Замятин, Е. И.
З-26
Лица / Е. И. Замятин. – Москва ; Берлин : ДиректМедиа, 2019. – 206 с.
ISBN 978-5-4499-0228-3
«Лица и хари... Евгений Замятин, как Гоголь, не клеветал на Россию, а любил ее сыновьей любовью. Внутренним оком художника он
видел исторический недуг своего народа — “неразвитость и нераскрытость личности в России”. Тем внимательнее и любовнее присматривался он к ярким русским и не-русским личностям, — эти
статьи и составили его книгу “Лица”».
В настоящий сборник вошли публицистические статьи по вопросам литературы и искусства, принадлежащие перу талантливого русского писателя, критика и публициста Евгения Ивановича
Замятина (1884—1937 гг.). Автор беседует с читателем на сложные и
волнующие темы со свойственной ему «непринужденной легкостью, некоторой запальчивостью и блестящим остроумием». Коротким очеркам-эссе свойственна истинно замятинская свежесть и
независимость суждений, они полны «неожиданных сопоставлений
и беглых ссылок на данные мировой и отечественной литературы,
фольклора, архитектуры, живописи и даже точных наук».
Александр Блок
1918 год. Маленькая редакционная комната — какая-то
пустая, торопливая, временная — два-три стула, в углу связки — только что из типографии — книг. Еще непривычно,
что в комнате — в шляпах и пальто. И непривычный, дружески-вражеский разговор с одним из редакторов левоэсэровского журнала.
Стук в дверь — и в комнате Блок. Нынешнее его, рыцарское лицо — и смешная, плоская американская кепка. И от
кепки — мысль: два Блока — один настоящий, а другой —
напяленный на этого настоящего, как плоская американская
кепка. Лицо — усталое, потемневшее от какого-то сурового
ветра, запертое на замок.
И в углу около книг — какое-то мимоходное, топотом, редакционное совещание — я на минуту вдвоем с Блоком.
— Сейчас? (его ответ). Ну какое же писание. Выколачиваю
деньги. Очень трудно...
И вдруг — сквозь металл, из-под забрала — улыбка, совсем детская, голубая:
— А я думал, что вы — непременно с бородой до сих пор,
вроде земского доктора. А вы — англичанин... московский...
Это было мое знакомство с Блоком. Только этот короткий
разговор, улыбка, кепка.
***
Три года затем мы все вместе были заперты в стальном
снаряде — и во тьме, в тесноте, со свистом неслись неизвестно
куда. В эти предсмертные секунды-годы надо было что-то делать, устраиваться и жить в несущемся снаряде. Смешные в
снаряде затеи: «Всемирная Литература», Союз Деятелей Художественного Слова, Союз Писателей, Театр... И все писатели, кто уцелел, в тесноте сталкивались здесь — рядом
3
Горький и Мережковский, Блок и Куприн, Муйжель и Гумилев, Чуковский и Волынский.
Сначала — жужжащая, густая приемная «Всемирной Литературы» на Невском. И Блок проходит сквозь, и как-то особенно раздельно, твердо — берет руку — и слышен каждый
слог: «Николай Степанович!» — «Федор Дмитриевич!» —
«Алексей Максимович!»
Горький тогда был влюблен в Блока — он непременно
должен быть на час в кого-нибудь, во что-нибудь влюблен:
«Вот — это человек! Да! Покорнейше прошу!» Блока слушал
Горький на заседаниях «Всемирной Литературы» так,
как никого.
Еще неясно было, что мы заседаем, завинченные в летящий стальной снаряд, или, быть может, еще не устал Блок
пересаживаться из заседания в заседание, но он был пока не
тот, безнадежный и усталый, как позже, он срывал с якоря
толстых томов не одного только Горького.
В один весенний вечер — заседание на частной квартире.
Горький, Батюшков, Браун, Гумилев, Ремизов, Гизетти, Ольденбург, Чуковский, Волынский, Иванов-Разумник, Левинсон,
Тихонов и еще кто-то — много... и один Блок. Доклад Блока о
кризисе гуманизма.
Я помню отчетливо: Блок на каком-то возвышении, на кафедре — хотя знаю, никакой кафедры там не могло быть —
но Блок всё же был на возвышении, отдельно от всех. И помню: сразу же — стена между ним и всеми остальными, и за
стеною — слышная ему одному и никому больше — варварская музыка пожаров, дымов, стихий.
А потом — в комнате рядом: потухающий огонь в камине;
Блок — у огня со сложенными крыльями бровей, упорно чтото ищущий в потухающем огне, и взволнованные за полночь
споры, и усталый, равнодушный ответ Блока — издали,
из-за стены...
4
Кажется, весь этот вопрос — о кризисе гуманизма — ответвился как-то от Гейне: Блок редактировал во «Всемирной
литературе» — Гейне. Работал он над Гейне необычайно тщательно и усидчиво. Помню какой-то будничный, денежный
разговор — и слова Блока:
— Оплата? Какая же тут может быть оплата? Вчера за два
часа я перевел двенадцать строк. И еще в комнате у меня в
тот вечер было тепло, горела печь. Очень трудно, чтобы перевести по-настоящему.
Он делал всё — «по-настоящему». Но всё же чувствовал —
ни на минуту не переставал чувствовать,
Последние комментарии
2 часов 13 минут назад
16 часов 54 минут назад
16 часов 55 минут назад
22 часов 14 минут назад
1 день 1 час назад
1 день 2 часов назад