Баденский роман [Александра Осиповна Смирнова-Россет] (pdf) читать онлайн

А. О. Смирнова-Россет

Баденский роман

Москва
Берлин
2019

УДК 82
ББК 83.3(2)
С50
Смирнова-Россет, А. О.
С50

Баденский роман / А. О. Смирнова-Россет. – Москва ;
Берлин : Директ-Медиа, 2019. – 462 с.

ISBN 978-5-4475-2821-8

В издание вошли мемуарные записи фрейлины русского императорского двора Александры Осиповны Смирновой-Россет
(1809–1882 гг.). Перу этой незаурядной женщины, являвшейся
другом и собеседницей А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, М. Ю. Лермонтова и других известных современников, принадлежат откровенные, порой язвительные, но, безусловно, имеющие большую историческую ценность картины прошлого из жизни
русского общества первой половины XIX века. «Баденский роман» – это в некотором роде воспоминания Александры Осиповны о безвозвратно ушедших молодых годах, о ее одиночестве и
непростом душевном состоянии в периоды беременности.
Помимо основного текста в издание вошли фрагменты
других вариантов «Баденского романа».
Завершают книгу отрывочные заметки из записной
книжки А. О. Смирновой-Россет.
УДК 82
ББК 83.3(2)

ISBN 978-5-4475-2821-8

© Издательство «Директ-Медиа», оформление, 2019

Основной текст
О память сердца, ты сильней
Рассудка памяти печальной,
И часто сладостью своей
Меня в стране пленяешь дальней.

После моих вторых родов я была очень больна. Доктора послали за границу. В Берлине знаменитый врач д-р Горн сказал,
что расстройство моих нерв, страшные бессонницы и idées fixes
зависели от расстройства моей печени и приказал мне пить
Мариенбадские воды. Я встретила там много русских, между
прочим в к Михаила Павловича, и почувствовала большое облегчение. Зиму мы должны были провести
в Париже, потому что я хотела лечиться омеопатией. Между
тем в Берлине я сделалась беременна, и берлинский акушер советовал мне провести последние месяцы в БаденБадене. В Дармштадте я уговорилась с знаменитой акушеркой
Μ-me Heidenreich von Syboldt. После несчастных родов английской принцессы Ellen на герцогиню Кентскую напал такой
страх, что она решилась выписать Μ-me Heidenreich в Лондон,
и она приняла ныне царствующую королеву Викторию.
В Дармштадте я нашла старую приятельницу, жену французского министра Μ-me Lagrené, рожденную Дубенскую, бывшую фрейлину в княгини Марии Николаевны.
Они жили очень счастливо: она кормила свою старшую дочь
Gabrielle, она очень умно подчинялась всем желаниям мужа,
который получил классическое образование у иезуитов, и первым делом его и первая забота – перевести ее в римскокатолическую церковь. Это меня, воспитанницу отца Михайла
Наумова, столько же удивило, сколько огорчило, что, впрочем,
не изменило наших дружеских отношений, и до сих пор присутствующих. M-me Heidenreich сказала мне, что она советует мне взять десять ванн в Баден-Бадене, где был хороший
д-р Гугорт. Последний советовал нам взять квартеру на пригорке, в доме г-жи Chezey, читательницы многих романов
во вкусе Каролины Пихлер и Коцебу. Она была очень образованная и начитанная дама.
3

Комната моя была завалена пеленками, фланелью, и я дошивала последний wrapper 1 для ожидаемого гостя. Шесть
недель был последний срок. Я никого не знала в Бадене и никого не искала. Человек отворил дверь, и вошла, к моей радости, графиня Юлия Строганова.
– Chère Comtesse, quelle surprise et comme je suis contente de
vous voir!
– C’est bien réciproque, chère amie. Sans vous demander la
permission je vous amène notre petit ami Mr Nicolas Kisseleff,
premier secrétaire de l’ambassade de Russie à Paris, au reste il est
l’ami de tout le monde, il est si bon et si aimable que tout le monde
l’aime.
– Ma chambre est si encombrée, que je dois vous faire une place
auprès de moi – и, обратившись к Киселеву, сказала ему:
– Charmée de faire votre connaissance.
Je déchirais de la flanelle.
– Comme vous êtes impatiente, Madame 2.
– Mais on déchire toujours la flanelle.
Nos yeux se sont rencontrés et tout les deux nous avons
légèrement rougi.
La Comtesse a dit: «Oh, elle sait tout, c’est elle qui a fait les
layettes de ses deux jolies jumelles; elle joue parfaitement bien du
Piano et passe des heures à jouer à 4 mains avec son ami le Prince
Odoéffsky, la musique classique de Beethoven. Elle chante d’une
petite voix douce et toujours juste des romances».
– Chère Csse, à vous entendre je possède tous les
talents – et ils sont très médiocres, je vous assure, Monsieur.
– Mme a des jumelles? Puis-je les voir, j’aime tous les enfants.
– Mr, est-il marié? 3
Зд. пеленку (англ.).
Дорогая графиня, какой сюрприз и как я рада вас видеть. – Взаимно, дорогой друг. Без вашего позволения я привожу вам нашего доброго друга,
г. Николая Киселева, первого секретаря русского посольства в Париже; к тому же он всеобщий друг, он так добр и любезен, что все его любят. – Моя
комната так загромождена, что я должна просить вас сесть возле меня...
Очень рада с вами познакомиться.
Я разрывала фланель.
– Как вы нетерпеливы, мадам.
3 – Но фланель всегда рвут.
Наши глаза встретились, и мы оба слегка покраснели.

1
2

4

Il rougit et me dit: «Quand on n’est qu’un pauvre employé sans
fortune, on ne peut pas se donner cette position».
– Certainement, j’en suis très fière.
J ‘ai apporté Oly dans mes bras et Dikinson apportait Adini.
– Quelle imprudence, Mme, dans votre état! – et il la prit dans les
bras; nos yeux se rencontrèrent et nous avons encore plus rougi.
– Il est vrai qu elle est bien soigné pauvres petites.
Oly me dit: «Lola, wer ist dieser Herr?» – «Kisseleff». – «Kilivoff».
Et Adini dit: «Kilivoff».
La Comtesse s’est levée pour partir et je lui ai assuré que la
colline de Dome Chezey me fatiguait et que nous déménageons
aujourd’hui dans la maison Durcholz et que je serai aussi plus près
d’elle et de Cléopâtra Troubetzkoy 4. Je me tournais vers Kisseleff et
lui dit: «Et vous, où logez-vous, Kisseleff?» (chose qui ne se dit pas à
première vue).
– In «Die Rose», Madame.
Dites, je vous prie, à Cleopatra que je dine chez elle, elle peut
inviter qui elle veut excepté cet odieux Platonoff qui habite audessus de vous.
Là-dessus il ouvrait la porte à la Comtesse, me salua avec
l’aisance d’un homme de bonne compagnie, et je fit la réflexion
Графиня сказала: «О, она знает все, это она сделала все приданое для своих
хорошеньких двойняшек; она прекрасно играет на фортепиано и целыми часами играет в четыре руки со своим другом, князем Одоевским, классическую музыку Бетховена. Она поет романсы нежным голоском и всегда
верно».
– Дорогая графиня, послушать вас, то я обладаю всеми талантами, – они
очень посредственные, уверяю вас, мсье.
– У мадам есть близнецы? Можно мне их посмотреть? Я люблю всех детей.
– Мсье женат?
4 Он покраснел и сказал мне: «Когда ты лишь бедный чиновник без состояния, ты не можешь себе этого позволить». – Конечно. Я этим очень горжусь.
Я принесла на руках Оли, а Дикинсон несла Адини.
– Какая неосторожность, мадам, в вашем положении! – И он взял ее на руки;
наши глаза встретились, и мы снова покраснели.
– Это правда, она прекрасно заботится о бедных малютках.
Оли сказала мне: «Лола, кто этот господин?» (нем.) – Киселев. – Киливов. И
Адини сказала: «Киливов».
Графиня встала, чтобы уйти, и я сообщила ей, что холм, где расположен дом
Шези, меня утомляет, что мы переезжаем сегодня в дом Дурхгольц и что я
буду гораздо ближе к ней и Клеопатре Трубецкой.
5

qu’il aimait les enfants parce qu’il en avait, et sa rougeur me le
prouvait. Après avoir commandé la voiture pour les enfants et un
véhicule pour transporter nos coffres, j’allais voir notre nouveau
logement. Il parait que Dame Durcholz qui m’y attendait en fiacre
me prenait pour une très grande Dame 5; il y avait un canapé
remboursé comme de raison de noyaux de pêche, couverte d’une
panne d’un bleu indécis et parsemé de fleurs jaunes, et huit
fauteuils, également tendus de cette même panne, des rideaux de
mousseline blanche, dans ma chambre à coucher deux lits, une
commode, une table de toilette et deux chaises, puis une chambre
vide et puis celle des enfants, et puis un coin pour les coffres et les
vases étrusques et les voltaires. Bade était très modeste dans ce
temps-là.
Mme Durcholz m’a présenté Lisette, la cuisinière, me
garantissant que c’était un cordon bleu, et puis une servante pour
faire le gros ouvrage. Ma femme de chambre Лиза, крепостная
пьяная тварь, dormait dans la chambre de passage. Elle prisait du
tabac Russe vert, ce que l’on appelait дьявольское зелье dans le
temps du царь Иван Вас IV. Quant à Сашка, valet de
chambre, posant on ne s’est donné la peine de savoir où il reposait,
après avoir pris le dernier petit coup avec la belle Аида 6.

5 Я повернулась к Киселеву и сказала ему: «А вы где живете, Киселев?» (как
не говорят при первой встрече).
– В «Розе», мадам.
– Скажите, пожалуйста, Клеопатре, что я у нее обедаю; она может пригласить,
кого захочет, кроме этого противного Платонова, который живет над вами.
Затем он отворил дверь графине, поклонился мне с непринужденностью человека хорошего общества, и у меня осталось впечатление, что он любит детей, потому что сам их имеет – и краска на его лице это мне доказывала.
Приказав подать экипаж для детей и повозку для перевозки наших сундуков,
я пошла смотреть нашу новую квартиру. Кажется, мадам Дурхгольц, ожидавшая меня там в фиакре, приняла меня за очень знатную даму;
6 там был диван, конечно, набитый камнями, обтянутый бархатом неопределенного синего цвета, с желтыми цветами по нему, и восемь кресел, обитых
этим же бархатом, занавески из белого муслина; в моей спальне две кровати,
комод, туалетный стол и два стула; потом пустая комната, а затем детская и
еще угол для сундуков, ночных ваз и вольтеровских кресел. Баден был очень
скромным в то время.
Мадам Дурхгольц представила мне Лизетту, кухарку, заверяя меня, что она
искусная повариха, и еще одну служанку для черной работы. Моя горничная
Лиза спала в проходной. Она нюхала зеленый русский табак, то, что во
времена царя Ивана Васильевича IV называли Дьявольское зелье. Что же

6

Je trouvais chez Cleopatra Николай Алексеевич Муханов и
Николай Дмитриевич Киселев, qui rougit en me voyant entrer.
– Ma chère, mais où est Smirnoff?
– Comme vous êtes drôle, Cleopatra, de demander où il est –
comme de raison, à la roulette et puis il arrivera haletant avec des
mains qui ont l’air de ramasser toutes les chemineés de Bade.
Je vis que Kisseleff me regardait d’un air scrutateur.
– Вот, вот он, – s’écria Муханов, – летит, летит как пух из уст
Эола, верно выиграл.
Aussitôt entré, il se jetta au cou de Kisseleff 7.
– Хорош же ты, брат – здесь, и не был у нас! Сашенька, мой
двоюродный брат Киселев.
– Я уже с ним познакомилась, графиня Строганова привела
его сегодня утром ко мне.
– Я, любезный друг, пью воды, не ищу знакомств и не читаю
«Bade-Blatt».
Je ne sais pas, comment Cléopâtra a manigancé, Kisseleff était
mon voisin de table; elle m’a fait remarquer que Platonoff perchait
sur son balcon, – je me suis retournée et lui ai montré le poing en
disant à Kisseleff: «Il n’y a rien de plus révoltant que les airs
désespérés d’un homme qui vous poursuit et celui-là est au nombre
des plus répugnants, avec les cheveux qui débordent ses larges
narines», такой противный.
– Я с вами согласен и теперь буду его просто звать le nez
fourré.
– Comme nous voisinerons, y нас заведутся семейные шутки,
как у меня с Пушкиным, Жуковским и Вяземским.
Обед, состоящий из трех блюд и земляничного компота,
. Я слыхала, что Н М сказал
до размещения лакея Сашки, то не давали себе труда знать, где он почивал,
хватив последний глоточек с прекрасной Аидой.
7 У Клеопатры я нашла Николая Алексеевича Муханова и Николая Дмитриевича Киселева, который покраснел, увидев, что я вхожу.
– Моя дорогая, но где же Смирнов?
– Какая вы чудачка, Клеопатра, спрашиваете, где он. Разумеется, на рулетке, а
потом он придет, задыхаясь, с такими руками, будто он приводил в порядок
все трубы в Бадене.
Я увидела, что Киселев смотрел на меня испытующе.
– Вот, вот он, – воскликнул Муханов . Едва войдя, он бросился обнимать
Киселева.
7

Киселеву: «Приходи к нам», и затем j’ai tendu la main à Kisseleff,
il a rougi, s’est troublé et a couru dans sa modeste chambre du rezde-chaussée 8.
Je suis rentrée aussi, mon mari était satisfait du logement, et une
seconde après je vois entrer notre voisin de droite 9.
– Послушай, братец, вообрази себе, что этот дурак Платонов
вздумал влюбиться в жену, даже схватил ее за руку и хотел поцеловать; я хочу вызвать его на дуэль.
– Какая скотина, кто он и как смеет так поступать как только крепостные лакеи? Но из-за этого не стоит с ним драться на
дуэли. Я думаю, он не знает, как взводить курок, и я заметил,
что он не из храброго десятка. Он иногда заходил ко мне и любил пускаться в политику, что мне очень надоедает, и чуть я
прикрикну на него, он тотчас на попятный.
– Где ты обедаешь?
– У Клеопатры или у Строгановых.
– Ну так лучше обедай почаще у нас, жена говорит, что хозяйка сейчас рекомендует нашу кухарку и, видишь ли, я
в 12 часов ухожу на рулетку и прихожу к обеду в 5 часов.
В 7 опять ухожу на рулетку до половины 12-го, так ты, пожалуйста, сиди у жены и гуляй с ней.
Мы оба так вспыхнули, что я ушла в детскую.
– Сашенька, где ты?
Я вернулась с детьми: «Я ходила туда узнать, хороша ли каша». Киселев выхватил опять Олю и сказал: «Как ты, брат, позволяешь жене носить детей в ее положении?».
– Kilivoff, willst du mit uns spielen? Kilivoff, willst du mit uns
spielen?
– Ja, ja, Kinder, aber jetzt müssen Sie zu Bett gehen 10.
8 «Баде-Блатт».
Не знаю, как это устроила Клеопатра, но Киселев был моим соседом за столом; она обратила мое внимание на Платонова, торчавшего на своем балконе – я обернулась, показала ему кулак, сказав Киселеву: «Нет ничего
возмутительнее отчаявшегося вида преследующего вас мужчины, а этот, с
волосами, торчащими из его широких ноздрей – из самых омерзительных «нос на меху». Когда мы будем соседями я пожала руку Киселеву,
он покраснел, смутился и побежал в свою скромную комнату в первом этаже.
9 Я тоже вернулась, мой муж был доволен квартирой, а через секунду я увидела, что входит наш сосед справа.

8

Отец потрепал их по щекам и, как было 7 часов, он поспешил на рулетку.
Je ne sais pas, Madame, si mon compagnonage ne vous sera très
désagréable – en tout cas, comme cousin, j’espère que vous me direz
sans façon quand vous aurez assez de ma société.
– Mais pourquoi croyez vous que vous m’ennuierez? Je ne
déteste pas la solitude, car je vois peu de monde à Pbourg,
mais j’aime à causer avec des gens qui se passent de cartes où des
conversations lestes et de mauvais goût; et pour commencer allons
faire un tour sur la terrasse et prolongeons jusqu’à la fontaine où il
fait plus frais.
– Oh, comme votre démarche me convient, nous marchons d’un
pas si égal, je ne puis jamais marcher avec mon mari, il dodine et
c’est fatiguant.
– Очень рад, что хоть этим могу вам оказать услугу.
– Quelle humilité! Qui est. ce vieux qui vous salue? 11
– C’est un Espagnol qui s’appelle Los Rios, c’est un ami intime de
Donoso Cortez qu’il a remplacé comme ambassadeur à Paris, mais
pour peu de temps.
– Donoso Cortez, c’est celui qui a écrit «L’ère des Césars»?
– Oui, et beaucoup d’autres oeuvres philosophiques très
remarquables. Los Rios, il faut que je vous présente à Mme Smirnoff,
ma cousine.
– Mme Semiantkovska, si j’étais Roi, j’aurais défendu aux femmes
dans votre état de se montrer au public. Voyez un peu de quoi vous
avez l’air, votre robe est plus courte devant que derrière, avec vos
Киливов, хочешь с нами поиграть? Киливов, хочешь с нами поиграть? –
Да, да, дети, но теперь вам пора в постель (нем.).
11 Не знаю, мадам, не будет ли вам мое общество неприятно – во всяком случае, как кузен, я надеюсь, что вы скажете мне без церемоний, когда я вам
надоем.
– Но почему вы думаете, что мне будет с вами скучно? Я не против одиночества, так как в Петербурге вижу мало людей, но я люблю поболтать с людьми, которые обходятся без карт или разговоров, легкомысленных и дурного
тона. А для начала прогуляемся на террасу и дойдем до фонтана, где прохладнее.
– О, как мне нравится ваша походка, мы идем таким ровным шагом: я не могу
никогда ходить с мужем, он переваливается с боку на бок, и это утомительно.
–
– Какая скромность! Кто этот старик, который вам кланяется?

10

9

souliers, qui ont l’air de bateaux, vous soulevez la poussière et votre
mantelet en dentelle noir ne déguise pas votre difformité.
– C’est au moins singulier d’entrer ainsi en connaissance, je suis
bien aisée que vous ne soyez pas Roi et je me permets de promener
ma difformité 12.
– Je suis de l’avis de Los Rios, ne vous en déplaire, Mme, et
quand je serai marié, j’éviterai les promenades publiques.
– Puisque vous êtes de l’avis de Los Rios, vous pouvez vous
dessaisir de me promener.
– Mme Semiantkovska, vous aurez tort, car mon petit ami
Kisseleff est très habitué à promener des femmes dans votre état.
– Kisseleff, pourquoi rougissez-vous? Et pourquoi faites vous des
signes à Los Rios?
Silence obstiné. Arrivés à la fontaine je lui dis: «A présent, je ne
doute pas que vous avez une maîtresse et des enfants. Vous vous
taisez, c’est vrai? Mais enfin cela ne me regarde pas, et maintenant
rentrons.
Nous sommes rentrés en silence.
– Il fait si beau, qu’on a conscience de rentrer, je me serais assise
sur le banc devant la maison, mais Platonoff a le rage de
m’espionner, et d’ailleurs j’ai faim» 13. Сашка, принеси чай и скажи,
чтобы мне сделали яичницу.

12 – Это испанец по имени Лос Риос, он близкий друг Донозо Кортеца, которого ненадолго заменил в качестве посла в Париже.
– Донозо Кортец – это автор «Эры Цезарей»?
– Да, и многих других весьма замечательных философских трудов. Лос Риос,
позвольте вас представить моей кузине г-же Смирновой.
– Мадам Семянтковска, если бы я был король, я запретил бы женщинам
в вашем положении показываться публично. Посмотрите, какой у вас вид:
ваше платье спереди короче, чем сзади, вы поднимаете пыль вашими башмаками, похожими на лодки, а ваша накидка из черных кружев не скрывает вашего уродства.
– Это по меньшей мере странный способ знакомиться, я очень рада, что вы не
король, и я могу позволить себе прогуливать мое безобразие.
13 Я согласен с Лос Риосом, не в обиду будь вам сказано, мадам, и когда я женюсь, я буду избегать публичных прогулок.
– Ну, если вы согласны с Лос Риосом, то можете освободить себя от прогулок
со мной.
– Мадам Семянтковска, вы будете неправы, ибо мой дружок Киселев вполне
привык прогуливать женщин в вашем положении.
– Киселев, почему вы краснеете? И почему делаете знаки Лос Риосу? Упорное
молчание. Когда мы пришли к фонтану, я ему сказала: «Теперь я не сомневаюсь,

10

– Approchez ce fauteuil près de la fenêtre et puis un autre afin
que j’étende mes pieds qui brûlent; vous pourrez vous asseoir sur
l’autre fauteuil – et je lançais mes bateaux au milieu de la chambre.
Il se leva pour les rapporter. Il faisait une soirée tarde, calmante, la
lune éclairait les collines qui protègent la. vallée, la petite Moury
ronronnait sur les cailloux. Il prit une chaise et s’assit à coté de moi.
Nous nous taisions.
– Aimez vous les bruits du silence?
– Beaucoup, – c’est une feuille qui tombe, c’est un oiseau qui
affleure l’eau, de son aile, c’est l’aboiment lointain d’un chien, tout
cela a un charme du mystérieux.
– C’est vrai, et on ne sait pas s’expliquer le charme du mystère.
– C’est que le mystère est plein de secrets qu’on enterre dans
son coeur quand on n’ose pas en parler 14.
– Herr von Kisseleff, Sie sind sehr ästetisch. Connaissez-vous des
vers de Heine qui dit:
Die Damen waren ästetisch,
Die Herren mit zartem Gefühl.

– Je ne connais rien de Heine, mais je suis, comme lui, mit zartem
Gefühl.
– Heine déteste les femmes savantes et comme Mme de Staël
pose et porte toujours un turban, il l’appelle «Sultane de la poésie».
– «Sultane de la poésie» est charmante. Heine a raison, il n’y a
rien de plus odieux que les bas bleus.
– Voulez vous de l’omelette?
что у вас есть любовница и дети. Вы молчите, это правда? Впрочем, это не
мое дело, а теперь вернемся». Мы возвратились молча.
– Такая прекрасная погода, что жаль возвращаться. Я села бы на скамейке
перед домом, но Платонов имеет страсть шпионить за мной, и я голодна.
14 – Придвиньте это кресло к окну, и еще другое, чтобы я могла вытянуть мои
горящие ноги. Вы можете сесть на другое кресло – и я швырнула мои «лодки»
на середину комнаты. Он встал, чтоб поднять их. Был поздний, успокаивающий вечер, луна освещала высившиеся над долиной холмы, речонка Мури
журчала по камням. Он взял стул и сел подле меня. Мы молчали.
– Вы любите звуки тишины?
– Очень – падающий лист, птица, задевшая воду крылом, далекий лай собаки,
у всего этого есть таинственное очарование.
– Это правда, и очарование тайны трудно объяснить.
– Потому что тайна полна секретов, которые хоронят в сердце, когда не
осмеливаются о них сказать.
11

– Je vous remercie, je ne mange pas pour deux.
– Alors prenez du thé.
– Je suis sujet aux insomnies et le thé m’empêchera de fermer
l’oeil 15.
– Je vous ferai un boisson délicieux, je mettrai deux petites
cuillères dans un verre d’eau, c’est aussi refraîchissant que calmant.
– C’est délicieux.
– C’est le Comte Fiquelmont qui m’a enseigné cela, il est un des
plus connus homéopathes. La théine et la caféine sont des remèdes
homéopathiques. Les médecins français sont des tisaniers rien ne
fatigue l’estomac comme leurs tisanes, aussi je crois que je passerai
aussi à l’homéopathie.
Après cela un long silence, que j’ai interrompu en lui disant:
«Bonsoir, mon compagnon, il est temps d’aller dormir, à demain».
Nous nous sommes amicalement serrés la main.
Je suis allée bénir les enfants et puis je me vais coucher en
faisant la réflexion que tant d’intimité pouvait devenir
dangereuse 16.

– Господин Киселев, вы очень эстетичны (нем.). Знаете ли вы стихи Гейне,
сказавшего: Полны эстетизма мужчины, / У дам возвышенный взгляд.
– Я вообще не знаю Гейне, но у меня, как у него, нежная душа.
– Гейне ненавидит ученых женщин, и так как мадам де Сталь рисуется и носит всегда тюрбан, он называет ее султаншей поэзии.
– Султанша поэзии, это прелестно. Гейне прав, нет ничего противнее синих
чулок.
– Хотите яичницы?
– Благодарю, я не могу есть за двоих.
– Тогда чаю.
– Я подвержен бессоннице, а чай не даст мне сомкнуть глаз.
16 – Я сделаю вам восхитительное питье, положу две ложечки на стакан воды,
это освежает и успокаивает.
– Это превосходно.
– Меня научил этому граф Фикельмон, он один из самых известных гомеопатов. Теин и кофеин – гомеопатические средства. Французские врачи лечат
микстурами, ничто так не утомляет желудок, как их микстуры, я думаю поэтому, что я тоже перейду к томеопатии.
Наступившее потом долгое молчание я прервала, сказав ему: «До свидания,
мой компаньон, пора спать, до завтра». Мы обменялись дружескими рукопожатиями.
Я пошла благословить детей и отправилась спать, подумав, что такая близость может стать опасной.
15

12

Le lendemain après avoir déjeuné avec mon mari, je suis allée
chez Cléopâtre. En sortant de là je jettais un bout de pahitos dans
la fenêtre de mon voisin, et je continuais ma promenade jusqu’aux
Bains de Stephanie 17. У самого входа я встретила Киселева.
– Ах как рано, зачем вы пришли, не дождавшись меня?
– Я пришла заказать себе номер, мне надобно взять 8 ванн,
это приказано Mme Heidenreich. Признаюсь, сесть в ванну после какого-нибудь жирного немца противно. Не знаю, заметили ли вы, что у них указательный палец всегда красный, всегда
замасленный бутербродом, и сердоликовое кольцо?
– Какой номер вы оставили?
– 21-й.
– Это мой. В моей чистоте вы не можете сомневаться, а так
как вы пойдете после меня, то я велю бадемейстеру при себе
вымыть ее порядочно и влить воду. Сколько градусов?
– 27. Я буду очень благодарна, потому что моя Лиза никогда
не умеет приготовить ванну. Впрочем, я уже выписываю новую
девушку по рекомендации Mme Durcholz. А теперь пойдемте,
походим по Лихтентальской аллее. Надеюсь, что вы обедаете у
нас. Оба Медема и Фифи Голицын у нас обедают, и будут ленивые щи и, конечно, к ним пирожки.
Мы вернулись в час и отправились в детскую. Киселев сел с
ними на подостланное одеяло.
– Vous jouez si bien avec les enfants, que je suis persuadée que
c’est une affaire d’habitude, et Cleopatra me confirme dans cette
opinion.
– Si jamais vous renouerez ces attaques, vous m’obligerez de
dire à Smirnoff que je me dédis de mon rôle de compagnon.
Après avoir déjeuné, je me suis étendue sur mon canapé, car
j’avais besoin de faire un petit sommeil.
– Voulez-vous que je chasse les mouches qui vous empêchent?
– Je vous serai très reconnaissante.
Au bout de quelques minutes je sens une mouche qui se
promène sur mes levres; je passe et c’est sa main. Très confus, il me
dit: «Злодейка муха села на ваш ротик».

На другой день, позавтракав с мужем, я пошла к Клеопатре. Выходя оттуда,
я бросила окурок пахитоски в окно моего соседа и продолжала свою прогулку
до Ванн Стефании.

17

13

– Совсем не муха, прошу не сметь меня тревожить.
Après un quart d’heure de sommeil, je me suis assise à la
fenêtre, je travaillais à une bourse 18.
– Pendant que vous dormiez, je vous observais et me suis
demandé de quelle origine vous pouviez être avec vos traits si
réguliers et votre nom de fille est Italien. A Pbourg je vivais
beaucoup dans la société de Pouchkine, c’est devant moi qu’il a écrit
ses vers:
Своенравная Россети
В прихотливой красоте
Все сердца пленила эти
И те, те, те, те.

– Je ne savais pas qu’il a écrit ces vers. Je ne suis au fond
d’aucune nationalité, je suis ce que les Anglais appellent mongrel,
c. a. d. помесь. Mon père était Français, mon parrain le Duc de
Richelieu l’appelait toujours «mon cher chevalier de Rossett».
Ma grand-mère maternelle était une Princesse Tsitsianoff et mon
grand-père était un Allemand, Herr von Lohrer. Je ne sais pas
pourquoi on estropie mon nom 19.
– Вы так хорошо играете с детьми, и я убеждена, что это для вас привычное
дело. И Клеопатра укрепляет меня в этом мнении.
– Если вы будете снова возобновлять эти атаки, то заставите меня сказать
Смирнову, что я отказываюсь от роли компаньона.
После завтрака я улеглась на свою кушетку, потому что мне нужно было немного поспать.
– Хотите ли, чтобы я отгонял мух, которые вам мешают?
– Буду очень признательна.
Через несколько минут я чувствую, что муха прогуливается по моим губам; я
трогаю – и это его рука. Очень смущенный, он говорит мне:
Поспав четверть часа, я села у окна, я вышивала кошелек.
19 – Пока вы спали, я наблюдал за вами и спрашивал себя, какого вы можете
быть происхождения – с вашими столь правильными чертами и итальянской
девичьей фамилией. В Петербурге я часто бывал в обществе Пушкина, и он
при мне написал свои стихи:
– Я не знала, что он написал эти стихи. Я в сущности не принадлежу ни к какой национальности, я то, что англичане называют помесь. Мой отец был
француз, мой крестный отец, герцог Ришелье, всегда называл его: «Мой дорогой шевалье де Россет». Моя бабушка по материнской линии была княжна
Цицианова, а мой дед был немец, господин фон Лорер. Я не знаю, почему искажают мою фамилию.
18

14

– Dictez-moi le mot «помесь» en Anglais, j’étonnerais Nicolas
Pahlen, frère de notre ambassadeur, et Greville, le premier
secrétaire de l’Ambassade Anglaise qui me donne les leçons
d’anglais.
– Savez-vous comment j’appelle votre ambassadeur que je ne
connais d’ailleurs que de vue? La Statue de Commandeur. Cette
placidité froide et calme, quand il prend, il donne d’abord une petite
tape à sa boite, bouchant un peu, comme affinant : je suis
sûre qu’il n’oubliait pas un petit coup à sa chère boite en
commandant une charge de cavalerie.
– Quel talent d’observation vous avez et encore vous dites si
bien. Je suis sûr que vous étiez une très belle enfant.
– J’étais affreuse 20, y меня были изрыжа черные, как смоль,
волоса, короткий лоб, весь покрытый пушком, мне завязывали
его золотым позументом, который я почти беспрестанно снимала, и маменька мне говорила: «Ты будешь точно обезьяна»,
mais j’amusais tout le monde par mes drôleries, toujours
sérieuses 21. J’ai un portrait en miniature que mon cher Татась a
peint lui-même; comme Maman était toujours grosse, c’est lui qui
s’occupait le plus de moi et je l’aimais aussi plus que Maman que
j’appelait Lola, tout comme Oly m’appelle Lola. A Paris je vous
montrerai ce portrait. C’est une drôle et laide petite figure. Je veux
aussi faire faire à Paris les portraits en miniature de mes petites,
vous m’indiquerez un peintre, n’est-ce pas?
– A Paris? Venez-vous réellement à Paris?

– Продиктуйте мне слово «помесь» по-английски, я удивлю Николая Палена, брата нашего посланника, и Гревиля, первого секретаря английского посольства, который дает мне уроки английского.
– Знаете ли вы, как я называю вашего посланника, которого, впрочем, знаю
только с виду? Статуя Командора. Эта холодная и спокойная невозмутимость, а когда он нюхает табак, он сперва легонько стукает по табакерке, немного приминая, словно размельчая , я уверена, что он не забывал
постукивать по своей дорогой табакерке, даже давая команду кавалерийской
атаки.
– Какой у вас талант наблюдательности и как вы хорошо говорите. Уверен,
что вы были прелестным ребенком.
– Я была ужасна.
21 Но я всех забавляла своими шалостями, всегда серьезными.

20

15

– Certainement, je vous ai déjà dit que je voulais consulter Hannemann 22.
– Ax, какое счастье для меня, я буду еще раз как в родной
семье, хотя у меня в посольстве все друзья. Я надеюсь, что и
там я буду у вас домашним человеком. Я не думаю, что вы
увлекаетесь французским обществом.
– Конечно, нет. Я довольно жила в нашем свете, так что мне
очень надоело то, что называют le monde par excellence 23. И кто
дал право называть себя светом самому пошлому обществу?
– Я совершенно с вами согласен, во мне остались все мои
московские первые впечатления, там более простоты, чем в
Петербурге.
– Я уверена, что даже первые детские впечатления оставляют неизгладимые следы в нашей душе, сердце и уме, и это
помимо нашей воли.
– Знаете ли вы, что это рассуждение совершенно философское? Когда вы успели передумать столько?
– Когда? Да в придворной жизни, а потом три года, прожитых замужем, когда коснулась действительность жизни; огорчение и болезнь, всегда меня взманят думать и передумать; это
гораздо поучительнее, чем много читать; впрочем, я-таки читаю, хотя немного. Летом же я более гуляю, катаюсь и ничего
не делаю, хожу в нашей подмосковной Спасском: по крестьянам и с ними болтаю; они меня часто поражают своим здравым
умом и меткостью наблюдений.
– Я помню Спасское, там был большой круг перед домом, на
котором мы с Н М резвились, друг
друга называли: Ютомсита и влезали на какую-то беседку в
китайском вкусе, а слезая, всегда падали.
У меня есть миниатюрный портрет, который мой дорогой Татась написал
сам; так как мама всегда была беременна, он более всех занимался мною, и я
любила его больше, чем маму, я называла ее Лола, так же как Оли зовет меня
Лола. В Париже я покажу вам этот портрет. Забавное и уродливое личико. Я
тоже хочу заказать в Париже миниатюрные портреты моих малюток, вы порекомендуете мне художника, неправда ли?
– В Париже? Вы действительно едете в Париж?
– Конечно, я вам уже сказала, что хочу посоветоваться с Ганнеманом.
23 собственно светом.
22

16

– А я себя называла Соссита, а брата Клементия Тлемита.
Представьте себе, что я помню 1812 год. Я родилась 6 марта
1809 года, а он: родился 10 месяцев спустя, а потом все были
погодки: Иосиф, Аркадий и, Александр-Карл.
– Comment, votre père n’attendait pas six semaines?
– Si vous n’êtes pas marié, comment savez vous qu’il faut
attendre six semaines?
– On n’a pas besoin d’être marié pour cela, tout le monde le
sait 24. Вы родились 6 марта 1809 года, а я 1 марта 1800 года.
– Знаете ли, что 6 марта – сорока двух мучеников во Америи, от этого я всегда больнее весной, тоскую и хандрю.
– Пожалуйста, расскажите мне свое детство, вы так хорошо
рассказываете, мне многие это говорили в Петер.
– Пожалуй, но как может это вас интересовать?
– Напротив, это меня очень интересует, я чувствую какуюто потребность вживаться в вашу жизнь с детства до дня нашего знакомства.
– Шуточка рассказать 27-летнюю жизнь. Видите ли, я позже
узнала от дяди Николая Ив Лорера, что отец мой, le
chevalier de Rossett, не был эмигрант. Его отец был вольтерианец и женился на mlle La Harpe, швейцарке, сестре того La
Harpe, который был наставником имп Александра.
Она перешла в римскую церковь и была une bigotte, понашему – ханжа; когда его отец умер, он был наследник порядочного именья в Руссильоне, на границе с Швейцарией. Мать
его всем завладела, и когда, 15-ти лет, он с ней спорил, она дала
ему пощечину. Он так рассердился, что оставил отеческий кров
и отправился с сумкой в Вену. Венский университет очень славился; в Вене он встретил богатого родственника из рода князя Кантемира, который, вероятно, поддержал его способом
существования и советовал ему сделаться драгоманом Порты.
Там он получал большое жалованье, вероятно был знаком со
всеми иностранными послами и через три года он отправился
в Одессу и поступил в Черноморскую гребную флотилию, которой командовал необычный, почтенный и маститый старец,
граф Мордвинов.
– Как, ваш отец не ожидал шесть недель?
– Если вы не женаты, откуда вы знаете, что надо ждать шесть недель?
– Для этого не нужно быть женатым, это все знают.

24

17

– Что такое Черноморская гребная флотилия?
– Просто большие катера или шлюпки, которые ходят только по берегам. Теперь уже это заменил наш флот, но тогда против турецких кораблей мы ходили в море по берегам, и то с ододной или двумя пушками.
– Как я, однако, очужбинился в Дерпте и за границей, и ничего не знаю об России. Это только возможно в России, т. е. в
Петербурге.
– Киселев, если вы очужбинились, то, по крайней мере, создаете новые глаголы, которых я прежде не слыхала от своих
литературных друзей.
– Но, пожалуйста, продолжайте.
– Что отец встретил частную протекцию в Вене, я заключаю
из того, что он гулял по бульвару с Ришелье, а я бегала перед
ними и спросила раз: «Татась, qui est le Prince Tantemil?», a он
мне отвечал: «Cela ne te regarde pas, va jouer avec ton ballon» 25.
Дома я играла с старшим братом, который был шалун, et pour
donner plus de poids à mes paroles, je lui disais 26: «Вы босой салун», он отвечал: «Я совсем не босий, а ты ходишь как качька,
переваливаешься, потому что такая толстая».
– Что такое качька?
– По-малороссийски это утка. «Это ницего, тетя Маса говорит, что у меня видны одни даза, а я с ней поеду в Плибук».
– La logique est charmante.
– Charmante, mais n’est-il pas le temps d’aller se laver les pattes
avant diner?
– Heureusement il y a encore une heure, et je vous prie de
continuer votre récit 27, a я буду все записывать.
– Тогда уж вы лучше купите у Маркса тетрадь, и я вам буду
диктовать.
– Завтра же заведу эту тетрадь.
– В 1812 году был в Одессе снег и падал хлопьями, я тотчас спросила: «Татась, comment on appelle plumes blanches
кто князь Тантемиль? Это тебя не касается, играй со своим мячом.
и чтоб придать больше веса своим словам, я ему говорила.
27 – Прелестная логика. – Прелестная, но не пора ли мыть руки к обеду? –
К счастью есть еще час, и я прошу вас продолжать ваш рассказ.
25

26

18

et d’où viennent-elles?» – «C’est de la neige, mon enfant, cela vient
du ciel, c’est le bon Dieu qui les envoie.
– Vous ne vous doutiez pas que vous faisiez la même
observation qu’Hérodote.
– Aussi ai-je lu avec un vif plaisir qu Hérodote appelle des
plumes, comme aussi que Voronège est le nom qu’il a donné à cette
ville en apparence que l’oiseau, noir qui s’appelait vorona.
– Hérodote est surtout charmant à lire en grec.
– Je ne l’ai lu qu’en Français, mais avec beaucoup de plaisir» 28.
Против нашего Карантинного дома, – потому что отец мой был
инспектор карантина, – была землянка, она покрылась снегом,
и высокую ветку с желтеньким цветочком хлестало беспощадно. Я сказала: «Татась cette têtue plante me fait tant de truc,
ordonnez qu’on me la donne avec la lacine, je la plante dans un tas,
elle aura chaud» 29. On m’apporta la pauvre petite plante que j’ai
presque rôtie à la cheminée. Nous avons une cheminée anglaise. Le
matin en me réveillant j’ai appris le sort de ma pauvre plante et
pour me consoler Papa a fait mettre des marguerites dans un petit
joli pôt et pour combler de bonheur il m a donné un arrosoir peint
en vert et m’a ordonné de n’arroser que le soir et le matin, mais trop
de zèle a fait que je l’ai tant arrosé qu’elles sont fanées, ce qui a
provoqué des larmes si amères que le Duc pour me consoler m’a
donné un perroquet. Попка, que j’appelais Татка, faisait mon
bonheur jusqu’à jour ou j’ai voulu lui prendre des pistaches, il m’a
mordu jusqu’à sang; mes cris d’aigle ont fait qu’on a enchaîné la
patte de Татка. У меня была постоянная перемежающаяся лихорадка, и тогда мне давали вначале ревень; раз ревень не подействовал, то отец сказал: «Il faudra ajouter de la Jalape, cela donne
des coliques, c est cruel, mais que faire?» Я разревелась и закричала: «C’est cruel, c’est affreux: de donner de la Jalape à une pauvre

как называются белые перья и откуда они? – Это снег, дитя мое, он падает с
неба, это бог их посылает.
– Вы и не подозревали, что Геродот сделал такое же наблюдение.
– И я с живым удовольствием прочла, что Геродот называет его перьями и
что название Воронеж он дал этому городу, видимо, от черной птицы, которая называется ворона.
– Геродота особенно хорошо читать по-гречески.
– Я читала его только по-французски, но с большим удовольствием.
29 Это упрямое растение такое ловкое, прикажите, чтобы его принесли мне
вместе с корнем, я их посажу вместе, ему будет тепло.
28

19

enfant de trois ans!» 30 Alors on a demandé au médecin Antonio
Rizzi ce qu’il faut faire, il a décidé que vers le soir il fallait me
donner un lavement de savon et de l’eau; quand on a apporté le fatal
instrument, j’ai crié comme une perdue, le Duc et mon Père me
tenaient et маменька Га appliqué, comme de raison, toute cette
partie sans résultat; alors on m’a prié de garder le contenu tant que
je pouvais, et qu’alors tout sera fini, j’ai promis d’être sage et de
tenir parole, mais au moment où ils me lâchèrent, tout le contenu les
a couvert de saletés; Papa m’a donné une tape sur le derrière, et
puis ils ont essuyé et il dit: «C’est si joli qu’il est impossible de
s’empêcher de l’embrasser». Donc j’ai dit: «Je sais que sois une tlès
jolie pute de fille».
– Oh, la sale petite fille, qui t’a dit cela?
– J’ai vu moi-même dans le cheval de glass.
– Quel cheval – glas? (Cela s’appelle ainsi en Anglais) 31.
– Tatas, attestez-vous cela en Flainçais.
– Une psyché.

Мне принесли бедное растеньице, и я его почти спалила в печке. У нас была
английская печка. Проснувшись утром, я узнала о судьбе моего бедного растеньица. Чтобы меня утешить, отец приказал посадить маргаритки в хорошенький горшочек и в довершение счастья подарил мне выкрашенную в
зеленый цвет лейку, приказав, чтобы я поливала только утром и вечером; но
в избытке усердия я поливала столько, что они завяли. Это вызвало такие
горькие слезы, что герцог в утешение подарил мне попугая. Попка, которого
я называла Татка, радовал меня до того дня, когда я захотела отнять у него
фисташки, он укусил меня до крови; вследствие моих отчаянных криков Татке надели на лапку цепочку. Нужно добавить слабительный корень, это
вызывает колики, это жестоко, но что делать? Это жестоко, это ужасно,
давать слабительный, корень бедному трехлетнему ребенку.
31 Тогда спросили у доктора Антонио Рицци, что делать, он решил, что к вечеру надо сделать мне клизму из воды с мылом; когда принесли роковой
прибор, я закричала благим матом, герцог и отец меня держали, а маменька,
конечно, сделала все, как надо, но без результата; тогда меня попросили
удержать содержимое насколько возможно, и что тогда все будет кончено, я
обещала быть умницей и держать слово, но как только они меня отпустили,
все содержимое покрыло их; папа шлепнул меня по попке, потом они вытерлись и он сказал: «Это так мило, что невозможно не поцеловать ее». Тогда я
сказала: «я знаю, что должна быть очень хорошенькая».
– Ах ты, девчонка, кто тебе это сказал?
– Я сама видела в большом зеркале.
– Что за зеркало? (Это так называется по-английски).
30

20

– Oui, une soir que le Duc a fait venil poul le Mr Thomas avec
mes jolis cahiers et mes clayons. Tatas, je vous dilai à l’oleille une
soir, le Duc admire beaucoup Lola, voyez comme il a lougi.
– Richelieu, entendez-vous ce que dit cette petite coquine?
– Oui, je suis une Totus totius, je sais et vois tout.
– Ах, какая маленькая сплетница!
– Но ведь тут же я была наказана: когда ставили клистир, я
так била ногами, что сломала крестик.
– Какой крестик?
– Papa a été converti par le Duc, et l’abbé Nicole, célèbre Jésuite,
fondateur du lycée d’Odessa, qui était d’une grande nécessité pour
l’éducation de la noblesse, parce qu’il n’y avait ni l’université de
Kieff, ni celui de Харьков. Jugez des difficultés qu’on avait dans tout
le midi de la Russie 32.
– Ну, a крестик?
– Quand Papa s’est converti, le Duc lui a donné un crucifix, qui
était suspendu à son chevet, et nous n’avions que nos croix de
baptême, faites d’or de ducat que le Duc faisait faire lui-même pour
ses chers крестники. Clément et moi, nous avions l’ambition d’avoir
aussi des crucifixes à nos chevets. Un jour le Duc est entré et nous a
trouvés rouges et ronflés: nous avions demandé au cocher de nous
donner de brins de paille et мы пыхтели, потому что не могли
связать накрест эти соломинки. Le Duc est entré. «Que faitesvous là, mes chers petits amis?»
– Litchenka, ne dites lien à Tatacb, nous sommes allés en seclet
avec ‘Î’iemita à l’éculie et le cocher nous a donné de la paille 33.
– Татась, назовите это по-французски.
– Трюмо.
– Да, однажды вечером, когда герцог послал г. Тома с моими хорошенькими
тетрадками и карандашами. Татась, я вам скажу вечером на ушко, герцогу
очень нравится Лола, посмотрите, как он покраснел, (Зд. и далее местами
передается детское произн.).
– Ришелье, слышите, что говорит эта маленькая плутовка?
– Да, я всякой дырке гвоздик, я знаю и вижу все.
Папа был обращен в другую веру герцогом и аббатом Николь, знаменитым
иезуитом, основателем одесского лицея. Он был крайне необходим для образования дворянства, ибо тогда не было ни киевского, ни харьковского университета. Судите сами о трудностях в этом отношении на всем юге России.
33 Когда папа был обращен, герцог дал ему крестик, который висел у него в
изголовье, а у нас были только крестильные крестики, сделанные из золота,
32

21

Le Duc a été si touché, qu’il nous a donné deux crucifixes en jonc,
il y avait des petites boutons, и мы считали, y кого больше.
Comme de raison, ces croix étaient sur les tables, les chaises et sous
les meubles, mais le jour de la bagarre le mien a été difformé, et
Papa a dit que pour me punir, je l’aurai au pied de mon lit, pour me
rappeler ma méchanceté; je n’ai pas pu dormir 34.
– Mais ne pleurez donc pas, c’est passé depuis si longtemps.
– Oui, mais cela m’a fait tant de peine alors.
– Comme ce souvenir du coeur est touchant, lavez vos yeux, car
il est temps de dîner.
On a trouvé les щи très bons, ainsi que les пирожки, ces deux
plats étaient fabriqués par Eilandt, la bonne d’Oly. Le boeuf et les
pommes de terre frites étaient de la fabrique de Lisette, puis le
pastet, la salade et un Kirschenkuchen. Le café servi, on a ouvert
toutes les fenêtres et on fumait, Paul Medem fumait le fin cigare
Allemand, Alexandre me contait un méritant souvenir de ses
voyages fréquents en Orient 35. Il avait comme Paul fait de fortes
études à l’université de Göttinguen, alors le plus renommé en
Allemagne, et n’ayant aucune ambition, il avait adopté la carrière de
voyageur; c’était le seul ami de mon mari vraiment distingué, il
l’aimait beaucoup pour sa droiture et sa loyauté et à la chancellerie
герцог сам их заказал для своих дорогих крестников. Клементий и я очень
хотели тоже иметь крестики у изголовья. Однажды герцог, войдя, застал нас
красными и пыхтящими: мы попросили у кучера соломинок и . Входит
герцог. «Что вы здесь делаете, мои дорогие маленькие друзья?»
– Лишенька, не говорите ничего Татасю, мы по секлету пошли с Тлемитой в
конюшню и кучер нам дал соломы.
34 Герцог был так тронут, что подарил нам два крестика из тростника, на них
были маленькие шишечки Конечно, эти крестики валялись на столах,
стульях и под мебелью, но в день суматохи мой сломался, и папа, чтобы меня
наказать, сказал, что он будет в ногах моей кровати, чтобы напоминать мне о
моей злости; я не могла спать.
35 – Но не плачьте, ведь это было так давно.
– Да, но тогда это мне причинило столько горя.
– Как трогательна эта память сердца, утрите глаза, ведь пора обедать.
Щи нашли очень хорошими, как и пирожки, эти два блюда приготовила Эйландт, Олийа няня. Мясо и жареная картошка были приготовлены Лизеттой,
потом был паштет, салат и вишневый пирог (нем.). Когда подали кофе, открыли все окна и курили. Поль Медем курил тонкую немецкую сигару, Александр рассказывал мне интересный эпизод из своих частых путешествий по
Востоку.
22

du Cte de Nesselrode il était toujours son champion; le vieux
Gersdorff était un joueur et fumait le gros cigare comme de Rode.
Kisseleff et Théodore Golitzin ne fumaient pas. Voilà que Kisseleff
dit tout d’un coup à mon mari:
– Smirnoff, comment avez-vous pu permettre à votre femme de
fumer?
– Mon cher, après ses secondes couches elle est tombée malade
de nerfs, ne faisait rien, s’ennuyuait à mort, elle avait le spleen, et
c’est moi qui lui ai proposé de fumer pour se distraire.
– Je souffre aussi de тоска et c’est pour cela que je prends les
eaux de Vichy, ce qui me fait du bien pour l’hiver qui n’est plus beau
à Paris qu’à Pbourg, le soleil ne le visite pas souvent 36.
– Mais Alexandrine a aussi fait une cure à Marienbad qui lui a
fait beaucoup de bien, mais l’habitude de fumer lui est restée, le
pahitos est un compagnon très agréable et c’est une ambassadrice
d’Autriche, la Csse Fiquelmont qui l’a mise à la mode à
Pbourg.
– Les maris n’en font jamais d’autre, à peine mariés, au lieu de
former un cercle d’amis à leurs femmes, ils gardent leurs habitudes
de garçon, s’absentent le soir, Madame s’ennuie, on la trouve seule
vis-à-vis de sa lampe, un beau jour – adieu, bonjour – Mme pour se
désennuyer prend un ami qui devient son amant.
– Kisseleff, vous avez tort de dire qu’on prend si facilement un
amant. Je suis presque toujours entourée d’hommes – Joukoffsky,
Wiasemsky, Pouchkine, Pletneff et quelques étrangers et je peux vous
assurer que jamais je n’entends un mot équivoque d’aucun d’eux.
36 Он, как и Поль, прошел серьезный курс в Геттингенском университете, тогда самом популярном в Германии, и, не имея никакого честолюбия, избрал
поприще путешественника; это единственный поистине благовоспитанный
друг моего мужа, он очень любил его за прямоту и честность, а в канцелярии
графа Нессельроде он всегда был для него первым. Старик Герсдорф был
игрок и курил толстую сигару, как и де Роде. Киселев и Федор Голицын не
курили. И вот что Киселев вдруг спросил у моего мужа:
– Смирнов, как ты мог позволить жене курить?
– Мой дорогой, после ее вторых родов у нее была нервная болезнь, она ничего не делала, смертельно скучала, у нее был сплин, и я же посоветовал ей курить, чтобы рассеяться.
– Я тоже страдаю тоской, поэтому-то я принимаю воды Виши, что помогает
мне для зимы, не лучшей в Париже, чем в Петербурге, солнце бывает там
редко.

23

– Madame, on ne parle jamais des personnes présentes, mais
c’est malheureusement bien souvent le cas 37.
– Savez-vous, Kisseleff, que Pouchkine trouve Pbourg si
strict et si vertueux qu’il prétend que cela ne peut pas durer et qu’il
y aura un jour un débâcle terrible.
– Tant pis, je serai bien fâché si notre capitale devenait un jour
un cloaque comme Paris.
Alexandre Medem me parla de ses voyages, je lui fis la remarque
que sa pipe en merisier est un souvenir pour moi, qu’à Odessa il se
trouvait un jour soit des Turcs où des Persans, et qu’après dîner
mon Père leur faisait les pipes de la longueur qui convenait à leur
rang et que c’était moi qui était chargée de présenter la petite
pastille d’aloés, dorée et parfumée. Je lui dis aussi que mon mari,
selon le désir de l’Empereur, avait passé au Ministère de l’intérieur
et avait été Gouverneur de Kalouga 38.

– Но Александрина тоже лечилась в Мариенбаде, и это ей помогло, но привычка курить у нее осталась; пахитоска – очень приятный товарищ, и это
жена австрийского посланника, графиня Фикельмон, ввела ее в моду в Петербурге.
– Мужья всегда таковы: едва женившись, вместо того, чтобы создать для своих жен дружеский круг, они сохраняют свои холостяцкие привычки, по вечерам отсутствуют, мадам скучает, ее можно найти одну в обществе своей
лампы, а в один прекрасный день – прощай, здравствуй – мадам, чтобы не
скучать, берет себе друга, который становится ее любовником.
– Вы неправы, Киселев, говоря, что так легко берут любовников. Я была почти всегда окружена мужчинами – Жуковский, Вяземский, Пушкин, Плетнев,
несколько иностранцев – и ни от кого из них никогда не слышала двусмысленного слова.
– Мадам, о присутствующих не говорят, но, к несчастью, это частый случай.
38 – Знаете, Киселев, Пушкин находит Петербург столь строгим и добродетельным, что, по его мнению, это не может так продолжаться и однажды
наступит ужасный крах.
– Тем хуже, мне будет досадно, если наша столица станет когда-нибудь такой
клоакой, как Париж.
Александр Медем рассказывал мне о своих путешествиях, я заметила ему, что
его вишневая трубка заставила менявспомнить, как в Одессе были однажды
не то турки, не то персы, и после обеда мой отец предлагал им трубки – такой
длины, какая соответствовала их рангу, а мне было поручено подносить палочку алоэ, позолоченную и надушенную. Я сказала ему также, что по желанию императора мой муж перешел в Министерство внутренних дел и был
губернатором в Калуге.
37

24

– Mon cher Smirnoff, Mme vient de m’apprendre que vous avez
été Gouverneur à Kalouga, ce poste convenait bien plus à votre
caractère franc et loyal, et d’ailleurs comme propriétaire dans
différents gouvernements, l’intérieur de la Russie vous était bien
plus connu qu’à la généralité des gens auxquels on confie ce poste
important.
– Oui, mon cher, j’ai été gouverneur et je n’ai eu que plaies et
bosses, vu la confusion qui règne dans nos affaires; l’administratif
est certainement en opposition avec tribunaux – гражданская и
уголовная палата; mais c’est si ennuyeux, mon cher, que je ne veux
pas ennuyer le monde et puis je veux faire un tour et puis j’irai à la
roulette 39.
– Смирнов, вот ты управляешь своим имением, a я так поручил своему брату Михаилу Александровичу, тем более, что
все пойдет по сыновьям, – dit Fifi Golitzin 40, – какая у него милая
жена и как они счастливы!
– Луиза Трофимовна – одна из моих лучших приятельниц,
она умна, проста, не светская, несмотря, что ее балуют попрежнему при дворе и в свете. Пойдем же, походим вместе.
Мы сели у фонтана и нашли там баронессу Нидергаузен, она
сидела на лавочке и как будто караулила кого-то и к нам обратилась: «Je vous conseille d’attendre ici, vous allez voir l’amante de
Lord Byron, l’illustre beauté la Guiccioli» 41.
– Отчего эти немки всегда говорят «l’amante» 42? Красноносый Герсдорф подцепил во Франкфурте какую-то шлюху,
– Дорогой Смирнов, мадам только что сказала мне, что вы были губернатором в Калуге, этот пост как нельзя более подходит к вашему характеру, открытому и честному, а кроме того как владелец имений в разных губерниях
вы лучше знаете внутренние дела России, чем большинство людей, которым
доверяют этот важный пост.
– Да, мой милый, я был губернатором и не вылезал из ссор, из-за неразберихи, царящей в наших делах; администратор всегда, конечно, в оппозиции с
судебными органами – гражданской и уголовной палатой; но это так скучно,
мой милый, что мне не хочется утомлять всех, и потом я хочу прогуляться, а
потом пойду на рулетку.
40 сказал Фифи Голицын.
41 Я вам советую подождать здесь, вы увидите возлюбленную лорда Байрона,
знаменитую красавицу Гвиччиоли.
42 возлюбленная.
39

25

преуродливую, и тоже называет ее: «mon amante la Baronne de
Schliessen» 43, a я прибавил: «Шлюхен шляпен».
L’amante прошла, старая и совершенно рыжая и предурная.
Когда мы воротились домой, купали детей, и Киселев просил позволения идти со мной в детскую. Они радовались, плескались и нас обливали и даже не хотели ложиться спать.
Возвратившись, он сказал мне: «Какие вы счастливые! Вероятно, вас так купали при Ришелье».
– Не помню, но очень вероятно. Летом на хуторе нас всякий
вечер купали в море.
– Что такое хутор?
– В Одессе дома с садами называют хуторами, а в Бессарабии куяльниками. А какое это слово, я не знаю – вероятно, турецкое, а может быть, и бессарабское. Там народ называют
царанами, они люди добрые и хорошие рабочие. Ведь там весь
народ – пришельцы из Курска, Полтавы, Харькова, реже великорусом, булгары. Эти очень смирные и не пьют. Екатерина поселила немецких колонистов, они живут особняком и все
принадлежат к разным сектам.
– Я убеждаюсь все более и более, что я ваш ученик, это все
новые для меня сведения, и я очень благодарен вам, но позвольте попросить вас продолжать рассказ о вашем детстве; за
обедом, глядя на вас, прислушиваясь к гармонии вашего голоса, я старался разгадать ваш разнообразный характер, comme
drôlerie, sérieux et à trois avec le sentiment religieux qui s’éveille 44.
– Ведь в этом была своя доля обезьянства. Маменька часто
мне говорила: «Ты обезьяна».
– Что такое обезьяна?
– Обезьяна – предурной зверек, и весь покрыт волосами.
– Ну, а он говорит?
– Нет. А я была холосенькая обезьяна, котолая говолит, и
болтала без умолку и всех их забавляла. Я ужасно любила отца
и все целовала его бородавку. «Tatas, j’aime tant votre petite
tache rose», но, увы, в 6 лет я увидела на его колене черное пятно, il est mort de la peste. Mon cher Père, il m’a appellé sur le seuil
моя возлюбленная баронесса Шлиссен.
тут плутовство, серьезность и вместе с тем пробуждается религиозное чувство.

43

44

26

de sa chambre à coucher, il brûlait tant que ses jambes étaient
découvertes et j’ai vu son bubon noir comme du charbon. Maman
soutenait sa tête. Il m’a dit: «Tu est l’aînée de mes enfants, tu est
mon enfant la plus chérie, je te confie tes frères, soutiens-les, donne
leur de bons conseils, je ne suis pas inquiet sur votre avenir, le Duc
m’a promis de vous recommander à l’Empereur et à l’Impératricemère, qui est une sainte et digne femme 45. Quand on a reçu une
bonne éducation, on est sûr de faire honnêtement sa manière dans
la vie. Je vous laisse peu de fortune, ce peu a été honnêtement
acquis, le Duc le sait et c’est placé par lui, et plus j’ai Adamovka qui
vous appartiendra». Je pleurais et suppliais Papa de me permettre
de l’embrasser une dernière fois. Il m’a dit: «C’est impossible, chère
enfant, je vous, bénis et c’est Maman qui vous embrassera».
– Vous pleurez encore, il est vrai que c’est ainsi touchant de voir
le Père sur son lit de mort, qui recommande ses autres enfants à une
enfant de 6 ans.
– Papa peut être content de son enfant chérie, car après mes
enfants, ce que j’aime le plus au monde ce sont mes frères et j’ai
toujours fait pour eux ce que mes faibles moyens m’ont permis,
matériellement parlant, mais depuis mon mariage, leur sort, sans
être brillant, au moins est très assuré, car mon mari est très
généreux et ils lui sont aussi dévoués que reconnaissants. Ils ont la
meilleure réputation au monde, Arcadie est surnommé dans la
famille «философ практической жизни», Charles – «человек благоволений» 46.
45 Татась, я так люблю ваше маленькое розовое пятно он умер от чумы.
Мой дорогой отец, он позвал меня на порог своей спальни, он горел так, что
его ноги были открыты, и я увидела его бубон, черный, как уголь. Мама поддерживала его голову. Он сказал мне: «Ты старшая из моих детей, ты мое самое любимое дитя, я вверяю тебе твоих братьев, поддерживай их, давай им
добрые советы; я не тревожусь за ваше будущее, герцог обещал мне рекомендовать вас императору и императрице-матери, этой святой и достойной
женщине.
46 Когда получают хорошее воспитание, можно быть уверенным, что честно
проложишь себе дорогу в жизни. Я не оставляю вам большого состояния, но
это немногое добыто честно, герцог это знает и он это хорошо поместил, а
кроме того, у меня есть Адамовка, которая будет вашей». Я плакала и умоляла папу позволить мне поцеловать его в последний раз. Он сказал мне: «Это
невозможно, дорогое дитя, я вас благословляю, а мама вас поцелует».

27

– Comment cela se fait-il qu’un de vos frères s’appelle Charles?
– Il a été tenu sur les fonds de baptême par la Reine Caroline de
Naples. La pauvre vieille a été si fatiguée des insolences de Murat, la
flotte de l’Amiral Bentinc croisait dans les eaux de Naples; Acton,
son premier ministre et, dit-on, son mari, l’a sauvée; elle est arrivée
à Vienne, l’Empereur Alexandre lui ayant promis protection;
quoiqu’il n’y avait pas vestiges de porte en Autriche, mais comme
elle a dû passer par la Valachie, on a jugé plus prudent de lui faire
subir la quarantaine, et c’est dans notre maison qu elle dormait, et je
ne sais pas où nous avons logé. Je crois, dans une petite maison que
Papa avait bâtie 47 на Дерибасовской улице. Comme de raison mon
Père, nommé inspecteur, de cet important emploi, venait prendre
les ordres; elle a appris que ma mère venait d’accoucher d’un fils et
a proposé d’être sa marraine et a désiré qu’il porte son nom et
Alexandre auss 48. От такой чести не отказываются. Королеву
заменила Μ-me Ribas. Вообразите, что я помню ее платье, розовое атласное с черной кружевной тюник, розовые marabout 49
на голове и бриллианты. А крестным Отцом, конечно, был герцог. Королева прислала собственноручное письмо и склаваж,

– Вы и сейчас плачете. Это действительно очень трогательно – видеть отца
на смертном одре, поручающего шестилетнему ребенку остальных своих
детей.
– Папа может быть доволен своим любимым ребенком: после моих детей я
больше всего на свете люблю моих братьев, и всегда делала для них все, что
было в моих слабых силах. А после моего замужества их судьба если не блестящая, то, по крайней мере, упрочилась, так как мой муж очень щедр, и они
ему так же преданы, как и признательны. У них наилучшая репутация в свете,
у Аркадия семейное прозвище , у Карла
47 – Как случилось, что одного из ваших братьев зовут Карл?
– Он получил это имя как крестник королевы Каролины Неаполитанской.
Бедная старушка была измучена дерзостями Мюрата, флот адмирала Бентинга курсировал в неаполитанских водах. Актон, ее премьер-министр и, говорят, ее муж, спас ее, она приехала в Вену, и император Александр обещал ей
свое покровительство. Ввиду того, что в Австрии не было никакого порта, а
она должна была ехать через Валахию, решили, что разумнее, чтобы она
прошла карантин, и она ночевала в нашем доме, я не знаю, где мы жили. Думаю, что в построенном папой маленьком доме
48 Конечно, мой отец, назначенный на важную должность инспектора, явился
за распоряжениями; она узнала, что моя мать только что разрешилась сыном,
предложила стать его крестной и пожелала, чтобы он носил ее имя и также
Александра.
49 перья марабу.
28

так называли цепочки, перевязанные бриллиантами, и фермуар, тоже бриллиантовый, с ее шифром. Все приезжали смотреть
это украшение; а брату – бриллиантовый крест с весьма крупными камнями. Она изъявила желание видеть меня и Клему.
Герцог нас учил кланяться ей, меня одели в красное онгуринское платье, завили барашком и надели серьги с крошечным
супфирчиком, подарок Дюка, а Клему одели в белые панталоны
и красную курточку, обшитую золотым позументиком. Мы так
низко и хорошо кланялись, что герцог сказал: «Vous voyez,
Madame, que mes pefits élèves me font honneur» 50. Королева была
очень старая, нарумяненная, в зеленом бархатном платье и покрыта бриллиантами, а на шее очень крупный жемчуг, с которым я играла, когда она нас обоих посадила на колени. При ней
были две очень нарядные дамы, тоже старые и нарумяненные.
– А кто был Рибас?
– Он был адмиралом русского флота. Говорили, что он
был простой генуэзский матрос, но Суворов ему писал:
«Eccelentissimo Doria, credo il tempo da finire con questo bastione
a Turchki» 51. В насмешку ли он его называл «Eccelentissimo»,
или же он знал, что Ribas был побочный сын генуэзского Doria?
Это я знала от дяди Н. И. Лорера.
Когда отец был при смерти, нас отвезли к приятельнице
маменьки, гречанке Попандопуло. У них было много детей,
большой сад, мы там резвились и не понимали, что судьба
наша решается; я одна иногда призадумывалась, вспоминая
черное страшное пятно, но из дома пришла женщина Татьяна и
взяла с нас мерки и сказала, что все будет черное, а на другой
день нас повезут домой. Приехала бабушка, тетушка, в доме
была мертвая тишина; с папеньки сняли парик, его лоб был
прекрасный; я просила позволить поцеловать руку дорогого
отца, но меня не допустили.
Похороны были большие, весь город провожал тело умершего уважаемого и любимого сослуживца. Герцог ехал верхом,
я одна сидела с бабушкой в карете. Через несколько дней все
разъехались, и маменька в глубоком трауре сидела у камина

Вы видите, мадам, что мои маленькие ученики делают мне честь.
Ваше превосходительство Дориа, полагаю, что настало время покончить
с этой турецкой крепостью (ит.).
50

51

29

еще в Карантинном доме. Так как у нее было много забот по
делам и процесс с каким-то гадким графом Капниси, который
завладел землей отца в Крыму – эту землю отец получил еще
при графе Мордвинове, рядом с Байдарской долиной, данной
Мордвинову, – то генерал Форстер рекомендовал взять к
нам гувернантку. Она была швейцарка из города Шафгаузен,
Амалья Ив Шредер.
Эта добрая старушка была сущий клад. Потом мы переехали
в собственный дом на Дерибасовской улице. Я спала с маменькой, а братья все в большой комнате с Амальей Ивановной. Сада не было, а большой двор, на котором была кухня, все
службы и людская. Летом маменька взяла меня с собой в Адамовку, к ней приходил какой-то жид и говорил о ревизской
сказке. Тогда, после 12 года, делали перепись, а я воображала,
что жид точно рассказывал ей что-нибудь.
Милая Адамовка, как я ее помню! Когда ехали туда, всегда спрашивали, как прикажете ехать – на Андреевское или
Янгакраки, это название также, должно быть, турецкое. Дом
в один этаж, под домом погреб для слива молока. Маменька
всегда сама снимала сливки деревянной ложкой для кофия.
Мебели были простого дерева, выкрашенные светло-желтой
краской и маленькие букеты роз по ним, и у меня был свой
стул и диван, все это было подарено Ришелье. Он говорил, что
тогда во Франции была мода на такую мебель. Над домом был
пригорок, на котором отец развел фруктовый сад, груши, и яблоки всех сортов, ему удалось даже развести ягоды. По левую
сторону дома была черная мутная речка Тилигул, а за ней были
ветлы, а за ними был огород. По правую сторону были рядом
белые хаты крестьян, из первой избы была наша нянька Марийка, бабенка. В 5-ти верстах от дома был ключ, тем заключалось наше поместье.
Адамовку отец получил за взятие Очакова, там было
5000 десятин земли, ни кола, ни двора, от этого он и назвал
этот клочок земли Адамовкой, купил или залучил хохлов, потому что край селился двояким образом. Рядом с Адамовкой
было имение одесского коменданта, шотландца Фомы Александровича Кобле, которого называли Кобинькой. Его сестра
была замужем за адмиралом Мордвиновым.
30

А на сегодня довольно, Николай Дмитриевич, сядемте у окна подышать свежим воздухом.
Я сбросила свои туфли, он встал, чтобы их поднять.
– Не трудитесь, я часто хожу не только без них, но босая, это
мне не в диковинку, у бабушки мы бегали босые, в одних рубашках и от этого были здоровы.
– А juger par votre petite main, vos pieds devaient être très
petits et très jolis.
– Oui, ils étaient très étroits et Pouchkine me disait qu’ils avaient
de la physionomie. Mais quelle heure est-il?
– Il est 11 heures et demie.
– Oh, je suis fatiguée et vous aussi, je suppose, пора идти спать,
до свиданья завтра.
На другой день утром я в 7 часов слышу его голос:
«Mme Smirnoff!» Растворив немного дверь, я говорю: «Qu’est ce
qu’il у а?»
– Il у a, Madame, que vous êtes d’une imprudence
impardonnable, j’ai trouvé dans ma chambre un bout de cigarette et
ce misérable Juif Haber s’est arrivé me dire que vous m’avez jeté un
billet là.
– Le grand malheur qu’un misérable semi-peau comme Haber
fasse des remarques sur moi, cela m’est parfaitement égal.
– Si cela vous est égal, je tiens beaucoup à votre réputation, ma
cousine 52.
Vers midi il m’a donné le bras et nous sommes allés vers l’allée
de Lichtenthal. Il a cueilli une marguerite et m’a prié de l’assembler.
Arrivée à beaucoup, je l’ai puni et la lui ai lancée à la figure.
– Судя по вашей маленькой руке, y вас должны быть очень маленькие и
хорошенькие ножки.
– Да, они очень узкие, и Пушкин говорил мне, что у них есть своя физиономия. Но который час?
– Половина двенадцатого.
– О, я устала, и вы тоже, я полагаю
...я говорю: «Что там?»
– Вы, мадам, совершили непростительную неосторожность: я нашел в своей
комнате окурок сигареты, и этот несчастный еврей Габер явился, утверждая,
что вы бросили с ним мне записку.
– Вот беда, что такой жалкий полукровка, как Габер, отпускает замечания на
мой счет, мне это совершенно все равно.
– Если вам это все равно, то я очень забочусь о вашей репутации, кузина.

52

31

– Спасибо, cette marguerite ira rejoindre le bout de cigarette
que j’ai précisément serrée dans mon calepin, les voilà.
En rentrant, après avoir fait une visite aux enfants qui dînaient,
je suis rentrée et me suis étendue pour faire un petit sommeil, en lui
faisant promettre qu’il respecterait mon sommeil. Il ne tient pas
compte et je le menaçais de lui faire fermer ma porte. A mon réveil,
il m’a prié de lui conter encore sur mon enfance, et j’ai repris mon
récit sur ma grande-rnère en Russe 53.
– На станции Водяное, которая так значится на карте Новороссийского края, жила моя бабушка Екатерина Евсеевна Лорер (рожденная княжна Цицианова). Она давно была вдова,
определила сыновей на службу, а дочерей, кроме меньшой, Веры Ивановны, повыдала замуж, как она выражалась. Тогда
эта деревушка называлась Грамаклеей, и речка, которая там
протекает, тоже называлась Грамаклеей. За дворовым строением был ключ, который бежал по кремням, там переезжали
вброд, что случалось редко, если бабушка не едет к двоюродной сестре Елисавете Сергеевне Шклоревич, или та не заедет в
Грамаклею. Елисавета Сергеевна была сестра княгини Анны
Сер Кудашевой, но они были в ссоре, потому что Кудашева считала, что Шклоревич был не пара для княжны Баратовой. Но и бабушка и Елисавета Сергеевна не ставили ни в
грош кудашевское княжество и говорили, что столбовой дворянин Шклоревич гораздо выше, как и прусский дворянин Лорер, а что в Грузии Кудашевы ездили у них на запятках.
Странно, что я вела самую кочующую жизнь, едва удавалось
прожить два года на одном месте. Не могу себе представить,
какие перемены произошли в этом краю, и сохранил ли он эту
прелесть, которая мне так любезна. В самых красивых местах
за границей мне всегда вспоминалась моя милая Грамаклея,

Около полудня он дал мне руку и мы пошли к Лихтентальской аллее.
Он сорвал маргаритку и предложил мне их собирать. Когда их стало много, я
его наказала и бросила ее ему в лицо.
– эта маргаритка присоединится к окурку сигареты, который я тщательно спрятал в свою записную книжку, вот они.
Вернувшись и навестив детей, которые обедали, я улеглась, чтобы немного
соснуть, взяв с него слово, что он будет уважать мой сон. Он не принял это во
внимание, и я пригрозила, что укажу ему на дверь. Когда я проснулась, он
попросил меня рассказывать ему еще о моем детстве, и я возобновила свой
рассказ о моей бабушке по-русски.

53

32

и мне казалось, что всего лучше в этой бедной деревушке (там
тогда было 150 душ на 5000 десятин земли).
Я уверена, что настроение души, склад ума, наклонности,
еще не сложившиеся в привычки, зависят от первых детских
впечатлений. Я никогда не любила сад или салон. Дитя любит
более всего свободу, ему условное не нравится; как бы ни был
убран сад, ребенка тянет за решетку, в поле, где природа сама
убирает в вечно разнообразный наряд.
– Знаете ли, что это описание прелестно?
– Молчите, не перебивайте, вы охотник на комплименты,
дамский кавалер и Сердечкин, как выражаются губернские барышни.
– Слушаюсь и готов.
– В Грамаклее в 1816 году не имели понятия о том, что такое сад – и им обязана Грамаклея Ришелье. Он проезжал мимо
и видел, что бабушка сидела à l’ombra della casa 54, как говорят в
Италии, и сказал ей: «Катрин Евсеевна, зачем вы не сажал деревья?» – «Батюшка Дюк, где же мне их достать?» – «Я вам буду
присылать из Одесса».
Через две недели пришли два воза корней, и Батист, садовник Дюка, их посадил вдоль речки Водяной. Они прекрасно
прижились, и говорят, что вышел в самом деле прекрасный сад.
Деревья не пользовались теми условиями, которые составляют
вид. Лицом к большой дороге стоит господский дом в один
этаж, вымазанный желтой краской, а крыша железная, черная;
перед домом палисадник, сложенный из булыжника; в нем
росла заячья капуста (valériana), барская спесь и голубые и розовые повилики, очень душистые; рядом с домом был сарай,
крытый в старновку.
– Что такое старновка?
– Старновка – солома, стриженая вгладь. На этот сарай вечером прилетали журавли. При самом захождении солнца самец поднимал одну из своих красных лапок и трещал
несколько минут своим длинным, красным же носом. «Журавли богу молятся, – говорили дети и люди, – пора ужинать».
Против дома была станция (ее содержала бабушка), т. е. белая
большая хата, также тщательно вымазанная. Речка, которая
54

в тени дома (ит.).

33

протекала вдоль сада, была темная, глубокая и катилась так
медленно, что казалась недвижной среди тростника. В ней раз
утонул человек – не было конца рассказам об нем: то видели
круги на воде, когда он выплывал ночью при луне и зазывал
запоздалых косарей и девок. Самое замечательное в Грамаклее,
конечно, была невозмущаемая тишина, которая в ней царствовала, особенно когда в деревушке замолкал лай собак, водворялась синяя бархатная ночь, звезды зажигались вдруг с
незаметной быстротой. Все окна были открыты, воздух был
теплый (tiède), неподвижный, везде безмолвие и лень, казалось, что и за пределами Грамаклеи точно то же, и всегда и
везде то же. Когда подавали ужин, бабушка садилась за стол,
набожно перекрестившись, возле нее шурин ее Карл Иванович,
потом мы, ее внучата, с нашей доброй Амальей Ив.
Тетушка Вера Ив всегда запаздывала и подвергалась
не совсем благосклонным замечаниям бабушки о столичном воспитании в Москве у дедушки Дмитрия Евсеевича Цицианова.
– Дмитрий Ев Цицианов, я его помню, он почти
всякий день езжал к моему отцу.
– А вы знаете ли, как он объявил вашему отцу о кончине
вашего брата? «Ну, я, брат, от Ростопчина, твой Алексаша убит,
мой Дмитрий смертельно ранен и моя княгиня уж пустилась по
церквям, я ей говорю: “Вы хнычете оттого, что богомольны, и
забываете слова ап. Павла, что мы все там увидимся”».
– Quelle belle consolation, ma pauvre mère n’a jamais pu se
remettre de ce terrible coup, si santa a graduellement décliné et à
7 ans j’ai eu le malheur de la perdre.
– Pauvre Киса! Comme je sympathise avec votre orphelinage; je
sais aussi ce qu’est l’orphelinage 55.
Мы друг другу пожали руки.
– Тетушка Вера Ив рисовала à la sepia копии с Мадонн Рафаэля и играла на фортепиано, которое бабушка называла Porto Franco. Эти два слова ничего не представляли ее
– Хорошо утешение, моя бедная мать никогда не смогла оправиться от этого ужасного удара, ее здоровье постепенно пошатнулось, и в 7 лет я имел
несчастье ее потерять.
– Бедный Киса! Как я сочувствую вашему сиротству, я тоже знаю, что это
такое.

55

34

понятиям. Сфера ее мышления ограничивалась очень простой
сердечной молитвой, заботой по полевому и домашнему хозяйству и воспоминанием знатных господ, которых она знала. Она
говорила с особой важностью о какой-то старой Кочубейше, а
кто она была, я не знаю. Бабушку как будто раздражало то, что
выходило из круга ее обыденной жизни, она, кажется, была в
полном смысле русский консерватор, враг чуждых приемов и
обычаев. Она не любила иностранные языки, и когда, бывало,
Амалья Ив засадит меня и братьев за немецкие слова,
она говорила: На что это детей мучить – вот я так век прожила
без языков, и за немцем была замужем. Хороший человек был
покойный ваш дед, все его уважали в Херсоне, и место имел хорошее, был вице-губернатором, но только наживаться не хотел. Раз к нему приехал Щенсна-Потоцкий и просил его
заняться его процессом; покойник его кончил в два года, Потоцкий так был рад, что предложил ему 2000 душ, но он отказался от них: «Я исполнил свой долг, мне платит государь, а
ежели вам угодно сделать мне что-нибудь приятное, у меня нет
часов. В Херсоне они не нужны, но так как я выслужил себе
право на пенсию, то хочу выйти в отставку и поселиться в имении жены; у нее был маленький капитал, она купила 5000 десятин земли при реке и при ключе и построила маленький
домик – в деревне часы мне будут очень нужны». Потоцкий
прислал ему золотые часы в 380 р., «а як он, голубчик, скончался, и закатилось мое солнце, я их остановила на том часе и поховала», т. е. спрятала.
– Как все это трогательно!
– Dans toute cette existence, si simple, il y a de l’idylle, tant
comme «Старосветские помещики» de Gogol 56.
– De Gogol? Qui est Gogol?
– Ах, Киса, mais dans quel monde vivez-vous?
– Que voulez-vous, les Russes qui vivent à Paris, ne parlent que
chiffres. Chiffres ou maladies 57.
56 – Во всем этом существовании, столь простом, есть что-то идиллическое,
как в «Старосветских помещиках» Гоголя.
57 – Гоголя? Кто это Гоголь?
– Ах, Киса, на каком свете вы живете?
– Что вы хотите, русские, живущие в Париже, говорят только о цифрах. Цифрах и болезнях.

35

– Гоголь – автор романа «Мертвые души» и малороссийских
сказок. Пушкин от них в восторге. Еще есть комедия под названием «Городничий», в ней выставлены на вид наши взяточничества. Ее не решались допустить для представления, но
государь приказал выдать ему четыре тысячи и поставить ее.
Сам приехал в театр, постоянно аплодировал и смеялся. В партере были все первые чины, многие в душе морщились, но ваш
брат Павел Дмитриевич, граф Нессельрод и двое Горчаковых
веселились от души, за ними не водятся эти грешки. Автора
усиленно вызывали, но он скрылся. Я могу вам дать все его сочинения, у меня есть несколько его писем. Вот что: диктовать
целый день – монотонно, то мы будем иногда читать.
– Отлично, только продолжайте о вашей бабушке.
– Она говорила еще, что когда род Цициановых с царем Вахтангом приехал в Россию и поступил в подданство, то их отцу
даны были на юге земли и 500 душ. Дмитрий Евсеевич был
флигель-адъютантом Потемкина и женился на Варваре Егоровне Грузинской, за которой взял 8000 душ, дом, занимавший
полквартала, потому что церковь Рождества в Кудрине была в
их саду. Это мне после рассказывала тетушка Елисавета Дмитриевна. Старшая сестра бабушки получила землю под Балтой и
была вдова Гангеблова. Другая была за Шмаковым, еще одна за
Чепелевским, а последняя за грузином Бонгескулом. «И так я,
душенька, осталась без состояния, но господь помог, сыновья
на службе, а дочерей пристроила – Катя замужем за Артемием
Ефимовичем Вороновским и живет в Пондике, Лиза за Каховым
и живет под Соколами в Каховке. А твоя маменька была замужем за Осипом Ив Россет. Умный, хороший был человек, а у Дюка правая , все его любили и уважали, ему
дали имение под Одессой за Очаков, тоже в Бессарабии и в
Крыму землю. Уж не знаю, куда они девались. Он, кажется,
продал, построил дом в городе и завел хутор. А теперь, душенька, все пойдет даром, потому что твоя мать вышла замуж
за полковника Арнольди».
Такие разговоры мы слышали часто. И тут бабушка вздыхала и замолкала надолго. Потом, как бы опомнившись, начинала
пересчитывать сыновей. «Вот Александр служил в уланах, всё
кампании делал, а теперь в отставке и женился на Корсаковой,
у нее большое имение там где-то под Петерб, но она
36

все по-французски, и теперь она в Италии, и всё пишут, что
лучше, чем у нас. А, по-моему, жили бы у себя в Гарнях, чего им
там недостает? Николай теперь служит в Варшаве, он мот и балагур, а Митю я жду сюда. Женился он в Курске на княжне Волконской, племяннице безносого Прозоровского, который
командует корпусом; оно бы хорошо, да имения нет никакого,
совсем бедная девушка и воспитывалась в Екатерининском институте, и, верно, пустякам и все по-французски». У бабушки
странным образом сливались понятия о настоящей аристократии и о чиновной знати. Однажды у нее остановился князь Федор Голицын и спрашивал ее о ее детях – она позвала Дмитрия
Ив и сказала: «Пересчитывай их». Он начал: «Сестра
Екатерина за Вороновским». – «Не с того конца начал: сестра
Надежда замужем за генералом Арнольди...». Голицын мне говорил, что она была такая оригиналка, что он нигде не проводил приятнее время, как у нее. И государь ее знал.
Утром рано Гашка мыла полы песком и мылом, и два раза в
неделю вощила всю мебель красного дерева, и так терла тряпкой столы, что в них можно было глядеться, но если чуть что
не так, то бабушка Гашку била по щекам.
– Как, собственноручно била Гашку?
– Еще бы, чему вы удивляетесь? Да, я чай, и ее били по щекам, когда она была маленькая. Но я раз видела ужасную вещь
в передней. Бабушка меня послала туда, я прибежала в ужасе и
сказала ей, что в передней сидит мужик-козел, и ноги у него в
ящике, и слезно просила, чтобы его отослали в деревню. –
«Дурня, то мужик наказан, и ему надели рогатину, а ноги в стульях». Бабушка тотчас велела снять с него это ярмо и велела
спрятать эти пытки в амбар.
– Неужели это еще и теперь продолжается?
– О нет! Уже в четвертом году император Александр строго
запретил продавать людей по одиночке. Фрейлина Олимпиада
Петровна Шишкина мне говорила, что когда она вышла из
Смольного монастыря, то на рынке ей купили девку за 8 р. Государь приказал продавать семьями, а теперь и это запрещено –
продают имение с крестьянами.
Иногда Амалья Ив вступалась за воспитание и
французский язык; как представительница западного образования она считала себя обязанной промолвить словечко
37

в пользу этого воспитания. Но бабушка, всегда ласковая с ней,
не обращала внимания и продолжала порицать все иностранное. Добрая старушка Амалья Ив была идеал иностранок, которые тогда приезжали в Россию и за весьма
дешевую цену передавали иногда скудные познания, но вознаграждали недостаток знаний примером истинных добродетелей, любви и преданности к детям и дому, который принимал
их гостеприимно и радушно.
Бабушка сидела всегда почти у порога своей конторы, так
что она могла видеть les 4 coins cardinaux 58 своего маленького
царства. С утра одета в белый канифасовый капот и большую
пелеринку, в белом чепце в очках, она вязала чулки, сидела в
собственном деревянном кресле у столика, на котором стояла
ее табакерка и носовой платок. Я сидела на деревянной скамейке у ее ног и была у нее на побегушках. Когда бабушка выезжала на так называемых поповских дрожках...
– Что такое поповские дрожки? Я в Петерб езжал на
паре.
– Поповские дрожки – двухместная линейка, в них сидишь
боком. Тогда приказчик Роман ехал верхом на рыжей худой
лошади, сам же он надевал долгополый синий сертук домашнего изделия и чоботы. Когда бабушка брала меня с собой,
я сидела с ней рядом без шляпки, без пелеринки. Амалию
Ив это приводило в ужас, и она кричала: «Ach, mein
Gott, Sie bringt ein Sonnenstich» 59. Но когда было слишком жарко, я подползала под фартук и возвращалась, припеченная
солнцем и предовольная. Жизнь была незатейливая, слава Богу. Когда приезжали на почту важные господа, генералы или
петербургская знать, их просили отужинать, даже переночевать в доме. Для капитанов и мелких помещиков была чистая
комната на станции. Раз приехала прямо к дому какая-то графиня, такая бесцеремонность немного смутила бабушку, однако ее приняли; с графиней была девочка, у которой была
большая кукла с серыми злыми глазами; мне казалось, что она
на нас смотрела с презрением. Может быть, что серые злые
глаза были не у куклы, но у столичной девочки.
58

59

четыре стороны.
Ах, Боже мой, у нее будет солнечный удар (нем.).
38

Бабушка не имела знакомства по соседству, она терпеть не
могла Кашперовых и Бредихиных и говорила: «Що воны думают, що я пойду к ним, гордятся, что у них по 500 душ!» К ней
ездила ее внучатная племянница Марья Павловна Кулябка,
рожденная Ворожейкина, и всегда с гостинцем. Но приезд Елисаветы Сергеевны Шклоревич был истинным праздником для
всего дома. Улька, бедная девушка, которая жила в Грамаклее,
объявляла нам, что мы можем делать, что хотим, потому что
обе старушки в гостиной, куда подали варенье, дыни, арбузы и
всякие сладости. Они друг другу говорили «вы» и все сплетничали насчет Кудашевых: «Представьте, Екатерина Евсеевна,
что я сестру три года не видела, зачем мне ехать в Виску, она
хвалится, что у нее 1000 душ». – «А я, Елисавета Сергеевна, всего раз была у нее, она все говорит, що в ней дом со столбами, а
уж зато какая нечистота, везде пыль. Князь, – какой он князь,
мы это знаем, – в зеленом бархатном халате и с собольим воротником. Одно у них хорошо – бублики да сырники».
– Что такое бублики?
– То же, что у нас баранки, но только они гораздо вкуснее.
«Зато в мене сосиски и сальные свечи лучше, и вся дворовая
птица откормлена как нельзя лучше. Уж такой пасхи ни у кого
нет, как у вас и у меня. А варенье у нее все на меду, и она без
стыда им потчует. Яйцы у нее красные, а у нас писанки».
– Что такое писанки?
– Девки красят их зеленью и делают по ним разводы краской. «Да, я могу похвастать своим вареньем; не забудьте сказать Роману, чтобы он в Николаеве купил 5 ф сахару, я
свой издержала для вашего варенья».
Однажды Елисавета Сергеевна просила бабушку отпустить
к ней тетушку Веру Ив и меня, на что она, конечно,
согласилась. Амалья Ивановна тотчас выбрала мне белье и
платье, и мы уселись в дормез, висящий превысоко, который
качался, как люлька. Когда подъехали к броду, пошли толки,
как совершить этот подвиг, точно как будто никогда никто через него не проезжал. Ничипорка решил, что опасности нет, и
дормез пошел прыгать по камням. Елисавета Сергеевна все
время крестилась, и, наконец, мы поехали по самой гладкой
дороге, мимо полей пшеницы, проса и маку. Сеяный мак светло-лилового цвета и очень красив.
39

– Какое это имя Ничипорка?
– Это исковерканное имя Никифора. У нас был человек, которого· звали Элпидифор, а звачка его была Пожидорка. Есть
св. Феопемпт, а зовут его Фопем.
Баратовка меня поразила своим великолепием. Церковь
была большая, дверь была открыта, звонили на приезд барыни, вошли помолиться, и меня удивила позолота. У Андрея
Первозванного, куда бабушка ездила в воскресенье, не было
позолоты, и образ Андрея Первозванного был престрашный:
совершенно казак, с большими усами и пикой. Бабушка всегда
нас поднимала и прикладывала.
– Quelle dévotion peut-on avoir pour une image pareille, je ne
comprends pas.
– On a cependant de la dévotion pour les peintures noires qui
ornent nos églises de Moscou.
– Certainement, et je le comprends, il y a une espèce de beauté
étrange dans ces peintures noircies, et que la dévotion a recouvertes
d’or et de pierres, précieuses.
– C’est peut-être une affaire de sentiment et de souvenir, qui
sait, si ma pauvre grand-mère n’y a pas eu de grandes consolations
afin la mort de mon grand-père, et cette consolation lui a été
accordée auprès de cette affreuse peinture. L’église est à 7 werstes
de Грамаклея et atteler est toujours une affaire dans un petit
établissement 60, и в такой глуши.
– Так вы знали бедность?
– Еще бы! Я знала бедность и лишения до замужества, но об
этом после.
– Так что теперь вы вполне счастливы?
– Разве счастье только в богатстве?
– Зачем вы вздохнули?

60 – Не понимаю, какое благоговение может быть к подобному образу.
– Благоговеют же перед черными иконами, украшающими наши московские
церкви.
– Конечно, и я это понимаю, есть некая странная красота в этих почерневших
иконах, которые благочестие покрыло золотом и драгоценными камнями.
– Это, может быть, дело чувства и воспоминаний, и кто знает, что было бы,
если бы моя бедная бабушка не имела бы утешений после смерти моего деда,
а утешение к ней приходило перед этой ужасной иконой. Церковь в 7 верстах от Грамаклеи, а запрягать – это всегда целое дело в таком маленьком
селении.

40

– Так... А вы зачем вздохнули?
– Coeur qui soupire n’a pas ce qu’il désire.
– Je répéterai après vous, coeur qui soupire n’a pas ce qu’il
désire 61. И дом в Баратовке был больше грамаклеевского. Елисавета Сергеевна объявила, что на другой день мы поедем на
именины к ее соседям Требинским. С вечера приказано было
Ничипорке осмотреть карету и заготовить абрикосы в гостинец.
Кто не жил в губернии, не знает, что за магическое слово именины. Вы, верно, помните, как Пушкин описывает именины:
Заря багряною рукою
Выводит за собою
Веселый праздник именин.

Но ведь он это взял у Ломоносова:

Уже заря багряною рукою
С зеркальных спокойных вод
Выводит за собою...

далее не помню.
– Comme c’est beau 62 – с зеркальных спокойных вод, и какая
у вас память!
– Наш учитель словесности был Петр Александрович Плетнев, который теперь учителем при царских детях. Пушкин ничего не печатал без его одобрения, у него такой верный
эстетический вкус. А как хороши стихи Ломоносова на грозу:
Гремит! Благоговей, сын персти,
Се ветхий деньми с небеси
Перуны сеют по земли.

Есть еще его стихи, которые я никак не могу припомнить:
Где был ты? Как в стройном чине
Прекрасный сей украсил свет?

Сердце, которое вздыхает, не имеет того, чего желает.
– Я повторю за вами, сердце, которое вздыхает, не имеет того, чего желает.
62 Как это прекрасно.
61

41

– Ничего-то я не знаю, и когда-нибудь я запасусь русской
литературой и займусь ею.
– Однако который час?
– Только 10-ть часов, и вы, пожалуйста, доскажите вашу поездку в гости.
– Мы тронулись рысцой, но на седьмой версте, на маленьком косогоре, карета опрокинулась, и все вскрикнули, кучер
лежал без памяти, форейтор стоял у лошадей; к счастью, проходили крестьяне, и нас начали вытаскивать: сперва тетушку
Веру Ив, потом девку, которая всей тяжестью лежала
на мне, а я носом очутилась в корзине абрикосов, которые, конечно, ела. Елисавету Сергеевну, которая была очень высока, с
трудом вытащили. Наконец подняли экипаж; так как кучер очнулся, то мы шагом поплелись домой, и сконфуженный экипаж
явился у подъезда к удивлению собравшейся дворни. Елисавета Сер охнула, когда увидала на моем лице шишки радужных цветов, которые она тоже называла гуглями, как
Пульхерия Ив, и у нее тоже были всевозможные снадобья. Она велела настругать кору с ивняка и прикладывать на
больные места. Меня положили в постель и баловали страшным образом, т. е. всякую минуту давали что-нибудь скушать.
«Екатерина Евсеевна дала дитя на руки, и привезут ее изуродованную!». Через три дня надобно было вернуться, остались
только желтые пятна. Я прямо побежала к своей Амалье
Ив, а Улька проводила Елисавету Сергеевну в гостиную и объявила нам, что ждут дядю Александра Ив и
Марью Ив. Им приготовили большую спальню и гостиную, потому что Дмитрий Ив еще ждет отставку в
Курске.
Оставались они недолго, Марья Ив за столом говорила своему человеку Никите: «Неправда ли, Никита, что
церковь св. Петра гораздо более и лучше нашей Казанской в
Питере?»
– Помилуйте, Марья Ив, в нее можно поместить
10 Казанских.
– Что ты брешешь (т. е. лжешь), грубый дурак, як ты смеешь
разговаривать при господах?!
Александр Ив делал знаки жене молчать и начинал
хвалить жареного поросенка, индейку с начинкой и соления
42

Малашки. После обеда Марья Ив выходила в сад и играла на флейте, такая была мода:
Ma Fanchette est charmante
Dans sa simplicité,
Je sais bien sa servante
En toute une beauté 63.

Fanchette était très complaisante, toutes les romances
françaises sont dans ce goût. C’est comme «Ah, mon Dieu,
Mr Denis», qui fait rire toute la salle, et en dit que c’est plein
d’équivoques 64. Ну, что в этом веселого? Вот когда Жуковский
начнет рассказывать свои анекдоты о том, что готовится для
Вольтера, я смеюсь, хотя он двадцать раз их повторит. Я вам
расскажу один анекдот.
– Что за радость сквернословить?
– Совсем не сквернословить.
– Ну, так мерзословить – такому хорошенькому и маленькому ротику.
– Совсем не так вы выражаетесь. Жуковский говорит: уста
размалеваны богом любви.
– Я воображаю, сколько стихов написали вам наши поэты.
– Есть, но более шутовские Вяземского. Я жила рядом с ними на Морской и была больна. Он мне написал:
Как жаль, что расклеилась клетка,
В которой ici-bas 65 тоскует колибри

– Когда я буду камергером, а это неминуемо, то сделаю золотую клетку, посажу вас в нее и запру вас своим камергерским
ключом.
– А кто вам сказал, что я туда сяду?

Мила моя Фаншетта / В своей простоте, / Ее служанку знаю я / Во всей ее
красе.
64 Фаншетта была весьма снисходительна, все французские романсы в этом
вкусе. Это как «Ах, боже мой, мсье Дени», от которого весь зал смеется и говорят, что он полон двусмысленностей.
65 В этом мире.
63

43

– Кто? La petite souris 66.
– Кстати о мышах. Я их смертельно боюсь, а у нас их гибель.
Оля их тоже боится.
– Я приеду с Михайлой и заколочу все дырочки.
– Еще Вяземский мне писал:
Моей соседке, с Венерой однодомке,
Та царствует на дне морском.

А это в квартире на Морской. Впрочем, у меня есть альбом,
в котором есть стихи, и также коллекция шутовских писем Жуковского и письма Гоголя.
– À juger d’après votre petite main, votre pied doit être très
petit, avez-vous une paire de pantoufles?
– Oui, j’en ai une d’avant mon mariage. Лиза, принеси красные
туфли с черным мехом.
– Dieu, que c’est mignon, il n’y a que trois de mes doigts qui y
entrent. Donnez-les moi.
– Prenez-les, mais elles n’entreront pas dans votre calepin.
– Oh, je prévois que vous me donnez beaucoup de trésors, et à
Paris je ferai faire une caisse en bois de cyprès.
– Merci de cyprès, voulez-vous déjà m’enterrer? 67
– Quelle idée, je vous prédis une longue vie, vous êtes d’une
nature si saine, vous ne vous recrachez presque pas, jamais vous ne
crachez, c’est un de vos grands charmes aussi, et puis il n’y a jamais
aucune odeur autour de vous, que celle du pahitos que vous avez
rendue agréable.

Маленькая мышка.
– Судя по вашей маленькой ручке, у вас должна быть очень маленькая нога,
есть у вас пара домашних туфель?
– Да, они были у меня еще до моего замужества.
– Боже, какие крошечные, туда войдут только три моих пальца. Подарите
их мне.
– Возьмите, но они не войдут в вашу записную книжку.
– О, я предвижу, что вы мне дарите так много сокровищ, и в Париже я закажу
кипарисовый ящик.
– Спасибо за кипарис, вы хотите уже меня похоронить?
66

67

44

– Hy уж, пошел строить комплименты. Cela me rappelle
qu’une fois j’ai enquêté 1000 roubles à Joukoffsky, qui m’a écrit 68:
дано в час добрый без процентов
взаймы ей тысячу рублей.

Сологуб me les a volés et je ne sais pas ce qu’ils sont devenus 69.
Однако, который час?
– Половина двенадцатого.
– Пора спать. Ах, какие у вас прекрасные часы! Покажите. –
И взяла их в руки.
– Это часы отца, мне их дал Павел Дмитриевич. Ничего-то у
нас не осталось от огромного состояния.
Он вспыхнул и поспешил домой.
На другой день утром, в осьмом часу, мы друг другу кивнули дружески, я пошла к нему навстречу и узнала, что у него
очень дурной кофий.
– Так что же вы не завтракали у нас?
– Николай Михайлович найдет, что это уж чересчур нецеремонно.
– Ничуть не бывало, он будет очень рад и рассказывать про свои похождения на рулетке, а я выучу Михайлу
варить вам кофий, Эйландт ему покажет всю процедуру.
Кофий оказался очень хорош, а Николай Михайлович начал
«impair», «rouge», «noir», «le jeu est fait», «rien ne va plus» 70, гадкая Mme de Lage десять раз прошла по красной, я же ставил на
черную и продулся.
– Я, право, братец, не понимаю, как ты можешь летом выносить эту душную и, извини, вонючую атмосферу. Лето – дар
божий, летом запасаемся здоровьем на зиму.

Что за мысль, я предсказываю вам долгую жизнь, у вас такая здоровая
натура, вы почти никогда не плюете, никогда не брызгаете, это тоже одно из
ваших очарований и потом вокруг вас всегда один лишь запах пахитос, который вы сделали столь привлекательным Это мне напоминает, как я однажды взяла у Жуковского взаймы тысячу рублей, и он мне написал.
69 Сологуб у меня их украл, и я не знаю, куда они делись.
70 «Нечет», «красное», «черное», «игра сделана», «ставок более нет».
68

45

– Я, славу Богу, и так здоров. Что дети, здоровы? Прощайте,
иду на рулетку, я жду сюда Александра Долгорукова, у него
есть martingale 71.
– Что такое martingale? Это, кажется, для лошадей?
– Нет, да вам нечего толковать, вы ничего не понимаете.
– Это все хорошо, но я думаю, что вы не все рассказали о
Грамаклее, а так как я принес тетрадь от Marx, то и жду диктовки.
– Что бишь я хотела еще вам рассказать? Вяземский все меня дразнит, что я часто говорю что бишь и вместо намедни –
намнесь, так что я уже не говорю более намнесь.
После отъезда Александра Ив приехал дядя
Дмитрий с женой, весьма застенчивой, милой и доброй женщиной; она так смиренно к руке бабушки, что совершенно ее обворожила, и они живут припеваючи. Из
Пондика приехала тетушка Дунюшка, она была менее красива,
но была очень милая и тихая. Раз вечером пришли сказать, что
на станции капитан-лейтенант Вантос Ив Драгневич
просит позволения представиться, у него сломалась ось в
бричке и потребуется следующий день на починку.
– Позвать его ужинать, а ночевать пусть ночует на станции!
Что вы смеетесь?
– Странное созвучие: Вантос и Драгневич.
– Что тут смешного, Вантос по-французски Batiste, а
Драгневич – серб. У меня есть троюродный брат Штерич, есть и
Перич, и Норич и Божевич, далее Пенцевич. Ничего-то вы не
знаете. Екатерина переселила много сербов под Екатеринослав, в Славяносербскую колонию, там, кажется, есть какие-то
воды. Доложили об Вантосе, вошел очень смуглый, курчавый и
плотный господин, он расшаркался и подошел к руке бабушки
и благодарил за честь. За ужином уплетал порядком и все хвалил ее кулеш. Кулеш это вода с луком ималенькими галушками, право очень хорошо, как это ни кажется странным; к
жареной индейке подано было соленье такое, что объяденье,
вареники с ежевикой, и тем заключилась трапеза. Когда
он уходил, бабушка пригласила его к обеду, в случае,
71

Зд.: удваивание ставки при проигрыше.
46

экипаж еще в починке. Вантос ne s’est pas fait prier 72, пришел
рано утром, встретил Дунюшку и погулял с ней в саду, потом
обедал. Что было за обедом, не помню, le menu n’était pas varié,
mais toujours très bon 73. После обеда Сидорка, который к обеду
надевал чоботы, т. е. сапоги, принес гитару на голубой ленте, и
Вантос пел: «Тише, ласточка болтлива» и еще «Ах, Саша, как не
стыдно сердце взять и не отдать». При последних словах он,
вероятно, взглянул на Дунюшку, потому что на другой день
просил руки бедной Дунюшки.
– Почему же бедной?
– Вот вы увидите. Бабушка так рассердилась, сказала, что
ни за что не отдаст дочери за неизвестного ей человека, да кто
он из виткиля, т. е. откуда, у нее все дочери за людьми известными, и щоб вин убирався со своей бричкой и гитарой.
Увы, Дунюшка пошла тайком на станцию, села в бричку
Вантоса, в Херсоне они обвенчались, свидетелем и посаженым
отцом был честный друг нашего семейства Дубницкий. Оттуда
она писала, но от бабушки не получила ответа. Вот до какого
срама я дожила, – говорила она, заливаясь слезами, а бедная
Дунюшка помешалась и умерла в чахотке. Вантос из бедного
достатка поставил ей памятник, разбитую урну на камне, перестал играть на гитаре и проводил все свои дни у этой бедной
одинокой гробницы. Он тоже, как все моряки, был очень
набожный, часто приобщался. Mais, Киса, vous pleurez?
– C’est que c’est si touchant, cette douleureuse silence près de
cette tombe solitaire où reposait cet être si pure 74.
– Почувствовав свой конец, притащился к памятнику с гитарой, громко запел ей вечную память, и так громко, что сбежались соседи, а последнее его слово было: «Дунюшка, спешу к
тебе, мой друг». Дубницкий похоронил его возле нее и с ним
гитару на голубой ленте. Для этого было продана его бричка и
его бедные пожитки, он сообщил их кончину бабушке.
– Нет, я вашу бабушку разлюбил.
Не заставил себя долго просить.
Меню не менялось, но всегда было очень вкусно.
74 Но вы плачете, Киса?
– Потому что это так трогает, такое страдальческое молчание у этой одинокой могилы, где покоится столь чистое существо.
72

73

47

– Зачем? Бедная бабушка иначе не могла поступать, она так
была воспитана. Она писала маменьке, в Усмань уже: «Господь
успокоил душу нашей Дунюшки и Вантоса, а нам за них остается молиться». Бабушка была вспыльчивая; мне гораздо позже
рассказывал дядя Николай Ив, что он у нее гостил и
нашел раз, что она очень грустная. – «Маменька, что вы такие
грустные?» – «Душенька, я вспомнила, что я раз послала твоего
отца в поле, он не так исполнил мою комиссию и воротился
кофий пить, я рассердилась и велела ему идти к немцам – он
был такой кроткий, ничего не сказал и пошел к ним, мне так
стало его жалко, что я велела туда перенести наш кофий».
Я помню, что маменька в Усмани раз очень смутилась.
Она писала бабушке и начала письмо так: «Почтеннейшая
матушка». Бабушка рассердилась и отослала ей письмо, и продиктовала тетушке Вере Ив: «Ты, Надька, совсем
зазналась. Матери пишут: “Милостивая государыня и почтеннейшая матушка”».
– Да где этот Усмань? И зачем вы там жили?
– Усмань – уездный город Тамбовской губернии. Мы там
жили, когда маменька вышла вторично замуж за безногого
полковника Арнольди. Это еще впереди. Когда-то я увижу Грамаклею, Пондик, Одессу и все милые места? Иногда вечером,
играя перед домом, когда ласточки, возвращаясь домой под
крышу, так низко летели, что поднимали пыль, и нам казалось,
что можно их поймать. Чумаки – это то же, что у нас извозчики, – погоняли коротеньким хлыстиком своих белых волов, лениво крича: «Цоб цобе», т. е. пошел. Они ходят в белых рубахах,
покрытых смолой, из предосторожности от насекомых, и курят
люльку, т. е. коротенькую трубку. Бабушка всегда им высылала
не горелку, но арбузы, дыни и хлебы. Не устали вы? Я немного
отдохну; пойдем, сядем на ту лавочку, где сидит Беверлей.
– Хорошо, да кто такой Беверлей?
– Это тот старичок, который подбирает навоз руками в корзинку; он приходит к нам обедать, c’est le grand ami des enfants,
et puis il y a un homme qu’on appelle «der alte Mann aus Tegenau»,
et puis «der Blinde auf dem Lage»; elle jouait avec les enfants de
ce malheureux et achetait des joujoux pour eux chez «très joli
chapeau».

48

– Quel cercle de connaissances! Qui est «très joli chapeau»? 75
– C’est une fille très laide qui a un cramladen, elle ne sait que
cela en français et les compliments sur leurs chapeaux.
En rentrant je lui dis: «Je vais encore voir les enfants». Eylandt
berçait encore Oly qui s’endort toujours difficilement, Adini dormait
d’un sommeil profond. Il l’a longtemps regardée et me dit: «Quel
beau front elle a, cette enfant, c’est comme si sa pensée était
concentrée et qu’elle était dans un monde meilleur».
– Ах, что за ужас вы говорите, comment parler de mort près du
berceau d’un enfant!
– Je n’ai pas dit mort. J’ai dit: un monde meilleur; que Dieu
veuille vous épargner la douleur de perdre un enfant, il me semble
que cela doit briser le coeur.
– Ne parlons pas de ces choses, я, пожалуй, не засну.
– А я так почти совсем не сплю, mais je ne me plains pas – j’ai
de beaux yeux noirs à Paris, auxquels je pense 76.
– Je vous ai bien dit que vous avez un attachement à Paris,
puisque votre pruderie n’admet pas que je lui donne le vrai nom.
– Que Dieu me préserve d’abuser de la confiance quelle me
témoigné, son mari est un ami à moi et me permet de passer toutes
mes soirées avec elle, elle n’a pas d’enfants et quoique son mari soit
excellent, elle n’est pas heureuse – tandis que vous êtes très
heureuse.
– Certainement, j’ai pas d’autres plaintes que ce vilain jeu;
autrement je n’ai absolument rien à redire. Bonsoir et tâchez
Это большой друг детей, а потом есть человек, которого называют «старик
из Тегенау» (нем.), и еще «слепой на месте» (нем.), она играла с детьми этого
бедняка и покупала им игрушки у «очень хорошенькой шляпки».
– Какой круг знакомых! Кто это «очень хорошенькая шляпка»?
76 – Это очень некрасивая девушка, у которой кондитерская лавка, она только
это и знает по-французски и комплименты их шляпкам.
На обратном пути я говорю ему: «Пойду еще взглянуть на детей». Эйландт
еще укачивала Оли, которая всегда засыпает с трудом, Адини спала глубоким
сном. Он долго смотрел на нее и сказал мне: «Какой прекрасный лоб у этого
ребенка, кажется, что она глубоко задумалась и находится в лучшем мире».
– как можно говорить о смерти у колыбели младенца!
– Я не сказал смерть, я сказал лучший мир; храни вас боже испытать горе
потерн ребенка, мне кажется, что это должно разбить сердце.
– Не будем говорить о таких вещах
– но я не жалуюсь – у меня есть в Париже черные глаза, о которых я
думаю.
75

49

de moins penser à vos yeux de Paris et de dormir. Et à propos, ou
plutôt à propos de bottes, où dîne Михайла?
– Ah, pauvre homme, il cuit quelque chose à la cuisine de
Cléopâtra.
– Dites-lui de venir dîner avec les bonnes, il reste toujours assez
pour les deux grands repas 77.
– Je vous serai bien reconnaissant, et vous demanderai la
permission d’imiter le meuble le plus indispensable quand on prend
les eaux.
– Ах, бедный Киса, y нас есть лишний, мой путешественный,
il n’a qu’à le prendre, je vous en fait cadeau, vous pourrez le mettre
dans la boîte en cyprès.
– Ну, зачем опять шалить?
– Il faut vous dire que Joukoffsky dîne tous les samedi chez les
Wielhorski; le dîner est soigné et Жук мне писал, что обед с макаронными ушками на бульоне. Une fois après un dîner copieux il
est entré dans le lieu et ‘a trouvé près du grand fauteuil une
modeste petite chaise et en rentrant chez le Comte il lui dit: «A этот
маленький y тебя по особым поручениям, вероятно?»
– Mais quelles polissonneries impardonnables vous dites et vous
laissez dire.
– Vous êtes comme mon mari, qui se scandalise de chaque mot 78.
77 – Я вам уже говорила, что у вас есть в Париже привязанность, – поскольку
ваша стыдливость не позволяет мне назвать ее настоящим именем.
– Сохрани меня Боже злоупотребить доверием, которое она мне оказывает, ее
муж мой друг и разрешает мне проводить с ней все мои вечера, у нее нет детей, и как ни хорош ее муж, она несчастлива – тогда как вы очень счастливы.
– Конечно, я могу жаловаться только на эту дикую игру, нет никакого другого предмета для порицания. До свидания и постарайтесь поменьше думать о
парижских глазах и спать. А кстати, или, скорее, некстати, где обедает Михайла?
– Этот бедняга, он варит что-то на кухне у Клеопатры.
– Скажите ему, пусть приходит обедать с нянями, остается всегда достаточно
для двух обедов.
78 – Я буду вам очень признателен и попрошу позволения скопировать предмет столь необходимый, когда принимают воды.
– можете его взять, я вам его дарю, и вы можете положить его в кипарисовый ларец.
–
– Надо вам сказать, что Жуковский по субботам обедает у Вьельгорских; обед
очень тщательно приготовленный и . Однажды после обильного обеда он

50

– Il a parfaitement raison 79.
На другой день мы гуляли, и когда пришли домой, отправились к детям. Киселев сел на пол и с ними возился; потом я
легла отдохнуть, и ему незачем было мух гонять, я вспомнила,
что в России их ловят в стакан. Проснувшись, он меня спросил,
какое впечатление на нас, детей, произвела чума.
– Ах, эта страшная чума, я ее очень хорошо помню. Маменька всегда сидела в комнате окнами на двор, герцог обходил
весь город и сам спрашивал о состоянии здоровья в домах. Однажды он спросил матушку, когда она видела д-ра Антонио
Рицци. Она сказала: «Avant-hier il était assis dans ce voltaire». –
«Faites vite emporter ce meuble. En faisant l’opération de bubon, il
s’est blessé et il est mort de la peste ce matin; c’est une grande perte
pourvu que nous n’en avons pas de plus doul ureuses, je vous
recommande comme médecin Carouso, c’est un Grec très habile» 80.
Мы сидели в зале, где я играла с попкой и считала проезд
страшных дрог, на которых везли трупы чумных. Колодники в
засмоленных рубахах гремели цепями, с ними шли караульные.
Трупы бросали в море, потому что недоставало способов их
жечь. Когда папенька возвращался из карантина, первым
нашим движением, конечно, было броситься ему на шею, но он
поспешно шел в комнату, где его обливали уксусом, обкуривали, и тогда он нас брал на руки, целовал и с нами входил к матушке; он целовал ее в лоб, а она целовала его руку. Чума все
еще не уменьшалась, и герцог столько же был озабочен, как и
Татася, потому что наша армия была под Измаилом; все распоряжения Ришелье были самые благоразумные; полк, который
квартировал в Одессе, был выведен в поле, город был оцеплен так, что никто из него не мог выйти. Все эти иностранцы,

входит в. одно место и находит рядом с большим креслом маленький скромный стульчик. Вернувшись к графу, он ему говорит:
– Но какие непростительные вольности вы говорите и позволяете себе говорить.
– Вы точно мой муж, который негодует при каждом слове.
79 – Он совершенно прав.
80 Позавчера он сидел в этом вольтеровском кресле.
– Прикажите скорее вынести эту мебель. Оперируя бубон, он поранился и
сегодня утром умер от чумы; это большая потеря, только бы не было у нас
еще более чувствительных; я рекомендую вам в качестве врача Карузо, он
очень искусный грек.
51

которые помогали Дюку, точно подвизались, как будто для
своего отечества. Мне это все рассказывал дядя Николай
Ив. Вокруг герцога собрались лучшие эмигранты, его
двоюродный брат Rastignac, Rochechoir, Mortemart, le marquis
de la Maisonfort, le Comte de Castelnau, le Comte d’Olonne, le Comte
d’Alainville, le Comte de St. Priest. Когда император послал Ришелье генерал-губернатором в Одессу, он ему сказал: «Mon cher
Duc, chargez-vous de cette contrée, vous savez comme j’aimais ma
grand-mère, c’est un legs qu’elle m’a laissé. Etablissez surtout
le commerce, les propriétaires ne savent que faire de son bléd,
Odessa pourrait devenir un port, vous avez des pleins pouvoir». –
«Sire, j’accepte avec reconnaissances vos bienfaits et je me mettrai
tout le soin possible à mériter votre confiance; il n’y a qu’une chose
que je ne pourrai jamais faire – c’est de tirer mon épée contre un
Français». – «Allez, mon cher Duc, je vous connais, je ne perds
pas courage et j’ai bon espoir que nous rentrerons ensemble en
France» 81.
После кончины отца для меня было другое огорчение.
В 1814 г. назначен был генерал-губернатором граф Ланжерон;
я помню прощальный вечер у герцога в его саду. Маменька была еще в глубоком трауре, она взяла меня и Осю с Амальей
Ив. Этот вечер был очень грустный, луна освещала
тускло тот уголок, в котором мы сидели, а я Ришеньку просила
жениться на ней, маменька плакала, и увезти нас всех с ним.
– C’est impossible, mon enfant, je dois rentrer en France, servir
mon Roi et mon pays, j’y retrouverai mes saurs, mes neveux, tout ce
qui m’est cher encore sur cette terre, et la Maman doit s’occuper de
ses affaires, de son procès avec Kapnisse, elle aura les conseils de
conseilleur Дубницкий, du Comte Подгоричанинов et de Худобашев. Опять вы смеетесь! Артемий Макарович Худобашев был
81 Растиньяк, Рошешуар, Мортемар, маркиз де ля Мезонфор, граф Кастельно,
граф д’Олони, граф д’Аленвиль, граф де Сен-При. «Дорогой герцог, поручаю вам этот край: вы знаете, как я любил мою бабку, она мне его завещала.
Развивайте особенно торговлю, помещики не знают, что им делать со своим
зерном, Одесса могла бы стать портом, я даю вам широкие полномочия». –
«Государь, я с благодарностью принимаю ваши благодеяния и приложу все
возможные старания, чтобы оправдать ваше доверие; только одного я никогда не смог бы сделать – обнажить шпагу против француза». – «Ступайте,
дорогой герцог, я вас знаю, не теряю мужества и от души надеюсь, что мы
еще встретимся во Франции».

52

прекрасный человек, и когда мы оставались одни в Одессе или
на хуторе и были какие-нибудь затруднения, то Амалья
Ив тотчас посылала за ним. Затруднения были всегда
от повара Дмитрия, который был горький пьяница и часто
оставлял нас без обеда. Тогда его отводили в полицию, и
Амалья Ив стряпала ç Мосейкой-поваренком, варили
наскоро суп, картофель, салат, и остатки того, что шеф не успел
бросить в помойную яму.
Возвращаюсь к празднику. Ося начал засыпать, я тоже устала, и маменька нас отослала на хутор. По дороге горели смоляные бочки, от дыма и треска лошади испугались и нас понесли.
Амалья Ив спустила все стекла и кричала: «Mein Gott,
mei Gott, erbarme dich unsern, ach, die lieben Kinderchen!» 82.
К дому был довольно крутой спуск, дворник, пьяный Яким и
его пьяная супруга Гапка выскочили на крик их дочери Приськи, схватили лошадей под уздцы и довели нас благополучно к
самому подъезду, где Яким отпустил несколько ругательств
кучеру. Амалья Ив написала маменьке записочку, велела осмотреть карету и отослала в город. Еще перед отъездом
Дюка в Одессу приехал, не знаю зачем, граф Бенигсен, женатый
на польке Андржейкович, и герцог просил маменьку дать им
завтрак в нашем саду. Полька задавала себе ужасный тон; тут
же был еще генерал Будревич, тоже из генералов 12-го года, не
скажу – героев, потому что Бенигсен был в числе убийц императора Павла; русские, к чести их сказать, струсили, но немцу
это было нипочем, они своих королей чуть не жарили на сковороде, он выхватил табакерку у Зубова, несчастному царю показалось, что это был Зубов, и он ему сказал: «Zouboff, c’est la boîte que
je vous ai donnée» 83. От этого Ришелье и не хотел видеть Бенигсена; он приехал вечером еще раз с нами проститься и просил
Амалью Ив нас никогда не оставлять – как будто предчувствуя, что мы со временем почти лишимся матери.
– Это невозможно, дитя мое, я должен вернуться во Францию, служить моему королю и моей стране, я вновь обрету там моих сестер и моих племянников – все, что мне дорого на этом свете, а твоя мама должна заниматься
своими делами и своим процессом с Капнисой, ее советчиками будут советник «Боже мой. Боже мой, смилуйся над нами, ах, дорогие деточки!» (нем.).
83 Зубов, эту табакерку я вам подарил.
82

53

– Как много интересного вы знаете!
– Да ведь все это говорилось и делалось передо мной, а многое, как я вам сказала, я узнала частью от Николая Ив,
а частью от Ланжерона. Первым делом этого смешного господина было сделать предложение маменьке. Он мне во дворце
сказал у княгини Репниной-Волконской: «Votre mère a eu tort
d’avoir épousé ce diable boiteux Arnoldi, je vous aurais laissé ma
fortune, car je n’ai jamais eu d’enfants de mes femmes légitimes; ma
première femme, Mlle de la Vanssalière n’en a pas eu, la révolution
nous a séparé, je n’en ai pas eu de la veuve Кашинцов née princesse
Troubetzkoy, je n’avais pas le sou, elle était aussi laide que riche.
Je lui ai dit: “Comment donc” et d’Andrat. Mais j’ai eu Andrat d’une
maîtresse». – «Mais, – lui dis-je, – je ne savais pas qu’on pouvait
avoir des enfants sans se marier». Ceci a provoqué un rire général.
– Est-ce possible que vous l’ayez vraiment ignoré?
– Mais d’ou l’aurais-je su, à l’Institut on ne parlait pas à des
choses semblables. Nous avions des servantes qui étaient de Воспитательный дом. L’Impératrice les aimait et les gâtait, au moindre
mécontentement elles se mettaient à genoux aussitôt qu’elle entrait
до самой швейцарской в коридоре. Elle disait: «Ces pauvres filles
n’ont pas de parents» et nous étions persuadées quelles étaient des
orphelines 84.
– Ай да Марья Феодоровна, как она вас воспитала! Не удивляюсь, что из ее рук вышло такое чистое и доброе существо.
84 Ваша мать совершила ошибку, выйдя замуж за этого хромого черта Арнольди, я оставил бы вам мое состояние, так как у меня никогда не было детей от законных жен; их не было у моей первой жены, мадемуазель де ля
Вансальер, революция нас разлучила; я не имел их и от вдовы Кашинцовой,
рожденной княжны Трубецкой; у меня не было ни гроша, она же была столь
же некрасива, как богата. Я сказал ей: «“Ну как же!” и об Андро. Но Андро я
имел от любовницы». – «Но, – сказала я ему, – я не знала, что можно иметь
детей, не будучи женатым». Это вызвало всеобщий смех.
– Возможно ли, чтобы вы действительно этого не знали?
– Да откуда я могла бы это знать, в институте не говорили о таких вещах.
У нас были служанки из Воспитательного дома. Императрица их очень любила и баловала, при малейшем неудовольствии они бросались на колени, как
только она входила . Она говорила: «Эти бедные девочки не имеют родителей», и мы были убеждены, что они сиротки.

54

– Если во мне есть что-нибудь доброе, то, конечно, я обязана этим моему институтскому воспитанию et que sont nos soidisant mérites devant Dieu! 85
Рано весной Амалья Ив укладывала наш чайный
синий фаянсовый сервиз английского изделия, и мы проводили лето и даже позднюю осень на хуторе. У нас был высокий
широкоплечий садовник Чудной, он поливал цветник перед
домом, и вдруг уходил, – хохлы очень часто в бегах, а потом
возвращаются, – еще был приземистый рыжий мужичок по
имени Скачко, который вечером ходил с нами удить бычков.
Это очень мелкая костлявая рыбка, но очень вкусная. Мы их
приносили домой и жарили на сковороде с сметаной, но конечно, Амалья Ив ее очищала сама для нас. Из саду продавали ягоды, вишни и черешни; черешня полурозовая и
полужелтая; часть готовилась впрок на соленье и варенье,
груши и яблоки сушили на солнце. В Одессе была такая жара,
что в 10-ть часов закрывали все ставни, поливали полы водой,
мы ходили почти в одних рубашках, и невозможно было учиться до четырех или пяти часов. На хуторе все было построено
рукой отца: виноградники, деревья и розовые кусты; конечно,
нужна была усиленная поливка, и колесо колодца постоянно
приводил в движение Скачко. У Батиста в огороде была всякая
зелень. Сморчки и дикая спаржа росли везде, и мы ходили их
собирать. Дочь Якима и Гапки Приська везде бродила за нами и
вечно стояла на крыльце. Эта девчонка была престранная.
Ситцевое платье надето было на рубашку, она ходила всегда
босая, волосы были светло-желтые и глаза тоже желтые, совершенно кошачьи. Так как ее нежные родители мало пеклись
о Приське, то она ела пасклён, говорят, что это яд, но она вертела корень своими грязными руками и приговаривала: «Свиньям горько, а нам солодко». Но Амалья Ив посылала
ей с нашего стола и запретила ей есть пасклён.
– Что такое пасклён?
– C’est une plante solanée, comme la pomme de terre, voilà tout
ce que j’en sais 86.
И что наши так называемые заслуги перед Богом!
Это паслёновое растение того же рода, как картофель, вот все, что я о нем
знаю.
85

86

55

– Каким же образом вы узнали о том, что ваша матушка
вышла замуж?
– Она поехала погостить у Кудашевых в Виске весной, а мы
переехали на хутор. Однажды вечером приехал важный господин и объявил, что матушка вышла замуж за его брата, полковника Арнольди, и что они вместе приедут через несколько
дней. Этот господин был Петр Кар Арнольди, очень
добрый и кроткий господин.
В доме тотчас начались приготовления, чистка по всем углам, хотя и без того было очень чисто; тоже осмотрели наши
туалеты и решили, что мы должны принять маменьку радостно и празднично. По истечении срока мы ждали их с самого
утра, даже не ходили в сад и только бегали перед домом. Их не
было ни к обеду, ни к ужину; брат Иосиф и я, мы объявили, что
будем их ждать. Наконец в 10-ть часов подъехала карета, вышла маменька, а за ней, о ужас, господин на деревяшке. Ося закричал: «Боюсь, боюсь!» и его отнес Петр Кар к старой
няне Авдотье. За ужином обратили весьма мало
на меня и Амалью Ив, меня отослали, и я слышала,
как старушка плакала и вздыхала, когда ложилась спать. Утром
она строго запретила шуметь и бегать по дому. Мы присмирели и хотя ничего не говорили, наши сердца чувствовали, что
в нашей жизни совершилась грустная перемена.
Что-то не клеилось, и несколько дней спустя началась
укладка не на шутку; приходили подводы за вещами, и не помню, как маменька уехала с безногим. Мы ходили все к Батисту
говорить о покойном отце, и он нас утешал тем, что говорил:
«Oui, mes chers petits, vous irez chez votre Бабушка, oh, la brave
Dame, elle sera très contente de vous prendre». Потом нам подвезли большую четвероместную карету, и мы потащились на
долгих в Грамаклею. Амалья Ив, видимо, была этим
обрадована и все приговаривала: «Kinderchen, ihre Бабушка
wird sich freuen» 87. Так и вышло: обе старушки заплакали, когда
свиделись, долго шептались и смотрели на нас с сожалением.
«Бегайте, шумите, играйте», – говорила бабушка. К ужину даже
зажарили поросенка, что делалось только в особых случаях.

Да, мои дорогие малютки, вы поедете к вашей бабушке, о, это почтенная
дама, она охотно вас возьмет. Детки, как обрадуется ваша бабушка (нем.).

87

56

Я не помню, сколько времени мы тут оставались, – знаю, что
время проходило незаметно и приятно, не помню Елисаветы
Сергеевны, вероятно, она умерла, потому что тетинька Вера
Ив вышла замуж за капитана Мазараки и ей досталась
Баратовка. Ульки тоже не было.
Жизнь бабушки была вроде Пульхерии Ивановны и разнообразилась одними хозяйственными заботами. Иногда пересыпали из сита в сито мак и просо, кукурузу, иногда
пересматривали белье из кладовой. Гашка, Марийка и Гапка
выносили все на двор, выбивали, хлопали, переворачивали и
опять вносили в кладовую. Старая Малашка, у которой указательный палец был как веретено, приходила с рапортом, что
пуховики надо перепороть, вымыть и перечистить, что если
дыни не посолить, то их бросить свиньям и пр. пр. Главный же
момент был, когда Роман приходил с почты с деньгами и его
появлением заключался день. Бабушка запирала деньги, потом
ужинали и расходились уже по спальням, где спали все мирным и сладким сном безупречной совести и хорошего здоровья. Тут не помню, как мы переехали в жидовское местечко
Златополь, где квартировала тогда батарея нашего отчима.
Тут был большой или, вернее, длинный дом в один этаж против церкви; он примыкал к большому запущенному саду и к
большому двору, в котором были амбары, конюшни и все
службы. Местечко и дом принадлежали помещику Высоцкому,
и все состояние было потемкинское: Высоцкая была одна из
Энгельгардтовых племянниц. Вся семья нашего пьяницыповара Дмитрия была куплена моим покойным отцом за три
тысячи рублей в Москве у этого Высоцкого. Убранство комнат
было вроде моего теперешнего жилья, мебели обиты дрянным
старым ситцем, печи были зеленые изразцовые и многие с лежанками, с тех пор я не видела подобных печей. Вы, верно, видели в Царском, в Прусских комнатах, то, что называют
голландскими печами – на зеленых ножках белые с голубыми
разводами печки?
– Я всего раз был в Царском, и то пришел туда пешком с
Пушкиным и Соболевским; мы прошлись по двору, и Пушкин
мне сказал: «Вот в этих комнатах внизу я и Жуковский, мы
проводим всякий вечер у фрейлины Россет очень приятно».
57

– Я вам после расскажу про мое фрейлинство, потому что
надобно соблюдать порядок в рассказе, и то уже мы беспрестанно делаем фугато.
– А вы любите фугато в музыке?
– Конечно, но ведь есть фугато и в жизни.
– Это фугато еще приятнее!
– Понимаю, с парижскими глазами. Вот вы и вздохнули!
– Ничего, продолжайте.
– Все строение было деревенское и приходило в ветхость.
В Златополе жизнь была совсем другая, утром мы учились с
Амальей Ив в задних комнатах, два раза в неделю я
брала уроки на клавесине у какого-то старика и получила отвращение к музыке, особенно к сонатине Плейеля, и до взрослых лет не любила музыки. Потом мы гуляли по грязным,
скучным улицам, набитым оборванными жидами с пейсиками
и в грязных стоптанных туфлях. Нас одевали к обеду, потому
что собиралось офицерство. Тут всегда были братья Ивана
Кар и его адъютант Михаил Михай Гамалея.
На нас решительно никто не обращал внимания; отчима мы
боялись, как огня. Хотя мы, старшие, менее подвергались его
нерасположению, мы знали, что бедный Карлинька подвергался его побоям и его часто приносили расплаканного к Амалье
Ив. Добрая старушка его ласкала, успокаивала, сама
часто плакала, и ей же потом за это доставалось. Однако Иван
Кар иногда любил похвастать своим чадолюбием.
В Ново-Миргороде была ярмарка, он туда отправился и привез нам подарки: мне большую куклу, какие-то странные клетчатые варшавские башмаки. На беду он купил толстую книгу,
которая называлась «Энциклопедия для детей». Эта энциклопедия сделалась предметом нашей антипатии и мучения. Нам
никто ничего не толковал, и энциклопедия, которая, по мнению Ивана Кар, заключала неисчерпаемый запас знаний, оставалась для нас мертвой буквой. Нам гораздо более
нравилась черная сафьянная Библия Амальи Ив с закладками, но она так была озабочена присмотром за порядком
в доме и нашей чистотой, что не имела времени рассказывать
нам истории наших прародителей. Нас было пятеро на ее руках, при детской еще Марийка. Марийка чинила белье, пела
песни и убегала на кухню по целым часам.
58

Но в один прекрасный день все зашевелилось в Златополе,
в доме началась укладка, на дворе выстроились экипажи, поправленные и подчищенные, по всем комнатам стояли сундуки. Приехали бабушка и тетушка Вера с нами проститься.
Амалье Ив было не до нас, энциклопедию уложили, и
мы рыскали по дому из угла в угол. Дом набился жидамифакторами, выносили сундуки, люди, подпоясанные кушаками,
метались, как угорелые. Кучера запрягали лошадей. Послышался выстрел, батареи потянулись на площадь, и священник
служил молебен. Вестовой вез как трофей деревяшку Ивана
Кар, за ним и мы шагом потащились в поход. (Отсюда – Журнал матери.)
– Вот как вы исколесили всю Россию!
– Да, еще когда маменька хлопотала по делам, она меня
брала с собою в Крым по делу с Капниси; мы ехали по зыбучему
песку шагом и где-то остановились, я просила ее походить со
мной, и вдруг мы услыхали страшный крик и только успели
вбежать в дом, как Пожидор вошел бледный и сказал, что бык
бросился на проходящего и распорол ему брюхо. К счастию,
случился доктор, человека спасли, а быка убили. «Я, матушка
Надежда Ив, боялся, что вы с барышней ему попались!» Она была такая кроткая, что люди ее очень любили.
– А вы кроткая?
– О нет, я очень вспыльчива, но я думаю, что наши люди довольно счастливы.
В эту минуту вошел Михайла и сказал: «Чувствительно благодарен вам, что вы позволили мне обедать с вашими почтенными нянюшками. Деточки все время лепечут вокруг нас и так
полюбили моего Николая Дмит. Уж как я рад, он у
вас в родной семье».
– Il ment, il ne peut pas vous souffrir et dit: «От мужа да все летит к вам». En attendant je vais boucher les trous de souris. Ce qui
a provoqué la joie d’Oly qui les craignait autant que moi.
Михайла a pris des leçons pour faire le café de son maître 88.
Он запасся конфоркой в Питере и варит ему яйцо в смятку.
Он врет, он не может вас выносить и говорит: Пока же я иду заткнуть
мышиные норы. Это вызвало радость Оли, которая боится их так же, как
я. Брал уроки варки кофе для своего хозяина.

88

59

– Киса, il у a un poète comique à P
Мы с Одоевским ставим для проформы метроном, друг на
дружку поглядим и дуем без остановки. То треплем старичка
Гайдна, то Бетговена, Генделя, Онсло, но итальянскую дребедень не играем. У Одоевского есть орган, который он называет
Себастьяном в честь Иоганна Себастьяна Баха, на нем только
играется Бах. Сам Одоевский превращается в немецкого профессора музыки, даже обижается, если кто слово скажет. Было
надобно слушать с благоговением. Тут всегда был Глинка, которого мы звали синьор Глинини, мадемуазель Лигль, девица
Чемодурова, у которой огромный сопрано, ее сам Глинка учил
петь. Она пела особенно хорошо Opfer-Lied Бетговена.
– Я не знал, что Бетговен писал религиозную музыку.
– Отец Бетговена был голландский банкир Банского епископа Этельтур, и у него, конечно, была своя капелла. Маленький Бетговен 7 лет уже поступил в певчие и начал свою
музыкальную карьеру религиозными мотетами, а потом написал три мессы, одна, третья, особенно хороша.
– Скажите мне, кто еще ухаживал за вами в Петербурге после вашего замужества.
363

– Вы – всегда выспрашивающая кошечка. Два брата Карамзины потом красавец Платон Чихачев, образцовый молодой человек. Он без акцента говорит на 12 языках и сказал мне,
что после славянского и греческого лучший перевод Евангелия – на испанский. Это серьезный и ученый человек, большой
друг Алины Дурново. Его брат Петр не так умен, как он, но тоже
очень учен; это большой путешественник, он сопровождал сэра
Родерика Мурчисона, английского геолога, в Сибирь, с г. Вермейлем и русским по фамилии Кокшаров. Им сопутствовал
также известный натуралист профессор Миттендорф. Он очень
далеко заехал в глубь Сибири, остался один, не знаю, где. Холод
был исключительный, какого никогда не было в Сибири; Миттендорфа нашли почти замерзшим, он от этого был настолько
измучен, что сказал необыкновенные слова, будто он был в бокале, полном винного духа! Он пел во все горло: «Ubi bene, ibi
patria» 307. Его спасли от этого пагубного шага.
– Откуда вы все это знаете?
– Мой брат Аркадий был командирован в Сибирь в 1835 г.,
чтобы инспектировать маленькие крепости, и письма его
очень интересны. Он доехал до Май-Магона. Это первый пограничный китайский город. Там началась наша первая меновая
торговля чаем с китайцами, мы им посылали ситцы, кумач и
ты, не знаю, помните ли вы чашки, размалеванные золотыми и красными цветами, их покупает народ за бесценок,
это тоже из Китая; но теперь китайцы объявили, что хотят торговать на серебро, это весьма накладно, и наш чай удорожал.
– И кто еще ухаживал за вами в Петербурге?
– Кто что, а он все свое, этот несносный Киска. Чтобы покончить с этим, скажу вам, что самый серьезный был Юрий
Федорович Самарин, корифей славян. Я вернулась из Парижа,
Аполлина Веневитинова пригласила меня на обед, чтобы познакомить с Тютчевым, и Самарин был на обеде. У меня было
очень закрытое платье черного шелка, весьма простое, воротник и манжеты полотняные; это был совершенно новый туалет. После обеда Самарин сказал мне: «Почему вы носите столь
аскетический туалет, мадам?» – «Очень просто, потому что это
307

Где хорошо, там родина (лат.)·

364

модно в Париже, откуда я только что приехала». – «Вяземский
утверждает, что этот туалет – траур сердца». – «Это верно, я
имела несчастье потерять ребенка двух лет и трех месяцев и,
чтобы рассеяться, съездила в Италию».
Воспоминания и волнение охватили меня, и я встала, чтобы
уйти. Он попросил разрешения прийти меня повидать. «Конечно, – сказала я, – я всегда буду рада вас видеть». Мой муж взял
ложу авансцены в середине вместе с Ростопчиными. Это был
салон, там пили чай, ели мороженое, входили и выходили.
Кресла моего мужа и Ростопчина были в первом ряду, Самарин ненавидел музыку, но приходил в ложу на час, чтобы поболтать со мной. Дидо была там со своим возлюбленным
Альбедингеном, она выходила из себя, бросая букеты Рубини и кричала ему: «Вы – божество!». Я скучала, мне так надоедало, что я говорила Самарину: «Который час, Юрий
Фед?» – «Половина одиннадцатого только». – «Мне
так это все надоело и гадко, что я еду домой. Хотите ли чай
пить у меня?»
Я сказала верному Афанасию подать чай, я сидела на одном
из красных кресел, которые были в моем кабинете, а он поместился напротив на· маленькой софе. Он молчал, молчание
начинало становиться стеснительным, надвигалась туча,
т. е. объяснение – я прервала молчание, сказав ему: «Юрий Федорович, отчего вы молчите!» – «Мадам, вы очень хорошо знаете, что я могу сказать лишь одно – что я вас люблю и до
безумия; влюблен в вас».
Он страстно любил свою кузину, красивую, хорошенькую
Катрин: Оболенскую, которую ее отец выдал замуж за графа
Валерьяна Зубова, одного из этих, грубого человека, сделавшего
ее такой несчастной, что она умерла с горя. Вся семья называла
его Юша, а она звала только Жорж, Бог видит, что у меня не было никакого чувства к Самарину, но когда он это сказал, это,
может быть, польстило моему самолюбию, и чтобы доставить
ему удовольствие, я ему сказала: «Жорж, пойдемте в мою комнату, я устала и мне нужно растянуться». Он сел на землю рядом и благодарил меня за то, что я назвала его Жорж. Я сказала
ему: «Вы очень некрасивы, но ваш лоб чист» и поцеловала его в
лоб. Очень взволнованный, он поцеловал мне обе руки, говоря
365

мне: «Они более добры, чем красивы, эти две ручки; ваша доброта и простота – одно из ваших главных очарований».
– Продолжайте лучше об Самарине, чем же кончилось это
первое свидание?
– Он спросил меня, правда ли, что мой муж уехал играть во
время моих родов, зная, что следует этого ожидать. Я сказала,
что это правда, но что я нисколько на него не в обиде, что, в
сущности, не могу жаловаться на своего мужа, что у него есть
слабости, но есть и большие достоинства, что я его уважаю
и очень недовольна Софи Карамзиной, позволившей себе
при людях обсуждать наши отношения, что я пожаловалась
г-же Карамзиной, сделавшей серьезное внушение Софи, но эта
бедная Сонюшка неисправима.
– Почему вы называете ее бедная Сонюшка?
– Потому что она и зимой и летом ходит в черных атласных
изношенных башмаках; ей очень мало дают на туалет, потому
что Карамзины живут только пенсией в 50 000 р. асс. У Карамзина не было никакого состояния, он женился на Протасовой и
взял за ней 500 душ в Орловской губернии, село Бортное. После
первых родов она умерла, и Карамзин не трогал доходов дочери. У них есть старый крепостной человек Лука, это в полной
мере член семьи, так Лука мне рассказывал: «После смерти жены Николай Мих нанял домик в Марьиной роще и
поручил Сонюшку Илье и мне, он тогда писал “Марфу Посадницу” и “Лизу Рассадницу”, тоже издавали мы журнал “Мои безделки”, этим мы и жили, накормим Сонюшку кашкой, катаем ее
в тележке, она у нас прыгает, такая веселенькая. Как, бывало,
приедет Николай Михайлович, не нарадуется».
До своей второй женитьбы у Карамзина был жаркий роман,
он был страстно влюблен в красавицу Обрезкову, которая вышла замуж за князя Степана Хилкова и которую я знала в Царском, когда он командовал гвардейскими гусарами. Карамзин,
узнав, что она ему неверна, почти сошел с ума от горя и написал ей стихи, которые начинались так:
Еще твой последний жаркий поцелуй
Горел на моих устах...

Скажите мне, вы всегда называли Самарина просто по
имени?
366

– Только один раз; после этого вечера, взорвавшегося
нежностью, наши отношения были просто дружескими, я с ним
часто ссорилась, потому что он позволял себе судить императора на основании ложных слухов. Он был обер-секретарь Сената, и поэтому я почти никогда не видала его по утрам, а
вечером он приходил не всегда; время от времени он должен
был бывать в свете, его отец требовал, чтобы он посещал графа
Панина, в надежде, что он женится на одной из уродливых дочерей этого потентата, кривотонка, как его называли Абрам
Сергеич Норов и семейство Нессельроде; по Гагариным они
были родственники; во вторник он никогда не пропускал бильярд у Михаила Юрьевича Вьельгорского. Он очень хорошо
играл на шарокате шаротером, как говорит Шишков.
Вот что я забыла вам сказать – что Самарин принес мне
красную книжечку с золотым обрезом и попросил меня вести
для него маленький дневник того, что я услышу при дворе.
Славяне были в немилости и хотели знать, что о них говорят.
***

– Батюшков мало писал, но все, что писал, исполнено чувства и грации. Недолго пришлось ему писать: он сумасшедший
и живет в каком-то бесцветном состоянии в Вологде у сестры
своей Шепелевой. Его посетил его меньшой брат, товарищ брата моего Аркадия по артиллерии, Помпей Николаевич. Сумасшедший ему сказал: «Какую гадость поставили на гробнице
Тассо». – «Отчего, на камне вырезаны просто слова: Здесь лежит прах Торквато Тассо». – «Что ты врешь!» и взвился на него:
«Они написали:
Фуй, на свете как мне грустно,
Мой Кристин далек ушел.
Щеки красны, зубы белы
Совершенно бела кроль!»

– Боже, что за ужас лишиться разума!
– Да уж выше этого несчастья ничего нет на свете: сделаться предметом отвращения для тех, для кого вы всех дороже.
Как все неизлечимые сумасшедшие, Батюшков растолстел,
спит и ест прекрасно и не страдает. Сестра за ним ходит
367

как нянька, он сидит у окна, смотрит вдаль, ничем не радуется
и ничем не огорчается. Он ведет растительное существование,
вот и все.
***

Пушкин написал стихи, которых вы, может быть, не знаете:
Дар напрасный,
Дар случайный,
Жизнь, зачем ты нам дана?

Митрополит Филарет узнал о них и ответил ему: «Не случайный, не напрасный» и т. д. Это прекрасные стихи, но они не
были напечатаны, это мой брат Лев Арнольди мне их привел;
ему достаточно один раз прочесть стихи, чтобы повторить их
без ошибки. У меня совершенно нет этой способности. Ответ
Пушкина Филарету великолепен; у меня нет с собой его сочинений, я понадеялась на свою память.
***

Гоголь мне говорил, что роль Хлестакова самая трудная и
что ее лучше всего играл в Калуге Бурдин. Щепкин играет тоже
в другой комедии Гоголя «Женитьба» и в комедии, в которой
тетка оставляет племяннику свое состояние, но кто- делает подложное духовное завещание, и она оставляет ему старые
подушки и стаметовую юбку, и он все говорит: «Ну, я вас спрашиваю, на что мне стаметовая юбка, а подписано Обмокни, тогда как ее звали Авдотья, черт знает, что такое, надо тут тягать
по судам». В Москве Щепкин играет всегда городничего, а Самарин – довольно изрядный Хлестаков. Щепкин тоже играет
Фамусова, а Самарин прекрасно Чацкого. Щепкин – великий
художник и всего лучше играет «Игроков» Гоголя. Это драма,
почти как у Аристофана. Публика слушает со вниманием, молчит, не аплодирует, и все молча выходят с каким-то тяжелым
чувством. Щепкин мне говорил: «И это всегда так, потому что
слишком живо затронуты самые потайные струны души. Мне
самому тяжела эта роль».
368

– Вот это имена, а Гоголю это было совершенно натурально.
У него в родстве Боб и Чечевица, Пищи-Муха, Миклуха-Маклай,
а в «Тарасе Бульбе» есть воевода Кисель, ваш предок, а так как
вы мало энергичны, вы истый Кисель; есть Голопупенко, Белокопытенко, а в России есть Гнилосыров и Серопупов.
– Вот вы это выдумали, чтобы иметь удовольствие говорить гадости.
– Совсем не выдумала. Пушкин с Мятлевым пишут чепуху
под названием «Поминки»:
Дай, попьем, помянем
Трех Матрен, Луку с Петром

а потом продолжение:

Михаила Михалыча Сперанского
И арзамасского почт-директора Ермоланского,
Князя Вяземского Петра,
Почти пьяного с утра,
Да Апраксина Степана,
Большого болвана.

Представьте себе, милый мой, что он слаб на ноги, уродлив, как
смертный грех, и при этом глуп, но он человек с хорошим состоянием. Ваш знакомый Пушкин очень сердился, что Софи
вышла за него. Но это случилось, и он имеет четырех детей,
один уродливей другого, есть две дочки, безобразные, и совсем
маленькие, их зовут шестерка и семерка, и они тоже подванивают.
– Гораздо лучше говорить о Грамаклее, чем об вони и вонючках.
– Я прибавлю только, что эти господа не могли сыскать
рифмы к Юсупов, но однажды входит торжествующий Мятлев,
говоря ему:. «Нашел!
Князя Бориса Юсупова
И полковника Серопупова».

Это в «Инвалиде» о приезжающих и отъезжающих. Гоголь
всегда читает эти имена, так, в «Мертвых душах» и в «Городничем» нет ни одного выдуманного имени, все настоящие фамилии. Я узнала, что Онегин тоже подлинное имя.
369

Из варианта 11
***
– Кто такой Плетнев?
– Плетнев – мой учитель русской словесности и новейшей
истории, он друг Пушкина, Пушкин без его одобрения ничего
не печатает. Жена Плетнева, рыжая Степанида, так ревнива,
что Пушкин адресует письма Плетневу в наш Екатерининский
институт. Плетнев был любимцем императрицы Марьи
Федоровны, он давал уроки только в институте и получал
1000 р. асс.
– Но оставим это, вы должны мне рассказать еще чтонибудь о Плетневе.
– Хорошо, бедный Плетнев имел от рыжей Степаниды дочь,
которую он обожает. 1000 р. едва хватает, чтобы жить в двух
комнатах с грудным ребенком. Степанида заявила, что не может согласиться, чтобы ее девственная грудь потеряла форму,
взяли кормилицу, это превысило расходы и исчерпало ресурсы
Плетнева, он заболел, это было в момент экзаменов. Императрица дала ему 5000 р. асс., он поехал в Олту, поселился почти
даром у бедного священника, родственника рыжей Степаниды,
лечился холодной водой – лечение, введенное Присницем; это
лечение было известно в языческой древности, я думаю, Цезарь так лечился в Галлии.
***

– Петербург – город зубоскальства. Граф Фикельмон, австрийский посланник, говорил мне, что это самый злобный город в мире.
– Кому вы это говорите! Я об этом кое-что знаю! Особенно
они высмеивают москвичей. Скоты, Москва ведь Россия, а Питер что? Константин Аксаков очень хорошо определил
Пбург, он написал своему брату Ивану в Пбург:
«Ненавистен мне Петербург, это незаконнорожденный город,
прижитый с Западной Европой».
– Это мило. Но кто такой Аксаков?
– Аксаков это корифей славян, как и Хомяков.
– Но кто это славяне?
370

– Славяне – это общество, которое желало бы, чтобы Россия
оставила свою западную одежду и цивилизацию, т. е. это
накладное просвещение. Но вы понимаете, что сейчас это невозможно. Я думаю, однако, что это произойдет прежде 50 лет.
Когда Иван Аксаков получил это письмо, его на 8 дней заперли
в III Отделение.
– Я не знаю, что это за учреждение. Благотворительное?
– Это как раз благотворительное учреждение. Утверждают, что там есть люк и что в нем поколотили графиню Лаваль, потому что она спрятала своего зятя Трубецкого,
чтобы дать ему сбежать в Австрию с помощью другого
ее зятя, графа Лебцельтерна. Вы представляете себе хорошенькое зрелище с вдовствующей брандармой, как говорит Гоголь.
***

Один князь Дмитрий Евсеевич Цицианов его не уважает, он говорит, что это вертопрашный язык.
«Только, – говорит он, – наши барыни любят болтать всякий
вздор по-фр. Скажи им по-французски les pantalons,
так и растают, а скажи им штаны, кричат: какой ужас, чуть в
обморок не падают».
***

– Представьте себе, Киселев, что есть блины гречневые, потом с рублеными яйцами внутри, потом крупичатые блины со
снетками, потом крупичатые розовые.
– О розовых я и понятия неимею, как их делают розовыми?
– С свеклой. Пушкин съедал их 30 и после каждого
блина – глоток воды и не испытывал ни малейшей тяжести
в желудке.
***

– Это напоминает мне хорошенький анекдот об императрице Екатерине, который рассказал мне Пушкин. Отец графа Нессельроде был прелестный и умный человек, но, как многие
старики, и я из молодых, имел обыкновение издавать дурной
371

запах. Императрица сказала ему однажды: «Милый Нессельроде,
уходите, но подальше» – потому что он, чувствуя, что нескромная буря приближается, покидал игру, но возвращался слишком рано.
***

– Тогда я сделал долгую прогулку с Пушкиным вокруг озера, а потом мы прошли в комнаты, где вы жили в первом этаже,
и Пушкин сказал мне: «Здесь я проводил самые приятные вечера у фрейлинки Россет, как ее называли придворные лакеи.
Сперва я с женой катались в парных дрожках, которые называли ботиками, я сидел на перекладине и пел им песню, божусь
тебе – не моего сочинения:
Царь наш – немец русский.
Царствует он где же?
Всякий день в манеже.
Школы все казармы,
Судьи все жандармы,

И эти стихи не мои:

А Закревский баба,
Управляет в Або,
А другая баба – начальником
штаба.

Россия вспрянет ото сна
И на обломках самовластья
Напишут наши имена.

– Сумасшедшие, разве такая махина, как Россия, может жить
без самодержавия?
– Кисс, Пушкин жил тогда в доме Китаева, придворного
камер-фурьера. В столовой красный диван, обитый бархатом,
два кресла и шесть стульев, овальный стол и ломберный
накрывали для обеда. Хотя летом у нас был придворный обед
довольно хороший, мы обедали все вместе, это уж были порядки Волконского, министра двора, вы знаете нравы времен
Репнина короче, однако я любила обедать у Пушкина, а обед
составляли щи или зеленый суп с крутыми яйцами (я велю
сделать вам завтра этот суп), рубленые большие котлеты со
шпинатом или щавелем, а на десерт – варенье с белым крыжовником.
372

Из варианта 12
***
– В 1844 году я провела зиму в Ницце в очень приятном обществе. Гоголь там был, Вьельгорский, бедная Софья Михайловна Сологуб жила со старухой-свекровью. Я жила рядом с
ними, Гоголь через день обедал у меня и так как он любил равиоли, то я их всегда заказывала своей кухарке. Она в кухне пела: «Мсье Того, мсье Флого, равиоли, ревиоли». В марте месяце
я отправилась в Париж.
***

– Мои братья, Вяземский и Тургенев его не
покидали до последнего вздоха, страдания были ужасные, но
он терпел, сколько мог, просил жену выйти в другую комнату, но она осталась при нем. Он благословил детей, которых
нежно любил, и сказал жене: «Я знаю, что ты была мне верна». Еще до его кончины государь прислал ему сказать, чтобы
он не беспокоился насчет его семьи. Назначил пенсию в
25 000 Наталье Ник, мальчиков записал в Пажеский и приказал напечатать сочинения, которые разошлись
в огромном количестве. Финикин, который очень любил
и уважал Пушкина, собрал весь дипломатический корпус, который шел пешком до церкви. Народу было много, и все со
слезами провожали великого поэта. Его похоронили, кажется,
в Тригорском.
***

– Пушкин говорил, что стихи Мятлева помогают очень хорошо заметить нашу кукольную комедию Петра Ив
Укусова и прямо в ад. Вот эти стихи. Крестьяне пришли к барыне и говорят, мы убрали хлеб.
C’est très joli. Comment vous portez vous? 308

308

Это очень хорошо. Как поживаете?

373

A хорош ли урожай y вас?
Оченно хорош: от колоса до колоса
Не слышно девичьего голоса,
А от Канева до Киева целый час езды.
Значит, у вас урожай хорош?
Оченно хорош, сударыня.
А что вы из него сделали?

Сварили брагу.
А пьяна ли эта брага?
Оченно пьяна, так что если
Вашей милости ее поднести.
То вашей милости со двора не сойти.
Мы – человек русский, не немецкий,
Подносим вам тотчас первой.

Пушкин говорил, что вместо Петра Ив Укусова
и прямо в ад надобно заменить: Господа сенаторы и пр.

374

Продолжение
Баден, 22 июля 1836

Николай, мой возлюбленный, ты уехал. Мне кажется, что
солнце не светит более в Бадене, что розы поблекли. Те последние, которые ты принес мне, увяли, несмотря на заботу о
них. Зачем у меня хватило жестокости заставить тебя уехать?
Более всего я наказала себя: тебя по крайней мере могло рассеять путешествие, а я пригвождена к месту моим положением.
Мы откровенно посвятили бы Гейденрайх в наши отношения,
и ты мог бы поддерживать мою поясницу и спину. Вот куда завела меня моя жестокость. А ты, отчего ты, вместо того чтобы
сорвать мой поцелуй, не попросил меня о нем; разве ты не чувствовал, что я была бы счастлива даровать тебе его?
Сегодня утром я нашла у себя в передней старика—
капеллана; проходя, я спросила его, давно ли он торчит на
Сашкином стуле. – «Полчаса. Ваш муж выиграл вчера на рулетке, дайте мне сколько-нибудь». – «Mein bester Freund, ich bekomme nichts von dem, was er gewinnt, und Abends wieder wird er
es verlieren, ich kann Ihnen 10 Gulden». – «Che fare 309. Спасибо за
это. Есть тут некий г. Русс, он выиграл 40 000 фр., я оставался у
него в передней 3 часа, он, наконец, вышел и дал мне 1000 фр.
И подумайте, что он покупает ботинки в Париже и прогуливается по – и брыкнул ногой, как коза».
Вечером я поехала в «Фаворит», фрейлен Жозефины там не
было, детям очень хотелось увидеть снова «das goldene Zimmer» 310; тогда со всех сторон звали фрейлейн Жозефину, а в
немецких устах это звучало «фрелин Жомефина». А мною,
напротив, овладела ужасная печаль. Кресло у окна было пусто,
это он, мой возлюбленный Николай, сидел раньше на нем.
Я пригласила Клеопатру и Анику пообедать со мной, и даже
мохнатый нос, у которого со времени отъезда моего Киса вид
петуха на насесте. Какой глупец!
Приехала княгиня Гацфильд, истощив бедного Васю Чихачева, она овладела г. Гербертом, братом лорда Пемброка. Говорят,
Мой лучший друг, я ничего из этого не получаю, а вечером он опять все
это потеряет, я могу дать вам 10 гульденов (нем.). – Что делать (ит.).
310 золотую комнату (нем.).
309

375

что он очень красив, но я видела его только издали вместе
с нею; никто ее не видел. Верно ли, что они счастливы, эти
женщины, так скоро уступающие мужчине, которого любят; не
думаю. Сердце и душа здесь ни при чем; это лишь удовлетворение страсти, плотской и грубой. Я уверена, что Николай меня
любит, он знает, что я люблю его еще в тысячу раз больше, но
он никогда не будет моим любовником, он поклялся мне в
этом: ни за что на свете он не пожелал бы сделать меня преемницей маленькой актрисы из театра Водевиль. Нет, когданибудь он женится на мне, может быть, через двадцать лет, когда я потеряю и свою красоту и свою свежесть. Он любит во
мне прежде всего мою душу, а кроме того – общность вкусов.
Я легла спать в 9 часов. Я прочла несколько вечерних молитв и помолилась о здоровье тела и духа дорогого отсутствующего. Эта молитва всегда при мне. Знает ли он , я падаю
от усталости.
23 июля. Пробуждение мое печально, несмотря на хорошую
погоду. На маленьком мосту никого нет, он пустынен. Дети,
привыкшие играть с ним по утрам, спрашивают: «Lola, wo ist
Kilivoff?» 311. Адини говорит: «Wer ist Kisseleff, er hat mir so schöne Geschichten erzählt über die Sternen. Nicht wahr, Mama?» –
«Ja, da bleibt noch nach die Fürstin Liewen, und die schöne Wasser – Pumpe und Sie wird ihnen Geschichten erzählen». – «Nein, Lola, Sie erzählt nicht, Sie spielt nur» 312.
Днем пришла княгиня Ливен взять меня с собой покататься; мы остановились у дверей Бакура, он приказал сказать, что
занят своим туалетом. Она не хотела ему верить, тогда он показался в окне с бритвой в руках и намыленной щекой; он
условился, что она вернется за ним. Лос Риос крикнул нам:
«Только вы, княгиня, как вы ». От монастыря Урсулинок мы
вернулись захватить Бакура и поехали со стороны Оосса.
Я обедала вдвоем с черным-красным, мадам де Лаге, Долгоруким, который, верно, выиграл. – «Тем лучше». – «Я думаю,
что через месяц после родов ты сможешь выехать». – «Конечно,
Лола, где Киселев? (нем.).
Кто такой Киселев, он рассказывал мне такие хорошие истории о звездах.
Правда, мама? – Да, а теперь еще остается княгиня Ливен и хорошенький водяной насос, и она расскажет вам истории. – Нет, Лола, она не рассказывает,
она только играет (нем.).
311

312

376

Гейденрайх так говорит. А потом она считает, что через три
недели я смогу принимать воды в Мариенбаде». – «Тем лучше», – и захрапел на диване.
Эта дура Радзивилл собирается давать вечера; как все англичанки, миссис Сент-Джон стелется перед ней и предоставила ей не знаю какой номер Лорд Сен-Верьен. Бедная
женщина, она все это делает, чтобы обеспечить себе кусок хлеба на старость и покровительство своим сыновьям; я ее очень
люблю. Лев Сологуб ухаживает за ней; он заботится о Тэде и
Чарлзе, которые весь день барахтаются в .
Любимый, помнишь ли ты один лунный вечер, маленькая
Мури журчала у нас под окном; это было в тот день, когда я почти сказала, что люблю тебя, и просила положить руку на
мой самовар, чтобы ощутить· движение маленького существа?
Конечно, ты помнишь это. Не записано ли все это в книге Королей, как говорит книга Хроник? Ты увез тетради наших воспоминаний, столь нежных и редких, что они вечно будут
запечатлены в наших сердцах.
Вечером я печально присела на скамейку старого Беверлея,
чтобы подышать воздухом, как вдруг увидела, что показался
добрый Платонов, он шествовал с известным своим видом, я
скорее ретировалась. Какая смелость, он вошел в гостиную, но
я пошла к детям; он взошел на маленький мост, какая дерзость,
я скорее повернулась спиной. После ванны и молитвы с детьми
я легла спать, изнемогая от усталости. Ребенок спокойнее. После хорошей ночи я встала с помощью Гейденрайх и Мины. Лиза ни на что не годится, и я хотела бы как можно скорее от нее
освободиться.
Я посидела с Гейденрайх на скамеечке напротив дома du
Pont; Фальк возился в своем саду; возвращаясь, я встретила
еще старого священника. Он собирает хорошие пожертвования
у входа на рулетку, он говорит, что это его пост: выигравшие
игроки так довольны, что охотно· жертвуют. «Und ihr Mann hat
heute gewonnen, und gab mir 25 Gulden. Ach, Schade, dass der gute
junge Herr ist weg; das ist wohl eine Modelle von jungen Herrn, er
spielt nicht trinkt nicht und lauff nicht nach den Frauen. Er ist arm,
hat mir doch jede Woche 5 Franken gegeben für den Armen, „dass
muss keiner wissen“, – hat er mir gesagt. Der gute junge Herr lebt in
dieser Babylon Paris und bleibt rein und gut».
377

– Ja, heber Herr Probst, ich kenne Ihn gut, man hat hier gesagt,
er wäre mein Liebhaber, es ist eine abscheuliche Infamie. Wir haben
des Morgens und des Abends Zusammen gebetet, er hat mit den
Kinderchen gespielt. Beten Sie für ihn und für mich. Und jetzt erzählen Sie mir etwas über die Geschichten im Badischen? Ueber Stephanie und ihre Kindern.
– Ach, Gott, es ist eine schreckliche und unbegreifliche Geschichte. Das erste Kind war munter und lustig zu Bette gegangen,
einen Rauschen und hat eine weisse Gestalt; diese Gestalt hatte :
und küsste das Kind am Munde und des Morgens lieg das Kind todt.
So ging es auch mit dem zweiten. Mit dem dritten ging es anders;
die schliet fast, die weisse Gestalt nahm das Kind in ihr
Arm ; er war immer in den Strassen sprach wenig und wenn
man ihm fragte nach seinen Name, antwortete er nicht. Niemand
wusste, wo er schlief er war immer gut gekleidet. Der Herr, der sich
erschossen hat, wusste alles. Kennt auch die Geschichte 313.
В Венеции в 1856 г. я познакомилась со старым князем Валлерштейном, рассказавшим мне, что Гаспар Гаузер был поручен немецкому полковнику, который доставил его в Мюнхен;
он жил в чем-то вроде ниши, ничего не ел, ни с кем не говорил
и все бродил за городом по большой дороге. Однажды утром
его нашли убитым в его нише. Так как Валлерштейн был министром внутренних дел в это время, он прибыл вместе

313 И ваш муж сегодня выиграл и дал мне 25 гульденов. Ах, как жаль, что
уехал добрый молодой человек; это поистине образец молодого господина,
он не играет, не пьет, не бегает за женщинами. Он беден, но каждую неделю
давал мне 5 франков на бедных, «этого никто не должен знать», – сказал он
мне. Добрый молодой человек живет в Париже, в этом Вавилоне, и остается
чистым и хорошим (нем.).
– Да, дорогой господин пробст, я хорошо его знаю; здесь говорили, что он –
мой любовник. Это бесстыдная клевета. Мы вместе молились утром и вечером, он играл с детьми. Помолитесь за него и за меня. А теперь расскажите
мне баденские истории. О Стефании и ее детях.
Ах, боже мой, это ужасная и непостижимая история. Первый ребенок бодрым
и веселым лег в постель пьяного и явилась белая фигура; эта фигура
взяла и поцеловала дитя в рот, а утром оно лежало мертвым. Так же было и
со вторым. С третьим было иначе; нянька крепко спала, белая фигура взяла
дитя на руки . Он всегда был на улице, говорил мало, а когда его спрашивали о его имени, он не отвечал. Никто не знал, где он спит, он всегда был
хорошо одет. Человек, который его открыл, знал все. Знал также и историю (нем.).

378

с властями, чтобы констатировать кончину этого несчастного,
которого похоронили под именем Каспара Гаузера. Валлерштейн не сомневался, что это был сын несчастной принцессы
Стефании.
Я пригласила старика обедать, чтобы воспрепятствовать
тет-а-тету с красным-черным, paire-impaire et passé, но он никогда не обедает не у себя. Я люблю этого старика, я предложила ему кофе с бутербродом, и мы втроем – с Гейденрайх и с
ним проболтали до обеда. Старик рассказал мне любопытные
вещи о баденском дворе, между прочим: «den Alexander haben
wirklich geliebt, er uns, denn die Elisabeth ist eine wahre ,
so auch ihre Schwester im Badischen, und die Schlechtste ist die
Amalia, die ist eine wahre, wie soll ich sagen...», мы покатились со
смеху. Тогда Гейденрайх сняла шляпу перед Дармштадтским
двором. Гейденрайх решилась доставить удовольствие детям и
обедает с нами. Sie auch, mein viel geliebter Nicolas, bedauert, dass
du fort bist, я все ей поведала, она мне ответила: «Eine reine Liebe ist keine Sünde, das Herz ist frei und bleibt es so wenn auch die
Hand einem andern gehört». Я бросилась целовать ее со слезами
и рассказала ей о нашей любви. Она утешила меня, сказав мне:
«Sie wissen noch nicht was der liebe Gott hat in seinem gütigen
Wahrsachen für ihre Gnaden in seiner Hander halt, vielleicht stierbt
ihrer Mann früher und Sie werden ihn heiraten». – «Aber wenn?» –
«Ja, dass weisst der liebe Gott allein, vielleicht in zwanzig Jahren». –
«O, nein, ich fühle dass es eindazukommen wird». Тогда она мне
привела стихи, которые я выучила в институте с Меллин:
«Drum wenn dein Herz in Thränen beregnet, versorge nicht» 314.
Он вернулся к обеду, был очень вежлив с Гейденрайх; после
обеда – известный тебе и возмущавший тебя храп и расстегнутые панталоны. Гейденрайх посмотрела на меня, как ты; она
«Александра действительно полюбили; он клялся, нам, что Елизавета –
настоящая , как и ее баденская сестра, а хуже всех Амалия, которая настоящая... как я должен это сказать? Она тоже сожалеет, мой горячо любимый Николай, что ты далеко Чистая любовь – не грех, сердце свободно и
остается таким, если рука и принадлежит другому Вы еще не знаете, что
Господь в своем милосердии держит в руках для вашего блага; может быть,
ваш муж умрет раньше, и вы выйдете за него замуж». – Но когда? – Да, это
знает один Бог, может быть через двадцать лет. – О нет, я чувствую, что к
этому идет И если твое сердце залито слезами, не заботься (нем.).

314

379

пожала плечами. Проснувшись, он потянулся, не застегивая
свои грязные штаны, пошел за деньгами и, к счастью, исчез, не
взглянув на детей. Она сказала мне: «So hätte ihm eingemacht!» –
«Ganz gewiss nicht» 315.
Гугорт пришел на минуту с Клеопатрой, Клеопатра сказала,
что не понимает, как я могла так глупо отослать тебя из Бадена, когда ты, мой возлюбленный Николай, мог бы остаться еще
восемь дней. Восемь дней! Это целая вечность счастья для любящих сердец! Я сказала ей со слезами, что не знаю, какой злой
гений толкнул меня на этот дурной поступок, которым более
всех наказана, конечно, твоя верная Александрина.
– Вы снова попадетесь в Париже, дорогая.
– Конечно, Клеопатрица, я буду видеть его каждый день и
почти целый день – то у себя, то у вас; это последнее слово, которое я дала этому ангелу. Вы знаете, он рассказал мне свою
связь с бедной Каролиной, очень краснея, – меня заставило его
так любить, Клеопатра, именно то, Что он целомудрен и чист,
как девушка.
– А я, – сказала Клеопатра, – люблю мужчин, которые бросаются в атаку.
– Что в этих людях, Клеопатра? Разве Б не причинял
вам, и очень часто, много огорчений? Трубецкой не брал вас
штурмом, и однако вы не можете утешиться, потеряв его.
– Нет, он сделал мне предложение через мою кузину Статиньяно, и целых шесть месяцев мы любили друг друга, как вы и
бедный Кисс. Он поцеловал мне руку только за день до обручения, а я потеряла его так скоро, и мое бедное дитя, моего красавчика Сережу, бюст которого я заказала.
Бедная Клеопатра залилась слезами. Вошла Агриппина и застала нас плачущими. «Что случилось, господи, – обе в
слезах?»
Я сказала ей, в чем дело. Тронутая, она поцеловала Клеопатру, говоря: «Дорогая кузина, никто более меня не сочувствует вашему горю, Зине 5 лет, и я думаю, что муж и я умерли
бы от горя, если бы она умерла».
315

Я бы его замариновала! – Совершенно не уверена.
380

– Дорогая г-жа Мансурова, – сказала Клеопатра, – к несчастью, от горя не умирают, как вы видите; я пытаюсь рассеяться
в вихре света, но в глубине души горюю, и это выдает меня.
Пришла Леонидас, и заговорили о светских делах.
6 часов. После обеда я еще покаталась с княгиней Ливен к
Ооссу и сказала ей: «Я чувствую, княгиня, что это моя последняя прогулка».
– О, уже, – сказала мне эта неблагодарная старуха.
– Но после родов я к вашим услугам!
Вернувшись, я сказала Гейденрайх, что чувствую, верно
ночь пройдет в приготовлениях. Она приготовила мою постель, поставив ее посередине комнаты, хорошо проветрила
комнату, открыла все окна в гостиной и комнате за детской.
Гугорт приказал, чтобы никто не ходил по мосту и не ездил
в экипаже по дороге. Около 11 часов начались первые боли
в спине (не беспокойся, мой любимый Николай), они были
очень легкие. В полночь пришла Агриппина и Фифи заглянул в
гостиную; в четыре часа после трех хороших схваток появилась
девчурка (ах, отчего ты не здесь, чтобы поцеловать нового
пришельца).
Муж узнал обо всем этом только в 10 часов утра, он спал в
гостиной и даже не вошел в мою комнату, дверь которой была
открыта. Дело в том, что он, как мне сказала Клеопатра, уже
более недели назад обзавелся новой любовницей. Благослови
его Бог или, скорее, унеси его дьявол и не приноси назад.
Он будет жить точно мой грязный хвост, как говорят французские крестьяне.
Историю 9 дней ты знаешь от Голицына. На 10-й день я
была в гостиной, украшенной розами в вазах от «очень хорошенькой шляпки». Беверлей, старик из и жена слепого тоже принесли цветы и двух кроликов для детей.
На 3-й день они пришли повидать сестру и, совсем не ревнуя, сказали ей: «Du wirst mit uns spielen, Kilivoff und ich», «Kisseleff, – sagte Adiny, – wird dir schöne Geschichten erzählen über
die Sternen» 316.

Ты будешь с нами играть, с Киливовым и мной. – Киселев, – сказала Адини, – расскажет тебе прекрасные истории о звездах (нем.).

316

381

Я принимала только Анику, Клеопатру и княгиню Ливен; и
представь себе дерзость Платонова: он хотел войти без доклада, а Сашка ему сказал: «Не велено вас принимать» (как я ненавижу, когда крепостных называют этими уменьшительными.
Павел также зовет своего Михайлу Мишка, а еще чаще – Калмычонок).
26
27
28
29. Принялись болтать с Агриппиной о Берлине: дети...
наша Зина... эти мальчики необыкновенные, они как няньки
защищают младших от нападений , забияки. Агриппина
сказала мне, что мадам Пурталес была очень удивлена моими
жалобами на ее сыновей. «Возможно ли, – сказала она ей, – чтобы она не заметила, что Альберт по уши в нее влюблен?».
Ну, мой Николай, мне нет дела ни до кого, ты поистине единственное существо, так глубоко проникшее в мое сердце, и ты
так завладел им, что до моего последнего вздоха оно будет
тосковать только о тебе.
30. Ничего нового, все время одна мысль – болезненное
воспоминание об отсутствии того, кого люблю более всего на
свете, больше чем детей – этим, я полагаю, все сказано, мой ангел-хранитель. Ты прочтешь этот дневник, обещанный мной
тебе, когда я покину Париж.
4 недели прошли, я очистилась, и сегодня утром, 21 июля,
взяла первую ванну. Софи через 8 дней после рождения держали над купелью Теодор Голицын и Клеопатра, священник приехал из Штутгарта, я не видела его, чтобы поблагодарить, или,
скорее, видела одну секунду.
Был завтрак, которому отдал честь и храпун; говорят, что
кухарка и Гауф были увенчаны лаврами за кулинарное искусство и сервировку.
Я выпила мой первый стакан мариенбадской воды и,
как левретка, бегала рысью по Лихтентальской аллее с Гоголем. Вечером он нам прочел 5 первых глав «Мертвых душ».
Как не хватало тебя, мой любимый Николай, а вместо тебя
был меховой нос. Я села в твое кресло, остальная компания разместилась на стульях Дурхольц и которые всего лишь
382

дерево 317. Платонов, у которого за спиной была подушка, меховая, как его нос, не чувствовал, должно быть, себя на школьной
скамье. Тут были Лев Сологуб, Андрей Карамзин, которого ты
увидишь в Париже, я тебя с ним познакомлю, это другое дело,
чем этот противный Володька, которого брат ненавидит и презирает; этот мальчик – гуляка и злюка. Сологуб напомнил мне
стихи Мятлева о хохлах, вот они:
Адам роди Авеля,
Авель роди Эноха,
Энох роди Молоха,
Молох роди Зоровавля.
От Зоровавля... и неизвестно до Безбородки.
Безбородко роди Кочубея,
Роди Гамаля, роди Сологуба Гамаль роди Врочико,
Сологуб роди Лизогуба,
Роди Вронченко, роди Марченко,
Марченко роди Наталью Васильевну Шереметеву,
Наталья Васильевна Шереметева роди Жумку,
Жумка хоша и не кокетка,
Но модница и .

Нравится ли тебе это, ты прочтешь когда-нибудь этот дневник,
когда будешь хороший и умный. Ты понимаешь, что я хочу сказать: «Ты ведь штука, душенька моя, сердечко Саши украл, и
прошу тебя его ей не отдавать».
Я забываю тебе сказать, что когда Гоголь читал, хозяин дома осторожно сбежал на рулетку, так как это было после обеда,
где большую роль играл картофель, а повар Изабеллы Гагариной сделал суп из капусты и Пухову кашу. Это слово понравилось бы тебе, и когда мы поженимся и будем бедны, я тебе
своими руками приготовлю эту кашу; она действительно полита малиновым вареньем и сдобрена ванилью. Герцог Роган
здесь, и в душе моих собеседников роковым образом пробудился
вкус к высшей аристократии; понятно, что споры о чепухе вывели меня в конце концов из себя, я взяла сторону Рогана, который глуп, но обладает здравым смыслом и логикой. Тогда
Игра слов: durch Holz – через дерево, фамилия квартирной хозяйки Дурхольц.

317

383

как петух перед дождем. Роган, наконец, перестал приходить и
сказал мне откровенно, что эти дискуссии ему надоели.
Хочешь ли ты знать мой день: встав как обычно, я пошла в
Лихтентальскую аллею прогулять мою мариенбадскую воду; я
поймала, как обычно, Гоголя в огромном скандале с Сергеем
Гагариным, который говорил, что он – дурного тона, мы повстречали меховой нос, нацепивший белые панталоны и темно-зеленый жакет, украшенный золотыми пуговицами, и с
таким фанфаронским видом, что можно помереть со смеху; он
проводит свою жизнь у Дышек и катается с ними в карете; эта
дура – в розовом, всегда выставляет свою руку с пинцетом и
курит на свежем воздухе. С прогулки я пошла к Софи, которая
еще спит в 10 часов, расположившись на земле, на матрасе; как
только я вхожу, Михалина ее будит; она встает, надевает чулки
и потом рубашку, которую не меняет и спит в денной, взмах
гребенкой, черный капот, моет руки в воде, и готова; в ожидании этого слышно: «Лукаш, сбегай за сметанкой, Сальватор,
приготовь кофейный сервиз». Нужно отдать ей справедливость: тарелка чистая, вода ледяная и Софи превосходно варит
кофе.
После этой еды я осмотрительно удаляюсь – к счастью, вода
не слишком действует. Видишь, я вовсе с тобой не кокетничаю,
потому что могу говорить о действии вод. Это потому, что я
уже смотрю на тебя как на своего маленького и любимого мужа
и прошу тебя верить, что это не воздушные замки, волейневолей ты со мной обвенчаешься. Потом я возвращаюсь и ничего не делаю, брожу в поисках мест, где проходила твоя маленькая нога, и готова поцеловать это милое место в спальне.
Скажу тебе, что мои нервы довольно расстроены, особенно вечером, странные вещи творятся у меня в голове. Кстати об
этом: скажу тебе, что в привычках Смирнова перемена, он все
потерял и по утрам ходит играть к красноносому с Икскюлем, а
сегодня вечером он составляет ему компанию в столовой, а
впридачу Платонов. Ты представляешь себе, мой любимый, что
я вижу, как входят сюда три монстра, я бегу в свою комнату,
чтобы думать о тебе, молиться за тебя и посылать тебе всю
мою нежность; они пропадают в моем сердце, но я уверена, что
мы думаем и чувствуем одно и то же.
384

Сегодня утром он мне сказал, что написал Николаю Воейкову, чтобы тот выслал ему 25 тысяч франков, что он еще
немного поиграет и затем надеется приехать в Париж с 15 тысячами фр. Ты понимаешь, что это только любезные слова.
Я ничего не сказала и рада, что избавилась от него.
Эти дни ожидают вел. кн. Михаила, у него ушки на макушке,
ибо, надо тебе сказать, что Софи не говорит более со мною о
тебе, я ее разочаровала, сказав, что не нуждаюсь уже в ее доме
и что буду видеться с тобой в Париже так же, как в Бадене. Мы
свои делишки будем втихомолку делать.
У нас уже 20 июля. Я сгораю от нетерпения, но деньги еще
не прибыли; он по утрам делает расчеты, почесывает в затылке: они все играют на мелок, а на рулетку надобно нести золото. Кроме того, его расстраивает другое: говорят, есть три
очень красивых создания, но самую красивую заграбастал Павел Демидов – не знаю, помнишь ли ты этого бледного и злого
плута. Ну так вот, Смирнов эту отбивает, и они уже не раз ссорились, и по вечерам играют также у Демидова, тоже на мелок.
Наш русский свет здесь начинает заменяться другими людьми.
Помнишь ли ты Кобылиных и их узелки, которые вызывали у
тебя такой смех; и все же это Москва, и ты находил, что помимо
смешного в этом есть что-то трогательное. Верно, у твоей няни
были узелки и узелочки для Николиных игрушек. Да, мой любимый, ничто не сравнится с памятью сердца. Для тебя это –
колени твоей возлюбленной матушки, для меня – Грамаклея,
Бабуся и Амалья Ив, Дюк и папа, дорогой хутор и Батист, к которому убежал Клементий, когда приехал хромой
черт. Ты полюбил их всех, потому что любил меня. Сколько раз
нас предавали.
25 августа. Софи Радзивилл пригласила меня на вечер для
избранных; воображаю жестокую скуку, которая будет там царить, я вытащила газовое платье с желтыми и белыми розами
и кистями красной смородины по белому; в восемь часов я сидела в кресле напротив твоего, как вдруг открывается дверь и
является меховой нос с очень уверенным видом и усаживается.
Я работала над кошельком, который начала в Берлине от нечего делать; это появление, которому прибавили храбрости вечерние планы, внушило ему следующую дерзость:
– Для кого этот кошелек, мадам?
385

– Ни для кого, мсье.
– Подарите его мне.
– Конечно, нет. Он предназначен для кого-то, вам незнакомого; я начала его в Берлине, где у меня много знакомых.
– Дайте его мне, мне, который тебя любит!
– Я знаю, мсье, что вы безумец (поэтому-то вас принимают
четвертым в вист), что вы можете позволить себе объясняться
мне в любви и обращаться на ты, – и в возмущении я швырнула
кошелек в спальню; так как я видела, что он бросает свои глупые взгляды на мои плечи и руки, я пошла за мантильей, и,
чтобы выйти из замешательства, оставила его на месте, а сама
села за пианино.
Он сейчас же уселся на стул рядом и сказал мне: «Вы играете арию из “Сомнамбулы”, чтобы доставить мне удовольствие?»
– Нисколько, я вовсе не забочусь о ваших удовольствиях и прошу вас отказаться от ваших визитов, они мне смертельно надоедают, я предпочитаю разговаривать со старым
Беверлеем.
– Это все тот маленький парижский фат!
– Фат или нет, мсье, я расскажу моему мужу об этом разговоре сегодня вечером.
Я вышла, не дожидаясь ответа этого дурака, захлопнула
дверь перед его носом, и отправилась к твоей глупой кузине,
чтобы успокоиться.
Я не хожу больше к Клеопатре, потому что он всегда торчит
на своем балконе, изображая смертельное отчаяние. Ах, какая
скотина! Нет ничего более возмутительного, чем мужчина,
преследующий вас взглядом грубого вожделения. В твоих глазах никогда не было вожделения, это был вид скорее мечтательный, нежный и ласкающий, говоривший мне, что ты
никогда не потребуешь ничего, что не могла бы дать честная
женщина тому, кого любит – т. е. признание в этом чувстве.
Никто не властен над своим сердцем; мое, как и твое, тосковало о своей мечте; мы встретились случайно.
Когда я почувствовала последнее движение ребенка, которого ждала, наши глаза встретились, и мы оба слегка покраснели. И чтобы скрыть свое замешательство, я сказала:
386

«Как жарко, дорогая княгиня». Когда я принесла детей, и ты
взял Оли из моих рук, мы снова еще больше покраснели.
После обеда у Клеопатры я приходила сюда часто, мы держались за руки, к счастью, никто этого не видел, а мы оба пылали. Ты убегал в «Розу», чтобы скрыть свое смущение. Бедный
Николай, если бы я знала, что ты страдаешь, вместо того, чтобы твоя доставляла тебе благо, я избегала бы этого
расстройства; к счастью, молитва утешит твои тревоги. Боже,
как я тебя люблю.
10 августа. Наконец 25 тысяч франков прибыли, и Воейков
написал, что в этом году один Богданов даст 190 рублей, принимая во внимание запасы этого превосходного интенданта
Герасима. Ты представляешь себе радость Смирнова, все спустит в карты и на любовниц.
Он вошел сияющий: «Дорогая моя, я рад, что получил эти
деньги; особенно потому, что если ехать сразу, не будет риска
путешествовать с детьми слишком поздно; больше всего я тревожусь о Софи, путешествие в октябре или ноябре может быть
роковым для шестинедельного ребенка. Прикажи как можно
скорее укладываться». Вообрази мою радость. Я наконец буду в
Париже еще в хорошую погоду и смогу увидеть окрестности,
столь красивые, по твоим словам, и ты всегда будешь приходить сопровождать меня.
13 августа. Экипажи у дверей, позади карета, пришли привязывать ванну Софи, завернутую в вощеный холст; все чисто,
даже элегантно, никаких узелков и веревочек, как у Кобылиных, и Сашка не подпоясан кушаком. Дети прыгают от радости,
говоря: «Палис, Киливов». Адини говорит: «Париж, Киселев,
schöne Sternen» 318 Вдруг я замечаю насмешливое лицо Сергея
Гагарина, который говорит мне: «Отложите попечение; вчера
с Долгоруким все просадил на рулетке». Представляешь
мое смущение и особенно мою печаль. Гагарин мне говорит:
«Вы им лучше не говорите и экипажи у дверей, а я велю на почте отказать лошадей, а то немцы еще назначат штраф». –
«Будьте покойны, князь, я никогда им не говорила и привыкла
к подобным удовольствиям».
318

прекрасные звезды (нем.).

387

Он вошел, не знаю, в каком желчном настроении, и сказал
мне: «Что это за выставка экипажей?»
– Но ты сказал мне, что получил деньги и должен уехать как
можно скорей и что нужно поскорее укладываться.
– Я передумал, Гугорт хочет, чтобы я принял курс de
petit lait.
– Это из-за боли в спине?
– Да, он говорит, что это renaussement, вызванное усиленным
– Хорошо, но, быть может, мы сможем уехать через три недели?
– Конечно, курс очень легкий.
Не было ни духу, ни слуху его petit lait, игра на мелок у мехового носа возобновилась, а вечерами тоже у него. Так как я
пригрозила Платонову, что скажу мужу о его последних атаках,
он уехал в Париж, не преминув сказать мне, что будет часто писать, на что я ответила: «Никогда, мсье, даже не в табельные
дни». И вот я сижу здесь, совершенно одна, княгиня Дивен
уехала, Лос Риос тоже, а завтра ждут из Франкфурта вел. князя
Михаила. Изабелла Гагарина ездит верхом, и я утром езжу с ней
на Тюкшен; она так мала, что это меня не утомляет; к счастью,
моя амазонка была на дне сундука, черная амазонка и шляпа с
пером. Изабелла ездит в шляпе салопницы. Гагарин так скуп,
что дает ей на туалеты всего 3000 руб. в год; но у нее 2000 крестьян на Волыни, так что это ей все равно. Но она ревнива, как
тигрица, и я буду так ревновать тебя, знай это, мошенник, а он
точно мой любезный муж, всегда проказы с любовницами.
Когда она открывает его грешок, она проводит день в постели, и однажды вечером Софи пошла со мной к ней, говоря,
мне: «Бедная Жаба имела бурную сцену с Сергеем, пойдем утешить и развлечь ее немножко».
30 августа. О, Николай, мой единственный друг, мой любимый, какой скандал! Он шел играть к Демидову, почти в дверях
встретил девицу, которую жаждет, она начала громко кричать,
а этот скот вздул ее. Я глубоко спала, а утром нашла его постель пустой, он спал на софе. На третий раз, когда я вошла, он
проснулся и сказал мне, что у него так болит спина, что он
должен спать на боку. Я предложила позвать Гугорта, он не хотел, однако я послала за ним; к сожалению, он уехал в горы
388

с Фрикеном; он, казалось, так страдал, что я предложила ему
поставить компрессы с холодной водой, он был очень раздражен и сказал мне, чтобы я оставила его в покое. Я вышла через
детскую и ушла к Клеопатре. Она уже знала от Платонова, что
произошло. Здесь Платонов вел себя превосходно: это он вырвал ее у этого грубияна, который убил бы ее, и вместе с Львом
Радзивиллом доставил его домой. Он хотел, чтобы я ничего не
знала, поэтому я остереглась с ним об этом говорить. Конечно,
дело шло о смертельной дуэли.
Гугорт пригласил полицейского из Карлсруэ; Радзивилл,
Платонов и он пошли говорить этому негодяю, что нужно
драться или написать письмо с извинением; он ломался и кончил тем, что написал под их диктовку самое униженное и рабское письмо, у него был вид умоляющего о прощении, как мне
сказала Клеопатра. В то же время полицейский предписал ему
от имени великого герцога Баденского покинуть его владения.
И его выпроводили из Бадена со стыдом и срамом с полицейским ; трех красавиц задержали на некоторое время. Гоголь
уехал в , так что я смертельно скучаю; он очень доволен, он
там встретит моего брата Аркадия.
4 сентября. Вел. князь прибыл, и я побежала его встречать,
мы были рады увидеть друг друга как два бедных придворных
нищих. Я сказала ему, что Надина и что он найдет ее красивее, чем всегда, а потом я рассказала ему о наших с тобой делах, мой добрый ангел, мой обожаемый Киссинька; он очень
доволен, что я тебя люблю, и сказал мне: «Брат Павла Дмитриевича, конечно, честный молодой человек, как и старший. Когда я с ним познакомлюсь в Петерб, буду говорить с ним
об вас, дорогая моя А. О., вы знаете, как я вас люблю, с вами одной я говорил о Паше; она замужем, она счастлива, и в эту минуту мое сердце отдано Надине; вы довольно меня знаете,
чтобы быть уверенной, что я никогда не перейду границы дозволенного, мне достаточно видеть ее время от времени у нее в
доме, в присутствии мужа или без него; она его очень любит, а
он этого вовсе не заслуживает; я встречаю ее нежный взгляд,
говорящий о том, что она мне признательна».
– Ах, монсеньор, вы говорите совершенно как Киселев, он –
близкий друг Смирнова, и никогда не сказал мне ни слова, которое могло бы заставить меня угадать , и однако
389

мы оба чувствуем, что между нами более, чем любовь, я обожаю его и готова была бы ради него покинуть то, что считала
самым дорогим на свете, моих детей. О да, если бы он пожелал
этого даже сегодня, я сделала бы все, чтобы стать его женой и
жить в бедности, в одной комнате в Париже.
– Я понимаю это, я знаю, что вы не можете любить своего
мужа, хотя он храбрый и достойный человек, но у сердца свой
выбор.
Я глубоко вздохнула, бедный в в к тоже.
С этого дня мы с в к совершали вместе наши
утренние прогулки, и почти всегда к Гран Шато, где такой
изысканный . Я рассказала ему историю, которую ты
слышал, и он заставил меня ее повторить. О, мой Мы всегда встречали Бакура, который говорил в к:
«Монсеньор, вы утешаете г-жу С после отъезда моего друга».
– Мы утешаем друг друга, мсье, и у кого же нет в этом мире
своей маленькой кровоточащей раны.
– Монсеньор, – сказала я ему, – уверяю вас, что рана г. Бакура не нуждается в словесных снадобьях; он встретит в Париже даму, которую очень любит и которая платит ему той же
монетой.
– Мадам, это всего лишь дружба.
Часто мы шли маленькой дорожкой, чтобы не встречать
его; он об своем, а я об своем горе. Да, душа моя, у меня накопится столько горя, что не оберешься, но главное будет, что я
тебя переживу, мой милый чистый ангел.
Гагарин пришел ко мне под окно и сказал мне: «Вообразите,
что ваш муж не хочет просить 25 тысяч фр. у Симона Мейера, и
вы заперты здесь до зимы. Все покидают Баден; вы должны
попросить эти деньги у Мейера без его ведома; я знаю, что не
будет никаких трудностей, и Киселев говорит, что .
Он вошел однажды утром в суетливом расположении, и я
ему сказала: «Сегодня утром приходил Мейер и сказал мне, что
если ты хочешь, он даст тебе 25 тысяч фр. и пусть Воейков ему
вышлет деньги». Очень обрадовался и 15-го мы уже ночевали
в Карлсруэ.
Гоголь вернулся. Няньки, слуги и трое малюток были в
большом экипаже, Гоголь, он и я – в открытой карете; в дороге
390

я купила корзину мушмулы. Как в Карлсруэ С..> скверный я
не знаю. Я спала в одной комнате, а Гоголь со Смирновым в
другой. Мушмула причинила вред Гоголю. Ночью, несмотря на
его крепкий сон и храп, Смирнов услышал страшный шум
в комнате, он зажег огонь и увидел бедного Ник
В, вытиравшего пол своей простыней, с графином
в руке. Он понял, что несчастный искал место в коридоре, что
он наполнил свой горшок и выбросил его за окно вместе с содержимым. Какая находка для тряпичников, а с остальным
можно поздравить пол. Он был так смущен, что выехал до нас,
приказав мне сказать, что он собирается присоединиться к
Жуковскому в Дюссельдорфе.
Платонов тоже исчез, слава Богу; я печально качу по местам, которые вздумал выбрать муж; ночевали в М; утром я
была внезапно разбужена ужасным криком; это был курьер . Я не знаю, почему и как мы остались в отель de
Russie у Лари, где он купил Мозельвейн и другие рейнские вина; ты любил , которое пил весь Баден, но, кажется, тебе не
давали, потому что его в Неметчине не продают. В Франкфурте
у Икскюля не было и су; он спал в комнате мужа, а Аника в моей, моя кровать была сзади ее, и я видела ее косу, свисавшую с
подушкой et son bois de lit. Каждое утро разговор начинался со
слов: «Аника, о чем вы думаете? » – «Но как всегда об этой свинье Икскюле, я не знаю, кто хуже: он или его кузен Александр,
который . Когда я это обнаружила, я рассказала всем, и в
отместку он сказал, что я украла материю в английском магазине; зачем мне красть, когда у меня кредит на 10000. Он хочет,
чтобы я продала мои , я не продам, и если он лопнет от бешенства, тем лучше для меня».
– Я тоже вашего мнения.
– Теперь он хочет ехать в Б, чтобы продать мое имущество; знаете, моя дорогая, я продала бриллиантовую брошь и
серьги и хочу сделать себе выходное платье из атласа стального серого цвета, отделанное соболем, который у меня есть; он
об этом не знает.
Я забыла сказать, что на Рейне мужу повезло, он встретил
двух страстных игроков в вист, один – князь Левенстон, а другой , брат того, что в Берлине, который всегда прогуливается по середине улицы. Они играли по маленькой, и молчание
391

прерывалось только спорами между этими представителями
Германии. Левенстон утверждал, что правительство значит
больше, чем К де Ви; конечно, не могли прийти ни к какому заключению. На лестнице во всю длину расстелено красное сукно; я подумала, что это для какого-то королевского
величества; ничего подобного, это для лорда и его семьи.
Роскошь англичан потрясающая, они возят с собой своих лошадей и затейливые экипажи. Отец и две дочери и сын тоже. Мсье , которого я встречала у Убриль, очень приятен; я
сказала ему о княгине Ливен, он сказал мне .
В князь провел несколько дней в Франкфурте.
Чайный стол семьи Убриль – наилучший семейный стол из всех
возможных. Отец, как ты знаешь, заменил на этом наблюдательном посту, весьма важном для германских дел; именно
здесь находится знаменитый Зунд, связывающий между собой
микроскопические части этой большой империи, что помогает
избежать малых войн .
Я рассказываю тебе все, что знаю, потому что, мой дорогой
и любимый Николай, я предсказываю тебе блестящую будущность и хочу, чтобы ты все знал заранее. Нужно ведь, чтобы та,
которую ты любишь и которая любит тебя больше, чем это
возможно для тебя, тоже помогала тебе немного. Убриль – человек очень простой и замечательной тонкости ума; его жена –
истинная мать семейства, она – дочь генерала Хермана, того,
что воевал в Италии с Суворовым и которого так недостойно
обманул австриец . Его старшая дочь замужем за этим
Марченко, у которого от матери, последней из Шуйских, большое состояние. Вторая дочь, Мари – розовый бутон, маленькая,
светленькая; это она готовит чай, и Вяземский посвятил ей
очень хорошенькие стихи. Моя любимица – , младшая.
В этом юном лице что-то столь серьезное, столь глубокое, что
спрашиваешь себя, какому свету принадлежат ее мысли – этому или тому, куда уйдет этой зимой моя маленькая Адина.
Помнишь ли ты наши слезы в Бадене? О, сколько слез мы пролили и сколько их я еще пролью. Полагаю, что нет нужды говорить тебе, что я каждый день хожу ко входу в отель, чтобы
узнать, нет ли нескольких строк от тебя. Княгиня Росси здесь,
она поет, как соловей, я слышала уже ее в Петербурге; она
замечательно красива. Росси – блондин, он Туринского
392

двора; он носит парик; его дети играют с моими. Они дали
большой вечер; вся франкфуртская пресса была там; там
был Богемии, его жена, женщина мало привлекательная,
полная претензий, и, не заметив порога у двери, растянулась во всю длину. Все мужчины поспешили помочь ей подняться; принесли одеколон; но мадам, по-видимому, не в
диковинку падать, или она уж очень гранд-дама, но факт тот,
что она нисколько не была смущена. с черными волосами,
весьма привлекателен и зовется Chat , т. е. по-славянски
котик; он страстно любит музыку и сказал мне, что играет с
женой в 4 руки и умеет вышивать по канве.
Ну, хорошо, решено, что в Париже я буду играть на фортепиано для· тебя, мой милый, который так любит музыку, и что
я привезу тебе либо·подушку, либо ковер для молитвы; это будет еще лучше. На этом вечере Росси спела вариации Роде,
столь трудные для скрипки. Я ее слушала уже у Жюльеты, ей
аккомпанировал Лист, она просила меня послать ему и
в 1000 фр., я сказала: «с удовольствием» и хотела это сделать
при встрече. На этом вечере она спела также «Соловей» Алябьева, который я не терплю так же, как Бетховена.
Остаток дня я бродила с Аникой; купила символику Крютцера для Полетики; ты сможешь прочесть ее в Париже на досуге после обеда, когда нет театра. А тут ты знай свою службу,
сидя за и любуясь бородавкой на левой лопатке. Это не поэтично, но имеет значение, которое тебе по вкусу. Ты тихося,
но дьявол не дремлет; я имела доказательства этого накануне
твоего отъезда.
1 ноября. Наконец я узнала твой дорогой почерк и сделала
дьявольский трюк: оно адресованомне, я не открыла его и
нераспечатанное отдала мужу. Он нетерпеливо велел мне его
открыть; вот эта записка:

«Мадам, будьте добры сказать вашему мужу, что надобно поторопиться с отъездом, ибо в Шампани дороги очень дурны; нужно послать вперед человека, чтобы вам были приготовлены смены
почтовых лошадей и кучеры. Прошу вас любезно известить меня о
дне вашего прибытия, чтобы я обеспечил вам место в каком-нибудь
отеле; много путешествующих, и вы рискуете провести ночь в ваших
экипажах, как это случилось в прошлом году с княгиней Лаваль.
Ваш покорный и преданный слуга Н. Киселев».
393

«Мы выедем 4-го, – сказал он мне, – так как я обещал и
Павлу Демидову сопровождать их в Висбаден. Я напишу тебе,
если что-нибудь меня задержит».
– Очень хорошо, – сказала я ему, а сама умирала от страха,
чтобы он не потерял на рулетке 15 000 фр., которые, как он
меня уверял, предназначены для первых расходов в Париже.
Накануне его приезда я была уже в постели, когда Мина отдала
мне письмо. Я поспешно его распечатала: «Мсье, условились о
2000 фр. на мои прихоти, квартиру, экипаж, все содержание и
ложи во все театры, куда мне вздумается пойти. Будьте уверены в моей верности, прошу вас мне верить. Е. Е.».
– Тем лучше, – подумала я, – от убытка и скуки Бог избавил.
Я запечатала письмо тем же образом и положила его на часы.
Он вернулся очень веселый между 3 и 7 часами и сказал
мне, что выиграл 3000 фр. Он заказал лошадей, и Сарг дал нам
курьера гигантского роста в фантастическом костюме комического персонажа. Кляча, которую он оседлал, как у Дон Кихота,
огромные сапоги, штаны из лосиной кожи, красная куртка и
что-то вроде пальто, украшенное серебряными пуговицами,
толстые карманные часы и шляпа почтальона; все это· радовало детей, когда он начинал кричать: «Лошадка, лошадка!» Переезд в Париж занял у нас больше восьми дней; всю дорогу нам
сопутствовал мелкий дождик; слово drissling лучше всего выражает этот монотонный , внушающий в конце концов душераздирающую печаль. Не знаю, на какой станции мы спали в
комнате, столь зараженной, что я бросила покрывало с моей
постели на землю, чтобы не видеть пол, покрытый плевками.
Дети плакали, потому что дым в их комнате резал глаза; мне
пришлось открыть окно и спать у них на чем-то вроде кушетки,
и я спала так себе. Муж спал и храпел в грязной комнате под
грязными одеялами. Утром, после ужасного кофе и яиц, мы выехали в Нанси.
Это очень красивый, смеющийся город; это родина Бакура,
который происходит из очень хорошей семьи, хотя мадемаузель с презрением говорит о его матери: «провинциальное
дворянство». Я купила много вышивок и модных рубашек,
обычные хлопчатобумажные чулки и карпетки для мужа, очень красивые вышитые платья для трех малюток,
и вот я уже запаслась всем нужным, по крайней мере в этом
394

отношении, и мне меньше придется ходить в магазины в Париже, где я буду посвящать свое время моему любимому Николаю. Если ты думаешь, что я дам тебе прочесть этот дневник,
то ты ошибаешься, Соловей-разбойник, хорошенького понемногу.
Мы очень хорошо переночевали в Нанси, на следующий
день бродили по городу и после обеда выехали с тем, чтобы
ночевать, не знаю где, – а потом, наконец, в Париже; я помню
только отдых в Мюнихе , где родился Боссюэт, потом и,
наконец, лес Бонди; дорога вымощена ужасно, хуже, чем римские дороги в Шампани, и ни одного деревца; но все же только
10 верст до Парижа, куда мы приехали все в тот же дождь в
9 часов. В Бонди мой муж нашел записку Киселева, где говорилось: «ул. Сен-Pya, отель того же названия, я не мог найти ничего лучшего».
Я была так счастлива оказаться наконец здесь, что ни дым,
ни шум колес не помешали мне спать; в 8 часов я была на ногах, вымылась с головы до ног, так как только в Нанси имела
возможность это сделать, надела берлинское маленькое платье
цвета лазури и черные ботинки, в которых мои ноги плясали;
кроме этого и нужного детям я ничего не распаковала. Я припала с малютками к окну и в полдень с бьющимся сердцем
увидела, что он звонит у нашей двери; я побежала сама открывать; он вошел, вытирая ноги, и остановился с изумленным и
восхищенным видом. Когда мы вошли в темную и закрытую
гостиную, он сказал мне: «Позволено ли то, что вы называете
комплиментами?» – «Конечно, сегодня все дозволено, и вот
моя рука, поцелуйте ее, а я вас расцелую по русскому обычаю в
обе щеки». Он попеременно краснел и бледнел.
– Какая грация, какая легкость, вы совсем новы для меня;
талия нимфы, сильфиды. Где муж?
– Полагаю, у любовницы!
И я рассказала ему всю историю.
– Мой бедный Смирнов очень меня огорчает, как впасть в
такое грубое ожесточение! Вы очень легко это принимаете,
знаете ли, что это ведет его к разорению и, что еще хуже, к разрушению его здоровья.
– Что же вы хотели бы, чтобы я делала. Я молчу и скрываю
от всех свои страдания. Разорение меня не пугает, потому что я
395

в детстве и ранней юности знала почти нищету. Я не раз упрекала себя в том, что подчинилась имп, я была бы
более счастлива в Запасном дворце, где живут престарелые
дворцовые девы.
– Но я не имел бы счастья вас встретить.
– Поверьте мне, дорогой Киселев, если таковы были чаяния
господни, чтобы вы со мной встретились, вы повстречали бы
меня в Тавриде, где я провела лето во время коронации; я уверена, что вы прогуливались в этом прекрасном саду.
– Конечно, в воскресенье, так как это было далеко от моего
жилища, и я знал, что там хорошенькие фрейлины, но разве я
осмелился бы к вам приблизиться?
– А как же красавец Несвицкий из Преображенского полка,
которого Стефани называла Н, делал мне знаки из своей
кордегардии, чтобы сказать мне, что он меня любит. На прогулке это легче всего, нагибаются, чтобы сорвать ромашку,
или сталкиваются, говорят «извините», а потом пишут маленькие записочки и оставляют их в большой оранжерее. Был
ты, или вы (он пожал мне руку, за это «ты») в этой оранжерее?
Я ходила туда каждый день, мне нравился терпкий запах
апельсинов.
– Я тоже. Но пойдем к детям.
И мы принялись бегать, он с Адиной на руках, а я с Олей,
сближаться и снова расходиться; это вызывало смех и радость
детей и у нас тоже. Няни пришли, взяли детей. Был полдень, и
мы пошли посмотреть, как они едят на коленях у своих нянек.
Я сказала Киссу: «Надобно вам заказать три детских тележки,
потому что Софи уже делает честь обеду, она ест яйцо; Тереза
начала такой режим с 6 недель, а так как она чувствует себя
очень хорошо, я позволила ей так делать».
– Не хотите ли пойти посмотреть квартиру, я прикажу подать фиакр, а сам сяду на козлы под зонтиком .
– Откуда вы вытащили это «неисчерпаемая госпожа Смирнова»?
– Откуда? Я был в Баварии и слышал это собственными
ушами.
– Я не пойду смотреть квартиру, нужно оставить ему удовольствие устраиваться; он ведь уверен, что он все лучше
устраивает, чем я.
396

Он вернулся, и Киселев указал ему № 21 по улице Монблан,
князь Голицын дает там весьма блестящие вечера.
– А что, близко от клуба? Да, я, любезный друг, тебя еще не
поцеловал.
– В двух шагах. Да где ты был?
– Прошелся по бульвару, заглянул в лавку редкостей; я хочу
купить здесь разные вещи.
– Пойдем вместе на квартиру или лучше возьмем фиакр;
а сегодня вечером вы все можете переселиться; я хозяину сказал вчера натопить все комнаты и приготовить к завтрашнему
дню завтрак и обед, пока вы не найдете кухарку.
Они отправились, а у меня в душе такой праздник, что, несмотря на слабость, мне кажется, что все облито солнечными лучами.
H. М. пришел и говорит: «Ну, хорошо, моя дорогая, у тебя не
будет забот с кухней, вы будете на пансионе у швейцарца, но
только это гораздо дороже – 7000 фр. в месяц».
– Но это огромная сумма, мы лучше сделали бы, имея нашу
баденскую кухарку; у нас всегда были люди к обеду, а расход
никогда не был более 2000 фр.
– Ничего подобного, я знаю, что получил 50 000 фр. и все
они остались в Бадене.
– Да, на рулетке, я думаю!
– А еще расходы на Гейденрайх, Гугорта и твои покупки.
– Я купила на 800 фр.
– Но я решил и не будем более об этом говорить. Сегодня
вечером мы едем ночевать там и там будем пить чай; я заказал
молоко для детей, ты распределишь комнаты наверху. Я пойду
погулять, а потом нанести визит послу.
Только он вышел в 8 часов, вошел мой милый. Он спросил
меня, можно ли осмелиться еще раз поцеловать мою руку, мы
уселись в гостиной, еще пустой, напротив друг друга, любя и
обожая молчаливо и вздыхая.
– Ах! Какой счастливый человек этот Смирнов!
– Да! А надобно спросить его благоверную, счастлива ли
она. Пассивно – да, а иначе – положительно несчастлива. Но что
делать, милый друг, так тому и быть. Аминь.
– Вы – большой философ, милый друг.
397

– Не будем более об этом говорить; постараемся оба сделать пребывание в Париже терпимым, потому что с ним терпимое – это уже благодать божия. Чтобы до дуэли не доходило.
Представьте себе, что в Берлине он играл с французским посланником Брессоном и сумел вывести его из терпения. Это
Рибопьер уладил дело. Этот несчастный Брессон женился на
мадемуазель де С, она умерла родами, произведя мальчика
идиота, которого он поместил в дом, где воспитывают таких
несчастных (годы спустя я узнала, что Брессон перерезал себе
горло, как наш бедный друг Мишель Лаб в Гейдельберге,
когда ему объявили, что он слепнет).
Мы сидели напротив друг друга, как в Бадене, наши глаза
встречались, мы краснели и отводили выдававшие нас глаза.
– Какой одинокой себя чувствуешь в комнате, где все тебе
чуждо. Чтобы я привыкла к квартире, где нет моего прошлого,
мне надобен свой письменный стол. А вы – вы вернулись в
свою семью, в посольство.
– Конечно, это действительно мое семейство. Пален так
добр ко мне, а другие, как вам известно, мои близкие друзья,
эти милые немцы.
– Где Александр Медем?
– Он вновь уехал на восток; я уверен, что вы полюбите Поля,
у него золотое сердце под холодной внешностью.
– Николай, пойдем наверх, я хочу посмотреть, как Няньки
все устроили.
В мгновенье ока мы поднялись на эти несколько ступенек.
– Вы ловки, как кошечка.
– Еще бы, я привыкла взбираться по комендантской лестнице, 96 ступеней, всякий день два и три раза, отдых был только в Царском, а в Гатчине и в Петербурге опять на чердаках.
Знаете ли, Кисс, что Париж показался мне очень уродливым?
– Но он и уродлив, кроме Тюильри, бульваров и посольства
на углу Елисейских полей.
– Ну ладно, как мы будем встречаться?
– Я выхожу от себя, т. е. из канцелярии, в 2 часа, вы выходите от себя в тот же час; надобно поставить ваши часы по моим,
и я вас встречаю на нижней улице де Ремиар (крепостной?),
мы идем, я даю вам руку – не принято позволять женщине идти одной; если вам нужны чепцы или другие покупки, это
398

на улице Сен-Вивьен, я пока иду в клуб, это на углу улицы
и Итальянского бульвара, потом к вам присоединяюсь и провожаю вас домой.
– Capisce, саго Signor 319, это более, чем прекрасно, и так каждый день, а клуб для мужа?
– Через 8 дней он там будет, но с той разницей, что вместо
полудня он станет там бывать в 2 часа; он может там обедать,
это будет лучше, чем в этом пансионе, я вам это предсказываю.
– Это мне совершенно все равно, лишь бы у нас был хороший суп, курица с рисом и десерт. Не хлебом единым живет человек, а у меня есть хлеб духовный.
– И у меня тоже, слава Богу, я его подобрал в Бадене и как за
то благодарю Бога всякий вечер и всякое утро.
– И я тоже нашла этот хлеб в Бадене и так рада, что в Париже им буду кормиться всякий день, неправда ли, Киса?
– Еще бы, я только боюсь, что приестся.
– Какие глупости вы говорите, это чтобы подразнить меня.
О нет, это невозможно, мой милый Николай; не надобно этих
пошлостей. Мы уверены в себе, ну, скажите просто: «да».
– Да, ангельский друг, и тысячу раз да, если это нужно.
Эта беседа была на площадке. Я вошла, наконец, в гостиную,
довольно большую, с какой-то печью, направо была комната
подлиннее, где разместили три детские кроватки, постели Терезы и Эйландт; рядом маленькая комната, где спала Дикинсон, потому что Адини почти никогда не просыпалась ночью.
Их уже укладывали спать, потому что могли только протереть
их губкой, не было достаточно воды. Софи спала уже, посасывая свой палец.
– Тереза, Sie sich
– Ja! Macht aber gar nichts; bald wird Sie es aufhören.
Старшие сказали: «Schlafe wohl, Kilivoff, und du auch, Mama»320.
– Вы видите, милый друг, они никогда не спрашивают об
отце.
Поняла, дорогой господин (ит.).
Она – Да! Но не делайте ничего, она скоро проснется. Спокойной ночи,
Киливов, и тебе, мама (нем.).
319

320

399

Налево от входа моя спальня; ах, какая гадость, желтый
перкаль, украшенный красным; мне кажется, что везде пыль в
складках.
– Могу вас уверить, что нет: я сам был, когда чистили дом с
помощью Михайлы.
– Еще один ужас, альков, но я прикажу отдернуть занавес.
Какие свиньи эти французы, когда спишь, нужен воздух. Одно
хорошо, что его кровать далеко от моей, и потом эта дыра, которая зовется туалетный кабинет. Нет трюмо, это все равно, я
хорошо без него обхожусь.
– Спустимся теперь, надеюсь, что уже освещено. Да!
Я открыла фортепиано, взяла несколько аккордов и
гамму.
– Ах, как скоро эти маленькие ручки пробежали по белым
клавишам.
– Я, пожалуй, прокачу вас по черным и сделаю гибкий аккорд Генделя.
– Прелесть, просто прелесть, и особенно этот аккорд. Я не
знал, что· это так называется.
– Я полагаю, что ни Гайдн, ни Бетховен никогда не пользовались этим аккордом; это Гендель и Бахи, авторы религиозной музыки, которую они изобрели; это основной аккорд,
заключающий любое предшествующее ему сочинение. Иногда
это танец, вроде Романцы, которую так хорошо играет.
Кисса, скажите Каролине Дельваль, чтобы она давала вам уроки фортепиано. Почему вы краснеете?
– Но я не вижусь более с Каролиной Дельваль.
– Это очень дурно. Вы обещали мне в Бадене, что постепенно отучите ее от счастья вас видеть.
– Она вполне утешилась, не тревожьтесь за нее. Я сказал ей,
что если она найдет кого-нибудь себе по душе, то может выйти
замуж, а я буду продолжать платить ей 6 тысяч франков в год.
– В добрый час, я рада за нее, это делает вам честь.
– Да, ваш Киса – честный человек.
– А клавиры – просто фортопляски, нельзя ли нанять
большой?
– Можно, но где его поставить? В столовой дует из дверей
передней, гостиная мала, а затем кабинет Смирнова, где дверь
400

в сад. Э, да я вижу, что он выложил здесь бумаги, тетради и целый канцелярский снаряд, а туалетный стол прибран, одеколон и духи.
– Но я думаю, что он будет принимать тут свою красавицу?
– Неужели вы думаете, что это возможно, такой недостаток
уважения?
– Та, та, та, будто это уже не случалось! Это мне совершенно
безразлично. Сад мне очень нравится, я там буду с детьми
рыться. Уже около 11 часов. Прощайте, Кисса, я пойду сперва
почищусь, потом наскоро помолюсь и буду спать, а завтра вечером мы по-старому будем читать вечерние молитвы вместе.
– Ах, какое счастье, ангел мой; значит, милый Баден повторится.
Пожал мою руку и ушел. Я стала у окна, и со двора он еще
махнул рукой, точно как в Бадене, с моста. Та же поэзия для
души, но не та же поэтическая обстановка.
15. Я очень хорошо спала, в 8 часов была уже готова и играла с детьми в их комнате; не знаю, в котором часу вернулся мой
муж, потому что Сашка два раза будил его в 10 часов; наконец,
я услышала, что он спускается, и пошла скорее открыть окно в
спальне, а через несколько минут была в столовой, чтобы приготовить чай. Он вышел, зевая и потягиваясь, и сказал мне:
«Когда, Киселев думает, я смогу вступить в клуб?»
– Он сказал мне, что записал тебя сразу же по возвращении
из Бадена, и что с сегодняшнего дня ты можешь ходить как
гость, он возьмет тебя с собой, и ты можешь быть уверен, что
вступишь туда, потому что клуб основан русскими.
– Тем лучше, – сказал он, украшая свое блюдце окурками
сигарет, – так как у меня нет серьезных дел, надобно убивать
свое время в клубе.
– Конечно; как и вы все вообще, когда у меня нет моего
письменного стола и моего фортепиано, я не знаю, что делать.
Клеопатра еще не приехала, так что у меня нет никаких знакомых в Париже. Признаюсь тебе, что этот столь хваленый Париж
мне не нравится.
– Мне тоже; но я надеюсь в конце апреля уехать в Баден, а
потом возвратиться в Россию.
– Я буду очень довольна, два года на чужбине тяготят меня
и делается тоска.
401

– Яков Толстой, которого я очень люблю, уже 7 лет в Париже и не понимает, как можно жить вне Парижа.
– А Григорий Толстой уже 20 лет. Я уверена, что у него есть
любовница, а, может быть, и семья, как у Киселева.
– Как у Киселева? Неужели он открывал тебе свои тайны?
– Что за мысль! Это Аника и Клеопатра в Бадене все время
говорили о любовниках и любовницах, Киселев покраснел и
смутился; тогда Клеопатра после его ухода сказала мне, что у
него двое детей от актрисы из театра «Водевиль». Агриппина
вывела его из затруднения, сказав: «Но, господи, в Берлине не
более добродетельны, но мы никогда не говорили о таких вещах». Не говори ничего Киселеву.
– Киселев совершенно прав, что не говорит о столь интимных вещах. Что какое кому дело до этого, и женщины с тактом
никогда не знают, водятся ли за их мужьями грешки; во всяком
случае, они правы, делая вид, что ничего не знают.
– Я вчера видела в лавке на рю де ла Пэ трое красивых часов
рококо. Мне сказали, что можно найти очень дешевую старую
бронзу на Болоте и их можно позолотить. Болото в старое время было модным кварталом.
– Ах, какая скука, иду потаскаться, зайду в посольство, нет
ли новостей?
В полдень я поехала с детьми в экипаже на Елисейские поля; экипажи, запряженные козами, привели их в восторг; в час
дня я велела консьержу посольства сказать Киселеву, что я рядом. Не было еще 2 часов, когда он выбежал радостный и сказал мне: «Право, в Бадене только этого недоставало для детей;
надо сказать это Гугорту. Какие вы милые, А. О., что подумали
послать за мной».
– Но я думаю, что помешала вам завтракать?
– Нисколько, я пью бульон с яйцом и полстакана вина, иногда бисквит или апельсин. Это я только в Бадене объедался у
вас зеленым супом, жареной говядиной с жареным картофелем
и огурцом; это, как выразился какой-то прусский офицер, суперфик и манюперб 321.
321

Искаженные фр. слова superbe и magnifique (прекрасно, великолепно).
402

– Киселев, вы еще любите Rittersporn 322; жаль, что наша баденская кухарка не умела делать cantalonen; это очень вкусно и
это «дрезденский деликатес». А потом – не говорят «офицер»,
тетка Ярцевой, камер-юнгфера, всегда вязала крючком каскетки артиллеристам и говорила, что ее брат – «антирелийской
анцифер».
– Кажется, что у вас на чердаке было довольно демократично.
– Совершенная смесь французского с нижегородским; но
скажите же, где взять яйца; мне нужна пара яиц для первого
завтрака в 8 часов.
– Их надо брать на английской ферме, и я вам их доставлю,
я сам беру их по рекомендации, сливки тоже ваш муж там
берет.
– Он тоже любит сдобные булочки, которые берут из лавочки, такая гадость, что ужас. Есть ли что-нибудь здесь, чтобы
заменить булочки?
– Велите брать бриоши, они хороши, когда теплые. А что у
вас на второй завтрак?
– Чай с бисквитами, все, как в Бадене, но там я все пожирала, а теперь ем мало, мой аппетит исчез.
– Как и мой.
– Кисс, я говорю вам, что мы созданы друг для друга; я думаю, что бифштекса толщиной в вашу ладонь нам хватило бы
на двоих, а 10 000 фр. в год было бы для нас вполне достаточно.
У меня мысль, что мы сможем осуществить прекрасный план
ехать в Адамовку, а там, вдвоем, нам никого не надобно будет.
– Ах, мой ангел, как благодарить вас за такую; разве
здесь, в этих теперь точно Елисейских полях, которые освящены вашим присутствием, стать на колени?
– На колени только перед Творцом и св. Троицей.
После обеда он явился в 8 ½; я сидела наверху; Лиза с Миной выложили все мои берлинские наряды; я сидела посреди
комнаты, когда он вошел.
– Что это за выставка вуалей?
322

Шпорник, дельфиниум (нем.).

403

– Это чтобы разделить их между нянями и Миной, а для себя; я сохраняю костюмы и два платья, которые я буду носить
на прогулку.
– Эйландт, Дикинсон и Мина, nehmen Sie alle diese alten Kleidern für sich.
– Mina, jetzt die Hauben und die Hüten 323.
– Кисс, вот чепчики от
– Примерьте их, пожалуйста, они должны вам необыкновенно идти.
– Я их всегда ношу по утрам, вы можете видеть меня в них
днем и вечером, когда я буду заниматься музыкой для этого
плутишки, который зовется мой милый Николай. Не находите
ли вы, что это старье· отдает мещанским духом?
– Откроют окна.
– Eylandt, machen Sie die Thür zu und lassen sie die Fenstern auf 324. А вот сокровища детей, здесь bay-bay Каница и маленький ящик, такой же, как у Алекс Ив,
с стеклянными собачками. Это, как и волшебный фонарь, показываются очень редко, а я говорю: «Вот андер манер, другой кавалер», а про старушку: «Вот старуха Ккикбуш». Поанглийски говорят так:
Old mother Hubbaw
Went to the cuplan etc.

– Послушайте, мадам, это вовсе не мещанский дух, я теперь
понимаю, что это такое – это как будто шкаф, где хранятся
разные старые вещи.
– Это верно, Кисс, вы можете тоже выбрать какой-нибудь
хлам и; подарить его Михайле; он пошлет это в деревню и там
это произведет большой эффект. Es kommt ja nur die Bedeutung 325, как говорили в Берлине.
– Поскольку вы позволяете мне выбирать и присваивать
себе за счет моего лакея, я выбираю платье фру-фру, в которомъ вы были на балу у вас в Бадене; а для меня вы пожалуете

возьмите себе все эти старые платья. Мина, теперь чепцы и шляпы (нем.).
Эйландт, закройте двери и откройте окна (нем.).
325 Это имеет только там значение (нем.).

323

324

404

счастье сохранить на память ваш китайский костюм и греческий; но не забудьте, что вы пообещали: мне счастье увидеть
вас в этих костюмах.
– С удовольствием, мы выберем день, когда не будет оперы, и
тогда я дам представление такое, что будет светопреставление
для некоторого очень мне известного и милого гражданчика.
– Наверное?
– Наверное, а вот рука вам в залог.
И положила одну руку в его руку, а другую на его плечо,
и взглянула ему в лицо. Он вскочил в большом смущении
и вскрикнул:
– Бога ради, пощадите меня, как вы любите играть с огнем,
вас он не зажигает, а меня совершенно сжигает!
– Простите, милый друг, я в отчаянии, что причинила вам
такое волнение; я никогда не позволю себе более такую фамильярность; я так же вела себя с Жуковским, и это никогда его
не тревожило.
– Ему было 50 лет, а кроме того – почем вы знаете?
– Пойдемте, Николай, помогите мне перенести ноты и все
наши мелочи в гостиную и поставить письменный стол. Мы
устроим по-своему, а завтра вы с H. М. развесите картины.
Мы тут провозились до 11-ти часов.
– А где же муж?
– В Малом театре с Яковом Толстым, так он мне сказал, и с
этим скучным стариком Нарышкиным, какой противный.
– Ну, об нем не стоит и жалеть, отживший пошлую жизнь
человек. Я жалею Толстого, он – человек необыкновенного
ума, но ум выше нравственности; ведь он с боку припека при
посольстве и пишет очень дельные стишки, замечания о политическом и нравственном положении Франции, которые посылают государю.
– А мне так жаль Григория Хилкова, князь Дмитрий не раз
говорил мне об нем. По его последним письмам угадывается
желание вернуться в Россию и там умереть, сложить кости в
могилу предков.
– Знаете ли вы, что я не могу налюбоваться вашим русским
языком; как это хорошо? Сложить кости в могилу предков.
Надеюсь, что вы держите обещанные в Бадене и пишете ваши
записки.
405

– Конечно, но я сама вам прочту то, что написано, а тетрадь
отдам вам за два дня до моего и вашего отъезда в Питер, а моего в Италию, куда H. М. не поедет, потому что России нужна его
служба.
– Вот вы смеетесь, а я нахожу, что его служба точно нужна
России, честнее и благороднее я не знаю никого.
– Я и не смеюсь, только по домашней финансовой части он
очень плох.
– Что делать, никто не совершенен, и вы тоже, моя любезнейшая дама.
– Конечно, но в моих глазах вы, Николай, настолько совершенны, как можно быть в этом мире. Такой молодой, бедный,
вы вынесли все, без упрека, без ропота, и довольны службой,
данной вам Богом в его святой премудрости. Вы обязаны этим
молитвам вашей святой матушки, на ее коленях вы почерпнули уроки ее мудрости и смирения.
Он залился слезами, бросился на колени передо мной и сказал мне: «Александрина, благословите меня и обещайте мне
быть всегда моим ангелом-хранителем ».
– Клянусь вам в этом, Николай; вы старше меня, но вы моложе и чище сердцем, чем я; меня уязвляла тысяча вещей; все,
что во мне лучшего, что кроется в глубине моего сердца – ваше
на всю жизнь. Оплачем вместе наших родителей, вы – вашу матушку, а я – папу и бабушку, потому что со времени ее брака с
Арнольди маменька осталась для меня полковница Арнольди.
Мне было 15 лет, когда она умерла в Вознесенске, и я не пролила ни одной слезы. Я доверила это Стефани, которая мне
сказала, что это ужасно, но что с ней будет то же, когда ее мать
умрет. Когда Кобле сказал мне, что моя бабушка и все мои тетки умерли, я держалась хорошо, но вечером в постели я плакала и рыдала. Именно в этот день разбился надвое стакан с
водой, неизвестно отчего.
Он сидел на маленькой кушетке на некотором расстоянии
от меня и плакал, и я тоже. Чтобы не волновать его, я сделала знак креста над его головой и тихо сказала ему: «Христос
с тобой, мой добрый и верный друг, я твоя всегда и ныне, и
присно, и во веки веков». Он встал и сказал мне: «Боже мой,
Боже мой, как эти благотворные слезы меня освежили, я чувствую, что я совсем другой, полон надежды и энергии».
406

– Слава Богу, друг мой. А я забыла вам сказать, что я привезла для Михайлы самый немецкой вязаный шарф, красный
с зеленым, и два чепца из белого перкаля, отделанные валансьенским кружевом, которые я купила в Нанси.
– А мне же что?
– Карпетки из шотландской шерсти, я сказала, что это для
мужа, но это для вас, и я сама их пометила, а кроме того, я привезла вам другой подарок, который доставит вам еще больше
удовольствия.
– Что же это может быть?
– А если вы так , я спрошу у вас, любите ли вы
аррасские сердечки, которые продают на каждом углу и которые я нахожу очень хорошими, это как наши пряники.
– О, ангел мой, я воображаю, что вы принесли мне сердце,
которое я украл у вас в Бадене.
– В добрый час; я в восторге, что вы его сохранили. Мы об
этом: еще поговорим, пойдем побродим немного по бульварам,
но дальше бульвара Итальянцев – как ужасны эти пассажи, какая инфекция.
– Это ужасно. Но вот и время вашего второго чая; не хотите
ли зайти в кондитерскую?
– С удовольствием, я чувствую, что голодна. Кстати, у вас
есть деньги?
– Да, на случай нужды всегда есть франк в кармане.
– То есть на случай, если на пути встретится нищий.
– Да, но этим господам я подаю только сантимы.
– Вы правы. Г. де Местр, сын Жозефа де Местра, генералгубернатор в Ницце, где масса нищих, говорил мне, что для них
у него медные су; добрая княгиня В поймала его на слове и
отправилась с ним гулять с мошной как у Ивана Калиты.
– По несчастью, я не могу быть Калитой, из моего жалованья не раздаришься.
– А мы, Кисынька, будем пополам делиться нищими.
– Очень и очень рад и благодарен; есть, что называется,
стыдливые бедняки; они не протягивают руку, но их гораздо
более жалко, чем уличных нищих. Вот им недурно бы уделить
и старого платья и белья, если у вас найдется. Их дети бедствуют в грязных чердаках. Об этих бедняках заботятся сестры
св. Венсана де Поль, с их помощью я всегда могу найти семью,
407

положение которой мы сможем облегчить, выплачивая ей пособие; если вы даете 25 фр., я дам 10, за эту цену они могут получить в предместье хорошее жилье и похлебку.
– Это прекрасно, вот мы и договорились. Мой муж так щедр,
что если я скажу ему об этом, он возьмет на себя другую семью,
и в этой стране, где мы чужестранцы, благодарные сердца будут молиться за нас. Мы назовем лишь наши личные имена,
так, что эти несчастные не узнают, от кого и откуда пришло к
ним улучшение их участи.
– Вот, моя нежная и добрая Сильвия (ибо вы поистине как
шекспировская Сильвия): ist Sie schön und gut dazu 326. Если бы
вы не были так восхитительно добры, одна лишь ваша красота
никогда не пленила бы меня. Но вы лакомка: как можно съесть
за один присест целый пирожок.
– Он такой вкусный и напоминает сдобнушки, которые делали у Троицы у тетки Цициановой; она делала еще другое
грузинское блюдо под названием лобье; это очень большие бобы на поджаренном белом хлебе, и бобы эти сверху запечены.
– Но ничто не сравнится с парпарой Клеопатры. Вы знаете,
мне нужно сделать визит княгине Ливен, но только утром: в
платьях с Доротеенштрассе нельзя вечером являться. Она живет в отеле de Іа Terasse на ул. Риволи, неправда ли?
– Да, а знаете ли вы, который час?
– Нет, а какой?
– Должно быть 5 часов, и я думаю, что пойдет дождь.
– Велика беда, я не растаю, а потом мы вернемся, как Поль и
Виргиния, под вашим зонтиком. Это будет очень мило и грациозно, оба маленькие, миленькие, веселые и довольные. Так ли?
– Еще бы!
– Киселев, вы знаете, что превратились в настоящего фордыбака, так в себе уверенного.
– А кто придает мне этот вид? Одно создание без имени, которое и есть все лучшее в этом мире. Вот как я мщу за ваши
насмешки.
– Ну, хорошо, вот мы у входа в жилище этого существа, которое, по вашим словам, вы любите больше всего на свете.
Я вижу мужа, не говорите ему ничего о нищих.
326

она хороша и притом добра (нем.).

408

– А вот и вы! Киселев, я развешиваю картины, которые привез из Берлина и купил за 100 фр., этот прелестный Дежарден.
Неправда ли, хорошо? Помоги, брат, – куда повесить Дежардена?
– Конечно, к левой стенке от клавикорд, а твой портрет с
другой стороны, а над клавикордами портрет А
О, на который падает свет.
– Сашенька, вели подать чай.
– Сашка!
– Что прикажете?
– Поставь самовар и подай гвозди, у меня там в уборной и
молоток есть, и веревки.
Я приготовила чай, мой муж был в восторге от бриошей; не
кончив в салоне, он ушел неизвестно куда.
Мой Николай выпил полчашки чаю, мы велели привести
детей, которые были очарованы Тюильри: «Мама, Киливов,
тюлили тле золи», «Мама, Киселев, Тюлери тре жоли, ach so
schön und so viele hübsche Lieder-, sie spielen aus den Ballen (?).
– Sie müssen auch ihre Ballen mitnehmen.
– Wirst du, Eylandt?
Мы с ними поиграли и показали им картины и портреты.
«Das ist Mama und das ist Mama, aber wo ist Kilivoff?»
– Ja, wo ist Kisseleff?
– Kisseleff ist nur mein Freund und liebt kleine Kinder.
– Hat er auch Kinder?
– Nein, er ist nicht geheirathet.
– Kilivoff, heirathe schnell und wir werden mit deinen Kindern
spielen.
– Ach, ich bin arm, darum kann ich nicht eine Frau haben.
– Mama, ist das wahr, – sagte Adini.
– Ja, es ist wahr. Ich war arm und Papa war reich, hat mich geheirathet, sonst könnten wir nicht schöne Kleider kauten und Spielsachen. Jetzt aber geht ihr oben 327.
Ах, так красиво и так много красивых песен; они играют в мячики.
– Вы должны тоже брать с собой мячи.
– Ты возьмешь, Эйландт Это мама и это мама, а где же Киливов?
– Да, где Киливов?
– Киселев – просто мой друг и любит маленьких детей.
– А у него тоже есть дети?
– Нет, он не женат.

327

409

– Как Адини всегда рассудительно все делает, тотчас к вам
обратилась за положительным ответом.
– Киса, скажите мне, ваши два мальчугана, они умны?
Не краснейте же больше, ведь вы мне признались во всем.
– Да, но когда вы говорите мне об этом и напоминаете мне
эту вину, меня как будто ударяют в сердце.
– Хорошо, я не буду больше об этом говорить, если вам это
неприятно; скажите только, похожи ли они на вас?
– Как две капли воды.
– Ах! Как я хотела бы их видеть; они должны быть как вы,
когда вас звали и ваша сестра
Он вынул часы и простился со мной очень серьезно и холодно.
– Киселев, что за война? Вы вернетесь в 8 часов?
– Не знаю. Я должен к 8 часам идти в клуб с вашим мужем.
Его там очень ценят, он играет, не выигрывая, и платит тотчас же.
– Тогда, во всяком случае, я жду вас до 9 часов.
– Надеюсь, мадам.
Мой бедный Николай, какая трогательная черта эта неспокойная совесть, поистине ангельская. Когда я сравниваю с отсутствием стеснения у Смирнова. Он говорил, что обожает
меня, а два с половиной года спустя – вот он вырядился с официальной любовницей.
Но притом как глупо с моей стороны сравнивать эти две
натуры: одну, такую возвышенную, и другую, столь вульгарную и материальную. Я принесла вниз образ, которым благословила меня императрица, расстелила маленький ковер,
зажгла на столике из дикой вишни две свечи и считала долгие
минуты до 6 ½ часов, когда мы пообедаем, дети и я, т. к. муж
обедал в посольстве.
Наконец, в 8 ½ он вошел.
– Дорогая, тысячу раз дорогая Александрина, простите мне
этот недостаток этикета, обещайте мне, что никогда не будут
– Киливов, женись скорее, и мы будем играть с твоими детьми.
– Ах, я беден и не могу поэтому иметь жену.
– Мама, это правда? – сказала Адини.
– Да, это правда. Я была бедна, а папа был богат и женился на мне, а то мы не
могли бы покупать красивые платья и игрушки. А теперь идите наверх (нем.).
410

говорить со мной с моей связи и об этих двух несчастных незаконнорожденных малютках; я надеюсь со временем их узаконить, пройдя через простую формальность католического
брака с их матерью, и тогда я обрету душевный покой.
– Мой дорогой, мой бедный Николай, я обещаю вам это,
а если когда-нибудь мы поженимся и я сойду в могилу раньше
вас, я сделаю все, что мне позволит мое личное состояние, т. е.
имени Т. Это справедливо?
– Да, но к несчастью, это лишь воздушные замки.
– Это неважно, пока они доставляют нам удовольствие и
тешат нас. Люди, любящие друг друга, подобны Адини и Оли,
которые видят вас через минуту уже женатым и с двумя маленькими дочками, с которыми они будут играть в Тюильри.
Я нашла очень красивое Анданте Бетховена, хотите ли, я вам
его сыграю? Мне дала его моя учительница музыки. Бедная девушка, до замужества ее звали мадемуазель принесла мне
эту жертву. Бетховен давал ей уроки фортепиано и le doigté 328
карандашом его. Она была мне так благодарна, потому что,
выйдя замуж, я пригласила ее на обед с Жуковским, а потом
подарила ей популярные швейцарские романы Иеремии Готхельфа. Советую вам их прочесть.
– Отметьте мне это в моей записной книжке, я уверен, что
не потеряю ее, ваш дорогой почерк будет как талисман.
– Ах, Киселев, знаете ли вы прелестный романс под названием «Талисман»: Там, где море вечно плещет...
Я не знаю, чьи это слова. Музыка, думаю, Яковлева.
– Вы знакомы с Яковлевым? Это мой друг.
– Знакома? Нет, но я слышала его у старой Серафины Стерич, мой кузен Евгений сам был очень хороший пианист, Глинка Голицын и милый старый Шматков, сын лакея вел.
княгини Елены; а также этот тупица Иванов, у которого прекрасный тенор, пел вместе с ними отрывки. Это были поистине
очень приятные утра, заимствованные от утр г-жи Сенявиной –
моды, привезенной ею из Парижа.
– Вы получите здесь такие же удовольствия. Говорят, что
это заканчивается смешным: спущенные шторы, полусвет,
чтобы скрыть вуалью утомленные и обесчещенные лица.
328

постановка пальцев.

411

– У г-жи Сенявиной это было обычным. Она велела Кириллу
Алек. Нарышкину прийти пешком и войти забрызганным грязью. «Я был очень смущен, кузина, потому что я всегда езжу в
экипаже, но я постарался выпачкать ноги у вашей двери, чтобы
это совершенно соответствовало парижским обычаям. Это нам,
русским, пристало, как корове седло». – «Кузен, прошу вас, не
пользуйтесь этими грубыми выражениями».
В тот же день эта смешная личность написала Вяземскому
очень записочку, кончавшуюся так: «Надеюсь, что сегодня
вечером вы причалите к моей всегда гостеприимной суповой
миске; у меня есть последний номер “Revue des deux mondes”».
– Это восхитительно и должно было привести Вяземского в
восторг.
– Я была больна в этот момент и не могла причалить со
своим зонтиком к ее суповой миске.
– Больна чем?
– Как всегда, печень и нервы! Вяземский прислал мне записку, он жил через две двери от меня, но он не смог воздержаться от рифмы:
Как жаль, что расклеилась клетка,
В которой ici-bas тоскует колибри.

– Это действительно красиво, ваше сердце испытывает тоску пустоты.
– Кто вам сказал, что оно пусто? Этим летом в Бадене оно
было слишком полно, но сердце требует еще большего.
– Вы восхищаете меня и обольщаете меня радостью.
– На конверте он написал:
Моей соседке, с Венерой однодомке,
Та царствует на дне морском,
А эта царит на Морской...

Что-то не совсем так, помогите мне составить стихи.
– Я не могу. Знаете ли вы, что уже 10 ½.
– Хорошо, пойдем прочесть вечерние молитвы. Вот тетрадочка, куда я их переписала для вас вместе с молитвой
по усопшим. А вот 9 псалмов, переписанных Гоголем, их вы
выучите наизусть, а я буду вас экзаменовать, как он: чуть
412

запнешься – в угол, с приказанием выучить так, как дьячки.
Михайла должен только учить псалмы наизусть.
Я прочла ему половину вечерних молитв, а он остальные;
я видела, что несколько слезинок скатилось на землю. Когда
молитва кончилась, он сказал мне: «Я морально насытился, какую пищу вы мне даете».
Я взяла образ, благословила его им и отдала ему. Он не сопротивлялся более своей радости, обнял меня и прижал к
сердцу: «Ангел мой, моя обожаемая Александрина, как благодарить вас за все это счастье и духовную радость! Простите
мне это невольное движение». Мы стали на колени и еще раз, в
слезах, благодарили Бога.
– А если ваш муж заметит исчезновение образа?
– Он-то? Заметить что-либо, кроме картины, карт и любовницы! Никогда, к тому же у меня в сундуке есть другой образ.
Да, это как будто моя дорогая Алекс Фед благословляла нашу привязанность, вот почему я вам его дала.
– Спасибо, благодарю вас тысячу раз; это дорогое доказательство вашей дружбы никогда меня не покинет, и когда я
умру, его положат мне на грудь. Увы, я могу вам дать только
совсем маленькие четки из Иерусалима, зернышко амбры и
маленький перламутровый крестик; кто-то подарил его матушке, и перед смертью она мне сказала: «Николенька, вот все
мое богатство, всегда молись этому крестику». У Михайлы есть
маленький образ, и это составляет украшение моей скромной
спальни; он всегда стоит за мной. Я хотел было приказать ему
убрать его в сторону; он ответил: «Нет, Ник Дмит,
так следует».
Но мы оба были довольны тем, как кончали вечера, нам еще
принадлежавшие, а утром он начинал свои молитвы в 8 часов,
а я – свои в тот же час, так что духовная связь не прерывалась.
16. День более светлый. После обеда я отослала детей на
Елисейские поля и вышла от себя около 2 часов; я шла по rue
basse des Remparts, когда услышала его голос, говоривший мне:
«Погодите, госпожа маркиза де Теванн». – Кто? – Вы, как маркиза де Теванн, которая ждет полчаса, чтобы кто-нибудь подал
ей руку для перехода через улицу.
– Послушайте, Киселев, нужно, чтобы вы дали мне сегодня
адреса моих поставщиков.
413

– Я записал вам все это в свою книжку и продиктую вам
сегодня вечером. Перчатки у Прево, рю де ла Пэ; барышни в
магазине очень хорошенькие, они привлекают всех, и эти
несчастные девушки, без сомнения, становятся жертвами какого-нибудь старого и богатого развратника.
– Какой ужас, в Петербурге разврата этого рода не видно.
– Но Париж, как говорит де Местр, великая вавилонская
блудница.
– Один англичанин сказал: Париж – strumpet, т. е. публичная
женщина. Ну, а дальше про поставщиков?
– Мадам Бодран для шляп и причесок, для обуви, Пальмир для платьев.
– Мне нужно начать это турне с завтрашнего дня. Ах, Киселев, вы не видели, какая гадость наш зеленый рыдван, точно
разрезанный арбуз, а слуга, у которого великолепный вид, в
светящемся сюртуке странного цвета. Возможно ли, чтобы во
всем Париже нельзя было найти что-нибудь более пристойное.
– Но я думаю, что, в сущности, вы не собираетесь ослеплять
парижан вашим экипажем.
– Нет, конечно, но мне неприятно, что мой экипаж здесь
безобразнее того, что был у меня в Берлине. Он, правда, принадлежал посольству, а помещение нанял и построил дом Иван
Озеров. У нас был очень хороший француз-повар, который
каждый день между вторым завтраком и обедом ездил верхом
на прогулку в Тиргартен; когда кухонная девушка впервые
увидела его гарцующим на лошади, она как безумная прибежала ко мне, говоря: «Liebe gnädige Frau, kommen sie zum Fenster,
sehen Sie was da geschiet, unser Koch reitet zu Pferde!» 329.
Может статься, что наш шеф позволит также развлечься
верховой ездой. Вы будете ездить?
– Ни за что на свете, к тому же – с кем? Это было бы приятно
не вами, а с ним или с берейтором – слуга покорная. Кроме того, я езжу только летом.
– Я очень рад, ибо это могло бы дать мне каждый день два
счастливых часа.
– Мне тоже, Кисенька.
Дорогая уважаемая госпожа, подойдите к окну, посмотрите, что творится,
наш повар скачет на коне (нем.).

329

414

Он пожал мне руку и мы взглянули друг на друга.
– Я забыл вам сказать, что Клеопатра приезжает послезавтра, Беарн приготовил ей очень хорошенькую квартиру на
рю д’Агрессион. Это очень близко от посольства, я подумывал
о ней, но она достаточно поместительна только для одного человека. Хотите ли завтра начать играть в 4 руки, я рекомендую
вам мадам Лада, получившую первую премию консерватории.
– Конечно, она должна принести все, что может найти, Бетховена, я куплю; потому что абонементы мне надоедают.
– Тетрадь стоит 5 фр., это вас не разорит.
– Разумеется, это даром, но если она будет приходить каждое утро, это составит 150 фр. в месяц, и он закричит а pas
как петух. Я предпочитаю два или три раза в неделю по два часа. Что вы об этом думаете, дорогой Николай?
– Совершенно с вами согласен, часа почти достаточно, чтобы сыграть одну из больших симфоний Бетховена, 9-ую,
например.
– Я знаю только en Ut 330, первую, кажется. Киселев, проведите меня на рю Вивьен, мне надо купить утренние чепчики.
– Теперь пойдем одинаковым шагом, обопритесь без страха
на мою руку, с вами ничего не может случиться.
– Как хорошо, очень удобно; одна я никогда не смогла бы
так перейти улицу.
– Ради Бога, умоляю вас этого не делать, вы потеряете голову и можете попасть под омнибус.
– Представьте себе, милый друг, какое несчастье было у нас
перед нашим приездом в Висбаден. Вы знаете, что немецкие
кучера любят показывать свою ловкость, чтобы завоевать
сердце или . В момент, когда мы въезжали в маленькое
селение, эти дураки пускаются в галоп; это был час, когда маленькие дети 3–4 лет едят свой ужин прямо на улице. Мы слышим страшные крики: «Стойте, стойте!». Ничего подобного, эти
несчастные останавливаются только у постоялого двора; и эти
чудовища сами нам говорят: «Es ist ja gerechte ein Kind ist unter
den... gefallen, das geschiet ja off» 331. Мой муж сейчас же побежал
искать ребенка,его ножка посинела и распухла, крики были

330

331

В c-.
Это наверное ребенок попал под колеса. Это часто случается (нем.).
415

пронзительные. Мать и соседи плакали, не зная, что делать; он
сейчас же намочил тряпку в холодной воде и забинтовал бедную ножку, а потом сказал женщине, что, как только приедет в
Висбаден, пришлет врача, и что она в ожидании этого должна
менять компрессы; он дал ей несколько флоринов. Вернувшись
на станцию, он приказал новым кучерам везти нас в Висбаден
как можно скорее, обещав двойную плату; они ответили с этой
возмутительной немецкой жестокостью: «Wir gehen den gewöhnlichen ; ich muss für meine Pferde sorgen» 332. Вы можете
представить себе бешенство моего мужа, на этот раз вполне
законное. Приехав в отель «Роза», он побежал к врачу; к счастью, это был немец из наших прибалтийских губерний, сердцем преданный русским. Он взял инструменты, лекарства и
все, что надо, и минуту спустя уже скакал на коне. Сделав это,
мы легли спать, немного успокоившись. На следующий день он
пошел к главному местному деятелю, принес жалобу на двух
кучеров, требуя наказания. Он не заплатил даже им, а отдал
эти деньги прохожему бедняку. Это заставило нас остаться
лишний день в Висбадене, чтобы дождаться ответа врача. Какое чудо, ножка была зажата между двумя панелями, так, что
кость не была повреждена; так как она меняла компрессы, ребенок задремал, у него не было лихорадки, а доктор оставил
немного , чтобы освежить дитя. Вот как мое счастье было
отложено более, чем на двое суток, потому что лишь через три
дня мы приехали в Баден, где я увидела друга, которого люблю
всеми силами моей души. Что вы говорите, Киселев?
– Я говорю, мадам Смирнова, что я очень горд вашей дружбой. Вот мы и у входа в магазин.
Я примерила три чепчика одного и того же фасона и разных
цветов – голубой, розовый и соломенного цвета, очень милые.
«Мадам, вы поставите их на рю Монблан № 21, мадам Смирновой, запишите имя, потому что русские имена всегда искажают». – «Очень хорошо, мадам, да мы знаем мсье, и я смогу
обратиться к нему. Мсье так добр, что рекомендовал нас, так
как мы поставляем...».
– Пойдемте, мадам.
Мы поедем с обычной : я должен заботиться о своих лошадях (нем.).

332

416

– Киселев, отчего вы волнуетесь?
– У меня есть на это причины, и очень настойчиво прошу
вас не спрашивать меня о них.
– Воображаю. И я выпустила его руку. – Прикажите подать
фиакр и я одна вернусь домой.
Я не могу страдать от умалчивания. Как только нет полного
доверия, моя дружба исчезает.
– Так как вы хотите во что бы то ни стало причинить мне
боль, я скажу вам, что заказывал здесь дешево туалеты, вы
знаете для кого.
– В добрый час.
– Дайте мне вашу руку и я нежно ее пожму, – ответил он с .
– Что касается дешевых шляп, которые она мне предлагала,
я их не хочу. У меня будут две от Бодрана, одна обычная, а другая – более элегантная для визитов. Я решила, что Пальмир
сделает мне три утренних платья, три обеденных и три бальных; этого мне хватит; и еще одно платье черного бархата.
Этого довольно?
– Вполне. Француженки ограничиваются тремя платьями
на все; они переносят бальные украшения с одного платья на
другое. Цветами Пальмир вас снабдит.
– Я в восторге от этого. Самое противное на свете, это модные магазины. Они напоминают мне запах у мадам Юга в Петербурге, смесь остатков пищи со старыми вещами. Однажды в
ее магазине у меня произошел очень интересный случай. Молодая особа прошла через комнату ровным шагом и как тень
скрылась в задней лавке. Я спрашиваю, кто это. Это, – говорит
мне старуха Юга, – молодая особа, которую я пригласила из Парижа в качестве продавщицы; но вот уже месяц, как она ничего
не делает и только вздыхает по Парижу; я плачу ей гораздо
лучше. Врач, которого я пригласила, не понимает, почему она
не ест и не спит, ибо ее язык и пульс не показывают никакой
болезни.
– Мадам Юга, – сказала я ей, – я знаю, что, приехав сюда, она
больна тоской по родине. Молодая девушка вошла таким
же медленным шагом и почти погруженная в мрачность. Я ей
сказала: «Мадемуазель, хотите ли вернуться во Францию, нет
ничего легче. Есть дилижанс, отправляющийся каждую неделю, мадам Юга даст вам шубу и заплатит за место; кондуктор
417

передаст вас на границе кондуктору французского дилижанса,
и через три недели вы будете в Париже и увидите солнце».
Она покраснела, взглянула недоверчиво на нас обеих. Мадам
Юга сказала ей: «Дорогое дитя, сегодня четверг, в понедельник
у вас будет все, что надо, и вы уедете».
– И этот дилижанс, который увозил вашего бедного друга,
верите ли вы, что он уезжал, и сердце его не сжималось и не
болело тоской о Бадене?
– Киселев, никогда не напоминайте мне эту ужасную сцену
в Бадене, это так раздирает мне сердце, как будто я совершила
нечто очень злое.
Он посмотрел на меня с несказанной нежностью. Чтобы
оправиться от смущения, вызванного моими словами – исповедью моего сердца, я сказала ему: «Знаете, мы должны разнообразить наши занятия и развлечения, кончая, однако, если
возможно, вечерней молитвой».
– Согласен, моя добрейшая Сильвия.
Ist sil schön und gut dazu 333.

– Ну, ладно, один день я буду играть на фортепиано с 3 ½
до 5, а вечером мы будем читать Гоголя и перелистывать мои
альбомы. Очень многое мне нужно еще вам рассказать.
– Ваш план очарователен.
– Я хотела бы, чтобы мы вдвоем попробовали сыграть «Ревизор». Вы будете читать городничего, а я – Хлестаков; кроме
того вы будете Осип, так как вы хорошо копируете Михайлу.
– Понятно.
– Но потом надо, чтобы иногда приходил Федор Голицын,
он может вообразить, что наши тет-а-теты менее невинны, чем
они есть на самом деле.
– Очень хорошо, при нем не надо стесняться, я могу называть вас Сашка, потому что ваш муж мне это позволил, а вы будете меня называть Николай, а для смеху Николенька.
Неправда ли?
– Ах ты – и провела рукой по его лицу. Он прижал ладонь к своим губам и не знал, как меня благодарить.

333

Она хороша и добра притом (нем.).

418

– Я принимаю это как и «Die Rose». Мои нервы были
так расстроены.
– Зачем же вы не сказали мне этого.
– Оставим это и не будем больше об этом говорить, сейчас я
чувствую себя очень хорошо.
– Какая досада, Киселев, Бодран и Пальмир сказали мне
прийти еще раз. Пальмир спросил меня, какой корсет я хотела,
с выставки или простой; я сказала ему, что никогда не носила
никакого и просила его сделать большую прокладку в корсаже.
Какой ужас носить еще этот китовый ус.
– Я с вами согласен, но здесь есть монополия на вещи и желание . Позвольте мне не вальсировать.
– Вы можете быть уверены, что мне всегда было бы смешно
вальсировать с французом , который скакал, как козел.
Д’ решался на это только в контрадансах.
– А знаете, я встретил Платонова, он со мной не поздоровался, за что я ему признателен; он оставил карточку в посольстве, Пален сейчас же приказал доставить ему свою, а на обед
его никогда не пригласят. В вознаграждение, чтобы сделать
вам приятное, я поставил в список русских имя Андрея Карамзина.
– Спасибо, вы увидите, что это прелестный юноша.
– Скажите мне, прошу вас, с каких пор ваш муж взял обыкновение оставлять вас одну на целые часы?
– С каких пор? Я думаю, что уже через 15 дней после свадьбы; я не жалуюсь на это, он один из самых неинтересных компаньонов. По такому своему характеру он никогда никого не
приглашал провести у нас вечер, одним словом, чтобы сделался салон. Однажды пришел Валентин ; конечно, начался
спор, Валентин сказал ему: «Вы рассуждаете как дикарь», он
это проглотил. Меня это оскорбило, и я сказала себе, что лучше
никого не видеть. Уже тогда, когда мы делали свадебные визиты, он желал пролезть к лицам, которых совсем не знал, а я
знала очень мало. Я кончила тем, что прекратила это, и многие
лица не послали свою карточку. Этот недостаток такта ранил и
оскорблял меня.
– Странная манера любить жену.
– Ну, мой милый Киселев, если бы я рассказала вам подробности моего существования, вы изменили бы мнение
419

о Смирнове. Он постоянно заставляет меня краснеть; это только булавочные уколы, но можно предпочесть им удары
кулаком.
Он пожал плечами.
– Верьте мне, только благодаря моему молчанию у этого
человека есть положение, и Бог видит, что я серьезно понимаю
свой долг в супружеской жизни. Никогда не забуду первый наш
завтрак в его кабинете: в момент, когда я меньше всего этого
ожидала, входит его отвратительный кузен, Жан Воейков,
ужасный шепелявый фатишка; он отпускал самые грязные шуточки: «Сто-с, брат Николай, надеюсь, сто ты отлицался ночью,
а вы, кузина, довольны?». Смирнов смеялся этим прелестным
фразам, а я вышла, не допив чашку кофе и в спальне меня вырвало. Я говорила себе: «Ну, вот и удовольствие, наверное я беременна».
Я слышала, как два любезных кузена зубоскалили. И сказать себе, что каждую ночь надо дважды проходить через эту
невыразимую грязь. Утром, едва проснувшись, и лба не перекрестив. Ах, что за мерзость!
– Да, точно мерзость, и мне очень жаль вас, а что касается до
H. М., я уже вам в Бадене сказал мое мнение о его чувстве к вам.
– Он путает чувственность с моралью. И потом, в Петербурге он был совершенно неизвестен; он появился в салоне матери Александра Долгорукого. Его мать давала для своей дочери
Надины маленькие вечера, то, что называется танцульки, было
модно приглашать фрейлин, тогда можно было не сомневаться, что будут самые модные кавалеры.
– Я думаю! Если все они были так красивы и утонченны,
как вы!
– Но слушайте. Смирнов приехал из Флоренции, это было
после Пасхи, на нем были белые панталоны – как вам это нравится? (Я нахожу, что это ужасно, они похожи на кальсоны).
И зеленая суконная куртка с золотыми пуговицами.
– Ужасно. Вы встретите в Булонском лесу старого маркиза
де л’Эгль в таком костюме. Англичане насмехаются над ним.
– Он танцевал с пылом, так скоро и как будто говорил:
«Так танцуют в цивилизованных странах». Родольф Кантакузен был моим кавалером в котильоне. Тот все подскакивал. Родольф, которому это надоело, сказал ему очень учтиво: «Прошу
420

прощения, сударь, я не смогу использовать преимущество танцевать с мадемуазель, если вы выбираете ее в каждой новой
фигуре». Это он выдумывал новые фигуры. А он и сказал Родольфу: «Не вам решать, сударь, устала мадемуазель или
нет». – «Ну, сударь, мне очень надоело, что меня выбирает незнакомый. Что до князя Кантакузена, это друг детства». А тот
мне говорит: «Какой петух, он смешон со своей розой в бутоньерке. Вы видели, что кривая старуха уже строит ему глазки, говорят, что он из Москвы и очень богат». – «Но кто он?» – «Он
секретарь посольства во Флоренции, его имя – Смирнов». –
«Какое простое имя!» – «Вы ошибаетесь, дорогая А. О., он из хорошей семьи, столь же хорошей, как наша». – «Какое неуместное смирение, вы сами говорили мне, что 600 лет назад были
Б К».
А у Смирновых все были лежебоки, а воюет только, и некстати, мой благоверный, на всех .
– Неужели постоянно воюет?
– Постоянно; после моих первых родов меня послали в Берлин, чтобы посоветоваться с великим хирургом по имени
Тифенбах, он первым делал операции женщинам в моем положении; вы должны были заметить, что я не могу молиться
стоя. В Берлине у него не было времени для ссор, оттуда нас
послали в Пирмонт, очень скучное место, и там дошло до дуэли, но устроил.
– Где это Пирмонт?
– Близ Ганновера и и Пьер де Вальдек. Но, Кисс, я болтаю как сорока; к счастью, я не знаю, не надоедает ли это вам
иногда.
– Как вы можете думать, что вас касающееся может когданибудь мне наскучить. А как же вы ехали в эту затерянную дыру Пирмонт?
– Сперва я поехала в Веймар, чтобы представиться вел. княгине Марье Павловне, которую видела в Павловске. Веймар –
странный город, герцогский замок огромен, а у остальных домов такой вид, будто их взяли ко двору – включая дом Гете,
напоминающий по цвету зеленый сыр с травками; я знаю, что в
детстве Амалья Ивановна клала нам маленькие кусочки на
тартинки; я думаю, что, по ее мнению, это было слишком дорого, сыр был еще деликатесом, может быть, в его нельзя
421

было найти и сыр заменяли редькой. Как я хотела бы поесть
редьки с конопляным маслом!
– Боже мой, что за вкусы, прелестный ротик раскрывается
для такой самой простецкой вещи; русские крестьяне из-за нее
не чувствуют запаха розы.
– Я была тогда беременна.
– Надеюсь, что сейчас этого нет.
– Боже меня сохрани, по крайней мере на два года; Гейденрайх и Шольц этого потребовали, а то, в самом деле, что я за
корова.
– Нет, вы очаровательная маленькая телка, чистая, как райская птичка, наконец, вы – Сильвия.
– Кисса, знаете, что Мятлев написал нечто очень милое о
мирской сходке.
Мужик
За ушами Ст
И спокойно.

Как вдруг один мужик сказал старосте: «Послушайте, староста, по маму ты должен быть .
Киселев так и покатился со смеху.
– Знаете ли, – сказал он мне, – Платонов делает , он как
староста.
– Я в этом уверена; знаете, в Риме я сообщила Гоголю русскую пословицу, от которой он пришел в восторг и сказал мне:
«За эту пословицу спасибо, я ее таки вложу где-нибудь в II томе
“Мертвых душ”».
Вот эта пословица:
Удалось

Говорили как раз о довольно удачном портрете, который написал дурак Орлов. Этот самый Орлов сказал а : «Вот ваша
правда. , я ваш портрет непременно хорошо напишу, вроде
Веласкеса, пот выступает на лбу.
– Ну, А О, не знаю, где вы набрались
таких пословиц и речей, только, конечно, не в золотой гостиной императрицы.
– Да, там все российское исключено, государь со мной всегда говорит по-русски, и с мужчинами тоже, но государыня
422

с трудом говорит по-русски, она говорит, но не может болтать.
Имп. Мария Феодоровна гораздо хуже еще говорила. Ведь это
одна Екатерина все повернула фр и с вертопрашным языком являлась в Петерб вертопрашество.
Я была дежурная в Петергофе, погода была прекрасна; покатавшись немного, императрица остановилась в Монплезир;
ей подали письменный стол, положили подушку на земную лавочку и другую подушку под ноги; перед ней бил фонтан. Казак
стоял за кустами, немного в стороне стояли ее дрожки, и
затем унтер-офицерский караул. Милейшая в в княжна Александра Ник бегала к взморью, бросала камушки, и на клочке бумаги карандашом диктовала мне письмо
к В. А. Перовскому – «Черненькая, пишите!: “Я еду , это Перовский, я это чувствую”. Черненькая, вы любите Перовского?» – «Да». – «Адини!».
– Ее звали Адини, это ее имя вы взяли для старшей из ваших двойняшек?
– Ну да. Их привезли во дворец, Оли была так мала, что
имп боялась, как бы великая княжна Ольга ее не
уронила; это она давала им имена; крестные отцы были, помоему, император и наследник-цесаревич; у меня тогда был
бред и я ничего не помню.
– Надо сознаться, что вступление в супружескую жизнь не
было для вас благоприятно.
– Конечно, и во всех отношениях она для меня дурно пахнет; если бы не дети, я имела бы полное право разъехаться с
моим супругом.
– Напишите еще: я жду.
– Ждите... Приходите поскорей, потому что «без вас мне
скучно, я зеваю».
– Александра Ник, вам, кажется пора ехать домой.
Я возвращаюсь на террасу и нахожу имп пишущей
еще свой дневник в маленький квадратный альбом, таких было четыре в плоском деревянном ящичке; каждый альбом содержит год, очень мелким почерком.
Я сорвала розу и сказала довольно громко:
Фонтан любви, фонтан живой,
Я в дар принес тебе две розы,
423

Люблю немолчный говор твой
И поэтические слезы.

– Черненькая, как это красиво, откуда это?
– Это Пушкин в поэме «Бахчисарайский фонтан».
– Но в какой стране это происходит? В шестнадцать лет я
знала еще Шиллера наизусть. Это прелестно, этот немолчный
говор. Напишите мне эти 4 стиха в мой дневник.
И я написала так же мелко, как она; тогда она мне и сказала,
что ее почерк рассчитан так, чтобы не выйти за пределы года;
что она писала свой дневник с девятилетнего возраста, под
наблюдением либо своей матушки, либо своей гувернантки,
мадемуазель Вильдермет, прекрасной женщины из Берна.
– Хорошо, мой маленький зяблик, я закажу 4 книжечки, такие, как у имп, и вы запишете туда подробности
наших разговоров.
– Ничего подобного, вы ничего не будете заказывать, потому что это стоит очень дорого. А так как мы , я буду писать
на обычной бумаге и, как говорит Саша, синей бумаги , может на нужное дело понадобится.
– Опять охота мешать с розами и розовыми устами всякую
гадость. Однако 10 ½.
– Сейчас, я постою сначала.
И прочла половину вечерних молитв, а он продолжал с таким детским и вместе глубоким чувством, что я была тронута
почти до слез. Любимая молитва его была – Иоанна Златоуста.
Он мысленно и душевно переносился за 32 года, когда, стоя
на коленях возле матери, он повторял их за ней. О, если бы все
родители понимали чудотворную силу молитвы в семье и с челядью, тогда роковой приговор Спасителя: «враги мои – домашние мои» утратил бы силу. «Я эти размышления вам скажу,
любезный друг Киселев».
– Да, это совершенная правда, и вы не можете себе представить, как это глубоко.
Мы еще поговорили, потом друг друга благословили, и он
ушел, взглянул еще наверх, я стояла у открытого окна.
17 novembre. Как только проснулась, я получила записку
Клеопатры, объявлявшей мне, что она накануне приехала
и просит меня прийти с ней повидаться, как только я смогу.
424

Выпив чаю и съев мои два великолепных и необыкновенно
больших яйца (мне их принес Михайла), после того, как муж
напился чаю с удовольствием – из-за бриошей, которые он, однако, нашел не такими хорошими, как булочки из лавочки, я
сказала ему о приезде Клеопатры. Его первым словом был вопрос, в Париже ли также Икскюль.
– Нет, вы же знаете, что они поехали в , Аника сказала
мне, что эта свинья хотела продать ее имущество. Но если вам
слишком скучно по вечерам, вам может составить компанию
Платонов с Голицыным или Нарышкиным, только бы мне не
приходилось готовить чай для этого надоевшего прилипалы;
представьте себе, что в Бадене он осмелился прийти однажды
вечером без доклада и начал с того, что сказал мне: «Теперь,
когда этот парижский фат, Киселев, компрометировавший
вас...» – «г. Платонов, прошу вас выйти отсюда, и берегитесь, я
вынуждена буду пожаловаться мужу на ваши дерзости». Тогда
он начал хвастаться какими-то услугами, которые он вам оказал. – «Я думаю, мсье, что если кто-нибудь оказал вам услугу, то
это мой муж: вы бы не снесли головы после ваших злоключений с княгиней Белосельской, и это в нашем доме вам выказали такую дружбу, а вы употребили ее во зло, преследуя меня
своими смешными домогательствами».
– Какую же службу этот дурак полагает, мне оказал?
– Вы понимаете, что мне все равно; может быть он дал вам
взаймы тысячу франков, которые вы проиграли на рулетке.
– И опять он лжет, я у него никогда ничего не просил.
Но откуда вы знаете, что он в Париже?
– Мне подали его карточку, я сказала Фредерику, что если
он еще придет, он всегда должен ему говорить одно и то же: ни
вас, ни меня никогда нет дома.
– Я думаю, что вы очень хорошо сделаете, чтобы игнорировать все эти глупости, если пошлете ему свою карточку, не загнув угол.
– Полностью и раз навсегда моя дверь для него закрыта.
– Слава Богу!
– Я вас предупреждаю, что не обедаю дома; я иду обедать в
ресторан с Яковом Толстым и Нарышкиным, они хотят угостить меня тонким обедом.
425

Едва он вышел, пришла Клеопатра, очень довольная своей
квартирой и Беарном.
– Ну, а Киса?
– А что Киса, я его вижу каждый день, как в Бадене.
– И он ничего не говорит?
– Ничего. Нужно ли ему говорить, он хорошо знает, к чему
это поведет.
– Ни к чему больше. Вот эти русские дамы: вместо того,
чтобы все позволить, они предпочитают изнурять тех, кого
любят.
– Клеопатра, уверяю вас, я не понимаю, о чем вы говорите.
– Моя милая, в вашем возрасте смешно не понимать, почему
он волнуется, краснеет и бледнеет и почему он так похудел в
Бадене.
Клеопатра сказала мне на ухо то, что можно только сказать
на ухо.
– Милая Клеопатра, почему вы не сказали мне этого в Бадене. И кто вам это сказал?
– Беарн и Фифи.
– Могу вас уверить, что теперь он очень хорошо выглядит и
сказал мне, что прекрасно себя чувствует.
– Будьте внимательны, моя дорогая, и если он волнуется и
краснеет, скажите ему, что нужно избегать свиданий с вами.
А лучше всего, поверьте, моя милая, возьмите его в любовники,
и если вы забеременеете, мы найдем средство скрыть это от
этой свиньи Смирнова.
– Да вы с ума сошли, Клеопатра. Как вы хотите, чтобы я говорила с ним о таких постыдных предметах. А что до любовника – это невозможно, совершенно невозможно. Спросите сами у
него, Клеопатра, когда у него бывают такие приступы, и тогда
я сумею исключить повторение случаев, которые могут повредить его здоровью.
Один из моих братьев был очень серьезно болен, представьте, что он не мог без страданий видеть даже меня, сестру. Тогда
муж сказал мне, в чем дело, и я туда не входила. Ему давали беладонну и делали холодные ванны. Скажите это Киселеву.
– Охотно исполню это. Вы знаете, дорогая, что я не люблю оперу, но в маленькие театры мы ходим вместе. Смирнов
426

привозит туда свою любовницу в бенуар, абонированный
в разных театрах. Но он не смог достать ничего в , как
французы называют театр Буфф.
– Что за выражение, так говорили в старые времена до революции. Как ваши дела с Беарном?
– Все то же. Каждый раз, приходя, он говорит, что пушки заклепаны, а через минуту вздыхает, говоря: «Ах, Боже мой, если
бы башни Нотр Дам были не так высоки!» Он предлагает мне
идти ко двору Луи Филиппа, а сам говорит, что это мужик. Он
идет туда только потому, что заинтересован в жалованье за
свое место в Гессене.
– На вашем месте, дорогая, я заставила бы его на себе жениться. 40 000 фр. ренты с Бойкой (?) не пустяки для бедного
француза; они такие жадные.
– Моя милая, останавливает только религия, эта гадкая религия. Он хочет, чтобы я ее изменила, а я говорю: ни за что на
свете; что это такое – причащаться запечатанным хлебом!
– Клеопатра, не думаете ли вы, что лучше было бы два или
три дня не видеться с Кисом.
– Погодите, моя дорогая, нужно мне сперва с ним повидаться, а потом я скажу вам, что он думает.
– Он придет сегодня вечером, и я буду играть на фортепиано, так что мы будем далеко друг от друга. Я скажу ему, что вы
хотите с ним о чем-то поговорить.
– Очень хорошо. А вы, моя дорогая, вы ничего не испытываете, когда он касается вашей руки.
– Абсолютно ничего; конечно, для меня большое удовольствие опираться на руку человека, которого люблю всем сердцем; но это и все. Иногда мне кажется, что это найденный
мною брат, но которого я люблю иначе, чем брата. Тут есть неуловимый нюанс.
– Дорогой друг, вы любите его настоящей любовью. Вот то,
в чем вы боитесь признаться себе, а особенно ему. Когда я
сравниваю Киселева с вашим мужем, я хорошо сознаю, как тот
должен быть вам противен.
– Не говорите этого, Клеопатра, Киса очень дружен со
Смирновым и глубоко уважает его.
427

– Я полагаю, что это не мешает ему похитить сердце его жены. Если бы у вас было немного мужества, вы были бы его в
час, когда он придет.
– Клеопатра, ужасно то, что вы говорите. Вести такую гнусную жизнь с двумя. А Киселев сказал мне: ни за что на свете он
не согласился бы на компромисс со своей совестью.
– Все это фразы, и наступит минута, когда ни он, ни вы не
сможете более скрывать ваши чувства. А вот он идет.
– Пожалуйста, никаких намеков на то, что вы мне сказали.
Я уйду, потому что чувствую, что покраснею и буду смущаться,
когда он войдет.
Я оставалась около четверти часа наверху с детьми, когда
услышала голос Киселева в гостиной.
– А, здравствуйте, это вы? Видели вы Клеопатру?
– Да, – сказал он мне очень спокойным голосом. – Я поднялся, Клеопатра ушла, а я подумал, что вы наверное у детей.
Честное слово, если бы я был вашим мужем, я бы ревновал вас
из-за вашей страстной привязанности к вашим малюткам.
– Но вы, который любите всех чужих детей, вы наверное
будете так же страстно любить детей вашей жены. Представим
себе даже, что это буду я, что, впрочем, невозможно...
– Почему невозможно? Скорее мало вероятно, эта мысль
менее мучительна; невозможно – это смертный приговор.
– Пусть маловероятно, и я вам предсказываю, что вы будете
ревновать к любви вашего ребенка и предпочитать меня ему.
– Вы говорите как пророчица, и я начинаю вас бояться.
– Что за идея! Кстати о любви к детям: я забыла вам сказать, что я нанесла визит княгине Ливен; я нашла ее в маленькой гостиной, в платье черного бархата и тюлевом белом
чепчике, оборки которого окружали лицо, чтобы скрыть следы
непоправимой утраты; она вышивает по канве, ее работа
напомнила мне знаменитую розу синелью на шелку, которую
делала покойная императрица-мать – это был поистине труд
Пенелопы, потому что она всегда ошибалась, отвлекаясь мемуарами Св. Елены, которые ей читали вслух.
– Я думаю, что вы не нашли у княгини ни одной книги.
– Это правда, не может быть ничего более пустого, чем ее
гостиная, что-то нежилое. Может быть, она держит любимые
книги у себя в спальне.
428

– Вы слишком добры. У нее нет любимых книг, она никогда
ничего не читает и не читала. Она осрамилась в прошлом году,
на обеде у мадам , самой близкой приятельницы , у которой там салон.
– Что значит, «у которой там салон»?
– Это чисто французская глупость. Каждый имеет свою, и у
этой своей плутуют, когда обсуждают великую болтовню обеих
палат.
– Я не езжу никогда ни к этим «своим», ни к плутам; представьте себе потрясенную Лизбет, если бы я бросил им, приняв вид Юпитера, гремя как император Николай: «Ваш Луи
Филипп – похититель короны, ничтожество, достойный сын
Равенства, и кровь падет на его проклятое
потомство». Одним словом, что сказали бы о такой выходке?
– В русском посольстве были бы втихомолку восхищены, но
вам бы указали покинуть эти прелестные места.
– Ну что же, уеду с радостью.
– В этом я уверен, вам всего приятнее оставить бедного Киселева.
– Это неправда. А иногда кажется, что лучше было бы не
сближаться мне с ним. Он когда-нибудь да отравит мою жизнь.
– Напротив, вы мою жизнь отравите, в этом я уверен.
– Старушка надвое сказала. Я не знаю, помните ли вы,
что Фон Визин, возвращаясь в Россию, провел ночь у одной
старушки и сделал следующее забавное замечание: старушка
предобрая, но личико преизмятое. Вдруг вы меня встретите
где-нибудь после 25-летнего отсутствия и получите то же впечатление (старушка предобрая, но личико преизмятое).
– Это не помешает любить помятую старушенцию, а впечатление хранить про себя.
– Это, конечно, так, французская учтивость прежде всего.
Что до меня, я по мужицкому русскому вот что бы сказала: ах,
матушка, какие вы стали старенькие, а я все-таки вас люблю,
как в Бадене у Дургольца.
– Я уверен, что это подумаю, но не скажу, что вы старенькие, потому что в глазах истинной дружбы не стареются. Вы не
позволяете мне говорить «любовь», «сердце», как говорит ,
столь правдивые в этом случае. Любовь не знает морщин.
429

– А в какой стране мы встретимся? Какая вам нравится более всех – кроме России, понятно?
– Больше всего я хотел бы видеть Швейцарию. Уже описание ее, сделанное Карамзиным в его наивных письмах, всегда
вызывало у меня охоту туда поехать.
– Швейцария очень красива, смеющаяся и изящная, и вместе величественная; ее горы, покрытые вечным снегом, могут с
еще большим основанием сказать прекрасным долинам Гельвеции, что сорок веков восхищаются ими, чем самые высокие
пирамиды.
– Какой быстрый ум у вас, позволяющий вам мешать так
смешное с возвышенным, снежными вершинами Швейцарии.
– Это потому, что Швейцария напомнила мне братьев Пурталес. А в Берлине я часто вспоминала маленький водевиль,
глупо сентиментальный, где возвращаются в Швейцарию
и поет:
Счастливые обитатели
Прекрасных долин Гельвеции,
Жилище счастья
И простоты.

Я говорила Агриппине и Пурталесам.
– Пурталесы вам по сердцу, я это вижу и их ненавижу.
– Но я вам уже рассказала мои дела с Гийомом.
– Да, а все-таки неприятно; но я слышу в детской плач.
– Это Олю не могут уложить спать.
Я пошла в детскую: «Gehe ins Bett und bleibe ruhig, die
Schwester wollen schlafen» 334.
Выйдя оттуда, я нашла его у двери спальной и побежала
вниз. Он очень сконфузился.
– Который час, Киселев?
– Должно быть, половина четвертого.
– Сегодня я не буду ходить.
– Почему? Что за каприз? Ходить вам предписано врачами.
– Почему? С каких пор вы стали главным парижским инквизитором?
– Таким любопытным меня делает моя преданность вам.
334

Иди в кровать и лежи спокойно, сестры хотят спать (нем.).
430

– Мадам Лада придет в 3 часа, и я посмотрю, что она мне
принесет. Не хотите ли сходить на полчаса в ваш клуб и вернуться на концерт в 4 руки на моем котле, потому что другого
нет; хоть бы это был по крайней мере , но это лишь
Плейель. В Петербурге у меня был очень хороший Wisch, это
facteur из наших губерний; он сделал очень красивый орган
для Одоевского, который тот окрестил великим именем Себастианон по Иоганну Себастьяну Баху, и играл на этом инструменте только Баха.
– До свидания, я иду в клуб и прибегу для первого же отрывка из Бетховена; пожалуйста, не начинайте без меня.
– Нет, нет, будьте спокойны.
Я расспросила мою маленькую курляндку Лада; оказывается, что она – приятельница Каролины Дельваль, они вместе
были в консерватории. Она все мне рассказала о нем, и все это
делает ему очень большую честь.
Я перелистала ноты и отложила в сторону все французское
и просила ее доставить мне ключ du caveau et le cris de Paris.
Он пришел, запыхавшись и немного взволнованный.
Г-жа Лада его никогда не видела и, казалось, удивилась, увидев
элегантного дипломата вместо добряка, удивившего своей
честностью по отношению к бедной девушке, которую он соблазнил в 16 лет; это она мне сказала после урока.
Я выбрала септет Бетховена, который много играла с Одоевским. Она играла левую руку и педали, потому что ловчее
меня.
– Не находите ли вы, – сказал он мадам Лада, – что мадам
превосходно модулирует; могу я просить вас повторить
адажио?
– С удовольствием, я его очень люблю. Это одна из прекраснейших вещей Бетховена. Кисинька, при ней можно говорить
по-русски.
– Конечно, но она, может быть, из этих слов наплетет целую
историю.
– И то правда. Если Голицын любит слушать музыку, он мог
бы приходить.
– Голицыну она не нужна, зато Мишель был бы вам
очень признателен.
431

– Тогда приводите его, я знаю его брата Камилла и еще другого, имя которого я забыла. Он – поэт и пишет поэму под
названием Empi , который бросается в визави. Я сделала бы то же, потому что от высоты у меня головокружение.
Между тем мадам Лада удалилась, и так как было 5 часов,
он ушел. Я обедала с мужем, который заметно скучал вдвоем со
мной, спросил меня, когда он окончательно станет членом
клуба, и предложил мне пойти в маленький театр.
– Но, мой милый, у меня нет подходящего головного убора, платье-то безразлично, его не видно в ложах маленького
театра.
– Тогда я пойду один посмотреть Д в . Говорят, что
она прекрасна и Ашар тоже.
– И Киселев так говорит.
– Да где он пропадает, я что-то давно его не вижу.
– Но он был сегодня утром, когда я играла в 4 руки с мадам
Лада. Вечера он проводит у французских знакомых. У него их
очень много, и некоторые, по его словам, очень приятные.
Я оставила твою карточку у княгини Ливен.
– Тем лучше. У меня нет никакой охоты скучать у нее, особенно вечером. Господа из посольства говорят, что язык проглотишь от скуки.
– Я могу объявить тебе еще об одной скуке: Дальмары
здесь, а их салон – самый модный; если он такой же, как в Берлине, я не буду туда часто ездить. Старик Дальмар совсем ослеп
и не играет более в вист.
– О, тогда я завезу свою карточку, а затем прощайте, г. барон. До свидания. Пригласи Киселева к обеду.
– Это идея, будет хороший обед, а у нас такая дрянь.
– Почему дрянь, обед всегда очень хорош: вкусный суп, курица с рисом и десерт.
– Ну, очень хорошо, я ему скажу.
В 8 ½ тот, кого ожидали, вошел со своим нежным и веселым
видом. Ах, этот взгляд хорошо выражает чувства; я уверена,
что мой взгляд ему отвечает, потому что он садится и смотрит на меня, прежде чем сказать «добрый вечер» или «здравствуйте».
– Послушайте, – сказал он мне, – вы говорили мне о Швейцарии, я хотел бы подробнее узнать об этой прекрасной стране.
432

– Охотно. Мне кажется, что вы возвели меня в ранг болтуньи.
– Вы были бы болтуньей, если бы все, что вы говорите, не
было бы новым для меня, не говорилось бы таким очаровательным и изящным образом и ваш голос не звучал бы так восхитительно.
– Перестаньте говорить мне комплименты, вы внушаете
мне смешное тщеславие. Кончится тем, что я воображу себя
совершенством, хотя я далеко не такова.
– Всегда слишком совершенны для меня. Но все же, какие
самые красивые виды в Швейцарии, или, по крайней мере, те,
что произвели на вас самое большое впечатление?
– Как вам сказать... Прежде всего меня поразили не самые
ужасные и грандиозные, а напротив, простые и сельские.
Ибо долина напоминала мне то, что я знала, любила и обожала
в Грамаклее и Адамовке. Там не было голубых озер, но было
синее небо, отражавшееся в Водяной и Тилигуле. Маленький
порт Уши мне особенно понравился; это маленькая, очень привлекательная бухта. Богатый англичанин-благотворитель построил там маленький дом по плану своего дома в Англии, в
нем были тут большие окна, оранжерея, полная экзотических
растений, и вольера. Его видели сидящим под чем-то вроде
маркизы в удобном кресле, с книгой в руках, и я говорила себе:
вот, кто хорошо проводит последние прекрасные вечера своей
старости. Я хотела бы кончить так свои дни в Грамаклее или,
лучше, в Адамовке. Вы видите, что наши баденские планы хорошо гармонируют с этим пейзажем.
– Дай Бог нам окончить так годы нашей старости.
– Ах, Николай, не будем думать о старости, попробуем радоваться настоящему. У меня такая удивительная способность, что
я всегда вижу, как вы меня покинули, или же как я пережила вас
на 10 лет, десять смертельных лет сердечного одиночества.
– Я не могу этого допустить – разве только Богу угодно будет, чтобы я ушел из этого мира прежде вас. Но это было бы
слишком жестоко. Мне кажется, что до сей поры ни вы, ни я
еще не заслужили его гнева.
– Моя бедная бабушка была без сомнения святой женщиной, а сколько лет она прожила после моего деда. Но не станем
говорить о будущем, я чувствую, что слезы наворачиваются на
мои глаза.
433

Мы несколько минут оставались в задумчивости. Я была
так погружена в себя, что вздрогнула, когда он мне сказал:
– Александрина, и величественная!.. Боже мой, как вы способны настолько погрузиться в себя, что вздрогнули, когда я к
вам обратился! Где вы были – в Швейцарии, Бадене, Париже?
– Мысль так быстра, что она в мгновение ока облетает весь
мир, она ласкает одно место за другим, останавливается на секунду, и всегда возвращается в дорогие места детства, в хутор
под Одессой, Адамовку и Грамаклею. Тогда является папа и бабушка, мои дяди, тетки и герцог, сопутствуемый Батистом, и
мои братья с Амальей Ив, Николай, не плачьте, я
вижу, что ваши глаза полны слез.
– Да, как я вам завидую, у вас столько любимых. А у меня
после смерти матушки оставался только брат Павел и мой верный Михайла. А потом Господь в своем милосердии послал мне
вас, чтобы заполнить ужасную душевную пустоту. И все еще я
не осмеливаюсь сказать вам о том, как велика моя привязанность, я должен называть ее не истинным ее именем, вы это
запрещаете.
Опять молчание, которое я прервала:
– Я обежала мысленно всю Швейцарию, вернувшись к озеру
Комо. После Неаполя краски такие бледные, единственный
действительно прекрасный вид это, в глубине озера. Я встретила там Перовского и Х, Яшку, как мы его зовем.
Оттуда я поехала до озера Лугано, синей, лазурной безделушки,
окруженной очень красивыми виллами, построенными Т,
Базетти, Р Мадерн, бедными остатками великой армии, составившими себе состояние в России плохими мраморными
статуэтками, итальянскими пирогами, мороженым и шоколадом. Тем не менее это очень привлекательно украшает красивые темно-зеленые. Озеро переходят по деревянному
мосту. Есть уже отель на английский лад, с полным комфортом.
Первое, что я сделала, это пошла в библиотеку отеля, где есть
только новейшие английские романы. Я купила один, в котором описываются мистерии.
– Мистерии? Что это такое?
– Мистерии, это представление страстей господних. Говорят, что мистерии Об исполняются уже 250 лет, каждые
434

10 лет. Все это происходит на свежем воздухе, и это так захватывает, что 8000 зрителей плачут горькими слезами.
– Но кто же актеры, и не кажется ли вам, что это профанация?
– Не знаю. Но с этой точки зрения умывание ног в великий
четверг тоже профанация, ведь там передается беседа Иисуса
Христа с учениками. А между тем очень трогательно видеть
этого старого Папу свою поясницу и начал им умывать ноги. Мне никогда не удавалось видеть эту церемонию в
Казанском соборе или в Москве.
Актеры – это крестьяне, они женятся между собой и никто
из них ни идеален, ни передразнивает. Это самое нравственное
население в мире, и они готовятся к своим ролям в течение
10 лет. Говорят, что костюмы воспроизводят одежду евреев
в те времена.
Тетрадь с музыкой под ключом у капеллана совсем маленькой церкви; автора никто не знает, но впечатление, говорят,
трогательное и величественное. Подождите 10 лет, вы сможете
пойти туда, если вам случится быть в этих местах.
– Через 10 лет я, может быть, буду мертв и похоронен.
– Может быть, для меня?
– Это невозможно.
– Все возможно в этом худшем из миров... Я хотела сказать
что-то, но замолчу.
– Но говорите же! Может быть вы вернетесь к своей старой
привычке засыпать на минуту?
– Всегда возвращаются к своей первой любви. Может статься, что я лишь развлечение, способ провести время.
– Послушайте, мадам, вы не имеете права так обижать меня.
Право, было бы лучше, если бы я перестал докучать вам своими посещениями. Но, пожалуйста, так как уже больше 10 часов,
прочтите мне вечерние молитвы: может быть эти слова, полные такого милосердия, внушат вам больше доверия к вашему
бедному Николаю.
– О да, я этого хочу. Пойду поищу книгу и подсвечник. Я не
могу страдать и этого прощания в полумраке.
Я нашла его облокотившимся на камин и погруженным в
думы, казалось, мучительные.
– Николай, я готова. О чем вы думаете?
435

– О вас! Мне кажется, что вы играете моим сердцем, и это
меня печалит.
– Я неспособна играть никем, вы достаточно знакомы со
мной, дорогой друг, чтобы знать, что я прежде всего откровенна и правдива.
– Конечно, вы доказали мне это в Бадене, но часто вы
– Начните вы вечерние молитвы, а я окончу, а потом мы
помолимся о наших дорогих покойниках и о живых, чтобы Бог
дал им сон мирный и безгрешный.
После этого он сел еще на маленькую кушетку, а я на другой
конец, подальше от угасающего камина. Мы молчали с чувством нежного покоя.
– Добрый вечер, дорогой Николай, почивайте с миром.
– Да, я надеюсь хорошо спать, эта молитва успокоила бурю,
которую вы так жестоко разбудили.
– Хорошо, я не причиню вам более боли напоминанием о
прошлом, вызывающем у вас неприятное чувство, и я сдержу
слово. Ну, поцелуйте мне руку, а я вас в лоб, это можно.
Его милое лицо стало серьезным, это делало его столь полным очарования. Мы сидели по обе стороны камина, огонь угасал, потрескивая. Все это выглядело гостеприимным очагом.
Он вздыхал и я тоже, наши руки сплелись, мы слушали этот
шум молчания.
– Расскажите еще что-нибудь о Швейцарии. Мне кажется,
что все там дышит истинно мягким покоем.
– Нет, дорогой друг, нужно спокойно идти в постель, и если
не спать, то хоть делать вид, что спишь, чтобы избежать глупых разговоров о Д.
– До свидания, до завтра, в 2 часа.
– Христос с вами, добрый друг мой.
– И с вами да будет крестная сила, моя молодая наставница
и благодетельница. Сколько сокровищ вы накопили в моей
душе.
Он еще у двери поцеловал мне руку, а я пошла в детскую.
Там, слава Богу, все было тихо и погружено в сон; одна старуха
Дикинсон дремала над своей библией.
17. За завтраком мой муж рассказывал мне о своих впечатлениях от театра. Он сказал, что сделает турне по ним и скажет
мне, что должно будет привлечь мое внимание. Остальные
436

все вообще хороши. Нужно пойти во Французский театр посмотреть Муру и мадемуазель Марс, в 35 лет играющую роль
молодой женщины. Она еще так хороша в 35 лет, что ей дали
бы 25, ее голос неслыханной свежести. Потом нужно видеть
Леонтину Фэ.
В 11 часов я пошла к Пальмиру мерить платья, это заняло
у меня более часа – три корсажа и длина юбки. Оттуда я пошла
к Бодран, где мерила две шляпы – барежевый красный тюрбан
с золотыми и турецкими (?) украшениями, другую из красного
бархата с пером и два или три чепчика. Вернувшись к 2 часам, я
нашла дюжину башмаков из белого атласа, три пары полуботинок и шесть пар из черного атласа – и все это составило
мне меньший расход, чем обувь у мадам Брено, которая всегда говорит о царствовании короля Иеронима Вестфальского и
заставляет вас платить за пару полуботинок с позолоченной
кожей 25 франков, уверяя вас, что императрица платит
30 франков. Ужасная мошенница! У меня есть уже перчатки.
Каково было мое удивление, когда мне доложили о Жозефине Т; она приехала выполнять поручения князя Пьера
и скоро уезжает в Петербург. Она часто видается с семейством , я вспомнила, что госпожа урожденная Бороздина, очень красивая молодая особа, которую я встречала у моей
тетушки Лорер. Но я не возобновила знакомство с ней, так как
мой муж незнаком с господином . Говорят, что это откупщики. С Жозефиной мы много говорили об Алине, о Жиле, о
Тортю, о Видьер, Грегуар, который производит фурор своим
голосом. Придворные слуги не оплачиваются; я помню, что Куракин показал мне однажды список приглашенных на музыкальный вечер: господин Львов со скрипицей, а князь Гр. Пет. с
нотами. Львов играет восхитительно, а его жена, Абаза, очень
хорошо поет, но всегда «Wanderer» и «Ave Maria, Stella» Шуберта, так что уже тошнит. Вел. княгиня Елена, у которой нет слуха, стала вдруг меломанкой, и Львов аранжировал «Stabat
Mater» Перголезе для оркестра, а известно, что эта вещь была
написана великим композитором только для аккомпанемента
4 скрипок. Тем не менее, я слушала с большим удовольствием
эту трогательную музыку, так полновыражающую страдания
Марии, когда она видит своего сына и своего бога на кресте.
437

Около 3 часов мне доложили: «г. Киселев». Я представила
его Жозефине, сказав ему, что она – подруга Алины Дурново.
Когда Жозефина через четверть часа ушла, он сказал:
– Я задыхаюсь, не видя вас на улице Basse de remparts, я вообразил, что вы заболели, много гриппа, и в этом году, говорят,
очень опасного. Я побежал к Клеопатре, ее не было дома. Тогда
я решился постучать в вашу дверь, и Фредерик доложил мне,
что у вас дама с визитом.
– Милый Николай, не беспокойтесь о моем здоровье; у меня
железная грудь и я не боюсь гриппа; единственный мой враг –
нервы, но, слава Богу, после Бадена приступы стали меньше.
Клин клином выбивают, и это вы вылечили меня этим летом.
Я говорила вам, какие ужасные они были – и не будем более
говорить об этом. Кто старое помянет, тому глаз вон. Я не расположена сегодня выходить.
– На сегодня я вас помилую, так как погода не довольно хороша, и я вооружился зонтиком и ботами на двойной подметке.
– Я раскопала еще русские романсы, и среди них романс
Глинки:
Только узнал я тебя,
Как трепетом впервые
Сердце забилось во мне.

Это так просто, а перед вторым куплетом есть прелестное изменение тона. Хотите, я вам его спою?
– Еще бы, ваш голос так нежен, верен и проникает прямо
мне в сердце. Мне кажется, что эти стихи хорошо выражают то,
что я испытывал, когда княгиня Юлия представила меня вашей грациозной особе. «Пойте, пойте, моя красавица!» – знаете
ли вы эти стихи Мюссе?
Я спела ему один раз, но он попросил меня повторить его.
– Я не устаю его слушать, отныне вы всегда будете мне его
петь перед вечерней молитвой, неправда ли?
– Да , потому что папа и герцог желали, чтобы я была
вежлива с русскими слугами. Я желала бы, чтобы мне объяснили тайну славянского языка?
– С этим вопросом вы должны были обратиться к ученому
Самарину.
438

– Когда я его видела в последний раз, вечером, у него пальцы были выпачканы черным, и он сказал мне, что занимается пути России.
– Насколько русские, остающиеся на родине, счастливее тех,
кто, подобно мне, прикован к ярму иностранных дел и к этому
пустому дипломатическому корпусу, главное дело которого –
хорошо пообедать и особенно угостить хорошим обедом других. Пален всегда в дурном расположении духа, когда должен
обедать в городе.
– Это я хорошо знаю, он предпочитает eine gute Kartoffelsalade тому, что старик Сологуб называет «подленький винегрет»; я же, как и он, нахожу его прекрасным.
– Auch ich bin in Arkadien geboren и в я с удовольствием
ем смесь русской и немецкой кухни.
– Lieben Sie auch Karbonade mit Honig gegessen? Мишель
В говорит, что по четвергам вся Рига ест это с наслаждением, это просто телячья котлета с медом.
– Охотно верю, что это едят, и весь облизывал
пальцы, кроме Языкова, меня и нескольких других, русских
тоже, медицинских студентов.
– В Берлине по четвергам все едят eine gebratene Gans mit
sauer Kohl, это очень вкусно. Они тоже очень любят gerauchter
Gans 335, у нас это называют палатки. Есть еще превосходная
вещь в Новгороде, это копченые сиги, которых ловят в Волхове. Весною пятница посвящена Tettaner Rhübe со щукой, и все
приправлено пряниками. Вы смеетесь, я понимаю. Это что-то
отвратительное, и конечный результат таков же, как от действия ревеня, это приятно. Le Tettaner Rübe поистине деликатес, это белая репа, длинная и очень сладкая, тогда как
обычную репу надо вымачивать в сахарной воде. Эти свиньи
французы ничего не умеют. У нас и брюкву, и репу умеют так
готовить, что слюнки текут.
– Однако, милая С, какие вы жадненькие.
хороший картофельный салат – Я тоже родился в Аркадии – Любите ли вы есть также карбонат с медом? жареного гуся с кислой капустой копченого гуся (нем.).

335

439

– Право, на словах; вы могли заметить, что аппетит у меня
краткий, я не могу есть много за один раз, но мне нужно часто
утолять голод. Беременности не в счет, потому что тогда ешь
за двоих.
– Вы должны были заметить, что и я ем мало; к несчастью,
и сплю мало.
– Но если вы спите мало или плохо, испробуйте очень простое средство, которым моя приятельница, человек очень искушенный в нервных болезнях, пользовалась с большим
успехом, чем любыми наркотиками.
– Дайте мне, пожалуйста, рецепт.
– Возьмите два листка лимонного дерева, положите их
в стакан свежей воды на 24 часа и потом, ложась спать, выпейте полстакана, а если этой дозы недостаточно – то и остаток,
и вы увидите, что это очень успокаивает.
– Спасибо, доктор медицины, – в эту степень я вас возвел
в Бадене.
– Да, мы об этом довольно говорили в Бадене.
– Я возвращаюсь к кухне, так как вы знаете, что в наших
воздушных замках вы должны будете готовить мне небольшой
обед из трех блюд.
– Разумеется, что я помню всю нашу баденскую болтовню.
Я записала все это в книжку в форме аррасских сердечек и засахаренных зерен, несколько тайных слез о невероятности
осуществления наших прекрасных химерических планов.
– Не говорите мне этого, это делает меня слишком несчастливым.
– Знаете ли, милый друг, что мои великие дела, связанные
с туалетами, закончены у Пальмира и Бодран; уже доставили мои башмаки и полуботинки. Может быть, я вам уже это говорила?
– Да, но я сгораю от нетерпения увидеть платья от Пальмиры и головные уборы от Бодран; бьюсь об заклад, что эта последняя восхищается вами, примеряя шляпы. В Париже нет
красивых женщин, кроме герцогини д’Истриа, самой красивой
и замечательной женщины элегантного света.
– Бодран очень забавна: она останавливается, прикладывает палец к щеке, зовет девиц из магазина, поворачивает туда
440

и сюда мою голову, а потом какие-то тонкости. Там зеркала
со всех сторон, я открыла, что в профиль я немного уткой, что
направляет мой взгляд как бы вниз.
– Вот вы и кокетничаете, и все-таки не добьетесь никакого
комплимента от вашего покорнейшего слуги.
– Вы скажете мне так, как не знаю какой предсказатель говорил Людовику XIV: «Государь, я не делаю вам комплиментов,
я не нашел их для вас в евангелии».
– Это Массийон, я думаю.
– Вовсе нет, если не ошибаюсь, это какой-то янсенист.
– Может быть. Факт тот, что теперь во Франции нет больше
янсенистов. Паскалей и Арну сменили болтуны, изрекающие
только банальности. Кроме Лакордера и иезуита Равиньона,
которого я не хожу слушать. Между нами говоря, и у них много
общих мест.
– Я в этом не сомневаюсь. Что до Лакордера, то это одержимый Филарет; слово выдает, не входя в детали, он чрезмерно
стыдлив, и в некоторых проповедях, напечатанных в фельетонах Débats, есть вещи возмутительные. И даже Вяземский, этот
великий защитник западной цивилизации, должен был согласиться, что многие из его проповедей о нравах с трудом можно
читать.
– Я читал это и совершенно вашего мнения. Вы видите, что
эта отвратительная римская церковь извращает все лучшие
стремления души.
– Кстати об этом: графиня Нессельроде дала мне письмо к
этой перебежчице г-же Свечиной. Я думаю, что я соскучусь до
смерти.
– Наверное. Посланник ездит туда раз в шесть недель вместе с мадам; они остаются там четверть часа, она преклоняет
колена с ними, а они с ней еще в тысячу раз больше.
– Воображаю, что она приказывает опрыскивать ладаном
после профанации протестантами этой обители римской чистоты. Какая бессмыслица, т. е. сделать из провинциальной
церкви всеобщую религию. Хомяков был прав, говоря: нет ничего, что бы не соблазнила римская церковь.
– Вы лично знакомы с Хомяковым?
441

– Наверное я говорила вам, что он даже написал очень хорошенькие стихи для меня. Я знаю только первую строку:
От роз ее название.

Далее не знаю. А потом он передумал и сказал: но при слове
Русь сердце ее не забьется. Вы знаете, как это неверно.
– А теперь, милый друг, признайтесь мне откровенно, возможно ли, чтобы вам не льстили все эти свидетельства уважения в прозе и стихах?
– Откровенно говоря, нет. Я ничего не делала, чтобы вызвать их, и принимала их без благодарности. Это, может быть,
очень дурно, но факт таков. Поэты и версификаторы, – потому
что Вяземский скорее составитель стихов, чем поэт, его можно
сравнить с Буало или Шампиньоном, ему просто нужно говорить откровенно то, что он думает и чувствует. В этом нет ничего, что бы льстило. Я была очень польщена, когда Филарет
снизошел обсудить со мной кое-что с той трезвостью в деталях
и бесконечной тонкостью, которые ему свойственны.
– Я понимаю это, потому что у вас ум весьма серьезный вместе с той беззаботной веселостью духа, которая вам
присуща.
– А Бог знает, мой милый Николай, какая печаль в глубине
моей души, и особенно в этом свете, когда я вижу эту пеструю
толпу, увлекаемую речами, в которых нет ни начала, ни конца.
– Муханов, говоря о Филарете, сказал, что он – князь
церкви. Кто-то сообщил эти слова митрополиту, и он был возмущен ими.
– «“Князь церкви”, что за вздор, пусть себя так называет
римский папа, а мы все – недостойные служители алтаря».
Он говорил мне это с энтузиазмом, если можно так выразиться,
потому что у него энтузиазм только к Богу, Иисусу Христу и из
всех святых – к св. Сергию. Он написал жизнеописание св. Сергия, который заговорил во чреве своей матери.
– Св. Сергий, Троица – это напоминает мне особенную преданность моей матушки к этому монастырю; она всегда брала
меня туда с собой. Как называется место, где пьют чай?
– Мытищи, там, говорят, вода особенно хороша для чая;
бьюсь об заклад, что она привозила сайки и калачи, а сливки
там очень хороши. Это как раз на половине дороги.
442

– А потом матушка покупала мне красные ящики, которые
входят друг в друга, и еще колокольчики и церкви.
– Николай, а еще там продают маленькие зеркальца в рамке
из блестящей красной бумаги с посеребренными украшениями. Это очень нравится детям. Я привезла оттуда целую коллекцию для моих малюток.
– А моя матушка привозила много просвир и маленькую
для меня; она мне говорила: «Николинька, ты маленький, и
просвирка тебе маленькая, но и то вынуты части за папу, маму,
дедушку, бабушку, Павлушу и за тебя. А вот эта большая за
твоего старшего брата, моего Алексашу, и тогда моя бедная матушка обливалась слезами».
– Милый друг, мы теперь слишком взволнованы, чтобы
продолжать в этом духе.
– Да, я всегда волнуюсь, думая об этой жестокой утрате, но
это к моему благу, когда я вижу, что вы понимаете и разделяете мое волнение. С кем я мог когда-либо говорить так свободно
о моей матери, как с вами? Я не боюсь вам наскучить.
– Конечно, нет, я также часто думаю о папе и бабушке.
Она была еще жива, когда я уехала из России, но я не получала
никаких известий о ней; дядя Дмитрий никогда не пишет, и я
даже перестала ему писать; зато я время от времени пишу Николаю Ив в Сибирь.
– А это дозволено?
– Конечно, но письмо должно быть распечатано. Я не могла
ему посылать деньги, но послала ему фонарь, о котором он меня просил фонарь, чтобы ходить вечером к Нарышкиным и
другим друзьям, немного белья и бандаж, потому что у него
грыжа.
– Знал ли об этом император?
– Конечно. Он знал от Бенкендорфа, что я писала; но не
знаю, почему он меня спросил, пишу ли я своему дяде в Сибирь.
Я ответила: «Да, но не часто», а имп сказал мне: «Вы
хорошо делаете, никогда не надо забывать родных и друзей,
когда они в несчастье и печали».
– У меня тоже есть кузен Норов, который был замешан в истории 14 декабря. Где вы были тогда?
– В институте, а мои братья – в Пажеском корпусе. Окна нашего класса выходили в сад, а потом шла Литейная
443

и Мариинский госпиталь, так что мы ничего не слышали. Сашка пошла, как обычно, в лавочку за всякой дрянью и, вернувшись оттуда, сказала нам, что в городе бунт, пушки стреляли и
много народа убито. Посреди пряников, леденцов, фунтового
хлеба слышно было, как девицы говорили: «Надеюсь, что мой
брат не бунтовал». Это были Га, Лермонтова, брат
которой был офицером Измайловского полка. тоже беспокоилась, так как ее брат служил в Генеральном штабе и приносил ей стихи Рылеева, которые она сейчас же спрятала, не знаю
куда. Я-то не беспокоилась, потому что мои все были в Пажеском корпусе.
Сашка нам сказала также, что у нас утром должен был быть
гренадерский полк, но что его сменили. Мы с Стефани, одна за
другой, пошли в маленький дортуар, открыли форточку и
крикнули часовому: «Служивый, зачем сменили караул?» Ответ
был неудовлетворительный: «Что вам за дело, барышни, ложились бы спать». А вы, Киселев, где были вы?
– В Петербурге, я собирался идти в канцелярию, и из первых рядов мог видеть это ужасное столкновение. Я видел,
как император вышел из дворца в сопровождении нескольких
генералов и дворцовой охраны, оставшейся у дверей. Имп был великолепен и казался спокойным.
– Я представляю себе. Тогда впервые так проявилась его
личность. В высшем обществе его очень обвиняли; эта армия
придворных никогда ничего другого не делает; как я всех их
презираю.
Только в конце февраля мы покинули институт, и в марте
меня взяли во дворец, не помню числа; я всегда сбиваюсь в датах – кроме тех, что запечатлелись в моем сердце. Киселев,
помните ли вы такие?
– Увы! Они записаны и в моем сердце, и в книге молитв, переписанных вашей хорошенькой ручкой; такие маленькие,
мягкие и миленькие, особенно когда они летают по клавишам;
а при сей верной оказии... Господи, сейчас 5 часов, прощайте,
приходить ли в 8 часов?
– Как вы смеете это спрашивать, за это вам надобно уши
выдрать.
– А за это становятся на колени и просят позволения поцеловать ножки. Бегу в клуб, сегодня идет баллотировка.
444

– Приходите скорее, пожалуйста; я дрожу, что не будет ,
он уже жаловался на меня г. Эстергази.
За обедом я заметила, что хозяин дома беспокоен, в дурном
расположении духа. Он сказал мне: «Я был в клубе почти до
5 часов. Выходя, я встретил бежавшего туда Киселева, который
помахал мне рукой. Он приходил сюда?»
– Конечно. Он оставался около четверти часа, так как ему
надобно было еще что-то сделать в канцелярии, и сказал мне,
что торопится туда точно к 5 часам для баллотировки. Он сказал, что вернется вечером и проводит тебя туда уже как члена,
так же как Л и Голицына.
После обеда он закурил, захрапел, а потом начал мерить
комнату взволнованными шагами, все время вытаскивая часы:
«Как долго тянется время, когда ожидаешь».
– Так как я никогда ничего не ожидаю, то не замечаю продолжительности часов.
– Где «Journal des Débats»?
– Наверное на твоем письменном столе, я сказала. Фредерику, чтобы он всегда клал его туда, как и «Journal de Frankfort».
Он принялся читать всю эту болтовню, высказываясь о
Тьере, Од Б, Ла и всей , и все вышли
скоты и свиньи – «неправда ли, Сашенька?»
– Конечно. Но меня удивляет, как ты можешь читать всю
эту рапсодию от доски до доски.
– Однако половина девятого, а Киселева не видать.
– Он обедает в 7 часов, а так как там часто люди, он не может сейчас же убежать.
– Нет, я лучше пойду в посольство и там узнаю все.
– Нечего узнавать, потому что Киселев тебе сказал, что это
верно.
– я пойду в какой-нибудь театрик, это меня развлечет и
позабавит.
Через 20 минут они вернулись, споря. Киселев его успокаивал, говоря, что держал баллотировочный ящик, угрожал, что
все русские покинут основанный ими клуб, а М взялся дать
хороший урок этому маленькому негодяю Морису Эстергази.
Муж успокоился и потом пошел будто бы в театр, пошептав
что-то на ухо Киселеву, который пожал плечами. Тогда он сказал: «Ну что, брат, ведь ты сам по вечеркам , а ».
445

Было 10 часов, когда этот любезный компаньон ушел.
– Наконец, – сказал мне Киселев. – Я пришел в клуб как раз
вовремя, чтобы вмешаться; но что же вы хотите, он успел уже
отпустить дурные шуточки Эстергази, вроде тех намеков, которые сделал мне. И потом, как можно так мало церемониться
со своей женой, это меня оскорбляет за вас.
– А я в восторге, потому что это избавляет меня и от его
общества и от еще более ужасной его близости.
– Сейчас это преимущество, но вообще я предвижу для вас,
милый друг, только страдания.
– Я ничего не могу сделать, и мой удел только молчать и
переносить. Говорят, что я отличаюсь от большинства замужних женщин. Представьте, что я могла бы стать ревнивой, и
зачем? Вы знаете по вашему собственному опыту, что сцены
ревностью приводят лишь к отвращению. До сих пор он не
сделал ничего явным. Кстати, о ревности: мой брат Лев рассказывал моей тетке Цициановой, что одна дама, ревновавшая
своего мужа, всегда блуждала по лесу в деревне. Моя тетушка,
очень забавная, ответила ему: «Милый мой, если бы все жены,
мужья которых были им неверны, прогуливались в лесах, скоро там было бы больше женщин, чем деревьев». Неправда ли,
это мило?
– Мило, я всем это буду рассказывать, и скажут: какой Киселев умный и приятный.

446

Дополнения
1. ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ А. О. СМИРНОВОЙ
1

Старуха Загряжская говорила великому князю Михаилу
Павловичу: «Не хочу умереть скоропостижно. Придешь на небо
угорелая и впопыхах; а мне нужно сделать Господу Богу три
вопроса: кто были Лжедимитрии, кто Железная маска и шевалье д’Еон – мужчина или женщина? Говорят также, что Людовик XVII увезен из Тампля и его спасли; мне и об этом надо
спросить».
– Так вы уверены, что попадете на небо? – ответил великий
князь.
Старуха обиделась и с резкостью отвечала: «А вы думаете, я
родилась на то, чтобы торчать в прихожей Чистилища?»
Она еще старой закваски: большая вольтерианка, хотя и
бывает в церкви.
2

Провела у меня вечер старая фрейлина Марии Федоровны
Кочетова, и мы говорили про старину. Л., вспоминая, как хоронили императрицу Екатерину, сказал Кочетовой: «На лице у
сына заметно было более гнева, чем печали». «Он на всех глядел свысока. Императрица Мария искренно плакала, и все мы
также. Какая это была добрая женщина Екатерина! Вы знаете
только про ее ум, до про ее слабости, а мы знали ее сердце».
Императрица-мать, т. е. Марья Федоровна, отзывалась Кочетовой в этом же роде 336.
3

Государь сказал Пушкину: «Мне бы хотелось, чтобы король
Нидерландский отдал мне домик Петра Великого в Саардаме». – Пушкин ответил: «Государь, в таком случае я попрошу
Не знаю наверно, кто Л. – Лопухин или Ласунской. Ласунской был при Марье Ф (очень стар), Лопухин также был стар, он был канцлер при
Александре Павловиче (примеч. О. Н. Смирновой).

336

447

Ваше Величество назначить меня в дворники». Государь рассмеялся и сказал: «Я согласен, а покамест назначаю тебя его
историком и даю позволение работать в тайных архивах».
4

Вчера была в Смольном у старухи Нелидовой. Она умна и
весьма рассудительна. Говоря об императоре Павле, она сказала мне, что он положительно был болен, что вспышки гнева у
него бывали страшные, но очень краткие, и что надобно было
только не смущаться, чтобы он успокоился, – и что она именно
так и поступала: «Моя милая, я глядела на него свысока и прямо в глаза, и он начинал извиняться». У нее есть записочки
имп-матери: «Милая Нелидова! Побывайте у меня.
Ветрено. Государь возбужден, и вы мне нужны» 337.
5

Кочетова мне рассказала, что миссис Кеннеди 338 ей сказывала, что она запиралась ночью с императрицей и спала у нее в
комнате, потому что император взял привычку, когда у него
бывала бессонница, будить ее невзначай, отчего у нее делалось
сердцебиение. Он заставлял ее слушать, как он читает ей монологи из Расина и Вольтера. Бедная императрица засыпала, а
он начинал гневаться. Жили в Михайловском дворце 339, апартаменты императора в одном конце, императрицы в другом.
Наконец Кеннеди решилась не впускать его, Павел стучался,
она ему отвечала: «Мы спим». Тогда он ей кричал: «Так вы
спящие красавицы!», уходил, наконец, и шел стучаться в двери
m-me К. 340, камерфрау, у которой хранились бриллианты, и
кричал ей: «Бриллианты украдены!» или «Во дворце пожар!»
К., несколько раз поверив, потом перестала ему отпирать, и он
стал ходить к часовым и разговаривать с ними. Он страшно мучился от бессонницы. Императрица иногда нарочно вставала

Это когда Нелидова жила на покое в Смольном (примеч. О. Н. Смирновой).
1-я камерфрау, шотландка Мэри Кеннеди; мать моя ее еще застала во
дворце (примеч. О. Н. Смирновой).
339 Возле Летнего сада (примеч. О. Н. Смирновой).
340 Я не помню имени, оно неразборчиво написано, похоже на Клюгель.
337

338

448

и прохаживалась с ним иной раз всю ночь, пока он не начинал
успокаиваться. В день убийства они спали, к ним постучались
вечером, и произошла ужасная сцена.
Великая княгиня Анна 341 разрешилась мертвым младенцем
за 8 дней до этого, и император, гневавшийся на своих старших
сыновей, посадил их с этого времени под арест, объявив, что
они выйдут лишь тогда, когда поправится великая княгиня.
Императрица также была под домашним арестом и не выходила. Эти неудачные роды очень огорчили императора, и он продолжал гневаться, он хотел внука! Обе молодые четы жили
вместе в Аничковом дворце и не принимали никого, и Кеннеди
и К ходили туда тайком, чтобы узнать, как чувствует
себя великая княгиня Анна.
Когда постучались, Кеннеди подумала, что это император, и
крикнула: «Мы спим!» Постучались еще раз, громче, и раздался
удар металла в дверь, разбудивший императрицу. Шум повторился, и ее величество вскричала: «Это стучит часовой, должно
быть, во дворце пожар». Кеннеди подала ей пенюар и обула ее,
имп ей сказала: «Надо предупредить К 342
и пойти к императору», и она велела открыть дверь. Часовой
остановил ее, заградив дверь штыком, преградил ей путь и
сказал: «Берегитесь, ваше величество». Дюжина заговорщиков
была перед дверью, и солдат думал, что они пришли
убить имп, ибо у них был такой возбужденный вид;
один из них (Панин) сейчас же объявил ей, что император
мертв, ей стало дурно, один из офицеров (Яшвиль) бросился
за водой, часовой встал между нею и заговорщиками. В тот
момент, когда граф (Пален) подал стакан миссис Кеннеди,

Жена Константина Павловича.
Вы постарайтесь узнать, кто у М Ф был при бриллиантах, в записной книжке имя очень неразборчиво написано и тут же пятно, а
после только первая буква имени. Кеннеди имя я знала, потому что моя
нянька, шотландка, была ее внучка, и мать всегда говорила, что имя это – то
же самое, как имя самой верной служанки Марии Стюарт, Мэри Кеннеди. К –
Клюгель, или это другое имя. Кеннеди я разобрала, потому что помню имя,
а та фамилия очень незнакомая, и я забыла. Эти записки я не читала с
1866 года, получила их из Лондона в конце 85 года только, и они очень отсырели и многое очень неразборчиво, в пятнах, и чернила побелели даже;
многие имена я с трудом разгадывала, а про иные, напр. Л., не знаю хорошо.

341

342

449

поддерживавшей императрицу, часовой отодвинул графа рукою, схватил и сам опустошил стакан (он его выпил!) и вскричал: «Вы убили нашего императора, вы способны отравить и
императрицу!» Этот солдат еще жив 343 и живет в Монмартре 344,
императрица ему назначила пожизненную пенсию, и когда я
сопровождала ее к инвалидам в Павловск, она с ним всегда разговаривала и он сопровождал ее во время прогулки к ветеранам. Она сказала мне однажды: «Я очень обязана этому
человеку» 345.
6

Мадам К. рассказывала воспоминания о ночи 13 марта:
«Я услышала шаги и голоса, встала, подумала о бриллиантах,
сложила футляры в несгораемый шкаф, потом вышла из кабинета; я не чувствовала дыма, пошла к служебной лестнице,
на которой встретила истопника, он был полуодет, я спросила
его, где огонь, он отвечал мне: “Какой огонь? Меня разбудили
криком, что император выбросился в окно и убился!” Я подумала, что этот человек пьян, поднялась, дверь в комнату
имп была открыта, комната пуста. Тогда я испугалась. Я побежала к апартаментам императора на другой конец
дворца, потому что часовой крикнул мне: “Он умер!” Перед
дверью императора были офицеры, все безоружные, очень
бледные, я подумала, что они арестованы, так как это часто
случалось! Даже ночью! Один из них сказал мне: “Император
скончался от апоплексического удара”. Мысль о том, что его

1828 г.
В Павловске Монмартр, где инвалиды 12, 13, 14, 15 г. жили.
345 Вот в каком роде записки. Ежели вам это нравится, то я перепишу еще
очень много о П П, о том, как объявили А
П и пр., капризы Павла, роль Бенигсена – он один его убил, подкупленный Англией, как Бенигсен запер дверь и не впустил имп. М
Ф до приезда А П и К
П с Е Ал. Разговоры Н
П с Пушкиным. Холера 1831 г., рассказ кучера, когда царь ездил
на Сенную усмирять бунт.
Вот еще рассказ камер-фрау М Ф, у которой хранились
бриллианты – ежели вы ее имя узнаете, напишите мне это для моих записок;
я уже три дня работаю над этим. Скажите, разве я не любезна к вам?
343

344

450

убили, нам не приходила в голову, все думали о пожаре, это
была навязчивая идея императора – немудрено, что и нам передался его страх пожара. В Аничковом тоже думали, что
начался пожар. Незадолго до этого императору приснилось
ночью, что подожгли и что младшие дети, жившие в Зимнем
дворце, задохлись в дыму. Он встал и сам пошел в 4 часа утра к
детям и в Аничков, всех перепугал. Потом уверяли, что это и
было причиной несчастных родов великой княгини Анны».
Заговорщики были все взяты, Бенигсен тоже (кроме Палена
и Панина). Кочетова сказала мне, что Михайловский дворец
роковой! Когда его строили, один из каменщиков повесился,
тело упало на другого рабочего и мертвый убил живого.
Врач установил, что император был убит ударом в висок,
который разбил висок. Постель была вся в крови, другой удар
пришелся между глаз (ему сломали переносицу). Он не был задушен, это шло только со стороны убийцы Бенигсена, принимавшего предосторожности и проявившего жестокость 346.
2. ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ НАБРОСОК
«ВОСПОМИНАНИЙ О ДЕТСТВЕ И МОЛОДОСТИ»

Когда мне случалось рассказывать что-нибудь из моих воспоминаний, мне всегда говорили: «Пишите ваши записки». Рассказывать и писать – две вещи совсем разные; под перо не так
скоро ложатся мысль и слово. Однако в 49-м году, после продолжительной нервной болезни, когда началось возрождение,
я начала писать по просьбе Юрия Федоровича Самарина. Тогда
представилось мне мое детство, как самое приятное время моей пестрой и бесплодной жизни. Это детство не имело ничего
общего с последующей жизнью, и потому легче было писать,
как эпизод.
На станции Водяное, которое так значится на карте Новороссийского края, жила моя бабушка Екатерина Евсеевна
Лорер (урожденная княжна Цицианова). Она давно была вдовой, определила сыновей на службу, а дочерей повыдала
замуж, кроме меньшой, Веры Ивановны. Тогда эта деревушка называлась Грамаклея; и речка, которая там протекает,
346

Это я передаю вкратце, оно гораздо подробнее еще.
451

тоже называлась Грамаклея. За домом был ключ, которым
пользовалась вся деревня. Через этот ключ переезжали в брод
по большой дороге в Одессу. Это случалось нечасто, а именно,
когда к бабушке приезжала Елизавета Сергеевна Шклоревич
(рожд княжна Баратова), или мы отправлялись к ней в
Баратовку.
Странно, что судьба меня никогда не заносила в родной
край, который и теперь мил сердцу моему. «О, память сердца,
ты милей рассудка памяти печальной!» А между тем, я провела
самую кочующую жизнь, и редко доводилось пожить два года
на одном месте.
Не могу себе представить, какие перемены произошли в
том краю, и сохранил ли он ту прелесть, которая сохранилась в
моей памяти. В самых красивых местах за границей мне всегда
мерещилась Грамаклея, и казалось, что всего приятнее в этой
бедной деревушке. Я уверена, что настроение души, склад ума,
наклонности, еще не сложившиеся в привычки, зависят от первых детских впечатлений. Я никогда не любила сад, а любила
поле, не любила салон, а любила приютную комнатку, где
незатейливо говорят, что думают, т. е. что попало. Дитя любит
более всего свободу: ему не нравится условное; как бы ни был
красив, хорошо устроен и украшен сад, ребенка тянет за решетку, в поле, на простор, где природа сама убирает поля в незатейливый, но вечно разнообразный наряд. В Грамаклее,
разумеется, не имели понятия о том, что такое сад (1816 год), и
деревня даже не пользовалась теми условиями, которые составляют сад. К большой дороге стоял господский дом, каменный, в один этаж, выкрашенный желтой краской и крытый
железом под черной краской; перед домом был палисадник, в
котором росли повилика и заячья капуста (valeriana). Рядом с
домом был сарай, крытый в старновку. На этот сарай прилетали вечером журавли, при самом захождении солнца, самец
поднимал одну красную лапку и трещал несколько минут своим красным же носом. «Журавли Богу молятся, – говорили дети
и люди, – пора ужинать». Против дома была станция, т. е. белая
хата, тщательно вымазанная, тоже крытая в старновку, а за
этим виделась только гладь да даль. «Тут, – говорили, – дорога
в Соколы; а вот эта, что перед домом, на Николаев, в Одессу».
452

Одесса была столицей, центром, в котором сосредоточивались
все условия просвещения, благодаря дюку Ришелье, туда ездили на закупку провизии и всяких затей. Одним словом, Одесса
значила очень многое.
Если бы Гоголь стал описывать Грамаклею, не знаю, что бы
он мог сказать о ней особого, разве только то, что у въезда
в деревушку был ключ самой холодной и сребристой воды,
да что речка, которая протекала около сада, была темная, глубокая и катилась так медленно меж тростника, что казалась
неподвижной. В ней раз утонул человек; об нем рассказывали
много и все страшное: то видели круги на воде, когда он выплывал греться на солнце; а ночью он выплывал и зазывал к
себе запоздалых косарей или девок. Сад был, ежели можно так
назвать место, где росли кусты и кукуруза, вдоль по этой речке.
Самое замечательное в Грамаклее, конечно, была ничем не
возмущаемая тишина, которая в ней царствовала; особенно,
когда в деревушке замолкал лай собак и водворялась синяя,
как бархат, теплая ночь. Звезды зажигались вдруг с незаметной быстротой. Окна были открыты настежь; воздух неподвижный, казалось, входил в домик, по деревне стлался легкий
и душистый запах, вероятно, от топлива бурьяном; крестьяне
ужинали, и все погружалось в сон. Бабушка садилась за стол,
перекрестясь. Возле нее старичок Карл Иванович, потом мы с
нашей няней Амалией Ивановной. Тетушка Вера Ивановна всегда запаздывала, в белом коленкоровом платьице, в буклях и
подвергалась не совсем благосклонным замечаниям бабушки о
столичном воспитании.
У дедушки Дмитрия Евсеевича Цицианова она получила
европейское образование, говорила по-французски, рисовала, играла на forte-piano, которое бабушка называла portofranco, смешивая эти два слова, которые решительно ничего
не представляли ее понятиям: сфера ее мышления ограничивалась заботой по полевому хозяйству и домашним порядкам,
воспоминаниями о Грузии, о знатности ее происхождения, о
знакомствах с русской знатью; и говорила с особой важностью
о старой Кочубейше. Вера Ивановна очень любила рисовать à la
sepia с гравюр Рафаэлевых Мадонн и берегла это, как сокровища. Бабушку же раздражало все, что ей казалось чуждым русской жизни. Она, кажется, была в полном смысле русский
453

консерватор, враг чуждых приемов и обычаев. Она не любила
иностранные языки и, когда, бывало, Амалия Ивановна засадит
нас за немецкие слова, она говорила: «На что это детей мучить?
Вот я – так весь свой век прожила без этих языков, а за немцем
была замужем. Хороший был человек ваш покойный дед. Он
был вице-губернатором в Херсоне, где все его уважали, но только не умел наживаться и оставил меня с детьми в бедности.
Ну, Господь помог: дочерей пристроила, а сыновья на службе.
Катя за Вороновским живет в Пондике, а Лиза за Каховым, живет под Соколами в Каховке. А Надя была за Осип Ивановичем
Россет. Умный и хороший человек и у дюка (Ришелье) правая
рука и не хотел наживаться; а землю он получил в награду
и назвал деревню Адамовкой, бо он первый там поселился. Тоже у него была земля Куяльники. Уж не знаю, куда они девались, он, кажется, их продал и купил дом в Одессе и хутор.
А теперь все пойдет даром потому, что Надя вышла замуж за
Арнольди».
Такие разговоры мы часто слыхали, и тут бабушка замолкала надолго. Потом, как будто опомнившись, начинала пересчитывать сыновей: «Вот Александр в уланах, на Корсаковой.
У нее большое имение под Петербургом, но она все пофранцузски, и все пишут из-за границы, что там лучше, чем у
нас. А по-моему, жили бы у себя в Гарнях! Чего им там недостает? Николай теперь в гвардии, а Митю я жду домой. Женился
он в Курске, когда был в Ордынском кирасирском полку, на
княжне Волконской; оно бы хорошо, но совсем бедная, воспитывалась в Екатерининском институте, и, верно, все пустякам,
все по-французски».
Иногда Амалия Ив, как представительница западного образования, считала себе обязанностью промолвить
словечко в пользу западного воспитания. Но бабушка, всегда
ласковая к ней, не обращала внимания и продолжала порицать все иностранное. Добрая Амалия Ив была идеал
иностранок, которые приезжали тогда в Россию и за весьма
дешевую цену передавали иногда скудные познания; но вознаграждали недостаток примером истинных, скромных добродетелей, любви и преданности к детям и дому, который их
принимал гостеприимно и радушно. Когда бабушка выезжала
на так называемых поповских дрожках, тогда приказчик Босый
454

надевал чоботы и длинный синий сюртук, ехал на рыжей худой
лошади, ехал рядом с дрожками и указывал, где жито, где баштаны. Иногда меня сажали рядом с бабушкой, без шляпки, без
перчаток, без пелеринки. Когда солнце меня слишком припечет, то я подползала под фартук и возвращалась предовольная.
Жизнь была незатейливая, как видно, слава богу!
Когда приезжали на почту важные господа, генералы или петербургская знать, их просили отужинать, даже переночевать
в доме. Один раз ночевала какая-то графиня с девочкой, у которой была такая кукла, что я до сих пор ее помню. У куклы
были серые злые глаза; кукла эта как будто с презрением
смотрела на нас. Девочку я немного помню, так что легко может быть, что серые и злые глаза были не у куклы, а у девочки.
Утром подъехала большая четвероместная карета, графиня
уселась с девочкой и служанкой, и экипаж скоро исчез.
Я так увлеклась Грамаклеей, что забыла сказать, что я
прежде жила в Одессе, где родилась, и где отец мой был инспектором карантина: место весьма важное, особенно от сношений с Константинополем, где была чума. Чуму я помню.
До нас доходили только вести, когда отец приходил из карантина. Письма, провизия окуривались уксусом. Герцог Ришелье
обходил город. Ежедневно останавливался под окном нашего
низенького дома, был озабочен и грустен. Число умерших возрастало; телеги, на которые бросали трупы чумных, проезжали
мимо нашего дома. Колодники в засмоленных платьях везли
эти страшные дроги. Сидя у окна, мы слыхали шум цепей и
считали число этого ужасного экипажа.
В 1814 году, скоро после чумы, произошла важная и грустная перемена в нашем доме. Вследствие забот и ответственности по карантину отец мой сделался жертвой чумы. Дом был
тесен и, во избежание детского шума, нас отвезли к Домбровским, где был сад, много детей, и мы играли, шумели беззаботно, не подозревая, что в эти минуты судьба наша решалась на
всю жизнь. Дела наши были запутаны (на Руси это обычно).
Так как маменька не могла совсем посвятить себя нашему воспитанию, то и решилась взять гувернантку по рекомендации
генерала Форстера.
455

В то время стекались в Одессу иностранцы со всех стран,
вытесненные или революцией, или войнами Наполеона,
так что население было самое пестрое. Герцога так уважали и любили, он был так достоин любви и доверия, так полон
благих желаний к вверенному ему краю! Добрый, ласковый,
честный, прекрасной наружности, он носил печать аристократии дореволюционной Франции; в нем не было искры того, что выражается словом courtisan; он служил императору и
России, сохраняя всю независимость своего характера, всегда говорил правду и выражал благодарность за данное ему
покровительство в страшное и бедственное время его скитальчества по свету, не скрывая, что живет и дышит лишь одним желанием возвратиться в любимое отечество.
Отец мой умер, а герцог оставил Одессу после восстановления Бурбонов в лице Людовика XVIII. Перед отъездом он еще
дал прощальный вечер в своем саду. Маменька взяла меня
с братом Иосифом и с Амалией Ивановной. Помню, что ночь
была теплая и темная. В беседке мы нашли двух дам и дюка.
Прощальный праздник был невеселый: все расставались с истинным и глубоким сожалением с создателем Новороссийского
края. Маменька еще оставалась, а нас отправили на хутор.
По дороге были расставлены смоляные бочки. От треска и пылающего огня лошади испугались и понесли. Амалия Ивановна
опустила все окна и вскрикивала: «Ach, mein Gott, mein Gott!» 347,
а нам нравилась эта скорая езда. Дом был под крутым спуском.
Однако, все обошлось как нельзя лучше, и наши кони подвезли
нас благополучно к крыльцу. Яким и Гапка, его супруга, совершенно трезвые, очутились у дверец, при чем Яким, осмотрев
карету, не упустил случая сказать несколько приятных слов
кучеру.
Герцог был моим крестным отцом, а тетушка Екатерина
Ивановна Вороновская – матерью. Меньшого брата моего,
Александра, крестила неаполитанская королева Каролина. Она
искала убежища в России и должна была подвергнуться карантину, что исполнено было со всеми возможными удобствами и
присмотром, достойным ее несчастного и высокого звания.
347

Ах, Боже мой, Боже мой (нем.).

456

Отец мой, как инспектор карантина, был в беспрестанных сношениях с королевой и ее штатом. Матушка в это время родила;
королева сама предложила быть крестной матерью и тем выразила аттенцию отцу моему с условием, что брата назовут
Карлом. Ее место заменила г-жа де-Рибас, жена генуэзского
матроса, который у нас дослужился до чина адмирала. Помню
этот день. Де-Рибас была в розовом атласном платье, и тюник
весь кружевной. Королева написала собственноручное письмо
и прислала брату брильянтовый крест, а маменьке то, что
называли тогда склаважем, т. е. цепочки, связанные вензелевым шифром из крупных брильянтов. Я помню лицо королевы;
нас возили к ней в карантин. Она была невысокого роста, в зеленом бархатном платье, нарумяненная, покрыта брильянтами, и возле нее стояли две нарядные дамы.
Хутор наш считался лучшим. Отец мой сам сажал, прививал
деревья, даже развел виноградники и посадил тополь. Помощником его был садовник Baptiste, выписанный также добрым
дюком; он после был директором ботанического сада при графе Ланжероне, что доказывает, что грунт Одессы хорош. Но,
конечно, не без труда и большой поливки были эти результаты. В саду росли дикая спаржа и сморчки. Мы утром ходили собирать спаржу и сморчки в сопровождении Приськи. Эта
Приська была странная девочка; всегда босая, в пестрядевом
платье; волосы совсем желтые, и глаза у нее были желтые, и
зрачок как у кошки. Она ела пасклен, вертела руками стебелек
и приговаривала: «Свиньям горько, а нам солодко». Она не боялась змей, и раз одна обвилась об ногу брата Аркадия, то
Приська одним махом ее отбросила далеко. Маменька занималась делами по имению и процессами. Слово «процесс» и теперь звучит в моих ушах: так часто оно повторялось вокруг
меня, и не только в нашем доме. Маменька ездила в деревню,
гостила у бабушки, в Пондике у Вороновских, в Каховке у Каховых под Соколами (ныне Вознесенск), иногда в Киев на Контракты, а мы оставались с Амалией Ив в Одессе, а
летом на хуторе. Дом был маленький, в один этаж, с палисадником и большим двором.
Амалия Ив была швейцарка с Констанцского озера; ее рекомендовал генерал Форстер, друг нашего семейства,
457

когда маменька овдовела. Эта почтенная старушка осталась в
доме даже после кончины матушки, точно так же любила детей
второго брака матери и умерла в Киеве, в доме отчима Арнольди. В ней была такая пропасть высоких добродетелей, с такой
простотой, что ни она, ни другие не подозревали, что это
точно высокие добродетели. Ей самой и всем казалось, что она
не заслуживает особого внимания и благодарности. Амалия
Ив была все в доме: и нянька, и учительница, и ключница, и друг маменьки, и вторая мать нам, даже доктор. Ее глаз
и присмотр были везде. Она любила чистоту и порядок. В пять
часов она уже просыпалась, тотчас надевала корсет и кофточку,
юбку и тотчас отправлялась в буфет, где выдавала провизию
повару и буфетчику. Потом поднимала нас, и мы повторяли за
ней «Vater unser» 348. Тотчас после завтрака, т. е. молока с булкой, а Амалье Ив приносили кофий со сливками, мы
отправлялись в сад, где собирали цветы, дикую спаржу, сморчки и подбирали яблоки и груши. Эти прогулки доставляли нам
истинную радость наших дней; они повторялись вечером, до
ужина. В Одессе было так невыносимо жарко, что в 10 часов
закрывали ставни, поливали пол водою; я вязала, но никогда
не могла дойти до дорожки, и мы лежа дремали. В час подавали
обед. Повар был очень хороший, из Москвы. Отец его купил со
всем семейством у господина Высоцкого; но он пил запоем, потому-то маменька его лечила черными каплями. Иногда этот
артист Дмитрий нас оставлял без обеда. Тогда посылали за Артемием Макаровичем Худобашевым; он являлся, угрожал
Дмитрию полицией, тюрьмой, и этот на несколько времени
приходил в повиновение.
3. КОПИЯ ФОРМУЛЯРНОГО СПИСКА ИОСИФА ИВАНОВА
СЫНА РОССЕТИ

Коллежский советник и орденов св. равноапостольного
князя Владимира 4-й степени, св. Георгия 4-го класса и св. Анны 2-й степени кавалер Иосиф Иванов сын Россети, одесского
портового карантина инспектор, 53 лет, швейцарской нации.
348

Отче наш.

458

В службу вступил мичманом 29 марта 1788 года. В сем чине
был у исправления дел флагманских при принце Насау; потом командиром на яхте. Лейтенантом произведен 7 июня
1788 года. Августа 12-го того же года взят был штаба князя
Потемкина Таврического флигель-адъютантом и определен в
бомбардирский катер № 8 командиром. А октября 27-го поступил паки к его светлости для обгербования флота неприятельского и для дальнейших сигналов, а потом командиром
на судне «Паландре» капитан-лейтенантом 12-го февраля
1792 года. Декабря 6-го дня 1788 за штурм под Очаковым получил орден св. Владимира 4-й степени, а в 1791 году, по особому засвидетельствованию покойного графа СувороваРымникского, за ревность в службе, оказанную во время прошедшей Турецкой войны, особенно при штурме Измаила,
удостоен орденом св. Георгия 4-го класса, а по заключении мира возвратился в свою гавань. В 1793 годубыл командирован
на фрегат «Лансон» адмирала Мордвинова и в том же году
был командирован на фрегат «Поспешный» командиром.
В 1797 году был аттестован как добропорядочный офицер, достойным в повышении чина от генерал-майора Матвеева; сентября 16-го того ж года просился в отставку в Швейцарию на
родину и октября 23-го отставлен от службы. В настоящую
должность определен по именному высочайшему указу с чином надворного советника 12 декабря 1802 года. По именному
его императорского величества указу за отличное усердие к
службе пожалован коллежским советником 26-го января
1804 года. По высочайшему же его императорского величества
повелению, в 1805 году состоявшемуся, в награждение отличной службы получил одновременно 1000 рублей, а в феврале
месяце 1807 года пожалован орденом св. Анны 2-й степени, за
отличное исполнение порученностей в отправлении в 1805 и
1806 годах в Корфу войск и провианта.
В апреле месяце 1813 г. представлен по начальству о выслуге им при карантине десяти лет для испрошения назначенной
по уставу за то награды. Того ж декабря 11 дня волею божию
умер.
В походах и сражениях был, именно: будучи командиром на яхте, июня 7-го в сражении с неприятельскою флотилией; 17 вторично с неприятельским парусным флотом;
459

18 под Киксбергом и Аджалыком в жестоком сражении и потоплении великого числа неприятельских кораблей и фрегатов
и прочих судов. Июня 1-го при жестоком бомбардировании под
Очаковым и был в разные числа в бомбардированиях, а декабря 6-го при штурме Очакова, за что был награжден орденом
св. Владимира. Декабря 9-го определен для поднятия потопших под городом неприятельских судов.
1789-го года, бывши командиром на судне «Паландре», был
в походе под Аккерманом под командою генерал-майора ДеРибаса. 1790-го года с флотилиею на Дунае и находился при
взятии Тульчи и Исакчи штурмом, где особливо рекомендован
от покойного графа Суворова-Рымникского и получил орден
св. Георгия 4-го класса. 1791 год был под Бободаем, Браиловым
и Мачиным, а затем по заключении мира возвратился в свои
гавани.
В отставке был в 1797 году без награждения чином. Во владении крепостных душ не имеет. Женат, имеет детей: дочь
Александру 6 лет, сыновей Клементия 5-ти, Иосифа 4-х, Аркадия 3-х и Карла одного года.

Содержание
Основной текст ......................................................................................................3

Вариант 3.
Биография Александры Осиповны Чаграновой ............................ 182

Другие варианты. Фрагменты ................................................................. 329

Из варианта 5 ............................................................................................... 329

Из варианта 6 ............................................................................................... 334

Из варианта 7 ............................................................................................... 350
Из варианта 10 ............................................................................................ 353

Из варианта 11 ............................................................................................ 370

Из варианта 12 ............................................................................................ 373

Продолжение..................................................................................................... 375

Дополнения ........................................................................................................ 447

Александра Осиповна Смирнова-Россет

Баденский роман

16+
Ответственный редактор А. Иванова
Верстальщик А. Сычева

Издательство «Директ-Медиа»
117342, Москва, ул. Обручева, 34/63, стр. 1
Тел/факс + 7 (495) 334–72–11
E-mail: manager@directmedia.ru
www.biblioclub.ru
www.directmedia.ru

Отпечатано в ООО «ПАК ХАУС»
142172, г. Москва, г. Щербинка,
ул. Космонавтов, д.16