Запах ландыша [Север Феликсович Гансовский] (fb2) читать онлайн

Север ГАНСОВСКИЙ Запах ландыша

Ссора разразилась внезапно, как уличная катастрофа.

Полчаса назад Щегловы вернулись домой из клуба, где смотрели «Разные судьбы». По дороге зашли в магазин, и Андрей предупредительно взял у Вали тяжелую сетку с продуктами. Дома он поставил на газ чайник и заварил чай, сам накрыл стол на кухне, нарезал хлеб и переложил масло из пакетика в стеклянную тяжелую масленку.

Валя переоделась в халат, взяла с этажерки книгу и тоже вышла в просторную, отделанную блестящим кафелем кухню. Она села за стол, а Андрей, в рубашке-ковбойке и спортивных брюках, возился с бутербродами. В его руках они выглядели очень маленькими.

Валя счастливо вздохнула, и ей показалось, что с того момента, как Андрей вернулся из заключения, они еще никогда не были так близки с ним.

А еще через десять минут они оба, бледные от гнева, стояли друг против друга и, не стесняясь, что их слышно в соседней комнате, громко выкрикивали все самое обидное, что приходило в голову. Потом Андрей бросился в переднюю, бешеным рывком сдернул с вешалки пальто, повертел его в полумраке, не находя, где верх, где низ, выкрикнул: «Не жди!.. Не вернусь! Забуду дорогу!» — и выскочил на площадку. Звук его шагов прокатился и исчез где-то в лестничной пропасти.

Удар двери о косяк, удар, который, как показалось Вале, потряс весь новый шестиэтажный дом, все еще подчеркивал для нее наступившую в квартире тишину. Она машинально подобрала с линолеума осколки разбитой Андреем чашки и, обессиленная, села в комнате на диван.

Не зажигая света, неподвижно и бездумно она просидела на диване около получаса, потом, потерев лоб, принялась вспоминать, как же возникла эта ссора.

…Они вышли из клуба и у ограды парка встретились с Фомичевыми. Валя, державшая Андрея под руку, почувствовала, как весь он сразу напрягся: напомнит или не напомнит Борис Фомичев о том, о чем Андрей хотел забыть? Но хотя это была их первая встреча после суда, Фомичев приветливо, словно ничего не произошло между ними, кивнул Андрею:

— Здорово! Ну, как картина?

— Картина мировая, — быстро ответил Андрей. — Не пожалеешь.

Валя мельком переглянулась с Нюрой Фомичевой, и их взгляды сказали одно и то же: пронесло. Теперь все будет в порядке.

Фомичевы затерялись в ярко освещенной толпе у кассы, а Андрей после недолгого молчания сказал:

— Хороший парень Борька!

В магазине он протянул руку к Валиной сетке:

— Давай, давай! А то ты сейчас вся согнешься под этой торбой.

В бакалейном отделе перед закрытием было совсем пусто. Уборщица уже насыпала на плиточный пол пухлую желтую груду опилок. Продавщица, следившая за Андреем и Валей, откликнулась из-за прилавка:

— Ну да, согнется! На производстве, небось, по восемь часов работает и ничего. — И добавила: — Какой муж-то у тебя бережной! Всегда бы они так берегли нас…

Валя засмеялась, повторяя это странное словечко "бережной".

Потом они шли по улице, и Валя наслаждалась медленной прогулкой. Это была одна из тех улиц, каких очень много выросло за последние годы по московским окраинам и красоту которых может вполне оценить тот, кто живет там. Зеленые и красные буквы вывесок магазинов, слабо светящиеся в весеннем вечернем полумраке. Шелест автомобильных шин до асфальту. Скамейки у газонов, где сидят отдыхающие после дневного труда рабочие и их жены. Негромкие голоса детей, которые боятся, что их сейчас отправят спать, и поэтому перестали шуметь…

И дома у Андрея с Валей все было хорошо до тех пор, пока Валя не села на кухне за чай с книгой в руке. Она открыла книгу и сразу увлеклась ею. Затем Валя вдруг услышала звук разбившейся чашки и увидела, что Андрей стоит посреди кухни и смотрит на нее с такой ненавистью, что его синие глаза как будто светятся.

Он сказал:

— Читаешь, барыня?.. Ждешь, что я тебе чай в рот наливать буду?

Сначала Валя не поняла, что он говорит, и очень испугалась. Ей показалось, что случилось какое-то страшное несчастье. Потом, когда она догадалась, что муж просто обиделся, ее испуг сменился злостью.

Она выпрямилась перед ним, маленькая и решительная.

— Ты что, с ума сошел?

Андрей, не слушая ее, сказал:

— Думаешь, я не вижу? Каждый раз показываешь, что ты зарабатываешь деньги, а не я. Прислугой меня хочешь сделать? Не выйдет!

Это было чудовищно несправедливо. Весь тот месяц, что он подыскивал себе работу, она ни разу не напомнила ему, что они живут только на ее заработную плату. Она, напротив, советовала не хвататься за первое, что ему предлагают.

— Эх, ты! — сказала она. — Злишься на себя, а срываешь злость на мне. Возьми себя в руки. Будь человеком.

— Буду… Только не с тобой. Я ту минуту ненавижу, когда мы познакомились.

И после этого они уже не могли остановиться. Одна сказанная нелепость потянула за собой другую, и чем несправедливее были те слова, которые приходили на ум, тем легче они выговаривались.

Андрей кричал, что из-за Вали он не пошел после техникума в институт и из-за нее попал в тюрьму. Валя отвечала, что ей надоело быть ему нянькой и она не хочет больше вытягивать его из грязи.

Потом он ушел, с силой хлопнув дверью, и Валя осталась одна.

Да, ей действительно надоело тянуть его. Прав был ее отец, который говорил, что Андрей легкомысленный, "ветром подбитый" парень. Красивый, всегда с хорошим настроением, он был легок и на знакомства и на ссоры. Он сразу очаровал и Валентину, и всех ее подруг, и знакомых, и даже старую дворничиху того дома, где Валя тогда жила. Когда Андрей провожал ее ночью, дворничиха стоя с ключом у парадного, всегда дружелюбно спрашивала его:

— Ну что, отпирать или постоите еще?

И они стояли, стояли, не в силах расстаться, пока Валя не спохватывалась, что осталось всего три часа до начала работы.

При этом воспоминании Валентина чуть улыбнулась, но тут же отогнала от себя эти мысли и стала опять думать о плохом и тяжелом.

Суд… За несколько дней до него Андрей еще храбрился. Ему казалось, что на суде его только пожурят, как журила Валентина за выпивку и дружбу с пьянчугами, и отпустят домой. Но суд начался, и судья, крупная женщина с густыми чёрными бровями на полном белом лице, стала спрашивать его:

— Фамилия?

— Щеглов.

— Имя?

— Андрей Сергеевич.

— Год рождения?

И строгая официальность судебной процедуры, тишина, сразу наступившая в зале, дали ему понять, что это не игра, а настоящий суд. А когда показания стал давать Фомичев, еще перебинтованный и похожий на человека-невидимку из романа Уэллса, Аадрей растерялся, ссутулился, опустил голову и только иногда, отыскивая взглядом Валентину, просил ее жалости, просил подтверждения, что она-то все-таки его любит.

А Валя сидела в жестком и неудобном кресле и через силу улыбалась глупо н вымученно, чтобы хоть как-нибудь подбодрить его. Она улыбалась и тогда, когда читали приговор; "…хулиганские действия, выразившиеся в избиении… к одному году лишения свободы…"

Потом он отбыл свой срок, и Валя встретила его на перроне Павелецкого вокзала. Дома, на старой квартире, отец и мать уверяли ее, что Андрей вернется с блатными словечками на языке, испорченный соседством с ворами и бандитами. Она шла на вокзал настороженная, испытывая и гнетущий страх в радость, убеждала себя, что если муж снова начнет пить, она разойдется с ним. Но в дверях вагона он усмехнулся так виновато, что сердце у нее заволокло жалостью и любовью. И все уже наладилось, как вдруг эта дикая ссора! Валя поднялась с дивана, нервно сжимая руки в повторяя:

— Нет, нет, теперь все кончено! Больше он мне не муж…

И она стала думать о том, что надо сейчас же, пока еще не остыла ее решимость, начинать дело о разводе.

В коридоре скрипнула, отворяясь входная дверь, послышались шаги соседки и ее мужа. Валентина с облегчением подумала, что соседей прежде не было дома в что они не слышали, как она ссорилась с Андреем. Но потом она отмахнулась от этой мысли: все равно!

Она прошлась по темной, освещенной только лунным светом комнате и у двери остановилась, пораженная новым, неожиданным чувством.

Сердце у нее вдруг наполнилось резким, почти непереносимым ощущением счастья, таким, какое она испытывала всего два раза в жизни: однажды, когда отец взял ее еще совсем девочкой на представление «Щелкунчик» в Большом театре и она, сидя в глубоком, обшитом красным бархатом кресле, увидела, как под звуки музыки подымается огромный занавес, и второй раз, когда она поняла, что Андрей любит ее.

Недоумевая, откуда пришло это чувство, она прижала руки к груди и недоверчиво оглянулась. Лунный свет лежал на паркете бледными серебристыми плитами; он как будто раздвинул стены и сделал все предметы прозрачными, невесомыми. Воздух едва светился в комнате и был пронизан каким-то слабым, но явственно ощутимым запахом.

Валя глубоко вздохнула, и ей вспомнилось, как четыре года назад Андрей объяснился ей в любви на выставке цветов в Парке культуры. Он обнял ее, и она замерла от радости, вдыхая запах ландышей, которые были высажены белым ковриком у фонтана.

— Запах ландыша… — сказала она, оглядывая комнату.

И сразу поняла, почему пришло к ней это неожиданное и такое неуместное сейчас ощущение счастья.

Она открыла дверь и вышла в коридор. Здесь запах был еще резче. Казалось, что ландышем пахли и ее пальто на вешалке, и пальто соседей на другой, и стоявшие в углу лыжи Андрея, которыми он не пользовался уже два года, и книжный шкафчик, где еще хранились ее школьные тетрадки и его справочники по строительному делу.

Валя зажгла свет в передней и на полу под вешалкой увидела маленький блестящий прямоугольничек. Она нагнулась, подняла его. Это был восьмирублевый флакончик духов «Ландыш». Стеклянная пробка треснула. Флакончик был наполовину пуст.

Держа его в ладони, она покачала головой. Тут он весь и был, ее Андрей: сначала купил ей духи в подарок, а потом вспылил и поссорился с ней.

Она вздохнула и поняла, что сейчас уже не может думать о муже так, как думала четверть часа назад. Ведь, в сущности, он действительно очень переменился с тех пор, как пришел из заключения. Бросил пить, и перестал встречаться со своими прежними «дружками».

Она вспомнила, как они впервые пришли в эту комнату, как сидели, обнявшись, на чемодане. Женщина-комендант сказала им тогда:

— Совет да любовь!

Да, тогда у них были совет да любовь. А теперь? Неужели все кончено?

Вале пришло в голову, что сегодняшняя ссора была всего только ссорой, не больше, что она все равно продолжает любить своего Андрея, грубоватого, не очень начитанного, немножко своевольного, но доброго парня.

"Мой… Все-таки он мой" — сказала она себе.

Часы начали бить двенадцать, и дребезжащий и в то же время мелодичный звук этот напомнил ей, что вот уже три часа, как Андрея нет дома.

Озабоченная теперь уже совсем другим, она порывисто встала, схватила с вешалки большой вязаный платок, прямо на халат надела пальто и кинулась на лестницу.

Добежав до площадки первого этажа, она застегнула пуговицы пальто и вышла на улицу.

Было темно, пустынно и холодно. Ночь смыла все дневное и вечернее очарование, которое придавали этому району люди. На улице не видно было ни души, только асфальт и каменные стены, освещенные редкими фонарями.

* * *

…Андрей сидел и пил у Кугалева, бывшего бригадира на той стройке, где он сам когда-то работал. Всего час назад Андрею казалось, что Кугалев встретит его, как родного, предложит ночевать или даже жить у него. Но получилось не так. Кугалев уже спал, несмотря на ранний час, и Андрею пришлось долго стучать к нему в обшитую рваной черной клеенкой дверь. Когда Кугалев наконец открыл и узнал Андрея, он спросил, отсидел ли тот свой срок, и только после этого впустил его в большую, тесно заставленную мебелью комнату. Андрей сказал, что поссорился с женой и не хочет ночевать дома. Кугалев выслушал его хмуро, потирая большой рукой морщинистое заспанное лицо, и ничего не ответил. Он смягчился только, когда Андрей предложил выпить и вытащил из кармана пятьдесят рублей. В том же доме жила старуха, у которой всегда можно было достать водку. Кугалев взял деньги, сунул босые ноги в растоптанные большие валенки и пошел к старухе.

Теперь они сидели за деревянным засаленным столом и пили, закусывая черным хлебом и капустой.

В комнате с закопченным потолком и зелеными обоями в сальных пятнах стоял тяжелый запах никогда не проветриваемого человеческого жилья. Сначала Андрея коробил и запах в комнате и разнокалиберные, с мутными стенками стаканы, из которых пили водку, но потом, когда одна бутылка была уже распита, он почувствовал облегчение, как человек, оставивший все заботы позади.

Кугалев, маленький, с рыжими усами на жестком, красном и морщинистом лице, взял гитару и неожиданно высоким сиплым голосом запел:

Андрей сильно опьянел. Ему тоже захотелось петь, но он не знал слов и только повторял, глядя на Кугалева:

— Эх, Вася!.. Эх, Вася!..

Допев песню, Кугалев стал жаловаться, что теперь уже не так хорошо работать на стройке, как было с Андреем. Андрей слушал Кутал ева с удовольствием, но потом насторожился.

Кугалев говорил:

— Тетерь прорабы форс задают и на 32-й точке и на заводе. Монету никто не берет: не подмажешь!

— А я разве брал? — спросил Андрей.

Кугалев усмехнулся, показывая редкие, съеденные табаком, желтые зубы.

— Ай не брал?

— Мы просто вместе пили.

— На чьи пили?

— И на мои тоже. Кугалев покачал головой.

— Твоих-то сколько было? Ты на ставке сидел: восемьсот — и никуда не денешься. Да еще жене отдай.

Андрей замолчал, и в первый раз ему пришло в голову, что, может быть, отношения в его прежней компании были не такими товарищескими, как он о них думал. Ему казалось тогда, что он просто «по дружбе» устраивает Кугалеву и еще двум другим бригадирам хорошие наряды, а они тоже «по дружбе» с ним пьют. Выходит, что Кугалев попросту подкупал его.

Эта мысль так поразила его, что он начал трезветь.

Ему вспомнилось, как очень давно, когда он еще только пришел на стройку из техникума, Кугалев первый раз пригласил его выпить после работы. Андрей отказался, и Кугалев сказал: «Брось, артельским парнем надо быть, вот что!» А другой бригадир, Самсонов, которого потом осудили за украденный паркет, протянул, нарочито глядя в сторону: «Чего ты его зовешь? Он человек чернильный — начальник». Чтобы не прослыть «чернильным человеком», он пошел с ними.

Так все это началось… Значит, Фомичев был прав, когда назвал его взяточником. А ведь Андрей так оскорбился, что, пьяный, избил его.

Андрей поднялся из-за стола.

— Выходит, ты мне взятки давал?

— А ты думал, за твои красивые глаза пили?

Кугалев усмехнулся, и Андрей ощутил почти непреодолимое желание ударить его. Сдерживаясь, сжав зубы, он сказал:

— А теперь кого-нибудь другого ищешь из молодых? Вот таким, как ты, и надо морду бить…

Кугалев как будто ждал этого. Он подскочил к Андрею, плотный и приземистый.

— Ну, ударь, ударь! За Фомичева тебе срок дали? Мало, да?

От Кугалева пахло смешанным противным запахом водки, махорки и немытого, потного тела.

Андрей оттолкнул его, поспешно нашарил в передней на гвозде свою фуражку, пальто и откинул крючок выходной двери.

Холодная апрельская ночь сразу охватила его, прилегла прохладой к щекам и к шее. Но здесь, среди старых, уже обреченных на слом и доживающих свой последний год деревянных домов, его как будто держала еще та грязь, которую внес в его жизнь Кугалев. Он почти бегом кинулся со двора, дрожа от холода и от гнева и повторяя: «Вот ведь гадина, вот гадина!» На широкой, просторной улице нового района он остановился передохнуть. Ему захотелось курить, он сунул руку в карман пальто за непочатой пачкой «Беломора» и, когда стал распечатывать ее, почувствовал, что пачка пахнет ландышем.

— Мать честная!

Он вспомнил, как днем купил жене духи, хотел отдать их вечером после кино и как вместо этого за чаем вспылил и глупо и дико накричал на нее. Сердце у него сжалось. «Читала книгу, — сказал он себе. — Ну и что же? А я сколько раз читал, когда она мне подавала то обед, то чай: и она на меня не сердилась». Он вспоминал теперь, как часто жена уговаривала его не водить компанию с Куталевым, как она постоянно тянула его от пьяной жизни к другой — чистой и светлой, как помогала ему в тяжелое для него время.

Андрей горько закусил губу. Потом ему прошло в голову, что вот сейчас он придет домов, молча отдаст жене духи, в она поймет, что он думал о ней, любит ее. И простит, непременно простят.

Андрей пошарил по карманам, но флакончика нигде не было. Тогда, махнув рукой, он побрел по тротуару, ссутулившийся и угрюмый. Но постепенно свежий воздух улучшил его настроение. Дойдя до трамвайной остановки, он загадал: «Если попадется трамвай, значит Валя меня простит».

И почти тотчас же сзади зазвенел трамвай, показались, быстро увеличиваясь, огоньки: зеленый с красным и большой желтый. Трамвай притормозил, зашипела, складываясь, дверца…

Андрей сидел на скамье напротив заспанной кондукторши и думал, что теперь наконец он навсегда рассчитался с тем, что еще стояло между ним и Валей, и начнется по-настоящему то большое, что зовется семьей.

***

Журнал «Работница», № 9 за 1957 год. Стр. 21–23.

Рисунки А. Святского.

Оглавление

Север ГАНСОВСКИЙ Запах ландыша