Меж двух миров (Дибук) [Семен Акимович Ан-ский] (fb2) читать постранично

Раппопорт Соломон Аронович Меж двух миров (Дибук)

Еврейская драматическая легенда в четырех действиях с прологом и эпилогом.

Лица

В прологе и эпилоге:

Старик.

Дочь.

В драме:

Раби Шлоймеле Тартаковер — цадик, старик.

Михоэль — его главный служка (габай).

Раби Шамшов — раввин в Тартакове.

1-й духовный судья (даян).

2-й духовный судья (даян).

Раввин в Бринице.

Сендер Гевирцман — купец, хасид в Бринице.

Лия — его дочь.

Фрада — ее старая няня.

Гитель, Бася } — племянницы Лии, приезжие.

Хонон, Энех, Хаим } — ешиботники в Бринице.

Меер — синагогальный служка в Бринице.

1-й, 2-й, 3-й } — синагогальные завсегдатаи, старики.

Прохожий старик.

Старый хасид.

Пожилая еврейка.

Маршалок — свадебный поэт.

Алтер — сервировщик.

Бабка Хана — повитуха.

Кухарка.

Свадебный гость.

Горбун.

Нищий на костылях.

Хромая, Безрукая, Полуслепая } — нищие старухи.

Высокая, бледная женщина, нищая.

Хасиды, ешиботники, прихожане, лавочники, лавочницы, свадебные гости, слуги, нищие, уличные прохожие, женщины, дети, водонос, 2-я кухарка.

Первое и второе действия происходят в Бринице, третье и четвертое — в Тартакове, в доме раби Шлоймеле. Между первым и вторым действием — три месяца.

Пролог

Большая, хорошо убранная комната. Посреди комнаты стол, заваленный старыми фолиантами. У стены — мягкий диван. У входных дверей — пожилой человек в темном пальто и котелке, собираясь уйти, крепко пожимает руку провожающего его с лампой в руке.

Старика и печально, с поникшей головой медленно уходит. Старик, подавшись вперед, точно желая его задержать, остается на месте. Потом проводит рукою по лбу, возвращается медленно к столу, ставит лампу, садится в кресло, раскрывает фолиант и углубляется в чтение. Пауза. Из внутренних комнат неслышно выходит в белом ночном одеянии Дочь, бледная и хрупкая. Останавливается у дверей.

Дочь (нерешительно). Папа...

Старик (оборачивается к ней, тревожно). Что ты, дочь моя?

Дочь. Не могу уснуть... Жутко... Тяжело дышать... Побуду немного с тобою. Старик (тревожно). Доктор сказал, что тебе следует лежать.

Дочь. Ничего... Посижу здесь на диване. (Взбирается на диван, садится в углу.)

Старик. Я принесу одеяло или платок закутать тебя.

Дочь. Не надо, папа, так мне легче... Ты читай себе, как раньше. Я буду сидеть молча, не буду тебе мешать. (Пауза.) В детстве я очень любила глядеть, как ты изучаешь твои фолианты. Я иногда целыми часами просиживала неподвижно на этом месте и следила за тобою, как ты, чуть-чуть раскачиваясь, тихо произносишь странным грустным напевом непонятные слова. Мне тогда казалось, что фолиант тоже живой и мудрый, что вы шепчетесь о чем-то очень важном и сообщаете друг другу тайны, которых никто не должен подслушивать... (Тише, подавленным голосом.) Как давно это было...

Старик (поникнув головой). Давно...

Пауза.

Дочь. Тогда мне казалось, что никто не в состоянии понять и не должен знать то, о чем ты шепотом беседуешь с фолиантом... А теперь мне хотелось бы знать, что там написано. О чем ты сейчас читал?

Старик (растерянно). Тебе трудно будет понять... (Заглядывает в фолиант.) Впрочем, как раз это место, где я остановился, тебе будет понятно. (Глядя в книгу.) «И сказал раби Иосаи: "Однажды, будучи в пути, я зашел в один из разрушенных домов Иерусалима, чтобы там помолиться. Когда вышел, я нашел у дверей Илью-пророка, и он спросил меня: — Сын мой, какой глас слышал ты в сем пустынном доме? — И я ответил ему: — Я слышал глас голубиный, рыдающий и говорящий: Горе мне! Я разрушил свой дом, сжег свой Храм и обрек своих детей на скитание между чужими народами. — И сказал мне Илья: Клянусь жизнью и головой твоей, что не только в сей час, но три раза в день раздастся этот плачущий глас Господа"»...

Дочь (поражена). Неужели все это так и сказано?.. Бог кается! Бог плачет! Как это неожиданно! Я всегда представляла себе еврейского Бога грозным и непреклонным. И вдруг оказывается, Ему присущи человеческие чувства, раскаяние, слезы...

Старик. Господь любит кающихся.

Дочь. И прощает их?

Старик. В Талмуде сказано: «Величайшим праведникам недоступны чертоги, уготованные для раскаявшихся грешников».

Дочь (вдруг совершенно иным тоном. Громко и сухо). Господь прощает. А ты? Ты не прощаешь!

Старик (растерявшись). Что ты говоришь?..

Дочь. Я говорю, что ты не прощаешь! (С отчаянием.) Почему ты все время молчишь?

Старик. Что ты, дочь моя, что ты! Успокойся, не волнуйся. Кто молчит?

Дочь. Вот уже месяц, как я вернулась к тебе, больная и надломленная. И ты мне еще ни одного слова не сказал.

Старик. Что же я должен был тебе сказать? Что я мог сказать?

Дочь. Как? Дочь,