждом — почти 20 тонн! — восхищалась Маруся, обходя гигантские изваяния. — Как думаешь, кто мог такое сотворить?

— Полагаю, если бы я мог это разгадать, мне бы вручили Нобелевскую премию. Ну может, не Нобелевскую, но какую-нибудь точно вручили бы. Ты же не думаешь, что я сейчас одним своим веским словом переплюну сотни написанных по этому поводу книг, снятых фильмов и возникших гипотез? Поехали лучше искупаемся!

Пляж, надо отдать ему должное, был крутой: океан, песок, газоны, на газонах пальмы и тут же — снова моаи: их на острове около 900 штук. Налево пойдешь — моаи, направо пойдешь — тоже моаи… Везде моаи. И во всех магазинах и лавочках тоже — от карманных до 2–3-метровых.

Отметить встречу с легендарными каменными великанами решил заплывом — и под непрекращающимся ливнем забежал в океан. Вода, которую я до сих пор видел только с борта лайнера, была, мягко говоря, бодрящей, — но мне показалось, что мы с океаном подружились.

— Послушай, — сказала Марина, когда мы наконец с трудом высохли. — Я хочу привезти одного моаи домой.

— Э-э-э… Любимая… Видишь ли… Даже если нам удастся незаметно выкопать статую из земли, до корабля я эти пару тонн вряд ли дотащу.

— Да ну тебя! — рассмеялась Маруся. — Сувенир я хочу купить! Пойдем, поищем какую-то лавку, пока время есть.

Долго искать лавку с сувенирами не потребовалось: пришлось выбирать, кого из продавцов мы сегодня осчастливим своим визитом, и скоро мы уже рассматривали мини-копии знаменитых великанов в магазинчике у приветливого полинезийца лет пятидесяти.

— Мы вот с любимой все пытались понять, как же эти статуи тут появились, — я решил узнать версию еще и местного населения.

Тот в ответ рассмеялся:

— Это все пытаются понять. Одни одно понимают, другие — другое…

— А вы что думаете? — не сдавался я. — Есть же у вас, у местных, какие-то легенды по этому поводу?

— Мой дедушка рассказывал, что моаи пришли сюда сами. Пришли и встали на свои места — так с тех пор там и стоят. А я сам читал, что когда-то на нашем острове жили 10 племен, в которых числилось 15 тысяч человек. Ну и однажды вождь одного из племен решил сделать себе памятник. А остальные решили от него не отставать — при этом каждый хотел сделать свою статую выше предыдущей. Из деревьев сооружали «поезда», на них свои памятники и перевозили. Ну а когда дерево на острове закончилось, бросили это дело.

Я стоял ошеломленный: настолько простой и правдивой показалась мне эта версия.

— Подождите, а где вы это прочли?

— В интернете, — спокойно ответил потомок аборигенов Рапа-Нуи, заворачивая выбранные Марусей сувениры.

Я вообще остолбенел:

— Где?!

Продавец поднял на меня глаза и уже расхохотался откровенно в лицо:

— В интернете! У нас с 1966 года есть электричество, а пару лет назад и спутниковый интернет появился. Так что за новостями мы стараемся следить.

— Тогда еще один вопрос, — теперь я решил уже не уходить, не выяснив все. — Вы, местные жители, — потомки тех самых… Тех самых ста полинезийцев, которые когда-то остались на острове?

— И да, и нет, — честно признался наш новый знакомый. — В основном население растет за счет смешанных браков с приезжими. Но мы верим, что каждый, кто вливается в нашу семью, — отныне «коренной». И все вместе делаем все, чтобы остров возродился. Пускай пока что за счет туризма.

На корабль мы спокойно успели и без корабельного автобуса: сдали квадроциклы и пешком дошли до лайнера, где нас по пути едва не настигли наши новые британские знакомые на букву «Б».

— О-о, не-ет! — возопила Маруся, завидев их вдали, и мы быстро, пока не начались очередные жалобы на этот невыносимый лакшери-отдых, прошмыгнули в свою каюту. А уже вечером помахали руками оставшимся вдалеке моаи и отправились навстречу новым островам.

День 136 о. Питкэрн

65 159 км пути

В день высадки на остров Питкэрн я проснулся пораньше и сразу побежал на палубу: в лучах раннего солнца виднелся невероятный рельеф давней мечты. Об острове Питкэрн я был начитан, наслышан и, конечно, изучил все изображения, которые нашел в интернете. Но вживую он просто завораживал!

Не знаю, можно ли почувствовать родственную душу в небольшом клочке земли, но если можно, то это было именно то чувство: гордый, одинокий, находящийся в самом центре Тихого океана, самый отдаленный от любого континента на планете, остров манил меня своим свободолюбием, независимостью и бунтарством.

И немудрено: все-таки заселили его в 1790-м мятежные британские матросы с корабля «Баунти», которые плыли в экспедицию на Таити за саженцами хлебного дерева. На Таити экипаж провел полгода, подружился с местными женщинами, а по дороге домой высадил капитана на шлюпке в открытый океан, вернулся за таитянками и уже вместе с ними и шестью полинезийцами поплыл не на родину, где матросов ждал бы морской трибунал, а искать недавно открытый необитаемый остров Питкэрн.

И на Питкэрне до сих пор живут потомки этих самых таитянок, полинезийцев и беглых английских моряков — оставшихся в живых после устроенного ими бунта. Ровно сорок девять человек.

Корабли на Питкэрн практически не заходят — островитяне не разрешают, да и пристать особо негде. Поэтому добраться туда можно разве что на водных шаттлах. Так что наш плавучий дом стал на рейд неподалеку и организовал нам водный трансфер на остров.

Меня Питкэрн интересовал не какими-то особенными видами или необычайной природой: по сути, это деревня деревней, разве что с густыми лесами и изрезанными бухтами. Очень хотелось пообщаться с людьми, которые сознательно выбрали для себя жизнь вдали от цивилизации. С одним на всех мусорником, электричеством от дизельного генератора, кадкой с дождевой водой вместо водопровода, одним магазином, ассортимент в котором обновляется четыре раза в год, и квадроциклами вместо машин. Зато в полной свободе. Во всяком случае, они так считают.

— Смотри, смотри! — буквально закричала Маруся, когда мы отошли от маленького, стоящего на ржавых сваях пирса. — Бабулька на квадроцикле!

Старушка лет девяноста улыбнулась нам беззубым ртом и промчалась мимо, обдав нас песком.

Я горел желанием пообщаться чуть ли не с каждым местным. Благо задать вопросы было кому: кажется, 44 из 49 жителей острова вернулись с нами после экскурсии на корабль. Ведь сувениры сами себя не продадут! Причем была среди них и женщина-полицейский — естественно, единственная на острове.

Я разглядывал островитян с любопытством. Казалось бы, больше 200 лет прошло, а этнический баланс населения не изменился: одни — явные англичане, белые, с абсолютно европейской внешностью, интеллигентные, где-то чопорные даже. Другие — чистые полинезийцы, будто с картин Гогена: плотные, смуглые, с раскосыми глазами. Ну и, конечно, метисы — но почему-то в меньшинстве.

— Слушайте, а чем вы вообще занимаетесь на работе? — решил я для начала опросить единственного полицейского на острове, женщину лет шестидесяти.

— На работе я ловлю рыбу! — с легкой улыбкой честно ответила мне стражница порядка. Как потом оказалось, у каждого жителя острова есть как минимум два занятия: например, казначей острова по вечерам работает в местном кафе. Ну и все, конечно, ловят рыбу, обрабатывают землю или производят сувениры — а как иначе прожить? Часть вырученных денег они отправляют уехавшим на учебу в Новую Зеландию или Британию детям, часть тратят пару раз в год, когда к ним заходит корабль с продовольствием.

— А если заболеет кто-то? К кому идете? — не унимался я.

— У нас есть медпункт! — гордо объяснила полицейская. — И врач там есть. Ну, если дело серьезное, везем в больницу — всего трое суток на корабле.

Почта на острове, кстати, тоже есть. Раньше там продавали марки — некогда еще один источник дохода питкэрнцев. Но потом местные филателисты просто умерли. И пока новых марок нет.

— А это правда, что у вас тут были случаи инцестов? И что принято заниматься сексом с 12 лет?

Мой неудобный вопрос явно не застал полицейскую врасплох:

— А как вы думаете: тут могло не быть инцестов, если все мы друг другу — фактически родственники? Секс с несовершеннолетними тоже был — когда-то у нас даже разразился большой скандал: о ситуации узнали на материке. Приехали сюда, стали проводить расследование в деле о насилии и хотели уже обвинить семерых наших мужчин. И знаете, наши девушки сами выступили в их защиту: мол, все было по обоюдному согласию, а что рано — так у нас так принято. Чем тут еще заниматься молодежи, посудите сами? Развлечений-то особо никаких. Но сейчас у нас и молодежи-то нет — все выезжают на материк.

— И что же делать? — обеспокоился я. — Остров рискует снова стать необитаемым?

— Ну, британское правительство придумало специальную программу: приезжайте на Питкэрн — и вам бесплатно выделят землю. Но… Пока что особых сдвигов нет: нас все еще 49 человек — даже пятидесятого пока не дождались.

— А скажите, — я подошел с камерой уже к полинезийского вида мужчине, продававшему сувениры. — У вас есть мечта?

— Моя главная мечта, — медленно стал отвечать полинезиец, не переставая слюнявить палец и пересчитывать вырученные купюры, — уже сбылась. Я живу на острове Питкэрн.

— И как вам здесь живется?

— Послушайте, — полинезиец оторвал взгляд от купюр. — А почему, по-вашему, нам здесь может житься плохо? Мы вот смотрим ваши новости (под словом «ваши» он имел в виду цивилизованный мир): войны, кризисы, катастрофы…

— В смысле — смотрите? — не понял я. — Где смотрите?

Полинезиец посмотрел на меня как на полного идиота и с некоторым снисхождением, чуть растягивая слова, продолжил:

— Если мы сознательно не хотим жить на материке, это не значит, что мы не знаем, что такое интернет. По интернету смотрим. Спутниковому. Так вот, — продолжил потомок полинезийских переселенцев, возвращаясь к пересчету банкнот. — Не нравятся нам ваши новости. Ваш постоянный стресс. А у нас тут — no stress! Мы живем в согласии с природой, ни от кого не зависим, ничего не боимся, на нас не влияют все эти ваши медиа, политики, информационные войны.

— И что, вам не хочется побывать на большой земле, в каком-нибудь мегаполисе?

Полинезиец снова слегка оторвался от купюр и едва заметно вздохнул:

— Если мы что-то хотим, мы это делаем. Кто нам может запретить? Мы можем выезжать куда угодно, можем приглашать к себе гостей. И периодически выезжаем и приглашаем. Но зачем? Это уже другой вопрос. Как можно променять вот это все, — мой собеседник махнул рукой в сторону острова, — на шум, пыль, грязь как на улицах, так и в душах? Зачем мне какой-то мегаполис, если у меня есть Питкэрн. Куда вы все, — в его голосе послышалось легкое презрение к праздным туристам, которые не оставляют его дом в покое, — почему-то так стремитесь.

— Но кстати, — бросил мне на прощание полинезиец, — ты спрашивал про мечту? Мечта у меня все-таки есть: чтобы дети после учебы вернулись сюда. И мы бы жили на острове все вместе.

Не могу сказать, что это был нокаут, но что-то вроде хука слева я от этого разговора получил: мое снисхождение к этим «отрекшимся от привычной цивилизации» людям сменилось сперва недоумением, а потом в какой-то мере уважением: очевидно, им известно что-то, что неведомо ни мне, ни любому другому пассажиру Crystal.

А вдруг наша вечная гонка за уровнем жизни действительно особого смысла не имеет? А вдруг я — и правда жертва стереотипов, а весь жизненный кайф в том, чтобы ловить рыбу на краю света и не заморачиваться над тем, хороша или плоха политика Трампа? Интересно, смог бы я быть по-настоящему счастливым, не имея всего того, что имею сейчас?

— Как ты считаешь, могли бы мы жить тут и быть счастливыми? — спросил я Марусю, когда мы, стоя на палубе, провожали взглядами скрывающийся вдали Питкэрн.

— Если бы мы были деревенскими жителями — легко, — мудро рассудила моя Пенелопа. — Есть же много людей, которым по кайфу жить в деревне, таскать воду из колодца и раз в месяц ездить «в город». Им и блага цивилизации особо не нужны — а если нужны будут, они их добудут. Но ты — не сельский житель, хоть так отчаянно и любишь природу. За что я тебя и люблю, — добавила она. — Пошли на ужин.

День 139 о. Факарава

67 242 км пути

Еще через несколько дней плавания в открытом океане мы наконец достигли берегов Французской Полинезии. Той самой, получение визы в которую украло у меня уйму времени в Штатах. Что такое Французская Полинезия? Объяснить очень просто. Заходите в раздел «Картинки» в Google. Пишите запрос «рай». И жмете энтер.

Еще с корабля нам с Марусей, Брюсом и его друзьями открылась россыпь коралловых островов, окруженных бирюзовой водой. И потом в каком-то совершенно обалдевшем состоянии мы все ступили на берег первого острова Факарава.

Осмотревшись на пирсе и ознакомившись с туристическими предложениями местных, я понял, что знакомиться с островом лучше всего на взятых напрокат велосипедах. Вдоль узкой улицы стояли довольно простые, но опрятные домики — ухоженные, чистые.

— Странно, что тут еще не настроили отелей, — сказал я Марусе, пытаясь заглянуть в один из дворов, где местная жительница как раз развешивала белье. — Это же настоящий рай на земле!

— Французское влияние, — высказала мысль Маруся. — В другом месте вместо этих домиков явно стояли бы «ленивые» хибары, — она притормозила у берега. — Ты только глянь на эту воду: никогда не видела столько оттенков! — Марусины глаза светились неподдельным восторгом. — Бирюза! Ультрамарин! Лазурь! Электрик! Голубой! — она загибала пальцы, как репрограф полиграфии, пытаясь сосчитать все оттенки синего.

Для меня, конечно, это все был синий: более синий, менее синий, чуть более голубой, чуть более светлый, чуть темнее… Но вода здесь была действительно фантастическая: когда видишь это вживую, а не с монитора, слова на время просто пропадают.

— Слушай, а давай мы в этой воде покатаемся! — произнес я, обретя дар речи. И уже через несколько минут, сменив велики на арендованные джет-ски^[7], стали рассекать эту невероятную водную гладь: казалось, что мы — герои рекламного ролика, и скоро в кадре появится какой-нибудь кокосовый батончик.

Но вместо батончика в нашем кадре появился хозяин проката гидроциклов: он решил не отпускать нас просто так и угостить ромовым коктейлем. Конечно, его я тоже спросил о мечте: ну вот о чем, казалось бы, может мечтать человек, живущий в раю?

— Хочу, чтобы мои дети были счастливы! — не был оригинален коренной житель рая. — И увидеть пингвинов.

— Вот видишь, — заметила Маруся, когда мы снова на велосипедах покидали гостеприимного островитянина. — Всем чего-то не хватает для счастья. Мне вот — моря и солнца, а ему — пингвинов. Ой, смотри-и! — Маруся снова притормозила у берега. — Это кто — водяная собака, что ли?

У берега сидел мужчина и гладил кого-то находящегося в воде. И правда — кого? Я остановился, развернулся и подъехал ближе.

— Нет, Марусь, это не собака… Это…

— А-а-а! Акула!!! — завизжала от неожиданности Маруся.

Нет, мы не перегрелись — на наших глазах местный житель действительно гладил рукой подплывшую к нему дикую, почти трехметровую акулу-няньку. И та, как нам показалось, ловила кайф: во всяком случае, ее глаза были чуть прищурены.

Тем временем абориген, увидев, что мы заинтересовались, жестом пригласил нас подойти и разделить с ним общение с его «домашним животным».

— Тема! Осторожно, это же не дельфин все-таки! — распереживалась Маруся.

Но местный жестом успокоил: не бойся, мол, она не кусается. И акула действительно не кусалась: я гладил ее, как гладят дельфина или даже кота, и балдел. Все-таки жизнь удивительно непредсказуема: сегодня ты сидишь в душном офисе, а завтра — на островах посреди Тихого океана и гладишь акулу.

Мой приятный шок от единения с дикой природой усугубился на следующий день, когда мы прибыли на остров Муреа. Он встретил нас небольшим дождем, но тут пасмурная погода не смоглаиспортить впечатление, как это было на острове Пасхи. Да и Брюс в этот раз сошел на берег вместе с нами, а значит, хорошее настроение было обеспечено.

— Так, где тут пляж? — первым делом осведомился наш американский друг. — Пляж — это мое все, везите меня на пляж!

Пляж не пляж, а тур в лагуну мы взяли. И там эстафету от вчерашней акулы приняли местные скаты: настоящие, те самые, с шипом на заднице, которые могут выпустить в тебя электрический разряд — все как положено. Не знаю, что с ними сделали, но эти скаты ластились к нам, словно собаки!

— Прикинь, Артьемий! — восторженно завопил Брюс, когда мы все всплыли на поверхность. — Он залез прямо на меня! Он был прямо как мой кот — я даже хотел его почесать!

И действительно: вместо того чтобы парализовать человека одним движением хвоста, страшный скат, потерявший всякий хищный облик, жался к моей ноге как щенок — казалось, он сейчас завиляет своим шипом. Акулы на Муреа тоже были — и тоже совершенно ручные, прикормленные, видимо, за годы обитания возле людей. Они добродушно позволяли ухватиться за плавник, и я не успел опомниться, как уже рассекал водные просторы в паре с самой страшной рыбой на свете.

«Вау! — думал я. — Просто вау!» Как описать эмоции того момента? Да никак. Я снова был маленьким мальчиком, который верил, что на свете возможно все, — и эта вера его не подвела.

На берегу меня, соленого от океанской воды и совершенно счастливого, поджидал еще один маленький мальчик 67 лет.

— Арбуз будешь? — Брюс с Марусей сидели на песке и поглощали розовую сладкую мякоть. — Как тебе дайвинг-тур «Челюсти»?

— У меня нет слов, — я обессиленно рухнул рядом. — Я только что катался на акуле! Такое единение с дикой природой мне определенно нравится.

— Вот что с животными делает прикорм, — философски заметил Брюс. — Была акула — стала собака. Так что смотри, Артьемий — ты это, поосторожней с прикормом! — Брюс расхохотался. — Еще арбуз будешь? А я, пожалуй, пойду поплаваю! — оторвался наконец от еды наш американский друг и ринулся в воду.

Какое-то время он бодро отфыркивался, кувыркался в воде, то и дело махал нам руками и фотографировал под водой морских обитателей.

Потом мы упустили его из виду, зажмурившись под ласковым солнцем. Из него нас вывел отчаянный крик Брюса. Сперва мы подумали, что Брюс визжит от восторга, но визжал он что-то слишком долго, и мы с Марусей синхронно вскочили и бросились к берегу. Там, не переставая то вопить, то скулить, то материться, Брюс обнимал обеими руками свою левую ступню — из нее торчало несколько длинных черных иголок.

— Почему мне никто не сказал, что здесь водятся морские ежи?! — возмущался Брюс, кривясь от боли. — Я теперь умру? Они же ядовитые! Надо срочно вытащить эту гадость! А потом подать на них в суд, — заявил он и потянулся пальцами к игле.

— На кого? На ежей? — недоуменно произнес я.

— На кого угодно, на ваш пляж, на круиз, на всех тех, кто не предупредил американского гражданина, что здесь водятся чертовы ежи!

— Стой! — вдруг закричала Марина. — Иглу нельзя выдергивать! Она очень хрупкая, с зазубренными краями — я читала. Во-первых, надо вытащить Брюса из воды! — скомандовала Маруся.

И мы, подхватив пострадавшего под руки с разных сторон, потащили его на берег.

— А теперь что делать? — поинтересовался я.

— А теперь есть три способа, — продолжила моя дорогая. — У тебя же, наверное, нет с собой кипятильника?

— Да как-то не подумал на пляж с собой прихватить.

— Тогда два. Во-первых, тащи сюда фляжку Брюса с виски. Будем дезинфицировать.

Рану тут же обработали алкоголем.

— Лучше бы внутрь! — нашел в себе силы пошутить Брюс. — А теперь вы что будете делать?

— Ну-у, — замялась Марина. — Теперь надо облить камушек виски и потом долбить этим камушком по иглам, пока они не раскрошатся. А потом…

— Тебя не смущает, что иглы находятся у меня в ноге? — возмутился Брюс.

— Именно это меня и смущает! — безапелляционно заявила Маруся и пошла к воде искать подходящий камень.

В этот момент мы заметили стоящего рядом местного — официанта пляжного бара.

— Игла… Вынимать… Ждать! Сейчас! — пробормотал он на ломаном английском и кинулся куда-то в сторону.

К Брюсу тем временем приближалась Маруся с камнем.

— Стой! — теперь уже закричал ей Брюс. — Подождем местного — может, он придумает что-то получше, чем операция без наркоза. Все-таки у местных опыт, — его глаза светились надеждой.

Мальчишка действительно вернулся довольно быстро: в руках у него была марля, пропитанная горячим маслом.

— 30 минут! — он отчеканил эти слова на удивление без акцента, и показал на пальцах «тройку». — Держите 30 минут!

Это, наверное, были самые долгие полчаса в моей жизни: мы как могли развлекали Брюса, пытаясь отвлечь его от мыслей о неминуемой смерти от яда морского ежа.

Наконец 30 минут прошли, и вновь подошедший официант на удивление легко выдавил остатки иглы из ноги Брюса, как будто это была простая заноза. Так мы стали свидетелями невероятного лайфхака.

— Я спасен! Мы спасены! — кричал Брюс, пока парень обрабатывал его ногу какой-то мазью. — Спаситель мой! — вопил он, норовя расцеловать пацана и сделать с ним селфи. — На вот, держи: снимешь себе пару девчонок! — И он засунул в карман шортов официанта пару мятых зеленых купюр.

На корабль Брюс возвращался, поддерживаемый нами с Марусей, прыгая на одной ноге и всем видом демонстрируя, что он чудом выжил в неравном бою со смертью. В таком виде его и приняли опытные руки корабельных врачей.

День 144 о. Таити, Французская Полинезия

67 422 км пути

На следующий день нас ждал легендарный Таити — огромный, самый большой остров Французской Полинезии, рельефный, усеянный горами и вулканами. И он разительно отличался от остальных райских островов нашего маршрута! Даже песок на нем оказался черным, а не белым, как везде, — тут повсюду вулканическая порода.

Экскурсия по острову принесла немало открытий. Во-первых, Таити — это не только пляжи, но еще и водопады, памятники и даже улицы с двусторонним движением: в каждую сторону — по две полосы. Я поймал себя на мысли, что за несколько недель в океане отвык от подобной городской суеты. Машины, светофоры, шум, гам и посреди этого — люди с традиционными полинезийскими цветками.

Причем носят их не только в виде ожерелий — женщины, например, затыкают цветки за уши. Как оказалось, в этом есть свой смысл: цветок за правым ухом — женщина замужем, за левым — свободна.

— Это ж какая экономия на кольцах! — заметил я, встретив по пути очередную замужнюю даму.

— Главное, что в любой момент можно стать незамужней, — резонно заметила Маруся. — Переложила цветочек за другое ухо — и вуаля! — «Мужчина, пригласите даму танцевать». Удобно. Главное, чтобы муж не заметил.

Жизнь на Таити мне напомнила творчество Гогена: все эти люди, казалось, просто сошли с его полотен — разве что стали чуть упитаннее. Но их экзотическая красота все равно притягивала: выпуклые губы, раскосые глаза, космические черты лица — для меня они были инопланетянами. И среди всей современной суеты они все равно были очень умиротворенными, словно всем своим видом напоминая: вы — на острове, и эту атмосферу удаленности от внешнего мира, атмосферу отдыха, спокойствия и релакса мы не отдадим никому — будь ты хоть трижды французский колонизатор.

Решив не бродить по острову бесцельно, мы купили билеты на туристическую маршрутку и до вечера наслаждались фантастическими видами этого земного филиала рая.

Под вечер, когда мы проезжали вдоль покрытой зеленью горы, Маруся захотела выйти:

— Тема, посмотри, какой красивый закат! Это надо снять!

Как оказалось, это желание возникло не только у моей любимой: недалеко от нас закатом любовалась еще одна пара — явно местная и очень красивая, как и все таитяне, которых мы встретили за это время. Женщина при этом была в цветастом сарафане, мужчина — в таких же ярких шортах и льняной белой таитянской рубашке.

— Надо с ними познакомиться! — решил я, и уже через минуту мы знакомились с жителями острова.

Эрита (это имя в переводе означает «королевская пальма») и Момоа не просто согласились ответить на все мои вопросы, но и пригласили нас с Марусей к себе в домик на склоне горы. По дороге туда я поймал себя на том, что все время улыбаюсь! Видимо, сказалось влияние наших новых друзей: они оба будто светились какой-то внутренней радостью и оптимизмом. Такими же жизнерадостными оказались и их пожилые родители, и бегающие по дому дети — казалось, мы попали в зону, свободную от забот и напрягов.

Нам с Марусей как непрошеным гостям было слегка неудобно за наше вторжение, но вся семья вела себя так, будто с утра в этом доме только и ждали нашего появления. Нас чуть ли не расцеловали, как родных, и молниеносно усадили за стол, который непонятным мне образом незамедлительно был накрыт.

Копченые бананы, салат из папайи, фафа — молочный поросенок со шпинатом, копченые плоды хлебного дерева, рыба, маринованная в лимоне и кокосовом молоке, шашлычки из рыбы, пудинг из манго…

— Нас точно не в ресторан привели? — наклонилась ко мне Маруся, шепнув на ухо.

Но все члены семьи сели за стол вместе с нами и, все так же светясь улыбками, стали отвечать на мои многочисленные вопросы.

— Вы ощущаете себя французами? — я решил зайти с козырей.

— Что вы! Какие французы?! Мы — таитяне. Разве внешне не видно? — засмеялся Момоа. — Хотя и знаем французский. Да и Франция регулярно присылает нам своих врачей, учителей, военных. Спасибо им за это. Но знаете, все-таки мы бы лучше были совсем независимыми. Мы практически не знаем, что это такое: на всех руководящих должностях у нас французы, все важные вопросы решают французы… Знаю мнение, что мы, таитяне, сами не справимся: мы, мол, ленивый народ. Но мы прекрасно можем и умеем все сами. Просто какой смысл все это мочь, если за нас все равно все решают? Зато мы встаем в 5 утра, а в 9 уже вовсю работаем. А вы, европейцы, в это время только кофе пьете, — и Момоа обнажил свои идеально белые зубы.

Оказалось, Эрита зарабатывает тем, что вырезает из слоновой кости, а также расписывает парео, а Момоа работает в турфирме.

— Сказать по правде, мы действительно более расслаблены, чем жители Европы, — вмешался в разговор отец Момоа, седой, но все еще очень красивый и такой же белозубый таитянин. — Но попробовали бы вы не быть расслабленным, живя возле моря!

— О, как мы вас понимаем! — засмеялись мы с Марусей. — Наверное, купаетесь каждый день?

— Да что вы! — ответила Эрита. — К морю мы привыкли. Да никто из местных на Таити и не купается.

— Как это? — не поняли мы.

— Отдыхать мы ездим на Муреа. — объяснила Эрита. — Но не дальше! Дальше, за пределами Полинезии, — дорого, далеко, а главное — зачем? Зато мы ценим каждый наш закат и всю эту красоту вокруг. Ее у нас никто не отберет!

На свою маршрутку мы с Марусей уже не успели, и Эрита с Момоа отвезли нас прямо к лайнеру, вручив с собой кучу вкусностей и проводив, как самых близких родственников. Настолько душевных и открытых людей в этом мире еще поискать. Жизнь в тропическом раю, похоже, делает такими же красивыми и людей.

Тот же островитянский колорит мы почувствовали и на следующем острове — Раиатеа: едва мы ступили на берег, на нас обрушился звук музыкальных тарелок и каких-то местных инструментов, а вокруг закружились в танце люди в национальных костюмах: клянусь, в тот момент я даже поверил, что такую бурную радость у них вызвало именно наше появление, настолько искренне и с любовью они делились с нами местным фольклором.

День 146 о. Бора-Бора

67 925 км пути

После Таити «отработать» во Французской Полинезии нам оставалось разве что Бора-Бора — и по дороге к нему мы испытывали одновременно и радостное предвкушение, и легкую грусть. Дело в том, что для многих на нашем корабле Бора-Бора был конечной точкой путешествия — в том числе и для Брюса. А это значило, что через пару дней мы должны были увидеть один из самых красивых в мире островов, но при этом проститься с уже практически близким другом.

К тому времени с нами на судне случились некоторые странности.

Обычно вечером в ресторане создавались небольшие очереди. Правда, официанты быстро подхватывали приходящие пары и рассаживали за столики.

Но в один из вечеров не успели мы зайти, как к нам подскочил «главный по рассадке» — набриолиненный, в идеально сидящем смокинге, — выхватил нас из толпы и лично провел за столик у окна. Мы с Марусей ошалело смотрели друг на друга.

— Это ты договорился? — осторожно поинтересовалась она.

Не секрет, что столики у окна, тем более без очереди, просто так никому не достаются — их занимают те, кто за них изрядно доплачивает.

— Клянусь, нет, — честно признался я, перебирая в уме все возможные варианты: нас с кем-то перепутали и скоро «попросят»? За нас кто-то заплатил? Это розыгрыш Брюса?

Но это повторилось и на следующий вечер, и еще на следующий, и на четвертый. И я наконец не выдержал.

— Витя, что происходит? — спросил я у нашего официанта. — С какого перепугу с нами носятся как с випами?

— А чего ж вы хотите?! — расплылся в улыбке земляк. — Вы ж со своей камерой везде ходите? Ходите. Интервью берете? Берете. Вы думали, они на это внимания не обратят? И обратили, и про кругосветку вашу узнали, ну и меня, — Витя по-свойски подмигнул, — расспросили. Ну и все, вы для них теперь Very Important Person — Superstar!

— И чего? — слегка напрягся я. — Чего они теперь от меня ждут?

— Ой, да скажете, что их компания — лучшая в мире, лайнер — зашибись, обслуживание хай левел и вообще вы в восторге. Ну, если захотите, конечно, — Витя снова заговорщицки подмигнул.

С тех пор нам всячески угождали, интересовались нашим самочувствием, делами, впечатлением от сегодняшнего меню и т. д. Нам, конечно, было слегка неудобно, но под конец путешествия мы даже почти привыкли.

Кстати, как позже шепнул мне тот же Витя, оказывая нам услугу бесплатно, метрдотель терял немалую часть своего неофициального заработка: оказывается, на «благодарностях» и чаевых от жаждущих сидеть за хорошим столиком у окна он получает бонус до 20 тысяч долларов в месяц.

Брюс же в преддверии окончания своего путешествия времени даром не терял и вовсю готовился к прощальному гала-вечеру — тому самому, куда все приходят нарядными, а затем выстраиваются в очередь, чтобы сфотографироваться с капитаном.

— Это будет феерично! — анонсировал он. — Вот увидите, все будут фотографироваться не с капитаном, а со мной!

Мы, конечно, не знали, что такое можно придумать для гала-вечера, но сомневаться в Брюсе не было ни единой причины.

Мы с Марусей таки решили соблюсти приличия — хоть минимально, да нарядиться. Я надел белую рубашку, Марина украсила голову цветочным веночком, которым нас встретили на Таити.

Но звездой вечера был даже не капитан, а директор круиза: седой, слащавого вида «старый Казанова», как мы его называли. Всегда в белом кителе с миллионом лампасов, всегда чрезвычайно учтивый и всегда окруженный женщинами бальзаковского возраста, сегодня он просто сиял, как новогодняя елка. Надевшие все свое лучшее сразу дамы, готовые сделать с любимцем миллион селфи, уже бросали на него из-за своих столиков пылкие взгляды.

В целом все было довольно торжественно: даже звон вилок за этим ужином казался каким-то праздничным. Играл оркестр, посреди зала расхаживали капитан с директором круиза, то и дело раздавалось цоканье бокалов с шампанским, и тут… Если я когда-нибудь буду снимать художественный фильм, в этом месте оркестр сделает затухающее «пи-и-у-у-у», а кто-нибудь из гостей обязательно поперхнется лобстером: в зале появился Брюс!

Мы с Марусей сами чуть не поперхнулись: Брюс явился на гала-вечер… в костюме Цезаря! Розовом! Розовом. Костюме. Цезаря. Именно так. В обтягивающем пузо розовом костюме Юлия Цезаря, с кулоном в виде земного шара и с лавровым венком на голове явился посреди гала-вечера наш друг Брюс, и все мигом забыли и про лобстеров, и про капитана, и даже про директора круиза: игнорировать это розовое пятно было просто невозможно! Если бы взглядом можно было убивать, то Брюс давно был бы покойником, такие испепеляющие взгляды кидал на него «старый Казанова». К счастью, дуэль у них с Брюсом была лишь ментальной — но, казалось, носящиеся между ними искры подожгут ресторан.

Брюс не был бы Брюсом, не сделай он свой финальный залп. Его фееричное появление мы с Марусей вспоминали еще долго после расставания. Но сначала был Бора-Бора, на котором мы провели прекрасные три дня: первые два знакомились с островом, выселяли тех, у кого трип на этом месте заканчивался и заселяли тех, для кого он в этом месте только начинался. Затем чуть поплавали рядом — и снова вернулись на Бора-Бора.

— Наконец-то пляж! — радовался Брюс, выезжая с корабля с чемоданами. — Где еще могло закончиться путешествие моей мечты? Знаешь, Артьемий, меня, наверное, похоронят на пляже, — размышлял он, спускаясь по трапу. — Хотя нет — не похоронят. Я решил не умирать! — захохотал он и побежал искать такси до отеля, который они с Кристиной здесь забронировали.

Мы с Марусей договорились приехать к Брюсу в гости и отправились знакомиться с островом. Причем, что меня радовало больше всего, знакомились мы с ним сами, без посторонней помощи: я заранее нашел компанию, сдающую в аренду лодки, которыми можно управлять без лицензии.

Лодку нам дала пара молодых французов: стройная, очень загорелая блондинка и подтянутый парень с пшеничными волосами.

— Туристы? — подмигнул нам парень. — Мы тоже когда-то были туристами.

— А сейчас? — не понял я.

— А сейчас мы — коренные островитяне! — засмеялся француз. — Конечно, не коренные, но, можно сказать, уже местные: я со своим легионом был здесь с миссией и так к этим краям прикипел, что мы с Валери решили переехать. Я, кстати, Кристоф, — парень протянул мне руку.

— Артемий, Украина. А где вы жили во Франции?

— В Марселе, — подхватила разговор девушка. — Мы с Кристофом шутим, что переехали с моря на море. Но вы же понимаете… Там — совершенно не то море!

— Понимаю… — честно признался я.

— Мы хотим жить ближе к океану, но при этом как бы остаемся во Франции — спасибо нашим предкам, завоевали для нас кучу колоний, — разоткровенничался Кристоф. — Теперь только езди с французским паспортом, выбирай, где тебе удобнее.

— Чем же вы тут занимаетесь?

— Я перевез сюда свой бизнес, стараюсь потихоньку его тут налаживать. Вот прокат лодок открыли. Но признаюсь честно: эта островная жизнь расслабляет! Я раньше считал островитян ленивыми, а теперь сам себя часто ругаю за лень, — Кристоф рассмеялся. — Зато местные благодаря этой ассимиляции становятся более собранными, жесткими, что ли… Так что я считаю, мы друг на друга влияем благотворно. Кто бы там что ни говорил.

Попрощавшись с милой французской парой, мы взяли наконец свою лодку-понтон и на ней обошли по воде весь Бора-Бора.

Как описать эти три дня? Лучшие три дня жизни? Спорно: в жизни, и даже в кругосветке, все-таки было много счастливых моментов. Лучшие дни во Французской Полинезии? Пожалуй, да. Честно говоря, я немного побаивался, что бренд «Бора-Бора» себя не оправдает. Есть же, например, в Голливуде знаменитая Аллея звезд, которая на деле оказывается обыкновенным тротуаром с вмонтированными звездочками. Но Бора-Бора свою славу одного из самых красивых островов на земле в моих глазах абсолютно оправдал!

Фактически это два острова с находящейся между ними лагуной. Мы, конечно, за эти несколько дней с островами нон-стоп повидали многое. И много раз нам казалось, что мы в сказке. Ну, как минимум — в оживших обоях рабочего стола компьютера. Но тут…

Сперва я кайфовал от того, что управляю лодкой: уже подзабытое чувство, когда ты сам — рулевой, тем более — рулевой собственного «корабля». Мы с Марусей медленно-медленно катились мимо гор с умопомрачительным рельефом, дорогущих отелей с бунгало прямо на воде (удивительно — как французам удалось не допустить сюда инвесторов, которые бы залили тут все бетоном?), останавливались где хотели, купались, плавали с рыбами, скатами — такими же «ручными», как и на других островах, прыгали, ныряли и не зависели ни от группы, ни от программы, ни от трансфера.

— Господи, Тема, вода 28 градусов! Круглый год! Ты точно не хочешь продать все свое и мое, занять еще где-то денег и выкупить одно из этих бунгало? — ушла глубоко в фантазии Маруся, вынырнув в очередной раз. Вода здесь действительно была неприлично теплой и кристально чистой в своей лазури.

— Ну, ты же не хочешь отпустить меня работать метрдотелем в ресторане на корабле. Как же я куплю тебе отель? Выбирай.

— Ладно, — сказала Маруся. — Будем довольствоваться малым. Ой, смотри, а что это там? Давай подплывем?

«Там» была лагуна — и, заплыв в нее, мы в очередной раз потеряли дар речи. Коралловые сады, невероятного цвета вода, будто пропущенная через причудливый фильтр, деловито снующие туда-сюда пестрые рыбы…

— Тема, — буквально прошептала Маруся. — Надо привезти сюда Брюса. Он обалдеет!

На следующий день мы совершили этот невероятный объезд вокруг Бора-Бора уже с Брюсом и Кристиной. И правильно сделали: Брюс радовался, как ребенок, и от радости регулярно матерился. А еще постоянно снимал видео и отсылал его всем своим контактам — вскоре эта участь ждала и меня. А пока мы вчетвером ловили непередаваемый кайф, плескались, загорали и совсем не хотели расставаться.

Но пришлось: к вечеру второго дня мы подъехали к пристани, сдали лодку и попрощались со ставшими уже родными нам друзьями.

— Оторвитесь там без меня! — напутствовал нас Брюс. — Но обо мне не забывайте! А я уж о вас точно не забуду: не успеете соскучиться, как я вам что-нибудь напишу, — пообещал он. Мы крепко обнялись на прощание и разошлись каждый в свою сторону: Брюс с Кристиной — продолжать отдых на Бора-Бора, мы с Марусей — на корабль, где продолжал свою работу конвейер: в каюты заселились уже другие люди, в ресторане все так же готовили миллион блюд, а нам было немного грустно. Все-таки люди — социальные существа. Слишком быстро ко всему привыкают, а отвыкать всегда сложно.

Но одновременно было очень хорошо на душе, что в нашей жизни случился такой настоящий, яркий и непосредственный новый друг Брюс.

День 149 Аитутаки, о-ва Кука

69 173 км пути

Первой точкой второй части нашего путешествия стали Острова Кука. Того самого, которого якобы съели аборигены, хотя на самом деле его убили на Гавайях. Всего-то день в море, вернее, в океане, — и мы приплыли к самым, как нам анонсировали, красивым лагунам в мире.

Правда, добраться до этих лагун было не так-то легко: эти острова полностью окружены коралловым рифом. Подойти к ним может ровно одна небольшая лодка — даже не две, так что выгружались мы постепенно и очень медленно. И прямо из стихии, большой воды с ее волнами, через тоненькую «ниточку», ведущую к острову, попадали в оазис, где царила безмятежность.

Погода, правда, снова подвела — как мне объяснили потом, в эти места лучше ездить с апреля по ноябрь, в другое время есть риск нарваться на хмурое небо или вообще — тропические дожди. Обошлось без дождей, но тучи не давали насладиться красотой Островов Кука в полной мере — хотя красоте лагун это не повредило. Я бы не сказал, что они лучше, чем на Бора-Бора. Хотя как можно определить меру красоты? Это уже было похоже на интоксикацию парадизом: к тому времени я просто в целом устал от красоты островов — в отличие от Маруси, которая не переставала охать, ахать, восторгаться и фотографировать рыбок в коралловых зарослях.

Я же был счастлив от того, что счастлива она, — тем более на посещение второго острова пришелся Марусин день рождения. Вообще программу-минимум я выполнил: нашел потрясающий пустынный пляж, и мы только вдвоем провели там фактически целый день. Прорезающееся из-за туч солнце, бирюзовая вода, волны, фрукты, безмятежность — Маруся была в восторге и постоянно повторяла, что это лучший отдых и лучший день в ее жизни! Я, в принципе, тоже испытывал и счастье, и безмятежность. Но во-первых, понимал, что даже от красоты волн и лагун устал — казалось, еще один остров, и я превращусь в краба! А во-вторых, я давно запланировал в этот день подарить Марусе украшение из черного жемчуга — вычитал, что на Островах Кука его ловят и продают. Если его и покупать — то только здесь. Осталась ерунда — узнать, где именно его купить.

— Мне кажется, ты какой-то напряженный, — то и дело замечала Маруся.

А я отшучивался, в то время как в моем мозгу крутилась лишь одна мысль: «Черный жемчуг, ты где, гад?!» То, что на этом безлюдном пляже его не было, я уже понял. Надо было искать.

Благо после пляжа мы пошли на торговую улицу, и там в одном из магазинчиков на меня сразу «набросился» он — натуральный огромный черный жемчуг в виде браслетов, ожерелий, сережек, колец… Только как его купить, если Маруся постоянно рядом?

Огромные черные капли жемчуга все взывали и взывали ко мне с витрины, а я все не мог их купить — топтался и топтался у этого магазинчика, рискуя вызвать подозрения любимой. В конце концов придумал:

— Маруся, смотри!

— Куда?

— Во-он туда! — я указал на магазин на другой стороне улицы. — Смотри, какие красивые парео! Сходи, глянь!

Доверчивая Марина пошла исследовать ассортимент шалей, а я буквально схватил ожерелье из черного жемчуга и, не торгуясь, отдал продавцу все, что он запросил, — дома мне такой подарок обошелся бы раз в пять дороже.

Теперь мне не терпелось добраться до корабля, на корабле не терпелось добраться до ужина, а во время ужина я еле дождался десерта и тортика для именинницы от компании под «Happy Birthday to You!». Аплодисменты, растроганная Маруся, еще один бокал шампанского — все, можно идти в каюту.

А там уже был мой выход.

— Ну вот! — торжественно сказал я, протягивая любимой коробочку, в которую расторопный продавец таки успел положить мой подарок. — С днем рождения!

— Что это? Бриллиантовое колье?

— Ну, не бриллиантовое…

— А-а-а! — мои объяснения потонули в волне Марусиного восторга. — Да ладно! Жемчуг! Черный! Настоящий!

— Нет, ну а какой?! — я изобразил удивление. — Не может же моя королева ходить в поддельном!

— Нет, это что-то… — бормотала Маруся, засыпая. — Это сказка… Может, я сплю? Тема, я сплю? Океан, острова, ручные акулы, черный жемчуг…

А наш «плавучий дом» тем временем разворачивался и брал курс на южные широты, где нас ждала Новая Зеландия и третья, заключительная часть круиза.

* * *

Пока острова Новой Зеландии были еще далеко, у нас с Марусей прижился уже хорошо знакомый «день сурка» — с той лишь разницей, что скрашивающего нашу скуку Брюса на корабле уже не было, и приходилось развлекаться самостоятельно.

А делать это было с каждым днем все сложнее, тем более что возможность загорать у бассейна постепенно пропадала: мы спускались все южнее, жарких дней становилось все меньше, поэтому приходилось довольствоваться вдыханием морского воздуха и наблюдением за особо колоритными новыми пассажирами.

Чего только стоил, например, мужик, которого мы с Марусей прозвали Лобстером. Лобстер был качком из Лас-Вегаса и передвигался действительно как членистоногое. Впервые мы заметили его в спортзале, откуда Лобстер вылезал довольно редко — казалось, он и в круиз поехал только для того, чтобы качаться. Я хотел записать с ним интервью как с представителем тех, кто в круиз едет не ради круиза, но первый же контакт с качком показал, что разговор с Лобстером — дело нелегкое.

— Буль-буль-буль, — услышал я над ухом, отдыхая после очередного подхода на тренажере.

— Что, простите? — я не мог разобрать ни единого слова, что сказал этот чувак.

— Буль-буль-буль? — уже более настойчиво повторил чувак, и я каким-то спинным мозгом понял, что он спрашивает, когда я освобожу снаряд.

— Марусь, я не понял, он на каком языке говорит? — попытался я найти поддержку.

— Ну, судя по тому, что Лас-Вегас — это Америка, а на индейца он вроде не похож, вполне возможно, что на английском, — резонно рассудила Марина.

— Прислушаемся вместе: у меня вроде с английским проблем нет, да и ты, говорят, окончила иняз с отличием и даже работала переводчиком. Ты слышишь в его речи хоть одно английское слово?

— Нет, — честно призналась Маруся.

Впрочем, время показало, что говорил Лобстер все-таки по-английски. Только так быстро и так сильно глотая слова, что понять это сразу могла только его жена — миловидная миниатюрная азиатка. Мы слегка различать в его «буль-буль» английские слова научились только к концу путешествия — я стал играть с Лобстером в теннис и даже с удивлением смог понять, что он — адвокат. Не понял, правда, как же с такой дикцией ему удается работать в этой сфере, но это была уже не моя проблема.

Почему Лобстер? Помимо спортзала была у парня еще одна, но пламенная страсть — еда. А в еде — лобстеры. В меню ресторана они присутствовали не каждый день, но периодически были. И заказывать их можно было сколько хочешь. Я при всей вместимости своего желудка осиливал два. Два лобстера способны были насытить даже такого любителя поесть, как я. И тут появился он — наш качок. Он заказал сразу пять. И поглотил их на глазах у изумленной публики и официантов, которые деликатно, но изо всех сил пытались засунуть свое удивление куда-нибудь подальше.

Когда дело дошло до второй пятерки лобстеров, мы с Марусей устали наблюдать и пошли в джакузи. Но мысли о качке из Лас-Вегаса нас не покидали даже там.

— Как ты думаешь, он съел их все? — задумчиво спросила меня Маруся, подставляя спину под бурлящие пузырьки.

— Я боюсь об этом думать, — признался я. — Сложно признаваться себе в том, что ты слабак.

— Нет, ну правда: как можно так много есть?

— Спроси его сама, — предложил я. — А вот, кстати, и он!

В джакузи действительно плюхнулся гость из солнечного Лас-Вегаса.

— Ну что, сколько съел? — поинтересовалась у него Маруся.

— Двацть чтыре! — гордо заявил качок.

— Что??! — возопили мы с Марусей одновременно, не веря, что, во-первых, поняли целых два произнесенных качком слова, во-вторых, что 24 — это количество съеденных им лобстеров.

— Ты имеешь в виду, что съел 24 лобстера?! — вежливо уточнила Маруся.

— Йеее! Двацть чтыре лобсра! — гордо повторил адвокат-лобстероед, именно поэтому мы стали его звать Лобстером.

Конечно, на лобстерах Лобстер не остановился: ел он, в принципе, все, что видел, и столько, сколько мог съесть, — а мог он много.

Лобстер с женой, как и Брюс, тоже путешествовали не одни: с ними была женщина лет сорока из Калифорнии с дочкой — очень красивой азиаткой лет двадцати двух. На Crystal они были не впервые, потому что ездят в круизы регулярно и только на нем. Поэтому знали на корабле все и всех, как и Витя. И посплетничать любили не меньше нашего официанта.

— Вы видели, ско-о-о-лько он ест? — дама, закатив глаза, пыталась обсудить с нами своего приятеля Лобстера. — У-у-жа-ас! Дарлинг, если твой муж будет столько есть, я этого не переживу! — обратилась она к дочери.

Дочь, впрочем, огорчать маман мужем-обжорой не собиралась. Как раз в этом круизе у нее появился другой интерес: босниец Матея — высокий, крепкий, с правильными чертами лица — вполне симпатичный парень.

— Слушай, она в него влюбилась, — заметила моя проницательная Маруся, в очередной раз заметив красотку-азиатку на палубе вместе с Матея.

— А он в нее? — поинтересовался я.

— А он… Не знаю. Он вроде и не против. Да кто вас, мужиков, поймет! — расхохоталась Маруся.

Ситуацию довольно быстро прояснил Витя.

— Боится он, — с видом знатока вещал наш официант, совершая у нас очередную смену блюд. — Девчонка-то втрескалась в него по уши, сама рассказала — мы с ней давние приятели. А ему и хочется, и колется. Но мама, сами понимаете, не велит. Зажимается с ней втихую по углам, а на большее не решается. Мамка прознает — заругает! — Витя радостно захихикал. — А зачем ему эти проблемы? Сплетни, выяснения отношений, «давай поговорим о нас»… Парень работать поехал, а не жениться!

— Слушай, и откуда ты все знаешь? — не выдержал я.

— Я вас умоляю! Да у нас эти шуры-муры происходят в каждом круизе! Скучно-то месяц ничего не делать, вот и влюбляются.

— Хорошо, что я с тобой в круиз поехала, — высказала мне чуть позже Маруся. — А то и ты мог бы вдруг заскучать…

Но в круизах, как мы узнали совсем скоро, случаются не только романы, но и кое-что похуже.

— Помните бабульку за тем столиком? — указал Витя на пустое место за столом слева, где раньше сидела бабуля из Аризоны.

— Что значит «помните»? — напрягся я.

— То и значит. Вечная ей память… — Витя порывался было перекреститься, но вовремя одернул себя. — Померла бабка.

— Да ты что?! — ужаснулась Маруся. — Болела, что ли?

— При смерти была, скорее всего, — деловито разъяснил Витя. — Так бывает: родственники отправляют в круиз своих очень больных стариков — якобы «развеяться». А на самом деле надеются, что тут они концы и отдадут.

— Э-э-э? А смысл? — силились понять мы.

— Смысл? — почти засмеялся земляк. — А 300 тысяч баксов страховых не хотите? Поэтому у нас практически в каждом круизе по покойнику. На корабле даже специальный холодильник для таких случаев есть. Так что это не напрасные траты, а наоборот — удачное вложение.

— Подожди, а как же хозяева корабля? Они еще не просекли эту тему?

— Да они, в принципе, не против: это ж не им выплачивать, а страховым компаниям. А денежки за круиз как раз идут им. Так что… Ничего личного, джаст бизнес! Спокойно, — продолжил Витя, увидев наше изумление. — Их выгружают в ближайшем пункте — дальше семья решает вопрос транспортировки. Так что на Бей-оф-Айлендс холодильник уже будет пуст, — успокоил нас Витя.

Бей-оф-Айлендс, Залив тысячи островов, был одной из двух наших последних остановок на корабле Crystal перед недельными каникулами в Новой Зеландии. Собственно, Бей-оф-Айлендс — самый север Новой Зеландии, фактически он стал для нас промоверсией страны, с которой нам чуть позже предстояло познакомиться поближе. А пока мы только ступили на новозеландскую землю, которая после тропического рая Французской Полинезии встретила нас прохладно — всего 22 градуса в середине марта.

Но была в этой части суши и прелесть. Во-первых, пусть и сдержанная по сравнению с жаркими островами, но все же красота зеленых холмов, суровых скал и лазурной воды. Во-вторых, невероятная ухоженность — чисто и аккуратно в Новой Зеландии настолько, будто кто-то очень строгий регулярно проверяет, везде ли тщательно вытерта пыль. Кинуть мусор в траву? Оставить бутылку на скамейке? Новозеландцам это даже в голову не придет, настолько бережно они относятся к своей природе.

Кроме того, здесь совсем не людно, что тоже создает свою атмосферу, — может, потому что эмигрантов в Новой Зеландии не особо много: попробуй доберись до этих островов в океане. Плюс довольно жесткие визовые проверки — Новую Зеландию нужно беззаветно любить, чтобы бросить все и переехать сюда жить.

Следующей нашей остановкой был курортный, а потому чуть более теплый город Тауранга. С расходящимися в две стороны от огромной горы пляжами. С одной стороны — швартуются яхты, с другой — заплывают серферы. Мы с Марусей наконец поймали эту атмосферу расслабленной новозеландской жизни. В Тауранге я решил побаловаться табаком и купить пачку сигарет.

— Маруся, — мне показалось, что у меня что-то с глазами, когда я взял в руки пачку. — Ну-ка глянь на ценник: что написано?

— Семьдесят один новозеландский доллар пятьдесят центов…

— Сколько?

— Ну ты же сам видишь!

— Сорок пять баксов, значит… Сорок пять баксов за пачку сигарет, Марусь! И двадцать штук в пачке! Совсем обнаглели люди!

— Не обнаглели, а борются с курением, — рассмеялась Маруся. — Зачем тебе сигареты? Здоровее будешь!

— Действительно, любимая, пошли отсюда.

День 158 Окленд, Новая Зеландия

72 452 км пути

До посадки на следующий корабль, на этот раз из Новой Зеландии в Австралию, нас ждала целая неделя в столице, одном из самых крупных новозеландских городов — Окленде. А это значило, что наш трип на корабле Crystal закончился — и к счастью, потому что мы с Марусей после месяца в море уже просто мечтали о суше, и к небольшой грусти, потому что за такое время все-таки привыкаешь и к обстановке, и особенно к людям.

— Вы мне уже как родные стали! — почти плакал Витя, когда я на прощание записывал с ним небольшое интервью. — Как я теперь без вас? Обещайте, что в следующем году снова возьмете Crystal!

— Вить, обещать ничего не буду — ты же знаешь, я все время ищу чего-то нового. Давай лучше в Киеве встретимся. Если будешь там проездом, — пошутил я.

— Ох, неплохо бы. А то я уже стал забывать, что такое Киев. Да и вообще, что такое суша. А вы давайте, оторвитесь там на полную! Надеюсь, на другом корабле вам будет не хуже.

— Ну, здравствуй, земля! — громко возгласила Маруся, сходя по трапу на берег. — Здравствуй, Окленд! Здравствуйте, люди киви! Я вас еще не видела, но уже люблю!

В Окленде нас ждали апартаменты в небольшом двухэтажном комплексе с красивым садом внутри. Причем комплекс стоял прямо на набережной, так что скучать по виду на море нам не пришлось.

Изначально я планировал арендовать машину и покататься по обоим островам Новой Зеландии. Но совсем забыл, что для получения визы в Новую Зеландию забронировал на букинге те самые апартаменты. Думал, получу визу — бронь отменю, но забыл. Вспомнил уже на корабле, но было поздно: бронь отменяться никак не хотела. Вернее, хотела, но ценой потери почти тысячи долларов, чего я позволить себе уже не мог. Делать было нечего — пришлось на протяжении недели изучать Окленд и его окрестности.

Заселившись в апартаменты — кстати, весьма неплохие, — мы вышли на балкон и сперва решили, что попали на какой-то новозеландский праздник: был четверг, а вся набережная уже гудела.

— Может, пройдемся? — предложила Маруся.

Мы спустились на набережную и тут же попали в шумную толпу — люди просто пили и веселились. Причем как в барах, которые повсеместно были забиты, так и на улицах.

— Ой, простите! — какой-то уже изрядно расслабившийся бородач с пивом в руке толкнул меня и тут же поспешил извиниться.

И вот эти «простите», «извините», «будьте любезны», «только после вас» из уст выпивших людей звучали повсеместно и вызывали у нас когнитивный диссонанс.

— А что за праздник у вас? — попытался выведать у очередного развеселого мужичка с бокалом.

— В смысле? — удивился мужик. — Четверг у нас! Отдыхаем!

Как оказалось, отдыхают в Окленде не только в четверг, но и в пятницу — на следующий день на набережной и в ее окрестностях было все так же шумно, людно и весело.

— Интересно, что они делают в выходные? — резонно поинтересовалась Маруся.

В выходные жители Окленда тоже отдыхают, но уже за городом, на природе, с семьями и детьми, поэтому в городе народа становится уже не так много — хотя атмосфера праздника все равно сохраняется. Вообще если бы нас привезли в Окленд с закрытыми глазами и не сообщили, куда именно везут, мы бы, наверное, долго силились понять, где находимся: небоскребы, шпиль телевышки один в один по форме, как в Торонто, магазины Salvatore Ferragamo, Louis Vuitton, Apple, все те же торговые центры и McDonald’s с Burger King…

— С одной стороны, конечно, хорошо, что я могу съесть любимую картошку фри в любом уголке мира, — рассуждала Маруся, отправляя в рот хрустящие картофельные палочки. — А с другой — где самобытность, национальный колорит? Одна сплошная глобализация!

— Ну почему? — возразил я. — В Иране или Пакистане местный колорит точно еще остался. Хочешь его увидеть?

— Нет, в другой раз.

О том, что мы все же в Новой Зеландии, нам не давали забыть представители коренного народа страны — крупные, широколицые, толстоносые и выпуклогубые маори. С потомками британских колонизаторов они сосуществуют вполне мирно и гармонично, причем и те и другие называют себя киви. «Мы — киви!» — били себя в грудь новозеландцы европейского вида, и мы понимали, что для них это предмет гордости: патриотизм как он есть!

В Окленде мы совершенно игнорировали рестораны — поняли, что после месяца на корабле душа жаждет чего-то простого и демократичного, поэтому еду покупали в супермаркетах и готовили сами. Много гуляли и даже познакомились с эмигрантом из России — одним из тех немногих, кто все же решился перебраться на острова и даже открыл тут собственную компанию, помогающую эмигрировать другим.

Раз уж судьба привела нас в Окленд и оставила здесь сравнительно надолго, я решил выжать из этой возможности все и по вечерам добросовестно изучал всю имеющуюся в интернете информацию о городе.

— Марусь, а ты знала, что Окленд — это холм, со всех сторон окруженный водой? — спросил я в один из вечеров. — С одной стороны у него залив Мангере со стороны Тасманова моря, с другой — гавань Тамаки-Ривер со стороны Тихого океана. Окленд — это (цитирую) «один из немногих городов мира, который имеет выход к двум бухтам, принадлежащим к разным морям».

— Так. И что теперь делать с этой информацией? — Маруся начала догадываться, что эту информацию я сообщаю ей не просто так и наверняка скоро снова появятся людоеды.

— План такой: скачиваем приложение по аренде самокатов и завтра «самокатаемся» по холму от одной бухты до другой. Кто против? Кто за? Единогласно!

Утром после завтрака мы уже были на стоянке электросамокатов, быстренько активировали их через приложение и покатились по направлению к другому краю города: сперва по ровной поверхности, а потом все больше и больше вверх.

Сколько же в Окленде зелени! Зеленые парки, деревья, кусты, травы, разнообразные цветы — в какой-то момент мне показалось, что мы в каком-то гигантском ботаническом саду.

— Ой, смотри — козы! — радостно закричала Маруся.

У подножия одного из зеленых холмов действительно возлежали две белые козочки, безмятежно пожевывающие траву.

— Надо же, лежат, как собаки. Как у себя дома! — засмеялась Марина.

Тем временем дорога все больше устремлялась вверх, и, еще не добравшись до вершины холма, мы уже изрядно запыхались.

— Ну, ничего, — успокаивал я Марусю. — Сейчас доберемся наверх и ка-а-ак спустимся вниз!

Вниз мыдействительно спускались с ветерком, что не мешало нам то и дело удивляться смене пейзажа: модные респектабельные здания здесь уступили место уютным, но явно более скромным домикам. У одного из них мы затормозили. В буквальном смысле: оба наших самоката вдруг в один момент решили разрядиться, и дальше уже не они везли нас, а мы тащили их на себе.

— Спасибо хоть не вверх, — бурчала Маруся, тарабаня вмиг ставшую бесполезной вещь. — О, вон и вода виднеется! Поздравляю тебя, мы добрались до места назначения. Теперь бы еще обратно как-то добраться…

— Смотри-ка, — вдали я заметил высокого крупного мужчину, возившегося со своим байком. — Вон местный, подойду спрошу у него, как нам дальше быть. Заодно и интервью возьму — давно никому вопросов не задавал.

— Скажите, сэр! — издалека крикнул я мужику, одетому в черные штаны и красную куртку. Тот, услышав мой голос, внезапно застыл, будто не веря, что к нему кто-то обратился. — А где тут ближайшая стоянка электросамокатов? Наши совсем разрядились. И как нам добраться до… — в этом месте мужик обернулся и застыл уже я: все лицо этого явно полинезийца было изрисовано фигурными татуировками.

Едва сдержавшись, чтобы не присвистнуть вслух, я вдруг быстро заговорил:

— Оу, сэр, вы выглядите так колоритно! Я — путешественник из Украины, совершаю кругосветное путешествие, вот — моя девушка, — кивнул я на тянувшую к нам самокат Марусю. — Я спрашиваю людей в разных странах об их образе жизни, мечтах… Вы бы не согласились ответить на пару моих вопросов?

Разрисованный маори сначала долго непонимающе смотрел на меня в упор, как медведь, в лапы к которому вдруг по собственной воле прискакал какой-то глупый заяц. А потом вдруг раскатисто рассмеялся.

— Ты кто вообще? — спросил он меня, закончив хохотать и вперившись глазами мне в глаза.

— Я — путешественник, совершаю кругосветку… — слегка напрягшись, на автомате повторил свою визитку я. — У нас разрядились электросамокаты, а вообще я хотел бы задать вам пару вопросов…

Мужик снова зашелся в приступе смеха.

— Вопросы? Ну, давай, валяй! Что тебе рассказать?

— Для начала давайте познакомимся. Я — Артемий, — сказал я и протянул ему руку.

Маориец снова долго смотрел то на мою руку, то на меня и в конце концов снова расхохотался.

— Эдлай, — представился он, ударив своим кулаком мой кулак. — Слушай, а ты смешной. Вы двое совсем ничего не знаете о новозеландских бандах?

Тут я уже похолодел. Пазл в моем мозгу стал складываться: татуированное лицо, красно-черная одежда, байк… Точно: это же явно член одной из байкерских бандитских группировок, держащих в страхе весь город. Члены банд, я читал, и грабят, и насилуют, и похищают людей, а потом продают, употребляют наркотики и вообще готовы проломить любой череп в любой момент. Их главная опознавательная черта — татуировки на лице.

Нет, ну почему мне вечно надо вляпаться по самые помидоры! Да еще и с Марусей.

— Ну ты это, спокойней, — Эдлай явно заметил возникшую в моих глазах тревогу. — Ты мне ничего плохого не сделал, тебя я трогать не буду. Так что, говоришь, самокаты разрядились? Дойдете до поворота, затем повернете направо, через метров сто будет стоянка. А чуть дальше, спросите, остановка автобуса — на нем доедете до своего отеля. Так что ты там хотел у меня узнать?

Я выдохнул. Следующие несколько минут Эдлай рассказывал мне о своей жизни: сперва неохотно, а затем вдруг разговорился и поведал, что в банду Mighty Mongrel Mob попал еще подростком после смерти родителей. Озлобленный на весь мир, он быстро принял новый образ жизни: набил на лице татуировки, нацепил на одежду и головные уборы свастику, научился ездить на байке и проламывать черепа.

— Большая часть банды — бывшие зэки, — признался Эдлай. — Но именно они подарили мне, мальчишке, отцовскую заботу. Научили бриться, аккуратно одеваться, убирать, стирать, готовить, драться, вставать и ложиться по расписанию, поддерживать армейский порядок… Мы друг за друга горой! Если честно, — голос Эдлая потеплел, — многие ищут в банде семью, которой им не хватает в жизни. С одной стороны, с нами лучше не связываться. С другой — из-за того, что нас боятся, мы поддерживаем в городе порядок. Драку возле нас лучше не затевать: разберемся быстро. Но мне, честно говоря, и поднадоело кое-что: надоело продавать наркотики, грабить, бить…

— Чего же ты хочешь? — осторожно поинтересовался я.

— Смешно будет сказать, что я хочу нормальной жизни? — улыбнулся Эдлай. — Но я ее хочу. Моему сыну уже двенадцать, он тоже разрисовывает лицо и хочет стать «героем», как его папа. Только я не хочу, чтобы он вырос и разочаровался во мне. Порядок — это хорошо, но все остальное… Хочу, чтобы мой сын окончил нормальную школу и устроился на нормальную работу — хотя многие у нас в банде живут целыми поколениями. А я еще вроде с ними… А душой уже вроде и нет. Давайте я вас до стоянки доведу, чтобы вас никто не украл.

Эдлай довел нас до стоянки самокатов.

— Ну, счастливо, туристы, — он стал прощаться с нами. — Берегите себя, ходите тут осторожно — чтобы не пришлось вас защищать. А то ведь наша банда — не единственная в Окленде.

На автобусе в отель мы с Марусей ехали молча: эта встреча потрясла нас обоих.

— Я всегда верила, что за самым страшным видом обязательно скрывается ранимое сердце, — произнесла она, когда наконец смогла говорить.

— Фея ты моя добрая, — я обнял Марусю и подумал, что она все-таки права. Даже если чье-то сердце стало черствым — это ведь не значит, что оно было таким изначально. Все-таки люди есть люди.

* * *

В один из дней мы с Марусей забрели на яркую улицу, где, казалось, все, на что можно было нанести краску, разрисовано граффити всех цветов, оттенков и сюжетов.

— Ты только глянь, — обратила внимание Маруся. — Чуть чистого куска стены — и чувак уже тут как тут с баллоном.

Чувак с баллоном вдохновенно малевал курицу. На минуту он обернулся, и мы поняли, что его вдохновение вызвано не столько музой, сколько влиянием определенных веществ.

— Картина будет, — анонсировал парень. — Вы тоже художники?

— Нет, мы… Наблюдаем просто. Это что же, любой может тут рисовать?

— Абсолютно. Нигде нельзя — мы ж типа такие чистенькие, добропорядочные, мусор сортируем, соблюдаем порядок. А здесь можно. И курить здесь можно — будете? — он протянул косяк.

От травы мы благоразумно отказались, как отказались и спонсировать чуваку его настенное творение.

— Вот чего ему в жизни не хватает? — недоумевала Маруся. — Живет в одной из самых благополучных стран мира, где люди уже с четверга начинают веселиться, — нет, ему надо бомжевать, укуриваться и зарабатывать нанесением куриц на стены.

— Бунт — он такой, — попытался философствовать я. — Явление, не зависящее от социальных факторов. Главное — быть вне системы. А что это за система — не важно.

— Да какой же у него протест? — продолжала недоумевать Маруся. — Дали ему район, стену, сказали: «Рисуй, тут можно». А он протестует.

Переведя дух за несколько дней в Окленде, мы решились арендовать машину — небольшой красный «бобик», и отправиться на нем в Хоббитон — тот самый городок из «Властелина колец», где в фильме жили хоббиты.

Когда режиссер этого фильма Питер Джексон — кстати, новозеландец, — искал локации для съемок, он пролетал над чьей-то фермой. Понял, что эти холмы ему вполне подходят, экстренно приземлился и сделал хозяевам фермы предложение, от которого те не смогли отказаться. Ну, зато теперь на ферме эти люди могут не работать до конца своей жизни: водят по своему Хоббитону экскурсии за сто баксов с человека и рассказывают, как видели Питера Джексона.

И люди со всех континентов — индусы, азиаты, американцы, европейцы, африканцы, арабы — с радостью платят и с удовольствием фотографируются рядом с этими низенькими, действительно сказочными домиками.

— Ва-а-у! — по-детски восторгалась Маруся, когда в сказочную деревню попали и мы. — Тема, ну-ка, встань, сфотографирую тебя. Левее… И немножко нагнись. Осторожно! Ты такой огромный на фоне этого всего — смотри, не раздави какого-нибудь хоббита.

Из Хоббитона мы возвращались абсолютно счастливыми, «впавшими в детство» и готовыми к дальнейшим приключениям. Не верилось, что в Окленде мы провели целую неделю, — казалось, прошло всего пару дней. Но наутро нас уже ждал следующий «плавучий дом» — круизный лайнер Celebrity: на нем мы должны доплыть до Австралии, но сперва вернуться в Таурангу, спуститься к столице Новой Зеландии — Веллингтону, доплыть до деревушки Акароа и Данидина, а после и до самого низа южного острова, заходя по дороге во всевозможные фьорды и обозрев все красоты Новой Зеландии.

* * *

Не верьте, если вам скажут, что все круизные лайнеры похожи. Похожи они ровно настолько, насколько похожи автомобили: вроде и там и там есть руль и четыре колеса, а разница при этом может быть огромной.

Если сравнивать Crystal и Celebrity с автомобилями, то Crystal — это авто класса luxury, «Бентли» или «Роллс-ройс», а Celebrity — просто «Фольксваген». Модный, красивый, современный. Но не то. Несмотря на все просторы лайнера, там тесновато, особенно после Crystal. Тихий океан на таком пересечь предшествовало бы клаустрофобии. Плюс, в отличие от Crystal, приходилось все время за что-то доплачивать — то за колу, то за кофе в баре, то за вино во время ужина.

Но самым большим испытанием лично для меня стала внутренняя каюта без окон. Жизнь без окон — вообще не фонтан, а если месяц перед этим у тебя в окне был океан, смириться с замкнутым пространством совсем сложно. Можно было, конечно, доплатить пару тысяч баксов за каюту с видом на море, но я еще в Америке понял, что слегка поиздержался: на Америку с месяцем ожидания у меня ушло около 4,5 тысячи долларов — отель минимум 60 долларов в сутки, аренда машины, еда, вещи, аппаратура для съемок, переезды и далее по списку.

К тому, что на этот раз я решил особо не шиковать, моя Маруся отнеслась с пониманием. Потому что она моя. Миссию окна призван был выполнять специальный канал в каютном телевизоре, где круглосуточно транслировали видео нашего передвижения в океанских водах. Но мы просто решили в каюте особо не засиживаться и почаще выходить на палубу. И один из таких выходов подарил нам внезапный сюрприз.

— Тема, смотри! — прошептала Маруся, замерев на месте. — Это же бэ…

Договорить она не успела: прямо на нас неслись те самые «бэкпекеры», с которыми мы, казалось бы, простились еще на Бора-Бора навсегда.

— Приве-е-ет! — вопила барышня с косой. — Это вы! А это мы, ха-ха!

— Как вы…

— Как мы тут оказались? Мы потусили на Бора-Бора, а потом прилетели сюда, в Новую Зеландию. А вы как сюда добрались? Понравилось вам в Окленде?

Честно говоря, занудных бэкпекеров было не узнать: оба вдруг научились улыбаться и даже стали знакомиться с людьми!

— Кажется, они перестали оплакивать стоимость своего круиза и научились наконец ловить кайф, — заметила Маруся.

Бэкпекеры не переставали нас удивлять: вечером они лихо отплясывали на дискотеке и с радостью общались со всеми, кого видели.

— Вот что путешествия животворящие с людьми делают! — дружно согласились мы.

Следующий день принес нам еще одну приятную встречу.

Лежа на шезлонгах, мы дышали океанским воздухом, когда мимо нас пронеслась пара детей — довольно маленьких, дошкольного возраста.

— Сэм! Сара! — пыталась поймать их мама лет тридцати пяти. — Джон! — укоризненно воззвала она к мужу. — Ну, поймай же их, я сама не справлюсь!

В погоне за детьми Джон — высокий американец лет сорока — слегка зацепил мой лежак.

— Сорри! — запыхавшись, сказал наконец Джон, поймав детей, отдав их маме и садясь на лежак рядом. — Малыши, что с них возьмешь. Только и успеваем бегать! — и радостно засмеялся.

— Не тяжело ли детям в круизе? — поинтересовался я. — Не устают?

— Нет, что вы! — замахал руками Джон. — Мы ведь уже второй год так путешествуем.

— В смысле — второй год? — не понял я. — Периодически?

— Нет, постоянно. Мы живем в Нью-Йорке. Два года назад я взял паузу в работе — я психолог. И с женой решили отправиться в кругосветку. Дети тогда были совсем маленькие — Сэм только родился, Саре было три… Но я понял, что прямо сейчас должен остановиться и вместе с ними объехать мир. Многие никогда не позволят себе этого именно из-за детей — они будут говорить, что дети пока еще слишком малы, что они сами еще карьерно не состоялись, потом — что нужно дать детям образование, они не могут пропускать школу, что нужно поставить их на ноги… А я понял, что когда дети начнут «становиться на ноги», может быть уже поздно. И что никогда я не заработаю достаточно — всегда можно будет заработать еще больше. А сейчас — именно тот самый момент, когда я могу воплотить свою мечту. Чтобы потом не злиться на своих детей за то, что они якобы не позволили мне этого сделать. Чтобы не остаться нереализованным папашей, «положившим жизнь на алтарь отцовства», — кому это нужно? Им? Чтобы вырасти с комплексом вины? Им нужны счастливые реализованные родители, живущие в гармонии с собой.

Этот разговор я вспоминал еще долго. Понял, что тоже был жертвой определенных клише. Даже тут поддакивал, когда слышал: «Ну, у тебя же детей нет» — «Ну да, мне легче…». А эти люди не искали себе оправданий — они живут здесь и сейчас по принципу «Если я этого хочу, я это сделаю, и дети, когда вырастут, будут меня уважать».

Через два дня мы снова приплыли в Таурангу и с радостью провели там еще один день — этот городок оказался очень уютным и благоустроенным: чистенькие ухоженные домики и, что меня поразило больше всего, — окна без штор и дворы без заборов. Никто ничего не опасается и не стесняется.

— И что — совсем не боитесь, что к вам во двор кто-нибудь залезет? — спросил я местную женщину, вышедшую на крыльцо своего дома.

— А зачем ему лезть в мой двор? — искренне удивилась она. — У него что, своего нет?

Резонно.

В этот раз уже удалось побывать на одном из двух пляжей Тауранги — серферском. И мне показалось, что каждый житель города, едва родившись, уже становится на доску — серфят там все поголовно, от малышни до дедушек. Причем, что характерно, — все без гидрокостюмов: видимо, прирожденным серферам такие мелочи ни к чему.

День 171 Акароа, Новая Зеландия

74 621 км пути

Следующей остановкой на нашем пути из Новой Зеландии в Австралию была деревушка Акароа — «уголок Франции в Новой Зеландии». Эту землю в свое время французы планировали выкупить у маори, но не успели: британцы очень не вовремя колонизировали Новую Зеландию. Французы подумали и договорились уже с англичанами о своем присутствии на полуострове Банкс. Поэтому французское влияние в деревне очень ощущается, даже французские флаги на домах можно увидеть. В целом это — оазис для уставших от жизни туристов: тихий залив, окруженный остатками потухшего вулкана, зеленые холмы, песчаный пляж, уютные красивые домики, украшенные цветами в горшках, чистые улочки. Даже хоббитам с эльфами здесь было бы в самый раз.

Во время променада по этим улочкам мы с Марусей вдруг остановились у одного из домов: сперва наше внимание привлекли фигурки музыкантов-африканцев, обложенные мозаикой.

— Смотри, еще скульптура! — Маруся подошла поближе. — И еще! Ты посмотри, сколько человечков… А это целая семья! Вау, мозаичное яйцо!

Следующие, наверное, полчаса мы посвятили разглядыванию этого необычного двора — он оказался местной достопримечательностью: Садом мозаик с Домом гигантов.

Оказывается, дом был построен еще в 1880-м, а в наше время его купила художница и садовод Джози Мартин. Однажды, вскапывая сад, она нашла в земле целые залежи осколков старого фарфора. И решила сперва сделать в доме мозаичные ступени. Затем мозаичным стал пол веранды, затем в саду появилась первая скульптурная инсталляция. Так хобби Джози сделало ее дом местной достопримечательностью и принесло ей бизнес-успех и массу наград.

— Вот, а могла бы врачом стать! — иронично заметила Маруся, когда мы под огромным впечатлением покидали Сад мозаик.

— Ну да, и ненавидела бы сейчас своих пациентов, беря в долг до получки, — предположил я. — Все-таки, что ни говори, важно любить свое дело. Если любишь, к тебе не может не прийти успех.

Когда мы прибыли на корабль, нас ждали тревожные новости: какой-то отморозок расстрелял две мечети в новозеландском городе Крайстчерч. Мы же как раз направлялись в Данидин — город, находящийся совсем недалеко от того кровавого места.

Едва сойдя на берег, мы увидели массу плакатов — на растяжках, на балконах, даже на деревьях. Смысл написанного на них был один: «Мы любим мусульман!» Не обращайте, мол, внимания на одного подонка, мы — страна, открытая для всех. Причем, если на дереве не удавалось разместить полноценный плакат, туда вешали просто ленточки со словами поддержки. Сказать, что мы были удивлены, — ничего не сказать. Мы были покорены! Просто обезоружены этим единством в проявлении любви, а не ненависти.

В целом же самое яркое впечатление от Данидина — даже не его живописные домики, красивейшее здание университета Отаго, китайский сад и живописные утесы на берегу океана, а одна-единственная улица — самая крутая в мире Болдуин-стрит. Честно говоря, не завидую ее жителям. Или нет, завидую: это ж какие ноги нужно иметь, чтобы ежедневно в прямом смысле взбираться в гору! В Лондоне, проектируя городскую застройку Данидина, не учли местный ландшафт и провели некоторые улицы буквально по склонам холмов. В результате Болдуин-стрит начинается на высоте 30 м над уровнем моря и заканчивается на высоте ста.

Пока мы с Марусей, запыхавшись, еле перебирали ногами дорогой вверх, мимо нас спокойно пробежал местный дедок в шортах — явно тренированный. Я же, дойдя наконец до конца улицы, долго не мог отдышаться и присел на бордюр. А дальше помню только отчаянный крик Маруси и несущуюся на меня с горы машину… Я чудом успел отскочить! Честно говоря, в Новой Зеландии с ее общей расслабленностью мы сами расслабились и такого подвоха никак не ожидали.

— Ты чего, мужик? — крикнул я вслед моему несостоявшемуся убийце, но в ответ получил только неприличный жест с участием среднего пальца.

— Тема! — Маруся, которую буквально трясло, кинулась меня обнимать.

— Ну, все, все, — стал утешать ее я. — Видно, достали чувака туристы — ходят и ходят тут целыми днями. Психов везде хватает, даже в самых тихих и безопасных местах.

Уже на корабле, поглощая, кажется, третью чашку чая на открытой палубе, я думал о том, что мои ожидания от Новой Зеландии пока не особо оправдались. Может, потому что я слишком многого от нее ожидал? Да и со всех сторон меня настраивали: «Увидишь Новую Зеландию — и все! Все померкнет». Но мы изрядно потоптали новозеландскую землю, у меня ничего почему-то не меркло. Совсем ничего. Симпатично, чистенько — ну и? С таким настроением я подплывал к знаменитому заливу фьордов Саунд, чтобы увидеть фьорды Саунд, Даски-Саунд и Милфорд-Саунд.

Настроение усугублялось еще и довольно сложной навигацией: из-за сильного течения наш корабль очень болтало, что, конечно, отразилось на наших вестибулярных аппаратах. Во всяком случае, мы поняли, что на обед сегодня не пойдем. Но сами фьорды… Впечатление от Саунда к Саунду только нарастало: в первом проливе первого фьорда это было «Вау!», во втором — «Ничего себе!», а третий мы проплывали уже под девизом «Это же полный капец!».

Эти гигантские, покрытые мхом скалы, огромные, обрушивающиеся совсем рядом с тобой водопады, эти лавирующие в водных брызгах птицы… Это реально земной космос, ради которого стоило так долго и местами нудно ехать. Да еще и с погодой повезло — было очень тепло, что в этих краях фьордов случается редко: здесь в это время, в конце марта, чаще всего идут дожди. Должен признать, Новая Зеландия под конец своей финальной нотой таки сумела произвести на нас мощное впечатление, и расстались мы с ней крайне приятно.

А дальше было еще три «дня сурка», в которые, кроме завтраков, обедов, ужинов и вечерних шоу, не происходило совершенно ничего.

Но впереди нас ждала Тасмания — огромный остров, относящийся к Австралии, но сохранивший свою идентичность и самобытность.

Тасмания оказалась действительно огромным островом, где наконец снова было тепло и почти отсутствовала цивилизация в худших ее проявлениях — разве что столица острова, Хобарт, с парой небоскребов немного напоминала мегаполис. В остальном природа Тасмании осталась девственно нетронутой, и мы снова ощутили себя в гугл-картинках.

В порту мы взяли тур по Тасмании. А в автобусе увидели семью с нашего корабля — отца с детьми, которые за обедом обычно занимали самый большой стол.

Мы кивнули друг другу, и вежливая Маруся поинтересовалась:

— А где же ваша жена?

— Приболела, — объяснил отец семейства. — Я сегодня и за маму, и за папу. А одному сложно справляться с этими хулиганами.

В пути мы разговорились. Оказалось, что семья приехала из Майами, папа — пожарный на пенсии, который решил отправиться в путешествие с сыновьями.

— Вау, Майами! — воскликнула Маруся, узнав, откуда семейство. — Я так люблю ваш город! Ребята, вам нравится жить в Майами?

— Да ну, отстой! — вдруг заявил младший мальчик.

— Нечего делать в этом Майами! — деловито поддержала младшего старшая сестра.

Отцу, кажется, стало неловко:

— Это вы на Аляске не были, обалдуи!

А я вдруг снова вспомнил маленького Тему, который рассматривал карту мира, и название «Майами» было для него чем-то из области астрономии, а не географии… Казалось, что это рай, и добраться до этого рая простому смертному невозможно. А еще вспомнились бедуины Центральной Африки, которые, наверное, все бы отдали, чтобы хоть на день поменяться местами с этими ребятами. А ведь ребята родились, можно сказать, в раю, но для них это — отстой…

Мои размышления прервал восторженный крик Маруси:

— Смотри, кенгуру!

На обочине действительно, как пьяный под забором, валялся огромный кенгуру. Завидев нас, выходящих из автобуса, он лениво поднялся и медленно поскакал в нашу сторону: мол, угощайте вкусненьким, раз пришли. У нас были с собой только бутерброды, но кенгуру с удовольствием их слопал.

Затем мы взошли на самую высокую точку Тасмании, гору Осса, исходили вдоль и поперек национальный парк «Крэдл Маунтин», подышали хвоей и вернулись на корабль, чтобы завершить путешествие. Спустя еще сутки прибыли в Мельбурн, где нам с Марусей предстояло расстаться: она улетала домой через Франкфурт, я же отправлялся дальше в свой бесперелетный трип — в Сидней.

Еще один день вместе в Мельбурне — чудесном городе с бесплатными трамваями, со снующими туда-сюда серферами с досками в руках, и вообще очень открытыми позитивными людьми. Несмотря на всю приятность города, этот день в Мельбурне был все-таки с оттенком грусти: я понимал, что, скорее всего, с Марусей придется расстаться уже до конца кругосветки. Мой корабль отчаливал в 8 вечера, и ей придется ночь в отеле провести без меня.

Расставались мы, как будто провожали друг друга на фронт: вроде и понимали, что это не навсегда, однако нас ждала все же долгая разлука.

— Я бы хотела сказать тебе: «Возвращайся поскорее», но понимаю, что это бессмысленно, — сдерживая слезы, говорила Маруся. — Я буду вспоминать каждый наш проведенный в кругосветке день: лагуны, фьорды и, конечно, Брюса. И все время мысленно буду с тобой…

Тяжело было расставаться, но уже через сутки я ступил на землю самого маленького континента нашей планеты и вместе с тем самого огромного ее острова — Австралии.

День 180 Сидней, Австралия

77 817 км пути

Сидней встретил как старого друга — гостеприимно, теплыми солнечными объятиями. Погода шептала: «Welcome on board, Артемий. Устраивайся поудобнее и возьми себе чего-нибудь холодненького».

На календаре был апрель, а на улице стояла золотая австралийская осень. С пониманием, что я в стране, где все наоборот, а значит, можно ожидать чего угодно, первым делом отправился в рент-контору. Отсюда стартовала сухопутная часть освоения Австралии, вернее, ее юго-восточного побережья, знакомство с Большим Барьерным рифом и самой высокой точкой континента.

В Сиднее начинался большой путь, а завершить свой караван приключений мне предстояло в Мельбурне. Через 14 дней из его порта в сторону азиатских берегов отчаливало судно-контейнеровоз, на котором мне была забронирована каюта вместе с настоящими моряками, а не просто с сотрудниками круизных лайнеров. Ну а пока меня ждали тысячи километров за рулем дорогами Зеленого континента.

На пороге рент-конторы меня уже ждали двое. Первый — ранее забронированный микроавтобус-кемпер, который должен был стать моим домом на колесах в ближайшие две недели. Второй — мой отважный попутчик в этой части кругосветки Саша.

Вот что значит надежные и проверенные люди — Сашу со всем туристическим обмундированием я заметил издалека. В тенечке под яркой вывеской «Rent a car» топтался на месте плотный подкачанный блондин среднего роста. Завидев его, я растекся в улыбке и прибавил ходу.

Саша сам из Украины, живет в Хмельницком. Уже в который раз моим партнером в кругосветке становился человек, с которым нас свел One Life. И с каждым разом все больше и больше расширялось мое осознание собственного дела — его глубины, широкой географии и удивительной способности объединять людей. Причем последнее явно не было только моей заслугой — даже создав философию бренда и объяснив ее миру, я физически не мог постоянно находиться бок-о-бок со своим детищем, ведь туры всегда проводились одновременно в нескольких странах. Я только направил — и понеслось: через идейных сотрудников, участников с общими ценностями, открытых к опыту, который мы предлагаем, еще через какие-то факторы… Но этот организм уже много лет жил, двигался и развивался самостоятельно, даже в мое отсутствие. Пожалуй, именно это, а не какие-то цифры, можно было назвать успехом.

Когда я уже пару месяцев бороздил просторы Земли своей кругосветкой, Саша написал мне: мол, не нужна ли где-то компания, и я предложил ему вместе поколесить по Австралии. Он человек походный, а эта часть путешествия задумывалась в свободном «кемперовском» стиле, можно сказать, чтобы почувствовать полное единение с природой.

Для такого настроя лучшего попутчика не найти. Тем более что это был единственный человек (конечно, не считая Маруси), с кем я мог ехать, всю дорогу молчать и отдыхать — и обоим будет комфортно: без неловких пауз, объяснений и наигранных попыток уловить общую волну. Саша — человек, которому никогда не скучно одному, он может говорить на любые темы, особенно если они связаны со здоровьем, эзотерикой или духовными практиками. А я впитывал его опыт и просто слушал.

По возрасту мы были практически ровесниками. Его жизнь так же, как и моя, была далеко не безоблачной. Побывав в свое время в хмельницкой группе не совсем законопослушных ребят, Саша в какой-то момент кардинально переосмыслил свою жизнь и взялся познавать основы бытия, ЗОЖа и саморазвития. Сегодня он посещал минимум тридцать тренингов в год и был одним из тех, кому полное незнание английского абсолютно не мешало путешествовать по всему миру. Он понимал этот мир, видимо, как-то по-своему…

Саша — тот человек, который, по его собственному мнению, не только знает все о правильной жизни, но и счастлив поделиться своими знаниями с другими. В свое время он просветил меня, как медитировать, даже как правильно чистить печень с пользой для здоровья… В общем, я был в предвкушении нашей австралийской поездки и новых открытий.

«Вэнчик» «Мицубиши», с виду бойкий и бывалый, при более близком знакомстве оказался старой скрипучей рухлядью. Внешне он больше напоминал патибас для хиппи, с такими же яркими цветочками-бабочками на дверцах. К счастью, внутри кемпер был вполне приспособлен для жизни. Салон переоборудован в огромное двуспальное место. На этой кровати можно вдвоем комфортно разместиться и спать.

Первая приятная неожиданность застигла меня на этапе укладывания рюкзаков и сумок в кемпер. Я увидел, что Саша основательно подготовился к поездке. Кроме горелки, мисок, сковородок и прочего походного стаффа, он притащил из Украины пять килограммов родной гречки! До сих пор удивляюсь, как ему удалось провезти столько крупы и кемперского обмундирования из Украины до самого Сиднея.

— Поход — он и в Австралии поход, — ответил Саша на мой немой вопрос: «Гречка! Как это возможно?»

— Да, с этим не поспоришь, — подтвердил я. И надо сказать, что гречневого all inclusive нам хватило на большую часть пути. А я очень обрадовался этой домашней классике спустя полгода странствий.

Упаковав гречку и затарившись овощами и другими местными продуктами в ближайшем супермаркете, мы поехали гулять по городу.

После перекормленного изысками архитектуры Мельбурна Сидней показался мне очень теплым и располагающим к себе. А все из-за близости океана. Не зря местные серферы называют его задним двором города. Релакс, которым веяло от океана, расслабил все вокруг, даже стеклянные небоскребы и зашоренные офисной жизнью деловые районы.

Местный образ жизни — это когда в жару мотаешься по делам в огромном мегаполисе и вдруг — раз! — плюешь на все и идешь либо серфить на океан прямо рядом с центром города, либо заваливаешься в хороший бар с открытой террасой, заказываешь что-то выпить и пару часов абсолютно никуда не спешишь, а потом все равно везде успеваешь. И этот релакс в Сиднее длится не часы, а просто всегда! Это их хронический и бескомпромиссный лайфстайл.

Наше с Сашей погружение в природу началось прямо в центре города, где полно парков и всяких зеленых зон. Проезжая мимо них, я даже позавидовал тем ленивцам, которые нежились на траве, читали книги, ели сэндвичи с зеленью и бросали собакам фрисби. Мы с Сашей тоже не смогли устоять перед соблазном поваляться пару часов на газоне.

Как и Австралия в целом, Сидней — город не из дешевых. По улицам рассекают лощеные кабриолеты, натертые до блеска «Порш», «БМВ» и «Бентли». Мегаполис изобилует неприлично дорогими домами, фешенебельными районами и бутиками с мировыми luxury-брендами.

Но во всю эту «дольче виту» по-австралийски очень гармонично вписывались и «пляжники». Так Саша назвал беззаботных сиднейцев в шортах, майках и с досками для серфа, которые прямо среди рабочего дня спокойно заходили в прилизанные офисные здания. И я не сомневаюсь, что по делу, а не просто так. У нас это воспринималось бы, как если бы в дорогой ресторан, где подают дефлопе, случайно забрел дядя в майке-алкоголичке из турецкого олл-инклюзива. Тут же все было иначе.

— Смотри, еще один, — дернул меня за руку Саша, указывая на светловолосого улыбчивого австралийца во влажной футболке. Парень действительно только вернулся с пляжа, даже волосы не успели высохнуть. Вышел из машины босиком! Открыл багажник и вынул доску, разрисованную яркими пальмами и дельфинами. Потом обулся в резиновые вьетнамки, схватил доску и вошел в стеклянные двери огромного небоскреба бизнес-центра.

Мы, как два настоящих туриста, не посчитали зазорным понаблюдать за ним дальше и втихаря потопали за ним. Парень прошел с этой огромной доской под мышкой мимо ресепшена, охраны. Пикнул чем-то на турникете и пошел к лифту.

— Может, это у них такие курьеры? — предположил Саша.

— Да, разносят песок на ногах, чтобы другие не скучали, сидя на ковролине, — развил дальше его мысль я. Но Саша задумался и начал всматриваться сквозь стекло. Вид у него был такой серьезный, будто он пытался понять, где же серфер припрятал документы или коробку суши.

Смотрины стали походить на преследование, а потому я предложил сохранить загадку и двигаться дальше. Позже мой знакомый, с которым мы встретились на пляже Бонди Бич, объяснил, что сходить в обед на пляж и поймать волну — здесь обычное дело. Люди возвращаются с пляжа в чем есть, потом переодеваются в офисе и работают дальше. Собственно, чему тут удивляться — океан же практически за углом, почему бы и не прокатиться по волне? В конце концов, так офисный планктон может чувствовать себя менее офисным. Или же, напротив, серферы чувствуют себя занятыми и деловыми людьми. Отличное решение, не правда ли?

В Сиднее все дороги ведут или к океану, или к оперному театру. Мы тоже решили оставить свой след возле этой достопримечательности. Еще бы! Здание настолько растиражировано и узнаваемо, что многие до сих пор считают, что Сидней — столица Австралии.

Посещение Сиднейского оперного театра оказалось типичным примером несовпадения ожидания и реальности. То ли камера полнит, то ли это чудеса визуальных эффектов, но в реальности здание намного ниже, чем выглядит на фото. Огромные паруса крыши создают визуальный объем, хотя размерами строение ненамного превосходит Киевский или Одесский оперный театр.

Чем ближе подходишь, тем больше замечаешь в нем что-то родное, до боли знакомое — советский бетонно-каменный гигантизм, или монументализм. Было сразу понятно, что здание построили уже давно — как оказалось, еще в 70-е годы прошлого столетия. Покрытие этих гигантских ракушек, напоминающее чешую рыбы, сделано из плитки, которой раньше отделывали советские здания. Помню, в Харькове тоже такие были.

Театр строили очень долго и вложили в него много денег. Однако это стоило того — здание стало настоящим брендом не только города, но и страны. С территории оперного театра можно наслаждаться завораживающим видом на залив, по которому степенно курсируют корабли. Вот тут действительно чувствуется, что находишься в Австралии.

— Сегодня в программе театра ничего интересного. Предлагаю зайти послушать оперу в другой раз, — намекая, что пора и честь знать, предложил я.

Саша внимательно посмотрел на афишу, будто что-то понимал в ней, и тоном прожженного театрала согласился:

— Да, ничего интересного. Пойдем.

Меня позабавила его серьезность. Мы еще раз обошли вокруг комплекса и направились в сторону самого известного пляжа восточного побережья — Бонди Бич.

По инфраструктуре и масштабу этот район Сиднея напоминает отдельное государство того самого лайфстайл-отдыха, легкий бриз которого ощущается повсюду в городе. Здесь же находится один из его жарких эпицентров. Серферы натирают свои доски, беззаботно улыбаясь и поигрывая загорелыми мышцами, потягивают холодный лагер с лимоном. Рядом девушки в бикини готовятся к сражению в пляжный волейбол. Дети в гидрокостюмах соревнуются на волнах. Земля пестрит от полотенец, панамок и купальников. После суеты городских улиц словно попадаешь в другую вселенную.

Понимая, что такой микроклимат склонит меня скорее к желанию понежиться на горячем песке с запотевшим бокалом холодного напитка, чем к рассказу Саши о «совершенно потрясающей дыхательной технике — ребёфинге», я решил слегка разбавить нашу целебную атмосферу. И договорился о встрече здесь со своим подписчиком Кириллом. Я не знал его лично, но оказалось, когда делаешь в фейсбуке пост с геолокацией — это прекрасный повод познакомиться с теми, кто уже давно тебя читает. Кирилл работает стюардом в иностранных международных авиалиниях. Увидев, что я в Сиднее, он написал, что тоже будет здесь в это время. Встретиться решили в баре, который посоветовал всезнающий Google.

Когда знаешь человека только по аватарке в фейсбуке, встреча напоминает первое свидание. Присматриваясь ко всем, кто заходит в дверь, пытаешься угадать — он или не он. Именно так мы и делали с Сашей, усевшись за столиком на улице. Хоть и слегка шумно, но это было так по-австралийски — всегда проводить больше времени на открытом воздухе, — тем более что всех посетителей охлаждало приятное дуновение от вентиляторов. Когда вошел стройный парень в черной футболке и синих джинсах, мы поняли — это «наш». Я махнул Кириллу рукой, и он подошел.

— Рад знакомству. Что будешь пить? Саша у нас по минералке. А я заказал бокал белого, — я тут же начал располагать к знакомству.

— Мне тоже белое, — улыбнулся Кирилл. — У меня на эту тему, кстати, есть реальная история из жизни экипажа.

— Истории мы любим.

— Мы часто летаем по Азии. Однажды был трансконтинентальный перелет, и я, как и положено, стал ходить и предлагать еду, напитки. В одном ряду сидели три индусские женщины. Говорю им: «Здравствуйте, какое вино будете — красное или белое?» Они удивленно переглянулись, затем посмотрели на меня, и вдруг одна, лукаво прищурив глаз, говорит: «А зеленое есть?»

— В смысле — «зеленое»? — переспросил я.

— Ну, они подумали, что можно называть любые цвета. И тебе принесут такое вино, — рассмеялся Кирилл.

— Кстати, это был бы сервис на высоком уровне. Авиалинии Гарри Поттера!

Мы рассмеялись, и беседа стала такой дружественной, вроде встретились старые приятели. Кирилл рассказывал массу интересных случаев из жизни on air. Саша периодически отвлекался на свой телефон и что-то там листал. Но когда мы заговорили о мечтах, Саша прислушался.

— Кирилл, у тебя необычная профессия. Я всем в кругосветке задаю этот вопрос, буду рад услышать и твой ответ — о чем мечтаешь?

— Хочу стать пилотом.

— Ого, круто. Но звучит как вполне достижимая цель, — закивал я.

— Да, это не в космос полететь. Хотя и это тоже возможно, — спокойно ответил он.

— Это точно, — подхватил я. — Почему круто быть пилотом — это понятно. А есть ли какие-то подводные камни у твоей мечты?

— Самый главный минус — это то, что пока летаешь, ты живешь, — с грустью ухмыльнулся Кирилл.

— Это как же? — опередил мой вопрос удивленный Саша.

— Да вот так. Больше девяноста процентов людей, работавших в авиации, если перестают летать — вскорости умирают. В течение пяти лет. Пилоты после пенсии долго не живут.

— Как? — не мог поверить я.

— Не знаю точно, в чем причина. То ли из-за того, что их организм привык к небольшой, но постоянной радиации на высоте. То ли от того, что не занимаются любимым делом… Умирают от тоски, — спокойно резюмировал Кирилл.

Над столом повисла пауза. И как раз в эту секунду, словно в кино, над нами пролетел самолет. Звук его турбин слегка заглушил громкую музыку из динамиков в баре. Я поднял в небо глаза. Возможно, над нами в этот момент сбывается чья-то мечта. О том, что будет потом, уже не хотелось думать.

За беседой мы и не заметили, как стемнело, но почувствовали, что изрядно устали. На сегодня впечатлений было достаточно, тем более Саша начал ерзать на стуле и недвусмысленно намекать, что пора двигаться. Он меня сразу предупредил, что у него режим. Нужно ложиться спать не позже 22:30. Я и сам устал от насыщенного дня и совсем не планировал идти на вечернюю тусовку. Такой душевный спокойный вечер на террасе меня более чем устроил. Мы попрощались с Кириллом и отправились к нашему кемперу.

В тот вечер мы впервые оценили, насколько инфраструктура Австралии сделана «для людей». Мы припарковались у края утеса с восточной стороны Бонди Бич. Справа открывалась подкова знаменитого пляжа, внизу шумели волны, вверху сияли звезды, а у нас в кемпере готовился первый в этом путешествии ужин.

Как ни странно, в этот вечер Саша после ужина, медитации, массажа стоп и других своих вечерних процедур не сразу улегся, а открыл светящийся прямоугольник смартфона.

— Этот Кирилл — очень интересный парень, — нарушив молчание, сказал Саша. — Я постеснялся его спросить: у него, наверное, в каждом городе по девушке.

Я слегка опешил этому внезапному спичу. Надо сказать, что, судя по нашим старым разговорам еще в onelife-поездках, у Саши как-то не особо складывалось с женщинами. И я так понял, что с тех пор ничего не изменилось. Хоть он и сам спросил, я все же не хотел лезть кому-то в душу с откровенными разговорами и решил плавно закруглить тему.

— Ну, это дело каждого. Одному надо много, другому — любовь длиною в жизнь, третьему вообще комфортно одному.

Саша замялся — все же в таких темах он чувствовал себя некомфортно. И тут мой взгляд случайно упал на экран его телефона — да ладно, что я вижу?! Весь такой правильный, сеятель гречки и мира во всем мире залипает в тиндере!

— Ого, Сань, так ты не из праздного любопытства спрашиваешь? Хотел у Кирилла консультацию взять? — пошутил я и сразу понял, что зря.

— Что? А-а, ты об этом… — неловко опустил глаза Саша. — Нет, я зарегистрировался в тиндере по делу!

— Да я не осуждаю, дружище, просто удивился — не в твоем это стиле, — разошелся в философствованиях я.

Потом он сделал вдох и голосом духовного наставника 80-го уровня начал вещать:

— Это не то, что ты подумал. Я здесь переписываюсь, чтобы проверить свои гипотезы об общении, об отношениях в паре. Вот как думаешь, почему в мире так много одиноких или несчастных в браке людей?

— И почему же?

— Нет правильного отношения к жизни, к себе и, соответственно, к другим. Все залазят на территорию друг друга. Топчутся там, жаждут уважения, внимания к себе. Вот женщины часто говорят: «Ты не уделяешь мне внимания» или что-то в этом роде. А все же должно быть на равных, по справедливости, — вошел во вкус Саша. — Взять, к примеру, семейный бюджет. Он должен быть раздельным. Я так считаю. Каждому свое. А не так, как живут некоторые барышни: «сначала мы тратим твои деньги, а потом я живу на свои». Изначально нужен баланс, иначе потом начинаются всякие манипуляции, зависимые отношения. Это путь в никуда.

— Вот это у тебя теория, старик! — я не мог сдержать улыбки. — И что там тиндер? Апробацию на практике проходит?

— Ну, если человек идет на контакт, я делюсь своими мыслями, — как опытный физик-теоретик продолжал Саша. — Но если дело — труба, то говорю, как есть. Что, мол, девушка, вы пытаетесь сесть на шею, а это несправедливо. И вообще, с такими самоуверенными даже не стоит ничего начинать, понимаешь? Нужно искать человека с такими же энергиями.

Я не хотел демонстративно указывать, что не согласен с таким мнением, и обижать мировоззрение друга, да и сил на конфронтацию не было. То ли от сопротивления Сашиным установкам, то ли от усталости мне резко захотелось прилечь и уснуть. Но перед этим я все-таки попытался бросить в его вспаханную книжками и умными мыслями голову свое зерно:

— Ну, судя по всему, пока ни одна девушка не прошла испытания твоими гипотезами. Может, как вариант, попробовать по-другому, не по книжке? Понимаешь, Саня, отношения — это не наука, тут по конспекту не будет. Главное — найти человека с похожими ценностями и взглядами, партнера. А внутри уже можнолавировать. Побаловать, комплимент сказать, цветы преподнести, романтический ужин организовать. Это несложно и не значит, что она будет с тобой ради этого. Просто она растворится в заботе, будет чувствовать себя расслабленной, защищенной. И увидишь — отдаст тебе еще больше. И не потому, что должна, а от избытка, желания.

Я уже закрыл глаза, но сквозь сомкнутые веки чувствовал, как Саня сверлит меня взглядом, недоумевая от такого совета. Чтобы закрыть эту тему и не давать ему повод для новой лекции, я вполне органично зевнул.

— Ладно, давай уже спать. Еще будет время обсудить твои гипотезы. Спокойной ночи, — смягчил тон я и для верности отвернулся.

После дня в Сиднее нас ожидало гранд-путешествие по Австралии. План был наполеоновский — добраться до Барьерного рифа, что в нескольких тысячах километров на север, и вернуться обратно в Мельбурн. По пути — незапланированные встречи с коалами, фотосессии с кенгуру и другими яркими представителями местной фауны, а также восхождение на главную вершину континента — пик Косцюшко.

На все про все — ровно две недели и порядка пяти тысяч километров пути. По моим подсчетам, мы должны вписаться в отведенное время, чтобы не торопясь все посмотреть.

Утром мы проснулись пораньше и взяли курс на Голд-Кост — город на восточном побережье Австралии и наш промежуточный пункт по дороге к рифу. Ехать по трассе в кемпере было очень увлекательно: за окном эпические пейзажи, в салоне — Сашины полезные энциклопедичные знания. Первые несколько дней пути прошли как на одном дыхании. От радости иногда распирало, как довольного пса, которого с открытым окном на переднем сиденье везут на дачу. Хотелось высунуть голову в окно, сигналить проезжающим мимо автомобилям и улыбаться от удовольствия.

Я очень быстро привык к нашему кемперу и еще раз убедился, что выбрал правильный формат для этого этапа путешествия. Австралия — страна абсолютной близости с природой, континент хронических пикников и круглосуточных барбекю. Буквально на каждом шагу, за каждым поворотом здесь все оборудовано для отдыха на открытом воздухе.

Мы с Саней поняли, что отлично вписываемся в местную атмосферу благодаря его гречке и продуманной походной подготовке. По дороге мы практически не останавливались на перекусы в ресторанах, а придумали себе развлечение выбирать для привала живописные места. И какой же восторг — нарезать свежего салатика, запарить кашу и вкушать эту пищу богов, любуясь прекрасной панорамой на океан. Круизный лайнер Crystal отдыхает по сравнению с трехразовым питанием, приготовленным на Сашиной горелке из самого Хмельницкого!

Кстати, австралийцы подготовили все удобства для пикников — столики, лавочки, качественные мангалы, урны для мусора, краны с водой, души, туалеты. И все это — идеально чистое и у каждого пляжа: пользуйся, но оставь после себя чистоту. Здесь это само собой разумеется, но для тех, кто забыл, есть и надписи с напоминаниями. Особо строго предупреждают о кострах и обо всем, что воспламеняется.

И вот на одном из привалов-перекусов мы остановились в полностью безлюдном месте. С одной стороны — трасса, с другой — лес. Прогулка показалась мне отличной идеей.

Но зайдя немного в лес, сразу ощутил, как ветер от дороги принес запах чего-то горелого. Резко повернувшись, увидел, что метрах в десяти от нашей машины уже не дымок, а разгорается настоящее пламя. Саша хозяйничал с другой стороны кемпера, поэтому ничего не видел.

— Саня, давай воду! — неистово закричал я и стал пробираться сквозь деревья. Подбежав, увидел, что загорелся бак для мусора, и оттуда уже вырывается огромное пламя. Как назло, он к тому же был прикручен — нельзя ни перевернуть, ни вытрусить.

Искры уже начали вылетать и, как бабочки, приземляться на сухую траву. Я пытался погасить их ногой, но это было малоэффективно. Схватив набранную канистру с водой, стал поливать подхватившую огонь траву.

Саша тоже уже вовсю боролся с огнем, обильно поливая водой сухие ветки с другой стороны тропинки. Еще несколько минут — и лесополоса была спасена от возможного пожара.

На всякий случай Саня сделал еще две ходки к крану и тщательно залил водой мусорный бак. Да уж, уехали бы мы на десять минут раньше, и кто знает, чем бы все закончилось. Скорее всего, какой-то болван бросил непогашенный окурок и уехал.

Мы снова отправились в дорогу, все время вспоминая случившееся. И только приблизительно через 100 км огромный питон, вольготно пересекающий дорогу, заставил нас полностью забыть об этом происшествии. Он, как истинный австралиец, полз, никуда не спеша и абсолютно не боясь нашей машины. Для нас же встретить такую огромную рептилию прямо посреди трассы было сродни встрече с драконом или чупакаброй. Ну очень впечатляюще! Это вам не заяц дорогу перебежал. Этот питон оказался единственным диким животным, которое мы встретили за всю дорогу.

Я почему-то думал, что в Австралии чуть ли не на каждом углу встречаются кенгуру, коалы и крокодилы, как минимум змеи и пауки. Особенно пугали именно жители Сиднея — у них в окрестностях водится смертельно опасный лейкопаутинный воронковый паук с такими крепкими клыками, что могут на раз прокусить не только ногтевую пластину, но и кожаные кроссовки.

Я отлично помнил все эти страшные истории про кишащие ползающими убийцами кусты и был строго предупрежден своими друзьями: с протоптанной австралийской тропинки — ни ногой, ни в какие норки не соваться! А лучше еще до въезда в страну облиться специальной жидкостью, отгоняющей зверей, — чтобы наверняка.

Я отнесся к этой информации со всей серьезностью, но все было не так опасно. Как оказалось, по периметру материка, где живут люди, животных нет или есть, но очень мало. Думаю, наше общество с пластиковыми запахами им не очень нравится. Вот и не суются.

Практически все время мы ехали вдоль побережья океана, минуя прибрежные городки. Но в какой-то день трасса привела нас к раскинувшемуся прямо на берегу небольшой реки поселку. Чтобы сменить картинку, мы остановились на парковке прямо возле воды, здесь и решили заночевать.

Утро выдалось не таким прекрасным, как хотелось бы. Из объятий сна меня резко вытолкнул какой-то шум, вернее довольно напористое пьяное бормотание. Источники звука были рядом, метрах в пяти от нас.

Пока Саша недовольно ворочался в своем спальном месте, я уже начал выбираться из кемпера, чтобы прояснить обстановку. На фоне умопомрачительной природы, как два недоразумения, возились сильно неопрятного вида мужик в инвалидной коляске и его «прелестная» спутница лет пятидесяти. Леди не стриглась и не переодевалась, наверное, со времен расцвета движения хиппи в шестидесятые. Ее седые волосы умоляли о расческе, а подол когда-то юбки был измазан темно-синей краской.

«Творческая натура, — подумал я. — Ого! Да еще и состоятельная». За их спиной была припаркована самая грязная машина из всех, что я видел. Скорее всего, она была за рулем. Но как бы то ни было, разговоры выдавали их несветское происхождение. От парочки были слышны слова ругани и звуки бултыхающейся на дне бутылки жидкости.

Утром, в таком чудном месте, да еще и в предрассветной тишине эти два персонажа вызвали внутри меня давно забытое чувство злости. Саня высунулся в полудреме из машины и, увидев их, недовольно произнес:

— Что там такое? Бомжи и тут достали! Пусть идут отсюда, такое утро испортили.

Я уже был готов перевести на английский бормотание Саши, как вдруг мимоходом увидел свое отражение в боковом зеркале нашего кемпера. Физиономия у меня была изрядно мятая, но на правом виске рельефно пульсировала жила. Все дальнейшее развитие событий стало вполне предсказуемо — вежливо или не очень просить их убраться подальше отсюда.

Я подошел к нашим нежеланным гостям и поздоровался. Они удивились, но охотно включились в беседу. Оказалось, что мужик в коляске — бездомный. По его речи было понятно, что он крепко прикладывается к бутылке, причем не первый день и даже не год. И дело совсем не в специфическом австралийском акценте. Его дама действительно хипповала с юности, но самое интересное — оказалась художницей. У нее даже есть свой магазинчик, в котором она пытается продавать разное винтажное барахло, секонд-хенд и свои картины.

Пока я с ними общался, Саша понял, что сна ему больше не видать, и начал греметь посудой в поисках завтрака. Быстрее обычного он организовал бутерброды, кофе и чай. Мы накрыли поляну за столиком на парковке и пригласили странную парочку разделить с нами пикник. Я рассказывал им о кругосветке и наших планах в Австралии, Саша пытался уговорить его бросить пить. Вдруг мадам художница сказала:

— Если хотите, можем заехать в мой магазин. Это по пути.

— С удовольствием, — я неожиданно обрадовался руслу, в которое повернулось наше утреннее пробуждение.

Пока Саня по-хозяйски собирал все вещи, а я укладывал камеру, бездомный дожевал свой бутерброд. Вытерев руки о штанину, он на своем неразборчивом языке сказал в мою сторону:

— Это первый раз, когда мне незнакомые люди бесплатно дают такую вкусную еду.

Его взгляд стал влажным, и по неумытому лицу потекли слезы. Он опустил голову, будто что-то искал в кресле, и начал грязными руками вытирать глаза. Потом нашел застрявшую между ногой и сиденьем бутылку и сделал глоток. Солнце осветило его лицо, и мы увидели, что в глазах все еще стояли слезы.

В этот момент мне захотелось похлопать его по плечу, но я просто сказал:

— Как же так? У вас ведь самая лучшая страна для жизни! Поверьте мне, я много где бывал. Вы счастливчики!

— Фигня тут все, — безысходно ответил бездомный.

Эту фразу я отчетливо расслышал, и пока приходил в себя, подошла женщина-хиппи и повезла кресло с беднягой к машине.

По дороге до магазина нашей новой знакомой я постоянно думал о том, как бродягу растрогало хорошее отношение.

— Это ж надо, как жизнь его потрепала! — сказал я вслух, взглянув на Сашу.

— Бомжи тоже плачут, — сухо ответил он. Судя по интонации, ему не очень нравилась затея с поездкой в логово бездомных.

И Саня был прав — магазин оказался складом старого хлама и всего, что плохо лежало на улице. На этом блошином рынке не хватало только тысячи кошек, которые бы вылезали из-под коробок и гор мусора. Мы неловко осмотрелись вокруг и увидели странные картины хозяйки. При виде полотен Саша начал стесняться и суетиться. Еще бы! Картины были написаны в стиле жесткого порно-арта.

Пока мы знакомились с ее творчеством, художница забила косяк и, потягивая его, начала рассказывать о несостоявшемся бизнесе с магазином. Дело в том, что в Австралии, чтобы открыть свое дело, надо согласовывать это с местной общиной. Это залог того, что все будет законно, чисто, беспроблемно. Без такого одобрения общины нельзя сделать ничего. Разрешения она не получила, поэтому открытие салона не состоялось.

Мы понимающе покивали и стали прощаться. Но женщина-хиппи решила оставить о себе память:

— Я так рада нашему знакомству, ребята. Хочу сделать вам подарок — возьмите парочку моих картин.

Когда Саша понял, к чему идет дело, его глаза округлились. Он еще больше застеснялся и пошел на выход со словами:

— Ты как хочешь, а я не буду это брать. Это темная энергия! — Порнокартины выкурили просветленного Сашу из дома, и уже через минуту он ждал меня в кемпере.

Но меня по-настоящему задели оба этих персонажа. Внезапно оказалось, что и в спитом бомже, и в укуренной престарелой художнице есть что-то настоящее, светлое, человечное. Я не смог отказаться: выбрал две картины, как мне казалось, самые приличные из того, что было. Домой я их не привез, мы оставили их в кемпере, когда возвращали его в рент-компанию. Пусть станут для кого-то неожиданным подарком.

День 183 Голд-Кост, Австралия

78 854 км пути

Еще день пути — и мы добрались до Голд-Коста. На нас обрушились огромные просторы, десятки километров белого — нет! — белоснежного пляжа, который от набережной очень ровно утыкан небоскребами. Если смотреть издалека, очень интересный микс получается — как Майами. То самое место, где отчетливо ощущается этот особый австралийский лайфстайл. Беззаботные длинноволосые серферы, улыбающиеся пешеходы, даже полицейские явно получали удовольствие от патрулирования, размеренно прогуливаясь улицами.

Уже на следующий день мы почувствовали тут себя своими, слились с дрейфующей релаксирующей массой никуда не спешащих людей. Прогуливаясь утром по пляжу, я увидел на песке кошелек. В нем были документы и водительские права миловидной девятнадцатилетней девушки из Италии. Наверное, весело погуляла ночью с компанией. Мне стало жаль девчонку — явно расстроится. Это же целая эпопея — возобновить документы в чужой стране: посольства, потраченное время, испорченное настроение. Да чего далеко ходить, я и сам оказывался почти в таких ситуациях: и рюкзак в такси забывал, и камеру. А если бы мне вернули мои потерянные дроны, я бы, наверное, танцевал от счастья. Вспомнил тот момент, когда таксист вернул мне рюкзак, и решил отплатить той же монетой.

Первым делом сфотографировал находку и выложил на своей страничке в фейсбуке. Увидев на улице проходящих мимо полицейских, отдал им найденный кошелек. Буквально через пару часов нашлась хозяйка! Благодаря фейсбуку. Я был в очередной раз поражен такой силой технологий.

Девушка тоже была удивлена и, после того как забрала документы в полиции, написала мне в «личку», что хотела бы встретиться и поблагодарить.

— А чего нам отказываться, все равно гуляем по пляжу, — поддержал предложение Саша с плохо скрываемым волнением. — Заодно и посмотрим, как выглядит везучий человек. Она еще и родилась 29 февраля.

— Ого! У тебя отличная память! Придется назначать свидание.

В оговоренное время мы пришли в бар, столики которого словно разлились по пляжу, и чтобы остановить их распространение по песку, пришлось построить забор из половинок старых досок для серфинга. Саша оценил это и сфотографировал для коллекции идей по ремонту на даче. Наша парочка колоритно выделялась на фоне выгоревших блондинов-серферов, поэтому везучая «Маша-растеряша» быстро нас вычислила. Она пришла на встречу, держась за руки со своей подружкой.

— Саня, ну у тебя сегодня джекпот, — я не упустил возможности подтрунить над другом альфа-самцом.

Подруге тоже было лет двадцать. Похожие, как сестренки, обе в коротких джинсовых шортах, из которых виднелись длинные смуглые ноги.

— Привет, я Элена. Это я потеряла кошелек. Спасибо вам огромное! — сверкнула белыми зубами растеряша. — А это моя девушка Миа. Вы уже что-нибудь заказали? Мы хотим вас угостить!

— Очень приятно. Я Артемий, а это мой друг Александр, — подчеркнул я, указывая на Сашу. — Ничего не нужно, нам просто приятно сделать что-то полезное.

Про себя я подумал: «Хорошо, что она сразу расставила все точки над „і“». Наверное, Саша думал иначе. Он хоть и не говорит по-английски, но все понимает. А тут и без слов несложно догадаться. Он застыл, словно его фотографируют на школьный альбом. Недоумение в его взгляде быстро сменилось возмущением.

Для нас, украинцев, с нашим менталитетом пока еще кажется странноватым сидеть за столиком с девушками, одна из которых недвусмысленно поглаживает колено другой. Элена и Миа — студентки из Италии, изучают биологию в местном университете. Они не особо располагали временем и, наверное, заметили нашу реакцию. Пропустив по стаканчику лимонада и еще раз поблагодарив нас, девушки ушли. И тут Остапа понесло!

— Ну неужели они не могут найти себе нормальных мужиков? — прорвало Саню. — Я просто не могу понять, что с этим миром не так?! Ведь это ненормально и неправильно! Так скоро мужчинам женщин не хватит!

— Саня, в природе все сбалансировано. Всем всех хватит!

Дорога помогла выровнять мысли. Кемпер несся дальше — вверх по Золотому побережью в сторону Брисбена. Голд-Кост растянулся вдоль океана на десятки километров. Едешь — и будто конца и края нет этим пляжам и океану. Наш кемпер-старикан мчал вдоль побережья, и мы были в предвкушении встречи с Большим Барьерным рифом.

Все время по пути меня не отпускало чувство восторга от местной инфраструктуры. На каждой заправке, как и пляже, был не только туалет, но и обязательно горячий душ с полотенцами! На каждой смотровой площадке — зоны для барбекю с отличными современными мангалами, беседки. И везде идеальная чистота.

Мы парковались прямо на пляже (где разрешено ставить кемперы), открывали окна — и всю ночь нам на ухо шелестели волны океана.

Однажды мы наблюдали самый потрясающий закат за время всего путешествия. Одна половина неба — ярко-оранжевая, другая — синяя. До сих пор не могу поверить, что удалось поймать такой момент. Это была самая восточная точка континента Австралии — мыс Байрон. От чувств распирало, хотелось поделиться с миром, с Марусей… Но за длительное время в одиночестве я уже научился качественно проживать моменты без болезненной необходимости разделить их с кем-то еще. Иногда такие впечатления казались даже более интимными и глубокими, потому что приходилось разбираться с тем, что происходит внутри, а не переключаться на внешнее. Ну а если не получалось — в этой части пути рядом всегда был Саня, готовый пофилософствовать об окружающей нас красоте. Хотя разница в образе жизни и мышлении не всегда давалась нам просто. Особенно когда проводишь с человеком 24/7, да еще и в достаточно «полевых» условиях.

Однажды мы проснулись утром, и Саша посмотрел мне прямо в глаза.

— Нам нужно поговорить, Артемий, — сказал он, не отрывая взгляда.

Я слегка напрягся.

— Понимаешь, Тема, я не могу нормально спать. Телефон ночью излучает яркий голубой свет, из-за этого мозг думает, что сейчас день. Поэтому в организме не выделяется мелатонин. А у меня режим. Тело должно правильно восполнять энергию.

— Да-да, дружище, прости. Все понимаю, но увы. У тебя ночью связь с космосом, а у меня с моим миром — ведь пишу дневник кругосветки, — я попытался перевести беседу в позитивное русло. В принципе нам было комфортно вместе, но вот Сашин пунктик — рано ложиться спать — я не мог удовлетворить. Ведь мне необходимо вечером с Марусей пообщаться, сделать заметки, слить весь отснятый за день материал, поставить камеры на зарядку, а наш кемпер, к сожалению, — не люкс трехкомнатный.

— Нам надо как-то решить эту проблему. Мой ресурс не восстанавливается… — продолжал Саня голосом, не оставляющим сомнений, что решается вопрос жизни и смерти.

— Да, условия у нас здесь интересные, — я еще раз попытался замять вопрос. — Но надо приспосабливаться. Постараюсь не нарушать твою циркуляцию энергий. Что-то придумаю.

Все-таки разные мы, и еще раз возникла уверенность, что такие вещи, как кругосветка, надо делать только в одиночку.

Мы подъехали к Килларни Глен. Это тот случай, когда природа не поскупилась на креатив. Горная река течет между огромными скалами и создает невероятной красоты водопады, а в одной точке скалы образовалось небольшое ущелье. И если смотреть на него сверху, кажется, что между камнями затаилось голубое сердце. Скалы создают естественный колодец высотой три-четыре метра, и с одной его стороны «сердце» наполняет водопад. В такую красоту тяжело не влюбиться.

Подойдя поближе, я стал снимать дроном. Но это место не только для зрелищных съемок. Прыгнуть с утеса в самое сердце — вот что главное! И вот тут мы оторвались по полной! Радостно было, как в детстве, когда летишь в речку с тарзанки, только в миллион раз круче. И конечно же, опаснее.

Я прыгнул первым. Саня стоял наверху. Я решил подбодрить его и крикнул:

— Давай, ни о чем не думай, сигай в самое сердце! И сразу наладятся дела сердечные!

И тут к обрыву подошла компания австралийцев. Среди них один плотный парень, килограммов под сто, не раздумывая, плюхнулся в воду. Бассейн, конечно, из берегов не вышел, но парнишка там слегка застрял. Дело в том, что когда вылезаешь из воды, надо с усилием подтянуться, как на турнике. Все вроде бы успешно выбрались, но вот тучный товарищ все никак не мог сделать этот мучительный выход на две руки.

Парень был с девушкой — полной ему противоположностью: хрупкой, тоненькой. Стала она его вытаскивать, однако ничего не получалось. Мы смотрели с Саней — и смешно, и жалко. Решили помочь. Саня остался возле вещей, а я начал спускаться вниз по скале. Камни скользкие, ноги, как на льду, разъезжаются. С горем пополам спустился и попробовал протянуть ему руки, но после пары попыток понял, что мы рискуем вместе покатиться кубарем вниз. Поэтому делать было нечего — пришлось грузить пассажира на спину и карабкаться с ним наверх.

В этот момент я выглядел как жук, которого перевернуло на спину, и он барахтается от изнеможения. Тяжелая была ноша. И все не потому, что он такой неподъемный, просто парень почему-то не пытался помочь, не прикладывал никаких усилий. Наверное, настолько доверился воле судьбы — в данном случае моей спине, — что решил просто ждать, пока его вытащат. Когда наконец мы поднялись наверх, парень встал на ноги и, даже не поблагодарив, быстро ретировался. Получив долгожданную свободу, я с удовольствием направился к кемпу, чтобы принять горизонталь. Тем более что рулить настала очередь Саши.

Так, километр за километром вдоль восточного побережья Австралии мы с Саней наконец добрались до Большого Барьерного рифа, самой южной его части. Опускались сумерки, и мы остановились переночевать в Бандаберге — прямо возле точки, откуда отходят экскурсионные лодки и делают круизы к рифу.

Утром мы взяли экскурсию и отправились на сам Большой риф. Прогулочный двухпалубный корабль со стеклянным дном ломился от желающих посмотреть разноцветные джунгли под водой. С палубы доносились разнообразные акценты английского. Было несколько испаноязычных пар. Из русско- и украиноговорящих были только мы. По пути в сторону лагуны Леди Масгрейв делали остановки для снорклинга и дайвинга. Так и состоялось наше знакомство с Большим Барьерным рифом — живым чудом света, которое видно даже из космоса. Хотя все, что происходит на рифе под водой, — это и есть космос. Там целая галактика цветов, организмов, своих законов, а люди в масках и аквалангах — пришельцы из другой планеты. Очень быстро первое впечатление восторга вдруг накрыло грустью…

Мы уже преодолели больше двух тысяч километров по континенту, насладились особенной местной природой, познакомились с интересными людьми. Все в этой стране было четко, слаженно — бери, живи, наслаждайся! И тут — на тебе.

Состояние, в котором предстал перед нами Большой Барьерный риф, — живой пример того, как человек берет и ничего не дает взамен. Самое величественное природное образование в мире умирало у нас на глазах, а мы просто безмолвно смотрели на это с высоты борта корабля и ничего не могли сделать. Жизнь и смерть соединялись тут в одном пространстве: разноцветный, сияющий, дышащий жизнью тысячи организмов риф превращался в серую груду умерших кораллов.

На корабле для нас устроили небольшой ликбез о морских жителях рифа и о проблемах, с которыми они столкнулись из-за деятельности человека. Как оказалось, южная часть рифа, в которой мы находились, пострадала меньше всего. Здесь, по сравнению с изображениями севера и центра рифа, все еще дышало жизнью. Отправляться в другую часть и смотреть, насколько все запущено, нам совсем не хотелось.

— Потепление воды в океане всего на несколько градусов не оставляет флоре и фауне Большого Барьерного рифа никаких шансов, — заученным, но при этом участливым голосом проговорил кэп. — По оценкам океанологов, точка невозврата уже пройдена.

После лекции я не удержался и задал капитану вопрос, на который, наверное, и сам знал ответ, но будто надеялся услышать что-то другое.

— Почему Австралия — такая развитая и прогрессивная страна — ничего не делает, чтобы спасти риф?

— Океан, как и воздух на планете, принадлежит всем. Одной стране не под силу повлиять на мировые процессы. Нужно действовать всем вместе, — спокойно рассказывал капитан, явно привыкший отвечать на подобные вопросы туристов.

При каждой остановке и погружении с масками я испытывал странное чувство восторга и грусти одновременно. Подводные миры каких-то невиданных фантастических форм и неземных цветов чередовались с серыми бездушными зонами. Эти участки уже не вернутся к жизни. И именно поэтому хотелось как можно глубже впитать в себя впечатления от красоты живых кораллов. Пока они есть.

На следующий день на легком баркасе-катамаране мы отправились на экскурсию к лагуне Леди Масгрейв, внутри которой спрятался небольшой остров. Как и то ущелье, где мы с Сашей прыгали в воду, а после спасали австралийца, эта бухта заметно напоминала сердце. Похоже, Австралия — воистину сердечная страна, раз ее природа постоянно рождает такие формы. Леди Масгрейв — это самый южный и труднодоступный остров Большого рифа, и чтобы сойти и посмотреть его, необходимо дополнительно покупать специальное разрешение: это уникальный природный заповедник, на территорию которого запрещено одновременно впускать более сорока человек. Нам повезло, что в этот раз желающих прогуляться было всего человек пятнадцать, и мы могли прочувствовать местность, не дыша в спины соседям с фотоаппаратами.

Люди в этих тропических джунглях смотрелись как-то противоестественно, как чужеродный организм. Казалось, что это царство принадлежит только необычным деревьям с изогнутыми корнями и стволами, но на самом деле Леди Масгрейв был густо населен. На острове живет три четверти всех морских птиц Большого Барьерного рифа. Саня потом пытался нагуглить точную цифру, но это тысячи и тысячи птиц, которых даже натуралистам сложно сосчитать. Шум от голосов местных пернатых был настолько громким, что создавалось впечатление, будто стоишь на огромном открытом рынке. Только тут все птицы свободные и счастливые, не знающие страха заявить о себе, потому что им ничто не угрожает. Весь риф растягивался в длину почти на два с половиной километра, объединяя тысячи подобных островков, и только этот малютка стал домом для огромной популяции птиц. Это как если бы 75 % населения Земли жили в Австралии, например.

Назад мы возвращались в ярко-оранжевых лучах заката, совсем рядом неспешно проплывали дельфины и рифовые акулы. Ко мне вдруг пришло осознание, что я не просто возвращался с островов к кемперу, с каждым днем и с каждым своим шагом, по сути, я все ближе был к своему дому. Я прекрасно понимал, что впереди еще несколько месяцев дороги, абсолютно другой азиатский мир и миллион событий, но теперь с каждой новой страной я буду не отдаляться, а приближаться к дому. И от этой мысли стало одновременно тепло и очень волнительно.

Вечером, лежа в кемпере, я пересматривал фото и пытался заякорить свои впечатления о Барьерном рифе. Неимоверная бирюза воды, огромный подводный шельф, рассыпанные по рифу жемчужины-островки с последним свободным пристанищем птиц… Но почему всем нам только сейчас пришло в голову задуматься о том, что на самом деле происходит на нашей планете? Мы действительно считаем, что управляем здесь всем? И что вообще вся жизнь на Земле зародилась ради нас? Нет, это страшное заблуждение. На этой земле мы только гости, которые слишком часто ведут себя как жестокие хозяева.

Половину ночи я пытался переварить свое внутреннее состояние и хоть как-то уснуть. Саня уже давно включил свой авиарежим и мирно посапывал, а мне тоже очень хотелось каким-то образом отключиться, чтобы завтрашний день не вылетел в трубу из-за бессонницы накануне. Я уже давно понял, что сколько бы за день ни прошел и ни проехал, какие бы острые эмоции, страхи и разочарования ни испытывал, лекарство для тела было одно — хорошо восстановиться ночью. От этого и физическое состояние выравнивается, и в голове меньше напряжения. Но тут применить этот способ никак не получалось.

Давно перевалило за полночь. Чтобы упорядочить свои мысли, я вышел на улицу и записал Марусе голосовое сообщение: «Сегодня сбылась моя мечта — я увидел Барьерный риф. Ты удивишься, какие мысли он мне навеял… Мы, люди, проводим на земле так мало времени, но за это мгновение успеваем слишком сильно развиться. И ладно бы это во благо, но то, что мы испепеляем все вокруг, убиваем, съедаем… Все, что слабее нас, мы либо подчиняем себе, либо уничтожаем. Риф оставил во мне глубокое ощущение человеческой жестокости…»

Усталость брала свое. Не дожидаясь ответа, я отключил телефон и, освободившись от мыслей, вырубился сам. Завтра нас ждала финальная часть пути по самому большому острову планеты и вместе с тем самому маленькому континенту.

Наверное, все замечали, что дорога в обратном направлении всегда короче. А может, уже просто крепко поджимало время. Наш путь лежал в Мельбурн, куда на этот раз мы возвращались другой трассой — не вдоль побережья, а в глубине континента, — открывая для себя новые пейзажи, за которыми не устаешь наблюдать.

В нашем плане австралийского путешествия оставался еще один пункт — пик Косцюшко высотой 2200 м. Хотя к нему еще сотни километров пути, по внутренним ощущениям мы все успевали по плану. Поэтому в следующий вечер, очаровавшись багровым закатом над холмами, решили съехать с трассы и утроить внеплановый стоп, чтобы поснимать это великолепие с дрона.

Мы свернули на дорогу, которая отсутствием других машин и даже дорожных знаков очень напоминала частную, миновали несколько прелестных ранчо и сделали остановку.

Засняв местные пейзажи в свете восхитительного заката и оставив дрон вверху, мы стали медленно двигаться к трассе. Но как только остановились, чтобы опустить дрон, вдруг откуда ни возьмись прямо перед бампером нашего авто резко затормозил джип. Водительская дверь распахнулась, и из нее вылетел очень взбудораженный мужчина лет тридцати пяти. Подбегая к кемперу, чуть ли не запрыгивая к нам в окно, заикаясь от возмущения и злости, он стал кричать. И кажется, этот крик адресовался нам.

— Кто снимал? Я спрашиваю, кто снимал? — И не дожидаясь ответа, продолжал орать дальше: — Вы понимаете, что это частная территория? Вы кто такие вообще?

В спокойной неге наслаждения закатом мы совсем не были готовы к резким движениям, звукам, а тем более ссорам. Медленно выйдя из ступора, мы с Сашей наконец сообразили — дорога не зря показалась нам странной, мы действительно вторглись в личное пространство местного. Причем слегка неуравновешенного. А от него тем временем неслось:

— Я спрашиваю, вы кто такие? Что вы тут высматриваете? Решили дом обчистить, fucking shit?

— Нет-нет, мы туристы, — начал объяснять я, пытаясь параллельно удерживать вниманием дрон, чтобы тот не упал сверху и еще больше не раззадорил нападающего. — Приносим извинения, не видели никаких указательных знаков о частной территории. И не хотели причинить ничего плохого.

— Туристы? I don’t give a shit! Сейчас же вызываю полицию, пусть разбираются, — не унимался он.

Мужчина будто преисполнился к нам всей ненавистью, которая в нем была. Я давно не встречал такой свирепости от человека. И из-за чего? Из-за дрона? Что же он там прячет, что готов придушить нас голыми руками за невинную съемку?

Я посмотрел вопящему прямо в глаза. Мне казалось, это может наладить контакт и вызвать хотя бы каплю доверия к нашим действиям. А после мы без эмоций и криков сможем все обсудить. Но с одного взгляда я вдруг понял, что это не просто разозлившийся ревностный охранник своего имущества, перед нами был явно психически нездоровый человек. И действовать нужно было очень аккуратно.

— Зачем полицию? Извините… Мы действительно туристы. Видите — путешествуем на кемпере.

И указал на наш хиппи-автобус в ромашках-бабочках. Саша, показывая, что совершенно не понимает английский, кивает, якобы подтверждая мои слова. Ну явно видно, что мы не местные и уж точно не со злым умыслом здесь оказались. Последующие пятнадцать минут я старался рациональными доводами потушить пожар в голове австралийца, вручив Саше управление дроном, чтобы он просто подержал камеру ровно над нашими машинами. Но после всех моих усилий я понял — мужику было все равно, он вообще не хотел меня слушать. Его желанием было просто поскандалить, без разрешения конфликта и без результата. Это был акт его самореализации, его внутренней значимости. Он тут хозяин, поэтому решает все. Я знал, что с такими людьми нельзя выплескивать раздражительность, нужно выжать всю свою дипломатичность и дождаться, пока истерика закончится. Других вариантов нет.

Пока я пытался сдержанно отбивать словесные нападки и угрозы, подъехал еще один товарищ — то ли сосед по ранчо, то ли просто какой-то знакомый скандалиста.

— Не обращайте на него внимания, все хорошо, — сообщил он, отводя австралийца в сторону и многозначительным взглядом намекая, что у парня действительно проблемы по психоэмоциональной части, — мы все уладим. Без полиции. Не волнуйтесь.

Мы с Саней выдохнули. Я поблагодарил спасителя, посадил свой дрон и быстро спрятал его с глаз долой. Сев в кемпер, мы кивнули на прощание мужчинам, убедившись, что нападающий успокоился, и поскорее скрылись на трассе.

— Я думал, только у нас такие невротики бывают, а они, оказывается, есть повсюду, — неожиданно выпалил Саня, когда мы отъехали от места происшествия.

— Да, получается, что люди везде одинаковые. И веселые, и бездомные, и с нервными расстройствами. А все почему? Чтобы сохранять в мире равновесие, — улыбнулся я, кинув взгляд на Сашу.

На этом наши австралийские приключения с дроном не закончились. «Вторая часть Марлезонского балета» случилась уже во время восхождения на вершину Косцюшко. Подняться на самую высокую точку Австралии изначально входило в мой план жизни, даже не говоря о кругосветке. Ее посещение — часть обязательной программы любого уважающего себя альпиниста, и пренебречь такой возможностью я не имел права. А тут все еще так удачно сложилось. Мы миновали Канберру и были уже в двух часах от пика.

* * *

Вершина Косцюшко находится в огромном национальном парке. Его красоты стали вишенкой на торте в нашей коллекции австралийской природы. Поход на пик Косцюшко, как и все туристическое в Австралии, был максимально обустроен для людей. Вот только было бы желание подняться, обо всем остальном уже позаботились. И широкая тропа из железных плит, и вода по маршруту. Таким опытным путешественникам, как мы с Саней, взять вершину удалось за полдня.

А вот наверху случилась заминка. Восхождение напоминало не поход, а скорее парад на День Независимости. Именно в этот день был какой-то местный праздник, и все решили провести выходной на вершине. Пришлось выстоять огромную очередь на камнях, чтобы пройти на самый пик и сфотографироваться. Однако я решил не просто поставить галочку в своем маршруте кругосветки и отметиться на пике, а все-таки сделать хороший материал для канала и запустил дрон. И тут началось.

— Уважаемый, что вы делаете? Совсем без ума, что ли? — послышалось из-за спины сразу с нескольких сторон.

Оказалось, что в Австралии нельзя летать рядом с людьми.

Уж не знаю, кто больше был обескуражен происходящим — чувствительные к летающим над головой объектам австралийцы или Саня, ангельское терпение которого в этот момент испарилось.

— С этим дроном одни проблемы, — не удержался он. — Неужели тебе самому не надоело постоянно попадать в истории из-за этого НЛО?

— Саня, но он делает крутые съемки. И все дронные приключения заканчивались всегда хорошо, — подбодрил скорее себя, чем Сашу.

— Пока хорошо заканчиваются, — продолжал Саша. — Один буддийский мудрец рассказывал притчу…

«О, добрый день», — пронеслось у меня в голове.

— …о гвозде в стуле. Риск — это огромный гвоздь, который торчит острием вверх прямо по центру сиденья. Будет ли осознанный человек садиться на такой стул? Многие, видя гвоздь, но желая отдохнуть, думают: «Я же просто присяду на краешек. Не буду садиться на весь стул, чтобы не пораниться». Но потом те, кто расслабились, утратили бдительность, пошли на поводу у своей беспечности, страдают от рисков, которые видели своими глазами. И таких большинство, — и мой мудрый друг перевел на меня свой многозначительный взгляд.

— Да, но благодаря таким любителям подставлять свой зад под гвозди у нас есть новые страны, континенты, всякие инновации, телефоны, лекарства от болезней, — не удержался я, — а еще фантастические панорамные съемки вершины Косцюшко. У меня есть другая притча на эту тему — пока в одно место не клюнет, ничего делать не будешь.

Мне даже нравилась наша с Сашей периодическая философская конфронтация. Мы часто заходили в диалоги с совершенно противоположными месседжами, а в итоге приходили к общему знаменателю. А если даже и не приходили, каждый мог почерпнуть для себя что-то полезное.

Тем временем невезучий дрон никак не хотел лезть в рюкзак. Чертыхаясь, я продолжал с ним бороться и мысленно решил, что по возвращении домой напишу книгу о приключениях дрона в разных странах мира. В тот момент я даже не догадывался, какие сюжеты на эту тему мне готовит жизнь.

С горы спускались, каждый размышляя о своем, — каждый получил наверху пищу для ума, с которой нужно было справиться.

В последнее время я все чаще думал о корабле-контейнеровозе. Оставалось несколько дней до нашей встречи. И чем ближе к заветной дате, тем чаще всплывали в памяти интригующие слова новозеландца, который записывал меня на этот «круиз»: «Ты такого еще не испытывал». В предвкушении новых впечатлений нога все чаще давила педаль газа, тем более что время уже уверенно поджимало.

Утром нового дня наш древний, но стойкий хиппи-бас прибыл в Мельбурн — город моей первой в кругосветке встречи с Австралией и место расставаний со всеми австралийскими спутниками. Первое прощание было назначено в аэропорту, куда и направился кемпер, покорно следуя за указателями на дороге.

Через несколько часов Саша внутренним рейсом улетал в Сидней, а оттуда уже с пересадками в Киев. Мне же оставались сутки до встречи в порту с «незабываемым» контейнеровозом. От понимания, что следующие 15 дней я проведу в обществе железных гигантских коробок и морского горизонта в иллюминаторе, я уже заранее стал скучать по нашим с Сашей разговорам обо всем на свете: от построения бизнеса до целебных свойств иван-чая.

На подъезде к терминалу образовалась небольшая пробка, и мы стали прощаться, еще сидя в кемпере.

— А ты знаешь, что перелет из Мельбурна в Сидней — один из самых загруженных авиамаршрутов в мире? — сказал я.

— Неужели? Я и не знал этого, — удивился Саша.

— Да, и ты тоже сделаешь им статистику своим присутствием. Пусть знают наших!

Мы одновременно улыбнулись. До вылета еще было время, и я припарковался, чтобы без спешки вытащить все вещи.

— Саня, может, все-таки возьмешь софт-порно-картину? — вдруг вспомнил я, закрывая дверь багажника, в котором стало просторней без Сашиных походных баулов. — Привезешь на память — из Австралии с любовью!

— Нет-нет, спасибо, — на полном серьезе замотал головой Саша. — Я и так много чего привезу на память. И тоже с любовью!

— Ну ладно. Спасибо тебе за компанию, — я почувствовал легкий комок в горле. — Ты прости, если что. Мне было с тобой приятно и надежно. Без тебя эта поездка была бы совсем другой!

Саша расчувствовался и произнес:

— Спасибо тебе, дружище, что пригласил. Это честь для меня!

На прощание мы заключили друг друга в крепкие мужские объятия. Саня взвалил на себя сумки и скрылся за дверью терминала.

Меня не покидало чувство, что с Сашиным уходом еще одна большая страница моего путешествия была перевернута. Чтобы войти в новый этап путешествия обновленным, я решил постричься. Тем более что ближайшие две недели на корабле вряд ли появится такая возможность.

Первая попавшаяся на пути парикмахерская напомнила мне старые итальянские цирюльни, где работают мужчины в возрасте и бреют лезвием, завернутым в теплое полотенце. Но внутри оказалось намного проще и грязнее. Назойливая мелодия какого-то восточного инструмента вроде лютни, издаваемая маленьким приемником, чуть было не заставила меня окончательно передумать и уйти. Но предприимчивый парикмахер-сириец схватил меня за локоть, усадил в кресло, и я не успел опомниться, как был обернут вокруг шеи клеенчатым плащом.

Этот «фехтовальщик» расческой и ножницами говорил на английском с очень странным акцентом. Однако из его рассказов я понял, что он беженец из Сирии, уже пять лет здесь живет и очень счастлив, хотя нигде, кроме Мельбурна, в Австралии не был. Я рассказал ему, что он многое теряет и есть масса мест даже в окрестностях города, где стоит побывать. Память об ушуайской звезде была еще свежа, поэтому я решил обойтись без экспериментов. Мне показалось, что знакомство удалось, и когда он, закончив работу, сказал: «С тебя 50 долларов» — я даже подумал, что он сделал для меня дружескую скидку. Распрощавшись с мастером и отблагодарив его за теплый прием, я вышел на свежий воздух и взглянул на вывеску, чтобы запомнить название и в случае чего посоветовать знакомым зайти к этому парню и поддержать его дело. «Men’s haircut $20» — гласил плакат на стекле, и я прыснул смехом, не удержавшись, от своей наивности.

«И в Австралии тоже разводят на деньги, нигде от этого не скрыться», — напоминала мне моя новая стрижка всю дорогу до рент-конторы, отражаясь макушкой в зеркале заднего вида. Очень не хотелось заканчивать австралийское путешествие на такой ноте, и важно было закрыть этот эпизод положительными эмоциями. И будто услышав мое желание, пространство послало повод порадоваться.

Из финальных дел оставалось только вернуть наш кемпер. Брал я его в Сиднее с оговоркой, что возвращаю в Мельбурне. Очень удобно с точки зрения логистики, хотя с такой схемой часто бывают технические ошибки и проблемы. Но не сегодня: на удивление все прошло быстро и безболезненно. Машину тщательно не проверяли, несмотря на пройденный километраж, и вежливо, с улыбкой попрощались, пожелав мне доброго пути.

Неподъемные сумки путешественника не оставили иного выбора, как прямо к двери рент-конторы вызвать такси и отправиться в отель. У меня оставалось еще полдня наедине с Мельбурном и последняя ночь на берегу в Австралии.

Я хотел вдоволь нагуляться пешком по залитым солнцем и усыпанным золотистым песком улицам, хотелось задержаться на этом маленьком, но ставшем уже таким близким континенте подольше. Однако невыносимая жара, океанический воздух иистоптанная в хлам обувь склоняли сократить прогулку и скорее укрыться в номере под щедрыми потоками кондиционера. Я поймал такси и прыгнул на заднее сиденье. Пару секунд отдохнув, на автомате заговорил с водителем — смуглым полноватым мужчиной лет шестидесяти. Он ничего не слышал об Украине, но очень живо отреагировал на мой рассказ о путешествии к Барьерному рифу, поддерживая мысль, что природа умирает из-за человека. Нащупав общую тему, водитель стал увлеченно рассказывать, как пару лет назад с друзьями спас раненую квокку (позже я узнал, что это родственник кенгуру размером с нашу кошку), которая запуталась в какой-то проволоке и, скорее всего, умерла бы обездвиженная в лесу. В начале рассказа голос таксиста звучал как-то безучастно, словно он как профессионал пытался поддержать разговор с незнакомцем, но постепенно так включился, что, наверное, только сейчас понял, как благородно поступил. Вдруг я подумал, что это, наверное, мой последний собеседник в Австралии. Быстро отыскав в рюкзаке книгу отца, я вручил ее таксисту, имени которого даже не запомнил. Не знаю, осознал ли он всю важность этого подарка для меня, но, выходя из машины, я четко знал, что оставил на память этой чудесной стране в руках случайного и, уверен, хорошего человека часть себя и нашей семьи.

На следующее утро контейнеровоз ждал меня в порту Мельбурна. Уже не терпелось увидеть этот чудо-корабль, чтобы попасть на который пришлось проделать не только огромный путь вдоль Австралии, но и целую кучу бюрократических процедур.

День 193 Мельбурн, Австралия

83 217 км пути

Волоча по дороге к порту Мельбурна свой 25-килограммовый груз, я вспоминал слова, которыми мне анонсировали мое предстоящее путешествие: «Это будет чем-то особенным, тем, чего ты и такие, как ты, еще не испытывали…»

Произнес их толстый немолодой новозеландец с ирландской солодовой фамилией Джеймисон и восточным именем Хамиш, у которого я оформлял свой «круиз» на контейнеровозе. Оформлял и медленно обалдевал от количества документов, которые нужно было предоставить, и процедур, которые нужно было пройти, чтобы удостоиться чести быть запертым на борту громадной посудины без интернета, алкоголя, развлечений и с прогулками на свежем воздухе по предварительному разрешению капитана.

Пять документов — естественно, с подписями, две справки от врача о том, что состояние здоровья позволяет мне совершить подобное путешествие, — с мокрой печатью, подписью и данными врача, — страховка, виза в Австралию и 2500 евро — это дороже, чем две недели на Crystal!

«Надеюсь, Хамиш, ты меня не обманул, и „это“ действительно будет „чем-то особенным“», — ворчал я, останавливаясь на КПП у входа в порт. Тут меня тщательно обыскали, проверили документы, сумки и наконец стали куда-то звонить. Вскоре за мной приехал шаттл — микроавтобус с мигалкой, который вез меня на территорию за колючей проволокой и к шестому за время моей кругосветки кораблю.

Впрочем, назвать эту огромную жестянку «кораблем» можно с большой натяжкой. Если Crystal для меня был «плавучим домом», а Norwegian — «плавучим небоскребом», то контейнеровоз CMA CGM, на котором я плыл…

Да, он мог сравниться с самыми большими круизными лайнерами по размерам, но по сути своей не был ни «домом», ни «небоскребом». Просто какой-то невозможно огромный железный монстр, для которого люди не были ни пассажирами, ни жильцами, ни тем более гостями — просто букашки, подчиненные биоритмам этой жестянки, вмещающей… десять тысяч контейнеров! Десять тысяч контейнеров и один я — единственный пассажир на этом судне.

Меня буквально выбросили возле огромного железного монстра с надписью Bellini, где уже копошились 15 человек в светоотражающих робах и касках.

Если на Crystal я в своей ковбойской шляпе и с рюкзаками отчаянно диссонировал с одетой в смокинги публикой, то на фоне этих работяг в промасленной одежде, с уставшими глазами, я казался каким-то «белым воротничком», прожигателем жизни и, наверное, бездельником.

— Здравствуйте, я — ваш пассажир, — я подошел к одному из них.

То ли индус, то ли шриланкиец осмотрел меня с ног до головы и деловито махнул рукой в сторону веревочной лестницы, сброшенной на землю с верхней палубы:

— Поднимайся!

— В смысле — «поднимайся»? По ЭТОМУ? Туда? Наверх?

Индус на мое недоумение отреагировал раздраженно.

— Поднимайся! — кинул он мне еще раз и вернулся к своему занятию.

«В жизни, Тема, нужно попробовать все», — утешал я себя, взбираясь по раскачивающимся веревкам со своим багажом за спиной. Чем выше я поднимался, тем больше раскачивалась лестница, тем чаще цеплялись за нее сумки и рюкзак, тем сильнее стучало у меня в висках и струился по телу пот, тем громче смеялись за спиной моряки — мои соседи на ближайшие две недели.

Когда я наконец добрался до промасленной палубы, то казался сам себе альпинистом, покорившим если не Эверест, то как минимум Эльбрус.

Палуба отличалась от палуб круизных лайнеров так же сильно, как и контейнеровоз от круизного лайнера: черная от мазута, залитая капающим с кранов маслом, гудящая из-за работающих двигателей, она больше напоминала цех какого-то завода.

На палубе я снова столкнулся то ли с индусами, то ли с шриланкийцами — один из них, никуда не спеша, записал меня в какую-то тетрадь и вместо приветствия и пояснения, куда идти, тоже махнул рукой — в нужную, видимо, сторону.

Теперь мне предстояло пройти все лабиринты этой адской машины. Наконец я втиснулся в узкий коридор и нашел какую-то комнату, где грузный мужик, восседающий за столом, был скрыт за густым облаком сизого сигаретного дыма — теперь я понял, что значит «дым коромыслом» и «разъедает глаза». Границы вокруг этого мужчины (как оказалось чуть позже, хорвата) были очерчены мятыми пустыми пачками Marlboro.

— Hello! — поздоровался я. — Я ваш пассажир до Сингапура, Артемий Сурин.

— Сурин? — хорват затянулся очередной сигаретой. — Ок. Жди.

И преспокойно занялся своими делами: перекладыванием бумажек, разговорами по телефону, курением…

«Жди, — внутренне бурчал я, подпирая стенку. — Как будто не я им плачу бешеные бабки, а они мне», — я чувствовал себя посетителем какой-то совковой организации.

Спустя несколько минут мужик наконец накурился, назвонился и обратил на меня внимание:

— Вот твоя каска, — он залез под стол и вытащил оттуда оранжевую каску. — Без нее на палубу не выходить. Вот номер внутреннего телефона капитана. Теперь насчет ужина… Ужин тебе сегодня уже не полагается, — лысый осклабился, будто сказал что-то очень веселое.

«Впечатление, что я в тюрьме», — забрав каску и отксеренный паспорт, я пошел обратно в коридор.

— Эй, Сурин! Стой! — вдруг окликнул меня хорват. — Забыл важное сказать… Добро пожаловать на борт, салага!

Отличная встреча, отличный инструктаж — где тут что находится, куда идти, что делать?…

Спасибо хоть в каюту меня завели. Как ни странно, она оказалась более-менее нормальной — большой, метров пять, просторной, с письменным столом, шкафом, всеми удобствами и, что важно, иллюминатором. Я открутил его, и в каюту тут же ворвался свежий морской воздух…

* * *

В иллюминатор же я первым делом и уставился, проснувшись в 6:30 утра. На палубу ведь просто так не выйдешь, поэтому окно, в которое можно было смотреть на океан, много дней подряд было моей единственной радостью.

Почему я проснулся в 6:30? Потому что завтрак на контейнеровозе начинался в 7:00. Конечно, это был завтрак для матросов, но для меня, единственного пассажира, поблажек никто, естественно, делать не собирался. Не поел вместе со всеми — ходи голодный. Поэтому мне приходилось вставать в 6:30, чтобы прийти в себя, принять душ, одеться и дойти до столовой.

Завтрак, как, собственно, обед и ужин, был, конечно, гораздо скромнее, чем на круизном лайнере, — никакого тебе широкого выбора блюд, да и узкого тоже никакого — что дали, то и ешь… Когда, в конце концов, я перестану сравнивать лайнер с контейнеровозом?!

В общем, моими соседями по столовой были человек 20 экипажа — остальные 6 находились на палубе. Колупая свою яичницу с сосисками, я старался как можно незаметнее рассмотреть всех. Здесь было примерно поровну хорватов и, как я выяснил чуть позже, шриланкийцев, плюс парочка индусов.

Я сразу понял, что хорваты на корабле — «высшее сословие»: они, более сдержанные и серьезные, кажется, чувствовали какое-то превосходство над другими. Ланкийцы же были веселыми, непосредственными и доброжелательными.

— Хорваты у нас — главные, — сказал, заметив направление моего взгляда, сидящий за столом со мной ланкиец. — А мы — простые матросы. Я, кстати, Ахан.

— Артемий, — я протянул ему руку. — Ваш пассажир.

— Я понял, — улыбнулся Ахан. — По твоему испуганному взгляду, — и он заливисто засмеялся. — На самом деле и понимать нечего: тут все свои и ты один. Что, не ожидал такого сервиса?

— Нормально, — ответил я.

— Ничего, привыкнешь. Или нет! — ланкиец снова захохотал. — Нет, ну некоторые даже втягиваются.

В течение следующих десяти минут я узнал, что хорваты здесь занимают высшие должности, они — офицерский состав. А шриланкийцы и индусы выполняют всю черную работу и получают за это мизер. Хотя, даже если европеец и азиат занимают одну должность, азиат получит вполовину меньше хорвата. Если младший офицерский состав зарабатывает от 3 до 5 тысяч евро в месяц, то ланкийцы и индусы — 1,5–2,5 тысячи.

Дальше Ахан великодушно ознакомил меня с расписанием:

7:00 — завтрак.

12:00 — обед.

18:00 — ужин.

Все.

— А как вы отдыхаете? — поинтересовался я.

Ахан с полминуты непонимающе смотрел на меня.

— Отдыхаем? Нам некогда отдыхать. Офицеры по 4–5 часов ночью стоят на вахтах, смотрят в бинокли. Потом одни идут спать, другие просыпаются. Мы по ночам тоже работаем — по очереди.

— Как же вы высыпаетесь?

Ланкиец снова внимательно посмотрел на меня и расхохотался:

— Никак! У нас тут никто много не спит: мы или работаем, или очень быстро едим. По ночам все по очереди несут вахту. Например, у кого-то вахта с 12:00 до 16:00 и с 24:00 до 4:00. Значит, он просыпается в 7 утра, идет на завтрак, потом работает до 12:00. Затем заступает на вахту до 16:30, потом идет спать на 1,5 часа, а в 18:00 идет на ужин. Потом спит с 19:00 до 23:00, а в 24:00 снова заступает на вахту и дежурит до утра. Поэтому будь готов: каждый из нас, все 26 человек, каждую минуту твоего здесь присутствия будет ненавидеть тебя за то, что ты можешь позволить себе спать 8 часов в сутки, — Ахан снова обнажил белые зубы.

После завтрака я решил все же выйти на палубу. Но я знал, что на это нужно получить разрешение капитана. А значит, мне предстояло его найти. А для этого нужно было выйти на палубу, куда без разрешения капитана…

— Эй, куда прешь? — на палубе меня тут же встретил какой-то грубый хорват. — Сюда без каски, обуви и спецодежды нельзя.

— Простите, я ваш пассажир… Мне нужен капитан…

— Капитан на мостике. Но тебе туда нельзя. Пока что. Сейчас попрошу кого-то сбегать. Эй, ты! — он так же грубо окликнул проходившего мимо индуса: — Сходи за капитаном: тут пассажир его ищет.

Индус послушно побежал выполнять задание, и минут через пять ко мне неторопливо подошел капитан судна — крепкий, тоже бритый наголо, но все же интеллигентного вида мужчина с бородкой.

— Сэр, здравствуйте, я ваш пассажир до Сингапура, Сурин. Я хотел бы…

— А, да, пассажир, — капитан окинул меня взглядом, в котором совсем не читалось расположения. Бездельник, крадущий его время, — вот кем я был в его глазах.

— Приветствую на борту, — он старался быть вежливым, хотя от каждого его слова исходило равнодушие. — Хотите на палубу? Каска, обувь, специальные брюки — мой старший помощник Лука проведет инструктаж и выдаст их. Лука!

На зов капитана подошел среднего роста пухленький хорват лет 33–34, в очках, с короткой стрижкой.

— Лука, вот наш пассажир. Проинструктируй его, — сказал капитан. — Ах, да, — он снова посмотрел на меня, — чтобы выйти на палубу, нужно звонить мне. Лука даст мой номер. Я или разрешу, или… — капитан развел руками, — не разрешу. Если что, Лука будет на подхвате. Сегодня выйти на палубу разрешаю, только переоденьтесь. Хорошего плавания! — и капитан так же неторопливо ушел по своим капитанским делам.

— Лука, — хорват протянул мне руку.

— Артемий.

— Как ты тут оказался, Артемий?

— Я — путешественник, совершаю кругосветку без перелетов. Решил с вами добраться из Австралии в Азию.

— Я сейчас выдам тебе брюки и обувь для прогулки по палубе — в своей одежде нельзя. Выйдешь — поймешь почему, — Лука достал электронную сигарету и выпустил дым почти мне в лицо. — Ну и наслаждайся воздухом, пока можно, потому что скоро станет нельзя.

Выдав мне спецодежду и обувь, Лука дождался, пока я экипируюсь, и провел для меня экскурсию по кораблю вместе с инструктажем по безопасности.

— Ну, в общем, ты понял, развлечений тут немного, — сказал он в конце нашего небольшого променада. — Можешь, кстати, договориться с инженерами моторного отсека и попасть туда. А вот здесь, — он открыл дверь в какую-то комнату с мягкими креслами, затянутую сигаретным дымом, — здесь наш «лаунж» — «ламуш». Комната отдыха, проще говоря. Заходи, отдыхай, развлекайся. А я пошел. Если что — вот тебе мой внутренний телефон.

Расставшись с Лукой, я осмотрелся в «лаунже», где мне предстояло «развлекаться» следующие две недели: несколько кресел, телевизор, игровые приставки, потрепанные журналы…

Я мог проводить там сколько угодно времени, а моряки забегали максимум на 15 минут между своими сменами: покурить после обеда, поиграть в Sony PlayStation, одним глазом глянуть на DVD отрывок из какого-то старого фильма и побежать дальше — то ли «минутку поспать», то ли снова работать.

Я всмотрелся в их лица: глаза безрадостные, все уставшие. Первым моим желанием было, конечно же, задать свои вопросы — но пока рано, для начала нужно хотя бы наладить контакт. Пусть привыкнут ко мне.

— Артемий, ваш пассажир. Украинец, совершаю кругосветное путешествие, еду с вами до Сингапура, — представлялся я почти каждому, протягивая руку.

Кто-то жал ее нехотя, кто-то тут же отворачивался.

— Иван, — один из парней неожиданно пожал мою руку довольно приветливо. — Я из Хорватии. А ты из Украины? Наши страны близко. Артемий, ты зря так открыто рассказываешь о себе: их это только злит, — он понизил голос.

— Почему?

— Потому что мы все тут работаем, а ты отдыхаешь. Еще и в кругосветку едешь.

— Но вы же все получаете деньги за свою работу! Вас же никто не заставлял сюда наниматься.

— Конечно. Я тебе больше скажу: они все ненавидят эту работу, ненавидят каждого пассажира, потому что он отдыхает, а не работает, как они, но когда заканчивается контракт, восемьдесят процентов из них сюда возвращаются.

— Деньги?

— И деньги тоже. Но деньги — это скорее причина, по которой мы сюда идем. А почему возвращаемся, я расскажу тебе позже. Рад был познакомиться, мне пора на смену!

* * *

В тот день я воспользовался разрешением капитана на прогулку и прошелся по палубе. Потом ловил каждую возможность пройтись по этому подобию завода на воде.

Я сразу понял, почему по палубе контейнеровоза нужно ходить в специальной обуви: иначе будешь кататься по этой невероятно скользкой промасленной поверхности, как корова на льду. Со спецодеждой тоже понятно: своя в этих «цехах» придет в негодность за одну-две проходки. Что касается каски… Наверное, на голову тут тоже в любой момент может упасть что угодно — я бы, честно говоря, не удивился.

Сама же палуба с ее вечным грохотом, капающим маслом и железными лабиринтами казалась мне муравейником, где старшие «муравьи» доминировали над младшими. Старшими были, естественно, хорваты, младшими — шриланкийцы и примкнувшая к ним пара-тройка индусов.

«Иди туда!», «Принеси то!» — обращались к азиатам высокомерные европейцы. Честно говоря, мне в какой-то момент захотелось сделать хоть что-то, чтобы защитить этих добродушных ребят от «дедовщины». Но те, кажется, и не обращали на нее внимания. Белозубые, смуглые, невысокие, улыбчивые, немногословные и где-то наивные ланкийцы смиренно делали свою работу и совсем не реагировали на злой троллинг белых коллег. Они, в отличие от хорватов, охотно знакомились и общались со мной, и скоро общение со шриланкийцами стало моим практически ежедневным ритуалом на контейнеровозе. Я помогал коротать время на вахте им, они — мне. Я рассказывал им о своей жизни, кругосветке, Марусе, они с удовольствием слушали и делились своими размышлениями о море, своей работе, футболе, вспоминали близких, любимых, семьи, рассказывали о своих мечтах…

Я замечал, что хорваты ревниво реагируют на нашу дружбу. Но кто ж им виноват, что со мной они общались так же высокомерно, как с азиатами, а азиаты буквально сразу открывали мне свои сердца?

Исключением среди хорватов были только Иван, с которым я познакомился в первый день в лаунж-зоне, и старший помощник капитана Лука.

С Лукой мы частенько беседовали на капитанском мостике — это было мое любимое место на корабле. Там я, размышляя, мог часами смотреть на бурные океанские воды. Собственно, размышления составляли две трети моего трипа на контейнеровозе, но мне было гораздо приятнее делать это, глядя на океан, чем уставившись в потолок или окно каюты.

Мне казалось, что Лука — вполне приятный собеседник. Но чем дальше, тем больше я убеждался, что его радушие — наигранное, его вежливость напускная, и по большому счету ему плевать на все и на всех, кроме себя. Лука, как и большинство команды, жаловался на то, что ненавидит свою работу, на какую-то несправедливость по отношению к себе, на то, как его раздражают шриланкийцы, да и соотечественники тоже. Его раздражают эти контейнеры, порты, даже вода уже порядком надоела. Конечно же, я понимал, что и я его раздражаю своими бесконечными расспросами и рассказами о «праздном береговом образе жизни».

— Скажи, почему хорваты так пренебрежительно относятся к шриланкийцам? — однажды спросил я. — И почему им платят меньше — разве это справедливо?

— Честно? — спросил Лука. — Я об этом не думаю. Мне наплевать. Главное, чтобы мне платили и у меня было все, что нужно.

После этого разговора я решил, что обойдусь без общения с этим человеком и при возможности буду общаться с азиатами и с Иваном, если у него выдастся свободное время. Я рассказывал ему о знакомстве с хорватским футболистом Йерко Леко, игравшим раньше в Украине, он держал меня в курсе футбольных новостей.

Иван мог прибежать ко мне в каюту или на мостик и, отчаянно жестикулируя, сообщить:

— Артемий, только что «Тоттенхэм» на последних секундах дожал «Аякс»! А «Ливерпуль» вчера дернул «Барсу»! 4:0 на Анфилде после 0:3 на Ноу Камп, прикинь! — В условиях абсолютного отсутствия интернета это было для меня хоть какой-то связью с цивилизацией. До того в кругосветке я время от времени заходил на фейсбук моего приятеля Ромарио, чтобы узнать, как там наш любимый «Ливер». А сейчас возник полный штиль по спортивным новостям.

А еще Иван рассказывал, что недавно женился и скучает по жене, что мечтает, как и многие его земляки, заработать, вложить деньги в апартаменты и сдавать их потом, построить отель, ресторан, играть в футбол…

Но мне почему-то казалось, что вряд ли он вырвется из этой консервной банки. О своих мечтах на фоне ненависти к этой работе мне рассказывал здесь практически каждый, только вот примеров того, как кто-то заработал на корабле и сменил сферу деятельности, я не услышал ни от кого. Максимумом карьерного роста для каждого из них было: «А вот этот работал, стал капитаном и теперь много зарабатывает!» А то, что быть капитаном с его массой бумажной работы — это еще скучнее, чем быть матросом, они не учитывали.

Выбор развлечений на контейнеровозе был небольшой: столовая, «лаунж» с плейстейшеном, библиотека с книжками на английском, прогулка по палубе, которая позволялась далеко не всегда, и капитанский мостик. И так — все 15 дней.

В один из дней по совету Луки я попросил разрешения посетить моторный отсек. После многодневного исследования железных коридоров, столовой и мостика посещение моторного отсека — еще более шумного, грязного и наполненного приборами, чем палуба, — стало для меня, можно сказать, событием.

Примерно на середине странствования контейнеровозом я решил сделать сюрприз для ставших мне почти друзьями шриланкийцев: напросился к ним на кухню, чтобы приготовить для них ужин. Вернее, помочь поварам, следуя их подсказкам.

Там меня встретили радушно. Однако, зайдя на камбуз, я решил, что попал в ад или на гигантскую раскаленную печь без какой-либо нормальной вытяжки. GoPro мне пришлось несколько раз класть в морозилку — она нагревалась, запотевала, и я всерьез начал переживать за свою технику. Переживать за себя было поздно: назвался поваром — готовь свое карри.

«А ведь они работают так каждый день, с утра до вечера… — думал я, обливаясь потом. — И остаются такими добродушными, всем довольными… Как этому научиться? И надо ли?»

В этот вечер мне больше всего хотелось именно работать, сделать хоть что-то полезное. Я решил не просто приготовить ужин, но и поработать официантом и подать еду моим новым друзьям: пусть хоть на один вечер почувствуют себя людьми.

Их глаза и благодарные улыбки я не забуду долго. С того дня мы еще больше подружились: они наперебой показывали мне фотографии своих родных, рассказывали, как любят свои семьи и мечтают вернуться к ним «с мешком денег, чтобы те стали счастливыми». Пусть так и будет с каждым из них.

* * *

Были в череде дней созерцания стенки каюты, созерцания океана в иллюминатор и с палубы, а также нечастые «увольнительные» — вылазки на берег в портах.

Было это так же жестко, как и погрузка на борт и пребывание на борту контейнеровоза. Но эти нечастые вылазки (всего их было три) хоть на какое-то время дарили ощущение свободы и, конечно, возможность снова обрести интернет, а значит — связь с миром.

Правда, перед этим нужно было выбраться из порта, а для этого — решить вопрос с транспортом. Стоять в порту или ходить по нему было запрещено, а как и на чем ты покинешь его территорию — это уже твои проблемы, как и все остальное. Первым моим свиданием с землей стала высадка в порту Аделаиды — города в южной Австралии. Кое-как мне удалось вызвать шаттл, который вывез меня за территорию порта — в этом месте порт находился очень далеко от цивилизации, а вернуться мне нужно было ровно к восьми.

Аделаида оказалась уютным городком, в архитектуре которого модерн удачно сочетался с готикой. Засмотревшись на небоскребы, я вдруг услышал голос, говорящий с сильным акцентом:

— Можно с вами поздороваться? Я это снимаю.

Голос принадлежал японцу, который, как и я, держал в руках камеру.

— Иоши, — представился японец.

— Артемий.

Совсем скоро мы уже болтали, как давние приятели: обсуждали разницу между Японией и Европой, в частности Украиной, нюансы наших культур и менталитетов.

— Честно говоря, Арти, мы не всегда понимаем вас, славян: знаю, вы любите посибаритствовать, отдохнуть… Мы не осуждаем, однако нам это сложно понять. Мы в Японии — трудоголики. Все. И я тоже. Работа — это для нас главное в жизни. Но в какой-то момент я понял, что моя работа — это не все, на что я способен, не все, для чего я родился. Поэтому взял отпуск и поехал сюда, в Австралию, — мне почему-то показалось, что здесь я смогу найти что-то новое. Может, и в себе…

И в этот момент меня почему-то прорвало, и я заговорил как какой-то гуру:

— Послушай, Иоши, жизнь у нас одна. Твоя культура может говорить тебе что угодно, твое общество может диктовать тебе какие угодно правила, но глубоко внутри себя ты знаешь, для чего рожден. И это знание не будет давать тебе покоя, оно будет вести тебя, пока ты не найдешь себя настоящего и свое истинное место в жизни. И если в какой-то момент вопреки этому возникшему внутри тебя желанию куда-то поехать, что-то сделать, что-то изменить ты остановишь себя и продолжишь шагать по уже проторенному пути, то однажды очнешься и возненавидишь себя. Ты просто заболеешь, потому что поймешь, что однажды упустил свой шанс. А второй жизни у тебя не будет.

Японец молчал, вытаращив глаза, оглушенный моим спичем. Да я и сам был под впечатлением от своей речи.

С того момента Иоши буквально приклеился ко мне, он следовал за мной по пятам и несколько часов провел со мной: все никак не мог успокоиться, рассуждая о предназначении и судьбе.

Не знаю, случайной ли была встреча с еще двумя ребятами, один из которых оказался эмигрантом из России, уже еле-еле говорящим по-русски: они подошли к нам с Иоши, когда мы снимали Аделаиду дроном. И скоро мы уже вчетвером обсуждали разницу культур и менталитетов, а в конце отметили нашу встречу парой кружек пива на живописной набережной.

На прощание Иоши долго жал мне руку и уверял, что наша встреча была не случайной, что он будет помнить меня и расскажет обо мне всем своим друзьям, а возможно, детям и внукам.

Всю дорогу до порта я думал о том, что, говоря важные вещи Иоши, я говорил их и себе. И теперь мне было о чем подумать.

* * *

А времени на «подумать» у меня на контейнеровозе было вдоволь. Помимо общего ничегонеделания, в ближайшие семь дней после Аделаиды я не мог даже выйти на палубу — мы проходили Большой Австралийский залив, море было неспокойным, и капитан запретил прогулки.

Пока я сидел в своей каюте без общения, интернета, книг и развлечений, у меня появилось много времени для размышлений.

Когда исчезла внешняя мишура и даже возможность переводить взгляд на разные объекты, у меня остался только иллюминатор в каюте, покрытый морской солью. Просыпаясь, я каждый раз смотрел в него, потом завтракал, обедал, ужинал, возвращался в каюту и снова всматривался в эту точку и много думал…

Даже когда капитан разрешил выходить на палубу, я все равно подолгу сидел в каюте: записывал свои инсайты и мысли, которые меня зацепили, определял для себя цели и приоритеты. В моем походном дневнике появились списки: «Мне нравится», «Мне не нравится», «Мне бы хотелось», «Я хочу», «Я не хочу», «Я считаю правильным», «Я могу быть полезным в этом», «У меня хорошо получается то».

Каждое утро, просыпаясь, я видел одну картину: иллюминатор в разводах от соли — моя «белая точка». В нем и небо, и вода казались белыми, и, день ото дня глядя на эту белую точку, заглядывая внутрь себя и снова возвращаясь к ней, я в один момент понял, что…

Все вдруг стало светлым! Светло стало внутри меня, светло стало в моих мыслях, моем сердце, моих эмоциях — да и все вокруг будто посветлело. Меня уже не раздражали бесконечные окрики хорватов, их надменность и злость — я словно отделил себя от этого. А в один из дней вдруг понял — белый ретрит! Все, что происходит со мной здесь, — это белый ретрит. И случился он практически на другой половине земли по отношению к тому месту, где я прошел черный ретрит. Совпадение? С некоторых пор я не верю в такие совпадения. Нет, это не совпадение.

Я был уверен, что кругосветка меня изменит, что встречу человека, который подтолкнет меня к какому-то пониманию, откровению, перевернет мой мир, и я не останусь прежним — как это случилось с японцем Иоши при встрече со мной. А оказалось, что здесь, на этой громыхающей жестянке с бесконечно покачивающимися контейнерами, посреди бесконечного моря, «на линии огня» между заносчивыми хорватами и добродушными шриланкийцами, я понял, что произошел переломный момент в моей жизни, и я встретился с человеком, ради которого отправился в эту кругосветку. Я встретился с самим собой! И четко понял — это произошло! Я стал другим!

* * *

Был в этом путешествии еще один важный момент, которого я долго ждал: второе прохождение экватора. Первый раз я пересек его в Эквадоре, теперь же был на противоположной стороне, на другом — азиатском — континенте, недалеко от крупных индонезийских островов, и, поднимаясь вверх, готовился пересечь его снова.

Для моряков это был обыденный процесс — экватор туда, экватор обратно… Когда контейнеровоз втиснулся в узкое горлышко залива между Явой и Суматрой, я отметил на своей карте эту точку — очень тоненький проход, очень тонкую грань между двумя цивилизациями — географически такими близкими, но такими далекими ментально.

«Еще чуть-чуть, — думал я, — и мы окажемся в Азии. Где живут совершенно другие люди — внешне, внутренне, с другими нравами, привычками, другой едой, укладом жизни… Как это может быть: от нас до них, условно говоря, пешком можно пройти, а мы — будто жители разных планет! Почему?…»

«С другой стороны, — продолжал думать я, — японец, которого я встретил в Австралии, — тоже человек с совершенно другой ментальностью, а беспокоит нас с ним одно и то же. Значит, при всех внешних различиях внутри мы одинаковые». И ведь круто, что мир так разнообразен, что в разных уголках этого большого шара существует, живет, растет, дышит, мечтает так много всего разнообразного — иначе какой смысл в моей кругосветке, если бы везде было одно и то же?

Совсем скоро меня ждет Азия — пряный, острый и очень самобытный континент. Скоро я расстанусь с этим контейнеровозом, поэтому решил напоследок прогуляться по нему — вдруг не все разглядел.

Выпросив разрешение у капитана, я отправился гулять, снимать и… Была не была — решил спуститься в трюм. Здесь я еще не был — и так увлекся, что снимал в трюме минут тридцать. Когда же поднялся наверх…

— Сурин, чтоб тебя! Ты где был?! — обычно спокойный пухляш Лука буквально разрывался от возмущения. — Мы уже думали, ты утонул!

— Кто вам разрешил спускаться в трюм? А если бы с вами что-то случилось? Решили нас напоследок под трибунал отправить? — капитан тоже был полон праведного гнева.

Я вежливо извинился и решил поскорее ретироваться. Но чувствовал, что запланированное интервью с капитаном накрылось медным тазом. Так и случилось: гордый хорват наотрез отказался меня простить.

Я решил напоследок постоять на капитанском мостике и полюбоваться океаном. На мостике уже стоял Иван и вглядывался в сине-черную даль.

— Помнишь, в нашу первую встречу я обещал рассказать тебе, почему мы все ненавидим эту работу, но все равно возвращаемся? — сказал он, ненадолго переведя взгляд на меня.

— Да, конечно.

— Понимаешь… Мы все действительно ее ненавидим. И я ненавижу. Я мечтаю о собственном бизнесе, я считаю дни до возвращения домой… Это правда. Но знаешь, какая еще бóльшая правда?

— Какая? — спросил я в темноту.

— Посмотри вокруг: тишина, пустыня, океан. Нет шума. Нет никого и ничего… Только ты и океан. А когда я возвращаюсь… На меня обрушивается шум за окном, сигналы машин, звонки телефона, все хотят со мной поговорить, все от меня чего-то хотят… А здесь я один — стою, смотрю на океан и понимаю, что без этого уже не могу. Но при этом мечтаю вернуться на землю — в мир шума и стресса. А вернувшись, уже через несколько дней хочу сбежать назад на корабль… Парадокс, да? Но я хочу сюда. В эту тишину. Поэтому все они, — Иван махнул рукой в сторону матросов, — будут рассказывать тебе, как ненавидят все тут и мечтают скорее вернуться домой, а на самом деле их уже затянуло. И они наверняка проработают тут всю жизнь — потому что по сути мы все отшельники. А эта работа — наше легализованное отшельничество.

И он снова перевел взгляд в сине-черную даль. Я ему больше был не нужен.

День 209 Сингапур, Азия

89 329 км пути

Наконец этот день настал — я прибыл в Сингапур и мог в конце концов попрощаться с этой огромной махиной — местом моих двухнедельных мучений и, считаю, второго рождения. Но контейнеровоз не был бы контейнеровозом — вернее, его команда не была бы его командой, если бы отпустила меня просто так. Уйти с этой посудины оказалось так же непросто, как и взобраться на нее.

Сингапур уже манил своими огнями, и я с 20-килограммовым багажом спустился по веревочной лестнице и стал ждать шаттл, который должен был вывезти меня из порта. Но прошел час, а шаттла все не было. Пришлось тащить свои вещи обратно, к команде контейнеровоза, которая вовсю разгружала контейнеры.

О, вот же он — лысый хорват, в клубах сизого дыма принявший меня на борт.

Лысый все так же самозабвенно курил.

— Здравствуйте, я Сурин. Помните…

— Помню, — лысый демонстрировал чудеса речи с сигаретой во рту.

— Мне нужен шаттл, а его нет…

— А я при чем? Нужен — звони.

— Куда?

— Шаттлу! — лысый заржал. — Слушай, чего ты от меня хочешь? Мы тебя довезли? Довезли. Вот тебе Сингапур, — он махнул рукой в сторону города. — Добро пожаловать! Дальше сам.

И что мне делать, куда идти, куда звонить? Стоял с сумками посреди порта, мимо проезжали машины с мигалками, грузы — куда тут вообще можно идти, а куда нельзя?…

— Короче, выйдешь — они там стоят, — отмахнулся от меня лысый и повернулся к контейнерам.

Я снова спустился по шаткой веревочной лестнице, побродил с сумками туда-сюда — естественно, никаких шаттлов не было.

Что делать? Снова лезть наверх? Как будто у меня был выбор. Полез.

«Пойди наверх, нажми там кнопку». Поднялся. Какую кнопку??? Нет тут никакой кнопки!!!

«Иди на остановку, жди». Пошел. Никого нет!

Кажется, каждый раз, когда я, обливаясь потом, снова взбирался на палубу, команда угорала со смеху, хотя виду, конечно, никто не показывал. Это они такой аттракцион за мой счет на прощание устроили?

В конце концов я психанул:

— Чуваки, вы не офигели? Я заплатил вашей компании две с половиной штуки евро — и за мои же деньги вы меня гоняете туда-сюда? Вы можете просто организовать мне выезд и довести свой гребаный «сервис» до конца?!

Вид у меня, наверное, был еще тот, потому что вдруг волшебным образом нашлись и кнопка, и телефон, и шаттл, который наконец забрал меня из этого порта, от этого контейнеровоза и повез меня в привычную всем нам жизнь.

Выдыхая стресс в шаттле, я чувствовал огромное облегчение от того, что этот неожиданно сложный этап моего путешествия закончился, и в то же время благодарность за то, что он был.

Когда я смотрел по Discovery передачу о том, как туристы-обыватели едут ловить крабов с профессиональными ловцами в какие-то северные моря, и вдруг оказывается, что они заплатили кучу денег за то, чтобы потратить нервы, я не думал, что однажды эта «ловля крабов» случится и в моей жизни. И, заставив меня надеть на себя какую-то «ежовую кольчугу», перевернет мое сознание так сильно. Странный этап. Парадоксальный. Но без него, видимо, все, что будет дальше, не имело бы смысла. Спасибо, контейнеровоз! И прощай, контейнеровоз!

* * *

Если бы я был не мужчиной 38 лет, а маленьким мальчиком, я бы, наверное, перебегал таможню Сингапура вприпрыжку, то и дело выкрикивая: «Свобода!», «Цивилизация!», «Суша!». С этого момента меня ждал уже только наземный путь, мне больше не нужно было зависеть от кораблей. Ну разве что оставалось переплыть Черное море — когда я до него доберусь. Но я был взрослым мужчиной в шляпе, и пока маленький мальчик внутри меня ликовал, я с напускным равнодушием жевал жвачку и ждал своей очереди, чтобы пройти пограничный и таможенный контроль в Сингапуре. Самым тщательным образом осмотрев все мои сумки и проверив документы, пограничник вдруг внимательно посмотрел на меня:

— Хотите штраф 500 долларов?

— В смысле? — не понял я.

— Тогда быстро, пока никто не видит, выплюньте жвачку, — офицер перешел на полушепот. — У нас нельзя общаться с представителем власти, жуя жвачку. И на время пребывания в стране лучше забудьте, что такое жевательная резинка, — если, конечно, не хотите пополнить наш бюджет на энную сумму. Добро пожаловать в Сингапур!

В городе-стране я был впервые. И после двух недель одичалости его футуристическая архитектура, высоченные небоскребы и пестрота соседствующих «чайна-тауна», «индия-тауна» и других колоритных районов радовали и взгляд, и сердце.

На Сингапур у меня были отведены сутки, и это время я решил провести концептуально. А именно — выполнить за минимальные деньги три вещи: остановиться на ночлег в отеле-капсуле, поесть за 15 баксов в мишленовском ресторане и потусить в руфтоп-баре на самой высокой крыше Сингапура, откуда открывается вид на весь город-страну. И все это с общим бюджетом — не более 100 долларов.

Но первым делом я отправился в отель — оставить вещи, привести себя в порядок, изучить обстановку. Вообще формат отелей-капсул был придуман в сверхгустонаселенной Японии и уже оттуда растиражировался по миру. Перед заселением я, конечно, подробно изучил, что меня ждет, и не удивился тому, что отель больше похож на космический корабль. Готов был и к тому, что места в моей «каюте» — номере, напоминающем неоновую космическую капсулу или космический гроб, — хватит только для того, чтобы лечь. Хотя я со своим ростом мог даже сесть, при этом не сгибаясь в три погибели, и ноги под себя особо подтягивать не пришлось — эти спейс-капсулы вполне способны вместить достаточно габаритного европейца.

В целом, если бы не эти белые стены с неоновой подсветкой и определенные удобства — зеркало, встроенный в стену раскладной столик, розетки, — можно было представить, что ты — на верхней полке в купе поезда. Тут так же, как в поезде, совершенно отсутствовала звукоизоляция, поэтому, если в соседнем «купе» — то есть номере-капсуле — кто-то храпел, это были уже и твои проблемы.

Мне оставалось только надеяться, что у меня таких проблем не будет. Поэтому я сначала решил познакомиться с хозяйкой отеля — китаянкой, переехавшей в Сингапур и открывшей здесь такое заведение. И в который раз поразился, что при всех наших внешних и ментальных отличиях все мы мечтаем и переживаем об одном: о самореализации, о счастье для своих близких, о том, чтобы прожить жизнь не зря…

После разговора с китаянкой я пошел реализовывать второй пункт своего дерзкого плана: 15-баксовый обед в заведении со звездами Michelin. Сделать это было довольно просто. В Сингапуре уже несколько лет существовала «забегаловка», хозяин которой готовил самую вкусную в мире курицу. По сути, это был фаст-фуд, но с настолько высоким качеством еды, что возрастной сингапурец и его курица получили мишленовскую звезду.

Попробовав эту курицу, я понял, за что: уж не знаю, какие специи хозяин фаст-фуда добавлял в маринад и каким образом он свой продукт коптил, но это мясо буквально таяло во рту, а его вкус значительно отличался от привычного.

Так я и ходил по сверхстильным сингапурским улицам, еще долго «пережевывая» знакомство с «мишленовской курицей» и ловя кайф от этого абсолютно мультикультурного бизнес-города, вобравшего в себя микс всего на свете.

Настоящая Азия, пряная и жаркая, ждала меня впереди… А это была Азия современная, технологичная, мегаполисная, Азия, в которой были буквально технологии будущего — в архитектуре, строительстве, планировании города, в создании общественных правил, да и во всем прочем тоже. Думаю, эти технологии очень скоро придут и в остальной мир.

А пока после Австралии и, конечно, контейнеровоза я чувствовал себя в другой реальности — будто вдруг попал под холодный технологичный душ. Ходил, задрав голову до боли в шее, бесконечно рассматривая эти фантастические небоскребы, причудливые памятники, поражаясь чистоте улиц, и думал, как на месте малайской деревни, где не было даже пресной воды и строительного песка, можно было построить целую империю и создать один из самых крутых, наряду с Шанхаем, портов в мире.

И снова приходил к выводу, что дело в менталитете. Сингапурцы — народ очень покладистый и работящий, не привыкший ставить свой эгоизм выше общего блага. И в совокупности с политической волей это дало тот результат, который стал примером для всего мира. Об эффективности борьбы с коррупцией вообще промолчу… Возможно ли это у нас? Безусловно, размышления относительно этого вопроса в одной книге не поместятся.

А пока меня ждал третий пункт моей программы-минимум: тусовка на самой высокой крыше Сингапура. Он обошелся в 50 сингапурских долларов, то есть в 35 американских баксов. И стал приятным завершением этого насыщенного эмоциями дня. На руфтопе в компании сингапурских индусов, с которыми познакомился здесь, я наслаждался тем, что вернулся на континент, с которого начинал свое путешествие, тем, что наконец хожу по земле, тем, что сижу на самой высокой крыше красивого города-страны. И не знаю, что там ждет меня впереди, но сейчас моей душе просто хорошо… Это был словно старт финального этапа кругосветки.

В отель я вернулся за полночь. Осторожно открыл свою капсулу и буквально сразу уснул — благо по соседству таки никто не храпел. А уже утром меня ждала граница Сингапура и Малайзии и новый приятный шок: здесь совсем нет пограничников! Ты просто сканируешь свой паспорт, отпечаток пальца и проходишь дальше.

«Может быть, когда-нибудь книгу, которую я напишу после кругосветки, прочтут мои внуки, — думал я. — И посмеются над дедом: „Мы тут, дедушка, давно сами границу проходим, а ты там какие-то бумажные книжечки с печатями каким-то дядькам показывал“». А пока я был под впечатлением. Так, с выражением крайнего удивления на лице, я и въехал в Малайзию.

* * *

В Малайзии меня уже встречали: одна из моих подписчиц, которая работает и живет в Куала-Лумпуре, написала мне заранее и предложила быть моим гидом в этой стране. Я, естественно, благодарно согласился и через три часа езды на автобусе от границы Сингапура в сторону Куала-Лумпура вышел на определенной заранее остановке.

— Артемий! — ко мне тут же подбежали русая славянской внешности девушка и ее спутник, африканец. — Это я, Алена! Давайте сумки, Джошуа отнесет в машину. Познакомьтесь: Джошуа, мой друг. И по совместительству репетитор английского для моего сына, — Алена приятно улыбнулась.

— Артемий, — я протянул африканцу руку.

Мы погрузились в машину: я сел сзади, Джошуа с Аленой впереди.

— Как доехали? — вежливо поинтересовалась моя подписчица.

— Да что тут ехать-то! — бравировал я. — Какие-то несчастные три часа.

— Ну да, после всего, что вы проехали… Ох, слежу за вами и восхищаюсь! И завидую, конечно… Очень хочу тоже так — сесть и поехать…

— Так в чем же дело? Если хочешь, значит, поедешь. Кстати, давай на «ты».

— Давай, — улыбнулась Алена. — Ну, я не буду напрягать болтовней: тебе интересно, наверное, посмотреть по сторонам.

— Да я и так смотрю. С Сингапуром контраст не особо большой. Те же небоскребы,высокотехнологичные постройки… Видно, что страна технологически развитая, хоть и мусульманская.

— Да у нас тут такое мусульманство… Мягкое, — просветила меня Алена. — Сейчас вот остановку сделаем — вообще церковь увидишь. И между прочим, на главной улице города!

Мы действительно затормозили возле красной церкви с белым крестом — она располагалась явно на главной улице города рядом с оживленной торговой улицей и парком.

— Вот, знакомься: Малакка — «малайзийская Венеция»! — представила мне город Алена. — Тут, правда, нет множества каналов, зато есть одна река, вдоль которой все и построено. Выходи, доставай камеру — будет интересно!

Тут действительно было интересно: с церковью в Малакке соседствовала не только парочка мечетей, но и большой китайский храм! Немудрено: китайцев тут много. А еще — микс азиатской и европейской архитектуры, вплоть до готического собора (привет от европейских колонизаторов) и настоящее буйство красок! Кажется, это был самый разноцветный город из всех, какие я когда-либо видел: красные китайские фонарики, розовые кусты, разноцветные стены домов, магазинчики, машины… Даже кибитки местных рикшей — это какой-то дикий цветовой китч!

В Малакке я вдоволь поснимал, даже полетал на дроне. Но, конечно, мне не терпелось увидеть столицу Малайзии, Куала-Лумпур, поэтому больше на пути к ней мы особо не тормозили. И спешил я не зря: Куала-Лумпур произвел на меня именно то впечатление, которого я от него и ожидал. Для меня он стал азиатским Нью-Йорком: даже свои «башни-близнецы» там есть — самые высокие в мире, знаменитые Петронас, рядом с которыми чувствуешь себя ничтожным пигмеем.

Мы прятались от жары в тени экзотических деревьев в Центральном парке: любовались фонтанами и наблюдали за бегунами, среди которых были даже женщины в паранджах, нагулялись по форест-парку — джунглям с тропинками и подвесными мостами в центре города с бесплатным вайфаем внутри, по Парку насекомых, где я нащелкал на камеру разнообразных жуков. И завершили экскурсию на ночном рынке для местных, где можно купить что угодно: от уличной еды, включая жареных скорпионов, до одежды, сувениров и лечебных трав. А еще именно здесь можно понять, как живут простые малайцы: в невысоких домиках, с курами и кошками, которые бегают тут же, по рыночной улице.

Пока Алена и Джошуа везли меня в отель, я успел заметить, что Куала-Лумпур — тоже очень интернациональный город: экспатов здесь хватает.

— Да, — подтвердила мои слова Алена. — Азия сейчас особенно привлекательна за счет масштаба своих рынков. Даже для западных людей. Поэтому лицо самой Азии потихоньку меняется… За счет таких, как я, в том числе.

В Малайзии я тоже решил поселиться в необычном отеле. Правда, знай я заранее, какой путь мне предстоит до того, возможно, при его заказе не стал бы горячиться. В общем, отель этот сооружен из… бывших контейнеров. Привет, контейнеровоз, давно не виделись!

Не могу сказать, что ночевал с комфортом — контейнер есть контейнер. Но пару ночей можно потерпеть. Утром за мной приехали Алена и Джошуа, и мы отправились в знаменитые пещеры Бату, где находится один из самых крупных индуистских храмов с огромной 43-метровой статуей бога Муругана на входе. Чтобы войти в саму пещеру, пришлось подняться по лестнице из 272 ступеней. Внутри нас ждали несколько сталактитов, много небольших храмов и индуистских святынь.

— Ну а теперь — самое время есть пельмени! — сказала Алена, когда мы «отработали» программу.

— Пельмени? В Малайзии?

— Ко мне недавно бабушка в гости приезжала, — засмеялась Алена. — А где бабушка — там пельмени. Налепила мне запас на год вперед — как раз тебя угощу!

Дома у Алены нас встретил ее сын, и дружной интернациональной компанией мы поели уже подзабытой мной, но такой желанной домашней еды. После пельменей мы уже вчетвером поехали в Парк обезьян, вернее, на Гору обезьян, что в 80 км от Куала-Лумпура.

— Приготовься: обезьяны там очень общительные! — сразу предупредила Алена. — Совсем не агрессивные, но личные границы не соблюдают! — она заливисто захохотала.

Хорошо, что я был предупрежден: едва мы въехали в парк (а граница там весьма условная, он не огорожен), как на нашу машину буквально накинулась большая черная обезьяна. Я не успел опомниться, как она уже оказалась у меня на голове, другая обезьяна взобралась на крышу нашего автомобиля, а потом к ней присоединилась еще одна, и они прямо тут, на крыше, предались любовным утехам…

— Я предупреждала! — захохотала Алена.

В общении с этими человекоподобными, действительно очень миролюбивыми животными мы провели пару часов, после чего отправились в Парк светлячков. Там взяли лодку, стали кататься по реке, и когда стемнело, вдоль реки, в густых зарослях растений и манговых деревьев вспыхнули зеленые «гирлянды» — будто на тысячах новогодних елок! Все вокруг начало пульсировать, искриться, переливаться мириадами маленьких огоньков, и один из этих «огоньков» вдруг сел мне на руку…

— Фантастика! — прошептал я. — Настоящее световое шоу от самой природы!

— Потому что тут к этой природе бережно относятся, — сказала Алена. — Поэтому она и сосуществует так мирно со всеми человеческими творениями. Это одна из причин, по которой я люблю Малайзию…

Это действительно было удивительно: напичканный технологическими новинками мегаполис и дикая природа вполне мирно сосуществовали практически на одной территории!

Я снова отогнал мысль о том, возможно ли такое у нас. Ведь мне еще нужно было хорошенько выспаться перед дорогой, а с головой, полной мыслей, это вряд ли получилось бы.

На следующий день Алена и Джошуа отвезли меня на автобусную станцию, и оттуда началась моя дорога в Таиланд: сперва почти сутки на автобусе до Джорджтауна, затем утром на пароме до острова Пенанг, где я немного погулял, заглянул на пляж, понял, что купаться здесь не стану (очень уж грязная вода, да и некогда было), и на следующем пароме отправился на остров Ко Липе, принадлежащий уже Таиланду.

А значит, «полуазия» осталась у меня позади — наступало время настоящей, той самой пряной и жаркой Азии, встречи с которой я так долго ждал…

Часть 6. Азия

Первое время в Таиланде я провел на острове Ко Липе, чтобы отдохнуть и набраться сил после перехода из Австралии. Я чувствовал себя абсолютно выгоревшим — не было энергии ни на съемку, ни на продолжение пути, и маленький живописный остров ничем меня не радовал. Хотя даже любимый Тай, куда я каждый год приезжал как домой, тоже не ободрял.

Поэтому я просто лежал под пальмой, наслаждался фруктами и манговым смузи в ненормальных количествах. В конце концов, обругав себя за неделю лени, я решил заснять несколько кадров хотя бы в воде во время снорклинга. Захватил гоупрошку, нашел интересное место с коралловым рифом, нырнул и… утопил камеру. Оказалось, что я забыл закрыть ее непромокаемый бокс. И это сделал человек, который максимально следит за техникой и не может пережить лишней царапины на корпусе, не говоря уже о линзах! «Мне явно нужен отдых — дам себе столько времени, сколько потребуется» — тут же возникла мысль и укрепилась во мне. Иначе в таком расфокусе я точно наломаю дров.

К тому же спешить мне особо уже некуда — Таиланд был пит-стопом для оформления сразу четырех виз — в Пакистан, Индию, Мьянму и Иран. Для получения первых двух я отправил один из паспортов в Украину. Оказалось, что получать визы без личного присутствия очень даже можно, и вообще с некоторыми странами это не проблема: платишь 100–150 долларов аутсорсинговой компании — и виза у тебя в кармане. Граждане очень многих стран завидуют украинцам, что у нас есть возможность иметь два загранпаспорта. Высылать через полмира паспорт тоже не боялся — уже не раз проделывал такое с UPS^[8], поэтому идеально экономил себе время. А для двух остальных стран отправился в Бангкок в рейд по посольствам — и в итоге, сдав паспорта, остался вообще без документов.

День 218 Бангкок, Таиланд

91 482 км пути

В этот раз я пошел по уже отточенной наизусть бангкокской программе, которую всем сердцем люблю и обычно показываю ванлайферам в тайских турах.

Первым делом назначил встречу со старым знакомым Игорем — подписчиком из соцсетей, который в один из моих приездов на остров Самуи решил со мной познакомиться. Крупный и мегаактивный человек-импульс, который когда-то жил в Украине, отправился на Самуи, но после заскучал по мегаполисной жизни и приехал развивать бизнес в столицу. Он постоянно крутился в инновациях и придумывании нестандартных идей, поэтому явно заскучал и почувствовал регресс на острове — не его масштаб. Вся его деятельность всегда казалась мне полусерой — вот не совсем темной и преступной, но будто в сумеречной зоне находишься.

Постоянное желание что-то изобрести и сгенерировать натолкнуло Игоря на мысль продавать добавки для потенции вечно закомплексованным в этом плане тайцам. Меня всегда интересовало — кто эти люди, размещающие на сайтах баннеры «Ты не уснешь, пока я рядом», и кто те, которые на эту рекламу кликают. И тут все сошлось: талантливый, изворотливый делец Игорь нашел своих доверчивых овечек и кормил их чудодейственным зельем.

— Игорек, ну оно же не работает, правда? — недоверчиво покрутил в руках «волшебный пузырек». — А если и работает одну ночь, то впоследствии губит организм наверняка.

— Ну, у врачей я его, канешно, не проверял, — ухмыльнулся Игорь так, будто медицинский анализ препаратов делают только последние лохи. — Тайцы же гребут его канистрами — значит, работает. А остальное меня не особо тревожит. Хочешь жить — умей вертеться.

Да-а, какой широкий все-таки спектр бизнесов и типов людей в Таиланде. С кем-то обсуждаешь, что бизнес должен быть во благо обществу и поднимать общий уровень сознания, а кто-то учит «вертеться». Хотя тут с какой стороны посмотреть — определенный общий уровень Игорек тоже поднимал… правда, конечно, не сознания.

За нашим обедом в ресторане японской кухни, каких немерено в столице Таиланда, Игорь, услышав о моей следующей точке — Мьянме, — поделился контактом «весьма полезного», по его словам, человека. Контакт я на всякий случай сохранил — знакомствами в чужих странах не пренебрегают.

Ближе к вечеру мы решили прогуляться по злачному месту Бангкока — Khaosan road — типичному примеру «шокирующей Азии». Это место хорошо представлено в старом атмосферном фильме «Пляж» с Ди Каприо — никогда не засыпающая улица бэкпекеров с громкой музыкой, выпивкой, бурлящими жареными прямо на асфальте скорпионами и личинками, приправленная зазывалами и криками: «Савади-кха-а! Маса-а-а-а-ась, миста!» (что означает милое приветствие и приглашение на тайский массаж).

Бангкок — особый город, к которому невозможно относиться нейтрально. Ты либо кайфуешь от его мракобесия, либо ненавидишь, морща нос, — незамеченным в турлисте он остаться никак не может. Он манит либо татуированных людей вне системы, наркоманов и секс-туристов, либо прогрессивных бизнесменов, заседающих в кондиционированных небоскребах. Середину составляет абсолютно крошечный процент подобных мне путешественников, не брезгующих непонятной жижей в тарелке, дурно пахнущими рынками и свободно бегающими по ночным неосвещенным переулкам крысами размером с небольшую собаку, — путешественников, способных за этой тиной разглядеть особую жизнь. Не раз я наблюдал, как наши группы в поездках делились на два лагеря: первые в истерике запирались в отеле, у вторых срывало крышу от вседозволенности. Бангкок разрешает выражать все свои темные стороны. Он сам настолько темный, что выражать грязные желания не стыдно — они сливаются с общим потоком вожделения и похоти и остаются практически никем не замеченными. Бангкок разрешает тусить до утра, напиваться в хлам, пробовать любые наркотики (и это при особо жестких антинаркотических законах) и снять любую понравившуюся проститутку за три копейки и две минуты. Никто не чувствует сексизма и унижения — просто так устроен их мир.

Устраивая рандеву для своих туристов, я всегда вел их на Khaosan, наблюдал за обалдевшими взглядами, кормил самыми необычными блюдами, а после, для заключительного аккорда, садил в тук-туки и вез в легендарную «Нана Плазу». Причем водителей всегда предварительно просил высадить нас на два перекрестка раньше: уже на подходе начинался перфоманс. Это злачное местечко граничит с мусульманским кварталом, и каждый раз на подъезде можно наблюдать, как закутанные в хиджабы девушки и моджахеды толкаются на светофорах с ледибоями в набедренных повязках и со звездочками из пайеток на груди вместо одежды. В этом перекрестке — вся суть Бангкока. Именно так я его и вижу.

Сама «Нана Плаза» представляет собой четырехэтажную огромную арену, напичканную барами, которые забиты девочками и мальчиками легкого поведения, незатейливо приглашающими вас повеселиться, просто с ходу показывая особо интересные участки тела. Без утомительных флирта и церемоний — сразу к делу, так сказать.

Естественно, проституция в стране запрещена и легальных публичных домов якобы не существует, но параллельно развивающиеся в Таиланде культ денег и страшная коррупция закрывают власти глаза на все. Вот и получается, что каждый год Бангкок пополняется все более молодыми и упругими телами — в основном девчонками из крупной сельской провинции Исаан. Но самое колоритное и интересное — конечно же, ледибои. Я прожил значительное время в Таиланде и ко всему привык, но даже мой острый глаз иногда не в состоянии распознать в притягательной красотке слабые искорки заглушенного таблетками тестостерона. Поэтому среди моих друзей в Тае существует негласное правило: «Never ever meet a thai woman in a bar»^[9]. Иначе наутро можешь уколоться острой щетиной, предательски проросшей за ночь. О времена, о нравы!

Я достаточно насмотрелся подобных живописных картин в турах, и сейчас возвращаться в логово разврата было неинтересно. Поэтому мы с Игорьком позволили себе только одно guilty pleasure^[10], совершенно новое для меня, — веселящие шарики. Вдыхаешь из них специальный газ — и на тридцать секунд накрывает сильный смех. Он не считается наркотиком и не очень вредный. Поэтому мы понюхали этот веселый кальянчик, похихикали, как в детстве от шипучки, и стали собираться по домам.

Мегаполис никак не способствовал перезагрузке, и мне пришла в голову отличная идея, как можно восстановить заряд, — конечно же, отправиться на ретрит на любимый остров Самуи! Место, откуда все и началось. Времени из-за визового пит-стопа у меня было много, поэтому пол-Таиланда я решил преодолеть автобусом, а потом несколько часов паромом по морю. С местом себе не изменял был смысл идти только туда, где произошли наиболее сильные трансформации. Туда, где зародилась идея этой кругосветки и был разработан весь маршрут. В этом возвращении «блудного сына» просматривалась отчетливая символика, которая придавала мне сил.

— И что же, где же твоя кругосветка? Неужто изменил своему желанию? — услышал я неожиданный вопрос за спиной.

Эмма! Не может быть! Сзади стояла тридцатисемилетняя загорелая австралийка, с которой ровно год назад именно здесь мы вместе голодали и искали путь к себе. Тогда пришла ясность, кристаллизовалась мечта и пришло намерение эту мечту не профукать в силу «важных обстоятельств» и прочих бесконечных помех, а непременно осуществить, не откладывая. Те две недели, очищая тело и настраивая сознание, я посвятил работе над маршрутом своей кругосветки. Базовое видение маршрута у меня уже было — двигаться на запад, стартовав с атлантическим попутным пассатом. Но все же пришлось интенсивно погрузиться в работу над картой мира и шаг за шагом связать лоскуты шести континентов и трех океанов в единое, цельное, безавиаперелетное одеяло. Услышав тогда о моей сумасшедшей идее с «Большим кругом», Эмма стала первым свидетелем, который меня всецело поддержал. Правда, сначала сказала: «You’re f*ckin crazy», а затем склонилась над картой и несколько часов давала мне наводки по Золотому побережью Австралии. И вот мы вернулись в ту же точку, только совершенно другими. Машина времени…

— Я сейчас в кругосветке, дарлинг! Я объездил всю твою Австралию, побывал в каждой точке, что мы с тобой рисовали! — и в доказательство достал из бумажника самодельную карту, на которой мы вместе ручкой год назад отмечали самые классные места.

Удивлению Эммы не было предела. Она в дружеском порыве от радости обняла меня.

— Тим, это невероятно! Как ты смог так быстро — все континенты за год? За 7 месяцев? Я просто не могу в это поверить! — громко восхищалась она.

Встреча с Эммой стала лакмусовой бумажкой в лучшем смысле этих слов: я вмиг мысленно прокрутил все события своего тридцать девятого года и понял: ДА, это оно. Это на сто процентов моя жизнь! И я на сто процентов ее живу! Я живу здесь и сейчас, круг замкнулся.

Так, само по себе, пришло время качественного перезапуска. Очищался и на уровне тела, и ментально: сел на десятидневную голодовку и на время исключил все мессенджеры и социальные сети, оставив только связь с семьей и Марусей. Было четкое ощущение, что энергию высасывает не только дорога и физическая усталость, но и непрекращающийся поток диджитала. Удивительно, но за каких-то 10 лет мы продвинулись настолько, что цифровой детокс стал не менее важен для полноценного восстановления, чем покой, физкультура, природа, диеты и голод. Пришло время опустошить обнулить этот застойный переполненный сосуд.

Первые два дня на воде, плюс глина с разбавленными соками, плюс шелуха подорожника и еще с десяток разных трав и настоек, ну и конечно же — вымывания. Буквально через несколько дней благодаря голоду и ежедневной йоге начали стремительно уходить килограммы, а энергии заметно прибавилось. Эти 10 дней были как пит-стоп на гоночной трассе, когда тебе меняют резину, или словно оазис для каравана посреди пустыни, когда восстанавливаешь запасы воды и сил. К концу программы я перешагнул отметку в минус десять килограммов и буквально ощутил легкость всем своим существом. Теперь готов дальше!

Но, закончив ретрит, решил еще на две недели остаться на Самуи. Спустя — надцать приездов здесь уже успела завязаться дружба. Я встретился с двумя старыми друзьями — Антоном и Вовой, — которые являются ярчайшим примером того, как абсолютно разные люди могут жить одной островной жизнью и дружить много-много лет.

* * *

Антон — лысый подкачанный Тарзан слегка за сорок, бесконечно утопающий в своей мнительности и проблемах с женщинами. Всегда из лучших побуждений он хочет научить их жить правильно, но судьба постоянно подкидывает ему неблагодарных, так и норовящих сбежать. С чего бы это?

Приезжая раз в год, я всегда заставал одну и ту же картину: Тоха заводит роман с новой девчонкой, она съедает его обожающими глазами, а ровно через полгода от него сбегает. В этот раз наша дружба зашла еще дальше, и я впервые стал свидетелем самого процесса побега: совершенно неожиданного (ни для кого, кроме Тохи) и очень драматичного.

Кроме женщин, у Тохи всегда были еще большие проблемы с кондиционерами: не дай Бог переохладиться на острове со среднегодовой температурой +30 ^оС и простудиться! Он живет в маленьком домике, находящемся не в тени деревьев, а прямо под палящим солнцем, поэтому без кондиционера и вентилятора никак — только заходишь в домик, и сразу становишься липким, как клейкая лента для мух.

В такой вяжущей атмосфере и состоялось наше первое и последнее знакомство с очередной Машей. Симпатичная худенькая девочка лет двадцати семи откуда-то из Сибири, занимается онлайн-бизнесом и большую часть дня проводит за компьютером. Влюбиться в образ условного «островного загорелого Тохи» было, кажется, стандартным сценарием для каждой такой девчонки, попадаюшей с севера в тропическую романтику. А через пару месяцев нордическая душа остывала, и наступало отрезвляющее знакомство с недрами тарзанского характера.

В тот первый день я вошел в дом и увидел Машу, жарившую курицу во влажной духоте крохотной кухни, так и не обжитой за все годы на острове. Когда женщины меняются чаще, чем мочалка для посуды, создавать семейный уют, подозреваю, совсем не просто. В процессе обеда мы так и не успели раззнакомиться, поскольку весь застольный диалог был сосредоточен на том, что Маша отпрашивалась на девичник — потусоваться с подружками, и совершенно необоснованном скепсисе Антона. Я, естественно, не вмешивался в баталии, а просто молча поглощал салат, незаметно извлекая из него курицу, — правильно выходить из голода важнее, чем само очищение от еды.

На следующий день я встретил Тоху в мрачнейшем расположении духа: вырвавшаяся на волю птичка так и не вернулась. За вещами заехала одна из «подруг-вызволительниц».

— Так и знал, что эти курицы ее подговорят, — с негодованием выпалил он. — Говорил же, не надо было на этот девичник идти!

— Тох, дружище, может, не в девичнике дело? — мягко начал я. — Может, надо было с ней поласковее? Ну, похвалить немного. Ведь девушки — создания ранимые, сам понимаешь.

— Так было бы за что хвалить! — поставил жирную точку на смысле моих наставлений Антон.

Образ Антона всегда был для меня репрезентатором целой касты людей-дауншифтеров. Тех, которые вышли из собственной жизненной системы, бросили условный офис в Новосибирске или Питере и перебрались поближе к лону природы. Плавать или серфить каждый день, безлимитно получать витамин D и фруктовый заряд, не впрягаться в сложности и суету городской жизни. Звучит по-райски, но за это люди часто платят полным отсутствием самореализации. Вакуумность и удобство острова очень расслабляют, ограничивая возможности для развития. Очень маленький процент людей может творить из состояния «и так все зашибись, но хочется еще лучше» — я их очень уважаю. Большинство либо творит по необходимости, либо теряет любые амбиции, удовлетворив базовые потребности. И жизнь на острове для меня очень часто именно про второй вариант.

Уволившись из российской страховой компании, Антон перебрался на Самуи и начал прокачивать образ мачо-дикаря, занимаясь арендой мотоциклов. Помогая всем туристам через группы «ВКонтакте», он пропускает через себя половину потока русских туристов на остров — оттуда и приходит неиссякаемое количество новых женщин, приехавших позагорать на две недели и соблазнившихся остаться в шалашике на берегу с влюбленным в джунгли Тарзаном. Только дальше этой картинки, увы, ни бизнес, ни отношения не заходят.

И по сути, совершенно неважно, что какой-то там я или вообще внешний мир думает об устройстве жизни человека, если тот гармоничен с самим собой и счастлив. Тогда действительно никакая оценка, советы и прочее не нужны. Антон же при всем нежелании менять свою личность и расти как профессионал постоянно ругал и жаловался на мир вокруг. Получив все возможности для духовного развития, он оставался на очень жестких шарнирах, живя в своей реальности. Чем и натолкнул меня на анализ его жизни. И на вечный вопрос — так что же лучше: сидеть в душном офисе с 9:00 до 18:00, но обеспечивать семью и свои амбиции, или же сбежать к вечному теплу, где условности не важны, но напрочь забыть о деловом потенциале, утомляясь лишь солнцем.

Второй приятель, с которым проводили время на Самуи, Вова, — полная противоположность Антону. Сыроед (я его так и называю) из Казани, который раньше выглядел как стремный коротко стриженный наркоман, а на протяжении многих последних лет обрел себя в эзотерическом образе жизни и достаточно гармонично в нем развивается, что вызывает уважение. Первые годы на острове он тоже не мог найти себе применения, постоянно курил траву и искал, куда приткнуться, а затем попал на работу в успешный йога-резорт еще одного нашего знакомого, где стал популярным и востребованным мастером йоги и гонг-медитации. Отрастив волосы до плеч и длинную бородку, отказавшись сначала от мяса и животных продуктов, а потом и вовсе от всего термически обработанного, он значительно преобразился, стал привлекательнее для женщин. Хотя до этого всегда удивлял меня особым отношением к девушкам и сексу, полностью отрицая их в своей жизни как бесполезную растрату жизненной энергии. Каждый раз на этой почве у нас завязывались длительные и интересные дискуссии — мнение Вовы всегда было для меня очень необычным, но при этом глубоким и интересным. Из планокура, который по пять-семь лет отказывался от секса и обходил женщин стороной, Вовчик постепенно превратился в человека, который забывал о назначенной мне вечерней встрече и просто отчаливал куда-то в тень острова с очередной красоткой. За встречи обидно, но за друга радостно. Хотя во всем, как говорится, хорош баланс.

В такой компании двух островитян мы и решили выехать на один из необитаемых островов, которые находятся около Самуи, — Ко Тэн. Тоха сразу же достал из сарая небольшую надувную лодку. Живя у берега и каждый день катаясь на сапе с веслом, он почему-то решил не брать себе нормальную стационарную лодку, а постоянно мучился с этой, надувая и цепляя мотор перед каждой вылазкой. Очень неудобно, зато экономия… Антон очень напомнил мне Юрчика — военного из Америки.

Сама обстановка недалеко ушла от той, которую мы пережили на заливе в Штатах, — поставив наконец мотор и отплыв метров двести от берега, мы по очередной шутке судьбы просто заглохли, оставшись покачиваться на волнах в медленно сдувающейся Тохиной «чаечке».

— Все ерунда! Моторчик чуть отдохнет — и мы поедем. Эта малышка очень резвая, — не уставал перечислять ее прелести хозяин. — В пять раз лучше взять такую маленькую и накачать, чем не знать, куда приткнуть горбыль с большой лодкой. Еще и траты какие. Миллион раз уже в этом убеждался.

Мы с Вовчиком давились со смеху, пытаясь изображать помощь и внимательность, а Антон все продолжал нахваливать свое каноэ, раз за разом наваливаясь всем телом на мотор в тщетных попытках его завести. Я в который раз замечал, как экономия рефлексирует с мелочностью людей, хотел помочь и в то же время понимал, что свое мироощущение в голову другому не вложишь. А вот обидеть или разозлить непрошеными советами можно. Поэтому я просто безобидно хихикал, переглядываясь с Вовчиком, и помогал вычерпывать воду, уже начавшую заливать ноги. И смех и грех.

Наконец, справившись с «чаечкой» и приплыв на остров, мы расставили палатки и решили осмотреться: широченный пляж метров в триста с фантастически белым песком, красивыми пальмами у береговой линии и внушительным скалисто-рельефным бэкграундом. У самого берега раскинулись коралловые сады, что мешает заходить сюда глубоким лодкам и делает это место девственным в сравнении с оккупированными людьми соседними островами. Вода идет слоями: синяя, лазурь, затем снова синяя, снова лазурь, кораллы и снова лазурная вода и белый песочек! Сердце радостно стучит, камеры снимают эту сказочную красоту… О! А это что?!

Состояние восторга молниеносно превратилось в оцепенение: весь пляж был просто устлан, как ковром, пластиком, пакетами, ржавыми предметами и всевозможным бытовым мусором. Тут упаковки, бутылки и банки от колы, воды, йогуртов, пива — все, что мы покупаем в супермаркетах, а потом бросаем где попало. Я стоял в центре этого пляжа, где не было ни души, пляжа, который виделся издалека таким красивым и девственным. И вот ты приблизился, сфокусировал свое внимание — и открылась картина очередного жуткого изнасилования природы. Возникло явное дежавю с Тунисом. Только это же Таиланд! Чуть ли не главная Мекка всех дауншифтеров мира.

В этом месте я снова ощутил весь контраст прелести природы в своей гармоничной цельности и надругательства одного вида живых существ над всем, что его окружает.

И что самое подлое — это надругательство имеет обманчиво мягкие формы: ну подумаешь, одну бутылку оставил в лесу после пикника. Там и до меня уже кто-то нагадил, а я ведь в сравнении с той кучей — совсем чуть-чуть. Да и куча-то уже была. Ну подумаешь, выбросил бутылку и окурок в океан, оно ж куда-то денется, и вообще, все это незаметно.

Неужели во времена, когда все мы знаем, что являемся частью единой системы под названием «Вселенная», мы все еще продолжаем невежественно портить жизнь самим себе? Как донести людям эту простую, примитивнейшую правду жизни? Милым тайцам, бросающим мусор в кусты. Рыбакам, захламляющим своим мусором океан, который их же кормит. Нам, которые забрасывают все окрестности Киева (да и любого города нашего продивания) пластиком и стеклом, как только теплая погода провоцирует на пикники.

Я часто слышал отговорку, что везде в мире так. Однако во многих странах и близко такого нет! Например, в Австралии и Новой Зеландии общество живет осознанно, с уважением взаимодействуя с природой. Человек ведь может! Нужно просто осознать это и принять решение, которое на самом деле очень простое.

Втроем, в шесть рук, по невыносимой жаре, мы попытались расчистить хотя бы какой-то кусок пляжа, но это все равно была лишь капля в море. Даже на очищенном участке ты все равно постоянно натыкался на новый и новый незамеченный мусор. А шаг в сторону, шаг в джунгли — труба. Обидно, что такая жемчужина, как Таиланд, вскоре задохнется под тяжестью собственной же свалки, если не прекратит самоуничтожение.

Грузиться весь вечер смысла не было никакого — что могли, мы сделали, да и не потому два часа в море торчали, чтобы потом всю ночь жаловаться на мир и философствовать о бренности человеческого бытия. Тем более что тем для разговора у нас с ребятами всегда хватало до самого утра. Поэтому мы посмотрели невероятный закат на разыгравшемся красками небе и уселись у ночного костра, задушевно беседуя о приключениях, разнице лайфстайлов, столкновении наших жизненных концепций и мироощущений.

Поджарив камамбер на гриле, я по привычке разделил его на равные части для всех и протянул парням. Вовчик только по-доброму ухмыльнулся, поблагодарив меня за щедрость. Я посмеялся над своей оплошностью, но с удовольствием заметил, как мягко Вова отказался от угощения. Очень часто встречаешь людей, которые, выбрав себе принцип питания или жизни, настолько яростно отстаивают и защищают его с пеной у рта, что даже не хочется пробовать. Спинным мозгом ощущаешь, что ничего доброго такая зацикленность принести тебе не может. С Вовой было совсем по-другому — он никогда не начинал нагружать разговорами о сыроедении, пока сам искренне не заинтересуешься и не спросишь, не заглядывал в тарелку и не комментировал предпочтения окружающих, а просто уравновешенно оставался верен своей системе. И от этого вызывал скорее живой интерес, чем дискомфорт.

Правда, отдельный шок у меня вызвала абсолютная уверенность Вовы в том, что Земля плоская. На полном серьезе и без приколов. Я, конечно, знал о комьюнити людей, верящих в такие вещи, но они-то как раз казались мне максимально «отлетевшими», и я никак не мог подумать, что в моем окружении тоже такие имеются.

— Мы живем в вакууме, дружище, в колпаке, и ты скоро сам это поймешь, — спокойно пояснял Вова, — посмотри видео на YouTube, на ракеты, которые запускали с гоупрошками. Там видно, как они летят, летят, а потом оп! — и во что-то врезаются.

— Ну ладно, — не стал спорить с ракетами я, — а что скажешь относительно космонавтов? Чем они тебя не устраивают?

— Ну а ты был там? — задал риторический вопрос Вовчик. — А чего тогда уверен, что все, что нам показывают из космоса, — реальное? Возможно, это все подстроено?

«Дружище, не гони!» — крутилось в моей голове. А Луна! А Марс! Но мне так не хотелось спорить, и эта мысль была такой далекой от тех, которые я вообще пытался когда-либо опровергать, что просто пообещал Вове об этом подумать.

Я сидел и разглядывал ребят, удивляясь полярности результатов людей, которые вроде бы пришли с одним и тем же запросом в одно и то же место. Жизни, которые они проживали вроде бы вместе, бок о бок, были совершенно разными.

Утром, промокнув до нитки под тропическим дождем вместе с палатками, мы быстро собрали свои пожитки, погрузились в лодку и вернулись на Самуи. Перед вторым налетом на Бангкок меня ждали еще четыре дня на острове и интереснейшая встреча с Костей — иммигрантом, который стал легендой острова. В последние годы бытует и активно поддерживается всеми экспатами мнение, что строить бизнес с тайцами практически нереально — не дают иностранцам в аренду землю, не пускают в интересные ниши и вообще могут беспредельно сжечь твой ларек, если ты его не там поставишь. Часть правды в этом, безусловно, есть, но Костя — ответ этим всем «разговорам в пользу бедных».

За несколько лет до кругосветки нас познакомил Антон, когда я в очередной раз приехал в Тай с намерением заняться йогой и поработать над своим телом. Тренер оказался обычным поджарым парнем с очень спокойным голосом и читающейся внутренней харизмой. Это был первый учитель, который показался мне не йогом-йогом, а именно очень обычным человеком, не лишенным стремления и любви к материальным благам жизни. В первый раз мы встретились в хиленьком разбитом йога-центре, на который Костя тогда работал. Впоследствии он рискнул и открыл собственный центр, а для начала взял в управление отель, которым особо никто не хотел заниматься.

Через год его отель уже был забит под завязку на несколько месяцев вперед — и это все без патронажа каких-то букингов, местной мафии и так далее. Имея идеальный английский, поскольку с подросткового возраста жил в Канаде, Костя сразу сделал правильный выбор — целился не в русскоязычную аудиторию, как большинство наших на островах, а сразу в иностранную. Это помогло избежать проблем с финансами, недовольством, которое зачастую в ментальной крови у наших туристов, и сразу же расшириться — следующим шагом было приобретение еще одного отеля поблизости, потом студия в Бангкоке, затем в Японии, а потом прицел на весь мир.

Человек-йог, человек-маркетинг, человек-лидер, человек-бизнесмен смог объединить все свои таланты, построить философию «Викаса Йоги», сегодня известную в йога-тусовке по всему миру, и стать трендсеттером. Что важно — ни одну часть себя в дороге он не растерял. Вкусив красивой жизни с мерсом AMG, красивыми тайками и вседозволенностью, он продолжил развиваться в йоге и дошел до уровня, когда готовит уже тичеров, а не просто любителей. Вот этот баланс между успехом, возможностью выпить бокал вина при желании, и не показным, а качественным духовным развитием очень меня поразил. Для меня это был такой единственный пример на всем острове. Кстати, его успех Антон оправдывал для себя очень просто:

— Да его батя дал ему миллион, понятное дело, что выстрелило.

Мы встретились на веранде Костиного ресторана и провели душевный вечер, наслаждаясь видом на море и полнолунием.

— Костя, ну в чем этот баланс, скажи? — заинтересованно спросил я. — Где грань между духовным и материальным?

— Тема, я думаю, что мы с тобой ее нашли, — улыбнулся Костя. — Это когда ты развиваешься и становишься профессиональнее, богатеешь, а твой бизнес при этом приносит пользу людям.

— Ну да, когда не просто продаешь им что-то для удобства, а предлагаешь реально трансформирующий опыт, — согласился я.

— Именно! Путешествия, практики, ретриты — создавая это и прокачивая людей, и сам растешь! Раньше, часами сидя на коврике, я развивал только себя. Теперь, построив бизнес на миллионы, даю возможность раскрыться большому количеству людей — и от этого сам становлюсь шире.

Какая простая и в то же время гениальная схема! А я ведь последние годы, развивая One Life, всегда чувствовал себя так же — только в нужные слова не мог это облачить.

Объехав все любимые места и пляжи Самуи, позанимавшись йогой в шале Костиного отеля прямо над морским обрывом и вкусив разнообразие тайской еды (тех блюд, которые можно было вводить после голода), я снова почувствовал себя человеком. Бодрым, живым, с новым интересом к странам вокруг и путешествиям. Наконец появилась уже позабытая слегка интрига: а что же будет дальше? Ведь впереди ждали самые неизведанные жемчужины маршрута. И вот теперь я готов погрузиться в еще более тонкий и сложный мир, теперь уже Восточной Азии. Но для этого нужно было наконец забрать свои паспорта в Бангкоке.

Мой день рождения — 11 июня — прошел весьма неожиданно. Ты просыпаешься в небоскребе с видом на весь Бангкок, тебе 39, ты в кругосветке и понимаешь, что где-то нужно брать силы на последний рывок. Но в этот день не хотелось ни шумных вечеринок, ни вообще каких-либо празднований. И я провел его в полном одиночестве. Хотя можно ли считать одиночеством прогулку по городу, где каждую секунду твое внимание выхватывает что-то острое: вкус, запах, картина, чей-то локоть. В смутном настроении я решил пройтись пешком до посольства, чтобы забрать оттуда мой паспорт с заветной печатью.

— Будем рады приветствовать вас в Иране, — улыбнулся добродушный работник в окошке, явно превышая свою должностную инструкцию.

Спрятав в бумажник все недостающие документы, я выдохнул: все-таки не очень комфортно чувствовать себя никем без документов в Азии целый месяц. Обошлось без полиции и прочего, но в целом снова обрести официальную личность и гражданство было приятно. А еще было приятно осознавать, что все визы до конца маршрута у меня в кармане — теперь ничто не может сдерживать и останавливать. И я со спокойным сердцем направился к границе с Мьянмой.

Пройдя за пару минут все приграничные окошки (поток туристов в Мьянму не особо масштабный, а зря!) и оплатив двухдневный оверстей по визе Таиланда, я присел у входа, ожидая следующего рейса автобуса. Правда, состояние здоровья было хуже некуда — всю дорогу меня знобило, тошнило и кидало из стороны в сторону. То ли успел простыть под кондиционером (тут любят так), то ли все-таки поймал какую-то бактерию из лотка ночного рынка. В любом случае хотелось только одного: поскорее добраться до отеля, вымыться и отойти от этой горячки, спасаясь куриным бульоном с сухариками.

День 242 Мьявади, Мьянма

93 976 км пути

Как только попадаешь в Мьянму, сразу понимаешь, насколько беднее страна. Режим военной диктатуры отбросил эту жемчужину буддистского мира на десятилетия назад. Сразу режут глаз абсолютно убитые дороги и горы мусора прямо под ногами. Разница между Таиландом и бывшей Бирмой оказалась колоссальной — первый выбрал для развития западный путь, вторая — восточный, с коммунизмом и вытекающей бедностью населения. Но удивительно было другое — как эта хунта и игры в «справедливый социализм» не уничтожили веру народа и очень глубокие местные традиции.

Со всеми атрибутами нужды соседствовало огромное количество радостного и позолоченного буддизма: храмы с витиеватыми крышами, обилие пагод с молитвенными флагами и целые вереницы монахов от мала до велика, шествующих во время утренней динамической медитации. «Со» — вдох, «Хам» — выдох. Эта медитация при ходьбе преподавалась практически в каждом буддийском храме. Сама мантрa «So Ham», сопровождающая шаги, считается самой природной, так как звук «Со» происходит со вдохом, а «Хам» — с выдохом. Якобы мы и так повторяем ее каждую секунду на протяжении жизни, поэтому ее простота способствует предельной концентрации ума и осознанности. Переводится повторение так же просто, как и звучит, — «Я есть». И каждый имеет возможность вложить в это свое значение, самое близкое и понятное.

Учение буддизма в целом кажется мне достаточно дружелюбным и старающимся сделать все, чтобы последователи могли понимать, для чего делается каждый шаг — и в прямом смысле, во время медитации, и в переносном, во время жизни. Там не существует текстов или молитв, которые не в силах разобрать даже самый идейный прихожанин, не принижается и не считается греховным само человеческое существование. Каждый может стать Буддой, если захочет. Нужно только очистить свою карму и стать хорошим человеком. Основной принцип учения — «любящая доброта» — очень располагает своей простотой и открытостью. И двери буддийских храмов всегда открыты для каждого, какую бы религию ты ни исповедовал.

Понаблюдав за утренним шествием, дождался времени отправки рейса до города Янгон, перешел по мостику через реку, добрался до автобусной станции и сел в дряхлый микроавтобус, который походил больше на табуретку с декорациями, чем на реальное средство передвижения. Мне предстояло проехать всего около двухсот километров, но водитель предусмотрительно предупредил, что с этим конем и ухабами дорога займет от восьми до десяти часов.

«Как такое возможно?! — подумал я. — Может, пешком будет быстрее?» Но альтернативных вариантов, конечно же, не было, поэтому пришлось настроиться на новый виток тошноты и озноба — все проходит, и это пройдет. Кажется, уже благостно действует буддийская обстановка.

Еще во время прогулки через реку и погрузки вещей в автобус я заметил доброжелательные любопытные взгляды местных. Туристов здесь очень мало, и белый человек — большая редкость, что и вызывает у всех неподдельный, но чуть смущенный интерес.

— Куда едете? — поинтересовался парень лет тридцати, сидящий за мной. Вроде было много вариантов в рейсовом микроавтобусе, следующем до Янгона без единой остановки. Но я давно привык к подобным вопросам в Азии — местные часто ни с того ни с сего спрашивают, куда держишь путь, и считают своим долгом объяснить более короткий путь, если ты идешь не туда, или похвалить, что ты выбрал отличное место для посещения. Обычно это выглядит очень мило.

— Путешествую по миру, дружище, — пояснил я, показывая в телефоне карту, заполненную красными отметками. — Мьянма — моя 35-я страна в кругосветке, которую делаю уже девятый месяц, а вообще, наверное, уже 130-я. Я, честно говоря, немного сбился со счета. Если конкретно, то сейчас еду в Янгон, конечно, как и вы.

— Угадали! — абсолютно искренне и восхищенно подтвердил парень. — Мы вот с отцом в гости к родне по линии дедушки едем. Папе уже тяжело самому передвигаться, и я помогаю ему ходить. Ну еще вещи ношу и всякое такое, — и он показал рукой на дремавшего рядом глубокого старичка лет за восемьдесят.

Первое, что меня удивило, — разница в возрасте между отцом и сыном, которая на первый взгляд составляла не меньше пятидесяти лет. Второе — то, что в таком возрасте старик еще едет куда-то, мужественно переносит эти девять часов трясучки и в целом особо не жалуется. Я прикусилгубу, вспомнив свое душевное нытье и сокрушение по поводу некомфортности автобуса. И это я — здоровый спортивный мужик. Ну подумаешь, бактерию в Азии прихватил — так это случается каждый второй приезд. Отсутствие любого комфорта в жизни мьянманцев заставляет их постоянно что-то делать, тяжело работать и крутиться. С одной стороны, это, наверное, сильно изматывает. С другой — реально продлевает им жизнь благодаря постоянному движению. А мы в своих западных плюшевых креслах запреваем гораздо раньше, поэтому и тела рано начинают стареть.

— А я тоже раньше много путешествовал! — перебил мои мысли попутчик, — работал на круизном лайнере Norwegian, повидал немало стран. Интересное было время! — похвастался он. А затем с грустью добавил: — Только теперь бросил работу, нужно родителей поддержать. Но когда-нибудь обязательно вернусь!

— Какое совпадение! — искренне удивился я. — Ведь я тоже совсем недавно на этом лайнере был — Атлантику переплывал! Расскажи подробнее, на каких ты маршрутах работал? — И мы завели интересный разговор об особенностях круизной жизни и работы, чем сократили добрых два часа дороги. Интересный оказался малый, достаточно образованный и начитанный — везет же иногда на попутчиков!

До бывшей столицы добрались к позднему вечеру — за это время мой желудок успел не только полностью очиститься, но и самоисцелиться, заработать и почувствовать голод. Рассчитывая, что уличную еду, как и в Тае, тут можно найти на каждом углу, я вышел из отеля, чтобы сначала перекусить, а уже потом принять горячую ванну (моему удивлению не было предела — она каким-то образом оказалась в моем достаточно старом номере) и завалиться в мягкую кровать.

То ли было реально поздно, то ли культура еды тут была такая же отставшая, как экономика и индустриализация, но моим максимумом оказалась случайно найденная спустя полчаса поисков на прилавке магазина засохшая непривлекательная курица. Выбирать было не из чего, а желудок сводило от суточного голода (десять дней на ретрите дались куда легче). Поэтому я рискнул, надеясь, что второй части Марлезонского балета с отравлением не предвидится.

* * *

Утолив базовые потребности в еде и качественном сне, на следующий день поднялся аж в полдень, зато чувствовал себя абсолютно бодрым и энергичным. На очереди осмотр бирманской и колониальной архитектуры, пагоды Шведагон и встреча с тем самым «полезным человечком» от Игоря.

Георгия я предубежденно очень зря недооценил. Высокий и статный мужчина в льняной рубашке, кожаных сандалиях и круглых стильных солнцезащитных очках с диоптриями, он с первого взгляда воспринимался как какой-нибудь историк или ученый. Ожидание встретить какого-то воротилу, пытающегося протащить в Мьянму через Игорька чудодейственную виагру, рассеялось без следа.

Мы провели вместе целый день, и оказалось, что он знает о Мьянме больше, чем любой путеводитель, который я когда-либо читал. Меня в целом удивляло, что мужчина с Дальнего Востока сделал такой выбор и сознательно переехал именно в Мьянму, а не в Тай или что-то более развитое. И даже выбрал себе в жены красивую мьянманку, с уважением приняв все дорогие ее сердцу местные традиции. Уважаю, когда человек приходит на новую землю и не насаждает силой свои привычки, а с интересом присматривается к окружающей жизни и мудро созидает какой-то компромиссный симбиоз, который всем подходит. Подобная политика, кстати, сделала доблестного Александра Македонского таким популярным по сей день полководцем — ведь он никогда не унижал завоеванные народы, позволял им верить в кого угодно и жить как раньше. Только поделитесь ценными знаниями и ресурсами и платите исправно налоги. Поэтому на его памяти было ничтожно мало народных восстаний — какой смысл, если изменения происходят так плавно? Думаю, такой подход сегодня помог бы многим странам осуществить свой мягкий и безболезненный переход в XXI век. Потому что, сделав петлю по миру, очень ярко ощущаешь эту разность — одни несутся со скоростью света в вакууме, покоряя космос и осушая воды океанов, другие только пару поколений назад отказались от каннибализма. Возможно, причиной того, что некоторые народы так ревностно не допускают к себе руку прогресса, является его агрессивность и навязчивость. И ощущение, что, если встрял в ритм — будешь по инерции разгоняться до тех пор, пока не упадешь без сил. Но где же пресловутый баланс?

Нет, Георгий точно не искал самое скоростное место на карте, это была не его история. Когда ты молод и еще не очень заморачиваешься по жизни — можно сорваться куда угодно ради самой экзотики. Совсем другое дело, когда в сорок нужно начинать жизнь с нуля — строить дело и семью, привыкать к новому менталитету, причем не к чуть понятным европейцам, а к очень специфическим и самобытным азиатам. На то, чтобы разобраться, что к чему и как гармонично существовать среди этих людей, без малого может уйти целая жизнь. А тебе уже сорок. Очень смело. Но если слушаешь свою душу — в любом возрасте можно изменить жизнь и побежать вслед за мечтой.

— Я мечтаю, чтобы Мьянма стала классной страной, — удивил меня Георгий такой мечтой, — чтобы ее наконец оценили по достоинству. Только бы не испортили, как Таиланд.

— Что ты имеешь в виду под «испортили»? — не понял я. — Там же, наоборот, развитие, запад, экономика, дороги…

— Вот именно! И все это давно ориентировано только на деньги. Душа Таиланда осталась только на севере, да и оттуда ее американцы с большими рюкзаками за спиной скоро вытеснят. А тут — культура, нематериальное общество, история. И все это так глубоко и интересно, что сам и не замечаешь, как становишься адептом.

Мне показалось, что часть любви Георгия основывалась на ностальгическом отношении к детству, проведенному в Советском Союзе, — возможно, он отыскал для себя какие-то точки соприкосновения и наконец нашел тот самый «социализм с человеческим лицом», в котором когда-то разочаровался дома. Тут все казалось более честным и духовным, что ли. Создавалось ощущение, что такой верующий и добрый народ не могут обманывать. Хотя… не иллюзия ли это? И что может стать лучшей почвой для управления народом, который безоговорочно верит в священность власти? Я не стал вступать в полемику и нарочно сеять зерно сомнения в мыслях Георгия — в тот день мне больше нравилось мыслить как он: чисто, доверчиво и с удовольствием. Почему бы и нет?

После обеда мы отправились на прогулку по многочисленным пагодам Янгона и заглянули в лабиринт с золотыми реликвиями короля Бирмы. В самую знаменитую пагоду Шведагон меня с первого раза не пустили — я совсем забыл о правилах и отправился на встречу с Георгием в спортивных шортах выше колена. Но сразу у входа, как всегда, нашлись заботливые лавочники, продающие лонти^[11]. Не знаю почему, но в Мьянме мне особенно приятно было покупать подобные безделушки у местных — мне ни разу не показалось, что меня разводят как «белого туриста». Наоборот, в этом скромном количестве иностранцев на квадратный метр мне казалось, что я поддерживаю малый бизнес, а не просто покупаюсь на туристические заманухи.

Распрощавшись вечером с Георгием, я по плану отправился в новый город, Баган. Уже привык, что выезжаешь сегодня — приезжаешь завтра. И это лишь 400–500 км. Сейчас, когда спина начинала каменеть всего лишь на десятом часу, напоминал себе о переезде от границы Перу и Чили до Сантьяго — 36 часов без остановок. И сразу выдыхал.

Многие люди, с кем общался в эти месяцы, полагают, что кругосветка — это в основном удовольствие и кайф. Вообще-то так и есть. Но добираться до кайфовых мест и моментов приходится терпеливо. Мне довелось немало поездить с группами One Life по всему миру, и могу с уверенностью сказать, что кругосветка без перелетов не подойдет 99 % людей. Нет, скорее, 99,9 %. И это при том, что у нас насыщенные и интенсивные путешествия и очень активные участники.

Но все же для тех, кто любит путешествовать хотя бы с мало-мальским комфортом, такие долгие трипы по земле будут каторгой, не иначе. Путешествовать на самолетах — это небо и земля. Во всех смыслах. Да и вообще, в лонг-трипе работают другие правила. Когда едешь двести-триста дней подряд, то учишься жить и действовать на длинных дистанциях. Каждый день планирование, распределение сил и ресурсов, каждый день собираешь, разбираешь, селишься, выселяешься, организовываешь буквально все. И впереди — всегда неизведанное. Но как ни странно, именно это мне и нравилось.

Возможно, мужская природа такова, что нам нужны челленджи, нужно иногда потерпеть, чтобы потом почувствовать удовлетворение от пути и действий. Возможно, просто таков характер, или просто неизбалованное детство и книги Жюля Верна сделали свое еще в те годы… Но так и есть — мне нравится терпеть, чтобы потом выдохнуть, завершить дело (день, переезд, что угодно) и затем сказать самому себе сакральные слова: «Есть, Тема! Да, жизнь одна. Не знаю, какими были предыдущие и были ли они, но эта точно тянет на звание лучшей».

И следующий день это подтвердил. Он был из тех, от которых захватывает дух, ради которых ты готов на месяцы выходить из зоны комфорта. И ты специально по всему миру выискиваешь такие места — словно пес, идешь по следу, чтобы натолкнуться на эти виды, эти ощущения, эту память.

Я увидел Баган абсолютно безлюдным, даже еще и без туристических воздушных шаров, которые постоянно летают по небу в безветренный сезон.

* * *

Среди всех мьянманских драгоценностей Баган, наверное, можно считать самой удивительной. В период его расцвета тут возвели, по разным сведениям, от шести до десяти тысяч храмов, а до наших дней сохранилось 2019 штук! Не зря именно в этом году я наконец сюда доехал. Такой размах объясняется тем, что, по легенде, сам Будда, сидя на вершине местного холма, предсказал появление на этой территории поселения, которому суждено стать крупным религиозным центром. На каждом шагу залитых солнцем площадей теперь встречались известняковые, песчаные и мраморные пагоды с кое-где отваливающейся штукатуркой, напоминающей о страшном землетрясении 1975 года. Эта последняя «встряска» добила в городе все, что за многовековую историю набегов не успели разрушить монголы. Многие святилища выглядели обветшалыми, но так, честно говоря, эта огромная археологическая зона даже больше погружала в историю золотой бирманской эпохи и напоминала, насколько давно здесь разворачивались главные для народа события. Внутри пагод многолетние мозаики, отдающие характерным для таких старинных фресок зеленоватым оттенком, соединялись с оголенным крошащимся красным кирпичом — самый натуральный и интересный лофт, который я где-либо встречал. Больше всего мне нравилась эта неприлизанность — если какие-то храмы и реставрировали, то достаточно аккуратно и, я бы сказал, незаметно — вокруг не было лощеной нарочитой красоты, старательно приготовленной к приезду долгожданных туристов. Мне нравилось чувствовать, что это все совершенно не готовилось для меня — я был всего лишь маленьким человеком, которому будто разрешили со стороны понаблюдать за чем-то величественным.

Само передвижение между пагодами складывалось в какое-то мини-приключение: из-за того, что комплексы находились на достаточно большом расстоянии друг от друга, а не просто кучковались на двух главных улицах старого города, ты будто попадал во временную петлю и откатывался на пару десятков исторических столетий.

Здешние памятники древнего зодчества по размаху ничем не уступали тому же Ангкор-Вату в Камбодже или Боробудуру в Индонезии — просто их не успели так распиарить и продать туристам из-за закрытости Мьянмы, которая ослабилась относительно недавно. Тысячи золотых остроконечных шпилей пагоды Шведагон, украшенная множеством статуй Будды из тикового дерева пагода Ананда, ступенчатая пагода Хтиломинло и еще сотни их пагод-«сестер» раскинулись на много километров вперед и в итоге выходят к реке Иравади.

Я взял мопед и колесил по улочкам, воспевавшим оду буддизму, останавливался для медитации в особо благостных местах и чувствовал, как по телу разливается умиротворение. Случай, когда маятники чужой энергии не выбивают тебя из потока и дают ощущениям разыграться на полную. Это была очередная иллюстрация того, что места силы должны быть свободны от толпы и от блендера чужих энергий.

— Хотите, я покажу вам особое место? — настиг меня молодой парнишка в одном из парков. — Вы точно там не бывали и не пожалеете! Во-о-о-он та гора между храмами. Я знаю, как заехать, будет чудесный закат. И совсем без людей.

Первый, уже заученный в туристической Азии рефлекс — сразу отказаться. Разведет, пригласит своих дружков и обворуют, запросит потом кучу денег — голова очень щедра на придумывание неприятных сценариев. Еще и «совсем без людей».

Жизнь в украинских нулевых научила меня с осторожностью относиться к ситуациям и внимательнее присматриваться к людям. До этого пер, как танк, без страха и стеснения въезжал в любую тему, разрешал юридические проблемы любых уровней — иногда даже тех, где летать было очень опасно.

Но такая уж у нас была страна — пробиваться было опасно и всегда на грани, но в обмен на риск ты получал возможность выстрелить пушкой. В Европе и Штатах заработать миллион долларов к двадцати пяти возможно, только если ты гений, придумавший фейсбук, или если твой заботливый дедушка покинул этот бренный мир, оставив тебе богатое наследство. Иначе в 99 % случаев — никак.

А в Украине — все на максимуме. Время гипервозможностей, за которое нужно было успеть крутануться перед неизбежным ударом по зубам от кризиса. Вот я и крутился, занимаясь девелопментом. В стране шли разборки за землю, инвестиции и влияние, и мне нужно было в этих разборках участвовать — еще и заработать.

В какой-то момент мне пришел заказ на полное юридическое сопровождение очень крупного, многомиллионного строительного проекта от группы одного влиятельного тогда человека. На протяжении восьми месяцев я с нуля выстраивал их юридические отношения и делал так, чтобы подкопаться было невозможно, — 90 % времени и ресурса моей компании посвятил именно этому. Но оно стоило того — осенью 2005-го я ехал в офис-пентхаус заказчика, чтобы отдать полный пакет документов и забрать оговоренные за работу триста тысяч долларов по контракту.

В огромном кабинете, обшитом деревом и кожей, с дорогим виски в бокалах сидели мои заказчики.

— Отпразднуем совместную победу! — подмигнул я, поставив на стол еще одну презентабельную бутылочку.

Двое матерых высоких мужчин принялись внимательно рассматривать страницы и многозначительно тыкать в какие-то строчки. Я спокойно наблюдал за этим процессом — знал, что придраться к чему-то просто невозможно.

«Так, подпитывают чувство собственной важности, — подумал я. — Пусть, мешать не буду».

Спустя минут десять тот, что сидел слева, многозначительно выдохнул, закрыл папку и слишком уж приветливо улыбнулся.

— А мы тебе платить не будем, — спокойно произнес он, — хреново сделано.

Я был ошеломлен и манерой, и смыслом его сообщения, но виду не подал. Решил действовать на их оборотах и заранее не тушеваться. Завел речь о вовремя выполненных сроках, предложил посмотреть на детали и проверить каждый документ отдельно — но это никому не было нужно. Мои рассудительные аргументы и уверенный тон не подействовали, а проверять что-то им было незачем: они и так знали, что все выполнено.

— Ты хочешь спорить? — фирменно по-бандитски просипел «левый». — Мы тебе не рекомендуем.

Я знал, как действуют эти люди. Что тех, кто не понимал с первого слова, находили искалеченными и запуганными или не находили вовсе. Бандитская мафия как она есть.

Но я не мог так просто стерпеть такое унижение. Надо мной открыто, нагло издевались, пытаясь доказать мне мою собственную беспомощность. Сейчас сорокалетний Артемий, наверное, просто встал бы и вышел. Потому как уже хорошо знал, что его успех и уверенность не определяются внешними дифирамбами, критикой или запугиваниями — этот успех внутри. И если бы в таком кожано-деревянном кабинете бандитов я проиграл, то за его пределами — точно бы выиграл. Ради безопасности своего тела, близких людей, Маруси — никакая гордость сейчас не стоила бы того, чтобы подвергнуть их угрозе.

Но тогда в моей голове все было не так — никто не смел так унизить меня и мою команду. И потому эта ситуация сильно выбила меня из колеи — из-за моей гордыни, придавленной грязным бандитским ногтем, и от того, что я ничего не смог с этим поделать. Все мое естество рвалось схватить бутылку, разбить ее о край стола и отомстить этим ублюдкам. Но вовремя включился простой инстинкт самосохранения.

Внутри все клокотало от ярости и беспомощности, и я решил соскрести себя из разобранного состояния и выйти из этого мрачного кабинета.

Предаваясь невеселым мыслям, я ехал по улицам Киева и решил остановиться у простенького японского ресторана «Якитория», чтобы пообедать — с утра во рту не было ни крошки. Вряд ли что-то полезет в горло, но в социуме не стану расклеиваться — это быстрый и верный способ собраться.

— Артемий, здравствуйте, я вас узнал! — неожиданно услышал я, медленно запивая зеленым чаем кусок ролла c лососем. Только этого и не хватало, чтобы в таком состоянии меня кто-то узнавал.

Но это уже была большая часть моей жизни — после многочисленных выступлений на бизнес-форумах и конференциях у меня уже появилось определенное имя в профессиональной среде, хотя своих социальных медиа еще и в помине не было, и периодически ко мне подходили здороваться незнакомцы. Обычно это льстило, но сейчас было так невовремя!

Моей фишкой всегда было решение не совсем решаемых в Украине проблем. Рынка тогда не было — за все отвечали решалы. Они давили на правоохранительные органы и тем самым не давали иностранным инвесторам открыться в Киеве — Billa, Metro. Президент Австрии лично жаловался Кучме и Ющенко — мол, чем вы там занимаетесь? Дайте людям работать в стране, сами же от этого получите больше, чем от вашей кучки бандитов. Но это не работало.

А я работал — придумывал законные пути, по которым юридически абсолютно правильно и легально можно было оформить проекты строительства, отводы земли, и никто не мог бы вставить палки в колеса. Кроме того, я давал инвесторам экспертизу, которой не было ни у кого, — соединив открытую кадастровую базу всей земли Украины и новые возможности GPS-позиционирования. В результате в течение получаса мог выдать клиенту информацию, возможно ли тут что-то строить, какие могут возникнуть проблемы, сколько это стоит и так далее. Никто этого не делал и такой экспертизы не проводил — поэтому спрос был колоссальный. Периодически крупные иностранные юридические и консалтинговые компании покупали у меня на аутсорсе анализ за тысячу баксов, переносили на свой бланк и продавали за двадцатку. Я не возражал — мое имя стоило тысячу, их — двадцать тысяч.

И вот этот парнишка, заглядывающий в мой заполненный сырой рыбой рот, видимо, был на одном из моих выступлений и отчаянно хотел что-то предложить.

— Артемий, я сейчас веду очень значительного клиента, — тараторил он. — И как хорошо, что я вас встретил! Мы нанимали несколько юристов, но он сказал, что не будет с ними работать. Поэтому вы мне очень нужны. Пожалуйста, поехали прямо сейчас! Надо незамедлительно встретиться с инвестором!

Я просто не успевал за ходом его мысли и судорожным перескакиванием — так он был перевозбужден. Но последнюю фразу расслышал хорошо — и чуть не поперхнулся.

Я отнекивался минут двадцать, но собеседник был крайне настойчив. Почему-то ему казалось, что клиент, ни с того ни с сего отказавшись от достаточно неплохих престижных юристов без любых объяснений, даже не заметит моих заплывших глаз. Сам не знаю, почему я в итоге согласился, — этот день явно не был запрограммирован на успех.

Но видимо, во Вселенной произошел какой-то сбой: буквально через каких-то полтора часа мне удалось составить весь расклад для клиента, произвести на него впечатление, заключить контракт на семнадцать месяцев и в итоге заработать для своей компании более полумиллиона долларов. Которые на этот раз, к слову, мне со временем честно выплатили.

С тех пор я знаю три вещи: к людям нужно присматриваться получше — это А. Если день начался неудачно, еще не значит, что он пропал, — это Б. Ведь если бы не утренняя неприятная встреча, вряд ли я оказался бы в «Якитории». И шанс был бы упущен. И наконец, В — любое поражение, даже унизительное, может стать ступенью для бóльшей победы.

— Ну окей, — решил я поверить и мьянминскому мальчишке. — Кто не рискует, как говорится… А дроном там можно будет поснимать?

Чуйка не подвела: меньше чем через десять минут мы оказались в месте, которое я действительно сам никогда бы не отыскал. И никакой гид с экскурсией меня бы сюда не привел. Только человек, всю жизнь живущий неподалеку и излазивший в детстве каждый метр родного района. Ведь в его детстве красивый закат с друзьями — лучшее развлечение. Никаких планшетов, никаких видеоигр, никакого «ТикТока». И при этом никакой скуки в его глазах.

Каждый раз, оказываясь в каком-то особом месте, задавался вопросом: перехватывало бы у меня дыхание от увиденной в сотый раз картины, если бы я тут жил? Человеческое сознание настолько привыкло адаптироваться к страху, боли, нищете и страданиям, что научилось адаптироваться и к красоте. Интересно, с какого взгляда нас перестает цеплять то, что впервые казалось чудом?

Я с интересом наблюдал за реакцией парня — станет покурить в сторонке, дожидаясь, пока я полетаю? Попросит благодарность и поскорее смоется по своим делам? Будет сидеть со скучающим видом или вообще начнет подгонять? Нет, все было совершенно не так. Он явно пришел сюда не только для того, чтобы завлечь кошелек туриста, он пришел любоваться закатом. И точно сделал бы это и без меня. Ему было так же красиво, как и мне. Хотя это явно был его тысячный раз. Просто он не растерял возможность восхищаться родным местом.

Я вдруг представил, что можно почувствовать, оказавшись в пирамидах Хеопса, на Мачу-Пикчу, около Перито-Морено или в Ангкор-Вате, в Тикале или на Эвересте в полном одиночестве. Когда вокруг нет туристов с объективами и изредка встречаются только паломники и местные жители. Совершенно иная история, восприятие, энергия. Формальная пустота вокруг, которая раскрывает тебе внутренность, а не форму. Таким стал для меня Баган — и риск приехать сюда в несезон, а значит, в нелетную погоду для шаров, был абсолютно оправдан. По мне, так лучше много раз не попасть в погоду, пропустить пение уличных музыкантов, наткнуться на закрытые двери известного парка развлечений, но однажды все-таки искупаться в чистой реке, в чистом потоке, а не в гарантированном, но хлорированном общем бассейне.

По привычке похлопав уходящему солнцу, я поблагодарил проводника и протянул ему двадцать долларов — по взгляду стало понятно, что он ожидал получить чуть ли не в четыре раза меньше. Обрадовался, как ребенок, и принялся благодарить за щедрость, чем умилил меня еще больше — ну что за нематериальный народ! А я еще сомневался…

К вечеру на маршрутке я отправился в путь к Мандалаю — почти как в одноименной песне Робби Уильямса. Этот город запомнился мне какой-то своеобразной «дружбой» с местными монахами. Буквально каждый квадратный метр в городе был заполнен одеяниями шафранового цвета, свисающими до пола, из которых выглядывали сухие тоненькие руки и улыбающиеся остриженные головы. Каждый пятый лама (в Мьянме кое-где встречались веяния северного тибетского буддизма, поэтому некоторые послушники могли называть себя именно так) почему-то обязательно стремился со мной заговорить и узнать, как дела. Я привык встречать безмолвных кротких шественников, скромно уставившихся себе под ноги и ведущих диалог только со своим беспокойным разумом, — такая светскость вызывала удивление и неподдельный интерес.

Со временем я понял, что большинство моих собеседников в кашаях^[12] были послушниками местной Мандалайской семинарии и видели во мне возможность наконец вживую попрактиковать английский. Их стандартный перечень вопросов (Как зовут? Сколько лет? Откуда? Нравится ли Мьянма?) всегда звучал одинаково, будто с одной страницы университетского учебника.

Меня забавляла их абсолютно детская и непосредственная манера держаться — они не скрывали восхищения, что могут вспомнить все фразы, о которых говорил учитель. Но как только базовые темы иссякали, они теряли интерес, желали удачного пути и следовали дальше. До параграфа с поддержанием философских разговоров на иностранном языке пока еще не дошли — всему свое время. Их не мучила скорость и жажда знаний.

Как бы то ни было — такая открытость и желание знакомиться были явным показателем желания осовремениться, понимать мир и быть с ним в коммуникации, наконец, расширить границы своего религиозного вакуума.

Настало время прощаться с Мьянмой — страной, которая предстала передо мной во всей своей материальной бедности и глубочайшем духовном богатстве. Попасть в приграничную зону между Мьянмой и Индией до недавнего времени было тем еще ребусом: пускали только по специальным разрешениям, которые готовились очень долго и выдавались далеко не всем и по каким-то необъяснимым признакам. Будучи уже в Таиланде, узнал хорошую новость, что эти строгие правила упразднили и теперь путь свободен. Но на туристическом трафике это, однако, никак не сказалось — за последующие двое суток я не увидел ни одного белого человека. Со временем даже перестал обращать внимание на то, как все тыкают пальцами и созывают полдеревни, чтобы поглазеть на большую «белую обезьяну». Судя по возгласам и жестам, больше всего низеньких индусов удивлял мой рост — эдакий Гулливер пожаловал. Я не переставал всем улыбаться в ответ на даже самые нелепые и неприятные реакции и выкрики — так легче и путешествовать, и жить в принципе. А пока они толпились и ликовали вокруг меня, я снимал бесценные эмоциональные кадры с задорными физиономиями непосед.

* * *

Попав в Индию, я удачно вписался в кузов грузовичка с местными и на нем доехал до ближайшего индийского городка — Мореха. Там меня сразу же благополучно развели в первой же лавке, впарив втридорога воду и орехи с какими-то снеками — чтобы не расслаблялся.

«Welcome to India!» — блокпосты через каждые пару километров встречали дотошным досмотром сумок и переписыванием паспортных данных в тетрадь. В XXI веке данные пограничников хранятся в засаленном блокноте с дырявой обложкой — это, конечно, сильно. Особенно интересно было наблюдать за этим окаменевшим архаизмом после Австралии и Новой Зеландии, где даже штампы на границах перестали ставить вообще всем, или Сингапура, где проходишь границу, даже не общаясь с живыми людьми-пограничниками, только сканируя свой паспорт в автомате. А в одном мире живем!

Прямо вдоль дороги своим необъяснимым чередом шла бурная индийская жизнь. На земле расстилались полиэтиленовые пакеты, имитирующие прилавки, на которых, не боясь микробов и ботулизма, продавали куски сырой рыбы вместе со свежими овощами. Сквозь открытые окна автобуса, скорее напоминающие незаделанные дырки в кузове, наспех прикрытые картонными коробками, проникал букет запахов, в котором невозможно было разобраться: зловоние от рыбы и мяса, начавших портиться под палящим солнцем; несколько более приятное амбре от благовоний, целебного ладана и пряностей; бензиновая гарь в дуэте с моторным маслом, пропитавшие влажный тяжелый воздух из-за тысяч байков, беспрерывно сигналящих и прошмыгивающих между авто.

Весь этот сумбур не был для меня новинкой — это в первый раз, когда я посетил Индию, то не мог оправиться от культурного шока. Тогда я всерьез планировал постоянно носить в кармане пластиковый пакет на случай, если мой тогда еще изнеженный украинскими ресторанами и домашней едой желудок не выдержит запахов. И уж тем более вкусов.

В этот раз все было по-другому, и глаз старательно пытался вылавливать из происходящего самое яркое и интересное. Вокруг будто парили над землей индийские девушки, закутанные в разноцветные сари, с манящим черным взглядом и идеальной осанкой, позволяющей носить тяжеленные корзины с товарами на голове. Из окон и самодельных балконов струились узорчатые шелковые ткани и пашмина^[13].

Даже старые грузовики и автобусы пестрели красками: их оформляли картинками и статуэтками, а в каждой водительской кабине располагался самодельный алтарь с местными идолами и индийскими бусами рудракши. Моя маршрутка не была исключением.

Еще она до отказа была забита индусами, для которых единственный белый на все село представлял нездоровый интерес. И возможность кого-то подкалывать, раз уж он не понимает языка. Они многозначительно кивали в мою сторону, не стесняясь тыкали пальцем, хохотали с каких-то явно похабных замечаний и вообще вели себя максимально неприветливо. Но больше всех меня раздражал водитель — даже когда все утихомиривались и потихоньку про меня забывали, он не уставал подкидывать шуточки, летящие в мою сторону через весь автобус, вызывая новую волну туповатого гогота.

— Какой красивый белый! Поехали со мной на край света, проведем вместе ночь! — в любом другом контексте я мог не заметить или посмеяться с этих же шуток, но тут мужики явно пытались слегка унизить меня, сделав «белой красоткой».

Вид его только усиливал мою антипатию: больше половины недостающих зубов (а те, что остались, расположились по бокам рта, создавая темную полость посередине и подкручивая губы внутрь), седая колючая борода, плавно переходящая в брови, вязаная белая шапочка, прикрывающая, видимо, залысины, и истрепанный грязный костюм. На груди — пролитый растворимый кофе, на бедрах — следы пальцев, пытающихся вытереть жир после обеденного бордового бирьяни (традиционное блюдо из риса и специй). Но самое страшное — ноготь. Нет, не так — коготь на мизинце, отросший настолько, что я отчетливо видел каждое его движение с последнего ряда. Бр-р-р — мне всегда становилось не по себе от этих местных приколов. В буддизме такой «инструмент» отращивали для того, чтобы быть счастливее, — якобы у Будды безымянный палец и мизинец были одинакового размера, и отросший ноготь должен был как-то приблизить верующего к божеству. Видимо, в индуизме тоже придумали что-то подобное, только на свой манер. Что бы оно ни означало — выглядело жутко.

Помимо большого количества военных, в глаза сразу бросился местный обычай, который я уже давно и хорошо знал: усыпанные мусором и пластиком подъезды к каждому дому. В этом состоял индийский феномен: каждое утро на рассвете женщины выдраивали весь дом и начисто вымывали полы и окна (ну кто у нас так делает?), а весь мусор — сразу за порог, чтобы каждый раз переступать через него, выходя из дома. То есть стереотипное неряшество индусов для меня не подтвердилось — дома у них идеальная чистота и все сверкает. А вот на улице — вонючая помойка.

«Какое скотство» — первая мысль, которая промелькнула в первый мой приезд в Индию, — это как «после меня хоть потоп». А эту нацию кто-то «самой мудрой» назвал. Но оказалось, все сложнее: из поколения в поколение у местных сложился обычай держать свой дом в чистоте, а все ненужное — остатки еды и мусора — отдавать божествам и гуляющим по улицам коровам. Так жители убивали сразу двух зайцев: им не нужно было куда-то вывозить мусор, бездомным коровам — голодать и искать пищу. Только вот раньше весь их мусор был сплошной органикой, утром высыпал — к вечеру съедено животными или перегнило на солнце, а вот появление пластика существенно подпортило им жизнь. Привычка выбрасывать отходы у населения так и не изменилась, мусор остается лежать на улицах, а мысль «Что-то с этим не так» еще не пришла. Вот и продолжают жить, как на мусорной свалке.

В Морехе маршрутка не просто высаживала нас у вокзала, а развозила всех пассажиров по домам. Поскольку я заранее не выбрал отель и не забронировал номер, меня оставили напоследок. Тут водитель Раджи сделал вид гида-проводника и начал настойчиво советовать отели: в первом не оказалось свободных мест, второй стоил раза в четыре дороже, чем позволял мой ежедневный бюджет, а третий вообще выглядел как притон. Почувствовалось раздражение и закралось подозрение, что шофер специально морит меня голодом и усталостью, чтобы потом подкинуть последний «идеальный вариант», где получит процент. Только хотел сказать: «Давай уже сразу вези меня по маршруту, а то достало», как беззубый рот прошамкал:

— Так поехали ко мне домой, у меня и переночуешь! Там сыновья, жена с ужином встретит…

Искренне удивился такому раскладу, но подумал «Why not?» Это же такой экспириенс, материал, сама бытовая жизнь изнутри — то, что надо! И с широкой улыбкой принял приглашение в гости:

— Только с меня еда к столу и вкусный алкоголь как благодарность, — протянул руку водителю.

Путь до дома занял еще целый час: километров десять от Мореха, заехали в какую-то лавку, чтобы из-под полы купить виски (открыто алкоголь там не продается), навестили друга Раджи и забрали у него какую-то посуду, проведали престарелую маму — у моего гостеприимного приятеля вдруг появилось тысяча и одно дело, которые непременно нужно было сделать сейчас же. Примерно после четвертой встречи стало понятно, что главное дело, за которым мы ездили по дворам, — я сам. А точнее, желание Раджи показать всем друзьям заморскую достопримечательность, направляющуюся прямиком в его дом.

— Май френд, май френд, — повторял он каждый раз, встречаясь с кем-то взглядом и указывая на меня. — Белого везу! — судя по всему, добавлял он на хинду. Было мило, но утомляло — сильно хотелось есть, пить и спать.

У крыльца уже выстроилась целая бригада: братья, сыновья, жена, дочери, родители — вся семейка в сборе. Когда вошли в дом, меня попросили подождать, пока все сходят на вечернюю молитву. «Не вопрос — традиции нужно чтить», — подумал я и присел в коридорчике, подожду пять минут.

Десять, пятнадцать, тридцать — подожду, торопиться мне некуда. Все это время в доме происходит какое-то движение, но обо мне будто забыли — никто не выходит, так и сижу в своем коридорчике. Голодный, уставший, на сумках — максимальное неудобство.

— Так что? — не выдержав, просовываю голову в дверь: — Может, хоть вискарика накатим? Так хочется выдохнуть с дороги.

— Так э-э-э… Да, давай! — рассеянно машет головой Раджи. — Доставай!

Так уже ж достал и брату отдал, еще перед самым приходом! Еще через пятнадцать минут поисков была констатирована необъяснимая пропажа бутылки, и мужики предложили мне довольствоваться их мутным полусамогоном. Было такое состояние, что перебирать не хотелось, — радовался просто тому, что наконец пустили за стол.

Во время ужина Раджи представил мне одного из своих сыновей — военнослужащего в отпуске. Пушок под носом унизительно напоминает ему, что еще не особо дорос, но насупленный взгляд исподлобья предупреждает, что стрелять он готов хоть сию секунду. Молодое и симпатичное, но искаженное ненавистью лицо.

Наскоро перекусив, отец с сыном куда-то активно засобирались, загружая старенький джип у ворот вещами. Смотрю — и мне рукой машут, мол, давай с нами. Зачем? Куда? Я думал, сядем за стол, вкусно и долго будем есть, обсуждать различия культур, всякое интересное про индийский быт узнаю — а теперь неужели еще один рейд по родственникам? Не знаю, что именно — то ли косые взгляды, то ли сама странность атмосферы, — но что-то заставило меня подсобраться с мыслями, вернуться в тонус и даже черкнуть эсэмэску с геолокацией кому-то из друзей. Лишним не будет.

Меня слегка напрягло ехать непонятно куда по темному селу в девять вечера, но оказалось, что целью неблизкой дороги минут в тридцать стала новая бутылка виски — такая же, какую привез я. Только теперь заплатить мне не дали — гостеприимный жест. Мою заныкали, за новой поехали — зачем столько странных телодвижений?

Сначала я раздражался из-за необходимости ездить по ночам, в то время как очень хотелось поесть и отдохнуть, но при возвращении в дом Раджи я на время и думать забыл об усталости. Прямо посреди улицы мы наткнулись на настоящую индийскую свадьбу. Еще издалека я заметил, как на горизонте вся деревня будто начала пылать, как сотни светлячков. Раджи с сыном говорили о чем-то своем, а я все никак не мог понять природу этого света. Вслед за мерцанием послышались звуки переливающейся сказочной музыки, мои спутники наконец обратили на это внимание, и сразу же заметно встрепенулись.

— Свадьба, свадьба! — закричал Раджи. — Счастье для всей деревни!

Когда мы поравнялись с процессией и вышли из машины, я будто окунулся в калейдоскоп красок, ритуалов и украшений. Толпа, разодетая в пестрые национальные одежды и сари, разбрасывала по всей улице цветы, и вокруг разносился аромат благовоний.

Все действие с танцами и игрой на музыкальных инструментах разворачивалось вокруг главного шатра — желтого палантина, украшенного живыми желто-красными цветами, на котором несли невесту. По бокам он был украшен четырьмя пальмами, вокруг которых обвивались разноцветные ткани.

От удивления хотелось замереть на месте и рассматривать каждую деталь, но это было невозможно — караван улыбок, криков и радостных хлопков увлек нас за собой, и мы примкнули к процессии, вместе с ней дойдя до самого дома.

Я никак не мог понять одного: с чего вдруг свадьбу празднуют ночью? Возникла мысль, что это может быть какая-то неблагополучная семья, но я быстро ее откинул: так обычные свадьбы в Индии не празднуют. Несмотря на то, что праздник проходил в деревне, было сразу понятно, что устраивали ее очень богатые родители.

Разрешил мои сомнения Раджи. Как только мы покинули церемонию, он рассказал, что по традиции первый день свадьбы всегда празднуют вечером, и обязательно в доме невесты. В назначенный час жених приезжает к будущей жене на коне или слоне (в случае современных городов на автомобиле) в сопровождении друзей и родственников, а потом они вместе устраивают первую из нескольких процессий (Барат Накасия), которые будут длиться всю следующую неделю.

По возвращении домой мы, заряженные и еще более голодные, наконец уселись за стол — теперь на нем стояли пышущие жаром роти с сыром, запеченный панир с травами, рыба гриль в специях масала — я чуть пальцы себе не откусил, так было вкусно. Застолье затянулось до поздней ночи, и уже изрядно подзарядившись виски, стали собираться ко сну. Только тут я обратил внимание, что в доме вообще-то всего одна комната — и все эти люди собираются спать прямо тут, как-то разделив три кровати.

— А мне где можно прилечь? — скромно спросил я, в глубине души надеясь хотя бы на старый матрас — затекшие от автобусов кости взвыли бы от каменного пола. Да и не жарко как-то ночью, чтобы прямо на бетоне спать. И тут в мой мозг поступает информация, которую он не в состоянии обработать.

— А вот тут, — похлопывает рукой по одной из кроватей отец семейства, — вместе со мной. Я с тобой буду спать.

Стоп! Что происходит? Замененная бутылка виски, «проведи со мной ночь», «какой ты красивый» — все шутки как-то начали приобретать новые краски, причем со странноватыми оттенками. На это нежное похлопывание и приглашение «ко сну» смотрели жена, дети — и никто даже глазом не повел. Будто так и надо.

Мой тон был достаточно ультимативный, чтобы стало понятно — либо сплю один, либо уезжаю. Конечно же, блефовал — из этого села я мог бы выехать разве что на вечерней лошади. Но все сработало — соблазнитель разочарованно пригорюнился, но благородно отдал кровать уважаемому гостю. Сам лег тут же на пол — прямо возле ног. Сторожить, что ли, вздумал?

Сначала я подумал, что ночь будет беспокойной, придется следить за извращенцем. Но что может быть важнее крепкого хорошего сна, если все ночи до и после сулили только автобусные кресла? А если этому чудаку что-то взбредет — то я и спросонья смогу отвесить. В общем, спать-то я поспал, но экспириенс получился совсем не тот, которого ожидал. Хотя это с какой стороны посмотреть — неожиданный индийский быт все же немного мне приоткрылся. Шутка, безобидное гостеприимство без задней мысли, или таки не показалось? Этого выступления я так и не понял. Вроде пригласили люди незнакомца к себе в дом — очень приятно, но при этом поведение абсолютно из другой реальности…

Надо ли говорить, что наутро спешил убраться как можно скорее — не хотелось продлевать себе дискомфорт и смятение — лучше на вокзале лишний часик посижу. После завтрака и утреннего чая Раджи повез меня на станцию.

— Приезжай еще, дорогой, — сверкнули огнем глазки и обнажился беззубый рот. — Все для тебя: мой дом, моя еда, мои друзья и моя постель.

«Моя постель!» — ну кто так вообще говорит? Нет, точно не показалось, не склонен я видеть подтекст там, где его нет. Думал об этом приключении максимум минут двадцать. Уже скоро стало вообще не до того, потому что начался полный треш в дороге из Манипура в Гувахати — без преувеличений худший переезд в моей жизни: сутки по адскому серпантину, буквально цепляя колесами обваливающиеся вниз камни с многосотметрового обрыва.

Накануне почитал местные новости, что оказалось роковой ошибкой и издевательством над своей нервной системой. «В Индии автобус с пассажирами рухнул в ущелье: больше сорока погибших», — гласил заголовок. Сколько раз холодело внутри от этой мысли на обрывах штата Ассам! В большинстве своем водители автобусов — молодые пацаны до 25 лет, которые безбашенно носятся и дурачатся на очень опасных дорогах в сантиметре от обрывов. Хинду-религия приучила их не бояться смерти: мол, будет сразу новое воплощение, и в нем будет лучше. Во всех автобусах только я один был не индус, и, похоже, только меня волновало — доедем мы или нет. Или, может, только меня данное воплощение более чем устраивало?

При этом природа, конечно, раздавала щедрые пейзажи, которые очень скрашивали устрашающую действительность и постоянный вопрос в голове: «А почему я именно сюда так высоко в горы поперся?» Наш автобус, путешествующий по облакам, то нырял в густой молочный туман, от чего у меня снова и снова замирало сердце, то вдруг выскакивал на обзорные повороты в скалах, у подножия которых тропические заросли сменялись полями, окруженными пальмовыми, банановыми и бамбуковыми деревьями.

День 251 Гувахати, Индия

class="book">96 388 км пути В Гувахати был пит-стоп только на то, чтобы переночевать, а утром на рассвете прийти к водам священной Ганги, о которой всегда читал в книжках. В этом районе вода была сравнительно чистая, потому что река брала свое начало как раз высоко в горах — знаменитый Варанаси, где мертвые тела сбрасывают в реку, находился ниже по течению. Тем не менее окунаться не решился, но ноги все же окунул — было в этом действии что-то символичное.

Мое благодатное состояние в это раннее предрассветное время, окутанное красотой розового бокового света от поднимающегося солнца, усиливалось ощущением святости места, в котором я находился. Я прикрывал глаза, сидя у самой воды и слушая ее поток, и буквально чувствовал, как успокаиваются мои возбужденные индийскими контрастами и опасностями нервы. Казалось, в этом месте может успокоиться и убаюкаться любой. Но тут мое умиротворение внезапно нарушили какие-то истошные крики. Я открыл глаза и начал взволнованно осматриваться по сторонам. Вначале не заметил перед собой ничего странного, но, взглянув правее по линии берега, увидел какую-то потасовку. Хотя если быть точным — это была не совсем драка, в ней обычно участвуют две стороны. Тут же группа мужчин целенаправленно тяжелыми палками избивала щупленького, непонятно чем так сильно провинившегося парня.

«Может, воришку поймали?» — промелькнуло у меня. Во многих азиатских странах преступники не успевали даже попасть в руки полиции — улица сама наказывала их, причем самосуд всегда был жестче и беспощаднее перспективы попасть за решетку.

Мне было искренне жаль парнишку и тяжело смотреть на его мучения, но я точно знал — вмешиваться не стоит: если бьют — значит, заслужил. Я попытался абстрагироваться от криков и вернуться к медитации, но глаза постоянно сами открывались в потребности проверить: жив или нет? В очередной раз отвлекшись от наблюдения за вдохами и выдохами, я громко хмыкнул самому себе и сдался, насовсем вернувшись к реальности. Взгляд снова упал в сторону свары — и тут я заметил, что у попавшего под палки парня какие-то неприемлемо для мужчины длинные волосы… Да это же… девушка!

От удивления я издал неконтролируемый визг и, не анализируя происходящее, кинулся к толпе. Как бы она ни провинилась и что бы ни украла — лучше я сдам ее полиции, чем позволю так жестоко на моих глазах забивать женщину.

— Оставьте ее в покое!!! — заорал что было силы, подбегая к нападающим. — Я вызываю полицию!

Никто не то что не испугался моего заявления, а даже на секунду не перестал замахиваться дубинкой и колотить ею маленькое беззащитное тело. Что меня поразило — девушка даже не думала кричать, отбиваться или хотя бы сгруппироваться, просто лежала на земле и содрогалась от каждого полученного удара. На секунду мне показалось, что она посмотрела мне просто в глаза, безмолвно прося о помощи.

— Да что она такого сделала, что вы с ней так? — все пытался докричаться до свирепых индусов я. — Неужели убила кого-то?

— Она пила из нашей реки, — спокойно ответил мне старик, которого я сначала даже не заметил. Он сидел и спокойно наблюдал за жестокой картиной. Судя по выражению лица, его эта история совсем не трогала. — Ей нельзя пить из нашей реки.

Я не понимал, что он несет, и совершенно не было времени в этом разбираться — если еще подождать, спасать может быть уже некого. Я еще раз закричал что-то неразборчивое и попытался руками остановить палки, летящие на девушку. Сначала в этом месиве мужики даже не заметили, что и кого конкретно они избивают, но спустя пару мгновений один из них очухался от приступа ненависти и крикнул всем что-то, после чего они резко прекратили избиение и остановились.

— Ты чего сюда лезешь? — стал переводить речь главного уже «знакомый» мне старик. — Не лезь в наши дела, чужак, иначе самому не поздоровится.

— Но разве так можно? — воспользовался бородатым переводчиком я. — Она же такая маленькая и совсем не может защититься! Лучше отдайте ее полиции!

— Полиция ей не поможет, — сурово отчеканил индус. — Она — далитка и сама знает, где ее место. Она нарушила правила. Она пила из нашей реки.

Хоть я все еще ничего не понимал и ничем не помог, группа мужчин все же перестала бить несчастную и наблюдала за действиями главного, ожидая от него указаний. Тот, видимо, уже скинул весь свой пыл или просто не хотел продолжать при иностранце, поэтому махнул рукой, чтобы все расходились, а сам плюнул девушке прямо в лицо и прошипел что-то очень злобное и угрожающее. Та покорно выдержала унижение и даже не попыталась поднять на него глаза или вытереть мерзкую слюну со своей щеки. Внутри меня все клокотало, но я понимал — надо просто дать ему уйти.

Когда все разошлись и мы остались втроем, я помог девушке присесть и облокотиться на дерево, подал бутылку воды с пачкой мокрых салфеток, чтобы она могла вытереть с себя кровь, грязь и слюни того подонка. Помощь она принимала неохотно и боязливо, будто опасаясь прикоснуться к моим рукам, — брала предметы только с большого расстояния и отвернувшись, чтобы не соприкоснуться взглядами. Когда она наконец мало-мальски привела себя в порядок и перестала испуганно отворачиваться, я посмотрел на ее лицо и отметил про себя, насколько оно было красивым.

— Объясните нормально, что она сотворила, — еще раз попросил я старика. — Мне это важно знать.

Хотя лучше бы правду я никогда не узнал — слишком она была жестокая. Оказалось, что девочка (на вид ей было не больше восемнадцати) относилась к низшей касте в Индии — далитам. Хотя, по сути, эти люди не принадлежали ни к одной из каст и были вне системы. По одной из версий, такие люди являются потомками коренных индийских племен, которые жили на территории Индии еще до того, как эти земли были завоеваны ариями. «Новое» население Индии посчитало, что далитов в общество пускать нельзя, и их стали использовать как рабов, для черной работы. А потом и вовсе выселили за пределы городов в своеобразные нищенские гетто. И вот теперь эти люди, бездомные и бесправные, жили, как бродячие собаки, ютясь по канавам и заброшенным гаражам. Даже к трущобам их не допускали и периодически устраивали набеги на их несчастные поселения, сделанные из коробок и полиэтилена посреди полей. К таким людям относятся крайне пренебрежительно, многие верят: если к ним прикоснется или даже краем одежды заденет далит, придется посвятить годы, чтобы очистить карму от этой «грязи». Вот что значит сила идеологии.

Далитам запрещено практически все, кроме выполнения самой грязной работы — мытья унитазов, сбора мусора или мертвых животных с дороги. Заходить в храмы, дома и даже магазины — запрещено. Если хочешь что-то купить (когда посчастливилось заработать или найти копейку), нужно оставить деньги у входа в магазин и крикнуть продавцу, чтобы тот вынес кусок хлеба. А он, скорее всего, кинет его прямо на землю, как собаке, совершенно не церемонясь с таким покупателем. Идти по тротуарам, набирать воду из общего колодца, сидеть на лавочках — запрещено.

«Она пила нашу воду» — по-другому зазвучала фраза в моих ушах, и я начал понимать. Не имея возможности купить бутылку воды, девушка втихаря попыталась сделать пару глотков из Ганга, где я даже не рискнул купаться, а ее «застукали» и так жестоко избили. За глоток воды!

История, которую рассказывал старик, а еще больше его абсолютное при этом спокойствие — выводили меня из себя. Как такое может быть в современном мире? Я же не в лесу все-таки нахожусь, а в государстве! Куда смотрит закон?

Оказалось, что закон смотрит в правильную сторону и даже принимает меры — уже давно любое деление на касты на государственном уровне запретили. Но закон ушел далеко вперед от своего населения — в мегаполисах такого ужаса уже, может, и не встретишь, а вот в мелких городах, далеких от телевидения, политики и современной цивилизации, все до сих пор живет по своим традициям. И никому это не кажется ненормальным.

— А сами далиты почему молчат? Почему они до сих пор не побороли эту несправедливость? — недоумевал я.

— А они и не бороли, — так же спокойно ответил старик, — им с детства из поколения в поколение вдалбливают в голову, что они отбросы. У них это на подкорке записано, в генетическом коде.

У меня был еще примерно миллион возмущенных вопросов, но задавать их, кажется, не было смысла. И свою систему иногда трудно изменить, что уж лезть в чужую. Поэтому я решил уделить немного внимания девушке, чтобы хотя бы быть уверенным, что она уйдет отсюда целой.

Немного пообщавшись (выудив из нее чуть больше чем два слова) с помощью знавшего английский язык старика, я узнал, что она действительно почти ребенок — ей было всего шестнадцать, и она уже много лет (не смогла посчитать сколько) живет без родителей, потому что на их поселение в детстве совершили набег, и она просто потерялась. В индийских условиях сила фейсбука, как и телефона, полиции и прочих прелестей цивилизованного мира, не поможет — потерялся однажды, и больше никогда уже, скорее всего, не встретишь родню.

— Может, у тебя есть мужчина, муж? — слабо понадеялся я. — Он мог бы тебя защищать…

— Никто на мне не женится, — без тени грусти, а просто как факт произнесла девушка. — Я — как проказа, если быть со мной, автоматически переходишь в низшую касту. Есть только ребенок… — добавила она. — Шесть лет назад меня изнасиловал злой мужчина, и я забеременела. Сначала испугалась и долго плакала, зато теперь у меня есть сын. Может, он когда-нибудь и сможет меня защитить.

Это уже точно было за гранью — десятилетнюю девочку насилуют и просто бросают на улице, а полиция даже не думает вмешиваться в такие дела — проблемы далитов остаются проблемами далитов.

Я не хотел грузить девочку своим шоком и показывать, что ее жизнь вызывает столько страха и жалости, поэтому просто накупил в ближайшем магазине еды и лекарств первой необходимости, пожелал здоровья и быть осторожнее и с тяжелым сердцем поспешил в дорогу.

После прошлых двадцати четырех часов замирания сердца я понял, что больше на автобус в Индии не сяду — из Гувахати уже выбирал для передвижения поезда, и сразу же стало значительно быстрее добираться до нужных точек, а главное — безопаснее. Хотя это, конечно, с какой стороны посмотреть. Поезд в Индии — это тоже один сплошной квест: от многочасовых покупок билетов, где сколько ни старайся, лучше нашего плацкарта не выйдет, до самих поездок в общих вагонах, где людей, как селедок в бочке. Как внутри, так и снаружи — в окнах, на межвагонных площадках, на тоненьких перилах у входа. Задача-минимум — протиснуться хотя бы чуть дальше от открытой двери, чтобы половина тела не свисала с летящего на всех парах поезда. Задача-максимум — найти место, чтобы присесть. Хотя бы на пол, хотя бы на свой же рюкзак.

Чудом умостившись на кусочке грязного пола, я вспомнил, как Прабакер из «Шантарама» нанял на вокзале специального носильщика, который буквально ногами пробивал проход, высоко задирая колени и пиная ими окружающих, а увидев место, где могли бы поместиться двое, плашмя упал на него и вцепился в подлокотник. Человек семь пытались оторвать его от сиденья, дергая, таская за волосы и отвешивая пощечины, но он их будто не замечал. Такая работа — намертво держать место, пока «заказчик» не поспеет следом и не усядется. И все это за два доллара. «Не помешал бы мне сейчас такой», — подумал я. Но если сам смог найти кусочек пола и присесть — значит, Вселенная была ко мне более чем благосклонна.

И вот ты в индийской роскоши, а стоячие наблюдают за тобой с неподдельным интересом и завистью. А когда я по привычке уступал нагретое место девушке с ребенком или пожилому — на меня смотрели как на душевнобольного.

«Такие правила тут не действуют, великан, — так и читалось в их взглядах. — Оставь свою вежливость мамочке. Тут — суровая Индия».

Но мне было все равно — хотелось оставаться человеком и мужчиной, независимо от условий.

Окружающие индусы снова совсем не стеснялись открыто обсуждать меня, тыкая пальцами. Иногда по привычке они начинали заговорщицки шушукаться — но могли бы не утруждаться, я все равно ничего не понимал. Меня такие штуки уже давно не смущали — привык быть белой вороной в отдаленных районах разных стран. Только бы они чуть тише галдели — очень спать хочется.

Как только прикрыл глаза — почувствовал непозволительно близко к себе чье-то тяжелое дыхание. Открываю — в двух сантиметрах от моего уха будто под микроскопом меня рассматривает особо любопытный мужик. Только перевожу взгляд на него — он резко отворачивается, как песик из интернетовских мемов, который метит на твой бутерброд, но боится столкнуться со взглядом хозяина. После десяти таких гляделок он так и не понял, что я все вижу и замечаю, а мне эта игра надоела, и я решил просто улечься спать.

Только задремал — и тут кто-то неистово трясет меня за ногу, пытаясь разбудить.

— Да что такое? — попытался вернуться в реальность я. Состояние было такое, когда проваливаешься в сон за секунду, хоть стоя, хоть под пушечными выстрелами.

— Мистер, мистер, вы женаты? — смотрели на меня два черных глаза.

— No! — ответил я, просверливая взглядом нарушителя моего сна. Не помогло — понятия личных границ и зоны комфорта в этой реальности не существовало никогда. И никому и в голову не приходило, что излишнее внимание может меня напрягать.

Еще пятнадцать минут скомканного сна — и меня снова трясет так, будто поезд сошел с рельс. В меня снова уставились два сверкающих глаза.

— А дети есть?

И так каждые полчаса дороги — гул обсуждения не прекращался, вопросы придумывались и сыпались один за другим.

— Мистер, а сколько вам лет?

— А где живете?

— А куда едете?

Сначала я искренне боролся с раздражением и соблазном послать куда подальше и нахамить, чтобы меня наконец оставили в покое и дали отдохнуть, а потом сдался. На самом деле, если отбросить все предрассудки и границы, это было очень забавно: кому-то с абсолютно детским непосредственным рвением действительно интересно узнать о том, где и чем ты живешь и сколько зарабатываешь. И не потому, что хочется позавидовать или покопаться в твоем грязном белье, а потому, что для кого-то это так, в диковинку, будто фильм посмотреть. Поэтому ближе к утру я наконец выдохнул, сдался и решил рассказать им об этом небольшом кино моей жизни.

Так, в один бессонный присест, мечтая лишь о душе и наждачной бумаге, которая могла бы оттереть от меня всю нацеплявшуюся грязь, я добрался до Дели и тем самым дал старт классическому Золотому треугольнику: Дели — Агра — Джайпур (Раджастан).

День 252 Дели, Индия

98 262 км пути

Столица с самого вокзала поразила своей тотальностью — когда людей настолько много, что даже в туристических районах эти самые туристы теряются, — все заполнено тюрбанами на голове, стариками, повозками с вонючей едой, спящими на земле бездомными, коровами, собаками. Даже людьми, ходящими, как собаки, на четырех «ногах». В этом всем ансамбле города сложно было оценить общую картину — каждая деталь была такой остервенелой и поглощающей внимание, что на анализ первое время мозга просто не хватало.

По дороге к отелю, располагающемуся в Нью-Дели (по сути, тот же город, просто более новый и прогрессивный район, что-то вроде правого и левого берега в Киеве), я наткнулся на весьма необычный сервис.

— Желаете почистить ушки? — вмиг перехватил мой взгляд зазывала. — Это для здоровья хорошо, для слуха. Уши чистить надо!

Я слабо верил своим глазам — прямо на улице стоял трельяж (правда, с выломанным зеркалом), куда ты мог присесть, а специально обученный парень будет ковыряться в твоей ушной раковине. Насколько я понимаю, дома такой бессмысленной привычкой никто не обременялся. Эта дичь показалась мне интересным материалом для съемки, и я плюхнулся на кожаное сиденье, отдаленно напоминающее кресло. Мое ухо обступили три знатока, пошел процесс, послышался скрежет, и я рефлекторно закашлялся. Ну, пару секунд для съемки потерпеть можно.

— Э-э-э, не, тут все запущено… — с задумчивым взглядом произнес ухочист, — тут надо серьезно делать, сильно дезинфицировать. Иначе — пиелонефрит, — и с этими словами он показал мне комок грязи размером с пять копеек, якобы вытащенный из моего уха.

— «Пиело…» что? — закашлялся я. — Как ты язык не сломал, дружочек?

Ах, вот почему выбито зеркало — догадался я, — чтобы можно было засунуть в ухо клиенту хоть коровью лепешку, а он этого и не заметил. Ну-ну, ребята, крутитесь как можете. Даже сложное медицинское название выучили! Дурных нет — но спорить я все равно не стал: было забавно наблюдать за их актерской игрой и собранным вокруг моей ушной раковины консилиумом. Местный наперсточный бизнес. Чистый развод, но кадры хорошие.

— Ничего себе, какая шумная улица, — начал эмоционально исполнять я, подбадривая спектакль уличных умников. — Парни, вы спасли мой слух, от всей души спасибо!

Можно кричать, ругаться, хмыкать, отворачиваться и презирать надувательство, а можно принять правила игры и получить удовольствие, вдоволь позабавившись. Судя по всему, в Индии ко всему придется относиться как к игре. Иначе тут не выжить.

Расплатившись с чистильщиками и собрав технику, я закинул вещи в отель и сразу отправился на соседнюю улочку Старый базар, чтобы выпить холодного пива и перекусить чем-то пряным. Искать снеки в дороге на вокзальных остановках я не стал — решил дать себе еще пару дней привыкнуть. Бар, который я выбрал, представлял собой что-то вроде захолустного стрип-клуба: неоновые вывески, бумажные фонарики, древние игровые автоматы из «Спортлото» и заклеенные пивными крышками стены. Но он, видимо, считался чем-то очень люксовым, потому что внутри сидели индийские «крутьки» с двумя перстнями на каждом пальце, способные позволить себе целый светлый «Kingfisher». Что, конечно, «круто», только еще в два раза больше. Лучший бренд индийского пива, названный в честь птички из здешних широт. Я решил не выделяться и с ходу попросил официанта оформить две бутылки — стоило, конечно, сначала оценить крепость напитка, а потом так смелеть. Но что уж теперь — не пропадать же добру.

С огромным удовольствием разделавшись с чикен масала, в шуме заведения я расслышал обрывки занимательного диалога с характерным британским акцентом.

— Да ты седьмой раз уже в Афганистан едешь, что ты нового там хочешь отыскать? Я тебе говорю, надо в этот раз подольше задержаться в Пакистане. Мы так ни разу и не доехали до Карачи, — возмущенно доказывал соседу по столу тощий долговязый бритт, явно стараясь склонить того на свою сторону. Собеседник был еще более длинный и непропорциональный: руки предательски все время выскакивали из рукавов неподходящей рубашки, а коленки нервно ерзали под столом, пытаясь найти положение, в котором не будут упираться в стул напротив. Вместе они выглядели, как братья Галлахеры, солисты группы «Оазис», — такие же горшочки с челочками на голове, клетчатые рубашки и шарфики на шее (и это в Индии! Где любая лишняя одежда липнет к телу, как лента для мух, и вызывает нервное раздражение). В общем, самые что ни на есть типичнейшие британцы.

— А я хочу еще раз в Кандагар! — не унимался второй. — Мы были там всего два дня, что я мог понять? И почему мы всегда должны выбирать именно твои маршруты? У меня тоже есть желания!

Не хотелось прерывать эту экспрессию и встревать, но я просто не мог упустить таких востоковедов — мне непременно захотелось познакомиться. При взгляде в анфас собеседники были еще более похожими — оказалось, братья-близнецы, Джонни и Джери. Аккуратно спросив разрешения, подсел за их столик и предложил вместе выпить — настал черед третьей десятиградусной бутылочки, ух! Братья оказались заядлыми бэкпекерами, причем довольно немолодыми как для кочевания по Ближнему Востоку. Их рассказы о путешествиях показались мне максимально нетривиальными — ни одной туристической точки, ни разу в Таиланд или Малайзию, но зато с десяток приездов в Иран, Пакистан и Афганистан. Вот это я понимаю — любители!

— Неожиданный выбор для англичан, или вы в Индии по местам былой славы проехаться решили? — улыбнулся я. — Не пугает ваш упорядоченный королевский менталитет этот хаос и неразбериха Азии?

— К черту распорядки, к черту правила! — выкрикнул Джонни. — Сыт по горло.

— Нас этим всю жизнь травили, чувак, — добавил Джери. Если закрыть глаза, то ни за что не поверишь, что с тобой попеременно говорят два разных человека, а не один. — Теперь хватит. Хочется искать и находить жизнь, искренность, чувства. Я не хочу стать консервной банкой раньше семидесяти. Жизнь нужно жить, а не размышлять о ней на подоконнике за чашечкой чая в дождливый день.

— У меня на все английские дожди размышлений не хватило, — хихикнул Джери, — мысли закончились. Пришлось как-то двигаться. Теперь вот кайфуем.

Отсутствие жен, домов, семейных традиций и всех атрибутов «нормальной» английской жизни ничуть не смущало моих новых знакомых — все перебивал дух авантюризма и врожденный протест. Невольно сравнил с собой — конечно, я тоже ценил изучение окружающего мира и путешествия как сам смысл жизни, но все же не хотел бы ради них поставить на кон все остальное. Мне нравилось иметь постоянных верных друзей, с которыми можно было бы пожарить мясо на пикнике летом или выпить виски у камина зимой, строить отношения с любимой женщиной и знать, что где бы меня ни носило — дома ждет заботливая Маруся. Быть успешным мужиком, в конце концов, строить бизнес, созидать, решать дела, помогать родным. Все это были такие неотъемлемые части моей жизни, что я просто не мог представить, что путешествия могли бы их отобрать. Хотя последние полгода так и происходило… Сейчас кажется, что она длится вечность, но кругосветка когда-то закончится, и тогда нужно будет привыкать к своей обычной жизни. Даже звучит странно!

С близнецами мы прилично напились, и глубоко за полночь я все же заставил себя распрощаться, чтобы хоть немного поспать перед утренней дорогой. Снова кругосветка свела с людьми, которые понимают с полуслова, но пора двигаться дальше. Я знал, что больше никогда в жизни мы не встретимся и даже не свяжемся — у них не было почему-то социальных сетей. Значит, и не нужно нести эти контакты с собой дальше. Понимание, что разговор с человеком — первый и последний, дает такую концентрацию и качество общения, что требовать большего было бы глупо. Поэтому я заплатил по счету, похлопал по худощавым плечам на прощание и направился к своему отелю — надо отоспаться, только бы утром встать без похмелья…

На следующий день все, что в жизни считал неудобством, теснотой и недомоганием, померкло в общем вагоне Индии. Грязь, теснота, косые взгляды, опасение, что украдут вещи, тяжелая голова после поглощенного спиртного и сушняк — это состояние побило все рекорды. Вонь стояла такая, что казалось, будто просто ударяешься в нее лицом. К тому же окон как таковых нет — три железных прута в стене вагона, от которых ты мог бы ждать каплю свежего воздуха, но на них висят с внешней стороны пассажиры, не успевшие втиснуться в вагон. Когда тошнота подкатывала особо сильно, вспоминал вид индийских туалетов, и организм стойко держался.

Слава Богу, дорога была короткой — всего часов пять. Когда-то это показалось бы в таких условиях вечностью, но я уже привык и не к такому.

Когда толпа пассажиров вынесла меня из вагона в Агре (идти самостоятельно своими ногами вообще не представлялось возможным), меня сразу же подхватила вторая волна — настырных таксистов. Главное правило — не смотреть зазывалам в глаза, просто молча идти прямо и не реагировать, иначе ты пропал: они затащат тебя в свое царство тук-тука, а после езды потребуют заоблачную цену. Тут действуют жестокие законы природы.

Я знал, что если отойти подальше от главных ворот и выдержать первый напор и бесконечное бесцеремонное хватание за руки, то на другой стороне можно встретить что-то адекватное. И не ошибся.

— Сэр, вам куда? — интеллигентно, спокойным тоном поинтересовался опрятный мужчина в чистой выглаженной рубашке. — Если вы хотите, я могу помочь.

В этой толпе навязчивости и невежества он казался чуть ли не профессором антропологии, и я без лишних препирательств о цене забрался в его желто-зеленый тук-тук. Там мне в первую очередь была вручена бутылка охлажденной воды и книга отзывов (я точно еще в Индии или уже телепортировался в Европу?), а водитель на превосходном английском начал рассказывать об особенностях города, куда я только что прибыл.

После Дели сам городок производил очень приятное впечатление — здесь было гораздо чище и не так остро ощущался миллиард движущихся тел вокруг. Водитель подчеркивал действительно интересные моменты из истории Агры, не давая скучать и отвлекаться. И только когда он ненадолго замолкал на особо опасных перекрестках, я заглядывал в книгу. Количество записей меня потрясло — уже заканчивался целый альбом благодарностей на 94 страницы. Множество откликов на английском, французском, испанском, русском и даже украинском! Из них я узнал, что он не только возит по городу, как таксист, но и показывает все лучшие точки, и сразу принял решение в этот день больше не расставаться с ним, такой алмаз отпускать нельзя. К тому же я и сам сразу проникся уважением и приязнью к его образованности и манере держаться — а своим чувствам привык доверять.

Поэтому сразу забронировал его время до вечера и попросил отвезти в хорошее место для завтрака. Мы подъехали к зданию какого-то отеля, и я начал отнекиваться и объяснять, что мне не нужен ночлег, подумав, что водитель неправильно меня понял, но он только приветливо улыбнулся и позвал проследовать за ним через ресепшен к старой витиеватой лестнице, ведущей, казалось, на какой-то чердак. Поднимаясь по скрипящим деревянным ступенькам на четвертый этаж, я сильно смутился его выбором, но, миновав последний пролет, сразу же понял, что это именно оно. Меня ждал очень атмосферный руфтоп, заставленный уютными коваными столиками, накрытыми домашними скатертями в клеточку, с десятками горшков со всевозможными цветами. Справа от столиков красовалась целая зеленая стена из самшитов, которая очень освежала в это жаркое утро. Но самое главное я увидел, когда уже выбрал столик и развернулся спиной к выходу на террасу, откуда пришел. Там передо мной неожиданно открылся просто фантастический вид: внизу роился шанхай из голубых, красных, зеленых и желтых индийских домов, настроенных прямо друг на друге, а за ними на горизонте в утренней дымке открывался сам… Тадж-Махал! Тот самый, который я тысячу раз видел на всевозможных картинках. Мы собирались отправиться к нему сразу же после завтрака, но я совсем не ожидал, что знакомство произойдет прямо сейчас — да еще и с такого неожиданного ракурса. Шпили его белых колонн и причудливой формы купола будто вырастали из города и были его стражей — при взгляде на эту величественность ты понимал, что заехал в очень особенное место. С которым ждал встречи, возможно, всю жизнь.

* * *

Аромат традиционного индийского завтрака, который со знанием дела заботливо заказал для нас мой проводник, даже не дав взглянуть в меню, отвлек меня от размышлений о высоком: этим смешением цветов и запахов в тарелке невозможно было не соблазниться. Сначала нам принесли пряную закуску пакора из жаренных в кляре и нарезанных на мелкие кусочки овощей, а потом с каждой минутой стол все больше и больше заполнялся тарелками: острые пончики вада из пальмы саго с кокосовым чатни (густой соус из мякоти свежего кокоса), хрустящие рисовые блинчики доса с фруктами и напоследок манговый напиток ласси с йогуртом, чтобы заполировать весь этот пир. Столовыми приборами служили либо руки, либо паровые лепешки идли из ферментированного гороха маш и рисовой муки — и от этого было еще самобытнее и вкуснее.

После ужасной дороги этот вид, богемный завтрак и приятная компания моего гида стали мне настоящим вознаграждением за все терпение. Мне казалось, что лучшее я уже увидел и спешить совсем некуда, но водитель напомнил, что самое интересное впереди, и мы выдвинулись в сторону Тадж-Махала, чтобы теперь рассмотреть его во всей красе. Совсем не будучи фанатом всяких архитектурных сооружений, тем более распиаренных на весь мир, я все же сильно впечатлился.

Дворец всплывает перед глазами абсолютно особенным образом: несколько секунд идешь по узкому проходу с потолком и стенами, видя только темноту вокруг и вспышку света впереди, в конце арки. И вот спустя двадцать метров в прицеле оказывается Тадж-Махал, внезапно вырастая и как бы двигаясь на тебя — очень эффектная оптическая иллюзия. Будто из замочной скважины просачиваешься и попадаешь сразу в Нарнию из детских сказок.

Открытием также стало то, что сам Тадж-Махал, оказывается, не что иное как мавзолей. Дело в том, что индийский шах Джахан однажды встретил на рынке девушку, которая пленила его своей красотой, — одним словом, влюбился. Вскоре она стала его любимой женой и прожила с шахом семнадцать счастливых лет. Однако Мумтаз Махал умерла во время родов их четырнадцатого ребенка. Джахан не смог ее забыть и больше никогда уже не был счастлив.

В память о своей любимой жене и годах их семейного счастья индийский правитель велел построить самый прекрасный в мире мавзолей, красивее которого нет в мире. К работе были привлечены лучшие зодчие и мастера Индии и Европы — всего около двадцати тысяч человек, а само строительство длилось долгие двадцать лет.

Фейсал как лучший гид повсюду гулял со мной, припоминая особо интересные детали легенды, и дал полезную наводку для прогулки. Оказалось, что лучший вид на Тадж-Махал, и что очень важно — без толпы, — открывается с другого берега реки Джамна. Там можно было спокойно полежать на газоне, полюбоваться гигантским сооружением, отснять все на фото и видео, и никто нам не помешал — а мне ничего другого и не нужно было.

После осмотра «Короны дворцов», как называют мавзолей сами индусы, Фейсал предложил «освежиться горячим чаем» в гостях у его друга, чем вызвал у меня некоторую долю подозрений.

— Предупреждаю, покупать ничего не буду, поскольку не могу таскать с собой по миру сувениры, понимаешь? Поэтому, может, лучше не будем тратить время? — я постарался сразу расставить все точки.

— А кто сказал «покупать»? — только и произнес спутник, слегка понизив голос. Очень старался не подать виду, но я заметил перемену в его настроении. Видимо, план классического шопинга не удался.

Чайная оказалась буквально в пешей доступности. Пожилой индус за прилавком бережливо раскладывал травы по тканевым мешочкам и, видимо, был так увлечен процессом, что даже не заметил, как открылась дверь. Спустя мгновение он таки вернулся к реальности, и его лицо резко озарилось восторгом и радостью: он увидел Фейсала.

— Баба, старик, как я счастлив тебя видеть! — он аккуратно отложил в сторону мешочки и стал протискиваться по узенькому лабиринту витрин крошечной лавки. Друзья крепко обнялись и похлопали друг друга по спине.

— Намасте, Амрит, — склонил голову в приветствии старшему мужчине Фейсал (каждый жест индусов был пропитан соблюдением обычаев и традиций — неважно, путешествуешь ли ты в захолустной деревне или прогуливаешься по современному кварталу с высотками). — Мы к тебе с приятным гостем, он позволил мне сегодня показать ему город. А я подумал, что невозможно прочувствовать вкус Агры без твоей горячей душистой масалы. Приветствуй — это Артемий.

И чайный мастер с гостеприимством бабушки пригласил меня присаживаться на подушки за один-единственный низенький столик, стоявший в углу лавчонки. Спустя пару мгновений на скатерти, как по волшебству, уже появился глиняный чайник с оловянными резными чашками и круглые пиалы с сахарным песком, фисташковой помадкой и ладу (индийские сладкие шарики из масла гхи, нутовой муки и кокосовой стружки). «Может, Фейсал его все-таки предупредил о приезде? Откуда столько сладостей, неужели сюда так часто заходят гости?» — пронеслось у меня в голове.

— Всегда обязательно угощаю клиентов своими любимыми сладостями и чаем, — будто прочитал немой вопрос в моих удивленных глазах Амрит. — Если относишься к каждому покупателю как к другу — всю жизнь все больше и больше будешь ценить свою работу. Это так просто, баба. — Он задумался и добавил: — А иностранный гость — тем более сердечный друг в моем магазине. Очень польщен вашим визитом.

Мы просидели в лавке у мастера около двух часов — будто все планы разом отменились, а время перестало бежать. Мне вдруг перехотелось безумно скакать по достопримечательностям Агры. Кажется, самое главное Фейсал мне уже показал. Отличный английский, образованность и начитанность собеседников позволили нам с головой погрузиться в интереснейшую беседу о политике, изменениях в Индии, отношении к туристам и философии вечного удовлетворения и счастья, согласно которой старались жить все индусы, несмотря на свою принадлежность к какой-то из варн (социальное устройство, которое, в свою очередь, делится на касты), а то и нищету и жизнь без гражданства, документов и личности в целом.

Спокойствие, с которым местные воспринимали свою судьбу, объяснялось невероятно плотным проникновением религии в ежедневную жизнь и быт. Каждое происшествие, чувство и деяние воспринимается как сакральное по своей природе — оно случилось, чтобы либо поощрить тебя за успехи, либо наказать за грязную карму и дать возможность измениться и духовно возвыситься.

— Не бывает плохой и хорошей жизни, — объяснил мне Амрит, — западный мир делится на черное и белое. А вот индийский мир — он одинаковый. И что бы у нас ни происходило — все несет глубокий смысл, но при этом нейтрально. И каждый сам решает, окрашивать это в негатив или в положительное. Индийская привычка — воспринимать все как науку. Что, в общем-то, весьма удобно.

Гвоздем чайной программы (а мне удалось перепробовать более десяти видов с легкой руки и настойчивости Амрита) стала самая пряная и душистая масала, которую я когда-либо пил. Вообще не похожая на все предыдущие.

— Заварена на жирном свежем молоке буйволиц, — пояснил Амрит, — отсюда такой особый аромат.

Удовлетворение от встречи, радушного приема и вкусного послеобеденного чаепития, которое, как ни странно, действительно освежило, начало вдруг смешиваться с каким-то угнетающим чувством неловкости внутри. Сначала я не мог понять его природу и постарался отмахнуться от необъяснимых неприятных эмоций, пообещав себе разобраться в них позже, когда останусь наедине. Но эти мысли не стремились развеиваться, а только глубже погружали меня в неприятие. Так в чем же дело? Мне же так понравились эти люди, почему мне с ними так некомфортно?

Решение пришло само собой — потому что я не понравился самому себе. Меня приняли как самого близкого старого друга, не ожидая взамен ничего, кроме капельки моего времени и уважения. Никто не стремился продать мне чай, специи, что-либо другое — Амрит даже не позволил мне заплатить за угощение. Мои деньги тут вообще никого не интересовали.

Вмиг я почувствовал себя ограниченным, зацикленным человеком, который всех подозревает по классическому клише туриста. Три раза я не преминул сказать Фейсалу, что ничего не стану покупать. И теперь понял ту перемену в его голосе — он расстроился не потому, что планировал всучить мне какие-то травы втридорога, а потому, что я так воспринял его добрый порыв и совершенно не почувствовал искренности, которая за ним стояла.

Я сидел и рассуждал — кто больше виноват в том, насколько узко мы, жители западного мира, можем воспринимать широту восточной души? Причина в том, что мы растратили возможность быть открытыми и перестали откликаться, или же в том, что многие азиаты сами видят в туристах только «кошельки» и относятся подобающим образом, постоянно обманывая? Кто первый в ком разочаровался? Подумав, что до правды все равно не докопаться, я решил оставить эти мысли — все же все мы люди, и каждый из нас со своими слабостями и соблазнами.

Махнув рукой на все прежние планы, мы просидели за чаем на полу магазинчика до самого времени отъезда к вокзалу. И когда оттягивать стало уже совсем некогда, собрались с силами, чтобы поблагодарить друг друга и распрощаться. Как бы ни было хорошо — пора в дорогу. Поэтому мы с Фейсалом заехали за вещами и отправились на вокзал — мне нужно было сесть на поезд до Джайпура.

В столицу провинции штата Раджастан я попал примерно к трем утра, и в это время особо не было возможности перебирать таксистами. Поэтому просто выбрал взглядом наименее навязчивого, попросил его отвезти меня в отель, чтобы подремать, а после снова забрать в полдень и повозить по городу. Сразу запомнил его смешное имя — Шуба. В трех словах условившись о времени, я особо не ожидал, что он таки за мной приедет. Заселившись в отель, сразу принял душ и завалился в кровать. Все-таки останавливаться в отелях только на день, а ночевать в поездах было не лучшим решением. Потому что слово «ночевать» с индийским поездом вообще никак не вязалось.

Проснувшись в одиннадцать и выйдя на балкон, чтобы осмотреть окрестности, я был сильно удивлен: под окнами уже терпеливо ждал водитель, приехав на час раньше. И это в Азии, где опоздание на два часа считается абсолютной нормой! Но еще больше неожиданностей ждало меня впереди…

На другой стороне улицы я заметил небольшую компанию пацанов, громко слушавших какой-то индийский рэп со старого бумбокса (и откуда они его притащили?). Увидев, что мой таксист помахал рукой, показывая, что уже на месте, пацаны вдруг начали истошно вопить. Ухватив палки, перебежали через дорогу прямо в сумасшедшем потоке машин и кинулись на моего таксиста. То, что я увидел дальше, перевернуло мой мир. Они стали бить его палками! Прямо на улице, прямо среди бела дня.

На мгновение оторопев от увиденного, я быстро рванул вниз в одних шортах, но водителю удалось убежать от дикой толпы парней, спрятавшись за дверью в вестибюле отеля.

— Простите за неудобство, сэр, мне так жаль. Я не хотел испортить вам настроение! Не переживайте, сюда они не зайдут. И когда выйдем с вами — тоже не тронут, такие правила. Так что вам бояться нечего! — он перевел дыхание и, кажется, вообще не был удивлен абсурдом, который происходил. — И не переживайте, что я жду, — просто не хотел опоздать. Завтракайте, пожалуйста, сколько нужно, — и вообще забудьте обо мне. Я просто буду тут.

— Но что это за дикость? — я хотел все-таки услышать объяснения. — С чего вдруг они накинулись на тебя с такой жестокостью? Палками по спине… За что?

Оказалось, что виной всему был я сам. Дело в том, что уличная мафия таксистов не разрешала водителям заранее договариваться о встрече и, Боже упаси, подбирать туристов на «чужом» месте у отеля, где работают только «свои», и тем более сбрасывать цену. Турист должен выйти из отеля, ходить среди зазывал и в конце концов согласиться на поездку втридорога. Вот и схема, частично оправдывающая мое недоверие к местным, — начеку нужно быть всегда.

Я не мог нежиться под солнышком на балконе, наслаждаясь чашкой кофе с круассаном, зная, что меня внизу ждет человек. Даже если мы договорились о другом времени и никто не просил приезжать раньше. Поэтому быстро собрался, на ходу перекусил и отправился с парнем в город — погружаться в местную жизнь и осматривать знаменитые храмы.

* * *

Прежде всего Шуба привел меня в самую известную резиденцию Раджастана — форт Амбер. Он представлял собой громадный дворцовый комплекс, состоящий из храмов, садов и павильонов с каменными стенами и десятками тайных комнат и лабиринтов. Правителю, инициировавшему постройку такого монументального оборонительного бастиона, так и не удалось порадоваться открытию своего детища: стройка заняла почти два столетия, и раджа скончался задолго до ее окончания.

Было очень интересно прикоснуться к роскоши, которой окружали себя индусы Средневековья: внешне дворец напоминал просто гигантскую скучную крепость песочного цвета, но попадая внутрь можно было открыть для себя удивительное многообразие форм, цветов и искусных отделок. Женские комнаты с мини-парками и балконами из голубого мрамора, дворики с личными королевскими покоями, усеянные цветущими беседками и теплицами, — все буквально кричало о помпезности и богатстве тех времен.

Я бродил по многочисленным галереям, вглядывался в детали и отчаянно силился перенестись в эпоху Великих Моголов, но все мои попытки то и дело проваливались — постоянно кто-то освещал сумеречные залы вспышками фотоаппаратов, разговаривал на разных языках, толкался и наступал на ноги — туристов было очень много. В очередной раз сфотографировав какую-то китайскую семью по их большой просьбе, я понял — достаточно, глубже место я не прочувствую. Визитные карточки, заслуживающие внимания своей капитальностью, — это, конечно, хорошо, но явно без утомительных толп туристов и изнуряющей жары.

— Друг, это не совсем мое, — обратился я наконец к гиду, — отвези меня туда, где нет такой туристической мишуры.

Шуба все понял, и уже через полчаса мы входили в храм, который в свое время стал одним из первых в стране, где начали централизованно проповедовать философию йоги. Если до этого телесными и дыхательными практиками занимались исключительно монахи, передавая знания немногочисленным ученикам, то при этом здании было впервые построено подобие шалаша с балками, где прямо на бетонном постаменте практиковали все желающие. Во время прогулки по храмам на нашем пути встречались древние бассейны, огромные баньяны, оплетающие фигуры различных божеств, каменные беседки и мосты, расположенные вдоль пруда, но при этом — ни единого туриста. Наиболее энергетические и впечатляющие места их почему-то не привлекали. Ну, оно и к лучшему.

Следующее место, «Храм слонов», просто сразил своей красотой: высеченный из камня комплекс строений, щедро украшенный фигурами различных индуистских божеств и слонов. Обилие деталей, фигур и фактура напомнили многострадальный Нотр-Дам-де-Пари. Каждый метр стен удивительной ручной работы можно было рассматривать часами, а с каждой сменой ракурса абсолютно менялось восприятие. Но самое интересное ждало внутри.

На фасадной части храма я увидел открытую дверь и, не зная, можно ли неиндуисту туда заходить, все же сделал шаг внутрь. Меня мгновенно обдало прохладой, обоняние ощутило запах сандала и религиозных специй, а глаза после яркого солнцасловно погрузились в кромешную темноту. Спустя несколько шагов и секунд зрение начало возвращаться, а вместе с ним родилось ощущение, будто вхожу не в помещение, а в реку из воздуха и энергии, — очень сильно и быстро начало меняться состояние.

Впереди, в дальнем конце храма, светился небольшой «алтарь», внутри которого располагалась статуя Кришны, щедро украшенная яркими одеяниями и золотыми деталями. А под ним, сидя в позе лотоса, статую любовно натирал до блеска монах примерно моего возраста. Движения завораживали — он протирал статую Кришны с такой осторожностью и нежностью, будто гладил спящего младенца, стараясь его не разбудить. Шуба затерялся где-то позади, и я снова заволновался, что нарушил все правила, — раз уж индус не зашел в святилище следом за мной, значит, это место предназначалось точно только для Высших. Я стоял в сомнениях, стараясь не издать ни звука, и уже было думал начать пятиться назад, но вдруг…

— Hello! — услышал я перед собой. Как он услышал меня? И это ладно, но как он понял, что непрошеный гость — иностранец? Я поискал глазами какое-то зеркало или отражающую поверхность перед лицом монаха, но ничего подобного не нашел. А он тем временем медленно обернулся и посмотрел мне прямо в глаза.

Я ожидал чего угодно и в накрывшей меня благости был готов молить о прощении за нарушение его покоя, но монах лишь тепло улыбнулся, наклонил голову в приветствии (может, он все-таки младше меня?) и пригласил приблизиться к «алтарю». Все выглядело и ощущалось, как в ожившей книге о духовной Индии, о другом мире, который в детстве казался мне полусказкой-полубылью. За моей спиной послышались шаги.

— Это мой любимый храм, — прошептал Шуба мне прямо в ухо, — а это — его брахман, настоятель в двадцать втором поколении!

Слова Шубы произвели сильный эффект — я знал, кто такой брахман. Представитель высшей касты в современном и древнем индуизме, полубог на земле, мудрец. Знал, что с самого рождения брахманы в Индии окружены почетом и уважением, что в Древней Индии имущество брахмана было непозволительно отнять даже самым знатным вельможам, а убийство мудреца приравнивалось к самому страшному греху. Уже несколько веков представители этой касты занимаются государственным управлением, судейством, наставничеством и прочими благородными профессиями, недоступными другим кастам. И только они могут быть духовными наставниками своего народа, численность которого, на секундочку, почти полтора миллиарда людей.

Брахман не мог выбирать себе род деятельности и жить свободно, несмотря на все окружающее его почтение. Его прямыми обязанностями являлись благочестие и мудрость, которой он должен делиться с окружающими. Члены этой касты постоянно находились в центре внимания низших слоев и были обязаны их просвещать. А еще облагались огромным количеством запретов — заниматься любым ручным трудом в любом виде и под любым предлогом, употреблять мясо, вступать в брак с представителями других каст, жить на одной территории с представителями других каст, есть еду, приготовленную человеком из другой, низшей касты (в таком случае смерть от голода предполагается как более благополучный исход). В общем, очень необычная жизнь.

Я много читал и слышал о брахманах, но никогда не общался с ними вживую. Кешиш — так звали моего собеседника-брахмана — говорил на прекрасном английском, поддерживал глобализацию Индии, знал, где находится Украина, и в целом производил скорее впечатление западного интеллектуала, чем восточного духовника. Он почему-то решил не вставать, и я уселся рядом с ним на пол.

Мы мирно общались. Вдруг он внезапно соскочил с небольшого постамента на руки, взял палочку с ватой на кончике и быстро макнул ее в какую-то жидкость.

— Возьми, Артэми. Это органический парфюм священных молитв нашего храма, — и он продолжил передвигаться по полу вокруг меня на руках, не вставая на ноги. — Каждый день я провожу семь часов в молитвах об этом месте и его гостях, так что твой парфюм будет иметь долгое послевкусие и, возможно, охранять тебя в Индии. Держи — он твой.

Брахман мягко вложил благоухающий кусочек дерева в мою ладонь, снова приподнявшись на руках. Наклонив голову в знак благодарности, я вдруг заметил, что у него нет ног. Вместо полноценных конечностей свисали небольшие отростки, сжатые у основания золотыми кольцами. Я резко вдохнул, весь внутри сжался, чтобы не вскрикнуть от неожиданности и не выдать свой шок. Но этого делать вовсе не надо было — перемена энергий не осталась незамеченной монахом.

— Ты удивлен? — несколько секунд он смотрел мне в глаза, словно в чем-то сомневаясь, а потом спохватился и быстро продолжил: — Хочу задать тебе один вопрос. Почему ты считаешь, что добро — это хорошо?

— Ну, для меня это очевидная вещь. Меня так воспитали, это закон природы. Я это осознаю и ощущаю. Добро всегда побеждает зло, — я вспомнил главный посыл всех славянских сказок и тут же засомневался внутри, кто кого побеждает в этой фразе.

— Законы природы? — переспросил брахман. — А ты допускаешь, что может быть что-то еще? Готов увидеть что-то, что изменило бы твое представление о мире?

Я не совсем понимал, что именно он имел в виду, но нервно усмехнулся и ответил: «Готов». Он пригласил меня придвинуться ближе к «алтарю», выключил свет единственной лампочки и поставил по периметру вокруг нас две свечи внутри вырезанных из дерева колб. «Алтарь» мгновенно преобразился, все стало по-другому. Свет, а точнее его отсутствие, и мерцание огня все изменили. Я обернулся к двери, чтобы разглядеть Шубу, но его больше не было в храме, а сама входная дверь оказалась закрыта.

«Как? Почему он ушел? — пронеслось в моей голове, и виски начали пульсировать от странности происходящего. — Что я здесь делаю?»

— Приготовься… — оборвал мои мысли Кешиш. — Я расскажу и покажу тебе историю. Такую, которую не поймет твой мир. И тебе понадобится мужество и сила духа, чтобы в нее поверить. Закрой глаза.

То, что происходило дальше, описать непросто. Это словно смесь — тягучая и непрерывная, но при этом легкая, словно воздух и свет. Что-то внутри подсказало в определенный момент открыть глаза, и я увидел, как тело брахмана медленно, но заметно… приподнимается в воздух. Сначала я решил, что он так ловко отжимается на своих сильных натренированных руках, но после рассмотрел, что под его накидкой ничего не было, а тело уже парило сантиметрах в тридцати над землей. Я начал быстро моргать и шире открыл глаза, подумав, что не вижу чего-то в темноте: но там ничего и не было. Под ногами Кешиша, оторвавшегося от прохладного пола, я мог заметить свечи, которые до этого закрывало от меня его тело.

Чтобы в это поверить, кажется, нужно было отказаться от всего, что раньше знал в жизни. Все условности и ограничения, на совесть выученные в детстве, плотно сидят в сознании каждого человека. Меня всегда устраивала моя выработанная годами и отточенная система ценностей, и я вряд ли был готов когда-либо расшириться настолько, чтобы отказаться от своего мировосприятия и не посчитать подобное чушью, если бы кто-то рассказал. Для скептиков всегда оставался незыблемым один аргумент: я этого не вижу и не чувствую, а значит, этого нет. И вот этот аргумент разбился на тысячу осколков и рассыпался: я больше никогда не смогу так сказать, потому что я реально видел это своими глазами. Хоть и не мог им поверить.

Фокус? Мистификация? Труба, удерживающая его на весу? Но если так — для кого это шоу? Мы не на туристической площади, где любой зевака может кинуть монетку. Передо мной настоящий брахман. Почему меня избрали для этого?

Я мог не доверять людям вокруг, политике, зазывалам, тому же брахману — но только не самому себе. Иначе как жить, если не можешь верить своим же ощущениям и тому, что видишь? На что тогда вообще можно опереться в жизни?

— Левитация — это не дар свыше, — медленно заговорил Кешиш, когда все закончилось, — это дано каждому, кто готов выйти из обусловленности. Заложено в каждом из нас, нужно только отыскать это внутри и научиться пользоваться.

— Но зачем мне нужен такой навык?

— Я вовсе не призывал тебя учиться подниматься над землей, тебе это действительно ни к чему. Ты этого и не сможешь. Просто ты был уверен, что это невозможно, верно? А теперь придется еще немного подумать о жизни. Об этом как раз и есть наша религия.

Я был ошеломлен. Что мне теперь со всем этим делать? Живем всю жизнь, четко убежденные в том, что знаем правильные и очевидные вещи, четко уверены в том, что дышим легкими, едим ртом, притягиваемся силой притяжения к земле. Но что, если это только сумма опыта, который дала наша среда? И если мы все такие уж обусловленые, есть ли вообще шанс отыскать истину и узнать, как же все-таки устроен этот странный мир? Встреча с монахом поселила в моей голове гораздо больше вопросов, чем дала ответов. Я просто не знал, за что теперь держаться, как дальше с ним говорить. Был счастлив, поражен и напуган одновременно.

— Не стоит так однозначно стоять на постулатах и фундаментах своей жизни. Как видишь, они могут пошатнуться. Но у тебя будет хорошая жизнь, Артэми, поверь мне, — хорошая и удачливая. Вспоминай мои слова.

«Мир тебя пережует и выплюнет! Ты умрешь в своей кругосветке!» — раздались ответом в моей голове вопли Парусины из венгерского руин-паба. Я даже не заметил, как глубоко это пьяное предсказание засело в моей голове. Почему это вспомнилось именно сейчас?

Я мог засыпать монаха расспросами и увлечь в новую дискуссию, но жадность — это нехорошо. Мне показали и объяснили все, что на тот момент было нужно, и даже больше. Брахману нужно было вернуться к натиранию статуи Кришны, мне — к реальности. Хотя что такое реальность, в тот миг плохо понималось.

Встретив на улице ожидающего меня Шубу и обрадовавшись живому, нормальному человеку, я обрушил на него рассказ о последних двадцати минутах.

— Да-да, он же брахман, — только и сказал Шуба.

Видимо, для него этим все объяснялось. А мне было достаточно того, что кто-то еще готов подтвердить эту мистику. А значит, я не сошел с ума. Но мир мой точно пошатнулся на устойчивых сваях в тот момент.

Обедать после всех переживаний совсем не хотелось, и я попросил Шубу показать в городе что-нибудь, связанное с экологией. Оказалось, что Раджастан — это родина слонов, как Херсон — арбузов, поэтому мы сразу же отправились в приют для слонов. Мне казалось, что там можно встретить такой себе рай осознанности и жизни в согласии с природой. Хотел, чтобы мне рассказали, в каких условиях слоны идеально себя чувствуют, активно размножаются и растут.

Пообщавшись со смотрителями, узнал, что слоны по ряду причин находятся на грани вымирания: в Африке их массово убивают из-за слоновой кости, которую продают в Азию. В свою очередь, в Азии вырубают ареал их обитания — леса, и им просто некуда деваться и нечем питаться. Но самая циничная мерзость (и третья причина) — жестокое порабощение. Этот процесс называется «ломка» (crushing) — он призван сломить волю дикого животного, сделать его покорным «средством для перевозки туристов».

В процессе ломки животных держат в тесных клетках, морят голодом, обездвиживают, растягивают конечности на дыбе, избивают и не дают спать целыми сутками — пока животное не ослабнет под невыносимыми пытками окончательно и не отдаст себя на потребу человеку. Более независимые и вольнолюбивые животные не выдерживают «дрессуры» и, не достигнув стадии «покорности», умирают — от стресса, побоев и жажды. Такой вот процесс подготовки слоника к катанию, невидимый из закулисья.

Похожие методы используют и для «работы» с детенышами — слонят отбирают у матерей в очень юном возрасте, от трех до шести лет. В рамках «ломки» слонят сажают в совсем небольшие вольеры — наподобие «пеналов» для свиней. Малышей-слонят избивают, орут на них, привязывают за конечности и растягивают на дыбе, морят голодом. Ну а самый «эффективный» способ изуверства, вершина, так сказать, человеческой изобретательности — это крюки, которые загоняют острием в наиболее чувствительные места на теле слонов. Чтобы боль была еще нестерпимее, ее смазывают раствором соли, химической перцовки и еще какой-то гадости.

Цель, собственно, все та же — зарабатывать деньги. Чтобы мы приехали в теплую страну и привели своего ребенка со словами:

— Ой, смотри, слоник! Какой он милый! Какой забавный! Какие смешные трюки делает! А сейчас он будет нас катать!

Притом иногда человеческому лицемерию нет предела: в странах, где слон считается священным животным, например в Таиланде, и где, казалось бы, должен охраняться, наоборот — жестокое рабство носит повальный характер. На каждом тайском курорте есть масса подобных центров, где «слоники вас поразвлекают». Не лучшей оказалась ситуация и в Индии.

Волонтеры центра поделились информацией, что за последние десять лет численность слонов в штате Раджастан сократилась с двух тысяч до ста с небольшим особей. Всего за десять лет! Это же просто пшик в масштабе истории и эволюции. Даже в рамках малюсенькой человеческой жизни это миг. Сейчас в подобных центрах поддержки слонов уже просто стоит вопрос о выживании вида на земле. Чтобы уберечь слона от рабства, сохраняя его в центре, им нужно находить по 250 кг пищи на каждого ежедневно.

Я пожал руки волонтерам и смотрителям приюта, оставил им часть своего бюджета на Индию и с тяжелыми мыслями вернулся в машину к Шубе.

«Слишком сильный набор эмоций для одного дня. Надо бы немного отдохнуть», — подумал я.

Поэтому мы просто взяли жаренных с сыром роти и масалу в одноразовых стаканчиках (она слишком сильно уступала произведению Амрита) и отправились к «Храму обезьян», расположенному на холмах Джайпура, чтобы понаблюдать за красивым закатом над городом.

Вокруг нас сновали тысячи обезьян: с криком бегали друг за другом, вычесывали партнеров и детишек в знак любви и нежности и постоянно норовили что-то стянуть — то пакет с едой, то направленный на них объектив камеры. В такой близости к животным, которые кажутся нам абсолютно дикими, было что-то экзотическое: мне нравилось, какой колорит создают бегающие макаки, встречающиеся у нас только в зоопарках, или свободно разгуливающие по городу коровы, которые у нас живут только в неволе.

Хотя даже не знаю, какой корове стоит позавидовать: с одной стороны, индийскую никто не убьет, а с другой — как только она перестает давать молоко, ее бесцеремонно выгоняют на улицу, потому что содержать ее очень дорого, а пользы она больше не приносит. Вот коровы и бродят по улицам, одинокие, голодные и брошенные, пытаясь отыскать еду на свалках в горах мусора. Священное животное, а отношение к нему все равно потребительское.

По дороге к вокзалу погруженный в темноту и включивший свои огни Раджастан предстал передо мной в еще более выгодном свете: спрятались самые непривлекательные огрехи, и в теплом свете ламп город стал заметно душевнее и привлекательнее.

Мы наконец выключили кондиционер, работающий на всех оборотах, раскрыли окна и наслаждались приятным, слегка прохладным ветерком. В горной Азии я всегда ждал этого закатного часа, чтобы наконец избавиться от капель пота, постоянно стекающих по спине в течение дня.

— Перед прощанием я хочу сделать вам еще один сюрприз, — вдруг заинтриговал Шуба. — У вас как раз есть немного времени. Позволите?

— Интересно, что еще сегодня может меня удивить? — ухмыльнулся я. — Конечно, вези, Шуба, мне приятно твое внимание.

Не успел я договорить, как завис на половине фразы от ошеломления: за поворотом перед нами вдруг вырос из темноты пятиэтажный кружевной замок с сотнями окон (как оказалось, их там почти тысяча!), подсвечивающийся кроваво-красным цветом.

— Это Дворец ветров, — стал рассказывать Шуба, не скрывая радости от моего удивления. — Его построил уважаемый махараджа для всех своих жен. Каждой по комнате. Представляете, сколько их было!

— Да уж, любвеобильным он был мужчиной, — задумчиво произнес я. — Каждой по комнате — это, конечно, хорошо, но их окошки — просто крошечные, не больше размера головы! Как же они там, бедные, жили?!

— Да что вы?! — искренне удивился моему замечанию Шуба. — Это для них подарок! По правилам, женщинам гарема вообще запрещено пересекаться со внешним миром. А благодаря доброму сердцу князя они даже могли наблюдать за улицей. Думаю, они были очень счастливы!

Да уж, без сомнений… Но каким бы удобным или не очень ни был замок для своих жительниц, с улицы он выглядел просто воздушным чудом: мавританские арки сменялись разноцветными окнами с витражами, что в свете красных фонарей переливались красочными лучами. Свое интересное название Дворец ветров тоже получил благодаря причудливой постройке: большое количество окон создает непрерывное движение воздуха внутри здания и всегда сохраняет приятную прохладу. Вот за это жены точно могли бы быть благодарны своему щедрому супругу.

В вечернее время дворец был закрыт для посещения, да и у меня не было времени бродить по дамским комнатам, поэтому я восхитился еще одним неожиданным местом, которое само меня нашло, поблагодарил Шубу за действительно прекрасный сюрприз, и мы отправились на вокзал.

* * *

Я возвращался в Дели, чтобы после сделать пересадку до Амритсара, поскольку прямого поезда не было. Интересно, каким в этот раз мне покажется мегаполис после этих дней, проведенных в горных провинциях? Уже вечером, когда уже клевал носом от усталости, я не мог расстаться с мыслями о брахмане. Воспоминания о запахах, свете и чувстве умиротворения в храме обволокли меня, и я задремал. Это был первый раз, когда я крепко спал в индийском поезде — спал как ребенок.

Поезд прибыл в Дели к шести утра, и я сразу же отправился к камере хранения, чтобы оставить там свой багаж и погулять по городу до полудня, пока не придет время возвращаться на вокзал. Оставлять там хоть что-то мало-мальски ценное было очень боязно, поэтому пришлось обвешаться всей техникой и бродить по улицам под весом сумок с камерами и дроном.

В этот ранний час я увидел, как просыпается Индия. Идешь по пустой улице, наблюдая, как начинает брезжить молчаливый рассвет, и вдруг в один момент со всех щелей начинает сыпаться немыслимый поток. Водоворот повозок с фруктами, коров, клаксонов, машин, рабства, заработка, выживания, отношений, криминала, помощи, религии, святости — все это мешается в нескончаемое плотное месиво просыпающейся индийской столицы. Все начинает жариться, звучать, двигаться — под ногами на пыльной дороге раскладывается полиэтилен, служащий вместо магазинных прилавков. И это в столице Индии — стране, второй по населению, то есть по людскому потенциалу одной из самых мощных экономик мира. Почему все так? Почему такое огромное количество духовно развитых и просвещенных людей в массе представляет собой такой грязный бедлам? Или процент образованных так ничтожно мал, что просто растворяется в общем невежестве?

Индия — страна, которая постоянно тестирует тебя: из какого теста слеплен? Сначала проверяет, обволакивает жутким дискомфортом, неприятием и всем отталкивающим. Когда видишь, что люди могут ходить в туалет прямо на улице или даже друг на друга (!), чтобы освежиться в жаре, когда все тебя трогают за руки, не дают прохода, пытаются обмануть, обворовать. Пульсируя, Индия надавливает на самые слабые точки и ждет, когда ты сдашься — впадешь в агрессию, апатию, ненависть. И только если вытерпишь это, не убежишь, не проклянешь, не сломаешься, а научишься принимать такой, какая есть, — она раскроется тебе и, возможно, подарит самый глубокий инсайт, встречу или возможность.

Эту теорию я проверял и на себе, несколько раз приезжая в Индию до этого, и на всех своих знакомых. Нет людей, оставшихся равнодушными к Индии, — либо получают откровение и с годами возвращаются еще и еще, либо вообще не понимают, бегут от нее, как от лешего. Я, кажется, выдержал и был среди первых. Эта страна — очень живой и заряженный организм, сильнейшая энергия, которая внешне имеет форму хаоса, антисанитарии, криминала, ужаса. Но в глубине — это все же очень мощная энергия, которую можно направлять на созидание.

Один из самых грязных городов в мире после подарков судьбы в виде честных открытых водителей, приятнейшей встречи в чайной лавке и, конечно же, самого большого чуда в моей жизни — брахмана — больше не казался мне таким отталкивающим. Возможно, уже наступила адаптация, или просто понял, что все это стоило того.

В свободные пару часов я побродил по рынку в поисках интересных вещиц и вкусного уличного завтрака с крепким кофе.

— Снова уши заложило, мистер? — услышал издалека и даже сначала не понял, что обращаются ко мне. Знакомое недокресло, трельяж… Да это же мои чистильщики!

Совсем не заметил, как обошел три квартала по периметру вокзала и попал на ту самую улицу, с которой начиналось мое знакомство с Нью-Дели. Как это возможно — среди миллиарда людей случайно наткнуться на того, с кем встречался раньше?

«А может, эти парни тоже несут для меня какое-то сокровенное знание?» — про себя ухмыльнулся я. Приветливо помахал им рукой, но подходить ближе не стал — сейчас заговорят мне все зубы, а у меня скоро поезд.

День 255 Амритсар, Индия

99 424 км пути

К вечеру добрался в Амритсар — штат колоритных воинственных сикхов с неизменными закрученными усами и тюрбанами на головах. Религия на стыке двух культур — индийской и мусульманской, соединяющая в себе черты индуизма и ислама, но при этом полностью самобытная и неповторимая. Религиозная обстановка в этом районе и постоянное противостояние враждующих стран обязывают сикха практически всегда иметь при себе оружие, но при этом главная цель жизни — нести любовь и добро. Оксюморон.

Главная отличительная черта сикха — обязательно водруженный на голову тюрбан, куда бы он ни выходил. Изначально, в период становления сикхизма, тюрбаны носили только представители высшего класса и элита общества, но впоследствии был издан указ о том, что все сикхи должны покрывать голову тюрбаном в знак своей веры, тем самым демонстрируя равенство всех людей в мире.

Помимо тюрбана сикх обязан носить еще пять символов веры. Это кэш — волосы, усы и борода, которых никогда не касались ножницы, канга — специальный деревянный гребень для расчесывания волос, кара — металлический браслет, символизирующий неразрывную связь с Богом, кирпан — ритуальный кинжал или меч, который используют лишь для самообороны и не демонстрируют на людях, и кача — длинные трусы на веревочках. В общем, интересных условностей достаточно.

Мой путь лежал к главной святыне сикхизма — Золотому дворцу. Выйдя на белую мраморную площадь перед входом во дворец, я попал в огромнейшую очередь, двигающуюся в такт под звуки очень ритмичной местной музыки — она показалась мне смесью религиозной с какими-то сказочными мелодиями легенд времен махараджей. Я шел в веренице, похожей на длинного толстого питона, и повторял за всеми сакральные движения, обязательные перед входом в храм: кланяешься, снимаешь обувь, моешь ноги, медленно заходишь на территорию дворца и попадаешь в волшебство.

Сам замок расположен в середине озера, и его золотые огни зеркально отражаются в гладкой поверхности, повторяя каждый изгиб изящной резьбы. Открывшаяся картина настолько захватила, что сначала даже не хотелось идти рассматривать окрестности: я просто уселся на мраморный пол прямо у озера и начал впитывать благость, переполнявшую каждый сантиметр пространства. Никогда доселе я не испытывал ничего более магического, связанного с религиозностью. Все внутренние трансформации на ретритах и встреча с брахманом были особенными опытами, но они все же были слишком личными и касались только меня. Тут же магия исходила от чего-то монументального и коллективного — никакой твоей истории в этом нет, но при этом всеми клеточками тела ты чувствуешь, что связан с этим местом, что ты — часть всей этой магии, которая творится вокруг.

В озере плавали огромные красные рыбины — они никого не боялись, их даже можно было потрогать. Я погладил самую большую и медленную и заметил, насколько теплым было озеро. Идея и соблазн возникли моментально: как хотелось бы сюда окунуться! Смыть с себя все ненужное и пропитать тело мягкой водой. Не зная, можно ли несикху такое проделывать, все же рискнул: в прошлый раз моя наглость в храме оправдалась, может, и сейчас не будет последствий? К тому же жизнь одна — кто знает, когда еще я смогу сюда вернуться? Запасной одежды с собой не было, поэтому просто стянул майку и залез в воду прямо в шортах — в такой жаре они высохнут за минуты. Духота отступила мигом — хоть и теплое, озеро обдавало такой свежестью, будто пять минут простоял под очищающим горным водопадом. Все охранники, как кавалеристы с оружием охраняющие территорию, наблюдали мое плескание, но и слова не сказали — еще один приятный и оправданный риск.

Выжав шорты, отправился к главному входу, а там как раз началась ежевечерняя процессия: живая очередь из сикхов выносила на больших носилках из дворца золотую святыню с изображением божества, доселе мне незнакомого. Я не мог оторвать взгляд от шествия и позволил потоку пения, разноцветных одежд и хлопков закрутить меня и понести за собой. Каждый человек, которого можно было вычленить среди обступившей святыню толпы, выглядел как древний мудрец с картинки. Об этом говорили не только длинные одеяния в пол и борода: выразительнее всего об этих людях рассказывали их глаза. Долгие, пронзительные и добрые взгляды, которые не просто скользят по тебе мимоходом, а обязательно задерживаются в приветствии и передают какой-то месседж.

Спустя несколько часов я вышел с территории дворца и решил пройтись до отеля, завороженно рассматривая игру уличного света от фонарей и всех людей, попадавшихся на пути. Придя в номер, чуть ли не первый раз за кругосветку включил телевизор, и на всех каналах показывали службу сикхов под эту магическую музыку и пение. Мне нравилось, что эти песнопения так живо играли на фоне, и я просто провалился в сон, так и забыв выключить телек.

Наутро перед отъездом я впервые за весь путь не выбрал для знакомства новое место, а еще раз вернулся ко дворцу — настолько он впечатлил накануне. Сегодня людей было значительно меньше. На входе меня заметил один из охранников и дружелюбно предложил надеть на голову тюрбан. Мне казалось, что это секундное дело: водрузил на голову — и все, как кепку натянул. Но все оказалось сложнее — тюрбан завязывают особым способом, бережно укладывая каждый слой ткани, процесс занял не меньше десяти минут. Заинтересованные моей персоной смотрители дворца предложили иностранцу, жадно всматривающемуся во все детали, присоединиться к службе и после позавтракать местной священной едой — обязательно руками и обязательно с пальмового листа. Вмиг в моих ладонях очутилась какая-то неведомая смесь сладкого, пряного и соленого одновременно — и все это консистенции и цвета, словно размокший хлеб. В общем, на вид кажется, что ешь полную невкусность, еще и грязными руками, еще и накладывали ее тебе чужими (вероятно, грязными) руками, но все это не оттолкнуло — экзотичность атмосферы и вкуса преодолевала все внутренние барьеры.

Я мог бы снова провести у дворца целый день, чтобы дождаться магических вечерних огней и отражения луны в озере, но сегодня предстояло отправиться в новую страну. Граница между двумя враждующими странами особо пристально проверялась и закрывалась уже в два часа дня. Мне бы выехать туда сразу после завтрака, но я не смог удержаться, чтобы не заглянуть в Золотой дворец еще раз.

За потраченное время пришлось расплачиваться — уже будучи на платформе, мне никак не удавалось втиснуться в автобус, но добродушный паренек предложил поставить мой «стафф» ему на ноги, а самому мне пришлось всю дорогу стоять на последней ступеньке открытой двери автобуса и изо всех сил удерживаться за поручни при огромной скорости и колдобинах на дороге. «Научиться так адаптироваться к среде — это, конечно, круто. Но было бы неплохо еще и остаться при этом в живых, — ворчал себе под нос. — Иногда веду себя как пятнадцатилетний пацан».

Первое, что ощущаешь, подъезжая к индо-пакистанской границе, — состояние войны. Колючая проволока по всему периметру, пограничники обвешаны оружием с головы до ног, а возле блокпостов стоят противотанковые пушки — атмосфера любви и доброты, окутавшая у храма, рассеялась без следа.

— Ждите автобуса, — без объяснений кинул мне пограничник, как только я получил штамп о выезде из Индии.

Какой автобус? Куда? Я ж еще в Пакистан не попал! Но это не то место, где можно приставать с расспросами, поэтому решил просто делать, как сказали, и стал ждать. Спустя двадцать минут к зданию подъехал автобус мест на семьдесят, с плотно задернутыми занавесками и молчаливым водителем, куда погрузили меня одного и куда-то повезли. Слегка напрягаюсь, стараюсь хоть что-то разглядеть из-за спины водителя. Наконец остановились, выхожу у ворот какого-то огромного стадиона с трибунами, рассчитанными тысяч на двадцать людей. Ого! Что это за спектакль?

Впереди открыли шлагбаум, и я зашагал вдоль пустого стадиона, рассматривая границы амфитеатра. И тут же догадался, что это именно то место, где проходит легендарное шоу поднятия флагов!

Ежедневно на границе Индии и Пакистана на каждой из сторон устраивается ритуальная процедура построения караула и поднятия/спуска флагов пограничниками обеих враждующих стран. На это время к амфитеатру съезжаются тысячи людей с обеих сторон, поддерживать своих.

Пройдя в полном одиночестве по огромному плацу стадиона с нависающими по бокам трибунами на индийской стороне, я подошел к железным воротам.

На черной тяжелой двери висела круглая ручка, взяв ее, я попробовал отодвинуть дверь ворот.

«Похоже, они весят не одну сотню килограммов», — подумал я после нескольких тщетных попыток сдвинуть дверь.

Я оглянулся назад, возможно, мне кто-то из индийских пограничников поможет все-таки открыть дверь в Пакистан… Но за мной было все так же пустынно.

Внезапно раздался громкий скрип, и тяжелая дверь, как по мановению волшебной палочки, двинулась в сторону. Я лишь видел исполинскую руку, двигавшую ее, при этом сам человек оставался закрыт этой же дверью.

Я сделал шаг вперед и очутился в новой стране.

* * *

Передо мной стоял, улыбаясь, высоченный, метра два ростом, идеально сложенный, одетый во все черное молодой мужчина лет 35. У него были черные как смоль волосы и усы, аккуратная прическа. Он приветливо смотрел на меня, улыбаясь белоснежной улыбкой, но поразило меня другое.

Глаза. Преисполненные добротой и спокойствием.

— Добро пожаловать в Пакистан, сэр, — он протянул мне свою руку Гулливера и продолжал смотреть прямо в глаза. — Вы вошли в прекрасную страну Пакистан, сегодня здесь вы ощутите всю разницу между нами и Индией.

Это был первый человек, которого я увидел в этой стране.

До начала шоу оставалось еще три часа, но мне все равно нужно было ждать Инну, с которой мы познакомились в фейсбуке и планировали двигаться в горы вглубь страны, поэтому обрадовался, что зрелище таки увижу. Услышав, что подготовка начинается, я зашел на стадион чуть ли не одним из первых — можно было услышать, как перекрикиваются между собой работники с другой, индийской стороны. Но буквально через пятнадцать минут начал идти такой поток людей, что вокруг все моментально заполнилось раскатистым гулом.

Я пытался присесть на трибуну, какими были бетонные блоки-парапеты, но раскаленный за день бетон жестоко обжигал пятую точку и ноги, поэтому стоя высматривал Инну, которая каким-то образом должна была заметить мою шляпу в этой сутолоке. С каждой минутой становилось все теснее — если сначала я мог свободно развалиться под солнышком, то теперь уже сидел, сжавшись в комок. Казалось, что в какой-то момент кто-то просто плюхнется мне на колени, не найдя более подходящего места. Но что удивительно, никакого дискомфорта не испытывал — полностью погрузился в предвосхищение чего-то интересного.

В рассадке зрителей явно прослеживался определенный иерархический порядок. Особо почетные и очень важные персоны размещались в непосредственной близости от пограничных ворот, далее тянулись бетонные скамьи, предназначенные для иностранных гостей и незначительных особ, а в конце — места для «обычного народа».

— Повезло, что ты в шляпе — тут ты один такой. Иначе ни за что бы тебя не отыскали, — услышал я и обернулся. За спиной стояла невысокая девушка в одежде, похожей на походную, потертых очках и с собранными в хвост волосами — наверное, это и есть та самая Инна.

Весь ее облик говорил о том, что она переехала в Пакистан и, судя по всему, уже давно ассимилировалась. Инна светилась дружелюбием и явно была рада меня видеть — это очень располагало. Мы обнялись в честь знакомства и изо всех сил постарались расчистить для них со спутником места — как-то я слишком растерялся от гама вокруг и сразу не сообразил занять им места.

Пакистанский муж, присевший за широкой спиной Инны и буквально утопающий в объемах супруги, поначалу не произвел на меня никакого впечатления — маленький, худенький, он явно не был лучшим коммуникатором, выдал еле слышное «hello» и на все мои попытки заговорить и раззнакомиться отвечал либо односложно, либо вообще кивками. Ну и ладно, не заставлять же.

Тем более что вокруг стало происходить что-то поинтереснее: начался разогрев перед началом церемонии. Толпа с обеих сторон орала и улюлюкала, приглашая пограничников начать шоу. Что приятно удивило, никто из «фанатов» не пытался унизить соперника, кричать оскорбительные слова. Своим криком и топотом народ хотел поболеть за своих, а не унизить соседей. Даже при том, что встречи с этими соседями чаще всего происходили с оружием. И как ни крути, основа шоу все равно завязана на ненависти.

Индийская сторона «чирлидеров» выглядела побогаче: ряженные в костюмы и тюрбаны (сикхи тоже заезжали на праздник), они водили хороводы, громко пели песни и запускали в небо воздушных змеев. У пакистанцев был один козырь — энергичный заводила, у которого была лишь одна нога. Он то и дело выскакивал в центр поля и начинал кружиться в танце, как волчок. Он вращался так долго, что периодически это напоминало мне практику суфийских кружений — когда, войдя в транс, люди могут кружиться вокруг себя по полчаса и чувствовать себя при этом превосходно. У меня от одной мысли о таких пируэтах, да еще и на одной ноге, просто закружилась голова. Периодически к этому парню-юле выбегали странные персонажи и просто во весь голос орали, стараясь психологически надавить на индусов. А женщины энергично похлопывали в такт музыке, размахивая бело-зелеными флажками. В общем, Индия брала подготовкой и постановочной хореографией, Пакистан — исступлением.

— Пакистан Зиндабад! — Да здравствует Пакистан! — звучало с одной стороны.

— Джа-ай, Хинд! — истошно раздавалось в ответ с другой.

И вот на асфальтовом поле появились участники процессии — красивые как на подбор. Среди них я разглядел и того самого пограничника, который открыл мне дверь и первым поприветствовал в Пакистане.

Вскочив со своего места, я истошно завопил: «Э-э-э-эй!», Гулливер на мгновение посмотрел в мою сторону, кивнул и улыбнулся глазами. Спустя долю мгновения он уже снова был сконцентрирован, и его взгляд был тверд, как скала.

Видно, что главных героев действа тщательно отбирали — это должны были быть максимально высокие мужчины. Помимо аномально высокого для Пакистана и Индии роста, они дополнительно натягивали на ноги специальные подошвы, еще немного добавляя себе сантиметров. И все это специально для удивительного марша: во время шествия нога каждого солдата должна взмывать высоко вверх, чтобы достать до головы, — ноги солдат должны быть подняты выше, чем у соперника. То есть, кроме роста, требовалась еще убийственная растяжка — я бы и после йоги так ногу не задрал.

Я удивился, как этих Аполлонов не разобрали по местным киностудиям, — не уверен, что во всей стране нашлось бы больше сотни таких рослых красавчиков: черные как смоль волосы и усы, идеально сидящая по фигуре форма и вышколенная осанка. Парадные черные мундиры украшали награды, а головы покрывали высокие головные уборы с красным плюмажем, по виду напоминавшие распущенные хвосты павлинов.

Спустя два часа непрерывного беснования я был взмокший и полностью обессиленный, как после рок-концерта. Хотя сам не прыгал и не болел за какую-то из стран, а только наблюдал со стороны, все равно выпустил из себя кучу эмоций, здорово очистившись. Аналога этому действу просто нет в мире, ни на одной из границ такое не встретишь — и ради этого уже стоит приехать в Пакистан.

Когда военный «балет» закончился, трибуны в последний раз взорвались исполненными патриотизма и эмоций криками, а участники процессии будто вросли в землю, безмолвно испепеляя друг друга ненавистными взглядами. Этот батл гляделок продолжался минут пять — в этой войне не было места насилию, оружию и оскорблениям. Противника можно было победить только мастерством необычной строевой подготовки и стальной выдержкой. Каждый взгляд провозглашал: «Вам нас не сломить, даже не думайте».

Кульминацией стали два враждующих флага, одновременно спущенных в момент захода солнца за горизонт, и краткое, но жесткое рукопожатие капитанов пакистанской и индийской «сборных». Мол, мир между нами возможен, но только на наших условиях. Жест доброго намерения, который никогда не сможет принести результата. Так просто им не договориться.

В завершение я мог ожидать чего угодно — страшных потасовок, поножовщины, драк. Если люди так неистово бьют друг друга просто за любовь к другому футбольному клубу (как я мог наблюдать в Марселе), что им стоило наброситься на врага, возможно, покалечившего их семью или разрушившего их дом. Но ничего такого не произошло — после финального свистка, означавшего закрытие границы на ночь, все спокойно встали и, как после веселого концерта, начали расходиться по домам. Я поделился своим наблюдением с Инной и Джафом — так звали ее спутника.

— Это да. Меня радует, что люди способны вести себя адекватно и тут безопасно, — наконец заговорил Джаф. — Хотя в 2014-м здесь была серьезная террористическая атака — прямо на поле подорвался несовершеннолетний смертник. Тогда много было раненых, больше шестидесяти погибших.

— С тех пор тут тщательно осматривают на входе в стадион, просто так в жилете взрывчатку уже не пронесешь, — добавила Инна. — Возможно, для Европы это норма, но для Пакистана — достижение.

Уже в сумерках мы добрели с моими сумками до парковки и двинулись к первому пункту — городу Лахору. Как только начали движение — в очередной раз удивился разительному несходству двух соседствующих стран. Пакистан сразу показался чище и любезнее, хотя ожидал я совсем обратного.

Ночной Лахор первым разрушил стереотипы о Пакистане: чистые спокойные маленькие улочки, уличные музыканты с гитарами, рестораны с невероятными старинными фасадами с резьбой, где никого не шокирует просьба принести оливковое масло к средиземноморскому мезе. И конечно же, огромное количество обувных лавок, чем Лахор, собственно, и славится. Сумасшедшие мастера, которые вручную за час могут сделать определенную модель под тебя за три копейки. Не зная, куда засунуть лишнюю пару и зачем ее тащить с собой, все же не удержался: купил себе кожаные сандалии с загнутыми носками — очень колоритные.

Если еще на стадионе пакистанцы казались мне слегка пугающими религиозными фанатиками, здесь этот образ растаял совсем, и нас словно окутало душевностью и гостеприимством. Сразу после ужина мы отправились в столицу Исламабад, чтобы там переночевать. Меня удивили местные дороги, тем более после Индии: трех-четырехполосное идеальное шоссе, такие дороги и у нас редко встретишь.

После эмоционального дня и плотного угощения я уснул прямо на заднем сиденье машины и даже плохо помню, как в состоянии сомнамбулы выгружал рюкзаки из машины и заходил в отель. Следующее воспоминание после дороги было уже утром.

День 257 Исламабад, Пакистан

99 896 км пути

Когда, проснувшись, вышел на балкон, возникло ощущение, что я почти в Лос-Анджелесе: загородные дома, белые заборы, широкие улицы, красивые аллеи с деревьями… Почему Пакистан это все так тщательно скрывал? Хотя я, конечно, знал, как страна страдает от клише «террористическая», которое на нее нацепили. И сколько бы она ни работала над туристическим брендом, еще очень долго будет тяжело. За первые два дня я не увидел вообще ни одного белого туриста — и это передвигаясь по 10-миллионному Лахору, затем по 5-миллионной столице — таких мест не так много осталось на земном шаре. Потому в это утро я особенно радовался тому, что не испугался и не исключил эту страну из маршрутного списка — а ведь сомнения все-таки были!

Больше всего в Пакистане мне хотелось увидеть горы и добраться до знаменитого племени хунза — тех самых долгожителей, которые живут по 120 лет и населяют отдаленную часть Гилгит-Балтистана в горах Каракорума. Очень хотелось познакомиться с ними, увидеть культуру, быт и, конечно же, расспросить о рецептах долголетия. Инна, яростная любительница гор и походов, вызвалась с этим помочь. А Джафа, судя по всему, вообще никто не спрашивал — его посадили в машину и повезли. Их пара со стороны вообще выглядела достаточно странно: в ней было больше женского, чем мужского, а в нем — наоборот. И вот встретились эти два полюса и вроде пытались что-то друг другу дать, но получалось все с раскатами грома. Инна бесконечно щемила и критиковала мужа, особенно когда он был за рулем, а тот все больше закрывался в свою ракушку и не выходил на контакт. Два человека соединились, а две разные культуры, страны, два менталитета — нет. Она боготворит горы и готова сутками лазить с палаткой за спиной, он сидел бы в своем комфортном коконе и был абсолютно счастлив. Но нет — любовь требует жертв. Я вспомнил отлично спевшихся Андреса и Гинту из Эквадора. Но тут точно была другая история.

Пока мы поднимались на машине из Исламабада в горы на север, я постоянно рассказывал ребятам о своем трипе, о прекрасной Украине и что им обязательно нужно приехать в нашу страну (Инна из Беларуси и никогда у нас не была). Тут неожиданно и Джаф разговорился:

— А я вот тоже очень люблю путешествия! Особенно в те страны,которые находятся вне мейнстрима. Там больше шансов увидеть настоящую жизнь, почувствовать душу людей. Кстати, поэтому решил отправиться в Украину…

— Да ладно тебе! Ты серьезно? — чуть не поперхнулся я. — Был в Украине? Чего ж ты раньше молчал? И как тебе?

— Ну-у, я просто долго решался. Ведь о вашей стране мало привлекательного в Сети на английском. Если в Google вводишь «Ukraine», получаешь информацию о войне, беспорядках, коррупции, опасностях и так далее. Но я же из Пакистана и знаю, что media are shit. Поэтому не поверил.

История оказалась длинной, и Джаф рассказывал ее весьма занимательно и эмоционально. В общем, планировал он посетить Киев, увидеть древние храмы, поплавать в Черном море в Одессе и, конечно, посмотреть на Львов с его чудесной архитектурой. Виза в Украину — самая дорогая, которую получал в своей жизни, — 160 долларов, а это немалые деньги для Пакистана. Плюс пришлось не бронировать, а сразу выкупать все авиабилеты, проживание и всю эту историю для визы. И еще 160 долларов за приглашение. В общем, посетить Украину — недешевое удовольствие.

В конце мая 2019 года Джаф прилетел в аэропорт «Борисполь», и на пограничном контроле, увидев его пакистанский паспорт, офицер сказал ожидать и вызвал старшего по рации. Следующие несколько часов его держали в тесной комнате без еды и воды, совершенно ничего не объясняя, а после начали допрос.

— Было ощущение, что общаются со мной как с преступником, — спокойно рассказывал он. — Несколько раз пересматривали документы, пересчитывали привезенные с собой деньги (около полутора тысяч долларов) и постоянно снимали все на камеру.

Затем ему дали подписать какую-то бумагу, составленную на украинском языке. На замечание, что он не понимает, что там написано, и просьбу перевести это хотя бы на английский:

— Возмущаться будешь дома, в Пакистане.

Спустя 16 часов «маринования» в аэропорту Джаф отчаялся и в полном непонимании, что еще может сделать, просто написал в фейсбуке пост, описывающий сложившуюся ситуацию. В 200-миллионном Пакистане пост мгновенно разлетелся — люди возмутились таким отношением к соотечественнику, связались с местными телеканалами, и в итоге информация дошла до президента Пакистана. А что же наши пограничники?

А ничего! Продержав более суток в «Борисполе» в комнате для задержанных, а потом и в зале ожидания, депортировали Джафа восвояси. Причем за его счет, что противоречит любым правилам депортации из аэропорта. В итоге «вояж» в Украину, а точнее в комнату-обезьянник «Борисполя», обошелся ему в 2 тысячи долларов.

— Это был один из самых неприятных дней в моей жизни. Ты понимаешь, что абсолютно беспомощен. Это ужасное чувство для любого человека, но я не могу жаловаться, — вздохнул он.

— Но почему? Что значит «не можешь»? — не унимался я. Меня распирала обида, раздражение и чувство глубокого стыда.

— Были те, кому было хуже. Вместе со мной на одном рейсе прилетел пожилой мужчина за 70. Он из Бангладеш, доктор медицины, приехал в Украину на профильный семинар. С ним поступили точно так же, а ему было явно тяжелее все вынести. После этого я принял все как есть и решил не жаловаться.

После этой фразы у меня усилилось возмущение по поводу украинского гостеприимства. За весь наш разговор и несколько дней, что мы провели вместе в Пакистане, Джаф ни слова плохого не сказал об Украине. Об этой ситуации я узнал лишь на второй день нашего знакомства, и то вскользь. Было видно — человек не держит зла. А вот меня эта история сильно зацепила. До каких пор этот позор будет твориться в наших головах и, самое главное, на наших границах?

Приезжая в любую страну, я всегда считывал первое мнение о ней именно с пограничной службы — как на меня смотрят, что говорят, помогут или отмахнутся. И вот я слушаю о том, что в украинском аэропорту, принимающем людей со всего мира, должностные лица не знают элементарных азов английского и относятся к приезжающим как к нелегалам и преступникам. И это в эпоху, когда весь мир осознал, что иностранный туризм — это развитие экономики, деньги, которые туристы привозят в посещаемую страну, имидж, в конце концов, за который мы, украинцы, так боремся. И в это время наши сотрудники со своими вечно негативными физиономиями так встречают туристов! Ну почему в нашей стране так происходит?!

Я убедительно попросил Джафа приехать к нам снова — не ставить крест на Украине как на беспредельной и негостеприимной стране, а дать ей еще один шанс, и обещал помочь, чем смогу. Мы много говорили, и я понял, что это за человек — абсолютно чистый, простой и добрый. Я проникся к нему глубоким уважением. Все-таки мужчина по-настоящему проявляется не только во внешней силе.

* * *

На завтрак мы остановились в придорожной забегаловке километрах в ста от Исламабада. Нас встретила щупленькая пожилая хозяйка, которую явно смутил мой внешний вид — казалось, она не рада приезду такого огромного иностранца, да еще и с белой женщиной. Но когда Инна заговорила с ней на урду, а потом из машины вышел Джаф, она заметно выдохнула и пригласила нас внутрь. Ребята заказали что-то на свой вкус, и буквально через минут десять нам подали нежное мясное блюдо нихари с подливой и уже привычными для меня лепешками. Оказалось, что его специально готовили еще с вечера, чтобы мясо хорошо протомилось и размягчилось, поэтому и принесли так быстро. А на десерт выбрали джалеби — сладость из жаренного во фритюре шафранового теста — со сферическими конфетами ладу и розовым молочным чаем с фисташками и кардамоном. Меня не переставало удивлять, что от таких маленьких закусочных у нас в стране часто не ожидаешь ничего интереснее, чем растворимый кофе с сухими сливками, а в восточных странах получаешь подлинные и самые вкусные блюда местной кухни.

Я наслаждался свежестью утра и ощущал себя достаточно комфортно, хотя не мог не заметить, что все местные бросают на меня не косые, а скорее испуганные взгляды.

— Ребята, вам не кажется, что мы своим видом тут всех смущаем? — начал я. — Почему так? Мы же вроде бы еще не доехали до самых неприветливых районов?

— Ты, друг, в Абботтабаде, тут люди боятся говорить с иностранцами. Сам знаешь почему.

Не сказал бы… Я оглянулся вокруг — обычный серый, достаточно плотно застроенный город с бетонными домами-коробками. Однако, когда мы начали ехать по городским дорогам, стало появляться неожиданно много развалин и обломков железобетонных балок. А в какой-то момент прямо перед нами возник полностью разрушенный каменный комплекс. Что тут происходило? От Кашмира, где проходят основные конфликты, вроде бы отъехали. Абботтабад, Абботтабад… что-то знакомое…

— Да ладно! — вдруг воскликнул я, когда меня осенило. — Тот самый Абботтабад? Давайте остановимся и немного здесь побродим!

Я оказался в самом эпицентре места, где в мае 2011-го произошли события, всколыхнувшие весь мир. Именно тогда в полночь во время драматичного рейда спецназа США в этом доме был убит Усама бен Ладен — лидер террористической организации «Аль-Каида».

Мы припарковали машину на обочине и вышли посмотреть на последнюю обитель скрывавшегося террориста номер один. Джаф предупредил, что нам не стоит демонстрировать излишний интерес, потому что даже спустя почти десятилетие местные все еще боятся контактировать с туристами. Потому что после каждого приезда иностранных журналистов к бывшим соседям Усамы бен Ладена приходят с допросом пакистанские спецслужбы. А иногда по сей день после таких приходов люди пропадают на целые месяцы и после никогда никому не рассказывают, где они были. Или вообще не возвращаются…

Для местных жителей та кровавая ночь изменила ход обычной жизни навсегда — они на долгие годы оказались под прицелом и присмотром. Больше десяти лет никто в мире (или почти никто) не знал о месте, где скрывался Усама. Все жители Абботтабада годами соседствовали с человеком, за голову которого правительство США обещало награду в пять миллионов долларов, и никто об этом не догадывался. И вот однажды ночью, неожиданно, без предупреждения, в спокойном до этого городе началась страшная стрельба с вертолетов. Испуганные женщины и дети, не понимавшие, что происходит, выбегали из домов и искали убежища. Это нападение навсегда оставило след страха и недоверия на их лицах.

Не желая нарушать и без того призрачный и шаткий покой местных, мы аккуратно прогулялись вокруг комплекса и вернулись к машине, чтобы двинуться дальше.

Дорога тем временем становилась все опаснее: на высоте четыре тысячи метров постоянно встречались резкие горные перевалы, обледенелые и засыпанные снегом. Сугробы были такие, что периодически мы просто километрами ползли по снежным тоннелям высотой в два-три метра. Некоторые места проходили с особой сложностью из-за застрявших прямо на узком пути грузовиков — иногда нам приходилось останавливаться и расчищать снег по бокам, чтобы их объехать. Организм недоумевал — еще каких-то три дня назад тело изнывало под палящим солнцем, и вот пришлось достать всю свою зимнюю одежду и кутаться в шарфы. Акклиматизировался прямо на ходу.

Местные «курорты» хотелось обнять и обогреть — настолько пустыми и жалкими они выглядели — такое себе Славское в Карпатах лет сорок назад. Но когда мы поздним вечером наконец въехали в регион Гилгит-Балтистан, дорога мгновенно превратилась в идеальную, хотя и сохранились резкие природные серпантины и обрывы. Поэтому остаток пути проехали бодренько, иногда даже активно давя педаль газа. В итоге, спустя почти сутки горной дороги, заехали в красивый лодж на живописной полянке у водопада. Горная река, пики заснеженных гор, чистейший морозный воздух и никого, кроме представителей племени и нас — «почетных иностранных гостей».

Это место считается стыком трех самых высоких горных систем планеты — Гималаев, Гиндукуша и Каракорума, — образуя здесь так называемое место горной встречи. На горизонте виднелась шапка знаменитой среди альпинистов К-2, одной из самых опасных и высоких гор мира, по сравнению с которой подъем на Эверест — детский сад. Если на Джомолунгме смертность около пяти-семи процентов, то на К-2 — все тридцать.

Мне ошибочно казалось, что, как только мы въедем в селение, сразу увидим много столетних старичков. Но слава оказалась слегка преувеличенной — долгожителей искали очень долго, участников клуба «100+» осталось совсем немного. Мы ходили по селам, стучали в дома и только к вечеру следующего дня в столице — Каримабаде — встретили достаточно пожилого мужчину.

— Мне восемьдесят лет, — ответил он на мой прямой вопрос и засмеялся: — Еще пацан. А вот моей маме целых сто пять. А зачем вам с нами знакомиться?

С помощью переводчика — Джафа — рассказал ему о кругосветке, запланированной книге и документальном фильме. Что, мол, снимаю очень нетривиальный контент об уникальных сохранившихся самобытных этнических группах. Наряду с племенем куна, сикхами, высокогорными жителями Радужной горы в Перу, мьянманскими монахами, брахманами, жителями Питкэрна и т. д. Упоминание о племени хунза среди всех этих интересных народностей явно ему польстило.

Он внимательно посмотрел на меня, прищурив глаза.

— Хорошо, я тебя пропущу, я тебе доверяю. Только сам не пойду — ноги уже не ходят, а вот ее праправнук все покажет, — и он позвал из дома парня лет тридцати. — Ступайте, только сильно ее не утомляйте, пожалуйста.

Мы спустились с верхнего холма селения, где жил сын, к дому матери-долгожительницы, преодолевая по пути лабиринты тропинок.

У дома нас попросили подождать минуту, пока женщина приготовится. В это время на мгновение просветлело небо, показав заснеженные пики семитысячников и сверкнув на прощание багровым закатом. Темный небольшой коридор, вдали мерцает свет из распахнутой двери. Сделал несколько шагов по прохладному глиняному полу и оказался среди компании из восьми человек — пара маленьких детей и разного возраста мужчины и женщины, — внимающих чьему-то рассказу. Слева потрескивал в печи огонь.

В правой части комнаты на подстилке сидела худощавая бабушка в красивом, расшитом вручную головном уборе с полупрозрачной фатой, укрытая одеялами. С первого мгновения бросились в глаза ее энергичные движения — в руках держала четки и быстро, искусно перебирала их. Оказалось, что стопятилетняя Рахима — не просто долгожительница, а настоящая принцесса племени хунза. Вся обстановка вокруг женщины была буквально пропитана глубоким почтением и уважением к ее особе.

Здороваюсь со всеми.

Подхожу к женщине, наклоняюсь к ней, она жестом показывает на место на подстилке рядом с ней.

Сажусь.

Протягиваю руку, чтобы поприветствовать и поздороваться.

Далее происходит то, чего я никак не ожидал.

Она берет мою руку в свою, ощущаю крепкий хват ее тонких и чуть прохладных пальцев.

Затем резко наклоняется к моей руке и целует ее.

Целую ее руку в ответ.

Следующие два часа пролетели как минуты: я жадно внимал простейшей житейской мудрости, которой делилась Рахима, и был готов буквально конспектировать ее рассказ. Благо никто не противился съемке, и я аккуратно поставил в углу камеру, чтобы та фиксировала все важное. Детишки, видимо, впервые видели такой «агрегат» и постоянно с интересом заглядывали в экран, удивляясь, что в нем показывают бабушку. Меня это очень забавляло.

Я совсем не ожидал, что такая древняя старушка окажется настолько живой, прогрессивной и абсолютно в здравом уме. Мне не терпелось узнать, какие секреты скрываются за ее жизненным потенциалом.

И вот что Рахима мне рассказала.

О ЕДЕ

Я не верю в специальные диеты.

У меня только два правила.

1. Ем то, что растет на нашей земле и произведено нами.

В основном это абрикосы, спелые или сушеные. Также овощи, пророщенные зерна, овечью брынзу и совсем чуть-чуть мяса. Иногда курицу, совсем редко, зимой — баранину.

2. Ем мало, но пью много.

Меньше ешь — дольше живешь. Пью воду из ледникового ручья.

Вода дает жизнь, она должна быть настоящей. Ее должно быть в избытке.

Еда же, если ее много, наоборот — отбирает жизнь.

О ВЕРЕ

Я всегда верила в Бога и надеялась, что проживу долго. Лет 70–80 назад мне повезло встретиться с главным нашим святым Ага Кханом (хунза исповедуют исмаилизм — наиболее мистическое течение в исламе). Он увидел меня, взял мою руку в свою и произнес: «Ты проживешь долго».

С того момента я действительно поверила в это.

За сто лет я хорошо поняла одно: во что веришь — то и происходит.

ОБ ОБРАЗЕ ЖИЗНИ

Я все делала своими руками. Всю жизнь. Это стало привычкой. Если хочешь долго жить, сделай привычкой — двигаться.

О СЕМЬЕ

Долго живу, потому что обо мне хорошо заботится моя семья. Нет, я не о лекарствах. Они беседуют со мной, проводят время.

Здесь мои прапраправнуки. Когда с тобой перестают общаться близкие, вот тогда ты умираешь по-настоящему.

О ПРОШЛОМ И НЫНЕШНЕМ ВЕКЕ

Сейчас жить лучше, чем в ХХ веке. Всего больше и все легче. Не верь тому, кто говорит, что раньше было лучше. Они просто потеряли свою молодость и себя в ней.

О ЮМОРЕ

Когда ты смеешься, плохое не проникает в тебя. В самых неприятных ситуациях я предпочитала находить повод для шутки, а не для слез.

О МЕЧТЕ

Моя мечта связана со следующей жизнью. В этой мне не о чем больше мечтать (окидывая взглядом сидящую вокруг семью, улыбается, в глазах появляются слезы).

О СОЖАЛЕНИЯХ

Жалею ли я о чем-то?

Когда оглядываешься назад — ты засыхаешь.

О ХУНЗА

Мы живем обособленно, стараемся не менять свои привычки.

Мы любим детей, их у нас много, они дарят нам счастье. Мой сын — офицер армии, я очень горжусь им, и это тоже продлевает мне жизнь.

В 60 нужно еще хорошо выглядеть, а не пересчитывать болезни. Все в голове и в привычках.

О СЧАСТЬЕ

Счастье кроется в простых вещах.

Мое счастье — это семья, друзья и моя нужность.

Я пообещал сыну Рахимы, что не стану ее утомлять, поэтому поблагодарил за приятную беседу, и мы отправились в лодж. Приняв душ и заказав еду, я застал в саду внутреннего дворика Инну с Джафом, нервно споривших о том, какой дорогой возвращаться в Исламабад — той, что мы ехали сюда, или новой, через Каракорумские горы. Джаф говорил, что это слишком опасно и утомительно, но Инну его доводы не интересовали.

— Не обсуждается, — отрезала она, — я сюда ехала не для того, чтобы ты трясся от каждого поворота!

* * *

На следующий день мы выехали к гребню гор, через которые когда-то пролегал Великий шелковый путь и проходили груженые караваны. Исторически и географически очень крутое место, где даже просто вдоль дороги встречались древние петроглифы, высеченные на камнях. «Как они вообще это делали? Как тут можно пройти?» — не мог понять я: этот суперстрём на обрывах, усыпанных щебенкой, сильно напрягал нас. В моменты, когда Джаф совсем уже начинал дремать за рулем, я его сменял и начинал аккуратно лавировать между обвалами явно свежих камнепадов.

Несмотря на то что Каракорумское шоссе, считающееся самой опасной дорогой в мире, было построено весьма грамотно — с подпорными стенками, дренажем, оградой, столбиками и разметкой, — все равно вокруг все было разгромлено и еле дышало из-за постоянного движения гор.

— При строительстве шоссе погибло больше тысячи рабочих, — явно не с целью подбодрить сказал Джаф. — Просто падали вместе с камнями с этого обрыва в реку — и все.

— И все… — задумчиво протянул я, но развивать тему не стал — и без того не по себе было.

Еще одна беда состояла в тоннелях, куда постоянно нужно было нырять из-за невозможности проехать между скалами и водой, — на них то и дело наползал почерневший лед с ледников, который с грохотом периодически обваливался на крышу машины. Казалось, еще чуть-чуть — и она проломится, высыпав нам на головы тяжеленные глыбы.

— На самом деле нам повезло, что лед сыплется небольшими кусками и мы едем без остановок, — после очередного толчка сказала Инна. — Недавно я читала, что такой завал остановил движение шоссе аж на три недели! Машины не могли подобраться к месту, чтобы очистить его. Вот уж весело было бы тут застрять!

Как бы я ни хотел поскорее выбраться из этого «края смерти», я не мог не оценить удивительного феномена Каракорумского шоссе — через высочайшие горы мира, где раньше могли бродить только косматые яки и куда с трудом могли добраться даже местные, человек построил огромную международную трассу, соединяющую Пакистан с Китаем. Те, кто был причастен к строительству этой гениальной дороги, на самом деле были настоящими героями.

Мы постоянно лавировали среди устрашающих насыпей из серых каменных валунов слева и нависающих с гор острых горных наростов справа. От этого машину нервно подкидывало, и все ее внутренности, включая нас с ребятами, десять часов подряд трясло.

Уже на закате мы въехали в место, олицетворявшее тот самый страшный Пакистан, который я себе представлял: отовсюду на нас сыпались злобные взгляды горных моджахедов. Они явно были совершенно не рады, что какие-то белые появились на их земле. Спасал только внешний вид Джафа рядом с нами в машине, хотя сам он впадал в стресс и постоянно ворчал: мол, предупреждал — не надо было сюда соваться.

— Не ной! — бросила Инна с заднего сиденья. — Они ребята сложные, но хорошие. Можно договориться.

— Ага, и потому это село занимает первое место по количеству убийств в Пакистане, — обиженно буркнул ей в ответ муж.

Я от таких новостей присвистнул, но в спор встревать не стал — лучше сосредоточусь на дороге, тем более что до закрытия следующего перевала всего два часа, а нам еще километров пятьдесят ехать. И ночевать в этом райончике как-то совсем не хотелось. То, что полиция на всю ночь перекрывала сегмент в шестьдесят километров, чтобы никто не смел там ездить в темное время суток, о чем-то говорило.

Выехав из села, я с удивлением уставился на дорогу: она вся была засыпана огромными валунами, и явно они появились там совсем недавно. Причем так много, что объехать все просто невозможно, поэтому начал пытаться пустить некоторые между колесами и не задеть ходовую невысокого «Седанчика».

Послышался глухой резкий стук снизу. Я вышел из машины — переднее левое колесо на диске, заднее тоже. Отличаются только размером дырки в шине. Это просто катастрофа! Об один камень пробить два колеса! Не знаю, что меня расстроило больше — неудобство, что так покорежил ребятам машину, или понимание своей невеселой участи в сумерках в этом максимально небезопасном районе.

«Будешь жить долго и счастливо!» — вспомнились слова брахмана. Что ж, если верить этому пророчеству, сегодня статистику нападений я не пополню. Но если вспомнить Парусину…

Ну что за мысли в моей голове! Нужно думать, как выйти из ситуации, а не перебирать романтические предсказания. Запаска, конечно же, есть одна, но на ней не было никаких шансов сдвинуться с места. Минут через двадцать возле нас притормозил бусик, из которого вышли человек двенадцать. «Опа, — сразу подумал я, — а вот и местная братия подъехала».

Но все оказалось гораздо веселее: ребята с энтузиазмом бросились нам помогать, ставить авто на домкрат и снимать второе поврежденное колесо. Потом посадили Джафа в свою машину и поехали на ближайший шиномонтаж — вулканизировать.

А мы с Инной остались в кромешной тьме в горах. Честно говоря, я ожидал, что она сейчас выскажет мне все, что приберегла для своего Джафа: и какой я слепой, и откуда у меня руки, и зачем я вообще сел за руль…

Но ничего подобного я не услышал — ни она, ни приехавший с отремонтированным колесом Джаф и слова мне не сказали. Даже больше — не позволили заплатить за ремонт, как я ни настаивал. Я понял, что они отличные ребята и их раздражение и слабости распространялись только на любовные междусобойчики.

Еле прицепив при свете телефонного фонарика колесо на место, мы двинулись на поиски удачи — вдруг на блокпосте кто-то сжалится и пропустит нас? И удача улыбнулась: там совсем не оказалось полиции, и мы успешно покинули Каракорум, а к рассвету, совсем обессиленные, уже докатились вниз, в Исламабад.

Там меня ожидало прощание с ребятами и последний рывок по Пакистану — через регион Белуджистан в Иран. Надо сказать, и Инна с Джафом, и друзья, и подписчики в соцсетях, и даже сотрудники вокзала, продававшие билет на автобус, настоятельно отговаривали меня заезжать в тот район — он реально считается самым террористически опасным во всей стране из-за сильных сепаратистских настроений. Формально жители региона около пустыни Белуджи находятся под властью правительства Пакистана, но по факту очень воинственно настроены против государства. Местные радикальные террористы часто устраивают массовые теракты даже в рейсовых автобусах. Особенно когда приезжают иностранцы — так можно получить больше паблисити в международных медиа. Но пакистанцам тоже там приходится несладко — случается, встречаются особые фанатики, и если видят при проверке ID кого-то из Пенджаба (столичного штата), могут вывести из автобуса и прямо тут же, на глазах у всех пассажиров, расстрелять.

С ребятами на вокзале прощались очень тепло — они подарили мне чудесное время, влюбили в Пакистан, помогли добраться в горы к хунза и реально переживали за меня как за друга.

— Я никогда в жизни туда не поеду, — использовал Джаф свой последний аргумент. — Ну а ты думай сам.

Но у меня уже не было других вариантов: если не через Белуджистан, то в Афганистан или Туркменистан, куда нужно открывать визы, а времени на них уже не было. Меня предупредили, что в регионе приставят отдельный конвой, который будет сопровождать чуть ли по пятам до туалета. Конечно же, я согласился и даже немного выдохнул — все же буду чувствовать себя защищеннее.

Спустя девять часов дороги на юг сразу бросилось в глаза, что это место — какая-то иллюстрация ада: вокруг раскинулась мелкая пустыня, пронизанная серой пылью, и завывает ветер, засыпающий глаза песком. По сторонам встречаются редкие бедные селения, и к дороге высыпают люди в рваных грязных одеждах. Это не та улыбчивая бедность, которую можно встретить в трущобах Индии, где могут петь песни и танцевать, даже если сегодня нечего есть. Нет, тут будто навис покров ненависти, обиды на мир и страданий — они считывались в каждом встречном взгляде. Невыносимо сложное место, где правят родовые кланы.

В этих районах твои глаза теряют контраст, резкость и яркие цвета — все пронизано мельчайшей песочной пылью пустыни. На зубах, в ушах и волосах скрежещет песок. Заметив, как сильно дерет в горле, и сплюнув, я увидел черно-бурую слизь — только бы не подхватить здесь еще чего-нибудь в легкие!

День 262 Кветта, провинция Белуджистан, Пакистан

102 209 км пути

На вокзале в Кветте я вызвал ажиотаж своим видом и поиском таксиста, который привез бы к границе с Ираном. Все как-то странно качали головой в знак отрицания, и только один кивнул — мол, поехали со мной. Залез со всеми вещами в тук-тук и попробовал устроиться поудобнее на узком сиденье — по моим подсчетам, трястись мне до следующей пересадки еще часа два. А вообще, по устрашающим рассказам Инны, переход границы может занять от трех до семи дней из-за бесконечных блокпостов, проверок и задержаний. «Три дня — самый минимум, о котором я слышала», — вспомнил я ее последнюю фразу. Что ж, надеюсь, мне удастся побить этот рекорд.

Пока я размышлял, водитель неожиданно заглушил мотор буквально за вторым поворотом, остановился возле полицейской машины и пошел говорить с копами.

«Они ж его даже не останавливали. Чего это он? — подумал я, но тут водитель махнул рукой на меня, и полицейские начали приближаться к тук-туку. — А от меня-то им что нужно?»

Как оказалось, добраться до границы сам я не мог — только в сопровождении полиции и с официальным разрешением. И даже находиться здесь, в Белуджистане, самостоятельно я не мог, только под конвоем. Поэтому прямо на оживленном перекрестке посреди дороги меня со всеми вещами сгрузили с моторикши в полицейский пикап и повезли прямиком в райотдел, к начальнику. С этой минуты я больше не находился в Пакистане без военного сопровождения — минимум трех вооруженных человек. Это был интересный экспириенс — пока проехался по всем континентам, сформировалось мнение, что мир вроде бы открыт и безопасен, прост для путешествий. Но тут чувствовалось, что на самом деле кое-где жизнь идет по-другому.

Начальник оказался молодым парнем лет тридцати пяти, располагающим к себе и неожиданно хорошо говорящим на английском.

— Я не советую вам туда ехать, — сразу начал он, выслушав суть дела от подчиненных, — разворачивайтесь в Исламабад.

И снова по кругу пошли танцы с бубном: объяснения, что это важно, что не могу пробраться через другие страны и тем более лететь по небу. Как ни странно, он, кажется, понял меня и сдался. Легкой кровью, всего за три с небольшим часа в отделении, пермит, который здесь называется NOC, был у меня в руках. Теперь оставалось только ждать в отеле — единственном для иностранцев и очень дорогом. Пикап с тремя автоматчиками с «калашами», стационарным пулеметом на крыше и пулеметчиком, стоящим в боевой амуниции, бронежилете и каске, в полный рост в люке, привез меня именно туда. Наклеек «TripAdvisor» на стеклах дверей не было. Вместо этого — стикеры с часто встречающимися словами: «Moto» и «Extreme».

Жить в другом месте иностранцам нельзя. Выходить за территорию одному запрещено. Вода, еда, кровать — все есть в номере. Целый день не отходил от окна в ожидании. И вот на следующее утро на рассвете во двор отеля вкатился бело-черный пикап.

— You. Go! — произнес ресепшионист хлесткую, как плеть, фразу, которую ждал как никогда.

Привычно запрыгнул в кузов пикапа, поздоровался и улыбнулся уставшим бойцам, протягивая им сигареты — самые эффективные сувениры в сложных местах, вмиг стирающие барьеры языка и неприятия. Далее все выглядело словно в дешевом боевике. Мы долго кружили на авто по пыльным улицам Кветты — постоянно казалось, что мы просто делаем круги, но проверить не мог, не вбил стартовую метку в GPS. Затем остановились посреди большого оживленного перекрестка. Стоим… Странно.

— You. Go! — та же фраза, которая снова ощущается пощечиной.

Тут же меня перегрузили в другой пикап, где было больше бойцов и появилось дополнительное сопровождение — два вооруженных мотоциклиста. Через двадцать минут — снова остановка, теперь меня попросили выйти.

Стоя на пыльной дороге в очередном ожидании, я заметил, что пот льется не как обычно, не капельками: все тело покрывается им, а затем он ровным слоем стекает вниз. Новая порция пыли тут же оседает на теле, и снова новая волна, темнея по пути, устремляется к ногам. Проверка, бумаги, досмотр вещей — и дальше по кругу. С рассвета до заката за время проезда сменилось 27 вооруженных конвоиров.

Одно лицо мне запомнилось больше всего — Мухаммед. Любимой его шуткой было тыканье по моим ребрам стволом «калаша» с диким гоготом от такой «щекотки» и включение на всю громкость в машине арабской музыки, которую он переключал каждые две-три секунды. Ну и, конечно, демонстративное игнорирование всех моих просьб (вода, туалет, поесть). В таком «чудесном» обществе я провел семнадцать часов и от скуки решил даже записать с этим извергом интервью. Получилось лишь в несколько присестов, когда у него появлялось настроение для ответа.

— Как ты относишься к Пакистану? — начал сразу с провокационного вопроса.

— Я не оттуда, мы — народ белуджи. У нас своя страна, — хватаясь за приклад автомата, произнес он. — А там у них — разные… Но много собак.

— А почему служишь тогда, помогая пакистанскому полку?

Не ответил, начал язвительно улыбаться, включил музыку и дал понять, что разговор окончен. Следующий момент удалось поймать лишь через несколько часов.

— Мухаммед, ты включаешь в телефоне сохраненные сториз из Дубаи. Мечтаешь жить там?

— Да. Нет, — стал запутываться он. — Нет. Да. Только надо почистить все там. От собак.

— О чем ты мечтаешь? — предпринял последнюю попытку я.

— Чтобы мои дети были счастливы, свободны и в безопасности, — после паузы выдавил он, и голос смягчился. Было видно, что он не собирается раскисать перед «белой собакой», но эмоции взяли свое.

Дальше мы ехали молча. Я получил свое: удостоверился, что даже такой пропитанный злобой человек имеет доброе зерно внутри. Возможно, он просто не знает, как можно по-другому, без угроз и оскорблений, — потому что никто не показал. Да и с такой жизнью, как у них, постоянно приходится защищаться. Оттого и такие иглы.

Финальной точкой должна была стать граница с Ираном, но, когда прибыли туда поздно вечером, меня упрятали в полицейский участок, который больше походил на осажденный бункер. На столе начальника местного райотдела — кожаная дубинка-плеть, на стене — карта провинции, в шкафу — стойка с четырьмя «калашами». Кто-то запер дверь снаружи, оставив меня одного на пару часов внутри. Как всегда, ничего не объясняя.

Поздней ночью послышались шаги и скрипнула дверь. Темная фигура с тяжелым автоматом наперевес поставила поднос с чаем, остывшую жареную курицу и жестом указала на пол:

— Спать здесь.

Понятно, значит — до утра новостей не ждать. И только на рассвете мы наконец заехали в приграничный город Тафтан.

День 264 Захедан, Иран

103 108 км пути

Граница с Ираном оказалась по ту сторону огромной очереди из местных, желающих попасть в зазеркалье пакистанского Тафтана. Триста человек, как плотно нанизанные друг на друга, уверенно продвигались вперед, как бусины на молитвенных четках. Полицейские провели меня к отдельному входу для иностранцев. Благо здесь было пусто. Штамп в паспорте, пару шагов — и под ногами твердь другой земли.

— Что это? — Иран приветствовал меня вопросом смуглого пограничника с неухоженной бородой.

— Это дрон, — готовый к такому повороту событий, я достал из рюкзака пермит на использование дрона именно в Иране. Заплатив за него 80 долларов, я был уверен, что эта индульгенция будет говорить сама за себя. Пограничник повертел бумажку и вернул ее мне. Позвал еще одного сотрудника, судя по погонам на плечах, старшего смены. Вместе они начали крутить дрон, переписывать его серийные номера, затем вносить эти данные в толстую потертую тетрадь.

Наконец младший по званию протянул мне дрон.

— Все окей? Можно снимать? — на всякий случай переспросил я.

— Запрещено снимать в Тегеране и около территорий вооруженных сил и военных объектов, — не глядя в глаза, произнес бородатый.

— А в остальных местах? — не унимался я.

— В остальных можно, — ответил он, переводя взгляд на следующего человека в очереди и жестом показывая ему, чтобы проходил на проверку.

На последних пропускных воротах я внезапно вспомнил, что надо бы еще отыскать и средство передвижения. Попытка заблаговременно найти машину с водителем потерпела фиаско. Я связался с нашим туристическим партнером в Иране, куда мы накануне, буквально за неделю до этого, привезли целую группу наших One Life путешественников. На мою просьбу поделиться контактами проверенных людей в приграничном регионе с Пакистаном я услышал ответ: «Таких нет. Дело в том, что в этот регион люди не едут. Я поговорила с несколькими водителями, и ни один не захотел. Говорят, что их там убьют».

Иранский пограничник, который меня провожал, что-то крикнул за ворота, и меня тут же окружили голосящие, как гуси, водители. Уже через пару минут я со своими баулами мчал в грязно-белой машине неопознанного производства в сторону города Захедан. Там надо было попасть на автобусную станцию, дальше путь лежал в Йезд, но для осуществления всех этих планов оставалась одна небольшая деталь — поменять сто долларов на иранские риалы.

Окружающая пустыня давала о себе знать адской жаждой. Зарядившись по дороге колой со вкусом Ирана — оказалось, что все напитки только местного производства, ничего иностранного в продаже нет, — мы начали изнурительную и безуспешную охоту за обменниками. Низкий курс (как для «несвоих») и еще какой-то местный праздник усложняли и без того нелегкую задачу. Закончилось все в темной комнатушке за кассами автовокзала, куда меня завез водитель и оставил на растерзание не знающим ни слова на английском потомкам Вавилона.

Языковая пропасть делала обмен невозможным, пришлось применить все свои навыки игры в «крокодил», чтобы иметь какой-то шанс получить желаемое. В итоге один из них схватил мою купюру и скрылся в хитросплетениях коридоров.

— Сейчас они тебе все поменяют, а ты потом бери билет до города, в который направляешься, — внезапно ситуацию спас один из водителей автобусов, который хоть как-то говорил по-английски и внес наконец ясность.

Прошла целая вечность, пока принесли эти деньги. Вскочить в уходящий автобус на Йезд с билетом в руках было таким же счастьем, как горячая вода после двухнедельной профилактики. Истекая потом и изнемогая от усталости, я сделал глубокий выдох, за окном участились пейзажи пустыни, но внезапно они споткнулись о полуразрушенный КПП, обосновавшийся на выезде из злополучного Белуджистана. В Иране этот приграничный регион носил то же название, что и в Пакистане. Автобус остановили, и люди в форме начали пристально осматривать пассажиров в салоне.

К гадалке не ходи, кто им приглянулся больше всего. До чистокровного иранца мне далеко, паспорт это подтвердил. Полицейский в форме жестом показал, что нужно выйти из салона. Около часа я в компании своего рюкзака проторчал на улице с пониманием, что ожидание неизвестности в Иране должно стать такой же нормой, как почистить зубы. Затем полицейские начали внимательно досматривать мои сумки. Когда из будки КПП резким шагом вышел мужик с паспортом в руках и направился ко мне, водитель автобуса быстро сообразил, что происходит, молниеносно завел мотор, и мы снова помчались через пустыню в сторону Йезда. В салоне я пытался даже не смотреть по сторонам, понимая, сколько буравящих меня ненавистью глаз вокруг из-за того, что причиной задержки стал именно я.

В город прибыли практически под утро. Приняв душ в гестхаусе и свалившись от усталости на кровать, я наивно поблагодарил пространство за то, что вот теперь точно худшее осталось позади, и вырубился.

В обед была назначена встреча с водителем, который входил в топ рекомендаций на форуме Винского и должен был стать моим проводником по прелестям иранских городов. Он ехал из Тегерана и пунктуально явился в назначенное время. На вид чуть больше 50, среднего роста, смуглый, черные с проседью усы — классический батя-иранец. Но с какой-то легкой странностью. Никак не мой психотип.

— Значит, завтра выезжаем на Исфахан, — еще раз произнес я планы и расписание.

— Да-да, завтра выезжаем, — «батя» мотнул головой и сразу запнулся. — Excuse me, я… я хотел сразу прояснить… Что, если что, то я ни при чем.

— О чем речь? — не понял я. — Если ты везешь по заданному маршруту, то все окей. По дороге надо заехать на пару часов в Херанак посмотреть древние руины. Это же по дороге, верно?

— Да, это рядом. Да, окей. Но если что, то ко мне никаких претензий, окей? Excuse me, — в который раз пробормотал усатый. Мнительность и вечное «я не я и лошадь не моя» заставили меня сомневаться, тот ли это человек, которого так хвалили в интернете. Проскальзывающая неадекватность водителя поневоле очень настораживала, но особо перебирать здесь не приходится, надо брать, что есть.

Центральная часть города сохранилась практически в первозданном виде. В какой-то момент показалось, что время забыло о Йезде — и здесь до сих пор триста пятьдесят какой-то там год. Со всех сторон от издержек цивилизации город защищали горы. Не удивительно, что именно тут, как насекомое в янтаре, отлично сохранилась одна из первейших религий — зороастризм. На удивление, ее главный храм внешне выглядел очень скромно, скорее похож на горсовет какой-то отдаленной от столицы области. Вокруг чисто, аккуратно, перед входом — круглый бассейн с прозрачной водой. Вот так с виду и не скажешь, что внутри находится чаша с огнем, который горит — внимание! — с 467 года нашей эры.

Пламя — священная корова зороастрийцев. Его нельзя осквернять даже своим дыханием. Поэтому чашу с огнем от любопытных вздохов отделяет толстенное стекло. Хорошо, что хоть можно смотреть и фотографировать. Собственно, кроме чаши, там смотреть больше не на что. Иран продолжал меня удивлять своей непредсказуемостью: если даже храм со священным огнем сделан по принципу киндер-сюрприза, без лишних намеков и пышного убранства, то выходит, что за любым кустом можно ожидать чего угодно?

На следующее утро мы с волнением и легкой подозрительностью отправились навстречу новым неожиданностям этой загадочной страны. Водитель крутил баранку своей «Дачиа Логан» и, как обычно, тревожно вздыхал от каждого моего жеста и слова, покачивая головой из стороны в сторону «как бы чего не вышло». Абстрагируясь от его поведения, я неожиданно вспомнил, что забыл кое-что купить.

— Ты знаешь, мне нужна местная сим-карта для интернета, — предвкушая, сколько «excuse me, я не виноват» вызовет моя просьба, я про себя подумал: «А нужна ли мне эта симка? Нужен ли мне вообще интернет?» Ведь так здорово без этой виртуальной пуповины с внешним миром, постоянно в моменте, без оглядок на экран и напряга, что в любую секунду что-то пиликнет в кармане. Единственная, от кого жду «Привет, как дела?» — Маруся… И это вмиг развеяло все сомнения.

— Так что, куда едем за сим-картой? — у моего водителя не оставалось выбора, кроме как что-то придумать.

Вскоре мы притормозили у очередного подозрительного иранского обменника. В нем остались мои последние наличные 200 долларов, и мы по узким и запутанным улочкам Йезда пешком отправились к магазину, в котором можно было купить сим-карту. Увидев на пороге иностранца, продавец начал потирать руки, как муха лапки. Я быстро заметил его энтузиазм: витрина напоминала одесский Привоз: никаких ценников — индивидуальный подход к каждому клиенту. Мое лицо, наверное, напоминало лицо уставшего от роскошной жизни олигарха в поисках приключений в экзотической стране, потому что цену за симку продавец заломил 50 долларов, хотя стоит она раз в пять дешевле.

«Все, стоп, не надо! — вопил голос у меня в голове. — Хватит уже этих разводов для туристов. И так обойдешься, до ближайшего отеля всего день пути». Но вдруг какой-то червяк интуиции проснулся и начал активно пожирать эти мысли. То ли это была чуйка, то ли сомнения во мне посеял водитель-«как-бы-чего-не-вышло», но пара купюр с бородатыми мужиками в тюрбанах сделала свое дело — через минуту свежекупленная карточка плотно сидела в гнезде моего телефона. Я сразу проверил, есть ли интернет, и увидел, что на экране загрузилась страничка фейсбука.

Все. Дальше — только удивительные иранские города и достопримечательности. Мы взяли курс на Исфахан — первый крупный город в нашем автотрипе через всю страну, но по пути надо было остановиться в двух интересных точках. Первая — еще один древний зороастрийский храм Чак-Чак, который приютился на склоне горы. А за пару километров от него раскинулось настоящее древнее селение под названием Херанак. Это и была наша первая остановка на маршруте.

Когда крошечная деревушка — жилая часть Херанака — осталась далеко в зеркалах заднего вида, мы уперлись в ограждение с кассой перед входом в древний центр города, превратившийся в заброшенные руины.

Не увидев никаких опознавательных знаков по поводу воздушных съемок, я переспросил у скучающих билетеров:

— Здесь же можно снимать дроном?

— Говорят, что можно, — перевел на английский ответ билетера мой водила.

— Ну и отлично.

На всякий случай я обошел вход по периметру, но не увидел никаких табличек о запрете на съемку.

По левую сторону от входа нас ждал город-призрак, руины и ни одной живой души вокруг. Херанак когда-то был богатым городом, а потом практически полностью опустел, как Припять после взрыва в Чернобыле. Но в отличие от украинского города-заброшенца здесь все хоть и не дышало жизнью, но излучало тепло. Дома из необожженной глины тесно прижимались друг к другу, оставляя для прохода причудливые тоннели. Полюбовавшись этим творением человеческих рук издалека, мы, как две клетки гемоглобина, проникли в сосуды улиц Херанака, неся ссобой дефицитное для этого поселка ощущение жизни.

— Почему люди покинули этот город? — обратился я к водителю.

— Не знаю, наверное, ушли туда, где было лучше и надежнее. А может, здесь было мало женщин, — на удивление, расщедрился на юмор водитель.

— Да, по этой причине можно и переехать, — подхватил я.

— Я бы тоже, наверное, переехал из Тегерана, если бы встретил хорошую женщину, — продолжал он. — Осторожно, голова, голова!

Заслушавшись старого романтика, я чуть было не огрел лбом дугу глиняной арки, которую древние строители коварно опустили ниже допустимой для современного мира высоты. В тишине пустых улиц мне вдруг представилось, как по этим камням ходили люди, подолы длинных женских чадр подметали пыль, дети весело смеялись, играя в прятки между домами. А сейчас ходим мы, современные исследователи древности, и можем только фантазировать, как здесь кипела жизнь.

Постепенно сети руин-призраков вывели нас на возвышение с потрясающим обзорным пейзажем. Внизу домиками рассыпалась деревушка. Ее застывшее спокойствие оберегал на бэкграунде рисунок космических гор.

— Как ты думаешь, сколько людей сейчас там живет? — всматриваясь в поселок, спросил я. Селение отличалось от руин только одиноким красным флагом на крыше здания и развевающимися на ветру тряпками, укрощенными бельевой веревкой. Казалось, еще чуть-чуть — и этот кусочек жизни поглотят мертвые руины, уверенно надвигающиеся со стороны.

— Думаю, не больше 400–500 человек. С каждым годом здесь все меньше людей.

Грустно наблюдать, как умирает город, хорошо хоть вокруг живет красивая природа. С одной стороны поселка зеленели лоскуты огородов, за ними поблескивала речка, которую, словно корона, увенчала мечеть. Мне захотелось, чтобы эту картинку моими глазами увидели те, кто никогда здесь не был. В голове быстро нарисовался план съемки — дроном можно взять сразу несколько удачных ракурсов.

Включаю дрон. На экране никаких красных зон о запрете полетов нет.

Взлетаю. Пролеты получаются совершенные. Чуть увеличил расстояние — до 100 метров от руин, чтобы объемнее захватить эту земную древнюю красоту. С высоты лоскутное одеяло огородов становится четче, горы объемнее, а умерщвленная часть города еще контрастнее смотрит снизу черными дырами окон. Жилой поселок при этом остается где-то вдали и не в кадре.

— Тысяча чертей! Как же это невероятно красиво! — лицо растеклось в улыбке, а дыхание почти пропало, чтобы не спугнуть миг прекрасного.

Пейзаж растворился в знойной тишине, на которую способна только природа пустыни, — от прогретого воздуха картинка перед глазами стала слегка размытой и от этого еще более завораживающей. И в этот ювелирный момент наслаждения красотой жизни в нее грубо, как будильник во время сна, ворвался назойливый вой полицейской сирены, который перевернул мою жизнь с ног на голову.

День 267 Тюрьма города Ардакан, Иран

104 207 км пути

Сегодня — 8 июля, хотя на холодном полу тюремной камеры теряется счет времени. Все предыдущие моменты ожидания казались вспышкой спички по сравнению с вечностью на дне иранской тюрьмы. Прошли тысячи минут, медленно складывающиеся в часы, прежде чем дверь внезапно открылась и в просвете дверного проема чья-то рука указала на меня. В воздухе послышалось нетерпеливое «Get up»^[14].

Свинцовые ноги выводят меня в уже знакомый холл. Кроме угрюмого коридора, узнаю еще двух недавних знакомых — бедолагу водителя, которого тоже держали все это время в полицейских кабинетах — к счастью, не в тюрьме, — и полицейского, который меня сюда привез. Довольный своим превосходством, он берет меня, как дряхлого старика, под руку, и мы выходим из здания — около входа уже пыхтит выхлопной трубой машина, которая, по классике шпионского жанра, увозит нас в неизвестном направлении.

— Куда мы направляемся? — моя попытка прояснить хоть что-нибудь оказалась успешной.

— В Министерство информации, — соизволил ответить полицейский.

Его ответ был более чем исчерпывающим. От услышанного в памяти автоматически стало всплывать все, что я читал об этой организации. Неведение — ангел-хранитель надежды. Лучше не знать, что меня везут в самую известную иранскую спецслужбу, а по факту — в самое сердце армии аятоллы, которая совершила революцию в пользу духовных лидеров, дав им право решать буквально все без суда и следствия.

Готовясь к путешествию по Ирану, я узнал, что Министерством информации здесь называют КСИР — Корпус стражей исламской революции. Это что-то вроде НКВД и КГБ, только они по сравнению с ним — просто дети. КСИРу здесь подчиняется все, в его руках даже экономика страны. Армия, полиция, суды — никто, КСИР — высший орган.

Моя вена на виске начинает бешено пульсировать, когда вдоль дороги запестрели пропагандистские плакаты. На них Дядя Сэм тычет в меня пальцем, а за его спиной торчит букет ядерных ракет. Не нужно владеть фарси, чтобы понять, что надпись над цилиндром дядюшки не сулит Америке ничего хорошего. Все сотрудники КСИРа — уже 30 лет враги Америки, имя каждого золотыми буквами внесено в список террористов, каждый находится в розыске спецслужбами США.

Сомкнутые веки немного помогают убежать от жуткой реальности, но по ту сторону оказалось еще хуже. Мозг приготовил яркий флешбэк о моей не столь давней поездке в Америку, где я провел гораздо больше времени, чем собирался. Политика, спецслужбы, дроны, штампы в паспортах, иностранцы-террористы — все пазлы сложились в одну кошмарную картинку. От безысходности грудная клетка сжалась, превратив меня в муравья, стиснутого внутри огромной мясорубки. Ее шнек крутится, бездушно все перемалывая на своем пути, а муравьиный фарш ну никак не может повлиять на силу натиска руки, которая проворачивает рукоятку механизма.

Глаза открылись, словно хотели вытянуть меня из этого кошмарного сна в тлеющую шансами реальность. Но я — все в тех же неудачных времени и месте. Машина все быстрее приближается к точке назначения, а на вопрос: «Что тебя может спасти?» — у меня по-прежнему нет ответа. Инстинктивно легкие затребовали глубоких вдохов и медленных выдохов. Виски тоже устали удерживать учащенное пульсирование взбунтовавшихся вен. Если нет другого выхода, остается воспользоваться тем, который имеется, — на горизонте уже белеют дома Ардакана, и я упорно надеюсь, что все будет хорошо.

В Иране не очень заморачиваются с архитектурой госучреждений — здание КСИРа напомнило местный полицейский участок, в котором мне уже довелось побывать. Действительно, какая разница, где вершить судьбы людей — во дворце или кибитке, — если итог у всех один. Мы выходим из машины, мой горе-водитель покорно ждет своей участи.

Солнце уже давно катится к горизонту, еще больше затемняя и без того неясное будущее. Я, водитель и полицейский мелкими шагами идем к входной двери в глубине двора. У самих ворот мы увидели мужчину невысокого роста с барсеткой под мышкой. Белая рубашка, черные брюки, ухоженные усы — от типичного чиновника его отличает только одно: необычно для этих мест умные и добрые глаза. Судя по устремленному мимо нас взгляду, офицер КСИРа уже закончил свой рабочий день и торопился домой к семье. Но мой коп-надзиратель, судя по всему, решает нарушить его планы. Перегораживает ему дорогу, вручает папку с документами и активно вещает на фарси, жестикулируя в мою сторону.

Вижу одно: с каждой новой фразой офицер меняется в лице. На его интеллигентной физиономии застыл немой вопрос: «Ну почему я не вышел из кабинета на минуту раньше? Уже бы ехал домой к семье». Тяжело вздыхая, он смотрит из-под густых бровей сначала на меня, потом на полицейского, нервно сжимает бумажки в руках и вялым кивком головы приглашает нас в здание.

«Вот ты, Сурин, „везунчик“! Попал со своим делом в руки человека, у которого дома стынет ужин», — отдаляющаяся надежда оставляла во мне усиливающуюся вместе со страхом самоиронию. Но внезапно офицер в стиле случайного прохожего поворачивается ко мне и вежливо издает:

— Hello!

Ничего себе — «нello»! В коридоре самого жесткого в мире ведомства! От происходящего я на мгновение немею, но тут же беру себя в руки.

— Hello, — произношу и слышу, как в моем голосе вместе с ответом зарождается новая надежда быть услышанным. Одновременно замечаю, что внутри здание не такое страшное, как я нафантазировал после знакомства с полицейским участком и, тем более, тюрьмой. Интерьер холла и коридоров создает видимость не обители жестокости и расправы, а обычного офиса какой-то компании, где клерки с девяти до шести перекладывают бумажки.

Нас заводят в просторный конференц-зал с тяжелыми шторами на окнах и узорчатыми коврами на полу. Ладонью офицер приглашает всех присесть за большой овальный стол и шепчет что-то в шипящую рацию. Через пару секунд в комнату вносят мои сумки и водружают на стол.

— Excuse me, sir… — я делаю попытку наконец-то начать разговор, изнемогая от неприлично затянувшейся паузы.

— Wait, please! — указательный палец главного по разбирательству указывает мне на настенные часы.

Пока я выдыхаю от все повторяющегося прилива надежды быть понятым без переводчика, офицер начинает допрос моего водителя. Наверное, я поспешил с выводами, что чиновника где-то ждут, — в его вопросах к водителю не чувствовалось спешки, а умиротворенное лицо во время выслушивания ответов напоминало облик католического священника на исповеди. Лицо бедняги Экскьюмира (моего водителя) с выпученными глазами истекало потом. Со стороны кажется, что я смотрю иностранный фильм без субтитров: в моем распоряжении только интонация собеседников, но и этого предостаточно. Водитель держит речь тоном идущего на расстрел, периодически повторяя одну и ту же фразу (не удивлюсь, если это было что-то из серии «Я его предупреждал. Это все он. Я ни в чем не виноват»). Офицер спокойно слушает, разделяя ответы водителя и свои фразы невыносимыми паузами.

Вопрос. Однообразный ответ. Тишина, длящаяся, казалось, вечность. Вопрос. И так далее по кругу, и не меньше часа. Когда у водителя не остается сил и слов роптать дальше, офицер еще раз смотрит бумаги и медленно поворачивает голову ко мне. Из-под его усов на очень неплохом английском доносится долгожданное: «А теперь расскажите вы, что случилось».

Словно школьник, целый урок поднимающий руку и наконец вызванный учителем к доске, я быстро включаюсь. «Я — Артемий Сурин, путешественник из Украины. Совершаю кругосветное путешествие по канонам Британского географического общества. Снимаю об этом документальное кино, знакомлюсь с местными культурами, посетил больше сотни стран… Обо мне за это время много материалов написали, этот проект известен в нашей стране и не только. У меня уже есть выпуски программы, и их можно посмотреть на ютубе». Офицер ни разу не перебивает, иногда черкая что-то в своих бумагах. Где-то через час история постепенно подходит к кульминации — моему визиту в Херанак и съемке дроном. Я сыплю детали происходящего с двойным рвением, хочется вплоть до секунды восстановить всю картину, включая рассказ о потрясающих пейзажах, на фоне которых меня застали врасплох. Задыхаясь от вкуса воспоминаний об увиденном и не имея раньше возможности ни с кем этим поделиться, вдруг в повествовательном угаре ловлю себя на мысли, что слегка забылся. Вообще-то я не у костра сижу и байки травлю, а арестован по обвинению в шпионаже (за что здесь или расстрел, или пожизненное), и передо мной сотрудник КСИРа — самой одиозной и жестокой спецслужбы в мире. Никак не случайный сосед по купе.

Главный следователь, воспользовавшись тем, что я на секунду запнулся, произносит:

— Это все?

Развожу руками, мол, в целом да — сирены, полицейские, арест, суд, тюрьма, и вот я здесь. Да, я все сказал.

— Покажите подтверждения того, о чем вы говорили.

От волнения и нетерпения пальцы скользят по крышке ноутбука и не могут вытащить его из сумки. Наконец, укротив волнение, включаю комп и начинаю экскурсию по файлам. Вот первые серии о начале кругосветки, вот — монтаж следующих видео, вот — папки с фото, отсортированные по разным странам. Он с неприкрытым интересом увлеченного зрителя внимательно все рассматривает и понимающе кивает:

— Хорошо. А что с дроном?

Опираясь на кажущуюся благосклонность офицера, мои пальцы стали более уверенными, и из принесенных вещей достаю главного виновника всей этой заварухи. Высвобождаю из него карту памяти, вставляю ее в ноутбук. Грузится… Мои легкие набирают побольше воздуха и замирают. Дышать страшно — вдруг на видео выскочит что-то противозаконное, ведь толком просмотреть, что я там наснимал, возможности не было. Картинка зашевелилась и намертво приковала к себе две пары глаз: в одних было напряженное волнение, а в других — любопытство. Руины… Огороды… Горы… Все! На кадрах с дрона — чисто. Никакого полицейского участка, что мне вменяли в вину и за что осудили, бросив в тюрьму, на кадрах нет. Легкие рвано выпускают на волю воздух, пытаясь сделать это незаметно.

Теперь любопытство офицера обращено на джойстик. Он вертит его в руках, изучает карту полетов. Следующим в поле внимания оказывается мой телефон. Оп! — и любознательный палец чиновника уже копается в галерее.

Опять зачерпываю побольше воздуха, впиваясь глазами в экран. За пару дней до моего задержания в США отгремело 4 июля, и мой ватсап был нафарширован всякими картинками и видеопоздравлениями от американских друзей. Ночью перед арестом я чистил эту коллекцию «Happy Independence Day». Однако какая-то выдающая «шпиона» ерунда вдруг таки завалялась… Экран мне не видно, остается считывать происходящее только по выражению лица офицера. Его брови и лоб расслаблены. Мои вены на лице вздуты и напряжены. Зрачки офицера бегают синхронно с движением пальца. Еще пара скролов вниз — и уголки глаз слегка опускаются, будто готовясь ко сну. Шлейф скуки накрывает лицо, и рука кладет смартфон на стол. Вроде пронесло! Продолжаем дальше.

Следующий обыск — социальные сети. На этот раз он заходит со своего телефона. КСИРовцам запрещено иметь страницы в соцсетях, у них есть один на всех аккаунт для особых случаев — таких, как мой. Офицер ловко находит меня в инстаграме и нажимает сразу на перевод. Вмиг мои последние тексты о 250-м дне кругосветки превращаются на его экране в кардиограмму закорючек на фарси. Палец безразлично скролит вниз — там не к чему придраться. С этим покончено — берет в руки карту моего маршрута.

— Почему вы ехали вот так, а затем сделали такой крюк через Вашингтон? — показывает пальцем путь и начинает по паспорту сопоставлять, как и почему я провел в Соединенных Штатах почти целый месяц.

Из меня снова льется словесный поток объяснений о визе, письмах французскому консулу, сопровождающийся доказательствами — файлами и документами из ноутбука. Терпение у следователя, конечно, аномальное — ни разу не моргнув за десять минут моих трелей и не отрывая от меня взгляда, он тихо бормочет что-то в рацию. Через минуту в комнату входят двое мужчин в белых перчатках, очень похожие на помощников Ольги Фреймут. Мне слышится что-то похожее на «фас», и эти ищейки набрасываются на сумки, прощупывая каждую вещь так, будто ищут крошечную косточку в рыбном филе. Притормозить несусветную ловкость белых перчаток смогла только аптечка. Один из сыщиков аккуратно берет по образцу каждой таблетки и скрывается за дверью. Тем временем второй продолжает потрошить рюкзак.

Минут через 30 рация издает нездоровый хрип. Офицер бросает взгляд на таблетки и дружелюбно кивает. У меня отлегло от сердца — наркотиков, взрывчатки и палочки Эбола в моей аптечке не обнаружено, но потрошители продолжают искать дальше. Периодически в белых перчатках появляются какие-то вещи и, не встретив интереса в глазах досматривающих, небрежно брошены на стол, превращаясь в кучу хлама.

Вдруг офицер резко поворачивается ко мне, жестом приказывая не смотреть на обыск моих вещей. Начинается допрос в надежде взять измором.

Как зовут? Где родился? В каком городе окончил школу? В каком году? Как фамилия отца? Его дата рождения? Где живет сестра? Какого числа ты начал путешествие? Где был 8 ноября прошлого года? Когда въехал в Пакистан? Где останавливался в США? Как зовут твоего соседа в Украине? Сколько ему лет? Сколько членов его семьи? Как зовут твоего деда по линии отца?

Десятки, сотни разных вопросов с требованием давать конкретные точные ответы.

Офицер спецслужбы внимательно записывает каждый мой ответ в специальный расчерченный бланк.

Затем спустя час замечаю, что резко звучащие вопросы начинают повторяться. Как фамилия отца? Его дата рождения? Где останавливался в США? Как зовут второго сына твоей сестры?

Этот измор длится несколько часов, вопросы повторяются по третьему, четвертому кругу, перемешиваясь с другими без какой-либо видимой логики. Я понимаю, что мне нельзя допустить ни одной ошибки, благо все, что говорю, — правда, лишь бы только не ошибиться, лишь бы не перепутать.

В висках стучит, голову распирает от боли и напряжения, я чувствую, как леденеет мой позвоночник от постоянно струящегося холодного пота.

Но ничто не вечно, и это касается даже напряжения от страха смертной казни. Внезапно офицер прекращает допрос, протягивает мне мой телефон и приказывает разблокировать его.

От жуткого стресса у меня вновь включается режим сверхконцентрации — я беру в руку телефон и, выполняя приказ, захожу в фотогалерею. В «Сохраненных» висит недавно присланная фотография Маруси. На ней ее волосы разлетались от ветра, она придерживала их рукой и улыбалась. Моя любимая выглядела как портал в лучший мир, куда хотелось улететь без раздумий и багажа.

— It is my girlfriend, my future wife, — неожиданно даже для себя разворачиваю экран к офицеру, создав тем самым когнитивный диссонанс с происходящим на фоне нашей беседы с шумным вытряхиванием вещей на стол и многочасовым изнурительным допросом. Офицер склоняется к телефону и щурится, чтобы рассмотреть внимательнее. На секунду его глаза улыбаются. Как под гипнозом зеркальных нейронов, он повторяет мои действия, достав свой смартфон, разблокировав его и повернув экраном ко мне. Оттуда на меня смотрят счастливые люди — сам офицер, женщина приблизительно его возраста и ребенок.

— This is my wife. And this is my daughter, — показывает он на девочку на фото, и его глаза светятся искорками счастья.

От происходящего у меня по коже мурашки. Уже восьмой час мы сидим за овальным столом, сервированным моими выпотрошенными вещами и документами. За окном давно ночь. Все темы и разговоры исчерпали себя до нитки — шить дело не из чего. В ход пошли уже личные фото. Чего ожидать дальше? И я при этом глупо, но искренне улыбаюсь в ответ и произношу что-то вроде «какие красивые люди».

Водитель все это время сидит возле полицейского, как привидение без мотора. И вдруг для него нашлась работа — офицер поворачивается в его сторону и что-то говорит на фарси. Тот дрожит всем телом и хрипит: «Excuse me. Excuse me». Его трясет, как в предсмертной лихорадке, а я не могу понять, что происходит.

После очередного «sorry» ему наконец удается отдышаться и повернуть голову в мою сторону. Офицер, видя, что тот успокоился, повторяет ту же фразу на фарси. Водитель делает очередной глубокий вдох и, не глядя на меня, выпаливает:

— Мы приветствуем вас в Иране.

Я замер. Из-под усов главного вылетают следующие фразы на фарси. Водитель продолжает переводить:

— Надеюсь, этот эпизод не омрачит ваше пребывание здесь. Я вижу, что вы не совершили ничего противозаконного. Вы должны подписать бумагу, что не будете производить съемки дроном.

Снова пауза и перевод финальной фразы:

— Вы свободны.

— Я могу взять свои вещи? — после длительной паузы в звенящей тишине издаю хоть какие-то звуки.

— Да. Дело закрыто. Вы можете забрать свой паспорт, вещи, дрон. Вы свободны.

На автопилоте первым хватаю паспорт, лежащий не в общей куче, а в стороне. Бегло смотрю — с ним все нормально. Быстро начинаю сгребать все скопом в рюкзак. Вещи собраны. Мы с водителем на ватных ногах выходим из конференц-зала и будто в параллельной реальности медленно двигаемся по коридору. Буквально в шаге от входной двери, ведущей во двор, офицер резко останавливает всю процессию громким:

— Стойте!

Все вокруг замирает, слышно только, как где-то из области пяток исходит звук, отдаленно напоминающий сердцебиение. Офицер тем временем секретничает с рацией.

— Можете идти.

Наше движение возобновляется так же непредсказуемо, как было остановлено. Вскоре мы окажемся у ворот — тех самых, в которые заходили.

От желания сделать наконец этот последний шаг на свободу больше невозможно сдерживаться. Хочется бежать, не оборачиваясь. Но в воздухе застряло ощущение, что это еще не конец. Его подтверждает внезапно вынырнувший из темноты человек. Он вручает офицеру два бумажных пакета, которые через миг должны стать нашими.

— Примите это небольшое угощение от нас. Здесь традиционный иранский кебаб, иранский хлеб и напиток.

Водитель выхватывает пакет.

— Miracle, its а miracle, — повторяет он с отрешенным и опустошенным лицом.

Я стою, не в силах вымолвить ни слова. Опустошение.

Замечаю, что не выпускаю из рук свой паспорт с тризубом. Он сейчас кажется каким-то символом возвращения на свободу.

Выводят во двор.

До ворот метров двадцать — не больше.

— Ждите.

Секунды тянутся, как часы.

У водителя срыв. Он начинает плакать, повторяя одно и то же:

— I’m alive… I’m alive.

Я обнимаю его за плечи. Прошу успокоиться. Так мы и стоим вдвоем во внутреннем дворе, на земле валяются мои распотрошенные сумки.

Когда же нас выведут отсюда?!

Время словно застыло.

Наконец подходит молодой охранник с бряцающей связкой ключей. Жестом показывает идти вперед.

Эти 20 метров тянутся еще дольше, чем время.

Ты словно идешь по эскалатору, который движется навстречу.

Еще несколько шагов.

Еще.

Подходим к воротам.

Ключ. Засов.

Лязг замка.

Ворота открываются — и ноги делают шаг в ночь, навстречу объятиям свободы.

СВОБОДА!

Я радуюсь ей всем сердцем. Водитель без оглядки бросается к машине, и по его бормотанию «It’s a miracle» понимаю, что все — конец кошмару. Все позади. Но теперь уже мои ноги напрочь отказываются уйти в ночь — я резко разворачиваюсь и в каком-то внезапном для самого себя порыве делаю несколько шагов назад, протягивая руку офицеру-ксировцу. Человеку, который мог бы стать моим палачом, а стал спасителем.

— Я… Я очень хочу вас поблагодарить. Спасибо, что позволили мне быть услышанным. Вы даже не представляете, как это ценно сейчас вообще, а не только в тех обстоятельствах, в которых я оказался. Спасибо вам за это, — я смотрел ему прямо в глаза.

Офицер принял мои слова с улыбкой и с теми же умными и добрыми глазами — ни долгие часы допросов, ни усталость, ни досада от потерянного вечера с семьей не отразились в них. Он крепко пожал мне руку.

Окрыленный эмоциями, я продолжил:

— Можно один вопрос?

— Да, конечно.

— Как ваше имя?

— Мустафа.

— Мустафа, спасибо вам, — прикосновение к руке офицера еще больше вернуло меня из шпионской фантастики в реальность.

На прощание он снова улыбнулся глазами, как тогда, показывая на фотографии свою семью, и проводил за ворота. Под неутихающие возгласы водителя, который уже сел в автомобиль, они закрылись. Мой горе-водитель сразу после закрытия ворот принялся выбрасывать еду из своего пакета, приговаривая себе под нос:

— Не бери ее… Не бери ее…

* * *

Рука быстрее мысли соображает, что делать дальше, и хватает телефон. Глаза видят множество пропущенных звонков и непрочитанных сообщений, но, игнорируя все, первым набираю консула Украины в Иране.

— Алло, меня выпустили.

— Как? Где ты? — шок от происходящего теперь поселился и в его голосе.

— Только что вышел из КСИРа. Сразу вас набрал, — от произнесенного на меня накатывает облегчение и прохлада поздней ночи. — Извините, если разбудил…

— Да какое там разбудил! Я сейчас все послу передам. У тебя ничего не нашли? — тоже не может поверить в miracle консул.

— Нет, все нормально. Сейчас водитель отвезет меня на автобусную остановку, и я поеду в Тегеран…

— Какая, к черту, автобусная остановка? — дипломатичность консула улетучилась в мгновение ока. Сквозь бурю эмоций донесся шелест передачи трубки.

— Алло, это посол — Сергей Бурделяк, — голос звучал встревоженно, но уверенно. — Артемий, слушай внимательно: ЭТО НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИТ. Просто поверь мне. Вообще ничего не значит, ничего пока не решилось. Поэтому никаких автобусных станций! Слушай внимательно, что нужно делать: ты избавляешься как можно быстрее от водителя, находишь безопасное место и отправляешь нам координаты. Машина из Тегерана уже выезжает, к тебе 700 километров пути.

— Хорошо, хорошо, — от его нагнетающей интонации по спине пробежал холодок.

— Ничего не решено, ты понял? Восток — дело тонкое. Еще раз — найди безопасное место и скинь нам точку. Отключи все. Никуда не выходи. Жди нас. Все понял?

— Все понял, — до этого разговора я думал, что происходящий ужас уже закончился, но голос в трубке стал проводником в новую реальность, где «ничего не решено».

Пока мозг до конца осознавал план действий, в теле снова на автомате сработал инстинкт самосохранения — вещи молниеносно полетели в багажник, я — на пассажирское сиденье Dacia Logan. Водитель в состоянии гипноза бубнил себе под нос, но на его стенания не было ни сил, ни времени.

— Слушай, отвези меня в Йезд, а дальше я уже сам. Через сколько мы там будем?

— Минут через 30, — сквозь одновременные чертыханья и хвалу Аллаху выдал он.

Как только мы тронулись с места, оказалось, что все это время я крепко сжимал в левой руке свой пакет с КСИРовским «тормозком», так заботливо врученным мне, словно мамин бутерброд в школу. Безмолвным жестом я показал водителю на пакет, не понимая, что с ним делать.

— Я не возьму это! — заорал он. — Оно отравлено! Я не буду брать и даже не прикоснусь к нему!

Я скомкал пакет и бросил его себе под ноги, чтобы выбросить в первый попавшийся мусорник. Полчаса езды до Йезда превратились в какой-то кошмар. Водитель не скупился на причитания и обвинения, придумывал новые виражи возможного развития событий с невероятной изобретательностью писателя-фантаста, словно на месте главного обвиняемого был он, а не я. Меня спасли огни ночного Йезда, к которому мы быстро приближались. Наконец авто притормозило возле какого-то перекрестка.

— Прости, что так вышло, никто не хотел такого, — на прощание сказал я, но его потрясение от произошедшего было не унять. Я вручил водителю остаток за этот тур, все деньги, что успел обменять накануне, схватил свои вещи и кинулся прочь в узкие лабиринты Йезда.

Гонимый собственными мыслями и воспоминаниями об указаниях из телефонной трубки, я двигался по спящим закоулкам все дальше вглубь чужого города. Беготня, когда за тобой никто не гонится и без четкой точки финиша, превратилась в квест на интуицию. Внезапно вспомнился ночной Марсель, но пахло здесь совсем по-другому. Еще несколько поворотов — и взгляд зацепился за неприметный дремлющий гестхаус, в окнах которого светом ночника теплилась жизнь. На мой стук в дверь быстро откликнулся молодой парень — похоже, к визиту внезапных ночных гостей он был всегда готов, дремая на кушетке у стойки ресепшена.

— Ваш паспорт, пожалуйста, — он снял ключ от комнаты с доски.

— Мои друзья задержались в аэропорту и скоро подъедут с моим паспортом, — история родилась в голове сама собой, чтобы лишний раз не светить своими документами. — Я останусь на одну ночь, вот за нее плата. А утром все оформим, ок?

Поздний час стал моим partner in crime^[15] — ключ легко оказался в моих руках, а затем и в замочной скважине. Уединившись в комнате и сняв с плеча тяжелые баулы, я вынул из телефона иранскую карточку, подключился к вайфаю отеля и дал знать о своем месте нахождения. На экране светилось: «Все, мы едем». Теперь можно было выдохнуть.

От понимания, что я в какой-никакой, но наконец безопасности, тело стало молить о дýше. Быстро снял рубашку, героически пережившую все эти приключения. Ее запах хотелось сразу вырезать из памяти. По дороге от кровати к двери в ванную комнату боковым зрением заметил, что попал в «объектив» настенного зеркала. Из него на меня смотрел похудевший килограммов на десять человек: впалые щеки, лицо вытянулось, брюки свободно болтались на талии. «Спасибо, что живой», — пронеслось в голове.

Смыв приятными струями воды грязь и, казалось, ужас прошедшего дня, я мертвецки рухнул на кровать. В комнате было темно. От этого на потолке еще четче виднелись лучи тусклого уличного фонаря. За прошедший день, вернее за последние пять часов, веки разучились смыкаться, а тело — погружаться в сон. Шок недавнего прошлого и неизвестность обозримого будущего путались в голове, прогоняя прочь любые попытки уснуть. Этот «танец» длился всю ночь, пока ближе к рассвету тишину спящего гестхауса не нарушила суета на ресепшене. За пару секунд до того, как в дверь постучали, я уже знал — это приехали за мной, и это наконец свои.

По всем законам приличия, дождавшись, пока дверь откроется, в комнату вошли двое с напряженными лицами: невысокий мужчина лет 47 — консул — и высокий темноволосый парень лет 35, который представился Женей.

От радости увидеть своих я бросился их обнимать, но ночные гости, промчавшие из Тегерана 700 км за пять часов, не были настроены на сантименты. Первыми им под руки попались мои сумки — они в четыре руки тщательно их осмотрели.

— Ничего, — сказал консул Жене и обратился ко мне: — Тебе там не могли ничего подсунуть?

— Да вроде нет. Все было на виду, я сам собирал рюкзак, — пожал плечами я. — Какой у нас план?

— Собирайся. Быстро едем, — тоном строгого отца приказал консул и вышел из комнаты.

Через пару минут он позвонил Жене. Из трубки донеслось четкое «Чисто!». Я схватил рюкзак, махнул рукой сонному гестбою, и мы втроем побежали по замысловатым улочкам. Они были узкими, как проходы в вагоне поезда, — машину пришлось припарковать в нескольких кварталах от гестхауса. Я молча бежал вслед за Женей под пристальным присмотром предрассветных сумерек, которые только-только начинали бледнеть на небе. И вдруг в эту мертвую тишину крепко спящего города резко ворвался голос муэдзина, созывающего к первой молитве нового дня. От его баритона мурашки побежали по телу так быстро, словно хотели обогнать мои быстрые шаги. Как в шпионских боевиках, опасность и коварство начали чудиться повсюду — в черных окнах домов, мрачных изгибах улиц, в «загримированном» бледными красками небе и даже в лукавой хрипотце голоса, наполнившего пространство.

Еще пару кварталов бега узкими улицами под непрекращающееся пение муэдзина — и я увидел черный Nissan X-Trail, который нас ждал. Вещи полетели в раскрытый багажник, я — в распахнутую заднюю дверь. Она резко захлопнулась, чтобы открыться передо мной уже в Тегеране.

— Машина — это территория Украины. В этой стране это все, конечно, относительно, но здесь ты более-менее в безопасности, — сказал консул, когда мы заехали на первую по дороге заправку. И после паузы добавил: — То, что ты вышел живым из КСИРа, — это чудо. Запомни. Но это все еще не решение вопроса.

— То есть я все равно под подозрением?

— Да, для них даже консульская машина — не препятствие. Но здесь хоть какая-то защита, поэтому ты отсюда никуда не рыпайся. Я выскочу в туалет, а ты, если захочешь, то вот он, — и с этими словами уже второй раз за сутки чиновник вручил мне пакет, но теперь уже не с бутербродами. В другой ситуации я бы, наверное, посмеялся, но сама мысль о том, что я уже пережил, может оказаться только цветочками, загнала меня поглубже в сиденье. Всю дорогу пакет для справления нужды, лежащий в кармане пассажирского кресла, напоминал, что с Ираном шутки плохи. Будто чувствуя, что негоже устраивать туалет на заднем сиденье, Женя уверенно давил педаль в пол. Через 5 часов мы уже подъезжали к Тегерану.

На въезде в город телефон консула взбесился от атаки звонков — то ли рабочий день начался, то ли все заинтересованные почувствовали, что мы близко. Опытный дипломат держался молодцом и стойко отвечал на один и тот же вопрос:

— Да, да, с нами едет. Рядом со мной сидит. Да, я вам говорю, рядом со мной сидит, — не уставая говорил он в который раз. Когда телефон запиликал в очередной раз, консул резко повернулся ко мне и протянул трубку.

— Доброго дня, як вас звати? — от удивления слышать красивую украинскую речь в Иране мое ухо вспыхнуло жаром.

— Артемій Сурін, — слава Богу, после всего я еще помнил свое имя.

— Добре, все гаразд, — ответили на той стороне мира, и трубка вернулась к хозяину. На мой немой вопрос «Кто звонил?» консул ответил поднятым указательным пальцем: мол, звонили оттуда.

Под зацикленный «саундтрек» телефонных звонков мы оказались у особняка посольства Украины. Машина заехала во двор, а затем в подземный гараж. В этот момент я выдохнул. Тут же нас окружили сотрудники посольства, охранники, дипломаты, персонал — все, кто мог, спустились в гараж, чтобы поздравить с удачным исходом событий. От их искренних объятий и улыбок меня окутало забытое чувство безопасности. На секунду показалось, что здесь все как дома и сейчас из-за угла выбежит и бросится на шею Маруся, а мои собаки будут ластиться и прыгать на меня от счастья долгожданной встречи. Но следующим, кого я увидел, был наш посол — невысокий человек, судя по акценту, с Западной Украины. Он с нетерпением и неприкрытой радостью ждал меня в своем кабинете и, обняв, сразу вернул в жестокую реальность:

— Слушай внимательно. Это Восток. То, что ты вышел, — тебе уже сказали, — это крупное везение, это просто чудо…

«Итс э риэл мирикал», — на ум пришли дикие причитания водителя, а посол продолжал на полном серьезе:

— Но время играет против нас. Сейчас тебя отпустили, но если этот материал пойдет дальше, то кто-то примет другое решение, понимаешь? Это большая политика, тебя могут оставить здесь навсегда просто гнить. А может, и показательно грохнут, чтобы другим путешественникам неповадно было, — обрисовывал возможное развитие событий он. Но если от слов невменяемого водителя в Ардакане хотелось орать: «Да хватит сгущать краски!», то здесь все звучало более чем реалистично: — Запомни, ничего не решено, ты сможешь себя чувствовать свободным только тогда, когда покинешь Иран. Сейчас мы тебя укроем в посольстве. Не выходи из здания, не подходи к окнам, не выходи ни с кем на связь вообще. Завтра утром будем тебя эвакуировать, а сейчас иди прими душ и спускайся вниз — борщ стынет, горилка нагревается!

Посидели мы тем вечером по-украински — со щедрой поляной всего, что напоминает о доме, здесь — в чужой, далекой, с жестокими законами стране. Удивительно, как легко воссоздать островок Украины в особняке посреди Тегерана. И дело не в горилке и сале, а в украинском сердце. Только этот инсайт накрыл меня, в комнату вбежал заместитель посла — добрый, открытый парень по имени Сурен, — и что-то нашептал своему шефу на ухо. Посол повернулся ко мне и, тяжело вздыхая, изрек:

— В Киеве собираются устроить митинг под иранским посольством, чтобы тебя освободили. Надо срочно остановить это! — расслабленность после пары рюмок горилки резко улетучилась. — Это только навредит и привлечет внимание, и тогда тебя выдернут и никогда отсюда не выпустят. Они поймут, что ты какая-то важная птица, и захотят еще поторговаться. Дай нам сутки, чтобы тебя вывезти. Если это не получится через сутки, тогда уже можно устраивать митинги. Других вариантов не будет… Останови это как можно скорее.

Наш душевный ужин в секунду превратился в шпионские страсти по украинскому Ассанжу. Чтобы усмирить эту надвигающуюся бурю, я попросил доступ к почте и начал быстро строчить эсэмэску своему другу и партнеру Саше Кислуну: «Со мной все хорошо, сейчас в безопасности, срочно останови это, напиши всем, Диме Комарову и другим, что ни в коем случае нельзя сейчас никаких митингов делать. Поблагодари всех за помощь, но останови возможный митинг». Через пять секунд Сашин ответ: «Все понял, сделаю!» Он, конечно, не давал никаких гарантий на успех, но, по крайней мере, у меня было чувство, что я сделал все, что мог.

После трех бессонных суток я вырубился намертво, но даже при таком изнеможении искра тревоги продолжала тлеть, вспыхивая и пробуждая меня каждый раз, когда охранник периодически с заботой няни тихонько нажимал на ручку двери, проверяя, все ли со мной в порядке. А на рассвете он настойчиво постучался и сообщил, что пора вставать.

Внизу в гараже уже стоял белый пассажирский микроавтобус. В фильмах такие «случайно» паркуют на улице, скрывая за неприметным видом фургона богатый внутренний мир разведки. Его неприметность слегка нарушали специальные номера для выезда за границу. Видя, что мой взгляд зацепился за них, Женя добродушно сказал:

— Да, это все для тебя, Артемий. Обычно такие номера делают около месяца, но мы справились за день.

Я думал, что уже перестал удивляться чудесам происходящего, пока не заглянул внутрь. Там сидели семеро: кроме Жени, начальник службы безопасности, еще один мужчина с загипсованной ногой, две женщины — жены дипломатов, и девочка — дочка одного из них.

— Так надо, — ответил на мой немой вопрос посол таким тоном, что все последующие объяснения утратили смысл.

Я был восьмым в этой интересной компании случайных-неслучайных спутников, и операция «Эвакуация из Ирана» началась — микроавтобус рванул строго на север, в сторону Азербайджана.

На выезде из Тегерана дипломат с загипсованной ногой тронул меня за предплечье и показал пальцем в окно на большое бледно-коричневое здание, распластавшееся на пригорке. Он не подавал признаков жизни.

— Видишь? Там все в колючей проволоке, — продолжал экскурсию дипломат. — Это тюрьма Эвин^[16], местная достопримечательность, так сказать. Из нее невозможно сбежать.

Вдали на фоне стен показалось движение крошечных человеческих фигур. «А на их месте мог быть…» — холодная дрожь прошла по моему телу, и я стал прогонять из головы цитату из «Бриллиантовой руки». Микроавтобус ускорился, скрывая из виду жуткий пейзаж, а вместе с ним и мысли «А что, если?…», которые ни разу не вернулись на протяжении всех 500 км пути до Астары, где проходит граница территории Ирана.

Как и счастливые семьи, все пограничные контрольно-пропускные пункты похожи друг на друга: хаос, фуры, грузовики, очереди, ожидание. Мы припарковались в сторонке. Женя и начальник службы безопасности собрали у всех паспорта. На фоне зеленой дипломатической стопки мой синий смотрелся белой вороной, и Женя засунул его в середину. Но это было все равно что спрятать толстяка за березой.

Была не была — затаив дыхание, мы вшестером сквозь затемненные стекла микроавтобуса в гробовой тишине наблюдаем, как наши поверенные, вооружившись стопкой паспортов, как ни в чем не бывало приблизились к окошку. Там — никого. Двадцать минут кажутся вечностью. К ним подходит человек в штатском и начинает разговаривать. Мы смотрим на все это, как немое кино: начальник службы безопасности подает паспорта в окошко и жестом показывает незнакомцу на наш транспорт. Тот что-то говорит, от чего у Жени на лбу вырисовывается глубокая морщина и появляется пот. Все оборачиваются и идут к нам. Внутри микроавтобуса повисла такая тишина, что стало слышно, как у дипломата срастается кость под гипсом.

«Вж-ж-ж-ж!» — от внезапного открытия двери все встрепенулись и синхронно глотают слюну. Пограничник заглядывает в салон и смотрит на всех так, будто это баня и мы все голые. Голее всех, конечно, оказываюсь я — он останавливает на мне взгляд, мы на секунду встречаемся глазами, но, не найдя общих тем, расходимся. Он пробегает глазами по моей одежде, бросает последний взгляд на скульптурную ногу дипломата и резким шагом возвращается к окошку. Начинается вторая серия напряженного немого кино. Мне казалось, что в микроавтобусе было слышно, как капли холодного пота пытаются остудить пыл моих висков. Я стараюсь вслушиваться в дыхание каждого, но ничего не слышу. Тем временем в «телеке» тоже показывают полную тишину — все стоят и не шевелятся. Минута, десять, пятнадцать. И вдруг в сюжете появляется динамика — начальник службы безопасности наклоняется к окошку и выныривает со стопкой паспортов и какой-то бумажкой. Мне удалось лишь раз моргнуть — и они с Женей уже сидят на своих местах.

— Вперед! — микроавтобус продолжает движение по заданной траектории, уверенно приближаясь к мосту, по которому проходит государственная граница. Но тут снова преграда — шлагбаум и военные, «противоядием» от которых и оказывается бумажка-корешок, врученная начальнику службы безопасности вместе с паспортами. Пограничник берет ее в руки, заглядывает в салон и осматривает нас взглядом пионервожатого. Кажется, напряжение звенит в воздухе. Не сговариваясь, все вытянули шеи, пытаясь держаться непринужденно. Наверное, вояка уже привык видеть людей в таких позах и ко всему прочему еще и умеющих не дышать. Еще минута ожидания — и вот полосатая палка шлагбаума, пару раз неудачно дернувшись, медленно поднимается. Наш микроавтобус выезжает на мост через реку Астара, весь устланный железными настилами.

Наши тела ритмично реагируют на каждый участок покрытия, подскакивая и опускаясь в такт колесам бусика. В какой-то момент я буквально пятой точкой почувствовал — что-то изменилось. Визуальным подтверждением догадок стал конец иранских флагов, развевающихся на ветру ровно до середины моста. За ними уже выстроилась очередь из голубо-красно-зеленых знамен, намекающих, что это — уже территория Азербайджана.

Микроавтобус «учуял» под колесами ровный асфальт, но тихо ехал дальше, все приближаясь к окончанию моста, который, наверное, впервые нес на себе настолько беззвучную ношу. Тишину в салоне можно было резать, как масло, даже глазными яблоками никто не делал резких движений, чтобы микромышцы вдруг не издали «скрипа». И тут передние колеса замирают перед контрольно-пропускным пунктом с азербайджанским пограничником, и воздух разрывает единогласное: «А-А-А-А-А-А-А!!!» Все это время каждый из нашей восьмерки экономил силы, чтобы превратить их в общий крикрадости. Мы открыли двери и в каком-то радостном полуобморочном состоянии выбежали наружу.

Первым под руку мне попался щекастый азербайджанский пограничник с пышными черными усами.

— Вы даже не представляете, как я рад вас видеть!!! — чуть ли не бросаюсь ему на шею.

— Что такое? Что случилось? — смешно пыхтит он и силится понять, что такое мы курили в автобусе, пока катились по мосту. Некогда, да и незачем объяснять — проще угомониться наконец и получить свои заветные штампы в паспортах. Последние бюрократические формальности на границе заканчиваются под фанфары разрывающихся от звонков телефонов — мы выезжаем за пределы пропускного пункта и торжественно минуем заборы с колючей проволокой. От переизбытка распирающей радости машина не может ехать дальше и останавливается. Начальник службы безопасности командует:

— Выходим, надо фотографию сделать и срочно отправить. МИД, министр, посол — все ждут!

Наша толпа быстро покоряется приказу и высыпается из бусика на улицу. В лучезарных возгласах и объятиях мы смешиваемся в одну огромную человеческую массу счастья. От пережитого стресса мои ноги в буквальном смысле подкашиваются, и земля уходит из-под них. Под общую радость, смех и поздравления четыре сильные мужские руки приводят меня в чувство и ставят на ноги. Дальше все происходит, как в беспамятстве и полной эйфории: у кого-то в руке оказывается флаг Украины, я хватаю его и повязываю на себе — все, теперь я почти дома! Мои друзья запечатлевают этот миг абсолютного счастья и свободы и отправляют фото в онлайн во все уголки мира. Эта волна понесла наш микроавтобус дальше — к отелю в азербайджанском приграничном городке Астара.

Я свободен!

Прохлада, царящая в лобби отеля, окончательно вернула в реальность, в которой явно не хватало моего осмысленного присутствия. Быстро подключился к интернету и выдал на-гора свой пост свободного человека, мысль о публикации которого спасала меня на протяжении всего пути в 500 км от Тегерана до границы с Азербайджаном.

«Я свободен!

И я еду ДОМОЙ!

На собственной шкуре увидел, что Украина умеет спасать своих.

СПАСИБО моей Стране!

И берегите себя!»

После секундной тишины со скоростью света телефон накрыла лавина сообщений, тегов, новостей, поздравлений. Наверное, только тогда до меня дошло, какой резонанс вызвало мое иранское заточение. Казалось, сквозь экран телефона до меня достучалось понимание той огромной силы, которая встала за мной, — МИД, послы, братья-путешественники, медиа, друзья, ванлайферы и просто хорошие добрые люди, которые, возможно, именно сейчас впервые услышали обо мне. То, что я сижу здесь живой, под кондиционером в лобби отеля — результат стараний каждого из них. Слова ободрения и поддержки превратились внутри меня в безумную благодарность всем и каждому за мое здесь и сейчас. Сердце разрывало грудь от желания рассыпаться в миллионах: «Спасибо!», «Thank you!», «Дякую!». Я закрыл глаза, сделал глубокий вдох и попытался запомнить этот момент, заякорить чувство безграничной радости и ощущение вселенской поддержки, чтобы потом делиться ими с другими. Не обращая внимания на проходящих мимо людей, тело вернулось в реальность только тогда, когда достигло чувства абсолютной наполненности.

Пространство быстро откликнулось на мое желание БЛАГОдарить. В честь нашей эвакуации из Ирана мои спутники-спасители уже накрыли поляну в своем номере и ждали меня на торжество. Жены дипломатов — настоящие украинки, не сомневались в победе дела своих мужчин и привезли с собой сало, колбасу, горилку и все для вечеринки в украинском стиле. Я никому не давал ничего сказать, забирая все тосты себе. Хотелось вспомнить всех, кто приложил руку к спасению, — и консула, и посла, и Женьку, и Сурена, и киевских ребят-телевизионщиков, и Сашу Кислуна, и Диму Комарова, и любимую Марусю…

Говорить «Дякую» было так легко и приятно, что я бы мог продолжать произносить его вечность, но пятая рюмка горилки унесла остаток сил напрочь. Под отелем меня уже ждал водитель нашего ванлайфера Фарида, который вызвался помочь мне продолжить кругосветку дальше. И несмотря на уговоры всех моих спасителей наконец уняться и лететь домой («Ведь ты впечатлений набрался уже на две кругосветки!») я, конечно же, принял решение ее продолжать. Без авиаперелетов. Оставался финальный рывок всего пути — Кавказ и Черное море.

Со слезами на глазах простился с ребятами, с которыми успел породниться в нашем отважном микроавтобусе. Со всеми крепко обнявшись и пожелав удачи на обратном пути, отправился в гостеприимный Баку, перевернув страницу под названием «Иран». Пожалуй, навсегда.

Аутро Путь к себе

После всех стрессов и приключений меня, счастливого, потрепанного и заново влюбленного в жизнь, радушно встретил сияющий Баку. Однако, кроме верного рюкзака, теперь меня постоянно сопровождал весь груз пережитого. Все, что было в Иране, не осталось там, а так или иначе разделило мою жизнь на ДО и ПОСЛЕ. Мысли о Мустафе — абсолютно случайном человеке, который так вовремя повстречался на моем пути, — не выходили из головы. Слава Богу, что очередная волна воспоминаний и анализа иранских событий вдребезги разбилась об умопомрачительную красоту и гостеприимство столицы Азербайджана. Переливающийся огнями Баку с футуристическими небоскребами, роскошью и шармом Старого города, чистотой и порядком — то ли от хронической усталости, то ли из-за резкого контраста между странами, где побывал, я будто очутился в другой реальности.

Следующие четыре дня промелькнули как в кино. Трое местных друзей-ванлайферов взяли меня в оборот — застолья, встречи, знакомства, поздравления, прогулки по Старому городу и непрерывное внимание, как к голливудской звезде. После иранского сущего ада меня забросило в «Чйорт побьери, как же это все круто!»^[17]. И без того прекрасный Баку казался еще красивее, а жизнь — еще желаннее и ярче! Вишенкой на этом торте фонтанирующих эмоций стало самое что ни на есть воплощение одной из главных задач кругосветного путешествия — вдохновить других реализовывать мечты. Бакинский ванлайфер Фарид Новрузи, с которым мы неоднократно уже путешествовали вместе, решился на свою кругосветку! Материализация мечты в чистом виде! Еще до событий в Иране мы договаривались о встрече и моем присутствии на этом торжественном событии — начале кругосветки, но сейчас все приобрело особый смысл и подтекст.

День 271 Баку, Азербайджан

105 655 км пути

Передача эстафетной палочки проходила на берегу Каспия — в конференц-зале роскошного отеля. Помещение густо наполнилось прессой, друзьями, знакомыми и единомышленниками Фарида — будущего первого азербайджанского кругосветчика. Наблюдая эту картину, взволнованный ответственностью, я не мог поверить, что волну этого всего запустил в том числе и я. Воздух искрился от радости, как бывает, когда мечты и реальность сливаются в единый союз. Мне было немного не по себе от такого внимания, но, не скрою, очень приятно. Особенно на контрасте с тем, что происходило со мной всего несколько дней назад. И особенно под прицелом четырнадцати детских любопытных глаз в первом ряду. Оказалось, что Фарид не только отличный парень, успешный бизнесмен и бесстрашный покоритель мира, но и невероятный отец семерых детей. Счастливые черноглазые сынишки и дочки как губки впитывали каждое слово, звучавшее со сцены. На секунду показалось, что в зале застыл не только момент осуществления мечты Фарида, но и миг рождения множества других новых мечтаний и желаний, еще более смелых и безумных.

— Сделай ЭТО, дружище! — ощущая фантастическую поддержку отзывчивой и вдохновляющей аудитории, я передал эстафету.

Внутри все аж бабахнуло! Эти неудобства, страхи, переживания, рискованные поступки — все это часть жизни, на которую нужно решиться и ничего не бояться. Чтобы не сказать себе в старости: «Жаль, что не смог». Я понимал, что история, которая ждала Фарида впереди, станет для кого-то мощной волной поддержки и вдохновения. Осознание этого трогало до глубины души. Оседлав чудесное настроение, вместе с другим нашим ванлайфером, Нахидом, я двинулся дальше — в горный азербайджанский город Шеки.

— Времени у нас не так много, поэтому предлагаю посмотреть одну из трех новоиспеченных памяток ЮНЕСКО, — с особой гордостью в голосе сказал Нахид, подъезжая ко Дворцу шекинских ханов. — Вот буквально перед твоим приездом, 7 июля, все подтвердилось.

— 7 июля? Ничего себе! — не укладывалось в голове. В то время, когда меня истязали допросами в КСИРе, история туризма Азербайджана менялась на глазах.

— Да. Заявку отправили еще в 2001 году, и вот все наконец решилось именно сейчас. Прямо перед твоим приездом! — и он искренне улыбнулся

После такой предыстории гулять по дворцу было вдвойне увлекательнее. Каменные балконы, искусные детали мозаики на стенах, словно сложенные из кубиков лего, светящиеся витражи, карнизы с изображением военных подвигов шекинских ханов подвели черту моему пребыванию в Азербайджане — стране, где всегда ощущаешь себя своим и очень желанным гостем. Но чувство близости к дому нарастало и подталкивало скорее двигаться вперед.

Дальше путь лежал в Грузию. На границе мой паспорт снова стал причиной задержки — я вспомнил старт своего пути и случай с мадьярами.

— Я еду завершать кругосветное путешествие, — с нескрываемым раздражением попытался объяснить пограничникам, выглядя при этом, как зачуханный Индиана Джонс, спустившийся с гор после двухнедельной экспедиции. Мой внешний вид явно вызывал настороженность и играл не в пользу ускорения процесса, поэтому мурыжили долго.

Наверное, еще никогда за всю кругосветку мне так не хотелось, чтобы границы между странами, а еще лучше — между людьми разных национальностей и взглядов исчезли разом и навсегда. Ехать в Тбилиси пришлось не только ради общения с пограничниками, но и потому что попасть напрямую из Азербайджана в Армению сегодня нельзя… Ни один азербайджанец не может въехать в Армению, ни один армянин — в Азербайджан. Непримиримость между странами и регионами внесла коррективы и в мой маршрут. Нужно было выехать из Азербайджана в Грузию — в Тбилиси, чтобы в итоге попасть в Армению. А из Армении затем снова вернуться в Грузию, чтобы уже из Батуми отправиться на пароме через Черное море в Одессу. В XXI веке такая глупая логистика — это просто нонсенс, но, к сожалению, реальность обусловлена политическими и территориальными конфликтами.

День 275 Ереван, Армения

106 616 км пути

Благо, сложную цепь перемещений украшали гостеприимство Кавказа, красота природы и невероятные люди. Арман — убежденный ванлайфер, человек-мегапозитив, очень большой патриот своей страны и отличный организатор. Да что там — я онемел, когда увидел, на какой машине он за мной приехал. У бордюра стоял белоснежный «Хюндай», полностью обклеенный картой нашего армянского маршрута «Большого круга». Четверть часа я исследовал этот шедевр, усыпанный приколами из «Мимино», подписями в стиле «Дилижан — лучшая вода в мире», «Armenian Wine», и периодически заливался смехом. Арман очень постарался с деталями, не пожалев сил и времени. Спустя несколько часов движения из Тбилиси мы перешли границу с Арменией и тут же притормозили у первой придорожной «наливайки». Оказалось, что невзрачный кабак — лучшее место, чтобы открыть для себя Армению и тонкий армянский юмор. Арман быстро организовал дегустацию коньяка, угощая попутно всех присутствующих.

— Друзья, я вижу, что коньяк хорошо освежил ваши рецепторы, поэтому я иду за новой порцией, — подливая, хозяин простенького кафе цитировал известных поэтов, изрекал все новые и новые потрясающие тосты и истории.

Визуально Армения намного уступает Азербайджану в плане развитости инфраструктуры и общего благосостояния, на улицах и в убранстве домов ощущается еще много наследия совка, но эта бедность не умаляет древнейшей культуры, застывших во времени христианских храмов и какого-то особенного непрерывного желания перемен.

По дороге домой мы заглянули в офис PicsArt — сейчас это уже большая мировая IT-компания, а начиналась как крошечный стартап приложения по обработке фото. Примечательно, что в самом центре Еревана, не блещущего бизнес-центрами и небоскребами, как тот же Баку, раскинулась армянская «Силиконовая долина». Смотришь в окно — там совок 80-х, смотришь на этот технологичный офис с «маками» и опен-спейсами — настоящий офис Google. Чтобы окончательно впечатлить, мне показали центр для школьников и студентов, где юные дарования мастерят роботов, записывают музыку, программируют. И это все бесплатно. Когда мы заглядывали в кабинеты, дети с таким увлечением занимались своими делами, что даже не замечали гостей. Их глаза горели, как и у детей Фарида из Азербайджана.

— Как можно разделять мир границами? Будущее и даже мечты — они же общие для всех и объединяют нас, — непроизвольно вырвалось у меня.

— Да, — Арман улыбнулся моим словам. — Вот поэтому мне нравится наш One Life — там мы не делимся по паспорту или гражданству, а вместе познаем мир и стараемся развивать его.

— Приятно слышать, брат.

— Кстати, о детях. Мама будет отчитывать нас, как школьников, за опоздание к столу. Придется задобрить ее, прося добавки, — улыбнулся Арман.

Обитель армянского радушия и вкусной домашней еды обосновалась в скромной квартире обычной советской двенадцатиэтажки, напоминающей декорации из фильма «Ирония судьбы». При знакомстве с мамой Армана оказалось, что она у него такая же мировая, как и у Жени Лукашина^[18]: интеллигентная, воспитанная, с обаятельным армянским акцентом, постоянно что-то готовит, периодически в сердцах вздыхая. Быстро привыкнув ко мне, мама сразу перешла к главному.

— Артемий, вы такой молодец — как мой Арман. Даже имена у вас похожи, — в голосе слышались нотки женского коварства, при этом пальцы продолжали волшебно превращать виноградные листья в долму. — Скажите, ну как ему жену хорошую найти? Может, есть где-то в мире такие места, раз у нас в Ереване не находится?

Арман засмущался, опередив меня с ответом:

— Мама, а ты у нас изобретательная — уже придумала тему для следующей кругосветки. Давай дадим Теме сначала эту поездку закончить, а потом отправим его по второму кругу — на поиски твоей будущей невестки.

Мы все дружно засмеялись, приправив долму шутками и верой в обязательное счастливое семейное будущее. От пребывания здесь меня быстро стало накрывать неподдельное чувство домашнего уюта, которое живет только на маминой кухне, где всегда тепло, вкусно и ты окутан заботой. От этого желание поскорее оказаться на родине резко усилилось. Чтобы развеять эту приятную грусть, вечером мы с моим ереванским другом отправились гулять по столице.

Ереван — город, где все гуляют, вернее, выгуливают свой культурный интеллект. Многие ходят на балет, в оперу, в театр; практически все здесь слушают джаз, опрятно одеты, старики очаровательно играют в парке в шахматы, и даже голуби ходят вокруг них с осанкой потомственных аристократов.

— Арман, сегодня вроде ж не воскресенье. Почему все так выглядят? — не мог не поделиться своим восторгом.

— Как — «так»? — удивился он.

— Ну так, вроде бы все сегодня собираются в театр.

— Ха, так у нас всегда все так выглядят — вдруг захочется в театр, а ты уже готов, — пошутил он. — Если честно, не знаю, о чем ты. Люди как люди. Просто они такие тут.

Наверное, истинное счастье приходит в тот момент, когда ты его не замечаешь. Армяне — счастливые люди, но хлебосольное время в их кругу подходило к концу. Меня уже ждал солнечный Батуми. Добираться туда предстояло на ночном поезде. Благодаря радушию моих друзей и в Азербайджане, и в Армении мне не довелось заглядывать в обменники, поэтому не подержал в руках и копейки местных денег — даже билеты на поезд мне купил брат Армана, не поддаваясь ни на какие уговоры с моей стороны. Единственная благодарность, которую они от меня принимали, — уплетать за обе щеки вкуснейшую еду во время прощального обеда.

Пока мама, как обычно, раздосадованно вздыхала и спешила накрыть на стол, я вдруг вспомнил, что сегодня ровно 10 дней счастливому завершению моих иранских приключений. В памяти снова всплыл образ Мустафы — он стал какой-то отправной точкой, но к чему именно, я еще не понимал. Я низко кланяюсь до сих пор каждому, кто помог выпутаться из этой передряги, и всегда буду благодарен за это. Но если бы не Мустафа…

Ясно было одно — все плохие расклады, которые происходят с нами, зачастую приводят к лучшему, к развитию, к важному человеку, к состоянию души, которого по-другому никак не достичь. До армянского тамады мне еще как пешком на вершину Арарата, но за прощальным бокалом вина я попытался донести эту мысль до своих добродушных друзей, поблагодарил от души Армана за его искренность и готовность помогать, успокоил его маму в ее переживаниях за сына — мол, длительное ожидание стоит того, кого ждешь.

За душевными разговорами мы в прямом смысле не заметили, как пролетело время. На всех парах несясь на оклеенном «Хюндае» к вокзалу, мы с Арманом поняли, что поезд пару минут назад отправился с вокзала Еревана без меня. «Гугл убеждал» — не все потеряно, ребята, догоняйте состав на следующей станции. Так мы и бросились в погоню за поездом.

Как настоящий преданный друг, Арман не мог проиграть в своей стране эту битву со временем. Я прямо чувствовал, как с каждым километром он все увереннее давит на газ. Не знаю, как ему это удалось, но мы обогнали поезд минут на пятнадцать, ворвавшись в изрядно разбитое здание старого вокзала в отдаленном от столицы городке Ванадзор.

Выигранное время одарило роскошью в виде посещения туалета. Вход к нему охраняли милейшие армянские бабули. При виде их я забыл, зачем пришел, и пустился в разговоры по душам. Их ответ на мой главный вопрос: «О чем мечтаете?» — не удивил, но по-настоящему тронул.

— Сынок, хотим и мечтаем об одном — чтобы не было войны, — сказали они в унисон.

За разговорами я забыл, что денег-то у меня с собой нет, чтобы воспользоваться удобствами. Видя, как я пытаюсь окликнуть пропавшего из вида друга, бабули в один голос закричали: «Да все в порядке, иди так, сынок!» Наверное, нигде меня так много раз и так искренне не называли «сынок», как здесь… Не мог уйти от бабушек, не оставив ничего на память, а поскольку ничего с собой не было, подарил моим вдохновительницам охапку крепких объятий благодарного то ли сына, то ли внука.

Прощаясь с Арманом на платформе, хотелось через него обнять всю Армению, пребывание в которой коснулось ранее не задействованных струн моей души. Гостеприимство, прекрасная мама, искрометные тосты, доводящие до слез, интеллигентность вне времени и футуризм среди остатков совка и повсеместной бедности простых людей — такого набора я не встречал нигде. Грусть расставания и свежесть наступающей ночи создавали лучший момент, чтобы оставить здесь книгу отца. Шестую, последнюю. Мы крепко обнялись. Поезд уже отчалил от перрона, оставив позади здание вокзала, а в прямоугольнике окна еще долго белела футболка моего армянского друга.

В купе, куда я ввалился со своими вещами, сидел лысый и довольно крепкий мужчина, который, судя по всему, не очень обрадовался нежданному гостю. Он уже явно расслабился, надеясь, что будет ехать в СВ один, а тут как бы «Здравствуйте, я ваша тетя». Будто предчувствуя такой неловкий момент, Арман снабдил меня коньячком в дорогу.

— Позвольте вас угостить? — я водрузил на стол пластиковую полуторалитровую бутылку с жидкостью цвета крепкого черного чая.

— Ой, нет, спасибо. Я не пью, — выдал мой попутчик, а через секунду добавил: — Практически.

Подумалось: «Странно, а выглядит, наоборот, как любитель костра и танцев». Ну, если «практически», то можно налить по чуть-чуть, так сказать. Неожиданно товарищ берет рюмку и прикладывает к губам:

— А это не заводской напиток.

«Ты смотри, эксперт!» — думаю про себя и начинаю разговоры о погоде, о природе. Через пару часов он стал разговорчивее, все больше участвуя в диалоге.

— А почему вы не пьете? — я почувствовал, что для этого вопроса момент настал.

— Да болезнь у меня… Ну я уже вроде бы вылечился, — и смотрит в окно, будто ожидая следующего вопроса.

— А что такое? — я прочитал его мысли.

Он глубоко вздохнул и выпалил:

— Ну, я вообще не должен был жить, по идее… Год назад у меня в брюхе было сто метастазов. — И, не дав мне переварить, уходит в подробности: — Да, все, как обычно бывает, — болезни никто не ждал, внезапно обнаружили, начал угасать на глазах, пытался бороться, лечиться, тратить на это деньги. Операции делали — одну, вторую, третью. Пришлось из бизнеса бабки тянуть, а сам понимаешь, к чему это все ведет. Друзья все видели, выпытали, что случилось, и стали брать все расходы на себя. Я не хотел брать, но они настояли, пришлось согласиться и лечиться.

— У вас хорошие друзья.

— Да, но я никогда ни у кого ничего не брал. Я не могу просто так брать, даже у друзей, понимаешь? Когда они без моего ведома оплатили операции, я просто не мог их подвести и не отдать эти деньги. Я обязан был бороться, чтобы быть до конца мужчиной. И именно это принципиальное желание — вернуть долг — заставило бороться с болезнью, чтобы выжить.

После услышанного я не знал, что сказать. Набравшись сил, рискнул спросить:

— Вас вера спасла?

— Нет, не вера, меня спасли и друзья, и мой долг. Я не хотел подвести их и нарушить свое слово. Выхода не было — я просто не мог не вылечиться. Не имел права.

Темнеющие картинки за окном давно угасли, превратившись в черный экран, прежде чем я смог оправиться от потрясения и продолжить, насколько это было возможно, непринужденный разговор с попутчиком. Оказалось, что Грач (так его звали) едет в Батуми поддержать свою дочь на конкурсе танцев. Он специально ехал не на одном поезде с дочерью, чтобы не смущать ни ее, ни ее друзей своим присутствием.

Наутро он стал собираться — выходил на станции в пригороде Батуми. Я поблагодарил его за знакомство и вдохновляющую откровенную историю.

Наедине с этими мыслями внезапно меня застал новый пейзаж за окном — железнодорожные пути вплетались в простенькие советские дачи прямо вдоль рельсов, а сразу за ними просматривалось Черное море, пронизанное солнечными лучами. С приближением поезда море заполняло собой весь обозримый простор, а затем снова скрылось из виду, уступая путь остановке на центральном вокзале Батуми.

День 277 Батуми, Грузия

107 320 км пути

Разлука с морем длилась недолго. Не дожидаясь чекина в отеле, я бросил вещи на ресепшене и уже через 10 минут оказался на морском берегу. С полной уверенностью, что прямо сейчас на этом каменном батумском пляже запишу стендап «До дома осталось одно только море», я прихватил с собой свою чудом выжившую GoPro. Но эта галька, знакомый запах именно родного Черного моря накрыли меня с ходу и по полной. Тело окаменело, а воспоминания детства вытеснили из головы все другие мысли.

Черное море — оно же не похоже ни на какое другое. Это первое море, которое научило меня, еще маленького мальчика, любить невесомость соленой воды, оставив самые сильные эмоциональные воспоминания. Да, это, возможно, не самое красивое, не самое чистое и прозрачное море на свете, но в нем есть то, что затрагивает струны души. Я разулся, вошел в воду, волны начали заигрывать с пальцами ног, заманивая глубже. Точно так же, как тогда, в Крыму, полжизни тому назад. Я на автомате включил камеру. Стою, хочу что-то в нее сказать. И не могу. Ком так сильно сжал горло, что глаза стали мокрыми, а слова спрятались так глубоко, что их невозможно достать.

Я понимаю, что вот весь этот путь через все континенты, через постоянное преодоление, через слезы радости и горечи, через тюрьму, через пустыни Африки, льды Антарктиды, через все! — все это уже позади, и я уже с другой стороны нашей невероятной планеты. И что этот необъятный мир остался прежним, но только я теперь совсем другой. Что все эти девять месяцев я так сильно хотел домой, мечтал сделать это, завершить успешно свой «Большой круг». А сейчас вдруг понял, как мне жаль, что все это заканчивается. Я стоял по колено в воде, плача и улыбаясь, не в силах произнести ни слова, а люди смотрели на меня как на сумасшедшего немого с камерой в руке, которую он так и не включил.

Позже вечером море принесло еще одно эмоциональное потрясение. Интересно, что именно под конец кругосветки мне стали попадаться такие герои, чьи истории трогали душу. Возможно, для того, чтобы лучше понять этих людей, мне и надо было пройти весь этот путь?

Еще в первый день на набережной я увидел старика. Длинные седые волосы и черная одежда делали его похожим на церковнослужителя или даже монаха древнего христианского монастыря. Но занимался он вполне мирским делом — продавал магниты для туристов. Тогда я не решился к нему подойти, а вот на второй день таки завел с ним разговор.

— У меня нет мечты, — спокойно ответил он.

— Почему?

— Все мои мечты закончились. Вся моя жизнь закончилась, — он смотрел на меня, но, казалось, сквозь.

— У вас что-то случилось?

— У меня нет ради чего жить, я живу только ради памяти своего сына. Он погиб два года назад как герой. Все, что ты видишь сейчас перед собой, — эта борода, наши черные одежды, — это только иллюзия нашей жизни, — он указал глазами на женщину, сидящую рядом в черной повязке. Ее глаза были совершенно пусты. — С тех пор как у меня жизнь закончилась, я не бреюсь, не вижу смысла в вещах. Да ничего для нас больше не существует…

Его слова иголками пронзили мою кожу, под жарким солнцем стало холодно и зябко. Морская гладь и старик, утративший смысл жизни, напомнили мне о британце, который после гибели семьи переехал на Мадейру. И он, живя у океана, как и грузинский старик, потерял возможность радоваться чему-либо, чувствуя только выжженную землю внутри, такую же черную, как траурная одежда. Боль в глазах и безысходность существования этих людей вызывали какой-то первобытный страх, заставляющий еще сильнее хвататься за жизнь и ее краски. Удивительно, но ничто так не напоминает нам о жизни, как смерть. Траур полностью поглотил эту семью, не оставив места для других чувств. Внутри меня все бунтовало, что так не должно быть. Не может быть. Нельзя отрицать саму жизнь, даже лишившись самого дорогого. Ничто не может длиться вечно, даже боль, но застывшие фигуры этих людей словно говорили об обратном. Я решил сохранить эту историю как напоминание о своем диком желании жить. Жить, несмотря ни на что, даже когда черные краски сгущаются над головой.

* * *

Пришло время прощаться и с Батуми. Я направился в порт, чтобы завершить финальный отрезок всей кругосветки. Вернуться домой предстояло на небольшом пароме — таком же суровом, как и мои попутчики: с два десятка дальнобойщиков и перегонщиков машин — пассажиров-завсегдатаев этого морского судна.

Мои мечты о доме быстро наполнились жесткой реальностью — почти все на пароме были яркими представителями украинского рабочего класса. Один из двух попавших в этот рейс грузинов предусмотрительно захватил с собой 10-литровую канистру домашней чачи, которая, конечно же, до берегов Украины не добралась, полностью растворившись в организмах моих попутчиков всего за два дня в море.

Вся поездка превратилась в беспробудную пьянку под предводительством усатого добряка-дальнобойщика из Ильичевска. Веселый и хлебосольный, он, как вожак стаи, весь путь держал в бодром настроении всех своих дружков. На их фоне, отказываясь пить чачу из канистры, я чувствовал себя белой вороной во всех смыслах этого слова. Судя по палубным разговорам, этот рейс выдался спокойным — никто в пьяном угаре не выпал за борт и не был выброшен, дабы унять жаркий алкогольный пыл. Я поразился своим внутренним изменениям — сам не ожидал от себя ни капли раздражения, оказавшись в самом эпицентре священного праздника Вдрабадан, не имея возможности его покинуть.

День 280 Одесса, Украина

108 598 км пути

Берега Украины я увидел издалека 21 июля 2019 года. К Одессе мы подходили целую вечность. Паром словно издевался надо мной, раз за разом сбрасывая скорость и никуда не спеша. Прошел час, потом второй, третий, пока мы наконец не вошли в давно казавшийся так близко морской порт. Мне начало казаться, что это какая-то очередная проделка судьбы, что снова все испытывает меня на прочность. Как вдруг гора пошла навстречу неповоротливому Магомету: раздались гудки, и я обомлел — рассекая морские волны, перед нами закружился небольшой катер, полный родных и любимых друзей, родных и любимых друзей с огромным семиметровым флагом One Life. Ребята свистели и дудели, прыгали и обнимались, приветствовали приближающийся паром как только могли.

Еще не протрезвевшие от чачи дальнобойщики столпились у борта парома и удивленно глазели на внезапно возникший катер, вообще не понимая, что происходит. Ждать швартовки в порту стало еще невыносимее. Ох, как же все это долго и мучительно. Я закрывал глаза и представлял, как где-то там, на берегу, меня так же, как и я ее, с нетерпением ждет Маруся. А у капитана парома словно нет сердца, и он еще больше сбавляет ход, чтобы вписаться в траекторию.

Наконец мы швартуемся. Последний пограничный контроль. Сижу со всеми в холле, от напряжения пульсирует в висках. Перегар столбом стоит в тесном холле. Тут внезапно закряхтел громкоговоритель и послышалось: «Артемий Сурин, подойдите к информационной стойке». Меня заводят в отдельную комнату, где сообщают, что по просьбе украинских властей я буду незамедлительно сопровожден к выходу. В холл входит генерал пограничников, с ним фотографы, видеографы. Под недоуменные, с проблесками ускоренного протрезвления, взгляды дальнобойщиков меня выводят с парома.

Ступаю на украинскую землю в виде гигантского потрескавшегося бетонного пирса. Уже издалека вижу манящую стартово-финишную ленту. Возле нее стоит девушка в алом платье, с цветами и воздушными шариками.

Не могу больше ждать! Теряя голову, бегу навстречу этому прекрасному видению. Подол ее красного платья дрожит на ветру. Моя Пенелопа. Моя Ассоль. Моя Маруся. Мы снова вместе!

Ныряю в ее объятия, как в свой внутренний экватор, отрываю от земли и кружу в беспамятстве, не замечая, как из-за угла вываливается огромная толпа друзей. Откуда ни возьмись появляется целый оркестр музыкантов. Все как в кино.

А-а-а-а-а-а!!! Как тогда, после выезда из Ирана, мы все превращаемся в одну большую биомассу счастья и радости. Только уже куда большим составом. Внезапно сила этого чувства отрывает меня от земли и начинает подбрасывать в воздух. Из кармана выпадает смартфон, мой цифровой помощник, мой Паспарту, с которым я прошел всю кругосветку, и символично разбивается вдребезги о бетонный пирс. Черт с ним, я уже дома! Даже не помню, как оказался снова на ногах, — все воспоминания стерла сумасшедшая радость с осознанием: «Я дома!»

Следующий кадр — пресс-конференция в тесной душной комнате пограничной заставы, на которой, к моему удивлению, проверяют все мои документы, отснятое видео и подтверждают четыре национальных рекорда.

Все как в калейдоскопе. Смена картинки — мы все огромной колонной выезжаем в ресторан в Одессе, где уже много часов нас ждут остальные ванлайферы и друзья. И вот наша машина выруливает из порта Черноморск. Я вижу заброшенные портовые краны, мусор, ржавые грузовые коробки, однако радость от того, что я на родной земле, переполняет меня. После полного круга вокруг земного шара — я в самом прекрасном месте мира, я в безопасности и рядом с любимыми и дорогими мне людьми. Я дома.

* * *

После возвращения никуда не хотелось ехать, накрывало лишь одно желание — быть со своей семьей.

Проведя прекрасные дни в родном доме, выспавшись в своей кровати, я не мог избавиться от ощущения, что энергетически нахожусь все еще не там. Окончательное возвращение случилось лишь спустя месяц.

В путешествии я четко понял, что наш мир и наша жизнь гораздо проще, чем мы ее себе рисуем в своих предположениях. Мы сами ее усложняем бесконечной информацией, чужими социумными установками, политикой, экзистенциальными гонками за успехом и прочей суетой. А на деле оказалось, что самые богатые люди в мире — бедуины, которые живут в дырявых шатрах посреди Сахары. Они обладают лучшими рассветами планеты, наблюдая за ними воочию, а не через «искусственные глаза» супертелефонов последней модели. Антарктида — теплая и доверяющая человеку часть Земли. Там пингвины трутся о ногу, как кошки, напоминая, что знакомство с неизвестным начинается не со страха и агрессии, а с интереса и добродушия. И чтобы понимать друг друга, даже не обязательно разговаривать… А для осуществления чьей-то мечты и состояния абсолютного счастья достаточно улыбки, подмигивания или простой встречи глазами — Большой Леброн, спасибо тебе за этот инсайт!

И вообще оказалось, что в жизни все вертится вокруг всего лишь нескольких простых базовых вещей, от которых зависит ощущение счастья. А испытывать счастье — и есть смысл жизни. Это основа жизни любого жителя нашей планеты. Еще одно важное состояние — это любовь. Любовь к миру, к себе, к семье, к женщине, ко всему живому. Всем нам органически ближе чувствовать любовь, оказывать поддержку, а не испытывать ненависть и приносить кому-то страдания. Я настолько глубоко этим пронизан, что хочу непрерывно воплощать это чувство в реальность.

В кругосветке я столкнулся с пакистанским путешественником Джафом, в искренние намерения которого наши пограничники не поверили и не впустили в Украину. Это был яркий пример того, что надо и можно поменять. Месяц-полтора ушло на различные формальности и переговоры, и победа была за здравым смыслом и любовью. Это была победа над ржавой системой ненависти, предвзятости и несправедливости, когда Джаф прилетел к нам в Киев в начале августа. Пресса встречала его, как Мика Джаггера, никак не меньше, а он, бедняга, так опешил от происходящего, что со слезами на глазах смог только вымолвить: «Thank you, Ukraine».

Пообщавшись с огромным количеством людей всех рас и на всех континентах, спросив у них о мечте и о сокровенном, я понял еще одну вещь. Абсолютное большинство людей на планете, независимо от национальности, расы, цвета кожи, разреза глаз, языка, на котором они разговаривают, еды, которую едят, и даже богов, в которых верят, — все говорили о пяти простых базовых вещах. О пяти переживаниях и мечтах.

СЕМЬЯ

ЗДОРОВЬЕ

ЛЮБОВЬ

САМОРЕАЛИЗАЦИЯ

ПУТЕШЕСТВИЯ

Понимание этого дало очень многое. Ты как будто понял, о чем вообще вся эта жизнь.

Кругосветка научила также принятию. Я всегда был человеком, который имеет свое мнение, и даже если оно не совпадало с мыслями других, у меня не было внутренних оснований ставить свое под сомнение. Но мир и долгий путь вокруг земного шара учат принимать все, сдвигаться со своих «насиженных» и комфортных догм. Иначе ты просто не сможешь двигаться дальше. Принимать другие взгляды, другой менталитет, другое поведение — все это очень сильно меняет тебя внутри.

Кроме того, я нашел ответ на вопрос, какова наша Земля — она большая, как о ней говорят, или, наоборот, крошечная, если смотреть с точки зрения Вселенной. Я осознал, что наша планета — очень цельная и хрупкая система с бесконечным количеством взаимосвязей. Здесь все зависит друг от друга. И если ты выбросил мусор даже в Антарктиде, то он приплывет к тебе и в Украину.

Я понял, что наш дом — это не улица, не здание, не квартира.

Наш дом — это Земля.

И все мы, люди, населяющие ее, несмотря на все различия, которые диктуются нам отовсюду, — об одном и том же. Мы гораздо более близки, нежели отличны друг от друга.

А еще в нашей жизни правят мечты.

Именно они заставляют нас встать, решиться и сделать первый шаг.

~ ~ ~

Примечания

1

Деревенская архитектура.

(обратно)

2

Песня Андрея Губина.

(обратно)

3

Советский комедийный фильм режиссера Л. Гайдая по мотивам пьесы М. Булгакова «Иван Васильевич».

(обратно)

4

Квартира на первой линии в Майами.

(обратно)

5

Городки под Киевом.

(обратно)

6

Дословно: рюкзачники, живущие в хостелах и ищущие отдых подешевле.

(обратно)

7

Гидроцикл торговой марки Jet Ski.

(обратно)

8

Самая большая в мире компания-перевозчик.

(обратно)

9

Никогда не заводите знакомство с тайкой в баре (англ.).

(обратно)

10

Запретное удовольствие (англ.).

(обратно)

11

Специальные мужские юбки вроде индонезийских саронгов.

(обратно)

12

Длинное одеяние в Мьянме.

(обратно)

13

Тонкая мягкая теплая ткань, получаемая из пуха (подшерстка) кашмирских горных коз.

(обратно)

14

Вставай (англ.).

(обратно)

15

Соучастник (англ.).

(обратно)

16

Иранская тюрьма для политических заключенных, основанная в 1972 году шахом Пехлеви.

(обратно)

17

Съемки известного советского фильма «Бриллиантовая рука», откуда взята цитата, проходили в Старом Баку.

(обратно)

18

Главный герой культового советского фильма «Ирония судьбы, или С легким паром».

(обратно)

Оглавление

Часть 4. Антарктида: до и после

  День 107 Сантьяго, Чили

  День 110 Пуэрто-Монт, Чили

  День 113 Эль-Калафате, Аргентина

  День 115 Ушуайя, Аргентина

  День 119 Антарктида

  День 123 канал Лемэра, Антарктида

Часть 5. Океания & Австралия

  День 128 Вальпараисо, Чили

  День 133 о. Пасхи

  День 136 о. Питкэрн

  День 139 о. Факарава

  День 144 о. Таити, Французская Полинезия

  День 146 о. Бора-Бора

  День 149 Аитутаки, о-ва Кука

  День 158 Окленд, Новая Зеландия

  День 171 Акароа, Новая Зеландия

  День 180 Сидней, Австралия

  День 183 Голд-Кост, Австралия

  День 193 Мельбурн, Австралия

  День 209 Сингапур, Азия

Часть 6. Азия

  День 218 Бангкок, Таиланд

  День 242 Мьявади, Мьянма

  День 251 Гувахати, Индия

  День 252 Дели, Индия

  День 255 Амритсар, Индия

  День 257 Исламабад, Пакистан

  День 262 Кветта, провинция Белуджистан, Пакистан

  День 264 Захедан, Иран

  День 267 Тюрьма города Ардакан, Иран

Аутро Путь к себе

  День 271 Баку, Азербайджан

  День 275 Ереван, Армения

  День 277 Батуми, Грузия

  День 280 Одесса, Украина

~ ~ ~

*** Примечания ***