Танцовщица для небесного бога (СИ) [Ната Лакомка] (fb2) читать онлайн

Annotation

Как завоевать любовь лучшего мужчины во всех девяти мирах? Как завоевать повелителя богов, который избалован вниманием красивейших дев и женат на богине? Танцовщица Анджали готова на все, лишь бы достичь цели. Только не будет ли цена за победу слишком высока?..

Первая книга о приключениях танцовщицы Анджали. Вторая книга называется "Танцовщица для подземного бога"

Танцовщица для небесного бога

1

2

3

4

5

6

Часть вторая. Оборотная сторона

7

8

9

10

11

Часть третья. Арангетрам

12

13

14

Часть четвёртая. Бездна

15

16

17

18

19

Танцовщица для небесного бога

1

— Как появились апсары? Легенда гласит, что они вышли из воды, когда боги пахтали океан — сбивали, словно масло. Вода стала молочно-белой, и апсары вышли из волн, танцуя и смеясь. Бубенцы звенели на их ногах, золотые браслеты украшали руки. Боги не захотели брать апсар в жены, ибо сами родились из священных веществ — дыхания, слюны, крови, кожи и волос Брахмы, и апсары, рожденные от воды, казались им нечистыми. Взять в жены рожденную от воды, означало осквернить собственную святость, поэтому было решено, что апсары станут принадлежать всем — и богам, и дийтьям, и данавам, — монотонный голос наставницы Мекхи навевал сон.

Птицы звонко пели за окном, солнце поливало священный город Тринаку лучами, но ученицы, сидевшие на тростниковых ковриках, подпирали головы руками и таращили глаза, стараясь не уснуть. Некоторые заранее запаслись сухими колючками и подкладывали их под босые ступни — боль не ходит рядом со сном, и уколов пятку можно было слушать рассказ наставницы еще сколько-то.

В классе находились двадцать учениц — все очень красивые юные девушки. Руки и ноги их украшали стеклянные браслеты, а распущенные волосы — жасминовые цветы и лилии. Наряд учениц был прост и состоял из отрезов пестрой ткани, обернутых вокруг бедер, ожерелий и бус, спускавшихся со стройных шеек до самых обнаженных грудей.

— Вы должны помнить, — повторила наставница, обмахиваясь веером из пальмового листа, — апсары принадлежат всем, кто их пожелает. Отказать желающему, означает нарушить закон жизни — дхарму, и навлечь на себя гнев богов.

— Богов? — уточнила девушка, сидевшая в первом ряду.

Ученицы встрепенулись, ожидая развлечения.

— Да, гнев богов, — сдержанно подтвердила наставница, перестав обмахиваться веером и неодобрительно глядя на заговорившую.

— Боги посчитали нас, апсар, рожденных от воды, недостаточно чистыми для их святой жизни, — продолжала девушка с самым невинным видом, — и установили для нас дхарму — никому не отказывать?

— Истинно, так, — кивнула наставница. — Ты ведь знаешь, что дхарма определяется рождением.

— Но святость не мешает богам забавляться с апсарами, — не унималась ученица. — Как же так? Брать в жены нас нельзя, а в наложницы — можно? Получается, что жена-апсара может осквернить, а любовница-апсара — наоборот, прибавит святости?

— Таков закон, — сдержанно ответила наставница, понимая, что слова ее сейчас будут превратно истолкованы.

Так и случилось. Ученица в первом ряду наиграно-восторженно заявила:

— Тогда нам следует гордиться, что отдаваясь богам, мы тем самым возносим их святость до седьмых небес. С этого урока я стану трудиться прилежнее! — она закатила глаза, прижала руки к груди и задышала с пристонами, имитируя любовный поединок между мужчиной и женщиной.

Остальные ученицы засмеялись, прикрывая рты ладошками.

— Анджали! — гневно крикнула наставница, бросая веер на циновку.

Нарушительница спокойствия тут же прекратила представление и скромно опустила ресницы.

— Насмешки над богами недопустимы! — продолжала наставница Мекха, беря прут из глиняного сосуда, наполненного водой. — Ты будешь наказана. Подойди.

Ученица Анджали встала и приблизилась, не выказывая ни страха, ни раскаяния, как человек, привыкший к наказаниям.

— Встань на колени!

Анджали повернулась спиной и опустилась на колени, как и было приказано. Наставница Мекха резко взмахнула рукой, и прут ожег розовые девичьи пятки. Ослушница невольно вздрогнула, но уста ее хранили молчание.

— Один!.. Два!.. Три!.. — хором считали ученицы.

Неуважение богов было серьезным проступком, за него полагалось десять ударов.

— А теперь иди и сделай десять поклонов перед богами, прося прощение за дерзость! — сказала наставница, когда наказание было окончено.

Почесывая пятки о щиколотки на каждом шагу, Анджали подошла к резным изображениям богов у главной стены, и чинно совершила десять нижайших поклонов, касаясь лбом глиняного пола.

— Простите мою глупость и невоздержанность, о светлые Адитьи, — произнесла она, — и благодарю, что учите меня смирению и послушанию, вручив прут моей наставнице.

Кто-то из учениц хихикнул, но Мекха грозно повела очами в ту сторону, и воцарилась тишина. Анджали было позволено вернуться на свое место, и она села на тростниковый коврик, прижав колени к груди и положив подбородок на сложенные руки.

Наставница подобрала веер, речь ее зазвучала монотонно, как и прежде, и ученицы, оживившиеся было, снова начали клевать носом.

Анджали с удовольствием бы подремала под унылые повествования наставницы законов, но пятки зудели, и она не могла усидеть спокойно.

— Итак, первый закон нашей дхармы — апсары принадлежат всем и каждому, — продолжала наставница. — Апсара не может принадлежать одному мужчине. Всякий, кто пожелает апсару, может получить ее.

— Наставница! — снова не утерпела Анджали. — А что, если мужчина мне не нравится? Мое желание не входит в дхарму?

— Имея золоченую повозку и двух белых коней, станешь ли ты прятать их в темной конюшне? — ответила Мекха вопросом на вопрос. — Или ты поедешь по дороге, через ямы и кочки, радуясь быстрому бегу коней и ровному ходу колесницы? Ты должна быть, как твоя праматерь — волна. С одинаковой лаской принимать любого, будь то царь или последний из чандал.[1]

Анджали покривилась, но возражать не стала.

— Знаете ли вы, что означает само слово «апсара»? В его толковании видна божественная мудрость. Если читать это слово, как «ап» и «сарас», то оно понимается, как «вышедшая из воды», что отправляет нас к истории о пахтании океана. А если мы прочитаем его, как отрицание — «а» перед «псара», то получается «не испытывающая наслаждения». И в этом есть глубокий смысл, отсылающий нас ко второму закону дхармы апсар. Даря наслаждение, мы не должны испытывать его сами, потому что женщина, которая испытывает наслаждение от мужчины, становится его рабыней. Такая апсара не сможет выполнять свое предназначение с усердием. Она будет думать только о том, как угодить одному мужчине, и нарушит дхарму.

— И все же, это ужасно несправедливо, — опять подала голос Анджали. — Чем мы так провинились? Нам запрещено отказывать, запрещено любить, испытывать наслаждение, даже дети апсар растут, как сироты. Неужели это только потому, что в жилах наших течет соленая вода, а не голубая кровь?

Мелодичный звон водяных часов, установленных на площади, ознаменовал начало нового часа и конец урока.

— На сегодня занятия окончены, — объявила наставница Мекха. — Все могут идти. Все, кроме Анджали. Ты задержись.

Ученицы выскользнули из дома наставницы легко и бесшумно, словно тени, шелестя шелками. Каждая при выходе надевала башмачки, сшитые из листьев, ведь у апсары и подошвы ног должны быть чистыми, как лепестки лотоса. Обувь была щедро украшена ленточками, разноцветными бусинами или цветами — так каждая ученица могла отличить свою пару.

Анджали, как и было велено, задержалась. Когда они с наставницей остались вдвоем, ученица получила две крепкие пощечины.

— Это для того, чтобы ты знала свое место, — жестко сказала Мекха. — Хула на богов — самое страшное преступление. Твое имя означает «покорность», так будь его достойна. Или назовись Авахаси.[2]

Анджали вышла из дома наставницы с горящими щеками, и к ней тут же подбежали две девушки, ждавшие до этого в тени. Такие же красивые, но смуглые, как палочки корицы, они сочувственно заахали, сразу поняв, что произошло. Одна из них — маленькая и подвижная, как птичка, с дерзким взглядом и коротковатой верхней губой, укоризненно покачала головой:

— Всегда одно и то же… Когда же ты угомонишься, моя дерзкая подруга? Приложи браслеты к щекам, чтобы не осталось следов.

— Нам надо поторопиться, скоро начнется урок танца, а наставница не любит, когда опаздывают, — робко сказала вторая — тоненькая, как бамбук, с коровьими томными глазами. — Тогда мы все будем наказаны.

— Ты думаешь только о себе, Ревати! — раздраженно бросила маленькая. — Как Анджали покажется с таким лицом⁈

— Она права, Хема, — Анджали прижимала к щекам стеклянные браслеты, но они мало помогали. — Наставница Сахаджанья не любит опозданий, а я не люблю пропускать ее уроки. Поспешим!

Девушки побежали в сторону разросшегося баньяна, под которым виднелся длинный дом, обмазанный известью. Анджали бежала посредине, а Хема и Ревати — по обеим сторонам от нее, как верные телохранители.

В их союзе Анджали была самой яркой и талантливой, Хема добавляла озорства и дерзости, а Ревати находилась в тени подруг, слепо восхищаясь всем, что бы они ни говорили и ни делали. Каждую из трех устраивала такая дружба, и давно, еще только поступив в школу апсар, они принесли клятву верности, пообещав, что никогда не расстанутся, и всегда будут любить друг друга крепче, чем сестры.

Возле дома под баньяном раздавались звонкие голоса. На занятия пришли и старшие ученицы, которым уже в этом году предстояло выйти на сцену с танцем, представляющим их мастерство. Они важничали и держались в стороне, высокомерно поглядывая на младших, которые усердно повторяли задания прошлого урока, вспоминая замысловатые ритмы и разминая мышцы.

Как ни старалась Анджали скрыть пылающие щеки, ей это не удалось, и одна из старших девушек тут же обратила на нее внимание.

— Эй, натертая известью! Теперь ты красная, как будто тебя натерли глиной! Похоже, сегодня досталось не только твоим пяткам.

Анджали не успела ответить на насмешку, потому что вперед выскочила малютка Хема, уперев кулаки в бока и воинственно выпятив подбородок:

— Анджали белокожая, потому что ее мать на сносях смотрела на луну! А твоя мать, Джавохири, смотрела на коровьи лепешки! Потому ты и цветом похожа на них!

Девушки оставили разминку и подошли ближе. Ссоры — это всегда интересно. Тем более что опять намечалась ссора между двумя лучшими танцовщицами школы — Анджали и Джавохири. И у той и у другой девушки были свои сторонники среди ровесниц и поклонницы среди младших. Маленькие девочки, только принятые в школу, почитали обязанностью поклоняться кому-то из старших апсар. Считалось привилегией поднести объекту поклонения венок, воду или куркуму с кармином для нанесения знака благословения на лоб.

— О боги! — вскричала Джавохири притворно-испуганно. — Где эта страшная ракшаси,[3] чей грозный голос я слышу⁈

Намек на маленький рост Хемы вызвал громкий смех.

— Она прямо перед тобой! — прыская в кулак подсказала подруга Джавохири. — Смотри, не наступи на нее, а то раздавишь!

Анджали гибким прыжком подалась вперед и встала лицом к лицу с Джавохири. Та была старше на три года, но ростом девушки были одинаковы.

— Меня ты тоже не заметишь? — спросила Анджали, раздувая ноздри.

— Разве ты не знаешь, невежа, что младшая апсара должна во всем угождать старшим? — с издевкой спросила Джавохири. — Принять прах от ног и со вниманием и благодарностью слушать, что тебе говорят? И главное — молчать, пока тебе не велят говорить.

— А разве ты не знаешь, что я всегда поступаю по-своему? — произнесла Анджали сквозь зубы. — И терпеть не могу заносчивых кривляк вроде тебя.

— Ты вся раскалилась, как кусок железа в горниле, — заметила с усмешкой Джавохири. — Остынь. А то плюну — и зашипишь.

— Это ты шипишь! — не осталась в долгу Анджали. — И не потому, что разгорячена! Шипишь, как змея под кустом!

Соперницы уже примерялись, как бы вцепиться друг другу в волосы, но их остановил голос, полный негодования:

— Туда ли вы направляете свою силу, негодницы?

К ним подошла наставница Сахаджанья — очень красивая, хотя и не очень молодая уже апсара, в зеленом сари, расшитом серебром. Она гневалась, и тонкие брови были сведены к переносью, а взгляды, которыми она награждала нарушительниц спокойствия, могли бы воспламенить сухие листья.

— Не сметь устраивать ссору возле моего дома! — она веером шлепнула Джавохири и Анджали по макушкам, и поправила сползший с плеча край одежд. — Вы двое сегодня останетесь на дополнительный час занятий. А если я еще раз замечу что-то подобное, то немедленно доложу старшей наставнице, а там уже — как она решит… — Сахаджанья выразительно указала пальцем в сторону городской стены, за которой — это знали все — гора Сумеру обрывалась, как обрезанная ножом, а у ее подножья ютились те самые жалкие люди, жизнью с которыми пугали каждую непокорную ученицу.

Девушки сразу присмирели и поклонились, принимая прах от ног наставницы. Та кивнула и прошла в дом, ученицы потянулись следом.

Уроки наставницы танца отличались от уроков наставницы Мекхи. Наставница Сахаджанья говорила громко и резко, чеканя слова и пристукивая в такт ладонью, а особо невнимательных награждала ударами веера по голове. Пока ученицы исполняли упражнения, разогревающие мышцы, наставница Сахаджанья читала краткое наставление. Обычно это были практические советы по исполнению танцевальных движений или какие-то сведения из истории танца.

— Танец — это не просто движения руками-ногами и головой под музыку, — говорила Сахаджанья, жуя бетель.[4] Он лежал в круглой корзине, туго обернутый листьями с печатью из сусального серебра. Такой бетель продавался в Джаналоке, и стоил по сто панов за корзину — очень, очень дорого. Такую покупку мог позволить себе только бог или… возлюбленная бога. — Танец — это слияние трех прекрасных — ритма, музыки и божественного наития. Нельзя стать танцовщицей, если ты некрасива телом или лицом, но и красота — еще не главное. Если танцовщица суетна мыслями и сердцем, она никогда не получит божественного благословения в танце. А без него танец — всего лишь деревенские пляски по случаю отела коров, а не божественное служение.

Анджали слушала наставницу вполуха. В окно она заметила пролетающую в небе виману — небесную колесницу. Судя по черным полосам на крыльях, колесница принадлежала господину Читрасене, царю гандхарвов. Анджали невольно замечталась. Как хорошо было бы хоть раз пролететь по небу, посмотреть на землю с высоты птичьего полета, ощутить биение ветра в лицо. Владельцы виман могут в любой момент покинуть Тринаку и отправиться, куда им вздумается.

— Анджали, повтори, что я только что сейчас сказала, — велела наставница танца, и Анджали вернулась из сверкающих поднебесий в домик под баньяном.

— Говори же, говори! — шептала Ревати, подталкивая Анджали острым локотком.

Но легко сказать «говори». Гораздо труднее — ответить тому, кто только что парил в небе наравне с птицами. Пауза затягивалась, и ученицы начали посмеиваться.

— В чем дело? Почему ты молчишь? — спросила Сахаджанья хмурясь и постукивая сложенным веером по ладони.

— Я спрашиваю себя, о наставница, как может мой недостойный язык повторить те мудрые слова, что сказали вы? Не будет ли это святотатством? — нашлась Анджали, склонившись со смирением и покорностью, делавшими честь ее имени.

Ученицы смеялись все громче, и даже наставница танца еле заметно улыбнулась, ее позабавила такая находчивость.

— Смотри, чтобы твой недостойный язык не принес бед твоим достойным пяткам, — заметила она, чем вызвала еще больший смех. — Джавохири, сможешь повторить?

— Легко, наставница, — ответила Джавохири, с презрением посмотрев в сторону Анджали, и заговорила резко и громко, подражая Сахаджанье: — Танец — это слияние трех прекрасных — ритма, музыки и…

Она повторила все без ошибок и заминок, и наставница осталась довольна.

— Прекрасно, Джавохири. Пусть это будет упреком некоторым… недостойным.

После разминки девушки приступили к самим танцам. Наставница сидела на возвышении в лалитасане — прекрасной позе, опустив к полу одну ногу и подогнув вторую, выстукивала ладонью ритм и выкрикивала имена тех, кто был недостаточно усерден. Маленький гандхарв стучал в барабан, задавая ритм, или брал саранги[5] и смычок, когда ученицы выходили танцевать сольно.

Анджали любила эти уроки. Для нее не было большего удовольствия, чем погрузиться в мир красивых звуков, ритма, созвучного биению сердца, и радостного возбуждения, которое охватывало все тело при первых же движениях. Она почти всегда танцевала в первом ряду. Иногда только наставница Сахаджанья изгоняла ее за какую-нибудь провинность, но быстро прощала и возвращала на место. Плохо было только то, что рядом почти всегда стояла Джавохири. Несмотря на разницу в три года девушки были одного роста и так похожи телами, словно их обеих отлили в одной форме, только одну из бронзы, а другую — из осветленного серебра. Высокомерия в них тоже было поровну, и каждая считала себя лучшей.

По окончании урока Сахаджанья отпустила всех учениц, а Анджали и Джавохири велела сесть напротив нее в сукхасану — удобную позу, поджав ноги и положив ладони на колени, и сидеть так час.

— Соперничество вы можете проявить только в танце, — сделала внушение наставница Сахаджанья. — Апсары должны быть нежны, тихи и утонченны, а вы вели себя, как торговки рыбой. Поэтому я лишаю вас послеполуденного отдыха. Этот час вы проведете здесь, за благочестивыми размышлениями. Подумайте о смысле вашей жизни, и об исполнении предназначения, которое возложено на всех апсар законом богов. Целый час я не должна слышать ни единого звука, и не видеть ни единого движения. Ослушница будет отправлена к старшей наставнице для наказания.

Первые несколько минут Анджали послушно пыталась размышлять о дхарме небесных танцовщиц, но потом взгляд ее переместился за окно, где виднелся краешек городской стены, увенчанный круглой башенкой с медной крышей. Анджали прекрасно знала это место. Очень часто она сбегала туда от шумных и говорливых подруг, чтобы помечтать в одиночестве и полюбоваться на Тринаку и окрестности.

В Тринаке — Городе Трех Владык — владык было всего двое. Господин Кама — повелитель танцовщиц и музыкантов, и царь гандхарвов Читрасена, повелевавший небесными воинами и возничими летающих колесниц. Владыка богов — Шакра, бывший некогда третьим повелителем Тринаки, совсем недавно построил для себя отдельный город — Амравати, и поселился там с женой, наложницами и самыми прекрасными из апсар. Говорили, что стены Амравати серебряные, а башни на стенах сделаны из чистого золота. Анджали не была там ни разу, и смутно помнила деревню за стенами Тринаки, в которой провела первые годы жизни. Но эти воспоминания не волновали ее и не звали вернуться в дом детства. Великие небесные города — Амравати и Джаналока манили чудесами. Впрочем, и Амравати, и Джаналока, и Тринака, и даже Брахмалока не были небесными городом. На самом деле, они находились на вершине горы Сумеру. В ясную погоду, когда облака, проплывавшие посредине горы, рассеивались, можно было увидеть землю. Зеленые квадратики лесов и черные квадратики пашен. Анджали смотрела на них без любопытства и со страхом. Всем известно, что на земле живут люди — несчастные существа, недостойные небесного благоденствия. И там, на земле, в лесах водятся дикие звери, готовые растерзать любого, и прячутся разбойники, убивающие за кусок лепешки. Там бывают засухи и наводнения, потому что глупые люди не умеют строить дамбы и водохранилища. Нет, попасть на землю — вот самое худшее из наказаний. Другое дело — небесные города, та же Тринака…

В Тринаке стояли девять дворцов, били струями сорок фонтанов и двести водохранилищ сохраняли воду, собранную в сезон дождей. В Тринаке никто не беспокоился ни о засухе, ни о жажде. Здесь зеленели манговые деревья, пальмы, ашоки и черная смородина. На поверхности рукотворных озер росли розовые и белые лотосы, здесь плавали браминские утки, а по ровным дорожкам бегали павлины — любимые птицы владыки богов. Стоило бросить им лепешку, и они сбегались со всех сторон, вытягивая шеи и волоча тяжелые разноцветные хвосты.

«Подумайте о смысле вашей жизни и о предназначении», — велела наставница Сахаджанья. Но Анджали упорно думалось о другом.

Она прекрасно помнила, как ее впервые привезли в Тринаку. Их было десять человек — десять маленьких девочек. Они сидели в телеге, запряженной двумя буйволами, и с восторгом глазели на великолепие города. Маленькие обезьянки прыгали с деревьев прямо на край телеги и выклянчивали лакомства, позволяя гладить себя и таскать за хвосты.

У огромного дворца, сияющего, как солнце, ждали еще с полсотни девочек. Темнокожие и светлокожие, высокие и низкие, тоненькие и с уже определившимися формами — всех их привезли ко дворцу бога Камы, чтобы решить, кто достоин поступить в школу танцев и получить статус апсары, кто будет отправлен к гандхарвам — обучаться музыке и пению, а кого отправят на землю.

Солнце вовсю палило, и над девочками растянули шелковую ткань. Их разделили группами по десять, и повели первых десятерых во дворец.

Анджали оказалась в числе последних. Она была слишком рослой для своего возраста, и стоявшая рядом маленькая девочка посматривала на нее с боязливым восхищением.

— Не бойся, — важно сказала она девочке, — я хоть и большая, но добрая.

— Ты как слониха!.. — благоговейно сказала малышка, которая едва доставала макушкой Анджали до плеча.

Такое сравнение рассмешило обоих, и в ожидании своей очереди, они сели на ступенях дворца и принялись обмениваться нехитрой снедью, которую им дали с собой — плодами манго, лепешками и рисовыми пирожками. Какое блаженство было сидеть на холодных ступенях, под полотнищем, бросающим прохладную голубоватую тень.

Новую знакомую звали Хема.

— Это означает «звезда», — поверяла она Анджали, как огромную тайну. — И я буду такая же — звезда среди танцовщиц. У меня будет много браслетов, ожерелий, и есть я буду только сладкие ладду с пчелиным медом.

— Ты растолстеешь, — сказал кто-то застенчиво, и девочки оглянулись.

На ступенях выше сидела еще одна претендентка в танцовщицы — девочка тоньше тростинки, с мечтательным взглядом. Ресницы у нее были длинными и красиво загнутыми, и она все время хлопала ими, словно боялась или удивлялась чему-то.

Так началась их многолетняя дружба. Им повезло — всех троих приняли в начальный класс. Все трое мечтали тут же приступить к танцам, но вместо этого пришлось начать с изучения ритма. Каждый день ученицы только и делали, что десятки, сотни, тысячи раз принимали позу мураманди — выворачивали колени наружу и приседали так низко, что ягодицы касались приподнятых пяток, и отстукивали ритм. Тех, кто падал, строгая наставница награждала тычками и обидными прозвищами. «Та-ки-та-дхи-ми, та-ки-та-дхи-ми», — Анджали даже ночью снилось, что она отбивает ступнями мишрим,[6] а колени мучительно болели, и многие девочки не могли уснуть, и хныкали всю ночь напролет.

Потом начались упражнения по укреплению дыхания. Сидя неподвижно, вдыхая через нос и выдыхая через рот, полсотни маленьких учениц одинаково тянули звук «ом». Потом начались изнурительные наклоны в стороны, и задержка дыхания в позе уттанасана, когда носом касаешься коленей. Многие уставали от однообразных занятий и при первой же возможности давали себе передышку. Среди таких была и Анджали. Нетерпеливая по натуре, она жаждала идти дальше, учиться танцевать, подобно вихрю, слушать и понимать музыку, а не сидеть неподвижно или лежать, сложившись пополам.

— Зачем столько раз повторять одно и то же? — спросила она однажды у наставницы танца. Они с Сахаджаньей украшали цветами статую верховного бога, и только поэтому Анджали не получила шлепка по макушке за любопытство.

— Стоит ли заниматься таким тонким искусством, если ты не понимаешь даже основ? — резко ответила наставница Сахаджанья. — Ты думаешь, танец — это легкость и красота? Глупая! Танец — это долгое учение, труд, кровь, перемешанная с потом. Подумай сама: когда ты отбиваешь ритм, мысли твои заняты счетом, ты повторяешь его про себя. Значит, твоя голова поглощена земным, а не небесным. А танец — это слияние земного и божественного. Прежде, чем улетать головой в небеса, освободи свое сознание, иначе оно потянет тебя вниз, подобно мешку с песком. Твои ноги должны отбивать ритм сами по себе, чтобы твои мысли могли осознать божественное. А не приучив легкие к правильному дыханию, как сможешь сплясать восьмой великий танец — танец ног? Ты просто задохнешься и свалишься на сцене, опозорившись сама и опозорив наставницу.

С тех пор Анджали переменилась. Однообразное обучение уже не казалось скучным, и она с удвоенным пылом принялась отстукивать ритмы и тренировать дыхание. Сахаджанья изредка скупо хвалила ее, и все чаще ставила в первые ряды, где танцевали девочки, служившие образцом для остальных.

Сейчас Анджали считалась одной из самых талантливых учениц. Уже теперь ей прочили титул дайвики. Если будет так же усердна, если не заболеет, и если красота ее не увянет.

Стать дайвики, божественной плясуньей… Вот мечта всех небесных танцовщиц. Дайвики предстает перед богами. Дайвики почитают наравне с царем гандхарвов. Дайвики живет в отдельном дворце, посещает божественные пирушки, куда запрещен вход апсарам низшего ранга, она носит шелковые одежды, имеет собственных слуг, а если повезет — то и собственную виману.

Вот о чем думала Анджали, во время часа покаяния. Иногда она косила глазами в сторону Джавохири, пытаясь угадать, изнуряет ли она себя мысленным бичеванием или тоже погрузилась в радужные мечты о будущем? Вскоре Джавохири ожидало испытание, которого страшились и ждали все ученицы, ведь именно это испытание должно было решить их судьбу. Анджали же предстояло учиться еще три года, прежде чем придет время ее арангетрама — первого выступления перед публикой.

— Я надеюсь, вы подумали о многом, и думали только о полезном, — сказала наставница Сахаджанья, когда время наказания вышло. — А теперь идите, занятия вот-вот начнутся.

Смиренно поклонившись и поблагодарив наставницу за преподнесенный урок, девушки покинули дом под баньяном. Но едва ноги их ступили за порог, смирение исчезло, как капли воды на солнце. Обменявшись самыми непримиримыми взглядами, соперницы, все же, не решились затевать новую ссору в опасной близости от строгой наставницы, и разошлись в разные стороны, где их уже поджидали подруги и сторонницы.

Хема бросилась на шею Анджали, осыпая Джавохири проклятиями и обидными прозвищами, а Ревати робко протянула рис с кусочками курицы, завернутые в широкие листья.

— Я взяла для тебя, ведь ты не смогла поесть, — пояснила она, смущенно улыбаясь.

Еда пришлась кстати. Лишенная обеда, Анджали была ужасно голодна, и тут же уничтожила и рис, и мясо, и кусочек ячменной лепешки. Она облизала пальцы, посетовав, что еды оказалось мало, и благодарно поцеловала подругу в щеку.

— Только ты могла об этом подумать, — сказала она, чем вызвала недовольство Хемы.

— Это я сказала ей прихватить для тебя еды! — возмутилась Хема.

— Ревати-то прихватила, а ты все съела сама, — поддразнила ее Анджали, но увидев, как обиженно надула губы Хема, поцеловала и ее в щеку, призывая не сердиться на шутку.

Девушки взялись за руки и побежали к ашоковой роще, где должен был начаться очередной урок.

[1] Чандала — представитель одной из низших варн (каст)

[2] Авахаси — дерзкая насмешница

[3] Ракшаси — демоница

[4] Бетель — смесь для жевания с легким наркотическим эффектом, завернутая в листья.

[5] Саранги — струнный музыкальный инструмент, наподобие виолончели.

[6] Мишрим — один из ритмов индийской музыки

2

Занятия в школе апсар длились с утра до вечера, с перерывом лишь на ночь и на несколько полуденных, самых жарких часов. Но все же у учениц оставалось много свободного времени, которое они могли проводить на свое усмотрение.

Анджали, Ревати и Хема решили отправиться к озеру, чтобы поплавать вдосталь. Теперь они сидели на берегу, в зарослях жасмина, отдыхая после купания. Солнце освещало гору Сумеру совсем не так, как землю, и сумерки спускались медленно, словно нехотя.

Одежды девушек висели на ветках, похожие на больших радужных бабочек. Хема расчесывала волосы Анджали, а Ревати ощипывала лепестки с лилий, чтобы добавить потом в воду для умывания. Лепестки лилии делали кожу нежнее, а если настаивать их на серебряной воде, то еще и осветляли.

— Как мне противна эта выскочка Джавохири, — болтала Хема, — ведет себя, словно уже получила титул дайвики. Скорей бы уже она прошла состязание и убралась — хоть к богам, хоть к людям, и мы будем избавлены от ее раздвоенного языка, — она выставила указательный и средний пальцы и зашипела, как змея.

Анджали расхохоталась, довольная шуткой, а Ревати укоризненно покачала головой и сказала:

— Соперничество между апасарами должно быть только в танце.

— Ах, ты сказала это, как наставница Сахаджанья! — снова затараторила Хема. — Но когда Джавохири покинет школу, у Анджали не будет соперниц.

— Если только ты, — ответила Анджали смеясь. Она запрокинула голову, подняла руки и схватила Хему за шею. — Болтунья!

Они принялись возиться с писком и смешками. Ревати смотрела с неодобрением, убрав в сторону цветы, чтобы не в меру резвые подруги не раздавили хрупкие соцветия.

Успокоившись, девушки вновь чинно уселись на траву. Хема подобрала оброненный гребень и снова занялась волосами Анджали, но взгляд ее то и дело обращался в сторону зарослей ивняка. Наконец, она толкнула Анджали в плечо:

— Он опять здесь. Сидит в кустах.

— О боги! — Анджали вскинула руки в молитвенном жесте. — Как же он надоел!

— Позови его, посмеемся, — подзадорила Хема.

— Не надо, — испуганно заговорила Ревати, стягивая с ветки кусок зеленой ткани с красной каймой, и поспешно в него заворачиваясь. — Нельзя заговаривать с мужчинами до посвящения!

— Кто — мужчина? — фыркнула Анджали. — Этот мальчишка? Не будь смешной, моя дорогая подруга, — и возвысив голос, она позвала: — Эй, Медные Уши! Тебе не надоело там прятаться? Выходи!

Ивовые ветви зашевелились, и показался юноша лет двадцати — высокий и стройный, с приятным, хотя и немного грубоватым лицом. У него были темные волосы, забранные в пучок на макушке, а кончики ушей, обожженные солнцем, казались желтыми.

— Я же говорила тебе, чтобы не следил, — сказала Анджали недовольно, и не думая прикрывать наготу.

Юноша смотрел на ее тело с жадностью и в то же время робел, переминаясь с ноги на ногу.

У каждой красивой ученицы, искусной в танце и преуспевающей в учебе, был поклонник из числа гандхарвов — юношей, живущих в Тринаке и занимавшихся либо музыкой, либо бывших слугами богов, если не хватало музыкального таланта. Наличие поклонника поднимало статус, хотя и не приветствовалось наставниками. За прикосновение к апсаре строго наказывали, вплоть до изгнания на землю. За насилие над апсарой карали смертью, поэтому юноши Тринаки могли только молча и издали обожать своих красавиц, почитая за счастье обменяться словом или взглядом, и мечтая, что на дне посвящения — сваямваре, любимая выберет именно его мужем на одну ночь.

Именно таким трепетным поклонником и был гандхарв, представший сейчас перед Анджали. Он обожал ее давно и преследовал с настойчивостью, достойной северного ветра. Анджали и подруги забавлялись его покорностью и не упускали случая подшутить, а то и затеять злую каверзу. И то и другое несчастный поклонник сносил с одинаковым смирением.

Вот и сейчас он стоял перед тремя красавицами, молитвенно сложив руки, одетый лишь в красную ткань, обернутую вокруг бедер. Тело у него уже было развито по-мужски, но пухлые щеки указывали на юный возраст.

— Что молчишь? — продолжала Анджали. — Язык проглотил? Или он стал таким же медным, как и твои уши? Как тебя зовут?

Этот вопрос она задавала тысячи раз, и хотя имя влюбленного в нее гандхарва прекрасно помнила, ей доставляло удовольствие снова и снова притворяться, что поклонник значит для нее столь мало, что она не в состоянии запомнить, как его зовут.

— Коилхарна, — услужливо подсказал юноша, обретая дар речи.

— Коилхарна, — повторила Анджали с издевкой. — Кукушка. Вот так имя для искусного музыканта.

— Не такой он и искусный, — подхватила Хема. — Был бы искусный, назвали бы Соловьем.

И они с Анджали засмеялись весело и тонко, словно зазвенели серебряные колокольчики.

— Скажи ему, пусть уходит, — прошептала Ревати, смущенная до слез. — Не приведи боги, увидит наставница…

— Ты права, — согласилась Анджали. — Эй! Кукушкин сын! Посмотрел — и будет с тебя. Иди и не оглядывайся.

Гандхарв послушно повернулся и побрел в сторону дворца повелителя гандхарвов Читрасены, когда Анджали вдруг окликнула его:

— Нет, постой! Как тебя там…

Юноша стремительно оглянулся, и глаза его заблестели столь ярко, что Анджали и Хема снова расхохотались.

— Если хочешь, можешь послужить мне, — сказала Анджали почти ласково.

— Сделаю все, что скажешь, — прошептал он.

— Нарви синих лотосов вон там, — девушка указала пальцем в сторону заводи, где далеко от берега плавали на поверхности воды огромные голубоватые цветы.

— Хорошо! — гандхарв, радостный, что может угодить, пошел вдоль берега. Остановившись напротив цветов, он взялся за гибкую ветку и потянулся, чтобы сорвать лотосы. С первыми тремя ему удалось справиться, а четвертый никак не желал расставаться со стеблем. Коилхарна потянул посильнее, ладонь его скользнула по ветке, и он рухнул в озеро, подняв кучу брызг.

Когда он вынырнул, фыркая и отплевываясь, Анджали и Хема хохотали, словно безумные. Хема повалилась на спину и трясла ногами, показывая, насколько ей смешно. Одна Ревати не смеялась и смотрела с неодобрением.

Неудачливый сборщик лотосов выбрался на берег. С одежды текла вода, один туфель он потерял и выглядел жалко.

— Даже цветов нарвать не можешь, — вздохнула Анджали. — Кому нужен такой неумеха? Иди, не хочу тебя видеть. Апсары должны смотреть только на красивое, а ты сейчас противен моим глазам.

Коилхарна поплелся к городу, не смея ослушаться, Ревати вздохнула с облегчением:

— Он меня пугает, — сказала она тихо, чтобы слышали лишь подруги. — Когда он смотрит на Анджали, у него взгляд становится, как у помешанного.

— Эй, постой! — вдруг снова окликнула Анджали Коилхарну, а когда тот остановился и приблизился, сказала строго, усиленно сводя брови к переносью: — Ты напугал мою подругу. За это заслуживаешь наказания. Я запрещаю тебе приближаться ко мне десять дней, — она выставила руки, растопырив пальцы, чтобы гандхарв лучше понял и прочувствовал всю её суровость. — И если увижу тебя рядом, то никогда больше не скажу тебе ни единого слова.

Несчастный поклонник сложил руки ладонями, моля о снисхождении, но вызвал этим лишь новый смех.

— Ты слишком жестока, — попеняла Анджали Хема. — Смотри, он умирает, а тебе и дела нет.

— Пусть умирает, — ответила Анджали, делая вил, что ее больше занимают лилии, чем страдания поклонника. — Невелика потеря. Какой толк от него?

— Да, музыке он не обучен, цветы рвать тоже не получается, да и в страстных беседах не мастер, — кивнула Хема.

— Жалкое существо, — поддакнула Анджали.

До гандхарва дошло, что над ним попросту издеваются, и он выпалил:

— От меня есть толк! Теперь я ученик на вимане господина Шакры.

Анджали посмотрела на него смеющимися глазами:

— Таких пустоголовых и неуклюжих, как ты, пускают на царскую виману?

Гандхарв вспыхнул от оскорбления, но ответил с достоинством:

— Я могу посещать виману Шакры в любое время даже без наставника. У меня есть ключ и разрешение.

— Лжешь! — поддела его Анджали.

— Нет, это правда, — убеждал Коилхарна.

— Тогда покажи мне виману господина Шакры? — произнесла Анджали невинно.

Коилхарна побледнел так же мгновенно, как краснел до этого, а Хема и Ревати дружно вскрикнули.

— Что, испугался? Боишься, уличу тебя во лжи? — спросила Анджали, посмеиваясь.

Гандхарв прикусил нижнюю губу и уставился куда-то в сторону.

— Так бы и сказал, что соврал, — Анджали зевнула, прикрыв рот ладонью.

— Нет, не соврал! — внезапно решился Коилхарна. — Приходи ночью к павлиньему саду, я покажу тебе виману.

— Конечно же, она не придет! — возмутилась Ревати. — Нам запрещается бродить ночью вне школы.

Хема промолчала, глядя на Анджали во все глаза.

— Боишься? — обрадовался Коилхарна.

— Нет, — резко ответила Анджали, и на лице ее появилась улыбка, не предвещавшая ничего хорошего. — Я приду. Только и ты приди, не испугайся.

Вызов был брошен, и гандхарву ничего не оставалось, как его принять.

— В полночь, когда часы на площади зазвенят, — сказал он. — Когда придешь — свистни.

— Вот еще! Стану я свистеть. Я хлопну в ладоши. Три раза.

На том и порешили, и Коилхарна, мокрый после вынужденного купанья, уходил, оглядываясь через каждые два шага. Анджали кивала ему, с необыкновенно благостным видом.

— Ты ведь это не всерьез, — сказала Ревати, собирая цветы. — Ты ведь не пойдешь ночью в павлиний парк.

— Пойду, — легко ответила Анджали.

Хема шумно задышала, но проситься с подругой не осмелилась.

— Если тебя поймают, то изгонят на землю, — голос Ревати пресекся от страха перед подобной судьбой. — Одумайся!

— Не поймают, — беззаботно шевеля пальцами ног, Анджали опрокинулась на спину, как будто разговор шел о вечернем чае и сладостях.

— Наша Анджали ничего не боится, — Хема смотрела на подругу с завистью и благоговением. — Расскажешь потом, что увидишь?

Ревати горестно застонала, удрученная неразумностью подруг. Но спорить было не в ее правилах. Девушки оделись, собрали лилии и пошли к хижинам учениц.

В назначенный час Анджали была в павлиньем парке. Она тайком улыбалась, вспоминая, как подруги провожали ее. Ревати лила слезы, Хема дрожала от страха и возбуждения. Уходя из тростниковой хижины, Анджали казалась себе отважной героиней. Она закуталась в черную ткань, как героиня спектакля, идущая на тайную встречу с возлюбленным, и миновала ворота школы незамеченной. Улицы города были пустынны, в домах горели лампы, зажигая окна разноцветными огнями — красными, синими, желтыми — под цвет занавесей. Из дворца Читрасены доносилась музыка и пение. Там праздновали полнолуние. Впрочем, там праздновали каждый день — благо, что повод для веселья можно было и не искать.

Оказавшись в зарослях безлюдного парка, Анджали порастратила храбрости, но отступать не собиралась. Она сама не знала, почему ее так властно тянет к виманам богов. Они были для нее не просто притягательны, ей казалось жизненно важным побывать там. Словно они скрывали некую тайну, которую непременно нужно было разгадать.

Когда водяные часы на площади огласили Тринаку мелодичным звоном, Анджали несколько раз глубоко вздохнула, успокаивая пустившееся в пляску сердце, и трижды хлопнула в ладоши.

Сначала было тихо, и девушка успелапочувствовать досаду и облегчение, оттого, что глупец Коилхарна обманул и не пришел. Но вдруг кусты смородины зашелестели, и физиономия гандхарва показалась среди листвы.

— Долго мне ждать? — презрительно выпятила нижнюю губу Анджали. — Веди, если обещал!

— Я уже давно здесь, — сказал он, боязливо оглядываясь. — Пойдем?

Анджали сделала небрежный жест рукой, предлагая ему указывать дорогу.

Они прошли парк и свернули к бывшему дворцу господина Шакры, который теперь пустовал, так как царь богов со своим двором переселился в Амравати, но не дошли до дворца, а свернули в ашоковую рощу.

Здесь среди кокосовых пальм стояла огромная вимана. Луна освещала ее сбоку, серебристый свет лился по гладкой, как шелк, стене. Вимана напоминала затаившегося светло-серого слона — такая же огромная и грозная.

Но тут Анджали заметила, что лианы оплели подножье летающей колесницы, и загорелась праведным гневом:

— Обманщик! Эта вимана давно не летает!

— Но внутри она точно такая же, — начал торопливо оправдываться гандхарв. — Мы учимся управлять остальными виманами именно на этой.

— Не верю. Опять обманешь.

— Нет-нет! Точно такая же!

— Ладно, веди, — милостиво разрешила девушка. — Хотя ты все равно отъявленный лгун, и больше я не поверю ни единому твоему слову.

Обойдя с подлунной стороны, гандхарв и апсара остановились возле входа на летающую колесницу.

— Как она открывается? — спросила Анджали шепотом и огладила двери виманы. Дверь была гладкая, из светлого металла, подогнанная в проем так, что не было зазора даже на толщину волоска. И ни ручки, ни замочной скважины.

— Вот ключ, — важно ответил Коилхарна и достал тонкую пластинку из металла.

Он приложил пластинку к ящику слева от двери, на ящике зажегся красный огонек — и двери бесшумно отъехали в сторону.

Анджали открыла рот от такого чуда.

Внутри было темно, но Коилхарна шагнул вперед без колебаний. Он хлопнул в ладоши, и вдруг загорелся свет. Яркий, но не бьющий в глаза так болезненно, как солнечный. Анджали завертела головой, отыскивая волшебные светильники, но обнаружила только круглые стеклянные сосуды, выглядывавшие из потолка.

— Майя… — прошептала она. — Колдовство…

— Нет, это не колдовство, — важно поправил ее Коилхарна. — Свет загорается от громкого звука.

Анджали тут же пожелала это проверить.

Они некоторое время стояли тихо, свет мигнул и погас, но стоило хлопнуть или заговорить — вспыхивал снова.

— У богов много таких чудес, — рассказывал Коилхарна. — Боги знают все. Это огромная честь — служить им.

Он проводил девушку в круглую комнату, где стояли четыре стула — каждый на одной ножке, а перед ними были удивительные стеклянные пластины, крохотные и большие камешки, впаянные в металл вокруг пластин. Анджали смотрела во все глаза и не понимала.

— Сядь вот здесь, — Коилхарна подвел ее к одному из стульев.

Девушка осторожно опустилась на мягкое сиденье, но стул оказался очень устойчивым. Более того, ножка позволяла поворачивать сиденье вправо и влево. Осмелев, Анджали несколько раз крутанулась на чудесном стуле.

Коилхарна нажал на один из камней, и все вокруг Анджали засветилось разноцветными огнями. Стеклянные пластины посветлели, и на них стали видны — как настоящие — дворцы богов, парки и водохранилища Тринаки, весь город предстал перед Анджали. Она тыкала пальцем, угадывая знакомые площади и пруды, и восторгалась этим шумно и искренне, позабыв про высокомерие, а Коилхарна улыбался во весь рот.

Но вдруг сладостная музыка достигла их слуха. Целый оркестр играл где-то неподалеку. Приглушенный рокот барабанов и звон ситар выводил нежную мелодию, в которую иногда вплетался голос флейты-бансури. Анджали тут же перестала восторгаться волшебными стеклами и замерла.

— Что это? — спросила она.

— Кто-то из богов здесь, — пролепетал Коилхарна, перепугавшись до смерти, и тыкал пальцами по волшебным камням, чтобы отключить волшебные стекла. — Пойдем, если нас увидят, то накажут.

Анджали нехотя слезла с одноногого стула и в последний раз оглянулась, чтобы запомнить, как выглядит волшебство богов.

Они вышли в коридор, ступая тихо, как мыши, а музыка играла все нежнее, и Анджали вдруг остановилась. Было неразумно идти туда, но она не смогла себя пересилить, будто музыка разом лишила воли и здравомыслия.

— Я хочу посмотреть на богов, — тихо сказала Анджали.

— Нет! — воспротивился гандхарв шепотом. — Боги не любят, когда в их жизнь вмешиваются. Ты будешь наказана!

— Они меня даже не заметят, — отмахнулась Анджали. — А ты жди здесь, трусишка, я сейчас вернусь… — и она направилась по темному коридору, туда, откуда доносилась музыка.

Коилхарна заступил ей путь и схватил за руку, чтобы увести, но в нежную апсару словно вселился грозный ракшас. Анджали вырвалась, глаза ее гневно и презрительно сузились.

— Только посмей еще раз ко мне прикоснуться, — прошипела она с присвистом, как змея, готовая напасть. — Я донесу, и тебя изгонят на землю. Или сдерут кожу живьем!

Устрашенный напоминанием о столь страшной каре за прикосновение к небесной танцовщице, Коилхарна отступил. Девушка тут же проскользнула в темноту мимо него. Пометавшись на месте, Коилхарна так и не осмелился последовать за ней, и остался стоять, хрустя от волнения пальцами.

Тем временем Анджали шла навстречу божественной музыке, касаясь рукой стены, чтобы не заблудиться в темноте. Шаги ее были легки и бесшумны, музыка звучала все громче, а потом к ней стали приплетаться другие звуки. Тихие женские стоны сначала показались Анджали продолжением мелодии, но стоны вступали не в такт, и Анджали почти сразу сообразила, что происходит.

О чувственной стороне жизни апсарам рассказывали по сто раз на дню. И показывали картинки, выписанные ярко и правдоподобно. Но одно дело — слушать и рассматривать плоские изображения, а другое — увидеть самой. И Анджали не смогла удержаться от искушения.

Завернув за угол, она обнаружила комнату, скрытую полупрозрачным покрывалом. По ту сторону горели лампы, а в коридоре было темно. И Анджали подошла почти вплотную, не боясь быть замеченной. Именно отсюда лилась чудесная музыка, и женские стоны слышались отчетливей. К удивлению девушки, комната оказалась маленькой, и в ней не обнаружилось десяти музыкантов с барабанами и ситарами, их не было ни одного, но музыка все равно звучала.

Почти всю комнату занимала кровать, в которой впору было поместиться как раз десяти невидимым музыкантам. Круглая, с высокой, круглой же спинкой, похожая на раскрытую раковину, кровать была застелена алым и белым шелком. И на ней лежали боги. Вернее — бог и богиня.

Два невероятно прекрасных тела — женское и мужское — слились в страстных объятиях.

Анджали сразу узнала эту позу любовного танца — «Кольцо весенних змей», одну из самых сложных и изысканных, и женщина исполняла ее с такой легкостью, будто тело было податливым, как змеиное. Анджали почти не видела искусной исполнительницы, смогла разглядеть только ноги, обвившиеся вокруг мужской талии, и смуглую до черноты руку, украшенную серебряными браслетами. Рука поражала каждой линией и изгибом — тонкая, округлая, с узкой кистью и длинными пальцами. Эта рука гладила спину мужчины, и царапала ее, и ласкала, завораживающими движениями, изящными, как танец.

Мужчина был виден весь, только лицо скрыто пышными рыжеватыми кудрями. Кожа его была молочно-белой, такой же светлой, как у Анджали. Говорят, такими светлыми бывают только боги, но Анджали никогда их не видела, и поэтому сердце ее затрепетало от восторга и священного ужаса.

Возлюбленные были слишком заняты, чтобы обнаружить чье-то присутствие, и Анджали, оставаясь незамеченной, наблюдала действо древнее и прекрасное, как танец. Апсара не должна испытывать желания, но сейчас Анджали чувствовала и волнение, и возбуждение, и зависть к той темнокожей, что так запросто наслаждалась любовью своего мужчины.

Крутые ягодицы рыжеволосого бога работали быстро и методично, поднимаясь и опускаясь. Мускулы играли под гладкой кожей, и каждый удар сопровождался женским стоном.

Стоны женщины усилились, она вдруг изогнулась всем телом, царапая острыми коготками спину мужчины, вскрикнула — и затихла, уронив руку. Светлокожий бог тут же мощно заработал крестцом, последовал еще один вскрик — на этот раз низкий и гортанный, и уже мужчина бессильно рухнул на алые и белые простыни.

Анджали стояла оглушенная, не слыша даже волшебной музыки. Вот какая она — любовь богов. Прекрасная, и страшная, но такая притягательная.

— Мне так хорошо с вами, господин, — сказала женщина, оживая.

Она тихонько поцеловала бога в плечо, а он сонно улыбнулся и не глядя погладил женщину по голове.

Теперь Анджали смогла рассмотреть их лица. Рассказы о том, что боги — самые прекрасные существа на земле, оказались правдивы. Лица и женщины, и мужчины отличались тонкостью и гармоничностью черт. Но если женщина была красива привычной красотой, какую Анджали наблюдала среди своих соучениц и наставниц, то мужчина показался ей необычным и ярким, как молния ночью. Кожа его напоминала цветом слоновую кость, лицо было удлиненным, с округлыми щеками и губами приятной пухлости. Нос с небольшой горбинкой был словно выточен искусным резчиком, подбородок с ямочкой, высокий лоб и темные брови вразлет — в нем все было без изъяна. Анджали смотрела и пила эту красоту, как прохладную воду.

Мужчина опустил длинные ресницы, засыпая, но красавица обиженно надула губы и начала тормошить его и щекотать:

— Нет, я не позволю вам уснуть, — приговаривала она. — Вы еще не сказали, как меня любите!

Она щекотала и царапала мужчину, и покрывала его короткими поцелуями, пока он со смехом не опрокинул ее на подушки.

— Ты прогнала весь сон, шалунья, — сказал он.

Голос у него был звучный и глубокий, как рокот толстых струн вины.[1]Анджали вся затрепетала, когда услышала его. Этот голос потрясал своей силой и проникал в каждую частичку тела, заставляя дрожать от восхищения.

— Шалунья? — засмеялась женщина. — Это мое новое имя?

— Нет, твое имя — Шакти, — ответил мужчина, глядя ей в глаза. — Потому что ты — вторая половинка Шакры.

Анджали зажала рот ладонями, чтобы сдержать возглас, готовый сорваться с губ. Шакра! Царь богов! Удалился из своего сверкающего дворца, чтобы насладиться любовью и тишиной. Если помешать ему… Девушка попятилась, собираясь бежать, но была все еще не в силах освободиться из плена любования. Точеный профиль царя богов притягивал взгляд, и она чувствовала, что не может уйти.

— Шакти, — задумчиво повторила темнокожая. — Но это титул вашей супруги, господин. Как я осмелюсь так называться? Она — бессмертная богиня, а я — всего лишь ничтожная апсара, рожденная от воды…

— Молчи, — перебил ее Шакра. — Ты — самая прекрасная в мире, ни одна богиня не сравниться с тобой.

— Но бессмертие…

— Бессмертие — это не карма от рождения. Это дар богов.

— Дар богов? — прошептала женщина, а Анджали замерла, хотя знала, что за проникновение в божественные тайны наказание одно — смерть.

— И сейчас я тебе это докажу, — Шакра поцеловал возлюбленную в смуглый выпуклый лоб и легко вскочил с кровати. Сложен он был тоже без изъяна — широкоплечий, узкобедрый, именно такой, какими богов рисовали на фресках. Но фрески неподвижны, а здесь перед Анджали предстал оживший рисунок, двигавшийся с гибкостью пантеры и горделивостью павлина.

Открыв один из боковых шкафчиков, скрытых в гладкой стене, Шакра достал прозрачную трубку, в которой плескалась мутная красноватая жидкость.

— Сядь и наклони голову к правому плечу, — велел он.

Женщина боязливо подчинилась и спросила:

— Что это, господин?

— Это амрита.

— Амрита⁈

И женщина, и Анджали с одинаковым изумлением уставились на трубку.

Потом женщина засмеялась:

— А говорят, что амрита — ароматнейшее и вкуснейшее кушанье. Слаще, чем рис с молоком и медом, и нежнее спелого инжира!..

— Всё — болтовня непосвященных, — усмехнулся Шакра. — Амрита не так сладка, как рассказывают. Но благодаря ей ты проживешь на пятьдесят лет больше.

— Пятьдесят лет? — женщина снова покосилась на божественную пищу бессмертных. — Всего лишь?

— Это не так мало, как тебе кажется, — успокоил ее царь богов и положил руку ей на голову, заставляя открыть шею. — А потом я дам тебе еще. И еще, чтобы ты жила вечно. Со мной.

Он приставил трубку к шее женщины, что-то щелкнуло, и женщина взвизгнула, вздрогнув. Жидкость из трубки постепенно вливалась в ее шею. Когда трубка опустела, Шакра спрятал ее обратно в шкаф.

— Это больно, — пожаловалась женщина, касаясь шеи кончиками пальцев.

— Вечная жизнь стоит любой боли, — ласково утешил царь богов и увлек ее на шелковые простыни.

— Любовь царя богов заставит забыть любую боль, — ответила апсара, приникая к нему всем телом.

Слушая любовное воркованье, источавшееся из уст апсары, Анджали на цыпочках покинула эту часть виманы.

Обратный путь она преодолела, как во сне, мыслями все еще пребывая в комнате с круглой кроватью. Коилхарна шагнул к ней из темноты так стремительно, что Анджали отшатнулась.

— Нам надо поскорее уходить,- горячо зашептал он. — Идем, пока нас не заметили!

Но для Анджали после изысканных ласк и красоты, что она наблюдала в покоях бога, один вид Коилхарны был отвратителен.

— Посторонись! — велела она, и не дождавшись, пока гандхарв исполнит ее приказанье, толкнула его в грудь, чтобы уступил дорогу.

К тростниковой хижине, где ждали Ревати и Хема, Анджали бежала, не разбирая дороги, а в ушах звучали слова черной апсары: «Любовь царя богов заставит забыть о любой боли».

[1] Вина — струнный музыкальный инструмент

3

— Урока не будет, — сказала наставница Сахаджанья, входя в хижину для занятий, когда день уже был почти на исходе

Ученицы, ожидавшие ее несколько часов, оглянулись и вскочили с восторженными воплями.

Сегодня на наставнице вместо привычного сари из зеленого шелка был наряд небесной танцовщицы — из алой ткани, сплошь затканной золотом. Волосы наставницы были убраны цветами жасмина, а на руках и ногах позванивали браслеты из красного золота.

— Какая вы красивая! — ученицы столпились, толкаясь локтями, чтобы принять прах от ног, а более того — чтобы коснуться украшений и прекрасных одежд. — Сегодня вы танцуете для богов? Ах, хотелось бы посмотреть…

— Немедленно отойдите! — Сахаджанья грозно вскинула указательный палец, и ученицы испуганно отступили. — Помнёте наряд, — продолжала наставница деловито. — Джавохири и Анджали идут со мной. Нас ждет вимана, поторопитесь.

— Вимана⁈ — выдохнули ученицы с восторгом и завистью.

— Они будут танцевать во дворце господина Камы, это огромная честь.

— Во дворце!.. Вимана!.. Господин Кама их увидит!.. — защебетали ученицы — кто восхищенно, кто завистливо.

Некоторые стали проситься вместе с Сахаджаньей и счастливчиками, которым выпала удача лицезреть жилище богов и самих богов, но наставница была непреклонна:

— Джавохири и Анджали лучшие танцовщицы среди вас. Если бы вы были усердны, как они, то летали бы сейчас на вимане. А раз вы лентяйки, то оставайтесь здесь и думайте, что лучше — тренироваться до седьмого пота или бестолково болтать.

Вимана ждала их на открытой поляне за домами наставниц. Летающая колесница была не такой большой, как царская, в ней едва поместились бы человек шесть. У колесницы не было колес, лишь четыре плоских крыла сверху. Сделанная из светлого металла, вытянутая наподобие клюва, вимана походила на хищную птицу. Внутри сидел гандхарв в белых одеждах, его можно было хорошо разглядеть через переднюю прозрачную стену, он кивнул Сахаджанье, призывая поторопиться.

Анджали шла к этой птице, как во сне, даже позабыв, что рядом находится ненавистная соперница.

— Забирайтесь скорее! — велела Сахаджанья, подсаживая сначала Джавохири, а потом и Анджали. — Представление вот-вот начнется, а вас еще надо переодеть и украсить.

— Мы будет танцевать для господина Камы? — спросила Анджали.

— Да, и для господина Читрасены. И господин Шакра тоже обещал прибыть, — сказала наставница, пристегивая девушек ремнями к стульям. — Не бойтесь и держитесь крепче.

Но Анджали и не думала бояться. Сердце ее забилось в бешеном ритме, едва она услышала имя царя богов. И она будет танцевать для него…

В прозрачное, как стоячая вода, окно, Анджали видела, что проводить их вышли все ученицы школы апсар. Впереди прыгала, хлопая в ладоши, Хема, печальная Ревати стояла поодаль.

— Что мы будет танцевать? — спросила Джавохири.

Голос ее слегка дрожал, и Анджали поняла, что ей страшно. Сама же она чувствовала себя в вимане, как дома. Когда летающая колесница взревела и поднялась в воздух, Джавохири взвизгнула, хватаясь за наставницу, а Анджали сразу приноровилась к полету. Иногда колесница будто проваливалась в воздушную яму, и тогда сердце подскакивало до горла, а под ребрами холодило. Но это было совсем не страшно, а даже весело. Колесница грохотала так, что Сахаджанье пришлось кричать, чтобы ответить на вопрос Джавохири:

— Будете исполнять танец слуг божественного орла. Две исполнительницы заболели, и я вспомнила про вас. Вы обе хорошо изучили движения. Поэтому не подведите меня.

— Я-то точно не подведу, — задрала нос Джавохири.

Анджали благоразумно промолчала. Ожидая встречи с царем богов, она опять испытала то же волнение, что в царской вимане. Стараясь унять дрожь, девушка ущипнула себя за колени — испытанное средство, не раз помогавшее успокоиться перед показательным выступлением. Сахаджанья заметила и сказала непривычно ласково:

— Не надо бояться. Просто танцуй, как всегда — ни лучше, ни хуже.

— Какая высота! — сказала Джавохири, выглядывая в окошко. — И как быстро мы летим. Уже миновали всю Тринаку, а если бы тащились в паланкине, добрались только до Большого фонтана. Хорошо быть богиней!

— Не болтай глупостей, — одернула ее наставница. — Ты не богиня. И никогда ею не станешь.

— Я стану дайвики, — дерзко сказала Джавохири, — и у меня тоже будет вимана.

В любое другое время Анджали не упустила бы случая поиздеваться над мечтами соперницы, но сейчас ей совсем не хотелось пререкаться. Показался дворец господина Камы, и она приникла к окну, глядя на жилище богов с жадным любопытством.

Дворец имел прямоугольную форму, очень правильную и четкую. Посредине синел искусственный пруд, а по четырем углам стояли высокие башни из белого камня. Анджали знала, что в одной живет сам Кама, в другой — его супруга, госпожа Рати, в третьей — дайвики, в четвертой — гандхарвы. Всюду росли жасмин и смородина, и жители дворца, казавшиеся сверху крохотными шахматными фигурками, прогуливались по дорожкам между ними. Анджали вся затрепетала, представляя, что где-то там идет в главный дворец господин Шакра. А может, его несут в паланкине, который как раз показался, вывернув из зеленых зарослей. А может, это он подъехал на белоснежном скакуне и ловко спрыгнул на землю.

Вимана приземлилась за дворцом дайвики. Сахаджанья схватила девушек за руки и потянула за собой, чтобы поспешили и не слишком глазели по сторонам. А тут было на что посмотреть. Сотни фонтанов били прямо из-под земли тонкими струйками, искусственные водопады пенно и громко сбегали по камням, и терялись в прудах, где плескались золотистые рыбы. Цветы росли в строгом порядке — в соответствии с цветом, высотой и запахом. Вот миновали жасминовые заросли, потом появился тонкий запах роз, потом началась долина лилий.

— Я хочу жить здесь, — сказала Джавохири с придыханием.

— Ты еще не видела дворца господина Шакры, — сказала Сахаджанья, подталкивая ее, чтобы шла быстрее. — По сравнению с его чертогами дворец господина Камы — деревенская хижина.

Джавохири ахнула от удивления, пытаясь представить себе великолепие царского дворца.

Танцовщицы расположились на первом этаже башни, отведенной для дайвики. Стены здесь были открытые, арочные, и от пруда тянуло прохладой и свежестью. Вдоль стен стояли огромные зеркала, маленькие переносные столики были сплошь заставлены баночками с красками для лица и тела, и завалены цветами и золотыми украшениями.

Девушки шли за наставницей, тараща глаза на женщин, видом своим подобным богиням, которые примеряли златотканые красные и белые одежды, надевали украшения с драгоценными камнями и подводили глаза черной краской, а красную краску накладывали на губы, щеки и соски. Анджали с сожалением поняла, что ее любимая наставница — не самая блистательная и знаменитая. Никто не кланялся ей, никто не принимал прах от ног. Наоборот, это она уступала дорогу встречным апсарам и почтительно склоняла голову.

— Сахаджанья? — раздался вдруг свирельный голос, и Анджали узнала его немедленно, и покраснела от волнения. — Это ты? Подойди, давно тебя не видела.

Темнокожая до черноты апсара, та, что наслаждалась любовью в царской вимане, и наряжаться которой помогали сразу три помощницы, поманила наставницу Сахаджанью пальцем.

Она подошла, а следом за ней — Джавохири и Анджали.

— Подумать только, — промолвила с улыбкой темнокожая красавица, — сколько лет миновало. Кажется, еще вчера мы вместе учились в Тринаке… Ты сильно изменилась.

— Зато ты — ничуть, — сказала Сахаджанья, и Анджали по ее тону поняла, что разговор наставнице неприятен. — Позволь, мы пойдем. Я привела учениц, они будут танцевать сегодня. Их надо переодеть.

— Конечно, я и не задерживаю, — темнокожая взглянула на Анджали и Джавохири, и взгляд ее стал колючим и оценивающим, хотя голос звучал медово: — Вот эта — белая, словно молоко. Такая кожа только у богов. Как необычно! Подойди, дитя.

Анджали оглянулась на наставницу, и та хмуро кивнула, позволяя подойти. Анджали приблизилась. Темнокожая апсара взяла ее пальцем под подбородок.

— Ты находишь меня красивой? — спросила она ласково.

— Да-а… — выдохнула Анджали.

— А ведь я — черная, — сказала апсара со смешком. — Черная, как ночь. Но и ночь может быть прекрасной.

Джавохири порывисто задышала, словно услышала что-то приятное и важное. Она приняла прах от ног черной апсары, не спрашиваясь позволения Сахаджаньи.

— И ночь может быть прекрасной, — благословила ее апсара, — запомни, что сказала тебе Шьяма-Мукхи — черная и прекрасная.

Анджали не удостоилась благословения дайвики, но оборачивалась через каждый шаг, когда они уходили. «Черная и прекрасная» сразу же позабыла о них и обругала служанку, которая криво приколола цветок лилии.

— Вы знаете ее, наставница? — спросила Анджали, когда они вошли в комнату на втором этаже, где не было окон и зеркал от пола до потолка, зато суетились тридцать или больше полуголых апсар низшего ранга. — Она сказала, что обучалась с вами. Кто она?

— Дайвики Шьяма-Мукхи, — ответила Сахаджанья, раздевая девушек и бросая им желтые шафрановые одежды. — Одна из лучших танцовщиц. Лучше нее только дайвики Урваши. Следите за ее танцем очень внимательно, когда она выйдет на сцену. У нее есть чему поучиться.

— Она сказала, что ночь прекраснее, чем день, — сказала Джавохири, любуясь собой в зеркало размером локоть на локоть.

— Нет, совсем не так, — возразила Анджали. — Она сказала, что и ночь может быть прекрасной.

Джавохири фыркнула, но спорить не стала.

— Ведь дайвики Шьяма-Мукхи вам совсем не по душе, наставница? — снова спросила Анджали, когда Сахаджанья заплела ее волосы в косу и принялась украшать пряди цветами жасмина.

За неосторожные слова ученица сразу же получила шлепок по губам.

— Ты забыла, чему тебя учили на уроках постижения дхармы? Апсара должны относиться ко всем ровно, никого не выделяя приязнью или неприязнью. Держи язык на привязи, если не хочешь лишиться его раньше времени!

— Она болтливая, как попугаиха, — поддакнула Джавохири, примеряя красную краску к губам.

— А ты кривляешься перед зеркалом, как обезьяна, — сказала Анджали.

Передразнивая Джавохири, она вытаращила глаза, обеими руками оттянула себе уши и замотала головой на манер бамбуковых мартышек.

— Сама обезьяна!

— Не заставляйте меня пожалеть, что я взяла вас сюда! — прикрикнула Сахаджанья, и девушки сразу же присмирели.

Они надели шафрановые одежды с золотистой каймой, выкрасили ладони и кончики пальцев кармином, подвели глаза. Анджали посмотрела в зеркало и не узнала себя. На нее смотрела небесная танцовщица с лицом белым, как свежее молоко. Драгоценности озаряли ее сияющим ореолом, придавая необыкновенный блеск глазам.

Наставница угадала ее мысли:

— Это и правда ты, — сказала она, убирая последние огрехи в наряде — расправляя складки шаровар и закрепляя золотую подвеску на конце косы. — Не веришь собственным глазам?

— Не верю, — тихо ответила Анджали.

Джавохири была занята лицезрением собственного отражения и не слышала их разговора.

— Я тоже не верила, когда впервые выходила на сцену, — Сахаджанья поправила ножные браслеты на Анджали и окликнула Джавохири. — Поспешите! Вы же не хотите поразить царя богов опозданием⁈

Они вышли из покоев танцовщиц и прошли по прямой, как стрела, дорожке к искусственному пруду, на котором были установлены сцена и плавучая беседка для зрителей, сплошь увитая цветами.

Пройдя деревянными мостками, апсары оказались за сценой — крытой площадкой, огороженной с двух сторон колоннами.

Вдоль сцены стояли лампы в каменных чашах, один край которых был выше чем другой. Это позволяло направить свет на сцену, в то время, как беседка со зрителями оставалась в тени. Сидевшие на вершинах колонн слуги бросали душистые лепестки роз и чампаки. Лепестки летели, как бабочки, и так же, как ночные мотыльки, мгновенно сгорали, если касались пламени светильников. Но большинство лепестков падало на украшенную цветами беседку, где расположились отдыхающие боги, и воздух был напоен ароматами.

Несмотря на вечернюю духоту, здесь было прохладно от воды, фонтанов и громадных подвесных вееров, которые усердно раскачивали гандхарвы, призванные прислуживать гостям. Играла музыка, и на сцене распорядитель пира уже распевал молитвы великим богиням — покровительницам искусства — госпоже Сарасвати, госпоже Падме и госпоже Бхайрави. Все происходящее казалось прекрасным сном, чудесным видением. И также, как Джавохири, Анджали подумала, что это — самое лучшее место на свете, и что жить здесь — самое большое счастье.

Сахаджанья бегом домчала учениц до колонн и поставила последними в шеренге апсар, готовых выйти на сцену.

Прекрасные женщины в одинаковых шафрановых нарядах, с косами, украшенными жасмином, казались похожими друг на друга, как родные сестры. Джавохири и Анджали лишь совсем немного уступали им в росте. Апсары не обратили на новичков внимания, и переговаривались тихими, мелодичными голосами — будто журчала родниковая вода.

«Когда-нибудь и я стану такой же, — поклялась мысленно Анджали. — Нет! Я стану лучше их».

Распорядитель пира трижды ударил об пол тростью, увитой бубенчиками, и наставница Сахаджанья напутственно подшлепнула учениц:

— Просто танцуйте, как на занятиях, — шепнула она.

Вслед за старшими подругами Джавохири и Анджали вышли на сцену и заняли места у светильников.

Свет от ламп слепил, и Анджали не сразу разглядела зрителей, расположившихся в цветочной беседке. Зазвучала знакомая музыка, и тело отозвалось привычными движениями. Заученный и повторенный тысячу раз танец Анджали могла бы станцевать и с закрытыми глазами. Но сейчас ее взгляд был устремлен туда, в полумрак, где боги лакомились сладостями и наслаждались представлением.

Господина Каму Анджали узнала сразу, хотя до этого никогда не встречала — он возлежал на месте хозяина, на ложе, сделанном в виде раскрывшегося лотоса. Он был очень красив, но несколько изнежен — пухлощекий, с круглым животиком, и тремя складками на каждом боку. В гимнах, которые каждый седьмой день пели в его честь, он назывался «владыкой апсар, целительных и охраняющих здоровье», способным «послать пять стрел любви», «опьяняющим душу» и «губителем покоя». Ничего «губительного» Анджали в нем не увидела, как и в господине Читрасене, который находился на ложе, справа от хозяина праздника. А ведь о нем говорили, что он лучший воин во всех трех мирах, и что одно его появление на боле боя обращает в бегство тысячи врагов. Правда, лицо его было суровым, но напрочь лишенным божественной красоты — низкая переносица, толстый нос и тяжелый подбородок. Тяжелый, как слоновья ступня.

Анджали упрекнула себя за столь низменные мысли о великих богах, но в это время апсара, подававшая сладости на огромном плоском блюде, отступила на шаг в сторону, и она увидела господина Шакру. Он возлежал на ложе, осыпанном цветочными лепестками, подперев голову рукой, и говорил что-то смеясь господину Каме. Одна из апсар умащала ноги царя богов маслом, вторая кормила виноградом, отщипывая по ягодке и кладя в рот.

Шакра был одет в красные и золотые одежды, и его великолепного тела не было видно, но красота лица так и сияла, как солнце в ночи. Анджали едва не позабыла танцевальные движения, заволновавшись до глубины души.

Дайвики в золотых одеждах вышла на середину. Крылья из золотистого шелка трепетали на ее руках. Она встала, балансируя, на одну ногу, сильно согнув другую в колене, и раскинула руки-крылья, подражая полету божественного орла.

В любое другое время Анджали не отрываясь смотрела бы на орлиный танец, но сейчас всё ее внимание было приковано к цветочной беседке., и она следила за ведущей танцовщицей краем глаза — только чтобы не нарушить слаженность движений. В танце апсары окружили главную танцовщицу, опустившись на деревянный пол сцены и приняв изысканные позы. Полагалось смотреть на дайвики-орла, но Анджали посмотрела прямо в беседку. Господин Шакра забыл про сладости, смех и разговоры, он был увлечен представлением, и глядел на танцовщиц, не отрываясь.

На мгновение Анджали показалось, что их взгляды — её и царя богов — встретились, но она ни в чем не была уверена — это могла быть лишь неверная игра теней.

Музыка смолкла на несколько мгновений, давая знак, что танец окончен, а потом тонко запела флейта-бансури, предлагая распорядителю праздника объявить следующее представление.

Но господин Шакра остановил распорядителя движением руки.

— Вон та, белая, — сказал он, кивая на Анджали.

— Подойди, — велел распорядитель праздника. — Царь богов зовет тебя.

Анджали робко приблизилась и поклонилась, коснувшись лбом основания ложа.

— Как твое имя? — спросил Шакра.

Анджали назвалась и только тогда осмелилась поднять глаза. Царь богов был совсем близко, она даже смогла рассмотреть родинку над правой бровью и ресницы — длинные и пушистые, как у Ревати. Вблизи он показался девушке еще красивее. Он глядел на нее с улыбкой и чуть мечтательно, как будто видел то, чего она сама о себе не понимала.

— Ты ведь еще ученица?

— Мой арангетрам[1] будет через три года, — ответила Анджали.

— Три года — это недолго, — заверил ее Шакра. — Ты не заметишь, как они пролетят. И тогда я смогу насладиться твоим танцем в полной мере.

— Почту за честь танцевать для вас, господин, — ответила девушка заученной фразой.

— Она необычна, — повторил он слова дайвики Шьяма-Мукхи, указывая на нее Каме и Читрасене. — Вот увидите, она далеко пойдет.

Младшие боги услужливо закивали.

— Я тоже обратил на нее внимание, как только она ступила на сцену, — важно заявил господин Кама. — В ней чувствуется сила, в каждом движении. Это очень, очень важно для танцовщицы.

— Да, сила! — засмеялся Шакра. — Если бы я не боялся преступить закон, я бы сейчас пощупал ее мускулы. Под этой гладкой кожей они так и играют, хотя сейчас совсем не заметны. Потрясающее единение формы и содержания, вы не находите?

И младшие боги снова закивали, показывая, что во всем согласны.

Анджали не понимала и половины их слов, слишком уж они были для нее мудрены, но взгляд Шакры согревал, манил, не отпускал, и она смотрела на него, чувствуя себя так, словно уже попала в Брахмалоку — священный город праведников, освободившись от перерождений и обретя вечную свободу.

Но тут взгляд царя богов скользнул поверх головы Анджали, и глаза его расширились, а губы приоткрылись, как у ребенка, заметившего сладости. Анджали ревниво оглянулась, чтобы увидеть, что привлекло его внимание. На сцену вышла дайвики Шьяма-Мукхи, изображавшая царицу змей. Ее темное полуобнаженное тело с острыми высокими грудями извивалось под музыку с гибкостью, достойной настоящей змеи. И эта змея бросала в царя богов взоры манящие, долгие и жаркие, как самая жаркая ночь.

Анджали схватили за плечи и оттащили, чтобы не мешала господину Шакре любоваться представлением.

Она не сопротивлялась, потому что в сопротивлении не было смысла. Одним своим появлением «черная и прекрасная» заставила царя богов забыть об Анджали и всех остальных апсарах вместе взятых. Глядя из-за колонны на танец Шьяма-Мукхи, девушка чувствовала себя униженной. Дайвики унизила ее своей красотой, своим искусством. Невольно Анджали начала повторять ее движения. Неужели, в этом сила над мужчинами? Даже божественными? В движениях? Или во взглядах?

— Перенимаешь знания? Ты умница, — похвалила ее наставница Сахаджанья, появившись из темноты, как ночная бабочка. — Но нам пора. Джавохири уже ждет в вимане.

— Наставница! Еще немного! — взмолилась Анджали, но та покачала головой.

— Тебе не место на празднике богов, — сказала она тихо, но непреклонно. — Пока не место. Не беспокойся, тебе еще надоест и эта сцена, и эта жизнь. Пошли!

Анджали покорно следовала за ней и думала, что эта жизнь не может надоесть. Могут надоесть каждодневные занятия и глупые гандхарвы, которые рыщут за тобой по пятам. Но царский дворец, огни и музыка в ночи — это не надоест никогда. Потому что надо всем этим сияет, как солнце, улыбка царя богов, потому что это и есть счастье.

Она так замечталась, что не заметила мужчину, который шел навстречу, опаздывая на праздник. Наставница Сахаджанья проворно отступила в сторону, давая дорогу, а Анджали, чей дух еще витал рядом с цветочной беседкой, уткнулась прямо в грудь прохожему. На нем не было праздничной цветочной гирлянды, а покрывало-ангаваштрам, небрежно наброшенное на одно плечо, сползло до локтя, и Анджали на короткое мгновение ощутила лбом, носом и губами прикосновение к обнаженному мужскому телу. Ее лицо так и горело, и кожа мужчины показалась ей холодной и гладкой, как мрамор, хотя пахла кипяченым молоком, корицей и гвоздикой. Анджали показалось, что она поцеловала статую, а не живое существо.

Мужчина тут же оттолкнул девушку, отчего она едва не упала, но Сахаджанья успела схватить ее за руку повыше локтя.

— Простите, господин! Девушка не заметила вас в темноте!

Потирая ушибленный нос, Анджали увидела, как мужчина брезгливо обмахнул покрывалом грудь, будто соприкоснулся с нечистым существом, и прошел мимо, даже не удостоив апсар ответом. На нем был тюрбан с кистями, спускавшимися на плечи, что указывало на высокую варну рождения, но кожа была не божественно-белой, а смуглой.

— Какой гордец, — сказала Анджали недовольно, — даже господин Шакра снизошел до разговора с нами, а этот черный слова не сказал, да еще и отряхнулся, как от грязи.

Сахаджанья больно щелкнула ее по макушке:

— В каких небесах ты летаешь⁈ И что болтает твой язык? Это дворец господина Камы, а ты вообразила, что твой собственный? Думаешь, что имеешь право осуждать его гостей? Ты еще глупее Джавохири! Поторопимся, пока ты не накликала бед.

— Я не совершила ничего предосудительного, — запротестовала Анджали, пока наставница тянула ее к башне, за которой их ждала вимана. — Да и какое нам дело до гостей, если хозяин праздника был с нами ласков?

Она ждала, что наставница рассердится и снова обругает ее, но Сахаджанья только вздохнула.

Неделю после посещения дворца господина Читрасены ученицы школы апсар ходили за Анджали толпами, умоляя рассказать, что она видела и как разговаривала с богами. Ходили и за Джавохири, но меньше — ведь ее удостоила вниманием всего лишь дайвики, а не царь богов.

— Господин Шакра — самый красивый мужчина на свете, — рассказывала Анджали в сотый раз. — У него светло-карие глаза, и родинка вот тут, над бровью. Голос у него сильный и нежный, когда его слышишь, то сердце тает сладко, как медовые соты. И ты словно наяву ощущаешь медовую сладость.

Ученицы млели, словно слышали не голос одной из своих подруг, а голос самого Шакры, и ахали, и наперебой обсуждали великолепие божественного дворца, который посещали лишь силой воображения после рассказов Анджали. А она чувствовала себя царицей и всячески помыкала слушательницами, заставляя прислуживать. Каждый день ей массировали ступни, приносили цветы и еду в тень баньяна, где она отдыхала с Хемой и Ревати.

Вечером, после того, как в тростниковых хижинах гасли светильники, Анджали шепотом рассказывала верным подругам самое сокровенное. Конечно же, она и словом не обмолвилась о том, что произошло в летающей колеснице царя богов, но по сто раз рассказывала, как Шакра заговорил и как пообещал, что будет ждать три года, чтобы насладиться ее танцем:

— Он желал прикоснуться ко мне, но не захотел нарушить закон.

— Прикоснуться! — восклицала Хема всякий раз после этих слов. — Как это страшно… и чудесно!

И она, и Ревати слушали Анджали с неиссякаемым интересом, хотя уже во всех подробностях знали, что сказал, как повернулся и куда посмотрел царь богов.

— Говорят, он бессмертен, — сказала Ревати тоненьким голосом. — И его жена никогда не станет вдовой. Какая счастливица!

— Пожалуй, счастливица… — задумчиво повторила Анджали, вспоминая увиденное в царской вимане.

— А он посмотрел не на тебя, а на эту, черную?.. — спросила Хема. — Фу! Черная, как Джавохири!

— По сравнению с ней Джавохири — перламутровая раковина, — усмехнулась Анджали. — Она и правда черная, и правда — прекрасная.

— Ты все равно красивее, — ответила Хема недовольно.

— Может быть, когда-нибудь буду, — ответила Анджали, думая о своем.

— Ты вся в мыслях, даже с нами стала реже говорить, — заметила Ревати. — О чем опять мечтаешь?

Анджали словно очнулась и посмотрела на подруг почти с прежней улыбкой — задорной и таинственной.

— Не мечтаю. Просто пришло на ум… как хорошо быть женой царя богов…

— Анджали! — зашипела на нее Хема, а Ревати прижала ладони к щекам, испугавшись столь святотатственных речей. — Если услышит кто-нибудь из наставниц!..

— Но они же не услышат? И вы ведь меня не выдадите? — Анджали порывисто обняла подруг за шеи, засмеялась и повалила на разостланные постели, затеяв шутливый бой подушками.

[1] Арангетрам — первое публичное представление танцовщицы

4

На священной горе Сумеру тоже бывают зима, весна, лето и время увядания, когда начинаются дожди. Каждая смена сезона сопровождается праздниками. Праздников много, потому что жители небесных городов всегда готовы прославить богов за то, что те даровали им беззаботную и счастливую жизнь, в отличие от жизни на земле — полной опасностей и лишений.

Из всех праздников Анджали больше всего любила Вайсахи — праздник молодых плодов, когда созревали первые плоды манго. К этому времени весна еще не заканчивалась,и в Тринаке и ее окрестностях буйно расцветали цветы, но и лето уже вступало в свои права, позволяя лакомиться плодами манго, царскими ягодами и красными бананами.

Только ее привлекали не цветы и не фрукты. На празднике молодых плодов юные апсары, которые еще не окончили обучение, могли посоревноваться между собой в искусстве танца — солируя или представив групповой танец. Посмотреть на это приходили все жители Тринаки, а зачастую приезжали и жители соседних городов, и даже миров. Говорили, что и боги появлялись в Тринаке принимая облик гандхарвов или людей, чтобы насладиться восхитительным зрелищем — плясками юных красавиц.

К этому празднику танцовщицы готовились весь год, придумывая и тайком разучивая танцы, и наставницы поощряли их старания, потому что соперничая в искусстве достигаешь совершенства.

Анджали руководила группой апсар-учениц своего возраста и тоже придумывала танец.

За несколько дней до праздника она и ее девушками сидели в тени баньяна, раскладывая на дощечке разноцветные камешки, где каждый камешек обозначал определенную танцовщицу — чтобы в последний раз выверить рисунок танца. Девушек было четырнадцать, сама Анджали — пятнадцатая. Хема и Ревати иногда принимались спорить, если им казалось, что танец становится не особенно выразительным, но остальные девушки почтительно молчали, заглядывая Анджали в рот и с восторгом принимая любое ее решение. В самый разгар обсуждения появилась ещё девушка — совсем молоденькая, из младших классов. Она бежала прямиком к баньяну, размахивая руками. При виде ее Анджали тут же смешала камешки — танец должен сохраниться втайне от соперниц.

— Чего тебе, Трипти? — спросила она.

Та приняла прах от ее ног и что-то зашептала на ухо. Шептала она долго, и девушки, воспользовавшись этим, улеглись на траву, сплетничая и смеясь.

На небе не было ни облачка, солнце палило, но в тени баньяна было прохладно, и от водохранилища веяло свежестью. Только Хема и Ревати поглядывали на Анджали с тревогой — слишком уж важной и взволнованной выглядела Трипти, а их подруга все больше хмурилась.

Наконец, Трипти покинула тень баньяна, а Анджали резво вскочила на ноги, несколько раз хлопнув в ладоши, привлекая внимание.

— Слушайте и смотрите на меня! — сказала она. — Мне удалось узнать, что Джавохири и ее танцовщицы наденут на праздник красные одежды.

Девушки изумленно зашептались, а Хема в досаде пристукнула кулаком по коленке. Только Ревати высказала недоверие:

— Где они возьмут столько красной ткани?

— Говорят, кто-то из дайвики взялся покровительствовать Джавохири перед ее арангетрамом, — ответила Анджали, кривя губы. — Они оденутся в красное, чтобы затмить всех.

— Наверняка им помогает эта черная! — воскликнула Хема.

— Дайвики Шьяма-Мукхи? — Анджали задумалась. — Может быть. Если они появятся в красном, мы и вправду померкнем рядом с ними.

— Может, и нам одеться в один цвет? — предложил кто-то из девушек.

— Какой?..

— Шафрановый?..

— Зеленый?..

Девушки принялись наперебой обсуждать, что хотели надеть к празднику. Каждая приготовила лучшее, что у нее было, но и последнему бесталанному гандхарву было бы ясно, что танцовщицы, обряженные в один цвет, затмят любые наряды.

Анджали пришлось снова похлопать в ладоши.

— Что вы так раскричались? — спросила она презрительно. — Как перепуганные сойки. Успокаиваемся и думаем.

— Нам тоже нужны одинаковые наряды, — сказала Хема.

— Но какой цвет заглушит красный? — робко вставила Ревати. — Что бы мы не надели, только шафрановый будет ярче красного.

— Где же мы раздобудем столько шафрановых одежд? — хмыкнула Анджали. — Разве что ограбим дайвики в царском дворце?

Ревати испуганно ахнула, а Хема засмеялась, понимая, что ограбление — всего лишь шутка.

— Наденем белый, — предложила одна из девушек. — Белый есть у каждой из нас. И он не проиграет красному.

— В белом бы будем, как вдовы, — ответила Анджали, задумчиво постукивая указательным пальцем по подбородку.

— Тогда зеленое? — предложила Хема. — Зеленый и красный дополняют друг друга.

Девушки с жаром заспорили, какой цвет составит достойное соперничество красному, а Анджали молчала, глядя в небо.

— А ты что задумалась? — упрекнула ее Хема. — Скажи что-нибудь.

— Мы наденем синие одежды, — ответила Анджали. — Синие одежды — самые дешевые. Мы без труда их раздобудем.

Слова ее заставили девушек замолчать и переглянуться.

— Но синий пойдет только тебе, — высказала Ревати общую мысль. — А мы будем в нем, как темные ракшаси.

— Не будем, — заверила ее Анджали. — Мы украсим себя цветами жасмина. Сделаем из него ожерелья, серьги, браслеты на руки, вплетем в волосы — это будет красивее золотых украшений, и мы появимся, как благоухающий цветник.

— Девушки-цветы! — в восторге завопила Хема, но тут же заволновалась: — Но где мы достанем столько жасминовых цветов? Нам не разрешат взять их в саду, те цветы идут на подношения богам, а возле озер мы столько не наберем. И за городскую стену нас не выпустят.

— Не беспокойся об этом, — сказала Анджали с улыбкой превосходства. — Цветы будут.

Наутро Коилхарна был встречен милостиво и после ласковых просьб пообещал принести столько цветов жасмина, что засыплет ими Анджали по самую макушку.

Он сдержал обещание, и в день праздника шестеро юношей из гандхарвов принесли к хижине Анджали и ее подруг две корзины свежих белых цветов, пахнущих сладко и тонко.

Пока не сгустились сумерки, девушки в синих нарядах уселись перед хижиной и сплели гирлянды, браслеты и венки, которые до времени опустили в воду. А еще украсили волосы цветами и даже продели в уши, как серьги.

— Мы и правда красивы! — восхитилась Хема, осматривая себя и подруг. — Анджали права — в синем и белом мы как настоящие морские волны!

— Придем и смоем Джавохири и ее обезьян! — скомандовала Анджали, вызвав общий смех.

Перед самым праздником, когда со стороны Тринаки уже доносилась музыка, девушки достали припасенные жасминовые украшения.

Ревати уже была готова и стояла рядом с подругами, которые все еще прихорашивались.

— Это не жасмин, — сказала вдруг Хема, примерявшая цветочное ожерелье. — Это маллика. Цветок подземного бога!

Она с презрением и страхом отложила гирлянду белых цветов, не решаясь ни выбросить ее, ни надеть.

— Кто принес это? Гандхарвы совсем без глаз, что ли? — пробормотала она.

Анджали посмотрела на гирлянду, подумала, потом подняла и надела на шею.

— Анджали, — предостерегла ее Ревати, бледнея от страха: — эти цветы подносят Господину-который-живет-под-землей! Как ты можешь надеть их на божественный праздник?

— Ничего страшного, — беззаботно ответила их подруга. — Они так похожи — жасмин и маллика. Всего то у маллики нет желтых тычинок. Никто не увидит разницы. А Господин-из-под-земли, — она передразнила Ревати, с наигранным ужасом схватившись за голову, — тоже танцует, это всем известно. Он не посчитает оскорблением, если я буду танцевать в венке из цветов, посвященных ему, — она поднесла к лицу цветочное ожерелье и вдохнула его запах. — Они пахнут, как жасмин. Даже еще сильнее, пожалуй.

— Наша Анджали никого не боится, — сказал Хема, глядя округлившимися от страха глазами.

— Поторопимся, девушки! — Анджали захлопала в ладоши, подгоняя своих танцовщиц, как стайку птиц к кормушке. — Сегодня мы затмим всех.

В этот вечер Тринака шумела, пела и звенела мелодиями, как никогда днем. Солнце село, и небоскат на западе был расцвечен золотистыми и красноватыми сполохами. Улицы были забиты нарядными прохожими — мужчинами, женщинами, детьми. Торговцы наперебой предлагали угощение — сладости, жаренные на углях мясные колбаски, прохладительные напитки и горячий чай с ароматными специями. Были здесь и только что созревшие фрукты — их раздавали бесплатно, чтобы каждый ел столько, сколько позволят душа и живот.

У Большого фонтана на площади были зажжены сотни светильников, и все здесь сияло огнями, ожидая появления главных участников торжества — юных танцовщиц. Музыканты настраивали и проверяли инструменты, а зрители уже толпились за каменным невысоким ограждением, отделявшим площадь-сцену от мест, отведенных зрителям. Каждый хотел оказаться в первых рядах, особенно молодые гандхарвы, которые так и напирали на ограждение. Время от времени кто-то из них вываливался на площадь (не без помощи друзей, конечно), и строгие охранники в белых тюрбанах загоняли его обратно, нанося нарушителю порядка легкие удары гибкими тростями.

Именно сюда должны были вскоре придти танцовщицы, и в ожидании их зрители ели, пили, платили рисовальщикам мехенди, чтобы они изобразили хной на ладонях священный знак солнца, и плясали под звуки барабанов и флейт.

Но вот загудели медные трубы, и зрители забыли о сладких пирожках и белом вине, которое согревает изнутри лучше перца, и бросились к площади. Из-за колонн, между которыми натянули полотнища ткани, выходили юные апсары — десятки красивейших девушек, наряженные в короткие, до колен, шаровары. Волосы танцовщиц были распущены, а грудь прикрывали лишь стеклянные или каменные бусы в несколько рядов.

— Вот они, самые вкусные молодые плоды! — закричал кто-то из гандхарвов. Мужчины засвистели и захлопали в ладоши, выражая восхищение.

Особое восхищение вызвала группа апсар, наряженных в красное. С золотистыми украшениями, в ярких одеждах, девушки походили на дочерей бога огня, решивших принять человеческий облик. Каждая группа танцевала по-своему, проходя перед зрителями, огибая площадь и снова возвращаясь.

Но вот танцовщицы в красном заметно смешались, а зрители разразились криками: на площадь вышла еще одна группа танцовщиц. Они были одеты в синие одежды, подобно прародительницам-апсарам, вышедшим из воды, и украшены жемчугом с головы до ног, словно обрызганы морской пеной. Восторги усилились, когда стало ясно, что это не жемчуг, а цветы жасмина. Упоительный аромат сопровождал каждое выступление танцоров в синих одеждах, и красным оставалось уповать только на свое мастерство.

Подчиняясь воле толпы, танцоры покидали площадь, уступая место тем, кто пользовался успехом у зрителей. Наконец остались девушки в красном и жасминовые девушки.

— Не придумали ничего другого, как украсить себя травой? — спросила Джавохири у Анджали, когда в танце они оказались рядом.

— Мы и в траве лучше, чем ты в золоте! — ответила Анджали.

— Не льсти себе, замухрышка. Я лучше тебя, — заявила Джавохири и вдруг ударила ее по щеке. Ударила не больно, играючи, будто сделала еще одно танцевальное движение, но Анджали вспыхнула от обиды, как кокосовая стружка.

Они с Джавохири разошлись в танце и сошлись снова. Анджали вскинула правую руку, чтобы ответить обидчице пощечиной, но Джавохири ловко оттолкнула ее, повернувшись, как волчок, и заливисто хохоча. Веселилась она недолго, потому что тут же получила пощечину с левой руки.

Соперницы обменялись полными ненависти взглядами, прежде, чем снова разойтись в танце по разным сторонам площади.

Едва ли кто-то из зрителей заметил подобные нововведения в рисунке танца. Для гандхарвов и прочих жителей города это была пляска двух красавиц. И зрители с жаром обсуждали ее, без стеснения сравнивая прелести девушек — таких одинаковых и таких разных.

— Я готов истечь соком при одном лишь взгляде на них! — кричал рослый гандхарв, черноусый и смуглый. — Они прекрасны, как звезды, эти малышки!

— А вот та, светлая — она как ладду[1] из белой чечевицы! — отозвался стоящий рядом с ним. — И такая же сладкая, должно быть!

— Ах, эта белая кожа, — причмокнул губами первый. — Сколько еще времени пройдет, пока я смогу ею насладиться!

— Это вряд ли, — хохотнул второй. — Эти крошки пойдут далеко! Готов поклясться, они обе станут дайвики и будут ублажать богов, а не нас с тобой.

— И дайвики можно завоевать, если задаться целью! Подкараулить ее, когда пойдет купаться или на моления — и потребовать то, что полагается нам от каждой апсары по праву.

— А я бы не отказался вкусить и ладду, и тростникового сахара, — размечтался третий, намекая, что кожа Джавохири цветом напоминает темный сахар. — И не отказался бы смешать их на своем блюде!

Эти выкрики Анджали слушала, как в каком-то горячечном сне.

Слушала и не могла понять, что они значили. В школе не уставали повторять, что служение апсары — величайшая честь, которая только может быть оказана рожденной от воды. Но сейчас она почему-то не чувствовала, что удостоилась высокой чести. Наоборот, разговор мужчин показались ей обидными. Она замешкалась и Джавохири, воспользовавшись этим, наградила ее очередной пощечиной.

В толпе мелькнуло грозное лицо наставницы Сахаджаньи. Уж ее-то невозможно было обмануть, как остальных зрителей, и она сразу заметила, как недостойно ее ученицы меняют танец. Она предупредительно вскинула руку, призывая учениц к благоразумию. Неизвестно, заметила ли это Джавохири, но в Анджали словно вселился демон. Пусть наставница грозится, сколько хочет, а она не намерена спускать Джавохири ни одной выходки.

Танец свел соперниц снова, и каждая успела дать другой по крепкой оплеухе. Но Джавохири оказалась ловчее, и дёрнула ожерелье на шее Анджали. Бусы посыпались с оборванной нити, как градины. Стеклянные шарики с разноцветными «глазками» тут же утонули в пыли или погибли под пятками остальных танцовщиц. А у зрителей это происшествие вызвало бурю восторга. Гандхарвы полезли прямо через каменное ограждение, не обращая внимания на стражей, охаживавших их по спинам и рукам тростями.

— Какие грудки! — кричал один из зрителей, указывая на оголившуюся грудь Анджали. — Я буду первый на твоей сваямваре, красавица!

— Меня выбери, меня! — надрывался другой. — Эти манговые плоды должны достаться только мне!

— Раздевайся дальше, красотка! — воскликнул третий, дергая себя за набедренную повязку, чтобы показать, что Анджали следует сделать дальше.

Девушка метнулась в его сторону так стремительно, что ткань синих коротких шаровар вздулась пузырем, и зрители повалились друг на друга от хохота, увидев, как слишком торопливый в наслаждении и зрелищах гандхарв получил от апсары пощечину.

Впрочем, его самого оплеуха не слишком расстроила и прижав руку к пылающей щеке он крикнул Анджали, удалявшейся от него в танце:

— Запомню это, жасминчик! Когда попадешься мне, отведаешь таких же плюх по щечкам… нижним!

— Эй! Это мне она достанется!

— Только после меня! — ответил гандхарв, получивший оплеуху.

Тут на него полез с кулаками мужчина, стоявший рядом, и которому, как видно, тоже хотелось первым добраться до нижних щёчек и манговых плодов. Началась драка, в которую втянулись сначала зрители-гандхарвы, а потом и охранники порядка. Женщины разбегались с визгом, а дети — особенно мальчишки, прыгали вокруг, подбадривая драчунов, или принимались швыряться песком и камнями.

Анджали тем временем устремилась к Джавохири, намереваясь оборвать на ней не только бусы, но и проредить волосы, но между девушками встала наставница Сахаджанья. Схватив обеих за руки, она потащила девушек прочь из круга танцующих.

— Что это вы устроили, пустоголовые попугаихи? — принялась она отчитывать незадачливых танцовщиц, уединившись с ними за колоннами. С площади доносились крики и проклятья дерущихся, музыка вперемешку с испуганными воплями, и гудение боевого рога, которым охранники призывали на помощь своих соратников, чтобы утихомирить зрителей. — Вы совсем обезумели⁈

— Это она начала! — Анджали была вне себя от злости. — Она завидует мне, нахальная обезьяна!

— Завидую? Чему это? — не осталась в долгу Джавохири. — Это ты из кожи лезешь, чтобы тебя заметили. Показала прилюдно грудь — уже и не знаешь, чем привлечь мужчин.

— Мерзавка!

Наставница Сахаджанья едва успела схватить Анджали, когда та бросилась на Джавохири.

— Совсем дикая, — сказала Джавохири презрительно. — Да ее опасно держать в Тринаке.

— Возвращайся на праздник, — велела ей Сахаджанья, — а я отведу Анджали домой.

— Наставница! — воспротивилась Анджали.

— Для тебя праздник закончился, — ответила наставница строго.

Джавохири рассмеялась и побежала на площадь, позванивая браслетами.

— Зачем вы наказываете одну меня? — Анджали чуть не плакала от обиды. — Я не виновата, это она затеяла!

— Зачем ты ведешь себя так? — спросила Сахаджанья. — Апсара должна быть безмятежна, как озеро в спокойный день. А ты устроила свалку на площади.

Они шли по дорожке между кустов, покрытых душистыми цветами. Сахаджанья цепко держала Анджали повыше локтя, будто боялась, что непослушная ученица выкинет еще что-нибудь.

Когда добрались до парка в центре Тринаки, наставница спросила:

— Дальше доберешься сама?

— Доберусь.

— Нигде не задерживайся. Я вернусь. Опасаюсь, как бы твои подруги не устроили ссору с Джавохири.

— Хорошо.

Глядя на расстроенное лицо девушки, Сахаджанья смягчилась и решила её подбодрить:

— Ты еще очень молода, но слишком красива и слишком талантлива, — она откинула со лба Анджали непослушную прядь. — Это вызывает зависть. Всегда будет вызывать. Потом — еще больше, чем теперь. Всегда будут находиться женщины, которые станут отвешивать тебе плюхи во время танца, ставить подножки или портить наряд. И что будет с тобой потом, если ты уже сейчас не можешь сохранить спокойствие? Ты слышала, что Джавохири даже не повысила голоса? Спокойствие всегда более убедительно, чем обезьяньи вопли. Джавохири нарочно задевает тебя, потому что видит в тебе соперницу. И ты танцуешь под её флейту послушно, как змея перед факиром. Сегодня ты испортила выступление, из-за тебя произошла драка. Если бы начали разбираться, то Джавохири не наказали бы. Скоро её арангетрам, она — лучшая танцовщица среди учениц, она точно станет дайвики. Если кого и наказывать — то тебя, которой до арангетрама еще три года, и неизвестно, произойдет ли он.

— Почему это не произойдет? — буркнула Анджали, до которой только сейчас дошел страшный смысл того, что она натворила на площади.

— Потому что неизвестно, как ты будешь расти эти три года. Ты можешь заболеть, растолстеть, стать некрасивой — убереги тебя небо от подобного! Помни об этом всегда, когда тебе захочется посостязаться с Джавохири не только в танце, а еще и в гордости. Разве не обидно лишиться жизни в небесном городе и оказаться на земле, где выживают только чудом, и где нищета и старость приходят быстрее, чем смена времен года? Зачем ты дала пощечину зрителю?

— Простите, наставница… Но эти гандхарвы говорили такое…

— Ты ужасно рискуешь. Женщина не может поднять руку на мужчину. Тем более апсара. Задумайся о наказании. Ты не знаешь, как живут женщины на земле. Их жизнь вчетверо короче жизни апсар. Сейчас тебе почти двадцать лет, и ты еще танцуешь и веселишься, как девочка, а на земле твои ровесницы вынашивают четвертого или пятого ребенка, и им совсем не до танцев. Через три года ты пройдешь испытание, исполнишь свой арангетрам — покажешь танцевальное мастерство богам. Станешь дайвики. Я очень об этом мечтаю. Не испорть свою жизнь собственной глупостью. Поняла ли ты меня?

Анджали кивнула.

— Теперь иди к себе. И не выходи до утра.

— Наставница… — захныкала Анджали, — я все поняла, не наказывайте меня так жестоко…

— Для тебя праздник закончился, — повторила Сахаджанья. — Будешь противиться, прикажу приглядывать за тобой кого-нибудь из твоих подруг. Не заставляй меня наказывать за твой проступок Хему или Ревати. Они не заслужили просидеть взаперти всю ночь, когда вся Тринака празднует.

Угроза подействовала, и Анджали поплелась к хижинам учениц. Ей было досадно и грустно, и она то и дело прислушивалась к музыке, звучащей на площади. Потом будут угощать фруктами и устроят огненный дождь, и в небо полетят разноцветные искры — как будто волшебные птицы. Но она этого не увидит. А всё из-за противной Джавохири.

Ветви деревьев раздвинулись, и на дорогу перед Анджали выскочил гандхарв. Она не сразу узнала Коилхарну, и сначала испуганно вскрикнула, отшатнувшись, а разглядев, напустилась на него с упреками:

— Ты напугал меня, кукушкин сын! Выскочил из-под земли, как демон! Как вор! Как разбойник! А ну, дай пройти!

— Позволь, я провожу тебя, — попросил он, молитвенно сложив руки.

— Не позволю, — ответила Анджали грубо. Конечно, Коилхарна ничего дурного не сделал, но настроение у нее было отвратительное и требовалось излить на кого-то ярость и злость, предназначавшиеся Джавохири. — Что за цветы ты нам принес? Я просила жасмин, а ты притащил маллику!

— Я принес жасмин… — начал он растерянно, но Анджали лишь отмахнулась.

— Ты разозлил меня, поэтому уходи, не хочу тебя видеть, — она пошла вперед, а гандхарв поплелся следом, бормоча извинения.

Он так ей надоел, что Анджали, выждав момент, бросилась бежать между деревьев парка, петляя, как заяц, а гандхарв заметался, пытаясь отыскать ее в зарослях.

Спеша укрыться от него, Анджали вбежала в беседку, увитую розами, и затаилась там. Ей было слышно, как гандхарв бродил у фонтанов, а потом пошел в сторону хижин учениц, надеясь поймать Анджали там, когда она будет возвращаться домой.

Пытаясь успокоить сбившееся от быстрого бега дыханье, Анджали прислонилась к каменной колонне спиной и затылком, и обнаружила, что находится в беседке не одна.

Кто-то стоял в темноте, прячась так же, как и девушка.

— Кто здесь? — спросила Анджали, храбрясь.

Луна взошла над деревьями и осветила беседку. Анджали ахнула и упала на колени, принимая прах от стоп, потому что прямо перед ней стоял сам царь богов Шакра. Он был одет, как простой гандхарв — в белую набедренную повязку. С непокрытой головой и с деревянными браслетами вместо золотых он, тем не менее, выглядел божественно-прекрасно, совсем так же, как на празднике во дворце господина Камы.

— Почему ты кланяешься мне, девушка? — спросил Шакра.

— Потому что я узнала вас, господин, — сказала Анджали прерывающимся голосом.

— Вот как? Поднимись.

Она встала, понимая, что чудеса этой ночи только начались.

— Постой, я видел тебя раньше, — Шакра нахмурился, припоминая, а потом лицо его просияло. — Ученица, ты танцевала на празднике у Камы.

— Да господин, вы очень добры, что вспомнили меня.

— Разве тебя можно забыть? — сказал он ласково. — Не бойся, я не причиню тебе вреда.

— Но что вы делаете здесь? — задала Анджали опрометчивый вопрос и тут же снова бросилась на колени, моля простить ее за дерзость.

— Не проси прощения, встань. Твой царь так же, как и ты, спасался от назойливых. Мне было досадно прятаться здесь, но сейчас я счастлив, что Прародитель свел наши пути. Это ведь твоя подруга лишила тебя бус? — он потянул обрывок нити с нанизанными вперемешку цветами и бусинами, зацепившийся за волосы Анджали. — Зависть?

— Женщины такие, господин, — сказала Анджали и застенчиво обхватила себя руками, прикрывая голую грудь.

Не сводя с девушки глаз, Шакра лизнул большой палец, а потом отвел руки Анджали и стер кармин с ее сосков, мимолетно приласкав крепкие девичьи грудки.

— Ведь так лучше, — сказал он. — Тебе не нужен кармин, эти груди прекрасны и без него. Они как плоды манго — такие же упругие и сладкие, — и он снова приласкал Анджали, погладив ее легко, едва дотрагиваясь ладонью.

— Нельзя прикасаться к апсарам до сваямвары, — Анджали затрепетала, как пойманная в силок птица, но не убежала, а осталась стоять.

— Да, за это преступление наказывают смертью, — сказал Шакра. — Но ты же не выдашь меня, моя белая жемчужина? Царь богов потерял голову из-за твоих прелестей, прости ему слабость.

Он наклонился, с наслаждением вдыхая запах ее разгоряченного юного тела и цветов маллики.

— Если бы я мог делать, что пожелаю, я взял бы тебя здесь и прямо сейчас, пахнущая жасмином, — сказал он со страстью в голосе. — Я брал бы тебя долго и медленно, чтобы ты стонала от наслаждения и извивалась бы подо мной всем своим гибким телом. Сегодня я видел, как ты танцуешь, и умер и воскрес от этого.

— Что за игру вы ведете со мной, господин? — пожаловалась Анджали, пьянея от жарких слов и взглядов.

— Какая игра? — Шакра захватил ее руку. — Посмотри, что ты сделала со мной, — он прижал ее ладонь к своему животу, а потом заставил скользнуть ниже.

Сквозь тонкую ткань набедренной повязки Анджали ощутила, как напряжен его член, и как он подрагивает, желая.

— Так нельзя, господин, — зашептала она, чувствуя, что лицо ее горит, и мысли путаются. — До моей сваямвары еще три года…

— Я буду ждать, когда ты станешь готова, — он тоже перешел на шепот, не отпуская ее руку и прижимая все теснее к своему телу. — Буду ждать, пока красота твоя расцветет по-настоящему и станет благоуханной, как эти цветы, которыми ты себя украсила. И если захочешь, то станешь моей. Ты захочешь?

— Да-а… — простонала Анджали, умирая от божественной неги в его объятиях. Она закрыла глаза и положила голову на грудь царю богов, признавая этим его власть над собой.

Легкий звон ножных браслетов заставил обоих вскинуться и замереть. Кто-то прошел мимо беседки в сторону рощи, где стояла царская вимана. Когда шаги затихли, Шакра взял Анджали за подбородок, поворачивая ее лицом к луне, чтобы заглянуть в глаза:

— Ты станешь моей, когда придет время. Только моей. Но сейчас я должен уйти, моя жемчужина.

Анджали не сдержала горестного вздоха.

— Если не уйду сейчас, — сказал он ей на ухо, опаляя жарким дыханием, — то совсем потерю голову и совершу с тобой то, на что не имею права. Но ты ведь не забудешь меня после сваямвары?

Девушка отрицательно покачала головой.

— Тогда я буду ждать, — он провел губами по ее виску. — Не крась больше сосков, прекраснейшая из женщин. Пусть это будет нашим тайным знаком. Ты обещаешь?

— Да, — только и смогла промолвить Анджали.

Он выскользнул из беседки бесшумно и тихо, как лунный луч. Некоторое время она еще могла видеть его тело белым пятном на фоне темных деревьев, но потом осталась лишь темнота.

Выждав немного, борясь с предательской слабостью в коленях, Анджали вышла из беседки и тут же наткнулась на Сахаджанью и Хему, которые возвращались с праздника.

— Анджали! — воскликнула обрадованная Хема, подбегая. — Я узнала, что наставница отправила тебя домой, и решила тоже вернуться. Чтобы тебе не было скучно.

Тут она пригляделась к подруге и спросила:

— Что с тобой? Ты выглядишь так, словно… — она запнулась, не зная, что сказать.

Цветы в волосах Анджали увяли и были смяты, но глаза сияли ярче звезд, губы пылали и дрожали, а на щеках играл румянец, которого не наведешь самой дорогой краской.

— Заблудилась в темноте, — сказала Анджали, приглаживая волосы. — Пойду в хижину, простите, наставница.

— Ступай вперед. Поставь кипятить воду и завари чай, — велела Сахаджанья Хеме, и та убежала.

— Я тоже пойду, — сказала Анджали, принимая прах от ног наставницы.

— Нет, подожди.

Анджали остановилась.

— Что случилось? — спросила Сахаджанья резко.

— Ничего, наставница! — ответила Анджали, тараща глаза. — Я заблудилась и…

— Это ты рассказывай дурочкам вроде Хемы, — яростно зашипела Сахаджанья, превращаясь вдруг из полной спокойного достоинства апсары в ракшаси. — Так распалить женщину может лишь мужчина. Ты решила нарушить закон и отправиться на землю? Отвечай! Кто трогал тебя!

— Никто, — ответила Анджали твердо, отбрасывая маску глупышки. — Я могу поклясться, что ни один смертный мужчина не прикасался ко мне.

— Надеюсь, ты говоришь правду, — произнесла Сахаджанья, пытливо всматриваясь в ученицу.

— Разве я смогу солгать вам?

Луна спряталась в тучи, и наставница не могла разглядеть лицо ученицы.

— Надеюсь, что не сможешь, — сказала Сахаджанья, но в её голосе проскользнуло сомнение.

[1] Ладду — лакомство восточной кухни. Сладости, сделанные в виде шариков из гороховой муки и меда.

5

Нарушила закон!

При одной мысли об этом Анджали охватывал леденящий душу страх. Но тут же ее накрывало жаркой волной, стоило вспомнить речи и взгляды царя богов.

«Желает ли он меня? — спрашивала она саму себя в сотый раз. — Или всё — только игра?»

Боги любят играть с теми, кто в их власти. Об этом ученицам рассказывали часто, очень часто. Это называется «лила» — когда боги принимают разные облики, чтобы испытывать людей и полубогов, чтобы награждать или наказывать. То превратятся в старика, выпрашивающего подаяние, то в юную красавицу, прикрытую лишь бусами.

«Но было ли это лилой? Играл ли он? — размышляла Анджали. — Он предстал в своем истинном облике. Значит, был со мной искренен?».

К услугам царя богов — любая женщина, на которую он только посмотрит с интересом. Апсары, богини, земные женщины, якши — он может выбрать любую. Зачем же ему обращать внимание на недостойную ученицу школы апсар? Но обратил, и сказал, что будет ждать, пока она пройдет сваямвару. Почему бы ему не быть правдивым? Многие говорили, что Анджали красива, и поклонников у нее, не считая тени-Коилхарны, больше, чем у любой апсары ее возраста. Если пленила многих, почему бы не пленить царя богов?

Она совсем извелась от этих мыслей и даже спала плохо. Подруги заметили бы ее беспокойство и бросились расспрашивать, но начались жаркие дни начала лета, и все чувствовали себя разбитыми и уставшими, и спали плохо, страдая от жары, поэтому Анджали отговаривалась недомоганием.

Господин Кама перебрался в свой летний дворец, возле главного водохранилища — там дули северные ветры и от воды было прохладнее. Господин Читрасена собрал родню и верных слуг, и отбыл в горы, где еще лежал снег. И господин Шакра не показывался в Тринаке — даже его вимана не пролетала над городом.

Анджали вздыхала, поглядывая в небо. Но небеса были чисты и безмятежны, а ее душа никак не желала успокаиваться.

— Эй, Коилхарна, — позвала она однажды, и гандхарв подбежал, задыхаясь от счастья. — Как твое учение? — продолжала Анджали необыкновенно ласково. — Господин Читрасена еще не доверяет тебе свою колесницу?

— Нет, — засмеялся гандхарв, счастливый, что обожаемая обратила на него внимание и соизволила по-доброму заговорить. — Чтобы попробовать управлять самой простой виманой, надо обучаться три года. Если повезет, разрешат через год. А виманой господина Чирасены можно будет управлять только через пять лет, и то под присмотром.

— У тебя все получится, — почти пропела Анджали, — я пойду в храм и поднесу лебедю господина Брахмы лучшие цветы и золотистые пшеничные зерна, чтобы он даровал тебе свою легкость.

— Сделаешь это для меня? — прошептал юноша. — А я скоро поеду в Брахмалоки и привезу тебе оттуда освященных фруктов…

— Ты очень добр, — Анджали бросила на юношу игривый взгляд. — Но не хочу так утруждать тебя, не надо фруктов…

— Мне совсем не сложно, — заверил он ее.

-…лучше покажи мне еще раз виману.

Лицо юного гандхарва окаменело. Некоторое время он внимательно смотрел на Анджали, пытаясь угадать ее тайные желания.

— Нет, — сказал он, наконец. — В прошлый раз нас едва не заметили. Больше я тебя туда не поведу.

Анджали ждала такого ответа.

— Жаль, — вздохнула она. — Значит, я и правда тебе совсем не нравлюсь. Значит, ты обманывал меня, когда уверял, что любишь.

— Нет, не обманывал! — Коилхарна молитвенно сложил руки. — Для тебя — все, что угодно!

— Тогда сделай, что прошу, — она посмотрела ему прямо в глаза. — Или твои слова — все ложь? Если ложь, то не приближайся больше ко мне. Не терплю обманщиков.

Несколько долгих мгновений гандхарв мучился, раздираемый противоречивыми чувствами. Вот он взглянул в сторону рощи, где скрывалась царская летающая колесница, и потупился.

Анджали нетерпеливо притопывала, ожидая, когда он решится.

— Показать еще раз виману? — уточнил он.

— Да, царскую колесницу.

— Покажу, если заплатишь.

— Заплачу? — Анджали посмотрела на него, как на обезьяну, которая вдруг заговорила.

— Покажу, если позволишь прикоснуться к тебе.

— Что⁈ И не мечтай об этом!

Анджали гневно отвернулась, готовая уйти, но гандхарв не бросился за ней и не стал умолять передумать. Выждав немного, девушка оглянулась. Гандхарв глядел на нее исподлобья и уступать не собирался.

Досадливо передернув плечами, Анджали подозвала его пальцем

— Хорошо, — согласилась она, понизив голос и оглядываясь. — Прикоснуться позволю. Но только прикоснуться, и только к тому месту, которое сама укажу.

— Согласен, — ответил он немедленно.

— Разрешу потрогать мою ногу от щиколотки до колена.

— Согласен.

Они встретились, как и в прошлый раз, ночью, и пробежали до самой виманы, никем не замеченные.

Коилхарна открыл двери плоским ключом и хлопнул в ладоши, зажигая свет.

— Хочешь опять посмотреть на город? — спросил гандхарв, но Анджали сейчас не интересовали волшебные камни, показывающие площадь Тринаки и окрестности.

— Останься здесь, — велела она, — я пойду в комнату богов.

Вопреки ее ожиданиям, гандхарв не стал ее удерживать, и она пошла знакомым путем, по темному коридору к той самой комнате, где впервые увидела царя богов. Вытянув руку, она остановилась лишь когда коснулась легкой ткани. Прислушавшись, Анджали разочарованно вздохнула — в комнате было тихо. Выждав немного, девушка хлопнула, призывая свет воссиять, и под потолком зажглись несколько светильников.

Здесь все было, как в прошлый раз. Постель-ракушка с алыми и белыми простынями, мягкие ковры на полу и стенах, но не было царя богов и его прекрасной возлюбленной. Анджали не осмелилась прилечь на ложе, но коснулась его ладонью, ощущая прохладную шелковистость. Простыни и подушки пахли курительными благовониями, в корзине на столе были насыпаны свежие цветочные лепестки — все было готово к приходу царя, если он пожелает уединиться. Или провести ночь любви.

Анджали прошлась по комнате, разглядывая любую мелочь — цветочные узоры на подушках, статуэтки танцовщиц, серебряный поднос, на котором стояли курильницы с сандаловыми палочками. Все было изящно, красиво и утонченно. Воспитанная на почитании красоты, Анджали не могла не поддаться очарованию этого места. Как все здесь отличалось от хижины, которую они с Хемой и Ревати делили на троих. И даже дома наставниц по сравнению с этими покоями представлялись сейчас убогими лачугами.

«Как я хотела бы жить тут, — подумала она, не находя в себе сил, чтобы уйти. — Жить, как боги — вот это настоящее счастье!»

Она вернулась к Коилхарне, погруженная в размышления.

— Ты увидела, что хотела? — спросил он.

— Да, — ответила Анджали рассеянно. — Пойдем…

Но гандхарв не торопился уходить.

— А моя награда? — спросил он.

— Награда? — переспросила Анджали, совсем забывшая об уговоре.

— Ты обещала.

— Обещала… — девушка нехотя распахнула складки шаровар, открыв ногу до колена: — Только быстро, понял?

Коилхарна не слышал ее резких слов. Он смотрел на стройную девичью ножку, белевшую в полумраке виманы, словно перламутр, и задышал тяжело, словно поднимался в гору.

Вот он опустился на колени и осторожно, точно боясь обжечься, коснулся щиколотки, скользнул ладонью по крутой икре, ощущая шелковистую гладкость кожи.

Анджали следила за ним настороженно, но прикосновения не были ей противны. Конечно, с ласками царя богов невозможно сравнить прикосновения ничтожного гандхарва, но они тоже дарили тепло и заставляли сердце трепетать.

Коилхарна прижался лбом к ее колену, потерся щекой а потом коснулся губами. Пальцы его ласкали стройную лодыжку, потом скользнули по колену — гладкому, как шар, выточенный из мрамора, потом продвинулись выше…

— И не надейся! — отрезала Анджали. — Уговор был — только до колена!

Подавив горестный вздох, Коилхарна поднял на нее взгляд, как побитая собака на хозяина, и вдруг взял ногу Анджали за щиколотку и прижал к себе, потеревшись о ступню членом. Плоть его была напряжена, и неизвестно отчего это взволновало Анджали.

Продолжая смотреть ей в глаза, Коилхарна терся об ее ногу все сильнее и сильнее, лоб его покрылся испариной, и чтобы не стонать, он закусил губу.

Анджали сделала попытку запахнуть шаровары, но он лишь замотал головой и прижался теснее, не позволяя отстраниться.

— Это так приятно? — прошептала Анджали с невольным лукавством, чувствуя полную власть над ним, и пошевелила пальцами.

Нехитрая ласка привела гандхарва в исступление.

Движения его становились все быстрее, и вот он уже дернулся всем телом, припав к колену девушки разгоряченным лицом. Анджали сама была захвачена необыкновенной игрой и совершенно позабыла, где они находятся, и чем грозят подобные запретные развлечения.

Из горла гандхарва вырвался глухой стон, а на ресницы навернулись слезы. Несколько слезинок упали на ногу Анджали и привели девушку в чувство.

Вырвавшись из ослабевших рук гандхарва, она бросилась вон излетающей колесницы, но на пороге оглянулась. Коилхарна лежал на полу, как мертвый. Но лицо у него было умиротворенным и счастливым.

«Вот она — сила власти над мужчинами, — подумала Анджали. — Почему бы и царю богов не поддаться этой власти?»

Своими размышлениями она не могла поделиться с Хемой или Ревати, которые знали о мужчинах лишь по рассказам наставниц — и тайна, и любопытство жгли ее как солнце в полдень.

На одном из уроков, когда наставница Тилар читала ученицам выдержки из трактата «Читралакшена», рассказывая о типах мужчин и поведении, присущем каждому типу, Анджали была особенно внимательна. И чем больше говорила наставница, тем больше Анджали хмурилась.

— Они будут гореть, добиваясь вас, — внушала наставница Тилар. — Они будут петь сладко, как малиновка, и нежно говорить. И клясться. Клясться, что вы — одна на свете, — говорила наставница. — Но получив вас, забудут клятвы.

Анджали передернула плечами, не согласная с этими словами.

— Разве не может быть по-другому? — спросила она.

— Нет, — покачала головой наставница. — Мужчины со временем охладевают ко всему — к красоте, уму, изяществу. Если ты красива, удержишь их на час. Если изящна — на месяц. Умна — на год. Если обладаешь всеми тремя качествами — на три года. Но удержать мужчину на всю жизнь — это неподвластно даже царице богов.

Ученица приготовилась спорить, но в это время подошла наставница Сахаджанья. Ей нужна была помощница, чтобы украсить статуи богов свежими гирляндами. В любое другое время Анджали с радостью сбежала бы с урока под этим предлогом, но сегодня осталась недовольна, когда Сахаджанья назвала ее имя.

Взяв корзину с цветами, Анджали поставила ее на голову и пошла следом за наставницей, досадливо дергая углом рта.

— И не гримасничай, словно обезьяна перед священным зеркалом, — сказала Сахаджанья, даже не оборачиваясь. — Считай, я избавила тебя от очередной порции ударов по пяткам.

— Наставница Тилар говорила о мужчинах, мне было интересно, — Анджали подумала и добавила: — И обидно. Неужели и правда получится так, что мы окажемся лишь игрушками на час в руках мужчин? И невозможно удержать мужчину дольше,чем на три года?

— Она не совсем права, наставница Тилар, — сказала Сахаджанья.

Апсары прошли в маленький храм, где стояли статуи царя богов и его братьев, и в этот утренний час не было никого. Поставив корзину на пол, наставница и ученица начали плести гирлянды и раскладывать цветы на алтарях. Анджали сгорала от нетерпенья продолжить разговор, и Сахаджанья сказала, украшая статую господина Камы цветами:

— Можно удержать мужчину.

— Можно?

— Да, если ты получишь его сердце.

— Сердце? — спросила Анджали, слушая жадно. — Разве не его мы получаем, когда мужчина пленен?

— О нет. Вожделение, что испытывают к нам мужчины, не связано с сердцем. Оно связано с телом. С сердцем связана любовь. Но любовь — это майя. Магия. Она не подвластна нам. Лишь немногие владеют искусством вызывать любовь. Ты никогда не задумывалась, почему в Тринаке не поклоняются Господину-который-живет-под-землей, но чтут его супругу?

— Наставница Тилар говорила, что имя госпожи Бхайрави упоминается, потому что она дочь господина Дакши, который даровал миру законы, и внучка самого Прародителя богов, а еще она покровительствует танцам, — тут же припомнила Анджали.

— Не только поэтому. Поклоняясь Бхайрави мы втайне мечтаем получить над своим мужчиной такую же силу, как она над своим мужем. Во вселенной правят красота, знание и власть. Среди женщин красоту олицетворяет госпожа Падма, знание — госпожа Савитри, супруга Прародителя, а госпожа Бхайрави — власть. Но она живет под землей, и поэтому у женщин в нашем мире нет власти. А там внизу, в Патале, у женщин есть такое право. Поэтому говорят, что муж госпожи Бхайрави — лучший из мужей. Он никогда не посмотрит на другую женщину, а ведь об этом мечтает каждая. Но для нас это только мечты.

— Почему же он… не смотрит? — спросила Анджали.

— Потому что она завоевала его сердце, и теперь в их союзе власть принадлежит ей. Женщина всегда владеет мужчиной, чье сердце она заполучила.

— Заполучила сердце… Но как это сделать, наставница?

Сахаджанья вдруг рассмеялась, только смех получился не веселым, а горьким.

— Если бы я знала эту тайну, — сказала она, вешая последнюю цветочную гирлянду, — то не тратила бы время на обучение пустоголовых высокомерных танцовщиц, а наслаждалась бы счастьем. Заканчивай поскорее, сейчас мой урок, а я не люблю опаздывать.

6

Послеполуденный отдых каждый проводил, как хотел. В тот день отдых застал девушек на берегу пересохшей реки, возле старой плотины. Наставница Кальяни водила учениц в рощу возле заброшенной плотины — здесь было много прудов, и жара не казалась столь тяжелой.

После занятий некоторые ученицы нежились на травке, некоторые срывали в озере лотосы, а Анджали развлекала подруг танцем бахаи, исполняя его на жерди, которую держали на коленях две девушки. На потеху зрителям, Анджали перебегала по палке семенящими шажками, становилась в позу Натараджа, балансируя на одной ноге, или ловко крутилась то в одну сторону, то в другую. Хема подыгрывала ей на барабане, выстукивая бешеный ритм с таким пылом, что даже лоб ее покрылся капельками пота. Джавохири, отдыхавшая здесь же, смотрела на танец со все возрастающим неудовольствием.

— Ты похожа на обезьяну, которая пляшет на потеху публике, — сказала она.

— Ты завидуешь! — возопила Хема. — Никто не танцует бахаи так, как Анджали!

— Я могла бы и лучше, — бросила Джавохири.

— За чем же дело стало? — Анджали оперлась ладонью о жердь и сделала великолепный кувырок через голову. В воздухе мелькнули ее стройные белые ноги, и вот уже она стоит возле Джавохири, поглядывая насмешливо. — Может быть, царевна покажет нам, ничтожным, свое великое искусство? — спросила она, с нарочитой покорностью. Девушки вокруг начали обидно смеяться.

— Я бы показала, — бросила в ответ Джавохири, — да танцевать перед вами — это как кормить свиней лотосами.

— А может, боишься? — вкрадчиво спросила Анджали.

— Боюсь? Уж не тебя ли? Я берегу силы для главного испытания, и не желаю размениваться на детские пляски.

— Детские пляски? Что же тогда для тебя будет сложным танцем, о несравненная навозная царевна? — пропела Анджали, вызвав еще больший смех.

— Да уж не прыганье на палке! — огрызнулась Джавохири.

— Танец змеи? — предположила Анджали, приплясывая на месте, словно божественный танец переполнял ее существо, не давая спокойно стоять.

— Танец змеи, — подтвердила насмешливо Джавохири. — Вот где настоящее искусство.

— Так давай сравним, кто в нем более искусен и станцуем…

— Состязаться с тобой? Да я с тобой одну курицу есть не стану.

—…станцуем старой на плотине.

Воцарилась мертвая тишина, и даже Джавохири опешила.

— Анджали! — предостерегла подругу Хема, отставляя барабан.

Но в Анджали уже вселился демон, и остановиться было невозможно.

— Вызываю тебя на поединок, — сказала она раздельно. — Танец змеи, на старой плотине.

Джавохири оглянулась в поисках поддержки, но ее подруги не поспешили на помощь, а уставились с любопытством, ожидая, что она ответит. Но Анджали опередила:

— Если боишься, то признай поражение! — сказала она насмешливо.

— Еще чего, — Джавохири оттолкнула Анджали и полезла по ступеням на плотину.

— Вы с ума сошли! Сошли с ума! — причитала Ревати, заламывая руки.

— В самом деле, Анджали, — малютка Хема тоже засомневалась, — к чему так рисковать?..

Но Анджали даже не посмотрела в ее сторону и начала карабкаться следом за Джавохири.

Другие девушки тоже зашумели взволнованно и со страхом, многим казалась безрассудной подобная выходка, многие уговаривали не лазать на плотину.

Но соперницы никого не слушали. Все выше и выше поднимались по полуразрушенным глиняным ступеням две фигурки в пестрых штанишках-дхоти, и вот уже они стоят на самой вершине, так высоко от земли, что не разглядеть лиц.

— Я боюсь, очень боюсь! — Ревати обняла Хему за шею.

— Не бойся, — сказала Хема, успокаивая, скорее себя, чем подругу, — если наша Анджали что-то задумала, значит, она уверена в своих силах. Но им нужна музыка.

Она вырвалась из объятий Ревати и схватила барабан-дхолак, набросив ремень на плечи. Палочки в ее руках размеренно застучали по мембранам, задавая танцовщицам нужный ритм.

Там, наверху, на дамбе, музыка была услышана.

Плотина наверху частично осыпалась, и поверх шла дорожка шириной в пару локтей. Соперницы потопали ногами, проверяя, где придется танцевать. При этом они не сводили друг с друга глаз, гипнотизируя, почище двух змей, столкнувшихся во время охоты, а потом одновременно вскинули руки над головой, складывая ладони, изображая змеиную голову. Сначала танцовщицы медленно покачивались из стороны в сторону, и их гибкие тела и в самом деле напоминали змеи, когда те следят за дудкой факира.

Ритм стал быстрее и четче, и «змеи» на дамбе одновременно сделали по великолепному прыжку, поменявшись местами. Они чудом не слетели вниз, и пугливая Ревати вскрикнула, закрывая ладонями глаза. Но ее испуга никто не заметил, потому что взгляды всех танцовщиц были устремлены вверх. Вот снова барабанная дробь, и снова головокружительный прыжок… и один, и второй и третий…

— Они бесстрашные, как ракшаси… — произнесла одна из девушек, очарованная смелостью подруг.

— Безрассудные, — поправила ее другая, тоже следившая за «змеями» с напряженным вниманием.

Хема начала стучать палочками в ином ритме, делая акцент на каждом восьмом ударе. Это был знак для нового движения. Теперь танцовщицы начали кружиться вокруг себя. В настоящем змеином танце такое кружение заканчивалось трансом — танцовщица падала без чувств. Упасть без чувств на вершине дамбы — это было бы равносильно смерти.

Но казалось, что Анджали и Джавохири ничего не страшились. Они кружились все быстрее и быстрее — обе гибкие, тонкие, подвижные, как языки пламени. Еще немного и…

Ревати не выдержала первой:

— Спускайтесь! — крикнула она, и как сглазила.

Джавохири ступила на половину ладони в сторону, из-под ее ноги выскользнул камень, и непревзойденная танцовщица с ужасным воплем соскользнула в бездну.

Все произошло так быстро, что Анджали успела только зажмуриться от ужаса. Зачем они с Джавохири были столь горды и безрассудны⁈ Разве смерть соперницы стоила этого глупого состязания?

Она остановилась и упала на колени, дрожа всем телом. Но крик Джавохири прекратился, а страшного звука, когда тело ударяется о камни, не последовало. Анджали приоткрыла сначала один глаз, потом другой, потом легла на живот и подползла к краю. Прямо под ней распласталась по глиняной стене Джавохири. Край ее одежд чудом зацепился за острый выступ, и девушка смогла удержаться.

Страх и растерянность разом оставили Анджали.

— Давай руку! — велела она, свешиваясь по пояс и цепляясь пальцами ног за противоположный край. — Не бойся, я удержу!

Перепачканная желтой глиной рука Джавохири осторожно потянулась вверх, шаря, как у слепца. Сама она боялась даже пошевелиться, опасаясь, что крохотный выступ, на котором она балансировала на полстопы, может обрушиться. Едва кончики пальцев девушек соприкоснулись, Анджали резко подалась вперед и схватила Джавохири за запястье.

Это было сделано очень вовремя, потому что глина под ногой Джавохири осыпалась, и девушка повисла над пропастью, цепляясь второй рукой за руку Анджали.

Джавохири тянула ее вниз, как грехи всех прежних жизней. Стиснув зубы и зажмурившись от напряжения, Анджали постанывала, чувствуя, что мышцы вот-вот лопнут от натуги. Она согнула колено, цепляясь за острый выступ, и бедро жгло, словно огнем. Если Джавохири сейчас не найдет на что опереться…

Но внезапно все кончилось. Джавохири поднялась на плотину сначала до пояса, потом оттолкнула руку Анджали, добралась до середины и рухнула ничком, еле дыша. Анджали была красная, а Джавохири так побледнела, что даже смуглая кожа казалась светлее.

Некоторое время они лежали на вершине дамбы, глядя в небо и пытаясь отдышаться. Потом Джавохири перевернулась, встала на четвереньки и поползла к лестнице. Анджали последовала за ней точно так же. После того, что произошло, ни ту, ни другую не держали ноги. Да и посмотреть вниз теперь было страшно.

Храбрясь, она сказала Джавохири:

— Неплохое приключение, верно? Теперь если буду плясать бахаи и упаду, то нисколько не испугаюсь.

— Не думай, что это примирит нас! — сказала Джавохири с ненавистью и начала спускаться.

«И не надеялась», — угрюмо думала Анджали, сползая по ступеням. При каждом движении ногу пронзала резкая боль.

Внизу танцовщиц встретили восторженным гомоном. Хема и Ревати бросились на Анджали с воплями и поцелуями, и она милостиво приняла их восторги, чуть морщась, когда случалось наступить на правую ногу.

— Это она меня столкнула, — пыталась оправдаться Джавохири, но девушки-ученицы ее не услышали.

Почти все столпились вокруг Анджали и наперебой бранили ее и восхищались безрассудством и смелостью.

Наставница Кальяни, запоздало сообразив, что произошло что-то невероятное, бежала к ним, призывая поскорее возвращаться в Тринаку.

В город Трех Владык Анджали возвращалась, как героиня, и не сомневалась, что к вечеру история с танцем на плотине будет известна всем ученицам. От этой мысли даже боль в бедре поутихла. «Отдохну — и все пройдет», — подумала Анджали. Но мечтам об отдыхе не суждено было сбыться. По прибытии всех девушек собрали у старого баньяна, где зачитывали важные объявления.

— Может, господина Кама опять устраивает праздник? — высказала предположение Хема, прыгая, чтобы через головы рослых учениц, стоявших впереди, разглядеть, что происходит.

— Праздники летом? — усомнилась Ревати.

— Сейчас узнаем, — сказала Анджали, желая только одного — чтобы это поскорее закончилось, и она могла бы прилечь.

Старшая апсара вышла перед ученицами и подняла руку, призывая к молчанию. Но никто ее не заметил. Все ученицы, как одна, смотрели на незнакомую женщину в желтых шелковых одеждах, которая вышла из дома наставниц.

Она шла неторопливо, то и дело останавливаясь возле какой-нибудь ученицы, оглядывая ее с головы до ног.

Она не делала особых жестов и не принимала особых поз, но тело ее словно создавало музыку, радуя каждым движением. Как будто волшебные струи перетекали от макушки до маленьких сильных ступней, заставляя тело трепетать, и напоминая, что апсары и вправду родились от воды и унаследовали от праматери гибкость и плавность. Ее полная и высокая грудь колыхалась при каждом шаге, а талия была украшена золотой цепочкой-пояском с тремя подвесками из драгоценных камней.

— Кто это? — прошептала Анджали, не в силах оторвать взгляд от прекрасной гости.

— Не знаю, — также шепотом ответила Хема, тоже тараща глаза на женщину. — Наверное, богиня…

— Нет, она апсара, — возразила Анджали. — Дайвики.

— С чего ты решила? На ней шелковые одежды и украшения, как у богинь.

— Нет, не богиня. Я это чувствую.

— Дайвики Урваши почтила нашу школу своим присутствием, — объявила старшая наставница, и девушки изумленно зашумели.

— Она лучшая танцовщица, — объяснила Анджали подругам, — наставница Сахаджанья рассказывала.

— Вот бы посмотреть ее танец, — завистливо вздохнула Хема.

— Зачем смотреть танец? — рассудительно сказала Ревати. — Даже по походке видно, что она — лучшая.

В это время дайвики Урваши проходила мимо них. Девушки поклонились, падая ниц перед прославленной апсарой, но Анджали не стерпела и подняла голову. Дайвики смотрела прямо на нее, и взгляд был — как тысячи раскаленных иголок. Потом она проследовала дальше, и Анджали догадалась, что не понравилась первой танцовщице. Но почему — понять не могла. Сердце боязливо сжалось, и самый этот момент показался ей судьбоносным. Что-то произошло сейчас, что-то, предвещающее неприятности, если не беду. Спасаясь от внезапно нахлынувшего страха, Анджали сжала ладонь Хемы. Она ответила ей крепким рукопожатием, и страхи хоть немного, но отступили. Другой рукой Анджали нашла руку Ревати и тоже пожала. Подруга склонил голову ей на плечо, продолжая смотреть вслед удалявшейся дайвики.

— Мы будем танцевать еще лучше нее, — прошептала Анджали на ухо Хеме и Ревати. — Только не болтайте об этом, чтобы нас не наказали за дерзость.

Часть вторая. Оборотная сторона

7

Несколько дней после памятного танца Анджали царила в школе апсар. Ученицы бегали за ней по пятам, как павлины, выпрашивающие лакомство, и она купалась в этом всеобщем восхищении. На Джавохири никто не обращал внимания, и даже ее верные маленькие поклонницы из числа учениц первого года позабыли приносить ей куркуму и цветы.

Все было хорошо, но нога беспокоила ее сильнее и сильнее. За ночь боль утихала, и утром Анджали вставала почти как раньше, чувствуя только легкое покалывание в бедре, но к обеду тягучая боль усиливалась, а к вечеру мышцы начинало жечь, словно огнем. Не помогла и целебная мазь, которую она выпросила у лекаря, соврав, что слишком усердно занималась на занятиях у наставницы Сахаджаньи. Натеревшись вечером резко пахнущей белой кашицей, которую ей в свернутом листе передал лекарь, Анджали проснулась задолго до рассвета от режущей боли в бедре. В полудреме ей показалось, что она плачет, и удивилась собственной слабости, но потом поняла, что плачет вовсе не она.

Всхлипывания доносились со стороны постели Ревати.

Анджали резко села в постели, потревожив ногу и чуть не вскрикнув от боли, и спросила в темноту:

— Ревати, ты плачешь?

Рыдания мгновенно прекратились, и ее подруга затаилась, делая вид, что спит.

Доковыляв до подруги, Анджали села на край ее постели и потянула тонкое лоскутное одеяло.

— Рассказывай, что приключилось? — заговорила она ласково. — Тебя кто-то обидел? Это Джавохири что-то тебе сказала?

Ревати долго отворачивалась, пряча лицо в ладонях, но Анджали так нежно и твердо уговаривала ее поделиться, что она не выдержала. Села рядом с подругой, отбросив одеяло и указала на свою талию, перехваченную пониже пупка серебряной цепочкой.

— И что?.. — Анджали непонимающе разглядывала светлые звенья, и вдруг поняла, и на висках выступили капельки пота, такой ужас она сейчас пережила. — Ревати! Как такое случилось⁈.

Подруга только снова залилась слезами.

Цепочки на талиях будущих танцовщиц были одинаковой длины. По ним наставницы строго следили — не толстеет ли ученица, и если какая-то несчастная прибавляла в весе настолько, что цепочка становилась мала, то девушку безо всякой жалости изгоняли прочь из небесного города. Ведь апсара должна быть совершенна во всем. И тонкий стан — обязательный признак небесной красоты.

Крайне редко случалось, что апсара нарушала закон неприкосновенности до сваямвары и допускала к своему телу мужчину. Такие случаи, когда она начинала толстеть, ожидая ребенка, расследовались с особым тщанием. Мужчина, нарушивший закон, подвергался пыткам и предавался смерти, а танцовщицу изгоняли.

Голоса подруг, хотя они и старались говорить тихо, разбудили Хему, и она шумно завозилась на тонком матрасе, позевывая и недовольно бормоча.

— Что вы тут опять затеяли? — спросила она, потирая глаза.

Анджали не смогла ей ответить, только открывая рот, но не находя слов, в Ревати низко опустила голову, пряча слезы.

— Вы почему не спите? — зевнула Хема. Она приподнялась и отдернула занавеску с окна, чтобы посмотреть на небо.

Было почти светло, но солнце еще и не думало всходить.

— Чего вы переполошились? И меня разбудили! — возмутилась Хема.

— Прости, мы и правда провинились перед тобой, — нашлась Анджали. — Ложись спать, до рассвета еще далеко.

— Как я теперь смогу уснуть? — негодовала ее подруга. — У меня уже сон сбежал и из этого глаза, и из этого, — она по очереди указала на свои глаза, а потом соизволила заметить печальную Ревати. — Ты плачешь, что ли?

Ревати замотала головой, поспешно вытирая слезы, но от острого взгляда Хемы невозможно было ничего скрыть.

— Это что⁈ Это как⁈ — взвизгнула вдруг она, тыча пальцем в располневшую талию Ревати, плотно охваченную цепочкой.

Анджали тут же бросилась к ней, едва не зашипев, когда наступала на больную ногу, и зажала Хеме рот ладонью:

— Не кричи. Ты ничего никому не скажешь.

Хема что-то замычала под ее рукой, а потом кивнула, показывая, что кричать и звать наставниц не станет. Но едва Анджали отпустила ее, затараторила:

— Но как же? Мы обязаны сообщить старшей апсаре! Если не сообщим, нас всех накажут. Всех!

— Она — наша подруга, — сказала твердо Анджали. — Мы не можем предать ее при первой же беде.

— Она позволила мужчине прикоснуться к себе, она ждет ребенка, такое не скроешь, — настаивала Хема.

— Нет, — шепотом закричала Ревати. — Нет! Не было ни одного мужчины! Но я толстею, и ничего не могу с этим поделать… Я почти не ем, и все равно толстею…

— Ты же ей веришь, — сказала Анджали, которая уже пришла в себя, — Ревати не станет нас обманывать. Она просто немного поправилась, и никакого ребенка не будет.

— Об этом все равно узнают, и нас прогонят на землю, — сказала Хема, но уже не так уверено.

Ревати услышала об изгнании и заплакала еще горше, спрятав лицо в ладонях.

Анджали подошла и положила руку ей на плечо, утешая:

— Я что-нибудь придумаю.

— Но что ты сможешь сделать⁈ — Хема со страхом смотрела на Ревати. — Смотри, цепочка даже уже не провисает! Наставницы заметят!

— Не заметят.

Вооружившись ножом для фруктов, Анджали поковыряла цепочку на своей талии и разъединила звенья. Хема наблюдала за этим святотатством с молчаливым ужасом. А Ревати отняла руки от лица и даже перестала плакать.

Поколдовав еще, Анджали отцепила три звена, замкнула цепочку на своей талии, а потом занялась цепочкой Ревати. Она так ловко надставила серебряный поясок, что даже самый внимательный глаз не нашел бы место, где звенья расцеплялись. Теперь цепочка снова провисал на два пальца.

— Вот, никто ничего не заметит.

— Благодарю тебя! — Ревати бросилась Анджали на шею, а Хема задумчиво тыкала указательным пальцем себе в подбородок.

— Все хорошо, — сказала она и добавила уже тише: — Вот только надолго ли?

Чтобы скрыть тайну, Анджали совсем перестала есть, боясь, что наставники обратят внимание, что ее цепочка гораздо короче нужной длины. А бедная Ревати ела только листья и несколько рисинок в день, и едва переставляла ноги от постоянного страха и измождения, но тело ее никак не желало худеть.

Пришел день, когда девушки с ужасом обнаружили, что даже надставленная цепочка плотно обхватывает пояс Ревати.

— Мы пропали, мы пропали!.. — бормотала Хема, забившись в угол хижины, обхватив голову и покачиваясь из стороны в сторону. — Нас всех накажут, нас всех прогонят из Тринаки…

— Не умирай раньше времени, — сказала Анджали презрительно. — Встань!

Хема, не понимая, чего от нее ждут, встала и в мгновение ока осталась без серебряного пояска.

— Анджали! — вскрикнула она, но подруга осадила ее властным взглядом.

При помощи ножа она сняла с цепочки Хемы три звена, и Ревати была спасена в очередной раз. Но силы бедняжку покинули, и она разрыдалась на коленях у Анджали.

— Это проклятье… — говорила она сквозь слезы. — Если об этом узнают, меня изгонят. Лучше умереть, чем такое!..

— Не отчаивайся, — успокаивала ее Анджали, поглаживая по голове, хотя сама она была близка к тому, чтобы так же, как Ревати, дать волю слезам.

Хема сидела рядом, притихшая, засовывая за укороченную цепочку большие пальцы рук, и проверяя — достаточно ли свободно, чтобы не вызвать подозрений.

— Надо спросить у наставницы Сахаджаньи, — предложила Анджали, — что делают старшие апсары, чтобы похудеть.

— Они едят красные ягоды, — отозвалась Хема, — но такие растут только в саду господина Читрасены.

— Красные ягоды? Откуда ты знаешь?

— Я видела, как наставница Мекха передала такие ягоды наставнице Ями, и говорила, что при помощи них можно похудеть за половину луны. И наставница Ями и вправду похудела, помнишь? Когда мы разучивали пчелиный танец, она все хвалилась, какая стала тоненькая.

— Помню, — Анджали сразу воспряла духом, а Ревати прекратила рыдания и только всхлипывала, вытирая ладонями щеки. — Надо раздобыть эти ягоды.

— Ягоды в закрытом саду. Попросишь Коилхарну их украсть?

— Должен же он сгодиться хоть на что-то, этот кукушкин сын.

Анджали нежно пригладила Ревати волосы и ущипнула за подбородок.

— Никто тебя не изгонит, клянусь в этом. Твоя старшая сестрица обо всем позаботится.

Подруга порывисто обняла ее, и Хема тоже приникла к плечу Анджали, ища у нее силу и поддержку.

— Все будет хорошо, — заверила их Анджали. — Все будет хорошо, вот увидите.

Встреча с Коилхарной произошла в этот же вечер, за храмом в укромном месте, под пальмами. Узнав, что требуется украсть ягоды из царского сада, Коилхарна не пожелал рисковать даром и потребовал награду. И вел себя куда напористей, чем в прошлый раз.

— Дам снова погладить ногу, — щедро разрешила Анджали.

— Мало, — не согласился Коилхарна, и Анджали возмущенно вскрикнула.

— Хорошо, разрешу потрогать до середины бедра, — торговалась она.

— Разрешишь потрогать, где я захочу, — настаивал Коилхарна.

Глаза его блестели, как ягоды смородины после дождя, и в них не было и половины того почтения и восторга, что раньше.

— Да ты спятил, кукушкин сын! — возмутилась Анджали, ударяя его по голове пальмовым листом, который крутила в руках. — Я обо всем расскажу старшей апсаре, и с тебя сдерут кожу. Живьем, — прибавила она для пущей угрозы, но теперь гандхарв не испугался.

— А я расскажу, как ты ходила в царскую виману, — сказал он. — Когда там отдыхали боги…

— Ах ты, старая сплетница! Болтливый попугай! Тебе бы попугаем быть, а не кукушкиным сыном!

— Тебе нужны ягоды или нет? — спросил Коилхарна, закусывая травинку и поглядывая на тело Анджали, как на лакомую еду.

— Не смей смотреть на меня так, — девушка бросила изломанный пальмовый лист и отвернулась, показывая, что обижена.

— Хорошо, тогда я пошел, — сказал Коилхарна. — А ведь именно сегодня господин Читрасена улетел в Амравати… Можно было собрать много ягод…

И он направился к храму, нарочно наступая на сухие ветки, чтобы хрустели погромче.

Негодование на гандхарва, совершенно изменившегося с некоторых пор, и жалость к несчастной Ревати боролись в душе Анджали, и она то смотрела вслед удалявшемуся Коилхарне, то закусывала губу, клянясь себе, что ни за что не позволит сопляку взять верх.

— Пусть уходит, — шепнула она, наконец. — Царь в отъезде, значит, все его слуги уехали вместе с ним. Всего-то и надо — зайти в сад и нарвать ягод. Обойдусь без тебя, дурачок, — она презрительно посмотрела в спину Коилхарне и побежала в противоположную сторону.

Узнав, что Коилхарна отказал в помощи, Хема не поверила:

— Он не согласился помочь⁈

— Боится, — презрительно скривила губы Анджали. — Трус он, этот кукушкин сын. Но не плачь, — остановила она Ревати, готовую зарыдать. — Я сама схожу за ягодами. И принесу целую чашку.

Ей было легче соврать, чем признаться, что преданный поклонник превратился из почтительного воздыхателя в наглеца.

— Анджали! — ахнули одновременно ее подруги.

— Господин Читрасена уехал, — ответила та легкомысленно, — меня никто не увидит. Я сбегаю и сразу вернусь.

— Я бы ни за что не осмелилась… — Хема смотрела на Анджали, как на богиню, но пойти с ней не предложила. Как и Ревати.

— Ничего страшного, — небрежно сказала Анджали, доставая черное покрывало и уже привычно закутываясь. — Подай мне вон ту большую чашку, Хема. И если вдруг кто-то из наставниц решит нас проведать, придумайте что-нибудь, чтобы не вызвать подозрений.

Ночная Тринака была похожа на затаившегося зверя.

Так, по крайней мере, казалось Анджали.

Она кралась по улицам города, настороженно замирая при каждом шорохе и прижимаясь к стенам, но на пути ко дворцу Читрасены никого не встретила. Даже небо сегодня ночью было затянуто тучами — как раз в помощь вору, вздумавшему обокрасть царя.

Сад был огорожен частой металлической решеткой — на ней причудливым узором сплетались диковинные цветы и листья. Анджали готова была перелезть через решетку, но обнаружила, что сад был открыт. Ворота не заперли на ночь, и даже створки были прикрыты неплотно. Это позабавило девушку: вот так закрытый сад! стоило хозяину покинуть дом, и слуги обленились настолько, что забыли запереть двери! Приободрившись от подобной удачи, Анджали проскользнула между створками ворот.

Кусты басми росли недалеко от входа, и девушке не пришлось долго искать. Пушистые зеленые ветки с листьями-иголками давали приют бессчетному полчищу муравьев, и эти маленькие свирепые воины сразу набросились на Анджали, покусившуюся на их владения.

Почесываясь от укусов, Анджали торопливо срывала ягоду за ягодой. Они пахли сладковато и иногда лопались в пальцах, пачкая ей руки густым липким соком.

Она почти успела наполнить чашку, когда поблизости раздались тихие голоса. Кто-то неспешно прогуливался по дорожкам сада. Забыв про муравьев, Анджали забралась в самую середину зарослей и затаилась.

Совсем рядом прошли двое. Сквозь листву Анджали разглядела высокий мужской силуэт, а потом почувствовала запах благовоний и услышала звон ножных браслетов — с мужчиной была женщина.

Зашуршали ветки — кто-то сорвал ягоду с куста, в котором скрывалась Анджали.

— Это ягоды басми, — сказала женщина. — Они горькие, как слезы. Знаешь легенду о них?

— Знаю, — ответил мужчина. — Не повторяйся.

— А я все равно расскажу ее тебе снова, — сказала женщина, и голос ее грустно зазвенел.

Они остановились на тропинке, возле самых кустов и напротив приоткрытых ворот, и женщина заговорила:

— Была апсара Басми, красивая и белая, как эти ягоды, когда они только наливаются соком. Она полюбила Господина-который-живет-под-землей, а он не обращал на нее внимания, потому что для него существовала лишь госпожа Бхайрави. Басми таяла и сохла от неутоленной страсти, и, не встретив взаимности, умерла. После смерти она родилась вот этим самым кустом, и на нем выросли белые ягоды. Но и став растением Басми продолжала любить Господина-из-под-земли, и куст начал сохнуть и вянуть. Никакая вода не могла вернуть его к жизни — ни родниковая, ни вода от растопленного льда. Тогда Господин сжалился, рассек ножом руку и полил Басми своей кровью. Куст обрел бессмертие — теперь он вечнозеленый, а его ягоды, окропленные кровью, навечно стали красными. Это потому, что Господин может утолить жажду несчастной любви. Только почему он не желает помочь мне?

Мужчина не ответил, и женщина тяжело вздохнула.

— Снова молчишь, — сказала она печально. — А ведь знаешь, как ранит твое молчание. Но мне пора, восходит луна, я не переношу ее света. Ты пойдешь со мной?

Анджали не слышала ответа и шагов, но внезапно женщина исчезла, и мужчина остался один. Луна и в самом деле выкатилась на небосвод, выглянув в просвет между тучами, и мужчина отступил на шаг, встав в тень деревьев.

Он поднял голову к небу и смотрел на луну, глубоко задумавшись.

Простояв в зарослях четверть часа, и будучи жестоко искусана муравьями, Анджали вознегодовала. Мужчина продолжал стоять между ней и воротами, и не собирался уходить. Анджали умирала от нетерпения и страха: на что он там уставился? Луну, что ли, не видел⁈

Водяные часы на площади пробили дважды. Но их звон не произвел на мужчину впечатления. Казалось, он окаменел и превратился в статую, здесь, у самого выхода. Анджали почесала коленку, призвав себя к терпению. Поспешность могла навредить, она это прекрасно понимала. Только душа ее — порывистая, горячая, не желала сидеть здесь до утра и дожидаться, когда поймают с ворованными ягодами.

Простояв еще сколько-то, она решилась.

Утвердила чашку на бедре и пошла прямиком к воротам.

Заслышав шум шагов, мужчина оглянулся.

— Приветствую вас, господин, — сказала Анджали, низко кланяясь, чтобы он не разглядел ее лица. — Разрешите вас обойти, госпожа просила побыстрее принести ягоды.

Хитрость ее удалась, и мужчина посторонился, дав дорогу и не задавая никаких вопросов.

С безумно колотящимся сердцем Анджали миновала ворота, свернула сначала ко дворцу, а потом, когда ее невозможно было видеть из сада, круто развернулась и помчалась к школе апсар настолько быстро, насколько позволяла больная нога.

Когда она, запыхавшаяся, с растрепавшимися волосами, ворвалась в хижину, где ждали Ревати и Хема, подруги не сразу узнали ее и испуганно вскочили. Они не ложились и не гасили светильника, спрятав его под щербатую глиняную чашку.

— Хвала богам! — воскликнула Хема, увидев чашку с ягодам, которую Анджали гордо показала, сорвав платок.

— Благодарю тебя, благодарю, — забормотала Ревати, опять заливаясь слезами.

— Я же сказала, что все будет хорошо, — покровительственно обняла ее за плечи Анджали. — Ешь сколько хочешь, надо будет — я раздобуду еще.

Они с Хемой сели на пятки и смотрели, как Ревати ест ягоду за ягодой. Ест медленно, словно священнодействует перед алтарем. Она съела десять ягод, а остальное припрятала на завтра. Подруги улеглись спать, сдвинув постели, и тесно прижавшись друг к другу. Анджали лежала посредине, обнимая одной рукой Хему, а другой рукой поглаживая Ревати по плечу. Объевшаяся после голодовки, Ревати уснула сразу же. Потом задремала и Хема, и только Анджали не могла уснуть. Тревога наполнила ее сердце и мешала спокойствию. Было ли причиной этой тревоги несчастье, свалившееся на Ревати, или боль в ноге, или угрызения совести за совершенное воровство, или все вместе отягчило карму — Анджали не могла сказать. Но на душе у нее было тяжело, как никогда раньше. Может, все дело было в наглеце Коилхарне, который за цветочной покорностью прятал змеиную сущность, и в той женщине, что рассказывала печальную историю об апсаре Басми.

Вспомнив о ней, Анджали вознегодовала еще больше, чем на Коилхарну. Почему женщина вынуждена молить о любви, а мужчине стоит только пожелать — и к его услугам любая? Разве это справедливо? Почему одним достается все, а другие вынуждены довольствоваться крохами?

Но в подобные мысли, которые очень походили на бунт против богов, монотонно и назойливо врывался голос наставницы Мекхи: «Апсара должна быть покорна, и счастлива своей покорностью. Даря наслаждение, мы не должны испытывать его сами, потому что женщина, которая испытывает наслаждение от мужчины, становится его рабыней».

«Не хочу быть рабыней, — подумала Анджали, внезапно ожесточившись. — И ни за что ей не стану».

На следующий день после ночной вылазки в сад, занятия проходили в бассейне.

Настоящая апсара, рожденная от воды, должна плавать, как рыба. Плаванье развивает гибкость, которая нужна танцовщице, и снимает напряжение с позвоночника. Но не это главное. Апсара должна уметь играть в воде. Эти уроки так и назывались — игры в воде.

Девушек учили красиво заходить в воду, учили погружаться с макушкой и выныривать, отбрасывая волосы, чтобы сердце мужчины замирало от восторга. Старших учили еще и водным забавам, о которых рассказывали на ушко — шепотом и со смущенными смешками, но Анджали и ее подруги еще не обучались этому тонкому искусству. Им предстояло узнать о них в следующем году.

Обычно Анджали старалась побыстрее выйти из бассейна. Она любила освежающую прохладу волн, но вода представлялась ей не союзницей, а врагом. Ведь именно из-за того, что в жилах апсар текла вода, а не кровь, они были признаны богами нечистыми. Все было бы иначе, родись апсары не от воды, а из глаз Прародителя, или из его волос.

Но сегодня она не спешила выбираться на мраморный берег. В воде боль притуплялась, и можно было двигать ногой почти как раньше. Отговорившись жарой и ленью, девушка устроилась на ступеньках бассейна, погрузившись в воду по грудь, и незаметно массируя бедро.

Почти рядом с ней сидели Джавохири и несколько ее подруг. Не заметив присутствия Анджали, они увлеченно обсуждали недавний урок по водным забавам.

— Тут главное — задержать дыхание и открыть глаза под водой, — объясняла Джавохири, так и излучая горделивое превосходство, а ученицы смотрели ей в рот, ловя каждое слово. — Если станете выдыхать — пойдут пузыри. И ваш возлюбленный решит, что вы… переели похлебки из кислого молока.

Девушки захихикали, закрывая рты ладонями.

— А если побоитесь открыть глаза, то станете искать своего мужчину на ощупь. Это, конечно, может позабавить поначалу, но потом станет знаком вашего неумения.

— Но вода заливается под веки, — пожаловалась одна из учениц.

— А ты не напрягайся, а расслабься, — посоветовала Джавохири. — Не пытайся бороться и не жмурься, а открывай глаза медленно.

— Рот тоже открывать медленно? — пошутил кто-то.

Девушки заливисто рассмеялись, и Анджали почувствовала досаду, потому что не понимала, о чем они болтают.

— Нет, медленно не надо, — ответила Джавохири, отсмеявшись. — И не надо открывать слишком широко — глотнешь воды, закашляешься, пойдут пузыри…

Снова раздались смешки и шутки, смысл которых дошел до Анджали с опозданием, и она покраснела, как вареная креветка, догадавшись, что придется делать апсаре во время водных забав, называемых «поеданием стеблей лотоса».

— Искусство в том, чтобы пробыть под водой как можно дольше, — продолжала просвещать подруг Джавохири. — Я знаю, что дайвики Урваши может не дышать под водой, считая до двухсот.

— До двухсот! — выдохнули с восторгом девушки. — А ты сколько, Джавохири?

— Я? Давайте проверим, — предложила она и скользнула в воду, сразу опустившись на дно.

Сквозь толщу прозрачной воды Анджали видела, как она медленно шевелит руками, удерживаясь внизу. Ее подруги досчитали до сорока, когда Джавохири вынырнула, хватая воздух ртом. Разумеется, вынырнула по всем правилам школы апсар — красиво изогнувшись в поясе, запрокинув голову и проведя по волосам ладонями, чтобы не налипли на лицо.

Тут-то она и заметила Анджали.

— А ты почему тут прохлаждаешься? — спросила Джавохири сердито. — Младшим нельзя слушать наши разговоры. Эти тайны не для тех, кто только вчера появился в Тринаке.

— Тайны? — презрительно скривилась Анджали. — Вот уж и тайны! Только ты считаешь водные забавы тайнами. Да о них знают даже первогодки! Можешь нырять до посинения, все равно долго в воде тебе не высидеть. Пузыри пойдут.

Девушки рассмеялись, но под тяжелым взглядом Джавохири сразу притихли.

— Ты уже пузыришься, как я погляжу, — сказала она. — Посмотрим, как заговоришь, когда начнутся занятия. Главное, не утони на первом же уроке.

— Да я тебя пересижу, — дерзко сказала Анджали.

— О, какая смелость! — сладко сказала Джавохири. — Рискнешь попробовать, недотепа?

— Легко, — Анджали с улыбкой подплыла к сопернице. — Кто первая вынырнет, та и недотепа. Согласна?

Устроить состязание решили тут же. Весть об этом быстро облетела учениц, и собрались не только сторонницы Джавохири, но и сторонницы Анджали. Досчитали до трех, и соперницы опустились на дно.

Удерживаясь под водой, девушки открыли глаза, так и буравя друг друга взглядами. Волосы их взметнулись, как морские водоросли, причудливо колыхаясь вокруг хорошеньких мордашек, сейчас искаженных злобой и старанием.

«Ни за что не всплыву первой», — пообещала себе Анджали.

В глазах потемнело, кровь прилила к голове, а сердце билось так, словно хотело вырваться из груди. Напротив нее Джавохири тоже держалась из последних сил. Анджали видела, как надулись ее щеки, а потом она выдохнула, отправив наверх гирлянду пузырей, и забила руками, поднимаясь.

«Недотепа!» — возликовала Анджали, но тут тело предало ее и заставило сделать вдох. В горло потекла вода, и вместо того, чтобы подняться наверх, Анджали распласталась по дну, мгновенно потеряв сознание.

Хема и Ревати, сидевшие на краю бассейна, первыми поняли, что случилось что-то неладное, когда Джавохири вынырнула, фыркая и отплевываясь, а Анджали продолжала изображать лепесток лотоса на дне.

— Она утонула! — взвизгнула Ревати.

— Анджали! — завопила Хема.

Они обе прыгнули в воду, подплыли к бесчувственному телу подруги и схватили ее за руки.

Бестолково дергая Анджали из стороны в сторону, они никак не могли поднять ее на поверхность. Раздался новый всплеск — это наставница Сундари прыгнула спасать мастерицу водных забав. Накрутив на руку длинные волосы девушки, она в два счета подняла ее над водой и поплыла к краю бассейна короткими сильными гребками.

— Помогите поднять ее! — крикнула она, и закинула Анджали на мраморный край.

— Не дышит… не дышит!.. — загомонили девушки.

Кто-то ударился в слезы, кто-то бестолково заметался, призывая на помощь.

Подтянувшись на руках, наставница Сундари выбралась из воды, уложила Анджали себе на колено, лицом вниз, и начала ритмично давить ей на спину между лопаток. Прошло несколько мгновений, показавшихся вопящим от ужаса Хеме и Ревати вечностью, когда Анджали закашлялась и застонала.

class="book">— Пустоголовая девчонка! — с облегчением обругала ее наставница, укладывая на бок. — Я же велела всем выйти из воды!

— Она потеряла цепочку, — указал пальцем кто-то из младших.

На талии Анджали и вправду не было серебряной цепочки.

— Джавохири, — распорядилась наставница Сундари, — нырни, найди цепочку, а то старшая наставница будет недовольна.

— Эта недотепа хвалилась, что пересидит под водой и черепаху, — желчно сказала Джавохири, но села на край бассейна и спустила ноги. — Вот ее и надо было заставлять нырять за своей цепочкой.

Она изящно скрылась под водой, пошарила по дну и вскоре появилась, держа в руке серебряный поясок.

— Надо позвать ювелира, чтобы сделал замок покрепче, — сказала наставница Сундари, забирая цепочку. — Надень. И больше не совершай таких глупостей. Мертвая апсара никому не нужна.

Анджали протянула руку, чтобы забрать поясок, но наставница вдруг нахмурилась.

— А что с твоей цепочкой?..

Наставница привычно измерила цепочку пальцами и изумленно распахнула глаза:

— Здесь не хватает трех звеньев.

— Я порвала цепочку, и они потерялись, — сказала Анджали как можно безразличнее. — Попросим ювелира надставить, но мне и так сойдет.

Она снова хотела взять поясок, но наставница Сундари не отдала, что-то мысленно прикидывая.

— Потеряла? — спросила она медленно и посмотрела прямо на Ревати, прищурив глаза. — А ну подойди. То-то мне казалось, что ты поправилась в последние дни.

Ученицы замолчали, как одна, и в этой тишине Ревати приблизилась, ступая мелко и трясясь, как лист на ветру.

— Повернись, — велела наставница Сундари ледяным тоном, — я пересчитаю звенья.

— Разве в этом есть смысл, наставница? — вмешалась Анджали. — Я все объясню…

— А ты — помолчи, — приказала Сундари, заставляя Ревати обернуться вокруг своей оси.

Анджали похолодела от страха, когда звенья были сосчитаны, и наставница Сундари посмотрела на нее змеиным взглядом.

— На шесть звеньев больше, — сказала она в звенящей тишине. — У кого еще укорочены цепочки?

Взгляды всех обратились к Хеме, третьей и постоянной соучастнице проказ. Но сейчас речь шла не о проказах и не о шалостях.

— Хема! — наставница поманила пальцем, и Хема подошла, тоненько поскуливая.

Когда пересчет звеньев ее пояска был закончен, число учениц, топтавшихся возле бассейна, заметно уменьшилось — почти все спешили скрыться, чтобы не оказаться причисленным к преступлению. А пытаться скрыть недостойную, на которую обрушился гнев богов, и которая должна была быть изгнана из сонма апсар с позором — это было, поистине, самое страшное преступление. Оставшиеся смотрели на ослушниц во все глаза. Невиданное дело — пытаться скрыть ученицу, которая начала толстеть! Толстеть!..

— Вы трое идете со мной, — сказала наставница Сундари, указывая на Анджали и ее подруг. — Я доложу о том, что случилось, старшей.

— Наставница… — молитвенно сложила руки Анджали, но получила только крепкую пощечину.

— Молчи и иди за мной, — последовал приказ.

— Что с нами будет? Что с нами будет? — шептала Ревати, пока они шли к дому старшей апсары. Но Хема и Анджали молчали. К чему отвечать, когда и так ясно, что не ожидается ничего хорошего.

У дома им велено было сесть в тени пальм и ждать.

Наставница Сундари вошла в дом, и через некоторое время оттуда выбежал слуга старшей апсары.

— Сейчас соберут всех наставниц, — прошептала Хема, стуча зубами.

Анджали мрачно кивнула.

Вскоре показались наставницы. Они проходили мимо девушек, косясь на них — кто грозно, кто с жалостью. Были здесь и наставница Мекха, и наставница Тилар, и наставница Сахаджанья. Но она даже не посмотрела в сторону ослушниц.

— Они же не должны нас изгнать? Не должны? — лепетала Ревати, заглядывая в лицо то одной подруге, то другой.

Хема плакала, Анджали хмуро отворачивалась.

Девушкам под пальмами пришлось прождать несколько долгих часов. Когда кто-нибудь выходил из дома старшей апсары, они вскидывали головы, страшась услышать приговор немедленно. Но это были всего лишь слуги, сновавшие туда-сюда.

— Даже не знаю, что страшнее, — сказала Анджали, когда слуга выскользнул из дома в очередной раз. — Наказание, что нам грозит, или это ожидание, будь оно проклято.

Наконец из дома выглянула наставница Тилар и замахала рукой, приказывая девушкам подойти. Анджали помогла подняться Ревати, которая от страха совсем лишилась сил. Она повисла на руке Анджали, обнимая ее за шею, и содрогалась всем телом, пытаясь сдержать рыдания.

Все наставницы школы собрались вокруг старшей апсары. Кто-то сидел на циновке, кто-то стоял у окна. Наставница Сахаджанья сидела на корточках возле кресла старшей апсары, хмурясь и поджимая губы. Когда девушки вошли, она единственная не повернула головы и не посмотрела на них.

Гандхарвы из числа охранников школы были тут же. Их красивые лица не выражали ничего. Эти безмолвные стражи были похожи на статуи, и у каждого к поясу крепились веревка и гибкая трость — чтобы наказывать преступивших божественные законы.

Анджали набрала воздуха в грудь, готовясь говорить оправдательные речи, но увидела, что стоит на коленях у старшей апсары, и забыла слова.

— Это было найдено в вашей хижине, — грозно сказала старшая апсара, поднимая на ладони чашку с ягодами басми. — Где вы это раздобыли?

Хема всхлипнула и закрылась сгибом локтя.

— Я спрашиваю: кто посмел передать вам эти ягоды? — взвизгнула старшая апсара и вдруг повернулась к Сахаджанье: — Это ты принесла им⁈

Наставница Сахаджанья молча покачала головой.

— Если узнаю, что за этим стоит кто-то из учителей… — старшая апсара снова метнула подозрительный взгляд в Сахаджанью.

Страх за любимую наставницу подтолкнул Анджали. Она освободилась от объятий Ревати, сделала шаг вперед и твердо сказала:

— Это я сорвала.

Признание обескуражило старшую апсару.

— Как ты посмела? — только и произнесла она, дергая себя за ухо. — Ты хоть понимаешь, чем это может закончиться?

— Простите нас, — Анджали смотрела в пол, не осмеливаясь поднять глаза. — Ревати не допускала до себя мужчин, но она начала толстеть. Мы подруги, я хотела помочь ей… Господин Читрасена не обеднеет из-за горсти ягод, а Ревати…

— Смутьянка! Как ты смеешь⁈ Да вас изгнать мало! — воскликнула старшая апсара.

Хема и Ревати с криком бросились к ее ногам, посыпая головы пылью в знак раскаянья. Анджали осталась стоять. Что-то в ней противилось подобному унижению. Вымаливать пощаду, когда не считаешь себя виноватой — нет, это не для нее.

— Анджали! — шепнула Сахаджанья, указывая взглядом, что и она должна пасть к ногам старшей апсары.

Нехотя, Анджали опустилась на колени, но не произнесла ни слова. Впрочем, этого и не требовалось — Хема и Ревати молили за троих.

— Простите нас, простите… — бормотали они, ползая перед старшей апсарой на коленях, и заливаясь слезами.

Анджали плакать не стала, хотя слезы были бы сейчас очень кстати, чтобы разжалобить старшую наставницу. Если она была еще способна на жалость.

— У вас двоих укорочены цепочки, — старшая апсара указала на Хему и Анджали. — Кто это придумал? Отвечайте.

— Хема ничего не знала, — сказала Анджали. — Это я придумала надставить цепочку Ревати.

— Я не знала, не знала! — взмолилась Хема, складывая ладони в просительном жесте. — Я ни в чем не виновата.

— Лгунья! — крикнула наставница Сундари. — На твоей цепочке не хватает трех звеньев. Ты тоже замешана!

— Я сняла звенья, пока она спала, — сказала Анджали. — Хема ни при чем. Только я одна должна понести наказание.

Хема обернула к ней залитое слезами лицо, светившееся теперь благодарностью.

— Вы нарушили главный закон нашей школы, — отчитывала их старшая апсара, — не донесли, что одна из учениц стала неугодной богам и должна быть изгнана. Мало того, что не донесли, вы пытались скрыть ее вину, украли ягоды из закрытого сада…

— Ревати не виновата, что толстеет, — возразила Анджали, и наставницы возмущенно зашумели. Кто-то приказал ей молчать, но молчать она не могла. — Ревати одна из лучших учениц, она усердна, не надо ставить ей в вину, что она чуть-чуть поправилась. Немного ягод басми — и все пройдет. Боги не могут быть столь жестоки…

На сей раз словесными возмущениями не обошлось, и на голову Анджали обрушился град ударов. Били веерами, метя по ушам и затылку.

Старшая апсара прикрикнула, призывая к спокойствию.

— Ты осмеливаешься возводить хулу на богов? — сказала она. — Ничтожная лгунья и воровка! Ты не смеешь рассуждать о том, что справедливо, а что нет. Твой ум не может понять этого, ты должна с благодарностью принимать все, что посылают тебе боги. Ревати проверят, говорит ли она правду. А ваша вина уже доказана и наказание назначено, вы двое…

— Прошу простить, но наказание должно быть пересмотрено, — подала голос наставница Сахаджанья. — Я заявляю о милости и снисхождении, согласно обычаям об опеке и наставничестве.

— Какая опека? — прикрикнула на нее старшая апсара. — Мы достаточно слышали от этих смутьянок.

— Они действовали из дружеских чувств, а не по злому умыслу, — возразила Сахаджанья. — Это смягчает их вину. Прошу, госпожа, не выносите приговор сейчас. У меня есть, что сказать в их защиту. Есть обычай об опеке и наставничестве, и я…

— Ждите под деревом, — старшая апсара указала девушкам на дверь.

Они вышли и снова уселись под пальмами.

— Наставница Сахаджанья что-то придумала, — успокаивала Анджали подруг. — Вот увидите, она что-то придумала.

Солнце клонилось к закату, когда наставницы во главе со старшей апсарой вышли из дома. Вместе с ними появились и гандхарвы, на ходу разматывая веревки. Анджали, Хема и Ревати испуганно поднялись, полные дурных предчувствий.

Гандхарвы схватили нарушительниц закона под руки и развели в разные стороны. Ревати застонала так горестно, словно сердце у нее разрывалось, но противиться не осмелилась и шла покорно, хотя едва переставляла ноги. Зато Хема как будто взбесилась и даже пыталась укусить за руки стражей, чтобы вырваться.

— Анджали! Анджали! — вопила она.

Но скоро ее крики и стенания Ревати стихли вдали.

Анджали не упиралась, понимая, что сопротивляться бесполезно.

— Куда меня ведут? — только и осмелилась спросить она, но ей не ответили.

Обойдя ашоковую рощу за школой, наказанную вывели к пустырю.

Анджали узнала место, куда ее привели, хотя не была здесь ни разу. Яма! В школе апсар ее называли «патала» — бездна. Хотя бездонной она не была. Три человеческих роста, только и всего. Но для Анджали она сейчас показалась бездонной.

Яма! Наказание для самых строптивых учениц. Вода и хлеб, чтобы не умереть с голоду, и никакой крыши над головой. Сколько ей прикажут просидеть здесь? День? Два? Неделю? Кожа огрубеет, можно простыть, если пойдет дождь, и совсем ослабнуть. А где слабость — там нет красоты. Нет красоты — и ты уже не апсара.

Перед тем, как отправить наказанную в «паталу», гандхарвы отсчитали ей двадцать ударов по пяткам. Одна из старших наставниц следила, чтобы не давали поблажки, и загибала пальцы, отсчитывая удары.

Потом в яму сбросили веревочную лестницу, и Анджали едва смогла встать и подойти к краю, чтобы спуститься в бездну и принять наказание.

— Сколько меня здесь продержат? — спросила она. Но ей опять не ответили.

Спускаясь по лестнице, она прикусывала губу всякий раз, когда приходилось опираться на больную ногу. Когда девушка достигла дна, лестницу подняли. Анджали проводила взглядом веревку, соединявшую ее с верхним миром, и осталась одна. В яме было мало места — даже не вытянешься в полный рост. Пришлось сесть, поджав ноги. Ночью стало холодно, а когда под утро пала роса, Анджали совсем замерзла. Из бассейна ее забрали в одной набедренной повязке и даже не бросили куска ткани, чтобы прикрыться.

Можно было попрыгать и походить, чтобы согреться, но Анджали сделала несколько шагов и со стоном уселась обратно на утоптанную глину. От холода и движения нога заныла еще сильнее, и бродить туда-сюда по яме не было никакой возможности.

Появление солнца Анджали встретила с радостью, надеясь согреться поскорее, но через несколько часов уже мечтала о ночной прохладе. Это в школе можно было скрыться в тени, здесь же, в яме, не было никакого спасения от палящих лучей. Кожа покраснела и начала зудеть. Анджали пыталась прикрыться волосами, но это мало помогало. Воду и кусок сухой лепешки ей спустили в корзине только под вечер, и весь день пришлось мучиться от жажды, не говоря уже про унижение справлять нужду там же, где придется спать.

На третий день наказания Анджали впала в состояние, близкое к дремотному помешательству: она сидела, прижавшись спиной к стене, закрыв глаза, и слышала то обрывки музыки, то чей-то смех, так похожий на злорадный смех Джавохири, но стоило открыть глаза и потрясти головой — как воцарялась глубокая тишина, и даже птицы не пели. На утро четвертого дня, когда пошел дождь, она и вовсе подумала, что бредит, потому что небеса зашептали ее имя: «Анджали, Анджали», — но потом поняла, что это кто-то звал ее.

Подняв голову, девушка увидела зеленое сари, и силы разом вернулись к ней.

— Наставница Сахаджанья! — воскликнула она, подползая к той стороне, где виднелся край зеленных одежд.

— Не кричи! — приказали ей сверху. — Гандхарв Тубуру здесь старший, он разрешил мне повидаться с тобой, — Сахаджанья, старалась держаться грозно, как раньше, во время уроков, но уголки губ дрожали. — Я принесла тебе поесть, — она достала из складок одежды тугой сверток из листьев. — Съешь, а листья разорви и закопай. Если что-нибудь найдут, то накажут еще сильнее. Лови, я сейчас брошу.

Прямо в ладони Анджали шлепнулся сверток, от которого аппетитно пахло жареной курицей.

— И вас могут наказать, наставница, — сказала Анджали, набрасываясь на еду. Здесь были горсть белого риса и несколько кусков курицы, приправленной шафраном и имбирем. Она могла бы съесть втрое больше, но и эта пища подкрепила ее, и все стало казаться не таким уж ужасным.

Их накажут, потом простят, и все будет, как раньше…

— Наставница! А что с Хемой и Ревати?

— Хема получила десять ударов по пяткам и теперь будет жить под присмотром наставницы Мекхи. А Ревати изгнали.

— Изгнали? На землю⁈ — Анджали забыла о голоде и с ужасом уставилась на Сахаджанью.

— Ну точно не во дворец царя богов! — вспылила Сахаджанья.

Анджали уронила недоеденную курицу на колени. Ревати, такая тихая, скромная, самая робкая из всех учениц… Какая судьба ждет ее на жестокой и страшной земле? Слезы сами закапали из глаз, Анджали шмыгнула носом и заплакала.

— Плачь о себе! — жестко сказала ей Сахаджанья. — Больше я не приду, тебе остается потерпеть три дня. Крепись, — не сдержав чувств, последнее слово она произнесла необычайно тепло. Но и это не могло утишить горя Анджали.

Ночь она проплакала, горюя о незавидной доле Ревати, а утро встретила безучастно, как мертвая. Служанка, спускавшая ей в корзине еду, даже окликнула ее, спросив, жива ли. Анджали посмотрела на нее невидящим взглядом и отвернулась к стене.

Последующие три дня прошли для нее в сером забытьи, и по истечении времени наказания, когда сбросили веревочную лестницу и приказали подниматься, Анджали не смогла даже пошевелиться. Один из гандхарвов спустился и обвязал ее веревкой вокруг пояса и под мышками. Веревка впивалась в живот, пока Анджали поднимали наверх, но она висела безвольно, как кукла, равнодушная ко всему.

Наверху ее ждала наставница Сахаджанья. Она что-то говорила, но Анджали не понимала слов и упала прямо у края ямы, отказываясь вставать.

Без особых нежностей Сахаджанья схватила ее за волосы, вздернула на ноги и поволокла к ашоковой роще.

— Ой-ой-ой! Отпустите! Пойду сама! — тут же завопила Анджали.

Она и в самом деле пошла сама, стараясь не прихрамывать слишком сильно, хотя каждый шаг пронзал болью до самого сердца.

Вслед за Сахаджаньей Анджали прошла мимо хижин учениц и оказалась перед беленым домом, покрытым сухими пальмовыми листьями.

— Будешь жить здесь, — сказала наставница Сахаджанья, заводя ее в дом и указывая на свернутую валиком постель. — Теперь за тебя отвечаю я, лично. Я всегда должна знать, где ты находишься, а вечером с девятым ударом должна видеть тебя в постели. Нарушишь правила — и отправишься следом за Ревати. Тебе ясно?

— Да, — ответила Анджали, расстилая матрас.

— Огромное везение, что вам с Хемой разрешили остаться, — продолжала Сахаджанья, доставая свой матрас и бросая подушки. — Старшая апсара настаивала на изгнании всех троих.

— Это ведь вы уговорили пожалеть нас? — спросила Анджали, глядя в пол. — Вы говорили про закон об опеке.

— В исключительных случаях наказание ученицы можно отложить, отдав ее под присмотр наставницы. Я поручилась за тебя, а Мекха за Хему.

Сахаджанья замолчала, а потом потрепала девушку по голове, на мгновение смягчившись:

— Вы обе станете превосходными танцовщицами. Я не могла смотреть спокойно, как таланты сбрасывают на землю.

— Наставница! — Анджали обхватила ее за талию, уткнувшись лицом в живот, и дала волю слезам, стыдясь их, но не имея силы остановиться. — Но ведь Ревати тоже талантлива. Почему никто не поручился за нее?

— Ревати — другой случай, — тихо сказала Сахаджанья, не отталкивая ее, но и не обнимая в ответ. — Поплачь, поплачь, станет легче. А потом мойся, ешь и ложись спать. Ты слишком отстала от остальных учениц, теперь надо заниматься усерднее.

— Ревати так любила танцевать, — отозвалась Анджали глухо, давясь рыданиями, которые безуспешно пыталась сдержать. — Она ведь не ждала ребенка?

— Нет.

— За что же тогда ее изгнали?

— Апсара должна быть совершенна во всем, и если совершенства нет — значит, такова воля богов, и ей не место среди нас.

— Но она всегда была самой худенькой!..

— Я не знаю. Может, все дело в крови ее отца.

— Причем тут кровь отца?

— Может, боги дали ему слишком тучное тело, и его кровь перетекла в жилы Ревати. Бывает так, что девочки худощавые в юности, со временем толстеют без причин. Мы берем в школу учениц, но не знаем, как они проявят себя в дальнейшем.

— Но никто не знает, кто отец апсары, — сказала Анджали и задумалась.

— Да, никто не знает, — эхом откликнулась Сахаджанья.

— Значит, дело опять в крови. Если в крови вода — богам это неугодно. Если кровь отягощена кармой неподходящего отца — боги опять недовольны. Если богам угодна только чистая кровь, то зачем они сделали служение апсар таким? Разве справедливо наказывать Ревати за проступки отца и за то, что ее мать когда-то покорно исполнила свое служение, назначенное богами? И почему в Тринаке позволяется жить гандхарвам, которые тучны телом, но апсара, начавшая толстеть, должна быть изгнана?

— Ты лишь сегодня выбралась из ямы и уже снова начала мятежные речи, — рассердилась Сахаджанья и шлепнула Анджали ладонью по макушке. — Ложись спать и не болтай, если хочешь встретиться с Хемой. Она все глаза выплакала, ожидая твоего возвращения, а ты, едва вернувшись, снова решила быть наказанной?

Упоминание о Хеме заставило Анджали присмиреть. Но только через пять дней после освобождения, подруги смогли встретиться. Сахаджанья отпаивала Анджали травяным чаем с медом и кормила тонкими рисовыми лепешками — прозрачными на просвет. Обожженную кожу лечили кислым молоком и масляными притираниями, чтобы вернуть белизну и нежность. Но вот Анджали позволено было прогуляться, и Хема со слезами и смехом повисла у нее на шее.

Спросив разрешения, девушки пришли на городскую стену, в башню с медной крышей, куда Анджали раньше любила сбегать в одиночестве, чтобы намечтаться всласть.

Где-то там внизу, когда ветер разрывал облака, виднелась земля — страшное место, куда отправили их дорогую Ревати. Отправили одну, выбросив, как сломанную вещь.

Девушки молчали, но на душе у них было одинаково тяжело. По щекам Хемы катились слезы. Анджали не плакала, но чувствовала садняще-тупую боль в сердце. С самого своего приезда в Тринаку они трое всегда были вместе. И вот — они с Хемой разлучены, а Ревати и вовсе исчезла. Почему именно она? Почему не гордячка Джавохири? Или кто-нибудь из ее поклонниц? Почему именно Ревати должна была начать толстеть? Что за несправедливое наказание богов? Чем таким страшным провинилась Ревати в прошлой жизни?

— Нам даже не разрешили попрощаться, — сказала Анджали, печально глядя вниз, сквозь плывущие облака. — Ей так одиноко сейчас.

Хема всхлипнула и прижалась к ее плечу:

— Мы никогда ее не забудем.

Анджали вдруг сложила ладони у рта и крикнула:

— Ревати-и-и!

Но облака плотно сомкнулись, скрыв от подруг землю среднего мира, и никто не отозвался на крик. Даже птицы, которые сегодня молча кружили на зубцами дворцов Города Трех Владык.

Просидев до первых звезд, девушки вернулись в Тринаку. До девятого вечернего часа им полагалось явиться в дома наставниц, и за опоздание должны были быть наказаны. Хема поторапливала Анджали, а та, как нарочно, шла слишком медленно.

— Ты как-то странно идешь, — заметила вдруг Хема. — Почему хромаешь?

— Наколола пятку, пока сидела в яме, — невесело усмехнулась Анджали.

— Надо приложить листья базилика, — встревожилась ее подруга.

— Уже приложила. Завтра станет лучше.

Хема успокоилась и расцеловала ее на прощанье, после чего убежала к дому наставницы Мекхи, чтобы не опоздать к указанному часу.

Наставница Сахаджанья еще не пришла, и Анджали торопливо расстелила постель, морщась всякий раз, когда ступала на больную ногу, и улеглась, притворившись спящей.

Недавние события научили ее осторожности, и даже Хеме она не открыла страшную тайну, мучившую ее еще больше, чем печальная участь Ревати. Нога болела все сильнее и сильнее. Бедро в месте сочленения с тазом вспухло болезненной твердой опухолью. Пристанывая сквозь зубы, Анджали пыталась массировать опухоль, но она не становилась мягче.

Сердце будто сжали холодной, жестокой рукой. Что будет, когда откроется, что она больна? Больным не место среди небесных танцовщиц. Что ждет ту, которая заболеет? Изгнание. Ее прогонят следом за Ревати. И Джавохири вдосталь потешится над ее несчастьем.

— Я поправлюсь, — прошептала Анджали, поглаживая бедро и стараясь не плакать. — Обязательно поправлюсь.

8

На счастье Анджали, наставница Сахаджанья велела ей оставаться дома несколько дней и освободив от танцевальных занятий — чтобы отъелась и пришла в себя после наказания ямой. Под этим предлогом Анджали не выходила на улицу, отговариваясь слабостью, хотя на самом деле надеялась, что покой исцелит ее ногу.

Она использовала десятки притираний и снадобий, чтобы избавиться от опухоли, и даже посадила на бедро пчелу, потому что вспомнила, как кто-то из лекарей-риши[1] говорил, что пчелиный яд может помочь.

Но лучше не становилось.

Хема прибегала навещать ее каждый день и жаловалась, что наставница Мекха очень строга к ней и каждый вечер обыскивает одежду и постель, проверяя, нет ли чего запретного.

— Тебя хотя бы не бьют веером по голове, — добродушно усмехнулась Анджали, потирая макушку.

— Наставница Сахаджанья добрая и бьет не слишком сильно, — неуверенно возразила Хема.

— Если это — не слишком сильно, боюсь даже помыслить, что будет, начни она избивать меня всерьез, — пошутила Анджали.

— А надо всерьез? — раздался голос от порога.

Наставница Сахаджанья пришла сегодня раньше обычного времени, и первым делом начала снимать зеленое школьное сари и достала синее, для особых случаев.

— Вы куда-то идете? Снова будет праздник? — полюбопытствовала Анджали.

— Вы тоже идете, — сказала Сахаджанья. — Оденьтесь в темное и не особенно украшайте себя. Обычно младшим не разрешается смотреть на это, но для вас сделали исключение, — она посмотрела на одну и другую со значением, — посчитали, что вам будет полезно.

Анджали и Хема переглянулись, притихшие и испуганные.

— Как ты думаешь, куда мы идем? — шепотом спросила Хема, когда они вместе с Анджали шли за наставницами Сахаджаньей и Мекхой к главной площади Тринаки.

— Наверное, кого-то будут наказывать, — ответила Анджали так же шепотом, — и хотят, чтобы мы это видели.

На площади собрались почти все жители Тринаки. Они толкались и вопили, и за их головами невозможно было ничего разглядеть.

Но апсары не стали протискиваться вперед, работая локтями. Небесные танцовщицы имели на площади собственное место, которое не могли занимать простые жители. Крытый павильон, занавешенный тонкими тканями — чтобы скрыть красоту от нескромных взглядов, когда нет праздника — был полон. Здесь стояли наставницы и старшие ученицы. Никто не заметил появления Анджали и Хемы, все смотрели на середину площади, где стояли стражники-гандхарвы с тростями наперевес, и лишь наставница Тилар сказала Сахаджанье и Мекхе:

— Вы все пропустили! Допрос только что закончился, сейчас госпожа вынесет приговор!

Анджали и Хема вытянули шеи, пытаясь разглядеть, что происходит.

На переносном троне в тени колонн сидела женщина. Красивая, в красном и золотом, с золотыми браслетами, закрывающими руки от запястий до локтей, и с драгоценными камнями в прическе. Слуги обмахивали ее веерами из павлиньих перьев, и ручки ее трона были выполнены в виде павлиньих голов. Анджали посмотрела — и догадалась.

— Это царица богинь, — прошептала она на ухо Хеме. — Жена господина Шакры! Видишь, даже ее одежды вышиты павлинами!

Хема открыла рот, разглядывая великолепную госпожу, а потом вдруг пискнула, указывая пальцем.

У подножья трона слабо шевелилось какое-то голое существо, серое от пепла и пыли. Когда оно поднимало руки в молитвенном жесте и пыталось взглянуть на царицу, гандхарвы пускали в ход трости, заставляя просителя пасть ниц. Хема спрятала лицо на груди у Анджали, чтобы не видеть этой ужасной картины, а сама Анджали, хоть и охваченная ужасом, не могла отвести взгляда. Потому что узнала ту, которая столь униженно ползала у трона госпожи Шакти, моля о пощаде.

Шьяма-Мукхи.

Черная и прекрасная. Прекрасная, как ночь. И что осталось от ее божественной красоты? Длинные волосы, когда-то блестевшие, как шелк, сбились в колтуны, а по щекам, серым от пепла, слезы прочертили дорожки до самого подбородка.

Один из гандхарвов встал на возвышение в центре площади и, призвав толпу к молчанию, объявил:

— За нарушение закона кармы, за несоблюдение дхармы, за дерзость, неповиновение и хулу на богов апсара Шьяма-Мукхи приговаривается к наказанию. Приговор — амокша.

Преступница упала без чувств. Ее облили водой, избегая прикасаться даже краем одежд. Апсары постарше, окружавшие Анджали и Хему, испуганно зашептались. Плакать и открыто выражать горе никто не осмеливался.

Гандхарвы из числа низших прислужников схватили преступницу под руки и куда-то поволокли. Ноги бывшей дайвики скребли по пыли.

— За что ее так? — спросила Анджали шепотом, дергая Сахаджанью за край сари.

Сахаджанья обняла ее за шею, прижав губы к уху, и прошептала:

— Шьяма-Мукхи украла и съела амриту, которую могут вкушать только боги, и после этого осмелилась назвать себя женой господина Шакры. На нее донесли госпоже Шакти. Та выдвинула обвинение в хуле на богов. Видишь, чем заканчивают те, кто ставит гордость выше закона?

На обратном пути наставницы шли впереди, тихо переговариваясь, а Хема и Анджали следовали за ними на почтительном расстоянии в десять шагов. Анджали рассказала, что поведала ей наставница Сахаджанья, и Хема пришла в необыкновенное возбуждение.

— Так она была любовницей господина Шакры⁈ Как высоко вознеслась, и как низко пала! Так будет со всеми зазнайками, и с Джавохири тоже! Верно, Анджали?

Но ее подруга была молчалива и задумчива.

Хеме страстно хотелось посплетничать, и она упросила наставницу Мекху позволить ей переночевать вместе с Анджали.

— Нет! — отрезала Мекха. — Когда вы вместе — жди беды.

Хема приуныла, но тут за нее неожиданно вступилась Сахаджанья.

— Пусть останется, — сказала она. — Пусть поговорят, обсудят то, что увидели, утешат друг друга. Ты же знаешь, что потрясения, пережитые в одиночестве, удержанные в сердце, могут повлиять на их красоту. Вспомни нас в юности. Как мы дорожили каждым мгновением, проведенным вместе, когда случались неприятности.

Скрепя сердце, наставница Мекха согласилась, и Хема с восторгом бросилась принимать прах от ног учительниц, а потом повисла на шее у Анджали.

— Я устала, отпусти, — попросила та, закусывая губу от боли, потому что Хема заставила ее ступить на больную ногу.

Готовясь ко сну, наставница и ученицы прочли обязательные молитвы, а потом принялись расчесывать друг другу волосы, чтобы заплести на ночь косы. Хема стояла за спиной Сахаджаньи, плавно водя гребнем, страшно гордая оказанной ей честью, а Сахаджанья расчесывала волосы Анджали, любовно разбирая прядки, укладывая волосок к волоску. Чтобы не показаться неблагодарной, после того, как коса была заплетена, и наставница начала причесывать Хему, Анджали налила на ладонь розового масла и принялась массировать ступни своей любимой учительницы.

Ночная птица пела прямо у окна — красиво и печально.

Хема болтала не умолкая, Сахаджанья время от времени что-то ей отвечала — раздумчиво и сдержанно, а Анджали все не могла позабыть казнь Шьяма-Мукхи.

— Что такое амокша, наставница? — спросила она, подливая еще масла на ладонь, и массируя мизинные пальцы Сахаджаньи особенно усердно.

— Это самое страшное, что может произойти с нами, — ответила наставница тут же, словно ждала вопроса. — Не спрашивай об этом, чтобы не накликать беду.

Хема притихла, ожидая страшный и интересный разговор. Ведь Анджали не успокоится, пока не вызнает все. Так и случилось.

— Но ведь вы привели нас туда, — сказала ее любознательная подруга. — Вы сделали это умышленно, чтобы предупредить нас. Там не было учениц нашего возраста.

— Вы должны знать, что ожидает тех, кто забывает о своем рождении.

— Так скажите «рикха», если сказали «кха»![2] — взмолилась Анджали.

— Ты дерзкая, как обезьяна весной! — не сдержалась Схаджанья. — Но ты права, молчать нет смысла, иначе ты не успокоишься и своим болтливым язык причинишь горя больше, чем армия асуров.[3] Все мы вращаемся в череде бесчисленных рождений и смертей. Когда карма становится полной добрых дел, Прародитель измеряет сосуд наших жизней и дарует нам мокшу — освобождение от череды рождений и вечную жизнь в его городе. Пока ты рождаешься и умираешь, у тебя есть надежда достигнуть этого благословенного состояния и оказаться в числе праведников в городе великого создателя. Но если отнять возможность смерти, то не удастся и родиться. А если отнять и жизнь при этом — вот и получается амокша. Твое тело и душа не могут ни умереть, ни возродиться. Они заключены в сосуд, откуда не ускользнуть. И так может продолжаться вечно, если боги не смилуются.

— И много апсар были приговорены к амокше?

— На моей памяти лишь еще одна, — Сахаджанья задумчиво посмотрела поверх головы Анджали, словно вглядывалась вглубь веков. — Она была самой красивой из всех, кого я когда-либо видела.

— Даже красивей госпожи Падмы? — не поверила Хема.

Сахаджанья шлепнула ее по голове ладонью:

— Ты, верно, уже начала путь к амокше⁈ — шикнула она на ученицу. — Не болтай глупостей, если не хочешь закончить так же, как Шьяма-Мукхи!

— Что же сделала та, о которой вы говорите? — напомнила Анджали.

— Она была красива и горда, — ответила Сахаджанья. — Это и погубило ее.

— Расскажите, наставница! — запросили девушки наперебой. — Вы ведь знаете эту историю? Знаете, правда?

— Знаю. И расскажу вам, потому что вы стали моими дочерьми по сердцу. И еще потому, что хочу предупредить вас и оградить вас от гибели по незнанию и дерзости, — Сахаджанья закончила плести косу Хемы и улеглась на постель, не глядя достав бетель из корзиночки у изголовья. — Много лет назад, — начала наставница, — когда Прародитель Брахма еще не покинул нас и жил в Тринаке, и здесь же жил мудрец Бхавана. Он получил знания от самого Прародителя, и превзошел в науках всех живущих в трех мирах. Даже сам асур Майя Данава не мог соперничать с ним. Бхавана строил дворцы для небожителей и создавал удивительные вещи и оружие. Он построил дворец господина Куберы, дворец господина Агни с рубиновыми языками пламени на башнях, подводный дворец господина Варуны и многие другие. Делал он летающие колесницы для господина Сомы и оружие для Господина-из-под-земли. Говорили еще, что Бхавана был не только строителем, но и искусным врачевателем, и он мог перекроить самого некрасивого человека, превратив его в красавца. Так или нет, я не знаю, но его дочери были самыми прекрасными существами в трех мирах, а сыновей у него не было. В то время на земле, над всеми поднялись два брата из дийтьев,[4] которые возмечтали стать первыми и на небе, и под землей. Они хотели получить у Прародителя дар бессмертия, но он узрел гордыню и корысть в их сердцах, и не дал им священного дара. Тогда братья попросили сделать их неуязвимыми для богов, для животных, для человеков и нагов, и чтобы только друг от друга они могли принять смерть. И Прародитель дал им этот дар. Братья начали кровопролитную войну, погубили всех брахманов, и запретили жертвоприношения. А когда боги ослабли без жертвенной пищи, пошли войной на небеса и свергли самого господина Шакру. Прародитель и все боги укрылись в новом городе — Брахмалоки, куда братья не знали дороги. Но зато они спустились в Паталу и победили царя нагов, потому что никто не мог одолеть их по велению Прародителя. Боги собрались на совет и стали решать, как им избавиться от братьев. Братья были очень дружны, и никто не знал, как можно их поссорить. На их совет пришел Бхавана. Боги сначала не хотели его впускать, но он пришел не один, а с младшей дочерью. Ее звали Уттама, она воспитывалась среди апсар, и до поры стояла, закутанная в покрывало с головы до ног. Бхавана сдернул с нее одежды, и весь город осветился от красоты его дочери. Она сияла словно солнце, но на нее можно было смотреть, не боясь ослепнуть. Ее тело было белым, как луна, но не было холодным. Все черты были так тонки и ровны, словно вырезаны из мрамора, но она была живая — говорила, двигалась и смеялась. Когда боги увидели ее, то не смогли оторвать взгляда. Только господин Брахма и господин, что живет под землей, смогли удержаться от соблазна. Бхавана предложил отправить к братьям его дочь, чтобы она посеяла раздор между ними. Боги решили, что это мудрый совет и отправили Уттаму к дийтьям. Она предстала перед ними, очаровала и смогла взрастить в их душах ревность, отчего братья начали драться между собой и погибли, как и просили у Прародителя, от рук друг друга. Когда же Уттама вернулась в Брахмалоки и предстала перед собранием богов, то боги приветствовали ее, а Прародитель спросил, чего она желает в награду за победу над братьями-дийтьями. Уттама попросила разрешения самой выбрать себе мужа. Такое право было ей дано, и она указала на Брахму. Госпожа Савитри первая объявила о хуле на богов и нарушении закона. Уттама была тут же схвачена и приговорена к амокше.

— Но ведь это несправедливо! — воскликнула Анджали.

— Почему же? Она посягнула нарушить дхарму. Разве может простая человеческая дочь стать женой Праотца? Так же и Шьяма-Мукхи возмечтала о невозможном. Амрита была получена богами, и только они могут вкушать ее. Мечтая о бессмертии, Шьяма-Мукхи хотела нарушить закон варн.

— Странные законы дали нам боги, — задумчиво произнесла Анджали. — Если я коснусь рукой головы, моя голова не оскверниться. И если я коснусь головой земли, по которой ступали мои ноги, моя голова не будет опозорена. Почему же тогда апсара не может мечтать о боге?

В ответ она получила крепкий удар по голове.

— Ты — отъявленная смутьянка, — объявила наставница Сахаджанья. — И если не прекратишь думать о том, о чем тебе как до звезд небесных, то плохо кончишь.

В эту ночь Анджали никак не могла уснуть. Ворочаясь в постели, она снова и снова вспоминала рассказ наставницы и недоумевала, за что же пострадала Шьяма-Мукхи — ведь господин Шакра сам дал ей амриту. И если он был виновен в том, что она преступила закон, то почему не спас свою возлюбленную?

[1] Риши — мудрец. Почтительная приставка к имени или должности.

[2] Рикха и кха — буквы санскритского алфавита, перефразируя на русский: «Сказав 'А», говори «Б».

[3] Асуры — вечные противники богов.

[4] Дийтьи — в ведийской мифологии такие же противники богов, как асуры.

9

— Слышала новости? — спросила Хема, подпрыгивая от нетерпенья. — Старшую апсару сместили, и теперь нами будет управлять дайвики. Помнишь? Та, красивая. С золотым пояском. Она приезжала в школу перед тем, как Ревати… Перед этим самым случаем, — она потупилась, и ее радость заметно поутихла, но продолжалось это недолго, и Хема снова запрыгала по дороге, хлопая в ладоши. — Новая наставница танцует лучше всех, у нее мы всему научимся!

— Дайвики Урваши? — спросила Анджали, невольно останавливаясь.

— Да, лучшая танцовщица! Она приказала собрать всех учениц, хочет приветствовать их.

Они пошли дальше, но ноги Анджали стали тяжелыми, как каменные, и даже не боль в бедре была этому причиной. Дайвики Урваши станет старшей наставницей. Мало кто любил прежнюю наставницу, но будет ли новая добрее старой?..

Хема щебетала всю дорогу, строя предположения, как изменится школа, когда во главе ее станет лучшая танцовщица.

«Вряд ли станет лучше. Мне», — подумала Анджали, вспомнив взгляд дайвики — острый, как тысячи иголок.

Ученицы слетались к дому старшей апсары, как бабочки на медоносный цветок. Все волновались и обсуждали новое назначение.

— Пойдем в первые ряды! — тянула Хема подругу.

Но в толпе девушек Анджали сразу же столкнулась с Джавохири — та неловко взмахнула рукой и попала прямо по больному бедру. Анджали невольно вскрикнула, а Хема напустилась на Джавохири, осыпая ее бранью:

— Что стоишь у нас на пути⁈ — возмущалась она. — А ну, посторонись!

Анджали с трудом перевела дыханье, стараясь не показать, насколько болезненным оказался случайный удар. Но от острого взгляда Джавохири невозможно было ничего скрыть.

— Ты сама на себя не похожа, — сказала она, присматриваясь к Анджали. — Я тебя и задела-то чуть-чуть, а ты уже готова упасть в обморок. Не слишком ли рано ты стала неженкой? Воображаешь себя дайвики?

— Сама-то важничаешь, как будто уже ею стала! — не осталась в долгу Хема. — Пойдем, Анджали, пусть эта змея захлебнется собственным ядом!

Подруги протиснулись в первые ряды, откуда были хорошо видны наставницы, подносящие новой начальнице школы цветочные гирлянды и окуривавшие ее фимиамом.

Дайвики Урваши полулежала на переносном бамбуковом ложе, установленном в тени деревьев — как раз там, где в последний раз сидели Анджали, Ревати и Хема, ожидая приговора.

Лучшая танцовщица была прекрасна. Анджали не могла не признать это. Каждое ее движение было выверенным и отточенным, как танец, заученный годами. Лицо дайвики лучилось улыбкой, и она оглядывала учениц ласково, как любящая мать своих детей.

— Мое имя — Урваши, — сказала она громко, когда все собрались. — ГосподинКама поручил мне управлять вашей школой. Буду счастлива передать вам знания, научить всему, что мне известно. Прошу проявить должное старание.

Ученицы пали ниц, приветствуя новую наставницу, а остальные наставницы поклонились.

— Чтобы мне получше узнать о ваших способностях, проведем небольшое состязание, — дайвики Урваши оглядела девушек, не переставая улыбаться. Взгляд ее на мгновенье задержался на Анджали, которая стояла во втором ряду, в стороне. — Пусть каждая приготовит танец. Не надо долгого исполнения. Покажите что-нибудь необычное, удивите и потрясите меня.

Девушки взволнованно загомонили, а Хема схватила Анджали за руку.

— Ты поможешь мне поставить танец? — зашептала она, лихорадочно блестя глазами. — Какое замечательное состязание!

— Да, — только и смогла выдавить Анджали, понимая, что встретится с Ревати после этого замечательного состязания.

Вечером, в доме наставницы Сахаджаньи, Анджали была особенно молчалива и задумчива. Наставница приписала все раздумьям о предстоящем танце и перед сном решила подбодрить ученицу.

— Думаю, тебе лучше исполнить бахаи, — сказала она, расчесывая волосы Анджали. — Ты всегда была особенно хороша в этом танце.

— Я не смогу, — глухо ответила Анджали, понимая, что отступать уже некуда.

— Не сможешь? Что за вздор. Не бойся, у тебя все получится. В чем-то ты превосходишь даже Джавохири.

— Я не смогу… Наставница! — Анджали заплакала навзрыд и повернувшись порывисто уткнулась лицом в колени Сахаджанье.

— Что это ты плачешь? — застрожилась та. — А ну, прекрати. Слезы испортят цвет лица! Глаза потускнеют!

— Не смогу станцевать… не смогу… — повторяла Анджали.

— Да что случилось? — встряхнула ее Сахаджанья. — Немедленно говори.

И правда вылилась с потоком слез.

Сахаджанья побледнела и велела распустить пояс одежд. Анджали развязала пояс и оголила распухшее бедро.

Кожа приобрела багровый оттенок, и краснота распространилась уже на две ладони.

— Если старшая апсара увидит, тебя немедленно изгонят, — прошептала Сахаджанья помертвевшими губами.

— Прошу! Не выдавайте меня! — взмолилась Анджали.

— Безрассудная, это же преступление. Об этом узнают, и наказание будет страшным. Тебя изгонят, как Ревати. И меня с тобой вместе.

— Нет-нет, этого не должно произойти, я уверена, что поправлюсь!

— Уверена? До сих пор тебе даже лучше не стало, — Сахаджанья прикоснулась к воспаленной коже, и Анджали вздрогнула от боли. — У меня есть целебная мазь на кокосовом молоке, я всегда ее использую, когда начинают болеть мышцы после выступлений. Сейчас принесу…

Анджали поняла это как намерение сохранить ее тайну и припала к ногам наставницы, бормоча благодарности. Та отстранила ее, досадливо бранясь, но почти бегом сходила за чашкой, в которой лежала белая ароматная кашица.

— И как ты собираешься танцевать с больной ногой? — спросила Сахаджанья, натирая Анджали мазью. — Как будешь танцевать, если даже ступить на ногу не можешь?

— Я буду танцевать танец Гаруды, — сказала Анджали после напряженного раздумья. — Тогда вторая нога не понадобится.

— Глупо! И в танце Гаруды нужно перемещаться по сцене!

— Мне не придется этого делать, если я буду танцевать… на барабане.

— Что? На барабане?

— Да. Я буду танцевать на дхолаке.[1]

— Безумие! И кто знает, почему я помогаю тебе! — в сердцах сказала Сахаджанья.

— Наставница! Ведь у меня нет никого, кроме вас, — Анджали прижалась щекой к ее руке.

Сахаджанья долго гладила Анджали по голове.

— Я попрошу Тубуру, он управляет виманой господина Читрасены, поговорить с жителями нижнего мира, — сказала она, наконец. — Они искусны в колдовстве и умеют лечить. Может быть, кто-нибудь из них сможет помочь. Так ведь не может продолжаться долго, девочка моя. Рано или поздно станет известно, что ты больна, и тебя удалят из Тринаки.

— Пока есть надежда, я не хочу сдаваться, — ответила Анджали, и добавила, помолчав: — И даже если надежды не будет, все равно не сдамся.

Сахаджанья вздохнула и только крепче прижала ее к себе.

Решено было сказать, что наставница в наказанье запретила Анджали выходить из дома. Это избавляло от посещения школы и давало отдых больной ноге.

— Вставай как можно реже, — говорила Сахаджанья, нанося на болезненное место новую порцию целебной мази. — Это не состязание за награду, всего лишь представление старшей апсаре. Как станцуешь, так и станцуешь. При твоих талантах и импровизация будет хороша. Главное, станцуй ровно и не гримасничай от боли.

Когда наступил означенный день, Анджали явилась в школу самой первой. Хема прибежала с красными щеками, глаза у нее так и горели.

— Боюсь, боюсь! — жаловалась она Анджали. — Вдруг я не понравлюсь госпоже Урваши?

Бросили жребий, определяя очередность. Анджали выпало танцевать тридцатой. Она прошла к колонне возле стены и села в темноте под навесом.

Каждый шаг отдавался ноющей болью, а нога была словно бревно — тяжелая, непослушная. Апсары, наряженные и накрашенные, словно на божественный праздник, разминались и повторяли танцы, некоторые молились, беззвучно шевеля губами. Анджали сделала вид, что тоже молится, чтобы оправдать, почему сидит неподвижно, а не повторяет танцевальные движения вместе со всеми.

Наконец объявили ее выход, и она встала за занавесом, готовясь появиться на сцене.

Как было оговорено заранее, по приказу наставницы Сахаджаньи срединные лампы накрыли каменными крышками, создавая полумрак. Это позволило Анджали забраться на барабан, и никто не заметил неуклюжих движений и хромоты танцовщицы. Приняв позу, Анджали хлопнула в ладоши, давая знать, что готова.

Крышки с ламп подняли, и сцена снова осветилась.

Ропот изумления прошелся по рядам зрителей. Девушки, ожидавшие своего выступления, выглядывали из-за колонн и в знак удивления похлопывали себя по щекам.

В центре сцены стоял барабан-дхолак, а на барабане — Анджали. Руки ее были раскинуты, она стояла на одной ноге и улыбалась. Шелковые полотнища, подвязанные шнурами к указательным пальцам, запястьям, локтям и плечам, трепетали, как настоящие крылья.

Маленькие барабаны дамару вступили первыми, затем к ним присоединились флейта-бансури и мужские четырехструнные тампуры. Анджали сложила руки над головой, призывая благословение богов, потом коснулась лба, прося благословения у наставницы, потом коснулась сердца, приветствуя зрителей.

Под звуки флейты, Анджали тонко-тонко затрепетала пальцами рук. Крылья из ткани начали колыхаться

Сложив руки крест-накрест, переплетя большие пальцы, она изобразила плавные взмахи орлиных крыльев

Ритм стал отчетливее и быстрее. Тампуры умолкли, и только флейта вела мелодию. Барабан и флейта — это музыка войны. Слыша их, так и рвешься в бой. Анджали снова вскинула руки над головой. Теперь она танцевала битву с нагами. Еле заметными движениями ступни, она начала поворачиваться вокруг своей оси. Круг в одну сторону, круг в другую, а потом зрители восторженно ахнули — танцовщица начала перемещаться вместе с барабаном. Перенося вес с пятки на носок и помогая себе взмахами рук — нет, крыльев! — Анджали заставляла барабан передвигаться по сцене. Она приблизилась к музыкантам и выбила на барабане тот же ритм, что и они, подпрыгивая на одной ноге. Вернувшись обратно, она поднялась на полупальцы, а затем и на костяшки пальцев, чудом не порвав кожу инструмента.

Такого еще не представляли в Тринаке, и зрители разразились криками и принялись так хлопать в ладоши, что заглушили музыку.

С последним звуком мелодии, светильники были разом закрыты крышками — тоже по настоянию наставницы Сахаджаньи.

Анджали спрыгнула с барабана и ускакала за колонны, спеша укрыться от зрителей.

Постанывая сквозь зубы, она сползла по колонне спиной. Ногу словно охватило пламенем, и боль усиливалась, разливаясь по телу волнами.

— Что это ты расселась? — раздался голос, и Анджали чуть не застонала снова.

Перед ней стояла Джавохири, еще не снявшая костюма для выступления, и не смывшая грима.

— Устала и присела отдохнуть, — ответила Анджали с раздражением. — Это запрещено указом великой навозной царевны?

Джавохири фыркнула и подбоченилась:

— Да сиди тут сколько хочешь, как блоха в щели. Мне-то какое дело?

Она удалилась, а Анджали с облегчением перевела дух. Немного выждав, она поднялась и поковыляла к хижинам, прячась за деревьями, чтобы никто не заметил ее хромоты.

Сахаджанья влетела в маленький дом, где ожидала ее ученица, и сразу обняла крепко-крепко.

— Ах, негодная девчонка! — шептала она сквозь слезы. — Ты скрыла от меня половину своего мастерства! Все только и говорят о твоем танце, даже дайвики признала, что никогда не видела такого чудесного зрелища.

Она так обнимала ее, что Анджали почувствовала — еще чуть-чуть, и шея скривиться навсегда.

— Сегодня устроим праздник, — сказала наставница, выпуская Анджали из объятий. — Позовем Хему и настряпаем вкусностей.

Анджали приняла это предложение с радостью, так же, как и Хема, которая прибежала, прихлопывая в восторге в ладоши.

Зашипело масло, запахло кокосом и горячим молоком, и наставница Сахаджанья сама замесила белое и ароматное, как лепестки жасмина, тесто. Хема помогала ей, а Анджали смотрела на них, устроившись на постели, лежа на животе и положив руки под подбородок.

— Как ты додумалась станцевать такое? — спросила Сахаджанья, когда циновка, заменявшая стол, была заставлена лакомствами.

— Я видела, как танцует Гаруду дайвики во дворце господина Камы. Помните, когда вы брали туда нас с Джавохири? — пояснила Анджали, уплетая рисовые пирожки с кокосовой пастой, обмакивая их предварительно в уваренное молоко. — Почти весь танец она простояла на одной ноге. Я просто повторила ее движения и прибавила кое-что из вашего танца, наставница.

— Но ты видела этот всего раз и давно!

— Он до сих пор в моей памяти, — улыбнулась Анджали, а про себя добавила: «Ведь в тот день господин Шакра впервые заговорил со мной».

— А барабан? — малютка Хема даже позабыла про еду.

— Барабан — тот же танец на кувшине, который мы разучивали. Помнишь? Тогда я дурачилась и заставляла кувшин передвигаться туда-сюда. С барабаном то же самое. Правда, на одной ноге это делать труднее.

— Ты даже не тренировалась…

— Тренировалась, — Анджали совершенно серьезно приложила палец ко лбу. — Сто и тысячи раз я повторяла свой танец мысленно. Когда моя душа заучила его, моему телу осталось лишь повторить движения.

Сахаджанья взглянула на ученицу с непонятным выражением.

— Ты похудела за последнюю неделю, — сказала она. — Я думала, это от переживаний и болезни. Но, может быть, это было из-за твоих душевных тренировок?

— Все это похоже на майю! Колдовство! — с придыханием заявила Хема.

Сахаджанья бросила на нее быстрый недовольный взгляд, но Хема не отставала: — Наставница! Правда ведь, что Господин-живущий-под-землей может своим танцем совершать чудеса? Может, и наша Анджали такая же?

— Молчи! — шикнула на нее Сахаджанья и оглянулась, словно кто-то мог их подслушать в пустом доме. Она сделала несколько жестов, отвращающих злых духов, над огнем, и за неимением веера под рукой шлепнула Хему по макушке деревянной ложкой. — Не болтай о том, чего не знаешь.

Хема обиженно надула губы, почесывая темя, но долго злиться не смогла, ее так и распирало от радости и гордости за подругу.

Засыпая в этот вечер, Анджали чувствовала себя бесконечно счастливой. Но уже в полудреме ей привиделась Ревати — плачущая, изгнанная, страдающая где-то там, на страшной земле. И в сердце ледяной змеей заполз страх, отравивший и счастье, и радость от победы.

Проспать ей удалось только до полуночи. Когда водяные часы на площади Тринаки пробили один раз, кто-то постучал в двери. Анджали открыла глаза и прислушалась, недоумевая, кого привело в школу апсар в такой час.

— Ты пришел, господин, — услышала Анджали наставницу Сахаджанью. — Благодарю тебя за доброту!

— Мне надоело выслушивать нытье твоего любовника, — раздался в ответ мужской голос. Голос был незнакомый, и хотя мужчина говорил на языке небесных царств, в его говоре слышалось что-то чужое — он странно пришепётывал, словно привык говорить тихо.

— Ей становится все хуже и хуже, я боюсь, что начнется лихорадка…

— Сейчас посмотрю, — проворчал мужчина.

Анджали, мучаясь дурнотой, приподнялась на локтях. Может, это тот таинственный лекарь, о котором упоминала наставница?

Занавесь на входе приподнялась, и появилась Сахаджанья. Она пятилась, непрестанно кланяясь, приглашая за собой гостя.

— Пригаси светильник, — сказал мужчина, останавливаясь на пороге.

— Но будет темно, господин… — начала Сахаджанья.

— Я сказал — пригаси светильник, — мужчина начал терять терпенье, и наставница поспешила выполнить его приказ.

Дом погрузился в темноту, и только угли жаровни красновато мерцали. Несколько мгновений было тихо, а потом на бедро Анджали легли чужие пальцы — крепкие, холодные. Она вздрогнула. Не от страха, а от неожиданности, и сразу же получила выговор:

— Не надо дрожать, как кролик перед змеей!

— Я не испугалась, господин, — сказала тихо Анджали. — Но вы подошли так тихо…

Он что-то пробормотал и хмыкнул, продолжая ощупывать опухоль. Света от углей хватало лишь для того, чтобы разглядеть его силуэт, но не лицо. Он был строен, и волосы его были подвязаны на макушке в узел, как у аскета.

— Риши Нанада сказал, что может помочь змеиный яд, — сказала Сахаджанья.

— Вот на себе бы риши Нанада и испытывал его, — ответил мужчина недовольно. — Как давно начались боли?

— Через неделю будет две луны, — тихо сказала Анджали.

Мужчина опять что-то пробормотал, на сей раз Анджали расслышала слова «безумная, как ракшаси».

— Если вы можете излечить меня, господин, — торопливо заговорила она, — я буду вашей вечной должницей. Если пожелаете, я выберу вас, когда назначат мою сваямвару.

Гость смеялся долго, странным, приглушенным смехом. Отсмеявшись, он сказал:

— Зачем мне брачная ночь с апсарой, которая доступна каждому? Если я пожелаю ее, мне всего лишь надо подождать, когда она изберет мужа и раскроется всем. Или ты полагаешь свою девственность такой уж большой ценностью?

Анджали покраснела и была благодарна темноте, скрывшей ее румянец. Этот неведомый человек унизил ее, превратив из полубогини в простую продажную девку, какие бродят среди людей. Сахаджанья поняла чувства ученицы и поспешила вмешаться:

— Мы заплатим, чем будет вам угодно, господин.

— Нищий решил подать царю милостыню… — пробормотал таинственный лекарь и сказал уже громче: — У нее поврежден сустав. Она слишком сильно напрягла его. Теперь сустав воспалился и налился гноем. Надо два месяца полного покоя, чтобы его вылечить и после этого — не слишком утруждать ногу, даже когда идешь за водой.

— А танцы⁈ — воскликнула Анджали, садясь в постели рывком, и тут же вскрикнула от боли.

— О танцах надо забыть.

Слезы хлынули по щекам Анджали.

— Нет, нет, это невозможно, господин, — забормотала она.

— Лучше не танцевать, чем остаться калекой через год, — сказал лекарь, собираясь подняться.

Анджали порывисто схватила его руку и покрыла поцелуями:

— Прошу, помогите! Для меня лишиться танца означает жизнь на земле!

Мужчина вырвал руку из ее цепких пальцев и вытер об одежду, словно прикоснулся к грязи.

— И на земле можно жить, — ответил он.

— Если я не смогу танцевать, — взмолилась Анджали, — я погибну. Как птица без полета. Лучше летать день, чем вечность ползать по земле, подобно змее.

— Вот как, — хмыкнул врачеватель, и Анджали угадала его недовольство, но не поняла, чем могла обидеть. — Все это — лишь красивая болтовня.

Но Анджали видела, что именно эти слова заставили его поколебаться.

— Не лишайте меня надежды, — сказала она твердо. — Я надеюсь стать царицей танца, постичь всю его глубину и познать тайну красоты. Ради этого я готова на все. Скажите, что пожелаете — и я исполню.

— Глупые слова глупого существа, — проворчал лекарь, но тут же спросил у Сахаджаньи. — Где мазь, которую дал вам риши?

Сахаджанья пошарила в темноте и протянула чашку с мазью.

Мужчина взял чашку, понюхал содержимое, подцепил пальцем кусочек мази и отправил на язык.

— Подойдет, — сказал он. — Пользуй ее и дальше. Я кое-чего добавлю сюда. Когда будешь мазать девушку, сначала натирай руки листьями тулси,[2] а потом тщательно все смывай.

— Девушку тоже натирать тулси? — спросила Сахаджанья.

— Нет, глупое существо. Девушку не надо.

Наставница замолчала, боясь рассердить гостя.

Повозившись с мазью, лекарь снова обратился к Анджали. Еще раз ощупав ее бедро, он велел лечь на бок и ухватиться покрепче за край кровати.

— Будет больно, — сказал он. — Потерпи и постарайся не дергаться. Боль пройдет не сразу, возможно, начнется лихорадка. Если на теле выступят красные пятна или даже язвы, если станет трудно дышать — сразу зовите своего риши, пусть даст змеиное противоядие.

— Хорошо, господин, — прошептала Анджали, делая все, как он приказал.

— Отойди на пять шагов, — велел мужчина Сахаджанье, и та послушно отступила.

Лежа на боку, Анджали боялась повернуть голову, чтобы посмотреть, как ее собираются лечить. Ей было слышно, что мужчина прошептал мантру, но кому она предназначалась — не разобрала. Потом он наклонился, и ногу от бедра до кончиков пальцев объяла жгучая боль, будто ее проткнули раскаленными металлическими прутьями. Анджали не сдержалась и дернулась всем телом, но ее крепко держали в четыре руки — за ноги и за плечи. Несколько долгих мгновений Анджали казалось, что кровь ее закипает. Она хотела крикнуть, но язык не слушался.

Наконец хватка ослабла, и Анджали могла бы пошевелиться, но тело словно парализовало, и разум затуманился, словно она не спала двое суток подряд. Не в силах бороться со сном, Анджали смежила веки.

Уже в полудреме она слышала, как лекарь дает последние наставления относительно лечения, а наставница Сахаджанья благодарит его.

Анджали проспала почти сутки, а проснувшись, почувствовала себя слабой, как новорожденный цыпленок.

Наставница Сахаджанья, не смыкавшая глаз возле ее ложа, вознесла молитвы всем богам и разогрела молочного риса, чтобы покормить больную.

— У тебя даже не было лихорадки, — сказала она, кормя Анджали с ложки. — Я все время проверяла, горячий ли у тебя лоб, и давала пить гранатовую воду. Тебе лучше?

Анджали прислушалась к своему телу и сказала с сомнением:

— Не знаю. Мне можно встать?

— Лекарь сказал, надо поберечься дня три. Я предупредила, что тебя не будет на занятиях, потому что ты помогаешь с танцем для новичков. Но лучше бы тебе пойти на поправку побыстрее.

— Ну и сильные у вас руки, наставница, — сказала Анджали, рассматривая кровоподтеки на лодыжках и плечах. — Смотрите, каких синяков вы мне наставили.

— Но я не прикасалась к тебе, — ответила Сахаджанья.

— Разве не вы держали меня вместе с лекарем?

— Он же велел отойти мне на пять шагов, я боялась ослушаться.

— Кто же… — Анджали побледнела, с любопытством и испугом разглядывая синяки. — Кто же мог это сделать? Это был… бог?

Воображение тут же нарисовало ей Шакру, принявшего облик аскета, чтобы помочь ей. Боги знают все, почему бы Шакре не узнать о ее чувствах?

— Я не знаю, кто это был, — сказала Сахаджанья задумчиво. — Но будем молиться, чтобы его врачевание подействовало.

[1] Дхолак — вид барабана бочкообразной формы, на котором играют палочками.

[2] Тулси — базилик

10

И лечение подействовало. После нескольких дней Анджали с удивлением и радостью обнаружила, что жар и боль прошли. Наставница развязала повязку и осмотрела бедро девушки самым внимательнейшим образом, но не нашла и следа от прежней опухоли. Только две ранки на расстоянии четырех пальцев друг от друга покрытые корочкой из запекшейся крови и напоминали о таинственном лекаре.

Еще через несколько дней Анджали встала и сделала несколько шагов. Боль не возвращалась, и Сахаджанья сказала, что теперь можно и посетить риши Нанаду, чтобы удостовериться, что болезнь побеждена. Хема была рада еще больше Анджали, и узнав о ее выздоровлении бросилась подруге на шею, визжа до небес.

— Я так боялась, что ты уйдешь следом за Ревати, — призналась она. — Наверное, я бы тогда умерла.

— Не надо умирать, — Анджали потрепала ее по щеке. — Будем жить и покорим всех мужчин танцами! Я чувствую себя легко, как водомерка на поверхности озера! Мне кажется, сейчас я буду не танцевать, а летать. Неужели, завтра я начну посещать уроки, и все будет, как раньше? Сама в это не верю.

— Джавохири лопнет от злости, увидев водомерку! — счастливо засмеялась Хема.

— Да уж, жду не дождусь, когда увижу эту задаваку, — воинственно сказал Анджали. — Завтра я ее во всем перетанцую, вот увидишь. Ах, как я соскучилась по всем нашим, как хочу поскорее увидеть и их, и школу, и даже наставницу Мекху.

Но желание ее исполнилось быстрее, чем она ожидала. В этот день Сахаджанья вернулась с занятий непривычно рано — часы еще не пробили четыре по полудни. Лицо наставницы было встревоженным, и она даже не отругала Хему за то, что та снова торчит в ее доме, хотя после занятий должна быть возле наставницы Мекхи.

— Быстро одевайся и подбери волосы, Анджали, — велела Сахаджанья. — Мы должны немедленно прибыть к старшей апсаре.

— Дайвики Урваши⁈ — воскликнула Хема, а Анджали замерла, предчувствуя беду.

— Что случилось? — спросила она. — С чего это старшей апсаре захотелось меня увидеть?

— Мне кажется, она что-то прослышала о твоей болезни, — сказала Сахаджанья, молитвенно складывая руки. — Пусть боги хранят нас! Хема, а ты беги к школе. Всем ученицам приказали собраться там.

Когда Хема убежала, наставница Сахаджанья подошла к Анджали и взяла ее лицо в ладони, заставляя посмотреть себе в глаза:

— Не знаю, почему она хочет видеть тебя, но вряд ли это хорошо. Что бы ни случилось, будь смиренна, не дерзи и отрицай все, если станут обвинять.

— Поняла, — прошептала Анджали.

Старшая апсара приняла их дома, возлежа на сане, покрытой шелком, и обмахиваясь золотым веером.

— Подойди, девочка, — сказала Урваши, улыбаясь медоточиво. — Как ты себя чувствуешь?

Анджали приняла прах от ног старшей апсары и ответила почтительно:

— Милостью богов, чувствую прекрасно. А как ваше драгоценное здоровье?

— Прекрасно? — переспросила она, не обращая внимания на поклоны и добрые пожелания ученицы. — Но до меня дошли слухи, что ты обращалась к риши Нанаде, потому что заболела…

— Риши Нанада помог, и теперь воспитанница здорова, — вмешалась наставница Сахаджанья.

— Это так? — спросила Урваши.

— Да, госпожа, — чинно ответила Анджали. — Если вам угодно проверить…

— Угодно! — дайвики засмеялась, обмахиваясь золотым веером. — Школа полнится слухами, а это нехорошо. Но раз все в порядке, сейчас мы развеем все слухи. Я недаром собрала учениц. Скоро придут музыканты, и ты, девочка, станцуешь нам…

— Госпожа! — снова вмешалась Сахаджанья. — Есть ли в этом смысл? Завтра воспитанница приступает к занятиям, и вы сможете увидеть…

Но дайвики перебила ее:

— Сегодня такой чудесный вечер, а она так поразила нас орлиным танцем, что я хочу устроить маленькое празднество. Не надо переодеваться, ты и так хороша. Ты ведь готова?

Анджали подняла голову, встретившись взглядом со старшей апсарой. В глазах дайвики не было ни капли того меда, что она разливала голосом. Только холодная ненависть и тысячи иголок.

«Она знает о моей болезни, — поняла Анджали. — Откуда? Наставница Сахаджанья? Нет. Хема? Тоже не верю. Джавохири! Джавохири видела меня после выступления и донесла».

— Я готова, госпожа, — сказала она, не отводя взгляда. — Какой танец вам угодно увидеть?

Дайвики приставила к подбородку указательный палец, принимая позу лукавого раздумья.

— Пожалуй, бахаи… — сказала она.

Наставница Сахаджанья еле слышно пробормотала слова благодарности богам. Бахаи был любимым танцем Анджали и всегда отменно ей удавался.

— Слушаюсь и… — начала Анджали, но дайвики еще не закончила.

—… бахаи на кинжалах, — сказала богиня танца и засмеялась, захлопав в ладоши. — Ах, больше всего люблю это дивное зрелище! Прекрасная и смертельная пляска! Одно неточное движение — и можно поплатиться жизнью!

— Госпожа! — крикнула Сахаджанья и бросилась к ногам дайвики. — Прошу, выберете другой танец! Анджали слишком неопытна для него!

— Почему? — спросила Урваши невинно. — Ее мастерство мы все видели, она на голову превосходит многих старших учениц. Если она здорова, то талант поможет ей справиться даже с таким непростым заданием.

— Она никогда не исполняла бахаи на кинжалах и даже не училась этому! — продолжала молить Сахаджанья.

Что касается Анджали, то она словно окаменела.

«Дайвики хочет избавиться от меня, — подумала она. — Почему? За что? Что я ей сделала?»

— Прекрати стенания, — велела старшая апсара. — Я все сказала. Что ответишь ты, девочка?

Она подалась вперед, с улыбкой вглядываясь в лицо Анджали, и той ясно увиделись насмешка и жажда провала в прекрасных глазах.

«Отступить? Ни за что!», — подумала она и ответила:

— Я станцую бахаи на кинжалах, госпожа. Я уверена в своих силах.

— Вот и хорошо! Проводите танцовщицу! — дайвики взмахнула рукой — словно танцевала танец волн, и Анджали оттеснили от наставницы и повели к школе.

«Даже не разрешила получить учительское благословение перед танцем!» — подумала Анджали, оглядываясь через плечо на Сахаджанью.

У той было бледное, осунувшееся лицо, она шла следом и левой рукой перебирала амулеты, висевшие у пояса.

Возле школы опять было не протолкнуться — и старшие и младшие ученицы толпились вокруг. Они показывали на Анджали пальцами и гудели, как пчелиный рой. Где-то в первых рядах она заметила личико Хемы.

«Все правильно, — думала Анджали, лихорадочно припоминая все, что слышала про исполнение танцев на кинжалах. — Собрала учениц, чтобы в случае провала мой позор видели все».

Принесли доску размером пять локтей на шесть — всю в узких ячейках, а потом принялись вставлять в ячейки обоюдоострые кинжалы, клинком кверху. Танцовщице разрешили помолиться перед танцем и укрыли в переносном шатре, где стояли курильница и маленький алтарь, и лежала циновка из тростника.

Первым делом Анджали размяла мышцы, сделав несколько упражнений, которые позволяли разогреть тело перед танцем, а потом преклонила колени перед алтарем.

«Великий Шакра! — взмолилась она, ставя ароматические палочки и повторяя мантру царю богов. — Одари меня твоей силой, помоги пройти испытание, чтобы стать ближе к тебе!»

Она протянула руку, чтобы установить еще одну палочку, но замерла. Из-за алтаря выскользнула темная лента и поползла, извиваясь по золотистому песку, которым была посыпана вся земля перед школой. Кобра!

Анджали забыла дышать и следила за змеей взглядом, боясь пошевелиться.

Кобра проползла по кругу вокруг девушки, двигаясь посолонь, а потом свернулась кольцом вокруг курильницы.

«Хороший знак, — подумала Анджали, не смея приближаться к алтарю. — Мои молитвы услышаны, и господин Шакра не оставит меня. Только почему он прислал змею? Царю богов больше пристал павлин…»

Но она тут же сказала себе, что отправить павлина, как вестника удачи, на виду у всей школы, да еще на глазах у дайвики было бы слишком рискованным. А змея — она незаметна, и может проникнуть в малейшую щелку.

Не желая беспокоить божественную посланницу, Анджали воткнула ароматическую палочку в песок, поклонилась кобре, и вышла из шатра спокойная и уверенная в своих силах.

Сотня кинжалов, расположенных на расстоянии четырех пальцев друг от друга, сверкали острозаточенными лезвиями на солнце. Музыканты сидели на земле, поджав ноги, и ждали приказа старшей апсары, чтобы начать играть. Урваши возлегла на переносную сану, увитую лотосами, и дала знак начинать испытание.

Сахаджанье так и не разрешили подойти к ученице, и она издали благословила ее — развернув руку ладонью.

Анджали кивнула, что увидела и благодарна, но сделала это так отстраненно, словно все происходило не с ней, а с какой-то другой девушкой. Она скользнула невидящим взглядом по Хеме, пробившейся в первый ряд, повернулась к дайвики Урваши, поклонилась сначала ей, потом остальным наставницам, потом музыкантам и зрителям. А потом ступила босой ногой на сцену из кинжалов.

Зрители замерли, но Анджали легко прошла по остриям и встала посредине площадки, приняв позу и ожидая приказа начать танец.

— Начинайте! — разрешила Урваши.

Музыку, под которую предстояло исполнять бахаи, задавала танцовщица, а музыканты обязаны были подчиняться ей.

Анджали несколько раз хлопнула в ладоши, отбивая ритм, и вина тут же повела мелодию, безошибочно угадав гимн царю богов Шакре:

Придите же! Сядьте!

Шакру воспойте,

Возносящие хвалу друзья![1]

Танец начинался медленно-медленно. Словно цветок, поутру раскрывающий лепестки перед солнцем, Анджали покачивалась из стороны в сторону, изящно поводя руками и играя бровями. Она приветствовала своего бога, она была лилией, распускающейся на рассвете.

Первого из многих,

Владыку самых достойных благ,

Да приидет он к нам с наградами!

Присев и коснувшись кончиками пальцев острия клинков, Анджали будто бы поприветствовала того, кому возносился гимн и кому был посвящен танец.

Ресницы ее затрепетали, и она подняла взгляд медленно, словно перед ней стоял сам царь богов, и она боялась и желала посмотреть на него

Да получит Шакра, чья помощь не иссякает,

Эту хвалу числом в тысячу,

Он, в котором все силы мужества!

Лицо ее осветилось улыбкой, и танцовщица притопнула, ударив босой пяткой по клинкам, вплетая в мелодию веселый перезвон бубенцов ножных браслетов. Ударила — и повернулась, ударила еще — и снова повернулась.

Они запрягают пару любимых его— -

Золотых павлинов в колесницу,

Огненно-красных и золотых, мужей возящих.

Теперь она танцевала павлинов Шакры — любимых птиц царя богов.

Сложила большой и указательный пальцы, изображая павлинью голову с острым клювом и хохолком, и прошлась по кинжалам, подражая походке этих птиц — высоко поднимая ноги и поводя грудью сверху вниз, а потом опустилась на колени, оттягивая носок к затылку и поводя головой из стороны в сторону — павлин расправил хвост и горделиво оглядывался в поисках самок.

Приди, о блуждающий вокруг,

С высоких гор, из сияющего дворца

Или со светлого пространства неба!

К тебе устремились вместе наши голоса.

Изящный танец превратился в неистовую пляску. В Анджали словно вселился бог ветров, придав невероятную воздушность любому ее движению. Она словно скользила по острию кинжалов, и на лице сияла улыбка, как бывает, когда апсара танцует священный танец тому или иному божеству, и божество откликается на зов и приходит к своей верной почитательнице.

Многие из зрителей посматривали на небо — не соберутся ли тучи, и не примчится ли на летающей колеснице сам Шакра, привлеченный такой самозабвенной молитвой. Но небо оставалось ясным, а танец подходил к концу.

Кружась, Анджали обошла площадку, будто танцевала на мраморном полу, а не на ножах, и на завершающем аккорде сделала великолепный прыжок через голову, уперевшись ладонью в клинки. Ее пятки мелькнули в воздухе, и юные зрительницы восторженно завизжали: на подошвах танцовщицы не было ни единого пореза, кинжалам не досталось ни одной капли крови.

Наставница Сахаджанья сжала руки столь сильно, что побелели костяшки пальцев, а старшая апсара улыбалась ласково и медово, щуря глаза от удовольствия.

Анджали спрыгнула с кинжальной сцены на землю, приблизилась к дайвики Урваши и почтительно поклонилась, а та благожелательно кивнула ей:

— Теперь я вижу, что ты и правда божественно талантлива. И совсем не больна. Снимаю все обвинения и подозрения с этой ученицы.

— Вы очень добры, госпожа, — сказала наставница Сахаджанья. — А сейчас разрешите нам удалиться, раз вы убедились, что воспитанница здорова.

— Убедилась.

Наставница Сахаджанья приобняла Анджали за плечо и повернулась, готовая уйти, но голос дайвики остановил:

— Но она не только здорова, она еще и талантлива, эта маленькая апсара. Талант заслуживает награды.

— Лучшая награда — ваша похвала, госпожа, — торопливо сказала Сахаджанья.

— Нет, этого недостаточно, — объявила Урваши и произнесла, повысив голос, чтобы все услышали. — Я перевожу эту девочку в старший класс. Ей не надо тратить время вместе с остальными ученицами, она достойна большего. Уверена, что она может стать дайвики, и мы с удовольствием предоставим ей возможность опробовать свои силы. Пусть в этом году она выступает на арангетраме вместе со старшими ученицами.

Выступить на арангетраме на два года раньше! Анджали перестала дышать, до глубины души пораженная подобной честью. Она хотела припасть к ногам дайвики Урваши, преисполненная истинной благодарности, но наставница Сахаджанья опередила ее и упала в пыль коленями, целуя край покрывала, которым была покрыта сана.[2]

— Отмените приказ, госпожа! — взмолилась она. — Вы же знаете, что арангетрам надо готовить год, а до выступления старших учениц осталось всего три месяца!

— Три месяца — более чем достаточно для такого таланта, — сказала дайвики, наклоняя голову к плечу и любуясь Анджали. — А ты станешь ее наставницей. Таково мое желание.

— Госпожа!..

— Ты осмеливаешься спорить со мной? — сказала Урваши удивленно, и Сахаджанья молча отползла на три шага и поднялась, униженно кланяясь.

Едва дайвики, в сопровождении слуг и наставниц среднего звена, удалилась, Анджали со всех сторон обступили ученицы. От восторженных воплей, поздравлений и слов на Анджали словно накатила волна, оглоушив и обездвижив. Хема, орудуя острыми локтями, пробилась вперед и завопила, обнимая подругу:

— Отойдите! Отойдите! Ей надо отдохнуть!

Наставница Сахаджанья вскинула руку, и ученицы отхлынули, подобно прибою.

— Пойдем, — Сахаджанья обняла Анджали за плечи и повела домой.

Хема хотела отправиться с ними, но ей велено было остаться. В другое время Анджали умолила бы строгую наставницу разрешить Хеме пойти с ними, но сейчас девушка была слишком взволнована и не хотела говорить ни о чем ином, как о предстоящем арангетраме. А разговоры о нем — тайна между учителем и учеником.

— Меня допустили до арангетрама! — не могла поверить Анджали, выплясывая перед наставницей. — Я буду танцевать перед богами уже в этом году!

— Чему ты радуешься, глупая девчонка, — вздохнула Сахаджанья, заваривая чай. — Приготовиться к арангетраму — это не скакать на барабане. Пожалуй, госпожа старшая апсара подобрала для тебя задание еще опаснее, чем бахаи на кинжалах. Но как ты справилась? Ведь я никогда не рассказывала тебе об этом танце?

— Я вспомнила, как старшие ученицы обсуждали танец на битом стекле, — объяснила Анджали. — Они говорили, что главное — спокойствие духа, как при медитации, и легкость движений. Я представила себя ветром, парящим над Тринакой.

«Я представляла себя ветром, овевающим господина Шакру, — добавила она мысленно. — И молилась. И молитва была услышана».

— Ты самая удивительная ученица, которую я когда-либо воспитывала, — сказала Сахаджанья.

— Я исполню арангетрам через три месяца и не подведу вас, — поклялась Анджали, принимая прах от ног учительницы.

— Как богам будет угодно, — ответила наставница, благословляя ее.

С этого дня жизнь Анджали изменилась окончательно и бесповоротно. Теперь она посещала лишь уроки артистического искусства и любовных игр, стихосложение и прочие занятия, не имеющие непосредственного отношения к танцу. Вместо пропущенных танцевальных занятий каждое утро на рассвете, еще до восхода солнца, Сахаджанья начинала с ней совершенно другие уроки, которые оказались еще более изматывающими и тяжелыми по сравнению с обычными школьными.

Вчерашние подруги теперь относились к ней, как к божеству, а первогодки, только поступившие в школу, мчались наперебой, чтобы принять прах от ног звезды школы танцев. И даже Джавохири прикусила змеиный язык — ведь теперь Анджали считалась ей равной, и язвить по поводу юных выскочек не было смысла.

Подготовка к арангетраму началась с постановки танца. Арангетрам посвящается одному из божеств, и Анджали захотела исполнить посвящение Шакре. Но наставнице Сахаджанье выбор не понравился.

— Нет, поклонений Шакре будет много, — сказала она, поразмыслив. — Тебе надо показать совсем иной танец.

— Пусть много, — запротестовала Анджали, — но только я станцую с душой!

— Нет, это неразумно, — покачала головой наставница. — Участвовать будут двадцать учениц, если не больше. Каково будет судьям, если ты выйдешь девятнадцатой и начнешь ту же самую мелодию, что восемнадцать до тебя?

— Это ужасно несправедливо, — надула губы Анджали.

— Станцуй поклонение Агни — богу огня. В тебе чувствуется огонь, ты сможешь выразить его через танец.

Анджали обиженно фыркнула, но слова наставницы имели смысл, и она покорилась. Спустя две недели танец был придуман, и теперь нужно было закрепить его. Тренировки проходили в строжайшей тайне, а особо интересные движения разучивали ночью, в доме, плотно занавесив окна и закрыв двери. Выпускницы шпионили друг за другом, не пренебрегая слежкой, чтобы добиться победы.

Познала Анджали и оборотную сторону славы, когда однажды наколола пятку шипами акации, которые кто-то подложил в ее башмаки. А в другой раз ей подкинули скорпиона в сложенные одежды.

— Всегда проверяй наряд прежде, чем надеть, — наставляла ее Сахаджанья, в десятый раз перетряхивая ткани. — Могут подложить змею, разрезать на лоскуты или выпачкать нечистотами. В том, что касается соперничества, подлости и хитрости апсар нет предела.

— Если узнаю, кто это сделал — поймаю под пальмами и оттаскаю за волосы, — говорила в сердцах Анджали, обнаруживая то дохлую мышь среди цветочных гирлянд, то собственное изображение, нацарапанное на пальмовом листе с проклятиями и пожеланиями неудачи на арангетраме.

— Не вздумай показать свой нрав, — прикрикивала на нее наставница в таких случаях. — Дурочки отделаются порицанием, а тебя точно накажут.

— А как же вы говорили, что Джавохири никто не станет наказывать, потому что у нее арангетрам? Теперь и у меня арангетрам в этом году, я — ценная танцовщица. Сама дайвики Урваши оценила мои таланты!

— Ты такаяже дурочка, как те, кто подсовывает тебе дохлых мышей, — сказала Сахаджанья резко. — У тебя сейчас столько недоброжелателей, что ступи нечаянно шаг в сторону — скажут, что сбилась с пути. Не доставляй им такой радости — избавиться от тебя твоими же силами.

— Уж этого-то удовольствия они от меня не дождутся! — воинственно произнесла Анджали и подбоченилась. — Не волнуйтесь, наставница. Я не оступлюсь.

[1] Здесь и далее — вольный перевод Ригведы

[2] Сана — ложе, которое использовали, как трон

11

— Отдохнем сегодня от уроков. Мне надо купить бетель и куркуму, — сказала однажды Сахаджанья, забирая веер и корзиночку с панами. — Если хочешь, поедем со мной, в Джаналоку. Я хочу заглянуть в Большой храм, помолимся вместе великим богиням, позвоним в священные колокольчики. Поблагодарим за твое исцеление. Ты ведь ни разу не была в Джаналоке?

Анджали с радостью согласилась, посетовав, что Хема не может отправиться с ними — в этот день она с наставницей Мекхой наряжала гирляндами статуи в храме. Радость ее усилилась, когда она узнала, что отправиться в главный небесный город им предстоит на вимане вместе с гандхарвом Тубуру. Снова испытать восторг полета — что может быть чудесней?

Она приникла к прозрачному окошку сразу же, как только вимана поднялась в воздух. Вимана была крохотная, ее мотало из стороны в сторону, но апсары, в совершенстве владеющие Танцем Юбки, способные кружиться на месте до получаса, не страдали от качки.

Джаналока была не таким богатым городом, как Тринака, но не менее красивым. Здесь было мало фонтанов и почти не было величественных водохранилищ, зато всюду высились храмы — высокие и низкие, со шпилями и круглыми башнями, отполированные до зеркального блеска и щедро украшенные резьбой. Самый большой храм располагался в центре города, в священной роще.

Вимана приземлилась на окраине, учительница и ученица взяли корзиночку с деньгами, заготовленные еще дома гирлянды и направились к главному храму.

В отличие от Тринаки, жизнь здесь текла размеренно, со спокойным достоинством. Толпы паломников шли по улицам стройными колоннами, дружно распевая гимны, мудрецы шествовали, опустив глаза и предаваясь божественным размышлениям. Йогины и аскеты совершали подвижничество в тени деревьев, отрешенные от внешнего мира, не замечающие восторженных зевак и подражателей, пытавшихся повторить их позы. Даже торговцы не кричали надрывными голосами, зазывая покупателей, а чинно сидели вдоль улиц, в перерывах между продажами читая священные тексты или медитируя.

В храме апсары оставили цветочные гирлянды у входа, в качестве принесенной платы, а потом купили в храмовой лавке ароматические палочки и свежие цветы, чтобы принести жертвы.

Главный храм особенно славился своими фресками — картинами, написанными по сырой штукатурке. Говорили, что уже несколько тысячелетий цвета их не блекли, а в темноте картины начинали светиться, и их можно было разглядывать даже ночью, без помощи светильника.

Пока наставница молилась богине, Анджали пошла между колонн, разглядывая эти чудесные картины. В полумраке портиков фигуры светились, казались живыми, и это было настоящим волшебством.

Она прошла мимо зала подношений богу моря, на мгновение задержалась в зале бога ветра, но вдруг внимание ее привлекла странная фреска между двух колонн. Расположенная в углу, так, словно ее хотели спрятать от сторонних взглядов, картина поражала яркими красками без нежных полутонов. Анджали остановилась, рассматривая изображение. Неведомый художник, нарисовал танцоров — шестерых женщин и мужчину. Женщины плясали вокруг обнаженного мужчины, чье тело было светло-серым, а на шее висела гирлянда из змей. Мужское естество танцора было напряжено и готово к действию, но причесан мужчина был, как аскет — волосы забраны в узел высоко на макушке. Женщины смотрели на танцора восхищенно, и тянули руки, требуя объятий, и это было странно, очень необычно. Разве мужчины танцуют? А тем более — аскеты?..

Анджали продолжила рассматривать фреску, надеясь разгадать ее смысл.

Поодаль от танцующих стояли мужчины с грозными взглядами. Дальше художник изобразил события в действии — вот мужчины хватают оружие и нападают на танцора, женщины стоят на коленях, умоляя мужчин одуматься. Но танцор не обращает внимания на опасность и лишь меняет позы, увлеченный пляской. А потом воинственные мужчины лежат замертво. Их оружие валяется здесь же, а танцующий аскет кружится вместе с женщинами, приплясывая на трупах, и к его танцу присоединились мужчины, женщины, боги и ракшасы, животные и неведомые существа, странные видом.

Страшная фреска. Притягательная и отталкивающая одновременно. Анджали смотрела, не в силах понять, что за историю рассказывает картина. Ни о чем подобном она не слышала в школе апсар, а ведь им преподавали истории из жизни богов.

— Какое прекрасное дитя посетило наш храм, — раздался за ее спиной старческий надтреснутый голос. — И тебя пленил Господин-который-живет-под-землей? Сейчас он, верно, танцует от радости на вершине горы Кайлас — еще одна рыбка попалась в его сети.

Анджали оглянулась. За ней наблюдал древний брахман, немощный и согбенный. Глаза его слезились, но смотрел он зорко. На шее у него было ожерелье из странных жемчужин неправильной формы — кривоватых и почти плоских. Жемчужины были не белыми, как носили брахманы, а со спиралевидным бежевым узором, словно из каждой жемчужины глядел внимательный глаз.

— Здесь нарисован танец, господин, — сказала Анджали почтительно. — Это заинтересовало меня. Надеюсь, я не нарушила никаких правил вашего храма?

— Не нарушила, — ответил брахман, возжигая курильные палочки. — Просто женщины редко приходят сюда. Боятся. Поэтому я удивился, увидев тебя.

Он замолчал, и Анджали тоже почтительно молчала, пока не поняла, что старик не намерен больше разговаривать. Следовало уйти, но любопытство пересилило.

— Могу я спросить, господин, почему женщины боятся приходить? И почему вы говорите, что я попала в сети? Я не чувствую никакого вмешательства в мою волю.

Брахман повернулся, глядя насмешливо.

— Ты уже увлечена. Всякий, кто видел черный танец господина Гириши, не может ему сопротивляться. Эту фреску написал Майя Данава, великий подземный мастер, и хотя картинки — всего лишь бледное отражение реальности, она все равно притягивает и поражает в самое сердце.

— Может, это заслуга художника, а не натуры? — спросила Анджали шутливо.

— Можешь думать так, — сказал брахман, раскладывая цветы на алтаре. — И не надо смотреть на меня умильно, юная красавица. Я уже слишком стар, чтобы взгляд красивых глаз имел надо мной власть.

— Говорят, мужчина становится слишком стар для женщины только когда умирает, — сказала Анджали нарочито наивно.

Брахман посмотрел на нее изумленно, а потом рассмеялся:

— Лукавая змейка, — сказал он, продолжая раскладывать цветы.

В его голосе Анджали уловила приязнь и пустилась в осторожные расспросы:

— Вы говорили про черный танец, господин. Я — апсара, и танец — мое ремесло, но о черном танце никогда не слышала. Не могли бы рассказать, что это?

— Апсара… ремесло… Танец — это не ремесло, а майя! Колдовство! Тебе не следует рассуждать о том, до чего тебе как до звезды небесной.

Подобные слова задели самолюбие, и Анджали поспешно заговорила:

— Вы не правы, господин! Нас обучают теории танца, и я знаю, что танец — это слияние трех прекрасных — ритма, музыки и божественного наития, — она повторила те слова наставницы Сахаджаньи, что слышала на уроке, и прибавила те, что слышала от нее наедине: — Танец — слияние земного и небесного. Ноги наши касаются земли, а мысли парят в небесах.

— Красивое дитя! — сказал брахман со смехом. — Ты не знаешь и сотой части того, что известно господину Гириши.

— Вы называете его аскетом…[1] Но разве аскет может танцевать?

Брхман закончил с цветами, поклонился алтарю и обернулся к девушке:

— Танец — это не средство услады. И даже не единение души с божественным. Ты — маленькая и недостойная, можешь только надеться, что однажды посредством танца хотя бы прикоснешься к божественному. Но твой спящий ум никогда не поймет всей глубины и власти танца. Этот мир создавался в танце, и в танце он будет разрушен. Господин Гириши может разрушить этот мир несколькими движениями — такова его сила, — он молитвенно вскинул руки и закрыл глаза, беззвучно шевеля губами, наверное, читал восхваление подземному богу.

— Звучит грозно, но я не совсем вас понимаю, — сказала Анджали, отвлекая брахмана от молитвенного экстаза. — А что изображено на этой фреске? Это танцует Гириши?

— Да, это его знаменитая пляска с женами мудрецов, — ответил старик, открывая глаза.

— Расскажите, господин? — попросила Анджали тоненьким голоском, опять рассматривая яркие фигуры и чувствуя, что картина и в самом деле пленяет зрителя.

— Боги не слишком любят Гириши, — сказал брахман. — Он променял роскошь и власть на аскезу и нищету, и живет в подземной Патале, забыв небеса. Общается с нечистыми существами и ничуть не заботится о собственном величии. Семь мудрецов, обласканных богами, однажды высказали презрение к Гириши. Они сказали много оскорбительных слов. Называли Господина-что-живет-под-землей падшим попрошайкой, и запретили своим женам приносить ему жертвы. Тогда Гириши предстал перед ними танцующим, и жены мудрецов так пленились им, что следовали за ним повсюду, пританцовывая и не сводя с Гириши влюбленных глаз. А когда мудрецы схватили оружие, чтобы убить того, кто соблазнил их жен, Гириши своей пляской помрачил их разум, и они убили друг друга.

— Ужасная история, — прошептала Анджали, глядя на фреску новыми глазами.

Увитый змеями аскет, с безмятежной улыбкой танцующий среди трупов, теперь показался ей особенно зловещим.

— И он помрачил их разум посредством пляски? — снова спросила она.

— Такова сила черного танца, — сказал брахман торжественно, — он может вызвать безумную любовь, а может вызвать безумие. Это майя, красивое дитя! Майя!

Он удалился в другой зал, шаркая по каменному полу туфлями, сплетенными из священной травы куша, а Анджали стояла возле рисунка, пока голос Сахаджаньи не позвал ее к выходу.

Благоразумие удержало Анджали от расспросов в вимане, но вечером, после того, как были совершены молитвенные возлияния, и ученица и наставница расстилали постели, готовясь ко сну, она спросила:

— Что вам известно о черном танце, наставница?

Анджали опасалась, что наставница разгневается, и готовилась получить несколько шлепков веером по макушке, но вместо этого Сахаджанья замерла, не успев раскатать матрас. Потом она медленно оглянулась, сидя на корточках, и взглянула на Анджали пытливо и с опаской:

— Откуда ты узнала о черном танце? И почему хочешь еще больше разузнать о нем?

Что-то новое было в ее голосе, и это заставило Анджали насторожиться:

— Брахман рассказал, в храме, — сказала она. — Я снова затронула запретную тему?

— Не просто запретную, смертельно запретную. Что за брахман рассказывает о таком?

Анджали рассказала о странной фреске и священнослужителе, который поведал ей про жен мудрецов, влюбившихся в Гириши. И чем дольше Сахаджанья слушала ее, тем больше хмурилась.

— Вы встревожены, наставница? — спросила Анджали. — Я поступила неразумно?

— Это я поступила неразумно, — ответила Сахаджанья и куда-то спешно засобиралась, доставая сари и оборачивая вокруг себя. Руки ее заметно дрожали, и складки не желали укладываться ровно. — Просто забудь все, что слышала и видела. С этого момента. Поняла?

— Нет, не поняла, — Анджали покачала головой. — Поняла, что черный танец — запретная тема, и я не должна об этом говорить… Но почему должна забыть?

— Потому что такой фрески нет в Храме Богов, — ответила Сахаджанья. — И старого брахмана там тоже нет. Потому что ни один брахман не наденет на шею ожерелье из Глаз Гириши.[2] А вот почему именно тебе было рассказано о черном танце — это наталкивает на размышления. Ты любознательна, не раз нарушала правила школы, все знают тебя, как смутьянку… Кто-то решил использовать твои слабости. Возможно, чтобы ты заговорила о запретном и была наказана. Изгнана, например. И это перед самым арангетрамом! Подумай об этом, Анджали. Тебе желают зла, не будь доверчивой. И болтай поменьше.

— Вы уходите именно поэтому, наставница? — вскочила Анджали. — У вас есть подозрения?

Сахаджанья погладила ее по щеке, а потом сделала знак, отвращающий беду — обвела рукой вокруг головы ученицы и положила ладонь себе на макушку. Это означало: падут все твои беды на мою голову.

— Ложись спать, я вернусь поздно, — сказала она.

Но Анджали не смогла уснуть. Глядя на огонек масляного светильника, она снова и снова мысленно возвращалась к разговору о черном танце. И вовсе не козни неведомых врагов волновали ее. Наставница Сахаджанья оказалась права: зерно было брошено в благодатную почву, и уже дало ростки.

[1] Гириши — Великий Аскет

[2] Глаз Гириши — защитное покрытие подводной улитки, фактически — жемчужина с изъяном

Часть третья. Арангетрам

12

Что такое арангетрам?

Первое выступление апсары на публике.

Но на самом деле, все не так просто. Многие апсары выступают перед зрителями еще во время обучения в школе, некоторые счастливицы выступают даже перед богами. Но арангетрам — не просто выступление. Это представление новой танцовщицы, демонстрация ее мастерства, и именно от исполнения арангетрама зависит, станет ли апсара лоувики — апсарой низшего ранга, или дайвики — танцовщицей перед богами.

Арангетрам бывает лишь раз в жизни, так же, так рождение или свадьба. Но если при рождении все зависит от божественной воли, на свадьбе нужны усилия двоих и благословление судьбы, то успех арангетрама целиком и полностью — заслуга исполнителя. Если танцовщица проваливает первое выступление, позор падает и на голову ее наставницы. Поэтому старшие сестры крайне неохотно соглашаются быть наставницами выпускниц. Но бывает и такое, что за особо талантливую ученицы соперничают даже дайвики — каждой хочется стать учителем той, которая точно будет иметь успех.

Когда по Тринаке разнеслась весть, что божественная апсара Урваши стала наставницей ученицы Джавохири, Хема разразилась проклятиями.

— Как же везет этой выскочке! — горячилась она, притоптывая так, что браслеты оглушительно звенели. — Теперь она получила в наставницы самую лучшую танцовщицу, хотя ничего особенного из себя не представляет! За что ей такая удача? Правда, Анджали? Что ты молчишь?

Анджали и в самом деле замолчала, уставившись куда-то в сторону невидящим взглядом. Вопрос Хемы вернул ее на землю:

— Почему она выбрала Джавохири? Ведь ей понравился и твой танец на барабане, и бахаи?

— Уверена, что госпожа Урваши сделает из Джавохири великолепную танцовщицу, — сказала Анджали.

— Ты спокойная, как луна, — обиделась Хема. — Неужели тебя это ничуть не трогает?

— Для меня важен только мой арангетрам, — уклончиво ответила ей подруга.

На самом деле, покровительство старшей апсары ее сопернице не доказывало, что дайвики Урваши по каким-то причинам желает провала Анджали, но и это было неспроста.

После памятного танца на кинжалах, гандхарвы ходили за Анджали толпами — глазели, указывали пальцами, умоляли выбрать их на сваямваре, некоторые и грозились. Раньше Анджали надавала бы пощечин наглецам, но Сахаджанья запретила ей поднимать руку на мужчин. Кто знает — может, среди особо настойчивых были сторонники других танцовщиц, которые только и ждали, чтобы соперница нарушила закон и была наказана. Сидением в яме, а то и изгнанием. Больше всего наставницу радовало то, что Анджали взялась за ум и не совершала безумств — не сбегала по ночам, не дерзила с учителями, не расспрашивала о черном запретном танце…

Последний месяц перед выступлением Анджали тренировалась, как одержимая. Несколько раз наставница Сахаджанья вынуждена была останавливать ее:

— Не навреди! — внушала она. — Много тренировок — тоже нехорошо. Танец должен быть свежим, как цветок. Перестараешься, и цветок увянет прежде времени.

Были готовы два наряда. Первый для приветствия — простое сари из льна, второй — для главного танца. Для него со складов школы выдали двадцать локтей драгоценного красного шелка. Танцовщица должна была сама сшить костюм к выступлению, не привлекая к этому портних.

Времени на пошив оставалось мало, и Анджали все вечера просиживала за вышивкой и шитьем, пришивая по краю коротких штанишек, заложенных глубокими складками, золотую ленту.

Каждые три дня наставница Сахаджанья летала в Джаналоку, чтобы помолиться за успех ученицы. Анджали тоже хотела с ней, но после встречи с таинственным брахманом Сахаджанья запретила девушке покидать рощу апсар.

— Если на тебя объявили охоту, — резко сказала Сахаджанья после очередных просьб Анджали взять ее с собой в храм, — глупо гулять по охотничьим угодьям. Лучше удели больше внимания алариппе — приветствию цветами. Провалишь ее, и остальные танцы на арангетраме не понадобятся.

И Анджали снова и снова отрабатывала основные позы и движения. Алариппа короткая — лишь сто восемьдесят ударов, которые отсчитывает барабанщик. Но за это время надо показать все, на что способна танцовщица — продемонстрировать силу, изящество и знание материала. Алариппа — это приветствие зрителю. Танцовщица словно подносит им цветы, благодарит, что они посетили ее выступление.

Анджали учила приветствие цветами и другие танцы из шести обязательных, что должны были представляться зрителям.

После алариппы следовал танец ветра, когда одна и та же музыкальная фраза повторялась с незначительными вариациями, но темп постоянно убыстрялся. Затем танцовщица должна была показать артистические способности, изобразив возношение молитвы избранному божеству. В танце-молитве основное внимание уделялось красноречивым движениям глаз и бровей, умением при помощи жестов передавать содержание гимна. После перерыва для смены костюма следовала самая сложная часть арангетрама — танец ожидания возлюбленного.

— Это самый длинный танец, — говорила наставница Сахаджанья, поучая Анджали. — Ты должна выдержать его не сбившись с темпа и не потеряв дыханья, а танец должен быть быстрым. Очень быстрым, и очень жгучим, как перец.[1] Этим танцем ты должна привлечь всех мужчин, для каждого предстать мечтой, единственной возлюбленной, идеалом. От того, как ты исполнишь танец ожидания, будет зависеть твоя слава, как апсары. Отлично исполненный танец ожидания многим помог найти могущественных покровителей.

Но танец ожидания не заканчивал выступление.

Далее следовал танец-стихотворение, самый медленный и изящный, во время которого танцовщица рассказывала о подвигах божества, которому посвящался арангетрам, а потом танец ног — заключительная и самая быстрая часть выступления, когда апсара должна была показать, что ничуть не устала и полна сил, чтобы продолжить служение.

День арангетрама наступил быстрее, чем Анджали ожидала — время пролетело, как одно мгновение. Но танец был готов, все шесть частей заучены и повторены тысячу раз, и оставалось лишь молиться и надеяться на собственное мастерство.

Последнюю неделю перед выступлением Сахаджанья совсем перестала спать. Она похудела и осунулась, и каждое утро начинала с молитвы и благословения ученицы, заботясь о каждом ее шаге — чтобы не заболела, чтобы не поранилась, чтобы кожу не опалило солнцем.

— На тебя возложили тяжкий груз, — сказала Сахаджанья в один из последних дней, — никогда еще апсара не получала арангетрам задолго до сваямвары. У тебя будут два года, пока ты сможешь радовать танцем и избежишь домогательств мужчин. Беременность — это потеря времени, утрата мастерства, а ты счастливо лишена этого. Постарайся использовать данные тебе года с умом и найди подходящего мужа. Выбери этого гандхарва, что ходит чаще всех — Коилхарну. По-моему, он очень влюблен в тебя.

— Сына кукушки⁈ — скривилась Анджали. — Вот уж нет. Такой муж мне не нужен. Он не пара мне в этой жизни и в десяти последующих.

— Выбирай мужа не в пару. Выбирай такого, который не слишком бы помыкал тобой, не злился, если станешь получать внимание от других мужчин, и был слабее тебя, чтобы не взял верх. Муж — это обычай. Апсара не должна подчиняться мужу. Потом ты сможешь найти себе покровителя, и надо, чтобы муж не стал препятствием. Ты так красива, что поразишь любовной стрелой и бога. Если бог обратит на тебя внимание, никто другой, кроме мужа, не посмеет требовать у твоей любви.

Анджали надула губы, не соглашаясь и не споря. Она делала последние стежки на красном шелке, пришивая золотыми нитями крылышки жуков, переливавшиеся, как драгоценные камни.

В дверь тихо постучали, и наставница с ученицей удивленно переглянулись — час был поздний, а они никого не ждали.

— Посмотри, кто там, — велела Сахаджанья, и Анджали подбежала к порогу и распахнула дверь.

Снаружи никого не было, ночное небо уже украшали тысячи звезд, и в звенящей тишине не раздавалось ни звука. Даже птицы умолкли.

— Чьи-то глупые шутки, — сказала Анджали с досадой. — А это что⁈.

Она увидела лежащий на земле отрез толстого льна, сложенный в четыре складки и перетянутый тесьмой, и наклонилась, чтобы его поднять.

— Не трогай! — крикнула Сахаджанья.

Анджали испуганно отдернула руку.

— Мы не знаем, что там, — сказала наставница и взяла деревянную ложку с длинной рукоятью.

Пошевелив сверток ложкой, она поддела тесьму, распустила нетугой узел и откинула край ткани. Анджали восторженно вскрикнула, увидев блеск золота и драгоценных камней.

Убедившись, что внутри не припрятаны ядовитые змеи или скорпионы, наставница взяла сверток, внесла его в дом и развернула грубую ткань. Там лежали золотые украшения самой тонкой работы, какую только можно было вообразить.

Ожерелье и серьги, браслеты, цепочка шрингарпатти, надеваемая на голову, кольца на пальцы рук и ног, вместе с кольцом-зеркалом — Анджали только восхищенно ахала, поднося украшения поближе к свету, чтобы насладиться переливами драгоценных камней.

— Камни красные, наставница! — шумно радовалась она. — Это к моему арангетраму! Смотрите, даже чеканка на браслетах в виде языков пламени!

— Очень ценный подарок, — наставница Сахаджанья, пораженная не меньше ученицы, тем не менее не торопилась предаваться восторгам. — Но драгоценности женщинам дарят только мужья… Или женихи…

— Думаете, кто-то сделал мне подарок, как будущей невесте? — спросила Анджали, волнуясь. Она уже достала зеркало и примеряла драгоценности, любуясь их великолепием. Сердце ее билось, как птица. Вдруг это господин Шакра так щедро одарил ее? В знак того, что заметил и желает подбодрить? Ведь именно его она призывала во время танца, когда исполняла бахаи на кинжалах. И он пообещал, что станет ждать ее сваямвары…

— Но здесь нет натха — кольца для носа, — оторвала ее от возвышенных мечтаний Сахаджанья. — Почему прислали шрингарпатти — украшение для невесты, а кольцо для носа — нет? Ведь натх — это принадлежность мужу, это то, что указывает на богатство мужа.

— В самом деле… — Анджали перетряхнула ткань и перебрала украшения. — Кольцо могло выпасть, — предположила она. — Могло потеряться, наставница.

— Могло, — произнесла Сахаджанья с сомнением.

— А может, это прислали вам? — поддразнила Анджали, ластясь к ней.

Сахаджанья смутилась, покраснела и ударила ее по макушке веером:

— Кто может мне такое прислать⁈ — воскликнула она, притворно гневаясь. — Понятно, что это для тебя, маленькая смутьянка! Но они и правда подойдут к арангетраму, как нельзя лучше. Тот, кто подарил их, знает толк в красоте и танцах.

— Ах, как хорошо-то! — Анджали примерила ожерелье и залюбовалась блеском темных красных камней. Ожерелье было как раз такой ширины, что не скрывало грудей, а спускалось между ними, отяжеленное подвеской с камнем, ограненным в форме капли.

— Это большая честь, но и большая ответственность. Такой подарок усилит зависть со стороны остальных, — сказала Сахаджанья со вздохом. — Будь осторожнее.

— Конечно, наставница, — ответила Анджали беззаботно.

Слух о том, что Анджали удостоилась драгоценного подарка от таинственного поклонника, облетел школу уже на следующий день. Наставница Сахаджанья по страшному секрету шепнула об этом нескольким подругам, которые отличались болтливостью попугаев, а потом только напускала на себя таинственный вид, рассказывая о подарке нехотя, как о чем-то обыденном.

Все это создавало вокруг Анджали особый ореол. Кто-то предполагал, что на нее обратил внимание сам царь гандхарвов, кто-то сплетничал, что талантливая танцовщица приглянулась самому Каме — богу любви. Ведь недаром прислали красные камни — камни, цвета сердечного огня, цвета страсти.

Казалось, вся Тринака только и говорила, что о предстоящем празднике в честь очередного арангетрама выпускниц. Анджали была горда, как павлин, хотя Сахаджанья всячески предостерегала ее, чтобы не зазналась и не потеряла голову от внезапно свалившейся славы.

Через несколько дней после подношения драгоценностей, в скромный дом наставницы Сахаджаньи явилась сама главная апсара — дайвики Урваши. В сопровождении Гандхарвов стражей и прислужниц, каждая из которых соперничала красотой с апсарами, дайвики Урваши попросила показать ей подаренные украшения.

Она долго перебирала браслеты, ловила солнечные лучи камнями колец и ласково улыбалась.

— Ты далеко пойдешь, — похвалила она Анджали и погладила ее по щеке так небрежно, словно приласкала котенка. — Кто же сделал такой, поистине, царский подарок? Но в этих делах тайна — самое притягательное, верно? Хм… змеи на гравировке… очень необычно… — она бросила браслет в общую кучу украшений и удалилась.

После ее ухода, Анджали принялась рассматривать подарки новыми глазами. Как же она не заметила? На браслетах были выгравированы не языки пламени, как ей показалось сначала, а змеи, вставшие на хвосты.

— Здесь, действительно, змеи, — сказала наставница Сахаджанья задумчиво. — Ты уверена, что не наделала глупостей?

Анджали передернула плечами:

— Змеи… Что из того? Для танцовщицы змея — не самый плохой знак. Это знак быстроты и выносливости. Как раз то, что надо для арангетрама.

— Может и так…

«Змея благословила мой танец, когда я молилась господину Шакре, — подумала Анджали, гладя рисунок на золотой поверхности. — Сейчас он напомнил мне об этом».

— Думаете, дайвики приходила, чтобы похвалить меня? — спросила она у наставницы.

— Едва ли, — Сахаджанья собрала украшения в узел из ткани и припрятала его на дно сундука. — Она явилась только для того, чтобы сделать для Джавохири украшения еще больше и еще ярче, чем твои. Не удивлюсь, если по жребию вы с Джавохири попадете в пару.

— Что это значит? — спросил Анджали, нахмурившись.

— Это значит, что одна из вас должна будет получить титул дайвики, а другая отправится на служение людям. Я уверена, что ты перетанцуешь любую из претенденток, но Джавохири…

— Перетанцую и ее, — заявила Анджали. — Не волнуйтесь, наставница. Танец — это не только быстрота ног, это еще и могущество сердца. У моего сердца есть цель, и это даст мне такую силу, что сама дайвики Урваши не сможет со мной соперничать.

Наставница лишь покачала головой, слушая хвастливые речи.

[1] Подлинные слова одной из выдающихся индийских танцовщиц — Лилы Самсон

13

Претенденток, закончивших школу, было больше пятидесяти. Чтобы не утомлять судей, девушки должны были выступать в день по двое, и праздник в Тринаке обещал растянуться на месяц.

Когда объявили результаты жеребьевки, Анджали выпало танцевать в четырнадцатый день вместе с Джавохири. Услышав это, наставница Сахаджанья крепко сжала руку своей воспитанницы. Девушка почувствовала, как сердце тоже сжалось, будто его сдавили ледяной рукой, но тут же прогнала ненужные страхи. Перед арангетрамом надо пребывать в божественном спокойствии, только так можно победить.

Первые выступления уже начались, но наставница запретила Анджали их смотреть:

— Посмотришь, и невольно начнешь повторять, увидев какие-то удачные движения. А твой танец должен быть только твоим танцем. Насмотришься, когда пройдешь испытание.

Накануне выступления Сахаджанья и вовсе запретила Анджали танцевать, разрешив только упражнения на гибкость мышц. На ужин было мясо во вкусной фруктовой подливке, а утром Анджали получила лишь чашку кусочков теста, вываренных в молоке. Такая пища давала силу, но не отягчала желудок.

На рассвете наставница и ученица прибыли во дворец господина Камы, где проходили состязания танцовщиц. Горожане уже толпились у ворот, ожидая разрешения войти. Сахаджанья озаботилась закутать Анджали с макушки до пяток, но ее все равно узнали. Набежали зеваки, на девушку указывали пальцами, просили открыть лицо, молили показать тело, чтобы удостовериться, что кожа и вправду — молочно-белая.

— Дайте дорогу! Разойдитесь! — кричала Сахаджанья, но ее призывы тонули в многоголосом шуме.

Их толкали со всех сторон, и Анджали со страхом подумала, что стоит оступиться и упасть, поклонники затопчут ее, как стадо диких слонов. Но еще больше она испугалась за наряды для выступления, которые несла в корзине. Толпа напирала так, что хрупкая преграда из веток уже не спасала. Корзину смяли, и Анджали закричала, боясь, что смяли и тщательно отглаженную ткань.

Помощь пришла неожиданно — Коилхарна, пробившийся сквозь толпу гандхарвов, принялся раздавать направо и налево удары, ловко орудуя палкой.

— Пошли вон, дети шелудивых ослов! — орал он, бросаясь на гандхарвов, как безумный. — Она — моя! Только моя!

В любое другое время Анджали пришла бы в ярость от этих слов, но сейчас она только укрылась за спиной своего защитника, оберегая драгоценную ношу.

— Бешеный щенок, — хохотали гандхарвы, благоразумно отступая, потому что никому не хотелось получить палкой по голове, а бил Коилхарна прицельно. — Да он совсем спятил от любви!

Лишь оказавшись под защитой дворцовых стен, Анджали и наставница Сахаджанья перевели дух.

— Я думала, они нас разорвут, — призналась наставница, приглаживая волосы Анджали. — Благодарю, что помог.

— Пусть только попробуют прикоснуться, — сказал Коилхарна, тяжело дыша. — Разобью голову любому! — он смотрел на Анджали, ожидая восхищения и признательности.

Но девушка только плотнее укуталась в покрывало, не сказав ни слова, и юный гандхарв не смог скрыть разочарования. Его круглое лицо, обожженное солнцем, вытянулось, и Сахаджанья, скрыв улыбку, пришла к нему на помощь:

— Помоги нам донести корзину. Анджали слишком испугалась, ей надо успокоиться и восстановить силы. Можешь подождать нас во внутренних комнатах, а после выступления проводишь обратно.

Коилхарна с готовностью взял корзину и сопровождал апсар, почтительно отстав на три шага.

В комнату для подготовки к выступлению его не пустили, и он устроился под окном, развалившись на травке, и лениво прикрикивая на павлинов, которые тут же собрались вокруг, требуя подачки.

— Зачем вы его позвали, наставница? — прошипела Анджали, задергивая занавеску на окне.

— Надо же хоть кому-то проявить милосердие к бедному влюбленному юноше, — ответила Сахаджанья.

— Вы точно не того пожалели, — не сдержалась Анджали.

— Ты теряешь благодушие, — напомнила ей наставница. — Подбери волосы, я натру тебя маслом.

Анджали подобрала волосы, свернув их узлом и заколов длинной тонкой палочкой.

Наставница взяла глиняный горшочек, наполненный ароматным кокосовым маслом, и принялась натирать ученице руки, шею, спину и бедра. Тело танцовщицы должно быть совершенным, и масло добавит ему блеска. После того, как масло частично впитывалось, тело осыпали золотой пудрой, отчего во время выступления апсара должна была сиять, как солнце. Такой же пудрой посыпались волосы, заплетенные в косу.

— Если что-то забудешь, не показывай виду, — говорила Сахаджанья,. — Господин Кама и господин Читрасена не такие уж ценители танца. Для них главное — чтобы было приятно взгляду, и чтобы танцовщица смотрела позавлекательнее.

— Дайвики Урваши пламенными взглядами не покоришь, — пробормотала Анджали.

— Она и не судья, — возразила Сахаджанья. — Да ее и не будет на арангетраме, — сказала Сахаджанья. — Сказали, что она срочно отбыла в Брхмалоку, в ближайшие три дня ждать ее не следует.

— Радостная новость, — подтвердила Анджали. — Но как она могла оставить Джавохири?

— Это же дайвики Урваши, — нервно засмеялась Сахаджанья. — Легче удержать ветер, чем ее.

— Да, Джавохири не позавидуешь — остаться на арангетраме без наставницы. Многие ей завидовали, а теперь я вижу, что как учитель дайвики Урваши ничего не стоит. Не то, что вы…

— Не льсти, а думай о выступлении, — шлепнула ее Сахаджанья.

Несколько часов было посвящено прическе и нанесению краски на лицо и тело. Косу туго заплели, украсив цветами, кармином окрасили подошвы ног и кончики пальцев, черной краской подвели глаза.

Когда снаружи раздался звон колокольчиков, означавший прибытие судей и начало представления, на Анджали уже надевали сари для танца приветствия. Служанка, приставленная служить участницам арангетрама, нащипала свежих душистых лепестков. Их полагалось держать в ладонях весь танец, а потом поднести божеству, которому посвящалось выступление. Если по окончании танца лепестки останутся такими же свежими и несмятыми — танцовщица угодна богам, и может исполнять остальные танцы.

После этого служанка ушла, потому что теперь наставница должна была сказать ученице последние наставления, и непосвященным находиться рядом не полагалось.

Воскурив благовония, Сахаджанья достала свой подарок — ножные браслеты с бубенцами. Подержав их над ароматным дымом и прошептав молитву, она сама надела браслеты на ноги Анджали.

— Пусть благодать богов будет с этими ногами, — сказала она. — Пусть Агни наполнит их огнем, Шакра даст силу, а Сарасвати — изящество. И еще прошу Ганешу, чтобы браслеты не потерялись во время танца…

Потом она помогла ученице расправить складки на сари.

— Помни только о музыке и о небе. Не думай, что кто-то из зрителей желает тебе провала, даже если бросят дохлую мышь на сцену.

— Может произойти и такое⁈ — изумилась Анджали, надевая браслеты — четное число на каждую руку.

— Чего только не бывало, — ответила уклончиво наставница. — Будь выше всего, танцуй так, как танцевала бахаи на кинжалах.

«Тогда я думала вовсе не о небе, — ответила Анджали мысленно. — Я думала о господине Шакре».

Второй перезвон колокольчиков заставил Сахаджанью вздрогнуть.

— Скоро начнут! — она благословила Анджали, не прикасаясь к ней, чтобы не помять наряд. — Помолись и успокойся, а я пойду взгляну на приветствие Джавохири…

— Я совершенно спокойна, — заверила ее Анджали. — Можно и я пойду посмотреть?

— Нет! — Сахаджанья привычным резким жестом вскинула руку. — Смотреть запрещаю. Ты молишься, думаешь о небе и хранишь в душе покой и благодать.

В ее душе, похоже, покоя не было и в помине. Анджали заметила, как дрожат пальцы наставницы, и решила не сердить ее еще больше.

— Хорошо, буду только молиться и грезить о небе, — заверила она, тут же смиренно складывая ладони.

Колокольчики зазвенели в третий раз, и Сахаджанья почти бегом покинула комнату для переодеваний.

Оставшись одна (Коилхарна, карауливший под окном, не в счет) Анджали и в самом деле принялась за молитву. Сначала она попросила бога огня даровать подвижность ее членам и пламень сердцу, а потом обратилась к царю богов Шакре, прося его о помощи и вдохновении.

Эта ее молитва была особенно горяча, и Анджали так увлеклась, что пришла в себя только когда хлопнула дверь. Оглянувшись, девушка увидела наставницу — та вошла и сразу прижалась к двери спиной, будто боялась кого-то впустить. Лицо у Сахаджаньи было бледным, глаза испуганно расширены…

— Что случилось? — Анджали бросилась к ней. — Кто-то за вами гонится?

Но наставница уже взяла себя в руки и кивнула ученице, изобразив улыбку:

— Будь готова, Джавохири уже заканчивает танец.

— Но с вами-то что⁈ Вы как будто призрак увидали!

— Все хорошо, — Сахаджанья пригладила волосы, и руки у нее дрожали так, словно она только что пыталась украсть священного павлина царя богов. — Дай благословлю тебя еще раз…

Она подала чашу с лепестками, Анджали зачерпнула их полной горстью и приняла благословение.

— Я готова, — сказала она твердо.

Наставница и ученица прошли полутемным коридором к сцене, и Анджали почти сразу услышала восторженные вопли зрителей. Хлопали в ладоши так, что казалось, будто волны рокочут, накатывая на берег.

— Она станцевала удачно, — заметила Анджали.

— Не думай о соперничестве! — почти прикрикнула на нее Сахаджанья. — Думай только о танце!

У тяжелых занавесей, отделявших коридор от сцены, они остановились, дожидаясь, когда уйдет Джавохири. Зрители изнемогали — это было ясно даже дураку, и Анджали ревниво прислушивалась. Неужели, Джавохири и в самом деле так хороша⁈

Занавес приоткрылся, и показалась ее соперница — проскользнула в полутьму с ярко освещенной сцены, легкая, как пташка. Щеки ее лишь чуть раскраснелись, а глаза довольно сияли. Она не заметила Анджали и Сахаджанью, и пробежала мимо — словно перетекла волной, даже не зазвенев ножными браслетами.

Анджали проводила ее взглядом, но Сахаджанья указала в сторону сцены, строго сведя к переносью брови.

Раздались первые звуки гимна Агни, приподнялся занавес, и Анджали, глубоко вздохнув, вышла на сцену.

Справа и слева стояли алтари богам — один украшен алыми цветами и предназначался богу огня Агни. Второй алтарь украшали синие цветы, это был алтарь поклонения Ганге — богине священной реки.

Но все это Анджали успела заметить краем глаза, потому что основное внимание заслужили зрители. Их было много — настоящее людское море! Они толпились перед сценой, сдерживаемые натянутыми поперек веревками, и гандхарвы-охранники строго следили, чтобы никто не смел заступить за эти веревки, чтобы не помешать танцу и не побеспокоить богов.

Первый поклон предназначался божествам, удостоившим своим присутствием выступление. Боги расположились в тени шатра, возлежа на ложе, украшенном цветами. Анджали увидела господина Читрасену, и господина Каму, и были еще боги и богини — все очень красивые, некоторые — белокожие, как и она, но господина Шакры не было.

Разочарование от этого было таким огромным, что Анджали едва не пропустила поклон музыкантам, когда они начали играть гимн Агни. Но она почти сразу же попала в такт и успела сделать второй поклон и третий — зрителям.

Как же их много!

Стоя на сцене одна, лицом к лицу с толпой, Анджали в первое мгновение почувствовала страх. Но вина рассыпала серебристые капли звуков, и барабаны стучали, как сердце, и ноги, на которые наставница надела браслеты с бубенчиками, сами притопнули, отбивая ритм.

Анджали помнила слова гимна наизусть, и начала первый танец — танец подношения цветов, испрашивая благословения у бога огня.

Агни призываю я — во главе поставленного

Бога жертвы,

И жреца обильнейшесокровищного.

Сначала — игра бровей, потом — игра взгляда, потом изящныйповорот головы… Танцовщица, словно распускающийся цветок, оживала под взглядами зрителей.

Если кто тебя, о Агни,

Как вестника, о бог, почитает,

Стань его покровителем!

Гимн был об Агни, но мысли танцовщицы занимал вовсе не бог огня. Анджали утешилась, что Шакра все равно увидит ее божественным взором — ведь известно, что царь богов имеет тысячу глаз, а значит, он не может не увидеть арангетрама той, которой обещал, что будет ждать ее сваямвары.

Она станцевала вдохновенно, нигде не ошиблась, не отстала и не поспешила, следуя за ритмом. Высыпав лепестки на статуэтку бога Агни, Анджали внутренне возликовала — ни один лепесток не прилип к ладоням, и все они остались свежими душистыми.

Музыка закончилась, танцовщица вышла на поклон, чтобы получить причитающиеся ей восторги. Зрители хлопали, боги довольно кивали, но… но не так бурно, как Джавохири.

Анджали скрылась за занавесом и сразу оказалась в объятиях Сахаджаньи, которая повела ее в комнату. Навстречу им попалась Джавохири — уже освежившаяся, с переплетенной косой, привязанной к поясу золотым шнуром.

Она улыбнулась Анджали — насмешливо, с превосходством, и выпорхнула на сцену. Зазвучала музыка, и раздался дробный и четкий звон ножных браслетов — это танцовщица начала пляску ветра. И почти сразу же зрители взвыли от восторга, как войско ракшасов, завившее сокровища небесных царей.

— Идем, надо причесать волосы и закрепить косу… — Сахаджанья потянула Анджали прочь.

В танце ветра много поворотов, движения постепенно убыстряются, и тяжелая коса, украшена подвеской, может ударить достаточно сильно и заставить потерять равновесие. Поэтому перед вторым выходом на сцену волосы заплетают особенно плотно и привязывают ее к поясу.

Второе выступление короткое, надо успеть с прической, но Анджали остановилась у занавеса, хотя наставница дергала ее за руку, призывая уйти.

— Не смотри! Не смотри! — шипела Сахаджанья, но справиться с ученицей, которая вдруг словно обрела силу десяти слонов, не смогла.

Анджали отодвинула краешек занавеса, чтобы посмотреть на соперницу.

То, что она увидела, повергло ее в ужас и едва не заставило заплакать от зависти.

Она совершенно несправедливо назвала дайвики Урваши недостойным учителем. За несколько месяцев дайвики сотворила чудо — она сделала из Джавохири танцовщицу, изяществом превосходящую богинь! Танец она исполняла, как исполняла бы его речная волна, которую колышет ветер. Все ее тело будто стало водой — текучей, гибкой, сильной, покоряющей одним движением… Это было даже не мастерство, не искусство — это было нечто большее…

Наставница Сахаджанья с силой дернула занавес, заставляя Анджали отвернуться от пленительного, но такого болезненного зрелища. И на сей раз ученица позволила себя увести.

В комнате, где уже был разложен на грубой ткани алый костюм, служанка опрыскивала пол душистой розовой водой.

— Оставь нас, — велела Сахаджанья, и служанка тут же шмыгнула вон.

— Поэтому на вас лица не было, когда вы вернулись… — сказала Анджали, все еще под впечатлением от увиденного.

— Удивительно, как многому Урваши смогла ее научить, — ответила тихо Сахаджанья, переплетая косу Анджали и украшая ее свежими цветами.

— Когда она не танцует и просто идет, ее ножные браслеты не звенят…

— Не думай об этом, — наставница так туго затянула пряди, что Анджали зашипела от боли. — Просто танцуй!

— Она не танцевала, — возразила девушка, — она жила в танце… Она стала водой…

— Приди в себя! — Сахаджанья вдруг больно ткнула ее шпилькой в запястье.

Анджали вскрикнула и уставилась на капельку крови, выступившую на белой коже. Джавохири превратилась в воду… Наверное, потому, что ее арангетрам угоден богине Ганге. А она, Анджали, думала вовсе не о боге Агни… Она думала о господине Шакре… Но если состязание будет проиграно, господин Шакра навсегда будет потерян… Лоувики не позволят появиться в божественного городе Амравати…

Тем временем Сахаджанья подправила чуть расплывшуюся краску на лице ученицы и привязала косу, затянув золотой шнур на два узелка, чтобы точно не развязался в танце.

— Идем! — поторопила она Анджали. — Как бы то ни было — сделай все, чтобы твой арангетрам был угоден богам!

Снова занавес поплыл в сторону и сияющая Джавохири проскользнула в темноту коридора, едва не столкнувшись с Анджали.

Взгляды соперниц встретились. Анджали ждала привычных обидных слов, но Джавохири вдруг усмехнулась — снисходительно, с презрением, и ничего не сказала.

Анджали оглянулась ей вслед, но наставница уже подталкивала девушку в спину, потому что уже зазвенели колокольчики, объявляя начало нового танца.

В этот раз Анджали вышла на сцену, как одинокий воин, встретивший в поле вражеское войско. Теперь зрители не казались ей союзниками — наоборот, они были врагами. И даже боги не смотрели на нее с прежней благосклонностью. Как танцевать, если все только и ждут твоего провала? Как бороться, если все уверены, что ты проиграешь?.. И ты сама почти в этом уверена…

Музыканты заиграли, и ноги привычно повторили ритм три и четыре — та ди нам, такун тари кита така…

Сейчас она станцует, как раньше — правильно, очень чисто, не совершив ни единой ошибки, но по сравнению с танцем Джавохири это будет выглядеть блекло, даже жалко…

И все ждут ее провала…

Анджали сложила ладони, приветствуя зрителей, и браслет, скользнув по руке, задел пораненное шпилькой место. Боль заставила все страхи отступить, танцовщица вскинула глаза, бросая вызов толпе, что с жадным любопытством следила за ее провалом. Все они — гандхарвы, апсары — казались безликими и серыми, но в первом ряду стоял мужчина в алом тюрбане, и этот цвет встряхнул Анджали сильнее, чем боль. А потом будто алая шелковая нить протянулась к сердцу — кто-то в этой толпе смотрел на нее совсем иначе, чем другие. Это было тепло, даже горячо, и кто-то страстно желал ее победы!..

— Та-ди-нам! — отчитывал ритм старший музыкант-наттуванар, пристукивающий особым музыкальным инструментом — манджирой, металлическими тарелочками, помогающими не сбиться с ритма.

Наставница Сахаджанья ахнула, когда поняла, что ученица меняет рисунок танца прямо на сцене.

«Та-ди-нам!» — и на каждый счет Анджали пристукнула пятками по два раза.

«Такун-тари-кита-така!» — и снова на каждый счет танцовщица успела сделать по два движения.

Зрители завопили от восторга, а господин Кама даже вскочил на своем ложе, прихлопнув в ладоши.

— Она не выдержит такого темпа! — сказал кто-то из младших богинь, но Анджали уже не слышала ничьих слов.

Пусть Джавохири — вода, пусть танец ее так плавен и текуч, что завораживает, завлекает, словно водоворот.

Ее танец будет другим — настоящим огненным. Чтобы сцена запылала!..

Бубенцы на ножных браслетах звенели так, что казалось чудом, как они не оторвутся, а в саму танцовщицу словно вселилась ракшаси — демоница.

Даже среди богов произошло замешательство — многие встали, чтобы лучше видеть удивительный танец, что уж говорить о простых горожанах!.. Пыл танцовщицы заразил и музыкантов. Наттуванар бешено звенел серебряными тарелочками, все убыстряя и убыстряя темп, но на каждый его счет Анджали успевала сделать два движения, и это было почти чудом!..

— Это майя! — крикнул кто-то из толпы, повергнув всех в настоящее смятение.

Танец превратился в настоящий вихрь, и достиг наивысшей точки одновременно с последним ударом манджиры.

Анджали замерла посреди сцены, подобно статуе, и медленно склонилась в поклоне. Ее приветствовали такими криками, что госпожа Сарасвати заткнула одно ухо.

Поклонившись еще раз, танцовщица убежала со сцены, но обезумевшие гандхарвы лезли друг другу на головы, вызывая девушку и требуя повторения.

14

— Как вам, наставница⁈ — возопила Анджали, оказавшись за занавесом. Ей не надо было понижать голос — снаружи стоял такой рев, что приходилось кричать, чтобы быть услышанной.

Сахаджанья без слов стиснула ее в объятиях, но сразу же отпустила, поправив сбившиеся складки сари на ученице.

— Теперь танец-молитва… — еле выговорила она. — Только прошу, не меняй больше ничего… Я чуть не умерла от страха!.. Ты — человек ли⁈ Что ты там устроила⁈

— Это и вправду выглядело впечатляюще! — к ним подошла Джавохири. Она уже успела переменить прическу для следующего выступления — уложила косу кольцами на затылке и украсила цветами, сделанными из тонких золотых пластинок. — Но так безрассудно потратить столько сил в самом начале… Как же ты будешь исполнять танец-ожидание? — изобразив лукавое раздумье, Джавохири приставила к подбородку указательный палец. — Хватит ли у тебя сил и дыханья? Не ослабеют ли ноги? Не устанешь ли ты? — и она проплыла мимо, как волна, и вышла на сцену.

— Не могла не брызнуть ядом, — сказала Анджали, уже почти восстановив дыхание.

— Сохраняй спокойствие, — к наставнице Сахажанье вернулась ее деловитость. — Поспешим! Тебя надо причесать!

Анджали позволила себя увести, а оказавшись в комнате для переодеваний села на подушки, давая отдых натруженным ногам.

Сахаджанья укладывала ей косу, закрепляя шпильками и украшая живыми цветами, и не переставая советовала:

— Сейчас не усердствуй с движениями, побереги силы для основного танца. Ты очень красива, гораздо красивее Джавохири, покажи, что боги одарили тебя не только внешней красотой, но и внутренней. И не морщи лоб, когда поднимаешь брови…

Кивая, что все услышала и поняла, Анджали на самом деле почему-то все время возвращалась мыслями к Джавохири. Ее последние слова звучали в памяти, и это казалось необычайно важным… Нет, Анджали не испугалась потерять силы — наоборот, сейчас она чувствовала себя всемогущей. Оттолкнись посильнее — и взлетишь!.. И все же, в сердце поселилась неясная тревога…

— Анджали, проснись! — встряхнула ее наставница. — Твоя очередь!..

И снова было мгновение, будто прыгаешь с обрыва в холодную воду — Анджали снова вздохнула и нырнула под приподнятый занавес. В этот раз ее встретили с еще большим восторгом, чем проводили после танца ветра. И теперь она чувствовала не одно лишь жадное любопытство зрителей, а еще и тепло, переливающееся от их душ к ее душе. Это придавало сил, придавало живительного вдохновения, как глоток божественной сомы, которая одновременно и опьяняет, и бодрит.

Никогда еще Анджали не испытывала такого душевного подъема, такого сердечного жара. Вознося в танце молитву, ей казалось, что алтарь ее бога не украшен алыми цветами, а объят настоящим огнем. Конечно же, порыв танцовщицы не мог не захватить и зрителей.

— Они с ума сошли! — закричала Сахаджанья, когда Анджали вернулась после последнего поклона. — Ты слышишь, что там происходит⁈ Ты — чудо, моя девочка! Я всегда это знала!

Джавохири стояла тут же — после этого танца полагался получасовой перерыв, и она позволила себе задержаться, чтобы посмотреть на выступление соперницы. На губах ее застыла улыбка, но глаза были холодными, и когда она посмотрела на Анджали, ту словно укололи сотни иголок.

— Теперь можешь утолить жажду, — Сахаджанья уже не боялась смять наряд, и прижимала к себе Анджали изо всех сил. — Теперь главное — не оступись. Делай все, как делала до этого.

Их обогнала служанка, тащившая кувшин, полный воды, подкисленной плодами тамаринда.

— Ты все сделала очень хорошо, — продолжала Сахаджанья. — Госпожа Сарасвати трижды хлопнула после твоего танца…

Впереди раздались визг служанки и грохот и плеск — это она уронила кувшин с напитком. Сахаджанья и Анджали вбежали в комнату, и застыли на пороге, потрясенные чудовищной картиной: прекрасный наряд для арангетрама был разрезан в клочья. Красная ткань с золотой вышивкой валялась лохмотьями, словно подтеки крови.

Услышав крики и шум, в комнату через окно ворвался Коилхарна. Увидев испорченный наряд, он тоже замер, потрясенный.

— Бата! — издала вопль горя служанка, упав на колени. — Что же теперь будет⁈

Сахаджанья не дала ей предаться горю, подняла и толкнула к выходу:

— Быстро, найди и принеси красную ткань. Любую — хоть оторви занавеску на вимане господина Шакры! У меня в доме есть красная ткань с золотом, но быстро ее не привезти…

— Я могу взять виману и слетать, — с готовностью предложил Коилхарна, — никто не узнает.

— Быстро! — велела Сахаджанья. — Отыщешь мой дом, он под баньяном, и забери всю красную ткань, что там найдешь!

Гандхарв выскочил в окно и умчался быстрее ветра.

— Слишком долго, он не успеет вернуться, — Анджали уже пришла в себя, с отчаяньем глядя на погубленный наряд.

Прибежала служанка и плача поведала, что во всем дворце нет ни одной красной тряпки — везде шафрановые и синие драпировки и занавеси.

— Выйти в шафрановом на поклонение Агни — это оскорбление божеству, — процедила Сахаджанья сквозь зубы, глаза ее так и сверкали. — А если Анджали не выйдет вовремя, то сразу же проиграет.

Сама Анджали прекрасно понимала, чьих рук дело — испорченный наряд. Но вот так сдаться? Объявить, что не может выйти на приветствие? Взгляд ее упал на чашку с кармином, которым полагалось окрашивать ступни и кончики пальцев. Мысль, подобная молнии, промелькнула в ее сознании, и она принялась раздеваться.

— Быстрее, наставница! — сказала она. — Накрась меня кармином!

Сахаджанья поняла ее с полуслова, и лицо ее отразило смятение, замешательство, а потом вновь стало спокойным.

— Ты права, — она опустила ладони сначала в масло, потом в кармин, растерла его и принялась наносить красные полосы на тело Анджали, как складки дхоти.

— Нам нужны еще куркума и уголь. Принеси! — велела она служанке.

Пока бегали за куркумой и углем, Сахаджанья раскрасила Анджали от колен до бедер. Разведенной куркумой она нанесла желтые пятна по красному и взялась за уголь.

— Язык Агни! — воскликнула она. — Уголь не рисует поверх кармина!

Оглянувшись она схватила нож для фруктов, и одним движением сделала длинный надрез на своей ладони.

— Кровь на воздухе потемнеет и станет бурой, — сказала Сахаджанья, нанося на тело ученицы рисунок кровью.

Надев золотой пояс с подвесками, браслеты, ожерелья и украсив волосы цветами, Анджали была готова начать пляску-представление.

— Подожди, еще надо подкрасить соски, — сказала Сахаджанья, обмакивая палец в кармин, но Анджали решительно остановила ее.

— Не надо. Я и так хороша, безо всяких прикрас.

Наставница на мгновенье потеряла дар речи от такого бахвальства, но потом благословила ученицу и сказала на прощанье:

— Там горят лампы, свет их неровный. Может, никто и не догадается. Иди и зажги танцем огонь.

— Зажгу, — сказала Анджали сквозь зубы. — Сейчас сцена запылает.

Ей и в самом деле показалось, будто за спиной раскрылись огненные крылья. Негодяйка Джавохири ни перед чем не остановится, чтобы навредить! Это не только знак подлого сердца, но еще и знак трусости. Понимает, что выиграть честно не сможет.

— Постой, я еще раз взгляну на тебя, — сказала Сахаджанья, когда уже зазвенели колокольчики, оповещая, что другая участница закончила танец. — Выбрось из сердца всю ненависть, оставь там только любовь. Вообрази мужчину — самого прекрасного в этом мире…

— Я знаю, наставница, — перебила ее Анджали, разминая пальцы на руках, — вы уже сто раз говорили мне это.

— И скажу в сто первый, — рассердилась та. — Апсара не может любить, но она должна превосходно играть в любовь. Сейчас ты должна сыграть. Обмани всех, спрячь свой бурный нрав и покажи только пламя в сердце.

— Хорошо, хорошо… — Анджали вышла в коридор, и Сахаджанья поспешила следом.

Занавес уже приподняли, и распорядитель представления испуганно вглядывался в темноту — почему опаздывает вторая участница.

— Вы нарочно меня задержали, — догадалась Анджали, обнаружив, что Джавохири уже убежала переодеваться. — Чтобы я не встретилась с этой мерзавкой!

— Только любовь, никакой ненависти в сердце! — предостерегла ее наставница, побелев, как молоко. — Ну, вперед!..

Едва Анджали оказалась на сцене, музыканты тут же застучали в барабаны. Упрев кулаки в бедра, пристукивая босыми пятками, Анджали прошла по сцене посолонь, а потом вышла на середину, чтобы приветствовать зрителей.

Юная апсара из числа тех, что прошли посвящение в прошлом году, поднесла ей цветочную гирлянду и надела на шею. Цветы были красные, пахнувшие ароматно и тонко. Анджали сложила ладони, благодаря за подношение цветов и поклонилась зрителям, коснувшись ладонями мозаичного пола.

«Представь, что там, в толпе, стоит самый прекрасный мужчина во всех трех мирах, — словно наяву услышала она голос наставницы, медленно поднимаясь. — И ты танцуешь только для него, лишь ему посылаешь улыбки и трепещешь ресницами».

И воображение тут же нарисовало ей переодетого гандхарвом царя богов, который, желая в полной мере насладиться ее танцем, затерялся среди простых зрителей, и сейчас его сердце стучит так же сильно и жарко, как и ее.

Этот танец исполнялся без голосового сопровождения, и танцовщица должна была языком своего тела рассказать историю — историю своего ожидания, томления, трепета в предвкушении любви. Следом за арангетрамом через неделю или чуть больше должна быть сваямвара выпускниц школы, на которой они избирали себе мужей. Анджали предстоял подобный выбор только через два с лишним года, и, закружившись в танце, она вдруг поняла, насколько долгим будет ожидание. Она готова была получить своего царя уже в этом году… Уже завтра!.. Прямо сейчас!..

Апсаре нельзя любить, она должна только играть в любовь, но сейчас Анджали не могла играть. Душа ее пылала, а вместе с нею пылало и тело. Никогда еще ей не танцевалось так легко!.. А может, все дело в том, что кроме золотых украшений на ней не было другой одежды?..

Стражники уже не могли сдержать обезумевших мужчин, и на помощь им пришли приданные силы — охранники из свиты богов. Их палки были гораздо толще и крепче, чем гибкие прутья гандхарвов-стражников, и они не особо церемонились, награждая ударами слишком пылких и нетерпеливых.

Среди богов тоже происходило нечто подобное. Казалось, любовная лихорадка охватила даже самых искушенных.

— Клянусь божественным попугаем, эта девочка — чудо творения! — не выдержал и закричал господин Кама, уже не в силах спокойно возлежать на сане. Он вскочил, потрясая руками, и даже не заметил, как опрокинул блюдо со сладостями. — Она вся сладкая, как созревший сахарный тростник! Я изнемогаю!..

Но танцовщица не слышала его, продолжая свою безмолвную песню-призыв. Каждое ее движение, каждый взгляд не молили, а приказывали, влекли, лишали разума.

Музыка достигла своего апогея, и тела барабанщиков блестели от пота, но бешеный ритм все ускорялся и ускорялся, и танцовщица не отставала ни на полмгновения, посылая прекрасные и губительные взгляды в толпу.

— У сахарного тростника листья такие острые, что легко порезаться, — сказала госпожа Сарасвати, наблюдая за девушкой, — и она, похоже, прекрасно об этом знает. Костюм хорош… Ничего лишнего — одна только природная красота…

— Пчелы медоносные! — господин Кама сам начал приплясывать, потирая ладони. — Я увлечен!.. Я увлечен этой девой!.. Она — Ками (Желание)!.. Она — Мадани (Опьяняющая любовью)!.. Увидев ее, я умер и воскрес!..

Подобные чувства испытывал не он один. Многие боги (особенно мужчины) пришли в возбуждение, а господин Читрасена стал особенно мрачен, скрылся в темном углу шатра и нырнул рукой в складки своей набедренной повязки.

Анджали легко, словно не касаясь ногами сцены, пробежала еще один круг посолонь и остановилась между музыкантами, словно вбирая телом музыку. Серебряный перезвон манджиры — и танцовщица тонко дрожит пальцами на уровне обнаженной груди, показывая, как трепещет ее сердце, низкий звук струн вины — и бедра изгибаются сладко, мучительно сладко — словно в само древнем танце, извечном танце мужчины и женщины — танце любовного наслаждения, барабаны зарокотали — и танцовщица повторила этот ритм, заставив бубенчики, а вместе с ними и сердца зрителей звенеть в такт ее движениям.

«Теряю голову от любви…» — исполнительница стремительно закружилась, грациозно изгибаясь в талии, и зрители дружно ахнули, потому что многим показалось, будто блики от красных камней на украшениях, превратились в языки пламени, окружив тело танцовщицы алыми сполохами.

«Там, в толпе… он смотрит на меня…» — Анджали, остановилась так резко, что маленькие груди упруго качнулись, вызвав многоголосый стон среди мужчин.

«Он смотрит на меня, он желает меня так же исступленно, как я его!» — танцовщица вдруг метнулась к краю сцены, вцепившись в цветочную гирлянду, как будто увидела своего единственного, возлюбленного сердца, и сейчас готова была броситься к нему в объятия, забыв о состязании.

Даже госпожа Сарасвати — что говорить о мужчинах-богах — привстала с ложа, захваченная порывом.

— Она упадет! — крикнул господин Кама, но Анджали остановилась на самом краю, балансируя на кончиках пальцев.

Одновременно она с силой дернула гирлянду, разрывая ее, и цветы, теряя лепестки, взлетели, как вспугнутые бабочки!.. Словно огонь брызнул алыми языками!..

— Она моя! — заорал кто-то в толпе, и его поддержали десятки других голосов.

Даже гандхарвы из войска богов уже не смогли сдержать обезумевших зрителей, и на помощь поспешили телохранители личной охраны. Господин Читрасена выскочил из шатра, отдавая короткие приказы, и сам наградил крепкой оплеухой слишком быстрого юношу, который сумел обойти стражников и мчался к сцене, разинув в крике рот и вытаращив глаза.

Но музыка уже закончилась, и Анджали, очнувшись от грезы, в которой она летела навстречу любви и счастью, отступила на шаг, другой, напуганная настоящим сражением, что вызвал ее танец.

Она забыла даже поклониться, и с ужасом смотрела на побоище, что развернулось перед ней. Господин Чирасена раздавал уже не оплеухи, а весомые удары кулаками, а гандхарвы-стражники вязали особо буйных и неугомонных веревками, повалив в пыль.

Растерянно оглянувшись на шатер богов, Анджали увидела, как госпожа Сарасвати смотрит прямо на нее, а рядом с богиней — покровительницей искусств, стоит женщина, закутанная в покрывало от пяток до макушки, и что-то шепчет на ухо.

Женщина приподняла покрывало всего на мгновение, но Анджали сразу узнала ее — дайвики Урваши!

Значит, она не покинула Джавохири? Она здесь?.. Но почему прячется?..

Распорядитель праздника схватил Анджали за плечи и поспешил увести со сцены.

Наставница Саходжанья сразу набросила на плечи ученицы тонкую ткань из верблюжьей шерсти, чтобы не остыла слишком быстро, и чтобы впитался пот и не смыл краску.

— Я чуть не охрипла, когда звала тебя! — ругалась она. — Что на тебя нашло⁈ Забыла о поклоне! Стоишь столбом!..

Но Анджали не в силах была говорить, все еще переживая выступление.

Оказавшись в комнате для переодеваний, где лежал разорванный наряд для выступления, она легла прямо на пол, давая отдых спине и ногам.

— Сделай пару глотков, не больше, — наставница налила воды в чашку. — Молодец, все было прекрасно, ты настоящая…

Договорить она не успела, как не успела, потому что дверь распахнулась, и в комнате стало тесно — вошли боги во главе с госпожой Сарасвати, лицо которой не предвещало ничего хорошего.

Взгляд богини упал на лохмотья алой ткани.

— Так и есть, — сказала грозная госпожа, — наряд порван. Снимите с нее покрывало!

Две служанки тут же выскочили вперед и вздернули Анджали на ноги, срывая покрывало.

Господин Кама, красный, как уничтоженная ткань, жадно осматривал Анджали, шаря по ней взглядом.

— Значит, это правда, — продолжала Сарасвати, и голос ее звенел совсем не как серебряные бубенчики, а как медные тарелки. — Как ты осмелилась выйти голая⁈

— Моя благодетельница… — бросилась ей под ноги наставница Сахаджанья, но «благодетельница» метко и сильно пнула ее в плечо, приказывая не вмешиваться.

— Как ты осмелилась⁈ — грозно спросила богиня у Анджали.

— Думаю, не все так страшно, — вмешался господин Кама, украдкой улыбаясь Анджали, — хуже было бы, если бы арангетрам прервали из-за такого коварства, — он указал на порванный костюм.

— Коварства? — богиня смерила его взглядом. — Не слишком ли рьяно ты начал ее защищать? Не сама ли она порвала его, чувствуя, что уступает в мастерстве?

— Я готова была выйти на сцену обнаженной, лишь бы не останавливать арангетрам, — глухо сказала Анджали, и Сахаджанья напрасно делала ей знаки замолчать. — Проиграть боялся тот, кто пошел на такую подлость, — она мотнула головой в сторону красных лохмотьев.

— Ты смеешь мне возражать, дерзкая⁈ Ты даже не смогла позаботиться о своей одежде! Я потребую, чтобы состязание было закончено, и тебя объявили проигравшей!

— Вы не сделаете ничего подобного, рубин моего сердца, — почти пропел господин Кама. — Никто ничего не заметил, поэтому не надо поднимать шум, как тысяча попугаев… Я прикажу принести красную ткань, только и всего.

— Ее уже доставили, — вылезла с поклоном служанка, подавая сложенную алую ткань.

— Вот и замечательно, — подхватил господин Кама, — всё закончилось наилучшим образом, и нам лучше вернуться и насладиться представлением. А танцы сегодня — упоительное зрелище!

— Я прикажу, чтобы допросили всех, кто был во дворце, — пообещал господин Читрасена, не сводя с Анджали тяжелого взгляда. — Эта танцовщица и в самом деле слишком хороша, чтобы отдавать ее людям. Пусть состязание продолжится.

— Мужчины! — передернула плечами богиня.

— Но вы ведь тоже оценили ее мастерство, — продолжал умащивать сладкими речами господин Кама. — Признайте, вы были потрясены не меньше нашего…

Богиня позволила уговорить себя и удалилась, сопровождаемая богом любви и повелителем, и их голоса постепенно затихли где-то в коридорах дворца.

— Ты родилась под счастливой звездой, — прошептала Сахаджанья, когда боги покинули комнату. — Благодарение господину Каме и господину Читрасене, что они заступились за тебя! Куда ты⁈. — она не успела задержать Анджали, которая вдруг бросилась вон.

Поспешив следом, наставница с ужасом поняла, что ее ученица направляется прямиком в комнату соперницы:

— Не делай глупостей!

— Пустите, — процедила сквозь зубы Анджали. — Сейчас я ей все волосы повыдеру! Мало того, что она испортила мой наряд, так еще и донесла судьям!.. Она совсем страх потеряла, эта царевна из навоза!..

Сахаджанья вцепилась в нее, умоляя одуматься, но в Анджали словно вселился сонм демонов — она так рвалась разобраться с соперницей, что не слышала причитаний наставницы, и голоса разума тоже не слышала.

Распахнув двери ударом ноги, она влетела в комнату, где Джавохири — с неприбранными волосами, одетая только в набедренную повязку, разводила киноварь, размешивая ее деревянной палочкой.

При появлении Анджали, Джавохири ахнула и уронила палочку. Кроваво-красные брызги полетели во все стороны, несколько капель попало на живот.

— Что это ты здесь делаешь, обезьяна ты эдакая! — напустилась Джавохири. — Пошла вон, если не хочешь отведать палки! Это моя комната! Вспомни правила!

— Но тебя-то это не останавливало, когда ты забралась в мою комнату! И порвала мой наряд!.. — Анджали бросилась на соперницу, намереваясь вцепиться ей в волосы, но из-за тканевой ширмы стоявшей у стены, вдруг вышла дайвики Урваши. Закутанная в покрывало от макушки до пят, она смотрела с благожелательной улыбкой, и одно это охладило пыл Анджали, жаждущей справедливого возмездия.

— Как она могла повредить твое платье, если стояла рядом с твоей наставницей, пока ты танцевала? — спросила дайвики очень ласково. — Или ты меня захочешь обвинить в этом преступлении?

Взгляд Анджали красноречивее всех слов показал, насколько она верит подобным доводам. Но дайвики продолжала еще слаще:

— Поищи злоумышленника в другом месте… Я бы присмотрелась к поклоннику, к тому огромному гандхарву, что везде ходит за тобой…

Она добилась своего, и Анджали смешалась:

— Коилхарна⁈ — выдохнула она. — Нет! Невозможно!..

— Почему же? — дайвики указала на дверь, Сахаджанья потащила Анджали прочь, а та даже не сопротивлялась. — Ревнивые мужчины способны и не на такое, — пропела старшая апсара им вслед. — Будь осторожнее, дитя, ведь мужчины так коварны. И удачи тебе!

Оказавшись в коридоре, Анджали покачала головой:

— Сын кукушки⁈ Да он бы никогда не осмелился… — но в душу уже закрались сомнения.

Поклонник уже не раз доказывал свою наглость и непочтительность. Кто знает — не решил ли он навредить, чтобы Анджали наверняка осталась в Тринаке, а не переехала в Амравати. А может, это месть? Или он притворялся в угоду кому-то другому, чтобы навредить ей…

— Не думай ни о чем! — прикрикнула на нее Сахаджанья. — Ты теряешь спокойствие, а у тебя еще главный танец впереди!

— Да, вы правы… — Анджали тряхнула головой.

— За танец-молитву не боюсь, — Сахаджанья заговорила спокойнее, — но в танце ног тебе надо показать все, на что ты способна. Вы будете танцевать одновременно, и каждая — по две музыкальные фразы…

— Знаю, знаю, — с легкой досадой ответила Анджали, — вы сто раз говорили…

— И еще сто повторю! — рассердилась Сахаджанья. — Каждая — по две музыкальные фразы. Одну — повторяя за соперницей, вторую — придумывая сама. Будут сравнивать не только мастерство тела, но и вашу память — как ты запомнишь чужой танец и сможешь ли повторить. Поэтому не думай ни о чем, кроме танца!

Они вернулись в комнату для переодеваний, когда служанка уже заканчивала приметывать на легкую нитку золотую тесьму к краю принесенной алой ткани. Сахаджанья принялась смывать кармин с тела Анджали, орудуя намоченной в воде тряпочкой:

— Ух, — сказала она, вспотев от усердия, — будешь ходить краснозадая, как настоящая обезьяна, еще дня три!

— Неважно, — отмахнулась Анджали и вдруг просветлела лицом: — Коилхарна не мог порвать наряд, тогда он не полетел бы за тканью! А он полетел, и привез!

— Ткань принес не большой гандхарв, — коротко ответила служанка, заканчивая шитье. — Принес совсем другой.

— Другой⁈

Анджали и наставница Сахаджанья переглянулись.

— Дай-ка мне ее посмотреть, — наставница вытерла руки и самым внимательным образом обследовала красный отрез. Даже обнюхала его — нет ли яда. — Все чисто, — сказала она удивленно. — Но какая ткань… это из самого лучшего козьего пуха… В колечко пролезет…

— Красный тюрбан! — воскликнула Анджали и засмеялась, прикрыв рот ладонями. Сердце ее забилось, как сумасшедшее.

— Что? Какой тюрбан? — не поняла наставница.

— Не важно! Быстрее, быстрее одеваться! — Анджали прятала улыбку. Мрачное настроение сняло, как заклинанием. Это царь богов! Конечно же! Он все понял и пришел на помощь — незаметно, в последнее мгновение! Он желает ей победы!

Танец-молитва закончился быстрее, чем ожидала Анджали. Ей казалось — она только вошла во вкус, а музыка уже смолкла. Выходя на поклон, навстречу восторженно ревущей толпе, Анджали не могла вспомнить, о чем она молилась, танцуя. Как будто мысли ее и правда покинули земную твердь и вознеслись в облака.

Сахаджанья расцеловала ученицу в обе щеки, едва та оказалась за занавесом.

— Теперь последнее испытание, — бормотала наставница, волнуясь еще больше ученицы, у тебя есть четверть часа, чтобы отдохнуть.

Снова обтерли тело душистой водой, натерли маслом, посыпали золотой пылью, снова подкрасили глаза и губы, расправили складки алых одежд.

— Не своди с Джавохири глаз, — шептала Сахаджанья, бесконечно целуя кончики пальцев и прикасаясь то ко лбу Анджали, то к плечам, то к коленям, благословляя ее, — следи за всем сразу — за позами, за жестами, за выражением глаз. И дыши ровно, не потеряй дыхания!..

Они подошли к сцене, где их уже ждала Джавохири. Оглянувшись на соперницу через плечо, она улыбнулась снисходительно-насмешливо и первой нырнула под приподнятый занавес. Анджали отстала от нее всего на пару мгновений.

После полутьмы коридора лампы, стоящие по краю сцены, показались ослепительнее солнца, но девушки были к этому готовы.

Они приблизились к краю, одинаково поклонились богам и зрителям, а потом застыли, ожидая начала музыки.

Раздалась нежная мелодия флейты, и Джавохири ответила ей веселым перезвоном ножных бубенцов. Пока исполнялась первая танцевальная фраза, Анджали стояла, как каменная, наблюдая за соперницей.

Вот она повернулась на пятках, вот изящно изогнула кисти… Даже мизинный палец отставила — как пропела высокую ноту.

Дробный перестук барабана — и замерла Джавохири, предлагая сопернице повторить то, что она только что исполнила.

Зрители захлопали от восторга, когда танцовщица в красном повторила все движения четко и без единой ошибки, а потом начала свой танец — словно разожгла огонь быстрыми и горячими движениями.

— Ах, как хорошо! — прошептала Джавохири, обходя Анджали и без труда повторяя ее танец. — А так сможешь?

На сей раз она усложнила рисунок, и Анджали чуть не упустила соблазнительное волнообразное движение мышцами живота — как будто настоящая морская волна прокатилась под упругой смуглой кожей, блеснул драгоценный камень в пупке…

Анджали, лихо повторившая и поклон, и поворот, вдруг промешкала полтакта, как будто сбившись с шага. Большинство зрителей этого и не заметили, но Сахаджанья беззвучно вскрикнула, прижав ладони к щекам и гадая, что произошло. Может, ее ученица наступила на незаметную колючку? Или — что хуже всего — мышцы дали знать о себе усталостью⁈

Но Анджали закончила повторять танцевальную фразу и тут же безошибочно станцевала свою, опять замерев, но лицо девушки стало белее полотна.

— Ты… ты не Джавохири! — шепнула она своей сопернице.

— Не знаю, о чем ты, — сладко пропело ей существо, принявшее облик апсары и вдруг выдало такую великолепную волну, изогнувшись всем телом, что зрители завопили, как сумасшедшие.

«Это не Джавохири! — Анджали повторяла движения, но мысли полетели вразброс со скоростью ветра. — Джавохири обрызгалась кармином! А у этой нет пятен на животе! Это… это…».

Колени ее подкосились, и волна получилась не такой сильной, как у соперницы. Да и не могла получиться.

Потому что перед Анджали в образе выпускницы школы апсар танцевала сама дайвики Урваши. Как можно было не узнать ее раньше? Эту насмешливо-ласковую улыбку… Этот взгляд — как сотни острых игл!..

Анджали внутренне застонала, понимая, что проиграла. Как можно сравниться в танце с той, которая победила своим мастерством высших апсар? А она всего лишь школьница-недоучка…

— Ты не победишь, — одними губами сказала ей дайвики и засмеялась, закружившись легко, как текучая вода.

Анджали следила за ней с отчаянием. Дайвики была безупречна… Первая, самая первая… Разве можно победить безупречность?..

Кто-то из богинь вскрикнул — на алтаре, посвященному богу Агни, пламя вдруг выплеснулось из светильника, пробежав по цветочной гирлянде. Дальше огонь не разгорелся — видимо, всему виной была нить, пропитавшаяся душистой смолой, и все облегченно вздохнули, потому что вмешиваться в арангетрам даже ради того, чтобы потушить пожар, было святотатством.

— Это знак, — сказала госпожа Сарасвати, кивнув в подтверждение своих слов. — Младшая танцовщица проиграет.

Господин Кама что-то пробормотал, не желая согласиться и не осмеливаясь открыто возразить.

Но для Анджали выплеснувшийся огонь вдруг приобрел совсем другое значение.

«Мало сделать безупречно, — эти слова появились в ее сознании словно по наитию свыше. — Чтобы стать первой, надо сделать нечто большее, чем добиться безупречности…», — на этом она повторила движения дайвики и начала исполнять свой танец.

Сахаджанья едва сдержала крик, потому что ее ученица снова изменила рисунок танца. Вернее, не изменила, а дополнила, сопровождая каждое движение «жемчугом» — мелко-мелко переступая, создавая тряску бедер. Поясные украшения вспыхнули кровавыми каплями, а золото так и брызнуло отраженным светом, окутав фигурку в красном поистине божественным ореолом.

Не сбавляя темпа, Анджали обошла дайвики, дразня ее, подзадоривая, предлагая повторить то же самое.

— Глупая нахалка! — фыркнула Урваши и тоже засеменила, покачивая бедрами.

Еще круг, еще круг — и толпа взревела дико и исступленно, потому что танцовщица в красном снова и снова исполняла свой танец, сопровождая «жемчужную» тряску то гибким движением стана, то чарующим покачиванием бедер, и все это легко, играючи, не переставая улыбаться, а танцовщица в синем начала заметно отставать — ей не хватало сил выдержать темп. Она пыталась сберечь их во время своей музыкальной фразы, делая ставку на плавность и медленность движений, но танцовщица в красном легко повторяла ее танец и тут же снова начинала «рассыпать жемчуг» — и все это четко, ритмично без видимых усилий.

— Она сильна, как Шакра, эта малышка! — закричал господин Кама, хлопая себя по коленям, и его крик поддержали восторженные зрители.

Тело танцовщицы в синем заблестело от пота, а глаза блестели от злости, но сдаваться она не собиралась, стараясь не отставать от соперницы уже на пределе возможностей.

— Умение и опыт много значит, — тихо сказала Анджали, в очередной раз обходя ее в танце, — но молодость значит больше, госпожа дайвики!

Ответом ей был злобный взгляд, но госпожа Урваши не ответила — берегла дыхание.

— Меня хватит еще надолго, — поддразнивала Анджали, которая чувствовала себя так, словно в нее вселился сам бог огня — еще немного, и пятки загорятся, а за плечами развернутся огненные крылья. — А ты выдержишь еще хотя бы два круга?

— Ты никогда не станешь дайвики! — прошипела соперница, но заговорила она зря, потому что ее тут же повело в сторону, и она чуть не упала.

Толпа завопила с восторгом, понимая, что боги выделили победительницу.

Анджали не могла остановиться, и танец ее стал особенно буйным, но госпожа Сарасвати хлопнула в ладоши, давая знак к окончанию состязания, и музыканты заиграли финальную фразу.

Купаясь в аплодисментах, Анджали снова и снова кланялась зрителям, богам и Сахаджанье, которая стояла за кулисами, переплетя пальцы и стискивая в волнении руки.

Теперь дело было за голосованием — мимо богов пронесли кувшин с узким горлышком, и каждый бросал в него один камешек — белый или черный. Белые камешки были признанием Анджали, черные — Джавохири.

Зрители понемногу успокоились, и теперь вытягивали шеи, чтобы рассмотреть — кто из богов какой камень бросил в кувшин.

Наконец, распорядитель состязания вынес кувшин на середину сцены и торжественно разбил его, чтобы пересчитать камни.

Анджали замерла, и а сердце пробрался противный холодок страха. Почему-то она решила, что в кувшине будут одни белые камни, но черных камней там оказалось достаточно много. Один за нее, два за Джавохири, три за нее, один за Джавохири, еще один за Джавохири…

Распорядитель пересчитывал камни, и лицо его все больше вытягивалось.

— Десять и десять! — выкрикнул он растерянно.

Десять белых камней, десять черных… Равенство! Но… богов в ложе — двадцать один!.. Кто-то из них схитрил, кто-то приберег свой голос…

class="book">Госпожа Сарасвати подняла руку, привлекая внимание.

Все замолчали, и богиня улыбнулась, качнув головой, украшенной золотым венцом.

— Остался еще мой камень, — сказала она, — я решила проголосовать последней. Черный! — и бросила к ногам танцовщиц черный камень.

Анджали смотрела, как черный блестящий камешек катился по доскам сцены. Блестящий, отполированный, он как будто постукивал своими твердыми гранями по ее сердцу, раня до крови. Вот так? Проиграть из-за одного голоса?.. Она посмотрела на госпожу Сарасвати. Для чего было придерживать свой камень? Чтобы наверняка победила Джавохири?

— Удачи, лоувики! — услышала она шепот дайвики Урваши.

Та смотрела на нее, ласково улыбаясь, но глаза оставались холодными.

Все вокруг поплыло, и Анджали почувствовала неимоверную усталость. Значит, Амравати потерян навсегда. Значит, она никогда не войдет во дворец царя богов.

Лоувики — всего лишь танцовщица для смертных.

Для смертных!..

Только что Анджали готова была лететь — огненные крылья так и трепетали за спиной, и вдруг — падение. Падение на самое дно. Но как же так?.. Разве это справедливо? Ведь она перетанцевала саму дайвики! А Джавохири, получается, победила обманом!

— Объявляйте результат, — прозвенел голос госпожи Сарасвати. — Сегодняшнее состязание было великолепным, соперницы были почти равны, но одна — немного лучше. Поднесите подарки!

Услышав это, Анджали вздрогнула, словно ее ударили.

Подарки! Как будто ей нужны эти подарки!

— Это несправедливо! — выкрикнула она, посеяв смятение не только в рядах зрителей, но и среди богов и богинь.

— Молчи! — крикнула наставница Сахаджанья, но Анджали уже не могла остановиться.

Промолчать сейчас — это навсегда лишиться мечты, надежды, любви… Навсегда забыть о цели, к которой она шла с таким упорством!

— Несправедливое решение! — повторила она. — Моя соперница…

— Молчи! — это приказала уже госпожа Сарасвати. Лицо ее потемнело от гнева, а голос звенел от негодования: — Как ты смеешь, ничтожная…

Она даже приподнялась с ложа, готовая тут же покарать дерзкую, и никто не остановил ее, даже господин Кама предпочел не вмешиваться, хотя посмотрел на белокожую апсару с сожалением.

— Я не буду молчать! Состязание несправедливо! — бросила Анджали, даже не попятившись под грозным взглядом богини. Она готова была обличить обман дайвики перед всеми, а дальше — будь что будет.

— Ты осмеливаешься оспорить наше решение? — голос госпожи Сарасвати зазвенел медью. — Ты посмела поставить под сомнение божественный суд? — она хлопнула в ладоши, и два гандхарва бросились к Анджали.

Но они не успели подняться на сцену, потому что из толпы зрителей вышел мужчина — одетый просто, как гандхарв, с непокрытой головой и деревянными браслетами. Он шел неторопливо, не кланяясь богам, и улыбался — немного мечтательно, чуть отстраненно. И никто не посмел задержать его или встать на его пути.

— Господин Шакра! — выдохнула главная богиня, а Кама заерзал на ложе, сразу приободрившись.

Анджали смотрела на царя богов, внутренне ликуя и крича от счастья. Только что она собиралась отстаивать свою правду, только что горела гневом — и вмиг все улетучилось. Вместе с дайвики Урваши в облике Джавохири, она распростерлась ниц, а на сердце была весна — не зря, совсем не зря появился господин Шакра! Он снова пришел к ней на помощь!

— Решение и в самом деле несправедливое, — сказал царь богов, располагаясь на ложе, которое услужливо уступил ему господин Читрасена.

— Чем же несправедливое? — поинтересовалась Сарасвати. Теперь ее голос не звенел медью, а звучал нежно, как серебряные бубенчики. — Голоса были верно подсчитаны.

— Нет, не верно.

Анджали осмелилась поднять голову и встретилась взглядом с царем богов. Он смотрел прямо на нее,и глаза его смешливо щурились.

— Неверно? По-моему, вы разыгрываете нас, — сказала Сарасвати.

— Я тоже наслаждался этим состязанием, — сказал Шакра доверительно. — Но проголосовать мне не удалось, а я желаю этого.

— Ваше желание — закон, — произнесла Сарасвати без особой радости.

— Тем более, — Шакра приветливо кивнул танцовщицам. — Я хочу положить на эту сцену свой камень.

Зрители замерли, а что касается Анджали — она перестала дышать, не сводя глаз с царя богов. Даже в простой одежде он выделялся среди богов красотой и статью, и силой, и становилось ясно, почему именно он избран первым среди равных.

— Какой камень вы желаете добавить? — спросил учтиво распорядитель арангетрама.

— Белый, — сказал Шакра. — Эти два цветка достойны расти в моем саду, и им нечего делать на земле.

— Но победить должна только одна, — напомнила Сарасвати.- Таковы правила.

— Пусть сегодня все правила будут нарушены, — щедро объявил господин Шакра. — И пусть обе танцовщицы будут награждены из моей сокровищницы, потому что глядя на них я испытал божественный восторг.

Зрители разразились радостными криками, славя доброту царя богов. Анджали поднялась, а колени дрожали, и сердце пело и дрожало тоже.

— Поднесите подарки, — сказала Сарасвати отрывисто. — И объявите, что сегодня боги благословили двух дайвики, вместо одной.

Анджали попыталась взглядом выразить господину Шакре всю признательность, что испытывала сейчас, но он разговаривал с господином Камой, с господином Читрасеной и не смотрел на сцену.

Танцовщицам поднесли два серебряных блюда, на которых были сложены шелковые одежды, благовония и браслеты тонкой ковки. Анджали приняла с поклоном причитающееся ей подношение. На шею ей надели душистую цветочную гирлянду и рассыпали над головой пригоршню розовых лепестков.

— И от меня — благодарность этим юным девам, — сказал вдруг Шакра, — потому что я прослезился от счастья, глядя на них.

Танцовщицам поднесли еще по одному блюду — на этот раз золотому, и подарки были богаче. Анджали получила отрез алой ткани, расшитой золотом. По шелку летели павлины, распушив сверкающие хвосты, а кайма по краю была шириной в ладонь. Сверху лежало тяжелое золотое ожерелье из трех дисков, на которых изображались подвиги Шакры. Царский подарок!

Анджали поставила серебряное блюдо на сцену, с поклоном приняла золотое и коснулась его лбом, а потом подумала и пошла к занавесу, где стояла Сахаджанья. Поклонившись наставнице, она протянула ей золотое блюдо — и все это на виду у горожан и богов.

— С ума сошла! — зашептала Сахаджанья, краснея и бледнея. — Это подарок царя!

— Примите, наставница, — сказала Анджали чинно и поклонилась еще ниже. — Я благодарна вам за знания, что вы передали мне, за поддержку и помощь.

Взгляды всех были устремлены на ученицу и наставницу, и Сахаджанье ничего не оставалось, как принять подарок. Она благословила Анджали, и та вернулась за серебряным блюдом. Она хотела уже удалиться, но распорядитель арангетрама велел ей подойти к ложе богов.

— Господин Шакра желает говорить с тобой! — сказал он, выхватывая у Анджали блюдо с подарками и предупреждающе вращая глазами. — Не смей ничего просить и просто отвечай, когда он будет спрашивать.

Девушка словно не услышала его и приблизилась к божественной ложе, ступая мелко, звеня ножными браслетами и покачивая бедрами. Лицо ее выражало почтительность и смирение, но в сердце бушевал самый настоящий пожар — он пожелал говорить с ней! Сам Шакра пожелал говорить с ней!..

— Ты показала сегодня удивительное мастерство, дитя, — услышала она знакомый, лишающий воли голос. — И я наградил тебя заслуженно…

— Благодарю, господин, — Анджали поклонилась, а выпрямляясь посмотрела на царя богов. — Вашу доброту я не забуду до самой смерти.

Госпожа Сарасвати чуть скривила губы, глядя в сторону, а господин Кама жадно подался вперед, беззастенчиво разглядывая стройную фигурку в красном.

— Ты ведь получила право на арангетрам раньше остальных учениц? — спросил он.

— Да, господин, — Анджали поклонилась и ему. — Моя сваямвара лишь через два года. Через два года и пять месяцев, — она сказала это намеренно, и бросила быстрый взгляд на Шакру.

Он еле заметно кивнул, и в этом Анджали усмотрела тайный знак.

— Я сделал тебе подарок от чистого сердца, — снова заговорил Шакра, — но ты подарила его наставнице. Почему так?

— Благодаря ей, господин, я достигла того, чего достигла, — ответила Анджали, глядя ему прямо в глаза, хотя полагалось скромно потупиться. — И только благодаря ей вы увидели меня сегодня, и мой танец вам понравился, — сказано это было без лишней скромности, но никто не упрекнул танцовщицу, лишь госпожа Сарасвати покривила губы, и некоторые богини взглянули повнимательнее на «эту, белую», а Анджали продолжала: — После арангетрама надо поднести наставнику самое дорогое, что у тебя есть. А дороже вашего подарка для меня нет ничего, господин.

Кама дважды хлопнул в ладоши, показывая, что сказанное достигло его сердца, а Шакра улыбнулся и словно ненароком скользнул взглядом по ненакрашенным соскам танцовщицы.

«Не забыла?» — словно вопрошал этот взгляд.

Анджали сложила ладони в знак покорности, будто отвечая: «Помню и покорна вашей воле».

— Я тебя понял, красавица, — сказал Шакра. — Можешь быть свободна.

Колени Анджали дрожали, когда она удалилась.

«Он не забыл меня! — билось в голове. — Он помнит!».

Потом были поздравления танцовщиц, и они с Джавохири (уже с настоящей Джавохири) повесили друг другу на шею цветочные гирлянды в знак того, что теперь они сестры по статусу и не держат зла за соперничество.

Конечно же, все это было лишь красивым спектаклем, потому что надевая гирлянду, Джавохири не преминула оцарапать Анджали шею острыми ногтями, но та даже не изменилась в лице, продолжая улыбаться, но в долгу не осталась.

— Обманщица и слабачка, — прошептала она, надевая гирлянду на Джавохири. — Ты проиграла вернее, чем если бы сама вышла на сцену!

Джавохири тоже не изменилась в лице, но глаза потемнели, и Анджали поняла, что приобретает врага на всю жизнь. И вражда эта будет нешуточная.

— Ты не проживешь в Амравати и месяца! — прошипела Джавохири.

Анджали ответила ей нежной улыбкой.

Отныне они с Джавохири не принадлежали Тринаке, и должны были переселиться в Амравати, в город, который построил для себя и любезных ему, царь богов.

Сахаджанья обняла Анджали, прощаясь, и сказала:

— Я счастлива, я рада, но не думай, что для тебя все закончилось! Ты еще не завершила обучение и продолжишь посещать школу апсар. Пусть тебя нечему учить в танцах, но есть много других наук, необходимых для дайвики, — и она прошептала на ухо ученице, делая вид, что целует ее в щеки: — Многие останавливаются на этом, потому что это — тупик. Не знаю, как сложится твоя судьба, но я желаю и боюсь, что ты пойдешь дальше. Хотя разумнее было бы остановиться…

Анджали не поняла этих слов, но по тону наставницы догадалась, что та говорит нечто важное.

Юных дайвики проводили к огромной вимане, осыпали еще раз цветочными лепестками, и Анджали, махнув наставнице Сахаджанье, шагнула в небесную колесницу, которая должна была унести ее к новой жизни.

Часть четвёртая. Бездна

15

Теперь жизнь Анджали была сплошным наслаждением.

Амравати — город царя богов, был прекраснее и богаче Тринаки в тысячу раз, а царский дворец располагался посреди настоящего озера, и туда добирались на лодках или виманах. Фонтанов там было больше, чем во всей Тринаке, а в главном зале пол был прозрачный, так что казалось, будто ступаешь по морской глади — под ногами плескались рыбы и водяные растения, похожие на серебристые нити, льнули к ногам.

Анджали поселилась во дворце дайвики, и у нее были свои светлые и огромные комнаты на втором этаже, свои служанки, паланкин, а в школу апсар ее возили на вимане — одну, как царицу, и так же привозили обратно.

Вместе с привилегиями, назначенными дайвики, Анджали продолжала быть неприкосновенной, так как до ее сваямвары оставалось два с лишним года. И она скоро вошла во вкус такого положения, потому что привлекая к себе внимание богов оставалась для них недосягаемым плодом, который многим хотелось сорвать, а ведь ее целью был только один — самый прекрасный мужчина во всей вселенной!

Анджали находилась на гребне славы, и ее чаще остальных апсар приглашали на пирушки богов, а во время каждого праздника во дворце Шакры она исполняла сольный номер. И она готовилась к этим выступлениям с такой тщательностью, словно ей предстоял очередной арангетрам. Она ловила каждый взгляд господина Шакры, каждое слово, и танцевала лишь для него одного. Он выделял ее, несомненно, но больше не заговаривал, и встретиться с ним лицом к лицу не получалось.

В школе Анджали была теперь настоящей царицей — даже учителя не смели наказать ее, а их упреки больше походили на просьбы. Ученицы следовали за Анджали толпами, и считали счастьем подать ей цветок, упавший браслет или принести обувь. Однажды Хема пошутила, что еще немного — и они начнут поклоняться Анджали, как богине, но получила за дерзкие слова ударом веера по голове от наставницы Сахаджаньи.

Вскоре апсары, выдержавшие арангетрам, прошли другой важный обряд — сваямвару, избрание мужа. Среди них была и Джавохири. Праздник сопровождался танцами, песнями, и музыка не смолкала до утра. Анджали видела, что ее соперница выбрала в мужья кого-то из гандхарвов, но уже на следующий день покинула свои покои, исчезнув куда-то, а еще через два дня появилась… рядом с господином Шакрой, который ласково пощипывал ее за подбородок, позволяя служить себе.

Это был удар, пощечина, от которых Анджали оправилась лишь через несколько дней. Конечно, царь богов не обязан, да и не может ждать какую-то ничтожную апсару два с половиной года, пусть и обещал, пусть и говорил, что она зажгла ему кровь. Но для Анджали видеть рядом с ним соперницу было выше сил.

Она ночь напролет проплакала в своей богатой комнате, прогнав служанок, и хотя утром появилась с улыбкой на устах, сердце ее продолжала плакать. Никто не заметил ее горя, разве что Хема и Сахаджанья, но они ни о чем не расспрашивали, и за это Анджали был им благодарна.

В один из дней, свободных от занятий и праздников, Сахаджанья и Анджали отправились к озеру, чтобы посидеть в тишине, поплавать в свое удовольствие и нарвать водяных лилий. Хема не пошла с ними, потому что был ее черед украшать храм, и она даже всплакнула от такой несправедливости. Но Анджали была рада, ей хотелось провести несколько часов с любимой наставницей, чтобы успокоить душу и сердце.

Они долго купались, ныряя в прохладную воду, казавшуюся на просвет зеленой, а потом выныривали среди цветов, окунаясь в палящее солнце, раскаленный воздух и жужжание стрекоз.

— Я так благодарна вам, — сказала Анджали, когда они с Сахаджаньей легли на покрывало, укрывшись в тени дерева, чтобы солнечные лучи не опалили кожу. — Моя жизнь сейчас похожа на сказку.

— Не преувеличивай моей роли, — ответила Сахаджанья, задумчиво глядя на блестящую поверхность пруда. — То, что сделала я — всего лишь треть твоего успеха. Остального ты добилась сама, по воле богов.

— Да, все так странно, — Анджали перевернулась на живот, подперев голову. — Думаете, у богов на меня особые планы?

Наставница бросила на нее быстрый взгляд:

— Думаю, ты слишком красива, — сказала она, — но лучше последуй моему совету и найди себе покровителя сейчас, потому что настоящее твое служение начнется после сваямвары, а она придет — и раньше, чем тебе кажется.

— Не вижу ничего в этом страшного, — возразила Анджали, искренне не понимая, почему наставница говорит о выборе мужа, как о чем-то неприятном. Как может быть неприятным то, что соединит ее с господином Шакрой⁈ Ведь только она пройдет обряд, он заберет ее в свой дворец, и никакая Джавохири не сможет помешать этой любви!

— Ты еще не знаешь, в чем состоит служение дайвики, — сказала Сахаджанья. — И танцевать-то непросто — я имею в виду, хорошо танцевать, а уж быть настоящей апсарой…

— Вы говорите про любовь мужчин? — Анджали презрительно скривила губы. — Ее-то что бояться?

— И она может надоесть. А отказаться ты не сможешь, это нарушение дхармы. Вот почему я говорю о покровителе.

«У меня будет самый могущественный покровитель во всех девяти вселенных», — мысленно ответила Анджали, но промолчала.

Стрекозы сновали над озером, и одна из них села на обнаженное плечо Анджали. Сверкающая красавица с серебристыми крыльями — она напомнила девушке виману.

— Вы ведь проиграли свой арангетрам, наставница? — спросила Анджали тихо, не уверенная, что Сахаджанья захочет говорить об этом.

Но наставница ответила сразу, и голос ее был задумчивым, но совсем не недовольным:

— Да, проиграла. И должна была стать лоувики. Служение лоувики еще тяжелее, чем дайвики, но мне повезло — меня пригласили преподавать танцы.

— Наверное, та, которой вы проиграли, была как госпожа Урваши, — сказала Анджали. — Только великая танцовщица могла бы вас победить.

— Это была дайвики Шьяма-Мукхи.

Анджали замолчала, чувствуя, как ленивая безмятежность и радость тают, словно туман. Это имя она запомнила, и это имя царапало ее еще больнее, чем имя Джавохири, ставшей новой возлюбленной царя богов.

— Шьяма-Мукхи высоко взлетела, но где она теперь? — спросила Сахаджанья.

«Я перетанцевала саму дайвики Урваши, — подумала Анджали, — а она была лучше Шьяма-Мукхи».

— Ты — маленькая гордячка, — сказала вдруг наставница, повернув голову и внимательно посмотрев на Анджали. — Ты думаешь, если бы закричала на арангетраме, что Урваши заменила в состязании Джавохири, то сразу бы победила?

Анджали вытаращилась на нее:

— Вы знали⁈

— Я же не слепая. Танец — тот же голос, даже если его подделать, истинная нотка все равно прозвучит, — невесело усмехнулась Сахаджанья, и добавила со значением: — И госпожа Сарасвати тоже не слепая.

— Думаете, знала и она? — это открытие поразило Анджали.

— Я молилась, чтобы ты не сказала об этом вслух. И очень рада, что у тебя хватило ума промолчать.

Анджали взглянула на нее исподлобья. Наставница не могла знать, что тогда она промолчала не потому, что догадалась об этом, а потому что чудесное появление господина Шакры лишило ее разума. Все интриги стали неважны, и какое значение в тот момент имел обман со стороны дайвики, если сам царь богов признал ее, Анджали?

— Но если госпожа Сарасвати узнала госпожу Урваши, то почему не остановила состязание?..

— Солнце уже клонится к закату, — сказала Сахаджанья, словно не услышала вопроса. — Давай возвращаться.

— Вы не хотите об этом говорить? — спросила Анджали со свойственной ей прямотой. — Но здесь нет никого кроме нас.

— Пора бы тебе запомнить, что лучше и наедине не произносить то, что может принести вред, — наставница легко ударила ученицу веером по голове. — Поэтому придержи язык и не будь болтливой, как попугаиха.

Анджали вернулась в Амравати недовольная. Наставница Сахаджанья продолжала говорить загадками, и это настораживало. Посоветоваться ей больше было не с кем — Хема жила при школе апсар, а во дворце дайвики Анджали была самой младшей, и старшие апсары не стремились брать молоденькую выскочку в свой круг. Да и вообще, как Анджали уже поняла, дружба среди божественных танцовщиц не приветствовалась. Каждая здесь была сама за себя, и то, что называли здесь «дружбой» на самом деле было союзом двух равных или покорным служением более слабой танцовщицы той, что оказалась успешнее.

Поднимаясь по лестнице к своим комнатам, Анджали вдруг увидела Джавохири. Она кралась по коридору, завернувшись в покрывало от макушки до пят, а ее служанка тащила вслед за ней пухлый сверток из темной ткани.

Но почему Джавохири здесь? Разве она не живет теперь во дворце господина Шакры?

Пока Анджали раздумывала, Джавохири оглянулась — будто почувствовала взгляд. Лицо ее исказилось от гнева и злости, и она крикнула:

— Что вытаращилась⁈ Убирайся! — и сама бросилась бежать, не дожидаясь ответа.

Пожав плечами, Анджали прошла к себе, где ее уже ждали служанки, горячая ванна и флаконы с притираниями.

На следующий же день она узнала, что появление Джавохири не было случайностью — она вернулась насовсем, заняв прежние комнаты. Она привезла богатые подарки, но упоминая о подарках апсары усмехались вовсе не завистливо.

Анджали посчитала ниже своего достоинства расспрашивать и совсем не собиралась идти к Джавохири, пусть они и учились вместе, хотя и сгорала от желания узнать, что произошло. Но правда раскрылась быстро — на очередном празднике во дворце царя богов. Господин Шакра возлежал на ложе такой же прекрасный и счастливый, а у его ног сидела прекрасная и не менее счастливая апсара, чьи объятия и поцелуи оказались слаще ласк Джавохири.

Господин Шакра открыто выказывал новой возлюбленной знаки внимания, то начиная шептаться с ней, то ласково пощипывал за подбородок, то словно ненароком оглаживая соблазнительные женские бедра, когда она наклонялась, чтобы взять с блюда фрукты или сладости.

Анджали перехватила взгляд Джавохири, брошенный на господина Шакру — так могла бы смотреть собака, которую хозяин за провинность выгнал из дома под дождь, позабыв бросить кость.

Нет, Джавохири не стала милее, и Анджали не прониклась к ней внезапной приязнью, но что-то в душе шевельнулось — жалость, страх… Скоро была ее очередь выступать, но Анджали стояла, застыв столбом, и смотрела, как царь богов забавляется с новой возлюбленной. Сколько их было лишь на ее памяти? Шьяма-Мукхи, Джавохири и теперь эта… И сколько их еще будет? И что будет с бывшими возлюбленными царя? Кара-Мукхи поплатилась головой, Джавохири вернулась с подарками, но теперь над ней смеются в открытую. На что рассчитывает третья? На что рассчитывает она сама?..

Вздрогнув, Анджали отвернулась, чтобы не быть обвиненной в непочтительности. Но мысли летели, как перепуганные пташки.

На что рассчитывает она? Что через два года царь богов так пленится ее прелестями, что оставит возле себя навсегда? Но навсегда ли? Век апсары долог лишь по человеческим меркам. Двести лет, триста — кто знает, сколько ей отведено. А боги, вкушающие амриту, бессмертны. Уйдет Анджали — долго ли будет скорбеть о ней божественный возлюбленный? Долго ли он скорбел о Шьяма-Мукхи?..

В этот вечер она танцевала так исступленно, с такой яростью и надрывом, что царь богов позабыл о своей возлюбленной и смотрел, не отрываясь, а по окончании танца велел передать исполнительнице кольцо. Оно было выполнено в виде солнечного диска с красным камнем посредине. Анджали поклонилась, благодаря за подарок, и убежала, боясь, что распорядитель праздника прикажет ей подойти к царю богов для беседы. Сегодня ей не хотелось разговаривать с господином Шакрой, и это было странно.

Сбежав ото всех, Анджали долго гуляла по саду возле дворца дайвики, размышляя о своей любви.

Солнце давно село, и взошла луна, а девушка все бродила между розовых кустов, позабыв о времени.

Сегодня она убедилась, что чувства царя богов изменчивы, как ветер. Он знал многих — красивых, искусных в танце… Наверняка, знал и тех, что искусны в любовных утехах, и тех, кто искусен в сладких речах. Наставница в школе говорила, что даже самая искусная апсара сможет удержать мужчину лишь на три года, а потом страсть его остынет, и он обратиться к другой. Но наставница Сахаджанья утверждала, что это не так. Жена господина, который живет под землей, смогла получить его сердце, и теперь он принадлежит ей навсегда… Как же ей это удалось? Или на такое способны только богини?

Анджали задумалась так глубоко, что не сразу заметила чье-то присутствие. Возле смородиновых зарослей что-то происходило — сначала Анджали подумала, что кто-то борется не на жизнь, а на смерть, но потом блеснули женские украшения, и она поняла, что наблюдает борьбу иного рода.

Женщина и двое мужчин из гандхарвов…

Они зажимают ее своими телами, руки их шарят по женскому телу жадно, сжимают высокую грудь, мнут упругие ягодицы. Мужчины тяжело дышали, а женщина подбадривала их томными стонами, извиваясь, как змея, и играя волосами.

Анджали остановилась в тени, наблюдая за этим древним действом. В школе апсар рассказывали о законах любовной науки, и теперь девушка в полной мере оценила мастерство красавицы, так умело ублажавшей сразу двоих. Но в этом не было красоты. Совсем иначе помнилась Анджали любовь господина Шакры и Шьяма-Мукхи — там все было песней, а здесь…

Здесь была только похоть. Мужчины не наслаждались женщиной, а насыщались ею, и это было… мерзко. Один из них устал и повалился на землю, потянув женщину за собой, схватив ее за волосы. Она попыталась воспротивиться, но второй шлепнул ее по заду, заставив взвизгнуть и покориться.

Любовники поменяли позу, и снова началось восхождение к наслаждению.

Женщина чуть повернула голову, и Анджали узнала искусницу — Джавохири!..

Лицо ее было злым и напряженным, но когда она обращала его к мужчинам, то улыбалась, как учили в школе — таинственно и зазывно.

Теперь зрелище стало омерзительнее в сто раз, но Анджали продолжала смотреть. Эта любовь не была похожа на сказку, как ей представлялось. «Апсара должна открывать объятия всем», — вспомнила она школьные наставления. Всем! Даже вот этим вот гандхарвам, которые вовсе не красавцы!..

Один из них очень напоминал Коилхарну — такой же высокий, мощный, он брал Джавохири с такой силой, что та вскоре закусила губу, чтобы сдержать вовсе не любовные стоны.

Все это продолжалось четверть часа, если не больше, а потом гандхарвы обессилено повалились, насытившись, а Джавохири выскользнув из-под них, схватила брошенную на траву одежду и на подгибающихся ногах поплелась ко дворцу, на ходу набрасывая на потное тело тонкую вышитую ткань.

Она увидела Анджали и вздрогнула, а потом слезы хлынули из ее глаз, и Джавохири, резко развернувшись, бросилась прочь напролом через заросли.

Анджали продолжала стоять, глядя ей вслед. Ее словно оглушило, и она совсем позабыла о гандхарвах, которые начали приходить в себя.

— Еще красотка, — сказал один из них, заметив девушку.

Только тут Анджали очнулась и попятилась, но они уже подошли ближе — совершенно голые, почесывая мужские места.

— Хочешь побыть немного с нами? — спросил тот, что был похож на Коилхарну.

Анджали отрицательно покачала головой.

— Как же так? — мужчина хотел коснуться ее лица, но второй гандхарв перехватил его руку.

— Не тронь ее, — сказал он и оглянулся опасливо. — Это та девчонка, которая стала дайвики раньше всех. К ней нельзя прикасаться…

— Придется подождать, — согласился первый гандхарв, отступая.

Мужчины ушли, и Анджали бросилась вслед за Джавохири — ко дворцу, не разбирая дороги.

16

Урок водяных забав прошел, но и по окончании занятия Анджали не выбралась из воды. Хема уныло сидела на краю бассейна, глядя, как подруга раз за разом пересекает водоем.

— Нельзя столько тренироваться, — протянула Хема жалобно, когда Анджали остановилась, повиснув на краю бассейна, чтобы вдохнуть полной грудью.

— Я не устала, — ответила Анджали и снова бросилась в воду.

Она и в самом деле не устала телесно, но совершенно извелась от тяжелых мыслей, и сейчас ей хотелось загонять себя, замучить так, чтобы не было сил думать. Но молодое тело не желало покоряться усталости, и она раз за разом рассекала зеркальную гладь, проплывая от одного края бассейна до другого.

Да, она стала легендой после того, как победила Джавохири. И хотя старики ворчали, что нельзя проходить арангетрам в таком юном возрасте, а некоторые завистницы говорили, что победила Анджали только благодаря заступничеству царя богов, Анджали знала — она победила не Джавохири. Она победила саму дайвики Урваши. И дайвики знала об этом, и госпожа Сарасвати. И наставница Сахаджанья. И Джавохири. То, что знают пятеро, рано или поздно узнают все. Но что даст эта слава?..

Снова повиснув на краю бассейна, Анджали смотрела прямо перед собой невидящими глазами. Хема подползла поближе, заглядывая ей в лицо.

— Она права, это тупик, — сказала вдруг Анджали.

— Что? — тоненько спросила Хема.

— Ничего, — ответила подруга уклончиво, и вдруг взгляд ее стал пристальным. — Хочу кое-что у тебя спросить…

— Так спрашивай, — ответила Хема с готовностью.

Поманив ее рукой, Анджали зашептала:

— Помнишь, когда мы праздновали у наставницы Сахаджаньи, после испытания, устроенного нам всем дайвики Урваши…

— Когда ты плясала на барабане?

— Да. В тот вечер ты заговорила про майю и танец, и сказала, что Господин-что-живет-под-землей умеет творить танцем чудеса. О чем была речь?

Хема испуганно вскинула голову и даже приоткрыла рот, захлопав глазами:

— Н-нет, я не говорила ничего подобного!

Она оглянулась — не слышит ли их кто.

— Не бойся, — вкрадчиво начала Анджали. — Мне-то ты можешь сказать…

— Ты что задумала⁈ — Хема вскочила, как ошпаренная. — Я ничего не знаю! И тебе не советую об этом думать!..

Анджали выскочила из бассейна, как будто ее выбросил оттуда пинком бог океана.

— Скажи мне, — зашептала она, обхватывая Хему за шею и притягивая к себе. — Мы же подруги…

— Нет… нет… — Хема дрожала всем телом и пыталась вырваться, но избавиться от Анджали было не так-то просто.

После долгих уговоров Хема призналась, что слышала обрывки разговора между наставницей Мекхой и прежней начальницей школы.

— Я в самом деле ничего не знаю, — повторяла она, заливаясь слезами. — Ничего! Просто однажды наставница Мекха говорила об этом наставнице Сохане. Они думали, я сплю, и долго шептались — говорили что-то о гневе богов и о господине из-под земли, а потом наставница Мекха сказала: «Ему нечего бояться богов, ведь он творит майю танцем». Вот и все!..

Взгляд Анджали затуманился, и Хема перепугалась еще сильнее:

— Во что ты опять решила ввязаться? — зашептала она, захлебываясь слезами. — Тебе мало бедной Ревати? Решила оставить меня совсем одну?

— О чем ты? Я не собираюсь оставлять тебя, — Анджали улыбнулась, но улыбка вышла такая, что Хема испуганно взвизгнула.

— Я расскажу обо всем наставнице Сахаджанье! — пригрозила она.

— Расскажешь о чем? — поддразнила ее Анджали. — О том, что подслушивала разговоры наставниц? О божественных тайнах, которые даже им не следует знать?

Хема замерла, глядя на подругу округлившимися от ужаса глазами.

— Скажешь кому-нибудь — и нам всем придется отправиться на землю, — вздохнула Анджали с притворным сожалеием. — Всех изгонят — меня, тебя, наставницу Мекху и наставницу Сохану. Пожалуй, наставницу Сахаджанью тоже прогонят, потому что она поручилась за меня. И будем мы — пятеро изгнанниц — скитаться по сухой и выжженной земле, вместо того, чтобы наслаждаться жизнью здесь, — она повела руками, словно охватывая весь город Тринаку, а потом спросила у Хемы: — Ты пойдешь на это?

Та покачала головой и, наконец, сказала:

— У тебя язык ядовитый, как у змеи.

— Ни капельки яда, только лишь правда, — пропела Анджали, обнимая ее за талию и увлекая в комнату для переодеваний. — А почему бы нам не попросить наставницу Мекху приготовить молочный рис?.. Уверена, что она нам не откажет.

Конечно же, наставница Мекха не отказалась приготовить угощение для дайвики Анджали, но разговор дальше приготовления риса и нарядов не пошел. Хема сидела, как на иголках, опасаясь, что подруга сейчас напрямик спросит наставницу об умениях подземного бога, но Анджали только хитро ей улыбалась.

— Шафран и перец закончились, — посетовала между делом Мекха, — а школьная вимана неисправна, — я собиралась завтра в Джаналоку, а теперь придется все отложить…

— Незачем откладывать поездку, дорогая наставница! — всплеснула руками Анджали. — Возьмем мою виману — и полетим!

Глава у Хемы тут же засияли, а Мекха, немного посомневавшись, согласилась лететь на вимане дайвики.

— И я тоже? — спросила с надеждой Хема.

— Конечно! — сказала Анджали с воодушевлением. — Ах, как я глупа! Даже ни разу не прокатила тебя!

Решено было лететь завтра рано утром, и наставница Мекха тут же начала собираться, прикидывая, что нужно купить, а Хема вытащила самый красивый свой наряд.

— Как я рада, что вы согласились, — Анджали смотрела на них, чуть не плача от умиления. — Как я рада, что вы не лишили меня доброго отношения после того, как я стала дайвики. И как я скучаю по нашей школе, по нашей дружбе…

— Скучаешь? — глаза Хемы округлились. — Скучаешь в Амравати⁈

— Богатства не могут заменить доброго сердца, — назидательно сказала Мекха и посмотрела на Анджали с сочувствием.

— Как хорошо, что в меня понимаете, — Анджали состроила печальную мордашку, — а мне там даже поговорить не с кем… Хоть танцовщицы стрекочут, как попугаи, толку от этих разговоров… Только язвят, только хвастаются…

— Ты ступила на сложный путь, — подтвердила Мекха, пересчитывая серебряные монетки, — но дорога только тогда трудна, когда идет в гору.

— Вы говорите совсем как наставница Сахаджанья! — восхитилась Анджали. — А эти дурочки только стрекочут… Представляете, они хвалятся, что могут в танце сотворить майю! Вот ведь похвастушки, верно?

Хема уронила браслеты, которые достала из сундучка. Пока она собирала рассыпавшиеся кольца, наставница Мекха укоризненно покачала головой:

— И в самом деле глупые женщины. Не слушай их, Анджали, и не повторяй их глупостей. Рассуждать о майе танца опасно.

— Опасно⁈ Но почему? — изумилась Анджали, таращась так наивно, что наставница Мекха только вздохнула и погладила ее по голове.

— Ты еще так молода, многого не знаешь, поэтому будь осторожна — говори меньше. Божественные тайны — запретная тема. Мы не боги, чтобы в них вмешиваться. Мне бы не хотелось, чтобы тебя наказали из-за чужих глупых разговоров.

— О-о… спасибо, дорогая наставница, — Анджали приняла прах от ее ног. — если бы не вы, я и в самом деле могла погибнуть по собственной неосмотрительности… Наверное, и про черный танец нельзя упоминать?

Краска сбежала с лица наставницы Мекхи мгновенно, и она схватила Анджали за плечо, невольно оглядываясь на дверь — не слышал ли кто.

— Что с вами? — удивилась Анджали. — Вы так побледнели…

— Никогда не упоминай об этом, — пробормотала наставница Мекха, указывая Хеме, чтобы закрыла дверь. — Это очень, очень опасно!

— Даже упоминание опасно?

— Это будет расценено, как покушение на богов!

Анджали и Хема переглянулись, но если Хема выглядела испуганной, то у Анджали глаза так и загорелись.

— Разве может какой-то танец навредить богам? — спросила она и затаила дыхание, ожидая ответа.

— Только скажи об этом — и узнаешь! — наставница Мекха смотрела на девушек строго, почти грозно. — Никто из вас — ни ты, — она указала на Хему, — ни ты, — она указала на Анджали, — не скажете больше ни единого слова об этом. Если, конечно, не желаете оказаться на земле.

— Нет, не желаем, — покачала головой Анджали, а Хема попросту потеряла дар речи от ужаса.

— Вот и хорошо, — сердито сказала наставница Мекха, снова возвращаясь к серебряным монетам.

Полет в Джаналоку оставил неизгладимые впечатления. Во-первых, Хеме стало плохо, и едва выйдя из виманы, она поклялась никогда больше не летать, но тут же горестно застонала, осознав, что вернуться ей придется тем же путем. Наставница Мекха слегка побранила ее, но потом увела в тенек — отлежаться. Анджали только покатывалась со смеху, наблюдая за этим.

Во-вторых, после посещения магазина пряностей, наставница пожелала посетить главный храм, чтобы воскурить благовония перед статуей Сарасвати.

Три апсары возложили к подножью статуи цветы, а потом погрузились в молитву. Но если наставница Мекха и Хема молились искренне, то Анджали лишь лицемерно сложила ладони.

Прошла минута, вторая, и Анджали, оставив наставницу Мекху и Хему молиться, на четвереньках отползла подальше, а потом крадучись отправилась в тот зал, где однажды увидела фреску с пляшущим аскетом и разговаривала с лже-брахманом. Пусть это была ловушка врагов, она обязана была узнать обо всем до конца.

Фреска находилась там же, где и прежде. Анджали встала возле нее, глубоко дыша и пытаясь успокоиться, потому что сердце ее забилось, как от быстрого бега. Взгляд ее скользнул по картине — от начала и до конца, и почти сейчас же раздался старческий надтреснутый голос:

— Ты опять здесь, красивое дитя, пойманная рыбка?

Анджали обернулась и приняла прах от ног брахмана. Глаза Гириши в его ожерелье уставились на нее насмешливо и вопрошающе.

— Он позвал тебя, и ты пришла, — сказал брахман, устанавливая в подставки курильные палочки. — Как эти влюбленные жены.

— Вы не брахман, — сказала Анджали. — Кто вы? И зачем рассказали мне о черном танце?

— Не брахман? Вот так новость! — старик захохотал. — Кто же я, по-твоему, дерзкая рыбка?

— Вы рассказали мне о черном танце намеренно, — продолжала Анджали. — Моя наставница считает, что это происки соперниц, но я думаю иначе.

— Твоя наставница — глупая женщина, — сказал старик. — Неужели ты намекаешь, что умнее ее?

— Сначала я тоже думала, что ваш разговор — это чтобы нарушить мое душевное спокойствие перед арангетрамом. Но я выдержала испытание, и стала божественной танцовщицей, а вы все равно появились. И фреску я вижу, хотя моя наставница утверждает, что ее нет в храме. Значит, у вас какие-то другие планы. Что это за игры? Вы знали, что мысли о черном танце лишат меня покоя, и намеренно рассказали о нем. Для чего? И почему скрыли самое главное?

— Главное? — старик с усмешкой посмотрел на девушку. — И что же для тебя главное?

— Кто может научить меня этому танцу, — сказала Анджали тихо и страстно. — Кто откроет мне эти тайны. Вы не рассказали этого.

— Зачем тебе знать, дитя? Только за подобные речи тебя могут отправить на землю, как посягнувшую на тайны богов. Тебя не страшит подобная участь?

— Страшит. Но еще больше меня страшит судьба, уготованная апсаре после сваямвары. Я не желаю ублажать мужчин, не зная даже, кто из них станет отцом моего ребенка. Не желаю служить мужской похоти и удовольствию. Если я не в силах изменить закон своего рождения, то попытаюсь изменить саму судьбу.

— Как же ты это сделаешь? — спросил старик, склонив голову к плечу.

— Я выберу мужчину, который защитит меня ото всех остальных. Лучше терпеть одного, чем тысячу.

— Что ты говоришь, дитя? Я глуховат на одно ухо и не расслышал…

— Я хочу стать возлюбленной царя богов, — впервые озвучила Анджали свое желание, и под сводами храма стало так тихо, словно во всем мире остались только два живых существа — она и старик. — Тогда никто из мужчин не посмеет посягнуть на мое тело.

— Какая безрассудная смелость, — покачал головой лже-брахман. — Уже забыла про Шьяма-Мукхи? Что же царь богов не защитил свою возлюбленную?

— Она сама виновата, — быстро ответила Анджали, — она захотела слишком многого, за что и поплатилась. И еще…

— И еще?.. — подхватил старик.

— Господин Шакра не любил ее по-настоящему. Поэтому мне и нужен черный танец — чтобы внушить ему такую любовь, которую ничто не сможет победить.

— Как все просто — немного колдовства, и самыймогущественный мужчина начнет ходить за тобой, как ручной тигр на веревочке, — захохотал лже-брахман.

Анджали закусила губу, но потом посмотрела прямо на собеседника:

— Да, — сказала она твердо. — Именно об этом я и мечтаю. И если вы начали, то закончите то, ради чего появились здесь. Скажите, кто согласится учить меня? Я даже не спрашиваю, зачем вам это, хотите вы погубить меня или помочь — это неважно. Я помогу себе сама. Но мне надо знать.

— Кто будет тебя учить?.. — издевательски тянул старик.

— Отвечайте же!

Он повернулся к алтарю и вдруг скинул все цветы, лежавшие там, на пол. Снял ожерелье с Глазами Гириши и положил на алтарь, как самое дорогое подношение.

— Не отвечу. Потому что никто не согласится учить тебя, дерзкая девчонка. Но я скажу, кому известна тайна черного танца.

Старик пошел в соседний зал, и шарканье травяных подошв прозвучало для Анджали, как гром небесный. Она хотела бежать следом, но ноги словно приросли к полу.

— Тайну знают только трое, — бросил старик через плечо. — Сам господин Гириши, его великая супруга госпожа Бхайрави, и еще — наг Танду, который возлежит на шее господина в образе змеи. Хочешь — попроси кого-нибудь из них обучить тебя. Посмотрим, сколько ты после этого проживешь!

Эхо подхватило старческое хихиканье…

17

Тайну знают лишь трое…

Анджали крутилась в постели и никак не могла уснуть. Обращаться к богам, чтобы открыли простой смертной божественные тайны⁈ Прямой путь к амокше. Но есть наг Танду…

О нагах Анджали было известно только из страшных слухов, что рассказывали друг другу жители небесного города. Наги — чудовища, полулюди, полузмеи, кровожадные, невежественные, оскверняющие все своим прикосновением… Давным-давно боги победили нагов, и те бежали в Паталу — Бездну, в подземный мир, где никогда не бывает солнца. По мнению Анджали, там чудовищам было самое место. Но если надо узнать тайну…

Утром на занятия в школу она пришла бледная и смотрела хмуро. Наставница Мекха решила, что Анджали больна и отправила ее отдыхать, строго-настрого приказав посетить лекаря. И напрасно девушка оговаривалась обыкновенной усталостью — урок пришлось покинуть.

Вимана должна была прилететь лишь через четыре часа, наставница Сахаджанья была занята, и Анджали долго бродила по опустевшему школьному саду. Покормив павлинов и покачавшись на качелях, она окончательно затосковала. Как же попасть в Паталу? К кому обратиться за помощью? Наставница Сахаджанья говорила, что гандхарв Турбуру знаком с жителями подземного мира… Не спросить ли у него?..

Качели тоже наскучили, и Анджали решила выйти в город. Вдруг удастся встретить этого самого Турбуру и поговорить с ним, не прибегая к посредничеству наставницы?

Проходя мимо дворца, где жили апсары-лоувики, она скользнула взглядом по доске праздников. Такая же доска висела во дворце дайвики в Амравати. Здесь были указаны все предстоящие праздники, и апсары могли подписать свое имя, выбирая, куда пойти — ублажать гостей господина Камы или танцевать в храме в ночь полной луны.

Конечно, у лоувики праздники были поскромнее — свадьбы гандхарвов или…

Анджали остановилась, едва не споткнувшись. На доске было написано «Патала». Туда требовались танцовщицы? Она подошла ближе, читая объявление. Свадьба царя нагов, требуются десять танцовщиц… Три лоувики уже подписали свои имена, и Анджали, не веря такой удаче, схватила уголек и вписала свое имя четвертым.

Отряхнув руки, она удовлетворенно улыбнулась. Боги слышат молитвы — несомненно. Хотя она и не молилась, но богам открыты тайны сердца — и вот ей предоставилась возможность посетить нижний мир.

На следующий день она получила деревянную бирку с пропуском на свадьбу нагов, и спрятала ее на груди, чтобы не потерять. Но урок у наставницы Мекхи снова не был дослушан до конца. И вовсе не здоровье Анджали послужило тому причиной. Нет, сегодня она выглядела особенно довольной, и Хема поглядывала подозрительно, хотя ни о чем не спрашивала.

Зато вопросы были у наставницы Сахаджаньи, которая явилась в середине занятия и попросила разрешения забрать Анджали.

Наставница Мекха, конечно же, позволила.

— Идем ко мне, — коротко приказала Сахаджанья и пошла вперед, даже не оглядываясь.

Анджали затрусила следом, гадая, что же произошло.

— Что за новости⁈ — вскричала Сахаджанья от порога, когда они зашли в дом и плотно закрыли двери. — С чего ты решила отправиться в Паталу? Я думала, что сошла с ума, когда увидела твое имя в списках! Это твое решение? Или опять кто-то строит козни? — называть имя первой дайвики она побоялась, но Анджали поспешила ее успокоить, заверив, что вписала свое имя на доске праздников сама, добровольно и без принуждения.

— Не понимаю, почему вы так переполошились, наставница, — сказала она невинным голосом. — Нас всегда учили, что апсара должна услаждать взор любого — будь то царь или последний из чандал, и поэтому я…

— Решила услаждать взоры чудовищ из нижнего мира? — язвительно подхватила Сахаджанья. — Думаешь, я в это поверю? Ты всегда рвалась на самый верх, и я помогаю тебе в этом, но сейчас ты решила рухнуть ниже земли? С чего бы такое покорство?

— Молоко и мед вам под ноги, наставница, — Анджали смотрела простодушно и теребила косу, — это всего лишь танцы на несколько дней. Никто не посмеет меня тронуть до сваямвары, а я поупражняюсь в танцах перед зрителями, которые неприятны. Это закалит мою душу, и я буду танцевать перед небожителями с большей отдачей. А?

— Кто тебя этому научил? — сердито спросила Сахаджанья, но уже без прежней грозности. — Это точно не происки твоих соперниц? Боюсь, ты решила по глупости рвануть в Паталу, наслушавшись сказок.

— Только мое желание, — захлопала Анджали глазами. — И желание мое направлено лишь на выполнение дхармы. Ведь соблюдая дхарму, мы улучшаем карму. Так вы всегда говорили.

— Говорила, — Сахаджанья села на циновку, поджав ноги, и принялась обмахиваться веером. — Но почему-то я совсем не верю тебе, плутовка.

— Неужели я стану вас обманывать после всего, что вы для меня сделали? — бросилась к ней Анджали, обняла за шею и приникла, ластясь. — Вы ведь столько раз нарушали правила школы, чтобы защитить меня. Помните, когда я повредила ногу, вы меня не выдали, а…

— Замолчи, прошу тебя! — еле выговорила Сахаджанья, мертвенно бледнея. — Я совершила ошибку, раз связалась с такой смутьянкой, да еще болтливой, как попугаиха!

— С этих пор я нема, как рыба, — Анджали зажала рот ладонями, вскочила и сделала несколько танцевальных движений, вертя бедрами на манер рыбьего хвоста.

Наставница не выдержала и рассмеялась.

— Вот, вы уже и смеетесь, — обрадовалась Анджали. — Не волнуйтесь, меня не будет всего несколько дней, вы даже не успеете заметить моего отсутствия.

— Успею, — сказала Сахаджанья притворно-сердито. — В школе в это время будут тишина и покой, как этого не заметить? Поставь греться воду, я хочу выпить травяного чая. И расскажи, что берешь с собой. Возьми синие одежды, они тебе очень идут.

— Возьму синие, и желтые, — рассказывала Анджали, раздувая уголья и ставя на решетку жаровни чайник.

— Украшения с арангетрама не подойдут, — тут же решила наставница и вытащила из угла сундучок. — Возьмешь мое сапфировое ожерелье… и серьги…

Женщины так увлеклись сборами, что вода выкипела, и пришлось греть ее заново.

— С одной стороны, ты поступила правильно, — признала в конце концов Сахаджанья, когда узелок с украшениями был приготовлен, а чай разлит по чашкам и сдобрен изюмом и сушеными фруктами. — Наги всегда платят очень щедро. Вернешься — купишь самой лучшей ткани и сошьешь красивый наряд для одиночных выступлений. Пока у тебя нет покровителя, надо самой поддерживать свое великолепие. Тот, кто подарил тебе драгоценности, так и не объявился?..

— Нет, — вздохнула Анджали, подумав про себя, что господин Шакра просто не желает привлекать к ней излишнего внимания, зная женские зависть и коварство.

— Знать бы, кто он… — задумчиво протянула Сахаджанья.

— Мы все узнаем в свое время, — заверила ее ученица, подливая еще чая. — Положимся на волю богов, проявим терпение.

Наставница посмотрела удивленно и привычно покачала головой.

18

Вимана привезла десятерых девушек на вершину горы. Еще перед полетом им выдали меховые накидки и шапки, но даже в них было слишком холодно. Холодный ветер сразу заледенил лица, хотя танцовщицы поворачивались к нему спинами.

Солнце уже село, но в сумеречном свете можно было разглядеть белую гору Кайлас, под которой располагался вход в Паталу. Оставалось дождаться обещанного проводника, и девушки подпрыгивали на месте, стараясь согреться, тихонько ворчали, что приходится ждать и мерзнуть, и еще тише рассуждали — насколько чудовищны жители подземного мира. В Патале не была ни одна из них, и начались истории одна страшнее другой.

— Подруга моей подруги, — рассказывала одна из апсар, — приезжала в Паталу три раза. В первые два раза ей повезло — наги не слишком любят смертных женщин, и ее не тронули, но в третий раз попался настоящий развратник. Он замучил ее за ночь до полусмерти, а потом принялся пугать, призвав змей. Она говорила, что кобры ползали по ней, и она не смела пошевелиться, боясь быть укушенной. Они любят причинять боль…

Порыв ветра, запорошивший их колючим снегом, заставил рассказчицу замолчать.

— Кто может тут жить⁈ — воскликнула в сердцах одна из апсар. — И долго нам ждать? Я уже не чувствую ног!

— Спокойно, сестрицы! — раздался веселый женский голос из темноты, и в свет огней виманы вышел кто-то, закутанный в меха и шерстяные ткани.

Апсары с опаской смотрели на женщину, ожидая увидеть нагини — женщину-чудовище, но та отняла от лица темную ткань, скрывавшую ее до самых глаз, и приветливо улыбнулась.

Лицо ее ничем не отличалось от обычных лиц, и руки были обыкновенные, человеческие, и передвигалась она на двух ногах, а не ползла, извиваясь.

— Еще немного — и все вы окажетесь в тепле, — пообещала женщина.

Что касается Анджали, она сразу разглядела, что на ногах проводницы красовались изящные меховые сапожки. В таких приятно ступать и по снегу.

Проводница заметила ее взгляд и засмеялась — звонко, как серебристые колокольчики.

— Поспешим спуститься, — сказала она, — внизу вас ждут лошади и теплая одежда.

Указывая дорогу, она пошла первой, оглядываясь и махая оробевшим апсарам рукой.

— Смелее, смелее, — подбадривала она, — тропа узкая, но совсем не крутая.

И в самом деле, они спустились локтей на тридцать по узкой горной тропе и обнаружили десять маленьких лохматых лошадок, связанных вереницей. К седлу каждой лошади был приторочен пухлый мешок, и озябшие апсары позабыв страх бросились развязывать мешки. Развязав узел негнущимися от холода пальцами, Анджали обнаружила теплые вязаные штаны, которые плотно обтянули ноги и согрели сразу же, получше любого костра. Еще была теплая вязаная рубашка и меховые сапожки — правда, размером больше, чем нужно, но Анджали с удовольствием скинула свои тряпичные туфли. Согревшись, танцовщицы приободрились и при помощи проводницы забрались в седла. Сама проводница взяла за повод первую лошадь и уверенно повела в темноту.

Анджали сидела в седле первой лошади и тут же спросила:

— Как тебя зовут, сестрица?

— Мадху, — был ей ответ.

Это означало «сладкая», и Анджали удивилась:

— У нагов имена такие же, как у апсар?

— А я — не нагини, — засмеялась Мадху. — Я родилась в верхнем мире, училась в школе апсар и стала лоувики тридцать два года назад.

— О-о! — Анджали не смогла скрыть удивления. — Что же ты делаешь здесь?

— Живу, — ответила она коротко.

Анджали поняла, что дальнейшие расспросы будут лишними и замолчала.

Но лоувики Мадху больше ничем не выказала недовольства. Наоборот, казалось, она была очень рада приезду танцовщиц. То и дело она пробегала вдоль каравана, справляясь, как апсары себя чувствуют, поправляя сбившийся плащ или помогая завязать шапку, чтобы не задувал ветер. Каждой она смотрела в лицо и каждую ласково поглаживала, словно перед ней были не живые женщины, а игрушки.

Анджали посматривала на нее тревожно — в Тринаке, и тем более в Амравати, такая сердечность всегда вызывала подозрение. Кто будет добр к сопернице? Только дурочка или та, что замыслила коварную хитрость.

От Мадху не укрылись ее взгляды, и на очередном повороте, когда Анджали неуклюже сползла из седла, проводница сказала, вовремя подхватив ее и удержав от падения:

— Пусть тебе не кажется странным, что я смеюсь и так радуюсь. Мне и правда радостно видеть вас. Вы пахнете верхним миром, и солнцем. Я счастлива, даже просто прикасаясь к вам.

В ее голосе звучала неподдельная тоска по внешнему миру, и Анджали удивленно спросила:

— Зачем тогда ты здесь?

— Я проклята, — просто ответила Мадху и поправила седельную подушку.

Анджали желала бы разузнать обо всем подробнее, но лоувики Мадху махнула ей рукой и поспешила к другой девушке, которая чуть не потеряла меховой сапожок, пытаясь усидеть на лошади.

В сумерках невозможно было разглядеть вершину горы — терялась в облаках. Анджали подумала, что где-то там, наверху, среди ветра и снега, медитирует Гириши, умеющий творить майю танцем. Чтобы подняться к нему — не стоит и мечтать. И почему его называют подземным богом, если он живет на вершине горы? Потому что он повелевает мертвецами и подземными тварями?

Караван поднимался по крутой тропке, и вскоре остановился возле гладкой отвесной скалы. Мадху еще раз пересчитала прибывших девушек, убедилась, что все на месте, а потом подошла к скале. Трижды поклонившись, она коснулась гладкого отполированного камня, и вдруг каменная стена дрогнула и открылась, уехав вверх. Как будто раскрылась пасть огромного чудовища. Апсары испуганно ахнули, но Мадху уже тянула под уздцы передовую лошадь и весело смеялась, показывая, что бояться нечего.

Внутри было светло, но Анджали нигде не увидела светильников. Это напомнило ей виману господина Шакры, только свет здесь был гораздо ярче и немного желтоватый. Она нашла, что такое освещение приятнее для глаз, и с любопытством осматривалась.

Кони шли широким коридором, вправо и влево отходили другие ходы — все ровные, без единой зазубринки на гладком камне. Стало тепло, и Анджали сбросила капюшон.

Она осматривалась с любопытством и страхом, ожидая появления подземных жителей, но коридор, которым вела их Мадху, был пуст, и мягко, но неуклонно вел караван вниз.

— Сестрица, — позвала Анджали, — когда же будет город?

— Скоро увидите, мои драгоценные, — апсара оглянулась, блеснув зубами.

Голоса девушек были подхвачены эхом, но только странное это было эхо — словно несколько человек зашептали и заговорили, и слова вроде бы были понятны, но смысл ускользал. Кто-то из апсар ахнул, и эхо ответило шумом улицы, приглушенными голосами прохожих, резкими воплями ослов, щебетом птиц. А ведь вокруг были только каменные стены — обточенные полусферой, очень ровные, отполированные до блеска.

Что касается Анджали — она чуть не свалилась с лошади, потому что произошло непостижимое — Мадху говорила с ней, стоя прямо перед лошадью, но голос бывшей апсары прозвучал справа и слева от Анджали, как будто Мадху шептала ей в оба уха одновременно.

— Что это? — воскликнула Анджали, невольно оглядываясь.

— Вот вы и познакомились с магией нагов! — Мадху засмеялась. — Не бойтесь, это и в самом деле эхо. Сейчас мы выйдем из коридора, и все пройдет.

Присмиревшие танцовщицы боялись теперь сказать хоть слово, но чудесному эху хватало шума лошадиных копыт, звона бубенчиков и скрипа сбруи, чтобы создавать новые звуки. Анджали то слышала шум прибоя, то шелест деревьев, а иногда ей казалось, что раздается даже тяжелое бряцание сабель.

— Наги не любят, когда жители верхнего мира вмешиваются в их жизнь, — пояснила Мадху. — Поэтому были созданы эти коридоры — лабиринт, полный таинственных голосов. Ведь вызвать у противника страх — это почти победа.

'Страх — это почти проигрыш, — подумала Анджали.

А в следующую секунду коридор закончился, и караван оказался в огромной пещере.

Нет! Огромной — это значит, ничего не сказать!

Свод ее терялся где-то в вышине — в полумраке и тумане золотистых облаков, которые медленно плыли, не бросая тени. А внизу перед танцовщицами раскинулась целая страна — с горами и реками, с лесами и рощами. Только листва на деревьях была не зеленой, а золотистой, алой, розовой, как будто в этой подземной стране воцарилась вечная осень. А ведь только что на горе Анджали наблюдала настоящую зиму, а в городе царя богов сейчас было сладостное лето. Только сейчас она в полной мере поняла, как огромен и многообразен мир, созданный богами. И на мгновение ей стало смешно, что она была уверена, что жизнь ограничена лишь небесными городами. Но тут же она укорила себя за неподобающие мысли и напомнила, что сколько бы ни было стран, народов и земель, гора Сумеру — венец творения, и только там можно жить достойно и счастливо.

Караван потянулся к городу, видневшемуся вдалеке, и вскоре апсары оказались городе нагов.

Анджали с опаской ждала появления чудовищ, но город змей походил на обыкновенный, надземный город — здесь были жилые многоэтажные дома, фонтаны и пруды, базарные площади и дворцы, и жители этого города ничуть не отличались от жителей верхнего мира — у них были по одной голове, по две руки и по две ноги, и ни у кого не было заметно чешуйчатого хвоста.

Заметив удивление Анджали, Мадху шепнула, делая вид, что проверяет подпруги:

— Не глазей так удивленно, они этого не любят. Но не думай, что они похожи на нас. В обычное время они похожи на людей, но это обман…

Загадочные слова возбудили еще большее любопытство, но Анджали благоразумно не стала ни о чем расспрашивать, предпочитая смотреть.

Наги тоже посматривали на танцовщиц — но без особого интереса. Многие апсары прятали лица, но Анджали не стала прятаться. Первая ступень к цели была пройдена — вот он, город змеелюдей. Теперь предстояло найти в нем нага Танду.

Танду… Это имя означало «танец», «танцующий». Но благородные и достойные мужчины не танцуют, это женское искусство. Да, сброд может плясать, но их пляски — это буйство тела без божественного разумения. И еще танцует господин Гириши… Хотя он — бог. Но боги не желают видеть его в своем собрании… Хотя, он не боится их гнева…

Все это не укладывалось в привычную картину мира, и Анджали решила не мучиться размышлениями, а положиться на волю небес и действовать.

Танцовщиц поселили в отдельном доме, где к их приезду уже готовы были комнаты, постели, украшения, принесены вкуснейшие яства и свежие фрукты. Анджали была единственной дайвики из прибывших, поэтому для нее приготовили отдельную комнату. Мадху пошла вместе с ней, чтобы помочь устроиться, и болтала без остановки:

— Сначала тебе все кажется странным, но потом привыкаешь. Они и правда все странные, и ненавидят тех, кто живет на земле…

— Ненавидят? — Анджали хотела понюхать цветы, но обнаружила, что они не были настоящими, а были искусно вырезаны из камня. Удивительное мастерство нагов обескуражило и испугало ее, и она не посмела даже прикоснуться к каменным лепесткам, которым умелая рука придала вид настоящей нежности и мягкости. Другие вещи в комнате тоже были очень изящными и красивыми — начиная от резных шкатулок, расставленных на столике у зеркала, и заканчивая точеными шариками на столбиках кровати.

— Некоторые ненавидят, — говорила тем временем Мадху, — некоторые опасаются, но хорошо никто не относится, запомни это.

— Девушки рассказывали, что один из нагов чуть не замучил до смерти нашу танцовщицу…

— Девушки врут, — уверенно сказала Мадху, она села на постель и смотрела, как Анджали раскладывает привезенные наряды и украшения, как раздевается, распускает косу и расчесывает волосы. — Наги признают браки и любовные связи лишь между собой. Пару раз я слышала, что кто-то из высших нагини влюблялся в человеческих мужчин, но ни разу не слышала, чтобы мужчина-наг взял себе человеческую женщину. Они совсем не такие, как мы. У них все из камня — тело, сердце… Они любят лишь раз, и я не видела никого, кто был бы так одержим в любви, как они. Впрочем, они одержимы и в ненависти. Поэтому старайся не смотреть им в глаза — для них это вызов, это знак нападения.

— Если они не смотрят на человеческих женщин… — Анджали замялась, окинув взглядом фигурку Мадху, — то тебе здесь, наверное, очень одиноко?

Апсара грустно улыбнулась и опустила голову, разглядывая свои ноги в туфлях из шелка — она надела туфли, сняв меховые сапожки, и новая обувь была такой же красивой и удобной, как прежняя.

— Благодарю, что спрашиваешь, — сказала Мадху. — Ты не похожа на дайвики. То есть ты не такая спесивая, как они, — она засмеялась, а потом полюбопытствовала: — Как получилось, что ты оказалась здесь? Дайвики никогда не приходят к нам.

— О, ты же знаешь, какие нравы царят у нас там, — отшутилась Анджали. — Я посчитала, что надо скрыться на время. Где скроешься надежнее, чем в Патале?

— Понятно, зависть, — кивнула Мадху. — Ты сделала правильно, что сбежала. Наши подруги способны на многое.

— На арангетраме мне разорвали костюм для выступления.

— Разорванный костюм — это не самое страшное. Опасайся перейти дорогу той, кто дружна с богинями, тогда могут и проклясть.

Что-то в ее тоне заставило Анджали отложить шкатулку, в которую она перекладывала ожерелья и серьги, и посмотреть на Мадху внимательнее:

— Тебя прокляли?

— Богиня! — Мадху смотрела на нее торжественно и весело, а потом хихикнула: — Не бойся, я не сошла с ума. Но легче примириться со всем и смеяться, чем плакать. Многие теряли больше, чем я. А мне еще повезло.

— И… как она тебя прокляла? — Анджали смотрела на апсару, но не находила следов проклятия — лицо ее было круглым и миловидным, темные волосы пушились, а под одеждами угадывалось сильное и стройное тело.

— Всего-то пожелала, чтобы я превращалась в нагини всякий раз, когда на меня падает солнце. Прекрасный способ избавиться от той, кто неприятен взору.

— Нагини⁈

— Боги могут своей силой изменять сущность, — пожала плечами Мадху. — Конечно, мне нельзя было больше находиться на Сумеру, и на земле я тоже не могла остаться — там не любят нагов не меньше нашего, но мне разрешили поселиться в Патале. Мой муж не пожелал следовать за мной, но здесь я не одинока. Ведь пусть и из-за проклятья, но теперь я тоже нагини. У меня здесь есть любовник, я танцую, когда захочу, и все… хорошо.

— Это ужасно… — произнесла Анджали, слушая рассказ, словно в оцепенении. — Это ужасно несправедливо…

— Благодарю еще раз, — сказала Мадху очень тепло и погладила ее по руке. — Я вижу сочувствие, а не презрение. Ты и правда не похожа на дайвики.

— Но я все-таки она, — отшутилась Анджали, которой стало не по себе от подобных откровений.

— Я буду молиться, чтобы ты ею и осталась, — Мадху очень серьезно благословила Анджали и поцеловала ее в лоб. — Отдыхай, завтра нам предстоит показать, на что способны танцовщицы верхнего мира.

19

На следующий день танцовщицы приступили к своим обязанностям. Днем начались танцы в храме, где были только члены семьи жениха и невесты, и жрецы. Ритуальные танцы были не слишком сложны, но требовали огромной сосредоточенности. По окончании обряда апсары успели ополоснуться в бассейне, немного отдохнуть, подкрепиться фруктами и переодеться, а потом танцовщиц ждал вечерний пир, грозивший затянуться на всю ночь.

Гости уже собрались в огромном зале, и музыканты играли одну мелодию, за другой. Танцовщицы разогревали тела особыми упражнениями, а Мадху и Анджали, улучив момент, выглянули в щелочку между занавесей, отделявших общий зал от комнаты, где располагались апсары. Нагов было много — сотня, если не больше. Мужчины, женщины, необыкновенно красивые, темные телами, гибкие. Они говорили на понятном Анджали языке, но интонации были чужими — чуть шипения, чуть пришепетывания, а иногда раздавался тихий свистящий смех.

— Ты всех их знаешь? — спросила Анджали. — Расскажи, кто они.

— Не всех, — возразила Мадху, — только тех, кто бывал на праздниках раньше. Наги не любят шумных сборищ… Вон тот, с красным камнем на короне — один из царей. Он из рода змея Васуки, его зовут Сумукха, он очень красив лицом. Даже гандхарвы не так красивы, как он, верно? Рядом с ним советник Кумуда, у него совсем седые волосы, и он старше всех нагов, как мне говорили. Затем — Мишри. Видишь, который лохматый, как аскет?

Анджали слушала, затаив дыханье. Но Мадху называла новых и новых нагов, а нужного имени не произносила. Если наги не любят праздников, может быть и змей господина Гириши не появляется на них?

Анджали разочарованно оглядела гостей. Наги были в человеческом обличье, но все равно в их движениях, речах и взглядах сквозило нечто иное, таинственное, то, что делало их непохожими ни на богов, ни на полубогов, ни на людей. Все они были украшены золотом и драгоценными камнями. На руках, ногах, шеях и головах сверкали украшения тонкой чеканки, драгоценные камни были такой величины, что казалось странным, как наги удерживают на теле подобные тяжести.

— Они богаче господина Куберы, — сказала Анджали.

— Это не новость, — усмехнулась Мадху. — Но хватит разговоров, начнем то, для чего пришли.

Апсары вышли на середину зала, кланяясь на четыре стороны. Запела флейта, зарокотали барабаны. Анджали, на правах старшей рангом, хлопнула в ладоши, объявляя начало, и приняла первую позу.

В этих танцах не было тонкой лирической игры лицом и глазами — для свадебных праздников требовались точность и быстрота движений, изящество поз и игривая улыбка. Анджали плясала самозабвенно, полностью отдаваясь течению музыки. Пляска — это служение. И если вызвалась предстать перед собранием, надо сделать все безупречно, даже если это собрание чандал.

Изгибаясь в поясе, она на носочках пробежала зал и закружилась возле трона Сумукхи. Как в полусне мелькали перед ней невозмутимые лица нагов и подвижные лица нагинь. В то время как змеиные мужчины были ленивы в движениях и проявлении эмоций, змеиные женщины не могли и мгновения просидеть спокойно, то смеялись, то принимались болтать, то выскакивали танцевать против апсар. Танец их был иным, чем танец полубогинь. Не было строгой лаконичности движений, не было выверенных поз. Нагини извивались всем телом, падали на пол, катаясь из стороны в сторону. Это были странные танцы — странные, но полные дикого очарования, страстные, исступленные.

Анджали танцевала дольше всех. Невозможно было понять, понравилось ли ее выступление зрителям — они не выражали восторгов, не бросали в танцовщицу цветы, только глаза нагов блестели, как звезды, ярко и таинственно. Хотя, кто знает — может, их глаза всегда наполнены таким блеском?

В последний шаг, перед тем, как замолчала музыка, с ножного браслета Анджали оторвался серебряный бубенец. Оторвался и покатился по каменному полу, а хозяйка бросилась поднимать. Это вызвало оживление среди нагов, они засмеялись тихо и сдержанно. Бубенец все катился и катился, и Анджали никак не удавалось его схватить. Наконец, он ударился о каменную ступеньку, жалобно звякнул и остался лежать у ног нага, который только что вошел. Анджали не успела остановиться и коснулась ступни нага, подбирая бубенец.

— Простите, господин! — сказала девушка со смехом. — Вы так понравились моему украшению, что мне ничего не оставалось, как припасть к вашим стопам вслед за ним.

Она сложила ладони и смиренно поклонилась, но в ответ на поклон не услышала ни благословения, ни хотя бы равнодушных заверений, что ее прикосновение не осквернило нага. Медленно подняв взгляд, Анджали увидела крепкие стройные ноги, узкие бедра, прикрытые алой тканью, мускулистый торс и крепкие руки — все темное, словно сделанное из черной меди, а на груди нага висела подвеска — глаз Гириши. Анджали уставилась на нее и промешкала уступить дорогу. Наги тихо зароптали, и Мадху, схватив Анджали за руку, оттащила девушку в сторону.

— Ты проявила безрассудную смелость, — зашептала Мадху, когда они оказались за занавеской, в комнате для отдыха. — Осмелиться так вести себя с Трикутованом!..

— С кем? — переспросила Анджали приподнимая занавеску и не спуская глаз с нага, который сел между царей и принял чашку теплого молока у нагини-прислужницы.

— Трикутован — сделанный из трех острых веществ, имбиря, черного перца и кубебы, — пояснила бывшая апсара. — Так мы его называем, потому что он крут нравом. На самом деле, его имя — Танду, он получил великую милость господина Гириши и возлежит на его шее.

— Это — Танду? — Анджали впилась в него взглядом.

— Да, — подтвердила Мадху, — и ему многое позволено, поэтому держись подальше и даже не смотри в его сторону.

Анджали переплела пальцы, пытаясь успокоиться, но сердце помчалось вскачь, неподвластное желаниям хозяйки.

Она нашла его! Змея, возлежащего на шее господина Гириши!

И в том, что на шее наг носил тот же амулет, что и лже-брахман из Джаналоки, Анджали усмотрела знак небес.

У нага Танду было длинное и узкое лицо, смуглое — как у всех змеелюдей. Черные волосы пышной шапкой, прямые широкие брови, черные бездонные глаза, нос с небольшой горбинкой, и… упрямо сжатые губы. Пока Анджали следила за ним, он ни разу не улыбнулся и не засмеялся.

— Но что он сделает со мной? — запротестовала она.

— Проклянет тебя, и станешь второй Мадху, — невесело пошутила бывшая апсара.

— Тогда я просто обязана пойти и извиниться за свою дерзость!

— Эй! Ты слышала, что я только что сказала⁈ — вскинулась Мадху. — Стой! Безумная!

Но легче было остановить дождь.

Подхватив чашу с куркумой, цветами и зажженным светильником для благословения, Анджали пересекла зал и поднялась по ступеням к сане Танду.

Наги замолчали, но Анджали, улыбнувшись, поклонилась и окунула палец в куркуму. Змей Танду понял ее намерения, и темные глаза стали холодными, но это не испугало девушку.

— Милость мира на вас, о великий Танду, — сказала она, нанося ему на лоб тилак, и добавила, понизив голос: — Пусть дороги всех трех миров будут открыты вам, как открыты тайны великого Гириши.

Тихая фраза произвела впечатление. Наг опустил ресницы, и губы его дрогнули в презрительной усмешке.

— Ты говоришь о том, о чем не имеешь понятия, — сказал он, сделал ей знак удалиться и сразу же повернулся к нагини, что сидела рядом, возобновив беседу.

Анджали, постояв немного, села на пятки возле его саны, продолжая держать поднос с цветами. Просидеть ей пришлось долго. Наг сначала не обращал на нее внимания, потом взглянул с неудовольствием раз, другой и третий. Больше он не мог не замечать ее, потому что уже все взгляды в зале были обращены к ним двоим. Анджали продолжала сидеть неподвижно, опустив глаза.

— Что тебе нужно, женщина? — спросил Танду.

— Я жду от вас благословения, о царь нагов, — ответила Анджали.

Он досадливо поморщился:

— Я не царь.

— Тогда тем более вы не осквернитесь, благословив ничтожную танцовщицу, — произнесла Анджали смиренно. — Иначе я вынуждена буду сидеть здесь, у ваших ног, пока не упаду от усталости.

— Подойди, — велел он, и Анджали тут же вскочила и приблизилась с поклоном.

Наг благословил ее, и она отошла с поклоном.

— Что это ты устроила⁈ — шепотом возопила Мадху.

— Не бойся, — успокоила ее Анджали, — теперь-то все хорошо. Он благословил, и не может причинить мне вред.

Мадху только покачала головой, живо напомнив этим наставницу Сахаджанью.

Апсарам предстояло задержаться в Патале на три дня. Впрочем, здесь не было ни дней, ни ночей. Водяные часы отсчитывали время, но невозможно было точно сказать, сколько сейчас — четыре часа пополудни или четыре часа пополуночи, потому что солнце не заглядывало сюда. Но наги не страдали от отсутствия солнца. Мадху рассказала, что при свете солнца наги теряют способность принимать человеческий облик и становятся теми, кто они есть по своей природе — полулюдьми, полузмеями.

Анджали попросила Мадху остаться на ночь в ее комнате — поболтать, посплетничать о празднике, рассказать новости верхнего мира, и Мадху с радостью согласилась.

— Впервые дайвики спустилась в Паталу, — говорила бывшая апсара, выпив вкусного темного вина и став такой разговорчивой, что Анджали можно было только слушать — Мадху болтала за двоих. — Я так счастлива, сестрица! Смотрю на твое лицо — и вспоминаю солнце, ветер, шум рек и свежесть лотосов… — она пустилась в воспоминания, и Анджали незаметно подлила ей еще вина.

Когда бывшая апсара принялась клевать носом, Анджали подсела поближе.

— Столько гостей было на празднике, — сказала она невинно, пощипывая ягоды на виноградной грозди, — все наги живут в этом городе? Они разошлись по домам или заночевали во дворце?

— Что ты, в Патале сотни городов, — ответила Мадху, и взгляд ее затуманился. — Мне известно лишь о трех ярусах, а их здесь — неведомо сколько.

— И где же гости проводят эту ночь? В царском дворце?

— Только самые знатные…

— Как интересно, — Анджали пододвинула к Мадху блюдо с фруктами. — А кто остается? Этот, который Танду — он, наверное, самый знатный? Наверное, и спит в царских покоях?

— Кто⁈ Трикутован⁈ — Мадху прыснула, будто Анджали сказала несусветную глупость. — Да сам господин Гириши будет звать его в царские покои — и не дозовется!

— Почему это? — округлила глаза Анджали.

Ее любопытство только подхлестнуло язычок Мадху.

— Он терпеть не может увеселения, — сказала она, — и когда остается в городе, всегда уединяется в своем доме — возле храма, где живут священные змеи. Там тихо, потому что змей нельзя беспокоить, а Трикутован любит тишину.

— Храм змей? Как интересно, клянусь небесами… — и Анджали подлила собеседнице еще вина. — Значит, говоришь, надо свернуть к северу от базарной площади?

— Нет, к востоку, — махнула рукой Мадху, едва не сбив кувшин с вином — Анджали едва успела его подхватить. — Там огромные коридоры, там пусто, и там Трикутован прячется ото всех.

— Какой нелюдимый! Значит, восточная сторона? А как узнать его дом? Чтобы не перепутать с храмом змей? Ведь подумать страшно, что будет, если я снова побеспокою господина Танду!

— Свернешь с площади направо, пройдешь коридором с красными фонарями, и упрешься прямо в стену храма. Обойдешь стену — там и вход, а дом Трикутована узнать легко — в квадратных окнах матовые белые стекла. Он не любит, когда за ним наблюдают, — почувствовав неладное, Мадху прищурилась: — А почему ты спрашиваешь?

— Из чистого любопытства, — пропела Анджали. — Ложись-ка на мою постель, сестрица. Ты устала, как я вижу… И подушки тут такие мягкие…

Не прошло и получаса, как Мадху сладко спала, а злоумышленница, намеренно ее споившая, приготовилась к отчаянной вылазке.

Для своего дела Анджали подобрала наряд, о котором наставница Сахаджанья ничего не знала — розовый, легкий, как лепесток розы. Он был сшит широкой юбкой — многослойной, с разрезами до середины бедра. За него Анджали отдала два золотых браслета из числа подаренных богами на арангетраме, и посчитала, что не переплатила за покупку. В этом платье она думала появиться перед Шакрой после сваямвары — чтобы свести с ума одним видом. Но если все пойдет так, как задумалось, у нее будут платья и получше, а это сослужит свою службу, очаровав Трикутована.

Анджали взглянула на себя в зеркало, но вместо собственного отражения ей вдруг привиделись темные и холодные глаза.

Очаровать… Получится ли достучаться до сердца этого Мрачно-Перечного?..

Она не позволила себе сомневаться, и встряхнула головой, отбрасывая тяжелые черные волосы с груди на спину. Пусть не очаровать — но смягчить, уговорить, убедить…

Поцеловав спящую Мадху в лоб, Анджали шепнула:

— Спи крепко, сестрица, пусть тебе приснятся солнце, ветер и лотосы…

Набросив поверх розовых лепестков темное покрывало, скрывшее ее от плеч до пят, Анджали выскользнула из комнаты, а потом и из дворца. Ей было слышно, как лениво болтали в своих комнатах апсары — сплетничали, обсуждая нагов и их богатства, и мечтали, что же подарят им за выступление щедрые чудовища, а потом голоса танцовщиц затихли, и слуха достигли совсем иные звуки — звуки города нагов.

Шорохи и голоса, похожие на шепот, шаркающие шаги и смех, похожий на любовные причитания — Анджали казалось, что все это чудится ей во сне, и что это сама она, а не бывшая апсара Мадху, спит в своей комнате, одурманенная вином или колдовством.

Стены, мостовая и арки между домами были сделаны из коричневого камня — шероховатого, как плохо размешанная глина. При свете солнца эти стены смотрелись бы, как обмазанные коровьим навозом, но солнце не заглядывало в подземный мир, а свет давали разноцветные фонари — стеклянные, металлические, необыкновенно тонкой работы. Самое удивительное — фонари не только висели под сводами арок и на ажурных козырьках домов, но и стояли на мостовых — огромные, как пузатые кувшины, и отблески огня раскрашивали коричневые стены во все цвета радуги.

А потом Анджали увидела и самих обитателей города. Увидела вблизи, на расстоянии вытянутой руки. Они были такими же, как жители верхних миров, но в то же время — совершенно другими. Каждый их взгляд, каждое движение говорили о чуждой людям природе — все равно, что упрятать ветер в человеческую оболочку, или морскую волну. Как ни скрывай истинную сущность, она себя покажет.

Появившись на улице города, Анджали сразу же привлекла внимание нагов. Они безошибочно чувствовали чужака, и девушка то и дело ловила на себе пристальные взгляды. Иногда ей казалось, что в темных глазах загораются рубиновые искорки — и от этого становилось особенно жутко. Стараясь поменьше смотреть на горожан, Анджали добралась до базарной площади. Здесь торговали тканями и пряностями, украшениями искусной ковки, и здесь плясали танцовщицы. В любое другое время Анджали остановилась бы посмотреть, чтобы сравнить танец подземных жителей и небесных, но старик, жевавший бетель, вдруг посмотрел на нее тяжелым взглядом, а дети, игравшие в камешки, странно и гибко вывернули шеи в ее сторону, и Анджали не посмела остановиться, и ускорила шаг.

Кто-то заступил ей путь, а она, оглянувшись, не заметила этого, и налетела на высокого крепкого мужчину.

— Простите, господин, — пробормотала Анджали, кланяясь и спеша обойти нага.

— Какая девочка, — услышала она насмешливый, тягучий голос, и вскинула глаза. — Красивая девочка, — незнакомый мужчина смотрел на нее, и в его зрачках явственно вспыхивали рубиновые искры. Он был крепкий, как гора, и стоял, широко расставив ноги и уперев кулаки в бедра. — И совсем не наша, — в голосе его послышалось шипение. — Далеко ли ты собралась? Может, ищешь меня?

— Нет, господин, — Анджали шарахнулась в сторону и быстро, как заяц, помчалась вдоль улицы. Вслед ей полетел язвительный смех, но она не останавливалась, пока не добежала до музыканта, игравшего на рабанастре — он самозабвенно водил смычком по двум струнам, и его инструмент уныло тянул незнакомую, монотонную мелодию.

Отдышавшись, Анджали набросила покрывало на голову и свернула в тоннель, освещенный красными фонарями. Здесь было пусто, и шаги гулко раздавались под низкими круглыми сводами.

Больше всего она опасалась новых встреч с нагами, но Мадху оказалась права — чем дальше от базарной площади и ближе к храму змей, тем тишестановилось вокруг, и вскоре шум города исчез совсем.

Обогнув храмовую стену, Анджали оказалась перед расщелиной в камне, через которую виднелась стена дома, высеченного прямо в скале. Высокие колонны и молочно-белые стекла в окнах… А на ступенях возле входа стояли десятки фонарей — словно упавшие желтые звезды…

Стараясь унять застучавшее бешено сердце, Анджали проскользнула в расщелину и вышла к дому змея Танду.

Поднявшись по ступеням, она вошла в двери, никем не остановленная.

В доме было тихо, и никто из слуг не вышел навстречу. Скинув покрывало и разувшись, Анджали миновала темный коридор и оказалась в огромном зале с мозаичным полом. Здесь тоже было пусто и тихо, и танцовщица, поборов робость, позвала:

— Эй, кто-нибудь?

Эхо подхватило голос, и Анджали испуганно замолчала. Неслышно ступая босыми ногами, она прошла до противоположной стены, где стояло зеркало высотой в два человеческих роста. Оно было запылено и наполовину прикрыто тканью. Анджали приблизилась, гадая, какому великану понадобилось такое зеркало. Поверхность его была не серебряной и не золотой, а прозрачной, как стоячая вода. Это зеркало было похоже на зеркала богов — оно не искажало форму и не меняло цвета. Анджали провела ладонью, стирая пыль, и из глубины выплыло смуглое лицо — змей Танду стоял прямо за ней, и взгляд его не предвещал ничего хорошего.

— Простите мое любопытство, господин, — сказала Анджали, поспешно оборачиваясь и кланяясь. Она хотела принять прах от ног нага, но тот отступил, не желая ее прикосновений.

— Зачем ты здесь? — спросил он, проходя к ложу, стоявшему у стены, и вытягиваясь во весь рост.

Анджали, ободренная вопросом, поклонилась еще раз.

— Я пришла, чтобы приветствовать вас, как ближайшего друга господина Гириши, — начала она, сопровождая улыбками и игривыми взглядами заранее заготовленную речь. — Жители верхнего мира знают и восхищаются вашим талантом танца, и я, как танцовщица богов, не могла не засвидетельствовать почтение…

— Зачем ты пришла? — он перебил ее учтивые речи. — Не зли меня и не трать попросту глупого красноречия. Я ни на полмизинца не верю, что тебя привела сюда учтивость. Чего ты хочешь?

— Я хочу стать вашей ученицей, — выпалила Анджали. — Я хочу стать первой в своем искусстве, и хочу узнать все секреты танца. И черный танец тоже.

Она с замиранием сердца ждала, что змей разгневается, но вместо этого он рассмеялся. Смех его был сухим, вовсе безрадостным, а потом наг махнул рукой и сказал:

— Убирайся, не хочу разговаривать с тобой.

— Господин! — Анджали бросилась на колени перед его ложем. — Я пришла сюда, преисполненная учтивости, посыпав голову пеплом и готовая на все ваши условия, если вы возьмете меня в ученицы. Вы благословили меня там, на пиру, и не причините мне зла!

— Не причиню, — фыркнул он. — Но надо быть безумной, чтобы придти к нагу великого Гириши и просить продать божественные тайны.

— Не продать, а щедро поделиться, — тут же подсказала Анджали.

— С чего бы мне делиться с тобой, рискуя быть приговоренным к амокше? — спросил он насмешливо.

— Я заплачу, сколько скажете, господин, — услужливо подсказала Анджали.

— Так речь идет все же о продаже? — он улыбнулся, показав ровные белые зубы, но улыбка получилась пугающей. — Даже если ты будешь продаваться каждому ежедневно сто раз в течение ста лет, для меня это все равно будет жалкой платой. Ты считаешь, что мы, наги, нуждаемся в вашем золоте? У нас золота и драгоценных камней больше, чем у вашего царя.

— Да, я не заплачу много… — не желала сдаваться Анджали. — Но, может, вы пожелаете что-то другое? Я сделаю все, что прикажете.

— Что ты можешь мне дать? Ничтожная из ничтожных! Лети наверх, бабочка, и не возвращайся в Паталу. Это место не для тебя, это не твой путь. Стоит мне заикнуться, что ты где-то разнюхала о черном танце — и от тебя не останется даже воспоминаний.

— Разве что-то в этом мире случается против воли небес? — спросила Анджали, не спеша улетать. — Если я узнала о черном танце, значит, так было суждено. И ничего не случается зря. Если я узнала о черном танце, значит, эти знания даны были мне неспроста. Великий Гириши, которому все ведомо, не остановил меня, так почему вы идете против его воли, препятствуя в моих исканиях?

Он впервые внимательно посмотрел на нее, и Анджали мысленно поздравила себя с маленькой победой.

— Ты считаешь, что твои искания — это воля небес? — спросил наг иронично.

— Не сомневаюсь в этом.

— И ты считаешь, что у тебя достаточно сил — и телесных, и духовных — чтобы пройти этот путь?

— Достаточно, в этом я тоже не сомневаюсь.

Он что-то пробормотал под нос, и Анджали показалось, что он произнес «безумная, как ракшаси».

— Даже для изучения танца нашего уровня понадобиться в десять раз больше усердия и терпения, — сказал змей. — А черный танец потребует в сто раз больше.

— Я готова, — заверила его Анджали.

— Обучать тебя будет возможно только после сваямвары.

— Только через два года⁈ — воскликнула девушка, не сдержав разочарования.

— А что тебя смущает? — наг подался вперед, вперив в танцовщицу взгляд темных и блестящих глаз. — Ты же только что убеждала, что у тебя достанет сил и терпения, а на самом деле не можешь подождать два года?

Анджали прикусила язык, ругая себя, что так легко попалась в ловушку.

— Да будет тебе известно, — продолжал Трикутован, — что на изучение обыкновенного танца понадобится десять лет, если будешь усердна. А черный танец потребует еще десять лет учения и еще сколько-то лет осознания, если ты, вообще, способна постигнуть его сущность. Поэтому я требую от учеников полного повиновения. Ты должна принадлежать мне и жить в Патале. Способна на такое? Жить среди нагов? Жители верхних миров ненавидят и боятся нас.

— Нет, господин, у меня нет ненависти и страха, и я готова ждать и подчиняться, — живо возразила ему Анджали, желая польстить. — Теперь я вижу, что разговоры о нагах лживы. Вы ничем не отличаетесь от нас.

— Разговоры не лживы, — ответил Танду, сухо усмехнувшись. — Хочешь взглянуть на нага в истинном облике? Может тогда решимость твоя поубавится.

Анджали не успела ответить, как вдруг он поднялся на ложе во весь рост, а потом она увидела, что у него вовсе нет ног — ниже пояса змеиный хвост, без признаков половых органов. Змеиная кожа, в серо-черно-белых узорах с вкраплением синего, покрывала хвост до самого кончика, заканчиваясь жесткой «стрелкой» — ороговевшей чешуей. Кожа нага потемнела, а глаза, наоборот, посветлели и теперь казались желтыми, как сера. Вертикальные узкие зрачки, не отражавшие света, смотрели на апсару с пугающей неподвижностью. Из плеч выметнулись еще две пары рук, а голову, как капюшон, покрыли семь кобр, раздувших клобуки.

Потеряв дар речи, Анджали смотрела на чудовище, внезапно появившееся перед ней.

Змей проскользил по каменным плитам, и тело его колыхнулось пестрой волной. Он навис над девушкой, и кобры беспокойно выставили раздвоенные языки, почуяв чужака.

— Ничем не отличаемся? — спросил змей с присвистом.

В истинном облике даже речь его изменилась. Анджали почувствовала отвращение, и тошнотворный ужас, но попыталась держаться уверенно и спросила:

— Каковы ваши условия?

— Решила идти до конца? — прошипел он.

— Я сразу сказала вам об этом.

— Хорошо, — сказал он, гипнотизируя ее взглядом. — Первое. Ты выберешь меня на сваямваре, какой бы облик я ни принял.

— А какой вы примите облик, господин? — спросила Анджали, следя за змеями, которые шипели на расстоянии двух ладоней от ее лица.

— Вот этого не скажу. Если желаешь достичь цели — приложи усилия. Узнай меня, в каком бы облике я ни появился. И выбери.

— Хорошо, — ответила она. — Какое второе условие?

— После сваямвары ты останешься здесь, со мной. И проживаешь в Патале, как моя рабыня, пятьдесят лет.

— Пятьдесят?.. — пролепетала потрясенная Анджали. — Господин, мы не живем так долго, как наги! Наша жизнь — двести лет, может, триста — но не больше!

— Мне это известно, глупое существо. Но разве твоя мечта не стоит того, чтобы отдать за нее пятьдесят лет жизни? Даже не половину, — он презрительно скривился.

Пятьдесят лет!

Пятьдесят лет не видеть солнца, не чувствовать ветра, не слышать голоса господина Шакры… Анджали переплела пальцы в волнении. Готова ли она пожертвовать пятьюдесятью годами ради ста лет счастья?..

— Согласна, — сказала она, как будто произнесла смертный приговор самой себе. — Это всё?

— И третье, — прошипел Танду, отползая к ложу, и укладывая кольца своего тела на шелковые одеяла, — если ты хоть раз скажешь, что служение непосильно, или откажешься выполнить мой приказ — договор будет расторгнут.

— Но что делать, если вы потребуете от меня невыполнимого? — вскинулась Анджали. — Это заведомый проигрыш!

— Я не потребую ничего, что бы ты не могла выполнить… если бы захотела. Но решать — соглашаться или нет — только тебе. Мне ты не нужна, и твои мечты для меня — ничто.

Он снова превратился в человека и вытянулся на ложе, закладывая руки за голову. Его красивое и жестокое лицо ничего не выражало, и даже глаза он закрыл, как будто забыл о присутствии апсары.

Анджали смотрела на него, пытаясь угадать, что он от нее потребует. Любви? Участия в оргиях? Она хочет стать единственной для Шакры и хочет сохранить себя для него…

— Осмелюсь спросить, господин, — произнесла она, с трудом подбирая слова, — будут ли ваши желания… связаны с учением господина Камы о нежной науке наслаждений?

— Как изящно сказала, — насмешливо похвалил он ее. — Но ты ведь говорила, что готова на все. Получается, лгала? Если боишься — уходи.

— Хорошо, я согласна, — ответила Анджали в третий раз, чувствуя, словно шагнула с обрыва в бездну.

— Договор заключен, — сказал змей холодно. — Можешь идти.

— Но вы не забудете о нем, господин? — спросила девушка. — Разве не надо принести клятвы над огнем или…

— Или ты веришь мне на слово, или я расторгаю соглашение, — отрезал он.

— Я верю, — поспешно отозвалась Анджали и поклонилась на прощание.

— Эй, дайвики! — окликнул ее наг на самом пороге. — Зачем тебе это?

— Как я говорила, господин, — ответила Анджали смиренно, — я хочу стать первой в моем искусстве, чтобы выполнить свою карму наилучшим образом, и в следующем рождении получить милость богов и улучшение дхармы.

Он несколько секунд молчал, хмурясь и пристально разглядывая ее, а потом спросил:

— Только это твое желание?

— Да, господин, — ответила она. — Других желаний нет, я не осмелюсь лгать вам.

Потом она снова бежала по улицам змеиного города, словно за ней мчались сто самых страшных обитателей Паталы, а в голове билось: два года ожидания… тридцать лет обучения… пятьдесят лет рабства…

Но любовь господина Шакры стоит этого, потому что его любовь — самое драгоценное во всех мирах.

Конец первой книги