Последствие (ЛП) [Рейчел Хиггинсон] (fb2) читать онлайн

Рэйчел Хиггинсон Последствие Серия: Игра на доверии — 2

Перевод: Terra d’amore

Редактор: Eva_Ber

Обложка: Таня Медведева

Оформление: Eva_Ber

Глава 1

Сойер

Пятнадцать лет назад

Меня терзали сомнения, сдавливая внутренности, заставляя сомневаться в своем выборе. Я ненавидел это. Я ненавидел это тягучее ощущение, плещущееся в глубине моего живота. От нерешительности мои ноги тормозили, замедляя шаги.

Дверь передо мной, казалось, уходила в темное небо над головой. Влажные, увитые плющом стены, казалось, надвигались на меня, заманивая в клетку, в которой я пока был не готов столкнуться.

Сделав медленный, размеренный вдох, я сжал руки в кулаки и напомнил себе, что это мой единственный шанс на выживание. Я застелил свою постель, и теперь мне предстояло в неё лечь.

Сколько бы ни продлилась моя жизнь.

Приложив костяшки пальцев к заднему входу бар в центре Вашингтона, которым управляли русские, я проглотил комок страха и неуверенности. Во рту остался неприятный привкус.

— Что тебе нужно? — спросил гигантский мужик размером с танк, когда металлическая дверь со скрипом открылась.

Из открывшегося пространства вырвался порыв теплого воздуха, разящего выпивкой и потом. Это напомнило мне о моем старике, и мне пришлось расставить ноги, чтобы удержаться от непроизвольного рывка.

— Я хочу видеть боссов, — смело заявил я.

Рот людоеда расплылся в жуткой улыбке, обнажив ряды золотых зубов и толстый серый язык. Моя просьба была достаточно забавной, чтобы он не стал играть со мной в игры. Очевидно, я не был информатором ФБР или скользким осведомителем. На мне не было проводов. Он точно знал, откуда я родом — из сточной канавы.

Он щелкнул языком.

— И что такая уличная крыса, как ты, хочет от Пахана?

Из-за его сильного акцента мне было трудно его понять, но я уловил суть того, что он спросил.

— У меня есть информация, — сказал я ему и быстро добавил: — Важная информация.

Его улыбка исчезла.

— Да? Как насчет того, чтобы ты сказал мне, а я передам сообщение Пахану?

Я покачал головой. Черта с два. Если я отдам этому парню товар, у меня никогда не будет другого шанса попасть внутрь. Я должен был передать эту информацию. И она должна была привести меня прямо к вершине.

— Я буду говорить только с боссами. Больше ни с кем.

Он выплюнул серию ругательств на иностранном языке, который, как я предположил, был русским.

— Я не играю в игры, говнюк. И ты не попадешь внутрь. Дай мне гребаную информацию или проваливай. — Когда я заколебался, он добавил: — У тебя есть три секунды.

— Это насчет ирландцев, — выпалил я, отчаянно желая, чтобы он меня выслушал. — И охеренно огромной партии оружия.

Я провел языком по небу. Ругательство показалось мне неловким и чужим в моих устах. Еще полгода назад я бы не стал им пользоваться из уважения к своей маме. Но с тех пор, как я стал жить на улице, я узнал, что в мире есть определенные типы людей, которые реагируют только на определенную манеру разговора. Если я хотел, чтобы меня воспринимали всерьез, мне нужно было говорить на их языке.

Кроме того, не то, чтобы было кому меня защищать. Тринадцать лет жизни с отцом научили меня выживать на улицах — я мог выжить в русской мафии или в гребенном эпицентре ада.

Любопытство тупоголового было задето.

— И что такой кусок дерьма, как ты, знает о чертовых ирландцах?

Я склонил голову, чтобы потереться щекой о костлявое плечо.

— Я знаю, что работаю с ними уже два месяца. Я знаю, что они ожидают контейнер в следующем месяце. Я знаю, что оружие, которое должно было находиться внутри, было задержано, потому что его арестовала таможня, поэтому ящики были погружены на отдельный корабль — поменьше, из-за чего оно прибыло на две недели раньше. Так же я знаю, что если бы вы узнали, куда этот корабль направляется, вы могли бы опередить ирландцев и забрать оружие себе.

Его челюсть задергалась, выдавая размышления и гнев.

— И откуда, мать твою, ты это знаешь?

— Просто знаю. Теперь ты позволишь мне поговорить с боссами? Или мне передать эту информацию итальянцам?

— Чертовы итальянцы. — Он поджал губы и сплюнул. Я напряг все свое тело и замер совершенно неподвижно. Я не мог позволить этому парню увидеть, как меня трясёт. Он был всего лишь охранником, но если бы я оступился перед ним, он не воспринял бы меня всерьез, и я потерял бы свой единственный шанс попасть внутрь.

Я был крут и должен был доказать это.

Голос Кэролайн звучал в моей голове, придавая мне смелости, повышая уровень адреналина. Заставь их понять, что ты ценен. Она дала этот совет как вопрос, заданный в последнюю минуту. Она хотела спасти меня от улицы. Она хотела спасти меня от придурков, которые меня наняли. Но вместо этого она сделала кое-что получше.

Она дала мне то, ради чего я мог жить, — возможность снова её увидеть.

— Откуда ты все это знаешь? — спросил вышибала. — Откуда мне знать, что ты не маленький шпион, засланный кем-то другим? Тебя могли подослать ирландцы. Или итальянцы. Может это полиция разводит нас.

— Как насчет того, чтобы позволить боссам решать это? Почти уверен, что эти вопросы выше суммы твоей зарплаты.

Я ожидал, что он ударит меня по лицу, но вместо этого он откинул голову назад и рассмеялся.

— Сколько тебе лет, пацан?

У меня не было причин лгать. Хотя, наверное, мне все равно следовало бы это сделать.

— Тринадцать.

— Для тринадцатилетнего у тебя чертовски крутые яйца.

Я пожал плечами.

— Ты впустишь меня или как?

— К черту это. — Он продолжал ворчать, но толкнул дверь, чтобы я мог войти.

Подавив облегчённую улыбку, игравшую в уголках моего рта, я вдохнул сладковато-липкий смрад бара и постарался подавить рвотный позыв. Боже, я ненавидел такие места. Я ненавидел громкоголосых мужчин, кричащих друг на друга с разных концов комнаты. Я ненавидел грохочущую музыку, которая никогда не кончалась. Я ненавидел едва одетых женщин, которые здесь работали, и позволяли пьяным мужикам трогать их руками.

Этот бар был слишком похож на мой дом. И мне потребовалось все мое мужество, чтобы не сбежать. Я хотел убежать из этого места, также, как я хотел убежать от своего прошлого. Я хотел вернуться в приют, где меня угощали горячим шоколадом и предложили теплую постель для сна.

Желчь подступила к моему горлу, и я прогнал навязчивые мысли, прежде чем они смогли пустить корни. Эта мечта об идеальной жизни привела бы в одно место — к органам опеки над детьми. А они отослали бы меня обратно в приемную семью.

На этой богом забытой планете было только одно место хуже, чем с моим отцом, и это была приемная семья.

К черту её.

Я бы лучше примкнул к русским, чем позволил бы отправить меня обратно.

Черт возьми, я примкнул бы даже к ирландцам, но не позволил бы этому случиться.

Я последовал за громилой через бар к темной лестнице. Все, мимо кого мы проходили, бросали в мою сторону любопытные взгляды, но мой новый друг не давал никаких объяснений. Я оценил его благоразумие, даже если он пытался свести количество свидетелей к минимуму.

Поднявшись по лестнице, мы прошли по единственному коридору к самой дальней закрытой двери. Я игнорировал звуки и случайные крики удовольствия и боли, доносившиеся из других комнат, когда мы проходили мимо.

Я напомнил себе, что мне нужно держать глаза широко открытыми. Я вступал в этот мир, полностью осознавая, во что ввязываюсь. Я выбирал преступную, безнравственную жизнь… во грехе. Это была моя жизнь, и впервые я решал, как хочу её прожить.

Мой проводник колотил своим мясистым кулаком в дверь, пока кто-то с другой стороны не крикнул кратко:

— Войдите.

Дверь открылась, и громила втолкнул меня в нее.

— Этот парень говорит, что он может получить следующую партию ирландского оружия. Говорит, что хочет обменять его на что-нибудь.

Я этого не говорил. Меня захлестнула волна благодарности к этому безымянному незнакомцу. Я знал об этом мире достаточно, чтобы понять: это Буланова услуга на будущее, он ожидает, что когда-нибудь я на неё отвечу. Я был достаточно благодарным, чтобы смириться с тем, что задолжал этому парню.

Холодные, расчетливые взгляды трех хорошо одетых мужчин обратились ко мне. Боссы. Я никогда раньше не видел их лично, но было очевидно, кто они такие. Вся комната практически склонилась в их присутствии.

Я достаточно много слышал о них от ирландцев, чтобы знать, что их было трое и они были братьями. Дмитрий был главной силой в семье. Он контролировал силовиков и осуществлял наказания. Александр — мозгом. Он решал денежные вопросы и управлял бизнесом. А Роман — босс боссов. Он был лицом семьи, старшим братом и, в конце концов, всей русской мафией в этом городе.

Мне предстояло убедить Романа.

Мне предстояло убедить его, чтобы выжить.

И вот он — сидит прямо напротив меня, во главе стола, его братья по обе стороны от него, его ближайшие люди на стульях по краям большой комнаты. Его волосы были черными и гладкими на вид, как олицетворение шелковистости. Он был ухожен до совершенства, а его сшитый на заказ костюм стоил больше, чем моя жизнь.

Я сразу же возненавидел его.

У него было все, чего я хотел, и все, чего у меня не было. Деньги, власть, безопасность, место для ночлега. Что-то поселилось внутри меня, опустившись в моём животе, краеугольным камнем, заложенным для строительства нового здания, камнем, на котором будет держаться остальной фундамент. Или семя могучего дуба, которое пустило корни и начало трудную задачу роста, развития, становления чем-то большим, лучшим и более постоянным.

В то самое мгновение и в том самом месте я решил, — я хочу получить всё, чем владел Роман. Не только деньги, одежду и материальные блага, кроме этого я захотел его должность. Я захотел его власть. Я за хотел его империю.

И в тот момент я делал первый шаг к получению всего этого.

— Выкладывай, парень, — приказал он, его голос был тяжелым от русской интонации. — Расскажи, что хотел.

Его черные глаза блестели в тусклом свете, искрясь любопытством и загадочностью. Я выдержал его пристальный взгляд и проигнорировал нервные вибрации, угрожающие вызвать у меня рвоту.

— Я делал для вас одну работу два месяца назад. Это был магазин электроники. Я взобрался на стену и отключил камеры слежения, затем спрятался в промежутке между двумя стенами и прыгнул на водителя грузовика доставки, когда он вышел из кабины.

Голова Романа склонилась набок.

— Я думал, ты собираешься рассказать мне о том, где я могу найти ирландское оружие.

— Я хочу работу, — спокойно сказал я ему. — Если я расскажу вам об оружии, я хочу на вас работать.

— Звучит так, как будто ты уже работаешь на меня, — возразил Роман. — И на ирландцев. И бог знает на кого ещё.

Я покачал головой, понимая, что мне нужно притормозить.

— Я не хочу быть шестеркой. Я хочу быть одним из вас. — Я дернул подбородком в сторону вышибалы. — Я хочу быть частью братвы.

Глаза Романа сузились.

— Ты еще ребенок.

— Я собираюсь помочь вам разобраться с ирландцами, — напомнил я ему.

— Что такого натворили ирландцы, что ты так сильно их возненавидел? — спросил брат Романа. Судя по его подстриженной бороде и очкам, я определил его как Александра, но не был уверен. — Почему ты здесь болтаешь о них, как будто мы твоя мать, а они дразнили тебя в школе?

Я опять покачал головой. Они этого не понимали.

— Я никогда не хотел быть с ирландцами, — объяснил я. — С тех пор как я работал на вас два месяца назад, я хотел быть только с русскими.

— Тогда тебе следовало остаться работать на нас, — вздохнул Роман. — Теперь мы не можем тебе доверять. Теперь мы думаем, что ты ирландский шпион, и мы должны отправить тебя обратно к ним с поджатым хвостом.

— Или в мешке для трупов, — пробормотал Дмитрий.

Жар прилил к моему мозгу, и я почувствовал, как мое лицо покраснело.

— Я не шпион. Я ходил к ирландцам, чтобы найти что-нибудь для вас, чтобы вывести их из себя. Это все. Я никогда не хотел работать на них.

Трое братьев уставились на меня.

— Тебе кто-то сказал это сделать? — спросил Роман. Он повернулся к своему второму брату. — Кто отвечал за эту работу? Кто мог дать совет такого рода этому… пареньку?

Дмитрий фыркнул.

— Насколько я помню, Леон Валеро руководил операцией. Нам нужно было, чтобы его дочь попала внутрь. Он неплохо справился с этой задачей, но Леон недостаточно добр, чтобы завербовать ребенка.

Дочь. Я подумал, не имели ли они в виду Кэролайн. Я убрал эту информацию подальше.

— Это был не Леон, — сказал я, напрягаясь в ожидании их ответа. — Не важно, кто сказал мне, что делать. Кроме того, этот человек не говорил конкретно о том, что работа должна касаться ирландцев, просто мне нужно было что-то сделать, чтобы доказать, что я достоин остаться. Я хочу остаться, поэтому я сделал что-то, чтобы доказать свою ценность. Вот все. Я не шпионю для ирландцев. Они, вероятно, даже не заметят, что я ушел. Я был для них всего лишь шестеркой. Шестеркой, которая случайно оказалась в нужном месте в нужное время.

— Как тебя зовут? — спросил Роман, вместо того, что потребовать дополнительную информацию, как я ожидал.

Нервы снова настигли меня, мой желудок сжался в крученный клубок.

— Сойер. — Я прочистил горло. — Сойер Уэсли.

Роман откинулся на спинку стула.

— Откуда я могу знать это имя? — он снова повернулся к брату. — Почему это имя мне знакомо?

— Его отец был полицейским, — предположил Александр. — Он уже мертв.

В глазах Романа мелькнуло узнавание.

— Самоубийство.

Я осмотрел комнату в поисках ближайшего мусорного бака, увереный, что меня тотчас стошнит. К счастью, сегодня я ничего не ел, поэтому в моем желудке было пусто. Мне удалось кивнуть.

Роман обменялся взглядом со своими братьями, прежде чем снова обратить свои черные глаза на меня.

— Пришло время тебе всё нам рассказать, Сойер Уэсли. Начиная с того, почему сын покойного полицейского в конечном итоге пытается удрать из семьи, на которую работал его дорогой папочка.

— Мой отец, возможно, и был ирландцем, но я его ненавидел. И не хочу иметь ничего общего с его семьей. Я не хочу иметь ничего общего с ирландцами. — Я выплюнул эти слова как обещания. Гнев бурлил у меня под кожей, ярость готова была вырваться наружу через сжатые в кулаки руки.

— Это ты здесь так говоришь, — спокойно возразил Роман. — Но как насчет них? Может быть, ты говоришь им то же самое о русских. Конечно, они ожидают, что ты продолжишь его наследие. Наверняка они ожидают еще одного грязного копа? Или, по крайней мере, верного солдата.

Я стиснул зубы.

— Тогда это поставит их на место.

Мой тон, суровое выражение лица и глаз, должно быть, окончательно убедили их, что я говорю правду. Роман откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

— И как мы можем доверять кому-то, кто так сильно ненавидит своего отца? Семья для нас многое значит.

— Семья значит многое и для меня. Я просто хочу иметь возможность выбирать, кто моя семья. Я хочу решить, кого я называю братом и кому я клянусь своей жизнью. Ирландцы не удостоятся такой чести. Мой гребаный отец не удостоился такой чести.

— И ты думаешь, что оружия достаточно? — Роман был по-прежнему спокоен и невозмутим. — Ты думаешь, одного корабля, полного пушек, достаточно, чтобы твоя ирландская кровь стала русской?

Я с трудом проглотил комок размером с бейсбольный мяч.

— Да.

— Ты ошибаешься, — сказал Роман с легкой, веселой улыбкой. — Но это только начало.

Его слова были смертельным ударом, вызвавшим сокрушительное разочарование, которое ощущалось как полное разрушение. Я не понимал, как сильно я надеялся, что это будет легко, или как отчаянно я нуждался в том, чтобы они дали мне то, что я хотел. Мне больше некуда было идти. У меня не было запасного плана. У меня не было других вариантов.

— Начало чего?

— Кто тебе сказал, что тебе нужно проявить себя, чтобы стать членом братвы? — потребовал Роман тоном, с которым, как я знал, лучше не спорить.

— Девчонка, — быстро признался я.

Братья обменялись еще одним взглядом.

— У этой девчонки было имя? — спросил Александр.

Я облизнул пересохшие губы и задумался, как ответить.

— Там их было две. Мне сказала та, что с короткими волосами. — Я гордился собой за то, что не назвал её имени. Если бы русские были похожи на ирландцев, у них была бы дюжина или около того безымянных беспризорников, работающих на них. Боссы не знали бы, кто они такие. И никто не ожидал, что я запомню кого-то из них после того, как встречался с ними всего один раз.

Только её я запомнил. Я помнил о ней всё.

Братья перешли на русский, выражение их лиц стало строгим и серьезным. Казалось, они о чем-то спорили, указывая на меня и на окно позади них. А потом они произнесли её имя. Кэролайн Валеро. И я знал, что сдал её.

Дерьмо.

Я сглотнул и попытался разобрать повторяющиеся фразы или слова, чтобы пойти завтра в библиотеку и посмотреть, как они переводятся, но понять их было невозможно. Я не знал ни слова по-русски, и они говорили слишком быстро, чтобы я мог запомнить что-нибудь существенное.

Последнее слово осталось за Романом, и остальные братья закрыли рты, несмотря на то, что с виду были этим недовольны. Он снова сосредоточился на мне, более зловещий, чем ранее. Секунду я не мог точно определить, кого именно он мне напоминал, но потом понял, что он похож на мультяшного кота с мышью, свисающей с кончиков его пальцев. Он получил то, чего он хотел.

И я только сейчас понял, что этим был я.

— Я хочу, чтобы ты рассказал мне об оружии, Сойер Уэсли. Если твоя информация окажется точной и если мои люди добудут оружие, вы войдёшь в братву. Не шестеркой, как ты настаивал, а братом. Мы прольем твою кровь, чтобы ты больше не был ирландцем, а стал русским. Мы сделаем тебе татуировку, чтобы все в этом городе знали, к чьей семье ты принадлежишь, чтобы твои связи с ирландской мафией были разорваны навсегда. И мы будем относиться к тебе как к одному из нас. Мы дадим тебе жилье, а ты будешь работать на нас всю оставшуюся жизнь. Ты этого хочешь?

Обещание было слишком сильным, чтобы сопротивляться. Мой голос дрожал от опасной надежды, когда я ответил:

— Я этого хочу.

— Тебе предстоит выполнить ещё одно задание. Если ты сможешь сдать нам ирландцев, и мы примем тебя в братву, ты должен будешь сделать ещё одну вещь.

Реальность пронзила меня настежь, и я понял, что попал в паутину. По собственному желанию. Одно дело — стать русским. Совсем другое дело — быть у них в долгу.

— Что за вещь?

Роман колебался достаточно долго, чтобы я подумал, что он может не сказать мне, что он может заставить меня ждать до тех пор, пока я не войду в братву, чтобы потребовать от меня фунт плоти. Наконец он сказал:

— Ты должны привести к нам Кэролайн Валеро.

Мое сердце бешено заколотилось в груди, и я приподнялся на цыпочки, готовясь бежать.

— Что вы имеете в виду?

— Я хочу её, — объяснил Роман. Прежде чем я успел перелететь через стол и убить его, он добавил: — В составе братвы. У нее есть… особый набор навыков, которые, как я вижу, становятся только лучше. Я хочу владеть её талантом. Я хочу, чтобы она примкнула к братве.

— Она и так уже шестёрка…

— Она работает на нас не по своему желанию, а потому что отец её заставляет, — объяснил Роман. — У нее нет намерений носить нашу метку. Моя племянница говорила мне, что у нее есть планы поступить в колледж и полностью уйти из нашей жизни, — его нос сморщился от отвращения. — Я не только отказываюсь терять её талант, она имеет определенное влияние на мою племянницу, которого я не потерплю. Она должна быть в братве. Усёк?

С той секунды, как я увидел Кэролайн, я понял, что она другая. Эта информация меня нисколько не удивила. Она не была похожа на русскую. И в тот день она выглядела так, словно ей не место в переулке. Она была самым красивым существом, которое я когда-либо видел, и если бы она не заговорила со мной, я бы не поверил, что она настоящая. Конечно, она хотела поступить в колледж. Ей не было места среди этих подонков. Она не принадлежала этому миру.

— Вы хотите, чтобы я убедил её не поступать в колледж?

Роман нетерпеливо вытянул шею.

— Я хочу, чтобы ты дал ей причину остаться. Причину, по которой она не сможет уйти.

Я покачал головой.

— Я не понимаю.

Роман произнес по-русски что-то похожее на ругательство и наклонился вперед, вытянув сложенные перед собой руки на гладком столе.

— Я хочу, чтобы ты дал мне возможность привлечь её в братву. Я хочу, чтобы ты доказал, что можешь остаться с нами, обеспечив её будущее в братве.

Мое сердце бешено заколотилось, и адреналин хлынул через меня, когда я понял, о чем меня просят. Было два способа войти в такую жизнь, как эта. Первый состоял в том, чтобы добровольно войти туда, как это пытался сделать я. Второй заключался в том, чтобы сделать что-то, что запирало вас внутри — обычно какой-то грех, сделка с дьяволом, которую нельзя было разорвать. Они просили меня дать им возможность заманить Кэролайн в ловушку братвы.

— Сколько у меня времени? — спросил я, мой язык отяжелел и одеревенел во рту.

— Пока она не попытается уйти у тебя есть время, — ответил Роман, его губы изогнулись в легкой улыбке. — Она будет работать на нас до тех пор, пока живет здесь, а ее отец работает в нашей организации. Мне нужно, чтобы у неё отняли выбор. Мне нужна её преданность. У тебя есть время, пока она не закончит среднюю школу. Но было бы предпочтительнее пораньше.

Бурные чувства внутри меня начали проясняться. Я понял, что не боюсь и не расстраиваюсь из-за нее. Я был взволнован. Нервничал. Я был счастлив.

Оказалось, что мы с Романом хотели одного и того же — моего ангела из переулка. Его задача полностью соответствовала тому, что я намеревался сделать.

Мой отец был ужасным человеком. Он бил меня с рождения, запирал в подвале так часто, как только мог, морил голодом, причинял мне боль, разрушал меня и в целом по-королевски облажался. Он сделал то же самое с моей мамой.

Он сказал, что обращался с нами так, потому что любил нас, потому что хотел, чтобы мы знали, как сильно он нас любит.

Он любил нас так сильно, что это причиняло боль. Он так сильно любил меня, что время, когда я голодал на улицах было похоже на гребаную свободу. Он так сильно любил мою маму, что она покончила с собой, чтобы сбежать от него. Он был воплощением дьявола в моей жизни, пока не последовал за моей мамой в могилу. И я ненавидел его за это.

Но он всегда говорил, что на каждого мужчину найдётся своя женщина, он говорил, что работа мужчины — найти её, заботиться о ней, быть тем мужчиной, в котором она нуждалась и которого заслуживала. Он был слишком больным на голову, чтобы быть таким мужчиной для моей мамы. Он взял что-то прекрасное и уничтожил это, чудесную, заботливую, добрую женщину, и раздавил её, он давил её, пока она не разбилась вдребезги.

Но я не был им. Я бы никогда не стал таким.

И я всегда знал, что когда найду девушку, предназначенную для меня, я сделаю все, что в моих силах, чтобы добиться большего, чем мой старик. Когда я нашёл бы ее, я бы дал ей то, в чем она нуждается, и обращался бы с ней так, как она того заслуживает. Когда я нашёл бы её, я бы сделал все возможное, чтобы она была счастлива, в безопасности и любима.

Два месяца назад я встретил её.

— Ваша цена — Кэролайн Валеро? — спросил я, когда начал сомневаться в том, что услышал. Мог ли я хотеть этого так сильно, что просто вообразил это?

— Приведи её в братву, — приказал Роман. — И ты всегда будешь принадлежать к нашему братству.

— Хорошо, — сказал я, зная, что это была ложь. Зная, что Кэролайн никогда не будет принадлежать ему. Но я бы сделал то, о чем он просил, чтобы она стала моей. Я бы придумал, как сделать так, чтобы она не ушла от русской братвы, и чтобы она не ушла от меня.

Я провел остаток ночи, объясняя, что партия оружия, о которой я говорил, уже в пути. Я подробно рассказал о том, сколько ирландцев будет там, чтобы принять груз, и куда именно отправится оружие. Я показал им факс с информацией о порту и о том, в какое время они могут ожидать швартовки корабля. После того, как у них была вся необходимая информация, они позвали бухгалтера и устроили мне ночлег, отправив меня к нему домой.

Он дал мне место для ночлега, душ, горячую еду и удобную кровать. Я заснул, зная, что мое будущее в безопасности, зная, что у меня было место в братве, зная, что сделаю для Романа все, о чем он просил, потому что это было все, чего я хотел.

Кэролайн Валеро спасла мне жизнь в первый день, когда я встретил ее, и дала мне будущее, которого я всегда хотел, но не знал, как добиться самостоятельно. В тот день она не просто накормила меня горячей едой, она дала мне надежду, безопасность и отомстила чертовым ирландцам за то, что из-за них мой отец превратился в монстра. И я точно знал, что если бы она стала моей девушкой, она бы спасла мою душу, спасла меня от самого себя, чтобы я не стал человеком, которым я мог бы стать, если бы позволил братве скрутить меня злыми делами и тьмой.

Я бы сделал все, чтобы она стала моей. Даже если это означало привести её в братву вместе со мной.

Глава 2

Кэролайн

Наши дни

Кто-то похитил мою дочь.

Кто-то похитил Джульетту.

Мой мозг обрабатывал слова, но, казалось, не мог понять их значение. Мои синапсы работали, но импульсы не проходили. Я сжимала свои замерзшие руки на коленях, пока костяшки не побелели. Это всё, на что я могла смотреть, все, что имело смысл. Остальное было неправильным… сломанным. Жутким кошмаром, от которого я хотела бы проснуться.

Сойер протянул руку и накрыл мою левую ладонь своей, окутывая её теплом и силой, предоставляя мне опору, за которую можно держаться.

— Мы вернем ее, Каро, — его голос был прочным, несокрушимым железом.

Мой взгляд прошелся по его руке, следуя за его длинными пальцами к мужественной кости запястья, по его рубашке, к изгибу его широкого плеча. Его шее. Его линии подбородка. По его лицу. Кусочки его, которые имели смысл. Вещи, которые я могла видеть. Остальной мир, за его пределами, был просто неопознаваемой абстракцией. Темный, двусмысленный и фальшивый.

— Кто её украл?

Его челюсть дернулась, плечо приподнялось, когда он им пожал.

— У меня есть теория. — Его челюсть снова задергалась. — Но я не уверен. За свою жизнь я нажил себе много врагов.

Я резко переключила внимание на лобовое стекло, уставившись на темную дорогу впереди.

— Мы нажили много врагов.

Его пальцы скользнули сквозь мои и крепко сжали. Этот жест должен был быть утешительным, но на меня он произвел противоположный эффект.

Вот почему я бежала. Вот почему я оставила мужчину, которого любила, и будущее, которое мы планировали. Когда я узнала, что беременна пять лет назад, у меня не было другого выбора. Жизнь, которую мы вели в русской братве, была слишком опасной для ребенка, для моего ребенка. Я знала, что её жизнь всегда будет в опасности. Я знала, что постоянная опасность вторгнется в ее жизнь зловещими руками и попытается забрать её у меня.

Может быть, я не предвидела именно такого сценария, но представляла себе тысячу подобных. Чтобы обеспечить её безопасность, чтобы уберечь её от этого ужасного мира, я сбежала. Но я ушла недостаточно далеко.

И мое недальновидное решение привело Сойера обратно ко мне. И теперь преступный мир Вашингтона последовал за ним.

Я не винила Сойера. По крайней мере, пока. Но было трудно разделить эти два обстоятельства. Сойер опять появился в моей жизни, и внезапно Джульетту похитили. Эти события, несомненно, были связаны между собой.

Сомнения, подозрения и уродливая, свирепая вина закипали во мне.

Я посмотрела вниз, туда, где наши руки все еще были сцеплены у меня на коленях, и подавила зловещую дрожь.

Глядя в окно и положив одну руку на руль, он тихо сказал:

— Мы должны поговорить о том, что произошло.

Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, я быстро покачала головой. Он имел в виду секс. Он хотел поговорить о том, как мы только что занимались сексом в его офисе на первом этаже в его ресторане «Инициатива округа Колумбия». Тот, что он открыл недавно в городе, чтобы быть рядом со мной после того, как пять лет пробыл в тюрьме.

Я все ещё носила его запах. Мои губы все еще были припухшими от его поцелуев, волосы растрепаны и спутаны.

— Не сейчас, — взмолилась я. — Я… Я не могу говорить об этом сейчас.

Он почувствовал в моём голосе панику и пронзительное отчаяние.

— Кэролайн… — пробормотал он.

— Боже, Сойер, я не могу говорить об этом прямо сейчас. — Потому что я должна была забрать Джульетту из детского сада, вместо этого. Я должна была отвезти ее домой, вместо этого. Я никогда не должна была отвлекаться на прошлую любовь, возобновившуюся похоть и постоянную глупость. Этот человек делал меня глупой. Он был причиной каждого моего дурного решения и следовавшего за ним сожаления. Он был моим каждым неправильным выбором и выброшенными на ветер мечтами.

А теперь Джульетту похитили, и мне некого было винить, кроме себя.

То же самое старое дерьмо, что и всегда.

Я не могла в тот момент думать об этом. Я должна была найти Джульетту. Она была моим приоритетом. Мой желудок скрутило, и если бы я сегодня что-нибудь съела, меня бы вырвало прямо в джипе Сойера. Отчаянная слеза скатилась из уголка моего глаза, и я тяжело всхлипнула.

— Мы вернём её, — прорычал Сойер, загоняя машину на параллельную парковку перед детским садом, который посещала Джульетта. Повсюду стояли патрульные машины, полицейские усеивали двор перед зданием, провожая родителей с широко раскрытыми глазами и перепуганных детей к их машинам.

Я вырвала ладонь из рук Сойера, не признавая его обещания. Я ещё не поняла, верю ли ему. Я не знала, нужно ли мне ему верить. Я собиралась вернуть свою дочь, независимо от того, что мне пришлось бы сделать, сколько бы мне пришлось заплатить и кому и что пообещать. Я бы вернула её. То, что Сойер был рядом, чтобы поддержать меня, помогало, но я в нем не нуждалась.

Они бы не смогли скрыть её от меня. Я бы перевернула гребаный рай и ад, чтобы вернуть её.

Я увидела Фрэнки, стоящую на тротуаре, и бросилась к ней. Полицейская встала передо мной, и я резко остановилась.

— Чем я могу вам помочь, мэм? — выдавила она, подавая знак другому офицеру присоединиться к ней.

Офицер, должно быть, заметила дикий взгляд в моих глазах или мое безумное состояние. Она положила руку на свой пистолет и двинулась вместе со мной, когда я попытался обойти ее.

— Я… я мать, — выдохнула я, делая всё возможное, чтобы сдержать поток слез. Я не могла позволить себе плакать. Если бы я поддалась эмоциям, я бы в них утонула. Не было бы никакой пользы, если бы я утонула в слезах и отчаянии. Я уже была в отчаянии, но во мне бушевала и ярость. Целая жизнь работы с высоким уровнем адреналина заставила меня почувствовать себя готовой к битве, настроенной на битву всей моей жизни.

— Это мать девочки, — Фрэнки закричала с того места, где стояла, когда заметила меня. — Это Кэролайн Бейкер!

— Я Кэролайн Бейкер, — подтвердила я.

Офицер опустила взгляд на мои ботинки и осмотрела меня снизу вверх, оценивая уровень моей угрозы. Я была чертовски опасна, но ей не нужно было это знать.

— Могу я увидеть какое-нибудь удостоверение личности?

Я похлопала себя по карманам и потянулась к несуществующей сумочке на плече.

— Да чтоб тебя! — прорычала я. Моя сумка была набита украденными вещами и лежала в подвальном офисе ресторана Сойера.

— Мэм? — брови офицера поползли вверх.

— Я забыла свою сумку, — сказала я ей, подавляя свою ярость и нетерпение. Драка с полицией ни к чему меня не приведет. — Я запаниковала. Мы выбежали. Я даже не подумала взять её.

— Мы?

Я открыла рот, чтобы рассказать ей о своих отношениях с Сойером, но мой язык запнулся в объяснениях. Как достаточно быстро объяснить копу всё что произошло, что бы она поскорее перешла к подробностям случившегося с моим ребёнком?

— Мой, э-э…

Чья-то рука проскользнула мимо меня и потянулась к руке офицера, спасая меня от ответа.

— Сойер Смит. Я отец Джульетты.

Черт возьми. Ее отец. Я вылила воображаемое ведро ледяной воды себе на голову, чтобы заставить свой мозг снова сосредоточиться. Это было так… он сказал это так легко, так гладко. Как будто он тысячу раз говорил, что он её отец. И хоть он и использовал своё фальшивое имя, удар был эффективен настолько, чтобы выбить из меня дух.

Он явно очаровал офицера. Ее настороженность немного ослабла, и подозрение исчезло с её нахмуренного лба.

— Смит? — обращаясь ко мне, она спросила: — Бейкер?

— Мы не женаты, — объяснил Сойер так же легко, как сказал, что он отец. — На самом деле, Джульетта еще даже не знакома со мной. Мы не планировали беременность. — Он сделал паузу, позволяя полицейскому заполнить пробелы. — Я переехал в этот город, чтобы наладить отношения со своей дочерью. Мы с Кэролайн работаем над тем, как сказать ей об этом.

Голос офицера понизился.

— Понятно.

Мой язык онемел, когда я пыталась вспомнить все те мелкие детали, которые мне нужно было бы излагать полиции час за часом, пока мы не нашли бы её. И так часто, как они просили бы.

— Я знаю, что это трудно понять, — успокаивающе сказал Сэйер. — Мы сами до сих пор пытаемся разобраться со всем. — Он повернул голову, и наши взгляды встретились, жесткий взгляд в его глазах сказал мне, что нам действительно нужно поговорить о том, что произошло. И как можно скорее.

У меня закружилась голова. Слишком много всего происходило. Мне нужно было вернуть Джульетту. Остальное может подождать. Это было очевидно. Логически я это понимала. Но, кто-то должен был чертовски дорого заплатить после того, как все закончится.

Офицер замешкалась, не зная, что сказать дальше, в то время как мисс Бет и мисс Хармони из детского сада присоединились к нам.

— Кэролайн, — прошептала Хармони, притягивая меня в объятия. — Мне очень, очень жаль.

Порыв ветра зашуршал моей одеждой, привлекая внимание к моему холодному, мокрому плечу. Хармони плакала прямо на мне. Я сделала шаг назад и положила руки ей на плечи, удерживая её на расстоянии. Новая Кэролайн обняла бы её в ответ и предложила утешение. Старая Кэролайн винила её в том, что она отдала её дочь незнакомцу. Старая Кэролайн ненавидела ее. Старая Кэролайн хотела задушить эту женщину.

— Что произошло? — я надеялась, что мой тон немного её отрезвит.

Она с трудом втянула воздух, сотрясаясь от рыданий.

— У нас был тихий час, — всхлипнула она. — Сработала пожарная сигнализация. Это был настоящий хаос со всеми малышами. А дети постарше спали. — Она закрыла лицо руками и попыталась успокоиться. Её голос был высоким, когда она говорила сквозь рыдания. — Пока мы покидали здание в спешке, снаружи ждал мужчина. Он прятался. У нас было полно дел. Каждый учитель отвечает за определенное количество детей, но мы учли Джульетту, прежде чем покинуть здание. Когда мы добрались до безопасного места, то начали пересчитывать, но её уже не было.

Ярость, бурлящая в моей крови, заставляла мою кожу гореть, несмотря на то, что с гор дул ледяной ветер.

— Вы даже не поняли, что она исчезла?

Сойер встал передо мной, разорвав сокрушительную хватку, которую я держала на Хармони, и не осознавала этого, пока не отпустила её.

— Откуда вы знаете, что её забрал мужчина, если вы даже не поняли, что её нет?

— Записи с камер наблюдения, — икнула она. — Пожарные обыскали здание, и когда не смогли её найти, мы просмотрели записи, чтобы выяснить, что произошло.

Сойер повернулся к полицейским, столпившимся вокруг нас.

— Нам нужно посмотреть эти записи.

Первый офицер обменялась взглядом с пожилым мужчиной-офицером рядом с ней.

— Конечно.

Они провели нас внутрь пустого детского сада. Я вспомнила, как испытала теплое чувство, что поступаю правильно, когда осматривала здание, глупо полагая, что оно лучше всего подойдёт для моего ребенка. И будет для неё безопасным.

Горячее, острое чувство предательства, распласталось во мне, отравляя мою кровь. Логическая часть моего мозга понимала, что это не их вина. Они не жили жизнью, полной преступлений и грехов. Они не вызывали призраков прошлого в своё настоящее. Это была я. Только я несла за это ответственность.

Но эмоциональная часть меня, страдающая мать, потерявшая свою маленькую девочку, нуждалась в том, чтобы обвинить кого-то, драться и уничтожить все, что было связано с этой глубокой, темной болью и страхом.

Его место занял другой офицер, говоривший властным тоном и со спокойной решимостью. Он был вдвое старше меня, и у него были седые усы, которые выглядели так, словно росли у него всю жизнь. Он начал рассказывать о теориях и пожаре, о том, что кто-то совершил поджог, чтобы выгнать людей из здания, и о деталях видеозаписи, но я перестала его слушать.

На данный момент полиция была неизбежным злом. Я знала, у кого была моя дочь. По крайней мере, список подозреваемых у меня был короткий. И я бы не стала называть ни одно из их имен маленькой, деревенской полиции Фриско. В лучшем случае они бы усердно работали в течение нескольких дней, поняли бы, что у них нет никаких ресурсов, чтобы найти её, и сдались. В худшем случае они бы привлекли ФБР, и все, ради чего я так упорно старалась, взорвалось бы у меня перед носом.

Кроме того, мне не была нужна их помощь, чтобы найти её. Тот, кто похитил её, не планировал держать её у себя бесконечно. Она была всего лишь механизмом, чтобы выманить меня оттуда. Или Сойера. Или нас обоих.

Начали воспроизводиться черно-белые кадры. Качество было зернистым, искажая изображения и делая лица почти неузнаваемыми. Может быть, мисс Бет и мисс Хармони должны взять часть непомерных выплат за обучение, которое я платила им каждый месяц, и инвестировать в лучшую систему безопасности. Злой, иррациональный монстр ярости зарычал у меня в груди, и я сжала кулаки, пока ногти не впились в ладони, чтобы не наброситься на всех вокруг.

Но он там был. На нем была кепка, из-за которой я не могла увидеть его лицо, но это была мужская фигура, как и одежда, которую он носил. Дети выходили из здания по двое, учителя периодически распределялись между ними. Никто его не заметил. Он стоял скрытый от посторонних глаз в дальнем углу здания, но если бы кто-нибудь огляделся, то наверняка бы его увидел. Но все их взгляды были прикованы к детям.

Опять-таки, логически я понимала, что в этом и заключалась работа воспитателей, именно так их учили реагировать на возможную угрозу. Эмоционально эта информация подлила масла в мой пылающий огонь.

Джульетта шла позади группы, держась за руку с другим мальчиком, который, казалось, все еще был в полусонном состоянии. Мой желудок сжался при виде нее, и тихое рыдание вырвалось из моей груди.

Джульетта. Всего час назад.

Я неуверенно покачнулась на ногах, головокружение усилилось от моей беспомощности при просмотре этого видео. Всего час. Я опоздала всего на час. Крепкая рука обхватила меня за плечи и прижала к твёрдому телу. Когда я поняла, что это был Сойер и что каждый его мускул напрягся и одеревенел, я осталась рядом с ним, одновременно давая и получая утешение.

Мы в ужасе наблюдали, как безликий человек сделал шаг вперед, схватил Джульетту за руку, когда голова ее учителя была отвернута в другую сторону, и дернул ее к себе. Через секунду его огромная рука прижалась к её лицу. Она была настолько большой, что закрывала её нос и рот почти до самых глаз. В следующую секунду они обошли вокруг здания, никто не заметил, что её похитили, никто не обернулся и не поинтересовался, куда она делась. Дети и учителя быстро исчезли с экрана, камера осталась, чтобы запечатлеть побег похитителя.

Офицер сменил пленку, а вместе с ней и ракурс камеры. Я продолжала наблюдать за похищением с нарастающим ужасом. Моё сердце наполнилась гордостью, когда я увидела, что Джульетта продолжала биться и бороться, ни разу не уступив монстру, который был в три раза больше её. Она ударила его ногой, а когда это не сработало, она начала брыкаться, пытаясь стряхнуть его с себя. Ее маленькие кулачки бешено работали, пока он не использовал другую руку, чтобы удержать её. В какой-то момент она, должно быть, укусила его, потому что он едва не уронил её.

Отснятый материал закончился, когда на боковой улице остановился фургон без окон. Мужчина швырнул Джульетту на заднее сиденье и захлопнул дверцы. Мой желудок сильно сжался при мысли о моей маленькой девочке на заднем сиденье этого фургона, испуганной, растерянной, паникующей. Похититель спокойно сел на пассажирское сиденье, и фургон уехал.

Я быстро осмотрелась в поисках номерного знака, но его не было.

— Перемотайте назад, — потребовала я. — Я хочу ещё раз посмотреть.

— Мисс Бейкер…

Я понизила голос, чтобы дать понять, что спорить я не намерена:

— Перемотайте назад. Я хочу посмотреть ещё раз.

В итоге они согласились. Я просмотрела пленку еще шесть раз, прежде чем пришла к выводу, что в фургоне не было ничего примечательного, типа вмятин или отметин, которые помогли бы мне его опознать. Так же, как не было ничего примечательного в человеке, который похитил мою дочь, кроме одного: он точно знал, что делал.

И он не колебался.

Это обстоятельство дало мне понять, что он делал это не впервые. Человек, который никогда прежде не совершал подобного, заколебался бы. Сомнения, страх быть пойманным, нерешительность из-за отсутствия опыта всегда сопровождали первые разы. Первые задания были неосторожными и приносили массу проблем.

Этот парень не был новичком. Он точно знал, что делал. В нем было даже тени неуверенности. Он точно знал, что его не поймают.

По крайней мере, пока он сам этого захочет.

Ублюдок.

— Мисс Бейкер, мы объявили тревогу, и наши лучшие люди ищут за вашей дочерью. Мы координируем действия с полицейскими управлениями в Денвере, Боулдере, Колорадо-Спрингс и Гранд-Джанкшн, —сказал мне усатый офицер, очевидно, пытаясь убедить меня, что просмотр записи с камер наблюдения ничему не помогут. Его голос стал по родительски строгим. — Вам придется вернуться с нами в участок. Нам нужно подать официальный отчет и задать вам несколько вопросов. Также было бы полезно иметь фотографию вашей дочери.

Меня пронзило раздражение. Мы теряли драгоценное время. Но, если бы я сказала ему это, сделала бы только хуже. Я должна был играть свою роль. Что бы сделала нормальная мать? Она бы пошла с милыми полицейскими и рассказала бы им все, что они хотели знать. Она была бы послушной и вежливой. Она не знали бы, что было бы быстрее и эффективнее прилететь в Вашингтон и выжечь весь этот чертов город дотла.

Я смягчила выражение своего лица и посмотрела на мужчину глазами лани, которые производили самое сильное впечатление.

— Вы не возражаете, если я сначала поговорю со своим другом?

— Подвести вас до участка? — спросил он. — Или вы можете следовать за мной на своей машине, если готовы сесть за руль?

Вытирая под глазами, я наклонила голову в сторону Сойера.

— Отец Джульетты отвезет нас. Мы поедем прямо за вами.

Он кивнул и ушел. Я медленно выдохнула и опустилась на руки, опираясь на стойку регистрации. Я испытывала боль, беспомощность и такую сильную ярость, какую не испытывала за всю свою жизнь. Я бы убила того, кто её похитил.

Фрэнки и Гас стояли в углу комнаты вместе с Сойером. Он ушел после третьего повтора записи с камер наблюдения. Либо потому что он увидел достаточно, либо потому что смотреть на это снова и снова было слишком для него, я не знала точно. Видеть ее на экране, но не иметь возможности сделать хоть что-то, что бы её вернуть, было самым отвратительным, что я когда-либо испытывала.

К тому времени, как я подошла к Фрэнки, моя челюсть раскалывалась. Я поняла, что скрежетала зубами весь последний час. Прижав руку к виску, я проклинала назревающую головную боль, стучащую по моему черепу.

Глаза Фрэнки вспыхнули, огорченные, извиняющиеся.

— Боже, Каро, мне так жаль.

— Это не твоя вина, — выпалила я. И я не шутила. Она была единственным человеком, которого я не винила в потере Джульетты. — Я просто… Мне нужно вернуть ее. — Эмоции подступили к моему горлу, угрожая меня задушить. Повернувшись к Сойеру, я понизила голос. — Ты знаешь, кто это?

Они с Гасом обменялись взглядами, прежде чем встретиться со мной.

— Аттикус.

Мое сердце подпрыгнуло в груди. Чертов Аттикус.

— Ты уверен? — Я должна была спросить, хотя его голос звучал уверенно… его голос звучал на сто процентов уверенно.

Он кивнул.

— Да.

Я заставила себя медленно выдохнуть. Это ни в коем случае не было хорошей новостью, но, по крайней мере, он был врагом, которого я знала. Нам не нужно было пробиваться сквозь всю итальянскую мафиозную семью или выслеживать ирландцев в глухих переулках в надежде найти полезную зацепку. Все могло быть еще хуже — наших врагов было бесконечное множество.

Аттикус был дьяволом, которого мы знали. Абсолютным злом и совершенно невменяемым, но его достаточно легко выследить. Кроме того, было совершенно очевидно, что у него имелся какой-то план. Он похищал детей не просто ради похищения. Ему что-то было нужно от нас, и он был уверен, что мы обменяем это на жизнь моей дочери.

И, как я надеялась, это означало, что он не станет причинять ей боль.

Если бы он обидел её хоть немного, он бы никогда не получил того, чего хотел. Он, чёрт бы его побрал, получил бы прямо противоположное. Я бы извергала месть дождем, пока он не превратился бы в плачущего, сломленного человека, молящего о пощаде.

— Отвезёшь меня в участок? — спросила я Сойера. — Им нужно официальное заявления и всё такое.

Он кивнул.

— Конечно.

Я повернулась к Фрэнки, надеясь, что она уже всё поняла.

— Будь готова, — приказала я. — Как только я вернусь, мы выезжаем.

Гас прочистил горло.

— Кэролайн? — Я еще даже не взглянула на него. У меня было предчувствие, что это был Аттикус — давняя интуиция, которую я не хотела озвучивать до этого момента. Поэтому встретиться лицом к лицу с Гасом, братом Аттикуса, было слишком сложно, раны и разрывы на душе были слишком свежи.

Заставив себя встретиться с ним взглядом, я подняла брови.

— Прости, — прохрипел он.

Мой мозг снова раскололся надвое. Рассуждая логически, я понимала, что Гас — не Аттикус. Они всегда были как день и ночь. Они всегда были на противоположных концах спектра. Гас был беззаботным и добродушным. Он был добрым. Он был забавным. Он был милым. Аттикус был конченным психом.

Но эмоционально… Я хотела убить кого-нибудь голыми руками, и прямо сейчас это был он. Потому что он был родственником похитителя моей дочери. Потому что они с Сойером подумали, что было бы разумно появиться в моем городе и размешать кашу. Потому что я хотела обвинить всех и вся и выплеснуть некоторые из этих безумных эмоций из моего обезумевшего тела.

Я не смогла заставить себя ответить ему. Сойер отступил назад, потянув меня за запястье, чтобы я последовала за ним.

— Это не твоя вина, Гас. Кэролайн вспомнит это до того, как мы снова увидимся с вами двумя.

Гас кивнул, а я вырвала свою руку из рук Сойера. Теперь он вздумал мной командовать? Он думал, что снова главный? Я видела красный цвет. Экран рухнул на мои глаза и окрасил весь мир в багровый.

Развернувшись, я потопала прочь, в полной решимости найти задержавшегося полицейского, с которым можно было бы поехать в участок.

— Я сама доеду, — сказала я Сойер.

Он снова схватил меня за запястье и сомкнул пальцы вокруг кости.

— Шестёрка, прекрати. Подыши минутку и хорошенько все обдумай. Я понимаю, что ты напугана, ты имеешь на это полное право. Я понимаю, что ты злишься, на это ты тоже имеешь право. Но если ты не успокоишься и не вспомнишь, что люди, которые здесь находятся, хотят тебе помочь, всё будет намного сложнее, чем может быть. Не забывай, насколько хрупки сейчас эти отношения. — Он провел пальцем между нами и кивнул головой в сторону Гаса. — Не забывай, насколько хрупким и шатким является сейчас возобновленное доверие между нами. Мы нужны тебе. Тебе не нужно делать нас своими врагами.

Я хотела выдернуть свою руку, но он крепко держал ее в своей, сжимая до тех пор, пока боль не прорвалась сквозь мой неуместный гнев. Следуя его совету, я сделала успокаивающий вдох и позволила кислороду проникнуть в мой мозг и остудить кипящую ярость.

Он пристально посмотрел на меня, и я почувствовала силу его невысказанных эмоций и правдивость его предупреждений. С удивлением я поняла, что он говорил не о своих собственных чувствах. Это Гас мне не доверял. Это я порвала отношения с ними обоими. Он угрожал лишить меня помощи, если я не остепенюсь.

Я проглотила горькую на вкус беспомощность и сделала еще один глубокий вдох. Я звучала как разъяренный бык, но упражнение помогало.

— Мне нужно вернуть мою дочь. — Это не было извинением, но хотя бы чем-то.

— Вернуть нашу дочь, — процедил он сквозь стиснутые зубы. — И мы это сделаем. Мы вернем ее вместе, но ты должна играть в команде или я выведу тебя из игры.

В этот момент его высокомерие было ошеломляющим.

— Спортивные аналогии ниже твоего достоинства.

Он сделал шаг вперед и скользнул рукой по моему плечу, вверх по задней части шеи и схватил прядь волос у меня на затылке. Он потянул мою голову, пока я не посмотрела на него, его хватка была болезненной, и он прижался губами к моему уху.

— Моё достоинство было в тебе меньше двух часов назад. А теперь возьми себя в руки, Кэролайн, и завязывай с этим, чтобы мы могли приступить к работе. Хорошо?

Несмотря на обстоятельства, несмотря на мое стервозное отношение и тяжесть этого всепоглощающего страха, мне удалось кивнуть.

Его хватка на мгновение усилилась, но он оставил сладкий поцелуй в уголке моего рта. Он отпустил меня, и я, пошатываясь, отступила на шаг. К тому времени, как я собралась с мыслями, он уже вышел за дверь и направился к своему джипу. Я могла сколько угодно обвинять Сойера в исчезновении Джульетты, но я была благодарна, что он был здесь. Если кто-то и мог вернуть мою дочь, нашу дочь, так это он.

А когда мы убили бы Аттикуса, только он мог заставить этого мудака страдать.

Глава 3

— Почему сегодня не вы забирали свою дочь из детского сада, мисс Бейкер? — спросил офицер Рамиро. Ранее он был в детском саду или, скорее, на месте преступления, но мы не встречались с ним, пока не добрались до участка, где он провел нас в свой кабинет и начал трудный процесс получения наших показаний.

Я посмотрела на Сойера, в поисках силы в стальном взгляде, которым он посмотрел в ответ. Вот тут-то и началась ложь, и мне нужно было знать, что Сойер будет со мной заодно. Еще несколько часов назад я верила, что он мой враг, призрак из моего прошлого, пришедший, чтобы преследовать мою новую жизнь.

Теперь я не знала, чему верить.

Письма, которые я нашла в его кабинете, вспыхнули у меня в голове. Он последовал сюда за мной. Он знал о Джульетте. Он знал обо всем. И он утверждал, что выдал русских ФБР ради меня.

Я все еще боролась с тем, чтобы доверять ему. У нас была сложная история, и он был искусным мошенником. Еще четыре часа назад я бы обвинила во всем Сойера.

Всего час назад я была уверена, что он не имеет ко всему этому никакого отношения. Теперь, когда я знала больше о том, почему он был здесь, и страсть, которую я испытала во время нашего свидания в офисе, угасла, мои обвинения качались как маятник. В одно мгновение я ему верила. А в следующее винила во всём случившемся. Это означало, что мне нужно было проверить факты. И как можно быстрее.

— Мы с Сойером обсуждали детали его переезда, — сказала я Рамиро. — Он переехал сюда, чтобы быть ближе к нам с Джульеттой. Но Джульетта еще не знает о нем. Сойер очень хотел с ней познакомиться. Я… хотела найти подходящее время, чтобы представить их друг другу. Я переживала, что это может её травмировать. — Я посмотрела вниз на свои скрюченные руки и слеза скатилась с моих глаз. — Но теперь… теперь у нее в любом случае останутся шрамы. — Всхлипнув, я прижала тыльную сторону ладони ко рту. Ложь, правда и полуправда, и этого было достаточно, чтобы объяснить, почему Сойер до сих пор не встретился с ней.

Рука Сойера успокаивающе погладила меня по плечу.

— Если она хоть в чем-то похожа на тебя, Кэролайн, то она круче этого. Ты видела, как она дралась. Ты видела, как она пинала и била своего похитителя. С ней все будет в порядке. Она достаточно сильна, чтобы справиться с этим.

Я цеплялась за его слова, даже если он не имел их в виду. Я решила им поверить. Она боролась. Она сражалась изо всех сил. И она была сильной. Она была крепкой, как гвоздь.

— Прошу прощения, я но пытаюсь разобраться в ваших отношениях, — перебил Рамиро. — Вы не женаты? Вы пара?

Сойер оторвал свой взгляд от моего, чтобы ответить на вопрос офицера.

— Да.

Мое сердце перестало биться. Совсем. Оно было в таком шоке от его смелого заявления, что сдалось и прекратило работать.

— Не похоже, что вы согласны, мисс Бейкер. — Пристрелите меня. Я могла лгать лучше.

— Правда? — Я прочистила горло. — Просто всё это ново для меня. Я еще не привыкла.

— Ново? У вас общий ребёнок, которому уже четыре года.

Я почувствовала осуждение Сойера. «Возьми себя в руки, Кэролайн».

— Мы встречались, когда ещё учились в школе, — призналась я. — Мы с Сойером выросли вместе. Я думала, что мы поженимся. Жизнь развела нас в разные стороны. Я переехала сюда с Джульеттой, а Сойер жил своей жизнью на востоке. Я просто… Я думала, что между нами все навсегда закончилось. Когда Сойер захотел переехать сюда к нам, чтобы присутствовать в жизни Джульетты, я думаю, мне было трудно поверить, что его переезд имеет какое-то отношение и ко мне. Я все еще пытаюсь приспособиться к этой мысли.

— Я переехал сюда не только ради своей дочери, — подтвердил Сойер, с нежностью взглянув на меня. — Она, конечно, была определяющим фактором, но я хотел вернуть свою семью. Я хотел бороться за людей, которые значат для меня больше всего.

— И вас устраивает, что он здесь? — надавил офицер.

Облизав пересохшие губы, я солгала без колебаний.

— Конечно же да. Переезд Сойера был лучшим решением по моему мнению. И как только Джульетта вернется домой, для нее это тоже будет лучше всего. Она полюбит его. Ей понравится, что он присутствует в её жизни.

Пока я изо всех сил старалась сохранить самообладание, мои руки дрожали. Боже, я давно этого не делала. Однако было легко распознать осторожные вопросы офицера и зачем он их задавал. Он хотел убедиться, что я в безопасности, что Сойер был желанным гостем в нашей жизни. Он хотел вычеркнуть Сойера из списка подозреваемых.

Порой полицейские и медицинские работники просто приходили и задавали интересующие их вопросы. Чувствуете ли вы себя в безопасности в своем доме? У вас есть причины бояться? Есть ли кто-то дома, кто причиняет вам боль?

Иногда они танцевали вокруг проблемы, пытаясь заманить вас в ловушку. Они хотели, чтобы вы подставили другого человека, сами того не осознавая.

В моих планах не было сдавать Сойера властям. И не только потому, что я сильно за него переживала и не хотела отправлять обратно в тюрьму. В тот момент он был мне необходим. Мне было необходимо, чтобы он нашел и забрал Джульетту.

Я не была уверена в том, что он не имел никакого отношения к исчезновению Джульетты, так же, как и в том, что он был абсолютно честен, когда говорил, почему он приехал сюда, но, в любом случае, мне было необходимо, чтобы он был рядом со мной.

Вопросы офицера крутились у меня в голове, разжигая растущее сомнение, создавая теневых монстров из моих хаотичных мыслей.

Они с Гасом появились в городе совершенно внезапно, притворившись, что ничего не знают о моей жизни во Фриско. Но на самом деле он знал. Он знал всё. Он поручил частному детективу следить за мной на каждом шагу… фотографировать меня… шпионить за мной. Он открыл здесь ресторан, зарекомендовал себя в обществе. А потом он заманил меня в свое логово и тщательно расставил ловушку.

Впервые с тех пор, как все произошло, я воспользовалась моментом, чтобы с большей ясностью оглянуться на события прошедшего дня и вечера. Сойер знал, что я собираюсь появиться в его офисе. Он привел меня туда в тот первый раз, чтобы закинуть крючок. Конечно, я бы вернулась в комнату, которая была обставлена как личный трофей со всем, что когда-то было моим. Да ещё и этот чёртов сейф.

Он был открыт.

И что в нем находилось? Один конверт из плотной бумаги, удобно заполненный письмами для меня. Написанными много лет назад, но какая разница?

Мои руки превратились в ледышки. Это была паранойя?

Или я была его следующей целью?

О боже мой. Неужели Аттикус забрал Джульетту, чтобы Сойер мог установить свою власть надо мной?

Или еще хуже? Неужели он забрал мою дочь с намерением полностью от меня избавиться?

— Здесь есть уборная? — Я изо всех сил старалась, чтобы мой голос не дрожал. На этот раз не было никаких манипуляций, у меня была настоящая паническая атака. — Я, эм, мне нужна минутка.

Рамиро встал и махнул рукой в сторону двери своего кабинета.

— Конечно. За углом и справа. Спросите одну из девушек на стойке регистрации, если не сможете найти.

Сойер тоже вскочил на ноги.

— Ты в порядке?

Я отрицательно покачала головой, затем кивнула, а затем схватила свой телефон и выбежала. Я толкнула дверь ванной и, спотыкаясь, подошла к раковине, открыв кран с горячей водой. Бросив телефон на выступ под зеркалом, я оперлась руками о край раковины и опустила голову, позволяя проточной воде быть моим фокусом.

«Подумай, Кэролайн. Сложи пазл воедино».

Но я не могла. Я не могла отделить свой страх и тревогу потерять Джульетту от мыслей о подозрениях в отношении Сойера. Они подпитывали друг друга, делая мою истерику ещё мощнее.

Погрузив руки в воду, я решила сосредоточиться на том, в чём была уверена.

Я не знала, когда Сойер узнал о Джульетте, но это было после того, как он нанял детектива, чтобы найти меня.

Он не вторгался в её жизнь насильно. На самом деле, он даже не заставлял меня впускать его в свою жизнь.

Ладно, это было неправдой. Он жил в домике курорта, где я работала. Он открыл ресторан в моем городе. Он заставил меня звонить ему, чтобы разбудить, и целовал меня в офисе. Или это я целовала его?

Но он не был агрессивен. Он не был сумасшедшим и властным.

Он не пытался заставить меня вернуться в Вашингтон. Он даже не предлагал мне этого. На самом деле он открыл постоянное место работы во Фриско, создавая видимость, что он тоже не планирует возвращаться на восток.

Конечно, рестораны закрывались каждый день, так что это могло быть прикрытием, но трудно было представить, что Сойер взял бы на себя все хлопоты по созданию «Инициативы округа Колумбия» если бы он не собирался оставаться в городе хотя бы на некоторое время.

В противном случае это была самая изощренная афера в истории мошенников. Это была какая-то чушь из «Одиннадцати друзей Оушена». В любой момент Джулия Робертс и Джордж Клуни могли войти в дверь и прокатить нас на своем лимузине, предназначенном для ограбления.

Я отскребала несуществующую грязь с пальцев и попыталась взять себя в руки. В этот момент я была на грани безумия.

«Боже, Джульетта. Где ты? Ты в порядке? Тебе страшно?»

Наконец-то потекли слезы. На этот раз настоящие. Огромные, тяжелые, ненавистные капли, которые смешивались с водой в раковине. Мои колени подогнулись, и я оказалась на полу туалета полицейского участка, обхватив колени мокрыми руками и крепко прижав их к груди.

Я ненавидел его — Аттикуса. Я ненавидела его принципы морали и тот образ жизни, который он вёл. Я ненавидела Волкова, братву и весь гребаный Вашингтон.

Зачем они забрали её? Чего они хотели? И почему они до сих пор не вступили в контакт?

Дверь приоткрылась, и низкий голос Сойера эхом отразился от стен похожей на пещеру ванной.

— Каро?

Я уткнулась лбом в колено и заплакала еще сильнее. Я не знала, могу ли я доверять ему. Я не знала, кому вообще я могу доверять. А мне нужно было кому-то довериться, потому что очень внезапно я почувствовала, что недостаточно сильна для происходящего. Я чувствовала, что мне не хватает ума, силы и храбрости. И мне больше не к кому было обратиться. Копы не смогли бы мне помочь. ФБР просто арестовало бы меня. И все мои другие ресурсы были связаны с людьми, которые и забрали мою дочь.

— Кэролайн, — сказал Сойер более твердо.

А я заплакала еще сильнее.

— Там с тобой кто-нибудь есть?

Правильный вопрос, но я понятия не имела. Впервые в жизни я совершенно не осознавала, что меня окружает. Это только заставило меня плакать еще сильнее.

— Ладно, я вхожу.

Сойер вошёл в ванную и закрыл кран. Без постоянного потока воды, в тишине уборной мои всхлипы были слишком громкими и слишком уязвимыми. Я чувствовала себя совершенно беззащитной. И не только перед Сойером, но и перед всем участком, перед целой чёртовой страной. Мой самый большой секрет был раскрыт всему миру и использован против меня, и все, что я могла сделать, это сидеть на грязном полу и плакать. Я была отвратительна.

Он присел передо мной на корточки и положил руку мне на колено.

— Я отвезу тебя домой, — сказал он мне с той же властной интонацией в голосе.

— Но мы должны отвечать на вопросы, — заикаясь, ответила я.

— Я закончил с этим, — фыркнул он. — И ты тоже. Мы сказали им достаточно. Они могут позвонить нам завтра и спросить все, что им еще понадобится.

Я плакала все сильнее и сильнее, пока не перестала ясно видеть и правильно дышать, пока не почувствовала себя больной, измученной и беспомощной.

— Давай, Шестёрка. — Сойер встал и взял меня за руки, заставляя встать. Он заключил меня в свои объятия и прижал к себе.

Я запуталась ещё больше. Спланировал ли он всё это? Или всё это было правдой? Я должна была сопротивляться ему, а не прижиматься к нему в поисках утешения.

Мои руки не слушались ни одну из моих безумных мыслей. Они просто обвились вокруг его шеи и цеплялись за него для поддержания жизни. Он поцеловал меня в макушку и пробормотал обещания, которые я не могла расслышать из-за своих сильных рыданий.

В конце концов, он поддержал меня и вывел из уборной, где подхватил на руки и понес к своему джипу. Я напомнила о своём телефоне, но он продолжал нести меня. Пошел снег. Большие, пушистые хлопья падали мне на макушку, пока Сойер изо всех сил пытался открыть дверь и усадить меня внутрь.

Офицер побежал за ним, крича что-то о дополнительной информации. Сойер как раз закончил пристегивать меня, когда парень нагнал нас.

— Вы разве не видите, в каком она состоянии? — Сойер зарычал на нервного парня. — Разве вы не видите, что ей нужен отдых? У вас есть достаточно информации, чтобы начать поиски моей дочери. Вы уже должны быть в пути, прочесывать шоссе, останавливать каждую гребаную машину отсюда до Небраски. Вы не должны сидеть сложа руки, беспокоя мою… мою… Кэролайн. Вы гребаные монстры. Вы должны быть на нашей стороне, но вы не сделали ничего, кроме того, что только ухудшили её состояние.

— Я… я… Мне очень жаль, — пробормотал парень, не ожидавший такой реакции от Сойера. — Мы просто пытаемся помочь, сэр.

— Если ты хочешь помочь, сходи, забери её телефон из ванной и оставь нас, чёрт возьми, в покое на сегодня.

Офицер развернулся и поспешил внутрь, предположительно, чтобы забрать мой телефон.

Я посмотрела на Сойера.

— Спасибо.

Он быстро оглянулся, раздраженный и встревоженный.

— Гребаные копы.

Он захлопнул мою дверь и встретил перепуганного офицера на полпути к двери, где он схватил мой телефон и зашагал обратно к джипу, как разъярённый лев, готовый наброситься на всё, что встанет на его пути в следующий раз. Он проглотил бы его одним укусом.

Дрожь пробежала по моему телу, когда стало ясно, что этим бедным, беспомощным существом, вероятно, буду я.

Поездка обратно в мою квартиру прошла в тишине. Я поняла, что сегодня ему ни разу не понадобились мои указания, как проехать в детский сад Джульетты, ни к моей квартире.

Я облизнула пересохшие губы и решила не спрашивать его об этом в тот момент. В любом случае ответ был очевиден. Его частный детектив передал бы все, что он нашел на меня. Я видела, как Сойер сам требовал информацию в письмах.

И если бы Сойер не получил информацию от частного детектива, у него было достаточно времени с тех пор, как он прибыл во Фриско, чтобы следить за мной. Я вспомнила начало реконструкции здания, которое в конечном итоге стало рестораном Сойера. Как долго Сойер был здесь, прежде чем я о нём узнала? От этой мысли у меня по спине пробежали мурашки.

Неудивительно, что он знал, где я живу. Я сложила весь пазл.

Но это было так. И он просто… Он так хорошо знал мой район. Сойер и раньше бывал у детского сада Джульетты. Он был около моей квартиры. Он знал короткие пути и повороты в почти кромешной темноте, и он знал о повороте, на котором не было знака остановки с четырьмя полосами движения, хотя и не должен был.

Он достаточно часто бывал в этих местах, что бы знать об этом.

Паника в моей груби поднялась, как приливная волна, забирая с собой все сильные эмоции, захлестывая меня белыми вспененными волнами уничтожения. Я издала судорожный звук, но не смогла набрать воздуха в легкие. Мои пальцы сжались вокруг ручки, и, не думая, я врезалась плечом в дверь, пытаясь сбежать.

Но она была заперта! Еще больше паники. Ещё больше борьбы. И снова невозможно было дышать.

Голос Сойера стал низким и нежным.

— Кэролайн?

Я хватала ртом недостижимый воздух и снова пыталась открыть дверь.

— Кэролайн, ты пытаешься выбраться из машины на ходу?

— Я… я не могу дышать!

У меня зазвенело в ушах, и сильно закружилась голова. Я покачнулась, моя хватка на двери ослабла.

Сойер свернул на обочину и припарковал машину. Он наклонился и схватил меня за плечи, заставляя повернуться к нему лицом.

— Медленно, через нос. — Он имитировал глубокий вдох через нос, его ноздри слегка раздувались от усилия. Его губы сжались, и он выдохнул через рот, еще медленнее. Он жестом велел мне сделать то же самое.

В глазах стало темнеть. Мне хотелось царапать его машину изнутри, чтобы выбраться из запертой коробки, найти свежий воздух, который, очевидно был по другую сторону окна.

— Кэролайн! — рявкнул Сойер, теряя терпение. — Ты должна вдохнуть.

Я моргнула и попыталась сфокусироваться на его лице. Вдох через нос. Выдох через рот. Вдох через нос. Выдох через рот.

Тиски, сжимавшие моё сердце, ослабли, и мои легкие наконец-то приняли кислород. Никто из нас не произнес ни слова, пока он продолжал дышать вместе со мной, показывая, как это делать, как опытный эксперт показал бы маленькому ребенку. Я воспользовалась возможностью, чтобы изучить его лицо и это тело, которое было таким знакомым и в то же время таким, таким чужим.

Годы, разделявшие нас, были несправедливо добры к нему. Я не понимала, как это было возможно, ведь он провел их в тюрьме.

В уголках его глаз появились морщинки, а кости на лице, казалось, затвердели, сузились, превратившись в бесконечно более точеную версию мальчика, которого я знала в детстве. Его плечи расширились, и все его тело налилось мышцами, выпятив руки и грудь, спину, живот и бедра. На его подбородке была тень, щетина в конце дня, которая только делала его более привлекательным. И от него потрясающе пахло — чистым мылом, осенним воздухом и чем-то более насыщенным, глубоким, оставшимся с тех времен, когда мы были детьми.

В конце дня, после нашей возни в его офисе и травмы от потери Джульетты, его волосы потеряли профессиональный стиль, с которым он появился в городе. Теперь они падали ему на лоб в диком отчаянии, которое отражалось в его глазах и подергивании губ.

С тех пор как он снова появился в моей жизни, он всегда был уравновешенным и профессиональным. Его одежда идеально подходила к его новому телосложению. Очки придавали его лицу утонченную изящность. Его волосы были ухожены и уложены. И его манеры были обманчиво благородными. Но все это было иллюзией, тщательно продуманным миражом, созданным, чтобы убедить меня, что он каким-то образом стал цивилизованным за годы, прошедшие с тех пор, как мы расстались.

Я знала его истинную натуру: дикую, свирепую… опасную. И вместо того, чтобы позволить ему раздеть меня, соблазнить и напомнить мне о том, каким безумно невероятным он может быть в постели, мне следовало опасаться его.

— Ты начинаешь меня пугать, — тихо сказал он. — Я не понимаю, должен ли я позвать на помощь или уложить тебя в постель или что-то ещё.

Я провела языком по своей потрескавшейся нижней губе.

— Как долго ты следишь за нами?

Его глаза сузились. Ему не понравился этот вопрос.

— Ты видела письма.

Письма, которые он позволил мне увидеть. Боже, неужели я действительно была таким параноиком? Да. Я действительно была.

— Как долго, Сойер? Как давно ты знаешь о Джульетте? В этот раз скажи правду.

— Четыре года. Я знаю о ней уже четыре года.

Глава 4

Меня зашатало, когда я услышала эту новость. Моя безопасность все эти годы была ложью. Сказкой. Почти всё это время, он знал, где я находилась.

— Ты следил за мной все это время?

Его челюсть задергалась.

— Я был в тюрьме.

— Семантика, — прорычала я. — У тебя был кто-то, кто следил за мной?

Он откинулся на спинку водительского сиденья и повернул голову, чтобы посмотреть в лобовое стекло. Его голос был низким, твердым, непреклонным. Непримиримым.

— Если бы у меня не было кого-то, кто следил бы за тобой, это произошло бы гораздо раньше.

После его признания нужно было так много всего обдумать, что я не знала, с чего начать. Был ли он прав? Нашел бы Аттикус Джульетту раньше? Или это Сойер принес неприятности к нашему порогу? Я не знала, в чем заключалась правда. И даже в этот момент, когда я отчаянно хотела поверить Сойеру на слово только потому, что это сделало бы эти чёртовы обстоятельства гораздо легче, я не могла. Он был загадкой, лжецом и искусным махинатором.

Он был таким, каким я всегда его знала. Просто я была слишком глупа, чтобы верить, что он мне не лжёт.

— Кто? Братва? Гас? Кто за мной следил?

Он провел языком по зубам и выдавил из себя ответ.

— Друг. Кое-кто, кому я доверяю.

Сойер никому не доверял. Даже мне. Даже Гасу, не во всём, по крайней мере.

— Это был кто-то из русских?

Он пронзил меня взглядом.

— Я же сказал тебе, что покончил с русскими. И после того, что произошло сегодня, ты думаешь, я бы позволил им быть в том же чертовом штате, что и ты? Не говоря уже о том, чтобы доверить им твою жизнь? Как ты думаешь, почему я отсидел свой срок? Как ты думаешь, почему я остался там гнить, умирая вдалеке от тебя? Я сделал это для того, чтобы держать их подальше от тебя. Чтобы защитить тебя. Нет, Кэролайн, я не поручал русским следить за тобой.

Еще одно объяснение, слишком похожее на правду, чтобы анализировать его в моем нынешнем психическом состоянии. Я отложила все в голове и двинулась вперед. Возможно, я могла бы допрашивать Сойера в течение следующих двенадцати лет и все равно не получить всей необходимой мне информации.

А прямо в тот момент мне нужно было добраться до своей дочери; не было ничего важнее этого. С детальными подробностями его истории в течении последних пяти лет пришлось повременить.

— Я устала, — призналась я. — И эмоционально и морально. Но Сойер, мне нужно найти Джульетту как можно быстрее. И я не думаю, что смогу сделать это без тебя. — Его глаза смягчились, но губы сжались в прямую линию. — Мне нужно иметь возможность доверять тебе. Я должна знать, что ты говоришь правду. Я должна верить, что ты можешь вернуть мою малышку. Очевидно, нам нужно многое обсудить, но Джульетта — приоритет номер один. Я могу поверить в то, что ты вернёшь её домой? Я могу верить, что ты на моей стороне?

— Нашу дочь, Шестёрка. Ты можешь поверить мне, что я верну домой нашу дочь, — его голос надломился при слове «дочь», и от этого звука моё сердце сжалось. Была ли я несправедлива? Была ли я ужасной ведьмой в течение пяти долгих лет, и было ли всё происходящее последствием моих решений? Сойер опустил голову, но всё ещё удерживал мой взгляд. — Да, ты можешь мне доверять. Ты можешь доверять мне в гораздо большем, чем это, но если тебе нужно с чего-то начать, начни с этого. Эта конкретная вещь очень важна. Я верну её. Я прослежу, чтобы она не пострадала. А потом я, чёрт возьми, похороню тех, кто был ответственен за ее похищение.

Мое дыхание выровнялось, и что-то твердое и непроницаемое пронеслось по моим венам, превращая мою кровь в железо, а мышцы — в сталь. В своей голове я не знала, чему верить касательно Сойера. Я не знала, что было правдой, а что тщательно продуманным вымыслом, но внутренний инстинкт вспыхнул во мне, слушая его, веря ему. Это была правда. Такова была реальность нашей ситуации.

— Хорошо, — прошептала я, кивая головой и вытирая слезы тыльной стороной ладони. — Хорошо, Сойер.

Он наклонился вперед, его ладонь потянулась к изгибу моей челюсти. Его прикосновение вызвало укол разъяренных бабочек, отчаянно хлопающих острыми, как бритва, крыльями. Я резко втянула воздух от этого ощущения. Его темные, искренние и открытые глаза держали мои в плену. Он давал мне редкий и нефильтрованный взгляд внутрь себя. Еще один укол инстинкта пообещал, что я могу поверить всему, что он скажет дальше.

— Я тоже тебе не доверяю, Шестёрка. — Если бы я была слабой женщиной, моя челюсть отвисла бы от удивления. К счастью, мне удалось сдержаться, пока он продолжал. — Ты думаешь, что я лжец, но не больше, чем ты. Ты считаешь меня манипулятором, но это только потому, что я научился у тебя. Ты хочешь обвинять меня и напоминать мне о нашей истории, но позволь мне также напомнить тебе и о твоей роли. — Его рука скользнула к изгибу моей шеи, сжимая, наказывая, и приближая наши лица друг к другу. — Но в этом я тебе не враг. Нам нужно разобраться с кучей дерьма. Я понимаю это. Но не я похитил Джульетту. Я тот, кто сделал все, что было в моих гребаных силах, чтобы защитить тебя от этого. И я тот, кто сделает все необходимое, чтобы вернуть её. Это то, во что ты можешь верить. Это то, во что ты можешь вложить всю свою веру. Хорошо?

Я попыталась сглотнуть, но ничего не смогла сделать из-за огромного комка в горле. В тот момент он был абсолютно ужасающим, невероятно жестким и пугающим. Это был не тот Сойер, которого я помнила. Это был Сойер, которого изменила тюрьма и мой уход. Вот каким он стал, за то время, пока мы были в разлуке.

Дрожащими пальцами я вцепилась в сиденье подо мной, и я не знала, выпрыгнуть ли из машины или обнять Сойера и начать просить прощения. Но я лишь кивнула, пока мой подбородок дрожал.

Он наклонился ближе.

— Сейчас я собираюсь поцеловать тебя. Возможно ты меня боишься, Кэролайн, но ты до сох пор очень сильно меня любишь. Я хочу напомнить тебе об этом.

Я открыла рот, чтобы возразить и сказать ему, что сейчас совершенно неподходящее время для подобных вещей, но прежде чем я смогла вымолвить хоть слово, его губы оказались на моих, его язык переплелся с моим. Не было ничего сладкого и нежного. Была только та же агрессия, которую он вкладывал во все, что делал, тот же драйв, абсолютная сосредоточенность и искусное обольщение.

Его хватка на моей шее сзади оставалась крепкой, но другая его рука нежно коснулась моего лица, держа меня так, словно я была самым драгоценным, к чему он когда-либо прикасался. Его зубы задели мою нижнюю губу, а после его язык последовал за ними, успокаивая легкое жжение. Он погрузил его в мой рот, пробуя меня на вкус, соблазняя меня поцеловать его в ответ, доказывая, что он был прав.

Я растворилась в нем, не в силах сопротивляться электризующему ощущению, которое вспыхнуло между нами. Это была не просто ностальгия по юности, внушающая мне ложное чувство чего-то знакомого. Это было основной причиной, по которой я с самого начала влюбилась в Сойера. Потому что он был моей зависимостью. Потому что я никогда не могла держаться от него подальше. Потому что одного этого поцелуя было достаточно, чтобы полностью меня уничтожить.

Когда я ответила, целуя его с той же жаждой, что и он меня, его поцелуи стали более настойчивыми, более вызывающими. Я встречала каждое его движение, находя этот новый толчок и притяжение между нами совершенно волнующими. Бабочки вернулись, посылая сильное покалывание в кончики моих пальцев. Я сжала бедра в отчаянной попытке не отвлекаться на горячее ощущение между ними.

Словно он почувствовал мою борьбу, его рука опустилась мне на колено и толкнулась вверх, его пальцы скользнули между моих бедер.

— Сойер, — выдохнула я, когда его губы переместились к линии моей челюсти и длине моего горла.

— Черт возьми, Каро, — прорычал он, прикусывая мою ключицу зубами. — Это происходит каждый, когда я с тобой. Каждый чёртов раз с тобой, я чувствую себя вот так.

Я судорожно втянула воздух, готовясь согласиться с ним, когда зазвонил его телефон, оглашая джип холодной дозой реальности. Мы оба подпрыгнули от звука, прежде чем его лоб в отчаянии приземлился на мое плечо.

Он потянулся к панели, куда бросил свой мобильный, когда мы только сели в машину. Его голова всё ещё находилась на моём плече, когда он выдавил «Да?» в динамик.

Изо всех сил пытаясь отдышаться и обрести чувство реальности, я слушала односторонний разговор Сойера.

— Да, ты застал меня в неподходящее время, — прорычал Сойер на другого человека. — Тебе же лучше, чтобы это было важно.

Возникла пауза, пока он слушал.

Он сел, вытянувшись по стойке смирно. Не сказав ни слова и не взглянув на меня, он вернулся на свое место и снова завел машину.

— Где? — потребовал он. — Ты уверен? — И слушал дальше. Я тотчас поняла, что они говорили о Джульетте. Я наклонилась вперед, намереваясь услышать каждое слово, исходящее от Сойера. — Встретимся у неё в квартире. — Снова пауза. — Мы сейчас на пути туда. Гас уже там… Окей… Скоро увидимся.

Он выключил телефон, но держал его в руке, продолжая ловко маневрировать по темным улицам Фриско. Луны сегодня не было, а редкие уличные фонари смешивались с толстыми ветвями деревьев и погружали маленький городок в бездну черного ничего. Снегопад уже прекратился — на земле не лежало ни снежинки. Фары Сойера были такими яркими, что казались неприличными в городе, который предпочитал оставаться в тени.

— Кто это был? — требовательно спросила я.

— Друг, — просто ответил Сойер.

Мои глаза сузились.

— Тот самый друг, который следил за мной четыре года?

Он быстро бросил на меня взгляд искоса.

— Ты собираешься драться со мной каждую секунду, когда я не пытаюсь трахнуть тебя, Каро? Или мы, наконец, начнём работать заодно? Потому что, если тебе нужно, чтобы я снова напомнил тебе о твоих настоящих чувствах, мы почти у тебя дома.

Я откинулась на спинку сидения, вызывающе скрестив руки на груди.

— Угрожая мне сексом, ты не выпутаешься из этого.

— Я не хочу выпутываться из этого. — Он загнал джип в мой подземный гараж, набирая код, как будто это был его дом. У меня пересохло во рту от его слов и действий. — Я хочу участвовать в этом. До конца. С тобой. И с Джульеттой. Помни об этом в следующий раз, когда захочешь закатить истерику вместо того, чтобы сосредоточиться на поисках нашей дочери.

Я с трудом подбирала слова, пока он парковал джип на моем месте и выключал машину. Я все еще пыталась что-то сказать, когда он открыл мою дверь и помог мне выйти. Раздался звуковой сигнал его сигнализации, и он повел меня к лифту. Я не должна была удивляться, когда он нажал кнопку моего этажа или когда он направился прямо к двери моей квартиры. Но всё же удивилась. Ничего не могла поделать.

Это шокировало. Сойер меня… нервировал. Я чувствовала себя совершенно сбитой с толку. А моя дочь всё еще была неизвестно где.

Мне нужно было чертовски многое обдумать, и я понятия не имела, с чего начать.

Фрэнки открыла дверь прежде, чем я успела найти свои ключи. Я вошла, и она сразу же заключила меня в крепкие объятия.

— Как ты? — спросила она, прижимаясь щекой к моей голове.

— С ней все в порядке, — ответил за меня Сойер, входя в квартиру, полностью готовый к войне и убийствам.

Фрэнки отступила назад и впилась взглядом в Сойера.

— Она выглядит так, будто плакала.

Он не удостоил ее даже взгляда.

— Джульетта пропала, Франческа. Используй свой мозг.

Фрэнки резко повернулась ко мне лицом.

— Он что, доставал? Скажи честно, он вёл себя, как полный придурок?

Я прикусила нижнюю губу, которая и без того уже была разорвана в клочья, и попыталась игнорировать растущее во мне чувство тошноты.

— Он вёл себя… — Он помогал. Он пугал. Он соблазнял. Он злился. Он был прав. Он был скрытным. Он защищал меня. Спорил со мной. Раздражал. Он был совершенно неотразимым. — нормально.

Сойер развернулся на середине текста и высокомерно поднял бровь, глядя на Фрэнки.

— Она в трех секундах от того, чтобы упасть на колени в знак благодарности. Так что не позволяй ей одурачить тебя.

Фрэнки оглянулась на меня, от нее исходило раздражение.

— Зачем мы вообще дружили с этими двумя идиотами?

Я отступила назад и разочарованно провела рукой по лицу. Прошло несколько часов с тех пор, как пропала Джульетта. Часов. И мы ни на шаг не продвинулись вперёд. В этот момент мы были как собаки, гоняющиеся за собственными хвостами.

— Мне нужно… — я замолчала, когда в мою дверь постучали. Мое сердце подпрыгнуло, ускоряясь, словно в спринте. В моей голове крутились сотни различных вариантов. Полиция? Русские? Джульетта?

Сойер шагнул вперед и открыл дверь, не волнуясь о том, кто был по другую сторону. Мужчина, которого я не знала, вошел в мою квартиру и фамильярно поприветствовал Сойера. Я моргнула, глядя на него, пытаясь заставить его вписаться в мое пространство. Но он не вписывался. Он был самым большим мужчиной, какого я когда-либо видела, с жесткими чертами лица и жесткой внешностью. На нем были выцветшие джинсы и поношенная серая толстовка с капюшоном, подчеркивающая объемистые руки и бочкообразную грудь. На его квадратной челюсти красовалась многодневная щетина, а зеленые глаза были пронзительными, расчетливыми, острыми, как лазер.

Мы с Фрэнки не очень женственно обставили нашу квартиру, но по сравнению с этим мужчиной мы были просто олицетворением, розовых оборок и белого атласа. Ему было не место здесь, среди игрушек Джульетты и кучи разбросанных дизайнерских туфель на шпильках Фрэнки. Он, скорее всего, сломает все, к чему прикоснется.

— Это Кейдж, — сказал Сойер комнате. — Мой друг.

Кейдж. Имя показалось мне знакомым. Джош Кейдж.

— Частный детектив. — Это было обвинение, оскорбление. Это был человек, который следил за мной в течение четырех лет, пока Сойер не мог сюда приехать. Человек, который передавал Сойеру всю информацию обо мне, чтобы он смог найти меня. Человек, которого я начала винить за то, что Аттикус нашел нас. Еще один слой моего здравомыслия треснул.

Проницательный взгляд мужчины переместился на меня.

— Да, мэм, — подтвердил он. — А ещё я бывший спецназовец. Я знаю, как найти вашу дочь.

Какой-то непонятный звук вырвался из глубины моего горла.

— Для начала, я пытаюсь не винить тебя в том, что она пропала, — сказала я ему, не боясь его размера, силы или жестокого лица. — Ты нашел её для Сойера, не так ли? И ты, вероятно, привел братву прямо к моему дому.

Его челюсть дрогнула, но он оставался спокойным и собранным. У меня сложилось впечатление, что он привык иметь дело с разъяренными женщинами. Это не очень-то расположило его ко мне.

— Я понимаю, что вы расстроены, мисс Валеро, но я не имею никакого отношения к исчезновению вашей дочери. Еще несколько месяцев назад моей работой было следить за тем, чтобы с вами ничего подобного не случилось. И с ней тоже. И пока вы были под моим присмотром ничего подобного не случилось бы.

Тонкий намек на Сойера был больше, чем могло выдержать мое хрупкое эмоциональное состояние. Я не знала, вступиться ли заСойера перед этим незнакомцем или еще больше свалить вину на него. Хотя оба эти варианта были бессмысленны. Я была причиной того, что мы не двигались дальше. Я должна была взять себя в руки, иначе и дальше продолжала бы мешать.

— Мы можем поговорить о том, что произошло под твоим присмотром позже, — сказала я. — Как ты собираешься найти мою дочь?

— Почему бы нам не присесть, — предложил Сойер, уводя Кейджа из прихожей к нашему кухонному столу, где уже сидел Гас.

Он вскочил и пододвинул мне стул. Я рухнула в него и попыталась стряхнуть ярость, покрывающую мое тело, как вторая кожа. Злиться было нормально, но мне нужно было направить свои эмоции в полезное русло.

Я прочистила горло, протерла глаза и приготовилась к взрослому разговору с мужчинами, готовыми помочь мне найти Джульетту. Пришло время отбросить это безумие и сосредоточиться.

Кейдж, который совсем меня не знал, окинул меня оценивающим взглядом.

— Вы в порядке? Готовы приступить к работе?

Сдерживая язвительный ответ, я сказала:

— Скажи мне то, что мне нужно знать. — Сойер сел рядом со мной и положил руку на спинку моего стула, наклонившись ко мне.

— Кейдж подтвердил, что это Аттикус похитил Джульетту.

Кейдж кивнул.

— Последние две ночи он провел в городе, в отеле «Фриско». Он выписался сегодня утром, убил немного времени в течение дня и забрал вашу дочь. Как только он схватил Джульетту, он и его предполагаемый сообщник, сразу же ушли. Не похоже, чтобы он пытался скрыть свою личность, поскольку он регистрировался в отеле под своим именем и использовал свои кредитные карты по всему городу. В основном на заправочных станциях, в паре мест, где можно поесть, и в продуктовом магазине. Насколько я могу судить, он не брал машину напрокат в Колорадо. Мои ребята прямо сейчас просматривают записи с камер видеонаблюдения всех мест, где использовалась его кредитная карта, чтобы определить, с кем он путешествовал. Должно быть, кто-то из той же сферы деятельности, скорее всего, кто-то из Волковых, но мы хотим удостовериться. И мы хотим точно выяснить, кто был с ним.

— Так и куда он направился? — потребовала я. — Если он сразу же уехал из города, куда он увез мою дочь?

Кейдж обменялся тревожным взглядом с Сойером, прежде чем снова встретиться со мной взглядом.

— У нас нет причин полагать, что он забрал бы Джульетту по какой-либо другой причине, кроме как добраться до вас. — Он бросил еще один взгляд на Сойера, а затем на Фрэнки и Гаса. — И всех остальных. Он забрал Джульетту не потому, что ему понадобился ребёнок. Он забрал её, чтобы вы вышли на связь со своими бывшими боссами.

Как я сама и предполагала. Но это означало, что мне нужно столкнуться лицом к лицу с жёсткой правдой.

— Ты думаешь, он везет ее обратно в Вашингтон?

Кейдж кивнул.

— У нас нет причин полагать, что он повез бы её куда-нибудь еще. За последние пять лет Аттикус выезжал за пределы города, но только по делам и никогда не бывал в одном и том же месте дважды. Он больше нигде не владеет собственностью, даже под вымышленными именами. У него нет причин ехать куда-то еще.

Это все еще не имело смысла.

— Но что держит его в Вашингтоне? Братва закрыта. Пахан в тюрьме.

— Ещё нет, — добавил Кейдж, затем быстро уточнил. — Я имею в виду, что они содержатся под стражей, но им еще предстоит вынести приговор.

Я развернулась, чтобы впиться взглядом в Сойера.

— Им еще не вынесли приговор?

— В любом случае всё решено, — выдавил Сойер. — Они содержатся под стражей без права внесения залога. Они уже в тюрьме. Их судебный процесс заканчивается в следующем месяце. У присяжных бесчисленное количество доказательств. Дело можно считать закрытым.

— За исключением того, что оно ещё не закрыто! — напомнила я ему. — О Боже мой. Господи.

Сойер вздрогнул, и я поняла, что он почувствовал груз своей ответственности. Его голова опустилась, а тело напряглось.

— Я должен был подождать…

— Ты чертовски прав, ты должен был подождать! — взорвалась я, вскакивая из-за стола и отшатываясь от него. Он натравил русскую братву на мою дочь, на Фрэнки. На меня. Он привел их в мой дом и разорвал его на части.

Он посмотрел на меня, его лицо превратилось в таинственную бронированную маску. Я понятия не имела, о чем он думал. Я понятия не имела, чувствовал ли он раскаяние, вину или что-то в этом роде.

— Мы должны пойти и забрать ее, Каро. Ты должна вернуться в город.

Решение было на вкус как пепел на моем языке, сера и пепел. Я уже знала ответ. Конечно, я бы вернулась. Я бы вошла в седьмой круг ада ради своей дочери. Но, Боже, я бы ненавидела каждую секунду этого. Однажды я сбежала из этого города. Я рискнула всем, отказалась от всего, чтобы выбраться из него.

Это чуть не убило меня. Возможно, не физически, но эмоционально. И теперь мне нужно было вернуться и встретиться лицом к лицу со всем, что я оставила позади. Мне пришлось бы заплатить за свои грехи.

Мне пришлось бы отвечать за продолжительную аферу, которую я так и не смогла завершить.

— Хорошо, — прошептала я, не в силах придать своему голосу силы. — Мы вернемся в Вашингтон. Мы вернем Джульетту. А потом я убирусь оттуда к чертовой матери. Я покончила с этой жизнью. Я покончила с Паханом, с братвой и со всем, что связанно с русскими. Ничто не может заставить меня остаться там.

Не в силах встретиться взглядом с Сойером из-за страха того, что я увижу в его глазах, я оглянулась через плечо на Фрэнки и увидела, как в её черных глазах отражается неподдельный страх.

— Тебе не обязательно ехать, Франческа. Сойер, Гас и я сможем справиться со всем.

— Кейдж тоже поедет, — добавил Сойер, смягчая свой голос, чтобы заговорить с моей подругой, чего он никогда не делал для меня. — Если ты хочешь, ты можешь остаться.

Она покачала головой, дрожа всем телом.

— Нет. Я поеду. Я тоже в этом замешана, Кэролайн. И я бы сделала для Джульетты всё.

Кейдж оглядел нашу группу. Я не знала, что он видел или что искал, но после долгого молчания он, наконец, кивнул.

— Наш рейс через три часа. Соберите все, что вам понадобится, и я попрошу своего парня оформить наши билеты. Имейте в виду, что любое оружие, которое, по вашему мнению, вам понадобится, мы сможем достать, как только приземлимся. Перелёт должен был легким и безболезненным. Я не хочу, чтобы меня задерживали из-за того, что кого-то забрала служба безопасности аэропорта. Мы просто нормальные, веселые друзья, которые отправляются вместе в путешествие.

При этих словах мы с Фрэнки одновременно раздраженно вздохнули. Снова встретившись с холодными зелеными глазами Кейджа, я, наконец, натянула на себя жесткий лоск, над созданием которого работала всю свою жизнь.

— Несмотря на мою минутную слабость, мистер Кейдж, я профессионал. Возможно, прошло несколько лет с тех пор, как я использовала какие-либо из своих талантов, но меня воспитали на лжи. Я в этом преуспела.

Он кивнул.

— Я думаю, время покажет.

Я отвернулась от него и снова посмотрела на Сойера. Его руки упали на колени, когда он наклонился ко мне, все еще не обращая внимания на кипящую между нами враждебность.

— Я могу поехать сам, Шестёрка. Тебе не придется снова сталкиваться с ними лицом к лицу. Позволь мне забрать ее и привести сюда.

Я покачала головой, формулируя ответ, который не звучал бы так, будто я все еще винила его во всем.

— Я не могу. Я физически не могу оставаться в стороне, пока моя дочь с этим психом. Мне нужно что-то сделать, или я сойду с ума.

Его маска треснула, и я увидела настоящую озабоченность в его темно-синих глазах.

— Ты уверена, что готова снова встретиться с ними?

— Нет, — выдохнула я признание. — Но я бы сделала ради неё всё, Сойер.

Его взгляд задержался на мне.

— Мне это знакомо. — В следующую секунду он исчез, снова отстранившись и отдалившись. — Собирайтесь налегке, девочки. Мы выезжаем через десять минут.

Мы с Фрэнки послушно поспешили в свои комнаты. Я схватила все, что, по моему мнению, мне могло понадобиться, и бросила это в ручную кладь. Все, что я не взяла с собой, я могла докупить там. Я надела практичную чёрную одежду и кроссовки. И также захватила кое-что из комнаты Джульетты, что могло бы пригодиться, когда мы ее верну ли бы, включая ее детское одеяло, под которым она все еще спала, ее зубную щетку и зубную пасту.

У меня было достаточно времени, чтобы переодеться в леггинсы и трикотажное платье с длинными рукавами. Я сунула ноги в грубые ботинки и захватила мягкую кожаную куртку для самолета. Мне нужно было принять душ. И поспать, но сейчас времени не было ни для того, ни для другого.

Встретив Сойера в гостиной нашей квартиры, у меня внутри все перевернулось от того, как странно было находится с ним в одной комнате, у меня дома, спустя столько лет. Независимо от того, что произошло в Вашингтоне, Сойер Уэсли навсегда вошел в мою жизнь.

Я убежала от него так далеко, как только могла, только для того, чтобы обнаружить, что связана с ним сильнее, чем когда-либо прежде. Теперь наше будущее было неразрывно.

Как бы долго оно ни длилось.

Глава 5

Сойер

Пятнадцать лет назад

Я вошел в дом, высоко подняв воротник пальто. Оно было с плеча Аттикуса, но я не возражал. Мы с Гасом были одного размера, но держатель общака покупал ему всё новое. Как и следовало ожидать.

Гас и Аттикус имели право на новые вещи. Это был их дом. Он был их отцом. Я был бездомным псом, который спал в гостевой спальне. Обноски были для меня долгожданным подарком.

Те, которые я бы с радостью принял, если бы это означало, что мне никогда не придется возвращаться на улицы. Или, что еще хуже, к этим ублюдским ирландцам. Или, что еще хуже, в приёмную семью.

Список того, что было хуже можно было бы продолжать и продолжать.

С этим у меня не было проблем.

Безжалостный мокрый снег пропитал верх моего пальто, намочив плечи и пробрав до костей. Я простоял снаружи несколько часов, дрожа под серым, мокрым небом. Было приятно оказаться дома.

Мои ноги споткнулись сами собой, когда я понял, что это был первый раз, когда я когда-либо думал об этом. Это был первый раз, когда я почувствовал облегчение, входя в свою парадную дверь.

Гас ненавидел это место. Его старик был настоящим мастером своего дела, но какой отец им не был? Оззи Усенко был крутым ублюдком. Он воспитывал детей с ледяным доминированием, жестокими ожиданиями и внезапным ударом слева. Аттикус и Гас понятия не имели, насколько хорошее воспитание они получали. И хотя я пытался объяснить Гасу, что его отец на самом деле не так уж плох, он мне не верил. Он заставлял меня нервничать. Внешне Гас был беззаботен, но под поверхностью его кожи скрывался настоящий монстр. Терпеливый монстр.

Я видел много испорченных детей в своей жизни, но тихие страдания Гаса медленно закипали. Он будто выжидал своего часа. Он ненавидел своего отца и ненавидел свою жизнь, но помимо этого он ничего не сделал, чтобы изменить это. Он собирался просто переждать.

Или дождаться подходящей возможности выбраться — более безопасный вариант из двух.

Моё внимание привлекли голоса на кухне, и я скорректировал свой курс в доме, направившись прямиком туда. Мне нужно было отчитаться перед Озом. Я надеялся сначала принять душ и переодеться, но откладывать разговор не было смысла.

Семья Усенко жила в окружении невероятного богатства. Их дом был огромным и наполненным всем самым современным. У них даже была горничная и охрана, размещённая по периметру дома. У них были такие деньги, каких я никогда раньше не встречал. Да, они не принадлежали мне, но когда-нибудь я собирался заработать свои собственные.

Когда-нибудь у меня будет все, что было у Усенко, и даже больше.

Войдя в просторную кухню, я прошел по мраморному полу туда, где Оз сидел за центральным столом, в то время как двое младших членов братвы стояли и сообщали новости. Лягушки запрыгали у меня в животе, когда я узнал в одном из мужчин Леона Валеро.

Если Оз был дерьмовым отцом, то Леон был близок к самому худшему. Он стоял где-то между моим отцом и отцом Гаса. И все же ему удалось дать жизнь ангелу, так что я не мог найти в своем черном сердце силы ненавидеть его так сильно, как мне хотелось.

Я был еще менее склонен хотеть убить его, и это раздражало. Кэролайн Валеро заслуживала лучшей жизни и лучшего отца. Я должен был хотеть убить этого сукина сына. Но было ясно, как сильно она его любит. Ладно, может быть, не в традиционном смысле этого слова. В основном она обращалась с ним как с ребенком, в то время как он обращался с ней как со взрослой. Но в ее глазах было такое выражение всякий раз, когда кто-то говорил с ее отцом свысока или угрожал ему. Ее кулаки сжимались, а губы складывались в прямую линию, она готовилась к битве, а затем тайно мстила творчески извращенными способами.

Может, он ей и не нравился, но она любила его. Я не мог найти в себе силы желать этому человеку смерти.

Вот что она со мной делала. Она заставляла меня принимать глупые решения и идти против того, что я считал правильным. В один день я собирался пожалеть, что не возненавидел Леона Валеро так сильно, как он того заслуживал. Но, надеюсь, когда этот момент настанет, Кэролайн будет моей, и он не сможет добраться до нас.

Я не забыл пошуметь ногами, чтобы мужчины поняли, что я здесь. Оз ненавидел, когда я бесшумно передвигался по дому. Он сказал, что мальчики моего возраста должны шуметь, и если я этого не сделаю, он, скорее всего, случайно застрелит меня.

Это было не так просто, как казалось. Я провел большую часть своей жизни, пытаясь быть невидимым. Я зашаркал ногами по мраморным плиткам, и Оз, Леон и Толстый Джек обернулись на звук.

Оз долго оценивал меня, выжидающе приподняв одну бровь.

— Ну?

— Он сказал, что сделает это, — поделился я, имея в виду нового детектива, работающего на русских. — Он сказал, что до тех пор, пока мы не причиним вреда его семье, он будет делать все, что нам нужно.

Верхняя губа Оза скривилась.

— Он имеет в виду свою жену? Или любовницу?

Или его любимую стриптизершу из «Рикки Ди»? Я держал свой цинизм при себе. У меня не должно было быть своего мнения. Пока. Я просто должен был делать то, что мне говорили.

И не облажаться.

Это была самая легкая часть. Было легко выполнять поручения. Было легко послушно делать, то, что им нужно. Лестница, по которой я собирался подняться, была слишком крутой, но у меня был план. Я бы добрался туда, куда хотел. Несмотря ни на что.

И тогда Оз и Леон стали бы отчитываться передо мной.

Черт возьми, каждый стал бы передо мной отчитываться.

— Он говорит, что не сможет получить для вас досье до следующей недели.

Жесткий взгляд Оза не дрогнул. Ему не понравилась информация, которую я ему сообщил, и если в ближайшее время я не сообщу хорошие новости, он захочет стереть кого-нибудь с лица земли. Надеюсь, он выберет Леона или Толстяка Джека, а не Гаса.

Гасу не нужна была еще одна причина, хотеть убить своего отца.

— И что ты ему сказал? — наконец спросил Оз, пытаясь взять себя в руки. Леон вздрогнул за его спиной, и мне пришлось подавить улыбку.

Меня всегда поражало, какими трусами могут быть взрослые мужчины.

Я знал, что это неправильно, но я не мог не наслаждаться тем, как мужчины извиваются в присутствии Оза. Сила, которую он излучал, была ужасающей, и люди вдвое крупнее его, казалось, не могли противостоять бушующей буре, которой был Оз Усенко. Он даже не повышал голос. Он просто откидывался на спинку стула и сгибал руку, показывая, что готов проломить кому-нибудь голову; и мы очень не хотели, чтобы это был один из нас.

Пожав плечами, я избавил Леона и Джека от их страданий.

— Я сказал, что этого недостаточно. Если бы он хотел защитить свою семью, он бы передал его нам к среде.

— Это завтра, — напомнил мне Оз.

Я снова пожал плечами.

— Он не должен заставлять боссов ждать.

Оз кивнул в знак одобрения.

— Молодец, малыш. — Он снова повернулся к Леону, но тихо добавил: — Дети внизу.

«Дети» означали, что Кэролайн была здесь. Оз никогда не называл Аттикуса ребенком. Кстати, о нём… Страх смешался со льдом, который уже покрывал мои кости, сковывая руки и ноги.

— Где Аттикус? — спросил я.

Оз показал мне свой профиль, я увидел, как уголок его рта поднялся в ухмылке.

— Ступай. В любом случае, теперь Кэролайн в братве. Он не причинит ей вреда. Теперь он не имеет права.

Мои плечи расслабились. Оз был прав. Прошло всего пару месяцев с тех пор, как Кэролайн втянула Аттикуса в неприятности на глазах у всей братвы, но я знал, что он все еще в ярости. Я слышал, как две недели назад он разговаривал с одним из своих друзей о том, что они собираются сделать, чтобы ответить ей. В следующие несколько минут я отключился, и в конце концов понял, что схватил Аттикуса в его гараже и разбил его лицо.

Синяки, которые всё ещё красовались на нём могли это доказать.

Его друзья оттащили меня прежде, чем я смог нанести реальный ущерб. А потом они ударили в ответ. Трое против одного — не слишком большие шансы. Даже для меня. К счастью, Оз вмешался до того, как они успели меня убить.

У меня тоже были синяки, которые могли это доказать.

— Её ещё не приняли, — напомнил Леон всей комнате. Это был самый трепетный человек, которого я когда-либо видел.

Мы с Озом одновременно повернулись к нему.

— Только потому, что Пахан не хочет делать татуировку ребенку, — напомнил Оз. — Скоро её примут.

Глаза Леона сузились. Это было интересно. Я не думал, что у этого ублюдка хватит духу не впутывать свою дочь в эту жизнь. Казалось, он вовлекал ее в неё при каждом удобном случае.

Хотя и не он толкнул её перед Паханом. Это был я.

Теплое чувство выполненного долга поселилось в моей груди. Даже боссы были впечатлены тем, как быстро я организовал их последнее задание. Теперь ничто не могло оторвать меня от синдиката. Или от Кэролайн Валеро. Наше будущее было связано воедино, как клубок узлов, которые невозможно было развязать.

Взгляд Леона переместился на меня. Я понял, что улыбаюсь, и быстро провел холодной рукой по лицу, стараясь избавиться от эмоций.

— Ей повезло, — услышал я, как Оз сказал Леону, когда я оставил мужчин наедине с их разговором. — Она будет очень ценна для братвы.

Я подумал о том, чтобы остаться и послушать остальную часть их разговора, но мне не терпелось найти Кэролайн до того, как Леон закончит. Я сбросил пальто и бросил его в изножье кровати, прежде чем снять ботинки и схватить свежую рубашку. Я сорвал с себя мокрую одежду и закрыл за собой дверь, изо всех сил пытаясь надеть чистое и одновременно двигаться.

Мои волосы встали дыбом, влажные и растрепанные из-за мокрого снега. Я попытался пригладить их, пробежав по ним пальцами, когда завернул за угол в комнату отдыха в подвале.

От её вида у меня сдавило грудь, и ноги совсем остановились. Она сидела на бильярдном столе и смеялась, пока Гас развлекал ее нелепыми шутками. Ее короткие волосы были заправлены за уши, за исключением одного соблазнительного локона, который спадал ей на глаза.

Она была молода. Я понимал это.

На три года моложе меня. Но также она была самым прекрасным созданием, которое я когда-либо видел. Весь мой мир казался мрачным, как ледяной день снаружи. Кроме неё. Она была светом, которого я никогда прежде не видел. Она была чистой, невинной и прекрасной, чем-то таким к чему мне никогда раньше не дозволялось прикасаться.

Я поцеловал ее в ту ночь, когда мы встретились на складе. С тех пор она не могла смотреть мне в глаза. Часть меня сожалела, что я поставил ее в такое неловкое положение. Еще меньшая часть меня сожалела о том, что я заставил ее сделать то, что она сделала, прежде чем я поцеловал ее.

Эти осколки доброй человечности были раздавлены более сильными желаниями во мне. Я хотел заявить на нее права. Я хотел отметить ее как свою. Я хотел заставить ее полюбить меня. Я хотел, чтобы она так же заботилась обо мне, как и я о ней.

— О, привет, чувак, — беспечно сказал Гас, когда поймал меня, стоящего в дверях.

Кэролайн обернулась, чтобы посмотреть, кто пришёл.

— Сойер, — прошептала она. Ее глаза расширились, и она облизнула губы. Я удивил её.

Мои губы приподнялись с одной стороны, и я выдержал взгляд её больших глаз.

— Привет, Шестёрка.

Краска залила ее щеки, и она тут же опустила глаза в пол.

— Гас сказал, что ты на задании.

— Я только вернулся. — Я подошел к бильярдному столу, чтобы встать поближе к ней, ведомый ее магнетическим притяжением. — Оз сказал, что ты здесь.

Медленно она подняла взгляд.

— Ты пришел сюда, чтобы увидеть меня?

Понимая, как жалко я звучал, я взял один из бильярдных шаров и покатал его по зеленому войлоку.

— Вообще-то я здесь живу.

— Да, он брат, которого я никогда не хотел, — проворчал Гас, делая еще один бросок и забивая несколько мячей.

Я рассмеялся, мысленно благодаря Гаса за то, что он был здесь, чтобы снять напряжение. Я не мог контролировать себя рядом с Кэролайн. Я слишком сильно хотел ее. Если бы здесь не было Гаса, я, скорее всего, взвалил бы ее на плечо, отнёс вверх по лестнице и запер в своей комнате. Или сделать что-нибудь еще более глупое, к примеру, снова поцеловал бы её. Или еще глупее: сказал бы ей, как сильно она мне понравится.

Она была слишком молода для этой ерунды. Я должен был лучше контролировать себя, иначе я бы отпугнул её.

Не то чтобы я мог терпеть дистанцию между нами. Не то чтобы я позволил ей уйти от меня.

— Ты прав, — сказал я Гасу. — Было лучше, когда были только ты и Аттикус.

Гас зарычал, бросив взгляд на дверь, чтобы убедиться, что упоминание его имени не вызвало дьявола. Теперь он был настоящим психопатом. Аттикус и мой отец могли бы быть лучшими друзьями, если бы знали друг друга и работали в одной семье.

Аттикус как-то сказал мне, что встречался с моим отцом. Он рассказал мне, каким он был слабаком и как мой старик прятался в тени от русских. Я посмотрел ему прямо в глаза и поспорил:

— Херня.

Аттикус пожал плечами и вышел из комнаты. Это было самое большое признание, которого я когда-либо мог от него добиться. Но мне не нужно было его одобрение, чтобы признать, что мой отец был гребаным демоном. Я прожил с ним тринадцать лет. Он ни перед от кого не прятался. Ярость, травившая его разум, превращала его кулаки в молоты, а душу — в черную бездну. Он никого не боялся. Он был недостаточно умен, чтобы испытывать страх.

Кэролайн снова повернулась к Гасу.

— Кстати, как продвигается план?

Гас ухмыльнулся ей, качая головой.

— Хорошо, как ты и ожидала.

— Какой план? — спросил я. Все тело Кэролайн сжалось от дурных вестей.

— Аугустус! — крикнул Оз с верхней площадки лестницы.

Гас бросил кий и, не колеблясь, пошел, когда его позвали.

— Долг зовет, — пробормотал он.

Мы с Кэролайн смотрели, как он исчезает, когда воздух вокруг нас наэлектризовался, что волосы на моих руках встали дыбом. И это не имело никакого отношения к зимней непогоде на улице.

Повернувшись к ней, я снова спросил:

— Что за план?

Она переместила свое тело, чтобы полностью видеть моё лицо.

— Я хочу, чтобы Гас отправил Аттикуса в военную школу. — Ее губы растянулись в легкой улыбке. — Я понимаю, что эта семья поощряет плохое поведение, поэтому я сказала Гасу, чтобы он начал заниматься домашними делами и помогал по дому и свалил всё на Аттикуса. Я надеюсь, что Оз так разозлится из-за доброты Аттикуса, что отошлет его подальше.

— Неплохой план, — засмеялся я.

Она надула губы.

— Да, но никто не поверит, что Аттикус может делать что-то хорошее. Он слишком злой.

— Это так, — согласился я с ней. — Почему ты все равно пытаешься его отослать?

Ее большие глаза снова расширились, став водянистыми от страха. Я хотел притянуть ее к себе и обнять. Я хотел запереть нас в этой комнате, пока она снова не почувствует себя в безопасности, пока не поймет, что я сделаю все, чтобы защитить ее.

— Чтобы Аттикус не убил меня, — прошептала она. Она посмотрела на дверь, на меня, а затем снова на дверь. — Он замышляет мою смерть. Я это знаю.

— С чего ты это взяла?

— Потому что… — она махнула рукой в сторону моей шеи, где на серебряной цепочке висел ключ. — Из-за того, что произошло на складе. Он собирается отомстить мне. Я это знаю.

Я покачал головой.

— Он не сможет, — пообещал я. — Теперь ты часть братвы. Ты в безопасности. Он даже пальцем тебя не тронет.

Ее губы сжались в ту же прямую линию.

— Я еще не в братве.

То же самое сказал ее отец. Беспокойство и разочарование смешались у меня в животе.

— С таким же успехом ты могла бы быть в ней, — сказал я, не зная, было ли это утешением или ужасом. — У тебя просто еще нет татуировки.

Ее взгляд упал на мою грудь, где моя собственная татуировка была скрыта под футболкой.

— Я не хочу татуировку. Я не хочу вступать в братву.

Ее голос был искренним, прерывающимся от страха. Я шагнул ближе и прижал пальцы к ее губам, ненавидя то, что она говорила. Разве она не понимала, сколько было в этом хорошего? Сколько возможностей? Она была желанна Паханом, самой могущественной криминальной семьей в Вашингтоне. Они специально просили именно её. Они не допустят, чтобы с ней что-нибудь случилось. Она могла бы выбирать работу, которую хотела. У нее была бы полная защита. У нее было бы будущее, которое могло бы привести ее куда угодно, куда бы она ни захотела.

Но до тех пор, пока она не решит уйти из семьи. Очевидно.

— Слишком поздно думать об этом, — прошептал я ей, наклонив голову, чтобы встретиться с ней взглядом. Может, мне стоит поцеловать ее еще раз? Может быть, это помогло бы ей почувствовать себя лучше.

Она ахнула, схватив мои руки своими, отрывая одну от своих губ.

— У тебя руки ледяные! — Она обернула свои ладони вокруг моих и прижала их к своей груди.

Тепло. Замечательное. Идеальное. Я закрыл глаза от этого ощущения и позволил полному блаженству момента захлестнуть меня.

Кто-нибудь когда-нибудь прикасался ко мне так нежно? Заботило ли кого-нибудь раньше, что у меня холодные руки? Или что мне было холодно? Или что я замерз практически до смерти?

Ответы на эти вопросы причиняли мне боль настолько сильную, что я шагнул еще ближе к Кэролайн, наслаждаясь ее признанием и заботой, дорожа тем, как бережно она ко мне прикасалась.

— Теперь они чувствуют себя лучше, — пробормотал я.

Она снова посмотрела на меня, ища что-то своими проницательными карими глазами.

— Я боюсь, — призналась она. — Я боюсь вступать в братву.

— Тебе не нужно бояться, — быстро сказал я ей. — Ты будешь со мной. И я никогда не позволю, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.

Она кивнула, принимая это как правду. Удовлетворение охватило меня. Я выпрямился, расправив плечи. Она знала, что я позабочусь о ней. Она доверяла мне свою безопасность.

Внезапно ее глаза потемнели, а вместе с ними и мое хорошее настроение.

— Но что, если… что, если они разлучат нас?

— Они не разлучат нас, — почти прорычал я. — Я знаю, что они этого не сделают.

— Откуда ты знаешь?

Потому что ничто не могло нас разлучить. Ни Пахан. Ни братва. Ни одно существо на всей гребаной земле.

— Потому что я им этого не позволю.

Ее глаза двигались взад и вперед, снова ища это что-то.

— Каро! — позвал ее отец, который был ближе, чем я хотел, чтобы он был.

Она спрыгнула со стола, создавая пространство между нами.

— Тебе лучше не лгать мне, Сойер Уэсли.

Я облизнул пересохшие губы и кивнул.

— Я и не собираюсь. — Ни за что. Во всяком случае, не об этом. Для меня это была абсолютная истина

— Каро! — снова позвал ее отец.

— Иду, — крикнула она в ответ. Затем, обращаясь ко мне, она понизила голос и сказала: — Тогда вместе. Мы в этом вместе. Я доверяю тебе.

Я не смогл сдержать улыбку, которая растянула мои губы.

— Мы в этом вместе.

— Пошли, — прогремел Леон с порога, прерывая лучший разговор, который у меня когда-либо был.

— До свидания, Сойер, — сказала мне Кэролайн с загадочной улыбкой на губах.

— Пока, Шестёрка, — сказал я ей, чувствуя себя сильнее, чем когда-либо за всю свою жизнь.

Я остался в комнате отдыха и позволил Каро выйти со своим отцом.

— Этот парень — шпана, — услышал я, как Леон сказал ей, как только они добрались до лестницы.

— Ты ошибаешься, — непреклонно сказала она ему. — И тебе лучше быть с ним поласковее. Когда-нибудь он станет твоим боссом.

Леон фыркнул.

— Ага, как же.

— Вот увидишь, — настаивала Кэролайн. — Он особенный. Он…

Я напрягся, чтобы услышать больше, но они отошли за пределы того места, где я мог их слышать. Прислонившись спиной к бильярдному столу, я понял, что улыбаюсь так широко, что у меня болят щеки. Боже, чертова Кэролайн Валеро. Братва была необходимым злом, средством достижения цели. Она была настоящей причиной, по которой я сделал все это. Она была настоящей причиной, по которой я карабкался по служебной лестнице и брал власть в свои руки.

Она была причиной всего. И однажды я бы сказал ей об этом, поделился бы тем, как многим я пожертвовал, чтобы у нее была самая лучшая жизнь. Но я не мог рассказать ей всего. Были некоторые секреты, которые даже Кэролайн не нужно было знать.

Глава 6

Кэролайн

Наши дни

Когда я вернулась из своей спальни, Сойер, Гас и Кейдж стояли, сбившись в кучу, в гостиной, разговаривая приглушенными голосами. Я подозрительно посмотрела на них, но позволила договорить. Конечно же, я хотела знать, о чем они говорили. Конечно же, я подозревала, что они говорили обо мне. Но сомнения и подозрения практически истерзали меня. И в тот момент мне нужно было двигаться на полной скорости. Я не могла позволить прошлому или настоящему затуманить мой разум. Я могла бы задавать вопросы после того, как верну Джульетту.

— Если мы полетим в Вашингтон, есть ли вероятность, что мы перехватим там Аттикуса? — спросила Фрэнки, выходя из спальни.

— Было бы неплохо, — сказал Гас. — У нас был бы шанс подготовиться и выяснить, что происходит.

Кейдж скрестил руки на груди и посмотрел на нас.

— У вас остались какие-нибудь союзники в городе?

— Несколько. — Сойер двинулся к двери, чтобы открыть её, пригвоздив меня к месту жестким взглядом. — И у тебя есть твой отец.

Я попыталась проглотить комок в горле.

— Его бы я точно не назвала союзником.

Сойер опустил голову, уставившись себе под ноги.

— Да, он никогда им не был.

На меня снова нахлынула тошнота и захотелось плакать. Я переехала во Фриско, чтобы стать таким родителем, каким мой отец никогда не был, чтобы уберечь своего ребенка от жизни, от которой никогда не оберегали меня. И все же, это из-за меня она была брошена в злой подпольный мир, который мог уничтожить ее. Я была ничем не лучше своего отца.

Я в последний раз оглядела свою квартиру. Невозможно было игнорировать неприятное ощущение, что это был последний раз, когда я видела её, последний раз, когда я стояла посреди комнат, которые называла домом.

Вашингтон был черной дырой, которая, скорее всего, засосет меня внутрь, а затем разорвет в клочья, поделив на мелкие, крошечные, неузнаваемые кусочки. Я безоглядки бежала из города, опасаясь, что один его вид превратит меня в соляной столб.

Я последней вышла за дверь, выключая на ходу свет. Если бы не Джульетта, ничто не заставило бы меня покинуть это безопасное место, которое я называла домом. Вероятно, именно поэтому Аттикус забрал её. Она была единственной причиной, по которой я когда-либо снова вступила бы на эту богом забытую землю. Она была единственным, что могло заставить меня покинуть мое безопасное убежище.

Сойер придержал для меня дверь и подождал, пока я ее запру.

— Мне нужно заскочить в ресторан и захватить кое-какие вещи.

Я избегала его взгляда, вспоминая последний раз, когда я была с ним в его ресторане. Неужели это было всего несколько часов назад?

— Тебе не нужно заехать в домик?

— В ресторане есть сумка, которая подойдет.

Тревожный чемоданчик. Похоже, я была не единственной, кому нравилось быть наготове.

— Ладно. Я все равно оставила там свою сумочку.

Он кивнул, и мы присоединились к остальным в лифте.

— Сколько машин мы возьмем? — спросил Гас по дороге вниз.

— Мне нужно вернуться в «Инициативу» и передать кому-нибудь управление, чтобы это место работало, пока нас не будет. Кому-либо из вас нужно что-нибудь купить? — спросил Сойер у двух мужчин.

— Я уже всё подготовил, — ответил Кейдж.

— Мне нужно будет вернуться в свой отель, — сказал Гас. — Можем встретиться в аэропорту.

— Фрэнки, езжай с ним, — приказал Сойер. — Следи, что бы он был собран.

— Я чертовски собран, — прорычал Гас.

Сойер выдержал его свирепый взгляд.

— Никакого оружия. Мы доставим его туда.

Гас пожал плечами, и во второй раз я увидела вспышку безудержной ярости на его лице. Я моргнула, и она исчезла, а то холодное, непринужденное выражение, которое он всегда носил, было на месте. Если честно, эти следы разъяренного зверя, рыскающего прямо под его кожей, так быстро исчезли, что я засомневалась, не показалось ли мне это.

Кейдж поехал с нами в ресторан и удивил меня тем, что вошёл внутрь, хотя я ожидала, что он будет ждать в машине. Я последовала за Сойером к бару, Кейдж с другой стороны от меня. С этими двумя мужчинами, такими большими и сильными, было ощущение, что со мной была охрана.

Может быть так оно и было.

Может быть, Кейдж тоже чувствовал, что я не в безопасности.

Или, может быть, они оба боялись, что я снова сбегу.

Сойер подошел к бару и позвал Касс, которая была занята с клиентом. Не глядя на него, она подняла палец и закончила принимать заказ.

Когда она повернулась к нам, то уронила полотенце, которое держала в руках, и отступила на шаг.

— Джошуа? — выдохнула она. — Какого черта ты здесь делаешь?

Джошуа? Я повернулась к Кейджу, у которого было каменно-холодное выражение лица.

— Привет, Касс.

— Вы знакомы друг с другом, — спросила я, чувствуя, что защищаю свою подругу, поскольку она явно нервничала из-за присутствия Кейджа.

Губы Кейджа дрогнули.

— Немного.

Касс, казалось, взяла себя в руки. Она сделала шаг вперед и прорычала:

— Пошел ты. У нас есть общий ребенок.

Он был отцом Макса? Это был тот мудак, который бросил Касс и их ребенка? Мое уважение к Кейджу растворилось в воздухе. Я отступила от него на шаг, явно принимая сторону моей подруги в ее несуществующей войне.

Кейдж взглянул на меня, но не ответил на обвинение Касс.

— Мне нужно уехать из города на несколько дней, — сказал ей Сойер, прервав ледяное напряжение между Касс и Кейджем. — И Гас идет со мной. Нам нужен кто-то, кто будет управлять делами, пока нас не будет. Могу я оставить тебя за главную?

Глаза Кэсс расширились, и она уставилась на Сойера.

— Ты хочешь, чтобы я управляла рестораном в течение нескольких дней?

— Может быть, дольше. Я не уверен, как долго меня не будет. Как ты думаешь, ты справишься с этим? — Сойер пожал плечами, как будто это не имело большого значения, как будто он просил ее поливать его кактус, пока он уезжал в отпуск. — Ты можешь позвонить или написать сообщение с вопросами. Тебе придется иметь дело с грузовиками каждое утро и быть здесь, чтобы открыть ресторан. Хотя Гвен может закрыть за тебя. — Касс, казалось, колебалась, поэтому Сойер добавил: — Я заплачу тебе в двойном размере.

Она попыталась сглотнуть, но в конце концов кивнула.

— Х-хорошо. Да, я сделаю это.

— Спасибо, Касс. Я буду у тебя в долгу, — сказал Сойер, затем повернулся, чтобы отвести меня в подвал.

Я оглянулась на Кейджа, который не последовал за мной.

— Я подожду здесь, — сказал он мне вполголоса.

Касс повернулась к нему спиной. Что ж, это должно быть весело для них двоих.

***

Мы с Сойером направились в офис в повале. Наши вещи были там, где мы их оставили. «Лейтон» все еще был прислонен к стене, а моя сумочка набита украденными мною вещами.

Он сразу это заметил.

— Что именно ты планировала? — Он указал на мою сумочку, высокомерная ухмылка приподняла одну сторону его рта.

— Уехать из города, — честно сказала я ему. Я слишком устала, чтобы играть в игры.

Сухое веселье покинуло его лицо, и его голубые глаза стали ледяными.

— Ты серьезно?

— Кто-то прислал мне рыбьи потроха, Сойер. Я получала посылки с угрозами. Ты открыл ресторан и начал преследовать меня. Я знала, что мы с Джульеттой в опасности. Я знала, что должно произойти что-то ужасное. Я просто подумала… Я думала, это произойдёт из-за тебя. И что еще глупее, я думала, что смогу держать тебя под контролем.

Он сделал шаг ко мне, и я отступила. Я не знала, чего он хотел или что собирался делать, но инстинкт, вспыхнувший в моём животе, приказывал мне бежать. Я была слишком честна, слишком открыта. Он все еще был зверем, едва державшимся на поводке, а я тыкала в него короткой палкой, не имея достаточно здравого смысла, чтобы понять, когда остановиться.

— Что я тебе такого сделал, что ты так сильно мне не доверяешь, Шестёрка? Что такого произошло, что настроило тебя против меня?

— Сойер…

— Я хочу знать! — выпалил он, весь в ярости и огне.

Я прикусила нижнюю губу, решая, что ему сказать. Он поднял руку и положил ее на стену рядом с моей головой, и я поняла, что он загнал меня в ловушку, загнал в угол, не давая мне сбежать.

— Признайся, Каро. Я устал защищаться от грехов, о которых не знаю.

— Я попросила тебя уйти со мной, чтобы ты выдал Мейсону то, что он хотел. Но ты этого не сделал. — Слова были хрупкими, когда слетали с моих губ. Я поделилась ими только с Фрэнки в ту ночь, когда мы уехали из Вашингтона. Я никогда больше не произносила их вслух. И они до сих пор ранили так же сильно. Резали так же глубоко.

Я думала, что он был на моей стороне, моим партнёром во всем. Он обещал, что никогда не оставит меня, что мы с ним будем против всего этого чертового мира, и так будет всегда. Но он солгал. Он отказался покинуть братву. Он предпочел их мне.

Воздух вырвался из его легких, опустив плечи и оставив его с побежденным выражением лица.

— Когда мы виделись в последний раз… значит, ты уже знала?

Моя рука легла на живот.

— Я только что узнала, что беременна. Я была в ужасе. Ты был нужен мне. Но ты… ты выбрал их, Сойер.

Он покачал головой.

— Нет.

Я выпрямилась, выдержала его взгляд с большей смелостью.

— Я бы не оставила тебя ни по какой другой причине. Поверь.

— Я не могу, — прорычал он, его голос был низким, глубоким и полным боли. — Я не могу верить тебе, Кэролайн. Я не могу поверить ни одному твоему чертовому слову. Я начинаю сомневаться, смогу ли я когда-нибудь вообще это сделать.

— Они угрожали мне, — огрызнулась я. — Они были в моей квартире. Роман, Дмитрий, Александр, Аттикус, даже мой отец. Они были там, когда я вернулась домой той ночью. Они угрожали мне, чтобы добраться до тебя. И мне нужно было… Мне нужно было думать о нашем ребенке. Я должна была думать не только о своей жизни. Мне нужно было защищать Джульетту. Я просила тебя о помощи, а ты мне ее не дал. А потом… Слушай, я сделала то, что должна была сделать, чтобы наша дочь была в безопасности. Я оставила тебя не потому, что хотела уйти. Я оставила тебя, чтобы у твоего ребенка был шанс вырваться из этого ада. — Моя голова опустилась, борьба со свистом вырывалась из меня. — Но это не принесло никакой пользы. Ее все равно утащили туда.

Его тело превратилось в камень, замерло, я даже не могла сказать, дышит ли он вообще.

— Так вот почему ты мне не писала?

— Я не могла дать ещё что-нибудь, что они могли держать над твоей головой… дать им еще одну причину причинить боль тебе или людям, которых ты любил.

Его голос превратился в шепот.

— Людям…

— Сойер, я…

Оттолкнувшись от стены, он повернулся, чтобы взять зарядку для телефона и несколько вещей со своего стола, бросив их в кожаную ручную кладь.

— Мы должны идти.

— Погоди, я думала, мы…

— Мы поговорим об этом позже.

Ну ладно. Разговор, в котором я поделилась всеми своими секретами, а он ничего не сказал, официально закончился. Я сверлила его затылок еще три секунды, прежде чем взяла свою сумочку и вернула ему украденные вещи. Расстроившись из-за него и из-за похищения нашей дочери, и из-за всей моей чертовой жизни, я практически бросила бесценные вещи в беспорядочную кучу на его столе.

Я свирепо посмотрела на них, раздраженная тем, что мне пришлось оставить их у него. Они были как метафора моей жизни. Я отдавала ему то, что должно было принадлежать мне, то, ради чего я очень усердно работала, но все же это, в конце концов, оставалось у него. Как моя жизнь. Или мое сердце.

Хотя возвращение трофеев Сойеру не отменяло то, что они были краденными. На моё сердце, по крайней мере у меня были законные права.

Нет. Это была неправда. Я давным-давно отказалась от права собственности на него. Я отдала его на хранение Сойеру. Я бы отдала его ему насовсем. А теперь мне всю оставшуюся жизнь предстояло расплачиваться за последствия этого решения, хорошее оно или плохое.

Он не смог бы вернуть его мне, даже если бы захотел. В глубине души я знала, что оно принадлежало ему навсегда. Я бы никогда не оправилась от любви к нему. И я даже не была уверена, что хочу этого.

Миссия была выполнена, с нашими сумками в руках мы с Сойером вышли из офиса, чтобы он мог выключить свет и запереть дверь.

— Так замок на самом деле работает?

— Когда я этого захочу, — тихо ответил он.

Меня пронзило острое и шокирующее прозрение, вызвав на свет мои худшие страхи.

— Ты устроил мне ловушку.

— У тебя ушла целая вечность, чтобы в неё попасть. — Он поднял взгляд и посмотрел на меня из-под темных ресниц. — Я размахиваю перед тобой имуществом на миллионы долларов, а ты ничего с этим не делаешь? Ты понимаешь, как дико я волновался каждый раз, когда оставлял эту комнату незапертой? — Его подбородок дернулся выше, в голубых глазах сверкнуло что-то темное и горячее. — Ты сводишь меня с ума, женщина.

Улыбка искушала мои губы, но я слишкомбеспокоилась о Джульетте, чтобы поддаться ей.

— Может быть, этого я и добиваюсь.

— Я бы не стал исключать такую возможность. — Он наклонился вперед, и половина его рта приподнялась. — Это не имеет значения, Каро. Самое интересное это погоня.

Мы обменялись взглядами, которые заставили меня вздрогнуть, я не знала, что сказать, а он пожирал меня обжигающим взглядом, от которого у меня в груди порхали бабочки.

Как раз в тот момент, когда я решила прочистить горло, чтобы разрядить напряжение, он наклонил голову в сторону лестницы.

— Пойдем.

Как только мы снова добрались до основного зала ресторана, Кейдж двинулся нам навстречу к входной двери. Я знала его в общей сложности час, но за это время выражение его лица ни разу не поменялось. В нем была эта стоическая серьезность, которая придавала уверенности в том, что он очень серьезно относится к своей работе. Когда мы снова забрались в джип Сойера, выражение его лица все еще оставалось прежним. У него были такие же прямые губы, узкие глаза и квадратная челюсть, как обычно, но в нем также было что-то темное, что-то, ощетинившееся агонией и решимостью.

— Ты в порядке? — спросила я его, когда мы пристегнулись, я рядом с Сойером, он на заднем сиденье.

Его зеленые глаза поднялись и ничего не выдали.

— Я в порядке.

Только он не был в порядке. Хотя я не думаю, что он хотел, чтобы я поняла, что он был эмоционально расстроен. Не очень удобно для него, что я выросла среди суровых мужчин. Я сделала своей миссией читать их, знать, чего от них ожидать, видеть за их масками и доспехами то, о чем они на самом деле думают. Раньше я думала, что у меня это действительно хорошо получается.

До того дня с Сойером в тюрьме, когда он не захотел оставить братву ради меня. Я думала, что знала его достаточно хорошо, чтобы верить в лучшее. Я была неправа. И я все еще разбиралась в обломках своей ошибки.

— Значит, ты отец Макса? — я подстраховалась, охотно пробираясь на цыпочках по минному полю.

Его глаза вспыхнули.

— Да.

— Он милый ребенок, — сказала я ему. — Он ходит с Джульеттой в детский сад. Они ходили туда вместе с самого детства.

Челюсть Кейджа дернулась.

— Я знаю. Так я тебя и нашел.

Мое любопытство сменилось горечью. Я впилась взглядом в Сойера.

— Ты попросил своего частного детектива переехать сюда вместо тебя? Я надеюсь, ты предложил ему хороший социальный пакет.

Губы Сойера дернулись, как будто он сдерживал улыбку, и мое раздражение подскочило еще на три уровня.

— На меня работала пара сыщиков, Шестёрка. По всему Среднему Западу. Кейдж нашел тебя первым.

— Мой офис находится в Денвере, — сообщил Кейдж. — Очевидно, я провожу здесь слишком много времени.

Я пронзила его свирепым взглядом.

— Касс сказала, что ты разгромил ее квартиру. Она сказала, что ты не хочешь иметь ничего общего с Максом.

Внимание Кейджа переключилось на его руки.

— Ее квартира уже была разгромлена. Я этого не совершал. Но я полагаю, ты бы тоже подумала, что это был я.

— Я не понимаю.

Он приподнял одно плечо в беспомощном пожатии.

— Ты сделала то, что я делаю уже долгое время, потому что нажил врагов. Такова природа моего бизнеса.

Его настроение, выражение его лица, его невысказанные слова — всё встало на свои места в моей голове, как головоломка, наконец-то обретающая форму.

— Ты держишься подальше от их жизни, чтобы защитить их.

Он отвернулся от меня, глядя в окно, пока джип двигался по невероятно черным, извилистым дорогам.

— Не говори им. Касс так упорно работала, чтобы возненавидеть меня. Она должна продолжать это делать.

Я резко втянула воздух и снова посмотрела вперед, не зная, что думать о человеке, который помогал нам найти Джульетту. Он правда верил в это? Неужели он думал, что бросить свою семью это лучше, чем быть с ними?

— Прекрати приставать к нашему гостю, — упрекнул меня Сойер, напомнив, что я, по сути, сделала с ним то же самое.

— Я просто веду себя дружелюбно, — возразила я, хотя по звуку моего голоса, можно было сказать, что я делаю совершенно противоположное.

Он издал какой-то горловой звук и сделал музыку погромче. Остаток пути до международного аэропорта Денвера прошел в тишине. Сойер зарегистрировал нас под нашими нынешними именами, так как служба безопасности аэропорта все равно засняла бы нас на камеру, пока я ждал прибытия Гаса и Фрэнки. В конце концов наша группа воссоединились.

Мы справились с охраной аэропорта как настоящие профессионалы и успели как раз вовремя, чтобы успеть на рейс, который должен был доставить нас обратно в Вашингтон.

Местная полиция не ожидала, что мы уедем так быстро, а во Фриско у них не было персонала, который мог оказать на нас давление, чтобы мы остались. Они бы достаточно скоро это поняли и разозлились, может быть, даже выписали бы ордер на наш арест, но нас бы уже не было. Если бы мы когда-нибудь вернулись сюда, нам пришлось бы многое объяснять, но сейчас все это не имело значения. Единственное, что имело значение, — это возвращение Джульетты. Местная полиция не могла с этим справиться.

Пытаясь отвлечься, я отправила Мэгги смутное объяснение, что Джульетту похитили, и я еду за ней, и аналогичное сообщение Джесси, просто чтобы он не волновался. Мне хотелось верить, что он достаточно заботился о нас обеих, чтобы совершить что-нибудь опрометчивое, если я не остановлю его на перевале. Хотя я уже знала, что все, что было между нами, закончилось. И, честно говоря, никогда по-настоящему и не начиналось. Я пыталась использовать Джесси, чтобы заполнить дыру, оставленную Сойером. Но теперь я признала, какой глупой была.

Не было ничего, что могло бы исправить то, что Сойер сломал, или заполнить пробел, который он оставил, кроме самого Сойера. Замены ему не было. Я не могла двинуться дальше. Не могла переступить через это. Джесси всегда ощущал бы себя утешительным призом после потери любви всей моей жизни, и я подумала, что он, возможно, уже знал об этом. Мы не встречались с тех пор, как он взял меня на открытие «Инициативы», где я впервые столкнулась с Гасом и Сойером.

Но я все равно написала ему сообщение. Просто потому, что мы двое не сладили, не означало, что я перестала заботиться о нем как о друге. Он был отличным парнем. Он просто был не для меня.

Не в силах выдержать их сочувствие, я проигнорировала все быстрые ответы и наводящие вопросы от Мэгги и Джесси, отключив их уведомления. Я ответила бы, когда вернулась бы домой с Джульеттой. Или я бы никогда их больше не увидела, потому что мы не вернулись бы. Одно из двух…

Мой желудок скрутило при мысли о возвращении на Восток, в единственное место, куда я поклялась никогда не возвращаться. Мою кожу покалывало от нервного пота, а зрение затуманилось от ярости, отравляющей мою кровь.

Я бы убила их за то, что они забрали Джульетту. А потом я бы снова убила их за то, что они насильно заставили меня взглянуть в лицо моему прошлому. Это была поездка, в которую я не хотела отправляться. Каждая клеточка моего существа кричала в знак протеста, упираясь пятками и борясь с реальностью происходящего.

Джульетта. Джульетта. Джульетта. Я сделала имя моей дочери своей успокаивающей мантрой, в которой я нуждалась, чтобы направлять свое упрямое тело. Это сработало. Мне удалось сесть в самолет. Мне удалось сесть рядом с Фрэнки и положить голову на колени. И мне каким-то образом удалось выдержать долгий полет навстречу неизвестности

Семь часов спустя, после короткой пересадки в Далласе, мы приземлились в Национальном аэропорту имени Рейгана. Мы вышли на улицу вместе, единая сила разрушения. Мои ноги коснулись грязи Вашингтона, и я с неохотой втянула воздух Восточного побережья.

Дом.

Я снова была дома. После стольких лет.

Этот город вырастил меня, сделал из меня опытную преступницу и крутого, как черт, бойца. Когда-то давным-давно этот город был моим спасением. И моей смертью.

И теперь я уничтожу его.

Или, в более вероятном сценарии, он уничтожит меня.

Глава 7

Мы взяли два такси до квартиры Сойера. Я был потрясена, узнав, что у него все тот же дом. Он даже не предупредил меня. Он просто дал адрес таксисту и оставил меня одну барахтаться и хватать ртом кислород.

Этого-то я и хотела избежать, возвращаясь в город. Я не желала разгуливать по закоулкам памяти. Я очень не хотела посещать квартиру Сойера и переживать воспоминания, которые меня преследовали. Я не хотела видеть те места, которые когда-то были моими укрытиями, убежищами… источниками безмерного счастья.

Сохраняя маску безразличия на лице, я посмотрела на Сойера, который сидел слева от меня.

— Ты оставил свою старую квартиру?

Он пожал плечами, глядя в окно, но не назвал мне причины.

— У Гаса тоже есть квартира здесь.

Гас был в другом такси с Фрэнки, поэтому я зафиксировала эту информацию и решила спросить его об этом позже. Я сидела, зажатая между Кейджем и Сойером в нашем такси, задаваясь вопросом, будет ли так все время, пока мы будем в городе. Не то чтобы я возражала против дополнительной защиты. Я просто не думала, что это будет иметь значение. В конце концов, Кейджа и Сойера было недостаточно, чтобы спасти меня от Пахана.

Это была реальность, которую я приняла еще до того, как ступила на борт самолета.

Телефон Сойера зазвонил, издав пронзительный звук, который можно было услышать сквозь радио водителя и шумное утреннее движение в час пик снаружи. Он вытащил его и сразу же ответил.

Усталость поползла вверх по моему позвоночнику с сокрушительной силой. Это натянуло мои мышцы и кости, отчего мое тело ощущалось слишком тяжелым, чтобы держаться прямо. Мне хотелось откинуться на спинку сиденья и закрыть глаза, просто чтобы снова обрести равновесие.

Но все тело Сойера напряглось от этого звонка, его мышцы закаменели, а аура расширилась, пробиваясь сквозь машину и выходя в город, создавая широкую сеть защиты и настороженности. Я была поглощена его энергией, раздавлена силой его острого осознания.

— Где она?

Я поняла, что это был Аттикус. Я изо всех сил пыталась дышать сквозь ярость, которая на вкус была как зола в моем пересохшем рту.

— Этого не произойдёт, — сказал Сойер по телефону. — Тебе, чёрт возьми, придётся сначала меня убить. — Он слушал с минуту, и я тоже напряглась, чтобы расслышать.

Кейдж вторгся в мое пространство, наклонился ко мне, полностью вытеснив меня с моего места на сиденье. Если похищение моей дочери не убило меня, то это должны были сделать эти два мачо. Я подавила желание толкнуть Кейджа локтем и сказать ему, чтобы он отступил.

— Иди к чёрту, мудак, — прорычал Сойер, назвав Аттикуса мудаком по-русски. Он послушал еще немного. Его свободная рука на колене сжалась в кулак до тех пор, пока костяшки пальцев не побелели. Я ошеломленно уставилась на это, чувствуя, как в моей груди зарождается растущее желание успокоить его.

Я положила свою руку поверх его руки, нежно сжимая, пока он не вспомнил, что я с ним, пока он не понял, что он не один.

— Она никогда на это не согласится, — сказал он тихим голосом.

При упоминании обо мне я повернула голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Он моргнул, и я увидела страх и разочарование внутри его смелых, открытых и грубых глаз. Это заставило меня доверять ему чуть больше.

— Тогда позволь Каро поговорить с ней. После этого я тебе отвечу. — Последовала короткая пауза, во время которой Аттикус явно пытался возразить. — Сейчас же, мать твою, или я сам тебя найду. — Я услышала эхо смеха на другом конце провода.

Аттикус не изменился за все эти годы. Ни капельки.

— С помощью ирландцев, как и семь лет назад, так и сейчас, — сказал Сойер в трубку. — Они на пирсе. Вот как я найду тебя. И тогда ты узнаешь, что не можешь убежать достаточно далеко или спрятаться достаточно глубоко. Дай чертов телефон моей дочери, прежде чем я прикончу тебя.

Сойер ждал, его челюсть тикала от нетерпения, пока что-то не изменилось на другой стороне.

— Джульетта? — он вздохнул, и волна облегчения со свистом вырвалась из него.

Мое сердце подпрыгнуло к горлу, и я потянулась к телефону. Кейдж схватил меня за руку, прежде чем я смогла оторвать ее от уха Сойера.

— Позволь парню поговорить со своей дочерью, — пророкотал Кейдж мне на ухо.

Я положила трясущиеся руки обратно на колени и прикусила язык. Кейдж был прав. Я ненавидела, что не я была первой, кто заговорил с ней, но я должна была дать Сойеру этот момент. Я была ему многим обязана.

— Привет, Джульетта. Я друг твоей мамы, — сказал он дрожащим голосом и мрачным покровительственным тоном. Я порылась в своей памяти в поисках случая, когда я видела, как Сойер разговаривал или хотя бы взаимодействовал с ребенком. Но ничего не нашла. Я никогда раньше даже не видела его рядом с ребенком. Вероятно, это было настолько далеко от его зоны комфорта, насколько было возможно, и все же он справился с этим с нежностью и вниманием, от которых у меня заболела грудь.

— Я дам тебе поговорить с твоей мамой, милая, но сначала ты можешь сказать мне, не ранена ли ты? — тихо сказал Сейер в трубку.

На глаза навернулись горячие слёзы от тона его голоса. Такая нежность и мягкость, которых я никогда раньше не слышала. Я знала Сойера большую часть своей жизни. До того, как я сбежала, я была той, кого он любил больше всего на свете. И он никогда не говорил со мной таким голосом.

Этот тон предназначался для его дочери. В нем просыпался отцовский инстинкт. Возможно, он не знал, как лучше с ней говорить, чтобы заставить ее ответить, но он делал всё чертовски правильно. И образа того, как это происходило, пока мою дочь удерживали против ее воли, было почти достаточно, чтобы сломить меня.

— Твоя мама придёт за тобой, Джульетта, — успокаивающе говорил Сойер в трубку телефона, которая внезапно показалась мне до смешного маленькой в его больших руках. — Она спасет тебя от плохих людей, которые забрали тебя. Я обещаю.

Он протянул мне телефон, не слушая её ответа. Я выхватила его у него, в спешке прижимая к уху, отчаянно желая услышать ее голос.

— Джулс?

— Мама! — закричала она.

— О, малышка. — Мое сердце сжималось до такой степени, что я была уверена, что оно раздавится под тяжестью в моей груди. Я не могла этого вынести. Это было слишком. Очень больно.

— Ты в порядке? — воскликнула я, подавляя всхлип. — Тебе сделали больно?

— Мамочка, я хочу к тебе! — причитала она. — Мамочка, пожалуйста, забери меня!

— Я иду, Джульетта. Я прямо сейчас на пути к тебе. Хорошо? Продержись еще немного. Я очень скоро приду.

— Мама…

Ее крик резко оборвался, и я услышала, как она закричала во всю глотку, звучало это так, словно её удерживают. Я кричала в трубку так, словно могла призвать её, словно я могла заставить их отдать ее мне сию же секунду. Сойер положил руку мне на бедро, сжимая, напоминая мне, где мы находимся, в то время как Кейдж наклонился вперед и сказал водителю продолжать движение. Кейдж передал деньги вперед и быстро объяснил ситуацию, не выдавая лишнего.

— Она чудесный ребенок, Каро, — ровный голос Аттикуса прервал мою истерику. — И так похожа на тебя.

Я сморгнула крупные слезы и поняла, что и Кейдж, и Сойер держали меня. Мой ужас и тяжелые эмоции меньше чем за секунду превратились в холодную жестокость.

— Если ты причинишь вред моей дочери, Аттикус, я клянусь тебе, что полиция даже не сможет опознать твое тело. Я уничтожу тебя. Я порежу тебя на мелкие куски и скормлю птицам. Ты гребаный психопат. Я…

— Ты начинаешь меня раздражать, Валеро. У меня нет времени выслушивать твои пустые угрозы. Пахан хочет тебя видеть. Навести их в Центре содержания под стражей. Войди под своим настоящим именем.

Все замерло как по щелчку. Мое сердце. Мое дыхание. Целый огромный мир. Надежда была опасной, отвлекающей вещью.

— Тогда ты вернешь мне мою дочь?

Я слышала его самодовольную улыбку по телефону, когда он говорил, и мне потребовалось все силы, чтобы не выбросить его в окно и не смотреть, как его раздавит поток машин.

— Мы посмотрим, что скажет на это Пахан.

— Я буду смотреть, как ты умираешь, Аттикус. И я буду наслаждаться этим.

— Я думал, ты сама собираешься убить меня? — он рассмеялся. — А теперь ты хочешь просто смотреть. Это разочаровывает. — Его низкий смешок заставил мои пальцы на ногах скрючиться от отвращения. — Я с таким нетерпением ждал возможности испытать тебя. Знаешь, я никогда не понимал, из-за чего все так без ума от тебя. Ты всегда была для меня отчаянием белой швали. У меня такое чувство, что мое мнение все равно бы не изменилось.

Его слова не должны оскорблять меня. Он был не в своем уме, черт возьми. И его мнение никогда раньше не имело для меня значения. Но сегодня они нанесли глубокий удар. Они скрутили меня изнутри и заставили задаться вопросом, был ли он прав, поинтересоваться, видел ли Сойер новизну во мне. И если он еще не увидел, то как скоро увидит.

Я никогда раньше не считала себя белым мусором или человеком на грани отчаяния. Но я родом из подобных мест. Моя домашняя жизнь не была гламурной, и чаще всего я работала на братву, просто чтобы иметь достаточно денег, чтобы поддерживать электричество или еду в холодильнике. Такой ли меня видел Сойер? Была ли я той, кого нужно было спасать? Кого нужно защищать?

Теперь это не имело значения. То, что было у нас с Сойером, когда мы были моложе, было настоящим, глубоким, честным. Но обвинения Аттикуса все равно прожигали меня насквозь.

Мой голос был тихим, острым, как лезвие, горячим от огня.

— А я всегда считала тебя просто выродком шлюхи.

Его терпение лопнуло.

— Часы посещений заканчиваются в пять. У тебя ещё есть время.

— Центре не разрешают личные визиты. — Я знала это еще до того, как Сойер попал в тюрьму. Это был жалкий отрезок времени.

Последовала пауза, как будто я застала его врасплох.

— Для тебя сделают исключение.

Телефон отключился, и я рухнула на колючее сиденье такси. Я бросила телефон на колени Сойера и закрыла лицо руками.

Сойер, не колеблясь, обнял меня и притянул в свои крепкие объятия. Он позволил мне плакать у него на груди, пропитав его куртку слезами и соплями. Однако он не сказал ни слова. Остаток пути мы молчали.

Хотя я подозревала, что он молчал, потому что мы и так слишком много наговорили в присутствии водителя. Этот город кишел шпионами. Между политиками, правительственными учреждениями и всеми различными криминальными семьями здесь ничего не оставалось незамеченным.

Наше с Фрэнки возвращение в этот город после стольких лет не могло не вызвать ажиотажа. Когда я ушла пять лет назад, я не только оставила Сойера, я оставила позади врагов и тех немногих союзников, которые должны были расценить мой побег как предательство. Не говоря уже о ФБР.

Требования Аттикуса шипели у меня в груди. Войти в центр под своим настоящим именем.

С таким же успехом я могла бы транслировать свое прибытие через громкоговорители по всему городу. Одно и тоже.

Кейдж провел значительное количество времени с водителем такси после того, как мы добрались до старого дома Сойера. Я видела обмен большой пачкой наличных и знала, что он пытался заплатить парню за его молчание. Может быть это сработало бы. Но ещё это могло иметь неприятные последствия для нас.

Добро пожаловать в Вашингтон.

Фрэнки заметила мои слезы, как только я вышла из такси, и бросилась ко мне.

— Что случилось?

— Аттикус звонил, — прошептала я, мой голос охрип от эмоций. — Она точно у него.

— Тебе удалось поговорить с ней?

Я кивнула.

— Она жива. — Больше я ничего не знала. Было трудно задавать вопросы четырехлетней девочке, когда ее держал в плену монстр. Получить от нее прямые ответы, когда ее оторвали от меня и терроризировали в течение шестнадцати часов, было невозможно. Я оправдала свои ожидания, просто услышав ее голос.

Она была жива. У нее хватило сил плакать. Хватило сил кричать. Это были хорошие признаки.

— Что нужно, чтобы вернуть ее? — Темные глаза Фрэнки назойливо оценивали меня. Она хотела знать правду. Она хотела получить информацию.

— Он хочет, чтобы я навестила боссов, — честно ответила я. — И использовала своё настоящее имя, когда приду.

Фрэнки опустила взгляд на тротуар и задумалась над требованием Аттикуса.

— Должно быть что-то ещё, — наконец сказала она. — Мы не вернем Джульетту, не пролив крови.

Я уже знала это, но должна была решать проблемы по мере их поступления.

Сойер набрал код, чтобы войти в свой многоквартирный дом, и придержал для нас дверь. Я могла бы сделать это за него. Мои пальцы все еще знали путь внутрь.

Переступить порог было все равно что попасть на кладбище. Призраки из моего прошлого таились в каждом углу, следовали за нами до лифта и ждали в коридорах.

Однажды мы поругались. Я не могла вспомнить, из-за чего, из-за чего то глупого… совершенно незначительного. Я выбежала из его квартиры и сбежала вниз по лестнице, зная, что он пойдёт за мной. Я вышла на другом этаже и ходила кругами по коридору, пытаясь перестать ждать его.

Это оказалось невозможным. Я не могла перестать ждать Сойера. Он не мог разозлиться на меня настолько, чтобы дать мне уйти.

Он нашел меня спустя час, и к тому времени вся злость вытекла из меня, выплеснувшись в воздух на десятом этаже. Мы не стали возвращаться в его квартиру для примирительного секса. Это произошло в нише, мимо которой мы проходили в этот момент. Скрытая папоротником и телом Сойера, пока он прижимал меня к стене, когда я цеплялась за него, отчаянно желая заполучить его всего.

Мы были так молоды. Так жадны друг до друга. Ни одно из наших действий тогда не имело последствий. И этому нас научила не только наша юность, это была вся наша чертова жизнь — то, как нас воспитали. Когда тебя учат лгать, воровать и обманывать, чтобы заработать на жизнь, ты вырастаешь, веря, что можно лгать, воровать и обманывать, чтобы выкрутиться из чего угодно.

Только после Джульетты я поняла, что в жизни есть некоторые последствия, которые нельзя отменить, от которых нельзя отвертеться или сбежать. Было невозможно солгать, чтобы не забеременеть. И хотя я навеки благодарна ей за перемены, которые она внесла в мою жизнь, я также всегда буду помнить ее как ценный урок.

Я проигнорировала нишу и румянец, окрасивший высокие линии моих щек. Это были другие дни. Я была другой девушкой. И Сойер, безусловно, был другим мужчиной.

Раньше это было одно из самых модных зданий в центре Вашингтона, но сегодня ковер выглядел изношенным, а краска на стенах коридора была размазана и облуплена. Это все еще было красивое здание, но очарование исчезло.

Он вытащил из кармана ключи и открыл знакомую дверь в квартиру на верхнем этаже. Если это здание было кладбищем, то квартира Сойера была склепом. Войти внутрь было все равно что разбудить мертвого. Я втянула в себя спертый воздух и расставила ноги, чтобы удержаться от побега.

Все было по-прежнему. Вид на центр города из массивных окон, занимающих две стены. Его пустая кухня со столешницами из бетона и приборами из нержавеющей стали. Его огромный телевизор, который к настоящему времени устарел, старая технология, которая, несомненно, больше его не удовлетворит. Дверь главной спальни была закрыта, что было небольшим благословением в свете эмоциональной боли, которую причинил мне один только шаг в пространство Сойера.

— Эта квартира выглядит точно так же, как и прежде, — прошептала Фрэнки, вырывая меня из мыслей в моей голове.

— Я сюда не возвращался, — сказал ей Сойер. — После того, как я вышел, я направился сразу во Фриско. Не было времени на ремонт.

Его сухой тон привлек мое внимание, и я повернулась к нему лицом.

— Почему ты не продал её?

— На случай, если ты вернешься в город и будешь меня искать. Я хотел, чтобы у тебя было где остановиться.

Я не знала, как на это реагировать и что сказать. Это была необъяснимая забота. Он заботился обо мне. А я не заслуживала его доброты.

Повернувшись к нему спиной, я бросила сумку на стул с высокой спинкой, втиснутый в кухонный островок, и положила сумочку на стойку.

— Сколько времени займет дорога до Центра содержания под стражей?

— Не менее сорока пяти минут на машине, — ответил Кейдж у окна, у него на телефоне было приложение с картой. — Мы должны скоро выехать.

Я резко обернулась.

— Ты тоже идешь?

— Можешь воспринимать меня, как своего нового лучшего друга. Во всяком случае, на время этой поездки.

Бросив на Сойера косой взгляд, я поняла, что была права. Кейдж был здесь для моей безопасности.

— Эта должность уже занята, — едко сказала ему Фрэнки.

Гас фыркнул.

— Может быть, ей стоит пересмотреть свое отношение к друзьям. Ты только навлекаешь на нее неприятности.

Она прищурила глаза.

— Потому что вы с Сойером гораздо более ответственны? По крайней мере, у нас двоих нет тюремного прошлого.

Я решила не добавлять ничего к этому разговору, потому что это неизбежно привело бы меня к еще большим неприятностям.

— У меня есть время принять душ? — Не то чтобы я хотела выглядеть получше перед начальством, но я ненавидела чувствовать себя грязной после перелётов, спертый воздух из самолета, казалось, застрял в моих волосах и ползал по всей коже. И если быть до конца честной, мне нужно было несколько минут, чтобы обдумать то, что я собиралась сделать. Я направлялась на войну, и мне нужно было быть на пределе своих возможностей. Это означало, что мне также не помешал бы двенадцатичасовой сон.

После того, как я услышала её голос, я даже мысли об этом допустить не могла. Я бы не могла заснуть, пока не вернула бы Джульетту в целости и сохранности в свои объятия.

— Ты можешь воспользоваться моей ванной, — предложил Сойер. — Я тебе покажу.

Моя рука замерла на крышке чемодана.

— Я знаю, где она.

Он даже не потрудился повернуться ко мне.

— Я все равно тебе покажу.

Я взглянула на Фрэнки в поисках поддержки, но она была занята, тем, что пыталась скрыть свою улыбку. Предательница.

Не имея других вариантов, я последовала за Сойером в его спальню, комнату, в которой я когда-то практически жила. В его комнате на меня нахлынули воспоминания. Его кровать. Его стол. Его душ. Даже его шкаф показался мне знакомым.

Это был человек, которому принадлежало все, что вызывало самую сильную боль в моей груди. Сойер обернулся, его пристальный взгляд захватил мой, удерживая его в заложниках, успокаивая безумные мысли в моей голове и отчаянное желание убежать. Разум исчез. Страх превратился в жар, мужество и что-то глубокое и безымянное. Он был всем в моем прошлом и всем в моем настоящем. Он был милым и сексуальным, диким и опасным, надежным и отчаянным. Он был моей самой большой загадкой и моим домом. Он был моим. И я знала, я просто знала, что никогда больше не смогу уйти от него.

Он сел на край своей аккуратно застеленной кровати и откинулся на руки.

— Здесь кто-нибудь живет? — спросила я, заметив, как умело развешаны полотенца прямо в главной ванной комнате.

— Я плачу за уборку, — его тон был меланхоличным, усталым, наполненным напряжением.

Кивнув, я не знала, что еще сказать.

— Я быстро.

Он схватил меня за руку, когда я двинулась, чтобы пройти мимо него, и раздвинул свои ноги, так что я приземлилась между ними.

— Ты хочешь спать?

Его глаза были тяжелыми, в них читалась потребность в отдыхе. Я посмотрела на него сверху вниз и обнаружила, что мой палец проводит по изгибу его щеки.

— Я не могу. Я знаю, что мне это нужно, но я слишком взвинчена.

Он притянул меня ближе, положив руки на тыльную сторону моих бедер. Его ладони были горячими на ткани моих джинсов, и я вздрогнула от собственнического, знакомого прикосновения.

— Попасть внутрь, чтобы увидеть их, будет легко, но когда мы войдём начнётся настоящий шторм.

— Я знаю.

— Я собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы обезопасить тебя, вернуть Джульетту и вывезти тебя из города, но я не могу даже предположить, о чем они тебя попросят.

— Ты останешься со мной? — мой голос был шепотом, мольбой. Я хотела верить, что смогу сделать это сама, но реальность была такова, что я ничего не могла сделать без Сойера рядом со мной. Я не смогла бы справиться с этим без него. Я была бесполезна без его защиты, наставлений, напоминаний, что важно и на чем я должна оставаться сосредоточенной.

Может быть, так было всегда.

— Если смогу. — Его признание было холодной дозой реальности. Боссы, очевидно, разделили бы нас. Мы были сильны вместе, когда наступали единым фронтом. Это было бы последнее, чего они хотели.

Мы были нужны им слабыми и сломленными.

Им нужно было, чтобы мы были уязвимы.

Как будто похищения моей дочери было недостаточно, чтобы вспороть мне живот.

Обхватив его подбородок дрожащими руками, я приблизила его лицо к своему.

— Что бы там ни случилось… Мне нужно, чтобы ты помнил… Я никогда не переставала любить тебя, Сойер.

Он начал дрожать от моего прикосновения. Его кадык двигался вверх и вниз, когда он пытался сглотнуть, и хватка на моих ногах усилилась. Но вместо того, чтобы ответить взаимностью, он сказал:

— Собирайся, Шестёрка. Нам нужно выехать как можно скорее.

Резко встав, он протиснулся мимо и вышел из комнаты. Дверь за ним захлопнулась, сотрясая стены и саму суть меня. Я смотрела на дверь долгих три минуты, решая, что делать дальше, решая, что сказать дальше.

Я надеялась хоть на секунду заглянуть под его маску, увидеть какое-то подобие правды и честности. Я надеялась успокоить свое израненное сердце и собрать некоторые из моих разбитых осколков. Мне нужно было услышать, как он произносит эти слова, так же сильно, как мне нужно было их произнести. И вместо этого… Он ничего не сказал.

В конце концов, я списала свое признание на недостаток сна и переизбыток эмоций. Мне не следовало говорить ему этого.

Я не должна испытывать к нему таких чувств.

Он мог быть уверен, что я больше не повторю этой ошибки. Я усвоила урок.

Не обращая внимания на то, что произошло, и на бешено колотящееся сердце, я бросилась собираться, и через тридцать минут мы с Кейджем вышли из квартиры. Чуть больше чем через час я снова оказалась перед лицом Пахана. Только на этот раз я была для них угрозой.

Глава 8

Центральный следственный изолятор округа Колумбия не сильно отличался от Алленвуда, где содержался Сойер, — мое единственное другое упоминание о местах содержания под стражей. Конечно, снаружи они были структурно разными, но внутри все казалось одинаковым. Темное, грязное, лишенное надежды место.

По крайней мере, в Алленвуде я с нетерпением ждала этого визита. Разлука с Сойером была сущей мукой. Те несколько часов, проведенных в комнате для посещений, были тем, ради чего я жила. Пока у меня не появилось что-то более важное, ради чего стоило жить.

Центральный изолятор не давал такого же желанного обещания. Я не навещала того, кого любила. Меня заставляли встречаться с людьми, которых я ненавидела. И не просто с какими-то людьми, а главами некогда могущественного синдиката русской мафии. Они были не просто опасны по своей природе, они, вероятно, хотели насадить мою голову на пику.

Сойер целый час вез нас через весь город, преодолевая плотное движение на машине, которую он держал на складе. Ему ее привез парень, которому он платил, чтобы тот время от времени ездил на ней и следил за тем, чтобы она оставалась в отличном состоянии. Это был глянцевый черный мускул-кар, который с ревом ожил и издал все звуки врум-врум, которые от него можно было ожидать. Поездка была не слишком трудной, но, тем не менее, она укачала меня в машине и вызвала сомнения.

Для человека, который предположительно расстался со своей жизнью в Вашингтоне, Сойер сохранил многое из своего прошлого. И платил людям за то, чтобы они регулярно заботились о них.

Мы покинули Кейджа и вместе вошли в логово льва. Моя рука дрожала, когда я писала «Каро Валеро» на бланке для регистрации, предназначенном для юристов и сотрудников правоохранительных органов. Моя подпись была нетвердой и корявой, буквы сливались воедино и неуклюже заканчивались в конце. Я хмуро посмотрела на бумагу и пожалела, что не могу стереть свои каракули.

Имя Кэролайн Бейкер предоставляло гораздо больше безопасности. Даже если бы весь мир уже знал, что это мой псевдоним, я чувствовала бы себя с ним менее уязвимой, менее разоблаченной.

Офицер, отвечающий за стойку регистрации, взглянул на бланк, а затем на мое лицо.

— Вы здесь, чтобы увидеть Волковых?

Инстинктивно я знала, что этот мужчина у них на жалованье. Моя голова вспыхнула интуицией, как первое пламя зажженной свечи. Он произнес их имя со слишком большим уважением для своей стороны закона. И он оценивал меня со слишком большой настороженностью. Тем не менее, его комментарий удивил меня.

— Они все здесь?

Он кивнул так, что я почувствовала себя глупо из-за того, что спросила. Я мало что знала о процессе вынесения приговоров, но чувствовала, что держать трех самых страшных преступников в округе Колумбия вместе в одной тюрьме — значит напрашиваться на неприятности.

— Вам придется заходить по одному, — сказал охранник Сойеру и мне.

— Мы собираемся встретиться с ними со всеми сразу? — Для меня это было нелепо, совершенно безумно. Они содержались под стражей без внесения залога. Судья, который судил их, не захотел дать им шанс сбежать. Ладно, они все еще ждали суда и вынесения приговора, но это не делало их менее опасными. Администрация этой тюрьмы, какой бы коррумпированной она ни была, на самом деле не могла позволить им находиться в одной комнате вместе.

— По одному, — повторил офицер.

Я обменялась взглядом с Сойером. Те несколько раз, когда я навещала его в Алленвуде, были в большой комнате, где все заключенные встречались со своей семьей в часы посещений. Охранники были стратегически расставлены внутри и снаружи комнаты. Уединения почти не было, и если охранники не слушали наш разговор, то другие заключенные слушали.

И самое главное, весь блок для посещений был зафиксирован камерами наблюдения.

У меня появилось неприятное предчувствие, что это будет частная встреча. У нас не будет такой роскоши, как камеры слежения.

Это было хорошо для моей анонимности. И плохо, если они решили пристрелить меня на месте.

Мы прошли через металлодетекторы, а затем подверглись агрессивному обыску. Два охранника провели нас по лабиринту коридоров, пока мы не добрались до частной комнаты для посещений. Другой охранник стоял перед закрытой дверью.

— Сначала дамы, — сказал первый офицер, его губы изогнулись в жестокой улыбке.

— Я не пойду туда без него. — Я снова потянулась к руке Сойера. Он придвинулся ко мне, но также встал позади меня и обнял рукой за талию, создавая дополнительный слой защиты. Его поза ясно давала понять, что я под защитой, но охранников, похоже, это нисколько не волновало.

— Вы входите одна или вообще не входите, — возразил охранник, бросив пренебрежительный взгляд на оборонительную позу Сойера.

Ну, черт возьми, он меня подловил. Я не могла не войти. Не войти означало бы потерять Джульетту. Это был мой шанс вернуть ее. И я бы сделала все, чтобы вернуть ее. Но мне была ненавистна идея встретиться с боссами в одиночку. Мне была ненавистна сама мысль о том, чтобы приблизиться к кому-то из русских в одиночку, рисковать своей хрупкой свободой ради этой единственной встречи.

Я проглотила комок в горле размером с кулак и неохотно задала вопрос, который выдал мой страх.

— Они ведь… будут закованы?

— Нет.

Черт возьми.

— Я прямо здесь, — прошептал Сойер мне на ухо. — Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Если мне нужно будет попасть в ту комнату, я это сделаю, Шестерка. Ты можешь мне доверять.

Я поверила ему. Убежденность в его голосе пронзила меня насквозь, мое тело откликнулось на правду, заключенную в каждом его слове. Я откинулась на него, впитывая как можно больше его успокаивающей уверенности.

Я прожила всю жизнь, совершая плохие проступки. Я вламывалась в бесчисленные правительственные объекты и частные дома. Я украла бесценные семейные реликвии, редкие драгоценные камни и украшения. Моя личная коллекция краденых вещей стоила миллионы. Всю свою жизнь я общалась с ворами, убийцами, наркобаронами и всевозможными преступниками. Это была всего лишь еще одна встреча… еще одна неудобная ситуация, из которой я могла бы выкарабкаться.

Вспоминая худшие из своих поступков и самую страшную из своих работ, я позволила адреналину циркулировать по моему телу, моей крови, моим костям. Я позволила этому превратить мои нервы в сталь, а страх — в мужество. Паханы не были новым врагом, и они не были неизвестны. Я знала, чего от них ожидать. Я знала, как с ними обращаться. И если дело дойдет до худшего, я всегда смогу солгать.

— Со мной все будет в порядке, — решила я.

— Тогда забери нашу девочку, — потребовал Сойер низким, хриплым голосом, укрепляя мою решимость и давая мне причины снова быть здесь.

Выпрямив спину и надев свою старую развязность как знак почета, я ждала, пока охранник откроет дверь. Я отпустила руку Сойера и вошла в логово дьявола.

Когда я вошла, в комнате воцарилась тишина, практически угнетающая своей тяжестью. Роман сидел в середине трех стульев, которые были расставлены лицом к дверному проему. Последние пять лет были добры к нему, он слегка постарел с тех пор, как я видела его в последний раз. И каким-то образом все еще умудрялся быть тщательно собранным, даже в своем оранжевом комбинезоне. Его темные волосы были тронуты сединой, а глубокие морщины придавали выразительность его глазам и властность рту. Как будто ему нужно было больше того и другого.

Он сидел прямо, его плечи были расслаблены, руки сложены вместе и покоились на скрещенных ногах. Он выглядел так, словно ему больше место в зале заседаний, чем в этой плохо освещенной комнате с цементными стенами.

Дмитрий сидел слева от него, а Александр справа. Для них тоже пять лет прошли мало заметно, сохраняя их внешнюю отвратительную утонченность, которая была слишком культурной для этого места. Волосы Александра были почти полностью темно-каштановыми, за исключением тех мест, где они начали седеть вокруг его бакенбард. Его борода тоже начала светлеть. Очки в тонкой оправе довершали его образ, придавая ему скорее гражданский вид, чем преступный. Он был уже на пути к полной седине, эдакая серебристая лисица.

Серебристая лиса в оранжевом комбинезоне.

Дмитрий все еще выглядел как самый младший брат, которым он был. Его темные волосы были все еще густыми и искусно растрепанными, а мускулы все еще объемистыми и слишком большими для узкой тюремной рубашки, которую ему выдали. Он всегда будет мускулом в группе, кулаком, который сокрушит каждого врага, каждую угрозу.

Теперь я была и тем, и другим для этих людей. Я была их врагом. Я была угрозой, которую они не потерпели бы.

Охранники закрыли за мной дверь, и я подпрыгнула от гулкого звука, отразившегося от слишком близких стен. Уголки губ Дмитрия приподнялись в полуулыбке.

— Они впустили призрака внутрь, братья.

— Нет, мой брат, — упрекнул Роман. — Она только хотела быть призраком.

Он не ошибся.

Я высоко подняла подбородок и ждала, когда смысл этой встречи будет озвучен вслух.

— Неужели тебе нечего нам сказать? — спросил Александр, и его верхняя губа изогнулась в усмешке. — Привет, дядя Алек? Так приятно тебя видеть, дядя Роман? Мне так жаль, дядя Дмитрий, я больше никогда не предам твое доверие?

Я позаботилась о том, чтобы мое отвращение оставалось скрытым.

— Я никогда никого из вас не называла дядей.

— Это помогло бы? — спросил Роман обманчиво мягким голосом. — Если бы мы заставили тебя больше чувствовать себя семьей, ты бы вела себя как хорошая девочка, которой тебя воспитали? Если бы мы спасли тебя из лачуги, которую держал твой отец, и позволили тебе жить как одному из нас, ты бы оказала нам уважение, которого мы заслуживали?

Подавив желание рассмеяться, я поняла, что Роман был серьезен. Он искренне спрашивал, что он сделал не так, как он мог предотвратить мой исход. Я не могла заставить себя поверить, что он винил себя в моем исчезновении, но было очевидно, что он хотел получить ответ на вопрос, почему я ушла.

Поскольку он похитил мою дочь, чтобы вернуть меня сюда, он уже должен знать ответ.

— Я бы никогда не бросила своего отца. Ни за что.

Выражение лица Романа изменилось, потемнело.

— Но ты это сделала. Ты бросила его.

Во мне вспыхнула защита. Действительно ли им было нужно это знать? Было ли это своего рода испытанием?

— Мы слишком разные, — возразила я. — Я не бросала его до тех пор, пока он не оставил мне другого выбора. Я пыталась. Я осталась с ним, я боролась за него, я убирала за ним беспорядок и заботилась о нем всю свою жизнь. И как он отблагодарил меня? Отвернувшись от меня. Угрожая мне. Он не оставил мне другого выбора. — Я сделала успокаивающий вдох. — Я бы сделала это снова, если бы мне дали шанс.

Братья взглянули друг на друга.

— Она не потеряла свой пыл, — усмехнулся Александр. Он повернулся ко мне. — Мы беспокоились, что все эти годы бездействия сделают тебя слабой.

Бездействия… это было забавное слово для обозначения нормальной, некриминальной жизни.

— Теперь она мать, — поморщился Роман, явно не чувствуя энтузиазма своего брата. — Она будет неуклюжей, неопытной. Она не готова.

— Она будет готова, — вмешался Дмитрий, его русский акцент был сильнее, чем у его братьев, — потому что в противном случае она умрет. И ребенок тоже. Теперь, когда у нее есть эта прелестная малышка, за которой нужно присматривать, я предполагаю, что она более мотивирована, чем когда-либо.

У меня был миллион вопросов, но я знала, что лучше не задавать ни одного из них. Единственное, что не изменилось за пять лет, прошедших с тех пор, как я видела их в последний раз, — это то, как сильно я их ненавидела.

— Послушай, Роман, маленькому лисенку не нравится наш разговор.

Роман бросил на меня быстрый взгляд, прежде чем я смогла скрыть свое выражение.

— Видишь? Я же говорил тебе, чтоона размякла. Та Кэролайн Валеро, которую мы знали раньше, никогда бы не раскрыла что-то столь простое, как ее мысли. Она была машиной. Искусный инструмент, который был заточен до совершенства. Теперь она… меньше, чем…

Праведный гнев горел во мне, разъедая мои более осторожные инстинкты.

— Ты предполагаешь, что я не хотела, чтобы ты видел мое отвращение?

Брови Романа одобрительно приподнялись. Однако он не признал мой аргумент. Вместо этого он подтолкнул разговор вперед.

— Что касается нас, ты все еще принадлежишь нам. — Он выдержал мой пристальный взгляд, не дрогнув. Я соответствовала его каменно-холодному выражению лица и воздвигла стену спокойствия, которую он ожидал. — Мы понимаем, что… в твоей жизни произошли определенные обстоятельства, которые побудили тебя какое-то время пожить в другом месте. Но отсрочка, которую мы тебе дали, подошла к концу. Ты снова нужна дома.

Дом. Я больше не могла называть это место домом. Это было не так. Даже близко.

— И ваш план состоит в том, чтобы держать мою дочь в плену, пока я не соглашусь?

Щека Романа задрожала от разочарования. Его взгляд упал на мою грудь.

— Ты уже согласилась. Ты — братва.

Моя рука опустилась чуть выше правой груди, где в пятнадцать лет мне была сделана татуировка в виде православного креста размером с доллар.

— Я никогда не соглашалась вступать в братву, — напомнила я им. — Тогда меня вынудили к этому. И ты заставляешь меня сделать это снова.

Дмитрий издал какой-то звук в глубине своего горла.

— И ты думаешь, нас волнует, как мы тебя поймали? Нет, только то, что мы поймали тебя, лисенок. Ты сделаешь то, о чем мы просим, или заплатишь за свою свободу своей жизнью.

Я должна была испугаться, прийти в ужас. Но огонь ярости, полыхавший в моем теле, не оставлял места для других эмоций, особенно таких слабых, как страх. Страх не помогал. Страх не предлагал решений.

Но я была не настолько глупа, чтобы просить о смерти. Мне все еще нужно было думать о Джульетте.

— Когда я получу свою дочь обратно?

Александр наклонился вперед, положив локти на колени, глядя на меня снизу вверх с озорством, пляшущим в его глазах.

— Ты можешь забрать ее обратно в конце нашей встречи.

Это не могло быть так просто.

— Ты имеешь в виду, если я соглашусь на работу, для которой, как ты решил, я тебе нужна?

Все трое одновременно кивнули.

— Ты сделаешь эту работу. Это не вопрос, — напомнил мне Роман. — И твоя дочь будет у тебя. Мы просто взяли ее, чтобы показать тебе, что мы можем забрать ее. Нет такого места, которое было бы достаточно далеко или спрятано, чтобы мы не могли тебя найти. Ты наша, Кэролайн. Ты принадлежишь нам.

Мое дыхание сбилось, мои легкие забыли, как работать. Страх отодвинул гнев в сторону, подняв свою уродливую голову и подорвав мою решимость.

— А если я снова сбегу?

Роман вздохнул.

— Я бы не советовал делать такую глупость.

Мое сердце бешено забилось в груди.

— Я не приведу свою дочь в этот мир, — сказала я им, и в моем голосе прозвучала убежденность. — Я больше не буду терпеть этот мир. Я вышла раньше. Я выйду снова.

Голова Романа склонилась набок, оценивая меня.

— Я же говорил тебе, что она размякла.

Я резко втянула воздух и задержала его, стараясь игнорировать желание плюнуть в него.

— Если мягкая означает безопасная, то я не против.

Александр тяжело вздохнул и задал вопрос, который совершенно застал меня врасплох.

— Счастлива ли наша племянница? Там, где ты сейчас живешь, она… довольна?

Этот вопрос показался мне таким же резким, как удар головой о стену. Мне потребовалось больше времени, чем следовало бы, чтобы ответить, но я знала, что от моего ответа зависит многое. Кроме того, похоже он интересовался искренне. Была ли Фрэнки счастлива? Я не знала наверняка, но я точно знала, что она не была несчастна. И она не жила постоянно в страхе. И у нее был потенциал быть счастливой. Во всяком случае, больше, чем здесь.

— Она любит свою работу, — честно сказала я им. — Мы устроили себе хорошую жизнь. Приятная, нормальная жизнь. Она не хочет оставлять это. — Я пристально посмотрела на него. — Никто из нас не хочет.

Некоторое время они втроем сидели молча. Как раз в тот момент, когда я больше ни секунды не могла выносить напряженную тишину, Роман поднял свои темные глаза и заговорил.

— Работа заключается в следующем: ты очистишь наше имя.

Пол исчез подо мной, и я провалилась в кроличью нору. Вниз, и вниз, и вниз, я продолжала падать. У этой просьбы не было дна. Нигде не было твердой почвы. Только ощущение падения, что ты никогда больше не встанешь прямо. И вот так этот уродливый, жадный мир снова поглотил меня целиком.

— Извините? — прошептала я.

— Твой… парень проделал хорошую работу, — продолжил Роман. — Ему удалось дать ФБР то, что им было нужно, не полагаясь на большое количество свидетелей.

— О свидетелях достаточно легко позаботиться, — объяснил Дмитрий. — Они хотят либо денег, либо смерти. Я могу исполнить оба их желания.

Я сильно сомневалась, что они хотели смерти, но он нарисовал довольно четкую картину того, что с ними случится, если они откажутся от его взяток.

— Но у нас нет свидетелей для вымогательства, — закончил Роман. — Нам нужны доказательства, чтобы… — он потер руки друг о друга, воображаемая пыль посыпалась с кончиков его пальцев на пол. — Это твоя работа. Ты уничтожишь все, что есть на нас у ФБР, до суда.

— Это невозможно. Я даже не знаю, что у них есть…

Роман поднял руку, эффективно заставляя меня замолчать.

— Это твоя работа. Как только это будет сделано, мы будем… пересмотри свою приверженность своим братьям. Сделай достаточно хорошую работу, и мы, возможно, даже позволим тебе вернуться в твой драгоценный зимний рай.

В моей голове крутились варианты, хорошие и плохие.

— А моя дочь?

— Останется с тобой до тех пор, пока ты будешь послушна.

Вздох облегчения, вырвавшийся из моих легких, чуть не сбил меня с ног.

— А если я потерплю неудачу?

Взгляд Романа стал невероятно холодным, пробирая меня до костей.

— Ты была с нами долгое время, Кэролайн. Я думаю, ты знаешь, что это была бы неразумная идея.

Отмеченная.

— А теперь иди, — отпустил меня Дмитрий. — Мы готовы поговорить с предателем.

Предатель. Слово запрыгало по комнате, как свинцовый шарик или пуля, ищущая тело, чтобы пробить его.

Мне каким-то образом удалось сделать что-то менее оскорбительное, чем Сойер. Возможно, когда-то давным-давно я была ценным приобретением, но мы с Фрэнки ушли. Мы не оставили кучу улик для ФБР и никого не арестовали. Мы просто исчезли.

Сойер был их восходящей звездой, мальчиком, который, вероятно, однажды мог возглавить всю их организацию. И он не только разрушил все, ради чего они трудились всю свою жизнь, он сделал для них почти невозможным вырваться из их запутанной паутины.

Дверь открылась, и я поспешила из комнаты. Сойер уже был там, его глаза были полны беспокойства.

— Я в порядке, — одними губами сказала я ему, когда мы проходили мимо друг друга в дверях. Он кивнул, но это было все, что он успел сделать, прежде чем исчезнуть на другой стороне.

— Блудный сын возвращается, — услышала я напев Александра перед тем, как дверь начала закрываться.

— Стоила ли она таких хлопот? — Дмитрий склонил голову на бок.

— Насколько я понимаю, у него еще даже нет лисы, — добавил Роман деловым тоном. — Он проделал всю эту работу, но он все еще человек без семьи. Он все еще одинокая уличная крыса, умоляющая нас о приюте.

Мое сердце сжалось из-за Сойера. Я обнаружила, что прижата к цементной стене параллельно тюремному охраннику. Дверь зацепилась за резиновую пробку на полу и закрылась не до конца.

— Почему бы тебе не позволить мне самому беспокоиться о статусе моих отношений, — спокойно предложил Сойер.

— Просто ты так долго работал над этим, — цыкнул Александр.

— Он выглядит достаточно уверенным, — сказал Роман веселым тоном. — Она, должно быть, еще не знает о начале.

— Посмотри на его лицо! — Дмитрий рассмеялся. — Она не знает. Он хранил свои секреты все эти годы. Думаю, что я впечатлен.

Один из братьев рассмеялся. Охранник заметил, что дверь приоткрылась на дюйм, и прижал к ней руку, пока она со щелчком не закрылась. Я оставалась на месте еще пять минут, надеясь услышать лакомые кусочки их разговора.

Какие секреты Сойер хранил все эти годы? Что он скрывал от меня? Имели ли они в виду все то, что Сойер скрыл от меня? Или что-то еще?

Играл ли с ними Сойер? Или он играл со мной?

Или они играли с нами обоими?

Я чувствовала головокружение и дезориентацию. Было слишком много «что, если», слишком много неизвестных. И теперь, в свете всего этого, я собиралась очистить имя Волковых. Я, пошатываясь, направилась в туалет, следуя указателям, пока не закрылась в какой-то дыре и не выплеснула всю оставшуюся энергию.

Когда мне наконец удалось взять себя в руки и успокоиться, я плеснула на себя водой и потратила минуту, чтобы собраться с мыслями. Я проверила свой телефон и заметила четыре пропущенных звонка. Одно из них было от Мэгги. Она не оставила сообщения. Остальные три были из местной полиции Фриско. Они каждый раз оставляли голосовое сообщение, спрашивая, где я и не могла бы я, пожалуйста, зайти, чтобы они могли мне помочь. Я мерила шагами туалет, решая, перезванивать им или нет. С одной стороны, я не могла объяснить им, что я сделала. С другой стороны, я не хотела становиться случайным подозреваемым. Или жертвой. В зависимости от того, как сложилась эта встреча, она действительно могла пойти в любом направлении.

Я вернулась как раз вовремя, чтобы встретить Сойера, когда он выходил из комнаты. Наши взгляды встретились, и это казалось случайным, как будто он надеялся избежать взгляда на меня. Мы стояли там долгую минуту, не разговаривая, не зная, что сказать. Что-то потемнело в нем, переместилось в тень, где это было бы скрыто, защищено от света. Но я была слишком не в себе, чтобы понять, что он хотел от меня скрыть. Я была просто счастлива видеть его живым и невредимым.

Он протянул руку, но промолчал. Охранники были повсюду, и я подозревала, что большинство из них были подкормлены братвой. Даже стены, вероятно, подслушивали в таком месте, как это. Я бы подождала, чтобы расспросить его обо всем, пока мы не вернемся к его машине.

Когда мы вернулись к машине, Кейдж стоял прислонившись к бамперу, а взволнованная Джульетта сидела на заднем сидении. Я перешла на бег, пробежав через парковку. Она выпрыгнула из машины в мои объятия, где я закружила ее и сжимала до тех пор, пока ни одна из нас не смогла легко дышать.

— Мама! — закричала она, прижимаясь ко мне. — Я так сильно по тебе скучала!

— Я тоже скучала по тебе, милая. Так сильно.

Я не знала, как долго мы так стояли, я просто держала ее, обнимала и плакала в ее растрепанные волосы. Но когда Сойер наконец откашлялся, чтобы привлечь наше внимание, солнце стояло низко над горизонтом, и холодный ветер колол мое мокрое лицо.

— Нам нужно возвращаться, Каро, — тихо сказал Сойер.

Я обернулась, едва вспомнив, что он был здесь.

— Ты хочешь познакомиться…

Он покачал головой.

— Мы можем сделать это позже.

Одарив его улыбкой облегчения, я отнесла Джульетту на заднее сиденье и забралась в машину вслед за ней. Кейдж занял мое прежнее место впереди, а Сойер скользнул на водительское сиденье, не оглядываясь.

Оказавшись в безжалостной пробке часа пик, мы с Джульеттой прижались друг к другу и наслаждались одним воздухом. Мужчины молчали, пока я задавала Джульетте вопросы о ее возможных травмах и ее пленении, пока она не смогла ответить мне без зевоты. После этого я, наконец, позволила ей прислониться ко мне, и она заснула через несколько минут.

Я некоторое время гладила ее по волосам, наблюдая, что она в безопасности и покое в моих объятиях. Вероятно, она не спала всю ночь. Я зевнула, осознав, что тоже не сомкнула глаз.

Когда моя дочь была в безопасности, относительно невредима и находилась рядом со мной, прошло совсем немного времени, прежде чем я тоже почувствовала тяжесть на веках и выброс адреналина после таких травмирующих двадцати четырех часов.

Когда я проснулась, у меня был чертов список дел, но шум машины и незнакомое чувство безопасности погрузили меня в тяжелый сон без сновидений, которому я не смогла сопротивляться.

Я столкнусь с последствиями, когда проснусь.

Глава 9

Я заморгала в темноте и попыталась разобраться в кровати подо мной. Мой разум двигался медленно, медленнее, чем мои ленивые конечности, уютно устроившиеся в роскоши. Где я была?

Потом все это вернулось разом, как ведро холодной воды мне на голову. Я протянула руку, пытаясь разобраться в комнате. Мои руки наткнулись на тело, крошечное тело. Джульетта.

Я притянула ее ближе к себе, снова обнимая ее. Она издала восхитительный звук протеста, но не проснулась.

Мой разум начал мыслить более ясно, когда я изо всех сил попыталась стряхнуть тяжелую сонливость. Мы заснули в машине Сойера на обратном пути из Центра содержания под стражей. Она была здесь. Она была в безопасности.

О, слава Богу.

Прижимая ее еще крепче, я позволила своему разуму просеять события дня и то, что от меня требовали. Округ Колумбия, Пахан, Аттикус… Все это возникло из моих худших кошмаров.

Это было именно то, чего я не хотела, чтобы произошло.

Это был именно тот сценарий, против которого я так упорно боролась.

И все же мы были здесь.

Я облизала сухие губы языком, сделанным из наждачной бумаги, и поморщилась от ужасного привкуса во рту. Приподнявшись на локте, я увидела, что время близилось к полуночи. Я проспала около шести часов, но чувствовала себя лучше, чем когда-либо за последние недели, с тех пор как Сойер снова появился в моей жизни.

Худшее случилось, а я все еще была здесь, Джульетта все еще была здесь. По большому счету, мы не были в полной безопасности. Мы были не так далеко от этого уродства, как я бы предпочла, но мы обе все еще были живы.

Осторожно высвободив руку из-под нее, я тихо проскользнула в ванную Сойера и воспользовалась зубной щеткой, которую забыла раньше. Затем я умыла лицо и собрала волосы в беспорядочный пучок на макушке. Сняв рубашку из шамбре, я сменила свою уличную одежду на пару шорт для сна и толстовку, которая свисала с одного из моих плеч. Гораздо лучше.

Только теперь я была голодна.

С включенным позади меня светом в ванной я постояла в дверях еще несколько минут, наблюдая, как спит Джульетта. Ее грудь ритмично двигалась, а руки были прижаты к щеке. Она была таким ангелом, полное совершенство в человеческом обличье.

Мое сердце снова сжалось от болезненной реальности того, что я почти потеряла ее. Вот почему я шла наперекор всему, делая все, что считала правильным, умным и рассудительным, и делала то, чего от меня хотели боссы. Именно из-за нее я снова рискнула своей жизнью, свободой и своим почти идеальным криминальным прошлым (по крайней мере, на бумаге), чтобы украсть у ФБР и уничтожить драгоценные улики. Она была причиной, по которой я пренебрегала здравым смыслом и тем, что означало бы возвращение Пахана на улицы. Я бы сделала все, чтобы моя дочь была в безопасности.

Наконец, поверив, что она в достаточной безопасности, чтобы уйти на несколько минут, я на цыпочках вышла в коридор и тихо прокралась в гостиную. Телевизор был включен, окрашивая комнату в голубые тона.

Я заметила Сойера на диване, и моя грудь снова сжалась. Он неловко откинулся назад, вытянув перед собой длинные ноги, положив локоть на подлокотник и подперев голову открытой ладонью. Его глаза были закрыты, а рот слегка приоткрыт, издавая самые мягкие звуки сна.

Заметив его босые ноги, я достала плед и украдкой накрыла им его ноги. Он едва пошевелился, когда я прокралась на кухню.

Квартира Сойера была довольно большой, со всеми широкими комнатами и невероятно высокими потолками, за исключением двух спален и кабинета, расположенных в задней части дома. Но все остальное широкое пространство было открыто. Прихожая вела в столовую. Она была соединена с кухней и выходила в гостиную, где в углу были установлены тренажеры с видом на город. Дверь в углу комнаты вела на длинный балкон, подвешенный высоко над оживленными улицами Вашингтона.

Как только Сойеру исполнилось восемнадцать, он покинул дом Гаса и переехал в собственное жилье. В течение следующих нескольких лет, пока он продвигался по служебной лестнице синдиката, он несколько раз переезжал. Он всегда находил жилье получше, переезжал в лучшую часть города. Для него было чрезвычайно важно иметь самый красивый дом, который он мог себе позволить. Он получил эту квартиру на вершине своего успеха.

Я не могла не задаться вопросом, как ему удавалось сохранять это все годы, проведенные в тюрьме. Я знала, что это здание было дорогим, и он, очевидно, не зарабатывал никаких денег, пока был заперт. И, по словам Гаса, он продал все свои сбережения, чтобы найти меня. Это было не похоже на Сойера — тратить деньги на пространство, которым он даже не мог воспользоваться. Он был скрупулезен в расходах. Да, он покупал самые красивые вещи, какие только мог, и тратил деньги, когда хотел. Но он также и экономил.

Я с самого начала распознала его тайный страх возвращения на улицу. Но это превратилось в страх нуждаться в ком-то еще, чтобы обеспечить его, полагаться на то, что кто-то другой позаботится о нем. Он хотел быть полностью самодостаточным, что означало наличие такого солидного банковского счета, который позволил бы ему вести образ жизни без забот.

Он не хотел ни в ком нуждаться.

Теперь я задавалась вопросом, включало ли это меня.

Открыв холодильник, я поняла, что на кухне, вероятно, нет еды, но, к своему удивлению, я обнаружила контейнеры для еды на вынос на каждой полке. Должно быть, они сделали заказ, когда мы с Джульеттой были в отключке.

Я вытащила белую коробочку и понюхала содержимое. О Боже мой, мое любимое. Цыпленок с арахисовым маслом из «Дома Ли». Я отправила в рот кусочек холодного цыпленка и застонала от сочного, восхитительного вкуса.

Фриско дал нам жизнь, которую я никогда не смогла бы получить здесь, но у них не было «Дома Ли». Я имею в виду, что в округе Саммит были приличные китайские заведения, но все же… у них не было «Дома Ли».

Я высыпала рис и курицу в соусе в сковороду и включила слабый огонь. У Сойера была микроволновая печь, но это же еда из «Дома Ли», ее нужно подогревать на огне. Я не собиралась портить мое любимое блюдо, лишая его вкуса.

Покопавшись в других контейнерах, я нашла Кунг Пао и Пряный Ло Мейн. Я поймала себя на том, что улыбаюсь впервые по крайней мере за сорок восемь часов — мне казалось, что прошло больше времени. Мои лицевые мышцы растянулись, освобождая место для настоящего счастья, и я не могла удержаться от того, чтобы не выхватить кусочки из сковороды до того, как она полностью нагрелась.

— О Боже мой, — простонала я, откусывая острый кусочек Кунг Пао.

— Мы думали, что еда разбудит вас раньше, — сказал Сойер с другого конца острова.

Развернувшись и размахивая палочками для еды, я отругала его.

— Тебе следовало разбудить меня. Я умираю с голоду.

Он положил руки на высокую стойку и склонил голову, разминая спину.

— Нет, тебе нужно было поспать. — Он поднял голову и поразил меня ошеломляющим взглядом из-под своих длинных ресниц.

Я вспомнила, что нужно дышать, и вернулась к своей еде.

— Тебе тоже…

— Это был долгий день.

В этом он не ошибся.

— Где все? — спросила я.

— Фрэнки в моей комнате для гостей. Гас отвез Кейджа обратно к себе домой.

Эта новость удивила меня настолько, что я снова встретилась с ним лицом к лицу.

— Вы оба содержали квартиры? Почему?

— Я сохранил свою квартиру. Гас пользуется старым домом своего отца.

— Оба его родителя мертвы?

Он покачал головой.

— Нет, его мама все еще жива. Она просто не очень много времени проводит в городе. Она предпочитает путешествовать. И я думаю, что у нее есть место в Мартас-Виньярде. Или где-то рядом. В любом случае, я даже не могу вспомнить, когда Гас в последний раз летал к ней. Она… такая же, какой она была, когда ты ее знала.

Мстительная. Мелкая. Горькая. Я не винила Гаса за то, что он не проводил больше времени со своей матерью. С ней было трудно смириться.

— Хотя я удивлена, что его отец оставил дом ему. Я была уверена, что Аттикус его получит.

— У Аттикуса есть свой собственный. Кроме того, Гас купил его у своей мамы. Это было не похоже на то, что его отец оставил это ему.

В этом было больше смысла.

— Вероятно, ей не терпелось избавиться от него.

Сойер издал глубокий гудящий звук, соглашаясь со мной.

— С Джульеттой все в порядке?

Я повернулась обратно к плите, соскребая кусочки, которые начали прилипать ко дну сковороды.

— Физически, насколько я могу судить, с ней все в порядке. Эмоционально? Время покажет. Должно быть, для нее это был совершенно травмирующий опыт. Я бы все отдала, чтобы отвезти ее обратно в Колорадо. Ей нужен свой дом, своя постель, привычные вещи.

— С ней все будет в порядке, — возразил Сойер. — Дети жизнерадостны.

Китайская еда стала немного менее аппетитной, поскольку мой желудок скрутило от всех возможных способов, которыми она теперь могла быть испорчена навсегда.

— О, да? Ты знаешь много неунывающих детей?

— Раньше я был одним из них.

Его письма вернулись ко мне, как удар по лицу. Я выключила плиту и повернулась к нему лицом. Он обошел остров и стоял всего в двух футах от меня. Он был одет в свою версию пижамы, темно-синие спортивные штаны и поношенную футболку, с босыми ногами и восхитительно растрепанными волосами. На его подбородке виднелась тень щетины, а глаза все еще были сонными. Его очки были где-то оставлены.

Бабочки запорхали у меня в животе, и я с трудом сглотнула при виде него, прислонившегося к противоположной стойке. Я подняла руку, чтобы погладить свой растрепанный пучок, чувствуя себя неуверенно в своей пижаме.

— Т-ты хочешь поговорить об этом? — я спросила его, боясь, что он скажет «да». Боялась, что он скажет «нет».

Он покачал головой, его глаза скользнули по мне, упиваясь видом моих голых ног и обнаженного плеча. Он был воплощением мужской загадочности, спокойной силы. А я была всего лишь дрожащим щенком.

Я потеряла способность дышать, когда он скрестил руки на груди, выпячивая бицепсы. Свет над плитой отбрасывал на его гладкую кожу золотистые блики, подчеркивая лучшие его части, заставляя мое тело ныть от нового вида голода.

— Чего сегодня хотел Пахан? — спросил он, отвлекая мое внимание на более важные вещи, чем похоть.

— Они хотят, чтобы я очистила их имя, сняла все обвинения.

Он кивнул, вероятно, уже подозревая об этом.

— Это будет нелегко. Я соорудил довольно герметичный корпус.

Я пожала одним плечом.

— Я не знаю, что еще можно сделать. Я должна попытаться.

Его подбородок снова дернулся, признавая, что это правда.

— В какой-то момент тебе придется встретиться лицом к лицу со своим отцом.

Вернувшись к шкафам, я обнаружила миски именно там, где он всегда их держал. Я вытащила две и разделила разогретую китайскую еду поровну.

— Что Пахан хотел от тебя?

— Это была не совсем просьба. Больше похоже на угрозы того, что они собираются сделать. Медленно убить меня. Смотреть, как я страдаю. Отрезать мне руки и выпотрошить меня вверх ногами. Что-то в этом роде.

Он намеренно избегал сути их встречи. Я видела секреты, плавающие в его влажном взгляде. И я приложила все усилия, чтобы заставить его рассказать мне, что произошло.

— Ты все еще жив, так что это хороший знак?

Он не клюнул на наживку и вместо этого сменил тему обратно на моего отца.

— Когда Леон услышит, что ты в городе, он придет искать тебя.

Отлично. Если он был так настроен говорить об этом, мы могли бы поговорить об этом.

— Ну и пускай. Это приведет только к еще большему разочарованию для него.

— Ты собираешься позволить ему встретиться с Джульеттой?

Во рту появился горький привкус.

— Я даже не собиралась позволять тебе встречаться с Джульеттой. Что заставляет тебя думать, что я позволила бы ему встретиться с ней? Он наркоман и подонок. Я сделаю все, что потребуется, чтобы держать ее подальше от него.

— Думаю, ты сказала то же самое обо мне.

Я бросила на него косой взгляд.

— Осторожнее, Уэсли. Ты ходишь по тонкому льду.

Теплая рука прошлась по моей спине, скользя вниз, пока не остановилась на заднице. Его губы оставили дорожку поцелуев на моем обнаженном плече.

— О, да?

— Да. — Но одышка в моем голосе разрушила мой угрожающий вид.

Его зубы впились в мою шею сбоку, быстро успокоенные горячим прикосновением его языка. Его рот переместился к моему уху, покусывая и целуя, и в целом сводя меня с ума. Его руки опустились на мои бедра, притягивая меня обратно к его невероятно твердому телу.

— Я, э-э, разогрела для нас немного еды, — пропищала я. Я попыталась привести в порядок свои мысли и разобраться во всех причинах, по которым я держалась от него на расстоянии, но они ускользали у меня из рук.

— Мы съедим это позже, — пророкотал он мне в ухо.

Он развернул меня, и моя задница ударилась о стойку. Мои руки опустились ему на плечи, останавливая его. Я мотнула головой в сторону коридора.

— Фрэнки, — прошептала я в отчаянии. — Джульетта!

Он издал пренебрежительный звук в углубление моего горла.

— Я держался на расстоянии, пока мы не нашли ее, Шестерка. Она здесь. Она в безопасности.

Я выпрямилась.

— Это было так заботливо с твоей стороны, — сказала я сухим тоном. — Наша дочь была похищена, и ты смог держать свои руки при себе целых двадцать четыре часа.

— Прошло больше двадцати четырех часов, — напомнил он мне.

— Не намного… — моя фраза закончилась на вздохе, когда его рука пробралась под мою толстовку и поднялась к груди. Он просунул руку в чашечку моего лифчика и сжал, проводя большим пальцем взад-вперед по моему соску.

Его другая рука потянула за пояс моих шорт, стягивая их вниз по моему бедру с одной стороны. Его свободная рука играла со швом моего нижнего белья, и я вздрогнула от едва заметного прикосновения.

Он поднял голову и остановил меня мрачным взглядом.

— Я изголодался по тебе, Кэролайн. В течение пяти лет я отчаянно нуждался в тебе, умирал с голоду. И теперь ты хочешь, чтобы я подождал? — Он перекатил мой сосок между большим и указательным пальцами, словно доказывая свою точку зрения.

Мои мысли сталкивались друг с другом, пытаясь осмыслить то, что он сказал.

— Не ждать. Нет. Но что, если мы не будем торопиться? Что, если нам расслабиться в этом?

Рука на моей талии опустилась ниже, между моих ног. Мое нижнее белье все еще было на месте, но тонкий слой защиты, казалось, не имел значения, когда его умелые прикосновения обжигали все мое тело, пока оно не превратилось в пылающий огонь желания, вожделения.

— Это то, чего ты хочешь? — спросил он, не убирая своих порочных пальцев ни с одного места на моем теле.

Я покачала головой — нет. Я не хотела ждать. Или двигаться медленно. Или остановиться. Это был Сойер. Он жаждал этого в течение пяти лет? Он был не единственным.

Мне никто не нужен был, кроме него.

Это всегда был он.

Почувствовав мое колебание, его рот накрыл мой, уничтожая всю осторожность, которая у меня еще оставалась. Его губы поглощали мои, пробуя на вкус, облизывая и покусывая, в то время как его руки двигались по моему телу, разжигая, разжигая и разжигая огонь внутри меня до неистовства.

Он сдвинул мои трусики в сторону и погрузил пальцы в мое самое интимное место, толкая, надавливая и скользя, пока я не уронила голову ему на плечо и не отдалась пламени, который мог разжечь только он.

Его другая рука потянула за мой сосок, укус боли только усилил удовольствие, которым управляла его другая рука. Я вцепилась в его плечи, в то время как все остальное мое тело стало шатким и неустойчивым. Он отстранился ровно настолько, чтобы стянуть с меня толстовку, бросив ее куда-то за спину.

Но затем он снова оказался надо мной, его рука снова исчезла, погружаясь глубже, добавляя второй палец к уже ошеломляющему прикосновению. Его голова опустилась, и он приподнял мою грудь, чтобы взять ее в рот. Его язык скользнул по моему соску, сначала дразня, двигаясь медленно. Затем он засосал все это в рот, и я вскрикнула, отбиваясь от его руки.

Он быстро поднял меня, обернув мои ноги вокруг своих бедер. Я схватилась за его лицо, чтобы удержать равновесие, и впилась в его рот долгим, восхитительным поцелуем, когда он отнес меня к дивану и бросил на подушки.

Ощущение падения и приземления было таким знакомым, что мое сердце екнуло от воспоминаний обо всех случаях, когда мы делали это раньше. Ленивые субботы, когда мы проводили весь день внутри, переплетаясь друг с другом. После ночных событий, когда мы были слишком жадными и нетерпеливыми, чтобы добраться до его спальни. После почти смертельного опыта с итальянцами. Однажды, когда мы едва спаслись от полиции округа Колумбия после ограбления.

Мы занимались любовью на этом диване столько же раз, сколько и в его постели.

И все же на этот раз все было по-другому, все еще заметно непохоже на все предыдущие. Во-первых, наши тела изменились. Мне уже было не двадцать. У меня был ребенок. За то время, что мы были порознь, я стала женщиной. Да, мои сиськи были больше, но у меня также было несколько растяжек. Мои бедра больше не были гибкими и тугими. Все во мне было… мягче.

С другой стороны, Сойер теперь обладал крепкой мускулатурой. Он навис надо мной, весь из бицепсов, пресса и темного желания. Его руки скользнули по моему голому животу, взявшись за мое нижнее белье и шорты и сдернув их одним махом.

Затем он оказался надо мной, устроив колени между моих бедер и снова обхватив мои ноги вокруг своей талии. Только теперь это было гораздо интимнее, потому что я была почти голая и лежала под ним.

— Вот где твое место, — пробормотал он между влажными поцелуями вдоль моей ключицы, его тело прижималось к моему, согревая меня изнутри. — Со мной. Только со мной.

Его собственнические слова лишили меня способности думать. Я стянула его футболку через голову, а затем застонала, когда его голый торс прижался ко мне. Боже, было ли что-нибудь когда-либо лучше, чем прикосновение его кожи к моей?

Вместе мы избавились от его спортивных штанов и боксерских трусов.

— Я не могу ясно мыслить, когда я рядом с тобой, — прорычала я на него, обвиняя его и поклоняясь ему одновременно.

Он издал звук одобрения и раздвинул мои бедра шире, растягивая их до тех пор, пока я полностью не обнажилась перед ним. Его пальцы снова нашли мою сердцевину. Он мучил меня, двигаясь невероятно медленно. Входя и выходя. Входя и выходя. Пока мои ногти не впились в его лопатки, и я не превратилась в тяжело дышащее месиво удовольствия.

— Сойер, пожалуйста! — ахнула я, зная, что не смогу продержаться ни секунды без него внутри меня.

— Ты моя, Шестерка. — Я кивнула ему в шею. Он убрал пальцы и прижал ту часть себя, в которой я больше всего нуждалась, к моему входу. — Скажи это.

— Я-я твоя.

Он погрузился в меня, входя глубоко, с силой. Мои ноги сжались вокруг его бедер, а спина выгнулась.

— О боже! — захныкала я.

Вот тогда он начал по-настоящему двигаться. Он входил в меня в такт моим прерывистым вдохам. Спираль начиналась внизу моего живота и распространялась по мне, нагреваясь, затягиваясь и покалывая.

— Не останавливайся! — приказала я ему.

Он поднял голову, на его красивом лице появилась полуулыбка.

— Никогда, — пообещал он, проникая глубже, достигая того места, где я нуждалась в нем больше всего. Моя голова откинулась назад, мои глаза, трепеща, закрылись. — Чертовски красиво, — пробормотал он. — И ты вся моя.

Это было все, что потребовалось, чтобы подтолкнуть меня к краю. Все внутри меня сразу напряглось, выстреливая фейерверком за моими закрытыми веками. Он заглушил мои крики поцелуем, прижимая мое тело к себе и увеличивая удовольствие невозможными способами.

Когда я спустилась обратно на землю, он все еще неторопливо двигался, вытягивая из моего тела все ощущения до последней капли. Он навис надо мной, обхватив своими сильными руками, наблюдая за мной.

Я улыбнулась ему.

— Это было потрясающе.

— Потому что ты наконец-то там, где тебе самое место, Шестерка. Это приятно, потому что так всегда и должно было быть. — Он запечатлел еще один долгий поцелуй на моих губах, прежде чем встать и исчезнуть в ванной, чтобы привести себя в порядок.

Я осталась на диване, не двигаясь. Мои мысли уже снова мчались вскачь. Он имел в виду с ним? Или в братве?

Воспоминание о том, что произошло сегодня днем, вторглось в мой разум. Какой секрет Сойер скрывал от меня? Почему начальство не наказало его? Или не убило его?

Почему я не могла сказать «нет» этому мужчине, который хранил от меня так много секретов?

Ответы были слишком ужасающими, чтобы их можно было принять.

Я закрыла лицо руками и решила, что завтра у меня получится лучше. Я бы держалась на расстоянии. Я могла бы научиться говорить Сойеру «нет» — по крайней мере, до тех пор, пока он не выдаст свои секреты. И я бы дала Паханам то, что им было нужно, чтобы Джульетта, Фрэнки и я могли снова исчезнуть.

На этот раз навсегда. Но пойдет ли Сойер с нами? На данный момент ответить на этот вопрос было невозможно.

Может быть, завтра я смогу, наконец, разобраться в своих чувствах к нему и выяснить, что это было. Может быть…

Глава 10

Сойер

Десять лет назад

— Малыш! — крикнул Дмитрий с другого конца комнаты. Он разговаривал со мной. Мне было восемнадцать, у меня было собственное жилье, но они все еще называли меня малышом.

Почти у каждого в братве было прозвище. Я предполагал, что «Малыш» было моим. Конечно, они пробовали и другие, я бы просто выбил дерьмо из того, кто их придумал.

Я не хотел, чтобы меня знали как-либо, кроме моего имени. Да, я использовал псевдонимы, когда это было необходимо, но по большей части я хотел, чтобы все знали, с кем они имеют дело. Им нужно было знать мое имя. Им нужно было помнить, с кем они разговаривают.

У боссов не было прозвищ. Никто не называл их броскими прозвищами и не называл как-то иначе, кроме того, кем они были. Роман Волков. Александр Волков. Дмитрий Волков.

И вот как они могли говорить со мной. Сойер Уэсли.

Хотя это оставляло место для всех, кто мог называть меня «Малышом» — по крайней мере, для всех, кого я не мог избить. В частности, боссов.

Я подошел к Дмитрию, не обращая внимания на девушку, которую он держал на коленях, и на ту, которая гладила его по плечу. Я только что завез кое-что к нему домой менее четырех часов назад, и его жена настояла, чтобы я пообедал перед отъездом. Мне нравилась Татьяна. Она была из тех женщин, которых я уважал, из тех, кто не выносит никакого дерьма, из тех, кто завязал бы мешок с яйцами своего мужа в узел, если бы увидел, как он ведет себя сейчас.

Может быть, я бы даже помог ей.

Что за мужчина не может быть верен своей жене? Они произнесли клятвы. Они дали обещания на всю жизнь. У них были общие дети. Неужели это ничего не значило?

Вот так я понял, что стану лучшим лидером. Я мог бы сдержать гребаное обещание. И я бы не променял что-то столь значимое, как брак, на быстрый секс с девушкой, о которой я не заботился. Эти женщины ничего не значили для этого мудака. Он выбрасывал их, когда заканчивал с ними, и хватался за другие.

За годы работы в синдикате я усвоил два очень важных урока. Во-первых, люди, стоящие у власти, потеряли способность ясно мыслить. Деньги испортили их. Сила отравила. Они стали рабами своих низменных желаний. И когда они достаточно долго оставались без последствий, эти желания превратили их в монстров.

Вторая вещь, которую я усвоил: когда человек находится на вершине мира, подобного этому, когда он накопил достаточно власти, денег и влияния, чтобы управлять своим королевством, он должен установить для себя определенные границы, чтобы оставаться под контролем. Он не мог постоянно поддаваться своим низменным страстям и эгоистичным прихотям, иначе он потерял бы это королевство из-за меньших людей. Жена, которую он выбрал, была единственным самым важным партнером, который у него был во всей игре.

Когда у тебя была такая власть, брак был не просто галочкой, которую нужно было поставить. Это было не просто средство завести наследников, это было партнерство, необходимое для того, чтобы оставаться на вершине.

У Дмитрия была хорошая жена. Если бы он обратил на нее внимание на три секунды, он бы увидел, что она была верна ему, заботилась об их детях и поддерживала бы его в соответствии с его целями, если бы он позволил ей. Вместо этого он был пьян от ощущения себя неприкасаемым.

Только однажды кто-нибудь прикоснется к нему. Однажды они доведут его до самого низа, и он поднимет глаза от земли и поймет, что потратил свои деньги и власть на дешевые трюки и дешевых девушек.

— Да? — спросил я, мои внутренности скрутило от открывшегося передо мной зрелища.

Я не был уверен, услышал ли он отвращение в моем тоне или понял, какое зрелище он разыгрывает, но его веселое поведение отрезвило, и он столкнул девушку со своих колен.

— Мы сделаем ей татуировку сегодня вечером. Роман хочет, чтобы это было сделано до того, как другие семьи начнут обращать на нее внимание.

Невеселый, неконтролируемый смех вырвался из моего рта.

— Она не собирается переходить в другую семью. Она братва. Я позаботился об этом.

Дмитрий огляделся, опустив голову и понизив голос. Это была довольно щекотливая тема из-за характера Каролины Валеро, ставшей братвой.

— Нет, пока у нее не будет татуировки.

Братья не хотели, чтобы информация стала достоянием общественности, основываясь на ее отце. Леон был неудачником, пристрастившимся к азартным играм, но это не помешало ему ясно дать понять, что он не хочет, чтобы его маленькая девочка была в русской мафии. Его выбор и ее выбор были отняты, когда она солгала Пахану однажды ночью пять лет назад.

И Каро, и ее отец были готовы принять последствия ее действий, основанных на событиях той ночи. Но если они когда-нибудь узнают, что ее тайная ошибка с Романом была умело подстроена мной, возникнут проблемы.

Каро никогда не хотела быть в братве. Она никогда не хотела такой жизни. И если она узнает, что ее втянули в это обманом, она уйдет.

Братья никогда бы ее не отпустили. Они ценили ее как опытную воровку и непостижимую аферистку. Мало того, они никогда бы не рискнули отдать ее одной из других семей.

Это привело нас к сегодняшнему вечеру и татуировке, которая доказала бы ее верность. У всех нас была такая. Я получил свою, когда мне было тринадцать.

Чего братья не понимали, так это того, что я бы никогда не позволил Каро уйти. Татуировка или нет, она принадлежала мне, и я бы не позволил ничему изменить это.

— Дай ей еще год, — предложил я. И после этого года я бы умолял о еще одном продлении. И еще об одном. Пока она не сможет выбрать боль для себя.

— Роман хочет, чтобы это было сделано сегодня вечером.

Девушка, делавшая Дмитрию массаж, опустила руки и поспешила прочь. Она, очевидно, знала, что означал его тон. Я не был настолько умен.

— Я сказал «нет». Она слишком молода.

— Ты думаешь, что она принадлежит тебе, Малыш? Ты думаешь, мне нужно спрашивать тебя, чтобы это сделать? Это была любезность по отношению к тебе, а ты только и сделал, что разозлил меня.

Я поднял руки в знак капитуляции. Он был прав. И я не мог позволить себе потерять его любезность. Особенно когда дело касалось Каро.

— Она мне не принадлежит. Она принадлежит тебе. — Ложь горела у меня на языке, но я скрыл свое отвращение. Как будто, черт возьми, она принадлежала им. Но все это было частью игры, длинным обманом. — Если ты сломаешь ее сейчас, она будет бесполезна для тебя позже. Она здесь, потому что не знает, что у нее есть другие варианты… другие семьи. Ты понимаешь, о чем я говорю? Не выводи ее из себя. Делай ее счастливой достаточно долго, чтобы она никогда не поняла, что для нее есть другие варианты.

Он провел рукой по подбородку, грубо потирая щетину, которой позволил вырасти.

— Что думают о ней ирландцы?

— Они еще не знают, что это она, — открыто сказал я ему. — Они знают, что у тебя есть кто-то особенный, но они предполагают, что это Аттикус.

Дмитрий плюнул на пол своего клуба.

— Гребаный Аттикус.

Аттикус был слабоумным. Пахан теперь едва мог сдерживать его, и ему становилось только хуже. Хорошо, что ирландцы, по крайней мере те, кто отвечал за это, поверили, что нашим вором был он. Пусть они придут за сумасшедшим.

Дмитрий поднял голову, в его глазах ясно читалось решение.

— Тем больше причин заклеймить ее сегодня вечером.

— Она не гребаная лошадь.

Он встал, едва удостоив меня взглядом.

— И это говорит парень, который почти купил и заплатил за нее.

— Осторожнее, старина.

Его оценивающий взгляд на мою тощую фигуру ростом шесть футов два дюйма был менее чем благосклонным.

— Нет, сынок, ты будь осторожен. Не забывай, с кем ты разговариваешь, чтобы я не преподал тебе урок и не напомнил тебе. Несмотря на твое место в братве, ты все еще отчитываешься передо мной. Ты все еще отчитываешься перед Волковыми. Сегодня вечером лисе сделают татуировку. Конец дискуссии.

Я стиснул челюсти, скрипя зубами в попытке держать рот на замке. Наконец, мне удалось кивнуть.

Дмитрий улыбнулся, наслаждаясь своей победой.

— Теперь, потому что я хороший парень и потому что ты мне чертовски нравишься, я позволю тебе быть там. Ты можешь держать ее за руку или делать что угодно, что сделает ее счастливой. Но держи свой рот на замке, или Леон оторвет нам обоим головы.

— Да, если он сможет оторваться от покерного стола достаточно надолго, чтобы это его заботило.

Дмитрий понимающе рассмеялся.

— Я попросил Толстяка Джека взять его на бой сегодня вечером. Он ни хрена не поймет.

Я немог удержаться от улыбки. Единственная причина, по которой Пахан держал Леона Валеро при себе, была ради его дочери. Но никогда не имело смысла, почему они так сильно с ним нянчились.

Очевидно, мы все из кожи вон лезли, чтобы сделать Каро счастливой. Все, кроме Леона.

— Теперь иди и приведи ее, — приказал Дмитрий.

— О, черт возьми, — простонал я, свирепо глядя на ублюдка. — Это настоящая причина, по которой ты позволяешь мне быть там сегодня вечером. Ты слишком трусливое дерьмо, чтобы сказать ей это сам.

Его глаза сузились.

— Следи за своим языком, когда разговариваешь со мной. — Затем его лицо снова расплылось в улыбке, и он признался: — Но, черт возьми, да, это единственная причина, по которой ты здесь. Если я разозлю ее, она, скорее всего, украдет документы на мой дом и вышвырнет мою семью на улицу.

Я закатил глаза от его безумного страха.

— Тогда я обязательно скажу ей, кто меня послал.

Он повернулся к одной из девушек в комнате и замахал на меня руками.

— Дети-засранцы, я прав?

Она неуверенно хихикнула. Она не могла сказать, собирался ли он рассмеяться или оторвать мне голову голыми руками. Честно говоря, я тоже не мог. Так что я ушел.

Я нашел Кэролайн в главном зале клуба. Она сидела в углу с Фрэнки и пила стакан имбирного эля. Бармен приготовил бы ей любой напиток, какой бы она ни пожелала, но Кэролайн строго придерживалась правил.

Когда у нее был выбор.

Мне это в ней нравилось. Мне нравилось, что она так упорно боролась за то, чтобы быть хорошей и честной, хотя в глубине души она была настоящим криминальным вдохновителем и ловкой воровкой. Я даже не возражал против того, что она любила законы и правила и поступала правильно, потому что я знал, что, если бы ей дали шанс, она всегда выбрала бы мою сторону забора, она всегда выбрала бы преступный мир. Это было в ее крови, выжжено в ее костях.

И теперь это будет вытатуировано на ее коже.

У нее никогда не было шанса. Но и у меня тоже. В этом мы были похожи. Мы оба родились в мире, который мы не выбирали, но извлекли из него все лучшее, что могли. Именно наше упорство привело бы нас на вершину, сделало бы нас гребаными королем и королевой этого мира.

Фрэнки заметила меня первой, Кэролайн все еще ничего не замечала. Это означало, что они были погружены в глубокую беседу. Кэролайн была одним из самых наблюдательных людей, которых я когда-либо встречал. Она почти никогда не позволяла людям подкрадываться к ней.

Я прижал палец к губам и жестом попросил Фрэнки замолчать. Она опустила взгляд на свой бокал, чтобы скрыть улыбку. Кэролайн продолжила свой рассказ, раскинув руки по обе стороны от себя.

— Я клянусь, они наблюдали за домом, — говорила Каро. — Этот большой парень стоит на углу перед нашей квартирой день и ночь, как будто он ждет телефонного звонка по телефону-автомату. Но я знаю, что он делает. Он далеко не так скрытен, как сам о себе думает.

Это была охрана, которую Пахан приставил к Каро. Он был русским. Я был удивлен, что Фрэнки еще не сказала ей.

Я быстро положил руки ей на бедра и притянул ее спиной к своей груди. Опустив рот к ее лицу, я провел губами по раковине ее уха.

— Кого мне нужно убить?

Она подпрыгнула, инстинктивно отстраняясь и оборачиваясь. Я позволил ей. В этот раз.

— О Боже мой! Ты напугал меня! — Она хлопнула меня по плечу. Я схватил ее за руку, ненавидя расстояние, которое она установила между нами.

Черт возьми, как было приятно ее видеть. Последние несколько дней были напряженными. Каждые несколько месяцев Волков посылал меня шпионить за ирландцами и итальянцами, и я всегда старался держаться от нее на расстоянии в течение этого времени. Если кто-то поймает меня и последует за мной домой, я не хотел, чтобы они видели меня где-нибудь рядом с ней.

Кроме того, у меня тоже был свой план действий, который нужно было выполнить. Она была в безопасности здесь, с нашими братьями.

Я выдержал ее взгляд и обнаружил, что улыбаюсь.

— Привет, Шестерка.

Она растаяла от моего тона. Я наблюдал, как это происходило. Секунду назад она вся напряглась от неожиданности. Теперь у нее были глаза лани, и она была внимательна только ко мне.

— П-привет, Сойер. Откуда ты взялся?

Я наклонил голову в сторону задней комнаты.

— У меня была встреча.

Она игриво закатила глаза.

— Конечно, у тебя была встреча. Должна ли я начать называть тебя Паханом прямо сейчас? Или ты хотел бы подождать до официальной церемонии?

Я рассмеялся, положив руки по обе стороны от ее бедер и наклонившись. Несмотря на кислый запах бара, я вдыхал ее духи и сладкий невинный аромат ее тела.

— Если ты хочешь называть меня боссом, я не собираюсь тебя останавливать.

Она с трудом подбирала слова, и моя грудь наполнилась гордостью.

— Что случилось, Сойер? — громко спросила Фрэнки сбоку. Черт, я совсем забыл о ней. — Где ты был в последнее время?

Я впился в нее взглядом.

— Работал.

Она наклонилась ко мне.

— О, да? Но у нас не было никакой работы. Ты, должно быть, был на секретном задании.

Чертова Фрэнки. Невозможно было сказать, как много она знала. И она была не из тех, кто легко от чего-то отказывается. Просто спросите Аттикуса.

— Не секретное, но чуть выше твоей зарплаты.

Она зарычала на меня, ей не понравилась правда в моем выпаде.

Я снова повернулся к Кэролайн.

— Эй, ты нужна боссам сегодня вечером.

Все ее лицо вытянулось.

— Оу.

— Это не работа, — поспешил сказать я, отчаянно пытаясь убрать это побежденное выражение с ее лица. Тогда я понял, зачем я здесь, и что плохие новости — это плохие новости. Она возненавидит сегодняшний вечер, несмотря ни на что. — Во всяком случае, не совсем.

— А что тогда? — Она уже нервничала.

Умная девочка.

— Э-э…

— Скажи мне, Сойер. Я ненавижу смотреть им в лицо, когда не знаю, чего они хотят. Я не скажу им, что знаю. Только не заставляй меня идти туда ничего не зная.

— Нет, это не то, что ты думаешь… — я встал, разочарованно проведя рукой по волосам. — Это просто… — Черт. — Они хотят… Они решили, что тебе пора получить свой крест. — Ее брови нахмурились в замешательстве. Я нарисовал крестик над своим сердцем. — Они хотят, чтобы все было официально.

Ее рука опустилась на грудь, чуть выше груди, и она потерла ее, защищая.

— Я не думала, что девушки должны делать татуировку?

Я подавил улыбку.

— Почему ты так подумала?

Она скорчила гримасу.

— Я не знаю. Наверное, я просто надеялась, что девушкам не обязательно делать татуировку. — Она взглянула на Фрэнки. — У тебя есть такая?

Фрэнки покачала головой.

— Мои дяди ничего не говорили об этом.

Кэролайн закрыла лицо руками.

— Я не хочу этого. Не заставляй меня.

— Давай, Шестерка, не будь слабачкой.

Она посмотрела на меня из-за своих растопыренных пальцев.

— Это будет больно?

Я не мог заставить себя сказать ей правду.

— Совсем чуть-чуть.

— Сойер, разве нет ничего другого, что я могла бы сделать? Например, надеть специальную куртку? Или кольцо? Или… Я не знаю, футболку?

— Мы не делаем футболки братвы, детка.

Она покраснела, услышав мое ласковое имя для нее. Этот разговор превратился во что-то более интересное, чем я думал. Хотя мне была ненавистна идея поставить ее в неудобное положение или заставить чувствовать боль, мне нравилось выталкивать ее из зоны комфорта. Если мы не были на работе, Кэролайн была до смешного застенчивой и сдержанной. С моей стороны потребовалось немало усилий, чтобы выманить ее оттуда.

— Я боюсь, Сойер.

Я наклонился ближе, не в силах сопротивляться ощущению тепла ее тела, наблюдая, как она нервно извивается от моего внимания.

— Я буду держать тебя за руку все это время.

Она расслабилась, открылась.

— Ты сделаешь это? Ты обещаешь?

Кивнув, я позволил ей увидеть правду в выражении моего лица, то, что я скрывал от всех, кроме нее.

— Да.

Она встала на дрожащие ноги и протянула мне руку, чтобы я взял ее. Как я мог сказать «нет» этому? Я быстро обернулся, чтобы скрыть свою победоносную улыбку.

— Ты действительно собираешься позволить ей пройти через это? — крикнула Фрэнки нам вслед.

Я на мгновение обернулся и одарил Фрэнки другим честным выражением лица.

— У меня нет выбора.

И это была чертова правда.

Каро позволила мне провести ее через главную комнату в заднюю часть, где татуировщик устроился в кабинете Пахана. Она сопротивлялась только один раз, увидев простерилизованный лист бумаги над столом и гигантскую иглу, которая навсегда запечатлеет на ее коже ее преданность братве.

— Вот она, — ухмыльнулся Дмитрий при виде ее бледного лица и крошечного дрожащего тела. — Это твоя счастливая ночь, Кэролайн.

— Наконец-то ты станешь одной из нас, — сказал Роман с порога, заставив нас с Каро подпрыгнуть. Я не слышал, как он подошел. Очевидно, она собиралась сделать татуировку перед аудиторией.

Я понимал свою одержимость Кэролайн. Но я никогда до конца не понимал Пахана. Наверняка там были и другие воры. Конечно, кого-то еще можно было бы обучить быть таким же хорошим, как Каро?

Хотя я работал над этим уже пять лет и не приблизился к этому. Так что, возможно, она действительно была одной на миллион. Разница заключалась в том, что она была так непоколебима в своем таланте. Я никогда не видел, чтобы она нервничала на работе. Или была взволнованна. Или дрожала. Она вкладывала в аферу всю себя и выполняла каждую работу безупречно.

Она уже была легендой среди братвы. Это был только вопрос времени, когда остальная часть Вашингтона выяснит, кто она такая.

Может быть, боссы что-то заподозрили с татуировкой. Может быть, было лучше перестраховаться, когда дело касалось ее.

— Я немного боюсь, — призналась она, неуверенно подходя к столу. — Мой папа здесь?

Дмитрий встретился с ней взглядом, извиняющийся изгиб его губ придавал ему вид искреннего.

— Сегодня вечером он с Джеком. Они что-то говорили о том, что смотрели бой у Перси.

Выражение ее лица застыло. Она знала, что он играет в азартные игры. Однако мне пришлось отдать его Пахану. Каро даже не подозревала о них. Она сразу же предположила, что во всем виноват ее отец-бездельник.

Какая-то часть меня испытывала жалость к этому мужику. Сколько еще раз они устраивали что-то подобное? Сколько еще раз они подталкивали Леона к покерному столу, скачкам или драке, просто чтобы занять его?

Что-то острое и горячее обожгло меня насквозь, и я прямо тогда заключил договор с самим собой, что никогда ни к чему не пристращусь. Нет, если боссы смогут использовать это против меня. Нет, если это означало отдать им больше контроля, чем я хотел.

Я оглянулся на Каро, сидящую на столе, ее руки так крепко вцепились в подоконники, что побелели костяшки пальцев.

Я уже был зависим от чего-то.

Разве они уже не воспользовались моей слабостью?

Она похлопала по месту рядом с собой, пытаясь скрыть легкую дрожь, сотрясающую ее тело. Моя грудь сжалась и раздулась одновременно. Я скользнул на стол рядом с ней и взял ее за руку, держа ее обеими своими.

Имело ли это вообще значение для меня?

Я бы держался подальше от выпивки, наркотиков и денег, чтобы защитить себя от них, но с ней было бесполезно даже пытаться.

Да, они знали, что я был зависим от нее. И они определенно собирались использовать это против меня, если уже не делали этого. Но мне было все равно.

Она не была бесполезной субстанцией, которая будет забирать, забирать и забирать, пока я не превращусь в разложившуюся, растраченную оболочку. Она отдавалась мне до тех пор, пока я не становился сильнее, умнее, лучшей версией самого себя.

И они могли бы попытаться использовать ее против меня. К черту их, я бы хотел посмотреть, как они попробуют. Наша связь была вечной. Они не могли испортить то, что у нас было.

Они не могли даже прикоснуться к нему.

Татуировщик показал ей лист с приемлемыми крестиками.

— Или я могу сделать вариацию любого из них, — сказал он ей с таким сильным русским акцентом, что я едва мог его понять. Однако он был в перчатках, так что, по крайней мере, казалось, что он заботится о здоровье и безопасности.

Она медленно просмотрела свои варианты, прежде чем бросить на меня нервный взгляд.

— Хочу как твою, — пробормотала она.

— Хм?

Ее легкая улыбка была смущенной.

— Ты можешь сделать то, что есть у него? Только поменьше?

Татуировщик вздернул подбородок.

— Дай мне посмотреть, что у тебя есть.

Я отпустил ее руки, чтобы поднять рубашку до шеи, обнажив замысловатый православный крест, нарисованный чернилами на моей левой груди. Когда я впервые получил его в тринадцать лет, он казался огромным на моей худой груди, но мне нравилось думать, что к настоящему времени я уже дорос до него.

— Да, — сказал художник. — Я сделал это ему. Я делаю это и тебе. Снимай свою футболку.

Я подвинулся к краю стола, готовый сразиться с этим мудаком.

— Что ты сказал?

Он даже не потрудился взглянуть на меня.

— Я не могу добраться до кожи, когда она в футболке. Мне нужно, чтобы это исчезло.

Очевидно, это было правдой. И это был тот парень, который делал все татуировки братвы. Он был профессионалом. Но мысль о том, что Каро снимет футболку в этой группе, вызвала у меня желание ударить кого-нибудь.

— Мы дадим вам немного уединения, — предложил Роман. — Но мы захотим увидеть это, когда все будет закончено.

Я сдержал закатывание глаз. Я никогда раньше не видел, чтобы они так интересовались чьей-то татуировкой. Большую часть времени это было в наших интересах, а не в их. Я стиснул зубы, гадая, что это значит для Каро. Всегда ли они будут так вовлечены в ее жизнь? Будут ли они всегда лишать ее выбора и заставлять подчиняться их воле?

Повернувшись к ней лицом, я выдавил из себя вопрос.

— Ты хочешь, чтобы я тоже ушел?

— Ты шутишь? Я думаю, что потеряю сознание, если тебя не будет здесь, чтобы держать меня за руку. Если ты бросишь меня, Сойер, я убью тебя.

Я усмехнулся ее свирепости.

— Полегче, убийца.

Она рассмеялась, но смех получился пронзительным и немного истеричным.

— Я серьезно.

— Хорошо, тогда я никуда не уйду.

Я отпустил ее руку достаточно надолго, чтобы она смогла стянуть с себя футболку. Я отвел глаза и попытался быть почтительным, честным и все такое.

Но… затем она вздрогнула. Я почувствовал это в руке, к которой потянулся и которую снова держал. Взгляд на нее был автоматической реакцией.

— Что… — вопрос замер у меня на губах. Черт возьми.

Она застенчиво обхватила себя свободной рукой за талию, а татуировщик склонился над ней, отмечая линии и решая, куда именно поместить эту чертову штуковину.

— Ты делаешь мне больно, — сказала она мне. — Я думала, что я буду той, кто должен сжать твою руку?

— Хм?

Ее голова откинулась назад, и она рассмеялась.

— О, бедный Сойер, — сказала она татуировщику. — Он никогда раньше не видел девушку топлесс.

Татуировщик хрюкнул от смеха, пока я пытался прийти в себя.

— Дело не в этом, я имею в виду, я видел много, нет, это не то, что я имел в виду. — Я прочистил горло и попытался взять свои мысли под контроль. Мой голос был низким и хриплым, когда мне наконец удалось сказать что-то более или менее связное. — Что я пытаюсь сказать, так это, черт возьми, Шестерка.

Ее румянец переместился с шеи вниз, на грудь, вплоть до плоского живота. Ее бледная кожа была идеальной и гладкой. Ее сиськи были безупречны. Чертовски красивая.

Я не ожидал увидеть сексуальное нижнее белье, но ее лифчик был соблазнительным… дразнящим… Мне хотелось стянуть бретельки вниз и попробовать на вкус каждый дюйм обнаженной кожи.

Она толкнула меня коленом.

— Ты смешон.

Покачав головой, я повернулся лицом вперед. Мне нужно было отвлечь свое внимание, иначе могли произойти плохие вещи. Сначала я бы вышвырнул татуировщика из комнаты, а затем прижался бы к ней на кушетке и разыграл все свои грязные мысли.

— Я буду вести себя хорошо, — пообещал я ей.

Когда она засмеялась, это было мягче, слаще. Что только усилило мою неспособность мыслить здраво.

Наконец игла начала жужжать, и ее рука сжала мою с неподдельной болью. Избегая чего-либо ниже ее шеи, я взглянул на нее, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Ее лицо представляло собой уравновешенную маску спокойствия, а торс был полностью расслаблен, в то время как художник клеймил ее точно так же, как клеймили меня. Единственным признаком того, что ей было совсем не по себе, было то, как она цеплялась за мою руку, как будто я мог вынести ее боль.

Я бы с радостью забрал это у нее. В мгновение ока. Но я также не возражал против того, что ей пришлось пройти через это. Иногда боль не была такой уж плохой вещью. И сегодня вечером это означало, что Каро не только навсегда присоединится ко мне в братве, но и что ее татуировка будет идентична моей.

У нас была бы эта важная общая черта. Мы были бы заклеймены вместе за одно и то же дело, с одним и тем же будущим.

Она мужественно перенесла весь процесс, и когда он закончился, Пахан ненадолго вмешался, чтобы убедиться, что дело сделано. За ним быстро последовали Фрэнки и Гас, которые тоже хотели посмотреть своими глазами.

Я все время держал ее за руку. На всю оставшуюся ночь. За исключением того, что она снова надела футболку, я не отпустил ее. Теперь мы были связаны. Через наши руки. Через наши одинаковые татуировки. Через наши души. Навсегда.

Глава 11

Кэролайн

Наши дни

Следующее утро наступило раньше, чем я хотела. Просто моя четырехлетняя дочь не любила долго спать. Особенно когда она заснула вчера днем.

Она подпрыгивала на кровати, щипала меня за лицо и вообще была очень взволнована воссоединением со мной.

— Мамочка!

Я приоткрыла свои сонные глаза и улыбнулась ей, узнав, что мое утреннее дыхание было таким, каким оно было, — плохим запахом трупа зомби.

— Моя малышка! — воскликнула я и прижала ее к себе.

— Я никогда больше не покину тебя! — сказала она мне в волосы. — Никогда.

— Я на сто процентов согласна с этим.

Я ослабила хватку, и она уютно устроилась на сгибе моей руки, играя с концами моих растрепанных волос.

— Не могла бы ты, пожалуйста, никогда больше не заставлять меня видеть этих людей? — ее тоненький голосок был строгим и серьезным. — Мне они не понравились. Я их ненавидела.

При любых других обстоятельствах это был самый подходящий момент для мамы, я бы вмешалась и напомнила ей, что мы не ненавидим людей. Мы стараемся любить людей, независимо от их отличий от нас и бла-бла-бла. Но на этот раз Джульетта была права.

— Я тоже их ненавижу, — согласилась я.

Она ахнула, больно надавливая на мою грудь, совершенно не подозревая о моем дискомфорте. Я вздрогнула и переместила ее руку в более безопасное место. Она уставилась на меня сверху вниз широко раскрытыми глазами и открытым ртом.

— Ты только что сказала, что тоже их ненавидишь?

Удерживая ее взгляд, я кивнула.

— Нам позволено ненавидеть плохие поступки и плохих людей, — честно сказала я ей. — И когда этот человек забрал тебя, это было очень плохо. И когда он заставил тебя остаться с ним и не позволил тебе увидеть меня, это было очень, очень плохо. Я ненавижу, что кто-то забрал тебя у меня. И я ненавижу их за то, что они забрали тебя. Ты моя дочь, Джулс. Ты принадлежишь мне. Я никогда не позволю этому случиться снова. Я обещаю тебе. Я никогда больше никому не позволю забрать тебя у меня.

Ее маленький подбородок задрожал, и она шмыгнула носом, сдерживая слезы.

— Я верю тебе, мамочка.

Она подарила мне самый сладкий поцелуй, и мое сердце разорвалось пополам, разрушенное трагедией, которой мы едва избежали.

Конечно, все еще не закончилось. Я обдумала задание Пахана для меня. Это казалось невозможным. Я понятия не имела, как я собираюсь очистить их имя и вытащить их из тюрьмы.

Что еще более невероятно, я понятия не имела, что произойдет, когда они выйдут.

Воспользуются ли они тогда возможностью убить меня? Снова забрать Джульетту?

Боже, я даже не могла думать так далеко вперед. Сейчас мне нужно было сосредоточиться на своем списке дел. Это заставило меня подумать о Мэгги. Желание позвонить ей и ввести в курс дела было сильным. Но как я могла это объяснить? Как я могла хотя бы начать распутывать тщательно продуманную ложь, которую я выстроила во Фриско?

Я также должна позвонить в полицию Фриско. Но я не могла заставить себя позвонить. У них было бы слишком много вопросов, слишком много предположений. Они уже оставили несколько голосовых сообщений. Теперь моя дочь была в безопасности, и это было все, что имело значение. Казалось каким-то кощунством любезничать с полицией в Колорадо, планируя нарушить несколько законов в округе Колумбия. Игнорировать их было лучшим вариантом. По крайней мере, пока.

Вместо того, чтобы заниматься своими обязанностями во Фриско, я воспользовалась тактикой эффективности Мэгги и составила в уме список всего, что нужно было сделать сегодня в этом городе. Он был обширным.

Первым делом? Покидаю эту кровать и эту спальню.

Эта задача была намного сложнее, чем казалось.

Я повернулась на бок, немного отодвинувшись от Джульетты.

— Джулс, я хочу тебя кое с кем познакомить.

Ее глаза снова стали большими.

— Я не хочу ни с кем больше встречаться. Я хочу вернуться домой. — Она оглядела чужую комнату. — Где мы находимся?

Я повернула ее по подбородок, возвращая ее внимание ко мне.

— Послушай меня, детка. Нам нужно поговорить.

Страх покинул ее взгляд, и я растаяла от сладкого звука ее голоса.

— Я слушаю.

— Ты знаешь свою подругу Ханну?

Она кивнула.

— Да.

— С кем живет Ханна?

Она на мгновение задумалась об этом, прежде чем сказать:

— Ее мама и ее папа.

— А с кем живет Нора?

Она снова подумала об этом.

— Ее мама и ее папа.

— Ты когда-нибудь задумывалась, где твой папа?

— У меня нет папы, — просто сказала она. — У меня есть мама и тетя Франческа.

Я открыла рот, а потом снова закрыла его. Очевидно, мне нужно было кое-что объяснить.

Вполне возможно, мне следовало бы обсудить это до сегодняшнего дня…

— Ну, это не совсем так… — хотя я не винила ее, так как никогда раньше не упоминала при ней ее отца, даже вскользь. И она, благослови ее Господь, никогда не спрашивала о нем.

По ее мнению, мы с Франческой просто всегда были семьей. Моя дочь была слишком мала, чтобы заметить разницу между нашей семьей и другими, и я всегда боялась даже прошептать имя Сойера вслух, чтобы не спустить на нас адских псов.

Оказывается, мне не нужно было произносить его имя; мне просто нужно было иногда думать об этом. Этого было достаточно, чтобы открыть врата Ада.

Ее голова склонилась набок, спутанные локоны упали на плечо.

— О чем ты говоришь, мамочка?

— У тебя есть отец. Э-э-э, папочка.

Она почти не казалась испуганной.

— У меня есть папочка?

— Да, есть.

— Где он?

Улыбка тронула уголки моего рта, но я постаралась сохранить невозмутимое выражение лица ради нее.

— Он здесь. Это его дом. Он помог мне вернуть тебя от плохих людей. — В ее глазах загорелся миллион вопросов, и я с минуту наблюдала за ней, пока она пыталась переварить всю эту информацию. — Ты хотела бы с ним встретиться?

Задав этот вопрос, я затаила дыхание и молча пыталась смириться с тем, что должно было произойти. В четыре года она так и не научилась держать обиду на Сойера за то, что он отсутствовал в ее жизни, или винить его в детской травме. Но ей никогда не нужно было таить обиду, когда я держала эту обиду за нее.

И теперь им двоим предстояло встретиться, предоставив Сойеру постоянное место в жизни Джульетты навсегда. Вероятно, было слишком поздно решать, хочу я этого или нет. Это должно было произойти с моим разрешением или без него.

Очевидно, я не верила, что Сойер собирался вторгаться в ее жизнь, если она не хотела, чтобы он был там. У него уже было достаточно времени и возможностей сделать это. Но обстоятельства, вышедшие из-под нашего контроля, привели нас к этому моменту, и обойти это было невозможно. Нет, если только я не накину наволочку на голову Джульетты, не закрою ей уши руками и не вынесу ее из квартиры.

За исключением того, что она была достаточно травмирована за последние пару дней… так что это был не жизнеспособный вариант.

Джульетта застенчиво кивнула на мой вопрос, соглашаясь встретиться со своим отцом. Но ее маленькая ручка на моем предплечье удержала меня на месте.

— Он хороший?

Вопрос повис в воздухе, как слон, подвешенный между нами, высасывающий весь кислород в комнате. Был ли Сойер хорошим? Нет. Ни капельки. Он был преступником. Он был бывшим заключенным. Для всех, кто не был мной, и даже иногда для меня, он был страшным, опасным и смертоносным.

С другой стороны, он был отчаянно предан и бесконечно защищал. Он не был хорошим в традиционном смысле этого слова… но его лучшие качества были лучше, чем просто хороший. Он был более сложным человеком, чем просто хороший. Это слово ему не подходило, но это не делало Сойера плохим. Он был более чем хороший. Он был скорее щедрым, внимательным и преданным, чем хорошим.

Но будет ли он хорошим с Джульеттой?

Этот вопрос поставил меня в тупик. Я понятия не имела. Я никогда раньше не видела Сойера рядом с ребенком. Я вообще никогда не видела, чтобы он общался с детьми, если только они не работали на братву, но тогда он был их боссом, так что это была совсем другая ситуация.

Был ли Сойер хорошим?

Будет ли Сойер хорошим с Джульеттой?

Я прикусила нижнюю губу, зная, что слишком долго отвечаю на этот вопрос и что даже четырехлетний ребенок может заподозрить неладное.

— Он очень сильный, — сказала я вместо этого, пытаясь облечь это в термины, которые она поняла бы. Я не хотела разочаровывать ее или пугать, но я также не хотела давать ей несправедливые ожидания, которые Сойер никогда не сможет оправдать. — И он очень сильно любит тебя. — Ладно, я немного лукавила. Может быть… Я не знала этого наверняка. Но я действительно знала характер Сойера или, по крайней мере, каким он был пять лет назад. И Сойер, которого я знала тогда, любил бы свою дочь, сделал бы для нее все, что угодно.

Вот только мы никогда не говорили о том, чтобы завести детей вместе. Мы никогда не обсуждали брак. Между нами был хорошо известный факт, что он любил меня, а я любила его, и мы планировали остаться вместе навсегда. Но мы даже не говорили о том, чтобы съехаться.

Теперь я знала, что его отец был психом, а брак его родителей закончился наихудшим из возможных способов. Имело смысл, что он не хотел детей или даже жениться на мне. Оглядываясь назад, я знала, что у него было сильное отвращение к традиционным идеалам отношений. И я вспомнила, как он избегал детей наших братьев из братвы. Но что он думал о том, чтобы иметь своего собственного ребенка?

О Боже, я практически довела себя до панической атаки.

— Он здесь, в доме? — спросила она с большими испуганными глазами.

Я расплылась в улыбке и попыталась успокоить ее.

— Да. И он хочет встретиться с тобой. — Опять же, еще одна возможная ложь. Но мы не могли прятаться в спальне всю оставшуюся жизнь.

Игнорируя желание зарыться лицом в подушку и закричать от отчаяния, я поняла, что мне следовало поговорить об этом с Сойером прошлой ночью. Мы должны были составить план игры. Нам следовало обсудить, насколько он хотел быть вовлеченным в жизнь Джульетты и каким должен был быть наш долгосрочный план как родителей.

Вместо этого я потеряла свой чертов разум и превратилась в полную дуру. Мои щеки вспыхнули при воспоминании о прошлой ночи; о том, как я позволила Сойеру вести себя со мной порочно.

Я даже не выразила протеста. И не обдумала последствий. Как в долгосрочной, так и в краткосрочной перспективе, что касается контроля над рождаемостью. Я уже пережила одну незапланированную беременность с этим парнем, и присяжные все еще не определились, переживем мы это или нет. Мне не нужна была вторая беременность.

— О Боже мой, — громко простонала я, откидывая голову на подушку.

Лицо Джульетты появилось над моим.

— Что ты делаешь, мамочка?

Я покачала головой взад-вперед. Разве это не был вопрос на миллион долларов? Что я делала?

— Я понятия не имею, — честно сказала я ей. Сопротивляясь желанию выругаться, закричать и убежать, я снова села и свесила ноги с края кровати.

Реальность была такова, что я не могла сидеть в постели весь день или даже прятаться в квартире Сойера дольше, чем это было необходимо. Мне нужно было работать. Мне нужно было разобраться с русскими преступниками. Мне нужно было убить Аттикуса. У меня был миллион дел, и, честно говоря, Сойер был в самом низу списка.

Я чувствовала себя Мэгги, когда топала по спальне, натягивая рваные джинсы и ища приличную рубашку. Я остановила свой выбор на серой толстовке среднего размера и струящейся шелковой кофточке под ней. Потащив Джульетту за собой в ванную, я помогла ей почистить зубы, пока я чистила свои, а затем мы умылись и собрали волосы в пучок, что означало беспорядочный пучок.

Это был самый важный шаг. На планете было не так уж много такого, с чем нельзя было бы справиться с беспорядочным пучком. Все знали, что это была самая смелая прическа.

Улыбнувшись такому же решительному выражению лица Джульетты, я повернулась к своей дочери и задала вопрос, который навсегда изменил бы наши жизни.

— Готова?

Она переплела пальцы вместе и выглядела такой неуверенной, что у меня защемило сердце.

— Я не знаю…

Я опустилась на колени, чтобы посмотреть в ее большие голубые глаза. Это превратилось в быстрое решение, но оно было нелегким. И по причинам, которых я никак не ожидала.

Не обязательно, что я хотела держать ее подальше от Сойера, но всю ее жизнь мы были вдвоем. Я одна привела ее в этот мир, вырастила в одиночку, конечно, с помощью Фрэнки, но в основном сама. Я была единственным родителем, которого она знала, которому доверяла и которого любила. Я чувствовала, что выйти туда, чтобы встретиться с Сойером, означало отказаться от половины всего этого. Дело было не только в том, что нам нужно было бы договориться о совместной опеке или общих правах или о чем-то еще, но мы собирались разделить ее. Ее любовь. Ее привязанность. Ее маленькую жизнь.

И я ненавидела саму мысль о том, что у меня не будет ее всей.

— Я не оставлю тебя, — пообещала я ей, озвучивая свои собственные страхи. — Только потому, что ты встретила своего отца, это не значит, что ты потеряешь свою маму. Я никуда не собираюсь уходить. Ты застряла со мной на всю оставшуюся жизнь.

Ее маленькая губка задрожала, и я поняла, как она боялась снова потерять меня. Черт бы вас побрал, Аттикус, Роман и весь русский синдикат за то, что вселили в нее этот страх.

— Обещаешь? — спросила она.

— Я клянусь в этом, — прошептала я, мои слова прерывались от эмоций. — И это лучше, чем обещание. Это самое серьезное обещание, которое ты можешь услышать.

Она обвила руками мою шею.

— Я люблю тебя, мамочка.

Я прижала ее к своей груди так крепко, как только могла.

— Я тоже тебя люблю.

Раздался стук в дверь и робкое «Кэролайн?» от Сойера.

Сожалея о том, что мне пришлось так быстро отстраниться, я посмотрела Джульетте в глаза и приподняла бровь.

— Это он, — прошептала я. — Ты хотела бы встретиться с ним сейчас?

Она кивнула. Это было все, что я собиралась от нее получить.

— Мы выходим, — сказала я ему.

Мы рука об руку прошли в гостиную. Джульетта широко раскрытыми от удивления глазами смотрела на квартиру, рассматривая все с нескрываемым любопытством. Я огляделась в поисках Фрэнки, но ее нигде не было видно. Либо она все еще спала, либо нашла, чем заняться, чтобы дать нам это время.

Сойер стоял посреди своей гостиной, только что приняв душ и выглядя до боли взрослым. Его все еще влажные волосы были откинуты с лица, и он был одет в светло-голубую рубашку с воротником под серым кардиганом и темно-синие брюки в тон. Он даже был в очках и нервно раскачивался взад-вперед на каблуках.

Я не могла смотреть на него. Он был слишком хорош собой. Слишком собранный. И в то же время слишком эмоционально взъерошенный. Мое сердце болело, и мое тело тосковало по нему. В моей голове крутилось все, что я не хотела чувствовать… с чем не хотела сталкиваться.

Мое сердце кричало: «Почему ты вообще ушла от него?» В то же время мой разум требовал, чтобы я схватила Джульетту и убежала.

Забудьте о русских. Я не собиралась выживать, Сойер. Я не собиралась переживать то, что было между нами, что перестало иметь название и цель, а вместо этого превратилось в нечто большое, двусмысленное, что угрожало разрушить все, что я знала, во что верила и что считала правдой.

Как цунами.

Как черная дыра.

Пытливые голубые глаза Сойера нашли мои, сильно поразив меня неуверенностью и голой надеждой.

— Все нормально? Или ты хотела, чтобы я ушел?

Я облизнула сухие губы и сумела кивнуть.

— У нас с Джульеттой был разговор этим утром. Она готова познакомиться с тобой.

— Ты мой папа? — спросила она с детским любопытством, как будто не могла поверить, что этот мужчина способен быть чьим-то отцом.

Его рот изогнулся в дерзкой полуулыбке. Исчез нервный, неуверенный в себе мужчина, каким он был несколько секунд назад. И на его месте был человек, которого я знала, самоуверенный и энергичный. Очевидно, ему нравилось, когда его называли папой.

Он сеял еще больший хаос в моем сердце.

И в моей матке.

— Ты Джульетта? — спросил он, присаживаясь на корточки до ее уровня.

Она хихикнула.

— Я Джульетта.

— Я… э-э, Сойер, — сказал он ей. — Ты можешь называть меня Сойер, если хочешь.

Она посмотрела на меня с растерянным выражением лица. Повернувшись обратно к Сойеру, она сказала:

— Почему я должна тебя так называть, если ты мой папа? Это странно.

На этот раз я тоже рассмеялась.

— Можешь называть его папой, малышка. Мы хотим, чтобы ты чувствовала себя хорошо, разговаривая с ним.

Она ничего не сказала, она просто прижалась ко мне, крепко сжимая мою руку.

Сойер неуверенно взглянул на меня. Я попыталась ободряюще улыбнуться ему, но я была так же напугана, как и он.

— Тебе четыре года? — спросил Сойер через некоторое время. Она кивнула. Он посмотрел на свою руку, делая вид, что считает. — Вау, это почти целая рука.

Джульетта хихикнула.

— Я буду целой рукой, когда мне исполнится пять!

— Это будет потрясающе. — Он ухмыльнулся ей. — Ты взволнована этим?

Она снова кивнула, но на этот раз вся ее голова закачалась вверх-вниз, ее растрепанный пучок дико развевался.

— Да!

— Я тоже, — сказал он ей. — Я тоже взволнован.

— Ты все еще будешь здесь?

— Когда? — спросил Сойер, пропустив нотку замешательства в ее голосе.

— Когда мне исполнится пять, — объяснила Джульетта своим милым детским голоском. — Или ты будешь где-то в другом месте?

У меня перехватило дыхание, пока я ждала ответа. Я не знала, чего я ожидала от Сойера или что он скажет, только то, что я надеялась, что он соврет Джульетте.

Он выдержал ее взгляд, не глядя на меня, казалось, даже не замечая, что я все еще в комнате. Он смотрел только на нашу дочь.

— Я буду здесь, — сказал он ей. — И не только на твой следующий день рождения, но и на все последующие дни рождения.

Он опустил одно колено на пол, придвигая свое тело еще ближе к ее. Она взглянула на меня, не зная, что делать. Я кивнула головой в сторону Сойер, жестом предлагая ей продолжать слушать, как он раскачивает ее мир. О, подождите, может быть, это был мой мир, который он раскачивал.

— Джульетта? — Она снова повернулась к нему. — Мне жаль, что меня так долго не было. Я был в месте, которое не позволяло мне уйти. Я хотел прийти и быть частью твоей жизни, но я не мог. И мне жаль, что я так много пропустил. Хотел бы я видеть тебя совсем маленькой. Я действительно хотел бы услышать, как ты впервые произносишь слова и делаешь свои первые шаги. Хотел бы я быть там на твоем первом дне рождения, и на втором, и на третьем, и на четвертом. Я бы хотел, чтобы я не пропустил так много из того, что сделало тебя собой. Но я хочу, чтобы ты знала, что я не позволю этому случиться снова. Я планирую быть здесь во время всех предстоящих важных моментов и большинства самых маленьких. Я знаю, что я твой отец, но я также хотел бы быть твоим отцом по-настоящему. Как ты думаешь, это было бы нормально?

Большая часть серьезности в голосе Сойера прошла мимо ушей Джульетты, но к концу его речи она, казалось, почувствовала себя более комфортно. Я, с другой стороны, была в полном смятении, едва сдерживая поток слез. Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы не броситься к нему и не заключить его в ободряющие объятия, которые стерли бы все плохие воспоминания из его детства.

— Почему бы и нет? — спросила она, как будто не было ничего страшного в том, что он отсутствовал четыре года, или как будто ее мать не планировала держать его в секрете от нее до конца наших жизней, если бы мне дали такую возможность. — Ты мой папа.

Сойер уставился на нее, его глаза заблестели от непролитых слез.

— Знаешь, я подумал, что должен спросить. Мой отец никогда не спрашивал меня, все ли в порядке. Я подумал, что было бы неплохо предоставить тебе выбор.

Я умерла. Я умерла прямо тогда. Мое сердце, очевидно, выпрыгнуло из моего тела и скрылось с места происшествия. Это было уже слишком. Как я должна была поддерживать свою оборону, свою испытанную и верную подозрительность? Как я должна была не влюбиться в этого мужчину снова?

Это было невозможно. То, как он смотрел на Джульетту, как будто она была самым удивительным человеком, которого он когда-либо видел. То, как он так осторожно с ней разговаривал. Сломленный маленький мальчик в нем все еще пытается разобраться в своем детстве. То, как он старательно игнорировал меня, как будто не мог вынести еще одного ожидания, еще одного неверного взгляда жалости, принятия еще одного человека. Он смотрел только на нашу маленькую девочку. Он ждал ее принятия, ее одобрения… ее сердца.

— Ты мне нравишься, — сказала она ему совершенно неожиданно. Затем, удивив нас обоих, она вышла вперед и похлопала его по плечу. Сойер полностью замер. Я подумала, что он, возможно, даже перестал дышать. — Из тебя получится хороший папа.

После этого я была не в силах сдержать слезы. Они падали большими, жирными каплями. Я попыталась незаметно вытереть их, но они полились у меня из глаз, как будто кто-то открыл кран. Моим единственным спасением было то, что они молчали.

Сойер казался ошарашенным. Он не пошевелился. Он никак не отреагировал. Он просто уставился на Джульетту, как на инопланетянку. Инопланетянку, которая предложила ему спасение и воскрешение одновременно. Его глаза по-прежнему блестели от непролитых слез, а кадык подпрыгивал вверх-вниз, когда он пытался сглотнуть. Он держал свои эмоции под контролем, но его сдержанность была тоньше бумаги.

Не обращая внимания на нас обоих и нашу борьбу с собственными эмоциями, Джульетта повернулась ко мне и потянула за мою кофточку.

— Мамочка, я хочу есть.

Я вытерла мокрые щеки тыльной стороной ладоней, радуясь, что еще не позаботилась о макияже.

— Я, я не знаю, есть ли здесь что-нибудь поесть. — Я посмотрела на Сойера сверху вниз.

Он встал и повернулся ко мне спиной.

— Фрэнки и Кейдж пошли за продуктами для нас.

Его тело сотрясала мелкая дрожь. Она начиналась у него на плечах и скатывалась вниз по позвоночнику. Я поймала его профиль, когда он выходил из гостиной, и увидела призрак человека, которого я знала, его разбитую, поврежденную версию, которую мне никогда раньше не разрешали видеть.

— Куда папа собирается? — невинно спросила Джульетта, когда он поспешил в ванную в коридоре.

Я посмотрела на нее сверху вниз, надеясь, что моя улыбка не вышла совершенно безумной.

— На горшок, глупышка.

В ответ дверь ванной захлопнулась. Я уставилась в коридор, не зная, что делать. Зайти к нему? Спросить его, не хочет ли он поговорить об этом? Или позволить перемене укорениться внутри него и позволить смириться с этим самостоятельно?

— Можно мне чего-нибудь попить? — Джульетта прервала мое беспокойство и напомнила мне, что в этой квартире был кто-то еще. И она не собиралась оставаться без внимания, пока у меня был бы разговор с ее отцом о его детстве.

— Да.

— Тебе грустно, мамочка?

Я подняла ее и посадила на барный стул.

— Мне? Нет. Конечно, нет! Я только что вернула свою малышку. Это слезы счастья.

— Папины слезы тоже были счастливыми?

Мой подбородок дрожал, когда я мужественно пыталась не рухнуть на пол и не разрыдаться из-за Сойера.

— Ага, — я безуспешно икнула. — Это определенно были слезы счастья.

И, вероятно, смесь ужасных воспоминаний, разочарования, сожаления, надежды и новой жизни, а также это неописуемо прекрасное, взвешенное, целеустремленное чувство родителя.

Звенящий звук привлек мое внимание к стойке. Мой телефон лежал на краю столешницы, где я не заметила его прошлой ночью. Я только что получила текстовое сообщение, которое почему-то показалось мне странным в свете всего, что происходило вокруг меня.

Взглянув на закрытую ванную, я проигнорировала зловещее чувство, пробежавшее по моему животу, и подошла проверить, кто мне написал.

Молясь, чтобы это была Мегги, я нажала кнопку, чтобы экран засветился.

Я знаю, что ты в городе. Встреться со мной. В то же время. То же самое место. ~М.

Сукин сын.

Мейсон Пейн. После всех этих лет, как он узнал мой номер телефона? Неприятное чувство сковало мои руки и ноги, побуждая меня сесть и переварить всю тяжесть этой новости. Я боролась с этим, решив встретить новое развитие событий в этом ужасном повороте судьбы на ногах, готовая бежать.

Как, черт возьми, гребаное ФБР уже нашло меня?

О, точно. Чертова табличка в Центральном изоляторе временного содержания — еще одна причина ненавидеть Аттикуса Усенко.

Глава 12

Склад был таким же сырым и уродливым, каким я его помнила. Пахло ржавым металлом и влажной землей. И это все еще вызывало у меня беспокойство.

Я хотела быть где угодно, только не здесь — как всегда.

Сколько я знала Мейсона Пейна, он был для меня занозой в боку, но никогда так сильно, как сейчас. Сегодня у меня не было времени разбираться с ним. Или когда-либо. У меня не хватало терпения играть в его интеллектуальные игры.

И я действительно не хотела иметь дело с арестом, если таков был его план игры.

Только, судя по всему, он пришел один. В прошлом всегда были агенты, стратегически размещенные у выходов. Сегодня был только он. Я задавалась вопросом, нервничал ли он так же сильно, как и я, без его защитного «одеяла» из других сотрудников, окружающих нас.

Или они ждали снаружи? Была ли это всего лишь иллюзия частной встречи?

Все это место, вероятно, было напичкано прослушкой и подключено к сети.

Пот выступил у меня вдоль линии роста волос и ниже спины. Этим утром я долго раздумывала, приходить или нет. В конце концов, неявка только отсрочила бы встречу. Если Мейсон знал, что я в городе, он бы выследил меня, несмотря ни на что. По крайней мере, если бы я появилась на встрече, на его стороне не было бы элемента неожиданности.

Я оставила Джульетту с Фрэнки и сказала им, что мне нужно пойти прогуляться. Джульетта не была в восторге от того, что мы снова так скоро расстались, но Фрэнки пообещала, что купит лак для ногтей в магазине, чтобы они могли накрасить пальцы друг друга.

Сойер тоже вышел, так что у меня не было возможности сказать ему, куда я направляюсь. Он сказал, что ему нужно выполнить несколько поручений, и обычно я бы совершенно скептически отнеслась к его мотивам. Но правда заключалась в том, что он так и не смог полностью оправиться от знакомства с Джульеттой. Он провел большую часть утра, молча наблюдая за нами, пока мы ели пончики и смотрели Netflix с его компьютера. Я старалась не придавать большого значения его эмоциональному состоянию, но мужчина был явно взволнован появлением в его жизни дочери. Когда он сказал, что ему нужно подышать свежим воздухом, я ему поверила.

Наверное, мне следовало взять Кейджа с собой, на случай, если я столкнусь с кем-то из моей прошлой жизни или Мейсон действительно попытается меня арестовать. Но я не могла никому признаться в этой встрече. Это было слишком близко к моему прошлому, слишком напоминало ту девушку, которой я была раньше. Это была прогулка по дорожке воспоминаний, на которой повсюду были острые шипы и предупреждающие знаки.

И все равно я была здесь.

— Давно не виделись, — сказал Мейсон вместо приветствия, неторопливо направляясь к центру склада. Как Сойер, как я, как все из моего прошлого, Мейсон постарел за последние пять лет. И точно так же, как Волков, с возрастом он становился все более привлекательным.

Что было с мужчинами, которые с каждым годом, казалось, вырисовывали лучшие черты лица и добавляли уверенности и мужественности своим мальчишеским чертам? Насколько справедливо, что женщины сражались с гравитацией, подобной битве при Геттисберге, — обе стороны несли массовые потери, — а мужчины с гордостью вступали в каждый новый год, надевая возраст, как будто это был хорошо сшитый костюм.

Это отчасти заставило меня возненавидеть пожилых мужчин. Совсем чуть-чуть. По крайней мере, мужчины постарше, которых я знала.

Мейсон тоже стал шире в плечах, и он изменил свои костюмы с дешевых и безвкусных на дизайнерские и хорошо скроенные. Он был одет в одобренный агентством черный костюм с красным галстуком поверх накрахмаленной рубашки. Его ботинки были модными, и я бы поставила десять баксов, что его стрижка стоила больше, чем моя.

Теперь он был весь из глянцевого пластика ФБР. Такой, какой вы видели в телевизионных интервью и при даче показаний в залах суда на крупных процессах.

Такие испытания, как поставить на колени весь синдикат русской мафии в Вашингтоне.

— Это Сойер обеспечил тебе эту прибавку к зарплате? — спросила я, решив напасть первой.

Его квадратная, более твердая, чем я помнила, челюсть задергалась от раздражения. Прямо в точку.

— Ты не должна быть здесь, — ответил он.

Я указала на бетонный пол.

— Ты имеешь в виду здесь, на складе? — Я взмахнула рукой, описывая плавный круг. — Или вообще, метафизическое здесь? Я не уверена, что ты имеешь в виду.

В его глазах плясало сдерживаемое веселье.

— А ты все еще умная задница.

Я выдавила легкую улыбку.

— А ты все еще хороший парень.

Он отвернулся, его лицо напряглось с навязчивым выражением человека, которому не всегда нравилась его работа, или его жизнь, или то, что он сделал, чтобы достичь того, кем он был сейчас.

— Да, иногда.

— Так вот почему мы здесь? Тебе становится более комфортно нарушать правила?

Он бросил на меня взгляд старшего брата, которого я боялась, когда была моложе. Мейсон думал, что у нас были отношения — дружба в разгар нашей войны. Он думал, что может доверять мне и что я не нанесу ему удар в спину из-за взаимопонимания, которое он установил со мной.

Разве я уже не доказала ему, что спрыгну с корабля без малейшего колебания или предупреждения?

Что это была за неуместная привязанность?

— Твоя свобода была обеспечена давным-давно, Каро. — Он сделал драматическую паузу и позволил этому повиснуть между нами. Затем он добавил: — Кроме того, я собираюсь поставить точку по этому делу. Прямо сейчас ты мне не очень-то нужна.

Я прикусила нижнюю губу и задумалась, что сказать дальше.

— Что мы здесь делаем? Я знаю, что речь идет не только о старых добрых временах. В чем дело?

Он подошел ближе и понизил голос.

— Сойер нашел тебя?

— Ты думаешь, я была бы здесь прямо сейчас, если бы он этого не сделал?

— Ты вернула свою дочь?

— Как много ты знаешь?

На этот раз он позволил себе улыбнуться, и это легкое выражение преобразило все его лицо. Исчез холодный, жесткий правительственный агент, и на его месте появился красивый бизнесмен.

— Ты все еще думаешь, что мы неуклюжие идиоты, не так ли?

Я пожала плечами.

— Не принимай это близко к сердцу. Я так думаю о девяноста девяти процентах населения.

Он засунул руки в карманы, откинув пиджак достаточно далеко, чтобы показать приклад своего пистолета.

— В наши дни люди думают, что могут отключиться от сети. Они думают, что у них есть личная жизнь. Но правда в том, что мы живем в такое время, когда записывается каждая отдельная вещь. Мы наблюдаем за всем. Даже не нарочно. Понимаешь ли ты, что теперь телевизионные пульты дистанционного управления имеют функции голосовых команд? Население обклеило свои дома оборудованием для наблюдения, а потом удивляется, когда мы слушаем. Они даже не понимают, что сделали всю работу за нас.

— Это должно меня утешить, или ты активно пытаешься заставить меня покинуть страну?

Он снова улыбнулся.

— Я говорил тебе не уезжать раньше.

Я испустила долгий вздох.

— Да, я помню.

— Я также не думаю, что я был единственным, кто говорил тебе об этом.

Я встретилась с его прямым взглядом и подумала, не прослушивал ли он мою квартиру тогда, до того, как появились голосовые пульты от телевизора.

— Что я могу сказать? Я ужасный слушатель.

— Да, я помню, — согласился он.

Держа руки по швам, я искала ответы на его идеальном лице.

— Чего ты хочешь, Пейн? Что я здесь делаю?

С минуту он не мог встретиться со мной взглядом. Тишина внутри склада уплотнила воздух, надавила на мои легкие и сомкнула крепкие пальцы на моем горле. Когда он, наконец, поднял голову, я увидела, что извинение уже было там.

— Я знаю, что ты пытаешься сделать, Каро. Я знаю, почему ты вернулась.

— Единственная причина, по которой я нахожусь в этом забытом богом городке, — это забрать свою дочь и вернуть ее домой.

Он издал раздраженный звук.

— Давай. Разве мы не проходили это раньше? Ни у кого из нас нет времени на игры.

Что ж, в этом он был неправ. Когда дело доходило до правоохранительных органов, всегда было время для дезориентации. Так и должно было быть.

— Мейсон, ради всего святого, выкладывай уже. — Я была почти уверена, что тоже говорила ему это раньше. Этот парень был королем вытаскивания дерьма.

— Это ошибка, — наконец сказал он, убежденность превратила его голос в сталь. — Освобождение Волковых было бы огромной гребаной ошибкой.

Неужели он действительно думал, что я этого не знаю?

— Я полагаю, ты собираешься угрожать мне тюремным заключением?

— Это не шутка, Каро. Я не буду с тобой церемониться. Я не избавлю тебя от наказания, которое ты сама на себя навлекаешь. Это огромное дело для нас. Не только потому, что мы очистим улицы от некоторых из худших преступников, которых когда-либо видел этот город, но и потому, что мы отправим четкий сигнал оставшимся семьям. Тридцать лет назад нам не приходилось иметь дело с организованной преступностью. Здесь этого не существовало. Потом сюда въехали итальянцы. Потом ирландцы. Потом русские. И теперь мы находимся в состоянии тотальной войны. Если ты, чудом Божьим, очистишь Волковых, там будет хаос. Анархия на улицах и реки крови. Готова ли ты нести за это ответственность? За гибель невинных людей? За наркотики, секс-торговлю, оружие?

Я выдержала его взгляд, не боясь его осуждения.

— Я сделаю все возможное, чтобы защитить свою дочь. — Я шагнула ближе к нему, обвиняюще тыча пальцем ему в грудь. — Не совершай ошибку, полагая, что я отдам свою жизнь ради общего блага. Я не мученица, Мейсон. Я никогда ею не была.

Его верхняя губа оттянулась назад, обнажая зубы.

— Ты никогда не хотела такой жизни. С самого начала ты знала, что это неправильно. Ты пыталась выбраться с самого первого дня.

Нет, он был неправ. Я говорила, что хочу уйти. Я на словах говорила о лучшей морали и чистой совести, но до Джульетты я никогда не вносила существенных изменений. Я бы даже никогда не затеяла драку. Сначала это было для моего отца. Но позже это было для Сойера. Я была готова продать свою душу, только чтобы быть с ним.

— Да, но все это не имело значения, пока я не забеременела, — сказала я ему. — Ни одной из девушек, наркотиков или оружия не было достаточно, чтобы вытащить меня. Это моя дочь спасла меня. И ты бредишь, если думаешь, что я бы даже подумала о том, чтобы снова подпустить их к ней.

— Значит, это правда, — пробормотал Мейсон. — Они действительно просили тебя вытащить их.

Что ж, черт возьми, он поймал меня. Я увидела ловушку слишком поздно. Он знал, что я в городе, возможно, он слышал о Джульетте, но до сих пор строил догадки. Он складывал кусочки воедино, но у него не было окончательного ответа.

Я покачала головой и отступила назад.

— Не имеет значения, о чем они просили, это невозможно.

И так оно и было. Я снова и снова прокручивала это в своей голове, но даже не знала, с чего начать.

— Как ты думаешь, почему они вызвали тебя? — Его взгляд снова встретился с моим, полный жесткой честности и неподдельного уважения. — Им нужно было самое лучшее, Каро. И был один способ доставить тебя сюда, один способ вернуть тебя в игру.

Отказавшись от притворства невиновной, я пожала плечами.

— Да? Что ж, это сработало.

— Что произойдет, если — точнее, когда — я отправлю тебя в тюрьму? Что будет с Джульеттой, если ты сядешь на остаток ее детства, черт возьми, может быть, на всю оставшуюся жизнь?

Он был всего лишь эхом всех моих мыслей. Это не было чем-то таким, о чем я не думала или чего не знала. Он не говорил ничего нового.

— А какие у меня есть варианты, Мейсон? Честно говоря, я бы с удовольствием их послушала. — Он открыл рот, но прежде чем он смог произнести хоть слово, я прервала его. — И если ты скажешь ВИТСЕК (прим. Федеральная программа США по обеспечению безопасности свидетелей), я тебя ударю.

Его рот закрылся. Он потянул за галстук, ослабляя его на шее.

— Мы могли бы защитить тебя, Каро. Мы могли бы защитить твою дочь. Защита свидетелей могла бы спасти вас.

Я закатила глаза.

— Ага.

— Ты действительно собираешься пройти через это? Ты собираешься заставить меня пройти через это?

Улыбаясь, я пошевелила бровями.

— Вы пытались арестовать меня в течение десяти лет. Думай об этом так, будто я делаю тебе одолжение. Держу пари, что тебе это принесет еще одно повышение.

Он не был готов сдаться.

— Что Сойер говорит обо всем этом?

Сойер почти ни о чем не говорил. Но это был другой разговор. Вместо этого я позволила огню, который тлел на медленном огне в течение пяти лет, выкипеть на поверхность.

— У тебя хватает смелости спрашивать меня о Сойере? После того, что ты сделал?

Он выглядел по-настоящему смущенным. Мне почти стало жаль этого идиота в костюме.

— Что ты имеешь в виду?

Я бросила ему в лицо его прежние слова обратно.

— Разве мы уже не проходили это? Ни у кого из нас нет времени на игры, придурок. — Ладно, раз он хотел услышать это, я скажу. — Ты — причина, по которой это произошло, Мейсон. Ты — причина, по которой все это произошло. Или ты не помнишь, как предупреждал меня? А потом солгал мне? Ты все твердил: предупреди Сойера, поговори с Сойером, убеди Сойера, бла-бла-бла. Но вы все равно его арестовали. А потом использовали меня, чтобы заставить его сломаться! Только это не сработало. Ты облажался.

Он высокомерно приподнял бровь, и мне пришлось сжать руки в кулаки, чтобы удержаться от того, чтобы не обхватить их вокруг его шеи и не задушить его.

— Ты серьезно? Это не сработало? Русские ожидают суда. Синдикат сократился до горстки бесполезных людей. Мне не нужно полагаться на свидетелей, косвенные улики или преувеличенные обвинения в налоговом мошенничестве. Это сработало, Кэролайн. Это сработало лучше и быстрее, чем я когда-либо мог надеяться.

— Ты сказал быстрее?

Мейсон ухмыльнулся, но уже не так уверенно, как раньше.

— Да ладно, ты не можешь быть удивлена. Ты должна была знать, что я собираюсь сделать все возможное, чтобы уничтожить их. Я сделаю все, что потребуется.

— Пошел ты.

На его лице промелькнуло нетерпение.

— Не будь мелочной. Это больше, чем ты, Кэролайн. Это больше, чем ваша с Сойером маленькая семья.

— А что, если бы Сойер не сломался? Что, если бы он остался верен братве?

— Я надеюсь, ты не думаешь, что ты такая особенная. — Он издал смешок, который рассек воздух жестокими когтями. — У меня был запасной план, Кэролайн. У меня было больше одного человека на крючке. Просто ты… ты сделала это так легко для меня. Я сам не смог бы организовать это лучше. Я даже не думал о твоей незапланированной беременности.

Целую минуту я была так зла, что не могла говорить, не могла сформулировать слов. Но были вещи, которые он говорил, которые я знала.

Например, я знала, что он был достаточно хорошим агентом, чтобы я не была его единственной зацепкой. Это не было комплиментом. Это была правда. Важно было быть честной с самой собой в отношении правды. Ложь в этот момент была контрпродуктивной.

Я также знала, что его маленький акт бравады прямо сейчас был именно таким. Он был напуган до смерти. Он знал, что я могу одолеть его, очистить имя Волковых, разрушить все, ради чего он так усердно работал. Его высокомерие было чрезмерно напускным.

Но осознание этого ничуть не уменьшило мою злость.

Медленная улыбка растянулась на моем лице, и я скрестила руки на груди, чтобы незаметно размять свои скованные пальцы.

— Хорошо, что ты так хорош в своей работе, Мейсон, потому что для того, что я собираюсь сделать, тебе нужно быть таким.

Прежде чем он смог задать мне какие-либо вопросы или задержать меня еще больше, я вышла со склада, максимально агрессивно толкнув его плечом при выходе. Наши плечи столкнулись, и я сделала паузу достаточно надолго, чтобы посмотреть на него сверху вниз.

О, и выхватить бумажник у него из заднего кармана.

Он развернулся, чтобы посмотреть, как я ухожу, и крикнул напоследок.

— Ты не изменилась, Каро. Я восхищаюсь этим в тебе. — Очевидная ложь. — Конечно, это также означает, что я точно знаю, чего от тебя ожидать. Как думаешь, я буду разочарован тем, как легко будет тебя поймать?

Я тоже развернулась и сделала несколько шагов назад к выходу. Я бросила в него его бумажник, высоко подкинув его в воздух. Я оставила его карточки и рабочее удостоверение в покое. Было бессмысленно даже копировать их. Даже если он не заметит пропажи своего рабочего удостоверения, пока не вернется в штаб-квартиру, он в конце концов выяснит это. Тогда все здание будет искать вора, сканируя его удостоверение личности. Если бы я хотела пошарить в его офисе, мне пришлось бы придумать что-то другое… что-то изобретательное. И мне был бы нужен Гас.

Я удовлетворилась тем, что стащила у него наличные, и почувствовала себя зрелым, уравновешенным взрослым человеком.

— Будем надеяться, что я не изменилась, — сказала я ему, когда он схватил свой бумажник и ошеломленно уставился на него. — И я не помню, чтобы ты когда-нибудь мог поймать меня раньше. — Я подняла руку и помахала ему. — О, и сделай мне одолжение, сообщи полиции Фриско, что Джульетта у меня и у нас все хорошо, ладно?

Он пристально посмотрел на меня.

— И зачем мне это делать?

— Потому что мы оба знаем, что ты слишком высокоморален, чтобы победить с несправедливым преимуществом. Сделай игровое поле равным, Мейсон. И пусть победит лучший лжец.

Его мрачный смешок провожал меня до выхода со склада, и я восприняла это как хороший знак того, что он позвонит во Фриско и сообщит им, что все хорошо.

Я обыскала улицы в поисках невзрачных фургонов и беспечных бегунов трусцой, тайно носящих наушники, но этот район города умудрялся оставаться довольно пустым. Я воспользовалась своим телефоном, чтобы позвонить в Uber, и пересчитала наличные, пока шла к месту встречи, где меня должен был встретить водитель.

Триста двадцать шесть долларов. Это была куча наличных для того, чтобы кто-то мог носить их с собой. Даже модные агенты ФБР.

Я попросила водителя отвезти меня к ближайшему торговому центру, где я дала ему на чай двадцать шесть баксов, а остальные триста долларов потратила на одежду, туалетные принадлежности и пару кроссовок для Джульетты.

На кассе я начала переодеваться, пока кассирша все еще сканировала мои товары. Я надела новую куртку, перекинула волосы через плечо и добавила свободную шапочку.

— Засуньте все в один пакет, — сказала я даме.

Она моргнула, глядя на меня, но спорить не стала. Я заплатила за свои вещи и сказала ей оставить сдачу у себя после того, как она вручила мне чек. И снова она выглядела совершенно сбитой с толку, но никак это не прокомментировала. Я схватила свой тяжелый пакет и снова направилась к двери.

Мне пришлось сгорбиться с пакетом, чтобы сосредоточиться на своем телефоне. На этот раз я заказала другой оператор такси Lyft, чтобы избежать встречи с одним и тем же водителем. Он встретил меня на заправке через дорогу.

Я наблюдала, как два черных внедорожника подъехали к торговому центру, и агенты ФБР в костюмах вышли как единое целое, чтобы обыскать здание. Было невозможно сказать, искали ли они меня или были командой по зачистке. Но в любом случае, у меня был номер Мейсона.

Он был слишком перфекционистом, человеком, действующим по букве закона во всех отношениях. Мейсон был всего лишь пони с одним трюком.

Но мне не понравилось, что он догадался, что я здесь. Мне не понравилось, что он знал подробности о моей жизни, которые ему знать не следовало. Пульты дистанционного управления с голосовой активацией были кучей дерьма. Фрэнки и я так не жили. В наших ноутбуках даже не было веб-камер. И мы не держали их подключенными к Wi-Fi, если только мы не были онлайн. И мы постоянно использовали защитный VPN.

Возможно, большинство населения не знало, как оставаться вне видимости, но мы знали.

Мой телефон запищал текстовым сообщением. Сойер был дома и хотел знать, где я нахожусь. Я почувствовала его беспокойство и нетерпение в этом простом сообщении. Он нанял Кейджа не просто так, и я знала, что, уйдя без моего телохранителя, он разозлится на меня.

Вот почему я это сделала.

Я хотела получить ответы от Сойера. Я хотела знать правду. Я хотела услышать всю историю целиком.

«Уже в пути».

Я отправила сообщение, задаваясь вопросом, был ли Сойер причиной того, что Мейсон так много знал. Насколько они сблизились за последние пару лет?

Я поняла, что мои подозрения относительно Сойера были на противоположных концах спектра. Они перешли от предположения, что он все еще работает на Волковых, к сотрудничеству с ФБР, но пока он не раскроет все эти бесконечные секреты, я буду продолжать гадать, давить и копать, чтобы найти их сама. Это сказало мне самую важную вещь, которую мне нужно было знать — даже после всего, что произошло, я не доверяла Сойеру.

Ни капельки.

Глава 13

Гас и Кейдж вернулись с Сойером. Я вошла, мои руки были нагружены покупками. Они все встали, явно не зная, чего ожидать.

— Мы ведь собираемся пробыть здесь некоторое время, — сказала я им в качестве объяснения. — Я недостаточно упаковала вещей.

— Ты ходила в торговый центр? — спросил Сойер с явным подозрением в голосе.

Добавив раздражения и самодовольства к своему замешательству, я спросила:

— Да, а что?

— Я бы пошел с тобой, — сказал Сойер, изо всех сил стараясь оставаться невозмутимым. — Или Кейдж. Тебе, наверное, не стоит гулять по городу одной.

Я пожала плечами.

— Я взяла такси.

— Ну же, Шестерка. Ты же знаешь, что так лучше не делать, — простонал Сойер.

Волосы у меня на затылке встали дыбом, и я ощетинилась — он не имел права посягать на мою независимость. Если бы он только знал, где я была. Но мне не нужно было тыкать медведя больше, чем это было необходимо.

— Я собираюсь разложить покупки. Когда я вернусь, мы сможем составить план игры. — Обращаясь к Джульетте, я сказала: — Давай, милая. Тебе нужно принять душ. — Джульетта поспешила ко мне, и мы исчезли в спальне Сойера.

Я закрыла дверь спальни и положила сумки на кровать. Я огляделась и вздохнула, пока Джульетта рылась в моих покупках.

— Наверное, нам стоит снять номер в отеле, — сказала я ей.

Ее глаза расширились, и на лице появилась широкая улыбка.

— Это для меня? — Она вытащила толстовку с гигантским блестящим единорогом спереди.

— Тебе не нравится? — я поддразнила ее. — Я могу забрать ее обратно, если тебе не нравится.

Она ухмыльнулась и прижала толстовку к груди.

— Спасибо тебе, мамочка. Мне нравится!

— Сначала прими душ. — Она кивнула и побежала в ванную. Я помогла ей и вернулась, чтобы разобрать новую одежду. Стук в дверь помешал мне добиться слишком большого прогресса.

Приоткрыв дверь, я столкнулась лицом к лицу с Сойером.

— Мы можем поговорить? — спросил он.

— На минутку.

Он вошел в спальню и закрыл за собой дверь. Его острый взгляд скользнул по загроможденной кровати и нашим девчачьим вещам по всей его очень мужской комнате. Я почувствовала себя неловко, когда он осмотрел наш беспорядок. Я планировала прибраться там, пока Джульетта принимала душ, но он помешал.

— Мы вроде как вторглись в твое пространство, — пробормотала я, пытаясь внутренне отговорить свои щеки от румянца.

Улыбка тронула уголки его рта.

— Я не знал, что мне это понравится так сильно, как сейчас.

— Что ты имеешь в виду?

Он повернулся и прислонился спиной к изножью своей кровати.

— Ваше с Джульеттой вторжение. — Он поднял специальное одеяло Джульетты, которое я взяла из дома. — Мне нравится, что ты в моем пространстве, Каро.

Бабочки вернулись, кружа низко в моем животе, напоминая мне о прошлой ночи и этом мужчине без одежды.

— Что мы делаем, Сойер? — Я поводила указательным пальцем взад-вперед между нами. — Что? — спросила я.

Выражение его лица потемнело.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что, черт возьми, мы делаем? Мы не можем просто продолжать… ты знаешь, ночные сеансы секса каждый раз, когда мы одни.

— Это то, что, по-твоему, мы делаем?

Игнорируя угрожающий блеск в его глазах и то, как его тело превратилось в камень, я продолжила свой спор.

— И Джульетта все еще пытается переварить это. Ты знаешь, что она даже понятия не имела, что у нее есть отец? Она думала, что родилась без него. Этим утром она впервые осознала, что тебя не было в ее жизни. Полагаю, это было благословением, но теперь ты здесь, и она должна научиться общаться с тобой. Я не хочу смущать ее нашим поведением.

Его голос стал низким, хриплым от эмоций, которые я не могла даже начать понимать.

— И почему бы это смутило ее, если бы ее мать и отец вели бы себя как мать и отец?

Я перестала ходить по комнате, пытаясь привести себя в порядок, понимая, что мне нужно встретиться с ним лицом к лицу для этого разговора, но не могла найти в себе смелости сделать это. Мое сердце заныло, как будто кто-то крепко сжал его в кулаке, и непрошеные слезы навернулись мне на глаза.

— Я не хочу играть в дом, Сойер. Я не хочу притворяться. И я не хочу давать Джульетте обещания, которые не смогу сдержать.

— Ты имеешь в виду со мной?

Я кивнула, смахивая единственную слезинку, которая сбежала.

— Потому что ты думаешь, что я не останусь с тобой или что?

— Я…

— Ты та, кто ушла, Шестерка. Не я. Я здесь не тот, кто отдалился.

— Это не то, что я…

— И ты та, кто утверждает, что мы расстались. Я все еще пытаюсь вспомнить, когда именно ты дала мне понять, что между нами все кончено.

— Подожди секунду…

Его взгляд нашел мой, удерживая меня в плену, приковывая к месту.

— Когда вокруг есть люди, ты, кажется, не хочешь иметь со мной ничего общего, Шестерка. — Он вытянул руку и схватил меня за пальцы, потянув меня, чтобы я встала между его ног. — Но… когда я с тобой наедине… — его свободная рука скользнула вверх по моему бедру, обхватывая его и крепко удерживая, — ты посылаешь какие-то довольно дикие смешанные сигналы.

Я знала, что он был прав, даже несмотря на то, что его прикосновения, его близость и все остальное в нем мешало мне мыслить здраво в целом. Это была та часть, которую мне нужно было пройти, чтобы соврать. Мне нужно было дать понять, что я не заинтересована в отношениях с ним или в наверстывании упущенного времени. Я не хотела исправлять пропасть между нами или продолжать жить так, как будто ничего не произошло.

Потому что произошло много дерьма. Начиная с причины, по которой я сбежала. Он предпочел братву мне. Он предпочел своих братьев нашему будущему. И теперь… теперь, когда он вернулся, он был так же полон загадок и секретности, как и всегда. Если он не мог доверять мне, как я могла доверять ему? И если я не могла доверять ему, он не должен быть в моей жизни.

Это и так было достаточно опасно.

Я была лучшим лжецом в этом бизнесе, и все, что мне нужно было сделать, это водить Сойера за нос, пока я не смогу безопасно вывезти Джульетту из этого города и, возможно, из страны. Мне просто нужно было сказать ему достаточно полуправды, чтобы он не задавался вопросом о моих мотивах, моих решениях или о том, почему я, казалось, не могла сказать ему «нет». Я придумала красивую ложь. Я собиралась сказать ему, что не хочу, чтобы кто-нибудь видел нас вместе. Я не хотела, чтобы кто-нибудь понял, что они все еще могут использовать нас друг против друга. Нам пришлось установить дистанцию между нами, чтобы уберечь Джульетту.

Это, конечно, не лучшая моя уловка… но это может сработать. По крайней мере, построить фундамент. Я призвала на помощь всю свою жизнь практики, открыла рот и сказала ему… Правду.

— Я не знаю, как снова тебе доверять. — И как будто этого было недостаточно, эмоции заставили мой голос дрожать, полностью раскрывая, насколько я расстроена и хрупка.

А ведь я была хороша в том, что делала.

— Потому что ты думаешь, что я предпочел русских тебе?

— Потому что я знаю, что ты это сделал.

Он медленно покачал головой из стороны в сторону, самым мягким образом не соглашаясь со мной.

— Ты умная девочка, Каро. Самая умная из всех, кого я знаю. И обычно ты читаешь ситуацию с пугающей точностью, но в этом ты ошибаешься. Я всегда выбирал только тебя. Даже тогда. Даже когда я отказался покинуть братву. Это было не для них. Черт, это было даже не для меня. Это было потому, что я знал, что не смогу защитить тебя. Потому что я был заперт в этой чертовой дыре, и я подумал, что самым безопасным сценарием для тебя было бы, если бы я остался с русскими.

Душ в ванной отключился, и Джульетта крикнула:

— Мамочка, я закончила!

— Сейчас буду, — крикнула я в ответ, надеясь, что она не услышала слезы, застрявшие у меня в горле.

Сойер встал, приблизив наши тела друг к другу. Он схватил меня за бедра и притянул к себе.

— Ты бегаешь уже пять лет. Не только от братвы, ФБР и своего прошлого, но и от меня тоже. Но я нашел тебя. Ты вернулась в этот город, вернулась в братву, вернулась в гребаные окопы. Перестань убегать от меня.

Я даже не знала, что ему сказать и как реагировать. Он был прав, и я ненавидела это. Я ненавидела то, что он свел все мои проблемы и кризисы к самой большой из них — к нему. Я все еще убегала от него. Как перепуганный кролик, я отбросила весь здравый смысл и логику в паническом бегстве как можно дальше от него. Только я продолжала бегать кругами. Я продолжала возвращаться туда, где был он.

— Мамочка! — Джульетта крикнула снова. Я знала, что ей, должно быть, холодно.

Сойер наклонился и поцеловал меня в мочку уха.

— Я никогда больше не причиню тебе боль, — прошептал он. — Но у тебя есть возможность уничтожить меня. Выясни, чего ты хочешь, Шестерка. Выясни, что тебе нужно.

Он повернулся и вышел из спальни, оставив меня хватать ртом воздух. Он оставил меня со всеми моими эмоциями, разбросанными по комнате, разбитыми, перемешанными и удручающе сбитыми с толку. С нечеловеческой силой я взяла себя в руки и последовала за звуком голого четырехлетнего ребенка, поющего для меня из ванной.

— Наконец-то! — обрадовалась она.

Я улыбнулась, но не могла найти в себе сил заговорить с ней все то время, пока помогала ей одеваться и сушила волосы. Она повернулась и обняла меня, и я пропиталась ее тихой силой и сладким духом.

— Знаешь что, мамочка? — ее слова были приглушены моей щекой.

— Что, малышка?

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю. — Я отстранилась, но прижала ее к себе. Я уложила ее в кровать Сойера и сказала ей немного отдохнуть. Она даже не стала спорить.

После того, как я укрыла ее одеялом, я остановилась в дверях, чтобы полюбоваться ею. Она была такой хорошенькой, такой умопомрачительно красивой. Она была просто идеальным воплощением невинности, и мое сердце наполнилось осознанием того, что ее похищение не слишком ее расстроило. Возможно, у нее были бы какие-то проблемы с привязанностью. Она, вероятно, захотела бы спать в моей постели следующие десять лет, но физически она была невредима. Эмоционально она пострадала минимально.

Я не простила Аттикусу ничего из этого, но все могло быть намного хуже. Я и раньше видела, как братва избивала детей, пытала их, чтобы добраться до их родителей. Самые страшные истории включали пожары в домах и раздутые от воды тела, выброшенные для поиска полицией.

По большому счету, это было не первое их похищение. Братва регулярно использовала детей и издевалось над ними, чтобы утвердить свое господство над теми, кто нуждался в подчинении — политиками, судьями, владельцами бизнеса. Они были бессердечны, когда дело доходило до обращения с более слабыми людьми, и безжалостны, когда дело доходило до получения того, чего они хотели.

Нам повезло. Но не потому, что мы заслуживали доброты. Я знала, что это больше связано с эффективной манипуляцией. Я бы подчинилась из-за угрозы жизни моей дочери. А если бы я этого не сделала? Они бы использовали более убедительные методы.

Теперь, чтобы выжить, Волковы требуют. Как я должна была очистить их имена и вытащить их из тюрьмы? Это казалось невозможным.

— Я оставила для тебя место, — сказала Фрэнки из-за стола.

Взяв бутылку воды из холодильника, я села между Фрэнки и Сойером на единственное оставшееся место. Они наблюдали за мной, очевидно, ожидая какого-то психического срыва.

Или плана действий.

Я пошла против своего инстинктивного страха и вместо этого сказала им правду. Очевидно, сегодня я была полна честности.

— Мейсон написал мне сегодня утром. Мы поговорили. Он знает, что я здесь и что я пытаюсь сделать.

— Как? — потребовал Гас, в то же время Фрэнки взорвалась возмущенным:

— Мейсон Пейн?

Кейдж выглядел до смешного растерянным, и я могла сказать, что он ломал голову над напоминанием о том, кем был Мейсон Пейн. Но Сойер сидел там так же спокойно и собранно, как и всегда.

— Чего он хотел?

Я уставилась на свои руки, сцепленные на коленях.

— Чтобы я сдалась.

— Ты еще даже не начала, — проворчала Фрэнки.

— Думаю, в этом-то все и дело.

Кейдж наклонился вперед и спросил:

— Мейсон — это…?

— ФБР, — подсказал Сойер. — Он охотился за Волковыми в течение долгого времени. Он агент, с которым я работал над своим освобождением.

— У нас было что-то вроде деловых отношений до того, как Сойер сел в тюрьму, — призналась я. — Эти отношения состояли в том, что он запугивал меня, заставляя делиться информацией, я же отказывалась делиться. В свою очередь, он пытался заманить меня в ловушку, а я использовала свое очаровательное остроумие, чтобы ускользнуть от него. В конце концов он сдался и пошел за Сойером.

Гас усмехнулся.

— И это сработало. Вероятно, ему следовало начать с Сойера.

— Но Каро намного красивее, — добавила Фрэнки, но ее суровые глаза сказали мне, что она ненавидела Мейсона так же сильно, как и я.

Я порылась в памяти, вспоминая время, когда ей приходилось иметь с ним дело. Она никогда ничего не говорила о нем. Она узнала о нем после того, как мы уехали из Вашингтона, но, насколько я могла вспомнить, она никогда с ним не встречалась.

Повернувшись к Сойеру, я заметила его хмурый взгляд и подумала, было ли это из-за комментария Гаса или Фрэнки.

— Он действительно сказал тогда кое-что интересное… — Сойер нахмурил брови. — Он сказал, что моя свобода была куплена и оплачена давным-давно. Ты случайно ничего не знаешь об этом?

Он наклонился вперед, положив локоть на глянцевый стол.

— Как я уже говорил ранее, Шестерка, ты единственная, кто думал, что мы расстались, когда ты уехала из города. Ты действительно думаешь, что я не позабочусь о том, что принадлежит мне?

— Может быть, назло?

Он издал какой-то горловой звук, но не потрудился удостоить мой комментарий ответом.

— Что ты собираешься делать, Каро? — спросила Фрэнки, услужливо переводя разговор в другое русло.

— Я не знаю. Я думала о том, чтобы проникнуть в офис Мейсона, но к настоящему времени не только Мейсон обладает всей информацией и доказательствами для суда. Мы могли бы подкупить одного-двух присяжных и попытаться добиться судебного разбирательства с ошибками, но Роман не хочет ждать так долго. Мы могли бы каким-то образом вызволить их из тюрьмы, но тогда им пришлось бы покинуть страну или, по крайней мере, штат, а я почти уверена, что это не входило в их список возможных сценариев. Кроме того, это не фильм, и я ничего не знаю о том, как выбираться из таких мест. Я всего лишь девушка, хоть и не простая. Но тайком вывести трех человек из тюрьмы строго режима — это совсем другое. То, что я придумала, это… мы все должны покинуть страну. Пусть они гоняются за нами по Южной Америке.

Гас смерил меня своим самым суровым взглядом. Очевидно, я разочаровала его.

— Они бы так и сделали, Каро. Они бы преследовали нас всю дорогу туда, а потом хладнокровно застрелили на какой-нибудь улице в Сальвадоре. Они так же счастливы убить нас там, как и здесь.

— Хорошо, будь пессимистом по этому поводу.

— Я не пессимист, я реалист.

Я повернулась к Фрэнки, моей единственной настоящей союзнице.

— Так говорит каждый пессимист.

— Нам нужны реальные решения, — вмешался Кейдж. — Реальные планы. У нас есть солидная колонка «Что делать не надо». Но нам бы не помешало что-то из реальных идей.

Мы все замолчали, сосредоточившись на том, как выбраться из этой гигантской неразберихи.

— А что, если мы идем по неправильному пути? — спросила я, понимая, что в любом случае на карту поставлена в основном моя жизнь. — Как много ты дал компромата Мейсону? — спросила я Сойера.

Он скрестил руки на груди и упрямо вздернул подбородок.

— Очень много. Достаточно, чтобы убрать их навсегда. — На мгновение в его кобальтовых глазах промелькнула неуверенность, и он признался: — Но я не знаю точно, что я им дал, я не обязательно передавал им информацию. Я дал им инструменты, необходимые для самостоятельного поиска информации. Я рассказал им о внутренней работе бизнеса, о хитростях торговли. Я провел их прямо к вершине.

— Если дело дойдет до суда, нет никаких шансов на освобождение под залог, никакой возможности сбежать?

— Ну же, Каро, какое первое правило воровства?

— То, чего вы не ожидаете, что что-то пойдет не так, всегда пойдет не так.

Он кивнул.

— Да, у них есть шанс выбраться, но я почти уверен, что они надеются, что этот шанс — ты.

— Ты когда-нибудь расскажешь мне, о чем была твоя встреча с ними?

Он покачал головой. Никогда.

Я не могла не вздрогнуть от его смелой честности. Разве он только что не говорил со мной о том, что хочет, чтобы мы доверяли друг другу? И у него все еще были секреты от меня.

Ладно, может быть, это была моя вина, что я спрашивала перед группой, но что-то подсказывало мне, что он скорее расскажет в комнате, переполненной людьми, чем когда-либо позволит мне узнать. На данный момент у меня было два варианта. Я могла бы плевать против ветра. Или я могла бы двигаться дальше.

Поскольку моя жизнь и жизнь моей дочери были в опасности, я решила двигаться дальше.

— В любом случае, — продолжила я, — если мы не будем вмешиваться, Пахан, скорее всего, будет приговорен к пожизненному заключению. Так, может быть, нам следует тратить меньше времени на то, как их вытащить, и больше времени на то, как их удержать внутри?

Глаза Гаса стали огромными.

— Ты серьезно?

— Что осталось от братвы? Ничего, верно? Она почти уничтожена. Есть горстка верных людей, которых ФБР еще не тронуло. Может быть, они им не нужны. Может быть, они им нужны. Но в любом случае, должен быть способ убрать их с нашего пути и продолжать жить своей жизнью.

— Ты говоришь о том, чтобы убить этих людей? — неловко спросила Фрэнки.

— Я говорю о том, чтобы нас не убили.

— Тебе пришлось бы убедить Пахана, что ты работаешь на них, — добавил Сойер, обдумывая мое решение. — Пока все не будет закончено, у них должно сложиться впечатление, что ты все еще на их стороне, что все по-прежнему складывается в их пользу.

Гас кивнул и наклонился вперед.

— Если они хоть чуточку заподозрят, что ты задумала, ты будешь мертва. Джульетта будет мертва. Мы все будем мертвы.

— Тогда дай мне другую идею. Меня даже не волнует, если это означает, что они выйдут, а я останусь работать на них до конца своей жизни. Если у тебя есть другое решение, я была бы рада его услышать. Насколько я понимаю, это наш единственный вариант. Мы либо придумаем способ запереть их навсегда, либо окажемся там вместе с ними.

— Это может сработать, — решил Сойер, его голос был мягким от убежденности и первых признаков надежды. — Это не более чем длинная афера.

Я встретилась взглядом с Гасом, а затем с Фрэнки, приберегая взгляд Сойера напоследок.

— Мы все совершали аферу раз или два раньше. Это не должно быть проблемой.

— Когда ты в последний раз выполняла работу? — спросил Гас, страх сделал его голос сердитым и напряженным.

— У Кренкси. До того, как Сойер отсидел свой срок.

— Это было почти шесть лет назад. Ты сумасшедшая, если думаешь, что у тебя все еще есть то, что нужно. Такая работа, как эта, требует утонченности. При идеальных обстоятельствах это все равно было бы невозможно осуществить, а это совсем не идеально. Ради бога, у тебя есть ребенок, о котором нужно думать.

Наклонившись вперед, я хлопнула ладонью по столу и сердито посмотрела на своего друга.

— Я только что солгала тебе. О работе. Это было не шесть лет назад, и это был не Кренски. В последний раз я устраивалась на работу, живя в гребаном Фриско, штат Колорадо. Последние пять лет моей жизни были ничем иным, как одной долгой аферой за другой долгой аферой. Я живу в квартире для белых воротничков и отдаю свою дочь в дошкольное учреждение. Я вовремя прихожу на прием к стоматологу, и в глубине души постоянно подсчитываю, сколько йогурта у нас в холодильнике. Я работаю с девяти до пяти, чиню сломанные гидромассажные ванны и вежливо улыбаюсь всем богатым, невежественным придуркам, которые приезжают на курорт к Мэгги. Это хоть немного похоже на меня? Кэролайн из твоих воспоминаний вежливо улыбается, машет другим водителям и наплевательски относится к политике маленького городка? Нет, Август, ответ — нет. Неужели у меня нет практики? Вероятно, есть хороший шанс, что мне будет трудно взломать замок при первом задании. Но я могу солгать, когда мне нужно. Этот навык я никогда не прекращаю практиковать. Это навык, который я оттачивала, осваивала и брала под контроль с тех пор, как покинула этот чертов город пять лет назад.

Гас убрал руки назад и пробормотал удивленное «Ясно» себе под нос.

— Я понимаю это. Тебе не обязательно откусывать мне голову.

— Тогда давайте сделаем это, — усмехнулся Кейдж, наслаждаясь напряжением за столом. — Давайте уничтожим остальную русскую мафию.

Его энтузиазм был не совсем заразителен. В основном мы просто смотрели на него, как на сумасшедшего. Да, это был достойный план — лучший из тех, что у нас были, — но это было нелегко. У всех нас были связи с братвой. Особенно у Фрэнки и Гаса. Даже мой отец в конечном итоге стал бы проблемой.

Но на карту было поставлено нечто большее, достичь чего было труднее, чем казалось. Братва была нашей семьей. Мы поклялисьв верности и носили татуировки и шрамы, чтобы помнить об этом. Большую часть нашей жизни мы равнялись на Романа, Дмитрия и Александра. Мы полагались на то, что некоторые из этих людей, особенно Аттикус, прикроют нас, сохранят нам жизнь.

И теперь мы действительно собирались нанести им удар в спину. Мы собирались пообещать безопасность, свободу и верность — и вместо этого вызвать гнев.

Я повернулась к Сойеру.

— А ты что думаешь?

Он постучал костяшками пальцев по столу и медленно, самоуверенно улыбнулся мне.

— Я говорю, давайте сожжем этих ублюдков дотла.

Глава 14

Сойер

Десять лет назад

Моя.

Слово пронеслось у меня в голове, пустив корни в груди и по спирали спустившись в какое-то неизвестное, скрытое место внутри меня. Может быть, моя душа? Было ли внутри человеческого тела более глубокое, более постоянное место, чем душа? Место, которое нельзя было разрушить даже после смерти?

Ладно, это было чересчур драматично, но это то, что она сделала со мной. Это то, что она делала со мной с тех пор, как мне исполнилось тринадцать лет. Она выставила меня идиотом. Тупым, мягкотелым идиотом.

Я улыбнулся ей через всю комнату. По крайней мере, я был счастливым идиотом.

Гас сел рядом со мной, держа в руке стакан, наполненный водкой и льдом. Я взглянул на него, заметив раздраженное выражение на его лице.

— Что с тобой?

Он сделал глоток водки и сдвинул брови.

— Я работаю над своим хмурым видом.

— Что ты делаешь?

— Я задумчив.

— О чем ты говоришь?

Он сделал еще глоток водки и пожал плечами.

— Я задумчив. Я слышал, это работает с дамами.

— Ничего не понимаю.

Он жестом указал на другой конец клуба своей водкой.

— У тебя это сработало, не так ли?

Поняв, что он имел в виду, Каро, я опустил голову, чтобы скрыть свою улыбку.

— Я не задумчивый.

— Ты самый задумчивый из всех, — обвинил Гас. — Ты превратил это тление в науку. Ты тлеешь, они сбегаются как мотыльки.

Я кивнул на Каро, которая была погружена в разговор с Фрэнки, дико размахивая руками перед собой, когда они обсуждали что-то серьезное.

— Она не прибежала.

Гас ухмыльнулся, соглашаясь со мной.

— Потому что она была долгой аферой. Она не прибежала, но она попала прямо в эту ловушку.

Ухмыльнувшись моему другу, моему брату, я сказал:

— В этом весь смысл, да? Совершать длинную аферу. Ту, которая стоит времени, усилий и тяжелой работы.

Он понятия не имел, о чем я говорю. Его глаза были пустыми от замешательства.

— Я почти уверен, что ни одна девушка не стоит всех этих хлопот.

Его сомнение заставило меня улыбнуться шире.

— Ты просто не встретил ту самую девушку.

— Послушать тебя, — усмехнулся он, — ты говоришь, как старый женатый парень.

Чего я ему не сказал, так это того, что я ждал, когда стану старым женатым парнем, с того дня, как встретил Каро. Он знал, что я некоторое время охотился за ней, но понятия не имел, как долго продолжалась игра. Но теперь она была моей, и она тоже это знала.

Мы сделали все официально в ту ночь, когда нашли компрометирующие улики в доме Джека. Это была единственная лучшая ночь в моей жизни.

Хотя теперь, когда между нами все наладилось, я ожидал, что впереди будет еще много таких ночей.

Взглянув на свои наручные часы, я заметил, как уже поздно. Я вскочил на ноги и расправил плечи. Все внутри меня хотело пойти к Каро, хотело сидеть с ней остаток ночи, говорить с ней, прикасаться к ней, смотреть на нее. Но мне нужно было кое-что сделать.

— Куда ты идешь? — спросил Гас, видя, что я делаю движение, чтобы уйти.

— У меня есть кое-что.

— Что значит, у тебя что-то есть? — Его глаза подозрительно сузились. Гас замечал слишком много для своего же блага. — Девочки здесь. Ночь только начинается. У тебя здесь что-то есть. — Он указал на пол. — Прямо здесь.

Я улыбнулся ему, снимая напряжение, которое назревало между нами.

— Расслабься, чувак. Я вернусь. Мне просто нужно выйти на минутку.

Гас оглядел переполненный зал и признал, что тут было многолюдно. С первого дня, как я встретил Гаса, он понял, что мне нужно уединение от толпы, что меня легко подавить большим количеством людей, и, самое главное, если я попаду в ситуацию, когда почувствую стресс, мне нужно будет отстраниться от этой ситуации, пока я не остыну.

Все это ложь. Но мы все были лжецами. Все мы. Воры, лжецы и преступники. Это правда, что я держался особняком, и круг моих друзей был невелик. Также было правдой, что мне не нравилось, когда ко мне прикасалось много людей, или душный, едкий воздух баров или вечеринок, но я не чувствовал себя плохо ни от одной из этих вещей. Они не беспокоили меня так сильно, что мне нужно было убегать от них. Они просто раздражали больше всего на свете.

Мне нужен был не глоток свежего воздуха, а назначенная встреча. И я уже опоздал на десять минут.

Я кивнул Гасу и вышел из клуба на душные летние улицы Вашингтона. Хороший друг почувствовал бы себя виноватым за ложь, но Гас был таким же плохим. Например, он заставил всех поверить, что он тусовщик, который любит выпить и покурить. Он ненавидел и то, и другое. Он едва переносил любой вид алкоголя, и я никогда раньше не видел его по-настоящему пьяным — хотя он притворялся так часто, как мог.

Он также притворялся, что ему насрать вообще на все. Это была, конечно, тщательно созданная иллюзия. Август Усенко заботился обо всем больше, чем кто-либо из моих знакомых. Однажды это должно было привести его к неприятностям.

А до тех пор я позволю ему врать. Если он позволил бы мне забрать мое.

Бросив взгляд через плечо, чтобы убедиться, что никто не последовал за мной, я засунул руки в карманы и направился к углу. В этот июльский вечер пятницы люди были повсюду, заполняя бары и таверны по обе стороны улицы. Туристы и местные жители смешиваются вместе в потоке пота, алкоголя и беззаботного веселья.

Я пробирался сквозь скопления пьяных гуляк, сильно толкаясь плечами, когда они не убирались с моего пути. Эти люди застряли на тротуарах и в уважаемых заведениях, предлагая свои напитки в этот вечер. Но в этой части города были более темные улицы, захудалые дома и пугающие переулки, которые загоняли их сюда. Они оставались под неоновыми огнями, но я был частью тени. Я был не на той стороне потока людей, идя среди них.

Если бы Каро была со мной, она бы не торопилась обшаривать карманы на прогулке. Она проскользнет сквозь давку толпы, никем не замеченная, и выйдет с другой стороны с достаточным количеством денег, чтобы заплатить за аренду в этом месяце плюс еще немного.

У меня не хватало терпения или ловкости, чтобы сделать то, что делала она. Ее изящные пальцы были легкими, как перышко, и быстрыми, как молния. Я был сплошными мускулами и силой, пробивая себе дорогу сквозь преграды. Я восхищался ее мастерством, абсолютной находчивостью, благодаря которой она выжила.

Пахан назвал ее лисой. Не только потому, что она могла взломать что угодно и не попасться, но и потому, что у нее была игривая сторона воровства. Они восхищались ее склонностью к сувенирам и к тому, чтобы брать что-то для себя. Она развлекала их своей растущей коллекцией. Хотя она и понятия не имела, что они уделяют ей так много внимания.

Я свернул в переулок, мало чем отличающийся от того, где я впервые встретил Каро много лет назад. Плющ распространился по обеим сторонам, как удушающая болезнь, полностью покрывая грубый кирпич. Он смешивался с запахом мусорных контейнеров, приторный аромат, подавляющий слишком влажный воздух.

Мой собеседник стоял в конце переулка, рядом с десятифутовым забором из сетки, который был срезан и отклеен на углу. Конлан О'Доннелл ждал меня, засунув руки в карманы, как и я. Его взгляд маниакально метался по сторонам, ища кого-нибудь, кто, возможно, следил за мной или подслушивал. Его плечи были напряжены и приподняты, придавая долговязому ирландскому гиганту вид неуверенности.

Но он был кем угодно, только не неуверенным.

— Где Лука? — спросил я в качестве приветствия, понизив голос.

— Здесь, — позвал Лука из тени.

— Ради всего святого, — прошипел Конлан с мелодичным ирландским акцентом. — Как долго ты там стоишь?

— Достаточно долго, чтобы понять, что ты свистишь, как гребаная девчонка, — хихикнул Лука.

Мне следовало бы остановить их до того, как они по-настоящему начнут ссориться, но я нашел их забавными.

— Насвистываешь, да?

— Да, ну а что мне было делать, — прорычал Конлан. — Когда вы, два ублюдка, заставляете меня ждать так долго, что, по-вашему, мне еще делать?

Мы с Лукой обменялись взглядами. Ни у кого из нас не было ответа, но, тем не менее, нас это развлекло.

— Тогда давайте приступим к делу, — предложил я. — Поскольку мы, очевидно, отняли у тебя достаточно времени.

Верхняя губа Конлана отдернулась назад, обнажив белые, ровные зубы, которые поблескивали в темноте.

— На улице ходят слухи, что якудза собираются устроить силовую игру где-то в следующем месяце. Они хотят укрепиться в городе. Им нужны порты. Они хотят получить свой кусок пирога.

Лука повернул голову и сплюнул на землю.

— Они могут хотеть этого сколько угодно, но это не значит, что они это получат.

— Там кто-то есть, — продолжал Конлан, игнорируя сердитого итальянца. — Если они получат то, что хотят, возможно, стоит обратиться к одному их парню. Он такой же, как мы.

Конлан имел в виду будущего босса.

Мы с Лукой одновременно оглянулись через плечо, обеспокоенные тем, что тема нашей встречи стала достоянием гласности. В этом городе повсюду были шпионы, глаза и уши на каждом углу, в каждом переулке. Мы никому не могли доверять.

Даже друг другу.

— Как его зовут? — спросил я, интересуясь этим японским парнем, о котором я никогда не слышал. Хотя в последнее время я был занят. Джек был не единственным предателем в братве, которого нужно было проверить. ФБР жестко обрушилось на русских. Это было непрочное время в нашей организации.

И идеальное время для якудзы, чтобы переехать в город, если они собирались это сделать.

— Рюу Оширо, — сказал Конлан. — Его друзья зовут его Ри.

— Три куска, — напомнил нам Лука. — Пирог состоит из трех частей. Итальянцы, ирландцы, русские. Каждому из нас достается по кусочку. И мы сохраняем мир до тех пор, пока мы существуем. Бизнес лучше работает вместе, но также и с людьми, которых вы знаете. Мы не знаем этого парня. Мы не знаем, что он задумал.

Конлан поднял руки, сдаваясь.

— Я просто даю вам свой отчет. Ради всего святого, я не предлагал пригласить его на кофе.

— Мы посмотрим, что произойдет с якудзой, и тогда решим, — сказал я им, мой голос предполагал, что они не должны спорить со мной. — Если он нам нужен, мы не собираемся вести себя глупо по этому поводу.

Лука кивнул, видя причину.

— Да, все в порядке. Посмотрим, что произойдет.

Это означало, что итальянцы собирались сделать все возможное, чтобы не допустить якудзу. Мы бы посмотрели, чем это для них обернется. Они также пытались не пустить русских. И ирландцев.

Итальянцам пришло время научиться делиться.

— Что еще? — спросил я. Мы перешли к более техническим деталям. Мы втроем прокладывали себе путь вверх по карьерной лестнице наших соответствующих семей с одной целью — захватить их власть. Конлан был дальше всех, он уже был членом небольшого внутреннего круга своего босса. Лука и я как раз добирались туда. Медленно, но верно мы прокладывали себе путь сквозь ряды солдат, младших командиров и людей, которые когда-нибудь попытаются убить нас, но мы добирались туда.

Я ненавидел работать с кем-либо из них. Мы не обязательно были друзьями. Нам было наплевать друг на друга.

У меня были настоящие друзья. И у меня были настоящие враги. Эти двое парней были больше похожи на необходимое зло, которое я терпел, чтобы получить то, что хотел.

Оставшиеся десять минут мы заполнили обновлениями и деталями работы. Ирландцы брали на себя вдвое больше поставок оружия и работали с кубинцами, приезжавшими из Нью-Йорка. У итальянцев были внутренние проблемы с другой семьей, желавшей получить кусочек Вашингтона. А я поделился нашим последним проникновением в сеть информаторов ФБР.

— У ФБР есть претензии к твоим боссам, — хихикнул Лука. — Они не оставят вас в покое.

— Это потому, что вы пошли за политиками, — заключил Конлан. — Они были достаточно коррумпированы до того, как вы решили дергать за ниточки марионеток.

— Да, может быть. — Я вспомнил, как умирал Толстый Джек, как два шпиона утащили парня по имени Ронни и избили его до смерти. Я подавил дрожь и оставил эти подробности при себе. — Может быть, мы позволим якудзе получить то, что они хотят? Снять с нас часть давления.

— С вас, — уточнил Лука. — Они ничего у нас не заберут. Если вы захотите впустить их, это будет ваша головная боль.

Конлан пожал плечами.

— Как ты и сказал, мы позволим этому разыграться. Посмотрим, что произойдет.

Я сделал несколько шагов назад, заканчивая встречу. Когда мы начали повторять что-то, это означало, что сказать было больше нечего.

— До следующей недели.

Лука последовал за мной, идя в ногу со мной. Он поднял руку в сторону Конлана, который исчез через дыру в заборе.

— Я слышал, что появился новый агент, который обвиняет русских в смерти своей сестры. Для него это личное. Он не собирается отпускать это так просто.

— Как его зовут?

Мы остановились у почти скрытой ржаво-красной двери.

— Пейн, — продолжил Лука. — Мейсон Пейн. Я слышал, говорили, что он сделает все, чтобы свергнуть русских.

— Мне не нравится это слышать, — честно сказал я ему.

Лука сочувственно кивнул.

— Ты все равно на самом деле не русский.

Я понял, что он имел в виду. Я не был привязан к русским так же, как Лука к итальянцам, а Конлан к ирландцам. Они родились в своих семьях. У них была кровь в игре. У меня нет.

Если мне где-то и было место, так это среди ирландцев. Только у меня не было к ним никакого интереса. Я передал их Конлану давным-давно. И однажды он хорошо поведет их за собой. Конечно, они еще не знали этого. Но все это было частью плана.

Долгая игра. Долгая афера. Я работал над «минусами» задолго до того, как узнал, что это такое. Я закладывал фундамент, собирал свою команду, добивался цели и пожинал плоды. Это было все, что я умел делать.

По мнению Гаса, я не думал о Каро и наших отношениях как о мошенничестве. Для меня это было реально. Настолько реально, насколько это вообще возможно.

Однако я не мог отрицать, что подходил к достижению ее таким же образом. И это сработало. Это было все, что имело значение.

Обратный путь в клуб казался более быстрым, но движение к чему-то знакомому всегда ощущалось быстрее, чем к неизвестному. И хотя мы встречались уже пять лет, Лука и Конлан все еще были очень скрытны.

В клубе было еще оживленнее, чем когда я уходил, он был забит людьми от стены до стены. В основном это были люди, которых я знал по братве, но случайные туристы тоже нашли свой путь внутрь. Некоторые из них потому, что искали девушек, наркотики или опасность. А некоторые потому, что они действительно ни хрена не понимали.

Вот как устроен мир. Вы либо искали что-то опасное и незаконное, либо находились в том же пространстве, что и что-то опасное и незаконное, вы, вероятно, были слишком глупы или слишком умышленно невежественны, чтобы заметить.

Организованная преступность происходила по всей стране. Мы перевозили девушек, оружие и наркотики средь бела дня, потому что население в целом было слишком глупо, чтобы знать, что искать. А если бы они увидели что-то подозрительное, то подставили бы другую щеку, отбросив инстинктивное желание рассказать кому-нибудь.

— Где ты был? — Аттикус стоял в темном коридоре в задней части здания, у двери, в которую я впервые постучал, чтобы присоединиться к братве. Медведя, обычного вышибалы, нигде не было видно.

— Какое это имеет значение для тебя? — Я попытался протиснуться мимо него, но он встал у меня на пути. Я вздохнул и уделил ему все свое внимание. Может быть, если бы я дал ему то, что он хотел, он оставил бы меня в покое.

— Я просто пытаюсь выяснить, куда ты делся, малыш. Нужен был глоток свежего воздуха? Вышел прогуляться? По темному, скрытному переулку?

Черт, он что, следил за мной? Может быть. Но он ничего не знал. Если бы он знал, я бы уже был мертв.

— Да, все это. Опять же, какое это имеет для тебя значение?

Гнев вспыхнул в его глазах. Он был раздражен тем, что я был честен с ним. Ему нужна была моя ложь, чтобы он мог вернуться к боссам с моей нелояльностью. Он сменил тактику, его глаза заметно сузились, а плечи опустились и разгладились, показывая, что теперь он не так зол.

Особенность Аттикуса заключалась в том, что ему не хватало утонченности. У него не было той грации, которая требовалась, чтобы провернуть настоящие аферы. Именно поэтому он играл мускулами. Он не вламывался в здания и скрупулезно не извлекал то, что нам было нужно. Он ездил с нами на задания на случай, если у нас возникнет неизбежная заминка.

И он знал это.

По большей части я думал, что он был доволен своей судьбой в жизни, той ролью, которую он играл. Но с тех пор, как мы были детьми, он носил в себе подозрение, что он был тупым болваном, которого мы держали рядом на случай драки.

Пять лет назад я использовал его, чтобы изменить судьбу братвы Каро, и я знал, что он подозревал меня в той ночи. Он не понимал, что дело было не в нем. Та ночь была целиком посвящена ей. Конечно, он был жертвой, но, как я уже говорил ранее, долгая игра — это все, что я знал.

Я был мошенником. От начала и до конца я знал только как лгать, воровать и манипулировать.

— Каро сегодня прекрасно выглядит. — Он облизнул губы, позволяя своей медленной усмешке подразумевать причины, по которым он хотел, чтобы я ударил его по лицу. — Ты думаешь, она все еще девственница? До меня дошли слухи, что однажды она переспала с охранником, чтобы ее не арестовали. Хотя она не такая. Мне трудно представить, как она раздевается посреди банка. — Он издал мрачный смешок. — Конечно, я бы не сказал, что мне так уж трудно представить…

Я изо всех сил пытался справиться со своей яростью.

— Заткнись, если тебе нужны твои зубы.

Он был слишком глуп, чтобы слушать.

— Я, наверное, должен проверить ее на себе. Знаешь, посмотрим, правдивы ли слухи.

В следующую секунду он был откинут к стене, а мое предплечье прижато к его горлу. Его улыбка не исчезла, и этого было достаточно, чтобы я сильнее надавил на его трахею.

— Продолжай говорить, придурок. Дай мне только повод.

Его голос был искажен из-за давления моей руки, но ему удалось произнести четкие слова.

— Я задел за живое?

— Она со мной, — прорычал я, изо всех сил пытаясь сохранить свою логику и здравый смысл. — Она моя. Если я еще когда-нибудь поймаю тебя так смотрящим на нее, я прикончу тебя.

— Пошел ты, Уэсли.

— Эй, что там происходит? — Медведь позвал из бара.

Мне нужно было уйти, прежде чем я сделаю что-то, о чем потом пожалею, но искушение выбить все дерьмо из Аттикуса было почти таким сильным, что я не мог устоять.

— Держись от нее подальше, Аттикус, и я, возможно, оставлю тебя в живых. — Я отступил на шаг и убрал руку с его покрасневшей шеи. — Если я почувствую себя великодушным.

Он вытер рот тыльной стороной ладони и обмяк.

— Я собираюсь выяснить, куда ты всегда ускользаешь. И я собираюсь пойти с этим к Пахану, чтобы они могли схватить тебя за яйца и отрезать тебе язык. — Его указательный палец указал на главную комнату, где все еще болталась Каро. — А потом я собираюсь взять твою маленькую шлюшку и познакомить ее с настоящим мужчиной.

Я видел, что Аттикус делал с девушками, с которыми встречался. Я ходил по этому поводу к Пахану, но они были бесхребетны, когда дело касалось его. Или невежественными. Они видели в нем преданного, умного, непримиримого социопата, который иногда может зайти слишком далеко, но всегда будет делать то, что лучше для братвы.

Но он был намного хуже этого. Он не был социопатом, он был психопатом.

— Ты в порядке? — спросил Медведь, когда я проходил мимо него в коридоре.

— Великолепно, бл*ть.

Он положил руку мне на плечо, останавливая меня.

— Если ты позволишь ему добраться до тебя, он победит.

Разумный совет от парня, который когда-то давным-давно познакомил меня с Паханом.

— Ты прав.

— Он просто болтает языком. Каждый брат знает, что она неприкасаема.

Мы были вместе всего несколько недель…

Медведь усмехнулся.

— Не потому, что она с тобой, дурачок. Из-за боссов. Аттикусу наплевать на то, что ты думаешь, но он остановится, потому что ему приказали остановиться. Понял это?

— Да, да, — проворчала я, мое настроение опускалось до мрачных глубин. — Я понимаю это.

— Хорошо. А теперь иди к своей девушке и поблагодари гребаных богов провидения за то, что они позволили тебе приблизиться к ней.

У них не было выбора. Я был там в тот день, когда они планировали принять ее в братву. Я был причиной, по которой они вообще имели к ней доступ. И хотя с тех пор мы редко говорили об этом, я понял, что заслужил право встречаться с ней.

Право, которое я не считал само собой разумеющимся, но также и право, от которого я бы никогда не отказался.

Я протиснулся мимо Медведя и направился к бару. Каро все еще была с Фрэнки в их углу. Гас присоединился к ним, и теперь они смеялись. Не в силах сопротивляться ее притяжению, я направился к ним. Ее голова поднялась от моей близости, и наши взгляды столкнулись, врезавшись друг в друга.

Она была так красива, так совершенно сногсшибательна. Ее короткие волосы обрамляли лицо, а большие карие глаза, казалось, впитывали мой вид.

Аттикус не мог прикоснуться к ней. Братва, бл*ть, не могла ее заполучить. Она была моей.

Не говоря ни слова, я поднял ее на ноги, сел на ее место, а затем снова усадил ее к себе на колени. Так гораздо лучше. Она успокоила какую-то дикую часть меня, которую никто другой не мог. Она укротила зверя внутри меня, усыпила дракона.

— Где ты был? — спросила она, ее голос был достаточно громким, чтобы я один мог ее услышать.

— Мне нужно было разобраться с одним тупым дерьмом.

Ее большой палец скользнул по моей нижней губе, и я понял, что она напрашивается на поцелуй. Но прежде, она сказала:

— Тогда нам следует найти другое занятие. Таким образом, тебе не придется продолжать иметь дело с тупым дерьмом.

Ее губы прижались к моим, застенчиво, неуверенно, так медленно, что я не мог не ответить немедленно. Мои руки обвились вокруг ее талии, и я притянул ее к себе, жадно принимая все поцелуи, которые она хотела мне подарить.

Все это время я продолжал думать, что она была неправа, что мне всегда придется иметь дело с тупым дерьмом. Потому что, как бы мне ни нравилось называть ее своей, они не собирались ее отпускать. Они не собирались бросать ее и позволять ей вести свою независимую жизнь. Она принадлежала им в такой же степени, как и мне.

И если бы я хотел сохранить ее, если бы я хотел, чтобы мы были вместе вечно, тогда нам обоим пришлось бы навсегда остаться с братвой. От этой жизни было никуда не деться, даже если бы я планировал однажды взять власть в свои руки. Не было никакого способа оставить Вашингтон позади. Нет, если бы мы хотели выжить.

Глава 15

Кэролайн

Наши дни

Семь часов спустя я снова оставила Джульетту с Фрэнки. Я уложила ее в постель, как будто все было нормально, и надеялась, что часовой пояс Восточного побережья не слишком повлияет на нее. Хотя она боролась не больше, чем обычно, поэтому я знала, что она все еще была измотана двадцатичетырехчасовым ужасом.

Франческа была счастлива остаться с ней, но я чувствовала ее растущее беспокойство. Ее дяди еще не вызывали ее к себе. На самом деле, никто из братвы не обращался к ней. Это было бы хорошей новостью, если бы она не была наследницей Волковых.

Я предложила ей сначала пойти к ним в знак доброй воли. Но мы не знали, как увидеться с ними, если они сами не инициировали встречу, поскольку в тюрьме строгого режима обычно не допускали посетителей. Вместо этого мы оставили Кейджа с Франческой и Джульеттой, посоветовав ему стрелять в любого опасного типа, кто попадется им на глаза.

Будем надеяться, что и Мейсон, и Аттикус были с единственным неожиданным визитом.

Сойер молчал о планах на сегодняшний вечер. Он сказал, что это как-то связано с нашей целью свергнуть Волковых, но что касается того, что мы делали и куда направлялись, можно было только догадываться.

Я была одета в леггинсы из искусственной кожи, черную тунику с круглым вырезом, которая демонстрировала мою татуировку, черный кардиган и мои мотоциклетные ботинки. Сексуально? Черт возьми, да, но также очень практично, если нам понадобится проникнуть куда угодно, ограбить банк или отправиться на похороны.

Я выглядела как бохо-версия Женщины-кошки, если бы она потеряла хвост и уши.

И работала на русскую мафию.

На улице я насчитала по меньшей мере четыре машины наблюдения. Две из них явно были из ФБР. Две другие, вероятно, были русскими? Может быть, кто-то другой. Невозможно было сказать наверняка после столь долгого отсутствия в городе.

Я посмотрела вверх, на этаж Сойера. Были ли они там в достаточной безопасности? Не то чтобы было секретом, где мы остановились, поэтому я не удивилась, обнаружив, что за нами наблюдают. Это не заставило меня чувствовать себя менее неловко, оставляя Джульетту позади.

— Секундочку, — сказала я Сойеру и Гасу. Я перешла улицу к невзрачному белому фургону без окон. Покрышки покрылись ржавчиной, а передний бампер, казалось, едва держался.

Постучав в заднюю дверь, я подавила улыбку при виде неистового движения внутри фургона.

— Я только хочу поговорить, — крикнула я, когда никто, казалось, не хотел выдавать своего присутствия.

Наконец задняя дверь распахнулась, показав Мейсона и двух других агентов, прижатых друг к другу посреди оборудования для наблюдения. Они уставились на меня.

Я лучезарно улыбнулась и помахала рукой.

— Привет там.

— Каро? — спросил Мейсон, сдвинув брови над своим ястребиным носом.

Сколько разных группировок наблюдают за квартирой?

— Я, мы не были…

Закатив глаза, я резко бросила:

— О, ты просто случайно оказался по соседству? Да брось.

— Мы насчитали семь, — признался он. — У нас два фургона. Местная полиция здесь еще в одном. У русских есть две машины. Украинцы здесь. И мы думаем, что Ламбо принадлежит кубинцам.

Черт возьми.

Я сделала шаг ближе к Мейсону.

— Мне нужно выйти на минутку. У меня назначена встреча с дантистом. — Мейсон даже не вздрогнул от моей очевидной лжи. Понизив голос до шепота, я сказала: — Я оставляю Джульетту с Фрэнки. Ты будешь присматривать за ними обеими?

— Мы обмениваемся любезностями? — спросил Мейсон, и в его глазах вспыхнула возможность.

— Ты готов позволить похитить маленькую девочку прямо у тебя под носом?

Выражение его лица посуровело.

— Это самая глупая вещь, которую ты когда-либо говорила.

Он всего лишь говорил то, что я уже знала.

— Я позволю тебе допросить меня завтра. — Он оживился от моей сделки. — Я даже приду ради тебя в офис. Ты можешь запереть меня на несколько часов. Даже дней. Чего бы тебе это ни стоило, чтобы получить свои ответы.

— Может быть, я просто арестую тебя сейчас?

Я не смогла удержаться от маленькой, незначительной, крошечной самодовольной улыбки.

— У тебя нет никакой причины.

— У меня есть многолетняя причина, — возразил он.

Подойдя ближе, я положила руку на бедро.

— Куплено и оплачено, помнишь?

Его сердитое выражение превратилось в яростный взгляд, и я была удивлена, когда пар не начал вырываться из его ушей.

— Как насчет того, что ты начинаешь меня бесить?

— Я обещаю, что это того стоит, — сказала я, подслащивая свое предложение. — Я даже возьму с собой Августа. И Джульетту. — Потому что это было единственное место, которому я доверяла, чтобы она была в безопасности, пока я была занята. Я указала на здание позади него. — Убедись, что никто не нападет на мою девочку. Я вернусь через несколько часов.

Он быстро добавил свое требование.

— Сначала скажи мне, куда ты направляешься.

Чувствуя игривость впервые за последние недели, я подмигнула ему, просто чтобы свести его с ума.

— Чтобы закончить то, что ты начал.

Он заколебался, пытаясь осмыслить мое заявление.

— Тебе лучше быть у меня завтра к полудню, — приказал он глубоким, но в то же время немного маниакальным голосом. Он был в стрессе.

Я отдала ему честь, но это превратилось в тычок одним пальцем.

— Делай свою работу, агент. Сохрани их в безопасности.

Испустив измученный вздох, он опустил голову.

— Тебе не нужно ни о чем беспокоиться. Из нас получаются отличные няньки.

Он был неправ. Мне приходилось беспокоиться обо всем, но я ценила его присутствие прямо сейчас.

— Вот почему я спросила.

— Я все равно пошлю машину за тобой.

Обернувшись, я не могла удержаться, чтобы не вставить последнее слово.

— Я надеюсь, что они смогут не отставать.

Когда я присоединилась к Сойеру и Гасу, на них обоих были одинаковые маски замешательства.

— Что? — невинно спросила я.

— Как будто ты никогда и не исчезала, — наконец сказал Гас. — Как будто ты только что продолжила с того места, на котором остановилась.

Его комментарий заставил меня нахмуриться, и я поняла, что до этого момента улыбалась. Я ненавидела эту жизнь, не так ли? Я бы убежала так быстро, как только могла, как только мне бы дали такую возможность, верно? Так почему же, вернувшись сюда, я снова почувствовала себя как дома? Почему возвращение в игру было таким чертовски приятным?

Я должна ненавидеть каждую секунду этого. Мне определенно следует сдаться Службе безопасности завтра, когда я пойду навестить Мейсона.

И все же… Я не могла сделать ни того, ни другого. Эта афера была слишком важной. Эта игра не закончится, пока я ее не закончу. Ни кто-то другой, ни Роман и оставшаяся братва, ни Мейсон с его длинным списком арестов, ни даже Сойер с его тайными сделками, секретными разговорами и тайными мыслями. Это была всего лишь я. И я планировала заставить страдать каждого из них до последнего.

— Это все часть плана, — солгала я. Я лгала о лжи, слои моих манипуляций заставляли мою голову кружиться.

Пристальный взгляд Сойера, казалось, видел меня насквозь.

— Как езда на велосипеде, да?

Я отвела взгляд.

— Что-то вроде этого.

— Мы поедем на метро, — проинструктировал Сойер, указывая нам правильное направление. — Пробки сегодня просто кошмарные.

Поездка на метро также позволила бы легче увидеть, кто следует за нами, но ему не нужно было произносить эту часть вслух.

Я все еще не знала, куда мы направляемся, пока мы не выползли из метро в известном, но незнакомом районе города.

В детстве, даже став взрослой, мне запрещали ходить в эту часть даунтауна — НоМа. Ирландская часть города.

То, что когда-то было суровым ирландским районом, за последние десять лет подверглось ребрендингу и обновлению. Ходили слухи, что за этим стоят ирландцы. Они заключили сделки с городским советом и настаивали на создании более благоприятной для гражданского населения части города.

И, очевидно, завышенные ставки на строительство тоже были неплохими.

Теперь этот богатый район города к северу от Массачусетс-авеню бурлил жизнью, блестящей сталью и четырехлистным клевером.

Я оглянулась.

— Почему мы здесь, Сойер?

Он пожал плечами, ведя нас глубже в сердце контролируемого ирландцами округа Колумбия.

— Мы собираемся поговорить с моим старым другом.

— Старый ирландский друг? — осторожно спросила я, обменявшись смущенным взглядом с Гасом. Казалось, он знал об этом меньше, чем даже я.

Мне казалось, что все уставились на нас, когда мы ловили такси в деловом районе. Я знала, что это было в моей голове, что большинство людей, передвигающихся по этой части города в это время вечера, были гражданскими лицами и туристами, а не ирландской мафией.

Приказав себе успокоиться, я забралась в машину, которую остановил Сойер, и попрактиковалась в ровном дыхании. Мои нервы почти успокоились, когда Сойер назвал адрес нашего пункта назначения — богатого ирландского района, который, как я точно знала, был эпицентром их организации.

— Сойер, куда мы направляемся? — мои глаза были умоляющими, когда я практически умоляла его рассказать мне, в чем дело.

Он просто слегка наклонил голову в сторону водителя.

— Расслабься, Шестерка. У меня есть друг в этой части города.

Я ему не поверила. Правда, я знала, что он не лжет. В последнее время он определенно вел себя более подозрительно по отношению к другим частям информации, но это было уже слишком.

Ирландцы выстрелят нам в лицо.

Или наденут нам на головы черные мешки, затащат в какое-нибудь подземелье подвала и попытаются шантажировать братву нашим благополучным возвращением.

К несчастью для них, они получили бы ноль долларов. Русские, вероятно, отправили бы им благодарственное письмо за то, что они позаботились об их проблеме. Опять же, это побудило бы их стрелять в нас.

Я не видела выхода из этого сценария, который не закончился бы пулей в моей голове.

— Гас, что происходит? — спросила я шепотом.

— Хотел бы я сказать тебе, — пробормотал он в ответ.

Водитель продолжал везти такси по переполненным улицам. Я мгновенно соскучилась по Фриско, где худшее дорожное движение, с которым я когда-либо сталкивалась, заключалось в том, что я не проехала стрелку первого поворота. Движение здесь было жадным зверем, который никогда не унимался.

Хотя я бы осталась в тупике на весь день, если бы это означало, что мне не придется сталкиваться с ирландцами. Я не была готова. И я не знала нашего плана игры.

К тому времени, как слишком короткая поездка на такси закончилась, я практически задыхалась от отчаянных мыслей. Сойер выскользнул из кабины и потянулся к моей руке. У меня не получилось протянуть свою без дрожи.

Мы находились в богатом районе города с массивными таунхаусами и ухоженными газонами. Такси остановилось перед дворцом из красного кирпича и белого камня с кольцевой подъездной дорожкой и выходным балконом спереди. Это был один из тех домов, которые сразу кричали о претенциозности и омерзительном богатстве.

Мое любопытство только усилилось, когда Сойер расплатился с таксистом и направился прямо к входной двери. Она открылась прежде, чем он успел постучать, незаметно вооруженный охранник вышел наружу, чтобы посмотреть, чего мы хотим. Его расстегнутая спортивная куртка прикрывала приклады двух пистолетов, но он стоял так, что я знала, что они были там, ожидая, когда их пустят в ход.

— Чем я могу вам помочь? — спросил он с глубоким, мелодичным ирландским акцентом.

— Мы хотели бы встретиться с вашим боссом, — объяснил Сойер.

— Он вас не ждет, — ответил охранник, быстро распахивая пальто, чтобы мы могли лучше разглядеть два пистолета.

— Он захочет встретиться со мной, — настаивал Сойер. — Назови ему мое имя.

— И какое оно?

— Сойер Уэсли.

Охранник заметно побледнел, опустил пальто и сделал несколько шагов назад.

— О, мне жаль, мистер Уэсли. Я понятия не имел, что это вы. Пожалуйста, простите меня.

Сойер отвел взгляд от охранника и посмотрел на улицу.

— Не о чем беспокоиться. Просто позови своего босса.

Здоровяк сделал еще несколько шагов назад.

— Пожалуйста, подождите внутри.

Сойер кивнул, пропуская нас с Гасом внутрь первыми. Моим намерением было наброситься на Сойера, как только охранник исчезнет, но дом, в который мы вошли, потребовал моего полного внимания.

Раскинувшийся таунхаус объединял два дома, превратив его в чудовище с замысловатыми паркетными полами и безупречными деревянными панелями. Я могла видеть всю заднюю часть дома, где французские двери открывались в длинный бассейн с фонтанами, бьющими в него на каждом углу. Кухня находилась через несколько ступенек слева от меня, вся в белом кафеле и сверкающей нержавеющей стали. Справа от меня была официальная гостиная, выдержанная в более нейтральных тонах, за исключением потрепанного ирландского флага в рамке над высоким камином. Флаг представлял собой вульгарную вспышку цвета, которая бросалась в глаза и не отпускала.

Охранник вернулся из задней части дома, выглядя явно униженным.

— Мистер О'Доннелл примет вас.

Сойер выпрямился с того места, где он стоял, прислонившись к стене.

— Конечно, он это сделает.

Имя сложилось в моей голове достаточно быстро, ошарашив меня.

— Конлан О'Доннелл? Тот самый Конлан О'Доннелл?

Сойер начал подниматься по лестнице вслед за охранником.

— Есть еще один?

— Конлан О'Доннелл как глава ирландской мафии Конлан О'Доннелл? Конлан О'Доннелл, ответственный за переворот, который сверг Макэлери и захватил всю организацию в возрасте двадцати двух лет? Конлан О'Доннелл, чья империя простирается до Нью-Йорка и вплоть до Флориды? Конлан О'Доннелл, который, по слухам, кладет головы своих врагов в мешки для боулинга? Этот Конлан О'Доннелл?

Полуулыбки Сойера было достаточно, чтобы мне захотелось ударить его.

— Я понятия не имел, что этот человек произвел на тебя такое впечатление. Я бы представил вас раньше.

— Какого черта, Сойер? — пробормотал Гас.

— Он друг, — мягко пообещал Сойер. — Все в порядке.

Это ни в коем случае не было хорошо. Я не была готова к тому, чтобы мою голову засунули в мешок для боулинга или каким-либо образом отделили от моего тела.

— Как долго он был твоим другом? — потребовала я, нуждаясь в деталях, нуждаясь во что-то твердом, на что можно было бы опереться, прежде чем мои колени подогнутся, и я скачусь с лестницы.

Сойер снова посмотрел вперед.

— Дольше, чем я знаю тебя.

Черт возьми.

Прежде чем я успела задать еще какие-либо вопросы, мы достигли верха лестницы. Охранник стоял рядом с двойными дверями, которые открывались в красивый офис, выполненный в том же стиле, что и остальная часть дома. С этого этажа Конлан мог вести дела, наслаждаясь видом на город через окна от пола до потолка с двух сторон или сидеть в роскошных кожаных креслах перед ревущим камином на третьем.

Когда я была ребенком, мой отец говорил мне, что ирландцы — не более чем белые отбросы общества. Он сказал, что все они жили в трейлерных парках и ели на ужин консервированную баранину, что звучало ужасно.

За свою жизнь я встречала нескольких ирландцев и давным-давно решила, что мой отец был прав. У мужчин, с которыми мне приходилось общаться, не хватало зубов и пальцев. Они были бойцами с поврежденным мозгом или наркоманами, надеявшимися заработать очки. Они не жили в нетронутых особняках и не выглядели как Конлан О'Доннелл.

Он встал, когда мы вошли в комнату, и я постаралась не упасть в обморок при виде мужчины с каштановыми волосами. На нем был сшитый на заказ костюм и подстриженная борода. Его запонки блеснули в свете настольной лампы, когда он потянулся, чтобы застегнуть пиджак длинными пальцами. Его зеленые глаза искрились озорством, когда Сойер вторгся в его личное пространство, бросая вызов власти ирландского босса своей собственной врожденной силой.

— Это зрелище для воспаленных глаз, — голос Конлана понизился и перекатился через «Р» с этим певучим ирландским акцентом, и когда он ухмыльнулся, я решила, что он, возможно, самый привлекательный человек на планете. Возможно, также и самое высокое человеческое существо.

Он определенно был слишком хорош собой, чтобы отрубать головы.

Конлан обошел стол и заключил Сойера в короткое объятие.

— Приятно видеть, что ты остался скромным, несмотря на свой успех, — подзадоривал Сойер.

Голова Конлана откинулась назад, и он издал грубый, раскатистый смех.

— И я нахожу это обнадеживающим, тюрьма не отняла у тебя чувства юмора.

— У меня нет чувства юмора, — рассмеялся Сойер.

— Да, я помню.

У этих двух мужчин была общая безмолвная тайна, которую невозможно было разгадать.

— Рад снова видеть тебя, брат, — сказал ему Сойер.

— И я. Хотя я и не думал, что ты вернешься так скоро.

Сойер оглянулся на меня.

— Не все пошло так, как планировалось.

— Я тоже это слышал. — Конлан торжественно кивнул. — Они вернули тебе девушку? Невредимую?

— Откуда ты так много знаешь? — спросила я, не в силах больше молчать. Это было слишком странно. Сойер ненавидел ирландцев. Он изо всех сил старался заставить их страдать. Это был ирландец, у которого он украл оружие много лет назад, чтобы пробиться в братву. Именно эта работа положила начало всей его карьере.

Взгляд Конлана упал на меня, он впервые увидел меня. Я не знала, чего ожидала, но тепло и нежность, исходящие от него, были удивительными. Я предполагала, что он будет никем иным, как закоренелым убийцей, безжалостным преступником. Вместо этого я почувствовала себя странно неуютно из-за того, с какой нежностью он смотрел на меня.

— Значит, это она? — спросил он Сойера. — Причина всего, что мы сделали?

Сойер шагнул ко мне, обнимая рукой за талию. Я была слишком ошеломлена, чтобы что-либо делать, кроме как стоять там. В его голосе была улыбка, когда Сойер сказал:

— Конлан, это Кэролайн Валеро.

Глава 16

Глава ирландской мафии подошел ближе ко мне, протянул руку и пожал мою. Он говорил загадками. Он произнес слова, которые я понимала, но в то же время не могла понять. Его голова склонилась к Сойеру, и он сказал:

— Были времена, когда я думал, что он сумасшедший из-за того, что он сделал. Теперь я понимаю. Это твоя красота лишила его рассудка.

Кровь бросилась мне в лицо, и я покраснела так сильно, что снова почувствовала себя тринадцатилетней. Хватка Сойера усилилась вокруг моей талии, и он притянул меня ближе к себе.

— А ты не меняешься, да? Готов приударить за каждой женщиной, которую поставят перед тобой.

Конлан застенчиво улыбнулся, в его глазах мелькнуло извинение.

— Она действительна красавица. Что же мне делать? — Прежде чем Сойер смог ответить на этот вопрос, Конлан повернулся к Гасу. — А ты, должно быть, Август. Я тоже много слышал о тебе.

Двое мужчин пожали друг другу руки, на лице Гаса появилось то же выражение сюрреалистического удивления, которое, как я себе представляла, было на моем.

— Это странно, — сказал Гас, — потому что я ничего о тебе не слышал.

— Да, ну, это было намеренно. — Конлан указал на зону отдыха у камина. Сойер подвел меня к диванчику посередине, а Гас и Конлан заняли два кресла с откидной спинкой по обе стороны. — Было слишком много переменных, слишком много неизвестных. Кроме того, Сойер никогда не ожидал, что у него появятся друзья.

Сойер держал руку на моей спине, но в остальном расслабился на диване.

— Мы с Конланом познакомились, когда были детьми. Наши отцы работали на ирландцев, и мы повсюду бегали вместе, пока мои родители не умерли.

— Я думала, твой отец был полицейским? — спросила я, чувствуя, что абсолютно ничего не знаю об этом человеке.

Сойер кивнул.

— Он был. Местная полиция. Он также работал на ирландцев. Отец Конлана взял бы меня к себе, если бы меня не забрали социальные службы.

— Да, — рассмеялся Конлан. — А потом он оказался на улице, что было предпочтительнее, чем жить с моим отцом, подлым ублюдком.

Сойер кивнул, в его глазах мелькнула короткая вспышка усталости.

— Это правда.

— Когда ты услышал об отправке оружия в тот раз… — я не могла не спросить. Неужели все эти годы мы зря были впечатлены?

— Это было искренне. Я ушел от ирландцев, потому что ненавидел их. Я работал на них только это короткое время, чтобы получить что-то достаточно ценное, чтобы привлечь внимание Пахана, — объяснил он. — Просто так получилось, что это сработало в мою пользу. Я хотел уничтожить их, пока был жив. Я искренне хотел, чтобы русские взяли верх. У меня никогда не было никакого интереса быть ирландцем.

Конлан ухмыльнулся, как будто его позабавил рассказ Сойера.

— Итак, он отдал это мне. Теперь он меньше заинтересован в том, чтобы уничтожить нас.

Гас наклонился вперед, положив локти на колени.

— Он отдал это тебе?

— Да. Он отдал мне ирландцев, а Луке итальянцев, а позже помог Ри завоевать его якудзу. Мы были беспризорниками и головорезами, у которых не было особого желания руководить империями. Сойер собрал нас и вложил ключи от королевств в наши руки. Мы работали вместе в течение десяти лет, медленно разрушая старый режим, пока не оказались на вершине.

Я была ошеломлена.

— Лука Росси?

Гас повторил имя, которое я не узнала.

— Рюу Оширо?

Сойер ничего не сказал. Он оперся на подлокотник и держал руку на моей спине, как будто боялся, что я сорвусь с места и ему придется удерживать меня.

Конлан заполнил пробелы.

— Конечно, вы слышали о них. И все это он сделал из своей тюремной камеры. Наш дорогой Сойер отправился в тюрьму и стал делателем королей. Его девушка исчезла, и Сойер в отместку сровнял с землей весь этот чертов город.

У меня так быстро пересохло во рту, что язык превратился в бесполезный камень во рту. Это было слишком много, чтобы понять, слишком много, чтобы принять. Мое сердце колотилось сильнее, чем когда-либо, когда я пыталась понять, что все это значит.

А потом я сдалась, потому что это было невозможно. Как все это могло быть правдой? Как мог Сойер организовать взлет и падение преступных семей из тюрьмы? Как он мог работать над созданием новых империй в течение десяти лет? Как я могла ничего этого не знать?

Я ухватилась за самую легкую информацию и решила допросить его об этом. Затем я бы перешла к более серьезным проблемам. В конце концов. Может быть. Я повернулась к нему лицом.

— Ты сказал мне, что тюрьма опасна. Но все это время у тебя в кармане были три самые большие семьи.

Его губы дрогнули в той сдерживаемой улыбке, которую я так ненавидела. И которую также любила и вожделела.

— Конлан и Лука, возможно, в то время и забирали свои семьи, но Алленвуд был полон придурков старого режима, которые подозревали, что я как-то причастен к их потере власти.

Мое сердце изо всех сил старалось поддерживать свой нынешний темп.

— О.

— Когда он наконец вышел на свободу, мы думали, что он займет свое место на вершине российской «пищевой» цепочки, — продолжил Конлан. — Но, к нашему удивлению, он отказался от наследия, за которое боролся изо всех сил с тех пор, как мы были детьми.

— Это было частью моей сделки с Мейсоном, — объяснил Сойер. — Он хотел, чтобы русские исчезли навсегда.

— И ты позволил ему поступать по-своему? — спросил Конлан, его брови приподнялись от удивления. — После всех этих лет? После всего, ради чего ты работал?

Прежде чем Сойер успел ответить, я задала другой вопрос.

— Мейсон знает о твоем союзе с другими семьями?

Сойер бросил на меня косой взгляд, который сказал все. Конечно нет.

— Никто не знает о нашем союзе, — признался он. — Вот почему это работает.

Я уставилась на него с совершенно новой точки зрения, пытаясь понять, сколько лет секретности и интриг потребовалось бы им четверым, чтобы подняться от беспризорников до королей. Как они работали вместе, чтобы это произошло? Как они организовали смену режима в четырех разных семьях? Это было безумие. И совершенно гениально. Мой разум закружился, кровь побежала по венам. Знала ли я его вообще? Хотела ли я этого?

— Что еще ты мне не рассказываешь?

Он повернулся, встретившись со мной взглядом, и вот она, его глубина. Это было шокирующе, ошеломляюще и в то же время по-домашнему. Я была захвачена волной его интенсивности, идеальной симметрией его лица и тихой печалью, которую он так старался скрыть.

Я ждала его ответа, ждала, что он раскроет еще один секрет, который потрясет весь мой мир. Но он только смотрел, раскрывая секреты, не говоря мне, в чем они заключались. Размахивая ими передо мной, признавая, что они существуют, но ничего не выдавая.

В тот момент я возненавидела его. Я ненавидела его за то, что он держал секреты при себе. Я ненавидела его за то, что они у него были. И я ненавидела себя за то, что не могла понять, что это были за секреты.

В то же время я любила его больше, чем когда-либо. Сидя рядом с ним, я снова влюбилась в него. Я подумала о мальчике, которого встретила в темном переулке, когда мне было десять лет. Мальчик, который носил всю свою ненависть, ярость и боль, как доспехи, или целую армию, раскинувшуюся перед ним на поле боя. И как он вырос из того разъяренного ребенка в способного, обаятельного мужчину, сидящего сейчас рядом со мной. От голодной уличной крысы до человека, который в одиночку перестроил преступный мир Вашингтона.

Он был причиной падения королевств и возвышения новых правителей. Он тщательно, педантично передвигал свои шахматные фигуры по доске и видел каждый ход до того, как это происходило. Он был гением. Настоящий вдохновитель боя.

Он принадлежал другому времени. Он заслуживал того, чтобы армии были у него на побегушках, народы были в долгу перед его мастерством на поле боя. И я полюбила его еще больше после того, как увидела, кем он был на самом деле.

Когда стало ясно, что он не собирается раскрывать остальные свои секреты, я спросила его о том, что меня всегда интересовало.

— Ты был опустошен, когда узнал о Джульетте тогда?

Неподдельное замешательство преобразило выражение его лица.

— С чего бы мне быть таким?

— Потому что она сорвала твои планы по мировому господству.

Он покачал головой, один уголок его рта приподнялся, но не в улыбке.

— Ты сорвала мои планы по мировому господству. Джульетта ни в чем не виновата. Ты та, кто ушла.

— Чтобы защитить ее.

— Я бы защитил вас обеих, несмотря ни на что, где бы я ни был. Братва никогда бы не причинила тебе вреда, Шестерка. Не тогда, когда я мог что-то с этим сделать. — Его голос был достаточно жестким и серьезным, чтобы я знала, что он говорит правду. Это было подкреплено мрачным взглядом Конлана и хрустящими костяшками пальцев.

— Мы бы никогда не позволили им прикоснуться к тебе, — эхом отозвался Конлан.

— Как бы то ни было, я бы тоже остановил их, — добавил Гас.

Чувствуя себя польщенной их преданностью и защитой, я призналась:

— Я этого не знала. Я ничего этого не знала. — Я повернулась обратно к Сойеру, мой голос срывался от правды. — Я сделала то, что считала правильным для нашего ребенка.

— Я знаю.

Мои глаза защипало от слез, но я сдержала их усилием воли.

— Я никогда не хотела причинить тебе боль.

— Я знаю, — снова сказал он. Его глаза потемнели, и все его тело напряглось, отвердело, стало тем твердым мужчиной, каким я всегда его знала. Он убрал руку с моей спины и погладил изгиб моей щеки всего одним пальцем. Жест был настолько душераздирающе интимным, что я вздрогнула и наклонилась к нему, притянутая магнетической силой, которой была его душа.

Конлан прочистил горло, и я вспомнила, где мы были. Чтобы разрядить накалившееся напряжение между нами, я быстро добавила:

— Хотя тебе не обязательно было переезжать аж во Фриско. Ты мог бы позвонить мне. Я не совсем иррациональна.

Он покачал головой, и улыбка, наконец, прорвалась наружу.

— Ты все еще не понимаешь этого, Шестерка. Я пойду туда, где бы ты ни была. Я сделаю все, что ты захочешь сделать. Дело не в братве или в том, чтобы быть боссом. Все, все, что я когда-либо делал, связано с тобой. Я только хочу быть с тобой.

— Но как насчет…? — я указала на Конлана и в окно.

— Возможно, все началось как-то по-другому. Возможно, гарантированная работа… Месть, определенно… Настоящий, неподдельный гнев, который я, казалось, никогда не мог унять, пока не встретил тебя. Все это превратилось в нечто большее, когда ты появилась. Я хотел уберечь тебя. И единственный способ, которым я мог представить тебя в безопасности в нашем мире, — это стать боссом, сделать людей, которым я доверял, боссами других семей. Для меня это было больше, чем власть. Речь шла о том, чтобы дать тебе все, что ты хотела и нуждалась.

Его слова остановили мое сердце, украли мое дыхание, перевернули весь мой мир вокруг своей оси.

— Ты это серьезно?

— Ты все еще спрашиваешь?

— Дай мне прямой ответ. Только один раз. Не увиливай, не ходи по кругу, просто скажи мне правду.

— Да, — сказал он, и это слово пронеслось сквозь меня, выпустив на волю целые батальоны бабочек. — Да, я серьезно. Каждое слово.

— Скажи, что еще ты имеешь в виду. — Я была требовательна, и это было совершенно неподходящее место для такого разговора, но мне нужно было это услышать. Мне нужно было, чтобы он произнес эти слова.

Он не дрогнул, даже не спросил меня, что я имею в виду.

— Я люблю тебя.

Боже, это была самая прекрасная вещь, которую я когда-либо слышала. Это исцелило разбитые осколки внутри меня, исправило разбитую, беспорядочную девушку, которой я была в течение долгих пяти лет. Это была вода, воздух и жизнь одновременно.

— Я тоже тебя люблю.

Он наклонил голову, его глаза смягчились от невысказанных эмоций.

— Я знаю.

— Должны ли мы дать вам двоим минуту или…? — веселый голос Конлана прервал идеальный момент, вернув нас к реальности и дому босса ирландской мафии.

— Отвали, — прорычал Сойер, откидываясь на спинку дивана, чтобы притянуть меня к изгибу своего тела. Он поцеловал меня в макушку и обнял одной рукой.

Конлан ухмыльнулся ему.

— Одомашненный. Я никогда не думал, что доживу до этого дня.

Гас фыркнул.

— Это единственная версия его, которую я знаю.

— Вы оба придурки, — отметил Сойер. — Ревнивые придурки.

Их протесты были громкими и пересыпанными остроумными ругательствами. К тому времени, как они успокоились, я искренне смеялась. Несмотря на его репутацию и устрашающую ауру, я могла понять, почему Конлан и Сойер стали друзьями. Они были полярными противоположностями, но в одно и то же время идеально подходили друг другу.

— Итак, как ты думаешь, со сколькими оставшимися русскими мы имеем дело? — спросил Сойер.

Конлан провел рукой по бороде и задумался об этом.

— Максимум двадцать. Во всяком случае, верные. Более того, они утверждают, что они русские, но их преданность можно купить или выманить. Нам всем не помешало бы больше людей.

— Якудза не возьмет никого из старших парней, — отметил Сойер. — Они хотят привлечь подростков.

— Они могут взять подростков. — Конлан пожал плечами. — К настоящему времени вся их партия перебрана. У Аттикуса есть своя банда «весельчаков», но за пределами их круга других неприятностей не так уж много.

— А Волковы? — спросил Сойер.

— О них можно было бы позаботиться. Внутри достаточно людей, членов семей, чтобы что-то можно было устроить. — Он снова пожал плечами. — Конечно, это будет недешево, но я уверен, что ты не будешь возражать заплатить.

Настала очередь Сойера пожать плечами.

— Я полностью верю в то, что Пейн сделает то, что он должен сделать.

Конлан хмыкнул в знак согласия.

— Думаешь, он снова тебя отпустит?

— У нас есть сделка. Это в первую очередь его вина, что Джульетту похитили. Он сказал мне, что у него здесь все улажено.

— Да, ну, вот что происходит, когда ирландцы приходят в агентство. Из нас получаются хорошие копы.

Сойер бросил на него взгляд.

— Коррумпированных копов полно.

Конлан отмахнулся от него.

— Все равно мы хорошие копы.

Сойер предпочел проигнорировать его ошибочную логику.

— Что произойдет, когда Мейсон обратит свой взор на ирландцев?

— Мы пошлем его за Лукой. — Конлан ухмыльнулся.

— А когда Лука уйдет и когда Рай уйдет? Тогда что?

— Эх, огонь к тому времени погаснет. Мы не те, кто убил его сестру. После того, как Волковы будут похоронены, ему не за что будет бороться. Если нам повезет, он останется в полиции и займет место до тех пор, пока никто не вспомнит, за что они сражаются.

— Я не думаю, что он собирается останавливаться на русских, — высказалась я. — Я думаю, он действительно, по-настоящему верит в справедливость и все такое. Я думаю, он хочет очистить округ Колумбия навсегда.

Все трое мужчин издали насмешливые звуки. Особенность того, что ты преступник в Вашингтоне, заключалась в том, что ты всегда чувствовал себя святым по сравнению с политиками. Существовала организованная преступность, а затем организованная преступность переодевалась в костюмы правосудия, независимости и свободы, становясь избранными должностными лицами.

Коррупция во имя народа.

Когда я что-то краду, я называю это воровством. Они же крадут все и называют это налогами.

Я остановилась на слабом, нерешительном:

— Вы знаете, что я имею в виду.

— Мы побеспокоимся о Мейсоне позже, — решил Сойер. — По крайней мере, мы знаем, что он не собирается причинять вред Джульетте. Сейчас он — наименьшая из наших забот.

Это было правдой.

— Оставшиеся русские?

Конлан наклонился вперед и подмигнул мне.

— За те годы, что я знаю о тебе, милая, я понял вот что. Когда Каро Валеро чего-то хочет, остальные из нас наклоняются назад, пока она этого не получит. Если ты хочешь, чтобы русские исчезли, тогда это то, что мы сделаем.

Не в силах ответить на его комментарий, я замолчала на несколько минут, пока круг криминальных авторитетов начал разрабатывать план. Они разделили членов фракций, которые, по их мнению, могли бы переключиться между четырьмя семьями, а затем отбирали оставшихся одного за другим. Основная группа лояльных членов была самой трудной. Они были связаны кровью и чернилами, поэтому держались вместе и ждали возвращения Пахана.

— Тогда мы убьем их, — возразил Конлан. — Если мы не можем заставить их, мы убиваем их.

— Их по меньшей мере двадцать, — отметил Сойер. — Если мы будем действовать медленно и незаметно, то привлечем к себе внимание внутри братвы. Если мы нанесем быстрый и жесткий удар одним смертельным ходом, то привлечем внимание к братве. Пока нет четкого направления.

Весь этот разговор разозлил меня, заставил снова возненавидеть Аттикуса. Может быть, было несправедливо сваливать все на него, но я знала, что он был ответственен за большую часть этого. Он был занозой в моем боку с самого начала всего, что я могла вспомнить. С тех пор, как мы были детьми, он изо всех сил старался сделать мою жизнь несчастной, сделать несчастными всех вокруг себя.

Я ненавидела саму идею убивать кого-либо только для того, чтобы обрести свободу, чтобы чувствовать себя в безопасности. Особенно убивая многих из них. Что сделало мою жизнь более важной, чем их? Единственное искупительное качество, которое я могла найти в этом плане, заключалось в том, что Джульетта была бы в безопасности. Я бы сделала все, чтобы защитить ее. Даже если это означало осуществление этого ужасного плана.

Мою грудь сдавило от вины и печали. Большинство этих людей просто занимались своими делами, делали свою работу, выполняли приказы. Они хотели сохранить братве жизнь. Они были верны своим братьям и рассматривали меня как угрозу, а Сойера — как предателя. По уважительной причине.

И я просила их головы в мешках для боулинга. Думая об этом таким образом, я не могла их винить. Мне не нравилась их точка зрения, но я не могла винить их за это.

Кроме того, я не хотела, чтобы отрубили все головы, только одну конкретную. Я охотилась за Аттикусом. И за Волковыми, но о них в основном уже позаботились. Аттикус был единственной оставшейся реальной проблемой, единственным врагом, которого стоило убить.

Я подняла голову, чувствуя себя уверенно впервые с тех пор, как себя помню. Мою кожу покалывало от осознания, и у меня было головокружительное ощущение, что я возвращаюсь в свое настоящее тело. Это было тем, кем я должна была быть. Это была девушка, для воплощения которой я была рождена. Я могла притворяться во Фриско сколько угодно, но я выросла среди воров и лжецов. Пришло время начать признавать, что я была одной из них.

— Мы не обязаны уничтожать их всех, — сказала я мужчинам, отчаянно пытающимся защитить мою дочь. — Нам просто нужно отрезать голову змее.

Сойер повернулся ко мне, его брови были гордо подняты.

— Неплохая идея, Шестерка.

— Ты имеешь в виду Аттикуса? — Гас осторожно поинтересовался.

Я выдержала его взгляд, понимая, насколько трудным может оказаться для него это решение.

— Да. Мне очень жаль.

Гас встретился со мной взглядом, и выражение его лица превратило его из мальчика, которого я знала, с которым я выросла, в холодного, расчетливого убийцу, которого я никогда раньше не встречала.

— Со мной все будет в порядке, Каро. Действительно хорошо.

Сойер издал вздох удивленного смеха, и я повернулась к нему.

— Я что-то упускаю?

— Если ты ждешь, что я почувствую какую-то семейную вину, ты ее не найдешь. Аттикус сумасшедший. Мы бы оказали миру услугу. — Гас провел рукой по волосам. — На самом деле, меня устраивает этот план.

Конлан посмотрел на Гаса, выражение его лица было задумчивым.

— Значит, это правда? Бухгалтер — это твоих рук дело?

Гас потер ладонями бедра, чувствуя себя неуверенно, впервые за… ну, все время.

— Он сам напросился. — Он посмотрел вниз, на свои ноги. — Кроме того, у него был рак. Это был жест доброй воли.

О мой Бог.

Черт возьми.

Я не думала, что Гас на это способен.

В его голосе звучала мука, которая могла бы разбить сердце, если бы Гас всегда не был ужасным лжецом. Что-то было не так в его рассказе, но я не могла понять, что именно. Он поймал мой пристальный взгляд и надел маску на лицо, сделав его ничего не выражающим.

Обсуждение окончено.

Гас был гораздо большей загадкой, чем я когда-либо думала о нем.

Сойер наклонился вперед, возвращая нас к сути.

— Мы наконец-то уберем Аттикуса.

Остальные из нас одобрительно кивнули.

— Это будет нелегко, — добавил Конлан.

В этом он был прав. Аттикус ожидал бы этого, предвосхищал это. Он бы выставил защиту и глубоко спрятался. С восстановлением братвы на горизонте и возможностью стать героем, который вернул ее к жизни, он сделает все возможное, чтобы остаться в живых. Злое предвкушение пронзило меня насквозь, шипя в моей крови и пронизывая до костей. Его и раньше щадили из-за его положения в братве, из-за его семейных уз, потому что он был подлым сукиным сыном, который жестоко отомстил бы, если бы что-то пошло не так.

Было слишком поздно беспокоиться о причинах и логике и двигаться дальше. Пришло время покончить с этим. Пришло время попрощаться с братвой раз и навсегда. Похоронить призраков, которые должны были остаться мертвыми.

Они не должны были забирать у меня Сойера. И они не должны были похищать мою дочь. Пришло время доказать им всем, что я действительно принадлежу этому миру.

Встав, стремясь поскорее покончить с этим, я сказала:

— Самое время.

Глава 17

Мы покинули дом ирландской мафии и отправились обратно в центр города на такси. Всю дорогу мы втроем молчали. Было слишком много о чем поговорить, слишком многое нужно было сказать. И в то время как Сойер и я, казалось, преодолели несколько проблем, Гас был на противоположном конце спектра.

Когда я прощалась с Конланом, краем глаза я наблюдала, как Сойер пытался поговорить с Гасом, но Гаса не интересовало то, что Сойер хотел сказать. Он вышел из комнаты. Мы нашли его на крыльце с другим телохранителем, когда вышли на улицу.

Мне было жаль Гаса, потому что я могла понять его. Я знала, каково это — думать, что ты понимаешь человека, а потом обнаруживаешь, что это не так. Вообще. Я также особенно хорошо знала, каково это — быть жертвой манипуляций и секретов Сойера.

Разница между мной и Гасом заключалась в том, что Сойер тоже был жертвой моей лжи и обмана. А Гас был никем иным, как верным и честным.

— Я возьму это такси и вернусь к себе домой, — сказал Гас, когда мы приблизились к квартире Сойера.

В голубых глазах Сойера что-то вспыхнуло. Я подумала, что это сожаление, но его было невозможно прочитать, особенно в темноте.

— Ты уверен, чувак? Мы могли бы поговорить о…

Гас покачал головой.

— Все в порядке. Я приду завтра. Тогда ты можешь ввести меня в курс дела.

— Хорошо.

Гас сидел впереди рядом с водителем, поэтому я скользнула вперед и положила руку ему на плечо.

— Эй, если ты когда-нибудь захочешь обменяться историями о войне, я здесь для тебя.

Он сбросил мою руку, и я отпрянула назад. Я хотела поднять ему настроение, поддразнивая его, но, казалось, это только ухудшило ситуацию.

— Да, ты здесь. После того, как мы сами нашли тебя.

Черт.

Он покачал головой взад-вперед.

— Кэролайн. — Он выдохнул так, что я могла сказать, что он пытался взять себя в руки. — Послушай, со мной все будет в порядке. Мне просто нужно немного времени, хорошо?

Сойер и я оба ответили одинаково сокрушенно:

— Хорошо.

Как только мы подъехали к квартире Сойера, таксист направился к обочине и выпустил нас. Сойер попытался заплатить, но Гас настоял, что заплатит сам, как только доберется до своего места.

Мы смотрели, как отъезжает такси, и долго стояли там. Наблюдатели, вероятно, терялись в догадках в нашем меланхоличном настроении, задаваясь вопросом, что мы делаем, просто стоя на тротуаре и ничего не делая.

Взяв Сойер за руку, я потащила его к зданию. Я никогда раньше не видела его таким явно беспомощным. Даже когда ему вынесли приговор, он был взбешен, но в то же время решителен и уверен в себе.

Теперь он выглядел потерянным, каким-то колоссальным образом обиженным.

— Ты в порядке? — спросила я его после того, как мы вошли в вестибюль.

Его голова опустилась, а тело превратилось в камень.

— Черт, — прорычал он в ковер.

— Эй…

Он отстранился от меня, отойдя на небольшое расстояние, прежде чем вернуться.

— Он заслуживает лучшего, чем это. Чем я, — его измученный взгляд нашел мой. — Я должен был сказать ему. Я даже не знаю, почему я этого не сделал… Я думаю… Я думаю, просто наступает момент, когда ты так долго хранишь секрет, что не знаешь, что еще с ним делать, кроме как скрывать его. Я… Черт!

Я обвила руками его шею, прижимаясь своим телом к его.

— О, боже мой, прекрати! — Его руки легли на мою талию, как будто он ничего не мог с собой поделать. — Остановись, Сойер. Это Гас. Ладно? С ним все будет в порядке. Черт возьми, он даже поймет. Просто дай ему минуту, чтобы успокоиться.

— Ты бы поняла это? Ты бы простила меня за это?

Отстранившись, я посмотрела на него.

— Я уже это сделала.

Его губы сжались вместе.

— Ты тоже злишься?

Я закатила глаза. Он не мог быть серьезным.

— Сойер, я знаю тебя большую часть своей жизни и никогда не знала, что ты в сговоре с ирландцами и итальянцами. Серьезно, якудза? Я никогда не слышала, чтобы ты говорил о них что-то, кроме негатива. Мне неприятно, что у тебя были все эти планы на игру, а я никогда не знала, что они вообще были. Ты захватил целый город из-за решетки, и ни Гас, ни я даже не знали, что ты пытался. Ты хорош в том, что делаешь. Действительно хорош. Самый, бл*ть, лучший. Ты также действительно хорош в хранении секретов и лжи людям, которые тебе небезразличны. Иногда это тяжелая пилюля, которую трудно проглотить. Гас простит тебя. Конечно, он это сделает. Но сейчас это очень много, понимаешь? Ему нужно все обдумать.

Его глаза сузились, пока он впитывал мою теорию. Я могла сказать, что он не был уверен, хочет ли он верить мне или нет.

— Почему тебя все так устраивает?

Я не могла удержаться от смеха.

— Послушай, я уже несколько недель сталкиваюсь с шокирующими сюрпризами. Ты помнишь, как столкнулся со мной на выставке? Я вообще не очень хорошо с этим справилась.

Одна сторона его рта приподнялась в легкой улыбке.

— Я и забыл, как весело было выводить тебя из себя до той ночи.

Сопротивляясь желанию пнуть его, я попыталась отступить. Его руки сжались на моей талии и еще крепче прижали меня к себе.

— И я забыла, какой ты несносный.

— Лгунья. — Выражение его лица сменилось чем-то похожим на обожание. — Это то, что ты не можешь забыть.

На этот раз мой смех был искренним, теплым и таким уютным.

— Это точно.

Выражение его лица стало серьезным, и он наклонился, прижимаясь своим лбом к моему.

— Мы схватим его, Шестерка. Мы покончим с этим навсегда.

— Ты уверен, что хочешь этого? — прошептала я, боясь ответа. — Ты так упорно боролся за это. Если ты не хочешь уходить, тогда не делай этого.

Его руки переместились на поясницу, и я прижалась к нему, моя грудь прижалась к его, мое сердце билось в одном ритме с его.

— Если я за что-то и боролся изо всех сил, так это за тебя. Если я вообще чего-то и хотел, так это тебя. Если я что-то и любил в своей жизни, так это не братву, не Пахана и не воровство, это была ты. Это всегда была ты, Каро. С того дня, как я встретил тебя, и до того дня, когда я умру.

Я изо всех сил старалась дышать ровно, когда его слова нахлынули на меня, воспламеняя любовью, которую я когда-то испытывала к этому мужчине. Только теперь это было глубже, сильнее, вечнее. После всего этого времени, наконец-то снова быть с ним было… ошеломляюще.

Большую часть моей жизни можно было бы свести к любви к этому мужчине. И, несмотря на нашу разлуку, я знала, что остальная часть моей жизни будет написана точно так же.

Была только эта любовь к нему. Только Сойер. И теперь мы могли бы стать семьей. Теперь он мог бы стать частью жизни Джульетты, моей жизни и нашей вечности. Может быть, «долго и счастливо» в конце концов не было такой уж безумной концепцией.

Я приподнялась на цыпочки и прижалась губами к его губам, не в силах сопротивляться гравитационному притяжению, которое всегда существовало между нами. Он был там, чтобы встретить меня, готовый и ждущий.

Его губы были невероятно мягкими по сравнению с крепкими руками, обнимающими меня за талию, и твердой, как камень, грудью, поддерживающей меня. Они были нежны, но настойчивы. Сам он был внимательный, но голодный. Он почти сразу углубил поцелуй, чтобы наши языки могли переплестись, и мы могли по-настоящему попробовать друг друга на вкус.

Мои руки переместились к его затылку, к прядям его густых волос. Мою кожу покалывало от мгновенной близости, которую мы обрели, и огонь начал разгораться внизу моего живота. Я хотела этого мужчину. Нуждалась в нем.

Одна из его рук взялась за мою тунику, оттягивая ее в сторону, чтобы его другая рука могла найти мою кожу. Мы оба издали звук от соприкосновения кожи с кожей, его тепло против моего.

— Кэролайн, — пробормотал он, отрывая свои губы от моих, чтобы проложить дорожку поцелуев вдоль линии подбородка и вниз по шее. — Ты чертовски нужна мне все время.

Я вздрогнула от его слов, схватив его за голову, когда его лицо уткнулось в ложбинку между моими грудями. Он прикусил зубами внутреннюю сторону моей груди. Я пискнула, удивленная, возбужденная и снова такая влюбленная.

Главная дверь распахнулась, и внутрь вошел какой-то мужчина, заставив нас отскочить друг от друга. Вернее, я отскочила от Сойера и покраснела с головы до ног, как спелый помидор. Ой. Я совершенно забыла, что мы все еще находимся в вестибюле его здания.

Камеры слежения, вероятно, засняли действительно хорошее шоу. Следовательно, Мейсон и его приспешники сделали то же самое.

Румянец на моих щеках превратился в пятнисто-фиолетовый, но Сойер была сама самодовольная улыбка и высокомерие.

Я схватила его за руку и потащила к лифту.

— Теперь мы можем подняться наверх?

— Я жду тебя, — обвинил он.

Однако я снова не рассчитала время, когда мы вошли в лифт с человеком, который прервал наши поцелуи.

Сойер, казалось, совсем не беспокоился. Он обхватил рукой мою поясницу и притянул меня к себе. Незнакомец, мужчина средних лет в мятом костюме и распущенном галстуке, нервно откашлялся — как будто мы собирались продолжить с того места, на котором остановились.

Сойер нисколько не смутился из-за неловкого внимания. Веселым тоном он спросил:

— У вас есть дети?

Мужчина полуобернулся, удивленный тем, что Сойер разговаривает с ним.

— Э-э, да, двое.

Сойер улыбнулся.

— Тогда вы знаете, каково это — пытаться найти немного времени наедине.

— Э-э, я разведен.

Лифт остановился на четвертом этаже. Сойер усмехнулся, наслаждаясь дискомфортом мужчины.

— Тогда удачи вам. — Парень ворчал, покидая лифт, не сказав больше ни слова.

— Ты смешон, — сказала я ему, как только мы снова поднялись наверх.

— Что?

Я указала на дверь.

— И почему ты так много знаешь о браке с детьми?

Он снова рассмеялся, только смех этот был более насыщенным и теплым.

— Теперь мы в этом вместе, Шестерка. Будь что будет.

Двери лифта снова открылись, прежде чем я успела ответить на это. Как будто я вообще могла ответить на это.

Свет был выключен, когда мы вошли в квартиру, но телевизор был включен. Фрэнки сидела на одной стороне дивана, Кейдж — на другой, Джульетта растянулась и спала между ними.

— Она проснулась, — шепотом объяснила Фрэнки. — Она скучала по тебе, поэтому я позволила ей посмотреть телевизор. Хочешь, чтобы я перенесла ее?

— Оставь ее пока там, — сказал Сойер. Я с любопытством посмотрела на него, но он проигнорировал меня. — И почему бы тебе не переночевать у Гаса сегодня вечером, Фрэнки?

Ее глаза округлились.

— Ты серьезно?

— Там ты будешь в безопасности, — настаивал он. — Кейдж может взять тебя на себя. Будет охранять.

— Разве я здесь не в безопасности? — нахмурилась она.

Сойер сохранял невозмутимое выражение лица, в то время как я умирала от смущения.

— Нет.

— Хорошо, — наконец согласилась она. — Я полагаю, тебе нужно немного… побыть с семьей.

Сойер издал жужжащий звук.

— Давно пора.

Я хлопнула рукой по глазам и застонала.

— О Боже мой.

Фрэнки рассмеялась и встала с дивана, стараясь не потревожить Джульетту.

— Я только заберу свои вещи.

Она исчезла в своей спальне, а Кейдж подошел поговорить с нами.

— Твой друг из ФБР подошел и представился сегодня вечером.

Хорошее настроение Сойер испарилось.

— Мейсон? — спросила я.

Кейдж потер рукой подбородок.

— Мне кажется, он подумал, что Фрэнки была здесь наедине с Джульеттой.

— Фрэнки? — переспросила я, чувствуя себя попугаем. — Что ты имеешь в виду? — Сотня возможностей пронеслась у меня в голове. Пытался ли Мейсон завербовать Фрэнки для своего дела? Хотел ли он, чтобы она дала показания против своих дядей? Хотел ли он использовать ее против меня? Надеялся ли он заполучить и Джульетту, и использовать их обеих?

Кейдж, наконец, избавил меня от страданий, бросив взгляд в конец коридора, а затем понизив голос еще ниже.

— Очевидно, они знают друг друга.

— Кто? — О Боже мой, могу ли я сказать больше одного слова за раз? Нет. Ответ был отрицательным.

— Агент и принцесса.

— Мейсон и Фрэнки? — Три слова в одном целом предложении. Прогресс.

Кейдж застонал от моей тупости.

— Да, агент ФБР и твоя подруга. Там, казалось, была… своя история.

— Нет, — мой ответ был немедленным и окончательным. — Нет, они не знают друг друга. Она знает о нем от меня. И он знает о ней, потому что он из ФБР. Но они не знают друг друга.

Кейдж недоверчиво поднял бровь.

— А мне показалось так.

Раздражение взяло верх надо мной, и я набросилась на него.

— Ты играешь в сваху, Кейдж? Я думала, ты не веришь в любовь и все такое?

Он скорчил гримасу.

— Кто сказал что-нибудь о любви? Я просто говорю… между ними были напряженные отношения.

Дверь спальни Фрэнки закрылась, когда она вышла в коридор, и мы все отскочили друг от друга, как будто были в младших классах, шепча секреты о популярной девочке.

— Что? — застенчиво спросила Фрэнки.

— Ничего, — быстро сказала я. Иногда я была лучшим лжецом на планете. Иногда я была чертовой идиоткой. — Кейдж только что сказал нам, что Мейсон Пейн заходил в гости.

Она с отвращением сморщила нос.

— Ну, это его право. Я нахожу его в высшей степени несносным.

— Спасибо, что отослала его, — честно сказала я ей.

Она издала какой-то горловой звук, и ее губы скривились. Ладно, судя по ее мимическим тикам, она действительно ненавидела агента Мейсона.

— С удовольствием.

Не зная, что со всем этим делать, я решила сменить тему.

— Ну, э-э, спасибо, что присмотрела за Джульеттой.

Она стояла в дверях вместе с Кейджем.

— Вы добились какого-нибудь прогресса?

— Мы встретили лучшего друга Сойера, Конлана О'Доннелла. Возможно, ты знаешь его как главу ирландской мафии. — Глаза Фрэнки стали огромными, а рот растянулся в улыбке. — О, и мы решили убить Аттикуса.

Она на секунду запнулась, но, наконец, сумела сказать:

— Похоже, продуктивный вечер.

Сойер, потеряв терпение, открыл дверь.

— Гас сможет ввести тебя в курс дела.

Кейдж и Фрэнки обменялись взглядами, но, к счастью, больше ничего не сказали.

— Увидимся завтра рано утром, — пообещала я Фрэнки, надеясь, что она не слишком расстроилась из-за того, что ее практически выгнали. — Нам нужно составить план.

Она ухмыльнулась мне.

— Не засиживайтесь слишком поздно…

Сойер захлопнул дверь прежде, чем Фрэнки смогла закончить фразу. Он защелкнул три засова, цепочку и замок на ручке. Я надеялась, что они ничего не забыли.

— С ней тут будет все в порядке? — спросил Сойер, глядя на Джульетту, спящую на диване.

Я неуверенно кивнула.

— Что у тебя на уме?

Он схватил меня за руку и потащил за собой.

— Кровать.

— Что?

— Я отведу тебя в постель, — сказал он низким и твердым голосом.

— О.

Его ответный взгляд на меня был полон порочного жара и сводящего с ума желания. Мои колени дрожали, и я удерживалась на ногах только усилием воли.

— Ты уверена, что она будет в порядке здесь одна? — спросил он еще раз, когда мы переступили порог его спальни.

— Она спит. Пока она продолжает спать, тогда да.

Он закрыл за нами дверь.

— Тебе нужно будет вести себя тихо.

Я повернулась к нему лицом. От него исходила опасная энергия, которая жужжала по моей коже, заставляя меня нервничать.

— Я… э-э…

Его глаза вспыхнули огнем, когда он двинулся вперед, заставляя меня отступить.

— Это будет нелегко, но я верю, что ты справишься.

Тыльная сторона моих ног ударилась о раму его кровати.

— Чт…

У меня не было шанса закончить предложение, потому что его рот прижался к моему, и я была поглощена еще одним раундом восхитительных поцелуев. Мы врезались друг в друга в молниеносной буре желания, потребности и нетерпения.

Он толкнул меня обратно на кровать, и я переместилась в центр. Он последовал за мной, навалившись на меня всем весом, наши ноги переплелись. Я вытянулась, позволяя себе прижаться к его телу полностью. Боже, прошло так много времени с тех пор, как мы по-настоящему спали вместе — с тех пор, как он попал в тюрьму.

Мое сердце заболело от желания почти мгновенно. Его твердое бедро было там, чтобы успокоить, прижимаясь к центру моего тела и обещая так много еще впереди. Его руки усилили сводящее с ума желание, нарастающее внутри меня. Он нащупал мои груди под лифчиком, перекатывал и пощипывал мои соски, пока я не превратилась в задыхающееся месиво.

Он не торопился целовать меня, наслаждаясь моим ртом и моим вкусом. Мы двигались вместе в знакомом совершенстве. Дневная щетина царапала мою кожу, напоминая мне о том, как часто я наслаждалась этим, как одного его прикосновения было достаточно, чтобы я воспламенилась на месте.

В конце концов его поцелуи переместились на мое горло, его язык скользил по моей коже, его зубы царапали ровно настолько, чтобы свести меня с ума. Он потянул мою тунику с глубоким вырезом и лифчик вниз, чтобы поцеловать верхушки моих грудей, быстро пососав мой сосок, прежде чем снова отстранился.

Он сел, и мы вместе попытались снять с меня кардиган. Я сбросила его с кровати. Нетерпеливо, Сойер сдернул с меня тунику следующей, отбросив ее за спину. Мой лифчик быстро последовал за ней, брошенный где-то в беспорядке одежды вокруг нас.

Я снова легла на его кровать, топлесс и смущенная, мои волосы разметались повсюду. Он навис надо мной, откинувшись на колени, чтобы внимательно рассмотреть. Он резко втянул воздух, и я увидела, как его глаза потемнели от вожделения.

Его рука потянулась, обводя выпуклость моей груди дрожащим пальцем.

— Так чертовски красиво.

— Сойер, — умоляла я.

Мой голос разрушил чары, и его голодный взгляд снова встретился с моим. Я потянула за край его рубашки, и он быстро расстегнул ее. Его запястья застряли в манжетах на невыносимую секунду, прежде чем ему удалось освободиться.

Он снова был надо мной, его горячая, твердая грудь заставляла меня дрожать, когда он опускался. Мы целовались снова, и снова, и снова. Никто из нас не торопится пройти через это. Все это было для того, чтобы не торопиться, наслаждаться каждой секундой, каждым ощущением.

Когда его поцелуи переместились ниже, на этот раз они не прекратились. Он стянул с меня леггинсы, а затем и нижнее белье, зарывшись лицом между моих ног. Я вцепилась в простыни, пока он пировал на мне. Давление нарастало медленно, постепенно, сладкая пытка, которая распространилась по каждой конечности, огонь горел так жарко, что поглотил меня.

К тому времени, как он вызвал у меня восхитительный оргазм, моя голова металась взад-вперед, и мои стоны были какими угодно, только не тихими.

Неохотно я высвободила бедра из тисков, которыми сжимала его голову, и он посмотрел на меня снизу-вверх, полный мужского удовлетворения и неутоленной потребности.

— Я скучал по этому, — пробормотал он.

— Боже, я тоже, — задыхаясь, выдохнула я.

Его мрачный смешок прошелся по моей коже, снова разжигая во мне желание. Его глаза вспыхнули, открывая такой же ад внутри него. Он положил руку мне на живот, долго с удивлением разглядывая его, прежде чем снова опуститься на колени.

Пока я пыталась унять головокружение, он снял с себя джинсы и вошел в меня. Я ахнула от ощущения его, растягивающего меня, подталкивающего меня, ведущего меня к другому блаженному пику. Мои руки опустились на его лопатки, и, хотя я лежала, мне пришлось ухватиться за него, чтобы не упасть.

Он входил в меня все глубже, и глубже, и глубже. Не было ничего за пределами кровати, ничего за пределами его тела внутри моего. Мое сознание было сведено к желанию и жадной потребности обладать им больше — всем им.

Его невероятно сильные руки обхватили мою голову, бицепсы вздулись, когда он поддерживал себя. Боже, одного его вида надо мной было достаточно, чтобы удовлетворить мои фантазии на следующие сто лет. Он был скульптурой, идеально вырезанной, чтобы подчеркнуть мужские формы. Он был падшим ангелом, собранным по кусочкам самим небом. Он был красивым, сломленным и моим.

— Еще, — выдохнула я. — Боже, Сойер, еще.

Он подчинился, толкаясь в меня до тех пор, пока каждый мускул в моем теле не напрягся и не запульсировал, и в конце концов уступил место ослепительному взрыву. Мы сошлись в катастрофическом финале, который, как я была удивлена, не потряс весь жилой дом. Его голова низко опустилась, и наши щеки прижались друг к другу, когда мы вместе пережили напряженный момент.

Когда все закончилось, он рухнул рядом со мной, уткнувшись лицом в мою шею и положив руку мне на живот. У нас перехватило дыхание, и я наслаждалась каждой секундой его тепла и необузданной силы, ощущением его обнаженного тела, прижатого к моему, спасением этой редкой вещи, которую я считала потерянной навсегда.

Он поднял голову и снова обратил на меня все свое внимание.

— Я люблю тебя, Кэролайн. Я никогда не останавливался. Я никогда не остановлюсь.

Я ждала этих слов годами, с того момента, как решила уйти от него. Без них я была пуста в течение пяти лет. Я была потерянной, безнадежной и не в себе. И даже несмотря на то, что он уже сказал их, даже несмотря на то, что он уже исцелил мучительную боль и простил худшие из моих грехов, я была совершенно не готова к их силе сейчас, к опустошению всего тела, котороенахлынуло на меня, разрушая все стены, сопротивление и страх, которые у меня остались.

Между нами были моменты, когда я знала, что никогда не узнаю настоящей правды, что некоторые из его секретов всегда будут за семью печатями. Но это… Я знала, что это полная и бесповоротная правда.

Он действительно любил меня. Он всегда любил меня. Он всегда будет любить меня.

Слезы потекли из уголков моих глаз, падая на мои растрепанные волосы.

— Я тоже тебя люблю. Я всегда любила тебя, Сойер. И я всегда, всегда буду.

Мы оставались так целую вечность, достаточно долго, чтобы превратить наши слова в клятву, наши тела — в завет. Когда, наконец, мы оторвались друг от друга, чтобы помыться и сменить простыни, все мое тело почувствовало себя по-другому — физически, эмоционально… Сойер вернулся в мою жизнь, как ураган. Он полностью уничтожил все, что я считала правдой о нем, или об этом мире, или о моем будущем. А потом он каким-то образом собрал меня обратно воедино.

Это не было нежным, или мягкотелым, или слишком внимательным. Но вот я стояла по другую сторону, более сильная, лучшая, цельная девушка. И, несмотря на наше нынешнее безумие, у меня также было четкое видение нашего будущего. Вместе. Как семья. Подальше от этого ада и в версии рая, которую могли создать только мы.

Когда мы вместе забрались обратно в постель, я свернулась калачиком в уголке, который он устроил для меня под мышкой, и мне пришлось закрыть глаза от сладости этого.

— Нам нужно начать использовать защиту, — сказала я перед тем, как заснуть. — Или я снова забеременею. — Это была одна из тех вещей, о которых мне не приходилось думать в течение пяти лет. Но забывать об этом в данный момент было недопустимо.

Он перевернулся, притягивая мою спину к своей груди, обнимая меня так, как мы привыкли. Его губы исчезли в моих волосах, и я почувствовала, как он дышит мне под лопатку.

— Я не вижу проблемы, — пробормотал он.

— Да, точно, — засмеялась я. Он явно шутил.

Прежде чем меня сморил сон, у меня мелькнула мимолетная мысль перепроверить, не шутит ли он. Эмоциональное и физическое истощение взяло верх, и я была глубоко убаюкана теплом за спиной и тем, с каким обожанием Сойер прижимал меня к себе.

Глава 18

Сойер

Пять лет назад

Каро передвигалась по моей квартире так, как будто жила здесь. Я наблюдал за ней с кухонного острова, задаваясь вопросом, подходящий ли это момент, чтобы вытащить кольцо, которое я прятал больше года.

В нем не было ничего особенного, тонкое платиновое кольцо с надписью на внутренней стороне. Это должно было быть простым, сдержанным… нерушимым. Я выбирал его с осторожностью.

Конечно, я мог бы купить огромные бриллианты, которые подчеркивали бы наше богатство и статус, но не в этом был смысл обручального кольца — не в этом был смысл брака.

Любовь не должна была быть дорогой и броской. Любовь была душевной, глубокой и простой. Я хотел кольцо, символ которого длился бы вечно. Я хотел, чтобы Каро надела свое кольцо и почувствовала себя комфортно, как дома. Я хотел, чтобы она знала, что она может купить в этом мире все, что захочет, но это кольцо было особенным, не похожим ни на что другое, что у нее было.

У нее было много блестящих украшений, дизайнерской одежды и всех материальных благ, которые она только могла пожелать. Я не хотел, чтобы это кольцо было чем-то другим. Я не хотел, чтобы это было еще одним аксессуаром. Это было по-другому. Мы были другими. Я рискнул и купил кольцо, которое, как я думал, она будет с гордостью носить всю оставшуюся жизнь.

Мои пальцы горели, когда я решал, подходящее это время или нет. Она напевала себе под нос, готовя сэндвич и убирая на кухне по пути. На ней была толстовка с вырезами, под которыми я мог видеть ее шелковистую кожу, и тренировочные брюки, которые облегали каждый дюйм ее тела, формируя таким образом, что оставляли мало места для воображения. Не то чтобы мне нужно было представлять, что было под ними. Я был очень хорошо знаком с ее маленьким, подтянутым телом. Ее волосы были зачесаны назад так, как она носила их, когда занималась спортом, и на ней не было никакого макияжа. Она никогда не была так красива.

Она покачнулась на пятках и застонала.

— Этот урок убил мои ноги. Я не смогу ходить прямо в течение недели.

— Какой урок?

Она достала из холодильника вишневую колу, и я подавил желание напомнить ей, что вчера она отказалась от шипучки.

— Это как в учебном лагере. Думаю, цель состоит в том, чтобы заставить нас плакать. — Она взглянула на меня с игривой улыбкой. — Или блевать.

Я нахмурился, ненавидя мысль о том, что она испытывает такую сильную физическую боль.

— Чья это была идея?

— Фрэнки, — сказала она. — Кто ж еще? Я думаю, эта девушка пытается измотать себя до смерти. Она занимается примерно по два-три занятия в день. Я не могу за ней угнаться.

— Два или три занятия в день? Для чего?

Она остановилась на другом конце острова от меня, глубоко задумавшись.

— На самом деле я не знаю. Хотя она буквально всегда тренируется. Она постоянно ходит в спортзал.

— Она действительно в хорошей форме?

Опять же, она думала об этом достаточно долго, чтобы я начал сомневаться во всем алиби Фрэнки в спортзале.

— Она наверняка в лучшей форме. Я думаю, что часть проблемы в том, что она не ест лучше. Прошлой ночью она съела целую пинту кофейного мороженого.

Должно быть, я скорчил гримасу, потому что она рассмеялась надо мной.

— Все не так уж плохо! Если мы собираемся продолжать эти отношения, мне действительно нужно, чтобы ты согласился с кофе. Я не могу представить себя проводящей остаток своей жизни с кем-то, кто ненавидит что-то настолько хорошее.

Желание сделать предложение усилилось до предела. Я знал, что она ничего такого не имела в виду, что она просто дразнила меня, но я не мог игнорировать жгучую потребность сделать наши отношения постоянными, связать ее со мной юридически на всю оставшуюся жизнь.

Это был последний и завершающий шаг. Мы уже были связаны вместе любовью, нашими душами, братвой. Но этот последний шаг казался невыносимо важным.

— Какие у тебя планы на сегодня? — спросил я ее, уже придумывая способы воплотить это предложение в жизнь. Я мог бы пригласить ее сегодня вечером в один из ее любимых ресторанов. Потом мы могли бы прогуляться вокруг Мемориала Вашингтона. Вишневые деревья были в полном цвету. Я бы опустился на одно колено под одним из них.

Или я мог бы приготовить для нее ужин здесь. Она могла бы остаться в той одежде, которая на ней уже была. Я бы просто положил кольцо на стол и стал ждать ее ответа. Потом я надел бы его ей на палец и взял бы ее прямо здесь, на полу моей кухни.

Мое сердце бешено колотилось в груди, адреналин бурлил в предвкушении. Моя жена. Слова эхом отдавались в моей голове, отбивая победный барабан в такт моему сердцу.

Она пожала плечами.

— Я должна пойти домой и принять душ, — сказала она. — У меня здесь нет ничего чистого.

Как это было возможно? Как это возможно, что у нее все еще есть свое собственное жилье?

Брак мог бы это исправить. У нее больше не было бы повода жить с Фрэнки. Ей придется переехать сюда.

— Ты можешь надеть что-нибудь из моего, — предложил я, ненавидя саму мысль о ее уходе.

Ее голова откинулась назад, и она рассмеялась.

— Ничто из того, что у тебя есть, даже близко не подходит мне. И что я собираюсь делать с нижним бельем?

Ей не следовало этого говорить… теперь у меня в голове была одна мысль, и она не касалась того, что на ней была какая-либо одежда, чистая или нет.

— Не надевай ничего.

Она снова рассмеялась. Звук был заразительным, вызвав улыбку на моих губах.

— Это будет прискорбно, когда у меня спадут штаны.

— К несчастью для кого? — Она улыбнулась, не принимая меня всерьез. Я наклонился вперед, идеальный способ закончить этот день поразил меня так сильно, что я почувствовал это физически. — Хорошо, ты можешь пойти домой и принять душ, но потом тебе придется надеть что-нибудь красивое.

Она недоверчиво посмотрела на меня.

— Три секунды назад ты хотел, чтобы я каким-то образом заставила твои спортивные штаны сидеть на мне нормально. Теперь ты хочешь, чтобы я принарядилась?

— Я отведу тебя в «Галерею» сегодня вечером. Или в «Американец», если ты предпочитаешь его. Даже в Смитсоновский институт. Выбирай сама.

Ее глаза подозрительно сузились.

— Смитсоновский институт закрывается в пять.

Я пожал плечами, как будто это не имело значения.

— Семантика.

Ее голова медленно двигалась взад-вперед.

— Ты ненавидишь искусство.

— Я люблю искусство. — ухмыляясь, потому что она никогда бы в это не поверила, я внес поправку. — Я люблю тебя.

— Гас захочет пойти, — напомнила она мне.

Гас был настоящим художником, хотя именно благодаря Каро он вообще что-то знал об этом. Сколько я ее знал, она была одержима искусством, историей, оперой, симфониями, балетом и так далее. Она была нежной птичкой, живущей среди волков. Она жаждала культуры и класса в мире разврата и греха.

— Гас не приглашен, — твердо сказал я ей. — Это свидание. Третьи колеса не допускаются.

— Ты собираешься заехать за мной или пришлешь машину?

Это был тщательно продуманный вопрос, который требовал умного ответа. Обычно я отправлял машину и встречал ее в пункте назначения. Сегодня днем у меня были назначены встречи, и было бы трудно попасть к ней вовремя, но это был особенный вечер. Мне нужно было сделать ее счастливой с самого начала.

— Я заеду за тобой. В семь.

Она опустила взгляд на свой сэндвич, пряча улыбку. Гордость переполняла мою грудь, и я подавил желание похлопать себя по спине. Мы выпьем в «Капитолии» и проведем ночь в роли искусствоведов.

Она наклонилась вперед, опираясь на руки, ее улыбка хранила тайну.

— Это бессмысленная игра. Я уже знаю, что ты собираешься сказать.

— Тогда давай послушаем это. Раз уж ты так хорошо меня знаешь.

Скорчив гримасу, которая, как я предполагал, была фирменной, она понизила голос и сказала:

— «Эта фотография плохая. Эта скульптура плохая. Все это искусство плохое».

Я невольно рассмеялся.

— Мне все это понравится, потому что тебе это нравится.

Ее глаза смягчились, как расплавленный шоколад.

— Действительно?

— Шестерка, пока тебе нравится ходить по этим галереям и пялиться на картины, сделанные пальцами по завышенным ценам, я пройдусь по ним с тобой. Я буду критиковать их вместе с тобой. Я куплю тебе столько картин, сколько ты захочешь.

Что-то изменилось в ее взгляде, сместилось, углубилось, стало самой серьезной ее версией.

— Ты хороший человек, Сойер Уэсли.

Эти слова поразили меня сильнее, чем я мог когда-либо ожидать. Они нахлынули на меня, как цунами, яростный поток волн, камней и песка. Только что я стоял во весь рост, а в следующую секунду меня швыряло в каменистое, непредсказуемое течение, увлекая за собой силы, более могущественные и опасные, чем я когда-либо мог быть. Я не мог видеть. Я не мог дышать. Я был потерян в подводном течении этой женщины, которая держала в своих руках смысл моей жизни.

Никто никогда не говорил мне этого. Вероятно, потому, что это было неправдой. Я не был хорошим человеком. Я был полной противоположностью. Я родился и вырос преступником. Я прожил свою жизнь, совершая темные поступки и преследуя безрассудные цели, с людьми, более грешными, чем даже я. Каро была моим единственным спасителем, единственным чистым и прекрасным созданием, на которое я потратил почти всю свою жизнь, пытаясь привязать к себе, не только чтобы я не был никчемным, но и чтобы моя душа не была испорчена и отравлена.

И она думала, что я хороший? Это казалось невозможным.

— Я люблю тебя, — сказал я ей, не в силах думать или говорить что-либо еще.

Ее улыбка была милой, обожающей, совершенной.

— Я тоже тебя люблю.

Боль распространилась по моей груди, сокрушая мое сердце своей интенсивностью. Я сделал глубокий вдох и заставил свои легкие принять воздух.

— Тогда все решено. Ты идешь домой, готовишься и решаешь, куда ты хочешь пойти. Я сделаю то, что должен сделать, и заеду за тобой в семь.

Она кивнула, не потрудившись спросить меня, что мне нужно было сделать сегодня днем. Я ценил ее благоразумие, то, как она никогда не заставляла меня рассказывать ей то, что я не мог раскрыть. Она была бы идеальной женой для нашего бизнеса.

Она остановилась у стула, на котором я сидел, чтобы поцеловать меня на прощание. Я притянул ее к себе, чувствуя соленый вкус пота на ее губах. Ее руки сжимали мои плечи, и мне нравилось, как она всегда цеплялась за меня, как будто она была неспособна стоять прямо, когда мы целовались, как будто наша близость полностью переворачивала ее.

После того, как она ушла, я порылся в глубине своего шкафа в поисках кольца. Потребовалось несколько минут, чтобы найти его — я убедил себя, что какой-то тупой мудак с желанием умереть украл его, когда я наконец открыл нужную коробку из-под обуви. Я запоздало вспомнил, что положил его в ту коробку, в ту туфлю, в то место… так что я бы этого не забыл.

Я проверил себя в зеркале, прежде чем покинуть свою квартиру, одобряя то, что отражалось во мне, а затем направился вниз на улицу.

Боссы хотели, чтобы я проверил их руководство более низкого уровня. Борис и Рокко, два шпиона, были далеко не так эффективны, как раньше. Они старели, разлагаясь прямо у нас на глазах. Пахан хотел, чтобы мы с Аттикусом были готовы занять их место, когда придет время.

Я не был удивлен, когда они подошли ко мне. Это был самый логичный шаг для них. Мы с Аттикусом готовились к этой должности с детства. С Гасом, готовящимся занять место своего отца в качестве бухгалтера, мы были бы в идеальном положении для долгого и счастливого будущего русской мафии.

Только мне этого никогда не будет достаточно. Я не хотел быть вторым в команде. Я хотел всю эту гребаную шайку целиком. Прежде чем это произошло, нужно было проделать большую работу. Целая дорога неприятностей, сопровождаемая суматохой и тщательным составлением заговора. Это было бы чертовски сложно, но у меня была полная уверенность, что я смогу это сделать, что я не остановлюсь, пока это не будет моим.

Еще одна причина сделать Каро моей женой. Когда мы будем юридически связаны и жить в одном доме, я, наконец, смогу поделиться всеми своими целями, планами, которые я собирал по кусочкам в течение десяти лет. Она была бы королевой моего королевства, мудрой правой рукой. Мы бы правили вместе, и она, наконец, освоилась бы в этой жизни, в нашей жизни. Она, наконец, увидит, что мы можем с этим сделать, когда окажемся на вершине.

До тех пор мне приходилось осваивать этот уровень бизнеса. Это было важно для того, чтобы с юных лет знать, куда ты хочешь пойти. Я никогда не смотрел на это, как на бессмысленную работу или неприятную ответственность. Каждый божий день был возможностью узнать больше о бизнесе, больше о том, как работает империя. Каждый день я изучал задание, которое мне дали, до одержимости, а затем откладывал его для последующего использования.

У меня не было высшего образования. Черт, я едва пережил старшую школу. Но у меня было это — целая жизнь в школе на улицах. И я планировал использовать каждую унцию своих знаний в своих интересах.

Я передернул плечами, пытаясь привыкнуть к ощущению этой новой кожи, ответственности и тяжести этого, давления гребаного мира на мои плечи. Это было приятно. Мне нужно было равномерно переносить вес. Зная, что потребуется минута, чтобы привыкнуть к новой ответственности, я также знал, что могу взять на себя больше. Я знал, что не сломаюсь под давлением и не поддамся коррупции.

Синий седан вывернул из потока машин и драматично остановился у обочины. Я медленно выдохнул и сжал руки по бокам. У них было чертовски неподходящее время.

Двое полицейских выбежали из машины, сверкая значками и наручниками.

— Сойер Уэсли, — объявил младший агент достаточно громко, чтобы его мог услышать весь округ Колумбия, — вы арестованы.

Офицер показался мне знакомым. Я его откуда-то знал, но это была не местная полиция. Большинство из этих парней числились у меня на жалованье.

— По каким обвинениям?

— Проституция, — ответил он еще громче, чем раньше.

Этот мудак играл в опасную игру. Конечно, я знал много работающих девушек, но я никогда не использовал ни одну из них. Каро оторвала бы мои яйца и носила их на шее в качестве трофея, если бы я хотя бы взглянул на другую женщину.

В любом случае, не то чтобы я интересовался другими женщинами.

— Я никогда в жизни не платил за секс, — возразил я, гордясь тем, что мой голос звучал спокойно. Не в силах удержаться от ухмылки, я добавил: — Мне и не нужно было.

— Мы задерживаем вас за домогательство к занятию проституцией, — пояснил офицер.

Теперь я знал, что что-то случилось. Они уже держали мои руки за спиной, сжимая их слишком крепко. Металл врезался в мои запястья и не давал мне возможности удобно стоять.

— Это гребаная шутка?

Офицер позади меня толкнул меня в макушку, и я неохотно нырнул на заднее сиденье машины. Паника вспыхнула в моей груди.

— У тебя есть право хранить молчание, — сказал он мне. — Хотя я настоятельно рекомендую тебе отказаться от этого права. У тебя есть право на адвоката. Хотя я бы тоже этого не советовал.

Это было неправильно. Эти парни не были копами. Бл*ть.

Ирландцы? Нет, Конлан знал бы об этом и предупредил бы меня. То же самое и с итальянцами. Лука бы этого не допустил. Ри, возможно, было все равно, но якудза использовали только якудзу. И эти парни не были якудза.

Я наклонился вперед, чтобы освободить место для своих рук за спиной, пока мнимые полицейские садились в машину.

— Кто вы такие? — сразу же спросил я. — Вы не копы.

— Мы достаточно близки к ним, — фыркнул старший.

Первый офицер бросил свою кепку на сиденье рядом со мной и ухмыльнулся. Теперь я узнал его. Он держал голову опущенной, а лицо закрытым, но теперь было до боли ясно, кто он такой.

— ФБР. И не просто какое-нибудь ФБР, а гребаный Мейсон Пейн.

— Динь, динь, динь! — Он развернулся и отъехал от тротуара, слившись с интенсивным движением в Вашингтоне. — Может быть, он все-таки не такой идиот, — сказал Мейсон своему напарнику.

Его напарник бросил на него взгляд.

— Дело не в том, насколько он умен. Твое милое личико выдало тебя. Вот почему тебя уволили из отдела под прикрытием.

Мейсон хмыкнул в ответ.

— Ну, мы не можем все быть такими же уродливыми, как ты, Джонс.

Джонс рассмеялся над шуткой, но больше ничего не добавил к разговору. Остаток пути мы проехали в молчании.

В конце концов я нашел достаточно удобное положение, чтобы поездка была сносной, но мне пришлось сопротивляться желанию биться головой об окно, пока оно не разбилось.

Никто ничего не сказал, пока мы выезжали за пределы Вашингтона на заброшенную взлетно-посадочную полосу у черта на куличках. Они не собирались меня арестовывать.

Однако их методы допроса были более чем подозрительными. Мне стало любопытно посмотреть, что они придумали.

Мейсон затормозил у задней части здания и заглушил машину. Он обернулся и свирепо посмотрел на меня. Его напарник, Джонс, сделал то же самое.

— На самом деле я не проститутка, — сказал я им. — Вы можете арестовывать меня сколько угодно, но я не собираюсь заниматься с вами сексом.

Жесткое выражение лица Мейсона сменилось яростным хмурым взглядом.

— Думаешь, ты смешной?

Я ухмыльнулся ему.

— Отлично, я хочу тысячу, и никаких поцелуев. — Я повернулся к Джонсу. — Это мое единственное правило. Я должен защитить себя, понимаете?

Джонс повернулся к Мейсону.

— Да, он думает, что он действительно чертовски забавный.

Мейсон не сводил с меня глаз.

— Мы посмотрим, насколько забавным он это сочтет, когда мы арестуем его девушку.

Моя улыбка исчезла вместе с остатками терпения, которые у меня еще оставались. Я наклонился вперед, мой голос был низким, угрожающим.

— У тебя на нее ничего нет.

Выражение лица Мейсона стало высокомерным, и он посмотрел на своего напарника.

— Черт, Джонс, у нас ничего нет на Кэролайн Валеро. Нам лучше прекратить расследование.

— Черт. — Джонс присвистнул. — Это отстой.

Их жалкого поступка было достаточно, чтобы посеять семя сомнения глубоко в моей груди, распространяя его, как яд, по моей крови.

— Продолжайте. Перечислите свои требования.

Джонс откинулся на спинку стула, невинно положив руку на грудь.

— Требования? Ты неправильно истолковываешь всю эту ситуацию.

Да, вот почему я был в наручниках на заднем сиденье.

— У меня сегодня куча дел, джентльмены. Если вы будете любезны перейти к сути этой небольшой встречи, я был бы признателен за это. — Самое главное, мне нужно было быть в ресторане сегодня вечером. Коробочка с обручальным кольцом прожигала дыру в моем кармане, крича о своем существовании.

Я подвинулся, еще больше скрывая это от их взгляда. Мне не нравилась мысль о том, что эти придурки знают об этом или знают, что я запланировал. Я не хотел, чтобы они были где-то рядом с моей жизнью.

— Мы приближаемся к синдикату, — прямо сказал Мейсон. — Мы даем тебе шанс спастись, когда дела пойдут плохо.

— И твоей женщине, — добавил Джонс, прежде чем я успел что-либо сказать.

Раздраженно вздохнув, я сосредоточился на потолке машины.

— Слушайте, я знаю, что вы здесь делаете. Черт возьми, я даже уважаю вас за это. Вы пытаетесь быть лучшими в своей работе, насколько можете. Это благородно. Но мне нечего вам сказать. Каро нечего вам сказать. Нет причин впутывать нас в вашу кровную месть, когда мы ничего не можем вам дать.

— Ты пытаешься быть тупым? — Мейсон зарычал. — Или это просто приходит само собой.

— Ты знаешь, кем был его отец, не так ли? — мрачно спросил Джонс.

Мейсон хрюкнул от смеха.

— Жалкий кусок дерьма.

Джонс снова обратил свое внимание на меня.

— Похоже, яблоко от яблони недалеко падает.

Мне потребовались все силы, чтобы не поднять ноги и не пнуть этих ублюдков в лицо. К черту их. Это яблоко упало так далеко от яблони, что я приземлился на другом конце города, готовый захватить весь гребаный мир.

Мое тело гудело от желания наброситься, причинить боль этим ублюдкам, пока они не истекут кровью. Вместо этого я держался совершенно неподвижно и скучающе поднял бровь.

— Вы угрожали моей девушке и оскорбили мою семью. Теперь мы закончили? Или вы хотите еще оскорбить мою религию?

Верхняя губа Мейсона приподнялась, обнажив зубы.

— Мы делаем тебе одолжение, малыш.

Я дернул плечами, указывая на наручники.

— Да, я чувствую, что вы делаете мне одолжение. Спасибо вам.

Он наклонился вперед, так что наши лица оказались в нескольких дюймах друг от друга.

— Слушай, пацан, ты связался не с той компанией. Мы это понимаем. С таким отцом, как у тебя, мы даже не виним тебя. Пойми, это твой единственный шанс вытащить свою девушку из этой передряги, пока она не попалась. Ты любишь ее? — Он ждал моего ответа, но я его не дал. — Тогда окажи ей гребаное одолжение и дай ей шанс на лучшую жизнь.

Черт возьми, его слова резанули так, как не должны были. Разве это не все, чего хотела Каро? Лучшей жизни? Я планировал подарить ей это с тех пор, как встретил ее. Я бы добрался до вершины, и тогда у нее была бы лучшая жизнь, которую она только могла себе представить.

Если бы я был Паханом, ей не о чем было бы беспокоиться, нечего было бы бояться. Мы бы правили империей вместе, бок о бок. И у нее было бы все это.

И все же какое-то тайное сомнение закралось внутрь меня, сжимая холодными пальцами мое горло в карающей хватке.

— И я полагаю, все, что ты хочешь взамен за свою доброту, это… моя жизнь?

— Твои показания, — поправил Мейсон. — Говори правду и ничего, кроме правды, в суде. Помоги убрать с улиц «мусор», на который ты работаешь. Помоги очистить округ Колумбия и в то же время дай своей девушке выход.

Этого не должно было случиться. В любом случае, каково было их представление о выходе? Тюрьма для нас? Защита свидетелей? Нет, бл*ть, спасибо.

Я бы предпочел отрубить себе руки прямо сейчас.

Нет, эти шуты понятия не имели, как защитить кого-либо от дерьмовой бури, которую они собирались обрушить на округ Колумбия. Имели ли они хоть малейшее представление о том, какой волновой эффект это окажет на остальной город?

Если бы русских убрали, открылся бы гигантский водоворот борьбы за власть. Ирландцы убьют всех. Итальянцы вернули бы всех своих политиков на заработную плату. Якудза бы свирепствовала. Наркотики. Торговля. Оружие… Это было бы чертовски кроваво для всех, и никто в здравом уме не захотел бы сидеть сложа руки, даже из-за страха перед ФБР. Каждая семья в этом чертовом городе отправилась бы на войну.

Они должны были бы это знать, но они недостаточно ясно видели свой план. Они были хорошими парнями. Когда они совершали добрые дела, случались хорошие вещи.

Но сейчас все неправильно.

Так чертовски неправильно.

Может быть, они и были хорошими парнями, но мы жили в плохом, очень плохом мире. Люди действовали соответственно.

Однако вместо того, чтобы сказать все это идиотам, я пожал плечами.

— Сколько времени у меня есть, чтобы подумать об этом? — Было важно установить временные рамки с такими придурками, как эти. Таким образом, я бы знал, сколько времени у меня есть, чтобы привести свой план в действие.

— Тебе нужно подумать об этом? — Джонс рассмеялся. — Ты думаешь, мы глупые?

— Это вы подобрали меня. Я не просил об этой встрече.

Мейсон пожал плечами.

— Мы устраиваем все с тобой или без тебя, Уэсли. Это предложение заканчивается сегодня.

Они пытаются надавить на меня, чтобы я сегодня выложил все начистоту? У них ни хрена не было на меня. И у них ничего не было на Каро, иначе они бы уже арестовали ее.

И если бы они забрали ее раньше, она бы мне сказала.

Ей это было бы необходимо ради защиты. Мы оба знали, что происходит, когда кто-то доносит федералам. Мы видели, как это происходило слишком много раз.

Я подмигнул Мейсону.

— Я буду иметь это в виду.

Они засыпали меня еще более бессмысленными вопросами, пока, наконец, не сдались и не высадили меня в ирландской части города. Они, вероятно, думали, что оскорбляют меня, но это потому, что они были глупы.

Поймав такси, я поехал прямо в квартиру Каро. Мои запястья болели, и я боялся, что от меня пахнет дешевыми костюмами ФБР, но весь мой день был потрачен впустую, и у меня не было времени привести себя в порядок.

Каро спустилась в обтягивающем черном платье и сексуальных туфлях на каблуках, и я перестал так сильно беспокоиться о федералах и их необоснованных заявлениях.

Мы провели ночь в галереях, которые она так любила, выпивая и смеясь. Это была бы идеальная ночь, чтобы сделать ей предложение. Был даже момент в конце вечера, когда у нас была большая комната в полном распоряжении. Она была погружена в картину, ее рука сжимала бокал с шампанским, ее глаза впитывали завитки краски и тайный смысл, который я не мог надеяться понять.

Кольцо камнем лежало у меня в кармане. Все, что мне нужно было сделать, это повернуться к ней и опуститься на одно колено, но гребаные Пейн и Джонс посеяли сомнения, которые в конечном итоге приведут к моему падению.

Я не сделал ей предложения.

А через две недели меня арестовали. Та ночь была началом конца.

Глава 19

Кэролайн

Наши дни

После целого утра обсуждения того, что именно Сойер дал Мейсону, разработки плана и рассматривания чертежей, я оказалась перед устаревшим зданием, в котором размещалась штаб-квартира ФБР. Джульетта схватила меня за руку и в сотый раз спросила, что мы сегодня делаем.

«Играем в русскую рулетку», — хотела я ей сказать. Но я этого не сделала. Я решила, что, вероятно, лучше оставить свои фаталистические мысли при себе.

Потянув ее за руку, я повела ее в здание и через металлодетекторы. Я сказала охраннику на стойке регистрации, что пришла повидаться с Мейсоном Пейном. Он сделал серию звонков, пока, наконец, не дозвонился до нужного абонента. После тридцатисекундного разговора дежурный агент повесил трубку и передал нам значки посетителей. Я зарегистрировалась под своим псевдонимом.

Охранник был похож на шкаф, и у него были такие бицепсы, которые говорили о том, что у него не было социальной жизни. Он только поднимал тяжести. Это было все, что он делал. Казалось, он лишь ходил на работу и поднимал тягу на шесть тысяч фунтов.

Он указал на ряд лифтов.

— Он встретит вас там.

Джульетта играла со своим значком, пока мы ждали появления Мейсона. Нервы бурлили внутри меня, как кипящая кислота. Я не могла избавиться от беспокойства, которое полностью окутало каждый дюйм меня.

Большинство людей, естественно, ненавидели это ощущение. Они ненавидели то, как их руки превращались в лед, а сердце билось в три раза быстрее обычного. Они так сильно ненавидели нервничать, что старались избегать этого неприятного ощущения как можно чаще.

Публичные выступления, высота, пауки… что бы ни вызывало их худшие опасения, люди, как правило, делали все возможное, чтобы избавиться от этих неприятных ощущений.

Я не была одной из них. Я наслаждалась этими ощущениями, интенсивным выбросом адреналина в моем теле. Это заставляло меня почувствовать себя живой, бодрствующей, целиком и полностью тем человеком, которым я должна была быть.

Я стала мастером по превращению всех избыточных эмоций в инструменты, имеющиеся в моем распоряжении. Мне нужен был адреналин, чтобы усилить свое выступление. Мне нужно было, чтобы тревога сделала меня резкой и внимательной. Мне нужен был страх, чтобы напомнить себе о последствиях, если я облажаюсь.

Страх был, вероятно, самой важной частью. Если бы я забыла о страхе, то я бы забыла, почему меня не могли поймать.

Страх каждую секунду напоминал мне о том, как важно добиться успеха.

Медные двери лифта открылись, и Мейсон Пейн не дал им закрыться одной длинной вытянутой рукой.

— У меня были сомнения, что ты появишься.

Подталкивая Джульетту в лифт, я избегала его взгляда.

— У меня тоже.

— Где Август?

— Он, наверное, придет позже.

Глаза Мейсона сузились. Он мне не поверил.

И вот игра началась. Если бы Мейсон был умнее, он бы понял, что наше с Гасом появление порознь было не более чем классическим заблуждением. Мейсон был чрезмерно сосредоточен на том, что он считал ложью. На что ему следовало обратить внимание, так это на то, что произойдет после прибытия Гаса.

Наша поездка наверх была тихой, наполненной напряжением и ненавистью друг к другу. Ни один из нас не чувствовал социальных сигналов, побуждающих к разговору, и мы ни в коей мере не спешили вести разговор, который не был бы допустим в суде, потому что он не был записан.

Тем не менее, я пришла сюда добровольно и, надеюсь, уйду по собственной воле. Это было проявлением доброй воли, что Мейсон сдержал свое обещание Сойеру. Моя свобода действительно была куплена и оплачена.

И несмотря на все остальные голоса в моей голове, которые отказывались меня слушать, у меня была Джульетта.

Она была моей страховкой.

Лифт остановился на этаже Мейсона, и он снова придержал дверь рукой, пока мы с Джульеттой не вошли. Мы ждали, пока он проведет нас через лабиринт кабинок и офисов со стеклянными стенами. Прогулка в комнату для допросов стала интересным, но кратким социальным исследованием того, как работает подобное агентство.

Я не могла не быть очарована агентами, сидящими за загроможденными столами и стопками бумаг. Запах подгоревшего кофе и свежеотпечатанной копировальной бумаги наполнял воздух в помещении, которое, как я инстинктивно знала, никогда не было полностью тихим, независимо от времени дня или ночи.

Я впитала все, что могла, за то время, которое потребовалось, чтобы пройти по офису. Конференц-зал. Комната отдыха. Кладовая. Кабинеты.

— Который из них твой? — спросила я небрежно.

— Большой, — сказал он в качестве объяснения.

Он считал себя умным. Он понятия не имел.

На этом этаже было три больших офиса. В трех разных углах. Возможно, он и не сообщил мне точного местоположения, но он значительно сузил круг моих поисков.

Наконец, мы свернули в изолированный коридор, который вел в противоположный конец большого помещения. По обе стороны были двери, и ни в одной из них не было окон. На одной стороне коридора рядом с дверными косяками были номера. На другой стороне были таблички с именами и без номеров — шкафчики для улик.

Он кивнул головой в сторону комнаты.

— Здесь.

Положив руку на спину Джульетты, я провела ее в комнату, и мы сели за металлический стол с крючками посередине для наручников. Остальная часть комнаты была пуста, если не считать необходимого двустороннего зеркала.

Включите музыкальную тему, потому что очевидно, что эта встреча должна была стать фантастическим эпизодом «Закона и порядка».

Мейсон сел по другую сторону стола от меня, слегка улыбаясь, как будто хотел помочь мне чувствовать себя непринужденно в таком страшном месте.

Я встретила его пристальный взгляд и спросила:

— Ты помнишь, как в первый раз привел меня в подобную комнату?

Он вздрогнул.

— Мне было пятнадцать.

Что-то похожее на сожаление мелькнуло в его глазах, но я знала, что это было только для виду. Не в первый раз в своей жизни я признала, что у нас с Мейсоном одинаковые таланты. Лжецы, мы оба. Мы манипулировали, обманывали и разыгрывали шоу, чтобы получить то, что хотели. Мы просто жили по разные стороны закона.

Его стиль обмана был терпимым. И он никогда не стремился к чему-то столь простому, как материальные блага.

Мейсон хотел чего-то большего, что было бы труднее приобрести. Он охотился за будущим и свободой.

— Начнем? — он спросил небрежно, как будто у меня был выбор. Он улыбнулся моей дочери так, как, я знала, он считал приятным. Но я видела волка внутри. Или кровожадную акулу. — Привет, Джульетта. Меня зовут Мейсон.

Она посмотрела на него, ничего не сказав. Я подавила улыбку.

Он протянул руку, и она посмотрела на меня, ожидая разрешения.

— Нет? — спросил он, когда она не сделала ни малейшего движения, чтобы взять его ладонь. Он дал пять, она все еще ничего ему не ответила. Не теряя никакой уверенности, он сжал руку в кулак. — Стукнемся кулаками? Давай посмотрим, как ты справишься с этим. Давай же, не оставляй парня в подвешенном состоянии.

Она хихикнула. Он прорвался сквозь ее стену. Она прижала свой крошечный кулачок к кулаку Мейсона, и это было все, что я могла допустить, чтобы не нырнуть между ними и не разнять их. Он отдернул руку со звуком взрыва. Джульетта засмеялась громче.

Мейсон Пейн очаровывает мою дочь.

Он ухмыльнулся ей.

— Это скучная комната, не так ли, Джульетта?

Она огляделась и кивнула.

— Почему здесь так темно?

— Да, тут довольно тускло, — согласился он. — Ну, вот что я тебе скажу. Если ты ответишь на мои вопросы, я попрошу одного из моих друзей отвести тебя туда, где мы храним закуски. Это было бы нормально?

Она прикусила нижнюю губу и покачалась на стуле.

— Я должна спросить свою маму.

Улыбнувшись ей сверху вниз, я кивнула.

— Все нормально. Тебе просто нужно быть честной с Мейсоном, хорошо? Ты можешь ответить на его вопросы?

— Да, — немедленно ответила она, как будто это был самый глупый вопрос, который она когда-либо слышала. Очевидно, не было ничего такого, чего бы она не сделала ради закусок. Вероятно, это у нее от Сойера.

Я шучу. Это у нее от меня.

Когда Мейсон снова завладел ее вниманием, он спросил.

— Кто-то забрал тебя у твоей мамы на днях, Джульетта? Когда ты была в детском саду?

— Плохой человек, — сказала она ему.

Мейсон, казалось, искренне переживал за нее.

— Он был очень плохим человеком. Он причинил тебе боль, когда ты была с ним?

Она покачала головой в обе стороны, так что было непонятно, что она имела в виду. Я вцепилась в подлокотник своего металлического стула, пока он не врезался мне в ладони. Я бы убила его, если бы он прикоснулся к ней. Аттикус — засранец.

— Скажи ему, милая. Он хочет помочь нам, чтобы это никогда больше не повторилось.

— Он толкнул меня, — тихо сказала она. — И он не позволял мне ходить в ванную, когда я этого хотела. Он сказал, что я должна была все время молчать.

Я сразу же почувствовала сильную тошноту. Я не могла вдохнуть достаточно воздуха или удержать свое тело от дрожи. Мейсон заметил это и налил мне стакан воды. Сжимая пластиковый стаканчик в попытке успокоиться, я осторожно потягивала ее.

— Почему он позволил тебе вернуться к твоей мамочке? — спросил Мейсон, игнорируя мой небольшой срыв.

Она пожала плечами, подняв их до ушей.

— Я не знаю. Мы ехали в машине, а потом он заставил меня пойти с папой Макса.

Мейсон повернулся ко мне. Настала моя очередь пожать плечами.

— Друг из Фриско. Макс ходит в детский сад вместе с Джульеттой. Его отец Джош Кейдж — бывший военный. Он спросил, не может ли он помочь нам с Джульеттой. Мы были не в том положении, чтобы отказываться от помощи.

Его глаза сузились, но он снова повернулся к Джульетте.

— Как выглядел человек, который похитил тебя?

Джульетта наклонила голову, обдумывая вопрос.

— Он был большим. Больше, чем мой папа. И он был сумасшедшим.

— Ты когда-нибудь слышала его имя?

— Это было странное имя, — сказала она. Ее рот неуверенно открылся и закрылся. Наконец она остановилась на «Ааакус». На языке пятилетнего ребенка это означало «Аттикус».

Мейсон что-то записал в свой блокнот.

— Он был единственным человеком, которого ты видела, когда была вдали от своей мамы?

Она покачала головой.

— Там были и другие люди. Злые люди.

— Все были злыми?

Она снова покачала головой.

— Нет, там был один хороший человек.

— Как его звали?

— Дедушка, — уверенно сказала Джульетта.

Мы оба уставились на нее. Я была первой, кто обрел свой голос.

— Так его звали, милая? Или это он велел тебе так его называть?

Она беспомощно пожала плечами. Она не знала.

Хотя я так и знала. Я подавила желание стукнуться головой о стол.

— Хорошо, Джульетта, ты проделала такую хорошую работу, я попрошу мистера Джонса дать тебе закуски и позволить выбрать шоу по телевизору в комнате отдыха. Согласна?

Она снова посмотрела на меня.

— Все в порядке, детка. Я собираюсь остаться здесь и ответить на несколько взрослых вопросов, хорошо? Мистер Джонс будет охранять тебя в другой комнате.

Обещание закусок и телевизора утратило свою привлекательность.

— Я хочу остаться с тобой!

Я ненавидела панику в ее голосе, то, как отчаянно она цеплялась за меня. Я притянула ее в объятия и поцеловала в макушку.

— Я тоже хочу остаться с тобой. И я так и сделаю. Но сначала мне нужно поговорить с Мейсоном несколько минут. Потом я зайду за тобой, и мы пойдем пообедать в кафе.

— Правда?

Я снова поцеловала ее в макушку.

— Правда. Я обещаю.

— Папа тоже собирается прийти?

Ее вопрос поставил меня в неловкое положение перед Мейсоном. Он слишком много знал о нас, слишком много о нашем прошлом. Может быть, Мейсон и не собирался преследовать меня, по крайней мере пока, но все равно казалось, что он собирается сделать все возможное, чтобы убрать нас с Сойером.

Мы все еще были по ту сторону закона. Мы всегда были бы по ту сторону закона.

Кроме того, мы с Сойером только что воссоединились. Я не знала, к чему все идет. Мы снова встречались? У нас снова были серьезные отношения? Неужели у нас просто был самый потрясающий секс и в то же время мы воспитывали нашу дочь? Это временно?

О Боже мой, это было определение понятия «сложные отношения».

Мое сердце знало ответ, знало, что кем бы мы ни были, это навсегда. Но мой мозг еще не нашел слова, чтобы определить нас, и поэтому я внутренне металась, паниковала и молилась, чтобы у Сойера было лучшее представление о том, к чему мы идем.

Сделав свой ответ таким же запутанным, как и вопрос, я сказала:

— Э-э, может быть. Я его не приглашала. Но я могла бы, если ты хочешь, чтобы он был там.

Ее бровь приподнялась, и она бросила на меня раздраженный взгляд.

— Конечно, хочу. — И в совершенно детской манере она хлопнула себя рукой по бедру. Вот так она напомнила мне Фрэнки.

Я не могла удержаться от улыбки.

— Тогда ладно. Я напишу ему и узнаю, сможет ли он встретиться с нами.

Раздражение рассеялось, и на его месте появилась яркая, невинная улыбка.

— Спасибо тебе, мамочка! Большое спасибо!

— Хорошо, но позволь мистеру Джонсу принести тебе что-нибудь перекусить сейчас, хорошо?

В ее глазах промелькнула неуверенность, но она храбро встала. Джонс появился в дверях с женщиной-агентом. Она не была молода. Чуть моложе его, поскольку Джонс родился в эпоху динозавров.

Джульетта ушла с ними, бросив на меня испуганный взгляд через плечо, и этого было достаточно, чтобы чуть не выбросить весь план игры в окно, чтобы я могла быстрее добраться до нее. Боже, это действительно больно — быть разлученной с ней.

Особенно в этом здании.

— Я верну ее, не так ли? — спросила я Мейсона, ожидая, когда гильотина опустится.

— Ты ожидаешь, что я тоже похищу ее? Это будет излишне травмирующим.

Я ожидала, что он сделает мою жизнь настолько трудной, насколько это возможно. Это всегда было его стилем игры.

— Очевидно, я не думаю, что ты похитишь ее. Но я бы не советовала тебе звонить в социальные службы.

Он внимательно посмотрел на меня.

— Зачем мне им звонить? Ты что, неподходящая мать?

Моя челюсть сжалась так сильно, что я подумала, что сейчас сломаю зуб. Очевидно, он был неспособен дать мне прямой ответ.

— Не шути со мной, Мейсон. У меня сейчас нет на это терпения. Начинай допрос.

Он не отступил. Выражение его лица каким-то образом стало жестче, свирепее — более раздражающим, чем когда-либо.

— Каро, я знаю, тебе трудно в это поверить, но я здесь, чтобы помочь тебе. И более того, яздесь, чтобы помочь твоей дочери. Что бы ни случилось в нашем прошлом, я сражаюсь не с тобой. По крайней мере, больше нет. Если бы ты могла помнить это, мы могли бы работать вместе, чтобы уничтожить братву. Ты могла бы хоть раз сделать что-нибудь по эту сторону закона, — его голос понизился, приобретя более серьезный тон. — Ты могла бы вечно оберегать свою дочь.

— Именно поэтому я не могу с тобой работать. Ты думаешь, что, посадив Аттикуса в тюрьму, мы будем в безопасности. Ты думаешь, что закон — это ответ. Волковы сейчас сидят в тюрьме, и мне никогда еще так не угрожали.

Он вздрогнул, обнажая свою вину. И, возможно, разочарование и гнев.

— Не возлагай это на меня, Валеро. Ты не можешь винить закон за грешных людей. Закон существует для того, чтобы уберечь людей от таких, как они. Проблема в том, что нас не так уж много, а вас чертовски много.

Гнев бурлил в моей крови, заставляя мою кожу становиться чрезмерно горячей.

— Не смешивай меня с ними. Не смей ставить меня в одну категорию с мужчинами, которые похитили мою дочь. Я никогда не хотела такой жизни. И, может быть, такому как ты, трудно это понять, но это правда. Я была пленницей. Они решили мою судьбу, когда я была ребенком. С первого дня я знала, что они придут за мной, если я когда-нибудь уйду, я знала, что они накажут меня, заставят страдать. И вот мы здесь.

Выражение его лица смягчилось, плечи опустились, и он глубоко вздохнул.

— Я знаю. Поверь мне, я понимаю. — Он выдержал мой пристальный взгляд, его глаза снова смягчились, показывая мне какую-то сочувствующую сторону его характера, которая могла бы быть искренней. С таким же успехом это могло быть ловушкой. — Вот почему я выбрал тебя. Вот почему я давал тебе все возможности, какие только мог, чтобы выбраться. — Его голова наклонилась в сторону двери. — Слава Богу за предопределенные сюрпризы, да?

Он имел в виду Джульетту. Я прикусила губу и подавила слезы, которые хотели потечь из моих глаз. Мейсон Пейн разозлил меня до чертиков, а потом начал играть на моих сердечных струнах. Ублюдок.

Я почесала нос и избегала смотреть прямо на него.

— Давай перейдем к делу, хорошо? Что вы собираетесь делать с Аттикусом Усенко?

Он откинулся на спинку стула и вытянул перед собой свои длинные ноги. Он небрежно положил руки на колени и уставился на папку с документами на столе. Он казался расслабленным, задумчивым, абсолютно спокойным. Только я знала его лучше.

Прямая линия его рта дернулась один раз, в ярости и разочаровании. Его глаза были лазерными лучами, сверлящими дыры в столе. И цвет его лица стал пятнисто-красным.

— Я не могу прикоснуться к нему, — сказал он тихим голосом.

Я покачала головой и наклонилась вперед, убежденная, что не расслышала его правильно.

— Прости, что?

— Он стал осведомителем.

Эти слова не имели смысла.

— Я не понимаю.

— Аттикус — стукач, Каро. Криминальный осведомитель. Сотрудничающий свидетель.

Мое сердце колотилось в груди, брыкаясь и царапаясь, отчаянно пытаясь осмыслить эту новость.

— На кого?

— У него есть бесценная информация о кубинской наркотрафиковой магистрали, которая проходит из Флориды в Нью-Йорк.

— Он играет с тобой, — прорычала я. Это было невероятно. Слишком безумно, чтобы поверить. Я медленно вдохнула, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие. — Мейсон, он похитил мою дочь. Он все еще работает с Волковыми. Его связь с кубинцами, какой бы большой или маленькой она ни была, является фальшивкой.

Его руки сжались вместе, так что костяшки пальцев побелели.

— Я сам проверил его. Его информация проверена.

— Это мошенничество. Ты должен знать, что тобой играют.

Выражение его лица стало извиняющимся, все еще разъяренным, но в то же время печальным.

— Я ничего не могу с ним поделать. Он не мой осведомитель. Мне приказали оставить его в покое.

— Предоставь ФБР работать со змеями и ожидать, что тебя не укусят?

Его губы дрогнули, но он изо всех сил старался скрыть свое веселье.

— Вот в чем фишка криминальных осведомителей… они все преступники.

Я испустила вздох разочарования.

— Какие у меня есть варианты?

Он наклонился вперед.

— Позволь мне помочь тебе. Мы с тобой оба знаем, что Аттикус не перестанет тебя преследовать. Оставь Волковых в покое и позволь мне поместить вас, ребята, в безопасное место.

Я покачала головой.

— Ты не можешь. Даже спустя столько времени, даже после того, как Аттикус появился в твоем собственном управлении, ты все еще этого не понимаешь.

— А ты все еще напуганный ребенок, запертый в клетке, которую сама же и создала. У тебя есть выбор, Кэролайн. У тебя всегда были варианты.

Кто-то постучал в дверь, избавив меня от необходимости отвечать. Агент просунула голову внутрь и указала на Мейсона.

— Извини, я на минутку, — сказал он.

— Могу я проверить Джульетту пока?

Он встал и подозрительно посмотрел на меня. Но что он мог сделать? Я не была задержанной. Я была здесь по собственной воле.

— Конечно. Следуй за мной.

Я улыбнулась ему, надеясь развеять его сомнения. Он просто уставился на меня, зная, что я что-то замышляю. Умный человек.

Он отвел меня в комнату отдыха, где я нашла Джульетту, свернувшуюся калачиком на диване, с агентами по обе стороны от нее. Теперь она была полностью расслаблена, не беспокоясь о своих федеральных няньках.

Мейсон ушел, чтобы разобраться со своим вмешательством, сначала убедившись, что Джонс знает, как проводить меня обратно в комнату для допросов, когда я буду готова. Я помахала на прощание его спине. О, Мейсон, ты такой предсказуемый. Такой тупой.

— Как у тебя дела, Джулс?

Она улыбнулась, не глядя на меня.

— Хорошо.

— Тебе весело?

Она продолжала смотреть в телевизор.

— Ага.

— Тебе что-нибудь нужно?

Она быстро взглянула на меня.

— Можно мне еще одну упаковку сока?

На кофейном столике стояли три опрокинутые коробки. Я предполагала, что агенты уже дали ей все, что она хотела. Мило с их стороны, за исключением того, что это не им придется водить ее на горшок каждые тридцать минут до конца дня.

Можно было с уверенностью сказать, что у женщины-агента не было детей, и мои подозрения, что Джонс был сварливым, но втайне милым дедушкой, были ложными.

Джонс был древним пять лет назад. И за то время, что прошло с тех пор, как я видела его в последний раз, время обошлось с ним недоброжелательно. Он был похож на капризную версию Папы римского. Но Джульетта, казалось, не обращала на него внимания — коробки с соком, вероятно, имели к этому какое-то отношение.

Как только я почувствовала, что ей достаточно комфортно, чтобы я могла снова уйти, я вышла обратно в коридор.

— Я готова, — сказала я Джонсу.

Он с трудом поднялся на ноги, его колени хрустнули при подъеме. Я подавила улыбку, увидев ошеломленный взгляд другого, более молодого офицера.

— Я удивилась, увидев тебя здесь, — сказала я ему на обратном пути в комнату для допросов. — Я была уверена, что они уже выгнали тебя отсюда. Ты ведь знаешь, что нужно освободить место для более молодых, менее страдающих артритом агентов?

Он хмыкнул, но ничего не ответил.

— У тебя есть планы скоро уйти на пенсию? Или ты надеешься умереть от старости при исполнении служебных обязанностей?

— У тебя есть планы заткнуться? Или ты собираешься измотать мои чертовы уши?

Тот же старый Джонс.

— Я просто из вежливости.

Он издал тот же раздраженный звук.

— Дитя, я знаю тебя очень давно. Я никогда не видел, чтобы ты была вежливой.

— Это касается нас обоих, старина.

Он бросил на меня взгляд через плечо, как только мы вошли в комнату для допросов. Он открыл дверь и придержал ее для меня.

Мои пальцы дрогнули в предвкушении.

Я прошла мимо него, одарив его самой милой улыбкой и забрав на ходу его ключ-карту. Я засунула его в рукав прежде, чем камера наблюдения или человек, стоящий по другую сторону стекла, смогли понять, что я сделала.

Это был чистый трюк. Мои пальцы были быстрыми, безупречными, легкими, как перышки. А Джонс, как всегда, ничего не замечал. Так что это, вероятно, помогло.

— Мейсон вернется через минуту, — прорычал он.

Я небрежно села за стол и скрестила ноги.

— Не спешите.

Прошло десять минут, прежде чем Мейсон вернулся. Я убивала время, играя в безобидную игру на своем телефоне и притворяясь, что меня совсем не беспокоит, что Мейсон тратит мое драгоценное время.

Он вошел в комнату с невозмутимым лицом, ничем не выдавая себя.

— Извини за это.

Пожав плечами, я положила телефон обратно в сумочку, незаметно отправляя текстовое сообщение. Я снова села и полностью сосредоточила на нем свое внимание.

— Я уверена, что у тебя было что-то очень важное, что нужно было сделать. Например… посадить плохих парней за решетку… восстанавливая справедливость в этом злом, развращенном городе. О, подождите-ка. В наши дни ты раздаешь «иммунитет», как конфету. Плохим парням больше не нужно садиться в тюрьму, они получают похлопывания по спине и защиту ФБР.

Он нетерпеливо выдохнул.

— Дай мне передохнуть, Валеро.

— Ты знаешь, что сделал Аттикус? Ты знаешь, какой он долбаный психопат? Я имею в виду, что помимо похищения моей дочери, он был замешан в довольно запутанном дерьме. Ему место в тюрьме вместе с остальными его подельниками.

— Я согласен с тобой, — терпеливо сказал Мейсон. — Но это не от меня зависит.

— Тогда ты лишил и меня выбора.

— В последний раз говорю, мы можем защитить тебя. Мы можем поместить тебя туда, где он никогда не найдет…

— Видишь? Вот почему ты не можешь защитить меня, Пейн. Ты все еще недооцениваешь его. Вы, в ФБР, все еще неуклюжие идиоты.

Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но прежде чем он успел заговорить, заработали пожарные разбрызгиватели, разбрызгивая воду повсюду.

Мы оба ужасно отреагировали на внезапное ощущение, что промокли насквозь. Мы вскочили на ноги, а затем заткнули уши, когда завыла пожарная сигнализация.

— Что за черт? — крикнул Мейсон, перекрывая оглушительный звук.

— Джульетта! — взвизгнула я, охваченная паникой.

На лице Мейсона отразилось смирение. Он повернулся и рывком распахнул дверь.

— Сюда.

Мы промчались сквозь убегающих, сбитых с толку агентов, бросивших свои рабочие места, чтобы гуськом спуститься по лестничным клеткам. Мейсон доставил меня в комнату отдыха в рекордно короткие сроки. Джонс пытался загнать истеричную и недавно травмированную похищением четырехлетнюю девочку к лестнице, но Джульетта ничего этого не хотела.

Как только она увидела меня, она бросилась бежать к моим рукам. Я подхватила ее на руки и прижала к своей груди, целуя в висок, пока вода лилась на нас с потолка. Я повернулась к Мейсону.

— Гас уже приходил?

Его удивленный взгляд был бесценен.

— Черт. Позаботься о них, Джонс. — Он бросился бежать обратно в комнаты для допросов.

Мы не стали дожидаться Джонса. Я протиснулась в толпу, быстро потеряв нашу «няню» в людской давке.

Я последовала за толпой по залу, проходя мимо двух больших офисов. Как и у Мейсона. Либо он солгал мне, либо это было на другой стороне офиса.

Пригнувшись, я поспешила за заброшенные кабинки, уворачиваясь от разбегающихся агентов.

— Шшш, Джульетта. — Она заплакала еще сильнее. Мое сердце бешено колотилось, а адреналин бурлил в венах. Мне нужно было, чтобы она была тихой. — Если ты перестанешь плакать, я куплю тебе щенка.

Ее вопли резко прекратились. Хотя она не могла перестать шмыгать носом и дрожать.

— Ты обещаешь? — спросила она.

— О, да. Если мы справимся с этим, у тебя может быть столько щенков, сколько ты захочешь. — Ладно, эта часть была неправдой. Мы бы определенно начали с одного щенка. Кроме того, для протокола, я не гордилась тем, что подкупила Джульетту. Но отчаянные времена и все такое. — Мне нужна всего одна минута, малышка. Тогда мы выберемся отсюда.

Я нашла кабинет Мейсона в последнем углу. Он был большой. Сойер, должно быть, помог ему получить значительное повышение. Неудивительно, что он так переживал из-за потери Волковых.

Используя ключ-карту Джонса, я отперла дверь и прикрыла руку рукавом, прежде чем толкнуть дверь внутрь. Я усадила Джульетту на его стул и напомнила ей, чтобы она вела себя тихо.

Здесь было тише, хотя разбрызгиватели продолжали разбрызгивать воду. Пожарная сигнализация была приглушена. Агенты пробежали мимо окон, но они не потрудились заглянуть в кабинет Мейсона — хорошо, так как мне нужно было воспользоваться им на несколько минут.

Думай, Каро, если бы ты была Мейсоном, куда бы ты положила важные документы?

Мейсон был воплощением практического следования правилам и прагматизма по учебникам. Он не был творческим человеком. И он не был особенно умен. Он просто делал то, что нужно было делать, без всякой лишней суеты. Если бы я была Мейсоном, где бы я спрятала самые важные документы?

Письменный стол.

Это должен быть его стол.

Я присела на корточки рядом с Джульеттой и вытащила заколку из ее волос. Быстро выдвинув запертый ящик, я рывком открыла его и нашла именно то, что хотела — сверхтолстое досье на преступную семью Волковых. Бинго.

Используя нижнюю часть его стола в качестве укрытия, я бросила обширную папку в свою сумочку и застегнула ее. Я схватила Джульетту за руку, и мы украдкой выскользнули обратно в коридор.

Черт возьми, из-за папки моя сумочка весила примерно тысячу фунтов, но сейчас я не могла беспокоиться об этом. Джульетта не отставала от меня, когда мы рванули обратно в линию с последними оставшимися агентами.

Они бросали любопытные взгляды, но так как мы остались с ними до лестницы, они ничего не сказали.

Я заставила Джульетту спуститься по лестнице и осторожно ухватиться за перила, так что нам потребовалось еще больше времени, чтобы добраться до подножия, где нас ждал Джонс.

— Куда, черт возьми, вы двое исчезли? — Он был в ярости.

— Как ты смеешь? — выплюнула я в ответ. — Джульетта в ужасе. — Я наклонилась к нему, как мама-медведица, готовая напасть. — И у тебя хватает наглости просить нас спускаться по лестнице насквозь мокрыми? Ты знаешь, как там было скользко? — Я прикрепила карточку-ключ обратно к его свитеру, а он и не догадался. — Ты знаешь, как сильно мы могли пострадать? — Я сделала шаг назад, закидывая сумочку на плечо. — Меня так тошнит от этого дерьма от вас, ребята. Если Мейсон захочет поговорить со мной снова, он знает, где меня найти. А сейчас я должна утешить свою дочь.

Джонс попытался что-то сказать, но не смог ничего придумать достаточно быстро. В конце концов он позволил мне уйти. Крепко держа Джульетту за руку, я вышла на улицу и протолкалась сквозь сотни людей, окруживших штаб-квартиру ФБР. Вдалеке завыли сирены, в то время как люди на тротуарах гадали, что стало причиной пожара.

Я заметила Гаса на другой стороне улицы. Мы обменялись взглядами, и я кивнула один раз. Он подмигнул мне и повернулся в другую сторону. Я поспешила вперед, выбирая улицы наугад, чтобы свернуть, и, наконец, поймала такси, когда была уверена, что за нами никто не следил.

Мы с Джульеттой рухнули на грубое заднее сиденье и прижались друг к другу, чтобы согреться. Я дала адрес квартиры Сойера и заверила Джульетту, что мы что-нибудь съедим после того, как примем горячий душ.

Как только она успокоилась, я отправила сообщение, чтобы назначить встречу с Аттикусом.

Я получила ответ почти сразу же. Он хотел встретиться со мной сегодня вечером.

Фундамент был заложен. Подход был задан. Теперь пришло время для наращивания.

Вибрация моего мобильного телефона, сигнализирующая о входящем сообщении, вызвала озноб прямо у меня в костях, который не имел ничего общего с тем, что я промокла насквозь и едва избежала ФБР. Я не хотела встречаться с Аттикусом лицом к лицу. Я вообще не хотела иметь с ним дело. Не имело значения, что он был меткой или что я намеревалась уничтожить его. Он пытался сделать то же самое со мной.

И я боялась, что его воля была сильнее.

Пока я не буду уверена, что мы сможем заставить его исчезнуть навсегда, я буду совершать это необходимое зло.

Я бы дала ему достаточно, чтобы он поверил, что я все еще выполняю свои обязательства перед Волковыми. Я бы прикинулась послушной и продолжала аферу. А потом я бы ударила его так, что весь его гребаный мир перевернется.

Это означает, что этот план лучше сработает. После того, что мне только что удалось провернуть, все, что осталось от доброй воли Мейсона по отношению ко мне, скорее всего, было израсходовано. Мои прошлые грехи, возможно, и были неохотно прощены, но сегодняшний трюк был совершенно новым, и за него придется расплачиваться. И я без сомнения знала, что Мейсон без колебаний использовал бы это, чтобы засадить меня за решетку на всю оставшуюся жизнь.

Глава 20

Прошло много времени с тех пор, как я встречала кого-нибудь в глухом переулке. Начало моей жизни, казалось, было одним большим скоплением встреч в закоулках и темных сделок. Но в последние годы мне удавалось вообще избегать их.

Была определенная блаженная свобода, которая приходила с избавлением от необходимости встречаться с незнакомцами или придурками возле вонючих мусорных баков и кишащих крысами переулков. Не только физически, но и эмоционально. Я даже не знала никого, кто хотел бы встретиться в переулке во Фриско. Это были люди, которые проводили свою жизнь на свету, совершенно открыто. Я хотела вернуться в то место, в тот город, в ту часть моей жизни, где мне не нужно было прятаться.

Однако я стояла здесь. Ожидание очередного захудалого преступника, окруженного мокрыми кирпичными стенами двух соседних зданий и вонью ближайшего мусорного контейнера.

Боже, я ненавидела эти места. И в этом, в частности, был определенный уровень отвратительности, который заставил меня захотеть поспешить домой и принять душ.

Честно говоря, мне хотелось поскорее вернуться домой. Туда, где была Джульетта. Туда, где был Сойер. Там были люди, которых я любила. Это было то место, которому я принадлежала.

Это было маленьким чудом, что мне удалось убедить Сойер остаться дома во время этого обмена мнениями. Он был непреклонен в том, что пойдет со мной разбираться с Аттикусом, но Аттикус был столь же непреклонен в том, что Сойер не был приглашен.

Сойер был предателем, по мнению Аттикуса, и всей братвы, и его больше не приглашали на дела братвы. Если бы Сойер появился со мной, Аттикус пристрелил бы нас обоих. Если бы Сойер появился поблизости, Аттикус застрелил бы меня первой, а Сойера вторым. Затем он довел бы свою точку зрения до конца, напомнив Сойеру о том, каково это — быть сиротой… И действительно ли мы хотели сделать Джульетту сиротой?

Сойер неохотно остался с Джульеттой и отправил Кейджа и Гаса вместо себя. Они окружили меня по бокам, пока мы ждали прибытия Аттикуса. Я знала, что оба они носили оружие и были обучены им пользоваться, но оружие не заставляло меня нервничать меньше.

Аттикусу никогда раньше не требовалось оружие, чтобы причинить мне боль.

Он угрожал всему в моей жизни, используя только свои голые руки.

Это привело меня ко второму риску, с которым я столкнулась, — убить его раньше времени.

Если бы он случайно появился на нашей встрече один и без оружия, это превратилось бы в прекрасную возможность убрать его, но этого не должно было случиться. Нам нужно было выждать время, довериться ирландцам и дождаться идеальной возможности, той, которая не подведет.

Мы не могли позволить себе потерпеть неудачу.

— С тобой все будет в порядке? — спросил Гас, когда Аттикус появился в конце аллеи.

Нет. Я не собиралась быть в порядке. Я была очень далека от того, чтобы быть в порядке. Этот человек, помимо того, что всю мою жизнь был агрессивным хулиганом, забрал мою дочь. Похитил ее. И удерживал ее против ее воли. Мои руки дрожали, а желудок скрутило в тугой комок. Меня тошнило. А еще мне хотелось обхватить его руками за горло и сжимать до тех пор, пока у него не оторвется голова. Больше всего я хотела Сойера. Я хотела, чтобы он был здесь, со мной, держал меня за руку, обещая месть и праведное возмездие. Но я не могла сказать этого Гасу, поэтому вместо этого я обратилась с вопросом к нему.

— А с тобой все будет в порядке?

— Мне было бы лучше, если бы ты позволила мне пристрелить этого ублюдка.

Кейдж издал кудахчущий звук, как наседка.

— Соберитесь, леди и джентльмены. Я предполагаю, что это наши гости.

Я прижала досье ФБР к груди и ждала, когда Аттикус подойдет к нам. Нервы смешались с яростью, разливающейся по моей крови. Мое зрение потемнело по краям, когда я изо всех сил пыталась превратить свой гнев в полезное топливо.

Как мы и ожидали, Аттикус привел с собой целую бригаду. По трое мужчин с каждой стороны, оружие поблескивало из-под откинутых плащей. Лунный свет мерцал на их блестящих стволах, и я вжалась глубже в переулок.

— Полегче, — успокаивал Кейдж, как будто я была испуганной лошадью.

— Так, так, так, — напевал Аттикус с расстояния пяти футов. — Блудная дочь возвращается.

Вот и все. Последняя капля. Его банальная силовая игра была для меня непосильной. Кто-нибудь, дайте мне пистолет, я собиралась пристрелить этого придурка прямо сейчас.

— Посмотри на себя, Каро, — продолжил он. — Все такая же послушная, как всегда. Как хороший маленький солдатик.

— Я слышала интересный слух о тебе сегодня, — возразила я, ненавидя то, что его оскорбление, казалось, попало прямо в центр моей груди.

Аттикус сузил глаза и впился в меня взглядом.

— Уверен, что твой приятель из ФБР знает много интересного обо мне. Хотя, честно говоря, я удивлен, что вижу тебя здесь. Я был уверен, что любовь Пейна к тебе сводит его с ума. Я не думал, что он отпустит тебя, как только доберется.

— Он преследует не меня.

Аттикус ухмыльнулся.

— Он меня тоже не преследует.

Вау. Я не могла поверить, что он выставлял напоказ свой «иммунитет» перед всеми своими парнями. Они набросились бы на него за полсекунды, если бы знали, что он работает не только с другой семьей, но и с ФБР. Никто из этих парней не мог даже надеяться на сделку о признании вины после того, как окружной прокурор поймал бы такого человека, как Аттикус.

— Ты знаешь, это единственное, чего я никогда не делала. — Я посмотрела на мужчин с Аттикусом. Я узнала некоторых из них, но я никогда по-настоящему не знала их, когда была частью братвы. Они были вовлечены в другие предприятия. Как убийство. И торговля наркотиками. И незаконные женщины. Работа, с которой я не хотела иметь ничего общего.

— Что? — спросил Аттикус.

— Не доносила федералам.

Его губа изогнулась, обнажая зубы.

— Осторожнее, Валеро. У меня нет терпения для самодовольных шлюх. — Я подавила желание свернуть ему шею, хотя это шло вразрез со всем во мне. Я хотела прикончить этого дурака, выпотрошить его от горла до яиц.

— Назови меня шлюхой еще раз… — я бросила ему вызов.

Он подмигнул мне, затем переключил свое внимание на Гаса.

— Привет, младший брат. Давно не виделись.

Гас пожал плечами.

— Так ли это? Я не заметил.

Аттикус замер, выражение его лица было застывшим.

— На тебе лежит ответственность, Август. У тебя есть работа. Ты должен попробовать делать это время от времени. Напомни нам, почему ты нам нужен рядом. Напомни нам, почему мы не должны считать тебя тоже предателем.

Гас был каменной колонной рядом со мной, совершенно неподвижный. Я снова почувствовала в нем ту перемену, которая шептала, насколько похожим на Аттикуса он мог бы быть, если бы не сдерживал психопата, который был похоронен глубоко внутри него. Он не мог заставить себя ответить Аттикусу, и я инстинктивно знала, что это было проявлением доброты ко мне. Он не мог доверять ни своим словам, ни своим действиям. Он выбрал тишину, чтобы я могла закончить то, ради чего пришла сюда.

Я похлопала по папке, которую держала в руках. Она все еще была влажной из-за разбрызгивателей, но большая часть информации была сохранена. Мы слышали в новостях, что штаб-квартира ФБР все еще пытается оправиться от сбоя в системе, который случайно привел к включению разбрызгивателей и вызвал сегодня полный хаос в их офисном здании. Это было очень дорогостоящее и совершенно неудобное восстановление.

Бедные ребята.

— У меня с собой доказательство, — сказала я Аттикусу.

— Что это? — спросил он.

— Досье на Пахана. Все, что Мейсон Пейн собрал за эти годы.

Аттикус моргнул на меня, не впечатленный.

— Это поможет им выбраться из тюрьмы?

Мое бесстрастное лицо сохранялось, несмотря на мое раздражение, разочарование и абсолютную панику.

— Нет, очевидно, что нет. Это признак доброй воли. Я работаю над тем, чтобы дать им то, что им нужно.

— Работай быстрее, — приказал он.

— Не будь мудаком, — прорычал Гас. — Она не джинн. Для того, чтобы вытащить из тюрьмы трех королей мафии, нужно нечто большее, чем просто щелкнуть пальцами.

Аттикус сосредоточил свое внимание на мне, как будто Гас вообще ничего не говорил.

— Часы тикают, Каро. Боссы хотят выйти. Я бы позаботился о том, чтобы это произошло раньше, чем позже.

Кейдж выступил вперед, влезая в разговор.

— А если это произойдет позже, а не раньше?

Аттикус улыбнулся, не сводя с меня глаз.

— Кто это, Каро? Нанятая прислуга?

— Друг.

Он поднял руку, и еще двое головорезов появились из-за угла, таща между собой связанного мужчину с кляпом во рту.

Прошло пять лет. Время и его нынешние обстоятельства не были к нему благосклонны. Он постарел, как президент. Другими словами, быстро. Моим первым побуждением было подбежать к нему, чтобы убедиться, что с ним все в порядке, осмотреть его раны, оценить, сколько веса он потерял из-за того, что не ел, — но я не могла позволить им увидеть, что мне не все равно.

Потому что мне было не все равно. Больше нет. Не после того, как он встал на сторону братвы, а не на мою. Не после того, как он позволил своим боссам угрожать мне и жизни моей дочери. Не после того, как он участвовал в ее похищении.

Хотя я сомневалась, насколько он был вовлечен в это теперь, когда я увидела его пленником.

Даже я не могла так хорошо лгать. По какой-то глупой причине я действительно заботилась о своем отце. Мне было больно видеть его таким. Было больно видеть его таким несчастным, таким слабым. Я потратила всю жизнь, делая то, чего не хотела делать, пытаясь спасти его. Сегодняшний день ничем не отличался.

— Я понимаю, что это до боли банально, — Аттикус взмахнул рукой, как ведущий игрового шоу, — но я хотел напомнить тебе, что у тебя есть другая семья, кроме твоего ребенка, Валеро. И она нажила много врагов с тех пор, как ты сбежала. И под врагами я подразумеваю, что он должен всем в городе огромные суммы денег. — У меня пересохло во рту, когда я встретилась взглядом с отцом с другой стороны переулка. Он выглядел совершенно побежденным. У меня защемило сердце при виде его такого худого и оборванного. Я хотела заключить его в свои объятия и забрать с собой домой. Я хотела убедиться, что он хорошо поел, долго принимал ванну и провел ночь, не живя в страхе. — Пахан хочет его руки. — Аттикус скрестил руки на груди и опустил подбородок. — И я склонен отдать их ему.

— Ты не тронешь его, — приказала я. — Ни его руки. Ни какой-либо его части. Ты должен отпустить его, пока я не потеряла все свое терпение, Аттикус. Я не валяю дурака.

При этих словах глаза Аттикуса победно блеснули.

— Ты знаешь, что я этого не сделаю, Каро. Зачем тратить впустую свое дыхание? Делай свою работу, и он весь твой. Видит бог, он больше никому не нужен. На твоем месте я бы поторопился. Я не хочу отправлять его по кусочкам.

Мой желудок перевернулся, и я чуть не лишилась своего обеда прямо там.

— Тогда возьми это, — прорычала я ему, протягивая папку. — Это только начало.

Он послал одного из своих парней забрать папку. Я передала ее, зная, что Гас может получить доступ к цифровым файлам в любое время онлайн.

Аттикус пролистал страницы, оценивая мельчайшие детали дела Мейсона.

— Я передам это дальше, — наконец сказал он. — Это только начало.

— Каро? — прохрипел мой отец, и я поняла, что он пялился на меня с тех пор, как они затащили его в переулок. — Это ты? Это действительно ты?

Я встретила его сломленный, измученный взгляд.

— Привет, папа.

— Тебе не следовало возвращаться сюда, — пробормотал он, как будто ничего не мог с этим поделать. Его лицо исказилось от боли. Он был сломленной, потрепанной версией человека, которого я когда-то знала. — Тебе следовало остаться там, где ты была. Ты должна была оставаться в безопасности.

— Они забрали мою дочь, — мягко сказала я ему, отчаянно желая снять с него часть бремени. Казалось, не имело значения, как часто этот человек причинял мне боль раньше или как сильно я винила его за то, что он вынудил меня прийти в этот мир. Он был моим отцом, и меня убивало видеть, как он страдает у меня на глазах. — Я не могла оставаться дома. Я должна была прийти за ней.

— Полагаю, она все еще маленькая, — тихо сказал папа, сдерживая эмоции. — Ты все еще нужна ей. Труднее всего, когда ты им нужен.

Я подавила рыдание, поняв, что он говорит о себе. В его взгляде было такое отчаяние, что мое сердце словно раскололось пополам. Одна часть меня была убеждена, что он заслужил то, что сделал с собой. Он заслужил такой конец своей жалкой жизни. Другой части меня было больно видеть его таким. Независимо от того, сколько дурных чувств я испытывала к этому человеку, он все еще был моим отцом… человеком, который вырастил меня. И я была достаточно гордой женщиной, чтобы брать на себя ответственность за свои решения, за свои поступки. Я не могла винить его во всем.

— С тобой все будет в порядке, папа? — спросила я человека, который уже начал откалывать мою броню.

Он кивнул, но его подбородок задрожал.

— Я в порядке, малышка. Просто попал в очередную передрягу. Вот и все.

Это было больше, чем передряга.

— Да, ну, я тоже.

Аттикус рассмеялся.

— Разве это не приятное воссоединение семьи? Гас, почему ты никогда не спрашивал, как у меня дела?

Гас издал какой-то звук в глубине своего горла.

— Потому что мне было насрать.

Все веселье исчезло с лица Аттикуса, и он сплюнул на землю.

— Печально то, что ты предпочел бы провести время с этими предателями, чем со своей собственной плотью и кровью. В этом есть что-то серьезно испорченное, Август.

— В тебе есть что-то серьезно испорченное, Аттикус! — рявкнул Гас.

Сдерживающий тон, который он использовал, чтобы сдержать свое безумие, распался, и он наставил пистолет на Гаса. Оружие опасно поблескивало в уверенных руках Аттикуса.

Он двинулся на своего брата, загоняя Гаса в угол. У Гаса было свое оружие, но он не решался вытащить его, когда Аттикус уже целился ему в голову.

Не зная, что еще сделать, я бросилась между ними и подняла руки, сдаваясь. Вероятно, мне следовало запаниковать или выхватить пистолет Гаса и использовать его против Аттикуса, но я никогда не прикасалась к оружию без крайней необходимости. Я мстила кражей.

Там было достаточно места, чтобы я могла протиснуться между двумя смертоносными братьями. Я почувствовала, как гнев Гаса покидает его. Он ненавидел Аттикуса больше, чем когда-либо, больше, чем я помнила. Его эмоции были ясными, громкими, передавая накопившуюся за всю жизнь обиду.

Однако Аттикус был другим зверем. Он не был так полон ярости; он был просто сумасшедшим. У Аттикуса была совершенно другая история, он совершал грехи, которые были полностью его. Его ярость была столь же ощутима, но она была порождена глубокой, безумной потребностью причинять боль и убивать, наказывать и разрушать.

Ни один из мужчин не заметил, что я стою между ними. Они были слишком сосредоточены друг на друге, прикидывая, сколько боли они могли бы причинить друг другу.

— Давайте будем благоразумны, — предложила я.

Аттикус не опустил своего оружия. Он продолжал целиться в Гаса, только теперь моя голова случайно оказалась загораживающей то место, куда он целился из пистолета.

— Эй, Кэролайн? — Кейдж позвал откуда-то поблизости. — Как насчет того, чтобы ты вышла оттуда прямо сейчас?

Он отговаривал меня? Разве он не мог видеть, какое доброе дело я делаю? Кроме того, Аттикус не смог бы причинить боль другому человеку, которого я любила. И Гасу не удалось бы убить Аттикуса. Он был весь мой. Когда придет время.

— Эй, мальчики, успокойтесь. — Я старалась говорить ободряюще и ровно, но мой голос был высоким и испуганным. — Мы это понимаем. Вы оба большие и плохие. Гас не это имел в виду. Верно, Гас? Ты просто пошутил. Верно, Гас?

Он пробормотал что-то, что звучало как «Уверен».

Аттикус смотрел на своего брата еще минуту, прежде чем расплылся в улыбке. Он опустил оружие на бок и отступил на несколько шагов. Он весело рассмеялся, и ребята, с которыми он был, присоединились к нему. Я сделала столь необходимый полный вдох.

— Посмотри, как ты повинуешься ей. — Аттикус продолжал смеяться. — Предатель тоже так слушается? Вы все ходите за ней повсюду, как глупые собаки, за этой сукой в течке?

— Теперь мы можем идти? — спросила я, игнорируя насмешки Аттикуса.

Он повернулся ко мне лицом, ненависть была такой сильной, что я почувствовала, как зло смотрит на меня его блестящими глазами.

— Для меня это никогда не имело смысла. Мой брат. Предатель. Пахан. Что, черт возьми, в тебе такого особенного?

Его слова задели что-то обнаженное внутри меня. Я хотела наклониться, чтобы защитить эту раненую часть себя, свернуться в клубок и спрятать это от него.

— Мы закончили? — мои слова были обдуманными, каждый слог я произносила медленно.

— Такая нетерпеливая. Так уверена, что ты на правильной стороне в этой войне, — подзадоривал Аттикус. — Что действительно удивительно, так это то, что спустя столько времени ты все еще не знаешь правды.

Он дразнил меня. Я видела крючок. Я знала этот трюк. И все же я не могла не потянуть за ниточку. Совсем немного. Я пообещала себе, что меня не поймают, что я не буду глупой рыбой, которая клюнула и навеки попалась в ловушку.

Слова Мейсона вернулись, чтобы преследовать меня.

«Запертая в клетке, которую сама же и создала…»

Может быть, я ничего не могла с собой поделать. Может быть, я бы всегда предпочла неприятности миру.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, Аттикус. Мы закончили здесь? Я хочу уйти.

Он еще не закончил сводить меня с ума.

— Это начало, Каро. Самое начало.

На этот раз я не смогла сдержать закатывания глаз.

— Да ладно.

— Нам нужно идти, Кэролайн, — предложил Гас. — Мы закончили с этим.

Я позволила Гасу идти впереди, но люди Аттикуса не облегчили мне уход. Они встали перед нами, преграждая путь.

Очевидно, я сошла с ума, потому что я должна была чувствовать панику, страх и все виды ужаса. Вместо этого я почувствовала только любопытство. Однако я была полна решимости игнорировать Аттикуса. Он пытался залезть мне в голову. Он пытался подшутить надо мной.

Я ненавидела то, что это работало.

— Гас знает, о чем я говорю, — настаивал Аттикус. — Он был там.

— Не обращай на него внимания, — сказала я себе. — Он сумасшедший, — прошептала я вслух.

И он был таким. И он явно пытался вывести меня из себя.

Но потом Гас сказал:

— Каро, не обращай на него внимания. — Он сказал это таким образом, что мне захотелось сделать все, что угодно, но только не «не обращать на него внимания».

Гас всегда был ужасным лжецом. У него не хватило на это терпения.

— Прекрасно, — рассмеялся Аттикус. — Не верь мне на слово. Спроси Сойера.

Это был первый раз, когда он произнес имя Сойера. Этого было достаточно, чтобы привлечь мое внимание и заставить меня обернуться.

— Спросить Сойера о чем?

— Спроси Сойера об ирландском оружии и о той ночи, когда тебя впервые привели к Пахану.

Я уперлась пятками, совершенно потрясенная, вспоминая ту ночь, о которой шла речь. Пятнадцать лет назад я была десятилетним ребенком, которого мой отец затащил на склад посреди ночи. Глупое любопытство, опасные выходки и некоторое невезение привели к тому, что его впервые вызвали к начальству.

Сойер нуждался во мне, чтобы украсть его ожерелье обратно у Аттикуса. Я сделала это. Но в попытке замести следы я стащила бумажник Аттикуса. Он заподозрил, что я что-то замышляю, и устроил сцену. Из-за этого у нас обоих были неприятности. И когда я продолжила лгать Пахану о том, что я украла, они потребовали, чтобы я вступила в братву, когда мне исполнится тринадцать.

Именно та ночь решила все мое будущее. В тот день я была связана с Сойером, братвой и русским синдикатом на всю жизнь.

Очевидно, что та ночь имела для меня большое значение, но я не понимала, почему Аттикус запомнил это. Или почему он заговорил об этом сейчас.

Я решила не вступать с ним в контакт. Мне не нужно было знать. Я не хотела знать.

Вопреки тому, что я решила, я услышала свой вопрос:

— Что насчет той ночи?

Аттикус ухмыльнулся мне.

— Это была подстава, Каро. Вся ночь. Ожерелье. То, что ты забрала его у меня. Пахан. Сойер тебя подставил.

— Каро, пойдем, — настаивал Гас.

— Мы должны вернуться, — эхом повторил Кейдж.

— Аттикус, о чем ты говоришь?

Его победная улыбка растянулась.

— Сойер подставил тебя, — сказал он медленнее. — Он подставил тебя перед Паханом, так что у тебя не было выбора, кроме как стать братвой.

— Это невозможно, — прошипела я, во мне закипал гнев. — Он сам едва ли был братвой. — Я вспомнила ту ночь, его совершенно новую татуировку…

— Это было их условие, Валеро. Он появился, беспризорный мальчишка, ищущий дом, с информацией об ирландском оружии. Волков сказал, что этого недостаточно. Они также хотели тебя. Если он хотел быть в братве, он должен был дать им шанс привлечь и тебя тоже. Конечно, он справился с этим гораздо быстрее, чем даже они могли предсказать, но он справился. Он отдал им оружие и в ту же ночь умудрился преподнести тебя на блюдечке с голубой каемочкой. И все это время ты думала, что оказываешь ему услугу. Это слишком хорошо. Ты не можешь выдумать это дерьмо.

— Ты можешь, — возразила я. — И ты такой. Ты это выдумываешь. — Я посмотрела на Гаса, надеясь на подтверждение того, что его брат лжет, как и всегда. Но он смотрел в землю. Он не хотел встречаться со мной взглядом. — Гас, скажи ему, что он лжец.

— Давай, Каро, — вместо этого сказал Гас. — Мы должны возвращаться.

Я снова посмотрела на Аттикуса, снова ненавидя его. Ненавидя его лицо и то, что он сделал с Джульеттой. Я ненавидела то, как он держал моего отца связанным, как заключенного. И я ненавидела слова, которые он произносил. Я ненавидела все и хотела, чтобы это прекратилось.

— Ложь! — прорычала я на него. — Это все ложь.

Жалость. Он посмотрел на меня с жалостью. И это стало самой последней каплей. Я развернулась и протолкалась сквозь людей Аттикуса, остановившись, чтобы поцеловать отца в щеку.

— Я собираюсь вытащить тебя из этого, — сказала я ему.

— Я могу позаботиться о себе, милая Кэролайн. Тебе не нужно беспокоиться обо мне.

Это было неправдой. Я никогда не должна была переставать беспокоиться о нем и бросать. Святой ад, что я наделала?

Нет, настоящий вопрос был в том, что сделал Сойер?

— Это скоро закончится, папа. — Я положила руку ему на щеку и наблюдала, как он расслабился. Мое сердце болезненно сжалось, и все мое тело задрожало от волнения.

Мне нужно было убираться отсюда. Мне нужно было вспомнить, как дышать. Мне нужно было разобраться в этом беспорядке и найти правду.

Мы все были лжецами. Все мы.

Даже Аттикус.

Может быть, особенно Аттикус.

За исключением того, что там было слишком много точных деталей.

— Готова? — тихо спросил Кейдж.

— Нет, — честно сказала я ему.

— Мы все равно должны уйти.

Я наконец кивнула, позволяя ему вывести меня из переулка. Было чертовски больно оставлять там моего отца. Мне хотелось верить, что Аттикус держал его только в качестве залога, но кто на самом деле знал… Если бы мой отец потерял руки из-за этой дурацкой игры, я бы никогда себе этого не простила.

Кейдж поймал такси и усадил меня на заднее сиденье. Гас последовал за мной, в то время как Кейдж занял место впереди.

Этот день вымотал меня, вымотал так сильно, что я не была уверена, смогу ли когда-нибудь восстановиться. Между ФБР и встречей лицом к лицу с Аттикусом, а затем, наконец, с моим отцом, не говоря уже о надвигающейся задаче очистить имя Волковых, я хотела проспать следующие три года.

— Ты в порядке? — тихо спросил Гас, напомнив мне об источнике моего истинного кризиса.

Сойер подставил меня. Много лет назад та роковая ночь была подстроена заранее. Я почувствовала тошноту в животе, уверенная, что меня сейчас вырвет.

— Нет, — икнула я, рыдания захлестнули меня, как внезапный потоп.

— Он тоже был ребенком, — тихо сказал Гас. — У него было испорченное детство…. Он не знал, как сильно ты ненавидишь братву…

— Замолчи, — прошептала я. — Пожалуйста, замолчи.

— Каро…

Я отвернулась от Гаса, уставившись в окно. Я даже не знала, что делать с этой информацией, как разложить ее по полочкам или убрать подальше.

Сойер был причиной всего.

Я повторяла это снова и снова в своей голове. Сойер был причиной всего.

Час назад это предложение означало бы нечто совершенно иное — любовь, благодарность, боль надежды и обещание.

Теперь это означало что-то зловещее, что-то разрушительное. Сойер был причиной всего. Он вел меня, как овцу на бойню, как слепую мышь в ловушку. Я попалась на его уловку, даже не осознавая, что это была одна из них.

Меня, искусного лжеца, одурачили.

Боже, я была такой идиоткой. И более того, моя душа ранена ядом правды.

Вот почему я была хорошим лжецом — потому что правда причиняла слишком сильную боль. Ложь была мягкой и нежной и предназначалась для того, чтобы нянчиться. Правда резала, как нож, обнажая каждую уродливую реальность.

Я хотела вернуть свою ложь.

Я хотела свое притворство.

— Он любит тебя, — настаивал Гас.

— Нет, —прошипела я в ответ. — Любовь — это ложь. Контроль — это истина.

Глава 21

Такси высадило нас у квартиры Сойера, и если бы не Джульетта внутри, я бы не вышла. Я бы осталась и уехала.

Навсегда.

Я бы не остановилась.

Но самой жестокой шуткой из всех было то, что моя дочь хотела быть со своим отцом — лжецом из всех лжецов.

Кейдж и Гас обошли меня стороной, как только стало ясно, что я не собираюсь вступать с ними в перепалку, особенно когда они попытались заступиться за Сойера.

Меня так тошнило от их оправданий. Ему каким-то образом удалось промыть мозги им обоим. Я понимала, почему Гас так себя вел, его преданность ушла корнями в прошлое. Но Кейдж был новичком в этом мире, новым для нас. Он должен был все понять.

— А ты почему настаиваешь на этом? — потребовала я по дороге обратно. — Почему ты заступаешься за него? Разве ты не понимаешь, что он сделал?

— Мужчины совершают безумные поступки, когда дело доходит до защиты своих женщин, Кэролайн. Ты должна понимать, что он не думал, что заманивает тебя в ловушку, он думал, что спасает тебя.

— Чушь собачья, — прорычала я, а затем отказалась разговаривать с ним до конца поездки на такси.

Напряжение в лифте было настолько ощутимым, что я почувствовала, как оно пробежало по моей коже. Последние десять минут Гас безостановочно писал сообщения, и не нужно было быть гением, чтобы понять, что он предупреждал Сойера.

Хотя я не знала, какая польза будет от его предупреждения.

Не было ничего, что могло бы остановить этот разговор. Ничего, что могло бы успокоить меня или унять этот гнев.

Вся моя жизнь была определена той ночью — той единственной ночью. Я была тем человеком, кем была сегодня, потому что меня обманом заставили присоединиться к мафии. У меня отняли выбор. У меня украли мое будущее. Моя свободная воля была передана в дар трем самым злым людям в этом мире.

И все это было из-за Сойера, человека, которому я должна была доверять больше всех остальных.

Ирония заключалась в том, что все произошло таким образом, потому что Волков хотел заполучить мои таланты вора. Они заставили Сойера обманом привлечь меня к себе на службу, чтобы они могли владеть моими навыками.

И все же у них уже был самый хитрый, искусный вор из всех, вор, с которым даже я не могла соперничать.

Во-первых, он украл мою жизнь.

И мое будущее.

И мою мораль во всех злых поступках, которые я была вынуждена совершать.

Потом он украл мое сердце.

Он сел в тюрьму и украл мое счастье.

И теперь он украл все, что осталось. Мою надежду, мое будущее и взгляд на мир.

Но на этот раз он не просто украл у меня. Он также забрал и у Джульетты.

И я никогда не прощу ему этого.

Он ждал, когда двери лифта откроются на его этаже. Выражение его лица было напряженным, суровым, но все равно загадочным.

— Джульетта спит, — сказал он тихим голосом.

— Тогда я позову ее, — сказала я, протискиваясь мимо него в его квартиру. — Мы уходим.

— Ты не можешь уйти, — утверждал он, как будто я знала, что он это сделает. — Сейчас середина ночи.

Я развернулась и посмотрела на него, все мое тело вибрировало от ярости.

— Не указывай мне, что делать. Не смей указывать мне, что делать!

— Шестерка…

— Замолчи! — крикнула я, не в силах сдержать свой голос или эмоции. — Ты не можешь указывать мне, что делать. Больше нет.

Его взгляд потемнел, все его тело поднялось навстречу этому вызову.

— Значит, ты ему веришь? Аттикусу из всех людей?

— Скажи мне, что это ложь. Скажи мне, что ты не заманивал меня в братву обманом. Скажи мне, что ты не имеешь к этому никакого отношения. Ожерелье, склад, Пахан… все это.

Его челюсть дернулась, но он не пытался ничего отрицать.

— Ты не знал меня! — воскликнула я, ненавидя проливающиеся слезы, слабость, которую я не могла остановить. — Ты не имел права делать то, что ты сделал.

На его лице промелькнуло выражение, которое я слишком хорошо знала. Он хотел поспорить, он хотел обосновать, почему он считал, что имеет право делать то, что он сделал. От этого мне захотелось закричать.

Фрэнки ворвалась в комнату из своей задней спальни, встревоженная и запаниковавшая, готовая кого-нибудь убить.

— Что случилось?

Сойер отступил назад, скрестив руки на груди. Очевидно, он не собирался говорить при ней. Но он также не собирался останавливать меня.

Я повернулась к своей лучшей подруге, зная, что она вспомнит. Может быть, она не запомнила это так ярко, как я, но та ночь была довольно значимой для всех нас.

— Ты помнишь ту ночь на складе? Когда нам было по десять? Сойер был большой шишкой, потому что они только что приняли его в братву за то, что он сдал ту партию ирландского оружия?

Глаза Фрэнки сузились.

— Я помню.

— Ты помнишь, что со мной потом случилось? Пахан, требующий, чтобы я тоже вступила в братву?

Она кивнула.

— Конечно. Даже твой отец заступился за тебя.

Я широко взмахнула рукой, указывая на Сойера.

— Он подставил меня. Вся эта гребаная история была подстроена, чтобы я попала под каблук Пахана.

— Ожерелье?

— Все это, — прорычала я. — Боссы хотели меня. Это было частью посвящения Сойера. Он должен был дать твоим дядям повод сделать меня братвой, причину держать меня здесь.

Ее рот приоткрылся, и я нашла в ее ответе малейшее оправдание. По крайней мере, она не была в этом замешана.

— Я думал, ты уже была одной ногой в братве, — возразил Сойер. — Я встретил тебя на работе. Ты уже работала на них.

Мой голос был хриплым, напряженным. Я не могла унять учащенное биение своего сердца или успокоить эмоции, бушующие в моем теле. Это было уже слишком. Это было слишком болезненно.

— Я бы никогда не пролила кровь. Всю свою жизнь я хотела только одного — выбраться из этой адской дыры. И единственной причиной, которую я нашла, чтобы остаться, единственной причиной, в конечном итоге стал человек, который отправил меня туда с самого начала.

Его рот открылся и закрылся, плечи поникли. В этот момент он был сломлен, совершенно разорван на части. И я ненавидела то, что видеть его таким расстроенным все еще имело силу уничтожить меня.

— Каро, мне было тринадцать, — прохрипел он. — Мои родители только что умерли… Я искал место, которому мог бы принадлежать, и я нашел тебя. — Он беспомощно пожал плечами. Его рука потянулась ко мне, зависнув в воздухе, как будто он ожидал, что я возьму ее. — До того дня у меня была дерьмовая жизнь. У меня не было ничего, кроме невезения и проблем, пока я не встретил тебя. И это было не потому, что ты была самым красивым человеком, которое я когда-либо видел за всю свою жизнь, а потому, что ты впервые дала мне надежду. И принятие. И реальный гребаный шанс сделать это. Ты вдохнула жизнь в меня и дала мне жизнь в самый первый раз. День, когда тебя заставили стать братвой, был единственным лучшим днем в моей жизни до этого момента. Это был день, когда я, наконец, начал верить тебе, и у меня действительно появился шанс. — Его дыхание сбилось. — Это был день, когда я, наконец, начал верить, что моя жизнь будет чем-то большим, чем просто испорченной.

Мое сердце скручивалось, извиваясь все сильнее и сильнее, пока не сжалось. Даже после всего, даже после того, как выяснилось, что все наши отношения были основаны на лжи и что мое будущее было вырвано из моих рук, я все еще любила этого мужчину. И видеть, как ему больно, он испытывает любую боль, было абсолютной пыткой.

— Ты мог бы спросить меня. — Это было достаточно простое заявление, но в словах был весь мой гнев, разочарование и печаль.

— Мы были детьми, Кэролайн. Я не пытался лишить тебя выбора. Я пытался сделать лучшее.

— Сделать меня преступником?

Он выдержал мой пристальный взгляд.

— Заботиться о тебе.

Еще больше слез вырвалось наружу, непрошено скатываясь по моим щекам и пропитывая рубашку. О, как мне хотелось поверить ему, поверить ему на слово. Это было бы так просто. Мне бы даже не пришлось с этим бороться.

Каким бы параноиком я ни была в последние несколько недель, остаток своей жизни я основывала исключительно на вере в него и доверии ему. Он всегда был единственным человеком, на которого я могла рассчитывать, единственным мужчиной, который заботился бы обо мне и говорил мне правду, несмотря ни на что.

И теперь мне пришлось разбираться в обломках этих последствий, чтобы найти правду, погребенную под слоями лжи.

Все мое существование было одним постоянным обманом. Я не была возлюбленной, я была платой входа в мир преступности. И мое будущее с Сойером не было «долго и счастливо».

И что причиняло боль больше всего? Что было абсолютно самым худшим? Я даже не удивилась. Это было следствием того, что я влюбилась в мошенника.

Вот что произошло, когда я доверила свое сердце человеку, который зарабатывал на жизнь ложью.

Я верила, что он любит меня. Я верила, что он всегда любил меня. Но все это было основано на лжи, обмане. Наши отношения были абсолютной игрой на доверии, и это заставило мои идеалы поблекнуть, а убеждения исказиться. Это заставило меня усомниться во всем, что касалось его, меня и наших чувств друг к другу.

— Ты вообще имел в виду что-нибудь из этого? — прошептала я. Я была уверена, что я мазохистка — я умоляла о большем количестве правды.

Я приготовилась к его ответу, к реальности, которую я подозревала теперь, когда все было открыто.

— Я имел в виду все это, Шестерка. Каждую чертову секунду.

— Тогда зачем лгать об этом?

Он сделал шаг вперед, сокращая расстояние между нами.

— Потому что я боялся, что потеряю тебя. Это всегда было моим самым большим страхом. И теперь ты заставляешь меня столкнуться с этим во второй раз.

Его ответ поразил меня, как удар под дых. Правда не просто ранила, она разрушала, она калечила, она обхватила уродливыми руками мое горло и сдавила.

— Ты знал тогда. Ты знал все это время. Твоя игра не имела ничего общего с тем, что ты был ребенком или не знал лучшего. Ты знал с той секунды, как пошел к Пахану, что я не хочу быть там. И ты все равно это сделал.

Его глаза одновременно посуровели и смягчились, наполнившись эмоциями, печалью и целым миром сожалений.

— И я бы сделал это снова, — признался он. — Я бы сделал это тысячу раз, если бы это означало быть с тобой.

Я издала жалобный звук и обхватила себя руками за талию в жалкой попытке успокоиться. Мне нужно было убраться отсюда. Мне нужно было забрать Джульетту из этого места.

Боже, мне нужно было несколько минут или остаток вечности, чтобы отдохнуть.

Когда я открыла глаза, он был передо мной, снова тянулся ко мне, окутывая меня своим запахом, ощущением присутствия и непрекращающейся потребностью всегда оставаться рядом с ним. Его голос прерывался от горя и предвидения того, что будет дальше.

— Не уходи снова, Шестерка. Не заставляй меня проходить через это снова.

Я выдержала его взгляд, найдя в себе сверхчеловеческую силу, чтобы не упасть в его объятия.

— Ты не должен был лишать меня выбора, — твердо сказала я ему. — Я бы никогда не выбрала братву. Никогда. — Я сделала паузу, достаточную для того, чтобы сделать ровный вдох. — Но я бы выбрала тебя, Сойер.

Его глаза наполнились слезами, и это было больше, чем я могла вынести. Я убежала в его спальню и захлопнула дверь. Я заперла ее за собой, а затем сложила перед ней кучу хлама, чтобы убедиться, что никто не войдет.

Джульетта была чемпионкой по сну и даже не заметила моей вспышки гнева. Когда я убедилась, что никто не собирается следовать за мной в спальню, я рухнула на кровать рядом с ней и притянула ее к себе, прижимаясь к ней для поддержки и утешения. От нее пахло ее цветочным шампунем и комнатой Сойера, и мне захотелось отнести ее в душ, чтобы смыть с нее напоминание о нем.

Я задрожала, когда из моих глаз потекло еще больше слез, и на этот раз они не остановились. Свернувшись калачиком под одеялом, я попыталась разобраться во всем, что произошло сегодня и за последние дни.

Я вернула свою дочь, но если я не начну серьезно работать над освобождением Волковых из-под стражи до суда, я потеряю ее. Они схватили моего отца и уже пригрозили отнять у него руки; кто знает, что еще, если я не буду работать быстрее. ФБР придет за нами, как только они посмотрят запись с камер наблюдения о сегодняшнем происшествии с разбрызгивателями. Аттикус и Волковы уже преследовали меня. А теперь в дело были вовлечены и ирландцы.

У этого не было простого решения. Я в значительной степени вырыла себе гигантскую яму, и хотя я была готова остаться в этой яме при других обстоятельствах, сейчас мне нужно было думать о Джульетте. Я не могла тащить ее через кладбище своих ошибок.

Мне нужен был план. План внутри плана внутри плана.

Нет ничего лучше, чем сохранять простоту.

И мне нужно было придумать, как заставить Фрэнки пойти с нами. Это даже не обсуждалось. Я бы никогда не оставила ее здесь с этими волками. Я бы никогда не заставила ее остаться против ее воли и не заставила бы вернуться в братву.

Если она хотела уйти, у нее было полное гребаное право уйти.

Потому что именно так это и должно было работать. У нас должен быть выбор. Мы должны быть в состоянии решать сами.

Единственная проблема заключалась в том, что я понятия не имела, как уйти. Нам с Фрэнки повезло, когда мы сбежали в первый раз. Теперь я это поняла. Никто не ожидал, что мы встанем и исчезнем. За нами наблюдали, за нами следили, нас окружала охрана, пока мы были в Вашингтоне, но никто не ожидал, что мы соберем все, что нам нужно, уедем из города и никогда не вернемся.

Теперь они знают и следят. Теперь ставки выше, а следящих больше. Включая ФБР… Это нелегко будет сделать, но это необходимо.

Я бы защитила свою дочь от этих головорезов. Я бы сделала все, что потребуется, чтобы дать ей лучшую жизнь.

Правда, я бы предпочла остаться в городе и убедиться, что братве пришел конец, что Аттикус пострадал за то, что он сделал с Джульеттой и за то, что он сделал со мной сегодня вечером. Однако я бы отказалась от этого, чтобы выбраться из этого места.

Чтобы, наконец, иметь возможность отдохнуть и перестать бегать, раз и навсегда.

Я заплакала сильнее, намочив подушку под собой, когда поняла, что, несмотря на всю мою браваду и пять лет разлуки, которые я выдержала, меня убивала даже мысль о том, чтобы бросить все это. Я скучала не по воровству и даже не по острым ощущениям от ограблений. Это был Сойер.

Он был началом и концом всех моих мыслей, всех моих эмоций. Он был причиной всего.

Даже сейчас я чувствовала, как эти истины дрожат и сотрясаются на своей основе лжи. Было бы это правдой, если бы я не стала братвой? Пошли бы мы с Сойером в разных направлениях? Полюбила бы я кого-нибудь другого? Завела бы семью с кем-то еще? Стала бы я жить далеко от этого дерьма?

«Что, если» было невозможно предугадать. И все внутри меня восстало против идеи иметь семью с кем-то другим, с кем-то, кто не был бы Сойером.

Как я могла даже начать собирать осколки своего сердца, когда оно хотело подвоха, аферы… чего-то, что даже не было настоящим.

В конце концов, я больше не могла думать, я больше не могла придумывать никаких сценариев или решений. Я поддалась сну, который так безжалостно тянул меня за собой. Я разберусь с этим утром.

Я заснула, мечтая о маленьком мальчике с потрясающими голубыми глазами и грязными пальцами. Мне снился наш первый невинный поцелуй на складе и какое облегчение я испытала, вернув ему то, что он считал ценным. Мне снился наш первый взрослый поцелуй и наш первый раз в постели вместе. Мне снилось, как он держал мою руку и мое тело всю ночь. Я мечтала обо всех способах, которыми он давал мне понять, что я была для него всем, и о верности, которую он всегда сохранял. Я мечтала о том, чтобы снова найти его после долгих лет разлуки, и о будущем с ним, которое, как я знала, закончилось еще до того, как началось.

Я проснулась со свежими слезами и огромным сожалением.

Я также проснулась с четким представлением о том, что я хотела сделать и как мы собираемся из этого выбраться.

Возможно, Сойер и втянул меня в эту передрягу с самого начала, но я собиралась быть той, кто ее закончит.

Я собиралась выбраться сама.

И я никогда не собиралась оглядываться назад.

Глава 22

Сойер

Пять лет назад

— Мы оба знаем, что у вас на меня ничего нет, — поддразнил я самоуверенного агента ФБР, который почему-то думал, что сможет уничтожить синдикат с помощью сфабрикованных обвинений. К черту это. И пошел он к черту. Сегодня у меня были дела поважнее. Или уже сегодня вечером. Черт, во сколько это было? Я провел в этой комнате для допросов несколько часов. Насколько я мог судить, они арестовали всю братву. Я задавался вопросом, отпустили ли они еще кого-нибудь. Я умирал от желания узнать, как дела у Каро, но я не мог спросить этих придурков. — Если у тебя возникли проблемы с запоминанием этого, мой адвокат будет здесь с минуты на минуту, чтобы напомнить тебе.

— У него есть адвокат. Я в шоке. — Джонс наклонился вперед, положив руки на металлический стол. Его тон умудрился стать еще более сухим. — Что мы теперь будем делать?

Мейсон не был таким терпеливым, как его напарник. Сделало ли это его плохим полицейским? Он наклонился над столом, выкладывая на него свои пресловутые карты.

— У нас есть запись с камер наблюдения, на которой вы с Лукой Росси выходите из «Большого Фреда» за три минуты до взрыва.

Я стиснул зубы и решил воспользоваться своим правом хранить молчание. Ему удалось удивить меня. Я был хорош в том, что делал. Меня никогда раньше не ловили.

К сожалению, это была информация, которой они располагали, потому что я не мог рисковать тем, что кто-нибудь узнает о моих отношениях с Лукой. Мы — реструктурировали его организацию, и если бы стало известно, что кто-то из нас стоит за взрывом или пожаром, началась бы война.

— О, смотри, Пэйн. — Он усмехнулся. — Должно быть, ты сказал что-то, что ему не понравилось.

Джонс иногда пользовался дурной репутацией за то, что был более ленивой, уменьшенной версией Мейсона Пейна. Он не всегда был рядом, когда Пейн терроризировал улицы. Он не был таким красивым, поэтому не ходил на многие мероприятия или мероприятия по сбору средств. Люди, включая преступников, часто не обращали на него внимания — но я знал лучше. Возможно, он был стар как мир, но этот человек был острый как нож. Он видел все насквозь. Он улавливал все мелкие детали, которые я так старательно скрывал.

Мейсон продолжал быть его напарником по всем этим причинам и потому, что Джонс был человеческим детектором лжи.

— У нас также есть видеозапись, сделанная тридцать минут спустя, когда загорелся «Ло Соле Мио». Городской инспектор говорит, что ветер перенес пламя в ресторан, но я не согласен. — Мейсон сделал паузу для драматического эффекта. — Той ночью ветер дул в противоположном направлении, и это сказало мне, что кто-то другой устроил пожар в «Ло Соле Мио».

Я встретил пристальный взгляд Мейсона, не боясь костюма и его предположений.

— Это позор. Две недели назад мы с Каро ужинали в «Ло Соле Мио». Она обожает их тирамису. — Я подался вперед, как будто только что о чем-то подумал. — Или обожала их тирамису. Я слышал, что теперь они навсегда закрыты.

— Вот чего я не понимаю, — сказал Мейсон, но он обращался не ко мне, а к своему напарнику. — Наш подозреваемый здесь уравновешен и настроен на то, чтобы захватить власть над русскими. Они выбрали его на роль лидера. И все же он водится с неряшливой итальянкой, ставя под угрозу все, ради чего работал всю свою жизнь.

Я ничем не рисковал. Я обеспечивал свое будущее, основывал свое королевство. Он просто был слишком глуп, чтобы понять это.

Однако, если братва узнает, что я был с Лукой, они распнут меня вниз головой.

Было трудно захватить власть над миром, когда ты был мертв.

— Простите, там где-то был вопрос? — спросил я.

Мейсон снова повернулся ко мне.

— Мы можем тебе помочь. Дай мне все, что сможешь, на своих боссов, и я попрошу окружного прокурора заключить сделку. Ты мог бы выйти максимум через три, может быть, четыре года. Ты молод. Ты мог бы заплатить за свои грехи и при этом иметь достаточно времени, чтобы завести семью. — Он подвинул через стол листок бумаги — сделка о признании вины, — признание, ожидающее подписания, смерть всего в виде листка бумаги.

Я уставился на бумагу, прокручивая в уме возможности нормальной жизни с Каро, той жизни, которая была бы у нас, если бы я согласился на сделку.

— Это так просто, да?

Мейсон почувствовал, как рыба дернулась на леске. Он наклонился, сохраняя нейтральное выражение лица.

— Это так, Уэсли. Все, что тебе нужно сделать, это сотрудничать с нами. Мы можем тебе помочь.

— Да, а как насчет Каро? Можете ли вы также помочь и ей, пока я жду начала своей жизни, запертый за решеткой? — Я позволил ему увидеть, какое сдерживаемое раздражение вызвала у меня его сделка о признании вины. — И каков план на то время, пока я отсиживаю свой срок? Как ты собираешься остановить братьев от преследования меня, когда они поймут, что я сделал? С твоей помощью я и все, кто мне дорог, будем убиты, Пэйн. Я не хочу в этом участвовать.

Он наклонился вперед, так что наши лица оказались на одном уровне.

— Эта сделка не будет доступна вечно.

Я пожал плечами.

— Я переживу это.

— А Росси? Если станет известно, что ты проводишь время с итальянским рыжеволосым наследником?

Я фыркнул. На самом деле это было забавное описание Луки. Он был ублюдком — как настоящий ублюдок. Его отец был Доном, а мама — девушкой по вызову, которая держала его в секрете. Когда стало известно, что Лука был незаконнорожденным сыном Винсента Джованни, глава итальянской семьи привел его в бизнес и дал ему работу, но без каких-либо привилегий быть настоящим сыном. Когда Винсент умрет, Лука окажется во власти своих четырех сводных братьев, которые ненавидели его. У нас была миссия изменить линию преемственности.

— Докажите это. Я предполагаю, что на записи вашего наблюдения видно кого-то с моим телосложением, и вы пытаетесь засунуть кусочки головоломки в места, которые не подходят. Я не общаюсь с итальянцами. Конец истории.

Мейсон поднял палец.

— Это был ты.

Я приподнял бровь.

— Покажите это мне. Потому что я знаю, что на той камере был не я. Это был кто-то, кто пытался подставить меня, или кто-то, кто по совпадению был похож на меня. Вот что я вам скажу: если бы я когда-нибудь попытался взорвать ресторан или поджечь его, я бы не бегал вокруг, выглядя как я сам. Я бы переоделся.

Джонс разразился лающим смехом.

— Я никогда не видел, чтобы ты маскировался.

Я уставился на него.

— Очевидно, потому что на мне была маскировка.

Мейсон отступил назад, и я мог бы поклясться, что увидел, как на его лице промелькнуло сомнение. Но это длилось всего секунду.

— У меня нет на это времени. Если ты не собираешься принимать заявление о признании вины, я предложу это кому-нибудь другому. Ты можешь гнить, мне все равно. Я умываю руки в отношении тебя.

Это все.

Окончательно.

Настала моя очередь бороться с сомнениями. Правильно ли я поступал? Действительно ли это удержит Каро в безопасности?

Действительно ли это дало бы нам ту жизнь, о которой мы мечтали?

Мейсон схватил листок бумаги со стола, и укол чего-то, очень похожего на сожаление, пронзил мой живот. Он навис надо мной, желая сказать больше, но стук в дверь удержал его от дальнейших вопросов.

В комнату просунула голову женщина.

— Могу я поговорить с тобой секунду?

Мой адвокат был здесь. Мейсон был в курсе событий. Я ждал с новым чувством решимости. Это было смешно, насколько легко поддающимся влиянию, по их мнению, я был. Они искренне верили, что если они предложат мне легкий выход, я им воспользуюсь.

Они понятия не имели. Легкий выход меня не прельщал. Я даже не знал, что с этим делать.

Я работал ради всего в своей жизни. Каждый божий день. Несмотря на огромные шансы и все гребаные препятствия, какие только можно вообразить.

Фрэнк Джозефс из Josephs and Stein вошел в комнату с таким же важным видом, как всегда. Он был лучшим адвокатом защиты в городе, и он вытащил меня из более чем нескольких серьезных ситуаций.

Он сел рядом со мной без приглашения.

— Мне нужно несколько минут наедине с моим клиентом, — сказал он своему портфелю, щелчком открывая его.

Мейсон и Джонс обменялись взглядами.

— У нас все равно есть другие дела, — пробормотал Джонс.

Мейсон помахал соглашением о признании вины у меня перед носом.

— Дай мне знать, если передумаешь.

Я смотрел ему вслед, пока он не исчез в коридоре. Дверь со щелчком закрылась, и у нас с Фрэнком возникла иллюзия уединения. Никого из нас не обмануло двустороннее зеркало, скрывающее команду агентов, или записывающее оборудование, установленное почти в каждом углу этой комнаты.

— Что ты им сказал? — пробормотал Фрэнк, опустив голову за свой портфель.

— Ничего. — Это должно было быть очевидно. Я им ничего не сказал. Я бы никогда им ничего не сказал. Они могли бы пытать меня, и я бы ни от чего не отказался. — Я им ничего не сказал. — Осознав, что сказал это громче, чем хотел, я уточнил суть, добавив: — Мне нечего рассказывать.

Фрэнк посмотрел на меня, его глаза-бусинки сузились. Он пытался разобраться во мне, придумывая наилучший способ действий. Я также мог сказать, что ему нужно было что-то сказать мне, что заставляло его чувствовать себя неловко. Он всегда прищуривался, когда не хотел говорить то, что было у него на уме.

— Это должно измениться.

Я не понял, что он имел в виду.

— Что?

— Тебе нужно начать говорить, — пояснил он медленнее.

Его слова были серьезными… выражение его лица было серьезным… Но это, должно быть, была шутка. В этом не было никакого смысла. Я сразу предположил, что он заключает сделку о признании вины и в процессе бросает меня под автобус.

— Я не понимаю.

Наклонившись ко мне, он достал папку из своего портфеля и держал ее перед нашими лицами, чтобы скрыть наш разговор.

— Волковы хотят, чтобы ты взял вину за это на себя. Каковы бы ни были обвинения, они хотят, чтобы ты взял вину на себя.

Я отстранился, не в силах удержаться от повышения голоса.

— Это не может быть правдой. Думаю, вы неправильно их расслышали.

Его тонкие губы разочарованно поджались.

— Я не ослышался. Это то, чего они хотят. Они сказали, — он сделал воздушные кавычки, — что тюрьма пойдет тебе на пользу.

Тюрьма. Не тюремный срок. Не ночевать в кутузке. Они хотели, чтобы я предстал перед сфабрикованными обвинениями.

Бл*ть.

Это не входило в мой план. Это не было частью какого-либо плана.

Моей первой мыслью была паранойя. Мейсон показал Пахану видеозапись с камер наблюдения, и они согласились с ним, что человек на ней был похож на меня. Вот как они собирались наказать меня за то, что я был в сговоре с итальянцами.

Нет, это не могло быть правдой. Если бы они думали, что я работаю с итальянцами, я бы уже был мертв.

Если братва все еще доверяла мне, то какого черта они хотели, чтобы я сел в тюрьму? Если только они не говорили правду — если только они действительно не верили, что тюрьма пойдет мне на пользу.

Страх пронзил меня, проникая в пальцы рук и ног, заставляя их покалывать. Я давно не испытывал такого страха. Не с тех пор, как я был ребенком. Это заставило меня захотеть ударить кого-нибудь.

— Твои братья рассчитывают на тебя, — добавил он.

Мои руки сжались в кулаки, чтобы не придушить этого мудака.

— И это все? Это все, что у тебя есть для меня?

— Я постараюсь сократить твой срок до десяти.

Мое бесстрастное лицо вытянулось.

— Десять лет?

— Это должно быть достаточно долго, чтобы вызвать у них доверие, — добавил он. — Пахан сильно переживает по этому поводу.

Тогда они должны были поговорить со мной раньше. Я собирался убить их. Когда я вступлю во владение, я собирался убить их медленно и наслаждаться каждой секундой.

Нет, это было слишком хорошо. Слишком добродушно.

Они отнимали у меня свободу. Они забирали у меня молодость. Мне было бы тридцать три, когда бы я вышел, если бы этого времени было достаточно для них. Они ведь всегда могли приказать мне остаться там подольше.

Или я никогда не смог бы выбраться оттуда благодаря всем врагам, которых я нажил за это время.

Кто, черт возьми, знал, как долго они будут держать меня там? Десять лет было предположением. Это легко могло быть двадцать. С таким же успехом это могло быть и пятьдесят. Я понятия не имел, что у Мейсона было на боссов.

И я должен был принять все это, стать их гребаным мучеником.

Черт возьми, это был полный бардак.

И, очевидно, это был мой бардак.

Каро. Это была единственная ясная мысль в моей кружащейся голове.

Каро. Каро. Каро.

Мое сердце забилось от ее имени. Мое тело напряглось даже при мысли о том, чтобы оставить ее на длительный период времени. И моя душа боролась против этого плана во всей его полноте.

Мне не нужно было сидеть в тюрьме, чтобы заслужить доверие. Я сделал достаточно для этого синдиката. Они уже достаточно отняли у меня. Они потребовали достаточно. Пришло время, чтобы они дали мне что-то взамен.

Когда Мейсон и Джонс вернулись, я понял, что у меня появилась редкая возможность повернуть все так, чтобы Кэролайн была в безопасности.

Единственный способ обезопасить Кэролайн.

Спрятав дрожащие руки под стол, я наклонил голову в сторону двери. Я не испугался, я был в ярости. И если Фрэнк Джозефс в ближайшее время не уберется отсюда, я, скорее всего, задушу его.

И это никак не помогло бы моему делу прямо сейчас.

— Дальше я сам разберусь, — сказал я Фрэнку.

— Что? — Он повернулся ко мне в своем кресле.

— Ты мне больше не нужен.

— Я не понимаю, — сказал он. Разве я не четко сказал?

— Уходи, — сказал я более медленным, спокойным голосом, похожим на то, как он объяснил мне просьбу Пахана. — Я могу провести допрос сам. Ты можешь идти.

Он все еще не понимал этого.

— Ты не можешь этого сделать.

Я улыбнулся ему.

— Я могу. И я сделаю. Мне нужно, чтобы мой адвокат работал на меня, а не против меня. Так что это значит, что тебе пора убираться отсюда к чертовой матери, пока меня не схватили за убийство.

Он раздраженно собрал свои бумаги, все время что-то бормоча себе под нос.

— Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — прорычал он мне, выходя из комнаты.

Я не знал. У меня не было ни малейшего гребаного понятия.

У меня также не было выбора. Мой мир рушился на меня со всех сторон. Мне нужно было остановить разрушение, пока оно не поглотило меня целиком, пока я не превратился в воронку, которая утащит Каро за собой.

Мейсон сидел рядом с Джонсом, забавляясь всем этим представлением. После того, как дверь закрылась, он посмотрел на меня, приподняв обе брови.

— Я хочу заключить сделку, — прямо сказал я ему, не смущаясь тем, что всего несколько минут назад отказался от нее.

— О, теперь он хочет заключить сделку, — пробормотал Джонс.

— Я не уверен, что сделка все еще доступна, — добавил Мейсон с вкрадчивой улыбкой на лице. Этот придурок не мог сдержать своего волнения. Я был смущен его неспособностью сохранять бесстрастное выражение лица.

— Правила игры изменились, — просто сказал я ему. — Мы играем по новым правилам.

— Что изменилось? — спросил Мейсон.

— Они не предложили защитить Каро.

Мейсон наклонился вперед, приложив ладонь к уху.

— Прости, что? Мне понадобятся объяснения.

Я бросил взгляд на двухсторонние зеркала.

— Я никому не доверяю.

Мейсон фыркнул.

— Я тоже.

Это заставило меня уважать его больше, чем раньше.

Я ждал, пока Мейсон поймет подсказку. Это заняло больше времени, чем у меня хватило терпения, но в конце концов он встал и направился к двери.

— Тогда давайте начнем это шоу. — Он кивнул головой в сторону коридора.

Джонс встал рядом со мной, и мы вместе вышли из комнаты для допросов и пошли по коридору. Мы находились в полицейском участке, а не в штаб-квартире ФБР, и у меня сложилось отчетливое впечатление, что Мейсон понятия не имел, куда он направляется.

В конце концов, мы нашли пустой, темный офис. Мейсон включил свет и запер нас внутри.

— У тебя есть десять минут, — рявкнул Мейсон.

Ему не нужно было повторять мне дважды. Я начал выкладывать свой план, зная, что должен раскрутить его совершенно правильно и четко. Играть одновременно и для Волковых, и для ФБР было непросто, но на данный момент это был мой единственный вариант.

— Ты можешь получить все, что захочешь. Я дам тебе все, что ты захочешь.

Мейсон утратил свое легкомысленное выражение лица и стал скептиком. Это был приз, который был слишком хорош, чтобы быть правдой. А в нашем мире, если что-то звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой, значит ищи подвох. Мейсон был умнее, чем я о нем думал.

— Просто так?

— Они хотят, чтобы я сел, — объяснил я. — Я сяду. Но на моих условиях.

— И что за условия? Мы можем перевезти тебя в безопасное место сегодня вечером. Каро все еще находится у них, но мы можем перевезти вас обоих вместе. Вам даже не придется разлучаться.

— Я не собираюсь в гребаную программу защиты свидетелей.

— Волковы не очень хорошо отреагируют на это, Уэсли. Я бы подумал о…

— Мне не нужна программа, потому что я отправляюсь в тюрьму. Я беру вину на себя.

Мейсон оглядел офис, как будто он внезапно не понял, почему мы здесь и что, черт возьми, мы делаем. Он сел за стол и выглядел совершенно измученным.

Я наклонился вперед и смерил Мейсона пристальным взглядом. Это была не шутка. Он должен был понять, что я сделаю все, чтобы сохранить Каро в безопасности. Все. Если это означало убрать Волковых и отказаться от моей мечты возглавить синдикат, я согласен. Я это сделаю. Легко. Если это означало сжечь ФБР дотла и сделать это без них, тоже прекрасно. Может быть, это было бы не так просто, но я мог бы это сделать. Они мне не были нужны. Я бы использовал их, но они мне ни для чего не нужны.

Мейсон бросил ручку на стол и сказал:

— Что мы здесь делаем, Уэсли? Что?

Вот оно.

Я занимался двумя мошенничествами одновременно. Волковы были одной махинацией. Пейн другой. Это была самая большая игра на доверии в моей жизни, и я должен был провести ее идеально. Из тюрьмы. Ничто другое не имело значения, кроме защиты Каро.

Ничто не имело значения больше, чем наше совместное будущее.

— Я не собираюсь давать показания, Пейн, — сказал я ему. — Мы оба знаем, что это закончилось бы наихудшим из возможных способов. Я собираюсь взять вину за Волковых на себя. И пока я гнию в тюрьме, я дам тебе все, что тебе нужно, чтобы избавиться от них навсегда.

Он наклонился вперед, внезапно став настороженным и внимательным.

— Однако ты не будешь знать, что они делают. Ты окажешься за решеткой.

— Я знаю, как они работают. Я знаю, как они думают. Тюрьма — это еще один шаг в моем процессе воспитания. Они хотят, чтобы я руководил, но им нужно, чтобы я пользовался доверием.

— Ты хочешь, чтобы я предъявил тебе обвинение? Ты хочешь предстать перед судом? Я не смогу помешать им вынести тебе приговор. Я не смогу это контролировать.

— Да, но ты сможешь вытащить меня раньше. Дай мне несколько лет, чтобы я дал тебе то, что тебе нужно, и тогда я подпишу твою сделку о признании вины.

— Это так не работает.

— Тогда, бл*ть, измени это. Я предлагаю Волковых на блюдечке с голубой каемочкой, а ты споришь о семантике.

Джонс откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

— Это может сработать, Мейсон. Он садится. Мы ведем себя так, как будто он большой злодей. И все это время он работает с нами, чтобы собрать то, что нам нужно, чтобы покончить с ними навсегда.

— Никакой ерунды, — добавил я. — Реальные обвинения. Пожизненное заключение.

Мейсон прочистил горло и уставился на меня.

— А как насчет Каро?

— Если у меня все еще будет видимость принадлежности к братве, они оставят ее в покое. Вот почему ничего из этого не может выйти наружу до тех пор, пока это не будет сделано. Это только между нами. Никто другой не должен знать. Если они хотя бы почуют что-то подозрительное, для нее все будет кончено. И для вас все будет кончено. Она останется свободна и в безопасности, это мое единственное условие.

— Тогда ты не сможешь ей рассказать, — приказал Мейсон. — Никто, кроме нас, не должен знать. Если она случайно оступится хотя бы раз, это испортит все дело. Это касается только нас и никого другого.

Я стиснул зубы. Очевидно, у Мейсона тоже были свои условия и требования. Он не был бы хорошим агентом, если бы этого не было. И я никогда не ожидал, что мне понравятся его требования. Такова была природа этой игры. Однако я не ожидал такого конкретного требования.

— Она лучшая лгунья в этом бизнесе. Она бы никогда не оступилась.

Он моргнул, глядя на меня.

— Я, бл*ть, не собираюсь рисковать. Я даю тебе все, что ты просишь, когда я должен заключить сделку о признании вины и заставить тебя дать показания. Ты затягиваешь это дело на неопределенный срок и получаешь все остальное, что хочешь. Я прошу тебя держать рот на замке, пока сделка не будет заключена, пока они не окажутся за решеткой, а потом говори ей все, что захочешь.

— Она не поймет.

— Какое это имеет значение? Либо ты соглашаешься на эту сделку и попадаешь в тюрьму, либо не соглашаешься на нее, и ты все равно попадешь в тюрьму. В любом случае, ты отправишься в тюрьму. Ей не нужно знать больше, чем это.

Мне это не очень понравилось. Оставить Каро в неведении было ужасным предательством. Она не поняла бы моего решения или почему я позволил Волкову помыкать мной. Она бы не поняла, почему я ее бросил.

Я положил руку на живот, думая, что меня сейчас стошнит. Закрыв глаза, я дышал через нос и думал о будущем. О моем будущем с Каро.

С ней это никогда не было короткой аферой. Я был полностью поглощен долгой игрой. Я хотел ее вечно. Если бы, оставив ее сейчас в неведении, она была бы в безопасности, я бы заплатил за последствия, чтобы провести с ней остаток своей жизни.

— Хорошо, — наконец согласился я, когда тошнота прошла. — Ладно, она не узнает. Никто не узнает, кроме нас. Мы оставим это между нами. — Я смерил его свирепым взглядом. — Но тебе лучше, бл*ть, не переходить мне дорогу.

— Я могу тебе доверять? — Мейсон еще не был готов заключить сделку.

— Нет, — честно сказал я ему. — Единственное, чему ты можешь доверять, это тому, что я сделаю все, чтобы Кэролайн была в безопасности и со мной. Все. Пока мы согласны с этим, я буду делать все возможное, чтобы это произошло.

Он кивнул.

— Тогда она свободна, Уэсли. Сдержи свое обещание, и она будет свободна.

Мне не нужна была другая причина, чтобы сделать то, что я делал, но в любом случае это была чертовски хорошая причина. Мейсон протянул руку, и я пожал ее, чувствуя незыблемость нашей сделки. Ничего не было зафиксировано на бумаге, ничего не было сказано публично, но у нас была сделка, которая была такой же обязательной, как и все остальное.

— Значит, это все для нее? — спросил Джонс, скептически настроенный и параноидальный одновременно.

— Все начиналось не так, но так оно и стало, — признался я.

Мейсон наклонился вперед.

— С чего это началось?

— Разрушение семей.

Оба мужчины уставились на меня с недоверием.

— Русские? — спросил Джонс, выбирая самый простой ответ.

— Русские, итальянцы, гребаные ирландцы. — Мое признание взметнулось в воздух, как бык, бросающийся на красный плащ. Я никогда раньше не произносил этих слов вслух, никогда никому в них не признавался. Я подумал о своем отце и о том, как его развращенность задушила в нем все хорошее и нравственное, как это превратило его в монстра. Я подумал о Леоне Валеро и о том, каким никчемным подонком он был для Каро. Речь шла не о том, чтобы спасти город от несправедливости. Речь шла о спасении детей, которые были такими же, как мы, у которых не было шанса выбраться. — Я хочу уничтожить их всех.

Мейсон моргнул, изо всех сил стараясь поверить мне.

— Срань господня, Уэсли, ты один из хороших парней.

Я покачал головой, немедленно опровергая его слова.

— Я не герой, Пейн. Не думай, что я бы не построил свое королевство и не наслаждался бы троном. Но я бы сделал это по-другому. Я бы сделал все это лучше. Я бы поставил людей руководить, это было бы лучше. — Это было моей мечтой еще до того, как я встретил Каро, до того, как братва стала частью моей жизни. Теперь я обменивал это на нее. Я отказывался от всего ради нее.

И я знал, что принимаю правильное решение.

— Мы поможем тебе пройти через это, — пообещал Мейсон, и в его жестком взгляде отразилось новое уважение. — И мы позаботимся о ее безопасности, пока ты будешь внутри.

— Я надеюсь. — Я с трудом сглотнул, борясь с поднимающейся волной тошноты внутри меня. — И Мейсон?

— Да?

— Я не хочу, чтобы все это вернулось ко мне. Я анонимен во время всего этого шума. Это твое дело. Ты берешь на себя ответственность. Оставь меня в покое полностью.

— Хорошо, — пообещал он, и по какой-то причине я ему поверил.

Мы снова пожали друг другу руки, прежде чем он отвел меня обратно в комнату для допросов, где я официально признался в предъявленных мне обвинениях. Это были самые тяжелые несколько часов в моей жизни, когда я знал, что отдаю свою жизнь, жизнь Каро, в руки двух мужчин, которым я не доверял.

Но это был мой единственный вариант. Это был единственный способ не дать моему плану сорваться.

Мейсон поставил бы себе в заслугу уничтожение русских. А я сохранил бы Каро. Более совершенной сделки еще никогда не заключалось.

Пока три с половиной месяца спустя я не узнал, насколько жестокой может быть Вселенная. Кэролайн исчезла вместе с Фрэнки. Это были не русские. Это были не федералы. Кэролайн убежала сама.

Более слабый человек понял бы намек, но я был полностью поглощен своей сделкой с Мейсоном и навечно влюблен в Каро. Ни один камень не остался бы неперевернутым, ни один уголок планеты не остался бы непроверенным. Я бы нашел ее. Я бы снова сделал ее своей. Я бы объяснил весь этот гребаныйбардак. И тогда мы провели бы остаток наших жизней, переживая последствия этой великой любви между нами.

Это были мы против всего мира. Каро и я. И никто не встал бы между нами. Ничто не помешало бы мне защитить ее. Ничто не помешало бы нам провести остаток нашей жизни вместе.

Я бы нашел ее. И тогда я бы провел остаток своей жизни, давая ей ту жизнь, которую она хотела.

Глава 23

Кэролайн

Наши дни

Три часа спустя я проснулась с Джульеттой на сгибе моей руки, которая теперь болезненно покалывала. Я вывернулась из-под дочки и повернула голову на своей затекшей шее.

Двадцать четыре часа, которые Джульетта провела с Аттикусом, были худшим днем в моей жизни. Наихудшим. Я все еще не до конца осознала страх, агонию и глубокое истощение, через которые мне пришлось пройти. Потеря ее открыла для меня новые перспективы. Наше время, проведенное вместе, было драгоценным, и им следует дорожить. Я понимала, что в мире есть проблемы поважнее, чем подбор цветных носков или игрушек. И мне нужно было говорить ей, что я люблю ее каждые тридцать секунд, пока я жива.

Единственное, что не изменилось, так это то, насколько неудобно было спать с ребенком. Она была такой маленькой. Как это возможно, что она занимала так много места? И все эти одеяла?

Мне понадобился хиропрактик всего после нескольких часов, проведенных с ней (прим. лечение с помощью манипулирования опорно-двигательным аппаратом, особенно позвоночником).

Сев в постели, я несколько минут наблюдала, как она спит, и попыталась расслабиться в этой спокойной красоте. Она была такой умиротворенной. Такой наивной по отношению ко всему, что этот уродливый, темный мир хотел использовать, чтобы причинить ей боль.

Мое сердце было тяжелым в груди, слишком тяжелым для моего изломанного тела, чтобы его поддерживать. Я даже не могла сидеть прямо. Тяжесть была слишком велика, чтобы ее вынести.

Я прижала руку ко рту и попыталась унять дрожь в подбородке. Это было предвестником слез, и я не хотела больше их проливать. По крайней мере, не сегодня вечером.

Было слишком много дел, и не было времени погружаться в боль прошлого. Даже если это вторглось в мое настоящее, даже если это взяло мой дух в заложники и развязало войну всему, что я считала реальным.

Он обманул меня. Сойер манипулировал мной. Он заманил меня в братву, а затем поставил целью своей жизни удержать меня там.

Мой длинный список грехов можно было бы приписать ему, синдикату, частью которого я ненавидела быть. Осознание того, что у меня был выбор в этом вопросе, просто разбивало мне сердце.

Я вспомнила ту ночь, когда мне было десять лет. Если бы я знала, что заключаю сделку с дьяволом, я бы не была так чертовски самоуверенна по этому поводу. Все, чего я хотела, — это помочь ему. Я хотела увидеть его татуировку. Я думала, что у меня была равная сделка. Я думала, что даже делала для него что-то доброе.

В конце концов, именно ему пришлось жить со своим решением стать одним из бандитов русской мафии до конца своей жизни. Вернуть его ожерелье у Аттикуса было наименьшим, что я могла сделать.

Подумать только, я действительно винила себя в его злой судьбе.

Боже, меня затошнило. Я всю свою жизнь чувствовала себя виноватой за то, что сказала ему при первой встрече. Все, чего я хотела для него, — это чтобы он выжил. Я хотела убедиться, что с ним все в порядке.

И в ответ он заставил меня присоединиться к нему. Он втянул меня в это безумие вместе с собой.

Я смахнула набежавшие слезы и изо всех сил попыталась взять себя в руки.

Но отказалась бы я от этих лет? Бросила бы я его, если бы у меня был шанс начать все сначала? Отказалась бы я от Джульетты, если бы это означало другую жизнь?

Нет.

Никогда.

Что это значило?

Я понятия не имела. У меня не было сил разобраться в своих чувствах и выяснить, что я чувствовала к Сойеру после всего, в чем мне признались.

Что мне действительно было нужно, так это пространство. Время. Расстояние. Мне нужно было выяснить, чего я хочу и как мне нужно двигаться вперед.

Более того, мне нужно было выбраться из этого города и вернуться к жизни, которую я так усердно строила самостоятельно. Мое сердце болело за Фриско, за Мэгги в горах, за простоту тихой жизни с Джульеттой и Фрэнки.

Если бы я была честна сама с собой, по-настоящему честна в том смысле, в каком я не хотела быть, я могла бы признать, что, кроме похищения Джульетты, я не испытывала полной ненависти к этим последним нескольким дням. Даже ограбление ФБР было… забавным. Я поняла, что было глупо думать так, поскольку за это придется заплатить адом, но я ничего не могла с собой поделать. Какая-то часть меня наслаждалась острыми ощущениями от игры.

Это волнение исчезло из меня теперь, когда я знала правду, теперь, когда я поняла, что все это время была все еще в форме.

Покосившись на часы, я попыталась разобраться в цифре три. Была середина ночи. Никто не принимал правильных решений в этот час. Но я не могла больше ждать ни секунды. Я должна была убраться отсюда.

Я надела свои кожаные леггинсы, черную толстовку с баской и рюшами внизу и мотоциклетные ботинки. Если когда-либо и существовал наряд, который буквально кричал «шикарный побег», то это был он. Используя навыки из своего прошлого, я передвигалась по комнате в абсолютной тишине, полностью отказавшись от макияжа, но уделяя внимание другим необходимым вещам, таким как чистка зубов и нанесение дезодоранта.

Я оставила Джульетту спать, чтобы разыскать Фрэнки. Очевидно, я бы не уехала без нее. Ей все равно не терпелось поскорее убраться из этого города. Каждый день, когда мы оставались здесь, делал ее все более и более беспокойной. Она все еще не видела своих дядей. И хотя я знала, что она этого не хотела, это была ситуация типа «быстро сорви пластырь» — она хотела покончить с этим.

Когда я вошла в гостиную, в квартире было тихо. У меня было полное намерение пойти прямо в комнату Фрэнки, чтобы схватить ее, но меня остановила спящая фигура Сойера.

Он снова полулежал, как в ту первую ночь, когда я нашла его. Его ноги были вытянуты перед собой, а руки сложены на груди, в то время как голова неловко свесилась в бок. Он расположился прямо перед дверью своей спальни в кожаном кресле, которое он перетащил из зала. Охранника застукали спящим на работе.

Я стояла там, уставившись на него в течение бесконечных минут, пытаясь разобраться в бурлящих эмоциях, пробивающихся сквозь меня. Гнев прошел, оставив после себя зияющую рану печали.

Я решила, что дело не столько в том, что он сделал. Меня ранило то, что он никогда не говорил мне об этом. Почему я выяснила это у Аттикуса из всех людей?

И что еще хуже, Сойер никогда не планировал рассказывать мне. Он бы хранил этот секрет всю свою жизнь.

Я хотела назвать его лжецом, назвать все наши отношения ложью… но я бы солгала только самой себе, потому что знала, что и то, и другое — ложь.

Да, Сойер лгал мне ради братвы, ради своей профессии, когда думал, что моя безопасность является проблемой — например, когда он попал в тюрьму. Но он не лгал мне регулярно. Возможно, информация, которой он делился, была двусмысленной. Может быть, он был загадочным. Но он не был лжецом.

И да, в то время наши отношения были непростыми, но это была не совсем ложь. Я любила Сойера. Я любила его всем, что было во мне. Моя любовь к нему была, возможно, самой честной чертой во мне. Расставание с ним пять лет назад чуть не убило меня.

И на этот раз это, конечно, убило бы меня, если бы я сделала это снова.

Не говоря уже о том, что это сделает с Джульеттой…

С чем это меня оставило?

Гнев из-за чего-то, что он сделал, когда ему было тринадцать? Когда он был в отчаянии, жил на улице и нуждался в ком-то, кто заботился бы о нем?

С закрытыми глазами и лишенный всякой твердости, он все еще выглядел так, словно нуждался в том, чтобы кто-то его спас. Он так сильно напомнил мне мальчика, которого я встретила в том роковом переулке пятнадцать лет назад. Он снова выглядел потерянным. Беспокойным. Он выглядел отчаявшимся, сломленным и нуждающимся в починке.

И о, как мое сердце разрывалось от желания помочь ему.

Я хотела взять все его разбитые осколки и собрать его обратно воедино. Мне хотелось обхватить его руками и крепко прижать к себе. Я хотела пообещать ему, что все будет хорошо и что я никогда больше его не покину.

Но как я могла сказать что-либо из этого, когда это было именно то, что я планировала сделать?

— Неужели все было так плохо?

Я сморгнула слезы и поняла, что он проснулся и поймал меня на том, что я смотрю на него.

Пытаясь взять себя в руки, я отвернулась, посмотрела в окно на город, который вырастил меня, а затем уничтожил.

— Не спрашивай меня об этом.

— Почему нет? Потому что ты не можешь признать правду? Все было не так уж плохо, Шестерка. Все было хорошо. Чертовски потрясающе. — Он наклонился вперед, и я вздрогнула. Я подумала, что он, возможно, собирался встать, но при моей реакции его руки потерли колени, и он расслабился в кресле. — Я не отнимал у тебя жизнь. Я дал тебе новую, лучше.

— Ты так полон этого самодовольства, — выплюнула я, пытаясь возродить пылающий гнев, который я чувствовала всего несколько часов назад. — Ты отнял у меня свободу, мой выбор. И потом называешь это подарком? Повзрослей.

Он вскочил на ноги, на этот раз не заботясь о моей реакции. В следующую секунду я прижалась спиной к стене, а его руки легли мне на талию, удерживая меня в клетке.

— Ты первая, — прорычал он. Его губы оказались на моих прежде, чем я смогла дать ему пощечину, целуя, беря… претендуя на то, что он считал своим.

— Сойер, — запротестовала я, толкая его в плечи.

Его губы переместились к моему горлу, заставляя меня хватать ртом воздух.

— Мне жаль, Кэролайн, — сказал он, когда я была готова закричать на него. — Мне так чертовски жаль. Если бы я мог изменить то, что я сделал, я бы это сделал. Через секунду. Ты должна знать, что я был глупым тринадцатилетним ребенком и думал, что наконец-то нашел то, что искал всю свою жизнь. Я думал, что ты была даром от Бога из-за дерьмовой жизни, которая у меня была. Мой ангел в переулке. Мой спаситель. Ты не просто изменила мою жизнь, Шестерка, ты дала мне совершенно новую. Ты воскресила меня. Ты спасла меня. И все, что я хотел сделать, все, что я все еще хочу сделать, это провести свою жизнь, любя тебя… поклоняясь тебе… отдавая тебе все, что ты дала мне, и даже больше. Я сделал это не для того, чтобы заманить тебя в ловушку. Я сделал это, чтобы провести с тобой остаток своей жизни.

Слезы текли по моему лицу, и все мое тело дрожало в войне с самой собой. Могу ли я доверять ему? Как я могла не сделать этого? Смогу ли я простить его? Как я могла не сделать этого? Любила ли я его по-прежнему?

Как я могла не любить его?

— Я не хотела такой жизни, — икнула я, хватаясь за то, что осталось от моего возмущения. — Я никогда не хотела быть воровкой.

Сойер отстранился, встретившись с моими глазами самым пристальным взглядом, который я когда-либо видела. Его глаза никогда не были более темно-синими.

— Ты была воровкой до того, как я встретил тебя. Я не заставлял тебя делать это. И я не превращал тебя в обманщицу. Я возьму на себя ответственность за то, что сделал, и я планирую это исправить. Я планирую провести остаток своей жизни, следя за тем, чтобы тебе никогда больше не пришлось делать ничего из этого. Ты и я. Навсегда. Ни Волковы. Ни аферы. Только мы двое и наша семья. Это все, что тебе нужно делать до конца своей жизни.

Все мое тело дрожало. Его слова были исцеляющими. Я расслаблялась и снова погружалась в этого мужчину, которого не могла перестать любить. Неважно, что случилось или какая была ложь в нашем прошлом, неважно, что нас ждало впереди или с чем нам придется столкнуться, прежде чем мы покинем этот город, я никогда не перестану любить его. Никогда не перестану жить для него.

— Больше никаких секретов?

Его руки обхватили мое лицо, его большие пальцы смахнули мои слезы. То, как он держал меня, заставляло мою душу болеть от нежности к этому человеку, который не раз побывал в аду и возвращался обратно, у которого были большие устремления в нашей сумасшедшей жизни, но он отказался от всего, чтобы быть со мной.

— Нет, — прошептал он хриплым от эмоций голосом. — Никогда больше. Ты для меня все, Кэролайн. Мой разум, надежда и всецелое существование. Больше никаких секретов. Больше никакой лжи. Больше ничего — только ты, я и Джульетта. Ты — это жизнь, о которой я всегда мечтал, единственное, ради чего я работал всю свою жизнь. Нет ничего, чего я хочу больше, чем тебя и нашу дочь. Ничего, что могло бы меня оттолкнуть. Я люблю тебя, Шестерка. Я всегда любил тебя. Я всегда буду любить тебя.

Я закрыла глаза, когда его правда и обещания нахлынули на меня. Они глубоко проникли в мои кости и разгладили все неровности во мне. Они исцелили, исправили и снова привязали меня к нему.

— Я тоже тебя люблю, — призналась я, еще одна часть абсолютной правды, в которой не было и тени обмана. — Я всегда любила тебя. — Я прижалась губами к его губам, наслаждаясь его вкусом, смешанным с моими слезами. — Я всегда буду любить тебя.

В следующую секунду его руки обхватили меня, крепко прижимая к груди, но в то же время осторожно, как будто я была хрупкой вещью, которую он боялся сломать.

С первого момента, как он вернулся в мою жизнь, я не знала, что мы с Сойером делаем, только то, что мы снова стали частью жизни друг друга. Ничто другое не имело смысла. Я не знала, что делать со своим недоверием или неуверенностью в себе, или с годами боли и разбитости между мной и Сойером.

Теперь я знала.

Мы были вместе. Мы всегда были бы вместе. Вы могли бы возразить, что на самом деле мы никогда не были порознь. Я не порвала с ним. Я никогда не расставалась с ним. Наверное, потому, что я знала, что наши отношения никогда не смогут закончиться.

Мы оба совершали ошибки. Сойер не был идеальным мужчиной, а я не была идеальной женщиной. Я не была безупречна в истории нашего прекрасного беспорядка.

И, кроме того, важно было не то, как мы начинали… а как мы закончили.

Для меня никогда не было никого, кроме этого человека. Он был моим. И я была его.

Как раз в тот момент, когда я решила снова уложить этого мужчину на диван, его телефон зазвонил, заставив нас обоих вздрогнуть.

Я подпрыгнула, резко втянув воздух, которого было недостаточно, чтобы успокоить мое бешено колотящееся сердце.

— Эта штука всегда звенит в самое неподходящее время, — прорычала я.

Он взглянул на телефон на кофейном столике.

— Для кого-то, кто раньше был воровкой, ты ужасно нервная в эти дни.

— У меня давно не было практики.

Он ухмыльнулся мне.

— Давай оставим все как есть.

У меня было достаточно времени, чтобы с обожанием улыбнуться ему, прежде чем он потянулся за своим телефоном. Телефон перестал звонить, как только он прикоснулся к нему.

Потом он зазвонил снова. Он быстро отключил его, но нахмурился, когда посмотрел на экран.

— Это Гас, — сказал он.

— Ответь. Это может быть важно.

— Что? — рявкнул он на Гаса. Я наблюдала, как краска отхлынула от его лица, а глаза стали напряженными от беспокойства. — Ее? Не может быть. — Он послушал еще немного и посмотрел на меня. — Кэролайн, иди проверь, здесь ли Фрэнки.

Я не колебалась. Я побежала к ее спальне и распахнула дверь, одновременно нажав на выключатель. Ее кровать была пуста. Ее комната выглядела нетронутой.

— Ее здесь нет, — крикнула я Сойеру. Что это значило? Почему Гас звонил в три тридцать утра и искал ее?

Я вернулась к Сойеру, когда он спрашивал Гаса:

— Ты знаешь, куда они направятся? — Это была пытка — слушать и слышать только один конец разговора. Фрэнки пропала? Что-то случилось?

Что, черт возьми, происходит?

— Я сейчас буду. — Он снова прислушался и выругался себе под нос. — Возьми Кейджа… Да, хорошо, все равно возьми его… Увидимся через двадцать минут.

— Где Фрэнки? — потребовала я, как только Сойер отключил телефон.

Он встретился со мной взглядом и выдержал его, пытаясь смягчить удар своих слов сочувствием и заботой. Мой желудок скрутило, когда острый приступ дежавю пронзил меня. Должно быть, так я выглядела, когда сказала ему, что Джульетта пропала. Это была агония, через которую он прошел.

И теперь он был тем, кого мучил телефонный звонок, который будет преследовать его всю оставшуюся жизнь, точно так же, как меня.

— Гас думает, что Аттикус забрал ее, — сказал он мягким голосом. — Она осталась у него сегодня вечером. Ему показалось, что он услышал ее крик, но к тому времени, как он добрался до нее, ее там не было. Он нигде не может ее найти, и она не отвечает на звонки.

Адреналин подскочил в моих венах, и я внезапно почувствовала себя очень бодрой. Я стряхнула с себя остатки признания Сойера, которые сделали меня блаженно вялой и эмоционально подавленной, и стала той боевой силой, которой мне нужно было быть.

— Как нам ее найти? — потребовала я. Я сняла с запястья резинку, используя ее, чтобы собрать волосы на макушке. — Что мы собираемся делать?

— Мы собираемся вернуть ее, — прорычал Сойер. Он подошел к кухонной раковине и ополоснул лицо водой. Затем он начал рыться в шкафах, пока не нашел два пистолета с патронами. Он положил один на стойку для меня. Он посмотрел на меня, оценивая взглядом. Он снова стал тем человеком, которого я знала с юности. Он вибрировал от опасности и кровожадных намерений. — Ты хочешь пойти?

Я оглянулась на его комнату, где наша дочь спала на его кровати, совершенно не обращая внимания на окружающую ее опасность. Когда я снова повернулась к нему, я могла бы поклясться, что увидела его внутреннюю борьбу, запечатленную в чертах его лица. Он не хотел, чтобы я уходила. Он не хотел подвергать меня опасности.

— Почему ты спрашиваешь?

Он опустил голову и позволил мне увидеть всю его правду.

— Я никогда больше не отниму у тебя выбор, Каро. Никогда. Если ты хочешь пойти, пойдем. Если ты хочешь остаться с Джульеттой, оставайся. Это зависит от тебя. Это твое решение.

Я прикусила нижнюю губу и взвесила все за и против. Больше всего на свете я хотела вернуть своего друга. В другом мире было бы трудно поверить, что Аттикус похитил двух человек в течение недели, но не в том мире, в котором я жила. Не в этом грязном городе.

Мне также нужно было подумать о Джульетте. Я больше не была девушкой, которая без раздумья бросается в горящее здание. Если бы что-то случилось со мной и Сойером, это оставило бы Джульетту сиротой. И в этом городе я не хотела думать, что с ней случится, если ее принудят войти в систему — ту самую систему, из которой Сойер сбежал ребенком. Я не знала, найдет ли ее Мейсон или Аттикус заберет ее снова. Я не знала, закончит ли она, как Сойер, на улице или в приемной семье, и я не могла переварить ни ту, ни другую идею.

Нет, я не могла оставить ее. Даже для моей лучшей подруги.

Я бы послала лучшую команду людей, которых я знала, способных вернуть ее. Но я не могла оставить Джульетту, а самой бегать за членами русской мафии.

Это может убить меня, если я буду сидеть сложа руки. Это действительно может убить меня. Но я не могла оставить свою дочь.

— Мне нужно остаться с Джульеттой, — прошептала я Сойеру, изо всех сил пытаясь выдавить слова.

Он кивнул.

— Это смелое решение, Каро.

Мои глаза наполнились слезами.

— Это не кажется смелым.

Выражение его лица смягчилось, и взгляд тоже заблестел.

— Думаю, что любой момент, когда родитель жертвует своими собственными эгоистичными желаниями ради своих детей, является смелым, достойным восхищения и священным. Я знаю, ты беспокоишься о Фрэнки, но ты поступаешь правильно ради Джульетты. Это делает тебя хорошей мамой.

Услышав от Сойера, который имел непосредственный опыт общения с ужасными родителями, я обнаружила, что полностью тронута его искренними словами.

— Я люблю тебя, — прошептала я снова, потому что это было единственное, что я знала, как сказать.

Уголок его рта приподнялся.

— Хорошо. — Он достал из шкафчика наплечную кобуру и разложил пистолеты по нужным местам. Время смягчило некоторые из самых суровых моментов моего прошлого, и я спутала воспоминания об использовании оружия и причинах, по которым оно мне было нужно. При виде того, как Сойер снова с ними справляется, у меня по коже побежали мурашки.

— Будь осторожен, — сказала я ему, отчаянно желая, чтобы он вернулся домой целым и невредимым.

Он покачал головой.

— Я не собираюсь быть осторожным. Я собираюсь вернуть Франческу. И тогда я собираюсь покончить с этим раз и навсегда.

Я изо всех сил пыталась проглотить комок в горле и одновременно кивнуть. Конечно, он не мог быть осторожным в подобной ситуации. Я знала, что это не так, но его жестокая честность заставила меня почти желать лжи.

Почти, но не совсем.

— Хорошо, — прошептала я. В то время как все мое тело тряслось и трепетало, и я желала, чтобы все это поскорее закончилось.

— Я не собираюсь тебя целовать на прощание. — Мне пришлось вцепиться в рубашку обеими руками, чтобы не подойти к нему. — Потому что я собираюсь вернуться домой и поцеловать тебя как следует. Хорошо?

Я почувствовала, что киваю, но не могла заставить себя произнести ни слова.

— Я вернусь, Каро. На этой гребаной планете нет ничего, что могло бы удержать меня от тебя.

Я поверила ему.

Он сунул ноги в туфли и вышел за дверь, чтобы встретиться с Гасом и Кейджем. Я слышала, как он выкрикнул имя Луки из коридора. Конлан был бы следующим. И, вероятно, Рюу Оширо тоже. Аттикус понятия не имел, с чем он столкнулся. Он понятия не имел, что Сойер все еще управляет этим городом. Он понятия не имел, что уже проиграл.

Я повернулась и забралась обратно в постель к Джульетте. Я знала, что не засну, но мне нужно было быть рядом с ней, нужно было чувствовать ее рядом со мной. И мама-медведица внутри меня не могла не стоять на страже ее.

Полчаса спустя входная дверь открылась и закрылась, громкое эхо разнеслось по тихой квартире. Я поняла, что не заперла ее за Сойером.

— Что-то забыл? — спросила я, садясь в постели.

— Тебя.

Мое сердце остановилось, а кожа превратилась в лед. Все внутри моего тела сразу начало кричать, и я инстинктивно поискала, куда бы убежать. Чтобы спрятать мою дочь.

— Аттикус, — прошипела я, полностью повернувшись к нему лицом. По бокам от него стояли двое грузных мужчин, все они держали в руках оружие. Осознание обрушилось на меня с такой силой, что мне стало трудно дышать. — Ты ждал, когда Сойер уйдет.

— Да. Я ждал, когда Сойер уйдет, — ответил он, его глаза потемнели от злости. — И заодно твой наемный «мускул» и мой гребаный брат. Потребовалось некоторое время, чтобы тебя оставили одну, Валеро. Но вот ты здесь. Одна и безоружная. Готовенькая.

— Фрэнки была приманкой?

Его верхняя губа скривилась.

— Фрэнки моя. Твоя дочь была приманкой.

Мое сердце вспомнило, как биться, и пустилось вскачь в моей груди.

— Что?

— Поехали, — сказал он вместо объяснения. — Пришло время заставить предателя страдать.

Глава 24

Джульетта всхлипнула у меня на коленях. Я сказала ей, что ей нужно вести себя как можно тише, но она не могла остановить слезы страха.

Я не винила ее. Мне тоже хотелось плакать. Мне хотелось рыдать, кричать и бороться.

Однако мои руки были связаны за спиной, и меня толкнули на пол клуба «Волк». В клубе было темно, людей не было.

На самом деле, это выглядело так, как будто оно было закрыто какое-то время. Столы были покрыты толстым слоем пыли, а со всех углов свисала паутина. В углу стояла груда сломанных стульев.

У меня болела спина, задница онемела, а ноги отчаянно нуждались в том, чтобы вытянуться для облегчения. Но я не шевелилась. Мое тело стало сосудом для защиты моей дочери, и моя боль не имела значения.

Они связали руки Джульетты перед ней и повалили ее на землю рядом со мной. Она быстро заползла ко мне на колени и отказалась двигаться. Люди Аттикуса еще не просили ее об этом, но они продолжали угрожать заткнуть ей рот кляпом, если она не перестанет плакать.

Фрэнки нигде не было видно. Я хотела верить, что она была где-то в здании, но я не видела никаких доказательств этого. Аттикус тоже исчез вскоре после того, как мы приехали.

Меня это вполне устраивало. Если бы Аттикуса здесь не было, то он не мог бы отдавать приказы. Его люди были достаточно тупы, чтобы не действовать без его указаний. Я бы смирилась с болью и дискомфортом, потому что это было лучше, чем альтернатива.

Аттикус и его головорезы собирались убить меня. И, вероятно, Джульетту тоже.

Я поняла это, как только они забрали нас из квартиры Сойера и погрузили в фургон без окон. Вот как они собирались наказать Сойера за его предательство.

По-видимому, Пахану было достаточно папки с документами из ФБР, и теперь я им была не нужна. Или все это было приманкой. Они хотели, чтобы Сойер заплатил за свои грехи. Я бы умерла и, вероятно, сильно страдала бы в процессе.

И все здесь собирались умереть и страдать еще больше в процессе. Как только Сойер найдет нас, он обрушит ад на этих придурков. Он бы сжег весь этот город дотла в отместку. Они понятия не имели, какую войну они начинали.

Я хотела бы остаться здесь на эту часть представления.

Заведя руки за спину, я попыталась пошевелить запястьями, но они связали их вместе застежками-молниями.

Я могла проникнуть практически во что угодно. Я могла бы выкрутиться из чего угодно. Но я не могла высвободиться из этих чертовых тугих застежек-молний.

— Мамочка, я хочу домой, — захныкала Джульетта, прижавшись щекой к моей груди.

— Мы скоро поедем туда, малышка. Через некоторое время. — Слезы навернулись мне на глаза. Это была самая трудная, самая неубедительная ложь в моей жизни, и я ненавидела то, что вообще сказала это.

— Zatknites! — крикнул один из охранников.

Слово означало «заткнитесь», и хотя Джульетта не понимала по-русски, она явно знала, что означает этот тон, потому что она прижалась ко мне поближе и притихла.

Я не была такой уступчивой.

— Где Аттикус? — спросила я.

Парень, по форме напоминающий помесь питбуля и холодильника, хмуро посмотрел на меня, выругавшись по-русски.

— Не твое дело. Сади и веди себя тихо. И не волнуйся о боссе.

— Но он действительно твой босс? — надавила я, зная, что играю в опасную игру. Но на самом деле, какое это имело значение?

Прямо сейчас я была обречена на поражение, но я не собиралась сдаваться без боя. Не в моем характере было садиться и сдаваться. Я была бойцом, выжившим. И я молилась так усердно, как только могла, чтобы пережить этот кошмар. Что мы с Джульеттой как-нибудь переживем этот город еще раз.

— Аттикус — босс, — снова прорычал бандит на своем английском с сильным акцентом.

Я покачала головой взад-вперед, отчаянно заронив семена сомнения. Очевидно, этот человек был родом не из Америки. В этом не было ничего необычного для синдиката. Часто братья вербовали плохих парней непосредственно из России.

У них было преимущество в том, что они говорили по-русски и не заботились ни о чем, кроме братвы. Они родились и воспитывались головорезами и гангстерами и легко адаптировались к своей новой работе, особенно в подобных ситуациях.

— Аттикус — босс, — повторил он.

— Он притворяется боссом. Пахан никогда бы не позволил предателю стать лидером.

Он топнул своей огромной ногой и уставился на меня.

— Ты глупая девка. Ты ничего не знаешь, дура.

— Он работает с кубинцами.

Он сплюнул на пол рядом с моей ногой, и мне пришлось дернуться вправо, чтобы это не приземлилось прямо на меня.

— Какие, на хрен, кубинцы?

— Это правда, — настаивала я. — Или, по крайней мере, по данным ФБР.

— ФБР лжет, — настаивал он.

— Зачем им лгать мне?

Он не ответил мне. Он пошел прочь, размахивая своей полуавтоматической винтовкой на боку. Я наблюдала за ним достаточно долго, чтобы увидеть, как он завел разговор с другим охранником. Они склонили головы друг к другу и заговорили вполголоса.

Хорошо. Нужно распространить кубинские слухи повсюду.

Во второй раз я подумала о том, каким подонком на самом деле был Аттикус. Ему каким-то образом удалось заполучить кубинцев в свой задний карман, но только для того, чтобы обеспечить себе неприкосновенность. Даже для преступника у него не было ни принципов, ни привязанностей, ни… души.

Говорите о дьяволе, и он явится. Аттикус вошел со стороны входа в бар вместе с Фрэнки рядом с ним. Ее руки тоже были связаны застежкой-молнией, но перед ней, а рот заклеен скотчем. Она плакала. Ее лицо было испачкано косметикой, а глаза опухли и покраснели.

Мое сердце закричало при виде нее. Я подтолкнула Джульетту со своих колен, чтобы я могла неуклюже подняться на ноги.

— Фрэнки! — ахнула я. Все ее тело дрожало. Она выглядела такой хрупкой. Это не была моя сильная, жизнерадостная подруга, бывшая наследница русского синдиката. Это была потрепанная, избитая версия ее самой.

Ее глаза нашли мои с другого конца комнаты, и мы обменялись взглядом, который сказал тысячу слов:

Помоги мне. Нужно бежать. Я собираюсь убить его. Я люблю тебя, подруга. Мне жаль. Я ненавижу это. Нам не следовало уезжать из Фриско.

— Сядьте, — крикнул охранник с расстояния в несколько футов.

Я подчинилась, но только ради Джульетты. Она снова плакала. Я шепотом попросила ее сесть ко мне на колени, и она не колебалась.

— Папа скоро придет, — пообещала я ей на ухо. Она тихо всхлипнула, и я поцеловала ее в щеку, надеясь утешить ее. Надеясь утешить себя. Я знала, что Сойер придет, но он не знал, что меня похитили. И он не знал, где мы были. Шансы на то, что он доберется сюда вовремя, были невелики.

С другой стороны, шансы на то, что он найдет меня после того, как я уехала из Вашингтона, тоже были невелики. Шансы на то, что мы все еще любим друг друга после всего этого времени и всего, через что мы прошли, тоже были невелики. Шансы на то, что мы переживем наше детство и этот мир и будем иметь хоть какое-то подобие нормальности или морального ориентира, также были невелики.

Мы привыкли преодолевать трудности. Мы привыкли процветать среди сильных невзгод.

И самое главное, мы привыкли к Аттикусу и его дерьму.

— Присаживайся, — сказал Аттикус Фрэнки, выдвигая для нее пыльный барный стул. — Ты можешь посмотреть, как я убиваю твою подругу. Это пойдет тебе на пользу.

Она захныкала, ее глаза расширились от страха. Мы обменялись еще одним взглядом, и слезы, струящиеся по ее лицу, заставили и меня заплакать.

— Мама! — Джульетта всхлипнула, услышав угрозу Аттикуса.

— Шшш, — успокоила я ее. — Папа уже едет.

Аттикус ухмыльнулся мне.

— Черт, я надеюсь на это. Я бы не хотел, чтобы он пропустил шоу после всей той работы, которую я проделал, чтобы сделать это идеальное шоу для него.

Мой желудок скрутило от ужаса, заставив меня почувствовать тошноту. Я прислонилась спиной к стене, чувствуя себя побежденной, потерянной и без надежды.

— Зачем ты это делаешь? — потребовала я.

Аттикус выглядел совершенно удивленным. Он оперся локтями о стойку и закинул одну ногу на другую в лодыжках.

— Ты действительно не знаешь? Раньше они думали, что ты такая умная, такая талантливая. Но ты довольно глупа, ты знаешь это?

Я опустила глаза, мое лицо пылало от стыда. Конечно, он ожидал такой реакции. Вот тогда я и увидела это — нож для чистки овощей из бара. У него было плоское прямоугольное лезвие и белая рукоятка. Я помнила их с юности. Это то, что бармен использовал бы для нарезки лимонов и лаймов.

Аттикус продолжал.

— Я делаю это, потому что этого хотят Паханы. Они хотят твоей смерти. Они хотят, чтобы предатель был мертв. Я просто выполняю приказы.

Он ничего не сказал о Фрэнки, заставляя меня невероятно нервничать за нее. Если бы эта ситуация была обратной, я бы никогда не оправилась от того, что с ней что-то случилось, особенно если бы мне пришлось наблюдать, как это происходит. Никогда. Я бы предпочла умереть, чем жить с этими воспоминаниями.

И это была только половина того, чего Фрэнки следовало бояться. Аттикус всегда был одержим ею. А Аттикус всегда был психом. Я и представить себе не могла, какие ужасные вещи ждали ее впереди.

— Это нечто большее, — настаивала я, надеясь вывести Аттикуса из себя. — Ты всегда ненавидел меня. Даже когда мы были детьми.

Его губы скривились в ответ.

— Ты всегда была сукой, которая думала, что лучше всех остальных. Ты думала, что ты неприкасаемая. Да, я ненавидел тебя. Ты была отвратительна, как дерьмо.

— Ты ревновал, — возразила я. — Ты всегда завидовал моему таланту.

— Мне не нужен твой талант, — прорычал он. — Ты вор низкого уровня. Я шпион.

— Потому что Сойера здесь нет. Ты второй в команде, потому что у них больше никого нет.

Все тело Аттикуса сжалось от ярости. Он встал и подошел ко мне. Я снова стащила Джульетту со своих колен и поставила ее позади себя. К счастью, она подчинилась без борьбы.

— Заткнись на хрен, Каро, пока я не потерял терпение. — Он вытащил свой пистолет и направил его на меня.

Волна ужаса пронзила мою кожу с головы до кончиков пальцев ног, и я попыталась не покачнуться. Я беспокоилась не о своей жизни, а о жизни моей дочери — если он промахнется. Или если бы пуля прошла прямо сквозь меня…

Мой разум велел моему рту заткнуться. Мой рот не слушался.

— Ты думаешь, Пахан разочарован? Я имею в виду, я знаю, что ты должен убить нас. Но неужели ты думаешь, что они хотели бы, чтобы это ты их предал? Тебе не интересно, хотели ли они, чтобы вместо тебя у них был Сойер?

Его лицо побагровело от удушья, и он наотмашь ударил меня по лицу пистолетом, зажатым в кулаке. В глазах у меня потемнело, и я растянулась на полу. Издалека я услышала крик Джульетты, а Фрэнки боролась с клейкой лентой. Аттикус прокричал мне что-то нецензурное, но у меня закружилась голова, и резкий звенящий звук приглушил мой слух. Я оставалась на полу в течение минуты, пытаясь восстановить равновесие.

Когда туман рассеялся, его место заняла пульсирующая боль. Вся левая сторона моей челюсти горела от боли, а в черепе расцвела пронзительная головная боль.

И все же мне удалось выдавить страдальческое:

— Значит, ты согласен со мной?

На этот раз я даже не заметила, как последовал удар. Остаточная боль в моем боку, когда его ботинок приземлился, была достаточно отчетливой. Я снова плюхнулась вперед, мои ноги вытянулись, напряглись, толкая меня дальше под стол, пока я боролась с ослепляющей болью и сильным приступом тошноты.

— А это весело, — рассмеялся Аттикус, снова пиная меня в коленную чашечку. На этот раз я закричала и подумала, не раздробил ли он кость. — Давай продолжим играть в эту игру, Каро. Это лучшее время, которое мы когда-либо проводили вместе.

Грохот из соседней комнаты немедленно привлек внимание Аттикуса. По его крикам я поняла, что Фрэнки имеет к этому какое-то отношение, но я боролась с болью, тошнотой и необходимостью схватиться за нож. Он был всего в шести дюймах от моего лица, размытый слезами и расплывчатыми звездами, в то время как мое зрение продолжало плыть. Проблема была в том, что мои руки все еще были связаны за спиной.

Джульетта поспешила ко мне теперь, когда Аттикус ушел разбираться с Фрэнки. Она обхватила мое лицо своими связанными руками, слезы лились из ее глаз.

— Мама, мама, мама, — плакала она. Это, должно быть, было ужасно для нее. Материнский инстинкт внутри меня хотел защитить ее от этой травмы, спрятать ее от этого. Но для нее было важнее, чтобы мы выбрались из этого живыми, чем закрывать на это глаза.

— Джульетта, послушай меня, — строго прошептала я. Она продолжала рыдать. — Послушай, милая. Мамочке нужна твоя помощь. — Она кивнула сквозь слезы. — Посмотри вниз. Там есть нож. Мне нужно, чтобы ты помогла маме сесть и вложила этот нож мне в руки, чтобы плохие парни его не увидели. Ты можешь это сделать?

Ее сильно трясло, и я не была уверена, много ли она поняла, но она кивнула.

Не обращая внимания на мучительную боль в колене и лице, я опустила ноги в позу эмбриона и, когда Джульетта надавила на одно плечо, сумела снова сесть.

Аттикус развернулся и начал кричать на своих людей, но теперь он мог видеть, что мы задумали. Он с отвращением посмотрел на нас, и я быстро помолилась, чтобы Джульета знала, что нужно подождать с ножом. Она оглянулась на него и поспешила ко мне, обнимая меня за плечи.

Взгляд Аттикуса переместился дальше. Джульетта снова забралась ко мне на колени, и мое сердце упало от осознания того, что она отказалась от ножа для чистки овощей. Тот же самый охранник, что и раньше, отступил назад и посмотрел на нас.

Без ножа я решила продолжить дразнить Аттикуса.

— Ты также второй в команде у кубинцев? — Мой голос звучал так, словно у меня был набит шариками рот, но я справилась с болью и дискомфортом. Аттикус не ответил мне напрямую, но он назвал меня глупой девчонкой по-русски. — Вчера я попросила федералов арестовать тебя, но они рассказали мне о твоем ходатайстве о неприкосновенности. Они предложили и мне. Я не согласилась.

— О чем, черт возьми, ты говоришь? — Аттикус зарычал, выглядя таким же спокойным и раздраженным, как обычно. Я обратила внимание на его зрачки, на то, как они вспыхнули от паники, как они сверлили дыры в моей голове с другого конца комнаты, требуя, чтобы я замолчала.

Это было правдой. Я почти не могла в это поверить, но это было правдой.

— Я была слишком предана братве, — сказала я достаточно громко, чтобы услышали все охранники. — Я имею в виду, да, я сбежала, но это было ради моей дочери. Я никогда никого не сдавала.

— Нет, всех сдал твой парень-предатель, — прорычал Аттикус.

— И все же он никогда не путался с кубинцами. Даже не знаю, что хуже?

— Федералы, — рявкнул Аттикус. — Очевидно.

Я ухмыльнулась. Я представляла, что выгляжу устрашающе с окровавленным ртом, покрытым синяками и опухшим лицом. Но я расставила ловушку, и он попал прямо в нее. Сейчас я была слишком слаба, чтобы злорадствовать.

— Ну, ты сделал и то, и другое, так что, я думаю, ты худший из всех нас.

— Ты глупая шлюха! — Аттикус ворвался через бар, и я знала, что на этот раз будет смертельная боль. Он сошел с ума. Какое бы чувство логики и разума ни было в его тупой голове, оно исчезло при моих обвинениях. Он собирался убить меня. И это должно было быть больно.

Фрэнки соскочила со своего барного стула и встала у него на пути, нежно положив руки ему на грудь. Сначала он даже не мог ее разглядеть, поэтому оттолкнул ее с дороги. Она издала крик боли, наконец-то привлекший его внимание.

В следующую секунду Джульетта соскочила с моих колен и схватила нож для чистки овощей. Пока Аттикус разбирался с Фрэнки на земле, дочка вложила нож мне в руки, а затем снова села ко мне на колени.

С минуту я сидела, ошеломленная сообразительностью моей дочери. По-видимому, яблоко недалеко упало от яблони. Я не думала, что у четырехлетней девочки хватит духу ждать подходящей возможности. Я была очень неправа.

Аттикус поднял Фрэнки с пола, схватив за предплечья, и посадил ее спиной на барный стул.

— Я сказал тебе перестать создавать проблемы, сука. Черт возьми, слушай меня.

Я начала пилить застежки-молнии, отчаянно пытаясь прорезать их середину. Мои руки онемели, а нож был до смешного тупым. Слезы разочарования навернулись на мои глаза, когда я поняла, что у меня не было времени перерезать путы полностью до того, как Аттикус вернется, чтобы причинить мне боль.

— Быстрее, мамочка, — захныкала Джульетта.

Это было ободрение, в котором я нуждалась, и я даже не думала, что она знала, что делает, или насколько эффективны были ее ласковые слова. Я пилила быстрее, не обращая внимания на мучительное покалывание в руках. Плотный пластик начал поддаваться, давая моим рукам больше места для движения. Прогресс!

Аттикус внезапно оказался надо мной.

— Что ты делаешь? — он зарычал. Его пистолет щелкнул, и он навел дуло на мой левый глаз.

Черт возьми. Это было оно.

— Встань позади меня, — приказала я Джульетте. Она не колебалась.

— Подумай о том, что ты делаешь, — предупредила я Аттикуса. — Разве мы не были друзьями когда-то? — На его полный отвращения взгляд я быстро добавила: — Тогда братом и сестрой. Я все еще братва. Я все еще член синдиката. — Ложь, ложь и еще раз ложь, но я была ловкой обманщицей. Я даже ничего не могла с этим поделать, это было в крови.

— Ты предательница и стерва, — утверждал он. — Ты — единственная причина, по которой организация развалилась. Если бы ты осталась, твой парень не выдал бы все ФБР. — Он указал на пустой, полуразрушенный бар. — Это все твоя вина.

— Неправильно, — раздался голос с другой стороны комнаты.

Мы с Аттикусом одновременно обернулись, чтобы посмотреть, кто это был, и оба были одинаково ошеломлены, увидев Сойера на другой стороне комнаты, заполненной его людьми. Русские, которые охраняли нас, были взяты под прицел ирландцами, итальянцами и якудзой. Там также были испаноязычные люди, но я не знала, были ли они мексиканцами, кубинцами или кем-то еще.

Пистолет оставался направленным мне в голову.

— Как раз вовремя, — промурлыкал Аттикус. — Я не хотел, чтобы ты пропустил шоу.

Сойер склонил голову набок, его глаза по-прежнему были прикованы к Аттикусу. Он не смотрел на меня. Он был слишком сосредоточен на парне, направившем заряженный пистолет мне в голову.

— Сначала тебе нужно разобраться с фактами.

— Какими фактами? — нетерпеливо спросил Аттикус.

— О федералах, — продолжил Сойер. — Я заключил сделку с федералами перед отъездом Кэролайн. Я сделал это в ту ночь, когда меня арестовали.

— Что? — потребовала я, не обращая внимания на то, что на самом деле это был не мой разговор.

— В ту секунду, когда Пахан попросил меня взять их вину на себя, я заключил сделку. Братва предала меня. И сегодня я навсегда положу конец этому предательству.

— Пошел ты, Сойер! — крикнул Аттикус.

И вот тогда весь ад вырвался на свободу.

Глава 25

Две вещи произошли одновременно.Джульетта выхватила у меня нож и распилила остатки застежки-молнии, порезав при этом мое запястье, но сумев освободить меня. Секунду спустя Аттикус бросился на меня, подняв за волосы, чтобы выставить перед Сойером и его армией людей.

Я вскрикнула, отчаянно дергая Аттикуса за запястье, чтобы унять боль в голове. Он сжал крепче, заставляя мою спину выгнуться, а меня встать на цыпочки.

— Отпусти ее, — прорычал Сойер.

Я знала, что Аттикус улыбался по звуку его голоса, когда он ответил:

— Ты все еще думаешь, что ты главный. Ты все еще думаешь, что все делают то, что ты говоришь, потому что ты какой-то большой гребаный мужик.

Краем глаза я наблюдала, как Джульетта бежит к лестнице, где мужчина жестом звал ее подойти к нему. Мое зрение все еще было затуманено болью и слезами, но мне удалось узнать своего отца, выглядывающего из-за угла лестничной клетки. Облегчение захлестнуло меня, и на поверхность выступили новые слезы.

Он был таким дерьмовым отцом. Такой кусок дерьма. И вот он здесь; он вытащил мою дочь из этой адской ситуации, и я мгновенно простила его за все. Именно так. Ничто не имело значения, ни мое детство, ни его предательство, когда Сойер попал в тюрьму. Ничего, кроме того, что он только что сделал для Джульетты.

Он потащил ее за собой вверх по лестнице, и они исчезли, подальше от этого беспорядка и сильной опасности. Джульетта была в безопасности. Это было все, что имело значение. Теперь Аттикус мог делать со мной все, что хотел.

Аттикус прижался своей щекой к моей, где он ударил меня ранее, заставив меня вздрогнуть.

— Давай посмотрим, какой ты большой мужик, когда я заберу у тебя твою любимую игрушку. — Я задохнулась от сильного прижатия его пистолета к нижней части моего подбородка. — Я думаю, в конце концов, она не стоила всех этих хлопот, верно? — Его смех был мрачным, полным злобы, полным болезни в его голове, которая определяла всю его жизнь. Его тело прижалось к моему, ближе и целеустремленнее. Он хотел разозлить Сойера как можно больше. Он знал, что игра окончена, но ничего не мог с собой поделать. Если он шел ко дну, я шла ко дну вместе с ним. — Тебе следовало остаться с братвой, Уэсли. Ты не должен был позволять этой сучке вставать у тебя на пути.

С меня было достаточно. Это стало последней каплей. Я крепче сжала нож для чистки овощей, который все еще был в моей правой руке, и повернулась всем телом, выбивая пистолет из-под подбородка. Без угрызений совести или чувства вины я со всей силы вонзила тупой нож в бок Аттикуса.

Его бок был мягче, чем другие части его тела, но мне пришлось надавить изо всех сил, чтобы заставить его проникнуть глубоко внутрь него. Он отшатнулся, удивленный ударом ножа, моей наглостью и происходящими событиями.

— Ты не должна была этого делать, — крикнул он, когда кровь начала окрашивать его рубашку в темно-красный цвет. Он поднял пистолет, и я закричала в тот же момент, когда в баре раздался выстрел.

Два тела рухнули на землю, и я медленно осознала, что была одним из них. Все болело так сильно, что я подумала, что в меня стреляли. Однако, когда я открыла глаза, я увидела Аттикуса, лежащего рядом со мной. Кровь была повсюду на полу, впитываясь в дерево и медленно растекаясь по кругу в мою сторону. Это был он. В него стреляли, а не в меня. Я отползла от него как можно быстрее, мысленно оценивая свое тело и любые новые травмы.

Подобрав на ходу пистолет Аттикуса, я умудрилась залезть под стол, под которым нашла нож для чистки овощей, и свернулась калачиком в позе эмбриона.

— Ты гребаный мудак! — Аттикус закричал с пола, его голос задыхался от крови и агонии. Я немного приподнялась, увидев, что он был ранен в живот. Он был ранен, но не отключился. — Я, бл*ть, убью тебя.

Сойер стоял над ним, направив пистолет в голову Аттикуса.

— Думаю, ты уже пробовал это.

— Ты чертов предатель, — прорычал Аттикус. — Итальянцы, ирландцы… Ты гребаная шлюха.

— Не больше, чем ты, — сказал Сойер. — Что напомнило мне кое о чем. — Он повернулся лицом к своей армии организованной преступности. Латиноамериканцы, которые были с ним, вышли вперед. Кубинцы. Они подошли, чтобы взять под охрану Аттикуса. — Твоя новая семья здесь, чтобы позаботиться о тебе. — Он отступил с их пути, и двое парней схватили Аттикуса за руки и надели ему на голову черный мешок. — О, подождите, это неправильно, — Сойер опустил подбородок, его лицо было воплощением мести, — они пришли сюда, чтобы убить тебя. Вот почему они здесь. — Он присел на корточки, чтобы Аттикус мог его ясно слышать. — Видишь ли, твои кубинские друзья уже много лет работают с ирландцами. А ирландцы работали со мной с самого гребаного начала. Единственная причина, по которой они захотели иметь с тобой что-то общее, — это потому, что я сказал им потакать тебе. И они это сделали. Но тебе, вероятно, не следовало заключать эту сделку с федералами. И тебе действительно не следовало торговаться за неприкосновенность. Они злятся из-за этого.

Аттикус отчаянно закричал по-русски. Он бил себя по телу, заставляя больше крови хлестать из раны, и выкрикивал больше иностранных слов. «Помогите мне, — говорил он. — Стреляйте в них! Спасите меня. Я ваш босс!» Его выволокли из комнаты, оставляя за собой кровавый след.

Никто не пошевелился. Никто не пытался ему помочь. Либо его людей все еще держали под прицелом, либо они согласились с тем, что кубинцы должны заполучить его.

Сойер повернулся, чтобы посмотреть на меня, и мы обменялись коротким, но напряженным взглядом. Он опустил свой пистолет так медленно. Он не верил, что угроза на самом деле миновала.

— Шестерка, — наконец прошептал он, падая на колени передо мной. Его руки обхватили мое лицо, едва касаясь из-за синяков и очевидной боли. Мое лицо, должно быть, уже напоминало баклажан. — Черт возьми, ты меня напугала.

— Я не знала, успеешь ли ты сюда вовремя, — икнула я, не собираясь плакать, но не в силах остановиться.

— Как будто что-то могло удержать меня от тебя, — прорычал он. — Ты уже должна была это знать.

Я задрожала от облегчения, остаточного страха и щемящей благодарности.

— Как ты узнал?

— Он хотел, чтобы я знал, — пробормотал он, как будто это даже не имело значения. — Он думал, что я появлюсь с Гасом и буду смотреть, как ты умираешь. Он не знал, что у меня есть своя собственная братва, что я создал свою собственную семью. Он не понимал, как сильно я буду бороться за тебя или на что я пойду, чтобы уберечь тебя. Он не понимает, что то, что у нас есть, сильнее его, сильнее братвы, этого города и всего гребаного мира. Он недооценил нас, Шестерка. И это было его роковой ошибкой.

Я забралась к нему на колени и проигнорировала дискомфорт, чтобы прижаться к его телу. Мои травмы и страдания не имели значения в свете человека, который спас меня, этого человека, который так сильно любил меня.

Конлан появился над нами в сопровождении мужчины с оливковой кожей и шрамом вдоль шеи и молодого японца с ярко-рыжими волосами. Это должны были быть Лука Росси и Рюу Оширо.

— Копы скоро придут, — сказал Конлан, его ирландский акцент был тяжелее, чем обычно. — Мы поговорим позже.

— Идите, — приказал Сойер. — Мы это уберем.

— Теперь они тебе не будут доверять, — добавил Лука тихим голосом. — Ты признался, что работал с федералами. Сейчас мы ничего не можем для тебя сделать.

Сойер прижал меня ближе, прижимая к своей груди.

— Все в порядке. Я все равно завязал с этим городом.

— После всего? — спросил Рюу с явным недоверием. — После всей работы, которую ты проделал?

Сойер улыбнулся ему.

— Сейчас у меня есть более важные дела.

— Мамочка! — В этот момент закричала Джульетта, сбегая с лестницы туда, где мы кучкой сидели на полу. Она с криком навалилась на меня сверху и обвила руками мою шею. — Папа, ты пришел!

Сойер обнял нас обеих.

— Идите, — сказал он своим друзьям. — Уводите своих людей отсюда.

— Тогда до свидания, — сказал Конлан, и хотя я едва знала его, я могла услышать окончательность в его голосе. — Наслаждайся этой своей жизнью. — Сойер высвободил одну руку, чтобы пожать Конлану.

Лука наклонился и взял Сойера за руку.

— Если тебе что-нибудь понадобится…

Сойер кивнул.

Рюу был следующим.

— Брат, — пробормотал он.

Сойер выдержал его взгляд.

— Брат.

Комната взорвалась хаосом, когда семьи разошлись, а Гас и Кейдж двинулись, чтобы помочь Фрэнки, которая рухнула на пол возле бара. Три семьи исчезли, и мы остались с оставшимися русскими и моим отцом.

В конце концов Сойер отстранил нас с Джульеттой в сторону, чтобы он мог встать. Подошел мужчина-великан, которого я узнала по своей юности. Теперь он был старше, а тело было не таким крепким. Но он все еще был тем неуклюжим человеком, которого я помнила по задней части бара.

— Медведь, — поприветствовал его Сойер, протягивая руку в знак уважения.

Медведь взял его с подозрительным, недоверчивым выражением на лице.

— То, что они говорят о тебе, правда?

Сойер кивнул.

— Я должен был защитить свою семью.

Легкая улыбка изогнула одну сторону рта Медведя, превратив его лицо в более светлую, менее страшную версию его самого.

— Я помню. С тех пор, как ты появился у нас… — его рука переместилась к области груди. — Это всегда было связано с ней.

— Всегда, — согласился Сойер.

— Ты у меня в долгу, — сказал Медведь. Страх снова сковал мои внутренности узлом. О чем собирался просить этот гигантский мужчина? Что он собирался потребовать от Сойера?

Сойер, казалось, испытывал тот же страх, только он скрывал его лучше, чем я.

— Я хочу синдикат.

Думаю, Сойер был так же шокирован, как и я, потому что ему потребовалось мгновение, чтобы ответить.

— Ты?

— Да, — сказал Медведь. — Я хочу, чтобы ты пообещал, что никогда не вернешься. Что я волен делать с ним все, что захочу.

— Федералы…

Медведь пожал плечами, прерывая его.

— Федералы будут думать, что со смертью Усенко все кончено. Они не будут меня беспокоить. Они никогда этого не делали.

Сойер кивнул, оценив логику этого человека.

— Хорошо. Это твое. Возьми это. Мне это больше не нужно.

— Уезжай из города, — приказал Медведь. — И с этого момента оставь федералов в покое.

— Сегодня же, — пообещал Сойер. — Ты нас больше не увидишь.

Медведь кивнул. Один раз он посмотрел на меня сверху вниз, словно пытаясь понять, что во мне такого особенного. Он не понимал, почему Сойер сделал то, что он сделал для меня. Он не понимал, ради чего он рисковал всем.

Он понятия не имел.

То, что было у нас с Сойером, нельзя было воспроизвести, нельзя было подделать. Это было реально, самая реальная вещь за всю мою жизнь. Раньше я была глупой, параноиком, сомневающейся и напуганной. Но те дни прошли. Сойер был моим. И я была его. И эта наша семья была для нас началом и концом всего.

Риск, опасность, игра… все это стоило того, чтобы удержать нас вместе. Теперь я это знала. Я верила в это.

И ничто больше никогда не заставит меня передумать. Не настоящие опасности или секреты из прошлого. Ни признаний, ни правды, ни лжи, ни чего-либо еще. Нам пришлось пройти через ад, прежде чем я в это поверила, но мы были здесь. И здесь мы собирались остаться.

Медведь и его люди ушли, оставив нас шестерых и моего отца позади. Весь пол был залит кровью, а вокруг были тысячи ужасных воспоминаний, связанных с этим местом, но были и хорошие воспоминания. И даже некоторые великие.

И там был Сойер. Он пришел из этого места. Он стал чем-то большим для меня в этом месте. И только по этой причине я никогда не смогла бы ненавидеть это так сильно, как следовало бы.

— Фрэнки, ты в порядке? — спросила я ее с другого конца бара.

— Нет, — сказала она. — А ты?

Я рассмеялась, и это причинило боль.

— Нет.

— Но ты все-таки жива?

Слезы защипали мне глаза.

— Мы живы, — сказала я ей.

— И я тоже.

— Хорошо, — вздохнула она, позволяя Кейджу помочь ей встать. — Давай пойдем домой.

Я не могла бы согласиться больше, но прежде чем мы успели покинуть помещение, в него ворвались копы. Их пистолеты были подняты, и они кричали все полицейские лозунги, которые им полагалось, снова наводя ужас на Джульетту.

Мы проделали стандартные движения, поднимая руки в воздух и ложась лицом вниз на пол. Джульетта все время плакала и визжала из-за меня, но я знала, что на этот раз она, по крайней мере, в безопасности. Вскоре после того, как нам зачитали права, пришли федералы, Мэйсон Пейн возглавлял группу. Он заставил копов отступить, и мы смогли встать и начать трудный процесс допросов.

Парамедики сначала оказали нам помощь, в то время как Мейсон заставил копов отступить. Затем нас отвезли в полицейский участок, так как его офис все еще не был в рабочем состоянии. Джульетта цеплялась за меня всю дорогу, и, насколько позволяло мне мое измученное тело, я цеплялась в ответ.

Три часа спустя я сидела наедине с Мейсоном в комнате для допросов, в то время как Сойер и Фрэнки наблюдали за Джульеттой где-то в другом месте здания.

— Ты собираешься арестовать меня? — спросила я в упор. У меня больше не было сил играть в игры. Я просто хотела получить его ответ.

Конечно, Мейсон не ответил мне прямо.

— Должен ли я арестовать тебя?

Я вздохнула, засмеялась и начала немного плакать. Очевидно, у меня был тяжелый день, и меня нужно было уложить в постель.

— Да, может быть. Я совершила много безумных поступков, Мейсон, но ты уже знаешь это.

— Тогда давай не будем говорить о том, что я уже знаю, — мягко сказал он. — Вместо этого давай назовем это выездным допросом.

Я посмотрела на него в совершенно новом свете. У Сойера уже был допрос. На самом деле, все уже были опрошены. Со мной говорили последней, чтобы дать Джульетте время успокоиться. Итак, мы были здесь. После всего этого времени, после нашей долгой истории игр в кошки-мышки, мы, наконец, подошли к концу наших отношений.

— Хорошо, — прошептала я, готовая и благодарная положить этому конец. И благодарная Мейсону за все, что он сделал для Сойера и меня.

Он бросил ручку на стол и откинулся на спинку стула, выглядя совершенно расслабленным впервые с тех пор, как я его знаю.

— Ты сегодня возвращаешься в Колорадо?

— При первой же возможности, — честно сказала я ему. Я больше не лгала Мейсону, не манипулировала им и не увиливала от него. Теперь мы могли бы быть честными. Мы могли бы даже стать друзьями.

Может быть.

Ладно, это, вероятно, зашло слишком далеко. Я бы остановилась на том, чтобы не быть врагами.

Он приподнял бровь.

— И ты никогда не вернешься?

— Таков план. — Я улыбнулась. — Никогда больше.

Он тоже улыбнулся.

— Ты рада, что все закончилось?

— Больше, чем ты когда-либо узнаешь.

Он покачал головой, не соглашаясь, но это было мягко и дружелюбно.

— Нет, это неправда. Я знаю. И я тоже рад, что все закончилось.

Я подумала о Медведе, взявшем на себя руководство, и о том, что он мог бы сделать с коллекцией скелетов других людей, но я не сказала об этом Мейсону. Может быть, я еще не закончила лгать ему на сто процентов.

— Мы через многое прошли, — вместо этого пожаловалась я.

Он выдержал мой пристальный взгляд.

— Мы прошли через ад.

Тяжесть нашего прошлого давила мне на плечи, словно миллион фунтов, которую я с трудом удерживала.

— Верно.

— Ты заслуживаешь немного счастья, Каро, — сказал Мейсон, и это прозвучало искренне. — Ты заслуживаешь свободы, ради которой так усердно трудилась.

— Ты тоже, — сказала я ему. У наших свобод были разные определения, но я знала, что он тоже работал над одной из версий. Что бы ни заставляло его так необычно сосредотачиваться на братве, теперь оно было мертво. Он мог двигаться дальше. Он мог бы прожить свою жизнь, свободную от этого бремени.

В его глазах появились печальные морщинки, и я переосмыслила себя. Может быть, его потеря означала, что свободы никогда не будет. Может быть, правосудие. Но не свобода.

— Будь в безопасности, — сказал он глубоким голосом. — Держись подальше от неприятностей.

Я улыбнулась, и мне показалось, что я никогда раньше не улыбалась.

— На всю оставшуюся жизнь.

— И присматривай за своим отцом, хорошо? Я не хочу больше никогда о нем слышать.

Я заикалась, мое сердце подпрыгивало в груди.

— М-мой папа?

— Сойер сказал, что ты будешь присматривать за ним. Наверное, это хорошая идея. — Он сделал паузу на секунду, прежде чем наклониться, чтобы сказать: — Ты знаешь, ходят слухи, что Волковы из-за него вернули тебе Джульетту. Он выторговал себя ради нее.

Тепло расцвело в моей груди и распространилось по каждой из моих конечностей. Сойер всегда ненавидел моего отца. Черт, я сама иногда ненавидела своего отца. Я предполагала, что нам всем нужны новые начинания. Сойер получил одно, и я получила одно, и теперь мы позволим моему отцу попробовать.

Фриско понравился бы ему. Может быть, горный воздух прочистит ему голову и даст новый взгляд на жизнь. Плюс, там была Джульетта. Он спас ее. Теперь, возможно, она могла бы спасти его.

Я смягчился, думая о том, как он усердно трудился, чтобы вернуть мне Джульетту.

— Первое пари, которое он когда-либо выиграл, — пробормотала я, больше для себя, чем для Мейсона.

Мы посидели в задумчивом молчании еще минуту, прежде чем я спросила:

— Ты не собираешься спросить меня об Аттикусе?

Его глаза снова блеснули, прогоняя боль и печаль из его прошлого.

— Он был найден мертвым в своем доме несколько часов назад. Сейчас мы расследуем обстоятельства. Мы подозреваем, что в этом замешан совершенно не связанный картель, но если у тебя есть какая-либо информация, которую ты хотела бы…

— Нет, — ответила я. — Я понятия не имею, что произошло.

Он кивнул.

— Я так и думал.

После еще одного продолжительного молчания я сказала:

— Ты хороший агент, Мейсон Пейн. Я, очевидно, не испытываю к тебе никакого уважения, но я уверена, что твои коллеги уважают тебя.

Уголки его рта приподнялись, и он выдержал мой пристальный взгляд.

— Ты хорошая воровка, Кэролайн Валеро. А иногда и хороший человек. Я, очевидно, тоже не испытываю к тебе уважения, но я уверен, что в этом мире есть люди, впечатленные тем, что ты можешь сделать.

Я рассмеялась над этой игрой, в которую мы играли.

— Убедись, что ты держишь этих русских взаперти. Ну, знаешь, чтобы доказать, насколько хорошо ты делаешь свою работу.

Он подмигнул.

— Я так и сделаю. Теперь, когда у меня есть это досье-приманка снова, это сделает это судебное дело немного более гладким.

— Приманка?

— Разве я сказал приманка? Я имел в виду, что в досье было устройство слежения.

Качая головой, я спросила:

— Должна ли я приписать себе твое отклонение от правил? Или это произошло естественно?

Он постучал костяшками пальцев по столу, прежде чем встать.

— О, я, вероятно, кое-чему научился, пока работал с тобой, но я не могу позволить тебе приписать себе все заслуги.

— Нет, ты, наверное, не можешь.

Он проводил меня до двери и повел к моей семье и друзьям. Мы собрали наши вещи и в последний раз оставили Мейсона Пейна позади. После короткой остановки у дома Сойера, чтобы захватить любимое одеяло Джульетты, мы направились прямо в аэропорт и купили первые попавшиеся билеты до Денвера.

Служба безопасности аэропорта обыскала нас и бросила около сотни неприязненных взглядов из-за нашей внешности, но все это не имело значения. Мы возвращались домой, и это было все, о чем я заботилась.

Я понятия не имела, что случилось с оружием, которое использовали Сойер, Кейдж и Гас. Но теперь Джульетта спала, а я сидела рядом с мужчиной, которого любила, в самолете, направлявшемся прямо домой.

Я прислонилась к плечу Сойера неповрежденной стороной лица и прижалась к нему.

— Спасибо, — прошептала я. — За то, что вернул нашу дочь и доставил нас домой живыми.

Он нежно поцеловал меня в макушку.

— Я всегда буду приходить за тобой, Каро. Тебе придется прояснить это для себя, если ты когда-нибудь захочешь, чтобы я остановился. Потому что я не смогу. — Он отстранился, чтобы я могла посмотреть в его поразительные голубые глаза, в которых не отражалось ничего, кроме правды, честности и глубин его души. У него не осталось секретов, которые он мог бы скрывать. — Я не знаю, как тебя отпустить.

— И не надо, — умоляла я его, слезы эмоций снова подступили к моим глазам. — Пожалуйста, никогда не останавливайся. Пожалуйста, никогда не уходи. Я люблю тебя, Сойер. Я всегда буду любить тебя. Что бы ни случилось в нашем прошлом, что бы ни было в нашем будущем, это ты и я навсегда.

Его лицо смягчилось, тепло и удовлетворение омыли его черты.

— Тогда навсегда, — пообещал он. — Это начало нашей вечности.

Он запечатал это поцелуем, прижимая наши губы друг к другу таким образом, который был мягким и осторожным из-за моих травм, но также свирепым и постоянным. Этот человек был для меня всем. Он был моим другом и любовником. Моим спасителем и родственной душой. Он был началом и концом. Он был причиной всего и всякой надежды, которая у меня была в будущем.

У нас было тяжелое прошлое. Но у нас впереди было прекрасное будущее. Не было больше опасности, не было больше страха… больше никакой лжи, обмана или минусов. Это были только он и я на всю оставшуюся жизнь — и Джульетта, конечно.

И я никогда не была так счастлива.

Я никогда не была так уверена в своем выборе и в мужчине, которого любила. Я никогда не была так уверена в будущем, которое он нам даст.

Он был моей константой, скалой, на которой строилось все остальное. И я любила его больше, чем когда-либо думала, что это возможно.

Мы сделали неправильный выбор. Мы заплатили за последствия наших опасных жизней. Но теперь мы будем жить в постоянной свободе этой любви, которую мы создали для себя.

Игра в доверие была окончена. Остаток нашей жизни будет прожит в правде.

И любови.

И на правильной стороне закона.

Эпилог

Сойер

Пять месяцев спустя

Там была она. Босая, беременная и более красивая, чем я когда-либо ее видел.

Кэролайн Валеро была моей, наконец, навсегда. И она носила моего сына.

Мне не довелось увидеть ее беременной нашим первым ребенком, и я был слишком наивен, чтобы понять, что я пропустил. Ее раздутый живот был самым прекрасным зрелищем, которое я когда-либо видел. Она светилась, сияла.

Я не мог оторвать от нее своих рук. Я был ненасытен по отношению к ней, как будто мог каким-то образом подарить ей еще детей, в то время как она уже была беременна одним.

Она улыбнулась мне из бара, где болтала с Франческой и Касс, моим барменом. Она сделала этот ресторан своим вторым домом после того, как мы вернулись во Фриско. В основном она приставала к Касс и злила моих клиентов, заставляя их пить целую вечность, но я решил, что они справятся с этим. Она была в моем пространстве, она была рядом со мной, и я мог привести ее в офис в любое время, когда захочу. Все остальные могли бы отвалить.

Мы закрылись на три часа раньше обычного, и обслуживающий персонал наконец-то начал расходиться. Я сказал ей, что пригласил наших друзей на вечеринку. Джульетта, наша дочь, взяла своего дедушку за руку и провела его по инсталляциям Гаса. Несмотря на то, сколько горя этот человек причинил мне в моей жизни, Колорадо, казалось, подходил ему.

Или, может быть, это была жизнь дедушки. Он души не чаял в Джульетте так, как никогда не чаял в Кэролайн. Несколько недель назад я спросил ее, что она думает о преображении своего отца. Она грустно улыбнулась и сменила тему.

Я знал, что ей было больно видеть, что он мог быть хорошим человеком, что он мог быть честным, чистым и обожающим, когда для нее он таким не был. Но она не стала бы желать несчастья своей дочери. И она была слишком довольна, чтобы сейчас обижаться на своего отца.

Кроме того, у нее был я, чтобы защитить ее, если Леон Валеро вернется к своим старым привычкам. Хотя по затравленному взгляду Леона я понял, что он изменился. Пять лет без Каро измотали его, уничтожили в нем последние остатки безрассудства. Он никогда не рассказывал о своей жизни в братве, никто из нас этого не делал, но того, что произошло, пока он был там один, было достаточно, чтобы напугать его до смерти.

Гас появился на верхней площадке нашей лестницы. Последние несколько месяцев он был тише обычного. Смерть Аттикуса оказалась более трудной, чем он себе представлял, и он боролся с нежелательными эмоциями и гневом.

Он был таким же после смерти своего отца. Это был человек, который ненавидел семейные узы, с которыми ему пришлось столкнуться. Двое мужчин, которых он ненавидел больше всего в жизни, были мертвы, но он остался с последствиями своих действий.

В конце концов, он справится с этим. На данный момент мы все дали ему пространство, в котором он нуждался.

Фрэнки тоже изо всех сил пыталась двигаться дальше. Дело было не в том, что она хотела вернуться к прежней жизни, скорее, она не знала, что делать с собой теперь, когда ей не нужно было жить в подполье.

Ее дяди прошли через свои индивидуальные испытания, каждый из которых получил несколько пожизненных приговоров. Они были переведены в отдельные тюрьмы строгого режима. Александр умер вскоре после прибытия. Он был избит до смерти.

Мы не были особо удивлены этой новостью, но она выбила каждого из нас из колеи. Фрэнки была вызвана обратно в округ Колумбия его адвокатами по недвижимости и узнала, что она унаследовала от него крупную сумму денег.

Когда Фрэнки вернулась, она была другой… более спокойной… более вдумчивой. Я знал, что Мейсон Пейн сопровождал ее из аэропорта на встречу и обратно в аэропорт, но она была сдержанна в своей поездке.

Каро сказала мне, что Фрэнки планировала отдать свои деньги на благотворительность, но она этого еще не сделала.

Если не считать наших друзей и их проблем, нам с Каро никогда не было лучше. Теперь мы были настоящей семьей, свободной от цепей нашего прошлого и ограничений братвы.

Мы были друг у друга. И у нас были наши дети. И это было все, что было нужно любому из нас.

Я понятия не имел, что существует такое счастье или что я могу чувствовать себя таким свободным. Мне было комфортно, и мы были в безопасности. И это была самая блаженная жизнь, какую я когда-либо знал.

Каким-то образом, несмотря на все мои неудачи — включая травму и целую жизнь грехов — мне удалось получить единственное, чего я когда-либо хотел в жизни. Кэролайн Валеро.

И как можно скорее я планировал сделать ее Кэролайн Уэсли. Или, скорее, Смит, поскольку наши псевдонимы все еще были необходимы.

Мэгги вошла в ресторан и окинула меня оценивающим взглядом. Я улыбнулся и помахал ей рукой, приглашая войти. Она все еще не полностью доверяла мне, но у меня возникло ощущение, что Мэгги не доверяла полностью никому. И это было нормально. У меня была целая жизнь, чтобы доказать ей, что я достаточно хороший мужчина для Кэролайн.

Я никуда не собирался уходить.

Теперь, когда вся банда была здесь, я направился к Каро. Фрэнки увидела, что я приближаюсь, и нашла предлог, чтобы уйти. Касс сделала то же самое, отбежав на другую сторону бара.

Кэролайн посмотрела на меня, когда я занял свое место рядом с ней, и улыбнулась.

— Привет.

— Привет. — Я поддался желанию провести пальцем по ее лицу. — Ты прекрасно выглядишь сегодня вечером.

Она поморщилась, глядя на свой раздувающийся живот.

— Лжец.

— Нет, — настаивал я. — Никогда больше.

Ее улыбка сияла, а обожание согревало глаза.

Я вытащил коробочку с кольцами, которую держал в руках годами, и поставил ее на стойку рядом с ее руками.

— Я уже давно хотел тебе кое-что подарить.

Она посмотрела вниз на квадратную черную коробку. Ее пальцы начали дрожать, и у меня защемило в груди от эмоций при виде того, как честно она жила сейчас. Она больше не пыталась скрывать свои эмоции. Она не лгала, не манипулировала и не обманывала. Она просто жила. Подлинно и абсолютно честно.

— Что это? — прошептала она.

Я подтолкнул ее к ней.

— Открой ее и посмотри, Шестерка.

Она посмотрела на меня, ее глаза уже наполнились слезами, и я ничего не мог с этим поделать. Я наклонился и страстно поцеловал ее в губы. Когда я отстранился, коробка была у меня в руках, и я открыл ее для нее.

Она уставилась на простое платиновое кольцо, на котором крошечным курсивом была выгравирована моя причина, моя константа, и я начал беспокоиться, что оно слишком простое, слишком невзрачное.

Я должен был купить бриллиант. Я должен был позволить ее тайнику с крадеными вещами вдохновить меня на то, чтобы стать больше, ярче. Мне следовало бы сделать его более экстравагантным.

— Сойер, это прекрасно! — выдохнула она. — Это абсолютно идеально!

Облегчение и радость нахлынули на меня, и мне пришлось прислониться к стойке, когда мои колени подогнулись от силы удара.

— Выходи за меня замуж?

Слезы потекли по ее изящному лицу, и она начала взволнованно кивать, прежде чем смогла заговорить.

— Да, — прошептала она. — Да, пожалуйста.

Я надел кольцо ей на палец, пока наши друзья и семья аплодировали позади нас. Прежде чем она успела повернуться к ним, я поднял ее на ноги, обнял за талию и поцеловал до умопомрачения. Наши друзья зааплодировали громче. Джульетта подбежала и обняла нас за ноги, делая нашу семью целостной.

И мое сердце билось в такт волнению. Кэролайн была моей. Она всегда будет моей. Но что еще более важно, я принадлежал ей.

Когда мы наконец отстранились, она нежно положила руку мне на подбородок и уставилась на меня самыми красивыми глазами, которые я когда-либо видел.

— Ты — моя причина. За все, — признался я. Я поцеловал уголок ее рта и прошептал: — И моя постоянная. Я люблю тебя, Шестерка. И я люблю нашу жизнь. — Мой голос дрожал от эмоций, но я позволил этому случиться. Я также жил в эти дни открыто и предельно честно.

— Я тоже люблю тебя, Сойер, — пообещала она. — Всегда. Навсегда.

Это были самые правдивые слова, которые я когда-либо слышал. Слова, которые исцелили, исправили и сделали все остальное в моей жизни стоящим того.

Наконец-то мы были вместе. Такими, какими мы должны были быть. И в этой жизни не осталось ничего, чего бы я хотел, кроме этого. Она дала мне все. И в процессе этого она сделала меня лучшим, более достойным человеком.

Я прошел через ад, чтобы попасть в рай. Но это того стоило. Для нее это всегда будет стоить того.

Конец

Оглавление

Рэйчел Хиггинсон Последствие Серия: Игра на доверии — 2

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Эпилог