Несовместимые (СИ) [Валентина Викторовна Кострова] (fb2) читать онлайн

Несовместимые

1 глава

— Смотри, Марьян, какие чудесные пинеточки, — Диана хватает с прилавка синие пинетки, улыбается.

Я без интереса рассматриваю ассортимент детского магазина и закатываю глаза.

Приехать в Россию, чтобы провести время в магазинах — не так я планировала свой отпуск. Однако отказать подруге не могла. Сейчас я очень надеюсь, что Адам не станет задерживаться на встрече и заберет из-под моей опеки свою драгоценную жену. Оставить подругу мне не позволяет совесть и предупреждающий взгляд Тайсума при отъезде из дома.

— Тебе скучно, — с улыбкой замечает Ди, вешая на место пинетки. Взяв меня под локоть, тянет в сторону выхода из магазина. — Когда ты будешь беременна, я посмотрю на тебя, — хитро улыбается.

Я хмыкаю. Становится мамой в ближайшее время не планирую. В США вообще женщины рожают ближе к сорокам годам, так что у меня времени вагон и маленькая тележка. И меня умиляют карапузы только на расстоянии вытянутой руки.

— Может, зайдем в ресторан, там и подождем твоего благоверного?

Диана смеется, от ее нежного смеха я улыбаюсь в ответ. Мягко и уже без раздражения.

Ди с беременностью изменилась, стала какой-то не такой. Я не видела ее в первую беременность, этот период прошел мимо меня. Тогда она лишь прислала фото с маленькой сморщенной крошкой с подписью «Наша Ева». Сейчас Еве три года, и она еще не догадывается, какую подставу ей сделали родители: решили порадовать братиком.

— Ты уверена, что сейчас у тебя мальчик? — мы сидим возле большого аквариума, Диана уплетает очередное заварное пирожное, при этом ее голубые глаза все еще блестят голодным блеском.

Я с трудом узнаю свою любимую подругу. Где та изящная фарфоровая блондинка? Нет, она и сейчас шикарна, но... я просто не могу соотнести ее прошлые формы, которые запомнила, с сегодняшними.

— Да, мальчик. Я сто раз уже сделала узи, мне со всех сторон сделали фото мужского достоинства. Адам счастлив, но я очень переживаю по этому поводу.

— Почему? Все мужики мечтают о наследниках.

— Это же мальчик! — она делает большие глаза, я пожимаю плечами, не понимая ее паники, тревоги. — Я не знаю, что с ним делать.

— Тоже самое, что ты делаешь с его отцом: любишь и лелеешь, — усмехаюсь, подруга хмыкает.

Подтекст нам не нужно друг другу объяснять. Диана обожает своего мужа, впрочем, он отвечает ей взаимностью, до умопомрачения любит. Такая любовь немного пугает.

Только задумываюсь об этом типе, как вижу Тайсума в дверях ресторана. Он с кем-то разговаривает по телефону, оглядывается в поисках нас, я поднимаю руку. Пора собираться по своим делам, подруга почти сдана из рук в руки. С Адамом мы не умеем сидеть без колкостей в адрес друг друга. Поэтому наши с ним встречи редки и мимолетны.

— Привет, — он кивает мне в знак приветствия, жену свою целует в лоб и присаживается рядом.

— Ты голоден? — Диана обеспокоенно заглядывает в карие глаза муженька, я доедаю свой салат, стараясь не поддаваться желанию уколоть словесно этого Тайсума.

— Нет. У меня была деловая встреча, там перекусил. Ты пообедала? — выразительно смотрит на почти пустую тарелку Ди. — Домой? Нас Ева ждет, — этакий прикрытый приказ собраться. И ведь Диана послушается его.

— Тут очень вкусные пирожные. Может, купим домой? Ева будет рада, — вопрос-пояснение, Адам обезоружен, без возражений смотрит на жену. Кивает, Диана радостно встает и идет покупать пирожные.

— Если она и дальше будет так есть, скоро ни в какие двери не пролезет, — отпускаю ироничную шпильку в сторону подруги по поводу ее форм, отпивая воду.

Адам сверкает глазами, хищно улыбается. Сейчас будет защищать. Персональный зверь Дианы, укусит, порвет любого, кто не так отзовется о его ненаглядной.

— Жду не дождусь, когда тебе встретится мужик, который заставит держать твой язвительный язык за зубами. Или найдет ему более интересное применение, чем отпускать ехидные замечания.

— Я же любя, — невинно хлопаю ресницами, Адам фыркает. — Шуток, что ли, не понимаешь?

— Благодари Бога, что ты любимая подруга моей жены, я прощаю тебе твой острый язык. Иначе... — выразительно смотрит.

Пояснять его взгляд не требуется, я прекрасно понимаю, что он имеет в виду. За свою жену, дочку и будущего ребенка Адам собственными руками вырвет не только язык, но и выроет яму, закопает, сверху еще ногами притопчет. Страшный мужчина, если так поразмыслить.

— Я еще песочных корзинок с ягодами взяла, — довольная Диана ставит на стол две картонных коробки, я пытаюсь подавить ироничную улыбку, опуская глаза на стакан с водой. Прищуренный взгляд Адама чувствую кожей.

— Марьяш, приезжай к нам на выходные. Хочу еще наболтаться с тобой, прежде чем ты вернешься в свою Америку, — Диана с надеждой смотрит на меня, Адам иронично задирает черную бровь, молчит.

— Заеду. Ничего не буду планировать в эти дни. Потискаю аппетитную, маленькую и вкусную девочку. Я говорю о Еве, если что, — колко смотрю на Адама, он щурит глаза, держит язык при себе. Привстаю со своего места, обнимаемся на прощание с Ди. Адаму достается саркастический взгляд, мои нежности ему ни к чему.

Друг другу улыбаемся, сажусь обратно в свое кресло, провожая голубков теплой улыбкой. Как бы я ни подкалывала Ди, ни иронизировала над тотальным контролем Адама жизни подруги, в глубине души понимала: ей только позавидовать, что ее любит, оберегает такой мужчина. Хорошо, что она сама вовремя поняла, кто ей одержим до дрожи, до помешательства. Они на первый взгляд противоположны друг другу, но, по сути, одно целое.

На секунду задумываюсь. Когда-то в моей жизни был мужчина типажа Адама. Мне потребовалось время, чтобы не вздрагивать на каждую черную тонированную машину. Морщусь от воспоминаний. Самый страшный период лучше забыть и никогда его не вспоминать.

Еще какое-то время сижу в ресторане, без интереса пролистываю ленту «Инстаграма», отвечаю на сообщения, а потом сворачиваю все приложения. Теперь - домой, по дороге заехать в «Азбуку вкуса», купить бутылку вина, оливок и немного сыра. Хочу сегодня расслабиться с бокалом вина в пенной ванной.

Моя белоснежная малышка, подаренная папой, ждет меня на парковке, сияя на солнце блестящими боками. Я люблю водить машину. На трассе обожаю утапливать педаль газа в пол, от скорости у меня кипит адреналин в крови. По городу стараюсь не лихачить. Идиотов хватает. Поэтому спокойно двигаюсь по своей полосе, никого не трогаю, не подрезаю, не обгоняю.

Все идет хорошо, пока перед носом не подрезает черный, наглухо тонированный джип. Резко давлю по тормозам, вздрагиваю и мертвой хваткой цепляюсь в руль. Через полминуты начинаю дышать, убеждаю себя не реагировать так остро на каждый подозрительный черный автомобиль. Прошлое осталось в прошлом, оно никоим образом не должно лезть в настоящее, тем более в будущее.

Ругаюсь сквозь зубы благим матом. По иронии судьбы мне приходится смотреть на зад этого наглеца на джипе, потому что впереди едущие машины не собираются пропускать эту борзоту. Мне не нравятся резкие рывки черного джипа, дерганье из стороны в сторону. Водителю точно нужно пропить курс глицина и на ночь ромашку, спокойнее будет.

Впереди светофор, потом мой поворот. Заранее включаю поворотники, плавно начинаю смещаться вправо. По соседству едет серебристый «форд», парень приветливо мне подмигивает и пропускает вперед. Я благодарно ему улыбаюсь, внезапно нервный черный джип резко дергается следом за мной.

Удар, скрежет металла, сигналы со всех сторон. Смотрю не мигающим взглядом на крыло джипа. Из машины выскакивает бугай в костюме. Он подходит к поврежденной стороне, внимательно все осматривает, поворачивается в мою сторону.

Я включаю аварийку, выхожу из своего внедорожника. Сдержанно смериваю этого придурка ледяным взглядом, подхожу к переду свой машины. Ничего страшного не произошло, всего лишь притерлись. Легкая полировка или один слой краски. Во всяком случае, джипу меньше досталось, чем моей малышке.

— И как будем разруливать ситуацию? — скрещиваю на груди руки. Стараюсь смотреть уверенно и немножко с вызовом, чтобы не стал напирать на то, что я блондинка и женщина за рулем - как мартышка с гранатой.

— А какие у тебя варианты? — с нагловатой усмешкой спрашивает бугай, выразительно меня оглядывая с ног до головы. Такие берут нахрапом, такие много мозгов не имеют. Знаем, проходили, поэтому я улыбаюсь шире.

— Как вариант, вызвать ДПС, оформить как положено. Можем договориться.

— Какие у тебя планы на вечер?

— Серьезно? — иронично хмыкаю, удивленно вскидывая брови. — Не на ту напал, красавчик. Ты виноват, ты и оплатишь ремонт моей машины. Доказательства у меня есть.

— Какие? Регистратор твой? Да это дело поправимо, — глумливо смеется, не скрывая своего превосходства. Ругаться с таким типом бесполезно, еще можно набраться неприятностей. Я сверлю холодным взглядом его блестящую морду, сжимаю губы. Козел!

Хлопает дверка джипа. Перевожу взгляд с бугая на возникшего рядом с ним мужчину. Судорожно сглатываю и пячусь назад. Первую секунду неверующе улыбаюсь.

Нет! Нет! Это не может быть!

Сохраняя внешнее спокойствие, встречаюсь с глазами этого человека. Его глаза умеют подавлять, умеют приласкать, да чего они только не умеют. Сейчас он смотрит на меня придирчиво, холодно и равнодушно.

— Здравствуй, Марьяна.

— Здравствуй, Герман.

2 глава

Кафе. Удивительно, но факт. Оказывается, «мистер угроза» не чурается заходить в непрезентабельные заведения. Конечно, он не спросил, хочу ли я выпить с ним чашку кофе или что покрепче. Он просто сообщил название кафе, сел в свой тонированный джип и отчалил после того, как оформили документы.

Первый порыв был показать ему вслед средний палец и двинуться по своему маршруту. Этого я не стала делать. Я знаю, кто этот человек, что из себя он представляет. Лучше сделать одолжение и выпить с ним кофе, чем через время обнаружить его возле двери своей квартиры. Или ждать, когда меня насильно притащат к нему.

— Кофе с молоком и без сахара, — делаю заказ подошедшему официанту, усаживаясь с высокомерным видом напротив мужчины. Перед ним уже стоит чашка с кофе.

— Кофе не пьют с молоком.

— Я пью.

— Это неправильно.

— Да много вы знаете, что правильно, а что нет! — вызывающе смотрю в холодные серые глаза, он надменно приподнимает бровь.

Внешне он не изменился с последней нашей встречи. Все те же жестокие глаза, тонкие губы, гладко выбритые щеки и шрам. Темные волосы, подстриженные явно не Тамарой из госпарихмахерской. И все та же тяжелая аура, которая давит на тебя, давит до той степени, пока не сравняет с землей. Невозможно рядом с ним свободно дышать. Задыхаешься.

Мне хватило пары встреч, чтобы понять, этот человек всегда верен себе и своим принципам. По каким законам это основано — не главное. Главное, результат. Человек-власть, человек, умеющий взглядом руководить толпой недалеких людишек, умеющий заговаривать зубы равному себе, всегда выходить победителем.

Хотела бы я найти машину времени? О да, я бы обязательно вернулась в тот самый день, когда слезно просила отца устроить меня в следственный комитет. Я бы лучше пошла работать помощницей юриста с частной практикой, а не в это все...

— Какими судьбами вновь в России? — в голосе ноль градусов теплоты. Зимой и то теплее, чем от его тона.

— Мне запрещено навещать родителей?

— Я этого не говорил.

— Ваш тон на это намекает.

— Ты преувеличиваешь, — колючий взгляд опускается на мои губы.

И сразу же возникает желание выпить воды. А лучше водочки, чтобы сразу отшибло память, а поутру проснуться и ничего не помнить. Официант приносит мой кофе с молоком. Не уверена, что мне удастся его в себя влить под пристальным взглядом серебристых льдин, но делаю попытку. Вроде в горле не застревает.

— Надолго приехала?

— Еще не в курсе? — ехидничаю, стойко встречаясь с его глазами. Дьявол определенно где-то с удовольствием блудил, раз ему земная женщина родила сына. Потому что не могут быть человеческие глаза настолько убийственно спокойны и жестоки. Ни до, ни после таких бездушных глаз мне не встречались. И не надо.

— Думаю, что еще не успею доехать до дома, как вам уже сообщат, когда у меня обратный билет в Майами, — стараюсь не спешить, но все же делаю большой глоток кофе. Хочу поскорее избавиться от этого навязанного общества. И забыть. Встреча с Германом вызывает слишком неприятные воспоминания.

— Ты нисколечко не изменилась, — губы трогает мимолетная улыбка, взгляд на долю секунду смягчается. Это можно с легкостью пропустить, если не смотреть ему в глаза, потому что через мгновение арктический холод вновь появляется во взгляде.

— Для чего мы, собственно, с вами здесь сидим? Не могу даже предположить.

— Пока я ехал, ко мне пришла одна идея.

— Даже не хочу ее узнавать. Я не собираюсь ничего менять в своей жизни. Вы мне посоветовали уносить ноги, как видите, унесла. Смысла нет мне вновь лезть туда, откуда чудом спаслась.

— Ты меня дослушаешь до конца.

— Нет! — сверкаю глазами, достаю кошелек. Прижимаю чашкой купюры, резко встаю со стула. — Спасибо за кофе.

— Марьяна! — мое имя звучит слишком властно, слишком требовательно. Герман сощуривает глаза, от опасного их блеска меня пробирает до мурашек. Как марионетка, управляемая кукловодом, возвращаюсь на свое место. Главное, выслушать и спокойно отказать.

Смотрю на то, как он берет чашку, подносит к губам.

— Я думаю, ты свою юридическую практику не прекратила. Мне нужен адвокат.

Серьезно? Только бы не засмеяться во весь голос, но вот сдержать насмешливую улыбку не в силах. Невоспитанно кладу локти на стол, подаюсь вперед.

— В России перевелись юристы? Или их, как бездомных собак, истребили? Не смешите меня, Герман Александрович, — его имя и отчество произношу официальным тоном. — Я с вами ни за какие деньги никогда не буду работать. Лучше пойду в «Дикси» мыть полы, чем прикрывать ваши темные делишки перед законом. Всего вам доброго и приятного вечера, — презрительно усмехаюсь. Теперь можно уходить.

— Насколько мне известно, ООО «МедиаГлосс» сейчас терпит убытки. Как ты думаешь, кто может стать его владельцем, а нынешнего владельца усадить за решетку? Напомнить, какой срок за мошенничество дают? — замираю. Сколько я успела сделать шагов? Три? Нет, два. Прикусываю губу, смотрю на потолочные светильники.

— Это уже шантаж, Герман Александрович, — оборачиваюсь.

Мужчина вскидывает брови, усмехается и как ни при чем допивает кофе.

— Вы играете не по правилам.

Он встает, неторопливо подходит ко мне. Мне приходится откинуть голову назад, чтобы смотреть ему в глаза. Опасный хищник. Когда он выходит на охоту, лучше хорошенько спрятаться и не дышать, не выдавать своего существования.

— Ты же прекрасно знаешь, что у меня свои правила. И я всегда добиваюсь своего, Марьяна, — от его близкого присутствия, от нервов меня начинает не по-детски трясти. Только личная выдержка, упрямство не позволяют мне явно вздрогнуть от отвращения.

Он действительно добивается своего. Своими руками или чужими, чаще всего именно чужими рушит, калечит, перебивает чьи-то жизни. Ему чуждо сострадание к боли, он глух к мольбам, слеп к слезам. Он - чудовище в облике человека. Наша первая встреча состоялась в суде. Тогда я не знала, что моими руками он совершает свое возмездие.

3 глава

(Назад в прошлое)

Зал заседания шумит, возмущается, осуждает приговор судьи, вынесенный минуту назад. Я невообразимо горда собой и довольна. Дело, на котором поставили крест, махнули рукой, завершилось судом. И моей победой. Точнее, победой Муравьева, но основную часть работы сделала все же я. Работу помощника прокурора не видят, ну и ладно, главное, что доказала себе и этим ухмыляющимся наглым рожам коллег, что я не Барби. У меня есть мозги, логика.

Чувствую на себе взгляд. В этот день многие на меня смотрят. От многих взглядов внутренне содрогаюсь, но не показываю вида. Я прекрасно понимаю, что за люди здесь сидят. С такими на брудершафт не пьют, по одной дорожке не идут, детей не крестят, а лучше вообще не пересекаться с ними никогда.

Так вот, этот взгляд. От него у меня мурашки, как от холода. Я из всей этой бандитской шайки сразу его замечаю. Слишком внимательно на меня смотрит, оценивающе, при этом очень опасно. Этот мужчина не удивлен приговором, более того, он сидит в конце зала и выглядит победителем. Сзади него наклоняется какой-то мужчина, что-то ему шепчет. Он не поворачивает голову, только ехидно улыбается, не спуская с меня цепкого взгляда. Там речь идет обо мне или как?

Мужчина кивает незаметно головой, этот кивок предназначен не мне, а другому мужчине, стоящему рядом. Он большой, грозный и страшный. Обходит скамейку. Мужчина, шепчущий за спиной того, кто только что кивнул головой, бледнеет, потом краснеет, вжимается в стену, потом вовсе ужом ускользает из зала.

Я отворачиваюсь, так как к осужденному подходят конвоиры. Вроде не первый раз вижу, как щелкают наручники на запястьях, и все равно каждый раз содрогаюсь от этого звука. Звука сломленной жизни.

— Ну что, Марьяна, поздравляю, это твой процесс, и ты его выиграла, — Муравьев Андрей Николаевич подходит ко мне, улыбается. — Отметим, красавица? — окидывает меня сальным взглядом, без поясней понятно, как он планирует отмечать.

— Спасибо за доверие, Андрей Николаевич, а вот отмечать не буду, вы уж извините меня, — собираю свои вещи со стола, прокурор прищуривает глаза, хватает меня за локоть. Вскидываю на него раздраженный взгляд. Что за манера хватать за руку, словно имеет право.

— Послушай меня, Барби, то, что ты засадила довольно приличного человека, друга одного уважаемого человека, может тебе аукнуться. Такие люди не прощают тех, кто трогает их людей. Я тебя дружески предупреждаю.

— Вы мне так дружески намекаете, что имеете какое-то отношение ко всем этим? — неопределенно киваю в сторону головой покидающих зал заседания людей.

— Дружески советую тебе валить туда, откуда ты приехала, куколка. Не для тебя местные водоемы, тут пираньи с острыми зубами, проглотят и не подавятся. Конечно, если ты будешь более покладистой девочкой, то я смогу тебя защитить, — взгляд карих глаз откровенно пробегает по моей фигуре, мысленно меня раздевая.

Упрямо сжимаю губы, выдергиваю руку. Как же достало это похотливое отношение ко мне. Все видят сначала красивую блондинку с пронзительно голубыми глазами, с фигурой модели для Victoria Secret, а потом, пообщавшись, с удивлением замечают ум в светловолосой голове.

— Знаете что, Андрей Николаевич, держите от меня подальше свои руки и свои похабные мысли. Кто знает, чья я куколка в этом мире, — окидываю немного удивленного прокурора презрительным взглядом, с гордо поднятой головой удаляюсь из зала.

— Сучка, — несется мне в спину.

В следственном комитете я работаю недолго. Папа помог устроиться. Он не хотел, чтобы я вновь возвращалась в юриспруденцию, потерпев, по его мнению, крах в США. Истинную причину своего возвращения на родину я родителям не сообщала. Нечего им переживать по пустякам.

— Марьян, — меня окликают буквально на выходе из здания суда.

Я беру себя в руки, с улыбкой оборачиваюсь. Передо мной замирает Влад Суриков. Коллега по цеху, единственный, кто откровенно не подкатывает. Подкатывает старомодно: приглашает в кино, театр, кафе; иногда зовет прогуляться по парку, если позволяет погода. Милый парень, немного старше меня.

— Привет, Влад.

— Как ты смотришь на то, чтобы вечером зарулить в клуб и отметить твое первое победное дело? Я угощаю.

— По идее, я должна тебя угощать, но разочарую, сегодня не планирую никуда выходить.

— Ну, Марьян, так нельзя. Пожалуйста! — смотрит, как кот из Шрека, хочется отказать, но в итоге сдаюсь.

— Окей, в семь вечера жду тебя в «Tema Bar», не опаздывай и никого не бери с собой. Иду с тобой в качестве исключения, ты единственный, кто не распускает свои клешни, — подмигиваю поплывшему от моего согласия Владу, выхожу на крыльцо. Сейчас мне нужно помотаться по рабочим делам, потом домой. Я честно планировала провести вечер дома с бокалом вина и с какой-нибудь комедией. Проведу с бокалом коктейля в очень хорошем месте. Иногда нужно стряхивать с себя пыль.

***

Невозможно сидеть на месте и не подтанцовывать. Влад протягивает третий бокал коктейля. Явно планирует меня споить. Напоминаю себе, что нужно теперь осторожно пить, неровен час, алкоголь ударит в голову, и встречайте «шальную императрицу».

— Отличная музыка. Сто лет никуда не выбирался, — Влад трется возле меня.

Хмыкаю, цедя тихонько напиток через трубочку.

— Ты часто тут бываешь?

— Два раза в месяц, в этом - первый.

— Может, потанцуем? — смотрит с надеждой на меня, потом на танцпол. Хороший парень, но не в моем вкусе. Я люблю постарше, посерьезнее, с опытом жизни за плечами.

— Если мы вдвоем отойдем, наши места у бара займут. Хочешь танцевать, иди и танцуй, глядишь, красотку подцепишь, — Влад явно не разделяет ход моих мыслей, хмурится, никуда не идет.

Мне уже становится скучно. Коллега по работе — это не та компания, в которой хочется отрываться и забыться. И план Сурикова по захвату моего расположения трещит на глазах.

— Я отойду в туалет, — шепчу ему на ухо, так как слишком громко орет музыка.

Влад кивает головой, допивает свой виски в стакане. Прихватываю свою маленькую сумку, направляюсь в туалет, где толпится народ. Мне удается без скандала протиснуться в женскую часть, дождаться свободной кабинки, после вымыть руки и выйти.

— А вот и ты, детка, — на выходе из туалета мне преграждает дорогу какой-то амбал с бритой головой. — Повеселимся?

— Иди на хер, — толкаю его в плечо, он позволяет себя оттолкнуть, прохожу мимо, но в следующую секунду кто-то меня сгребает в охапку и затаскивает в помещение сбоку.

Шок не позволяет мне закричать во весь голос. Что происходит? Пытаюсь рассмотреть того, кто меня держит, но ничего не вижу. Темнота помещения делает меня слепой.

— Пикнешь, сразу же искромсаю тебя по кусочкам, — понимаю, что не шутят, не издаю и звука, только учащенно дышу. Мне завязывают глаза, руки, куда-то толкают.

Что они хотят? Выкуп?

Это отцовские конкуренты? Недруги? Кому выгодно мое похищение? Хороший вопрос, ответа нет. Я пытаюсь не поддаваться страху, прислушиваюсь, но рядом никто не говорит, а музыка уже доносится приглушенно. Кто-то открывает дверь, жадно хватаю ртом свежий воздух. Похоже, мы вышли на улицу.

— Что вам нужно? — все же пытаюсь найти контакт, получаю толчок в спину.

Так, разговаривать явно не собираются. Что там говорил Муравьев про защиту? Может, это дело его потных рук? Сукин сын. Стискиваю зубы от досады.

Куда меня ведут? Кто-то открывает дверь машины, понимаю по звуку и по запаху. Пахнет бензином. Меня собираются увозить. Вот теперь паника накрывает с головой.

— Я никуда с вами не поеду! Отпустите меня! Что вам нужно?! — упираюсь, выворачиваюсь из рук того, кто меня ведет. Грубо толкают в спину, я спотыкаюсь, от падения удерживают.

— Ты бы поосторожнее. Босс велел привезти ее в целостности и сохранности, — лениво раздается еще один мужской голос.

— Хватит болтать, засовывай девку в машину, да поедем, пока ее хахаль не хватился.

Это они, наверное, говорят о Владе. Тот явно не подозревает, что меня похищают, а еще следователь, мать его. Никакого чутья.

— Никуда с вами я не поеду!

— Да кто тебя спрашивает, детка. Садись сама, или я тебя запихаю, не испытывай мое терпение, — на мою голову ложится ладонь, нажимает, заставляя нагнуться и все же сесть в машину.

Пока я соображаю, как выкрутиться из этого положения, мою сумочку проверяют, извлекают мобильный телефон. Он издает характерный звук, когда его выключают. Парни явно знают толк в похищениях. Это значит, что ребята профи. Это значит, что тут действительно не шутят.

Сглатываю, от страха в горле пересохло. Я послушно сижу с завязанными руками и глазами, по-прежнему могут только прислушиваться. Вот садятся впереди, возле меня никто не присаживается. Машина трогается с места.

Дышим и думаем. В голову ничего не приходит. Я без понятия, кто организовал похищение, что потребуют за свободу. Едем довольно долго, или мне кажется, что долго. Мои похитители явно не из болтливых, даже радио не включают.

Машина замедляет ход, останавливается. Впереди открываются и закрываются двери, открывается дверь и возле меня.

— Выходи, принцесса, — глумится тот самый голос, кто поймал меня в клубе.

Мне никто не помогает, ощущение, что отдан приказ минимально ко мне прикасаться. Это немного бодрит, значит, меня привезли для босса, как второй голос ранее сообщал.

Кое-как выползаю с завязанными руками и глазами из машины, теперь осторожно берут под локоток и куда-то ведут.

— Осторожно, здесь три ступеньки.

— Вы так великодушны, ранее такой учтивости не отличались.

— Шагай давай, а не умничай. Когда молчишь, красивая.

— Я всегда красивая, вдобавок и умная, — паниковать нельзя, поэтому я широко улыбаюсь.

Знать бы, кому дарю свою улыбку. Разговор не завязывается, благополучно преодолеваю три ступеньки. Меня куда-то ведут, останавливают и снимают повязку с глаз.

4 глава

Жмурюсь от света. Постепенно приоткрываю глаза и хмурюсь. Я стою посередине большой комнаты напротив а-ля позолоченного дивана. На нем, как король, восседает незнакомый мне мужчина. Крупный, с огромным животом, лысый.

— Так вот какая шлюшка Соболя, — усмехается, колючи на меня смотрит, приподнимает верхнюю губу. Он напоминает мне старого бульдога. — Ты, детка, в курсе, куда полезла? Или Соболь решил не вводить тебя в курс дела?

— Не имею представления, о каком Соболе вы говорите. Я присяду? — не жду разрешения, подхожу к ближайшему креслу и сажусь, закинув ногу на ногу.

Маленькие глазки тут же залоснились, едва подол платья задрался на бедре.

— Дерзкая, да? А ты мне начинаешь нравится.

— Не могу сказать, что это взаимно.

— Мы можем договориться, — ухмыляется, а я содрогаюсь, прекрасно понимая, о какой договоренности идет речь. Меня едва не тошнит от отвращения.

— Я ничего не могу изменить в приговоре, — прячу свой дикий ужас за очаровательной улыбкой.

— Да плевать, я давно думал от него избавиться. Правда, более радикальным методом, ты мне облегчила задачку, — демонстрирует свои вставные зубы, ставит стакан с виски на подлокотник дивана и подается в мою сторону.

Какой же он омерзительный. Брр.

— Давай ты мне сделаешь приятно, — его огромная лапища ложится мне на коленку и ползет вверх.

Я цепенею, чувство гадливости заполняет меня до макушки. У него потные ладони, пальцы похожи на маленькие сардельки: короткие и толстые. Вблизи этот мужчина еще страшнее, чем на расстоянии. В своем время он, похоже, перенес ветрянку, которая оставила множество отметин на его некрасивом лице. От него разит алкоголем, пусть и дорогим, запах спиртного вызывает во мне аллергическую реакцию: хочется чихнуть, чихнуть и еще раз чихнуть.

— Руки убрал. Это на вид я милашка, а по факту могу постоять за себя, — тут я, конечно, блефую. Ударить между ног не могу, невыгодная поза. Расцарапать ногтями лицо — доступная сейчас защита.

— Зубастая. Давно я таких несговорчивых не видел. Ломайся дальше, детка, меня это очень заводит, — его ладонь оказывается под платьем на моем бедре.

Не выдерживаю, со всей дури луплю его по щеке рукой. На бледной щеке проступает алый отпечаток моей пощечины. Поросячье глазки наливаются кровью, я не успеваю увернуться, как мне дают ответную оплеуху. Голова дергается, в ушах появляется звон, а перед глазами летают мушки. Рука у этого типа тяжелая.

— Сучка блондинистая, ты сейчас узнаешь свое место, — сдергивает меня с кресла, швыряет, как куклу, на пол.

Я становлюсь на четвертинки и пытаюсь подальше отползти, но меня хватают за ногу, дергают на себя. От ужаса пересыхает в горле, пропадает голос.

Опять дергает в свою сторону, хватается за подол платья и рвет его на части. Треск ткани отдается по моим натянутым нервам.

— Ты же будешь послушной девочкой, — хватает за волосы, притягивает мое лицо к себе. Взглядом меня ощупывает, ухмыляется. Прикусываю губу, когда жестко тянет за волосы, заставляя откинуть голову назад.

— Ты будешь помнить об этой ночи всю жизнь, девочка. Я заставлю тебя молиться и просить меня доставить тебе удовольствие, — приближается свое лицо, свободной рукой мнет мои губы.

Собираю во рту слюну, как только мои губы перестают его интересовать, смачно плюю в эту отвратительную харю. Наверное, я это сделала зря, но если умирать, то сопротивляться до последнего. Я не позволяю страху руководить мной, хотя боюсь и едва держусь, чтобы не удариться в слезы и не просить меня отпустить. Это ведь бесполезно.

Удар был с такой силой, что я, кажется, на время отключаюсь. Прихожу в себя через минуту, ощущаю во рту вкус крови. Мягкая кожа ремня впивается в запястья. Прикрываю глаза, судорожно вздыхаю, когда холодное лезвие ножа скользит по моей ноге. Избавить меня от куска кружева дело трех секунд. Платье тоже постигает незавидная участь. Мне бы заплакать, как жертве насилия, но я упрямо жую свою губу, не разрешаю себе такую слабость.

— Красивая.... Божественно красивая, — дрожь от мерзких прикосновений не могу сдержать.

Дергаю руками, пытаюсь освободить их, ногами отбрыкиваюсь, но их разводят в разные стороны. Я не открываю глаза. Мне невыносима мысль, что сейчас произойдет нечто ужасное, от которого я не смогу оправиться, отмыться, пережить.

В комнате возникает какая-та пауза. Такая нервная, покалывающая изнутри. Осторожно приоткрываю глаза, вопль застревает у меня где-то в легких. Вижу, как на меня направлен пистолет с глушителем. Но не это меня пугает. Пугает взгляд человека, которые держит этот пистолет. Холодный, расчетливый, нет и тени сомнений в том, что он нажмет на курок.

Осторожно смотрю на застывшее перед собой мужское лицо. Поросячьи глазки наполнены животным страхом и жаждой жить. Хлопок. Невозможно смотреть без содроганий, как из глаз уходит жизнь. Это как потухание фитиля в свечи, которая догорает до своего основания. Я чувствую, как меня придавливает весом мужчины, тяжело дышать. Скинуть нет возможности, руки все еще связаны. Мое тело начинает обволакивать что-то теплое. Не хочу даже думать, что это может быть.

Мужчина с пистолетом, это тот самый человек, что был в суде и смотрел на меня. Он опускает руку с пушкой, отворачивается. Что? Вот так уйдет и не поможет?

— Эй! — хрипло его окликаю.

Ноль реакции.

Попытка скинуть с себя покойника проваливается. Я умру. Задохнусь под весом этого мертвого тела. Закрываю глаза. Наверное, стоит сожалеть, что не знаю никаких молитв и не могу помолиться за свою грешную душу.

Внезапно становится легко. Кажется, я умерла. Мои руки освобождают, тело закутывают во что-то теплое и мягкое, берут на руки. Я сильнее зажмуриваюсь, морщу нос, стараясь не вдыхать запах. Запах мужчины. Запах незнакомого парфюма. Такой не продают в магазинах.

— Зачистите все здесь, — раздается над головой ровный, лишенный каких-либо эмоций голос.

Осмеливаюсь приоткрыть сначала один глаз, потом - другой. Но ничего не успеваю рассмотреть, меня усаживают в машину. Куда меня отвезут? Убьют? Этот человек опаснее того, кто уже никогда не выйдет из своего дома.

Сижу в машине одна, никто не спешит сесть за руль и уехать из этого чертова места. Наверное, решают мою участь.

Через пять минут с водительской стороны открывается дверка, садится незнакомый мужчина, машина трогается с места.

— Куда вы меня везете? — без надежды на ответ задаю вопрос сиплым голосом.

В ответ тишина.

5 глава

Меня привозят на окраину города. От этого становится совсем неуютно и нервно. Сильнее сжимаю концы покрывала, в которое меня завернул незнакомец, оглядываюсь по сторонам. Глаза мне не завязывали, я по дороге спокойно смотрела по сторонам. Правда, ничего не запомнила, потому что ночь, фонарей мало. Это плохо, с точки зрения профессиональных качеств вообще караул. Когда машина останавливается на минуту, холодею от догадки: меня живой никто больше не увидит. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кто меня спас. Вряд ли он герой из хорошей сказки, которому за отвагу нужно выдать медаль.

— Я никуда не пойду, — свое решение озвучиваю вслух, смотря на впереди стоящее здание.

Водитель никак не реагирует на мое заявление, машина подъезжает к закрытым воротам, которые через секунду медленно отъезжают в сторону. Если бы на мне была хоть какая-то одежда, не задумываясь, выскочила на улицу и удрала. Здравый смысл берет вверх над эмоциями, хотя положение у меня не самое лучшее, на улице темно и прохладно. И местность вокруг я не знаю. Денег нет, чтобы поймать попутку и как-то добраться до дома.

Меня оставляют одну. Никто не требует, не приказывает выходить. Растерянно смотрю вокруг. Похоже, мы в каком-то загородном отеле с закрытой парковкой. Слышу, как сзади подъезжают еще машины. Оглядываюсь. Четыре черных одинаковых джипа въезжают на парковку. Выходят мужчины, все в черных костюмах, белых рубашках, темных галстуках, и с ними дядька их морской. Точнее, главарь шайки. Он на ходу застегивает среднюю пуговицу пиджака, в мою сторону вообще не смотрит, хотя знает же, что я сижу в машине. Проходит мимо, поднимается по ступенькам крыльца, скрывается в здании.

— Вот сукин сын, — вырывается у меня.

Испуганно прижимаю ладонь ко рту. Распахивается дверка с моей стороны, вздрагиваю, вжимаясь в сиденье. Я и этого мужчину видела. Он был в суде. Большой, грозный, страшный. Таким только детей и пугать.

— Пойдем, — коротко приказывают, я мотаю головой.

Он прищуривает глаза, заставляет меня почувствовать себя букашкой. Разумнее согласиться, пусть внутри все противится. Делаю вдох, осторожно выхожу из машины. Теряю устойчивость, одной рукой придерживаю на себе покрывало, второй - опираюсь о машину. Единственное, что на мне уцелело — это босоножки, но я чувствую слабость, не могу сразу собраться, чтобы дойти куда-то самостоятельно. Меня не торопят, на руки не берут, как и под локоток. Приводят в номер на первом этаже, оставляют одну. Обычный двухместный номер-стандарт: кровать, две тумбочки, шкаф, стул, столик с зеркалом, на котором стоит телевизор, лежат два пульта. Первым делом иду в ванную. К моей радости, там есть полотенце и халат. Недолго думая, скидываю с себя покрывало. С отвращением смотрю на свое отражение. Запекшая кровь на лице, кровь на теле, царапины, ссадины, синяки, распухшая губа. Волосы тоже слиплись, спутались. Видок у меня аховый, мама узнает, но без конца будет причитать.

Ванную принимать в незнакомом месте брезгливо, поэтому включаю душ. Напор хоть хороший, и мыльные принадлежности есть. Морщась от боли, намыливаю свое бедное тело, натирая мочалкой кожу до красноты. Стереть и забыть. Ранки, царапины заживут, главное, чтобы в голове все прошло.

Теперь отражение не такое ужасное, а розовые щечки радуют глаз. Трогаю разбитую губу. Неприятно, надеюсь, заживление не затянется на недели. Завязав потуже пояс халата, открываю дверь и подпрыгиваю от неожиданности.

— Вы меня напугали! — возмущенно отчитываю мужчину, сидящего на кровати.

Он безразличным взглядом окидывает меня с ног до головы, задерживаясь на моих ступнях. Нервно потираю их друг о дружку.

Хватаюсь за ворот халата и бочком двигаюсь к двери. Коварная мысль сбежать не покидает меня даже в этой ситуации, хотя прекрасно понимаю, что бесполезно. Серые глаза следят за каждым шагом. Так хищник смотрит на свою жертву, зная, что никуда эта бестолочь от него не денется.

— Спасибо, что спасли меня, — слишком хорошо мама меня воспитала.

Где это видано, убийцу благодарить за спасение от насильника. Ему явно мои благодарности до одного места. Встает с кровати и подходит к столику с зеркалом. Только сейчас замечаю бутылку «Jack Daniel’s» и стакан, который сейчас наполняют.

— Пей, — произносит таким тоном, что ослушаться чревато последствиями. Я с сомнением смотрю на протянутый стакан.

— Я не пью, — под холодным взглядом серых льдин все же беру стакан, подношу его к губам и делаю маленький глоток.

— До конца, — еще один приказ и, давясь, кашляя, допиваю виски.

Из глаз текут слезы. Не умею принудительно пить. Меня трясет от напряжения, в голове проносится череда картинок прошедшего вечера. Громко всхлипываю. Сквозь пелену слез смотрю на бесстрастное лицо мужчины, он забирает у меня стакан.

— Вы меня отпустите? Или убьете как ненужного свидетеля? Я могу пообещать, что никому ничего не скажу, — проглатываю следующее предложение под ироничным взглядом. Сморозила глупость.

Раздается стук, я вздрагиваю и как ужаленная отскакиваю от двери, вжимаясь в стену. Мужчина открывает дверь, ему что-то протягивают. Закрыв дверь, он подходит к светильнику на столе и вчитывается в бумаги. Сердце испуганно бьется в груди, колотится о ребра. Какой приговор мне вынесут? Если я останусь жива, сразу же напишу заявление об увольнении. Да ну на хрен такой адреналин в крови, я ночами теперь спать не смогу.

— Значит, тебя зовут Марьяна, — задумчиво произносит мужчина. Бесит меня это слово «зовут».

— Меня не зовут, я сама прихожу, когда считаю нужным, а вот имя мое действительно Марьяна. А ваше имя? — алкоголь творит чудеса, я боюсь, но чувствую в груди расползающееся чувство храбрости.

— Я не собачка, чтобы меня звать к ноге.

Прикусываю кончик языка. Мужчина выразительно приподнимает брови, ухмыляется. Он небрежно откладывает на стол бумаги, опирается на него бедром, скрещивая руки на груди.

Я повторяю его жест руками и приподнимаю подбородок. Серые глаза медленно скользят по моему лицу, задерживаются на губах. Кожа на шее начинает пылать, жар медленно сползает со взглядом вниз, к грудям. Никогда я не чувствовала себя настолько уязвимой от одного мужского взгляда, ощущение, будто он видит насквозь мои чувства, читает мои мысли, знает, насколько натянуты нервы. Его взгляд словно пускает ток по моим жилам, смотрит по-разному, регулирует силу напряжения.

Опускаю глаза, возможно, станет легче дышать. Воздух легче станет вокруг, а то он какой-то токсичный.

— Для человека, который хочет жить, ты ведешь себя слишком вызывающе, Марьяна.

— Спишите на пережитый стресс и юный возраст.

Ироничный взгляд заставляет меня смутиться от своей лжи. На юную нимфетку я не тяну.

— Как ты оказалась у Лыка?

— Лык? — непонимающе хмурюсь.

Пауза затягивается, пояснять мне никто не собирается. Так, я же помощник прокурора, значит, должна включить свои мозги. Как я оказалась у Лыка? Лык — убитый этим мужчиной, который до сих пор не назвал своего имени.

— Меня похитили в клубе, где я была с коллегой. Лык упоминал о товарище, который сегодня отправился за решетку. Не опечален решением. Кстати, я вас сегодня утром в суде видела.

— Значит так, красавица, — мужчина отталкивается от стола, идет прямиком ко мне, я вновь вжимаюсь в стену.

От ужаса у меня в животе происходит государственный переворот, кажется, желудок меняется местами с кишечником.

— Побудешь здесь пару дней. Если хочешь жить, будешь послушной, если нет — мои парни в лесочке сегодня выкопают яму и кинут туда твое тело, которое не найдут никогда. Усекла мою мысль? — между нами расстояние вытянутой рукой, а я уже мысленно стекаюсь лужицей от страха, от угрозы, от перспектив. Лицо при этом сохраняю, смотрю прямо в глаза. Лучше бы не смотрела, глаза палача, наверное, все же мягче, чем эти, без эмоций.

— Я буду послушной, — чувствую себя овцой от своей интонации.

Мужчина секунду держит меня взглядом, отворачивается, я шумно выдыхаю. Не оглядывается. Рука аж дергается в желании перекреститься.

Дверь закрывается, слышу щелчок поворачиваемого ключа. Вот я и пленница.

6 глава

Как сойти с ума? Поживите сутки в замкнутом пространстве. Из доступных развлечений только телевизор. Удивительно, но голодом не морили, кормили съедобно, без шика. На мои попытки выяснить у серьезных мужчин, что приносили поднос, свою участь, мне отвечали молчанием.

Второй день тоже прошел в таком же режиме, я нашла канал каких-то мыльных русских опер и вынуждена была смотреть эту хрень. На второй день мне принесли не только еду, но и пакет с одеждой. Спасибо хоть на этом. Простое нижнее белье, я в жизнь такое не ношу и не носила, темные спортивные штаны, черная футболка. Даже носки темно-синего цвета. Определенно тот, кто покупал, любит все мрачное.

На исходе третьего дня у меня создалось впечатление, что обо мне тупо забыли. Не, парни в костюмах все еще тусуются возле двери моего номера, но уже не закрывают ее на ключ. Их было двое, и они посменно дежурили. Подружиться никто не захотел, смотрели на меня с высоты своего роста и молчали. Ну и ладно, невелика потеря.

Досмотрела очередной тупой фильм о бедной сиротинушке, которой повезло встретить богатого, доброго и очень положительного миллионера. В жизни такого не бывает. Или бывает, но с условиями.

Выключив телевизор, смотрю на тумбочку, воды нет, а пить хочется. Попрошу своего дежурного принести мне бутылку. Поправляю на себе футболку, приглаживаю волосы, открываю дверь. Удивленно смотрю на пустой коридор. И как не воспользоваться моментом? Вот грех не сбежать. Однако я разумно понимаю тщетность идеи. Может быть, здание я покину, а дальше что? Кто меня выпустит с закрытой территории, кто меня возьмет безвозмездно и без приключений довезет до центра города? И ходит ли тут рядом транспорт? За прошедшие дни у меня создалось впечатление, что я живу в каком-то бункере. Никого и ничего не слышно.

Постояв минуту, убедившись, что охраны все еще нет, иду вперед. Много одинаковых дверей, за углом обнаруживаю стеклянную дверь. Толкаю ее, оглядываюсь по сторонам, слышу где-то голоса. Сердце гулко стучит в груди, а кровь насыщается адреналином. Внезапно за одной дверью слышу взрыв мужского смеха, перемешенный с женским хихиканьем. Тонкие тут двери, из фанеры.

Знаю, чтонельзя поддаваться любопытству, но ужом проскальзываю в помещение. Глаза привыкают к сумраку, на цыпочках иду на звук голосов. Осторожно выглядываю из-за выступа стены и замираю.

В комнате тускло, очень сильно накурено, пахнет не только сигаретами, но и еще сладким запахом кальяна. Мужчин трое, они вальяжно сидят на креслах, курят и держат в руках стаканы со спиртным. Но не это меня шокирует. Шокирует то, что четыре девушки в провокационных нарядах, которые ничего из прелестей не скрывают, жмутся к мужчинам в креслах. Мой спаситель-незнакомец сидит один, щурит свои холодные глаза, медленно выдыхая никотиновый дым через нос. Пытаюсь рассмотреть его гостей, но из-за положения и дыма не очень удается.

Понимаю, надо валить отсюда, уносить ноги и попить воды из-под крана. Но что-то меня удерживает на месте. Чувство авантюризма? Нет, наверное, сама обстановка, пропитанная запахом никотина, кальяна и сексуального возбуждения отнимает способность двигаться и повелевать своим разумом.

Девушки не стесняются в прикосновениях, мужчины запускают свои руки под их короткие юбочки. Тут я содрогаюсь, дергаюсь, чтобы спрятаться, но сдерживаю себя. В упор смотрю в серые глаза. Он затягивается сигаретой, ухмыляется. Перевожу взгляд на девушек. Две опустились на колени перед мужчинами, расстегивают ширинки мужских брюк, две другие уже смачно целуют члены, позволяя себя лапать за грудь, за попу. Это настолько омерзительно, пошло, что я отворачиваюсь.

Меня неожиданно хватают за локоть, едва я берусь за дверную ручку. Разворачивают и вжимают в стену. Его запах заполняет мои легкие. Его энергетика сталкивается с моей, возникает напряжение.

Я смотрю ему в глаза, упираюсь ладонями ему в грудь. Ладоням горячо, обжигающе горячо, хочу отдернуть, но они словно приклеены к нему. Под ладонями стучит его сердце, ровно, без скачков. Его лицо рядом, я могу рассмотреть длину его густых темных ресниц, мелкие морщинки в уголках глаз, ощутить в полной мере их холод. Он будит во мне противоестественный интерес к своей персоне. От таких стоит бежать, сломя голову, а не пытаться узнать, что за личность скрывается за этой бесстрастной маской.

Мужчина первый от меня отстраняется, грубо берет за локоть и тащит из номера. Я едва за ним поспеваю. Увидев нас, мой дежурный охранник бледнеет на глазах. Мне становится его на секундочку жалко. Может, малый по своим делам отлучился, а тут такая подстава.

Толкает меня в сторону кровати, громко захлопывает за собой дверь. Ему хватает несколько секунд оценить обстановку и вернуться глазами к моему лицу.

— Зачем ты вышла из номера?

— Я пить хотела. Вода закончилась.

Всегда говорите правду, даже если она из области фантастики. Смотрю, как незнакомец распахивает дверь.

— Что-то случилось, Герман Александрович? — заискивающе спрашивает охранник.

— Принеси две бутылки воды без газа.

Значит, у моего похитителя, спасителя вполне русское имя Герман.

— Красивое у вас имя, — не упускаю возможность подать голос.

Герман оборачивается, смеряет меня раздраженным взглядом, чешет переносицу и медленно подходит к кровати. Я тут же подгибаю ноги и немного ползу назад. Опасность от этого человека никуда не делась, я ее чувствую своими мурашками на коже, волнением в животе. И то, что я видела в другом номере, видеть не должна. Теперь еще один повод меня закопать в лесочке. Судя по тяжелому взгляду, мужчина об этом как раз и думает. Сглатываю, нервно улыбаюсь.

Стук в дверь. Парень с бутылками заходит в номер, ставит их на стол и ретируется. Пить мне сейчас совсем не хочется, а вот узнать, какая меня ждет участь — скорей бы.

— Сейчас слушаешь меня внимательно и делаешь все, что я тебе скажу. Сегодня в час ночи тебя отвезут домой. Завтра ты идешь в комитет и подаешь заявление об увольнении без отработки. Собираешь свои манатки и валишь к дяде в Лос-Анджелес.

У меня расширяются глаза, открывается рот. Откуда он обо мне все знает? Понимаю, что такие люди узнают даже, с какой игрушкой ты спала в детстве, но все равно пребываю в шоке. Я не могу вернуться к дяде! Ни за что! Лучше податься на Дальний Восток, в Индию, в Австралию.

— Я не согласна.

— Меня не интересует твое мнение.

— А если я останусь, что будет? — упрямо смотрю на Германа, он прищуривает глаза, зловеще ухмыляется, прячет руки в карманы брюк.

Сейчас он озвучит наказание за ослушанье, и тогда смогу окончательно принять решение, куда бежать и что делать.

— Тебя убьют.

Все же к дяде вернуться будет благоразумнее.

7 глава

За последние три дня мои нервы превратились в тонкие нити, натяни посильнее, порвутся нахрен. Сжимаю руль, стараюсь взять себя в руки, чтобы Тайсум ничего не заподозрил, в какой я жопе. Надеюсь, ему своих проблем хватает, не будет меня пристально рассматривать.

Герман Александрович выполнил свои обещания: меня в ночь нашего последнего разговора тихо доставили домой. Мне дали ровно неделю, чтобы собраться с вещами и смыться из страны.

Вчера вот писала заявление на увольнение, стойко держа оборону от ярого любопытства и стремления узнать причину моего ухода от коллег. Муравьев щурил свои хитрые глазки, щупал меня, пытался самостоятельно раскусить. Я с вызовом в глазах положила ему заявление на стол и дождалась его подписания. Возможно, он знает поверхностно причину, раз не потребовал отработки. Меня в этот же день рассчитали и выдали положенные мне деньги. Где-то в глубине души было тяжело уходить с работы, осознавая, что дорога не только в комитет, но и вообще в Россию мне заказана. Герман об этом не говорил, но его молчание более информативнее, чем двухчасовой диалог.

— Честно, Сулимович, не представляю, о чем ты со мной хочешь поговорить! — врываюсь в палату как ураган, подзадоривая себя изнутри.

Адам всегда вызывает во мне желание покусать его словесно.

Мне хватает выдержки встретиться с его глазами и не дрогнуть оттого, что этот человек сейчас лежит на больничной койке и беспомощен. Он приветливо улыбается, я фыркаю, кидаю сумку на диван и с неохотой подхожу к стулу возле кровати.

— И тебе доброго дня, — от его показательного мягкого голоса закатываю глаза.

Подлец усмехается и все же начинает меня рассматривать. Божечки, надеюсь, он мысли не умеет читать, иначе сейчас начнет пытать вопросами, а это похуже реальных пыток. Душу вытрясет, но все выяснит. Меня хватает ненадолго.

— Ну, начнешь рассказывать суть или так и будешь разглядывать? Поверь, мне есть чем заняться!

— Как ты смотришь на то, чтобы в Лос-Анджелесе открыть свой частный юридический кабинет или попасть в юридический отдел одной успешной компании?

— А ты решил побыть волшебником? — подозрительно прищуриваюсь. Он знает о том, что мне дали время смыться, или преследует свои интересы?

— Разве я похож на того, кто делает добро без выгоды?

— Вот я и думаю, что бесплатного сыра нет.

— Мне нужна твоя помощь. Ты, наверное, в курсе, что Диана думает, что любит меня...

— Она любит тебя! — запальчиво перебиваю, сверкнув своими прекрасными глазами. Сукин сын, только посмей мне обидеть подругу, выдавлю твои прекрасные глазки. — И ты осел, раз этого не видишь!

— Она думает, что любит, но это жалость. Вы же, девушки, любите жалеть, — покровительственно смотрит на меня.

Я на секундочку вспоминаю совершенно другой взгляд: более холодный, более жесткий, умеющий вывернуть тебе душу наизнанку.

— Ты должна с ней улететь в США, я помогу тебе получить работу в Америке. Собственно, ты из-за этого и возвратилась на Родину, когда приемный сын твоего дяди стал к тебе подкатывать с неприличными предложениями.

Мои глаза широко распахиваются, а сердце совершает кульбит. В упор смотрю на Адама. Он знает? Знает про Майкла? Может, знает и про Германа? Спасает мою шкуру? Это, конечно, очень благородно с его стороны, но откажусь. Диана не перенесет разлуку с этим тираном.

— Вот так просто взять подругу и улететь? Думаешь, она оставит тебя?

— Я сделаю так, что оставит.

— Воткнешь нож в сердце и несколько раз повернешь, чтобы наверняка? Не слишком жестоко? — как же этот мужчина жесток, если действительно собирается так поступать. Ужас! Нет, все же Диану нужно вырвать из лап этого чудовища. Она мне потом спасибо скажет.

— Иногда пораженную часть тела нужно отрезать, чтобы дальше жить.

— И ты решил, что Диана — это пораженная часть?

— Для ее же блага.

-—Для ее блага же не стоило и начинать, — злость берет надо мной вверх, хватает ума не скалится. Адам не тот человек, которому стоит показывать свои зубы.

— Что ты понимаешь, Марьяна, что ты понимаешь, — горечь в голосе, заставляет меня устыдиться своих мыслей. То, как он рассматривает потолок, создает впечатление внутренней безвыходности.

— Все начиналось несерьезно, — слежу за его рукой, проводит ею под глазами, трет подушечки. Плачет что ли? Ешкин кот, да тут трагичнее, чем я думала. У меня даже злость моментально проходит, в сердце сжимается от жалости, но виду не показываю. Такие не любят, когда их жалеют. Они себе не прощают слабости. Слабость Адама в том, что он любит, любит так сильно, что я опять на секундочку завидую подруге. Это ж надо такому случится.

— Ты же сам ее любишь, — тихо замечаю. Наверное, стоило не озвучивать свои выводы. Адам моргает и смотрит на меня глазами побитой собаки. Нет, я не пойму этих сильных и грозных типов.

— Любишь. И отталкиваешь. Почему? Почему, Адам?

— Потому что люблю. Люблю так сильно, что не могу смотреть на ее страдания, не могу смотреть на ее слезы, на ее пустые надежды на выздоровление.

— Адам... — все же голос меня подводит. — Позволь ей принимать решения. Позволь ей решить, быть с тобой или уйти.

— Ты же прекрасно знаешь, что она не уйдет. Ты сама знаешь, что она не услышит моих доводов. Мне проще сделать ей один раз больно, чем потом каждый день причинять ей боль. Она думает, что ее хватит, думает, что сильная, справится с трудностями, но это не так... Это далеко не так, суть в том, что, поддерживая меня, она сломается сама. Точнее сломаю я ее, ненароком, не специально, просто я не смогу...

Я ничем не могу опротестовать. Он действительно понимает и знает Диану и знает, как она будет действовать. И все же мне больно за подругу, я знаю, что для нее это будет удар прямо в сердце. Сумеет ли она выстоять? Выжить? Спорная ситуация. Адам по-своему прав и неправ одновременно.

— На завтра назначь ей встречу, погуляйте, посидите в кафе, потом где-то после трех приходите ко мне. Здесь будет беременная девушка, выдадим ее за мать типа моего ребенка. Диана должна в это поверить, — косится на меня, я молчу. Брови свожу к переносице, усердно думает, правильно ли мне соглашаться.

— Она может простить и принять.

— Этого как раз мы должны и не допустить. Не нужно давать ей время подумать, проанализировать, — протягивает руку к тумбочке, берет ежедневник, — все во мне противится плану Адаму, меня прям сама по себе ситуация режет без ножа на мелкие куски. Если я выживу в течение месяца, следующий месяц точно поеду в Индию к буддистам.

— Два билета в Лос-Анджелес. Визы у вас действительны. На твой счет приятная сумма поступит завтра. Загрузи ее чем-нибудь в Америке, не давай ей улететь сразу, как придет в себя. Говори, что я эгоист, что я ублюдок, раз при ней смог еще на сторону ходить, без угрызения совести трахаться без предохранения.

— Она сама хоть не залетела от тебя? А то будет счастье.

— Думаю, что нет.

— Надеюсь, что нет. Иначе весь твой план коту под хвост, — забираю у него протянутые билеты на самолет, заглядываю и удивленно присвистываю. Адам не жалеет бабла на Диану, все самое лучше и по первому классу.

— Комфортно будем слезы и сопли наматывать на кулак. Что по поводу жилья?

— Я попросил знакомого подобрать варианты, скину сегодня вечером на почту. Какой одобришь, такой и забронируем завтра.

— Ты уверен, что поступаешь правильно? Все же в такой ситуации поддержка от любимой не лишняя, — еще одна попытка достучаться до разума Адама, но по улыбке понимаю, что бесполезно вообще об этом завела речь.

— Марьян, я справлюсь. А она нет.

— Ты явно недочеловек, — встаю, с дивана хватаю свою сумку и прячу билеты. Смотрю на серьезного Адама. Все такой же харизматичный гад, его больничная обстановка нисколечко не портит.

— Я надеюсь, что делаешь все правильно. Но не думай, что я поддерживаю тебя в этой затее. Просто знаю, ты все равно поступишь по-своему, я хоть смогу смягчить ее боль, — осуждение не в силах скрыть, да и не нужно его прятать. Пусть знает, что я с ним не в одной лодке. Честно, если бы не угроза собственной жизни, никогда бы не стала ему помогать.

— Спасибо, Марьян. Ты настоящая подруга для Дианы, я не ошибся в тебе.

Мне до его мнения фиолетово. Усмехаюсь, закидываю ремешок сумки на плечо.

— Поправляйся. Удачи тебе.

Дарит мне на прощанье очаровательную улыбку, я хмыкаю.

Это шанс. Шанс без объяснений уехать в США. Я вернусь в Америку, но не к дяде. И дело свое открывать не буду, а вот устроиться в юридической отдел какой-нибудь компании — это по моим плечам.

В машине я вновь достаю билеты. Смотрю на дату, прикусываю щеку изнутри. Прости, подруга, за мой эгоистичный поступок. Совесть укоризненно кусает меня, чувство самосохранение твердит, что все правильно. Выпала возможность — нужно ей воспользоваться.

8 глава

(Сейчас)

Барабаню пальцами по столу, нервно трясу ногой под столом, всматриваясь в каждого, кто заходит в кафе. Передо мной стоит пустая чашка, официант периодически косится в мою сторону. Через минуту выдыхаю и начинаю улыбаться.

— Тебя можно за смертью посылать, — шутка плоская, но человек, которого я прождала двадцать минут, усмехается.

— Честно, я удивлен твоим звонком и твоим приглашением, — его глаза с интересом рассматривают мое лицо, спускаются ниже, без стыда задерживаются на груди. — Своя или силиконовая?

— Тебе этого никогда не узнать. Давай ближе к делу, хорошо?

— Без понятия, какое у тебя может быть ко мне дело. В клубы я не хожу, не тот статус и не то положение. Кофе с тобой выпью, — жестом подзывает официанта. — Два кофе, пожалуйста. Одно с молоком.

— Ты помнишь? — в груди на секундочку становится тепло.

— Я по тебе долго страдал, Марьяна. Особенно после твоего внезапного увольнения и побега из страны.

— Почему сразу побега, — нервно улыбаюсь, нервно хватаюсь за чашку.

— А как это по-другому назвать?

— Мне просто предложили более спокойную работу за бугром.

— Лапшу вешай другим, а мне не стоит, профессия научила отличать правду и ложь. Кстати, после тебя уволился и Муравьев. Точнее его попросили вышестоящие люди.

— О, и чем занимается сейчас Андрей Николаевич? На даче грядки пропалывает жопой кверху?

— А язычок по-прежнему острый как бритва. Я рад тебя видеть, Марьян, — его теплая улыбка, как пару капель коньяка в черном кофе.

— Влад, раз ты такой умный, то мне нужна информация.

— На кого? — Мы молчим, пока официант ставит перед нами две чашки. Уходит, Влад прищуривает глаза. — Ты хочешь досье на жениха-миллиардера?

— Нет, — жую свою губу, не обращая внимания на темнеющий взгляд своего бывшего коллеги. — Соболь. Мне нужна информация о нем.

— Серьезно? — Влад откровенно веселится и смеется. Берет чашку и отпивает кофе. — Марьян, лучше проси что-то другое, но не это. Я согласен с тобой сходить в клуб, не буду искать тебя по городу, если исчезнешь.

Досадливо сжимаю зубы. Я бы с радостью сейчас рассказала Владу, как прошла у меня та ночка и где я была потом несколько дней в заточении.

— Мне нужен Соболь.

— Таких, как ты, у него толпа.

— Ты подумал, что я хочу к нему в постель? — пораженно вскидываю брови, Влад смотрит на меня так, что становится понятно без слов. Он действительно подумал о моем коварном желании залезть в штаны к Соболю.

— Нет. Мне нужно знать, чем занимается этот товарищ сейчас. Какие на него сейчас заведены дела, с кем пьет за одним столом, кого постоянно ебет.

— Фу, Марьян, последнее слово явно не из твоего репертуара. К нему не подкопаешься сейчас. Последние три года он ведет благопристойный образ жизни.

— Не верю.

— Я тоже, но факт в том, что мы не можем его поймать за руку. Если что-то и происходит, все улики даже косвенно его не касаются. Хочешь посмеяться? — Я киваю головой. — Он стал главным спонсором фонда для детей больных раком, помогает детским домам, спонсирует строительство храмов.

— Меня сейчас стошнит. Явно готовится примерить себе на голову нимб святого. К чему все это?

— Мысли шире, — Влад нахально улыбается, мой мозг начинает активно работать, делать выводы из полученных сведений. Зачем бывший преступник начинает отбеливать свою репутацию? Чтобы приблизиться к кормушке, где много денег. А где у нас много денег?

— Он в политику метит, что ли?

— Ты всегда была умницей. Когда ты улетела в свою Америку, произошла массовая зачистка как среди наших, так и среди тех. Все крупные главари резко стали бизнесменами, инвесторами, руководителями тех или иных предприятий. Некоторые даже прилично женились и ведут себя как идеальные семьянины. До них теперь хрен доберешься по закону, только свои могут прихлопнуть, так как не верю я, что между собой у них там все налажено.

— М-да... – задумчиво смотрю на дно чашки.

Зачем я Герману? Ну вот у меня нет даже мысли, почему ему потребовалась моя скромная персона. Юристов он со своими деньгами может купить любых, даже самых дорогих. Нет же, ему нужна я и точка. Даже шантаж пустил в ход. Как не примеряй чистый образ, а внутреннюю сущность ему никогда не изменить. Привыкший добиваться своего любимыми способами навсегда останется бандитом, пусть хоть с нуля построит храм и усыновит всех детей из приюта.

— А чего такой интерес к его персоне? — вздрагиваю от голоса Влада, заставляю себя улыбнуться.

— Видела его издалека, и стало любопытно, — на мои слова Суриков скептически приподнимает бровь, не уличает во лжи. — Спасибо, что согласился встретиться.

— Обращайся. Надеюсь, твоя аппетитная задница не будет искать себе приключения, — Влад отрицательно качает головой на появление в моих руках кошелька. — Я заплачу. Ты будешь мне должна еще одну встречу.

— А ты все еще не теряешь надежду увидеть не только мою задницу, но и грудь, — иронизирую, мужчина смеется. Он расплачивается за наше кофе, мы вместе выходим из кафе. Суриков не удерживает свои руки при себе, как только я делаю шаг в сторону от него, шлепает меня по жопе.

— Ты обалдел? — возмущенно сверлю Влада взглядом.

— Извини, детка, не удержался. Сколько лет об этом мечтал.

— На первый и последний раз прощаю, — отворачиваюсь и иду прямиком к своей «малышке». Морщусь, натыкаясь взглядом на притертости. Нужно записаться на ремонт. О том, как возникли повреждения, не хочу даже вспоминать.

9 глава

Устало смотрю на дом, глушу машину. День и вечер выдался суматошным. Встреча с Владом не оправдала мои ожидания, ужин с родителями прошел со внутренним напряжением. Я никак не могла заставить себя спросить у папы по поводу дел в его компании. Может, Герман Александрович блефовал? Запугивал менял таким образом.

Хмыкаю. Такие не блефуют, к сожалению. Думаю, что в угрозе была вся правда его последующих действий, если я откажу. Не понимаю, для чего я ему. Этот вопрос мучает, как бессонница, которой я периодически страдаю.

— Добрый вечер, Фаина Ивановна! — очаровательно улыбаюсь консьержке, не жду ее ответного пожелания чудесного вечера. Я хочу сейчас прийти домой, набрать ванну с пеной, расслабиться и о проблемах подумать завтра.

Лифт уверенно ползет на пятнадцатый этаж. На ходу достаю ключи, открываю дверь, щелкаю выключателем. Передергиваю плечами, как-то прохладно в квартире, словно я оставила открытыми окна. Снимаю босоножки, нагибаю голову в разные стороны. Включаю свет.

— А-а-а! — ору на всю квартиру, хватаюсь за сердце.

Холодно, потому что балконная дверь нараспашку. Ору, потому что напротив балкона стоит мужчина ко мне спиной. Страх заставляет меня попятится назад, но как только незнакомец оборачивается, замираю на месте.

— Как вы попали в квартиру? — всегда думала, что элитное жилье — залог безопасности. Ага, хренушки. Спрашивается, на фига я плачу бешеные деньги по счетам.

Мужчина усмехается. Не высовывая рук из карманов брюк, медленно подходит к креслу. Садится, закидывает ногу на ногу и окидывает меня холодным взглядом прищуренных глаз.

— Хреновые у тебя замки, Марьяна, — от его голоса с нотками ленцы меня пробирает до мурашек. В совокупности с ледяными серыми глазами — получается гремучая смесь, убойный коктейль, в голову может ударить хорошо и опьянить. Но не меня.

Он следит, как хищник, за каждым моим шагом, моими действиями. Я кожей ощущаю, как взгляд скользит по затылку, шее, вдоль позвоночника. Ни один мужчина меня так вызывающе дерзко и одновременно равнодушно не рассматривал.

— Чай, кофе, вода? — оглядываюсь через плечо, темные брови приподнимаются. — Кефир? — его губы иронично изгибаются в улыбке.

Нервирует меня он, пугает, что для него нет преград. Держать себя в руках и не показывать, как боязно находиться с ним в одном помещении без свидетелей. Нужно было папу послушаться и установить камеры видеонаблюдения по всей квартире. Однако поздно пить Боржоми.

— Чем могу быть полезна? — на дрожащих ногах стоять не очень, присаживаюсь на диван.

— Я пришел за ответом.

— Послушайте, Герман Александрович, — главное, смотреть ему глаза и не показывать страх. Это как с хищником. Не дать ему увидеть, как у тебя жилка на шее бьется в нервном припадке, а ладони мокрые не от вспотевшего стакана с холодной водой, а от тех же самых нестабильных нервов. — Скажите честно, зачем вам потребовалась моя скромная персона? Ведь именно вы несколько лет назад настоятельно «посоветовали» вернуться к дяде. Я, конечно, могу сама подумать, предположить, но мне все же интересно услышать ответ от вас, — волнительно сидеть с ним наедине. Я вспоминаю, как меня штырило от его присутствия тогда в гостинице. Как я потом никак не могла забыть его запах. И черт побрал, я против воли искала его во всех парфюмерных магазинах.

— Я пришел сюда не за жизнь беседу вести, Марьяна, а узнать твой ответ, — сцепляет руки в замок перед грудью. Я загипнотизированно пялюсь на его пальцы. Длинные. Ухоженные. Салон красоты посещает или на дом вызывает мастера маникюра? Мне редко удается увидеть в приличном виде мужские ногти. Особенно когда работала в комитете.

— Нет, — мой ответ не вызывает в нем никаких эмоций.

Я уверена в папиных юристах, так же уверена, что этому мужчине мои профессиональные качества не нужны. Он хочет меня для чего-то другого, не пойму для чего. Так, одни буйные фантазии.

— Ты хорошо подумала? — склоняет голову, взгляд темнеет.

— Я могу объяснить свой отказ. Понимаете, для человека, у которого очень много денег и власти, мои услуги чисто формальность. Вы можете позволить себе более квалифицированного адвоката. Возникает резонный вопрос: зачем я вам? И поэтому поводу у меня есть несколько соображений. Хотите послушать? — затаив дыхание, смотрю, как Герман задумчиво разглядывает свои ногти, едва заметно кивает головой.

— Вам нужна спутница с идеальной репутацией. Да еще такая, которая вызывала бы удивление и вопросы: как? Как человек с темным прошлым мог связаться с девушкой, которая работает во благо закона. Тем более папа не позволил бы мне быть с недостойным человеком, об этом все знают из нашего окружения. Это моя первая версия. И из этой версии вытекает вторая: вы хотите от правильной девушки наследника. Уверена, что уже изучили мою карту здоровья и проверили мою семью на наличие всех наследственных заболеваний, — воздуха в легких не остается, шумно выдыхаю, жадно припадаю к стакану с водой. Он сдержанно улыбается, но молчит. Вскидывает на меня глаза, заинтересованно разглядывает, словно видит в первый раз. Я, кажется, подала ему идею...

— Я не буду вашей девушкой! И тем более не собираюсь рожать вам ребенка! — в голосе против воли прорезываются визгливые нотки. — Вы понимаете, что это невозможно?

10 глава

Если я думала, что сразу же услышу аргументы «за» и «против», то ошибаюсь. Мужчина даже бровью не ведет на мою экспрессивную словесную выходку. Словно он и не слышал, что я ему тут наговорила. Сидит себе тут в расслабленной позе, в моей квартире, между прочим, и никак не реагирует. Холодный, отталкивающий, вызывающий чувство страха. Как вообще кто-то рядом с ним может находиться без содроганий?

— Вы можете покинуть мою квартиру? — мне удается совладеть своим голосом, встать с дивана и с вызовом посмотреть на Германа Александровича.

Он приподнимает бровь, и губы едва трогает улыбка. Невозможный!

— Я не поменяю своего решения. Прошу покинуть мою квартиру, иначе мне придется вызвать полицию, — вновь мои слова игнорируют, он задумчиво меня рассматривает, сохраняя мнимость улыбки.

— Завтра в семь за тобой заедет водитель. Мероприятие с дресс-кодом «коктейль».

— Вы серьезно? — у меня от удивления аж охрип голос. Герман встает с кресла, окидывает меня внимательным взглядом с ног до головы, отвечать не планирует.

— И не опаздывай, — отворачивается и уходит из гостиной, оставив меня застывшей возле балконной двери, которая все еще открыта.

Ага, щас, разбежался. Что он о себе думает? Нахал!

***

Уже десятый раз по кругу пересматриваю свои платья и никак не определюсь с выбором. Черное на тонких лямках длиной до коленок или красное с открытой спиной в обтяжку. Я не планировала сегодня вечером никуда идти. Один телефонный звонок заставил изменить решение и заскрежетать зубами.

Некоторые личности не понимают значение слова «нет». Более того, они используют любые болевые точки, чтобы добиться своего от нужного им человека. Моя болевая точка – семья. Я обожаю своих родителей и сделаю все возможное и невозможное, чтобы они никогда не страдали, улыбались и смеялись.

Анонимный звонок без номера с механическим голосом - специально измененный - сообщил мне, что папин «мерседес» потерял управление и влетел в ограждение. К счастью, водитель не пострадал, а папы в нем не было. Это предупреждение. Обеспокоенный звонок отцу подтвердил случившееся. Папа заверил, что такое бывает. Я сделала вид, что поверила.

Звонок в дверь заставляет меня вздрогнуть, испуганно обернуться. Спокойствие. Сейчас три часа дня, до вечера есть время. Знаю, что это всего лишь Катя, моя персональная фея по красоте, но все равно сердце никак не может успокоиться.

— Ты чего такая бледная? — Катя с порога придирчиво рассматривает мое лицо.

— Плохо спала ночью. Опять бессонница, — не собираюсь никому признаваться, что боялась сомкнуть глаза. Пусть все замки были закрыты, они не давали мне чувства безопасности.

— Ладно, тебе повезло, что есть я. Мигом приведем эту моську в божественный вид, и все мужики штабелями лягут к твоим ногам.

— Не нужны они мне, — бурчу, как старая бабка.

Не хочу отношений. Я разучилась с кем-то жить, перед кем-то отчитываться за каждый свой шаг. Иногда на меня накатывает. Знакомлюсь с мужчинами для кратковременных отношений. Чаще всего они женаты, что меня в принципе и устраивает. Последний мой мужчина в Майами переехал из Испании, со всей своей семьей в погоне за хорошей жизнью. Я не могу отнести себя к легкомысленным особам, потому что «накатывает» на меня нечасто. В США я работаю, как папа Карло, мечтая самостоятельно купить недвижимость. Все же спасибо Адаму, он помог мне устроиться в хорошее местечко.

— Садись, детка, на стул. Все равно буду тебя превращать в красавицу.

И я полностью доверяюсь рукам Кати. Знаю, что результат будет на высшем уровне.

Когда я смотрюсь в зеркало, выбор платья делается сразу. Красное. У меня даже серьги к нему есть. Я слишком красива. Мне даже становится немного досадно, что Катя так расстаралась. Можно было и попроще сделать образ, все равно на мероприятие я иду вынужденно.

— Боже, Марьяна, мне бы твою фигуру и лицо, я бы блистала на обложках журнала. Вот какого черта тебя понесло на юридический? — Катя не скрывает своего восторга, когда я предстаю перед ней при полном параде.

— Не слишком ярко? Может, все же одеть глухое платье более свободного кроя? — сомнения по поводу своего образа грызут изнутри. Вдруг Герман подумает, что я согласна на все, что он предложит. Нужно было натянуть мешок из-под картошки, волосы заплести в косу, а щеки натереть свеклой для румянца. Или чем там в далекие времена крестьянки красились?

Ровно в семь на мой мобильник приходит эсэмэс «машина подъехала». Интересно, Герман там? Хотя чего это ему приезжать за мной. Он четко сказал, что приедет водитель.

Черный «Бентли» возле подъезда сразу дает мне понять, какого уровня намечается мероприятие. Водитель лишь мельком на меня смотрит в зеркале и ничего не спрашивает. Я отворачиваюсь к окну.

Зачем я ему? Вот прям загадка. Всю ночь перебирала варианты и ничего толкового не придумала. Может, ему нужны все акции папиной компании? Я имею долю, но он не получит их просто так. Папа составил договора так, что передать долю третьим лицам не просто. Самый быстрый и эффективный способ получить доступ — жениться. Однако Герман не производит впечатление человека, желающего связать себя узами брака. Я тоже.

Подъезжаем к вычурному зданию, возле которого много дорогих иномарок, много людей. Нужно было уточнить, что за мероприятие. С другой стороны, какая на фиг разница.

Мне открывают дверь, помогают элегантно выйти. Я чертовски волнуюсь, боюсь, что не сумею держать лицо. Смотрю перед собой, игнорируя шум вокруг. Я всегда так делаю, когда выступаю перед незнакомыми людьми или нахожусь в неприятном для себя месте. Выбираю точку впереди и смотрю на нее.

Никто не спрашивает моего имени, не требует приглашения. Попав внутрь здания, направляюсь сразу в зал, куда идет основная масса людей. Увидев официанта с подносом шампанским, беру один бокал и оглядываюсь.

Никого не знаю. Я слишком долго отсутствовала в России, а когда была в стране, не посещала такие мероприятия. Людей так много, что можно затеряться, мне это на руку. Возможно, Герман в этой толпе меня не найдет, и я смогу через полчаса со спокойной душой свалить отсюда.

— Вечер будет скучным и долгим.

Бокал в руке дергается, сглатываю, но не поворачиваюсь. Он стоит за спиной и смотрит на меня. Я чувствую его взгляд обнаженной кожей. Все же стоило мешок надеть. Непроизвольно выпрямляюсь. Это от нервов.

Ему нравится? Молчит. Не выдерживаю и оглядываюсь через плечо. Лучше бы не делала этого. Его энергетика сносит меня мощной волной, словно я одним взглядом разрушила сдерживающую дамбу. Он смотрит на меня почти черными глазами, гипнотизирует. Облизываю языком верхнюю губу, сильнее сжимаю ножку бокала.

— Герман Александрович? Какая приятная встреча! — рядом раздается мужской голос. Серые глаза вспыхивают раздражением, но он тут же моргает и смотрит вежливо на подошедшую пару.

Я жадно отпиваю шампанское, в горле невообразимо сухо, а сердце теряет свой ритм.

Не слушаю беседу, мне неинтересно. Только делаю шаг в сторону, как мужская рука обхватывает за талию и притягивает к себе. Близко, насколько позволяют приличия. Вытягиваюсь в струнку. Улыбаюсь пожилым людям, задерживая дыхание. Его пальцы проходятся по позвоночнику, спускаются ниже. Трогают края выреза платья. Указательный палец нахально проникает под ткань, проходится по резинке кружевных трусиков.

Сохраняя лицо, хотя это дается с большим трудом, осторожно бросаю взгляд на Германа. По его лицу не догадаешься, какими бесстыдными вещами занимаются его пальцы.

— Руки убрал! — шиплю, когда нас оставляю. Нахальная улыбка выводит из себя.

— Знаешь, я передумал терять время на этом вечере, поедем прямо сейчас, — без предупреждения стискивает мою ладошку в своей руке и тащит из зала. Я едва за ним поспеваю.

— Что ты делаешь, придурок? — если убьет, пожалею потом, а сейчас выдергиваю руку, как только оказываемся в каком-то помещении с парой-тройкой людей, которым нет до нас дела.

Они через несколько минут уходят. Мы остаемся одни. Это нервирует, и адреналин лихорадит меня.

— Что? — резко оборачивается, прищуривает глаза. — Следи за языком, иначе найду ему более интересное применение.

— Ты слишком многое на себя берешь! Ненавижу тебя! — топаю ногой, негодующе сверлю спокойное лицо Германа. — Ты бездушный, черствый человек, не гнушающийся низкими методами для воздействия на человека. Ты мне отвратителен! Меня тошнит от твоей самоуверенности и безнаказанности. Ты меня заставил сюда прийти, зная, как на меня воздействовать, — задыхаюсь от переизбытка эмоций.

Обычно я плачу в гордом одиночестве, не позволяю себе проявлять слабость перед кем-то. Сейчас я гляжу на высокомерное ненавистное лицо, и слезы потоком катятся по моему лицу.

— Вытри слезы.

— Что? — непонимающе смотрю на мужчину, он протягивает мне белый платок.

Игнорирую его джентельменский жест, извлекаю из своего клатча бумажные платки и зеркало. Приведя лицо в порядок, стараюсь не смотреть на Германа, жду решения своей участи.

Он оказывает рядом. Очень близко. Настолько близко, что я вновь чувствую этот парфюм, который нигде не продается. Он меня обволакивает со всех сторон. Вздрагиваю, когда длинные пальцы берут подбородок и приподнимают его. Встречаемся глазами. Я все еще чувствую лишнюю влагу, часто моргаю.

Склоняет голову набок, смотрит на мои губы и осторожно их очерчивает большим пальцем. Как дышать? Не знаю. Это не приступ нежности, ничего подобного тут нет. Он скорей изучает меня тактильно, прослушивается к моему дыханию.

— Герман Ал... — Герман одергивает руку, отшагивает назад.

Мне становится неуютно под его отчужденным взглядом. Он поворачивается в сторону говорившего.

— Что? — От такого тона я бы на месте нарушителя его уединения валила подальше. И я вместе с ним бы убежала.

— Приехал Арсан.

— Хорошо. Я сейчас подойду.

Мужчина кивает и исчезает, я беру себя в руки.

— Я могу ехать домой?

— Водитель тебя отвезет, — не смотрит в мою сторону, засунув руки в карманы брюк, оставляет меня одну.

Что будет, если я поменяю билет и улечу раньше планируемой даты? Наверное, стоит так и сделать.

11 глава

— Марьян, почему ты так резко поменяла планы? — Ди обиженно на меня смотрит, поглаживая свой живот.

Я натянуто улыбаюсь, запихивая в рот очередное пирожное. От стресса жру всякую фигню. Три дня я сомневалась, терзала себя, в итоге поменяла билеты и послезавтра улетаю в Майами. Всем говорю, что возникли срочные дела на работе.

— Дела.

— Я расстроена, — подруга надувает губу. — Отстанешь на ужин?

— Да, конечно, — соглашаюсь, присутствие Адама сейчас не раздражает.

Оставляю свои шпильки при себе, у меня не то настроение, чтобы подкалывать мужа подруги. Поэтому ужин проходит спокойно, беседа за столом идет на будничные темы. Иногда я выпадаю из разговора. Порой меня накрывает, я вспоминаю холодные серые глаза, вспоминаю, как они пробуждали в моей душе странные ощущения, которым название никак не подберу. Это не симпатия, антипатия тоже с трудом подходит. Это что-то такое, что заставляет все внутри переворачиваться с ног на голову, будоражит и потом долго не отпускает.

— Марьяна, зайди ко мне в кабинет, — Адам не просит, просто приказывает.

Прикусываю язык, сдерживая рвущее наружу язвительный ответ. Что-то слишком много этих властных мужиков вокруг меня развелось. Ди через стол устремляет на меня предостерегающий взгляд.

— Хорошо, — натянуто ему улыбаюсь, встаю из-за стола. — Только ради тебя я молчу, — тихо признаюсь подруге. Она закатывает глаза, усмехается.

Адам в кабинете садится за стол, я с одолжением присаживаюсь на стул. Недовольно смотрю на него, он на меня. Его взгляд считывает с меня все эмоции, и мне кажется, что даже мысли мои читает. Лицо темнеет, губы сжимаются.

— И долго ты будешь меня сверлить своими глазками? Твоя харизма на меня не действует, Адам.

— А харизма Соболя пробирает до мурашек? — вопросительно приподнимает бровь, я теряюсь от его осведомленности. Он отодвигает ящик, в руках оказывается журнал. Кидает мне.

— Двадцать вторая страница, — сразу же подсказывает, что мне нужно в этом журнале найти. Под его строгим взглядом открываю журнал на нужной странице. Прикусываю губу. Статья о том вечере, где я пробыла меньше часа. Фотографии гостей. Фотография меня и Германа. Именно тот самый момент, когда он притянул к себе.

— Ничего серьезного.

— Ты оказываешь эскорт-услуги? — Адам издевается, откидывается в своем кресле. — Ты хоть знаешь, кто этот человек?

— Да, — мне удается его удивить и улыбаюсь. — Все остальное тебя не касается.

— Буду предельно честен, Марьяна. Свяжешься с этим типом, тебе дорога в мой дом закрыта. Я тебе не папа, чтобы указывать, с кем трахаться, с кем в парках гулять, просто предупреждаю.

— Ты не посмеешь запрещать мне видеться с Дианой.

— Я тебя предупредил, Марьяна. Теперь свободна, — кивает в сторону двери, открывая ноутбук. Я сижу, не двигаясь. Адам хмурится, видя все еще меня перед собой.

— Что?

— Я улетаю в Майами. Послезавтра.

— И?

— Присмотри, пожалуйста, за моими родителями, — просьба дается мне с трудом, опускаю глаза. — Я переживаю за папу с мамой.

— Есть повод?

— Сейчас неспокойное время в большом бизнесе, мало ли, конкуренты решатся на радикальные меры. Мне тебе не нужно все объяснять, ты все понимаешь сам.

— Ты точно сейчас о конкурентах говоришь? — как же хочется все вывалить на Адама, взвалить на него свои проблемы и позволить ему их решить. Заставляю себя широко улыбнуться.

— Да, о них.

— Хорошо, — сощуривает глаза, что-то записывает себе на листочек. — Я присмотрю за твоими родителями. Это все? — вопрос побуждает еще попросить сопроводить до аэропорта, но тогда он точно поймет, что дело не в конкурентах. Кто знает, на что пойдет Герман. Его мотивы до сих пор мне не ясны.

— Да. Спасибо, — теперь встаю и ретируюсь из кабинета, пока действительно не исповедалась перед Тайсумом, как грешница перед священником.

***

Полночь. Задумчиво смотрю на почти собранный чемодан. На сердце тяжесть, на душе неспокойно. Опять побег. В этот раз от самого советчика. Ставлю локти на колени, обхватываю голову руками. Что мне делать дальше? С родителями смогу видеться в Европе, они могут прилетать ко мне — это не проблема. С Дианой сложнее, я буду по ней безумно скучать, по сладкой булочке-Еве, даже по бесячему Адаму. Мне будет не хватать наших с ним пикировок.

Вытираю пальцами влагу под глазами. Моргаю, вздыхаю. Еще раз проверяю собранные вещи. Главное, не забыть паспорт, билеты и карточки, остальное фигня.

Звонок. Я, как дикое животное на трассе, ослепленное фарами машины, замираю посредине квартиры между кухней и спальней. Сердце бьется где-то в горле. Крепче сжимаю стакан с водой в руке. Кто бы это мог быть в такое время? Самое интересное, звонок не повторяется.

Я все же подхожу к двери, заглядываю в глазок и мечтаю слиться со стеной, превратиться в невидимку. Сделать вид, что меня дома нет. Взгляд мечется по выкрашенной стене, словно там есть ответ. Он не уйдет. Более того, если не открою, он сам войдет.

— Ты в курсе, что в такое время по гостям не ходят? И вообще, я тебя не приглашала, — придерживаю одной рукой дверь, другой рукой упираюсь в свой бок. Мне безумно страшно, но страх я свой маскирую за недовольством.

Против воли начинаю его рассматривать. За три дня, мне кажется, он похудел, черты лица стали острее и жестче, губы сжались, густая щетина прорезала щеки. Вместо привычных брюк на нем черные джинсы, вместо крахмаленной рубашки — футболка, вместо пиджака — косуха.

На мне пижамные штаны с единорогами, майка на тонких лямках, спереди рисунок радуги. Судя по смешинках в глазах, его мой наряд забавляет.

— Я вообще-то спать собираюсь, — зачем-то начинаю объяснять.

Он подается вперед, я рефлекторно отступаю назад, тем самым позволив ему войти в квартиру. Сам закрывает дверь, от щелчка замка я вздрагиваю, с расширенными глазами смотрю на мужчину.

Я так привыкла, что вокруг меня люди разговаривают, никогда не молчат, даже когда нечего сказать, несут какую-то чушь. Этот же молчит. И гадай, что у него на уме, вспоминай психологию, вспоминай значение мимики - и тогда, возможно, что-то будет понятно.

— Если ты пришел вести умные и душевные разговоры, давай в другой раз. Я действительно хочу спать, время давно оказаться в кроватке, — вот не умею выразительно молчать. Меня тишина ввергает в панику. — Герман Алексан... — отчество не договариваю.

Смотрю в его глаза. Они темные, мрачные, ничего хорошего не предвещают. Мгновение – и он обхватывает мое лицо ладонями, дергает на себя, впивается жестким поцелуем в мои губы. Я упираюсь ладонями ему в плечи, пытаюсь вывернуться из его плена, но куда мне там... Напор усиливается, язык требовательно раздвигает сжатые губы.

Он ведь добьется своего, заставит ответить на поцелуй. Порыв вырваться властно подавлен. С ужасом осознаю, мне интересно узнать, каков его поцелуй на вкус. И что он принесет мне. Это настолько меня изумляет, что я прикусываю зубами его нижнюю губу. Хватка слабеет, пользуюсь моментом, вырываюсь из этого насильственного плена, отскакиваю в сторону.

Показательно вытираю тыльной стороной губы. Он дышит тяжело, прижимает пальцы к губе. Смотрит на них, убедившись в отсутствии крови, ухмыляется. Медленно приближается ко мне, на ходу снимая куртку. Она летит на пуфик. Я отступаю, пячусь назад спиной, не спуская с него настороженного взгляда.

— Не приближайся ко мне! — шиплю, потом резко разворачиваюсь и бегу в сторону кухни.

Пистолета нет, чтобы его прихлопнуть, а вот нож вполне сгодится. Экспертиза подтвердит, что все мои поступки совершены в состоянии аффекта. Еще можно выдать убийство за самооборону. Боже, о чем я только думаю! Хватаю нож со столешницы, выставляю егоперед собой.

Герман замирает на расстоянии вытянутой руки. Смотрит сначала на нож, потом мне в глаза, губы его расползаются в довольной улыбке. Почему?

— Не подходи! У меня не дрогнет рука всадит тебе нож в сердце! — пафосно звучит, аж противно. Я морщусь от своих слов. Он делает шаг, я упираюсь попой в столешницу. Еще один шаг, рука начинает дрожать.

— Не подходи! — предупреждаю, с ужасом наблюдая за его приближением. Кончик ножа упирается ему в грудь. Сглатываю, испуганно смотрю в его холодные глаза. Темная бровь вопросительно изгибается.

Я смогу! Я сумею! Это будет выглядеть как защита. Опускаю глаза, Герман не отстраняется, он сам прет на нож. Цепенею, наблюдая, как на белой ткани расползается красное пятно. Отдергиваю руку, обескураженно вскидываю на него глаза. Взгляд его неподвижен, смотрит на меня не мигая.

— Ты сумасшедший...

Он забирает у меня нож, небрежно кидает его мне за спину. Поднимает руку, проводит костяшками по щеке, очерчивает губы, нагибается и целует. Немного напряженно, скованно, но все так же властно. В этот раз я ему отвечаю. От шока мои действия какие-то неуверенные, как у школьницы, у которой случился первый серьезный поцелуй.

Герман поднимает голову, разглядывает мое лицо, а я смотрю на него сквозь ресницы. Наверное, это и есть ответ, почему он меня преследует.

— Ты хочешь, чтобы я стала очередной твоей любовницей?

Его палец проходится по нижней губе, взгляд блуждает по лицу. Молчит.

— Ты будешь отвечать на мои вопросы? Или я не имею права знать ответы?

— Я хочу тебя, — я это признание прочитала по губам, а не услышала. Из груди вырывается смешок. Тоже мне, Америку открыл.

— Одна ночь, и мы разойдемся в разные стороны? Я должна понимать, чего от тебя ждать.

— Ты слишком много болтаешь, Марьяна, — на ответ это явно не похоже, я недовольно поджимаю губы. Герман не перестает меня разглядывать, мое лицо никто так долго не рассматривал. Он словно хотел запомнить каждую черточку, каждую линию.

Адреналин от пережитого все еще гоняет кровь по венам, но я уже успокоилась, сердце размеренно бьется в груди. Я умудряюсь отвернуться от мужчины, ощущая спиной жар его тела. Смотрю на свои руки - у меня мурашки по всей коже. Вспоминаю о позабытом стакане в прихожей, беру новый и наливаю воду. Если я не буду его провоцировать, может, он уйдет.

— Что ты делаешь? — выдыхаю, ощутив, как его руки ныряют под майку и перебираются на живот, медленно скользят вверх.

У меня вода становится поперек горла, когда чужие руки трогают соски, я непроизвольно сжимаю бедра, чувствуя вспышку желания. Смотрю на фартук плитки из геометрических фигур, едва дышу, в то время как его дыхание обжигает мою шею. Сглатываю и осторожно ставлю стакан, накрываю своими ладонями его ладони.

— Я не хочу тебя, — тихо, твердо произношу я.

Не вижу, но чувствую ухмылку. Убирает руки. Так просто? Всего лишь нужно было быть честной? Удивленная оборачиваюсь. Герман секунду неподвижно стоит, но тут же хватает за руки. Я взвизгиваю от неожиданности. Выгибаюсь в его руках, а ему хоть бы хны, в легкую закидывает на плечо и куда-то несет.

Швыряет меня на кровать, я сразу же подгибаю ноги, отползаю к изголовью. Он не спускает с меня темного взгляда, стаскивает с себя футболку. На груди запекшая кровь, кончик ножа немного его продырявил, но не критично. Что-то достает из заднего кармана, кидает на кровать, снимает джинсы. Я усмехаюсь, увидев презерватив.

— А ты, я смотрю, подготовился. Может, еще смазку прихватил? Не люблю на сухую трахаться, — язык мой меня до добра не доведет.

Герман, отшвырнув одежду в сторону, прищуривает глаза. Ставит одно колено на кровать, не спуская с меня глаз, нагибается и хватает за щиколотку.

— Отпусти! — кричу, щучу ногами, в надежде вырваться.

Подтягивает к себе, перехватывает мои руки, поднимает над головой, коленом прижимает мои ноги к матрацу. Рассерженно дышу, разъяренно мечу в его сторону взгляды, скалюсь. Добровольно не сдамся!

— Это будет считаться изнасилованьем! Статья 131 уголовного кодекса! — надежда, что его испугает статья, рассеялась как дым, оставив иронию в глазах.

В какой-то момент сдаюсь, понимая бесполезность сопротивления. Герман, почувствовав мое смирение, отпускает руки, приподнимается.

Хорошо, что я не наивный аленький цветочек, мой первый раз не будет столь ужасен. А эту ночь можно пережить. Обязательно по приезду в Америку попробую настроить себя на серьезные отношения, закончив их законным браком.

Где-то вибрирует телефон. Я смотрю на свой, он лежит на тумбочке темным экраном. Герман сразу же принимает стойку, как хищник чует опасность. Поднимает с пола джинсы и извлекает мобильный. Он ничего не говорит. Может, у него проблемы с речью?

— Хорошо, сейчас буду. Нет, без меня ничего не предпринимать.

Теперь я кошусь на время. Куда это он на ночь глядя собрался? Мне бы обрадоваться, что уходит, а я чего-то начинаю беспокоиться.

— Ты уходишь?

Вздернутая бровь, ироничный взгляд дают мне понять, что вопрос тупой. Тем более он одевается.

— Заходи как-нибудь, закончим то, что ты начал, — широко улыбаюсь, сразу же начинаю себя ругать.

Идиотка! Молчать и просто закрыть за ним дверь, а завтра моей ноги в этой стране не будет.

— Целоваться не будем, ты спешишь, — я чуть ли не пританцовываю в прихожей, наблюдая, как Герман натягивает на себя куртку.

Он на секунду замирает передо мной, двигает челюстью, как обычно ничего не говорит, уходит. Закрыв за ним дверь, припадаю к глазку. Лифт не вызывает, спускает по лестнице. Складываю ладони в молитвенном жесте, бормочу «Боже, спасибо», не перекрещиваюсь. Определенно, у меня мощная защита ангела-хранителя.

12 глава

Не люблю ранние подъемы. Поэтому я сонной мухой плетусь по аэропорту, держа в руках стаканчик с кофе. Международное направление летом пользуется спросом, людей много. Хорошо, что скоро начнется посадка и можно поспать, надеюсь, сосед попадется нормальный.

Девушка, что пробивает билеты, проверяет паспорт, приятно мне улыбается, протягивает мне мои документы. Настроение немного ползет вверх. Я уже и не верила, что сумею спокойно сесть в самолет. Необъяснимая тревога скребет изнутри с самого утра.

Приятный на вид мужчина приветливо мне улыбается. Сразу же без просьбы помогает мне запихнуть на верхнюю полку чемодан. Его место у окна, мое ближе к проходу, между нами свободное кресло. Повезет, возможно, никого и не будет. Прелесть самолета перед поездом в том, что никто по пути не сядет. Из-за того, что мне пришлось менять билеты, вместо бизнес-класса я лечу эконом-классом. Но это такие мелочи, на самом деле.

Натягиваю капюшон на голову, пристраиваю на коленях специально купленную подушку для дальних полетов, настраиваю свой плей-лист в мобильнике.

— Вставай! — громко звучит над головой мужской голос, я недовольно поднимаю голову.

В проходе стоит грозный громила, смотрит на меня неприятным взглядом. Этот попутчик явно доставит хлопот. У меня настроение и так не айс, скандалить нет желания, я молча поднимаюсь со своего места.

— Можно вежливо попросить, — улыбаюсь соседу возле окна.

Он явно встревожен новым лицом на горизонте. Лицо нового пассажира не внушает доверия. Бритоголовый, шрам от глаза до рта. Почему он не сделает пластику на лице, родные дети бы не пугались. Чужие тоже. Размеры его внушительные, он огромный по габаритам, весь проход собой перекрывает.

— Где твоя сумка?

— Простите, что? Причем тут моя сумка? У вас какой номер посадочного места? — ищу глазами в руках этого идиота билет.

— Сейчас пойдешь на выход без своих вещей. Не тяни время, — громила беспардонно открывает полку, каким-то образом угадывает мой чемодан, вытаскивает его. Грубо хватает меня за локоть и толкает вперед.

— Что вы себе позволяете? — пытаюсь выдернуть руку, фигушки. Ищу поддержку у стюардесс, но девушки сразу же отводят глаза в сторону. Как утятки жмутся друг к дружке, не вмешиваются.

— Давай без скандалов и лишнего внимания.

— Мне нужно лететь. Это мой самолет. Отпустите меня! — чувство безысходности накрывает с головой, теснится в груди, делая затруднительным дыхание. Я даже от злости позволяю скупым слезинкам скатиться по щекам, но это секундная слабость.

На выходе нас встречают еще несколько мужчин, одного я узнаю. Это тот самый мужчина, который открывал мне дверку машины, когда меня похитили из клуба. Годы идут, а он нисколечко не изменился. Впрочем, его хозяин тоже остался неизменным. Наверное, вдвоем пьют кровь молодых девственниц.

Он окидывает меня придирчивым взглядом с ног до головы. Я презрительно ему улыбаюсь, засунув руки в карманы толстовки.

— Нужно снять регистрацию с самолета.

— Не нужно.

Я хмурюсь, внимательно смотрю на мужчину. Не нужно? Почему? Оглядываюсь по сторонам. Посадка уже завершается. Мой мозг включает турборежим анализа ситуации.

Это люди Германа. Значит, они действуют по его приказу. Меня не снимают с регистрации, потому что... потому что хотят сделать вид, что я улетела. Зачем? Чтобы скрыть меня в неизвестном направлении. Для чего? Закопать в лесочке, как однажды предупреждал Герман.

Вот тут мне реально становится страшно и я проклинаю тот злополучный день, когда Муравьев небрежно кинул мне на стол папку с делом. «Попробуй» — его пренебрежение к моей персоне заставило с головой погрузиться в дело, найти доказательства из прошлых незакрытых дел и найти новых свидетелей. Итог: преступник несет наказание, а я бегаю по миру в поисках мирной жизни. Лучше бы пошла работать к папе в компанию. Не было бы ни Муравьева, ни Германа, ни вот этих молчаливых мужиков передо мной.

— Могу я узнать, что происходит? — мне не отвечают, кивают головой в сторону выхода.

Что если закатить скандал? Какие для меня будут последствия? И что со мной будут делать? Отреагирует ли охрана аэропорта? Вопросов много, а ответ один: хочешь жить — делай, что говорят.

Вскидываю голову, распрямляю плечи и спину, иду, словно королева в сопровождении свиты. Пассажиры аэропорта оглядываются, заинтересовано провожают взглядом нашу делегацию. Нас без вопросов выпускают. Про себя изумляюсь, никто даже не спросил, почему мы покидаем зал после регистрации. Переходим из основного здания аэропорта в здание парковки. Меня подводят к черному микроавтобусу «Мерседес», никто не протягивает руку, не помогает залезть в салон. Невоспитанные ублюдки.

Возле меня садится знакомый незнакомец. Напротив - тот, кто вытащил из самолета. Остальные располагаются спереди. Я кошусь на соседа рядом. Он тут главный из всех. Это чувствуется по его тяжелому взгляду, по серьезному виду, по самой энергетике. До Германа не дотягивает, но затрястись от страха может заставить. Значит мне нужно с ним «подружиться».

— Я вас уже видела, но до сих пор не знаю имя.

Меня награждают взглядом, явно рекомендуя прикусить язык и отвернуться к окну, но...

— Куда вы меня везете? В лесочек? Надеюсь, не душить будете, а сразу прихлопнете, как муху на стекле. Один выстрел и сразу в ямку, для этого стоит меня поставить на краю. Душить не надо, резать тоже, — от нервов широко улыбаюсь.

Мне отвечают молчанием. Надуваю губы и отворачиваюсь. Какие неразговорчивые и неприятные. Хоть напоследок бы побеседовали.

Куда везут? Глаза не завязывают, значит, никто меня живой не увидит. Я вытаскиваю телефон из кармана, крепко его сжимаю, ожидая, что сейчас выхватят и выкинут.

— Переведи на режим полета. Потом позвонишь родителям, как «прилетишь».

Я иронично бросаю в сторону взгляд. Серьезно? Я буду жить? Это немного придает бодрости духа.

— Я хочу пить, — ищу глазами свой рюкзак, но мне тут же протягивают бутылку с водой.

Подозрительно ее рассматриваю. Откручиваю крышку, бутылка новая, значит ничего в воду не подмешали. Выпиваю, ставлю бутылку рядом. Вновь в салоне возникает пауза. Смотрю-смотрю в окно, а глаза закрываются. Вздрагиваю, мотаю головой, опять смотрю. В конце концов меня вырубает.

13 глава

Открываю глаза. Темно. Голова немного гудит, а во рту сухость. Приподнимаюсь с дивана, кручу головой в разные стороны. Не сразу понимаю, где нахожусь. Меня, видимо, из машины перенесли в какой-то дом. Дом с большими окнами. Через них я вижу дорожку из камней, ухоженную лужайку, уличные фонари. Вдали в полумраке вырисовывается лес.

Я нахожусь в гостиной, догадываюсь по камину, по большому телевизору на стене, по дивану, на котором все еще сижу. Напротив стоит такой же диван, а посередине - стеклянный столик. Стены выкрашены в модный серый цвет, мебель тоже темная, весь этот мрак разбавляют белые аксессуары типа подушек, ваз, картин, симпатичные торшеры, один сейчас мягко освещает все вокруг.

Сидеть на диване и ждать своей участи в незнакомом доме — не лучшее времяпровождение. Ужас происходящего еще не орет внутри меня, но его визг я прекрасно слышу. Прислушиваюсь, пытаюсь понять, есть ли кто-то поблизости. Встаю на ноги, я босиком, мои кроссовки аккуратно стоят рядом, иду исследовать территорию. Выглядываю в коридор. Темно. Сердце от страха и неожиданных приключений то вверх к горлу подскакивает, то вниз к желудку падает. Желудок тут же издает неприятный звук, напоминает мне, что пора бы перекусить. И попить воды. Только теперь я уже попью из крана. Определенно мне что-то дали. Повелась, как дурочка. Идиотка. Вот как теперь понять, где нахожусь? И кому доверять? Хотя тут доверять некому, даже собственной тени я не верю.

Кухня, совмещенная со столовой, тоже выдержана в темных тонах, но за счет стеклянной стены с видом на лужайку кажется очень миленькой. Включаю свет над кухонным островком, без спроса лезу в холодильник. Он забит под завязку самым разными яствами. «Ешь не хочу» называется. Мой желудок, терзаемый голодом, лишен чувства такта и воспитанности. Я настолько голодная, что готова сожрать слона. Поэтому наплевав на режим питания и отсутствие хозяина, достаю бекон, яйца, овощи. Жарю смачную яичницу и делаю салат. Мне хватает наглости полазить по шкафчикам, понять, что еды в этом доме хватит на неделю минимум. Даже винишко есть в наличии. Одну бутылку ставлю в холодильник, сразу же достаю бокал. Вряд ли хозяин будет пить вино со снотворным. Такие вещи в свободном доступе не стоят.

— Мне тоже, — раздается тихий голос за спиной.

Он неожиданности я подпрыгиваю на месте, бокал из рук падает на пол и со звоном разбивается.

— Не двигайся, — приказывает.

Я сама понимаю, что мне босиком по осколкам чревато топать. Герман, а это именно он, и из-за него разбит бокал, приседает передо мной, самостоятельно собирает крупные осколки. Я смотрю на его затылок, на воротник белой рубашки, на то, как ткань натягивается от каждого его движения, обтягивает спину. Сглатываю. Да он ходячий секс, если так подумать. Выпрямляется, на меня не смотрит, я все еще стою неподвижно. Слышу шум пылесоса, вжик-вжик, все мелкие осколки-крошки собраны.

Теперь он сам достает с полки два бокала, достает охлажденное вино. Я отвисаю, беру тарелку, накладываю яичницу с беконом. Оборачиваюсь, Герман сидит на барном стуле за островком и пристально на меня смотрит. Перед ним два наполненных красным вином бокалы. Рука начинает мелко дрожать.

— Ты будешь есть? — довольно резко и невежливо спрашиваю, откинув в сторону «вы».

Кивает головой. Ставлю перед ним тарелку с омлетом и с салатом. Себе тоже накладываю, прихватив две вилки, устраиваюсь напротив.

Вновь вздрагиваю, когда тишину разрывает стандартная мелодия «айфона». Герман смотрит на экран, одно движение руки, звонок стихает. Меня так и подмывает спросить его, зачем он меня преследует, какие у него цели на мою персону.

Вновь звонок. Вновь взгляд, вновь не отвечает. На третий раз я не выдерживаю.

— Может, ответишь? Вдруг что-то важное!

Серые глаза обдают меня холодом. Я стискиваю зубы. Вот зачем полезла? Когда я научусь не приставать к людям со своим мнением? Еще бы язык прикусывать вовремя.

Раздраженно слезаю со стула, выкидываю остатки еды и мою тарелку. После этого залпом выпиваю вино, не чувствуя его ни крепости, ни вкуса. Меня не останавливают, когда иду к стеклянной двери. Делаю вывод, что передвигаться по дому не запрещено. Решаюсь выйти на улицу, поэтому отодвигаю в сторону раздвижную стеклянную дверь и выхожу из дома. Босиком ступаю на холодные камни, поджимаю пальцы. Перебираюсь на лужайку, задумчиво бреду по участку.

Территория огромна. Не представляю, сколько тут гектаров, но я так и не дохожу до забора, да и страшно шагать в темноту. Иду по краю света от фонарей и тьмы природы. Поглядываю на дом. Два этажа, камень и стекло. Бездушный и холодный дом. Как и его хозяин.

Набредаю на задний двор. Тут беседка, в ней уже расставлены ротанговые диваны, кресла и стол. Еще есть накрытый защитной пленкой бассейн. Неподалеку друг на дружке стоят белые шезлонги.

Заворачиваю за угол дома и замираю. Перед домом стоят три черных джипа, микроавтобус, на котором меня привезли. И ни души. Только это видимость, я кожей чувствую, как на меня смотрят, следят за каждым шагом.

— Потерялись? — вскрикиваю, испуганно вжимаюсь в стену дома. Рядом стоит помощник Германа или кто он там ему.

— Вы меня напугали! — сердито отчитываю мужчину, отдергивая толстовку.

— Извините.

— Я просто гуляла.

— Приятной вам прогулки, — на его губах появляется усмешка, он вежливо склоняет голову и проходит мимо меня.

Я иду к крыльцу дома, хотелось бы прояснить ситуацию своего нахождения в этом месте, но с этим нужно идти к Герману.

Его на кухне не оказывается, на первом этаже заглядываю почти во все комнаты, которые мне попадаются, но его нигде нет. На второй этаж подниматься не хочется, поэтому я возвращаюсь в гостиную, сажусь на диван, подогнув под себя ноги.

— Нет, меня завтра не жди. Я позвоню, если что-то потребуется, — Герман замирает в дверном проеме гостиной. Я обращаю внимание, что он переоделся в свободные светлые брюки и футболку-поло. Влажные волосы зачесаны назад, говорят о том, что он принял душ. Разговор завершает без банальных прощаний.

Он не спеша подходит к свободному дивану, присаживается, одна рука ложится на спинку, другая - на подлокотник. Его цепкий взгляд устремляется на меня. Поджимаю губы, смотрю перед собой.

— Ты создаешь мне много проблем, Марьяна.

— Не поверишь, могу тоже самое сказать о тебе, — слегка поворачиваю голову в его сторону, выдерживаю мрачный взгляд. — Я собиралась лететь обратно в Америку.

— Разве я отдавал на это приказ?

— Я должна была ждать твоего приказа? Я не в твоем подчинении, поэтому ты сейчас совершаешь преступление, насильно меня удерживая в этом доме. Между нами нет никаких дел и не будет.

— Иди.

Я недоуменно на него смотрю. Свожу брови к переносице, осмысливая сказанное слово. Он прищуривается, следит за моими эмоциями на лице. Следит хищно темными глазами, зрачок перекрывает радужку. Губы без улыбки, но мне кажется, что иронично улыбается. Иллюзия или игра света.

— Где я нахожусь? Я вызову такси. И верни мне мой рюкзак, там телефон и мои вещи с документами.

— Сюда такси не приедет. Если хочешь уйти, тебя до ворот проводят, — встает с дивана, засунув руки в карманы брюк. — Шамиль на выходе отдаст тебе рюкзак.

— Стой! — останавливается, но не оборачивается, лишь поворачивает голову в профиль. — Сейчас ночь на дворе, давай я переночую, завтра уйду. Я ведь могу заблудиться, — если бы я знала. где нахожусь, меня бы и темнота не остановила. А так я, конечно, боюсь идти в ночь по неизвестной дороге.

— Нет.

— Ты вот так просто меня выставляешь из дома в ночь? — негодование накрывает с головой, вскакиваю на ноги и разворачиваю Германа к себе лицом, схватит за плечо. — Ничего, что по твоему приказу меня привезли в эту глухомань! Я вообще должна сейчас лететь над Атлантикой! Я требую, чтобы меня отвезли домой! — топаю ногой, упирая кулаки в бока. Герман насмешливо окидывает мое лицо взглядом, отворачивается.

Я растерянно смотрю, как он уходит. Мне хочется закричать, чтобы треснули все стекла. Чтобы крыша рухнула на его голову, чтобы он сдох под завалами. Нет, я не останусь в этом доме. Ни за что!

Обуваюсь, полная решимости покинуть этот дом, выхожу на крыльцо. Меня ждет его помощник. Шамиль вроде. Он протягивает мне рюкзак. Первым делом вытаскиваю свой мобильник. Конечно, он разряжен. Скрипнув от досады зубами, подключаю его к портативному зарядному устройству. Как раз, пока буду идти, зарядится, вызову такси.

Передо мной разъезжаются ворота, я смотрю в темноту и непроизвольно отступаю. Впереди дорога, тьма и все. Фиг его знаешь, сколько мне нужно пройти, чтобы дойти до людей. Этот придурок похоже живет где-то в лесу, вдали от цивилизации.

— Сколько километров до города?

— Удачной вам дороги, — Шамиль позволяет себе скупо улыбнуться.

Я упрямая, не сдамся. Ну что со мной может случиться? Волки загрызут? Так их тут нет.

14 глава

Вздрагиваю, когда за спиной раздается звук закрывающих ворот. Сердце от страха бьется где-то под ребрами, ладошки потные, а во рту сухо. Пять шагов даются легко, потом я себя заставляю идти вперед. Вздрагиваю от каждого шороха и хруста. Мне мерещится, что из темноты на меня кто-то смотрит. Обхватываю себя руками.

Я не боюсь. Я храбрая.

Раздается какой-то странный звук, я срываюсь на бег. Бегу долго. Мне так кажется. В боку начинает колоть, но продолжаю медленно брести вперед. Устаю, останавливаюсь. Опираюсь руками об коленки, часто дышу, рассматриваю черный асфальт под ногами.

Вспоминаю о телефоне, достаю его. Нетерпеливо трясу, словно от этого мобильник быстрее включится. Из груди вырывается стон отчаянья. Нет сети. Никакой. Я устала. Я не знаю, во сколько я ушла, не знаю, как долго шла-бежала, но сил двигаться вперед нет. Еще неизвестно, сколько мне идти.

Первый порыв - улечься посреди дороги. Но желание жить оказывается сильнее. Я иду к обочине. Спускаюсь в небольшой ров. Посижу, отдохну, пойду потом дальше. Вздрагиваю от каждого шороха, звука. Прячу руки между коленками, смотрю перед собой.

Вот странный тип. Вытащил меня из самолета, привез в свой дом и тут же отпустил. Где логика? Я его не понимаю. Видимо таких людей и не понять, у них явные проблемы с головой.

Через какое-то время слышу машину. Дергаюсь, чтобы встать, но остаюсь на месте. Едва дыша, вижу, как мимо пролетает черный джип. Я еще ниже сползаю, накидываю на себя ветки. Через какое-то время машина возвращается. Наверное, очухались, поняли, что я могу выйти из этого леса, рассказать кому надо, где находится убежище самого Соболя. Вряд ли он этого хочет.

Я не шевелюсь. Через какое-то время опять слышно, как едет машина. Теперь мимо проезжают два джипа. Я злорадно ухмыляюсь. Потеряли котики мышку. Еще больше накидываю на себя ветки, морщусь от внезапной боли. Поцарапалась. Ничего страшного. Вжимаю голову, слышу вновь тихое урчание мотора машины. В этот раз не проносятся, а медленно едут по дороге, словно всматриваются в темноту.

Прикусываю губу, вжимаюсь в землю. Слышу, как неподалеку останавливаются. Хрустит гравий на обочине под чьими-то ногами. Не дышу, кто-то останавливается прям над моей головой. Морщу нос, почуяв табачный дым.

— На дороге пусто. Она, наверное, лесом пошла, — раздается мужской голос.

— Она где-то здесь. Ищите, — от этого голоса у меня возникают мурашки и желание зарыться в землю.

Одна машина отъезжает. Табачный дым над моей головой не исчезает. В носу неприятно щекочет, нужно либо его почесать, либо сейчас чихну. Оба варианта мне невыгодны.

Чихаю, зажимаю себе рот ладонями. Вот черт! Молчу, вдруг прокатит, и он не заметит меня.

— Твои документы у меня. Имей привычку проверять свои вещи.

Шаги от меня удаляются, я вскидываю голову. Он брешет? Как только машина трогается с места, я тут же лезу в рюкзак. Подсвечивая себе мобильным телефоном, ищу паспорта. От досады прокусываю губу, слизываю языком кровь. Так и вампиром стану.

Вылезаю на дорогу, отряхиваю от себя мелкие сучки, сердито смотрю на джип, что стоит неподалеку. Не уехал, черт. Он не сдает задом, не подъезжает ко мне. Я упрямо стою на месте.

На восстановление документов требуется время. Если подключить папины связи, процесс можно ускорить. Тут Герман Александрович явно промахнулся. Закидываю рюкзак на плечо, усмехаюсь и отворачиваюсь от джипа.

Я не чувствую себя загнанной зверушкой. Страх присутствует, но именно он заставляет идти вперед. Слышу за спиной шорох от шин, заставляю себя смотреть вперед, не оборачиваться.

— Садись в машину, — несется мне, задираю голову, продолжаю идти вперед.

Герман, наверное, ждет, что я сейчас радостно захлопаю в ладоши и юркну в машину. Хренушки. Я дойду до трассы, до деревни, до чего-нибудь и оттуда вызову такси, на край позвоню папе. Придется придумать историю, почему я в России, но это потом.

Ахаю от неожиданности, когда меня бесцеремонно хватают за локоть и разворачивают. Упираюсь ладонями в грудь. Мы вдвоем тяжело дышим. Я не вижу выражение его глаз, но чувствую, как рука, сжимающая мой локоть, расслабляется. Он первый немного отстраняется. Я тоже делаю шаг назад.

— Садись в машину.

— Нет. У тебя условия, а я с ними не согласна. Я лучше буду всю ночь идти по дороге, рано или поздно куда-то приду.

— Садись, — как-то устало, обреченно, но все же требовательно произносит мужчина, отпуская меня.

— Скажи мне причину, по которой я должна сейчас добровольно сесть в машину и вернуться в твой дом. Если ты думаешь, что у меня нет своего мнения, глубоко ошибаешься.

— Я тебе расскажу, но чуть позже. Садись, — подталкивает в сторону машины, я упираюсь. Не верю. И не внушает он мне доверия.

— Где гарантия, что ты не врешь?

— Марьяна! — в голосе уже слышу нотки злости, рука бесцеремонно хватает меня чуть выше локтя и заталкивает в машину.

Падаю на заднее сиденье, дверь захлопывают.

Герман быстро садится за руль. Убираю волосы с лица, дергаю за ручку, слышу, как блокируются двери.

— Выпусти меня! Ты не имеешь никакого морального права меня удерживать против воли!

— Заткнись и не вякай, — что-то в его тоне заставляет меня прикусить язык. — У меня от тебя уже голова начинает болеть.

— Избавься от меня, избавишь от головной боли.

— Обязательно, сейчас ребятам прикажу вырыть тебе ямку, и живьем закопаем.

— Я имела ввиду отпустить меня, - тихо бурчу под нос.

Герман смотрит на меня в зеркале заднего вида, не комментирует.

Мы довольно быстро доезжаем до дома. Первый выходит Герман, к нему сразу же направляются двое мужчин, он жестом руки их останавливает. Открывает дверку с моей стороны, протягивает ладонь. Прищуриваюсь. Его люди не блистали манерами, а этот прям джентльмен. Игнорирую его жест, самостоятельно вылезаю из джипа. Задираю подбородок, смотрю прямо, направляюсь в дом. Спиной чувствую присутствие Германа, его невозможно игнорировать. Его энергетика слишком ощутимая, слишком осязаемая и мрачная. Я бы сказала, тяжелая, я словно придавленная к земле рядом с ним.

— Я тебя внимательно слушаю, — кидаю рюкзак на диван, где недавно сидела, присаживаюсь.

Герман неторопливо подходит к другому дивану, опускается на него, раскидывает руки по обе стороны и устремляет на меня немигающий взгляд.

Мы молчим. Изучаем друг друга. Он все же симпатичный. Нет, его можно даже назвать красивым. Шрам на щеке не портит его. Шрамы украшают мужчину, это оказывается правдой. Придает налет таинственности.

Худощав. Скорее, жилистый. Темные волосы. Я люблю темноволосых, это моя слабость. При выборе спутника всегда обращаю внимания на цвет волос. Глаза меня так не интересуют. У Германа глаза красивые, но бездушные. Они напоминают мне сталь: холодные, опасные. Нет в них человеческого тепла. Пухлая нижняя губа и верхняя тонкая говорят об упорстве, упрямстве. Он будет гнуть свою линию, доказывать и навязывать свои решения, волю. С таким непросто.

— Я, конечно, польщена твоим пристальным вниманием, но время к ночи, я хочу спать. Ты расскажешь, что за ерунда происходит вокруг меня?

— В аварии с машиной твоего отца виноват не я.

— Ага, — делаю вид, что верю, усмехаюсь. Он хмурится.

— «МедиаГлосс» действительно сейчас терпит убытки. Твой отец не может шагать в ногу с требованиями современности. Есть люди, которые хотят эту компанию, чтобы использовать в своих целях.

— И? Почему бы отцу не предложить интересную сумму?

— Предлагали. Он отказывается. Более того, вчера нанял отличного специалиста, который сможет изменить ситуацию. Нужно только время.

— Я рада за папу. Я каким боком ко всей этой истории, и каков твой интерес?

— Понимаешь, Марьяна, — опускает глаза куда-то вниз, к моим коленкам. — Через СМИ очень легко воздействовать на мнение людей, создавать рейтинги или мешать с дерьмом. Мне нужен основной пакет акций компании твоего отца. Я хочу его получить в рамках закона, — вскидывает на меня глаза, на губах появляется еле заметная улыбка.

Пауза. Я хмурюсь, прикрываю глаза. Открываю их, вопросительно смотрю на Германа. Не хочу понимать. Все во мне противится включать мозг и делать вывод, потому что расклад мне уже по ощущениям не нравится.

— И? Основой пакет у папы.

— Нет. Основой пакет записан на тебя. Об этом стало известно два дня назад, — резко подается вперед, ставит локти на колени, впивается в мое лицо темным взглядом. — Мне нужен пакет. Пакет записан на тебя. Значит...

— Тебе нужна я... — шепотом заканчиваю предложение, с сомнением на него смотрю. Это что тут у нас получается?

— На тебя открыта охота, Марьяна. Многие жаждут получит контрольный пакет акций. Мне просто повезло, что я столкнулся с тобой на дороге. Я играю на опережение.

15 глава

Несколько минут я смотрю на серьезное лицо Германа. Потом начинаю смеяться. Заливисто и от души. Он хмурится, с опаской на меня косится.

— Всегда мечтала быть зайчиком для охоты. Или лисой. Это так забавно, убегать-убегать, а за тобой несется стая диких, озлобленных волков. И чем же ты лучше других? — улыбнулась бы шире, не будь у меня ранена губа.

Герман сжимает губы, взгляд темнеет. Явно чем-то недоволен. Встает с дивана, направляется к бару. Слежу за каждым его шагом, за тем, как он наливает себе что-то в стакан. Возвращается к дивану.

— Я куплю у тебя эти акции. За любую цену, которую назовешь.

— Не боишься? Я могу оказаться довольно алчной дамой.

— А я могу тебя сегодня же в лесочке закопать, — иронично приподнимает бровь и делает глоток из стакана. Он не шутит, более того, я уверена, что у него в голове несколько сценариев развития сюжета.

— Если папа на меня переписал акции, значит, там есть ряд условий. Вряд ли я могу их просто так взять и продать, — задумчиво рассматриваю мужчину. Интересно, кто остальные? Кто еще жаждет получить меня в свои владения?

— Да, — еще глоток, я раздраженно передергиваю плечами. Из него все тянуть надо?

— Что да? Ты можешь нормально разговаривать? В твоих же интересах, — усмехаюсь,

Герман хмыкает, молчит. Опять играет в молчанку? До чего же сложный мужчина. Сочувствую его жене, любовнице и просто подружке. Тут надо иметь немереное терпение.

— Раз наш разговор окончен, я бы с радостью отправилась спать, а завтра с большим удовольствием покинула этот гостеприимный дом. Так где я могу переночевать?

— Шамиль, — кого-то зовет, не спуская с меня темного взгляда. В гостиной появляется его помощник, замирает в нескольких шагах от дивана. — Отведи гостью в комнату.

— И еще напомни, чтобы дверь не забыл закрыть на ключ. Вдруг я удумаю сбежать, — хватаю рюкзак, стараюсь без спешки подняться на ноги. Его глаза вызывают озноб вдоль позвоночника. Жуткий тип.

— Не забудь обработать губу. Аптечка в нижнем ящике в ванной.

— Спасибо за заботу, это так приятно и неожиданно. Спокойно ночи, — позволяю себе дерзость, как послать ему воздушный поцелуй.

Реакцию, к сожалению, не вижу, сразу поворачиваюсь к нему спиной. Улыбаюсь Шамилю. Помощник с ноль эмоциями на лице кивает мне в сторону деревянно-стеклянной лестницы. На втором этаже мне указывают на комнату ближе к окну в коридоре. Зайдя внутрь, хмыкаю. Стеклянные окна в пол с выходом на балкон, серый тон стен, разбавленный белыми акцентами. Поворачиваюсь поблагодарить, понимаю, что некого. Я в комнате одна. Подхожу к двери, дергаю за ручку, она поворачивается. Выглядываю в коридор. Ни души. Теперь закрываюсь изнутри. Не нужно мне тут незваных гостей, пока я буду безмятежно спать.

Открываю настежь балкон, сгребаю тюль поплотнее. Сегодня мне придется спать обнаженной, потому что участь чемодана мне неизвестна, просить хозяина одолжить футболку — фи.

Душ. С удовольствием смываю с себя всю пыль, грязные потеки после ночной прогулки. Обрабатываю боевые раны. Аптечка с действительно необходимым в ящике. Застирываю некоторые вещи, радуясь, что тут полотенцесушитель отлично греет. К утру все высохнет.

Кровать для одного слишком огромная, но мне хорошо. Блаженно закрываю глаза, на пятой барашке проваливаюсь в глубокий сон.

**

Просыпаюсь от свежести утра. И странной тишины. Не понимаю, почему так тихо. Прислушиваюсь. Слышу только, как чирикают птички и шумят ветки деревьев. Почти как в деревне, только нет крика петуха.

Приподнимаюсь на локтях, обвожу глазами комнату и натыкаюсь на свой чемодан. Как? Дверь была закрытой. Ага, наивная, если Герману удалось проникнуть в мою квартиру, чего ему стоит зайти в комнату в своем доме. Ничего. Божечки, надеюсь, все же чемодан притащил Шамиль и не смотрел на меня. Потому что к утру одеяло валяется в ногах, я едва прикрыта тонкой простыней.

Вскакиваю на ноги, кидаюсь к рюкзаку. Телефон показывает шесть утра. Для меня это рань. Я никогда не встаю так в отпуске. При этом понимаю, что выспалась и не хочу возвращаться в кровать. Настораживает, что у меня нет связи, помню, вчера Герман разговаривал с кем-то по мобильнику. Ладно, уточним этот вопрос. Обматываюсь простыней, выхожу на балкон. Запах невероятный. Только вдали от города воздух может быть настолько чистым и сладким.

Бассейн уже открыт, он манит своей глубиной. Купальника у меня с собой нет, но есть хлопковый комплект нижнего белья в чемодане. Судя по тишине вокруг, тут все еще спят. Прихвачу полотенце, быстро искупаюсь и вернусь в комнату.

Подумала - сделала. Стараясь сильно не шуметь, на цыпочках сбегаю в халате, который как в гостинице, висел в ванной комнате, на первый этаж, выбегаю во двор с кухни. Кидаю полотенце и халат на шезлонг, пробую ногой воду. Прохладная, но сойдет. Резинкой собираю волосы, спускаюсь по ступенькам в бассейн и отталкиваюсь, плыву. Все же папа зря у себя не сделал бассейн. Нужно ему по этому поводу прожужжать уши, пусть к следующему году построит домашний плавательный комплекс.

Я настолько задумываюсь, что не сразу замечаю чье-то присутствие. Вздрагиваю, замираю. Возле кромки бассейна стоит Герман, мрачно меня сверлит своим потемневшим взглядом. Ниже опускаюсь в воду.

— Ты меня напугал. И вообще, чего ты не спишь? Еще рано.

Он, естественно, игнорит меня, бросает свое полотенце на шезлонг, где лежат мои вещи. Я стараюсь на него не смотреть, не разглядывать, но глаза то и дело останавливаются на мускулистой груди, спускаются ниже. Щеки начинают пылать, как у юной девственницы. Злюсь на себя. Я видела его почти голым, и все равно сердце екает, а взгляд мечется по его телу.

Всплеск, и вот Герман плывет по дну. Я бочком тихонько пробираюсь к лестнице, украдкой наблюдая, как широкими взмахами мужчина рассекает воду. «Валить надо, Марьяна. Быстро!» — вопит мой внутренний голос, и я с ним солидарна. Мне остается пара шагов, когда слышу сзади всплеск, и меня тут же прижимают к стенке бассейна. От неожиданности, испуга я впадаю в ступор, ощущая, как мокрая мужская грудь вжимается мне в спину. Ощущаю я и еще кое-что. Это кое-что вгоняет меня в краску.

— Отпусти меня! — стараюсь как можно больше злости вложить в голос, прикрыть явное смущение.

Не слушает меня, сильнее прижимает к стенке и сам прижимается так, что игнорировать его возбуждение просто невозможно.

Мысли в панике мечутся в разные стороны. Что делать? Сдаться? Отдаться? Один раз можно перетерпеть, но не хочу я. Не приемлю насилие над собой в любой форме. А он меня насилует. Правда, пока больше морально.

— Кхм, — кто-то деликатно напоминает о своем присутствии.

Я сейчас этого человека расцелую. Герман сразу же от меня отплывает.

— Простите, Герман Александрович, напоминаю вам, что через полчаса встреча, — Шамиль не смотрит в мою сторону. Вот это выдержка у мужика. Интересно, сам по себе такой или кое-кто отдал приказ не прикасаться и не смотреть в мою сторону.

Пользуюсь моментом, плыву со всей скорости к лестнице. Герман оказывается быстрее, он выходит первый, сразу же на меня накидывает халат, едва я вылезаю из воды.

— Иди в комнату и не высовывайся. Сделай вид, что тебя здесь нет.

— Но...

Он прикладывает свой палец к моим губам.

Этот жест будоражит сильнее, чем его стояк в бассейне. Я широко распахиваю веки, его глаза темнеют. Несколько секунду мы смотрим друг на друга, не в силах разорвать этот зрительный контакт. То, что сейчас происходит между нами, описанию не поддается. Воздух минуту назад такой легкий, свежий, сейчас тяжелеет и смешивается с нашим учащенным дыханием. Он смотрит на свой палец на моих губах. Я смотрю на кончики его темных ресниц. Мужчинам преступление иметь такие ресницы от природы: густые, длинные, с загнутыми кончиками. Меня аж зависть берет. Моргаю, сбрасываю с себя это наваждение, притяжение.

— Я только хотела сказать, что хочу есть.

— Есть? — его искреннее удивление вызывает улыбку.

— Да, я хочу позавтракать. И пока ты будешь свою «тайную вечерню» проводить, я могу умереть с голоду.

— Шамиль принесет тебе завтрак. Балкон закрой и зашторь. Будь послушной девочкой, Марьяна. Не создавай мне лишних проблем.

Хмыкаю, запахиваюсь в халат и прохожу мимо него. Любопытство никто не отменял. И как это не воспользоваться возможностью увидеть сходку важных людей?

16 глава

Балкон закрыла. Окна зашторила. Завтрак стоит на кровати, ждет меня. Что делаю я? Я с разочарованием смотрю на двух мужчин, которые сидят в беседке друг напротив друга. Я думала, сейчас приедут братки, дом набьется важными людьми в законе, будут шляться их свита туда-сюда. Ничего подобного.

Герман одет в черное. Рубашка с закатанными рукавами, брюки. Выбор странный, учитывая, что лето и солнцепек. Его гость как раз одет по-летнему: светлые брюки, светло-голубая рубашка с короткими рукавами. Он в возрасте, голова у него вся седая, отчего темные волосы Германа кажутся вообще черными.

В общем, ничего интересного, я со спокойной душой возвращаюсь на кровать, неторопливо завтракаю. Привожу себя в порядок, переодеваюсь в сарафан с широкой юбкой. Даже прибираюсь в комнате.

Нетерпеливо сижу на кровати, нога нервно дергается. Встаю, подхожу к окну. Эти двое все еще сидят в беседке. Недавно позавтракали вместе, судя по пустым тарелкам перед ними. Немного приоткрываю балкон, так как в комнате становится душновато, кондиционер не включаю. Сказали же сидеть тихо. Скрещиваю руки на груди и радостно наблюдаю, как Герман и его гость встают и не спеша идут прям под мой балкон. Вряд ли я что-то интересное услышу, но кажется, встреча завершается.

— Советую тебе эту девушку найти и жениться, Герман. Иначе Волхов опередит тебя и сделает малышку своей женой, заберет основной пакет акций, и помашешь ты ручкой своей политической карьере.

— Жениться? — пренебрежительный смешок мне не нравится. Чего это он? Слишком плоха для такой персоны?

— А почему бы и нет? Ее папа не последний человек в этой стране. Сама девушка симпатична. Между прочим, в твоем вкусе, ты же любишь блондинок. И брак с ней тебе пойдет только на пользу для имиджа.

— Волхову тоже, — Герман, похоже, не только со мной неохотно разговаривает. Он по жизни такой.

— Ты не о Волхове думай, а о себе. Я за вами наблюдаю, ты мне больше симпатичен, чем Олег. Жду звонка. У тебя здесь хорошо, но в городе тоже нужен порядок.

— Я вас услышал.

— До скорого.

Я сразу же вжимаюсь в стену, словно меня сейчас обнаружат. Папа, конечно, подставил меня по полной программе. Его бизнес стал лакомым кусочком для людей с темным прошлым.

Волхов, в отличие от Соболя, постоянно на слуху. О его «благородстве» слагают легенды. Если выбирать, то сразу Германа. Олег Волхов для меня слишком стар, слишком похотлив, слишком противен внешне.

Взволновано сажусь на кровать. Шутки шутками, а дело серьезно. Плохо, что я не знаю полностью условий передачи акций. И плохо, что не могу прямо сейчас позвонить папе и узнать, что он там намутил. Связи на телефоне по-прежнему нет.

Если я откажусь выходить замуж, что сделают эти люди? Вздрагиваю. Понимаю, что лучше не думать, но мрачные мысли лезут в голову. Они могут все. Для них не существуют рамок и преград. Папу могут прижать, напугать или вообще похитить. Могут меня или маму украсть и потом по кусочкам присылать отцу, пока он не согласится на их условия. И все равно нас всех убьют. Выбора нет. Я не хочу, чтобы этот ужас коснулся моей семьи. Не хочу видеть страх в глазах папы, слезы у мамы. Самой хочется пожить. У меня ведь только жизнь началась, можно сказать.

Выжидаю несколько минут, выхожу из комнаты. Мне нужно найти Соболя. Я понимаю, что от меня не отстанут ни Герман, ни Олег. Выбор мужей так себе, но нужно выбирать.

Германа нахожу на кухне, он задумчиво стоит возле панорамного окна. На секунду я замираю, не дышу. Что-то в нем есть притягательное. Опасное. Загадочное.

Засовываю руки в карманы сарафана. Жутко волнуюсь. Не до конца все продумала, но времени мало, можно сказать, его совсем нет. Герман словно чувствует, что не один, оборачивается. Между бровями пролегает глубокая морщина. Думы думает. Интересно, у нас совпадают мысли?

— Мне надоело сидеть в комнате, слишком душно. Надеюсь, не помешала твоим размышлениям, — сокращаю между нами расстояние, останавливаюсь неподалеку. Он внимательно меня рассматривает, в глазах холод и расчет.

— Яслучайно услышала разговор, — иронично выгибает бровь. Закатываю глаза, досадливо сжимаю губы. — Ну, почти случайно. Было жарко, приоткрыла балконную дверь и услышала разговор.

Пауза затягивается, Герман, похоже, не собирается мне помогать строить диалог. Я не привыкла разговаривать сама с собой, но тут, видимо, без вариантов.

— Я бы хотела увидеться с папой и поговорить с ним по поводу этих чертовых акций, — выжидаю реакцию, ее нет. — Я ведь могу сегодня уехать из этого дома? — если ему залепить пощечину, он будет более эмоционален, чем сейчас? Рука зудит, желание проверить очень огромное.

— Нет, — вздрагиваю больше от неожиданности, чем от категоричности ответа.

— Почему? Мне нужно понимать, что происходит. Ведь не каждый день вокруг меня совершают брачные танцы влиятельные люди, — иронично хмыкаю, Герман поджимает губы.

— Теоретически я согласна выйти за тебя замуж. Если выбирать между тобой и Олегом, — темная бровь ползет вопросительно вверх. — О Волхове только глухой не слышал, но точно читал. Ты на его фоне как-то тихо занимаешься отмыванием своей репутации. Но мы сейчас не об этом. Я отдам тебе пакет акций, но не весь, а половину. Так логичнее, и мне тоже нужна финансовая подушка. Наш брак фиктивный и с брачным договором, в котором мы прописываем все, вплоть до того, кому какие вилки достаются после развода, купленные в браке. Ты покупаешь мне недвижимость в Америке до брака, оформляешь на меня. Срок нашего брака тоже обговаривается. Никакого интима. Ты заводишь себе любовницу, в мою личную жизнь не лезешь. Вроде все.

Нервозное напряжение зашкаливает, точка кипения достигает своего максимума. Сейчас будет взрыв, а он молчит. Смотрит то на меня, то в сторону. Слишком долго по моим меркам осмысливает информацию. Мне тяжело молчать, я прям слышу, как у меня в голове закипают мозги от этого перенапряжения.

— Герман Александрович, — раздается уже знакомый голос. Это Шамиль. — Машина готова.

Герман кивает головой, проходит мимо меня. Я секунды три стою, резко разворачиваюсь, но натыкаюсь на Шамиля. Он, оказывается, за своим хозяином не последовал. Я вправо, он тоже. Я влево, вновь блокирует попытку догнать Соболя. Досадливо кусаю губу. Мне без разрешения Германа не покинуть дом, его сторожевые псы не подпустят к воротам. Когда сам приедет хозяин, вряд ли кто-то об этом знает. Что ж, я его дождусь, и мы закончим наш разговор.

17 глава

Я побродила по территории, дошла до забора и шла-шла, так и не дошла до конца. У Германа тут, похоже, пол-леса захвачено в собственность. Ощущение, что ты живешь где-то далеко от цивилизации. Птички поют, лес шумит, не хватает только диких зверей.

Никто из охраны и персонала на глаза не попадается. Они словно невидимки, но они есть. То, что за каждым моим шагом следят, это чувствуется, то, что в доме есть кто-то из персонала, понятно по тому, что вкусный обед меня ждет в столовой. Причем горячий, словно тоже следили за мной, а как только направилась к дому, сразу накрыли.

После обеда я от скуки стала изучать дом. Все очень современно, с крутым дизайном, бездушно. Я не чувствовала этот дом — домом. Не хватало каких-то домашних мелочей: фотографий, забытых на столе мелочей, ненавязчивой музыки, какого-то бардака.

В кабинете Германа нахожу стеллаж с книгами. Уголовный кодекс. Административный кодекс. Трудовой кодекс. Таможенный кодекс. Гражданский кодекс. Поправки к кодексам. Интересная у него литература. Человек явно держит руку на пульсе закона, чтобы грамотно его обойти. Еще нахожу налоговый и жилищный кодекс. Хмыкаю. Беру в руки одну знакомых мне книг, пролистываю, возвращаю обратно на полку.

Иду к столу, оглаживаю гладкую поверхность. Усаживаюсь в кресло и выдвигаю первый ящик. Бумага, канцелярия. Во втором ящики тоже ничего интересного. А вот в третьем рука зависает в воздухе.

На дне ящика коробка. Я ее открываю и вижу небольшой пистолет. На первый взгляд, как настоящий, но понимаю, что никто не будет оружие держать в свободном доступе. Скорей всего, это зажигалка. Герман ведь курит, вон и пепельница стоит.

— Удобно? — подпрыгиваю в кресле, испуганно смотрю в сторону двери. Хозяин дома, прислонившись к дверному косяку, заинтересованно меня рассматривает.

— Он настоящий.

— Да ладно, — хмыкаю, кошусь на пистолет. Закрываю коробку, задвигаю ящик. Разводит меня, как девочку. Откидываюсь в кресле, скрещиваю руки на груди. Наш разговор еще не закончен.

Герман отталкивается от косяка, не спеша идет к столу, садится напротив. Закинув ногу на ногу, ставит локти на подлокотник, а пальцы сцепляет в замок. Опять пристально его рассматриваю. Его взгляд с первой нашей встречи не изменился. Он по-прежнему вызывает у меня внутренний озноб. Дрожь пробирает до костей. Надеюсь, он не видит, как меня слегка потряхивает. А какие у него пальцы... Не мой фетиш, но почему-то не могу отвести от них глаз. Медленно поднимаю глаза. Губы расслаблены. Модная сейчас щетина. Я вспоминаю наш поцелуй. Все же этот мужчина может вызвать одновременно противоположные друг другу чувства: холод и жар.

— Я надеюсь, ты подумал над предложением, — облизываю губы, его взгляд темнеет. Подпирает подбородок большими пальцами, прячет губы. — Ты что-то скажешь по этому поводу?

— Мне нужны эти акции. Я их получу. Вопрос только, каким методом.

— Женитьбой на мне. Ты сам понимаешь, что там, скорее всего, это условие.

— Мне оно не подходит.

— Ты женат?

— Нет.

— Кому-то пообещал жениться?

— Нет.

— Не вижу проблемы, — встаю из-за стола, обхожу и опираюсь об него бедром. — Фиктивный брак решит твои и мои проблемы. Думаю, года хватит всем вокруг запудрить мозги, а потом со скандалом развестись, обвинив друг друга в неверности. Можно тихо, выпустив одно заявление через адвокатов. Скажем, что не сошлись характерами, проживание на две страны очень плохо сказалось на нашем браке.

— Или просто кто-то из нас двоих овдовеет, — мрачно усмехается, тоже поднимается с кресла. Встает передо мной. Я вдыхаю его запах парфюма, немного прикрывая глаза. О чем он там говорил?

— Овдовеет? — смотрю в его светлые глаза, они задумчиво изучают мое лицо. — Это шутка?

— Нет.

— Ты кроме «нет» что-то еще сказать можешь?!

Герман подается в мою сторону, обхватывает ладонью мой затылок, притягивает к себе. Сгребает волосы и тянет немного, заставляя откинуть голову назад. Слова протеста застревают где-то на выдохе, я попадаю в воронку его пожирающего желания. Оно ощутимо в каждом его вздохе, в каждом его взгляде. Он открыто показывает мне, чего хочет еще помимо акций.

— Это проблему не решит, — успеваю прошептать, прежде чем его губы накрывают мой рот в алчном поцелует.

Целует самозабвенно. Откровенно посасывает мой язык. Дергаюсь в его руках, крепче сжимает мой затылок, усаживает меня на стол. Я задыхаюсь от внезапных чувств, что пробуждает во мне этот мужчина. Забытое жгучее желание сжимает меня в огненном кольце, стискивая все сильнее и сильнее. Отталкиваю его от себя, губами тянусь к нему. Полная неразбериха, чего я хочу, чего нет.

— Ты... — смотрит на губы тяжелым взглядом. — Ты одна большая проблема, — его пальцы ловко начинают расстегивать пуговицы спереди на сарафане.

Каждый раз, когда он прикасается к моей коже, у меня ощущение, что оставляет ожог. Клеймит меня невидимыми отметинами. Кровь бурлит во мне, доходит до высшей точки кипения. Каждое движение его нахального языка вызывает у меня ускоренное сердцебиение.

— Герман... — слабо протестую, откидывая голову назад, выгибаясь в пояснице, когда лиф сарафан становится слишком свободен.

Что я делаю? Что я позволяю ему делать с собой? Он сейчас трахнет меня на столе, как какую-то шлюху. Ни о каких чувствах и желаниях речи нет. Тупое примитивное вожделение обладать моим телом.

Отпихиваю его от себя. Серые глаза впиваются в мое лицо. Поспешно, дрожащими руками застегиваю пуговицы, чувствуя на себе его бешеный взгляд. Он злой. Злость полыхает огненным заревом в глазах.

— Секс не решит проблемы, — вяло поясняю свое поведение, сползая со стола.

Отхожу от напряженного Германа, он отворачивается от меня, подходит к окну. Несколько минут стоит молча, засунув руки в карманы брюк.

— Мне брак не нужен, — говорит он, и меня задевает категоричность его тона. — По поводу помолвки можно подумать. Это будет подобно спектаклю. Мы всех вокруг убедим в серьезности наших чувств, через полгода разойдемся в разные стороны, — поворачивается ко мне.

Я держу лицо. Его слова почему-то не приносят мне облегчения, лишь сердце сжимается в болезненных спазмах.

— Сегодня тебя отвезет Шамиль к отцу. На все вопросы будешь загадочно улыбаться и говорить, что провела время со своим любимым мужчиной. Делаешь вид, что влюблена, — скептическая улыбка, я задирают подбородок. — Никуда без сопровождения не выходишь. Никаких вопросов папе не задаешь по поводу акций.

— Тебя об этом забыла спросить.

— Это не обсуждается, Марьяна. Я не собираюсь тебя потом у Волхова перехватывать. Чем скорее мы объявим об помолвке, тем лучше для тебя.

— Чем?

— Ты будешь под моей защитой. — Его уверенность прям умиляет. Я хмыкаю, но оставляю свою язвительность при себе. — Машина тебя ждет.

— Спасибо, — подхожу к Герману почти впритык, обманчиво ласково улыбаюсь. — Время, проведенное рядом с тобой, неповторимо, — выдержать его взгляд еще нужно научиться, потому что через секунду я опускаю глаза ему на грудь, рассматриваю пуговицу на рубашке.

— Шамиль.

— Да, Герман Александрович, — похоже, помощник всегда находится где-то рядом, потому что его появление в долю секунду впечатляет.

— Отвези девушку к родителям домой, — смотрит равнодушно.

Становится обидно. Держит себя в руках, с легкостью перескакивает от жажды мной обладать до жгучего желания от меня избавиться. Можно только позавидовать такой выдержке, но и я не растекаюсь тут перед ним в лужицу, не смотрю с щенячьим восторгом на него.

— До свидания, Герман Александрович, — как можно официальнее и пренебрежительнее прощаюсь.

18 глава

— Марьяна, — в комнате появляется мама, неся в руках приличную охапку пурпурных роз. — Это принесли тебе, — она с любопытством смотрит на карточку в конверте.

Я непонимающе смотрю на букет. От кого?

Не охотно поднимаюсь с кровати, запахиваюсь в халат. Подхожу к маме, беру карточку.

«Будь готова сегодня в семь».

Никакой подписи, никаких инициалов, сиди и гадай, кто же это тебе назначил свидание. Усмехаюсь, уверена, что это Герман. Между прочим, розы не самые мои любимые цветы. Банально.

— Это от кого? — мама пытается сама прочитать имя в карточке, но я прикрываю ее рукой, улыбаюсь.

— Секрет фирмы, — забираю цветы, небрежно их кладу на письменный стол. Искать вазу, наливать воду лень.

— Я так понимаю, что это мужчина, из-за которого ты не улетела сегодня в Майами, — следует за мной в гардеробную.

Не отвечаю маме, торопливо перебираю свои платья. Куда он меня пригласил? В ресторан? На какой-то вечер, где будут общие знакомые? Или он решил устроить мне что-то драйвовое и сумасшедшее? Хоть бы написал, как одеться, не было бы мук выбора.

— Марьяна, — мама хватает меня за руку, разворачивает к себе.

Приподнимаю брови. Я маму люблю, но никогда с ней не вела себя как с подружкой. Как-то не сложилось, родители слишком заняты собой и друг другом.

— Ты расскажешь, что происходит?

— Возможно, я влюбилась. Не допускала такую мысль?

— Не дерзи! Я все же твоя мать, а не нянька.

— Няня была поласковее, чем ты, — осторожно освобождаю свою руку из плена, вновь перебираю платья. А что если мне нарядиться в брючной костюм? Широкие брюки, свободного кроя пиджак и шелковая маечка. Думаю, это почти универсальный выбор.

— Как была эгоисткой, так и осталась, — возмущенная мама оставляет меня в покое.

Грустно улыбаюсь. Если бы она только знала, что происходит в моей жизни, у нее бы волосы встали дыбом. Папа бы поседел еще больше.

Все ради них, таких неидеальных родителей, но родных.

Одеваюсь, крашусь, укладываю волосы — ровно в семь на мой мобильник приходит сообщение: «жду тебя возле дома». Сердце предательски екает. Чувство эйфории плещется в груди. Ощущения, как при первом свидании с симпатичным парнем из школы.

Внизу никто меня не спрашивает, куда я, во сколько приду. Папа не вернулся, мама, скорее всего, тоже уехала по своим делам. Когда этот раскол произошел в нашей семье? Когда мы так сильно отдалились друг от друга, что стали похожи на живущих рядом соседей?

— Вау, собственной персоной, — я замираю перед машиной.

Герман при виде меня отталкивается от капота и не спеша направляется ко мне. Он весь в черном: брюки, рубашка с расстегнутым воротом, пиджак. Если бы не уличные фонари, его можно было не заметить в темноте. Я на контрасте: вся в белом. Судя вспыхнувшему взгляду, образ пришелся ко двору, но я бы не отказалась услышать банальные комплименты. Увы, такой роскошью меня не одаривают.

— Ты не сказал, куда приглашаешь, поэтому выбор пал на брючный костюм, — зачем-то начинаю оправдываться и, черт побери, сердце заходится в волнительной тахикардии. Привычное молчание, оно мне уже начинает нравится.

Герман берет меня за руку, легонько сжимает пальцы, по-джентельменски распахивает дверку машину и ждет, когда я сяду. Смотрю на него снизу-вверх и в очередной раз отмечаю: он даже очень ничего.

— Куда мы едем? — сразу же спрашиваю, как только Герман оказывается за рулем. — Кстати, спасибо за цветы. Розы красивые, но я их не люблю, — мельком бросает на меня равнодушный взгляд осторожно трогается с места. — Я люблю пионы, — отворачиваюсь к окну, сожалея, что открыла свой маленький секретик этому чужому человеку.

Когда-то давно один мальчик мне на день рождения подарил пионы. Я до сих пор помню их умопомрачительный запах. Но почему-то все потом предпочитали дарить бездушные розы или очень сложные цветочные композиции, пионы так и остались в далеком прошлом.

19 глава

Мы подъезжаем к клубу. Я о нем слышала, недавно читала в «Инстаграме» о скором открытии. Самое ожидаемое событие этого лета. Вся столичная богема, застрявшая в городе, точно будет тусоваться здесь. Перед зданием очень много дорогих автомобилей, много нарядной публики. Я вопросительно смотрю на Германа. Если бы сказал, что едем на открытие, нарядилась более пафосно. Тут любят блистать и обращать на себя внимание.

— Чувствую себя белой вороной, — ворчу, как только мы вдвоем поднимаемся по ступенькам клуба.

Отовсюду несется развязный смех, воздух пропитан предвкушением зажигательной ночи. Оглядываюсь по сторонам, на нас смотрят. Ухмыляюсь. Очень умный ход, как раз в толпе в вычурных дизайнерских шмотках наша классика придает солидности. Хочешь не хочешь, а все равно будешь смотреть на того, кто не как все.

На входе в клуб я напрягаюсь при виде грозных амбалов, которые проверяют приглашения, заставляют пройти через рамку, досматривают сумочки у девушек. Нас не трогают, ничего не спрашивают. Один парень сбоку отстегивает цепочку, пропускает нас без проверок. Сзади начинает недовольно гудеть толпа, но Герман даже бровью не ведет.

В зале довольно мило, негромко играет музыка, приглушенный свет не режет глаза. Я кожей чувствую взгляды со всех сторон. Невозможно их игнорировать. Они напрягают, заставляют чувствовать себя не в своей тарелке. Раздражают девушки, которые не скрывают своей неприязни по отношению ко мне. Наверное, каждая тайком мечтает оказаться на моем месте. С радостью бы поменялась, меня лично все вокруг нервирует. В России я последней раз в клубе была в день своего похищения, с тех пор обхожу такие места стороной. Рефлекс.

— Герман, — к нам через всю толпу несется какой-то мужчина в разноцветном костюме.

На гея похож, но сейчас сложно определить кто к чему принадлежит. Границы стерты.

— Я так рад тебя видеть! — он порывается схватить руку Германа, но под строгим взглядом светлых глаз осаждает себя в этом порыве. Я бы тоже не рискнула без спроса прикасаться. — Познакомишь? — мужчина переключается на меня. Дежурно тяну губы в улыбке. — Вы похожи на Инь-Янь. Черное и белое. Как гармонично. Артур, — мне протягиваю руку, я неуверенно на нее смотрю, кошусь на Германа.

Его лицо ожесточается. Из упрямства сладко улыбаюсь и благосклонно смотрю на этого «попугая».

— Марьяна, — воспитанно называю свое имя, пожимаю руку. — Поздравляю с открытием, — тычу в небо пальцем, Артур широко улыбается и любовно оглядывается по сторонам.

— Вам нравится? В это детище я вложил всю свою душу и деньги. Ой, вынужден вас оставить, подойду позже, — Артур заискивающе смотрит на Германа, ждет разрешения отойти. Кивает головой - барин разрешает.

Закатываю глаза, обнаруживаю рядом официанта с подносом шампанского. Хватаю сразу два бокала, все себе, мой спутник уже держит в руке стеклянную бутылку с водой.

— У тебя проблемы с голосом? Или с горлом? — отпиваю шипучку, Герман вопросительно изгибает бровь. Похоже, он бережет слова. — Ты очень мало разговариваешь, — улыбается, подносит к губам бутылку, делает глоток. — Не представляю, как ты собираешься быть политиком, если все время молчишь. А, кажется, знаю, каким образом ты решишь проблему: за тебя будут выступать другие люди, отстаивать твои позиции и проекты. И все же мне любопытно, почему ты молчишь? Это интригует.

— Я люблю по существу разговаривать.

— Боже, ты хоть предупреждай, — показательно вздрагиваю от его голоса, залпом выпиваю шампанское с одного бокала, приступаю сразу к другому.

Возле нас оказывается мужчина. Он внимательно меня окидывает придирчивым взглядом, от которого внутри все переворачивается. Ничего приятного не вижу, более того, подсознательно чую угрозу. Герман прищуривает глаза.

— Нам нужно поговорить.

— Завтра в три, — Герман поворачивает голову в мою сторону.

Мужчина шумно выдыхает, недоволен исходом разговора, но не настаивает. Мне сложно представить, что кто-то может настаивать на своем разговоре с Соболем. Он же морозит одним взглядом, а если еще рот откроет, уверена, что ничего приятного не скажет.

— Почему у меня чувство, что тебя все боятся? Не уважают, не гордятся знакомством, а как псы боятся волка.

— Потому что оно так и есть, Марьяна. Тебе тоже следует меня бояться, желание закопать тебя в лесу никуда не пропало, — усмехается, смотрит мимо меня.

Я оглядываюсь, прослеживаю траекторию его взгляда, поджимаю губы. Неподалеку танцует блондинка и не скрывает своего интереса.

— Ничего, что я рядом? — с ужасом слышу ревнивые нотки, поспешно подношу бокал.

Какая мне на фиг разница, на кого он пялится. Пусть хоть сейчас валит к этой мадам, а я уеду домой.

— Насколько я помню твои условия, иметь любовницу мне не запрещается, — усмехается, все еще рассматривая танцующую девушку.

Я разворачиваюсь, тоже оценивающе начинаю ее разглядывать. Нужно же знать, кто будет развлекать «жениха».

— Грудь ненастоящая, губы тоже подкачаны. Девочка увлекается волшебством косметологии. Фигурка ничего такая, держит себя в тонусе.

— Ты тоже ничего, — насмешливо замечает Герман, переводя на меня взгляд. — И грудь точно настоящая, как и губы.

Приподнимаю подбородок, наблюдая, как уголок его губ ползет вверх, а в голове проносят фрагменты, когда он видел меня голой. И от этих воспоминаний у меня начинают пылать щеки, а в горле пересыхает. Я сглатываю. Завороженно наблюдаю, как Герман отпивает воду, как дергается кадык. Облизываю губы, его взгляд темнеет. Он ни на секунду не спускает с меня глаз. Чертов провокатор.

— Марьяна? — вот этот голос я меньше всего готова была услышать.

Герман сводит брови, сужает глаза. Я встаю между ним и тем, кто сейчас меня назвал по имени. Не знаю почему так сделала, но что-то изнутри подсказывает мне, что эти двое недолюбливают друг друга. Оборачиваюсь, лучезарно улыбаюсь.

— Вау, какие люди! Тебе не пора быть дома рядом с женой и дочкой? Время позднее, — выразительно смотрю на часы на запястье мужчины.

Он впивается в мое лицо угрожающим взглядом, всматривается так пристально, будто вот-вот попытается залезть мне в голову и узнать мои мысли. Я не в восторге от этой встречи, более того, я бы не хотела до определенного момента светиться с Германом перед знакомыми. Но мало ли что я хочу, жизнь все расставляет по-своему.

— Адам.

— Герман.

Озираюсь по сторонам, не знаю, кого мне искать, чтобы на всякий случай просто постоял рядом. Слишком взрывоопасно и нервно сейчас. Адам не старается изображать дружелюбие, более того, он хватает меня за локоть, тянет на себя. Сразу же за другой локоть хватает Герман, тоже тянет на себя. Оба смотрят друг на друга так, словно готовы убить. Встряхиваю с себя их руки, отшагиваю. Пусть сами между собой разбираются, не втягивая меня в свои разборки.

— Я ухожу! — всучиваю полупустой бокал в руки Герману и торопливо ухожу из зала. Такси вызову на улице.

20 глава

После моего побега из клуба, к моему удивлению, меня не трогали. Не звонили, не требовали, куда-то ехать. Но четкие инструкции по поведению выдали: без предупреждения не покидать дом родителей; всегда быть на связи, отвечать чуть ли не с первого гудка, если позвонят; всюду и везде меня сопровождает Шамиль, его услугами не пользуюсь, сижу дома. Сам Герман в городе отсутствует. Где и с кем он — меня в известность не поставили. У меня ощущение загнанной зверушки, без команды и разрешения хозяина нельзя ни дышать, ни жить.

Все дни я провожу дома, работая на удаленке. Брэд, мой коллега в США, скинул по почте несколько дел, которые требуют тщательного изучения. Поэтому расстраиваться из-за указов Германа мне некогда. Расстраивает другое: Адам запретил Диане со мной видеться. Подруга огорчилась, спорить с мужем не стала, со мной общается только по скайпу и телефону. Слабое, но утешение.

Грызу карандаш, рядом вибрирует мобильник. Смотрю на экран. Этот номер я не вношу в список контактов. Из принципа, но знаю наизусть.

— Алло.

— Я в городе. В четыре за тобой заедет Шамиль.

— Я...

— До встречи, — и был таков.

Действительно, зачем ему интересоваться моими планами, когда он знает, что я дома. Ехать нет настроения и желания. Не поеду. Пусть Шамиль хоть до ночи простоит под окнами, своего решения не поменяю.

Смотрю на часы. До назначенного времени три часа. Я успею привести себя в порядок, выбрать наряд. О чем это думаю? И все равно через час сдаюсь, иду в гардеробную. В этот раз останавливаюсь на классике. Платье-футляр с белым воротничком. Волосы собираю в низкий пучок, делаю неброский макияж.

— Марьяна, — со стороны столовой появляется мама. Я на секунду замираю возле лестницы. Она придирчиво меня осматривает, спрашивает: — Ты куда?

— На свидание, — ехидничаю, взгляд мамы темнеет. Не стоило мне так разговаривать с ней. — К ужину меня не ждите.

— Ночевать придешь? — задумываюсь над этим вопросом.

Этот вопрос меня волнует. Почему-то я не хочу возвращаться сегодня к родителям. И одной мне не хочется быть.

— Возможно, переночую у себя, — улыбаюсь.

Или у него. Мысль вызывает дрожь в теле. Стараюсь не задумываться об этом.

За воротами меня ожидает черный седан с тонированными окнами. И рядом стоящий Шамиль. Он любезно открывает дверь. Кивком головы благодарю, ныряю в прохладный салон. Я не спрашиваю, куда меня везут и зачем. Мне не ответят. Бездумно смотрю в окно.

Фиктивная невеста. Фиктивная помолвка. Хватит ли этого обмана? Герман запретил спрашивать у папы об акциях, но, наверное, стоит с ним об этом поговорить. Находиться в неведении, это как быть слепой.

Мысли с акций перескакивают на самого Германа. Очень странный тип. Его мотивы вроде понятны, при этом я чувствую, что между нами каждый раз пробегает разряд напряжения. Хочется переступить запретную черту и погрузиться в эти пугающие эмоции. Я так давно не чувствовала адреналина в крови от общения с противоположным полом. Всегда все было понятно, с Германом как на пороховой бочке. И страшно, и интересно.

Хмурюсь. Направление моих размышлений мне не нравится. Главное, не увлечься фантазированием, а то в омут упасть легко, а вот вылезти из него маловероятно. Опять эти внутренние метания. Беру себя в руки, когда машина останавливает перед рестораном.

Главное сегодня - умеренно болтать. Заставить Германа говорить.

В ресторане никого нет, кроме персонала. Или еще не время, или Соболь забронировал весь ресторан. Он ждет возле окна. При моем появление поднимается из-за стола. Оценивающе по мне пробегается взглядом, встречаемся глазами. За неделю не изменился. Шрам на месте, холод в глазах тоже.

— Здравствуй, — сжимаю перед собой сумочку, медленно двигаюсь к своему месту. Услужливый официант отодвигает стул. Герман вновь игнорирует приветствие.

— Любишь рыбу?

— Предпочитаю мясной стейк средней прожарки.

— Да? — изгибает бровь. Взгляд замирает где-то в области моей груди.

— Мои глаза выше, — тихо замечаю, Герман вскидывает глаза.

Вижу интерес. Он еще неосознанный, но есть. Беру бокал с водой, делаю глоток, стараясь выдержать взгляд. В серых глазах вспыхивает знакомый огонь.

Я обвожу языком губы, прикусываю нижнюю. Хорошо, что не накрасила их. От своей смелости и дерзости у меня перехватывает дыхание.

Его губы растягиваются в широкую улыбку. Склоняет голову набок. Не отпускает меня взглядом, держит цепко, крепче, чем можно было подумать. В легкую сможет подчинить своей воле. Интересно, где он этому научился? Или с этой способностью нужно родиться?

— Как прошла командировка? — нарушаю затянувшуюся паузу, опускаю глаза на его галстук.

— А кто сказал, что я был в командировке?

— Ты сам же по телефону сказал, что приехал.

— Да, я только сегодня вернулся в город, — порочно улыбается, прищуривается. — Захотелось тебя увидеть.

— Меня? — от удивления широко распахиваю глаза, изумленно взирая на Германа.

— Тебя.

— Это очень мило, — никак не удается успокоить внезапно сбившийся пульс. Серые глаза смотрят холодно, но оставляют на коже чувственные ожоги.

— Мило? — ехидничает, взгляд его тяжелеет, более того, я чувствую себя перед ним совершенно голой. Мое глухое платье нисколечко меня не скрывает от пожирающего взгляда Германа. Голодного, похотливого взгляда, готового меня сожрать.

— Ты забронировал весь ресторан? — слабая попытка отвлечь его внимание от себя, оглядываюсь по сторонам, лишь бы не смотреть в эти безумные глаза.

— Я хочу тебя.

21 глава

Беру бокал с водой, прищуриваю глаза. Как я должна отреагировать? По мнению Германа, скорей всего завизжать от восторга и радостно хлопать в ладоши. Мысленно перебрать гардероб и мчаться покупать какое-нибудь очень сексуальное белье, чтобы сразить этого озабоченного наповал.

Что делаю я? Улыбаюсь, душу в себе первые ростки нервозности от ледяного взгляда. Сдержанно смеюсь, стараясь не выпалить тираду, почему ему в принципе ничего не светит со мной.

— Ты когда-нибудь спрашиваешь, что хотят твои любовницы-партнерши? — Грозный мэн сдвигает брови, выпячивает недовольно подбородок вперед. — Я привыкла по взаимному согласию.

— Как будто ты не согласна? — довольно резко и почти агрессивно спрашивает, шумно выдыхая воздух.

Он похож сейчас на рассерженного быка. Недовольно бьет копытом, мотает головой, но пока не кидается на бедного и несчастного тореадора. В корриде при угрозе тореру бычка сразу лишат способности дышать, меня этот «бычок» проткнет своим единственным рогом. Спасать некому.

— Ты меня считаешь доступной? У меня тоже есть принципы и свое «хочу». Я, например, хочу на Мальдивы, но увы, благодаря одному человеку моя поездка в этот рай на земле отложена на неопределенное время. Как мы можем решить возникшую проблему в сжатые сроки? Мою работу в Майами никто не отменял. Жениться ты не хочешь, а фиктивная помолвка не дает права передать тебе желанный пакет акций. Я вот думаю, может, мне к Волхову подкатить с предложением. Как считаешь? — теперь выдержать убийственный взгляд серых глаза, молиться всем Богам, чтобы не закопал в лесочке прям сегодня.

Лицо Германа ожесточается, он теперь не похож на соблазнителя-искусителя. Более того, от его взгляда у меня мурашки по всему телу и холодный пот вдоль позвоночника. Таким взглядом убивают людей. Такие глаза: бездушные, расчетливые, лишенные каких-либо человеческих чувств, — встречаются у людей, которым в этой жизни не страшно что-то терять, потому что душу свою они давно потеряли. Или продали. Или вообще ее не имели.

— Знаешь что, девочка, — угрожающе шепчет Герман, слегка наклоняясь в мою сторону. Рада, что между нами огромный стол, мне уже плохо от его неподвижного взгляда. — Не забывайся. Я могу быть очень милым, если мне это интересно, но могу быть беспощадным, если мне плевать. Тебе повезло, твоя смазливая мордашка не дает мне покоя уже долгое время. И я добьюсь своего, — скалится подобно хищнику, а я завороженно смотрю на его шрам. — Поверь, малышка, упрашивать будешь ты, а не я.

Откидывается на спинку стула, ставит локти на подлокотники, сцепляя пальцы в замок перед собой. Сейчас нужно перевести дыхание, оказывается, я не дышу. Беру бокал, он подрагивает в руке. По довольной ухмылке товарища понимаю, мимо него этот нервный тик не прошел.

— А если я не хочу этой навязанной близости? — опустим момент с упрашиваньем, я в этом очень сомневаюсь.

Как можно заниматься сексом с человеком, которого боишься до мокрых трусов? Никак. Или лежать бревном, с широко открытыми глазами.

— Я могу доказать обратное.

— Ты слишком самоуверен. Я хочу выйти замуж и трахаться со своим мужем. Извини, но тебя на эту роль не вижу. Более того, у меня даже фантазии не хватит представить.

— Еще скажи, что девственница, — пренебрежительно фыркает.

— Единороги склоняют голову только перед девственницами.

— Ни одного вокруг не вижу.

— Ты просто в них не веришь.

Герман закатывает глаза, хватается за бокал с вином, не спуская с меня глаз, делает глоток.

Официант приносит еду. Странно, ведь мы ничего не заказывали. Передо мной ставят тарелку с мясом средней прожарки, Герману подают рыбу. Сдерживаю улыбку. Видимо, кто-то стоял за моей спиной, когда я выражала горячую любовь к полусырому мясу.

«Когда я ем, я глух и нем» — как раз про нас. Мы не разговариваем друг с другом. И не смотрим друг на друга. Когда наши глаза все же встречаются, воздух вокруг нас становится статичным. И время словно замедляется в своем беге.

— Когда у тебя заканчивается отпуск?

— Странно, что ты об этом еще не знаешь, — медленно прожевываю кусочек мяса, Герман на секунду перестает жевать и пристально на меня смотрит.

— Если ты хочешь, чтобы я был в курсе всего… — слово «всего» выделено особо, и мне уже не хочется, чтобы он был в курсе «всего». Должно же быть личное пространство.

— Я тебя услышала, — примирительно улыбаюсь, гася в зародыше вспышку раздражения. — Через неделю. Мне нужно вернуться.

— Тебе нужно уволиться.

— Что? — никогда не страдала глухотой, но сейчас ощущение, что ослышалась. Вновь чувствую глухое раздражение. Что он о себе думает? Решил, что может управлять моей жизнью?

— А как ты собиралась исполнять роль «невесты»? Дистанционно? Я, к сожалению, полететь с тобой не могу, дела, Шамиль будет тебя сопровождать.

— А без личного конвоира никак?

— Никак. Я не позволю Волхову увести тебя из-под носа. Мне нужны эти акции, Марьяна, — скрещиваемся взглядами, я упрямо смотрю на него, не опускаю глаза, как молоденькая лань.

А он давит взглядом, пытается сломить мое упрямство. Не знаю, кто бы вышел победителем, его мобильник подает признаки жизни. Первый отводит глаза в сторону Герман, но я не торжествую. Это борьба без победы и поражения. Это промежуточный момент.

— Да, сейчас приеду, — это единственное, что мужчина произносит, подняв трубку.

Интересно, с людьми, которые вынуждены с ним общаться, тоже так коротко раздает свои ответы?

— Ты поела? — выразительно смотрит на мой кусок мяса, оставлять его жалко, но я уже поняла, доесть мне его спокойно не дадут. Либо давиться, либо оставлять как есть. Я оставляю.

— Да. Спасибо за столь чудесный ранний ужин. Мне было приятно с тобой пообщаться.

— Не лицемерь, Марьяна, — резко встает из-за стола, ждет, когда я поднимусь. Проглатываю язвительный ответ, послушно иду чуть позади него.

Как мне от него избавиться? Я не понимаю, какие планы у Германа, но явно мы о разном думаем. Все же подкат к Волхову имеет смысл. Или удрать... Или заставить папу изменить условия, продать акции за очень хорошие деньги. Эти двое могут устроить между собой аукцион, уверена, мы сорвем большой куш.

Неожиданно Герман останавливается, я едва успеваю затормозить. Он оборачивается и подозрительно на меня смотрит. Мысли, что ли, мои читает? И от его такого знающего взгляда ставится не по себе. Я передергиваю плечами.

— Без фокусов, Марьяна. Не порти мое отношение к тебе. Понятно? — приподнимает бровь, я сглатываю. Вот ты блин.

— Да, — пискляво звучит мой голос.

Не улыбается, не ухмыляется. Еще раз меня окидывает холодным взглядом с головы до ног, уверенно направляется к черному джипу. Его служба охраны тараканами разбегается по машинам, как только за Германом захлопывают заднюю дверку. Я кошусь в сторону черного седана. Возле него терпеливо, без эмоций на лице стоит Шамиль.

Тяжело вздыхаю, плетусь к машине. Мне нужна помощь. Я одна не разрулю эту сложную ситуацию. Неприятная, но самая верная мысль приходит в голову: нужно идти исповедоваться Адаму. Он выслушает и что-то предложит.

22 глава

Все доходят до своей точки кипения. Я тоже дошла. Мне порядком надоело то, что происходит в моей жизни. Утром у меня сразу же возник четкий план действий. Главное, поговорить с папой и Адамом. Эти двое точно прольют свет на ситуацию и подскажут, как действовать дальше.

— Доброе утро, — с улыбкой захожу в столовую. Последнее время я папу не вижу, потому что он рано уходит, очень поздно приходит. Мама сдержанно мне улыбается.

— Марьяна, ты сегодня рано, — папа ставит чашку на блюдце.

Сажусь на свое место, беру графин с соком, наливаю себе сок в стакан. Завтракать не хочется. Смотрю на родителей и чувствую между ними неловкость. Сидят на привычных местах, но как чужие. А все ли хорошо в их браке? Окунувшись в жизнь заграницей и в сегодняшние проблемы на родине, я не очень обращала внимание на отношения мамы с папой. Теперь замечаю холодок между ними.

— Папа, мне нужно с тобой поговорить.

— Давай вечером, я скоро выезжаю на работу.

— Это очень важно, — с нажимом произношу, папа хмурится, несколько секунд задумчиво меня рассматривает.

— Хорошо, — встает из-за стола, — пойдем в кабинет.

Мы с ним торопливо идем в сторону его кабинета, я плотно закрываю за нами дверь.

— Что случилось?

— Мне нужен договор, в котором ты переписал свои акции на меня.

Несколько минут между нами царит напряженное молчание. Папа медленно садится в кресло, прячет от меня глаза, с места на место перекладывает ручку. Я сажусь на стул возле стола и терпеливо жду.

— Кто тебе об этом сказал?

— Ты думал, что я об этом не узнаю?

— Не отвечай на вопрос вопросом. Кто тебе об этом сказал? — сердито на меня смотрит, поджимая губы в тонкую линию.

— Потенциальные «женихи», — специально говорю о нескольких кандидатов.

Пусть папа сам думает, кто конкретно подходит под статус жениха и кто доложил мне. Я ему помогать в этой разгадке не собираюсь, мне лично сейчас нужен договор или хотя бы его копия. Я устала чувствовать себя слепым котенком, совершать глупые поступки и вообще бездействовать. Хочу за неделю все разрулить. Мне уже начинает сниться солнце Майами и свежий бриз с залива.

— Я хотел тебе об этом сказать, как-то времени не находилось для разговора, — папа отодвигает ящик, что-то в нем ищет. Прикусываю язык. Времени у него, видите ли, не находилось. Злюсь, потому что в эпицентре заварушки оказываюсь я, а не он. Интересно, только Соболь и Волохов знают условия договора или кто-то еще в курсе? Хотелось бы конкретно знать, сколько желающих на мне жениться.

Протягивает мне бумаги. Это не договор, это завещание. Становится немного неуютно. Сразу же углубляюсь в чтение. Папа меня подождет, работа от него не сбежит.

Он переписал все, что имеет, на меня. Я единственная его наследница. Он предусмотрительно оговорил ежемесячную сумму для жизни мне и маме в случае своей смерти. Чтобы получить полноценный доступ к деньгам и акциям, мне нужно выйти замуж, прожить с этим человеком в браке пять лет. В течение пяти лет сумма моего содержания увеличится. Только после пяти лет я имею право продать кому-то акции или подарить безвозмездно своим родственникам первой очереди.

— А кто все эти пять лет будет руководить бизнесом? — стараюсь говорить ровно, но ком в горле мешает. Я никак не могу осознать, что папа задумывается о смерти.

Пристально в него всматриваюсь. Ищу признаки болезни, хронической усталости, но передо мной вполне здоровый мужчина в самом расцвете лет.

— Там назначены очень проверенные люди, заинтересованные в сохранении бизнеса на плаву. Я знаю, что ты умная девочка, не будешь лезть туда, где ничего не понимаешь.

— Ты понимаешь, что этим завещанием подставил меня?

— О нем мало кто знает.

— Кому надо, те знают. Узнай больше народу, возле дома бы выстроилась очередь из потенциальных женихов. О чем ты думал?

— О тебе, Марьяна. Я думал прежде всего о тебе.

— Не похоже. Если бы думал обо мне, ты бы этого не сделал, — обида мешает мне сейчас спокойно сидеть перед папой.

Я действительно на него обижаюсь. Решил мою участь без меня. Может быть, я всегда мечтала жить спокойной жизнью в США, мечтала о гражданстве, работать в свое удовольствие, встречаться с замечательными людьми, найти свою любовь и выйти замуж. Что теперь? Я зайчик в диком лесу, а за мной гонятся пока двое голодных волков. Кто первый меня схватит, тому все и достанется, даже мой пушистый хвостик.

— Марьяна, это сложно объяснить. Ты далека от игр в бизнесе, не представляешь, какие порой там крутятся деньги и какие люди, — папа невозмутим, ощущение, что он не понимает всей серьезности происходящего. Или, может, это я так нагнетаю.

— Да, я далека от бизнеса, — встаю со стула. Теперь мне точно нужен Сулимович, его ясная голова, его информативность. Уверена, он в курсе происходящего вокруг меня. — Это я возьму с собой, — складываю лист копии завещания пополам. - Хорошего дня, папа, — посылаю ему воздушный поцелуй. Выхожу из кабинета, в столовую возвращаться нет смысла, с мамой нет настроения общаться.

Интересно, как Герман собирается отслеживать мои перемещения? Я не собираюсь ему звонить и отчитываться за каждый шаг.

Именно поэтому выхожу из дома, на телефон приходит сообщение, что вызванное такси уже ожидает. Перед тем, как выйти к машине, выключаю свой мобильник, кладу его на выступ в заборе. Улыбаюсь. Теперь меня по телефону не найдут, а без связи я не останусь. В сумочке лежит простой кнопочный телефон с левым номером.

23 глава

В офис к Адаму нужно еще умудриться попасть, не предупреждая его о своем визите. У меня нет ни записи на встречу, ни пропуска, как сотрудника, поэтому охрана внимательно изучает мой паспорт. Пропустят или нет?

— Марьяна? — раздается за спиной голос. Мужчины в форме вытягиваются по стойке смирно, я вместе с ними. Оборачиваюсь. Адам стоит в трех шагах от меня.

— Доброе утро. Мне нужно с тобой поговорить.

— Пойдем, — он кивает вперед, я забираю свой паспорт и идут к лифту.

— Я думала, ты уже в офисе.

— У Евы ночью была температура, ждали врача.

— Какой заботливый папочка, — иронично замечаю, Адам окидывает меня холодным взглядом. Нажимает кнопку вызова лифта.

— Ты решила начать утро с разминки своей иронии или что?

— Я действительно по серьезному поводу. У меня вся надежда только на тебя.

— Действительно что-то серьезное случилось, раз ко мне прибежала. Не думал, что доживу до этого дня, — Адам пропускает меня первой в кабину лифта, нажимает нужный этаж.

Кроме нас, в лифте никого нет. Прислонившись к стенке, он скрещивает руки на груди. Я не хочу начинать разговор сейчас, когда нас могут прервать в любую минуту. Адам тоже не спешит узнать причину моего присутствие в его офисе.

В приемной нас встречает секретарь. Приятно, что вместо красивой блондинки это место занимает дама в возрасте со строгим выражением лица. Диана может спать спокойно, на ее драгоценного Адама никто не будет покушаться.

— Ольга Петровна, доброе утро. Кофе, — смотрит на меня вопросительно, я отрицательно качаю головой.

— Проходи. У меня свободен только час, — открывает передо мной дверь кабинета. Я неуверенно захожу, робею чего-то перед Адамом. Он направляется к столу, снимает пиджак, вешает его на кресло.

— Слушаю, — садится за стол, кладет руки на стол, сцепляя пальцы в замок. Я опускаюсь на стул, достаю из сумки копию завещания, протягиваю Адаму. Он хмурится, но берет бумагу, углубляется в чтение.

Очень надеюсь, что он подскажет мне, как действовать дальше. Против Соболя я букашка. Даже если убегу, найдет и вернет к себе, более того, уверена, что запрет меня в своем особняке среди леса.

В кабинет заходит Ольга Петровна, ставит перед Адамом чашку. Он благодарит ее кивком головы, откидывается в кресле, молчит, пока секретарь не закроет за собой дверь.

— Что ты скажешь? — сглатываю, наблюдая, как мужчина берет чашку и делает глоток. Главное, держать язык при себе, не дразнить Адама. Он думает, смотрит на дно чашки.

— Я так понимаю, из-за акций Соболь увивается вокруг тебя?

— Да. Еще есть Волхов. Соболь предложил фиктивную помолвку, он, видимо, до конца не знает все пункты папиного завещания, иначе бы уже насильно женил на себе.

— Он этого делать не будет.

— Почему ты так думаешь? — любопытствую, но получаю в ответ выразительный взгляд, заставляющий замолчать.

— Что Волхов?

— Его пока на горизонте нет.

— Значит, чего-то выжидает.

— Ты думаешь, он тоже подключится?

— Уверен. Эти двое хотят в политику. Им нужно каждому жителю нашей страны внушить мысль, что он лучший вариант. Это достигается через СМИ. «МедиаГлосс» их манит своими возможностями.

— Другие кандидаты будут?

— Боюсь, что нет. Никто не пойдет против этих двух людей.

- Что мне делать?

— Выйти замуж за Волхова, подождать, когда его убьют, и отдать акции Соболю за приличную сумму денег.

— Ты серьезно? — недоверчиво смотрю на Адама.

— Да. В завещании не сказано, как действовать, если супруг скоропостижно скончается.

— Это бред, — отворачиваю лицо к окну. Перспективы так себе. — Если я выйду замуж за кого-то другого, потом разведусь?

— Здесь, — Адам берет лист и встряхивает им, — сказано, что нужно прожить в браке пять лет. Ты разведешься, но акции не получишь. Может, ты поговоришь с отцом и попросишь его переписать завещание?

— Точно! — радостно хлопаю в ладоши. Боже, почему мне эта мысль не пришла в голову? — Адам, ты голова, — он усмехается, допивает кофе.

— Я могу теперь видеться с Дианой без твоего предварительного одобрения? — радость от простоты решения выплескивается из меня в каждом движении рук, в каждой улыбке, взгляде. Я едва сижу на стуле. Мне хочется сейчас же поехать к папе и сегодня же потребовать переписать завещание. И я смогу улететь в Америку через неделю.

— Ты понимаешь, что Диане сейчас лучше быть дома, — он протягивает мне завещание папы. Я забираю копию, прячу в сумочку.

— Адам! — складываю руки в молитвенном жесте перед грудью, он смотрит на меня недовольным взглядом. — Обещаю вести себя примерно.

— Сомневаюсь.

— Ты поверь мне!

— Только у нас дома, — сдается Тайсум, я вскакиваю на ноги, чуть ли не танцую, но беру себя в руки под строгим взглядом карих глаз.

— Я завтра заеду, — сообщаю свои планы, он закатывает глаза, ему кто-то звонит по стационарному телефону.

Жестом руки выгоняет меня из кабинета, поднимает трубку. Торопливо оставляю его в кабинете. Теперь, когда стало ясно, как действовать, я не отказываю себе в удовольствии пройтись по магазинам и зайти в любимый ресторан. Нужно отпраздновать сегодняшний день. С папой поговорю вечером, когда он вернется домой. Завтра перепишем это чертово завещание.

24 глава

От души опустошила свои карточки. Понимала, что некоторые вещи мне не нужны, но это как обжорство после голодовки: глаза видят — рука тянется. Я уже пожалела, что поддалась одиночному шопингу, что не поехала к себе домой. Нужно было просто отлежаться в тишине и написать некоторые требования к новому завещанию папы.

Мне не нужны акции. Я никогда не интересовалась бизнесом. Последние годы полностью содержу себя сама, папины переводы так и лежат у меня на счету. На черный день.

Перекусить решаюсь в одном знакомом ресторане в центре столицы, потом вызову такси и поеду домой. Магазинные пакеты занимают обе руки, начинаю перекладывать в одну руку, как кто-то сзади подходит и берется за ручку двери. Я оглядываюсь. Передо мной стоит мужчина, лет этак тридцати пяти - сорока, с голубыми глазами, русыми волосами и обаятельной улыбкой. Он довольно мил. И не пугает. Последнее время остро реагирую на сильную энергетику человека, вроде Германа и Адама. Рядом с ними начинаешь задыхаться.

— Благодарю, — улыбаюсь.

— Всегда приятно помочь красивой девушке. Олег, — мужчина не теряет время даром.

— Марьяна.

— Вы одна или с подружкой?

— А если с мужчиной?

— Моя интуиция подсказывает мне, что вы сегодня гордая и одинокая. Готов вам составить компанию, — мы заходим в ресторан, администратор доброжелательно нам улыбается.

— Добрый день, Олег Русланович. Ваш столик готов.

— Может, вы мне составите гордому и одинокому компанию? — невозможно устоять от этой галантности с тонким юмором. Я соглашаюсь. Обед в приятной компании ничего под собой не подразумевает.

Нас провожают к столику возле окна. Олег помогает сесть за стол, садится напротив, не переставая улыбаться. Кажется, он всегда улыбается.

— Вы часто сюда приходите?

— От случая к случаю. Это не самый любимый ресторан, но, когда нахожусь рядом, всегда захожу. А вы? — смотрю на мужчину.

Он с интересом меня рассматривает. С мужским интересом. Меня это немного забавляет, в груди растекается приятная истома от этого внимания. Я уже подзабыла, каково это, когда ты очень привлекательна в мужских глазах. С Германом я чувствую себя загнанным зверьком с дозой адреналина в крови.

Опять он! Теперь всегда буду сравнивать и думать с оглядкой на него, что ли?

— Я тут бываю довольно часто. Чем вы занимаетесь?

— Я юрист. Работаю в США, на родину прилетела в отпуск.

— Ого, я впечатлен, — он действительно выглядит впечатленным. Приятно. — Какое направление?

— Сейчас корпоративное. Работаю в компании.

— На родине работали по специальности? — его неподдельный интерес подкупает, я прищуриваю глаза. О прошлой деятельности говорить не хочется, особенно каким образом она закончилась.

— Была практика. А вы, наверное, бизнесмен.

— Вы угадали.

— Это ожидаемо?

— Почему?

— Потому что простой рабочий не сможет себе позволить обед в этом месте, костюм от портного по индивидуальным размерам и фирменные часы. Уверена, что у вас и ботинки ручной работы.

— Профессия сказывается?

— Иногда я бываю наблюдательна, — вздыхаю. Вот последнее время я полная дура и идиотка. Все же хорошо, что ушла из Комитета, работать корпоративным юристом намного проще, чем гадать, кто виноват, кто нет.

— Вы замужем? — голубые глаза опускаются на мои руки. Никаких колец сегодня нет. Встречаемся взглядами. Олег приподнимает бровь. — Парень или жених?

Улыбаюсь. Интересно, Германа можно считать «женихом»? Из груди вырывается нервный смешок. Вряд ли.

— Я свободная птица. И никаких серьезных отношений не планирую, тем более в России.

— Жаль, — будь я понаивнее, поверила бы в эту показательную грусть.

Подошедший официант принимает заказ. Нам в бокалы наливают вино. Олег берет бокал, приподнимает. Вынуждена повторить его жест.

— За знакомство, — тихо произносит. Бокалы издают дзинь-дзинь. Делаю глоток вина. Очень вкусно.

Разговариваем на нейтральные темы. Новый знакомый оказывается довольно интересным собеседником. С ним можно и посмеяться, и поспорить, и пофилософствовать за жизнь. Под конец обеда Олег полностью меня покоряет.

— Может, обменяемся телефонами? — вопросительно на меня смотрит. Диктовать свой номер мне не хочется, я до конца не уверена, что стоит это знакомство продолжать. Через пару дней я улечу отсюда.

— Оставьте свой, я позвоню.

— Я понял, — усмехается, достает из внутреннего кармана портмоне, выуживает из него визитку. — Буду ждать звонка, — я осторожно беру плотный картон, читаю надписи: Волхов Олег Русланович, и номер телефона. Изумленно вскидываю на мужчину глаза, впервые за встречу смотрю на него более пристальнее, чем надо.

— Волхов? — переспрашиваю, словно все может измениться.

— Слышали обо мне?

— В интернете о вас много пишут и говорят.

— Надеюсь, хорошее? — очаровательно улыбается, я хмыкаю. Мы прекрасно знаем, что на данном ресурсе могут как похвалить, так и обругать последними словами.

— Приятно было познакомиться, — сердце не екает от открывшейся правды.

Олег оказывается не таким, каким я его видела на фотографиях и как о нем думала. Вот что значит живое общение, сразу меняешь свое мнение. В отличие от Германа, Олег не вызывает во мне желания убежать от него куда подальше.

— К сожалению, я должен вас покинуть, Марьяна. Мое время подошло к концу, — Волхов встает, галантно берет мою руку и целует. От таких манер даже я могу поплыть, как малолетка. — Буду ждать вашего звонка. — смотрит проникновенно в глаза, слишком долго, почти неприлично. Опомнившись, он отпускает мою руку, улыбается.

— До свидания, Олег.

— До свидания, Марьяна, — еще раз заинтересованно меня оглядывает, уходит.

Кручу в руке визитку. Встреча подставная или случайная? Никто не знает, где я и каким маршрутом хожу, тем более никто не мог подумать, что я зайду именно в этот ресторан. Если только за мной не следят. Но тогда рядом бы оказался Шамиль, Соболь бы не позволил Волхову ко мне приблизиться даже на пушечный выстрел. Значит, обед с Олегом чистая случайность. Бывает же такое.

***

Подъезжая к дому родителей на такси, вижу возле ворот черный седан. Сердце испуганно екает, потом судорожно начинает сжиматься от страха. Меня не машина пугает, а человек, стоящий возле нее.

Собираю всю свою волю в кулак. Медленно выхожу из такси, не смотрю по сторонам, но чувствую на себе взгляд, пробирающий до мурашек. Водитель такси достает пакеты, я не успеваю их взять. Мне не нужно оглядывать, я по запаху знаю, кто стоит за спиной и держит сейчас мои покупки.

Иду к калитке, но перед ней замираю, так как физически чувствую, как чужая энергия ослабла. Оборачиваюсь. И задерживаю дыхание.

— Это... как-то не вяжется с тобой, — сиплю, двигаюсь в сторону седана.

— Тебе не нравится? Предпочитаешь розовые? — серые глаза смеются, губы приподнимаются в подобие улыбки. В руках он держит мои пакеты и внушительный букет бордовых пионов, завернутых в бумажную обертку.

Приближаю лицо к цветам, вдыхаю этот невероятный запах, трогаю пушистые бутоны, глупо улыбаюсь.

— Твои ребятки по бабушкам прошлись? — забираю пионы, поднимаю на Германа глаза, ища в нем признаки злости и гнева. Ничего подобного не нахожу. Он смотрит на меня холодно, но не убивает взглядом. — Зайдешь на чай? — почему-то хочется, чтобы согласился. Он отрицательно качает головой, я разочарованно вздыхаю.

— Пакеты занесешь или забрать?

— Занесу, — коротко отвечает.

Я направляюсь к калитке, достаю ключи, из бокового кармана выпадает визитка. Герман оказывается проворнее. Застываю, как зайчик, почуяв опасность. Ему требуется немного времени, чтобы прочитать фамилию. Когда его глаза устремляются на меня, я жалею, что не драпанула домой.

— Мы встретились случайно, — лепечу под его прищуренным взглядом.

Лицо ожесточается, глаза опасно сверкают. И чего я испугалась? Он мне кто? Никто! Разозлившись на себя, выхватываю визитку Олега и забираю пакеты.

— Знаешь что? Вы ничего от меня не получите. Ни одного процента акций! Поэтому можете не напрягаться, не строить из себя тут благородных рыцарей, не являясь ими! Спасибо за цветы, но больше сюда не приезжай.

Герман угрожающе молчит, тяжело дышит. Ничего мне не говорит, резко разворачивается и идет к машине. Я не двигаюсь, наблюдаю, как черный седан с ревом срывается с места, оставляя после себя дымку.

Сумасшедший.

25 глава

Волхов похудел, подтянул свое тело. По-новому подстригся и явно сменил стилиста. С монитора на меня смотрит один и тот же человек с двух фотографий, как в «До и После».

Ушедшие лишние килограммы скинули ему пару лет, как и удачно подобранная стрижка. Современная, стильная одежда добавила ему еще больше шарма. Даже через экран ноутбука чувствуется невероятная харизма этого человека. Не удивительно, что я его сразу не узнала.

Щелкаю другую вкладку. Тяжелый, неподвижный взгляд пробирает до мурашек. Этот человек не будет тебе любезно улыбаться, стремясь понравится. Странно, что он хочет в политику.

Если бы я шла голосовать, принимая в расчет только внешность и вызванное доверие, смотря на портрет кандидата — это был бы Волхов. Ему хочется верить и доверять, Соболь вызывает желание спрятаться от этих холодных глаз.

Тру ладонью лоб, захлопываю крышку ноутбука, смотрю на часы. Время приближается к девяти, папы еще нет, а поговорить нам нужно. Встаю, потягиваюсь, подхожу к окну. На небе сияет полная луна.

Надо позвонить Владу. Может, ему пообещать свидание в обмен на сведенья, которые меня интересуют. Боюсь только, одного свидания ему будет маловато, потребует что-то большее. И потом, я прекрасно понимаю, что он может меня водить за нос, выдавать порционно информацию, которая не представляет никакой ценности. Что-то важное на этих будущих политиков придержит, даже если у него сенсаций там на несколько томов, как у Толстого «Война и мир».

Замечаю, как медленно распахиваются ворота и во двор въезжает отцовский джип. Наблюдаю, как он не спеша идет к дому, задумчиво смотрит перед собой. Думает обо мне? О завещании? Вот это сейчас и выясню.

— Папа, нам нужно поговорить, — замираю на последней ступеньке лестницы, отец вскидывает на меня глаза.

— Я устал, Марьяна. Давай поговорим завтра, — примирительно улыбается, но я качаю головой. Нет, этот разговор нельзя откладывать на потом.

— Это серьезно.

— Что может быть у тебя серьезного, кроме как выбора наряда для прогулки по городу, — пытается обойти меня, но я преграждаю ему путь. Папа хмурится, недовольно смотрит на меня сквозь ресницы.

— Твое завещание изрядно портит мне жизнь, если коротко.

— И кто смеет тебе досаждать?

— Тот, кто очень заинтересован в акциях твоей компании.

— Всю жизнь эти акции кому-то были интересны, не представляю, о ком мы говорим.

— Ты серьезно или делаешь вид, что не понимаешь? — я сержусь, скрещиваю руки на груди. — То есть ты хочешь сказать, что Соболь и Волхов просто ослеплены моей неземной красотой?

— Без понятия. Завещание я менять не буду.

— Почему, папа? Я не хочу даже косвенно быть причастной к твоему бизнесу.

— Поэтому я всю жизнь мечтал о сыне, которому передал бы то, над чем всю жизнь работаю. Увы, такой радости нет, есть лишь эгоистичная дочь, думающая только о себе и своем комфорте. Ты моя единственная наследница, каждый пункт останется без изменений.

— Я через суд могу оспорить все условия этого завещания.

— Дерзай. После моей смерти хоть потоп, — папа все же оттесняет меня в сторону и проходит мимо.

Я непонимающе смотрю ему в спину. Что происходит? Почему он так со мной разговаривает? Да, я всегда знала, что он мечтал о сыне, а не о дочери. Между нами никогда не было чрезмерной нежности, но это не дает ему право со мной так обходиться. Именно из-за него я поступила на юридический. Из-за него я уехала в Америку, потом вернулась, скрыв причину возвращения. И из-за него я пошла в Комитет. Мне хотелось, чтобы он меня заметил, но чтобы я ни делала, как бы ни поступала — все это не имеет для него никакой ценности. Я девочка, а не желанный мальчик.

— Тебе угрожают? — тихо спрашиваю, но в тишине дома мой вопрос звучит слишком громко.

Папа оборачивается, долго на меня смотрит не мигающим взглядом.

— Не забивай свою красивую голову такими пустяками.

— Тогда объясни мне. Не понимаю твои условия завещания, твое нежелание со мной разговаривать по этому поводу. Чувствую, как вокруг меня водят какие-то хороводы довольно серьезные мужчины. И не глазки им мои нужны. Папа, неужели тебе настолько на меня наплевать?! — срываюсь на крик, лицо папы застывает. Он смотрит на меня отчужденно.

Я гляжу на него с надеждой, что вот сейчас он меня услышит, почувствует мой безмолвный страх, мое отчаянье, которое не первый день накрывает с головой и не дает ясно мыслить. Я хочу, чтобы он сейчас спустился ко мне, перестал смотреть равнодушным взглядом, обнял меня и прижал к себе, пообещав разогнать всех ужасных драконов. Как же я мечтаю хоть раз почувствовать настоящую отцовскую заботу!

— Спокойно ночи, Марьяна.

Это все, чего я, оказывается, достойна. Не спускается, не обнимает, ничего не обещает. Стараюсь не показывать ему, насколько сильно задета его поведением, выдавливаю подобие улыбки и киваю.

— Спокойно ночи, папа, — в очередной раз напоминаю себе, почему я живу в США, а не в России.

Он отворачивается и скрывается с моих глаз, я оседаю на ступеньки, закрываю ладонями лицо.

Никогда не была любимым ребенком. Я - разочарование папы, неоправданные надежды мамы. С виду сильная, дерзкая - но иногда зашуганная девочка напоминает о себе, превращает меня в ту, которая постоянно ждет ласкового слова от любящих родителей.

26 глава

В кафе прохладно. После улицы, где невозможно дышать от духоты и жары, кондиционеры приятно охлаждают кожу. Передо мной стоит чашка кофе с молоком и кусочек пирожного. Напротив сидит Суриков. В отличие от меня, он пьет охлажденную воду.

— Выглядишь ты не очень, — подает голос бывший коллега.

Раздраженно кошусь на мужчину, поджимаю губы. Знаю без него, что видок у меня потрепанный. Три дня я безвылазно сидела у себя дома, пыталась понять, что происходит у отца в жизни. Искала в интернете какие-то зацепки, но ничего толкового не нашлось. Самое важное знает папа, но он отказывается со мной на эту тему разговаривать. И что меня очень беспокоит, «женихи» тоже исчезли с горизонта. Ощущение надвигающейся бури - где-то гремит, громыхает, но солнце еще сияет над головой.

— Влад, что ты хочешь от меня взамен на нужную мне информацию? — стараюсь дружелюбно улыбнуться.

От неизвестности, от отсутствия понимания, чего от тебя хотят — я схожу с ума. Я не могу вылететь из страны, потому что опасаюсь за папу. Этот шаг может спровоцировать охотников на акции к кардинальным мерам.

Влад откидывается на стуле, не скрывает свой похотливый взгляд. Мне становится неприятно, словно он уже меня лапает, стаскивает одежду. Сжимаю зубы, смотрю прямо в глаза.

— Ты же знаешь, что я всегда относился к тебе с симпатией. С годами ничего не изменилось. Можно сказать, что из-за тебя я по-прежнему не женат, — протягивает руку через стол, накрывает мою ладонь. Сдерживаю себя, чтобы не отдернуть руку.

Боже, на что я подписываюсь? Почему вся эта хрень происходит именно со мной?

— Как это мило, — выдавливаю из себя реакцию на признание.

Демонстративно беру ложку, скинув лапу Сурикова, отламываю кусочек пирожного и отправляю в рот. Вкуса не чувствую, но терпеть поползновения Влада не хочу.

— Может, мне на тебе жениться? — задумчиво сам себе задает вопрос Суриков, моя рука зависает в воздухе. Я пристально смотрю в лицо мужчины и пытаюсь понять, знает ли он условия завещания или просто хочет на мне жениться по большой любви.

Опускаю глаза. Как много желающих на мою бедную руку вокруг, оказывается. Если выбирать из тех, кого я уже знаю, я бы… никого не выбрала.

Олег Волхов — приятный, харизматичный, но не факт, что за закрытыми дверьми он такой же душка. Есть вероятность того, что его истинная натура совсем не так привлекательна, как показывают в сетях и по телевидению.

Герман Соболь — своим взглядом морозит все вокруг, не лукавит, говорит конкретно, чего хочет. Не строит из себя обаяшку, не пытается понравится всем вокруг.

Влад Суриков — оборотень в погонах. Я ни на минуту не верю его ласковому взгляду. Он собственноручно придушит, если ему это выгодно. И кажется, поиметь меня ему очень хочется. Отыграться со мной за прошлые неудачи.

— Боюсь, что у тебя финансов не хватит удовлетворить мои запросы.

— Твои запросы можно с легкостью урезать, — берет стакан и делает глоток, не спуская с меня цепкого взгляда. — Ты же не хочешь, чтобы с любимым папой что-то случилось.

Второй раз я цепенею. В голове звучат угрозы Германа в отношении папы, теперь этот откровенно предупреждает, осталось только Волхова послушать.

— Я не помешаю? — как гром среди ясного неба раздается холодный голос того, чей голос только что слышала в голове. Испуганно вскидываю глаза вверх.

Герман не ждет приглашения, берет соседний стул, садится за наш столик. Его серые глаза устремляются на Влада, тот заметно начинает нервничать. Выпрямляется, вскидывает подбородок и смотрит исподлобья.

— Вас, Герман Александрович, не ждали и не приглашали, — дерзко замечает Суриков, я бы на его месте сидела и молчала, что, в принципе, и делаю.

Опять в рот запихиваю кусочек пирожного, с опаской смотрю на двух мужчин.

— Все сказал? — изгибает темную бровь, повелительно смотрит на Влада. — Теперь вставай и шуруй в отделение, пока с тебя не содрали шкуру за отсутствие на рабочем месте.

— Я по рабочему вопросу здесь нахожусь.

— Предупреждать не буду. Если через минуту ты не исчезнешь с моих глаз, завтра будешь писать заявление на увольнение, — резко подается вперед, опасно сверкает глазами. — И, поверь, сделаю все возможное, чтобы тебя нигде не взяли. Даже охранником в магазине.

Воздух за нашим столиком становится взрывоопасным. На нас косится персонал, но никто не подходит. Я украдкой оглядываюсь. Люди Соболя раскинуты по всему залу, их невозможно не заметить среди посетителей. Не стараются даже скрываться. Серая мышь мимо них не замеченной не проскочит.

— До звонка, — это Влад говорит мне, громко отодвигая стул. Морщусь от неприятного звука, киваю.

Мне хочется уйти следом, но у меня нет такой роскоши. Чтобы уйти, придется попросить Германа отодвинуть стул, он заблокировал мне выход. Смотрит на меня раздраженно, даже зло. Глаза ни на чем не останавливаются, он рассматривает мое лицо так пристально, что от его внимания у меня начинает ломить в висках.

— Ты дура или как? — его вопрос как пощечина, обжигает и обижает.

Я сжимаю руку в кулак, разглядываю ручку на чашке. Герман вздыхает, выхватывает из моей руки ложку, отламывает себе кусочек пирожного.

— Объясню один раз, что происходит вокруг тебя. Ты же за этим пришла к Сурикову? — его ироничный тон заставляет меня поднять на него глаза. Насмешливо улыбается, опять отламывает кусок. — «МедиаГлосс» - единственная компания, которая еще не имеет влияния со стороны государства. Ей никто не диктует правила и темы, что освещать, что обсуждать. Именно поэтому финансирования из госказны твой отец не получает. Экономический кризис и халатность некоторых сотрудников образовали дыру в бюджете. Компания оказалась на грани банкротства. Было много людей, заинтересованных в выкупе контрольного пакета акций. Твой отец совершил одну ошибку, которая повлекла за собой сегодняшнюю хуйню. Вместо того чтобы позволить инвесторам вложить деньги в его бизнес в обмен на какие-то доли, он занял крупную сумму денег у бандита.

— У тебя что ли? — тихо спрашиваю, Герман хмыкает, качает головой.

— Было бы чудесно, если у меня, но увы. Он занял денег у Полкана.

— Который называет себя бароном наркотиков.

— Именно. Полкан решил, что «МедиаГлосс» теперь принадлежит ему, твой отец с таким поворотом был не согласен. Он же взял денег в долг, пообещав вернуть сумму с процентами. Чтобы как-то обезопасить свою компанию, составил завещание на тебя и эти идиотские условия пятилетнего брака. Вот и началась охота на «невесту». Кстати, твой Суриков тоже играет в эту игру.

— Влад? — смеюсь, не веря. – Шутишь?

— Нет. Он приблизительно догадывается, что происходит.

— Я могу отказаться от завещания.

— Можешь.

— Что если я не выйду замуж? Акции так и останутся у папы?

— Ты всерьез думаешь, что не выйдешь? — сдержанно смеется, смотрит на меня как на неразумного ребенка. — Тебя заставят. Каким способом, другой вопрос. Некоторые «женихи» гуманностью не отличаются.

— И сколько вас, «женихов»?

— Если Сурикова не брать в расчет, то двое.

— Ты и Олег?

— Нет. Волхов и Полкан. Со вторым ты можешь сегодня познакомиться, если согласишься меня сопровождать на один довольно скучный вечер, — Герман поднимается из-за стола, застегивает пиджак на среднюю пуговицу. Смотрит на меня с высоты своего роста, глаза опасно мерцают. Интересно, почему он не участвует в отборе «женихов»?

— Почему ты не хочешь на мне жениться? — любопытствую.

— Зачем? Как только ты выйдешь замуж, твой муженек вскоре станет вдовцом, а я сумею его убедить продать мне контрольный пакет акций, — наслаждается произведенным фурором, понимаю, что ненавижу его.

Ненавижу до такой степени, что готова вцепиться ногтями в это надменное лицо и расцарапать. Как легко он говорит о том, что кто-то может лишиться жизни. И ужасно то, что эта жизнь моя.

— Если надумаешь пойти со мной, предупреди и будь готова к семи, Шамиль тебя заберет, — отворачивается и неторопливо уходит в сторону выхода.

Как жаль, что взгляд не умеет убивать. Я бы сейчас с удовольствием пустила ему в затылок контрольный выстрел.

27 глава

Ставлю пустой бокал на поднос проходящего официанта, прихватив новый. Не планировала приезжать на это непонятное для меня мероприятие, но отсутствие информации о Полкане тревожило и так истерзанную переживаниями душу. Врагов нужно знать в лицо.

О Полкане я слышала, когда работала в Комитете. Человек, объявивший себя бароном и главным поставщиком дури, тогда был загадочной персоной. Жаль, что я не обладала даром провидицы, обязательно бы сунула свой нос в его досье.

— Ты находишься здесь чуть больше получаса, пьешь третий бокал шампанского, — вздрагиваю от этого голоса, непроизвольно выпрямляюсь. Кручу в руке бокал, борясь с желанием обернуться.

— Правда? Удивительно, сегодня идем на рекорд. Это третье мероприятие с твоим присутствием, и именно на нем я, кажется, задержусь подольше, чем на предыдущих.

— Тебе достаточно пить.

— Да я только пробую, — подношу бокал к губам, делаю глоток. — Ну и где второй потенциальный жених? — чувствую движение воздуха за своей спиной, прожигающий взгляд, который оставляет на коже невидимые ожоги.

— Ты сегодня выглядишь так, словно только что покинула стены монастыря, — от его ехидства я вспыхиваю, устремляю на него негодующий взгляд. Сегодня на мне черное объемное платье с рукавами до запястья. Платье ничего не подчеркивало, шикарно меня полнило. Я даже не помню, зачем купила его.

Встречаюсь с серыми глазами, растягиваю губы в приторную улыбку. Салютую бокалом.

— Приятно от тебя слышать комплимент. Очень старалась нарядиться на этот праздник жизни.

— Тебе идет, — он склоняет голову на бок и медленно скользит по мне присматривающим взглядом. Так смотрит потенциальный покупатель на лошадь, которую собирается приобрести. Интересно, зубы будет рассматривать?

— Нравлюсь? — это во мне говорит шампанское.

— Сойдет, — ухмыляется, взгляд замирает на моих губах, я их непроизвольно облизываю. Серые глаза вспыхивают, он подается в мою сторону. Задерживаю дыхание, сердце испуганно подпрыгивает в груди, как зайчишка, почуяв серого волка.

Его дыхание опаляет щеку, поворачиваю голову, смотрю в сторону. Он непозволительно близко, так близко, что я вновь вдыхаю его парфюм, смешанный с запахом его кожи. Напряжение зашкаливает, вот-вот между нами заискрит, воздуха в легких катастрофически перестает хватать.

— Вот ты где, — этот голос принадлежит мужчине с восточными чертами лица.

Его черные глаза пробегаются по мне до самых пальцев ног, будят животный страх. Я чувствую себя загнанным зверьком, возле которого кружатся довольно опасные хищники. Замечаю в зале Олега Волхова, он каким-то образом находит меня глазами и тоже двигается в мою сторону.

— Марьяна, познакомься, Тимур Ясин, — Герман отшагивает от меня, сразу же дышится легче. Я приветливо улыбаюсь Тимуру. Он кивает мне на улыбку, продолжая беззастенчиво рассматривать.

— Добрый вечер, Марьяна — это уже оказывается возле нас Олег. Он кивком головы здоровается с мужчинами, те аналогично отвечают. Я прищуриваю глаза. Кажется, Тимур — это Полкан. Судя по смешинкам в глазах Германа, его забавляет ситуация. Смотрит на «женихов», кривит губы в ироничной улыбке, а Тимур и Олег разглядывают друг друга, прикидывая в уме, кто на что способен. А я, как кубок соревнований, желанный приз, никому не интересно мое мнение, мои чувства.

Залпом выпиваю шампанское, ищу глазами официанта. Он оказывается рядом, забирает пустой бокал, протягивает полный. Соболь недовольно следит за мной, поджимает губы. Олег и Тимур все еще продолжают друг друга изучать. Это длится меньше минуты, по ощущениям полчаса точно.

— Марьяна, вы танцуете? — интересуется Волхов, очаровательно мне улыбается. Я сначала порываюсь сказать «нет», но это значит, придется стоять возле Соболя и Ясина.

— Обожаю танцевать, — всучиваю без спроса бокал Герману, обхватываю руку Олега. — В США я даже посещала танцевальную школу на досуге.

— Какое направление? — вряд ли Олегу действительно интересно направление, но вопрос радует.

Я с улыбкой кошусь на Германа, наклоняюсь к Волхову и громким шепотом говорю:

— Танцы у шеста, — Герман и Тимур меняются в лице. Соболь готов меня уничтожить одним взглядом, а Ясин - трахнуть меня на глазах публики. На Волхова не смотрю, вряд ли что-то новое увижу.

— А вы, Марьяна, необычная девушка.

— Ага, полна сюрпризов, — мы приходим на танцевальную площадку, Олег обхватывает меня за талию, довольно тесно прижимает к себе, сжимает мою ладонь. Свободную руку я кладу ему на плечо.

— Что вас связывает с Соболем и Ясином?

— Тоже самое, что и с вами, — голубые глаза смотрят колючи, обаяшка куда-то вышел покурить, вместо него опасный зверь, почуявший соперников. — Я знаю их поверхностно, как и вас. Детей с ними не крестила, чай за одним столом не пила.

— Мы с вами обедали в ресторане. Одно очко в мою пользу, — Олег широко улыбается, я хмыкаю. Больше всех очков у Германа, но он не играет в игру «жениться на Марьяне ради акций».

Волхов рассказывает мне о последней поездке в Италию. Восхищается кухней, архитектурой, модой. Он, наверное, думает, что мне это интересно. Нисколько. Как только заканчивается музыка, я оставляю его, радуясь, что его кто-то окликнул.

Герман стоит в компании красивой брюнетки. Он ей улыбается. Улыбается открыто. Протягивает руку, заправляет локон за ухо. Брюнетка смеется, мило смущается. Невооруженным взглядом видно, что девушка испытывает к Соболю нечто большее, чем симпатию. Вот по мужчине не поймешь, что у него там на душе, но однозначно интерес какой-то присутствует. Не улыбался бы иначе так по-человечески.

Мне не нравится то, что вижу. Не понимаю почему, но эта парочка вызывает во мне глухое раздражение. Уже знакомый в лицо официант оказывается рядом и протягивает мне бокал. Благодарю взглядом.

— Они красиво вместе смотрятся, — рядом оказывается Тимур, смотрит тоже на Германа и девушку. — Рад, что сестра наконец-то нашла человека, с которым готова идти рука об руку всю жизнь.

Шумно глотаю, отвожу глаза в сторону. Мне неприятно осознавать услышанное. Становится как-то гадко, словно кошки насрали.

Поэтому Герман не хочет на мне жениться? Он просто занят? А ведь говорил, что свободен. Но какое мне дело от этого? Стискиваю ножку бокала.

Встречаюсь глазами Тимура, он смотрит так, что хочется обхватить себя руками и как-то защититься от этого пробирающего до мурашек взгляда. Он мне не нравится. Улыбается хищно, протягивает бокал.

— За знакомство, Марьяна, — не получив от меня реакции, чокается сам с моим бокалом. — Приятно удивлен, что у Бориса Андреевича такая красивая дочь.

Имя папы произнесено иронично и пренебрежительно. Прикусываю щеку изнутри, заставляю себя молчать. Папа, каким бы он ни был, — это папа. Я, как дочь, остро реагирую на любую иронию в сторону своей семьи. Только вот с этим человеком лучше молчать, не давать ему никакой информации. И я молчу, рассматриваю затылок Германа. Он словно чувствует мой взгляд на себе, оглядывается. Что-то говорит своей собеседнице, направляется в мою сторону.

Когда-то давно, в школьные годы, сестра моей одноклассницы гадала нам на картах Таро. Нам, пятнадцатилетним, было жутко любопытно, что там ждет в далеком будущем.

Именно сейчас, глядя на движущегося ко мне Германа, чувствуя рядом Тимура и на себе взгляд Олега, я вспоминаю ее слова: в жизни будут трое мужчин. Как сейчас вижу перед собой карты пики, трефы и черви. Кто-то поменяет мою жизнь вокруг своей оси. Кто-то попытается сломать мой привычный мир. Кто-то просто станет моей судьбой.

Вопрос: кто из них кто?

28 глава

Возле меня оказывается Тимур и берет за локоть. Я вздрагиваю от неожиданности и от того, что мне не нравится нарушение моих личных границ. Герман замирает в двух шагах, прищуривается. Его лицо застывает, а вот лицо Ясина темнеет.

— Я отвезу Марьяну домой, — как бы между прочим произносит Полкан, крепче сжимая пальцы на моей руке. Растерянно смотрю на двух мужчин, Соболь не предпринимает попытки меня перехватить и перетянуть на свою сторону. Он смотрит на Тимура с какой-то угрозой, предупреждением. Ясин отвечает ему не менее грозным взглядом.

— Тебя ждет Карина, хочет домой, — голос Германа не подразумевает отговорок, не послушанья. Тимур не мальчик на побегушках, у него тоже есть свое мнение.

Он с вызовом смотрит на Соболя, не двигается с места.

— Отвези ты, она будет рада.

— Я приехал с Марьяной, я ее и отвезу.

— Привез ее не ты, а твой помощник.

— Это как-то меняет смысл моего предложения? — иронично изгибает бровь.

Мне хочется сбежать отсюда. Не слышать эти угрозы, скрытые за вежливыми фразами. Будь они где-то на пустыре, думаю, что уже бы направили друг на друга пушки.

— Проблемы? — Олег возникает неожиданно и заставляет Соболя и Ясина перевести взгляды на него.

Ему хватает мужества выдержать устремленную на него скрытую агрессию. Даже улыбается. Все же голос отдам ему, если достойных соперников не будет.

От напряжения вокруг у меня начинает болеть голова. Может быть, от выпитого шампанского или оттого, что я давно ничего не ела, не суть. Я тру пальцами висок, прикрываю глаза. Не хватает воздуха, оттягиваю ворот платья, словно так будет легче дышать. Чувствую, как меня ведет из стороны в сторону. Исчезает куда-то рука Тимура, я пытаюсь шагнуть в сторону, но не могу. Ищу руками опору возле себя, не нахожу. Приоткрываю глаза, все как-то расплывчато, мужчины возле меня превращаются в размытые темные пятна.

— Марьяна! — слышу словно через вату чей-то взволнованный голос. Хотелось бы понять, кого так обеспокоило мое состояние. Я не успеваю упасть, потому что меня подхватывают на руки. Мои глаза все еще закрыты, но по запаху, по этому неизвестному мне парфюму понимаю, кто меня несет на руках. Плевать куда, зачем, главное подальше от толпы, от духоты.

Жадно вдыхаю носом свежий воздух, продолжая быть безвольной куклой. Герман аккуратно укладывает меня в машину, под голову подкладывает свой пиджак. По запаху догадываюсь.

Почему-то когда машина трогается, тревога отступает вместе с головной болью. Не спешу открывать глаза и вообще подавать признаки жизни. Мне нужно подумать. Все как-то стало запутанным, правила игры мне неизвестны, хорошо хоть участников узнала. Папа, конечно, оказал мне услугу. Теперь выбирай, Марьяна, себе суженого и жди, когда он тебя прихлопнет как муху. Не о такой жизни я мечтала, уезжая в Америку.

Олег и Тимур просто так не отстанут. Они будут коршунами кружиться вокруг меня, ждать момента, когда можно будет заклевать. Герману на меня наплевать несмотря на то, что именно он сейчас меня куда-то везет. И потом, сестра Ясина явно предназначена ему в жены. Думаю, что девочка сумеет удовлетворить такого мужика, как Соболь: не влезать в его дела, так как знает, какими делами занимает братец; быть милой, хозяйственной, дом Германа нуждается в женской руке; радовать различными ласками, уверена, нужно быть изощренной для такого искушенного до секса товарища, как Герман Александрович. И чего я опять о нем думаю? Нужно думать, с кем идти на контакт. Олег или Тимур. Однозначно Волхов. С ним страшно, но с Ясином еще страшнее.

— Куда мы едем? — мне не отвечают, я вздыхаю.

Возможно, за рулем только Шамиль, а его босса рядом нет. Правда, я его чувствую. Его тяжелую энергетику, его ауру. С первой встречи он придавливает меня своей мужской силой. И молчанием. Хотя в последнее время Герман разговорился. Надолго ли?

Чувствую, как автомобиль замедляет свой ход, останавливается. Хлопает пассажирская дверь спереди, я приподнимаюсь на локтях, как только с моей стороны открывается дверь. Стоит Герман, внимательно меня рассматривая.

— Встать сможешь?

— Да, — осторожно выползаю с задних сидений, меня качает, но мужская рука удерживает за талию. Мы приехали к моему дому в городе, но ключа у меня с собой нет. Смотрю на Германа.

— У меня нет ключа.

— У меня есть, — спокойно отвечает, внезапно подхватывает на руки.

Я рефлекторно обнимаю его за шею и украдкой бросаю взгляд на его волевое лицо. Спрашивать, откуда у него ключ, не буду. Все равно не ответит, только иронично посмотрит. Вот и я посмотрю на него.

Что-то в нем есть. Демонически притягательное. И шрам этот манит, интригует. Хочется провести по нему кончиками пальцев. Интересно, в какой передряге он его получил? Почему не сделает пластику, там делов на пять минут? Очертить линию подбородка. Обвести контур губ.

Шампанское дает побочку не только в виде головной боли, но и в неуместной смелости. Как только мы оказываемся в лифте, створки закрываются, я целую Германа в губы. Точнее, просто прижимаюсь своими губами к неподвижным его губам. Он сразу как-то напрягается, на пол не роняет.

— Ты играешь с огнем, Марьяна, — хрипит, как только отстраняюсь и заглядываю ему в глаза.

В них холод. Арктический холод, пробирающий до мурашек. Это меня отрезвляет не хуже холодного душа. Он прав.

Опускает на ноги возле квартиры, из кармана брюк достает один ключ. Открыв дверь, распахивает ее и подталкивает меня. Я оборачиваюсь, Герман стоит на площадке, не заходит. И я понимаю почему.

Переступив порог, мы переступим некую черту, он сорвется, а я не запротестую. Потом, по утру, буду сожалеть, проклинать вкусное шампанское и возникшее желание к этому немногословному мужчине, а он уйдет, ничего не скажет, никаких обещаний не даст.

— Спокойно ночи, Марьяна.

— Спокойной ночи, Герман, — шепотом отвечаю, не двигаюсь.

Дверь захлопывается, отделяет меня от него. Потерянно стою в холле своей квартиры, обхватываю себя руками. Меня бьет мелкая дрожь, словно я замерзла. Не снимая босоножек, иду в спальню, ложусь на кровать, натягивая на себя покрывало.

Было бы чудесно сейчас заснуть, а по утру проснуться и понять, что кошмар в моей жизни всего лишь сон. Как и трое мужчин, каждый из которых преследует свои цели.

29 глава

Я покупаю билет в Майами, и мне плевать, что будет после моего отлета. Плевать. И если кто-то посмеет меня снять с самолета, устрою скандал, но улечу отсюда. Надоело.

Кошусь на шикарные, даже по моим меркам, букеты цветов. Сегодня утром два курьера доставили огромные корзины цветочной композиции до моей квартиры. Спрашивать, откуда «женихи» знают адрес моего проживания, глупо и больше риторически.

Смотреть карточки нет смысла, нет даже желания узнать, от кого какой букет. Поставила на стол, не распаковывая. Через пару дней приходящая женщина, которая убирает квартиру, выкинет их.

Мне потребовалось три дня, чтобы привести свои мысли в порядок, заесть стресс мороженным и просмотрами мыльных опер. Смотришь слезливую мелодраму, на время забываешься, проникаясь страданиями и чувствами героев. Свои беды кажутся мелкими на фоне сериальной трагедии.

Встаю со стула, иду на кухню. Наливаю себе стакан воды. Сегодня съезжу к родителям, может быть, перед моим отлетом нам удастся поужинать сегодня. Создадим иллюзию счастливой семьи.

Когда этот холод между нами возник? Наверное, перед выпуском из школы. Что-то между родителями произошло, они перестали делить одну спальню на двоих, папа все чаще задерживался якобы на работе, мама все свое время проводила вне дома. Я тоже была поглощена новым этапом своей жизни, поэтому до сегодняшнего дня не замечала ничего необычного в своей семье. А зря... Мои проблемы, оказывается, возникли из-за проблем между папой и мамой. Возможно, появись в нашей семье долгожданный мальчик, не металась бы я сейчас в поисках выхода из ситуации, где любой выход не в мою пользу.

Беру телефон.

— Да.

— Привет, пап. Хочу сегодня пообедать с тобой, или можем поужинать все вместе дома. Можно в ресторане. Я бы хотела напоследок побыть с тобой и с мамой.

— Ты улетаешь? — в голосе папы столько удивления, что я на секунду теряюсь. Почему он так удивлен? Неужели он в курсе, кто меня задержал в прошлый раз?

— Да. Мой отпуск заканчивается, — чистая правда, через три дня мне нужно будет появиться в офисе компании.

— Я даже не знаю, Марьян, у меня много работы. Давай созвонимся после двенадцати, я в это время как раз заканчиваю встречу.

— Хорошо.

***

Я захожу в ресторан. Выползти из дома меня заставила скука. Папа не перезвонил. Не стала дожидаться его звонка, решила вытянуть его на обед, обсудить еще раз завещание. Может быть, удастся его переубедить и переписать условия.

В офисе секретарша сообщила, что отца на месте нет, но подсказала, в каком ресторане его найти.

В ресторане, в полупустом зале отца нахожу сразу. Я не спешу к его столику, присматриваюсь. Что-то во мне надламывается, и я потерянно присаживаюсь на стул. Пытаюсь унять внезапно учащенный пульс.

Он находится в компании незнакомой мне женщины, между ним и его собеседницей скромно сидит парень. На первый взгляд, ему лет семнадцать. Вроде ничего необычного, но смущает отцовская рука, сжимающая женскую ладонь, и влюбленные глаза напротив, смотрящие на него с немым обожанием.

Рассматриваю парнишку. У него светло-русые волосы, на лицо очень симпатичный, наверное, среди сверстниц пользуется популярностью. И чем больше я его разглядываю, тем больше мне кажется, что его лицо мне знакомо.

Сидеть и пялиться на папу не входит в мои планы, тем более завтра я улетаю. Встаю и с приветливым выражением лица подхожу к столу.

— Привет, пап. Ты мне не перезвонил, я решила найти тебя сама, — без приглашения сажусь за стол.

С улыбкой смотрю на женщину, которая поспешно выдергивает ладонь из рук папы. Смотрю на парня, который с любопытством, хоть и украдкой меня разглядывает. У него, как и у меня, аквамариновые глаза. У папы точно такой же цвет. Встречаюсь с ним глазами, он бледнеет, опускает взгляд в тарелку.

Подходит официант, я заказываю воду с лимоном и греческийсалат. Вновь смотрю на молчаливого отца и жду от него каких-то слов. Да хоть бы познакомил меня со своей собеседницей.

Не дождавшись от него никакой реакции, поворачиваюсь в сторону смущенной женщины.

— Марьяна. Дочка Бориса Андреевича.

— Наталья.

— А я Макс, — парень протягивает мне через стол руку для пожатий. Одариваю его очаровательной улыбкой, он расплывается в ответной улыбке.

— Я так рад нашему знакомству. Всегда мечтал познакомиться с сестрой и дружить с ней, — за столом возникает тягучая пауза, растягивающая секунды в долгие минуты.

Я не забываю улыбаться, смотря перед собой.

Сестра?

Удивленно приподнимаю брови, ищу в застывшем лице папы ответ. Наталья шикает на сынка, он что-то бормочет. Папа нервно облизывает губы, прячет от меня глаза. Пауза уже становится неприличной, но я не могу взять себя в руки и продолжать знакомство.

— Мы пойдем, — Наталья не выдерживает и резко встает из-за стола. — Марьяна, было приятно с тобой познакомиться.

— Мне тоже, — глухо произношу, беру вилку и кручу ее в руке. Кому ее воткнуть? В папу? Или в его любовницу? Может, в братца?

Папа поспешно встает, прощается с Натальей и Максом, возвращается ко мне. Официант приносит мой салат, убирает пустые тарелки.

— Марьяна, я понимаю, ты сейчас меня не услышишь...

— Почему же? — спокойно поднимаю на отца глаза. — Я готова выслушать твою трагичную исповедь. Ведь не от хорошей жизни у тебя вдруг оказалось две семьи. И главное, сколько лет.

— Я встретил Наташу, когда с твоей мамой все сошло на нет. Понимаешь, если в семье нет огня, отношения становятся формальностью.

— Вам никто не мешал развестись и жить своей жизнью.

— Все не так просто. Я связан с твоей матерью брачным контрактом. В случае развода у меня ничего не останется.

— А, ну да. Отказаться от комфортной жизни, конечно, тяжело. И ты все эти годы потихоньку копил себе состояние. Понимаю. Эгоистично, но все мы эгоисты. Так перепиши все свое состояние на своего долгожданного сыночка, — зло, иронично, почти с ненавистью цежу сквозь зубы каждое слово, хлестая ими наотмашь отца. Мне его не жалко. Нисколечко. Он думает о себе, но ни разу не задумывался обо мне.

— Не могу. Я не могу Максима подвергать опасности, — простота папы вымораживает, я откладываю вилку в сторону, устремляю суровый взгляд на родного человека.

Опасности? Ну да, Макси сразу в штаны наложит, встретившись с Ясином, Волховым и Соболем. Эти мужчины не будут долго разговаривать с каким-то сопляком.

— То есть меня тебе не страшно подвергать опасности? Ты знаешь, что за этими акциями охотятся довольно серьезные люди и оберегаешь Максика? — подавляю смешок. — Понимаю. Долгожданный сыночек роднее, чем нелюбимая дочь.

— Ты выйдешь замуж за одного из этих людей, проживешь пять лет, а потом, я подготовил уже документы, все передашь Максиму. Он как раз к тому времени окончит ВУЗ и будет готов занять руководящую должность при поддержке моей и моих помощников. Конечно, кое-что останется у тебя. Главное, отвлечь внимание, зародить мысль, что через пять лет все отойдет тебе. Мы все грамотно составим, не переживай.

— А меня, как использованный материал, можно потом отшвырнуть в сторону. А что Марьяна, Марьяна переживет и справится. Ты, наверное, даже не думаешь, к кому меня подталкиваешь. Не допускаешь мысли, что меня могут убить, выдав все за несчастный случай? — не могу сдерживать горечь.

Она сочится из меня с каждым вздохом. Папа упрямо выдвигает вперед подбородок, недовольно поджимает губы. Сочувствия и сожаления я не вижу.

— За что ты меня так ненавидишь, папа? Что я тебе сделала? Я же не виновата, что вы с мамой разлюбили друг друга. Не виновата в том, что родилась девочкой, а не мальчиком. Я ни в чем не виновата, но теперь понимаю, почему никогда от вас не чувствовала настоящей родительской любви. Наверное, именно поэтому я постоянно уезжаю отсюда, убегаю от вас, чтобы не чувствовать себя лишней, — зажмуриваю глаза, стараюсь сдержать слезы.

Дети в успешных и богатых семьях не всегда рождаются желанными. Не всегда родителям есть до них дело. Многое становится понятным, оглядываясь назад: и бесконечное одиночество, и чужие люди вокруг меня, мое желание быть возле Дианы, потому что пока ее мама была жива, там всегда было ощущение дома и семьи.

Мое рвение в учебе никогда не замечали. А я старалась доказать, что я лучшая, что я чего-то стою... Все зря. Отец, зная о том, что из себя представляют Герман, Олег и Тимур, думает в первую очередь о своем внебрачном сыне, а не обо мне. Хочет обмануть этих шакалов. Наивный, они же порвут на куски не только меня, но и его, узнав о такой подставе.

— Знаешь, папа, — наскребаю в себе мужество говорить ровным тоном, как бы сильно не пекло внутри от правды. — Я завтра в обед вылетаю в США. Предлагаю тебе утром переписать акции на кого-то другого. Иначе я подам в суд и буду оспаривать каждую твою точку. Мне все равно, что станет с твоей обожаемой компанией, никогда на нее не претендовала. К слову, у Ясина есть сестра, может, ты своего Максика подгонишь ему в качестве родственника? — папа бледнеет, губы трясутся.

Я хмыкаю, встаю из-за стола.

— Маме ничего говорить не буду, разбирайтесь между собой сами. Пока, пап, — привычку сразу не искоренить, поэтому я нагибаюсь и целую отца в щеку, потрепав его по плечу.

Я сильная, я справлюсь. Переживу это предательство. Сомневаюсь, что для мамы будет открытием наличие у отца второй семьи. Не исключаю такого варианта, что и у нее есть кто-то на стороне. Каждый живет в свое удовольствие, думает о себе. Это, наверное, правильно. Нужно любить себя и только себя.

Встречу ли я человека, которому буду нужна именно я? Без наследства, без папиной фамилии, без акций? Не знаю. Я сейчас в таком состоянии, когда мне хочется начать все с чистого листа. Сменить не только страну, сменить окружение, сменить род деятельности, сменить свое мышление. Хочется перезагрузиться и стать другой. Надеюсь, у меня получится.

30 глава

Выйдя из ванной, я замираю перед кроватью и смотрю на мигающий свой мобильник. Разговаривать с кем-то у меня нет ни настроения, ни желания.

Сорвавшись в пропасть, ты летишь вниз, прокручиваешь в своей голове самые яркие моменты жизни. Вот я и пыталась вспомнить самые счастливые минуты, когда родители меня любили. Если делать клип, от силы наберется две минуты, не больше.

Беру телефон, звонит мама. С ней разговаривать не хочу. Просто не хочу. Вообще, после сегодняшнего разговора с отцом, раскрытие секретов и положение вещей, мне проще думать, что я внезапно стала сиротой. Больно, обидно, но это сейчас так. Это сейчас меня раздирает чувство ненужности, как адская боль, которую невозможно унять.

Смотрю на себя в зеркале. Глаза красные, заплаканные. Перед собой можно не строить из себя супер-сильную, перед собой можно быть чрезмерно откровенной. И сейчас мне очень хочется хоть на секундочку почувствовать себя любимой. Хочется просто, чтобы был рядом сейчас человек и обнял меня, прижал к груди. Без причины, без преследования своих целей.

Вновь телефон оживает. Вновь мама. Какая она сегодня настырная. Никогда так часто за короткий промежуток времени не названивала мне. На секунду меня пронизывает тревога. Замираю, смотрю перед собой. Вдруг что-то случилось. С ней. С папой. Да, не любят они меня, но я все еще их дочь. Нелюбимая, нежеланная дочь.

— Да, мама, — устало прикрываю глаза, готовясь услышать какую-нибудь мораль. Она может, дай только повод.

— Ты где?

— Я дома. Завтра улетаю.

— Никуда ты не летишь.

— Тебя забыла спросить, — огрызаюсь.

Наверное, впервые позволяю себе такой грубый тон. Именно сейчас мне совсем не хочется строить из себя любящую дочь.

— Мам, я устала, завтра еще нужно будет собраться. Что ты хотела? — присаживаюсь на кровать, слушаю тяжелое дыхание мамы.

— Отец попал в аварию. Сейчас его оперируют. Если ты дочь, то примчишься в больницу прямо сейчас, — в голосе мамы металлические нотки, она не сомневается, что я сейчас сорвусь и примчусь по указанному адресу.

А я равнодушно рассматриваю свои ногти, пытаясь найти в себе отклик. Его нет. Все, что было во мне по отношению к папе, осталось в ресторане. Навсегда.

— А какая польза будет от моего присутствия? — звучит цинично, неуместно, голос от всхлипов не дрожит. Я вообще чувствую себя пустой.

— Марьяна! — визжит в трубку мама.

Морщась, я отстраняю мобильник. Почему мне и ее не жалко? Она ведь мама.

— Хорошо, я тебя услышала. Скоро буду, — отключаюсь.

Заставляю себя одеться, причесаться. Беру ключи от машины, но перед выходом передумываю садиться за руль. Я слишком напряжена и заторможена, сама могу попасть в аварию и окажусь с папой в одной палате. Вызываю такси.

В больнице мне выдают пропуск, как только называю свою фамилию, подсказывают, на какой этаж подняться. В коридорах тихо, пусто. Вижу маму, возле нее сидит какой-то молодой мужчина. Обнимает ее за плечи, а она не стесняется плакать на его груди.

Усмехаюсь, засовываю руки в карманы джинсовки, не спеша подхожу к парочке. Мужчина первый меня замечает. Для мамы молодой. Лет этак тридцать пять — сорок, очень ухоженный, одет с иголочки. Настороженно меня рассматривает, я без смущения рассматриваю его. Сегодня для меня прям день знакомства с любовниками родителей.

Мама поднимает голову, поправляет прическу, смотрит на меня сквозь мокрые ресницы. Она у меня красивая. Поддерживает себя в форме. Если папа умрет, есть все шансы, что одна не останется.

— Его оперируют. Врачи ничего не говорят, — красиво промокает под глазами лишнюю влагу.

Я отворачиваюсь от нее, подхожу к окну. Время тянется слишком медленно. Когда слышу чьи-то шаги в коридоре оглядываюсь через плечо. Удивление приходится проглотить и просто смотреть на приближающегося человека. Он проходит мимо мамы, останавливается возле меня и молча протягивает большой белый стакан. Принюхиваюсь, пахнет капучино.

Почему он здесь? Что ему надо? Откуда он узнал?

— Как ты? — человеческий вопрос от этого человека вызывает недоумение и растерянность.

Я, взяв из его рук стакан, делаю глоток и не спешу с ответом.

— Твое дело? — тихо, чтобы только он слышал, спрашиваю.

Усмехается, прислоняется к подоконнику бедром, скрещивает руки на груди. На нем черная рубашка, темные джинсы. Уставшие глаза. Ощущение, что его порядком достал этот бренный мир и его проблемы.

— Нет. Это случайность. Точнее, вина полностью на твоем отце. Он сел за руль выпившим, не справился с управлением и влетел в столб.

— Откуда ты знаешь?

— Я, Марьяна, многое знаю.

— Вот прям многое? — иронично улыбаюсь, ловлю пристальный взгляд мамы.

Она пытается понять, что меня связывает с этим человеком. Мне бы самой хотелось знать, из-за чего он пришел. Он молчит. Как и прежде, если ему вопрос не интересен, не отвечает. Я и не настаиваю. Отворачиваюсь от него, смотрю в темноту.

Время тянется. Когда появляется врач в маске, уже давно полночь. Мама дремлет на плече своего любовника, я все так же стою возле окна, кручу в руках остывший капучино. Устало обводит нас глазами, хирург трет переносицу.

— Операция проведена успешно. Никаких прогнозов дать не могу. Состояние крайне тяжелое, — на этом нас оставляет в коридоре.

Я смотрю на мать, потом на молчаливого Германа. Он смотрит на меня.

— Аня, поехали домой, — любовник мамы встает с кушетки, бережно поднимает маму на ноги. Я усмехаюсь.

— Если рассчитываете, что со смертью папы мама станет богатой вдовой, — держу эффектную паузу, мамочка теряет все краски, буравит меня негодующим взглядом, ее хахаль хмурится. — Не рассчитывайте. Все, что имеет отец, перейдет мне.

Торжествую ли я, видя, как мама меняется в лице? Нет. Сегодня меня настолько «обезболили», что я ничего не чувствую. И сказала не со зла. Если бы я и мама были одни, сообщила ей о том, что подам в суд, буду оспаривать условия завещания. Скажу завтра, после общения с юристом.

— У тебя есть хороший юрист? — смотрю на задумчивого Германа, он кивает. — Мне нужно с ним завтра встретиться. Потом я улетаю в США.

— Давай поговорим, — приподнимает бровь. — Не в больнице. Я, кажется, знаю, как тебе можно помочь.

— Я замуж за тебя не пойду. Как и за остальных. Как только оспорю завещание, выставлю компанию на продажу. Вы все можете поучаствовать в честных торгах.

— Твой отец не умер, а ты уже делишь шкуру неубитого зверя. Пойдем отсюда, ты мне расскажешь, что случилось за пару дней, изменив тебя. Я расскажу, как смогу помочь, — его глаза немного теплеют, наверное, климат на севере изменился. И улыбка его подкупает, хочется довериться и все рассказать.

— Хорошо. Мы с тобой поговорим.

31 глава

— Что это? — я удивленно смотрю на бумаги, не понимая ничего.

— Это договор о том, что твой отец недавно приобрел долю в иностранной компании, которая добывает алмазы в Африке. Есть еще интересные сделки, но они не такие масштабные. ООО «МедиаГлосс» подрос в цене на рынке.

— И?

— Судя по завещанию твоего отца, — Герман делает глоток кофе, я стараюсь не удивляться его осведомленности, — после его смерти ты станешь владелицей всего, что он имеет. «МедиаГлосс» поделен. Когда твой отец женился на твоей матери, их брачный договор содержал такой пункт: в случае развода супруги остаются с тем, с чем пришли. Твой отец пришел почти ни с чем, а вот твоя мать владела тогда всеми акциями скромной компании, которая за двадцать лет выросла в цене. Акции поделены шестьдесят на сорок. Сорок принадлежат твоей матери, шестьдесят - твоему отцу.

— Как несправедливо, — иронизирую, откладываю в сторону копии документов. — У отца есть сын. Долгожданный наследник. Он мне сегодня сказал, что ему мой брак нужен для отвода глаз, потом все акции я должна вернуть ему обратно, а любимый сынок уже с дипломом займет кресло руководителя.

— Вот оно что, — задумывается, крутит на блюдце чашку. — Я не знал о сыне.

— Я тоже, — горько признаваться, поэтому горечь запиваю остывшим чаем. — Чем ты можешь мне помочь? Жениться на мне?

— Нет. Я думаю, тебе стоит подать в суд и оспорить завещание. Пусть все делится в равных долях, тогда твоя персона перестанет интересовать некоторых людей, так как акции разделятся на всех законных наследников. Можно еще сына приписать. О новых сделках знает только твоя мать, но не до конца - условия завещания. Твой отец слишком замудрил все.

— Понятно, почему она так побледнела.

— У тебя есть адвокат, который сумеет довести дело до нужного исхода? — его немигающий взгляд пробирает до мурашек. — Иногда судьям нужно подробно объяснять.

— Ты... — я хмурюсь, барабаню по столу. — Ты предлагаешь надавить на судью?

— Всего лишь поговорить, — усмехается, мне становится как-то неуютно под его недобрым взглядом.

Герман вызывает противоречивые чувства. То по-доброму поддержит, но тут же сразу даст понять, из какой он оперы. Вот что я о нем по-честному знаю? Голым фактам можно верить и не верить, уверена, о многом все умалчивается.

— Ты реально хочешь быть политиком?

Он опускает глаза, обводит пальцем края чашки, я почему-то за этим завороженно наблюдаю. Встречаемся взглядами, звуки вокруг становятся тише. Улыбается, смотрит украдкой, я бы сказала, воровато. Смущаюсь, поджимаю губы, опустив голову. Чувствую, как глазами ласкает мое лицо. Обхватываю руками блюдце, рассматриваю на дне своей чашки остатки чая, ловлю там свое отражение.

Вздрагиваю, когда мои руки накрывают. Испуганно вскидываю на мужчину глаза. Герман смотрит на меня манящим взглядом, манит меня в глубь своих глаз, обещая мне нечто такое, чего до него не знала.

— Давай я тебя отвезу домой, — его голос обволакивает меня.

Я поспешно убираю руки, чувствую, как его пальцы подрагивают от желания удержать.

— Буду признательна, — поспешно достаю свой мобильник из кармана джинсовой куртки.

Герман качает головой. Подзывает официанта, отдает ему карточку. Через минуту мы выходим на улицу. От свежести и прохлады передергиваю плечами и обнимаю себя.

— Замерзла? — он стоит за моей спиной.

И мне теперь не холодно, а жарко. Я оборачиваюсь, почти упираюсь в Германа. Сейчас отбрасываю в сторону переживания, проблемы и все, что на меня навалилось за последние сутки. Завтра все изменится. Завтра я уже улечу в другую страну и больше сюда не вернусь. Почему бы не совершить сейчас что-то безумное? Совершить что-то такое, о чем потом буду с улыбкой вспоминать.

Я привстаю на носочки, обхватываю Германа за шею. И как перед прыжком в пучину задерживая на секунду дыхание, целую. Он не шевелится, его губы по-прежнему сомкнуты, не обнимает за талию. Что за бесчувственный чурбан!

— Ты играешь, Марьяна, в очень опасную игру, — шепчет мне в губы, крепко сжимает, как только начинаю отстраняться. — Не боишься?

— Когда рисковать, как не сегодня? — с вызовом смотрю ему в глаза. Он смеется. Я, наверное, впервые слышу его смех.

— Что ты знаешь о риске, Марьяна? Заняться сексом с незнакомым мужчиной? По-твоему, это риск? Риск — это когда кровь кипит в венах, когда дыхание перехватывает, а в ушах ветер свистит, в голове все гудит от мыслей, которые заставляют кровь эту быстрее бежать по венам. Риск — это когда на кону все, даже собственная жизнь, либо все, либо ничего, и ты не знаешь, кто выиграет, кто проиграет. А вот это все, — очерчивает мои губы, усмехается. — Это похоть.

Теперь он накрывает мои губы в жестком поцелуе. Целует так, что дыхание перехватывает, коленки подгибаются. Я хватаюсь за его плечи и просто висну. Закрываю глаза, чувствуя, как застывшая кровь в венах начинает закипать. Чувствую, как предвкушение берет меня в свои тиски. Мне нравится смешивать наше дыхание. Нравится...

— Поехали, — берет меня за ладонь, быстро ведет к своей машине. Сажает на переднее сиденье, сам обходит джип спереди и садится за руль.

— К тебе или ко мне? — немного нервничаю, начинаю накручивать на палец прядь волос. — У тебя же в городе есть квартира?

Ухмыляется, обжигает меня своим жгучим взглядом расплавленного серебра. Заводит машину, довольно резко срывается с места. Я испуганно вжимаюсь в сиденье, кошусь на стрелку спидометра.

— Ты можешь помедленнее ехать? — не хочу казаться трусихой, но большая скорость меня пугает. Пугает и то, что Герман сворачивает в сторону выезда из города. Я проглатываю слова по поводу того, что мне нужно быть дома. Сама виновата. Ладно, секс, а потом вызову такси, вернусь и успею собрать чемодан. Главное, взять паспорта, деньги — остальное неважно.

— Боишься? — мельком на меня бросает испытывающий взгляд, приподнимает уголки губ. Отрицательно мотаю головой. — А меня боишься?

Его вопрос звучит для меня неожиданно. Смотрю на дорогу. Боюсь ли его? Странно, но сейчас нет. Вот в первую встречу его взгляд, его присутствие вводило меня в ступор.

— Сейчас нет, — тихо отвечаю и смело встречаюсь с его глазами.

Он кивает и сворачивает куда-то в сторону с основной дороги. Включает радио, салон заполняется приятной инструментальной музыкой. Интересный человек. С виду и не скажешь, что его душа тонко чувствует такие вещи.

Опять сворачивает, вижу вывеску «Мака», вопросительно смотрю на Германа. По нему не скажешь, что любитель американской еды. Сделав за нас двоих заказ, не спрашивая моего мнения, в ожидании барабанит по рулю.

— Ты думаешь, что раз я живу в США то люблю всякую хрень? — засовываю свой любопытный нос в пакет, давлюсь слюной. Желудок-предатель тут же урчит. Мой вопрос игнорят, я уже стала привыкать к этой манере общения Германа. Он, наверное, разговаривает только по делу.

Мы едем-едем, я съедаю свой сэндвич, выпиваю горячий капучино и, довольная, откидываюсь на сиденье, полностью настроив его под себя. Машина направляется в сторону аэропорта «Внуково». Вопросительно смотрю на Германа, он не замечает моего взгляда. Может, он именно сейчас меня отправит в Америку? Вряд ли... Документов нет. Но помня, как он оказался без моего ведома в моей квартире, я уверена, какие-то там замки не остановят его людей.

Заезжаем на эстакаду, немного проезжаем вперед, и машина останавливается. Я оглядываюсь по сторонам. Герман глушит мотор, выходит. Сидеть в одиночестве не хочется, выхожу тоже. Слышу гул над головой, поднимаю глаза в небо и завороженно смотрю на пузо пролетающего самолета. Только сейчас понимаю, что мы где-то возле аэропорта, около взлетно-посадочной полосы.

Герман встает сзади. Очень близко. Настолько близко, что я ощущаю на своей коже его дыхание. Сердце замирает, потом начинает ускоренно биться в груди.

— Ты красивая, — шепот обжигает, у меня все во рту пересыхает, а низ живота наполняется томлением. — Дерзкая. Вызывающая. Непослушная.

Не дышу. Его пальцы проходятся по низу куртки. С широко открытыми глазами смотрю вперед, где видны огни аэропорта. Когда его губы прикасаются к шее, покрываюсь мурашками. Предательскими мурашками. Приказываю себе не закрывать глаза, не поддаваться искушению. Сложно сконцентрироваться, сложно контролировать себя, когда каждое его прикосновение отзывается внутри меня. Я не замечаю, как с губ срывается громкий вздох, едва его ладони ложатся мне на живот под футболкой.

— Хочу тебя. С первой встречи. Если бы ты только знала, как.

И я, черт побери, хочу узнать. Напоследок. Хоть один раз почувствовать себя чьей-то зависимостью, сумасшествием, безумием. Я хочу на мгновение забыться, представить, что меня любят. Любят со всей пылкостью и одержимостью. Хочу быть его наркотиком. Сейчас. Только сегодня. Без мыслей «а что будет потом».

Поворачиваюсь к нему лицом. Герман немного отстраняется, чтобы видеть мои глаза. Над нашими головами вновь раздается гул самолета. Вокруг ни души. Сюда никто не приезжает. А зря, очень романтичное место.

Наверное, в моих глазах отражается согласие, добро на все, что сегодня может произойти. Я чувствую себя немного помешанной, немножко отчаянной. Я чувствую себя как человек, стоящий на самой высокой площадке, готовый прыгнуть вниз головой со страховкой. Страшно, но безумно интересно.

Целуемся, стукаемся зубами, переплетаем языки, крепко сжимая друг друга в объятиях. Я цепляюсь за Германа так, словно он мой спасательный круг здесь и сейчас.

32 глава

Мы спешим, словно это единственный шанс ощутить друг друга. Каждое прикосновение обжигает, заставляет прикусывать губы зубами. Это взаимное безумие пьянит, хочется еще больше его впитать в себя. Я сильнее жмусь к Герману, он сильнее меня прижимает к себе. Так сильно, что дышать становится трудно.

Торопливо стягиваю с себя куртку, Герман помогает снять футболку. Его глаза замирают на груди, я взволнованно дышу. Нравится или нет? Хочу понравиться. Тяну руки к его рубашке, расстегиваю пуговицы. Он не мешает. Провожу ладонями по груди, опускаюсь к пряжке ремня.

— У меня никогда не было секса в машине, — смотря ему в глаза, расстегиваю ремень. Он улыбается, склонив голову вбок.

— У меня тоже, — лаконично признается, и его признание теплом отдается у меня в груди. Такой серьезный, такой таинственный, и вот что-то у нас с ним совпадает. Поддаюсь импульсу, обнимаю его за шею, нежно целую. Он теряется, не сразу понимает, как реагировать. Неужели привык всегда действовать напором?

Стаскиваю с его плеч рубашку, она виснет у него на локтях. Отстраняюсь и расстегиваю манжеты. Мне нравится теснота салона машины, нравится, что мы непозволительно близки, слишком тесно прижимаемся друг к другу. Я чувствую его учащенное дыхание на своей коже, воздух пропитан предвкушением.

— Прикоснись ко мне, — прошу, откидываясь на кожаные сиденья.

Дважды просить не приходится, он склоняется надо мной, проводит ладонью по бокам, стискивает бедро. Целует в губы, потом прикусывает мой подбородок, заставляя откинуть голову назад. Осыпает поцелуями шею, его дыхание оказывается на моей груди.

Крепко зажмуриваюсь, выгибаюсь в пояснице, запуская пальцы в его волосы. Безумие проникает в кровь. Тихо стону, что-то бормочу, похоже, умоляю его не останавливаться. Я совсем забыла, каково это, ощущать себя придавленной мужским телом, льнуть к мужчине в жажде получить дополнительную ласку.

Кто-то звонит.

Герман вскидывает голову, чертыхается, перегибается через подлокотник, берет свой мобильник. В полумраке я вижу, как ожесточается его лицо, как хмурится и поджимает губы.

Поспешно поправляю бюстгальтер, нащупываю футболку. Я понимаю, что продолжения не будет, тут не нужно и гадать.

— Да, — резко отвечает на звонок, наблюдает за моими движениями. Вижу по взгляду, что недоволен. Глаза вспыхивают, когда я протягиваю ему рубашку. Не берет.

— Хорошо, я буду через час-полтора, — опять между бровями пролегает складка. — Я не могу приехать именно сейчас. Попробуй договориться. А для чего ты мне тогда, если не можешь вести диалог? — неприятно скалится, я вздрагиваю.

Сейчас он мне напоминает зверя, который злится, готовясь к нападению. Не завидую его собеседнику.

— Не создавай еще больше проблем. Я сейчас приеду. Молчи, просто молчи, — завершает разговор, резко дергает ручку дверки, выходит. Некоторое время стоит ко мне спиной, уперев руки в бока.

Молчу, не задаю ненужных вопросов, ощущая его безмолвную ярость. Он обхватывает шею ладонями, сжимает ее, потом трет лицо ладонями, поворачивается ко мне.

— Сейчас поедешь со мной, нет времени тебя отвозить домой. Будешь сидеть в машине, делать вид, что тебя нет. Все, что увидишь и услышишь — забудешь, — он как-то не по-доброму на меня смотрит, я нервно улыбаюсь.

— Ты можешь высадить меня возле ближайшей остановки, я вызову такси.

— Я в город не буду возвращаться. Не спорь, Марьян, просто делай так, как я сказал, — захлопывает дверь, садится за руль.

Куда мы едем? Что произошло? И что я должна забыть? Эти вопросы и другие роем жужжат в моей голове. Я сижу тихо, едва дыша. Герману еще несколько раз звонят. Он отвечает только резким «Да» и слушает своего собеседника.

Приезжаем мы на какую-то заправку времен советского союза. Здесь нет красивых неоновых вывесок, нет приглашения выпить кофе. Несколько колонок с бензином, какое-то полуразвалившееся здание, на котором висит тусклый фонарь. Я замечаю в темноте машины и людей.

Герман несколько секунд сидит неподвижно. Потом нагибается к бардачку, слышу характерный щелчок затвора. Я холодею от ужаса происходящего. Прячусь за передним сиденьем.

Меня оставляют одну, заблокировав все двери. Это немного успокаивает, никто не залезет без спроса, но и пугает. Если начнется стрельба, нет гарантий, что по машине никто не будет стрелять. Я сползаю на пол между сиденьями, прислушиваюсь. Вроде тихо. Никто не ругается, никто не стреляет. Ожидание очень нервирует, хочется выглянуть и посмотреть, что происходит, но я так не рискую. Возможно, эта сходка решится мирным путем.

Я зажимаю себе рот ладонями, когда где-то рядом с машиной, в которой сижу, раздаются выстрелы. Они не громкие, нет. Они тихие. Я этот звук знаю из практики. Совершаются при помощи глушителей на оружие, чтобы не привлекать внимания.

А вдруг стреляли в Германа! Вдруг его убили! Что будет дальше? Меня парализует страх и неизбежность. Меня убьют. Нет повода жалеть. Сгибаюсь пополам, не плачу, не кричу, ожидаю своей участи. Я мысленно представляю, как Герман сейчас лежит на асфальте и истекает кровью. Он лежит неподвижно, с закрытыми глазами. Может быть, ему выстрелили в голову... Чувствую подкатывающую тошноту. Лучше не представлять ничего.

Слышу приближающие шаги. Щелчок, открывают дверь. По запаху парфюма я понимаю, что это Герман. Не замечаю, как облегченно выдыхаю и прикрываю глаза, сдерживая слезы.

Он живой. Живой!

— Гера! Это просто пиздец какой-то! — в салон машины садится кто-то со стороны.

Я не шевелюсь, стараюсь не выдавать своего присутствия. Судя по запаху никотина, мужчины закуривают и молчат. Молчат минут пять.

— Твои ребята хорошо их закопают?

— Не переживай.

— Я твой должник. Они давно меня прижимали к стенке, — собеседник явно желает поболтать, а Герман не очень. Даже догадываюсь, как он сейчас смотрит: тяжело, предупреждающе, убийственно.

— Думаю, завтра Цоколь появится на горизонте. Думаешь, будет бойня?

— Доживем до утра. Езжай домой и спи спокойно.

— Да как тут уснешь, — нервный смешок, пауза и салон вновь наполняется никотиновым дымом.

— Ты будешь завтра у Пахома?

— Возможно.

— Я думаю, он нам точно хочет что-то важное сообщить. Черт! — какая-та возня, щелчки зажигалки.

Хлопок. Я не дышу. Я понимаю, что сейчас произошло, при этом отказываюсь в это верить.

— Все? — раздается голос с моей стороны.

В ответ тишина. Наверное, Герман кивает головой. Я приподнимаю голову, смотрю в щель между сиденьем и дверью, как кого-то вытаскивают из машины. Человек не протестует, не вопит. Ему все равно.

Не выдерживаю, распахиваю заднюю дверку и выскакиваю, как заяц, если можно так название мой побег. Я не оглядываюсь назад, несусь вперед в темноту. Бежать. Одно дело думать, что этот человек связан с чем-то незаконным, другое дело стать свидетелем. Боже, меня могу рассматривать как соучастницу!

Спотыкаюсь об камень, падаю, сдирая на коленях джинсы. Больно, закусываю губу, хочу подняться, но кто-то меня приподнимает за плечи. Я шарахаюсь в сторону, поняв, что это Герман.

— Не трогай меня! — пячусь назад, не спуская с него испуганного взгляда. — Не подходи ко мне! — его лицо застывает, он сначала прикусывает зубами верхнюю губу, потом нижнюю и отшагивает от меня.

Засовывает руки в карманы, слегка приподнимает подбородок. Я не вижу, чтобы он сожалел о случившемся. Мне становится противно от самой себя, противно, что повелась на эмоции, которые вызывает этот человек. Таких людей надо избегать. Такие люди должны отвечать перед законом. Такие люди не должны чувствовать себя неприкосновенными.

— Шамиль, — за спиной Германа материализуется его помощник. — Отвези девушку домой, — отворачивается.

Он уходит, а я смотрю ему вслед. Сердце сжимается, а разум твердит, что все правильно.

33 глава

Холодный сок в стакане, палящее солнце, толпа людей. Последнее время я часто бываю на пляже. Удивительно, как только ты увольняешься, сразу появляется много времени на себя. Жалею ли я, что оставила должность и ушла в никуда? Нет. После «каникул» на родине я внезапно осознала, что мне нужна пауза - и перезагрузиться.

— Не скучаешь? — раздается рядом приятный мужской голос.

Поворачиваю голову, рядом на свободном шезлонге сидит симпатичный загорелый блондин. Его улыбка может смело претендовать на рекламный контракт какой-нибудь стоматологической клиники.

— Нет, — грубой быть не хочется, скромно улыбаюсь и вновь утыкаюсь в книгу.

— Меня зовут Тед.

— Марьяна.

— Красивое имя.

— Спасибо.

— Может, тебе воды принести или еще сока? — новый знакомый оказывается настойчивым.

Я вздыхаю, понимаю, что одной побыть не суждено. Наверное, стоит приходить на пляж рано утром.

— Можно воды без газа, — Тед кивает головой и уходит в сторону пляжного бара. Смотрю перед собой, мысленно возвращаясь на две недели назад.

Я сумела улететь из России. Никто меня в этот раз с рейса не снял. Утром ко мне приезжал Шамиль с нотариусом. Без лишних объяснений поняла, чего от меня ожидают. Подписала доверенность на Германа, чтобы он и его люди могли представлять мои интересы во всех структурах и судах. Второй документ, который я подписала после доверенности, было о том, что свои акций ООО «МедиаГлосс» я после суда передаю в личное пользование Соболю.

Папа стал инвалидом. Прогнозы благоприятные, но на все нужно время и деньги. Мама сразу же связалась с лучшими врачами Германии и Израиля. Вдвоем они ополчились против меня, узнав о том, что я подала в суд. Оказывается, общий враг объединяет, жаль, что эту роль приходится играть мне. Меня пожелали забыть, не вспоминать. Их право, стараюсь себя убедить, что так будет лучше. Неприятно и даже больно от этой правды, но лучше так, чем видеть постоянное лицемерие. Единственная радостная новость — Диана родила мальчика. Назвали Марком. Опять я не рядом с подружкой. Хотелось бы посмотреть на довольное лицо Адама, на реакцию Евы, когда ее будут знакомить с братиком.

О Германе стараюсь не думать. Ночь перед вылетом до сих пор перед глазами. Я все еще просыпаюсь в холодном поту, слыша во сне глухие хлопки, характерные для выстрелов из пистолета с глушителем. Очень хочется забыть ту ночь, особенно жаркие объятия, поцелуи. От них я просыпаюсь мокрая между ног.

— Отдыхаешь, красавица?

Дергаюсь, испуганно смотрю на присаживающего на место Теда мужчину. Озираюсь по сторонам. Сердце тревожно сжимается, а руки тут же нащупывают пляжную тунику и прикрывают тело от знойных карих глаз. Тимур Ясин. Его вообще не ожидала здесь увидеть.

— Еще скажи, что где-то поблизости Волхов, — о Соболе не упоминаю. Тимур усмехается, щурит глаза.

— Не исключено. Как только вчера суд огласил итог по твоему делу, все рванули тебя искать.

— Зачем?

— Сорок процентов — это, конечно, не половина, но лучше, чем ничего. Я тут подумал, может, мы договоримся? — его глаза вспыхивают и опускает их сначала на мою грудь, потом на ноги.

— Твоя цена? — мне удается взять себя в руки и достойно смотреть Ясину в глаза, не дрожать и не показывать свой страх.

— Я могу на тебе жениться. Мне нужна жена, дети, а после нашей встречи твой образ никак не померкнет в моих глазах.

— Жениться? — смеюсь, прикрывая ладонью губы. — Серьезно? Неужели этот пункт в завещании все еще актуален?

— Нет, ты сама по себе мне нравишься. Давно я таких дерзких не видел.

— Может, не там ищешь?

— Может, сегодня поужинаем?

— Я так понимаю, у меня только один вариант ответа, и он должен быть положительным? — ужинать с Тимуром у меня нет желания, но судя по его ухмылке, у меня и выбора нет. Интересно, что будет, если я скажу «нет»? Испытывать судьбу пока не хочется.

— Я принес тебе воды, - появляется Тед, протягивает мне холодную бутылку воды без газа.

Ясин угрожающе смотрит на блондина, и тот сразу как-то исчезает с горизонта. Устранив соперника, моментально расплывается в улыбке.

— Заеду за тобой в восемь вечера.

— Адрес подсказать?

— Я его знаю, — подмигивает, а я заставляю себя улыбнуться.

Все он знает, даже удивляться не стоит. Тимур встает, отряхивает с летних брюк песок, без прощаний уходит.

***

Провожу расческой по волосам, придирчиво смотрю на себя в зеркало. Брючной костюм, розовая блуза, в тон ей туфли. Не совсем официально, но и не совсем романтично. Платье я сразу же отказалась надевать.

Ровно в восемь я жду Тимура на улице, черный «Бентли» подъезжает через минуту. Ясин сам открывает мне дверку, захлопывает ее и через секунду садится, с другой стороны, рядом. Водитель плавно трогает машину с места.

— Ты сегодня очень красива.

— Спасибо, — благодарю за комплимент и отворачиваюсь от мужчины к окну.

Разговаривать с Тимуром мне не о чем. В молчании мы доезжаем до ресторана, опять Ясин открывает дверку, подает руку. Невежливой не хочется выглядеть, поэтому осторожно вкладываю в его руку свою ладонь. Крепко ее сжимает и не отпускает, как только я оказываюсь на улице. Держит до тех пор, пока мы не заходим в ресторан. Вежливый администратор провожает нас к столику, подает меню.

— Ты непривычно молчалива, — замечает Тимур после того, как у нас официант принял заказ. — Что-то беспокоит?

— Все нормально. Ты во Флориде по делу или отдыхаешь?

— Если тебя можно назвать «делом», то по делу.

— А если не рассматривать меня?

— Я приехал в Майами за тобой, Марьяна. Давай буду откровенен с тобой. Ты мне нравишься и на тебя у меня охрененный стояк. Каждый раз, когда я ебу других девок, кончаю только от мыслей о тебе. Для меня это очень серьезный звоночек. Ни одна баба меня так не цепляла, как ты. Я хочу тебя. Хочу жениться на тебе, — тут же из нагрудного внутреннего кармана достает футляр и открывает его. Я стараюсь не выдать свой шок, смотрю на бриллиант. — Ты выйдешь за меня замуж?

— Э... — по жанрам мелодрамы я должна прослезиться и сказать «да», вместо этого захлопываю крышку футляра и смотрю в глаза Ясина. — Мне кажется, что ты торопишь события. Мы совсем друг друга не знаем, — и лучше бы никогда и не знали. Я не представляю, как мне теперь выкручиваться из этой ситуации.

— Я тебя понял, — Тимур усмехается, прячет кольцо обратно в карман. — Будет тебе романтика, ужины при свечах, ухаживания, но знай, детка, я добьюсь своего. Ты будешь моей женой и точка.

— Без вариантов? — жадно отпиваю воду из бокала, не спуская внимательного взгляда с Тимура. Он широко улыбается.

— Без вариантов. Если ты думаешь, что кто-то другой может со мной соперничать, то проясню тебе ситуацию: Волхов слишком труслив, чтобы лезть между мной и тобой. Соболь... — его глаза опасно сверкают, неспешно достает теперь мобильник. — Соболь недавно женился и теперь изображает из себя счастливого новобрачного, — поворачивает телефон ко мне дисплеем. Я сразу же узнаю сестру Тимура в свадебном платье. Она смотрит на Германа, тот смотрит на нее. Пара, видимо, танцует свой первый свадебный танец.

Стискиваю ножку бокала, улыбаюсь. Пусть мне глубоко внутри очень больно видеть эту фотографию, но Ясину об этом лучше не знать. Я не хочу сейчас анализировать происхождение этой боли, искать причину, почему она вдруг возникла. Потом, все потом, когда мне не нужно будет держать лицо перед этим опасным человеком, я подумаю.

— Поздравляю. Карина счастлива?

— Безумно. Она влюблена и обожает своего супруга.

— Надеюсь, ее так же безумно обожают. О, а вот и наш ужин, я очень проголодалась, — вряд ли в меня сейчас залезет хоть кусочек, но это небольшая передышка, когда не нужно будем смотреть в глаза и подбирать слова, мне нужна.

34 глава

— Мне безумно понравился этот вечер, — Тимур берет меня за руку, заглядывает мне в глаза восторженным взглядом.

Играет или действительно очарован? Хотелось бы мне знать, что в голове у этого человека, чтобы постелить себе соломку, когда буду падать. Я не обольщаюсь на счет Ясина, такие люди действуют ради своей выгоды. Даже если ему не очень нужны акции, которые уже принадлежат Соболю, жениться на мне тоже выгода — дочь уважаемого человека, красавица, умница, смотрящая на него влюбленными глазами — можно слепого и глухого убедить, что Полкан не просто человек с темными делишками, а человек, которого любят. Про любовь я лукавлю, конечно. Он симпатичный, но бабочек внутри нет, а вулкан чувственности все еще спит.

— Хороший вечер, отличный ресторан, вкусная еда. Я замечательно провела время, — пытаюсь осторожно освободить свою руку из захвата Тимура, он щурится, как-то недобро на меня смотрит. Выдерживаю его мрачный взгляд, улыбаюсь, он медленно расплывается в ответной улыбке.

— Ты мне нравишься, Марьяна. На таких, как ты, женятся, с ними заводят детей. Я никогда не думал о том, чтобы обзавестись женой и потомством, пока не встретил тебя. Ты заставила меня мечтать о невозможном, заставила пересмотреть всю свою жизнь и понять, что до тебя моя жизнь была совсем пуста, — голос Тимура пленяет, его взгляд становится бархатистым и ласковым. Он сейчас мне напоминает Сирен, которые своим пением коварно заманили Одиссея в свои сети.

— Красиво говоришь. Но ты понимаешь, как бывший юрист, я таким речам не верю, — мне удается вырвать из плена свою руку, но Тимур действует напором, он меня обнимает и притягивает к себе.

Почему вокруг никого нет? Время всего лишь полночь. И хоть моя квартира находится в приличном районе, мне становится страшно. Я цепенею, не двигаюсь.

— Ты влюбишься в меня, Марьяна. Это я тебе обещаю, крошка. И мы с тобой устроим грандиозный праздник, когда я тебя назову своей женой. Не шлюхой Ясина, а женой. Улавливаешь разницу? — я с ужасом отстраняюсь, когда Тимур нагибается ко мне, но держит крепко, поэтому мне остается только повернуть голову. Его губы касаются уголка губ, я не дышу, не дышит и он.

Испытываю чувство омерзения и желание умыться. Какая на фиг жена, меня тошнит от его близости. Если только будет меня брать силой или вырубать, добровольно с ним я не лягу в постель ни за какие обещания.

— Спокойной ночи, — вежливо я цежу с улыбкой, Тимур позволяет выскользнуть из его объятий.

— Спокойной ночи, детка, — его дыхание напоследок обжигает мое лицо, пока я торопливо иду к подъезду, ощущаю между лопатками жгучий его взгляд.

Как только за спиной закрывается парадная дверь, облегченно выдыхаю. Вызываю лифт, нервно тереблю сумочку, все еще поглядывая на дверь. Вдруг Ясин пойдет следом и доведет свое «хочу» до конца. Слава богу, никто не появляется, я со спокойной душой взлетаю на свой этаж, захожу в квартиру.

Кинув на спинку кресла пиджак, потом сумочку и скинув туфли, я заваливаюсь на диван и пустым взглядом смотрю на потолок. Сердце сжимается в болезненном спазме, а в глазах скапливается влага. Не плакать! — даю себе команду, но слезы не слушаются и скатываются из уголков глаз.

Женился.

По идее, какая мне разница, а все равно хочется зажмуриться, не видеть перед собой холодные глаза, насмешливую улыбку, шрам на щеке... Не помнить выпуклость мышц, гладкость кожи... Не ощущать сбитое дыхание, жар под ладонями, учащенное сердцебиение... Просто забыть. Смогу? Конечно смогу. Потребуется время, новые заботы, хлопоты, но я обязательно его забуду.

Раздается звонок. Приподнимаю голову, удивленно смотрю в темноту холла. Кого это принесло на ночь глядя?

Тимур? Передумал отпускать? Решил феерично закончить вечер?

Осторожно, крадучись подхожу к входной двери, заглядываю в глазок. Недоумение достигает небывалых высот. По другую сторону двери стоит курьер из ресторана.

— Да? — приоткрываю дверь, вопросительно смотрю на парня. Он приветливо мне улыбается.

— Ваш заказ.

— Но я ничего не заказывала.

— Заказывал я, — раздается с другой стороны ледяной голос.

Я деревенею, изумленно смотрю на возникшего из ниоткуда Германа. Он забирает пакеты, грубо меня оттесняет отдвери, заходит в квартиру. Прихожу в себя, закрываю на замки дверь, бегу за ним.

— Какого черта! — повышаю на него голос.

Он не смотрит в мою сторону. Поставив пакеты на стол, снимает пиджак, вешает его на стул. Вытаскивает рубашку из брюк, начинает ее расстегивать.

— Что ты делаешь? — севшим голосом спрашиваю, пячусь назад, он наступает на меня.

Смотрит мне в глаза ледяным взглядом. Впервые вижу, как лед может пылать. На интуитивном уровне угадываю его настроение: он злится. Я вспоминаю о его женитьбе, и этого оказывается достаточно, чтобы остановиться, скрестить руки на груди и гневно на него уставиться.

— Ты, случаем, не ошибся? — вызывающе задираю подбородок. — Кажется, ты сейчас должен быть со своей молодой женой где-то в райском местечке, а не раздеваться передо мной!

Темная бровь иронично ползет вверх, а рубашка исчезает с его плеч, летит куда-то в сторону на пол. Я заставляю себя смотреть ему в глаза, но слабовольно опускаю взгляд ему на грудь. В пальцах возникает легкое покалывание и желание прикоснуться к нему, вновь ощутить жар его кожи под своими ладонями.

— Герман... — дальше мне не дают говорить.

Герман хватает меня за руки, я дергаюсь в сторону, уворачиваюсь от поцелуя, но он сжимает мой подбородок и жестко целует. До боли. Его язык яростно таранит мой рот, насилует его, рука, удерживающая мои руки, сильнее сжимается. Он обрушивает на меня всю силу своей ярости, которая клокочет в нем внутри.

Мне удается выскользнуть, когда он ослабляет хватку и на мгновение теряет контроль над ситуацией. С горящими губами, с безумным взглядом я вскидываю руку и от души, вкладывая всю свою обиду, разочарование, бью наотмашь ладонью его по щеке.

В комнате возникает гнетущая тишина. Лицо Германа превращается в застывшую маску с отпечатком ладони на щеке. Взгляд тяжелеет, плечи поднимаются и опускаются в такт его дыханию. Он медленно, с хищной грацией двигается в мою сторону, а я, как затравленный зверек, панически соображаю, что делать дальше.

Срываюсь в сторону спальни, надеясь успеть добежать до нее и закрыть дверь. Герман настигает меня почти у двери, толкает в комнату, я лечу прямиком на кровать. Резко переворачиваюсь, отползаю к изголовью.

— Это первый и последний раз, когда ты на меня поднимаешь руку, Марьяна, — щелчок пряжки ремня, звук расстегиваемой ширинки. Я забиваюсь между подушками, напряженно смотрю на раздевающегося Германа.

— Ты женат!

35 глава

— Кто тебе такую чушь сказал? — в голосе ирония, но я не на это обращаю внимания.

Герман вытаскивает мобильник, выключает его. Сглатываю, мой телефон стоит на беззвучном режиме. Слежу за тем, как он стаскивает с себя брюки, небрежно их кидает на стул. Его порочная улыбка намекает мне о неизбежном.

Взволнованно дышу. Голым мужиком меня не удивишь, не девочка, но Герман... Его тело просто притягивает мой взгляд, чувствую себя оголодавшей, озабоченной... У меня действительно давно не было отношений. Может, поэтому я так остро реагирую на этого ходячего секс-символа моего воображения?

Трясу головой, прогоняя сексуальное притяжение. Он женат! Женат на сестре Ясина, а это вам не шутки. Подгибаю ноги, отгораживаюсь от Германа подушкой. Щит так себе, но поможет скрыть мое возбуждение. Чертов кружевной бюстгальтер ни черта ничего не скрывает. Соски ноют под его пылающим взглядом.

— Я видела фотографию.

— Репортаж о самой дорогой свадьбе в этом сезоне? — ухмыляется, берет меня в плен своим манящим взглядом, медленно сокращает расстояние между нами.

Изучает мое лицо, дотрагивается рукой до моей стопы. Вздрагиваю, поджимаю пальцы. Тут же по всей ноге до самого бедра бегут в дикой скачке мурашки, не поддающие контролю.

Герман хватает меня за щиколотки, резко дергает на себя, сразу же оседлав сверху. Я даже пискнуть протестующе не успеваю. Несколько секунд ошарашенно на него смотрю, пытаюсь скинуть с себя. Ловит мои руки, заводит за спину и прижимает к себе, свободной рукой убирает волосы с лица.

— Хочу тебя.

— Почему я не удивлена? — пытаюсь освободиться, он сжимает крепче мои запястья.

Обхватывает меня за шею свободной рукой, сжимает, надавливая на сонную артерию. Я замираю. Умирать не хочу.

— С первой встречи, Марьяна, я жажду тебя. Мне бы тебя забыть, но ты подобна занозе, сидишь где-то глубоко и в неподходящее время напоминаешь о себе.

— Еще скажи, что влюбился и жить без меня не можешь, — усмехаюсь, дергаю руками, он отпускает их, убирает руку и с шеи.

Его взгляд смещает мне на грудь, палец обводит предательский острый сосок.

— Это от нервов, — мямлю, сжимаю его запястья, как только прикасается к первой пуговице блузки возле ворота. Скрещиваемся взглядами.

— Ты женат, — фраза должна его отрезвить, меня - привести в чувство.

— Я хочу тебя.

— Это неправильно...

— Неправильно хотеть и сходить с ума. Позволь этому случиться. Я не собираюсь тебя принуждать, но я добьюсь своего. Я хочу тебя трогать, — не убираю свои руки с его рук, но и не мешаю ему расстегивать блузку.

— Только одна ночь.

— Посмотрим, — склоняет голову и прижимается губами к выпирающим косточкам ключицы. Я прикрываю глаза, не смея прикоснуться к нему сама, ни руки убрать от него не в состоянии.

Сдаюсь без боя. Один проигрыш — это не проигранная война. Всего лишь одна ночь. Она нам нужна, чтобы утолить взаимное притяжение, которое возникло с первого дня.

Я забываюсь. Я хочу его. Это потребность. Это жизненная потребность его трогать, чувствовать его. Хочу чувствовать его прикосновения. Везде и всюду.

Герман словно слышит мои желания. Его ладони скользят по моей разгоряченной коже, вслед за руками в это путешествие отправляются его губы. Вздрагиваю, жмурюсь и громко дышу.

Мне нравится его запах. Не парфюма, название которого до сих пор не знаю, а его запах, который дурманит голову и ввергает в эйфорию.

Он медленно снимает с меня блузку, пуговицы все на месте. Не спеша стаскивает лямки бюстгальтера, опускает чашечки. Его глаза вспыхивают, он трогает кончиком пальца сосок, нежно его очерчивая. Втягиваю в себя живот, сжимаю бедра, словно так смогу удержать внезапное тепло. Я полна предвкушения.

Его губы, язык, руки — это нечто. Я теряюсь в новых для себя ощущениях. Прихожу в себя, когда Герман расстегивает пуговицу моих брюк. Встречаемся глазами, приподнимает уголки губ. Расплавленное серебро глаз обжигает.

Брюки и нижнее белье присоединяются к блузке. Теперь я полностью перед ним обнаженная, и его горящий взгляд мне приятен. Я не смущаюсь, развожу бедра в разные стороны.

Шумно выдыхает воздух, оглаживает мои ноги. Трепещу, вздрагиваю от внутреннего волнения. Тяну к нему руки, Герман сразу же склоняется ко мне, целует в губы. Обнимаю его за шею, прижимаюсь грудью к его груди, переплетая наши языки.

— Ты красивая, — тихо говорит Герман, оглаживает мои груди, по очереди их целуя. Спускается ниже, его дыхание оказывается у меня на животе. Еще ниже... Прикусываю губу, зажмуривая глаза. Бедра сами подаются ему навстречу.

Бог мой... Нельзя ему быть таким внимательным, таким нежным... Нельзя. Из груди вырывается приглушенный вскрик, утыкаюсь лицом в подушку. Пытаюсь свести ноги, но их удерживают. Тепло внизу живота превращается пожар. Я чувствую, как пружина во мне сжимается-сжимается, внезапно она выпрямляется, я выгибаюсь в пояснице, глушу неприличный стон, кусая наволочку.

— Не сдерживай себя. Мне нравится, как ты стонешь, — коварно шепчет Герман мне на ушко, доводя до очередного исступления своими пальцами. Он умудряется еще раз выбить из меня громкий стон, который в этот раз я не глушу.

Мне требуется минута, чтобы отдышаться, сфокусировать взгляд на Германе. Он рассматривает мое тело, скользя пальцем по влажной коже. Обводит пупок, медленно поднимается вверх, обводит один сосок, потом другой, дует на них.

— Позволишь мне доставить тебе удовольствие? — мой голос сипит, его губы изгибаются в сексуальной улыбке, от которой я покрываюсь мурашками.

— В другой раз, — смотрит в глаза, все что я могу — это улыбнуться.

Герман прижимается ко мне, обжигает свои жаром. Я жадно скольжу ладонями по его напряженной спине, нахально залезаю под резинку боксеров и сжимаю его ягодицы. Шипит мне в губы, сильнее прижимаясь ко мне бедрами.

Мне мало его трогать, я хочу ощутить его в себе. Это становится навязчивой мыслью. Я смелею в своих прикосновениях, трогаю не только его плечи, но и пресс. Он перехватывает мои руки, убирает их от себя, а я вновь обхватываю его за шею и крепко прижимаюсь.

Сейчас он мой. И только мой.

Снимается с себя боксеры, достает из карманов брюк презерватив. Какой предусмотрительный. Усмехаюсь, Герман сужает глаза, раскатывая латекс на своем члене. Облизываю губы, мне и страшно, и жутко любопытно.

Разочаруюсь или подсяду на него? Останется ли он мной доволен или пожалеет, что поддался импульсам?

Все эти вопросы и другие, которые еще не сформировались в слова, проносятся в моей голове, но тут же их выбивают из меня одним мощным толчком. Второй толчок вышибает из моих легких весь воздух, я беззвучно открываю рот, а вдохнуть не получается. Хмурюсь. Он большой для меня.

— Больно? — его забота как бальзам на душу. Не каждый поинтересуется состоянием партнерши.

— Сейчас привыкну. У меня сто лет никого не было, — краснею от своего признания, темная бровь недоверчиво приподнимается. — Считай, что ты у меня первый после очень длительного воздержания.

Прижимает меня своим весом к матрацу. Двигается неторопливо, но проникает очень глубоко. Задевает все, что можно задеть, и надавливает на такие точки, о существовании которых я догадывалась, но ранее не знала, где они расположены.

Обнимаю его за талию, под ладонями - каменные мышцы. Его напряжение передается мне через кожу, пальцы подрагивают. Приподнимаю бедра, теснее жмусь к нему, вижу, как стискивает зубы, но сдерживает себя. Мне удается прижаться губами к его плечу, лизнуть языком солоноватую кожу.

Ругается сквозь зубы, на мгновение отстраняется, чтобы тут же закинуть мои ноги себе на плечи и ускориться. Я лишь успеваю хватать ртом воздух и мычать от бешенного темпа.

— О боже... — вырывается, когда меня разрывает на части, раздробляют на микрочастицы, пускают по ветру.

Я не могу восстановить дыхание, не могу успокоить бешеное сердцебиение, завороженно слежу за капельками пота у Германа на висках.

Он совершает несколько мощных толчков и замирает, прижимая мои ноги к груди. Прикрывает веки, скрывая от меня расплавленное серебро. Не двигается. Потом целует щиколотку левой ноги, ложится рядом.

Несколько минут мы просто лежим, прислушиваемся к себе и к друг другу. Это было... невероятно. Самый лучший секс. Главное, не сравнивать Германа с моими последующими кавалерами. Пусть там, в будущем, меня ждет тот, кто заставит забыть эту близость.

— Нам нужно поговорить, — приподнимаюсь, смотрю на лежащего с закрытыми глазами мужчину. Ощущение, что уснул.

— Я в душ, а ты разогрей ужин, чертовски есть охота, — он встает, на меня не смотрит, направляется в сторону ванной комнаты. Я от удивления не сразу закрываю рот. Каков нахал!

36 глава

На кухне он появляется одетым всего лишь в боксеры. Я не сразу прихожу в себя, все же этот мужчина одурманивает, действует как опиум. Он садится за стол, я ставлю перед ним разогретые контейнеры с едой из ресторана. Себе беру стакан с водой и сажусь напротив.

Создается иллюзия, что мы вместе. Я его кормлю, он ест, и это так естественно. Можно на мгновение обмануться и поверить в этот обман, но за последнее время я устала разочаровываться в людях. Герман не принесет мне спокойствия.

Меня все еще терзает неотвеченный вопрос: женат или нет. Связан он по рукам и ногам с Ясином или нет. Тимур убьет его, если увидит, как страдает сестра.

— Тимур сказал, что ты женился. Это правда?

Поднимает на меня глаза, холодные как сталь. Усмехается, медленно жует и не отвечает, натягивая мои нервы своим молчанием. Крепче сжимаю стакан, приказываю себе держать язык за зубами и ждать ответа.

— Позавчера суд завершил дело в твою пользу. Твой отец, кажется, даже встал с кровати после заседания, — насмешливо улыбается, нисколько не сочувствуя моему отцу. — Он пообещал выжить меня из компании.

— А ты что?

— Я выкупил акции у твоего брата. Хороший малый, бизнес не для него. Он слишком рассеянный и доверчивый, — по тону я поняла, что о моем братце Герман невысокого мнения.

— Значит, у тебя шестьдесят процентов акций против сорока моих родителей?

— Об этом знаешь только ты. Именно поэтому возле тебя материализовался Ясин. Попробую угадать, он уверял тебя, что ты неотразима и заставила его по-новому взглянуть на жизнь?

— Ты подслушивал? — недоверчиво смотрю на довольного Соболя.

— Я знаю Тимура. Он думает, что сорок акций у тебя, поэтому ему проще жениться на тебе, плюс ты ему действительно понравилась, — на последнем предложении голос звучит резко и недовольно.

— Будем родственниками.

— В каком смысле? — хмурит брови, прищуривается.

— Ты же женат на его сестре.

— Если бы ты запоминала все, что я тебе говорю, такой чуши я бы сейчас не слушал.

— Я не собираюсь с тобой иметь никаких отношений. Это очень низко и подло по отношению к Карине. И Ясин тебе яйца отрежет за измены.

— Его не должны интересовать мои яйца, потому что я не имею никакого отношения к его сестре! — сердито на меня смотрит, двигая челюстью в разные стороны.

Ему требуется минуты две взять себя в руки. Крутит вилку, я непроизвольно убираю руки со стола, кладу их на колени.

— Я видела свадебную фотографию, где ты танцевал с Кариной. Она смотрела на тебя влюбленным взглядом.

— С каких это пор танец подразумевает женитьбу? Да, я танцевал с ней, знаю о ее влюбленности, но я на ней не женат. Тимур выдал ее замуж за другого человека.

Его признания вызывают вздох облегчения. Против моей воли губы трогает мимолетная улыбка. Герман качает головой.

Он не женат, Карина не жена ему, значит, Тимур просто играл моими чувствами. Неужели видел между мной и Соболем притяжение, которое невозможно отрицать? Скорей всего да. Зачем ему вводить меня в заблуждение? Наверное, хочет как-то досадить Герману.

— Почему ты так категорично настроен против женитьбы? — досадливо прикусываю изнутри щеку. Черт! Такими вопросами вызову у Германа подозрение по поводу того, что хочу стать его женой. Я не хочу, всего лишь проявляю любопытство.

— Я не кретин, чтобы так себя подставлять. Семья — это роскошь, доступная не для всех, — усмехается, опускает глаза, без интереса ковыряясь в контейнере с едой.

— Ты не хочешь иметь жену и детей?

— Марьян, — смеется, откладывает вилку в сторону. — В десять лет меня похитили доброжелатели отца. Они держали меня несколько дней в своем плену. Морили голодом, били, издевались как могли. Вот этот шрам, — проводит указательным пальцем по шраму на щеке, — это напоминание о том периоде. Отца убили. Почти на следующий день, когда ради спасения моей жизни ему пришлось сложить с себя полномочия. Его боялись, ненавидели и восхищались, но у него был я, его слабое место. И враги этим воспользовались.

Я сраженная его внезапным откровением, едва дышу, в горле сухо. В моей голове сразу же возникает душераздирающая картинка мальчика, которого мучили взрослые дяди.

— Заранее отвечу на вопрос про мать. Она умерла во время родов. На последнем месяце ей пришлось в срочном порядке скрываться, отец ее спрятал в деревне, надеясь, что возникшие наезды прекратятся до того, как я появлюсь на свет. Увы, его ожидания не оправдались. Он потерял любимую женщину, обрел сына, из-за которого потом лишился жизни. Теперь скажи мне, Марьяна, так ли нужна мне эта семья?

Осторожно подношу стакан с водой, делаю глоток. Герман спокойно встает, убирает со стола, вновь садится на свое место. Я пытаюсь осмыслить полученную информацию, никак не определюсь, что чувствую.

— Не грузись по этому поводу, — вздрагиваю от его прикосновений, испуганно смотрю в серые глаза. — У меня к тебе предложение.

— Руки и сердца? — нервно вырывается из груди смешок, Герман усмехается.

— Давай проведем эту неделю вдвоем. Например, в Мексике.

— Я догадываюсь, с какой целью.

— Ты умная девочка. Так что?

Я смотрю ему в глаза, не знаю, что ответить. Это неожиданно, спонтанно и... опасно. Умом понимаю, что находиться рядом с Соболем — подвергать себя риску. Нужен ли мне этот адреналин в жизни? И чем мне грозит этот отпуск рядом с ним?

— Хорошо, — тихо соглашаюсь, Герман наклоняется ко мне через весь стол и целует в губы. Сладко и нежно, обещая этим поцелуем, что я не пожалею.

37 глава

Выключаю воду, выхожу из душевой, беру полотенце и обматываюсь им. В зеркале на меня смотрит милая блондинка с довольной улыбкой на губах. Хочется сильно зажмуриться и, открыв глаза, не видеть это мечтательное выражение.

Нельзя... Я это понимаю головой, а сердце не слушает доводы, поет себе от счастья и млеет каждый раз, когда к телу прикасаются мужские ладони, оставляя на коже синяки. Плавится, трепещет, предает меня без оглядки.

Думала, трех дней хватит, чтобы его очарование утратило надо мной власть. Ничего подобного, с каждым новым рассветом я мечтаю о несбыточном. Например, остаться в этом райском уголке.

Ожидала, что Герман остановится в каком-нибудь крутом отеле, но он выбрал скромную гостинцу, где малолюдно и вид из окон заставляет задерживать дыхание. Вечерами Соболь задумчиво валяется в гамаке на террасе нашего бунгало, держа в руке зажженную сигарету. Я тихонечко сижу неподалеку в плетенном кресле и украдкой его рассматриваю. Впитываю его в себя, чтобы потом наедине с собой его вспоминать.

Мы не ведем многочасовые беседы. В течение дня можем обойтись парой-тройкой фраз. Утром завтракаем где-то неподалеку от отеля, потом проводим время на пляже, обед, после него секс, отдых и вновь пляж. Вечером прогуливаемся по городку, пьем вино на пляже, слушая шум волн. Ночью пьянеем друг от друга.

Его молчание не раздражает. Я к нему привыкла. Как и привыкла к тому, что каждое утро просыпаюсь в его объятиях, целую его в губы, колясь щетиной. И мне хочется, чтобы последнее утро никогда не наступало.

Выйдя из ванной, замираю, в очередной раз ловя себя на том, что любуюсь спящим Германом. В лучах утреннего солнца его смуглое тело на белых простынях притягивает взгляд. Он спит чутко, реагирует на каждый шорох, на мой вздох. Заметила, что его рука по привычке находится под подушкой. Герман ни на минуту не позволяет себе расслабиться и потерять бдительность.

— Иди ко мне, — глухо подает голос Герман, приподнимая голову от подушки.

Прищуривается, окидывает меня придирчивым взглядом. Я облизываю губы, чувствуя не только волнение, но и жар во всем теле. Распахиваю полотенце, серые глаза вспыхивают. Махровая ткань падает к ногам, я иду к кровати.

От его жадного взгляда кожа покрывается мурашками. Так каждый раз. Сердце сбивается с ритма, а жар в животе спускается вниз. Сжимаю бедра, мне кажется, что я сейчас просто кайфану от одного его взгляда. И мне страшно от этого. Этот мужчина рушит мою крепость, идет напролом, сметая все на своем пути. Он молча подчиняет меня себе, на корню ломая мое сопротивление. Я боюсь не его самого, я боюсь, что по окончании этого мини-отпуска не смогу вернуться к прежней своей жизни. Боюсь, что для жизни мне потребуется он, как кислород, без которого невозможно дышать.

Манит меня рукой к себе, ложась на спину. Ухмыляется, как только ловит мой взгляд, направленный на его пах. Простынь не скрывает утреннее возбуждение. Дышу носом, выдыхаю через зубы.

— Ты сверху, — командует, закидывает руки за голову.

Его хищный взгляд зорко следит за каждым моим шагом. Чувствую дикое возбуждение и предвкушение. Коленки начинают дрожать. Герман откидывает простынь в сторону, взглядом призывает меня не медлить. Я залезаю на кровать, потом на Соболя. Верчу бедрами, усиливая трение между нами. Он прикусывает губу, руками крепче сжимает прутья кровати, не трогает меня.

— Нравится? — чувство власти над этим мужчиной кружит голову.

Прикрывает глаза в знак одобрения, и это придает больше уверенности. Я чувствую себя наездницей на своенравном жеребце. Чувствую под собой, как напруживаются мышцы, как вдоль позвоночника от напряжения выступает пот. Закрываю глаза, не в силах шелохнуться. Медленно поднимаюсь, медленно опускаюсь.

— Быстрее.

— Меня все устраивает, — приоткрываю один глаз, Герман шипит сквозь зубы. Отпускает прутья, хватает меня за бедра и задает нужный ему темп. Я теряю контроль над нашими телами, теперь он руководит так, как ему нужно. Опираюсь ладонями об грудь Германа, приподнимаю бедра и застываю.

Мы смотрим друг другу в глаза. Серые глаза светлеют, становятся совсем прозрачными. В них калейдоскопом сменяют друг друга эмоции, за которыми не успеваю уследить. Сейчас смотрит с таким желанием, что становится не по себе. Через секунду вижу недовольство, потом возникает какая-та нежность, она находит отклик во мне. Я заполняюсь этой нежностью до самых макушек.

Впиваюсь ногтями в мускулистые плечи, облизываю пересохшие губы. Обжигающий жар опаляет сначала низ живота, затем устремляется вверх к груди. Я зажмуриваю глаза, вскрикиваю, хватаю ртом воздух, не в силах прийти себя. Да, вот так... И так каждый раз... Наша близость не поддается словам, тут нужно только чувствовать.

Несколько мощных толчков, Герман замирает, стиснув мои бедра пальцами. Не шевелимся. Кажется, вдвоем выпадаем из реальности. Обессиленно сползаю с влажного тела Соболя, жмусь к его боку. Его рука касается моих волос, лениво перебирает пряди.

— Тебе хорошо со мной? — тянет поговорить по душам.

Хочется узнать, какое место я занимаю в его душе, чувствует ли он привыкание, как я. Тысяча невысказанных вопросов зудят в моей голове, но осмеливаюсь я задать только один.

Он молчит, равномерно дышит. Приподнимаю голову, досадливо прикусываю губу, Герман не смотрит на меня. Считаю до пяти, осторожно отстраняюсь. Спустив ноги с кровати, вздрагиваю, его ладонь касается моей поясницы.

— Мне хорошо с тобой, но не строй иллюзий. Эта неделя ничего не значит.

— Мне не двадцать лет, чтобы придумывать сказку, закрывая глаза на жестокую реальность, — встаю, по внутренней стороне бедра чувствую его стекающую сперму.

Поднимаю с пола полотенце, скрываюсь в ванной. Привожу себя в порядок. Когда я вновь появляюсь в комнате, Герман все так же лежит на кровати, прикрывшись простыней. Под его задумчивым взглядом достаю из комода трусики, сарафан на тонких бретелях.

— Мы сегодня будем завтракать? — оборачиваюсь, держа в руке расческу.

Он кивает, не смущаясь своей наготы, идет в ванную.

Как только за ним закрывается дверь, опускаюсь на стул и грустно смотрю перед собой. Полчаса назад я готова была обнять весь мир, меня переполняла беспричинная радость, сейчас я хочу спрятаться и не делать вид, что мне все равно до слов, сказанных сухим тоном.

Больно... Больно осознавать, что ничего у нас не будет. Не имею права мечтать дальше семи дней. Мое счастье измеряется неделей. За эту неделю могу его обнимать, целовать, шептать глупости, возможно, доверить свое сердце, но... Потом иметь силы с достоинством его отпустить, не истерить, не просить и не умолять.

— Марьян, — вздрагиваю, смущаюсь, так как не слышала, как Герман вышел из ванной.

На бедрах - полотенце, на плечах и груди - капельки воды. Заставляю себя улыбнуться, он подходит ко мне, присаживается на корточки. Заглядывает в глаза, берет мои руки и перебирает пальцы.

— Один раз я позволил себе серьезные отношения, как и полагается нормальным людям.

— Я уже догадываюсь, что ты сейчас скажешь.

— Да, каждый раз, когда меня накрывает желание быть как все, я вспоминаю своих родителей и ту несчастную, которая была со мной, — прикасается к моей щеке, вздыхает. — Не очаровывайся мной. Хорошо? — с улыбкой щелкает по носу.

Нужно обидеться для вида, съязвить, с трудом подавляю приступ грусти. Я почему-то и не ревную к той, которая не побоялась рискнуть. Ее нет, а судя по тону Соболя, любви между ними не было.

— Очаровываться? Слишком большое у вас самомнение, Герман Александрович, — шире улыбаюсь, глубже прячу свою тоску от сказанных им слов. Моему желудку уже надоели разговоры, он громко урчит.

— Сейчас оденусь, пойдем позавтракаем, — поднимается, мне хватает сил удерживать улыбку.

***

—Кто тебя воспитывал, когда умер отец? — знать о Германе хочется все, хоть и понимаю, что это чревато потом сердечной недостаточностью от тоски.

— Дядя, — лаконично отвечает, бросая на меня испытывающий взгляд поверх бокала.

— Брат отца или матери?

— Просто дядя. Он мне не родственник, но ему доверили опеку над несовершеннолетним, — судя по ироничной улыбке, опека там достигнута при помощи шантажа, угрозы и давления.

Вряд ли «дядя» обивал пороги всех комиссий, чтобы добиться воссоединения с «племянником».

— Уверена, он вкладывал в тебя мысль отомстить.

— Ничего подобного.

— Тогда почему... — вопрос до конца не озвучиваю.

Не потому, что как-то неловко или непросто, не могу. Я по-прежнему абстрагированно отношусь к тому, что Герман с легкостью переступает границы закона, без совести совершает такие поступки, от которых волосы шевелятся даже в самом интимном месте.

— Наверное, это в крови. Генетически, — ехидно улыбается, впитывая в себя мою реакцию.

Он энергетический вампир, ему нравится питаться эмоциями людей, будь они положительными или отрицательными. То я и думаю, почему возле него вечно чувствую себя выжатой, как лимон. И в разговорах, и в постели.

— Тебе нравится то, чем ты занимаешься?

— Мне нравится чувствовать себя свободным.

— Разве свобода в том, чтобы...

— Чтобы убивать? — посмеивается над моим замешательством, а я никак не могу переварить, что он так легко говорит об ужасных вещах.

Разум сразу же строгим голосом напоминает, насколько мы с ним разные, нет точек соприкосновений, глупое сердце обиженно сопит, тяжко вздыхает.

— Ты не боишься, что тебя посадят?

— В тебе проснулся юрист? — крутит бокал за ножку, ощущение, что он иронизирует над моими вопросами. — Нет, не боюсь. Ты же будешь мне передачки носить и ждать раз в год свиданки?

От его юмора мне становится плохо, еда застревает в горле. Поспешно беру бокал с вином, делаю глоток.

— Шутишь?

— Конечно.

— Отсюда ты летишь со мной в Майами?

— Нет. Ты летишь к себе, я лечу к себе.

Горжусь собой. Я сумела сохранить улыбку, торжественно поднять бокал, произнести «за скорую свободу». Он поддерживает мой тост, чокается и прищуренно за мной наблюдает.

Не верит. Не верит ни моей улыбке, ни моим словам, но молчит, не произносит напрасных обещаний. Его изюминка в том, он не вешает лапшу на уши. С первой встречи четко озвучивает свои пожелания, приказы.

Сумею забыть эту неделю. Ради себя.

38 глава

Влюбиться за неделю? Не верила в такое, но оказалось, что на практике вполне возможно. Влюбиться и знать, что ничего не получится — бывает, практикуем это в жизни. Влюбиться и не показывать вида, что изнываешь от тоски, уже рыдаешь горькими слезами от предстоящей разлуки? Именно этим я и занималась последние три дня.

Я улыбаюсь. Шире, жизнерадостнее, делаю вид, что безумно счастлива окончанию этого странного отпуска, который перевернул мою жизнь с ног на голову. Я сумею его обмануть и обмануть себя на время. Что будет потом со мной, его не касается.

— Твой билет, — я ненавижу этот билет всей душой. Хочу разодрать в клочья его билет со своим и навсегда остаться в чудесной Мексике. — Отпуск прошел замечательно, — сложно улыбаться, когда сердце разрывается на части.

Герман на мгновение поднимает на меня глаза, оторвавшись от своего телефона. Я хочу быть его телефоном, чтобы его пальцы не спеша прикасались ко мне, а задумчивый взгляд скользил по мне.

— Надеюсь, удовлетворил свое «хочу», больше не будешь врываться в мою жизнь, — нужно как можно больше иронии и язвительности, не показывать, насколько сложно дается это чертово расставание.

А еще лучше, просто замолчать и делать вид, что ждешь не дождешься, когда объявят посадку. К моему счастью, первая вылетаю я. Не мне смотреть вслед, не мне придется стоять в зале ожидания и провожать глазами самолет.

Хочется спросить: «Ты будешь по мне скучать?» Хочется заглянуть в его глаза и увидеть сожаление о том, что наши жизни никогда не пересекутся в одной плоскости. Хочется услышать: «Ты лучшее, что случилось в моей жизни». Но ничего этого нет, он усмехается и молчит.

Кусаю изнутри щеку, пытаюсь на него не пялиться, а не получается. Смотрю до рези в глазах, стараюсь по максимуму запомнить его таким красивым, отдохнувшим, загорелым. Мои губы, руки будут помнить гладкость и вкус его кожи. Тело будет помнить его тело. Я научусь дышать без его дыхания. Люди ведь живут на искусственном аппарате?

— Влюбленность пройдет, — он произносит это тихо, я не сразу понимаю, что он говорит.

Моргаю, осмысливаю его слова, втягиваю в себя воздух сквозь зубы. Он читает меня, как книгу? Умеет понимать чужие мысли?

— О какой влюбленности ты говоришь? — насмешливо приподнимаю бровь, силясь сохранить презрительное выражение лица. — Тебя любить, значит заранее обречь себя на смерть. Оно мне надо?

— Не надо, — потирает пальцем свои губы, все так же не смотрит на меня, всем своим видом показывая, как ему скучно сейчас находиться в аэропорту. Злюсь на его спокойствие, злюсь на свои ненужные чувства.

Любовь? Усмехаюсь. Когда-то иронизировала над Дианой, потом молча завидовала ее счастью. Я тоже хотела любить так, чтобы весь мир сошелся на одном человеке и ничего больше не нужно было. Хотела, чтобы меня любили так сильно, что за любой косой взгляд убить готовы были. Видимо, Вселенная как-то не так поняла мои желания.

— Если Ясин опять появится на горизонте, можно будет сообщить о том, что акций у меня нет? — смотрю на Германа, он не реагирует.

Кажется, вообще не слушает меня.

— Наверное, стоит подумать над его предложением, — глухо бормочу себе под нос.

— Будешь полной дурой, если согласишься. Тимур не тот человек, который тебе нужен, — устремляет на меня тяжелый взгляд цвета стали, такой же резкий и острый, как нож. Брови немного сведены, уголки губ опущены.

— Ты тоже не тот, кто мне нужен... и Волхов тоже, — об Олеге вспоминаю в последнюю минуту. — Найду себе американца, рожу четверых деток и забуду всех вас к чертовой матери. Особенно тебя! — эмоции берут надо мной вверх.

Эмоции выходят из-под контроля. Эмоции заставляют меня обнажиться перед ним.

Тяжело дышу, стискиваю кулаки, пытаюсь выровнять дыхание. Герман опускает взгляд куда-то мне на грудь, потом вновь возвращается к глазам. Как бы мне хотелось узнать, о чем думает. Может быть, сдерживает себя в ответном признании? Мысленно хохочу во весь голос. Наивная дура.

Он смотрит так, словно размышляет, забыть эту смертную с душой или прихватить ее слабую душонку с собой, оставив корчиться в агонии боли без анестезии.

Его нельзя любить. Его невозможно любить. Он и не заслуживает любви. Ни моей, ни другой. Он должен быть обречен на вечное одиночество за свои деяния, за свои недобрые мысли. Убийцы не заслуживают нормальных чувств. Не заслуживают....

Я могу бесконечно себе это твердить, уговаривать себя переболеть им, как ветрянкой, один раз и навсегда. Могу, но при этом прекрасно осознаю, что иммунитета не будет. При повторном заболевании я вновь пройду все круги ада, которые мне в скором будущем предстоит преодолеть.

Герман медленно приподнимает уголки губ, тянет их. Вижу ироничную улыбку. Серые глаза превращаются в расплавленное серебро, в капельки ртути, взгляд скользит по моему лицу. Замирает сначала на губах, опускается ниже. Взволнованно дышу, проклиная местную жару и свою реакцию на его взгляд. Тело наполняется томлением, между ног возникает жар, который мощным потоком с кровью несется сначала к сердцу, потом в голову.

Мне не хватает воздуха, поэтому я открываю рот, закрываю, все равно задыхаюсь. Он все смотрит, сводит меня с ума, мое персональное безумие. Если бы была возможность вернуться назад, в тот день, где в зале заседания наши глаза встретились, что-то изменила? Не знаю. Сумела бы я себя как-то обезопасить? Не знаю. На любой вопрос отвечу, что не знаю.

— Объявили твою посадку, — произносит Герман, я слышу его среди шума аэропорта, разговоров пассажиров, визгов детей. Я киваю головой, но не двигаюсь.

Мне нужны эти несколько минут, чтобы наполнить себя им до краев. Я безумно хочу прикоснуться к нему, ощутить под ладонью жар его кожи. Хочу прикоснуться к его губам, чтобы одинокими ночами вспоминать их вкус, трогать свои губы, вспоминать, как трогал он их языком, пальцами.

— Ненавижу! — шевелю губами, серые глаза вспыхивают, ухмыляется.

Пожалуйста, Господи, пусть поверит!

Встаю с кресла, берусь за ручку своего чемодана. Первый шаг самый трудный, но мне нужно его сделать. Сложно учиться заново ходить, когда одну конечность тебе отрезали. Все по-новому, мир вокруг кажется новым, да ты сам внутри уже другой.

— Марьяна! — он хватает меня за локоть, когда я с трудом совершаю три шага от него.

Хватает грубо, разворачивает к себе. Не успеваю совладеть со своим взглядом, смотрю на него затравленно, потерянно и с гребаной надеждой на чудо.

Обхватывает мое лицо ладонями, прижимается сухими губами к моим сомкнутым губам. На секунду дает мне шанс вырваться, поняв, что я не собираюсь никуда от него бежать, собственнически вторгается в мой рот своим языком.

Жмурюсь, сильнее стискиваю ручку чемодана одной рукой, крепко сжимаю рубашку у него на груди другой. Поцелуй-отчаянье. Поцелуй-прощание. Как засохшее растение в пустыне, внезапно получившее несколько капель родниковой воды, жадно впитываю в себя наш безумный поцелуй. Чем дольше он длится, тем сильнее я хочу, чтобы он не прекращался. Хочу остановить время, застынь и никогда его не оставлять.

Но всему рано или поздно приходит конец. Наш отпуск завершается, как и этот неожиданный поцелуй. Первым отстраняется Герман. Смотрит в глаза бесстрастно, почти равнодушно. Это задевает. Это режет без ножа.

Умоляю глазами его оставить при себе. Ненавижу себя за эту слабость. Он не поддается моим молчаливым мольбам, убирает руки с моего лица, а тепло его ладони все еще хранится на моих щеках.

Хочется его ударить. Хочется накричать на него. Хочется хоть что-то сделать, лишь бы не смотрел на меня холодно и отчужденно. Его губы растягиваются насмешливую улыбку.

— Тебе пора, — кивает головой в сторону, куда мне следует идти.

— Ты прав, — мой голос звучит хрипло, с огромными усилиями выдавливаю из себя сначала смешок, потом тяну губы в пренебрежительной улыбке.

Меня даже хватает на то, чтобы задрать подбородок вверх и с достоинством оставить за спиной Германа. Я до последнего чувствую его взгляд на себе. До последнего глупо надеюсь, что сейчас вновь окликнет, вновь схватит и прижмет к себе. Скажет, что никуда меня не отпустит и жизнь ради меня изменит.

Через двадцать минут самолет отъезжает от терминала. Через десять минуту самолет взмывает в небо и летит в сторону США. В этом самолете нахожусь я, давясь беззвучными рыданиями.

39 глава

— Какой он сладенький, — мурлыкаю, поглаживая маленькие пяточки Марка Тайсума.

Его грозный папочка насмешливо на меня смотрит, стоя в дверях детской. Диана расцветает, типа я комплимент сказала ей, а не ее сыну. Мальчишка просто очаровашка, удивительно, что при внешней схожести с папашей у него обаяние мамы. Я думала, гены Адама все под себя прогнут.

— Тебе обязательно нужен такой же, — подруга выразительно на меня смотрит, я закатываю глаза. Кажется, она сейчас только о детях и говорит.

— К счастью, такой в единственном экземпляре, — встревает Адам, я убийственно на него смотрю.

— А я хочу именно такого, — делаю козу маленькому Тайсуму, он дарит мне очаровательную беззубую улыбку. Игриво смотрю на мужа подруги, он, поймав мой взгляд, хмурится, уже подозревая от меня подвох.

— Не одолжишь свои спермики для ЭКО? — Адам фыркает, отталкивается от дверного косяка, уходит, не отвечая на вопрос. Диана хохочет, весело на меня смотрит.

— Неужели твой Том бездетен? — от меня забирают сладкого карапуза, прикладывают к груди.

Марк собственнически обхватывает своими маленькими ручонками грудь Дианы и жадно присасывается. Уверена, что так ведет себя его папаша со своей женой. Мое и только мое.

— Мы с ним о детях не разговаривали. В планах нет семьи.

— Вы вместе полгода. Неужели ни разу не заговаривали о том, что будет в будущем?

С улыбкой смотрю на подругу, усмехаюсь. Семь месяцев назад, когда самолет из Мексики приземлился в США, моя жизнь так и не вернулась в привычное русло. Первый месяц я жила в Аду. Я ждала его звонка. Я высматривала его в толпе. Я, каждый раз заходя в квартиру поздно ночью, надеялась увидеть его. Я медленно сходила с ума. Мне хотелось выть на Луну и рвать на себе волосы от раздирающей внутри тоски. Я умирала без него, я молилась Богу, прося его прекратить мои мучения.

Было очень сложно не звонить ему. Каждую ночь я шептала его номер телефона, как молитву, сдерживая себя от нажатия кнопки «вызов». Я его проклинала, я его призывала. Я уже готова была согласиться на все его условия, лишь быть рядом, лишь бы чувствовать его, прикасаться к нему и замирать беспокойства, ожидая его поздним вечером.

Потом у меня случилась задержка. Было куплено много тестов, но они не показывали мне тот результат, который я хотела видеть. Я разговаривала со своими животом, веря, что внутри меня растет его частичка. Я обещала любить этого ребенка так сильно, как только умею я. Эта сумасшедшая идея подпитывала меня жизнью несколько дней. Потом возникло кровотечение, думала, что теряю своего малыша, но врач сочувствующе мне сообщил, что это всего лишь менструация. Цикл сбился из-за стрессов. Ребенка нет и никогда не было.

Прийти в себя помогли курсы с психотерапевтом. Именно она внушила мне мысль сменить номер телефона, удалить его контакты и фотографии с ним. Потом постепенно я созрела до того, что продала квартиру в Москве, полностью прекратила общение с родителями. До этого мы раз в месяц созванивались, я напоминала им, что у них есть дочь. Диану исключить из своей жизни не смогла, именно она была той самой тоненькой ниткой, которая связывала меня с прошлым.

Переехала в Нью-Йорк. Не думала, что буду жить в этом мегаполисе, так как люблю тепло, но этот город отнесся ко мне благосклонно. Быстро нашла оптимальную по цене и расположению квартиру, устроилась в международную компанию в юридический отдел. Я была помощником помощника младшего юриста. Для моей жизни, которая пошла под откос, эта должность самое то. Никакой чрезмерной ответственности, никаких встреч с клиентами-заказчиками. Ты сидишь себе в уголочке и работаешь тихонько.

Позже в моей жизни появился Том, с которым я решила начать новую жизнь с новой «Я». Мы на пятом свидании поцеловались, на десятом оказались в постели. Было неплохо. Заставила себя не сравнивать.

Со стороны скажут, что у меня все супер, в душе по-прежнему царит пустота, которую невозможно ничем заполнить. Я ее тщательно от всех скрываю, мне удается с ней справляться.

— Он получил новую должность, теперь старший менеджер отдела продаж. Мы переехали в другую квартиру.

— Звучит ужасно скучно.

Мысленно соглашаюсь с Дианой. Безумно скучно знать, что скажет твой парень на тот или иной вопрос. Скучно, так как я знаю, что мы будем делать на выходных. Скука — это второе, что живет во мне по соседству с пустотой. В прошлой жизни такого не было, каждый день обещал нечто непредсказуемое.

— Я поеду, у меня завтра очень важный день, — встаю с дивана, показываю Диане, что провожать меня не надо, так как это потревожит сон маленького Марка. Он, все еще сжимая грудь матери, спит.

— Перед отъездом я еще заеду к тебе, — шепотом обещаю подруге, она кивает.

Спускаюсь на первый этаж, в холле накидываю пальто, беру со стола свою сумочку.

— Уезжаешь? — Адам выходит в холл, внимательно меня окидывает своими черными глазами.

Против воли вспоминаю совершенно другие глаза, светлые, холодные, убийственно равнодушные.

— Да, нужно отдохнуть, а то я с самолета и сразу к вам, завтра важный день, — улыбаюсь, он хмурится. Что-то его тревожит, я это чувствую, но свои предположения держу при себе. Адам вздыхает.

— Я рад, что с тобой все хорошо, — мы встречаемся глазами. Я понимаю, о чем он говорит.

Ситуация с акциями разрешилась с минимальными потерями для меня. Подумаешь, отдала сорок процентов, зато не замужем и жива. Подумаешь, с этими акциями еще прихватили часть меня, но это случилось как-то по умолчанию.

— Пока. Я еще заеду, — Адам не верит моей улыбке.

В отличие от Дианы, которая занята материнскими хлопотами и любимым мужем, он видит меня насквозь. Именно поэтому он сокращает расстояние между нами и позволяет себе взять меня за руку и ободряюще ее сжать.

— Я знаю, как тебе непросто после пережитого, — опускает глаза, я прикусываю губу, борюсь с собой.

Все семь месяцев строго себе запрещала искать хоть заметочку по поводу Германа. Я не знаю, где он, с кем он, жив ли он.

— Я стараюсь, я пытаюсь, Адам, — глаза наполняются предательскими слезами, Тайсум качает головой. — Криво, но получается. Он... — самый большой мой страх зависает в воздухе.

— Он жив, — усмехается Адам. — Если ты это хотела узнать.

— Спасибо, — облегченно выдыхаю, смущенно опускаю глаза.

Жив... Вот и хорошо, сердце сладко сжимается, чувствую облегчение. Что будет со мной, если узнаю, что он умер — не представляю.

— Береги себя, Марьян.

40 глава

Чем хорошо быть не главным юристом, так тем, что ты не присутствуешь на переговорах. Но зато тебя тащат в другую страну, дают мелкие поручения. Я не думаю, зачем меня главный юрист, мистерБон, потащил в Россию, когда нашей компании предложила сотрудничество одна российская компания. Возможно, думали, что выступлю переводчиком в случае форс-мажора. Я просто собрала маленький чемодан, нацепила улыбку, предупредила Тома и улетела.

— А ничего так в этой России, — тянет задумчиво Сандра.

Она любовница нашего руководителя отдела зарубежных сделок, поэтому всегда следует за ним по пятам, прикрываясь должностью его личной помощницы. — Медведи по площади не ходят.

Мне с ней разговаривать не хочется, я молчу (переняла привычку от одного человека) и рассматриваю посетителей бизнес-центра со второго этажа.

Вдруг сердце екает. Задерживаю дыхание, крепче сжимая перила. Внизу я вижу до боли знакомую фигуру в темно-синем костюме. Он идет в сопровождении нескольких мужчин, ему навстречу выходит пожилой человек. Пожимают друг другу руки, один улыбается, второй сдержанно кивает головой.

Подними голову. Посмотри меня. Пожалуйста.

Зачем я молю его об этом, без понятия, видимо мне мало пережитого личного кошмара, нужно еще себя помучить. Я сразу же забываю бессонные ночи. Забываю, как выплакала себе глаза, как сильно похудела, что вещи на мне не сидели, а висели. Забываю, какой был трудный путь выйти к свету внутри себя... Все забываю, как только он начинает оглядываться.

Чувствует меня?

Кто-то ему что-то говорит, он кивает, но продолжает искать кого-то глазами, крутит головой в разные стороны. Я отшатываюсь, как только поднимает глаза наверх. Сандра как раз с любопытством наваливается на перила вперёд.

Сердце гулко бьется в груди. Ладони мокрые, а вдоль позвоночника бегут мурашки. Не знаю, увидел ли меня, но я отшагиваю еще назад, сдерживаю себя в порыве сбежать вниз и оказаться перед его глазами.

— А он ничего так, — дает свою оценку Сандра. — Но, кажется, не меня хотел увидеть. Ты его знаешь? — оглядывается через плечо.

— Что? — не понимаю вопроса, трясу головой. — Нет, я его не знаю.

Он здесь. Он рядом.

Эта мысль молоточком стучит в висках. Хочется оказаться рядом с ним. На мгновение окунуться в его энергетику, прикрыть глаза и млеть от того, что стоит напротив меня. Пусть ничего не скажет, пусть мы потом разойдемся в разные стороны, но хочу этот миг...

Отворачиваюсь от Сандры, мне нужно побыть одной, привести мысли в порядок. Я иду в сторону лифтов, смотрю перед собой. Божечки, меня плющит только оттого, что я увидела его, а если мы встретимся глазами, заговорим... Я вообще потеряю сознание, наверное.

— Не показалось, — раздается за спиной голос, от которого я подпрыгиваю на месте.

В обморок не падаю, но впиваюсь ногтями себе в ладони. Держись, Марьяна. Ты должна показать ему, что его появление - полная неожиданность и не более. И тебе все равно.

— Какая встреча, — сдержанно улыбаюсь, оборачиваюсь.

Герман стоит в десяти шагах от меня со стороны лестницы. Его глаза быстро пробегаются по мне, ничего не пропускают, останавливаются на моем лице. Медленно, обманчиво лениво он сокращает между нами расстояние. Останавливается непозволительно близко, так близко, что я втягиваю в себя этот незабываемый запах его парфюма. Боже, если бы он только знал, как долго я искала этот запах по всем парфюмерным магазинам.

— Ты изменила номер.

— А ты звонил? — голос звучит глухо, но с иронией.

Хвалю себя за это, мысленно прикусываю губу от осознания, что он звонил, набирал меня... Зачем? Скучал? Хотел услышать мой голос?

Боже, за семь месяцев он стал еще красивее. У него появилась в волосах седина, но ему идет. Глаза все так же холодны до мурашек. Мне кажется, или похудел... и между бровями появились морщины, хмурится часто, наверное. И такой родной, до скрежета...

— Зачем продала квартиру? Не планируешь возвращаться на родину?

Мои вопросы его не интересуют. Он все знает, отслеживает меня. Зачем? С какой целью? Для чего?

Он делает еще шаг, взгляд его опускается на мои губы, я шумно сглатываю, не в силах сдвинуться с места. Слабачка! Нужно взять себя в руки, не растекаться тут перед ним ванильной лужицей.

— Планирую пустить корни в Америке, выйти замуж и родить четверых детишек. Кажется, я тебе об этом говорила в нашу последнюю встречу. Планы не поменялись, — отшагиваю в сторону от Германа, так легче дышать. Он сужает глаза. — А ты как? Женился? Обзавелся потомством? Хотя о чем это я, — усмехаюсь.

— Герман, вот ты где! — наше уединение нарушает светловолосый мужчина в очках. Судя по обращению к Герману, он не его сотрудник. Может быть, знакомый, хороший партнер. Неважно, главное, что он сейчас уведет Соболя, я смогу перевести дыхание и унять свое сердцебиение.

— Нас ждут, — мужчина выразительно смотрит на Германа, тот недовольно поджимает губы, засовывает руки в карманы брюк. Ему не хочется уходить, он показывает мне, что сейчас я его больше интересую, чем запланированная встреча.

Скрещиваемся глазами, в этот раз я не смотрю на него умоляюще, не прошу остаться и послать всех на фиг. В душе хочу этого, но не позволяю себе так смалодушничать. Ничего не изменится, если я дам слабину. Он будет все тем же Соболем, я буду все той же девушкой, презирающей тех, кто нарушает закон и не несет ответственности.

— Мы еще с тобой поговорим, — бросает мне Герман, не спрашивая, где я остановилась, как меня найти и хочу ли этого разговора.

Делает то, что хочется ему. Достанет из-под земли, если ему это надо. Судя по вспыхнувшему взгляду, ему я сейчас нужна. Очень нужна.

41 глава

После рабочего дня меня никто не задерживает. Зная, что я родом из Москвы, мистер Бон отпускает «погулять». Я гуляю. Гуляю по знакомым улицам, брожу по забытым магазинам, сижу в любимом ресторане. Я не хочу возвращаться в гостиницу, потому что боюсь увидеть его. Боюсь не выдержать напряжения между нами. Боюсь себя и за себя.

Пью кофе, когда на мой столик падает чья-та тень. Поднимаю глаза и сразу же расплываюсь в приветливой улыбке.

— Привет, красавица, — мужчина без приглашения садится за мой столик, — Кофе, — заказывает у подошедшего официанта.

— Сколько лет, сколько зим, — иронизирую, нервно крутя чашку на блюдце.

— Даже года не прошло. А ты, я смотрю, цветешь и пахнешь.

— Живу не оглядываясь. Знаешь, клевое чувство.

— Верю, — склоняет голову на бок, усмехается. — Соболь нас всех уделал.

— Правда? — показательно удивляюсь, делаю непонимающий вид. — И каковы ощущения у проигравших?

— Я понял, что мне эта политика к черту не нужна. Купил в Англии домик в пригороде, занимаюсь бизнесом.

— Я рада за тебя.

— И мне теперь нужна красивая жена, которая родит мне очаровательных детишек.

— Благословляю на поиски.

— Я подумал о тебе.

— Что? — смеюсь, прочищаю горло, так как от неожиданности оно пересохло. — Ты пошутил?

— Я, правда, пошутил! — расплывается в очаровательной улыбке, берет чашку, которую ему только что поставили на стол. — Расслабься, Марьяш, охота на завидную невесту окончена, если, конечно, у потенциальных женихов нет чувств.

— Странное у тебя чувство юмора, Олег, — выдавливаю смешок. Волхов хмыкает. Он не изменился. Из всех троих он мне кажется самым безопасным.

— Ты родителей навещаешь или проездом?

— По работе. Уже послезавтра улетаю.

— Жаль, я бы пригласил тебя на свидание, попытался очаровать прелестями английской жизни.

— Спасибо, меня устраивает американская.

— Как на личном фронте?

— Ты об этом спрашиваешь после того, как намекнул мне, что хочешь жениться? — все же с ним я чувствую себя более расслабленно, Олег дает это почувствовать с лихвой. Не буравит холодным взглядом, не сжимает губы в тонкую линию, и не чеканит только свои вопросы.

— Я встречаюсь с американцем. У нас все серьезно.

— Звучит, — хмыкает, мельком смотрит на свои наручные часы. — Мне пора, было приятно тебя увидеть спустя столько времени. Надеюсь, что это не последняя наша встреча.

— Пока, — улыбаюсь, не комментирую его слова по поводу встреч. Он хоть и милый, но он напоминает мне то, что я не хотела вспоминать.

Олег расплачивается за свой кофе, уходит.

Время приближается к вечеру, никто не достает звонками, есть надежда, что Герман слишком занят, чтобы разговаривать со мной. Хочу просто пережить ночь, завтра полностью отдаться работе, заскочить к Диане и на следующий день улететь.

Вернусь ли опять? По своей инициативе вряд ли. Я в эту поездку даже родителей не навещаю. Совесть давит, что нужно быть дочерью, но то, как папа поступил со мной, перечеркивает все порывы пойти на сближение. Думаю, он прекрасно живет, видя рядом с собой долгожданного сына. А мама... судя по тому, что до сих пор не подала на развод, ее все устраивает.

Принимаю решение прогуляться по центру Москвы, потом вызвать такси, вернуться в гостиницу. Я едва прохожу пять метров от ресторана, как к тротуару резко прижимается черный джип, из него выскакивают двое бугаев, и один из них хватает меня за руку.

Все происходит настолько быстро и неожиданно, что я не успеваю ни закричать, ни дать отпор похитителям. Меня заталкивают на заднее сидение, один мужчина с непроницаемым лицом садится возле меня, второй - за руль. Машина трогается с места.

От страха у меня во рту становится сухо. Нервно сжимаю ручки своей сумки, озираюсь по сторонам. Едем в сторону Садового кольца. Мешок на голову не натягивают, глаза не завязывают, снотворное не дают. Уже легче. Будет два варианта развития событий: либо отпустят, либо убьют. Буду надеяться на первый вариант.

Кто? Кому так нужно развлекаться, обходя стороной цивилизованные методы договоренности о встрече? На ум приходят только двое: Герман и Тимур. Эти могут.

Хочется пить, но я помню, как давным-давно вода сыграла со мной злую шутку, поэтому терплю, смотрю в окно, глупых вопросов не задаю. Нет смысла спрашивать у этих ребят, куда едем, зачем и кто им приказал. Они не ответят, им приказано только меня доставить в нужное место, а не вести разговоры в дороге.

Мы слишком долго едем, город сменяется пригородом. Веки становятся тяжелыми, борюсь с дремотой. В какой-то момент я проваливаюсь в поверхностный сон. Вроде сплю, вроде не сплю. Все прекрасно слышу, но глаза открыть нет сил.

Дорога по моим меркам занимает у нас часа два. Может, больше, а может, и меньше. Я вздрагиваю, когда машина останавливается. Открываю глаза. Вокруг непроглядная тьма, впереди огоньки на воротах, которые медленно отъезжают в сторону.

Сдерживаю всхлип. Этот дом я знаю. Как и хозяина дома я знаю. Сильнее стискиваю несчастные ручки сумки, пытаясь собраться перед встречей. Будет непросто.

Джип заезжает во двор, подъезжает прямо к крыльцу. Вижу, как из дома выходит Шамиль, резво спускается со ступенек, распахивает с моей стороны дверку.

— Добрый вечер, Шамиль. Рада вас видеть, — как светская львица, лучезарно улыбаюсь, не игнорирую протянутую руку, выхожу из машины.

— Добрый вечер, Марьяна. Как доехали? — вопрос вроде шаблонный, а чувствуется подтекст.

— Прекрасно, мальчики любезно объяснили мне, куда меня везут и кто меня хочет видеть, поэтому я сразу же доверилась им, — откровенно лгу, забавляясь удивленно вскинутым бровям Шамиля.

— Герман Александрович дома или мне еще придется его ждать?

Мне не отвечают, жестом приглашают войти в дом. Похоже, окружение Соболя такое же молчаливое, как и он сам. Гордо вскидываю подбородок, я сумею устоять против него, против своих чувств, против взаимного притяжения.

Шамиль провожает до гостиной, в которой я когда-то проснулась. Застываю на пороге. В комнате полумрак, но мои глаза застывают на одинокой фигуре на фоне панорамного окна. Я не дышу. Не двигаюсь. Он оборачивается, его лицо прячется в темноте комнаты. Вижу в одной руке стакан, другая засунута в карман.

Хочется подбежать к нему, прижаться всем телом к его телу, прижаться губами к его губам и наконец-то утолить жажду нежности. Вместо этого я сжимаю кулаки, с вызовом смотрю на него. Меня он видит во всей красе.

— Когда-нибудь, Марьяна, ты встретишь свое счастье, — не спеша сокращает между нами расстояние.

Останавливается передо мной, спокойный взгляд скользит по моему лицу. Вытаскивает руку из кармана, прикасается к моим сомкнутым губам. Я вздрагиваю, он усмехается.

— А пока... — шепчет, склоняясь ко мне. — Пока встречай меня... — его губы властно берут в плен мои губы. Поцелуй без грамма нежности. Без намека на ласку и трепет. Нет. Голодный поцелуй. Сжирающий. Поцелуй, заставляющий задыхаться на его губах.

Герман роняет стакан, звон разбитого стекла отдается у меня в голове мыслью — моя жизнь вновь разбивается в хлам. Я упираюсь ладонями ему в плечи, царапаю его сквозь рубашку. Ему все равно. Его желание сильнее моего сопротивления.

42 глава

Первые пять секунд я просто не дышу. Я впитываю в себя его запах, его дыхание, его прикосновения. Жадно и до самого дна. Как же я по нему скучала... Безумно, одержимо, до ломоты в костях... Я словно оживаю на его губах, словно в первый раз делаю самостоятельный вздох после долгой поддержки искусственного аппарата. Воздух, проникающий в меня вместе с его дыханием, обжигает легкие, дает понять, что я жива... Я живая... Я чувствую...

Надолго ли? Насытится и выгонит... Скажет: «Извини, Марьян, но дальше справляйся сама». Справлюсь. Обязательно справлюсь. Только на это уйдет еще больше времени, чем понадобилось в первый раз.

— Нет! — твердо, внутренне противореча себе, произношу ему в губы.

— Что? — хмурится, не понимает смысла сказанного. Даже слегка трясет головой.

— Я сказала «нет», — отталкиваю его от себя.

Герман не удерживает, так как его мозг пытается выдать правильный ответ на мой отказ. Усмехается, слегка опускает подбородок, смотри так, что я готова тут же сама раздеться и умолять его трахать меня до полного бесчувствия. Сжимаю бедра, стискиваю руки в кулаки, приподнимаю голову.

— Что за блажь, Герман Александрович?

Он морщится от моего обращения, засовывает руки в карманы брюк, слегка раскачиваясь.

— Я хочу тебя. Ничего нового, — опять идет медленно ко мне, вкрадчиво смотрит в глаза.

Я пячусь назад, ситуация для меня патовая. Я ведь люблю его... Сглатываю, растягиваю губы в насмешливую улыбку. Люблю этого придурка... Люблю так сильно, что у меня сердце заходится в неправильном ритме, рвется к нему, заранее зная, что ничего хорошего он мне не даст. Разрушит. Растопчет. Перешагнет и забудет до своего очередного «хочу».

— Неужели за все эти месяцы не нашлось девушки, которая бы тебя устроила? Почему я? Что во мне такого, что я для тебя как медом намазанная? Ты постоянно рушишь мою жизнь. Мне приходится каждый раз после тебя все начинать сначала. Это выматывает, Герман... — натыкаюсь за спиной на диван, без раздумий падаю на него.

Он замирает надо мной, секунду рассматривает своими ледяными глазами, вытаскивает руки из карманов, расстегивает рубашку.

— Ты меня не слышишь... — шепотом замечаю, прикрывая глаза.

Одна часть меня замирает в радостном предвкушении, вторая горестно вздыхает, смиренно принимая свое поражение. Он не отпустит. И ему мои слова по барабану.

— Я слышу тебя, Марьяна, — его руки прикасаются к груди, пальцы сразу же начинают расстегивать мелкие пуговицы на моей блузке. — Слышу. И знаю, каково это, жить дальше, пытаться делать вид, что все в порядке, пробовать на вкус другие губы и понимать, что ни черта это не похоже на то, что было с тобой... — приподнимает меня, чтобы стянуть с меня всю верхнюю одежду.

Сильнее зажмуриваюсь, когда он прижимается ко мне обнаженным торсом. Соски сразу же становятся чувствительными, а грудь в ожидании ласки ноет.

— Думаешь, одной тебе было херово? — нащупывает молнию на юбке, дергает ее, так же не спеша стягивает, прихватив и колготки, и трусики. — Я ведь прекрасно понимаю, что семья, дети — это не для меня. Не для моей жизни. Я даже стабильных отношений не имею права иметь.

Впервые с момента нашего знакомства он ведет монолог, не ждет вопросов от меня, отвечает сам на то, что давным-давно меня интересовало. Приоткрывает себя, позволяет понять, что он такой же человек, как и я, со своими чувствами, мыслями... и, возможно, со своими страхами.

— Какая же ты красивая, — выдыхает мне куда-то в шею, жадно присасываясь к ней.

Выгибаю спину, сильнее к нему жмусь. Одна рука сжимает мою грудь, совсем не ласково и совсем не романтично, другая оказывается между нами, внизу, у меня между ног.

Шиплю сквозь стиснутые зубы, сжимаю его руку, не позволяя ему ее убрать. Как же порочно сладко, как же это мне необходимо... И все, что было ранее с Том, ни в какое сравнение не идет с тем, что происходит сейчас.

Я плавлюсь в его руках раскаленной лавой. Я переливаюсь сиянием настоящего алмаза. Я вся его... И хочется шептать «еще-еще», «сильнее-сильнее», но прикусываю губу, не позволяя этим просьбам вырваться из меня.

— Хочу тебя. Хочу твой рот. Хочу твои руки. Хочу тебя всю. Слышишь? — приподнимается, обхватывает мое лицо, сжимает щеки.

Я смотрю на него сквозь ресницы. Серые глаза сверкают, как сталь на солнце. Идеальная укладка сейчас растрепана, делая его лицо немного мягче, но щетина все же придает ему жесткость черт.

Рука, сжимающая мое лицо, расслабляется, гладит по щеке, очерчивает мои губы, слегка на них надавливая. Я приоткрываю рот, трогаю кончиком языка подушечку его пальца. Впивается в мое лицо темнеющим взглядом, на миг замирая от моей дерзости.

— Возьмешь? — спрашивает и тут же толкает палец мне в рот.

Зачем спрашивал? Я прикрываю глаза.

— Смотри на меня и соси, — командует, тяжело дыша.

Ему нравится повелевать, чувствовать власть. Это видно по расширенным зрачкам, по демонической улыбке. Я послушно исполняю его приказ. Прикусываю зубами, провожу языком по всей длине фаланги, чувствуя, как его член вот-вот выскочит из брюк.

Убирает руку, обхватывает мою голову, приподнимает и всасывается в мой влажный рот. Рычит, кусает, и все ему мало. Он словно хочет меня сожрать.

Одна ночь. Всего лишь одна ночь. И я уйду первая. Уйду до того, как он меня вышвырнет из своей жизни.

— Я сейчас с ума сойду, — признается Герман, резко садясь на диване.

Я теряюсь. Лишившись его тепла, чувствую себя покинутой, но это длится недолго. Он приподнимается, немного стаскивает с себя брюки и тут же тянет меня к себе.

Глаза в глаза, мои ладони упираются в взволнованно подымающую грудь, медленно сажусь на его член. Он растягивает меня, наполняет меня, вдыхает в меня жизнь.

— Я не предохраняюсь, — смотрю в его похотливые глаза. Они светлеют, на скулах напрягаются желваки.

— Ты хотела с ним детей? — вопрос звучит довольно резко, руки на моей талии напрягаются.

— Я тебе говорила, хочу семью. Том отличный парень, с ним нет того, что связано с тобой, — опускаю глаза ему на грудь, обвожу пальцами соски.

Спокойно возвращаю взгляд вверх, приподнимаю бедра и тут же их опускаю. Германа все еще думает, не мешает мне и не останавливает.

Мне нравится чувствовать себя сверху, задавать темп, смотреть в глаза, на губы. Я сама его целую, он, правда, не отвечает. Как-то тяжело вздыхает, обнимает меня за спину, обхватывает губами сосок, прикусывает его.

Эта ночь особенная. Не знаю почему. Герман не спешит, не перехватывает инициативу, а подстраивается под мои желания. Он ни разу не был со мной настолько нежным и осторожным, как именно сейчас.

По венам начинает струиться золото, обволакивая меня с головы до ног, устремляя все свое сияние и теплоту вниз живота. Я вскрикиваю, вздрагиваю, куда-то падаю, но заботливые руки не дают мне упасть и разбиться.

Мутным взглядом смотрю на сосредоточенное лицо Соболя, на то, как напрягаются губы. Он опрокидывает меня на спину, с глухим стоном кончает мне на живот, закрыв глаза.

Несколько минут в гостиной слышно только наше дыхание. Герман отстраняется, медленно встает. Я лежу неподвижно, слежу за каждым его шагом. Он выходит из комнаты, отсутствует недолго, возвращается с влажными салфетками, присаживается. Вытирает сперму с живота, между ног, убирает все салфетки в сторону, смотрит на меня.

— Чего ты хочешь от меня? — нарушаю наше молчание.

— Если бы я сам знал, ответил, — усмехается. — Мне тебя мало, но все же, Марьян, моя позиция по поводу отношений не меняется. Я не могу рисковать тобой.

— Тогда отпусти и больше не лезь в мою жизнь. Не вмешивайся в нее ни через год, ни через десять лет. Я хочу нормальной жизни, нормального мужа и детей.

— Проведи со мной сутки. Я знаю, послезавтра ты улетаешь. Обещаю, что после этого ты меня больше не увидишь.

Сутки? Вроде мало, подумаешь, какие-то двадцать четыре часа. Мы будем вдвоем, наедине, никто нам не будет мешать. Только вот и суток слишком много для меня. Я и после этой ночи не скоро приду в себя, что уж говорить о каких-то сутках. Каждая минута рядом с ним подобна яду, отравляет меня, убивает. Сутки — это слишком смертельная доза, после нее я могу умереть. Я соглашусь, но он не будет знать, что это обман.

— Хорошо. Я проведу с тобой сутки, — заставляю себя улыбнуться, приподняться на локтях.

Герман сразу же наклоняется, с азартом целует, обещая мне незабываемое время. Я с этой ночи возьму по максимуму.

43 глава

Я просыпаюсь по внутреннему будильнику. Я очень боялась, что засну полностью без сил и не сумею проснуться до того, как откроет глаза Герман. Мой план — удрать из его дома, пока он спит. Без понятия, как это сделать, но мысль «бежать от него» не покидает меня с того момента, как его губы накрыли мои губы. Ведь потом не смогу...

Я и сейчас не могу. Смотрю на его спокойное лицо, на приподнятый уголок губ и млею, как восемнадцатилетняя девка, оказавшись в постели с желанным парнем, который лишил ее девственности.

Мне стоит огромных усилий удержать свои руки при себе и не прикасаться к нему. Он ведь может проснуться, и тогда мой план полетит ко всем чертям. И не отпустит, пока не выпьет меня до дна, ничего не оставив, а потом, как пустую бутылку, выкинет в мусорное ведро.

Мне везет, что Герман не обнимает меня, иначе бы почувствовал, как я медленно двигаюсь к краю кровати и сползаю на пол. Мне приходится перемещаться по комнате на цыпочках, едва дыша. Я оглядываюсь только возле двери.

Сердце сжимается, тянет обратно в теплую постельку, обещая мне, что справится потом с тоской, грустью и отчаяньем. Но я ему не верю. Сердце имеет совсем короткую память, а я помню, сколько было выпито вина, пересмотрено мелодрам, высморкано соплей.

Передергиваю плечами, убеждаю себя, что от прохлады, а не от предстоящей внутренней боли, которая сейчас еще притуплена прошедшей ночью. Мне приходится голой спуститься на первый этаж, найти в гостиной свои вещи, которые, оказывается, небрежно все еще валяются возле дивана.

Нахожу в сумке расческу и в отражении стеклянного стеллажа привожу себя в порядок. Поправляю вещи на себе, обуваюсь в свои туфли, беру сумку и, стараясь громко не стучать каблуками, выхожу в холл.

Что дальше делать? Выйти на крыльцо и попросить одного из охранников отвести меня в город или вызвать такси? Я бы сама вызвала, но уверена, что со связью ситуация с прошлого моего визита не изменилась.

— Доброе утро, Марьяна. Вам чем-то помочь? — раздается за спиной ровный голос Шамиля.

Я вздрагиваю от испуга, с бешено стучащим сердцем поворачиваюсь к нему.

Отпустит или нет? Какие указания дал его хозяин по отношению ко мне?

— Доброе утро, Шамиль. Я вчера Герману Александровичу говорила, что у меня сегодня рабочий день, не могли бы вызвать мне такси.

— Я вас сам отвезу, куда скажете.

— Вы? — удивленно уточняю, неуверенно смотря на помощника Германа. Он позволяет себе приподнять вопросительно бровь.

— Можем дождаться пробуждения Германа Александровича, и он сам вас отвезет, — на его лице нет ни единой эмоции, но я уверена, что он в курсе, чем его босс занимался с гостьей всю ночь напролет. Так же он знает, что Герман не проснется в ближайшие несколько часов, потому что заснул всего два часа назад. Как и я.

— Боюсь, я тогда опоздаю на работу. Если вас не затруднит, я буду рада, — мысленно скрещиваю пальчики, судя по тому, как Шамиль сразу же направляется в сторону входной двери, я понимаю, что удача на моей стороне. Герман не отдавал никаких приказов на мою персону, а его помощник не умеет читать мысли.

До гостиницы еду вся на иголках, в напряжении, от которого у меня начинает болеть голова. Я всю дорогу нервно ожидала, что вот сейчас Шамилю позвонит Герман и потребует развернуть машину. Ничего такого не происходит, без приключений доезжаем до гостиницы. Благодарю мужчину, он кивает, и я выхожу на свободу. Именно так себя чувствую.

Я сумела уйти. Сумела не остаться, не дрогнуть. Эта небольшая победа над собой меня так воодушевила, что на работу я собиралась с улыбкой до ушей. Мистер Бон отметил мой сияющий вид, а Сандра шепнула мне на ушко, что от меня веет сексом, словно всю ночь трахали во всех позах без перерыва. Впрочем, ее догадка была недалека от истины.

После работы мчу к Диане, радуясь, что Адама дома нет и не будет, пока я буду там находиться. Он все поймет без объяснений, он как-то все узнает без лишних разговоров, а я не хочу от него выслушивать нравоучения и предупреждения. Его опасения без основания.

— У тебя появился мужчина? — Диана наливает чай.

У нас есть полчаса, пока Евой занимается няня, а Марк сладко спит без мамочки. Вопрос подруги заставляет меня слегка смутиться, врать ей не хочется.

— Почему ты так решила?

— Потому что я знаю, как выглядит женщина после хорошего, качественного секса. Когда в прошлый раз ты у нас была, было ощущение, что в тебе перегорела лампочка, сейчас сияешь на все триста вольт. Ну и кто он?

— Авторитет.

— Я серьезно, Марьян!

— Я тоже. Он криминальный авторитет, косит под успешного бизнесмена. Безумно харизматичный, обаятельный, у него очаровательная улыбка, холодные глаза, и от него у меня мурашки по всему телу.

— И ты в него влюблена, — завершает мои мысли Диана, качая головой. Я вздыхаю, бездумно мешаю ложкой в чашке не существующий сахар.

— Когда ты успела с ним познакомиться и, главное, где? Ты юрист, и связь с бандитом — это нонсенс. Боже, Марьяна, о чем ты думала?

— О том же, о чем ты думала, когда связывалась с Адамом! — завожусь с пол-оборота, совсем не ожидая, что меня заденут слова подруги.

Я сама знаю, что Герман мне не пара, знаю почему и по какой причине нам не быть вместе, но мне не нравится, когда об этом говорят со стороны. Хочется тут же кинуться на защиту.

— Адам не бандит! — Диана сверкает глазами. — И никогда им не был!

— Я тебя умоляю! — усмехаюсь.

Вряд ли Диана даже на секунду представляет, чем ее муж занимался до того, как окончательно стал добропорядочным гражданином. Она серьезно думает, что успешный бизнес может быть без влияния темных структур? Наивная. Как раз такие, как Герман, и диктуют условия таким, как Адам.

Мы смотрим друг на друга неприязненно. Диана готова защищать своего ненаглядного Тайсума от всех и вся, я тоже готова...

Правда, ему это совсем не нужно. Вот блин, из-за него я сейчас ругаюсь с лучшей подругой. Из-за него я не разговариваю с родителями. Из-за него я живу в США. Из-за него я встречаюсь с человеком, с которым мне ровно и совершенно все равно, чем он занимается. К своему ужасу, я Тому ни разу не позвонила, он мне присылал эсэмэс, я скупо отвечала.

— Я, наверное, поеду. Уже поздно, завтра у меня самолет, а чемодан совсем не собран, — не на такой ноте я бы хотела расстаться с Дианой, но и лезть в свою жизнь нравоучениями не позволю.

Диана дуется, обиженно на меня смотрит, но из гордости не идет на примирение. Я - из принципа. Улыбается друг другу сдержанно, не обнимаемся на прощанье. Такси приезжает довольно быстро.

Уезжают с тяжелым сердцем. Ладно, остынем, позвоню Диане уже из Америки. Мне не сложно извиниться.

Москва. Вечерние огни. Перед выходными люди вышли гулять по городу. Проезжая набережные, я обнимаю себя за плечи, видя влюбленные парочки. Чувствую себя безумно одинокой, никому не нужной.

Вздыхаю, благодарю водителя улыбкой, выхожу из машины. Смотрю себе под ноги, не сразу замечаю мужскую фигуру, сидящую на ступеньках гостиницы. Сидит чуть сбоку, чтобы никому не мешать.

Я замираю, смотрю в его сторону. Он смотрит на меня. Внимательно, без вызова, без обвинений. Смотрит и ждет, что я сделаю: пройду мимо или сяду возле него.

Облизываю губы, прикусываю нижнюю, поднимаюсь на одну ступеньку, застываю. Вот кому я пытаюсь лгать? От кого я пытаюсь бежать? Можно обмануть весь мир, свое окружение, но обманешь ли ты себя?

Присаживаюсь рядом, кладу голову ему на плечо. Он трется щекой об мои волосы, вздыхает. Кажется, не одна я думы думаю.

— Ты давно так сидишь?

— Часа три. У тебя телефон выключен.

— Он сел. И что теперь? — поднимаю на него глаза, он усмехается.

— Я не знаю, Марьян.

— Мне страшно.

— Мне тоже.

— Правда? — удивленно вскидываю брови, с сомнением разглядывая его спокойное лицо. — По тебе не скажешь.

— Я умею хорошо прятать свои чувства. Выбор не велик у нас с тобой.

— Точнее, его совсем нет.

— Мы пожили друг без друга, поняли, что ни черта не получается. Попробуем быть вместе. Легко не будет. Готова рискнуть? — серые глаза испытывающее на меня смотрят, ждет ответа.

Я переплетаю наши пальцы, смотрю на выступающие вены у него на руке. Он будет рядом, я буду видеть его каждый день, засыпать с ним и просыпаться. Я буду видеть, как он бреется, как он думает, как смеется.

Сколько нам отмерено на счастье — столько буду рядом с ним. Я буду жить.

— Готова, — неуверенно улыбаюсь, чувствую, как земля уходит из-под ног. Я прыгаю в бездну без страховки, рискую всем, в том числе и своей жизнью.

Он нагибается ко мне, обхватывает рукой мою шею, целует. Медленно, неторопливо, тягуче. Целует, словно первый раз.

44 глава

— Закрой глаза, открой рот, — дую на лопаточку, Герман с улыбкой послушно выполняет мою просьбу. Подношу к его губам лопатку, он пробует мой сегодняшний ужин.

— Ммм, что-то вкусное, но без понятия, что именно ты приготовила, — открыв глаза, с интересом смотрит на плиту.

Две недели. Я живу с ним четырнадцать дней. И это не считая трех дней, которые выпали из моей жизни из-за необходимости вернуться в Америку и быстро там завершить свои дела.

Я уволилась, меня не удерживали, не расстроилась. Работала просто для галочки, потому что так надо. Был неловкий момент, когда я отдавала Тому ключи от нашей с ним общей квартиры. Его глаза спрашивали: что, детка, случилось в твоей холодной Раше, что ты меня сейчас бросаешь? Я мямлила какую-то глупость про тягу к Родине, про любовь к березкам, про то, что мы с ним не пара от слова совсем. Уходила, не жалела о поставленной точке в истории с американским парнем. Видимо, не судьба мне остаться в этой стране, да и не больно надо. В России меня ждал любимый мужчина, за которым я пойду и в Мадагаскар. К слову, в Америку Герман меня одну не отпустил, со мной летал Шамиль, следовавший тенью по всем местам, куда я шла. Было дико, непривычно и неудобно.

— Герман, — на кухню заглядывает Костя.

Это еще одно доверенное лицо Германа. Он почти как Шамиль, только более приближенный, так как называет Соболя по имени. Отличие от первого помощника в том, что глаза его всегда смотрят убийственно спокойно и отстраненно. И его появление ничего приятного мне не обещает. Как правило, как только появляется Костя, Герман либо уезжает, либо запирается в своем кабинете. Я его почти ненавижу, потому что он у меня забирает моего мужчину.

— Накрывай на стол, я сейчас вернусь, — целует быстро в губы, отходит от кухонного островка и скрывается из моего поля зрения.

Расстроенно возвращаю лопатку в котелок, выключаю газ. Не достаю тарелки, вилки, беру бокал и наливаю себе вина. Подхожу к окну, равнодушно смотрю на ровный газон.

Слышу его шаги, поворачиваю голову. Усмехаюсь, увидев его в пиджаке. Заметив, что стол не накрыт, поджимает губы, направляется ко мне. Встает за спиной, слышу вздох. Кладет свои руки на плечи, сжимает.

— Я вернусь поздно.

— Я поняла, ждать нет смысла, — досадливо прикусываю губу, сдерживая внутри себя разочарование. Я ведь знала, что так будет, догадывалась о его ночной жизни, но наивно верила в невозможное.

— Марьян, — нагибается к ушку, трется носом. — Обязательно попробую твой ужин. Не обижайся, — целует в висок и уходит.

Не обижайся. Не дуйся. Не сердись. Не драматизируй. Я много чего от него за эти дни услышала с «не». Кажется, жизнь с ним состоится из этой частицы. Одна не ходи, никуда не выезжай, не светись своим местоположением, не откровенничай со своими подругами, знакомыми. Золотая клетка вблизи оказалась не такой уж и привлекательной.

Горечь перебивает секс. Спонтанный, безумный, в любое время дня суток. Из-за несовпадения часов мы с ним занимались любовью, когда он бодрствует. Бывает иногда, возвращаясь под утро, он берет меня сонную, я просыпаюсь, а он засыпает.

Это не жизнь. Это просто существование рядом с ним, потому что сама жизнь проходит мимо меня. Я страдаю от невозможности быть как все. Мне хочется вытянуть его на прогулку в город, спонтанно решиться на ужин в любимом ресторане, завалиться в гости к друзьям, уехать на выходные в дружеской компании загород. Да просто сходить в кино. Но нет, простые вещи мне недоступны.

Я знала, что будет сложно, но не подозревала насколько. И слушая его равномерное дыхание, рассматривала спящее лицо, гадая, когда наши представления совпадут.

Убираю кухню. Не знаю, кто присматривал за чистотой дома до меня, с моим появлением за всем следить приходилось мне. Почувствуй себя хозяйкой огромных апартаментов, уборка которых занимает весь день. К вечеру валюсь с ног от усталости. Поэтому теперь каждый день стараюсь по комнате убираться, смахивать пыль, запускать технику в помощь. Вот так и развлекаюсь все дни.

Немного сижу в социальных сетях, общаюсь со знакомыми, с завистью разглядывая их фотографии на морях. Потом смотрю какой-то фильм по телевизору, в двенадцать иду спать.

Просыпаюсь оттого, что слышу, как во двор заезжает машина. Поднимаюсь с кровати, выглядываю в окно. Это вернулся Герман. Судя по тому, как много во дворе машин, и как за ним чуть ли не бегут Костя и еще какой-то мужчина, он не в духе.

Возвращаюсь обратно в кровать, но сна уже нет ни в одном глазу. Смотрю на время: четыре утра. Пойду на кухню, выпью воды и возьму в гостиной книгу, которую мусолю несколько дней.

Мужские голоса доносятся со стороны кабинета. В основном говорит Герман. Громко, отрывисто, с выразительными паузами. Даже я понимаю, что он в бешенстве. Движимая любопытством, подкрадываюсь ближе. Дверь не закрыта, я вижу, как Соболь расхаживает по кабинету взад-вперед, напоминая льва с занозой в лапе.

— Герман, остынь и перестань злиться, — это говорит Костя спокойным голосом.

— Что? — рявкает Герман, я подрыгиваю на месте. — Остыть и не злиться? Какого хуя я вообще должен был выслушивать наезды этого малолетнего сосунка! Откуда он вообще взялся? Еще вчера сосал мамкину сиську, а сегодня передо мной распустил свой петушиный хвост!

— Он ходит под покровительством Ясина.

— Мне похуй. Я и Ясин плаваем на разных кораблях!

— Но делите одно море, — невозмутимо спокойно, ни повышая голоса, замечает все тот же Костя. — Может, уступишь?

— Ты серьезно? Я должен уступить этому пацану? А завтра ко мне еще одна малолетка подкатит и тоже наедет, я так же должен буду уступить? — возникает пауза, давящая, как бетонная плита, угрожающая, как смертельная опасность. Я сглатываю и сожалею, что поддалась порыву и подслушиваю этот разговор. Начинаю медленно пятиться назад.

— Убей его, — спокойно, будто не орал минуту назад, приказывает Герман.

— Герман, не принимай поспешных решений, ты же сам потом пожалеешь об этом. Не начинай эту войну! — кажется, Костя теряет свое самообладание.

— Организуй несчастный случай. Упал кирпич. Утонул в ванне, захлебнулся водой. Мне плевать, что с ним случится.

— Все и так поймут, кто заказал.

— Будут бояться. Я не позволю мне диктовать условия, — стучит кулаком по столу. — Я устанавливаю правила, а все остальные подчиняются. В том числе и ты. Ясно?

— Да.

— Иди. Чтобы через два дня я услышал хорошие вести.

— Понял.

Замечаю выступ, прячусь за ним. Задерживаю дыхание. Костя проходит мимо, меня не засекает. Я мысленно считаю до тридцати, крадусь к лестнице, чтобы сделать вид, что крепко сплю, когда Герман придет в спальню.

— Марьяна, зайди ко мне! — несется в спину грозный рык.

Я сразу покрываюсь мурашками и чувствую, как потеют ладони. Гадать, откуда он знает, что я здесь, нет смысла. Неторопливо иду в кабинет, застываю на пороге. Потом подхожу к столу.

Он сидит в кресле, прикуривает. Дергает галстук, расстегивает до середины рубашку. Глаза злые, шрам на щеке выделяется белой полоской. Затягивается и медленно выпускает дым через ноздри. Похож на разъяренного быка, глаза красные, полные жажды кого-то уничтожить. Лучше его сейчас не трогать.

— Сделай одолжение, забудь все, что тут услышала.

— Нажимаю кнопку «delete», моя память чиста, — стараюсь шутить, чтобы хоть немного снять напряжение вокруг. Герман не улыбается и не оценивает мое чувство юмора. Некоторое время жую свою губу, мучаюсь от вопроса, который созрел сейчас, но посеян был давно.

— Так будет всегда?

— Давай без душещипательных разговоров.

— А когда разговаривать? Мы с тобой редко пересекаемся, две планеты в одной Вселенной, но не рядом. Я не хочу так!

— А чего ты хочешь? Мужа? Детей? — взрывается Герман, вскакивая на ноги.

Идет прямиком ко мне, я пячусь назад, упираюсь спиной в стену. Его дыхание касается моего лица, я смотрю ему в глаза, хищникам только в глаза нужно смотреть, иначе загрызет.

— Я спрашивал ведь тебя, готова ты рискнуть. Ты ответила — готова, какие ко мне претензии? А? Я тебя никогда не обманывал, кто я такой, не скрывал, чем занимаюсь. Ты все знала, так какого хера ты мне сейчас начинаешь выносить мозг своими истериками? А? — зажмуриваю глаза, так как кулак врезается в стену прямо возле моего лица. Отходит от меня на шаг.

— Я чувствую себя в клетке, — шепотом признаюсь, он усмехается, раскидывает руки в разные стороны.

— Добро пожаловать в мой мир, детка. Сними розовые очки и оглянись, дорогая. Ты не будешь рядом со мной жить, как твоя подруга Диана, как твои знакомые. Я не выйду с тобой в свет, не представлю обществу, как свою спутницу. Ты никогда не поменяешь фамилию, потому что я никогда не женюсь на тебе. Даже если вдруг случится, что ты забеременеешь, ты не родишь этого ребенка. Я тебя сам лично за руку отведу к врачу, — вновь оказывается возле меня, обхватывает мои щеки, приподнимая лицо. — Ты всегда будешь в тени, Марьян. Твоя жизнь не принадлежит тебе.

— Ты хоронишь меня заживо... — дрожащим голосом произношу свои мысли.

— Да, рядом со мной именно так, — от его стального взгляда, от сказанных слов я трясусь.

Он убирает руку, отворачивается, берет со стола пачку, прикуривает.

Мне хочется обнять себя, порыдать над своей участью. Сердце, это дебильное сердце, толкающее меня в его объятия, сейчас удрученно молчит. Мне рядом с ним плохо, мне без него будет плохо. Замкнутый круг.

— Я хочу уйти.

Он оборачивается, придерживает пальцами сигарету, прищуривает глаза. Я понимаю, что другого выхода нет. Лучше позволить себя кому-то любить, а я знаю, что меня обязательно полюбят, чем любить без перспектив.

— Нет, — его «нет» бьет меня наотмашь, в ушах появляется звон. — Иди спать.

Из последних сил смотрю Герману в глаза немигающим взглядом, делая вид, что не сломлена, что его решение моего решения не изменит. С прямой спиной, едва переставляя ноги, выхожу из кабинета. Я до последнего жду, что он меня окликнет, скажет что-то ободряющее и вновь поселит во мне надежду на светлое будущее. Чувствую его тяжелый взгляд на себе до последнего. И когда я поднимаюсь на первую ступеньку лестницы, прикусываю губу, сдерживая всхлип. Он не окликнул.

45 глава

С ним плохо. И без него плохо.

Смотрю немигающим взглядом в окно. Там медленно просыпается новый день. В течение недели я заставляла себя вставать с рассветом, идти вниз, купаться в одиночестве, зная, что никто не потревожит. Даже Герман.

Семь дней я его не видела, но знаю, что он дома. Чувствую его. Его запах все еще остается в помещении, как только он его покидает, а я захожу. Он не избегает меня, просто дает время осознать положение вещей.

Он не отпустит. Не сейчас. Возможно, через месяц, полгода, год ему надоест. Буду ли я к тому времени морально жива, не знаю. Мои планы, мои мечты — его не интересуют, с его целями не совпадают.

Задерживаю дыхание. Он в комнате. Впервые за неделю пришел. Где все это время был — без понятия, наверное, ночевал у себя в кабинете, диван там вполне удобный. Для секса точно.

Бесшумно подходит к кровати, делаю вид, что сплю. Присаживается, матрац под ним немного прогибается. Смотрит на меня. Взгляд скользит по моему лицу, по шее, задерживается на вырезе ночного топа.

Воздух возле руки шевелится, он прикасается к моему предплечью кончиками пальцев. Кожа покрывается мурашками. Сердце останавливается, а потом падает куда-то в бездну, перестает биться, когда его губы прижимаются к моему запястью. Берет мою ладонь, трется об нее щекой, я ощущаю легкое покалывание от его небритости. Он напоминает мне сейчас бродячего кота, которого я когда-то погладила, и он запомнил ласковую руку.

Пальцы вздрагивают, шумно дышит, с моей кожи исчезает его тепло, его дыхание. Хочу тут же открыть глаза и попросить его не уходить. Прикусываю изнутри щеку. Он не уходит. Я слышу, как торопливо раздевается, как на пол падают брюки и звенит пряжка ремня. Ложится за спину, прижимается ко мне своим горячим телом. Я чувствую его эрекцию, так же улавливаю запах алкоголя.

Целует мое плечо, целует шею, присасывается, руки медленно с живота ползут вниз под резинку пижамных шорт. Я напрягаюсь. Он прекращает поползновения к бедрам, все так же медленно поднимает ладони вверх, забираясь под майку.

Отказать? Тем самым дав ему понять, чтоне собираюсь я прогибаться под его «нет», под его жизнь.

Согласиться? Я ведь знаю, что ему потребуется чуть больше минуты заставить мое тело изнывать по его ласкам. И это будет полной моей капитуляцией.

Тяжело вздыхаю, Герман замирает. Утыкается лбом мне в плечо. Мысли мои, что ли, читает? Или о том же думает, о чем и я?

— Я скучал, — он обезоруживает меня одним признанием.

Я тоже скучала, тосковала, но обида была сильнее. Она и сейчас не дает мне до конца расслабиться. Она мне упорно напоминает, какой я была сильной, независимой, какой я сейчас стала – тряпка, вечно желающая, чтобы ее трахнул один единственный мужчина, зная, что ничего хорошего с ним не будет.

Нависает надо мной, приходится приоткрыть глаза. За неделю его лицо осунулось, видно, что устал, не выспался. Хотелось бы пожалеть, но упрямо храню молчание, не прикасаюсь к нему.

Злится, глаза сужаются, губы подрагивают. Ему хочется отдачи, хочется слышать мои стоны, мои просьбы, мои нетерпеливые вздохи. Я понимаю опасность его так провоцировать, дразнишь хищника - заранее будь готов, что он может укусить или загрызть насмерть.

Резко подрывает, вскакивает с кровати. Я тут же подтягиваю ноги, забиваюсь между подушками, пристально следя за каждым его движением. Нагибается к брюкам, поспешно их натягивает на голое тело.

Поворачивается ко мне, потом поднимает рубашку с пола. Немного жалею, что хорошее утро не стало еще прекраснее, семь дней назад проснуться в его объятиях казалось мне высшей наградой. Сейчас его объятия — мои оковы.

— Сегодня вечером поедешь на одно мероприятие, поэтому приведи себя в порядок, — голос его звенит от напряжения, идет к двери. Я не выдерживаю, подаюсь вперед.

— Герман! — он берется за дверную ручку, встает боком. Устремляет на меня тяжелый взгляд ледяных глаз.

— Что за мероприятие? Какой дресс-код? И почему ты решил вдруг выйти со мной в свет?

— Мы приедем в это место на разных машинах, в разное время. Никто не должен заподозрить, что между нами какие-то отношения. Ты же хотела развлечений в своей жизни, вот и развлекайся под моим присмотром. Машина и водитель будут тебе предоставлены, можешь купить себе платье и зайти в салон красоты. Ни в чем себе не отказывай, дорогая, — усмехается и оставляет меня в полной растерянности.

Хоть бы сказал, куда мы едем и кто там будет, но в любом случае я уже в предвкушении этого вечера. Заточение мне надоело, общение онлайн не удовлетворяет потребности общения в живую. И хочется почувствовать себя нормальным человеком. Может быть, этот вечер станет новой отправной точкой в наших с Германом отношениях.

46 глава

Когда женщина хочет удивить своего мужчину, она готова прыгнуть выше своей головы. И мне это удается. Я смотрю на свое отражение и млею от своего образа. У Германа нет шанса устоять и остаться равнодушным. Не зря же потратила полдня на поиски идеального вечернего платья, туфель. И да, я их нашла. Золотистое коктейльное платье на тонких бретелях с длиной мини, в тон ему туфли-лодочки.

В салоне красоты над моим внешним обликом колдовали лучшие мастера. Капризно топнула ножкой, помахала золотой картой, сразу же у самых занятых нашлось время для меня.

Сегодня должно что-то случиться. Что-то такое, что переломит наши с ним странные отношения. Я это чувствую внутренним волнением, мандражом в груди.

За мной приезжают к салону. Незнакомый черный седан с тонированными окнами, незнакомый мне водитель. Я бы и не села в эту машину, если бы от Германа не пришло сообщение.

Чувствую себя королевой. После недельного самоедства, попытки найти выход из ситуации, после отказа близости Герману мне нужно было вырваться из привычной обстановки и взглянуть на свою жизнь под другим углом.

Масштаб мероприятия впечатляет. Кто-то открывает новую гостиницу, пригласив на это событие всю богему столицы. Буквально на входе сталкиваюсь со знакомыми, улыбаюсь, обмениваюсь формальными фразами, светскими поцелуями. Я словно вернулась в привычную свою атмосферу, когда была дочкой своего отца, когда еще не знала о существовании Германа.

Ищу глазами знакомую фигуру, вижу много мужчин, но это не он. Беру бокал шампанского, оглядываюсь. Почти сразу же встречаюсь с насмешливыми карими глазами. Делаю глоток, киваю в знак узнавания и отворачиваюсь. Однако мне не суждено постоять в одиночестве.

— Какие люди да без охраны. Неужели Соболь решил выпустить полетать свою райскую птичку на свободу?

— И тебе доброго вечера, Тимур, — улыбаюсь Ясину, полностью игнорируя его слова по поводу Германа. Мы не пара, для все окружающих мы чужие друг другу.

Замечаю в толпе Адама с Дианой. Крепче сжимаю ножку бокала. Диана со скучающим видом смотрит на публику, замечает меня. Я напрягаюсь. Она переводит взгляд на Тимура, разглядывает его, наверное, думает, что это Герман. Дергает Адама за рукав, кивает головой в мою сторону, что-то ему говорит. Тайсум находит меня глазами, прищуривается при виде Ясина, качает головой то ли в знак согласия, то ли несогласия. Непонятно как-то.

— А где сам Соболь? Думаете, что ваша конспирация кого-то обманет? — Ясин раздражает и напрягает.

Я молчу, а он все стоит и стоит возле меня. Вдруг оказывается рядом, прикасается к моему локтю. Сердито на него оглядываюсь через плечо, он кивает мне вперед. Поворачиваю голову и соскребаю остатки своего достоинства в кучу. По залу идет Герман в сопровождении сногсшибательной брюнетки в алом платье в пол. Ее рука по-хозяйски лежит на его согнутом локте. Он насмешливо улыбается, кивает знакомым, кому-то пожимает руки.

Мы встречаемся глазами, я задерживаю дыхание, жду одобрения, жду какой-то намек на то, что он оценил мой наряд, рад меня видеть. Он равнодушным взглядом окидывает меня с ног до головы, словно мы с ним незнакомы, словно мы не занимаемся сексом, не спим в одной постели. Он ведет себя так, словно я ему никто и звать меня никак. Это невозможно переварить. С Ясином здоровается наклоном головы и все.

Я отворачиваюсь, чтобы не выдать себя с потрохами перед Тимуром. Жадно выпиваю все шампанское, ставлю на поднос официанту пустой бокал, беру полный.

— Удивлен, — обманчиво ласково произносит Ясин, его ладонь ложится мне на талию. Вздрагиваю от неожиданности и омерзения, но улыбаюсь.

— Чем?

— Что обманулся в своих предположениях. Мне казалось, вы вместе.

— Ключевое слово «казалось». Мы не вместе, упаси боже, — после этого вечера обязательно подам документы на актерские курсы. Главный «Оскар» за женскую роль первого плана должен достаться мне.

— Странно. Обычно он красивых баб не пропускает мимо себя.

— Видимо, я не в его вкусе, — нахожу глазами пару, приказываю себе дышать.

Герман стоит с брюнеткой в компании нескольких людей, его рука собственнически покоится на бедре девушки. Бесстыдно и нахально. Он всем вокруг показывает, что спутница в алом, она не только на сегодняшний вечер, но и на последующую ночь.

— Ему по вкусу брюнетки.

— А я люблю блондинок, — Тимур прикасается пальцем к кончикам волос, накручивает. Я понимаю смысл сказанного, поэтому задерживаю на мужественном лице с восточными чертами взгляд чуть дольше, чем следует.

Вновь выпиваю залпом бокал шампанского, Ясин сам меняет в моих руках пустой на полный, не отходит ни на шаг. Веселые пузырики игристого ударяют в голову, я уже хихикаю над его плоскими шутками, более развязно улыбаюсь и иногда прижимаюсь, ища опору на нетвердых ногах.

— Марьяна, — перед нами оказывается Адам.

Грозный, серьезный, без тени улыбки. Тимур рядом напрягается, вопросительно изгибает бровь. Я не сдерживаюсь, хихикаю, замечаю устремленный на себя холодный серый взгляд.

— Не хочешь потанцевать? — Тайсум удивляет, он спрашивает, при этом берет меня за руку.

Не дожидаясь ответа, вытаскивает меня на танцпол. Играет какая-та медленная музыка. В его объятиях обмякаю и перестаю чувствовать эйфорию от алкоголя. Все мои нервные окончания настроены на взгляд в спину. Герман за мной наблюдает. И по ощущениям, ему не нравится то, что видит. Очень не нравится. У меня волоски на затылке шевелятся от его взгляда.

— Девочка, объясни мне, что ты творишь? Какого черта ты стравливаешь двух кобелей? — шипит мне в ухо Адам, слегка приподнимая уголки губ улыбке.

— Каких кобелей? Никогда не любила собак.

— Не включай дуру. Я весь вечер за тобой наблюдаю, как и Соболь. Если ты с Германом, на хера ты трешься возле Ясина? Неужели не в курсе, что они сейчас делят территорию?

— Какую территорию? Российской федерации?

— Ты пьяна, — внезапно понимает Тайсум, вздыхая.

Я улыбаюсь, без стеснения прижимаюсь к его крепкому телу. Чем-то напоминает Германа. Такой же сильный, грозный, холодный.

— Марьяна, послушай моего совета, — слегка отстраняется, заглядывает в глаза. — Уезжай в Америку.

— Не могу. Я в добровольном плену. Они меня и в Америке достанут, если нужно будет. Один раз уже было. Ясин исчез с горизонта, а Соболь соблазнил недельным отпуском. Ему потребовалась неделя, чтобы я не смогла без него жить. Потом уехал, сказав, чтобы я справлялась сама. Как-то справлялась, училась по новой жить. Опять он, опять понимание, что без него я не могу, — смотрю в внимательные глаза Адама, грустно хмыкаю. — И с ним я не могу. Я попросила его отпустить меня, он отказался. Он мой плен, моя клетка.

— А Тимур?

— Тимур сам подошел. Герман приказал делать вид, что с ним я не знакома и нас ничего не связывает.

— Час от часу нелегче, — бормочет Адам.

Он не отпускает меня, когда заканчивается музыка, подводит к Диане. Подруга смотрит на меня с сдерживаемой улыбкой. Видно, что хочет обнять, а держит себя в руках, ищет в глазах мужа разрешение. Видимо получает его, так как я сразу же оказываюсь в родных объятиях.

Как мне не хватало вот этой поддержки от души, вот этих дружеских объятий. Я не сдерживаю слез. Пусть мой макияж поплывет, красота уже не важна, когда мы без слов с Дианой простили друг друга за неудачный разговор.

— Ты похудела, опять ни черта не ешь? — она обнимает меня за плечи, подводит к столу с едой. Есть я действительно стала меньше.

— Ну и где он? — тихо спрашивает, убедившись, что за спиной не стоит Адам.

Он находится чуть подальше, разговаривает с какими-то мужчинами. Я оглядываюсь по сторонам, нахожу Германа почти сразу, благодаря его эффектной спутнице. Киваю в его сторону, Диана украдкой его рассматривает сквозь опущенные веки. Я вот не скрываю своего взгляда. Соболь оборачивается, сразу же встречаемся глазами. Привычный разряд бежит вдоль позвоночника, прикусываю губу больше от отчаянья, что не я рядом с ним. Но жест выглядит, как призыв.

— Ничего такой, — скупо выносит вердикт Диана, заставляет меня от него отвернуться и рассеянным взглядом оглядеть стол. Беру канапе, засовываю его в рот, но вкуса не чувствую.

Какое-то время я нахожусь в обществе подруги, мы болтаем о пустяках, смеемся. Ее общество помогает мне пережить адскую боль в груди каждый раз, когда я натыкаюсь взглядом на пару, стоящих рядом друг с другом. Брюнетка то и дело жмется к Герману, ее рука периодически оказывается под его пиджаком. Вряд ли кто-то из присутствующих усомнился в их связи. Тут невооруженным взглядом видно, что они любовники. И это заставляет меня мысленно подыхать, как псина, сожравшая с любимых рук отравленное мясо.

Неужели он думал, что я смогу стойко все это перенести? Думал, что смогу без остановки сердца смотреть, как он обнимает другую? Дышать, когда он что-то шепчет ей на ушко, а она многообещающе на него смотрит? Как он мог так со мной так поступить?

— Нам пора, — шепчет Диана, сжимая мои руки. Адам стоит рядом. — Дети ждут.

Дети. Это слово ранит еще больнее, чем этот вечер. Я тоже хочу спешить домой, знать, что меня ждет самый родной человек. Только и этого счастья меня лишают.

— Передавай привет Еве и поцелуй за меня Марка, — улыбаюсь так, словно ничего особенного не происходит внутри меня. Обнимаемся с Дианой, я улыбаюсь Адаму.

— Я тебе позвоню на днях, — обещает мне суровый Тайсум, и робкая надежда в кромешной тьме заставляет меня стиснуть зубы.

— Спасибо, — шепчу ему одними губами.

— Только не натвори дел за это время. Хорошо?

— Хорошо.

С их уходом я чувствую себя одинокой на этом празднике жизни. Беру бокал с игристым вином. Понимаю, что Германа нет с его спутницей. Значит, скоро и мне нужно будет уходить и ехать к нему домой.

— Вот ты где, красавица! — Тимур с улыбкой, с довольным видом окидывает меня призывным взглядом. — Пойдем, я тебе покажу внутренний фонтан в этой гостинице.

— Спасибо, мне не интересно. Я скоро уезжаю домой.

— Обещаю, что сам лично провожу тебя до машины, как только покажу тебе этот фонтан. Уверен, он тебе понравится, — его пальцы сжимаются на предплечье, тянет меня за собой.

— Я, правда, не хочу... — Тимур не слышит мои отказы, уверенно куда-то ведет.

Я вижу фонтан. Ничего особенного. Хочу об этом сказать ему, но мы проходим мимо, сворачиваем в какой-то коридор. Похоже, что попали туда, где ходят только сотрудники.

Замирает перед одной дверью, прикладывает указательный палец к губам, приказывает мне молчать. Я молчу. Открывает дверь и пропускает меня первую.

Полумрак. Напрягаю зрение. Возле стены вижу двоих. Мужчину и женщину. Они жадно целуются, руки хаотично двигаются по телу. Осторожно делаю вдох, улавливая до боли знакомый аромат парфюма. Того самого парфюма, название которого я до сих пор не знаю. Стискиваю зубы, чувствую, как глаза наполняются слезами. Разочарование, обида, досада и что-то еще без определения разрывают мое сердце в клочья.

Всхлипываю. Зажимаю испуганно ладонями рот. Всхлип в этой тишине звучит слишком громко. Громче сбитого дыхания двоих. Пара замирает. Сзади раздается ироничный смешок.

Он оборачивается. Лицо невозможно четко увидеть, но вот почувствовать его напряжение вполне реально. Опять всхлип. Я вздрагиваю. Пячусь назад. Сердце сжимается. Моя реальность, пусть неидеальная, пусть с кривизной, разбивается. Разбивается на тысячу мелких осколков. Мы ценим то, что было, когда его у нас отнимают.

— Марьяна! — несется мне в спину его окрик, когда я разворачиваюсь и выбегаю из этого чертового помещения.

Бежать. Бежать.

Смогу. Я смогу жить без него.

Назло. Вопреки.

47 глава

Мне нужно дышать, а не могу. Никого не вижу перед собой, иду на ощупь. Когда холодный воздух обжигает легкие, я сгибаюсь пополам, обхватываю себя руками.

Больно. Невыносимо больно. Хочется сдохнуть от этой боли.

Мелкий дождь моросит не переставая, я его не замечаю. Как пьяная спускаюсь по лестнице, блуждающим взглядом смотрю по сторонам.

Куда идти? К родителям? Отец, конечно, приютит, но на большее не стоит рассчитывать. Не защитит, не убережет. Мама еще мораль прочитает. Не хочу.

Можно к Диане. Адам все поймет. Но что он сделает? Не повлечет ли мое появление угрозу его семье? Не хочу ими рисковать.

От понимания, что я одна в это мире, из груди вырывается хрип, и я спотыкаюсь. Едва не падаю, но чьи-то руки меня удерживают. Вскидываю голову, смотрю в сердитые серые глаза и тихо его ненавижу.

— Ненавижу тебя! — цежу сквозь зубы, выдергивая руку из захвата.

Отпускает, я отворачиваюсь и опять иду куда глаза глядят, он следом. Я чувствую его напряжение. Мне, с одной стороны, хочется остановиться и уткнуться ему в грудь, крепко обняв. С другой стороны, хочу врезать ему под дых, чтобы задыхался, как я сейчас задыхаюсь. Чтобы в глазах стояла боль, выворачивающая тебя наизнанку.

— Марьяна! — властно окликает, я должна подчиниться, но упрямо иду, трясясь от холода. Конечно, от холода, ведь на улице по-прежнему дождь, прохладный ветер, я в коктейльном платье.

— Да постой же ты! — раздраженно раздается в спину, его руки хватают меня с двух сторон, дергает на себя. — Посмотри на меня! — встряхивает, я поднимаю глаза.

Какой же он красивый. Для меня самый красивый и омерзительный одновременно. Люблю что есть силы и ненавижу до трясучки.

— Это ничего не значит...

— Отпусти! — отпихиваю его от себя, он слегка отшатывается, но сразу же хватает меня за руки, дергает на себя. Фиксирует мой подбородок, пытается поцеловать, но я кручу головой.

Как он смеет меня сейчас целовать, после того как целовался с другой! Ему удается прижаться губами к моему рту, я прикусываю его нижнюю губу. Чертыхается, отпускает, прикладывает пальцы к губе. Ощущаю на кончике языка металлический вкус крови.

Мы оба тяжело дышим, оба из-за дождя стоим в промокшей одежде, не шевелимся. Его глаза сверкают молниями, лицо мрачнеет с каждой секундой.

— Тебя сейчас отвезут домой, поговорим позже, — достает мобильник из кармана пиджака. Я мотаю головой.

— Я не вернусь к тебе, Герман.

— Не глупи.

— Услышь меня! Я не вернусь к тебе! Хватит! Твои игры не для меня, — каждое слово приходится выталкивать из себя, борясь с собой.

Герман двигает челюстью, трет ладонью подбородок. Сейчас он мне кажется таким уставшим, замученным, хочется обнять и пожалеть. Заставляю себя вспомнить его поцелуй с брюнеткой, действует отрезвляюще.

Я не жду, когда он созреет для очередных слов, разворачиваюсь. Сдерживая слезы, тру глаза. Мне нужно где-то переночевать. В клатче только мобильник и карта Соболя, на которой еще дофига денег.

Наверное, я сейчас выгляжу странно со стороны. Мое золотистое платье переливается в свете уличных фонарей, а капли дождя превращаются в стразы, создавая дополнительные блики. Макияж скорей всего поплыл, прическа потеряла свой объем. В голове пустота, в душе дыра.

Остановившись, оглядываюсь. Вздрагиваю. В нескольких метрах от меня замирает огромный джип с тонированными окнами.

Герман? Или Тимур?

Когда из машины выходит мужчина с зонтом и пледом в руках, я облегченно вздыхаю. Я не знаю его имени, но его лицо часто видела в толпе личной охраны Соболя. Накидывают плед, раскрывают над головой зонт.

Меня насильно отвезут в резиденцию Германа, если я сяду в машину? Или отвезут туда, куда я скажу?

— Вы можете меня отвезти в отель? — тихо спрашиваю, особо не рассчитывая на успех.

— Да, конечно. Вы куда именно хотите? — от удивления не сразу нахожусь с ответом.

Герман не приказал меня тащит к нему? Или не успел? Или... услышал меня?

— Я посмотрю в интернете, — мямлю, двигаясь в сторону джипа. Когда сажусь, блаженно прикрываю глаза. Здесь тепло и сухо. А еще пахнем им...

Несколько минут молчу, не сразу понимаю, почему не двигаемся. Вспомнив, что должна сказать, куда меня отвезти, забиваю в поисковике слово «отели». Выбираю пятый по счету. Просто так, без какого-либо смысла.

Довозят быстро, даже не успеваю согреться. Благодарю мужчину, выхожу из машины. Администратор регистрирует, удовлетворившись фотографией паспорта с телефона. Мне выдают ключ от номера.

Я не беру люкс, мне вполне хватает комфорта. Снимаю туфли, стаскиваю с себя мокрое платье, трусики. Сразу же иду в ванную, принимаю горячий душ. Меня все еще бьет дрожь. От холода. От пережитого стресса. От напряжения. От ожидания.

Подсознательно я жду, что он вот-вот придет. Ворвется ко мне в номер, опять наговорит кучу слов, сгребет в охапку и будет до утра любить, как умеет только он.

Он не приходит. Ни через час. Ни через два. Ни через три.

Лежу на огромной кровати, смотрю перед собой, боюсь уснуть. Боюсь вновь увидеть Германа с другой, вновь пережить раздирающую боль, только теперь во сне. Мне все равно придется с Соболем встретиться, хотя бы для того, чтобы забрать свои документы. Очень хочу верить, что не станет удерживать. Не знаю, куда мне уезжать, как начинать опять с нуля, строить нормальную жизнь, но надо. От этого слова стону.

Надо прежде всего для себя. Надо научиться смотреть вперед. Надо через силу улыбаться. Надо знакомиться с новыми людьми. Надо снять квартиру. Надо устроиться на работу. Надо смириться с тем, что любить не смогу. Надо позволить себя любить другим мужчинам. Надо принять факт, что Герману я не нужна.

Утыкаюсь лицом в подушку, прикусываю кончик наволочки, глушу свои рыдания. Позволю себе сегодня быть слабой.

48 глава

Утро я проспала, как и день. Пришла в себя ближе к вечеру. Заказала себе ужин в номер, в интернет-магазине выбрала повседневную одежду. Вежливый менеджер пообещал все вещи доставить завтра к девяти утра.

С замиранием сердца по-прежнему жду прихода Соболя. Маюсь до двенадцати, поглядываю на темный экран телефона. Жду его звонка. Хотя бы эсэмэс.

Неужели ему неинтересно, как я? Он думает, что у меня все хорошо? Кто-то присматривает за входом в отель? А вдруг я себе в номере вены вскрыла? Или утопилась в ванне?

Нервно смеюсь, откидываю телефон в сторону. Учиться стоит начинать прямо сейчас, жить без него, без его влияния, без его присутствия. Сейчас втройне сложно, чем после отдыха в Мексике.

Опять беру в руки мобильник. Избавляться от прошлого стоит тоже сейчас. Я открываю галерею, папку — фотографии. У меня много кадров спящего Германа. Много фотографий, сделанных украдкой, когда он работал в кабинете, с кем-то общался по телефону на улице, в машине, когда мы вместе куда-то ездили. Редко. Но больше всего фотографий в постели.

Он не любит фотографироваться, если видит камеру, сразу просил меня убрать. Поэтому все, что у меня есть, все сделано тайком. Вот он спит. Опять спит. Вновь спит. Я безумно любила те минуты уединения с ним наедине. Мне казалось, что он только мой и больше ничей. Обман.

Не даю себе время передумать, выделяю галочкой все фотографии и удаляю. Сжимаю зубы, наблюдая, как постепенно пустеет альбом. Следующий шаг — почистить сообщения. Их немного, но для влюбленной дуры, как я, они бесценны. Удаляю, зажмурив глаза. Теперь - внести его номер телефона в черный список. Этого не делаю, он может позвонить с любого другого номера.

Чтобы быстрее уснуть, не мучать себя думами и пустыми надеждами, в мини-холодильнике нахожу небольшую бутылочку коньяка. Заказала на ужин, как чувствовала, что данное лекарство мне потребуется.

Морщась, выпиваю в несколько глотков, потом еще запиваю водой и возвращаюсь в кровать. Лежу, прислушиваюсь. Слышу чьи-то шаги. Чем ближе к моей двери, тем медленнее они становятся. Сердце барабанной дробью стучит у меня в ушах. Вот-вот сейчас повернется ручка, он зайдет. Никакие замки его не остановят.

Шаги проходят мимо моей двери. Это не он. Это не ко мне.

Еще маюсь какое-то время без сна, засыпаю. Без сновидений, без дум, без надежд.

***

— Доброе утро. Мне, пожалуйста, фирменный завтрак и кофе без сахара, — улыбаюсь официанту и откладываю меню в сторону.

Курье приехал в девять, привез мне джинсы, блузку, пиджак и туфли на шпильке. От суммы на чеке думаю, Соболь не обеднеет, зато я одета и с удовольствием спрятала платье в пакет, в котором хотелось сразить, а получилось...

— Как приятно начинать новый день в компании столь очаровательной девушки, — напротив присаживаются, моя бровь недоверчиво ползет вверх.

— Вообще-то я тебя не приглашала и хочу побыть одна, — звучит грубо, но нет у меня настроения любезничать.

— Зализываешь раны? Да, разбитое сердце очень сложно склеить после такого разочарования, но возможно. Например, начать новые отношения.

— Ага, сразу от одного бандита к другому! Крутая замена, — хмыкаю, беру мобильник в руки, лишь бы занять себя чем-то.

— Ты неподражаема, Марьяна, именно твое отрицание цепляет не только меня, но и Соболя. Яркая, красивая, умница — у нас не было шансов остаться равнодушными.

— Ты за себя говоришь или от имени всех темных личностей, которые любят подчинять себе? — раздраженно кладу телефон на стол, в упор устремляю на мужчину глаза. Он расплывается в широкой улыбке, выглядит довольным собой.

— Чего тебе надо, Тимур? Покороче и по делу.

— Еще одна черта, которая притягивает к тебе, — руки на стол, подается вперед.

Его глаза смотрят ласково, почти дружелюбно, но это обманчивое впечатление. На самом деле Тимур еще тот шакал. Не знаю, насколько он опаснее Германа, по мне они оба из одной стаи.

— Хочу предложить тебе взаимовыгодное сотрудничество.

— У меня ничего нет. Все акции у Соболя.

— Да забудь ты эти акции, они никогда меня особо не интересовали, а вот ты...

— Что я? — испуганно переспрашиваю, чувствуя, как нехорошо становится на душе. Если уж выбирать между Ясином и Соболем, хочу обратно к Герману.

— Мне нужна жена. Красивая, как ты, умная, как ты, умеющая вести разговор и в нужное время молчать, как ты.

— У меня ощущение дежа вю.

— Мои планы и чувства не изменились. Так что?

— Конечно, нет, — облегченно вздыхаю, когда приносят мой заказ, удивляюсь, что Тимуру тоже принесли завтрак и кофе. Присматривался ко мне? Откуда знал, что я именно сюда приду?

— Не спеши с ответом.

— Мой ответ не изменится ни сегодня, ни завтра. Я тебе уже отказывала, повторю еще раз: я не выйду за тебя замуж.

— Из-за Соболя?

— Я хочу нормальной жизни, без этого боевика. Сомневаюсь, что ты ради меня оставишь свою «честную» деятельность и уедешь из страны, начинать с нуля. В России я оставаться не планирую. Если ты не против, я поем, — демонстративно беру вилку с ножом, опускаю глаза в тарелку.

Жениться? Ха-ха-ха. По логике жанра сейчас должен появиться Герман и опустить соперника ниже плинтуса, но его нет, а Тимур не спеша завтракает вместе со мной. Со стороны мы, наверное, похожи на парочку, которая выбралась утром в кафе. После этого обязательно должны прогуляться за ручки, смеяться и целоваться. Представила себе эту картину, и меня передернуло от омерзения.

— Сегодня к девяти я тебя жду в «Radisson», — на столе появляется белый конверт. Я поднимаю на Тимура глаза. — Это ключ от номера. В половине девятого тебе привезут наряд, выбрал лично сам. Думаю, после просмотра местных новостей ты согласишься на все мои условия. Приятного аппетита, моя прелесть.

Он уходит походкой победителя. Я не согласилась, но внутри постепенно растет стойкое убеждение, что против воли в девять я приеду в назначенное место, в назначенное время. В том самом наряде, в котором он хочет меня увидеть. Скорей всего, это будет плащ, а под ним ничего, как в дешевых мелодрамах. Остается только понять, каким способом он заставит прийти к себе.

***

— Вчера ночью было совершено покушение на главу корпорации «С», — я оборачиваюсь к телевизору, замерев посередине комнаты.

На экране плоской плазмы показывают крупным планом лицо Германа в окружении охраны, его адвокаты закрывают ладонью камеры операторов, игнорируют вопросы журналистов.

Сердце ухает куда-то вниз. Я безвольно падаю на кровать, продолжая смотреть в телевизор, ничего не слыша. Все чувства разом отключаются. Не могу дышать.

Вчера на него было совершено покушение поздно вечером, когда он выходил из здания своего офиса. Вчера, когда я его ждала, удаляла фотографии, сообщения, он был на волоске от смерти. Вчера я могла его потерять...

Не понимаю, как при таком количестве охраны кто-то сумел подъехать близко к его машине и беспорядочно выпустить автоматную очередь. Куда охрана смотрела? Неужели не видели ничего подозрительного? Самое ужасное, его не планировали убивать, просто припугнули. Судя по напряженному лицу Германа, по тому, как он внимательно слушает своих адвокатов — он сам прекрасно все понимает, знает имя заказчика, но это не для широкой массы.

Война между Соболем и Ясином набирает обороты. Подслушанный мной разговор Германа с его помощником — это было не началом конфликта. Все тянется, видимо, давно, но втихаря и не так открыто. Теперь вот Тимур решил не скрываться. С какой целью?

Неужели мое согласие что-то изменит? Я соглашусь на его предложение, а он больше не будет трогать Германа? Не убьет его? Мне нужно всего лишь выйти за Ясина замуж? Такова цена за жизнь Соболя?

От мысли, что любимый человек мог вчера умереть, мне становится плохо. Я заползаю на кровать, сворачиваюсь клубочком и смотрю в одну точку. Слез нет, я их выплакала за два дня, а вот дыра в душе все растет и растет.

Я не хочу, чтобы он умирал. Не хочу... Пусть лучше живет. Пусть мы будем не вместе, но живет. Боже... Закрываю глаза, в ушах возникает похоронный марш, а воображение рисует пышные похороны Соболя с толпой подозрительных лиц. Все показательно скорбят, но вряд ли кто-то искренне будет оплакивать его смерть, кроме меня...

Нет. Я не допущу этого. Нет...

Пусть Герман никогда за себя не просил, вряд ли попросит, но я не позволю развязаться подпольной кровавой войне. Тимуру нужна я для успокоения? Что ж, он меня получит.

В дверь стучатся. Смотрю на часы. Половина девятого. Какая королевская пунктуальность.

Вскакиваю с кровати, открываю дверь. Курьер держит пакет. Я забираю, благодарю, возвращаюсь вновь к кровати. Ищу свою сумочку, нахожу конверт.

Я сумею... Сумею отстраненно ко всему относится, позволю Ясину себя трогать. Просто нужно будет отключить свой мозг. Ведь никто не требует получать удовольствие.

В пакете обнаруживаю кружевное нижнее белье, плащ и туфли. Совсем банально и предсказуемо. Видимо, Тимур хочет воплотить со мной свои детские фантазии. Уверена, он жаждет увидеть перед собой роковую женщину, похитившую его гнилое сердце. Что ж, не будем разочаровывать, как бы мне ни было отвратительно.

49 глава

Красная помада - последний штрих. Я смотрю на свое отражение и чувствую себя шлюхой. Разменной монетой в опасной игре больших мальчиков. Смотрю на свое отражение и думаю, как я, такая умница и красавица, докатилась до самого дна, что сейчас готова сорваться в отель, как дешевка, ради... Ради человека, которому, собственно, все равно, где я, что я, и жива ли я.

Он за эти дни не соизволил о себе напомнить, пусть сейчас ему не до меня, но все же можно прислать короткое эсэмэс. Или... прислать Шамиля, или Костю, чтобы те привезли мои документы и вещи.

Сажусь на кровать, рассматриваю носки своих туфель. Тимур, конечно, игрок еще тот. Он неплохой психолог, умеет играть на чувствах, появляться в нужное время и бить словами прямо в цель. Случись наш разговор неделей раньше, я бы его послала далеко. Одна деталь меняет положение — тогда я была с Германом, сейчас я без него.

Без него. Стоит вспомнить свои же обещания самой себе. Вспомнить бессонную ночь и выплаканные глаза. Он не ценит меня, ему на меня плевать, а вот мне... Мне все еще есть дело до него.

Звонит внутренний телефон отеля, администратор сообщает, что меня ждет машина. Благодарю, смотрю в свое отражение. Думаю минуту, беру свой клатч, покидаю номер.

Возле дверей отеля меня ждет черный «ауди». Водитель мельком бросает на меня внимательный взгляд в зеркало заднего вида и трогается в места. Отворачиваюсь к окну.

Ради чего? Он ведь не обещал любить. Не обещал жениться. Не обещал мне совместной жизни. Ничего не обещал. Ради чего я тогда еду в отель к человеку, к которому у меня нет расположения? Где гарантия, что моя жертва будет оправдана? Нет ее. И какого черта я еду к Тимуру?

Глупая дура и влюбленная идиотка. Сначала принимает решения под воздействием эмоций, потом включает голову. Нужно думать, все тщательно взвешивать и только потом что-то предпринимать.

Герман живой. И слава богу. Хочу убедиться в этом лично.

— Вы отвезите меня в Москву-Сити. Это ненадолго, — очаровательно улыбаюсь.

Я знаю, что один из офисов находится в Сити, Герман как-то вскользь об этом сказал. Без понятия, правда, на каком этаже, и там ли он сейчас. Действую опять на импульсах.

Когда останавливаемся, обещаю долго не задерживаться, а вот Тимур пока потомится. Нетерпение подогревает интерес. А ему сейчас интересно, ведь все идет по задуманному его плану.

Вижу возле входа Шамиля. Сердце екает, я замедляю шаг. Если помощник Германа на улице, значит, Соболь вот-вот выйдет. И я оказываюсь права в своих предположениях.

Сначала появляется охрана, осматривает все по сторонам, следом идет Герман, с кем-то разговаривая по телефону. Я стою в сторонке, облегченно вздыхаю. С ним все в порядке, жив, здоров, как всегда, решает свои дела. Нет смысла ехать к Ясину.

Облизываю губы, улыбаюсь и иду в сторону торгового центра. Там спущусь в метро и доеду до отеля. Сдам номер, перееду в другую гостиницу, позвоню Соболю и попрошу отдать мне документы. Потом вернусь в США.

Еще раз бросаю на Германа украдкой взгляд из-под ресниц, сжимаю клатч. Первый шаг. Да, он самый трудный. Вздрагиваю. Ветер сегодня слишком холодный, а учитывая, что на мне почти нет одежды — не ровен час заболею. Болеть буду в одиночестве на другом конце света, а пока нужно саму себя пересилить.

— Марьяна! — оглядываюсь через плечо, он смотрит прямо на меня.

Его взгляд изучает мой наряд, лицо каменеет, губы сжимаются в тонкую линию. Недоволен увиденным. Не нравится. Кивает головой в сторону машины, безмолвно приказывая в нее садиться. Я не спешу исполнять приказ. Я и не буду исполнять. Усмехаюсь, отрицательно качаю головой, отворачиваюсь.

Это не просто, но я сумела. Чувство гордости захлестывает меня через край. Прохожу мимо «ауди», сзади слышно шаги. Наверное, кого-то из охраны попросил догнать, вряд ли его высочество соизволит двинуться с места.

Хватают за руку, разворачивают. В этот раз ошибаюсь. Рядом стоит Герман. Тяжело дышит, впивается в мое лицо убийственным взглядом. Крепче сжимает мои предплечья, потом резко дергает на себя, обнимает. Не шевелюсь, пытаюсь понять смысл этого порыва. В голову ничего не лезет, я просто наслаждаюсь его теплом, с запасом на будущее вдыхаю его запах, прогоняя внезапные слезы из глаз.

— Прости, — тихо произносит мне на ушко. Это сказано для меня хриплым голосом, не скрывая подавленность состояния.

Отстраняюсь, всматриваюсь в его лицо. Вблизи отчетливо видна усталость, загруженность по самую макушку и жгучее желание всех послать по известному адресу.

— Как тебя понять, Герман?

— Никак, — вымученно улыбается, тяжело вздохнув. — Поехали домой, я чертовски устал за эти дни.

— Нет.

— Нет? — изгибает бровь, внимательно смотрит в глаза. — То есть ты не поедешь со мной?

— Нет. Просто отдай мои документы и вещи, — отхожу от него на шаг, Герман стискивает руки в кулаки, двигает в разные стороны челюстью. Его взгляд сканирующим проходится по мне, судя по загоревшимся огонькам, ему известно, в каком я виде под плащом.

— Тогда куда ты в таком виде собралась? — сколько же холода в этом вопросе, отчуждения и непонимания.

— Хотела бежать тебя спасать, но потом поняла, что ты не стоишь таких жертв с моей стороны. Благо хватило времени одуматься, прежде чем переступила порог гостиницы. Думаю, по карте ты отследишь, в каком я поселюсь отеле, — растягиваю губы в улыбке, отворачиваюсь, но Герман не позволяет мне сделать и шага.

— Мне было бы проще тебя отпустить и забыть, — цедит сквозь зубы, морозя взглядом не только меня, но и все вокруг. — Но не могу. Ты мне нужна.

Я стою оглушенная его признанием. Это не те самые три слова, которые все девушки ждут, но от него услышать такое, равнозначно признанию в чувствах.

«Ты нужна мне» — эхом отдается у меня в голове.

50 глава

«Ты нужна мне» — эти слова все еще во мне, я смотрю на Германа, а он на меня и ждет реакции. Ждет, что я сейчас расплывусь в радостной улыбке, захлопаю в ладоши и кинусь ему на шею.

Я улыбаюсь. Иронично, со смешком, отчего его глаза становятся ледяными. Не нравится. Мне тоже не нравится.

— Ты тоже мне нужен, но проще уйти от тебя, чем ввязываться во все это дерьмо, которым пропитана твоя жизнь. Я ведь многого у тебя не просила...

— Не еби мне мозг, — грубо обрывает, зло сверкает глазами. — Ты требуешь от меня невозможного! Я не могу дать тебе семью, как ты этого не понимаешь! Не могу! — рвано дышит, что-то цедит себе под нос. Отворачивается от меня, потирая подбородок.

— Вот и поговорили. А я не могу каждый раз делать вид, что мне по фигу на шалав возле тебя! Не могу прикасаться к тебе, зная, что к тебе прикасались другие! Пусть для отвода глаз, пусть для прикрытия, но все равно противно, больно. Ты понимаешь? — сокращаю расстояние между нами, заглядываю в его глаза. — Ты бы смог просто смотреть на меня с другим? Приходить домой и знать, что чужие губы меня целовали, другие руки меня трогали? Смог?

Шрам на щеке белеет от напряжения, которое волнами от него исходит. Прикрывает глаза, сжимает губы. Я жадно всматриваюсь в его лицо. Кто знает, наверное, последний раз я так близко стою возле него.

— Нет, — глухо произносит, устремляя на меня полный отчаянья взгляд. Сердце сжимается. — Не смогу. Как и не могу рисковать тобой, особенно сейчас.

— Какие у нас варианты?

— Ты понимаешь последствия?

— Быть с тобой? — кивает головой. — Понимаю. Но я хочу быть рядом с тобой, а не быть спрятанной где-то. Я хочу, чтобы все знали, что я твоя женщина. Хочу твою фамилию. Твоего ребенка.

Деликатное покашливание рядом напоминает мне о том, что мы не одни, что меня ждет Тимур, что надо решаться на какие-то шаги. Я вглядываюсь в лицо Германа, пытаюсь понять, о чем он думает. К сожалению, его мысли только при нем. Не лукавила, когда говорила о его фамилии, ребенке. Мне хочется быть его женой, делить с ним все тяготы и радости этой непростой жизни, которую ведет. Я прекрасно осознаю риски.

— Герман? — мне хочется услышать его согласие. Это становится навязчивой идеей. Не знаю, как переживу отказ, до последнего надеюсь на положительный исход.

Морально не готова, если оттолкнет. Не готова стоять одна, смотреть в спину уходящего мужчины, который пустил корни в моем сердце. Крепко, без ведома для меня и себя. И попроси он пойти за ним босиком по горящим углям, я пойду. Скажет стоять и ждать, пообещав вернуться — я буду ждать, только знать бы, что он возвращается ко мне с мыслями обо мне, с желанием обладать только мной ради прикрытия и просто так.

Если оттолкнет... Я соберу себя по кусочкам, я слеплю себя новую. Обязательно, только уйдет на это слишком много времени. Найти себя прежнюю после того, как тебя раскрошат на мелкие частицы — почти невозможно.

Серые глаза смотрят на губы, потом опускает их мне на грудь, ниже. Я тоже опускаю глаза. Вижу, протягивает руку, переплетает наши пальцы, сжимает. Не верю и с сомнением смотрю на него, пытаюсь найти ответ, не задавая вопросов.

Иногда хочется услышать слова, не гадать значение того или иного жеста. Иногда хочется понять, не имеет ли предложение другой смысл. Поэтому я молчу, прислушиваюсь к его молчанию.

Поднимает наши руки, целует мои костяшки. Нежно и трогательно. Подается вперед, обнимает, слегка прижав к себе. Вздрагиваю от его теплоты. Тепло, словно вернулась домой. И мой дом — его объятия. Я боюсь его потерять.

— Ты, наверное, замерзла, руки холодные, — шепчет на ушко.

Улыбается, кивает в сторону машин, а я все еще ищут ответ. Улыбается, обхватывает свободной рукой мою шею, поглаживает большим пальцем подбородок. Внимательно всматривается в глаза.

— Поехали домой?

Рискнуть? Довериться? Обманет? Предаст? Или будет оберегать? Хоть бы намекнул, чего мне с ним ждать.

— Я постараюсь сделать тебя счастливой, Марьяна.

Сжимаю его руку, он тянет за собой. Оказавшись внутри в прогретой машине, понимаю, насколько продрогла. Кожа покрывается мурашками, но, возможно, это оттого, что рука Германа ложится на мое колено.

Рядом с ним постепенно спадает моя нервозность последних дней. Я еще до конца не поняла, что будет с нами. Мне нужны подробности. Должно же быть четкое понимание, кто ты есть для этого человека.

Мельком смотрю на Германа. Он сидит рядом с закрытыми глазами, откинув голову на подголовник. Рука его по-прежнему на моем колене, в этом месте кожа просто горит.

За окном мелькают деревья, домов становится все меньше и меньше. С непроглядной темнотой мы подъезжаем к дому, ворота медленно отъезжают в сторону. Сначала въезжает автомобиль с охраной, потом мы, следом еще одна машина с ребятами.

Герман вздрагивает, когда останавливаемся возле крыльца. Убирает руку, трет глаза. Смотрит на меня уставшим взглядом.

— Добро пожаловать домой, — выходит первым, открывает дверку мне сам, подает руку. Я напоминаю себе, что он до сих пор не разъяснил мне перспективы будущего рядом с ним.

Иду следом, точнее, он тянет меня за собой. Заходим в кабинет, подводит к креслу. Я сразу же в него усаживаюсь, напряженно наблюдаю за Соболем. Он снимает пиджак, вешает его на свое кресло, подходит к стене. Там сейф.

Любопытство съедает, но я держусь. Возвращается ко мне, держа перед собой черную коробочку. Удивленно поднимаю глаза. Предельно серьезен и не улыбается.

— Я это кольцо купил в Мексике, — откидывает крышку, на черной подушечке сверкает кольцо. Купил в Мексике? А потом сказал, не влюбляйся. Какая ирония.

— Ты делаешь мне предложение? — голос предательски дрожит, я стараюсь изо всех сил быть серьезной, но черт… это невозможно. Мне нужно понимание, какие у нас теперь отношения. Кольцо не повод растекаться лужицей перед ним после всего того, что заставил пережить.

— Если для тебя это так важно, да. Ты будешь представлена всем, как моя невеста, будешь всегда со мной, — вздыхает. Тяжело ему дается это решение. Но вдруг осознаю, что он сам думал о моих требованиях. Может быть, не вчера, а вообще.

— А дети? — свадьба - дело не первое, а вот ребенка я хочу. Хочу ощутить в полной мере материнское счастье.

Герман смотрит на меня с напряжением, трет бровь. Подходит ко мне, берет правую руку, кольцо занимает официальное место на моем пальце. Про детей пока молчит, я любуюсь камнем.

Молчание затягивается. Поднимаю на него глаза, обхватываю кольцо и медленно стягиваю. Приподнимает губы, вижу сжатые зубы. С противоречивыми чувствами наблюдает за кольцом. Проводит ладонью по лицу, прикрывает рот. Борется с собой, со своими страхами и демонами. Кто победит?

Мне жаль. Жаль, что с ним не получается... У нас разные ценности.

— Хорошо, — выдыхает согласие, подобно контрольному выстрелу.

Именно так ему и кажется, а я держу кольцо на самом кончике, плачу и улыбаюсь. Слезы стирают макияж, но плевать, когда он согласился. Согласился ради меня, ради нас.

Обхватывает мои пальцы, держащие ободок,возвращает кольцо на палец. Сердце совершает кульбит. Мне и сказать нечего, просто поднимаю на него глаза. В его глазах моя бесконечность.

Я люблю его. Люблю.

51 глава

Рядом пружинится матрац. Приоткрываю глаза, смотрю на часы. Четыре утра. Последние дни он постоянно приходит домой в это время. Я не спрашиваю, где его носит, стараюсь доверять, но постоянно принюхиваюсь. От него не пахнет женскими духами, только сигаретами, кофе и его неповторимым запахом.

Прислушиваюсь. Переворачиваюсь в его сторону, смотрю на профиль. Глаза закрыты, но вряд ли спит. Прокручиваю на пальце кольцо. Я к нему привыкла, но ощущение чужеродности не покидает, как и в том, что мы пытаемся жить вместе.

Вроде что-то изменилось с момента, когда он согласился на семью, а что-то нет. Я нашла себе работу дистанционно. Мне нужно было заполнить свободное время, когда Германа не было дома. По хозяйству приходила женщина, она готовила и убиралась, ее совсем не видно и не слышно. Я просто знала, что она есть, и видела заполненный приготовленной едой холодильник.

Герман перестроил график работы. Он, как и положено мужу, завтракал со мной, обсуждал планы на день. Слушал мои планы. Вечером в шесть возвращался домой. Мы ужинали, потом расходились по своим местам работать. Иногда выбирались в город на какое-то некрупное мероприятие, где, к моему удивлению, не встречала знакомых, а Соболя знали как спонсора, организатора или просто почетного гостя. Но были дни, когда он уходил ночью и возвращался под утро, как сейчас.

В такие дни его лучше не трогать, не приставать с вопросами и не устраивать сцен. Нерастраченная агрессивная энергия прямо сочилась из него со всех сторон. Не орал, не крушил дом, но смотрел так, что хотелось провалиться сразу под землю в самое пекло ада, если он существует. Его неподвижный стеклянный взгляд пугал, заставлял стынуть кровь в венах.

— Почему ты не спишь? — тихо спрашивает, поворачивая голову в мою сторону.

В глазах все еще тлеют угольки безумия, в котором он пребывал несколько часов назад. Лицо расслаблено, но знаю, что прикоснись к нему, ощутишь, как напряжены мускулы, как он сам по себе натянут подобно струне.

— Проснулась, — веду плечом, он приподнимает уголок губ.

Ложится на бок, протягивает руку к моему лицу. Очерчивает губы, гладит щеку, сдвигает лямку пижамной майки в сторону. Сердце замедляет свой ход, а когда его пальцы касаются соска, срывается, как при низком старте на соревнованиях.

Он подвигается ко мне, целует в губы. Поцелуй со вкусом ментола и кофе. Я вся в предвкушении и в ожидании. Тело томится. Его прикосновений мало, хочется большего. Хочется его тепла, его запаха, его вкуса. Стону, когда его рука оказывается у меня в шортах.

Герман — мой наркотик. Я прекрасно знаю пагубность его влияния на меня, но при этом я, как подсевший наркоман, мне все время мало «дозы». Днем в одиночестве я ловлю себя на мысли, с ним мир раскрашен разноцветными красками, без него все тускло. Без него было бы просто, но пресно.

Его дыхание обжигает кожу груди, выгибаюсь в пояснице, прикусив губу. Неправильное счастье. Не о таком мужчине мамы мечтают своим дочерям, уверена, моя мама пришла бы в ужас. Папа бы не стал скрывать от нее правду о личности мужчины дочери.

Широко распахиваю глаза, когда меня тянут с кровати. Непонимающе смотрю в серые глаза, затуманенные желанием. Проводит рукой от шеи до живота, задевая грудь, разворачивает. Я смотрю на стену, упираюсь руками в мягкую обивку кровати. Жду. С нетерпением жду, а он дразнит, не спешит собой заполнить меня до отказа.

— Пожалуйста... — хнычу, невозможно терпеть эту сладкую пытку.

Сзади раздается смешок, Герман медленно вводит член. Прикусываю губу, подаюсь навстречу, но меня удерживают за бедра.

Его взгляд скользит по позвоночнику, мурашки бегут следом. Как можно больше прогибаюсь, открываюсь ему, доверяю. Вздрагиваю от поцелуя в плечо, задерживаю дыхание, когда обхватывает шею, перекрывая мне доступ кислорода.

Мозг в панике бьет тревогу, пытается внушить мне о недопустимости такого жеста. Прикрыв глаза, я доверяю ему. Медленные толчки сменяются на более резкие и глубокие. Все ощущается острее, чем ранее. Может быть из-за того, что дышу я урывками, стараясь разумно тратить крошечные глотки воздуха.

Моя спина прижимается к его груди, передергиваюсь. Кожа прохладная, влажная, а внутри все горит. Впиваюсь ногтями в обивку, его пальцы на шее сжимаются. Инстинкт самосохранения оказывается сильнее доверия, обхватываю его запястье, пытаюсь ослабить хватку.

— Ш-ш-ш... Расслабься. Верь мне, Марьяш. Верь... — искушает шепотом, обхватывая одной рукой за талию, а на шее немного расслабляет. Прикусывает мочку ушка, я вздрагиваю и вскрикиваю.

Зажмурив глаза, хватаю ртом воздух, который резко врывается в мои легкие. Несколько мощных толчков, Герман крепко сжимает мое предплечье, вжимается в мои бедра. Собирает в кулак волосы, тянет на себя. Откинув ему на плечо голову, отвечаю на поцелуй на грани нежности и дикости.

— Сладкая, — трется носом об мою щеку, отпускает.

Я ложусь на живот. Герман тоже ложится, только на спину. Закидывает руку за голову, прикрывает глаза. Постепенно дыхание его выравнивается. Понимаю, что уснул.

Тихонечко встаю с кровати, иду в ванную. В зеркале на меня смотрит довольная мордашка. Улыбаюсь своему отражению, раздеваюсь. Включаю душ и встаю под струи воды.

Мы не предохраняемся. Я с нетерпением жду следующий месяц. Жду его с приятной новостью. Когда созваниваюсь с Дианой, по-другому уже смотрю на Еву, на Марка, мысленно представляю нашего с Германом ребенка. Получается плохо, поэтому смеюсь над собой.

Завтракаю в одиночестве, ухожу в одну из комнат, которую переделала в свой кабинет. Пока Герман спит, можно спокойно поработать и не прислушиваться к его шагам.

— С утра пораньше и уже за работой, — раздается через три часа голос в дверях.

Вскидываю голову, улыбаюсь. Герман после сна слегка взъерошен, глаза еще сонные. Он без футболки, резинка серых трико находится слишком низко. Вид домашний и одновременно сексуальный.

— Ты мало поспал, — недовольно замечаю. — Тебе нужен отдых. Выглядишь уставшим.

— Это ты верно заметила, — он подходит к креслу, заваливается на него, устремляя на меня добродушный взгляд. — Может, съездим на море?

— Куда?

— Не знаю. Туда, где мало народу. Только не Мальдивы.

— Чем тебе не угодил этот райский уголок?

— Там каждый второй отдыхает. Не хочу. Еще лететь с пересадками. Нужно прямой рейс до пункта назначения.

— Постараюсь узнать в какой деревне возле моря есть взлетно-посадочная полоса. Думаю, выбор будет ограниченный, — иронизирую, Герман хмыкает.

— Можно в Крым на машине.

— Серьезно? С толпой твоих охранников самое то. Или мы поедем инкогнито? Уверена, у тебя в сейфе на этот случай есть поддельные документы. Мы там супружеская пара? Я надеюсь, ты понимаешь, что такого уединения, как здесь, нигде не будет. И проживут ли тут без тебя, большой вопрос, — поглядываю на задумчивого Соболя, а сама в это время ищу в поисковике подходящее место в этом мире под его запросы.

— Ты поела?

— Кофе выпью.

— Тогда пойду его сделаю. Не задерживайся, я чего-то привык уже завтракать с тобой, — встает и уходит, а я с улыбкой провожаю его взглядом.

Привык...

52 глава

Морская вода приятно освежает. Губы соленые. Жмурюсь от яркого солнца, расплываясь в счастливой улыбке. Мужские руки крепко держат меня за талию под водой, а я обнимаю его за шею, прижавшись щекой к его щеке. Ногами обнимаю его за талию.

Боже, это так классно, когда просто наслаждаешься моментом, ни о чем не думаешь. Море, солнце, любимый мужчина и ты.

Уединенный пляж мы нашли сами, просто катались на машине по окрестностям. Здесь чистая вода, очень мало людей, можно сказать, их почти нет. И нет голодных взглядов девушек, смотрящих на Германа. Один раз сходили на общественный пляж, и я разделила его нелюбовь к скоплению народа.

— Мне так хорошо, — смотрю на мокрое лицо Германа, его руки придерживают меня за задницу.

— Вообще или со мной?

— Два в одном. Может, в будущем нам купить домик на побережье?

— Зачем? Чтобы платить бешеные налоги и коммуналку? Дешевле снять.

— А может, я хочу жить возле моря.

— Будешь жить со мной. В лесу, — чмокает в губы, двигается к берегу, все еще удерживая меня на себе.

На мелководье отпускает меня, вместе выходим. Здесь нет шезлонгов, громких продавцов сладостей и ягод, нет зазывал на всякие развлекушки. Только море, пляж и ветер.

Присаживаюсь на покрывало, беру в руки полотенце, промокаю лишнюю влагу. Герман тянется к мобильнику, проверяет наличие звонков и эсэмэс. Судя по тому, как поджимает губы, что-то там не по нраву, но не уходит и не углубляется в телефон для важного разговора или переписки.

— Ты в детстве часто ездил на море? — ложусь на живот, Герман лежит на спине, прикрыв лицо козырьком кепки.

— Нет.

— А дядя тебя не вывозил?

— Нет.

— А это брат отца или матери? — мои вопросы как из блиц-опроса.

Я изгибаю вопросительно бровь, когда он на меня устремляет прищуренный взгляд. Вздыхает, молчит. Вновь не отвечает.

— Странно, что органы опеки отдали тебя незнакомому человеку.

— Думаешь, в детском доме из меня вырос бы другой человек? — смеется, не злится. — Просто путь к сегодняшнему положению занял больше времени.

— И ты всегда хотел быть там, где сейчас?

— Я другой жизни не знаю, Марьян. Моего отца убили, мать тоже умерла не от хорошей жизни. Воспитывал преемник отца, вдалбливая в детскую голову мысль о мести, о том, что я должен быть лучше, выше, сильнее своего родителя. Как я мог вырасти с другими ценностями? — резко откидывает кепку в сторону, садится. — Когда мне было пятнадцать, мои ровесники влюблялись, гуляли с девчонками, думали, куда податься после девятого класса. Я в пятнадцать разбирал и собирал автомат Калашникова с закрытыми глазами, видел вокруг себя только проституток и наивных дур, соблазнившиеся криминальной романтикой.

— У тебя хоть какое-то образование есть?

— У меня аттестат после девятого и университет под названием «жизнь», — оглядывается через плечо. — На принца не похож, до рыцаря не дотягиваю, а вот за разбойника вполне сойду.

— Может, у тебя и нет дипломов, но я знаю, что во главе всегда стоят умные, хитрые, циничные люди. Люди, которые хотят прогнуть под себя не только окружение рядом, но и по возможности весь мир. Иногда я боюсь нашего будущего.

— Поздно бояться, — ложится возле меня, берет руку, крутит кольцо на безымянном пальце. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты не пожалела о своем выборе.

— А отказаться от всего этого никак?

— В следующей жизни. Ты веришь, что после смерти мы вновь встретимся?

— Как будто ты веришь, — смеюсь, Герман подается ко мне, целует. И я его целую. Неторопливо.

Хочу с ним быть и в следующей жизни. И через жизнь. И всегда находить друг друга. Рядом с ним чувствую себя, раньше такого не было. Раньше мне хотелось иронизировать, язвить, высокомерно смотреть на тех, кто пытался добиться моего внимания. Раньше отношения быстро приедались, утром просыпалась и понимала: с этим человеком нам не по пути.

Сейчас мне хочется быть ласковой, нежной, слабой и любимой.

***

—Что ты задумал? — сердце от неизвестности и любопытства ухает в груди. Я ничего перед собой не вижу, так как Герман завязал мне глаза шелковым платком.

Слышу плеск волн, чувствую на своем лице тепло солнце и за спиной - его дыхание.

— Давай мне руку.

Берет мою ладонь, тянет вперед за собой. Нога теряет чувство опоры, я замираю. Он обхватывает меня за талию, сразу же хватаюсь за его плечи. Куда-то переносит. Когда меня опускают, судя по тому, как вокруг все качается, я понимаю, что мы на яхте.

Он сам снимает с меня повязку. Моя догадка верна. Оборачиваюсь к нему, замечаю за его спиной нескольких людей. Охрана? Или люди будут управлять яхтой?

— Надеюсь, у тебя морской болезни нет, — усмехается, берет меня под локоть и тянет под навес к диванчикам. — Хочу, чтобы ты запомнила этот день навсегда.

— Самый главный день я помню.

— Это когда ты поняла, что влюблена в меня?

— Нет. Это когда я тебя впервые увидела в суде. Согласись, ты уже знал, что это дело будет в мою пользу.

— Ты все сделала без моего участия. Видимо, очень хотела доказать начальству, что чего-то стоишь. Доказала, — улыбается, смотрит на возникшего парня прищуренным взглядом.

Тот украдкой на него поглядывает, расставляет на столе фрукты, ставит ведерко с шампанским. Через минуту мы остаемся одни, а яхта отплывает от пирса.

Герман берет бутылку, открывает ее с легким хлопком. Я смотрю на море, ни о чем не думаю. Эта неделя для меня самая лучшая, лучше и желать нельзя.

Мне протягивают бокал, без лишних слов чокаемся. Устраиваюсь возле его бока, кладу голову на плечо. Его рука ложится мне на плечо и нежно поглаживает. Здесь и сейчас он может себе позволить немного чувств. Где-то лишний раз улыбнется, где-то неожиданно обнимет, что-то ласковое скажет. Вдали от столицы, от опасной игры, рядом со мной сейчас совершенно незнакомый человек, и он мне безумно нравится с каждым днем. Жаль, что по возвращению Соболь вновь станет собой, вновь будет смотреть на мир и свое окружение холодными серыми глазами, заставляя вздрагивать.

— Я хочу, чтобы эта неделя никогда не заканчивалась, — шепотом признаюсь, смотря на ровную гладь открытого моря. Мое плечо ободряюще сжимают, я перевожу взгляд на Германа.

— Я так хочу, чтобы ты был обыкновенным человеком. Можно сантехником, не в деньгах счастье, — он усмехается, целует в лоб, но не комментирует мои бредовые мысли. — Может, ты подумаешь по поводу того, чтобы кардинально изменить свою жизнь? Мы можем уехать с тобой в другую страну, начать с нуля. Не обязательно жить на широкую ногу, можно как все, как большинство. Работать, брать кредиты, покупать дом, машины, рожать детей и радоваться жизни, — сжимаю сбоку его футболку, Герман смотрит на меня мягким взглядом.

— Пожалуйста, — только одного человека я постоянно умоляю, прошу, требую, люблю.

Он качает головой, крепче меня прижимая к себе. Разочарованно вздыхаю, прячу от него лицо.

Морская прогулка вышла бы замечательной, не крутись мои мысли вокруг будущего. Я постоянно задумчиво смотрю на Соболя, он перехватывает мой взгляд и не дает пустых надежд. Только быть с ним, принимать его жизнь, с оглядкой пытаться втиснуть все это в привычные мои рамки.

— Марьяш, — протягивает мне руку, осторожно поднимаюсь, гадая, что он задумал.

Замечаю мужчину в капитанской форме, непонимающе кошусь на Германа, а он улыбается, хитро щурясь.

— Я не романтик. От меня вряд ли дождешься еженедельных цветочных веников, постоянных признаний в вечной любви, — берет мои две руки, встает напротив. — Могу только предложить быть моей женой до гробовой доски, со всеми вытекающими отсюда проблемами и последствиями. Ты готова с достоинством носить мою фамилию, любить в горе и радости, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит?

— Ты мне сейчас делаешь предложение или заключаешься со мной брак? — ком в горле мешает говорить, но я выдавливаю из себя вопрос.

— На кораблях браки заключает капитан. Евгений Анатольевич любезно согласился назвать нас мужем и женой. Ну так что? Повторять я не буду.

— Да, — скорей просто пошевелила губами, чем сказала.

Со слезами на глазах наблюдаю, как Герман из карманов светлых брюк что-то достает. Это оказывается просто кольцо, золотое с маленькими бриллиантами, очень похожее на обручальное. Это кольцо мое. Я сразу его чувствую.

Прикусываю губу, сдерживаю рыдание. В его руках вновь оказывается кольцо. Золотое, узкое, едва заметное на его безымянном пальце, когда я дрожащей рукой его надеваю.

— Теперь могу целовать на законных основаниях, — со смехом произносит Герман, обхватывая мое лицо ладонями. Целует в губы, не скрывает свою довольную улыбку.

Слышу деликатное покашливание, но мне все равно, что мы на людях. Сейчас мне позволено демонстрировать свое счастье, свою радость. Обнимаю Германа за шею, жадно прижимаюсь к нему. Мой. Мой навсегда.

— Вернемся в Москву, займемся бумагами. Да? — вопросительно смотрит, я согласно киваю. Кажется, лучшего хэппи-энда для себя я и не могла придумать.

53 глава

Спускаюсь на первый этаж. За окном темно, в доме тихо. Замечаю в стороне кабинета полоску света. Вздыхаю, прислушиваюсь, никаких голосов не слышно. Наверное, один.

Подхожу к двери, предусмотрительно стучусь. Слышу «Заходи», открываю дверь. Герман стоит возле стола, раскладывает перед собой по стопкам деньги. Их много. Не только рубли, но и евро, и доллары.

— Банк ограбил? — улыбаюсь, стараюсь не удивляться.

— Нет. Всего лишь продал свою долю в нефтяной компании.

— И что ты будешь делать с этими деньгами? — замечаю на столе пистолет. — Зажигалка? — протягиваю руку, прикасаюсь к холодному металлу.

Одергиваю руку, смотрю на Германа, он усмехается.

— Зачем в доме пистолет? Я думаю, твои ребята в случае чего одолжат тебе оружие. И вообще, сама мысль об этом мне неприятна. Может, договоримся, что такие игрушки не будут в нашей семье? — нервно начинаю крутить золотой ободок, когда не получаю ответа.

Он по две пачки складывает стопки и перевязывает их резинками, потом закидывает деньги в сейф.

— Герман?

— Марьян, чтобы жить, как нормальные люди, мне нужно время все легировать. Что-то продать, кому-то передать свои дела, — поднимает на меня глаза. — Это может затянуться на год-два, может быть, на пять лет. Я не в состоянии предугадать, кто как отреагирует на постепенный мой выход.

— Это ради меня? — ноги подкашиваются, я ищу рукой на чтобы опереться, за спиной оказывается кресло. С волнением разглядываю родное лицо и не верю в его слова.

— Да. Мне нужно время, — немного мнется, вздыхает. — Я надеюсь, ты не беременна еще, — в глазах загорается холодный огонь, сразу же тухнет.

Вспыхиваю, опускаю глаза. Хотелось бы сказать, что уже да, но увы. Недавно у меня пошли месячные. Конечно, расстроилась, но уверена, что все у нас впереди.

— Нет. Я не беременна.

— Я помню, что ты очень хочешь ребенка, но нам нужно бы повременить с этим вопросом. Годика два.

— Что? — вскидываю на него глаза, смеюсь, словно он пошутил. — Серьезно? — судя по мрачному взгляду, вполне серьезно. Прикрываю ладонью глаза, пытаюсь понять, как мне правильно реагировать на эту просьбу.

— Меня ты тоже будешь скрывать? — досадливо спрашиваю, рассматривая свою ногти. — Я буду дома сидеть, а ты будешь с какой-то красоткой обниматься и по углам зажиматься!

— Марьяна! — рявкает, как только слышит мой повышенный тон с нотками истерики. — Я не собираюсь тебя скрывать. Ты моя жена.

— Всего лишь на словах, на бумагах я тебе никто и звать меня никак.

— Я сказал, что этим вопросом займусь.

— Когда? — вскакиваю с кресла, часто дышу. — Годика через два?

— Сегодня вечером мы идем с тобой на одно мероприятие. Там будет очень много знакомых тебе лиц, много будет тех, кто наслышан о тебе, но не видел в глаза. Мы приедем вместе, мы уедем вместе. И ты будешь представлена всем, как моя спутница, жена, невеста, кем хочешь. На днях я подумаю, как нам зарегистрировать брак без соблюдения формальностей.

— Залет и взятка, третьего не дано, — злость кипит, сверлю Соболя свирепым взглядом.

Как просто он переставляет приоритеты, очень вдумчиво играет, как в шахматы. Не спешит, дает себе время все обдумать, не торопиться, только от это мне не легче. Я по-прежнему чувствую себя в его жизни на птичьих правах. Сегодня жена, а завтра никто.

Герман обходит стол, встает напротив меня. Протягивает ладонь, прикасается к щеке. Берет мою руку, перебирает мои пальцы. Постепенно успокаиваюсь, немного стыжусь своей вспышки. Он улавливает момент, когда я безмолвно прошу его обнять, притягивает к себе. Оказавшись в его объятиях, судорожно вздыхаю и обнимаю за талию. Медленно вдыхаю его запах. Кто-то успокаивается от пустырника, от бокала вина, от сигареты, я - от его парфюма.

— Почему с тобой как по минному полю? — заглядываю в серьезные серые глаза.

Он насмешливо приподнимает один уголок губ, поглаживает меня по щеке и молчит.

— Пойдем спать, раз вечер обещает быть томным, — беру его за руку, тяну за собой, но он перехватывает мою ладонь, сжимает. Я понимаю, что в спальню придется возвращаться одной.

— Не засиживайся, — чмокаю его в колючую щеку, без особого желания ухожу из кабинета. Есть дела, которые меня не касаются и не моего ума, но еще важны для Германа.

54 глава

— Ты выглядишь потрясающе, — шепчет мне Герман на ушко, прежде чем выходит из автомобиля.

Я расплываюсь в улыбке, довольная собой.

Для этого вечера мне потребовалось несколько часов провести в гардеробной и перед зеркалом, чтобы самостоятельно сделать из себя женщину на миллион. Судя по тому, как сверкнули ярко глаза Соболя, когда я спускалась по лестнице, — цель достигнута.

Оказавшись вновь возле Германа, чувствую, что этот вечер мне по зубам. А как иначе, когда такой мужчина, как Соболь, смотрит только на тебя и держит твою руку, демонстративно положив ладонь на свой согнутый локоть так, чтобы все видели два кольца. Чтобы ни у кого не возникло вопросов, кто я такая и что делаю возле него.

Приходится много улыбаться, выдерживать пристальное внимание знакомых и незнакомых людей. В глазах знакомых вижу удивление, потрясение и вопросы. В глазах незнакомых — интерес, оценку, задумчивость. Будь я немного понаивнее, приняла бы все улыбки за чистую монету, но в каждом присутствующей дамочке вижу пораженную соперницу, в каждом мужчине - опасного врага. Может быть, драматизирую и преувеличиваю.

— Герман Александрович, — возле нас оказывается пожилой мужчина с молодой спутницей. Она придирчиво меня окидывает надменным взглядом, на губах приклеенная улыбка.

— Добрый вечер, Аркадий Леонидович, рад вас видеть, — по голосу Германа не поймешь, действительно рад или делает вид, что рад.

— Давненько не виделись. Ходят слухи, что ты распродаешь некоторые акции и закрываешь дела. С чем это связано? — вопрос адресован Соболю, а глаза устремлены на меня. И мне хочется тут же спрятаться за спину своего мужчины. Слишком цепкий и скользкий взгляд у этого Аркадия Леонидовича. И слишком проникновенный, такой, словно читает все твои мысли и знает ответы на любые вопросы.

— Красивая, — замечает, а рядом со мной напрягаются.

Напрягается и спутница пожилого мужчины. Она уже откровенно предупреждающе на меня смотрит, становясь возле Аркадия Леонидовича. Герман сужает глаза, сохраняя на губах прохладно-вежливую улыбку.

— Больно знакомо лицо. Мы раньше не виделись с вами, красавица?

— Нет, — резко за меня отвечает Соболь, собственнически кладет руку на поясницу и придвигает к себе. — Познакомься, Марьяна, моя жена.

Широко расплываюсь в улыбке, не обращая внимания на неприятного мне собеседника, поворачиваю голову. Он тоже смотрит на меня. На губах все та же ироничная улыбка, но в глазах отражаюсь я.

— О, неожиданно... И поздравляю.

— Спасибо. Мы пойдем, нужно кое с кем поздороваться, — увлекает меня в толпу присутствующих, все еще удерживая за талию и, похоже, не собирается убирать свою руку. А я не против.

Слух о женитьбе разбегается как лесной пожар. Буквально через полчаса к нам стали подходить люди и поздравлять. Не знаю, с какой целью Герман пустил этот слух, но все равно было приятно. Особенно приятно, когда к нам подходит пара, в брюнетке я узнаю ту самую барышню, которая была с Германом в подсобном помещении.

Эскортница, что ли?

Встречаемся глазами, она вздергивает подбородок. Краем глаза кошусь на Соболя, он не подает вида, что знаком с ней. Выслушивает поздравления и благодарит. Когда пара уходит, я поворачиваюсь к нему.

— Это она? — ревность все же плохой союзник по жизни. Особенно когда жизнь налаживается.

— Ты о чем?

— Об этой брюнетке. Ты ведь с ней был...

— Марьян, давай прошлое оставим в прошлом и не будем его перетаскивать в настоящее и будущее. Учись доверять мне. Если будешь в каждой девушке видеть бывшую, то ты делаешь прежде всего хуже себе, а не мне.

— А если бы сейчас кто-то из бывших оказался в этом зале, ты бы точно так же говорил?

— Конечно, — почему-то не верю, более того, судя по блеску глаз, бывшие бы подверглись гонению и уничтожению. Приходится душить свою ревность, брать себя в руки.

Остаток вечера проходит без происшествий. Непонятные мужские разговоры, светские пустые диалоги, нескончаемый поток шампанского и желание поскорей вернуться домой, скинуть туфли и вытянуться на кровати.

— Скоро поедем домой, — шепчет Герман на ушко, когда мы отходим от очередной микрогруппы, подходим к окну, усаживает на пустой диванчик. Благодарно ему улыбаюсь. Все же почувствовал мою усталость.

Какие выводы я сделала из этого вечера?

Всем стало известно, что я жена Соболя. И не важно, что на самом деле это неправда. Косые, острые взгляды физически ощутимы, их невозможно было игнорировать. Еще какая-та тревога все время скребла меня изнутри.

Герман не отпускал меня от себя ни на шаг. А в дамские комнаты меня сопровождал его зоркий взгляд. Он не позволял мне ни с кем разговаривать. Это немного бесило, но благоразумно помалкивала.

Еще полчаса и, к моей радости, мы двигаемся к выходу. Устала, наговорилась, теперь хочется в свою норку. Герман на улице накидывает на меня свой пиджак, ребята из охраны любезно открывают мне дверку. Через минуту с другой стороны Герман оказывается рядом со мной, я с готовностью прижимаюсь к нему, переплетая наши пальцы.

По дороге я незаметно для себя погружаюсь в дремоту, положив голову ему на плечо. Пиджак с его теплом согревает, его пальцы нежно поглаживают мои пальцы.

Внезапно машина дергается, я по инерции заваливаюсь в другую сторону. Меня удерживают, поэтому головой о дверку не ударяюсь. Сонно жмурюсь, не понимая, что за резкая манера езды. Смотрю на Германа, он хмурится, оглядывается назад. Я тоже оглядываюсь, но ничего не вижу, только свет фар ехавшей сзади машины.

— Что происходит?

— Пригнись, — сухо приказывает, тянет на себя.

Я почти ложусь ему на колени. Сердце от страха едва бьется. Прислушиваюсь к звукам. Одна рука покоится на моей голове, второй он держит мобильник. Прикладывает его к уху.

— Костя, что это? — молчит, пальцы поглаживают волосы на затылке. — Понятное дело, что машина без номеров. Попробуй его оттеснить от машины, где мы едем. Звони Шамилю, пусть гонит машину в сторону Химок. Попробуем запутать следы. Нет, в городе они вряд ли будут стрелять, а вот за пределами... Я пока не переживаю.

Украдкой дышу, пытаюсь пошевелиться, так как тело от неудобного положения затекло. Его ладонь зависает в воздухе, как только я нахожу удобную позу, вновь опускается на голову.

Если не стреляют, значит, все закончится хорошо. Припугнули, но Герман не из пуганых. Голос его при разговоре с Костей звучал совершенно спокойно. Он даже без мата обошелся.

— Марьяна. — Я поднимаю на него глаза. — Слушай меня внимательно. Сейчас машина остановится, ты вылезешь с моей стороны, там тебя прикроет Женя, вы сядете к Шамилю и уедете.

— А ты?

— Я сяду в другую машину. Все будет хорошо, — его улыбка успокаивает, как ровный голос. Лицо напряжено, но это, скорее всего, от ситуации.

Когда машина останавливается, я уже в пиджаке Германа. Распахивается дверка, вижу Женю. Он протягивает мне руку.

Все длится от силы минуты три. Выхожу из машины, меня прикрывают, как можно быстрее перебираю ногами, сожалея, что не скинула в машине туфли. Не оглядываюсь, не пытаюсь понять, что происходит вокруг. Шамиль сидит за рулем. Мне открывают заднюю дверку, я уже почти рядом, как слышу за спиной визг тормозов. От ужаса оборачиваюсь, застываю, как изваяние.

Рядом стоит незнакомая машина, а из окна высовывается мужик в маске с пистолетом в руках. Завороженно смотрю на оружие, не слыша крика со стороны, хлопка, ответных выстрелов. Меня толкают в сторону, нога неудачно подворачивается, падаю.

Мелкие камушки сдирают кожу на ладонях, руку обжигает огненная боль, головой ударяюсь об землю. Мне трудно дышать, так как Женя всем своим весом наваливается на меня. Даже пискнуть не получается, чтобы он хоть немного слез. Ощущаю, как груди становится тепло, это тепло стекает к животу. Чувствую, как ткань платья становится мокрой. Почему?

Кто-то стаскивает с меня неподвижного Женю. Что с ним? Я пытаюсь сделать глубокий вдох, плохо получается.

— Марьяна? — голос Германа сипит, склонившись надо мной, ощупывает мое тело. — Блять! Костя, неси что-нибудь, она, возможно, ранена! Тут крови дохуя! — осторожно приподнимает мою голову.

— Марьяна, ты слышишь меня? — я пытаюсь моргнуть, но глаза не закрываются.

Мне все еще страшно, я все еще вижу перед собой того человека в маске и направленный на меня пистолет.

— Марьяна! — получаю легкий шлепок по щеке, моргаю, потерянно смотрю в обеспокоенные серые глаза. — Слышишь меня?

— Да, — шевелю губами.

Он кивает, при свете фар подъехавшей машины осматривает меня. Его пальцы щупают грудь, живот, вновь грудь с другой стороны. Он облегченно вздыхает.

— Это не ее кровь, — заворачивает в плед, который ему протягивает Костя, берет меня на руки, куда-то несет.

Я, уткнувшись ему в грудь, закрываю глаза. Слышу, как его сердце постепенно успокаивается и начинает биться в привычном ритме.

Он меня не отпускает, даже когда садится в машину. Я по-прежнему в его руках, прижата к его груди. Его пальцы подрагивают, поглаживая меня по спине. Он словно меня убаюкивает, как маленькую, на своих коленях, уткнувшись лицом мне в макушку. Постепенно глаза закрываются, и в какой-то момент проваливаюсь в сон.

55 глава

Это сон.

Первая мысль, как только сознание выныривает из дурмана снотворного и обезболивающих. «Добрый доктор» под строгим взглядом серых глаз от души зафигачил мне лошадиную дозу. Он еще не вышел из комнаты, а я уже унеслась в небытие.

Сон. Страшный, до застывания крови в венах, сон. Хочу до последнего верить, что не было оглушающих выстрелов, не было на мне чужой крови, не было жертв. К сожалению, сон обретает реальные черты, перед глазами Женя, его мощная фигура, заслонившая меня, его теплая кровь на мне.

Сжимаю зубы, сильнее зажмуриваюсь. Пусть это будет сон. Всего лишь страшный сон. Не хочу такую реальность. А мозг нудным голосом мне напоминает, что ведь предупреждали о сказке наизнанку, прямым текстом говорили, что не будет все как у всех. Какая же я дура. Упертая дура, желающая ходить в розовых очках.

Судорожно вздыхаю.

— Я спокоен. Мне, если честно, ни жарко и ни холодно, — голос Германа обманчиво спокоен.

Не знаю, верит ли собеседник этому вкрадчивому голосу, я лично нет.

— Мне тебя, что ли, учить? — смешок, такой угрожающий, от которого покрываюсь мурашками. — Погоняй его босиком по углям. Покидай ножами, как в дартсе. Нет, убивать не надо. Зачем? Он же не прочувствует уготованную ему участь. Побеседуй по душам, потом отпусти. Пусть, суки, знают, как со мной связываться, — от металла в голосе у меня в животе скручивается тревожный узел, смешанный со страхом.

Такого Германа я не знаю. Я не знаю, кому адресована эта угроза, явно не мне, но почему-то страшно именно мне. Вздрагиваю, натягиваю на себя одеяло, словно замерзла.

— Созвонимся, — быстро завершает разговор Герман.

Я слышу его шаги, приближающие к кровати. Чувствую, как прогибается рядом матрас, как теплая рука прикасается к моему плечу.

— Марьяна? — одеяло медленно сползает, я приоткрываю глаза. В комнате светло. Интересно, сколько времени? Судя по ровной подушке, Герман даже не ложился.

— Сколько времени?

— Около трех. Как ты себя чувствуешь?

— Ты спал? — игнорирую его вопрос, поворачиваю голову. Судя по теням под глазами, по небритости — отвечать нет смысла.

При этом он предельно собран и серьезен. Рубашка цвета кофе подчеркивает его загар, оттеняет холод в глазах.

— Ты как? — заботливые нотки греют душу, заставляют вымученно улыбнуться и потянуться к нему. Герман подтягивает меня к себе, обнимает, гладит по спине. Как же хорошо в его объятиях.

— Это как страшный сон, — шепчу, уткнувшись ему в шею. — Страшный, кровавый сон. Так будет всегда? — отрываюсь от него, пытаюсь заглянуть в глаза, но он притягивает к груди. Его сердце бьется ровно, без скачков.

— Тебе надо поесть. Несколько дней нужно соблюдать постельный режим, — обманчиво спокойно говорит, заправляет за ухо волосы, возвращает меня на подушки.

— Но у меня ничего не болит, — протестую, садясь на кровати. — И есть не хочу.

— Сегодня ты проведешь день в постели, завтра посмотрим. Я попрошу Розу принести тебе еды, — встает, смотрит на меня сверху. Не верю его улыбке на губах, не верю безмятежности на лице.

— Ты побудешь со мной? Давай посмотрим какой-нибудь фильм, раз сегодня мне запрещено вставать.

— Мне нужно уехать по делам, Марьяна, — дикое желание удержать его, не позволить выйти из дома возникает резко и внезапно. Как животное, за версту чую опасность, которая коварно подстерегает его где-то за поворотом. Враги не дремлют, они зорко следят за каждым его шагом.

— Остаться дома! — умоляюще смотрю ему в глаза, в них на секунду возникает растерянность, но тут же исчезает.

— Я вернусь вечером. Не переживай.

— Герман, они только и ждут, когда ты выйдешь к ним. Я, конечно, ничего не знаю, но осознаю все это...

— Марьяна, — смеется, подходит к кровати, протягивает руку к моему лицу. — Не драматизируй. Отдыхай и ни о чем не думай. Если не уснешь, мы обязательно посмотрим выбранный тобой фильм, — нагибается, целует в лоб.

Хватаю его за запястья, удерживаю.

Я боюсь. Ужасно боюсь, что, возможно, это последняя наша встреча. Всматриваюсь в его лицо, пытаюсь запомнить все до мельчайших подробностей. Сердце обливается кровью.

Как мне жить без него? Как?!

— Я буду тебя ждать, — голос предательски срывается, Герман укоризненно качает головой, осуждает взглядом за впечатлительность. Поглаживает щеку, очерчивает губы, убирает руку.

— До вечера.

Он уходит, а я мысленно рвусь за ним следом. Откидываю одеяло в сторону, опускаю ноги. В теле еще присутствует слабость и некая ватность, но я заставляю себя встать. Хотелось бы подбежать к окну, боюсь не успеть еще раз на него взглянуть, медленно передвигаюсь. Опираясь о стену, одергиваю шторы и тюль в сторону.

Герман уверено направляется к одному из трех джипов. Костя распахивает заднюю дверку. На секунду замирает перед помощником, о чем-то разговаривают. Костя кивает головой, Соболь садится в машину. Небольшой кортеж трогается с места.

Боже, храни его. Пожалуйста, пусть он вернется домой.

Я не знаю молитв, но сейчас мне хочется прочитать «Отче наш». За грешников не молятся, но что если это самый дорогой для сердца человек? Что если к нему тянется душа?

У меня совсем падает настроение. Мне не хочется ни есть, ни пить, но я заставляю себя что-то съесть, ибо понимаю, Герману сообщат о моей голодовке, ему это не понравится.

Бесконечно смотрю на часы. Минуты словно издеваются надо мной, внезапно превращаясь в вечность. Пытаюсь уснуть, но воображение рисует ужасные картины, в ушах стоит свист от пуль. По телевизору ничего интересного не нахожу. Хочется с кем-то поговорить, а не с кем. Диану грузить проблемами не позволяет совесть, она ведь Адаму расскажет, тот сразу же запретит появляться на пороге его дома, почуяв опасность.

Чтобы хоть как-то убить время, набираю себе ванну с пеной. Недавно посмотрела время — одиннадцать вечера. Германа по-прежнему нет дома, по новостям о разборках не говорят, звонить ему и беспокоить — хочется, но сдерживаюсь. Вода успокаивает, плюс я накапала лавандовое масло. Прикрываю глаза, пытаюсь как-то разложить свою жизнь по полочкам.

Смогу принять его жизнь? С трудом, но смогу. Теперь буду слушать его требования, четко их выполнять. Герман ведь знает, как обезопасить меня и себя. Не нужно создавать лишних проблем. Я ведь должна была предвидеть последствия своего желания выйти с ним в свет. Не глупая же, работала в структуре, но позволила себе превратиться в взбалмошную девицу с чертами истерички. Последние годы совсем вытрепали мне нервную систему... Родители, акции, Соболь, женихи, побег в США, попытка вернуться в прежнюю жизнь...

— Как водичка? — вздрагиваю от низкого голоса, чуть не нырнув с головой. Хватаюсь за края ванны, смотрю на подошедшего Германа.

— Ты меня напугал, — тихо признаюсь.

— В моем доме тебе бояться нечего. Я присоединюсь? — вопросительно изгибает бровь, расстегивая рубашку.

Киваю. Ванная большая, свободно уместит двоих.

Жадно рассматриваю его обнаженное тело, ища синяки, порезы, ранения. Ничего подобного нет. Красивое рельефное тело, притягивающее взгляд. Немного худощав, но когда ему нормально есть, да еще стрессы такие в жизни.

Приподнимаюсь, жду, когда Герман займет мое место, а я устроюсь у него на груди. Для нас двоих воды оказывается слишком много, переливается за бортики, его одежда, валяющая на полу, сразу же намокает.

— Как дела? — осторожно спрашиваю, поглаживая пальцами его ключицы, яремную впадину. Он лежит с закрытыми глазами, губы расслаблены, а руки методично поглаживают мою поясницу.

— Нормально.

Его тон не располагает к разговору, я больше не задаю вопросы. Уже хорошо, что вернулся домой. Живой, без повреждений, и сейчас со мной.

56 глава

Семь ночей без него. Семь дней без него. Он есть, но я его не вижу, не чувствую, просто знаю, что приходит домой, ложится рядом. И до того, как я открываю глаза, исчезает, как мой сон.

Я даже не могу возмутиться, высказать недовольство, потому что понимаю, с чем все это связано. Или с кем. Ради чего. Или кого. Приходится именно этими мыслями себя поддерживать, нагружать себя работой, лишь бы не сойти с ума от неизвестности.

Сегодня вот не спится. Нагрела себе молока, забралась с пледом в уютное кресло, сижу в спальне перед окном. Слышу шаги, выпрямляюсь. Хочется обернулся, убедиться, что все в порядке. И все же страшно. Вдруг увижу в его глазах совсем не то, что мне хочется.

— Ты не спишь? — голос тихий, спокойный.

Подходит к креслу, нагибается, целует в макушку. Его ладонь ложится мне на плечо, скользит по руке, исчезает. Хочется попросить его не убирать руку, но Герман садится на пуфик для ног передо мной.

Выглядит уставшим, но в уголках губ улыбка. Кладет ладони мне на колени, смотрит на свои пальцы. Вопросительное молчание ждет своих ответов, но Герман не спешит отвечать. Вместо этого вскидывает на меня глаза. Я вздрагиваю, неуверенно улыбаюсь. Сердце екает, тает. Его серые глаза смотрят на меня с непередаваемой нежностью. Так смотрят мужчины на своих любимых женщин. На тех, кто заменяет им Вселенную.

— Поцелуй меня, пожалуйста, — просит шепотом, поймав мои пальцы, сжимает их. — Пожалуйста...

Подаюсь вперед, освобождаю свои пальцы, обхватываю его за щеки и осторожно целую. Робко, неуверенно, словно в первый раз. Словно это первый поцелуй между нами. Он пропитан невинностью и каким-то волнительным трепетом влюбленности.

Обнимая за талию, тянет на себя. Я оказываюсь на полу, на коленях. Целует ласково и немного напористо, целует самозабвенно. От этого поцелуя все тело вибрирует на волне чувственности.

Стаскиваю с него пиджак, пытаюсь расстегнуть рубашку, пальцы плохо слушаются. На мгновение отстраняется, снимает с меня футболку. Опускает горящий взгляд на обнаженную грудь. Ласкового очерчивает большим пальцем сосок. Урывками дышу.

— Ты очень красива. Очень... — голос с хрипотцой низок, звучит очень возбуждающе. — Твоя кожа такая нежная... Ничего нежнее не трогал, — как пианист, играющий на рояле, пробегается пальцами по груди, поднимая их к шее.

Нагибается, целует изгиб между плечом и шеей. Ведет губами вверх, трется носом об мое ушко. Я смеюсь, прижимая плечо к щеке. Щекотно ведь.

— Ревнивая? — шутливые нотки заставляют застыть и вглядеться в его глаза. Не отводит их в сторону, опускает на мои губы. — Так бы и целовал бесконечно эти губы.

— Мне кажется, ты заболел, — прикладываю ладонь к его лбу, кожа теплая, не горит. Поведение все же странное. Усмехается, встает на ноги и заставляет меня подняться. Тащит в сторону кровати, но не толкает на нее, а разворачивает к себе.

— Герман? — его необычное поведение тревожит. Прикладывает палец к губам, целует в щеку. Поглаживает обнаженную спину, опуская руки ниже. Поддевает резинку пижамных шорт, не спеша стаскивает их, опускаясь передо мной на колени.

Ноги подгибаются, кладу обе руки ему на голову. Целует икры, вырисовывает языком узоры, повторяет их на бедрах. Воздух покидает легкие, когда губы прикасаются к чувствительной коже между ног.

Не знаю, как стою, скорей всего Герман меня просто удерживает за бедра. Вся кровь приливает к голове, а потом резко устремляется вниз живота. С каждой секундой становится жарче, сердце скачкообразно стучит. Я кайфую от своего предобморочного состояния, зная, что вот-вот мне станет очень хорошо. Хорошо так, что забуду свое имя.

Сознание плывет, вздрагиваю, пытаясь сдержать дрожь. Ртом шумно дышу, зарываясь пальцами в волосы Германа. Он целует сначала кожу ниже пупка, потом пупок и выше. Осторожно укладывает меня на кровать, любуясь моим лицом, моей открытостью.

Последующий поцелуй с моим вкусом на его губах, языке. Начальная нежность уступает место жесткости. Каждое прикосновение с дрожью в пальцах. Кожа под ладонями горит, под рубашкой она уже влажная. Приподнимается, резко дергает в разные стороны белый хлопок, пуговицы вырываются с корнем. Минус одна дизайнерская вещь. Ремень, брюки, боксеры — все летит за пострадавшей рубашкой.

Смотрю на потолок, ловя рассеянным взглядом на нем наши тени. Мозг что-то пытается внушить, но я его не слышу. Сейчас важно то, что чувствую. Чувствую негу, удовлетворение от происходящего. Все на своих местах, всеправильно и уместно.

Горячий, упругий член упирается в бедро, почему-то Герман медлит, не спешит, хоть чувствуется напряжение во всем теле, в воздухе вокруг нас. Он трогает пальцами меня между ног, шире развожу ноги, как бы намекая, что я готова его принять во всей красе. Погружает два пальцы, стону и выгибаюсь в пояснице, двигая бедрами навстречу.

— Хочу тебя.

Правда, которую нет смысла скрывать. Глядя мне в глаза, направляет себя ко мне. Я вскрикиваю, когда он входит мощным глубоким толчком. Крик эхом разносится по спальне в каждый уголок, после этого Герман закрывает мой рот своим.

Трахает меня медленно и со вкусом, как истинный гурман, медленно пробуя все на кончике языка, чтобы не потерять остроту ощущений. Дает прочувствовать все гамму чувств от нашего единства. Все как-то знакомо и в тоже время все как-то по-другому. Я не могу подобрать слова, озвучить, что не так, но это ощущается, на уровне подсознания. Может, больше нежности сейчас... Много ласковых прикосновений и поцелуев...

Его лицо близко-близко. Я завороженно смотрю на кончики его ресниц. И кажется, что они синевой отливают, взгляд расплавленного серебра обжигает, согревает кожу изнутри.

— Еще... Еще... Сильнее...

Усмехается, не успеваю моргнуть, как он переворачивает нас. Я оказываюсь сверху и упираюсь ладонями ему в грудь.

— Я весь твой, — едва слышно произносит, оглаживая мои бедра.

Я приподнимаюсь, опускаюсь, и новый угол проникновения, новая поза отзывается горячим импульсом, ноги от напряжения начинают дрожать, неметь.

Мне нравится наблюдать за Германом. Он смотрит на мои груди, раскачивающие в такт движениям, гипнотизирует их. Взгляд вспыхивает, мерцает, руки сжимают мои бедра, помогает мне быстрее забраться на высь своего Эвереста.

— Боже...

Скребусь ногтями об его грудь, он обхватывает бедра и в быстром темпе вбивается в меня, разом подводя к финишу. Голова кружится, а в голове бьется мысль «Вот-вот…»

Этот оргазм размазывает меня по стенке. Уничтожает без остатков. Я дрожу, впиваясь ногтями до кровоподтеков на твердом плече. Меня нет.

Герман выходит из меня, переворачивает на живот, подложив подушку. Колени все еще дрожат, не в состоянии удерживать меня. Ласково, умиротворенно пробегается пальцами по заднице.

Первый толчок вызывает улыбку, настолько чувствую себя расслабленно и полностью ему доверяю, что у меня даже на секунду не возникает мысли о возможной боли. И ее нет. Толчки нечастые, но глубокие, горячие губы целуют плечо, затылок, дыхание шевелит волосы.

Такой неги, расслабленности никогда между нами не было. Как полного погружения в друг друга, когда ты обнажен не только телом, но и душой, когда тут занимаешься не сексом, а любовью. Вкусной любовью.

Вновь перед глазами возникает взрыв звезд, внутри все кипит, вот-вот начнется извержение моего вулкана. И мой крик глушат любимые губы, крепко прижимая к груди, в которой сумасшедше бьется сердце. Впрочем, мое ему вторит.

57 глава

Стою возле окна, придерживаю на груди простынь. Досадливо кусаю губу, наблюдая, как парни натирают бока машин, ждут своего хозяина. Вот он уверенной походкой направляется к джипу, Костя садится спереди, он - сзади. Последние дни Герман сильно занят для меня.

Он уезжает из дома в семь, приезжает далеко за полночь. Я его не вижу. Не могу с ним поговорить. На мои звонки отвечает сухо и сдержанно, сообщения игнорит. Что-то происходит, я не понимаю, что именно, чувствую себя слепым котенком.

Позавтракав, с головой окунаюсь в работу, но когда слышу, как во двор заезжают машины, все бросаю и бегу к входной двери. Сердце в предвкушении встречи радостно подскакивает, поет. Герман замирает на входе, недоуменно на меня смотрит, словно не ожидал увидеть.

— Ты быстро, — улыбаюсь, подаюсь к нему.

Привстаю на носочках, хочу поцеловать в губы, так как безумно соскучилась по прикосновениям, ласке, он уворачивается, и губы скользят по небритой щеке.

Продолжая улыбаться, глубоко прячу обиду. Я задета его нежеланием целоваться. Почему? Мы ведь дома.

— Пообедаем в столовой или накрыть на террасе? Погода еще стоит хорошая.

— Не суетись. Я не буду обедать дома. И ужинать тоже, — направляется к лестнице, я за ним.

— Что происходит? Что-то происходит?

Он не оборачивается, на ходу стягивает галстук, кидает его в кресло. Следом летит пиджак, идет в сторону гардеробной, я по пятам. Прислонившись к дверному косяку, скрещиваю руки на груди.

Он снимает рубашку, брюки, все швыряет на пол, берет чистые вещи. Замирает, когда звонит мобильник.

— Да, — вижу на губах чувственную улыбку.

Улыбка, предназначенная для женщины. Не для меня. Ревность обжигает ярким пламенем.

— Конечно, все в силе. В девять увидимся, я заеду за тобой. До встречи, — закончив разговаривать, поднимает на меня ничего не выражающий взгляд. Но это обман. Я это чувствую.

Мы смотрим друг на друга, хочется многое сказать, но все понятно без слов. И мне больно признавать правду, поэтому я, как утопающий, хватаюсь за иллюзию «мы». Но обманываться долго чревато, восстанавливаться будет очень сложно.

— У тебя появилась другая? С которой не страшно появиться на людях? — голос ровный. Герман не представляет, каких сил мне стоит сейчас смотреть ему в глаза и держать себя в руках.

— Что ты имеешь ввиду, говоря «другая»? — кладет мобильник на комод, подходит к вешалкам с рубашками. Выдергивает черную. Любимую рубашку. Он определенно хочет понравиться той, с кем у него назначена встреча.

— А что подразумевается под словом «другая»? Я тебе надоела? Не устраиваю? Слишком много проблем?

— Слишком много проблем. С самого начала с тобой слишком много проблем, Марьяна, — он стоит ко мне спиной, но каждой слово бьет наотмашь, ранит в самое сердце.

Закусываю губу, дают себе несколько секунд прийти в себя. Главное, не плакать при нем. Не показывать ему боль. Не получается... У меня не получается дышать, внутри все стискивается от боли, которая, как снежный ком, разрастается в груди.

— Мне собирать вещи? — мой вопрос заставляет его обернуться.

Смотрит равнодушно, холодно, как чужой человек, с которым ничего не связывает. Словно никогда мы с ним не обнимались, не целовались, не занимались любовью. Словно никогда мы не делили одну на двоих чашку кофе, круассан, клубнику. Словно никогда я не разгуливала по его дому в его рубашке на голое тело.

— Тебе есть куда уходить? — иронично спрашивает, усмехается.

Он прав, мне так с ходу идти некуда. Выставит на улицу, дорога прямиком в отель. И это не самый худший вариант, чем понимать, что человек к тебе охладел, и ты ему не интересен.

— В городе полно отелей, гостиниц. Не пропаду.

— Мне всегда нравилась твоя способность делать правильные выводы и принимать верные решения, — застегивает ширинку на черных брюках, вставляет в петлицы черный ремень. Поправляет воротник рубашки, оставив расстегнутыми две верхние пуговицы. — Я тебя не гоню. Ты мне не мешаешь. Можешь подумать, как дальше жить, — встает передо мной.

Отчужденный, с льдинками в глазах, без намека на какое-либо тепло. Ощущение, что все прожитые рядом с ним дни — мираж, сон, который похож на реальность. Не было рядом нежного, любящего Германа, улыбающегося мне не только глазами, но и губами. Я его выдумала. Настоящий Соболь сейчас стоит напротив. Бескомпромиссный, жестокий, идущий по головам всех, кто встречается ему на пути, к своей цели.

— Не жди меня, домой я не вернусь, — как домашнего питомца, треплет по щеке, усмехается.

Я стою в гардеробной, сквозь слезы смотрю на вешалки с одеждой, прислушиваясь к удаляющимся шагам.

Недолго раздумывая, достаю чемоданы. Не швыряю в беспорядке вещи. Спокойно собираю одежду, самую необходимую и практичную. Навряд ли я буду нуждаться в шикарном вечернем платье. Косметика, украшения. Последние можно сдать в ломбард, если вдруг потребуются деньги.

В кабинете, куда без спроса лучше не заходить, на столе обнаруживаю паспорта, карточки, наличку. Это меня подкашивает сильнее, чем наш разговор в гардеробной. Я падаю в его кресло, забираюсь в него с ногами, обнимаю их.

Он все предугадал, правильно рассчитал мою реакцию. Он знал, что я его делить с другой не буду, предпочту уйти. И не удерживал. Более того, спонсировал, своего рода благословлял на самостоятельное плаванье.

Я могла бы долго сидеть и жалеть себя, обливаться слезами, но ситуация от этого бы не изменилась. Сгребаю все со стола, хотелось сначала демонстративно отказаться от карточек и денег, но немного подумав, решаю, что лишнее финансирование мне не помешает. Соболь не обеднеет, а мне нужнее. И чтобы вдруг не нашел, карточки обналичу в ближайшем банкомате. Если рвать всякую связь, так с корнем, не оставляя никаких зацепок. План у меня зреет с той скоростью, с которой я одеваюсь и причесываюсь.

Не останусь в столице. Нет смысла. И не хочу каждый раз вздрагивать, увидев в толпе темноволосую голову или рядом черный джип. В Америку тоже не вижу смысла возвращаться, возможно, позже уеду туда с концами, но сейчас мне хочется тишины и уединения. Желательно возле моря.

Так у меня зреет мысль по поводу отъезда в Крым. Там много маленьких поселков, можно где-то остановиться. Месяц-два мне потребуется прийти в себя, пережить предательство, разочарование и начать думать о будущем.

— Костя, — появляюсь на кухне ближе к девяти. В то самое время, когда Герман кого-то забирает и куда-то везет. И с кем проведет ночь.

Костя резко встает, вскидывает глаза. В них нет удивления, значит, предупрежден и в курсе, что делать дальше. Я сглатываю застрявший ком горечи. Все рассчитал, козлина.

— Я хочу уехать.

— Хорошо. Я вас отвезу, — склоняет голову, отворачиваюсь от помощника.

Видеть его понимающий взгляд выше моих моральных сил.

Два чемодана стоят возле лестницы, ждут своей дальнейшей участи. Откуда-то сбоку появляется Шамиль, именно он их забирает и несет к машине.

Я стараюсь подавить желание оглянуться. Позади меня оставался дом, в котором я была счастлива. В котором я любила и думала, что любят меня.

Когда распахивают заднюю дверку джипа, не выдерживаю и оборачиваюсь. Дом подсвечивается настенными лампами, выглядит мирным и уютным. За минуту перед глазами проносятся все дни моего пребывания в этом месте, начиная с самого своего первого появления несколько лет назад.

Я буду помнить. Все буду помнить. Каждую минуту. Каждое слово. Каждый взгляд. И прикосновение. Можно потерять память, стереть все события, имена, но сердце будет помнить.

Стараюсь максимально вдохнуть в себя этот хвойный воздух, которым будет продолжать дышать Герман. Я научусь дышать урывками. Я буду по-прежнему улыбаться, смеяться. Все будет как прежде, только дышать я буду через раз, пока не закончится этот воздух в легких.

58 глава

Что может быть лучше моря для истерзанной души и разбитого сердца? Ничего.

Погода радует, теплое солнышко греет, чайки над головой не слишком надоедают. Уехать в Крым — это самое лучшее решение, которое я приняла за последнее время. Более того, чтобы меня не нашли, если вдруг будут искать, я не стала светить свое имя.

Долетела до Симферополя, а там на такси, где никто не требует паспорта, направилась в поселок в самом отдаленном уголке полуострова. Мне удалось снять комнату, где хозяйка мельком взглянула на паспорт, но никуда не записывала данные. Оплата на месяц вперед ее вполне устроила.

Жизнь в поселке к осени стихает, туристы постепенно уезжают в свои города, на пляже все меньше и меньше людей с каждым днем. Каждое утро и вечер я сижу на песке и просто слушаю прибой, смотрю на море и пытаюсь навести порядок в душе, подумать о будущем. Телефона за ненадобностью отключила. Кому надо, напишут мне сообщение в сетях или скинут на электронную почту.

— Привет. Осмелилась тебе взять капучино, — рядом со мной присаживается на плед Лика.

Она снимает вторую комнату в квартире, где проживаю я. Милая девушка, любит поболтать, но чувствует, когда ее общество ненужно. Как и я, работает дистанционно, поэтому постоянно проживает у моря, путешествуя по всему Крыму. Сама она родом из Воронежа. Мы с ней подружились, близкими подругами нас сложно назвать, но хорошими знакомыми - вполне.

— Спасибо, — благодарю улыбкой, забирая стаканчик. Тепло передается пальцам, а потом проникает внутрь. На секунду замираю, ощущая, как другое теплое чувство растекается по всему телу.

— Что ты будешь делать?

Усмехаюсь, подношу стаканчик к губам, отпиваю. Раньше не обращала внимания, какой у капучино сладковатый вкус, сейчас мне кажется, что ничего вкуснее никогда не пила.

— Ничего. Наслаждаться жизнью и радоваться.

— Ты так легко об этом говоришь. Не боишься?

— Нет, — это правда. Я не боюсь. — Я справлюсь.

— Ты смелая. Я бы не решилась.

Украдкой бросаю на Лику задумчивый взгляд, вновь смотрю на море. Не могу сказать, что решимость пришла сразу же, как только увидела две полоски на тесте для беременности. Первым пришел шок. Потом паника. Потом отупение.

Первый порыв был позвонить Герману и сообщить ему о ребенке. Потом я успокоилась, легла спать. После сна почувствовала, как шок ушел, уступив место тихой радости. Потребность звонить человеку, которому я не нужна, отпала. Он ушел из моей жизни, а вместо него в мою жизнь пришел другой человек.

Лика о моем положении узнала случайно. При ней меня утром замутило, а она девушка неглупая, догадалась.

— А отцу будешь сообщать? Или для себя?

Интересно, как бы Герман отреагировал, узнай о моей беременности? Наверное, пришел в ужас, хватался за голову, повторяя, как все не вовремя, не к месту. Сейчас я даже не уверена, что он позволил бы оставить ребенка.

Рука рефлекторно ложится на плоский живот, поглаживаю его незаметно. Все, что ни делается, все к лучшему.

— Ему этот ребенок не нужен. И статус матери-одиночки меня не пугает. У меня есть дистанционная работа, позволяющая работать даже с ребенком на руках. Есть кое-какие сбережения, чтобы снимать квартиру и купить самое необходимое на первое время, — спокойно улыбаюсь. О том, как будет дальше, я еще не задумывалась.

Денег у меня много. Герман не пожадничал. На карточках были огромные суммы. Пришлось несколько раз снимать в разных местах и рассовывать по разным карманам купюры. Часть денег я перевела на свой счет. Конечно, эту операцию отследят. Пусть, не страшно. Налички у меня сейчас хватает.

— Вот насмотрюсь на тебя, решусь тоже на ребенка без мужа. А то никого достойного нет на горизонте.

— Не спеши с такими решениями, — смеюсь. — Кто знает, может, сейчас выйдешь из-за поворота, а там твоя судьба.

Лика смеется. Какое-то время мы проводим на пляже, потом девушка направляется в магазин за продуктами, я иду в сторону дома, где снимаю квартиру. По дороге покупаю мороженое.

Поворачиваю за угол дома и застываю. Сердце испуганно подскакивает к горлу, в ногах появляется слабость. Озираюсь по сторонам, судорожно соображая, что делать. Пячусь назад, через несколько шагов во что-то упираюсь. Оглядываюсь, растерянно хлопаю глазами. За моей спиной стоит здоровенный мужчина с холодными глазами. Вновь смотрю в сторону двора.

Дверку одного из трех джипов распахивают. Я задерживаю дыхание, чувствуя, как сердце перестает биться, как мне хочется податься вперед и одновременно убежать. Поэтому когда появляется человек, испытываю удивление и изумление, вперемешку с непониманием, что происходит.

Это не Герман. Даже не Ясин. О нем я вспомнила в последнюю секунду.

Мужчина сзади легонько толкает меня вперед. Сопротивляться бесполезно, как и пытаться бежать. Может, закричать? Но кто услышит? В этом доме мало кто живет сейчас. Обычно при слове «пожар» выбегают все, незачем, хоть и вернее, орать «убивают».

— Здравствуй, Марьяна, — пожилой мужчина расплывается в приветливой улыбке, при этом его глаза совсем неприветливы. Я сглатываю, пытаюсь вспомнить, где его видела. И как его имя.

— Ты, наверное, меня не помнишь. Виделись один раз на вечере. Мое имя Аркадий Леонидович.

Я сразу вспоминаю вечер, последующее покушение, мертвого Женю. Становится не по себе. Что этому человеку нужно от меня?

— Я не знаю, где Соболь, — выпаливаю на одном дыхании, он зловеще усмехается, качнув головой.

— Я знаю, где Соболь. Он и не скрывается.

— Тогда чем я могу вам помочь?

— Понимаешь, Марьяна, на Соболе очень многое завязано, — делает выразительную паузу.

Я должна проникнуться моментом доверия, но ничего подобного. Я чувствую от него опасность, угрозу. Он улыбается, как улыбаются палачи своим жертвам, если, конечно, те вообще улыбаются.

— Соболь — важная фигура в нашей жизни. Под его влиянием и контролем находятся некоторые сферы бизнеса, приносящие очень большие деньги. Довольно долго всех устраивала его манера ведения дел, он старался никого не обижать, ни с кем открыто не враждовать. Если кто-то там отравился, утопился, убился — это все выглядело как решение самого покойника. И это тоже всех все устраивало. Были попытки контролировать Соболя через его шлюх, но как правило, цена их жизни для него была слишком низка. И тут появляешься ты...

— Я? — эхом переспрашиваю, не понимая, каким боком причастна к разборкам криминальных авторитетов.

— Из-за тебя Соболь убил Лыка, а ведь мальчики могли разобраться между собой без кровопролития.

— Лык? — голова начинает кружиться, чувствую, как мне плохо.

Делаю глубокий вдох, мне протягивают бутылку с водой, но я качаю головой. Ничего не буду брать из этих рук.

Лык. По-моему, это тот самый урод, который приказал меня похитить из клуба и чуть не изнасиловал, если бы не Соболь. Это было так давно и похоже на неправду, словно из другой жизни.

— Дальше все возвращается на круги своя, но опять ты. Только в этот раз тобой интересуются трое: Соболь, Ясин и Волхов. Сначала охотятся за акциями твоего отца, а потом, когда Герман обводит всех вокруг пальца, переключаются на тебя. Ты вдруг всех интересуешь как женщина. Волхов не слишком наседал, понял, ничего ему не светит, слился. Основное соперничество возникло между Соболем и Ясином.

— Тимур? Я ему сразу сказала, что между нами ничего не может быть.

— Конечно, проще же лечь под Соболя.

— На что вы намекаете?

— Ни на что. Просто ты вдруг из статуса подстилки перешла в статус постоянной любовницы, а потом доросла жены. Пусть и не официальной. А когда он стал постепенно сворачивать свои дела, распродавать свои мелкие пакеты акций, мы поняли, что запахло жареным.

— Мы?

— Люди, заинтересованные в Германе. Нам не нужен правильный Соболь, Марьяна. И бизнес с налогами по закону тоже не интересен.

— Интересно ведь нарушать закон? — усмехаюсь, скрещивая руки на груди, прикрыв себя пледом. — Чего вы хотите от меня? Мы с ним расстались.

— Это действительно так, но я все еще надеюсь, что через тебя мы заставим его принять наши условия, — улыбка Аркадия Леонидовича вызывает дрожь.

Чувство самосохранения заставляет меня податься вперед, но незаметно. Понимаю, меня не отпустят, но также понимаю, Соболю на меня наплевать, он не будет из-за меня прогибаться.

Я не успеваю ничего сказать, как меня сзади перехватывают и прикладывают ко рту тряпку с чем-то пахучим. Вырываюсь, но крепко держат, чувствую себя бабочкой, попавшей в паутину паука. Сознание плывет, а приступ тошноты подступает к горлу. Держат крепко, не дают упасть.

Лишь бы ребенку не навредили.

Это последняя мысль, прежде чем я отключаюсь и оседаю.

59 глава

Очнулась я, лежа на чем-то мягком. Приоткрыв глаза, понимаю, что нахожусь в какой-то гостиной. Я лежу на диване возле окна, за которым виднеется спокойная гладь моря.

Куда меня привезли? С какой целью? Что со мной сделают?

Мысль о ребенка тревожит сильнее всех, я ощупываю себя руками, прислушиваюсь. В комнате, кроме меня, никого нет. И со мной вроде все в порядке, ничего не болит, нигде не тянет.

— Проснулась? — заходит Аркадий Леонидович, неспеша подходя к дивану напротив. Присаживается и прищуренно меня рассматривает.

— Что вам нужно от меня?

— Ничего особенного, только подпись Соболя на одном важном документе.

— Вряд ли у вас получится, потому что мы расстались из-за всего этого, — неопределенно киваю головой в сторону.

Пожилой мужчина улыбается, опустив глаза на свои сцепленные в замок руки.

— Возможно, ты права, но я предпочитаю до последнего использовать все способы воздействия на человека, прежде чем приступать к более радикальным мерам.

Отворачиваю голову к окну, прикусываю губу. Радикальные меры — тут полет фантазии. Я не знаю, насколько Аркадий Леонидович выше по положению Соболя, ясно одно — ему что-то очень нужно от Германа, и он хочет этого добиться мирным путем. По их меркам.

Как Герман отреагирует, увидев меня здесь? То, что он приедет сюда, в этом я не сомневалась. От этой мысли все внутри сжимается, и я не понимаю до конца, хочу его видеть или нет.

— Тебя сейчас отведут в комнату, где ты проведешь ночь, завтра утром приведешь себя в порядок и поедешь со мной на встречу.

— Это обязательно? — мой вопрос риторический, и на него, конечно, не отвечают.

Аркадий Леонидович уходит, через минуту приходит мужчина и провожает меня в отведенную комнату. Где-то через час приносят поздний ужин.

Меня не обижают, никто не пытает и морально не давит. Пытаюсь осмыслить произошедшее, найти объяснение и причины, но у меня слишком мало информации. Промучившись некоторое время, беспокойно засыпаю.

***

Ресторан, выбранный для встречи Аркадием Леонидовичем, находится за городом. До моря рукой подать, вокруг мало людей. Идеальное место. Стол оказывается возле окна, откуда в другое время можно наблюдать за морем и за людьми, выходящими на террасу подышать морским воздухом. Сейчас я на все смотрю настороженно и с опаской, беспокойство и тревога усиливаются с каждой минутой.

Посетителей сейчас в ресторане нет, присутствуют только персонал, охрана, Аркадий Леонидович и я. Сегодня утром мне принесли пакет новой одежды, обувь и очки. Ожидала увидеть платье, но обнаружила брючной костюм молочного цвета и туфли на низком каблуке.

— Добрый день, Аркадий Леонидович. Очень рад вас видеть. О, вы со спутницей! Не познакомите? Обещаю держать свои руки при себе, — смешок, я изумленно оборачиваюсь.

Мужчина за моей спиной не справляется с удивлением на лице, но через несколько секунд берет себя в руки.

— Марьяна? Вот так встреча, — приветливо улыбается, но глазами меня прощупывает, пытается определить мою роль в сегодняшней встрече.

Как знакомой на светском мероприятии, он мне целует руку, я немного наклоняю голову благосклонно. За нашей мимикой, за каждым нашим движением наблюдает Аркадий Леонидович. Он, как режиссер кукольного театра, думает над развитием сюжета и не забывает иногда подергивать ниточки своих кукол-актеров.

— Тимур, прекрасно выглядишь. Женился? Развелся?

— Никак нет, все еще в активном поиске той единственной, которая бы сумела затмить твой прекрасный образ. А где Соболь? — рыскает по залу глазами, ищет фигуру Германа.

— Он должен подъехать с минуты на минуту, а пока садимся за стол, — главный организатор встречи, как гостеприимный хозяин, приглашает нас за стол.

Я сажусь возле окна, рядом Ясин, напротив меня пустует место, сам Аркадий Леонидович занимает стул ближе к проходу. Вышколенные официанты синхронно подают меню, возникает пауза. От нервного ожидания и напряжения есть не хочется, но нужно себя чем-то занять, пока «мальчики» будут беседовать. Заказываю запеченную идейку, овощной салат, кусочек местного торта и чай.

— Не пьешь? — Ясин смотрит на пустой бокал.

— Я за рулем, — отшучиваюсь, наливая вместо вина воду.

Время идет, нам уже приносят заказ, а Соболя все нет и нет. Аркадий Леонидович уже несколько раз выразительно смотрел на наручные часы, хмурился, поджимал губы. Кажется, его кинули...

— Извините за опоздание, — раздается голос, вызывающий у меня дрожь и слабость.

Крепче сжимаю вилку, не спешу поднимать глаза. Помидор в тарелке больше интересует, чем подошедший к нашему столу человек.

— Я уж грешным делом подумал, что ты решил нас проигнорировать, — шутливо замечает пожилой мужчина, правда, его легкому настрою совсем не верится.

Когда напротив садятся, когда меня почти сразу же окутывает любимый запах, от которого учащается сердцебиение, я осмеливаюсь на него взглянуть. Наши глаза встречаются. Темные брови взлетают вверх, челюсть напрягается, руки на столе сжимаются в кулаки. Он сразу же прикрывает глаза веками, спокойно разворачивает салфетку и принимает меню у официанта.

— Ты не удивлен? — не выдерживает Ясин. Похоже, только я успела увидеть реакцию на свое присутствие. Аркадий Леонидович тоже выглядит озадаченным.

— Чем? — ни на кого не смотрит, сосредоточенно изучает ассортимент ресторана.

— Присутствием Марьяны. Я грешным делом подумал, что ты ее, ни на шаг не отпуская от себя, притащил на встречу.

— Ты же прекрасно знаешь, что я женщин на важные встречи с собой не таскаю.

— Я знаю, ты предпочитаешь с ними развлекаться. Порой даже с двумя, — хмыкает, я усердно накалываю на вилку овощи.

Тимур сейчас намекнул на тот эпизод, когда он привел меня в помещение, где Герман был с другой. Жду ответа Соболя, но он молчит. Вздрагиваю, когда произносит:

— Кофе.

— Пообедай, тут чудесная кухня. Смотри, с каким аппетитом ест Марьяна, — Аркадий Леонидович по-прежнему изображает радушного хозяина.

— Спасибо, аппетита нет, — говорит Герман, я чувствую на себе его взгляд. Холодный, режущий без ножа. — А Марьяне нужно лучше питаться.

Резко вскидываю глаза, едва удерживая вилку в руках. Он знает? Как? Откуда?!

— Слишком худая.

— Это от несчастной любви, — хмыкает Тимур, кладет руку на спинку моего стула. — Но я сделаю все возможное, чтобы эта красотка забыла свои страдания. Да, малышка? — прикасается пальцем к плечу, я дергаю им.

Испуганно смотрю на потемневшее лицо Соболя, на то, как от напряжения на скулах ходят желваки.

— По-моему, вы немного отвлеклись от сути вашей встречи, — голос звучит глухо, но без истерики, паники.

Ясин фыркает, руки убирает, Герман переключается на официанта, принесшего ему кофе.

— Марьяна мне напомнила, ради чего мы, собственно, здесь собрались, — Аркадий Леонидович откидывается на стуле, скрещивает руки на груди. — До меня дошли слухи, Герман, что ты по дешевке продаешь акции сахалинского предприятия.

— Хочешь купить? — один уголок губ приподнимается в улыбке. — По дешевке. Даже в знак уважения скину.

— Может, подаришь?

— С какой радости?

— Ты же хочешь, чтобы Марьяна отсюда вышла, — за столом возникает пауза, я дрожащей рукой беру стакан, внимательно слушаю разговор.

Сейчас моя жизнь оказывается в руках Соболя, судя по тому, как стискивает ручку чашки — он взбешен. Ясин - как третий лишний, но его это совсем не смущает. И вообще непонятно, зачем он тут.

— С каких пор, Аркадий, ты вмешиваешь в дела женщин? Это на тебя совсем не похоже, — невозмутимо отпивает кофе, прищурив взгляд.

— Когда главное звено выходит из-под контроля, тут любые средства хороши.

— Я тебя понял. Ясин?

— Тимуру ты по великой дружбе подаришь «МедиаГлосс» и Марьяну - как приятный бонус, — улыбается Аркадий Леонидович, насмешливо кидает на меня взгляд.

Тимур рядом беззвучно смеется.

— Если я откажусь от всего, что ты сейчас предложил, что будет? — его глаза постоянно опущены, а по голосу не поймешь, какие эмоции в нем бушуют.

Сжимаю между коленями свои руки, как покорная овца, жду своей участи. Не представляю, как он собирается выпутываться из этой паутины. Со всех сторон оплели, вариант только рискнуть мной... И своим ребенком, о котором он не знает.

— Ее ждет тоже самое, что было с Полиной. Ничего нового и оригинального. Ты подумай, а я пока отлучусь на время, — пожилой мужчина с достоинством встает и, как победитель, уверенный в результате борьбы, удаляется.

Герман впивается немигающим взглядом в Ясина, от которого он и я вздрагиваем. Определенно в голове Соболя уже созрел какой-то план.

— Я тебе отдам «МедиаГлосс» и «Офсайт» при условии, что ты сейчас мне поможешь вывести Марьяну из этого ресторана.

— Ты же понимаешь, что это невозможно, — серьезно замечает Тимур.

— Мои люди стоят возле входа. Твои - ближе к пляжу.

— Ты предлагаешь искупаться?

— Я предлагаю спасти наши задницы. Ты же не дурак, должен понимать, что здесь происходит. Тебя посадят на крючок и будут дергать за ниточки, заставлять делать то, что выгодно им. Меня уберут как вышедшего из-под контроля, — Герман достает мобильник, кому-то пишет.

Меня игнорирует, я не делаю попыток привлечь к себе внимание.

Тимур тоже утыкается в телефон. Оба сосредоточены. Не хочу чувствовать себя героиней боевика с погонями и стрельбой. Зажмуриться бы и, когда открою глаза, понять, что все привиделось.

— Марьяна, слушай меня внимательно, — Герман ловит мой испуганный взгляд, секунду пристально всматривается, убедившись в адекватности, кивает. — Сейчас ты выйдешь из-за стола и направишься в туалет, но до него не дойдешь, рядом есть вход на кухню. Ты через нее выйдешь на улицу, там будет тебя ждать Костя.

— Так просто? — не сдерживаюсь, иронично хмыкаю.

— На первый взгляд все просто, но я без понятия, что будет потом. Ты садишься в машину, тебя отвезут в безопасное место.

— А ты? — мой вопрос заставляет его опустить глаза, потом отвернуться.

Я понимаю, что о себе он ничего не может сказать. Смотрю на Тимура, тот напряженно вглядывается в сторону входа. Когда появляется Аркадий Леонидович, Герман тихо командует:

— Пошла.

60 глава

Сердце бьет набатом. Мне кажется, его стук слышит каждый присутствующий в ресторане. Аркадий Леонидович на секунду задерживает на мне внимательный взгляд, увидев, в какую сторону я направляюсь, теряет всякий интерес.

Я не оглядываюсь, хотя полностью сконцентрирована на том, что творится за моей спиной. Хотелось бы мне на минутку быть человеком с суперспособностями. Например, иметь на затылке глаза и слышать на большом расстоянии.

Что будет? Стрельба? Мат? Драка? Погоня? Это все уместно в фильме-боевике, но не в реальной жизни. Не в моей жизни.

В коридоре действительно есть дверь, на которой написано «служебный вход». Я иду именно к ней. И только закрываю за собой, как слышу ругать, какие-то глухие хлопки. Началось?

В панике оглядываюсь по сторонам, несколько людей, как и я, прислушиваются к звукам из зала. И все как по команде бегут куда-то прочь. Я за ними. Я тоже хочу жить. Не хочу умирать. Особенно сейчас.

— Марьяна! — меня перехватывают буквально на выходе.

Я рефлекторно вырываюсь, не видя лица схватившегося. Меня встряхивают, взгляд фокусируется, понимаю, что передо мной Костя.

Сначала он тянет в сторону дороги, но внезапно останавливается и меняет направление. Сзади раздаются торопливые шаги.

— Плавать умеешь? — на ходу спрашивает, выводя меня на террасу. Вопросительно на него смотрю, не понимая, зачем ему знать, умею ли я плавать или нет.

— Сейчас будешь прыгать в море, плывешь под пирс и не вылезаешь из воды. Держись как можно дальше от берега и как можно глубже, чтобы никто тебя не заметил, — от перспективы прыгать с большой высоты в море я покрываюсь липким потом. Никогда не любила прыгать с высоты, но тут, похоже, у меня нет вариантов.

Все будет хорошо. Все будет хорошо. Все будет хорошо.

Стреляют. Костя рядом матерится, подталкивает меня к краю пирса, а я упираюсь. Мне страшно.

— Марьяна, не тупи, — шипит он мне в затылок, вздрагиваю от громкого выстрела рядом.

Еще один выстрел - и руку начинает невообразимо печь. Вскрикиваю, пытаюсь посмотреть, что с рукой, почему такая адская боль, как Костя толкает меня с пирса без предупреждения.

Я кричу от испуга, от неожиданности, моментально погружаюсь в глубину, вовремя закрыв рот. Боль в предплечье разрывает меня на части, рука горит. Море становится на пару капель солонее из-за моих слез. Выныриваю, жадно хватаю воздух. Ничего не слышу из-за воды в ушах. Встряхнув головой, смотрю на руку. Некогда светлый пиджак сейчас окрашен в красный свет. Меня ранили, поэтому так больно, поэтому руку хочется оторвать и выбросить в сторону. Рана несерьезная на первый взгляд, а там кто его знает.

Над головой раздается топот ног, мужики не стесняются в выражениях, от мата начинают гореть уши и щеки. Мой матерно-русский словарь значительно обогащается.

Вижу на пляже движение, погружаюсь максимально в воду, стараясь не привлекать к себе внимание. Морщусь, боль в руке усиливается. Облегченно выдыхаю, когда узнаю среди мужчин на пляже Германа. Он торопливо подбегает к кромке воды, вглядывается в море. Я пытаюсь поплыть, но рука мне мешает. Всплеск привлекает его внимание. Сразу же скидывает пиджак и ныряет в воду. Очень быстро оказывается возле меня, обхватывает как утопающего и медленно возвращается к берегу.

— Костя, я тебя урою! — рычит Герман, когда он осторожно меня усаживает на песок и замечает красный рукав пиджака.

Его движения четкие, без нервного подергивания, без суеты. Он знает, что делает. Стаскивает с меня пиджак, расстегивает блузку, аккуратно вытаскивает руку.

— Просто царапина, — смотрит в глаза, поглаживая кожу руку чуть ниже раны. — Но зашить стоит.

— Герман... — облизываю соленые от морской воды губы, понимаю, что не время признаваться в беременности, но боюсь, что потом вообще не будет возможности.

— Потом поговорим, — ему протягивают перекись и бинт.

Странно, что все вокруг спокойные и не дергаются. Неужели всех поубивали? Или Ясин всех держит на прицеле? Все же Герман ему хороший кусок пообещал за спасение моей шкурки.

— Костя, нужен хирург, чтобы наложил шов, — Костя кивает, а меня берут на руки и прижимают к себе.

Мой взгляд останавливается на волевом подбородке с двухдневной щетиной. Губы расслаблены. Взгляд устремлен вперед. Можно прижаться ухом к груди и услышать, как бьется его сердце. Скорей всего, оно сейчас отбивает чечетку после всего произошедшего.

Что будет дальше? Что будет с нами? Опять оттолкнет? Или приблизит, чтобы потом при опасности меня выгнать из своей жизни? Как-то надоело себя чувствовать дворняжкой при барине. Хочется стабильности и понимая, хотя бы приблизительного понимания, что будет следующим днем.

— Куда мы сейчас едем? — шепотом спрашиваю, тяжело вздохнув.

— Нужен врач, который наложит шов.

— Потом что?

— Потом? — переводит на меня задумчивый взгляд, смотрит в глаза. — Я не могу тебя сто процентов обезопасить. А они будут бить меня по самому уязвимому месту. Тебе лучше исчезнуть.

— Они меня все равно найдут, нашли же сейчас.

— Костя подготовил тебе другие документы. Я должен был об этом подумать раньше, но оплошал. Ты делаешь меня слабым, Марьян, а слабых в моем мире уничтожают.

Я отвожу глаза в сторону. Вот мой финал. Нет смысла говорить о ребенке, это добавит ему еще больше головной боли, он будет еще более ранимым.

— Соболь! — раздается насмешливый голос Ясина за спиной Германа. — Я тут немного подумал, пришел к выводу, что бонус мне все же причитается.

Герман останавливается. Чувствую, как все его тело напрягается. Осторожно меня опускает на ноги, подталкивает к Косте, который стоит неподалеку от нас.

— Иди, — одними губами командует, я мотаю головой, хватаюсь за его руки, морщась от боли.

Его глаза приказывают помощнику меня забрать, Костя мигом оказывается рядом. Еще больше упираюсь, когда замечаю, как помощник передает Герману пистолет. Смотрю на Тимура, он широко улыбается, стоит в расслабленной позе, тоже держа в руке пистолет. С его стороны стоят его люди, с нашей стороны — люди Германа. Люди Аркадия Леонидовича либо ликвидированы, либо перешли на сторону Ясина.

— Герман, нет! Прошу тебя! Пожалуйста! — о чем я его прошу, умоляю, без понятия, только плохое предчувствие скребется изнутри, заставляя меня удерживать Соболя возле себя.

— Марьяна, иди, — разжимает мои пальцы на своих запястьях. Толкает на Костю, тот старается меня крепко удержать, не беспокоя раненую руку.

— Герман! Нет! — хочется кричать во весь голос, а получается одни хрипы и жалкие всхлипы. — Я люблю тебя, — как заклинание признаюсь, лицо Германа искажается гримасой боли, словно ему больно это услышать.

— Марьян, пошли, — Костя тянет меня, а я все еще надеюсь, что случится какое-то чудо.

Он отворачивается, я дергаюсь за ним, но меня удерживают. Меня тащат к машинам, а я все кручу головой, все еще смотрю в спину удаляющегося Соболя.

Боже, храни его.

61 глава

Костя старается быть аккуратным, но все же проявляет силу. Он запихивает меня на заднее сиденье, задев раненое плечо. Глухо вскрикиваю, прижимаю к телу руку, прикусываю губу. Водитель сразу же блокирует со всех сторон двери.

Оглядываюсь назад.

Герман неторопливо подходит к Тимуру, со стороны они выглядят вполне спокойными и безобидными, если не считать в руках оружия. Ясин все время улыбается, смеется. Соболь стоит ко мне спиной, поэтому я без понятия, какие эмоции отражаются у него на лице.

Страх за себя. Страх за любимого человека. Страх за ребенка. Страх заставляет меня не мигая смотреть на двух мужчин, у которых в руках оружие, власть, уверенность в себе. Мне страшно представить, что начнется, если один из них поднимет руку и выстрелит. Хочется верить, что все останутся на своих местах, но вряд ли, вряд ли... Люди той или иной группировки спокойно перейдут на сторону победителя.

Выстрел. Громкий выстрел. Я вздрагиваю. Моргаю, не понимаю, что произошло. Водитель оборачивается, потом открывает дверку и выскакивает из машины. Я не решаюсь. Герман и Тимур все еще стоят друг напротив друга, но отчетливо вижу, как на груди Ясина расползается красное пятно. Его шатает, как пьяного, но все еще стоит на ногах. Он продолжает улыбаться.

Не дышу, заметив, как Германа тоже ведет в сторону. Неужели... Мне страшно заканчивать мысль. Мне не с первого раза удается открыть дверку и вылезти из машины.

— Герман... — шепотом зову его, осторожно направляясь к нему.

Ясин вскидывает руку, целится опять в него. Что он собирается делать? Опять стрелять? Они и так оба ранены, можно спасти. Неужели стреляют по очереди? Кто кого? Сумасшедшие! Безумцы!

— Герман! — у меня прорезается голос, он оборачивается.

Его рубашка, прилипшая к телу, тоже вся в крови. Я спотыкаюсь, так как смотрю только на него. Ноги не удерживают, но меня кто-то подхватывает. Это оказывается Костя.

— Что ты делаешь? Быстро в машину!

— Он ранен! Ты не видишь?! — пытаюсь вырваться, но в этот раз помощник не церемонится, тащит меня обратно к джипу. Я сопротивляюсь из последних сил, пытаюсь вывернуться, но держат крепко.

— Костя, ему нужна помощь. Ты слышишь меня? — в очередной раз пытаюсь выкрутиться, но Костя толкает к машине. От последующего выстрела мы одновременно вздрагиваем и вдвоем же оглядываемся.

Крик из меня вырывается быстрее, чем я осмысливаю произошедшее. И хочется рвануть вместе со всеми, но ноги подкашиваются, и я оседаю на пыльную дорогу. Мелкие камушки впиваются в колени, а брюки пачкаются, как и руки, на которые я опираюсь.

Нет! Нет! Нет!

Пытаюсь не плакать, но слезы текут, как будто кто-то забыл закрутить вентили слезных потоков. Ползу на четвертинках в сторону Германа, лежащего на земле. Его плохо видно, так как его люди и люди Ясина прям столпились на этом пяточке. Тимур тоже лежит без движений.

— Марьяна, тебе там делать нечего! — это вновь оказывает Костя.

Я всматриваюсь в его лицо, пытаюсь понять, что произошло, что там, что с Соболем. Но по лицу помощника ничего не понятно.

— Он жив? Скажи, что жив! Пожалуйста! — в голосе неожиданно появляются визгливые нотки, а в руках сила, потому что я трясу Костю, держа за лацканы его пиджака.

Он не отвечает, обхватывает меня за плечи, увлекает в сторону машин. Мы проходим мимо джипа, в котором я сидела несколько минут назад, идем дальше. Подходим к черному седану.

Силы окончательно меня покидают, мне становится все равно до происходящего. Оказавшись на заднем сидении, прикрываю глаза. В этот раз за руль садится сам Костя. Он никого не ждет, разворачивает машину и уезжает, я даже не оглядываюсь назад.

***

— Еще один стежок. Вы большая молодец, — хирург внимательно рассматривает свою работу, шов закрывают повязкой. — К гинекологу пойдете? — уставшие карие глаза смотрят на меня сочувственно.

Я не чувствую потребности к посещению гинеколога, но все же соглашаюсь на прием. Перед тем, как стали зашивать рану, призналась, что в положении. Не хотелось вредить ребенку лекарствами. Меня под ручки переводят в другой кабинет, в котором за столом сидит женщина. Она без интереса мельком кидает на меня взгляд, поджимает губы. Задает обычные вопросы: вес, давление, генетические заболевание, последние дни менструации, последний половой акт. Удовлетворив стандартное любопытство, отсылает меня за ширму, приказав снять брюки и залезть на кресло.

Прохлада кабинета вызывает мурашки, гинекологическое кресло - отвращение, но все же заставляю себя на него сесть и закинуть ноги на подставки. Врач не самая аккуратная, ее осмотр причиняет боль внизу живота, я шиплю сквозь зубы.

— Терпи, ничего особенного не происходит. Матка увеличена, срок беременности пять-шесть недель. Оставляем или аборт будете делать? — ее равнодушный голос не так возмущает, как вопрос.

— Оставляем, — цежу сквозь, с радостью сползая с кресла, одеваюсь.

Врачиха так же равнодушно что-то пишет на клочке бумаги, протягивает ее мне. И плохое настроение, как и раздражение, испаряются. Справка о беременности пять-шесть недель.

На улице терпеливо ждет Костя, увидев меня, идет навстречу. Внимательно смотрит на руку, кивает своим мыслям.

— Я снял тебе номер, отдохнешь. Вечером тебя заберут.

— Кто?

— Тайсум.

— Адам? — непонимающе переспрашиваю, растерянно разглядывая помощника Германа.— А причем тут Тайсум?

— Мне было приказано позвонить ему в случае чего.

— «В случае чего» это чего? — загадочные ответы совсем не устраивают, хочется понять, почему именно Адам меня должен забрать. Он и Герман никогда не были лучшими друзьями.

— Я отвезу тебя в отель, — Костя не хочет разговаривать, настаивать не имеет смысла. Спрошу у Тайсума, когда его увижу.

В отеле мне выдают ключ, помощник Германа провожает до номера, даже заходит в него. Убедившись в том, что никто там не поджидает, оставляет меня одну. Ни слова о Германе, ни слова о том, что мне делать дальше.

Я с удовольствием скидываю с себя грязную, пыльную одежду. Осторожно обмываюсь, стараясь не намочить повязку и сильно не беспокоить руку. Умудряюсь вымыть волосы. Завернувшись в халат, иду к кровати. Пару часов сна до встречи с Адамом мне не помешают.

Тревожные мысли мечутся в голове, не дают уснуть. Хочется поудобнее устроиться, но раненая рука при каждом движении напоминает о себе резкой болью. Я смотрю в белый потолок, уговариваю себя верить в лучшее. Все будет хорошо. Сколько раз я за этот день произнесла про себя эту фразу? Она уже как мантра, как молитва. Постепенно в веках появляется тяжесть, через какое-то время проваливаюсь в сон.

62 глава

Открыв глаза, понимаю, что за окном непроглядная ночь. На душе после сна тревожно, не знаю, откуда эта тревога, ведь с ребенком все в порядке, а вот с Германом... Зажмуриваюсь, слыша в ушах громкий стук своего сердца. С ним тоже должно быть все хорошо, никак иначе. А вдруг... Вдруг его люди не успели довести до больницы, вдруг во время операции у него остановилось сердце, его не смогли повторно заставить биться...

Становится совсем паршиво. Ужасно то, что мне некому позвонить и узнать информацию. У меня нет номера телефона Кости, я не знаю, есть ли у Германа близкие люди, которые владеют сведениями о его состоянии.

Вздохнув, переворачиваюсь на бок, прикладываю руку к плоскому животу. Внутри меня жизнь. Его и моя. Наша общая жизнь. Узнай Герман сейчас, что я в положении, он вряд ли бы обрадовался. Не время, не та у него ситуация, чтобы обзаводиться семьей. Семья — слабое место, по которому будут беспощадно бить. Когда Соболь выйдет из опасной игры, неизвестно, сколько лет будет нашему малышу.

Что делать? Куда бежать? Меня при желании найдут в любой точке мира. Менять документы, наверное. Об этом Соболь как раз говорил перед тем, как окликнул Ясин. Тимур скорее всего мертв. Никому не желаю смерти, но по некоторым людям она прямо плачет.

Протягиваю руку, включаю настольную лампу на тумбочке. Переворачиваюсь и вскрикиваю, с широко распахнутыми глазами уставившись на мужчину в кресле. Руки подрагивают, сердце, как у пойманного зверя, бешено бьется в груди. Никак не удается успокоиться, хоть и понимаю, что посетитель меня не обидит.

Сажусь, подтягиваю ноги к груди, вместе с ними одеяло. Халат на груди распахнут, под непроницаемым взглядом темных глаз, чувствую себя голой. Этим глазам до моей обнаженности фиолетово, они вспыхивают при виде только одной девушки: моей подруги Дианы.

— Ты давно тут сидишь?

— Достаточно, чтобы и ты выспалась, и я после перелета вздремнул.

— А как ты попал в мой номер?

— Сказал, что моя жена меня сильно ждет, — усмехается, крутит шеей, вновь устремляет на меня почти равнодушный взгляд.

Минуту держит выразительную паузу, у меня на нервной почве просыпается желание почесаться.

— Как самочувствие? Костя сказал, что отвозил тебя в больницу.

Интересно, Костя сообщил Адаму, в каком состоянии Соболь? Если я спрошу, мне ответят или нет?

— Рука болит, но жить буду, — поправляю халат здоровой рукой, прикусываю губу, все еще не решаясь задать вопрос. Адам не друг Герману, но при этом именно ему Соболь позвонил, чтобы попросить за мной присмотреть.

— Что с Германом? — голос хрипит, мне самой неприятно себя слышать.

Тайсум морщится. Не спешит отвечать, устраивается поудобнее в кресле, сжимая перед собой пальцы. Мой вопрос ему не по вкусу и заставляет напрячься.

Я знаю, Адам бывает мягким, терпеливым, любящим, заботливым мужчиной, только такой Тайсум достается троим: жене, дочери и сыну. Остальным людям и всему миру он предстает надменным, властным, всегда настаивающим на своей точке зрения. Чужое мнение в своих делах он не приемлет.

— Две недели назад Соболь мне лично позвонил. Его звонок меня очень удивил, так как общих дел у нас нет, детей крестить не собираемся, — я испуганно вскидываю на него глаза, потом резко опускаю. Детей крестить... Если бы только Адам знал всю правду, вряд ли голос сейчас звучал так спокойно.

— Он без долгих разговоров попросил о тебе позаботиться в случае чего, — опять поднимаю на Тайсума взгляд, он не отводит глаза в сторону.

«В случае чего» расшифровки не требует, от этого мне становится не по себе, хочется задать тысячу и один вопрос.

— Он сообщил, что позвонит его помощник. Я этого звонка ждал, наверное, каждый день, больно напряженный и нервный Герман был последний месяц. Чувствовалось какое-то волнение среди некоторых товарищей, — придирчиво меня разглядывает, как биолог под микроскопом муху. — Он за тебя очень сильно переживает.

— Он так сказал?

— Нет, я так подумал. Соболь не тот человек, который будет изливать душу кому-то со стороны. У него и друзей как таковых нет, чтобы довериться. Все в себе. Оно и понятно, в его мире никому нельзя доверять, даже собственной руке и тени.

— Ты знаешь, что с ним? — хочу знать правду, какой бы она не была.

— Марьян, чтобы с ним сейчас ни происходило, тебе лучше не возвращаться к нему. Нужно переболеть, перебеситься, но не возвращаться. Ничего там не изменится. Ты похожа на влюбленную девочку, которой запудрил мозги гроза местного двора. Ты очень изменилась, Марьян. Очень. Я не узнаю тебя. Я помню тебя дерзкой, уверенной в себе, которая не боялась смотреть в глаза и огрызаться, а сейчас что? Сопля.

Мне бы обидеться, но в словах Адам почти вся правда обо мне за последнее время. Я действительно медленно деградировала, превращалась в дурочку. Потеряла себя прежнюю, растворившись полностью в человеке, который не стеснялся быть с другой, топтал мои чувства, притягивал и отталкивал, убивал, а потом воскрешал.

— Пока ты спала, я думал, как тебе помочь. В России лучше не оставаться. Небезопасно, а в заграницу они не сунутся, там другие законы, другие люди и свои местные авторитеты. Но лучше всего залечь на дно.

— По поддельным документам? — горько спрашиваю, со слезами на глазах смотря в окно.

— Необязательно нарушать закон, чтобы изменить фамилию. Можно просто выйти замуж.

— Ты серьезно? — истерично переспрашиваю, противясь самой мысли с кем-то сойтись.

Нет, не сейчас. Может быть, годиков через семь я смогу подумать о ком-то другом, позволить другому мужчине прикасаться к себе, заботиться обо мне и о моем ребенке, и это не будет вызывать у меня внутренний протест и отвращение.

— Я не могу, — более спокойно отвечаю на его молчаливый вопрос.

Опять приподнимает брови, требуя от меня пояснений. Начинаю нервничать, тереблю края одеяла, косясь на Адама.

— После Германа мне нужно прийти в себя. Все же наши отношения были немного токсичными, выматывающими. Я бы с удовольствием сейчас побывала в санатории. И я не могу выйти замуж.

— Почему? Необязательно любить на разрыв, многие браки строятся на взаимном уважении и симпатии.

— Но не все мужчины готовы взять в жены девушку, которая беременна от другого, — вызывающе приподнимаю подбородок. За своего малыша я порву любого, разорву на части, буду защищать до последнего.

Адам цепенеет, осмысливает сказанное и молчит. Долго молчит, его молчание угнетает и удушает.

— Аборт я делать не буду, — предупреждающе сверкаю глазами, как только он открывает рот.

Опять молчит, стиснув зубы. Он резко встает с кресла, ничего не говоря, направляется к двери. Я совсем не это от него ждала.

— Адам! — окликаю его, он оборачивается. — Я хочу узнать, как Герман, и позвонить ему. Он должен знать о ребенке.

От его темнеющего взгляда мне хочется превратиться в невидимку, забрать назад все свои слова. Он сейчас похож на хищника, который загнал в ловушку добычу, рассчитывая ею полакомиться, а жертва оказалась уже с гнильцой.

— Думаю, что ему эта новость ничего не даст.

— В каком смысле? — осторожно с задержкой дыхания спрашиваю.

Адам врать не будет, не в его стиле и манере вводить в заблуждение.

— Он умер, Марьяна, на операционном столе, так и не придя в сознание.

Я неверующе трясу головой. Правда бьет меня наотмашь, совсем не жалея моих чувств, не обращая внимания на мое деликатное положение. Правде все равно. Слезы скапливаются где-то внутри меня. Мне нужно поплакать, я это понимаю, так легче все пережить, но не могу. Резь в глазах заставляет зажмуриться, втягиваю в себя губы и только вздрагиваю от безмолвных рыданий.

— Я зайду позже, — слышу глухой голос Тайсума и последующий щелчок закрывающейся двери.

Оставшись одна, заваливаюсь на кровать, подтягивая ноги к груди. Утыкаюсь в подушку, кусаю ее края, все еще сдерживая крики, рвущие наружу. Я чувствую себя так, словно меня швырнули в сторону окна, оно не выдержало и разлетелось на мелкие осколки. И теперь эти осколки режут меня, впиваются в меня, загоняя себя глубоко под кожу. Я корчусь в кровати, как в смертельной агонии, когда остались последние секунды жизни.

Хочется сдохнуть. Меня накрывает апатия. Плакать не хочется, как и дышать. Я смотрю в окно, не понимая, как уложить в своей голове сказанное Адамом. Как быть дальше... Сердце екает, рука рефлекторно ложится на живот.

Герман оставил самое ценное, что может оставить после себя любимый мужчина. И я должна сберечь это сокровище. Хотелось бы мальчика, такого же смуглого, темноволосого, светлоглазого, чтобы, смотря на него, я всегда видела Соболя. Пусть малыш непременно будет похож на него. Моя любовь найдет продолжение в этом ребенке.

63 глава

— Выглядишь ты какой-то отечной, — Диана заправляет фруктовый салат йогуртом, перемешивает и накладывает мне небольшую порцию. — Что врач говорит?

— Что у меня все прекрасно, — расплываюсь в умиротворенной улыбке, с любовью поглаживая свой огромный живот.

Многие знакомые думают, что у меня двойня, спрашивают, какого пола дети, сочувствуют мне. Я лишь хмыкаю, никого не разубеждаю, никому ничего не объясняю. Под сердцем ношу одного ребенка. Очаровательную девочку. Когда мне впервые сказали пол ребенка, не поверила, попросила перепроверить. Я ведь пацана ждала, но врачи уверяли меня, что в животе растет здоровая девочка. Погрустив один день, подумала, что так даже лучше. Парню нужен отец, нужен пример перед глазами, а я замуж не собираюсь, постоянного партнера рядом нет. Девочка... Бантики, рюшечки, платьица - и мамина подружка. Еще опыт Дианы подкупает — Ева очень любит брата, хоть иногда и дерется с ним из-за игрушек. Правда, при папе никто из этих двоих скандал не устраивает.

Адам... Я не могу назвать его своим ангелом-хранителем, но именно он семь месяцев назад взял в свои уверенные руки мою жизнь. Он, получив от меня нотариальное разрешение вмешаться во все мои дела, оформил документы для переезда в Америку на постоянное место жительство, привел в порядок все мои счета. Оказывается, Герман и тут успел позаботиться обо мне: суммы пугали, ощущение, что все, что у него было, он перевел мне. Мне несколько дней все мерещилось, что кто-то придет и потребует вернуть деньги назад. Никто не приходил. Не преследовал. Не звонил. Обо мне словно разом все забыли.

Ясин умер. О его похоронах я прочитала в интернете в новостном паблике. Аркадий Леонидович тоже скончался. От сердечного приступа. Я искала информацию совсем о другом человеке, но о нем никто не писал, никто не говорил. Будто его никогда и не существовало.

Пару раз я пыталась выяснить у Адама, где похоронен Соболь. Мне хотелось хоть один раз побывать возле могилы, посидеть на скамейке и мысленно попросить прощения. Но Тайсум на меня так выразительно смотрел, едва я начинала, что настаивать было бесполезно. Он твердо был намерен меня оградить от всего, что связано с Соболем. Просил перевернуть страницу, начать жить с чистого листа, не тащить за собой прошлое. Во имя благополучия ребенка. Это была самый веский и беспроигрышный аргумент. Когда самолет взял курс на Америку, я поставила точку.

— Не понимаю, почему в местных магазина продают темного цвета коляски. Жуть и мрак, — Диана листает в мобильном телефоне каталог детских товаров, а я доедаю салат.

Семейная чета Тайсум с детьми решили меня навестить. Хотя Адам никогда просто так никуда не летает. Вчера он прилетел из Нью-Йорка, встретившись с важными для себя людьми. Сейчас сий порядочный муж и счастливый отец гуляет со своими наследниками в парке. Кто бы мог подумать, что Адам будет настолько идеальным, аж сахар скрипит на зубах от этой идеальности.

— Когда тебе ставят дату родов? Я Марка немного переносила.

— По мнению врача, мне еще ходить две недели.

— Как же ты будешь одна? Может, матери позвонишь? — тут же виновато опускает глаза, как только я скептически приподнимаю бровь. — Извини.

— Тебе не за что извиняться, — действительно, Диана не виновата, что мои родители всего лишь формальные родители.

Я попыталась с ними помириться, осторожно сообщила о беременности. Папа посоветовал мне избавиться от бандитского ублюдка, которого я ношу в себе. И только после этого он меня простит и назовет своей дочкой. Его совета было достаточно, чтобы я ушла из дома, громко хлопнув дверью. Мама раз в месяц звонит, интересуется моими делами. Сообщаю, что жива и все у меня хорошо. Может быть, она и хотела помириться со мной, но в выборе, муж или дочь, побеждает муж.

— У меня достаточно возможностей, чтобы наслаждаться материнством и ни о чем не беспокоиться.

— Я сейчас не о деньгах. Бывают моменты, когда хочется отдать ребенка близкому человеку и спать несколько часов подряд.

— Я буду подстраиваться под жизнь малышки. Диан, — сжимаю ее руку. — Не беспокойся. Все будет замечательно. Ты не должна нервничать и переживать за меня, когда я чувствую себя вполне спокойно и уверенно.

— Ты стала другой. Новой. И знаешь, такая ты мне больше нравишься, потому что ты светишься вся изнутри. Материнство тебе к лицу.

Не успеваю ничего сказать, мы слышим, как хлопает входная дверь, как три голоса одновременно пытаюсь друг другу что-то внушить. Диана сразу же расплывается в улыбке и спешит к своим близким. Я обнимаю свой живот, дочка сразу же легонько пинается, напоминая мне о том, что скоро мы будет друг у друга. На кухне заходит Адам, от его цепкого взгляда не ускользает мой жест, хоть сразу я убираю руку. При нем мне хочется выглядеть более сдержанной в чувствах.

Он направляется к столу, берет графин и наливает в стакан воду. Делает глоток и подходит ко мне. Опирается об барную стойку, рассматривает мое лицо.

— Как самочувствие?

— Еще не родила.

— Какие планы на будущее?

— Тебе прям сейчас дать ответ? — кручу в руке ложку.

Вопросы Адам настораживают, более того, это не праздные вопросы, у него определенно есть для меня какое-то предложение.

— Марьяна, — присаживается на стул, который занимала Диана. — В Нью-Йорке я познакомился с одним человеком. Он ищет себе хозяйку на ранчо, — скрещиваемся взглядом, я предупреждающе качаю головой. — Выслушай меня.

— Я сразу говорю тебе нет. Мы с тобой это еще в России обсуждали, Адам. Ты сам знаешь, что мне нет нужды выходить замуж, чтобы получить гражданство и быть финансово защищенной.

— Марьян, я беспокоюсь за тебя. Мои источники в определенных кругах передали, что кое-какие люди вновь о тебе вспомнили. Я не знаю почему, но мне было бы спокойнее, если ты вышла замуж. Кевин нормальный мужчина, — достает из кармана брюк мобильник, через секунду показывает фотографию симпатичного русоволосого мужчины. Обычный, сердце не замирает, дыхание в норме. Я пройду мимо такого мужчины и не оглянусь.

— Адам, скажи честно, — ехидно смотрю в карие глаза. — Ты решил свахой себя попробовать? Новый бизнес мутить собираешься? На всех одиноких женщин не хватит мужчин, учти это, когда будешь создавать банк потенциальных женихов и невест.

— Просто подумай, Марьян. Я не настаиваю.

— Мой ответ не изменится, — уверенно заявляю, так как знаю, что никакие силы и обстоятельства не заставят меня выйти замуж на первого встречного.

64 глава

Меня будит звук входящего сообщения. С закрытыми глазами нащупываю мобильник, часто моргаю, открываю сообщение.

«То,что есть у тебя, принадлежит нам»

Что? О чем это?

Номер не высвечивается, а страх змейкой проскальзывает внутрь меня. Я не хочу верить словам, но всем своим существом чувствую опасность от каждой буквы. Малышка начинает беспокойно ворочаться. Ей тесно, поэтому движения более плавные и медлительные.

«Его ребенок принадлежит нам»

Холодный пот выступает у меня на лбу, руки начинают дрожать, низ живота потягивает. Кто ты, анонимный собеседник? Откуда ты знаешь, что я ношу ребенка Соболя? Зачем тебе все это?

Сползаю с кровати. Сообщения похожи на бред безумца или сектанта. Меня трясет, на глазах появляются слезы. Господи, когда это закончится? Почему меня преследуют даже после смерти Германа? Зачем им моя малышка?

Всхлипываю, придерживая живот, встаю. Мне нужно успокоиться, выпить воды и подумать, что делать. Может, это шутка? Неудачная шутка. Я никому не отдам свою дочку. Чтобы ее забрать у меня, им придется сначала убить меня.

— Марьяна? — Адам сидит за барным столом, перед ним работающий ноутбук. Он еще не ложился спать, для него два часа ночи — это детское время.

Не знаю, что его встревожило. Может быть, мое выражение лица, может, он обладает телепатией и прочитал мои мысли, но сразу же оказывается рядом, подводит к дивану. Осторожно разжимает мои пальцы, забирает мобильник.

— Там... Там сообщения, — слова даются с трудом, хмурюсь, так как тренировочные схватки очень похожи на настоящие с небольшим интервалом.

Дышу часто и глубоко, смотрю на мрачного Адама. Он матерится себе под нос, вскакивает на ноги, резво возвращается к столу. Я слышу его тихий голос, но не могу сконцентрироваться на словах, все мое внимание уходит на малышку. Она перестает шевелиться, а боль расползается по всему телу. Терпимая боль, не требующая обезболивающее.

— Не переживай, это все решаемо. Сменим номер телефона, место жительства. Мы заметем следы, они опять потеряют тебя из виду.

— Мне всегда придется жить на чемоданах, быть готовой в любую минуту сорваться с места? — слезы катятся по щекам, Адам молчит, опускает глаза на мой мобильник. — Почему я? Он же умер.

— Я не знаю, Марьян, почему они вдруг о тебе вспомнили. Мне их игры непонятны, как и правила. Будем думать, как тебя дальше обезопасить хотя бы на полтора года, пока ребенок не подрастет.

Лихорадочно соображаю над вариантами. Их немного. Точнее, их вообще нет. Я не хочу постоянно жить в напряжении. Не хочу срываться с обжитого места, подвергать малышку постоянному стрессу из-за переездов, из-за расставаний с друзьями, школой, домом.

— Кевин... — Адам поджимает губы, морщусь от простреливающей боли. Выдохнув, смотрю на Тайсума. — Что за он человек?

— В каком смысле?

— В прямом. Что меня с ним ждет, если я выйду за него замуж?

— Он владелец туристического ранчо. Довольно популярного среди местного населения, там отдыхают от городской суеты. Находится оно в штате Вайоминг. Кевин три года назад овдовел. Ему шестьдесят.

— Тебе меня совсем не жалко, — цежу сквозь зубы.

— Зато тебе не придется с ним трахаться, — резонно замечает Адам.

— А вдруг с молодой женой вновь почувствует себя ковбоем?

— Не могу этого знать, — усмехается, обеспокоенно косится на меня. — Ты напряжена. Что-то болит?

— Тренировочные схватки, но какие-то болючие. Так что там с Кевином? — разговоры о «женихе» немного отвлекают от амплитудной боли.

— Ты решила его рассмотреть в качестве мужа?

— Если, выйдя за него замуж, я лишусь внимания русской мафии, то да, я готова таким образом сменить имя. Но разве это даст гарантию, что они остановятся?

— До Вайоминга - доехать на машине, там зарегистрировать в маленьком городке брак и спокойно поехать на ранчо. Им потребуется много времени, чтобы найти твой след, возможно, пропадет интерес. Тем более Кевин хоть и не миллиардер, но и не последний человек в своем окружении. С ним ты будешь в больше безопасности, чем одна.

— Черт! — зажмуриваю глаза, рефлекторно хватаю Адама за руки и со всей силы стискиваю. Когда боль притупляется, отпускаю его ладонь, вытираю взмокший лоб.

— Кажется, ты рожаешь, — тихо замечает Тайсум. — Где твои документы, страховка, договор?

— Что? Как рожаю? Мне еще полторы недели!

— Без паники. И не ори, детей разбудишь. Я тебя отвезу в больницу.

Я сейчас очень сильно завидую спокойствию Адама, его собранности. Он уходит в сторону моей комнаты, возвращается через десять минут. Документы нашел.

Он помогает мне встать с дивана, придерживает за локоть и осторожно ведет на выход. Понимаю, что рядом с ним мне не так страшно, как если бы была одна. Его присутствие успокаивает.

— Я не рожу в машине? — шепотом спрашиваю, когда Адам садится за руль.

— Вряд ли. Диана Еву рожала около семи часов. Я думал, что поседею, пока она родит, — на губах появляется мягкая улыбка, на секундочку завидую подруге. Классный он мужик, но все равно деспот.

— Судя по твоей шевелюре, откровенная ложь.

— Открою тебе маленький секрет — я подкрашиваю свою седину, не хочу рядом со своей красавицей женой выглядеть стариком, — по озорным огонькам в глазах, понимаю, что шутит. Я улыбаюсь, качаю головой.

До больницы доезжаем быстро. По дороге звоню своему доктору, поэтому на входе меня уже ждут. В холле Адам остается разбираться с документами, а меня сразу же направляют в родовую палату.

Окружает бригада, я в панике мечусь глазами между всеми присутствующими, не всегда понимая, что от меня хотят, так как способность воспринимать неродной язык временами отключается. Некоторые медсестры так быстро тараторят, что мне приходится просить их повторить.

— Марьяна, ты должна собраться, — доктор Смит доброжелательно на меня смотрит. — Кроме тебя, никто не поможет твоему ребенку.

Эта фраза так точно попадает в цель, что я на секунду перестаю ощущать вокруг себя суету и боль внизу живота.

Да, кроме меня, никто не поможет моей малышке. Кроме меня, никто ее не защитит. Кроме меня она никому не нужна. Она мое сокровище, только моя, никто ее не отнимет у меня. Для ее безопасности я готова рвануть в Вайоминг, поселиться на ранчо и стать фермером. Если это поможет мне защитить малышку, обезопасить ее, то замуж за Кевина не просто пойду, а побегу.

— Девочка! — громко и радостно объявляет медсестра, держа малышку так, чтобы я смогла ее увидеть. Слезы умиления катятся по моим щекам. Она сучит ножками, размахивает руками и довольно возмущенно пищит. Мой котенок.

Малышку обтирают, заворачивают в теплую пеленку и передают мне. Я прижимаю ее к груди, осторожно заглядываю в красноватое личико своей принцессы.

На первый взгляд ни на кого не похожа, но чем дольше я всматриваюсь в нее, тем четче вижу черты Германа. Вот она приоткрывает глазки, хмурится, сводит темные бровки. Взгляд нечеткий, но понимаю, что мне всю жизнь придется смотреть в выразительные серые глаза. Природа щедро подарила нам темную шевелюру. Губы точно папины, не слишком полные, но и не узкие в ниточку.

Зевает, причмокивает.

— Приложи ее к груди, — подсказывает мне доктор Смит, улыбается. — Там папа вас ждет. Впустить его?

— Что? — вздрагиваю.

Мне кажется, что в коридоре действительно сидит и ждет Герман и ему тоже нужно взглянуть на свою дочь. Улыбаюсь, но потом понимаю, что не о Соболе мне говорят. В коридоре ждет Адам. Я о нем совсем забыла.

— Нет, не стоит. Увидимся с ним в палате, — возвращаю свой взгляд дочери, ласково трогаю ее пальчики. Вот так бы всю жизнь ее держать у себя на груди и никуда не отпускать. Я могу долго смотреть на нее и бесконечно вдыхать ее запах.

— Какое имя выбрали для дочери? — спрашивает медсестра, забирая малышку, чтобы ее перепеленать и надеть шапочку.

— Кэтрин. Катя, — мысленно примеряю ее имя к отцовской фамилии и отчеству. Он был бы довольным.

65 глава

— Марьяна, это Кевин, Кевин, это Марьяна — Адам непринужденно представляет меня мужчине в возрасте.

Ему на вид больше пятидесяти не дашь. Возраст выдают седые волосы и морщинки вокруг глаз. Очень располагающая улыбка и приятные манеры. Кевин легонько пожимает протянутую руку и галантно целует пальчики. Это немного смущает, поэтому я поспешно убираю руку.

Диана осталась за няньку. Кроме своих двоих, на ней еще месячная Кэт. Хорошо, что дочке пока, кроме сна и молока, ничего не надо. На пару часов я могу отлучиться, Адам выбрал ресторан недалеко от дома, чтобы в случае чего я бы смогла быстро оказаться на месте по первому звонку подруги.

Этого бы свидания не состоялось никогда, я о Кевине после родов забыла, меня захватили другие заботы и хлопоты. Чета Тайсум вернулась в Россию, а я с удовольствием окунулась в новый для себя мир: мир материнства и любимой дочери.

Мой мир перевернулся с ног на голову, когда Кэти исполнился месяц. Кто-то прислал анонимно ей подарок: красивое дорогое платье ручной работы, золотые сережки и открытка с надписью: «Она достойна заменить отца». У меня было ощущение, что мне прислали коробку с ядовитыми змеями. Без понятия, кому нужна эта игра, но страх за дочь в панике заставил меня звонить Адаму и все рассказать. Он не стал надолго откладывать свой визит, вот три дня назад они прилетели ко мне. Адам напомнил мне о Кевине, я радостно согласилась навстречу.

— Не будем ходить вокруг да около, — Кевин смотрит прямо в глаза. — Адам мне о вас рассказал еще месяц назад. Вы очень умная, образованная девушка, Марьяна, еще и безумно красивая, как оказалось. Я немолод, дети у меня давно выросли, разлетелись по миру, а вот большому дому нужна энергичная молодая хозяйка. Понимаю, со стороны все выглядит немного сухо и по-деловому, но, по мне, лучше выгодное сотрудничество, чем страсть, которая дурманит голову. Я предлагаю вам свою фамилию, защиту, взамен вы мне помогаете управлять ранчо, радуете старческие глаза своим присутствием. Ваша дочка будет расти в окружении любви и заботы, в самом чудесном месте. Я о ней тоже позабочусь. Если вы беспокоитесь интимной стороной нашего брака — для меня это не актуально, но рога не потерплю, — улыбается, я смеюсь, качая головой. — Шучу, конечно, я прекрасно понимаю, что есть вероятность того, что вам встретится мужчина, которого вы полюбите...

— Нет, — уверенно заявляю, сама не сомневаясь в этом. — Я согласна быть вашей женой, помогать вам руководить ранчо, радовать вас. Срок нашего брака? Год-два? Пять лет?

— Пока я не умру, — произносит с улыбкой Кевин, прищуриваясь.

Ответ немного охлаждает пыл, смотрю в сторону Адама. Он дипломатично молчит.

— Если вы беспокоитесь по поводу, что после моей смерти вам придется искать новое пристанище, не стоит. Я вам куплю небольшой домик недалеко от ранчо, если вы сойдетесь характерами с моим старшим сыном, то и работа останется за вами после моей смерти. Думаю, сойдетесь, Питер очень хороший парень.

— У ваших детей не возникнет подозрение, что я охотница за вашим состоянием? — усмехаюсь, опуская глаза. Кевин даже не подозревает, какая у него богатая невеста. Только все богатство я грамотно распределила и вложила, у дочери должен быть хороший капитал перед началом самостоятельной жизни.

— Познакомившись с вами, они меня поймут, — улыбка Кевина мне нравится, как и его спокойный голос, его уверенность в своих действиях.

И глядя на него, я реально чувствую, что с ним мне не придется просыпаться в холодном поту посреди ночи и не нужно будет паковать чемодана, кидаясь в бега.

— Я согласна, — выдавливаю из себя улыбку, Адам кивком головы поддерживает мое решение. — Я стану вашей женой. Когда отправимся в путь? — мне безумно страшно сейчас куда-то ехать с незнакомым мужчиной, риск все же в этой истории присутствует.

— Адам говорил, что нужно три дня, чтобы собраться и всем дружно двинуться в путь дорогу. Разрешение на брак у меня есть. Вы можете взять все самое необходимое, на месте нужное купим, — Кевин протягивает руку, я на секунду сомневаюсь еще в своем решении, но доверчиво подаю свою ладонь. Ободряюще сжимает.

Хорошо, что с покупками для Кэти не спешила. Ничего из мебели, аксессуаров не покупала. У меня даже кроватки не было, так как она спала рядом со мной в своем коконе. Если хорошо подумать, то и трех дней много. А вдруг «привет» из России появится раньше, чем мы уедем?

— Хорошо, — светится мой мобильник в беззвучном режиме. Сердце от страха обмирает, понимаю, что нагнетаю, но поспешно хватаю трубку.

— Алле.

— Марьян, она проснулась, от бутылочки отказывается, уже полчаса плачет, никак не могу успокоить. Я надеюсь, вы уже закончили свое знакомство и обсудили все договоренности, — Диана не поддерживает идею моего фиктивного замужества.

Она это сказала прямо в лицо Адаму, эмоционально его прессингуя, но Тайсум стоял на своем, как гора. И я молча выслушивала ее хлесткие высказывания по поводу того, что она о нас думает. Об угрозе она не знает, поэтому брак с фермером для нее кажется дикостью и неправильным шагом. Я хотела ей все объяснить, но Адам запретил — «меньше знает, крепче спит» — вот его слова, когда я в очередной раз выслушивала негодование подруги.

— Да, я сейчас уже прибегу, — встаю из-за стола, виновато улыбаюсь Кевину. — Приятно познакомиться. С Адамом обговорите все нюансы, а я побегу домой, меня дочка ждет.

— До встречи, Марьяна, — Кевин встает, формально целует меня в щечку. Никакого трепета или бабочек нет, только доверие и спокойствие.

Через двадцать минут влетаю в квартиру, на ходу снимаю туфли, бегу в гостиную, где Диана сидит на диване и на коленях качает Кэти, а Ева и Марк трогают ее ручки, ножки, головку. Облегченно выдыхаю, иду к ним. Увидев меня, дочка гулит.

— Она вот буквально пять минут назад успокоилась.

— Иди к мамочке, моя сладость, — воркующим голосом забираю малышку у подруги, прижимаю к себе. Она сразу же начинает крутить головой в поисках источника еды. Натягиваю на нас двоих плед, чтобы не смущать детей Тайсума, прикладываю Кэти к груди. Малышка сразу же звонка начинает чмокать.

— Ну и что?

— Ничего, — встречаюсь с глазами Дианой. — Он хороший. Приятный. Галантный. Еще у него ранчо. Романтика.

— Звучит безвкусно и отвратительно. Марьян, где чувства?

— Мне хватило чувств с Германом, сейчас я хочу уверенности в завтрашнем дне и спокойствия. Кевин мне это даст. Спокойная мать, спокойный ребенок.

— Я не буду ничего комментировать. Если вы с Адамом так решили, значит, пусть будет так, — вижу, что подруга задета.

Она желает мне добра, хочет видеть меня счастливой, но... мое счастье сейчас лежит и чмокает на моих руках. Моя любовь осталась в России, захоронена на каком-то кладбище. Я должна думать не о себе, а дочери. А сейчас ей угрожает опасность. Призрачная, без четкого понимания, кто враг, но этот враг явно все знает и не упустит возможности сделать больно. Зачем? Если бы я только знала.

**

Никогда не думала, какая у меня будет свадьба. Но точно не предполагала, что она пройдет так скупо на эмоции и официально буднично. Рядом Кевин в джинсах и в клетчатой рубашке, с щетиной на скулах и с усталым взглядом от долгого путешествия. Я в джинсах и футболке, заляпанной соком, с гулькой на голове, качающая на руках сонную дочь.

Росчерк. Полчаса для оформления документов, и вот я уже Марьяна Эванс. Непривычно и странно себя так называть. Еще непривычно крутить на безымянном пальце простое золотое обручальное кольцо. Адам позаботился о брачном контракте, в котором Кевин прописал свои обещания, это внушило к нему ещё больше доверия.

Нам отдают бумажки, впереди два часа езды на машине. Я дремлю с Кэти на заднем сиденье. Не сразу просыпаюсь, когда внедорожник останавливается.

— Марьяна, — тихо зовет меня Кевин. Я смотрю на спящую малышку, улыбаюсь мужчине. Своему мужу. Он подает мне руку, выхожу. На секунду замираю, обхватив себя руками.

Впереди виднеется ранчо. Большое здание из бревен. По бокам - домики поменьше, тоже из дерева. Есть загоны для животных, вижу вдали пастбище, на котором пасутся коровы. Во двор заезжают ковбои на лошадях. Именно такие, как я видела в кино: в шляпах, джинсах, рубашках. Еще впереди каждого седла свисает лассо. Оглядываюсь через плечо на Кевина. Он следит за моей реакцией.

— Очень красиво.

— Теперь это твой дом, Марьяна, — подходит ко мне, обнимает за плечи.

Я прижимаюсь к его боку, смотрю на горизонт. В лучах вечернего солнцах все вокруг отливается золотом. Слышно ржание коней, щебет птиц и свист ветра. А главное то, что внутри наступает полное умиротворение, ощущение безопасности и своего места. Кажется, именно сейчас, стоя рядом с хорошим человеком, я понимаю, что обрела себе и своей малышке настоящий дом.

____________________________

Вторая часть называется  “Вопреки”

История Адама и Марьяны “Одержимый тобой”

Оглавление

1 глава

2 глава

3 глава

4 глава

5 глава

6 глава

7 глава

8 глава

9 глава

10 глава

11 глава

12 глава

13 глава

14 глава

15 глава

16 глава

17 глава

18 глава

19 глава

20 глава

21 глава

22 глава

23 глава

24 глава

25 глава

26 глава

27 глава

28 глава

29 глава

30 глава

31 глава

32 глава

33 глава

34 глава

35 глава

36 глава

37 глава

38 глава

39 глава

40 глава

41 глава

42 глава

43 глава

44 глава

45 глава

46 глава

47 глава

48 глава

49 глава

50 глава

51 глава

52 глава

53 глава

54 глава

55 глава

56 глава

57 глава

58 глава

59 глава

60 глава

61 глава

62 глава

63 глава

64 глава

65 глава