Плохиш для хорошей девочки [Алиса Селезнева] (fb2) читать онлайн

Плохиш для хорошей девочки

Глава 1

Её звали Агата, и она терпеть не могла своё имя, искренне не понимая, откуда родители умудрились его выкопать. Никаких сходств с пресловутым агатом она не имела. Глаза у неё были ярко-голубые, волосы не тёмные и не светлые, а русые, близкие к песочному, а кожа… Кожа из-за хронической анемии была болезненно- бледной, как у вампира. На вопросы: «Почему именно Агата, а не София, Эмма или, на худой конец, Есения?» её мать обычно отмахивалась, повторяя односложное: «Просто понравилось», а отец хмурился и уходил в другую комнату, ссылаясь на большую занятость и усталость. Лишь любимая домработница Аля, повар и няня по совместительству, которую все остальные домашние величали Алевтиной Михайловной, как-то раз сказала, что имя «Агата» переводится как «добрая и хорошая». Она запомнила это и решила, что родилась для того, чтобы стать хорошей девочкой.

В тот год август выдался тёплым, Агате было четырнадцать. Она сидела в одной из самых больших классных комнат учебного центра, которым управляла её мать, и изо всех сил корпела над английским произношением. Ветер гонял по дороге пыль и первые опавшие, пока ещё ярко-зелёные листья, а она и в мыслях не могла представить, что в эту самую минуту администратор центра Зоя Альбертовна Лопухина ведёт к ней его.

О нём мать начала говорить ещё неделю назад. Сначала вскользь, потом всё более  настойчиво и подробно. На первых порах, как о новом ученике центра, а позже, как о мальчике, который с сентября будет учиться вместе с ней. Агата плакала. Разговаривать, а уж тем более сходиться с новыми людьми ей было трудно. Она росла нелюдимой, молчаливой и обидчивой девочкой, грустила из-за отсутствия друзей, но проводить свободное время предпочитала в одиночестве. Определение «он нормальный – не такой, как Никита», на Агату действовало слабо. Знала она о своём новом одноклассникеничтожно мало. Разве только имя – Данил. И фамилию – Никифоров, а ещё то, что он приходился родным сыном самому Алексею Николаевичу. Вот его-то Агата знала давно. Алексей Николаевич Никифоров держал в городе самую известную офтальмологическую клинику, в которую она наведывалась для проверки зрения чуть ли не каждый год и причём всегда только к директору.

– А вот это твоя будущая одноклассница, – заявила Зоя Альбертовна и настежь открыла дверь.

Замешкавшись, Агата уронила карандаш, но голову поднять успела. На секунду ей показалось, что солнце за окном стало светить ярче и горячее. Данил был заметно ниже Никиты, её партнёра по бальным танцам, но плотнее и шире в плечах. Темноволосый, улыбчивый и загорелый. Глаза голубые, прямо как у неё, но более тёмные и глубокие. И, глядя снизу вверх, она бросилась в них очертя голову...

Глава 2

– Привет! – произнёс он, сделав шаг ближе.

– Привет, – выдавила она и бросилась записывать сложные английские глаголы в тетрадь по информатике. На щеках у Агаты тут же заалели маки, которые вспыхивали каждый раз, когда с ней случалось либо что-то очень приятное, либо чертовски неприятное. Какой из этих двух случаев пришёлся на сегодня, определить в данный момент она, увы, не могла.

– Ну, я пойду? – обратился он к Зое Альбертовне.

– Конечно, – та кивнула. – Расписание я тебе вышлю по вайберу вечером.

Ответ Агата не услышала. Она смотрела в тетрадь, но перед глазами у неё всё плыло, и когда дверь за Данилом закрылась, лучи солнца показались ей холоднее айсбергов Северного Ледовитого океана.

– Я не хочу учиться с ним, – прокричала она вечером матери, когда та вернулась домой. – Не хочу! Не хочу! И не буду…

Внезапно зародившиеся в груди чувства напугали Агату. Она не находила им объяснения, но знала наверняка и совершенно точно, что они не принесут ей ничего хорошего. «Любовь зла», – часто повторяла Аля, глядя на кого-нибудь из соседей. И Агата ей верила, хотя порой и мечтала проверить действительность этих слов на собственном примере.

Вот, кажется, и домечтала…

Мать устало скинула пальто и повесила в шкаф на плечики. Она до колик в печёнках устала убеждать дочь в том, что ей нужна какая-никакая компания, а центру – деньги, и что сын Алексея Николаевича может без труда решить обе эти проблемы, причём одновременно, а потому не стала пускаться в долгие дискуссии и просто ушла к себе. От такой «политики» Агата расстроилась ещё больше и, усевшись на танкетку в прихожей, взяла в руки телефон и кликнула по первой попавшейся на глаза социальной сети. Искать долго не пришлось. Профиль Данила был открытым, и величал он себя в нём никак иначе, как Даня Никифоров.

Агата это запомнила. Большинство тех, кого она считала друзьями или хотя бы приятелями, к шестнадцати уже вовсю пользовались полными именами, а Данил отчего-то напротив обращался к короткому.

«Общительный и компанейский», – подумала она, вглядываясь в число его друзей «ВКонтакте». Оно перевалило далеко за тысячу, а на многочисленных фотографиях Данил был всегда в окружении сверстников. Разных сверстников. С одними играл в футбол, с другими стучал по клавишам синтезатора, с третьими – гулял в лентах выпускников в парке. Впрочем, некоторые из его друзей появлялись на фотографиях чаще, чем другие. Особенно одна девушка. Рыжеволосая. Зеленоглазая. С длинными, стройными ногами, про которые Аля бы наверняка сказала: «От ушей». С ней он стоял в обнимку на аватарке. И она же без устали строчила комментарии на его «стене».

Кликнув на её фотографию, Агата внимательно изучила новый профиль, который, на счастье или на беду, тоже закрыт не был. Девушку звали Лера, а точнее, Валерия Андропова. Эффектная, яркая, судя по постам на «стене», заядлая фанатка уличных танцев.

«Ну вот, – раздражённо произнесла Агата и, выйдя из социальной сети, заставила телефон погаснуть.  – У него ещё и девушка есть…»

Этот факт выбил её из колеи полностью, и, вконец расстроенная, она легла спать в десять вечера.

* * *

Проснувшись, Агата потянулась и посмотрела на улицу. За окном уже рассвело. День обещал быть тёплым и солнечным. Вздохнув, она выключила будильник и поднялась с кровати. События вчерашнего вечера ещё не выветрились из памяти, но сегодняшним утром уже не казались такими ужасными. Открыв шкаф, Агата задумалась: сегодня ей предстояло двухчасовое занятие по истории и обществознанию теперь уже в компании Данила.

Посещать обычную образовательную школу Агата перестала ещё три года назад. Училась она всегда хорошо, материал осваивала быстро, и в какой-то момент мать решила, что проходить программу пятого класса Агате совершенно ни к чему, а потому добилась, чтобы девочка сдала все экзамены экстерном, а осенью перешла учиться в шестой. Дело выгорело. Анна Георгиевна Наумова была женщина упорная и целеустремлённая и всегда добивалась того, чего хотела. Все экзамены Агата сдала на «хорошо» и «отлично», но счастливее от этого ни на грамм не стала.

Новые одноклассники её не приняли. Она была другой и на них не походила ни капли. Во-первых, молчаливая и необщительная, во-вторых, умная и не любящая давать списывать, а в-третьих, чересчур правильная и занудная. В перемены Агата сидела за партой одна и смотрела в окно на проезжающие мимо трамваи или листала страницы учебников. Списывать у неё хотели все, а вот брать с собой в игры – никто. Хватило Агату ровно на одну четверть, а потом она начала канючить и упрашивать мать забрать её из этого класса.

– Или забираешь меня оттуда, или я вообще больше в школу не пойду! – прокричала она в последний день осенних каникул и на полсуток закрылась у себя в комнате.

Если что-то было не по ней, Агата либо ударялась в слёзы, либо играла в «молчанку» и отворачивалась. Последнее являлось самым действенным её оружием.

Переводить дочь в другой класс Анна Георгиевна смысла не видела. «А» считался лучшим на параллели. Об остальных трёх ходили такие слухи, что уши сворачивались в трубочку. О возвращении к прежним одноклассником не было и речи. Тогда бы Анне Георгиевне пришлось признать, что её рискованный эксперимент с треском провалился, а позволить себе такое она не могла, поэтому и выбрала третий вариант, а именно забрала дочь из школы и отправила на семейное обучение. Благо, все условия для этого у неё были.

Так Агата и попала в учебный центр, но не на полтора-два часа, как это делали другие ученики, приходящие готовиться к экзаменам в выпускных классах, а практически на полдня. Учиться на семейном обучении Агате нравилось. Она высыпалась, потому что уроки начинались ближе к одиннадцати, а всё внимание учителя было приковано только к ней. Правда, одно «но» мешало по-прежнему. Друзей от такого «выхода» у неё не прибавилось. Новые не заводились, а со старыми из-за отсутствия общих интересов порвались все имевшиеся ранее ниточки. Ещё через год мать отдала её на бальные танцы. Клуб оказался хорошим. Там ей сразу подыскали толкового партнёра, и Агата на километр раскатала губу, как только увидела ораву тренирующихся мальчиков и девочек её возраста. Но и тут не срослось. Тем, кто приходил за результатом, чесать языком и бесцельно слоняться по улицам было некогда: они бегали между клубом и школой, часто не успевая ни поесть, ни сделать уроки.  А те, кто приходил почесать языком, задерживались в клубе ненадолго.

С партнёром по танцам, Никитой, общение у Агаты и вовсе не клеилось. Он был донельзя противным парнем. Худым, как швабра, высоким и омерзительным. Когда у них долго что-то не получалось, Никита всегда обвинял её и громко материл, не стесняясь тренера. Агата при этом надувалась как мышь на крупу и бросала на всех присутствующих яростные взгляды. Так они и разговаривали два последних года. Он с помощью ругательств, она – мысленно и, чаще всего, не глядя в его сторону.

Дружба с Никитой не приснилась бы Агате даже во сне. Она танцевала с ним только потому, что особого выбора не было. Он подходил ей по многим характеристикам и главное – хотел работать. Анна Георгиевна сразу оценила в нём это качество, отчего и приняла, а после заставила принять дочь. То, что Никита – нахал и грубиян, её волновало мало.

А вот Данил был другим. Агата чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Она слышала, как вчера он без устали твердил Зое Альбертовне: «Спасибо», «Пожалуйста», «Извините». Никита бы скорее умер, чем стал извиняться. Впрочем, самой Агате это тоже было несвойственно. А как при этом у Данила звучал голос – мягко, спокойно, дружелюбно… Агата даже глаза закрыла, пытаясь воссоздать в памяти приятные воспоминания.

– Проснулась, Шумелка?  – Дверь в комнату младшей Наумовой открылась с лёгким стуком, и сначала в проёме показался нагруженный поднос, а потом морщинистые руки и лицо Али. – С первым учебным днём в компании!

Женщина просияла и поставила поднос на тумбочку рядом с кроватью. Нос Агаты защекотали восхитительные запахи яичницы с ветчиной и горячего шоколада.

– Спасибо, – девочка улыбнулась няне и, схватив вилку, принялась есть.

Обычно завтраками в постель её не баловали, но иногда, когда Анна Георгиевна рано уходила по делам, Аля устраивала своей воспитаннице небольшие поблажки. Особенно, если та болела, или календарь алел каким-нибудь праздником.

Алевтина Михайловна знала Агату с полугодовалого возраста. Она пришла работать в квартиру её родителей, когда девочка была ещё пухлощёким грудничком, умеющим только ползать да пускать слюни на подушку. Именно она научила Агату держать ложку и натягивать колготки. Она по вечерам читала ей сказки, она укладывала спать, и она же на утро меняла пелёнки.

Имя «Алевтина Михайловна» Агате не давалось долго, отчего женщина однажды сжалилась и сократила его до простого «Аля». Так и повелось. И даже сейчас, в четырнадцать с половиной, Агата по-прежнему говорила ей Аля и называла исключительно на «ты», хотя её мать и отец всегда «выкали» этой седоволосой и хрупкой, как китайская ваза, женщине.

Когда она пришла в дом Наумовых, Алевтине Михайловне было далеко за сорок. Никто никогда не спрашивал её ни о муже, ни о детях, а она сама не стремилась рассказывать. По хозяйству управлялась быстро, лишнего не болтала, чужого не брала, а Агату любила до умопомрачения. Но особенно в Алевтине Михайловне Анну Георгиевну подкупило наличие высшего образования – учитель начальных классов. «Если всё сложится, Агата уже к пяти зачитает», – рассудила она и не прогадала. Агата зачитала раньше, а затем начала учить первые слова на английском.

– Ну что, какую тебе сегодня сделать причёску? – улыбнулась Аля, забирая у воспитанницы грязную тарелку.

Агата внимательно посмотрела на её тонкие как плети руки. Кожа на них была полупрозрачная, испещрённая широкими синими жилами.

– Я больше не хочу заплетать косы, – с чувством произнесла она.  – Я уже десятиклассница. В десятом классе косы никто не носит.

Повернув голову, Аля поспешила изобразить улыбку. В её глазах на минуту проскользнуло смятение, а ещё лёгкая грусть, которую Агата, естественно, не заметила. Алевтина Михайловна знала эту девочку с пелёнок, и сегодня эта девочка вдруг решила стать взрослой.

– Ну хорошо, давай тогда сделаем высокий хвост. Или распустим?

Агата задумалась. Она сама не знала, что лучше, но вовремя вспомнила, как красиво лежали на плечах Леры её ярко-рыжие волосы.

– Распустим, – произнесла она, и Аля согласно кивнула. Забрала поднос с остатками пищи, тщательно вымыла руки и вернулась в комнату ровно через десять минут, когда полностью одетая Агата уже сидела перед зеркалом и рассматривала своё лицо.

Сегодня оно особенно ей не нравилось. Поры по величине превосходили кратер Везувия, кожа лоснилась, зубы были не белыми, а бежевыми. Но больше всего её раздражали брекеты и очки с толстыми линзами. «Вот если бы не они, – мысленно рассуждала Агата, подразумевая под словом «они» сразу и брекеты, и линзы, – было бы ещё ничего, а так хоть сразу паранджу надевай…»

Взяв в руки щётку, Аля провела той по волосам воспитанницы. Раз, второй, третий, и ровные гладкие пряди легли на пологие плечи. Волосы у Агаты были густыми, длинными и ухоженными. Анна Георгиевна часто называла их главным очарованием дочери.

– Наверное, теперь я буду заплетать косы только на ночь, – проговорила Агата, продолжая смотреть в зеркало. – Тогда утром появятся волны.

Аля улыбнулась и, собрав выпавшие волосы, положила щётку на тумбочку. Ей нравилось расчёсывать Агату, особенно по вечерам, когда в свете уличных фонарей песочные пряди становились похожими на жидкое золото.

Встав со стула, девочка потянулась за рюкзаком, который собрала ещё с вечера. Сегодня она надела белую блузку с пуговкой на шее, что при застёгивании образовывала «капельку», и клетчатую юбку-плиссировку. Такой look она подглядела у одной известной блогерши, но решила не сообщать об этом Але. Та блогеров не жаловала и всегда ругалась, когда Агата говорила, что хочет завести свой канал на YouTube.

– Что на обед?

– Куринные голени и картошка с сыром.  И твой любимый кекс со смородиной.

Услышав про последнее, Агата захлопала в ладоши. Меню обычно составляла Анна Георгиевна, но иногда ей тоже разрешалось поучаствовать, тем более теперь, когда в особенно «плотные» дни Аля должна была приносить еду ещё и для Данила.

Учебный центр располагался на первом этаже дома, где жила семья Наумовых, поэтому Агата добралась до школы в кратчайшие сроки.

Данил уже сидел перед приёмной. Он был одет в тёмно-синюю водолазку, чёрные джинсы, кеды и… очки. Очки с округлыми линзами, как у Гарри Поттера. Очки, которые бессовестно ему шли.

– Привет, – произнёс он.

– Привет, – отозвалась она.

В учебную аудиторию они вошли вместе, и, когда дверь захлопнулась, а к учительскому столу подошла женщина лет сорока с кудрявыми русыми волосами, он по привычке встал. Поддавшись стадному чувству, Агата последовала его примеру. Она давным-давно забыла про команду «встали» в начале урока, но так боялась ударить в грязь лицом в первый же день, что усидеть на месте поросту не смогла.

Елена Павловна была женщина добрая и смешливая. Она замахала на них руками и приказала сесть: «Ну не в школе же. Чего вы в самом деле?» Агата выдохнула. Данил почему-то занял место рядом с ней. Это было странное и незнакомое чувство. Последний раз она делила парту с мальчиком больше трёх лет назад.

Историю он знал плохо, но там, где не мог взять интеллектом и логикой, брал обаянием и чувством юмора. Похоже, умение располагать к себе людей было у Данила в крови. Агата сразу заметила, что Елена Павловна «задышала» к нему с симпатией с первых же минут урока.

С обществознанием дело шло лучше. Данил явно любил порассуждать вслух, а потому говорил без умолку. Агата отмалчивалась. Она всё время боялась дать неправильный ответ и попасть впросак. Выглядеть в его глазах дурой ей хотелось сегодня меньше всего.

Мать не рассказывала, как Данил учился в прежней школе. В прошлую неделю она старательно приглашала его на мониторинги по всем предметам, но о результатах предпочитала говорить только с Алексеем Николаевичем.

Когда наступил долгожданный перерыв, Агата ждала, что он выйдет из класса и уйдёт от неё так же, как уходили прежние одноклассники, но этого не произошло. Данил не только остался, но и назвал её по имени:

– Агата?

Она внимательно посмотрела в его сторону. Глаза у Данила были бездонными, и Агата мысленно окрестила их океанами за то, что серого там плескалось намного больше, чем голубого.

– Ты давно учишься на семейном обучении?

– Четвёртый год.

Он чуть приподнял брови, выражая крайнюю степень удивления, а потом понимающе кивнул.

– А почему ты учишься на семейном обучении?

Когда-то давно Алевтина Михайловна объясняла Агате, что на «семейке» учатся, как правило, три категории школьников:

а) дети с серьёзными хроническими заболеваниями, чаще всего инвалиды.

б) одарённые дети, те, что осваивают программу быстрее других и хотят изучать её более глубоко и детально.

в) профессиональные спортсмены.

Анна Георгиевна с такой классификацией была не совсем согласна и обычно причисляла дочь к гибридам второй и третьей категории. Сама же девочка говорить о причинах перехода не любила, поэтому и сказала Данилу, что на «семейке» ей просто удобнее.

– График гибкий. Высыпаешься. Нет ненужных предметов. Программа составлена так, чтобы больше всего мы занимались тем, что пригодится при поступлении.

– И кем хочешь быть ты?

– Хирургом. А ты разве нет?

Он отрицательно покачал головой.

– Может, каким-то другим врачом?

– Пока я вообще не определился, чем хочу заниматься в будущем.

– А что говорили в твоей прошлой школе?

– В какой именно? – Он улыбнулся, и Агату словно огнём обожгло. – У меня их было три.

Глаза у девочки округлились. Она смотрела на Данила всё с большим интересом.

– И как?

– Что как?

– Три разные школы?

– Обычно, – он махнул рукой, – они, в общем-то, мало чем отличались друг от друга. Учителя, парты, одноклассники…

У Агаты не нашлось, что сказать, и она просто подпёрла ладонью щёку. В её глазах Данил тут же приобрёл статус греческого полубога Геракла. По крайней мере, три подвига он уже совершил.

– А почему тогда ты перешёл на семейное обучение? – рискнула спросить она.

Он растянул губы в улыбке от уха до уха.

– Да меня вообще-то не особо спрашивали. Решили, что так будет лучше. Контроля больше и знания вроде как глубже, потому что мы вдвоём учимся.

– Понятно, – без особого энтузиазма протянула Агата и уткнулась в телефон. На вайбер пришло сообщение о расписании тренировок на сегодня и на всю следующую неделю. Данил последовал её примеру, а ещё через несколько минут Елена Павловна принесла распечатки для домашнего задания, и их отпустили домой.

В квартиру Агата вернулась только для того, чтобы пообедать и переодеться. Тренировку назначили на шесть. Она прыгнула в автобус ровно за час до начала занятий. Вечер обещал быть тёплым, а солнце светило так же ярко, как и вчера. Её руки сами собой потянулись к телефону, сами нажали на иконку «ВКонтакте», сами нашли профиль Данила…

* * *

В танцевальном зале всё шло привычным образом. Ольга Викторовна брызгала слюной, Никита закатывал глаза и сыпал оскорблениями. Агата либо молчала, либо дулась, либо глядела в окно. После продолжительных каникул на море тело её не слушалось. Мышцы болели, голова кружилась, а настроение было отвратительным.

Когда её наконец отпустили, Агата еле держалась на ногах. В зале с неё сошло семь потов, и она боялась, что завтра утром не сможет разогнуться.

С танцев её обычно забирала мать, но сегодня отправила одного из работников центра, которому особенно доверяла. Усевшись на заднее сиденье и пристегнув ремень безопасности, Агата тут же схватилась за телефон. Как только в её руках оказывался розовый чехол в стразах, мир вокруг сжимался до размеров спичечной головки.

И сегодня оповещения на экране принесли ей необычную новость. Данил нашёл её «ВКонтакте» и постучался в друзья.

Глава 3

Сентябрь две тысячи восемнадцатого выдался холодным, промозглым и ветреным, но Агату это, как ни странно, радовало. Гулять ей было не только не с кем, но ещё и некогда. Утром она делала уроки, днём училась, а вечером сломя голову бежала на тренировку. Данил в учёбе не блистал. Более или менее хорошо ему давались только два предмета: химия и геометрия. При этом с алгеброй и вычислениями он не дружил от слова совсем.

Во время коротких десятиминутных и длинных обеденных перерывов они часто болтали. Данил не был резким, как Никита, и Агате нравилось с ним разговаривать. Он часто смешил её, пародируя какого-нибудь известного музыканта, блогера или телеведущего, изменяя при этом голос и строя забавные речевые обороты. Со временем она начала понимать, почему в разговоре с её матерью, который она нечаянно подслушала, Алексей Николаевич называл Данила юмористом. «В любой школе, – утверждал он, – Даня только и делал, что гримасничал. Он везде и всегда был Петрушкой».

На уроках они редко ссорились, и Агату раздражал только один факт. Если у Данило появлялось время, он тут же утыкался в телефон и начинал строчить длинные сообщения, а после уроков постоянно кому-то звонил со словами: «Ну, всё я закончил. Ты где?»

Агата на подсознательном уровне чувствовала, что он говорил с Лерой, и от этого её настроение всегда портилось, а домой она приходила расстроенная и злая. Всё валилось из рук, и не помогали ни разговоры с Алей, ни вкусный кекс со смородиной. Ей хотелось, чтобы Лера куда-нибудь делась. Пропала из поля его зрения, испарилась, исчезла, уехала.  Но этого не происходило. Лера по-прежнему жила в их городе и мысли Данила покидать не собиралась.

Как-то раз, набравшись смелости, Агата пришла в родительскую спальню и рассказала о своих чувствах матери. Та отложила многочисленные бумаги о бракоразводном процессе и, внимательно выслушав все недовольства Агаты жизнью, дала себе слово приглядеться к Данилу и «в этом смысле» тоже. Результат её не обрадовал. «Такой муж нам не нужен, – после недельных наблюдений пришла к выводу она. – Лентяй. Мягкотелый. Без царя в голове».

– И даже ничего не говори мне больше, – категорично заявила Анна Георгиевна, когда через несколько дней дочь пришла к ней снова. – Ты будешь вечно тащить его на себе. Мужик должен быть мужиком.

Напрасно Агата дни и ночи напролёт твердила, какой Данил красивый и как сильно ей нравится. В этом вопросе, как и в тысяче других, мать была неумолима. «Выкинь его из головы, – без конца твердила она, – и присмотрись к Никите».

Данил рос в полноценной любящей семье. Его родители сумели сохранить нежность чувств даже после тридцати лет брака. Кроме Данила, у них был ещё один сын, но тот давно закончил экономический ВУЗ и уже как три года жил в Канаде. Наверное, поэтому они и хотели, чтобы «младшенький» пошёл по стопам отца и впоследствии возглавил клинику.

У Никиты отца не было. Как-то раз его мать, маленькая невзрачная женщина с пучком тонких мышиных волос, призналась Анне Георгиевне, что Никитин отец бросил её ещё беременной, а потом и не думал хоть как-то проявиться в их жизни. Они всегда были только вдвоём. Мать и сын. Сын и мать. Никита пахал, как лошадь, чтобы добиться результатов, а его мать вкалывала на двух работах, чтобы достать деньги на бальные костюмы и билеты на поезд в соседний город, где проходили очередные соревнования.

Именно этим Никита и нравился Анне Георгиевне. Характером. Стержнем. Силой воли и непрогибаемостью перед трудностями. Именно такого человека она видела рядом со своей единственной дочерью. И именно эти качества отталкивали от него Агату.

– Сколько тебе лет? – в один из дней спросила у Данила Анна Георгиевна. Относительно нового одноклассника своей дочери она уже давно всё решила и просто искала подтверждение своим подозрениям.

– В конце декабря будет семнадцать. У меня день рождения двадцать восьмого. Как раз перед Новым годом.

– Ты стрелец?

– Козерог.

– Земля… – удивившись, подумала она. – Странно... Должен вроде крепко на ногах стоять, а вместо этого в воздухе витает. Нет… Ему бы скорее подошёл Водолей или, на крайний случай, Весы.

Последние лет пять Анна Георгиевна всерьёз увлекалась гороскопами. Читала их везде, где только могла увидеть, и даже собиралась заняться составлением натальных карт.

– Так значит у вас с Агатой разница больше двух лет. Ты по сравнению с ней прям дядя.

Агата покраснела и сильно обиделась на мать. Разницу в два года младшая Наумова считала более, чем нормальной.

– Два года? – удивился Данил, когда они остались с Агатой вдвоём и с аппетитом принялись уплетать борщ, приготовленный заботливыми руками Али. – А что ты тогда делаешь в десятом?

– Я закончила экстерном пятый и девятый классы, – объяснила она, от души радуясь тому, что он не заострил внимание на второй части фразы.

– Понятно… – скорее всего, Данил хотел сказать что-то ещё, но его телефон завибрировал. Имя звонившего Агата прочесть не успела, но, заметив, в какой счастливой улыбке растянулись его губы, подумала о Лере, отчего тут же «надулась» и в тот день больше с ним не разговаривала.

* * *

В начале октября Данил заболел, и Агата целых три дня сидела на уроках одна. Без него ей было невыносимо одиноко и скучно. Заниматься не хотелось, и она всё время думала о том, как бы побыстрее сбежать домой.

Учитель химии, Маргарита Тимофеевна Архангельская, дородная и высокая женщина с чёрными, как смоль, волосами давно догадалась об «особом» настроении ученицы, а потому не стала ходить вокруг да около и сразу перешла к делу.

– И давно тебе Данил нравится? – без обиняков спросила она полушёпотом, словно в классе, кроме них двоих, был кто-то ещё.

От такого вопроса Агата покраснела как помидор и ответила только спустя минуту. Точно так же. Полушёпотом:

– С первой встречи.

– Сильно?

– До умопомрачения.

«До умопомрачения» было любимым словосочетанием Али, и Агата последние год или два толкала его везде, где только можно.

– Ну и чего тогда ты ничего не делаешь?

– У него девушка есть. Красивая...

– Эка невидаль! Было бы из-за чего расстраиваться, – Маргарита Тимофеевна фыркнула, как пятнадцатилетняя девчонка. – А ты отбей! Отбей и всё!

– Как так, отбей? – от удивления Агата даже ручку выронила и поскорее нырнула под стол, чтобы поднять её с пола.

– Да очень просто. В кино позови. Погулять пригласи. Девушка не стенка – подвинется.

От таких советов Агату замутило. Она бы даже под страхом смерти не решилась позвать куда-то Данила, мечтая, что однажды он прочтёт её мысли и сделает это сам.

– Может, решим семьсот пятьдесят шестую? – поспешно предложила она и принялась оформлять «дано», не дожидаясь ответа «химички».

Спустя полчаса, когда место за учительским столом уже заняла Инна Владимировна, доставшая учебник по литературе, Агата отпросилась в туалет. Нельзя сказать, что ей сильно туда хотелось, но литература в её сердце трепета не вызывала, а потому она решила просто потянуть время. Данил тоже иногда так делал, и Агата вовсю училась у «мастера».

Маргарита Тимофеевна, как ни странно, всё ещё сидела в приёмной. Она любила поболтать и с удовольствием рассказывала о себе, если собеседник ей нравился. Сегодня роль слушающего досталась Але, которая крепко прижимала к животу пакет с пластиковыми контейнерами. Близился обед, и она боялась оставить воспитанницу голодной.

– Как так, отбить? – произнесла вдруг Аля. Проходя мимо приёмной Агата насторожилась. Голос няни прозвучал глухо и без какого-либо намёка на привычную доброжелательность.

– Очень просто, – раздражённо отозвалась Маргарита Тимофеевна. – У Вас что, никогда парней не отбивали? У меня вот много раз.

– Отбивали… – Аля посмотрела вперёд невидящим взглядом. Она бы не заметила Агату, замершую в дверном проёме, даже если бы та принялась танцевать канкан. – Вот поэтому и возражаю. На чужом несчастье своего не построишь. Если кого-то предали ради тебя, то и тебя однажды предадут ради кого-то другого.

Маргарита Тимофеевна громко цокнула и сказала что-то похожее на: «Обычно такая философия мало кого останавливала». Она чуть было не посмотрела на двери, и Агата поспешила скрыться, понимая, что разговор женщины вели о ней и Даниле.

Глава 4

Агата не разговаривала с Алей целую неделю. Мириться не помогали ни котлеты на пару, ни спагетти под сыром, ни так любимые девочкой эклеры с белковым кремом. Чувство вины Агату не мучило. Она считала себя человеком, чьи чувства бессовестно попрали, а секреты выболтали, потому и отчаянно «дулась» на Алевтину Михайловну. Мысли о том, что злополучный разговор могла начать Маргарита Тимофеевна, в голову Наумовой младшей не приходили. Аля напрасно разглаживала складки на её юбке и отпаривала воротники на шёлковых блузках. Агата своих позиций не сдавала и прощать просто так няню не собиралась.

Близилось четырнадцатое октября. То самое четырнадцатое октября, о котором Ольга Викторовна трещала без умолку с самой первой августовской тренировки. Агату эта дата волновала мало. «Ну, соревнования. Ну, в Ижевске, – рассуждала она, пока делала «планку», – подумаешь… Первый раз что ли?»

Однако Никита, как обычно, её мнение не разделял. Из Ижевска он мечтал привезти золото, отчего и тренировался как умалишённый. За неделю до соревнований вообще будто с цепи сорвался и начал бессовестным образом прогуливать уроки, на что подбивал и Агату. Та, естественно, выла в голос. Разница в возрасте между ней и Никитой составляла ровно семнадцать дней, но её партнёр занимался в обычной школе и по обычной программе, а потому отставал на два класса. То есть учился в восьмом, да ещё и во вторую смену. Перед ним ни маячили ни сдача ЕГЭ, ни поступление в ВУЗ. Каждое утро у Никиты было совершенно свободным, и он посвящал его исключительно танцам.

Из-за дополнительных тренировок Агата не успевала ни делать уроки, ни приходить вовремя на занятия. Никиту её проблемы не беспокоили. Учёбой он не интересовался, а «тройку» считал подарком судьбы. Для Агаты отметка ниже «четвёрки» приравнивалась к смерти.

В Ижевск они уезжали двенадцатого днём. Агата стояла у окна и смотрела на проносящиеся мимо деревья. Связь вместе с интернетом пропала пятнадцать минут назад, и она бесцельно водила взглядом по стеклу и думала о Даниле.

На соревнования в другие города они всегда ездили втроём. Она, Никита и Анна Георгиевна. Мать Никиты не сопровождала их ни разу. То ли жалела денег, то ли времени, то ли того и другого вместе. С последней математики Агате пришлось отпроситься, и она переживала, что как следует не попрощалась с Данилом. После его болезни они мало разговаривали, но сегодня вместе с привычным «пока» он пожелал ей удачи. От удовольствия щёки у Агаты зарумянились, и, когда за ним закрылась дверь в класс, она приложила свои волосы к носу, чтобы ещё хотя бы на мгновение ощутить запах его одеколона.

Аромат Данилиного парфюма вызывал у неё мурашки по коже. Он был терпким, природным и содержал в себе едва уловимые нотки лаванды и кедра. От запаха духов Никиты Агату обычно подташнивало.

– Небось думаешь о своём красавчике? Прям так и замерла в предвкушении. Ждёшь не дождёшься, когда его увидишь, да? Смотри в обморок от счастья не грохнись, когда он мимо пройдёт.

Покраснев, Агата поморщилась и тряхнула волосами. Никита стоял за её спиной и продолжал язвить и издеваться. Голос у него был, как обычно, насмешливый и грубый. «И почему он не может быть, как Данил? – пронеслось в голове у Агаты. – Почему он всегда старался уколоть и при этом уколоть как можно сильнее?»

– Какого ещё красавчика ты там выдумал? – уже вслух проговорила она, старательно прикрывая ладонями пылающие щёки. – Иди проспись, а то у тебя уже галлюцинации на почве переутомления.

– Ой, да при мне-то хоть не притворяйся! Я о Кристиане говорю. Вот ведь дали родители имечко.

«Кристиане?» – сдвинув брови, Агата даже повернула голову и внимательно посмотрела на Никиту. Глаза у него были прищурены и пылали непонятно откуда взявшимся гневом.

С Кристианом и Лесей Агата и Никита познакомились на прошлых соревнованиях. Им обоим тогда было уже по шестнадцать. Улыбчивые, довольные жизнью и приветливые, они сразу понравились Агате. Особенно Кристиан. Высокий голубоглазый блондин с по-голливудски широкой улыбкой. Он тогда так часто и долго ей улыбался, что Никита потом ещё две недели твердил, что парень на неё «запал». Но Агата на такие провокации не поддавалась. Добавить её в друзья в социальных сетях Леся не захотела. Кристиана она тогда не нашла, а после знакомства с Данилом и вовсе думать о нём забыла. А вот Никита почему-то помнил.

– Ты как знаешь, – проговорила сквозь зубы Агата, – а я спать пойду. Тебе тоже, кстати, советую. Завтра – трудный день. Простоишь тут ещё часок, и тебе уже два красавчика померещатся, а после такого можно и танго с румбой перепутать. Представляешь, если завтра начнёшь танцевать не то. Вот смеху-то будет.

И, отчеканив последнее слово, Агата отодвинула дверь купе и вошла внутрь. Анна Георгиевна, плотно укутавшись в одеяло, посапывала на нижней полке лицом к стене. Ноги её были подогнуты, а на столе лежал телефон. Агата заняла место напротив и тоже закуталась в одеяло. В вагоне было прохладно, и пассажиры часто бегали к проводнице за горячим чаем.

Никита зашёл в купе ровно через десять минут и, забираясь на верхнюю полку над Агатой, словно специально встал босой ногой на стол. «Бескультурщина», – шикнула на него младшая Наумова. Он ответил ей крепким матерным выражением, и от злости она уткнулась в подушку.

Верхняя полка над матерью пустовала. Анна Георгиевна всегда выкупала полное купе, но четвёртое место в девяти случаях из десяти оказывалось свободным. Оно как будто ждало то ли Агатиного отца, то ли Никитину мать. Но ни тот, ни другая на это место никогда не претендовали.

Насчёт трудного завтрашнего дня Агата не преувеличивала ни на йоту. Отдыхать завтра действительно было некогда. В Ижевск они приезжали в начале двенадцатого ночи, прыгали в такси и мчались в сторону гостиницы «Жемчужина», спали там до семи, а потом снова прыгали в такси и мчались уже в сторону салоны красоты «Ева», где Агате должны были делать макияж и причёску. К счастью, с маникюром и педикюром вопрос решился ещё вчера, и Агата не без удовольствия рассматривала свои ногти, выкрашенные перламутровым лаком. Два бальных платья, одно изумрудно-зелёное, а другое кораллово-красное, висели на вешалке возле матери. Оба костюма Никиты лежали в его сумке, и Агата до потери пульса радовалась тому, что не увидит их до начала соревнований.

* * *

В зале, где они выступали, было шумно, тесно и катастрофически не хватало воздуха. Судья, участники и сопровождающие стояли вдоль стен, галдели, как чайки, вздыхали и активно жестикулировали. Агата была размалёвана, как кукла. Ярко-синие тени и накладные ресницы делали её и без того большие глаза просто огромными. Песочного цвета волосы уложили к верху и тщательно залакировали. Брови выщипали и подвели, на скулы нанесли румяна, а на оголённые участки тела вылили целую тонну искусственного загара. От воспоминаний о парикмахере Агату покачивало из стороны в сторону. «Да ей людей пытать надо, – сказала она матери, когда они выходили из салона. – Полголовы мне, наверное, выдрала. С нашей Алей не сравнить». Мать на это только усмехнулась, но вслух ничего не добавила. Она была слишком занята поиском очередного такси.

Им предстояло станцевать десять танцев. Пять по типу «стандарт» и столько же под названием «латина» Каждый длился не более двух минут, и между ними делали перерывы, но тех чаще всего хватало только на то, чтобы выпить воды, отдышаться и съесть что-то из рук сопровождающего.

Когда объявили первый танец, руки у Агаты задрожали. Она стояла в пышном платье, напомаженная и принаряженная, как королева, и тряслась, словно мышь, зажатая в когтях у кошки. Больше всего на свете ей хотелось сейчас, чтобы рядом оказался Данил. И, крепко зажмурившись, Агата отчаянно попросила Бога исполнить её последнее желание перед «казнью». Но…Чуда не произошло. Перед ней по-прежнему стоял Никита. С намазанными гелем волосами, в белой отутюженной рубашке, чёрной жилетке и такого же цвета брюках. От запаха его одеколона Агате захотелось нацепить на нос прищепку.

– Агата, – он впервые за несколько месяцев назвал её по имени. Глаза его смотрели спокойно и на удивление ласково. Почти как у Данила. А потом он крепко сжал её запястья. «И зачем так давить? Синяки ведь останутся?» – подумала в сердцах она, но боли, как ни странно, не почувствовала. – Смотри только на меня. Только на меня, слышишь? И больше ни на кого, – произнёс он и закружил её в вальсе.

К этому совету Агата решила прислушаться. Без очков она всё равно не видела ничего, кроме лица партнёра.

* * *

По словам Ольги Викторовны, «латину они продули всухую, а вот стандарт станцевали как боги», благодаря чему в общем зачёте золото всё-таки досталось именно им. Никита так обрадовался медали, что не захотел снимать её даже в поезде. Он рассказывал о своей победе всякому, кто только хотел слушать и даже дважды сходил до вагона-ресторана и обратно только для того, чтобы его увидело как можно больше народа. Анна Георгиевна старательно искала фирму, которая бы смогла сделать кубок и надпись точь-в-точь, как на том, что выдали им. Кубок присуждался паре, но поставить его дома на «полку почёта» хотелось и тому, и другому. Агата радовалась победе не меньше Никиты. Тщеславие не было ей чуждо, и она мечтала, чтобы об этой победе узнал весь клуб, а лучше весь город, однако медаль сняла и убрала в сумку.

«Жаль, конечно, что мы не ничего не успели посмотреть в Ижевске. Только вокзал да гостиницу, – рассуждала она мысленно, рассматривая фотографии, выкупленные матерью у местного фотографа, – но один день выступлений всё же лучше, чем два по полдня. По крайней мере, отосплюсь и отмоюсь в воскресенье».

Одна из фотографий особенно заинтересовала Агату. На ней был запечатлён прыжок, а точнее, некое зависание в воздухе. Всего на три-четыре сантиметра от земли, но удивительно синхронное и гармоничное. Обычно Агата не выкладывала своих фотографий в сети, даже на аватарке у неё стояла стандартная синяя картинка, но для этого снимка решила сделать исключение. Фотография тут же появилась на её «стене», а потом к ней добавилась ещё одна, где их с Никитой награждали золотыми медалями.

Первый «лайк» пришёл через десять минут после выкладки. Его поставила Ника, самая юная участница клуба «Стратегия», которую на эти соревнования почему-то не пустили. Агата вздохнула и буквально впечаталась взглядом в экран. Больше всего ей хотелось увидеть оценку от Данила. Она ждала, что он увидит и поздравит её каким-нибудь душевным комментарием. Но Данил почему-то не спешил «лайкать» такую важную для Агаты новость.

Нахмурившись, она щёлкнула по его профилю. Ночью он сменил аватарку, на которой опять стоял в обнимку с Лерой. Ярко-накрашенной, в мини-юбке и длинных сапогах до середины бедра. Её медного цвета волосы крупными локонами лежали на его левом плече. Сам Данил был одет в чёрное худи, а на голову набросил капюшон.

– Ну, и кого ты там опять разглядываешь? – Никита вырвал из её рук телефон и уставился на экран. – Чё за чел? Да ещё и с девкой!

– Ни на кого! Отдай немедленно. – Агата выпучила на партнёра глаза и с силой топнула ногой.

– Чё за чел, я спрашиваю? – Никита повысил голос. – Или ты на девку смотришь? – Его лицо приняло брезгливое выражение. – Ты что, из этих?

– Я не из каких! – Из глаз Агаты брызнули слёзы. – Отдай немедленно!

В клубе она никому не рассказывала о том, что у неё появился одноклассник. И уж тем более, никому не говорила, как сильно он ей нравится.

Лицо Никиты перекосило от гнева. Он был на целую голову выше её и поднял телефон почти к самому потолку. Плача навзрыд, Агата прыгала вокруг партнёра, как детвора вокруг елки в Новогоднюю ночь, но не могла достать даже до его локтя.

– Отдай немедленно!

– Не отдам, пока не скажешь, кто это? Будешь меня злить, выброшу твой айфон в окно. Ты меня знаешь. За мной не заржавеет.

– Я просто на юбку и сапоги бывшей одноклассницы смотрела. Отдай! Отдай, кому говорю?!

Услышав крики и плач дочери, Анна Георгиевна выбежала из купе и моментально прояснила ситуацию. Ей даже говорить ничего не пришлось: руки у Никиты обмякли сами, а глаза забегали, как у вора, пойманного на месте преступления. Больше всего он уважал силу, и Анна Георгиевна была единственной женщиной, кого он по-настоящему боялся. Ни мать, ни Ольга Викторовна на парня такого влияния не имели. Пальцы его разжались, и Агата, выхватив телефон, тут же закрылась ото всех в туалете.

Вышла она только через четверть часа и, едва успокоившись, снова заплакала на груди у матери. Та ждала её возле дверей и стучала каждые три минуты, прося выйти и освободить место для других пассажиров.

– И как с ним разговаривать? – всхлипывала девочка, вытирая слёзы материнской кофтой. – Он же невыносимый! Невыносимый, подлый и гадкий!

Анна Георгиевна пригладила растрепавшиеся волосы дочери. Шпильки Агата уже вытащила, но расчесать слипшиеся после лака пряди так и не смогла. Те висели неаккуратными сосульками и казались темнее, чем обычно.

Анна Георгиевна изо всех сил старалась быть ласковой с дочерью, но получалось у неё это не всегда. Жизнь заставляла её быть сильной, и после ухода мужа она долгое время не могла себепозволить с кем-то сюсюкаться, даже с Агатой, потому что боялась, что кто-нибудь примет нежность за слабость.

– Зато с ним ты начала побеждать!

* * *

Поезд привёз их домой ровно в четверть восьмого. Солнце было спрятано за плотными серыми тучами. С неба падали крупные капли дождя, ветер трепал верхушки деревьев и заставлял немногочисленных прохожих посильнее кутаться в плащи и куртки. Большая часть из них была без зонта, но в капюшонах и шапках.

– Аня! – громко прокричал кто-то прямо в открытые двери вагона. Агата повернула голову и заметила невысокого, крепкого мужчину в кожаной куртке. Того самого работника центра, который встречал её после занятий, если мать была сильно занята на работе.

– Вадим, – Анна Георгиевна улыбнулась и приветливо помахала ему рукой. Он с лёгкостью спустил их чемодан, а после помог сойти на перрон сначала ей, а потом Агате.

Пока они шли к его черной «Ладе», мать, заливаясь смехом, в красках рассказывала о поездке. Мужчина улыбался и всё время кивал. Агате не нравилась его улыбка. Не нравился мягкий, спокойный голос, и самое главное – не нравилось, как блестели глаза матери, когда он открывал для неё дверь своей машины.

«Как же так! – возмущалась про себя она, – ведь мама принадлежит только папе и мне. Разве она может вот так улыбаться одному из своих работников?» – Агата даже не знала, что именно этот Вадим делает в центре. Чинит компьютеры или парты, а может, занимается рекламой или отвечает на бесконечные звонки от клиентов? Ей было без разницы. Она просто хотела, чтобы он выполнял свою работу, а не улыбался её матери и не называл фамильярно «Аней».

Сначала они довезли до дома Никиту. Он, сухо попрощавшись, забрал сумку из багажника и, не оборачиваясь, заторопился к своей «хрущёвке». Мать продолжила что-то говорить Вадиму. Агата не вслушивалась в беседу, но уже вовсю «дулась» из-за их совместного хохота. Ей было обидно за отца. За отца, который ушёл к другой женщине два года назад. Из-за многочисленных тяжб по делению имущества Анну Георгиевну и Андрея Игоревича Наумовых никак не могли развести, и девочка глубоко в душе до сих пор надеялась на их примирение.

Когда черная «Лада» остановилась около бело-розовой высотки, где располагались учебный центр и квартира Наумовых, Агату попросили выйти. Мать сказала, что ей нужно решить один важный вопрос, и она поднимется минут через десять. Агата нахмурилась, но из машины всё-таки вышла и простояла под мелким моросящим дождём около получаса. Мать продолжала сидеть рядом с Вадимом. И, когда её губы потянулись к его губам, Агата резко отвернулась и побежала к подъезду.

Аля встретила её привычными объятиями и поцелуями. Агата так соскучилась по теплу семейного очага и так расстроилась из-за невнимания Данила и чересчур большого внимания Вадима, что забыла о своей обиде на няню. Она принялась рассказывать той о поездке в Ижевск, соревнованиях и победе. Но Аля о золотых медалях уже, конечно же, знала. Мать в таких случаях звонила в первую очередь ей. Родители Анны Георгиевны умерли несколько лет назад, братьев и сестёр у неё никогда не было, а с бывшим мужем и его родственниками она предпочитала не общаться.

Наскоро перекусив пюре с гуляшом, Агата направилась в ванную и долго смывала с волос лак, а с тела – уже начавший раздражать кожу искусственный загар. Аля купила какую-то новую пену. Та приятно пахла лавандой и чем-то хвойным, снова и снова возвращая Агату к воспоминаниям о Даниле.

Из ванной комнаты она вышла только часа через два. Посвежевшая, отдохнувшая и закутавшаяся в длинный махровый белый халат, подаренный на прошлый Новый год матерью.

На столе возле зеркала остывали пирожки с брусникой. Аля разобрала вещи ещё час назад, а сейчас вовсю стелила постель для воспитанницы.

– Знаешь, – проговорила Агата, взяв с тумбочки щётку для волос, – мне кажется, на нашу семью навели порчу.

– Это что ещё за глупости? – округлила глаза Алевтина Михайловна. – И как ты вообще до такого додумалась?

– Папа ушёл, у меня нет друзей, и Данил…

– Слепой как крот? – закончила за неё Аля.

– И это тоже, – кивнула девочка и ещё больше загрустила, снова вспомнив о Вадиме. Она не знала, вернулась ли домой мать, но спрашивать не захотела из вредности.

– Зато ты победила на соревнованиях по бальным танцам.

– Всё сделал Никита. Он умело маскировал мои ошибки. Я не могу собраться, когда волнуюсь, а он может.

– Так будет не всегда. – Аля села рядом и, отобрав щётку, начала сама расчёсывать по-прежнему спутанные волосы девочки. – Просто у тебя сейчас такой возраст, и многое видится только в чёрном цвете. А когда ты поступишь в университет, то…

Но Агата не хотела ждать светлых тонов ещё два года. Она хотела видеть и чувствовать их сегодня. Или, на худой конец, завтра. Количество «лайков» на выложенных фотографиях росло как на дрожжах. Их, не жалея, ставили работники и ученики центра, воспитанники клуба по танцам и друзья Никиты. Оценка от Данила Агате так и не пришла…

Глава 5

– Я больше не хочу с ним учиться! Не хочу! Не хочу! И не буду! – причитала Агата в кабинете у матери. Та с трудом оторвала взгляд от монитора и раздражённо посмотрела на девочку. Краем глаза Агата успела заметить открытый текстовый документ, заголовком к которому служило слово «ходатайство».

– Мы вроде в августе всё обсудили.

– С августа много чего изменилось. – Агата вздохнула и подняла глаза к потолку. – Давай я буду ходить на занятия вместе с теми, кто готовится к ЕГЭ.

– Этого ещё не хватало! Они закрепляют программу, а ты учишь её с нуля.

– Данил вообще ничего не делает! Ни-че-го-ше-нь-ки! Не учит, не записывает. Только дурака валяет целыми днями. Видеть его не могу!

– Он же тебе нравился.

– А теперь нет. Не выношу лентяев.

Анна Георгиевна усмехнулась и прикрыла глаза. Слова Агаты её успокоили. «Значит, первая симпатия прошла, а розовая пелена с глаз спала. Это хорошо, – подумала она, – очень хорошо», – и снова вернулась к документу под названием «ходатайство».

Анна Георгиевна и подумать не могла, что Агата лукавит. Или, проще говоря, бессовестно врёт. Её симпатия к Данилу и не думала уменьшаться. Напротив, с каждым днём она становилась всё больше и осознаннее. Розовая пелена действительно спала. Агата начала видеть недостатки Данила. Но они не раздражали её. Раздражало другое. Точнее, другая. Лера. Лера вносила в её сердце такую сумятицу, что, слушая разговоры Данила с ней, Агата с трудом сдерживала слёзы. Но вечером, как заведённая, снова и снова заходила на его профиль. Она сама не знала, что хочет там увидеть. Это было сродни какому-то наваждению, идее фикс, с которой самостоятельно справиться она уже не могла, а потому посчитала свой уход в другой коллектив единственно верным решением. «С глаз долой – из сердца вон», – рассудила она, но мать снова заставила её остаться. Учёбу с Данилом так же, как и танцы, Анна Георгиевна обсуждать не собиралась.

Ещё больше разозлившись, Агата вернулась в класс. Данил уже сидел на своём месте и, воткнув в уши наушники, слушал музыку. Не желая на него смотреть, она отсела за другую парту и уставилась в окно. Ноябрь в этом году выдался унылым, сырым и серым. Бесконечные дожди размыли дорогу, но столбик термометра не опускался ниже нуля даже ночью. Агата ждала снега, ждала как манны небесной и мечтала, что тот плотным покрывалом укроет эту бесконечную жидкую грязь. Но снег всё не падал и не падал. В последнее время по части исполнения желаний младшей Наумовой везло всё меньше и меньше.

* * *

Первый снег выпал только тридцатого ноября и сразу укутал все дороги, дома и деревья. Он шёл четыре дня, почти не останавливаясь. Сначала мелкий, едва заметный, потом всё более крупный и пушистый. Агата наблюдала за ним из окна. Никита заболел, и тренировки в выходные пришлось отменить. Из дома  за два дня Наумова младшая вышла только один раз – за колой. Мать уехала на встречу с юристом, а Аля на всё воскресенье отпросилась, чтобы повидать сестру в другом городе.

Переделав все уроки, Агата снова схватилась за телефон. Читать она не любила и считала бесполезной тратой времени. Даже книги по программе изучала только в кратком пересказе. Аля часто ругалась с ней по этому поводу. Для Алевтины Михайловны посидеть в кресле с книгой было главным удовольствием в жизни. Она изо всех сил соблазняла воспитанницу «Томом Сойером» и серией романов о «Гарри Поттере», но, по-видимому, напрасно тратила время. Те стояли на полках в комнате мёртвым грузом и открывались только тогда, когда Аля затевала в доме генеральную уборку и смахивала с них пыль.

«Не читающая нынче молодёжь пошла», – часто вздыхала женщина, глядя на то, как Агата часами лежит на кровати с телефоном в руках. Тот был у неё большой, дорогой и современный, в ярком розовом чехле, усыпанном разноцветными стразами. И то, что она в нём смотрела, Але бы и во сне не привиделось.

Впрочем, ничего из ряда вон выходящего там не было. Если не считать «слежку за Данилом», то чаще всего Агата смотрела видео, связанные с танцами, либо обычные фильмы. Данил так же, как и она, к любителям чтения не относился, но был заядлым киноманом. Особенно ему нравились «Люди в чёрном» и «Пираты Карибского моря». Казалось, о Джонни Деппе он знал всё, и Агате очень не хотелось от него отставать.

Биография, награды, список кинофильмов. Она изучала факты о жизни Деппа с упорством спортсмена, попавшего на Олимпийские игры, и ждала, когда Данил заговорит о чём-то таком, что будет известно только ей.

Но такой случай почему-то никак не хотел представляться. Судьба как будто забыла об Агате и перестала ей улыбаться. В последнее время Данил стал молчаливым и серьёзным. Разговаривал по телефону отрывисто и быстро, но по-прежнему убегал сразу после занятий, задерживаясь только, если вызывал такси.

Впрочем, «ВКонтакте» ничего не менялось. Лера по-прежнему занимала половину фотографии на его аватарке и по-прежнему строчила львиную долю комментариев на его «стене». Благодаря этой самой «стене» Агата узнала, что Данил рисует. Причём рисует достаточно красиво и обстоятельно. Когда-то давно она тоже посещала художественную школу, но большого таланта к живописи в себе не обнаружила. У Данила же он явно присутствовал. Глаз у него был внимательным и подчас выхватывал такие вещи, которые Агата не разглядела бы даже с помощью микроскопа.

В ноябре они мало общались. Агата сама потворствовала этому, а потом злилась на саму себя, что утыкалась в телефон, когда он что-то у неё спрашивал.

* * *

С десятого декабря в школе начиналась аттестация. И Агате всё же пришлось сменить гнев на милость. Она прошлась с новым одноклассником по всем учителям, составила расписание экзаменов и договорилась об их формате.

Данил в такие моменты обычно в разговор с учителем не лез и молча стоял рядом. Иногда Агату это страшно злило, но доверить ему столь важную миссию она не могла, потому как в противном случае всё бы свелось к однотипным: «Приди завтра, послезавтра и так далее…»

Семейное обучение по-прежнему было для Данила в новинку, и он попадал впросак практически каждый раз, когда пытался взять дело в свои руки.

– Готовься, – строго сказала Агата, когда они возвращались в центр. – Учи даты двадцатого века по истории и стихи Фета с Тютчевым по литературе.

Данил кивнул, Агата прищурилась и повернула голову. Слева, по другой стороне дороги, шли мужчина, женщина и мальчик лет пяти. Мальчика мужчина нёс на себе. Тот заливался смехом и весело болтал ногами. На женщине была длинная норковая шуба, а из-под широкого капюшона торчали жидкие, светлые волосы. По мнению Агаты, скорее всего, крашенные. Женщину в шубе и ребёнка она видела впервые, а вот мужчину знала столько же, сколько помнила себя. Правда, за те два года, что он не показывался в её доме, он сильно изменился. Раздобрел и стал как будто ниже ростом. Даже голос его теперь звучал по-другому. Как-то чересчур хрипло. Словно несмазанная дверь.

И когда мужчина посмотрел на неё и окликнул по имени, Агата бросилась бежать. Бежать так быстро, как только могла. Ветер дул ей в лицо и морозил щёки, дыхания не хватало, в боку кололо, а она всё бежала и бежала в противоположную от центра сторону.

– Стой, Агата, стой! – Данил оказался быстрее и, встав перед ней, схватил за плечи и заставил остановиться. – Какая муха тебя укусила? А? Кто это?

Агата покачала головой. Она не хотела говорить. Не хотела, чтобы он знал. Чтобы вообще знал хоть кто-нибудь.

– Ладно, пойдём в центр.

– Нет, только не в центр! – Кое-как справившись с дыханием, она ещё сильнее затрясла головой. В центре наверняка сидела мама, а встречаться с ней сейчас было опасно.

– Кто это такие? Ты их знаешь? – Подхватив девочку за локоть, Данил повёл её к скамейке. – Они что-то тебе сделали?

– Это папа, – наконец призналась Агата. Скамейка была холодной, но она, не задумываясь, опустилась на неё и скрючилась так, будто болел живот.

– Папа? – Данил удивился. Одним из его главных достоинств было то, что он никогда не лез в чужие дела. Эту черту характера он явно унаследовал от отца. – А тот мужчина, что заходит за твоей матерью? Он разве не…

– Нет. – Агата сжала зубы и посмотрела на свои ботинки. Она ни с кем и никогда не обсуждала Вадима. Вадима, который неделю назад переехал жить к ним. Вадима, который теперь спал рядом с мамой. На папиной половине кровати. Агата не говорила о том, что чувствует. Никому. Даже Але. Просто вздыхала по вечерам в подушку и иногда плакала. Мама всё решила сама. Без неё. Как обычно. И не спросила совета. А ведь им и без Вадима было неплохо. По крайней мере, Агате без Вадима было намного лучше, чем с ним. И сейчас, после встречи с отцом, её как будто прорвало. Невидимая плотина в ней внезапно лопнула и пропустила всё, что так долго сдерживала.

Отец Агаты ушёл из семьи два года, четыре месяца и три дня назад. Ушёл к другой женщине, от которой у него, как выяснилось позже, был сын. Агата узнала об этом случайно, опять же подслушав разговор матери и Али. В какой-то момент Анна Георгиевна не выдержала и выгнала его. Побросала вещи в чемодан и выставила за порог.

– Сказал, что любит и меня, и её, – жаловалась она тогда Але, а та молча пила чай. – Многие мужчины заводят любовниц, но они хотя бы стараются, чтобы жена не узнала, а этот даже не пытался. Прижил ребёнка на стороне. И она тоже молодец! Схватилась за него клещами и не посмотрела, что женат и с дочкой. Родила даже. Ничем не побрезговала, лишь бы развести. А ему хорошо было. Жил на две семьи и горя не знал…

Агата тогда проплакала всю ночь. С ней мать ограничилась коротким: «Папа ушёл и больше не вернётся». Потом начался долгий бракоразводный процесс, делёжка имущества и бесконечные суды. Как-то раз в суд даже пригласили Агату, чтобы узнать, с кем из родителей она хочет жить. Она любила отца, любила всем сердцем, но предательства простить ему так и не смогла и, не задумываясь, выбрала маму. А теперь вот её и мама предала…

– Раньше у мамы было много разных проектов, а теперь только один центр остался. Раньше она моталась между бизнесами, а теперь между судами, – рассказывала Агата, по-прежнему глядя себе под ноги.

– Да уж… – протянул Данил. Она посмотрела на него внимательным взглядом и почувствовала лёгкую зависть. Его семья была нормальной. Мама обычной, такой же, как мамы у большинства знакомых ей девочек. Работала в клинике вместе с Алексеем Николаевичем, но готовила сама, особенно по выходным. Агата видела это по понедельникам, когда Данил приносил обед с собой. Часто там лежали два куска невероятно вкусного яблочного штруделя, который вполне мог соперничать с выпечкой самой Али. Один из кусочков мать Данила всегда передавала для его одноклассницы.  А папа… Папа по-прежнему жил с ними. И даже иногда забирал Данила с занятий. – Ладно, пойдём.

– Куда?.. – пожала плечами Агата.

– В пекарню. Или в блинную. Чая горячего попьём. Если просидим здесь ещё хоть десять минут, превратимся в сосульки. – Данил был без шапки, и губы у него начали синеть. Пойдём. – И он потянул Агату за руку.

Та нехотя встала. Его пальцы по-прежнему сжимали её ладонь.

– Рука у тебя как ледышка, – вдруг произнёс он и сжал вторую. – И эта такая же. Ты их специально что ли в снегу держала?

Руки у Агаты всегда были холодными, даже в тёплую погоду летом. То же касалось и стоп. Аля говорила, что это связано с анемией и нарушением кровообращения. Кровь попросту туда «не доходила». А вот у Данила руки были горячими. Горячими, словно свежеиспечённый хлеб. Или печка. Или вода в ванной, от которой струится пар. Агата любила тепло. И очень сильно любила Данила.

– Ну-ка вставай давай, а то ещё заболеешь. – И он поднёс её руки к губам и начал часто на них дышать. – Представляешь, что тогда будет?

– Что?

– Наш класс придётся закрыть на карантин. Пятьдесят процентов учащихся заболеет.

Агата улыбнулась. Никто и никогда не проявлял к ней такой заботы. Разве только мать и Аля. И ради такого внимания с его стороны она была готова даже на новую встречу с отцом и единокровным братом.

В пекарне Данил принёс ей чай с лимоном. Без сахара и совершенно кислый. Дома она бы ни за что такой пить не стала, но тут проглотила залпом и не поморщилась.

Телефон Данила не звонил, оповещения из социальных сетей тоже не приходили. Он рассказывал ей о музыке и впервые, боязливо оглядываясь по сторонам, признался, что хотел бы выучиться на архитектора.

Поперхнувшись, Агата едва не уронила чашку с чаем. Данил покачал головой и посмотрел на своё блюдце с недоеденным лимоном. Он озвучил то, на что не хватило смелости у неё.

– Папа с мамой этого никогда не одобрят. Им же надо кому-то передать клинику, а на Павлика с его Канадой надежды нет.

Агата хотела сказать, чтобы он боролся за свою мечту и ни в коем случае не отступал, но дверь в пекарню открылась слишком широко и с громким стуком ударилась о противоположную стену. В помещение ворвались столб холодного воздуха и несколько снежинок, которые тут же растаяли, оставив на полу крошечные капли воды.

«Я буду его поддерживать, – мысленно пообещала себе Агата. – В этом и во всём другом тоже. Даже, если весь мир будет против…»

Глава 6

Агата закрыла первое полугодие двумя «четвёрками» и десятью «пятёрками». Большей половиной отметок Данила были «тройки». Ему поставили только одну «пятёрку» – по физкультуре. Альберт Робертович Суханов не принял рефераты и заставил сдавать нормативы. Данил улыбнулся физруку от уха до уха и без лишних слов отправился в зал. Там, особо не напрягаясь, сначала отжался тридцать раз от пола, а потом столько же подтянулся на турнике. Агата в это время сидела на скамейке и не могла оторвать взгляд от его рельефных рук и идеально ровной спины. Несколько девочек из параллельного класса тоже решили понаблюдать за «сдачей предмета», и Агата с трудом сдержалась, чтобы на них не шикнуть.

Вернувшись в каморку физруков, Альберт Робертович поставил Данилу «пятёрку» немедля, но потом ещё минут пятнадцать разглагольствовал на тему о том, кому нужно учиться на дневном обучении, а кому – на семейном. Данил на это благоразумно помалкивал, Агата не спорила тем паче, потому что была слишком занята стоящим перед глазами видением, в котором Никифоров подтягивался на турнике специально для неё.

– Мы идём сдавать историю? – спросил он, как только распрощался с физруком, и Агате пришлось несколько раз моргнуть, чтобы прийти в нормальное состояние.

Кабинет истории и обществознания располагался на четвёртом этаже, слева от лестницы. Он по праву считался самым большим, самым светлым и самым холодным в школе. Шторы там были бежевые, стены – бледно-розовые. Три из них: – боковые и заднюю украшали портреты русских императоров, а на передней, прямо над доской, висела знаменитая цитата Джона Кеннеди: «У победы тысяча отцов, а поражение всегда сирота».

– Какую одежду чаще всего носил Сталин? – обратилась к Никифорову высокая худощавая «историчка», едва тот успел перешагнуть порог.

– Шубу.

Данил, как обычно, решил пошутить и тем самым разрядить обстановку. На уроках в центре он часто вытворял такие фокусы, отчего и Елена Павловна, и Агата – обе смеялись в голос.

– Какую ещё шубу?

«Историчка» нахмурила брови и пожевала губу. Ей было глубоко за шестьдесят, и шуток такого рода она не понимала. Ноздри её раздулись, по лбу и щекам поползли красные пятна. Одним не к месту сказанным словом Данил разозлил огнедышащего дракона. Того самого дракона, который мог сжечь его живьём и на месте.

«Историчка» встала и оперлась локтями на стол. В её впалых белёсых глазах крохотные бесенята уже вовсю поджигали хворост, но… Агата оказалась проворнее и тут же пришла на помощь однокласснику. В последнее время она часто защищала его от учителей, особенно, если считала, что те, несправедливо к нему придираются.

– Норковую, очевидно. Я и сама в кино такое видела.

«Историчка» посмотрела на девочку с опаской и сжала тонкие губы. За прошедшие три с половиной года она беседовала с Агатой больше двенадцати раз, и обычно та чушь не несла.

– Небось в каком-то современном, художественном?

Девочка кивнула и принялась судорожно перебирать в голове фильмы, в которых хотя бы отдалённо пытались воссоздать образ Иосифа Виссарионовича. «Московская сага», «Жена Сталина», «Звезда Эпохи»… Всё было не то. Не то, потому что в них шубы точно не было.

– Документальные смотрите, – наконец выдала «историчка». – Там больше правды. И в учебник заглядывайте. Хотя бы раз в неделю. Сталин носил военный костюм, военный плащ и фуражку.

Данил кивнул и пообещал запомнить. «Историчка» снова поджала губы. Следующий её вопрос касался Второй мировой и Великой Отечественной войн. Эти даты Агата нашёптывала ему как раз перед входом в кабинет. И когда Никифоров чётко развёл тысяча девятьсот тридцать девятый и тысяча девятьсот сорок первый да ещё и подробно рассказал о Курской и Берлинской битвах, она облегчённо выдохнула.

– Ну, вот, а ты боялась, – произнёс Данил, едва они покинули кабинет. Вид у него был довольный, как у кота, который только что нализался сметаны. – Даже «четыре» поставила. С фильмом ты, конечно, придумала здорово. Спасибо. А то бы она меня точно взглядом испепелила. – И в благодарность он принялся боксировать в воздухе так, словно отгонял невидимых врагов.

На бокс Данил записался три недели назад. Тот жутко ему нравился, потому что помогал:

а) снять напряжение;

б) выплеснуть негативные эмоции.

Пока Данил занимался только с грушей, но уже приходил на занятия с рассечёнными костяшками. И Агата расстраивалась всякий раз, когда думала о том дне, в котором ему придётся встретиться с настоящим соперником.

– К обществознанию хотя бы подготовься, – проговорила она, старательно пряча довольную улыбку в складках снуда и натягивая пуховик цвета морской волны. Тот ей купили всего неделю назад, и Агата страшно им гордилась, вешала исключительно на «плечики» и до смерти боялась испачкать. Белая шапка с помпоном, белоснежные кашемировые перчатки и белый-пребелый снуд дополняли её образ и делали похожей на Снегурочку. Мать и Аля в голос кричали каждое утро, что в этом всём она просто красавица, и, казалось, в целом свете только один Данил не замечал такой очевидной вещи.

* * *

Новый год они встречали втроём: Агата, её мать и Вадим. Аля обычно ночевала у них три-четыре раза в неделю, для этих целей была даже выделена отдельная маленькая комнатка, но на праздники всегда отпрашивалась. Агата никогда не задумывалась, с кем проводит рождественские каникулы её няня, но сегодня вдруг пообещала себе обязательно это выяснить. Наверное, так сказывалось одиночество, которое в последние дни девочка ощущала особенно остро.

С переездом в их дом Вадима Анна Георгиевна сильно изменилась. Похорошела и как будто помолодела. Стала спокойнее, сдержаннее и добрее. Перестала носить мешковатые, серые кофты и даже дошла до салона красоты и сделала маникюр и причёску.

В сентябре матери Агаты исполнилось сорок. Она была красивой, высокой женщиной с такими же ярко-голубыми глазами, как и у дочери. Жир лишь едва-едва начал касаться её боков и талии. На лбу и в уголках губ ещё не прорезались морщины, и виднелись только те, что располагались вдоль нижней линии ресниц и назывались «гусиными лапками».

В конце декабря Анне Георгиевне наконец выдали свидетельство о расторжении брака, и она, нарядившись в ярко-красную тунику и чёрные обтягивающие легинсы, задорно отмечала сразу два праздника.

Агата считала, что мать переменила любовь. На самом деле всё было куда проще. В лице Вадима Анна Георгиевна нашла крепкое мужское плечо, на которое смогла наконец опереться. Он взвалил на себя часть её проблем и в кои-то веки позволил почувствовать себя женщиной. Хрупкой и слабой. Хотя бы в некоторые моменты жизни.

Вадим был на два года старше Анны Георгиевны. Спокойный, внимательный и немногословный, Он предпочитал слову дело и всегда выполнял то, что обещал. Агата мало что о нём знала, но, судя по тому, как он быстро перебрался к ним жить, собственной квартиры у него не было. Зато были бывшая жена и десятилетний сын, которому он платил алименты.

Краем уха Агата слышала, как утром он разговаривал с этим самым сыном, обещая заехать первого января и привезти гостинцы. Её отец не звонил уже третий год и давно позабыл про подарки на праздники.

На Новый год Вадим преподнёс Анне Георгиевне золотой браслет, украшенный тремя топазами. «Слава Богу, не кольцо», – выдохнула в ту минуту Агата. Ей же он подарил белого плюшевого медведя с красной бабочкой на шее. «Ещё бы Барби притащил», – скорчила рожицу девочка, но игрушку всё же приняла, хотя и поставила её в самый дальний угол комнаты.

Праздничный стол, как обычно, ломился от кушаний. Уехав отмечать праздники с кем-то другим, Аля успела за день наготовить на целый полк. Настругала тазик «оливье», зафаршировала перцы, уложила слоями «селедку под шубой», и, конечно же, испекла любимый Агатин кекс со смородиной. Анна Георгиевна не уставала удивляться, откуда их домработница, повар и няня по совместительству, привозила эту ягоду вёдрами, но, казалось, запас чёрной смородины у Али неиссякаем.

Весь вечер Агата ждала поздравления от Данила. Последние три недели они особенно хорошо общались, и девочка всем сердцем желала, чтобы сегодня он о ней не забыл. Но за час до полуночи ей пришло только сообщение от Никиты, которое она удалила тут же, чтобы не засорять память.

Ровно за пять минут до боя курантов Агата заметалась по дому. Она никак не могла найти спички, чтобы сжечь листочек с желанием и растворить пепел в бокале с апельсиновым соком. Але звонить было уже поздно, и тогда, услышав первый удар, Агата зажмурилась и, не дыша, шёпотом произнесла самую заветную для сердца фразу:

«Хочу, чтобы Данил стал моим парнем…»

Глава 7

Январь две тысячи девятнадцатого выдался аномально тёплым и слякотным. Температура днём колебалась от минус двух до плюс двух градусов. Ручьи бежали, как в марте, а пешеходы напополам с машинами месили на дорогах жидкую, кашеобразную грязь.

В жизни Агаты ничего не менялось. Она вышла на тренировки третьего января. Ольга Викторовна своим воспитанникам спуску не давала. Впереди маячили новые соревнования в другом городе, и она, как и Никита, мечтала привезти оттуда новое золото. Агата на мечты тренера и партнёра плевала с высокой колокольни. Именно в эти каникулы она впервые начала задумываться о том, нужны ли ей танцы вообще. Они забирали слишком много времени и не доставляли большого удовольствия. В их семье танцевать хотела Анна Георгиевна. Но её отрочество выпало на тяжёлые «девяностые». Тогда вальсировать было некогда, и Анна Георгиевна вовсю воплощала давнюю мечту сейчас. Правда, не в себе, а в дочери.

Все школьники вышли с каникул четырнадцатого января. Агата и Данил приступили к занятиям пятью днями раньше. В первый же день Данил клятвенно пообещал Анне Георгиевне взяться наконец за голову и выполнять все домашние задания честно и добросовестно. «Мне нужен хороший  аттестат», – с чувством произнёс он. Анна Георгиевна чуть приподняла брови, усмехнулась, но вслух ничего говорить не стала. Она давно не верила словам и обращала внимание только на поступки, отчего, наверное, и сошлась с Вадимом.

Хватило Дани ровно на неделю. После семи безупречно прожитых дней он сдулся, как воздушный шарик, и опять принялся придумывать отговорки. То забыл тетрадь, то не записал нужные номера, то потерял выданную карточку. Агата хмурилась, учителя ругались. Бедный Алексей Николаевич приезжал поговорить об успеваемости сына чуть ли не каждую неделю. Больше всех напирала Инна Владимировна, и, когда Данил перепутал Лесковскую «Леди Макбет Мценского уезда» с «Леди Макбет» Шекспира, её терпение окончательно лопнуло. Инна Владимировна топала ногами и брызгала слюной. Данил молчал, устремив глаза в пол. Учителям он никогда не дерзил и вину свою признавать умел. Жаль только, делать с этим ничего не пробовал.

Агата с досадой смотрела в свою тетрадь. Литературу она считала мелочью. Намного больше её волновали русский язык, математика и физика. При абсолютно правильной разговорной речи Данил писал с такими ошибками, что даже Агате иной раз хотелось выколоть себе глаза. «Посиди и подумай», – часто шептала она ему во время каких-нибудь проверочных, но Данилу постоянно нужно было куда-то бежать. И всё же на «три» русский он знал. На «три» он не знал алгебру. В прошлом полугодии этот предмет ему пришлось пересдавать дважды, и Агата обливалась холодным потом всякий раз, когда думала о майской аттестации.

Рисовать он не бросил и с геометрией по-прежнему справлялся на «ура».  Агата часами могла смотреть на его рисунки, тем более теперь, когда он рисовал при ней и иногда даже для неё. Правда, в основном это были картины, изображающие пейзаж за окном или какую-нибудь страну, о которой рассказывала учительница географии.

Желание поступать на архитектурный Данил не оставил, но с физикой не дружил точно так же, как и с алгеброй. Пока его мечты оставались только мечтами, и он не делал ничего для того, чтобы сделать их реальностью.

* * *

С январских соревнований в Екатеринбурге Агата и Никита привезли новое золото. От счастья Никита распушил хвост и целых две недели ходил по клубу с таким видом, будто теперь это его вотчина. Впрочем, радость его была недолгой. В начале февраля на соревнованиях в своём городе они не получили ничего, кроме трёх с половиной очков на двоих. Ольга Викторовна рвала и метала. Никита был мрачнее тучи. Агата не чувствовала ничего или почти ничего. Изнутри она словно выгорела, и это внутреннее выгорание постепенно захватывало и внешнюю её оболочку.

Время неслось вперёд, как очумелое. На пороге топталось четырнадцатое февраля, и Агата не знала куда деваться от этой даты. День всех Влюблённых вгонял её в острое чувство меланхолии. Про себя она называла его днём Одиночества. «Вот бы его взять и отменить, – злилась девочка, глядя на календарь. – И кто его только придумал? Курам на смех...»

О чувствах к Данилу Агата больше ни с кем не говорила. Ни с матерью, ни с Алей. «Всё без толку», – был её вердикт. К последним числам января она отчаялась окончательно и поняла, что её новогоднему желанию не сбыться никогда. «Надо было собаку попросить или новые кроссовки», –  как-то раз промелькнула в её голове мысль. Мысль, которая привела к решению больше не заходить на страницу Данила. «Не по тебе», – проговорил внутренний голосок, и Агата впервые с ним согласилась. Данил, как и прежде, менял аватарки раз в месяц, но на них неизменно присутствовала Лера. Счастливая. Красивая. Уверенная в себе.

Четырнадцатого февраля, как назло, отменили тренировку. Ольга Викторовна словно издевалась. В выходные гоняла своих воспитанников как собак, а в день, когда, по мнению Агаты, надо было заниматься до потери пульса, отпустила всех по домам. Младшая Наумова лежала в гостиной на диване и смотрела на потолок. Натяжной. Идеально белый. Со встроенными светильниками. Рядом шуршала Аля. Именно сегодня ей почему-то захотелось перетряхнуть шкаф с книгами и расставить всё в алфавитном порядке.

Але, в отличие от Анны Георгиевны, Данил нравился. Она ценила воспитанных и добрых юношей и часто подчёркивала, что одноклассник у Агаты как раз такой. «В нём нет ни грамма заносчивости, – выдала она однажды Анне Георгиевне, – а это уже большой плюс. Родился с золотой ложкой во рту, но положением не кичится». Порой Агате и Данилу приходилось заниматься наверху, и Никифоров никогда не позволял себе смотреть на Алевтину Михайловну свысока, а порой даже что-нибудь ей рассказывал. Две недели назад он вызвался подрабатывать по выходным в клинике у отца: сортировал договоры по папкам, раскладывал карточки больных, ставил печати и выполнял мелкие поручения администратора. В этом отношении Алексей Николаевич держал сына строго и денег просто так не давал. «Хочешь тратить – сначала заработай», – говорил он, и Але такой подход нравился.

Гонора Агаты хватило бы на двоих. Мать на неё денег не жалела. «И так отца нет, а, если ещё я стану в карманных расходах ограничивать, что тогда будет?» – восклицала каждый день Анна Георгиевна, а Алевтина Михайловна на это только качала головой да поджимала губы. И правильно, наверное, поджимала. Слишком часто в последнее время Агата в её присутствии стала называть людей, занимающихся физической работой, «вторым сортом».

– Ну, а как сегодня дела у Данила? Справился с контрольной по логарифмам? – как бы невзначай спросила Аля, рассматривая обложку сказок братьев Грим.

Цокнув, Агата не удержалась от закатывания глаз. Любимое имя сработало, как катализатор, и устроило бурю в стакане воды.

– Возьми да позвони ему, – огрызнулась девочка. – Я-то откуда знаю? – И, выплюнув последнее слово, гордо встала с дивана и ушла к себе.

Что делала в это время Аля, Агата не видела да и не хотела видеть. Любое упоминание о Даниле как будто кололо её иголкой, и она была готова убить всякого, кто говорил ей о человеке, что забывал о ней, едва покидал стены класса.

Устроившись на кровати, Агата потянулась к тумбочке. От нечего делать она решила выполнить домашнее задание по физике. Не утром, а сейчас. Но не обнаружила ни тетради, ни учебника.

«Неужели Даня забрал? – ещё больше разозлилась она и схватила телефон. – Конечно, он же сегодня так торопился, что, наверное, и не заметил, как моё вместе со своим прихватил».

Писала Агата Данилу крайне редко да и то по вопросам жизненной необходимости. Потерю учебника и тетради она как раз приравнивала к проблемам к такого рода. Открыла вкладку сообщений и долго не могла найти контакт с именем «Даня Никифоров». Агата так привыкла видеть два лица, что на одно не обратила и малейшего внимания. А когда всё же обратила, то не поверила собственным глазам.

На аватарке Данил был один. Без Леры. В синей водолазке и очках. В тех самых очках, в которых он в первый день пришёл на занятия. Агата щёлкнула по его профилю. В графе семейное положение больше не стояло противное: встречается с Валерией Андроповой. Эта строка была удалена начисто так же, как и все комментарии Леры со «стены».

От радости Агата едва удержала рвущийся из груди крик. Телефон в её руках задрожал и упал на кровать. Ноги принесли её к Але. К той самой Але, которая продолжала вытирать пыль с книг.

– Данил расстался с Лерой. И, кажется, у меня появился шанс…

Глава 8

На следующее утро Данил опоздал на двадцать минут. Он пришёл на занятия не выспавшийся, мятый и злой. Не принёс половину учебников, забыл две тетради и впервые за пять с половиной месяцев учёбы надерзил учителю. Преподаватель физики Наталья Николаевна Шеина, не увидев третий раз подряд домашнего задания, высказала Данилу всё, что о нём думала. В итоге он тоже не сдержался и, сказав: «Не хотите меня учить – не учите», – без разрешения вышел из класса.

Остаток урока Наталья Николаевна работала только с Агатой, вопросы Данилу больше не задавала и только изредка бубнила себе под нос: «Хорошо хоть ЕГЭ по физике сдавать не будет». От этих слов Данил злился ещё больше, а за десять минут до перерыва вовсе бросил решать задачи и принялся рисовать деревья за окном.

Вместо привычного аромата парфюма с хвойными нотками Агата теперь чувствовала от одноклассника слабый запах алкоголя. Глаза у Данила были красными, на левой скуле виднелся едва заметный светло-лиловый след. «Подрался что ли?» – предположила она, но вслух спрашивать не стала так же, как и про свою тетрадь, которую он, естественно, тоже забыл.

На обед Аля принесла гречку с куриной поджаркой и сосиски в тесте, но Данил есть не стал. Накинул на голову капюшон и отвернулся к стене. Агата к своей порции тоже не притронулась и, просидев в молчании десять минут, не выдержала и заговорила первой:

– Ну зачем ты так? Ведь сегодня Наталья Николаевна справедливо ругалась, по крайней мере, до того, как про ЕГЭ говорить начала. – Поступление на архитектурный по-прежнему держалось в секрете, и ни Данил, ни Агата о нём сильно не распространялись. – Может быть, начнёшь уже учить хотя бы физику с математикой. Домашнее задание иногда делать. Тогда и учителя, и твои родители…

Данил не дал ей закончить. Повернулся и посмотрел таким взглядом, словно хотел убить на месте.

– Тебя не касается! – и, сказав это, снова вышел из класса.

В любой другой ситуации Агата бы разозлилась, обиделась и не разговаривала бы с ним как минимум месяц. Но сегодня обижаться ей не хотелось. «Похоже, действительно с Лерой расстался», – вынесла вердикт она, но на всякий случай всё же зашла на его профиль «ВКонтакте». Аля советовала не торопиться и разузнать всё как следует. «Вдруг просто ссора», – предположила она. Агата задумалась, а потому всеми мыслимыми и немыслимыми способами пыталась опровергнуть нянину гипотезу.

На аватарке по-прежнему стояла вчерашняя фотография, строчка о семейном положении отсутствовала, а от Андроповой не появилось ни одного нового комментария.

От радости сердце Агаты забилось чаще, но она тут же заставила его замолчать. Данилу было плохо. Очень плохо, только слепой бы этого не заметил, и девочка решила, что радоваться такому – последнее дело.

* * *

– Даня расстался со своей девушкой. – Агата произнесла это, как только сняла верхнюю одежду и обувь и зашла в гостиную. Привёз её, как обычно, Вадим. В последние два месяца с тренировок её забирал только он. В феврале занятия по танцам заканчивались около девяти вечера, а к этому времени всегда холодало. Анна Георгиевна лежала на диване и крутила новостную ленту. Уровень ГРИППА и сезонных ОРВИ опять превысил допустимый порог, и она боялась, что школы и учреждения дополнительного образования закроют на карантин.

– Даня расстался со своей девушкой, – повторила Агата и встала перед матерью. В квартире они были совершенно одни. Аля уехала домой, а Вадим возился с машиной на улице.

Анна Георгиевна нехотя подняла на дочь глаза. Сначала она даже не поняла, о чём идёт речь и что, собственно говоря, Агата от неё хочет. «Даня», «девушка» – эти слова после тяжёлого трудового дня попросту не укладывались в её голове, и, уловив рассеянность во взгляде матери, Агата предприняла третью попытку. Вчера о столь «радостном» событии она поведала только Але, но сегодня, удостоверившись в своей правоте, решила «осчастливить» и мать.

– Даня расстался со своей девушкой.

Разобравшись наконец в чём дело, Анна Георгиевна закрыла глаза рукой.

– Господи, неужели опять?! – на выдохе спросила она. – Ты же мне клялась, что всё прошло, и он тебе больше не нравится.

Агата поднялась на цыпочки и резко опустилась вниз. Получилось своеобразное качание.

– Даня расстался со своей девушкой, – как попугай, снова повторила она.

Из груди Анны Георгиевны вылетел вопль отчаяния.

– Если он расстался со своей девушкой, это не значит, что он воспылает любовью к тебе.

Её слова показались Агате жестокими. Жестокими и беспощадными. Но она выдержала их с честью, хотя и ждала от матери понимания, поддержки или хотя бы совета. Анна Георгиевна не оказала ни первого, ни второго, ни третьего. К немым просьбам дочери эта железная женщина оказалась совершенно глуха.

– Не смотри на меня так, Агата, – уже мягче произнесла она, – но я уже не раз говорила и повторю снова: Данил тебе не пара. Он со своими шуточками всё профукает, и отцовскую клинику, в том числе, если Алексей Николаевич всё-таки ему её оставит, а потом и вовсе без штанов останется.

Агата вдохнула и набрала побольше воздуха в лёгкие. Глаза медленно начинало щипать.

– У Данила в голове ветер. Он вообще ни о чём не думает.

– Ему всего семнадцать. И это неправда, что ни о чём. Он…

Анна Георгиевна подняла руку.

– Я этот бред даже слушать не хочу. Придёт в голову что-то дельное, тогда расскажешь, а сейчас я хочу поработать. Но ещё раз повторяю: Данил – это не тот человек, который тебе нужен. И я сильно сомневаюсь, что он завтра бросится за тобой ухаживать.

Последнее предложение Агата посчитала ударом ниже пояса, отчего тоже решила пнуть по больному:

– А Вадим долго будет жить с нами?

Лицо у Анны Георгиевны вытянулось. Агата подошла ближе. Два месяца назад, когда Наумова старшая привела в дом мужчину, она не разговаривала с дочерью, не подготавливала её заранее, не приводила аргументы. Мать поставила Агату перед фактом: Это Вадим, и он теперь будет жить с нами. В тот день она ждала от девочки истерики, ждала слёз, ждала криков, но Агата, как ни странно, молча удалилась в свою комнату и просто не вышла к ужину. Анна Георгиевна знала, более того, чувствовала, что дочь Вадима не принимает и принимать не собирается. Она никак его не звала, никак не обращалась и редко отвечала на его вопросы. Агата не спорила, не скандалила и не ставила ультиматумов. Анна Георгиевна и не подозревала, что её дочь просто ждала, ждала, когда их отношения с Вадимом сами собой сойдут на нет. Она видела, как мама Сони Архиповой, их соседки по площадке, заводила себе нового мужа каждые два месяца. Заводила, а потом выгоняла прочь.

– Я. Хочу. Чтобы. Он. Ушёл, – по слогам произнесла Агата, и от этих слов у Анны Георгиевны внутри всё перевернулась. – К бывшей жене или туда, где он жил раньше. Нам и без него было хорошо. Разве он подходит тебе? У него ведь ничего нет. Даже «Лада» несчастная в кредит куплена.

Анна Георгиевна впервые в жизни не знала, что сказать. Она сначала покраснела, а затем резкопобледнела. Агата всегда была умной и сейчас она использовала не крики и слёзы, а аргументы. Аргументы самой Анны Георгиевны.

– Вадим не Данил. Он многое умеет и много чего знает. И вообще, тебе заняться что ли нечем? Иди учи уроки, а то на тебя сегодня учителя биологии и математики жаловались. Ты почему опять теорию не выучила?

– А ты не знаешь почему? Из-за танцев. Потому что я не успеваю. И я тебе говорила, что танцевать не хочу. Танцевать хочешь ты, а я хочу учиться! Я хочу стать врачом!

В дверном замке повернулся ключ. Анна Георгиевна приложила к губам указательный палец. Это вернулся Вадим, и она не хотела, чтобы он слышал семейные дрязги.

– Давай ты успокоишься, и мы поговорим утром.

Но Агата остановиться уже не могла.

– Из-за танцев у меня ничего нет. Ни друзей, ни парня. И с учёбой скоро будет плохо. Учителя меня часто ругают, ты права. Я могла бы учиться лучше, но я без конца хожу на дурацкие тренировки. Тренировки, которые нужны тебе!

Анна Георгиевна слышала, как Вадим открыл дверь. Слышала, как снял пальто и ботинки. Слышала, как помыл руки. И знала, что он точно также слышит слова Агаты. И Агата тоже знала об этом.

– Пусть он уходит, – твёрдо произнесла девочка, – я не хочу, чтобы он спал на папиной кровати и вешал свою одежду в папин шкаф. Не хочу, чтобы сидел с нами за столом и ел нашу еду.

Когда она оглянулась, Вадим стоял в дверном проёме и, слегка покачивая головой, смотрел на Анну Георгиевну.

Глава 9

– Агата сама виновата, – рассуждала Анна Георгиевна, намазывая на хлеб масло и укладывая сверху тоненький кусок сыра. Часы показывали девять утра. Алевтина Михайловна сидела напротив хозяйки и пила чёрный кофе без сахара. До двенадцати часов дня она обычно не ела, что, видимо, и способствовало её кукольной стройности. Агата, одетая в пижаму и тапочки, стояла за дверью. Подслушивать и подсматривать постепенно входило у неё в привычку.

– Я ей много раз говорила, – продолжила Анна Георгиевна, – позвони Веронике, они вместе в началке учились и неплохо дружили, пригласи погулять Женю из клуба, до Сони Архиповой, наконец, дойди. Она на нашей площадке живёт. Но Агате всё некогда. Сидит целыми днями в телефоне и только жалуется, как ей плохо.

– С Вероникой у них общих интересов нет. Та уж давно с мальчиками гуляет. Зачем ей Агата? Женя вечно занята. Она с сыном тренера танцует – на неё Ольга Викторовна давит ещё больше, чем на нашу Агату, а с Соней ей о чём разговаривать? Соне одиннадцать лет.

– Ну я тогда не знаю, – вздохнув, Анна Георгиевна развела руками.

– Вот поэтому я и против семейного обучения. Классно-урочную систему не ради забавы придумали. В школе дети общаются. А на «семейке» какое общение?

– У Агаты есть клуб.

На этот раз вздохнула Алевтина Михайловна.

– Много им в клубе общаться-то дают? Особенно во время прогона.

Анна Георгиевна с силой пододвинула к себе сахарницу.

– Агата с детства была такой. Замкнутой. Закрытой. Вы не помните, как она часами могла сидеть одна в песочнице, но, как только приходил кто-нибудь из детей, собирала все свои формочки, ведёрки с совочками и бежала домой? Она никогда к сверстникам не тянулась.

– Ну, это когда было? А сейчас у неё подростковый возраст. И она смотрит на других и видит, что её жизнь резко отличается.

Анна Георгиевна фыркнула и отвернулась. Алевтина Михайловна встала и, подойдя к кастрюле на плите, разбила туда два яйца и высыпала стакан сахара со щепоткой соли.

– Данил расстался с девушкой, – через некоторое время опять проговорила Анна Георгиевна, – но с чего Агата решила, что он сразу в неё влюбится?

– Они проводят вместе по пять-шесть часов в день. Один на один.

– Ему семнадцать, а ей даже пятнадцати нет. Вы не боитесь, что, если что-то у них выйдет, он её совратит?

– Не боюсь.

– А в сентябре, когда они стали заниматься у нас в квартире, Вы были другого мнения.

– В сентябре я его не знала.

– А сейчас узнали?

– Сейчас, да. И думаю, что, если он её полюбит, то подождёт.

Алевтина Михайловна влила в смесь молоко и, добавив муки и соды, достала блендер. Следующие две минуты кухню наполняло равномерное жужжание работающего прибора.

– Три года подождёт? – Анна Георгиевна издала смешок.

– Столько, сколько понадобится ей.

– Слишком уж Вы хорошего мнения о Даниле. Не надо его идеализировать. Он обычный представитель мужского пола, и однажды ему просто надоест ходить за ручку с малявкой, и он найдёт более податливую сверстницу.

Фраза про малявку стала последней каплей, и Агата, с шумом открыв дверь, вошла на кухню. На мать она нарочито не смотрела и, взяв с блюдца кусок ветчины, засунула целиком в рот.

– Шумелка, какао будешь? – спросила Аля, и Агата сухо кивнула.

Потерев переносицу, Анна Георгиевна постучала ногтями по столешнице. Она понимала, что в ссоре больше виноват тот, кто умнее. Быть виноватой Анне Георгиевне хотелось меньше всего.

– Агата, – начала она как можно мягче, – если Данил захочет проводить с тобой время, я не буду вставлять палки в колёса. Обещаю.

Вскочив со стула, Агата едва не опрокинула стол. Тот задрожал под её массой, и, если бы не Аля, ветчину, сыр и хлеб пришлось бы собирать по полу.

– Спасибо, мамочка! Спасибо. – Агата прижалась к материнской щеке и крепко обняла за шею.  – Ты даже не представляешь, как я его люблю.

Чтобы не закатить глаза, Анна Георгиевна ущипнула себя за колено.

– Только не торопись, пожалуйста, ладно. Разрыв отношений – это очень непросто и очень болезненно. Данилу понадобится время. Не трогай его пока. Дай остыть и прийти в себя.

Агата энергично закивала и ещё крепче прижалась к матери. В тот момент она казалась ей самым добрым и понимающим в мире человеком.

– Вадим давно ушёл? – через некоторое время спросила Анна Георгиевна. Вчера вечером они мало разговаривали. Агата, встретившись глазами с отчимом, тут же убежала к себе, а он решил придерживаться позиции нейтралитета и в отношения матери и дочери не лез. Правда, встал сегодня с петухами и сбежал на работу, когда обе хозяйки дома ещё спали.

– Минут сорок назад, – отозвалась Алевтина Михайловна. – Но обещал вернуться к шести и отвезти Агату на тренировку.

– Хорошо… – Анна Георгиевна улыбнулась. После разговора с дочерью и ответа Али дышать ей стало намного легче.

* * *

В этот раз Данил пришёл на занятия вовремя. Аля всё утро жарила блинчики, и Агата собрала для одноклассника полный контейнер. Сама заботливо уложила блины слоями и сама обернула полотенцем, чтобы не остыли по дороге. Сегодня она позволила Але заплести ей волосы в косу и красиво закрепить на левом боку. Плетение было необычным, а волосы – густыми, поэтому коса получилась толстой, как у девушек из русских народных сказок. Агата всё утро крутилась перед зеркалом. В свои без двух недель пятнадцать она уже достигла роста в сто шестьдесят шесть сантиметров, но надеялась подрасти ещё чуть-чуть, хотя бы миллиметров на сорок, чтобы стать такой же высокой, как мама.

Шестнадцатое февраля выдалось морозным и пасмурным. Ветер пробирал до костей и норовил засунуть за воротник пару-тройку пригоршней снега. Агата не стала надевать шапку, уж слишком ей не хотелось портить красивую причёску, но наглухо застегнула пуховик, накинула на голову капюшон и хорошенько расправила у ботинок чёрные классические брюки со стрелкой.

Войти в центр из-за шквального ветра было трудно, и какой-то мужчина помог ей сначала открыть, а затем закрыть дверь. Повернувшись, Агата поняла, что это Вадим. Её порозовевшие на морозе щёки раскраснелись ещё больше. Агата не всегда была справедливой, но всегда старалась быть вежливой, поэтому слово «спасибо» выскочило у неё само собой.

«Прям как собака Павлова», – скривилась она, а вот Вадим напротив почему-то улыбнулся. Он куда-то спешил и держал в руках чёрную папку с документами.

– Там Аля блинов напекла. – За вчерашние слова стыдно ей не было, и своё мнение относительно отцовских кровати и шкафа она не поменяла, но после того, как мать сделала ей шаг навстречу, Агате захотелось ответить тем же. – Они вкусные.

– У Алевтины Михайловны по-другому и не бывает. А тебе коса очень идёт. Даже больше, чем распущенные волосы.

Агата чуть приподняла брови. Комплимент Вадима пришёлся ей по вкусу, но благодарить за него она посчитала ниже своего достоинства. Отпустив наконец дверную ручку, мужчина улыбнулся ещё раз и заспешил в сторону стоянки для автомобилей.

Данил сидел перед приёмной. В своей обычной одежде, тщательно причёсанный и без новых синяков на лице, правда, рядом с ним почему-то лежала только тонкая светло-серая куртка, а не привычный коричневый пуховик. Левый рукав куртки был запачкан чем-то красным, напоминающим кровь.

– Ты с кем-то подрался? – тихо спросила Агата, на ходу расстёгивая пуховик и поправляя на груди бордовый рождественский свитер с оленями. Данил старательно скатывал с интернета домашнее задание по алгебре, отчего услышал её не сразу.

– Нет, просто с утра неудачно сходил на тренировку. – В доказательство сказанных слов он тут же продемонстрировал рассечённые костяшки, но смотрел при этом куда угодно, только не Агате в глаза.

Она, естественно, не поверила: кровь на куртке была явно вчерашняя и уже засохшая, но заострять внимание на своём наблюдении не стала. Ей хотелось что-то сделать с его руками, обработать, забинтовать и долго-долго держать в своих, но она заставила себя просто стоять рядом, потому что хорошо уяснила совет матери – не навязываться и дать ему время.

– Я принёс твою тетрадь. Прости… – Данил взлохматил волосы и, почесав затылок, отдал то, что случайно забрал. –  И за вчерашнее тоже. Вчера был плохой день.

– Очень плохой, – согласилась она и поскорее спрятала тетрадь в рюкзак, а затем отдала ему контейнер с блинами.

– До обеда вроде пока рано, – удивился он и снова почесал затылок.

– Да это так, в качестве угощения. Аля всегда много печёт. Нам столько не съесть.

И, когда он принялся уплетать блины, Агата опять порозовела. Но теперь уже не от смущения и не от непогоды, а от удовольствия.

Первым уроком снова стояла физика. Данил начал занятие с того, что извинился за вчерашнее и перед Натальей Николаевной тоже. Та опешила, но извинения приняла и попросила тетрадь с домашним заданием. На этот раз всё было на месте, и урок прошёл без сучка, без задоринки.

Данил старался изо всех сил, а вот Агата напротив сегодня решала задачи медленно и часто смотрела по сторонам. До Дня защитника Отечества оставалась неделя, и на него у девочки были грандиозные планы…

Глава 10

Данилу на день рождения Агата подарков не делала. В конце декабря он сломя голову мчался к Лере, поэтому тогда она посчитала подарок лишним и неуместным и просто поздравила одноклассника на словах. Точнее, написала «ВКонтакте», потому что двадцать восьмого декабря они уже не учились.

Но в День защитника Отечества смысла таиться уже не было. Лера наконец-то ушла в закат, и Агата буквально сгорала от желания преподнести Данилу что-то особенное. Не купленное наспех в каком-нибудь ларьке, а оригинальное и памятное. Над этим «оригинальным и памятным» она ломала голову три дня, но, так и не придумав ничего дельного, пошла за советом к няне и матери.

Алевтина Михайловна мыслила, как среднестатическая умудрённая опытом женщина. Ей не приходило на ум ничего, кроме носков, шампуня и сертификата в какой-нибудь магазин. У Анны Георгиевны фантазия была явно богаче. Интуиция подсказала ей отталкиваться от интересов Данила, а именно от его любви к рисованию.

– Подари ему специальные ручки и карандаши для живописи.

Агата расплылась в улыбке. Это предложение она оценила и пожертвовала двумя тысячами рублей из копилки. «Шкурных» интереса в таком решении присутствовало как минимум два. «Садясь рисовать этими ручками и карандашами, Даня будет каждый раз вспоминать меня, – рассуждала девочка, – а во-вторых, совесть не позволит ему прийти без подарка на мой день рождения». Свой праздник Агата собиралась отмечать тоже в центре и уже продумывала детали «убойной мартовской вечеринки».

В день X, а точнее, двадцать второго февраля, Агата надела платье. Тёмно-синее, украшенное кружевом и пайетками по подолу и вороту. В повседневной жизни платья она обычно не носила. Те казались ей неудобными и напоминали о танцевальных соревнованиях. Думать о танцах лишний раз Агата не любила, но сегодня позволила себе сделать исключение.

Данил, как обычно, сидел за первой партой и набирал кому-то длиннющее сообщение. Аватарка на его профиле «ВКонтакте» изменений не претерпела, Агата проверила её сразу, как только проснулась. И, когда она вошла в аудиторию, его серо-голубые глаза-океаны вспыхнули и задержались на ней дольше обычных трёх секунд. Агата могла поклясться, что ровно на одно мгновение в них зажегся неподдельный интерес.

– Привет.

– Привет.

Руки её не дрожали, голос звучал ровно, и только на бледных щеках предательски вспыхнул ярко-розовый румянец.

– Это тебе, – произнесла она, отдавая ему бумажный пакет с подарком. – С праздником!

Он ответил ей фирменной улыбкой и тут же вытащил набор для живописи.

– Класс! Как раз в тему!

Агата смущённо опустилась на стул и перебросила копну тщательно расчёсанных волос на левый бок. Платье на ней было трикотажное и без рукавов, и вскоре она почувствовала лёгкий озноб на плечах из-за холодного воздуха, идущего от окна.

– Завтра выходной. Что планируешь делать?

– С пацанами в клуб пойду. Вован со вчерашнего вечера зовёт. Хорошо, что сегодня всего три урока.

О Воване Агата слышала впервые. Кто он такой, она понятия не имела и поставила себе  цель постараться найти его на фотографиях Данила.

– А ты?

– А у меня, как всегда, танцы.

– А их нельзя прогулять хотя бы в праздник?

Агата пригладила складки на платье и посмотрела на свои чёрные балетки. В эту секунду она больше всего жалела, что у неё нет туфель-лодочек. А самое главное – нет «шпилек» и косметики.

– Нельзя. Лентяев и прогульщиков у нас не любят.

– Как хорошо, что родители не догадались отдать меня в танцы, а то я бы, наверное, вылетел в первый же день. Причём с ярлыком – мальчиш-плохиш.

Агата растянула губы в улыбке, но зубы в брекетах показать не посмела. Если Данил и носил когда-то скобки, то снять их он умудрился задолго до прихода в центр её матери. Зубы у него были белыми, ровными и удивительно красивыми. По мнению Агаты, красивым в нём было всё. И она бы скорее умерла, чем даже мысленно назвала его плохишом...

* * *

– Не знаю, что с ним делать, – произнёс Алексей Николаевич. – Ему ничего неинтересно. Вроде загорается идеей, а затем, бац, и через месяц бросает. Хотел ходить на бокс – записали. Вроде даже тренер хвалил. А потом он борьбу начал прогуливать. Бокс ему нравится, а борьба – нет. А они в комплекте идут. Ну вот как так…

– Спорт дисциплинирует, – взяла слово Анна Георгиевна. – Я знаю, что в спортзале Данил занимается регулярно.

– Ходит, да что там… И ладно бы спорил, ругался, так нет. Всё спокойно. Спокойно бросает и всё...

– Вчера Агата отпросилась с занятий. Тренировку поставили на час раньше. Он тоже не стал задерживаться. Сказал, что его помощь очень нужна в клинике.

Алексей Николаевич покачал головой.

– Нужна, но не до такой степени, чтобы с уроков уходить. Я сказал прийти, как освободится. В пять так в пять. В шесть так в шесть.

– Значит, просто не захотел заниматься один. Когда он один, с него спроса в два раза больше.

Агата стояла за дверью материного кабинета. Сегодня у неё не было тренировки, и мать попросила её спуститься вниз в девятом часу вечера. Со Дня защитника Отечества прошло всего три дня, но Анну Георгиевну это не останавило. Она решила устроить внеочередное родительское собрание, на которое зачем-то позвала и Агату.

– Агата, хватит топтаться за дверью, Заходи уже, – произнесла Наумова старшая, и её дочь, сделав глубокий вдох, вошла в помещение.

Кабинет Анны Георгиевны был отделан в чёрно-белых тонах. Много денег она в него не вкладывала. «Максимально дёшево и консервативно, – гласил её главный жизненный принцип, – но качественно». Качество для Анны Георгиевны всегда стояло на первом месте. Между качеством и красотой она, не раздумывая, выбирала первое и была согласна платить только за него.

Посередине стоял её рабочий стол с компьютером. В углу – стеллаж с многочисленными папками. А чуть дальше к окну ещё один стол, более длинный и окружённый шестью мягкими кожаными стульями для посетителей. У самой Анны Георгиевны стул стоял широкий, но деревянный, с ручками и высокой спинкой. Аля, шутя, иногда называла его королевским троном. Сама же Анна Георгиевна утверждала, что однажды заменит стул на кресло-качалку, заведёт кошку и начнёт вязать носки в день по кило́метру, но это «однажды» почему-то всё никак не наступало.

– Агата, вам задают домашние задания?

Голос, что её спрашивал, был незнакомым, и Агата инстинктивно повернула голову. Рядом с Алексеем Николаевичем сидела женщина. Не такая красивая, как её мать, но более ухоженная и менее уставшая. Её каштановые волосы едва доходили до плеч, а глубокие серо-голубые глаза смотрели мягко и по-доброму. «Тоже океаны, прямо как у Данила», – пронеслось у Агаты в мыслях. Но ещё больше глаз её поразили руки женщины. Белые, без малейшего намёка на вены, с длинными музыкальными пальцами и искрящимся на свету нежно-розовым маникюром. Правда, маникюр Агата рассмотрела уже позже, когда сидела рядом с матерью напротив Алексея Николаевича и женщины, имя которой она пока не знала.

– Задают, – кивнула девочка. – Каждый день и много.

Взгляд её потупился. Из-за частых тренировок ей тоже удавалось делать не всё и далеко не всегда, а этот факт здорово угнетал её чувство собственного достоинства.

– А у Данила домашних заданий не допросишься. Никогда ничего не задают.  У него один ответ: «Всё успел сделать на уроке».

– Скорее всего, просто не записывает, – объяснила Анна Георгиевна. –  Данилу уже семнадцать. Он должен сам себя контролировать.

Женщина сникла. Её взгляд сделался печальным, красивые глаза потускнели.

– Лара… – Алексей Николаевич сжал её руку.

«Лара, – Агата внимательно посмотрела на женщину, – значит Лариса, – а затем вспомнила её отчество. Сергеевна. Пару раз она видела мать Данила в клинике, но та обычно была занята разговорами либо с пациентами, либо с персоналом. Причём говорила она всегда очень тихо и ласково. – Лариса Сергеевна, – продолжила Агата начатый в голове монолог, – хорошее сочетание. Хорошее сочетание имени и отчества у моей будущей свекрови».

О том, что Данил лет через пять-шесть станет её мужем, Агата решила ещё вчера, когда увидела, как он рисует подаренной ею ручкой.

– Плохие из нас, видимо, воспитатели, – тяжело произнёс Алексей Николаевич. Всегда пытались по-доброму, без наказаний. Без давления. Даня вообще-то никогда не врёт. Просто оставляет что-то, а мы не упорствуем.

Лариса Сергеевна вздохнула, и в этом вздохе Агата почувствовала печаль всего мира.

– Теперь вот новую блажь выдумал. Хочет быть архитектором. Клиника, знакомства, моя помощь, ничего, говорит, не нужно. Добьюсь всего сам. Да где ж сам-то, с такой-то силой воли?

Лариса Сергеевна вздохнула ещё раз. Говорил в основном Алексей Николаевич, а она после ответа Агаты про домашние задания сидела, понурив голову.

– Значит, надо быть жёстче. Или найти того, кто может быть жёстче.

Агата внимательно посмотрела на мать. В глубине её ярко-голубых глаз вспыхнул вызов.

– Если на то пошло, – произнесла Анна Георгиевна секундой позже, – то с домашними заданиями вопрос решить можно. Агата будет высылать вам его каждый день. Вам останется только контролировать и решить, кому именно сбрасывать задания.

Агата поперхнулась и снова посмотрела на мать. Вызов в её глазах приобрёл ещё более яркие очертания. Возразить девочка не решилась.

– Давайте мне, – Лариса Сергеевна, словно на уроке подняла руку и робко улыбнулась однокласснице сына. Та не смогла не ответить ей тем же…

Глава 11

Агата сдержала обещание, данное Ларисе Сергеевне, и высылала домашнее задание для Данила пять раз в неделю. После очередного родительского собрания его успеваемость резко пошла в гору, но… Первого марта все школы города закрылись на карантин. Впрочем, центр работать продолжил. Тихонечко. Как утверждала, Анна Георгиевна: «Если тихонечко, то можно всё». Однако и там учились только индивидуалы и «семейники». Группы больше трёх человек она тоже распустила.

День рождения Агаты пришёлся на воскресенье. Она появилась на свет третьего марта две тысячи четвёртого года ровно в девять часов и девять минут утра. Две шестёрки и две девятки* в дате её рождения образовывали до крайности хорошее число, и Анна Георгиевна очень любила этим хвастаться. По её мнению, Агате должно было везти во всём и всегда. Вот только сама девочка большого везения в своей жизни не наблюдала.

Танцевальный клуб на карантин тоже не закрыли, но, к счастью, третьего марта тренировок не было, и своё пятнадцатилетие Агата провела в окружении матери, Али и Вадима. Анна Георгиевна купила ей новое платье. Нежно-голубое. Шёлковое, с вышитыми по лифу и манжетам синими васильками. Аля испекла любимый пирог и сделала курицу в кисло-сладком соусе. Вадим подарил белый кожаный клатч. С отчимом она по-прежнему разговаривала через раз, но за подарок поблагодарила, а клатч положила к остальным вещам в шкаф.

Отмечать было решено в понедельник в центре. Видеть на празднике Никиту Агата не хотела ни под каким видом, а потому приглашать не стала. «Хватит с него и конфет вечером», – отчеканила она, когда мать предложила послать за ним Вадима. Главным гостем, конечно же, должен был быть Данил и, возможно, пара-тройка учителей, особенно любимых Агатой.

На днях, ещё до родительского собрания, Данил обмолвился, что из всех тортов больше всего любит «Старую Прагу». Сама Агата предпочитала пироги Али, но сегодня поставила его вкусы выше своих, отчего и бегала всё утро по ближайшим магазинам в поисках свежей «Праги».

Волосы она чуть завила, а на губы нанесла гигиеническую помаду. Нежно-голубое платье пришлось точно по размеру. Оно красиво облегало её только-только начавшую округляться грудь и тонкую талию. Талия у Агаты  действительно была что надо. Но, как оказалось, только в этом платье она оценила её в полной мере. Вторым подарком от Али стали белые туфли с пряжкой на аккуратном пятисантиметровом каблуке. Каблуков  Агата не боялась. Она уже два года танцевала и прыгала на «шестёрке», а потому тут же натянула туфли, на ходу обняв няню за шею.

Посмотрев в зеркало, Агата впервые в жизни не почувствовала себя гусеницей, попавшей под дождь. Сегодня она была бабочкой. Яркой. Воздушной. И, на удивление, уверенной в себе. Общее впечатление портили только ненавистные очки да скобки на зубах. Агата ругала  себя за то, что не озаботилась контактными линзами. Без очков она не видела ровным счётом ничего и снимала их только на соревнованиях, отчего и оказывалась полностью во власти Никиты.

Данил надел белую рубашку и джинсы. Чаще всего он был в линзах, но сегодня почему-то заменил их очками. Агата любила его очки. В Даниле Агата любила бы даже железный крюк и деревянную ногу.

Они встретились у входа в центр, и он открыл перед ней двери. С крыши капала крупная капель. Солнце светило тепло и ярко. День обещал быть погожим и безветренным. Агата задрала голову и посмотрела вверх. Лазурная синева радовала глаз. Ей с детства нравилось именно такое небо. Синее-синее и без единого облачка.

– Я заказала пиццу и суши. А чуть позже Аля принесёт торт, сладкие пирожки и большую коробку сока.

Английский отменился, и на «пирушку»  у них было целых полтора часа. За столом сидели Зоя Альбертовна, Анна Георгиевна, Елена Павловна, Маргарита Тимофеевна и Аля. Инну Владимировну Агата звать не стала. Вадим, понимая щекотливость ситуации, не пришёл сам, за что именинница от всего сердца была ему благодарна.

Новыми подарками стали палантин, подвеска «Рыбы» на серебряной цепочке, большая шоколадка заграничной марки и  спрей для волос от секущихся кончиков. Все смеялись и поздравляли Агату с пятнадцатилетием. Данил тоже произнёс тост, но сегодня он был немногословен и подарил свой подарок только, когда все взрослые разошлись по делам и оставили их одних.

Агата ещё утром видела, как он пристраивал на подоконнике огромный пакет, и чувствовала, что тот был куплен специально для неё.

– Это тебе, – наконец произнёс он и поставил на парту подарок.  – Ещё раз с днём рождения!

Сердце Агаты забилось быстрее и громче, и, с трудом выдавив спасибо, она взялась за ручки пакета. Ярко-красного. С блёстками.

Если честно, она ждала от него цветов. Но, видимо, для этого было ещё слишком рано. Сегодня Данил решил ограничиться чем-то более материальным и совсем не романтичным.

Чем-то более материальным оказались коробка конфет молочного шоколада, бутылка фанты, пачка сухариков, жевательная резинка и чайная пара с изображением розового фламинго.

Взглянув на яркую птицу, Агата вдруг поняла, что фламинго  – это её любимое животное, а пить чай она теперь будет только из этой чашки.

– Всё очень здорово, – произнесла она, заметив, как Данил впервые за то время, что она его знала, смутился и даже чуть покраснел. – Мне нравится. Очень нравится.

Агата не солгала ни на грам. Ей действительно очень нравилось. Еду в качестве подарка она не жаловала, но вдруг поняла смысл слов, которые часто произносила Аля: «Не важно что. Важно как».

И это самое «как» устраивало сегодня Агату на двести процентов.

________________________________

* третье марта две тысячи четвёртого года – это 3.03.2004. Если сложить числа, показывающие число и месяц, получается – 6 (3+3). То же самое с годом – 2+4=6

Глава 12

– Ну, внимательнее надо быть! Внимательнее! – громогласно повторяла Ольга Викторовна. – У Агаты руки как плети. Никита будто кол деревянный проглотил. Ноги вообще не гнутся. Три ошибки за танец! Три за две минуты! И как вас с такими результатами куда-то выпускать? Только опозорите меня и больше ничего!

Агата сжала зубы и, взяв с подоконника бутылку с водой, сделала большой глоток. Ни на тренера, ни на партнёра она принципиально не смотрела.

– Это она всё, – начал оправдываться Никита, – как муха сонная! То ли поесть с утра забыла, то ли не выспалась. Вообще меня не слышит!

– Да неужели? –  Агата сверкнула глазами. – А кто мне все ноги пообступал? Не ты ли?!

Никита подошёл вплотную и грудью прижал её к стене. Лопаткам стало холодно и неприятно.

– Поругаться захотела? Ну, рискни!

– Всё! Хватит! – Ольга Викторовна тяжело поднялась со стула и подошла к воспитанникам. – Хватит, я сказала! Вы – команда. Так и ведите себя как команда. Помогайте и поддерживайте друг друга, а не грызитесь словно кошка с собакой. Становитесь быстро на танго и заканчивайте придуриваться.

Никита прищурился и потряс на груди сбившейся майкой. Агата театрально зажала нос рукой и чуть приподняла тонкие брови. Заботиться о его чувствах она больше не собиралась. Он принял вызов и сжал её руку так крепко, что к концу танца та побелела. Оставшаяся часть тренировки прошла в гробовом молчании, и, вконец разозлившись, Ольга Викторовна выгнала обоих на десять минут раньше положенного.

– Ещё раз так сделаешь, – зашипела Агата, догнав Никиту у мужской раздевалки и тряся онемевшей рукой, –  и…

– И что?

– Мой парень ­– боксёр. Достанешь меня окончательно, и он от тебя живого места не оставит.

Никита хохотнул.

– Твой парень –  боксёр?! Это с каких пор у тебя парень-то появился?

– С каких пор тебя не касается. – Агата вскинула подбородок, изо всех сил стараясь не моргать. Она врала. Причём откровенно и нагло. За три недели, прошедших со дня её рождения, их отношения с Данилом не сдвинулись ни на сантиметр. Они всё также сидели за одной партой. Всё также смотрели вместе какие-нибудь видео на YouTube и вместе над ними смеялись. Иногда Данил наблюдал за ней исподтишка, когда думал, что она не видит, но она, конечно, видела всё. Иногда открывал двери в класс и пропускал вперёд. Но на этом его «ухаживания» заканчивались. Международный женский день прошло тихо и без изысков. Седьмого марта Данил подарил Агате шоколадку, а Восьмого – прислал короткое поздравление. Впрочем, по поводу этого Агата губы не раскатывала. Никифоров тут же попросил у неё конспект по физике, поэтому она решила, что стихи, взятые из интернета, были скопированы исключительно из вежливости.

Но Никита об этом не знал, а ей до чёртиков хотелось его приструнить. Хотелось, чтобы он даже глаза на неё поднять боялся, чтобы наконец прекратил извить и обзывать и начал проявлять хоть какое-то уважение.  Поэтому она отчаянно выдавала желаемое за действительное и не видела в сказанном ничего плохого. «Мысли материализуются», – сказала как-то раз Елена Павловна, и Агата решила довериться своему учителю истории и обществознания. А вдруг сработает? Чем чёрт не шутит? И благодаря этой маленькой лжи Данил и впрямь станет её парнем?

Лицо у Никиты вытянулось. Глаза забегали. Повернувшись к дверям, он больше не сказал Агате ни слова и всю следующую неделю матом при ней не ругался.

* * *

В середине апреля им предстояла поездка в Оренбург. За март Никита вытянулся ещё на два сантиметра, в результате чего окончательно вырос из обоих танцевальных костюмов. Ольга Викторовна раздражённо фыркала всякий раз, когда видела его брюки, едва доходящие до щиколоток.

– Бери костюмы, где хочешь, иначе не выпущу, – предупредила она. – Нечего в таком виде и меня, и себя позорить.

Мать Никиты тут же обратилась за помощью к Анне Георгиевне. У той была своя портниха, и многие платья Агаты шились на заказ. Однако находилось ателье далеко, и Анна Георгиевна не нашла ничего умнее, как собрать портниху и Никиту в учебном центре.

Сказать об этом Агате нужным не посчитали. В тот день она преспокойно сидела на уроке литературы и слушала про Раскольникова. Инна Владимировна любила свой предмет и, по всей вероятности, любила Достоевского. По крайней мере, о женских образах романа «Преступление и наказание» она говорила с большим воодушевлением:

– Согласившись выйти замуж за Лужина, Дуня собиралась принести себя в жертву. Ради чего? – спросила она и тут же ответила на поставленный вопрос сама: – Ради своей семьи. Матери и брата. Потому что Родион –  обычный студент и живёт очень бедно. Кто ещё в романе принёс себя в жертву во имя семьи?

Инна Владимировна подводила диалог к Соне Мармеладовой, и Агата чувствовала это, а потому ответила сразу и без запинки. Сегодня они говорили о жертвенности и альтруизме, и Данилу в какой-то момент тоже захотелось высказаться:

– Понятно. Соня принесла в жертву себя, а Раскольников –  бабулю.

Ровно на мгновение Агате показалась, что над их головами затрещал потолок. Настолько кислым сделалось выражение лица у Инны Владимировны.

– Ну, в смысле старуху-процентщицу, –  тут же нашёлся Данил и сунулся поправлять занавеску над батареей, но сделал это настолько неудачно, что часть ткани слетела с гардины и повисла комом. Сидеть больше десяти минут на месте ему было трудно и, когда становилось совсем невмоготу, он принимался катать по столу ручку, а, если учитель выходил из кабинета, жонглировал первыми попавшимися под руку предметами.

Инна Владимировна закрыла глаза. Агате стало жаль её. Женщина старалась, действительно старалась, но ничем не могла пробудить интерес к литературе у Данила.

– Неужели ты в кратком пересказе не мог прочитать? – отчитывала его Агата несколькими минутами позже. Они стояли у кулера. Агата наливала обоим чай, а Данил, как обычно, размахивал кулаками в воздухе, изображая бой с невидимым противником.

В последнее время из-за невыполненных домашних заданий она часто на него бурчала. Вполголоса или даже в четверть. Если же он опаздывал или забывал тетрадь, ругала громко, но наедине, чтобы никто не слышал. Данил на это, как правило, не говорил ничего, только иногда строил ей рожи, отчего они вместе начинали смеяться.

– Я и прочитал в кратком пересказе.

– Видимо, плохо прочитал.

– Видимо, плохо, –  согласился он, продолжая боксировать.

Бокс, несмотря на опасения Алексея Николаевича, Данил не бросил. Как, впрочем, и спортивный зал с тренажёрами. Бокс настраивал юношу на позитивный лад, и он без конца отрабатывал удары в воздухе. Поначалу Агата боялась, что он заденет кого-нибудь из малышей, приходящих на занятия по английскому, но Данил дистанцию отслеживал хорошо, поэтому в синяках по центру, к счастью, никто не ходил.

– Привет!

Знакомый голос застал её врасплох и заставил оглянуться. В дверях стоял закутанный в чёрную куртку Никита и улыбался ей во все тридцать два зуба. На нём была серая вязаная шапка, синие джинсы и коричневые ботинки. Если бы Агата стояла одна, она бы наверняка обозвала его светофором. Но Агата стояла не одна, и это подействовало на Никиту, как красная тряпка на быка.

–  Значит, всё-таки есть. И, значит, всё-таки боксёр! – прищурив глаза, он в два счёта оказался рядом и внимательно посмотрел на Данила. – Да ещё и тот самый, с фотографии.

– С какой фотографии? – не понял Никифоров. Лицо у Агаты пошло пятнами.

– Капюшон накинь, – проговорил Никита в своей привычной манере. Грубо, отрывисто и в приказном тоне. На Даниле было надето чёрное худи. То самое чёрное худи, в котором он стоял на снимке, что рассматривал Никита в поезде в день получения первой золотой медали.

– Больше тебе ничего не надо?! – В голосе Данила тоже зазвучал металл. Он был на голову ниже Никиты, но Никита был по-прежнему тощим как спичка.

– Повтори.

Каждый из парней распалялся всё больше. Они не понравились друг другу с первого взгляда, и Агата боялась, что начнётся драка, после которой Никита тут же побежит писать заявление в полицию. Ложь, которую она придумала две недели назад и о которой успела забыть, громко аукнулось ей сегодня.

К счастью, дверь снова открылось, и в зал вошли Анна Георгиевна и невысокая пухленькая женщина, похожая на актрису, сыгравшую Милли Уизли в фильмах о Гарри Поттере, только не с рыжими, а с чёрными волосами.

– Зоя Альбертовна, – спросила Анна Георгиевна, сразу оценив ситуацию, – свободные аудитории есть?

– Четвёртая.

Мать вместе с женщиной, похожей на Молли Уизли, поспешили увезти Никиту в «четвёртую». Агата с облегчением выдохнула. Поставив на столик стаканы с чаем, она оперлась на стену. Каждая из её поджилок тряслась, а перед глазами ходуном ходили белые пятна.

– Ну-ка пошли, поговорим. – Данил чуть подтолкнул её к дверям в аудиторию, где лежали их вещи.

Колени у Агаты подогнулись, и, перешагивая порог, она запнулась.

– Это что, парень твой?

– Это мой партнёр по танцам! –  Агата едва не плакала.

– И?

– Он меня сильно изводит. Обзывает и постоянно грубит. По-хорошему не понимает. Только силу, вот я и сказала, что мой парень-боксёр сделает из него котлету, если он не перестанет меня донимать.

– А он решил, что этот парень я?

– Видимо, да.

– А что за фотография?

Ещё больше покраснев, Агата посмотрела на свои кроссовки. Те были белыми с ярко-оранжевыми вставками.

– Да ты мне как-то раз написал во время перерыва. Что-то про домашнее задание спрашивал. Я решила посмотреть твою аватарку, а он выхватил телефон. Неадекват полный, понимаешь?

– Понятно. Хоть бы предупредила.

– Да я и знать не знала, что он сюда заявится.

Данил потёр кулаком подбородок. Там уже начала пробиваться едва заметная щетина.

– И сильно он тебя изводит?

– Ужасно.

– Почему раньше мне не сказала?

– А что бы ты сделал?

– Я бы нашёл, что сделать. – Агата развела руками. Данил дёрнул головой. – Ладно. Прорвёмся. Но если опять где-то соврёшь, лучше скажи сразу, чтобы я себя дураком не чувствовал.

Она кивнула, а затем, приподняв очки, потёрла левый глаз. За дверью послышался гул голосов. Агата напряглась. Что делать с внезапно вскрывшейся ложью, она не представляла. Никита не должен был знать правду, и ради этого Агата была готова продать дьяволу душу. На языке у неё вертелось: «Данил! Пожалуйста, подойди к Никите и скажи, что ты и правда мой парень». Но произнести это вслух она так и не решилась.

– Я уж было подумал, что он тебя ко мне приревновал.

– Меня? К тебе? – Агата округлила глаза. – Да сдалась я ему.

Он усмехнулся и взъерошил волосы. Выражение его лица постепенно становилось привычно спокойным и добродушным.

– Пошли. – Он потянул Агату за рукав в коридор. – Пошли, говорю, не год же они там будут сидеть.

И когда Никита наконец вышел из аудитории, Данил улыбнулся Агате широкой улыбкой и по-хозяйски закинул руку ей на плечо…

Глава 13

Всю следующую неделю Агата не переставала чувствовать прикосновения Данилиных пальцев к своему плечу. Воспоминания о коротком объятии наполняли её маленькое, несозревшее сердце теплотой, надеждой и радостью. Данил не только не рассвирепел и не устроил ей справедливую взбучку. Данил помог. Данил не выдал и поддержал. «Да это даже лучше, чем, если бы он подошёл к Никите и лично его приструнил», – рассуждала Агата, улыбаясь собственным мыслям. – Наверняка он уже начал ко мне что-то испытывать. Осталось потерпеть совсем немного. Совсем чуть-чуть…»

Анна Георгиевна на такие высказывания не реагировала. В последнее время её стали беспокоить боли в желудке, и она отчаянно искала время, чтобы пройти обследование. Вадим работал и по-прежнему возил Агату на тренировки и забирал после них. Алевтина Михайловна готовила и убирала дом. О лжи, придуманной воспитанницей, она ничего не знала. Данил ходил на бокс, а по вечерам много и усердно рисовал. Лариса Сергеевна, как Цербер, контролировала выполнение домашних заданий сына. Все худо-бедно занимались привычными делами и свою жизнь менять не планировали. Из общей массы выбивался только Никита.

После знакомства с Данилом он будто воды в рот набрал, и, глядя в его пустые, ничего не выражающие глаза, Агата проклинала всё на свете. Никита больше не изводил её своими упрёками, не издевался и не грубил. Он просто молчал, и это молчание оказалось в разы хуже, чем все оскорбления, которые сыпались на Агату раньше.

Теперь он напоминал робота. Как обычно считал шаги, как обычно вёл Агату вперёд, но будто не чувствовал под ногами пола. Всё движения у него стали вялыми, как у умирающего котёнка.

– Не хочу я больше с ней танцевать, – заявил он в начале апреля, когда до соревнований в Оренбурге оставалась неделя. – Пусть теперь со своим боксёром выступает, а мне найдите другую партнёршу.

Сердце Агаты больно ударилось о рёбра. Лёгкие сдавило. Слова Никиты напугали её до дрожи. Больше, конечно, из-за Анны Георгиевны. Мать никогда не простит и не поймёт, если у неё заберут партнёра. А Никита – партнёр хороший. Умеет и любит работать. Агата не раз слышала, как несколько девочек из клуба её комплекции и роста обсуждали его в раздевалке. Любая бы согласилась встать с ним в пару.

– Вот здрастье, приехали! – Ольга Викторовна всплеснула руками. – Я тебя два года уговаривала партнёршу поменять, а ты даже слушать меня не хотел. Как баран упёрся и талдычил своё: только с Агатой или ни с кем! А когда у неё наконец получаться стало, когда вы станцевались и медали приносить начали, ты решил кого-то другого найти. Нет уж! Не пойдёт так! Будете танцевать вместе, как миленькие. Сейчас десять минут перерыв, а потом прогоняем весь стандарт.

Закончив очередную отповедь, Ольга Викторовна вышла и громко хлопнула дверью. По-видимому, настроение у неё сегодня тоже было паршивым. Агата отошла в сторону и покрепче затянула на затылке резинку. Несколько прядей во время последнего танца выбилось из «хвоста» и упало на мокрый лоб, и, если бы не фраза Никиты, она возилась бы с волосами весь перерыв, а может, и чуточку дольше.

«Вот значит как! – Скользнув рассеянным взглядом по майке партнёра, Агата топнула от злости ногой. – Ольга Викторовна подыскивала Никите другую партнёршу, а он сопротивлялся. С чего это вдруг? Неужели потенциал во мне заметил? Или понял, что любая другая на моём месте его мерзкий характер так долго бы терпеть не стала?»

Никита молчал и буравил взглядом противоположную стену. В его руках была зажата бутылка «Нарзана», но открывать её он почему-то не торопился.

– Никита. – Агата сделала шаг вперёд и коснулась кончиками пальцев его плеча. Он тут же сбросил её руку. Она сжала зубы и попробовала ещё раз. «Надо быть добрее», – прозвучал в её голове голос. Голос, который на удивление сильно напоминал Алин. – Никита, столько сил, денег и времени вложено, что расставаться сейчас, за неделю до соревнований, откровенно говоря, не классно.

Он не отреагировал. Наверное, уже прикидывал с кем бы встать в пару. Агата взбрыкнула. Ей хотелось сказать, что новая партнёрша ни за что не станет покупать ему билет в купе, но вовремя прикусила язык. В танцах Никита был на голову выше её и во время стрессовых ситуаций умел не только взять в руки себя, но и помочь справиться с эмоциями ей.

– Сколько ты встречаешься со своим боксёром? Месяц? Два? Или больше?

Он не соизволил оглянуться. Агата промолчала. Врать больше, чем есть, ей не хотелось.

– Если ты не будешь меня оскорблять и подставлять перед Ольгой Викторовной, Данил тебя не тронет. Обещаю.

– Я не это спрашивал. Я спросил: как давно вы встречаетесь?

Агата приподнялась на цыпочки и резко опустилась на пятки. Это качание явно придавало ей уверенности в себе.

– Давай так. Мы не враги и не друзья. Просто партнёры по танцам. Личная жизнь друг друга нас не касается. Подарки друг другу мы не дарим, на дни рождения не ходим. Мы просто вместе танцуем.

Резко повернув голову, он одарил её хорошо знакомым прищуром глаз.

– Смотри не подзалети от своего боксёра. А то с животом будет танцевать трудно.

– Не бойся – не подзалечу.

Глава 14

Соревнования в Оренбурге прошли более-менее успешно и мирно. На этот раз Никиту и Агату наградили серебряными медалями за стандарт и целыми двумя очками каждому. Агата наконец-то перешла в класс «D». Никита ещё больше укрепил свои позиции. От счастья Анна Георгиевна била чечётку, а Ольга Викторовна сияла, как только что начищенный медный таз.

Домой они возвращались самолётом. Агату сильно укачало, и во всей сложившейся  ситуации больше всего её радовали длинные майские праздники. Ейхотелось на дачу, в беседку, на шашлыки, и чтобы папа нанизывал на шампуры мясо, а мама громко смеялась над тем, как он забавно тушит пламя и переворачивает головёшки. Но папа не звонил. Скорее всего, если он и жарил теперь шашлыки, то только для своей новой жены и маленького сына, а мама так много работала, что мысли о жареном мясе уже давно перестали приходить ей в голову. Сейчас её мучили другие мысли. Мысли, в которых Агата оканчивала школу с золотой медалью и получала звание мастера спорта по бальным танцам.

Праздники пролетели быстро. Не было ни шашлыков, ни беседки, ни громкого смеха над углями. Были роллы, домашний торт, а ещё тренировки. Агата тренировалась третьего, четвёртого и пятого мая, а шестого вышла на учёбу. Первым уроком стоял английский, и они с Данилом вовсю повторяли Present Continuous. Точнее, Агата повторяла, а Данил учил заново. София Аркадьевна Мелехова считалась самым молодым и самым добрым преподавателем центра. Она окончила педагогический университет всего три года назад и ещё не избавилась от юношеской мечты научить английскому всех и вся. Младшие школьники её обожали. На занятиях она часто использовала игровую деятельность, никогда не повышала голос и по понятным причинам двоек не ставила.

– А к восьмому мая подготовьте, пожалуйста, рассказ о своих прабабушках и прадедушках, участвовавших в Великой Отечественной войне, на английском языке.

– Эх. – Данил с чувством провёл пятернёй по отросшим волосам. Он всё утро сокрушался о том, что не успел зайти в парикмахерскую, и надеялся удрать с уроков пораньше, чтобы не попасться в таком виде на глаза Анне Георгиевне. – Как же много домашки…

София Аркадьевна и Агата громко прыснули в унисон. В последнее время  Никифоров часто жаловался на обилие домашних заданий, которые даже под чутким контролем матери всё равно умудрялся выполнять через раз.

– Но, с другой стороны, это правильно, – задрав к верху указательный палец, учительским тоном произнёс он, – а то, что нам все праздники делать? По улицам слоняться либо в телефонах сидеть. А так проведём время с пользой.

Агата и в этот раз не смогла удержаться от улыбки. Над шутками Данила она обычно смеялась до колик в левом боку. Он был единственным, кто мог поднять ей настроение даже в самый тоскливый день.

С урока их отпустили на пять минут раньше. Софии Аркадьевне нужно было в больницу, а Данил отпросился в туалет. Агата тщательно расчесала волосы и вышла в приёмную. В центре стояла гнетущая тишина. Большинство учеников разъехалось, и Зоя Альбертовна лихорадочно перестраивала расписание на завтра и послезавтра, а Анна Георгиевна, по-видимому, ей помогала.

– Пашу и Антона забрали. Плохо, конечно… Жасмин, получается, одна осталась. Агаты тоже не будет, поэтому Данила предлагаю подсадить к Жасмин. Девятиклассники повторяют дробно-рациональные уравнения, и ему не помешает подтянуть эту тему. Да, и  родители Жасмин вроде как нынче не против заплатить за пару, а не за группу.

Скрестив руки на груди, Агата подошла ближе. Новости, озвученные матерью, ей не понравились. Почему это её не будет?!

– Мама… – позвала она, но Анна Георгиевна отмахнулась.

– Подожди, Агата. Мне некогда.

– Почему меня завтра не будет?

– Завтра в школе концерт для ветеранов по случаю Дня Победы, а им хип-хоп не покажешь. Ветераны любят вальс. Вот ваша классная и попросила помочь. Была одна пара из девятого класса, но там кто-то заболел.

Округлив глаза, Агата открыла рот.

– Не волнуйся. С Никитой я уже поговорила. Он не против.

– А со мной почему не поговорила?

– А что, у тебя планы были? Ну, подумаешь, уйдёшь с двух уроков.

– Ты же знаешь, что я не люблю выступать на публике.

– А на соревнованиях ты, интересно, как выступаешь?

– На соревнованиях другое.

На соревнованиях действительно было другое. Там были все «свои». Танцоры, жюри и провожающие, каждый из которых чаще всего наблюдал только за своей парой. А вот здесь на них будут смотреть человек двести: учителя, школьники да ещё и ветераны в первом ряду. Агата помнила, как в третьем классе её первая учительница Валентина Петровна долго и упорно разучивала со своими учениками песню, а затем привела на концерт, посвящённый дню Матери. Агата тогда стояла по центру и тряслась как осиновый лист. Ни одной строчки из песни она тогда так и не вспомнила. И вот теперь её снова хотят пропустить через этот ужас.

Сжав челюсти, девочка зло посмотрела на мать. Та уже наклонила голову и вернулась к разговору с Зоей Альбертовной.

– Ставьте-ставьте Жасмин с Данилом. Нормально будет.

Последняя фраза доконала Агату окончательно. Ещё и Жасмин с Данилом.

Жасмин Казбиева была не то черкешенкой, не то татаркой, не то чеченкой. В фамилиях Агата не очень-то разбиралась, но слышала, что родители Казбиевой приехали прямиком с Кавказа. Прежнее местожительство Жасмин Агату не волновало. Волновало её другое, а именно блестящие густые волосы до колен и огромные чёрные глазищи, которыми Казбиева «стреляла» так, как не умела даже Анна Георгиевна.

Полтора часа наедине с Данилом. В одном кабинете… Нет. Такое Агата допустить не могла, а потому резко окликнула мать.

– Давай потом. Говорю же: мне некогда.

– Сейчас. Иначе, я не буду танцевать на завтрашнем концерте.

Анна Георгиевна сверкнула глазами и со словами: «Как же ты меня достала» вышла с дочерью в коридор. Почему-то упоминание о танцах всегда действовал на неё безоговорочно.

– Ну, что на этот раз?

– Не ставь Данила вместе с Жасмин.

– Это ещё почему?

Агата покраснела и чуть качнулась на носочках.

– Ты знаешь. Она такая красивая, что я боюсь.

Анна Георгиевна застонала.

– Ты меня скоро со своим Данилом в гроб загонишь.

Дочь уткнулась ей в плечо.

– Пожалуйста…

– Ты понимаешь, что у него тогда окно будет в полтора часа? А так хоть делом займётся.

– Он может и один делом заняться. Пусть переписывает проверочную по тригонометрическим уравнениям. Посади его к Зое Альбертовне, а я у Андрея Максимовича новую карточку попрошу.

– И?

– И тогда я выступлю завтра перед ветеранами.

Анна Георгиевна громко цокнула и закатила глаза. Управляться с дочерью ей становилось всё тяжелее.

– Ладно.

– Спасибо. – Счастливая Агата клюнула мать в нос и побежала в учебную аудиторию.

Данил к этому времени уже вернулся и вовсю болтал с Еленой Павловной. Та принесла на урок истории игру по двадцатому веку. Игра представляла собой путешествие по типу «Незнайки на Луне» или «Волшебника Изумрудного города». Нужно было бросать кубик и двигаться по специальным кружочкам с помощью цветных фишек. Каждый кружочек содержал в себе какое-то число, а число характеризовалось вопросом. Данилу везло. Он обладал хорошей интуицией, и в вопросах с выбором ответа угадывал в четырёх случаях из пяти. У Агаты интуиция отсутствовала напрочь. Если она не знала правильного ответа, то не угадывала даже со второй попытки. В семи шагах до финала они оказались на одной клетке в третий раз за игру, и Агата, засмеявшись, брякнула первое, что пришло в голову:

– Ты меня преследуешь?

– Да нужна ты мне!

Данил по обыкновению ответил шуткой. Но сегодняшнюю шутку Агата не оценила. Улыбка медленно сползла с её губ, а пол под ногами закачался. За игрой она больше не следила и за весь оставшийся день не издала ни звука. Данил пытался разговорить её всеми мыслимыми и немыслимыми способами: ходил на руках, изображал Ельцина, откопал в каком-то шкафу старый кассовый аппарат и принялся тыкать по кнопкам с самым серьёзным видом. Агата молчала и угрюмо царапала взглядом обои. Данил так и не понял, что случилось. И не придал случайно брошенной фразе большого значения. А вот Агата придала. И смиряться с его словами не собиралась.

«Не нужна…» – как мантру, произносила она, изо всех сил стараясь не плакать. За окнами, как назло, было тепло и солнечно. По небу разлилась густая плотная синева, а около клумб распустились первые цветы мать-и-мачехи. Обычно Агата любила весну. Весна означала скорый отдых. Чаще всего, но не в этот раз. В этот раз весна отобрала у Агаты надежду. Слова, сказанные матерью после дня святого Валентина, внезапно всплыли в её памяти и отдались тупой болью: «Данил может трижды расстаться со своей девушкой, но это не значит, что он полюбит тебя». Действительно, мать была права: в их отношениях ничего не менялось. То самое «чуть-чуть», на которое Агата так рассчитывало, наступать не собиралось. Данил по-прежнему ни с кем встречался, но Данил был в активном поиске. Агата не знала этого наверняка, но чувствовала каким-то особым шестым чувством. Тем самым чувством, которое просыпается только у влюблённой женщины. Иногда Данил сам рассказывал, как ходил в какой-нибудь бар или клуб. Порой об этом говорила Зоя Альбертовна, только не ей, а Анне Георгиевне, когда в субботу на дополнительные занятия, которые младшая Наумова из-за тренировок не посещала, он приходил слегка подшофе.

В семье Агаты спиртное относилось к предметам дурного тона. Анна Георгиевна предпочитала трезвый рассудок всему и везде, поэтому в рот не брала ни капли. Агатин отец выпивал крайне редко да и то по большим праздникам, вроде дня рождения или Нового года. Видим же почти постоянно был за рулём, отчего дружить с бутылкой ему было попросту некогда.

– Почему Даня выпивает? – как-то раз со вздохом спросила Агата у Али. Саму девочку ни к спиртному, ни к сигаретам не тянуло. Она пробовала шампанское лишь однажды, на последний день рождения матери, когда в доме были гости. Напиток с пузырьками девочка не оценила и, скривившись, тут же выплюнула в унитаз.

– Мужчины, бывает, выпивают, – пожала плечами Алевтина Михайловна. – Им от этого веселее, спокойнее и легче. Женщины и созданы для того, чтобы их держать.

Больше Аля тогда ничего не сказала. Она догадывалась, что на вечеринках или, как любил говорить Данил, «вписках» он не только выпивает, но воспитаннице решила до поры до времени об этом не рассказывать.

И вот теперь простые четыре слова ввергли Агату в такую пучину отчаяния, из которой выхода она уже не видела.

* * *

– Что-то случилось? – Аля пришла к ней в комнату вечером и принесла стакан молока и кусок манника. К ужину Агата не вышла, и женщина боялась, как бы девочка не заболела.

– Ничего. – Агата отвернулась к стене.

– Надо поесть. Иначе завтра скрутит желудок.

– Ну, и пусть.

– Эй, – почувствовав в голосе Агаты слёзы, Аля заставила её повернуться. – Может, расскажешь что случилось, легче станет.

Покачав для приличия головой, Агата тут же зарыдала в подушку.

– Данил сказал, что я ему не нужна.

– Прямо так и сказал?

– Прямо так и сказал.

Алевтина Михайловна склонила голову набок. Она не всё понимала, но уточнять не стала, так же как и не стала уносить молоко с манником.

Тренировки в этот день не было, и Агата уснула на нерасправленной кровати в той одежде, в которой пришла с занятий.

* * *

На следующий день погода испортилась, и дождь поливал улицы так, словно на небе прорвало какой-то кран. Агата выглядела ещё более подавленной, чем накануне. Данил старался шутить в своей обычной манере и даже принёс её любимый шоколад с вишней. Агата к подарку не притронулась и принципиально отвернулась к стене. Правда, теперь уже не потому, что злилась, а потому что не могла говорить с ним. Агате хотелось, чтобы учебный год закончился как можно быстрее, и Данил больше не попадался ей на глаза.

В полдень Зое Альбертовне срочно понадобилось куда-то уйти, и Аля, бросив все домашние дела, села в приёмной вместо неё. Агата поглядывала на часы. До выступления оставалось часа полтора, и Никита был уже на полпути к школе. К парикмахеру и визажисту ради одного танца Агата ехать не захотела. Аля с утра заплела ей косу и закрепила на затылке в пучок невидимками. Мать должна была встретить её в школе с платьем и нанести лёгкий макияж. В обычные дни краситься Агате не разрешалось, но ради танцев всегда делалось исключение.

К середине второго урока Данил сдулся окончательно. Не мытьём, так катаньем, а своего Агата  добилась. Он всё-таки начал чувствовать себя виноватым, хотя и не понимал за что именно. В перерыв он пошёл делать себе чай, но к началу третьего урока так и не вернулся, и, когда Агата пришла попрощаться с Алей, то обнаружила одноклассника у компьютера Зои Альбертовны.

– Говорят, ты держишь в страхе весь центр. – В руках у Алевтины Михайловны были спицы, и она задорно перебирала ими, создавая рисунок, изображающий полумесяц.

– Кто говорит? Это из-за бокса?

– Нет. – Мягкие лучистые глаза Алевтины Михайловны на мгновение как будто погасли. – Все боятся, что ты не сдашь аттестацию за второе полугодие.

–  И Анна Георгиевна?

– Анна Георгиевна в первую очередь. Она несёт ответственность перед твоими родителями и не хочет их подвести.

– Понятно. – Данил опустил плечи и посмотрел на дверной проём. Агата отошла подальше, чтобы он её не заметил. – У меня сейчас окно, да?

– Да,

– На полтора часа?

– Верно. Постарайся провести их не в компании телефона.

Тяжело вздохнув, Данил спрятал новомодный айфон в карман джинсов.

– Агата пойдёт танцевать для ветеранов?

– Пойдёт.

– А Вы не знаете, почему она второй день ходит такая грустная? Это из-за выступления?

Аля оторвала взгляд от вязания и серьёзно посмотрела на Данила.

– Не знаю. Может быть, ты её чем-то обидел?

– И я не знаю. Только если вчера, когда мы играли в игру по истории…

Дальше Агата уже не слушала. Она на всех парусах неслась к дверям. Неслась в школу, обещая себе больше никогда не смотреть в сторону Данила.

Глава 15

– Ещё немного, и меня стошнит.

В актовом зале было тесно, торжественно и душно. Впереди сидели ветераны в медалях, позади – самые высокие школьники. К стенам кто-то любовно прикрепил шарики, а к занавесу из жёлтого тюля – искусственные гвоздики, Георгиевскую ленту и надпись: «9 мая 1945 года. 74 года Великой Победе».

Они стояли в двух шагах от лестницы, ведущей к сцене. На самой сцене украшений не было, а по центру с микрофоном в руках стояла девочка. Агата не видела её лица. Три минуты назад мать забрала очки, и теперь все предметы на расстоянии вытянутой руки казались ей огромными размытыми пятнами. Девочка читала стихи. Громко. Отчётливо. Выразительно. И с чувством.

– Как хорошо, что кружится планета. Как хорошо, что в мире нет войны!

Агате не нравилось. Красоту рифмы портил голос. Чересчур высокий и какой-то надтреснутый. Как стеклянная ваза в момент разбития. Казалось, что ещё пара строк, и девочка бросится петь что-нибудь из «Кармен» или «Аиды», а то и вовсе заплачет. Агату такая манера декламирования стихов раздражала, и она мысленно сравнивала её с визгом недорезанного поросёнка.

– Наш выход. – Никита сжал её руку и бросил короткий взгляд на зрителей. Агата вскинула подбородок и набрала полные лёгкие воздуха. Так она надеялась заглушить поднимающуюся по пищеводу горечь.

На сцену вышли двое. На этот раз ведущие. Для Агаты два абсолютно одинаковых чёрно-белых пятна, которые на самом деле были мальчиком и девочкой. Ненамного старше той, что читала стихи, но, судя по манере говорить, заметно умнее и артистичнее. Мальчик чуть-чуть картавил и торопился. А вот девочка рассуждала складно, толково и обоснованно. Речь у неё была спокойная и правильная. Лилась, словно реченька. А рассказывала она о том, что даже на войне находилось место музыке и… танцам.  И Агата заслушалась. Влюбилась в голос и стояла будто громом поражённая. Девочке хотелось верить беспрекословно и, когда Никита повёл её на сцену, на мгновение Агата даже не поняла, что случилось. Только первые звуки тихой мелодии из плохо работающей колонки вернули ей способность ориентироваться в пространстве и времени.

– Почему в школах всегда включают «Ласкового и нежного зверя»? У них что, другой музыки нет?

Водрузив левую руку на плечо партнёра, Агата чуть отклонила корпус назад.

– В зале ветераны. Им хип-хоп не поставишь.

Никита скривился и сделал шаг вперёд. Агата отступила назад. И… «Ласковый зверь» вдруг обрёл слова. Слова, которые напевала та самая девочка-ведущая:

Я с тобой, пусть мы врозь.

Пусть те дни ветер унёс,

Как листву жёлтых берёз…

Я наяву прошлым живу…

Ты – мой единственный нежный!

– Они смотрят, да? – Взмахнув рукой, Агата развернулась лицом к залу и снова прильнула к партнёру.

– Нет, языками пришли почесать. Естественно, они смотрят.

– Тогда сейчас меня точно стошнит.

Гул, поднявшийся в её голове ещё в минуту одевания, усилился. Ладони вспотели. Лёгкие сдавило, а желудок забарахтался где-то прямо под горлом.

Ты со мной лишь во сне.

Мы вдвоём наедине…

Я зову! Ты нужен мне!

На последней строчке Никита заставил её прогнуться и откинуть голову назад.

Вновь наяву прошлым живу…

Ты – мой единственный нежный!

– Даже думать об этом не смей! Дыши глубже! Глубже и ровнее, слышишь? И носом. Не хватало, чтобы ты меня сейчас на всю школу опозорила, да ещё и перед своим боксёром.

– Боксёром?

На мгновение Агате показалось, что она ослышалась. Музыка стала быстрее, и их движения тоже ускорились. Агата едва не запнулась, и Никита вовремя подхватил её, маскируя ошибку.

Ты и я – нас разделить нельзя.

Без тебя нет для меня ни дня.

Пусть любовь далека и близка, как весна,

Но навсегда в нашу жизнь я влюблена!

– Ты уверен, это Даня? Он правда тут?

– Даня он или Ваня, мне фиолетово. Нафига ты его вообще позвала, если прямо на сцене блевать собираешься?

Агата задышала глубже и спокойнее. Горечь в горле исчезла, а желудок будто по мановению волшебной палочки вернулся на положенное ему место.

– И он смотрит на нас?

– Ещё как смотрит. Вылупился так, будто в первый раз увидел. Ты вообще ему говорила, что танцуешь?

– Говорила, но…

Мы с тобой в блеске свеч.

Нас любовь смогла сберечь.

Я живу для новых встреч. С тобой…

Я наяву счастьем живу!

Ты – мой единственный нежный!

Музыка вновь сменилась, став более медленной и плавной. Агата повернула голову, вытянула кисть и сделала оборот вокруг партнёра. Она отчаянно мечтала увидеть или хотя бы почувствовать Данила, но не знала, куда смотреть. Дыхание уже успело восстановиться, но сердце продолжало биться о рёбра с неистовством птицы, угодившей в клетку. Капля пота образовалась где-то на шее и также плавно под музыку заскользила к низу живота. Сегодня мать одела Агату в белое пышное платье с длинными прозрачными рукавами. Его готовили на закрытие танцевального сезона и закончили шить всего неделю назад. Никита надеялся, что в конце июня Ольга Викторовна выпустит их на соревнования в Москву или Санкт-Петербург, и Анна Георгиевна по этому случаю решила превратить дочь в принцессу из диснеевской сказки. Модель платья попалась ей на глаза случайно. Она увидела его в каком-то журнале, а потом целый месяц бегала по магазинам в поисках нужной ткани, декора и ниток.

В результате готовое платье превзошло все ожидания и смотрелось даже лучше того, что осталось на странице глянцевого издания. Длинное, доходящее почти до щиколотки, с круглым воротом и украшенное по подолу нежно-розовой лентой. Лиф был расшит люрексом, который переливался на свету так, словно в ткань запрятали миллионы крошечных бриллиантов. Многослойную юбку и рукава соединяла тонкая вуаль. Для завершения образа Анна Георгиевна пожертвовала собственным ожерельем из жемчуга и свадебной диадемой.

Как ни странно, но этот наряд оценил даже Никита. Впервые после дюжины платьев, которые были сшиты для других выступлений.

– Ты похожа на невесту, –произнёс он и посмотрел серьёзно и без ухмылки.

Ты и я – нас разделить нельзя.

Без тебя нет для меня ни дня

Пусть любовь далека и близка, как весна,

Но навсегда в нашу жизнь я влюблена!

Когда движения снова вернулись к быстрому ритму, рука Никиты перекочевала Агате на талию. Обычно он себе такого не позволял. Танцевал, как заправский офицер, с заложенной ладонью за спину. Но сегодня Ольги Викторовны поблизости не было, и он, по-видимому, решил нарушить все имеющиеся приличия.

– Никакой талии, – всегда восклицала тренер. – Обжиматься на дискотеке будете. Либо за спину, либо держишь её чуть ниже лопаток.

Агата по привычке сверкнула глазами. Никита оголил чуть кривоватые зубы. Отвратительный запах его парфюма после ухмылки как будто усилился. Спасло только то, что танец подходил к концу. Ритм снова сменился. Никита крутанул Агату в последний раз и усадил к себе на колено. Зал взорвался дикими аплодисментами. Агата могла поклясться, что кто-то из зрителей даже вскочил на ноги.

Со сцены Никита уводил её точно так же. За руку. Она едва успела сделать короткий реверанс и на всякий случай послала в зал улыбку. На воздушный поцелуй времени ей никто не оставил. Где-то рядом маячила Анна Георгиевна. Агата узнала её по искрящемуся смеху.

– Где мои очки? Где очки? –запричитала девочка, едва мать, ликуя от восторга, призналась, что успела заснять на телефон весь танец.

Покидая зал, они спешили в аудиторию, где лежали их вещи. Никита ушёл переодеваться первым, и Агата, получив заветные линзы, принялась водить взглядом по спинам зрителей, надеясь отыскать знакомый затылок.

– Даня пришёл на меня посмотреть. Ты его видела?

Анна Георгиевна равнодушно пожала плечами. Данил Никифоров в эту минуту волновал её меньше мухи на потолке.

«Неужели Никита обманул? Неужели ошибся? Или специально так сказал, чтобы я успокоилась?..»

Агата ещё раз взглянула в толпу и снова не заметила никого, даже отдалённо похожего на одноклассника. У Анны Георгиевны зазвонил телефон, и она поспешно отошла к подоконнику. Сердце у Агаты упало и запуталось в где-то подоле платья. Чтобы не заплакать, она трижды моргнула и посмотрела на потолок. Не помогло. Одна слезинка-таки успела скатиться вниз к подбородку.

– Агата…

Стерев слезу, она повернулась на голос. Данил стоял в двух метрах от неё. Живой. Настоящий. Серо-голубые глаза-океаны блестели, как вода на солнце. На губах играла самая любимая из её улыбок.

И за эту улыбку Агата была готова простить ему всё на свете. Даже идиотское «не нужна»…

– Ты потрясающе танцуешь!

Она чуть приподняла брови, открыла рот… И забыла все слова разом. Платье сдавило грудь, и Агата задышала как можно медленнее, боясь икнуть.

– Тебе правда понравилось?

Он засмеялся и посмотрел на дверь. На ту самую дверь, за которой переодевался Никита.

– Ты даже не представляешь как. Я обычно уличные танцы смотрю. Но бальные тоже…

Последнее слово Агата не расслышала, но почувствовала, что это был комплимент, а потому зарделась ярко-алым румянцем.

Он сделал шаг ближе и внимательно посмотрел на неё. Именно так, как и сказал Никита. Словно впервые увидел.И сердце у Агаты почти перестало биться.

– Ольга Викторовна написала. Тренировка в семь.

Никита, одетый в джинсы и синюю футболку, стоял на пороге. Губы его были сжаты. Чёрные глаза по привычке сужены, а брови сведены к переносице.

Пальцы Данила потянулись к руке Агаты и переплелись с её пальцами. Он двинулся чуть вперёд и загородил её своим плечом от Никиты. Агата с удивлением посмотрела на одноклассника, но сказать что-либо не решилась. Она уже давно забыла про их маленький обман, а вот Данил почему-то помнил и поглядывал на её партнёра по танцам с каменным выражением лица.

– До вечера. Не опаздывай. –Пройдя мимо, Никита как будто нарочно задел Данила локтём. Тот дёрнулся, но руку Агаты не отпустил. И, когда Никита скрылся из виду, она первой высвободила пальцы.

– Всё в порядке. Он меня больше не обижает. Мы ладим. Правда, ладим. Но всё равно спасибо.

Агата не обманывала. Их отношения с Никитой после соревнований в Оренбурге действительно наконец-то стали деловыми и здоровыми. Видимо, она всё-таки хоть немного да умела договариваться с людьми.

– Я рад. – На этот раз в голосе Данила улыбка не прозвучала.

Анна Георгиевна, закончив телефонный разговор, незаметно подошла к ним и открыла захлопнутую Никитой дверь.

– Мне надо переодеться. –Словно извиняясь, Агата опустила глаза и потёрла носком туфли пол.

– Я тебя подожду.___________________________________________

В главе были использованы стихи Сергея Алиханова, написанные к незабываемой мелодии из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь». Музыка Евгения Дога.

Глава 16

– Сейчас мы выступаем в возрастной группе «юниоры», но, как только Никите исполнится шестнадцать, сразу перейдём в «молодёжь».

– И когда ему исполнится шестнадцать?

– Нескоро. Он всего на семнадцать дней старше меня. Родился четырнадцатого февраля. В день всех Влюблённых, представляешь?

– Представляю. Всё-таки февраль – поганый месяц.

– Ага, мама также говорит. Но она, конечно, больше знак зодиака в виду имеет. Водолеи –противные. Хуже их только Весы. Одним словом – воздух. Правда, Никите эта стихия не подходит. Он обеими ногами на земле стоит и твёрдо знает, чего хочет.

– И чего же он хочет?

– Танцевать! У него во время танца так глаза горят, что мне иногда страшно становится. Ты разве не заметил?

– Я на него не смотрел.

– Понятно. – Агата встала и, одёрнув футболку, поправила на джинсах ремень. Тот был широкий, ярко-оранжевый и хорошо сочетался с её кроссовками. Смерив одноклассницу внимательным взглядом, Данил принялся перешнуровывать свои кеды. Он уже второй день смотрел на неё как-то странно.Так, словно прикидывал в уме решение какой-то особенно сложной задачи. И это взгляд уже порядком беспокоил Агату.

«А уж не собирается ли он переходить в другую школу на следующий год?» – мысленно спросила себя она и, боясь поддаться панике, начала теребить пряжку на пресловутом ремне.

– Ну, а ты разве не знаешь, чего хочешь?

– Знаю. Быть врачом. Только мама постоянно вставляет мне палки в колёса.

Последнюю фразу Агата озвучивать не стала. Жалобами на жизнь при Даниле она старалась не злоупотреблять.

– Зачем тогда тратишь столько времени на танцы?

– Благодаря им осанка исправляется, и походка лучше становится. И вообще, получив класс «А», можно заниматься судейством. А это дополнительная профессия и, следовательно, заработок на тот случай, если с медициной не сложится.

Аргументы, касающиеся судейства и денег, Агата, к своему стыду, повторяла за матерью. Своего собственного мнения у неё на этот счёт не было.

– И какой сейчас класс у тебя?

– «D».

– А всего их сколько?

– Всего восемь: «H» или нулевой, «E», «D», «C», «B», «A», «S» и «M». «M» – это мастер спорта, а «S» –кандидат в мастера спорта. У Никита вот уже «C», и он считается начинающим профессионалом. Классность пары определяется по классу партнёра, поэтому наш класс тоже «C», из-за этого мы и танцуем десять танцев, а не восемь, как положено по моей категории.

– И какие танцы у вас?

– Вальс, венский вальс, танго, фокстрот и квикстеп – это стандартная программа, её ещё называют европейской. А самба, ча-ча-ча, румба, пасодобль и джайв – латиноамериканская. Чем выше класс, тем сложнее танцевальные композиции. Когда Никита получит класс «B», можно будет делать поддержки и нам снимут ограничения по фигурам.

Зевнув, Данил потряс головой и закинул за спину руки. Сегодня он весь день расспрашивал Агату о танцах, и та, раздуваясь от счастья, точно индюк, рассказывала всё, что знала хотя бы поверхностно.

– Не думаю, что он сможет тебя поднять.

Уперев руки в бока, младшая Наумова изогнула левую бровь. Данил примирительно выставил перед собой открытые ладони.

– Не в том смысле, что ты толстая. А в том, что он хилый.

Ещё раз поправив футболку и оставив, наконец, в покое ремень, Агата уселась на прежнее место. Она разделяла мнение Данила насчёт Никиты: уж слишком тот был тощий, но мысли свои решила держать при себе, тем более, что в голове у неё крутилось нечто другое: «А вот ты бы меня, наверное, легко поднял…»

Открывшаяся в аудиторию дверь вернула её с небес на землю без лишних предисловий. Обеденный перерыв закончился семь минут назад, и запыхавшаяся Наталья Николаевна вбежала в класс, на ходу расстёгивая плащ и скидывая с шеи платок. На улице было ветрено, и в час по чайной ложке моросил дождь.

– Сегодня повторяем электродинамику. Даня, назови-ка закон Ома для участка цепи.

Он не ответил, а спустя пять минут признался, что забыл презентацию по формулам дома. Ту самую презентацию, которую делал вместе  с Агатой ещё до праздников. В результате попало всем. Наталья Николаевна сухо выдала задачи для самостоятельного решения и упёрлась взглядом в пустой стол. Никаких обещанных на прошлом уроке опытов она проводить не стала. От обиды Агата жевала губу и зло косилась на одноклассника. Физика, как и алгебра, давалась ей на раз-два, но она терпеть не могла, когда её ругают. Особенно «за компанию».

Наталья Николаевна остановила пытку задачами только минут через пятьдесят, а ещё через десять из аудитории их выгнала большая толпа малышей, пришедших на дополнительный английский. И тогда Агата не выдержала и принялась отсчитывать Данила прямо в коридоре. Громко. С чувством. И раздувая от раздражения ноздри. Несправедливая обида рвалась наружу, и девочка больше не собиралась её сдерживать. Никифоров снова посмотрел на неё долгим, пронзительным взглядом и, сделав шаг ближе, вдруг прижал к стене. Навалился сверху всем телом и, упёршись ладонями в штукатурку по обе стороны от её головы, резко придвинулся и… поцеловал. Живым, чувственным и по-настоящему взрослым поцелуем.

Когда всё закончилось, в глазах у Агаты помутнело. Щёки её горели, а сердце билось так часто, что казалось: вдохни она чуть глубже, и оно тут же выпрыгнет из груди. Губы Данила находились в паре сантиметров от её собственных, и она уже не помнила ни про опыты, ни про забытую флешку с презентацией.

– Ты очень мне нравишься. Слышишь, Агата?

– Ты мне тоже, – выдавила она, глядя на свои кроссовки, – и притом давно. Практически со дня нашего знакомства.

– А почему тогда так долго молчала?

– Ну… Ты не очень-то обращал на меня внимания. Встречался с… – Имя «Лера» Агата произнести побоялась. Ей не хотелось будить в Даниле опасные воспоминания и не хотелось показывать, что благодаря социальным сетям она знала о его личной жизни гораздо больше, чем он рассказывал, а потому закончила дипломатичным: – С другой девушкой.

– Пойдём.

Он взял её за руку и повёл в приёмную. Агата послушалась. Она снова стала тихой и робкой и шла за ним будто корова на верёвочке. В ту секунду она бы пошла за Данилом даже на плаху.

Зоя Альбертовна с кем-то эмоционально разговаривала по телефону. Мелюзга из продлёнки устроила догонялки прямо напротив приёмной. У рыжего мальчика в очках от быстрого бега из носа потекла кровь, и младший воспитатель Ева Сергеевна, белая, как мел, повела его сначала к аптечке, а потом в туалет. Всем было некогда, и целующихся посреди коридора Агату и Данила попросту никто не заметил.

– Есть свободная аудитория?

– Четвёртая, –  рефлекторно произнесла Зоя Альбертовна, продолжая сжимать телефонную трубку, – открыта.

Всё так же держа за руку, Данил повёл Агату в «четвёртую» и, плотно закрыв за собой дверь, опять прижал её к стене.

– Будешь моей девушкой?

– Ага.

На большее её не хватило. Даже это далось с трудом. Она стояла у стены и старательно вонзала ногти в ладошку, надеясь почувствовать боль и проснуться, потому что в происходящее не верила. Парень её мечты признался ей в симпатии. Парень её мечты поцеловал её в губы. Парень её мечты предложил встречаться. Нет, такое может быть только во сне…

Сжав её ладонь, он погладил фалангу мизинца своим большим пальцем.

– У тебя сегодня есть тренировка?

– Есть.

– Во сколько заканчивается?

– В половине восьмого.

– За  полчаса до меня доберёшься?

– Если на такси, то доберусь.

– Хорошо. – Данил опять чмокнул её в губы. – Тогда приезжай на такси. В кино сходим.

Она кивнула. Он провёл указательным пальцем по экрану своего айфона и нажал на поисковик.

– Смотрела «Нового человека-паука»? – Она покачала головой. – Тогда я куплю билеты. Скажи дома, что задержишься. Я потом тебя провожу.

Агата вытаращила глаза, но послушное «да» всё же промычала. ТакимДанил ей нравился ещё больше, и она даже думать не хотела, отчего он так резко переменился.

Оставшиеся уроки они сидели, держась под партой за руки. Он так и не захотел отпустить её пальцы, отчего писал левой рукой, выводя еле разборчивые каракули. Учителя хмурились, но внимания старались не обращать. Агата светилась от счастья, будто неоновая вывеска, и не слышала ни слова из того, что говорили Инна Владимировна и Андрей Максимович.

Когда они вышли из центра, Данил вновь прижал её к стене. Агате уже начало казаться, что целоваться у вертикальных поверхностей – это его особый пунктик. Впрочем, возражать она не пыталась. Агата была готова целовать Данила хоть на вершине Останкинской башни.

– И не опаздывай, – на прощание произнёс он, доводя её до дверей подъезда. – «Паук» начнётся в восемь пятнадцать.

Агата улыбнулась и, открыв железную дверь, помахала ему рукой. Сердце по-прежнему билось часто-часто, а глаза горели лихорадочным блеском. Зайдя в квартиру, Агата обрадовалась, что ни матери, ни Али дома не оказалось. Объяснить что-либо сейчас она бы всё равно не смогла, а потому второпях написала сообщение матери, чтобы Вадим её сегодня не забирал.

«Хочу немножко погулять по набережной. Домой приеду на автобусе».

Мать прислала ничего не подозревающий смайлик и тут же покинула сеть. Переодевшись, Агата на бегу собрала сумку и помчалась в сторону остановки. На сегодняшнюю тренировку она хотела приехать вовремя. Вовремя, потому что мечтала сбежать оттуда пораньше.

– Сегодня ты бессовестно рассеянная, – процедила сквозь зубы Ольга Викторовна на двадцать третьей минуте занятия. – Головокружение от успехов у тебя что ли? Хватит уже в облаках летать.

Никита, к счастью Агаты, к словам тренера не добавил ничего и только сделал очень большой глоток воды. Уже четвёртый с начала тренировки. Обычно он себе такого не позволял, но Агата на это лишь пожала плечами. Она успела дважды наступить ему на ногу и искренне не понимала, каким чудом он всё ещё не порвал её на кусочки.

К концу тренировки от такой работы Ольга Викторовна окончательно потеряла терпение. Брань из её уст сыпалась на голову Агаты горохом, но та впервые в жизни не подавала виду. В душе она улыбалась и молилась, чтобы тренер поскорее выплеснула весь свой яд и отпустила её в раздевалку. От предвкушения вечернего свидания у Агаты сосало под ложечкой.

Данил встретил её у входа в торговый центр. Одетый с иголочки. В новых джинсах, белой футболке и так любимом ею чёрном худи. Даже волосы у него теперь лежали по-другому. Похоже, пока она мучила Никиту на тренировке, он сходил в парикмахерскую. На ней же был привычный спортивный костюм. Салатово-розовый. Яркий. Фирменный. Но всё равно спортивный. И Агата с досады кусала губы, ругая себя за то, что не надела платье или хотя бы юбку.

Приблизившись, он расплылся в улыбке и по-хозяйски забросил ей на плечо руку. Поцелуев, которых она так ждала всю дорогу, не последовало, и Агата с трудом сдержала вздох разочарования.

Всё так же в обнимку они поднялись по эскалатору. Впереди маячили толпы людей, светящиеся вывески магазинов и манекены в яркой одежде. Смеясь, Данил рассказывал, как впервые пришёл сюда с родителями. Ему было пять, и поначалу он жутко боялся двигающихся лестниц.

Агата молчала, молчала до тех пор, пока они не зашли в зал и не заняли свои места по центру экрана. Данил купил билеты на последний ряд. Впереди и рядом с ними стояли абсолютно пустые кресла.

– Теперь всё буду решать я, – строго сказал он, усаживая Агату по правую руку от себя. – Мне семнадцать и я мужик, так что договариваться с учителями буду тоже я.

Моргнув, Агата кивнула. Теперь она бы не стала с ним спорить даже, если бы он назвал белое красным.

Свет погас резко и без предупреждения, и вот тогда он снова набросился на неё поцелуями. Целовал неистово и жадно, отстраняясь от её губ только тогда, когда из лёгких улетучивался весь кислород.

Агата не видела и половины фильма и даже отдалённо не поняла, что случилось с Питером Паркером и почему он выбрал именно Эм Джей. Но её это волновало мало. Из кинотеатра она выходила довольная жизнью и абсолютно счастливая. С сияющими глазами, распухшими губами и распущенными волосами. Где-то в середине фильма Данил стащил с неё резинку, сказав, что так ему больше нравится. Возразить ему она не посмела.

К остановке они шли, держась за руки. Было начало одиннадцатого, и по небу разливался кроваво-красный закат. Вверху справа показался нечёткий след с трудом проявляющейся луны. Агата думала, что Данил просто посадит её на автобус, но он отчего-то поехал вместе с ней. Поехал через весь город. Её восторгу, восхищению и гордости не было предела. Кондуктор то и дело подозрительно посматривала в их сторону, но подходить не спешила. Данил, изменив голос, в красках рассказывал Агате особенно понравившиеся эпизоды из фильма. Каким-то чудом он сумел запомнить и посмотреть гораздо больше, чем она.

Её голова лежала на его плече. Его руки обнимали её за талию. Агата чувствовала себя кошкой, которая сытно поела и растянулась во всю длину на подоконнике в погожий летний день. До неё наконец дошло, что умел Данил лучше всего на свете. Не решать задачи по геометрии, не смешивать растворы в нужной пропорции и даже не рисовать. Он был мастером поцелуев.  Уж в чём в чём, а в этом ему точно не было равных.

– До завтра, – доведя до подъезда, он чмокнул её в нос. – Передавай привет Алевтине Михайловне.

Про Анну Георгиевну и Вадима он почему-то не вспомнил, но Агата посчитала это мелочью.

– Напиши, как приедешь домой. Иначе, я буду волноваться.

– Ладно.

Он улыбнулся и пошёл обратно. Агата, стремглав, бросилась к лифту. В квартире, на табуретке около дверей, её ждала нахмуренная Аля.

– Господи, Шумелка! – всплеснула руками женщина. – Я чуть с ума не сошла. Тебе повезло, что мать ещё не вернулась. Они с Вадимом на какой-то стройке застряли.

– Всё нормально, я дома. Целая и невредимая.

– А трубку почему не брала?

Покраснев, Агата сделала вид, что не может расшнуровать кроссовки.

– Не слышала.

– А была с кем? С кем-то из клуба?

– Нет. – Лгать Агате не хотелось, но сказать правду она почему-то боялась. – Завтра, хорошо?

В глазах Али застыло немое беспокойство, смешанное с непониманием. Она покачала головой и отвернулась к шкафу с одеждой. Воспользовавшись моментом, её воспитанница убежала к себе и совершенно счастливая упала на кровать, широко раскинув в стороны руки.

Своё обещание Данил не сдержал. Он так и не написал ей в тот вечер, но зато ровно через час позвонил. Позвонил Агате впервые в жизни, и по звукам, доносящимся из телефона, она поняла, что он заходит в квартиру.

– Уже скучаю, – произнёс он, и от радости Агата покрылась румянцем с головы до ног.

Почти девять месяцев назад Данил понравился ей тем, что был воспитанным и весёлым. Сейчас она с гордостью добавила к этим прилагательным ещё и слово «милый».

– Я тоже. Но уже поздно, и ты, наверное, устал.

– Нисколько. – За последним «о» послышалась зевота. Агата перевела взгляд на часы. Те показывали почти полночь.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

И они отключили вызов одновременно.

Глава 17

Утром Агата долго не разрешала себе встать с постели. Всё, произошедшее вчера, казалось ей каким-то дивным сном, который привиделся не то из-за чтения «Войны и мира», не то от просмотра «Великолепного века» по телеканалу «Домашний». Утренняя мгла за окном давно рассеялась. Солнце пригревало тепло и мягко, а Агата всё лежала и лежала, временами то взбивая подушку, то утыкаясь носом в жёлтую хлопковую наволочку. Ей было нечеловечески страшно. И страшил её новый день, который без всякого зазрения совести уже вовсю топтался у неё на пороге.

«Не было никакого похода в кино. Не было поцелуев. Не было признания, – рассуждала она, посильнее закутываясь в одеяло. – Мне всё привиделось, и на уроках он будет относиться ко мне как обычно. Как к девочке, с которой вынужден учиться в одном классе. Только так и ничего больше…»

Где-то на тумбочке завибрировал телефон. Приподнявшись на подушке, Агата приняла его за будильник и уже собиралась выключить, но… заметила имя «Данил» и вчерашнюю бесцветную иконку. Ей звонил он! Звонил в восемь часов утра! От переполнявшего грудь счастья Агата запуталась в пододеяльнике и чудом удержалась на кровати.

– Проснулась? – Данил, видимо, решил опустить привычные слова приветствия и сразу перешёл к делу. Агата улыбнулась. Значит, вчерашнее всё-таки было правдой.

– Проснулась.

– Пойдём сегодня в школу? А перед уроками погуляем.

– Сегодня восьмое мая. Думаешь, учителя нам обрадуются?

– Кого-нибудь мы всё равно да встретим. Не все же они разъехались, поэтому одевайся и выходи.

– Ладно. – Кое-как справившись с пододеяльником, она села на кровати и засунула ступни в тапки. – Давай встретимся через полтора часа у моего подъезда.

– Замётано. – Первым в этот раз отключился он, поэтому слово «целую» Агата промурлыкала коротким гудкам в телефоне.

– И кого это ты целуешь и с кем встречаешься через полтора часа у подъезда?

Аля смотрела строго. Её седоватые волосы по обыкновению были уложены в пучок и закреплены на затылке невидимками. Белая отглаженная блузка с круглым воротничком и чёрная прямая юбка ниже колена говорили о том, что женщина то ли откуда-то пришла, то ли куда-то идти собирается. Возможно, в больницу, возможно, снова в центр заменять Зою Альбертовну. Ответа на этот вопрос Агата не знала и отчаянно водила глазами по люстре, надеясь отыскать там способ взвиться к потолку и уйти от разговора с няней.

Алевтина Михайловна выдвинула стул и внимательно посмотрела на девочку. Та стушевалась и опустила плечи. «Хорошо, что не мама, – пришло на ум ей. – С мамой было бы хуже. Аля хотя бы Даню любит».

– Ты обещала, что утром расскажешь.

– Я расскажу… – Подняв глаза, Агата с вызовом посмотрела на женщину, которая когда-топела ей колыбельные и укладывала по вечерам спать. – Я была с Данилом. У нас теперь любовь.

Ни один мускул на лице Али не дрогнул. Она, словно как раз и ждала именно такого ответа.

– От тебя вчера пахло его одеколоном.

Агата покраснела и, чтобы скрыть смущение, принялась заправлять за уши упавшие на лицо волосы. Память услужливо напомнила ей о вчерашнем. Перед тем, как отпустить её домой, Данил сделал точно так же.

– Ты огорчена?

– Только из-за того, что ты не призналась сразу.

– Думаешь, мама рассердится?

– Это лучше спросить у неё.

Поднявшись со стула, Аля похлопала воспитанницу по руке.

– Сегодня я не буду тебя задерживать, раз уж вы назначили встречу через полтора часа. Но вечером нам надо будет серьёзно поговорить. И, пожалуйста, расскажи всё маме. Сама. Будет хуже, если она узнает от кого-то другого.

Агата кивнула и тут же бросилась к шкафу с одеждой. Чтобы поскорее отделаться от няни, она была готова пообещать сделать даже генеральную уборку в своей комнате.

В этот раз она подбирала наряд долго и основательно. Перемерила кучу футболок и брюк, но надеть решила светлую блузу с цветами сакуры и воздушную бежевую юбку. На ноги натянула туфли с пряжкой, которые на последний день рождения подарила Аля. Волосы тщательно расчесала и расправила по плечам, а потом, хорошенько протерев, нацепила на нос ненавистные очки с толстыми линзами.

Данил ждал её на лавочке возле дверей в подъезд и тыкал по экрану телефона. Ей захотелось подойти сзади и, по-киношному закрыв ему глаза ладонью, спросить: «Угадай кто?». Но она не успела. Он оказался проворнее и сжал её в тисках медвежьих объятий. С ним она становилась раскованнее и смелее. Даже щёки от сегодняшних поцелуев уже не краснели, и Агата мысленно пожалела, что не пощипала их перед выходом, как это всегда делала мама.

– С каждым разом у тебя получается всё лучше, – произнёс он, наконец, оторвавшись от её губ.

– А что вчера было совсем плохо?

Он улыбнулся и щёлкнул её по носу.

– Нет, но признайся, что вчера в коридоре ты целовалась впервые.

Агата не проронила ни слова, не кивнула и не покачала головой. Её ответом стали вновь побагровевшие щёки, которые она постаралась спрятать, обхватив руками лицо.

– Ладно. – Он усадил её на скамейку и прижал к себе. – Мне приятно, что я первый. Очень приятно.

Агата чуть приподняла брови. Воспользовавшись её заминкой, он стянул с неё очки и покрутил на ладони.

– Ты совсем меня не видишь?

– Вижу, но не тебя, а большое расплывчатое пятно. – Тяжело вздохнув, она пожала плечами. – Коррекция зрения только с восемнадцати лет. Мама предлагает купить линзы, но их так неудобно вытаскивать из глаз…

Он вернул ей очки и легонько коснулся губ большим пальцем.

– Не переживай. Это ничуть тебя не портит.

В школу они шли, всё так же обнявшись. Молча приложили карты к турникету и молча прошли мимо охранника. Как ни странно, но Агата больше не краснела. Её переполняла самая настоящая женская гордость. Вдоль длинного коридора она шла рядом с парнем. Со своим красивым, подкаченным парнем и кожей чувствовала, как завидуют ей одноклассницы. Особенно те, что ещё не перешли в девятый класс. Одна смотрела так, словно намеревалась сжечь их живьём. Данил не повёл даже бровью. Агата послала несостоявшейся сопернице самую ласковую из улыбоки покрепче прижалась к возлюбленному. Теперь она могла позволить себе и не такое.

Всё пошло прахом у кабинета истории. Рядом с Риммой Ильиничной самоуверенность Данила дала глубокую трещину и при каждом взгляде любительницы Сталина становилась всё больше и ухабистее. Теперь смущался и мямлил он. Причём почти через слово. Природная Никифоровская харизма никуда не делась, но разговаривать без шуточек, без ужимок, серьёзно и по существу ему явно было непросто. По крайней мере, путался Данил часто. Вспоминал, бил себя по лбу и всё время сверялся с календарём. Агата знала, что возьмись за дело она, и они бы расправились со всем максимум минут за сорок, но вмешиваться себе не позволяла и прикусывала язык всякий раз, когда Данил говорил что-то не то. Часа через два мучений он всё же пришёл к нужным результатам: график сдачи всех предметов за второе полугодие был готов и отнесён в кабинет завуча. От гордости за любимого Агата сияла ярче отполированной серебряной монеты.

В центр они возвращались около часа дня. Первым уроком стоял английский, и Данил божился, что вчера полночи сочинял рассказ о подвигах прадедушки на полях Сталинграда. Агата от души хохотала. Про задание Софии Аркадьевны она благополучно забыла и сейчас надеялась только на свою память, хорошее знание грамматики и богатый словарный запас английских слов. Опростоволоситься перед Данилом во второй же день их большой и светлой любви ей не хотелось от слова совсем.

– Агата?

Данил крепко сжал её руку. Она нехотя повернула голову. Справа от дверей центра с большим пакетом в руках стоял её отец…

Глава 18

– Агате не семнадцать. И даже не шестнадцать. Ей пятнадцать. Всего пятнадцать.

– Я это помню.

– Очень хорошо, что ты это помнишь, но ещё и не забывай это учитывать. – Анна Георгиевна встала со стула и, приблизившись спиной к окну, скрестила на груди руки. – Потому что, насколько помню я, тебе в конце декабря исполняется восемнадцать. И, если ты что-нибудь с ней сделаешь, хоть что-нибудь, я собственными руками отрежу тебе всё, что выпирает.

Вытянув губы в тонкую линию, Анна Георгиевна угрюмо посмотрела в сторону Данила. В её ярко-голубых глазах читалась угроза, но Данил, как ни странно, этот взгляд выдержал. Не улыбнулся, не сострил и даже не стал разглядывать пол под ногами. Только кивнул и сказал короткое: «Я понял». Заметив это, вжавшаяся в стену Агата, которая до этого ни под каким предлогом не захотела сесть, гордо вскинула подбородок. Данил не стушевался перед её матерью, а это уже кое-что значило.

– Ладно. – Анна Георгиевна тоже кивнула и молча прошла к выходу. Как только дверь за ней плавно вошла в проём, Агата кинулась к  Данилу и уткнулась ему плечо. Его рука мягко коснулась её лопаток и погладила позвоночник.

– Видишь, всё хорошо. Нас даже не расстреляли.

Агата изобразила кислую улыбку.

– Я так боялась, что ты откажешься от меня, – едва не произнесла она, но вовремя прикусила язык. Самое страшное было впереди. Самое страшное ждало её вечером при разговоре с матерью один на один.

Данил снова погладил её по спине. Агата прижалась к нему сильнее и обхватила руками за шею. Кто бы мог подумать, что весь сыр-бор начнётся как раз из-за такого поглаживания.

В огромном пакете отца лежали подарки. Коробка её любимых конфет с орехами и, кажется, новый телефон с беспроводными наушниками. Он говорил ей о том, как сильно скучал всё это время и что хотел, но никак не мог прийти раньше, потому что был сильно занят, но зато теперь освободился и собирается её куда-нибудь сводить. В кино или в театр, или просто в парк покататься на колесе обозрения и поесть вместе мороженного.

Агата не смогла дослушать его до конца. Она столько месяцев ждала от него хотя бы звонка, хотя бы короткого сообщения и вздрагивала всякий раз, когда звонили с незнакомого номера. Отец не вспоминал о ней почти три года, и вот теперь, когда он ни с того ни с сего вдруг заявился в центр, у неё не получилось выдавить даже скупое «Привет».

Отец не не мог прийти. Отец не захотел приходить. Агата давно уяснила для себя одну простую, но очень важную истину. Если человек чего-то по-настоящему хочет, он обязательно найдёт возможность сделать это, а если не хочет, то отыщет отговорку. Вот и её отец на ходу придумывал отговорки. Работа, проблемы со здоровьем, отсутствие денег… Всё перечисленное казалось Агате пустым и никчёмным.

Дёрнув дверь, она сиганула в центр и, отыскав первую попавшуюся свободную аудиторию, упала на самый близкий к выходу стул. Данил прибежал следом, заставил её встать и прижал к себе. Потом был водопад слёз и много-много несвязных слов от Агаты. Она сама не знала, почему плакала. Просто плакала и всё. От обиды, от разочарования, от злости, а ещё от неумения понимать и прощать. Данил гладил её по спине и шептал на ухо что-то ободряющее и ласковое. Что именно Агата не слышала, но была рада тому, что он стоял рядом. А потом… Потом в аудиторию вошла Анна Георгиевна и перевернула всё с ног на голову.

Агата не знала, кто донёс на неё матери. Может, она сама заметила их через приоткрытую дверь и свела концы с концами, а может, ей позвонил отец, который уже второй раз видел Агату с Данилом. Разбираться смысла не было. Анна Георгиевна, конечно, не кричала и оскорблениями не сыпала, но разговаривала с Данилом и Агатой так, словно они кого-то убили и скормили труп бродячим собакам. Вадим насилу вывел её из кабинета, в результате чего Андрей Максимович начал урок на двадцать минут позже положенного.

После геометрии, правда, воспитательная беседа продолжилась и коснулась уже возраста Агаты и обрезания всех выпирающих мест Данила, однако градус общения всё же заметно снизился. По крайней мере, слюной Анна Георгиевна больше не брызгала.

Ещё раз прокрутив в голове произошедшее, Агата бросила быстрый взгляд на вибрирующий на столешнице телефон. На экране высветилось три новых сообщения от матери.

«На тренировку сегодня тебя отвезёт Вадим».

«Заберёт тоже он».

«И нечего торчать на площадке. После уроков сразу иди домой».

Закатив глаза, Агата показала прочитанное Данилу. Тот, как обычно, отреагировал спокойно и, сев рядом, опустил её голову к себе на плечо.

– Если не будешь спорить и ругаться, это быстро закончится. Вот увидишь: твоя мама скоро успокоится.

Агата вздохнула и открыла тетрадь по английскому. Где-то в глубине души она понимала, что, для того чтобы их разлучить, её матери придётся запретить Данилу посещать занятия в центре. Но пойти на такое она никогда не решится: потому что Данил приносит центру деньги. И деньги при этом приносит немалые.

* * *

Вадим пришёл за падчерицей, едва София Аркадьевна заполнила журнал и покинула класс. Агата наскоро попрощалась с Данилом и, стремглав, бросилась домой. Еда уже дымилась на столе, а её сумка стояла собранная у порога. Анна Георгиевна сидела на одном из кухонных стульев и сверлила дочь взглядом. Аля молча натирала плиту до блеска. Меж её бровей залегла новая складка. Женщина была явно чем-то раздражена, хотя и старалась этого не показывать.

– Ты обещала не мешать, – произнесла Агата как можно спокойнее. Она дала себе слово не ругаться с матерью и честно пыталась сдерживаться.

– Я и не мешаю. Я проверяю.

Сжав от обиды челюсти, Агата с досады рванула стул так, что дёрнула скатерть. Посуда задрожала, и солонка, оказавшись на самом краю, рухнула на пол и со звоном разлетелась на мелкие осколки.

– Без соли, – улыбнулась Алевтина Михайловна. – Не успела утром насыпать. Значит, к счастью.

Анна Георгиевна громко цокнула и, встав со стула, прошагала в гостиную, по пути успев бросить на Алю недовольный взгляд. Оставшись за столом одна, Агата набросилась на овощное рагу с бифштексом с таким аппетитом, будто не ела неделю. Даже жевала через раз и всё время кашляла, потому что давилась.

Через полчаса Вадим уже вёз её по самым малочисленным улицам города. Пробок на дорогах почти не было, и Агата думала о том, что могла выйти намного позже того времени, чем её затолкнули в машину, но мать решила по-своему.

Тренировка прошла быстро и на удивление хорошо. Сегодня Агата выполняла все движения так чётко и слаженно, словно от этого зависела её жизнь. Ей нужно было, чтобы Ольга Викторовна её похвалила и желательно в сообщении матери. Никита держал спину, как стойкий оловянный солдатик. Сегодня он дважды ей улыбнулся и даже предложил свою бутылку с водой, вместо той, которую Агата по растерянности забыла в машине. Глядя на воспитанников, Ольга Викторовна цвела, как июльский подсолнух. Она с самого начала занятия была в явно приподнятом настроении, но к концу раздобрела настолько, что дала им целых два выходных.

К «Ладе» отчима Агата летела будто на крыльях. Там её ждали вода и заветный телефон. Новых сообщений от Дани не было. На звонок он тоже почему-то не ответил. И сначала Агата даже расстроилась, но потом, взглянув на часы, пришла к выводу, что он, скорее всего, в зале либо разбирается с родителями.

«Интересно, а они уже знают, – мысленно спросила себя она, – и что думают обо мне?»

Какой-то мотоциклист в оранжевом шлеме выехал на встречную полосу, и машина Вадима резко затормозила. Агата облилась водой и, совсем как мать, недовольно поджав губы, шёпотом выругалась. Вадим вряд ли это услышал, однако ей почему-то стало легче, словно она была кипящим чайником, который наконец-то убрали с горячей плиты.

Центр следующие три дня не работал, но Агата не забыла отправить Ларисе Сергеевне домашнее задание на двенадцатое мая. Теперь, чтобы не путаться, она фиксировала все упражнения в заметки на телефоне, а затем просто копировала их в вайбер.

Вадим привёз её домой ровно в восемь, и она, сославшись на зверский аппетит, попросила у Али ужин до срока. Сидеть за общим столом Агате не хотелось, и она была готова придумать что угодно, лишь бы поесть отдельно. Аля, естественно, над девочкой сжалилась и, налив полную чашку молока, поставила рядом тарелку с картофельной запеканкой. На этот раз Агата ела медленно и без устали рассматривала фламинго. Сегодня он казался ей другим, не таким как обычно. Радостным и каким-то умиротворённым. Она уже бесчисленное количество раз пила из этой чашки, но никогда не испытывала подобного, и это чувство делало её ещё счастливее.

Мать пришла ровно через час и заглянула к ней в комнату в начале десятого. Агата сидела на кровати и выводила аккуратные столбики тригонометрических уравнений. Она не просто так решила делать домашнее задание перед тремя выходными. Ей хотелось показать, что она взрослая, умная и ответственная. И, когда мать, присев на краешек кожаного стула, не спеша заговорила, Агата нахохлилась и приготовилась к бою.

– Уму-разуму меня вроде как учит Аля.

– Мы решили, что сегодня это должна сделать я. Я же всё-таки тебя родила.

Агата почесала нос и, распрямив ноги, привалилась спиной к стене.

– Даже не надейся, что я отступлюсь от Дани. Я слишком долго его ждала.

Анна Георгиевна сложила губы трубочкой и стала похожей на утку.

– Даня твой – балбес каких мало. Разгильдяй и лоботряс. Я тебе это уже не раз говорила. Но ты решила убедиться в этом на собственном опыте. Ладно, пусть. Хорошо. – Анна Георгиевна на минуту задумалась и посмотрела на шторы. – Знаешь, кем он хотел быть до архитектора? Врачом. А до него? Актёром.

– Я тоже в детстве мечтала быть парикмахером. И продавцом, и ветеринаром, и дрессировщицей дельфинов.

– Да дело не в этом. Вот сейчас он занимается боксом. А до бокса было скалолазание. А до скалолазания футбол. Понимаешь, что я хочу сказать?

– Нет.

– Данил – человек увлечений. Ему что-то понравилось, и он, наплевав на всё, решил этим заниматься. А потом прошёл месяц, два или три, это ему наскучило, и он пошёл искать что-то новое. Сейчас он с тобой. Ты ему нравишься и, похоже, сильно нравишься, но я боюсь, – на мгновение Анна Георгиевна прикрыла глаза, а затем, резко их открыв, внимательно посмотрела на Агату, – боюсь, что он также поступит с тобой. Что через месяц, два или три ты ему надоешь, и он откажется от тебя так же, как от скалолазания, футбола и всего остального.

– Но ведь рисование он не бросил. Он рисует уже лет десять или около того.

– Рисование –  да. –  Скривившись, Анна Георгиевна кивнула. Признание правоты дочери ей явно далось с трудом. –  Рисование – это единственная вещь, к которой он не теряет интереса. Алексею Николаевичу и Ларисе Сергеевне надо было развивать в нём прежде всего это, но они почему-то вкладывались в другое.

– Значит, я буду, как рисование.

Анна Георгиевна усмехнулась. На секунду в её глазах промелькнула тень разочарования.

– Хорошо бы, если так. Но мешать я не буду, раз уж пообещала, – она снова кивнула и сделала ещё один глубокий вдох, – теперь давай дальше. Хочешь быть с ним – будь, но не торопись. Прочувствуйте, что вы ­– пара. Разговаривайте. Гуляйте. Узнавайте друг друга постепенно. Есть очень много способов проявления любви, и секс среди них стоит далеко не на первом месте.

Почуяв, к чему клонит Анна Георгиевна, Агата фыркнула и отвернулась. Такое она была готова обсуждать с девочкой своего возраста или чуть старше, более опытной и знающей, но никак не с матерью.

– Я не хочу, чтобы моя дочь стала новой героиней телепередачи «Беременна в шестнадцать». У тебя и раньше, когда ты на него смотрела, сердечки в глазах сверкали, а сейчас они вообще там намертво поселились.

– Ты же его предупредила. Тогда что ещё надо?!

– Тебе предупредить лишний раз тоже не помешает.

Агата снова фыркнула и, упав на живот, нарочито закрыла голову подушкой. Анна Георгиевна продолжила. Её голос зазвучал громче, и Агата слышала каждое слово, как не пыталась зажимать уши.

– Если он начнёт тобой манипулировать и говорить, что ты его не любишь, или угрожать, что вы расстанетесь, тогда знай: грош ему цена. Побереги себя. Для него же. И он это оценит. Со временем. А если не оценит – значит не так уж и сильно любит.

Агата отбросила подушку и волчонком зыркнула на мать:

– Но ты же не беременеешь!

– Я не беременею, потому что уже не могу. А вот у тебя это может получиться очень и очень легко.

Агата дёрнула головой. Анна Георгиевна встала и, чуть пошатываясь, побрела к выходу.

– И самое главное. – У дверей она остановилась и, взявшись за ручку, в упор посмотрела на дочь. – Надеюсь, эта информация пригодится тебе не раньше, чем года через три минимум, но на всякий случай объясняю в первый и последний раз: если парень отказывается надевать презерватив, гони его в шею, потому что это значит только одно: либо он тупой как пробка, либо законченный эгоист, который думает только о своём удовольствии. Запомни: ППА – это как мёртвому припарка.

Вся красная до корней волос Агата обратилась к своим ботинкам:

– Что такое ППА?

– Прерванный половой акт. А остальное ты и без меня в интернете посмотришь.

* * *

Они встретились на следующий день в парке. На деревянной, украшенной цветами сцене исполняли песни военных лет, и несколько пожилых пар кружились в вальсе на танцевальной площадке рядом. Данил сам набрал её вечером и сам же позвонил с утра, но проговорили они недолго. После беседы с матерью у Агаты резко испортилось настроение и началась мания преследования. Она боялась, что её подслушивают, а потому говорила шёпотом, из-за чего ему постоянно приходилось переспрашивать.

– Как дела?

– Так… – она неопределённо пожала плечами. – По крайней мере, меня не заперли.

Данил улыбнулся и взял её за руку. Было тепло, но немного ветрено. По небу ходили редкие тучи, и Агата пожалела, что поверх блузки с короткими рукавами не надела ветровку.

– Главное – ни с кем не ругайся.

– Ага, – она хмыкнула. – А твои родители как отреагировали? Ты им сказал?

– Они в восторге.

Агата остановилась и с опаской посмотрела на Данила. Его глаза смотрели серьёзно и прямо.

– Правда?

– Конечно. Они о тебе с февраля говорят не переставая. Особенно мама. Кстати, в следующие выходные она приглашает тебя к нам в гости.

Данил зевнул и потёр свободным кулаком нос. От удовольствия Агата побагровела. Ну, конечно, они в восторге. Она не пьёт, не курит, учится хорошо. И младшая Наумова с нежностью припомнила  вчерашний смайлик, посланный Ларисой Сергеевной после отправки домашнего задания.

– Даня, – она чуть сильнее сжала его горячие пальцы и для пущего эффекта несколько раз взмахнула ресницами. – А давай завтра вместе сходим в клуб?

Глава 19

На предложение Агаты Данил ответил согласием, однако в клуб она всё равно не попала. День Победы они решили провести за поеданием бургеров, клубничного мороженного и пирожков с вишней в кафе около Камы. Набережная в четыре часа по полудню была наполовину пустой. Большинство жителей города отдыхали либо в парках, либо около сцены перед Домом Правительства. У реки же прогуливались только мамочки с колясками да аниматоры в костюмах лисят-танкистов. Данил выискал где-то киоск с велосипедами напрокат и позвал Агату кататься. Торговцы на их пути встречались чуть ли не через каждый метр. Агате хотелось остановиться возле каждого. Столько ярких и абсолютно ненужных вещей она видела так близко впервые. Погода испортилась резко. Сильный ветер пригнал грозовые облака, и проливной дождь с громом застал их прямо посередине маршрута. Железная крыша какого-то старого магазина прикрывала плохо, и они оба вымокли до нитки в течение трёх минут. Данилу повезло больше. То ли звёзды так сошлись, то ли ежедневный контрастный душ сработал, но парень не простудился ни на грамм, а вот Агата начала чихать ещё в автобусе по пути домой, а к вечеру и вовсе слегла с температурой.

Анна Георгиевна недовольно поджимала губы и цокала на всю гостиную. Аля же полночи грела Агату то в горячей ванне, то над картошкой и отпаивала клюквенным морсом. Порошки от гриппа она принципиально не признавала и называла их происками лукавого, хотя и являлась законченной атеисткой.

На учёбу Агата вышла только двенадцатого мая. Данил звонил ей ежедневно. Утром и вечером. Точнее, перед сном и сразу после сна. И он же отправлял ей многочисленные домашние задания. Агата до того обленилась, что перестала заводить по вечерам будильник. Просыпаться от звонка Данила стало теперь ей самой любимой традицией. Впрочем, ложилась она тоже не раньше его вечернего пожелания спокойной ночи.

– Звонок, полученный утром, означает не просто «с добрым утром», – говорила Аля, глядя на счастливую Агату. Сопли у той текли потоком, горло было краснущим, голос хрипел, но глаза сверкали, как звёзды. – Это значит, что ты – первая, о ком он думает, когда просыпается.

– И последняя, – мысленно продолжала Агата, – о ком он думает, когда засыпает.

Часто они общались по видеосвязи, и порой Данил отправлял ей смешные картинки спящих котят в корзинке с клубками. Увидев мирно посапывающего зверька, Агата обычно визжала от восторга. На кошачьи шерсть и слюну у неё была аллергия, и ей оставалось довольствоваться только просмотром забавных гифок.

Никита тоже что-то писал ей. По крайней мере, раз в день. Но на его сообщения она отвечала редко. Тратить на них время Агате было попросту жалко.

Анна Георгиевна дважды созванивалась с Ольгой Викторовной, поэтому Никита был более или менее осведомлён о самочувствии Агаты, а рассказывать ему мелкие подробности она нужным не считала.

Двенадцатого мая Данил встретил Агату у подъезда. Они так жарко отмечали воссоединение после долгой разлуки, что едва не опоздали на биологию. Однако от Яны Владимировны им не попало, а уже на следующий день в их жизни начались суматоха и суета по случаю окончания учебного года. Школьные контрольные сыпались одна за другой, и Агата едва успевала совмещать их с ненавистными занятиями танцами.

Второе полугодие Данил закончил лучше, чем первое. В его ведомости прибавилось на целых две «четвёрки». В этот раз обошлось без пересдач, и Инна Владимировна, прочитав его украдкой сфотографированное сочинение, похвалила аргументацию и грамотность.

– В проблему ты попал и структуру не нарушил, – произнесла она и показала большой палец.

В ведомости Агаты тоже стало на две «четвёрки» больше. Они с Данилом как будто дополняли друг друга. То, что получалось у одного, совершенно не давалось другому. Её слабым местом была его любимая геометрия. Начисто лишённая пространственного мышления Агата могла часами вертеть чертёж, но всё равно не увидеть в нём ничего путного. То же касалось и органической химии. Всё эти алканы, алкины и спирты казались младшей Наумовой тёмным, непроходимым лесом.

Ужин у Никифоровых из-за болезни Агаты и последующих тренировок тоже пришлось перенести. Данил привёл её к родителям только в начале июня, когда все экзамены были сданы, а оценки получены.

Лариса Сергеевна встретила их на пороге в ярком летнем платье из тонкого трикотажа. Глядя на цветочный принт и на её чуть завитые волосы, Агата думала о том, что если бы весна могла принимать человеческое обличье, то наверняка бы превратилась именно в мать Данила. Настолько у той был приятный голос и искренняя улыбка.

Квартира Никифоровых была такой же большой, как и у Наумовых. Правда, Агате она показалась светлее и просторнее. Скорее всего, такая иллюзия возникла из-за цветовой гаммы интерьера. Лариса Сергеевна, в отличие от Анны Георгиевны, в отделке квартиры использовала пастельные тона. Вся мебель у неё была белая, а яркие пятна создавались с помощью удачно подобранного декора: светильников, картин и статуэток.

Чай они пили за большим стеклянным столом на кухне. В центре стоял домашний брусничный пирог и заварные пирожные с кремом. Говорила Лариса Сергеевна мало, предпочитая по большей части слушать и кивать. Тем не менее, расспросами о семье Агату тоже сильно не донимали. Алексей Николаевич знал Анну Георгиевну больше десяти лет и, скорее всего, уже давно сложил мнение о девушке младшего сына.

В противовес почти больничной чистоте гостиной и кухни в комнате Данила царил полнейший хаос. Грязные вещи были свалены в кучу и лежали на полу возле окна. Мебели там, как и во всей квартире, стояло немного. Наспех заправленная кровать, стол с компьютером, вращающееся кресло и шкаф-купе с наполовину не задвигающейся дверцей. Стены украшали постеры. В глаза Агате сразу бросился Джонни Депп в образе Джека Воробья. Улыбающийся, харизматичный и с компасом в руках. Остальных не то актёров, не то музыкантов она не узнала.

– У нас минут десять, в лучшем случае пятнадцать, – проговорил Данил, прижимая её к одной из стен, – а потом папе обязательно что-нибудь от меня понадобится. У моих родителей чёткая инструкция не оставлять нас одних надолго.

Засмеяться Агата не успела. Поцелуи с губами, зубами и языком действительно закончились ровно через десять минут. У Алексея Николаевича что-то случилось с почтой на ноутбуке, и ему срочно понадобилось помощь сына в смене пароля. Правда, позвал он Данила дипломатично из гостиной.

– Мама в мою комнату не суётся. Это моя крепость, и обычно я сам её прибираю, если прибираю, – объяснял Данил Агате часом или двумя позже, когда они шли к автобусной остановке. Она молчала. За такой бардак и горы пыли на подоконнике её бы наверняка сначала убила Аля, а потом мать, хотя саму Анну Георгиевну стопроцентной чистюлей назвать можно было только из вежливочти. Иногда Агата вообще сомневалась в умениях матери вести дом: последние лет двенадцать при ней этим всегда занималась Аля. Впрочем, приклеить на мать ярлык полной неумёхи рука у неё тоже не поднималась. Кто-то же варил супы и натирал полы в комнатах до того, как появилась Аля.

Данил сказал что-то ещё. Что именно, она не расслышала. Мимо пролетела машина с открытыми окнами. Музыка, лившаяся оттуда, была настолько громкой, что Агата раздражённо приложила к ушам ладони. Лёгкий ветерок поигрывал её волосами и постоянно толкал их то в глаза, то в рот, но Агата стеснялась достать из кармана резинку и собрать непослушные пряди в «хвост».

– Однажды я нарисую тебя такой, – пообещал Данил и переплёл её ледяные пальцы со своими.

Агата снова зарделась и поспешила спрятать смущение за вопросом о Ларисе Сергеевне и Алексее Николаевиче.

– Они рано поженились. Вроде как ещё студентами. А когда учились в интернатуре, родили Пашку, поэтому папа всегда много работал. И постоянно учился. Со мной они правда уже не торопились. У нас с братом разница одиннадцать лет. А ты никогда не хотела иметь брата или сестру?

– Хотела, но не срослось, – изобразив улыбку, Агата повела плечами так, словно её знобило. Она была единственным ребёнком в семье и всегда искренне этому радовалась. Какая-то женщина и так отобрала у неё отца и родила ему сына, имени которого Агата даже знать не желала. Хватало и того, что ей приходилось делить мать с Вадимом, какие уж тут пахнущие молоком, вечно орущие и какающие младенцы?

Домой Агата вернулась только в десять вечера. На главной дороге была жуткая пробка, а потом Данил никак не хотел отпускать её у подъезда. Пришлось даже чихнуть пару раз для видимости, чтобы он наконец разжал объятия.

Когда она зашла в гостиную, мать лежала на диване и листала любимый журнал. Вадим щёлкал каналы, отчаянно пытаясь найти какой-нибудь фильм про гангстеров или Дикий Запад. Али дома не было, и Агата решила, что та уехала к себе. Анна Георгиевна подняла голову и оценивающе посмотрела на дочь, задержав взгляд на её одежде, волосах и губах. Агата напряглась. Она мысленно готовилась к трёпке за излишне долгую гулянку, но той почему-то не последовало.

– Звонила Лариса Сергеевна. – Колени у Агаты задрожали. После болезни она почти постоянно ждала от матери какой-нибудь подлости и, чтобы не потерять равновесие во всех смыслах этого слова, поспешила занять кресло рядом с отчимом. – Она ведь действительно в тебе души не чает. Будь ты постарше, завтра же бы сватов заслала.

Агата нахмурилась и закатила глаза. Иронию и сарказм она считала низшей степенью остроумия.

– Но это хорошо. – Во взгляде Анны Георгиевны насмешки почему-то не было. – Хорошо, что ты им нравишься. Меня вот мать твоего отца так и не приняла.

Агата плохо знала эту историю. Последний раз она была у бабушки и дедушки по отцовской линии лет пять назад. Они жили в другом городе и звонили редко, а, когда Андрей Игоревич ушёл к другой женщине, даже с праздниками Анну Георгиевну поздравлять перестали.

– Пойду спать. – Агата ненатурально зевнула и попыталась встать. – Завтра последняя тренировка. Хочу выглядеть нормально, а не размазнёй. Пускай Ольга Викторовна напоследок порадуется.

– Подожди.  – Анна Георгиевна бросила на Вадима красноречивый взгляд, и тот, словно услышав немой приказ, ушёл досматривать своё кино в другую комнату. – Через три дня мы улетаем в Симферополь.

– Надолго?

– До конца августа. У матери Вадима на берегу моря стоит двухэтажный дом на шесть комнат. В былые времена она сдавала его приезжим, и на эти деньги вполне успешно жила всю зиму. Только вот несколько лет назад заболела – дом пришёл в упадок и денег больше не приносит. Вадима это расстраивает, и я хочу ему помочь. Знаешь ведь, я давно мечтала попробовать свои силы в гостиничном бизнесе, а тут такой шанс выпал. Ремонтные работы там ведутся уже две недели. Благо, что многое сейчас можно решить по интернету.

– Ну так езжайте. Мне-то зачем? Я могу и с Алей пожить.

– Алевтина Михайловна уедет к родственникам. Она, как любой нормальный человек, тоже хочет в отпуск. А одну я тебя не оставлю.

Вскочив на обе ноги, Агата уже собиралась, обидевшись на весь мир, бежать в свою комнату, чтобы там объявить как минимум голодовку, а как максимум что другое похлеще, но мать остановила её поднятой рукой и тоненьким смехом.

– Да пригласила я твоего Данила, пригласила, не переживай. Он приедет с отцом и матерью в середине июля. На две недели. Там, конечно, не Испания и даже не Турция, но зато море в пяти шагах, и свой сад есть. Накупаетесь, наедитесь персиков с виноградом. Морской воздух для здоровья полезен. Мы бы в любом случае уехали. Пусть не так надолго, но уехали бы всё равно. А разлука в месяц вам только на пользу пойдёт. За одним и проверим, что твоему кавалеру важнее: ты или клубы с барами?

Непонятного отчего, но последний вопрос матери почему-то тоже сильно заинтересовал Агату.

Глава 20

Весь полёт на самолёте и дорогу от аэропорта до деревни Н*** Агата думала о Даниле и доме матери Вадима, в котором ей предстояло жить ближайшие два с половиной месяца. Он виделся ей то белоснежным дворцом, построенным в колониальном стиле, с мощными колоннами, круговыми балконами и башенками на крыше, то ветхой лачугой, трещавшей по швам от слабого дуновения ветерка. Ничего среднего между этими двумя зданиями в голову Агаты не приходило.

За пятнадцать лет своей жизни она успела побывать в Турции, Тунисе и Египте и имела весьма хорошее представление об особенностях заграничного сервиса. Агата до зубного скрежета любила нежиться в мягких креслах, валяться с утра до вечера у бассейна и потягивать через тонкую трубочку детские коктейли с кусочками апельсина и лайма. Из всех водоёмов, куда успели свозить её родители, Агате больше всего нравилось Средиземное море. Красное отталкивало девочку излишней солёностью, Азовское – мелководьем, а Чёрное – холодными водами и слишком частыми штормами. По мнению Агаты, волны там появлялись даже от излишне громкого чиха какого-нибудь неосторожного туриста.

Всю жизнь Агата прожила на Урале и не видела ни землетрясений, ни наводнений, ни смерчей. На её долю выпадали мелкие моросящие дожди, идущие неделями, сорокоградусные морозы, ураганы и даже июньский снег. Лето, в которое ушёл отец, и вовсе было настолько холодным, что она два месяца проходила в куртке. Температура в июне и июле тогда редко поднималась выше пятнадцати градусов, а Аля всё время жаловалась, что на даче какой-то её очень близкой подруги совершенно ничего не растёт. Однако свидетелем громадных воронок, крутящихся на воде, и крыш, сорванных с домов, Агата не была никогда и сейчас слегка завидовала Вадиму, который с воодушевлением рассказывал ей и Анне Георгиевне о климате Крыма в дни своей молодости.

Дом встретил их теплом и уютом. Внешне он походил на один из коттеджей среднего класса, мимо которых Агата проезжала по дороге в ненавистный танцевальный клуб. Особенно её привлекли окна. Большие, чистые и овальные. По ним она насчитала восемь спален: шесть гостевых и две хозяйские. Точнее, одну хозяйскую – для взрослых. Второй же была детская и располагалась она в мансарде. В ней когда-то и жил Вадим вместе со старшим братом. Правда, об этом старшем брате уже как лет пять никто ничего не слышал.

К приезду Наумовых и Вадима верхний этаж был уже полностью отремонтирован и убран. На нижнем же по-прежнему велись отделочные работы. Шестеро крепких мужчин, выносивших пыльные мешки с мусором, едва не сбили Агату с ног, когда она, поражённая увиденным, с азартом гостиничного критика рассматривала фасад здания.

– Даша будет помогать с уборкой, – шепнула Агате мать, показывая на высокую женщину с карими глазами навыкате, что, стоя на коленях, отмывала пол после поклейки обоев. У Даши был до безобразия большой рот, толстые губы и очень маленькие руки с короткими пальцами, отчего Агата тут же окрестила её жабой, но вслух говорить этого не стала и, чтобы не засмеяться, сконфуженно пожала плечами. Анна Георгиевна, естественно, истолковала этот жест по-своему и по привычке списала безынициативность дочери на маниакальную подростковую влюблённость.

Обедать Агата не захотела и уже к полудню облюбовала узорчатую деревянную беседку, спрятанную в тени черешни и персикового дерева. Солнце пекло нещадно, и с Вадима, решившего присоединиться к рабочим и одетого лишь в чёрную хлопковую майку да короткие шорты, пот лил градом. Анна Георгиевна разбирала в мансарде сумки, а Агата, рискуя целостностью своих ног, старательно искала уголок, где телефон показывал бы хотя бы два деления.

В доме связи практически не было, интернет отсутствовал начисто, и, младшая Наумова с опаской поглядывая на без причины смеющегося отчима, не представляя, как мать собирается находить клиентов для снятия комнат. «Если только с помощью баннеров или старым добрым способом, который использовали ещё до распада Советского Союза, – рассуждала она, – приездом к вокзалу с табличками: «Внимание! Недорогое жильё. Пятьдесят метров до моря».

При мыслях о табличках Агату передёргивало. По меньшей мере, до того момента, пока она не обнаружила на нижнем этаже стационарный телефон. После этой находки всё встало на свои места. Агата решила довериться предпринимательскому чутью матери и не ошиблась. Буквально через четыре дня в гостевой дом «Дикая чайка» заехала первая группа туристов.

* * *

Анна Георгиевна сама встречала, регистрировала и провожала гостей по комнатам. Даша занималась уборкой. Вадим готовил. Агата ещё в апреле слышала, как он обсуждал с Алей рецепты блюд, названий которых она ни разу в жизни не слышала, но значения этому разговору тогда не придала и даже мысленно обозвала отчима кулинарным треплом, хотя сейчас сильно об этом жалела. Похоже, мать Вадима по долгу службы многому когда-то научила.

К Агате с просьбами помочь по дому сильно не приставали. Иногда от скуки она сама вызывалась застелить постели в свежих номерах либо вытирала пыль, но чаще сидела в беседке и шелестела потёртыми страницами книг, которые надавала ей в дорогу Аля. Она самолично связалась с Инной Владимировной и, выпросив список литературы на лето, сунула в чемодан Агаты «Тихий Дон», «Мастера и Маргариту», «Живи и помни» Распутина и пьесу Горького «На дне». От последнего Агата плевалась, но всё равно читала и даже делала кое-какие заметки по прочитанному для Данила.

Вечерне-утренний ритуал их звонков никуда не делся. Правда, звонила теперь Агата. Из места, где шёл хороший сигнал, и не слышали мать с Вадимом. Данил всегда старался рассказывать ей что-то забавное, и в те минуты, когда её телефон лежал на столе без движения, она считала дни до их встречи. Под спальню мать отдала ей мансарду, и по вечерам девочка часто сидела у широкого окна, смотрела на сад или море или просто гипнотизировала стрелки часов на стене, чтобы те бежали быстрее.

– Как твои клубы и бары? – спросила она через две недели после приезда в Симферополь. Тон у неё был наигранный и шутливый. Агата специально весь день репетировала эту фразу у зеркала, чтобы произнести её легко и равнодушно, так, словно она задала вопрос из вежливости, а не от жгучего любопытства, продиктованного ревностью.

– В выходные Стас позвал в «Яму». Вот думаю сходить.

Данил зевнул. Агате почудилось, будто её кольнули иголкой. Больно так. И минимум два раза….

– Ясно.

– Ты злишься?

– Нет.

– Злишься и врёшь мне. – Данил выдержал паузу. Агата, боясь расплакаться, тоже молча задышала в трубку.

– Да, говорю же, нет. Иди, если хочешь.

– Признайся, что ревнуешь.

– Вот ещё.

– Вот и правильно! Я ведь туда не на девчонок пялиться хожу.

– А зачем же интересно?

– С друзьями пообщаться, потанцевать.

– Выпить.

– И это тоже. Но утром я же тебе всегда отвечаю. Значит, не так уж много и выпиваю.

– Ладно. – Последняя фраза Агату странным образом убедила, и она дала себе слово не паниковать раньше времени. В конце концов, Данил столько ходил по своим клубам и барам, но встречаться-то стал с ней.

* * *

Приехали они пятнадцатого июля утром. Агата всю ночь заплетала косички, чтобы встретить Данила с волнистыми волосами. За месяц, проведённый у моря, она стала похожей на жительницу Кении, но это, как ни странно, сделало её только красивее.

– Привет.

– Привет.

Позволить себе большего они не могли. Рядом стояли Анна Георгиевна и Алексей Николаевич и зыркали на них в четыре глаза. Повезло ещё, что Ларисы Сергеевны не было. Она обещала приехать несколькими днями позже, потому что гостила у институтской подруги в Ялте.

Следующие девяносто часов прошли для Агаты, будто в тумане. Она не видела никого и ничего, кроме Данила. Море нагрелось до двадцати трёх градусов, небо было ясным с редкими пятнами перистых облаков. Данил не боялся купаться на глубине и постоянно тащил Агату к буйкам. Та визжала от холода, ойкала от того, что не чувствовала под ногами дна, но всё равно отчаянно плыла вслед за ним. Так же как море, Данил любил только загорать, и после купания они подолгу лежали на больших пушистых полотенцах или на деревянном мостике через узкую речушку за садом голова к голове.

Спать в одном доме с Данилом было сладко и волнительно. Он ещё никогда не ночевал так близко к ней. Их разделял всего один этаж, и Агата надеялась, что, когда Алексей Николаевич выключает телевизор и засыпает, Данил слышит, как она ходит по мансарде. Ей было всего пятнадцать, и её фантазии не улетали дальше поцелуев и полностью оправдывали надежды матери. В силу характера Агате вполне хватало объятий на том самом деревянном мостике, где они лежали в тени деревьев никем не замеченные и не узнанные.

Книги больше не читались, пыль не вытиралась, а кровати не заправлялись. Агату с утра до вечера окутывали солнце, морской воздух, солёная вода и бесконечное чувство счастья. Против узорчатой деревянной беседки Данил устоять тоже не смог, и по вечерам они сидели в ней только вдвоём и смотрели на чернильное небо. В Н***, в отличие от Урала, темнело рано. Рано зажигались огни, и рано вспыхивали редкие, но яркие звёзды.

– А вот здесь хорошая связь, и даже интернет худо-бедно ловит. – На четвёртый день пребывания в «Дикой чайке» Никифоровых у Анны Георгиевны разболелся желудок, и Агата на правах дочери хозяйки дома убирала столы после ужина вместе с Дашей, а потому слегка припозднилась к вечернему ритуалу подглядывания за звёздами.

– Не знаю. У меня её здесь найти не получалось. Наверное, виноват оператор.

Данил пожал плечами. У главного входа кто-то окликнул его по имени. Тряхнув волосами, Агата повернула голову и узнала Ларису Сергеевну. Та, запыхавшись от быстрой ходьбы, катила по асфальту рифлёный серый чемоданчик.

– А я ждал тебя завтра утром. –  Алексей Николаевич стоял на балконе второго этажа. Меж его зубов была зажата травинка, а правая рука лежала на деревянных перилах.

– Я решила сделать вам сюрприз.

Данил вышел навстречу матери. Агата хотела последовать его примеру, но по дороге потеряла один из шлёпанцев, а когда вернула тот на место, то услышала слабую вибрацию на столе. Данил оставил свой телефон в беседке, а какой-то Стас неистово строчил ему сообщения. «Неужели тот самый, – нахмурилась она, – а сейчас-то он чего хочет?» Попавшись на уловку судьбы, Агата взяла в руки гаджет. «Только посмотрю, что за Стас, и всё», – уверяла себя она, но волей случая попала на последнюю открытую вкладку. Прямо на одну из фотографий Леры…

Глава 21

– Тебя дрозофила цапнула или цеце?

Все сидели за столом. Анна Георгиевна и Данил громко и часто смеялись в унисон. Лариса Сергеевна в красках рассказывала о своих злоключениях на железнодорожном вокзале, а Агата, скрестив на груди руки, водила невидящим взглядом по стене. Сегоднявечером её раздражало всё. Особенно веселье Данила. И, когда Алексей Николаевич повёл жену в комнату, Агата, не сказав никому ни слова, выскочила из-за стола и побежала наверх, как ошпаренная. Данил поймал её на пятой ступеньке лестницы и резко заставил развернуться.

– Что?

– Ты не пожелала мне спокойной ночи, и я спросил: какая муха тебя укусила?

Агата посмотрела на большую красную блямбу на своём локте и смачно её почесала. От такого почёсывания блямба стала выглядеть ещё краснее, заметнее и неэстетичнее.

– Это комар. Или овод. Я за насекомыми не слежу.

– Ты что, из-за приезда мамы разозлилась?

Агата по-никитински прищурила глаза и с шумом втянула в нос воздух.

– Где твой телефон?

Данил ударил себя по карманам. Сначала по нагрудному на футболке, затем по боковым в шортах.

– Не знаю. Наверное, в столовой оставил.

Агата с чувством вытянула из брюк его гаджет. На экране по-прежнему горела фотография Леры.

– Тыего в беседке забыл. На. Больше не теряй. – И, не глядя на парня, она снова заторопилась по лестнице.

Он опять схватил её за руку.

– А ты, я смотрю, в нём рылась.

– Мне и рыться не пришлось. Только экран включила, а она тут как тут.

Данил почесал за ухом. Глаза у него забегали. Точно у преступника в кабинете у следователя.

– Это моя бывшая одноклассница. В новостях появилась, вот я и зашёл посмотреть.

– Не ври мне!

– Я не вру!

Агата задумалась: «Может, и правда, Лера была его одноклассницей. Всё-таки он в трёх школах успел поучиться». Однако без боя сдаваться не стала.

– Я знаю, кто она. Лера. Твоя бывшая Лера.

Данил сжал губы и зашмыгал носом так, будто боролся с тяжёлым аллергическим насморком.

– И давно ты знаешь?

– Давно. Должна же я была изучить человека, с которым мать отправила меня учиться.

– В ВК или в Инсте?

– Везде

Данил изобразил шумно сдувшийся шарик.

– Мне вот шпионить за тобой в социальных сетях в голову не приходило.

– А ты был в сентябре занят очень. Тебе не до меня было.

И Агата в третий раз предприняла попытку уйти, но Данил снова не позволил. Не стал удерживать за руку, а схватил в охапку и прижал к стене.

– Больше никакой Леры, слышишь? Только ты! Только Агата.

Попытавшись оттолкнуть, она с силой ударила его в плечо. Но куда там… Данил был крепкий, как медведь.

– Больше никакой Леры, – выдохнул он ей прямо в губы и, воспользовавшись секундным замешательством, жарко поцеловал.  – Только ты.

После поцелуя она сникла. Ругаться и драться хотелось уже намного меньше, но осадок в груди всё ещё присутствовал.

– Запомни: я не вру. Никогда. Если накосячил, говорю сразу: накосячил – исправлюсь. Она действительно моя бывшая одноклассница. Мы учились вместе в девятом классе в моей последней школе. И я зашёл посмотреть, как у неё дела.

– А что, беспокоишься? Или надеешься, что без тебя ей плохо?

Он рассмеялся и обвёл большим пальцем контур её губ.

– Всё-таки ты ревнуешь. Но я тебе уже два раза сказал и повторю в третий: никакой Леры нет. Только ты.

– Ладно, – она вскинула подбородок и снова прищурилась. – Хорошо. Сегодня я так и быть тебе поверю, но, если застукаю с поличным ещё раз – не прощу. И да, сегодня ты накосячил по полной, поэтому никаких тебе больше баров и клубов. По крайней мере, до тех пор, пока я не вернусь в город.

Он засмеялся и посмотрел на неё так, как обычно старики смотрят на трёхлетних детей. С умилением и знанием жизни.

– То есть я наказан?

– Наказан. За одним и проверим, как ты не врешь.

Он снова поцеловал её в губы.

– Ну, давай проверим.

* * *

–А давай писать друг другу письма.

Было около восьми вечера, но стемнеть ещё не успело. Солнце медленно погружалось в воду, разбрасывая по небу свои длинные бордово-красные щупальца. Агата хотела назвать сегодняшний закат алым, но Данил сказал, что «Алый» – слишком тусклый цвет для  описания заката. Скорее, гранатовый, – добавил он, – со свекольной ноткой».

Они стояли по щиколотку в песке и кидали в море мелкие камушки. В это время уже никто не купался, и только две или три влюблённые парочки прогуливались вдоль берега, взявшись за руки. На Агате было короткое яркое платье из хлопка. Аля сунула его ей в чемодан перед самым выходом из подъезда. Агате оно жутко не нравилось из-за пёстрого рисунка, но, надев всего один раз, она не вылезала из него неделю. Это был какой-то материал из Индии. Лёгкий, супердышащий и невесомый, как пёрышко.

Данил стоял без футболки. От природы его кожа была куда более смуглой, чем у Агаты, а от того и загар получался не красным, а бронзово-золотистым. На солнце он не сгорал от слова совсем и, похоже, сегодня решил взять от Н*** всё.  Вечерний воздух был уже не жарким, а душным, но это не смущало его ни капли. Отпуск Алексея Николаевича подходил к концу, и в последний день на юге Данил будто хотел нагреться на год вперёд.

При каждом бросании камушка Агата загадывала желание. Единственное и самое заветное. Такое, о котором не рассказала бы даже Але. Она мечтала быть для Данила всем.

Камни, ударяясь о воду, образовывали круги на воде. Круги расплывались по поверхности и долго не могли затихнуть, и, глядя на них, Агата пришла к удивительно философской мысли. Море такое громадное и глубокое, а всё равно реагирует на камушек. Камушек, в котором всего-то несколько граммов. Прямо, как человек, что огорчается из-за какого-нибудь слова, сказанного другим человеком.

– Письма? – Данил зажал в руке маленькую тёмно-синюю гальку, но так и не бросил ту в воду, а зачем-то спрятал в карман шорт. – Ты имеешь в виду по электронной почте?

– Нет, обычные. На бумаге и написанные от руки.

– Как в старину?

– Необязательно гусиными перьями, – попыталась пошутить она, – шариковой ручкой тоже будет нормально.

– То есть с марками и отправленные почтой России?

– Ну, да.

– Нет, – он покачал головой. – Письма в конверте я писать не стану.

– Почему?

– Долго и муторно. Мне ещё читательский дневник для Инны Владимировны заполнять. Не всё же у тебя скатывать.

– А если я попрошу. – И Агата, хлопнув ресницами, сложила руки в молитвенном жесте. – Ну, пожалуйста… Представь, как здорово будет их хранить. А потом мы достанем их лет через двадцать, тридцать или сорок и покажем…

На последнем слове она вовремя сжала челюсти. Нет, о внуках пока явно говорить не стоит. Мужчины разговоров о долгосрочных планах не любят. Об этом буквально позавчера ей очень прозрачно намекнула мать.

– Кому это?

– Да никому. – Агата поспешно махнула рукой. Вышло неубедительно. Но это было уже неважно. – Сами потом посмотрим. Вон Але постоянно кто-то пишет. И она пишет в ответ. Я пару раз видела, только она, заметив меня, сразу бумагу убирает.

– Может, у неё есть поклонник.

– У Али? Она же старая. Ей почти шестьдесят.

– Ты не поверишь, но когда-то она тоже была молодая.

– Ну, это когда было... – И Агата приставила руку ко лбу, изображая козырёк. – Ну так что, напишешь мне?

– Только не в этом году. Давай в следующем. А пока я поучу орфографию с пунктуацией. Разберусь, чем отличается эпитет от оксюморона. Может, даже какие-нибудь необычные метафоры вызубрю.

Агата прыснула. Данил обнял её и прижал к себе. Солнце окончательно доело море, и на землю опустились прозрачно-фиолетовые сумерки. Впервые за две недели Агата почувствовала смущение. Она уже не раз видела Данила без футболки, а чаще вообще в одних плавках, но в такие моменты рядом с ними всегда было полно народа, сейчас же они стояли совершенно одни.

Выйдя на крыльцо, Анна Георгиевна окликнула их по имени. Приближалось время ужина, и Агата заспешила к пляжному душу, чтобы ополоснуть ноги и надеть босоножки. Данил забрал с ближайшего лежака опалового цвета футболку и, особо не торопясь, просунул в неё руки и голову. Агата с досадой потёрла нос. На смену её смущению пришло разочарование. Она хоть и краснела, но любила смотреть на его подкаченные руки и рельефный живот.

Никто из туристов в «Дикой чайке» сегодня не ужинал. Кто-то ушёл в соседнюю шашлычную, кто-то уехал в Симферополь, кто-то перекусывал готовой едой в номере. За столом сидели только Агата, её мать, отчим и Данил с родителями.

Алексей Николаевич благодарил Анну Георгиевну за гостеприимство. Как всегда тихо и ласково. Лариса Сергеевна поддакивала мужу. Ещё тише и ещё ласковее. Агата удивлялась: как вообще у таких скромных и немногословных людей родился настолько говорливый сын. Порой её мучило страстное желание познакомиться с Павлом и понять, какой на самом деле он: такой же, как Даня, или всё же похожий на родителей? Впрочем, она могла биться об заклад, что слова «спасибо», «пожалуйста» и «извините» встречались в лексиконе Павла, так же часто, как и у этой троицы.

– Завтра я хочу тебя проводить.

Алексей Николаевич и Лариса Сергеевна рано ушли спать. Анна Георгиевна набрала им в дорогу целую корзину персиков, и Лариса Сергеевна очень сильно боялась их не довезти. Данил и Агата по обыкновению стояли на пролёте между этажами и никак не могли пожелать друг другу спокойной ночи.

– Не надо. Папа уже такси заказал. Машина приедет около пяти утра.

– Я всё равно вас провожу.

Данил ещё никуда не уехал, а Агата уже скучала. До её отъезда было целых три недели, да ещё и мама «обрадовала» за ужином, что через два дня к ним привезут Артура. Сына Вадима. Дней на десять, а может, и больше. И Вадим хочет познакомить его с матерью. Где теперь жила мать Вадима, Агата не представляла. Он привозил её в «Дикую чайку» всего единожды. Ею оказалась маленькая, абсолютно седая старушка, скрученная ревматизмом. С Агатой она в тот день даже не поздоровалась и из-за глухоты, скорее всего, приняла девочку за помощницу по хозяйству.

– Лучше выспись. А я позвоню тебе, как буду дома. И не дуйся, ладно?

– Ладно, – кивнула она, но мысленно всё равно пообещала себе завести будильник на половину пятого.

* * *

Они купались в лесном озере. Вода в нём была настолько чистая и прозрачная, что Агата видела дно – песчаное, ровное и покрытое юркими, серебристыми рыбками. Озеро впадало в пещеру, или пещера стояла прямо на озере – Агата не могла в этом разобраться, да и не особо хотела. С неба падал дождь. Проливной, но тёплый. Однако их не мочило. Они стояли у самого входа в пещеру и наблюдали за тем, как небесная вода, смешиваясь с земной, образует на гладкой зеркальной поверхности озера такие же круги, как и мелкие камни на море. Зрелище было почти волшебным, и Агата не могла отвести взгляд. Ей хотелось запечатлеть всё, каждую маленькую деталь, что она видела, но фотоаппарат из её кармана, как назло, куда-то запропастился. Данил вытянул вперёд руку. Одна из капель упала ему на ладонь и растеклась по коже. Агата стояла рядом и одновременно смотрела на него сверху. Ощущение нереальности происходящего разрывало рассудок надвое. Как она могла быть в двух местах сразу? Подумать над этим вопросом ей не дали. Кто-то застучал в окно. Агата встрепенулась. Они были на лесном озере – откуда здесь взяться окну?

Через секунду звук усилился. Глаза открылись сами собой, и Агата обнаружила себя в мансарде, лежащей на кровати под простынёй. Она спала, а лесное озеро с пещерой ей просто снились. Зато в окно кто-то скребся по-настоящему. Нащупав на тумбочке очки, она нацепила их на нос, включила ночник и кое-как разглядела Данила. Он стоял на коленях на крыше и стучал по стеклу.

– Господи! – Агата вскочила с кровати, подняла к верху окно и помогла ему залезть в комнату. На нём были излюбленные, слегка замаранные в пыли, серые джинсы, вечерняя футболка с лежака и начищенные, белые кроссовки. – Как ты сюда попал?

– По водосточной трубе. – Он в привычной манере улыбался ей от уха до уха.

– С ума сошёл? Если мама тебя увидит, убьёт на месте.

– Теперь ты понимаешь, как я рискую?

Он придвинул её к себе и обнял за обнажённые плечи. Часы на стене показывали начало третьего. На Агате была только короткая светло-голубая сорочка на тонких бретельках, и она вдруг испытала дикое желание завернуться в одеяло. Хорошо, хоть все бретельки плотно лежали на месте. Агата успела поправить их до того, как Данил оказался в комнате.

– А твои родители?

– Они крепко спят. – Он приложил палец к её губам и зашептал  в самое ухо. – Все очень крепко спят. Мама завела будильник на четыре утра. Сегодня последняя ночь, и у нас осталось не так уж много времени.

– Времени для чего?

– Для этого. – И он коснулся губами её шеи.

Глава 22

Ощущения от поцелуев в шею были странными. Не сказать, что неприятными, но другими – не такими, как в губы, и это настораживало. В горле у Агаты пересохло. В голове дождём забарабанили слова матери. Она жутко боялась, что та сейчас откроет дверь и войдёт в комнату. Но боялась Агата не за себя, а за Данила.

– Прости… Я пока не готова.

Агата не лгала. Она действительно была не готова. Ни морально, ни физически. От прикосновений Данила её не бросало в жар, низ живота не ныл, а по коже если и бежали мурашки, то, скорее, от смущения, нежели от желания. Агате было приятно, но не более. Ничего особенного она не испытывала. Женщина в ней пока ещё спала глубоким сном.

Не в силах поднять глаза, Агата уткнулась носом в его плечо. Она отказывала Данилу впервые, а потому испытывала жгучее чувство вины.

Он усмехнулся и поцеловал её в макушку, а затем, убрав руки с талии, обнял за плечи и погладил по волосам.

– Я знал, что ты не согласишься, но всё равно надеялся.

– Значит, ты не сердишься?

– Нет.

– Честно-честно?

– Честно-честно.

Он снова погладил её по волосам. Дышать Агате стало намного легче.

– Дай мне немного времени. Ладно?..

– Ладно. Но, надеюсь, ты не заставишь меня ждать твоего восемнадцатилетия.

Она улыбнулась и покачала головой. Три года ожидания и ей самой казались неуместно долгими.

– Раз уж ты пришёл и разбудил меня, давай проведём последние часы вместе.

Он чуть приподнял брови.

– Что ты предлагаешь?

– Можно посидеть в саду.

– Ну давай посидим в саду.

– И?

– Что?

Она скрестила на груди руки и чуть приподнялась на цыпочках.

– Вообще-то мне надо переодеться.

– Понял. – Обернувшись, он поднял кверху окно и вскочил на подоконник.

– Ты что, опять собираешься лезть по водосточной трубе?

– А ты предлагаешь спуститься по лестнице? Если меня сейчас кто-нибудь увидит на втором этаже, тебя потом затаскают по врачам.

Агата хлопнула глазами и тут же представила сияющую белизной клинику Алексея Николаевича. Почему её должны были затаскать по врачам, она не понимала, но спорить с Данилом не стала. В некоторых вещах он явно смыслил большее неё.

– Не сломай себе шею.

– А ты не марафеться слишком долго.

Как только Данил спрыгнул на землю, Агата бросилась к шкафу и погасила ночник. Наспех натянула первую попавшуюся под руку футболку, бриджи и носки, чтобы не шлёпать босыми ногами по полу. Балетки взяла в руку и, крадучись, словно мышь, заскользила вниз по ступенькам. Он ждал её на качелях. На улице было темно, прохладно и сыро. Вокруг стрекотали кузнечики, а свет от фонарей возле входа в дом превращал деревья в мистических чудовищ. Она не помнила, как положила голову ему на плечо, не помнила, как уснула, но, когда Алексей Николаевич вышел на улицу, чтобы напоследок урвать глоток морского воздуха, Данил и Агата дремали на качелях, тесно прижавшись друг к другу.

* * *

Артур приехал через четыре дня после отъезда Данила и его родителей.

Внешне он был как две капли воды похож на отца: такой же темноволосый, темноглазый и с грубыми, будто вырубленными топором чертами лица, но внутренне резко отличался. Вадима было обычно не слышно и невидно. В гущу событий он не лез и хорошо знал цену словам. Артур разговаривал громко и быстро, смеялся через каждое слово, любил внимание и часто напрашивался на похвалу.

Его привезла двоюродная сестра матери, которая ехала в Москву через Краснодар. Из Краснодара его уже забирал Вадим. За отцом Артур ходил хвостиком. По-видимому, ему тоже не хватало родительского участия, а потому он пытался восполнить на каникулах то, чего был лишён в будни. Если Вадим готовил, Артур пытался чистить картошку либо нарезал овощи, если что-то ремонтировал, то подавал инструменты или держал стремянку.

Глядя на всё это, Анна Георгиевна, недолго думая, забрала Агату к себе, а Артура вместе с Вадимом переселила в мансарду. Агата восприняла воровство комнаты, как личное оскорбление, и не разговаривала с матерью целых два дня. О том, что мансарда вообще-то всегда принадлежала Вадиму, и тот просто уступил ей её на время каникул, она, естественно, не думала. В конце концов Анна Георгиевна махнула рукой и купила дочери новый телефон. Только после этого Агата пришла в себя и сменила гнев на милость.

В пятницу Вадим снова привёз в «Дикую чайку» мать. Оказывается, та жила в центре Симферополя у своей младшей сестры. Квартира располагалась рядом с больницей, кареты скорой помощи из которой приезжали к старушке чуть ли не каждую неделю.

С Артуром она поговорила без особого энтузиазма, но подарила внуку тысячную купюру в чёрном вышитом кошельке, а потом долго жаловалась Вадиму на боль в суставах и на то, что смерть о ней, видно, забыла.

После выходных, когда наплыв туристов снова спал, Вадим достал из кладовки мангал с шампурами и устроил шашлычный пир. Анна Георгиевна впервые на памяти Агаты резала салаты. К Артуру она относилась по-доброму и замечаний старалась не делать. Порой Агата даже ревновала к Артуру мать. Она бы точно не стала относиться с теплотой к сыну любимого от другой женщины. Впрочем, один раз представив такую картину, Агата тут же отогнала от себя эти мысли. Через пять лет они с Данилом поженятся и будут жить долго и счастливо, вследствие чего никаких детей от других женщин у него не родится. Только от неё. Двое. Мальчик и девочка. Агата давно уже придумала им имена. Анастасия и Глеб.

– Может, съездим завтра к Джур-Джур? Вчетвером. Уж один-то день Даша без нас справится.

Передавая матери только что помытые помидоры и перец, Агата поперхнулась. На экскурсию к самому полноводному водопаду Крыма они с Данилом так и не попали, хотя и очень сильно хотели. Лариса Сергеевна в день поездки захворала, а Алексей Николаевич был тяжёлым на подъём. За год он так вымотался на работе, что в отпуске хотел просто полежать в тишине и желательно с романами Артура Конан Дойла.

– Езжайте втроём, а я Даше помогу.

Говорить с Артуром Агата желанием не горела, хотя мальчик и стремился с ней подружиться. Даже поймал голыми руками лавандового цвета ящерицу и принёс показать ей, но Агата такого старания не оценила. Временами сын Вадима напоминал ей Маугли, которому впервые в жизни надули красочный воздушный шарик. Он от всего хлопал в ладоши и от всего пребывал в диком восторге.

Ел Артур торопливо и почти не жевал. Агата презрительно смотрела на то, в каких количествах он поглощает сок и конфеты из вазочки. Мясо и сладкое он мог засовывать в рот одновременно, а потом даже болями в желудке не мучился. Анна Георгиевна всегда старалась класть ему порции побольше, а когда Вадим куда-нибудь отлучался, тихонько спрашивала о матери:

– Моя мама работает в магазине.

– А что именно делает?

– Сидит на кассе. – Анна Георгиевна и Агата переглянулись. – И часто приносит мне оттуда шоколадки. Когда те по акции.

– Ну, а кем хочешь быть ты?

Артур просиял. Анна Георгиевна ему явно нравилась. По крайней мере, в её сторону он не зыркал и с отцом по углам не шептался. Мальчик был лоялен, а Агату такая лояльность раздражала. В глубине души она по-прежнему относилась к Вадиму, как к бесплатному приложению к матери, и понимала, что никогда бы не смогла сидеть вот так же за одним столом с отцом, его новой женой и их сыном.

– Я хочу быть водителем трамвая, – гордо заявил Артур. Чтобы не рассмеяться, Агата крепко сжала зубы и принялась намазывать на хлеб плавленый сыр. Артур замахал руками и, набив полный рот шашлыков, принялся восхвалять выбранную профессию: – В кабине тепло, люди не мешают, а главное – видно далеко.

Анна Георгиевна подковырнула вилкой кусочек мяса и аккуратно разрезала его надвое.

– Но ведь этого очень мало. Тебе надо срочно придумать что-то ещё. Куда-то ходить, развиваться. Шахматы, футбол, скалолазание. Нельзя уметь что-то одно. Нынешнее время требует от людей высокой функциональности и наличия высшего образования.

Артур вытаращил глаза и попробовал произнести слово «функциональность». Получилось только с четвёртой попытки. Как выяснилось позже, никаких кружков, кроме организованных походов в бассейн с классом, он не посещал.

– Нина хочет, чтобы у него было детство, – произнёс не вовремя появившийся на пороге Вадим с большим блюдом в руках. Анна Георгиевна пожала плечами.

«Везёт же некоторым», – вздохнула Агата. Она дико хотела домой к Данилу и Але, но возвращение на Урал при тысяче плюсов сулило один жирный минус – начало тренировок. Мать забрала её в июне только потому, что Ольга Викторовна не выпустила их с Никитой на соревнования в Москве. «Классность пары пока слишком низкая», – подытожила тогда тренер, но при этом посмотрела на Агату таким взглядом, что до девочки моментально дошло, что классность низкая тут, конечно же, у неё.

– А я перед отъездом с пацанами будку для собаки во дворе сколотил. Она такая толстая ходит. Мама сказала, что ей скоро рожать. Вот пусть в будке и рожает. Я этих щенков в обиду не дам. А подрастут – буду пристраивать.

Вадим потрепал сына по взлохмаченным волосам.

– Молодец! Главное в жизни – человеком быть, а остальное приложится.

Анна Георгиевна на это ничего не сказала, но вечером того же дня Агата впервые услышала, как мать тихонько переругивалась в саду с Вадимом:

– Ладно, сейчас ему десять, не велика беда, но потом с этим водителем трамвая надо завязывать. Шутки шутками, а я бы на твоём месте с бывшей женой поговорила. И дополнительные занятия надо подключить. Робототехнику, английский. Можно у нас в центре: я с него денег не возьму. И бассейн два раза в неделю никуда не годится. Плавает он неплохо, я все эти дни за ним наблюдала. Вот и занимайтесь плаванием профессионально. Пусть на соревнования ездит, медали привозит.

Вадим долго держал руки в карманах, и, когда Агата, потеряв всякий интерес к их разговору, уже собиралась уйти, неожиданно выпалил, глядя Анне Георгиевне прямо в глаза:

– Но неужели детей только за медали любить надо?..

Агата цокнула и не услышала больше ни слова. Рядом прошла группа изрядно подвыпивших туристов. Они громко смеялись и горланили какую-то песню на украинском языке. Мать и Вадим заспешили к дому. Туристы пропустили их вперёд. И лишь у самых дверей до Агаты долетели куски фразы, сказанной Вадимом про Данила и безлюдье.

* * *

Об отце Агата не вспоминала. Он по-прежнему не звонил ей. И зачем тогда приходил, непонятно? Мать о нём тоже не говорила, и у Агаты всё больше складывалось мнение, что о них с Данилом ей тогда рассказал не он.

Артур уехал шестнадцатого августа. С той же тёткой, что привезла его в Краснодар. На Джур-Джур он всё-таки съездил. Правда, только с отцом и без Анны Георгиевны. Агата вернулась к книгам и от скуки снова начала помогать Даше. Жаркий воздух и море с каждым днём надоедали ей всё больше, интернет по-прежнему дышал на ладан, и, когда мать сказала, что задержится здесь с Вадимом до октября, потому что бархатный сезон наверняка порадует «Дикую чайку» новыми постояльцами, терпение Агаты лопнуло. Она была готова трястись в поезде трое суток в даже вернуться к ненавистным тренировкам по танцам, лишь бы иметь возможность видеть Данила вживую. Он каждый день клялся ей, что ведёт исключительно монашеский образ жизни, и она ему верила, хотя по вечерам и старалась звонить как можно позже, а по утрам напротив – рано-рано.

В конечном счёте Анна Георгиевна сжалилась над дочерью и купила ей билет на самолёт. Рейс был назначен на двадцатое августа. Счастливая Агата держала свой отъезд в секрете до последнего, и только девятнадцатого вечером сообщила Данилу хорошо отрепетированным, абсолютно равнодушным тоном:

– Представляешь, завтра меня отсылают домой…

Глава 23

В аэропорту Агату встречал Данил. Алевтина Михайловна, сославшись на слишком сильно работающий кондиционер, мудро поджидала воспитанницу на улице возле входа в здание. Ей не хотелось мешать молодым и лишний раз смущать Агату своим присутствием.

В такси они сидели рядом. Данил, как обычно, шептал ей на ухо всякие глупости, от которых Агата хихикала и краснела. Алевтина Михайловна тихо посмеивалась с переднего сиденья и иногда поглядывала на них в зеркало заднего вида. Она терпеливо ждала вечера, ждала, когда её ребёнок вдоволь намилуется со своим кавалером и будет принадлежать только ей.

– Ну, и как тебе «Дикая чайка»? – спросила Алевтина Михайловна, когда они с Агатой остались в квартире совершенно одни. – Каково это жить у моря целых два месяца?

Девочка пожала плечами. Данил ушёл всего пятнадцать минут назад, а она уже страшно по нему тосковала. От усталости голова у Агаты соображала плохо, а большинство мыслей витало около названий мест, в которые она мечтала заглянуть завтра.

– Всё классно. Только вот одно раздражало – вода по часам, поэтому ею постоянно приходилось запасаться.

Алевтина Михайловна понимающе кивнула и закрыла за собой дверь. Ей хотелось зацеловать Агату до смерти, но Агата уже давно не лезла к ней с объятиями и редко давала целовать себя. Ей было намного приятнее обниматься с Данилом, и Алевтина Михайловна это понимала и мудро ждала часа, когда Агата снова потянется к ней сама.

Последние дни августа пролетели быстро. Они выдались солнечными, но уже не жаркими, с лёгкой россыпью облаков и приятным вечерним ветром. Учиться Данил и Агата опять начали раньше остальных. Агата не спорила, Данил смирился. Бокс и спортзал он не бросил, о чём счастливая и гордая Агата тут же не преминула сообщить матери.

Сентябрь закружил их в водовороте домашних заданий, тренировок и тестов по остаточным знаниям. Он оказался холодным и дождливым. Осень две тысячи девятнадцатого наступила рано. «Бабьего» лета прогноз погоды не обещал вовсе. Все ждали снега уже к началу октября.

Агата продолжала ходить на тренировки. От класса «А» Никиту отделяло всего два очка. Два очка, которые он надеялся получить на первых же соревнованиях нового танцевального сезона.

Анна Георгиевна к ним не успевала, поэтому жребий сопровождающего пал на мать Никиты. Отказаться в этот раз ей уже не позволила совесть.

– Значит, четвёртая полка всегда пустует? – Даниил откинулся спиной на заднюю парту и хитро посмотрел на Агату.  – А твоя мать выкупает целое купе?

– Обычно да. Но не знаю, как нынче будет. Она же не едет.

– Тогда скажи, чтобы не выкупала. – Он приподнялся и подмигнул ей. – С тобой поеду я…

* * *

От счастья у Агаты рябило в глазах. С неба накрапывал мелкий дождь, и она накинула капюшон, чтобы не замочить волосы. В правой руке Данил нёс её сумку, а в левой – свою собственную. Аля специально выбрала маленькую, но достаточно вместительную и выдала Агате чехол с выглаженными платьями.

Никита ждал её на перроне, в своей любимой серой ветровке и коричневых ботинках. Возле его ног змеёй расползалась огромная грязная лужа, в которой плавали листья, фантики и окурки.

– А он какого хрена здесь забыл? – Бросив беглый взгляд на Данила, Никита по обыкновению прищурил глаза. Сумки, которые Никифоров держал в каждой из рук, привели его в бешенство.

Агата вскинула подбородок и поудобнее перехватила чехол с платьями.

– Даня со мной.

– То, что он с тобой, я знаю с марта. Я спросил: какого чёрта он сюда притащился? Да ещё и с сумкой.

– Разве непонятно? Тоже в Екатеринбург еду. Говорят, красивый город. Вот хочу на собственном опыте убедиться.

– Думаешь, без тебя не справимся?

– То, что я думаю, я оставлю при себе.

Смачно сплюнув в лужу, Никита вытер кулаком подбородок. Лицо у него было хмурое и недовольное. Рядом прогремел товарняк, и у Агаты засвистело в ушах. Стоящая рядом проводница не говорила ни слова, но время от времени тыкала на циферблат своих наручных часов.

– Пойдёмте уже в вагон, – заторопила всех Агата, когда лязг железных колёс по рельсам растаял в воздухе, и первая вскочила на подножку вагона.

Ругаться сейчас ей хотелось меньше всего. С утра её мучило нехорошее предчувствие, и после встречи с Никитой оно почему-то только усилилось. Агата впервые, если не считать бегство домой из Крыма, ехала куда-то без Анны Георгиевны. Мать была далеко и больше не могла указывать ей, что хорошо, а что плохо. Это пугало и воодушевляло одновременно.

Мать Никиты ждала их в купе и, когда Данил толкнул дверь, даже зачем-то вскочила на ноги. До этого Агата видела её дважды и запомнила, как маленькую невзрачную женщину с тонкими мышиными волосами. Сейчас мало что поменялось. Она по-прежнему была маленькая и невзрачная, только волосы стали другими. Какими-то желтоватыми. Словно она покрасила их не слишком-то качественной краской.

Черты лица у неё были тонкими, подбородок вытянутым, а взгляд – колючим. И этим самым  колючим взглядом она награждала практически всех, кто находился поблизости: Агату, Данила и даже проводницу, принёсшую комплекты с постельным бельём. Исключение составлял только Никита. На сына женщина смотрела с обожанием. И от созерцания этого обожания Агату слегка подташнивало.

«Самые противные свекрови получаются из самых любящих матерей, – припомнила она фразу, прочитанную в каком-то паблике. – Да уж… Не повезёт будущей жене Никиты. Хорошо, хоть у меня свекровь будет нормальная…»

Имя матери Никиты Агата так и не вспомнила, но спросить нужным не посчитала и по возможности решила не обращаться. Данил забросил наверх вещи, сжал её руку и усадил на свободную полку. Некоторое время они сидели молча и просто слушали удары колёс вагона о рельсы.

– Расскажи мне о танцах.

– Что именно тебя интересует?

– Я знаю танго, вальс, ча-ча-ча, самба. А вот пасодобль…

– Пасодобль – это испанский танец, имитирующий корриду, – со знанием дела начала объяснять Агата.  – Основан на бое быков. Партнёр изображает тореадора, а партнёрша…

– Быка? – Данил поиграл бровями, и Агата не смогла удержаться от смеха.

– Нет, быка редко. Чаще другого тореадора, но вообще партнёрша – это мулета.

– Муле что?

– Мулета. Кусок ярко-красной ткани в руках у тореадора. – Никита вклинился в их разговор неожиданно и с вызовом посмотрел на Данила. Агата почесала нос. В купе они почему-то сидели втроём. Мать Никиты, как назло, куда-то недавно вышла.

– То есть партнёрша изображает красную тряпку?

– То есть партнёрша изображает красную тряпку? – передразнил Никита и состроил противную рожу.

Агата кивнула. Данил браваду Никиты проигнорировал.

– Поэтому на пасодобль девушки чаще всего надевают красное, хотя в принципе это необязательно, но так смотрится эффектнее.

– Встань. – Никита вскочил со своего сиденья и подошёл вплотную к Данилу.

– Что тебе надо?

– Постель хочу застелить.

– Стели. Я тебе чем мешаю?

– Я всегда сплю над Агатой.

– Ты хотел сказать: спал над Агатой. – В голосе Данила зазвучала абсолютно несвойственная ему сталь. –  Сегодня это моя полка. Билет показать?

– Удобно, когда папа платит, правда? Кем он у тебя там работает? Директором клиники?

– Это за тебя обычно платят! Причём мама Агаты. А я вообще-то сам заработал и сам заплатил.

Лицо у Никиты побагровело. Правая рука сжалась в кулак. Данил остался сидеть на месте.

– Проваливай, я сказал! Это всегда было и будет моё место.

– Ты если б хотел, занял бы его раньше. А сейчас поезд уже ушёл.

Подбородок у Никиты затрясся. Левая рука тоже сжалась в кулак.

– Да я тебе … – Изо рта полетела очередная ругань.

– Ну попробуй.

Данил, наконец, встал, и у Агаты потемнело в глазах. Желудок скрутило и, предчувствуя скорую драку, она попыталась втиснуться между ними, чтобы хоть как-то погасить ссору. Удар Никита нанести так и не успел. Дверь в купе резко отодвинулась влево, и все разом повернули головы. В проёме с чаем в руках застыла мать Никиты.

– Пусть спит, где хочет. Оставь.

Никита издал непонятный звук, закатил глаза и выбежал из купе. Поставив чай на стол, мать буквально через полминуты вышла вслед за ним. Краем уха Агата услышала, как они спорили в коридоре из-за вагона-ресторана.

Данил вернулся на сиденье и, привалившись к окну, притянул Агату к себе. После выходки Никиты её слегка потряхивало, а вот он вёл себя так, словно ровным счётом не произошло ничего особенного. Подумаешь, другой парень набросился на него с кулаками. Делов-то куча?

– Во сколько говоришь, пребывает завтра наш поезд?

– В шесть утра, но я сразу поеду в салон на причёску и макияж. Мама по телефону уже договорилась с мастером – мне останется только такси вызвать. Глазеть на город нам обычно некогда, я тебя предупреждала.

– Нестрашно. Как думаешь, через сколько вернётся твой партнёр-неадекват?

Агата покачала головой и покрепче прижалась к Данилиной груди. Нехорошее предчувствие и осадок из-за слов Никиты потихоньку рассеивались. Ей было тепло, уютно и почти спокойно. Заснула она примерно минут через сорок. В его объятиях. Полку над ними так никто и не занял. Никита вернулся в купе только под утро.

Глава 24

Вся разукрашенная, как кукла, Агата стояла посреди зала. Стандарт они закончили танцевать ещё в три часа дня, а полторы минуты назад местный «конферансье» объявил пасодобль. Агата взмахнула рукой, но звуки музыки стихли уже на третьем аккорде. Видимо, в зале что-то случилось с техникой.

Одеваться одной было трудно. Мать Никиты, естественно, Агате помогать не стала. Она крутилась вокруг сына и заботливо то намазывала ему волосы гелем, то брызгала на шею одеколоном. Не тем, что он обычно использовал, но весьма похожим. Таким же дешёвым и отвратно пахнущим.

Глядя на все её потуги, Агата вдруг захотела подарить Никите парфюм Данила в честь его перехода в новый танцевальный класс, но с началом первого же танца отбросила эту дюже «светлую» мысль в сторону. Действительно, будет очень глупо, если её парень и партнёр по танцам станут источать абсолютно одинаковые запахи.

На стандарт она надела то самое платье, в котором выступала в мае перед ветеранами. Белое, пышное, с вышивкой из люрекса и розовой лентой по подолу. На латину за лето для неё пошили новый наряд. Рубиново-красный. Без рукавов. С летящей короткой юбкой и сверху донизу расшитый пайетками и бисером, которые по линии декольте складывались в цветочный рисунок.

Белое платье ей помогла надеть парикмахер, к счастью, задержавшаяся для чего-то в коридоре. Застегнуть молнию на красном пришлось просить Данила. В целом, однако, всё прошло более, чем успешно. От гордости за свои самостоятельность и взрослость у Агаты слегка кружило голову.

Кто-то хлопнул в ладоши. Музыку в конце концов дали, и в воздухе послышался звук кастаньетов. Агата снова взмахнула рукой и двинула бёдрами вправо. Никита с грацией снежного барса крутанулся на триста шестьдесят градусов и бросился на неё. Сегодня он был одет в чёрные, обтягивающие брюки клёш, имитирующие кожу, и в такую же чёрную блестящую рубаху. Улыбнувшись, Агата обняла его за шею. А Данил-то всё-таки оказался прав. В их паре Никита никогда не был тореадором. Он всю жизнь был быком. Грациозным, гибким, талантливым и абсолютно бестолковым быком, который заводился от любой мелочи буквально с пол-оборота. От осознания этого факта Агате захотелось смеяться.

Сегодня её не тошнило. Желудок не болел и к горлу не подскакивал. С утра она заставила себя надеть контактные линзы, а потому танцевала легко, уверенно и непринуждённо. От Никиты она больше не зависела и отлично видела Данила. Тот перед каждым новым танцем показывал ей большой палец.

«Буду привыкать к линзам постепенно, – рассуждала она, делая махи ногой и обходя Никиту по кругу, – по несколько часов в день, и так через пару недель я смогу избавиться от очков навсегда…»

Когда две минуты положенного времени истекли, и танец закончился, Никита снова отошёл от неё, не проронив ни звука. Агату такое положение вещей вполне устраивало. Во время отдыха он её не трогал, а значит, не трогал и Данила, что, разумеется, уменьшало шансы на возникновение драки между ними прямо на глазах у судей.

– Почему он тебя сегодня весь день лапает? – проворчал Данил, протягивая ей бутылку с водой. Агата чуть приподняла тщательно подведённые брови и, сделав несколько маленьких глотков, аккуратно вытерла губы.

– Никита? Он меня не лапает. Все так танцуют.

Данил дёрнул плечом. Агата давно заметила, что он всегда дёргает плечом, когда ему что-то не нравится.

– Я много за кем наблюдал. Так далеко не все танцуют.

Скорчив сердитую гримасу, Агата пожала плечами. На самом деле ей было приятно видеть Данила ревнующим. Не только же ей, в конце-то концов, губы кусать.

Одна из участниц с интересом посмотрела в их сторону. Это была Лариса из Оренбурга, с которой Никита и Агата познакомились на весенних соревнованиях. От количества знакомых у них порой рябило в глазах, но это считалось вполне обычным явлением. Все те, кто занимались танцами давно и часто выезжали на соревнования, хоть отдалённо да знали друг друга.

Проследив за взглядом девушки, Агата придвинулась ближе и быстро чмокнула Данила в губы. Он ухмыльнулся, но на поцелуй ответил, успев при этом погладить её по правому бедру.

– Что это с тобой сегодня? Ты обычно не очень-то любишь целоваться на людях.

Агата многозначительно взмахнула тяжёлыми ресницами.

– Чтобы не думали, что ты мой брат, или кузен, или просто друг, а то вон уже все шеи повытягивали. Жирафихи недоделанные. Весь день на тебя глазеют.

Данил засмеялся и прижал Агату к себе. После пятиминутного отдыха «конферансье» объявил румбу. Из всей латины Агата больше всего любила именно её. Румбу она вполне заслуженно называла танцем любви. На втором месте её личного рейтинга стоял пасодобль. За эмоциональность и кастаньеты. К самбе и ча-ча-ча Агата относилась одинаково равнодушно. И только джайв всегда вызывал в ней негатив. Наверное, из-за афроамериканского происхождения. А может, потому что он был самым быстрым, содержал огромное количество прыжков и всегда исполнялся последним. Именно по нему судьи отслеживали физическую подготовку участников.

Самба, румба и ча-ча-ча прошли, на удивление, замечательно. Агата дышала легко и свободно. Данил стал источником её невероятной удачи и хорошего настроения. Он умудрился снять каждый танец, и ей не терпелось их посмотреть.

– Поднимай ноги выше и улыбайся, – скомандовал Никита, когда она взяла стойку на джайв. – Ольга Викторовна шепнула мне, что видела таблицу. Мы в фаворитах.

– По стандарту?

Это Агату удивило мало. В европейской программе они всегда показывали высокие результаты.

– В обоих номинациях.

– В обеих, – мысленно поправила его она, но вслух конфликтовать не стала. – Ты взял свои два очка?

– Думаю, что сегодня я возьму больше.

Агата понимающе хмыкнула. Одна ее половина всем сердцем радовалась за партнёра. Новый класс означал новые перспективы. Для них обоих. Поддержки, снятие ограничений по фигурам, возможность принести в танец что-то своё. Но на другой чаше весов лежали новые изматывающие тренировки. Постановка более сложных танцев требовала больших усилий и времени. А это означало – меньше учёбы и самое главное – меньше Данила.

На десятый раз музыка сработала без промедлений. Включили «Американо», и Агата синхронно Никите задрыгала ногами. Первый прыжок прошёл успешно. Второй она даже не почувствовала.

– Вот увидишь, сегодня мы станем абсолютными чемпионами, – выдохнул Никита, и Агата явственно ощутила в его дыхании сильный запах кофе.

«Теперь понятно, почему он такой возбуждённый. Весь день кофе лущит» – хмыкнула она и прыгнула в третий раз. Каблук, как назло, ушёл вправо и скользнул по паркету. Удержать равновесие уже не получилось, и, издав дикий вопль, Агата со всей силы ударилась об пол.

Глава 25

Агата сломала лодыжку, и в поезд Данил вносил её на руках. Никита семенил рядом. Ему отдали многочисленные сумки и пакеты с платьями. При каждом взгляде на партнёра Агата кривилась: в душе у неё так и кипела злоба. Если бы Никита перед джайвом не тараторил бы своё: «Поднимай ноги выше и улыбайся», она бы сейчас с гипсом не лежала. Данилу о своих мыслях она, конечно, не рассказывала, но он будто на подсознательном уровне чувствовал, кто во всём виноват, отчего рычал на Никиту с завидной регулярностью. Агата вообще никогда прежде не видела Никифорова таким злым.

– Пить хочешь? Могу сходить за чаем. Или воды принести? – Никита стоял в проёме и искоса поглядывал на Агату. Вид у него был пришибленный, как у щенка, которого недавно выбросили на улицу. Ну ещё бы! Абсолютными чемпионами после такого фееричного падения они, разумеется, не стали, но золото за стандарт всё же получили. Точнее, Никита получил. Причём за обоих. Агата на сцену подняться не смогла, а сразу после награждения Данил увёз её в травмпункт. Медаль так и осталась болтаться на шее у Никиты, её же – валялась где-то на дне сумки.

– Без тебя справимся! – рявкнул Данил, даже не оглянувшись. Агата еле заметно качнула головой и мягко сжала его руку. Лодыжка побаливала, и ей совсем не хотелось слушать чью-то ругань.

Мать Никиты снова вывела сына из купе и на всякий случай поставила на стол бутылку воды, пачку чая, коробку печенья и четыре принесённые от проводницы кружки. О еде и воде Агата не думала. Ей было плохо. Плохо прежде всего морально, и она не представляла, как с этим справиться.

– Приедем домой, – продолжил Данил, когда дверь за матерью Никиты закрылась, и в коридоре послышался её голос. Голос, кстати, у неё был очень красивым и мелодичным, отчего Агата сделала вывод, что мать Никиты, скорее всего, закончила какое-нибудь музыкальное училище и, может быть, даже раньше где-то пела, – свозим тебя к одному папиному другу. Он хороший ортопед. Меня ему тоже показывали, когда я в прошлом году руку сломал. Это ещё до перевода в центр было.

Агата не ответила. Ей не хотелось идти к новому врачу. Не хотелось проходить новое обследование. Она ясно помнила слова доктора,рассматривающего её снимок. Закрытый перелом. Без смещения, без осколков, но с разрывом межберцовых связок.

– Гипс наложим на четыре недели. Должно хорошо срастись. Возможно, пару недель похромаешь, а потом нормально будет. Но о беге, девочка, придётся забыть. А о танцах тем более.  На ближайшие полгода точно.

«Полгода... – прикрыв глаза, мысленно простонала Агата. – Это почти весь танцевальный сезон. Мама меня убьёт…»

Анне Георгиевне до поры до времени было решено не говорить о случившемся. Агата, сжав зубы, ещё на вокзале позвонила ей и в красках рассказала о том, как они взяли золото в европейской программе. Мать Никиты и Ольга Викторовна дали слово лишнюю информацию ей не писать и только скинули несколько фотографий, которые успели сделать во время последнего танца.

Данил с ролью оператора справился блестяще. Правда, Агата отснятые видео смотреть не стала и на слово поверила матери, которая отослала кучу восторженных смайликов и даже не стала ругаться по поводу того, что Данил поехал в Екатеринбург без её спроса.

К полуночи боль в ноге усилилась. Наверное, заканчивалось действие обезболивающего, которое вкололи в травмпункте. Укрывшись с головой простынёй, Агата тихо стонала. К боли ей было не привыкать. В конце августа, после длительных каникул, у неё часто болели ноги. Тело будто забывало некоторые движения, а потом, выучивая их вновь, ругалось на своём собственном языке. Что-то похожее происходило и весной. Когда запасы организма были истощены, а суставы работали на пределе. Тогда обычно болели спина и шея. Ох, шея у Агаты по праву считалась настоящим агрегатом боли. Но всё же это была другая боль. Кость Агата сломала впервые.

– Тебе плохо? Врача позвать? – На минутку ей почудилось, что на краешке её полки сидит Данил, но это почему-то оказался Никита. Каким-то чудом он ещё не спал, а потом и вовсе взял одеяло и зачем-то укрыл её поверх простыни.

Агата с трудом подавила желание обругать его последними словами.

– Мне нормально. – Она постучала в верхнюю полку и позвала Данила: – Ты можешь дать мне анальгин? Действие укола, похоже, проходит.

Никита загремел сумками.

– Давай я найду. Где он лежит?

Агата закатила глаза. Ей хотелось, чтобы Никита ушёл спать и больше не подавал признаков жизни. Слава Богу, Данил всё-таки проснулся, и проблема с таблетками худо-бедно была решена.

* * *

В квартиру Данил вносил Агату тоже на руках. Сумки на этот раз нёс водитель такси. Естественно, за дополнительную плату. Аля от такого зрелища всплеснула руками и бухнулась на танкетку в прихожей.

– Мать моя! Шумелка… Что у вас случилось?

Обычно Алевтина Михайловна при посторонних такого себе не позволяла. Прозвище «Шумелка» было исключительно домашним и произносилось только если при Анне Георгиевне, но чаще, конечно, исключительно наедине с Агатой, однако сегодня женщину явно подвели эмоции.

– Давайте я сначала её положу.

Аля кивнула, справилась с волнением и побежала открывать Данилу все встречающиеся на пути двери. Никифоров входил в комнату Агаты впервые, и она, несмотря на боль в ноге, испытывала сильный трепет.

– Так что у вас случилось? – повторила Аля, и Данил вкратце рассказал о «шоу во время джайва».

– Когда мама возвращается?

– Послезавтра. Вы ей не говорили?

Агата упала на подушку и почесала голову. Больше всего ей сейчас хотелось помыться. Она всё ещё была густо накрашена, облита сверху донизу искусственным загаром и залакирована, как не пойми кто. Проследив за её движением, Алевтина Михайловна тут же догадалась, о чём думала девочка.

– Отдохни немного, а вечером я придумаю, как тебя помыть. Даня, хочешь смородинового пирога?

Данил ответил согласием и уже собирался выйти за дверь, но Агата потянула к нему руки.

– Не уходи… А лучше полежи со мной.

Она отчаянно двинулась к стене, и он аккуратно пристроился рядом.

– Поспи, слышишь?

– Мугу…

Когда Аля вернулась в комнату с чаем и куском пирога, Агата уже дремала на груди Данила. Он действовал на неё лучше любого лекарства.

* * *

Анна Георгиевна действительно вернулась послезавтра. Немного располневшая, с округлившимися щеками, непонятно откуда взявшимся вторым подбородком и жирком в области талии. Со сна Агата мать не узнала и, попятившись назад, ударилась затылком о спинку кровати.

Поглядев на лодыжку в гипсе, Анна Георгиевна долго поджимала губы и качала головой. Вид забинтованной ноги сильно будоражил её нервы, но ругаться она всё же не спешила. Намного больше её волновал Никита. Что делать теперь с ним, она не представляла.

Тем более, что звонил Никита каждый день и не по разу. Агата даже думала бросить его в чёрный список, настолько он надоел ей своими: «Как дела?» и «Как ты себя чувствуешь?», но посчитала это слишком жестоким. «Неужели чувство вино замучило? Или переживает, что без меня тренироваться не может?» – размышляла она, расчёсывая волосы. У Анны Георгиевны на этот счёт была другая версия, но вслух она её почему-то не озвучивала.

Училась теперь Агата прямо в квартире. Данил сам предложил этот вариант, чтобы лишний раз не беспокоить её ногу. Каждое утро он приходил пораньше и на руках выносил Агату в гостиную. В такие моменты она чувствовала себя до безумия счастливой и на костылях ходила только в туалет. Данил был рядом, уроки велись, учителя в кои-то веки на них не жаловались, потому что все домашние задания были в порядке, а ненавистные тренировки канули в лету.

Теперь Данил проводил у Агаты не только будни, но и выходные тоже. Анна Георгиевна хмурилась и закатывала глаза, однако ничего плохого не говорила.  О клубах и барах больше никто не вспоминал, и порой Агата завидовала сама себе. Похоже, ей достался идеальный во всех отношениях парень.

– Так ты растеряешь всех друзей, – говорила она, глядя, как он сбрасывает очередной вызов от Стаса.

Даня по обыкновению улыбался и только пожимал плечами.

– Ну и ладно. У меня тысяча друзей «ВКонтакте». Уйдёт один, придёт другой.

Это было золотое время. Нога потихоньку срасталась и болела всё меньше и меньше. Мать её не трогала. Никита и Ольга Викторовна были за тридевять земель, и в какой-то момент Агата решила, что перелом лодыжки – это подарок судьбы. Он случился не просто так. И однажды утром она поняла, что больше не вернётся в танцы. Ни в этом сезоне, ни в следующем…

Глава 26

– Да я сама не ожидала. Столько лет не получалось, а тут, бац, и вышло. Может, климат посодействовал. Море, солнце, фрукты, вода другая. – Анна Георгиевна потёрла изрядно затёкшие плечи и выпрямила спину. После возвращения из Симферополя она прибавила ещё пару килограммов, и почти вся одежда теперь на ней топорщилась. – Надеюсь, в этот раз Вы мне тоже поможете?

Алевтина Михайловна поднесла ко рту маленькую глиняную чашку и осторожно пригубила кофе.

– Сейчас будет сложнее, чем с Агатой. Я старая стала. Силы уже не те.

– Как будто я девочка, – Анна Георгиевна выдавила смешок и посмотрела на свой маникюр. Тот порядком отрос и требовал нового вливания денег. – Старый конь борозды не портит.

Агата, потянувшись, вошла на кухню. Вчера ей сняли гипс и сделали контрольный снимок. Лодыжка срослась на ура. О переломе напоминала только лёгкая хромота, которая в скором времени тоже должна была исчезнуть.

Мать и Аля, как всегда, болтали о какой-то ерунде. Агата к ним не очень-то прислушивалась. Завтрак уже стоял на столе, а Вадим ещё час назад умчался в центр. Артура на занятия он так и не привёл. Как решился этот вопрос, Агата не представляла да и не особенно им интересовалась. Все её мысли занимал Данил. Что происходило с другими людьми, ей было до лампочки.

Чуть порозовев, Анна Георгиевна бросила осторожный взгляд в сторону дочери. Та, усевшись на табуретку, потянулась за куском ветчины и попросила у Али два сырника. Те скворчали на плите, разнося по кухне упоительные ароматы творога. Агата мечтала налить в блюдце побольше сгущённого молока и поскорее переодеться в какое-нибудь красивое платье. Занятия сегодня наконец-то вернули в центр, и ей не терпелось пройтись с Данилом по заснеженной улице.

– Вернёмся к этому вопросу вечером, – проговорила Анна Георгиевна, промокнув губы салфеткой. Аля ответила кивком и бросила свою чашку в раковину. Агата, не поднимая головы, спокойно уплетала сырники….

* * *

– Почему Алевтина Михайловна зовёт тебя Шумелкой?

Ноябрь медленно подползал к своей середине, но осень со слякотью, грязью и дождями закончилась ещё две недели назад. Вчерашний снег шёл всю ночь и намёл сугробы выше человеческого роста. Коммунальщики работали с восьми утра, но к полудню разгребли только центральные улицы. Весь город застыл в жутких пробках, и Зое Альбертовне пришлось пролезать между прутьями калитки, чтобы открыть центр.

Агата вытянула губы трубочкой. Она сидела у Данила на коленях, и он нещадно щекотал её за голые бока и поясницу. Все платья Аля куда-то спрятала, и Агата, как обычно, обидевшись и устроив няне бойкот, из вредности натянула на себя белый укороченный джемпер и брюки с низкой посадкой.

– Я не отстану. – Данил поцеловал её в шею, плавно поднимаясь губами к мочке уха. – Так что признавайся.

Последняя фраза Агате не понравилась, и она, спрыгнув с его колен, отошла подальше и упёрла руки в бока. Аля, сама того не ведая, подставила её мощно. И зачем только Агата сто раз говорила ей держать при Даниле рот на замке и забыть уже про эту дурацкую кличку?

– Эй. – Даня подошёл ближе и снова заключил её в объятия.

Агата сконфузилась. О своих детских проказах она рассказывать не любила, но Никифоров вцепился в неё хуже любого клеща.

– Ладно. Мне было тогда года два или три. И я очень часто пела песню про мышку-шумелку.

– Это что за песня такая?

Агата выдавила полустон-полувздох.

– Шумелка-мышь. Деревья гнулись.

На секунду Данил задумался, а потом расхохотался на всю учебную аудиторию.

– Подожди-ка... Я, кажется, что-то такое видел «ВКонтакте».

– Мугу. – Агата снова вытянула губы трубочкой. – Мне порой кажется, что там половину с меня списали. Правда, мама любит говорить, что это не только из-за песни. Будто бы в детстве я надувалась как мышь на крупу каждый раз, когда мне в чём-то отказывали, потому и стала Шумелкой.

От хохота Данил едва стоял на ногах.

– А мне нравится Шумелка, – в конце концов произнёс он. – Пожалуй, я буду звать тебя также. – На такое заявление Агата, естественно, прищурилась и надула щёки. – Точно! Ты – вылитая Шумелка. А ещё жёлтый дутыш.

Жёлтый цвет был у Агаты любимым. Она обожала всё, что хоть как-то было с ним связано. Особенно цветы. Тюльпаны, нарциссы, лилии, золотой шар… Последний вообще приводил её в какой-то неописуемый детский восторг, от которого у неё дрожали колени. Золотой шар Агата предпочитала даже дорогущим голландским розам, и, узнав об этом, Данил поклялся оборвать следующим летом все жёлтые цветы, которые вырастут на даче его крёстной.

– Я решила бросить танцы!

Поднявшись на цыпочки, Агата впервые озвучила эту мысль вслух. Та не давала ей покоя вот уже две недели, но всё равно оставалась просто мыслью. Сегодня Агата позволила ей обрести голос.

– Уверена?

Данил посерьёзнел, как по взмаху волшебной палочки. В его глазах не было ни осуждения, ни разочарования. Наверное, он уже давно ждал от неё чего-то подобного.

– Уверена.

– А что скажет твоя мама?

– О, мама скажет много чего, а сделает ещё больше. Может и под замок посадить, но я всё равно больше на танцы не пойду. Если понадобится, даже голодовку устрою.

Данил обхватил её лицо руками и приблизил к себе.

– В крайнем случае я всегда смогу залезть к тебе в окно с пиццей и тортом.

Агата засмеялась. Уж в чём-чём, а в этом обещании она не сомневалась ни капли.

* * *

Проснулась Агата в четыре утра от криков и возни в комнате матери. Кричала явно Анна Георгиевна, но не ругалась, а как будто стонала и плакала. Это показалась Агате странным. Она никогда не видела мать плачущей, даже в тот вечер, когда та стала брошенкой, а оттого решила, что крики и стоны – последствия не слишком-то приятного сна, и через пять минут снова благополучно задремала. Но ненадолго. Спустя какое-то время всхлипы и плач повторились. Позже к ним добавился голос Али, а потом  громко хлопнула входная дверь.

Отбросив подушку в сторону, Агата нехотя встала и побрела к матери. Анны Георгиевны и Вадима в комнате не было. Только Аля, которая в пёстрой ночнушке и наброшенном сверху халате, судорожно сдирала с кровати бледно-голубую простынь. Приглядевшись, Агата заметила на ней алое пятно, по форме напоминающее динозавра величиной с мужскую ладонь.

– Что-то случилось? – Аля промолчала. Агата обвела глазами комнату. Шкаф был открыт настежь, а верхний ящик комода задвинут только наполовину. Как будто мать и Вадим убегали из дома в спешке. – Ну, скажи уже: что-то случилось?

– Твоей маме стало плохо. Похоже, опять что-то с желудком. Вадим повёз её в больницу.

– А кровь откуда?

– Обычные женские дела.

«Обычные женские дела» начались у Агаты в двенадцать, примерно через месяц после ухода отца. К тому времени она хорошо знала слово «менструация». Реклама прокладок и тампонов отрабатывала свои деньги на сто процентов, и Агата с интересом смотрела на синие чернила и даже пару раз сама повторила показанные по телевизору опыты на «Always» матери. Это казалось ей волнующим и далёким. В глубине души она надеялась, что менструация настигнет всех её знакомых девочек, но в её жизни не наступит никогда.

В те дни Анне Георгиевне было особенно некогда, а Аля очень точно выцепила нужный момент и рассказала воспитаннице о болях внизу живота и крови на белье буквально за неделю до наступления «важного события». Агата выслушала няню храбро и не задала ни одного вопроса. Она знала, что к её одноклассницам в школу приходил детский гинеколог и даже читал целую лекцию об изменениях в организме девочки во время пубертатного периода, а после выдал каждой слушательнице индивидуальный женский набор. Что-то подобное дала ей и Аля и дважды показала, как и куда это нужно крепить, но, когда из неё спустя семь дней потоком хлынула кровь, Агата всё равно испугалась. На мгновение перед ней пронеслась вся жизнь, и она решила, что умирает.

Первый год кровотечения были особенно обильными, цикл устанавливался долго, и Агата часто просыпалась с такими же красными динозаврами на простыне, какой и остался на постели Анны Георгиевны. Именно поэтому она почти не удивилась и решила, что мать попросту сплоховала и протекла, и никаким образом не связала красное пятно со всхлипами, стонами и поспешным отъездом в больницу. «Желудок, так желудок, – мысленно согласилась Агата, – через пару часов вернётся…»

Но Анна Георгиевна почему-то не вернулась ни через два часа, ни через четыре, а вечером Вадим сказал, что её положили в больницу.

Глава 27

К матери Агату не пустили. В городе началась сезонная эпидемия ГРИППа и ОРВИ, и во всех больницах объявили строгий карантин. Вадим каждое утро возил Анне Георгиевне суп и горячее, но передавал их сугубо через медсестёр. С домашними Наумова старшая общалась только по телефону, голос при этом у неё был слабый и болезненный.

Язва не подтвердилась, и положили Анну Георгиевну почему-то в гинекологию. Аля сказала, что у неё воспалились придатки. В этот раз Агата ей не поверила, но допытываться не стала, решив лично выяснить всё у матери, когда та вернётся из больницы. В какой-то степени «воспаление придатков» Анны Георгиевны сыграло Агате на руку. В затылок никто не дышал, жизни не учил, и она осмелилась поговорить с Ольгой Викторовной самостоятельно.

В назначенный день Данил вызвался сопровождать её до клуба и не остался на улице, как она его не уговаривала. В кабинет тренера они вошли вместе. Рука об руку. Плечо к плечу.

Ольга Викторовна сидела за столом и что-то писала. Когда Агата поздоровалась и трижды покашляла в кулак, она не оторвалась от своей работы и только пододвинула кипу бумаг поближе к клавиатуре.

– Пришла сказать, что хочешь тренироваться?

Агата шаркнула ногой по полу и сглотнула. Данил несильно сжал её пальцы и чуть заметно дёрнул правым плечом.

– Нет, пришла сказать, что не вернусь в танцы. Я ухожу. Ухожу насовсем.

Ольга Викторовна подняла голову, сняла очки и потёрла переносицу. Ей было слегка за сорок. Темноволосая, высокая, с глубоко посаженными глазами и острыми чертами лица, за которые воспитанники прозвали её орлицей. Сочувствовать она не умела и была ещё более жёсткой, чем Анна Георгиевна.

– Мать знает?

– Знает, – соврала Агата. Она надеялась провернуть дело с уходом из клуба шито-крыто, а потом просто поставить родных перед фактом. – Я не хочу. Точнее, мы не хотим, чтобы на следующих соревнованиях или тренировках я получила новую травму.

Ольга Викторовна пожевала губу.

– Ты думаешь, ты первая, кто упал? Не первая. Больше скажу: не последняя. Это не гимнастика и не фигурная катание. Травм в танцах не так много, как там, но они всё равно бывают. И это нужно просто принять.

Агата посмотрела по сторонам. Шкаф, жалюзи, витрины… Почему-то ей вспомнились Екатеринбург и последние секунды джайва, во время которых она лежала распластанная по полу. Боль тогда была адская. Как будто в неё воткнули тысячу раскалённых игл. Музыка смолкла, и все уставились на неё. Даже танцевать перестали. Никита сидел рядом на корточках. Кажется, он умолял её подняться. А может, и нет. Она уже не помнила. Помнила только боль, а ещё испуганное лицо Данила. Местным врачам он её тогда не доверил и в медпункт тоже заносил на руках.

От тяжёлых воспоминаний лодыжка тут же заныла. Агата стиснула зубы и с вызовом посмотрела на тренера. Хромота всё ещё не прошла, но ходила уже без всяких костылей и трости. Друг Алексея Николаевича, рассматривая последний снимок, обещал, что она забегает со дня на день.

– Вы даже не представляете, как у меня всё болит после тренировок и выступлений. Спина, ноги, шея... Это Никите хоть бы хны, вот он и прыгает как конь.

– А кто тебе сказал, что у Никиты ничего не болит? – Ольга Викторовна вернула на место очки и повертела в руках синюю папку с какими-то документами. – Или у Жени? Или у Влада? Это спорт. Спорт высоких достижений. Тут либо болит всё, либо нет результатов.

– Это не мой спорт. Я так жить не хочу.

– И как же ты хочешь жить?

– Хочу готовиться к ЕГЭ и поступать в медицинский.

– Вижу я твой медицинский. – Ольга Викторовна с усмешкой кивнула на Данила. – Имей в виду: попросишься обратно – не приму. И никто в этом клубе тебя не примет.

– Не попрошусь.

– Не зарекайся.

Агата повернулась к двери и резко её открыла. В проёме стоял Никита. В глазах, как обычно, злоба. Подбородок трясётся. Кулаки сжаты. Не человек, а вылитый бык перед корридой. И Агата пожалела, что у неё нет копья или хотя бы рапиры.

– Бросаешь меня значит?

– А ты, значит, под дверью подслушиваешь?

Агата презрительно цокнула и, переступив порог, с грохотом захлопнула за собой дверь. Она надеялась, что не встретится с Никитой сегодня. Надеялась, что ему всё объяснит Ольга Викторовна или мать. Или, на худой конец, она просто напишет ему сообщение по вайберу.

– Столько сил, денег и времени вложено, и всё псу под хвост.

Откинув волосы назад, Агата поднялась на цыпочки. Танцевальный этикет требовал какого-то диалога, и она честно хотела расстаться с партнёром по-человечески.

– Ты – классный танцор, Никита, и партнёршу тебе надо такую же классную. А я до твоего уровня недотягиваю. Даже если сутками буду тренироваться, всё равно не дорасту. Но всё что не делается – к лучшему. Талантливых девочек много – тебе  Ольга Викторовна обязательно найдёт кого-нибудь. И пять месяцев ждать не придётся.

Развернувшись, Агата пошла вперёд. Всё закончилось, и она почти облегчённо выдохнула. Пожалуй, уход из танцев стоит отметить тортиком.

– Не надейся, что это продлится вечно. – Голос Никиты нагнал у её у самого выхода из клуба и загремел в ушах громом. – Не надейся. Твой боксёр тебя однажды так же бросит. Так же, как ты бросила меня. Как бросила Ольгу Викторовну. И вот тогда посмотрим, как ты будешь петь про лучшее.

Вдогонку он крикнул что-то ещё, кажется, пожелал ей скорой смерти, но дальше Агата уже не слушала и, прихрамывая, побежала на улицу. Её трясло и почему-то тошнило. Данил догнал её только на пешеходном переходе. По его покрасневшим костяшкам она поняла, что Никиту он всё-таки ударил.

– Он совсем придурак, да?

Данил прижал её к себе и погладил по лопаткам.

– Да. А ещё он сохнет по тебе и бесится, что ты со мной.

– Чего?

Агата отстранилась и от возмущения упёрла руки в бока. Только вот в серо-голубых глазах Данила не было смеха. Похоже, он говорил правду. Либо считал, что говорит правду.

– А ты разве не знала?

– Не знала. – Она покачала головой и прикусила костяшку левой руки, жалея, что не взяла с собой шапку. Ветер был таким сильным, что пронизывал до костей. – Да нет. Ерунда это всё. Мы только в апреле нормально общаться начали. А до этого… Ну помнишь же, я тебе рассказывала.

Данил не стал спорить и, накинув на голову капюшон, повёл её к остановке. Агата шла медленно и постоянно спотыкалась. В ушах попеременно звенели то проклятия Никиты, то слова Дани. Чему верить, она не понимала.

А затем её накрыло нечаянными воспоминаниями. Звонки, сообщения... Порыв найти анальгин. Фраза, брошенная Ольгой Викторовной про нежелание Никиты танцевать с другими партнёршами. Постоянные нападки в сторону Данила. Всё это казалось таким нереальным и одновременно совсем простым. Причина крылась не в амбициях, не в чувстве вины и не в страхе. Никита действительно был в неё влюблён, но она почему-то этого не замечала. Как и не замечала самого Никиту…

«Да теперь-то какая разница? – сидя в автобусе, сама перед собой оправдывалась Агата. – Это всё равно уже ничего не меняет. Люблю-то я Данила, а Никита пускай живёт, как хочет…»

* * *

Анна Георгиевна вернулась домой тем же вечером, и Агата, опасаясь звонка Ольги Викторовны, пришла к ней в комнату сама. Мать, худая и бледная, лежала на кровати пластом. За пять дней пребывания в больнице она потеряла килограммов десять. Недавно округлившиеся щёки спали, а глаза и вовсе ввалились внутрь. В руках впервые за много лет не было ни телефона, ни планшета, ни ежедневника. Анна Георгиевна лежала на спине и просто смотрела в потолок.

– Давай завтра, – произнесла она, как только увидела в дверях дочь и попыталась перевернуться на бок.

– Сейчас. Я хочу, чтобы ты узнала от меня. – Агата шмыгнула внутрь и встала напротив кровати. – Я бросила танцы. И я больше не вернусь в клуб, даже если ты запрёшь меня дома.

– Делай, что хочешь, Агата. Это твоя жизнь. Не моя. Только не жалуйся потом, если с медицинским не срастётся.

Последняя фраза была произнесена из-под одеяла и очень прозрачно намекала на то, что разговор на сегодня закончен.

Агате не пришлось ни плакать, ни ругаться, ни топать ногами. Проиграв тысячу битв, она всё-таки выиграла войну с танцами. И с матерью тоже…

Глава 28

У Анны Георгиевны произошёл выкидыш. Агата узнала об этом случайно, когда на утро после возвращения матери из больницы обнаружила в мусорном ведре совершенно новые ползунки голубого цвета. Вот тогда она и сообразила почём фунт лиха и собрала все ниточки в единый клубок. Сопоставила стационар, непонятно откуда взявшуюся полноту и алого динозавра на простыне. Анна Георгиевна провела дома весь день и вышла на улицу только вечером. Агата столкнулась с ней в дверях и пулей помчалась в материнскую спальню. Бумаги из больницы нашлись на пятой минуте поисков. Они лежали вместе с документами на квартиру в одном из ящиков письменного стола. «Восемнадцать недель», – только и смогла разобрать Агата, а потом наткнулась на результаты ультразвукового исследования.

– Пятый месяц, – кричала она на Алю несколькими мгновениями позже, тряся перед её лицом злосчастными справками. – А ты всё знала и молчала. Врала мне. Я что, пятилетний ребёнок? Когда вы мне собирались сказать? Перед родами?

Аля спокойно открыла посудомоечную машину и выгребла оттуда гору отмытой посуды.

– А ты всё нам рассказываешь? И сразу? – Агата сглотнула и почувствовала себя пристыженной. – Ты сказала матери, когда начала встречаться с Данилом? Сказала, что бросила танцы? Нет… Ты сходила к тренеру, решила всё одна и поставила мать перед фактом.

Агата угрюмо упала на рядом стоящий стул.

– Но ведь я тебя спрашивала. А ты то про желудок мне заливала, то про воспаление.

– Это была не моя тайна. А твоя мама ждала подходящего момента. Мы не знали, как ты отреагируешь. Она и мне-то сказала за день до выкидыша. Когда я уже живот заметила.

Агата потёрла глаза и принялась накручивать на пальцы волосы. Внезапно ей стало жаль мать. Жаль всеми фибрами души, но потом она отбросила эти мысли. Это был ребёнок Вадима. И кто бы в таком случае родился? Смуглое и темноволосое существо, отдалённо напоминающее Артура. Нет… О сестрёнке или братике Агата не мечтала никогда, отчего и пришла к выводу, что случившееся с матерью – к лучшему.

«Мама старая, – рассудила девочка. – Ей уже сорок один. Неизвестно до чего её бы довели роды. А если бы она умерла?»

И, представив последнее, Агата от ужаса прикрыла глаза.

– Не трогай её сейчас. Ей трудно. Возможно, немного позднее она расскажет тебе обо всём сама.

Вспомнив вчерашнюю сцену в спальне, Агата почесала нос. Вот почему мать не стала ругаться из-за танцев. Вот почему так легко сдалась. Из-за выкидыша. Неужели её стальная броня дала трещину?

– Но у мамы же есть я. Зачем ей кто-то ещё?

Мягкая полуулыбка Али стала горькой. Она погладила Агату по растрёпанным волосам, но почему-то так ничего и не ответила.

* * *

Начало декабря выдалось таким же снежным, как и вторая половина ноября, но к пятому числу ударили двадцатиградусные морозы. Сугробы прибило, сделав их плотными и твёрдыми. Солнце за первую декаду декабря выглянуло целых два раза, и в его лучах снег сверкал, словно серебро.

Агата терпеть не могла зиму. Она часто мёрзла и любила кутаться в шарфы, шапки и длинные куртки. Данил же напротив вечно ходил расстёгнутый и гологоловый. Глядя на него, Агата мёрзла ещё сильнее и в своих многочисленных кофтах чувствовала себя неуютно. После окончания университета она мечтала уехать в какой-нибудь тёплый город: в Ростов-на-Дону или в Сочи, но всякий раз, когда представляла тамошний Новый год без снега приходила в такой ужас, что тут же отказывалась от всех своих желаний.

Теперь у Агаты было много свободного времени, и перед уроками они с Данилом нередко гуляли. Никифоров продолжал заниматься боксом, но его тренировки стояли не чаще двух-трёх раз в неделю и не были такими жёсткими, как у Агаты. В выходные он совмещал их с залом и всегда выходил оттуда в приподнятом настроении.

– Может, в воскресенье возьмёшь меня с собой, и я посмотрю, как ты тренируешься.

– Хочешь увидеть меня у боксёрской груши или в бою с соперником?

Данил поиграл бровями. Агата задумалась. Перед её глазами возникли кадры какого-то старого фильма, в котором главного героя мутузили в углу жёлто-зелёного ринга. Выглядел он плохо. Выбитые зубы, кровь, заплывший левый глаз, лицо, будто куриная отбивная. От воспоминаний Агату замутило. Такого для Данила она точно не хотела. Нет, ему совсем необязательно драться вот так же. За титул или деньги. Достаточно, если в случае нападения какой-нибудь шантрапы из-за угла он смог бы защитить себя и её. Тем более, что занятия явно шли ему на пользу. Мускулы стали твёрже, а плечи ещё шире, чем раньше.

– Нам надо усиленно готовиться к ЕГЭ. Тебе к математике и физике, мне – к биологии и химии. Тесты решать и уже начинать что-то учить. Сами по себе знания в голову не залезут.

Агата рассчитывала поступить в столичный ВУЗ. Сбежать от неотступно контролирующей матери и перетащить за собой Данила. Он – в строительном, она – в медицинском. Что может быть лучше?  Самостоятельные, взрослые и без надзора…

Данил в этом году стал заметно серьёзнее. Наверное, помогли постоянные «пинки» Анны Георгиевны и наставления родителей. А может, он просто вырос и взялся за голову. Понял, что ему по-настоящему важно и нужно и стал двигаться по пути к поставленной цели. Агата, по крайней мере, склонялась именно к этому.

– Данич?

Оба оглянулись одновременно. Возле входа в «Магнит» стояло двое парней. Первый – высокий и блондинистый со светлыми, будто разбавленными молоком глазами, без шапки и в расстёгнутой куртке прямо, как Данил. Второй – пониже, крепко сбитый, в наглухо запечатанной аляске и в капюшоне, из-под которого торчали чёрные дреды.

– Ну, здорово! – Данил подошёл к парням и обменялся крепким рукопожатием с каждым. Краем уха Агата успела зацепить, что первого звали Коляном, а второго – Димасиком.

– Что-то совсем тебя не видно в последнее время.

– Учусь, работаю, тренируюсь, – Данил деланно растягивал слова. Ни с Агатой, ни с родителями, ни с кем из учителей он обычно так не разговаривал.

– Тренируешься? Офигеть! – Колян расширил глаза, отчего те стали ещё более бесцветными.

– Боксом занялся. Уже почти год хожу. Ну, и в тренажёрку тоже. – И Данил принялся демонстрировать в воздухе давно отработанные удары.

– А учишься где? Всё в той же школе, где в классе два человека? – Димасик заржал, и Агате стало как-то не по себе. Эти двое не внушали ей доверия. – А это кто с тобой?

– Это Агата. Моя подруга. – Данил похлопал её по плечу.

– Приятно познакомиться, – отозвалась она, и оба парня как по команде сложились пополам от смеха.

– Приятно познакомиться, – процедил Колян.

– Приятно познакомиться, – вторил ему Димасик.

Дальше Агата слушала через слово. Словосочетание «моя подруга» сильно подрезало ей крылья. «Почему он не представил меня, как свою девушку?» – молча возмущалась она, пиная носком ботинка снег и стараясь не смотреть ни на одного из новых знакомых.

– Ну, бывай. – Димасик с Коляном по очереди протянули Данилу свои огромные ручища. – Смотри не пропадай больше.

– На днюху всех соберу.

– Замётано.

Агата позволила себе выдохнуть. Данил медленно зашагал вперёд, и она засеменила следом. Судя из разговора, эти двое были Данилиными одноклассниками, только вот непонятно по какой именно школе.

– Данич? – Данил обернулся. Втянув в себя с шумом воздух, Агата сделала то же самое. Димасик достал из кармана пачку сигарет, вытащил одну, поджёг зажигалкой и медленно затянулся. – Забыл сказать тебе. В следующее воскресенье Лера выступает во Дворце Молодёжи. Её коллектив даёт там большой концерт. Придёшь?

По лицу Никифорова пробежала короткая судорога. Минуту он как будто раздумывал, а потом как-то слишком наигранно покачал головой.

– А чё так? Подругу бы взял. Вход свободный. Для своих.

И Димасик с Коляном снова заржали в унисон, как две давно некормленные лошади.

– Агату уличными танцами не удивишь. Она – бальница.

– Бальница! – с чувством произнёс Колян по слогам, и Агата ясно уловила в его интонации: «Куда ж нам до неё, холопам…»

Но Данил пропустил эту насмешку мимо ушей. Или сделал вид, что пропустил.

– Да и зачем мне? Сейчас самый главный фанат Леры – Стас. Вот пусть он к ней на концерты и ходит.

И, показав в воздухе кавычки, Данил отвесил короткое «пока» и показал парням свою спину.

Следующие десять минут они шли молча. Агата теребила от холода нос и посильнее куталась в длинный шарф с кистями. На ней был прошлогодний пуховик цвета морской волны, который здорово подходил к её глазам и волосам.

– Даня? – Он её не услышал, и тогда, чтобы обратить на себя внимание, она хорошенько ударила его кулаком в плечо.

– Что?

– Ты перестал общаться со Стасом, потому что он начал встречаться с Лерой?

Данил остановился, откинул голову назад и потёр шею.

– Я перестал общаться со Стасом, потому что мы разошлись во мнениях. Я сказал ему, что моя девушка болеет, а он всё равно тащил меня в клуб. А когда я не шёл, обижался.

– А откуда ты знаешь, что он теперь с Лерой?

– Блин, Агата, да они вместе с августа. Я же не виноват, что его обновления у меня в новостях всплывают. Увидел совместную фотографию – зашёл, посмотрел и сделал выводы.

Она качнула головой и сузила глаза до размеров булавки. Противные окуляры были запрятаны глубоко в тумбочку ещё две недели назад. После снятия гипса Агата буквально заставила себя носить контактные линзы.

– Значит, совместную фотографию увидел?

Данил кивнул, и она почувствовала себя преданной. Из недр памяти снова всплыло словосочетание «моя подруга», которое в союзе с «совместной фотографией» навело Агату на очень неприятные мысли.

– Ты меня стесняешься?!

До неё вдруг дошло то, о чём ей так долго втолковывала мать. Разница в два года и два месяца для них сейчас была колоссальной. До совершеннолетия Данила оставалось около трёх недель. Агате же было по-прежнему пятнадцать. Да Колян с Димасиком, наверное, бы со смеху умерли, если бы узнали про её возраст.

– Вот здрасьте-приехали. С чего ты взяла?

– Потому что, потому что я… – Голос у Агаты дрогнул. Она не смогла произнести слово «малолетка», считая его нецензурным, а потому выдавила: – Я для тебя маленькая.

Данил хлопнул себя по лбу, вытер ладонью лицо и издал звук, похожий на рычание.

– Началось... – Потом он сделал глубокий вдох, на секунду зажмурился и заговорил уже более спокойным тоном: – Давай ты не будешь включать режим Шумелки, ладно?

Агата затрясла подбородком. Для неё Данил был целым миром. Особенно сейчас, когда она оставила танцы. Он, мать, Аля, Вадим да учителя в центре – больше у Агаты не было никого. А вот у Данила было. Круг его приятелей и приятельниц превышал десятки сотен человек. Учёба давалась ей куда легче, чем ему, но о жизни он знал в разы больше. С ним ей было не просто весело, не просто хорошо. Она даже не могла подобрать слово, чтобы объяснить всю гамму чувств, которые испытывала, находясь с ним рядом, но испытывал ли он хотя бы в половину похожее?

Они начали встречаться в начале мая, и она почти сразу заболела, потом они без конца бегали в школу и закрывали учебный год, а после мать увезла её на юг. На юге они провели две совершенно волшебные недели, а затем их опять накрыла разлука почти на месяц. Она вернулась, начался сентябрь, за ним учёба и тренировки. Аля по указке матери ходила за ней, как сторожевой пёс. Какой клуб вечером в выходные? Её в кино-то еле-еле отпускали. Ну, а дальше она сломала ногу, а там вовсе стало не до развлечений…

У Данила же всегда всё было по-другому. Он находил время на общение с друзьями. В сентябре точно. Правда, звонить ей он тоже не забывал. Как договаривались: утром и вечером. Она давно исключила из своего лексикона слова «будильник». Агата принципиально его не заводила. Данил будил её ровно в девять, когда просыпался сам либо когда возвращался домой с тренировки.

Несколько раз он встречался с друзьями поздно вечером. Они ходили в бильярд, а потом на какой-то модный ужастик. Агата тогда даже хотела с ним поругаться, но Аля вовремя её остановила: «Иногда парня или в будущем мужа надо отпускать гулять с друзьями. И хорошо, что сейчас он тебе об этом рассказывает. Плохо, если он будет делать это украдкой. А, если ты будешь всякий раз из-за этого дуться, то сама подтолкнёшь его к обману».

С доводами няни Агата в ту пору согласилась. В бильярд и на фильм ужасов она всё равно не хотела. Тогда. Но сейчас своё мнение поменяла.

– Ты не знакомишь меня с друзьями. Никуда не берёшь. Даже сегодня представил не как девушку, а как подругу.

– Ну, брякнул глупость, не подумав. – Он улыбнулся и попытался её обнять. – Ты разве меня не знаешь?

Ещё больше распаляясь, Агата сбросила его руку и полезла в сумку за телефоном. Они часто переписывались в социальных сетях. Но ей раньше не приходило в голову то, что пришло сейчас. На аватарке «ВКонтакте» Данил был один как перст. А графа «семейное положение» там и вовсе отсутствовала.

– Кроме твоих родителей, меня вообще никто не знает. Я тебе – никто, – произнесла она, тыча в телефон пальцем. –  Столько времени прошло, а ты даже не удосужился мне заявку на СП прислать.

Данил дёрнул плечом и снова откинул голову назад.

– Ты издеваешься?

– Это ты издеваешься!

– Я даже представить не мог, что у нас СП в «ВК» теперь самое главное в жизни. Я около тебя месяц сидел, как привязанный, но это, оказывается, ничего не значит. Важно только, поставил я с тобой фотку на аватарку или нет.

– Но с Лерой-то ты менял эти фотки каждый месяц, – чуть не выпалила она, но сдержалась. На душе было гадко и горько. Резко заболели голова и лодыжка, и Агата, топнув от злости здоровой ногой, зашагала в противоположном направлении.

– Агата! – Его голос долетел до неё на светофоре. Она упорно шла вперёд. – Да остановись ты, я сказал!

Она не повернулась, и тогда он, чертыхнувшись, побежал за ней и схватил за пуховик.

– Что ты делаешь? Перестань немедленно! – Она пыталась увернуться, пока он, придерживая её за талию левой рукой, доставал телефон и настраивал переднюю камеру правой.

– Как что делаю? Чёртово совместное селфи. Тебе же его для счастья не хватает.

– Ну, конечно! – Выпятив губы, Агата отпрыгнула в сторону. – Нашёл время фотографироваться, когда я зарёванная и злая.

Следующие две минуты она безбожно перерывала сумку в поисках расчёски и зеркала, а после ещё пять – привозила себя в порядок. Вообще Агата не очень-то любила фотографироваться. Фотогеничной она не была с роду и получалась на снимках искусственной, как кукла. На море Данил часто пытался её фотографировать, а Лариса Сергеевна даже щёлкнула их вдвоём на качелях. Но Агата все фотографии попросила удалить. На щеках у неё тогда вылезли веснушки, а на носу зверски шелушилась кожа. Интернет в «Дикой чайке» всё равно почти не работал, и надо было пройти все девять кругов ада, чтобы загрузить в социальную сеть хотя бы одну фотографию.

–  Готова? – Агата кивнула. Данил обнял её, вытянул другую руку вперёд, нажал на кнопку камеры и сделал шесть селфи.

–  Вот эту, – тщательно рассмотрев все, выбрала Агата. Данил поставил фотографию на аватарку. Через две секунды та опубликовалась на его стене.

–  Довольна?

–  Очень. – Она чмокнула его в щёку и сделала репост к себе на страницу. – На следующей неделе я выпрошу у мамы тушь, надену платье, и мы сфотографируемся снова.

Данил издал полустон-полувздох и закатил глаза.

– Ладно. Раз надо, значит, сфоткаемся ещё раз.

Агата улыбнулась ему самой счастливой и самой широкой улыбкой, на которую только была способна. Ссора умерла в зародыше. И Агата жалела только об одном, что когда-то заставила Данила удалить фотографию, на которой она стояла возле персикового дерева в ярко-зелёном купальнике. Тогда этот снимок показался ей слишком откровенным и личным, сейчас же она думала по-другому. Он мог бы превосходно украсить «стену» Данила.

Следующие шесть часов прошли без потрясений, а к полуночи число «лайков» на новой аватарке Данила перевалило за три сотни.

Глава 29

Ко дню рождения Данила Агата готовилась основательно. Перерыла кучу статей в интернете и пролистала все имеющиеся в доме глянцевые издания. Не помогло ничего. Идея подарка в её голову пришла спонтанно, как раз в тот момент, когда Аля доставала из духовки свой коронный смородиновый пирог. Агата задумала испечь Дане торт. Сама. И не какую-нибудь там «Шарлотку», а его любимую «Старую Прагу».

Двадцать седьмое декабря прошло в заботах и беготне. Под чутким руководством Алевтины Михайловны Агата завела тесто, сделала крем, глазурь и сироп. Бисквит получился, на удивление, высоким и пышным, и Агата бережно разделила его на три части. С украшением и пропиткой пришлось повозиться. Вместо заявленных трёх часов младшая Наумоваа потратила все четыре, но в целом результатами своих мучений осталась довольна. Торт вышел немного кособоким, будто подвыпившим, но выглядел более, чем прилично. За крем и надпись «Любимому на день рождения» Аля поставила воспитаннице твёрдую пятёрку.

Ночь на двадцать восьмое декабря Наумовская «Старая Прага» провела в холодильнике. Сама Агата с трудом доспала до семи, а затем, вскочив с кровати, долго накручивала на плойку волосы. Тушь Анна Георгиевна ей так и не купила, но пообещала подарить на Новый год. От скандала Агата удержалась, однако слова матери взяла на заметку и к туши попросила до кучи ещё и новое платье. Фиолетовое, из тонкого трикотажа и обтягивающее фигуру. Агата нашла его в интернет-магазине и просто с ума сходила, как хотела купить. Правда, сегодня она решила Данила платьем не баловать и ограничилась белой кашемировой водолазкой и красной клетчатой юбкой в складочку.

Анна Георгиевна застала дочь на кухне в начале девятого. Та любовно упаковывала торт в специальную коробочку из картона. Аля стояла рядом и теребила в руках узкую белую ленту. Доставать свечи из фабричной упаковки Агата не стала. Она собиралась украсить ими торт не раньше, чем окажется в квартире Никифоровых.

– Слышали про Алёну Аркадьевну? – Анна Георгиевна села на выдвинутый стул и налила полный стакан апельсинового сока. Агата повернулась к матери исключительно из вежливости. Она слишком боялась вляпаться в крем по краям торта.

– Что с ней не так?

– У неё Юля беременна. Я их встретила вчера в клинике. – Анна Георгиевна не уточнила в какой именно клинике, но Агата и без того понимала, что в той, в которой был гинеколог, и ей как-то сразу поплохело.  – Судя по животу, уже месяц шестой, не меньше. Хотят рожать. Юля тощая, как скелет. То ли на диете сидит, то ли токсикоз замучил. Не знаю. Под глазами синяки. Сама бледная как поганка.

Алёна Аркадьевна в учебном центре Анны Георгиевны работала с дошколятами и детьми младшего школьного возраста. Её единственная дочь Юля год назад закончила девятый класс и ушла учиться в медицинское училище. С Агатой она никогда не общалась. Юля была заводная, яркая и с детства пользовалась вниманием мальчиков. Да и не только мальчиков. Все девочки параллели мечтали с ней дружить и считали за счастье, если она вдруг снисходила до разговора с ними. Агата завидовала Юле с начальной школы и в тайне мечтала иметь хотя бы половину её популярности.

Аля на заявление Анны Георгиевны не сказала ничего. Агата вернулась купаковыванию «Старой Праги». Минуту или две все молчали.

– Ты даришь Данилу на день рождения торт?

Агата кивнула. Анна Георгиевна вчера весь день бегала по делам, поэтому старания дочери не видела и сейчас с интересом разглядывала слегка «подвыпившее» творение.

– Помощь нужна?

– Нет, уже всё готово. Осталось только лентой завязать.

Анна Георгиевна тоже кивнула, а потом как-то странно посмотрела на Алю. В движении её подбородка проскользнуло лёгкое недовольство, но ничем другим она его не выразила.

– Будет ещё что-то или только торт?

– Ещё два билета на мастер-класс по изобразительному искусству. Из Москвы десятого января приезжает Александр Ворончихин. Это очень известный художник. Я погуглила. Думаю, Дане будет интересно его послушать.

Анна Георгиевна усмехнулась и прикрыла тыльной стороной ладони глаза. Это показалось Агате жутким неуважением. Словно мать обесценила её подарок и посчитала детской глупостью. От негодования она даже приготовилась к какой-нибудь колкости вроде: «Только себя ему не дари, пожалуйста», но мать, вызвав такси до дома Никифоровых, преспокойно принялась уплетать поставленный перед ней Алей омлет.

От такси Агата отказываться не стала, уж слишком боялась ненароком испортить торт. Тот стоял у неё на коленях, как величайшее из сокровищ, и Агата каждый раз хмурилась, когда водитель слишком резко тормозил на светофоре. За три квартала до нужного места её пронзила совершенно убийственная мысль. А ведь она не договорилась о подарке с Ларисой Сергеевной. Вдруг мама Данила всю ночь пекла такую же «Старую Прагу». От осознания этого факта Агату прошиб холодный пот, и в квартиру с номером 256 она поднималась на негнущихся ногах. Лариса Сергеевна встретила её на пороге. Без макияжа и в домашнем костюме, но по обыкновению тёплая и ласковая. Даже если она и готовила всю ночь торт, Агата об этом не узнала и, расслабившись, спокойно расставила свечи и вошла к Данилу в комнату.

Даня спал на животе, уткнувшись лицом в подушку. Одеяло свисало с кровати ровно наполовину и одним из концов касалось пола. Шторы в комнате задёрнуты не были. На стуле лежал ворох грязной одежды, а стол чудом не ломился от посуды с остатками ночного ужина.

– Соня, вставай!

В нос Агаты ударил потрясающий запах его одеколона. Того самого, с нотками лаванды и кедра. Руки у неё задрожали. Торт на железном подносе да ещё и со свечками весил тяжелее слона, и если бы Данил вовремя не вскочил с кровати и, расплывшись в улыбке, не бросился к ней, «Старая Прага» точно бы оказалась на полу.

– Сегодня тебя разбудила я, – смеялась Агата. – С днём рождения! С днём рождения!

Свечи они задули вместе. И довольный Данил усадил её на кровать.

– А в подарках у меня сегодня только торт или можно рассчитывать на что-то ещё?

– Второй подарок будет вечером.

И, щёлкнув именинника по носу, Агата потащила его на кухню. Вечерним презентом были пресловутые билеты на мастер-класс. Она специально заказала их с курьером, посчитав доставку до квартиры оригинальной и взрослой.

Пятью минутами позже они уже вовсю уплетали на кухне торт. Алексей Николаевич уехал на работу ещё до приезда Агаты, и за столом их сидело трое. Лариса Сергеевна каким-то образом успела переодеться в стильный брючный костюм, а вот её без конца улыбающийся сын так и остался в домашних штанах и чёрной майке, в которых недавно вылез из постели. Ему это явно добавляло настроения. В ближайшие несколько дней Данил собирался оторваться по полной, тем более что их с Агатой отпустили на законные каникулы ещё вчерашним вечером.

После завтрака они сразу ушли на улицу, гуляли в парке, рассматривали ледяные фигуры, ели гамбургеры и пили горячий латте из одного большого стакана на двоих. Потом заглянули на каток и там так дико замёрзли, что Данилу даже не пришлось уговаривать Агату вернуться к нему домой.

– А завтра устроим большую тусу, и я представлю тебя друзьям.

О вечеринке в кафе по случаю его совершеннолетия Данил говорил уже неделю, и у Агаты сосало под ложечкой всякий раз, когда она думала о празднике без взрослых. Был снят целый зал, но количество приглашённых держалось в строгом секрете.

– Ты знаешь, что я тебя люблю? Очень-очень сильно люблю.

Они остановились в прихожей, дома было тихо, как в склепе. Ни Алексей Николаевич, ни Лариса Сергеевна из клиники ещё не вернулись, и Агата от переизбытка чувств не донесла пуховик до вешалки и уронила его на пол. Данил впервые признался ей в любви. Вот так, прямо и без улыбки, и это сделало её ноги ватными.

– Эй, после такого ты должна тоже что-то сказать.

И Агата сказала. Честно и без утайки. Подняла с коврика пуховик и не заметила, как оказалась в Даниной комнате. Она сидела на столе. А между её коленей стоял он. Его руки гладили её поясницу. И если бы только поясницу…

– Тебе хорошо со мной? – Она кивнула. Насколько хорошо описать словами она бы всё равно сейчас не смогла. – Тогда как насчёт второго подарка?

– Второго подарка?

– Да, второго подарка.

И тут неё обрушилась лавина поцелуев. Щёки, подбородок, оголённые участки шеи. Сердце у Агаты забилось быстрее и громче, и она почти нехотя увернулась от его губ. В голове почему-то промелькнул образ Юли, беременной, бледной и с синяками под глазами.

– Вторым подарком должны были стать билеты на мастер-класс Александра Ворончихина. Я заказала их с курьером, но курьер, видимо, опаздывает.

Данил присвистнул. Такого ответа он не ожидал. И на мгновение в его серо-голубых глазах-океанах промелькнуло разочарование. Разочарование, неодобрение и гнев. Но справился он с ними быстро. До того, как Агата успела запаниковать и испытать очередное чувство вины.

– Ладно, а то ещё нажалуешься на меня, что я совращаю малолетних.

Она улыбнулась и прижалась к его лбу. Конфликт был исчерпан. Данил снова её понял и превратил своё негодование в шутку. Это вселило в неё уверенность и позволило нарисовать в голове определённый план действий. Не в пятнадцать и, скорее всего, вряд ли в шестнадцать. Если так сильно любит, пусть ждёт.

Дальше они уселись смотреть фильм про инопланетян, и заблудившийся курьер дошёл до адресата примерно на середине киноленты. Сразу после вернулись Алексей Николаевич и Лариса Сергеевна.

Вадим приехал за Агатой в девять, и спать она легла абсолютно счастливая. Все её мысли занимал завтрашний праздник. Дискотека, конкурсы, банкет, друзья Данила… Жаль, Вселенная опять вмешалась в её жизнь и перевернула все карты. Утром двадцать девятого декабря Агата проснулись с жуткой зубной болью и флюсом.

Глава 30

На вечеринку по случаю совершеннолетия Данила Агата так и не попала. У неё резался зуб мудрости, и над десной образовался капюшон, который пришлось надсекать у стоматолога. В результате двадцать девятого декабря Агата не могла ни есть, ни разговаривать. Данил отмечал свой праздник в одиночку. Точнее, в компании приглашённых друзей и подруг.

После операции Агата почти сразу уснула. На обиды сил не осталось, и она решила не мешать Никифорову как следует повеселиться в кафе. В конце концов, он действительно сидел с ней целый месяц, поэтому пусть хоть восемнадцатилетние встретит по-человечески. Анна Георгиевна такому заявлению не обрадовалась, но критиковать его вслух не стала. Её голова в последние дни уходящего года работала в другом направлении. Наумова старшая боялась, что Алексей Николаевич вот-вот подарит сыну машину, чем окончательно загубит все её педагогические старания, однако тот оказался совсем не так прост, как она всегда о нём думала.

– Сначала пусть поступит на бюджет в какой-нибудь ВУЗ, а после поговорим о машине.

Такое решение вызвало у Анны Георгиевны бурю положительных эмоций, о чём она, разумеется, тут же сообщила Алевтине Михайловне, не преминув добавить, что эта дельная мысль станет отличной мотивацией для подготовки Данила к экзаменам.

Тридцатого декабря Данил позвонил Агате только в половине второго дня. Это её, как ни странно, не расстроило. Десна по-прежнему ныла, не позволяя думать ни о чём-то другом, кроме проклятого зуба, а выложенные фотографии «ВКонтакте» выглядели вполне прилично и безобидно. Зевая, Данил рассказывал то про Димасика, то про Коляна, а то и вовсе про каких-то Ивана и Лёху. От количества имён у Агаты кружилась голова, но она с честью выдержала весь разговор, ни разу не прервав Данила на полуслове. Анна Георгиевна в это время с досадой выговаривала Але, что «её будущий зятёк как пить дать керосинил всю прошлую ночь».

Новый год Данил и Агата тоже отмечали не вместе. К Никифоровым приехал Павел, и они всей семьёй укатили в Красную Поляну кататься на горных лыжах. Павел вернулся не один, а с невестой, канадкой по имени Люсия. И Агата все праздники рассматривала их совместные фотографии. Люсия была большеглазая, кудрявая и, судя по всему, мулатка. На ней здорово смотрелись вещи белого цвета, а на всех селфи она жалась то к жениху, то к будущей свекрови.

Под бой курантов Агата загадала одно-единственное желание – поступить в Московский медицинский университет на бюджетное отделение. С появлением Данила у неё теперь было всё, исключая разве только общение с отцом, но без этого она уже научилась обходиться. Наготовив кучу салатов, Аля снова куда-то уехала, поэтому две тысячи двадцатый год, как и прошлый две тысячи девятнадцатый, Агата встречала в компании матери и Вадима. Тушь и платье ей всё-таки подарили, и осталось только дождаться Данила, чтобы нащёлкать новых фотографий. На их аватарках по-прежнему стояла та, что была сделана после встречи с Димасиком и Коляном. Агата любовалась ею ежедневно и с гордостью рассматривала графу «Семейное положение» в профиле своего кавалера. Встречается с Агатой Наумовой. Эти три слова грели ей сердце лучше самого тёплого в мире пледа.

Иногда от скуки Агата думала о Лере, но на её страницу принципиально не заходила. Не потому что боялась попасться или считала это чем-то неприличным. Причина крылась в другом. Такое шпионство причиняло Агате боль. Страшную и невыносимую. Она не хотела видеть, что у Леры больше друзей, больше «лайков» и больше просмотров на записях, чем у неё. Она всё ещё немножко ей завидовала. Хотя вроде как и завидовать-то было нечему, но факт оставался фактом. Порой в голову Агаты лезли странные мысли. Как Данил и Лера начали встречаться? Где познакомились: во время её концерта или в школе? Он сказал однажды, тогда после вальса для ветеранов, что ему нравятся уличные танцы. Они нравились ему всегда или после того, как в его жизнь ворвалась Лера? А она, конечно же, не могла не ворваться. Красивый, весёлый, богатый. Естественно, она схватилась за него мёртвой хваткой. Только вот почему в таком случае отпустила?

Эти вопросы без конца крутились в мозгу Агаты и не находили выхода. Она не позволяла им обрести голос. Произносить имя «Лера» при Даниле было слишком опасно. «Не надо ему лишний раз о ней напоминать. Ни к чему», – говорила она себе и заталкивала мысли об Андроповой в самый дальний уголок сознания, но рано или поздно всё равно к ним возвращалась.

Январь выдался наполовину морозным, наполовину снежным. Про мастер-класс по изобразительному искусству Данил благополучно забыл. Он вернулся из Красной Поляны поздно вечером девятого и десятого проспал весь день. Из-за пропавших билетов Агата дулась целые сутки, и он еле-еле задобрил её пирожными-корзиночками и проверенным способом целования у стены возле дверей центра.

Февраль начался с оттепели. Температура воздуха держалась от нуля до плюс трёх. С крыш капала капель, по дорогам бежали ручьи, снег стал грязным и рыхлым. Количество заболевших ОРВИ и ГРИППом  росло как на дрожжах. Школы по давно заведённой традиции благополучно вывели на карантин. Данил и Агата учились. Тихонько. Анна Георгиевна мониторила сводки новостей ежечасно. Настораживал её, однако, не карантин. И даже не проверки, которыми пугал департамент учреждения дополнительного образования. Все средства массовой информации наперебой писали о новом вирусе, жутко опасном и заразном. Его называли COVID-19, и к началу марта он ещё не коснулся ни Сибири, ни Урала, но Москву зачумлил основательно. Боясь заразиться, Анна Георгиевна без конца обрабатывала руки антибактериальным гелем, а Аля завела привычку протирать все упаковки товаров, принесённых из магазина, спиртовыми салфетками.

Агата не использовала ни то, ни другое. Гораздо больше новостей и статистики её расстраивало то, что в кинотеатрах собирались ввести ограничение на количество продаваемых билетов. Город шумел. Продукты в магазинах скупались тоннами. Отмечать шестнадцатилетние в кафе Агате по понятным причинам не разрешили.

– В центре, потом дома с семьёй. Если хочешь, можешь пригласить Данила. На этом всё, – отрезала Анна Георгиевна, и Агате пришлось согласиться.

«Хоть такой праздник, чем никакой», – пожала плечами она и третьего марта выкинула из головы все плохие мысли разом. Настроение подняли новое платье и накрашенные ресницы. Разрешение на косметику в некоторой степени уравновешивало запрет на кафе. «Компромисс», – как выразилась Анна Георгиевна и сунула дочери пять тысяч на мелкие расходы. Шкандыбая на восьмисантиметровой шпильке, Агата принимала поздравления из всех уголков центра. Свёртки от учителей, Зои Альбертовны и Вадима были свалены в одну разноцветную кучу на подоконнике. Агата ждала Данила. Весь остальной мир, ковид и его микробы она послала куда подальше.

Он принёс ей охапку жёлтых тюльпанов и белого плюшевого мышонка со смешными светло-розовыми ушами. Мышонок был интересным. В полосатом свитерке, с ярко-красным сердцем и надписью «Love». При надавливании он пел: «Я люблю тебя», – и тянул к Агате маленькие лапки.

Охапка тюльпанов упала на парту. Мышонок чебурахнулся на пол. От переполнявшего душу счастья Агата чувствовала себя пьяной. Данил стоял на расстоянии вытянутой руки. Данил любил её. А она его обожала…

– Тебе сегодня шестнадцать.

– Ага, – она закинула руки ему на шею. Ей хотелось быть ближе. Хотелось, чтобы он никогда не отпускал её от себя.

– Тебе сегодня шестнадцать. – Его дыхание стало тяжёлым. Мускулы напряглись, а пальцы потянули наверх край её платья. – Тебе сегодня шестнадцать. – И, когда он сжал её бедро и коснулся паха, Агату будто кипятком ошпарило.

В последние две недели Данил особенно осмелел. Даже Анны Георгиевны не стеснялся и всё время пытался погладить Агату по выпирающим частям тела. Видимо, подготавливал. К очень важному разговору. И не только к разговору…

Поцелуи один за другим посыпались на неё, как капли дождя, как снег, как град, как конфетти во время праздника. Чувственные, смелые, глубокие.  Она по обыкновению попыталась увернуться, но сегодня он не позволил ей вырваться и ещё крепче прижал к стене между окнами.

– У меня родители уехали в командировку. Будут только завтра. И если ты отпросишься под каким-нибудь предлогом, мы...

Окончание фразы Агата не услышала. Она, не отрываясь, смотрела на Данила. Она впервые видела его таким. С тяжёлым дыханием. С расширенными зрачками. Сегодня он не просил. Сегодня он требовал.

– Нет.

– Что нет? Думаешь, тебя не отпустят?

– Я не буду отпрашиваться.

– Почему?

«Потому что мне всего шестнадцать!» – хотелось крикнуть Агате, но она предпочла насупиться и замолчать.

– Мы долго будем заниматься этой фигнёй?

– Какой фигнёй?

– Этой! – он неопределённо махнул рукой. – Мы встречаемся почти год. И я почти год тебя жду. Ладно, на юге действительно было рано, в декабре – опасно, но сейчас-то что тебя пугает? Шестнадцать лет – это возраст согласия. Никому ни за что не влетит.

Она промолчала. Сейчас её пугал он.

– Только не говори, что всё ещё не готова. – Данил отрывисто дёрнул головой и, схватившись за телефон, отвернулся к стене. Агата всплеснула руками. Она понятия не имела, что обычно говорят в таких случаях.

– У меня никогда не было и…

– А у меня было, и поэтому меня уже достало ходить в кружок «Умелые ручки».

«Ходить куда?»

Агата поморщилась. И всё же первая половина фразы кольнула её куда сильнее, чем вторая. Агату так и подмывало спросить: «С Лерой?» Но она слишком сильно боялась услышать «да» и «не только».

– Может, сходим в кино?

– В кино из-за пандемии сейчас ограничения. Билеты продают через место.

– Тогда давай погуляем по торговому центру.

– И почему тебя вечно тянет в торговый центр? Что там делать? Заразу ловить?

Голос у Данила был сухим и грубым. С такой обидой и злостью он разговаривал с ней всего раз.  На утро после расставания с Лерой…

– Мы сегодня дома хотели семьёй посидеть. Придёшь?

– Не знаю. – Закончив набирать какое-то сообщение, он резко схватил рюкзак. – Мне идти надо. Стас написал. У него какое-то дело. Сказал, чтобы я срочно дул к нему.

– Сейчас?

– Сейчас! Учителям скажешь, что у меня живот прихватило.

Агата нахмурилась и отошла в сторону. Настроение у неё было ниже, чем высота установки розеток по евростандарту. Данил ушёл и на прощанье не сказал даже «пока». Чтобы не видеть его удаляющуюся спину, она отвернулась от окна и задержала дыхание.

Глава 31

Третьего марта две тысячи двадцатого года Данил так и не пришёл в квартиру Наумовых. Агата молча смотрела на свежеиспечённый торт и не хотела задувать свечи. Стол, как водится, был богатым и ярким. Анна Георгиевна без конца травила поздравительные байки. Вадим кивал. Аля суетилась над закусками. Никто ничего не спрашивал. Все вели себя как обычно. Смеялись, ели салаты и хвалили торт. В болезнь Данила поверили.  Или сделали вид, что поверили. Агата не знала, что думать, и просто таращилась в пустую тарелку. Еда застревала в горле. Кое-как дожевав кусок «Наполеона», она понуро ушла к себе

Каким-то образом букет жёлтых тюльпанов оказался в белой хрустальной вазе в центре стола у компьютера. Возможно, его поставила Анна Георгиевна, но, скорее всего, Аля. Агата не могла вспомнить, как и когда он перекочевал в её комнату. Все воспоминания о сегодняшнем дне были какими-то тёмными и мутными. Учителя объясняли новый материал, но, чего он касался, она бы не пересказала даже под пытками. Груда подарков лежала на кровати. Вот их точно принёс Вадим и даже посоветовал открыть, чтобы не убежали. Агата тогда даже не улыбнулась, а сейчас просто сбросила всё на пол и легла на пёстрое покрывало, оставив рядом только белого мышонка. Он улыбался ей по-детски беззаботной улыбкой и, когда она слишком сильно его сжимала, шептал: «Я люблю тебя». От этих слов Агате хотелось плакать.

Данил не позвонил ни в одиннадцать, ни в двенадцать, ни в час ночи. Прождав до последнего, она уткнулась в подушку и зарыдала. «Идиотка! Какая же я идиотка! Что себе навыдумывала? Что решила поберечь? Кусочек кожи между ног», – осознав последнее, Агата завыла в голос. Мать она теперь считала своим самым злейшим врагом. И как она вообще могла её послушать. Хранить? Для чего? Да кому это вообще нужно в двадцать первом веке? Разве мало девочек, которые занялись сексом раньше, чем она впервые поцеловалась. От слёз Агату трясло. Да ещё и Юля эта с её беременностью в семнадцать. Да разве все беременеют? И почему, почему она купилась на эти сказки и поверила матери? Что вообще может знать её мать? Она же старая! Ей сорок один! И она ничего, совершенно ничегошеньки не понимает в современной жизни!

– Эй, что случилось с моей Шумелкой? –  Проходившая мимо Аля, услышав всхлипы, тихонько приоткрыла дверь и зашла в комнату.

Агата лежала ничком. Её плечи дрожали. Ярко-жёлтую наволочку впору было нести в ванную и выжимать.

– Всё плохо… Очень-очень плохо.

– Кто-то умер?

– Даня не звонит и не пишет.

– Ну, он же заболел. Вот выздоровеет и позвонит.

– Не позвонит! И не заболел... Я просто всем так сказала. Мы сегодня поссорились. Сильно поссорились. Он ушёл, и я боюсь, что всё…

– А почему поссорились?

От такого вопроса язык у Агаты онемел, и она сумела произнести только: «Разошлись во мнениях».

Аля покачала головой и вздохнула. Ей почему-то пришло в голову, что голубки, как она иногда мысленно называла Агату и Данила, поругались из-за нового видео какого-нибудь известного блогера.

– Всё ещё будет хорошо. Вот увидишь. Даня тебя не бросит.

Не отрывая лица от подушки, Агата снова всхлипнула. Аля легла с ней рядом и долго-долго гладила по спине, пока они вместе не задремали.

* * *

Утром Агата проспала. Данил впервые за много месяцев не разбудил её привычным звонком в девять утра. Любимая мелодия не прорезала тишину в комнате. Её телефон мирно лежал на тумбочке и не подавал признаков жизни до тех пор, пока дверь в спальню не открыла Аля.

Вскочив с кровати, Агата заметалась по комнате в поисках одежды и щётки для волос. Времени на завтрак не было. Натянув свитер и джинсы, она сделала высокий хвост и побежала на занятия так, будто за ней гнались.

На улице шёл снег. Мокрый и безрадостный. Природа бушевала. Снежинки липли к курткам прохожих, а те даже не пытались их стряхивать. Вода была повсюду. Неприятная, холодная и грязная. Данила в центре не оказалось, и по телу Агаты прокатилась волна сначала непонимания, а потом ужаса. Забыв о гордости, она позвонила ему сама. Первая. Но не получила ответа. Его телефон не был занят. Его телефон был выключен. Сбросив вызов, Агата принялась мониторить социальные сети. В последний раз Даня появлялся «ВКонтакте» как раз перед уходом из центра. Она набрала его номер ещё раз и снова услышала электронный голос, говорящий об отсутствии зоны действия сети. Паника в груди нарастала. Данил не появился на занятиях ни через десять минут, ни через час после прихода Инны Владимировны.

«Надо звонить Ларисе Сергеевне или Алексею Николаевичу, – рассуждала Агата, делая вид, что читает биографию Солженицына. Список его произведений никак не хотел укладываться в её голове, и «Корпус» вместо ракового стал роковым. – Нет… – она мысленно содрогнулась, – они же в командировке, значит, знают ещё меньше, чем я...»

– Основная идея рассказа «Матрёнин двор»…

Агата не знала основную идею этого произведения. Она даже отдалённо не представляла, кто такая Матрёна и что там случилось с её двором. Агата снова и снова думала о Даниле и решила, что сядет обзванивать больницы, как только закончится литература.

Но Данил вошёл в класс прежде, чем она схватилась за телефон.

Чуть покачиваясь, в мокрой серой куртке и с фиолетовым синяком во всю левую скулу.

– Боже мой! – только и смогла вымолвить она и прижала ладонь к губам. – Ты подрался?

Данил отвёл глаза в сторону. Уши у него покраснели.

– Вчера два придурка к девушке приставали. Я защитил.

– Понятно. – Не выдержав, она шагнула вперёд и крепко обняла его за шею. В нос ударил сильный запах перегара. Похоже, вчера он выпил. И, похоже, выпил немало. – Ты не позвонил ни вечером, ни утром. Я так беспокоилась! Боялась, что случилось что-то плохое. Почему у тебя телефон вне зоны?

Он не ответил. Но уши у него покраснели ещё сильнее.

– Сегодня мама уехала куда-то на весь день, а Аля отпросилась в больницу. Поэтому… Поэтому, – последнюю фразу Агата говорила уже его кедам, – если хочешь, мы можем пойти ко мне и..

Он не дал ей закончить, сгрёб в охапку и выдохнув в волосы: «Прости. Я не должен был… Не должен был всё это говорить. И особенно уходить…»

Агата засмеялась. Вместе со смехом из глаз брызнули слёзы. Она была готова. Или сдалась. Это уже не имело значения. Впереди маячила всего одна «пара» математики. Но он покачал головой, а потом зашептал ей в самое ухо:

– Ты даже не представляешь, как я хочу тебя. Но не так. Не сегодня.  Сегодня точно нет. Больше я тебя не обижу. Обещаю. Сейчас всё будет по-другому. Подожду столько, сколько нужно.

Она отстранилась и склонила голову набок:

– А как же кружок?

Вместе с ушами покраснели теперь и его щёки. Он дотронулся до её головы и стянул резинку. Песочные пряди густыми волнами окутали её плечи и спину. Агата стояла вся в волосах, как русалка.

– Мне нравятся твои волосы. – Один из локонов он по привычке заправил ей за ухо. – Иногда мне хочется в них потеряться. Никогда их не обрезай.

– А мне нравятся твои глаза. И иногда мне хочется в них утонуть. – Она погладила его по здоровой щеке, заметив теперь ещё и рассечённую бровь. – Тебе не кажется, что мы похожи на двух влюблённых придурков?

Он скупо улыбнулся одним краешком губ и тут же скривился от боли.

– Так и есть. Мы два влюблённых придурка.

Глава 32

– После поступления в университет я буду жить с Даней.

Алевтина Михайловна тщательно протёрла стол и бросила в мусорное ведро собранные крошки. Агата, покачнувшись на стуле, отпила чай из любимой чашки с фламинго и заела его огромным бутербродом с ветчиной и сыром. Вид у неё был боевой и решительный.

– И в качестве кого ты собираешься с ним жить?

Агата медленно прожевала кусок «Маасдама» и с вызовом посмотрела на няню.

– А в качестве кого живут девушки с парнями? И в нашем доме, между прочим, тоже.

– Ну, про них я ничего сказать не могу. А вот тебе мать ни за что на свете не позволит так рано жить с мальчиком.

– А кто её спрашивать-то будет? Особенно, если мы поступим в университеты в другом городе.

Аля составила в раковину грязную посуду, вытерла руки о вафельное полотенце и села на стул рядом с Агатой.

– Жить с мужчиной не так легко и сладко, как ты думаешь. Это не только совместные ночи. Не только засыпание и просыпание вместе. Это будни. Это быт. Вы будете в чужом городе. Одни. Даже, если ваши родители и согласятся платить за жильё, вам придётся заниматься хозяйством. Готовить, мыть посуду, убирать квартиру, стирать и ходить в магазин. Мои слова сейчас кажутся тебе глупостью, но, когда ты начнёшь всем этим заниматься, ты будешь думать по-другому. Хорошо, если вы разделите обязанности, но, если всё ляжет на твои плечи, будет трудно. Плюс добавится учёба в медицинском. Ты уверена, что выдержишь всё это? В новом доме чистая одежда в твой шкаф не залезет по щелчку пальцев. Её надо будет положить туда самой, предварительно постирав и погладив, и горячую еду на стол придётся тоже ставить самой. А готовить ты практически не умеешь. На Даню в этом смысле у меня надежды тоже нет. Как вы будете справляться?

– Будем заказывать еду или ходить куда-нибудь.

– И на сколько вам хватит денег, которые вышлют родители? Или ты отправишь его работать? Или вы будете работать вместе?

Агата фыркнула и с грохотом поставила на стол чашку с недопитым напитком. Так далеко в своих мыслях она не уносилась.

– Ты не поверишь, но очень многие пары, которые рано поженились или просто рано начали жить вместе, разошлись именно из-за быта. Потому что никто не хотел заниматься домом. Пока вы встречаетесь, вам хорошо, но, когда вы начнёте жить вместе, вы узнаете друг о друге много чего такого, о чём раньше даже не подозревали. Вдруг тебя начнёт раздражать, что он не с того конца выжимает пасту из тюбика или ходит по дому без тапочек. Не надо так торопиться. Или Данил уже предложил вам съехаться?

Тряхнув волосами, Агата встала со стула и, не удостоив няню взглядом, ушла к себе в комнату. Нет, Данил не предлагал им жить вместе, но она была уверена, что он сделает это прежде, чем они получат аттестаты.

С их ссоры прошла неделя. И за эту неделю Агата много чего передумала и осознала. Она решила, что подарит Данилу себя, как только они съедутся, потому-то и затеяла этот разговор с Алей. Ещё её сильно волновал выпускной. Если ничего не выйдет с совместным жильём, то именно он станет запасным вариантом для их первой ночи.

За прошедшие семь дней Агата перерыла сотню статей в интернете и теперь была  подкована во многих вопросах. Знала и про кровь, и про боль, и про наиболее предпочтительные позы при первом разе. Сейчас при желании она могла бы читать лекции о физической стороне любви даже прожжённым девицам. По крайней мере, теорию она точно знала лучше. И мечтала закрепить её на практике. О сексе они с Данилом по-прежнему не разговаривали, но Агата жаждала отбросить стеснение и, не таясь, сказать ему, что ждать осталось совсем недолго. Агата собиралась позволить ему больше. Ей не терпелось почувствовать то самое тепло внизу живота, о котором  писали опытные девушки. Ей хотелось, чтобы женщина, дремавшая в ней, наконец проснулась, и она мечтательно вздыхала каждый раз, когда думала о том, как округлятся у Дани глаза, когда он услышит из её уст слово «петтинг».

«Это даже хорошо, что у него было, – поразмыслив, решила в конце концов Агата. Один раз или десять – неважно. Главное – он с опытом, а значит знает, что надо делать и как».

Разговор о главном, интимном и таком волнующем она назначила на сегодня. После ссоры их отношения не изменились, напротив даже стали нежнее. Данил больше не пытался её ущипнуть, пощекотать или погладить и целовал куда менее жадно, чем раньше. С той же периодичностью, но без зубов и языка. Порой Агату это раздражало. Сейчас она как никогда раньше хотела, чтобы он был смелее и напористее.

Впрочем, эту непонятно откуда взявшуюся скромность Агата списывала не на ослабление желания. В последние дня три-четыре Данил вообще вёл себя странно: улыбался редко, а шутил ещё реже и менялся в лице всякий раз, когда звонил телефон. Особенно, если на том высвечивался незнакомый номер. В такие моменты звонок он обычно сбрасывал, а свой айфон убирал в карман с самым мрачным видом.

– Кто-то шантажирует твоего отца?

Они сидели в аудитории в перемену между химией и биологией. Синяки с его скул почти сошли, и Агата не без удовольствия водила большим пальцем по щеке своего кавалера.

– Нет.

– Тогда, может быть, кто-то шантажирует тебя?

Данил дёрнул плечом и прикрыл глаза. Губы у него стали тонкими, как нить в Алиной вышивке. Агата пяткой чувствовала, что с ним происходит что-то не то, но он никак не хотел с ней этим делиться.

– И меня нет. С чего ты взяла?

– Ты вздрагиваешь, когда телефон звонит. – Агата потянулась за гаджетом, но Данил перехватил её руку.

– Тебе показалось. Всё хорошо. Просто названивают все, кому не лень. То из банка, то из страховой компании. Как только мне исполнилось восемнадцать, я стал жутко всем интересен. Меня прям колотит от этого.

Агата похихикала. Данил обнял её, склонил голову к себе на плечо и поцеловал в макушку. Несколько минут она просто наслаждалась тишиной и его объятиями.

– Пойдём сегодня в «Блинную».

– С чего это тебе туда понадобилось?

– Надо успевать, пока пускают, а то мама постоянно пугает тем, что все кафе скоро закроют.

– Хорошо.  Давай сходим в «Блинную».

На уроках Даня вёл себя обычно. Звёзд с неба не хватал, но по мере возможностей старался. Высоких баллов ему не обещали, однако завалов, как в прошлом году, тоже не прогнозировали. За первое полугодие он получил четыре тройки по основным предметам, точнее по тем, что собирался сдавать на ЕГЭ. Агатины четвёрки по химии и геометрии также никуда не делись, но тренировочные по биологии и русскому языку она написала на достойном уровне.

– До чего же ты грязный!

На последних минутах химии у Данила растеклась ручка, и он испачкал чернилами всю тетрадь и парту. И то, и другое общими усилиями они кое-как отмыли, но вот его правая щека опять покрылась мелкими синяками. На этот раз, к счастью, искусственными.

– Как чушка? – Он скорчил забавную рожицу и сложил руки рупором. От хохота Агата запрокинула голову. Ей по-прежнему дико нравилось, когда он дурачился. Над его шутками она была готова смеяться сутками. – Или как чуханидзе? Ты бы наверняка не упустила случая назвать меня так, если бы мы жили в Грузии. Или чуханян, если бы я был армянином. Ну-ка, признавайся. Тебе что больше нравится?  Эх… По лицу вижу, что чуханян. Хотя… Я тебе ещё про чухло не рассказал.

Даваясь смехом, она закинула ему руки на шею:

– Люблю тебя. Любого. Даже грязного.

И, чмокнув в губы, мягко провела рукой по его груди к низу живота. Поцелуй оборвался со скоростью молнии. Данил отодвинул Агату от себя так, словно она его укусила.

– Не делай так больше. Мне очень трудно сдерживаться. И если уж мы решили не торопиться, лучше не рисковать. Я и без прикосновений постоянно думаю только о том, как бы уложить тебя на лопатки.

На секунду от такой честности Агата оторопела. Её лицу стало невыносимо жарко. Но зато теперь она поняла, что происходит, и почему исчезли поцелуи с языком…

– В «Блинной» я как раз хочу поговорить о... – Глядя на свои ботинки, она облизала пересохшие губы, отчаянно подыскивая нужное слово. – О нашей ситуации. У меня есть предложение.

– Какое предложение?

– Увидишь. – И, показав язык, она побежала к стойке администратора за влажными салфетками.

Выдав Агате новую упаковку, Зоя Альбертовна принялась рыться в столе.

– Подожди минутку. Тебе Анна Георгиевна какой-то пакет оставила.

Девушка закатила глаза и сжала от досады губы. Какой ещё пакет, и почему её утром не предупредили?

– Сейчас-сейчас. – Женщина старательно осматривала полки на стеллаже. – Куда-то положила, а куда не помню. Вот ведь старость не радость.

Агата молча теребила кисти на шарфе. Данил, устав стоять в коридоре, успел одеться и выйти на улицу. 

– А… Вспомнила. – Зоя Альбертовна хлопнула себя по лбу и открыла дверь в кабинет Анны Георгиевны. Ровно через полминуты она вынесла оттуда небольшой пакет красного цвета.

– И что мне с ним делать?

– Домой отнеси.

– А если я иду не домой.

– Тогда звони маме.

На звонок дочери Анна Георгиевна благополучно не ответила. С упорством белки, зарывающей в землю орехи, Агата громко чертыхнулась, сунула пакет в сумку, накинула на плечи серое полупальто, натянула шапку и выбежала на улицу.

Данил стоял у калитки. Но почему-то стоял не один. С девушкой. Ноги у Агаты подогнулись, и она схватилась за дверную ручку, чтобы не бухнуться на грязный асфальт. В солнечном сплетении почудился странный дискомфорт. Не боль, но что-то близкое к ней. Агата никогда не видела её вживую. Только на фотографиях, но узнала сразу. Лера… Вот и встретились.

Не сказать, что высокая, но действительно длинноногая. В короткой кожаной юбке, чёрной косухе и коричневых ботфортах. Огненно-рыжие волосы развевались на ветру, точно змеи. Приглядевшись, Агата поняла, что они крашеные. А вот глаза безо всяких линз и правда были ярко-зелёные. Красивая, но с перекошенным от злости лицом, как из фильма ужасов. Одним словом, не девчонка, а ведьма.

С Данилом она о чём-то яростно спорила. Он с ней не церемонился, Лера смеялась. Нагло и отчаянно, а потом и вовсе обхватила его руками за шею и поцеловала. Открыто. Без стеснения. Будто он её собственность. От возмущения Агата едва не задохнулась. Ей захотелось вцепиться в Лерины волосы и вырвать их все до единого.

– Ты совсем охренела?! – Данил с силой оттолкнул её от себя. – Я же сказал тебе: за километр ко мне не приближайся.

Лера сузила глаза и выставила вперёд указательный палец.

– Я вообще-то не вещь, которой можно попользоваться, когда тебе кто-то не дал, а затем на помойку выбросить. А вон, кстати, твоя малявка вышла. – И Лера снова громко засмеялась. – Давай скажи ей. Ты же мужик. Привык сам всё решать. И отвечать за свои поступки, если накосячил.

Данил повернул голову и провёл пятернёй по волосам. Глаза у него бегали так же, как в тот вечер, когда в «Дикую чайку» приехала Лариса Сергеевна. Агата так и осталась стоять в дверях. Она считала ниже своего достоинства подходить к этой «ведьме». Усмехнувшись, Лера вскинула подбородок и вышла через калитку.

– О чём она говорила?

– Ни о чём. – Данил вернулся к дверям, взял Агату за руку и повёл в противоположном от Леры направлении. – Несла всякую чушь. Такая же неадекватная, как твой бывший партнёр по танцам.

– А по-моему, не совсем чушь, раз сюда пришла. О чём ты должен мне рассказать?

Он снова дёрнул плечом, но её руку так и не отпустил. Вид у него был хмурый и растерянный. А по асфальту он шаркал ногами, будто семидесятилетний старик.

– Давай просто посидим в «Блинной».

Дойти до кафе им не удалось. В кармане у Данила, как по заказу, завибрировал телефон. И звонил снова кто-то незнакомый. Не выдержав, Агата выхватила гаджет и сама нажала на кнопку приёма.

– Ты рассказал ей?

На другом конце провода шипела Лера. Агата сбросила вызов, а потом и вовсе отключила телефон.

– Так это она всё время тебе названивала?

– Она...

– И что ей надо?

Он не ответил. В глубине Агатиного горла начала закипать злость.

– А её нельзя заблокировать?

– Нельзя. Она каждый раз с новых номеров звонит. Не знаю, откуда у неё столько симок. Наверное, у друзей телефоны берёт.

– Тогда, может быть, тебе номер сменить?

– Я уже тоже думал об этом.

– Думал? Тут не думать надо, а действовать! – Агата истерично всплеснула руками. Ей до чёртиков хотелось поругаться. Идея обсудить прелести физической любви уже не казалась такой блестящей, как утром, но до кафе она всё же дойти себя заставила.

Данил взял блин с вишней и опустился на диванчик у окна. Агата не заказала ничего, кроме клюквенного морса. Но и к тому почти не притронулась.

– Что происходит? – Данил как будто над ней издевался. То размазывал сгущёнку по тарелке, то вытирал руки салфетками так, словно собирался оперировать. Агате в глаза он не смотрел принципиально.  – Да рассказывай уже!

– Помнишь я говорил про девушку, к которой пристали двое придурков?

– Ну.

– Той девушкой была Лера. Ей сильно досталось, и я мне пришлось проводить её до дома. Я не мог её бросить посреди улицы. Не мог, понимаешь!

–  И что дальше?

–  Родители у неё, как назло, куда-то ушли. А у меня была скула разбита. И бровь. А перед этим мы с друзьями выпили… Она принесла лёд и какой-то антисептик. А там слово за слово. И… она меня отблагодарила.

Глава 33

– Отблагодарила? И как же она тебя отблагодарила?

Он не ответил и отвёл глаза. Тарелка с недоеденным блином отъехала в сторону к самому краю стола. Вилка и нож упали рядом. Уши у Данила стали красными, плечи опустились, а сам он сгорбился и как будто уменьшился в размерах.

За соседним столиком послышался громкий смех. Лысый мужчина с округлым животом пил уже третий стакан пива, но ему явно было этого мало. Он хотел ещё и требовательно звал девушку с кассы. Его жена, миниатюрная зеленоглазая блондинка, тоже изрядно подвыпившая, глупо хихикала и постоянно озиралась по сторонам. Их ребёнок лет семи катал по столу машину с зеленовато-голубым кузовом.

Правда доходила до Агаты медленно. По капле. Словно была подтаявшим воском, сползающим с горящей свечи.

– Так ты с ней перес…

– Да.

Сын подвыпившей пары отпустил машинку и нечаянно наклонил стол. Стакан с пивом пошатнулся и, с грохотом упав на пол, разбился вдребезги и обрызгал ноги зеленоглазой блондинки. Раздражённо вскочив со стула, та набросилась сначала на сына, а потом на мужа. От криков многие в зале заткнули уши. Ругалась блондинка так, как приличные женщины обычно в обществе не ругаются. Но она то ли забыла, что является приличной, то ли никогда не была ею.

Агате захотелось встать и уйти. И она пошла на поводу у своего желания. Запахнула серое полупальто, поправила шапку и сгребла все волосы на левое плечо, превратив их в некое подобие косы. Данил оказался ещё проворнее и накрыл её холодные пальцы своей широкой и горячей ладонью.

– Не надо тебе ходить одной. На улице темно и пьяных много. Мало ли что может случиться. Давай я тебя хотя бы до дома провожу.

Она повернула голову и посмотрела в окно. На улице, пока они сидели в кафе, и правда стемнело. Ветер трепал провода и гнул к земле тонкие, молодые деревья. Звёзд не было, и только несколько машин сновали туда-сюда в поисках свободного места на парковке. Пожав плечами, она аккуратно высвободила руку и выскользнула в раздвижные двери. Нетронутый ею морс так и остался стоять на столе рядом с наполовину недоеденным блином с вишней.

За последние полчаса на улице сильно похолодало. Ветер ударил Агату по лицу и подбросил вверх волосы. Лужи на асфальте замёрзли, и под её ботинками что-то захрустело. Снег? Лёд? Техническая соль? Агата мысленно перебирала варианты, но никак не могла найти нужный. Это что-то блестело в свете фонарей, как капли дождя. Желая рассмотреть ближе, она нагнулась и ахнула. Всё крыльцо «Блинной» было усыпано мелкими осколками прозрачного стекла. Как будто кто-то нарочно разбил целый ящик бутылок и разбросал их по ступенькам, как корм для птиц. Отчего-то Агате представилось, что вместе с этим стеклом, здесь, на ковровом покрытии «Блинной», лежала и её жизнь. Её тоже разбили. Вдребезги. А потом ещё и потоптались по осколкам.

Она шла прямо и не сутулилась, но каждый шаг отдавался в теле дикой болью. Каждый новый вдох раздирал лёгкие. В голове будто дятел поселился. И по мозгам он выстукивал одну-единственную фразу: «Я вообще-то не вещь, которой можно попользоваться, когда тебе кто-то не дал, а затем на помойку выбросить».

Как назло, идущий рядом Данил молчал. Она ждала от него хоть каких-то объяснений, а он словно язык проглотил. Даже киношным «Всё не так, как ты думаешь» не воспользовался. А она хотела знать, почему это случилось. Может, Лера его соблазнила? Или он был настолько пьян, что вообще ничего не понимал?

Заговорил он только у подъезда. Видимо, всё-таки нашёл слова. Жаль прозвучали они как-то жалко и неубедительно:

– Я виноват. Знаю. Очень виноват. Но, если ты…

Агата поднялась на цыпочки и на секунду прикрыла глаза.

– Неужели ты так сильно хотел в тот вечер, что тебе было неважно с кем и где?

Он поморщился и отшатнулся, будто она влепила ему пощёчину, а секундой позже приложил ладонь к щеке. К той самой, которая была по-прежнему испачкана чернилами. Агата только сейчас вспомнила о растёкшейся ручке и салфетках, взятых у Зои Альбертовны.

– Ты грязный. Ты очень-очень грязный.

– Ты сказала, что будешь любить меня любого.

– Я ошиблась.

Смотреть на него она больше не могла и отвернулась первой. Нераскрытая пачка салфеток так и осталась лежать на дне её сумки. 

* * *

Позвонив в дверной звонок, Агата долго искала ключи от квартиры. Она пребывала в некой прострации и отчаянно била себя по карманам. Аля уже распахнула дверь, а Агата продолжала теребить подкладку пальто и чертыхаться.

Мать и Вадим громко спорили в гостиной. Он предлагал бежать в Симферополь уже в конце апреля, уверяя,что на юге вероятность заразиться чем-либо гораздо ниже, чем в других регионах. Анна Георгиевна утверждала обратное. Она не хотела оставлять дочь в период сдачи экзаменов и поступления в ВУЗ.

– Ужинать будешь?

Агата стянула верхнюю одежду и кивнула. Аля достала плоскую тарелку и положила туда кусок картофельной запеканки, смачно сдобрив тот сметаной. Фартука на ней уже не было. Только вязанное, слегка расширенное к низу, строгое серое платье. Видимо, сегодня она собиралась уехать на ночь домой.

Сев на стул, Агата отломила небольшой кусок запеканки, поддела вилкой и закинула в рот. Обычно ей нравилось это блюдо, но сегодня оно имело какой-то странный бумажный привкус. Гул голосов из гостиной становился всё тише. Он неторопливо превращался в эхо. Агате чудилось, что она в горах, а вокруг валятся камни.

Телефон в кармане её брюк завибрировал громко и отчётливо. Испугавшись, она вытащила его и положила на стол. Звонил Данил. Похоже, прямиком из автобуса. За прошедшие пятнадцать минут до дома он бы ещё не добрался.

Она не отключила вызов, но и не приняла. Телефон продолжал вибрировать. Аля поставила рядом с запеканкой чай. В той самой чашке. С фламинго, которую Данил подарил на прошлое Восьмое марта.

– Чего же ты не берёшь трубку? – удивилась Аля. Гаджет перестав звонить, через минуту завибрировал снова. – Это же Даня.

Агата аккуратно взяла телефон двумя пальцами и сунула в горячий чай. Прямо в чашку с фламинго. А потом хорошенько двинула по ней локтем. Фламинго задрожал и свалился на жёлто-коричневую плитку. Чай и осколки чашки разлетелись по всей кухне.

Аля ахнула. Анна Георгиевна пулей прибежала из гостиной. Обе, вылупившись, смотрели на Агату. Лица у них были испуганные и бледные, как у покойниц.

– Я больше не буду учиться с Данилом. Делай, что хочешь. Но в одном классе я с ним сидеть не стану.

Анна Георгиевна скрестила на груди руки и состроила недовольную мину. Глаза у неё горели огнём.

– Что у тебя за хобби такое – вечно меня злить? Я скоро твоего Данила сама выгоню. От него урона в сто раз больше, чем денег.

– Он мне изменил. Со своей бывшей девушкой. В мой день рожденья. Пока мы ели торт, он её…

Что было дальше, Агата помнила плохо. Но каким-то чудом она очутилась в своей комнате и выбросила в окно подаренного Данилом мышонка. Вслед за ним на грязный снег полетели и другие его подарки. Серебряный браслет на Новый год, музыкальная шкатулка на день Святого Валентина, духи на Восьмое марта…

Перед глазами то и дело вспыхивал образ Леры. Агата моргала и тёрла веки, но никак не могла избавиться от этого видения. В нём Лера была ещё красивее, чем сегодня. В нём Лера целовала Данила и стаскивала с него футболку.

Анна Георгиевна сняла дочь с подоконника, уложила в кровать и тихо легла рядом. Агата была уверена, что она затянет своё знаменитое: «Я же говорила, что этим всё кончится», но Анна Георгиевна молчала. И, когда девушка не выдержала и зарыдала, мать заплакала вместе с ней. Наумова младшая наконец увидела Наумову старшую плачущей. Не услышала, а именно увидела. Анна Георгиевна рыдала навзрыд. Может, оттого что вспомнила свою историю, может, от жалости и солидарности к дочери, а может, от бессилия, потому что, как не старалась, всё равно не уберегла от беды единственного ребёнка. Агата не пыталась разобраться в причине её слёз. Но ей было приятно, что мать лежит рядом и плачет вместе с ней. Впервые за много лет они были по одну сторону баррикад.

* * *

На следующий день Агата слегла с температурой. Её била крупная дрожь, и Аля весь день бегала около воспитанницы с одеялами, клюквенным морсом и парацетамолом. Когда температура приблизилась к сорока градусам, вызвали врача. Тот приехал ближе к вечеру. В белом комбинезоне, весь замотанный, как космонавт. Взял какие-то анализы, выписал гору лекарств и уехал. Короновирус у Агаты не нашли. Это была какая-то другая зараза, название которой Анна Георгиевна запретила произносить в доме. Иногда в бреду Агате казалось, что она слышит, как мать ругается с Алей. Няня говорила о каком-то шансе. Анна Георгиевна часто срывалась на крик и пару раз даже опустилась до нецензурной брани.

– Даже не думайте говорить об этом при Агате. Какой тут может быть шанс? Он гулять начал уже в восемнадцать. А что с ним к тридцати будет? Да он похлеще Андрея станет! Он на стороне не одного ребёнка приживёт, а десять. И от разных женщин.

Аля ворчала, но ворчала тихо. Агате не хватало сил, чтобы услышать няню. Зато Анну Георгиевну было не остановить.

– Конечно, простить можно! Простить можно всё. Только надо ли? Я вот первый раз простила. И что? Андрей потом всю жизнь гулял и даже не скрывался. Если бы я его не выгнала, притащил бы эту нахалку вместе с ребёнком к нам в квартиру.  Нет… Простить измену – это как достать одежду из помойки. Даже, если постираешь, носить всё равно неприятно. Воспоминания мучают. И не надо говорить, что он её любит. Любил бы, на другую не залез. Измен по ошибке не бывает, потому что штаны он явно не по ошибке снял.

Иногда Агате хотелось позвать Данила, но чаще она либо спала, либо его ненавидела. Встала Наумова младшая только через десять дней после великого узнавания правды. И подняла её Анна Георгиевна. Причём совершенно обычной фразой:

– Нельзя лежать так долго. Нужно начинать что-то делать. Как бы тебе не было плохо, надо найти силы, чтобы встать. Встать и двигаться дальше.

Агата перевернулась на другой бок. Температура спала два дня назад, но она по-прежнему чувствовала себя слабой. Аля кормила её с ложки, как в детстве, но еда редко задерживалась в желудке больше двух часов.

– В стране со дня на день введут самоизоляцию.

– Что такое самоизоляция? – Агата приоткрыла один глаз и искоса взглянула на мать. Голос у неё был уставшим и тихим, как писк комара.

– Нас посадят по домам из-за вируса. И выйти можно будет только в ближайший магазин и на мусорку. Да и то в маске и в перчатках, которые сейчас ни в одной аптеке не купить. Мы сегодня с Зоей Альбертовной замучились. Трясли всех должников. Регистрировали учеников в скайпе. Детей в школах отправили на карантин. Нам тоже придётся заниматься дистанционно. И тебе. Хотя бы профильными предметами. Вставай, умывайся и начинай нарешивать тесты. Если ты продолжишь лежать и жалеть себя, тебе никогда не полегчает.

Агата потёрла глаза и набрала полные лёгкие воздуха. Она вспомнила про Зою Альбертовну и про красный пакет, который уже десять дней валялся в её сумке. И что же там было такого важного?

Анна Георгиевна не вспомнила. Агата попросила принести из прихожей ту самую сумку. В красном пакете лежал сертификат в магазин косметики. На десять тысяч рублей.

– А… Это папаша твой передал. – Анна Георгиевна усмехнулась. – С курьером и, опоздав на неделю.

Агата тоже выдавила смешок. Нового приступа боли она, как ни странно, не почувствовала.

– Выбрось в окно. Или отдай кому-нибудь. Мне не нужны подарки от предателей. Не хочу, чтобы о них мне что-то напоминало.

Анна Георгиевна скривилась, но сертификат забрала. Агата уткнулась в подушку и задремала. Встала она только к вечеру и с трудом добралась до кухни. В ногах была жуткая слабость, и шла она, опираясь на стенку и качаясь из стороны в сторону, будто пьяная.

Аля сделала ей пахучую ванну. С пеной из лепестков роз. Ту старую, с ароматом кедра Агата тоже выбросила и попросила с хвойным запахом не покупать больше ничего. Аля кивнула, а затем помогла воспитаннице расчесать волосы. Больше, чем за неделю болезни те сильно спутались и потеряли привычный блеск. На щётке остался клок, из которого можно было бы связать пинетки, и Алевтина Михайловна тихонько убрала его в карман, пока Агата мазала кремом выступившие на подбородке прыщи.

– Знаешь, почему мне никогда не нравился Данил? – После ужина мать и дочь сидели в гостиной и делали вид, что смотрят какой-то фильм про животных. Взамен старого и испорченного телефона Анна Георгиевна купила Агате новый с новой сим-картой и абсолютно чистой телефонной книгой. Аля, жарившая в это время котлеты, покачала головой и шумно вздохнула, но спорить с хозяйкой дома при воспитаннице не стала. – Не только потому, что он разгильдяй и без царя в голове. Он напоминал мне твоего отца в молодости.

Агата продолжила разглядывать розовый чехол в стразах. Поднять глаза на мать она не решилась.

– Мне было четырнадцать, когда мы познакомились. Ему – восемнадцать. Он дружил  со старшим братом моей лучшей подруги, и мы часто встречались у них дома. Тогда он казался мне самым красивым в мире, и я поклялась себе, что этот мальчик станет моим мужем. И он, как видишь, стал, только вот я от этого большого счастья не увидела. Жить я к нему ушла в тот же день, как мне исполнилось восемнадцать. Собрала вещи и хлопнула дверью. Бабка твоя тогда так ругалась. У нас ничего не было. Жили на съёмной квартире. Его родители меня терпеть не могли. У меня дырка в левом ботинке, у него – в правом. Работали сутками. Зарегистрировались через два года. Много чего сделали. Купили квартиру, организовали учебный центр, а потом…

Дальше Агата не слушала. Не могла. Разговоры об отце, так же, как и о Даниле причиняли ей жуткую боль. А матери напротив хотелось сегодня выговориться. У Агаты на это сил не было. Включив новый телефон, она вбила номера Али, Вадима и Анны Георгиевны и зашла в свой профиль «ВКонтакте». Тот показал ей триста двенадцать сообщений от Данила. Она промотала всё одним щелчком, убрала с аватарки их общую фотографию и бросила Никифорова в «чёрный» список.

* * *

Впервые после болезни Агата вышла на улицу только тридцать первого марта. Зима вернулась, и с неба падал снег, чистый и рассыпчатый, как мука. Он ложился на землю ровным мягким слоем прямо поверх старого – грязного и наполовину растаявшего. Новый словно хотел спрятать его позор от глаз окружающих. Словно пытался дать ему второй шанс, хотя в этом уже и не было смысла. Через день-другой этот новый и чистый снег, перемешавшись со старым, стал бы таким же серым и грязным.

– Агата!

Данил сидел на скамейке возле её дома. Он ждал её так, будто знал, что она выйдет именно сегодня. Либо ждал её уже на протяжении многих дней.

Выглядел он странно. Лицо не бледное, но какое-то сероватое и осунувшееся. Глаза без озорства, тусклые и совершенно пустые. А ещё он как будто стал старше. За те три недели, что они не виделись, прибавил год или даже два.

– Агата, мне без тебя, капец, как плохо. Пожалуйста, давай поговорим…

Глава 34

Она вбежала обратно в подъезд прежде, чем он соскочил со скамейки. Хлопнула по панели вызова лифта и буквально ввалилась в кабину. Данил, тяжело дыша, схватился за двери, но те успели закрыться раньше. Последним, что она видела, стали его глаза. Тёмные и отчаявшиеся. И, чтобы не зарыдать, Агата крепко зажмурилась и нашла ключи в сумке на ощупь. Вадим и мать спустились в центр рано утром. Они по-прежнему занимались какими-то делами. Анна Георгиевна заматывала нос и рот шарфом при каждом посещении улицы.

Али дома тоже не было. Около часа назад она вышла то ли за продуктами, то ли в аптеку за очередной порцией бинтов, из которых собиралась нашить новых масок. Агата стрелой выбежала из лифта, приставила к замочной скважине ключ и повернула. Данил поднимался по ступенькам. Она слышала его голос, но не остановилась ни на минуту и, шмыгнув за дверь, глухо её захлопнула.

На этом её силы закончились. Не раздеваясь, она упала на пол и прислонилась спиной к двери. Где-то там, по другую сторону нержавеющего железа, точно так же на грязном коврике сидел Данил. Он что-то говорил ей. Что-то важное. Что-то, касающееся любви и прощения, и, она, чтобы не слышать его, набросила на голову капюшон.

Аля вернулась минут через двадцать. Забрала Агату из прихожей, помогла снять пальто и уложила в постель. Агата напоминала зомби. Она снова впала в какую-то прострацию, временами икала, временами рыдала, но большей частью шептала имя «Данил».

– Тебе позвать его? Он всё ещё стоит за дверью. И хочет поговорить с тобой.

Если позвать, то зачем? Ответить на этот вопрос внятно Агата не смогла даже себе. Она хотела видеть Данила. Страшно. До умопомрачения. Но без знания правды о нём и Лере, а совместить это было уже никак нельзя.

Аля накрыла её пледом и распустила по плечам волосы. День ото дня те становились всё более жидкими и жёсткими. Не помогали ни заграничные шампуни, ни кефирные маски, ни новомодные БАДы. Главная прелесть Агаты таяла на глазах.

Спустя час она наконец задремала. Аля задёрнула шторы и на цыпочках вышла из комнаты. Уже отходя от порога, она услышала жалобное и сонное: «Данил…»

* * *

Агате снился хороший сон. Она лежала на груди у Данила. Он гладил и перебирал её волосы. Они вместе над чем-то смеялись и смотрели пятых «Пиратов». Не было ни Леры, ни пандемии. Не было ничего. И, проснувшись, Агата почувствовала себя обманутой. Над ней издевалось собственное подсознание.

«Нет, надо с этим заканчивать, – произнесла она, глядя на себя в зеркало и услышала в этом самом «надо» нотки, с которыми обычно говорила мать. – Надо выбросить его из головы и больше не вспоминать…»

В комнате было жарко, и ей захотелось воды, а лучше тёплого молока или морса. Поднявшись с кровати, Агата пригладила волосы и тихо побрела в сторону кухни. Приглушённый гул голосов заставил её насторожиться ещё у входа в гостиную. На кухне шептались. Двое. А может, и трое. И шептались так, словно боялись, что их услышат. Кто сидел за дверью, разобрать было сложно. Мать? Отец? Вадим? Или все вместе? Агата навострила уши, но не поняла ни слова. Любопытство снова сыграло с ней злую шутку и толкнуло к порогу. Агата осторожно потянула на себя дверную ручку и создала узкую щель. Ей повезло: дверь не скрипнула и о стену не ударилась. На кухне не было ни отца, ни Вадима, ни матери. За столом находился Данил, а Аля в цветастом фартуке суетилась вокруг плиты и кастрюли с чем-то горячим.

«Предательница», – прошипела Агата, но от двери не отошла.

– Есть хочешь? У меня только-только борщ подоспел.

– Я удавиться хочу. – Данил откинулся на стуле. Куртки на нём не было, а футболка выглядела мятой и несвежей. – Вы – единственный человек в мире, который всё ещё разговаривает со мной по-доброму. Мама на меня даже не смотрит, а у папы во взгляде такое разочарование, будто я кого-то убил или изнасиловал.

Аля вздохнула и поставила перед ним полную тарелку супа. Он нехотя зачерпнул ложку, но до рта так и не донёс.

– Анна Георгиевна сказала… Много чего сказала. Не хочу повторять. А Вадим, я всегда считал его тихим, пообещал спустить меня с лестницы, если поблизости с домом увидит.

– Вадим своё слово держит, так что ты бы поостерёгся.

– Да теперь уже какая разница?.. –  Он поставил локти на стол и запустил пальцы в волосы. – Вы можете поговорить с Агатой? Вас она точно послушает.

– И что я должна сказать?

– Что я без неё жить не могу. Скучаю, как сумасшедший. Глаза закрою и её вижу. Если она меня простит, я всё сделаю.

– Измену, Данил, простить очень трудно. У некоторых на это уходят годы. А некоторые до конца жизни не могут простить изменившего им человека. Для Агаты это как сравнение. Словно ты пытался найти кого-то лучше её. И нашёл.

– Да никого я не искал.

– Постарайся поставить себя на её место. Представь, что это она тебе изменила. Что бы ты чувствовал? Как бы ты себя вёл после такого? Смог бы простить?

Агата затаила дыхание. Минуту Данил молчал, потом покачал головой.

– Я даже представить не могу, чтобы Агата мне изменила. Она в сторону других парней и не смотрела.

– Она, может, на них и смотрела, но вряд ли замечала. Ей тебя было достаточно, и она думала, что тебе её тоже достаточно.

– Почему жизнь не компьютерная игра? Вот там всё просто: заработал мало очков, вышел в удобном месте, не сохранился и зашёл заново. Играешь по второму кругу и уже знаешь про все ловушки. Если бы я знал, что сейчас всё так будет, я бы тогда никуда не ушёл. Я бы сидел с вами, ел торт и рассказывал бы какие-нибудь смешные истории.

– Знал бы где упал, соломку б подстелил… Я тоже в молодости часто этим вопросом задавалась. Всё рвалась в прошлое ошибки исправить, а с годами поняла, знаешь что?

– Что?

– Надо спрашивать: «Не почему на меня это свалилось?», а «Для чего?»

– А в чём разница?

– В том, что в этой жизни всё не просто так. К примеру, останься ты с Агатой в тот вечер, и ту девочку, Леру, могли бы убить. А так ты её спас.

– Ага, спас… И погубил свою жизнь. – На несколько минут Данил снова замолчал, но потом продолжил уже чуть громче и как будто обиженно: – Вы мне тоже не верите, да? Не верите, что я люблю Агату? Анна Георгиевна не верит. Говорит, что, если бы я любил, то на другую бы даже не взглянул.

– Отчего же не верю? Верю. Знаешь, что значит твоё имя?

– Нет.

– Данил – это производная от Даниэля. Даниэль – древнееврейское имя и переводится оно, как «Бог ему судья». Вот пусть тебя Бог и судит, а я кто такая?

– Класс! Я запомню. – Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла натянутой и вялой. – Я в тот вечер не искал девушку на ночь. Правда. Я был зол, хотел проучить Агату, может, напугать немного, заставить сделать по-моему, но спать с кем-то другим не собирался. У меня даже в мыслях этого не было.

– Сделать по-твоему – это что значит?

Уши у Данила резко стали красными. Он схватился за ложку, делая вид, что занят размешиванием в борще сметаны.

– Ясно… –  Аля тяжело вздохнула. И в этом вздохе Агата почувствовала не то разочарование, не то понимание.

– Я правда не хотел ей изменять. Мне вообще не надо было ходить в тот вечер в клуб. И пить не надо было. Я когда проснулся, даже не понял, где нахожусь. Лера рядом лежит, в голове туман... Я думал, мы разойдёмся по-хорошему и никогда про это не вспомним. А она…

– А она решила поиграть в оскорблённую невинность или захотела тебя вернуть.

Данил усмехнулся, но эта усмешка больше напоминала фырканье.

– Хотела бы вернуть, вернула бы раньше. Это не я её бросил, а она меня.

Прижавшаяся к стене Агата сжала правую руку в кулак. Внезапно ей вспомнилась одна из поговорок Али: «Подслушивающий под дверьми никогда для себя ничего хорошего не услышит».

– Значит, у тебя с этой девочкой не всё было решено, да?

– Не всё… – Он с виноватым видом почесал затылок. –  Она была самой красивой и самой популярной на параллели. Все пацаны хотели с ней быть. Я целый год её добивался. А потом меня сюда перевели. Мы даже не ругались, она просто бросила меня в «чёрный список» и перестала на звонки отвечать. На день Влюблённых, представляете? Всё было хорошо, а потом, бац, и плохо стало.

– Может, ты чем-то её обидел?

– Да ничем я её не обижал. Нашла себе кого-то получше вот и всё, а я тогда не понял. До правды докопаться пытался. Хотел понять, почему она меня бросила. Подглядывал за ней время от времени с «левого» аккаунта. Мне родители просто так деньги не давали. Приходилось работать в выходные и в каникулы. А кому-то давали. Тому же Стасу, например. И, наверное, мои правильно делали. Чтобы я поменьше с Лерой времени проводил и чтобы её проверить. С Агатой такого не было. С Агатой вообще всё по-другому было. С Агатой я завёл себе список целей, а с Лерой только по клубам ходил.

– Видимо, Лера тащила тебя в пропасть. И родители пытались тебя от этой пропасти оградить.

– Год от меня шарахалась. Когда видела, на другую сторону улицы переходила. А тут вдруг сама звонить начала. Вот тогда-то до меня и дошло. Стас-то к этому времени уже послал её куда подальше.

– Надо было тебе Агате сразу всё рассказать. А, получается, ты ещё и соврал.

– Да я хотел рассказать, но испугался. Испугался, что она меня бросит.

– Рано или поздно она бы всё равно узнала. Тайное всегда явным становится. Шило в мешке не утаить.

– А я надеялся, что утаю. И в результате сделал только хуже. – Данил снова взъерошил волосы и стал похожим на чёрта из старого советского мультика. –  Я, как любой человек, хотел, чтобы меня любили…

Аля поднялась со стула и подошла к окну. Спина у неё была прямая, а плечи чуть опущены. Седоватые волосы на затылке придерживали коричневая заколка «краб» и несколько чёрных невидимок.

– Вы всегда ко мне хорошо относились. По-человечески. Даже сейчас не прогнали… А ведь Вам за меня влететь может.

Аля засмеялась.

– Думаю, меня не уволят за то, что я накормила запутавшегося ребёнка супом. А вообще ты очень сильно похож на моего сына.

«Вот это да! – Чтобы не вскрикнуть, Агата приложила ко рту ладонь. Брови у неё поползли вверх. – У Али, оказывается, есть сын. Интересно, а мама в курсе? Но если есть сын, значит, и муж должен быть…»

Данила, похоже, такое заявление тоже удивило, но от выкриков он-таки сумел воздержаться.

– Не знал, что у Вас есть сын.  И сколько ему лет?

Аля продолжала стоять лицом к окну.

– Сейчас бы было тридцать шесть.

– Было бы?

– Он умер в две тысячи третьем. Во второй Чеченской войне. – Данил поёжился. Агата ещё сильнее зажала ладонью рот. Ей стало как-то грустно и жутко. –  Он тоже был большим оригиналом и не любил учиться. Его даже звали почти, как тебя. Даниил. И родился он тоже в конце декабря. Правда, тридцать первого. Под самый Новый год.

– Понятно…

– После его похорон я ушла из школы. Очень хотела понянчить малыша. Так и попала в няньки. Пыталась устроиться в семью, где был мальчик, но взяли меня к девочке. И кто бы мог подумать, что я получу этого самого мальчика спустя четырнадцать лет. К твоей маме тогда приехала её мама, и они решили, что обойдутся без посторонней помощи.

Агата отняла руку от губ и приложила к щеке. Такое откровение вызвало в ней ревность. Так вот почему Аля всегда симпатизировала Дане. Потому что когда-то хотела нянчить мальчика?

– Ладно. Я пойду, наверное. – Данил снова почесал затылок и встал с табуретки. Вид у него был смущённый.

– Я поговорю с ней, не переживай. Не обещаю, что она меня услышит, но я поговорю. Запасись терпением. Понадобится время. Много времени. И постарайся больше не совершать ошибок.

– Агата сменила номер, да?

– Да.

– А Вы можете мне его дать?

Аля покачала головой.

– Прости, но нет.

– А мой новый можете передать?

– Твой могу.

Аля вырвала лист из блокнота на холодильнике и выдала Данилу ручку. Он быстро нацарапал на бумаге одиннадцать неровных цифр.

– Спасибо Вам. За всё. За то, что поговорили. За то, что выслушали. Мне надо было кому-то выговориться. И, – вздохнув, он широко улыбнулся, словно в его жизни уже всё направилось, – самое главное – за то, что отправили меня тогда на концерт для ветеранов и раскрыли глаза на чувства Агаты. Без Вас я бы до сих пор ничего не понял.

Глава 35

В глазах у Агаты потемнело. Данил взялся за дверную ручку со стороны кухни и потянул на себя. Чтобы не попасться ему на глаза, она сиганула в ванную. Там её шумно вырвало. Еды в желудке почти не было, поэтому из горла полилась зелёная горечь. Верх живота сдавило резкими болями. Агата стояла на коленях на холодной кафельной плитке и держалась за ободок унитаза. Под звуки набирающейся в бочок воды она думала о последних десяти месяцах своей жизни. Всё было ложью. Всё. От первого до последнего дня. Леру Данил добивался целый год, а её получил сразу и на блюдечке с золотой каёмочкой. Ну, конечно, ему же любезно подсказали, как она по нему сохнет. Слезотечение, вызванное рвотой, усилилось. Новая правда оказалась ещё хуже, чем старая. И Агата не представляла, что с ней делать. Но знала с кого за неё спросить.

Когда она вышла из ванной с волосами-сосульками и измождённым, заплаканным лицом, Аля стояла на кухне спиной ко входу и резала куриную грудку. Куски выходили красивыми и ровными, словно она кромсала их не ножом, а проводила через специальную машинку для приготовления кубиков. Рядом в стеклянной вазе лежали такие же ровные кружочки огурцов.

– Значит, это ты послала Данила в школу! И ты ему всё рассказала! И науськала его быть со мной.

Аля молчала. Её спина не ссутулилась. Не дрогнула. Она продолжила резать грудку с таким спокойствием, словно Агата не обвиняла её, а пересказывала сводки синоптиков за вчерашний день.

– Ты всегда учила меня, что выдавать чужие секреты плохо. Что другой человек не имеет на это право. А сама? Как ты там сказала Данилу? Шила в мешке не утаишь. Всё тайное становится явным. Так ведь?

Издеваясь, Агата ждала хоть каких-то объяснений. Хоть что-нибудь. Киношное: «Я хотела как лучше» или «Я сделала это из любви к тебе» подошли бы тоже, но Аля упорно молчала и стучала по доске ножом.

– Уходи. Немедленно. Я больше не желаю видеть тебя в нашем доме.

Анна Георгиевна сняла сапоги как раз посередине сказанной фразы. Никто не заметил, что она вернулась. Первую секунду она хотела должным образом отругать дочь и отправить в свою комнату думать над своим поведением, но потом кто-то маленький и хитрый будто шепнул ей в ухо: «Остановись. Не вмешивайся». И Анна Георгиевна послушалась.

Причина её невмешательства была стара как мир. Анна Георгиевна дико ревновала дочь к помощнице по хозяйству. И ревновала уже давно. Она видела, что Агата отдаляется от неё всё дальше и всё сильнее сближается с Алевтиной Михайловной, по сути, чужой им женщиной. В последний год Анна Георгиевна всё узнавала второй. Агата постоянно шепталась с Алевтиной Михайловной и шла за советом сначала к ней, а уже потом к матери. А иногда и не шла вовсе. Это подкашивало Анну Георгиевну и разрушало её изнутри. Она была таким же человеком, как и все, и тоже имела своих демонов. Окончательно всё подытожил проклятый торт. Агата делала его не с матерью, а с няней и по совместительству с домработницей. Конечно, Анна Георгиевна не умела печь торты, но она бы обязательно что-нибудь придумала, если бы дочь обратилась к ней. Но Агата даже выбора ей не оставила.

Сама Анна Георгиевна бы никогда не прогнала Алевтину Михайловну. Совесть бы ей такого не позволила. Эта женщина жила в семье Наумовых больше пятнадцати лет и ни разу за это время не подвела своих хозяев. До неё у Агаты сменилось две няни. Ни та, ни другая не продержалась и месяца.

Если бы тот ребёнок всё же родился, Анна Георгиевна доверила бы его только Алевтине Михайловне. Эта женщина поражала уровнем своего терпения, мягкости и мудрости. Анна Георгиевна обладала мужским рациональным умом. Она умела считать и зарабатывать деньги и часто угадывала, делая прогнозы относительно той или иной экономической ситуации в стране. Здесь интуиция её подводила редко. А вот в отношениях с дочерью она тыкалась, как слепой котёнок, и постоянно проигрывала.

Анна Георгиевна была сильной женщиной. Сильной, волевой и упорной. Она рано потеряла родителей. Рано вышла замуж. И рано поняла, что миру плевать на неё. Что ей может помочь только она сама. И она никогда не забывала об этом принципе. У неё не было такого сердца, как у Алевтины Михайловны. Она бы посчитала его непозволительной роскошью и постаралась бы от этой роскоши избавиться. Анна Георгиевна была умной. Но умной по-мужски. Естественная женская мудрость к ней так и не пришла.

Хотя, слушая обвинения Агаты, она понимала свою домработницу и снова немножко ей завидовала. Анне Георгиевне поговорить с объектом воздыхания дочери в голову не приходило. И если бы Алевтина Михайловна не шепнула Данилу о чувствах Агаты, он бы и сегодня в упор её не замечал. А так она сделала всё верно, хотя и не совсем честно и в обход желаниям Агаты. Данил же поступил, как обычный среднестатистический мужчина, и пошёл по пути наименьшего сопротивления. Он хотел, чтобы его любили. И он был в активном поиске. И он увидел девочку, о чувствах которой ему намекнули, в другом свете и в объятиях другого мальчика. Мальчика, который ему не нравился. И Данил снова поступил, как обычный среднестатистический мужчина. Он забрал девочку у этого мальчика. Может, сначала даже из принципа. Но потом, конечно, добавились и другие детали.

Анна Георгиевна и представить не могла, что в это же время Лариса Сергеевна вела дома свою кампанию. Ненавязчиво, мягко и из соображений «вода камень точит». Тогда, во время родительского собрания, она влюбилась в Агату с первого взгляда и решила, что именно такая девочка должна быть рядом с её сыном. Умная. Прилежная. Скромная. И из хорошей семьи. Она неторопливо подталкивала сына к однокласснице изо дня в день. И он не заметил, как однажды угодил в западню, ловко расставленную двумя мягкими женщинами.

Однако выбор быть с Агатой Данил сделал сам. Чтобы позлить Никиту или от безысходности – это не имело значения. Но в какой-то момент он действительно влюбился в Агату. Этого Анна Георгиевна отрицать уже не могла. Чем-то её дочь Данила увлекла. Она видела это по его глазам, видела по выражению лица, когда он целый месяц носил Агату на руках от спальни до гостиной.

И всё же Алевтина Михайловна совершила ошибку. Она пересекла черту и ввязалась не в своё дело. И Анна Георгиевна не стала останавливать дочь и не стала останавливать Алевтину Михайловну, когда та пришла на следующее утро за расчётом. Наумова старшая надеялась, что после ухода домработницы, она наконец-то станет для Агаты самым главным человеком.

– Я напишу Вам хорошие рекомендации. С такими Вас куда угодно возьмут. И если кто-то спросит, буду Вас советовать.

Анна Георгиевна не лукавила и не пускала пыль в глаза. Она говорила правду. Она хотела расстаться по-человечески. И по-человечески отблагодарить женщину за годы добросовестного труда.

Аля смотрела на хозяйку без злобы. Что творилось у неё в сердце на самом деле, она бы не показала ни за какие коврижки.

– Уходить надо вовремя. Агата давно выросла. Я и так сильно задержалась.

Анна Георгиевна согласилась с этим. Она уже мысленно подыскивала приходящую домработницу и первое время собиралась заказывать еду на вынос, а позже просить готовить Вадима. Впрочем, когда Алевтина Михайловна ушла, ей почудился в её словах совсем другой смысл: «Нельзя оставаться там, где тебя терпеть не могут».

В своей комнате Агата стояла у окна. Аля, полностью собранная, робко постучалась в дверь, но вошла без разрешения.

– Если ты прискакала поболтать о Дане, то не трудись. Я и так слышала весь ваш разговор.

Аля вздохнула, но осталась стоять за спиной воспитанницы.

– Ну, и хорошо, если слышала. Его новый номер я положила в твой учебник по биологии.

– Всё сказала?

– Всё.

– Тогда прощай.

– Прощай, Шумелка. Надеюсь, у тебя всё сложится.

– Я не Шумелка. Моё имя – Агата. Ты даже этого запомнить не смогла.

Аля тихонько вышла за дверь. Агата видела в окно её прямую, как струна, спину. Вместе с этой женщиной уходила целая эпоха. Вместе с этой женщиной уходило Агатино детство.

Глава 36

Через пять дней после ухода Али Агата обрезала волосы. Те выпадали клочьями и, в конце концов, засорили слив в ванной. Вадим молчал. Анна Георгиевна тихонько материлась, и в какой-то момент умладшей Наумовой сдали нервы. Она взяла в руки ножницы и срезала всего одну прядь. Ту, что прилегала ко лбу. Хотела сделать чёлку, но не смогла вовремя остановиться. Песочно-русые пряди усыпали весь ковёр в спальне, а сама Агата стала похожей на чижика.

Анна Георгиевна ругалась уже не тихонечко. Анна Георгиевна ругалась в голос. «Волосы-то тебе что плохого сделали?» – кричала она, собирая рассыпанное по полу в пакет из-под мусора. Наумова старшая ждала, что это катавасия с самоизоляцией и карантином вот-вот закончится, и она сводит дочь к трихологу. Агата считала по-другому. Идея подстричься как можно короче была своеобразной местью Данилу. Он говорил, что ему нравятся её волосы и просил никогда их не обрезать. Очередная ложь. Агата теперь не верила ни единому его слову.

Ванная перестала засоряться. На расчёске больше не было клочьев, и Агате как будто стало легче. «Теперь я похожа на чучело, да? – спрашивала она у матери, которая пыталась хоть как-то привести её голову в порядок. Анна Георгиевна только хмурилась да поджимала губы. Агата даже не морщилась. И чувствовала почти равнодушие. Когда-то она хотела быть красивой. Наряжалась в платья. Надевала туфли на высоком каблуке. Скандалила из-за того, что мать не разрешала ей краситься. Сейчас она была готова завернуться в драную наволочку и пойти на улицу прямо так. Без Данила всё потеряло смысл. Без Данила всё стало тусклым и безжизненным.

Самоизоляция никак не заканчивалась. Сначала её продлили до конца апреля, затем на все майские праздники, а потом растянули и на июнь тоже. Анна Георгиевна ежедневно проверяла статистику заболевших и громко критиковала правительство. «Такими темпами мы вымрем не от болезни, а от голода», – сокрушалась она. Вадим молчал. Его престарелая мать скончалась вместе со своей сестрой в первых числах лета, и в «Дикую чайку» в этом году он собирался ехать только в компании сына.

Все выпускники девятых классов получили аттестаты «автоматом». Экзамены одиннадцатиклассников были перенесены на июль. Худо-бедно очные занятия в центре возобновились во вторую декаду лета. Впервые Агата пришла на консультацию в последних числах июня. Было странно сидеть за партой без Данила. Без Данила вообще всё было странным, а временами ещё и горьким. Последние семьдесят пять дней Агата только и делала, что училась. Бесконечно зубрила, писала и повторяла. Встречалась с преподавателями на онлайн-занятиях. Слушала и говорила. Данил к этим урокам никогда не подключался. И Агата не знала, продолжает ли он заниматься с учителями, нанятыми Анной Георгиевной. Мать об этом не упоминала, а сама она спросить не решалась.

После ухода Али он никуда не делся. Она несколько раз видела его в окно. Данил продолжал ждать её на их скамейке. Или у дверей центра. Агате больше не казалось это милым. Агату это раздражало. От Анны Георгиевны он не прятался. Она дважды к нему подходила и, судя по размахиванию руками, кричала и угрожала. Данил оставался на месте. И Анна Георгиевна, глядя на безынициативность дочери, однажды перестала его замечать. И перестала науськивать против него Вадима. Она поняла, что Агата для себя уже всё решила и своё мнение менять не собирается.

На экзаменах они не встретились. Старания Агаты увенчались успехом. Теперь, когда не было ни танцев, ни Данила, ни Али, ей оставалось только учиться. И учёба приняла  всю её большую любовь на себя. Агата получила свою сотню по русскому и девяносто баллов по биологии и химии. И поступила. На бюджет. Как мечтала. Её последнее новогоднее желание исполнилось. Правда, все остальные загаданные ранее пошли прахом.

– Агата?

Она шла по центру города. Довольная собой и счастливая. Почти. И не надеялась с ним столкнуться. Он выскочил как чёрт из табакерки. Прямо посреди улицы. Там, где они, в общем-то, не должны были встретиться. Всё такой же. Загорелый и широкоплечий. Как раньше. Разве только без широкой улыбки. И с потухшими глазами. Но Агате на это было плевать. Блеск в её глазах тоже давно сошёл на нет.

На нём была серая футболка с рыжим баскетбольным мячом и синие джинсовые шорты. Те самые шорты, которые он когда-то носил в Н***.  В те дни, когда она была по-настоящему счастлива и абсолютно довольна жизнью. От созерцания этих самых шорт ей стало особенно больно и горько.

– Здравствуй.

– Здравствуй.

Он смотрел на неё как-то странно. Как будто впервые видел. Словно спрашивал мысленно: она ли это или кто-то другой? Как тогда, на проклятом концерте для ветеранов.

– Ты обрезала волосы?

Агата провела рукой по своей ультрамодной стрижке. Она сделала её пять дней назад у самого крутого парикмахера города. Стрижка стоила две тысячи рублей, и по словам мастера безумно ей шла. За пять месяцев Агата настолько свыклась с короткими волосами, что и забыла про те времена, когда была обладательницей длинных. А вот Данил помнил.

– Обрезала. А что не нравится?

– Не нравится. Тебе не идёт. Отрасти заново.

Пять месяцев назад она бы обиделась и надула щёки. А ещё убежала. Но сегодня бежать было некуда.

– Меня твоё мнение больше не интересует.

Он дёрнул плечом, но продолжил смотреть на неё не мигая.

– Как ты?

– Всё так же. Всё так же тебя ненавижу. А ты как?

Он усмехнулся, а потом схватил её в охапку и прижал к какой-то стене. Это был особый ритуал их примирения. Когда она дулась, он всегда целовал её у вертикальной поверхности. Жадно, властно и горячо.

Она не сопротивлялась. Сопротивляться Данилу было бесполезно. Куда там?.. Он без труда мог сдвинуть в одиночку целый шкаф. И сейчас он крепко прижимал её к стене. Крепко сжимал её руку. Она не кусалась, не царапалась, не пыталась вырваться. Она просто не отвечала. И поцелуй закончился, едва начавшись.

Он отпустил её, но спустя секунду снова прижал к себе. Обнял и положил свой подбородок к ней на плечо.

– Прости меня, Агата. Пожалуйста, прости.

Она не отодвинулась. Но и не обняла. Её руки порванными ремнями висели вдоль тела.

– Я бы очень хотела тебя простить. Мне бы самой от этого стало легче. Но я не могу. Я не могу тебя простить. Ты меня целуешь, а мне мерзко. Меня будто червяк целует. Или жаба. Ты ведь знаешь, как я их боюсь. У меня перед глазами всегда теперь твоя Лера стоит. И то, как ты целуешь её.

– Мы могли бы начать всё сначала. С чистого листа. Я даже прикасаться к тебе не стану, пока ты сама не попросишь. Буду любить глазами. Просто позволь мне быть рядом.

– А потом через пару месяцев тебе надоест любить глазами, и ты опять с кем-нибудь переспишь.

– В нашей жизни никого третьего больше не будет. Обещаю.

– Ты уже обещал. Тогда в «Дикой чайке», помнишь? Никакой Леры, только Агата. Клялся, что никогда не обманешь. И обманывал раз за разом. – Она посмотрела на его руки. Пальцы были в тёмных пятнах. Видимо, недавно он рисовал и плохо помыл руки. Агата не знала название этой краски. Может, масло. Может, тушь. Но въелась та сильно. – Ты грязный. Ты очень-очень грязный. И я больше тебе не верю.

Он запрокинул голову назад и издал свой особенный полурык-полустон.

– Ну, почему временами ты такая Шумелка?!

– Да потому что у нас от первого до последнего слова всё было враньём. Ты даже встречаться со мной стал по указке Али. И всё за Леру свою переживал. Естественно! Ты же год её добивался. А меня тебе завоёвывать не пришлось. Тебе прямым текстом сказали, что я в тебя втрескалась по уши.

Данил обхватил руками голову и выставил вперёд локти.

– Это тебя-то завоёвывать не пришлось? Да у нас с тобой за десять месяцев, кроме поцелуев, ничего и не было.

– А тебя только это огорчает?

Из магазина напротив вышли трое. Два парня и одна девушка. Шумные. Молодые. Громко и вызывающе смеющиеся.

– Данич! – Один из парней окликнул Данила. Агата подняла голову и узнала Коляна. Рядом с ним стояла Лера. С распущенными волосами. Ярко-накрашенная. В обтягивающих красных легинсах и белом полупрозрачном топе.

– Тебя друзья зовут. – Агата отодвинулась. Данил не оглянулся. Новых попыток обнять её он больше не предпринимал.

– Ты поступила?

– Да.

– В медицинский?

– Да.

– В Москву?

– Нет. У нас. На терапевтическое отделение.

– Почему у нас?

­На языке вертелось: «А зачем мне Москва без тебя?», но вслух она, конечно, сказала, что не захотела оставлять маму.

– Я рад, что ты поступила. Правда. Очень рад. Из тебя выйдет хороший врач.

– Даня! – на этот раз кричала Лера.  И Агата почувствовала, как внутри неё просыпается совсем недавно уснувший вулкан.

– Иди! По тебе вон уже скучают.

Данил взял её за плечи и как следует встряхнул.

– Посмотри на меня, Агата! И не отводи взгляд!

– Что я там не видела?

– Я не поступил. Слышишь? Не поступил…

– В смысле не поступил? – На какое-то время ей показалось, что земля под ногами качается.

– А как не поступают? С математикой только границу переполз, физику завалил. Помнишь, Инна Владимировна говорила: «Чудес не бывает»? И в моём случае чуда не произошло. Последние месяцы я вообще не занимался.

– Ты меня сейчас обвиняешь?

– Я никого не обвиняю. Я во всех своих бедах виноват сам.

Агата скривилась. Ей стало жаль Данила. А ещё она подумала, что сказать про свои беды так же, она бы никогда не смогла.

– Твои родители в состоянии за тебя платить.

– В состоянии, но я не хочу. Пятнадцатого октября ухожу в армию. Меня год не будет. За год многое поменяется. Твоя обида может пройти. Будем писать друг другу письма. В конвертах. И отправлять почтой России. Помнишь, ты хотела? Если бы я только знал, что ты меня ждёшь…

– Даня! – Голос у Леры был обиженный, как у ребёнка.

От злобы на всю компанию у магазина Агата брызнула слюной.

– Я тебя из армии ждать не буду!  Пускай тебя она ждёт.

– Хорошо. Ладно! – Он растянул губы в неправдоподобной улыбке и кивнул. –  Сделаю, как ты хочешь. Из армии меня будет ждать Лера.

Глава 37

Следующий год не принёс Агате счастья, о котором она так мечтала. Её жизнью стала дорога. Дорога, что она проходила ежедневно от дома до университета и обратно.

Все лекции, практические занятия и семинары Агата проводила за первой партой. Одна. Нет, её никто не дразнил, не обзывал и не устраивал бойкотов. В этом смысле Агате повезло. Большая часть ребят, учащихся с ней на потоке, были умными и пришли в университет за знаниями, а не чтобы как-то проболтаться шесть лет и получить диплом ради диплома. Интеллект в их группе ценился, поэтому Агату уважали и старались не обижать. Здоровались, перекидывались парой слов и расходились по своим делам. Друзья у Агаты, как по закону подлости, заводиться не хотели.

Аля бы сказала, что друзья не тараканы и сами собой не появятся. Даже для привлечения последних надо оставлять на столе хлебные крошки, или крупицы сахара, или хоть какие-то скудные остатки еды. А Агата ни делала ни первого, ни второго, ни третьего. Она никогда не шла на контакт первая. Сидела угрюмая и одинокая и листала то новостную ленту, то многострадальные страницы своей тетради.

Она не пропускала ни одной лекции, никогда не опаздывала, умудрялась выполнять все домашние задания и без сожаления делилась с одногруппниками своими конспектами, но ни разу за год не была ни на одной студенческой вечеринке. Посвящение в первокурсники, «Первый шанс», Осенний бал и Студенческая весна – абсолютно всё прошло без неё. Никто в университете не знал, что большую часть жизни она провела на домашнем обучении, закончила два класса экстерном и несколько лет профессионально занималась бальными танцами. Агата держала это в строжайшем секрете и только сейчас, в сентябре, поняла,почему два года назад потянулась к Данилу. Потому что он первым потянулся к ней. Потому что он был добрым, открытым и дружелюбным. А главное – не боялся показаться смешным.

Таких, как Даня, в группе не было. А может, Агата просто их не замечала. Она окружила себя плотным забором и, разговаривая с кем-либо, всегда глядела поверх этого самого забора и никогда не покидала его пределов. Так ей было проще. И остальным со временем тоже стало так проще. Люди, как правило, тянутся к весёлым, озорным и приветливым. Мало кто любит ломать стены и пробираться через высокие заборы.

Получая один отказ за другим, одногруппники быстро перестали куда-либо её приглашать и уже к зиме оставили в полнейшем покое. Агата смирилась и с этим. Заучкой её не звал никто, но иногда в шёпоте с последних парт слышалось прилагательное «странная».

В начале ноября один из парней из параллельной группы, кажется, его звали Миша, попытался позвать её в кино. Агата очень любила кино, любила сидеть в мягком кресле, любила смотреть на большой экран. Любила попкорн. Но всё это она любила делать с Данилом. А Мише до Данила было далеко. До Данила было далеко всем, кого Агата знала и с кем успела познакомиться. Именно поэтому на приглашение Миши ответа тоже не последовало.

Чтобы хоть как-то заполнить пустоту в сердце, Агата завела привычку ходить пешком и каждый день жадно вглядывалась в лица прохожих, пытаясь найти мужчину, похожего на Данила. Хотя бы внешне. Хотя бы отдалённо, но не находила нужного, поэтому и проводила вечера и выходные одна. За домашними заданиями или за просмотром сериалов. Оттого-то и училась лучше всех на потоке.

Никто в университете и не подозревал, как громко она умеет смеяться. Как искрятся при этом её глаза, и каким очаровательным становится выражение лица. На занятиях Агата улыбалась редко. Да и то краешком губ и не показывая зубов. Те давно стали ровными и белыми. Брекеты с них сняли ещё до перелома лодыжки, но Агата всё равно отчаянно их прятала, словно берегла для особого случая.

Новый год прошёл тихо. Вадим подарил обеим женщинам семьи Наумовых по золотой цепочке с кулоном. Агата убрала свой подарок в шкаф и целый вечер злилась на Алю, что та даже не удосужилась поздравить её с праздником. Но потом устыдилась собственной злости. Ещё в апреле она бросила номер няни в «чёрный» список, отчего-то решив, что Аля будет ей писать и названивать. Изменить что-то сейчас и убрать с номера блокировку Агате, естественно, не позволила гордость.

Четырнадцатое февраля в две тысячи двадцать первом году выпало на воскресенье, и Агата весь день боялась высунуть на улицу нос. Ей не хотелось видеть счастливые парочки, держащиеся за руки. Не хотелось видеть розовую мишуру, валентинки и чужие поцелуи. Прошлый день Влюблённых они с Данилом провели в боулинге, а потом пили вкуснейший какао в романтической кофейне в центре города. В углу зала для антуража на одном из столиков стоял шар предсказаний, и Данил, стянув с шеи Агаты шёлковый платок, накинул его себе на голову и с самым серьёзным видом начал изображать ясновидящую. Он обещал Агате поступление в медицинский ВУЗ и долгую безбедную жизнь, а затем взял её руку и, ткнув в первую попавшуюся линию, предсказал открытие ею важного лекарства. Агата хохотала, как ненормальная. Про их любовь она тогда не спрашивала, потому что была уверена в ней на двести процентов.

Периодически ВУЗы и школы страны закрывали на карантин. Агата часто училась дистанционно, и ноутбук в её комнате не замолкал ни на минуту. Анна Георгиевна ругалась. Она не понимала, как можно учиться на врача удалённо, но сделать всё равно ничего не могла. Время от времени обе женщины семьи Наумовых ждали нового жёсткого локдауна, но тот, к счастью, в их жизнь больше не врывался. Вокруг пестрили голубые и белые маски. Теперь уже не самодельные. Теперь уже из аптеки. Они заменили лица людей. Они заменили собой почти всё.

Своё семнадцатилетние Агата отмечать не стала. В её душе не было праздника. Прошлый день рождения принёс только боль, и она с дрожью в сердце вспоминала месяц, который последовал за ним. Анна Георгиевна мялась, но не настаивала. С ней тоже творилось что-то странное. В голубых глазах облаком уже третий день висел не то испуг, не то отрешённость, не то надежда. Свои мысли она озвучила Агате только спустя два дня, пришла к ней в комнату и села на кровать.

– Знаешь, утром умер твой отец.

– От коронавируса?

Мать кивнула.

– У него с юности были слабые лёгкие. В субботу прощание. В морге на Менделеева.

Агата переплела пальцы и поняла, что ничего не чувствует. Отец умер для неё уже давно. В тот день, когда появился у дверей центра с пакетом гостинцев. А может, и раньше, когда оставил их с матерью.

И всё же наплевать на прощание она не смогла. Вторая жена отца, одетая во всё черное, громко рыдала у гроба. Их сын, как стойкий оловянный солдатик, стоял рядом. Агата силилась вспомнить сколько ему лет, но к нужным результатам так и не пришла. Она не держала долгую речь, не приносила соболезнований безутешной вдове и не оставляла на закрытом гробу ярко-красные гвоздики. Она простояла в конце зала ровно пять минут и вышла никем неузнанная и незамеченная. Слова «Прощай, папа!» – Агата произнесла на улице в небо.

Семье Наумовых повезло. Вирус обходил их стороной либо проник в их тела бессимптомно и ушёл незамеченным. Зоя Альбертовна болела тяжело. Долго лежала в больнице и не менее долго восстанавливалась дома. Их новая домработница Юлия потеряла только обоняние и вкус, но уже через две недели бодрая и ни на грамм не похудевшая вернулась к своим обязанностям. Почти так же легко отделался и Артур, а вот его мать, бывшую жену Вадима, угораздило заработать тяжёлую пневмонию. Позже Вадим рассказывал, что отдышка не оставляла её потом ещё полгода.

Кроме Андрея Игоревича, среди знакомых Агаты умерших не было. Подхватившие вирус преподаватели худо-бедно возвращались в строй. Даже пенсионеры. Хотя память у многих стала страдать, а хронические заболевания обострились. В обществе начали говорить о прививках. Анна Георгиевна ворчала. Агата этой новостью не интересовалась. До совершеннолетия у неё ещё было полно времени.

После сдачи летней сессии Анна Георгиевна всё-таки утащила Агату в Симферополь. Та упиралась всеми руками и ногами, но мать её не услышала. Приехав в «Дикую чайку», Агата превратилась в ходячую тень. Каждый угол, каждое деревце там напоминали ей о Даниле и бередили старые раны. Раны, которые ни в какую не хотели затягиваться.

Агата всем сердцем ненавидела Данила. Сильно. По-прежнему. Обида на него никуда не делась. Не уменьшилась ни на миллиметр. Но она его не забыла. Каждое её новое утро начиналось с мыслей о нём. Каждый вечер она засыпала с его именем на устах. Данил часто приходил к Агате во сне. Это были хорошие сны. Добрые, яркие и счастливые. В них он держал её за руку. В них он признавался ей в любви. В них он гладил её по волосам. По длинным, пушистым и блестящим волосам. В этих снах не было Леры, и иногда Агата хотела остаться в них навсегда.

В начале августа Анна Георгиевна наконец сжалилась над дочерью и отпустила её домой, а ровно через неделю вернулась на Урал сама.

Август две тысячи двадцать первого выдался дождливым и холодным. Агата целыми днями сидела дома и щёлкала по каналам огромной плазмы в гостиной. Но порой, когда солнце имело неосторожность почтить город своим присутствием, она выбиралась в парк. Агата хорошо знала, сколько шагов от её дома до парка. Каждую вылазку она занималась тем, что проверяла свою арифметику. И однажды Агата встретила в парке Леру.

В коротком белом сарафане и изящных бежевых босоножках эта ведьма шла в обнимку с каким-то парнем. Агата впервые видела этого человека. Но успела заметить, что он высокий, белобрысый и отнюдь не красивый. Достоинство ему добавляли только фирменные кроссовки да айфон последней модели.

От возмущения Агата покрылась испариной. Внутри неё как будто снова извергся тот самый спящий вулкан. По жилам вместо крови потекла горячая лава. Агата ненавидела Данила, но Леру она ненавидела сильнее. Это она украла её счастье. Это она потопталась по её жизни. Она знала, что Даня несвободен, но всё равно прыгнула к нему в постель. И вот сейчас, пока Данил служит, а это Агата знала наверняка, и ещё не вернулся, эта тварь, эта первостепенная сука крутит шашни с кем-то другим.

Не выдержав, Агата остановилась и, сложив руки рупором, от всего сердца пожелала ей смерти. Так прямо и сказала: «Чтоб ты подохла!»

Лера даже не обернулась. Скорее всего, такие проклятия ей было слышать не впервой. Зато её парень оглянулся, посмотрел на Агату и повертел у виска пальцем.

– Ты понимаешь, понимаешь? – кричала вечером Агата, в слезах рассказывая всё матери. – Он ещё служит, а она о нём уже и думать забыла. Уже завела себе другого!

Анна Георгиевна устало опустила взгляд на свой маникюр. Тот был сделан только вчера, но сегодня почему-то перестал ей нравиться. Истерику дочери она не понимала. Ей порядком надоели эти вздохи по Данилу. Прошло полтора года с их расставания, и Агате уже давно надо было успокоиться и найти себе другого. Но она никого вокруг не замечала. У Анны Георгиевны нескончаемая депрессия дочери вызывала раздражение. Она считала это слабостью. И уязвимостью. А ещё непозволительной роскошью. В конце концов, сама Анна Георгиевна после развода пришла в себя в разы быстрее.

– А я бы его ждала… Если бы мы были вместе, я бы его ждала трепетно и верно.

– Да прекратишь ты всё это или нет?! – Анна Георгиевна вскочила с дивана. У неё уже уши сворачивались в трубочку от наивности и глупости дочери. – Вы не вместе! Он тебе изменил! Он тебя предал! Обманул! И оставил ждать себя другую. А ты всё равно переживаешь! За кого ты переживаешь? За подонка! За негодяя! А знаешь, что самое обидное! Что после всего этого именно ты его и ждёшь! Причём трепетно и верно!

Глава 38

После разговора с Анной Георгиевной Агата не на шутку разозлилась. Ну вот зачем мать так с ней?! Аля бы наверняка сказала по-другому. Аля бы нашла слова. Правильные. А главное – добрые. При мысли о няне Агату передёрнуло, и она закрыла лицо руками. Как она там, интересно? Не болеет ли? Работает? И если да, то где? По старой привычке Агата тряхнула остатками былых волос. Нет! Об этом сейчас думать некогда! Надо доказать матери, что ей плевать на Данила с высокой колокольни. И надо найти парня. Срочно!!! Или хотя бы создать видимость того, что у неё есть парень.

Первые дни сентября Агата провела в поисках, пристально наблюдая за одногруппниками и разрабатывая в голове план действий. Правда, что делать и как именно это делать, понимала она плохо. Кто из однокурсников был без девушки? И кому из них эта самая девушка требовалась? Раздумывая над этими вопросами, она кусала губы, перебирала листы тетради и даже прочитала несколько статей в интернете, но дельного ничего не нашла. К самой Агате внимание давно никто не проявлял. Все слишком привыкли к забору, который она выстроила ещё в начале прошлого года. Подойти к парню первой Наумова младшая, откровенно говоря, стеснялась. Куда там, если даже Данила она осмелилась пригласить в кино только после того, как они начали встречаться? Как тогда позвать на свидание человека, который ей абсолютно до лампочки?

Но жизнь её смущение не интересовало, а проблему нужно было как-то решать, поэтому в один прекрасный день, выпавший на середину сентября, Агата сказала себе: «Была не была» и бухнулась за парту к Мише. К тому самому Мише, который увивался за ней прошлой зимой. Он весьма удивился её внезапному приходу и настороженно приподнял брови. Агата улыбнулась бывшему поклоннику приторной улыбкой и замолкла на полуслове. Из ступора её вывел его вибрирующий телефон. На экране отобразилась фотография темноволосой девушки с надписью «Зайка». Миша звонок принял, а Агата несолоно хлебавши поплелась к себе в начало ряда. Да... Время явно играло не на её стороне.

– Что хотела-то? – спросил Миша пятью минутами позже.

Агата скорчила рожу.

– Ты не помнишь, как звучит слово «лодыжка» на латинском?

Миша опять приподнял брови. Всему потоку было известно, что лучше Агаты латынь знает только преподаватель латыни.

– Ладно, поищу в интернете.

Агата махнула рукой. Миша пожал плечами. И тут её осенило. Да, она просто не там ищет. Это же элементарно! Свободного парня нужно искать в баре или в клубе. А лучше в клубе, где есть бар!

К выходу «в свет» Агата готовилась неделю. Выбрала самый большой клуб в центре города и отправилась туда с субботы на воскресенье. Даже новое платье прикупила. Ярко-красное. Без рукавов и бретелек. Обтягивающее и едва прикрывающее причинное место, но с ума сойти какое модное. «Если нету жизни личной – значит хватит быть приличной», – произнесла она, любуясь отражением в зеркале, а затем вызвала такси, чтобы доехать до парикмахерской.

Причёску и макияж она решила доверить мастеру и на все вопросы визажиста отвечала: «Ярче. Как можно ярче». Больше румян, больше вишнёво-малиновой помады. Накладные ресницы? Разумеется! И, конечно же, насыщенные, блестящие тени. Волосы, насколько позволяла длина, ей подняли и подзавили. Агата хотела выглядеть откровенно, дерзко, сексуально и вульгарно. Чем вульгарнее, тем лучше. На вульгарных женщин мужчины клюют, как рыба на червяка. Эта она отлично уяснила, наблюдая когда-то за Лерой.

Вопрос с секьюрити у клуба решился моментально. Агата положила в паспорт синюю бумажку с тремя нулями и задорно улыбнулась громиле. Тот забрал бумажку и, отдав воинское приветствие, спокойно пропустил девушку внутрь. Темнота ослепила её тут же, громкая музыка оглушила через мгновение. В зале было жарко и неуютно. Мокрые тела жались друг к другу близко-близко. От многих несло алкоголем и сигаретами.

В красном платье Агата чувствовала себя мулетой. Она ещё помнила, каково это. И отчаянно искала тореадора. Но кругом дёргались одни быки. Грубые, нахальные и тупые, как швабры.

Недолго думая, Агата залезла на барный стул. В шпильках карабкаться на такую высоту было неудобно, поэтому она едва не порвала колготки, но здешний Эверест всё же покорила. Заказала апельсиновый сок и принялась ждать. Первый бык подошёл минут через семь. Агата скептически окинула его внимательным взглядом. Самое главное – не дрыщ, а в остальном сойдёт. На мордашку вполне симпатичный. Русый и с глазами, будто сделанными из шоколада. А ещё бугай*. В смысле сразу видно: бык-производитель.

– Привет.

– Привет.

– Скучаешь?

– Не то, чтобы очень. – Агата деланно взмахнула ресницами. – Просто жду одного друга. Но он, видимо, сегодня не придёт.

– Нехорошо такую красавицу одну оставлять. Преступление…

Агата захихикала. Бугай назвался Стасом и предложил заказать ей коктейль. Из коктейлей наизусть она знала только два: «Молотова» и «Кровавую Мэри». Но чувствовала, что первый пить нельзя, а прайс смотреть не хотела, отчего и остановила свой выбор на втором.

– Не любишь водку?

– Отчего же? Очень люблю! – Агата пила маленькими глотками и изо всех сил старалась не морщиться, но рефлексы в ней были сильнее желания казаться взрослой и опытной. – Просто это какая-то странная. Разбавили её чем-то, что ли?

На самом деле водка была не странная. Водка была противная, и Агата пила её впервые. Агата вообще пила впервые.

Бугай заржал и дунул на бармена.

– Ну-ка, признавайся! Чем водку разбавил? А, хрен моржовый? – Агата снова захихикала. Бармен поспешно отвернулся к стеллажу с напитками. – Моей девушке твоя бурдомага** не нравится.

«О, девушке!» – Агата обрадовалась и расправила плечи. Такой расклад нравился ей всё больше и больше.

Потом бугай заказал ей ещё один коктейль уже на свой вкус и заговорил о себе. О, себя он любил страшно. Ему недавно исполнилось двадцать три, а он уже заместитель директора какой-то супер-пуперской компании. Агата кивала. Ей даже не пришлось врать про свой возраст. Он почему-то решил, что ей девятнадцать. Видимо, применил знания арифметики, услышав про второй курс университета, либо поддался чарам косметики. Агате редко удавалось вставить слово. Она спокойно пила и наслаждалась почти приятной беседой. Алкоголь в бокале уже не казался таким противным. В голове появился приятный туман. Она смеялась всё громче и чувствовала себя всё лучше.

А потом в её сумке запиликал телефон. Звонила мать.

– Уже почти полночь. Где ты?

– В клубе. Буду поздно.

Агата сбросила вызов и выключила гаджет. План в её голове складывался великолепно. Сейчас они посидят в баре ещё немного, а после Стас проводит её до дома. Она нажмёт на кнопку домофона, дождётся, когда мать снимет трубку, и скажет Стасу «пока». Затем он её поцелует, и она продиктует ему несуществующий номер телефона. Мать решит, что у Агаты завёлся парень, и перестанет её третировать.

– Всё в порядке, детка?

– Более чем.

Стас заржал. Агата принялась пить третий коктейль. Тот сильно отличался от двух предыдущих. Голову у неё обнесло уже после пятого глотка, и, почувствовав тошноту, она зажала рот ладонью.

– Мне надо на воздух.

– Конечно.

Бугай легко снял её со стула и повёл в сторону выхода. Без него она бы не ступила и шагу. Агату качало из стороны в сторону, а перед глазами всё плыло, как у героев старых диснеевских мультиков.

На улице было темно и холодно. Ветер растрепал её волосы. Голове стало легче, но желудок по-прежнему просился на волю. Бугай прижал её к стене и жадно поцеловал. Поцелуй у вертикальной поверхности всколыхнул в воспалённом мозгу далёкие и больные воспоминания. Имя вырвалось наружу без её воли.

– Данил…

– Детка, для тебя я буду кем угодно.

И он снова поцеловал её. Буквально впечатал в стену и чуть не откусил губы. Агата пыталась отбиваться. Колотила его и отчаянно шептала: «Пожалуйста, нет. Пожалуйста, не надо». Он задрал ей платье до самого пупа и начал сдёргивать колготки. Агата захныкала. Она плохо понимала, что происходит, но чувствовала, что ничем хорошим для неё это не кончится.

– Пожалуйста! Пожалуйста, отпустите меня домой! Я не хочу! Данил! Данил…

– Не боись! Тебе понравится! Потом ещё сама продолжения попросишь.

В районе поясницы затрещал шёлк, и пальцы Стаса легли на обнажённые Агатины ягодицы.

– Лапы от неё убери!

Кто-то резко схватил бугая за плечо. В панике Агата отшатнулась. Голос говорившего показался ей смутно знакомым, но разглядеть его лицо она не смогла. Сфокусировать зрение никак не получалось. Вокруг было темно, а перед глазами всё дёргалось и плясало.

– Шёл бы ты, парень, своей дорогой.

– Я-то пойду, но с ней.

Кое-как, держась левой рукой за стенку, правой Агата опустила платье и натянула колготки.

– Это вообще-то моя девка. И пошла она со мной по собственному желанию. Эй, малышка, ответь-ка этому Робину Гуду. – И бугай похлопал Агату уже по прикрытым ягодицам. – Скажи, что ты сама не против.

Агата захныкала и снова зажала рот ладонью. Ей было плохо. Невыносимо плохо. И она неистово хотела домой.

– Вижу я, как она не против. Девчонка в «дрова». Еле на ногах стоит.

Дальше последовал мат. Агата наклонила голову и закашлялась. Коктейли один за другим с шумом покидали её желудок. Перебранка рядом продолжилась. «Робин Гуд», похоже, был не один. За его плечами стояли как минимум двое. Кто-то сказал, что Агате всего семнадцать, кто-то назвал её фамилию и пообещал вызвать полицию. Последовала ещё одна порция мата, а потом бугай пропал с поля боя, так и не успев помахать кулаками.

Агата продолжала выплёвывать алкоголь. «Робин Гуд», мягко приподняв её за плечи, помог встать на ноги. Она и не заметила, как очутилась на коленях прямо на сырой и холодной земле.

– Агата, что ты с собой сделала?..

Сфокусировав взгляд, она уставилась на своего спасителя. В пятнадцати сантиметрах от её глаз замаячило расплывчатое лицо Данила.

– Это ты виноват! Я тебя любила больше всего на свете, а ты меня уничтожил.

Он поднял её на руки и понёс куда-то вперёд. Ещё через мгновение Агата провалилась в сон.

______________________________* слово "бугай" согласно толковому словарю имеет два значения. Первое и прямое – бык-производитель, в второе и переносное – крупный и крепкий мужчина.** бурдомага – плохо приготовленное, невкусное питьё или жидкая, невкусная пища.

Глава 39

Так принц спас свою принцессу…

На следующий день Агата проснулась в половине второго. В своей постели, всё в том же ярко-красном платье и с жуткой головной болью. Во рту стояла такая сухость, что позавидовала бы сама пустыня Гоби. Почувствовав горечь, Агата сделала два глубоких вдоха. Нет… Никогда в жизни она больше пить не будет. Ей хватило одного раза. И до старости. И как только Данил соглашался отправляться в это сомнительное путешествие чуть ли не каждые выходные, пока они не начали встречаться?

Данил… При воспоминании о нём сердце у Агаты сжалось. Данил! Череда вчерашних событий мелькнула в голове немым фильмом. Её же спас Данил! Милый! Дорогой! Единственный! Её принц, что победил дракона. Где? Где он сейчас?

Кое-как поднявшись с кровати, Агата подошла к шкафу и сдёрнула проклятое красное платье. Колготки под ним были порваны. То ли её ногтями, то ли лапищами вчерашнего бугая. Ах… Агата потёрла виски. Чтоб он подох! А лучше утратил способность пользоваться своими причиндалами. Чтобы она была последней, кто додумался назвать его быком-производителем.

Из шкафа что-то выпало. Приглядевшись, Агата поняла, что это старый спортивный костюм. Отлично! Сейчас она выпьет кофе, примет какую-нибудь таблетку от головной боли и станет как огурчик. Главное – добраться до кухни. И, поставив цель, Агата медленно поползла в бывшую святая святых Али.

Из кухни доносился смех. Смеялась Анна Георгиевна. Громко и заливисто. Агата уже много лет не слышала, чтобы мать так смеялась. Сердце у Наумовой младшей забилось быстрее. Ну, конечно же! В кухне сидит Данил! Данил, который вчера спас её от бугая, привёз домой и уложил в кровать. А мама смеётся, потому что счастлива. Данил – герой. И теперь всё будет по-старому.

Прокрутив в голове последнюю мысль, Агата расцвела, насколько позволяло состояние, и ускорилась. Бросила по пути быстрый взгляд в зеркало, пригладила волосы, подтёрла размазавшиеся после долгого сна тени, убрала кулаком остатки помады с губ, схватилась за дверную ручку, потянула дверь на себя и… попятилась назад. На стуле, который обычно занимал Данил, и с кружкой, из которой обычно пил Данил, сидел Никита. А Анна Георгиевна ворковала около него так, как когда-то Аля ворковала вокруг Данила.

Агату накрыла волна разочарования. Принц не спасал свою принцессу. Принц, наверное, даже не знал, что его принцесса попала в беду. Он спокойно сидел в своём замке и, скорее всего, обнимал другую принцессу. Или по-прежнему охранял земли главного короля. Да… Охранял земли главного короля, потому что год с его ухода в армию ещё не прошёл. А эту принцессу, принцессу Агату, спас вчера конюх.

– Как ты? – Анна Георгиевна, искоса взглянув на дочь, налила ей стакан воды и пододвинула какие-то таблетки, лежащие на столе. – Ну ты, вчера, конечно, учудила. Я чуть инфаркт не заработала. Спасибо Никите. Хорошо, что он не удалил мой номер телефона. И хорошо, что он не отказался отвезти тебя домой.

Агата молча уселась на свободный стул. Анна Георгиевна потчевала Никиту пирогом, принесённым из пекарни. Никита не улыбался и во все глаза смотрел на бывшую партнёршу по танцам. Агате от такого взгляда и от накрывшего её стыда хотелось залезть под стол.

– Ты изменилась.

– Ты тоже.

Никита действительно изменился. Только чёрные глаза да запах одеколона остались прежними, а вот подростковая худоба сгладилась, и черты лица стали более мягкими. Голос теперь звучал низко и глубоко.

Голове по-прежнему было тяжело, и Агата отвернулась. Анна Георгиевна продолжала чирикать и спрашивать у Никиты про мать, клуб и Ольгу Викторовну. Их болтовню Наумова младшая не слушала и мысленно задавала себе чёртову тучу вопросов. Как вчерашним вечером она умудрилась принять Никиту за Данила? Неужели так сильно хотела видеть Никифорова, что была готова найти его в любом? И как она не почувствовала проклятый Никитин парфюм? Похоже, ветер не дал… Или бешеное количество алкоголя в крови.

Эх, Никита… Что ты с собой сделала? Да он должен был сказать: «Какого хрена ты с собой сделала?» Вот тогда бы Агата его сразу узнала. Откуда такая вежливость, или ей это тоже почудилось?

И что вообще Никита здесь делает? Неужели ночевал у них? А если нет, то значит прискакал с утра пораньше. Только вот зачем? Удостовериться, что с ней всё в порядке?

Анна Георгиевна всплеснула руками.

– Ой, слышите? Телефон звонит. Пойду-ка отвечу. Вдруг новый клиент. Ума не приложу: как они находят мой личный номер?

На самом деле никакой телефон никто не слышал, но Анну Георгиевну такая очевидная ложь не смущала ни на грамм. Улыбнувшись, она преспокойно упорхнула в свою комнату. Никита и Агата остались в кухне одни. Он смотрел на неё. Она буравила взглядом воду и таблетки от похмелья.

– Ладно, я пойду, пожалуй. Рад, что ты в порядке.

Никита встал. Агате тоже пришлось подняться. Мать с открытыми нараспашку дверями искусно делала вид, что продаёт кому-то дюже выгодный курс.

Он дошёл до шкафа в прихожей и принялся натягивать кроссовки. Не новые, но чистые, как первый снег. Агата сжала рукой горло и хорошенько его потёрла. От воды и лекарства ей постепенно становилось лучше.

– Ну, пока.

– Пока.

Никита вышел за дверь и нажал на кнопку вызова лифта. После шеи Агата принялась тереть лоб. Мать ждала от неё определённых действий, потому и ушла. И Наумова младшая решила, что в эту игру можно играть вдвоём.

– Никита – Он обернулся и с удивлением посмотрел на неё. – Что ты делаешь сегодня вечером?

– Ничего.

– Тогда давай встретимся в семь часов в кафе на Ульяновской и поедим вместе роллы.

– Давай.

* * *

Они сидели в ресторанчике «Кук-си Каби» друг напротив друга. Головная боль и сухость во рту прошли у Агаты ещё днём, и сейчас она чувствовала себя вполне прилично. Никита ел осторожно, но палочки держал умело и правильно. Складывалось впечатление, что он просто не доверяет здешней кухне.

– Отмечали с подружкой одну очень сложную контрольную. Зашли выпить по коктейлю, но у неё что-то дома случилось, и ей пришлось уйти. Я осталась, а потом пришёл этот тип. Не удивлюсь, если он подсыпал мне какую-нибудь гадость в бокал, пока я с мамой по телефону разговаривала. Хорошо, что ты рядом оказался.

Выдавив снисходительную улыбку, Агата театрально вздохнула. Врала она сегодня безбожно и краснеть не собиралась. Правда слишком сильно била её по самолюбию. Никита молчал. Лицо у него было непроницаемым. О чём он думал, оставалось только догадываться, поэтому Агата, промокнув губы салфеткой, решила перевести беседу в менее опасное для её гордости русло.

– В каком ты сейчас танцевальном классе?

– В «B».

– Все ещё?! – она присвистнула. – Ты же получил его почти два года назад. С твоей-то мотивацией и способностями я думала, что ты как минимум уже кандидат в мастера спорта.

Никита пожал плечами.

– Ольга Викторовна нашла тебе плохую партнёршу?

– Да нет. Технически Марина очень сильная. Но она как рыба. Холодная и безэмоциональная.

– И ты не можешь вывести её на эмоции? С твоим-то талантом всех доставать.

Агата улыбнулась. Никита остался серьёзным.

– После того, как ты ушла, медали стали мне не нужны.

– Я честно считала, что без меня тебе будет проще добиться успеха. Я тянула тебя назад, и все в клубе это понимали.

– Зато с тобой мне хотелось развиваться. С тобой мне хотелось побеждать. А с Мариной я тренируюсь по накатанной. Иногда сам не знаю, зачем в зал пришёл. Да и у Ольги Викторовны я давно перестал ходить в любимчиках.

Агата положила на тарелку палочки и скользнула взглядом по недоеденным роллам. Ей резко расхотелось есть.

– Как твой боксёр?

Она потупилась. И снова вспомнила вчерашнюю сцену у стены. И что она там ему наплела? Память выдавала информацию крупицами, и Агата никак не могла понять, где заканчивалась реальность и начинался сон.

– Да никак. – Долгую паузу удалось сгладить наигранно-равнодушным тоном. – Мы расстались полтора года назад. И я понятия не имею, где он и что с ним.

Хоть это была правда. Никита понимающе кивнул и тоже положил на тарелку свои палочки.

– Ты мне нравилась, Агата. Всегда. Практически с первой встречи. И очень сильно.

Изобразить удивление не получилось. В ушах колоколом звенели слова Данила, сказанные в тот день, когда она бросила танцы: «А ещё он сохнет по тебе и бесится, что ты со мной».

– А почему молчал тогда? Почему не пытался что-то сделать?

– Дурак был. Не знал, как сказать. И что… Не умел. Боялся, что любовь помешает танцам. Что мы будем хуже тренироваться. Слишком поздно до меня дошло, что «Ромео и Джульетта»* не просто так считается самым идеальным вариантом. Не то, что мы – «Том и Джерри».

– Мы никогда не были «Томом и Джерри», Никита. Мы были «Кошкой и собакой».

– А потом появился твой боксёр, и я понял, что при желании можно всё успеть, но ты уже наградила меня ярлыком «мой бесячий партнёр по танцам».

Агата перевела взгляд на сидящих рядом соседей. Те были чуть старше их с Никитой. У девушки ни в какую не получалось держать роллы палочками, а парень ловко ел сам и умудрялся кормить её.

Никита был так близко. Высокий, темноглазый и светловолосый. Уже не такой худой, как раньше, но всё равно поджарый. С грацией кошки. Без чувства юмора. Грубоватый, прямолинейный, но наверняка по-прежнему целеустремлённый и ответственный. Просто его цель сейчас немного размылась. А ещё он очень нравился её матери. Впрочем, почему нравился? Анна Георгиевна в нём и сейчас души не чает! Особенно после того, как он привёл её дочь с попойки. Она будет в восторге, когда узнает. Наверняка заберётся на стол и станцует ламбаду. Никита – это отличный вариант. Правда. Самый лучший! И не только из-за Анны Георгиевны. Посмотрев в его угрюмое лицо, Агата вдруг решила, что сможет его полюбить. Потому что он станет её убежищем.

– Спасибо! Спасибо за вчерашнее. И за то, что спас и за то, что не бросил на улице. Не знаю, что бы этот тип сделал со мной, если бы не ты и твои друзья. Они ведь тоже из нашего клуба?

И когда он кивнул и чуть придвинулся, она поцеловала его первой…___________________________________________________________________

*Неофициальная классификация танцевальных пар по уровню взаимоотношений.

А) Ромео и Джульетта или попросту влюблённые. Любовь способствует совместному продвижению по танцевальной лестнице, но иногда партнеры забывают, зачем пришли в танцевальный зал.

Б) Машенька и Медведь, где партнёрша выступает, как капризный, вредный и несносный ребёнок, партнёр при этом – добрый и терпеливый. Иногда гендерные роли могут меняться.

В) Том и Джерри. В такой паре партнёры постоянно издеваются друг над другом, признавая таланты другого исключительно только у себя в мыслях.

Г) Кошка с собакой. Такие партнёры ужиться не могут. Пара рано или поздно распадается.

Глава 40

Никита целовался отвратительно. Не просто касался Агатиных губ своими, а буквально их облизывал. Агату от этого практически выворачивало наизнанку. Но самым страшным было не это. Самым страшным был запах его одеколона. И теперь, когда они сидели к друг другу вплотную, Агата не представляла, что должна сделать, чтобы перестать его чувствовать.

Первый поцелуй продлился недолго. Люстры под потолком прибавили яркости, и Агата дала себе слово, что завтра же купит Никите дорогой и качественный парфюм. Он проводил её до дома, чмокнул на прощанье в щёку, и в ту ночь она спала без сновидений, а утром, перед «парами», побежала в ближайший «Л’Этуаль».

Как назывался тот самый одеколон с нотками кедра и лаванды, от которого у неё когда-то бежали мурашки по коже, Агата не знала, но хорошо помнила его терпкий, природный аромат, а потому перенюхала кучу мужских духов, но таки отыскала нужный и преподнесла новому кавалеру уже при следующей встрече.

– Это тебе по случаю открытия танцевального сезона, – улыбнулась Агата широкой и искренней улыбкой и с ног до головы облила Никиту тем самым парфюмом. Не помогло. Аромат, потрясающе раскрывающийся на Даниле, на Никите был блёклым и почти не чувствовался. Его будто из вредности перебивал старый, дешёвый и до боли неприятный.

– Не хочешь съездить со мной на соревнования?

Никита взял её за руку. Подарок волновал его мало. Больше заботил её ответ. Но она покачала головой и прикрылась многочисленными уроками. Уж куда-куда, а на соревнования по танцам Агата не хотела ехать даже в качестве группы поддержки.

– А ты не думала вернуться в спорт?

Он откинулся на стуле. Она моргнула и с подозрением вгляделась в его лицо. Никакого намёка на шутку там, разумеется, не было.

– Нет. Ольга Викторовна ясно дала понять, что не примет меня, если я захочу вернуться.

– Да плевать на Ольгу Викторовну. Она не единственный тренер в клубе.

– Другие тоже не возьмут. Из-за неё.

– Значит найдём другой клуб. В городе их полно. Только скажи «да».

– Прошло два года. Я уже ничего не помню.

– Тебе кажется, что ты ничего не помнишь. На самом деле мышечная память намного лучше зрительной и слуховой. Если бы ты пришла в зал, то сама бы в этом убедилась.

Агата промолчала. Отношения между ними только начались, и она не хотела омрачать  первые же дни бессмысленными спорами.

– Если бы ты согласилась, мы бы завоевали весь мир, – серьёзно сказал Никита. – До класса «А» мне осталось одно очко. Следующей осенью я получу КМС. Мы могли бы уехать в Москву или Питер. Ты бы перевелась, я бы поступил в хореографическое училище.

Агата прикрыла глаза и резко выдохнула. Всё это она уже где-то слышала. От себя самой. Только вот сбежать в другой город она мечтала не с Никитой.

– Могли бы жить вместе.

Между грудью и животом заворочалась тупая боль. Словно кто-то ударил её в солнечное сплетение.

– Жить вместе в восемнадцать – это плохая идея, Никита. Я не умею ни готовить, ни гладить, не стирать.

– Я и не завтра предлагаю съехаться, а через год. В следующем сентябре. У тебя есть время, чтобы всему научиться. А пока будем встречаться и узнавать друг друга постепенно.

«А у Никиты хватка осталась железная. Прямо как раньше в танцах. Не церемонится и сразу берёт быка за рога», – глотнув сока, подумала Агата, но вслух ситуацию решила не обострять:

– Давай вернёмся к этому разговору через год. Вдруг следующей осенью у тебя уже пропадёт желание со мной жить.

– Ладно.

Агата улыбнулась. Никита тоже отпил сока, но взглянул на неё исподлобья. Он хоть и стал менее вспыльчивым, но с резкостью и излишней прямолинейностью не простился. Крепкие выражения при Агате старался не использовать, однако хмурился по несколько раз за час и, если ему что-то не нравилось, барабанил пальцами по столу.

Недели летели быстро – встречаться часто им не удавалось. Агата училась. Никита тренировался. Как чёрт. И, если она задерживалась на свидание хотя бы на минуту, злился. Тоже как чёрт. Впрочем, своё недовольство он всегда выплёскивал на других.

Больше всего Агату раздражало то, что куда бы они не пошли, всюду встречались его друзья и знакомые. И он представлял её буквально каждому. Выдвигал чуть вперёд и крепко обнимал за талию:

– Это моя Агата! Это моя девушка!

Агата чувствовала себя медалью. Той самой первой золотой медалью, которую Никита получил в сентябре две тысячи восемнадцатого. Тогда он дважды прошёл весь состав, чтобы обратить на себя внимание и чтобы как можно больше пассажиров спросили про его награду. Сейчас творилось нечто похожее.

Никита не просто ею гордился. Никита ею хвастался, и Агату это возмущало до глубины души. Она не хотела быть медалью, которую он так мечтал получить на протяжении многих лет. Она хотела быть просто любимой девушкой.

Когда-то давно, почти в прошлой жизни, она встречалась с мальчиком на два года старше её и дико задирала из-за этого нос. Теперь всё было с точностью да наоборот. Разница в возрасте у них с Никитой составляла ровно семнадцать дней, но теперь она, студентка второго курса медицинского университета, встречалась с парнем, ещё не окончившим школу. Порой это больно било по её самолюбию. От однокурсников Агата Никиту не прятала, но специально ни с кем не знакомила.

Но он, конечно, об этом не догадывался и, когда уроки позволяли, всегда встречал её после занятий.

– Одних тренировок мало. Читай книги по программе. И занимайся обществознанием, – как-то раз сказала Агата, не получив нужного ответа на вопрос, касающийся ветвей власти.

Он удивился, но прислушался. Теперь, если она задерживалась, он всегда что-то читал. У Никиты на всё был свой собственный план. Он хорошо знал, что за чем следует, и очень редко отклонялся от намеченного. Поэтому и коронавирус его не брал – боялся. А вот других хватал за жабры без всякого зазрения совести.

Количество заболевших новым штаммом COVID-19 осенью две тысячи двадцать первого росло в геометрической прогрессии. Правда, на этот раз все работали: кто-то – удаленно, кто-то – в обычном режиме. По домам всех посадили ровно на неделю – в начале ноября. Как сказала Анна Георгиевна: «В честь праздников». А потом в кафе, кинотеатрах и любых магазинах, кроме продуктовых, стали требовать специальные коды переболевших или сделавших прививку. Агате и Никите в этом смысле повезло. Восемнадцать им ещё не исполнилось, и в каждом заведении с них просили только паспорт. Это надоедало. Люди всё чаще оставались дома. Агата всё чаще приглашала Никиту к себе. Анна Георгиевна всё чаще сияла как начищенный самовар. Около Никиты она ходила на цыпочках и не упускала случая спросить что-нибудь про танцы.

Танцы Никита по-прежнему обожал и мог говорить о них часами. Агата танцы ненавидела и, когда её новый кавалер заводил свою любимую пластинку, с зубным скрежетом гнала от себя мысли о Даниле. С Данилом у них когда-то были сотни тем для беседы. Данил любил кино. Данил любил музыку. Данил много путешествовал. Данил, оказывается, так много всего знал. Никита хорошо разбирался только в спорте и даже фильмы предпочитал спортивные: «Движение вверх», «Поддубный», «Чемпионы».

Агата морщилась, но смотрела. Она изо всех сил пыталась быть доброй и ласковой с Никитой. Когда он злился, молчала, истерик не устраивала и честно пыталась его полюбить. Если мать не смотрела, с поцелуями всегда лезла первая, но абсолютно ничего при этом не чувствовала. В декабре Никита целовался так же посредственно, как и в конце сентября. У него и мысли не возникало поцеловать её в шею или за ушком, отчего Агата, естественно, злилась. Ну вот почему так? Почему плохой Данил знал куда и как нужно её целовать, а хороший, целеустремлённый и обязательный Никита об этом даже не догадывался. Сама Агата намекнуть ему про шею стеснялась, а оттого всё оставалось по-прежнему. По-прежнему скучно и бесцветно.

На Новый год она загадала странное желание. Влюбиться в Никиту. Сильно и по-настоящему. Глубоко и искренне. Так, как когда-то любила Данила. Но бумажка с написанным гореть отказывалась, и в конце концов Наумова младшая просто бросила её в бокал с апельсиновым соком, сделала глоток и, хорошенько прожевав, проглотила. К шампанскому и другому алкоголю она, как и обещала, больше не притрагивалась.

В новогодние каникулы Никиты впервые пригласил её к себе. Агата дрожала как овечий хвост. Идти к его матери ей не хотелось до жути. Слишком уж неприятной была эта особа с мышиными волосами и колючим взглядом. Но отказать Агата не смогла. Она по-прежнему стремилась стать для Никиты идеальной девушкой.

– Как зовут твою маму?

– Виктория Александровна.

Победа. Мать победителя*. Агата оголила зубы. Какая прелесть! Никита своего отца никогда не видел, поэтому мать дала ему отчество, образованное от имени деда. Суханов Никита Александрович. Его фамилию Наумова младшая к себе не примеряла ни разу.

В тот день она оделась, как выпускница института благородных девиц. В простое синее платье с белым воротником и в сапоги на плоской подошве. Волосы уложила феном. Теперь она носила каре, но мечтала снова подстричься под мальчика.

Виктория Александровна встретила их на пороге. В отглаженных брюках, белой блузке и с мокрой «химией» на мышиных волосах. Её взгляд ничуть не изменился. Виктория Александровна смотрела с осуждением, смотрела так, словно Агата у неё что-то украла.

За столом говорил в основном Никита. Агата пила чай и тщательно пережёвывала кусок пирога, купленного в магазине. Ради неё заморачиваться домашним никто не стал. Никита жил в пятиэтажной хрущёвке. Эта квартира досталась его матери от родителей. Обычная. Теплая. С двумя комнатами, идущими вагончиком, и шестиметровой кухней. Чистая и совершенно простая.

Кроме пирога на столе стояли вазочка с печеньем и бело-розовые чашки из тонкого фарфора. Такого фарфора не было даже у Анны Георгиевны. Агата держала чашку обеими руками и всё время боялась облиться. Виктория Александровна прожигала её взглядом насквозь, и Агата часто кашляла и поминутно краснела.

Никита забыл про то, что видел в поезде, или сделал вид, что забыл. А вот его мать помнила. Помнила, как Агата всю ночь спала в объятиях Данила. И помнила, как её сын не пришёл ночевать в купе. Её глаза горели огнём. Агата читала в них слово «падшая».

Когда тягостное чаепитие наконец закончилось, Виктория Александровна встала из-за стола и аккуратно поставила свою чашку в раковину.

– Я помогу. – Агата тоже вскочила с места.

– Не надо. Вы идите в комнату, а я тут всё сама уберу.

– Ничего-ничего.

Агата не послушалась, и чашка Никиты, выскользнув из её ладоней, с треском ударилось об пол. Тонкие куски фарфора рассыпались по всему линолеуму.

Виктория Александровна вздохнула так, словно у неё перебили всю имеющуюся в доме посуду. Никита, пытаясь сгладить ситуацию, побежал в ванную за веником и совком.

– Зачем ты это делаешь, Агата? Для чего?Виктория Алесандровна привалилась спиной к батарее. Вид у неё был, как у революционера, готовщегося к восстанию. От всего происходящего Агате захотелось забиться в угол, а лучше превратиться в мотылька и улететь отсюда куда-нибудь в лето.

– Я всего лишь хотела помочь. Правда. У меня и в мыслях не было её разбивать. Завтра же я куплю Вам такую же.

– Да не очашке я, будь она неладна! – Виктория Алесандровна потёрла правый висок и со злобой зыркнула на Агату. – Зачем ты играешь с Никитой? Ты ведь ни капли его не любишь!

Ответа на этот вопрос у Наумовой младшей не было.____________________________________

* Никита - (от греческого) победитель

Глава 41

– Тебя чем-то обидела моя мать?

Они шли по заснеженной улице. С того злополучного ужина у Сухановых прошёл месяц, но Агата по-прежнему вздрагивала, если Никита предлагал ей зайти к нему домой.

На улице шёл мокрый снег. Небо заволокло густыми чёрными тучами, и жёлтый обруч луны был практически незаметен. Агата отрицательно покачала головой и посильнее сжала руку Никиты. Его мать её не обидела. Его мать сказала ей правду. Неприятную правду. Услышать эту правду ещё раз она не хотела.

Свернув между домами, они вышли на широкую аллею. Когда-то Наумова младшая любила гулять по этой аллее. Давно. Ещё до эпидемии. По обеим её сторонам располагалась череда магазинчиков и маленьких кафешек, на многих из которых сейчас висела тоскливая табличка «закрыто».

– После пандемии многие разорились, заметил? Не выдержали кризиса. Мамин центр чудом уцелел. Но количество учеников уменьшилось в разы. Кругом цены растут как на дрожжах, а она не повышает – боится. Боится, что к ней никто не придёт.

Никита пожал плечами и, обернувшись, преградил Агате дорогу.

– Ты не замёрзла?

– Немного.

Мокрый снег раздражал, и она опять, как назло, забыла где-то перчатки. Никита снял с себя варежки и натянул на её озябшие ладони. Улыбнувшись, Агата уткнулась ему в плечо. В минуты такой безграничной нежности она думала о том, что совершенно его не заслуживает.

– Я знаю одно место, которое в ближайшую неделю точно не закроется. Сходим туда сегодня?

Сегодня был день Влюблённых. И у Агаты то и дело возникало чувство, что с разных частей её тела срезают кусочки живой плоти. Вокруг все целовались, признавались в любви и обменивались проклятыми валентинками. По иронии судьбы у Никиты сегодня был ещё и день рождения. Агата отделалась от него дорогими фирменными наушниками. Он подарил ей три белых розы. Розы, которые сейчас лежали на столе в прихожей, и Агата надеялась, что мать догадается поставить их в воду.

– Давай сходим.

На самом деле ей хотелось вернуться домой. Хотелось накрыться с головой одеялом и больше никого в этой жизни не видеть, но Никита упорно тащил её вперёд. Под ногами хрустел снег, было темно и скользко, и Агата боялась отпустить его руку. Боялась остаться одной и увидеть в глазах матери хорошо знакомое неодобрение.

Никита привёл её в странное место. Странное, но живописное. Это был крохотный ресторанчик, спрятавшийся среди домов и деревьев. Вполне симпатичный. Элегантный, но без излишеств. В чёрно-белых тонах, с небольшим количеством столиков и полукруглой сценой.

– По выходным здесь играет живая музыка. Вчера приходил саксофонист.

– Жалко, что мы вчера сюда не зашли. Я люблю живую музыку и давно хотела послушать саксофон.

– А сегодня конкурс бального танца.

Расстегнув пальто до половины, Агата резко повернула голову.

– А почему ты раньше не сказал мне об этом?

– А ты бы согласилась прийти, если бы знала заранее?

Сказать слово «нет» ей не позволила совесть, и Агата отвела взгляд, пытаясь всеми силами сдержать рвущееся из груди недовольство. Не мытьём, так катаньем, а своего Никита добился. Или почти добился.

– Мы не можем в таком участвовать. Это любительские соревнования, а ты уже получил «А» класс. Ты – профессиональный спортсмен.

– Ну и ладно, – он миролюбиво улыбнулся. – Я пришел сюда не за бутылкой шампанского, – и протянул ей руку. – Потанцуем? Как раньше.

– Мы даже не тренировались. Я ничего не помню.

– Не верю, что ты не помнишь венский вальс. – Он чуть склонился и зашептал ей в самое ухо: – Просто доверься мне, и всё получится. Мы выступаем третьи. – И, оглянувшись, Агата увидела нескольких женщин в длинных вечерних платьях.

Конкурс открывало танго. Горячее. Аргентинское. Агата смотрела на сцену, разинув рот. Выступающим было слегка за тридцать, но выглядели они эффектно. Серьёзных ошибок не делали и, похоже, сильно друг друга любили. Жёлтое платье партнёрши развевалось, как цветы золотого шара на ветру. Мужчина был во фраке. Агата и представить не могла, как соскучилась по всей этой красоте. Соскучилась по музыке. Соскучилась по изящности жестов и по выверенным движениям. Её сердце то неслось вперёд галопом, то замирало и билось едва-едва, угрожая остановиться. Агата боялась признаться, но она хотела на сцену. Она до дрожи в коленях мечтала вновь окунуться в танец.

Вторым стал фокстрот, но большой шумихи он не произвёл. Пара была слабой, старой и неинтересной. Их наградили жидкими аплодисментами и поскорее удалили со сцены. По ступенькам Никита и Агата поднимались, держась за руки. Для венского вальса он одет не был. Она – тем более. Если не считать того вечера в пятиэтажной хрущёвке, Агата теперь всегда носила джинсы и свитера. Никита тоже никогда особо не наряжался, поэтому при виде их несуразных для танцев костюмов  в зале раздались громкие смешки и улюлюканья.

Никита принял вызов и по старой привычке прищурил глаза. Агата вздёрнула подбородок, максимально прогнулась в спине и чуть повернула голову вправо. Руку на плечо партнёра она водружала мягко, степенно и предельно изящно. Никита был прав: то, что забыл мозг, тело ещё помнило.

Первые аккорды музыки зазвучали спустя три секунды. Никита обнял Агату за талию. Она сделала шаг назад и... Её сердце пронзила невыносимая боль. Включили «Ласкового и нежного зверя». Реквием её первой любви. Теперь уже в исполнении Зары. Я с тобой, пусть мы врозь…Пусть те дни ветер унёс,Как листву жёлтых берёз.Я наяву прошлым живуТы – мой единственный, нежный!

По щеке Агаты скатилась слеза. Чтобы спрятать её, она склонилась к плечу партнёра. Нет… Никита не был виноват. Никита хотел, как лучше. Он не знал. Не мог знать, что с этой песни всё началось. И что эта песня стала кратким пересказом жизни Агаты.Ты со мной лишь во сне,Мы вдвоём наедине,Я зову. Ты нужен мне!Вновь наяву прошлым живу.Ты – мой единственный, нежный!Ты и я – нас разделить нельзя!Без тебя нет для меня ни дня…

Прикрыв глаза, она взмахнула рукой и отклонилась назад. Зал взорвался аплодисментами. Они справились. Справились даже лучше, чем он рассчитывал. Только после проклятого танца ей стало ещё хуже, чем было.

* * *

Бутылку шампанского они не выиграли, но Никита ничуть не расстроился. Он танцевал с Агатой. Ничего важнее этого для него не было. Агата смотрела себе под ноги. Воспоминания словно кололи её иголками и в ту ночь спать не дали. Во второй половине следующего дня, когда у Никиты отменилась тренировка, она буквально набросилась с него с поцелуями. Целовала горячо и страстно. Так, как когда-то целовали её. С помощью поцелуев Агата пыталась задушить память. Выгравировать в сознании имя «Никита» и вычеркнуть то другое, что делало её несчастной.

– Что это на тебя нашло сегодня? – Никита не узнавал Агату и жадно хватал ртом воздух в перерывах между поцелуями, а потом снова уступал ей.

Кто-то из сидящих рядом соседей поварчивал. Говорил, что молодежь совсем обнаглела, и что есть, глядя на «такое общение», откровенно неприятно.

– Да эти двое сейчас друг друга проглотят.

– Шли бы вы в общагу, ребята.

Агата не заметила, как оказалась у Никиты на коленях. Если бы вокруг не сидели люди, он бы уже повалил её на диван.

– Поцелуй меня в шею, – попросила она, и он внял этой просьбе. Нашёл мочку уха и слегка прикусил её. От удовольствия Агата прикрыла глаза и сжала зубы. С языка чудом не слетело не то имя.

– Тебе нравится?

– Очень нравится. Делай так почаще.

– Агата... – Никита дышал тяжело и прерывисто. Бугор в его штанах становился всё твёрже. – Я больше не могу. Рядом есть почасовая гостиница, и, если ты готова...

Она не дала ему закончить.

– Я готова.

Глава 42

Почасовая гостиница располагалась в двух кварталах от кафе, где они сидели. Это было двухэтажное жёлтое здание с неброским названием «Аделаида». Рядом стояло несколько легковых машин, а чуть позади – аптека и винно-водочный магазин.

– Я не очень-то опытный, поэтому не жди чего-то особенного.

Агата остановилась и подняла на Никиту затравленный взгляд. По мере приближения к «Аделаиде» её уверенность в отношении «готова» таяла, как мороженное в погожий день, но отступать было уже поздно.

– Я тоже не очень-то опытная, поэтому для меня в любом случае всё сегодня станет особенным.

В глазах Никиты проскользнуло удивление.

– А как же…

Боясь услышать словосочетание «твой боксёр», Агата приложила к его губам его же варежку.

– Мне было пятнадцать. Случись что, и моя мать убила бы нас обоих.

Больше Никита не сказал ничего, но дальше зашагал заметно бодрее и даже плечи расправил, отчего стал казаться ещё выше. У входа в гостиницу он распахнул дверь и слегка подтолкнул Агату вперёд. В фойе она оказалась первой и окончательно растерялась при виде чёрного кожаного дивана и двух квадратных картин в позолоченных рамах.

– Один номер. На два часа. – Никита шагнул к стойке администратора и достал из кармана пластиковую карту. Через четыре с половиной секунды терминал издал пикающий звук. Агата сглотнула и сделала вид, что отряхивает сапоги. Ей не хватило смелости поднять глаза и посмотреть на администратора гостиницы.

– Всё успешно. Пойдёмте.

Безликая, темноволосая женщина вышла из-за стойки и повела их по длинному коридору в сторону номеров. Никита шёл впереди, Агата плелась сзади. Всё также глядя в пол.

– Душ, полотенца, если надо, тапочки, – торопливо объяснила администратор, когда они вошли в комнату. Никита кивнул. Женщина улыбнулась и пожелала хорошего отдыха. Как только дверь за ней захлопнулась, он скинул куртку, задвинул защёлку и повернулся лицом к Агате. Глаза у него горели. Горели так, что ими можно было сжечь всю гостиницу разом.

– Иди ко мне. – Она не двинулась, и тогда он подошёл сам. Горячо поцеловал в губы, расстегнул пальто и, бросив то на первую попавшуюся вешалку, взялся за пряжку своего ремня.

– Не спеши. Пожалуйста. – Руки у неё дрожали, и, чтобы скрыть волнение, она сжала их в кулаки. – Мы вспотели, поэтому сначала, наверное, лучше принять душ.

Одеколоном с ароматом лаванды и кедра Никита принципиально не пользовался, и Агата надеялась, что гостиничное мыло хоть немного притупит запах того проклятого парфюма, которым он ежедневно себя поливал.

– Вместе? – Она изменилась в лице. Никита напротив от такого предложения был готов пуститься в пляс.

– Иди ты первый. А я за тобой.

Он согласился и, чмокнув её в уголок губ, скрылся за дверьми ванной. Агата подошла к кровати и погладила покрывало. Оно было ярко-голубым, но уже местами вышарканным. Крупные жёлтые розы, расположенные по центру, смотрелись эффектно, но плохо гармонировали с белыми обоями и фиолетовыми шторами на окнах. Тумбочку в номер поставить никто не догадался. Впрочем, особой необходимости в ней не было. Вряд ли кто-то пользуется тумбочкой, арендуя комнату на два-три часа.

Откинув покрывало с правого края, Агата свернула его вчетверо и убрала на стул. Стянула с себя брюки с джемпером и сняла с волос резинку. Сначала хотела оставить бельё, но передумала и, спрятав трусики с бюстгальтером под матрас, легла на кровать, закутавшись в одеяло до подбородка.

Никита вышел из душа в трусах, и за это Агата была ему особенно благодарна. С волос у него стекала вода. Несколько капель упали на плечи, грудь и живот. Кожа у Никиты была белая, как молоко, тело – подтянутое и стройное. На правом боку виднелся едва заметный шрам. Скорее всего, от аппендицита. Больше всего Агату заинтересовал именно он. Она смотрела на шрам во все глаза и ощущала себя доктором, обследующим пациента.

Он не стал задавать ей вопросов о душе и, поставив маленькую чёрную коробочку на столик у окна, сразу забрался в кровать. Никита не был бы Никитой, если бы не позаботился о контрацептивах. В аптеку они не заходили, значит, он купил их заранее. Значит, готовился. Агата зажмурилась и пожалела о том, что не достала из сумки салфетки. Хоть какие-нибудь…  Никита покрыл поцелуями её шею, коснулся живота и низа живота, провёл ладонью между ног. Задохнувшись, она отодвинулась и прижала колени друг к другу.

– Не бойся, – он снова чмокнул её в губы. – Всё будет хорошо. Я тебя не обижу. И никому не позволю обидеть.

«Данил когда-то тоже так говорил», – эта мысль ворвалась в её голову без спроса и, чтобы прогнать её, Агата прикусила внутреннюю часть щеки. Думать о Даниле сейчас было верхом кощунства. И она честно попыталась сосредоточиться на Никите. Провела рукой по его плечам, обняла за шею и…

Ей в нос снова ударил его запах. Его отвратительный, тошнотворный запах. И до Агаты наконец дошло. Всё это время виноват был не одеколон. И не шампунь с гелем для душа. Это пах сам Никита. Пах так, что Агате хотелось вырвать себе ноздри.

«Из этой комнаты девственницей мне не выйти», – новая мысль пригвоздила её к кровати. Из груди вылетел стон. Этот стон Никита истолковал по-своему и навалился сверху. Трусов на нём больше не было.

«А ведь Данил хотел бы быть первым, – Агата вздрогнула, – и должен был быть первым...»

«Да ты и так его ждешь, – зазвучали в голове слова матери, – трепетно и верно».

Верно. Верно. Верно…

Агата сжала зубы и, едва открыв глаза, снова зажмурилась. Никита всегда был верным. Верным танцам, верным Ольге Викторовне, и ей бы тоже изменять не стал. Но правда жизни состояла в том, что Агате Никитина верность была не нужна.

– Я не хочу. – Она коснулась его затылка. Никита поднял затуманенные страстью глаза и не сразу понял, чего именно она не хочет. Тогда Агата произнесла уже более решительно и громко: – Я не хочу тебя. И не люблю.

Прозвучало безжалостно и жестоко. Но зато честно. Впервые за пять месяцев она сказала ему правду.

Нашарив на полу трусы, Никита надел их под одеялом и резко встал с кровати. В его глазах не было гнева. Они просто были потухшими, как прошлогодние угли.

– И кого ты любишь? По-прежнему своего боксёра?

– По-прежнему своего боксёра.

– Он ведь тебя предал. Изменил. А ты всё равно его любишь?

– Всё равно люблю. И ничего не могу с этим сделать.

Агата не стала спрашивать, откуда Никита узнал об измене Данила. Может, ему рассказала её мать, а может, она сама. Тогда около клуба в полубессознательном состоянии. Никита повернулся к окну. С неба падал снег, такой крупный и густой, что впереди почти ничего не было видно. Агата молча откинула одеяло, встала с кровати и натянула сначала бельё, а затем брюки и джемпер. Привела в порядок волосы и, надев пальто и сапоги, полезла в сумку за кошельком. Она не знала, сколько Никита заплатил за номер и, чтобы не быть должной, оставила купюру в тысячу рублей.

– Прости меня. Пожалуйста, прости…

Он не ответил. Она скользнула за дверь, прошла по длинному коридору и, не прощаясь с администратором, выбежала на улицу. Снег всё падал и падал, и когда она проходила мимо окон гостиницы, кто-то выкинул из окна тысячную банкноту.

Телефон молчал. Агата неслась к остановке как угорелая. Ей хотелось смыть с себя запах и прикосновения Никиты. Хотелось сменить одежду. Он ничего не успел сделать, но она всё равно чувствовала себя запачкавшейся. На свете существовал только один человек, который бы сейчас её понял и принял. И Агата была готова на всё лишь бы услышать её голос. Руки потянулись к телефону сами. Нашли нужный номер и сняли блокировку. Агата с замиранием сердца приложила трубку к уху, но гудки так и остались гудками. Аля не захотела ей отвечать. И поделом. Слишком много плохого она когда-то ей сделала…

Сумка упала вниз, грудь сдавило. Наумова младшая пошатнулась и чуть-чуть не упала. Какой-то пожилой мужчина поддержал её за плечо:

– Девушка, Вам плохо? Довести до скамейки?

– Нормально. Всё нормально. Не беспокойтесь.

Что она могла ещё ответить? Незнакомым, неблизким людям все и всегда отвечают именно так. Нормально. Нормально – это стандартный ответ. Нормально – это никак. Это не хорошо и не плохо.

Мимо просигналила машина. Кто-то подал ей сумку и усадил на скамейку.

– Может, «скорую» вызвать?

– Вы бледная. Идти точно сможете?

– Да, я сейчас подышу, и мне станет легче.

Враньё. Очередное враньё. Не станет, потому что она сама всё испортила. И с Никитой, и с Данилом, и с Алей. Агата всегда считала себя жертвой. Но она не была жертвой. Она была результатом собственных решений. Результатом своего выбора.

– Девушка, у Вас телефон звонит.

– Телефон?

Ей захотелось спросить, что это такое. Она как будто забыла значение этого слова и глаза на пиликающий гаджет подняла машинально. Каким-то образом он оказался зажатым в её ладони. На экране светилось имя «Аля». Не чувствуя пальцев, Агата нажала на кнопку приёма, но попала только с третьей попытки.

– Кто это? От Вас пропущенный. Я ехала в автобусе. Не могла ответить.

Голос у Али ничуть не изменился, и Агата, услышав его, зарыдала навзрыд:

– Аля, Алечка! Это я! Твоя Шумелка. Прости… Прости меня за всё. Я ужасная. Я очень-очень плохая.

– Агата?  – Алин голос тоже задрожал. – Агата, это правда ты?

– Я… Я думала, ты не хочешь со мной разговаривать.  Я думала…

– Да нет, конечно…  – Аля то ли плакала, то ли смеялась. С ней явно тоже было что-то не то. – У меня сломался телефон несколько месяцев назад, и я потеряла все контакты.

– Аля… Аля, – от рыданий Агата начала икать, – можно, я приеду к тебе? Мне очень и очень плохо.

– Приезжай. Конечно, приезжай!

– А куда?

– Да всё туда же. – Агата замотала головой. Она не знала, куда ехать. Она не знала, где все эти годы жила женщина, её вырастившая. Она не знала о ней ровным счётом ничего.

Аля назвала улицу, подъезд, этаж и квартиру. Агата вызвала такси. Сердце у неё колотилось так сильно, что заболели рёбра, и, когда машина остановилась, она, не разбирая дороги, бросилась к нужной двери, едва не врезалась в ребёнка, выходящего из подъезда, и галопом пронеслась по лестнице.

Аля домывала в прихожей пол и каким-то чудом её услышала. Распахнула дверь и застыла на пороге. Всё такая же. В цветном фартуке, что носила в квартире Наумовых. Тоненькая и хрупкая, как китайская ваза.

– Ты сделала какую-то глупость?

Агата прижалась к её плоской груди и беззвучно заплакала.

– Нет... Сегодня явсё сделала правильно.

Глава 43

Так они и стояли в прихожей. Может, десять минут, а может, и час, пока Агате не стало жарко, и она не стянула с головы шапку. Всплеснув руками, Аля поникла и приложила руку к щеке.

– Мать моя… Где же твои волосы?

– Там же где и мозги. – По старой привычке Агата поднялась на цыпочки и резко опустилась. – На помойке. Я обрезала их через два дня после твоего ухода. Думала, что спасаю от выпадения, а на самом деле обстригла из вредности.

Аля покачала головой и, вытянув губы в тонкую линию, забрала у бывшей воспитанницы пальто.

– Не стой на пороге. Иди в комнату.

Агата послушалась и, разувшись, медленно огляделась по сторонам. Прихожая у Али была крошечная. Не больше двух метров, со шкафом под верхнюю одежду, зеркалом и полочкой для зонтов. Аля любила дождь. Вспомнив об этом, Агата улыбнулась и дотронулась до стены в светло-жёлтых обоях. Квартира бывшей няни выглядела неброско, но опрятно. Чистотой сквозило из каждого уголка. У длинной стены стоял диван, у короткой – кровать-полуторка. На окнах висели кремовые шторы, а между узкой балконной дверью и громоздкой советской «стенкой», на белой тумбе, притаился тонкий современный телевизор.

– У тебя уютно.

Агата не лгала. Она соскучилась по простому домашнему уюту. После ухода Али в квартире Наумовых им больше даже не пахло. Было комфортно, дорого, ярко и бездушно. Новая домработница Юля убирала на совесть, но от её стараний веяло какой-то казёнщиной. Наверное, потому что Юля приходила в дом Наумовых на работу, а Аля когда-то заботилась об Агате и Анне Георгиевне, как о родных.

– Можно?

– Можно.

Агата подошла к дивану. Тот был коричневым с маленькими жёлтыми вкраплениями, а на его спинке сидел белый мышонок с ярко-красным сердцем.

– Это тот самый, да?

Аля кивнула. Агата взяла мышонка в руки и, сев на диван, зарылась в него носом. Белый плюш отдавал слабым запахом стирального порошка.

– Он был грязный. Мне пришлось его помыть.

– А больше ничего не сохранилось?

– Больше ничего. К сожалению… Музыкальная шкатулка и духи разбились, а браслет я не нашла. Он или упал глубоко в снег или попал в руки кому-то другому.

– Ничего. Мышонка вполне достаточно. – Минуту или две Агата молчала, тёрла пальцы и смотрела по сторонам. Она вспоминала, как выбрасывала подарки Данила в окно. Аля, опустившись на диван рядом, не торопила её, и, в конце концов, Агата нашла в себе силы признаться: – Знаешь, сегодня я чуть было не переспала с Никитой.

– С бывшим партнёром по танцам?

– Ага…

– И как же тебя угораздило?

– Хотела доказать маме, что больше не думаю о Даниле.

– Доказала?

– Создала видимость. Но на самом деле каждый день его вспоминала. В октябре две тысячи двадцатого он ушёл в армию, и я боялась, что там он заразится ковидом. Если в городе люди пачками попадали в больницы, представляешь, что было там?

Аля ничего не сказала, но слегка качнула головой в знак согласия. Агата продолжила и выложила всё, что случилось с ней за последние два года:

– Данил хотел, чтобы я ждала его из армии. Говорил, что за год многое может поменяться, а я разозлилась и сказала, чтобы его ждала Лера. И он пообещал, что так и сделает. А потом мы расстались. Окончательно. Он пошёл в одну сторону. Я – в другую. Специально. И ни разу не оглянулась, потому что боялась увидеть, как он её обнимает. А Лера его не дождалась. Через десять месяцев я встретила её в парке с другим парнем.

Аля вздохнула и снова покачала головой.

– Да никакую Леру он себя ждать не оставлял. Она у него в печёнках сидела. Да и не стала бы Лера его ждать. И Даня, я думаю, это понимал, а тебе про неё сказал или от злости, или от бессилия.

Агата опустила взгляд и посмотрела на серую ковровую дорожку, лежащую у кровати.

– Ты даже не представляешь, как я её ненавижу. Каждый день проклинаю. Каждый день желаю ей смерти. Иногда, когда домашки задают не слишком много, дважды в день. Утром и вечером.

Аля встала с дивана и подошла к окну. Агата ждала, что она начнёт говорить о прощении. Может быть, даже вспомнит Достоевского, но Аля  отчего-то произнесла совсем другое:

– Почему не представляю? Очень даже представляю. И понимаю. Я когда-то так же ненавидела. И тоже желала смерти. Изо дня в день.

От такого заявления Агата разинула рот.

– Мне и маме.

Аля засмеялась. Её смех показался Агате нервным.

– Нет. Женщине, которая разрушила мою жизнь.

– Твой муж тоже изменял тебе?

– Мой муж мне ни с кем не изменял.

Теперь Агата тоже встала. После двух лет разлуки ей хотелось быть к Але как можно ближе.

– Значит, это тот человек, который пишет тебе письма?

– Да…

– Расскажи мне о нём. Пожалуйста…

Спина у Али сгорбилась. Плечи опустились.

– Да нечего особо рассказывать. Это был конец семидесятых. Мы учились в одном классе. Сидели за одной партой, а потом я поступила в педагогический, а он – в военное училище в Краснодаре. Четыре года переписывались. Летние каникулы проводили вместе. Закончили и подали заявление в ЗАГС, а дальше, как в песни Анны Герман: «Красивая и смелая дорожку перешла». И не просто перешла, а ещё и забеременела. Не знаю уж теперь правда это была или нет, но я его к ней и отправила. Простить не смогла. Всех послушала. Мать, подружек. Всех, кроме него и себя. А через полгода вышла замуж за другого. Думала, так забыть легче будет.

– А твой любимый?

– А мой любимый уехал служить под Ригу. С молодой женой.

– С той самой?

– С той самой. Я его своими руками ей отдала. А следующие двадцать лет мучила и себя, и своего мужа. Пока Даня не погиб.

Агата вздрогнула и лишь спустя секунду поняла, о каком именно Дане шла речь. О сыне Али, который умер в две тысячи третьем в Чечне.

– Но, если вы пишите друг другу письма, значит, ты всё-таки его простила, и вы помирились?

– Мы встретились спустя тридцать пять лет. Случайно. Он приехал хоронить мать. С тех пор мы пишем друг другу письма.

– Но почему вы сейчас-то не вместе? Его дети уже, наверное, давно взрослые.

– Да у него и внуки уже взрослые.

– Тогда почему?

– Потому что жизнь прошла, Агата. И судьбы у нас разные. Он теперь большой человек. Генерал-майор. В Москве. А ещё его жена тяжело больна. Пять лет борется с раком. Я не могу его у неё забрать.

– Вот ты не можешь. А она его у тебя когда-то забрала и глазом не моргнула.

– Этим мы и отличаемся.

Агата обняла Алю и по старой памяти положила голову к ней на плечо.

– Почему они так делают, а?

– Кто? И что именно?

– Все они. Все эти женщины. Лера, вторая жена моего отца и это твоя красивая и смелая. Почему они забирают чужое? Почему разрушают семьи? Почему лезут в чужие отношения? Это ведь такое же воровство. Почему они отодвигают жён и невест, как мебель?

– Забрать чужое проще, чем своё построить.

– Ведь каждая из них знала. Каждая! У твоего генерала была невеста. У моего папы – законная жена и ребёнок. Мы с Даней встречались почти год. И никого из этих женщин это не остановило.

– И твой отец, и мой Саша, и Данил – они все были перспективные. А иногда человеку просто надо что-то получить и всё. И тогда он или она ни перед чем не останавливается.

– А я бы вот так не смогла. Даже если бы знала как. Мне бы совесть не позволила. Лежала бы и плакала в подушку, но делать, как Лера и остальные, я бы не стала.

Аля отошла от окна и снова опустилась на диван. Агата повернулась к ней лицом, но садиться уже не захотела.

– Выходит, ты могла бы быть генеральшей.

Аля засмеялась. Её смех прозвучал чисто и звонко, как журчание горного ручья.

– Могла бы… Но тогда бы мы с тобой не встретились.

Агата подошла ближе и снова прижала к груди мышонка.

– Можно я заберу его?

– Конечно. Он же твой. Только боюсь, мама твоя не обрадуется, если увидит эту игрушку у вас дома.

– Да мама его и не вспомнит. – Агата сделала глубокий вдох. – А можно иногда я буду приходить к тебе?

– Хоть каждый день. – В голосе Али сквозило радушие, но в глазах большого доверия не было, и Агата понимала почему и больше всего на свете хотела это исправить.

– Ты можешь звонить мне в любое время суток, если вдруг что-то понадобится. Я приеду и помогу. Правда-правда.

– Хорошо.

Аля похлопала её по руке, и Агата, вернувшись на диван, снова уткнулась ей в плечо.

– Как ты жила эти два года? Работала?

– Работала. Лежала в больнице под аппаратом ИВЛ, но, как видишь, жива-здорова. Устроилась в школу. Теперь у меня третий класс. Но вечерами я свободна.

– Я тоже…

– А вот это плохо. Мне шестьдесят два, а тебе даже восемнадцать ещё не исполнилось. Не надо тебе дома одной сидеть.

– Может быть, к сорока я буду такой же мудрой, как ты.

Аля прикрыла глаза и снова сгорбилась.

– Все мы мудрецы в чужой жизни, а если в своей копнёшь, такие Иванушки-дурачки, что и сказать стыдно. Ты, по крайней мере, Никиту через пять месяцев отпустила, а я своего мужа двадцать лет мучила. Поэтому не повторяй моих ошибок. Не жди, когда вы с Данилом случайно столкнётесь на улице седые и старые. Если ты его по-прежнему любишь, найди его сегодня же. Два года – это не тридцать пять. Сейчас вы ещё в состоянии всё исправить.

– Я не знаю, как его найти.

– Да ну?

– Нет, правда. Тот номер, который ты положила в учебник по биологии, я порвала на мелкие клочки.

– Нет телефона, найди его в социальных сетях. Сходи к нему домой. Делай что-нибудь, Агата, не сиди на месте.

– А если у него есть девушка? И если он больше меня не любит?

– А если нет? Ты не узнаешь, пока не поговоришь с ним. Дай шанс вам обоим, чтобы потом не жалеть всю жизнь, как я.

Что ответить, Агата не знала. В её голове творился сумбур. Одна мысль прерывала другую. Но ей хотелось… До чёртиков хотелось прислушаться к Але. Дорогой и любимой Але. Мудрой, глубокой и почему-то гораздо более родной, чем мама…

* * *

Неровным шагом Агата возвращалась домой. На улице было темно и пусто. Снег закончился, температура понизилась, и все люди попрятались по домам. Впереди маячило только двое или трое собачников. Агата смотрела на безлунное небо и изо всех сил старалась не поскользнуться. На кнопку домофона ей нажимать не пришлось. Кто-то вышел навстречу. Кто-то полный и улыбающийся. Она ответила ему такой же улыбкой и поднялась в квартиру по лестнице. В груди после разговора с Алей стало легко и спокойно. Словно долго мучившая её болезнь наконец отступила.

– Ну, и что у вас случилось с Никитой?

Анна Георгиевна открыла дверь прежде, чем пальцы Агаты дотронулись до звонка. Значит, ждала. Значит, выглядывала в окно.

– А он что, уже нажаловался?

– Никто мне не жаловался. У тебя телефон не отвечал, вот я и позвонила Никите. Думала, ты с ним, а он мне сказал, что вы расстались.

– Правильно сказал.

Сняв сапоги, Агата повесила пальто, положила шапку и побрела в сторону своей комнаты. Анна Георгиевна шла за ней по пятам.

– С ума сошла? Тебе такого, как Никита, днём с огнём не сыскать.

– Я такого, как Никита, больше искать и не собираюсь. Я его не люблю. И больше не хочу мучить ни себя, ни его.

Лицо у Анны Георгиевны вытянулось, губы стали бледными и тонкими. По шторму, бушующему в её глазах, Агата поняла, что мать просто так не сдастся.

– И что дальше?

– Дальше я хочу помириться с Данилом.

– То есть ты хочешь быть с кобелём?

– Я хочу быть с Данилом! Заводить собаку я пока не планировала.

Анна Георгиевна усмехнулась.

– В моём понимании твой Данил и кобель – это слова синонимы. Отца своего вспомни.

Агата сняла с головы резинку и расправила волосы.

– Почему ты думаешь, что нас ждёт то же самое, что вас с папой? Почему ты думаешь, что Даня всю жизнь будет мне изменять? Я не ты, а он не папа. Мы другие люди, у нас будет другая жизнь. – Агата в упор посмотрела на мать. Картинка в её голове вдруг сложилась целиком и полностью. – Измена – это твой незакрытый гештальт, мама. Ты так её и не прожила, поэтому и переносишь на меня. Как с танцами…

– Незакрытый гештальт? – На лице Анны Георгиевны выступили красные пятна, голос сорвался на крик. – Умных слов начиталась? Решила удивить знанием психологии? Не получится! Знаешь, почему? Когда твой кобель должен был из армии вернуться?

– В середине октября.

– Вот. А сейчас февраль. Где он? Что-то я его ни разу около нашего дома за эти четыре месяца не видела.

– Потому что я сама его оттолкнула. Потому что тебя послушала. Потому что день за днём слушала тебя. И верила. Думала, что ты знаешь лучше. Если бы Аля не ушла... Если бы мы с тобой её не выгнали. Мы обе… – Голос Агаты тоже превратился в крик. – Тогда, в конце августа мы бы помирились.

– То есть во всём виновата я, да? И в том, что он штаны закрытыми не смог удержать, тоже я виновата? Ну, давай скажи! Он был пьян, ты с ним не спала из-за меня, Лера его соблазнила. – Агата молчала. Анна Георгиевна распалялась всё больше. – А сейчас ты думаешь, он тебя ждёт? Знаешь, какими из армии возвращаются? Я вот помню твоего отца. Он на неделю в запой ушёл, чтобы забыть дедовщину, старшину и армейские порядки. Да Данил уже с половиной города переспал, пока ты тут сопли глотала.

Агата сверкнула глазами. Это был удар ниже пояса. Молчать дальше она уже не могла и отчаянно искала аргументы. Анна Георгиевна, воспользовавшись заминкой дочери, продолжила снова:

– Я этот бред насчёт Данила больше слушать не хочу. Хватит! Ты сейчас берёшь такси и едешь к Никите. Скажешь, что поторопилась и что хочешь быть только с ним.

– Если тебе так нравится Никита, забирай его себе. Я честно пыталась, но я не могу его полюбить. Он верный, он хороший, но он не мой человек.

Анна Георгиевна распахнула глаза. Весь её пыл как рукой сняло.

– Женщине лучше, когда любят её, и когда она позволяет любить. Так проблем меньше. И разочарований.

– Для тебя, может, и лучше. – Агата хотела сказать что-то ещё, но внезапное осознание правды ударило её по голове с такой силой, что она упала на стул, как мешок с картошкой.  – А ты ведь так и не полюбила Вадима. Он для тебя тыл, опора, поддержка. Но, как папу, ты его не любишь, поэтому рядом с ним и не смеёшься. И для меня хочешь такой же жизни.

Анна Георгиевна вытянула шею, будто гусыня. Её лицо, только-только вернувшее прежний вид, снова стало красным.

– Будешь сидеть дома, пока не передумаешь. А лет через пять скажешь мне спасибо за то, что я не дала тебе совершить ошибку. Знаешь психологию? Вот тебе моя психология. Любая любовь к тридцати-тридцати пяти заканчивается. А твоя любовь к Данилу – это уже болезнь. Это чистой воды зависимость.

Агата посмотрела в окно и почему-то представила длинную верёвку, сплетённую из простыней. Если мать её закроет, она спустится вниз по этой самой верёвке.

– Ты всю жизнь за меня всё решала. Забрала из школы, засунула в танцевальный клуб, который я терпеть не могла. Теперь вот хочешь запереть дома. – Агата подошла к шкафу и достала старую спортивную сумку. – Я больше не хочу жить твоей головой. Я хочу сама быть хозяйкой своей жизни. Даже, если с Данилом у нас снова ничего не выйдет. Но это уже будет мой выбор.

Вещи одна за другой полетели в сумку. Брюки, рубашки, нижнее бельё, тетради. Наверх, под крышку, лёг тот самый мышонок, которого она принесла от Али. Как Агата и думала, мать его не вспомнила.

– Значит теперь ты из дома уходишь? – обретя дар речи, Анна Георгиевна встала в проходе, загораживая собой двери.

Агата поставила сумку на пол и закрыла глаза. Она чувствовала себя зверем, которого посадили в клетку, и смотреть на мать больше не хотела. Так они и стояли друг против друга, пока из гостиной не выглянул Вадим. Какую часть разговора он слышал, им оставалось только догадываться.

– Аня, отпусти её. Ей через две недели восемнадцать. Около себя ты её больше не удержишь.

Анна Георгиевна дёрнулась, как от удара, но проход освободила. Агата ушла из дома, не прощаясь и не оглядываясь. В её записной книжке по-прежнему не было номера Данила. Но там был другой номер. И она нажала на него второй раз за день.

– Аля, я ушла из дома. Можно я немного поживу у тебя?

– Можно…

Комментарий от автора: а теперь я была бы очень рада, если вы заглянули в третью главу. Она совсем крохотная, но после сорок третьей наверняка заиграет новыми красками.

Глава 44

– Не говори маме, что я живу у тебя.

Аля покачала головой и издала полувздох-полустон. Они сидели за столом на кухне. Агата училась чистить картошку, а Аля наблюдала за процессом. Очистки получались мелкие, неровные и толстые, кожура сходила медленно, а нож ежеминутно грозил воткнуться Агате в палец. После третьей картофелины Аля сдалась и выдала своей «квартирантке» картофелечистку. С ней дело пошло заметно быстрее.

– Если она не спросит, не скажу, но, если позвонит, врать не стану. Зря ты всё-таки с ней поругалась. И из дома зря ушла. Мать тебя любит и любит, несмотря ни на что, очень сильно.

Агата стиснула челюсти так, что зубам стало больно. Картофелечистка чудом не прошлась ей по коже.

– Мама сейчас постарается всюду перекрыть мне кислород, но насчёт денег можешь не волноваться. На твою шею я не сяду. У меня повышенная стипендия и губернаторская стипендия за высокий суммарный балл на ЕГЭ, а ещё пенсия по потере кормильца. В общей сложности двадцать тысяч в месяц выходит, поэтому я проживу и без её подачек.

– Пенсия по потере кормильца?

Аля изогнула тонкие брови. Агата хлопнула себя по лбу. Со всеми сердечными делами она совсем забыла сказать, что год назад умер её отец.

– Понятно… – Алевтина Михайловна посмотрела в окно. Её взгляд стал задумчивым и влажным. – Я бы хотела навестить Андрея Игоревича. Ты сможешь со мной сходить?

Агата встала со стула и бросила очищенный картофель в раковину. Где похоронили её отца, она не знала, а потому не нашла ничего лучше, чем занять руки работой. Вымытые клубни легли на доску, и Агата принялась яростно кромсать их ножом. Вчера она решила, что во всем будет слушаться Алю и станет помогать ей по хозяйству. Аля, по-видимому, решила также, отчего и устроила сегодня урок готовки.

– Я постараюсь выяснить, где его могила, и мы сходим. Обещаю. – Аля улыбнулась и тоже встала к плите. – Тебе чем-то ещё помочь?

– Закончишь с картошкой. Сними пену с бульона. А дальше будем учиться включать стиральную машину и сортировать бельё.

Агата скинула в бульон кубики картофеля. Аля взялась за морковку. Доверить тёрку бывшей воспитаннице она пока побаивалась.

– Как Данил?

– Никак.

Закончив с пеной, Агата нарочито отвернулась к окну. Все социальные сети она проверила ещё вчера, сразу после ужина, пока Аля стелила ей на диване, но ничего не обнаружила. В её «чёрных» списках его больше не было. Данил удалил все свои страницы.

– Я схожу к нему вечером.

Аля кивнула. Агата пошла вслед за ней в ванную, а вечером действительно притопала к его дому. Нажала номер квартиры на домофоне и осеклась. Ответил ей прокуренный мужской голос.

«Может, Павлик?» – предположила она и спросила Данила. Прокуренный голос почему-то издал смешок. Агата нахмурилась и поднялась на этаж.

В квартире Никифоровых сменилась дверь. Из чёрной она стала светло-коричневой. Но на этом изменения не закончились. Вместе с дверью там сменились ещё и хозяева. Полгода назад Никифоровы продали квартиру и перебрались в другое место. Куда именно, ни новые жильцы, ни старые соседи по площадке не знали.

Домой к Але Агата возвращалась в расстроенных чувствах. Сначала социальные сети, теперь квартира. Жизнь наносила ей удар за ударом и подыгрывать не собиралась. Для связи с Данилом оставалась только клиника Алексея Николаевича, и Агата помчалась туда на следующий же день, буквально сбежав с занятий.

В последний раз в «Прозрении» она была два с половиной года назад, как раз перед турниром, на котором сломала лодыжку. Алексей Николаевич тогда впервые выписал ей контактные линзы. В тот день она больше часа крутилась перед зеркалом и никак не могла на себя наглядеться.

– Я бы хотела записаться на приём к Алексею Николаевичу. У него сегодня есть «окна»?

Строгого вида девушка с тщательно убранными в пучок волосами изменилась в лице.

– Алексей Николаевич не принимает. Он на больничном.

– А когда выйдет?

– Не знаю, но могу записать Вас к другому доктору. Все врачи нашей клиники высококвалифицированные…

Последнее слово Агата не услышала. Она медленно отошла от стола администратора и бухнулась на первый попавшийся стул. Разочарование от происходящего прожигало в ней дыру размером с ванную комнату. Агата специально не стала звонить, специально пришла в клинику сама. У Алексея Николаевича всегда было много клиентов. Он считался лучшим офтальмологом города, и она почти не надеялась попасть к нему в кабинет сегодня, но рассчитывала встретить в коридоре. Встретить и спросить про Данила.

Не срослось. Снова. И где искать Даню дальше, она не представляла. Можно было попробовать через друзей, но… Если бы она знала фамилию Коляна или Димасика. Пригорюнившись, Агата прислонила голову к стене. Оставался только один выход. Лера. От этой мысли её как огнём обожгло. Да она скорее умрёт, чем попросит эту сучку о помощи. Да и какова вероятность, что она скажет правду, а не захочет поиздеваться?

– Агата? – Голос сзади заставил её оглянуться. Между стойкой администратора и её стулом застыла женщина. Агата силилась определить цвет её волос, но никак не могла. Те были сплошь седыми, почти такими же, как у Али. Руки и шея стали дряблыми. Овал лица поплыл, некогда острый подбородок потерялся в складках кожи, а в уголках век и у губ образовались глубокие заломы. За те два года, что они не виделись, она постарела лет на десять. Прежними остались только серо-голубые глаза-океаны. Правда, в них теперь вместо задумчивости сквозила скорбь всего мира.

– Лариса Сергеевна… –  Агата вскочила.

– Ты на приём?

– Да, но мне сказали, что Алексей Николаевич на больничном, и я…

– Пойдём в кабинет. Не хочу говорить у всех на виду.

Они шли по длинному белому коридору мимо зелёных табличек с фамилиями врачей. Агата не успевала смотреть по сторонам. Лариса Сергеевна неслась вперёд, как метеор. Она была в элегантном брючном костюме и в каких-то кожаных тапочках, начисто лишённых каблуков. Некогда красивая спина стала сутулой, походка – нервной, и, ступая по белой плитке, мать Данила сначала сунулась не в ту дверь.

Перестановки в кабинете Алексея Николаевича не произошло. Он был по-прежнему светлым, просторным и с широким стеллажом во всю стену. Глядя на знакомый стол и кипы бумаг на полках, Агата почувствовала себя спокойнее. Лариса Сергеевна всегда хорошо к ней относилась. Лариса Сергеевна её любила. И она надеялась, что эта женщина поможет ей и сейчас.

– Как Вы? Как Павлик? Как Люсия?

Лариса Сергеевна посмотрела на Агату тупым, непонимающим взглядом. В ней как будто шла какая-то борьба. Борьба, на победу в которой у неё не было шансов.

– Павлик умер. И Люсия тоже. В Канаде. От коронавируса.

Агата приложила ладонь к губам.

– Давно?

– Около месяца назад. Я даже не смогла его забрать. Их похоронили её родители. – Голос у Ларисы Сергеевны дрожал, пальцы теребили золотой браслет на запястье. – И Алёша под ИВЛ. Врачи каждый день говорят, что ему лучше, что он вот-вот пойдёт на поправку, но я-то вижу, что это не так. Я недолго работала по специальности, но я тоже врач и понимаю, что ему не лучше. Он умирает, Агата. Он тоже умирает... И, если, если его не станет, – Лариса Сергеевна подняла руки к верху, словно хотела обнять весь кабинет целиком, – я не знаю, что буду делать со всем этим.

Некоторые женщины рождаются на свет только для того, чтобы стать хорошими жёнами и любящими матерями. Лариса Сергеевна как раз была из таких. Она любила готовить, любила печь, любила заниматься хозяйством и до умопомрачения любила свою семью. Она обладала тонким вкусом и всегда одевалась с иголочки, но в ней не было ни силы, ни хватки, нипредприимчивости Анны Георгиевны. Она бы не смогла тащить всю клинику в одиночку, и Агата, посмотрев на её измученное, покрытое морщинами лицо, вдруг поняла, что, если Алексей Николаевич не выкарабкается, Лариса Сергеевна в скором времени пойдёт по миру.

– А Даня… Он жив? С ним всё в порядке?

Лариса Сергеевна поставила правый локоть на стол и закрыла ладонью глаза.

– Жив. Он единственный, кто у меня остался.

– Я… Я могу его увидеть? Мне очень нужно поговорить с ним.

– Ты даже не представляешь, до какой степени его хочу увидеть я. Он в другом городе, Агата. Далеко отсюда. И он не может приехать.

Руки Агаты упали на колени. Ресницы задрожали. «Только не плачь, – умоляла себя она, – только не плачь…»

– Далеко, где далеко? В Екатеринбурге? В Москве?

Дверь со скрипом открылась. В кабинет вошла та самая девушка, которая предлагала Агате записаться на приём к другому доктору. В её руках лежала очередная кипа документов.

– Договоры, Лариса Сергеевна. Надо подписать.

Лариса Сергеевна зажмурилась, как от яркого света, и взяла в руки ручку. Подписывая бумаги, она просто ставила закорючку там, где тыкала девушка, и даже не смотрела, что подписывает.

Агата пришла не вовремя. Не в тот день, не в тот час и не в ту минуту. Все слова застряли у неё в горле. Да и что она могла сказать отчаявшейся, убитой горем женщине? Она так надеялась на Алексея Николаевича. Думала, что он скажет их новый адрес, думала, что приведёт к ней Данила, как когда-то к ней привела его Зоя Альбертовна. Но Данил почему-то был далеко. И не мог приехать даже к умирающему отцу.

Собравшись с мыслями, она встала. Лариса Сергеевна продолжала ставить закорючки. Одну за другой, вторую за третьей.

– Если Данил Вам позвонит, пожалуйста, скажите ему, что я очень сильно его люблю.

Последние четыре слова потонули в звуках внезапно открывшегося окна. Шквал ветра ударил по нему и едва не уронил цветочный горшок. Девушка-администратор бросилась его закрывать. Лариса Сергеевна вздрогнула. Агата тихо вышла за дверь. Мир под её ногами качался и угрожал рассыпаться на мелкие кусочки. Природа бушевала. Ветер сорвал с головы капюшон и залепил по лицу комком снега. Сжимая вспотевшими пальцами сумку, Агата возвращалась к Але. Одна. Снова несолоно хлебавши. Лишь у дверей подъезда она поняла, что не сделала самого главного – не оставила Ларисе Сергеевне номер своего телефона и не попросила телефон Дани. Возвращаться сейчас было уже глупо.

«Ничего, я пойду к ней завтра, – пообещала себе Агата, открывая собственными ключами дверь Алиной квартиры. – Возможно, завтра Алексею Николаевичу станет легче, и Ларисе Сергеевне хватит сил меня выслушать».

– Аля, я вернулась!

Аля не вышла в прихожую, чтобы её встретить. Аля сидела на кухне. Её глаза были полуприкрыты. На коленях лежал лист бумаги, свёрнутый вчетверо и исписанный бисерным почерком.

– Алексей Николаевич очень болен. Павлик с Люсией умерли. Видела бы ты Ларису Сергеевну, – рассказывала Агата, ставя на плиту чайник. –  Я хочу её как-то поддержать, но не знаю как. Не повторять же, как попугай, каждую минуту, что всё будет хорошо.

Аля не ответила. Агата оглянулась и сжала её руку. Пальцы у няни были холодными, как лёд.

– Аля? Алечка, тебе плохо?

Аля приоткрыла глаза и слабо покачала головой. Агата бросила взгляд на письмо, лежащее у неё на коленях.

– Что-то произошло с твоим генералом? Он тоже заболел?

– Его жена умерла.

– Так ты из-за неё?

Агата цокнула и сжала губы. Если бы кто-то сказал ей, что умерла Лера, она бы закатила шумную вечеринку.

– Зато теперь ты можешь уехать к нему в Москву.

Произнеся последнюю фразу, Агата почувствовала ревность. И зависть. Что будет с ней, если ещё и Аля уедет? Нет, нельзя так…Тряхнув остатками волос, она попыталась задавить эту мысль другой. Аля так долго его ждала. Аля заслуживает счастья. Пусть едет. Пусть едет, а она справится. Но Аля почему-то заплакала.

– Теперь точно нет. Теперь ему будет совсем не до меня.

Агата сходила в аптечку за валерианкой и накапала несколько капель в стакан. Аля продолжала тихо скулить. Как бездомная собака в мороз на улице.

–  Так значит ты не из-за его жены?

–  Нет…

–  Плохие новости?

–  Плохие, но я не могу тебе сказать. Он просил пока никому не рассказывать.

Прежняя Агата бы наверняка обиделась и устроила скандал. Сегодняшняя восприняла отказ Али спокойно и помогла ей добраться до кровати. Правда, к вечеру Алевтине Михайловне стало ещё хуже, и Агате пришлось вызвать «скорую». В больницу её няню не увезли, но открыли «больничный» и прописали целую кучу таблеток. Давление то резко поднималось, то также резко ползло вниз. Аля меняла цвет лица несколько раз за час и всё время жаловалась на головные боли. Теперь за ней ухаживала Агата. Как могла, варила куриные бульоны, покупала лекарства и кормила с ложечки. Поход к Ларисе Сергеевне пришлось отложить, как, впрочем, и учёбу. Агата боялась оставить Алю одну даже на час и несколько дней развлекала её чтением книг и новостями из YouTube.

– Президент Китая просил президента России не начинать войну до окончания Олимпиады. Боже, какую глупость только не напишут, дабы привлечь к себе внимание. – Агата со злостью отшвырнула телефон. –  Как же я ненавижу журналистов.

Аля отвернулась к стене. Постепенно она шла на поправку. Сама держала ложку и иногда даже шутила. Назавтра Агата собиралась вернуться к занятиям и сходить в «Прозрение». По ночам она теперь молилась за Алексея Николаевича и его жену, надеясь, что первый поправится, а вторая не сойдёт с ума от горя. На завтра у Агаты были грандиозные планы, но утром ей позвонила мать и попросила о срочной встрече.

Глава 45

– Ну, и что ей на этот раз от меня понадобилось?! Неужели опять решила уму-разуму поучить и Никиту вспомнить?

Брызгая от злости слюной, Агата носилась по комнате, как стая разъярённых гоблинов. Недопитый стакан с водой дрожал в её руке, и она никак не могла найти место, куда бы его поставить. Поднявшись над подушками, Аля улыбнулась и похлопала по одеялу рядом с собой.

– Может быть, она просто хочет помириться. Она же твоя мама.

Не сдержавшись, Агата закатила глаза и громко фыркнула, но тут же осеклась и извинилась. Фыркать на Алю сейчас было преступлением, поэтому ей пришлось засунуть своё раздражение куда подальше и согласиться. Правда, эту самую встречу она назначила не дома и даже не в кафе, а в сквере возле университета. На центральной лавочке, ровно в три часа дня, чтобы разговор прошёл максимально быстро, по существу и без лишних рассусоливаний.

Первую половину дня настроение у Агаты было ни к чёрту, и большую часть из того, что рассказывали преподаватели, она не слышала. В перемену в аудитории началась возня. Кто-то громко кричал, кто-то смеялся, староста группы, Лена Зимасова, эмоционально размахивала руками. Все спорили насчёт какого-то не то выступления, не то соревнования между факультетами.

– Стихи почитаем, песню споём, на гитаре поиграем, станцуем. Всё как обычно.

– Стихи прочитают Варя и Инна, споёт Игорь, а танцевать ты будешь? – Лена упёрла руки в бока и с вызовом посмотрела на Женю Варанкина, маленького худого паренька, с которым у неё всегда были контры. Женя претендовал на роль лидера, а Лену это страшно бесило.

Варанкин нахально улыбнулся.

– Я могу. Брейк-данс устроит?

Лена яростно сверкнула глазами, а потом издевательски захихикала.

– Четыре раза подряд? Ну, давай!

Агата глубоко вздохнула, досчитала до пяти и вышла из-за парты. Мысли о матери наводили на неё тоску, и она решила, что лишний «плюсик» в карму ей сегодня точно не помешает.

– Танцевать могу я.

Восемь пар глаз смотрели на неё не мигая. Одна из однокурсниц даже приоткрыла рот от удивления.

– Ты? И что именно? – Лена подозрительно изогнула левую бровь.

– Вальс, венский вальс, танго, фокстрот, квикстеп, самбу, ча-ча-ча, румбу, пасодобль и джайв – любой из перечисленных, – на последних трёх Агата сделала особый акцент голосом, – но, разумеется, нужно потренироваться.

– И насколько хорошо ты танцуешь? – подключился к допросу Женя.

Щекам Агаты стало невыносимо жарко.

– Я несколько лет занималась танцами профессионально. Ездила на соревнования. Брала медали. Кубки тоже были. Но стандарт всегда давался мне лучше латины.

– Что такое стандарт? И что такое латина?

Взмахом руки Лена переключила внимание Агаты на себя. Вопрос кого-то из ребят так и повис в воздухе, оставшись без ответа.

– Концерт двенадцатого марта. Ты уверена, что сможешь прийти?

– Да.

– А на репетиции?

Агата с готовностью кивнула. Лена с благоговением пожала ей руку. Невидимый забор наконец-то дал трещину. Впервые за много месяцев Агата стояла на одном уровне со своими однокурсниками. Впервые они смотрели на неё не только, как на владычицу всех конспектов мира.

– Вечером я позвоню, – пообещала Лена. – Есть одна мысль. Попробуем найти тебе партнёра. Но танец будете ставить сами.

Губы Агаты сложились в виде буквы «о», но уже через секунду растянулись в улыбке. Она почему-то опять вспомнила Данила. Если бы он сейчас её видел, то наверняка бы гордился.

* * *

На встречу с матерью Агата бежала на всех парусах. Ей хотелось разделаться с этим делом как можно быстрее и как можно быстрее отправиться в «Прозрение». Лариса Сергеевна и Алексей Николаевич по понятным причинам волновали её куда сильнее, чем разговор в сквере.

Анна Георгиевна ждала дочь на скамейке. Сегодня она надела длинную соболиную шубу, меховую шапку и чёрные кожаные перчатки. По будням она обычно так не наряжалась. Ходила по городу в пуховике или в горнолыжном костюме, а меха берегла для особых случаев, вроде похода в театр или какого-то важного мероприятия в учебном центре. Агату такой наряд немало удивил, но вида она не показала и, отстранённо поздоровавшись, бухнулась на край скамейки.

– Как дела?

– Нормально.

– Деньги есть?

– Есть.

– Точно?

– Точно.

Анна Георгиевна почесала нос. Разговор не клеился. Агата смотрела нарочито в сторону, как волчонок, и шагов к примирению делать не собиралась.

– Как твои дела?

– Сегодня утром мы с Вадимом подали заявление в ЗАГС.

«Ничего себе! – Агата поперхнулась. – Вот так незадача!»

Она ведь тысячу раз слышала, как мать выговаривала Але, что никогда в жизни больше не выйдет замуж официально. Слишком уж много проблем при разводе: деление имущества, суды, нервы. А так сошлись и разбежались – никто никому не должен. Всё быстро и без юристов. И тут на тебе: заявление. И всего-то через три с половиной года. И как интересно Вадим её уговорил? Или мать решила что-то кому-то доказать? Себе, ей, тому же Вадиму?

– Когда свадьба?

– Двадцать пятого марта. Большого торжества не будет. Только церемония бракосочетания и маленький фуршет. Для самых близких. Я бы хотела, – Анна Георгиевна запнулась, – мы бы хотели. Мы оба. Я и Вадим, чтобы ты стала свидетельницей на церемонии.

– Это же сейчас не нужно. Свидетели даже нигде не расписываются.

– Это нужно не ЗАГСу. Это нужно нам.

Агата подняла голову и посмотрела наверх. Небо было серым и угрюмым. Отблески солнца потерялись где-то среди облаков. Прямо над её головой кружила стая чёрных птиц.

– Странно всё это, не находишь? Ты говорила, что женщина должна позволять себя любить, говорила, что в ЗАГС больше не сунешься, а теперь вот заявление подала. Вадим что, к твоему горлу нож приставил?

Агата потёрла озябшие пальцы. Те были в перчатках, но всё равно мёрзли. В груди стало тошно и невыносимо горько. Нынешняя, старающаяся жить правильно и по совести Агата как будто куда-то исчезла, а на смену ей вылезла старая. Капризная, жестокая и эгоистичная. Агата всегда дико ревновала мать к Вадиму. Всегда. Правда, в какой-то момент с приходом Дани она вроде как успокоилась и смирилась, а может, даже привыкла. Вадим был удобный. Часто молчал, жизни её не учил, замечаний не делал. Мысли о их свадьбе иногда приходили Агате в голову, но это были просто мысли. Теперь же она получила их подтверждение. Новость о подаче заявления растравила старые раны. Впрочем, на первый план вышла даже не ревность, а зависть. Если бы всё не сложилось так, как сложилось, двадцать пятого марта могла бы состояться свадьба Агаты. Их свадьба с Данилом. А теперь вот мать выходит замуж, а она по-прежнему одна.

Анна Георгиевна вытянула губы трубочкой и потыкала носком сапога снег перед собой.

– Ты в вечер перед уходом из дома тоже много чего сказала. Например, что я не смеюсь рядом с Вадимом. Знаешь, Агата, с мужчиной не должно быть скучно или весело. С мужчиной должно быть тепло и спокойно. Вот мне с Вадимом тепло и спокойно. И тебе с Никитой со временем бы стало также.

– Началось!

Понимая, куда мать клонит, Агата зарычала и яростно затрясла головой. Она уже жалела, что согласилась на встречу, а потому решила не защищаться, а нападать:

– Ну да, Никита же у нас был надёжный. И Вадим такой же. Такой надёжный, что тоже ушёл из семьи. Сын у него, между прочим, как и я, без отца растёт.

– Но он же Артуру помогает.

Анна Георгиевна снова поддела носком сапога снег. Тот упал на землю, образовав невысокую длинную горку. Больше всего ей хотелось сказать, что там была виновата его жена. Хотелось обелить Вадима в глазах дочери и придумать сотню несуществующих аргументов в его защиту, но она не могла. Анна Георгиевна на собственном опыте знала, что в разрыве отношений виноваты всегда оба. Кто-то больше, кто-то меньше, но всё равно оба. С Андреем, отцом Агаты, она тоже была далеко не святая. Душила его двадцать четыре часа в сутки и ежедневно давила своим мнением. Вот, наверное, поэтому он и начал похаживать на сторону. Инстинктивно искал свободы. Ну, а та женщина схватилась за него крепко. Богатый успешный мужик. Как такого отпустишь?  Ну и пускай, что с женой и ребёнком…

– Бывает, и хорошие люди расстаются. От развода не застрахован никто. Поэтому в отношениях между мужчиной и женщиной одной любви мало. Но есть некоторые вещи, которые человек понимает только с возрастом.  – Анна Георгиевна вздохнула и тоже посмотрела наверх. – У нас с твоим отцом в начале была такая любовь, что мне все подружки завидовали. Как пожар горела. Когда мы в комнате одни были, там разве только провода не искрились. Но кое-чего в ней не хватало. Я не знаю, как объяснить, не могу подобрать точного слова. Такое есть у Ларисы Сергеевны и Алексея Николаевича. Они, как бы это сказать, всегда на одной волне. И ты права, с Вадимом у нас никогда пожара не было. И не будет. Но зато у нас есть эта самая волна, и не только потому, что он ответственный и надёжный, и я знаю, что всегда смогу на него положиться.

Агата шумно выдохнула и закатила глаза. Она искренне не понимала, что здесь делает. Мать сидела в шубе, а она – хоть и в утеплённом, но в драповом пальто и уже начинала подмерзать. Сейчас желание не покупать в этом году пуховик казалось ей глупым капризом, и она отчаянно жалела, что не согласилась посидеть в кафе.

– Знаешь, что я больше всего не люблю в женщинах?

– Когда они распускают нюни!

– Нет. Когда они хают своих мужей. Бывших или нынешних – без разницы. – Анна Георгиевна снова почесала нос. На переносице тут же образовалась длинная красная полоса. – Когда выносят сор из избы. Когда настраивают детей против отцов, когда не разрешают им видеться. Когда прячут подарки от бывших мужей и говорят детям, что отец про них и думать забыл. Я, конечно, тоже неидеальная. Бывало, и я ругала при тебе Андрея, но я всегда старалась сдерживаться. Я изо всех сил старалась не быть мелочной и мстительной.

Агата молчала. С этим она была согласна. Мать подарки от отца никогда не прятала и тот сертификат на косметику честно ей отдала и, если он звонил, всегда рассказывала. Правда, сам отец про Агату вспоминал нечасто.

– И это от тебя я бы тоже скрывать не стала. – Анна Георгиевна расстегнула молнию на сумке и вытащила чуть помятый белый конверт. – Вот… Твой Данил написал.

Имя «Данил» далось ей явно с трудом. Агата вздрогнула. Белый конверт лёг на её колени. Круглый размашистый почерк жёг глаза. Писал Данил. Несомненно, Данил. Она хорошо помнила его характерные «А», «Н» и «У». Пальцы дрожали. Ей хотелось схватить письмо и убежать куда-нибудь далеко-далеко, но под взглядом матери даже дышать было как-то не по себе.

– Агате Наумовой. Отдать лично в руки, – прочитала Агата. – Он… Он что, по почте его прислал?

– Нет, вчера какой-то дембель принёс. Прямо к нам домой. Хотел отдать тебе, но я сказала, что ты вернёшься поздно. Тогда он спросил Алевтину Михайловну. Ему был дан чёткий приказ: либо тебе, либо ей. Только не мне. Видимо, твой Даня решил, что я это письмо сожгу или выброшу.

– Он просто никогда не жаловал почту России. У них всегда всё теряется и идёт медленно.

Анна Георгиевна усмехнулась. Агата продолжала гипнотизировать взглядом конверт.

– Пришлось сказать, что я и есть Алевтина Михайловна.

Убрав письмо в сумку, Агата прижалась к матери. Вся злость и обида в ней куда-то исчезли. Сердце затопила благодарность. И, как ни странно, любовь и нежность. Впервые за многие годы к матери.

– Спасибо! Спасибо, что ничего с ним не сделала. Я этого не забуду. Правда…

Анна Георгиевна поправила съехавшую на бок шапку.

– Сделай так, чтобы я не пожалела об этом. И ещё, я твоё письмо не вскрывала, поэтому буду рада, если ты расскажешь мне, о чём твой Данил удосужился написать.

Агата засмеялась. Засмеялась весело и звонко. Так, как не смеялась с того проклятого дня, когда познакомилась с Лерой.

– Я обязательно приду к вам на свадьбу с Вадимом. И свидетельницей, конечно, тоже буду.

Анна Георгиевна прикрыла глаза и обняла дочь. Так они и сидели несколько минут, пока рядом не залаяла чья-то собака.

– Возвращайся уже домой. Хватит ерундой заниматься.

Чуть отпрянув, Агата покачала головой.

– Прости, но домой я не вернусь, по крайней мере, в ближайшее время. Дома я так и останусь ребёнком, а мне нужно взрослеть и перестать держаться за твою юбку.

– Понятно… – На этот раз глаза закатила Анна Георгиевна. – Вот, видимо, и ко мне бумеранг вернулся. Ну что ж… Передавай привет Алевтине Михайловне.

От удивления Агата едва не уронила с коленей сумку.

– Ты что, ей звонила?

– Нет.

– А откуда тогда знаешь, что я живу у неё?

Анна Георгиевна снова не удержалась от усмешки.

– А куда бы ты ещё пошла? Подруг у тебя нет. С Никитой вы расстались, а если бы ты жила у Никифоровых, письмо бы Данил не на наш адрес отправил.

– Ясно, – вздохнув, Агата рассказала матери о болезни Алексея Николаевича. – Я хочу проведать Ларису Сергеевну. Думаю, если позвонишь ты, ей тоже будет приятно. И раз уж ты всё равно знаешь про Алю, можешь дать мне телефон той женщины?

– Какой женщины?

– Второй жены моего отца.

Взгляд Анны Георгиевны, как по команде, из нежного стал мрачным и жёстким. Агата поёжилась и опустила глаза. По всей вероятности, мать чувствовала к той женщине примерно то же, что сама Агата к Лере.

– Зачем тебе?

– Аля… И я тоже. Мы обе хотим навестить отца, но не знаем, где находится его могила.

– Не переживай. Это можно выяснить и без той женщины.

Агата посмотрела на мать с улыбкой. После стольких лет они наконец-то достигли взаимопонимания.

– Я позвоню. Завтра же. Честно-честно.

Анна Георгиевна усмехнулась в третий раз.

– Иди уже. Невооружённым глазом видно, что сейчас ты только думаешь о том, как побыстрее сбежать от меня и прочитать его письмо.

На прощание Агата чмокнула мать в щёку, а ровно через пять минут, запыхавшаяся и счастливая, вбежала в первое попавшееся кафе. Пальцы озябли и никак не хотели слушаться. Бумага трещала. Вместе с конвертом надорвался уголок письма. Серый лист и чёрная ручка. Агата могла поклясться чем угодно на свете, что эта ручка была из того самого набора, который она когда-то ему подарила.

«Любимая моя Шумелка! Как ты? Неужели правда больше меня не ненавидишь?..»

Прочитывая строчку за строчкой, Агата то давилась слезами, то дрожала от хохота. В этом был весь Данил. Его ошибки, его пропущенные запятые, его характер, его страхи, его надежды. Прижавшись к стене, она перебирала каждое написанное им предложение, как монах чётки.

Он не забывал её. Никакая Лера его не ждала. Зато теперь он просит… Он надеется, что его будет ждать она.

«Тоскую по тебе, как умалишённый. И когда мы встретимся, я хочу посадить тебя на колени и долго-долго целовать твоё лицо…»

К Але Агата летела как на крыльях. Не заметила, как оказалась на этаже, не заметила, как распахнула дверь. Не заметила, как внеслась в квартиру в сапогах и пальто. Аля стояла у плиты и что-то готовила. Агата закружила её по кухне.

– Данил написал. Данил прислал мне письмо! – кричала она, смеясь и вытирая слёзы. Как же давно она не плакала вот так – от счастья! От безудержного, переполнявшего душу счастья. – Он меня нашёл. Значит, Лариса Сергеевна сказала ему. Представляешь, сказала!

В доказательство произнесённых слов Агата взмахнула пачкой исписанных листов. Шесть или семь – она сбилась со счёта. Буквы, слова и как в награду рисунок в карандаше. Их портрет. Долгожданная встреча. Вокзал, бесконечный зелёный поезд и длинноволосая девушка, обнимающая парня в военной форме.

– Он ведь должен был вернуться из армии полгода назад. – Взглянув на рисунок, Аля почему-то побледнела.

– Он остался служить по контракту. – Агата сникла и нашла взглядом усыпанный снегом пол. Несколько комьев, упавших с сапог, уже успели растаять и образовать на полу маленькие прозрачные лужицы. – Кто-то сказал ему про меня и Никиту.

– И он решил, что возвращаться нет смысла, – голос у Али был такой, словно она читала заупокойную молитву. – Ещё и десантник…

– Да? – Агата приподняла брови. Она только сейчас заметила на рисунке берет и специфический китель. Эйфория от осознания того, что Данил её не забыл, заглушила все остальные мысли. Она кружилась по кухне и искренне не понимала, почему Аля не кружится вместе с ней.

Алевтина Михайловна села на стул и закрыла лицо руками. Её обычно ровная спина обмякла и стала похожей на знак вопроса.

– На сколько он заключил контракт?

– Не знаю. Он не писал об этом. Наверное, на год. Значит, осталось всего семь месяцев. Семь месяцев, Аля! И нет ни Чечни, ни Афганистана. Всё тихо. А ждать я умею.

– Ага… – Аля не отняла рук от лица. – Нет ни Чечни, ни Афганистана.

– Он нарисовал меня с длинными волосами. Заметила? – Агата наконец удосужилась снять шапку. – К его возвращению я хочу снова отрастить волосы. Такие же длинные, как были раньше. Ты знаешь какие-нибудь маски для усиления роста?

– Завтра я что-нибудь поищу.

– Хорошо. А ещё я хочу научиться готовить все его любимые блюда. Все-все. И к его приезду приготовить всё сама.

– Мугу…

Аля продолжала сидеть, как мумия. Почти без эмоций. Говорила бессвязно и невпопад. Испугавшись нового скачка давления, Агата села перед ней на корточки.

– Я простила его. Простила, и я постараюсь больше не вспоминать о случившемся. Мы просто будем жить дальше и не оглядываться назад. Я больше не хочу терять время. И я понимаю, что он изменился. Потому что я тоже изменилась. Но вместе мы как-нибудь это переживём.

Аля погладила её по голове, прижала к груди и почему-то заплакала.

– Неважно, каким он вернётся. Главное – чтобы вернулся.

Агата засмеялась и хотела сказать: «Ну, конечно, он вернётся. Куда он теперь от меня денется?»  Но не успела. Её речь прямо на середине фразы оборвал телефонный звонок. Звонила Лена Зимасова.

– Зайди в ВК, – строго сказала она и отключилась.

«ВКонтакте» Агата не была уже несколько дней. С тех пор, как заболела Аля. С тех пор, как она говорила с Ларисой Сергеевной.

Сообщением от Лены стало какое-то видео. Скорее всего, о танцах. Агата решила повременить с ним. Её внимание привлекло другое. Кто-то стучался к ней в друзья. Молодой мужчина с чистой страницей. Почти без фотографий и без подписчиков. Данил Никифоров. На аватарке он был в армейской форме. Возмужавший, широкоплечий, чисто выбритый и удивительно серьёзный. Агата улыбнулась. На её памяти он впервые подписал свой профиль так. Данил. Раньше он везде был Даней.

На его «стене» красовалась всего одна запись. Их единственная совместная фотография. Та, которую он сделал в конце две тысячи девятнадцатого года сразу после встречи с Димасиком и Коляном.

Она приняла его заявку и поставила на ту самую фотографию «лайк». Пятый. Два с половиной года назад она бы расстроилась. Сейчас это уже не имело никакого значения. Сейчас имело значение только то сообщение, которое она набирала:

«Люблю и очень скучаю. Обязательно позвони мне, как сможешь», – и написала свой новый номер телефона.

Сообщение пометилось синей точкой. Последний раз в сети Данил был три дня назад. Видимо, там, где он служил, интернет раздавали нечасто.

Агата писала ему письмо всю ночь. Собирала по кусочкам. Рассказывала, как жила и что делала.

«Мама передала мне твоё письмо. Теперь я живу у Али. Я не забывала о тебе ни на день. И я бы никогда не смогла перейти черту с Никитой. Я берегу себя для тебя. И, если ты обманешь меня ещё раз, я умру. В этот раз я действительно умру…»

Рано утром Агата отнесла письмо на почту. Оно должно было найти Данила в Ростове-на-Дону, в особой войсковой части. С неба падал мелкий снежок, к вечеру обещали мороз до минус двадцати пяти градусов. Агата долго смотрела на конверт и перед самой отправкой поставила на него цифру «2». Второе письмо. Сегодня памятным было всё, особенно дата. Ровно три года назад, в День защитника Отечества, Агата подарила Данилу набор ручек для рисования. Сегодня её подарком стали письмо и бесконечная, безудержная любовь.

Твоя Агата

23.02.2022

КОНЕЦ

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45