Брат мой белый [Влад Тарханов] (fb2) читать постранично, страница - 3

туалете, рвало потом в ванной, куда я забрался, чтобы хоть чуть-чуть освежить рот.

И тут появился Он.

И наложил руки свои.

И стало мне спокойно.

Как никогда.

Он возлагает руки каким-то заученным и уже совершенно обыденным жестом, совершенно без той торжественности и напыщенности, что так присуща новейшим проповедникам христианства. Этот жест сразу же делает его руки центром внимания — в комнате становится как-то тесно и неуютно: есть только его руки — и ничего более важного. От него, как всегда, несет перегаром и потом. Мама начинает что-то медленно напевать…

Она уходит.

Иди в спокойствии и мире.

Ее душа — отдыхает.

Она спасется.

Она верит.

Она уже ТАМ.

Меня все еще тянет на рвоту. А он стоит — стоит, как адмирал Нахимов на севастопольском бастионе, и так же спокойно держит руку на ее безжизненном челе.

IV РАПСОДИЯ ЛИСТА

Маня. Манечка. Манюля…

Хорошая моя девочка…

Да, да, он был у нее. Если бы ты видела…

Нет…

Нет…

Но как ей было спокойно…

Он говорил от имени Бога.

Вот так каждый день. Каждый день полон надеждой с утра и полон отчаянья к вечеру. Человек ищет крупицу праха в море слез и отчаянно надеется оправдать тщетность собственного существования — все в пустую.

Мама сказала:

Мама сказала… мамасказалачтонадопоехатьпривезтиегочтобыонсрочнопосмот релнаееподругуивозложилчленысвоинаеебледноечело Надо сказать, что я, как примерный сын (я всегда старался казаться примерным сыном — в наше время это весьма и весьма престижно). Так вот, я, как примерный сын, который всегда слушается маму, я сразу же направил стопы свои по направлению «вон из квартиры». И ровно через пол-часа уже стоял на земле обетованной, приобретенной по случаю, совсем недалеко от городской черты.

И это свалило меня с ног. Свалило наотмашь, подобно удару шаровой молнии. Звучала музыка. Точнее, музыка гремела, она пробивала стены дома, оглашая переулки стоваттными модуляциями. Но поразительно было не само звучание — в наше время можно услыхать и нечто более громогласное: поражало, что именно было выбрано для предания сверхгласности! Это была та самая рапсодия. Рапсодия Листа.

Ну ты знаешь, моя любимая, вот эта… Да, да, да, именно так она и звучала… А теперь приумножьте все это на сверхмощное звучание, от которого даже у ядерного горожанина начинается истероидная реакция с криками и мордобоем…

С этим Листом. С этим Листом у меня связано несколько листков жизни, но обо всем по-порядку… А если разбередить старые раны — не перестанут же болеть новые? Так?

И вваливаюсь я к себе на дачу, где громыхает старенькая радиола (чуть дребезжащий звук — это как раз из-за скрипа иглы по пластинке)… И вижу я совсем несуразные вещи: посреди комнаты медленно вращает бедрами совершенно нагая женщина абсолютно правильных пропорций тела и обалденно прекрасных черт лица, а мой давешний знакомый сидит в полной прострации на стуле в углу комнаты. И все это под рапсодию Маэстро Листа!!!

И тут меня начинает хватать кондрашка. Я ношусь по комнатке, как угорелый, стаскивая на пол грязные одеяла и еще прошлогодние наволочки, я кричу, кричу, сам и не упомню что, что-то несуразное, но звучное и совершенно непереводимое даже Эдиком Лимоновым. И только опрокинув на пол стопку алюминиевых кружек, я замечаю, что Он совершенно не реагирует на происходящее. Он не реагирует даже на женщину. Его транс подобен наркотическому сну. Полный абсанс. Он сейчас не здесь!!! И я от неожиданности сажусь на пол.

V АРМАГЕДДОН

Есть местность, в которой Ангелы Господни являются людям особенно часто. Говорят, в этих горах с их прозрачным и сухим воздухом больше всего закрытых санаториев для умалишенных.

ГЛУПО! И зачем это mamane прикармливать всяческих попрошаек!

Я отхожу только после этой мысли. Надо бы расставить точки над i. В конце-концов, из-за чего, собственно, я разошелся? Понятия не имею…

И ангел вострубил, вострубил…

Банально? Да. И несвоевременно. Но почему-то думается именно об этом.

Встань! — Это он мне. — И иди под руку мою. И спасение твое неизбежно.

Я как-то заметил, что число людей, которые хотят спасти тебя (естественно, за твой же счет) — растет с каждым божьим днем. Вот и еще один спаситель пожаловал. Он меня спасет! Но это же глупо! Как он спас Елену Романовну? Или ту длинноволосую суку, что тащилась под Листа посреди моей комнаты? Но тут, под давлением всех этих гиблых и блеклых мыслей я начинаю постепенно просыпаться. Вот эта пленка, что была над миром — она немедленно исчезает. Эта рваная пелена — за которой дождь и снег, за которой грязь — но ты ее, эту грязь уже отчетливо видишь… Я хочу сказать, что название болезни — это первое из лекарств. Оно же и самое опасное. А я теперь был нагим. Мое сознание лежало перед его свинцовыми глазами, подобно мотыльку без крыла — еще сопротивлялось, но никуда уже подеваться