Стану смелой для тебя [Мария Анатольевна Акулова] (fb2) читать онлайн

Стану смелой для тебя

Глава 1

Глава 1

Каждое утро Данилы Чернова выглядело приблизительно одинаково.

И это не скука. Это – дисциплина.

Во сколько бы ни лег, как бы себя ни чувствовал, подъем в шесть.

Пробежка.

Душ.

Свежий костюм.

Кофе.

Завтрак.

Рабочий ноутбук в портфель.

Дорога до офиса за рулем для концентрации с запасом времени на случай пробок.

Годный аналитический подкаст.

Бурление мыслей в голове.

Составление плана на день.

Осмысление позиций.

Размышления о перспективах.

И этот день такой же. С единственной оговоркой – сегодня Даниле тридцать четыре.

Совсем взрослый мальчик.

А значит, помимо рутины будет ещё куча поздравлений и необходимость на каждое отвечать.

Это его не столько радовало, сколько заставляло испытать легкое неудобство.

Не любил.

Имел право.

Но мир требует от него имитировать дружелюбие, он старается с задачей справляться.

Данила поднялся в лифте на этаж фирмы, которая стала его домом четыре года назад. Он пришел с пониманием: станет преемником руководителя практики, который собрался на пенсию. Стал. Расширил клиентскую базу. Получил парочку «Адвокатов года» в сферах банкротства и представительства бизнеса. Доказал свою ценность. Стал партнером. Теперь под ним – споры. В клиентах – международные компании. Высокое доверие… И легкая скука.

Выходы «в поля» – всё реже. Всё меньше разминок для мозга. И преследует странное чувство: когда общаешься с молодыми и ретивыми, кажется, что они знают немного больше, обходя твой опыт своим рвением.

Хотя это же хорошо. Ученики должны превосходить учителя.

Щетинский самого Данилу когда-то учил так…

Блестящие створки разъехались, Чернов вышел в холл «Веритас». Кивнул вскочившей офис-менеджеру. Видел, что девушка открывает рот, улыбаясь… Явно собиралась поздравить, но слегка стушевалась – прочла по лицу, что он в таком себе настроении. Хотя на самом деле с настроением всё нормально, просто сконцентрирован.

– Привет, – Данила заговорил сам. – Том, скажи Ващуку, чтобы зашел ко мне. У нас в обед встреча с клиентом, а суть нашего предложения я пока так и не получил. Хочу обсудить.

– Конечно, Данила Андреевич…

Тамара – работавшая в Веритасе уже больше полугода старательная и дотошная студентка-переводчица – закивала, тут же записывая, чтобы не забыть…

Скользнув по ней взглядом, Данила начал отворачиваться, чтобы быстрее попасть в свой кабинет.

Успел сделать несколько шагов, после чего услышал оклик.

– Данила Андреевич!

Всё той же Тамары.

Оглянулся, посмотрел чуть удивленно, выжидающе… Отметил, что Тома покраснела, улыбнулась легко, немного застенчиво…

– С Днем рождения вас…

И поздравила искренне.

Достаточно, чтобы на губах Данилы тоже заиграла улыбка.

Пытаясь скрыть иронию, которая родилась в голове сама собой, Данила кивнул, принимая поздравление. Сказал: «спасибо, Тома», подмигнул, всё же развернулся…

Думая ещё и о том, что ангельская внешность молоденьких девочек так обманчива… В офисе умницы, а со своими парнями ведут себя подчас так, что даже не верится… Он знал прекрасно, как опасно вестись на вот такую застенчивость. Ещё в студенческие годы ухлестывал за одной такой… С тех пор к умницам – ни ногой. Благо, учится на своих ошибках.

Данила кивнул нескольким встретившимся по пути до кабинета коллегам. Пожал несколько рук. Принял пару поздравлений.

Оказавшись у себя, снял и повесил пальто, бросил портфель на диване, подошел к окну, окидывая город, который сейчас как бы под ногами, долгим взглядом…

Нажал на телефоне внутреннюю, связываясь всё с той же Томой…

– Да, Данила Андреевич…

– Кофе принеси, пожалуйста.

– Минуточку…

Убрал палец с кнопки громкой связи, сел в кресло…

Сам ставил на то, что звонки начнутся часов в одиннадцать, но по факту…

Быстро вздрогнул, потому что мобильный, который Данила успел оставить на углу стола, завибрировал почти сразу.

Это мог быть кто угодно.

Данила даже не подумал бы удивляться из-за того, что кто-то непременно вылезет с самого дна пыльного мешка его контактной книги, но увидеть на экране «Елена Щетинская» откровенно не ожидал.

Её мужа нет в живых уже почти четыре года. Пётр скончался осенью, сейчас – конец весны. С тех пор, когда Данила на похоронах сказал женщине, что он всегда к её услугам, что бы ни понадобилось, а она кивнула так же, как кивала всем, абсолютно ничего не соображая, они общались несколько раз.

Однажды он сам позвонил и спросил, может ли чем-то помочь. Однажды встретились в городе.

Сам Данила о Щетинских вспоминал, но навязываться нужным не считал. Не был из тех, кто бегает следом за людьми. Обратятся – поможет. Всё, как требовала его совесть. Но они не обращались.

Где-то через год после того, как Щетинский погиб, а сам Данила ушел из Лекса, он узнал, что бывшие партнеры и старшие сыновья Петра поступили с его семьей мягко говоря некрасиво. А если говорить честно: кинули без зазрения совести.

Сразу было понятно, что Елена не смыслит в деле. Пётр взял её замуж студенткой. Стал не просто мужем, но отчасти отцом. Живя с ним, она ни о чём не заботилась. Воспитывала дочь. Хранила очаг. Пусть прозвучит грубо, но являлась скорее придатком. Несомненно, безумно важным для мужчины, но не слишком пригодным для самостоятельной жизни.

И эта же внезапно упавшая на голову самостоятельная жизнь её откровенно прихлопнула.

С ней вели долгие разговоры о том, что лучший выход – получить откупные и выйти из состава участников адвокатского объединения. Конечно же, обещали, что не обидят.

Лена повелась.

По-глупому. По-человечески. Когда с ней повели себя по-скотски.

У когда-то друзей Щетинского, а теперь просто дельцов, которые куда больше памяти друга уважали свои кошельки и комфорт, было полгода, чтобы понизить ликвидность. Они набрали займов, в которых фактически не нуждались, но с грустными минами объясняли, что смерть одного из их главных партнеров отрицательно сказалась на бизнесе. Это позволило понизить рыночную стоимость части Щетинского.

Более шарящие сыновья от первого брака быстро поняли, в чём суть. Вошли каждый в свою долю. А Лену с дочерью из бизнеса выжили.

Прошло совсем немного времени – он снова взлетел. Но факт остался фактом: Щетинских поимели, а они даже в суд не пошли.

Данила узнал об этом не сразу. Элементарно не следил. Была куча своей работы. Новое место. Необходимость доказывать, чего ты стоишь…

Но когда узнал – испытал гадливость по отношению к людям, которых Пётр считал друзьями.

Только им до его гадливости – пофиг.

В их представлении, наверное, поступили с Еленой и Сантой даже в меру благородно. Во всяком случае, в этом не так уж и сложно себя убедить.

А Щетинские…

Какие-то деньги они получили.

Не бедствовали. Елена пыталась адаптироваться, у неё даже получалось. Она пока одинока, но вроде бы уже не в депрессии.

Дочь – Санта – учится. Данила видел её пару раз в университете.

Здесь они оба пошли по стопам её отца.

Санта – училась на том же юрфаке. Данила взял один из курсов. Правда, у магистров, а Щетинская ещё вроде бы маленькая, поэтому ей не препадавал.

– Алло, Лена. Добрый день…

Данила принял вызов, поприветствовал первым. Почувствовал, что на той стороне небольшая заминка… Почему-то чётко представил, как Елена улыбается…

– Добрый, Данила… Не ожидала, что у тебя до сих пор есть мой номер…

И говорит честно, вызывая улыбку уже у мужчины.

Он прекрасно понимал, почему Пётр когда-то попался на крючок этой женщины. Хотя она-то и крючки скорее всего не расставляла. Просто сама по себе притягательна – искренна, проста. Так должна выглядеть пристань. Спокойная. Добродушная. По-житейски мудрая. Прощающая. Остужающая.

– Навсегда в моей телефонной книге…

Данила сказал чистую правду, давая Елене новый повод улыбнуться. Только это для него были не красивые слова, а данное себе же обещание.

– Прости меня за наглость, Данила…

После ещё одной короткой паузы Елена вновь заговорила. Замялась, Данила решил облегчить:

– Я могу чем-то помочь?

Быстро понял, что Елена звонит не чтобы поздравить. И вряд ли поговорить за жизнь. Первый звонок за четыре года не может быть просто так.

– Если честно, можешь…

– Говорите.

– Я хотела попросить тебя об одолжении, Данила. И готова к отказу…

– Лен…

Щетинская сама же начала готовить для Чернова пути отступления, но в нём это вызвало только новую снисходительную улыбку. Если нужно отказать — Данила умеет это делать. Задача не сложная, помощь ему не нужна.

Лена же снова замялась. Слышно было, что вздыхает. Не умеет просить. Не привыкла. Но Данила-то наперед знает, что зря она… Он любую просьбу исполнит.

– Ты, наверное, не помнишь нашу с Петей Санту…

– Помню, конечно.

– Я хотела попросить тебя о ней… Боюсь, когда она узнает – будет злиться, но мне кажется, хотя бы попробовать мы должны… Она заканчивает четвертый курс. Тоже юристом будет. Отличница, Дань… Умница… Ей нравится… Но уверенности в себе не хватает. А ты же знаешь… Она с Нового года ищет место для стажировки. Либо не отвечают, либо предлагают бесплатно постоять на ксероксе. Санта так не хочет…

– А что Лекса?

Данила спросил, Елена снова вздохнула. В принципе, понятно. В принципе, ожидаемо…

– Она туда не хочет. Гордая. Сама не попросит и мне не разрешит. Я уверена, её взяли бы, но вбила в голову, что должна сама… Я не хочу, чтобы она разочаровывалась. Если бы Петя был жив…

– Я понял, Лен…

– Я хотела попросить, чтобы мы схитрили, Дань… Если Санта узнает, что я за неё попросила – в жизни не пойдет. А если скажем, что я отправила её резюме и вы заинтересовались…

– Это не проблема. Просто вы должны понимать – ей сходу никто не даст спасать планету. Не ксерокс, конечно, но первые её драфты будут лететь в корзину.

Звучало грубо, но правдиво. С молодых юристов обязательно первым делом нужно сбить спесь. Потому что самоуверенность, которая зарождается с поступлением и растет семестр к семестру, может стоить очень дорого клиенту, а значит и фирме.

– Ты забываешь, что мы жили с Петей…

Елена пошутила немного грустно, Данила так же улыбнулся…

Действительно, забывает…

И самого Петра забывает. Только в себе всё чаще обнаруживает его черты. И с языка всё чаще срываются его фразы.

– В понедельник утром жду тогда. Пообщаемся. Решим, в какой практике она хотела бы…

– Прости за наглость, Дань… Я могу попросить тебя уделить ей время лично? Хотя бы немного. Изредка. Просто… Мне кажется, она заслуживает того, чтобы учиться у лучших…

Представления о наглости у Елены были интересные. И если у Санты такие же – то у малышки будут проблемы. Потому что свое место под солнцем в их профессии нужно выбивать. Стоя в очереди, не добьешься ничего.

– Пусть приходит в понедельник. Всё обсудим. Думаю, договоримся…

Данила сказал, чувствуя словно удовлетворение. Просьба Лены – мелочь. Но для них, кажется, очень важная.

– Спасибо… И с Днем рождения. Я же не ошибаюсь? Юбилей? Тридцать пять?

Вопрос был задан осторожно, Данила усмехнулся уже иронично…

– Тридцать четыре. Старею, но не так быстро…

Мужчина пошутил, Щетинская хмыкнула. Кажется, она правда нервничала. Готова была к отказу. А получив согласие – отлегло…

– Так и не женился?

Следующий вопрос был уже не таким деликатным, но раздражения не вызвал. Когда-то давно, ещё при жизни Петра, Лена часто у него спрашивала, не обзавелся ли семьей…

Он всегда поднимал вверх правую руку, демонстрируя отсутствие кольца. Лена цокала языком, не одобряя, а он сливался на то, что пока не до того… Отчасти так и было. Но главное, конечно, это желание.

В Даниле его ещё не возникало.

– Всё, как всегда. Женат на работе.

Чернов ответил, Елена привычно цокнула… Вызывая у обоих теплые воспоминания и одновременно укол сожаления. Потому что те времена уже не вернуть. А тогда было так хорошо…

– Тогда желаю тебе любви, Дань. Поверь, оно того стоит, сколько бы ни длилось…

Глава 2

Глава 2

Трусость портит жизнь.

Санта знала это не понаслышке. Она тормозит тебя на каждом шагу, и на каждом же шагу тебе приходится прилагать вдвое больше усилий, чтобы заставить себя действовать.

Не потому, что ты по природе своей инертна, просто Боженька наградил тебя интересным сочетанием: амбициозность и неуверенность в себе.

Эта абмициозность происходит из желания соответствовать отцу. Стать гордостью даже в условиях, когда его уже нет.

А неуверенность – из неспособности оценить себя объективно и природной скромности.

Когда-то, на профессиональной этике, преподаватель делился с сидевшими в аудитории студентами своими размышлениями о том, что такое здоровая самооценка, насколько она важна для юриста, и какая встречается чаще – завышенная или заниженная. По его мнению, главные и куда более частые проблемы возникают, когда речь о завышенной…

Но Санта готова была поспорить. Правда не стала. Она никогда ни с кем не спорит. Разве что в себе и с собой. А всё почему? Потому что трусость. Портит. Жизнь.

Тяжело вздохнув, Санта села на кровати выше, продолжая держать в руках разблокированный телефон.

* * *

Уже больше года она жила сама в купленной когда-то отцом квартире. Дома, с мамой, ей было уютно. Переезжая, она не бунтовала и не пыталась доказать кому-то свою самостоятельность. Так просто было удобно. Отсюда ближе до университета. Меньше времени тратится впустую, больше можно уделить учебе.

В детстве жить загородом Санте очень нравилось. Утром отец завозил её в школу, а сам ехал на фирму. По дороге они успевала о многом поговорить, чуть-чуть серьезно, чуть-чуть шутя. Пётр рассказывал Санте обо всём, что знал. Она задавала интересующие её вопросы. Ради вот этого дополнительного часа с ним – вечно занятым – не жалко было раньше вставать и раньше же ложиться.

В то лето, когда Санта поступала, она предвкушала такие же совместные поездки, только уже до университета. Отец допытывался бы, как дела, а она делилась только победами, чтобы видеть в его взгляде гордость и слышать похвалу. Но не случилось.

После поступления ей было откровенно не до того, чтобы переезжать. Маме нужна была её поддержка, а самой Санте научиться жить в новой реальности, где всё изменилось слишком сильно и слишком быстро. Где их главной опоры, её самого любимого мужчины, папы больше нет. Мама в шоке, перерастающем в депрессию, первая семья отца говорит прямо: на имущество, принадлежавшее Петру Щетинскому, они будут претендовать в полной мере… А Санта не понимает: какое имущество? Что происходит? Что делать?

Первые полгода после смерти отца стали для неё персональным адом. Потом тоже было сложно, периодически гадко, но уже привычно. А поначалу она постоянно ощущала пустоту, которую ничем не заполнишь. И нехватку, которую не компенсируешь.

Отец не собирался умирать. У него было много планов и амбиций. Он ушел слишком рано. Он слишком рано оставил их одних.

Но зла за это на него Санта не держала – было бы глупо. Даже в самые сложные моменты на него не злилась. Просто скучала до невозможности. И училась находить отца в себе. Имитировать в голове его советы. Заручаться его больше несуществующей поддержкой.

Два первых университетских года одновременно тянулись и будто пронеслись. Вспоминая их сейчас, Санта могла только удивляться, как так быстро-то? Они были наполнены сложностями, бессонными ночами, перманентным стрессом, частыми сомнениями. А ещё грустными взглядами после неизменно задумчиво протянутых «Щетинская Санта Петровна…».

Потому что в университете все знали её отца. Все его уважали, а её вроде как жалели. Но только это не облегчало, а напоминало раз за разом, чего она лишилась… И до чего никогда не дотянется.

Санта всегда хотела быть в большей степени похожей на папу, чем на маму. Это тоже, наверное, шло из нехватки общения с ним.

Но, как часто бывает, желания разошлись с действительностью. Ведь по факту в ней было куда больше от мамы. Тоже когда-то студентки-отличницы. Умненькой. Красивенькой. Дотошненькой. Но совсем не пробивной.

Когда у них завязалось с отцом, Елене было двадцать с хвостиком. Петру – за тридцать. Если она и планировала свое профессиональное будущее, то быстро и без сомнений отказалась от него, получив предложение Щетинского. Он не смог бы сосуществовать с занятой женщиной формата «сука». Насколько Санта знала, его первая жена была такой. Из-за этого всё и развалилось. Елена же с радостью примерила на себя роль просто жены. Примерила и сжилась с ней максимально.

Может даже слишком, потому что кончина мужа ударила по ней максимально же сильно. Она потеряла любимого человека и смысл существования. Ей было неимоверно сложно раскрутить свою планету заново. И видя это, Санта для себя решила, что ошибку матери не повторит… Да и в её случае, кажется, без шансов…

Она сознательно толкала себя же на стезю отца, до конца не понимая, а точно ли хочет этого...

Этим отчасти был обусловлен и переезд на третьем курсе, и решение о самостоятельной жизни. Этим же бесконечные порывы добиваться. Правильно ли это – вопрос, ответа на который у Санты не было. Но стремиться ей было проще, чем копаться в себе.

* * *

Чтобы не думать о грустном, девушка вздохнула, сначала мотнув головой, потом перебросила копну черных густых волос с одного плеча на другое, посмотрела в потолок, выдыхая, набираясь смелости…

Стыдно было признаться, но Санта скатилась в трусости настолько, что после серии первых отказов от юрфирм, в которые подавалась на стажировку, она просто создала отдельную почту, с которой рассылала свое резюме, а потом отключила уведомления о приходе писем на ней. Не хотела расстраиваться слишком часто. Лучше раз в несколько дней, зайдя и пролистав очередную череду…

Мама считала, что ей рано заморачиваться поисками работы и рано же воспринимать деликатные отказы или отсутствие ответов, как собственные провалы. Всё же впереди ещё поступление, два года учебы, но Санта понимала, что отец смотрел бы иначе. Он начал работать на третьем курсе. Она и так опаздывает на год…

Правда непонятно, зачем обманывает себя же… Всё равно ведь не догонит. Если судить по тому, что ей готовы предложить, максимум Санты Петровны Щетинской – конвертация файлов из джипега в пдф «из уважения к отцу»…

А так она не хотела.

И вроде бы самое время снизить ожидания, но и так Санта тоже не хотела. Снижать она не умела. Потому что не дура. И не бездарь. Просто… Невезучая, что ли. И не пробивная.

И в этом её беда.

Собравшись с силами, Санта опустила голову, заходя в настройки телефона. Сначала включила уведомления, потом увидела, что значок почты тут же загорелся сразу пятью письмами.

Сердце забилось быстрее. Пути назад нет. Надо заходить и проверять.

Слыша свое же, довольно громкое, дыхание, Санта открыла приложение. Два письма – условный спам. Три – от отправителей с корпоративными доменами.

Санта начала с последнего.

Сердце и так билось быстро, но всё равно оборвалось, потому что…

«Здравствуйте,

Спасибо большое, что проявили интерес к нашей организации. К сожалению, в данный момент набор стажеров прекращен. Мы сохраним Вашу почту и сообщим, если будем проводить донабор.».

Закрыв первое письмо, Санта вошла во второе, чтобы…

«Добрый день!

Санта, нам очень приятно, что Вы выбрали нас для…».

Санта впитывала буквы глазами с жадностью, пока не споткнулась о привычное «но»…

Закрыла глаза, выдохнула.

Дальше не читала. Просто вернулась в главное меню.

Желание отбросить телефон загорелось в ней вспышкой. Она быстро была погашена. В принципе, всё ожидаемо. Ничего необычного. Смысл истерить?

Вопрос в запросах. Возомнила ты из себя Санта…

Будь проще, а то вечно как замахнешься…

Чувствуя, что разочарование распространяется по телу вместе с расходящейся от сердца кровью, будто отбирая силы, Санта открыла последнее письмо, даже не глянув, от кого.

Читала новое: «Добрый день…» уже на автомате, без особых эмоций. Понимая, что это тоже скорее всего какой-то запоздалый ответ. И тоже отказ.

Гуляла взглядом по строчкам, даже не вникая. Просто искала то самое «но». Искала… Искала… Искала…

Пока не нахмурилась, понимая, что «но» нет.

Сердце снова зашлось. Санта снова села ровнее, сначала задержав дыхание, потом немного прищурившись, чтобы читать…

«Добрый день!

Санта, мы получили Ваше резюме. Хотели бы пригласить Вас на собеседование для обсуждения деталей стажировки в понедельник. Просим ответить на письмо до 18:00 пятницы. Собеседование будет проводить Чернов Данила Андреевич.

В приложении – задания, просим исполнить их в тот же срок, чтобы результаты можно было обсудить во время встречи.

С уважением,

Команда АО «Веритас».

Пробежавшись по тексту трижды, Санта испытала непреодолимое желание себя же ущипнуть, а вслед за апатией разочарования по крови побежал адреналин…

Потому что она не писала в Веритас. Она в жизни туда не обратилась бы. И потому что… Это было похоже не шутку. Или на сказку. Или на кошмар.

Санта на автомате открыла два файла, читая ещё и задания, чувствуя, что пальцы тут же чешутся сесть и сделать…

Только всё равно страшно.

И всё равно непонятно. Ведь она совершенно точно туда не обращалась. Она в жизни не написала бы в компанию Чернова, разве что… Руки с телефоном опустились на колени, из груди Санты вырвался тяжелый вздох…

– Мама…

* * *

– Сантуш, привет…

Голос матери в телефонной трубке звучал чуть радостнее, чем показалось бы натуральным. Санта это отметила. Пусть ещё до того, как набрать, всё понимала, но убедилась уже на приветствии…

– У тебя всё хорошо? – вслед за которым прилетел осторожный вопрос, в ответ же первым дело – тяжелый вздох… Потому что, по мнению Санты, Елена поступила неправильно.

Возможно, кто-то другой радовался бы тому, что у него есть такой замечательный старт – отец-профессионал, чье имя для многих до сих пор знакомо и значимо. Возможно, кто-то более смелый… Или просто менее замороченный… Пользовался тем, что многие могут считаться если не должниками, то определенно теми, чью благодарность Щетинский и его семья заслуживают, но она не могла.

Мысли об этом заставляли Санту кривиться. А понимание, что мама схитрила за неё, ещё и обратилась к человеку, фирма которого в перечне Санты в принципе не значилась по ряду причин, откровенно разозлило.

Но она не любила ругаться. Особенно с мамой. Они ведь кулак, а пальцам ссориться нельзя. Тем более, что когда одной из них плохо, вторая всегда поддерживает. Это сложно сделать, если плохо из-за ссоры между ними.

– Мне написали из Веритас, ма…

Взяв себя в руки, Санта сползла с кровати, сделала несколько шагов к окну, снова перебрасывая волосы с одного плеча на другое. Свободную руку сложила на груди, сжимая пальцами согнутый локоть второй…

Сначала слушала тишину, глядя на аккуратные ногти темного шоколадного цвета, потом подняла подбородок, расправила плечи, чтобы смотреть уже перед собой…

И мама, и университетские подружки, да и парни часто говорили, что когда она смотрит так – выглядит будто бы пренебрежительной. Горделивой.

Вздернутый нос, взгляд словно свысока, пусть рост у неё и вполне средний. Ноль эмоций на лице. И абсолютное непонимание, что слетит с её губ, попытайся подойти и заговорить…

Поначалу Санту эти замечания забавляли, потому что в такие моменты она обычно о чём-то своём переживала, чувствовала сильный дискомфорт, и вот эта "холодная маска" лезла наружу неосознанно. Но люди неизменно связывали её с реакцией на себя. А ещё с несуществующим чувствовам собственного величия и недостойностью окружающих Санту людей. Часто это от неё отталкивало. Только самые близкие понимали, что в этом просто её защита.

Санта ждала ответа мамы.

Понимала, что правильно будет отчитать, попросить больше никогда не лезть и написать в Веритас, что ждать её в понедельник не надо. Но сердце всё равно билось в бешенном темпе, а перед глазами мелькали картинки из её несбыточных профессиональных мечт.

Потому что Веритас – это величина. Потому что Чернов – это кумир. Только есть оговорка…

Первым Санта услышала тяжелый мамин вздох, потом быстрое, но уверенное:

– Я должна была это сделать, малыш. Ты заслуживаешь. И ты получишь…

– Мам… Заслуживают не так! Я не хочу, чтобы со мной возились из жалости…

Санта сказала правду, слышала, что мама цокнула языком.

– А кто тебе сказал про жалость? Тебе просто шанса не дают. Это нечестно, Сантуш. А Данила…

Елена только имя произнесла, а Санта тут же непроизвольно опустила взгляд, чтобы смотреть на руку и поднявшиеся дыбом волоски… Предательски выдающие с потрохами…

– Ты ведь помнишь, как отец им гордился. Он очень много ему дал, Санта. Поверь, Данила знает, как никто, насколько важна поддержка… И поверь, у него не настолько короткая память, чтобы…

Санта знала, что будет после «чтобы». Забыть всё добро Щетинского и их тоже забыть.

Так сделали почти все когда-то друзья. Партнеры. Товарищи. Должники.

Из широченного круга людей, заглядывавших Петру в рот при его жизни, после смерти слились без преувеличения сотни.

И речь не о том, что Елена или Санта требовали слишком многого. Они вообще ни от кого ничего не требовали. Но всё лицемерие этих людей сводилось к тому, что в День рождения Щетинского или в годовщину его смерти посторонние люди находили времени на то, чтобы написать пост о том, какая величина ушла и как много они не успели сделать вместе…

А позвонить Елене и спросить, ничего ли не нужно, – нет.

И особенно болезненно Санте было переживать тот факт, что Чернов – в числе этих людей. Он не кичился своей связью с Петром, которая была, пожалуй, куда более сильной, чем у других. Но со смертью отца он просто ушел из жизни оставленных им жены и дочери.

Ничего им не должен был, Санта это понимала… Но его безразличие всё равно делало ей больно.

Потому что к нему у Санты было особое отношение. Очень-очень особое…

По предплечьям снова пошла волна мурашек, Санта на секунду зажмурилась, чтобы вернуться в реальность, кашлянула несколько раз…

– У него такая же память, как у всех, мам. И ты не должна была… Я не хочу чувствовать себя обязанной… Чернову.

Произнести заветное «Данила» Санте было сложно. Правда она в жизни не обращалась к этому мужчине по имени. Она вообще к нему никак не обращалась. Обычно просто глотала язык и терялась. Выглядела, наверное, как недоразвитая дура… А он усмехался немного иронично, слегка искристо и говорил: «привет»…

Чернов просто проявлял дружелюбие к дочери начальника, а дочь… Наверное, действительно дура, раз ей хватило этих улыбок и тихих приветствий, чтобы влюбиться. И не хватило четырех лет, в которые он продемонстрировал лучше некуда: она ему не интересна как человек, чтобы успокоиться.

– Санта, – с тем, как голос младшей Щетинской уверенность терял, голос старшей становился всё более твердым. Иногда Елена тоже пыталась достать из закромов памяти тон и аргументы мужа. Очень редко. Но всегда умело. – Я уже позвонила Даниле. Данила уже сказал, что с радостью поможет тебе со стажировкой. Раз ты мне звонишь – тебе уже написали и наверное пригласили на собеседование…

– И задания отправили…

Санта перебила тихо, признаваясь на выдохе.

– Вот видишь… Тем более… А теперь подумай, как мы будем выглядеть, если после всего этого ты напишешь, что произошла ошибка и стажироваться в Веритас ты не хочешь… Ну это же глупость, Сантуш…

Под конец тон Елены снова стал нежным. А уверенность Санты в том, что она ни за что в жизни… Улетучилась.

– Сделай задания. Сходи на собеседование. Да хотя бы просто привет от меня передашь, скажешь, что я скучаю. На чай зову…

Лена попыталась перевести в шутку, а Санте стало откровенно неловко. Мама не знала, что этот человек значил для Санты в детстве и значит до сих пор. Никто не знал.

– Я видела, ты его читаешь. Он тебе нравится. И отец говорил, что профессионал он хороший. Петя не промахнулся бы, малыш. А я хочу, чтобы тебя учили лучшие. Пожалуйста… Для меня…

Ответом младшей Щетинской снова был вздох. Тяжелый… И пораженный. И как с таким неумением стоять на своем она будет хоть кого-то представлять в судах? Да она же сольет любое дело…

Чтобы пресечь попытку удариться в самобичевание на взлете, Санта мотнула головой, задерживаясь на ростовом зеркале у кровати.

Она молодая. Она красивая. Она – выпускница престижного юрфака с почти полученным красным дипломом. Она заслуживает лучшего. Беда в одном: это нужно чувствовать, а не повторять для себя же.

– Только больше никогда, мам…

Санта попыталась замаскировать свою капитуляцию под требованием.

– Конечно, Сантуш… – Елена с радостью подыграла, но по голосу было слышно: она чертовски довольна! Даже улыбается… Как-то заразительно. Настолько, что Санта чувствует, что руки начинают подрагивать от волнения и нетерпения, а губы растягиваются… – Больше ни в жизни! – И Елена клянется, а Санта понимает: это всё до первой необходимости дать дочке подобный новый пинок.

Которые, по идее, раздавать суждено было отцу, но его нет.

* * *

Проговорив с мамой ещё несколько минут, Санта скинула вызов, вернулась к кровати, опустилась на уголок, открыла Фейсбук…

Почувствовала, что уши немного краснеют. Ей стыдно, что мама настолько прозорливая. Ведь первый же пост в её ленте – «Черновский».

Только ей не просто «нравится» Чернов. Она немного его сталкерит. Читает все блоги и заметки. Следит за страничкой. Стесняется лайкать, но в душе лайкает всё. Мониторит дела на сайте судебной власти и новости на сайте "Веритаса", радуется победам фирмы, как своим… Она убеждает себя, что просто учится. Что влюблена в профессионализм. А на самом деле, в улыбку.

Но признаться в этом слишком сложно даже себе.

Ведь трусость. Портит. Жизнь.

Взяв себя в руки, Санта вернулась на почту, открыла письмо, напечатала:

«Добрый день!

Спасибо за возможность! Понедельник меня устроит, на какое время подойти?

С уважением,

Санта Щетинская».

И отправила, пока не успела снова слиться.

Глава 3

Глава 3

При подготовке к встрече с Черновым Санту бросало из крайности в крайность. Откровенно штормило.

Она сделала высланное проверочное задание в тот же вечер, а вот отправила практически в самый дедлайн. Потому что бесконечно перепроверяла, то и дело находя, что можно было бы улучшить. Где облегчить формулировку, где усилить аргументацию.

Она выбирала одежду тщательней, чем на любой из пережитых торжественных дней. Так, будто хоть кому-то есть разница, будет на ней белая, молочная или миндальная блузка.

Умом понимала, что её дотошность сейчас направлена не туда и вообще скорее вредит, чем помогает – выматывает нервы ещё до того, как появился повод, – но справиться с собой могла далеко не всегда.

Пусть не хотела, но прокручивала в голове возможный сценарий такой (не)желательной встречи. Иногда скатывалась к чему-то обидно-глупому в своем исполнении. Похожему на обвинения Чернова в том, что взял от её отца максимум, воспользовался им, а о них забыл. Сама же фыркала из-за того, как пафосно-бессмысленно звучало даже в голове. Закатывала глаза, чувствуя стыд и досаду, потому что действительно испытывала по отношению к мужчине обиду. Никому не нужную. Безосновательную. Глупую, в общем… Испытывает и не может её пережить.

Иногда представляла, как сможет поразить. Пыталась предугадать его вопросы, сыпала своими правильными ответами… Чуть-чуть гордилась тем, что поступила дальновидно и теперь действительно могла предугадывать. Ведь пользуясь тем, что свободное посещение лекций предполагает не только возможность в принципе на них забить, но и ходить на те, которые интересны лично тебе, пусть ты и не записан на предмет, Санта посещала лекции Чернова. Он об этом, конечно же, не знал. В аудитории всегда хватало людей. Он наверняка не пытался высечь в памяти каждую мордашку. Тем более, что Санта обычно оставалась на галерке.

Старшекурсники относились к присутствию «левой малолетки» спокойно. Им куда интересней был сам Чернов. Харизматичный практик, чьи кейсы «основаны на реальных событиях», в реальности же помогают. Для магистров это уже важно. А для Санты… Наверное, важно было всегда. Она отдавала себе отчет, что хранить влюбленность к человеку, который когда-то был частью жизни твоего отца, а для тебя может разве что так и остаться кумиром в профессии, – дурость несусветная. Но опять-таки… Умом можно понимать всё, и при этом продолжать переживать… И ходить влюбленной.

Чудес Санта не ждала, дефилировать под офисом Чернова, чтобы привлечь внимание невзначай, не собиралась. Даже под машину бросаться или тревожить в соцсетях. Положа руку на сердце, была бы совсем не против, свою детскую влюбленность побыстрее пережить. Но как-то…

Это оказалось сложно.

Она ходила на свидания. Она встречалась с парнями. Она жила полноценно. Но в сердце всё равно хранилось два образа: отца и его ученика.

Скорее всего, отчасти из-за потери первого чувство ко второму и усугубилось. Санта потеряла своего самого важного, она зачем-то решила искать его в человеке, впитавшем науку и манеру…

И, кажется, нашла на свою голову.

Девушку часто возвращало в воспоминания о дне похорон. Он был, наверное, худшим в её жизни. Хотя худшей скорее всего была вся та смазанная неделя. Новость о кончине. Неверие. Необходимость что-то организовывать. Какие-то люди. Тихая пелена шока, укутавшая их с мамой дом. Морг.

Стоя на кладбище, чувствуя, как моросит дождь, Санта переживала адскую боль, которая усиливалась с каждым новым всхлипом мамы.

Сама она не плакала – не могла. Наверное, в первую очередь не могла поверить. И, возможно, позволить себе. Ей казалось, что если расплачется она – это и будет безвозвратный конец. Что он наступит с её признанием. Поэтому глаза были сухими, а душу разрывало.

Ей очень хотелось за кого-то схватиться так же, как мама держалась за неё. Но Елена не выдержала бы, а больше у них не было никого.

Вместе с этим осознанием пришел особенно сильный холод. Пробрало до дрожи. Санта помнила, что зачем-то скользила взглядом по толпе чужих людей, будто в ней ища поддержку. И единственный человек, чьи глаза заставили остановиться – был Чернов.

Он стоял поодаль. Сбоку. Ненавязчиво. Он не рвался с речами. Переговаривался с каким-то мужчиной. Увидел, что она смотрит на него. Не пытался ни улыбнуться, ни подбодрить, ни состроить скорбь. Просто выдерживал её взгляд, и Санте тогда показалось, что боль тоже выдерживал.

Это сложно объяснить, но для неё это было важно. Ведь редкий человек может смотреть в глаза в такие моменты. Всем почему-то стыдно, неловко, непонятно. Чернову – нет.

Тогда ей стало легче. Показалось, что он будто говорит: на меня можно будет положиться…

Но получилось, что Санта сама придумала – сама поверила. А потом сама же разочаровалась. Потому что положиться нельзя ни на кого. Они с Еленой правда остались одни. Но они сами же выгреблись. Честь им и хвала…

В понедельник в назначенное для встречи время Санта была на месте. Всё сделала для того, чтобы избавить себя же от лишних поводов волноваться.

Приехала заблаговременно, припарковалась неподалеку, зашла в уборную на первом этаже БЦ, в миллионный раз проверила гладкость собранных в конский хвост волос, не отпечаталась ли на веках тушь, не застряла ли между зубов зелень, пусть она и не ела её.

Блузка была идеально выглажена. Юбка – оправлена. Пиджак аккуратно застегнут. Это наверняка должно было показаться Чернову слегка комичным – ведь речь всего-то о стажировке студентки-выпускницы, к чему такой официоз? Но Санте было важно выглядеть хорошо.

Это придавало уверенности. Этому её учил отец, для которого первой визиткой был опрятный внешний вид. После смерти Петра они с мамой долго не решались сделать что-то с наполненной костюмами, галстуками, слишком белыми рубашками и слишком блестящими туфлями гардеробной. Будто бы оставляли отцу шанс вернуться.

Сейчас же дочь вспоминала ту комнату как одну из серий его науки.

Мнение о тебе составляется очень быстро. Не отбрасывай себя же в аутсайдеры внешней непривлекательностью. Чтобы продать себя дорого – выглядеть нужно соответствующим образом.

Если она не ошибалась, когда-то что-то в этом духе Пётр говорил Даниле. Тогда ещё совсем молодому и совсем… Другому. Он хмыкал, но кивал… И если поначалу позволял себе шастать в джинсах и конверсах, то со временем стал всё больше уподобляться наставнику. Вероятно, убедился, что слова Щетинского – не пустой звук.

Дыхнув в ладошку, Санта проверила свежесть, и только убедившись, что пусть «покупать» её сейчас никто не планирует, но уж на стажировку она точно тянет, набрала номер офис-менеджера, который должен был спуститься за ней и проводить…

Навстречу из лифтов вышла молодая, довольно дружелюбная девочка. На этаж Веритас они поднимались в тишине, но перед самым выходом Тамара (а девушку звали именно так) чуть склонилась к Санте, будто чтобы по большому секрету сказать:

– Не переживай… Данила Андреевич сегодня в хорошем настроении… И я слышала, что задания ты сделала хорошо. Сам читал…

Санта слушала похвалу с затаенным дыханием, а после «сам читал» покрылась мурашками. Пусть это и закономерно, но зачем-то захотелось найти в этом двойной смысл, которого нет и быть не может…

Благо, отвечать Тамаре не пришлось.

Лифт остановился на этаже, створки разъехались.

Первой Санта увидела длинную стойку с фирменным лого. Дальше – снующих перед ней людей.

Сердце укололо легкой ностальгией. Пусть сам офис даже отдалено не напоминал Лексу – другие цвета, другое расположение. Но когда-то там, у отца, было так же. Когда-то в такую же атмосферу Санта влюбилась. Под впечатлением от неё выбрала профессию…

– Чай-кофе?

Тамара проводила пришедшую к кабинету с табличкой «Чернова Д.А. Партнер АО «Веритас», руководитель практики корпоративных споров», будто по-хозяйски открыла дверь, приглашая…

Санта почувствовала себя неловко, вскинула взгляд, поймала улыбку…

– Данила Андреевич немного задерживается. Встреча. – Тамара пояснила, кивнув в сторону переговорной с прозрачными стенами. Санта проследила за направлением, её сердце забилось быстрей, потому что Чернова она узнала бы даже со спины. Широкой. Обтянутой тканью темного синего пиджака. С короткой стрижкой. С зажатым между пальцами маркером, который он использует, как указку, очерчивая что-то на доске… – Попросил извиниться и проводить.

Тамара вернула Санту в реальность, она сглотнула, отрываясь.

Кивнула, почему-то не рискнув снова посмотреть в глаза офис-менеджеру. Наверное, потому что прекрасно понимала: щеки заалели. Потому что это могло бы выглядеть странно…

– Хорошо, спасибо.

Санта вошла в кабинет, расправив плечи. Остановилась по центру, оглянулась на оставшуюся в двери Тамару…

Она снова улыбалась.

– Там недолго. Они заканчивают.

Пояснила, пусть вопросов Санта и не задавала, после чего вышла, оставив Щетинскую наедине в кабинете.

С закрытием двери в нём резко стало очень тихо. Санта снова почувствовала себя немного не в своей тарелке, в животе словно что-то перевернулось… Так иногда бывало в детстве, если вдруг появляется возможность сыграть во взрослую жизнь. Чувство вседозволенности. И сейчас оно же.

Потому что тут каждая мелочь, наверное, имеет значение для Данилы. И она к каждой же может притронуться. Не зачем-то. Просто…

Санта сделала оборот вокруг оси, осматриваясь…

Девичий взгляд сам собой выцепил на тумбе у стены фотографию. В череде блестящих кубков, стеклянных наград с гравировками и табличками. Рядом с несколькими оформленными в рамки дипломами. За медной Фемидой с мечом и весами.

Пусть лучше бы ничего здесь не трогать, Санта не сдержалась. Приблизилась к тумбе. Увидела фото ближе, чочувствовала, что сердце забилось быстрее…

Горло зачем-то сжалось, а пальцы потянулись за рамкой.

Она взяла в руки фото собственного отца, пожимавшего руку Чернову. Наверное, давнишнее. Потому что Пётр на нём выглядел чуть моложе, чем перед кончиной. А Чернов… Каким-то счастливым. Борзоватым. Довольным. И гордым.

Хотя в этом оба мужчины сходились. Гордыми выглядели оба.

Заставить себя оторваться от разглядывания, а может даже пожирания взглядом изображения, Санте было откровенно сложно, но она смогла.

Скользнула по поверхности тумбы, чтобы убедиться, что больше фотографий здесь нет… Вернулась к изображению…

Не сдержалась – повела пальцем по стеклу, будто бы поглаживая ворот отцовского пиджака. Когда-то так делала мама, повзрослев – и сама Санта…

Почему-то уколол вопрос, а делает ли кто-то так Чернову…

Даже фыркнуть пришлось, отвечая себе же. Себя же осаждая.

Конечно, делает. Он взрослый, красивый, успешный и умный мужчина. Отбоя очевидно нет.

И нет смысла пялиться на него на фотографии.

Впрочем, как нет смысла трогать чужие вещи, придумывая себе какие-то душещипательные смыслы.

Это просто формальность. Дань наставнику. Как и согласие встретиться с ней…

Санта поставила фото на место, отступила, пряча руки за спиной и с силой их сжимая, а потом вздрогнула, моментально разворачиваясь, потому что услышала:

– Это фотография с вручения мне адвокатского. Твой отец пришел поздравить. Мне было очень приятно. Там по лицу видно.

Санта замерла, будто завороженная следя за шевелением мужских губ, параллельно отмечая, что Чернов закрывает за спиной беззвучно отворенную чуть раньше дверь.

Дальше – расстегивает пиджак и вопреки требованиям этикета прячет руки в карманах брюк.

Несколько секунд смотрит на неё молча. Вероятно, чего-то ожидая.

Потом же полуулыбается-полуусмехается, склоняя голову в приветствии и произнося негромкое, бархатистое:

– Добрый день, Санта. Давно не виделись…

Глава 4

Глава 4

– Присаживайся. Чай-кофе предлагали?

Данила указал рукой на стоявшее напротив его стола кресло, продолжая при этом с интересом смотреть на девушку.

Они правда давно не виделись.

Но то ли обстоятельства последней встречи, то ли что-то другое почему-то отпечатало лицо младшейЩетинской в памяти Данилы слишком хорошо.

Тогда, на похоронах, она была совсем молоденькой. И очень бледной. А ещё абсолютно безэмоциональной.

Сейчас – куда живее, но кое-что без изменений. Она красивая. А ещё её внешность будто бы подтверждает, что имя когда-то ей выбрали не зря.

Святая Санта очень походила на испанку. Особенно сейчас. Особенно с гладко собранными волосами и с учетом взмаха длиннющих чернющих ресниц, под которыми – распахнутые зеленые глаза.

Данила не спрашивал, почему Пётр и Елена выбрали такое неожиданное имя для единственной дочери, но Щетинский сам как-то поделился историей.

Она вызвала у Данилы усмешку, но комментировать тогда ещё парень не стал. Вообще довольно быстро понял: твоё мнение представляет для окружающих ценность далеко не всегда. И если можешь сдержаться – задумайся об этой опции. Умение вовремя смолчать, не бросаться на амбразуру, когда не просят, и не махать флагом с надписью «справедливость» там, где справедливости не ищут, помогает по жизни.

Но если говорить объективно и вот сейчас, то и имя, и девушку Данила считал красивыми. Не слепой ведь.

Только в отличие от дня похорон, сейчас Санта очевидно немного смущалась (что вполне логично), из-за этого порозовела. Отвечая на вопрос, перевела голову из стороны в сторону. Быстро оторвалась от его лица, сначала подходя, а потом опускаясь в кресло…

Прежде, чем обойти стол и сесть в свое, Данила ещё раз скользнул по профилю, понимая, что она объединила в себе черты родителей в равной пропорции. Мамина женственность, отцовская яркость. Наверняка в самом Щетинском текла какая-то не совсем славянская кровь, но об этом Данила тоже никогда не спрашивал. Ну и не спросит уже…

Делая шаги по кабинету, он чувствовал девчонкин осторожный скошенный взгляд. И её же напряжение.

Она сидела с ровной спиной, с силой сжимала устроенные на коленях пальцы, как и сами колени. Дышала медленно и аккуратно. Контролировала сглатывания.

Делала всё, что выдает человека, которому очень важно произвести правильное впечатление. Ни грамма расслабленности.

Данила знал – хлопни он сейчас внезапно в ладоши, Санта как минимум подпрыгнет, а то и взвизгнет.

Не потому, что истеричка. Потому, что себя накрутила.

Наверное, правильно сделала.

Наверное, это лучше, чем вести себя безалаберно расслабленно.

Наверное, вторая манера вызвала бы в нём раздражение. А эта… Какое-то отеческое тепло, что ли…

Хотя куда ему метить в отцы? Тем более, ей.

Одновременно с тем, как Данила опустился на свое место, Санта опустила взгляд на колени.

На его вроде как подбадривающее:

– Не переживай, я тебя не съем…

Отреагировала вялой улыбкой и пожатием плеч… Смелой попыткой всё же посмотреть в лицо… И быстрым трусливым «шагом назад». Потому что долго не выдержала, пусть он и старался улыбаться. Снова опустила свои. Данила был почти уверен: сильнее сжала длинные пальцы.

Тоже красивые, кстати.

Он успел заметить.

Впрочем, как и длину шеи. Правильность черт. Точеность фигуры. Изящность запястий и щиколоток.

Всё то, что замечать – непрофессионально. Всё то, что замечают мужчины.

– Не хочу начинать со лжи, поэтому предлагаю сразу честно…

Санта явно ожидала чего-то другого, ведь стоило Даниле вновь заговорить – не выдержала, снова посмотрела вопросительно.

– За тебя попросила твоя мать.

А услышав, будто мысленно выдохнула. Значит, она в курсе. Значит, всё уже неплохо.

– Но это не значит, что вы должны что-то большее, чем дать объективную оценку…

Санта заговорила, Данила улыбнулся в ответ, кивнув с задержкой, непроизвольно вспомнив Елену и то, что у них общая манера: искать оправдания для него, когда он-то в этом не нуждается. В принципе, и без этого замечания обязанным себя не чувствовал. Но приятно, что она мыслит так же.

Или просто делает вид, что мыслит, а предложи он ей подрасти немного, обидится смертельно…

Такой опыт у него конечно же был. Но вывод из подобного поведения можно сделать один: проблема не у Чернова, проблема у «обиженца». Так что для самой Санты лучше оказаться человеком более дальновидным.

– Я посмотрел твои задания, Санта…

Данила сказал, уловив новое нервное сглатывание и сбившийся вдох.

Стало чуточку интересно, что случись, скажи он: «всё плохо», но недостаточно, чтобы врать. Потому что на самом-то деле всё было хорошо. С кое-какими неточностями и без учета нюансов, которые являются важными для практика, но приобретаются только с пока что отсутствующим у малышки опытом. Который «Веритас» сможет ей дать. Потому что «по-книжному» она исполнила задание на отлично. Данила расписался бы в её зачетке под соткой без сомнений. В оценках студентам он не жадничал. Хлебнут практики – сами поймут, где накосячили. И вот если этот косяк вылезет в практике под его началом – тут будет сложнее. Ответственность будет выше. Разговор будет серьезней. Он не импульсивный, без причин с людьми не прощается, но за неумение учиться на собственных ошибках по голове не гладит. У Санты собственных пока нет. А уровень – уже достойный. И за неё даже немного обидно, ведь свои отказы она получала явно не из-за того, что плоха. Просто кому-то было лень читать. Где-то – лень разбираться. Кто-то забил место «своим». Важную роль сыграло то, что она – Щетинская. Но девушка пока не разочаровалась и не сдалась. Молодец...

– Если хочешь, отправлю тебе файл с замечаниями, но в целом мне показалось, что ты справилась отлично.

Данила думал, что пусть скупая (более красочно он не особо-то умел), но похвала, заставит Санту «отмереть». Стать более эмоциональной, расслабленной, улыбнуться там… Снова зарумяниться… Но нет.

Санта услышала, замерла на секунду – взглядом и телом – будто прокручивая в голове, а потом кивнула, смотря Даниле в глаза.

– Спасибо. Да. Я, конечно же, хочу…

Санта сказала серьезно, а Данила почему-то улыбнулся. Наверное, это могло выглядеть не очень красиво, будто с издевкой, но он ничего плохого не вкладывал. Просто забавно, как человек может сам же себя загнать в нервы, И что ты ни делай, как ни хвали – будет сидеть, будто на электрическом стуле, а кнопка с напряжением у тебя.

– А вообще чего ты хочешь, Санта?

Вновь кивнув, Данила задал следующий вопрос, склоняя голову. Отметил, что девичьи плечи чуть дрогнули на обращении. Ещё отметил, что в отличие от девочки, которой вот сейчас откровенно неловко, ему самому… Как-то приятно.

Он немного ныряет в прошлое, которое до сих пор считает своей большой удачей и ценностью.

И фотография с её отцом стоит на тумбе действительно не просто так. Никого, кроме Щетинского, ставить туда Даниле не хотелось. Наверное, уже и не захочется.

Разве что потенциального сына, который когда-то родится (если пожелание Елены сработает), и решит идти по отцовским стопам.

– В профессии?

Санта задала уточняющий, Данила ответил кивком.

– Возвращаясь к просьбе твоей мамы, она хотела бы, чтобы ты попробовала себя в Веритас. Но мы с тобой понимаем, что информации немного недостаточно… Чего хочешь ты? Организовать стажировку – не проблема. Но раз мы за что-то беремся, предлагаю подойти основательно. Ты хочешь стать судебщиком? Ты когда-то была в заседании? Тебя интересует процесс?

– Я проходила практику в суде. Мне было интересно. Не могу сказать, что я люблю процесс, но хозяйственное меня интересует.

– А что ещё интересует?

Санта говорила, будто шла по минному полю. Выверено произносила каждое слово, только убедившись, что это – именно то, которое передаст закладываемый смысл максимально хорошо.

Наверное, делала это подсознательно, но эта манера говорила о многом. Она производила впечатление излишне осторожного человека. Пожалуй, даже боязливого. Это разительно отличало её от отца. Это скорее всего не шок из-за первой встречи, а отличительная черта.

– Многое.

Санта начала с односложного ответа, пожимая плечами. Посмотрела в сторону, будто думая…

Данила отметил, что в уголках девичьих губ заиграла улыбка. Вспомнил, что ей идет. Потом снова поймал взгляд…

– Честно говоря, я люблю уголовное. Но в первую очередь из-за преподавателя…

Санта призналась, Данила улыбнулся…

– Бузинский с моих времен – тот ещё сердцеед…

Замечание сначала зажгло в глазах Санты новые искорки, но она быстро их сама же потушила. Девочка настроена по-деловому. Девочка не хочет показаться легкомысленной.

– Он просто очень увлекает… В предмет.

Санта дала, на самом-то деле, четкую характеристику, но почему-то при этом в очередной раз зарумянилась и опустила взгляд. Вздохнула…

– Мне просто нравится учиться, если честно. Почти нет предметов, которые не увлекли бы. Поэтому…

– Окей. Давай тогда я постараюсь помочь. Есть сферы, в которых может себя реализовать юрист. Кто-то идет в суд. Долго сидит в аппарате или в помощниках на нищенской зарплате, делая при этом огромный объем работы, надеясь на конверт от своего судьи. Это сложный путь, но перспектива есть. Но ты в первую очередь должна будешь соответствовать запросу конкретного человека к тебе. Если это тебя интересует – у меня есть знакомые судьи. Стажировка в хозяйственном – не проблема.

Санта уверенно мотнула головой. Данила принял отказ, немного даже ему радуясь. Пусть он не знал девушку близко, но сходу понимал: судебный серпентарий очевидно не для неё.

– Есть нотариат. Многие думают, что это – скучная работа, но поверь мне, всё зависит. Хороших нотариусов, которые не боятся браться за что-то ещё кроме доверенностей, ценят в любое время. Углубиться в любую тему не так уж и сложно. Придумывать для себя же вызовы и находить, в чём можно вырасти, как профессионал, тоже. Было бы желание. Зарекомендуешь себя хорошо – будешь обласкана клиентами. Сама выбирать, что делать. У меня есть такие. Они с радостью покажут тебе…

Данила не договорил, Санта снова мотнула.

– Нет, спасибо.

– Хорошо, – Данила принял. – Но мне кажется, тебе бы подошло…

Только смолчать не смог. Сказал без нажима, поймал новый взгляд. Санта смотрела дольше, чем в прошлые разы. Будто действительно думала… И снова мотнула.

– Ещё есть инхаусы. Есть госслужба. Нормопроектировщики. Прокуратура. Частная адвокатура. Ты пришла в юрфирму. Почему?

Скорее всего Санта ожидала, что продолжит Данила в том же духе. Его короткое вводное – её ответ, но он решил сократить, чем вызвал легкое недоумение и паузу.

Девушка провела несколько секунд, глядя перед собой в пространство. Потом – оглянулась на тумбу. После – на Данилу. И можно было уже не отвечать…

– Я хочу быть, как отец.

Потому что ответ очевиден. И потому что он плох.

* * *

Санта смело могла бы считать себя человеком довольно тонко чувствующим. Умела читать по лицам, взглядам, выражениям и интонациям. С Черновым было чуть сложнее, потому что девушка сама волновалась сильнее обычного. Но в тот момент, когда, услышав её «хочу быть, как отец», он скривился, откидываясь на спинку кресла и окидывая её долгим взглядом, Санта поняла отлично: он то ли ожидал, то ли хотел услышать что-то другое. Он как бы разочарован…

– Это плохо?

Продолжая чувствовать длинный задумчивый взгляд, Санта не выдержала первой. Задала вопрос, вновь рискуя, поднимая на Данилу глаза.

Во рту стало сухо, Санта даже пожалела, что не попросила хотя бы воды…

Потому что он – красив, каким был всегда. А у неё снова, как в детстве, язык готов прилипнуть к нёбу.

Готовясь к встрече, Санта в глубине души надеялась, что её влюбленность – возрастное и временное. Пройдет. Но как-то… Вот сейчас смотрела и испытывала мучительный дискомфорт.

И смотреть не могла. И не смотреть не могла.

Рисковала… Переживала мучительный кульбит в желудке и очередной приступ тахикардии… Отводила взгляд… Чувствовала тоску.

В отличие от Чернова, не могла бы честно сказать ему, что они «давно не виделись». Потому что для неё этот мужчина всегда был где-то рядом. На фотографиях, парах, в мыслях.

Всегда в костюме и при галстуке. Определенно научившийся продавать себя задорого. С опрятно лежащими волосами и явно контролируемой щетиной на лице. С цепким взглядом, парой складок на лбу…

С ведущими от скулы к подбородку длинными пальцами. Которые против воли притягивают внимание, и Санте хочется сглотнуть сильней. Сильней же пересыхает в горле.

– Да, плохо.

Санта продолжала следить за пальцами, которые оторвались от подбородка, опустились на столешницу… Чернов побарабанил ими, а потом только заговорил, привлекая внимание к лицу…

И заставляя вновь покраснеть. Ведь всё это время он смотрел на неё. И конечно же видел, что Щетинская ведёт себя, как цирковой пуделёк. С открытым ртом следит за действиями дрессировщика.

Мог бы усмехнуться, пристыдить. Но не стал. Честь ему и хвала.

– Ты никогда не станешь, как отец.

Санта понятия не имела, осознает ли Данила, какие ужасные слова для неё говорит, но в его тоне не было ни намека на жалость или сожаление. Ровный, спокойный. И слова такие же.

– Никто не станет. Он был тем, кем был, потому что делал то, что хотел сам. Если твоя мотивация сводится к желанию быть, как он, высок риск, что как-то утром ты проснешься с пониманием, что жизнь просрана, Санта…

Чернов сказал без нажима, но Санта всё равно скривилась на этом неожиданном «просрана». Прозвучало слишком по-панибратски. Будто они действительно давно знакомы и даже могут просто говорить о жизни. Почему-то сходу стало понятно: с другим претендентом на стажировку вот так он разговаривать не стал бы. И как бы впору радоваться, а Санте стало неприятно.

– Или не проснусь…

Слова сорвались с девичьих губ раньше, чем Санта успела потушить протест. Сказано было грубовато для неё. И смелости надолго не хватило.

Быстрый взгляд в мужские глаза, будто с вызовом, и резко на колени, как только во взгляде Чернова мелькают смешинки.

Ведь очевидно: для него подобный вызов – слабоват. Он уверен, что прав. Да и чего греха таить? Сама Санта боится того же. Просто ни с кем и никогда это не обсуждала. А Чернов так быстро раскусил…

Хотя не должен был. Это ведь не его дело.

– Ладно. Наверное, пока рановато для таких серьезных разговоров.

После недолгой паузы на попятные первым пошел сам Данила. За что ему спасибо… Которое Санта сказала мысленно.

– Чтобы принимать какие-то решения, нужно себя испытать. Поэтому всё нормально. Идя на стажировку, ты не подписываешь пожизненный контракт. Но я просто хочу, чтобы ты помнила о разнообразии, которое предполагает выбранная тобой профессия. Я учу этому студентов, стараюсь донести до каждого… Для человека, получившего качественное юридическое образование, открыты все двери. Куда-то можно заходить с ноги. Там будет легко. Куда-то придется долго стучаться. Кулаком, а может лбом. Где-то конкретно выбивать. Каждый решает для себя. Я знаю людей, просидевших несколько лет на тухлом предприятии и убедивших себя, что достигли потолка в профессии. Мол, расти больше некуда. Хотя, на самом деле, они всего лишь ударились темечком о личный потолок и оказались неготовыми двигаться дальше, пробивать его. А ещё неготовыми признаться себе же в своей посредственности. Точно так же я встречал людей, понимающих, что потолка, как и голубого неба, которое мы вроде как видим, подняв голову, по факту не существует. Это иллюзия. Ни когда ты применяешь право, ни когда вершишь правосудие, ни когда интерпретируешь или пишешь. Зато в каждой из сфер есть недосягаемый, но манящий горизонт. Кого-то это пугает. Для кого-то это азартный вызов. Нашей профессии можно посвятить жизнь в режиме двадцать четыре на семь, но при этом не понять и половины причинно-следственных. В этом её сложность. В этом её интерес. Пока ты молодая – пробуй. Ты правильно делаешь, что начинаешь рано. Но не оказывай себе же медвежью услугу, подменяя свои желания ожиданиями отца, которых скорее всего не было…

Санта слушала, затаив дыхание.

Ловила себя на том, что хотелось одновременно запомнить всё до последнего слова… И поспорить тоже хотелось.

Но дело в том, что Санта Щетинская не спорит. Максимум – рефлексирует. И к словам Данилы наверняка ещё сто раз вернется. Но если желание спорить сдерживать она научилась, то последние слова зажгли то, справиться с которым Санта всё же не смогла.

– Почему вы думаете, что не было?

Девушка спросила, смотря на собеседника с пусть замаскированной, но скорее всего видной ему надеждой. Впитывала каждую из реакций. Сначала взгляд Чернова был спокойным, потом стал чуть грустным. Дальше – на губах появилась легкая усмешка, они приоткрылись…

– О тебе мы с твоим отцом почти не говорили, Санта. К сожалению, мне нечем с тобой поделиться в этом плане. Но я помню его. Мне кажется, я знал его достаточно хорошо, чтобы достоверно предполагать. Он хотел для тебя счастья. Если твое счастье в профессии – он был бы доволен. Если нет – принял бы. И если я могу тебе помочь в этом разобраться – сделаю всё зависящее.

Вслед за усмешкой губы растянула уже пусть еле-заметная, но улыбка. Адресованная лично Санте. Снова отбросившая ненадолго в детство, где вот такие – адресные – Санта коллекционировала, а ночами улыбалась сама, вспоминая…

И пусть это было глупо, но отчетливо понятно: скорее всего эта улыбка тоже полетит в заброшенную когда-то копилку…

– Спасибо вам…

Санта поблагодарила довольно тихо, глядя больше на воротник мужского пиджака, чем в лицо Чернова. Уловила, что тот кивнул…

– Только давай выясним сразу один момент. Надеюсь, ты на меня за это не обидишься. Умная ведь… Умница, я бы даже сказал…

Данила произнес, Санта замерла, смотря насторожено и покрываясь мурашками, потому что в ответном взгляде – задумчивость.

– Твоя мать просила, чтобы я курировал тебя лично. Долг перед твоим отцом я ощущаю каждый день. Без него меня не было бы. Это я понимаю. Он тратил на меня много времени. Своего. Личного. Отчасти можно даже сказать, что он забирал его у тебя. Но, думаю, ты в этом ключе даже не размышляла. Поэтому я с радостью посвящу свое время тебе. Но так получилось, что вот именно сейчас у меня его в обрез. Я могу замотаться. Я не всегда вспомню сам подойти и спросить, как дела. Иногда у меня просто не будет для тебя заданий. Воспринимай это, пожалуйста, не как попытку от тебя отделаться. Если ты хочешь работать – я тебе в этом помогу. Но, прошу, напоминай о себе. Не стесняйся. И не воспринимай близко к сердцу отсутствие надлежащего по твоему мнению внимания или возможную грубость. Я не ору. Не оскорбляю. Но я – тоже человек, у которого иногда бывают сложные дни. А ты же девушка, вы такое чувствуете…

Последнее предложение Данила произнес снова с улыбкой, Санта почувствовала, что ушам становится жарко… Хотела прикусить язык, но позволила себе тихое:

– Это сексизм… – Быстрый взгляд и отмеченную новую усмешку.

– Разве что чуть-чуть.

Жар пополз по девичьим щекам, Данила смотрел… И молчал.

Потом же снова сел ровно, нахмурился, будто возвращаясь к теме, с которой съехали…

Санте стало немного легче из-за этого, и немного грустно одновременно.

– Но если говорить начистоту, Санта, я, как настоящий херовый врач, уже могу поставить тебе диагноз по фотографии… Хочешь услышать?

Чернов задал вопрос, после чего замолк, действительно ожидая. Мотни она головой – не продолжил бы. Но Санта кивнула. Пока не знала, что он скажет, но знала, что запомнит слова на всю жизнь.

Снова смотрела на губы, с которых срывалось:

– Мне кажется, в тебе недостает профессиональной наглости. Ты явно скромный человек. Отчасти твоя застенчивость обусловлена тем, что эта встреча, возможно, долгожданная и ты правда очень хочешь попасть в Веритас. Было бы странно, начни ты открывать двери с ноги именно с моего кабинета, но ты могла вести себя куда уверенней с учетом того, что я-то твой должник…

– Мне не пять лет, Данила Андреевич, я прекрасно понимаю, что никто никому ничего не должен…

Санта отвечала, зная, что слова расходятся с чувствами. Потому что на душе снова слегка всколыхнулось. Она конечно же не считала его ни своим должником, ни чем-то обязанным. Но вспомнилась обида, которая преследовала в те сложные времена, когда он их с мамой тоже не поддержал.

– Просто Данила. И я, как уже сказал, свой долг ощущаю. А ты…

Чернов сделал паузу, Санта снова подняла взгляд. Девичьи темные зеленые встретились с мужскими – светлыми карими. Они совсем чуть-чуть молчали. Данила взвешивал. Санта, наверное, тоже…

– Чтобы стать хорошим юристом – недостаточно быть просто умницей, Санта.

– А чтобы ты меня полюбил?

Глава 5

Глава 5

Чтобы спросить у мужчины, в которого с детства безнадежно влюблена, что требуется, чтобы он тебя полюбил – нужно быть очень смелой. Или очень глупой. Или одновременно смелой и глупой в равной степени.

Санта не была смелой. А ещё хотела верить, что была не очень глупой.

Поэтому, конечно же, спросила у себя в голове. Воздух же разрезала нейтральным:

«Спасибо, Данила. Я буду стараться…».

Тоже искренним. Но куда менее значимым.

И куда более для равнодушного к ней мужчины допустимым.

Очевидно ведь, что ему и просто Санта Щетинская не больно-то нужна. Её присутствие неподалеку создает неудобства, которые он готов на себя взять. А влюбленная Санта стала бы проблемой, от которой лучше всего побыстрее избавиться.

Допустить это позволить себе девушка не могла. Ведь стажировка у Чернова (ещё и если он сдержит свое слово и будет находить для неё время лично) – слишком большая удача, которую нельзя испортить опрометчивыми поступками.

Поэтому в тот день они договорили о всяческих организационных моментах, после чего Санта была проведена до лифтов, а Данила, не оглядываясь, пошел от рецепции обратно в сторону своего кабинета.

Санта позволила себе взгляд в спину, после чего со вздохом зашла в пустой лифт.

Спускалась вниз, ехала домой, чувствуя на душе непонятное опустошение. Не легкость и не груз. Просто отдала все эмоции разговору, который и со стороны, и Даниле наверняка показался практически безэмоциональным. Людям сложно поверить, что под маской безразличной, холодной девушки может бурлить коктейль из сомнений. А он бурлил.

Той ночью Санта долго не могла уснуть – ворочалась, прокручивала, проигрывала…

Представляла, что он ответил бы, произнеси она свое «а чтобы ты меня полюбил?» вживую…

Играла на своих же нервах, то взлетая под потолок, то пробивая душой пол.

То придумывая, как слышит: «давай попробуем», то пугаясь сухому: «без шансов»…

Прекрасно понимая, что в реальности возможен только второй вариант, но почему-то настойчиво продолжая… Безответно любить.

Они с Черновым договорились, что стажироваться Санта будет на протяжении лета. Обсудили вопрос оплаты и перспектив.

Санта сказала честно: она хочет поступить на очную магистратуру и попытаться совмещать с работой.

Чернов честно же ответил: в Веритасе это возможно, но будет сложно. Они делают скидку для студентов. Они берут старшекурсников на работу. Но если эти старшекурсники не справляются – с ними прощаются.

Тем не менее, всё не безнадежно. Время Санта выбрала хорошее. Трёх месяцев будет более чем достаточно для того, чтобы немного разобраться и принять для себя решение: стоит ли оно того.

На том и разошлись.

* * *

Первая неделя стажировки пронеслась практически незаметно. Точнее заметного в ней было очень много, но время бежало быстрее обычного.

Финальная подготовка диплома перед подачей. Знакомства с новыми людьми на новом месте. Первые вводные задачи. Первые совместные походы с коллегами на кофе… И практически полное отсутствие самого Чернова.

Пусть он сказал, что будет стараться уделять Санте время, на протяжении первой пятидневки этим-то не баловал.

Сама Санта действительно не пыталась искать в подобном проявление личного отношения к ней, но потихоньку осознавала: скорее всего, так будет постоянно. Вокруг неё есть люди, кроме Чернова, которые находят задания, смотрят результат, дают фидбек. Но он… Слишком занят.

Почти не бывает в офисе. Если заезжает – то участвует в каких-то встречах с клиентами, принимает несколько звонков в своем кабинете, разговаривает с кем-то очевидно более значимым и едет дальше. Кивает в ответ на обращенные к нему: «добрый день», строча что-то на своем телефоне. Даже взгляд не поднимает особо. Не фиксирует, чье это пожелание.

В принципе, даже с учетом отсутствия личного внимания того самого Чернова, обделенной считать себя Санте не позволила бы совесть. Ей было, к кому подойти, с кем посоветоваться, у кого поучиться.

Коллектив Веритаса (во всяком случае, спорщики), на первый взгляд не отличался ни склонностью к нездоровой конкуренции, ни излишним лицемерным дружелюбием. Людям тупо некогда тратить себя на пустое. Они работают. И делить им тоже, кажется, нечего. Зато есть, куда стремиться.

Санта не знала, это умение Чернова видеть человеческую суть, или просто везение, но у неё сложилось четкое впечатление, что Даниле удалось невозможное: создать коллектив со здоровой атмосферой. И пусть капитана часто нет на носу корабля, он не идет на дно.

Особый склад характера и повышенная осторожность не позволили Санте обзавестись за эту неделю отношениями, которые можно было бы назвать дружескими, но со многими она раззнакомилась. Конечно же, здоровалась, немного рассказывала о себе, если спрашивали, улыбалась, подтверждая, что действительно родственница того Щетинского, по чьему учебнику почти всё когда-то учили гражданку… Без стеснения уточняя: дочь…

Любила видеть в такие моменты во взглядах легкое восхищение, пусть и понимала: оно адресовано Петру. Но готова была впитывать, убеждая себя, что через неё это всё доходит до папы.

Верит ли в какую-то жизнь после смерти, Санта толком не знала. Вряд ли в отвечающие канонам представления о рае и аде, но хотела ощущать, что где-то отец есть. Что он всегда будет её поддержкой. Иногда казалось, что даже чувствует его незримое присутствие. В самые сложные и самые радостные моменты. Например, когда пришла в кабинет Чернова.

Лена звонила дочери каждый вечер. Спрашивала, как успехи и дела. Санта отвечала честно, но без подробностей. На вопросы о том, как ей работа с Данилой – обтекаемо. Не хотелось выглядеть в своих же глазах жалобщицей, которой обещано было внимание, но что-то не срослось. Тем более не хотелось, чтобы мама пыталась выйти на Данилу ещё раз. Это было бы уже откровенно неправильно.

Санта пыталась взять максимум из доступного. Ей казалось, что получалось вполне неплохо.

Думая об этом, в первую послерабочую пятницу она стояла у лифтов, один из которых должен был спустить её на первый. За поворотом её ждал припаркованный купер. Она предвкушала, как сядет в машину, включит музыку, поедет неспешно домой.

Наверное, для кого-то план казался скучным. Но Санта немножечко устала, ей хотелось просто отдохнуть. Поэтому не юлила, отказываясь от предложения нескольких человек из судебщиков, бухгалтерии и земельного сходить в бар неподалеку.

Скорее всего, это помогло бы ей влиться в коллектив быстрее и глубже, узнать что-то интересное, просто расслабиться, но не было желания.

Слушая одним ухом разговоры вокруг, Санта, как завороженная, смотрела на горящую кнопку вызова лифта, в сто миллионный раз вспоминая это его сказанное невзначай «чтобы стать хорошим юристом, Санта…».

Когда трель оповестила о том, что лифт на месте, сделала шаг в сторону.

Створки начали разъезжаться. Сначала Санта увидела мужские туфли, наглаженные стрелки брюк, кожаный портфель в руках, те самые руки. Знакомые.

Сглотнула непроизвольно, ощущая, что сердце забилось быстрей, реагируя раньше мозга. Почувствовала себя немного героиней фильма, потому что окружающие звуки приглушились, а внимание сконцентрировалось.

Чернов смотрел перед собой, спокойно ожидая, пока лифт раскроется окончательно. Выглядел так, будто думает о чём-то важном. Строит позицию. Планирует…

Санте захотелось влезть к нему в голову, но тут же стало страшно. Потому что она ведь не сдержалась бы – непременно попыталась добраться до полочки с надписью «Санта»… А там пусто. И это больно.

Чернов чуть повернул голову, говоря что-то с улыбкой ещё одному из партнеров, ехавшему вместе с ним. Тот хмыкнул, кивнул.

Улыбка ему шла. Наверное, всем идет. Но ему будто особенно.

Мужчины вышли из кабины, кивая в ответ на приветствия и прощания, лифт начал наполняться.

И пусть медлить не было никакого смысла, но Санта делала именно это.

Пропускала других людей, отступая чуть в сторону, краем глаза наблюдая…

Данила остановился чуть в стороне, у рецепции, продолжая говорить.

Чернов – лицом к лифтам. Его собеседник – к ним спиной. Слушал, кивал, сначала чуть улыбался, потом перестал. Смотрел будто сквозь. На массу. До определенного момента.

Санта его уловила. И снова первым – сердце. Ум потом.

Данила выцепил взглядом её. Задержался. Сощурился.

Это заставило девушку оцепенеть. А потом вздрогнуть, услышав оклик из лифта.

– Санта, заходишь?

К ней обратилась Марина – одна из младших юристов-земельщиков. Посмотрела вопросительно, вжимая пальцем кнопку удержания дверей.

И не задай та самая Марина вопрос, Санта поступила бы глупо. Осталась на этаже, сделав вид, что не влезла в переполненный лифт. Просто чтобы… Чуть дольше понаблюдать за Черновым. А теперь…

– Да, задумалась…

Чувствуя откровенную досаду, а ещё осознавая, что Чернов всё так же смотрит, Санта опустила голову, делая шаг в сторону кабинки, народ в которой щедро раздвигается по стенкам, чтобы она поместилась.

Непонятно откуда взялось желание ругать себя, на чём свет стоит, а ещё новое – приехав домой достать бутылку вина и выпить парочку бокалов, чтобы хотя бы немного расслабиться и выбросить лишнее из головы.

Уже войдя в кабину, Санта ощутила, как по спине прокатывается теплая волна, потому что в ту самую спину врезалось мягкое, но далеко не тихое обращение знакомого мужского голоса:

– Санта…

Взгляд Щетинской поднялся, она встретилась с продолжавшей зажимать кнопку Мариной.

Девушка в лифте посмотрела будто с жалостью… И будто извинительно… Очевидно думая, что бедняге не повезло. Быть задержанной партнером вечером в пятницу в офисе – не лучшее, что может случиться, Санта же улыбнулась в ответ, вроде как понимая всё это… А дурное сердце всё равно вскачь. И разочарования в нём – ноль.

– Езжайте…

Девушка сказала, шагая назад.

Обернулась, зная, что створки съезжаются за спиной. Посмотрела на Чернова, ничего не сказала, но по тому, что он смотрит на неё, поняла – не ослышалась. Адресно. Задумчиво.

– У тебя вечер занят?

Данила спросил, Санта сильнее вжала в бедро сумку, безнадежно надеясь, что это немного отвлечет и не позволит прилюдно покраснеть.

Перевела взгляд на продолжавшего стоять рядом с Данилой мужчину, услышав произнесенное с усмешкой:

– У нормальных людей вечер пятницы всегда занят, Дань…

По-глупому захотела поспорить, но, конечно же, сдержалась. Чернов тоже проигнорировал, хмыкнул только, продолжая смотреть на неё, явно ожидая…

– Нет. Не занят.

Санта ответила, чувствуя удары сердца в районе гланд.

– Сегодня нужно подать ходатайство по важному делу. Содержательно всё есть. Осталось оформить, собрать пакет. Если хочешь – вместе сделаем. Я подстрахую. Справишься?

Чернов спросил, вздергивая бровь, Санта замерла, сомневаясь. Потому что в теории – да. А на практике…

Сомнений в ней привычно было очень много, а в голове снова: «недостаточно быть просто умницей»…

И это же, кажется, говорит взгляд Данилы. Струсь она – не осудит, просто окажется прав, но если нет…

– Я хочу попробовать.

Санта сказала на выдохе, чувствуя, будто шагает в пропасть. Ответить «да» было бы слишком самонадеянно. Она не знала, справится ли. Но очень надеялась, что Чернов действительно подстрахует.

– Отлично. Идем. Покажу всё…

Мужчина выставил чуть вперед правую руку, как бы указывая в сторону своего кабинета. Второй партнер снова хмыкнул, ретируясь, Санта же сглотнула, решительно ступая.

* * *

Данила забыл о существовании Санты через пятнадцать минут после того, как она вышла из его кабинета после встречи.

Те самые пятнадцать же потратил, чтобы скинуть ей исполненное задание с собственными пометками, дать несколько указаний Тамаре и одному из старших юристов, на которого полагался в курировании девушки куда больше, чем на себя. Не потому, что не считает нужным водить хороводы вокруг навязанной малолетки. Просто… Он правда сейчас очень занят.

На протяжении этой недели почти не был в офисе, вспоминал о Щетинской, только улавливая её краем глаза. Но вечно куда-то спешил. Опаздывал. Откладывал.

Чувствовал легкую вину и раздражение не себя же – обещал же, но договаривался с совестью, откладывая.

И сегодня, выходя из лифтов, тоже должен был договориться. Отложить. Потому что Егор – друг-партнер из земельщиков, абсолютно прав: у нормальных людей вечер пятницы всегда занят, но Данила понимал: этот вечер, в отличие от «нормальных», свободен у него. И он готов посвятить его девочке.

Конечно же, никакой острой необходимости в этом нет. Сроки подачи ходатайства на следующей неделе и есть человек, ответственный за то, чтобы не всё было сделано правильно. Но ей действительно нужно учиться. В частности, проникаться адреналинным состоянием, когда дедлайн на носу и задница пригорает. В процессе хочется материться, по результату – бахнуть. Но в целом это кайф…

Поэтому Данила поймал птичку на взлете, предложил…

Следил с интересом за тем, как она сомневается… Мысленно делал ставки, что ответит…

И почувствовал неожиданное удовлетворение, когда вскинула взгляд и сказала именно: «хочу попробовать».

Не самоуверенное «да». И не упадническое: «не смогу».

Её «хочу попробовать» – близко к идеальности. Говорит о том, что авантюризм в ней есть. Но и по части веры в себя девчонка не перегибает.

Идя по коридору в сторону своего кабинета, слыша аккуратные шаги чуть сзади (Санта отстала), Данила открыл один из верхних диалогов в Мессенджере, напечатал:

«Прости, сегодня не смогу. Планы меняются».

Отправил, заблокировал.

Уже ладонью почувствовал, что телефон прожужжал, но снова открывать переписку не стал. Понятно, что там какой-то разочарованный стикер. Насколько он искренний – Данила не взялся бы оценивать. Потому что сам особого разочарования не чувствовал. Он ведь действительно женат на работе. И всегда, наверное, предпочтет работу любой альтернативе.

По зашедшей следом за ним Санте было видно, что она взволнована, но пытается держать переживания в себе. Это, кажется, её стиль. Внутри, вероятно, бурлит, а снаружи как бы гладь…

Сам Чернов прошел к небольшому дивану, сначала опустил на него портфель, потом оглянулся…

– Почему застыла?

Спросил, скользя взглядом по девушке. Понимал, что нельзя это делать, потому что Санта совершенно права – в этом живет неуместный сексизм и подтекст. Но глаза опережали разум. Скользили.

По молодой и красивой. А в голове мысли, что когда-то давно, в прошлой жизни, не замечал. Хотя она ведь не столько изменилась, сколько подросла. Суть та же.

Но и слава богу, потому что попытайся он проявить внимание к дочери начальника – остался бы без головы, яиц и перспектив. Пока был жив Пётр, он ограждал свою принцессу от всех бед, вьюг, ненастий. Одна из которых: ненадежные ухажеры. Записал на неё часть имущества, чем, на самом деле, подстраховал куда больше, чем сам же рассчитывал. Мечтал для неё о большой любви и огромном счастье. Как у них с Еленой. Только чтобы дольше… Правда сам же об этой оговорке не знал.

– Я могу поработать в опенспейсе у нас. Вы мне доступ только дайте к документам…

Санта вернула Данилу из размышлений, он снова скользнул – на сей раз вверх до лица. Остановился на глазах под веером ресниц. Манящая, зараза...

У них в офисе толпа молодых и красивых. В принципе, в его жизни их толпа. А он видит эту… И нравится. Не видит – тут же забывает.

Что не так-то?

– Садись за стол. Я открою доступ.

Оторвавшись, Данила опустился на диван, поставил ноутбук на столик перед собой, открывая. Смотрел на загоревшийся экран, вводил пароль, заходил в браузер, а краем глаза следил за неуверенными, слегка дерганными движениями «смелой» умницы, как он успел прозвать девушку в голове.

Может и хотела бы, но не настояла на своем. Села за партнерский стол, достала свой ноутбук, тоже включила…

– Ссылку лови.

Данила произнес, Санта кивнула, глядя сначала на загоревшийся экран телефона, потом проходясь пальцами по тачпаду ноутбука. В то время, как он – снова на неё.

– Что мне нужно будет сделать, уточните, пожалуйста? Я никогда раньше…

Явно собравшись с силами, Санта призналась, отвечая на взгляд своим – ещё спокойным, но уже немного в панике. Которую можно как усилить, так и потушить.

И Данила пока не знает, чего хочет.

Потому что есть методика обучения, которую по отношению к нему иногда применял её отец: бросаешь в воду и следишь, как выплывает. А потом вытаскиваешь за шкирку и чпокаешь, потому что выплыть сходу априори невозможно. У неё есть плюсы, но куча минусов. И с девочками всё обычно заканчивается слезами в туалете, собранными вещами и решением не иметь ничего общего с этим местом, а может и с этой профессией.

А есть условно говоря «мягкое» менторство. Когда, как в школе с первоклашкой, садишься рядом и шаг за шагом… Но и это плохо. Возможно, даже хуже. Человек не чувствует ответственности. Человек не мотивирован стараться, но ловит звезду, чувствуя себя сходу умненьким.

Поэтому в ход должно идти что-то третье.

Во всяком случае, с Сантой.

Во всяком случае, Даниле так казалось.

– Для начала прочти само ходатайство, иск тоже, возражение. Глянь сопроводительные. Потом проверь по тексту и ХПК, что надо, что уже есть, чего не хватает. Как будешь готова – обсудим.

Чернов произнес, откуда-то точно зная, что пусть Санта просто смотрит, но мысленно кивает, ставя зарубки на каждом из заданий.

– Это займет у меня время…

Девушка сказала неопределенно, Данила улыбнулся. Потому что… Спасибо за очевидность, умница… Моментально слегка покрасневшая.

– Вся ночь впереди, Санта.

И чуть сильнее. Опустившая взгляд, успевшая даже открыть что-то у себя на ноутбуке, застывшая, снова посмотревшая поверх экрана на мужчину с легким прищуром.

– То есть срок подачи – не сегодня?

И задавшая правильный вопрос. Хотя по изначальной задумке легкую хитрость она должна была осознать чуть позже. Позже же расслабиться.

Но пока – рано. Ведь по плану Данилы они выйдут из кабинета только, когда он будет доволен. Поэтому…

– Я – твой срок, Санта. Начинай.

Глава 6

Глава 6

Поначалу сосредоточиться хоть на чём-то кроме того факта, что на расстоянии нескольких метров сидит Чернов, смотрит в экран своего ноутбука, очевидно совершенно не смущаясь из-за её присутствия рядом, для Санты было практически невыполнимой задачей.

Дурное сердце выскакивало, ноздри щекотало смешение местных запахов, которые с момента первой встречи плотно засели в девичьей памяти под знаком «Данила», пальцы слушались плохо…

Исполнять задание из-за этого было сложно. Санта скользила взглядом по строкам и съезжала… Снова возвращалась… И съезжала…

С Данилой они почти не говорили. Он был занят своим, она вроде как своим. Обратись к нему – ответил бы, но сам до поры до времени не лез.

Несколько раз выходил из своего же кабинета, чтобы поговорить по телефону.

И если впервые Санта испытала легкую обиду – так ведь ведут себя люди, не доверяя… То потом поняла: Чернов поступает так по другой причине. Он позволяет ей работать, не отвлекаясь.

Это… По-джентельменски. Наверное.

Сейчас его в кабинете тоже не было.

На часах – почти десять.

Они провели вместе больше двух часов. Но беда в том, что привыкание к его присутствию рядом не наступило.

Его нет… И Санте проще. Он вернется – снова быстрее забьется сердце и вспотеют ладони.

Без особой на то причины. Просто по глупости.

Ведь бросивший такое претензионное «я – твой срок» Чернов на самом деле не собирался ни пугать, ни щемить, ни загонять в лишний стресс.

Работать под его началом оказалось не настолько уж страшным опытом.

Когда у Санты возникали вопросы – он отвечал без издевки. Когда слушал, что говорит она, преимущественно кивал. По ходу дела чему-то учил, вызывая непреодолимое желание впитать без остатка. Санте казалось, что первым опытом взаимодействия Чернов остался доволен.

Она же…

Всё было сложно.

И взаимодействовать, и вот сейчас переварить, пережить, проанализировать…

Санта продолжала сидеть в партнерском кресле, глядя на фотографию отца и его лучшего ученика.

Ждала, пока тот самый «ученик» вернется.

Пусть рвалась она, но к принтерам за распечатанными документами Чернов пошел сам. Наверное, зацепился с кем-то таким же поздно сидевшим языками. А может ему в очередной раз позвонили.

Санта не знала.

Но знала, что устала. И что хочет побыстрее попасть домой.

Раздумывала над тем, чтобы заказать такси, потому что за руль не тянуло… И над тем, что дома всё же обязательно откроет вино…

Будет прокручивать в голове те немногочисленные мини-диалоги, которые у них произошли, оживлять в памяти его вид, сладковатый запах туалетной воды, витающий по кабинету, тишину и стук мужских пальцев по клавишам…

Довольствоваться ничтожно малым, никак не определясь окончательно: ей хочется большего или просто страдать...

– Прости.

Санта вздрогнула, садясь в кресле ровно после того, как успела чуть расслабиться и даже подсползти.

Повернула голову, смотрела, как Чернов подходит к столу, кладет на его угол документы…

– За что?

Как мужские пальцы соскальзывают с листов, прячутся в кармане брюк. Сглотнула, силой заставляя себя отвлечься… Да хотя бы на фотографию.

Теперь уже краем глаза отмечая, что Данила возвращается к столику, захлопывает крышку, отправляет ноутбук в портфель.

Отвечает, только когда она поворачивает голову и чуть приподнимает подбородок.

– Уже поздно. Ты устала. Это видно. С учетом того, что за стажировку тебе платят чисто символически, а сегодня действительно вечер пятницы – гуманным было хотя бы не задерживать…

– Я не против.

Данила говорил вещи, на которые многие кивали бы, абсолютно разделяя и себя же жалея, но Санта понимала: работает всё не так.

– Я хочуучиться у вас. Если для этого нужно будет задерживаться – оно того стоит.

Уже озвучив и увидев в уголках мужских губ ироничную усмешку, Санта поняла: наверное, походило на подхалимаж. Но сама говорила искренне. Оправдываться не бросилась.

Да и Данила не ждал.

Кивнул, беря в руки портфель.

– Очень надеюсь…

Сказал немного обтекаемо, повернулся к Санте всем телом, посмотрел чуть пристальней…

– Утром в понедельник оформишь и подаем. Если меня не будет – к Саше. В первой половине дня сможешь?

Данила кивнул на стопку, Санта замешкалась на секунду, прокручивая в голове последовательность действий, и только потом ответила тем же.

– Умница.

Чернов заключил, очевидно не подразумевая ничего личного или значимого, Санта непроизвольно зарделась, не любя себя за вот такие реакции на пустые слова.

Для него каждая умница. А кто не умница – тот молодец. А ты тут расплываешься…

Чтобы алые щеки не бросились в глаза, Санта тоже встала, отвернулась, собирая свои вещи.

Чувствовала, что мужчина следит за её действиями. Снова нервничала. Успокаивала себя же, что ещё немного – и они разойдутся. Она вздохнет свободно…

Осознавала противоречивость собственных эмоций, но сделать с ними ничего не могла.

Так бывает. В голове и душе случается диссонанс. К огромному сожалению, подчас непобедимый.

Так же молча, как раньше к кабинету, они шли в сторону лифтов. Но на сей раз Санта уже немного впереди, то ли придумывая, то ли действительно ощущая короткие взгляды лопатками.

Пытаясь распрямить и без того ровную спину, сделать шаг изящней…

Мечтая о том, как они распрощаются на первом…

На кнопку вызова нажал Чернов, Санта сделала небольшой шаг в сторону…

– Если уходишь с работы после десяти – бери такси. Фирма компенсирует стоимость. Подаешь отчет – получаешь в конце месяца. Хорошо?

Чернов спросил, Санта кивнула, силой заставляя себя отлипнуть от него взглядом. Вздрогнула, услышав, что лифт на месте.

Зашла первой. Остановилась чуть сзади. Смотрела перед собой и немного на мужское плечо.

Хотела что-то сказать, но больше – молчать. И чтобы действительно поскорее оказаться подальше от него. Не потому, что плохой. А потому, что плохо.

Рядом с ним тревожно. Безнадежно. Грустно как-то…

Санта прислушивалась к тихому гудению лифта, со скоростью достаточной, чтобы заложило уши, несшему их вниз.

Следила, как на табло этажи сменяют один другой…

Считала их и удары сердца.

Сердце билось быстрее.

Делала последние вдохи с ароматом той самой туалетной воды.

Думала о том, что с этим надо прекращать.

Найти себе наконец-то кого-то досягаемого. Влюбиться там. По-человечески.

От этих мыслей отвлекло движение.

Чернов заблокировал телефон, спрятал в карман, запрокинул голову, чтобы размять шею…

Расслабленный такой. Абсолютно ни о чём подобном явно не заботящийся.

Санте даже завидно стало. И чуточку зло.

Она смотрела, как мужчина крутит, как проводит пальцами по бровям, вздыхает…

Поворачивает голову…

– Ты такси заказать не успела?

И спрашивает, заставляя Санту затаить дыхание.

Потому что, конечно же, нет.

– Не успела…

Прекрасно понимая, к чему вопрос, и что лучше бы сейчас соврать, Санта сказала негромкую полуправду. Данила кивнул.

Его взгляд ненадолго опустился в пол, потом снова на неё.

– Я подвезу. Так будет быстрее.

Мужчина предложил, но как-то без вопроса. Санта замешкала…

Умом понимала: нужно просто сказать, что её купер запаркован в двух кварталах. Что подвозить её не надо. Нужно просто вспомнить вот это всё о её мечтах побыстрее оказаться подальше. Побыстрее в кого-то нормального влюбиться. Но как-то…

– Наверное, вы правы. Спасибо…

Не хватает смелости.

А может хочется наконец-то её проявить.

* * *

Машина медленно ехала по дорогам ночного города, Данила был увлечен ими, а Санта делала вид, что очень занята иногда своим телефоном, иногда видом за окном. Хотя на самом деле безуспешно пыталась придумать тему для разговора, которая скрасила бы их неловкое (скорее всего только для неё) молчание.

К сожалению, Данила этим не заморачивался. И своим отстраненным поведением давал более чем ясно понять: его предложение подвезти домой – исключительно вежливость. Новое проявление уважения к памяти умершего отца.

Данила притормозил машину на подъезде к очередному светофору, Санта не сдержалась – подняла взгляд от телефона и скосила его. Сначала на мужские пальцы, вальяжно лежавшие на селекторе режимов, потом от манжеты рубашки по пиджаку вверх до плеча, по шее, на профиль…

Первым делом просто отметила: губы шевелятся, потом только поняла – это слова. Салон обволакивает рядом с запахом кожи, смешением его туалетной и её парфюмированной воды, еще и звуками низкого мужского голоса.

– Я везу тебя за город, правильно?

Данила спросил, поворачивая голову, Санта непроизвольно скривилась, чувствуя вину за свой косяк. Потому что они едут уже пять минут. Она просто пассажир, который даже за дорогой не следит, но адрес назвать и не подумала.

– Нет, я там давно не живу.

И вроде бы чертовски приятно, что Чернов до сих пор помнит дорогу в сторону дома, в который когда-то периодически попадал… А с другой снова горько, потому что за те четыре года, что его не было на пороге дома Щетинских, в том самом доме поменялось всё.

Санта сказала честно, зная, что звучит слегка укоризненно. Следила за реакцией пристально. Получила…

Ухмылку.

– Взрослая…

А потом взгляд. Чуть более внимательный. Проходящийся по лицу, спускающийся на шею, возвращающийся к глазам.

Отзывающийся, хотя это неправильно…

– Новый адрес скажешь?

Данила спросил, Санта, конечно же, продиктовала. Получила подтверждающий кивок, дальше – снова молчание. Только на сей раз уже недолгое. И на сей раз нарушает его снова Данила.

– Давно съехала?

Задает абсолютно неформальный вопрос, скашивает на секунду будто бы искренне заинтересованный взгляд…

А в Санте зачем-то просыпается та самая легкая обидная злость. И пусть ему всё равно, пусть вот сейчас он ей помогает, хочется уколоть.

– Давно. Чуть больше года. Может съехала бы и раньше, но маме было сложно самой. Очередь, чтобы поддержать, не строилась…

«В частности и ты в ней не стоял».

Это промелькнуло в мыслях. Это подразумевалось. Это было понятно. Потому что Данила хмыкнул, снова скашивая, смотря будто бы озорно, но это – напускное. Просто оценил колкость.

– У каждого человека своя жизнь, Санта. Прости, я сейчас скажу ужасную вещь, но глупо было ожидать, что кто-то будет откладывать свою, чтобы помочь постороннему человеку…

– Как делал мой отец, да?

Данила действительно говорил неприятную, но правду. И в душе Санта сама это прекрасно понимала, но обида – она ведь не рациональна. Она просто есть. Просто мучает тебя. Просто требует выхода. И иногда вот так выходит.

– Именно. Как делал твой отец. Только он так делал, потому что хотел. Не ради благодарностей. Взрослый, Сант. Всё понимал.

Данила ответил спокойно, Санта не сдержалась – фыркнула, за что тут же получила новый взгляд. Чуть дольше. Слегка задумчивый.

– На маму похожа…

Будто объясняя его, Чернов произнес, Санта снова пожала плечами.

– На папу больше.

И сказала то, в чём сомневалась, но к чему стремилась.

– Спорно…

Чернов улыбнулся, Санта не нашлась с ответом. Снова почувствовала возмущение… На сей раз попыталась потушить. Глупо было бы спорить с человеком, доказывая, что ты – копия отца. Глупо и бессмысленно. Лучше молчать. Снова следить за дорогой. Абстрагироваться…

Пока не вздрогнешь, на очередном вдохе слыша тот же голос.

– Мама спокойно отпустила?

Чернов спросил, глядя перед собой, Санта несколько секунд соображала, не послышалось ли.

– Думаю, нет, но для меня делала вид, что воспринимает решение спокойно.

После чего ответила правду куда более откровенную, чем предполагал разговор с абсолютно проходным человеком. Не другом. Не приятелем даже. Просто… Один из тех, кто не стал откладывать свою жизнь, чтобы помочь.

– Я часто там бываю. Приезжаю на выходных. Но добираться каждый день оттуда неудобно. Вот я и…

Санта начала говорить, а потом сама же осеклась. Лишняя информация. Для Чернова – абсолютно не интересная.

Замолкла, посмотрела перед собой опять.

Почувствовала, что волоски на руках приподнимаются, потому что Данила снова смотрит. Как бы ждет…

– Снимаешь?

Зачем-то спрашивает. Зачем-то мотивирует говорить дальше…

Зачем-то делает эту поездку менее бессмысленной, чем ей предстояло стать. А ещё зачем-то делает вид, что вот сейчас ему не всё равно.

– Нет. Папа купил её при жизни. Она на меня записана, поэтому когда делили… – Санта начала, снова запнулась, мотнула головой. – Она моя.

И попыталась съехать с болезненной темы, на которую сама же случайно завернула. Но Данила…

Он не просто так юрист. Профессия предполагает обращать внимание на детали. Копать в суть.

– Братья на многое претендовали?

Чернов задал вопрос, Санта снова скривилась.

Повернула голову, на секунду встречаясь взглядом с мужскими глазами, вздохнула…

Об этом лучше не говорить с Данилой. Нет смысла. Только душу себе выворачивать лишний раз. Да и зачем позорить вроде как родных людей. Но…

– На всё.

Санта ответила честно. Смотрела сначала на кивок, потом на усмешку. Потом на то, как Данила качает головой, снова чуть её поворачивает…

– Ты с ними общаешься вообще?

Мужчина спросил, Санта ответила вздохом.

– Это не нужно ни им, ни мне. Они считают, что мы с мамой забрали у них отца. В его смерти винят тоже нас. А мы не будем защищаться там, где бессмысленно. Я не чувствую зова крови по отношению к этим людям. Мне немного больно, что это сделало бы больно отцу. Но это зависит не от меня. Я когда-то пыталась…

– Шла на мировую?

– Пыталась пойти навстречу. Речь не об имуществе. Мне казалось, что папа хотел бы… Этого не случилось при его жизни, но я по глупости думала, что после смерти мы сможем стать родней… Я ошиблась. Больше не хочу пробовать.

Санта и сама не заметила, как разговорилась. От тех воспоминаний всегда передергивало. И сейчас тоже. Тот опыт для неё стал куда более травматичным, чем равнодушие посторонних.

То, что старшие сыновья Петра устроили после его смерти – было гадко. Но до этого никому нет никакого дела. Сейчас старший – Щетинский Игнат – занимает место её отца в Лексе. Младший в ней же работает.

Они получили часть во всём, что не было оформлено на Санту и не было личным имуществом Елены. У Петра не было завещания. А у его старших сыновей – совести. Во всяком случае, по отношению к его вдове и младшей дочери.

– Поэтому и в Лексу не пошла?

Из размышлений в реальность вернул новый вопрос.

Прежде чем ответить на который, Санта довольно долго смотрела на всё те же пальцы на рычаге.

– Меня там никто не ждет.

Ну а правду произнесла, смотря уже в глаза.

Искренне и грустно. Наверняка неуместно. Поэтому быстро отвернулась к окну.

До её квартиры осталось не так уж и много. Санта чуть-чуть надеялась, что вопросов больше не будет.

– Твоя мать сказала, что ты подавалась во множество мест, но везде получала отказы.

Только Чернов решил иначе. Продолжил разговор.

– Да. Молчание или отказы.

Санта ответила правду. Голову не поворачивала. Видела в отражении, что Чернов смотрит на дорогу, мельком на неё, снова на дорогу.

– Как думаешь, почему? – а потом задает вопрос, заставляющий мысленно скривиться.

– Потому что недостаточно хороша.

Когда-то Санте казалось, что озвучить это будет сложно. Сейчас же – само слетело.

Она много об этом думала. Сначала сильно переживала. Страдала. Отчаивалась. Потом… Смирилась. Собиралась продолжать пытаться пробивать лбом стену. Но череда отказов немного сбила с неё спесь. Что, наверное, хорошо…

– Неправда.

Не ожидала только, что от Чернова последует вот такой ответ.

Удивилась настолько, что сама не заметила, как оглянулась, ловя новый взгляд.

Будто жесткий. Или даже немного злой. Посылающий по рукам мурашки, а в живот стреляющий теплом. Слишком пристальный. Слишком личный.

И пусть весь разговор в машине ни разу не похож на безразличное перебрасывание фразами теми самими «посторонними» людьми, но именно сейчас Санте становится одновременно больно и хорошо. Он только что дал новый повод страдать. И новый повод любить.

– Ты – ничем не хуже других. Шанса точно достойна. Не внушай себе глупости. Дело в другом.

Санта смотрела на мужские губы, ловя слова. Когда они сомкнулись – поднялась до глаз, давая понять, что ей не очевидно.

– В чём?

– Ты – Щетинская. Они – Щетинские. Никто не знает, какие у вас отношения в реальности и как они могут поменяться. Никому не нужен промышленный шпион в рядах. Все знают, что Игнат — не фанат фейр-плея. Дело не в тебе, Санта.

– Почему тогда вы меня взяли?

Слова Данилы стали для Санты в определенной мере откровением. И следующий вопрос родился сам.

Был озвучен, ждал ответа. Чернов же не спешил. То ли обдумывал, то ли подбирал слова. Свернул с дороги в нужный двор. Остановился у нужного подъезда.

– Потому что меня об этом попросила твоя мать. И потому что я немного знаю твоих братьев. Помню вашу историю. Где-то так и предполагал. Просто надеялся, что ты сама это понимаешь.

– Я не думала в этом ключе.

– Неудивительно... Много на себя берешь.

Данила сказал беззлобно, легко улыбаясь. Пользуясь тем, что машина уже стоит, повернул голову полноценно, снова проходясь взглядом по девичьему лицу.

Заставляя непроизвольно сглотнуть. Потому что прозвучало не обвинительно, а слишком лично.

Будто он достаточно хорошо её знает, чтобы делать такие выводы.

Или она настолько очевидна. Примитивна. На ладони.

– Спасибо, что подвезли.

Не выдерживая первой, Санта начала отстегивать ремень безопасности, опустив взгляд. Вскинула на мгновение, попыталась улыбнуться, получила в ответ на благодарность кивок.

Уже взялась за ручку, но в последний миг затормозила… Выцепила взглядом совсем позднее время на приборной панели, замерла на несколько ударов сердца, сомневаясь, потом снова посмотрела на Данилу…

– Если хотите – у меня есть кофе…

Говорила и чувствовала, как щеки загораются. Уже произнося, не объяснила бы, зачем это делает. А вместе с тем, как в мужских глазах начали зажигаться смешинки, они же растягивать губы, захотела провалиться сквозь землю.

Чернов смотрел на неё с усмешкой, потом зачем-то на подъезд, на запястье с часами, снова на неё…

– Спасибо, Санта. Но я – пас. Для кофе поздно. – И произнес примерительно абсолютно разумную вещь, которая должна бы осадить. Да только...

– А для вина?

Глава 7

Глава 7

Звать ночью в гости на вино мужчину, который за рулем и вроде как только что тебя подвез домой «по дружбе», – это по сути приглашать его на секс.

Практически в открытую.

Бесстыже.

Так откровенно, что он прямо при тебе может полезть в бардачок за резинками. Ведь а почему бы и нет? Не на диване же ему потом постелют.

Плоха ли сама по себе такая перспектива? Нет, конечно. Как сказал когда-то Чернов: всё зависит.

Для кого-то – вполне допустимо. Вероятно, допустимо даже для самого Данилы (хотя Санта об этом предпочитала не думать). Но для неё – слишком смело.

Поэтому и эта глупость осталась произнесенной мысленно.

В реальности, конечно же, она его не пригласила.

Ему не пришлось сначала удивляться наглости одной знакомой ему с детства «папиной гордости», а потом деликатно сливаться или напрямую объяснять, что подобные предложения в её исполнении очевидно не интересуют.

Данила отказался от кофе. Санта, чуть зардевшись, пожала плечами, ещё раз благодаря, выходя из машины, поднимаясь в квартиру.

Он уехал куда-то дальше в свою жизнь, она осталась наедине с вином в своей.

Действительно пригубила, думая о сказанном Данилой.

О себе и о братьях.

Немного жалела, что зачем-то с ним разговорилась. Ведь всегда предпочитала подобное держать в себе и ни с кем не делиться. Но с ним не сдержалась. Но, как ни странно, не боялась, что выложенная информация всплывет где-то в самый неподходящий момент, вытряхивая грязное бельишко склок Щетинских и пороча тем самым имя её отца. Санте казалось очевидным, что Данила – не такой. Отчасти поэтому и вызывает в ней такой восторг. Но он – исключение. А правило другое.

Именно ради того, чтобы имя и память отца не полоскали, они с мамой когда-то пошли практически на всё. На всё же согласились. Не судились. Ни с кем не ругались. Просто пытались свыкнуться с жизнью, в которой очень часто накатывает боль и страх. Где несказанное навсегда таким и останется. Где до бесконечности жалеешь о том, за что прощения уже не попросишь.

Не мучила ли совесть старших сыновей её отца, и понимали ли они, почему «младшая семья» Петра вела себя именно так покладисто – Санта не знала.

Просто на всю жизнь запомнила взгляды и слова братьев, которые они бросали в сердцах, делая им с матерью ещё хуже. Скорее всего, получая от этого удовольствие. Чувствуя отмщение... За что-то.

Как ни странно, заснула в тот вечер Санта крепко.

Утром в субботу проверила мобильный и обрадовалась, что не сделала этого ночью. Данила дал ей свой номер во время первой встречи. Конечно же, Санта его записала. И, как оказалось, он тоже.

Потому что где-то черед десять минут после того, как она была дома, прилетело: «Могла бы и отписаться, что в квартире и закрылась, умница».

Щеки тут же загорелись. Стало жарко и захотелось себя ущипнуть.

Или провалиться сквозь землю. Но вместо этого Санта взяла себя в руки и ответила нейтральное: «Извините, не увидела сообщение. Спасибо, что подвезли. У меня всё хорошо».

Отправила, дальше напечатала ещё и: «а у вас?». Подразумевая, конечно же, нормально ли домой… Или не домой… Добрался Чернов. Но не рискнула. Удалила.

В ответ не получила ничего. Данила просто прочел и принял к сведенью. Наверное. А Санту ещё несколько часов подчас мурашило, стоило вспомнить это «умница».

Машину Санта забрала тоже утром, выходные провела дома – с мамой. Рассказывала понемногу обо всём, и о Чернове тоже, но без особых подробностей.

Просто чтобы Елена не волновалась: Санта довольна происходящим. Данила держит слово.

Понедельника младшая Щетинская чуть-чуть боялась, но зря. Сам Чернов в офисе не появился, Санта исполнила задание под руководством другого человека, а потом просто отчиталась, написав в Месседжере.

Могла бы не делать этого, но решила быть ответственной до конца. Получила сухое: «спасибо» в ответ. Поняла, что на этом, кажется, всё. Как минимум, до следующего вечера, в который у него будет свободное время и желание посвятить его стажерке.

Но снова неделя… И желания снова нет.

Они пересеклись всего несколько раз. Чернов был слишком занят, да и Санте нечего толком спросить.

В его жизни, наверняка, бурление событий. В её тоже – стажировка, сдача диплома, проходка с бегунком, подготовка к госам и защите.

И нет точек соприкосновения.

Зато есть осознание, что, кажется, она была неправа, отказываясь от идеи обратиться в Веритас. Постоянное присутствие рядом Чернова ей абсолютно не мешает. Ведь присутствия-то нет. Но есть другие люди. У которых тоже можно учиться. С которыми есть, о чём поговорить. С которыми можно выпить кофе. И не кофе тоже.

Среди них – парень-Гриша. Младший юрист из Черновской практики. Тоже выпускник, но магистратуры.

Симпатичный. Улыбчивый и с ямочками на щеках. Очень обаятельный и чувствуется, что добрый. Амбициозный. Не пустой.

Особое внимание по отношению к себе Санта отметила не сразу, но когда оно стало очевидным – в отрицание не ушла. Решила… Присмотреться, что ли.

Разговаривать с ним было интересно. Обращаться с вопросами – не страшно. Слушать шутки – смешно. Смотреть – приятно.

Он – хороший. Она ему явно нравится. И вот это – норма. А не те глупости, которые крутятся в голове, стоит увидеть Чернова или подумать о нём.

Конечно, обаятельный Гриша не вызывал в ней тех же чувств, что его начальник, но будучи девочкой взрослой и вполне себе мудрой, Санта осознавала: и не должен.

Это не повод даже шанс себе не дать. И ему тоже.

Влюбляться с первого взгляда и на всю жизнь совершенно не обязательно. Куда важнее не растрачивать себя на «бесперспективные проекты». Чернов для неё – бесперспективный.

Поэтому в субботу они с Гришей идут в кино. По-дружески. Очевидно, без дальнейшего ночного приглашений на вино, но с винной перспективой в потенциале.

* * *

– Завтра всё в силе?

Гриша поймал Санту на кухне. Она стояла у кофейного аппарата, следя, как темный и будто даже густой кофе наполняет маленький картонный стаканчик. Была немного в себе, услышав вопрос за спиной, а потом почувствовав прикосновение ладони к пояснице, вздрогнула.

Обернулась, выпрямляясь и вырастая. Поняла, что это Гриша и действительно к ней, улыбнулась, кивнула, опустила взгляд, возвращаясь к наблюдению за аппаратом.

Успела уловить, что его глаза зажглись. Стало немного неловко, потому что в ней предстоящее свидание таким уж восторгом не отзывалось. А хотелось бы.

Чтобы бабочки в животе. Как тогда в машине.

Чтобы выпускать изо рта, как из пулемета, смелые глупости и ни об одной не жалеть.

Но, кажется, не с её счастьем.

– Ты к сладкому как?

Гриша снова спросил, Санта снова же оглянулась, ещё раз улыбнувшись и пожав плечами.

– Ровно. Только прошу тебя, не мудри…

И обратилась с абсолютно искренней просьбой, по взгляду парня понимая: бессмысленно. Для него это свидание важно. Он хочет, чтобы красиво. И чтобы запомнилось. И чтобы обязательно было второе. Он хочет, а она как бы позволяет... И это печально.

– А цветы какие?

Но Гриша улыбается, наклонив голову, и тут же хочется улыбнуться в ответ. Наверное, именно из-за этого Санта к нему прониклась симпатией. Он легкий. Он простой. Он искренний и понятный.

Это ведь хорошо. Это облегчает.

– А если я – феминистка?

С ним можно разговаривать на равных. На равных же шутить. Не ждать подвоха. Не взвешивать слова.

Задавать провокационный вопрос, вздернув бровь, и видеть, что он улыбается шире, чувствовать, что пальцы, которые так и лежат на пояснице, чуть движутся – поглаживая, а сам он приближается, чтобы практически на ухо ответить:

– Я попрошу тебя забыть об этом на вечер.

И, наверное, этот момент – идеален, чтобы почувствовать, как внутри всё сжимаются в предвкушении. Что сердце уходит в пятки. Что щеки загораются, но реакции Санты – куда более скромные.

Ей просто приятно. Она просто улыбается в ответ, как бы смиряясь… Она тянется за стаканчиком, продолжая ощущать Гришину руку.

Но в какой-то момент ноздри щекочет знакомый запах, и по девичьим предплечьям всё же пробегают мурашки.

Сначала Санта чувствует спиной, а только потом видит, оглянувшись, что в кухню вошел Чернов.

Он в пиджаке и с портфелем в руках. Или только пришел, или уходит.

Смотрит в их с Гришей сторону. И пусть куда логичней, что на парня, но Санта всё равно чувствует дискомфорт. Скачок страха и адреналина. Ей на секунду становится снова плохо и снова же хорошо. Понимая, что пялиться не стоит, она собирается отвернуться, но прежде успевает поймать, как Чернов следит за соскальзыванием пальцев Гриши…

После чего совершенно точно смотрит на неё.

– Я еду в суд, Санта. Со мной хочешь?

Он произносит. Санта немного цепенеет. Они недолго смотрят друг на друга, после чего девушка кивает.

– Конечно. Спасибо.

Благодарит искренне, тут же позабыв и о кофе, и о Грише, но зачем-то вспомнив, что посмотреть, как Чернов выступает в заседании, это одна из её тайных, чуть-чуть постыдных, мечт.

* * *

У Данилы всё было привычно.

Не видит – тут же забывает.

Видит – вспоминает. Ставит в памяти зарубку, что надо пригласить умницу в кабинет, спросить, как дела, всё ли нравится, всё ли получается.

Но эти мысли проносятся в голове, он сам тоже проносится – мимо… И снова забывает.

Оставлять её вечерами – плохой вариант. Неправильно это. Она же девочка. Она же цветочек. Почему-то не хочется мордой в профессию.

Точнее не так.

Не хочется быть тем, который её мордой в профессию. У неё всё впереди.

Но и разочаровать тоже не хочется.

Она и так уже немного, кажется…

Вспоминая, как в девичьем взгляде промелькнула то ли обида, то ли действительно разочарование, когда он отказался от ночного кофе, Данила неизменно хмыкал – мысленно или реально.

А вспоминал почему-то часто.

Ещё со времен первой встречи, а как Данила анализировал потом: и с детства (тех редких встреч, которые случались), она всегда казалась ему какой-то… Загадочной. Больше в себе. Будто с собой же договаривает, а в мир не выпускает. И ты остаешься в состоянии легкого раздражения и непонимания: что было сказано глазами, но не слетело с губ.

Какая ему разница? Непонятно. Но разница есть.

Она будто что-то безмолвно говорила Даниле на похоронах отца. Он не ответил. Она что-то же сказала глазами в кабинете – но только ими. Она и в машине «говорила», но он не умеет читать. И не должен. Но был бы не против.

Хотя это и плохо. Потому что отказался он абсолютно сознательно и правильно. Санта – красивая девушка. Его привлекающая. На лбу которой для него стоит огромный красный крест, постоянно мигающий. Её хотеть нельзя. Смотреть нельзя. Ничего нельзя. Только учить. Потому что трахнуть стажерку, которая является дочерью твоего погибшего наставника, а потом, утолив любопытство, свалить в закат – это абсолютное скотство.

Это где-то так же низко, как поступили с ней её же братья.

Елена просила его не об этом.

Пётр… Грохнул бы и был бы прав.

Да и неэтично это. Она – стажерка. Она – студентка. А он уже не в том возрасте, когда думать нормально ситуативно, ещё и членом. Поэтому…

Святая Санта.

Смотреть можно, трогать нельзя.

Ему…

А не ему…

Он снова проходил мимо. Он снова не помнил, пока не увидел.

Действительно спешил на суд. Затормозил перед кухней, потому что показалось – внутри Гриша, который уже год бодается с регистраторами, безуспешно пытаясь внести изменения в состав бенефициаров одной из обслуживаемых ими компаний.

Оказалось, что не показалось.

Но занят Гриша не тем.

Он молодой, он перспективный. Юркий и шустрый. В целом Данила им доволен. Старший юрист-куратор отзывается положительно. И право на обед имеет каждый, только вот вид скользящей по пояснице святой Санты руки парня Дане не понравился.

Он не был ханжой. Прекрасно понимал, что в их мире свои правила, и с тем, как работают они, личную жизнь ты либо успеваешь построить в университете, либо по-быстряку ищешь кого-то такого же повернутого на профессии уже в офисе…

Либо, как сделал он, женишься на работе.

Потому что редкий человек смирится с этим ритмом. Редкий сможет относиться с пониманием.

Редкий не устанет.

И это нормально: пытаться, пока не мешает работе.

Но почему-то всё же неприятно.

Окликнул умницу. Получил привычный излишне осторожный взгляд, предложил…

И должно было быть пофиг, а понял, что приятно, когда она очевидно тут же забывает об ухажере, зато с невероятной ответственностью и серьезностью направляется с кухни в сторону своего рабочего места, чтобы взять сумочку. И это неправильно, наверное, но провожают её два взгляда. Гришин… И зачем-то его.

* * *

– Гриша – хороший парень.

Санта с Данилой довольно долго ехали молча. Снова в его машине. Снова в легком молчаливом дискомфорте, который сама Санта не решалась нарушить. Это сделал Чернов. Как-то… Неожиданно.

Произнес, глядя мельком. Наверняка отмечая, что сначала Санта смотрит с недоверием, потом хмыкает.

– Вы одобряете?

И задает вопрос, в котором скрыт вроде как укол. Потому что ей абсолютно не нужно одобрение Чернова в этом вопросе. Она и ревности бы не обрадовалась. Не дура ведь. Но это его «хороший парень»… Даже чуть обидело. Как с маленькой, ей-богу. По-отечески. Зачем-то.

Санта ждала ответа, Данила не спешил. Сначала молчал. Потом пожал плечами. Мол, на твоё усмотрение. А Санте захотелось фыркнуть, как часто делала мама, но она сдержалась. Потому что характер проявлять – ни к чему. Нужно проявлять благодарность. Её взяли с собой. Она попадет в заседание. Она посмотрит, как всё происходит.

Для самого Чернова – бытовуха. Для Санты – феерия процесса.

– А что это за дело? – Санта перевела тему резко, пусть и после недолгого, но обоюдного молчания.

Данила глянул, будто не совсем понимает – нахмурившись, потом же мотнул головой, возвращая взгляд к дороге, а ответ адресуя ей.

– Мы представляем интересы одной строительной компании – ССК. Слышала наверняка (прим. автора: а хто про эту эсэску не слышал-то, я вас умоляю))). Они строят ТЦ на территории обанкротившегося предприятия. ССК купили цехи на аукционе. Производство обанкротили сами основатели, но в меру аккуратно. Вывели активы через связанных кредиторов, чтобы не возвращать реальным. До поры до времени арбитражный управляющий у них был адекватным. Он правда пытался, но встречал сильное сопротивление комитета кредиторов. В итоге они добились того, что ему приостановили лицензию. Назначили другого. Своего в доску. Он играет на их стороне. Там довольно жесткая заруба. Дьюдил перед заключением сделки для ССК провели откровенно плохо. И сам объект, и аукцион – проблемные. Там есть основания оспаривать сделку. "Кредиторы" это и делают через своего нового арбитражного. Но по справедливости – это просто развод на бабки. Мы пытаемся это доказать.

Данила замолчал, Санта тоже не спешила, переваривая. Звучало сложновато, но суть она уловила.

– А как пытаетесь?

Спросила, скашивая взгляд. Поймала мужской ответный, непроизвольно спустилась к уголку губ – скривившемуся в усмешке.

– Если это не секрет… Я могу что-то подписать о неразглашении…

Предложила сама, как бы опережая, резко вспомнив, что Данила говорил в тот вечер: она действительно может оказаться шпионом.

– Не секрет… Послушаешь сегодня. Если заинтересует, дам документы – почитаешь. Может что-то и в твою светлую голову придет…

Но Чернова её предложение явно не впечатлило. Он ответил легкомысленно и расслабленно, снова поворачивая голову и улыбаясь.

Заставляя тем самым Санту волноваться.

– А почему вы ездите сами?

И задавать глупые неуместные вопросы, которые, кажется, забавят его всё сильней. Но это, наверное, лучше, чем обсуждать с Данилой Гришу. Ведь совсем порнография. А так… Вроде о деле.

– Думаешь, мелковато?

Чернов спросил, сморщив нос, Санта не сдержалась – всё же фыркнула, чтобы следом чуть покраснеть.

Посмотреть на Данилу… Поймать пытливый взгляд и улыбку…

Почувствовать прилив тепла в грудной клетке… Сглотнуть…

– Честно говоря, я думала, что партнеры не ходят в заседания. Зачем им штат? Есть же много другой работы, которую за вас не сделают. Клиенты любят, чтобы с ними разговаривали руководители...

Санта говорила осторожно, продолжая следить за реакциями Чернова из-под полуопущенных ресниц, он же… Кивал. Сам того не зная, делая её чуточку счастливее.

– Так и есть.

А потом ещё. Уже словами.

– Но я это и делаю. Привлекаю клиента. ССК – монстр. Ты просто представь, какое поле для деятельности может предоставить такая компания юрфирме. Это непрекращающийся поток сделок, представительства и споров в потенциале. Конечно, у них хорошие инхаусы. Но у их инхаусов другая специализация, штат не может закрыть все их нужды. Им херово провели этот дьюдил, они в поиске новых корпоративщиков, медиаторов и судебных представителей на аутсорсе. Хорошо зарекомендовать себя для них – это заполучить откровенно топового клиента. Причем на года. Мы стараемся… Я стараюсь…

– А если вы проиграете?

Санта не хотела казаться пессимисткой, но не могла не проецировать свои личные страхи на Чернова. Ей почему-то сходу очень захотелось, чтобы он победил и заполучил в клиенты ССК. Но сама она, возможно, просто не взялась бы. Потому что страшно не смочь. Первой рождается мысль: может в таком случае даже пытаться не стоит?

Девушка спросила, а в ответ сначала получила просто взгляд, слова – уже после того, как Данила отвернулся, въезжая на парковку.

– Только неуверенные в себе люди берутся за очевидно выигрышные дела, Санта. Помни об этом всегда. Особенно, когда какой-то умник, распушив хвост, расскажет тебе, что не проиграл ни одно дело. Он просто не брался за по-настоящему стоящие. Он просто ленится разбираться. Недостаточно компетентен. По какой-то причине боится сложностей. Ему, вероятно, скучно в профессии. Но дело не в ней. Дело в нём. И в целях, которые он ставит себе. Иногда кровью дается даже проигрыш. За него ты борешься. Ему радуешься. Вопрос всегда в качестве, во вложенных усилиях и в том, насколько ты приблизишься к реально достижимому результату. Не обещай клиентам золотые горы. Таких пустозвонов слишком много. Смотри на ситуацию реально. Я не обещал ССК победу. Это было бы глупо. В этом деле будет и апелляция. И кассация. Это очевидно. Какая за это время появится практика Вышки – никто не знает. Чем закончится дело – тоже. Но я пообещал, что не солью. Мне поверили. Я стараюсь…

Вместе с тем, как на лице Чернова расцвела новая улыбка, машина остановилась на одном из свободных мест.

Данила отстегнул ремень безопасности, посмотрел вопросительно в сторону застывшей Санты. Она осмысливала. Не могла с ним иначе. Поняла, что тормозит, смутилась. Улыбнулась тоже, отщелкивая свой.

Задерживать его нельзя. А обдумать можно и позже.

Да и о чём думать? Очевидно ведь, что её отец сказал бы так же. И то же. А значит, всё правда.

Данила успел обойти машину раньше, чем Санта – выпрыгнуть из неё. Открыл дверь, выпуская. Это снова немного смутило, но Санта постаралась оставить в себе. Просто вежливость на автомате.

Тем более, что как только дело сделано, машина мигнула фарами, Чернов пошел в сторону здания, не особо заботясь о том, успевает ли она за ним. Чуть затормозил и обернулся только перед ступеньками.

– Документ какой-то с собой есть?

Спросил, оглядываясь.

Санта закивала, на ходу открывая сумочку, ныряя в неё.

Делать это стоило бы аккуратней, но она как-то…

Слишком спешила. Слишком хотела угодить.

Одновременно поднималась по ступенькам и перебирала пальцами предметы.

Сначала почувствовала, что цепной ремешок соскальзывает с плеча. Потом успела поднять взгляд и увидеть, что Чернов придерживает для кого-то дверь, выпуская из здания, кивает, как бы здороваясь…

А у нее медленно летит на пол сумочка.

Санта смотрит, как падает, как из неё начинает вылетать.

Чувствует себя дурой безрукой.

Хочет на себя же ругаться, тут же приседая на корточки, чтобы по-быстрому собрать.

Боится, что пудре – кранты. Забрасывает обратно салфетки, кошелек, блеск, санитайзер, тянется за ключами от квартиры, когда видит, что блестящие мужские туфли оказываются ближе.

Чернов тоже приседает. Берет в руки тушь, протягивает…

– Спасибо…

Санта её забирает, быстро забрасывает, старается ускориться и не смотреть на мужчину.

И, кажется, ей почти удается. Чувствуя, что ноги даже успели немного затечь, она защелкивает магнитный замочек, вскидывает взгляд… И хочет провалиться под землю.

Потому что успевший выпрямиться и отойти чуть в сторону Чернов держит в руках смарт ключ от ее Купера, смотрит задумчиво сначала на него, а потом будто с интересом на Санту.

Уже вряд ли умницу. Скорее, мелкую врушку.

Прим. автора:

Бенефициар – выгодополучатель. Лицо, получающее доходы от своего имущества, переданного в доверительное управление другому субъекту.

Дьюдил (англ. due diligence «должная добросовестность») – процедура составления объективного представления об объекте инвестирования, включающая в себя оценку инвестиционных рисков, независимую оценку объекта инвестирования, всестороннее исследование деятельности компании, комплексную проверку её финансового состояния и положения на рынке. Проводится обычно перед началом покупки актива.

Арбитражный управляющий – лицо, назначенное судом для проведения процедуры банкротства несостоятельной организации или гражданина.

Глава 8

Глава 8

«В следующий раз подвозишь ты»…

Санта держала в руках свой же ключ, сидя в одном из залов заседаний, смотря на поглаживающие его пальцы с всё тем же шоколадным маникюром (единственное проявление смелости в её исполнении), пытаясь справиться с улыбкой и вернуться в реальность.

Туда, где успела перепугаться и придумать себе огромную проблему из своей маленькой лжи, а Чернов…

Просто с усмешкой протянул ключ, вроде как предупреждая, что в следующий раз… И подмигнул.

Не умей Санта справляться с собственным лицом – ловила бы на носках своих туфель сначала челюсть, потом слюну.

Но, слава богу…

Чернов вошел в здание, она проследовала за ним. Металлоискатели. Проверка документов. Длинный коридор с деревянными лавками между дверьми. Люди, с которыми Данила периодически здоровается, но не задерживается. Они же разлетаются, пропуская судей. Иногда – в мантиях. Иногда просто в рабочем. Здесь, кажется, все всех знают чуть ли не в лицо.

И всё именно так, как Санта представляла.

Это бытовуха, детка. Которая для нее всё равно выглядит, как феерия.

Они подошли к одному из кабинетов за несколько минут до времени, которое было указано на расписании на двери. Оттуда выглянула девушка – наверное секретарь, обратилась напрямую к Чернову:

– Судья на месте. Представитель истца подтвердил, что будут. Десять минут.

Мужчина кивнул, указывая Санте на одну из лавок. Она расценила это, как приказ. Села. Поймала взгляд девушки-секретаря уже на себе. Определенно оценивающий. Но не ясно, к какому выводу приведший.

Она скрылась, а Санта с Черновым остались в ожидании.

Санта ещё там поглаживала ключ, мужчина углубился в свои дела. Был весь в телефоне. Отвлекался только, чтобы поздороваться или отойти, кого-то пропуская. На лавку рядом не садился. То ли из принципа, то ли что…

Но сам того не подозревая, позволял Санте понаблюдать за собой. Вроде как незаметно. Вроде как в удовольствие. И без страха. И немного… Окрыленно.

Потому что…

«В следующий раз подвозишь ты».

Истцы были на месте практически в момент «пересменки». Из кабинеты вышли стороны по прошлому делу, пригласили их.

Чернов был сам.

С той стороны – двое. Как Санта поняла уже в процессе – тот самый арбитражный руководящий и его представитель. Мужчина-блондин.

Первого Санта не знала и не могла. Лицо второго показалось ей отдаленно знакомым… И неприятным.

Выглядел он ровесником Данилы. Одет где-то так же. Хорошо сидящий темный приталенный костюм. Удачно подобранный галстук. Аккуратная стрижка. Чистые щеки. За умение презентовать себя Санта поставила бы мужчинам равный балл…

Но болела всё равно за Данилу.

Конечно же, не ожидала, что заседание пройдет, как в американских фильмах с длинными эмоциональными речами адвокатов, задумчивым взглядом судьи и стуком молоточка в самый напряженный момент…

Перед началом тот самый представитель истца подошел к Даниле, сказал что-то на ухо с улыбкой, Чернов ответил без слов – просто как бы скептическим взглядом и движением руки. Мол, чёт я сомневаюсь…

Соперника это не смутило. Он вернулся на свое место, перебросился парой тихих слов с вроде как клиентом… И понеслась.

Сначала – по процедуре, чинно и мирно. Суд предлагал, листая документы, скорее бубня, чем поражая ораторским мастерством, стороны не возражали. Всё правда выглядело очень формально. Шуршали документы, задавались разной степени содержательности вопросы, но в какой-то момент градус будто начал повышаться. Настолько, что Санта сама того не заметив, успокоила пальцы, дальше – просто сжимая ключ, а смотря на Чернова.

Который в свою очередь смотрит на вставшего и говорившего представителя истца. Сначала – скептически. Потом – с усмешкой. Потом даже откидывается на стуле, вздергивая бровь…

– Какой арест?

И задает вопрос, ясно давая понять: он как бы не заценил идею.

– Ваша честь, – после обращенного к второй стороне, тоже встал, поворачиваясь к судье. Дождался взгляда на себя, кивка… – Мы против. Будем подавать возражения. Оснований для ареста нет.

– Как это нет, ваша честь?

И точно так же, как чуть раньше сам Данила перебил «противника», на сей раз сделал блондин.

Судья снова перевел взгляд. Уже чуть более серьезный. Не кивал, но и не запрещал продолжить…

– Вот так это «нет», господин представитель, – но Данила был другого мнения. Снова вступил. Соскальзывая взглядом с «господина», на сидевшего всё это время безмолвно представляемого. – Скажите, пожалуйста, зачем вам арест?

Который поднял взгляд на Данилу. Дальше – на представлявшего его интересы блондина вопросительно.

Санта следила за этим, замерев. И почему-то чётко поняла: арбитражному пофиг. Он не в курсе, зачем. Им играют. Точнее он позволяет собой играть.

– Представитель ответчика…

Вместе с тем, как голос подал судья, все взгляды в комнате обратились к нему. Он снова смотрел на Данилу. Не спешил никуда. Прошелся по силуэту до середины бедра. Дальше ноги были скрыты столом. Потом поднялся к лицу.

– Вопросы тут… Пока… Задаю я. На свое усмотрение.

И вроде как осадил. На что Данила отреагировал мудро. Поднял руки, вроде как сдаваясь, и чуть склонил голову в извинении.

Блондин-противник оценил, что конкурента осадили – его губы растянула усмешка. Санте стало немного зло, немного обидно. Но ненадолго. Потому что…

– Истец, зачем вам арест?

Судья снова поворачивает голову к продолжавшему сидеть арбитражному и повторяет вопрос Данилы.

Но в отличие от не больно-то скрывающего свои эмоции мужчины за другим столом, Чернов не реагирует никак.

Тоже смотрит. Тоже ждет. Серьезный. Даже холодный, наверное.

Но Санту это не пугает и не отталкивает. Она просто болеет за кумира.

И радуется, что вместо внятного ответа с той стороны несется что-то непонятное…

– Истец должен провести инвентаризацию ценного имущества…

За арбитражного отвечает представитель. Суду это, кажется, не нравится. Он смотрит на блондина с легким недовольством. Потом снова на его подопечного. И снова задает вопрос ему.

– Какого ценного имущества? Там есть что-тоценное?

– Это надо проверить. Для этого нужен арест и доступ. Причем срочный. Они начнут стройку – это грозит…

– Вы стулья собираетесь инвентаризировать или что? Арматуру ржавую? Там развалина, ваша честь. Для ареста нет оснований. Мы ничего не нарушаем. Ценного имущества там нет. Истцы просто пытаются создать видимость того, что имущество было продано по заниженной цене.

Данила перебил, обращаясь сначала с блондину, потом к судье. Который просто хмуро смотрит… И ничего не говорит. А потом на блондина. Который тоже перебирает и повышено эмоционально давит своим:

– Да там нарушений полный иск! Продажа имущества частями без предварительного аукциона на весь комплекс. Отсутствие согласования комитетом кредиторов. На что вы вообще надеетесь, Чернов? Представляете нарушителей, так хоть постыдились бы…

– Сонь…

Пока блондин возмущался, судья слушал, а потом повернул голову к девушке-секретарю, печатавшей на ноутбуке рядом – по левую руку. Дождался, пока посмотрит на него.

– Не под запись.

Сказал, она кивнула. Блондин хмыкнул, Данила не изменился в лице.

Оба стояли и смотрели на судью. Который сначала пролистывает лежавшие перед ним материалы, постукивая пальцами свободной руки по дереву стола, потом проходится по нарванным представителям…

– Значит так… Уважаемые представители… Как всё будет, решаю я. Пока никто не нарушитель. И никто не создает видимость. Это ясно, я надеюсь? Петушиться не надо. Процесс надо уважать. Решение тут принимаю я. Понимаю, что вы уже на тех высотах, где к суду уважения нет. Но пришли – будьте добры… Вы либо ведете себя этично – либо я обращаюсь в КДК, там будете меряться в умении злоупотреблять процессуальными правами и витиевато выражаться. Договорились?

Данила и блондин переглянулись, после чего оба же повернулись к судье, кивая.

– Включаем, Соня.

Который снова обратился к секретарю. Она снова же кивнула.

– Вы ходатайство подаете?

Судья обратился к блондину. Тот, конечно же, кивнул. Передал ходатайство, возвращался на свое место под звук пролистывания судьей листов…

– Ваша честь, прошу предоставить нам время на ознакомление и представление возражений.

Данила обратился, судья, не отрываясь, скользя взглядом по строкам, кивнул несколько раз. Потом отложил, взял в руки молоточек, как бы взвесил…

– Суд назначает следующее заседание на двадцать третье июня. Жду возражений, ответчик.

Стукнул, встал, выходя из зала заседаний через двери в комнату совещаний.

Секретарь – за ним.

Санта же следила за тем, как Данила берет свой портфель, выходит из-за стола, делает шаги в сторону двери.

Понимала, что ей нужно за ним, но снова чутку тормозила.

Заседание показалось ей… Очень стремительным. Данила – не очень довольным. Противник – откровенно неприятным. И всё это надо было переварить.

Чернов затормозил, уже выйдя за дверь, несколько секунд просто придерживал её, а потом Санта поймала на себе взгляд. Мол, идешь?

Ускорилась, успела выйти и сделать несколько шагов в нужную сторону перед Черновым, когда пришлось обернуться.

Потому что он не пошел следом.

– Мы вас сделаем, Чернов…

Стоял у двери, напротив – блондин.

Они очевидно не питают друг к другу симпатии, но зачем-то пожимают друг другу на прощание руки.

Смотрят в глаза. Чернов – сухо и без явных эмоции. Блондин – с попыткой делать это насмешливо.

Санте не нравится эта манера. Но Санте отчего-то приятно, что Данилу такой взгляд не коробит. Если кто-то и выглядит превосходящим конкурента – так это он. А может только для неё.

– Ну попытайся, Максюта… С университетских времен всё пытаешься… Пытаешься… Пытаешься…

Данила ответил без издевки, но явно попал хорошо, потому что «Максюта» скривился, вытаскивая руку.

– Как мы оба помним, своё получаю…

После чего сказал, почему-то вызывая ответную реакцию и у Чернова. Не такую очевидную, но Санта заметила.

Данила стоял к ней в профиль. Скулы напряглись.

– Подбираешь всю жизнь, что со стола падает…

Чернов сказал негромко, несколько секунд смотрел на «Максюту», которого слова явно разозлили, потом повернулся к его подопечному. Тоже пожал руку…

– Вы бы аккуратно себя вели. Они же вас под приостановление лицензии подведут.

И сказал так, что Санта поняла: это не угроза. Полудружеское полупредупреждение. Но второй мужчина только пожал плечами. Вероятно, он свой выбор сделал.

Будут идти до конца.

– Ану подожди…

Пока Данила говорил, а Санта следила за ним, Максим успел повернуться чуть к ней. Посмотреть… Присмотреться… Сощуриться…

Санте этот взгляд не понравился. Захотелось отступить и сложить руки на груди, закрываясь. Но она ограничилась вторым.

– Лицо знакомое…

Блондин прошелся по ней, никуда не торопясь. Санта скосила взгляд на Данилу.

Сама, конечно же, не стала бы представляться. Но почему-то не хотела, чтобы это делал Чернов.

А он и не спешил.

Молча смотрел на соперника.

– ССК тебе не доверяет, смотрящую поставили? – который решил съязвить, выдвигая версию. Санте в очередной раз стало неприятно, Даниле – пофиг. Он хмыкнул, пожимая плечами. – Вот и правильно. Девушка, вы там передайте своим, пожалуйста, что они не очень правильно выбор сделали. «Лекса» – куда более надежный партнер…

Тот самый Максим обратился к Санте, на сей раз лучезарно улыбаясь, а у неё моментально пересохло в горле.

Она снова перевела взгляд на Данилу. Очевидно, испуганный. Он тоже посмотрел на неё. Но спокойно. Больше ничего не сказал, сделал шаг к ней, придержал под локоть, давая понять, что можно уходить.

– Давай, Сант, не тормозим. Нам ещё работать.

Обратился к ней, но услышал и блондин.

– Щетинская, что ли?

Вопрос полетел уже в спины. Санта почувствовала, что у неё загораются уши. А ещё, что ей в спину теперь смотрят с большим интересом…

Но ни оглядываться, ни тормозить она правда не стала бы.

Позволила Даниле вывести себя под локоть из здания. Спустилась по ступенькам, ощущая, как приятно ветерок холодит щеки. Молча шла до машины. Молча садилась в неё…

Только формулировала вопрос в голове. Поэтому вздрогнула и повернула голову к Даниле, когда он начал на него отвечать.

– Ту сторону представляет Лекса.

Посмотрел на неё, явно чего-то ожидая. Только Санта не знала, чего…

Для неё эта новость не стала приятной. Пусть глобально давно пофиг… Пусть она никогда толком не ассоциировала себя с братьями и отцовской фирмой в том виде, в каком она есть сейчас… Но почему-то жутко не хотелось оказаться в их информационной повестке. На их горизонте. В зоне их обозрения.

– Я должен был сказать тебе сразу. Прости.

– Ничего…

Наверное, растерянность была написана у неё на лице, потому что Данила даже извинился, заводя автомобиль.

Санта же опустила взгляд на свои руки…

– А кто этот человек? – спросила, не сомневаясь, что Чернов поймет, о ком речь.

И он понял.

Несколько секунд молчал, выводя машину на дорогу. Потом хмыкнул. Повернул голову, прошелся…

– Максим Одинцов. Та ещё гнида. Правая рука Игната… Твоего брата.

Санта кивнула, снова чувствуя себя неуютно. Потому что Игнат ей – посторонний, а не брат. Но не станешь же со всеми объясняться и всем же объяснять.

– На первом заседании был другой адвокат от них. Договороспособный. Я даже обрадоваться успел. Но теперь ясно, что они на всё пойдут… Будет грязно…

Данила сказал, впервые скривившись. Санта почувствовала досаду, хотя ей-то что?

– Ради чего на всё? Чтобы дело выиграть?

– Чтобы показать ССК, кто тут босс… Ну и личный мне привет. Наверное, тоже не ожидали, что сюда буду ходить я…

– У вас с Игнатом…

Санта не договорила. Просто посмотрела, чуть поворачиваясь в кресле. Следила за легким поворотом, отметила ироничную усмешку…

– Любовь до гроба, Санта. Большая – только с Максимом.

– Почему?

Этот вопрос не стоило бы задавать, Санта понимала. Но не сдержалась. Ждала ответа, слушая удары своего же сердца. Гулкие. О ребра. Такие, будто пробежала стометровку. Хотя всего лишь побывала на заседании. Но как-то… Слишком всё быстро. И слишком всего много.

Она боялась скуки. А получила пищу для размышлений.

– По личным причинам.

Данила ответил обтекаемо, Санта в жизни не решилась бы настоять. Только вспомнила скользивший по ней взгляд, поежилась, сдерживаясь от того, чтобы тоже скривиться.

Максим Одинцов ей не понравился.

– Может позже расскажу…

И пусть она не ждала более подробного ответа, Чернов добавил, с прищуром глядя на дорогу, сильнее сжимая руль и сильнее же вдавливая ногу в педаль газа.

Глава 9

Глава 9

«Одобренное» Черновым свидание с Гришей Санта не отменила.

Ведь с чего вдруг?

Просто потому что кумир взял тебя с собой в заседание? Потому что тебе привиделось что вы стали чуточку ближе?

Из-за ничего не значащего «в следующий раз подвозишь ты?».

Было бы глупо.

А Санта – умница.

Он сам так не раз сказал.

Поэтому с Гришей всё было в силе. Единственное, что заботило девушку: осознание, что неправильно собираться на встречу к одному и думать о другом. Но… Тут уж как повезло.

Ей – не очень.

Да и можно убедить себя, что думаешь не о нём, а обо всей ситуации, которая, кажется, имеет значение лично для неё.

Санта была уверена, что тот самый Максим (подробности конфликта с которым Чернов ей не рассказал, но которого она успела пробить по верхам ) непременно донесет Игнату и Макару, что их "сестра" каким-то образом оказалась во вражеском лагере. Какой будет их реакция – вопрос.

Санте хотелось бы, чтобы реакции просто не было. Она не собиралась ни уколоть их тем, что даже не обратилась, ни поселить в головах мысль, что её присутствием рядом с Черновым можно было бы воспользоваться.

Просто жить, как жили всегда за исключением момента столкновения после кончины отца. Параллельно.

Но будет ли так – не знала.

На Чернова за то, что не предупредил, не злилась. В конце концов, в зале заседаний напротив него стоял не Игнат. А если вдруг… Вот это было бы действительно волнительно. Потому что внешне он очень похож на их общего отца. А внутри абсолютно другая начинка. И взгляд другой. И это больно. Потому что подсознательно ищешь «то» нутро. Каждый раз осознаешь его утрату и невозвратность.

Благо, встреч со старшими Щетинскими у Санты не было давно. Дай бог, долго же не будет.

А ещё почему-то немного мстительно хочется, чтобы Чернов их сделал. И самую малость: чтобы она ему в этом помогла.

Но сегодня об этом думать не стоит. Сегодня у них с Гришей свидание.

Он, конечно же, не послушался. У кинотеатра встретил Санту с цветами. Красивыми настолько, что и ругаться-то стыдно. Но «ярко» благодарить она тоже не умела. Поэтому улыбнулась просто, подставляя для приветственного поцелуя щеку, взяла пышную охапку, позволила увлечь себя за руку в сторону входа.

По поведению Гриши было видно, что он очень мотивирован произвести впечатление. Он волнуется, но рад.

Санта пыталась ответить по достоинству – улыбками, словами, поведением. В ней пока по-прежнему не ёкало, но и отторжения происходящее не вызывало.

Ей было в меру весело. Вполне интересно. Душевненько.

Хороший фильм, ненавязчивые касания, деликатный флирт, тихие разговоры, редкие, уместные шутки на ухо. Подразнивание губами мочки. Ими же – щеки.

Его взгляды — горящие. Её – неопределенные, но Гриша расценивал их скорее всего тормозящими, потому что не пытался перейти невидимую грань, за которую Санта никогда и никого не спешила пускать.

После сеанса – прогулка по набережной за руку. Обсуждение преподавателей, которые учили обоих. Рассказы Гриши о конфузах, случившихся с ними или их общими знакомыми во время учебы или уже на работе.

Немного злободневного юридического. Одиозных решений и неоднозначности норм. Переход в спор. Отступление в шутки.

Буйный ветер, от которого не хочется прятаться. Чувство свободы и легкого полусчастья. А ещё желание повторить вечер.

Не только у Гриши. У Санты тоже.

Вера в то, что с Гришей всё может очень даже…

– Ты голодная?

Парень спросил, сжимая руку Санты в своей с силой, сначала натирая очевидно прохладную кожу кисти ладонью, а потом поднимая к лицу, дуя теплом, после чего целуя костяшки, глядя в глаза…

Это было сделано интимно. Это чуть всколыхнуло. Санта улыбнулась, её щеки стали розовее.

– Не очень.

Девушка ответила честно, пожимая плечами, позволяя поцеловать костяшки ещё раз. Прислушивалась к себе и непроизвольно отмечала реакции. В глубине души понимала, что это неправильно. Когда между людьми химия – засекать не приходится, но…

– Если наверх поднимемся – там будет рыбный ресторанчик. Хороший. Я был там раз, на корпоративе Веритас. Мне очень зашло…

Гриша говорил, неотрывно смотря Санте в глаза. В его читалось нескрываемое желание заполучить согласие. А в голове у Санты – сомнение. Потому что видно ведь – стремясь произвести впечатление, он уже потратился. А с рестораном будет ещё хуже. И ей неловко, что она всего лишь прощупывает почву для себя, а он будто уже во всё поверил, всё решил… Но и отказаться тоже неловко, поэтому:

– Пойдем, – Санта просто позволила потянуть себя в нужную сторону, когда Гриша улыбнулся шире, явно расценивая её сомнения как самую обычную застенчивость.

И снова говорили, поднимаясь по выложенной брусчаткой пешеходной улице. Шутили снова. Улыбались.

Проходили мимо завлекающих иногда приглушенным, а иногда ярким освещением и витринами заведений, и с тем, как они минуют новую дверь, Санте становилось чуть не по себе.

Потому что почти на сто процентов понятно, куда ведет её Гриша…

И сразу неловко. А ещё грустно. И снова обидно…

Гриша начинает немного подталкивать её ко входу когда-то любимого ресторана её отца. Дорогого, конечно же. Санта помнила местный ценник прекрасно, пусть и была здесь после смерти папы всего раз, а до – ни разу не заглядывала в счет.

Они с Еленой приехали сюда на первый мамин День рождения после потери Петра. Хотели сделать вид, что могут и дальше… Уже вдвоем… Так же чувствовать себя. Так же радоваться. Так же веселиться.

Но просто не получилось. Они ушли, не заказав десерты. Еда не лезла в горло. Обеим было невыносимо тоскливо. Вместо вечера, наполненного светлой грустью и верой в лучшее, они получили час беспросветной тоски.

Наверное, тогда им было рано. И даже можно понадеяться, что сейчас воспоминания не нахлынут. Но дело не только в этом. Ведь Гриша столько точно не зарабатывает, просто очень хочет произвести впечатление.  Но для Санты это – только лишний повод чувствовать ответственность. Потому что пусть не феминистка, но и не любительница излишне широких жестов в свой адрес.

А ещё потому, что душу царапает сказанное невзначай «я был там раз. На корпоративе Веритас».

Зная отца, Санта не сомневалась: это он водил Данилу сюда. Но для Чернова с тех пор – это просто хорошее место. Не значащее ничего сверх меры. Здесь можно провести корпоратив. Сюда можно завернуть поужинать. Здесь у него сердце не болит.

И фото на тумбе – ничего не значит.

– Может в кондитерскую сходим?

Уже поднимаясь по ступенькам, Санта сжала пальцы Гриши чуть сильнее, привлекая к себе внимание.

Он затормозил и обернулся. Приподнял бровь, глядя вопросительно. Уловил грустную смущенную улыбку… Скользнул взглядом над плечом Санты. Туда, где кондитерская.

Тоже хорошая. Попроще. Менее претенциозная. И менее памятная.

Потом вернулся к ее лицу.

Повернулся всем телом, опустился на ступеньку, приблизился к ее лицу, заглянул в глаза…

– Ты "ровно" к сладкому. Я всё помню, Сант. А тут очень вкусно, правда…

И пусть понятно было, что настои Санта на своем, Гриша сдался бы (не станет «мачиться» на ровном месте), но чтобы стоять на своем – тоже нужна смелость, которой в Санте почти ноль.

* * *

К столику их провел администратор зала. Гриша ещё раз доказал свою дальновидность и нацеленность на успех: забронировав стол заранее, ведь посетителей вечерами в выходные здесь всегда было и осталось много.

Для цветов принесли вазу. Для них: воду и снек-комплемент.

Гриша вооружился меню, одновременно углубившись в его изучение и рассказывая Санте, что он помнит из местного вкусного и что они обязаны сегодня попробовать.

А сама Санта чувствовала растерянность и легкую фантомную боль, понимая, что с Гришей ею не поделится. Он расстроится. Сама же прохаживалась взглядом по знакомому помещению и пыталась одновременно впитать атмосферу, максимально прочно связанную с воспоминаниями об отце, и не уйти в неуместную грусть.

Тогда с мамой им было сложно, потому что времени прошло слишком мало. А теперь…

Четыре года ведь. Четыре. Долбаных. Года.

Санта повернула голову к окну. Знала, что посмотри сейчас Гриша на неё – посчитал бы, что Санта чем-то недовольна. Она же просто нуждалась в паре мгновений, чтобы прийти в себя, производя в такие моменты впечатление очень холодной, хотя внутри может пылать.

– Я не большой знаток, да и не любитель, если честно, но вот эти…

Гриша заговорил после паузы, сначала просто глядя в меню, а потом чуть приближаясь к нему же, щурясь, и по слогам читая одно из сложных названий местных блюд, вызывая у Санты непроизвольную, чуть кислую улыбку…

– В общем, вот эти штуки ты должна попробовать.

После чего посмотрел на девушку напротив, улыбаясь откровенно лучезарно.

Так, что элементарно стыдно погружаться в свои личные драмы. Его совершенно не касающиеся. Ему не нужные.

Быстро выдохнув, Санта улыбнулась шире, кивнула, как бы соглашаясь, выпрямилась на стуле, расправляя плечи, вытягивая шею… Потянулась к наполненному водой бокалу, чтобы сделать небольшой глоток.

Боковым зрением уловила момент, когда к их столу приблизился официант, спросил, готовы ли они…

И пусть Санта не была, но всё в свои руки взял Гриша.

Озвучивал названия позиций, явно переоценивая их силы, глянул на Санту только после вопроса официанта: «А по напиткам?».

Кивнул, когда она произнесла быстрое: «манговый лимонад». Дальше о чем-то спросил парня в белом, но суть вопроса Санта не уловила. И сама не знала, какой черт дернул, но снова повернулась в сторону окна. Туда, где уже взглядывалась в пустоту чуть раньше. Просто сразу не заметила. А теперь…

У Петра Щетинского был любимый столик в этом ресторане. Он всегда бронировал именно его. И заходя, Санта чуть боялась, что их могут подвести к «тому самому». А ещё чуть боялась на него смотреть. Наверное, не зря.

Просто не знала, что причин на то две.

Сегодня за ним сидит Данила Чернов. С легкой улыбкой смотрит на ножку бокала, в котором явно красное вино. Немного кивает. Слушает…

Женщину, с которой пришел. Поднимает на неё же взгляд, встречается с глазами, которые Санта при всем желании видеть не может – она сидит спиной – и улыбается шире, уже с зубами.

А у Санты вслед за смелостью в ноль окончательно падает настроение. И хочется тут же уйти.

* * *

– Сант, всё хорошо? – Гриша отложил вилку, одновременно чуть горбясь, чтобы склониться ниже к столу и попытаться всё же поймать взгляд сидевшей напротив девушки.

Это было сложно, Санта понимала.

Потому что она уткнулась взглядом в тарелку. Туда, где больше колупала, чем ела вкусный на самом-то деле десерт.

Вздохнула. Посмотрела на парня, вымучивая улыбку. С кислинкой и оттенком сожаления. Потому что он не виноват. Он всё сделал на десять из десяти. Он заслужил, чтобы девушка, которую выбрал для ухаживаний, светилась счастьем, порхала на крыльях и уже мечтала о повторении. Только эта девушка не могла.

Взгляд сам то и дело притягивался к сидевшим за тем самым столиком. Мысли сами туда же сворачивали.

Внутри Санта переживала бурю. Она отчасти злилась. Ей было неприятно. Всё это время хотелось уйти, но приходилось сидеть.

И чтобы не выплескивать на Гришу, она почти сразу притихла.

Было бы полным детством вести себя нарочито громко, чтобы привлечь внимание Чернова. Детством было бы придумывать, что увидь он их с Гришей – приревновал бы.

Категорически нет.

Он слишком увлечен. Ему слишком всё равно.

Напротив него сидит интересная женщина, которая определенно не уступает Санте ни внешне, ни в широте тем, которые с ней можно обсудить.

Даниле с ней приятно. Он улыбается, слушает, кивает, пьет из бокала… У него выходной. Он проводит субботу, как считает нужным. Для него сегодня: вино, улыбки, вальяжность. Наверное, отличное продолжение отличного вечера.

А для Санты – пустые нервы, которые даже вином не заглушишь. Она сегодня не пьет. Только трижды попросила обновить лимонад и добавить туда побольше льда. Потому что щеки горели, жар будто распространялся по телу из области грудины, в которой – пожар.

И не улыбается особо.

Да и не говорит.

Отсиживает.

Ощущая сюрреалистичность, ведь по сути-то свидание шикарное, а она…

– Всё хорошо, – собравшись с силами, Санта тоже отложила приборы, чтобы посмотреть наконец-то на Гришу.

Улыбнуться. Тоже наконец-то.

– Тебе Чернов аппетит испортил, что ли?

Получить в ответ вроде как шутливый мягкий вопрос, почувствовать, что становится ещё жарче. Особенно всё тем же щекам. Очевидно, Гриша не имел в виду ничего из того, что крутилось у Санты в голове, но… По сути-то попал.

Её глаза же, получив вроде как легальное разрешение посмотреть на мужчину открыто, им тут же воспользовались.

В данный момент Данила был за столиком сам. Его спутница удалилась в уборную.

Пока шла – Санта успела рассмотреть её лучше, сильнее же приуныть. Потому что… Ну хороша же. Очень хороша. И уже не успокоишь себя тем, что какая-то сестра, коллега, что просто не больно-то красивая…

Всё при ней. И всё нравится Чернову. Будь Санта мужчиной – ей бы тоже нравилось. И это неприятно.

Нерационально, но собрать себя, расстроенную, Санта не могла.

Гриша увидел Чернова чуть позже, чем сама Щетинская.

В отличие от неё, не заморачивался тем, чтобы постараться остаться незамеченным. Повернулся на стуле, руками не махал конечно же, но дождался, пока непосредственный начальник его увидит, кивнул, приветствуя…

Искренне улыбаясь. Без малейшей задней мысли.

Чернов же… Санте показалось, был немного удивлен. Кивнул в ответ Грише, перевел взгляд, задержавшись на букете, посмотрел чуть дольше, потом на Санту. Усмехнулся, тоже кивнул.

После чего быстро отвлекся. Это и понятно, он-то явно пришел сюда не затем, чтобы тайно подглядывать за своей детской любовью, раз за разом разбивая себе же сердце.

Но дело в том, что Санта пришла-то тоже не за тем, а занималась весь вечер этим…

Вздохнула, чуть отъехала на стуле, упираясь основаниями ладоней в стол, посмотрела на Гришу извинительно…

– Я отойду на минутку, хорошо? Здесь душно, даже голова разболелась. Охлажусь немного и вернусь, ты не против?

Санта спросила не исключительно для проформы. Действительно застыла, ожидая, что скажет Гриша. Конечно, он не возразил бы. Но Санте хотелось хотя бы вот так показать, что она с ним считается.

Не стерва ведь.

Хотя вот сейчас – спорно.

Ведь использует хорошего парня, ухаживания принимает, видит, что она для него уже что-то значит, а он для неё…

Меркнет.

Не по своей вине.

Просто её телескоп настроен не на ту звезду.

– В уборную? – Гриша уточнил, Санта кивнула. Лучше бы на улицу, конечно, но тогда Гриша предложит просто рассчитаться и уйти, а ей хотелось бы несколько минут побыть наедине.

Поэтому хотя бы в дамскую комнату.

– Хорошо, а я пока счет прошу, да?

Парень уточнил, поймал быстрый сомневающийся взгляд, улыбнулся, прекрасно его расшифровав…

– Я всё равно тебе не разрешил бы заплатить, прости…

А потом всё так же, улыбаясь, провожал Санту взглядом.

Она, конечно, не оглядывалась. Хотя понимала: можно было бы…

Просто идешь, держа спину ровной, покачивая бедрами, как чуть раньше в уборную шла та – другая – бросаешь взгляд через плечо за свой столик. Улыбаешься оставшемуся за ним молодому человеку…

Потом будто невзначай скользишь дальше…

И тут возможны два варианта: пафосно-сериальный и реальный.

Первый – это поймать на себе взгляд Чернова. Желательно, что-то выражающий. Желательно, ревность.

Второй – это осознать, что ему до тебя привычно ровно. Он ждет свою спутницу, пользуясь её отсутствием, чтобы уткнуться в телефон.

Это было бы унизительно, поэтому Санта не оглядывалась.

Вышла из зала, поднялась по ступенькам, прекрасно помня, где здесь что расположено, миновала ещё один – такой же заполненный, свернула…

Уже почувствовала облегчение, но очень хотела опустить руки под холодную воду, чтобы потом их же приложить к шее.

Только думая об этом – ей становилось с каждым шагом всё лучше.

Пока сердце не забилось сильней, потому что из двери в дамскую комнату показался сначала подол знакомого платья и знакомая же босоножка. После – её незнакомая владелица.

Их с Сантой разделяло не больше семи шагов.

И пусть это было глупо, но Санта замедлилась.

Понимала: ей незачем разглядывать женщину, а разглядывала.

Ровесницу Данилы. Рыжеволосую и высокую. С островатыми крупными чертами и деланными губами. При этом утонченную, а то и худую, но красиво. Накормить не хочется. Да и откуда-то понятно: попробуй раскрыть рот с некорректным предложением – быстро пожалеешь.

Она не из племени безмолвных красивых кукол. Она – женщина-партнер.

Вероятно, Чернову нравятся сильные.

Несколько первых шагов женщина делала, глядя в область своего же бедра – прятала что-то в аккуратную сумочку, висевшую на плече. Потом подняла глаза, скользнула по Санте – без особого интереса. Где-то как на торшер или кресло. Дальше – за спину. Улыбнулась тепло… А у Санты по спине пошел холодок…

– Боишься, заблужусь?

И голос у женщины тоже оказался вполне приятный. Не тихий, не девичий. По-женски низкий. Красивый.

Особенно, когда она хочет, чтобы звучал красиво.

Сейчас хотела.

А мурашки побежали уже по плечам Санты. Потому что обращено явно не к ней. Она – торшер.

А сзади теперь отчетливо слышатся шаги.

– Боюсь, сбежишь…

И ещё слышен ответ.

Который заставляет Санту на секунду закрыть глаза, благодаря небеса за то, что хотя бы шаг не сбился. И пусть это миллион раз глупо, но ей снова больно и зло.

Она не хотела это слышать, а Черновский бархатный баритон предательски звенит в ушах.

Она знает, что им всё равно.

Она знает, что ей тоже должно быть.

Но вместо того, чтобы зайти в уборную с гордо поднятой головой, минует её. Поворачивает чуть дальше, делает несколько шагов по пустому коридору, толкает одну из дверей, чтобы тут же почувствовать, как ветер разметывает волосы и бьет прохладой в лицо.

Один из пожарных выходов открыт, что не может не радовать.

Глава 10

Глава 10

Один из факторов, которые значительно повышают риск острого инфаркта – курение. Санта знала об этом не только потому, что каждая пачка орет об опасности крупными буквами, а потому что этот «один из» отчасти убил её отца.

Курение. Недосыпы. Выматывающая работа. И долбанутое стечение обстоятельств, что схватило его за рулем.

Случись это дома, на работе, когда он ехал бы с водителем – была бы вероятность, что его спасли, а так...

Почему-то Санте очень это запомнилось.

И почему-то вспомнилось сейчас.

Когда она стояла на пролете ведущей вниз, во внутренний двор, лестницы, чувствуя всё новые, холодящие щеки, обволакивающие бедра и лодыжки, порывы ветра… И неистово мечтая взять где-то всего одну сигарету.

Она в жизни не курила. Даже в школе не пробовала. Была в команде мамы, которая до последнего сражалась с мужем за ЗОЖ. А сейчас так хотелось…

Хотя бы на что-то отвлечься, чтобы перед глазами перестали мелькать противные картинки.

Рыжая «боишься, заблужусь?» с игривой улыбкой.

Черновское «боюсь, сбежишь…», разбивающее сердце, которому уже давно пора успокоиться.

Ведь казалось бы… Да смирись ты, дурында! Тебя в зале ждет парень ничуть не хуже. Он моложе. Он тебе ближе. С ним ты можешь быть собой и не бояться ляпнуть что-то не то или не то сделать… У него по взгляду читается: ты ему очень… Ну очень нравишься.

Но нет.

Ты какого-то черта мучаешься, изводишь себя же… И не мечтаешь ведь даже, не надеешься. Просто страдаешь. Просто дура.

Понимая, что не успокаивает себя же, а только заводит сильнее, Санта мотнула головой, фокусируя взгляд с прищуром на стене дома напротив. Обычной. Кирпичной. Абсолютно безликой стене. На которой из увлекательного – разве что трещины. Но лучше смотреть на неё, чем вернуться и застать, как двое воркуют в коридоре или снова за столиком.

Она же не заблудилась… А он не дал сбежать.

Им всё равно, что Санту сейчас трясет.

– Ненавижу…

Слово сорвалось с губ непроизвольно. Звуком по округе не разнеслось – его смазал всё тот же ветер. А Санта даже толком не объяснила бы, кого ненавидит. Себя. Чернова. «Соперницу». Ситуацию. А может всё и сразу.

Не объяснила бы, но публично выражать свое отношение не собиралась, держала в себе. Как всегда.

План Санты был прост, пусть и родился уже после того, как она оказалась здесь – на свежем воздухе.

Чуть остыть. Выждать, пока голубки уж точно вернутся за столик. А может успеют расплатиться и уйти.

Взять свои вещи, тоже свалить побыстрей. Потом – отмереть и хотя бы остаток вечера провести с Гришей так, как он того заслуживает – без её кислой мины.

Но дело в том, что время Санта не засекала, а вернуться и снова столкнуться с Черновым было откровенно страшно. Поэтому она стояла.

Подмерзала, но стояла.

Как дура.

Вздрогнула, резко поворачивая голову, когда двери, через которые вышла она, снова открылись. Ругнулась про себя: потому что стыдно объясняться с кем-то из сотрудников, кто ты такая и что вообще тут забыла, но быстро поняла, что лучше бы объясняться…

Потому что из-за двери выглядывает не администратор или один из официантов.

Это делает Чернов.

* * *

Он спускался по лестнице, почти сразу переведя взгляд с её лица себе под ноги, а Санта будто со стороны отмечала, что её пальцы впиваются в перила, а сердце подскакивает к горлу.

Санта смотрит, как мужчина приближается, и просто не может пошевелиться. Да даже подумать что-то внятное – проблематично. Уж не говоря, чтобы сказать или сделать.

Чернов оказывается на выбранном ею пролете. Поднимает взгляд, усмехается, смотря в лицо, делает ещё два шага, непроизвольно усиливая девичью дрожь, а потом поворачивается к довольно ненадежному, как кажется Санте, ограждению спиной, упирается во всё те же перила задницей в классических брюках, достает из кармана пачку, открывает, чуть поворачивает, предлагая взглядом…

Глаза Санты фокусируются на сигаретах, в голове горькая пометка: он курит те же, что курил отец.

Сидит за его столиком в любимом ресторане. Реализует отцовские мечты в профессии. Он в большей мере Пётр Щетинский, чем она…

И даже любовь дочери Петра принадлежит тоже ему…

Не в силах сходу ответить в голос, Санта просто мотнула головой, ненадолго встречаясь своим взглядом с мужским, а потом снова сосредотачиваясь на кирпичной стене дома напротив. Невероятное зрелище, к которому Данила остался откровенно равнодушным.

Тоже молчал. Достал сигарету себе. Зажал губами, поджег зажигалкой. Затянулся, чтобы выпустить длинную струю дыма в небо.

Так, что даже взгляда боковым зрением Санте хватило, чтобы внутренне растаять, а внешне сжать нагревшийся под её пальцами металл сильнее.

– Не простудишься?

Вопрос Данилы разрезал тишину далеко не сразу. Он не меньше минуты просто курил, филигранно играя на нервах стоявшей рядом Санты.

Был расслаблен и вальяжен. А она – как струна. Натянута до предела. До него же напряжена.

Уловив вопрос, повернула голову слишком резко, поймала ухмылку – больше даже в глазах – почувствовала себя глуповато, зарделась немного, но мотнула головой.

Нет. Не простудится. Слишком жарко до сих пор. Пусть и пока он не вышел, чувствовала, что ещё немного, и риск такой есть…

Только Чернову до её мнения, кажется…

Он затягивается ещё раз, испепеляя сигарету разом на норму нескольких затяжек.

После чего тушит о всё тот же металл и скидывает вниз, не глядя…

В отличие от Санты, которая следит за полетом, внезапно чувствуя непропорциональное «греху» возмущение. А может наконец-то находя, как его можно рационализировать…

– Это свинство…

Произносит, когда окурок уже приземлился, поднимает взгляд на Чернова.

Видит, что ему пофиг. Он пожимает плечами, после чего расстегивает пуговицу на пиджаке, снимает, набрасывает поверх её платья…

И если раньше Санте было просто не холодно, то в момент, когда её обволакивает уже знакомым, и уже ассоциирующимся с Данилой запахом, откровенно бросает в жар.

– Каюсь, святая Санта… Грешу и каюсь…

Особенно вместе с произнесенными легкомысленно словами.

Снова с легкой улыбкой. Будто с издевкой, но откуда-то Санте точно известно – нет. Он просто… Не так напряжен, как обычно. И сосредоточен не так. Он просто… В хорошем настроении. Наверное, дело в вине и компании.

Вот только непонятно, зачем вдруг вышел к ней.

– Я не святая. А вы лучше бы не курили…

Её взгляд снова опускается – выцепляет (а может ей только так кажется), тот самый окурок. Данила тоже пытается его увидеть – поворачивает голову и чуть отклоняется.

Ему, очевидно, не страшно, а Санта еле тушит в себе желание придержать мужчину за плечи.

Дурацкое стремление, но…

– Я не систематически.

Благо, он не играет на её нервах долго. Во всяком случае, так. Быстро снова выравнивается. И взглядом снова возвращается – к её щеке, потом – губам. Своим. Не деланным. Ведь она, может, и торшер. Но торшер красивый, знает это прекрасно.

Данила просто смотрит на неё, а Санта чувствует, будто кожу обжигает. И хочется одновременно отвернуться и держаться до последнего.

Но он моргает, скользит чуть выше по носу, и магия испаряется. Санту моментально попускает.

– Почему сбежала?

Данила задает неожиданный, как кажется Санте, вопрос. На который так сходу и не ответишь. Она поворачивает голову, сначала просто смотрит, потом пожимает плечами, как чуть раньше сделал он…

– Я не сбегала.

И врет. Нагло. В глаза.

Только Данилу её ложь, кажется, веселит.

Потому что он усмехается в очередной раз, склоняя голову, складывая руки на груди и поворачиваясь телом к ней, на сей раз прижимаясь к перилам уже бедром.

Немного склоняется, чтобы быть как бы пониже… И поближе… Смотрит пристально, легонько щурится…

– Если тебе не нравится мальчик, не мучай его, Санта… Это не очень… По-человечески…

И выдает вроде как дружеское замечание, которое бьет кровью по девичьим щекам, заставляя грудь закипеть возмущением, которое тут же выходит шумным выдохом и острым взглядом. Потому что…

– Данила Андреевич…

Санта начинает, а этому – только новый повод улыбнуться, после чего шепнуть: «просто Данила», в очередной раз смущая.

– Это не ваше дело, вы же понимаете…

Санте становится откровенно стыдно, что её безразличие к Грише настолько очевидно. Обидно за него. А ещё в голове разом взрывается мысль о том, что раз он обратил внимание, значит, подмечал… Вот только это действительно не его дело.

– Не моё. Ты абсолютно права.

И пусть Чернов вроде как соглашается, но за признанием не следует логическое «но», которое объясняло бы, что он вроде как имеет право лезть. А это значит, что он считает – объясняться не обязательно.

Хочет и лезет.

А потом молчит и смотрит. И Санта тоже.

Только она думает о том, как можно одновременно любить человека и злиться на него, а он о чем-то своем. Наверняка практически безразличном.

– Зато теперь я не сомневаюсь, что зарплата у нас – выше рынка. Когда младшим юристом был я – такие заведения позволить себе не мог.

Всё время молчаливых гляделок губы Чернова чуточку подрагивали. Это было красиво, но для Санты – бесяче. Она чувствовала себя объектом непроизнесенной насмешки. А стоило ему снова заговорить – не сдержалась, фыркнула, отворачиваясь и прикусывая уголки уже своих губ, потому что сила влюбленной дури побеждает силу, обнаруженную когда-то с помощью упавшего яблока Ньютоном, и тянет их вверх.

Так, что сопротивляться сложно. А ещё, пусть нельзя, но подбородок тут же сам движется чуть вверх и вправо, чтобы глаза могли поймать взгляд мужских.

У Чернова определенно хорошее настроение. У него улыбаются и губы, и глаза. Он вновь проходится по лицу Санты, чем, сам того не зная, делает ей очень приятно. По-прежнему волнует, но она к этому быстро привыкает.

Да и глобально ведь, когда он смотрит на неё – Санте хорошо. Куда лучше, чем когда смотрит на другую.

И всё раскрывается будто по-новому.

И новые вопросы крутятся на кончике языка…

– Вы за мной пошли? – а потом срываются, заглушая внутренний голос, которому такая смелость кажется опасной.

А для Данилы – всё повод улыбнуться. Потому что он снова…

И голову склоняет… И щурится…

– Сердце повело…

И отвечает, как настоящий юрист, которому положено быть словоблудом. Иначе без шансов в профессии. Не умеешь вилять – не суйся. Чувствуй, когда от тебя требуется ясность, а когда нужно витиевато. Узколобость, патологическая честность и неумение петлять – твой недостаток.

Подчас должно быть слишком многозначительно. И бессмысленно тоже слишком.

Так, что сердце Санты снова ускоряется, а сама она – снова же фыркает, пытаясь снизить градус пафоса для Чернова и значимости его слов для себя. Ведь это – ни о чем.

– Не бойтесь. Я не заблужусь. Когда отец был жив – мы часто здесь бывали. Хороший столик, кстати…

И лучше вернуться с небес на землю побыстрей. Поэтому Санта говорит Даниле, но колет себя же. Сразу в два места.

Ему есть, о ком заботиться. И если по-чесному, то сердце с ширинкой тянут его явно не сюда.

А ещё… Её кумир мог бы уважительней относиться к памяти наставника, а не поражать шикарным видом, который ему когда-то открыл Пётр, всяких тёлок в стиле тяжелый люкс… Но даже это не заставляет Санту в нём разочароваться.

– Я ему правда благодарен, Сант, но я не могу себя рядом зарыть... Как и ты не можешь...

И если раньше Данила говорил вполне игриво, то после укола девушки – тон сменился. И взгляд тоже.

Не стал ни злым, ни колким. Чуть уставшим разве что. И определенно искренним.

Настолько, что ни шутить, ни колоть дальше Санте не хочется.

Она несколько мгновений просто смотрит мужчине в глаза, а когда он моргает, опускает свои в пол. Снова поворачивает голову, проходится щекой по вороту пиджака, обнимая себя под ним руками, вдыхает…

Понимает, что с Гришей вот таких чувств из-за такой мелочи не испытает никогда.

Просто касание к ткани с его плеча, просто его взгляд туда, где под пиджаком она сжимает пальцами ткань на боках, а внутри всё тугим узлом и уже новые картинки.

Бред какой-то.

Наказание...

– Идем в зал. Тут холодно, а у тебя ноги голые.

Новое замечание Данилы пробежало мурашками уже по ногам. Которым совершенно не было холодно, но которые действительно голые.

Она тоже в босоножках. И тоже в платье, пусть и не таких нарядных, как спутница Чернова.

В черном. Лёгком. В горох. Слишком коротком и откровенно простоватом для такого места. Практически незаметном под его пиджаком.

Но он отметил. Всё. И это приятно. А может плохо наоборот…

Сначала Чернов просто предложил, но увидев, что Санта не спешит двигаться, вытянул вперед руку.

Явно давал понять, что можно вложить в нее свою. Явно не требовал вернуть пиджак.

Явно вёл себя странно.

Потому что будь его спутницей она, и вернись её мужчина в зал с другой – почувствовала бы себя ужасно. Но его это не заботит.

А может он просто попросит пиджак чуть позже. Чуть позже же сделает вид, что они даже не знакомы.

А может она сама должна вернуть пиджак. И вид сделать тоже должна сама.

Или сказать, что он свободен, как ветер, продолжавший ерошить её волосы и волновать его рубашку, а она остается здесь.

Или:

– Я не хочу возвращаться. Хочу уйти с тобой.

Глава 11

Глава 11

С Гришей Санта прощалась уже у своего подъезда. Хотела бы раньше – просто расстаться у входа на какую-то станцию метро, но Гриша был настойчив…

Если говорить честно – просто прекрасен.

От одной только мысли, что она могла бы поступить с ним так, как пронеслось в её голове – просто бросить, чтобы свалить в закат с Черновым, укутавшись в его пиджак и убедив себя, что жизнь по Скарлетт – не худший вариант – становилось тошно. Потому что это было бы то ещё скотство. Да и Чернов…

Данилу за столиком ждала его шикарная, от которой он отвлекся, чтобы проявить акт отеческой заботы.

Он ведь «правда благодарен» её отцу. Не может допустить, чтобы неразумная дочка простудила почки. В этом и кроется его многозначительное «сердце повело».

Речь совсем не о тех же чувствах, которые разрывают девушку.

На его предложение вернуться Санта ответила совсем не так резко-дерзко, как в голове. Просто опустила взгляд, чтобы скрыть разочарование собой же, произнося: «идемте».

Они поднялись по ступенькам с Данилой вместе. Санта всё ждала, когда он сделает первый шаг к разумному отдалению. Понимала, этот момент доставит ей боль, но точно так же понимала его неизбежность. Чернов не настолько мудак, чтобы прилюдно унижать женщину, с которой пришел. А как иначе можно назвать перспективу того, что в его пиджаке в зал вернется другая?

Но только они делали шаг за шагом нога в ногу, уже молча, а Чернов не торопил. Смотрел перед собой, будто отстранился. Там, на лестнице, был в меру вальяжным в поведении другом отца. Здесь, в коридоре, снова партнер фирмы, в которой она стажируется.

Санта даже допустила мысль, что он попросту о ней забыл. Пришлось самой…

Замедлять шаг, ждать, пока оглянется, стягивать с плеч ткань, делая незаметный последний вдох, протягивать…

– Спасибо, я согрелась.

Говорить и чувствовать, что губы пересохли. А еще, что он смотрит на них, будто взглядом ловя слова. Потом слегка улыбается, кивает, забирает пиджак.

И это как бы ставит точку.

Санта обходит Чернова и возвращается в зал с небольшим опережением.

Чувствует, как гулко бьется сердце, ловит взгляд Гриши, старается улыбнуться ему, а сама раз за разом ныряет в уже воспоминания с другим.

Больше не смотрит в сторону столика, за который возвращается Чернов.

Просто боится, что новые улыбки не ей, не её взгляды запомнятся лучше, всё испортят. Поэтому как только Гриша сообщает, что он уже рассчитался и они могут уйти, Санта тут же согласно кивает, хватая сумочку.

Девушка понятия не имела, провожает ли их Чернов взглядом, но еще долго продолжала чувствовать несуществующее обволакивающее тепло его пиджака, намеки на запах сигаретного дыма и его сладковатой туалетной воды.

Всё то, что мешало вернуться в реальность к прекрасному Грише.

С которым они ещё немного гуляли. Который тонко ловил перемены в настроении Санты, просто не знал истинных причин. Который заказал такси до её подъезда. Который и не думал напрашиваться, но и прощаться тоже не спешил.

Уже тут, под родными окнами, Санта снова стояла с наброшенным на плечи жакетом – но уже другим, смотря больше на цветы в руках, чем Грише в глаза.

Потому что его слишком очевидно светятся. А её так светиться не смогут…

Или надо на другого смотреть, о другом думать… А это куда большее свинство, чем бросить на землю окурок.

– Спасибо тебе большое, – в очередной раз возвращая себя из размышлений не о том, Санта всё же нашла силы вскинуть взгляд, улыбнуться, поблагодарить. Абсолютно искренне, потому что со стороны Гриши всё было сделано идеально. Если и есть какая-то проблема – то в ней.

– Это тебе спасибо. Санта…

Гриша сказал задумчиво, потянулся к её лицу. Первой в голове Санты промелькнула мысль отпрянуть, но она успела себя тормознуть. Просто позволила коснуться пальцами щеки, повести, задеть уголок губ…

Сглотнула, ловя уже серьезный взгляд…

Понимала, что сейчас он её поцелует. Понимала, что это логично, правильно, хорошо. Но не хотела. Только ещё больше не хотела его обидеть, поэтому конечно же позволила бы, потянись Гриша первым.

Он не стал.

Наверное, по взгляду прочитал. Улыбнулся, демонстрируя свои милые ямочки, неосознанно разбивая Санте сердце. Потому что она хотела бы… Искренне хотела бы быть сейчас окрыленной свиданием с ним. Но сердцу не прикажешь.

Да и Чернов прав… Гриша заслужил, чтобы она с ним – по-человечески…

– Больше не согласишься, да?

Парень спросил, придерживая её лицо за подбородок. Знал, что первым её желанием будет опустить взгляд. Пришлось смотреть на него. Ничего не отвечать, но виновато улыбаться.

– Ты хороший…

Санта не уверена была, что сказала, а не просто губы сложила в фразе, но Гриша понял. Его улыбка стала шире, но это вряд ли было веселье.

– Ты тоже хорошая. И очень красивая. Тебе Чернов нравится, да?

И если первые два замечания заставили Санту чуть покраснеть от досады и смущения, то вопрос – вдруг застыть. Сердечко оборвалось, а потом забилось с ускорением.

Она мотнула головой, люто отрицая, чувствуя себя глупо-глупо, потому что улыбка на губах парня становится… Понимающей.

– Я ж не слепой. Просто не сразу додумался. Вот только что, наверное. Ты к нам пошла, потому что с ним хочешь поближе быть? Все же знают, что он – любимец твоего отца. У вас своя история… Это нормально, наверное. Он успешный. Умнее меня. Я только для понту могу девушку в такое место сводить, мне ещё расти и расти, а он уже…

– Гриш…

В словах парня не было злости. Мысли вслух. Но Санте не хотелось, чтобы он себя сравнивал. По крайней мере вот так. Потому что он – не хуже. Просто не для неё.

– Всё хорошо, Сант. Не волнуйся. Спасибо за вечер. Я хотел бы большего, но с Черновым тягаться не стану. Просто помни, пожалуйста…

Гриша сделал паузу, его пальцы снова поднялись к девичьей щеке, он погладил, тоже глядя на губы… Тоже волнуя, но не так, как Данила.

После чего – к глазам. Серьезно. И слова тоже говоря серьезные:

– Он взрослый. Он жесткий. Он может разбить тебе сердце. Мне не хотелось бы…

Ответить Санте было нечего, да и бессмысленно.

Она просто еще раз поблагодарила за вечер, несколько раз извинилась, обняла, вернула "не тот" пиджак "не тому", скрылась в подъезде.

Уже в лифте выдохнула, прижавшись спиной к задней стенке.

Почувствовала себя невыносимо уставшей. Будто выжатой. Гадко на душе, потому что дала ложные надежды хорошему парню, и самой смелости расставить все точки над И в этот же – первый – вечер не хватило бы.

Пришлось ему.

А еще стыдно, потому что всю чертову дорогу думала о том, на одной ли машине уехал Чернов и его спутница. Если да – то к ней или к нему. Будет ли он её целовать, раздевать, обжигать винным дыханием и шептать пошлости. Займутся ли сексом прямо в чьей-то прихожей или дотерпят до спальни.

Будет ли с другой этой ночью у него всё то, что она рисует в голове для себя.

От собственной противоречивости и трусливости начало подташнивать.

Санта зашла в квартиру, сбросила босоножки, уже босой прошла на кухню, опустила букет в наполненную водой вазу, открыла окно, а потом долго смотрела в колодец своего двора. Вокруг было кромешно тихо. По-спокойному темно. И Санте казалось, что любое движение или звук могут заставить её взорваться. Просто не знала – слезами, смехом, криком…

Она испытывала абсолютную неудовлетворенность собой и своей реальностью, но даже это не могло заставить её сделать хоть какой-то реальный шаг в желаемую сторону.

К нему, блин.

Просто прийти и прямо сказать.

Позвонить просто…

Вот сейчас…

Будто услышав мысли Щетинской, экран её телефона загорелся уведомлением.

Это скорее всего мама. Они созваниваются или списываются каждый вечер. Это традиция, которую нельзя нарушать. И если там просьба набрать, Санта понимала: приложит все усилия, чтобы спетлять. Разговаривать ей ни с кем не хочется.

Просто пережить и забыться.

Она взяла в руки телефон, дождалась, пока на экране отобразится имя отправителя и текст…

«В следующий раз одевайся по погоде. До сих пор думаю о тебе – и самому холодно. Напишешь, как будешь дома».

Взгляд Санты бегает по строкам, а сердце снова заходится. Поверить сложно, но это совершенно точно Данила Чернов.

Пишет в их скудном диалоге.

А ещё продолжает находиться онлайн.

По плечам Санты бегут мурашки, потому что ей кажется, что они сейчас в разных местах смотрят на одно и то же окно переписки.

Она – в шоке.

Он… Почему-то напряженно. Будто ему правда есть дело. И будто ему важно, чтобы на сей раз ответное сообщение прилетело не утром.

И пусть можно поступить по-сучьи. Поиграть в игнор. Всколыхнуть несуществующую ревность, заставить его сомневаться так же, как сомневается она, но Санта не такая.

Она строчит:

«Я дома и мне тепло».

Отправляет. Кладет телефон на угол стола экраном вниз.

Ответа не ждет. Знает манеру Чернова: нужную информацию он получил.

А она… Снова смотрит на цветы, но уже улыбаясь, обнимает себя руками, закрывает глаза, чуть наклоняя голову и будто скользя щекой по несуществующему пиджаку.

Пуская она влюбленная дура, но он о ней думает. И на сей раз отвечает.

Экран загорается новым сообщением.

"Умница".

* * *

Возвращаться в понедельник в офис Веритас Санте было немного волнительно. Потому что там неминуемо произойдет встреча с Гришей. И потому что встречи с Черновым скорее всего не будет. А если вдруг…

Это снова ограничится крупицей мужского внимания, которую она непроизвольно возведет в знак, а он тут же забудет.

Увидев утром Гришу, Санта улыбнулась ему, как бы снова извиняясь. Он – будто говоря «держи нос выше и хвост пистолетом», в очередной раз напоминая, какой замечательный и как кому-то повезет.

Жаль, не ей.

Потому что пока они с Гришей обмениваются улыбками неловкости, Чернов проносится мимо ураганом, не глянув даже, а у Санты перехватывает дыхание. Приходится прилагать усилия, чтобы переключиться на рабочий лад, а не стоять посреди коридора, вспоминая длинные пальцы, изящно сжимавшие сигарету, изгиб губ, выпускавших дым, низкое «сердце повело» с плотоядной ухмылкой, напечатанное "думаю о тебе"…

Ближе к обеду, переживая очередной приступ обострения своей безнадежной влюбленности, Санта, как и многие в офисе, направилась в сторону кухоньки.

Есть не хотелось, но от кофе девушка не отказалась бы. Успела подойти к аппарату, вставить стаканчик и даже выбрать желаемые настройки, когда в дверном проеме показалась Тамара. Та девушка-офис менеджер, которая стала первой знакомой Щетинской в Веритасе. Она обвела взглядом присутствующих, а потом начала перечислять по именам, обращая на себя внимание:

– Андрей, Оля, Бодь, Света, Мариш, Санта, – дождалась, пока каждый услышит, посмотрит на неё… – Чернов попросил собраться всех литигаторов в вашем опенспейсе. Хочет что-то важное сказать.

Спорщики, а перечислили их, реагировали по-разному. Кто-то показательно застонал, ставя на барную стойку только открывшиеся контейнеры с обедом. Кто-то просто кивнул, продолжая беседу или направляясь к выходу с кофейными чашками…

А Санта почувствовала, что губы подрагивают против воли. Потому что для Томы – это просто исполнение незначительного поручения начальника, а Щетинская чувствует себя частичкой чего-то большого. Приятно слышать свое имя в числе литигаторов Чернова.

* * *

Их опенспейс казался по-особенному маленьким, когда люди в нём не занимали свои рабочие места, а кто стоял, кто присел на уголки столов, кто занял брошенные тут пуфы-мешки. Всем было, о чём поговорить, в ожидании курируюшего партнера.

Санта делала глотки из кофейного стакана, скользя взглядом по окружающим её людям. Ловя себя на мысли, что пусть работа у них – не сахар, времени всегда в обрез, где не пригорает, там сносит волной, но никто не выглядит затравленным или недовольным. Вероятно, просто у них – свой сорт счастья. А может быть травы.

Чтобы улыбка из-за собственных размышлений не привлекла лишнего внимания и не пришлось объясняться, Санта спрятала ее, прижавшись губами к уголку стаканчика. Смотрела неопределенно перед собой, когда гул приутих, дверь в опенспейс открылась, впуская Чернова.

Только прежде… Шикарную.

Ту же женщину, с которой он ужинал.

Ту же, которой улыбался.

Ту же, с которой, вероятно, провел ночь, отвлекшись только на то, чтобы узнать, что там у умницы.

Сегодня она снова выглядела прекрасно.

Опять в платье, но уже другом – более деловом. В наброшенном на плечи собственном пиджаке и без единого желания открывать себе двери самостоятельно.

Но Данила делает это за неё без скрипа.

Ещё там – в коридоре – они о чем-то переговариваются, смотрят друг другу в глаза, улыбаются…

Будто на равных. Даже, наверное, немного соревнуясь… Санта готова голову на отсечение отдать, что перебросились они сейчас какими-то интимными колкостями, но в жизни не хотела бы эти слова услышать. Это было бы ещё хуже, чем памятное "боюсь, сбежишь".

Девушка следила, как первой заходит женщина, пробегается взглядом по головам, не фиксируясь ни на одном лице. И её тоже наверняка не узнает. В отличие от Санты.

Которая снова чувствует себя неуютно, сглатывает, когда Чернов подходит к женщине сбоку, останавливается рядом, поднимает руку, не касаясь спины, но определенно задевая женский пиджак. Оказывает поддержку.

Привлекает к себе внимание рыжей, хмыкает, реагируя на её вздернутую бровку и усмешку, а потом они вместе поворачиваются к собравшимся сотрудникам.

– Прошу любить и жаловать. Альбина Примерова. Мой советник. Кто-то с Альбиной уже работал. Кто-то у неё выигрывал, кто-то проигрывал, теперь играть будем вместе.

– Я посмотрю, Лекса теряет ценные кадры…

Прокомментировал один из старших, получив в ответ две одинаковые улыбки – Черновскую… И Примеровскую.

– Проблема Лексы…

И её же ответ. Вроде как легкомысленный, но Санта чувствует в нём силу и уверенность. Взгляд сам собой спускается с лиц туда, где рука Данилы по-прежнему парит в воздухе, как бы прижимаясь к пиджаку…

На душе становится тоскливо-тосливо, хотя объективных причин для этого нет.

А потом чувствуется человеческое тепло рядом. Сантра скашивает взгляд, понимает: это подошел Гриша.

– Говорят, они спят, Сант. Чернов давно её зазывал, она отказывалась. Я не знаю, правда ли это, но ты же сама видела…

Санта кивает, делая еще один глоток горького-горького кофе, глядя на Гришу с улыбкой. Наверное, выглядя сейчас где-то так же, как в вечер их свидания выглядел он. Разочарованной, но усиленно делающей вид, что всё хорошо.

Но откуда-то Санта точно знает: парень сказал не со зла и не чтобы отомстить. Если можно так сказать, по-приятельски предупредил.

– Прости…

Гриша извиняется за то, в чём ни разу не виноват, Санта вымучивает из себя очередную улыбку. Говорит:

– Всё хорошо. Я ни на что не претендую.

А потом просто смотрит над плечом Чернова в стену, не в состоянии разделить всеобщую радость.

Прим. автора:

Литигатор (англ. litigator) – юрист, специализирующийся на представительстве в суде.

Глава 12

Глава 12

«Ты в офисе?»

Телефон Санты тренькнул, девушка скосила взгляд от экрана ноутбука. Приподняла с опаской. Прочла вопрос…

Могла бы обрадоваться или хотя бы воодушевиться… Но нет.

«Да».

Ответила, увидела, что Чернов тут же читает и начинает печатать.

Знала, что за этим последует…

Но снова не испытала ни радости, ни предвкушения.

«Зайди ко мне».

Только вздохнула, откладывая телефон обратно на рабочий стол, сворачивая вкладки и захлопывая крышку ноутбука.

Не встала тут же и не понеслась. Несколько секунд тупо смотрела перед собой в перегородку, отделяющую ее место от сидевшего напротив сотрудника. Туда, где висит распечатка с номерами внутренних телефонов, датами рождения, а ещё несколько её личных стикеров с обозначением задач, которые нельзя забыть.

И все они как под копирку… Убоги.

Вот уже две недели. С тех самых пор, как Чернов позвал её в свой кабинет вот так же и лично познакомил с человеком, которому он «доверяет, как себе», и который сможет дать Санте максимум опыта.

Можно было бы даже посмеяться, насколько ситуация комична, но поручили Санту конечно же Альбине.

Той самой, которая…

Наконец-то посмотрела на Санту адресно. Усмехнулась недобро, переспросила: «Щетинская?», поворачивая голову к Даниле, а получив от него кивок, снова пробежалась по Санте.

И Санте как-то сходу стало понятно: у них не срастется. Но Чернову всё равно. В чем его логика, очевидно: очистить совесть, переложить груз ответственности на чужие оплачиваемые плечи, не грызть себя мыслями о том, что сам взялся и недодаешь.

Не знала только, что не срастется настолько.

Не видя смысла откладывать, девушка встала из-за стола, поправила юбку, глянула на себя в зеркало, проходя мимо, направилась в сторону кабинета Чернова.

Постучалась, готова была к тому, что внутри его ждет не только он – но и та самая Альбина, настраивалась на это, но пронесло.

В кабинете Данила был сам.

Говорил по телефону.

Увидел Санту, кивнул, приветствуя, не откладывая трубку и не прерывая разговор, следил, как проходит вглубь кабинета… Не садится, но привычно смотрит на тумбу. И вот сейчас ей как-то по особенному грустно это делать. Но не хочется, чтобы Данила знал. Поэтому она еще выше вздергивает подбородок, сильнее расправляет плечи.

Per aspera ad astra, Санта. Per aspera ad astra.

– Привет, извини…

Девушка повернулась, услышав, что голос Чернова после разговора с кем-то по телефону слегка меняется.

Становится как бы мягче. Он явно обращается к ней.

Кладет мобильный на стол, дожидается, пока она посмотрит на него своим привычно серьезным взглядом. Явно его слегка забавлявшим, потому что его реакции уже тоже привычны: легкая улыбка, теплая, немного ироничная.

На которую Санта запретила себе хоть как-то реагировать. Благо, получалось. Почти всегда. Почти идеально.

Потому что сейчас совсем не время для её влюбленности. Обстановка не располагает.

– У тебя всё хорошо? Бледная.

Чернов спросил, Санта передернула плечами.

– Присядешь?

А потом кивнула, обходя кресло и опускаясь в него.

Уже поняла, что вызвали её не чихвостить. Но и особого желания разговаривать не имела.

Наверное, отчасти потому, что всё это время лелеяла невысказанную бессмысленную обиду на мужчину. Отчасти потому, что жаловаться не привыкла, не умела, знала: не надо.

Ей просто нечего было сказать Чернову хорошего.

Санта опустилась в кресло, опустила взгляд на сложенные на коленях руки, спокойно смотрела на них, ожидая…

Удивительно, но наконец-то не нервничала. Просто устала. Думала даже…

Взять и прекратить это всё. Прийти к нему самой и сказать, что её стажировку придется закончить преждевременно.

Придумать что-то о предложении мечты, которое поступило от не пойми кого. Или о том, что хочет сосредоточиться на подготовке к поступлению. Или на худой конец признать, что он оказался прав: чтобы стать хорошим юристом – недостаточно быть просто умницей. Нужно иметь зубы. Как у Альбины. И броню, как у неё же. Отключать эмоции. Превращаться в универсального солдата. Терпеть унижения, перерастать их…

Просто ей не хочется всего этого. А может в ней нет на всё это сил.

– Сант…

Данила окликнул, девушка вспомнила, что она пришла в кабинет начальства не разглядывать маникюр... Который и тот теперь не дерзкий. Дерзкого в ней в принципе больше нет. Ведь, как доходчиво объясняет ей Альбина, на то нет оснований. Спеси много. Таланта ноль.

– Да…

Санта повернула голову, глядя на Данилу своими привычно безэмоциональными глазами. Большими и прозрачными. Спокойными. Покорными.

Бесячими Альбину еще сильнее, наверное. Она ведь хочет реакций. Она та ещё сука. Санта их не дает.

– Повторю вопрос. У тебя всё хорошо?

И Даниле не дает. Только его это раздражает иначе. Не так, как его (не)любовницу. Губы той растягиваются в усмешке, которая как бы говорит: я тебя сломаю, детка. Он жмет иначе: спокойствием и настойчивостью.

Это куда более действенный с Сантой метод. Но даже он не сработает. Потому что жаловаться и ябедничать – это убожество. Тем более глупо жаловаться мужчине на женщину, которую он с удовольствием трахает.

– Всё хорошо. А у вас?

Санта произнесла уверенно, растягивая губы в улыбке. Вроде как попыталась свести в шутку, но Чернову она не зашла. Он не ответил тем же. Вздохнул, опустил на секунду взгляд вслед за головой, сфокусировавшись на костяшках пальцев, сомкнутых в замок, потом опять поднял на собеседницу.

– С Альбиной получается?

Снова спросил, теперь смотря с легким прищуром. Санта же снова передернула плечами.

– Боюсь, она довольна мной не настолько, как ожидала от Щетинской, но вы правильно когда-то сказали – у каждого свой потолок.

Санте очень хотелось, чтобы звучало достойно. Не пахнуло ни нытьем, ни упадничеством. Будто просто констатация. Но на душе стало очень гадко. Потому что эти слова от Альбины, наверное, задели чуть ли не сильнее всего.

Больше разве что: «А Данила говорил, что умница…» и оценивающий взгляд, дающий понять, что в глазах Примеровой она скорее кусок дерьма, чем умница.

Это сделало больно. Это плакать заставило. Уже потом. Дома. Вечером.

А утром снова собираться и идти. И бесить её своим стеклянным выражением. Провоцировать на новые «комплименты». Убивать веру в себя на корню.

Санта понимала, что делает Альбина: сбивает с неё гонор. Но дело в том, что гонора в ней и не было. Только неуверенность в себе, которая вот сейчас достигла уровня, когда Санта элементарно не знает, а стоит ли ей вообще поступать на магистратуру. Стоит ли пытаться попасть и закрепиться в этом мире, где побеждают такие, как Примерова. Где такие, как Санта – корм для рыб покрупнее.

Где Чернов, наверное, в глубине души согласен с рыжей советницей. Просто из вежливости об этом так в лицо не скажет. Где сам же передал в «надежные» руки. Где до сегодняшнего дня ни разу не писал в том диалоге, в котором десятью минутами ранее вслед за старым «Умница» загорелось «Ты в офисе?».

– Не перекручивай. Я говорил не так.

Замечание Санты было направлено на то, чтобы наперед оправдать свою профнепригодность. Чернов отреагировал не так, как ожидалось. Мог бы просто кивнуть, а он сильнее нахмурился, внимательнее смотря на девушку.

Что сказать дальше – Санта не знала. Поэтому сначала смотрела в ответ, потом не выдержала – соскочила с его лица чуть в сторону.

Почему-то ей казалось, что Чернов читает её лучше, чем любой другой человек. Это скорее всего была попытка выдать желаемое за действительное, но от греха подальше лучше было не рисковать.

– В среду суд по ССК. Ты помнишь?

Данила задал неожиданный вопрос, Санта ненадолго замерла, потом кивнула… Вернулась к его глазам. Увидела, что выражение на его лице становится менее суровым, в глазах снова загорается что-то похожее на тепло…

А в её, наверное, намек надежды…

– Со мной поедешь?

Которую он оправдывает своим вопросом и получает новый кивок, после чего – опущенный на руки взгляд и наконец-то приливший к щекам румянец.

Его ничего не значащее предложение творит с Сантой что-то невообразимое. Всколыхивает разом всё. У неё сжимается горло и хочется плакать. Но и улыбаться тоже хочется. Ей снова плохо и хорошо. И снова причина в нём.

Сам того не понимая, Чернов бросает её из крайности в крайность. Хочет добра, а творит зло.

Искренне верит в то, что Альбина станет для неё более близким, надежным учителем. Доверяет, как себе. А в итоге…

– Хорошо. Не забудь только. И знай…

Данила замолк на секунду, привлекая к себе внимание. Санта замерла, ожидая продолжения…

– На сей раз Максим может быть с Игнатом. Или сам Игнат. Это не обязательно, но надо быть готовой.

– Хорошо…

Пусть в любое другое время новость Санту впечатлила бы, сейчас на душе было и без того постоянно тошно и неспокойно. Встреча со старшим братом глобально ничего не изменила бы.

Сидя в ресторане за столиком с Гришей и боясь посмотреть на незнакомую тогда Альбину, Санта и представить не могла, что эта же женщина станет для неё символом ненависти к стажировке, о которой она так мечтала.

Что она решит сточить излишнюю остроту своих зубов о Санту… И что Чернов даст на это добро.

– Они тебе не звонили?

Реагируя на следующий вопрос, Санта мотнула головой, не глядя на Данилу.

Он дал ей доступ к маленькому лучику надежды, но тут же его погасил.

Все вопросы, предшествующие этому, оказались вступлением перед главным.

Чернову просто важно знать, не станет ли Санта тем, кого все в ней заподозрили: промышленным шпионом.

Да и с собой он скорее всего пригласил для того, чтобы использовать, как тряпку для быка. Трепать дочерью от отцовского второго брака перед соперником, как бы демонстрируя свое благородство и его цинизм.

– Данила Андреевич, если вы не против… Работы много…

Понимая, что основную информацию он получил и дальше разговор скорее всего сведется к неловким попыткам побыстрее спровадить из кабинета, Санта решила пойти на опережение.

Снова нашла в себе силы вскинуть взгляд, посмотрела с наигранно легкомысленной улыбкой, увидела, что он опять суровый…

Вздыхает…

– Сант…

Окликает, глядя прямо, сам того не зная, разрывая сердце и делая больно… Потому что на самом деле он к ней равнодушен. На самом деле, он спихнул её Альбине. На самом деле, ему посрать, как Альбина её «учит». Ему на всё посрать. А она совершила глупость, согласившись на мамину авантюру.

Ведь обернулась она не радужными перспективами и верой в свои силы, а полным разочарованием. В Чернове, в профессии, в себе.

Чтобы сломать Санту Щетинскую – хватило двух недель и несколько десятков колкостей. А ещё показательного глумления над первыми, составленными со всем усердием, проектами документов, одним переводом и парой брифов. И того факта, что всё это делает женщина, которую предпочел для себя её безответно и бесперспективно любимый мужчина.

– Слушаю вас…

Санта отвечает на обращение бесцветным тоном и бесцветным взглядом. Даже удовольствие получает от того, что Данила хмурится сильней. Смотрит, как волнуются его скулы. Это красиво. И это вроде бы не подделаешь.

– Ты мне ничего сказать не хочешь?

Мужчина спрашивает, делая ударение на «мне», Санта берет несколько секунд на подумать.

Потому что хочет сказать ему разом всё. Но предпочитает молчать.

Потому что бессмысленно.

Потому что ему скорее всего уже всё сказала любовница. И её мнение куда более авторитетно, чем нытье какой-то стажерки.

– Разве что ещё раз поблагодарить за возможность…

Ответ Санты получается максимально лицемерным. Кажется, это понимают оба.

Санта находит в себе силы смотреть в глаза Данилы очень недолго. Он даже не пытается делать вид, что верит – выдыхает шумно, откидываясь в кресле.

– Слепым меня считаешь, да?

После чего задает совсем неожиданный вопрос.

– Я бываю в офисе не так часто, как стоило бы, наверное. Но не настолько, чтобы не заметить, что ты кислая вечно. Поэтому я спрашиваю ещё раз. Санта, у тебя всё хорошо? С Альбиной получается?

Заканчивает. Молчит. Смотрит.

Сначала на профиль Санты, потом в очередной раз в глаза, когда она поворачивает голову. Находится где-то на грани. Очень хочет сказать правду. Очень хочет, но, как всегда, пасует. Надеясь, что делает правильно.

– Всё хорошо. И всё устраивает.

Говорит твердо. Кажется, откровенно злит. Но Данила умеет держать себя не хуже, чем нерадивая дочь когда-то великого отца.

Мужской взгляд скользит по ее щеке, уходит назад. Туда, где тумба. Туда, где фото. Он о чём-то недолго думает, потом возвращается взглядом к ней, снова приближается телом к столу.

– Я не увидел тебя в списках людей, которые едут на базу. Почему? Ты же хочешь остаться в Веритас, правда? Тебе нужно не только работать – вливаться в коллектив тоже.

– Я – стажер. Мне казалось, это неуместно…

Санта ответила полуправду.

На этих выходных у Веритас – выездной корпоратив. По идее, никаких ограничений для стажеров никто не выставлял. Хотите – добавляйтесь в список, выбирайте активности, участвуйте и получайте удовольствие.

Но дело в том, что в том самом списке уже присутствует Альбина. И там непременно будет Чернов – иначе нельзя, он партнер. И пусть они вряд ли будут прилюдно демонстрировать своё особое отношение друг к другу (за две недели не позволили себе лишнего ни разу), но это не отменяет тот факт, что «отдых» превратится для Санты в каторгу.

А зачем?

Лучше побыть дома. Немного отдохнуть от постоянного предчувствия, что вот сейчас тебе прилетит и придется себя же убеждать, что не всё так плохо. С мамой побыть, а может с собой… На кладбище съездить, попросить у папы прощения, что не получается, поплакать…

Потому что из-за себя – как-то стыдно, а из-за тоски к нему – можно.

– А если я попрошу тебя лично, поедешь?

Чернов спросил после паузы. Санта снова зависла. Прокрутила в голове, почувствовала, как по рукам идут мурашки…

Медленно поворачивала голову, чувствовала, что мужским внимательным взглядом обволакивает, как паутиной, во рту становится сухо, а в грудной клетке тесно…

– Зачем попросите?

Она спрашивает тихо-тихо. Подмечает его реакции, как под микроскопом. Даже текстуру кожи сейчас, кажется, способна различить.

И на той же душе, где вот только что было гадко до слез, как будто аккуратно раскрывается цветок. Медленно и не очень уверенно. Потому что в уголках его губ – намек на улыбку. В глазах – на теплоту.

Он снова немного такой, как был в том ресторане, когда они наедине.

Манящий. И будто даже доступный.

– Потому что хочу тебя там видеть, Санта. Сделаешь одолжение?

И пусть девичьему уму понятно, что с его стороны – это просто хитрость. Он считает важным для неё присутствие на корпоративе, а не «хочет ее там видеть», но как можно отказать?

Тем более, что её губы тоже дрожат. Хотят улыбаться.

Взгляд скользит на руки – пальцы сжаты изо всей силы.

Щеки розовеют.

Санта кивает.

– Сделаю.

Чувствует себя глупо-глупо. И ситуативно крайне счастливо. И вместе с тем, как свое особое отношение демонстрирует он, к ней даже вера в себя возвращается.

– Спасибо…

А не очень громкая мужская благодарность, будто даже шутливая, пробегается по телу волной необъяснимого тепла.

Сдержаться сложно, Санта знает, что Чернов смотрит на неё. Ей тоже хочется.

Их глаза встречаются, и она понятия не имеет, о чём думает он, а самой…

Хочется утонуть.

Кажется, что там – внутри – много добра, тепла и жара. Что там надежно. Что там не соскучишься, но и бояться не будешь. Просто хочется туда.

Они молчат. Смотрят. Каждый что-то чувствует, пока волшебство не рушится резким рывком двери на себя.

Без стука.

Нахально.

Так, как позволено далеко не всем. Это очевидно.

В кабинет ступает Альбина.

Санта, осознав это, тут же напрягается, вжимается пальцами в колени, на них не смотрит, чтобы быстро встать.

– Я пойду, извините.

Бросает быстрый взгляд на Чернова, который всё это время задумчиво – на неё. Дожидается его кивка.

Потом – на Альбину.

Которая стоит уже в кабинете, проходясь по ней с интересом и легкой ироничной улыбкой. Думает, наверное, что слабачка пришла жаловаться.

Смеется в душе, потому что знает: Чернов всё равно больше доверяет ей. Упивается своим превосходством…

– Здравствуйте, – Санта здоровается, ведь утром они с Примеровой ещё не виделись. Направляется к двери, предпочитая больше не оглядываться, но не сдерживается всё же.

Ей очень хочется получить ещё одну капельку того волшебства, которое так быстро разрушилось.

Девушка оборачивается, уже взявшись за ручку, сердце замирает, дыхание тоже…

Данила смотрит ей вслед. Альбина уже что-то говорит, а он всё равно смотрит…

Санта улыбается против собственной воли – глазами. И выходит из кабинета, чувствуя, что она же расцветает на губах.

Делает шаг за шагом по коридору, думая о том, что это глупо, когда вера в себя зависит от взгляда на тебя другого человека, но с Данилой ей правда и взгляда хватает.

И даже мысли об Альбине уже не способны расстроить так сильно. Ничто не способно, кажется…

– Эй, Сант…

Услышав оклик, Санта развернулась резко, возвращаясь взглядом к открытой двери кабинета Чернова.

В ней стояла Альбина, глядя адресно.

Дождалась, пока «подопечная» обернется, кивнет, подтверждая, что вся внимание…

Ещё чувствовала «Черновское тепло», но уже понимала: сейчас ей покажут, что нет ничего невозможного.

Альбина недолго улыбается, как всегда, прохаживается взглядом по силуэту снисходительно, оставляет дверь открытой, но подходит к Санте сама. Чуть склоняется – потому что она и так выше, а ещё и шпильки носит, придерживает за локоть, заглядывает в глаза, и говорит достаточно тихо, чтобы слышно было только Санте:

– Кофеечек сделай нам с Данилой Андреевичем, Санта. На это твоего таланта должно хватить.

Ответа не дожидается.

Довольная собой идет обратно, закрывает кабинет, оставив Санту в коридоре переживать очередной урок от человека, которому Данила доверяет, как себе.

– Сука…

Вот только вместо кухни Санта идет в сторону уборных. Ведь там хорошо плачется.

Даже девочке со стеклянным взглядом и безразличным выражением на лице.

Глава 13

Глава 13

Нельзя было прогибаться под «просьбу» Чернова. Хотя бы в этом надо было отстоять себя. Проявить смелость, здоровый эгоизм, быть последовательной.

Придумать, что на выходные у тебя другие планы. Что ты хочешь посвятить время подготовке к поступлению. Хочешь провести его с мамой, подругами, каким-то парнем…

Просто с собой.

А может сказать правду: ехать на базу нет никакого желания. В принципе без объяснений.

Потому что Санта имела право просто не хотеть.

Право имела, а реализовать его не смогла.

Предпочла своему разумному «не хочу» Черновское «хочу тебя там видеть».

Данила заколдовал её напускной вроде как лаской и участливостью во взгляде. Нажал несильно. Сманипулировал этим своим «сделаешь одолжение?». И она согласилась.

Только так и не поняла, зачем он просил.

Автобус с сотрудниками выезжал в сторону снятой Веритас базы ранним утром. Санта проснулась в дрянном настроении. Не потому, что жалко было себя, недоспавшую, а потому, что она уже то ли предчувствовала, то ли накручивала себя же: эта поездка пройдет плохо.

В дрянном настроении собиралась и добиралась. Здоровалась, имитируя минимальную радость и энтузиазм. Ехала добрых два часа, всунув в уши наушники и всё так же нерадостно глядя в окно.

Ни о чём толком не думала, просто жалела, что не осталась дома. А ещё кривилась и делала музыку громче, когда до неё доносился голос Примеровой, которая ехала в первых рядах.

Душа, блин, компании.

Отборная стерва.

Изначальный страх, который в Санте вызывала выбранный для неё Черновым куратор, потихоньку преображался в злость и брезгливость. Что будет дальше – понятно. И это просто вопрос времени.

Ещё немного и Санта психанет. Благо, в Веритасе её особо ничего не держит. Она просто стажируется. Нет обстоятельств, которые заставили бы терпеть. Нет особой трагедии, если проведет лето не так, как планировала.

Зато есть разочарование в людях.

Очередное гребаное разочарование.

Чернова не было ни в автобусе, ни уже на базе. По разговорам окружающих Санта поняла, что партнеры будут подъезжать по мере сил и по своему графику.

Это было ожидаемо и закономерно.

Это разозлило Санту, пусть и осталось глубоко внутри. Потому что…

Она повела себя, как туповатая собачка, которой только и нужно, чтобы в глаза посмотрели и по загривку провели. Дальше – она готова на всё.

Верить, что ему действительно хотелось бы видеть её…

Искать в словах подтекст…

Оправдывать то, что он отдал её на растерзание своей тёлке.

Только невозможно вечно закрывать глаза на реальность. А она доказывает обратное: Чернову до неё нет никакого дела. Даже больше: он сам сознательно вгоняет её в дискомфорт. Вполне возможно, для того, чтобы ушла побыстрей. Почему – непонятно. Санте казалось, что она не успела сделать мужчине ничего плохого.

Но это человеческая природа. Она непредсказуема в своей подлости.

База была снята на выходные. Организаторы постарались на славу – при желании здесь можно было отлично развлечься и отвлечься. Сплотиться. Разговориться. Расслабиться.

Все прибывшие сначала предвкушали это, а потом это же переживали.

А Санта с тоской во взгляде провожала автобус, которому предстояло вернуться только вечером в воскресенье.

Потом с кислой миной печатала в ответ на мамин вопрос: «всё хорошо? Как добрались?» лживое: «всё отлично, ма».

Вздрагивала непроизвольно, в очередной раз слыша громкий смех Альбины. Чувствовала, как в душе клокочет, ловя её вечно снисходительный взгляд…

Ища место, где её рядом не будет, с горечью осознавая, что она умудряется заполнять собой всё пространство.

Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы быстро разобраться: Примерова – рафинированная сука. Энциклопедический вариант. Категорически не дура, но не дур много, а она успешная благодаря своей наглости. Безразличная к мнению окружающей её серости. Её по-настоящему интересуют только те, кто чуть превосходит.

Иногда ей хочется всеобщего восторженного внимания – тогда она включает обаяние, которого не занимать.

Наверное, мужчин (того же Чернова) она подкупает своей показательной силой, готовностью бросить вызов и непредсказуемостью. Но для Санты всё это – отторгающие характеристики. Вполне возможно, не сами по себе, а именно потому, что так «удачно» объединились в женщине, которая умудрилась за две недели взрастить в Санте ненависть к месту, на которое она возлагала такие надежды… И к себе тоже.

Чернова не было на базе до вечера. С одной стороны, это до бесконечности злило: зачем было заставлять её тащиться туда, куда сам не посчитал нужным явиться?

С другой облегчало. Потому что смотреть, как он будет воркотать с Примеровой (что Санта не исключала), да и просто на него, было бы слишком сложно.

Она даже смирилась с тем, что её выходные коту под хвост, пообещала себе, что досидит со всеми на ужине, за компанию поднимет пару бокалов после, а потом пойдет в комнату. Знала: никто не будет её искать или волноваться, что какой-то стажерке недостаточно интересно. Потому что остальным – более чем.

Немного поднять ей настроение пытался Гриша. Санта была благодарна, но после неудавшегося свидания боялась дать лишний повод верить, что она погорячилась и у них есть шанс. Поэтому реагировала на него без особой заинтересованности. Наверное, обижала этим, чувствовала ещё и стыд… Злилась на Чернова сильнее.

По-прежнему бессмысленно.

Данила Андреевич явился где-то между моментом, когда присутствующие ещё едят, наполняя животы после активного дня на свежем воздухе, и уже вальяжно расслабляются с бокалами и кальяном.

Был улыбчив и свеж. Не в костюме, как обычно, а в таком же кэжуале, как присутствующие. Тёмные синие джинсы, светлый пуловер, грубоватые ботинки.

На еду смотрел без особого интереса, не пил.

Санта даже не пыталась подходить к руководителю практики, но не следить за ним не могла.

Сидела на одном из угловых диванчиков в большом зале, для виду держа в руках бокал с вином. Спроси кто-то её мнение – прикрутила бы слишком громкую музыку, но остальным, кажется, нормально.

Данила взял слово, поблагодарил «всех и каждого», пообещал, что «дальше будет больше», пошутил, вызывая улыбку даже у Санты, пусть и против воли, подал всем «пример», пригубив воды…

Дальше снова была громкая музыка и громкие же разговоры.

У Чернова.

А у Санты усугубленное желание уйти с праздника жизни поскорее.

Совсем невыносимо стало, когда Данила отошел в сторону, чтобы ответить на какой-то звонок.

Говорил довольно долго, а как только скинул – резко повернул голову и хмыкнул, потому что на его плечо опустилась женская рука с красивыми пальцами и несколькими кольцами.

Примерова умела дожидаться своего. Своё же получать.

Ей не хотелось внимания Чернова как к одной из толпы. Она получила персональное.

Поймала в углу, смотрела, чуть склонив голову, поглаживала ткань мужского пуловера… Ненавязчиво вроде бы, но Санту всё равно передергивало. Потому что в её голове каждый жест обретал излишне интимное значение… И каждый же Данила позволял.

Не сбрасывал руку. Не просил отойти и сам не пытался.

Она смотрела не него – улыбаясь лукаво. Он на неё – чуть приподняв брови. Что-то слушал, как бы удивленный, но без намека на отторжение.

То, которое закипало в Санте.

Смотреть, как двое флиртуют, и дальше она не собиралась.

Планировала посидеть со всеми ещё хотя бы полчасика, но сдулась раньше.

Выпила залпом вдруг ставшее кисло-горьким вино. Поставила бокал на угол столика. Встала.

Шла к выходу, чувствуя себя великой дурой, осознавая, что в понедельник сама попросится к Чернову – скажет, что не справляется и хочет уйти, чуть-чуть жалея, что даже с учетом этой уверенности нельзя взять на стойке ещё не откупоренную винную бутылку и закончить «шикарный субботний вечер» хотя бы с ней.

* * *

Из главного корпуса, в котором находился банкетный зал, доносилась приглушенная музыка. Но она, наконец-то, перестала раздражать Санту.

Сейчас ей до всего было ровно. Пусто. Одиноко и одинаково.

С тех пор, как она вышла, прошло больше часа.

Сначала в ней бурлило. Она вела внутренние диалоги. Мысленно ставила перед собой то Чернова, то его пришибленную Примерову, то даже своего «любимого» братца Игната… И не выбирая выражений говорила всё.

Нашла палку и лупила по веткам.

Пинала кроссовками камни.

Выдыхала в звездное небо…

Пока не допиналась.

Подвернула ногу.

Хотелось верить, что не сильно, потому что когда не двигаешь – боли не ощущала, но первым делом из глаз будто искры брызнули, а теперь сложно наступать.

Но даже это перестало волновать. Запнувшись и неудачно провернув щиколотку, Санта осела на землю. Поняла, что случилось. Не сдержалась – расплакалась разом из-за всего.

Только быстро успокоилась, кое-как добралась до лавки. Села здесь. Смотрела перед собой – на спуск к речке и чуть жалела, что не рискнет туда подойти.

В голове и на сердце было пусто. Понятно только, что чуть отсидевшись, нужно будет как-то дойти до номера. А ещё очень хотелось, чтобы до утра всё прошло, потому что привлекать к себе излишнее внимание – неловко. Тем более, Примерова наверняка воспримет это как показательное выступление. Съязвит… Будет неприятно.

Затаив дыхание, Санта постаралась аккуратно устроить травмированную ногу вместе со здоровой, подобрав под себя. Получилось безболезненно, и это даже внезапно обрадовало, вызывая улыбку.

А ещё в голове промелькнула шальная мысль, заставившая с прищуром глянуть перед собой, закусывая губу…

Угроза перелома – это ведь уважительная причина, чтобы уехать прямо сегодня. И абсолютно не обязательно хоть кого-то посвящать в то, что нога не особо-то болит.

Просто найти попутчика в Блаблакаре, написать Грише или кому-то из девочек, чтобы не устроили розыскную операцию, забрать вещи в номере, дождаться назначенного водителем времени…

План ещё строился в голове, а пальцы уже тянулись к телефону.

Наверное, поэтому Санта пропустила приближение постороннего человека. Наверное, поэтому сохранила улыбку на лице, а не снова сошла в кислоту, потому что…

– Это саботаж, Санта?

По той же дорожке, которая стала фатальной для неё, сейчас идет Чернов. Неспешно, расслабленно.

Держа одну руку в кармане, а в другой бутылку. Пусть на улице уже темно, но свет невысоких фонарей дает рассмотреть его неплохо.

Он по-прежнему в хорошем настроении. Он по-прежнему вполне улыбчив. И вопрос задает, кажется, без задней мысли. Просто как повод.

– Присоединиться можно? – А вот второй уже иначе. Останавливаясь и явно ожидая согласия или отказа. Так, будто скажи она «нет», развернется и уйдет.

Но Санта молчит не потому, что размышляет. Просто не ожидала. И сложить не может. И справиться с губами, которые растягивает против её воли.

Ведь чтобы она забыла обо всём плохом, ему нужно всего лишь оказаться рядом. Создать видимость, будто она для него хоть что-то значит.

* * *

Кивнув, Санта немного подвинулась, стараясь одновременно угомонить понесшееся вскачь сердце и не дать мужчине понять, что у нее небольшая проблема…

Аккуратно опустила ноги на дорожку, следила, как Чернов подходит ближе, снова останавливается – уже прямо над ней, сначала ставит бутылку наскамейку, дальше – крутит между пальцами штопор…

– Почему сама сидишь? – спрашивает, глядя на молчаливую Санту, когда она – за выверенными движениями. Чернов вкручивает, поднимает «крылья», вытаскивает вместе с пробкой.

Садится рядом, поворачивает голову, смотрит задумчиво, протягивая ей…

И пусть пить, тем более из горла, Санте при нем не хочется, не взять она тоже не может.

Обхватывает ладонями, опускает на колени.

Понимает, что надо бы ответить, но ничего вразумительного на ум не приходит. А правда – не вариант.

– Там громко…

Разве что её кусочек. Самый безобидный. В меру правдоподобный.

Который Санта выдает, бросая взгляд сначала на продолжавший разрываться звуками и светом корпус, потом мазнув по мужскому лицу, которое сейчас – ближе обычного.

– Печальней было бы, будь там тихо…

Чернов вроде как пошутил, Санта кисло усмехнулась, снова глядя на бутылку.

Потому что по правде – да. Всем весело и это хорошо.

Но ей лучше здесь. И до сих пор не очень верится, что с ним.

Даже кажется, что мужчина ловит её настроение, молчит, смотрит туда, куда так долго смотрела она – на спуск к воде.

– У тебя всё хорошо, Сант? – но не проходит и минуты, как снова поворачивает голову к ней, ей же задавая вопрос.

На который она не может ответить ничего нового. Поэтому пожимает плечами, тянет бутылку вверх, приоткрывает рот, позволяя вину коснуться сначала губ, потом языка, влиться в горло…

И это уже не кажется таким противным, как последние глотки из бокала, хотя бутылка ей досталась с той же этикеткой.

Сделав несколько глотков, Санта снова опустила её на колени.

Посмотрела мельком на Данилу, тут же покраснела, потому что он тоже смотрел, внимательно…

– Вы не будете, я так понимаю…

И вроде бы хотела предложить, а как-то постеснялась. И правильно. Потому что Чернов усмехнулся, не спеша отрывать взгляд от её лица.

– Я за рулем.

Сказал, дождался, пока Санта снова повернет голову. Что в её взгляде новый приступ обиды, Санта понимала, но сдержаться не успела.

Позавидовала немного. Немного разозлилась.

Он приехал просто соблюсти «церемонию» и уедет, как только наскучит. А она должна продолжать страдать, потому что он её об этом попросил.

– Спасибо за вино. Хотела взять, но постеснялась…

Санта призналась, раздумывая о том, что ещё один глоток не помешал бы, но на сей раз пить было бы сложнее. Он снова будет смотреть, она будет это знать.

Поэтому не рискнула.

А Чернов снова легко улыбнулся, отвечая негромкое:

– Я заметил…

На сей раз он тоже скорее всего ничего такого не подразумевает, а глупое сердце ищет подтекст.

Санте настолько хочется в него поверить, что она поворачивает голову, смотрит на мужчину, просит будто… А он просто еле-уловимо улыбается, отвечая взглядом на взгляд.

И попробуй пойми, что это значит. Снисхождение. Издевка. Отеческая вроде как забота. Интерес…

Но как бы там ни было, рушится всё очень быстро.

Вместе со взрывом знакомого смеха ближе, чем хотелось бы.

Вероятно, Примерова вышла покурить.

А Санте достаточно просто вспомнить о стерве, чтобы настроение тут же упало. Она непроизвольно кривится, отрываясь взглядом от лица Данилы. Всё же рискует показаться в его глазах не с лучшей стороны, пьет из горла. И ей снова горько.

На сей раз уже не оставляет бутылку на коленях, опускает на землю. И на Данилу не смотрит – перед собой.

Ждет…

Что из-за поворота покажется Альбина. Или что Чернов пойдет к ней.

Это же закономерно.

Но смех не повторяется. И мужчина не рвется уходить.

Они по-прежнему сидят вдвоем. Вдалеке по-прежнему гремит музыка, а вокруг трещат цикады.

– Бесит тебя?

Данила спросил, Санта не поверила, что не ослышалась.

Пришлось снова поворачиваться и смотреть, чтобы убедиться.

Судя по ожиданию в мужском взгляде – всё верно. Вопрос задал он. Теперь же ждет…

А Санта понятия не имеет, как ответить. И что. И надо ли.

Но ей и не приходится. Потому что Чернов хмыкает, на мгновение опускает голову, смотрит на собственные руки, а потом будто снизу-вверх – ей в глаза. Так, что сердце Санты ухает…

– Что, умирающий лебедь? Не разговаривай со мной глазами, Санта. Я же не железный…

И ещё раз, когда растянутые в улыбке губы произносят.

– Все веселятся, а ты тут сидишь. Грустная. Смех слышишь – кривишься. В кабинет ко мне приходишь – чуть не плачешь. Я же не в пыточную с тобой играю, Сант. Мы же вроде бы изначально договорились, что ты можешь со мной начистоту.

Чернов продолжал говорить, но звучало так, будто с ребенком. Спугнуть боится. Расстроить сверх меры.

Это было одновременно трогательно и будто унизительно для Санты. Потому что она – взрослая девка. За ней не должны таскаться с расспросами. Она сама должна свои проблемы решать.

Должна, а не может.

Погрязла в сомнениях. В грусти. В неуверенности.

– Я думаю, что ошиблась.

Данила говорил тихо, Санта – ещё тише. И куда-то в пространство.

– В чём?

– Когда пришла к вам. У меня плохо получается. Я слишком тревожная. Долго переживаю косяки. Они меня убивают. А их много…

Признаваться в своей слабости Даниле было не сложно. Примеровой Санта не смогла бы, хоть и понимала: та давит её, чтобы получить именно такое признание. Но от Чернова вот сейчас подлости не ждала.

Наверное, с отцом говорила бы так же. Честно.

– И ты хочешь…

Чернов начал, очевидно ожидая, что продолжит Санта. Она же вздохнула.

В принципе, какая разница, говорить в понедельник или вот сейчас.

Раз уж так случилось – он пришел – какой смысл тянуть. Но почему-то в голове мысль, что озвучивать не надо…

Данила смотрит на неё, ожидая. Она – в ответ, сомневаясь.

И не может.

Закрывает глаза, мотает головой, снова смотрит – снова перед собой, не на Чернова.

Который снова же улыбается. Немного снисходительно. Наверное, у себя в голове по-доброму потешается над несмышлёным ребенком. Обидно только, что этот ребенок – она.

– Я еду в город, Сант. Если хочешь – отвезу тебя домой. Смысл здесь скучать?

Данила встал со скамейки, вытянул руку, очевидно проявляя галантность. Не ожидавшая этого Санта несколько секунд просто смотрела в раскрытую ладонь, дальше – подняла взгляд на мужчину. Он повторил снисходительную улыбку, в её щеки ударила краска. Виной тому немного вино, но в основном – перспектива. А ещё необходимость признаться.

– Я ногу подвернула. Собиралась найти Блаблакар… Если вы правда в город и я вам не помешаю…

Сказала честно. Отметила, что Чернов сначала хмурится, потом вздыхает, потом тянется всё той же рукой к лицу, закрывает ненадолго, протягивая уставшее: «Санта»… Так, что той самой Санте становится чуточку стыдно.

– Идти можешь?

Следующий вопрос Чернов задал, уже оглядывая девичьи ноги. Хорошо, что в джинсах и кроссовках. Хорошо, что не ринулся играть в травматолога, ощупывать и осматривать.

– Могу.

Санта произнесла уверенно, а в ответ на слова всё равно получила скептический взгляд и перевод головы из стороны в сторону.

Так, будто он не одобряет.

Вообще ничего из её поведения.

Будто злится, но пытается… По-хорошему.

Подход найти. Разобраться.

И это всё странно, потому что… А зачем?

– Давай тогда…

Мужская рука снова была вытянута, как бы Санте ни хотелось отказаться, но она вложила в неё свою. Током не ударило. Небо не упало. Но стало тепло-тепло. И приятно-приятно.

Он, наверное, действовал без любого подтекста, но Санта всё равно почувствовала что пробирает до косточек, когда пальцы одной руки сжались вокруг её, а второй скользнули по пояснице до талии.

Чернов просто страховал на случай, если идти будет сложно. Но это приходилось повторять себе на каждом шаге, потому что его касания слишком волновали.

– Важные вещи какие-то остались где-то?

Нога побаливала, но передвигаться у Санты получалось, почти не хромая. Она только губу закусила, сама толком не зная, чтобы скрыть реакцию на его близость или отдающие болью шаги.

Услышав вопрос, мотнула головой. Почувствовала новый приступ стыда, когда Данила в очередной раз вздохнул.

Открыл дверь в уже знакомую для Санты машину, помог забраться, потому что высокая. Когда дело было сделано – снова посмотрел в лицо. Серьезно, чуть укоризненно.

– Данила Андреевич, вы едете уже?

И если изначально Санта собиралась извиниться, что вот так… Услышав оклик из-за спины Чернова – снова не сдержалась. Скривилась.

Даже на голос Примеровой реагировать спокойно не могла.

Тем более на вид.

А она, как назло…

Недалеко от немногочисленных машин стояла компания. Альбина – скорее всего в ней. Курила. Увидела Чернова – подошла.

И в машину заглянула…

Санта успела отметить, что тонкие брови чуть поднимаются, взгляд на мгновение становится привычно-снисходительным…

– Еду, ты что-то хотела?

Данила оглянулся сначала, потом развернулся полноценно. Судя по всему, отходить от машины не собирался. И Санта внезапно была ему за это благодарной. Ведь пусть не считала себя слабачкой, но получить между собой и Примеровой стену в виде Чернова – было неожиданно и приятно.

Вероятно, этот опыт больше не повторится. Вероятно, это очень обманчивое впечатление. Вероятно, стерва-Альбина ей в жизни не простит, что прокатилась в город с её мужчиной, ещё и под таким беспонтовым предлогом, но Санте сейчас – пофиг.

– На минуту тебя можно?

Альбина ответила на вопрос вопросом, пробегаясь многообещающим взглядом по Санте, а потом глядя адресно на Данилу. Без явного обвинения и намека на агрессию. Улыбнулась даже…

Он не отказал. Но и дверь не закрывал.

Санта знала: это может сделать она и оградить свои уши от ненужного разговора, который случайно может долететь.

Но не стала.

Делала вид, что смотрит в свой телефон, когда на самом деле боковым зрением на спину Данилы, жесты Альбины.

Она говорила ему что-то, бесстыже вторгнувшись в личное пространство. Он даже не пытался ее осадить. Санте стало не по себе от мысли, что они, похоже, действительно спят.

Альбина снова проходится пальцами по плечу Данилы, будя в Санте протест, а в Даниле – никакой реакции. Он позволяет. Она заглядывает в лицо, говорит что-то… Он улыбается и кивает…

Бокового зрения не хватает, Санта смотрит, скосившись, но почти в открытую…

Ей хочется забрать Чернова из лап хищной птицы и дать себе же подзатыльник, потому что глупость…

Она не может разобрать слов, но определенно ловит короткие взгляды, которые Примерова бросает в сторону машины. Ей, кажется, не нравится идея.

Она, кажется, ничего не может с ней поделать.

Она, кажется, бесится…

И это понимание немного глушит боль. А ещё наполняет душу Щетинской мстительным счастьем. Потому что она – не святая.

Совсем не святая.

– В понедельник, Альбин…

Чернов долго слушает, в итоге же прерывает разговор первым. Первым же отступает, кивает людям, от которых Примерова отделилась, чтобы подойти.

Разворачивается, направляется прямо к водительскому, а вот Примерова – смотрит на пассажирское. Усмехается не очень добро…

– Данила Андреевич…

Окликает мужчину на полпути. Он останавливается, конечно же. Оглядывается, ждет, зачем…

Сначала получает взгляд – опять не такой, как был адресован Санте. Потом – обращение…

– Подождете пять минут, пожалуйста. Я за сумкой схожу. С вами поеду. По дороге обсудим, не придется откладывать до понедельника.

Говорит, глядя прямо на Данилу. Одна бровь приподнята, она будто его испытывает…

Санта же замирает, чувствуя, будто от его ответа сейчас зависит её жизнь. Мечтая услышать «нет», и понимая, что «нет» в их случае не будет.

Уже смиряется, что ехать придется с Альбиной. Уже переживает предстоящие два часа в компании с ней. Уже чувствует, с каким удовольствием Примерова будет колоть её при Чернове. Уже снова жалеет, что не успела сказать Даниле, что она как бы всё…

Делает это всё зря.

– Веселись, Альбин. Не отвлекайся. В понедельник обсудим.

Потому что Чернов решает иначе. Говорит куда легкомысленней, чем смотрит. У Санты складывается впечатление, что между собой они тоже больше глазами.

И в Черновских – упрямство. В Альбининых – тихое бешенство. Которое она тушит, резко отвернувшись, поджигая новую сигарету.

Данила же обходит машину, садится на водительское, захлопывает дверь одновременно с Сантой.

Она не дышит, он стартует.

– Спасибо, – и благодарит, сама толком не осознавая, за что. Просто рада, что они сейчас вдвоем.

Ответа не ждет. Ей кажется, что настроение у Чернова подпорчено и к нему лучше не лезть. Если она правильно поняла – пусть опосредовано, но стала поводом для стычки с любовницей. Альбина попыталась нажать, Данила показал, кто здесь главный…

И им сейчас обоим, наверное, гадко. А ей как-то хорошо…

Её благодарность повисает в воздухе.

Пальцы мужчины скользят по рулю. Проехав триста метров, он снова хмыкает, поворачивает голову, смотрит недолго, но пристально, после чего вновь на дорогу.

– Побудешь и ты моей должницей, умница. Способ возврата обсудим. Главное не забывай: пакта сунт серванда.

Губы Санты задрожали, глаза заблестели, она повернула голову, смотря с интересом, понимая, что настроение Чернова снова улучшается. И это прекрасно. По её телу расплывается тепло, она устраивается чуть удобней.

– Пакта сунт серванда.

И будто бы клянется, сама не зная, в чём.

Прим. автора:

Pacta sunt servanda – (лат. «договоры должны соблюдаться»): основополагающий принцип гражданского права, предполагающий обязательность исполнения договора для заключивших его сторон.

Глава 14

Глава 14

Полный не самых приятных переживаний день вымотал Санту достаточно, чтобы дорога до города прошла для неё подозрительно быстро и частично во сне.

Нога практически не беспокоила, говорили они не очень много.

Санта допускала, что Даниле – не особо есть о чём именно с ней. Сама, что благодарить его раз за разом – глуповато, пусть и чувствуешь самую настоящую благодарность и облегчение.

И даже прощаешь его, пусть ему до твоего прощения – никакого дела.

Проведи она на базе ещё и воскресенье, Санта была бы зла, как черт. Уверилась бы в том, что со стажировкой в Веритасе пора завязывать… И с влюбленностью в Чернова тоже.

Но не пришлось.

Несколько раз Санта ловила себя на мысли, которая заставляла затаить дыхание, но ни разу не срывалась с губ вопросом.

Почему он пошел за ней? Очевидно ведь – не просто гулял и заметил. Взял бутылку. Искал. Нашел.

Почувствовал, что она полна сомнений. Попытался разговорить…

Это всё не походило на поведение человека, который просто хотел от неё избавиться, перебросив на Альбину.

Это всё напоминало заботу.

– Проснулась?

Данила спросил, скосив взгляд, уже когда они въехали в город, а Санта не особо-то прячась, разглядывала водителя, продолжая прижиматься ухом к подголовнику кресла. В салоне было темно, Чернов производил впечатление сосредоточенного на дороге человека, но слежку всё равно отметил. Улыбнулся, не подозревая, что везёт домой девчонку, безнадежно в эту улыбку влюбленную…

Санта сглотнула, кивая, села удобней – выше.

– Да. Извините.

– За что? – прощение попросила на автомате. Уточнение услышать не ожидала. Сама же задумалась, а за что… Сама же улыбнулась, снова поворачивая голову…

– Не люблю доставлять людям неудобства.

– Сделать крюк по городу – не смертельное неудобство, Санта.

Чернов пожал плечами, включая поворотник, чтобы зайти на тот самый «крюк», Санта силой заставила себя потушить новую улыбку. Потому что слышать от него такие слова – приятно.

Вообще всё приятно. Находиться рядом. Знать, что здесь могла быть Альбина, но благодаря ему – нет.

А ещё немного смешно. Потому что понятно ведь: в понедельник Примерова будет исходить желчью. На неё – Санту. Но Чернову, наверное, достанется больше. А может наоборот – ему-то ничего…

Не взял с собой просто потому, что афишировать отношения им нельзя – неэтично. А в симпатии к стажерке его всё равно никто не заподозрит. Слишком неправдоподобно.

– Если что – валите всё на меня…

Санта обратилась к мужчине, его брови чуть взлетели, дальше он повернул голову ненадолго, даря любопытный взгляд. Мол, продолжай… Удиви…

И пусть Примерова иногда делала так же, но в Чернове не чувствовалось снисходительности. Только легкое озорство. Располагающее.

– Вы спрашивали, как у меня получается с Альбиной Евгеньевной. Так вот… Никак. Поэтому мне всё равно. Я рада, что здесь её нет. Мне сложно с ней. И работать, и просто рядом находиться. Но я понимаю, что это мне. А вам…

Санта допускала, что Данила вот такого ответа правда не ожидал. Но в данный момент не жалела. Потому что не жаловалась, потому что приняла, а теперь просто делилась. Именно с ним, не ожидая реакции.

Он выслушал молча, чуть нахмурился в определенный момент, одарил парой взглядов, но в итоге вернулся к тому, с чего начали – легкой полуулыбке, озорному взгляду, вопросу с легкой долей провокации.

– Ты думаешь, мне стоит бояться реакции Альбины Евгеньевны? Это вообще-то она подо мной ходит, а не я под ней…

С губ Санты рвалось закономерное: «я имела в виду не то», но, благо, умудрилась сдержаться. Потому что получилось бы очень неловко и совершенно неуместно. Ей никто не давал права лезть в личное. Его же комментировать.

– Не думаю. На всякий случай просто…

Поэтому Санта съехала на что-то нейтральное, Данила снова глянул – чуть дольше. Хмыкнул. Вернулся к дороге.

Чуть-чуть молчал, Санта чуть-чуть смотрела. Чуть-чуть же жалея, что они уже близко к её дому. И чуть-чуть радуясь, что он не переспрашивает адрес. Запомнил.

– Альбина – крутой спец. Я очень давно уговаривал её присоединиться к моей команде. Но прежде, чем начать уговаривать, сам же долго сомневался. Потому что кроме того, что она спец, она ещё и огромная стерва.

Сказано было без особого эмоционального окраса, но Санта не сдержалась – с губ сорвался нервный смешок. Потому что… Так в точку. И так неожиданно.

Чернов реакцию уловил – хмыкнул в ответ… Недолго молчал.

– Я же говорил, что тебе недостает смелости. Подумал, что опыт с Алей будет полезным. Для многих, особенно девочек, она является примером. Они видят, как может быть, и решают, что хотят так же. Но тебе, похоже, она не очень понравилась…

Санта не сдержалась – скривилась, а уловив новую усмешку поняла: можно уже не отвечать. Не очень понравилась. Где-то так.

– А вам это нравится?

Санта понимала, что продолжает слегка наглеть, но не сдержалась. Не задай она этот вопрос – пожалела бы. Да и отсутствие ответа – это тоже был бы ответ.

– Что именно?

– Наглость. Стервозность. Вы говорили, что Игнат – не фанат фейр-плея, но я немного следила за Альбиной, она ведь тоже… Главное – победа…

С тем, как Санта делилась каждым из своих наблюдений, на лице Данилы всё очевидней расцветала загадочная улыбка. Так, будто ему приятно. Или нравится то, что Санта говорит.

– Ты права. У неё очень много общего с Игнатом. Но лучше при ней о нём не говори…

– Почему?

Данила ответил с улыбкой, Санта вновь не сдержалась, спросив. Наверное, ждала, что он ответит. Чернов же только плечами пожал.

– Просто поверь.

Явно не посчитав нужным посвящать её в некоторые подробности.

– А насчет наглости – нет. Альбина – хороший юрист, но ужасная стерва. Меня это бесит…

Слово «бесит» в исполнении Данилы получилось по-особенному эмоциональным. По душе Санты разлилось бальзамом, а губы растянуло… Ей было невыносимо приятно, что он не слеп, и что бесит их одно…

– Но этим она побеждает. Иногда это необходимо, Санта. Ты просто ещё не понимаешь, куда хочешь попасть. Нас учат, что право – это искусство добра и справедливости. Мы ищем веритас. Истину. Но почему-то до поры до времени все молчат о том, как часто поиски истины подменяются примитивной борьбой стратегий. Не всегда основывающихся на честности.

Говори что-то подобное Альбина, это звучало бы как: «таких, как ты, я ем на завтрак, подруга. Твое неумение выгрызать – недостаток, которым я воспользуюсь. И поэтому ты никогда не станешь…».

Данила же говорил иначе. То же, но так, что ему хочется верить. И ради него стараться. Учиться. Стремиться.

– Мне некомфортно работать с Альбиной. Если по вашему я должна учиться у неё – я лучше уйду…

Санте казалось, что сказать что-то подобное будет сложно.

Оказалось – элементарно.

Слова лились ровно и без надрыва. Она и сама не усомнилась ни в одном. И Данила тоже.

Просто стал чуть серьезней, просто не спешил хоть что-то говорить.

Нахмурился немного. Потянулся ко лбу, потер его…

Молчали, пока машина заворачивала во двор. Сердце Санты билось ровно, Данила вроде как продолжал думать…

Остановился, чуть повернулся…

– Решила, что я тебя выживаю?

Спросил, явно засчитывая за ответ реакцию.

Опущенный взгляд и порозовевшие щеки.

Вот сейчас Санте стало стыдно. Потому что она правда так думала. На это было похоже. Но теперь понятно – нет.

– Я хотел, как лучше, Санта. Совесть мучает, что не нахожу для тебя времени. У нас штат почти укомплектован, задачи под силу тебе временами приходится именно придумывать. Это немного сложно, когда шеи в мыле, а они у нас всегда такие. Альбина только пришла – ей нужны кадры. Я подумал, что это будет полезно вам обеим… Что вы обе за это ухватитесь… Сработаетесь, потом ты останешься в её команде. Я ошибся. Прости.

Санта ожидала чего угодно, но точно не извинений. Точно не от Чернова. Точно не за то, что он просто чуть дальше смотрел, а она оказалась слепой.

– Я этого не поняла.

Щетинская призналась, Данила ответил уставшей вроде как улыбкой, кивком головы.

– В понедельник придешь ко мне, подумаем, как организовать твою работу иначе. Рано сдаваться. Я тебя не отпускаю…

Он ничего такого не имел ввиду, умом Санта понимала прекрасно, а чувствуя, как воздух заполняют последние слова, будто растаяла. Горло чуть сжалось. Настолько, что ответить сходу не смогла бы. Поэтому кивнула просто, делая то, чего он хотел избежать – говоря глазами.

О своей благодарности и абсолютно безграничной любви. Больше – только к отцу.

– Что там нога?

Санта ещё долго не вспомнила бы о том, что пора бы и честь знать. Встрепенулась, потому что Чернов выразительно глянул вниз, задавая закономерный вопрос.

Щекам девушки стало ещё жарче. Она шевельнула щиколоткой, почувствовала, что острой боли нет.

– Намажу сейчас чем-то. Эластичный бинт наложу. Думаю, всё будет хорошо.

Произнесла уверенно, получила в ответ кивок.

Дальше Чернов снова, как в прошлый раз, посмотрел на высотку, в которой Санта живет, на дверь в подъезд, на неё…

– Уже не тревожит, правда… Я почти не чувствую…

Санта сказала, посчитав, что его взгляд – проявление волнения, но щекам стало ещё немного жарче, потому что Чернов ответил усмешкой, но на сей раз ироничной.

– Хорошо. Тогда иди. Доброй ночи, Санта.

Откуда появилось чувство, что он ожидал чего-то другого, Щетинская не знала. Но испытала резкое разочарование в себе. И резкий же всплеск желания, которое она до этого умудрялась контролировать. Всегда умудрялась, боясь отказа. А сейчас…

– Вам ехать ещё, а я правда кофе могу сварить. Подниметесь?

* * *

– У тебя красиво. – Санте, которая даже в порядке бреда не могла предположить, что Данила Чернов когда-то окажется на пороге её квартиры, что зайдет внутрь, что остановится сзади и будет следить за тем, как она вешает на крючок джинсовку, было сложно подобрать слова, чтобы ответить даже на такую элементарную пустую похвалу.

Её просто бесконечно мурашило. Всё время с момента, когда его губы растянулись в ухмылке, а она услышала: «я думал, больше не позовешь…». Если и с укором – то исключительно показушным. Потому что Санта его не чувствует, зато чувствует волнение, ответственность и звенящую радость.

Просто потому, что он зайдет. Она ещё немного на него посмотрит. Он прижмется губами хотя бы к её чашке.

Потом эта чашка скорее всего обретет особый смысл и особое место, но Чернов об этом не узнает.

Не узнает, что кумир.

Разувшись, Санта из-под ресниц следила, как в полумраке просторного коридора то же делает Данила. В голове мелькнула мысль, что он – первый приглашенный внутрь мужчина. Здесь бывал папа конечно же, ещё когда занимался ремонтом. Здесь косяками ходили разнорабочие, здесь бывали немногочисленные девичники с подружками – школьными и университетскими, сюда не любила заезжать мама – лучше домой, к ней – но тоже бывала. А посторонний мужчина – ни разу.

Он первый.

Двигает обувь аккуратно, вырастает, снова смотрит чуть у Санты над головой – потому что высокий. Потом опускает свой взгляд на неё…

Ловит как бы, ей снова чуть неловко, но не то, чтобы особо…

– Папа занимался… Если бы делала я – всё получилось бы по-детски неуместным.

Санта сказала правду, получив в ответ взгляд с легкой укоризной. И даже знала, что он значит. «Много на себя берешь».

– Руки можно там помыть.

Санта кивнула в сторону ванной, уверилась, что Чернов проследил за направлением, сама же пошла в кухню.

Зажгла встроенный, чуть тускловатый, свет под верхними полками кухонного гарнитура, сполоснула руки здесь.

Понимала, что включить можно верхний. Понимала, что так – слишком интимно. Но оставила решение на усмотрение Чернова.

Замерла, достав свою любимую гейзерную кофеварку, прислушалась, непроизвольно улыбнулась…

В ванной шумела вода. Чуть громче, чем если бы мужчина закрыл дверь. И это почему-то отозвалось в Санте мыслями о несбыточном и желанном, скрутив в тугой узел желудок.

Вот бы когда-то…

Он точно так же умывался бы утром – не закрывая дверь, а она готовила ему кофе. Знала бы, какой он любит. Действовала бы на автомате, а не наобум.

Чернов опустил рычаг смесителя, шум прекратился.

Его сменило шуршание полотенец в ванной и кофейного пакета на кухне.

Что будет дальше – Санта знала.

Данила вернется. Возможно, задержится в дверном проеме, а может двинется напрямую к барной стойке. Ещё его внимание может привлечь окно. С вероятностью куда меньшей – её действия.

Он скорее всего всё же нащупает включатель света, она зажмурится, когда резко ударит по глазам…

Санта слышала приближающиеся шаги.

Поставила кофеварку на постепенно краснеющую конфорку, понимала, что смело можно развернуться и встретить гостя, глядя в глаза, но оказалась чуть неготовой.

Её пальцы с силой сжимали холодные борта мраморной столешницы. Взгляд будто прилип к подсвеченной темной зеркальной поверхности электрической плиты. Дыхание замерло, собрав в легких норму воздуха. В животе по-прежнему будто всё связано в узел…

Вывернутая нога чуть-чуть поднывает…

А вот шагов больше нет.

Он правда остановился в дверном проеме. Ничего не говорил, ничего не делал. Снова осматривался. Всё, как Санта и думала: его привлекло окно. Только не подошел, а смотрел от двери.

И к включателю не потянулся.

Усугублял молчанием тишину.

Усугублял нетерпеливые мучения Санты взглядом.

Который она чувствует. Он уже на ней. Ползет от белых носков по голым щиколоткам до подкатанного джинса. Вверх по ногам до колен, и выше тоже…

По вжатому в столешницу животу и держащимся за нее же пальцам…

По неизменно ровной спине и горделиво приподнятому подбородку даже когда взгляд вроде как опущен. По-прежнему устремлен на подкипающую кофеварку.

– Вы со сливками пьете?

Санта спросила, повернув голову всего на мгновение. Попыталась улыбнуться, но получилось так себе. Стушевалась под слишком серьезным взглядом. В котором нет ни намека на стеснение или неловкость, в отличие от неё.

Дальше же, замерев, следила, как Данила отталкивается плечом от косяка, проходит вглубь. Дышит ровно. И смотрит ровно, а у неё уже всё сбивается.

Это глупо, но Санта отворачивается, снова упираясь взглядом в носик кофеварки, вздрагивает, когда рядом с плитой опускается мужская рука с мобильным.

Телефон остается там, Чернов – нет.

Пара движений – и он ровно за спиной. Ближе, чем когда-либо.

Санта чувствует его тепло. Он наверняка чувствует её напряжение.

Но его это не останавливает.

Он делает ещё один шаг. Достаточный, чтобы вжаться в поясницу пахом.

Воздух выходит из легких Санты сам собой – вместе со странным звуком. Она ощущает свою же дрожь, а ещё немного боится, что захлебнется чувствами. Потому что их – разом много.

Данила так близко, что ноздри дразнит запах его туалетной воды. Дыхание Санты становится рваным. Она хочет только вдыхать, чтобы раз за разом наполнять себя им.

Непроизвольно немного прогибается будто навстречу. Осознает это, чувствует, как щеки моментально наливаются пунцовым. Основания её ладоней скользят по мраморной поверхности чуть вперед, а мужские руки сжимаются на талии. Только не на футболке, а под ней, скатывая ткань вверх…

Из носика начинает валить пар, кофеварка – издавать булькающие звуки, но это уже не имеет значения.

Санта чувствует прикосновение сзади на шее – кончиком носа к одному из верхних выступающих позвонков. Покалывание еле-ощутимой щетины. Потом к нему же – губами. Которые почти сразу скользят в сторону, продолжая щекотать, бредут вверх по шее, скуле… Нос бодает висок, Санта поддается, открывая шею сильнее, слышит, что Данила тоже дышит рвано, его теплое дыхание волнует мочку, ей же достается следующее касание мягких губ…

– Что делать тем, кто устал просто на тебя смотреть? Скажи, святая Санта…

Зеленые глаза распахиваются сильнее, а трусливое сердце летит куда-то в подвал подъезда.

Глава 15

Глава 15

Святая Санта.

Дочь наставника.

Смотреть можно – трогать нельзя. Ему. А не ему…

Это всё крутилось в голове Данилы, когда должно. И когда не должно – тоже крутилось.

Она привлекла его внимание сразу – потому что красивая. Но ведь красивых много, а эта – под запретом и он – не тупой достигатор. Знает границы. Правила знает. Умеет по ним.

Тем более, он ведь правда слишком занят всем на свете. Обо всём же должен думать. Кроме неё.

А с ней… Не видит – тут же забывает. Видит – вспоминает.

А потом думает-думает-думает. Почему-то думает.

О том, что надо бы включить жесткость, а нет сил. Данила не может. Даже вечером задержав – жалеет. Пугать не хочет. Смущать не хочет. Хочет, чтобы ей было хорошо. Сначала думает – это все из-за благодарности её отцу и из-за присущих ей отголосков его черт. Потом понимает: нет. Дело в ней.

О том, что её предложение зайти на кофе в тот вечер – не просто позабавило, как должно бы. Он ведь на полном серьезе целую секунду размышлял. На подъезд смотрел, окно «выбирал». Но разум победил. Она – девочка совсем. Не особенно понимает, насколько привлекательна. От чистого сердца зовет. А ему соглашаться нельзя. Потому что человек должен в первую очередь думать о последствиях своих действий.

О том, что это нормально для молоденькой и красивой – тут же заполучить такого же молодого ухажера. Что Гриша ей подходит. Что даже если брать в учет никому не нужную «отеческую заботу», придраться-то не к чему. А ему неприятно.

Смотреть, как парень залипает к святой Санте на кухне в офисе. Видеть, как приводит в ресторан.

То и дело съезжать с темы и взглядом. Отмечать, что она – кислая. Испытывать облегчение. Раздражаться на себя же. У себя же требовать оставить девочку в покое. А потом снова съезжать. Скользить по длинным ногам, когда идет в сторону уборных. Зачем-то подрываться следом.

Идти и продолжать смотреть. Чувствовать кожу пальцами, а себя – немного извращенцем.

Убеждать, что он правда в уборную, но видеть, как она сворачивает не туда… И идти следом.

Набрасывать на тонкие плечи свой пиджак. Неотрывно смотреть на губы. По-особенному притягательные.

Снова чувствовать себя извращенцем, потому что студентки, стажерки – не твоя весовая. Наивность и чистота – не твой кинк.

Ты не усложняешь там, где не стоит.

Ты по-прежнему видишь у неё на лбу красный крест. У тебя на тумбе всегда будет стоять фотография с её отцом. Её мать тебе не простит…

Но тебе почему-то приятно, что говоришь «Гриша – хороший парень», а она кривится. Потому что хороший… Да не тот.

Ей идет твой пиджак, и ты думаешь, как было бы в нём без ничего. У тебя играет фантазия, шалит кровь. Но ты сам себя осаждаешь, потому что это всё не нужно ей.

Двадцать один. Куда здесь ты?

И она тебе куда?

Просто, наверное, слишком непривычно милая. Просто, наверное, чувствуешь вину.

Но что чувствует и думает она – непонятно. Иногда кажется – чего-то от него ждет. Но чаще – тупо боится. Что нормально. Логично. Правильно. Ведь девочке не нужны сложности.

А ему не нужна девочка.

Только всё равно думает.

И в ресторане думает. И после ресторана тоже.

Принимает решение, что это – не дело и надо думать меньше. Лучше дистанцироваться. А потом берет в руки телефон, крутит, печатает… Получив же «я дома и мне тепло», улыбается. И «умница» отправляет искренне.

Она правда такая.

И ей – такой – нельзя портить стажировку. Себя убрать, дать кого-то, кто научит. Альбину. Вроде как перекреститься. Вроде как почти убедить себя, что всё привычно: не видишь – забываешь.

Но беда в том, что больше – нет.

Не видишь – ищешь. Находишь – злишься.

На себя, потому что искать не должен. На неё – потому что вечно грустная.

Отвлекаешься, с собой же договариваешься, что это – дело не твое. Получается даже. Во всяком случае, в это веришь. А потом вспоминаешь, как крутил в руках ключи от её машины и на губах – ухмылка. Потому что выглядит так, будто у них чуть-чуть взаимно.

Но с этим знанием – не легче. Потому что красный крест. И страх в её глазах.

Там вообще много всего. Даня успел понять. А может сам придумал, но она правда пытается ими говорить, а он правда не настолько прозорлив, чтобы уметь слышать. Иногда кажется, что она просит сделать шаг. Иногда – что ненавидит люто. Что обижена. Что в сомнениях.

И бог его знает, зачем Даниле в этом разбираться. Но «отдать» её Альбине и успокоиться не удается. Становится хуже. Санта не уходит из головы, а злит по-новому. Своим обреченным принятием. А чего – неясно. Говорить не хочет. А он не хочет, чтобы ей было плохо. Ему тогда самому…

Примерова – сука, но невиновной за свои обиды мстить не станет. Ему отзывается о девочке хорошо. Говорит: повоюем. А по Санте видно: воевать она не хочет, сдается…

И ему кажется, что надо подбодрить. Чуть больше, чем не трогать. Данила ругает себя же последними словами, а зовет в кабинет. Хочет с ней снова по-отечески, но на неё против воли реагирует в нём мужчина. Сколько ты ни напоминай себе, что дочь отца. Не спасает.

Он просит поехать, чтобы развеялась, загород, и дико приятно, когда она отвечает улыбкой… Это снова похоже на то, что в ней живет ответное тепло.

Но он снова себя пресекает: запрет.

Не собирался ехать на базу. Думал слиться. А потом как-то убедил себя, что вроде бы надо… Положено… Дисциплина же, а он её любит.

Отмотал два часа в одну сторону, тост сказал, поулыбался.

Сам же себе не особо признавался, но чувствовал, как поднывает. По лицам бегал, одно искал. А его не было. Или может это у него судьба такая – провожать взглядом ровную спину. Наверное, самую ровную из всех, какие он только видел.

Горделивую. С такой осанкой – в балерины. Или на плаху в статусе мученицы. А она пошла в юристы. Чтобы отец гордился.

Дурочка. Ведь такой сложно было бы не гордиться, куда бы ни пошла. Дело не в профессии.

Данила видел, что умница уходит. Следом не пошел. Не пацан ведь. Во всяком случае, не сразу. А потом… Вроде как снова по-отечески. Вроде как волнуясь…

С бутылкой и без стакана. Тем более, без двух.

Чтобы снова, как всегда… Она что-то безмолвно говорила, а он пытался разобраться – его клинит или в ней правда что-то особенное есть. И на что шансов больше – отпустит или затянет.

Однажды с ним такое было. И повторения, честно говоря, не хочется. Да и невозможно оно – повторение. Потому что Санта для него – святая. Потому что он – должник её отца. А долги отдаются не так.

Помощью. Поддержкой. «Я тебя не отпускаю» без контекста, а не с тем, что вложен им…

Новым отказом от нового предложения зайти на кофе. С четким пониманием: нельзя совать пальцы в розетку. Особенно, когда вы друг для друга – розетка обоюдная. Ты заплатишь репутацией. Она – девичьими мечтами. Убьетесь, разлетевшись. Вот и всё кино.

Это всё было прекрасно понятно уму, когда Данила произносил противоположное логике размышлений: «я думал, больше не позовешь». Когда открывал свою дверь, а потом – дверь её подъезда.

Как мудак вести себя не собирался. Пригласили на кофе – им же и ограничиться. Выпить. Посмотреть. Послушать. Умилиться.

Санта перегибала по серьезности. Его это забавляло, но он прекрасно понимал, откуда это. Человек не верит в то, что в её жизни существует подстраховка. Наверное, в какой-то мере она права.

Тем не менее, без страха зовет его – постороннего – в свою квартиру. Смущается, когда он просто хвалит вид жилья.

Не идет следом, а просто машет рукой. Мол, ванная там. Доверяет. Зря, наверное.

Потому что он не так свят, как Санта.

Потому что смотрит в зеркало, а видит не свое отражение, а как те самые губы сжимаются, а потом вновь обретают пухлость, размазывая бесцветный блеск в его машине. Как обхватывают горлышко бутылки. Как шевелятся, когда она говорит. Они наверняка по-особенному мягкие. Их очень хочется попробовать.

Но Данила до последнего живет с мыслью, что нельзя.

Только это «последнее» наступает на кухне.

Той, где она варит для него кофе.

Стоит у плиты – тонкая и взволнованная. Кому-то, возможно, могла бы показаться надменной. Но Даня знает – надменности в ней нет. У неё горят щеки – она в смущении, короткая футболка чуть задралась – открывая живот.

И пусть свежих вокруг много, а вдохнуть хочется эту.

По-особенному сейчас – в темноте.

В ней нет напускной соблазнительности. Он привычно не понимает, что говорят её глаза. Но они что-то говорят, и он решает интерпретировать на свое усмотрение.

* * *

Выровнять дыхание никак не получалось. Санта хотела, но это казалось просто невозможным. Её вдохи были шумными. Выдохи – будто рваными. Она дрожала и знала, что Данила это чувствует.

Сама же чувствовала высшую степень смятения.

В ушах гудела кровь и звенело «скажи, святая Санта…», произнесенное тихо и так, что по телу волнами мурашки. Они же – потому что он прижимается, он гладит кожу под футболкой, он ведет пальцами вверх, задирая ткань выше…

По-прежнему распахнутые зеленые глаза опускаются вместе с подбородком, Санта следит, как в кино, за движением его рук, которое чувствует.

Чувствует, но поверить не может. Дрожь усиливается, ей становится одновременно приятней и страшней… Её мозгу зачем-то тут же нужно думать, но получается как-то судорожно.

Когда Данила снова целует – в открытую шею, она вжимается ладонями сильнее в столешницу, закрывает глаза, пытается забыть обо всём. Отдаться.

Она ведь не святая. Она его любит. А он её хочет. Кажется…

И ей всё не снится. Тоже кажется…

Данила ведет носом по шее, гладит пальцами живот, поднимается выше, щекоча раздраженную ожиданием его прикосновений кожу, добирается до кружева топа, ведет по нему…

Наверняка слышит, что вдохи Санты становятся более глубокими. Замирает на мгновение, целует, накрывает ладонями полушария, сжимает несильно…

И это вызывает в Санте новый приступ дрожи. Потому что приятно, пусть и чуть болезненно. Но она не знает, как реагировать.

Просто стоит, вперив взгляд в мрамор столешницы. Понимает, что надо что-то сделать. Но не понимает, что…

Она должна быть счастлива. Она должна брать, что дают. А у неё полная черепушка сомнений, которые не дают расслабиться.

Когда мужская рука скользит вниз – снова щекоча живот, Санта сглатывает. Во рту сухо, сказать она не может, а даже если могла бы – для этого нужна смелость.

Но она попросила бы… Продолжать.

Вместо этого же следила, как Данила тянется к кофеварке, которая всё это время продолжала разрываться, переставляет её в сторону. Мелькает мысль, что ей стыдно – она уже больше минуты, как её не слышит… Вообще ничего не слышит. Только, как дышит сама и как дышит он.

Стала одним большим нервным окончанием.

– Ты дрожишь. Боишься меня?

Санта услышала тихий вопрос, поняла как-то, что Данила чуть отрывается и смотрит на её горящее ухо, на розовую щеку. Видит, наверное, что она и губы сжала. Это всё нервы. Надо расслабиться.

Развернуться, улыбнуться, потянуться…

Нужно, а она мотает головой – её максимум в этом. Она не боится. Просто волнуется. Просто не готова была. Не ожидала…

Санта немного повернула голову, ловя серьезный мужской взгляд. Хотела сказать глазами это, получилось ли – не знала.

Но когда пальцы Данилы чуть потянули, как бы прося развернуться, подчинилась.

Делала маленькие шажки, одновременно боясь и очень хотя оказаться с ним лицом к лицу.

Смотрит напряженно, как он отпускает талию, скользит от её локтей вниз, берется за запястья, гладит их…

Вскидывает взгляд, ловит его, и не улыбку – намек на неё. Хочет подарить в ответ хотя бы такую же – но получается только всё такую же молчаливую просьбу: «не останавливайся».

Данила опускает ее пальцы на свои плечи, Санта непроизвольно вжимается в них, чувствуя, как их твердость и жар неожиданно сильно действуют, множа желание, которое и без того заставляет кровь закипать.

Данила тянется к её лицу медленно, смотря в глаза. Санта же просто смотрит. На губы. Те, которые уже целовали в шею, и от тех мест по телу натурально простреливало. Что будет с губами – даже страшно. Но очень хочется…

Она чувствует давление столешницы в ягодицы и то, что в живот ей упирается напряженная ширинка.

Она приоткрывает губы за секунду до касания, само касание ожидаемо её взрывает. С губ срывается тихий стон, Данила реагирует на него улыбкой.

Он не пытается целовать агрессивно. Заткнуть рот языком, не давая вздохнуть.

Сначала он просто касается губ, ждет, пока она пригласит… Если пригласит.

И Санта пытается.

Его руки гладят голую кожу на талии. Она подается навстречу, скользит пальцами по плечам и шее вверх, чувствует подушечками иголки короткого ежика на затылке… Чувствует внезапную жадность, ныряет в мужские волосы, чуть давит, будто прося прижать к себе ещё ближе, сильнее открывает рот, встречает своим его язык.

Дрожит сильнее. Сильнеехочет. Меньше боится.

Кажется, она почти освоилась.

Кажется, всё получается.

Главное сейчас не думать…

Данила горбится, продолжая целовать и гладить. Ему не очень удобно, но он явно подстраивается. Это вызывает в Санте всплеск нежности, которые она пытается хотя бы показать, если не может озвучить: гладит по волосам, шее, старается унять дрожь, старается расслабиться быстрее… И сильнее…

Охает, когда Данила подсаживает её на столешницу.

Он смотрит в лицо, видит там что-то, что заставляет нахмуриться, а Санта снова мотает головой, мол, «нет… Всё хорошо. продолжай».

Он ненадолго снова прижимается к губам. Санта хочет верить, что чувствует в них отзывчивость, тянет вверх её футболку…

Хочет снять. Это понятно. Это правильно и желанно…

Это уже начало секса, кажется…

Новая дрожь пробирает сильнее прошлой, но воспротивиться – мыслей нет.

Данила просит глазами, Санта поднимает руки…

Футболка опускается на пол у ног, Санта смотрит на неё, когда Данила – на белье и кожу.

Тянется к животу губами…

Прижимается, вскидывает взгляд, прижимается опять…

Усмехается, потому что мышцы сокращаются против воли девушки после каждого его касания. И для него это – забавно. А для неё чуть стыдно. Не хочется быть настолько чувствительной к рядовым прикосновениям. Но оно как-то само…

Данила прокладывает дорожку из поцелуев вверх по белой линии, целует грудь через ткань, верхние проступающие через ткань ребра, ключицы, яремную ямку, снова шею…

– Я не сделаю плохого, правда… Остановишь…

Зачем-то говорит, хотя Санта и не сомневается. Как он может сделать что-то плохое, когда делает так хорошо?

Мужское лицо оказывается напротив её лица. Он просто смотрит сначала, потом снова тянется, чтобы целовать.

Накрывает губы, ныряет языком между ними, чувствует наверняка, что Санта его втягивает, с силой сжимая плечи. Она не очень опытна, но очень хочется дать ему понять, что он – максимально для неё желанный.

Данила тянется к пуговице на её джинсах, расстегивает, помогает разъехаться молнии…

Ведет пальцем по кромке таких же кружевных стрингов. Вроде бы просто щекочет, а у Санты перехватывает дыхание. Потому что очень ощутимо. И очень хочется, чтобы чуть ниже…

Но прежде она должна кое-что сказать. Начинать нужно с честности. Это будет правильно…

Данила продолжает целовать, поглаживая пальцами лобок через ткань, а Санта пытается вернуться в реальность из своего наполненного незнакомым чувством внезапно ожившего сна состояния.

Пытается увернуться от губ, чтобы просто сказать, но Данила то ли не понимает, то ли не хочет. Вжимает свободную руку в поясницу, заставляя прогнуться и почувствовать кожей текстуру ткани его пуловера.

Это усиливает дрожь, соски, которым достались пока только намеки на касания, остро реагируют на трение о кружево, поднывая и отправляя импульсы в промежность.

Мужчина углубляет поцелуй, Санта сжимает своими бедрами его, испускает новый стон, потом снова пытается отстраниться. Потому что ещё немного – и у неё просто смелости не хватит. А он не оценит. Нужно на берегу…

Она упирается в грудь Данилы, пытается нажать, чувствует сопротивление… Мужские руки уже мнут ее ягодицы. И это кажется агрессивным. Это не пугает, но заставляет кожу на руках стать гусиной. Но она права, ей нужна пара слов.

Санта давит сильней, Данила сильнее вжимается своими губами в её. Тянет её ближе к краю стола, ведёт себя так, будто не хочет давать то, чего просит она – паузы. И в Санте нет сил настаивать или требовать. Она готова смириться. Покориться готова. Принять.

Она дрожит, предвкушая, чувствуя, как мужские пальцы по-кошачьи сминают кожу через джинс, пока он не отрывается сам.

Пока разом не замирает весь. Пока не разжимает пальцы, опуская ладони на мрамор, уже там собирая в кулаки. Пока не утыкается лбом в её плечо.

Снова дышит громко. Глубоко и равномерно.

Стоит так, будто закаменел.

Санта чувствует – он её хочет. Очень. Но почему-то…

Понятия не имеет, что это значит. Пошевелиться боится. Смотрит в темноту перед собой. Ждет…

А когда Данила выпрямляется, и устремляет свой взгляд на неё – у Санты внутри всё разом умирает. Он ещё ничего не сказал, а ей уже больно. Она глазами просит его этого не делать, но Чернов решил.

Он приседает, поднимает её футболку. Вкладывает в бессильную ладонь, прижимает ею к груди. Смотрит только в глаза. Ни на губы. Ни на шею.

– Прости. Так нельзя. Не повторится и ни на чём не скажется. Дверь закрой за мной.

Говорит сухо. Разворачивается, берет свой мобильный, кладет в карман, идет в коридор…

Санта не дышит, смотрит в стену напротив. Слышит, как мужчина обувается.

Её сердце бьется так быстро, что даже больно.

На коже горят прикосновения, которых уже нет. Губы ощущаются по-особенному. Всю её накрывает особенная тоска.

И она знает, что надо сделать.

Знает, а будто замкнута в своем, не способном двинуться, теле. Челюсти сжаты так, что рот не открыть.

Санте понятно: Чернов уже обулся, выпрямился. Он будет колебаться ровно секунду и это её шанс.

Но она им не пользуется.

Слышит хлопок входной двери. Закрывает глаза. Выдыхает.

Не облегченно, а как-то… Безнадежно.

Сползает со стола, продолжая прижимать к груди футболку. Впервые чувствует, что на уши давит тишина её квартиры.

Проходит минута и внизу, под окном, заводится его машина. Санта жмурится, опускает руку…

Из бессильных пальцев выпадает ткань, они же тянутся к лицу, закрывая.

Санте хочется плакать. Её трясет куда сильней.

Ей просто надо было сказать:

– Останься, пожалуйста…

Но слова, как всегда, не вовремя застряли в горле.

Глава 16

Глава 16

«Охеренный. Сука. Вечер».

Раз за разом проносилось в голове Данилы, пока машина в непривычно рваной манере несла его в сторону квартиры.

Пальцы с силой вжимались в руль, но всё равно будто чувствовали дрожь, которая осталась на одной погруженной в полумрак кухне.

Вместе с девочкой, которая сегодня позволила бы. Всё, что он взял бы. А он…

Машина снова дернулась вперед из-за сильного нажатия на газ, самого Данилу вдавило в водительское, но горькая мысль всё равно догнала: как ни разгоняйся, от совести не убежишь.

И вроде бы похвалить бы себя – остановился же. Даже можно сказать «вовремя», но как-то… Поздно.

Хотя спасибо и на этом. Потому что точно так же, как она всё позволила бы. Ещё немного – и он всё бы взял.

Парни вон её по ресторанам водят, половину зарплаты выкладывают на стол, который она толком и оценить-то не может. Цветы к ногам. Шутки весь вечер. Взгляды влюбленные. А она сбегает на свежий воздух, чтобы в себя прийти.

А он…

Пришел, на столе разложил, практически всунул.

Дочь, твою мать, наставника.

Отблагодарил, как мог.

От души.

С размаху.

В глаза, блять, плюнул.

Сейчас Данила чувствовал огромную злость на себя, которая усиливалась с каждой минутой и осознанием: фантомная дрожь девичьего тела под пальцами никак не проходит. И картинки перед глазами мелькают, застилая собой дорожную разметку.

Сначала кривится – он, потом – его губы в усмешке. И в голове строится саркастичное: давай вспомним университетские времена, Чернов. Те, где сплошь задачки, и ты их расщёлкиваешь, как орехи. Вот тебе новая…

Есть ты. Тебе тридцать четыре. Ты – имя в отрасли. Можешь стать зеленым билетом, можешь – волчьим. Тебе позвонила мать девочки, попросила взять на стажировку и уделить особое внимание. Ты согласился. Взял.

Есть она – девочка, которой двадцать один. Она очень любит своего погибшего отца. Она мечтает об одном: чтобы он ею гордился. Для этого ей очень важно научиться профессии. Она пришла к тебе за этим. Она полностью зависит от твоей воли. Реализация её мечты полностью зависит от тебя. Ты это знаешь… И ты этим пользуешься.

Понравилась – не тащишь на свидание. Не просишь уйти, предлагая альтернативу, чтобы не встревать в бесперспективные отношения. Не держишь себя в руках, в конце концов, как должны вести себя взрослые люди.

Нет.

Поднимаешься на кофе. Ребенок его варит. А ты подходишь сзади и начинаешь залипать.

Ты залипаешь. Трогаешь. Вдыхаешь. Понимаешь потихоньку – всё так, как представлялось.

А она дрожит.

Слова сказать не может и дрожит.

А теперь задай себе вопрос, умник, как это выглядит со стороны, что это напоминает и как это квалифицируется?

И сам же себе ответь: ты не охереть как неподражаем, брат. Ты не свел малолетку с ума. Всё куда проще. Ты – гребанный харассер. И она тебя боится, но отказать не может. Потому что мечта. Потому что она просто трусиха. Сегодня даст – завтра прыгнет. Потому что мечты должны сбываться не так. И таких мудаков на пути у умниц быть не должно.

* * *

Квартира встретила Данилу тишиной, но иначе и быть не могло. Он с не проходящей злостью бросил ключ от машины на одну из полок в прихожей. Разулся, глядя перед собой, продолжая отгонять непрошенные картинки.

Благо, хотя бы не въехал никуда.

Не собирался принимать звонки. Как-то не до того, но телефон завибрировал раньше, чем Данила успел оставить его тут же, проходя вглубь квартиры. В душ сначала. Потом – к чему-то крепкому.

Первой мыслью проскочила совсем шальная – звонит оставленная им стажерка. Данила понятия не имел, что вот сейчас она может хотеть ему сказать, но он бы взял. Может, она только отошла и злостью накрыло её… Пусть бы прокричалась – он позволил бы. Имеет право. Беда в том, что она – вряд ли. Скорее поплачет в себя. Как на похоронах.

И мысль об этом сделала Даниле только хуже. Злее.

Но на экране не номер Санты. Там «Альбина Примерова». Собственной наглой персоной. Альбина, которой сказано было не лезть.

Которая, нахрен, оказалась права…

И сама же напросилась своим звонком.

Данила принял вызов, прикладывая мобильный к уху, проходя на кухню.

– Что? – знал, что голос звучит не очень дружелюбно. Но Але не привыкать.

– Дань… Ты с ней? – только сейчас её слова звучат не привычно борзо, дерзко, надменно и слегка истерично, а будто глухо. Взволнованно что ли…

И это злит сильней.

– Какое твое дело? Ты совсем обнаглела, Альбина… С каких пор я тебе отчитываюсь?

Данила знал, что звучит слишком грубо. И что об этом он тоже, вероятно, пожалеет, знал. Но сегодня вечер такой – особенный. А чувство девичьей дрожи на собственных пальцах всё не проходит. И не становится понятней: как так влип-то? Зачем себе позволил? Её зачем втянул?

– Дань…

Во второй раз женщина обратилась ещё тише, Даниле стало ещё злее. Конечно, на себя. Но на себя же не сорвешься. А Примерова сама напрашивается. Потому что дура-спасительница. Любимая, конечно. Но дура.

– Что «Дань»? Я тебя на работу взял, Аль. На. Работу. Ты какого хрена меня контролировать взялась? Ты мне мамочка? Жена может? Кто ты мне? Я тебя просил или право давал? Ты куда лезешь вообще? С каких пор это твое дело?

– Я волнуюсь за тебя, придурок! – не сдержалась Альбина быстро. Повысила голос, перестала играть роль умирающего лебедя. Только черного. Белый остался на кухне с прижатой к груди футболкой.

– О чём ты волнуешься? Аванс пятнадцатого. Зарплата в первых числах. Ещё что-то?

Альбина не ответила сразу. Долго молчала. Данила тоже. Оба конечно же чувствовали напряжение. Оба крутили в голове остроты, которыми готовы были друг в друга запустить.

– Идиот какой…

Но не стали.

Альбина шепнула, явно качая при этом головой. Данила хмыкнул только. Потому что она даже не представляет, насколько…

– Дань… Будь осторожен, я очень тебя прошу… Это всё временно. Она молодая и красивая, я тебя понимаю, но она – Щетинская. Ты же знаешь, какие они подлые. Им нельзя верить… Они – высокомерные. Для них люди – пыль. Не заметишь, как будешь ползать и мечтать, чтобы посмотрела просто…

Голос Примеровой снова стал ласковым. В паузах между словами сквозило желанием донести до него вещи, которые она правда считает для него опасными. В одном беда: он не хочет их воспринимать. И мазать Санту «они подлые» тоже не хочет. Потому что она – нет.

– Как ты ползала, да?

Данила знал, что бьет непозволительно больно. В самое сердце. Точнее в то, что от него осталось. Говорил, чувствуя одновременно удовлетворение – потому что нехрен лезть, и стыд – потому что он не настолько говнюк. А слышал… Тишину.

Горькую. Многозначительную.

После чего – хрустальный голос. И наверняка такой же хрустальный взгляд.

– Пошел ты нахер…

– И тебе спокойной ночи.

Они скинули одновременно.

Данила подошел уже к своему кухонному гарнитуру. Положил телефон у своей варочной поверхности. Уперся руками в свой мрамор, смотрел на него, забывая моргать.

Опять переживал. Опять в душе ругался матом. Опять чувствовал себя дерьмовей некуда. Стыдно. Сам себя не понимаешь. Прокручиваешь в голове мысли, когда решился… И удивляешься, как вообще додумался…

Не знаешь, зачем усложнил. И как нормализовать всё – тоже не знаешь.

Потому что ей правда нужна эта стажировка. Он правда многому мог бы её научить. Он правда хотел бы стать для неё наставником, сделав то, что для него сделал её отец.

Но теперь…

Рука потянулась к телефону, Данила открыл переписку с Сантой, завис на мгновение, почему-то представив, как вот сейчас она лежит на кровати, свернувшись, вжимая лишенные достаточной для сопротивления силы запястья в грудь, смотря в пространство, потихоньку позволяя поглотить себя внутренней пустоте…

Вздохнул, закрывая глаза…

Открыл почти сразу, потому что под веками – картинки ярче. Напечатал:

«Прости меня, пожалуйста. Я даю тебе слово: это не повторится».

Отправил. Увидел, что сообщение прочтено тут же. Но она не отвечает. Ей нечего.

А Данила тянется за бутылкой, чтобы тоже опрокинуть в себя из горла.

Глава 17

Глава 17

Данила Чернов ушел из её квартиры, оставив после себя пустоту и миллион вопросов.

Он перевернул своими действиями мир Санты с ног на голову. Посеял кучу сомнений…

И оставил разбираться с ними самой. А через полтора часа после того, как сделал это, отправил сообщение, которое читать нужно было между строк.

Не «Прости… Это не повторится…», а «Как хорошо, что я вовремя одумался…».

Вовремя для себя, да только поздно для Санты.

Всё это время девушка пыталась сложить в голове его поведение и понять, что делать ей. В итоге же осознала: ничего. Он жалеет. Он одумался.

Это была сиюминутная слабость, которую Чернов быстро переживет. А она… Тоже должна как-то.

Начать с того, чтобы не вспоминать без остановки, не смотреть на себя – голую после душа – в зеркало с любопытством, оживляя в голове его касания и проходясь по тем же маршрутам уже своими пальцами, не ощущая ничего из пережитого. Не тянуться к особенно чувствительным губам. Не одергивать бесконечно себя, свои пальцы и мысли.

Логика Данилы была ясна: у него есть «Аля». Его чуть повело, но быстро вернуло на орбиту.

В искренности его действия Санта не сомневалась – он правда тогда её хотел. И если о чём-то жалела – то о собственной неготовности. О том, что растерялась. Не поверила в моменте. Момент же упустила.

И это, наверное, к лучшему. Потому что очень сильно усложнило бы, но даже получив его сообщение, Санта по-прежнему готова была признаться себе: она всего хотела. Она всё позволила бы. Она ни о чём не пожелала бы.

Это не была бы месть стерве-Примеровой. Но это был бы осознанный шаг. Она готова была переспать с чужим мужчиной. Потому что он – Данила.

Это низко. Возможно, кто-то скажет – недостойно. Она и сама бы так сказала. Но даже с учетом этого – готова была. Ставила бы потом какие-то условия Чернову – конечно же нет. Понимала ли, что этот секс слишком дорого стоил бы обоим – конечно же да. Но только…

Ну и что?

Его ведь всё равно не случилось. И Данила дал ей понять: шанс не повторится. Да и о помутнении никто не должен узнать. Об этом он не просил, но играть на его нервах подобным образом Санта не стала бы. Слишком… Ценила. Как бы неожиданно это ни звучало.

Её растяжение действительно оказалось незначительным. К обеду воскресенья Санта перестала чувствовать дискомфорт. Чтобы не закапываться в себе, собралась и поехала к маме. Они сидели на кухне с чаем, сплетничали… Лена – органично и весело. Санта – через силу, имитируя энтузиазм.

Старшая Щетинская явно видела, что в Санте что-то будто поменялось, но не наседала. Спрашивала несколько раз, смотря в глаза, давая понять яснее некуда: ей рассказать можно всё… Но Санта не находила в себе сил. Да и понимала: для мамы это – повод волноваться. Потому она тоже всё прекрасно понимает. Восхищаться Черновым лучше, как профессионалом, а любовь искать в среде ровесников.

Встречи с Примеровой в понедельник Санта уже не боялась. А вот с Данилой – очень. Убеждала себя, что ни на что не надеется, ничего не ожидает…

А всё равно понимала: после той ночи ей будет больно от любого проявления равнодушия. Которое неизбежно. Это логично – он захочет всячески продемонстрировать, что произошедшее – ошибка. Он, наверное, уже и совестью мучается. Или нет… Но почему-то думать, что Чернов спокойно спит со многими, Санте не хотелось. Хотелось до последнего верить, что он – хороший. Просто не для неё созданный.

Почти так же сильно хотелось, как верить, что ещё когда-то она переживет всю ту гамму эмоций, но уже с кем-то другим. Который для неё.

Вечером в воскресенье Санта вернулась в пустую квартиру. Сначала по-глупому наивно окидывала взглядом двор, потом по-глупому долго стояла на кухне, зачем-то водя пальцами по столешнице. Рука то и дело сама собой тянулась к телефону, но Санта сдержалась. Ничего не написала ему. Потому что неуместно. Потому что нечего. Потому что нужные слова должны срываться с губ в нужный момент или навеки оставаться в голове. Её вариант, кажется, всегда второй. Запоздалые признания никому не нужны.

Спала девушка тревожно. Звон будильника восприняла счастливым освобождением. По дороге в Веритас снова чувствовала мандраж, но прятаться от реальности было бы совсем глупо. Поэтому ехала.

За утренним кофе, улыбаясь, слушала рассказ Гриши, Томы и ещё нескольких человек, с которыми заобщалась, о том, что интересного случилось после того, как она уехала с базы с Черновым. Без стыда и абсолютно честно объяснила, почему так вышло, что мужчина прихватил с собой её…

Выдержала немного грустный взгляд Гриши, который явно не станет её полоскать, за что огромное спасибо, а остальные… Её версия их удовлетворила.

Только Тома по большому секрету сказала, что Альбина, кажется, надеялась на другой исход. Потому что после их отъезда её настроение порядочно подпортилось. На людей она не бросалась, но шуточки стали язвительней. Внимания к своей персоне она требовала больше.

И разговоры о том, что они с Черновым спят, и у них вроде как небольшая размолвка, стали звучать громче. Они делали Санте больнее…

Но терпимо. Во всяком случае, так казалось. Ведь жизнь давно научила её: почти не существует моральной боли, которую невозможно вынести.

Альбина при встрече её просто проигнорировала. Прошла мимо, поджав губы и вздернув подбородок. И пусть Санте должно было стать стыдно, она должна бы покраснеть и почувствовать себя не меньшей стервой, ей было безразлично. Альбина, как человек, не вызывала в ней ни одной положительной эмоции. И себя корить Санта не смогла бы. Не чувствовала вины. Но и оказаться на месте Примеровой не хотела бы. Ведь когда твой мужчина (даже если по его мнению вы просто «спите») позволяет себе подобное – это проезжается катком по самолюбию куда сильнее, чем все попытки «Али» унизить Санту как недопрофессионала.

Которых вроде бы больше не будет.

Во всяком случае, Данила обещал.

Разговора с ним Санта боялась и ждала. Понятия не имела, как вести себя лицом к лицу после того, что случилось. Но страх пересиливало другое чувство – нетерпеливые предвкушающие кульбиты в животе, к коже на котором он прижимался губами…

Те воспоминания всплывали сами собой, Санте то и дело приходилось сжимать колени под прикрытием столешницы. Она прекрасно понимала: как в сериале не будет, он не вызовет её к себе в кабинет, не закроет дверь изнутри, не набросится в страстном порыве. Скорее всего он будет более отстраненным, чем обычно. Скорее всего он в принципе постарается той темы не касаться.

Но она просто хотела его видеть. По-особенному сильно. По-влюбленному глупо.

Он не назначал время. В Санте не было смелости прийти первой. Поэтому довольно долго она просто ждала. Знала из разговоров других спорщиков: Чернов в офисе.

Гипнотизировала взглядом телефон, будто так больше шансов, что он быстрее загорится сообщением от него. Но этого не случилось ни в обед, ни в четыре. И в шесть тоже.

Ближе к семи, боясь, что Тома соберется и уйдет, Санта подошла к ее стойке. Девушка уже действительно собиралась.

– А Данила Андреевич у себя? Занят?

Тома отвлеклась на секунду, скользнула взглядом по Санте – потом продолжила паковать ноутбук в сумку.

– Уехал, Сант. Где-то час назад. Сказал, что сегодня в офис уже не вернется. У него встреча с клиентом, потом – свой график.

– Я поняла, спасибо, – губы Санты растягивались в механической улыбке, а сердце как бы отмирало. Потихоньку. По клеточке. Медленно и незаметно. Но из-за этого по-особенному мучительно. Она день потратила на мысли о том, как пройдет первая встреча. А оказалось – никак. Он её просто не хочет.

Ни её. Ни видеть.

– А ты что-то хотела? Вы договаривались?

Тома задала вопросы, Санте пришлось силой заставлять себя продолжать держать на лице улыбку и не кукситься.

– Нет. Просто… Я спросить хотела. Заседание скоро…

– Ну если я могу подсказать – говори. Но вообще Данила Андреевич сказал, что если кто-то будет спрашивать, он на мобильной связи…

– Хорошо, спасибо, Том…

Улыбка в ответ на последнюю фразу Тамары получилась самой сладкой. Но на большее Санты не хватило.

Она развернулась, идя в сторону своего опенспейса, чувствуя, что щеки горят, а губы откровенно тянет уголками вниз. Так, будто ещё немного и она расплачется. На ровном месте. Просто потому что она для него – по-прежнему мешающая «кто-то», когда он для неё – внезапно случившееся «всё».

* * *

Во вторник Данилы не было в офисе. Санта узнала об этом ближе к обеду. Не выясняла специально. Приглашения к себе больше уж точно не ждала. Человеком была… Понятливым. И гордость тоже имела. Навязываться не станет.

Весь вечер понедельника провела со злыми мыслями. Потому что это не она к нему подошла. Это не она начала. Но расхлебывать почему-то ей. Самой разбираться. Самой смиряться. Самой забывать и жить дальше.

Альбина через губу сообщила, что Санта дорабатывает под её началом те проекты, за которые взялась, а в дальнейшем все задания от другого старшего юриста. Очевидно, что всё это – по поручению Данилы Андреевича.

Но Примерова этот нюанс не озвучила. Санта о нём не спросила…

И разозлилась ещё больше. Потому что он не забыл. Он просто решил, что не хочет общаться с ней.

И пусть он мог руководствоваться наиблагороднейшими мотивами, но для Санты это выглядело, как будто брезгует.

Наверняка она сама себя накручивала, но сложно не заниматься этим, когда ты – волчок, и тебя уже забросили, раскрутив веревку.

Он забросил.

И отошел.

В среду на четыре было назначено новое заседание по делу аукционного имущества ССК. То самое, которое Чернов ведет лично. Где противник – Лекса… И где он обещал взять Санту с собой.

Ещё утром Щетинской даже казалось, что у неё есть шанс. Потому что Чернов – в офисе. Ходит по коридорам, говорит по телефону и с кем-то. Даже в их опенспейс заходит, бродит взглядом, а у Санты замирает всё – от пальцев до сердца, но он обращается не к ней. И в кабинет зовет не её. Её он не видит. Или делает вид. Потом снова говорит, ходит. Занят делом. А не как Щетинская – слежением за человеком, который четко дал понять: «ошибка. Не повторится».

Но чем ближе к времени, когда пора бы выезжать, тем чётче понимание: на сей раз он без неё. Его «ни на чём не скажется» – пустое обещание. Потому что сказалось.

Санта дождалась времени, когда Чернов должен бы уже точно уехать, в опенспейсе. Специально не выходила, чтобы не застать его у лифтов и не создавать неловкость на ровном месте.

Она всё поняла. Ей не нужна показуха. И к совести взывать она никого не собирается. Напоминать о данном слове.

Неслучившаяся ночь на кухне, которая поначалу казалась практически ожившей сказкой, на практике оказалась предвестником её разоблачения. Потому что принцы ведут себя не так. Да и принцессы тоже, наверное.

На рецепцию, чтобы забрать отправленные на печать документы, Санта вышла с четкой уверенностью: Чернова в офисе уже нет. С уверенностью и пустотой внутри.

Стояла спиной к лифтам, за стойкой. Складывала горячие после печати листы, отпустив на пару минут счастливую Тому в уборную.

Не следила за тем, что происходит в холле.

Зря, наверное.

Потому что если да – умерла бы от разрыва сердца чуть раньше. А так…

– Том…

Голос Данилы, пусть и не слишком радостный, ещё и явно обращенный не к Санте, вызвал реакцию в ней. Кожа стала гусиной. В горле – сухо. В груди – тесно. Она застыла, держа листы навису.

Понимая, что сзади – Данила. И ещё понимая, что он её тут видеть, наверное, не хотел бы.

И поверни она голову – прочтет во взгляде мужчины это.

– Привет… Прости. Я Тому ищу.

Но не повернуть – нельзя. Потому что голос Чернова чуть меняется. И вот сейчас он обращается точно к ней.

Санта сглотнула, оглядываясь. Допускала, что в её глазах испуг, по лицу Чернова увидела, как он будто темнеет.

– Здравствуйте. Она отошла… Будет через пару минут…

Нужно было говорить громче и уверенней, но Санта не могла.

Чернов стоял с другой стороны за стойкой, а её всё равно снова мурашило так, будто он – на расстоянии касания губами. И этих же касаний хотелось.

На лице. Ключицах. И ниже… Чувстовать пальцы на теле, как скользят по кружеву, как его сжимают...

Санта зажмурилась, мотнула головой. А когда снова посмотрела на Чернова, поняла, что он повернул голову, смотрит в сторону… А от скул до висков снова волнами желваки. И понимание: когда он злится – всегда так. А злится потому, что жалеет. Он её правда избегает. У них уже не будет ни нормально. Ни, тем более, хорошо.

– Как дела, Сант?

Данила спросил вроде как неожиданно, Санта немного зависла, думая, что сказать. Потому что на самом деле – ужасно. Но ему правду не скажешь. Поэтому…

– Всё хорошо, спасибо. А у вас?

Остается притворяться, что между вами ничего не было. Смотреть в глаза и транслировать пустоту.

– Тоже неплохо.

Безразлично принимая его ответ, который на самом-то деле ранит.

Душить желание сказать что-то честное. А может даже крикнуть.

Оставаться святой Сантой. Всё прощающей. Всё понимающей. Ни на что не претендующей.

– Что-то Томе передать?

Ловить искры недовольства во взгляде мужчины, которого любишь… Тушить их своим ненастоящим спокойствием.

– Не надо, спасибо. Я сам.

Кивать покорно, принимая ответ.

Отворачиваться к принтеру, отметив краем глаза, что в холл выходит Примерова.

Знать, что вот сейчас не смогла сдержать эмоции – нахмурилась, позволяя образоваться межбровной складке, услышав её: «Данила Андреевич, мы едем или как?». Радоваться, потому что заметить это могли бы только принтер и стена.

– Санта? – Но недолго. Ведь Примерова видит всё. И язык за зубами держать не умеет. – Ты теперь вместо офис-менеджера у нас? Сама решила или кто посоветовал?

Женщина позволила себе колкость, за что получила быстрый взгляд от Санты и долгий от Данилы.

Его Санта отметила, но не позволила себе растечься в новом приступе любви. Ну посмотрел недовольно. Дальше что?

– Мы опаздываем, Альбина. Я и так тебя жду.

Отвечать Санте не пришлось. Только слушать, как произносит Данила. Потом следить краем глаза, как Альбина кривит губы, соскальзывает с Санты, переводит взгляд на него, руки поднимает, будто бы сдаваясь… Разворачивается и гордо идет к лифтам.

Данила же почему-то не спешит следом.

Нужные Санте документы распечатаны. Она собирает их в стопку и стучит ею по столу Тамары, делая вид, что очень занята.

На мужчину не смотрит. На Примерову, которая уже вызвала лифт и повернулась к ним, сложив руки, будто наблюдая «со знанием дела», тоже…

Просто хочет, чтобы оба ушли. Она всё поняла.

– Я помню, что обещал, Сант. Но сегодня – не лучший день…

Чернов зачем-то тычет пальцем в рану. Санта чувствует, как голову снова поднимает гнев.

Следующий удар стопкой по столу получается более сильным, чем она планировала. И взгляд на мужчину взлетает сам.

– Я всё понимаю. Не надо объяснять.

Она хочет верить, что режет его своим стеклом «понимания» не хуже, чем он – своим игнором. Но видит только тяжесть взгляда и волнение скул.

– В следующий раз поедем вместе.

Чернов обещает, Санта ему конечно же не верит, но пожимает плечами. Как бы… Как считаете нужным. А потом не сдерживается.

– Посменно. Я поняла. В машине место на одну.

Улыбается, уколов. Видит, что Даниле такие шуточки не по вкусу. Но так бывает… Иногда всё происходит не как хочется.

– Данила Андреевич, без вас уедем…

Он хочет что-то ответить, но Альбина не дает. Кричит от лифта, красноречиво показывая на раскрытые и гостеприимно ожидающие створки.

– Глупости не говори.

Поэтому Чернов ограничивается разозлившим Санту сильнее замечанием. Пробегается взглядом по пустому лицу стажерки, отворачивается к ней спиной, идет…

Она же закрывает глаза, успев напоследок поймать будто бы надменный взгляд Альбины. Понимает, что не справляется. У неё разом устают плечи и лицо. Легкие под завязку наполнены его запахом. А глаза – внезапно слезами.

Это всё оказывается невероятно обидным. Настолько, что стойка Веритас пустует до прихода Тамары, а одна из кабинок в женском туалете становится местом, где Санта проливает копившиеся все эти дни свои бесконечные безразличные слезы.

Глава 18

Глава 18

Атмосферу в машине нельзя было назвать комфортной. В воздухе витало раздражение, на языках вертелись слова, которые произносятся на повышенных тонах и ругают людей надолго. Но оба сдерживались.

Альбина делала вид, что увлечена видом за окном. Данила смотрел перед собой.

У него в голове тоже крутилась своя пленка, которую лучше бы прервать.

Поэтому он моргает, поворачивает голову, смотрит на Альбину…

Не способную смущаться в принципе, кажется. Показательно уверенную в себе и так просто разбрасывающуюся словами.

– Мне тебя в следующий раз публично осаждать?

Данила задал вопрос, глядя выжидающе, Альбина не ответила сразу – фыркнула. Потом произнесла многозначительное:

– Пусть учится…

Капнув в и без того полную бочку терпения Данилы.

– Я тебе по-русски сказал, чтобы ты к ней не лезла больше. Я на тебя надеялся, Аля.

Вместо ответа – новый фырк.

И ответный острый взгляд, когда Данила переводит свой в лобовое, чтобы тронуться на светофоре.

– Она смотрит на тебя, а меня аж передергивает… Восторг щенячий… Неправдоподобно…

Альбина позволяет себе абсолютно неуместное замечание, но хотя бы вовремя замолкает – не начинает развивать.

А Данила молчит о том, что его тоже передергивает. Но по другой причине. Страх там, а не восторг. Обида. Непонимание может.

И он во всём этом виноват, но лучше так, чем усугублять. Лучше оставить её в покое. Дать остыть. И себе тоже дать в себя прийти. Опомниться.

– Мне всё равно, Аля. Мнение при себе оставляй. Поняла?

Как разговаривать с Примеровой, Данила знал лучше всех. Поэтому нежничать не собирался. Задал вопрос, смотрел, пока не кивнула.

Следовать его требованию очевидно не хотела, но ума хватило не спорить.

После – сменила «интересующий объект». С окна на разглядывание собственных пальцев с бесконечными кольцами.

И даже в этом Данила непроизвольно отметил разницу между женщинами, которых «посменно», как точно заметила Санта.

Заметила и уколола, подтверждая его правоту – обижена. И его вину – во всем вплоть до поведения сегодня.

Помнил, конечно, что обещал. И про встречу в понедельник, и про заседание сегодня. Но решил, что лучше её не дергать, не заставлять волноваться лишний раз. Держать дистанцию. Хотя бы какое-то время.

Ну и держал.

Идиот.

Обидел ещё больше.

Санта разглядывала свои руки, переживая какие-то внутренние сомнения. Альбина – будто мысленно проговаривая: «весь мир – говно, а я – царица». Наверное, всё дело в возрасте. Но не только в нём.

– У вас что-то было?

Альбина спросила неожиданно, отрываясь от ногтей, снова поднимая взгляд на Данилу. Он не ответил – взглядом повторил всё то, что уже сказал однажды ночью.

– Ты только стажерок не трахал, придурок…

Альбина же прокомментировала тихо-тихо, но зло, чем неожиданно вызвала у Данилы улыбку.

Потому что только Примерова может так желчью исходить, когда заботится.

– Давай ещё нахер меня пошли и на ходу из машины выйди. А то недостаточно эпично.

Данила произнес, продолжая усмехаться. Альбина снова фыркнула.

Несколько секунд молча и одинаково смотрели в лобовое. Потом – переглянулись, одинаково же улыбнувшись.

– Прости. Я погорячился тогда.

Данила произнес мягко, Альбина будто бы снизошла до прощения, кивнув.

После чего тут же чуть съехала на кресле. И вместе со сменой ею позы сменилась атмосфера в машине. На термометре заметное потепление.

– Но я думаю, что я права… У тебя уже и так при взгляде на неё слюни подтекают. Дальше только хуже будет...

Реагируя на новую фразу Примеровой Данила только головой покачал… Потому что она неисправима.

– Кто бы сомневался… Ты всегда права.

– Щетинская сядет к тебе на шею, будет ходить по Веритасу, гордиться, языком молоть… Она же малолетка… Ну что ты делаешь, Дань?

– То есть будет вести себя так, как ты себя сейчас ведешь, моя немалолетка, да?

Данила переиначил, Альбина подняла вверх левую руку, позволяя среднему пальцу взметнуться. Как бы давая понять: в офисе она ещё сдерживается.

Но, говоря честно, Данила всегда был уверен: она знает берега. Переходит только, если волнуется очень сильно. Как в тот вечер корпоратива.

Да и под каждым произнесенным тогда острым словом – горькая правда её жизни и пролитые ею слезы.

– Просто помяни мое слово. Просто помяни…

Альбина сказала задумчиво, Данила не ответил – всё так же улыбался, а думал о том, что не придется. Что бы Примерова себе ни придумала, он не собирается позволять себе подобное. Поздно притормозил. Чертовски поздно. Но больше не оплошает.

– А ты, если не хочешь проситься обратно в Лексу, меня послушай. Не лезь к Санте. Не смей её унижать. Ты в её возрасте херней страдала. Я бы тебя и с доплатой не взял. Истерика на истерике. Никакой ответственности. Только самомнение и бесконечные личные драмы. Ты бы знала, как тогда утомляла. А тебе хоть слово кто-то говорил? Сама к тридцати держать язык за зубами не научилась, через раз получается, а девочку гнобишь…

Пока Данила говорил – Альбина исполнила недельную норму по фырканью, в итоге же Чернов получил новый безосновательно величественный взгляд.

Он не был фанатом подобных разговоров, но с Алей иногда нужно вот так. Больно и по носу. Потому что зарывается. А ему не надо, чтобы трогала Санту.

– Ну если она не научится отвечать и в себя не поверит – всю жизнь будет на побегушках у более уверенных людей. Ты этого для неё хочешь?

Примерова попыталась рационализировать, и пусть Данила сам это понимал и того же опасался – посмотрел скептически. Потому что Аля, к сожалению, не столько заботилась о Санте, сколько чесала свое поруганное чсв. Не девочкой поруганное.

– Ты меня услышала.

Видно было, что Альбине это дается  с трудом, но язык она прикусила. Недолго молчала, потом повернулась к водителю.

– Я там точно нужна, Дань?

Спросила, чуть кривясь. Выключила режим стервы, сразу стала куда родней.

– Я тебя взял, чтобы ты включалась в это дело, Аль. Обсуждали же.

Данила повторил то, что действительно уже обсуждалось, но Альбина вздохнула, будто впервые.

Даже поверить было сложно, что это тот же человек, который в процессе цепляется за любую мелочь и размазывает по полу зала заседаний.

– Под дисциплинарку меня подводишь… Конфликт интересов, Чернов…

Альбина сказала вроде бы обреченно, Данила не сдержался – уже сам фыркнул. Окинул оценивающим взглядом, Примерова вроде как плечами пожала – мол, ну это же правда… А он позволил взлететь бровям.

– ССК предупреждены. Ты в этом деле со стороны Лексы не участвовала. Да и будем честными, сама не понимаешь, как до сих пор адвокатского не лишили… Просто веди себя аккуратно.

Слова не выглядели, как комплимент, но Альбина явно восприняла их именно так. Её губы растянулись в самодовольной улыбке, во взгляде снова зажглись озорные искры.

– Пользуешься мной, как хочешь… Малышку свою пожалел, не повез к Игнату, а меня, значит…

Альбина дразнила, а Данила снова суровел. Бросил быстрый предостерегающий взгляд, а улыбка у Примеровой стала ещё более ядовитой.

Всё правильно поняла. Пожалел. Только должен был объяснить, наверное. А он…

– Ты должна в дело зайти. Я не могу всё и всегда лично. А зачем мне советник, если не для таких моментов? Тем более, они просили после заседания задержаться. Обсудим… Игнат для этого явился...

– Ну да… Рассказывай… Чтобы «в дело зайти», мне нужно почитать материалы, а не ехать на заседание с тобой. Благо, мне уже не…

Примерова замялась, сгибая пальцы и глядя вверх, как бы считая…

– Двадцать один, да? Взрослая какая… Ты, кстати, знаешь, почему она Санта? Игната всегда так бесило это имя… Говорил, отец совсем свихнулся со своей молодухой. Санта Петровна… Правда смешно.

Данила знал, но перемывать косточки Санты с Альбиной не собирался. В принципе ни с кем не собирался. И никак не отреагировал. Молчание – это тоже ответ.

– Но вообще было бы красиво. Привез бы её в заседание. Вдруг они прониклись бы, расплакались, обнимались там… Я бы посмотрела…

– Ты сегодня бред нести перестанешь?

Данила перебил, Альбина неопределенно передернула плечами. Мол, возможно…

– Волнуюсь просто.

А потом призналась уже тише, снова снижая градус раздражения Чернова и собственной сучности.

Она всегда колет других, когда волнуется сама. А сейчас… Максимально.

– Ты – профессионал, Аль. Не забывай об этом, пожалуйста.

Данила обратился, женщина кивнула.

– Я не взял Санту, потому что там правда будет Игнат. Зачем ей стресс, когда пользы не будет? Но на тебя я надеюсь. Мне нужна твоя злость. Но она должна работать за нас. Понимаешь?

– Прекрасно всё понимаю, Чернов. Просто прекрасно. Ты – манипулятор. Для всех хороший. Любят тебя все. А у тебя – везде своя выгода…

Альбина сказала задумчиво, Даня не сдержался – хмыкнул. Не обиделся, но оценил. Отчасти так и есть. Но все люди такие. Святых нет. Даже если глядя на кого-то так поначалу кажется. Верить в святость – самообманываться. Ему ли не знать...

– Особенно мне выгодно твои сопли вытирать раз в пару лет. Кайф ловлю…

Данила кольнул беззлобно, средний палец Альбины снова взметнулся ненадолго.

– Сломаю же когда-то… – реагируя на тихий комментарий, Альбина заинтригованно улыбнулась.

– Не сломаешь. На женщину руку не поднимешь…

Вроде как взяла на слабо, а в ответ получила только усмешку и перевод головы из стороны в сторону.

Альбина настраивалась, для этого ей нужно выплескивать яд, Данила понимал и вроде как позволял. А она вроде как ценила…

Только всё равно вздохнула, мотнула головой, ясно дала понять – по её плечам пробегаются мурашки, она растирает кожу пальцами.

Потом снова смотрит на Чернова, чуть щурится и говорит уже другим тоном. Доверительным.

– Ты когда Марго видишь – так же с ума сходишь?

Альбина задала вопрос, Данила ответил не сразу. То ли не ожидал, то ли задумался.

– Я её не вижу.

В итоге же произнес неопределенное.

– А Максима? – реагируя на второе уточнение – усмехнулся.

– Всегда готов дать в морду…

И ответил честно, очевидно радуя своей кровожадностью подругу по несчастью.

Которая притихла, долго смотрела перед собой остекленевшим взглядом, продолжая обнимать себя руками… Очеловечиваясь до состояния, в котором бывает крайне редко. До ранимости и искренности.

– Вокруг – сплошные мудаки…

Заключила тихо-тихо, вызывая у Чернова новую улыбку.

– И только ты – моя хрустальная нежность… – и ироничное замечание, реагируя на которое, Альбина показывает вроде как работодателю кончик своего змеиного раздвоенного языка. Про палец уяснила.

Дальше – новый серьезный взгляд, скользящий по мужской щеке, спускающийся к кадыку, возвращающийся к профилю…

– У тебя же не было ничего серьезного с тех пор, да?

– Некогда. Одни твои сопли разгребу – в других утопаю.

Данила попытался съехать на шутку, Аля даже улыбнулась – чуть кисло. Но съехать-то и не дала…

– А с девочкой развлекаешься, значит… И не стыдно же… Любимый ученик… Подло это, Данечка… Подло.

Альбина не хотела уколоть сознательно в отличие от самого Чернова, когда он напоминал ей о ползании в ногах. Но получилось филигранно. Потому что он и сам понимает, что подло. Потому что невозможно и неуместно.

Потому что едет в суд, надо бы злиться по-хорошему. По-спортивному. А он чувствует, что на душе гадко. Он обещал взять её с собой. Он обещал, что поговорят по-нормальному. В итоге… Она скорее всего сейчас думает, что он от неё вот так отделался. А сам он – что от мыслей это отделаться не помогло.

– По губам читай, Аль: не. Твое. Дело. Договорились?

Конечно же, нет. Но перебрасываться колкостями времени уже не было. Данила свернул на парковку у суда. Альбине нужно было несколько секунд, чтобы собраться.

Потому что… Это правда сложно.

От автомобиля ко входу в суд Данила и Альбина шли рука об руку. Одинаково уверенно, одинаково держа спины и лица.

Одинаково освобождали головы от лишнего, одинаково пытались отпустить эмоции.

И снова рамки, проверка документов, движение по коридору, в котором своей очереди ожидают такие же, как они, адвокаты и представляемые ими стороны.

Туда, где у одной из дальних дверей стоят двое мужчин. Максим Одинцов и Игнат Щетинский.

Данила смотрит прямо, не выражая практически ничего, а вот губы Альбины растягиваются в опасно сладкой улыбке.

Глава 19

Глава 19

Эти три дня Санта провела, как космонавт в скафандре. Слегка на автопилоте, чуть-чуть не понимая. Ожидая даже не инициативы, а малейшего намека на то, чего ждет Чернов и как ей себя вести.

Тот самый намек не стал неожиданным, но неожиданно сильно задел. Даже для самой Санты. Со слезами выходила обида, которой оказалось много. Но это не отменяло тот факт, что ни одна личная любовная драма не может считать уважительной причиной, чтобы встать, собраться и уйти.

Поэтому, чуть успокоившись и убедившись, что лицо не выглядит опухшим, а глаза красными, девушка вернулась на рабочее место.

Завтра у неё стоял дедлайн по одному из заданий Примеровой. К их исполнению Санта всегда относилась с двойной ответственность. Сегодня и подавно. Успела набросать проект заранее, думала, что вернется после заседания и закончит. Оказалось, отведенный мысленно на заседание час провела за другим чуть менее важным делом. Теперь же действительно вернулась.

Чувствовала опустошение и неожиданно спокойствие. Понимала, что в семь может без зазрения совести собраться и поехать домой. Захочет – доработает там. Не захочет – уже утром в офисе. Примерова – по своей природе сволочь. Даже если сделано всё будет идеально – найдет, к чему придраться. Поэтому пусть исполнять нужно хорошо, но не прикипать к работе душой. Себя не вкладывать.

Себя вообще надо беречь.

Чернов себя бережет – и он прав.

От непонятной девушки. От непонятных чувств. Какие играют в нём – Санта могла только догадываться. И иронично улыбаться, вспоминая фразу про привлекательность, чертовскую привлекательность и отсутствие необходимости терять зря время. Будь всё так в реальной жизни – времени действительно сохранилось бы много. Но ещё больше – нервов. Только люди – слишком сложные для такой простоты. Да и простота – не гарантия успеха.

После официального окончания рабочего дня офис начал потихоньку пустеть. Санта прощалась с уходящими судебщиками, улыбаясь или просто кивая напоследок. Сама тоже могла бы, но почему-то сидела. Закончила задание, полистала информацию о грядущих вступительных, поскролила соцсети.

После недолгого колебания нашла страничку Примеровой. И сама толком не знала, зачем, но пролистала её стену и фотографии, даже из-за этого кривясь. Конечно же, снимков с Черновым, которые позволили бы окончательно убедиться: они вместе, не обнаружилось. Но это ни о чём не говорит.

После странички Примеровой была уже страничка Чернова. Казалось, изученная вдоль и поперек. Выяснилось – на всё можно смотреть по-новому. И по-новому читать. Раньше Санта сталкерила его, его же не зная. Теперь каждый из постов и блогов читала будто с его интонацией, находя новые смыслы.

Это должно бы раздражать и теребить рану, а Санту будто наоборот – ещё сильнее успокаивало. Она не заметила, как пролистала практически на два года. Отвлеклась, чтобы размять чуть затекшую шею, когда поняла, что осталась в опенспейсе одна, а на часах – почти десять. И совершенно точно пора уходить. Но прежде – ещё один кофе.

В других кабинетах свет был потушен, а значит, таких засидевшихся сумасшедших в Веритасе сегодня больше нет.

Осознание себя маленькой – единственным человеком в офисе – заставило пробежаться по девичьей коже волнение. Снова пробудив ощущение из детства – когда родителей нет и дома один. Можешь делать, что хочешь… И разом разбегаются мысли и глаза.

В итоге же делаешь ровно то, что сказала мама. Потому что умница.

И сейчас тоже.

Быстрый кофе. Собрать вещи. Спуститься к машине. Включить музыку и выключить мысли, чтобы без приключений добраться домой.

Там – какой-то сериал или звонок маме, если не спит. Можно написать подружке, вроде бы давно не общались. Но не то, чтобы очень хочется. А чего по-настоящему хочется – это понимания.

Кофемашина гудела, наполняя крохотный стакан двумя густыми струйками. Санта следила за ними глазами, а мысленно была уже далеко.

Зря, наверное.

– Почему так поздно сидишь, Сант? – Потому что в дверном проеме, прислонившись плечом к деревянному косяку, стоял Чернов. – Нас закроют к чертям за грубые нарушения трудового…

Пошутил, улыбнулся, когда уже стоило бы Санте, а она ещё не успела переварить. Прошелся взглядом. Теплым. Ответа не дождался, но сделал шаг внутрь.

– Если у тебя пять минут есть, давай кофе наконец-то выпьем. И обсудим.

Положил папку, которую всё это время держал в руках, на барную стойку у стены, после чего направился в сторону то ли Санты, то ли кофе.

* * *

Заседание прошло рутинно. Ходатайство Лексы об аресте не удовлетворили. Истцы будут оспаривать – коню понятно. И так будет с каждым отклоненным. Это, несомненно, затянет процесс, но на быстрый исход никто и не надеялся. Они ведь рубятся не на жизнь, а на смерть.

Отчасти за клиента. Отчасти из принципа.

В работу нельзя вмешивать личное отношение. Эмоции всё портят. Это знают все, но Игнат начал первый, отдав дело Максиму, при виде которого Данилу передергивало, сколько бы лет ни прошло. И Данила отплатил той же монетой – привел Примерову.

По старшему Щетинскому видно было, что видеть женщину ему неприятно. Но вряд ли встреча стала такой уж неожиданностью.

Но Аля – молодец. Грань не перешла, а вот нервы потрепала. Уже потом. После заседания. Когда они обсуждали условия возможной мировой. Абсолютно недопустимые для ССК, а значит и для Веритаса. Слишком сладкие для Лексы и представляемых ею разорителей своего же предприятия. Данила с Игнатом говорили немного и по делу. Максим с Альбиной – сцеживали, коля больно и метко.

Исходом встречи Данила был доволен. Пусть они н до чего не договорились. Но сам факт, что Лекса выступила с предложением – уже доказательство того, что в силе своей позиции они сомневаются, пусть и съезжают на то, что это просто стремление сэкономить свое время и деньги клиента. Чушь.

Альбине, кажется, эта встреча далась непросто. Уже в машине, когда они ехали дальше по делам, она много молчала, глядя перед собой. Это сильно контрастировало с тем, как блестела – взглядом, внешним видом и даже энергетикой, находясь в компании человека, которому до бесконечности, кажется, будет что-то доказывать.

Глядя на неё, Данила чувствовал легкую досаду, но учить взрослого человека – бессмысленно. Она сама решает, кого любить. К чему стремиться. Кого прощать. Когда уходить.

Как и он. И он её не понимает, но будут новые сопли – будет вытирать. Потому что любит дурынду. Ещё с университетских времен, когда их алогичная дружба родилась.

Остаток дня они с Альбиной провели в разъездах. В ССК, на объект, просто поужинать. Примерова потихоньку нормализовалась. Данила потихоньку снова закапывался. Отвлекался на дела, а потом вспоминал о том, что обидел человека, которого нельзя. Которого не хотел.

Давнишняя закономерность «не видишь – забываешь», превратилась в «не видишь – думаешь без остановки, чувствуя себя неблагодарным мудаком».

Он вернулся в офис конечно же не затем, чтобы застать там её, но как-то так у них получалось, что всё не так, как планировалось.

Альбина ждала в машине, Чернов поднялся за нужными ему документами. Прошелся до своего кабинета, не особо-то обращая внимание на то, где свет ещё есть, а где нет. Взял папку. И только на обратном пути понял, что свет горит в опенспейсе его практики. Свет горит, а внутри пусто.

А ещё лежат вещи на месте, которое, если память Даниле не изменяет, числится за Сантой.

Понимание, что она, кажется, до сих пор сидит и даже где-то бродит, заставило вздохнуть. И пойти искать.

Что называется – идти на свет. Усмехаться, потому что под этой фразой внезапно обнаруживается глубокий смысл. Санта ведь – она не просто святая. Она ещё и светлая. Он гуглил.

Стоит на кухне, заполняет её своим спокойствием и размеренностью. Каким-то неведомым образом будто заставляет тормозить и любоваться собой. Впитывать глазами и чуточку душой что-то своё особенное. Что-то так сильно манящее. Что-то запретное и оттого ещё более желанное.

– Почему так поздно сидишь, Сант? – Данила не хотел пугать, но первый доставшийся ему взгляд – всё равно неподдельно растерянный. Она чуть щурится и моргает. Будто проверяет – не мерещится ли.

А потом сглатывает, осознавая – нет.

В её глазах проносится табун сомнений. А Даниле снова хочется улыбнуться. Потому что она сама – как отбившийся от табуна подросток-жеребенок. Уже красивый. Блестящий. И хвост такой же – высокий, гладкий. Черный.

Будущий чемпион. Но не такой уж уверенный, как мог бы быть.

Она конечно же не ответила, но Данила и не ждал. Сделал шаг в кухню.

– Если у тебя пять минут есть, давай кофе наконец-то выпьем. И обсудим.

Отложил папку, за которой так удачно поднялся, а потом сделал шаг на свет.

Чувствуя, что внутри становится теплее.

* * *

Данила находился за спиной, Санта чувствовала его взгляд и собственное волнение, которое изо всех сил старалась скрыть.

Кофе делала она.

Сама вызвалась, чтобы выиграть немного времени, собрать мысли в кучку и подготовиться.

Ведь его «шаг навстречу» – неожиданный.

А чутье подсказывает, что вряд ли она услышит что-то, способное обрадовать в большей степени, чем расстроить.

Чувствуя мандраж, Санта сжала пальцами оба наполненных стаканчика, обернулась, вскидывая  взгляд и тут же чувствуя, как по телу расходится жар – потому что Данила всё это время следит за ней. И делает это как-то… Интимно.

Наверняка не специально, но возвращая воспоминаниями на другую кухню. Будоража сердце, щекоча ноздри, обжигая кожу под одеждой.

– Спасибо, – его голос был спокоен и такой же теплый, как взгляд. Он взял из рук Санты кофе, выражая благодарность ещё и кивком. Она же не смогла ответить. Разве что намеком на улыбку, после чего сделала шажок назад. – Как нога?

Нахмурилась, не совсем понимая вопрос, порозовела, поймав новую Черновскую улыбку и скользящий по ткани юбки, коленке, обтянутой черным капроном, до щиколотки взгляд.

Сама она и думать забыла о незначительной травме, а он, оказывается…

– Всё хорошо, спасибо. Видимо, преувеличила проблему. На утро уже не болела.

Санта ответила честно, пожав плечами, и делая глоток. Вроде бы понимала: Чернов ей не угрожает, а всё равно не могла унять внутренний трепет. Прокрутила в голове свои же слова, уловила, что мужчина ещё несколько мгновений смотрит вниз, а потом поднимает глаза. В которых то ли действительно легкая ирония, то ли Санте так кажется, но становится жарче и важным объясниться.

– Я вас не обманывала…

Она говорит тихо, смотря в ответ серьезно. Наверное, слишком. Наверное, забавляя ещё сильнее, если Чернов успел убедить себя же: фокус с ногой был уловкой, но даже если так – он себя не выдает.

Ему нужно меньше секунды, чтобы тоже стать серьезным, кивнуть, прикрыв глаза, а потом посмотреть так же и уже без снисхождения.

– Я знаю, Санта. Мне кажется, я немножко тебя понимаю…

Его слова легко царапают сердце, с девичьих уст рвется опрометчивое: ни черта вы не понимаете, но она сдерживается.

Недолго молчит, продолжая смотреть, а потом позволяет себе честное:

– А я вас – нет.

Знает, что такое её утверждение – новый повод для улыбки, но Чернов не улыбается. Они изучают друг  друга. Друг о друге думая.

Вокруг – тихо, а слух у Санты так напряжен, что она впервые способна различить гул холодильника и  оценить, как громко работает вентиляционка. А ещё она больше смерти боится, что им не дадут поговорить. Не дадут хотя бы чуть-чуть друг друга понять. Потому что она… Запуталась. И без него не разберется, а его игнор убивает.

При желании, всё это можно прочесть. И Санте кажется, что Данила пытается. В какой-то момент вздыхает, мотает головой, будто пытаясь скинуть поволоку или мысли отрезвить, снова смотрит прямо, говорит:

– Не поверишь, Сант. Я себя тоже…

Даря новую улыбку, в которой в ней ноль смеха. Радости ноль. А в её голове впервые мысль, помогающая по-новому на всё посмотреть: он ведь тоже мог запутаться. Не только она.

* * *

– Я хочу ещё раз извиниться. Повел себя неправильно.

Данила поставил стаканчик у мойки, так и не выпив и капли. Санта несколько секунд смотрела на блестящую черную гладь кофе. Потом – на телефон, который Чернов тоже оставил на столешнице. После – на пальцы, устроенные на ней же.

Его слова расходились с действиями. Потому что губы складываются в «неправильно», а он остается ближе.

Упирается бедром в столешницу, закрывая собой арку, ведущую из офиса на кухню.

Чернов произносит и молчит, а Санта собирается с мыслями и силами, чтобы снова встретиться взглядами.

Делает это, читает в его сожаление и решительную готовность действительно объясниться. Сама же чувствует внезапное упрямство.

– За что?

Вопрос выглядит наглым, наверное, но у Данилы раздражения не вызвал. Он усмехнулся, позволил себе то, за что, наверное, в его голове тоже стоило бы извиняться – взгляд на губы. Потом вернулся к глазам.

– Ты же меня на кофе позвала. Лапать себя не просила. Я тебя испугал.

Пусть понятно было, о чем им надо поговорить, но такой прямоты и такой интерпретации Санта не ожидала.

Три простых предложения снова вернули на другую кухню, окатили жаром и легким стыдом. Но не потому, что неприятно, а наоборот. Слишком сладко. Для неё. А для него… «Лапать». Зачем опошлять?

– Вы меня не испугали.

Санте приходилось заставлять себя смотреть прямо и честно. Для неё даже смело.

– Я же не совсем дурак, Сант…

Данила мягко возразил, Санта упрямо мотнула головой, отставляя свой стаканчик туда же, где уже стоял Черновский.

Следующая пауза заполнилась его взглядами. Такими же, как чуть раньше у Санты. На кофе. По ее пальцам к кисти, до плеча, по шее, губам, носу до глаз.

– Я не ожидала. Просто не ожидала…

Принимая правду, в которой сама Санта ни секунды не сомневалась, а Данила как-то не допускал, мужчина несколько секунд смотрел напряженно, ныряя куда-то на дно зеленых глаз.

Санта это чувствовала, внутренняя дрожь из-за этого усиливалась, но сейчас ей очень важно было донести свою правду.

Быть искренней – подвергать себя угрозе. С высокой вероятностью, твоей открытостью могут воспользоваться. Природная осторожность кричала Санте не пытаться быть с ним настолько откровенной. Но вырывающееся из груди сердце просило рискнуть. Им ведь и так плохо. Хуже не будет. Но вдруг…

– Значит, совсем…

Данила сказал тихо, опуская голову и улыбаясь каким-то своим мыслям. Это стало немного неожиданным… Это заставило и саму Санту на мгновение улыбнуться. А потом снова замереть. Потому что Чернов уже смотрит на неё, сузив глаза.

– Ты и без меня знаешь наверняка, что очень красивая. Запоминающаяся. В сердце западаешь. Попробуй отделаться потом. Но мы же взрослые люди. Так нельзя. Мне на тебя западать нельзя, Сант. Ни за что. Игнорировать тебя – тоже плохая идея. Свинство похуже, чем разбрасываться окурками.

Данила вспомнил, усмехнулся, а Санта при всём желании ответить тем же не смогла бы.

Замерла и слушала.

– Но главное свинство – это допустить что-то большее. То, что априори разочарует.

– Кого разочарует?

Санта понимала: Данила ждет от неё не вопросов, а куда более свойственных кивков головы и тотального понимания, даже если на самом деле – ни черта. Но в Санте с каждым его словом разгорался протест. Не яркий. И не яростный. Но достаточно сильный, чтобы противостоять.

Выдерживать взгляды, впитывать усмешки.

– Как минимум, тебя.

– Не надо решать за меня. Просто себя объясните. Я вас не поняла, а вы сами решили, как хотите понять меня. Проблема ведь в этом. – Даже это сказать Санте было сложно. Слишком дерзко. Несвойственно. Самонадеянно. Слова легко могли просочиться сквозь песок, навсегда пропасть в нём бесследно. Но ответный пытливый взгляд Чернова дал понять: кажется, нет. Он не ожидал. И он задумался. И он не спешит перебивать. – Вы мне нравитесь…

Девичье сердце уже даже не бьется – дребезжит, как испорченный будильник, который невозможно отключить ударом, а губы складываются в слова, которые Санта в жизни не произнесла бы. Во всяком случае, ей так казалось.

Из-за страха получить не ту реакцию.

Из-за бесконечного страха, который незнаком ни одному из мужчин, которых она считает своими путеводными звездами. Которым она хотела бы уподобиться. Чьей любви хотела бы.

– Очень. Давно.

Понимая, что пути назад нет. Санта своими же руками вбила два гвоздя двумя словами. Произнесла, а потом снова слушала тишину. Не жалела, но готовилась к тому, что вот сейчас будет больно.

– Это плохая идея, Сант…

Так и получается.

Рука Чернова тянется к её щеке, придерживает  подбородок, будто боясь, что вот сейчас такой вздернутый после произнесенных слов он опустится, скользит большим пальцем по скуле…

И умом Санта сама это прекрасно понимает. Даже согласиться готова. Не маленькая ведь. И не дура.

Он занят. Она слишком для него неопытна. Наверняка недостаточно интересна. А он – сложен для понимания.

Они бесконечно будут обо что-то спотыкаться, пока не устанут. Но это не отменяет тот факт, что вот сейчас ей хорошо. Что хочется верить в себя. Что смелой быть хочется.

Между ними – два небольших шага. Чернов их вряд ли сделает, но вряд ли же оттолкнет.

Это видно по тому, как смотрит. Это чувствуется по тому, как продолжает гладить кожу.

На них сложно решиться, но их легко пройти.

Легко оказаться с ним ближе расстояния вдоха. Легко задрать подбородок выше, сейчас уж точно не демонстрируя гордость, а желая дотянуться до губ.

Поймать взгляд, утонуть в нём.

Шепнуть:

– Очень плохая…

На всё соглашаясь, и со всем соглашаясь…

Вздрогнуть, потому что оставленный на столешнице телефон начинает вибрировать в самый неподходящий момент.

Успеть испытать разочарование, ведь мужские пальцы «едут» к нему, и что будет дальше – понятно.

Это отличный шанс опомниться и избежать очередного происшествия на кухне. Но Санта тормозит руку Данилы, накрывая своей.

Чуть отстраняется. Смотрит. Просит взглядом, зная, что сейчас он её понимает. Будильник-сердце замирает в ожидании решения.

Данила колеблется. Бродит. Думает. Решает….

Мужские пальцы проезжают дальше, оставляя Санту ни с чем. Её сердце снова взвинчивается. Быть отвергнутой – невыносимо. Но такова реальность, кажется.

Санта уже переживает момент, когда он сделает шаг в сторону, беря трубку, снова оставит её с внутренней пустотой одну на кухне одну.

Это вполне в стиле их отношений. Этого стоило ожидать.

Но что-то идет не по плану.

Вибрация сначала становится глухой – он взял мобильный в руку. Потом и вовсе пропадает. Дальше Санта слышит хлопок – мобильный опускается на столешницу и съезжает в мойку, а большой палец руки Данилы едет по ее лицу, останавливается под губой, немного тянет вниз…

Его лицо снова так же близко, как было однажды. Смотреть в глаза друг другу сложно. Санта физически чувствует, как в кровь выплескивается адреналин. Физически же, что она победила, кажется…

Чернов давит настойчивее, она приоткрывает губы.

Дальше Данила говорит в них:

– Мудаком себя чувствуя, а всё равно тебя хочу.

К ним же прижимаясь.

Глава 20

Глава 20

– Договаривайся. Я не против… Да… Да… Нет… Да…

Санта стояла у мойки, упираясь в столешницу основаниями ладоней. Как когда-то. Только сейчас смотрела перед собой и улыбалась. А ещё боялась пошевелиться, чувствуя, как по спине раз за разом пробегаются мужские пальцы. Немного тянут хвост, ощутимо щекочут кожу через ткань блузки.

Делают хорошо-хорошо.

Почти так же, как чуть раньше, когда они с Черновым, тепло тела которого сейчас ощущается особенно сильно, целовались.

Санта уже поняла, что на близость Данилы у неё всегда одна реакция – чувствуешь его прикосновения и таешь. Чувствуешь губы на своих – тебе передается его жадность, саму пробивает дрожь.

Он отстраняется, придерживает за шею, смотрит в глаза, потому что снова её чувствует, но снова не знает, как понимать. Санта тянется навстречу, успевая мотнуть головой. Мол, не сомневайся, всё хорошо… А потом сама накрывает его рот своим, обнимая за шею, дрожа ещё сильнее, потому что мужские руки спускаются по бокам, ложатся на поясницу, вжимают в тело…

Санте было абсолютно всё равно, сколько они целовались. Что телефон снова жужжал, уже из мойки. Даже что в офисе кто-то мог бы быть, а на кухне могли стоять камеры. Она об этом не думала, потому что таяла. А Данила пусть недолго, но позволял.

Оторвался первым. Губами.

Уткнулся ими в девичий висок, дышал глубоко и часто, ничего не говоря.

Потом ругнулся, снова отстранился, снова в глаза посмотрел:

– Нельзя такое творить. Понимаешь?

Спросил, очевидно если не ожидая, то надеясь получить кивок. И Санта кивнула, а губы улыбнулись, будто отвечая противоположное: очень даже можно.

Он всё это видит. Вздыхает. Сам идет к двери, которую даже не подумали прикрыть.

Делает это, возвращается. Достает телефон, тянет бумажные полотенца, чтобы промокнуть, принимает вызов, смотря на девушку, чьи губы несколько секунд назад целовал.

Одновременно спокойно и будто жадно. Его голос звучит привычно. Им он говорит с кем-то на проводе. А взглядом – с ней. И в нём что-то настолько откровенное, что у Санты сжимается всё, что только может сжаться. А сама она не выдерживает.

Поворачивается, чтобы вроде как не мешать. А на самом деле, чтобы улыбаться, слушая его и чувствуя, как гладит.

Как продолжает свои бесконечные: «да… Нет… Да…», и параллельно тянется к ней, прижимается к скуле, дразнит волосы за ухом дыханием и кожу касаниями…

Заставляет улыбнуться шире. Сильнее замереть, осознавая, что в ушах без остановки: «всё равно тебя хочу».

Хочу… Хочу… Хочу…

Кровь бурлит в венах, Санте сложно поверить, что несколько часов назад было до невозможного плохо, а сейчас так хорошо.

Пальцы Данилы ещё раз пробегаются по ее позвоночнику, тормозят на пояснице, чуть соскальзывают, ложась аккуратно на обтянутые юбкой ягодицы…

Мужской подбородок трется о её щеку, покалывая, и одновременно с тем, как телефон снова опускается на столешницу после отбоя звонка, Санту пробирает до костей из-за собственного желания.

Ей максимально хорошо сейчас здесь. В самом неправильном месте. С самым неправильным мужчиной.

Который целует еще несколько раз – коротко и не в губы, снимает руку с ее тела, впускает воздух между телами, чуть отходя.

– Посмотри на меня, пожалуйста, Санта.

Обращается, вызывая единственное желание – мотнуть головой. Потому что говорить не хочется. Тем более слушать, несомненно, правильные вещи, которые и без слов понятны.

Но Чернов – мотивирован. Поэтому добивается своего. Получает взгляд, сам смотрит серьезно, когда Санта – с поволокой.

– Мы должны уйти и спокойно разъехаться.

Данила произносит, Санта кивает. Не злится и не обижается. Продолжает улыбаться, вызывая улыбку у него. Чуть-чуть самодовольную, чуть-чуть снисходительную. Дальше – вздох и перевод головы из стороны в сторону. Мол… Всё с тобой понятно…

– Послушай меня сейчас, Сант… И подумай хорошо. Договорились?

Санта снова кивнула, Данила улыбнулся, а потом стал серьезным. Потратил пару секунд на изучение стены чуть над её головой, потом сосредоточился на взгляде. Санта подумала, что ему, наверное, тоже непросто сейчас сконцентрироваться… И это заставило затрепетать.

– Так не будет. Ни по углам зажиматься не будем, ни прятаться, как подростки. У меня есть репутация, которой я дорожу, у тебя она тоже есть. И ты тоже должна об этом помнить. Ты – стажер. Я – партнер. Ты – студентка. Я у тебя преподавать буду. Это недопустимо...

Данила заключил, Санта сначала кивнула, потом нахмурилась, приоткрыла рот, собираясь возразить, но не успела – осеклась под взглядом. Мужской просил не перебивать.

– Не торопись. Ты мне нравишься. Мне сложно быть рядом и не думать о тебе. Я тебя хочу себе. Но я понимаю, что это скорее всего будет большая ошибка. Я из уважения к твоему отцу пальцем тебя трогать права не имею. Но трогаю. Понимаешь?

Девичья голова мотнулась. Потому что нет. Данила улыбнулся снова.

– Вот и я так… Если мы перейдем грань – ты не сможешь остаться в Веритасе. Я не смогу тебя оставить. Ты не сможешь взять мои курсы. Мы не сможем сделать вид, что ничего необычного не происходит. Ты кое-что потеряешь, а получится ли у нас – я не знаю. И ты не знаешь… Ты не знаешь меня. Я тебя не знаю…

– Так у всех людей… Вы перекладываете ответственность на меня? – Санта чуть покраснела, потому что самой казалось, может экзамен сдать по знанию Чернова, но спросила о другом. Как ни странно, его слова не раздражали и не пугали даже. Но что ответить – она не знала. Ей просто хотелось быть с ним. Но терять его ей тоже не хотелось.

– Она и так на тебе. На мне – моя. У каждого своя. Просто я должен убедиться, что мы понимаем всё правильно и одинаково. Я не кручу романы со стажерами, Сант… Это неправильно.

– Вы хотите, чтобы я не выходила больше или чтобы больше не провоцировала?

Реагируя на следующий вопрос Санты Данила долго смотрел в её глаза. Он молчал, а Санта понимала: сам не знает, чего хочет. Он в сомнениях, которые не ограничиваются вопросами субординации.

– Я хочу тебя, и я не знаю, что мне с этим делать, Санта. Я желаю тебе добра. Я хочу дать тебе возможность развиваться. Чтобы тебе было тепло и сыто. Чтобы ты собой гордилась. Чуть-чуть причастным быть хочу. Переход границ может всё разрушить. Он обязательно всё разрушит. Чернов сказал правду, Санта её приняла, закрывая глаза. Кивнула. – И я себе без конца обещаю тебя не трогать. – Потом снова чувствовала, что рука мужчины пришла в движение – он гладит её по спине, посылая по телу мурашки… – А потом трогаю. – И зарождая улыбку…

Это не столько интимно, сколько нежно. А ей будто смелости придает.

– Я обещаю, у вас не будет проблем из-за меня.

Санта произнесла так искренне и уверенно, как только могла. Данила в ответ улыбнулся, задавая встречный вопрос:

– А у тебя из-за меня?

Вроде бы ей, но скорее себе.

Ответь Санта: «тоже нет» – повела бы себя глупо. Потому что понятия не имеет.

– Давай не спешить хотя бы. Хорошо? Я обещаю, что буду держать себя в руках, но не рви мне душу обидой, договорились? В глаза не смотри ранено. Я же видел сегодня – больно сделал. Не хотел. Прости. Планировал вечером звонить, извиниться.

Если и была минимальная возможность того, что Данила сейчас лукавит, Санта в неё всё равно не поверила бы. Он говорил, а у неё расцветало и без того ожившее вдруг сердце.

– Вы не обидели.

Санта чуть соврала, Данила чуть сморщился.

– Сегодня в суд приехал Игнат. Я знал об этом заранее, решил, что тебя нет смысла выдергивать. Должен был предупредить. Сейчас понимаю. Но Санта… Я, блин, вообще не идеальный. Веришь?

Данила спрашивает серьезней некуда, а Санте почему-то хочется смеяться.

– Херни наговорил, а ты смеешься… Радостно тебе?

Отсутствие ответа от Санты заставило продолжить Данилу. И снова серьезные вещи… А уже его губы растягиваются. Дальше – губы же тянутся. И Санта тянется навстречу…

– Ну может с четвертого раза действительно кофе попьем…

Данила шепчет в Сантины – открытые, ловя тихий высокий смешок своими. Снова целует – будто не особо-то спеша, пока не ругается сквозь зубы, а девушка в его руках вздрагивает, потому что в очередной раз оживает телефон.

Данила кривится, Санта чувствует, что ускоряется сердце…

Ей страшно смотреть на экран. Она не смотрит.

Чернов же произносит:

– Надо взять.

Смотрит в глаза, получает кивок…

– Берите… Я отойду.

А Санта, ещё несколько секунд назад такая смелая, опускается до привычной трусости. Говорит, дергается, чтобы правда уйти… Ей почему-то кажется, что это может быть Альбина.

Данила не дает – придерживает за талию, дожидается, когда Санта посмотрит на него.

– Ты на машине?

Телефон продолжает разрываться, Данила ждет ответа.

– Да…

Санта смотрит в его глаза и будто впитывает напоследок. А он впитывает её. Кивает, снова смотрит.

– На парковке?

– Нет. В квартале.

– Тогда бери вещи пока. Я поговорю – провожу, проверю. С тебя же станется соврать…

Чернов легонько колет, Санта непроизвольно улыбается и розовеет. Ему это нравится. И это он тоже впитывает. Блуждает по лицу. Держит так, будто отпускать не хочет.

И Санта тоже не хочет…

– Я вам не вру…

Говорит, смотря прямо. И правду. Не знает, чего ждет, но Данила не отвечает.

Опускает руку, вроде как отпускает…

Санта успевает обойти мужчину, сделать шаг в сторону двери, когда Чернов ловит её уже за кисть, придерживает, но не сжимает. Его мобильный продолжает вибрировать.

Санта оборачивается…

– Давно – это сколько? – мужчина задает вопрос, Санта чувствует, что сердце снова бьется быстрей. Она не готова к экзамену на искренность вот так сразу. А он ждет. Смотрит пристально, немного с прищуром. Гладит кожу, под которой – сеточка вен…

– Берите пока, мне надо посчитать. Это долго. Я – гуманитарий.

Санта вроде как к шутке сводит, но знает: если он захочет – может настоять. Но нет. Хмыкает. Произносит только:

– Подумай хорошо, Санта.

После чего отпускает. И уже выходя, она слышит, что Чернов снова произносит своё обычное суховатое: «алло».

* * *

Забрать из опенспейса вещи – это меньше минуты. Но Санта завернула в уборную. Не хотела стоять над душой у Чернова, пока он снова говорит. Тем более, что может с Альбиной.

О которой она не спросила. А ведь надо было. Первым делом надо было…

Чувствуя легкую досаду, Санта толкнула дверь в общую комнату с умывальниками. Включила свет, прошла к зеркалам, провела ладонью под смесителем, активируя сенсор, вызывая поток теплой воды. Ей не надо было ни в туалет, ни усиленно мылить руки, но она делала второе, долго смотря на пену. Потом – на себя в зеркало.

Там должна была отразиться она и всё. Получилось же – чуть не вскрикнула. Потому что в пустом вроде как офисе их не двое.

Санта ловит взгляд от двери в отражении, читает в нём презрение. А потом его же слышит:

– И не стыдно тебе, Санта Петровна?

* * *

– Не понимаю, о чём вы…

Санта осознавала, что тактику выбрала проигрышней некуда, но идти с борзотой наперевес – в принципе не её стиль. Её – это опомниться, сглотнуть, давая приказ сердцу успокоиться, а щекам не загораться, опустить взгляд на ладони, зачем-то еще раз выдавить на них мыло, вспенить…

Будто это может «растворить» стоящую сзади Примерову.

Усмехнувшуюся, вошедшую полноценно, закрывшую за собой дверь.

Спасибо, не на защелку.

Альбина остановилась у стены, продолжая смотреть Санте в спину. То пройдется взглядом вниз, то задержится на отражении Щетинской в зеркале. Ясно давая понять: она не свалит. Не растворится.

И если говорить честно… Санта понимает: сейчас Альбина имеет право злиться. Наверное, впервые.

Принимая бессмысленность дальнейших попыток отложить неизбежное, Санта потянула бумажное полотенце, промокнула руки, выбросила.

Вскинула взгляд на зазнобу Чернову.

Того, который сейчас разговаривает по телефону на кухне и не подозревает, что их… Застали.

– Малолетка ты бессовестная…

Альбина окинула её новым взглядом, качая головой, выражая взглядом притворный восторг. Санта же только сильнее сжала губы, сильнее же вздергивая подбородок. Понятно, что оскорблений будет много. Понятно, что до базара опускаться – смысла ноль. Хотя она ведь и так уже опустилась. Чернов занят. Её это не остановило. И сейчас тоже не останавливает. Зря Данила зовет её святой. Потому что она – не лучший человек.

– Ты понимаешь, к кому лезешь?

Альбина задала вопрос, Санта ответила на него стеклянным взглядом и тишиной. Что она сейчас ни скажи – это будет использовано против. Важно лишь, чтобы грани разумного Примерова не перешла, потому что… Просто стыдно будет. Часто люди считают, что умеют осаждать друг друга, а на самом-то деле это всё смешно звучит. Звучать смешно Санте не хотелось.

– Почему вдруг молчишь? Вон как уверенно языком на кухне-то орудовала. Или в этом и дело? Он у тебя в принципе не для разговоров?

Из Примеровой лилась желчь, заставляющая мысленно кривиться. И искренне не понимать, почему Данила связался… С этой.

– Я не собираюсь выслушивать.

У Санты произнести получилось спокойно, но куда тише и куда менее самоуверенно, чем говорила Альбина.

Щетинская сделала два шага в сторону двери, но выйти не смогла бы, потому что Примерова сделала три – придержала ручку, снова посмотрела, вздернув бровь…

– Придется, умница. Придется…

И как-то сразу стало понятно: выбор у Санты невелик. Действительно придется. Не уши же затыкать. И в рукопашную тоже не пойдешь.

Весь сюр в том, что стыдно…

Но не перед Примеровой, а почему-то перед Черновым.

– Я раз тебя предупрежу, а уж ты сама решай…

Альбина произнесла, глядя на Щетинскую откровенно враждебно. Глаза-щелочки испепеляли. С искусственно полных губ слова срывались отсрыми лезвиями:

– О Чернове забыла. Если не хочешь, чтобы я по всему миру пустила огромную кучу сплетен о том, как маленькая доченька Щетинского заделалась в шалавы – забыла.

– Что вы несете…

Санта нахмурилась, Альбина отреагировала усмешкой.

– А я отчаянная, Санта. Я – отчаянная. А ты – опасная. Я повидала не одну такую милашку. А мне слишком важен Чернов, чтобы я отдала его вот такой… Щетинская... Так что зубы спрятала. Язык за зубами держишь. И богу молишься, чтобы у него к тебе быстрее прошло…

Требования звучали унизительно. Будь Санта хотя бы немного Альбиной – та уже была бы послана нахрен. И скорее всего вцепилась бы в волосы. Но Санта – это Санта.

– А если нет? – и её смелость всегда чуть проигрывает другим.

Вопрос повис в воздухе. Альбина, наверное, в принципе никакого ответа не ожидала. На этот отреагировала не сразу. Почти потухшая усмешка снова заиграла. Взгляд стал ещё острей…

– Ты не представляешь, сколько интересного я знаю о тебе, о твоем отце, о твоей матери, о вашей прекрасной семье, умница… Ты хочешь, чтобы их тоже полоскали? Бояться хочешь, не понимать, что где всплывет и почему на тебя так смотреть будут? Не связывайся со мной, Санта. Дорого обойдется.

Из-за слов Альбины стало в сто раз гаже. Вспомнилось, как они с мамой после смерти отца готовы были на всё, лишь бы память его не порочили…

Просто потому, что с тех пор у них в принципе нет ничего важнее в жизни, чем память мужа и отца.

– Откуда вы можете хоть что-то знать обо мне или моей семье… Что вы можете знать…

Санта даже не спрашивала, потому что и сама понимала, каким будет ответ. Что он ударит болезненнее любых пустых оскорблений обиженной женщины. Потому что будто бы мужской рукой. Той, которая так нежно гладила.

И Альбина тоже прекрасно это понимает. Улыбается, не торопится, не глядя снимает руку с дверной руки, складывает обе на груди…

Санта смотрит на тонкие пальцы и острые ноготки. Они спокойно могут впиться в лицо. Но зачем, если можно исцарапать душу?

– Догадайся, малышка, откуда… Ты же умница, маленький барселонский сувенир… А мужики так треплются…

* * *

Данила давно договорил. Успел зайти в чат практики и пролистать сообщения, которые набежали за день. Не имел привычки засекать время, которое женщине положено проводить в уборной, но в определенный момент понял: Санта уже давно должна бы вернуться. А её нет.

Альбина набрала уже дважды. Он дважды скинул, отписавшись: «5 минут». Афишировать перед Примеровой не собирался. Она и так сует свой длинный нос слишком глубоко в его личные дела. Но и высаживать из машины – не вариант.

Ему не пригорает.

Точнее даже хорошо, что сегодня они разъезжаются каждый к себе. Потому что подумать действительно нужно. И лучше – прийти к выводу разумному. Судя по всему, для них обоих сложному, но…

В идеале – не стоит даже начинать.

Но это в идеале, а на практике…

Данила набрал Санту – на телефоне пошел вызов. Мужчина был уверен, что умница возьмет сразу, но почему-то нет.

Данила дождался рассоединения оператором, набрал ещё раз. На сей раз Санта уже скинула.

Быстро. Буквально на первом.

Он хмыкнул. Не столько потому что смешно, сколько… Потому что непонятно, что дальше-то?

Потому что он прав: они друг друга не знают. Между ними – химия. Но это же не гарантия. И это им друг друга не объясняет. У них есть общее – профессия, человек, который пусть по-разному, но очень много своего в них вложил. Но полярностей тоже предостаточно. Возраст. Темперамент. Характер. Взгляды на жизнь… Смелость и её отсутствие.

Данила набрал ещё раз, выходя из кухни, прихватив папку с барной стойки. В холле было пусто. Он направился к опенспейсу спорщиков. Еще издалека понял: свет в нём не горит, а всё равно заглянул, включил, убедился…

Нет ни вещей, ни Санты.

Кресло задвинуто. Ноутбук закрыт. Сумка исчезла.

И Санта исчезла.

Третий звонок она не сбрасывала – позволяла гудкам идти. И Данила позволял…

Хотя понятно ведь. Всё понятно.

Но вместо облегчения – досада и тяжелый вздох. А ещё необходимость мысленно прокрутить: умница поступила правильно.

Правильно.

Вновь идя к лифтам, Данила чувствовал, что его понемногу окутывает раздражением. И вот это – неправильно.

Он же не мальчик. Он же сам предложил подумать. Он же сам прекрасно всё понимает…

Спускается на парковку, идет в сторону машины. Видит, что Альбина гуляет вокруг белого внедорожника, замечает его, вскидывает взгляд, улыбается, смотрит, сложив руки на груди.

Радостная такая… Довольная…

– А я уж думала, ты никогда не спустишься… Буду тут ночевать…

– Ищешь, где палатку раскладывать?

Данила понимал, что у Альбины есть все основания его колоть.

Он ушел на пять минут за документами, а пробыл в офисе не меньше получаса. Потому что у него там – личная жизнь. Несостоявшаяся.

Смывшаяся. Включившая игнор.

Мазнув по довольной Альбине быстрым взглядом, Данила направился к водительской двери, не сомневаясь, что Примерова на парковке не останется. Они захлопнули двери одновременно. Данила передал папку женщине, она устроила у себя на коленях, чуть поворачиваясь, смотря озорно, улыбаясь…

Будто сказать что-то хочет…

Беся этим.

А может просто своим присутствием.

А может бесит вовсе не она…

– Ты поднималась? – Данила задал вопрос просто, чтобы что-то говорить. Альбина кивнула, выравниваясь на сиденье, открывая зеркальце и будто поправляя помаду. Немного напоминая пообедавшую змею, подтирающую кровь поверженного врага.

– Да… В туалет зашла… Тебя же дождешься, а мне, уж прости, припекло…

Укол Данила проигнорировал, выводя машину в сторону выезда. Помнил сказанное «в квартале», а почему-то всё равно боковым зрением пытался уловить движение что ли… Злился из-за этого сильней.

– Санту не видела?

Знал, что в принципе не надо с Примеровой о Санте. Что реакция будет бурной знал. А всё равно…

Альбина не поторопилась ответить тут же. Снова улыбнулась. Снова чуть повернулась, глядя с интересом. Игриво произнесла:

– А у вас что, свиданка? – не скисла под тяжелым брошенным в ответ взглядом… – Ну вы даете, Данила Андреевич… Седина в бороду, бес в ребро…

– Ты когда-то фильтровать научишься?

Данила спросил, Альбина сделала вид, что покорней ей пассажира эта машина не видела. Провела по губам, «закрывая молнию», отбросила несуществующий «ключ». Молчала, пока они не оказались на проезжей, пока не понеслись по ночному городу…

– Не видела я твою Санту. Мне хватило Щетинских на сегодня.

Сказала сухо, привлекая внимание. Данила уловил, что она смотрит в лобовое будто адресно и зло.

– Их присутствие в жизни людей нужно дозировать…

Добавляет тихо-тихо, дальше – снова улыбается. А у Данилы в голове снова же свое. И он снова не сдерживается.

Берет телефон – набирает.

Смотрит сам, знает, что Альбина тоже смотрит. Санта скидывает на втором гудке. Данила отбрасывает телефон слишком очевидно, пожалуй.

– Детский сад, блять…

Произносит на выдохе. Альбине же – лишь бы улыбаться.

Её настроение снова улучшается. Во взгляде – опять озорство.

Она тянется к мужскому плечу, гладит, как любит делать, хоть он и говорил не раз – не надо…

– Не нравится? – спрашивает, не ожидая получить ответ. – Удивительно…

Глава 21

Глава 21

– Сантуш, тебе ещё кусочек отрезать?

Лена привстала, потянулась за тарелкой, на которой стоял привезенный дочерью гостинец – любимый для обеих лимонный кекс.

Застыла, глядя на младшую Щетинскую, явно ожидая ответа. Она же…

Смотрела в окно. Задумчиво. Будто находилась не тут.

Слышала обращение, конечно. Но как через толщу воды. Не сразу поняла, что это к ней. Когда поняла – встрепенулась, засмущалась, потому что во взгляде мамы – уже волнение… Улыбнулась, головой мотнула:

– Нет, ма… Спасибо… Я наелась уже…

Дальше же молчала, выдерживая долгий мамин взгляд, слушая тяжелый вздох…

А потом сама будто выдохнула, когда Лена вновь опустилась на стул, обняла пальцами чашку с недопитым чаем, опустила взгляд в неё.

Правда ненадолго. Почти сразу немного повернулась к дочери:

– Всё хорошо, Сантуш?

Старшая Щетинская спросила аккуратно, чуть склонив голову, Санта только ярче, убедительно (как самой казалось) улыбнулась, хотела бы что-то сказать, да как-то…

Взгляд сам собой снова устремился в окно.

Туда, где задний двор родного дома.

Где до сих пор стоят качели, на которых её раскачивал отец. В самом счастливом детстве. Незабываемом и по-больному прошедшем.

С момента разговора с Альбиной в туалете Веритаса прошла неделя.

Санта не стала ничего выяснять с Черновым. Намек Примеровой на то, что мужчина, которому её отец мог доверить сокровенные вещи, рассказывал их любовнице развлечения ради, будто сердце вырвал.

Сделал очень больно «маленькому барселонскому сувениру». Девочке, зачатой родителями там. Оттуда же получившей свое необычное имя. Для Лены и Петра это было маленькое чудо. Они услышали, как другая пара обращается «Санта» к своей маленькой дочери, им обоим запомнилось. И оба же не сомневались, когда уже вернувшись в Киев увидели две заветные полоски.

Для Елены Санта стала первой и долгожданной. Для Петра – поздней и немыслимо любимой. Для обоих – немного святой, потому что приумножила их любовь до бесконечности, до бесконечности же её продлив.

Но это – слишком интимно, чтобы рассказывать всем икаждому. Происхождением её имени Петр мог поделиться только с самыми близкими. И от них же теперь мог получить очередной нож. Потому что а вдруг он поделился чем-то ещё? Вдруг он был слишком открыт с людьми, которые такого доверия не заслужили?

Санта не знала. И знать не хотела. Не смогла бы поверить, что что-то ужасное может быть связано с её отцом. Но и дела с человеком, его полощущим, иметь тоже не стала бы.

Альбина хотела её испугать. Хотела шантажом заставить оставить попытки завоевать внимание Чернова. Но вместо этого заполнила душу миллионом сомнений и раздирающим на куски непониманием.

Санте сложно было смириться, что Данила настолько изменился со времен, когда его приглашал в этот дом её отец. Или что он изначально был настолько лицемерным.

Что действительно просто собрал сливки, не посчитав нужным отблагодарить хотя бы уважением. Элементарным уважением к человеку, который по его же словам сделал для него так много…

Что мог говорить плохое о Петре за глаза. Что даже после его смерти мог…

Когда кумир спускается с пьедестала на грешную землю опороченным – это больно. Но когда ты его ещё и любишь – больно втройне. Санте было именно так.

Она не взяла трубку в тот вечер, хоть он и звонил. Полночи изводила себя, мучилась злостью и желанием сказать всё… Вот просто всё – и ему, и его карманной стерве. В итоге же просто написала: «ничего не получится. Оно того не стоит».

Потому что в жизни не стала бы очередной бусиной на ожерелье достижений Чернова, каждое из которых связано с её отцом. Которого он сам – недостоин.

Когда сообщение было отправлено – Санта пережила момент мстительного облегчения. Но он прошел… И стало только хуже.

Данила не ответил. Просто принял к сведенью. Что испытал – Санта даже угадывать не взялась бы. Она запуталась.

Сердце кричало, что ему можно верить, что между ними правда что-то есть, а голова… Что у него есть Альбина, есть практика, есть тумба с кубками и лживое показушное уважение, за которым – такая же желчь, как сочится из Примеровой. Да и на стажировку он её взял тоже скорее всего, чтобы досадить Игнату. Макнуть его носом в то, что посторонний человек оказался более расположен к той, в ком течет одна с ним кровь.

Подумать обо всём об этом у Санты было много времени. И пусть не хотелось, но всё складывалось ладно. Делало гадко.

Она снова начала рассылать резюме. Оставаться в Веритасе больше не хотелось. Но и уходить в порыве истерики – глупо. Тем более, что Чернов будто бы принял её ответ.

Они снова почти не пересекались. А когда да… У неё сжималось сердце и перехватывало дыхание. Ей не хватало смелости смотреть в глаза, а он не выражал своими ничего.

Наверняка не понял, с чего вдруг… Но наверняка же не так уж много потерял. Это ведь она «давно». Настолько, что сходу даже не посчитаешь. А он во всём продуманный. Зачитал права, обозначил риски, оставил всё на её плечах, чтобы на своем добавить звездочку.

Приятную, маленькую. Так же, как занять любимый столик, занять ещё и дочь.

Чувствуя, что на душе снова становится слишком муторно, Санта непроизвольно вздрогнула, возвращаясь из мыслей на кухню.

Туда, где мама смотрит на неё задумчиво и больше ничего не говорит…

– Ма…

Пока к ней не обращается сама Санта. Предварительно набравшись храбрости, потому что долго сомневалась, стоит ли…

– Что, Сантуш?

– А ты знаешь Альбину Примерову?

Как бы ни хотела абстрагироваться от слов гадины, Санта то и дело непроизвольно к ним возвращалась. И в голове непроизвольно же строился миллион версий о том, что и откуда плохого она может знать о Петре.

Санте было неприятно, но она полезла искать, где, когда и с кем она работала. Оказалось – в Лексе, но не всё время. Пришла позже Данилы, ушла чуть меньше, чем за год до его ухода, то есть до смерти Петра, вернулась недавно – около года. И снова ушла… Работала в практике старшего Щетинского. Потом – Игната. Юристом правда была хорошим, а вот человеком…

– Примерову? Альбину…

Елена повторила, явно стараясь вспомнить. Закусила губу, несколько секунд смотрела в то же окно, что Санта…

– Не знаю, малыш. Мне кажется, не знаю…

После чего сдалась, вызывая у Санты с одной стороны облегчение, с другой – страх…

– Хотя подожди…

Не дав дочери снова углубиться в мысли, Лена потянулась за своим мобильным. Недолго что-то искала. Потом повернула телефон экраном к Санте, показывая фотографию той самой…

И как бы Санта ни хотела сдержаться – всё равно скривилась. Кивнула.

– Да. Я о ней…

Старшая Щетинская положила мобильный на стол, опустила на экран уже свой взгляд, улыбнулась как-то… С ностальгией что ли, вздохнула, заблокировала.

– Алю знаю. Точнее раньше знала. Слышала много… От папы твоего. А почему ты о ней спросила?

Первым желанием было тут же пойти на попятную, но Санта не дала себе же. Портить маме настроение в жизни не стала бы, но не спроси хоть что-то сейчас – ночью уже не заснула бы. А у нее и так со сном в последнее время не очень. Слишком много думает. Зачем-то страдает…

– Она недавно работает в Веритасе. До этого работала в Лексе. И она такая… М-м-м…

Санта попыталась подобрать слово, Лена же снова улыбнулась. Будто понимая…

– Сложная. Твой отец всегда так говорил. Он не хотел её брать на работу в свое время. Импульсивная. Детство в одном месте. Незрелая тогда была. Но её Даня привел. Петя взял, скрепя сердцем. Не ошибся. Она создавала много проблем. Но он так Даню учил в первую очередь. Берешь на себя ответственность за человека – думай, стоит ли оно того. Он её долго прикрывал. Спасал. Но когда она вильнула хвостом и ушла – Петя говорил, что Даня и сам выдохнул… Не думала, что он с ней снова свяжется…

Лена рассказывала, продолжая улыбаться. А Санта почему-то только грустнела.

– Связался…

Шепнула, смотря при этом на оставшийся в чашке чай. Продолжая не понимать. Совсем его не понимать. И немного завидовать Альбине, как бы ужасно ни звучало…

– У тебя какие-то сложности, Сант? С Альбиной не поладили?

– Да нет, мам… – пусть Елена вышла на правильный след, Санта решила оставить свои сомнения при себе же. Отмахнулась, неправдоподобно улыбаясь, быстро снова опуская взгляд… – Просто мне кажется, они разные такие…

– Даня и Аля?

Лена уточнила, Санта кивнула осторожно. Ей не стоило бы развивать разговор. Зачем ей подробности? Но стопорить себя не получалось.

Она с затаенным дыханием ждала, во что выльется новая мамина задумчивая улыбка…

– Дружба – она такая, малыш. Впрочем, как и любовь.

– Такую только по любви можно терпеть… – Санта произнесла тихо, Лена рассмеялась, чуть заражая, заставляя младшую Щетинскую тоже улыбнуться.

А потом почувствовать тепло – маминой ладони, накрывшей её руку, и маминой же любви.

– Мы с Петей тоже никогда не понимали, что Даня в ней нашел… Хотя так нельзя говорить, наверное. Хорошее есть в каждом человеке. Но это ведь дорогого стоит. Данила – невероятный друг…

– Они спят, ма…

К чему клонит Лена, Санта понимала. И сама толком не объяснила бы, зачем уточняет, но уловила, что улыбка матери становится сначала недоверчивой, потом снисходительной будто…

– В жизни не поверю, малыш… Это слухи всё. Знаешь, сколько про папу твоего распускали? Я бы поседела во всё верить. А ему верила. Всегда.

Лена говорила, а у Санты сжималось горло. Не умей она держать эмоции в себе – слезы уже набежали бы на глаза. Она уже неделю варилась в страхе узнать что-то ужасное об отце и не иметь возможности защитить от этого маму. А она будто знала об этом. Знала и умела успокоить.

– Алька – стерва, пусть она меня простит. Я думаю, Даня ей помогает. Но он в жизни бы с ней не связался. Ты просто не знаешь, сколько она из него крови выпила тогда… Ему бы другую… Но жениться точно пора…

Елена протянула, задумавшись о чем-то своем, сердце Санты забилось быстро до боли… Она отчаянно ждала продолжения, но мама встрепенулась, сняла свою ладонь с Сантиной кисти, встала из-за стола…

– Кстати…

Сказала невпопад, ненадолго вышла, чтобы вернуться с конвертом в руках.

Снова сесть, глядя на Санту с нетерпением будто протянуть…

– Это что?

Девушка задала вопрос, старшая Щетинская не ответила, только вытянула руку ближе к Санте. Которой почему-то страшно было брать в руки обычный белый конверт. Открытый, но без любых опознавательных.

Внутри лежало глянцевое приглашение.

Санта покрутила его, начала читать параллельно с тем, как мама – говорить.

– В среду Даня приезжал…

Взгляд Санты моментально поднялся, получился слишком острым… И никак не сгладишь, поэтому лучше вернуться к приглашению и скользить по нему невидящим взглядом, когда в ушах – мамин голос, а по телу мурашками осознание – он был здесь. Три дня назад он был здесь. Сидел на том же стуле. Чай пил.

Предатель, держащий в пальцах её сердце.

– Передал приглашение. Ассоциация выпускников учредила премию. Учившиеся у нашего папы собрали деньги. Они теперь каждый год будут отправлять троих студентов-магистров в Вашингтон на трехмесячную стажировку. Стипендия именная. Вручать будут в следующую пятницу. Даня сказал, что какое-то юридическое издание организовывает мероприятие – и вот на нём… Они просили меня быть. Вместо папы. Представляешь?

Что будет, если поднять взгляд – Санта знала. У Лены в глазах – слезы. Не потому, что слабая или излишне сентиментальная, а потому что ей до сих пор всё это по живому. А ещё потому, что важно, чтобы мужа помнили таким, каким он был. Истинным меценатом, болеющим за профессию и талантливых детей, в неё приходящих идеалистами.

Ей не хочется помнить плохого. О плохом не хочется думать. Ей хочется маленького чуда…

– Мамуль… – и Санте больно становиться в этом чуде тормозом, но есть же обратная сторона…

Её взгляд скользит по приглашению, которое пестрит перечнем юрфирм, оказавших поддержку. И там есть не только Веритас. Там и Лекса есть. И Игнат с Макаром там будут. И они будут вести себя, как всегда… На одну сцену с «другой семьей» они не выйдут…

– Не торопись, Сантуш… Я тоже сначала была настроена скептически. Но Даня мне обещал… Он сказал, что организаторы очень просили. Предложил лично отвезти. Он со мной вручать будет… Я ему верю, Сант… Он же нам помог уже. Я и про тебя спрашивала…

Лена продолжала говорить, а у Санты будто нож проворачивался в сердце. Потому что в ее голове – ему не надо верить. Но в маминых глазах столько надежды, столько желания… Что просто нет сил вот сейчас разбивать сердце ей. Тем более, кто она такая? Трусливая соплюшка. Слишком много думающая. Слишком малого достигшая.

– Даня сказал, что очень тобой доволен. Что ты – умница с огромным потенциалом. Мне так приятно было, когда он тебя хвалил, малыш… Гордилась невероятно!

Санта ни на секунду не сомневалась в искренности эмоций и слов матери. Свои же скрыла за кислой улыбкой. Мысленно заталкивая поглубже желание спорить с ним… Без него. И объяснять, что всё это – пустые фразы человека, соблюдающего формальность.

– Приглашение на двоих… Давай вместе?

Санта опустила приглашение на стол, ее руку тут же снова накрыла мамина. В кухне повисла пауза.

В их доме стало тихо-тихо. Санте на секунду страшно, потому что она не представляла, как мама может продолжать в нём жить, когда он стал таким пустым. Ей ведь здесь почти всегда одиноко. А ей, наверное, безумно важно получать хотя бы такие приглашения. А это ведь первое за несколько лет. С тех пор, как Щетинские-сыновья завуалированно, но четко дали понять: отец должен ассоциироваться с ними. Всех это устроило. Лена с Сантой сделали вид, что это не делает больно. Хотя на самом деле…

Санта знала: когда Данила вот так же протягивал конверт Лене – у нее сердце выпрыгивало ещё сильней. И глаза горели тоже по-особенному.

– Я не могу… Это неправильно. Я же стажируюсь. Не хочу, чтобы выглядело, будто лезу раньше времени. Вот когда меня пригласят – тогда пойду, – Санта говорила, пытаясь придать голосу энтузиазма, а радостью во взгляде перекрыть сомнения. – Но ты иди. Если хочешь – конечно, иди. Ты заслуживаешь. Развеешься. Знакомых встретишь…

Интуиция кричала, что это плохая идея, но у Лены в эти годы было слишком мало поводов для радости.

* * *

Уже ночью, вернувшись в свою квартиру, Санта долго крутилась, злясь на себя за то, что которую ночь подряд не может уснуть. Которую ночь подряд думает обо всём, происходящем в жизни. Но больше всего – о Даниле Чернове.

О неспособности провести грань, где он, а где ложные представления о нём. И о неспособности унять желание видеть лучшее.

Мамины заверения, что у них с Альбиной быть ничего не может, не укладывались в голове. Потому что только за своего мужчину женщина может бороться так отчаянно и угрожать так низко.

Но что если вдруг мама всё же права?

Если Альбина соврала, если Гриша недопонял? Если она сама – сложила так, как складывалось, а не как есть на самом деле?

Выход из ситуации вроде бы прост – спросить у Данилы. Ртом, не глазами. Но есть ли смысл?

Санта не знала. Только в очередной раз вздохнула, снимая блокировку с телефона и пялясь в открытое окно переписки с партнером Веритаса.

Он был в сети недавно. Но явно не ради неё. Потому что у них в диалоге уже больше недели ничего нового. Он не посчитал нужным ответить на брошенное сгоряча:"Оно того не стоит". Санта его понимала. Себя хуже. Но как-то…

Сердце требовало. Пальцы запорхали по буквам, глаза их же впитывали, с характерным звуком диалог подняло новое сообщение от неё:

«Спасибо, что пригласили маму. Для неё это очень важно».

Санте не стоило писать. Для него это – лишняя информация. Но она не смогла сдержаться.

Не успела ни заблокировать трубку, ни засунуть под подушку, включив сонный режим. Он сразу прочел. Печатать ответ не спешил, но Санта всё равно замерла, переживая то же, что когда-то. Бросает в жар от осознания: они сейчас вдвоем смотрят на экран и видят одно и то же.

«Я знаю. Поздно. Спи».

Его ответ вспыхивает на экране неожиданно, пусть Санта и гипнотизировала его, не моргая. Он сух. Будто зол даже. Он ускоряет сердце, делая только больней.

В ней должен бы проснуться протест: ведь по какому праву указывать?

Но протеста нет.

Санта откладывает телефон на свободную половину кровати, отворачивается, долго смотрит просто в не зашторенное окно.

Ладони чешутся, зачем-то хочется его набрать. Но так нельзя себя вести. Нужно отвечать за слова. Нужно верить глазам. В глаза же правде смотреть.

У них всё равно ничего бы не получилось. И дело не в Альбине.

Дело в том, что Санте не хватает смелости действовать без оглядки. На что – вопрос второй.

Глава 22

Глава 22

В пятницу офис Веритаса был окутан особенной атмосферой, таким же настроением. Много по нарядному красивых людей, много разговоров о предстоящем вечере.  Конечно же, идти на мероприятие предстояло не всем, но все чувствовали себя по торжественному.

Санта тоже, но по другой причине.

Мама прожужжала ей все уши о своей подготовке. Они вместе писали речь (точнее писала Лена, а Санта только хвалила, чувствуя, что очень ею гордится, очень любит… И очень понимает, за каким словом прячется боль утраты, а за каким – счастье пережитых моментов). Вместе выбирали платье, туфли.

После того, как старшая Щетинская получила приглашение от Чернова, у неё загорелся взгляд. Загорелся и не потухал. Санта это видела… Её не покидала тревога, но она изо всех сил пыталась справиться. Убедить себя, что пустое, просто расслабиться и получать удовольствие вместе с ней.

И каждый раз, когда Санта отмечала, насколько её мама заражена идей, ею же заряжена, ей снова хотелось поблагодарить Данилу.

Ведь он, даже толком не понимая этого, сделал для их маленькой семьи очень много.

Стычек с Альбиной у Санты больше не было. Примерова ходила, задрав нос, и периодически глядя искоса с обычным своим пустым превосходством. Санту каждый раз передергивало, потому что в этом взгляде читалось: «помни, умница, я держу тебя за то, что у женщин не отросло»… И Санте каждый раз хотелось ответить: «да успокойтесь вы, истеричка… Не нужен мне ваш драгоценный…». Который, на самом деле, нужен. Но сомнений слишком много. Не отбрасываются.

Чернов продолжал вести себя отстраненно. Они здоровались. Не разлетались по углам, встретившись, но друг к другу не тянулись. Санта одергивала себя, Данила… Просто был холоден.

Разговаривал с ней, как с любым другим рядовым сотрудником. Не задерживал вечерами. Не навязывал свое общество.

Не намекнул ни разу, что ему не стоит писать ночами. Не выразил ни обиду, ни непонимания.

Насколько Санта могла судить, отряхнулся и пошел. И немного этому завидовала. Потому что сама пока что нет.

«Сантуш, смотри»…

На телефон, лежавший справа от ноутбука на рабочем столе, прилетело сообщение, Санта тут же схватила его, расплываясь в улыбке.

Вслед за сообщением в переписке с мамой прилетает ее фотография.

Самой красивой на свете. Прекрасной Елены. Еще в повседневной рубашке, на заднем сидении такси, но уже с наведенной красотой. Поднятыми волосами, парой локонов, обрамляющих лицо, яркими глазами, пышными ресницами, подчеркнуто пухлыми губами,  скульптурированными скулами. И блеском… Непередаваемым блеском, которые ослепляет даже через экран.

Когда женщина счастлива – она сияет именно так. Улыбкой, радужками, душой.

Санта открыла фотографию, увеличила, позволяя своим губам растягиваться в улыбке всё сильней… Сложно было налюбоваться, отлипнуть, а ещё подобрать слова.

Но мама ждет, Санта знала.

«Ты невероятная, мамуль!».

В ответ – смущенный смайлик от Лены и куча обливающихся слюной разнообразных стикеров от Санты.

Не лукавила ни на грамм. Пусть по жизни была скупой на эмоции, но сейчас восторг сдержать было сложно.

«Платье дома?».

«Да. Еду домой, одеваюсь. В шесть выезжаю дальше. Волнуюсь…».

На последнем слове губы Санты дрогнули по-особенному, по-особенному же кольнуло сердце. Понятно ведь: словами не описать, как этот вечер важен для старшей Щетинской.

Наверное, как ни для кого. И неважно, что там будут вручать массу наград, «назначать» лучших и отмечать самых перспективных.

Ни для одного из них этот день не станет настолько особенным. Ни один из них столько в событие не вкладывает.

«Всё будет хорошо, мамуль… Ты только мне пиши, хорошо? И фото жду. В платье».

Санта напечатала со скоростью света, Лена отправила палец вверх.

Она ещё несколько раз пыталась уговорить Санту тоже пойти, но девушка отказывалась наотрез. Потому что действительно неуместно. И потому что там будет Данила. Он будет с Примеровой. А Санте будет больно.

Ум не может заставить сердце перестать чувствовать. А сердце, кажется, в принципе не может перестать. Оно хочет его любить. Оно глупое.

– Сант…

На девичьих губах ещё играла остаточная улыбка, становящаяся потихоньку грустной, когда её окликнули.

Неожиданно, чуть-чуть задумчиво. Так же смотрели, когда она вскинула взгляд, обернувшись.

Чернов стоял в нескольких шагах. Вошел в их опенспейс, а она даже не заметила. Лыбилась, глядя в телефон…

– Извините, я отвлеклась.

Произнесла, Данила не отреагировал никак – ни хмыкнул привычно, ни отмахнулся. Продолжал смотреть, думал будто…

– Если не занята – зайди ко мне.

Попросил, чем, сам того не зная, вызвал оцепенение…

– Не занята…

Чернов кивнул, не дожидаясь, пошел в сторону выхода, Санта же почему-то не подорвалась следом, а провожала взглядом, перебирая в голове вопросы, по которым он мог бы ее позвать, и не находя ни одного.

* * *

Три удара по двери, нажатие на ручку, уверенный шаг внутрь… И куда менее уверенный взгляд на мужчину, который не успел сесть на свое рабочее место.

Стоял посреди комнаты, смотрел на книжную полку, обернулся на стук, пробежался по Санте, когда она изо всех сил сдерживалась, чтобы не скользнуть по нему.

Впервые видела его сегодня ещё утром.

Он всегда выглядел хорошо. Был из тех, кто редко позволяет себе появиться на работе не в костюме, чем разительно отличался от большинства работников Веритаса независимо от занимаемой должности. Но сегодня… По-особенному хорош.

Или просто Санта успела в него по-особенному соскучиться. И по-особенному влюбиться. Тоскливей и безнадежней обычного.

Чтобы не пялиться своими «говорящими глазами», Санта отвернулась, закрыла дверь, те самые глаза тоже закрыла – на секунду, тихо выдохнула, собралась…

Вновь оказавшись с ним лицом к лицу сознательно смотрела немного над плечом.

– Как дела?

Его вопрос прозвучал неожиданно. Слишком обыденно. И пусть Санта в принципе ничего не ожидала, но услышав такое простое – застыла.

Он её поймал моментально – в прямом и переносном. Не принуждал и даже не просил – а получил взгляд в глаза.

– Всё хорошо, спасибо.

И неопределенный ответ на такой же вопрос.

Слыша свой же голос, Санта мысленно скривилась, Данила же… Усмехнулся. Вряд ли понимал, а стрельнул в сердце.

Глубоко вздохнул, ожил будто. Сделал несколько шагов, сокращая расстояние, уловил её напряжение, остановился, положив руку на кресло, предназначенное для приема посетителей.

Санта смотрела, на мужскую кисть, он – ей в лицо.

– Ты вечером не планируешь?

Данила спросил, Санта уверенно мотнула головой.

– Нет.

И подтвердила ещё раз произнесенные не единожды маме слова.

– Почему?

Получила новый вопрос и новый же взгляд, уже сама вздохнула…

– Неуместно.

Ответила односложно, хотя подразумевала под этим всем кучу сложностей.

– Там будет много полезных людей…

Данила произнес, как бы не договорив, Санта только сморщилась. Среди полезных – «братья». Альбина. Сам Данила. Пойди она – будет волноваться за маму ещё сильней.

– Всему свое время. Я обязательно пойду, когда пригласят меня.

Подобный ответ демонстрировал, возможно, излишнюю самонадеянность, но Санте чуть ли не впервые захотелось её проявить.

Она сказала, поднимая подбородок и глядя на Данилу прямо. Чуть смелее обычного, наверное. А он…

Улыбнулся глазами сначала, потом спустился взглядом до губ.

Жар ударил в лицо Санты моментально. И хвала всем богам, что он отвернулся сам, прокашливаясь, потянулся за телефоном, чтобы что-то проверить… Дал ей паузу. А может себе её дал…

Когда снова посмотрел – уже по-другому. Куда более нейтрально. Куда менее опасно.

С улыбкой, но другой.

– Я не сомневаюсь, Санта. Почему-то не сомневаюсь…

В его словах можно было бы искать издевку, но Санта не стала. Позволила себе услышать то, что произнесено. Позволила словам разлиться бальзамом по сердцу. Позволила испытать благодарность… Её же озвучить…

– Вы похвалили меня перед мамой. Спасибо большое. Для неё это очень ценно. Ей хочется верить в мои успехи, а я как-то… Не очень люблю говорить…

Данила принял благодарность, кивнув.

– Для неё это правда очень важно…

Санта добавила торопливо, получив в ответ вопросительный взгляд.

– Для мамы. Это событие. Ей приятно, что папу помнят. Ей приятно, что её зовут… Она готовилась очень. Всю неделю. Спасибо вам за это…

Санта не была уверена, что Чернова стоит подобным грузить, но не сдержалась. Если это возможно – сейчас была ему слишком благодарна за расцветшую маму.

– Не за что, Санта.

А ещё будто губкой впитывала его присутствие. Это плохо, неправильно, а она всё равно… Каждый взгляд. Каждый жест. Слово каждое…

– И поздравляю вас, наверное…

Санта добавила, Данила снова посмотрел вопросительно, приподнимая брови.

– С чем?

Спросил так, будто не с чем, хотя на самом деле…

– В офисе говорят, вы снова лучший судебщик…

Санта постаралась сгладить легкомысленным передергиванием плечами новость о том, что саму её непроизвольно заставило испытать гордость и горечь. Данила же отреагировал привычно – ухмылка, лукавый взгляд, чуть склоненная голова…

– Думаешь, оно того стоит?

Намек на отправленное ею сообщение обжег стыдом, он же придал краску уже не только щекам, но и шее…

– Приятно получать впервые, Сант. Потом привыкаешь. Благодаришь на автомате. Вот тут, – Данила кивнул на тумбу, – место освобождаешь. Ставишь. Но удовольствие это не приносит…

– А что приносит?

Санта знала, что сейчас лучше не развивать – стоять, молчать, кивать, сослаться на работу и откланяться. Но зачем-то спросила. Успела забыть, как на неё действует его присутствие. Будто день не пила, а здесь – родник.

– Разное…

Санте казалось, что изначально он хотел сказать не это. А может она просто придумала себе. Смотрела, как загипнотизированная, не могла ни сглотнуть, ни пошевелиться…  Пока он снова не прокашлялся, пока не сделал шаг назад.

– Я предложил твоей маме вместе поехать. Мне не сложно будет за ней смотаться. Она отказалась…

И перешел наконец-то, кажется, к тому, ради чего позвал.

Рационализировал… И сделал чуточку больно. Хотя больно быть не должно. Оно ведь того не стоит.

– Мама не любит доставлять неудобства. Я у нее спрашивала, она сказала, что закажет такси.

Данила выслушал, задумался на несколько секунд, потом кивнул, принимая.

– Но спасибо вам за предложение…

Реагируя на торопливо брошенную вдогонку благодарность – тоже кивнул, но уже медленней… И с улыбкой.

Санта откуда-то точно знала: в голове он сейчас произносит что-то способное заставить её сердце замереть. Но она сама решила, что подобные слова навсегда останутся только в головах. Публично же только нейтральное:

– Не за что…

Её чувство неловкости, потому что не о чем говорить. Его внимательный взгляд.

– Не делай так больше, Сант…

И неожиданное замечание, заставившее Санту нахмуриться.

– Звонки не скидывай. Мало ли.

Упоминание о ее поведении тем вечером снова пристыдило, Санта кивнула, опуская взгляд. В комнате повисла тишина. На сей раз – давящая. Возможно, Данила ждал от неё чего-то. Возможно, объяснений. Но Санта…

– Если вы не против, я пойду…

Спросила, рискуя снова посмотреть. В ответ получила кивок, непроизвольно выдохнула… Отвернулась, потянула вниз ручку…

Не ждала прощаний, не собиралась оглядываться, но как-то…

Само, что ли…

Обернулась, уже почти закрыв дверь. Застыла.

Он не провожал её взглядом. Но и к своим делам тут же не вернулся.

Остался посреди кабинета, взял в руки фото. То самое, единственное, с её отцом… Смотрел на него сначала. Долго. Серьезно. Потом вернул на место. Присел на угол стола, зачем-то потянулся пальцами к глазам, с силой нажимая, с силой же выталкивая из себя будто весь воздух разом.

* * *

Санта уехала из офиса чуть раньше семи. Уже после того, как его покинули партнеры и еще несколько приглашенных на мероприятие юристов, для которых этот вечер грозил стать особенным.

Для неё – нет, но голова всё равно занята им.

Попав в квартиру, Санта быстро поужинала, а потом забралась с ногами в кресло в гостиной, включила только ночник, негромкую музыку, взяла книгу. Но то и дело отвлекалась.  Пересматривала отправленные днем фотографии мамы с улыбкой, заново восхищалась её образом – действительно прекрасным.

Представляла, как всё уже произошло или будет происходить. С одной стороны, понимала, что мама скорее всего напишет ей сразу же. С другой… Немного надеялась, что элементарно забудет. Что всё получится настолько по-хорошему волнительно, что Лена на один вечер забудет обо всём плохом. Даже о дочери своей забудет. Санте не будет обидно. Санта будет очень рада…

О Даниле младшая Щетинская тоже думала. Не могла не думать. О тяжелом вздохе. О том, что рядом с ним ей по-прежнему по-особенному хорошо, волнительно, но неподдельно надежно. Неподдельно тянет.

О том, что это обманчиво.

Перед зелеными глазами мелькали одна за другой картинки. Сцена, которую она увидит только завтра – уже на фото. На ней – мама в платье в пол. Рядом – тот самый по-особенному красивый Данила. Её речь… Наверняка слезы… Его короткое объявление… Какие-то счастливые студенты… Бокалы… Разговоры… Смех…

Когда-то, будучи девочкой, и провожая родителей на подобные мероприятия, Санта всегда обещала себе же: её время тоже наступит. Сейчас же так же по-детски радовалась тому, что пусть её время ещё не пришло, но мамино – вернулось.

Санта ждала звонка и восторженного сбивчивого маминого рассказа, наверное, так же, как сама мама все эти годы ждала ее рассказа о первом свидании с любимым до невозможности мальчиком.

Вот сейчас даже немного жалела, что не согласилась пойти с Леной.

Терпела до десяти. Не тревожила, ждала. Потом же любопытство победило.

Санта набрала маму, включив телефон на громкую связь.

Слушала, как из динамика один за другим прорываются гудки, слегка дрожа, будто это её адреналин. Ещё не слыша, но уже представляя восторг в любимом голосе…

Но только гудки шли один за другим, а мама не брала…

Первый звонок рассоединил оператор. Выждав минуту, Санта набрала снова.

И снова то же самое. На ее губах – ещё остаточная улыбка, но на сердце уже чуточку тревожно…

Санта вернулась в мессенджер. Увидела, что мамы не было в сети давно. Написала короткое:

«Все хорошо? Позвони мне, как освободишься…».

Отправила и долго гипнотизировала взглядом, ожидая, что статус абонента быстро сменится на «в сети», а статус сообщения – на прочитанное.

Но пять минут проблему не решили.

Сомнений стало больше.

Санта снова набрала.

И снова гудки…

На губах – всё ещё улыбка, а в голове уже много плохих мыслей. Совсем плохих…

И одна просьба: возьми, ма…

А потом облегчение, потому что экран начинает засекать секунды звонка…

– Алло, Сантуш… Я тебе утром перезвоню, хорошо?

Мамин голос. Точно мамин. Но совсем не такой, как Санта ожидала.

Повисший в воздухе вопрос. Замершее тут же сердце…

– Ма…

Санта почувствовала неладное, но сформулировать сходу не смогла.

Обратилась просто, а потом слушала…

Дыхание. Громкое и ускоряющееся.

– Ма…

Почти сразу – с всхлипами. Причину которых не знаешь, но сердце они рвут.

– Всё хорошо, Сантуш…

И пусть Лена старается сдержаться. Успокоить и успокоиться, у неё почему-то не получается.

Санта шепчет растерянное: «мамуль…», а в ответ – мама плачет.

Глава 23

Глава 23

Лена не попала на мероприятие. Просто потому, что её приглашение было максимально персонализированным. В нём был указан особенный адрес. Она, конечно же, не проверяла. Просто вбила в приложении, заказывая такси. Не обратила внимание на легкое замешательство водителя, переспросившего, а точно ли туда… Была полна энтузиазма, проговаривала в уме речь, в уме же переживала бенефис, которому не суждено было случиться.

Её привезли не ко входу в горящее огнями здание с застелившей лестницу красной ковровой дорожкой, а к какому-то гаражному кооперативу на отшибе. И можно было бы подумать, что это ошибка, но кроме бесконечного желания верить в чудо, у Лены был ещё и опыт, который всё ей «объяснил».

Сколько бы лет ни прошло после смерти Петра, его «первая семья» никогда им с Сантой не простит, что посмели появиться в его жизни. Что он сам посмел их «променять». Что посмел позволить себе еще кого-то полюбить.

Когда Пётр был жив – всю желчь, боль, злость впитывал он. Когда его не стало – рухнула плотина, и на них понесло… Дерьмо, грязь, обиды… «Старшие» Щетинские пытались задушить Санту и Лену. Им хотелось крови. Им хотелось абсолютного чувства отмщения. Но, видимо, жажда до сих пор до конца не утолена. Наверное, не будет никогда. И за любым поворотом их с Сантой могут ждать вот такие «приветы».

Лена не звонила ни Даниле, ни Санте. Она молча вернулась домой. Сняла платье, смыла макияж, вытащила из прически тонну шпилек.

Чувствовала себя гаже некуда всю молчаливую дорогу, но только тут – в пустых стенах, которые без Петра стали невыносимо холодными и никак не хотели теплеть, разрыдалась. Для себя же – позорно, потому что именно этого хотели они.

Эта поездка вновь окунула в почти пережитое отчаянье с головой. Напомнило, насколько она одинока и что даже после смерти Петра она будто лишена права любить его так, как любит. В полный голос. До сих пор. Это право забрали у неё люди, сведшие мужа в могилу. Родные дети. Первая жена. Монополия на Петра Щетинского – у них. У Лены же – только монополия на слезы о его утрате.

Лена откровенно боялась момента, когда ей позвонит Санта. Она знала, как больно это сделает дочери. Но к своему стыду – сдержаться не смогла.

Санта приехала к ней той же ночью на такси. Они провели ее вместе.

И, как всегда, в отличие от Лены, чьи эмоции выходят наружу слезами, в Санте они только копились. Клокотали, отзывались дрожью, но держались внутри.

* * *

По-настоящему задеть гордость человеку со здоровой самооценкой сложно. Очень сложно сломать девочку, которая всё детство купалась в родительской любви. Которой ни на секунду не дали в ней усомниться.

Она не будет реагировать на истеричные попытки задеть людей, которые сами того не понимая, себя же ими унижают.

Она не будет брать на слабо или на ровном месте быковать.

Она не будет просить там, где просить бессмысленно.

Она не позволит за свой счет ставить галочки в череде побед.

Всё это – о людях, которые что-то компенсируют в себе.

А Санте компенсировать не надо.

Возможно, она была лишена той уверенности, которая присуща многим, но попытки решить проблему с собой – путь куда более конструктивный, чем позорные выплески своей закомплексованности на окружающих. Злости. Бессилия. Неспособности ни на что повлиять и ничего изменить.

Понимание этих элементарных истин позволяет по-другому смотреть на поведение людей в принципе и не тратить себя на идиотские попытки кому-то что-то доказать.

Но вся философия идет прахом, когда тебя бьют действительно больно. Причем под дых. Когда рвут тебе сердце слезами твоей мамы. Самого светлого человека. Самого ценного для тебя. Той, чья слезинка стоит дороже, чем желание самоутвердиться любого живущего на этой планете человека. Той, которая могла бы сделать кучу зла каждому из обидчиков. Которая могла крутить Петром, как захотела бы. Которая могла бы настраивать против уже взрослых сыновей, которая могла быть куда более холодной к Даниле, которая могла бы перестраховываться, настаивая на том, чтобы Пётр записывал всё имущество на Санту, на неё же оформлял бизнес.

Которая могла бы быть сукой не меньшей, чем окружившие её твари, но Лена – другая. И за это проливает свои горькие слезы, которые отзываются злостью уже у Санты в душе.

Дочь уехала от мамы только убедившись, что Лена немного пришла в себя.

В субботу утром вдове Петра звонил Данила, но трубку Лена не взяла. Сама Санта смотрела на мобильный, чувствуя, что клокочущая злость разрастается до необъятных размеров.

Потому что он причастен. Потому что он в курсе. Потому что своими руками принес приглашение. Потому что уговаривал. Потому что знал, как для Лены это важно. Потому что наверняка видел тот же блеск в глазах, которому радовалась Санта. Видел… И не притормозил. Стыда не испытал. Не задумался. Непонятно только, за что. И зачем так низко, мелочно. Зачем это ему.

Зачем в такое впутываться? Неужели самому не противно?

Но, видимо, нет.

Ночью, когда мама спала, Санта несколько раз пересмотрела размещенные фотографии с награждения.

Там были все. Там были её братья. Там был Данила. Альбина там была. Максим. Все, кроме Лены.

Они улыбались, позируя для фотографов. Салютовали бокалами и хвастались свежими достижениями. Они были счастливы, довольны, блестели и блистали.

А Санта во всём этом видела огромную издевку над своей семьей в усеченном составе. Над мамой, над любившим её больше жизни отцом.

От людей, которых не было бы в тот вечер и в том месте, не повлияй на их судьбу когда-то Пётр.

Ту самую стипендию Чернов вручал с Игнатом. И это полоснуло новой болью. Старший брат Санты был очень доволен. Чернов – спокоен…

А Санту будто изнутри разрывало. Потому что она же ему сказала… Он же знал, насколько для Лены это важно. Знал, но даже это не затормозило.

Мозг взрывался от концентрации лицемерия, ненависти и вранья, которое связало всех этих людей в плотный клубок.

Ведь Игнат для Чернова – конкурент. Ведь они сражаются не на жизнь, а на смерть, а для такой мелкой, унизительной мести беззащитной женщине – не погнушались объединиться.

Зачем это Игнату – понятно. Он никогда не успокоится. Но Чернов… Неужели сообщение Санты задело настолько? Неужели поэтому спрашивал, собирается ли и она ехать? Неужели так хотел, чтобы плохо было ей?

Если бы всё то, что пережила Лена, Санта пережила сама – она в жизни не стребовала бы ни с одного человека ни одного ответа. Просто вычеркнула бы из жизни, строя её дальше с осознанием: каждый из участников – враг. Но обида за маму, злость за неё же, не дали уйти по-английски.

Ей надо было посмотреть в глаза Чернову. И кое-что сказать. Это вряд ли заденет его, но это освободит огненный шар, который обжигает изнутри, не дает толком жить, делает из неё – гуманиста, такого же человека-суку, которую он держит при себе. А может каким является сам.

В ночь на понедельник она не спала. Лежала на своей кровати, глядя в потолок, переживая фантомные боли, слыша фантомный мамин плач.

Прокручивала в голове разговор, которым планировала закончить историю своей туповатой влюбленности в представления о человеке, им не соответствующем.

Лицемерном. Лживом. Мелочном…

Недостойном того времени и тех сил, которые вложил в него Пётр.

Недостойном её восхищения.

Маминой теплой улыбки недостойном.

Санта знала, что этот день станет для неё последним в Веритас, но это не вызывало ни страха, ни грусти.

Ей просто нужно было озвучить то, что должно быть озвучено. И посрать, что с этой информацией будет делать Чернов. Скорее всего – ничего. Но из его жизни она уйдет – хлопнув дверью. И рано или поздно станет больше. Встанет выше. Наступит момент, когда посмотрит сверху…

И забьет на благородство, которому учил отец. Ударит его так же, как он помог в очередной раз дать моральную пощечину её матери.

С самого утра офис гудел разговорами о пятничном вечере, слыша которые, Санту только сильнее трясло. Никто не знал, чем такое красочное событие обернулось для одной женщины. Для всех это – повод гордиться Веритасом и своей причастностью, а для Санты…

Необходимость затыкать уши наушниками, отключать звук, и проверять, нет ли Чернова на месте.

Его, как назло, не было. Это злило сильней. Это сильней накручивало.

Не появись он до вечера – ей придется переживать ещё один такой же день в ожидании. А ему… Всё равно.

Он помог самоутвердиться Щетинским. Наверное, даже что-то за это для себя получил. Не придурок же, должен был понимать, что за маленькое одолжение – всего лишь уговорить наивную вдову принять приглашение, – Игнат с его долбанутой мамашкой на многое пойдут.

Даже интересно было, на чём сторговались. В чём слезы Лены Даниле помогли.

И об этом можно было бы спросить, появись он на горизонте. Санте было по холодному любопытно, как он сам оценил помощь Петра.

Без вот этих лицемерных фотографий на тумбах и «я чувствую долг». По-настоящему.

Чернов не появился в Веритасе ни к обеду, ни к четырем.

Санта спрашивала у Тамары, та ответила, что информацией не обладает. Ею не обладали и другие юристы.

Позвонить ему сама Санта не смогла бы – не умела в актерстве, не смогла бы притвориться.

Но с каждой минутой ожидания гнева становилось всё больше. Самообладания – меньше. Слова, которыми она в него выстрелит, – всё более острыми. Сама она – отчаянней.

Наверное, это было написано у неё на лице.

К несчастью, именно в тот момент, когда к ней навстречу по коридору шла Альбина.

Её вид тоже всколыхнул. Потому что эта в тот вечер сияла.

Должна была сиять Лена, а сияла – эта. В невероятном платье. С невероятной сучьей улыбкой. С самомнением выше гор и чувством превосходства над всеми.

С тем же взглядом, которым она проходится по Санте, усмехаясь…

И единственное, чего хочется Щетинской – это чтобы хотя бы с этой они мирно разошлись. Но Примерова то ли не чувствует, то ли наоборот…

Смотрит на Санту неотрывно, улыбается с каждой приближающей их друг к другу секундой всё ярче, не думая о том, что заставляет злиться сильнее…

Они могли бы спокойно разминуться, но Альбина придерживает Санту за локоть, заставляя затормозить. Смотрит, ждет, когда свой взгляд от длинных пальцев с острым маникюром, оторвет Щетинская…

Скалится…

– Не трогайте меня сегодня.

Слышит тихую то ли просьбу, то ли предупреждение… Иронично поднимает брови.

– Голос прорезался?

Спрашивает, явно выражая сарказм, и абсолютно не реагируя, продолжает держать.

– Не ваше дело.

За что получает честный ответ и такой же прямой взгляд. Без скидки на подчиненную позицию. Без осознания своей зависимости от человека, чешущего свое уязвленное кем-то чсв за твой счет.

– Руки уберите и идите, куда шли. Вам Чернов запретил меня доставать. В принципе приближаться ко мне запретил. Ну так смиритесь. Делом займитесь…

Санта говорила без надрыва, но понимала: долго сдерживаться не сможет.

– Совсем страх потеряла, малолетка…

Альбина сказала, будто с восторгом, Санту только сильнее затрясло.

– Ты – стажер. Я – советник. Если я тебя останавливаю, ты спрашиваешь, что должна сделать или что сделала не так. Услышала меня, Щетинская?

Голос Альбины отдавал сталью, взгляд – подавляющим спокойствием. «Щетинская» было произнесено с особенной интонацией. И как-то вдруг стало понятно: Альбине приятно чувствовать себя выше человека, носящего эту фамилию.

Это мерзко. Гадко. Низко. Вполне в стиле Примеровой. И не Примеровой тоже…

– А вы щенков при случае ногами не пинаете? Котят не мучаете? Откуда в вас столько говна?

Санта задавала вопросы, даже с легким удовольствием отмечая еле-заметное неверие в глазах женщины напротив. Конечно, она не ожидала. Конечно, Санта в жизни бы себе такого не позволила. Но сейчас останавливать себя незачем.

– Думаешь, дала разок-другой Чернову – уже звезда? Он может трахать тебя, сколько вздумается, моя бесстрашная девочка, но это не сделает из тебя стоящего юриста…

– А из вас что стоящего сделает? Я так понимаю, сколько ни трахай – не помогает…

К щекам Санты прилил жар, губы Альбины сжались.

На сей раз и первая, и вторая чувствовали себяодинаково. Быстро взвелись. Были на равных.  Так же смотрели друг на друга.

Санта – чуть снизу, потому что Альбина выше, но это как бы компенсировало её отчаянье. И то, что так долго копилось.

Она не терпила, она просто не видела смысла оскорблять человека. Отец учил её жить иначе. В отличие от других, она правильно поняла его науку…

– Ты кем себя возомнила, Санта Петровна?

– Человеком. Представляете? Я себя возомнила человеком, а вы почему-то считаете, что вокруг вас – дерьмо ходячее, и только вы – царица. Так вот я вас разочарую. Вокруг вас – тоже люди. Ничем не хуже. А свое говно – в себе держите, не расплескивайте…

Санта говорила тихо, но это не делало слова менее значимыми. Ни для нее, ни для Альбины.

Которая просто не умеет реагировать адекватно. У которой на самом деле явные проблемы с самооценкой. Которая вот так самоутверждается, потому что ей это нужно. Которая себе же доказывает свою ценность за чужой счет. Её губы дрожат, в глазах зажигается притворное озорство. Она уязвлена, но не готова это признать. Она хочет обесценить слова Санты – их же высмеяв, но последней ведь понятно – она попала не хуже, чем всё это время била Примерова. Альбине плохо живется со своим же говном. Оно льется само. Она это понимает.

– Попытка засчитана, Санта Петровна… – создает видимость, что ситуация – у нее под контролем, пытается включить холодную высокомерность. Думает, как бы ударить сильней в привычную боль, чтобы наповал. Не учитывает одного: сейчас Санте болит другое. И это же придает уверенности. – Но ты недостаточно хороша, уж прости…

В любой другой день эти слова сделали бы Санте больно. Но сегодня – ни холодно, ни жарко.

Альбина сказала, что хотела, дальше – наблюдала.

Думала, за тем, как Санта сдувается. На самом же деле…

– Так может всё дело в том, что ты – недостаточно хороша? Только для кого, Альбина? Кому ты бесконечно что-то доказываешь? Не мне же… А кому? Даниле, который тебя из жалости подбирает? Потому что просто отделаться не может? Ему тебя жалко, а ты, как болонка, за ногу вцепилась и штанину рвешь? Или не для Данилы?

Санта видела, что происходит с лицом Примеровой. Понимала, что пора тормозить. Понимала, а не тормозила.

Сделала то же, что вызывало в ней гадливость раньше, сегодня же как облегчение дарило. Альбина была не виновата в слезах её мамы. Но Альбина сама подошла… И слишком блистала в тот вечер. Слишком зачем-то хотела разговора сейчас.

– А для кого тогда? Для моего отца? Думаешь, только ты «что-то знаешь о моей семье»? Думаешь, о тебе я ничего знать не могу? Например, что без просьб Чернова тебя в жизни в Лексу не взяли бы? Не взяли и не терпели. Кому ты нужна такая, Альбина? Для кого ты «достаточно хороша»? Для Данилы – нет. Для папы – нет. Может, для Игната?

– Заткнись…

Предупреждение Альбины прозвучало сухо. Это явно было последнее китайское. Но для Санты таких больше не существует. Она попросила себя не трогать. Она предупредила.

– Так вот, в чём беда, да? Ты недостаточно хороша даже для Игната? Даже он от тебя отделался, даже ему ты надоела?

Санта видела, что с каждым ее словом лицо Альбины становится всё более бледным, а взгляд – убийственным.

Знала, что останавливать себя Примерова не умеет. И что рукоприкладство для неё – не запретная тема, тоже было понятно. Но сейчас Санту не останавливала даже природная ненависть к публичным склокам.

Та рука, которая с силой сжимала локоть Санты, взметнулась.

Младшая Щетинская успела подумать, что через секунду в её жизни случится первая пощечина. Это не испугало. Даже хорошо, наверное.

Потому что это сделает плохо Чернову. Стыдно, когда тебя ассоциируют с женщиной, которая так откровенно проявляет свою неадекватность.

А Санте хотелось сделать ему плохо до бесконечности.

Ему. Альбине. Игнату. Макару. Их матери. Всем тем, кто сделал плохо её маме.

– Альбина.

Рука взметнулась и повисла в воздухе.

По спине Санты прошелся холод, но она не обернулась. А вот Примерова отреагировала четко, как Санта её охарактеризовала: рефлекторно повернула голову, замерев, глядя на «хозяина».

И пусть можно было бы поблагодарить Чернова, но Санта только с силой сжала челюсти и кулаки.

Знала, что Чернов оценивает «картину маслом». Смотрит на застывшую Примерову. Проходится по профилю самой Санты…

Его взгляд будто плотный. Санта ощущает – от мужчины исходят волны гнева. Но она их не боится.

Рука Альбины падает вдоль туловища, она дышит тяжело…

– Дань… – обращается и осекается на полуслове.

И Санте тоже бы бояться, стыдиться там, краснеть… Но по душе будто медом разливается собственный гнев… И его гнев тоже.

Санта поворачивает голову, встречается взглядом с Черновым. Он зол до бесконечности. Лицо, как закаменело…

Он смотрит на неё. Долго и молча. После чего разрезает воздух отрывистым:

– Альбина, заявление. Санта, в кабинет.

Глава 24

Глава 24

Данила шел быстрее, не оглядываясь, Санта – за ним, злясь ещё и поэтому.

Сверля дыры в широкой спине, желая, чтобы споткнулся. На ровном месте, как часто бывает, что вызывает всеобщий смех и чувство неловкости у самого человека.

Очень хотелось посмеяться над ним так же, как он посмеялся над её матерью.

Чернов остановился у двери в собственный кабинет, открыл её, только тут оглянувшись.

Смотрел на Санту так же, как в коридоре, ставшем полем брани. Сухо. Многозначительно. Будто разочаровано. Но Санте – без разницы.

Он кивает внутрь, не приглашая, а приказывая зайти. Она исполняет указание. В последний раз.

Заходит в кабинет, по-садистки громко стуча каблуками, делает несколько шагов вглубь, останавливается к нему спиной, впиваясь взглядом в ту самую тумбу, безошибочно находя на ней уже новую награду, датируемую текущим годом.

Прекрасно…

Просто прекрасно.

Привез. Поставил. Гордится теперь.

А так красиво рассказывал… «Не доставляет удовольствия…».

Только теперь Санте наконец-то понятно, что его доставляет.

Она слышит, как Чернов закрывает двери. Кажется, не просто захлопывает, но ещё и щелкает замком несколько раз.

Дальше тоже идет. К ней. Останавливается за спиной, берет за плечи, разворачивает.

Придерживает за подбородок пальцами, заставляя запрокинуть голову и смотреть в глаза, когда он блуждает своими по её лицу.

– Ты что себе позволяешь, а? Вы что устроили? Ты что творишь?

Его вопросы не имеют ничего общего с рамками допустимого. Он и трогать её пальцем права не имеет. Он в принципе больше ни на что не имеет права. Но делает, что считает нужным.

Держит за подбородок, смотрит зло, ждёт ответа…

– Что я себе позволяю?

И Санта отвечает. Абсолютно для него неожиданным тоном, это читается по глазам. Но это ведь не её проблема. Нельзя недооценивать «противника». А Чернов с Примеровой её явно недооценили. Посчитали не лишенной пустых амбиций, но неспособной толком ни на что малолеткой. Посчитали, что с ней можно вести себя так, как хочется, и ни черта не ожидать. Ответка не прилетит.

– Если вы не способны справиться со своей карманной стервой, я не обязана работать канализацией для слива её отборного дерьма!

Санта говорила, наслаждаясь тем, как мужчина кривится. Ему явно не нравится слушать ругань. Только тогда вопрос: как с той связался?

На «вы» Санта ткнула Чернова пальцем в грудь, тут же почувствовав в нём же боль. Потому что он, естественно, не сдвинулся, но скользнувшим на секунду взглядом дал понять – это ему тоже не нравится. И вот этого всего он не ожидал.

– Язык попридержи, Санта. Не разочаровывай…

Призыв Чернова конечно же был принят Щетинской в штыки. Она фыркнула, усмехнулась, дергаясь, глазами говоря, куда он может засунуть свое предложение и придерживавшие подбородок пальцы.

Его прикосновения стали противны. И то, что раньше позволяла, как когда-то таяла… Всё это преобразилось. Кумир пал. На его месте – красивая обертка, гнилая суть…

– Мой язык – не ваша проблема. Но напоследок придется немножечко послушать…

Санта сцеживала яд не хуже Альбины. Сама понимала, что уподобляется, но сдерживаться не могла. Да и не хотела. В конце концов, она ведь весь день только об и мечтала, как окажется в этом кабинете. Как бросит в лицо. И пофиг, что про Альбину не должно было быть сказано ни слова. Важно, что она изольется. А уж он – как посчитает нужным. Хочет – обтечет. Хочет – впитает.

– Это низко, Данила. Это ничтожно. Ни один мужчина не имеет права так поступать. Она вот вам, – рука снова взметнулась, снова же ткнув в слишком твердую для предположений о наличии души грудь. – Не сделала ничего. Она принимала вас в доме. Она всегда говорила только хорошее. Когда папы не стало – я на вас злилась. Вы были нужны нам. Нам многие были нужны. Нас рвали, как тряпку, а все отошли в сторону. Вы не стали «себя рядом закапывать», но и смотреть, как закапывают нас, не захотели. Закрыли глаза. Вы, блин, имели на это право! Но как же это всё было гадко! Вы взяли лучшее…

Санта обернулась, схватила с полки одну из наград. В голове абсолютно серьезно проскользнуло шальное: а может бросить? Но это уже слишком. Взвесила, показала Чернову.

Который молча и напряженно смотрит в её лицо. Он явно удивлен. Он будто не понимает…

И это только сильнее злит.

– Вы взяли всё… И ушли. Строили карьеру. Отношения. Не вспоминали. Не тосковали. Поставили фотографию! Феноменально…

Награда со стуком опустилась на угол стола, скорее всего его покалечив.

Сама Санта вздрогнула от излишне громкого звука, Чернов только рефлекторно скосил взгляд. После чего – вернулся к её лицу.

Молчал. Мужские губы были сжаты плотно. Мысли не читались. А Сантины – выплескивались.

– Вы – лицемер! Для всех – пример. А сами… Зачем вам это было, Данила? Что вам мама сделала? Я уже поняла, что она очень зря вас попросила за меня. Но не хотите вы со мной морочиться, отказ вам не понравился – ну так в лицо скажите! Зачем вы в глаза с заботой смотрите, а за спиной такое проворачиваете?

Санта взмахнула рукой, задевая мужское плечо. Он несколько секунд смотрел на ворот пиджака – туда, где прошлись её пальцы. Потом – снова на неё. И Санте показалось, что его выражение чуть меняется. В нём становится меньше злости – больше задумчивости. Которая почему-то её сбивает.

Голос становится тише. Вопросы будто с просьбой. Она не даст ему сказать, пока не изольется. Но где-то на задворках проскальзывает, что сейчас глазами может говорить он.

– Зачем скатываться до подлости? Или так принято? Ваша Альбина бесится, на мне срывается, а проблема же в вас! Вы не можете определиться, чего хотите! Вы то прижмете, то оттолкнете, но вы же вообще о людях вокруг не думаете! Только о себе! Альбина – редкая сука, но вы её выбрали! А потом других зажимаете… Она исходит желчью… И меня изводит. А вам – ровно. Вы не видите. Вы вообще ничего не видите! Только себя. И любите вы тоже только себя… Но можете своей истеричке передать, что она хоть плакатами весь город обклеит, от этого не станет менее ничтожной! Вы друг друга стоите!

– Ты о чем, Сант? – новый произнесенный Данилой вопрос, когда Щетинская сделала паузу, чтобы набрать побольше воздуха, прозвучал уже иначе – тихо, устало будто.

Упасть на дурака – прекрасная тактика. Но она работает далеко не всегда.

Санта была уверена: звоня в субботу маме, он собирался сделать именно это. Но это неправдоподобно. Всё кажется очевидным. Его причастность не подлежит опровержению. Все «улики» против.

– Ваша истеричка следит за вами и отвадит запавших на вас дур!  Она так старается услужить, а вы же даже её за это не хвалите!

– Сант… Херню прекращай нести…

Данила скривился, делая шаг назад, потянулся к своему лицу, провел по лбу и волосам. Посмотрел по-новому, застыл…

Выглядел так, будто делает последнюю попытку справиться с разочарованием. Будто это он сейчас в ней разочаровывается.

– Херню…

А у неё будто слова кончаются.

Она повторяет на выдохе.

Смотрит недолго на него, потом вниз – на свои руки. Которые впервые в жизни, наверное, сложно держать при себе. Ведь хочется не просто махать, а залепить, как пыталась сделать его любимая «Аля».

– Знаете, что такое «херня», Данила?

Сжав их в кулаки, Санта снова подняла голову, смотря гордо… Так, как имеет полное право…

– Херня – это мелко мстить женщине, которая не сделала вам зла! Зачем вам это было, Данила? На что вы поменялись? На дело какое-то? Клиента? Просто по дружбе? Что они вам пообещали за «маленькое одолжение»?

– Какое одолжение? Кто пообещал? Ты нормально говорить сегодня будешь?

Терпение Чернова заканчивалось, в Санте снова разгорался пожар.

Она обернулась, взяла в руки фотографию Чернова с отцом. Ту самую. Единственную.

– Если бы он знал – он вам в жизни руки не подал…

Санта шепнула, с размаху отправляя её о пол.

Так, что сначала грохочет, а потом во все стороны разлетается стекло.

По полу, а ещё по ногам. Царапает его ботинки, один осколок впивается Санте в ногу, а капрон чулка разрезает стрелка. Она чувствует укол, она даже знает, что скорее всего из раны пойдет кровь. Она видит, что Данила смотрит вниз…

– Вы никогда не станете им, Данила. Никогда. Вы меня в этом обвиняли, но даже в этом лицемерили! Потому что сами очень этого хотите! Но вы – не станете. Потому что он – личность. А вы – «между капелек». Сколько ни ходите в его ресторан. Сколько не берите его предметы. Сколько его награды не вручайте. Сколько не говорите его словами… Из ваших уст они иначе звучат – им не веришь. Сколько дочь его не зажимайте. И сколько не унижайте его жену… Сколько белье не перетряхивайте… Вы никогда…

– Санта…

Её сейчас не нужно перебивать, это было понятно, но Данила – всегда вопреки. Приближается, снова сжимает плечи, встряхивает, горбится немного, смотрит в глаза. Видит там то, что видеть не должен – у неё выступили слезы.

– Зачем вы дали ей это приглашение? Зачем вы отправили её в эту задницу? Почему вам это надо было? Я понимаю, зачем это Игнату… Макару зачем… Они нас всегда ненавидели и будут ненавидеть… Но вам это зачем? Я задела вашу гордость, но мама тут при чем?

– Что с приглашением, Санта? Ответь нормально… Я ждал твою маму. Я звонил ей, она скидывала… Откуда я должен знать, что там у вас случилось, если ни она, ни ты мне не можете нормально и по-русски? Что в тебя вселилось?

Данила говорил, не особо-то подбирая и нежничая, а Санту будто качало на волнах. То взлетишь на ярости, то рухнешь в непередаваемую грусть.

Пекло в груди и под коленкой. На полу лежала изувеченная фотография. Её холодные руки дрожали, горячие мужские пальцы фиксировали плечи.

Она вскинула взгляд в потолок, чтобы чуть подсушить слизистую. Плакать при нем – ужасно. Допустить нельзя. Но и просто вслух произнести – тоже сложно. Потому что её гнев – это корка на боли. Ей больно за маму. И за Данилу тоже больно.

Она не хочет, чтобы он был таким. Она не хочет, чтобы её отец настолько в нём ошибся…

– Какой там был адрес?

Санта спросила тихо, опуская взгляд, смахивая непрошенную, скатившуюся, впитывая взглядом выражение его глаз. Точно зная, что он может соврать ртом, но даст прочесть по глазам.

Он не спешит отвечать. Блуждает по ее лицу, будто и сам ответ ищет. В итоге тормозит на глазах.

– Я не знаю. Мне дали приглашение. Я не смотрел. В чём проблема?

– Кто дал?

Новый вопрос получился очень тихим.

– Игнат.

А ответ – правдивым. Сделавшим ещё больней. А ещё поселившем в сердце стыд.

Данила продолжал смотреть, придерживая за плечи. Санта же поняла – что не может. Закрыла глаза, задержала дыхание…

– Я ещё раз спрашиваю: в чём проблема?

Стояла, молчала, хотела под землю провалиться…

В ушах звенела собственная истерика. Под веками снова проносилось всё, что так ладно сложилось, а сейчас по стыдному рушилось. Потому что…

– Они отправили на гаражи… Там был адрес каких-то гаражей… Она… Нарядная… С речью… Поехала…

Санта выдавила из себя, и то не до конца. Закончить не смогла, потянулась к лицу, закрывая от Данилы позорные слезы. Жмурясь, будто это поможет, а на самом деле просто выдавливая на кончики ресниц.

Дернулась, уже слыша собственные всхлипы. Вот сейчас хотела бы сбежать. Не гордо уйти, как планировала. А тихо. И быстро. Как дура, сделавшая поспешные выводы. Ложно обвинившая. Наговорившая… Вывалившая боль не на того…

Не перед тем расплакавшаяся…

– Извините… Пустите…

Санта сделала ещё одну попытку хотя бы отвернуться, но вместо этого почувствовала, как пальцы вжимаются в плечи сильнее.

Дальше – что Чернов делает шаг к ней, хрустя стеклом. Этот звук почему-то слишком сильно отзывается в ней, из сжавшегося горла вырывается громкий всхлип. За ним – второй и третий.

Которые Санта изо всех сил душит.

Она никогда не плачет при посторонних. Но ей и настолько плохо не было давным-давно.

Ей окутывает. Запахом. Теплом. Руками. Санта дрожит, продолжая закрывать ладонями лицо и бороться со всхлипами.

– Я не знал…

Слышит тихий ответ, который режет по животу.

– Я правда не знал, Сант…

Данила повторяет, по телу Санты проходит крупная дрожь. Она знает, что он внимательно смотрит, делая только хуже. И что попытайся она сейчас сдвинуться с места – ничего хорошего не выйдет.

Внятно извиниться не сможет. Объясниться – тем более.

Она сложила всё неправильно. Она зря его обвинила.

Она поступила так же, как поступили с её мамой – вывалила ушат. Только не на того. Не бросила в лицо бесспорно виновного Игната, а назначила Чернова…

Теперь же – стоит и плачет, как эмоциональная калека, прячась от него в ладонях.

Чувствует, что мужской взгляд жжет костяшки, а пальцы – плечи. Потом они чуть ослабевают и будто гладят. Дальше – он вздыхает… Скользит от рук к спине, ведет по ней, тянет на себя…

Мужской подбородок опускается на склоненную макушку.

Санту трясет, она продолжает держаться, но знает: он смотрит перед собой, о чем-то думая. И пусть ей до последнего хочется быть сильной, но воздух в кабинете наполнен звуками её жалких попыток сдержать рыдания.

– Уроды, блять…

Тяжелый вздох и мужской шепот…

А у Санты – внезапное чувство облегчение. Так, будто он её понимает и прощает. Будто в мире есть человек, на которого можно положиться.

Это кажется слишком сильным, у Санты не получается больше сдерживаться. Когда Данила утыкается в макушку губами, говорит тихое: «плачь, Сант, всё нормально», она впервые за четыре года позволяет себе разрыдаться в открытую.

Глава 25

Глава 25

В кабинеты Данилы включен был только свет над столом. Получалось равномерно тускло. В помещении. За окном. На душе.

Как-то всё это… Безысходно, что ли…

Он долго смотрел в никуда, бессознательно перетирая что-то несуществующее между пальцами. Как будто пытаешься поймать… А не выходит…

Санты в кабинете давно нет. Впрочем, как и в офисе. Он отпустил её домой, когда чуть успокоилась.

Но прежде выплеснула так, что мало никому не показалось бы. И хорошо, что на него.

Может, странно, но Санту он понял на все сто. Если бы кто-то когда-то вот так же поступил с его матерью – он растер бы в порошок. А она – девочка. Ей по природе положено не защищать, а быть под защитой. Защищать она ещё не умеет, но изнутри её уже рвет. Судя по всему, давно. Судя по всему, братья не жалели. Хотя чему удивляться-то? Закономерно…

«Как тряпку рвали»…

Эти слова отпечатались в памяти, отобразились картинками. Данила не сомневался: так и было. Рвали. И он действительно просто предпочел за этим не наблюдать.

Наверное, в жизни не задумался бы и не пожалел. Но плачущую в его кабинете девочку жалко было до безумия.

И даже не верилось, что это та же, которая на похоронах Петра держала в руках мать. Наверное, все эти годы вот так же держала, изо всех сил старалась, а не уберегла. Теперь же каждую её слезу воспринимала как свою ответственность. Хотела не просто стать похожей на отца – хотела стать для мамы им. Потому что при Петре никто бы не посмел. Насколько бы сложными ни были его отношения с бывшей женой и сыновьями – он ограждал от этого Санту с Еленой без преувеличения стеной.

Упавшей вместе с ним. Задавившей, кажется. Слишком слабых, чтобы противостоять. Слишком гордых, чтобы просить о помощи.

Данила вздохнул, возвращая себя в реальность, взял в руки телефон, покрутил недолго, зашел в адресную. Телефон Игната у него был всегда. Но пользовался он им – реже некуда. Слишком разные. Слишком друг другу неприятны.

И сегодня как-то по-особенному ярко вспомнилось, почему…

– Приветствую, Данила…

Игнат не стал морозить. Взял на одном из первых гудков. Говорил, как всегда. Будто швабра в жопе придает важности. У Щетинских у всех одна осанка, но у Санты она выглядит иначе. Органично, что ли. А эти…

– Это скотство, Игнат. Тупое скотство…

Данила не сомневался, что пояснять не придется. Так и случилось. Невидимый собеседник явно улыбается.

– Понятия не имею, о чём ты…

После чего привычно же слился. В миллионный раз демонстрируя, что не перерос свой личный пубертат. Херню творить – на здоровье, а потом быстренько в песок. С университетских времен такой. Смелый. Ответственный. Достойный.

– Если ты думаешь, что я после этого у тебя из рук хоть что-то возьму – ошибаешься.

Реагируя на обещание Данилы, Игнат где-то там только улыбнулся шире, фыркая.

И снова есть в этом маленькое сходство… Но так это всё по-разному…

Тогда, на встрече после заседания, Игнат будто бы вспомнил о приглашении, когда шли к машинам. Придержал Данилу за локоть, попросил…

Как бы по-человечески. Как бы выражая добрую волю… Потому что у них со второй отцовской семьей отношения натянутые, но Петру было бы приятно, чтобы Лена поучаствовала…

Данила тогда ещё засомневался, но привычно решил: не его дело. И привычно же, получается, ошибся. Потому что впутали его. И потому что больно было смотреть, как мелочные козни приводят к желаемому результату. И одно из рукопожатий в этой череде – твоё.

– Ты просто не туда лезешь, Данил… Не туда ты лезешь…

Противореча своим же словам, Игнат сказал многозначительно, Данила же откинулся на спинку кресла, тяжело выдыхая, закрывая глаза…

– Ты в какие-то странные игры решил поиграть. Одну подобрал, вторую, видишь ли, на стажировку взял… Благородный весь из себя. Помощник. А мы как бы в говне вывалены. У меня спрашивают, как так получилось, что… Кхм... Сестра в Веритасе? А я даже не от тебя об этом узнаю… Не позвонил… Не посоветовался… Как всегда, Чернов… Корпоративная этика – не твоя сильная сторона. То клиентов заберешь и свалишь… То в дело вчерашнего нашего юриста поставишь. То оправдываться из-за тебя должны…

– А ты прям язык стёр оправдываться…

Речь Игната была настолько сюрреалистичной, что Данила не сдержался – хмыкнул, перебив.

– Стёр, не стёр, а, уж прости, место твое тебе же показать могу.

Прозвучало излишне пафосно и самонадеянно. Но в этом весь Игнат. Он вроде как над головами. Своё же дерьмо – вне поля зрения. Чем выше задран нос – тем меньше слышишь вони.

– Зачем тебе мелкая, Данил? Про Альбину молчу. Но зачем ты достал эту проблему и перед носом у меня трясешь?

Обозначение человека «проблемой» и явное нежелание даже по имени Санту называть, разозлило, напоминая звуки сдавленного плача.

– Убери её. Пусть учится. Рано ей соваться…

Игнат озвучивает требование, Данила молчит, глядя через стол туда, где фото больше нет, опять скользя подушечками пальцев по большому…

Потом усмехается…

– Сами решим. Ты мне в Веритасе не указ, слава богу…

– Пожалеешь тогда…

И снова – реагируя на «угрозу». Потому что с приглашением лажанул сам. Не думал, что в голову Щетинского может прийти настолько мелкая подлость. Теперь хоть знает – нижней грани нет. Ждать можно чего угодно.

– О чём, Игнат? Мне только отца твоего жалко. И хорошо, наверное, что он до этого не дожил.

Данила прекрасно знал, как болезненно Игнат реагирует на подобные слова. Специально их себе позволил. До поры до времени, старший сын изо всех сил пытался доказать Петру свою пригодность. Не понимал, что Пётр ждет от него не столько результата, сколько человечности. Злился. Продолжал идти не туда. Не то делать. В итоге же…

– Всё сказал?

Спросил сухо, очевидно не ожидая ответа от Данилы.

– Если ты решил собрать «коалицию обиженок» – зря взялся. Понял меня? Они должны знать свое место. А забыли – напомню… И тебе напомню, Чернов… Мы тебя по-хорошему тогда отпустили. Клиентов дали увести. Думали, жизнь длинная, и память тоже, а оказывается – быстро забыл-то.

– Извинись перед Леной, придурок…

По десятому кругу слушать одну и ту же Игнатову ересь Данила не собирался. Произнес отрывисто, чтобы дальше слушать недолгую тишину…

Конечно, он не извинится. У него в прошивку не заложено.

– Сам перед своей Леной извиняйся, Чернов. Глядишь, простит… Если достаточная дура – даже поверит, что ты тут ни при чем. Тебе же это важно… Лишь бы самому не замараться… Но так не бывает, Дань. Никто из нас не свят. Отец не был святым. Любовь его долбучая, на бабки падкая… Их недоразумение, на которое можно кое-что переписать… И ты тоже не святой, как бы ни пытался… А раз лезешь в семейные дела – будешь и сам по уши в дерьме…

Слушать такое было гадко. Не потому, что угрозы. А потому, что в очередной раз показывает, насколько в этом человеке глубоко сидит уродство. Данила даже на секунду будто Петром себя почувствовал. У которого ещё тогда после разговора с сыном лицо всегда серело…

– Чему ты сына можешь научить… – формально это был вопрос, но ответа Данила в принципе не ждал.

Резко повернул голову, услышав, что в дверь стучат.  Знал, кто и зачем. На часах – восемь. Основная масса сотрудников уже не в офисе. А с Алей они так и не поговорили.

Данила ждал даже, когда Примерова остынет, смирится, придет, но вот сейчас – не вовремя.

– У меня дочки. Ты что-то путаешь.

Щетинский отвечает безразлично, дальше – скидывает. А Данила следит, как в кабинет гордо вплывает Альбина с листом бумаги в руках.

И её вдруг пздц жалко.

* * *

Альбина шла к его столу молча.

Молча же опустила лист, развернула пальцами, подтолкнула к Чернову.

По выражению на лице было видно – она до предела зла, до предела же много хочет сказать…

Но молчит, делая это максимально показательно.

Он же…

Выравнивается в кресле, тянется за ручкой, ставит росчерк без жалости, после чего повторяет за ней – тоже разворачивает, тоже подталкивает, тоже смотрит.

Тоже молча.

Пока её губы не кривятся в саркастичной улыбке, а в глазах не проблескивает горечь…

– Думала, пугаешь…

Альбина сказала задумчиво, Данила ничего не ответил. Просто смотрел, потом кивнул на кресло. Мол, присядь…

Готов был к тому, что не станет. Распсихуется, уйдет, хлопнув дверью.

Это уже не разочаровало бы. Просто доказало: он правда ошибся, рискнув. Не надо было.

Данила следил, как Альбина обходит кресло, опускается, как умеет – грациозно, забрасывает ногу на ногу, устраивает локти на подлокотниках, смотрит, приподняв бровь. Мол, удиви…

– Ты руку хотела на человека поднять, Аля. В моем офисе. На моего стажера. Ты правда думаешь, что я такое съесть могу? Я в твоей голове совсем тряпка?

Данила задавал вопросы, губы Альбины подрагивали.

– Нет, Данил… Ты – не тряпка. Ты – тигр. Защитил девочку свою. Молодец. Она оценит…

Ответила, заставляя Данилу глубоко вздохнуть, мотнуть головой, а потом устроить на столе руки, к нему же приближаясь.

– Включи мозг, Аля. Включи, блин, мозг. Ты понимаешь, до чего ты скатываешься? Тебе начальник не раз и даже не два сказал: не трогай человека. Словесно не трогай. А ты посмела…

– Я посмела…

Альбина повторила, глядя задумчиво в сторону. Потом – снова на Данилу. И как бы холодно…

– Твоя крошка зарвалась. Ты уже топов увольняешь по её прихоти…

– Санта здесь ни при чем, Альбина. Ты показала, что не способна вести себя адекватно. И как бы я ни ценил твой талант, ты не поменялась…

Реагируя на очевидное разочарование Чернова, Аля только улыбнулась.

– Зато ты поменялся, Дань…

– Подрос, наверное… Это бизнес, Альбина. Мой бизнес. Он должен приносить мне деньги и удовольствие. А то, что ты попыталась сделать – это дно, которое в моей фирме пробито не будет. Ты должна понимать: я не шучу, и я не пугаю. Я предупредил тебя дважды. Ты дважды сделала вид, что уяснила. Ты дважды проигнорировала мой приказ. Я не буду ждать третьего раза. Ты перешла черту. Почему-то решила, что ты здесь – на особых…

– Но на особых здесь Санта…

Аля всегда умела выезжать на этом – цеплять мелочи, тянуть нити, распуская линию защиты, как шелковый шарф.

Но если с судом это иногда работало – Дане просто давным-давно надоело.

Он опустил голову ненадолго, потом снова посмотрел на Альбину, щурясь:

– Нахера ты к ней придолбалась? Вот нахера? Неужели ты действительно считаешь, что она перед тобой хоть в чём-то виновата?

– А может это она ко мне придолбалась?

Альбина попыталась свернуть, в ответ же получила только тяжелый предупреждающий взгляд. Потому что не надо считать его идиотом.

– Она – девочка, Аль. И она – стажер. Её не надо обгрызать со всех сторон, чтобы воспитать характер. Он в ней есть. И это, блять, не твоя задача! Я тебя просил ее в проектах задействовать.

– Ты постоянно о ней просил, Дань… То задействовать, то не трогать… Только в попу целовать не попросил… Сам справлялся походу…

– Вот сейчас я бы тебя ещё раз уволил, Аль.

Данила сказал совершенно серьезно, Альбина улыбнулась, пожимая плечами. Потому что уже. И язык как бы развязан.

– Она меня бесит. Это правда. Но я знаю границы, Дань. Знаю. Просто…

Альбина заговорила серьезно и честно, потом же – снова отвернулась. Молчала, смотрела в стену, думала о чём-то… Злилась…

– Она такая же, я это чувствую… Она сегодня так легко нашла, куда долбануть… Она же и с тобой так сделает…

Во взгляде вновь повернувшей голову Альбины промелькнула неподдельная тревога. Она умеет волноваться за самых близких. Данила – в их числе. Но творимая ею дичь тревогой не оправдывается.

– Санта сказала, что ты собираешься обклеить город плакатами. И что следишь за мной. Дур отваживаешь… Что она имела в виду?

Данила задал вопрос, склоняя голову к плечу и подмечая все, до мельчайших, изменения на лице Альбины.

Она не удивлена. Она понимает, о чём речь. Она даже, кажется, собой гордится.

– Спроси у своей Санты…

После чего – сладко для себя же огрызается, получив в ответ от Данилы долгий взгляд.

– Аль… Сейчас я тебя как друг спрашиваю. Там ты всё поняла. Давай теперь тут…

После взгляда – обращение, первой реакцией на которой у Альбины – плотно сжатые губы. Потом – сомнение. Дальше – вздох.

– Дань, ну ты ж как придурок, уж прости… Я поднялась тогда в офис. Ты ушел на пять минут, а пропал на полчаса. А мне как бы домой надо… Захожу, ни о чём не подозреваю, а вы в кухне… Ты хотя бы понимаешь, как это выглядит? Думаешь, намного лучше, чем то, как мы сремся в коридоре? Ты на неё запал, как дурак последний, но она того не стоит! Она тебе всё поломает! Над тобой смеяться будут! Она тебе жизнь к чертям пустит!

Альбина даже голос повысила на последних фразах, а Дане – как-то гадко…

– Что ты ей сказала?

И лучше отключить эмоции, просто суть понять… Поэтому он спрашивает, Альбина же фыркает, утверждаясь в своей правоте: дурак, который не хочет слышать голос её разума, раз свой стек в область паха.

– Я много знаю про Щетинских, Дань. Мне есть, что рассказать… Они – гордые. Не потерпят, чтобы их бельишко перетряхивали. А я так много подскопила…

Аля пояснила, Данила не сдержался.

Снова откинулся на спинку, выдыхая длинно и шумно. Закрывая глаза, в голове прокручивая всё, что рвется с уст.

В разговоре наступила пауза, воздух заполнило молчание. У Данилы как-то резко закончились слова. У Альбины, кажется, тоже. Наверное, самой план по спасению казался гениальным. Наверное, и сейчас она думает так же. Но ему не четыре года. И он – не Данечка. Его не надо спасать. За него не надо решать. К нему вообще не надо лезть.

– Это перебор, Аль. Это предательство.

Данила сказал, заставляя женщину снова скривиться.

– Я волнуюсь, Дань. Я за тебя волнуюсь. Я не хочу, чтобы тебе тоже было плохо из-за них. Я не верю, что с ними может быть хорошо.

– «С ними»… – Данила повторил, усмехаясь. – Твоя главная ошибка, Аль, что ты всех под одну гребенку вечно. А ты знаешь, что твой Игнат отправил Лену в ебеня? Просто, чтобы утвердиться? Потому что я посмел «у него перед глазами проблемами трясти». Он дал мне приглашение, попросил уговорить Лену поприсутствовать. Думаешь, я прям счастлив был с ним вручать? Там должна была быть Лена, она готовила речь, платье там, настроение… А её привезли на какие-то гаражи. Передали привет от Игната…

Данила даже с легким удовольствием пересказывал историю, которая самому царапала совесть и душу. С ним же отмечал, что Але слушать это неприятно.

– Ты в упор очевидного не видишь, Аль. У вас с Сантой куда больше общего, чем у Санты с Игнатом. Но и с Игнатом у тебя тоже больше, блин, общего, чем у неё. Ты, как и он, нашла себе «врага», которого можно пинать, не боясь получить в ответ. А когда получила – руки в ход.

– Не сравнивай… – Альбина попыталась притормозить.

– А ты херни не делай! – Но как бы поздно. – Честно скажи мне, ты знала, что он такое сделает? Ты специально сегодня к ней доебалась? Тоже решила по гордости потоптаться? Свой кусочек получить?

Данила перебил довольно громко, а потом снова понижал голос с каждым новым вопросом, ответы на которые могут в принципе вычеркнуть её из его жизни. Если она ещё не вычеркнута.

– Нет. Я не знала про планы Игната. Сегодня я хотела узнать у неё по заданию, она попросила «себя не трогать», я не сдержалась…

Но на сей раз Альбина ответила честно, не кривя душой. Данила принял, кивая, снова молчал, смотрел на свои же руки…

– Я тебя услышал…

Обоим было понятно – они за шаг до вынесения приговора. Его обжалование – проблематично… И дело не в сроках или основаниях.

Оба не торопились. И не торопили тоже.

– Веритас в твоих услугах больше не нуждается, Альбина. Спасибо за недолгое, но продуктивное сотрудничество.

Данила встал, протянул руку над столом, произнося максимально официально, смотря стеклянно. Губы Альбины искривились в финальной улыбке. Она сначала смотрела на мужские пальцы, потом тоже встала, вложив в них свои.

Это было отчасти фарисейство, отчасти дань процедуре. Им ведь положено уважать.

Они сделали несколько покачиваний, после которых Альбина снова взяла в руки лист, пробежалась по нему взглядом…

– Это всё, Данила… Андреевич?

Задавая новый вопрос, Альбина приподняла бровь, смотря наигранно лукаво. Но Дане больше не до игр. Второе решение, наверное, для него куда более сложное. И куда более важное.

– Почти. В твоей дружбе я тоже больше не нуждаюсь, Альбина. Не лезь в мою жизнь. Спасай себя. Меня не надо.

Глава 26

Глава 26

Санта сидела на маминой кухне над большой прозрачной миской с клубникой. Брала за хвостики, откусывала, закрывая глаза каждый раз, чтобы ярче прочувствовать и будто отвлечься…

– Вкусно тебе? – услышав мамин вопрос – взмахнула ресницами, улыбнулась, кивнула…

– Очень.

Отвечая искренне, искренне же впитывая мамину радость. Бесконечную любовь.

В понедельник она ушла из Веритас с полным раздраем в голове и на сердце. Всю неделю покрывалась холодным потом, вспоминая, сколько и насколько ужасных вещей наговорила Чернову. Как позорно сначала вывалила на него все свои сомнения, облачив в обвинения, а потом расплакалась у него же на груди.

Наверное, больше всего в жизни хотела бы, чтобы это ей просто приснилось. С другой же стороны… Ей полегчало. Шарик лютого гнева сдулся. Данила не дал разорваться.

Ей была дана неделя для раздумий. Вроде как отпуск. Благо, свидетелей их с Примеровой позорной перепалки и истерики в кабинете Чернова не было. Он правда закрыл тогда дверь изнутри. Не побоялся остаться «в клетке» с разъярённым хомяком. Или на кого она там походила?

Это всё было стыдно. За это за всё нужно было извиниться. И она пыталась, но каждый раз палец замирал над контактом с его именем, а язык немел. Санта просто не знала, как начать, что сказать. Хотелось много, а получилось бы жалкое блеянье – она себя знала.

Узнав, что Альбина Примерова отрабатывает до конца недели и уходит на вольные хлеба, Санта сначала не поверила, а потом ей стало ещё хуже. Она до последнего была уверена, что сказанное Черновым в сердцах «заявление» не будет иметь последствий. Оказалось же – вполне реальные. И к этому приложена её рука, а удовлетворения – ноль. Впрочем, как и от злости на лице Альбины, когда получила симметричный ответ в своей же манере. И пусть это странно, но её даже немножечко жалко…

В дни, проведенные в отчем доме под крылом у мамы, Санта думала очень много. По-новому на многое смотрела. В частности, на себя. А ещё – на Данилу.

Поняла, наконец-то, что подсознательно стремится заполнить любое непонимание его действий или слов подлостью, ложью или безразличием. Так, будто боится предположить в нём хорошее. Например, искреннее отношение к себе.

Её суд условной справедливости толкует любое сомнение в пользу обвинителя, постыдно забив на один из главных принципов, внедрив презумпцию виновности.

И это так странно. Она как пытается в своих же глазах его очернить, но при этом никак не получается попасть в цель. Он всегда оказывается лучше, чем она предполагала. Он всегда удивляет.

Он продолжает жить в сердце. В нём же ныть.

Он, очевидно, не знал про адрес в приглашении. Он отдал Лене закрытый конверт. Он предлагал за ней заехать. Он взял Санту на стажировку и не повез с собой в суд, когда там был Игнат. Он её оберегал, как вряд ли его оберегал её отец. Но она сама оказалась куда менее благодарной, чем приписала ему.

– Не грусти, Сантуш…

Судя по всему, она в очередной раз «зависла» с надкушенной ягодой в руках. Пропустила, что мама встала со стула, протянула руку в её щеке, погладила нежно, снова улыбнувшись, чтобы дальше – уже провожаемой взглядом дочери – подойти к духовому шкафу, приоткрыть дверцу, заглянуть…

Сегодня у них на ужин шарлотка. Фирменная Ленина. Уже пахнет яблоками и корицей на всю кухню, но только опытный взгляд мамы способен определить момент, когда пора доставать.

С настойчивыми расспросами к дочке Лена не лезла, за что Санта была ей благодарна. Сама же пока не нашла сил по-честному всё обсудить. Сначала хотела разобраться в себе.

Но с облегчением отмечала, что от своего «испытания» мама отошла. Она умела отпускать, подниматься и идти. Санта восхищалась этим, потому что в себе наблюдала куда большее стремление погрязнуть, чем двинуться дальше. Копить и взрываться. Но так нельзя. Ведь это уничтожало её же.

Одна из юрфирм, в которую она написала, пригласила Санту на интервью.

И ей бы радоваться, считать хорошим шансом и знаком, но она только сильнее приуныла. Ее просили ответить до пятницы. Сегодня – она. Но что сказать – Санта не решила.

И поговорить с Данилой тоже не осмелилась.

– Сантуш…

Лена окликнула, оглядываясь от плиты…

– Может полетим куда-то? Лето, а ты не отдохнешь…

Спросила аккуратно, увидела, конечно, что вместо ожидаемого желания во взгляде дочки зажигается сомнение. Она чуть хмурится. Думает…

Санта всегда любила выбираться куда-то с мамой. Ещё тогда, когда Пётр был жив, они часто ездили вдвоем, если у него не получалось с работой. Обо всём говорили. Не обходили стороной бары. Смеялись дружно, когда к ним подкатывали с типичным «систерс?». Это было легко и беззаботно. Но сейчас…

– Не знаю, мамуль… Можно, я подумаю?

Санта ответила аккуратно, не хотя обидеть, но и ложной надежды не давая. Не могла ничего планировать, пока не решит, что делать с Веритасом. С собой. С чувствами к Даниле. В которых она так и не призналась. Которые откровенно излила слезами.

Которые глубже поселились, когда она справлялась с остаточными рыданиями, а он, усадив на диван, осматривал порез под коленкой.

От этих воспоминания на душе стало сладко-сладко, а через секунду – гадко. Дальше – страшно.

Потому что оставленный мамой телефон оживает у Санты перед глазами. И будто специально играет на нервах. Звонит «Данила Чернов».

– Ма…

Санта окликает, Лена приближается к столу с улыбкой. Которая становится теплее, стоит увидеть надпись. А Санте становится ещё более стыдно за себя.

Потому что Лена его не винила. Ни секунды. И не сомневалась, что он непричастен. Она не вываливала на невиновного. Она куда мудрей…

– Алло, Дань, привет… Мы прямо зачастили с тобой…

Голос мамы звучал дружелюбно, а звуки неразборчивых слов из трубки разгоняли по венам Санты кровь. Его рядом нет, а она всё равно краснеет.

Он что-то говорит, Лена улыбается, скользя пальцами по узору дерева столешницы. Потом вскидывает взгляд и смотрит в окно…

– Да ну брось… Ты что…

В чём-то разубеждает… Её губы подрагивают… А Санта завидует. Потому что она тоже хотела бы вот так разговаривать с ним. Вот так его понимать. Не чувствовать адской скованности. Не встречать на каждом шагу препятствия.

– Дань… – Лена обратилась удивленно, Санта замерла, смотря на маму. Понятия не имела, что он сказал, а внутренне сжалась. – Ну ты даешь… Не надо было…

Лена повернула голову, смотря уже на Санту – задумчиво, но ничего не говоря.

– Я охрану предупрежу. У нас шарлотка…

Скинула, несколько секунд смотрела на экран мобильного, не подозревая, что сердце дочери в этот момент пытается вылететь из грудной клетки измельчив в крошку ребра.

И пусть Санта уже всё понимала, но спросить – чертовски страшно. Потому что ты снова грохнешься в своих же глазах. А он – в них же куда-то взлетит.

– Даня приедет. Представляешь? Извиниться хочет…

Лена сказала, снова смотря на Санту. Улыбнулась, не сдержав легкую дрожь в голосе. Потому что он – способен, пусть и не за что. А виновные…

– Я к себе поднимусь, хорошо?

Санта не выдержала взгляд, привычно струсила.

Сердце билось, как шальное, щеки пылали.

Она встала, поправляя футболку, хотя не задралась, отступила, продолжая смотреть на маму.

– Не обязательно, Сантуш…

Лена приласкала взглядом, Санта мотнула головой.

– Не хочу вам мешать, ма…

И пока мама не настояла, резко развернулась, чтобы взлететь по лестницевверх. К двери в свою комнату, слыша, как мама звонит на охрану, диктует номера машины Данилы.

Костеря себя за то, что идут года, а ничто не меняется.

Когда в детстве он приезжал к отцу – она вот так же сбегала, чтобы потом следить из-за перил за тем, как они с Петром разговаривают в прихожей.

Ловить его улыбки распахнутым сердцем и представлять, что для неё когда-то найдется особенная.

* * *

– Второй раз за две недели. Хорошая тенденция, да?

Лена обернулась, с неподдельным теплом во взгляде смотря на Данилу. Который вел себя, будто в музей попал. Хотя отчасти так и есть.

Лена встретила его, открыв ворота. Он припарковал  БМВ под навесом у гаража. Шел за хозяйкой дома, не торопясь с разговорами. Озирался, щурился…

Сначала во дворе. Потом – в холле.

Так же, как было в прошлый его приезд.

Ведь тут почти ничего не изменилось с тех пор, как он заезжал с документами или просто на разговор к Петру. И это так мощно возвращает…

– Очень…

Данила ответил на совершенно безобидный вопрос, смотря Лене в глаза без ответной улыбки. По-грустному серьезно. Потому что его вот сейчас зацепила тоска, в которой жила четыре года сама Лена. И Санта тоже жила. Петра им не вернуть, но и никак не отпустить. Сил нет.

– Проходи. Я чай поставила…

Данила видел, что по лицу Лены пробежало понимание, грусть, которую она победила очередной улыбкой. Расправила плечи, кивнула в сторону совмещенных кухни и столовой.

Пропустила гостя вперед, шла следом…

Данила поставил на угол стола привезенный пакет, сел на чуть отодвинутый свободный стул. Не спешил ничего говорить, следил за тем, как Лена суетится – ставит на стол прозрачный заварник с дольками апельсина, звездочками бадьяна и палочкой корицы. Дальше – такие же чашки. Блюдца, та самая шарлотка…

Садится рядом, устраивает подбородок на кулаках…

Явно ждет, что он тут же набросится, но Данила приехал за другим.

– Я хочу извиниться, Лен. То, что произошло – это свинство чистой воды. Я должен был подумать, и сам должен был проверить.

Его слова были искренними. Как и новая улыбка Лены.

– Спасибо, Дань… Но глупости… Ты не должен был. Я сама виновата. Нормальные люди заранее всё проверяют…

– Вы мне поверили…

Данила вроде как «парировал», Лена сначала собиралась возразить, потом же выдохнула, осознав: лучше просто принять.

– И всегда буду верить, Дань. Ты ни разу не разочаровал. Надежный…

Женщина произнесла, её взгляд заблестел вместе с тем, как снова задрожали губы.

Оба поняли, что вот сейчас с ее уст слетели слова, которые когда-то Пётр говорил ей о Чернове наедине. Это обоих отнесло в прошлое. Обоим сделало одновременно приятно и грустно.

– Я звонил Игнату.

Данила снова заговорил первым после паузы. Лена вздохнула, не скрывая, что сложно…

– Грузить не буду, Лен. Просто знайте – он настроен враждебно. К Санте, к вам, ко мне…

– Я знаю, Дань. Мне кажется, их никогда не отпустит. Оставь они нас вообще без гроша – всё равно не смирились бы…

Принимая ответ, Данила сначала просто кивнул, смотря вниз, думал, стоит ли, потом не выдержал. Вскинул взгляд, нахмурился немного.

– Почему вы сдались, Лен? Зачем? Зачем дали им самоутвердиться? То, что происходит сейчас – следствие безнаказанности. Игната ничто не ограничивает и не тормозит. Он считает себя победителем. Он считает себя правым… Он убивает Лексу, они уже с душком. И вас он тоже убивает…

Наверное, перекладывать ответственность на допустивших – не лучшая манера, но Данила знал – Лена достаточно мудра, чтобы понимать: именно её поведение и выбранная ею тактика имеют те последствия, которые имеют…

– Мы не сдавались, Дань. Мы выбирали… Я выбирала. Мы выбрали Петю. Они — его дети…

Последнее предложение Лена прошептала, чтобы на несколько мгновений запрокинуть голову, проморгаться… Дальше – прокашляться, снова посмотреть на Данилу с немного грустной улыбкой.

И доказать: зря «старшие» Щетинские считают их с Сантой слабыми. Они сильны, но по-другому и в другом. Способны задушить алчность. Отказаться от мстительности. Принять непростое решение и следовать ему по жизни…

– Сантуша сказала, что ты Алю в свою фирму взял…

Переводя тему, Лена обратилась аккуратно, улыбаясь будто бы многозначительно. Вызывая у Данилы ответную улыбку – ироничную.

– Мы попытались, но как-то не получилось… Неожиданно, правда?

Он спросил, Лена тихонько рассмеялась, оценив шутку, снова отсылающую в прошлое. То, в котором они неплохо друг друга знали, как оказалось.

– Ну ничего… Значит, так надо было…

– Определенно…

В разговоре наступила пауза, Данила задержался взглядом на окне, за которым – качели. И кто на них катался – дураку понятно.

Но в нём это провоцирует такой вздох, как чуть раньше сделала Лена.

– У Санты всё хорошо? – Данила спросил обтекаемо, костеря себя же за то, что в принципе встревает. Потому что ехал не за этим. И поднимать не собирался.

Он дал Санте время всё обдумать. Он поклялся себе, что первым не полезет. Он осознал, что даже не допуская ничего крамольного, они уже друг другу вредят. В ней много обиды, которую она против собственной воли направляет на него. В нём – бесконечные стопы. Они не умеют друг с другом разговаривать и слышать. Им лучше мирно разойтись.

– У Санты…

Но стоило Лене притормозить, раздумывая, Данила почувствовал, что царапает тревога.

– Задумчивая такая стала… Взрослая…

Лена ответила, улыбаясь, Данила кивнул, хмурясь.

Очень взрослая. И очень задумчивая.

Всю душу измотала, а ведь ничего толком не сделала. Просто как-то… Карты спутала.

– Если у тебя проблемы с Игнатом из-за нас, Дань, ты скажи… Не переживай, я всё понимаю. И с Сантой сама поговорю…

– Бросьте. Глупости.

Лена поняла не так. Не туда свернула. Чтобы не успела накрутить себя же – Данила отмахнулся. Гнева Щетинского он точно не боялся. Скорее боялся себя.

– Я и Веритас – всегда к вашим услугам.

– Спасибо…

Данила уже не впервые произносил эти слова. Лена не впервые же за них благодарила. Но оба знали – без крайней необходимости за «услугой» они не обратятся.

– Я знаю, что тот вечер был для вас важным, Лен. Я сам вас уговаривал. Видел, что зажглись. Я не могу отмотать и исправить. Петра тоже не верну. Но хочу, чтобы вы не сомневались: есть люди, которые его действительно помнят. И которые ему правда благодарны.

Мужская рука потянулась за стоявшим всё это время на столе пакетом.

Лена следила будто с опаской. Данила – не выражая эмоций.

Достал оттуда стопку конвертов. Таких же белых, с некоторых пор немного пугающих…

– Тут письма его выпускников. Времени было не очень много, но я не видел смысла откладывать. Я не читал. Но думаю, что там много слов благодарности…

– Дань…

Данила говорил, глядя на конверты, Лена шепнула – смотря на него. Ответить взглядом на взгляд мужчине было сложно, потому что у Лены с Сантой – похожие. И его трогают.

– Не переживайте, я не посвящал никого в подробности. Вы не попали туда и не услышали их из первых уст, но мы подумали, что вот так – тоже неплохо.

Данила положил стопку на стол, пододвинул к Лене.

Дальше – снова потянулся к пакету.

– И это – ваше.

Из которого достал стеклянную награду с белой гравировкой.

«Юрист года в судебной практике Данила Чернов (Veritas)»

– Дань… Не надо, ты что… Она твоя…

Лена попыталась вернуть, будто даже испугавшись, Данила попросил её не делать этого – взглядом. Они снова немного молчали.

– Спасибо…

После чего Лена поступила привычно мудро. Привычно благородно. Приняла, чувствуя искреннюю благодарность.

Прижала конверты к груди, подтянула его кубок ближе, посмотрела, погладила надпись…

– Я сама прочту, если ты не против…

Данила, конечно же, против не был. Кивнул. Только веселее не стал. По-прежнему хмурый. Будто эффекта «камень с плеч» не случилось.

– И это не всё. Если Санта захочет – в следующем году или через год мы оплатим ей такую же поездку.

– Дань…

– Мы решили уже, Лен. Я же её вижу – она сможет взять свой максимум. И она заслуживает… Общаясь с Сантой я очень хорошо понимаю: Петру было бы, кем гордиться…

И если всё время до последних его слов Лена держалась. То на них – её губы плотно сжались, глаза заблестели. Она вдавила конверты с еле-слышным хрустом плотнее в грудь…

– Спасибо, Дань… Спасибо тебе огромное…

* * *

Жившая в Санте трусиха приказывала закрыться в комнате и не высовывать нос, пока не станет очевидным: Чернов уехал. Накрыть голову подушкой, чтобы невзначай не услышать чего-то лишнего. А может даже придумать новый повод для обиды…

Но стоило оказаться за дверью своей детской спальни – Санте тут же стало тошно. Потому что невозможно прятаться вечно. Потому что невозможно вечно откладывать.

Потому что дыры в его понимание надо заполнять им, а не своими домыслами.

Она почти сразу снова открыла дверь, спустилась по лестнице.

Хотела заглянуть на кухню, но услышав отрывок разговора – опустилась на одну из нижних ступенек, закрывая глаза и закусывая губу. Из-за нового прилива стыда. Из-за того, что вспышками мелькает, как она бьет о стол его премию. Как с размаху отправляет на пол фотографию.

Как карает без суда и следствия, целясь в человеческое достоинство.

Данила с Леной разговаривали тихо, но Санта слышала каждое слово. Рвала себе душу – виной и сомнениями, но встать не могла.

Прижалась виском к стене, разделяющей холл и кухню, впитывала диалог, додумывала каждый жест. Упивалась доставляемой ими болью, тонула в своей же дремучести.

Должна бы сбежать, как только стало ясно, что они договорили, но сегодня – нет.

– Спасибо, что приехал, Дань...

Сначала Санта услышала, как двигаются стулья. Дальше – что они идут.

Лена остановилась в дверном проеме, прижимаясь к косяку плечом, Данила пошел дальше.

За его движениями следило уже две пары глаз.

Лена смотрела с улыбкой, Санта – с кучей невысказанных слов.

И бог его знает, что его заставило, но в какой-то момент он остановился посреди холла, замер на секунду.

Так же, как замерло сердце Санты.

Потом повернул голову. Увидел её сразу. И сразу же, наверное, понял, что трусиха – в своем репертуаре. Снова говорит что-то глазами. Он же – молчит.

– Сантуш...

А вот заметившая её мама непроизвольно улыбается.

Скользит теплым взглядом по по-прежнему сидящей на одной из нижних ступенек Санте.

А девушка не может заставить себя смотреть в ответ. Её будто сковало Данилой. Его словами на кухне. Его действиями в кабинете. Его взглядом сейчас.

– Привет, Санта...

Чернов обращается мягко, она закрывает глаза и мелко кивает, не выдержав. Мурашки не бегут по телу, а будто окутывают.

Санта обнимает себя руками, с силой сжимая кожу плеч.

В коридоре тихо. И Данила, и Лена смотрят на неё. Она же набирается смелости.

Сегодня её нужно по-особенному много. Сегодня она по-особенному нужна.

– Вы в город? – понимая, что тянуть нельзя, Санта открыла глаза, чтобы тут же в очередной раз чуть-чуть умереть. Он всё это время смотрел. И как ждал. Непонятно только, этого ли вопроса.

– Да...

Получив его задумчивый ответ, Санта кивнула.

Скользнула на мать, чуть краснея, но по-прежнему не готова была с ней совсем начистоту.

Поэтому вернулась к Чернову. Чувствовала, что язык, как всегда, липнет к нёбу, но на сей раз Санта не дает ему ни единого шанса сопротивляться.

– Можно с вами?

Глава 27

Глава 27

Трусость портит жизнь. А смелость – её усложняет.

Санта смотрела в боковое зеркало внедорожника, пытаясь одновременно усмирить нервы и поверить, что она действительно сказала вслух. Он действительно ответил «можно», и теперь за их спиной закрываются ворота маминого дома, а впереди – сорок минут, которые можно провести в трусливой тишине или неизвестно куда способном вывести смелом разговоре.

Заводить который Чернов не спешил.

Наверное, элементарно не знал, чего стоит ждать от неё. Куда её сегодня понесет.

Она же просто хотела, чтобы каждое сказанное слово прозвучало правильно. Чтобы они поняли друг друга. Чтобы стало легче. Сейчас и вообще.

– Твоя машина в Киеве?

Данила спросил, заставляя Санту встрепенуться и зардеться.

Можно было бы соврать, он не стал бы проверять, но Санта сегодня за правду. Поэтому:

– Нет.

Ответила, принимая его ухмылку, как заслуженную кару. Потом – взгляд. В отличие от тех, что были в холле – будто озорной. Но это – напускное. Он просто взрослый и опытный. Он просто умеет держать себя в руках. Он просто понимает, как ей неловко и пытается сгладить, в шутку свести…

– Тебе настолько не нравится водить?

Санте хотелось ответить: «мне настолько нравитесь вы», но это всё испортило бы, поэтому она сдержалась. Сначала пожала плечами, потом, принимая его мягкую подачу, попыталась зайти осторожно. Издалека…

– Мне нравится. Купер – папин подарок. Последний.

Санта говорила, смотря на профиль водителя. Для него эта информация, кажется, лишняя. А ей откровенно хочется поделиться. Впервые с кем-то.

Она чуть хохлится, потому что по коже – мороз, а потом берет себя в руки, вздыхает, продолжает.

– Папа заказал машину мне на восемнадцатилетние. Просто сам не дожил до вручения. Когда её привезли – папы уже месяц не было. И это очень сложно было… Радоваться, когда разучилась… С неё в салоне снимали ткань, а мы плакали с мамой. Всем было неловко. Я долго не решалась пойти на курсы. Потом – сесть за руль. Поначалу было совсем сложно. На каждом шагу и по каждому поводу спотыкаешься. Как ходить разучилась, а надо.

Санта старалась говорить настолько спокойно, насколько была на это способна. Но видела, что Данила слушает её внимательно, будто бы даже хмурится ненадолго. И ей снова чуть стыдно, потому что она не хотела давить на жалость. Она уже сто раз пожалела, что зачем-то безосновательно переложила часть ответственности на его плечи.

– Но это прошло. На самом деле, я люблю. И водить, и машину. У неё даже имя есть…

Вспоминая об этой наивной мелочи, Санта непроизвольно улыбнулась, опуская взгляд на раскрытые руки.

Странно, но они не дрожат.

Странно, но ей как тепло. Она не чувствует его гнева или обиды. Отстраненности.

Только свою ему благодарность. И свою перед ним вину.

– Какое? – Данила спросил, повернув голову. Получил в ответ на взгляд стеснительную улыбку.

– Ромашка…

Произносить было неловко, но Данила не выразил скепсиса – хмыкнул просто, проходясь взглядом по зардевшемуся лицу.

– Почему Ромашка? – и спросил, хотя на самом деле, ему на все сто абсолютно без разницы.

– Она белая. Черная крыша. Желтые зеркала.

А услышав тривиальное до невозможности объяснение хмыкнул, замолчав ненадолго.

Они преодолели два лежачих полицейских, после чего Данила снова повернул голову, его глаза улыбались.

– Прокатишь на Ромашке, значит. Трижды. Я считаю.

Замечание не требовало ответа. Да и Санта не смогла бы сходу придумать что-то достойное, поэтому просто пожала плечами, улыбаясь, смотря в руки. Зная, что если появится повод – она обязательно вернет «долг».

– Я была неправа, Данила. Извините меня.

Вроде как невыносимо сложные слова вышли из горла легче некуда.

Санта обратилась, поворачиваясь в кресле и глядя искренне.

Ждала ответа с напряжением, а получив его кивок – выдохнула с нескрываемым облегчением.

Которое он уловил.

– Если кто-то обидел бы мою мать – я был бы настолько же зол.

Слова Чернова разлились по душе бальзамом, но оправдать свое поведение ими же Санта себе не дала. Мотнула головой, как бы возражая, уловила новую полуулыбку.

– Но вы вряд ли срывались бы на человеке, который не имеет отношения к обиде. Я должна была думать лучше. Сначала думать, а потом… Мне очень стыдно за всё, что я вам наговорила. Я так не считаю.

И если после первой части её речи Данила тут же дал возможность почувствовать облегчение, то на второй – так уже не получилось.

Санта закончила, в машине повисла тишина…

Данила не кивал, не «отпускал грехи», но и не говорил ничего против. Они ехали молча, пока он не повернул голову, произнося серьезное:

– Проблема в том, что ты так считаешь, Санта. Ты не соврала ни словом тогда. Всё искренне. Ты всегда так считала, просто сказать не могла. А я не чувствую в себе той ответственности, которую тебе хотелось бы во мне видеть. Я врать не хочу, Сант… Мне очень жалко тебя и твою мать. Я не терял отца в твоем возрасте. Я не оставался без поддержки и защиты. Я не могу влезть в твою шкуру и всё это хорошо прочувствовать. Но вернись мы на четыре года назад – я к вам не полез бы. Потому что вы не просили. То, что с вами сделали, – это гадко. Как человек я это осуждаю. Но я не стану тебе доказывать, что строю свою жизнь, как строю, потому что хочу жить её так, а не хочу встать на место твоего отца. Он для меня – судьбоносный человек. Мне приятно, когда меня с ним сравнивают. Но я и сам – не такое дерьмо, как ты описала…

К щекам Санты прилил жар, она не выдержала взгляд мужчины. Опустила свой, вздохнула…

– Мне кажется, ты запуталась…

Данила сказал тихо, девушка улыбнулась после паузы, шепча:

– Мне так тоже кажется… Иногда я злюсь на всех, кто просто такого же возраста, как был он, и живет. Мне его очень не хватает. А вы – так напоминаете… Это делает больно, не всегда получается справляться. Но я стараюсь. Честно стараюсь. Понимаете?

Санта в жизни не сказала бы, способен ли кто-то понять, не пережив, но на сей раз Данила кивнул… И ей стало легче.

– Но дело не только в нём, Санта.

Ненадолго. Потому что не прошло и минуты, а Данила снова говорит серьезно, так же смотрит.

– У нас с тобой тоже проблемы. Почему ты не сказала, что Альбина тебе угрожает?

У Санты против её воли загораются уши, напоминая о разговоре с Примеровой в туалете, а ещё о перепалке, которая наверняка надолго останется в памяти Данилы. И тогда, в моменте, это казалось безумно уместным – пусть бы знал, сколько дерьма кроется в ней. А теперь – стыдно, и всё тут.

– Потому что это было бы убого. Жаловаться вам на то, что женщина, с которой вы… С которой вы, отстаивает своё?

Санта спросила, Данила посмотрел будто удивленно…

– С которой я что?

Спросил, но сил ответить прямо в Санте не нашлось. Она передернула плечами и ненадолго отвернулась от него – к окну.

Чернов не настаивал. Наверное, думал, что ей нужно время сформулировать. А ей нужно было, чтобы обрести хладнокровие, не позволить себе ничего лишнего. Не скатиться снова в безосновательную едкую желчь.

Когда это случилось, Санта снова повернула голову к водителю, посмотрела честно:

– Если вы уволили её из-за меня – не надо.

– Я уволил её не из-за тебя, а из-за перехода границ допустимого. То, что вы устроили, – это божий срам, Санта. Но я достаточно знаю вас обеих, чтобы уметь различать, кто завел, кто среагировал.

– Вы ошибаетесь. Это я её спровоцировала… Я сказала, что она недостаточно хороша. Для вас. Для моего отца. Для Игната.

Санта повторила свои же слова, остро ощущая, насколько они кажутся злыми и не свойственными ей.

Данила отреагировал на них усмешкой, долгим взглядом, переводом головы из стороны в сторону…

– Ты бьешь людей наотмашь… Мне пора начинать тебя бояться, малыш…

И словами, которые будто ставят с ног на голову, а потом возвращают на исходные – но в ушах жутко шумит, а желудок в узел.

– Но я в жизни ей такого не сказала бы, не зацепи она именно тогда…

– Я это понимаю. Я даже тебя не виню. Но просто знай, ты бьешь больно, неожиданно и метко. Думай трижды, прежде чем делать это.

– Хорошо…

Спорить Санте не хотелось. Впрочем, как не хотелось и бить. Поэтому девушка согласилась, замолкая. Прислушиваясь к тому, как сердце молотит по ребрам.

«Малыш»…

– Так что там с «женщиной, с которой я…»?

И пусть Щетинской казалось, что тема закрыта, но Данила посчитал иначе. Вернулся к вопросу, который она оставила без ответа.

Ждал, вздернув бровь. Она же хмурилась.

В душе протестом отзывалась необходимость произносить вслух. Но он, кажется, не отцепится.

– Женщина, с которой вы спите.

Поэтому приходится.

Санте становится муторно. Даниле – почему-то весело. Не сразу, но на мужском лице появляется улыбка.

Потом он мотает головой, произнося под нос:

– Твою, блин, мать…

Будто ему одновременно смешно и грустно.

Данила смотрит на Санту, которая замерла, не понимая. Он откровенно забавляется. Или это уже нервное:

– Это Аля тебе сказала?

Мужчина спрашивает, щеки Санты вспыхивают бордовым. В грудной клетке становится тревожно. Она не хочет развивать, но и обрубить разговор не может. Данила явно ждет ответа.

– Нет. Аля просто попросила оставить вас в покое. Но это… Обсуждается…

Санта попыталась спетлять, в ответ же получила только новый взгляд – слегка разочарованный. Такой же, как тогда в кабинете. Только уже без удивления.

– Нами с тобой это не обсуждалось, Санта. Я не сплю с Алей. У нас – давняя история. Мы дружим с университетских времен, но мы никогда не были парой. И я в жизни не взял бы на работу человека, который сможет крутить мной, манипулируя личным. Отчасти поэтому мы с ней и попрощались сейчас. Она пыталась это делать, будучи другом.

Слушая его ответ, Санта чувствовала, что сердце обрывается на отдельных словах.

Сейчас по привычке снова можно засомневаться, но она чувствует: Чернов говорит правду. А она – снова дура. Потому что действительно не обсуждали. Она сама всё придумала. Услышала от Гриши. Не поставила под сомненье истинность. Построила умозаключение на ложном суждении. Двойка по логике, Санта. Постыдная двойка.

Но всё это вторично, потому что:

– Но ведь кто-то у вас есть…

Грань между обсуждением вопросов, которые её касаются, и уже нет, – очень тонка. Позволяя себе этот – слишком смелый – Санта одновременно боялась получить по носу и замерла в ожидании честности. Потому что она ведь на самом-то деле не настолько беспринципна, как вот сейчас могло сложиться у Чернова в голове.

Она хочет его. Она его любит. Она испытывает отторжение к Альбине и ей совсем не было жалко стерву, которой могут изменять. Но она устала сомневаться. И как показывает опыт – часто зря.

Смотревший перед собой Данила становился всё серьезней, рука скользнула по рулю, опустилась на рычаг. Санта смотрела на неё, одновременно ожидая и боясь.

Они перешли из рубрики «рабочее» в рубрику «личное». И тут так просто не пойдет.

– У меня есть проблема, Санта. И честно тебе скажу, я не знаю, как безболезненно её решить.

Данила ответил, у Санты сперло дыхание из-за осознания того, как много смысла поверх слов накладывает долгий взгляд.

* * *

Неловкость прощания в его машине перед её парадным стала традиционной. Во время поездки они, кажется, всё обсудили. А может даже больше, чем стоило.

Санте надо было подумать. Даниле, наверное, тоже.

Ведь его «святая Санта» оказалась не загадочной молчуньей, а взбалмошной девицей, любимое хобби которой – делать поспешные выводы. Во всяком случае, себя она, к своему огромному стыду, видела сейчас такой.

После его «не знаю, как решить» Санта замолчала. Данила тоже не спешил объясняться. Да и вроде как в этом нет необходимости. Он уже сказал всё. Она ему нравится, но пока что проблем больше, чем пользы. Причем для обоих.

Как страдает сама – Санта знала. Насколько мучает Данилу – могла только предполагать. И спроси её какая-то из подруг, что делать в подобной ситуации, с высокой вероятностью Щетинская советовала бы притормозить скорее, чем бросаться в омут. Но когда речь о собственных переживаниях, язык «советовать» уже не поворачивается.

Данила не подгонял Санту на выход. Ждал, смотря ненавязчиво, когда она – в экран телефона.

Ей написала мама. Спросила, дома ли уже «Сантуша».

А та самая «Сантуша» строчила и удаляла бессвязные слова на максимально тусклом экране, используя это как повод задержаться хотя бы лишнюю минуту рядом с ним.

В итоге же вздохнула, заблокировав.

Повернулась, посмотрела в глаза:

– Спасибо, что приехали сегодня к маме. И спасибо, что забрали меня. Я просто хотела с вами поговорить и всё прояснить.

Данила усмехнулся.

– Прояснила?

Спросил, смотря в её глаза. Кивнул в ответ на её кивок.

– Я рад.

– Я тоже…

В машине снова – тихо. И снова нужно или искать повод, чтобы остаться, или наконец-то уйти. Но Санта не спешит. Данила – не выгоняет…

– Ты про поездку слышала?

– Я всё слышала…

Признаваться в том, что подслушала их с мамой разговор от начала и до конца, Санте было неловко, но снова погрязнуть в непонимании не хотелось. Да и Данила отреагировал спокойно.

– Спасибо вам, но это не обязательно.

– Ничто не обязательно, Санта. Но начинай учиться принимать.

Данила сказал то же, что уже говорил Лене. Санта отреагировала так же – кивнула, не споря. Понимая его правоту, но не спеша заверять, что обязательно так и поступит.

– Меня пригласили на интервью в одну юрфирму...

Санта выпалила, засекая мужские реакции до мельчайших подробностей. Данила самую малость нахмурился, недолго смотрел задумчиво:

– В какую? – задал вопрос мягко.

– Костенко и партнеры.

Санта и сама не знала, откуда, но произнося, была уверена: её решение будет зависеть от того, что сделает или скажет Чернов. И если ничего не скажет – это тоже отложится на подкорке.

Он чуть скривился.

– Они – средненькие.

И заключил вроде как в меру деликатно, хотя суть Санта отлично поняла.

– Но это решит вашу проблему. И мою тоже...

Наверное, в её взгляде промелькнула тоска, но Данила ничего не ответил.

Он хочет ей добра. Но и себе он тоже его хочет. Попросить её на выход из Веритаса не дает совесть. Но и получив от неё предложение самоустраниться, он всё равно не спешит отпускать. Это тревожит. И это трогает. Их проблема глубже, чем хотелось бы думать.

– Я куплю вам новую раму…

Произнесенное торопливо обещание, чтобы сменить тему, Данила воспринял уже с улыбкой.

Снова, как когда-то, перевел взгляд на её подъезд. На сей раз было понятно – нужные окна он помнит.

И думает, наверное, о том же, в чём тормозит себя Санта.

Если они рискнут – им будет очень сложно. Они, скорее всего, не справятся. Но а если вдруг?

Данила чувствует, что в ней, как всегда, недостаточно смелости. Она не может ни уйти, ни пригласить, ни остаться.

Он компенсирует, решая за двоих.

Смотрит в её лицо, как бы приказывает:

– Поднимешься – напишешь. Не хочу волноваться.

Санта же только кивает, принимая требование.

Внутри клокочет, когда она тянется к ремню, отщелкивает.

Знает, что Данила следит за её действиями, но так же знает, что он её не остановит.

Позволяет освободиться от ремня безопасности. Позволяет открыть дверь.

– Доброй ночи, Данила…

Позволяет попрощаться. Только когда она смотрит на него, он – чуть в сторону, и как бы стеклянно.

Почему – Санта знает. Её рот врет. А он не хочет «слушать» глаза.

Он хочет поступить правильно. Он хочет её отпустить. Им надо подумать. Им надо всё взвесить.

Это – по-взрослому.

Это – разумно.

– Доброй ночи, Санта.

Его мягкое прощание делает больно, но Санте кажется, что лимит по смелости на сегодня исчерпан.

Она не оглядывается, идя к двери подъезда.

Она начинает чувствовать, как грудную клетку заполняет ноющей пустотой, поднимаясь на один пролет, чтобы вызвать лифт.

Больно кусает нижнюю губу и хмурится…

Через силу заставляет себя начать сначала вызов, потом – свой этаж.

Едет, прижавшись спиной к стенке, позволяя себе даже несколько не болезненных, досадных просто, ударов затылком о металлическую обивку кабинки.

Потому что как бы правильно ни было вот сейчас ехать в квартиру одной, она хотела его снова на чертов кофе, который они никогда, кажется, не выпьют.

Она его хотела.

Она ему об этом не сказала…

Попав в квартиру, Санта со злостью отшвырнула ключи, так же – телефон.

Помнила, что обещала ему отписаться, но пальцы будто обесточило. Они разучились моторно двигаться.

Её обесточило всю.

Они с Данилой обсудили даже глупую кличку её машины, но она не выдавила из себя ни слова прямо о действительно важном.

Санта прижалась к своей двери уже лбом, закрыв глаза, прислушиваясь к тишине, которую будто хоть что-то могло разбавить.

Страшно было услышать, что снизу опять уезжает машина.

Страшно было признаться, что сама же его отпустила.

Всё было страшно. И это злило.

А ещё внезапно придало сил на последний рывок.

Санта оттолкнулась от двери, присела на корточки, беря с полки брошенный телефон.

Разблокировала, открыла переписку с Данилой. Он не в сети. Но если она напишет – тут же появится. Просил ведь. Наверное, правда волнуется.

Но она поступит немного по-своему.

* * *

«Если вы не уехали – поднимитесь, пожалуйста. Я хочу сказать ещё одну вещь. Это важно».

Санта пробегается по строчкам всего раз. Пока не струсила – нажимает на стрелочку вверх. Не дышит совсем. И перестает ощущать время. А потом вздрагивает, потому что в её дверь звонят.

Из горла вырывается неопределенный звук, но Санта знает – это облегчение.

Телефон снова летит на тумбу, а оттуда с грохотом на пол.

Она подскакивает, чтобы дальше – не обращая внимание на пляшущие перед глазами черные точки – отщелкивать замки, которые так вяло замыкала.

На лестничной клетке ветру взяться неоткуда, но Санту заносит внутрь квартиры вместе с порывом. А может с тем, как тело обвивают руки.

А её – взлетают по плечам, скользят по шее, сначала ныряют, а потом оттягивают волосы.

Губы находят губы. Язык встречает язык.

Дверь с хлопком закрывается уже за спиной Данилы.

Который целует без слов, проходится по её спине, сжимает ягодицы, вдавливая в себя сильнее, заставляет прогнуться до боли в пояснице…

По девичьему телу снова дрожь.

Данила целует влажно и глубоко. Санта чувствует слабость в теле, потому что его желание слишком осязаемо. И собственное тоже бьет слишком резкой вспышкой.

Мужчина открывается от ее губ, прижимается своими к шее, оставляет череду касаний на ней, на подбородке, щеке…

Он немного колючий. Очень громко дышит. Держит так, что кажется – в жизни не отпустит. А Санта тает – потому что сложно поверить. И тоже старается стать ближе. Прижаться плотнее…

Ищет его губы, хныкает в них…

Он даже прочитать ведь не успел. Он сам пришел. Он к ней пришел.

Эти мысли бьют новой дрожью, Санта тянется, чтобы снова целовал, а он как отстраниться пытается… Целует в щеки, в висок, за ухом в волосы.

– Ну что же ты такая… Не отпускаешь меня никак…

Его голос прокатывается по коже, забирается в поры, селится внутри, взрываясь фейерверками…

Данила чередует их с поцелуями. Мнет её тело, двигает за двоих вглубь квартиры…

В нём чувствуется противоречие. Будто решение ещё не принято. Ум говорит: отпусти, а руки не слушаются.

Его сомнения отзываются в сердце Санты состраданием. Он не заслуживает из-за неё вот так мучиться.

В какой-то момент Данила всё же отстраняется. Не просто смотрит в лицо – блуждает по нему. Ищет там ответы. Ищет в нём намеки.

Он с собой же не согласен. Но он себе не в силах сопротивляться.

Санта знает на сто процентов: сам он её не отпустит. Но её послушать ещё сможет.

– Скажи: уйди, придурок… Прямо скажи, Сант. Я обещаю, по твоему будет…

Данила просит, а Санта мотает головой и снова тянется к его лицу. Она хочет, чтобы он понял без слов. Она онемела. Да и рот всегда подводит, путая слова. Но Данила не дает прижаться – отстраняется сильней, смотрит серьезно.

Он ждет ответа. Он всё ещё помнит, насколько между ними много «но» и как неправильно они умеют друг друга толковать.

Но он просто устал противостоять. Он заслужил честности. И ответной смелости он тоже заслужил.

И пусть говорить иногда – так же страшно, как шагнуть с обрыва в пропасть, но в этой Санте хочется разбиться:

– Останься, пожалуйста… Пожалуйста, останься…

Глава 28

Глава 28

В прошлый раз они «споткнулись» о кухню, на сей — даже не пытались туда попасть. Даниле не надо было объяснять, разжевывать, подписывать согласие кровью или убеждать, что она просит именно о том, о чём просит.

Он всё понял. И больше не отступил бы.

Вдавливал её тело в свое и делал шаги за двоих.

Пробрался под девичью футболку, чтобы скользить по горячей спине.

В каждом его движении были уверенность и нескрываемое желание. И это посылало по телу Санты те же волны дрожи, что в первый раз, но Данилу они уже не останавливали.

– Спальня где? – его влажный шепот в губы Санта поймала своими, чтобы не ответить даже, а просто кивнуть, поднимая руки, когда он тянет её футболку вверх, а потом отбрасывает, оставив в коридоре.

И может в любой другой день Санта получила бы сердечный приступ, размышляя, что та самая спальня не готова к приему гостей. Но сегодня она просто позволяла себя вести. Ни о чём не думать. Ни о чём не жалеть. Ни при каких обстоятельствах не затормозить…

Да и Даниле, кажется, абсолютно всё равно. Интерьеры его не интересуют. Он даже не произнесет свое фирменно немногословное «у тебя красиво». Он не разулся. Она тоже.

Им не до мытья рук. Сегодня совершенно точно без кофе.

Он весь сосредоточен на ней. Ей же отдан.

Целует лицо. Особенно ему явно нравятся губы, которым особенно же достается. Он их сладко мучает своими, а Санте хочется только, чтобы продолжал.

Данила прижимается колючей щекой к ее скуле, небольно придерживает зубами мочку, мнет руками ягодицы, вызывая особенно острые реакции…

Футболки Санты между ними больше нет, поэтому девичья грудь трется о кружево. А кружево – о его футболку.

В горячий живот вжимаются его поднявшиеся от джинсов пальцы…

Санта делает ещё один шаг под натиском и чувствует, что сзади кровать…

У неё перехватывает дыхание на долю секунды, она на неё же каменеет… Но больше сомнений себе не позволяет. Данила слишком хорошо умеет чувствовать. Он слишком хочет правильно чувствовать её.

Он чуть подталкивает, Санта опускается, собирая основаниями ладоней в складки мягкий плед…

Мужские руки упираются в него же. Данила наклоняется, давая без слов понять, что ей нужно подвинуться глубже.

Санта делает это, забив на утонченность движений и на то, что пачкает свои же вещи подошвами кроссовок. Лишь бы не разрывать контакт. Лишь бы он стал тесней…

Они целуются долго, мучительно, сладко.

Вслед за ладонями на плед опускаются локти Санты. Вжимаются с силой, потому что Данила нависает сверху, целуя с каждым разом всё настойчивей и глубже.

Он очень серьезен. Он сосредоточен. Он наверняка так же решил для себя всё отбросить. И ни о чём не жалеть.

Он держится на одной руке, второй же скользит по выгнутому навстречу позвоночнику.

Отрывается от губ, смотрит вниз.

Туда, где грудь под кружевом и подрагивающий живот.

Туда, где Санта подается навстречу…

И внутренне сжимается, потому что мужские пальцы крадутся по спине нежнее некуда, а глаза будто выжигают…

Он – состоит из контрастов. Она – состоит из любви.

У неё сбивается дыхание, когда Данила расслабляет крючки на бюстгальтере. Ткань повисает, а пальцы гладят там, где она ещё недавно держалась в натяг.

Как когда-то давно на кухне, Данила тянется губами к её животу, прижимается…

Санта не сдерживает чувственный выдох, а потом чуть краснеет – потому что он поднимает взгляд, в котором – немного лукавства, мальчишеская улыбка…

И он снова прячет её, прижимаясь к коже. Ему нравится, как она реагирует на его движения. Для него – абсолютно невинные. Для неё – взрывающие личный космос.

Данила ласкает её кожу, её же царапает, ведет носом выше…

– Свет не надо?

Спрашивает тихо, приподняв голову, ловя её взгляд. Санта убедительно мотает головой. Она боится, что свет её испугает, придаст происходящему большей реальности. Даст ему рассмотреть лучше любые намеки на то, что она предпочла бы скрыть.

Благо, он не настаивает…

Кивает, его взгляд снова опускается. Он ведет пальцами по выступающим ключицам, ими же любуясь. Не спешит будто. Наслаждается. Дальше – поднимается к лицу…

– Посмотреть на тебя хочу. Можно?

И задает вопрос, который заставляет покраснеть, хотя Санте казалось – что сейчас уже некогда смущаться.

Она осторожно кивает, а потом не дышит, позволяя миллиметр за миллиметром скатывать с плеч бретельки, приподнимает локоть, освобождается от лишнего. Позволяя на себя смотреть. Трогать себя позволяя. Легкими касаниями – кончиками пальцев, которые проезжаются от пупка, выступающих ребер вверх до полной груди… Проходятся по ней, делая кожу гусиной, обводят ареолу…

И это слишком чувственно, потому что Санта не выдерживает – снова закусывает губу, испускает тихий коротенький стон…

Снова ловит мужскую улыбку и быстрый взгляд, а потом закрывает глаза, сглатывая, когда сосок накрывают уже губы.

Плед сминается пальцами сам. Сама же сильнее выгибается девичья спина.

Сам приоткрывается рот, само ускоряется дыхание… Повышается нетерпеливая концентрация желания, скатываясь жаром вниз из солнечного сплетения в промежность.

Когда Данила отрывается от груди и тянется вверх, её губы сами ищут его губы. Они влажные и прохладные, Санта их греет. Пока Данила не отрывается, чтобы снова смотреть.

– Идеальная вся. Даже не верится…

Мужской шепот снова проникает под кожу, звенит в ушах, ускоряет дыхание. Санта открывает глаза, встречаясь с его серьезным взглядом. Зная, что он не лукавит сейчас. Это не пустой комплимент ни о чём. Это значит, что он о ней думал. И сейчас у него совпало.

Ответа Данила не ждет. Снова тянется к её рту, поцелуи из рваных и страстных постепенно становятся нежными, тягучими, глубокими. Мужские руки изучают территорию, не стыдясь. Гладят живот, расстегивают пуговицу на джинсах, скользят по бедрам, сгибают коленки, щекочут голые щиколотки…

О пол с громким звуком бьются подошвами её стянутые наспех кроссовки.

Испытывая одновременно стыд и невероятной силы возбуждение, Санта приподнимает таз, позволяя Даниле снять с неё джинсы… И снова смотреть.

Уже сверху, когда он стоит, возвышаясь над ей кроватью. А она – полулежит на ней же поперек, придерживаясь на локтях. Из ткани на Санте – кружево стрингов и хлопковые следы.

Сам Данила тянется к вороту своего пуловера через голову, дергает вверх, снимает, отбрасывает куда-то на пол, снова не глядя…

И пусть Санта в жизни не осмелилась бы произнести «посмотреть хочу», но запретить это сделать ей некому.

Впрочем, как некому запретить трогать.

Когда он снова наклоняется, упирается руками, тянется губами к ее лицу, а Санта переносит вес на один локоть, чтобы освободившейся рукой скользить по предплечьям и плечам, чувствуя, как крышу сносит от ощущений. Твердых мышц и горячей кожи.

Ноги сами обвивают его бедра, царапаясь о слишком грубый джинс. Грудь и живот дразнят редкие касания и жар мужского торса, а ещё вдруг обжигает ударом теплого металла…

Это нательный крестик. Оказывается, он носит.

И сейчас он лежит на ней. Между вздымающихся полушарий.

В Санте просыпается детское желание схватить и сжать в ладони, но она не успевает.

Данила поднимается над ней на колени, сжимает между пальцами, тянет так же через голову.

Делает это, неотрывно смотря на неё. Полуоткрытые, блестящие губы. Лихорадочно порозовевшие щеки. Часто вздымающуюся грудь. Разведенные колени.

Крестик опускается на покрывало рядом с Сантой, Данила берется за ремень…

– Безбожника из меня делаешь, святая Санта…

И пусть он вроде как шутит, но для Санты это звучит по-особенному серьезно. Сжимает сердце. Множит любовь.

И так же, как он смотрел на неё, она смотрит на его широкие плечи, которые так хочется до бесконечности сжимать. Плоский живот. Узкий таз. Тонкую полоску жестких волос, ведущую от пупка, резинку боксеров.

То, как грациозно он наклоняется к ней. Как идеально прижимается пахом к промежности и губами к губам, как щекочет легкими касаниями, как распаляется сам, распаляет её. Как давит возбуждением, как помогает понять: они оба одинаково хотят…

Данила снова просит своими действиями приподняться, оставляя её совершенно голой. Сжимает влажную ткань в пальцах, свободными – тянется вниз. Не спешит ласкать там, где хочется до боли. Пробегается кончиками по внутренним сторонам бедер…

Заставляет практически изнемогать, напрочь позабыв о страхе. Мучительно долго будто играет, и когда Санта готова просить – скользит по влаге вверх к лобку…

Чувствует, конечно, как Санта от переизбытка неосознанно втягивает его губу, посасывая, прикусывая.

Она точно не знает, но ей очень хочется острее.

Бедра подаются навстречу пальцам, пальцы обводят клитор, губы ловят «пожалуйста», после чего контакт разрывает Данила. Он не ждет, что Санта будет стягивать с него одежду, от боксеров избавляется сам.

Из-за чувства почти тут же прижавшейся к промежности горячей головки Санту будто накрывает. Это уже очень чувствительно. По телу бежит дрожь, её пальцы съезжают на мужскую грудь, скользят по бокам, он ведет членом, распределяя её влагу, а она впивается ногтями в его кожу, утыкаясь носом в шею.

– Ты не пьешь таблетки?

Данила спросил, Санта честно мотнула головой, поборов идиотское желание соврать, чтобы его ничто не остановило. Но он, кажется, готов. Целует в висок, снова отрывается.

Дальше Санта слышит шелест фольги. Следит пьяно, как латекс раскатывается по длине. Сейчас ей не стыдно – всё очень красиво. Лучше идеальности, о которой она не мечтала.

Только остро чувствуется постоянная нехватка, которую утолить можно, если кожа к коже.

Новое давление членом на вход чувствуется иначе. Куда сильнее.

Данила прижимается к губам Санты, она подается навстречу, пытаясь отбросить страх и просто отдаться. Она не знает, как это будет. Но как бы ни было – важно, что с ним.

Его первое движение – короткое. Она понимает, почему. Сама слишком зажата. Старается расслабиться. Старается пустить…

На втором чувствует легкое жжение. Ей туго. Ему, наверное, тоже. На третьем – он входит полноценно и резко, а она выгибается, не в силах сдержаться.

Санта открывает рот, выпускает в воздух вскрик. Потому что перед глазами – снова точки. Но уже красные.

Потому что это очень больно, когда впервые.

* * *

– Санта…

Данила окликнул, замерев, она рискнула посмотреть не сразу. Ей надо былосвыкнуться с ощущениями. С теснотой внутри. С постепенно отступающей болью. С тем, что между ними свершенный факт: он – её первый, и там наверное кровь…

– Санта, на меня посмотри…

Если первое обращение звучало требовательно, второе – тише и больше походило на просьбу.

Глупо было бы пытаться спрятаться от мужчины, которому отдаешься с потрохами. Глупо сейчас будет врать.

Поэтому Санта заставила себя опустить подбородок и взгляд. В Даниле читались растерянность и даже злость будто. В ней – осознание, что виновата. Но она не жалеет.

– Почему не сказала?

– Потому что ты не стал бы…

Тихо говорит правду, после которой Данила закрывает глаза, шумно выдыхая…

Выходит, вроде бы даря облегчение, а на самом деле, опустошая…

Смотрит вниз, потом снова в её лицо…

– Дурында маленькая…

Ругает, но Санта чувствует облегчение. Она даже улыбается. Тянется к его лицу пальцами, ведет по щеке. Ласкает, как бы извиняясь, и такой же ласки просит…

– Ну вот что ты за дурында, а?

Он же сопротивляется. Искренне спрашивает. Искренне же не ждет ответа. Потому что что-то уже понимает, о чём-то несложно догадаться.

– Прости…

Санта извиняется, Данила только ещё раз вздыхает, потом же тянется к губам.

Наверное, хорошей наукой было бы вот сейчас её оставить. Встать, одеться и уйти. Он же – взрослый. О таком предупреждают. Это она «дурында маленькая», но Санта не зря выбрала его.

Он снова её целует, но уже нежно-нежно. Мягко-мягко. Легко.

– Очень больно?

Спрашивает, нахмурившись, Санта же самоотверженно мотает головой.

– Совсем не больно, – нагло врёт, получая в ответ грустную усмешку и тихое:

– Я слышал…

После которого – новый нежный поцелуй. Скольжение губами вниз до шеи, касания к ней…

Будто извинительные поглаживания по телу, хотя извиняться не за что. По Даниле видно – новость его отрезвила, если не сказать, что долбанула по башке. Он гладит её машинально, но когда снова возвышается и смотрит в лицо, Санта понимает: взгляд стеклянный. Он думает. И он решает…

Фокусируется на её лице, вряд ли понимая, что Санта – не дышит.

Тянется к нему, целует снова.

Сначала аккуратно, потом сильней…

Когда Санта приоткрывает рот – ругается сквозь зубы, но «приглашением» пользуется.

Санта чувствует, что внутри ещё немного саднит, но когда головка вдавливается с силой в промежность – это вызывает у неё не страх, что взрыв и точки повторятся, а благодарность и триумф. Потому что ей очень важно, чтобы вот сейчас он не ушел.

Ей очень нужно, чтобы разум проиграл.

– Хочу тебя – сил нет. Остановиться, блять, должен…

Данила говорит, оторвавшись от губ, противореча себе же. Потому что слова об одном, а движения – об обратном. Он снова её наполняет. Он нахмурен, следит за реакцией. А в Санте правда чувство собственной победы перебивает боль.

Которая теперь не острая. Он не так резок, она уже знает, к чему нужно быть готовой…

– Мне мало. Я ещё хочу. Пожалуйста.

Данила замирает, Санта тянется к его губам. Он пытается найти в ней ложь. Изучает полутона. Но их нет…

Одновременно с медленным движением внизу он её целует.

– Мне не больно…

Кривится, реагируя на ложь, но не отступает. Толкается внутрь, заполняя сильнее. Ныряет языком между приоткрытых губ. Сжимает грудь, выходит и снова толкается…

– Никогда мне не ври, Сант. Слышишь? Вообще никогда. Всегда правду говори. Всегда и всё мне говори, хорошо?

Задает вопросы, давая прочувствовать свои движения внутри. Плавные. Не резкие. Предсказуемые и из-за этого не пугающие.

Он медленно выходит, медленно же заполняет ее собой. Следит за реакциями, скрывает свои.

Санта сжимает мужские бедра, ловит его взгляд. Она знает, что в её одновременно требование и просьба. В его – сомнения и ласка. Они не борются даже, вдвоем за одно.

Тянутся друг к другу, друг друга целуют…

– Хорошо?

Данила переспрашивает, Санта судорожно кивает. И это, кажется, его чуть успокаивает.

Он закрывает глаза, выдыхает, прижимается губами к её щеке, чтобы дальше делать движение за движением. Осторожные, но все равно острые. Мешая её боль с неожиданным наслаждением.

Старается быть сдержанным, но Санте хочется, чтобы он себя отпустил. Это не так невыносимо, как он себе придумал. Его движения заражают. Она снова говорит об этом. Но снова не словами. С силой вжимается пальцами в его кожу. Сама ищет губы. Подается бедрами навстречу, явно противореча его тактике быть осторожным.

Данила её понимает. Чуть-чуть колеблется, но быстро сдается. Движения становятся резче. Мужские руки – жадными.

Он пьет поцелуи и присваивает себе тело.

Ускоряясь, вжимается в шею, с силой втягивая кожу на ней. Так, что тоже больно. И из-за этого же приятно.

Задевает зубами, трется повлажневшей кожей, тянется ко рту, толкаясь сильней…

И Санта не знает, это уже её удовольствие или то, что движет Данилой так заразно, но с каждым новым усиливающимся и ускоряющимся движением ей самой передается. И срывается с губ тихими стонами. В них нет боли, зато они же его подгоняют.

Момент, когда его накрывает, чувствуется Сантой по-особенному. Ему предшествует серия быстрых движений. После которых Данила замирает, задерживаясь в ней, дышит рвано, щекоча скулу. Неосознанно толкается ещё, будто хочет оказаться глубже, сглатывает раз за разом, когда Санта скользит подушечками по его спине и бокам, как бы успокаивая, а потом выдыхает, перекатываясь.

Держит пальцы вжатыми в её талию. Понемногу успокаивает дыхание. Смотрит в потолок. Потом – туда, где ждет её взгляд с опаской. Данила приподнимается, тянется к губам Санты. Целует коротко, после чего снова падает на кровать, прижимает Санту за плечи к себе, заставляя лечь грудью на грудь, ведет по спине, утыкается в волосы…

– Ты мне как мир перекраиваешь. Разве так можно?

Данила спрашивает будто даже с укором, но больше – с нежностью. А Санте нечего ответить.

Она обнимает его за шею, вжимаясь лбом в по-прежнему вздымающуюся грудную клетку.

Не скажешь ведь, что её мир по его лекалу скроенный.

Глава 29

Глава 29

Санта лежала на кровати, держа глаза закрытыми, прислушиваясь к шорохам, доносившимся из-за открытой двери в спальню.

Она знала – это Данила.

Она мысленно улыбалась, мысленно же немного порхала, но физически вытолкнуть себя из остаточной полудремы не могла.

Их первая ночь получилась суетной. Они дорвались друг до друга не вовремя. У них были слишком другие планы, которые дружно полетели к чертям.

Санта не заметила, как заснула на груди у Данилы после первого в своей жизни секса. Пригрелась. Поймала темп его размеренного дыхания, убаюкалась ласковыми поглаживаниями по спине.

Когда проснулась – тоже не поняла. Просто потому, что под ним прогнулась кровать. Он прижался сзади, поцеловал в висок.

От осознания, что куда-то уходил, а значит мог не вернуться, Санту тогда пробрала дрожь.

Она вцепилась в мужскую кисть, которая устроилась у неё на животе, и думала, что в жизни не отпустит. У него же вызвала этим улыбку.

– Машину переставлял, успокойся…

Данила шепнул в волосы, в них же целуя. А потом снова поглаживал, пока Санта не нырнула во вторую серию сна. Она ведь в жизни не подумала бы ни о чем. Ни о машине, которую Данила явно оставил не в лучшем месте, ни о двери, которую не закрыли…

Ни о маме, которой она не отписалась.

Именно эта мысль вытолкнула вверх во второй раз.

Санта даже дернулась, как самой казалось, а потом резко затихла, пусть сердце и колотилось.

Она развернулась и несколько минут тихонько смотрела на откатившегося спящего Данилу. Лежавшего на животе, с подоткнутыми под подушку руками, из-за этого – по-особенному выделяющимися плечами. Он дышал глубоко и ровно. А Санта практически отдирала взгляд от него.

Переползала аккуратно, потом, на носочках, прихватив белье и футболку, шла в коридор, поднимала мобильный…

Материла себя же последними словами тихо-тихо. Потому что уже полночь, несколько пропущенных от мамы и череда сообщений от неё же…

По позвоночнику успел пройти холодок от мысли, что она может приехать сама. Не потому, что Санта стыдится, просто… Сейчас всё слишком хрупко. Наконец-то в её жизни появилось это «всё».

Санта набрала маму, закрывшись в ванной, чтобы не разбудить Чернова.

Соврала полуправдой, что забыла отзвониться, потому что заснула. Чувствовала себя врушкой, но когда мама приняла её объяснение – испытала облегчение. Скинула, встала с крышки унитаза, на котором сидела во время разговора. Снова стянула вещи, задержалась взглядом на своем зеркальном отражении. Остановилась на лице – которое как-то загадочно улыбается. На распухших губах. Скользнула пальцами по ним… Встрепенулась, забралась в душ.

Ловила струи ртом, подставляла под них плечи, спину, руки…

Усмехалась, потому что неприятные чувства сводились к вполне терпимому дискомфорту, о котором элементарно забыть. Да и удовольствия от его близости и своей желанности больше.

После душа снова был путь на носочках. Снова в спальню.

Чтобы сначала стоять над кроватью, улыбаясь, потом потянуться за отложенным ночью серебряным крестиком, который, будто уж, оплетала массивная длинная цепь. Наконец-то сжать между пальцев, почувствовав себя таким же безбожником, каким назвался сам Данила… Зачем-то прижаться губами, опустить в шкафчик тумбы.

Ей нравилось быть для него чем-то святым, чистым, неприкосновенным. Но больше всего нравится, что он не смог удержаться. Что бы ни останавливало – он себе же проиграл.

Перебираться через Данилу во второй раз Санта уже не рискнула бы – точно ведь разбудит. Поэтому постаралась устроиться с другой стороны. Аккуратно прижавшись к бедру в боксерах ягодицами, обняла себя руками, потому что одеяло – за ним, а ей прохладно.

Замерла, почти сразу почувствовав сзади движение. И не успела расстроиться, ведь очень быстро её обняли руки. Моментально стало тепло. О шею сзади потерся мужской подбородок.

Дальше там же случился поцелуй. И ниже случился.

– Ещё тебя хочу…

Данила сказал, Санта почувствовала, что и от слов, и от действий – его пальцы пробираются под футболку, гладят живот – она моментально вспыхивает…

– Можно…

Поэтому разрешает.

Поворачивает голову, ловит губы, падает на спину, приподнимает бедра, чувствует сначала скольжение ткани по ногам, потом – его тяжесть голым телом…

И он опять её любит. Они делают это молча, неспешно и очень нежно. Санта доверяется Даниле, отдаваясь чувствам, он осторожничает, играя с её телом, но волшебным образом всё угадывает. Ласкает пальцами, много целует. А когда входит наконец-то членом – Санта уже где-то высоко. Впервые кончает с любимым мужчиной, сжимая его собой.

Уже засыпая, она снова цепляется за мужскую руку и требует не уходить, не попрощавшись, потому что правда этого боится. Данила же улыбается. Прижимается к виску. И обещает.

Этого Санте достаточно, чтобы ухнуть в темноту.

На сей раз – явно надолго. Ведь когда она наконец-то открыла глаза – поняла, что в спальне светло. Он частично задвинул шторы, но оставил просвет. Сам же…

Санта повернулась на другой бок, прошлась пальцами по смятой простыне.

В спальне и не пахло порядком. Плед на полу. Там же – её джинсы, кроссовки.

Зато отчетливо «пахло» его присутствием, заставляя грудную клетку Санты вибрировать удовлетворением.

Она не уловила момента, когда Данила встал. Но он сдержал обещание – не ушел.

Прежде, чем выйти мужчине навстречу, Санта натягула домашний костюм. Дальше – быстро в ванную. Улыбалась, определяя по мелочам, что он тут был. По каплям на полу душевой зоны. По влажности развешенного полотенца. По тому, что тюбик с зубной пастой стоит чуть не там, где обычно.

Он не пытался «замести следы», и Санту это грело.

Она не сомневалась – Данила в жизни не стал бы лезть, куда не стоит, но и страдать излишней скромностью не стал. Всё сделал, как она ожидала бы от него. Не по-хозяйски, конечно, но как самый дорогой гость.

Приведя себя в порядок, к арке, отделяющей кухню от коридора, Санта шла, переживая какой-то особенный прилив нежности. Одновременно не терпелось поскорей снова увидеться, и хотелось до бесконечности оттягивать.  Потому что он же просто улыбнется – а она растает.

Подкравшись к дверному проему, Санта остановилась в нём.

Замерла, затаив дыхание.

Данила сидел на одном из высоких стульев спиной ко входу. Рядом с ним стояла чашка с кофе. Сам он был одет в джинсы, стянутую ночью наспех футболку.

Волосы ещё немного влажные – значит, его душ случился не очень давно.

Значит, он вряд ли успел заскучать.

Держит что-то в руках. Смотрит вниз, крутит…

Чувствует взгляд, наверное, потому что оборачивается.

И Санта правда немного умирает, ведь он смотрит на неё по-новому. Как на свою. И действительно улыбается, но немного грустно. Не так искристо, как хотелось бы.

Проходится взглядом, не спеша здороваться.

Им же говорит: ты мне пздц как нравишься. Но есть какое-то «но»…

Оно ускоряет Санте сердце. Оно селит тревогу. Оно заставляет её улыбку чуть померкнуть…

– Доброе утро, – Данила здоровается, встает со стула, откладывает то, что держал в руках.

Это книга. Санта её знает…

– Садись, я кофе сделаю. Уже научился…

Мужчина произносит, подходя к плите. На ней стоит всё та же кофеварка. И в голове Санты мелькает ироничное: «не верится, у нас случится кофе!».

Она послушно садится туда, где сидел он. Смотрит сначала в окно, чувствуя себя необычайно блаженно. Потом – на его чашку. Он сделал всего несколько глотков. Третий – её.

Санта надпивает и морщится. Потому что без сахара и очень отрезвляющий.

Ставит чашку обратно на блюдце, потом же скользит пальцами по глянцу обложки.

В ней – ничего особенного. Если бы не те самые «но».

Девушка открывает корешок с характерным хрустом свежего издания. Книга не зачитана до дыр. Ни одна на той полке, где Данила её взял, не зачитана. Их содержание можно спокойно найти в интернете. Их важность в другом.

«С благодарностью и большим уважением,

от Данилы Чернова Петру Щетинскому».

Там хранятся его подарки отцу. Редкие юридические издания или те, в которых публиковался сам.

Переезжая в эту квартиру, она забрала их из отцовской библиотеки.

Маме объяснять свой выбор не пришлось – просто нужно для учебы.

А на самом деле… Просто нужно было для души. Туда же Санта позже ставила то, что покупала уже сама. Его рекомендации, сделанные в постах или статьях.

Она – его сталкер. Тихони тоже сталкерят.

И он, наверное, достаточно умный, чтобы всё понять. Да и она не дура, чтобы отрицать очевидное: разговору быть.

Поэтому, когда Данила подходит, наклоняет голову, смотрит сначала на профиль, потом – в глаза, Санта убеждает себя, что готова…

Отвечает улыбкой на сомнения в его глазах. Наслаждается тем, как он придерживает её за талию.

– Ты пообещала ночью, что врать не будешь, Сант. Помнишь же?

Кивает в ответ на вопрос. Помнит всё и это тоже.

– Тогда объясни мне себя, пожалуйста. Я хочу тебя понять.

* * *

Данила не предполагал, что может стать для Санты первым. Неожиданно обнаруженное выбило из колеи.

И поначалу правда разозлило. Потому что о таком предупреждают. Потому что когда девушке двадцать один – это что-то значит, о чём-то говорит.

А он не знает, что…

Наверное, хорошему преподу надо бы тут же всё прекратить, одеться, рядом посадить. И обсудить.

Ну так, чтобы по-взрослому. Педагогично чтоб.

Но Данила – херовый педагог, как оказалось. И знаток гордых фиалок тоже херовый.

Ночью он мало спал, куда больше времени апытался сопоставить, чтобы из логики ничто не выбивалось.

Получалось… Так себе.

Многое стало понятно без её объяснений.

Например, что её дрожь, когда Данила зашел «на кофе», это не стеснительность и не невозможность отказать человеку, от которого зависит её будущее.

Это неопытность и растерянность.

Он её тогда бы трахнул – а она не призналась. И сейчас не собиралась.

Очень противоречивая. Очень много вопросов поднимающая.

Испугавшаяся угроз Альбины, готовая верить во всё плохое, что только может его окружать. В её глазах – блядуна, который спит с одной, зажимает другую. Пиявки, которая высосала из её отца все соки, а стоило ему умереть – пошла сосать в другом месте. Балабола, который чешет языком о том, во что был посвящен по секрету. Танка, который прет к успеху, не гнушаясь манипуляциями на чужих эмоциях.

И тем не менее…

Ему она отдалась.

Со всей искренностью. С неподдельным желанием. С подозрительно решительной готовностью. Которые тоже помешали ему разобраться, с кем имеет дело.

Мог ли? Наверное, да.

Она машину Ромашкой зовет… Она поехала «переживать» к маме, а не ушла с головой в вечерины.

Она слишком серьезная, как для своего возраста. Ход её мыслей слишком для него неочевиден.

Но, честно говоря, вчера он совершенно не думал о ходе её мыслей.

Он вышел из машины вслед. Себе же объяснил: просто покурить. А сам смотрел, как Санта идет к подъезду, и пальцами чувствовал, как хватает за руку, разворачивает…

Потому что «я хочу тебя себе». С тех пор, как сказал, ничего не поменялось. По-прежнему хочет. По-прежнему себя останавливает.

Получить от неё сообщение:«оно того не стоит» – было откровенно неприятно. Он сам её наталкивал именно на это решение, а когда она его приняла – разозлился.

Сторонился. Жил в принятии… Самому казалось, что уже почти.

Но это было обманчиво, потому что её совсем не обязательно звать в кабинет и задавать абсолютно тупые вопросы, которые уже не раз обсудил с Леной. Её совершенно нет необходимости трогать лично. Пусть себе стажируется. Бегает. По офису и на свиданки. С молодыми, смешливыми, легкими… С кем не надо всё взвешивать и оценивать: стоит ли... С теми, кто не связан словами её отца, которые только теперь ярко вспыхивают в памяти.

«Не представляю, что сделаю, когда жениха мне приведет… Сердце остановится, наверное…».

Пётр когда-то в шутку говорил о дочке-двенадцатилетке, Данила улыбался, не придавая значения. А теперь…

Сердце четыре года не бьется, а избранный ею «жених» – это тот же должник, которому смотреть на неё не пристало. Не то, что пальцем трогать.

Данила не тешил себя иллюзиями на свой же счет. Он для Санты – далекий от «хорошего» вариант. Он сто лет не ввязывался в прямо-таки отношения. Он сексом занимается. С теми, кто нравится. Не шлюшничает по-черному, но и обязательствами с эмоциями свою жизнь не перегружает. Когда-то он обжегся на планах строить что-то большее. С тех пор прошло много времени, которое доказало: без сложностей вполне можно жить. Он жил. А влюбился, по иронии, в дочку наставника. Которой толком и предложить-то с уверенностью в своих силах нечего.

Умение строить в нём – атрофировано. Ближайшие планы на жизнь – другие. Убежденности в том, что хоть что-то может получиться – ноль. Убежденности и в том, что преград много – сто процентов.

Санта хочет стать юристом, а может стать его любовницей. Их историю запомнят. И сколько бы ни продлилась, к ней потом полжизни могут относиться соответственно.

Вот и оставит он её – с разбитым сердцем, неоправданными ожиданиями и репутацией, полной изъянов. Потому что ей и так будет сложно: никто не понимает, что там внутри у Щетинских. А она может стать ещё и девочкой, "взлетевшей через постель".

Этого надо бы избежать.

Но она открывает дверь в подъезд, по глазам Данилы бьет яркий свет. И вместе с тем, как его становится меньше – в его грудной клетке теснее.

Вслед за Сантой к подъезду подходит один из её соседей. Решение принимается само.

Сами же несут ноги. На тот этаж. К той двери.

Палец вжимается в звонок.

Руки обнимают ту.

Губы находят те.

Она просит остаться – они как вспыхивают.

С ним такого не было давно.

С ней, как оказалось, никогда.

Но почему она позволила – ему неясно. И ему важно понять.

Он не жалеет, но Санта права: знал бы – не стал. Это обычное человеческое желание не усложнять себе жизнь. И ей тоже не усложнять.

Но теперь – это уже не вопрос, а свершенный факт. Условие, из которого предстоит исходить.

И он хочет. Просто правильно.

Без домыслов там, где можно получить признание.

* * *

Санта спала сладко, а он так и не смог себя заставить заснуть полноценно. Чтобы не мучиться – встал. Уходить не собирался – обещал ведь, что не бросит. Только со вздохом отметил пятно на сброшенном покрывале, намекнувшее: совершенно точно ошибки нет.

Вздохнул, сходил в душ. Проверил почту, мессенджеры. Даже перезвонил, куря на балконе, паре человек. Потом сидел в гостиной. Бродить и шариться не считал допустимым. Но к полке ноги повели. А может снова сердце.

И он ведь не дурак, да и память у него хорошая. Что за книги – узнал. А ещё фото нашел. Свое с её отцом. Вложенное в одну из книг. Он такое не дарил. Щетинский тоже вряд ли стал бы сентиментальничать. А если да – то там должны были быть фото с другими людьми.

Или просто отца.

Но нет.

И в отличие от умницы, у него по логике – твердая пятерка. А ещё он не спешит.

Сначала возвращается на диван. Думает. Потом – с книгой – идет на кухню. Варит себе кофе. Делает несколько глотков, оборачивается…

Санта думает, что движется бесшумно, и может так и есть, но он её нутром чувствует. И желание её чувствует. Она хочет тепла. Такого, как ночью.

Он хочет его дарить. Но ему мешает зуд на подкорке. Ему нужно поговорить.

Санта садится на «его» стул, отпивает с улыбкой из «его» чашки. Гладит его книжку…

Она умиротворена. Она магнитит.

Данила сдается, подходит, прижимается, смотрит в лицо… Хочет честности, как обещала.

Не боится ничего, как самому кажется, но предчувствует, а может просто знает: Санта – об удивлении. Его, так точно…

Данила просит:

– Объясни мне себя, пожалуйста. Я хочу тебя понять.

Санта же вздыхает. Не спешит отвечать, но и сбегать не решается. Настраивается. Смелости набирается. И это так забавно… Ночью совсем ведь не боялась…

– Если бы я сказала – ты не стал бы…

Санта произнесла то, что уже говорила, посмотрела чуть виновато, но так, что становится ясно: она о своем поступке не жалеет. Понимает, что это не совсем честно, но сожаления в ней нет. Впрочем, как и в Даниле. Он хмыкает.

– Не стал бы. Ты права.

– Ты и так постоянно говоришь, что я – святая. Я не хочу быть для тебя святой.

Санта сказала будто с легким укором, Данила впервые получил возможность «услышать» себя её ушами. В жизни не подумал бы, что это её царапает. Хотя это ведь правда. Он себя же от неё отгонял святостью. А оказалось – она ещё святее, чем он предполагал.

– А чего ты хочешь, Сант? Честно… Без утаек…

Данила спросил, блуждая по лицу, Санта чуть стушевалась. Во взгляде – проблеск жадности. Губы быстро сжимаются, будто она не позволяет себе произнести первый пришедший на ум ответ. И это немного расстраивает. Её первые ответы всегда стреляют в цель.

– Я хочу тебя. Себе.

Из уст Санты его слова звучат иначе. Не как констатация, а как просьба. Она же сквозит из глаз.

– Хочу тебя любить в открытую.

Санта снова просит – голосом и взглядом. Данила их выдерживает.

Оба знают – он не бросится тут же уверять, что да, и что взаимно. И на всю жизнь.

– Нам в открытую нельзя, Сант. Ты же понимаешь…

Реагируя на фразу, Санта кивнула. Потом – задержалась взглядом на раскрытых ладонях, которые устроила на коленях.

– Я уйду из Веритас. Ты для меня важнее…

С её губ слетает новая «смелость», Данила чувствует, что его дрогнули. И так же – сердце. И дело не в потешенном самолюбии. Его трогает Сантино понимание, что они живут в мире компромиссов и жертв, и искренняя готовность выбирать его.

– Я отвечу «Костенко»… Если они возьмут – хорошо…

Санта продолжила, снова вскинув взгляд. Данила на секунду закрыл глаза, принимая дурное решение… Дурное, но рисковать должна не она. И жертвовать тоже.

– Не надо. – Мужчина начал, уловил, что Санта кривится. – Останешься в Веритас, Сант. Я тебя не отпускаю. И я тебе доверяю.

– А если узнают?

– Мы будем работать. Ты – не будешь манипулировать. Я – жалеть. Не получится – вернемся к обсуждению…

Говоря, Данила видел, что по лицу Санты гуляют сомнения. И в себе, и в удачности плана. Она ищет подвох. Но подвоха нет. Он правда хочет ей добра.

– Хорошо... Но ты не понял... Я хочу любить в открытую для тебя же… Не для кого-то…

Вернувшись к брошенной ранее фразе, Санта ее повторила, уточнив.

Данила тоже повторил – мысленно. Нахмурился слегка, слушал дальше.

– Моя девственность ни к чему тебя не обязывает. Но я и объясняться не стану. Ты сам говорил: каждый должен жить жизнь, как хочет, а не как велит статистика. Я захотела ночью. Я захотела с тобой.

– Спасибо…

Данила сказал тихо, Санта чуть нервно улыбнулась. Вздохнула каскадом, снова посмотрела в его лицо.

– Мне сложно тебя понимать, я часто ошибаюсь. Но ночью ты меня хотел. Мне кажется, всё было правильно. Не о чем жалеть…

– Я не жалею, Сант. Я хочу понять, что нам делать дальше.

Заброшенная Данилой удочка опустилась в прозрачную воду. Поплавок застыл на глади… Санта ничего не говорила, но Чернову было понятно: она не знает.

Что просить. Чего требовать. Как быть.

Они оба поддались порыву. И оба не знают, куда выворачивать дальше. Нет смысла делать вид, что между ними – химия, которую они дружно утолили. Здесь большее...

Санта повернула голову, фокусируя взгляд на обложке книги. Данила посмотрел туда же…

В кухне было тихо. Снова забурлила кофеварка…

Санта совершила попытку встать, чтобы выключить, Данила придержал за талию, получив в ответ просящий взгляд…

– Хорошая книга, да?

Спросил, смотря прямо. Моментально уловил румянец. И что его Свет кусает губу… Набирается смелости, смотрит в глаза, держа ногу так, будто он в любой момент может отпустить руки, и есть опасность свалиться…

–  Не знаю. Я ещё не читала…

Санта сказала честно, её щеки честно же порозовели. И дальше можно не спрашивать, уже додумать. Но лучше начистоту. Хотя бы сейчас уже начистоту.

– Давно – это сколько, Санта?

Поэтому Данила повторяет вопрос, ответ на который уже однажды не добился.

Санта напрягается. Перестает дышать. Смотрит над его плечом…

Он готов поклясться: сейчас у нее и сердце бьется быстрее, чем билось ночью под ним.

Потому что обнажать тело – легче, чем обнажать душу. Но он нагло хочет себе всю.

– С пятнадцатого апреля…

Санта произнесла совсем тихо, осмелев достаточно, чтобы сделать это – смотря в глаза. И Данила откуда-то точно знал: его растерянность делает больно.

Он хмурится, думает…

Он не помнит, что было пятнадцатого апреля.

– Я не понимаю.

Данила признается, впитывая её закономерную горечь. Но она не сдается. И она не бросает на полпути.

Она искренняя. Честная. Смелая.

– Две тысячи шестого года.

Шепчет еле-слышно. Смотрит беззащитно.

Дает постепенно понять: всё, что происходит с ними – это не стечение обстоятельств. Не злая шутка судьбы. Не урок для него. Всё куда проще и куда сложнее.

– Я впервые тебя увидела…

Любимые папами дочки никуда не спешат.

Они делают выбор.

Пятнадцать лет назад Санта сделала свой.

Она решила, что будет любить его.

Глава 30

Глава 30

– Ваш столик… Хорошего вечера…

Администратор зала подвел гостей к одному из немногочисленных столиков в помещении с приглушенным, интимным даже, освещением.

Улыбнулся мужчине, чуть склонил голову, обращаясь к его спутнице, после чего деликатно отошел, позволяя переброситься парой слов и определиться с заказом.

– Не волнуйся, всё хорошо…

Санта и сама не замечая этого, провожала его взглядом, пока Данила не обратился к ней, скользя пальцами от голого плеча вниз до запястья, сжимая его в своих пальцах, поглаживая…

Возвращая в реальность. Возвращая к себе.

Он улыбнулся – Санта улыбнулась в ответ, пусть и по-прежнему нервно. После чего мотнула головой, вновь обретая смелость, садясь на обитый бархатом стул.

Сегодня у них с Данилой – первое свидание. С той судьбоносной субботы прошла неделя. Сегодня – новая.

В то утро Данила уехал почти сразу. Дела. В том, что не сбегает, а именно спешит, Санта отчего-то не сомневалась. Впрочем, как и в том, что своим признанием знатно огорошила.

Конечно, он подобного не предполагал. Конечно, не бросился заверять во взаимной вечной, но не отстранился и холодным не стал.

Задал ещё несколько вопросов, на каждый из которых она ответила абсолютно честно.

Он этого не помнил (что нормально), но впервые они встретились, когда её мама отмечала День рождения. Пётр был дома, у них – праздничный торт и гости. А Данила приехал, чтобы срочно подписать документы у шефа. Навстречу вышел старший Щетинский. Санта по своей привычке поплелась следом. Если отец дома – она не упускала возможности поработать его хвостом. Мужчины говорили о чём-то между собой. Ей Данила просто подарил улыбку. Подмигнул.

И улыбки ей хватило. Очень надолго, как оказалось.

Санта не стала врать: себе же клятв быть всегда верной ему (пусть он об этом и не узнал бы) не давала.

И как прекрасно помнила обстоятельства первой встречи, так же – как её чувство преображалось. Из совсем детского "выйду замуж за него" до подростковой злости, потому что ей хотелось увлекаться, как увлекаются все. Она пыталась, давала шансы, но ничего из этого не получилось... Всё было "не то".

Дальше было обреченное принятие и волевое решение: восторгаться им можно, как профессионалом, а свою пусть не такую яркую и болезненную, но даже лучше, что спокойную, любовь она ещё встретит.

Пришла на стажировку не потому, что там он, а скорее вопреки.

Молчала бы и дальше, ведь глубина своих чувств к нему – это не то, чем она гордится. И не то, чем хотела бы его привязать.

Ей не нужна жалость. Ей нужна только такая же искренность, как живет в ней. Если он готов попытаться в себе её найти – она будет самым счастливым человеком в мире.

Он, кажется, решил рискнуть.

Не названивал ей каждые полчаса. Они в принципе за эту неделю почти не виделись, обменялись парой сообщений. Раз Данила её набрал – предупредил, что несколько дней не будет в стране. Важная поездка.

И в офисе он по-прежнему был не настолько уж частым гостем. Они пересеклись несколько раз. Вели себя, как это было бы правильно – вежливо, но без явных указок на то, что их что-то связывает.

Санте важно было оправдать доверие. Данила позволил ей остаться в Веритасе. Она ни за что в жизни не хотела бы его подставить.

Наверное, поэтому вот сейчас волновалась особенно.

В четверг вечером он появился в офисе ближе к концу рабочего дня. Зашел в их опенспейс…

Санта видела, что разговаривает с одним из их старших, пусть отгоняла от себя, но в голове всё равно крутилась настойчивая невысказанная просьба, чтобы хоть бы посмотрел…

А он не просто посмотрел, он произнес негромное: «Санта, ко мне зайди, пожалуйста»… Разбудив дремавший все эти дни улей в солнечном сплетении.

Они шли по коридору на расстоянии. Данила с кем-то здоровался, Санта смотрела перед собой, считая собственные вдохи, чтобы отвлечься.

Когда она оказалась внутри (снова в том же кабинете, который в последний раз покинула после скандала), Санта зависла взглядом на месте, где уже нет фотографии… Она видела «дыру» даже вопреки тому, что в помещении темно. Услышала щелчок замка, закрыла глаза…

Почувствовала руки на талии, как губы врезаются в скулу…

– Привет…

Дальше – шепот…

И как разом укутывает.

Потому что, как оказалось, всю неделю сомневалась. Волновалась. Ждала. И только теперь убедилась: не показалось. Не привиделось. Всё правда.

Дальше пары первых прикосновений Данила не пошел.

Даже в губы не целовал. Будто и самому просто надо было убедиться в том же.

После первых секунд наедине в полумраке – включил свет. Спрашивал, как дела и что она делает в субботу. Потому что… Он хотел бы пригласить её на ужин.

Как казалось Санте, это – неоправданно опасно, они же должны быть аккуратны, но она, конечно же, не отказалась.

Была счастлива. Сильно волновалась, ответственно готовилась.

Долго ждала его сообщения «я под домом», сидя на полке в прихожей. Потому что готова была практически за час.

Обретенным с ним опытом и тем, что у них, кажется, зарождаются отношения, ни с кем не поделилась. Даже с мамой.

Шла по асфальту в сторону знакомого джипа, будто канатоходец по натянутой веревке, боясь оступиться, чувствуя его внимательный взгляд. Мешая страх с удовлетворением.

Говоря честно, она тогда почти смалодушничала, почти брякнула, что поужинать можно и дома. У неё. Но сдержалась, доверившись.

Немного расслабилась, когда увидела, куда они приехали.

Это был очень дорогой ресторан. Здесь в жизни не появится случайный человек. Она и сама здесь не бывала, но слышала от отца и университетских подруг, чьи родители занимаются серьезными делами, сидят на высоких постах.

Здесь чтят приватность. Здесь самый настоящий фейсконтроль. За соседним столиком Гришу не встретишь…

Эти размышления казались Санте чуть грустными, ведь они с Данилой не сделали ничего плохого. И делать не собирались. Им нечего скрывать.

Но правила игры она принимала. Понимала, на самом деле, насколько это важно.

Узнай её братья, что они с Черновым вместе – воспримут это на свой счет. И это будет иметь куда более плохие последствия, чем любое шушуканье за спиной. Причем скорее даже для него.

Скользя взглядом по меню, Санта на каждой позиции приходила к выводу, что есть совершенно не хочется. Но и ничего не заказывать было бы глупо.

Поэтому она кое-как сделала выбор.

Улыбнулась официанту, озвучивая. Потом слушала, как то же делает Данила. И смотрела…

Не заметила, как залюбовалась. Чуть покраснела, когда он закончил, перевел взгляд на неё, подмигнул, улыбаясь…

– Ты очень красивая сегодня, Санта…

Сказал, став серьезней. Заставляя её сильнее зардеться, а ещё в очередной раз впитать слова кожей. Той, по которой он скользит взглядом – по плечам, ключицам, шее…

Она специально одела платье на бретельках. Не вульгарное, таких в её гардеробе нет, но достаточно открытое, чтобы не давать ему покоя. Чтобы напоминать.

– Тебе и прическа идет, и платье.

– Спасибо…

Отвечая на комплимент, Санта еле-еле улыбнулась, после чего снова рискнула поднять взгляд и встретиться с его.

После всех откровений – телесных и душевных, это делать должно было бы легче, а ей как сложней. Память возвращает в недавнее прошлое. И нестерпимо хочется повторить. Но надо держать язык за зубами, ведь он пытается делать всй правильно для неё. Чтобы красиво. Чтобы как у людей... Чтобы как положено с "папиной принцессой".

– Как дела?

Данила задает максимально общий вопрос, Санта на секунду зависает. Потому что… Хорошо. А сейчас особенно. Но ещё недавно даже мысли бы не допустила, что подобное возможно.

Рядом с ним сидеть. Смотреть в глаза. Получать комплименты. Не искать в них подоплеки.

– Вы с Сашей как?

Не получив ответ на простейший, Данила задал уточняющий.

– Всё хорошо. Мне так кажется. Александр мной доволен вроде бы… Он хвалил…

Александр – тот старший юрист, к которому Санту «приставили» изначально. Ей было с ним комфортно, но в состояние вещей вмешался приход Примеровой. Неудачный со всех сторон, как оказалось. Вернувший многое на исходные. В частности, и её подчинение другому человеку, под чьим началом тоже ответственно, но на душе спокойно… И какое же это блаженство.

– Мне он тебя тоже хвалил. Я рад…

В разговоре наступила пауза. Санта позволяла себе же вдоволь отзвенеть реакцией на его слова, к их столику принесли вино и первый курс блюд.

Данила ел с аппетитом, Санта – им разгоралась в процессе. Потому что ценник в заведении не просто так заоблачный. Каждая тарелка – отдельное впечатление. Но главное всё равно не в них…

– Ты крестик не нашла, да?

Данила спросил, Санта мотнула головой, смотря при этом вниз.

Она была с ним предельно искренней, рассказывая о своих чувствах и мотивах. Но в одном  смалодушничала.

Как бы ни убеждала себя, а не была уверена на все сто, что он к ней сам вернется. Поэтому в том, что спрятала крестик, не призналась. Оставила как бы мостик. Привычно трусливый. Очевидно читающийся, но смелости нужно набираться постепенно. Она и так невероятно шагнула вперед.

– Жалко…

Комментарий Чернова заставил почувствовать укол совести. Закусить покрытую блеском нижнюю губу… Но всё равно сдержаться.

– Я ещё поищу…

Пообещать, получить в ответ кивок…

– Спасибо. – И благодарность. – А за машиной ты не ездила?

Дальше Санта ощутила уже облегчение из-за того, что тема сменилась. А значит, она снова может смотреть в глаза и честно говорить…

– Нет. Выходные дома была. В будни некогда.

– И как ездила в Веритас? – Данила задал вопрос, откладывая приборы. Санта то ли увидела, то ли придумала, что чуть нахмурился.

– На метро. Так быстрее даже. Утром пробки, долго ищу, где можно припарковаться. А так нырнула – вынырнула, уже на месте…

– Хочешь, отвезу тебя завтра?

Реагируя на предложение, Санта уверенно мотнула головой. Пока он не успел воспринять на свой счет – посмотрела извинительно. В ответ получила… Улыбку. Понимающую, с кем имеет дело.

– Я бы высадил тебя за пару домов. Просто чтоб сама не моталась…

Данила уточнил, Санта снова испытала прилив вины. Она ведь не стыдится, что с ним связалась. И понимает, что он точно так же не стыдится её. Просто пока посвящать мир в их отношения неуместно.

– Я сама съезжу. Спасибо. Не волнуйся…

Санта заверила, Данила сделал глубокий вдох…

– Ты вообще самостоятельная, умница…

И прокомментировал беззлобно, хоть и с легким неодобрением. Возвращая к своему же «учись принимать».

Но она и учится, на самом деле. Просто постепеннее, чем он бы от неё ждал.

Их первый совместный ужин прошел прекрасно. Вопреки неправдоподобным опасениям Санты их столик действительно никого не интересовал, кроме обслуживавшего официанта. Кухня – достойная высших похвал. Вино – идеально пьянящее. С каждым новым глотком Санта позволяла себе всё более долгие взгляды, такие же фразы, смелые мысли.

Десерт поставил финальную точку. Он был очень вкусным, но при всем желании доесть его Санта не смогла бы. Растягивала удовольствие, безумно боясь момента, когда придется уходить. И его же ожидая.

Потому что ей нравилось быть рядом с Данилой. И потому что после ужина с ним не хотелось прощаться.

* * *

– Тебе не холодно?

Данила спросил, когда машина уже ехала по вечернему Киеву. Санта была совсем не против, чтобы медленней, но казалось, что Чернов её стремление не разделяет. Из-за этого становилось немного грустно.

Хотелось, чтобы он тоже откладывал момент разлуки. После которого – такая же неделя без намека на контакт. А может даже не одна. И как их проводит Санта – понятно. В ожидании. А вот он…

– Нет…

Будто противореча себе же, Санта обняла плечи руками, чувствуя, как кожа покрывается мурашками. Но не из-за холода (ей наоборот немного жарко – вино ударило в кровь), а из-за липких мыслей, которые всё это время усердно отгоняла.

– Как с поступлением дела?

Следующий его вопрос показался совсем неожиданным. И по-особенному тронул. В нём читается небезразличие.

– Потихоньку…

– Успеваешь?

– Да. Странно, наверное, но я почти не волнуюсь на этот счет.

Можно было остановиться на коротком «да», но Санте захотелось продлить хотя бы разговор.

– Почему странно? Нормально быть уверенной в себе…

Данила произнес, как само собой разумеющееся, даже плечами пожал, Санте же оставалось только улыбнуться. Потому что подобное нормально – для него. А для неё как раз странно. Она привыкла искать в себе проблемы. Это вроде как хобби…

– Я была безумно уверенной, подаваясь на стажировку. Только первые пять отказов меня немного отрезвили. С тех пор я предпочитаю гасить излишний энтузиазм…

Санта поделилась сокровенными сомнениями, потом же с любопытством смотрела  на реакцию Данилы. Будет ли. Какой.

Он тоже посмотрел. В салоне заискрило. Его лукавыми смешинками. Невозможностью Санты им противостоять…

Улей зажужжал громче. Стало немного приятней…

– Ты не туда подавалась… Целиться сразу нужно в звезды… Незачем размениваться…

Данила расплылся в самодовольной, Санта же капитально не сдержалась – сначала фыркнула, потом рассмеялась.

Как-то для себя же неожиданно и практически до слез. Которые толком не смахнешь – глаза накрашены.

Поэтому приходится запрокидывать голову, часто моргать, чувствуя, как зубы сушит воздух.

А когда резко опускаешь голову – цепенеть и сглатывать, потому что на тебя смотрят, позабыв о дороге. Бродят по телу. Сминают губы. Ныряют в глаза.

Дают понять: двузначность не привиделась. Сейчас он одобряет её стремление целиться в звезды. В них же попадать.

Он сам – та ещё звезда.

Тело Санты тут же слабеет. В голове селятся странные мысли. Хочется остановить мгновение. Машину. Очень сильно – прижаться к нему. Так, будто они снова в её коридоре.

И там тоже очень хочется оказаться. Заново то же пережить, а может снова вдвоем, но ещё лучше…

– Данил…

Санта окликнула мужчину, когда он вновь занят был дорогой. На неё не посмотрел, просто подтвердил, что услышал, еле-заметно кивнув.

Он никак не отреагировал на то, что она обращается к нему без отчества, да и вернуться «на вы» после случившегося не может… Но для самой каждое такое обращение – это автоматически сжавшееся от нежности сердце. И каждый раз Санте не верится, что перейти черту оказалось так просто…

– Я вспомнила… Крестик мог под комод закатиться. Я там не смотрела…

Санта говорила, бесстыже смотря на мужской профиль. Кровь бурлила. В ней бурлило вино. А ещё так бурлила любовь смешанная с желанием. И вот сейчас ей стыдно не было.

Даже с учетом того, что когда в ответ смотрит Данила – в его взгляде читается легкая ирония и понимание, что она делает…

Врет же… Нагло врет.

Но он позволяет…

Молчит. Ждет, когда предложение будет озвучено полностью.

– Если у тебя есть десять минут – подожди. Я проверю, принесу… Или поднимись…

– На кофе…

Данила прокомментировал, улыбнувшись, Санта почувствовала прилив нежности и желание рассмеяться, но сдержалась. Сжала губы, переждала…

– Для кофе поздно…

Ответила… Повторяя его же слова.

– А повину сегодня ты…

И снова чуть покраснела, потому что Данила опять пробегается взглядом, ей снова жарче. Щеки снова ярче…

Но, кажется, он не принимает её откровенный пас...

Машина проезжает один из светофоров, Санта скашивает взгляд, следя за тем, как пересеченная улица отдаляется…

Они едут ко второму перекрестку…

И там происходит то же самое.

Как и на третьем.

Каждая из этих улиц – необходимое условие, чтобы она попала домой. Каждую из них Данила проехал, не засомневавшись.

– Мы ещё куда-то?

Санта знала: можно не спрашивать и просто наблюдать. Но не в их с Данилой случае. Ответы не пугают так, как сомнения.

Но он почему-то не спешит отвечать.

Автомобиль несется по крайней левой, разгоняясь до ненаказуемых девяноста. Санта прислушивается к тишине салона и к тому, как её сердце ускоряется. В голове мелькает, что Чернов – немного садист. Любит игры на её нервах. Но она любит его. Поэтому всё прощает.

– У меня тоже есть вино, Сант. Вечер же свободен, правда?

Данила спрашивает, хотя надо было раньше.

Но самой Санте становится смешно от мысли, что она может из вредности ответить «нет». Конечно, её вечер свободен. Точнее конечно, он занят только им. Но его предложение, такое предсказуемое, внезапно бьет по нервам. Ведь это серьезно. И это…

Исключительно его инициатива.

Ему не нужен крестик. А вот она – нужна.

Вслед за первым испугом приходит радость.

Данила поворачивает голову, смотрит, вопросительно приподняв бровь… А Санта просто улыбается, глядя на его пальцы на руле…

Думая о том, что сегодня ей было мало его прикосновений. А ещё, что сегодня же их будет больше…

– Не волнуйся. Не хочешь — говори, домой отвезу…

Чернов расценил её молчание неверно. Озвучил то, в чём Санта и сама не то, что не сомневалась, а чего боялась искренне. Теперь перспектива попасть в скором времени домой казалась ещё более унылой. А вот к нему…

Взгляд Санты взметнулся. Встретился с мужским.

– Не скажу. Ещё вина хочу…

Санта перебила, произнося утвердительно. Дальше же – глазами:

– И тебя ещё хочу.

Зная, что взаимно.

Глава 31

Глава 31

– Проходи, Сант. Здесь безопасно…

Реагируя на легкую колкость, произнесенную Данилой из-за спины, Санта улыбнулась, дальше же сделала шаг в квартиру.

Замялась не из-за страха или скромности. Просто… Ловила момент.

Никогда ведь всерьез не думала, что окажется в его доме при подобных обстоятельствах.

А сегодня…

Практически ночь. Они поднялись вместе. Он сам пригласил.

Закрывает дверь, бросает небрежно ключи, обходя её – проезжает пальцами по всё той же голой руке – от плеча до коротких темных ноготков…

Смотрит в глаза, улыбается… И Санта улыбается в ответ, переживая прилив желания.

– Ванная здесь.

Данила проворачивает свободной рукой включатель, не спеша убирать пальцы с её кожи, кивает в сторону одной из дверей.

– Уверен, со всем разберешься.

Первым рвет зрительный и телесный контакт, проходит вглубь квартиры, параллельно доставая мобильный, проверяя что-то на нем.

Деликатно позволяет провести несколько минут наедине с собой за закрытой дверью.

Санта этой возможностью пользуется.

Замыкается в ванной, прижимается спиной к двери. Самой кажется, что абсолютно не волнуется, просто счастлива до невозможности, но когда поднимает руки, с улыбкой отмечает – пальцы-то дрожат…

Вот тебе и вся смелость…

Но какая к черту разница?

Оттолкнувшись от двери, Санта подошла к умывальнику.

Девочка в ней отметила, конечно, что квартира у него красивая. Для неё – темноватая, наверное, но ему соответствует.

Этот санузел, похоже, гостевой. Потому что его личных вещей в нём нет. А где есть…

От мысли, что сегодня она может это узнать, даже закружилась голова. А может это всё остаточно винное. Но стоило вскинуть взгляд в зеркало, как Санта тут же уткнулась в слегка лихорадочно разрумянившееся щеки и слишком блестящие глаза.

И причина тут не в вине всё же. Не в вине.

От ванной дальше по коридору Санта шла сама. Куда – было понятно.

На свет. И на звук.

Он стоял спиной ко входу в большой совмещенной комнате. Здесь и кухня, и большой высокий стол. И диван с плазмой. Понятно, что сделано так не с целью экономии пространства. Его тут – в достатке. Скорее, чтобы не создавать лишние преграды там, где в них нет необходимости.

Несколько дверей, скорее всего, ведут в спальни или, возможно, кладовые/гардеробные, но сейчас они интересовали Санту минимально. Куда больше – мужчина.

С интересом разглядывающий собственный винный шкаф. Державший телефон у уха, успевший с кем-то о чем-то заговориться…

И в этом была какая-то особенная расслабленность, а ещё доверие. Ведь к ней можно повернуться спиной. При ней не страшно проболтаться…

Чернов, наверное, ни о чём подобном не думал, а Санту проняло.

Почти так же, как его взгляд, когда повернулся, держа в руках бутылку.

Дальше, опустив её на стол, потянул с подвесного держателя один бокал. Перевернул его ножкой вниз уже на столе…

Откупорил бутылку, налил…

Только потом скинул вызов, попрощавшись, чтобы отложить мобильный на другой стол – кухонный.

Который, почему-то Санте казалось, чаще всего стоит без дела. Данила вряд ли кулинар.

* * *

Санта села на высокий табурет, потянулась к ножке бокала…

Не была знатоком, пусть и любила хорошее. Но сегодня захотела сделать гостеприимному хозяину приятно. Приподняла, пустила вино волной по стенкам, поднесла к носу, вдохнула, прикрыв глаза, прижалась губами к стеклу…

– Вкусное. Спасибо…

И врать не пришлось. Потому что действительно очень.

Санта произносит искренне, во взгляде Данилы прочла «я и не сомневался».

– А ты будешь?

– Я должен ещё домой тебя доставить.

Чернов пояснил, сердце Санты ускорилось. И взгляд, судя по всему, поменялся. Потому что Данила потянулся к щеке, проехался по скуле пальцами…

– Тебе там было некомфортно. Здесь должно быть проще.

Мужчина сказал буднично, а у Санты сжалось сердце. Она ведь не просила об особом отношении для себя. Но он старается. И не потому «не принял ее пас», что не хочет близости. Просто не хочет сводить свое отношение к сексу. Это… Трогает.

– А у тебя как дела?

Следующий вопрос Санты был произнесен торопливо. И явно для Данилы неожиданно. Его брови взлетели, он удивился.

– Ты спрашивал о моих делах. Я о твоих – нет. Но мне тоже интересно. Всё хорошо?

Уточнение девушки заставило Чернова снова улыбнуться. Скользнуть большим пальцем по скуле напоследок, после чего убрать.

Сзади мужчины стоял такой же табурет как тот, на котором сидела Санта, но отдаляться он не торопился. И это чертовски радовало.

– Всё, как всегда.

Ответ Данилы – типичный. А у Санты в голове проскакивает, что рано или поздно это «всё, как всегда» может начать неимоверно бесить (прим. автора: о да, детка, поверь, очень даже может).

И это же вызывает улыбку.

Санта снова тянется к бокалу, делает глоток в тишине, смотрит поверх стекла на Данилу… Его пристальный и адресный ответный не дает успокоиться улью. Внутри – волнения. Ещё немного и гудящие крылатые начнут  прорываться. И вот это предвкушение – просто фантастически приятно.

– Такие ответы не очень помогают в разговоре…

Реагируя на колкость от умницы, Данила усмехнулся. Сделал движение вперед, его ладонь опустилась на голую девичью коленку, чуть проехалась, пробираясь под ткань платья…

Санта непроизвольно сжала ножку бокала сильнее, затаила дыхание.

– Поверь, стараюсь, как могу…

Практически незаметные движения мужских пальцев на коже, а ещё на то, как взгляд Данилы с каждой секундой будто теплеет, заставили Санту сглотнуть, сдавая собственное волнение с потрохами. Дальше – она залпом осушила бокал.

Поставила на стол, следила, как Данила снова подливает.

– Очень вкусное. На самом деле…

И пусть может поглумиться над её комментарием, кивает серьезно. Так же смотрит.

– Я знаю. Я впервые у вас дома попробовал. Твой отец угостил…

Говорит обыденную вещь вроде бы, а Санту внезапно сковывает. Она видит, что взгляд Данилы становится более пристальным, он будто проверяет…

Санта знает, что. И в ней первой действительно поднимается боль. Следом – злость… Но она умеет работать с собой и над своими недостатками. Закрывает глаза, вздыхает. А когда её глаза снова встречаются с глазами Данилы – в них штиль. Губы растягивает улыбка…

– Я рада, что папа когда-то выбрал тебя. Он не прогадал.

Звучит жизнеутверждающе. Даже, кажется, немного неправдоподобно. Потому что Данила смотрит иронично, Санта же пожимает плечами.

Если отбросить всю шелуху, она считает именно так.

– А ты?

Следующий вопрос становится для Санты неожиданным. Она замирает. Думает… Понимает. Вздыхает…

– Я по-прежнему не жалею.

– Это хорошо…

Данила говорит неопределенно, после чего его рука съезжает с женской коленки. Сам он – отступает. И пусть понятно, что передвижение в пределах квартиры не может значить разлуку, но Санта переживает сожаление из-за того, что он отдаляется.

Данила подходит к аудиосистеме, включает, клацает – на ней и прихваченном по пути телефоне. Проходит мгновение – и комнату заполняет музыка. Как обволакивает, тоже бежит по коже электрическими разрядами…

И пока Чернов возвращается к столу, печатая что-то на мобильном, Санта в очередной чертов раз набирается смелости.

Тянется к рельсам держателя за бокалом для него. Ставит рядом со своим, наполняет.

Ловит вопросительный взгляд, краснеет…

– Так нечестно. Не хочу быть пьяной в глазах трезвого. Условия должны быть равными.

Конечно, она юлит. Конечно, имеет в виду совсем не это, не этим руководствуется, но Данила принимает правила.

Пробует свое же вино, взглядом проходится по ней…

– «Условия должны быть равными»... Вас этому на юрфаках ваших учат?

Задает вопрос, заставляя Санту улыбнуться сначала, потом фыркнуть.

Ведь по сути он иронизирует, повторяет стандартную, набившую оскомину, реакцию обывателя на пафосные речи начинающих энтузиастов их общей профессии…

– Чему нас там только ни учат…

Ответ Санты – ни о чём. Но Даниле содержательный и не нужен.

Они снова близко. Он к ней не прикасается, но его нахождение рядом всё равно пьянит лучше любого вина.

За которым он снова тянется, ведь её бокал требует обновления, но Санта оказывается быстрее.

Хватает за ножку, допивает. Дальше – красиво (как самой хочется верить) спрыгивает со стула, направляется к мойке.

Она правда не хочет терять голову. В приоритете: всё помнить. Всё ощущать. Ей не нужно больше вино. Оно – всего лишь предлог.

Струя из смесителя ударяет по дну бокала, быстро его наполняя. Санта споласкивает, стряхивает, задвигает вглубь по рельсам…

Собирается вернуться. Она даже тему придумала, но не успевает…

Как когда-то давно на другой кухне, Данила подходит к ней сзади.

И её опять обволакивает.

Его теплом. Запахом. Мужские ладони идеально ложатся на талию. Спускаются вниз по бедрам, возвращаются на место, а потом снова вниз…

К голому плечу прижимаются губы…

Санте кажется, что он наконец-то делает то, что хотел весь вечер. Что ему её тоже чертовски не хватало.

– Останешься, да?

Данила спрашивает, улей в солнечном сплетении трещит по швам…

Мужчина и без слов всё понимает, но слова ему тоже нужны.

– Останусь…

Санта отвечает тихо, дальше же закрывает глаза, чтобы лучше чувствовать.

Как Данила целует в шею, как гладит бедра, как проходится по обратному маршруту – от запястий вверх до плеч, по ключицам проезжается, сильнее вжимая в себя…

Они могут начать прямо здесь и прямо сейчас. Санту это не смущает. Хочется. Но сдерживает одно «но».

О котором через минуту она уже не найдет в себе сил спросить.

Поэтому нужно сейчас.

Поэтому сейчас она снова смотрит перед собой, чуть отклоняется…

Данила улавливает её колебание. Тоже тормозит.

– Ты мне скажешь правду?

Санта задает вопрос, явно удивляя. Получив кивок, который различает в глянцевом отражении, выдыхает…

– Ты был с кем-то?

И спрашивает. Потому что не спросить не может, пусть ответ и способен сделать адски больно.

* * *

Этот вопрос откровенно мучил. Всю долбанную неделю по-особенному сильно. Ведь для неё это уже было бы предательством. А для него?

Что, если он вполне для себя допускает спать с кем-то ещё, пока они… Присматриваются?

Возможность такого развития события – очень далека от того, чего хотелось бы Санте. Но и исключать нельзя. Поэтому…

Озвучить свои сомнения было сложно, но куда сложней оказалось прислушиваться к тихой музыке, понимая, что ответа нет.

Пальцы Данилы придерживают её за плечи. Сам он не двигается. Она смотрит вниз – на столешницу. Он, наверное, в её склоненный затылок. И в голове Санты проскальзывает малодушная мольба: «соври»… Потому что резко становится понятно: она не готова. Она себя переоценила.

Мужчина вздыхает, немного расслабляет хват, просит повернуться…

Первую секунду Санта сопротивляется ему. Дальше – себе, подчиняясь.

Разворачивается, вскидывает подбородок и взгляд. Смотрит.

– Тебя интересует, сплю ли я с кем-то, кроме тебя?

Данила повторил её же вопрос, обнажив суть, которую сама Санта припорошила флером деликатности. Прозвучало грубее. Больнее. Но она кивнула. Потому что да.

– Нет, Санта. Я не сплю.

И пусть ей может быть хотелось бы сохранить видимость легкого безразличия, когда Данила ответил – Санта откровенно выдохнула. Закрыла глаза, чуть задрожала… Почувствовала слабость в теле.

Только сейчас поняла, насколько для неё это было важно. И насколько она не верила, что получит такой ответ.

Откровенно больно было отмахиваться от мыслей, которые приходили вечерами. Что вот сейчас он может… После неё. С кем-то ещё…

Пальцы Данилы поддели подбородок, он как бы просил открыть глаза и посмотреть в лицо. А Санте стало страшно, что она даже расплакаться может, и это будет глупее некуда.

Это в очередной раз обнажит её бесконечную ранимость перед ним.

Но она не умеет ему сопротивляться.

Поэтому снова делает, как он хочет.

– Я с тобой хочу попробовать, Сант. Честно хочу. Хочу честно. Я не сделаю гадость в ответ на искренность. Это я обещаю…

«Не обещаю только, что так же полюбить смогу».

Данила не озвучил, Санта сама поняла. Но пока… Ей уже было достаточно. Ей уже стало хорошо.

Она смотрела в глаза, ощущая, что становится легко-легко. На душе и под крыльями. Которые расправляются. Её спина снова ровная. Подбородок можно не держать. Мужские пальцы опускаются на плечи, едут вниз…

Данила чуть тянется, Санта – навстречу.

Они не прижимались друг к другу губами с прошлой субботы. И сегодня – как в первый раз.

Губы встречаются, улей волнуется в предвкушении.

Санта обнимает Данилу, он притягивает её к себе…

С каждой секундой целует всё настойчивей, всё сильнее вжимается в тело. Отрывается неожиданно, смотрит искристо, склонив голову и прищурившись…

– Под комодом не смотрела значит, да?

Санта знает, что он делает. Хочет засмущать. Но она слишком себя же накрутила возможностью «измены», слишком же сейчас ей хорошо. Поэтому не краснеет, как должна бы. И оправдываться не спешит. Тоже улыбается. Тянется к мужскому лицу пальцами. Очерчивает нос, подбородок, подбирается к губам…

– Спальня где?

Спрашивает тихо. Неожиданно. Притворно серьезно. Возвращает его наглый вопрос в их первую ночь. И по реакции Данилы понятно: он всё помнит.

Они оба не святые. Им обоим вместе хорошо. Обоим хочется ещё.

Данила расплылся в улыбке. Поиграл молчанием на нервах.

Потом же сделал шаг назад, одним движением чуть присел и поднял Санту над землей, дальше – забросил на плечо.

Реагируя на удивленный вскрик – рассмеялся, накрывая ладонью ягодицы.

– Давай провожу…

Отсмеявшись, прокомментировал, направляясь к одной из дверей. Впуская в свою жизнь ещё глубже.

Глава 32

Глава 32

В её спальне Данила спрашивал, зажигать ли свет. В своей решал сам.

Снова провернул включатель, но на сей раз Санта могла только представлять, как движутся пальцы.

Ведь мужчина остался за её спиной, а она, улыбаясь, смотрела перед собой. На большую кровать.

На размеры своей Санта никогда не жаловалась, но эта – всё равно шире. Застелена по всем правилам журнальной красоты, которых придерживаются единицы. Да и он вряд ли делает это своими руками. Наверняка пользуется услугами специального человека.

И думать сейчас об этом – тупо. Но мозг – причудлив. Ведет Санту по непонятным дорожкам, пока резко не отключается…

Потому что Данила подходит, касается губами шеи, а пальцами при этом помогает разъехаться молнии на спине.

Сам не улыбается, конечно же, а Санта — только шире. И глубже дышит. Так, будто платье сковывало, хотя на самом деле – совершенно нет.

Просто на неё накатывает волнение. Хорошее. Желаемое. И ожидаемое.

Всё так, как она мечтала на протяжении недели.

Мужские пальцы сгоняют с плеч бретели, ткань стремится вниз, оголяя всё больше и больше кожи…

Которую он с удовольствием метит поцелуями.

Сначала оставляет их на плечах, лопатках, ведет вниз по позвоночнику, потом, развернув, спускается ещё ниже – целует живот.

Когда Санта – продолжая улыбаться — зарывается в его волосы, Данила начинает подниматься, идет по ребрам, груди, снова шее…

Параллельно стягивает платье уже с бедер. Не смотрит вниз, но оба знают – ткань оседает у ног.

Быть обнаженной рядом с ним Санте не страшно. Впрочем, как и проявлять инициативу.

Смотреть в глаза, улавливать, что он очень серьезен. Выпрямился. Вырос. Но слушается.

Она тянет с плеч пиджак – он позволяет. Стоит смирно, разрешая копошиться с пуговицами на рубашке.

Санта берется за ремень, Данила – за манжеты. В четыре руки всё куда быстрее.

И как только рубашка падает на пол, он тянет женское тело на себя, прижимая кожей к коже.

Они оба – горячие. Один другого греет.

Санта – фанатка его поцелуев. И сама тоже обожает целовать.

– Ты правда меня домой повез бы?

Заданный ею вопрос – неуместный. Да и глупый, наверное. Но Санта всё равно его озвучивает, послушно отступая к кровати.

Данила надавливает на бедренные косточки, она садится на край. Не знает, что он будет делать – просто слушается, а потом забывает вдохнуть, расплываясь в очередной улыбке.

Данила Чернов опускается на колено у ее ног. Берется за щиколотку, подтягивает ближе к себе, смотрит внимательно, оценивает, после чего поднимается вверх. Туда, где почти сошедший след от пореза стеклом. Прижимается к нему губами, расслабляет ремешок на обуви.

То же делает со второй…

– Сомневаюсь…

Отвечает же, только справившись. Заставляя саму Санту судорожно вспоминать суть своего же вопроса…

И таять-таять-таять, встречая его губы своими, вместе двигаясь по постели выше.

– Я же тоже тебя хочу, Сант. Неужели не понимаешь?

Данила произнес совершенно серьезно. Если и ждал словесной реакции – то быстро передумал. Сам же разорвал зрительный контакт. Сам же заменил необходимость отвечать необходимостью принимать ласку.

Санта же, наверное, понимала, но боялась себе же признаться. Тем более, ему.

Закрыла глаза, решила отдаться чувствам, получить максимум…

Прогнулась, позволяя спокойно расстегнуть бра. С дрожью и ускорившимся дыханием восприняла, что под ткань пробираются пальцы, сжимают кожу. Снова выгнулась – когда одну из вершинок накрыл рот…

Он был для неё первым во всем. Даже просто с ласками другого к себе она вряд ли смогла бы подпустить. Теперь-то понимала.

А даже если смогла бы – вряд ли это было бы так остро. Вряд ли она так быстро загоралась бы.

Вряд ли отбрасывала мешавшее белье, следя, как Данила расстегивает брюки, приподнявшись.

Вряд ли снова обнимала бы – руками и ногами, прижимаясь всем телом к его…

Вряд ли стонала бы в губы, чувствуя, как сдвигает ткань стрингов, скользя по уже очень чувствительной и очень влажной промежности…

Ласкает недолго, стимулируя снаружи, ныряет пальцами внутрь, сходу даря ощущения, о которых она успела забыть…

Санта снова выгибается, раскрываясь сильнее… Издает не совсем внятный звук, который на ее языке – об удовольствии, а Данила на нём тормозит. Бодает подбородком, ловит взгляд, кивает, как бы спрашивая: «все нормально?».

Улыбается, ловя череду судорожных кивков. Двигает пальцами в ней, прижимается губами к губам Санты…

Выходит, проезжается по внутренней стороне бедра, оставляя влажные следы… Немного мучает. А может просто распаляет…

Снова спускается от лица вниз с поцелуями…

Прижимается к шее, ласкает грудь, гладит живот, бедра, обходит место, где уже откровенно пылает.

Когда наконец-то тянет вниз белье, Санту просто напросто потряхивает. Ей одновременно нестерпимо хочется и очень страшно кончить тут же – на первом новом прикосновении.

Она неделю об этом мечтала. Было бы обидно разрядиться слишком быстро.

Санта провожает затуманенным взглядом мужскую руку, которая тянется к тумбочке. Вид шуршащего квадратика пригоняет кровь к щекам… И не щекам тоже.

Данила надевает презерватив, Санта обвивает мужчину ногами.

Он приближает свое лицо к ее лицу, она подается навстречу, ловя губы, впуская язык…

Всё именно так, как одновременно боялась и хотела – в голове мелькает мысль: нужно только снова почувствовать, что он внутри, и можно сразу кончить. Но теперь такая неизбежность не пугает.

Первое движение Данилы – медленное. Он то ли пытается прочувствовать сам, то ли дает прочувствовать ей. Растягивает — её и удовольствие.

Санта снова выгибается, выдыхая хнык в сторону. Не потому, что плохо. Наоборот – слишком хорошо…

И хочется ещё…

Чувствовать давление носа на виске. Теплую влагу выдохов – на скуле.

Мучительно медленные глубокие проникновения, которые пока – непривычны, не совсем понятны. Которые хочется изучать, но делать это — сложно…

Ей хорошо настолько, что это слышно двоим.

Даниле не сложно входить – Санта более чем готова.

На каждом новом проникновении из неё вылетает новый же стон или выдох. Пальцы бродят по мужскому телу, то и дело вжимаясь в кожу ногтями…

Данилу всё это распаляет, его движения становятся резче. Он понемногу себя отпускает. Это могло бы пугать, ведь Санта пока не знает, есть ли риск возврата боли. Но его толчки несутся один за другим, а боли нет. Зато есть знакомое чувство заразности желания.

Санта полнится своим, но ещё и его в себя впитывает. На каждом проникновении. На каждом выдохе.

С тем, как мужская рука берется мять. Ныряет под спину, спускается вниз, сжимает бедро до боли, а член заходит глубже…

– Господи…

Санта шепчет, прикусывая губу, сжимает ладонями щеки мужчины, жмурится, чувствуя себя пружиной. Ей кажется, что в горле пересохло, но и вода сейчас не нужна. Куда важнее, чтобы он не прекращал…

И слава всем богам, что он не собирается.

Темп движений Данилы становится куда более быстрым. Сами они – сильными. Дыхание – рваным. Его скулы каменеют под пальцами.

Она ещё не умеет определять для себя момент, предшествующий мужскому взрыву, но на каждом его движении Санта ждет, что взорвет её.

Когда рука Данилы скользит вверх, проходится по шее, сжимает лицо, Санта перестает контролировать себя окончательно.

Её рот – приоткрыт, с губ срываются стоны, за которые потом скорее всего будет стыдно. Но ему они нравятся.

Он возвращает девичьи губы себе. Сначала целует, потом просто смотрит, продолжая двигаться…

Когда Санту накрывает – она впивается ногтями в мужские плечи.

Вслед за ртом широко распахиваются глаза. Она чувствует, как плотно обхватывает. Чувствует, что он замер — дает прожить момент полностью. А она теряется. Будто подбросило куда-то в невесомость. Сначала – мощно взметнуло. Потом – потихоньку вниз. Обратно на скользящее покрывало. Туда, где по коже искры, они же из глаз…

Туда, где она глубоко и быстро дышит, где продолжает сокращаться. Где вслед за страстью приходит нежность. И непобедимое желание потянуться к напряженному мужскому лицу, прижаться к плотно сомкнутым губам, по щеке пробежаться…

– Это… Очень…

Шепнуть несвязно, а потом снова стонать в губы, пока он дает такую возможность. Потому что чем ближе его пик – тем настойчивей он целует. Санте даже дышать сложно, но вроде как и не хочется.

Данила парой движений догоняет Санту. Его оргазм вызывает в ней ту же радость, что и в первый раз. Когда он пытается  выйти почти сразу, Санта переживает страх. Не дает. Придерживает. Прижимается. Ловит взгляд.

– Мне с тобой безумно хорошо…

Понимает, что Даниле вряд ли вот сейчас нужна эта информация. Но слишком хочется признаться ему в любви. А если нет – то хотя бы вот в таком.

Он реагирует, как и стоило ожидать.

Дает себе секунду на осмысление, потом улыбается. Целует в висок, всё же выходит, но не бросает её тут же, а падает на бок, прижимает Санту к себе, забрасывает девичью ногу на свое бедро, утыкается в волосы.

Дышит глубоко и, почти сразу, снова ровно. Молчит долго.

– Мне тоже. Сам себе завидую.

А когда отвечает, Санта слышит звон тишины.

Затихло всё. Даже гул её улья.

* * *

– Сант…

От скрытых одеялом ягодиц вверх по голой спине поползли мурашки вместе тем, как вдоль позвоночника двинулись мужские пальцы.

В лицо бил свет, но Санта изо всех сил ему сопротивлялась. Ей было слишком хорошо, чтобы просыпаться, открывать глаза и признавать очевидное: в мире – новый день.

– Ммм?

Она промычала вопросительно, но к Даниле голову не повернула. Он же продолжил нежно будить.

А может просто исследовать.

Ему нравится её касаться. Санте — тихонько  наслаждаться тем, как лаской будит улей, который всю ночь удовлетворенно урчал.

В эту субботу им снова было очень-очень хорошо. У Санты приятно ныло тело. Немного саднило между ног. Но это тоже отдавало сладостью.

Думать о том, что у него могут быть воскресные дела и надо бы действительно проснуться, собраться, свалить, не хотелось.

Хотелось украсть себе ещё пару часов. Хотя бы. А то и день.

– Сант…

Данила окликнул во второй раз, придвигаясь. Его рука скользнула под одеяло, погладила ещё и там…

И пусть это не было очевидно эротичным (скорее ласковым), но Санте тут же захотелось прогнуться навстречу ладони, а ноющее чувство сменило ощущение нехватки его внутри…

Секс понравился ей очень быстро. А может всё дело в том, что он – с Данилой.

– У тебя планы на день есть?

Под веками мелькали картинки того, как она хотела бы, чтобы закончились его поглаживания. Но вопрос – огорошил. Настолько, что она открыла глаза, приподнялась на локте, оглянулась…

Как выглядит сама – не знала, просто хотела верить, что не очень страшно. Макияж смывала ночью, а значит хотя бы без подтеков.

Но Данила утром выглядел по-особенному для неё привлекательно. Взъерошенный. Домашний. К такому ей не страшно прижаться. Такой он – без любой брони.

– А что?

Отвечать вопросом на вопрос – дурная привычка. Это читается в мужском взгляде. Это же значит его ухмылка.

Но Данила не злится. Смотрит в её лицо, продолжая поглаживать.

– Мне надо на несколько часов уехать. Хочу, чтобы дождалась. Ты собиралась ехать за машиной. Я предлагаю чуть переиграть. В какой-то из вечеров на неделе я заброшу тебя в поселок. Оттуда утром поедешь на работу. А сегодня останешься у меня. Хорошо?

Предложение удивило настолько, что восторг облачился в страх. Санте бы тут же соглашаться, а она застыла в сомнении…

– Одежды нет…

Сказала невпопад, чтобы дальше покраснеть. Потому что мужской, прошедшийся по голому телу, взгляд намекает, что это – не проблема. Или, если и проблема, то точно не его.

– На завтра…

А Санта – упрямый тугодум. Поясняет, и тут же чувствует, что хочется долбануть себя по лбу. Потому что да! Да-да-да-да!!! Она останется, конечно. Она здесь на всю жизнь осталась бы, предложи он…

– Встанем раньше, отвезу тебя домой. Соберешься…

У Данилы же, слава богу, на любой ее аргумент есть свое решение. Он подвигается ещё ближе, прижимается губами к голому плечу, ждет ответа, смотря в глаза вроде бы ещё с просьбой, но уже зная, что она не откажет…

– Хорошо…

Получив своё – улыбается. Но не встает, чтобы тут же начать куда-то собираться, а просит Санту повернуться, подминает под себя…

Она обнимает, он оставляет на ее губах поцелуи. Снова гладит тело, будто никуда не спешит. Спокойными собственническими движениями. В них нет скуки, но сколько же удовлетворенности…

Он смело может ставить галочку напротив цели «хочу тебя себе». Она его с потрохами.

– Тебе надолго?

Санта спрашивает, проходясь пальцами по колючим мужским щекам. Хочет услышать: «нет». Получает же:

– Часа три. Встреча важная. Отменять – плохая идея. Но ты можешь поспать. Взять ноутбук, я оставлю. В холодильнике есть еда. Не устроит – закажи что-то, наличка в…

Данила не договорил. Его губы накрыла ладонь. Санте пофиг, где наличка.

Реагируя на такую откровенно хамскую попытку закрыть рот, Данила улыбнулся в ладошку. Потом её же поцеловал, придержал за запястье.

– Я поняла. Займу себя чем-то. Дождусь…

Прежде, чем Данила что-то сказал, это сделала Санта. Его, судя по всему, устроило. Потому что просто кивнул. Потянулся к лицу.

И чем закончилось бы дело – понятно. Видимо, у него есть немного времени прежде, чем нужно начинать собираться. Но в их план вмешались.

Санта понятия не имела, какой у Данилы в квартире звонок. Но если первую серию трелей проигнорировали они дружно, то на второй Данила от неё все же оторвался…

– Ты кого-то ждешь?

Встал с кровати, достал из комода белье. Дальше – штаны и футболку. Обернулся, прошелся взглядом по Санте. Вынул ещё одну – бросил рядом.

– Нет. Не жду. Соседи, наверное.

Санта кивнула, села на кровати, начала натягивать футболку, хоть и понимала: сама-то будет здесь, высовываться не станет.

Следила, как Данила выходит.

То ли забывает закрыть дверь плотно. То ли нужным не считает, но факт остается фактом.

Дверь открыта на щель. И Санта слышит.

Сначала его босые шаги. Дальше – что тихо ругается. Потом – щелкает замками. Следом – реакции Санты идут в разрез с логикой. Потому что ей должно быть безразлично, а кожу покрывают мурашки…

– Привет, Чернов. Давно не виделись…

Этот голос с иронией, граничащей с издевкой, Санта долго не забудет. Может, не забудет никогда. И не потому, что приятный или значимый. Просто… Альбинин.

– Аль… Ты адекватная? – ответный Данин – раздраженный. Но он будто сдерживается. Старается быть воспитанным.

– Я более чем адекватная, Данила Андреевич. У меня просто жизненные обстоятельства…

– Какие жизненный, что ты мелешь? Я тебе всё сказал, в принципе. Повторять не стану. Ты зря пришла…

Слушая, как Данила говорит, и представляя, что вот сейчас собирается сделать – закрыть дверь, Санта не сдержала облегченный вздох. Да только… Нужно знать Алю.

– А я тебя услышала, Данила. Я прекрасно тебя услышала… – которая прет хуже танка. Явно придерживает дверь, не давая Даниле её закрыть. Отвечает. – Я к тебе не как к бывшему работодателю, Данила Андреевич. И не как к бывшему другу. Я тебе напомню, ты перед богом обещал…

– Я перед богом обещал, что воспитаю, если тебя грохнут раньше времени, Аль… И если это сделаю не я. Потому что если сделаю – отсижу без вопросов. Оно того будет стоить…

Данила сказал что-то странное, у Санты сильнее забилось сердце. Она встала с кровати, зачем-то подняла с пола вещи, которые они дружно разбросали ночью, опустила на кровать, сама же подошла к двери.

Заглянула, пусть толком ничего не разобрать.

Только его спина и то, что одной рукой держит дверь, а другую вжал в косяк. Его позиция как бы говорит: я тебя не пущу.

– Фу, Чернов… Вот просто фу…

Но Альбина то ли не понимает этого, то ли не хочет признавать. Парирует, привычно обесценивая.

– На ровном месте угрожаешь… Я же с гостинцем к тебе… Я же не с пустыми руками… Да и будем честными, ты меня уволил, а мне как-то работу ведь найти надо… За няню платить, уж прости, благодаря тебе я временно не могу. Поэтому…

– Аль…

Что происходит за дверью, Санта не видит, но слышит, что голос Данилы становится ещё более требовательным. Он просто обращается, делая шаг в сторону, а там что-то должны понять…

– Это плохая идея. И время сейчас плохое. Ты меня слышишь?

Чернов спрашивает, Альбина или не отвечает, или делает это тихо. Санта не различает. Её взгляд чуть спускается, она щурится… Ей что-то кажется… И сердце снова обрывается…

– Время всегда хорошее…

Альбина пытается отмахнуться, Данила чуть тянет дверь, готовясь закрыть. Это более чем откровенный намек. В самой Санте в жизни не хватило бы наглости продолжать переть. Но Альбина – не Санта.

– Если ты решила через малого зайти – это очень глупо и очень низко, Аль. Не совершай ошибку. Ты сделала, что считала нужным. Я объяснил, что в твоей опеке не нуждаюсь. В данный момент – это всё. Прими ты. Поняла меня?

Сложно было поверить, что эти слова принадлежат тому же человеку, который еще несколько минут назад нежничал с ней. Но сейчас Данила действительно был груб. С Альбиной. И это должно бы разлиться медом по обиженному сердцу Санты, но действовало наоборот – сеяло тревогу…

– Не придумывай, Дань. Мне на собеседование нужно. Побудь с ним, пожалуйста…

– Аль, твою…

Данила не сдерживается… Опускает руку, но это не спасает.

Под произнесенное Альбиной бодрое:

– Вперед, Данечка… Бери штурмом…

В квартиру влетает ребенок. У Санты сердце – на разрыв, впрочем, как и мозг. Дыхание учащается, становится страшно…

Это темноволосый мальчик. Ему года четыре…

– Дань, стой, где стоишь…

Чернов оборачивается, обращается к ребенку, который замирает, смотрит на него, потом на маму…

Но Альбина тоже уже почти в квартире. Кивает, мол, давай… И малыш предпочитает слушаться её. Поэтому несется вглубь. Четко на дверь, от которой шаг за шагом отступает Санта.

Проходит пара секунд – и она с размаху распахивается, впуская внутрь маленького человека.

Который при виде Санты издает протяжное «о-о-о-о», смотрит с интересом и абсолютно не стесняясь. После чего, улыбнувшись, оборачивается, выглядывает в коридор и кричит:

– Ма, у большого Дани тут тетя!!! Кр-р-р-рас-с-с-сивая!!!

Санта же застывает, тянется руками к лицу, смотрит во все глаза, ждет, когда он снова повернется.

– Привет. Я – Даня. А ты кто?

Маленький спрашивает почти сразу, снова смотря на неё… Подходит, протягивает руку, а Санта стирает о его лицо глаза, не в состоянии ни пошевелиться, ни слова сказать.

Слышит, как в прихожей Альбина шипит:

– Что за тетя?

Слышит, что Данила отвечает:

– Я тебя предупреждал, Аль... А ты – как всегда...

Дальше – что что-то грохается о тумбу, истеричный стук каблуков в их направлении. Яростно распахнутая дверь. Острый взгляд на неё. Будто это она виновата. Приказ:

– Дань, разворот. Мы уходим.

Попытка схватить ребенка за руку. Абсолютно не успешная.

Шустрый малыш выворачивается, забегает за спину Санты, ухватывается за голую ногу, будто прося защиты…

И Санта знает, что это худшее, что может сделать (ведь нельзя прятать львенка от львицы), но она опускает руку на его макушку. За что получает самый страшный в своей жизни взгляд. Но он не пугает так, как то, что в голове потихоньку складывается…

Вслед за Альбиной в спальню заходит Данила. Он не спешит. И злости не источает. Просто трет лоб. Смотрит вниз. Туда, где Даня…

– Зацьот, дядь Дань!

Пытается улыбнуться в ответ на детский комментарий, когда женщинам – не до улыбок.

– Ребенка моего отпустила.

Голос Альбины – откровенно пугает.

– Успокойся, Альбина…

И предупреждение Данилы на неё не действует. Она делает шаг к Санте, маленький Данила сильнее сжимает её ногу.

– Дань, мы домой идем. Отпусти зачетную тетю. Это игрушка для большого Данечки. Поверь, машинки лучше…

Она умудряется сыпать оскорблениями, даже разговаривая с собственным ребенком. Но и это не злит.

Ничего не злит, потому что наконец-то всё понятно. Очевидно даже.

Понимая, что у неё есть максимум пара секунд, чтобы окончательно убедиться, Санта снимает детскую руку, сжимает в своей, оборачивается и присаживается на колени.

Так, что лицо мальчика – напротив её лица. Так, что смотреть можно во все глаза.

И пусть на них против воли выступают слезы – их легко смахнуть и всё равно смотреть…

– Ребенка отпусти, я сказала. Ты мне его пугаешь, дурище!

Пальцы Альбины вжимаются в маленькое плечико в клетчатой рубашке.

Её саму за локоть придерживает Чернов.

– Это ты его привела, Аль. Успокойся. Поздно…

Он взывает к разуму, но разумом в Альбине и не пахнет.

А в Санте как дыра образовалась.

Она изучает лицо с жадностью. Так, будто за сходством может скрываться возвращение.

– Сант… Только осторожно, хорошо?

Голос Данилы меняется, когда он обращается к ней. Что точно имеет в виду – она не знает, но и вытолкнуть из себя ничего не может. Смотрит и смотрит. Как плачет, но это не точно.

А маленький тянется к её лицу. Ведет вверх по носу, скользит по бровям, спускается по щеке до губ, обводит их. Делает то, что она сама бы с радостью…

– Ты красивая… Не плакай. Как тебя зовут?

– Санта…

Ответ получается очень тихим.

– А я – Даня. Даниил…

Малыш серьезно и по-взрослому уточняет. Поднимает взгляд, указывает на Чернова…

– Как он, только Иил…

Комментирует подобным образом явно не впервые. Потому что пусть момент до невозможности нервный, у старшего «неиила» вызывает улыбку. Он трясет головой, отпускает Альбину, присаживается у Санты за спиной, накрывает её руки, тянет в стороны.

Мол, пусти… Пусть идут…

– Спасибо…

Альбина цедит сквозь зубы.

Хватает мальчика за руку и тянет прочь, не смотря на детскую растерянность.

Маленький Даниил не протестует. Просто долго смотрит на Санту, путаясь в ногах, когда она провожает взглядом его.

Обе двери (в спальню и входная) хлопают с грохотом. Альбина любит громкие уходы.

После этого же в квартире становится мертвенно тихо.

Санта чувствует тепло Данилы сзади. А ещё себя будто преданной. Она понимает, что ей никто ничего не должен. Что это всё её не касается. Но как же так…

– Я не мог тебе сказать, Сант. Это не наше дело… Нельзя лезть. Понимаешь?

Данила спрашивает, а Санта не может ни согласиться, ни возразить. Её сковало.

Она не злится на Данилу. Она ему ничего не вменяет. Она просто понять хочет. Понять, правильно ли…

– Чей он, Дань?

Спрашивает, повернув голову. В её взгляде – шок и просьба. Данила не торопится. Зубы сжаты. Взгляд неодобрительный. Он не хочет отвечать. Он, наверное, обещал, что никому не скажет.

Но случаются утра, которые меняют всё. Это – одно из таких.

– Он так похож…

Санта шепчет, по её щеке скатывается слеза. Данила вздыхает, закрывает глаза…

– Он папин что ли? – Санта спрашивает, а потом сбивается на всхлип. Потому что она в жизни такого не допустила бы, не увидь вот сейчас.

– Нет, Сант. Не папин. Это сын Игната. Но он его не признаёт.

Глава 33

Глава 33

Альбина – в своем репертуаре. Не знай её Данила чуть меньше двадцати лет – может злился бы, а так – бессмысленно. Сама создала проблему – сама же в неё и вляпалась. Привычней некуда.

Только жалко, что вместе с собой вляпала и его. А ещё – Санту. И это, пожалуй, особенно.

Умница не готова была к такой встрече. Её откровенно подвышибло. Настолько, что продолжать разговор в ключе «я хочу, чтобы ты осталась», было бы смешно.

После того, как ураган Альбина скрылся за горизонтом, оставив после себя дурацкий торт в прихожей, в квартире Данилы стало по-особенному напряженно тихо. Они с Сантой молча собирались.

Всё, что умница из себя выдавила, было: «прости, я хочу домой…».

В глаза не смотрела, кусала губы. Думала там что-то себе. Сопоставляла.

И как бы Даниле ни хотелось, чтобы хотя бы этим снарядом их не задело, кажется, нет. Они ловят каждый.

Данила завез Санту домой.

Разозлился, когда, прощаясь, тянулся к губам, а получил доступ к щеке. Да и то на долю секунды.

Девушка, которая ночью там страстно и искренне отдавалась без остатка, утром выпрыгнула из машины, как ошпаренная, а потом откровенными пробежками двинулась к подъезду.

Он смотрел вслед, хмурясь, смена поведения (и настроения) его дико бесила. Но не выяснять же...

Поэтому Данила только сквозь зубы ругнулся, дальше же поехал на встречу в дрянном настроении.

Хотелось позвонить Альбине и матом рассказать, куда она может приходить мириться в следующий раз, а ещё, куда может заткнуть свои дешевые методы «захода через ребенка», но какой в этом смысл? Она не способна понимать.

Она и его «ценит», «опекает», «заботится», только потому, что боится для себя потерять. В частности поэтому же так ополчилась на Санту.

Глобально же… Потому что бесконечно обижена на человека, носящего такую же фамилию. Потому что сама Санта на брата внешне похожа.

И точно так же её черты читаются в племяннике, с которым по иронии судьбы она познакомилась утром в его квартире.

А ведь Данила действительно собирался провести воскресенье с умницей.

Соскучился за неделю. Думал о ней часто, жалел, что дни несутся, а возможности уделить ей время почти нет. Между делом, куда-то снова торопясь, было бы неправильно.

Хотелось вдумчиво. Занырнуть. Остаться.

Расслабиться.

Поближе её узнать.

Получше понять.

Он же решил для себя, что хочет с ней попробовать.

Рассказ о давнишней влюбленности не испугал настолько, как страшно ей самой было им делиться. Пронял, конечно. Подгрузил немного. Умножил ответственность. Но ему же не пятнадцать, чтобы, сверкая пятками, бежать от человека, который любит. Да и оветственность – его работа. А ещё его работа – видеть шансы там, где для кого-то – опасность. И Санта – это его шанс. Она ему больше, чем нравится. В нём, как в любом человеке, есть чувство нехватки тепла, которую до бесконечности можно заталкивать поглубже. Но зачем заниматься отрицанием, если с ней не страшно попытаться? Если с ней хочется, чтобы получилось?

Её хочется просто. Очень-очень.

Поэтому не сразу поверил даже, услышав её тихое "ты был с кем-то?". Не был, конечно. Мог бы – каждый день был бы с ней. И сегодня тоже. Но судьбараспорядилась иначе.

Расправившись с делами, Данила вернулся к себе. Попав в квартиру – вздохнул.

Здесь было тихо и как-то уныло. В коридоре по-прежнему торт, который отправляется прямиком в корзину.

А пустота давит.

Не потому, что она успела за ночь что-то поменять, а потому, что Данила рассчитывал на другое.

Опустился на диван, крутил в руках телефон.

Думал набрать.

Но как будет звучать – и он, и она, – понимал. Впрочем, как и бесперспективность телефонного разговора. Такое если обсуждать – то лучше лично. Поэтому спрятав мобильный, снова встал, спустился к машине, поехал в сторону её дома.

Хотя бы крестик поищут. Чего уж.

А там может и поговорят…

* * *

Данила позвонил Санте, только припарковавшись у подъезда. Слушая гудки, мысленно смирялся с тем, что вот сейчас вполне возможно придется развернуться и ехать домой.

Потому что обидеться, накрутить себя же, не выслушать его – это в стиле Санты. Он с такой связался. Глупо было бы надеяться, что в ней что-то быстро изменится. Но и в себе начинать раскапывать вину там, где её в очередной раз нет, Данила не стал бы.

Увидев, что на экране появляется отсчет секунд, улыбнулся. Неожиданно.

– Алло…

Её голос звучал тише обычного. Будто устала. Данила понял: она не злится. Наверное, расстроилась всё же. И это осознание разлилось теплом. Потому что утешить он готов. Дать возможность поделиться. Где-то что-то подсказать…

– Привет, Сант…

– Привет… У тебя всё хорошо? – о делах первой спрашивает она. Губы Данилы кривятся. – Встреча твоя… Там без проблем?

– Да. Там без проблем.

Его ответ – с намеком. Который Санта игнорирует.

Чуть-чуть молчит. Потом вздыхает. Произносит:

– Это хорошо…

Дальше же – явно ждет, что он скомкано попрощается и скинет.

Она закисла, кажется. Совсем закис его малыш…

– Ты дома?

И пусть Данила правда подзабыл, как это – проявлять инициативу в заботе о ком-то, с ней заново учится.

Спрашивает, ощущает, что тишина с её стороны стала немного напряженной…

– Да…

Она отвечает растерянно. Он же снова улыбается.

– Подъезд мне откроешь или ты сегодня не по гостям?

Пробегается взглядом по череде окон, останавливается на том, где на кухне почти тут же вспыхивает свет. Знает, что она подходит, смотрит вниз.

Откуда-то знает, что у неё быстрее бьется сердце…

Он мигает фарами, хотя подозревает, что в этом нет необходимости.

– У меня только еды нет…

Санта оправдывается, Данила реагирует улыбкой, хоть и, честно говоря, голодный. Да и она тоже, судя по всему. Но пофиг. Поговорят – потом закажут что-то.

– Это не ответ, Сант…

Данила настаивает, умница сглатывает. Наверное, и сама до конца не знает, хочет ли его вот сейчас видеть. И причин у такого нежелания может быть масса. Вдруг она там придумала себе, что выглядит как-то не так? Или что он к ней снова на потрахаться, а она не в настроении?

Вздыхает, решается…

– Конечно, я сейчас открою.

Скидывает звонок, идя в коридор – снова гасит свет на кухне.

Когда Данила набирает на домофоне номер её квартиры, открывает тут же.

Он вызывает лифт, едет вверх.

Как-то будто не ожидал, а его тут вроде бы встречают…

Умница стоит в проеме открытой двери, прижимаясь плечом к косяку.

Она в домашнем, штаны в клетку, футболка с пингвином. Волосы собраны на затылке. Из пучка острыми перьями черные прядки. Взгляд – чуть потерянный и извинительный. Губы искусаны. Руки – прижаты к ребрам.

На его улыбку реагирует вяло. Снова подставляет щеку, но не бьет по рукам, когда Данила проезжается по мягкому материалу футболки…

– Хочешь – поговорим, Сант. Не хочешь – я не настаиваю…

Данила выступает с примирительным предложением, медленно вдыхая воздух, который пахнет её цветочными духами. Вроде бы поздоровался уже – можно отлипнуть, а он продолжает прижиматься кончиком носа к её щеке. И пальцы держит на талии.

У него уже легкая степень привыкания. Очень быстро пришла. Мягко так… Незаметно.

И это пугает больше, чем заявленная Сантой предыстория их отношений.

Девушка колеблется несколько секунд, потом же тянется руками к его шее, обнимает, утыкается в нее же, позволяя обнять в ответ полноценно и крепко.

Снова за двоих войти в её квартиру. Оторвать руку и вслепую изнутри закрыть замок…

– Расскажи мне о них, пожалуйста… Я же ничего этого не знаю…

Санта просит, поднимая взгляд на мужчину. В её – просьба. Искренняя и чистая, как всё в ней. Данила не сомневается, что информация ей нужна, чтобы разобраться, а не бить потом противников направо и налево, как любит делать Альбина.

Но это всё же не его история. И секрет не его. Поэтому принять решение сложно.

– Ты его крестный, да?

Слыша новый вопрос, Данила осознает: умница она не зря. И дочь Петра тоже. Она и без него многое уже поняла. А что не поняла – несложно догадаться…

– Крестный, Сант. Идем в комнату, спросишь, что интересует…

Поэтому Данила принимает решение в первый раз в жизни посвятить кого-то в историю, его толком не касающуюся.

* * *

В гостиной было тихо. На диване – уютно.

Данила сел, Санта могла бы рядом, но забралась на колени. Обняла за шею. Прижалась телом.

Уезжая от него утром, чувствовала себя преданной. Понимала, что её никто и ни во что не обязан был посвящать. Но знакомство с мальчиком, который безумно похож на её отца, выбило из колеи.

Пока Санта его не увидела – малодушно думала, что он, наверное, сын Данилы. И всё, что Чернов рассказывал об отсутствии любовной связи с Альбиной, – просто ложь. Дешевая, на которую повелась малолетка, жаждавшая получить свою порцию сказки.

Увидев же – облегчения не испытала. Стало хуже. Потому что Даниил – копия её отца. И это наталкивает на мысли куда более гадкие.

Оказывается же, что всё не настолько трагично для неё, но невероятно трагично для маленького.

– Игнат давно женат, у него дочки есть… Он же не расходился с женой?

Санта задавала те же вопросы, которые весь день крутила в своей голове, Даниле.

Который приехал сам. Который успокаивал, хотя мог бы злиться. Который, кажется, ещё больший человек, чем она предполагала…

– Не расходился…

Отвечает на вопросы, которые не хотел бы поднимать. Делает это ради неё.

– У Игната и Альбины длинная история отношений. Ещё с университетских времен. Они то сходились, то расходились. Оба – очень сложные. Игнат – не лучший человек. А Альбину как заклинило на нём. Она забеременела, когда работала в Лексе. Игната там не было. Она долго скрывала беременность. Никто не знал, чей ребенок… Потом ушла...

– А ты? – Санта спросила как с надеждой, Данила вздохнул.

– Сант… Я не могу делиться с тобой тем, чем делится со мной она. Мы дружим… Дружили, то есть... – Данила поправил себя же с не слишком радостной улыбкой, у Санты в очередной раз защемило сердце. Ещё и за него.

– Я понимаю… Просто не понимаю, как…

– Она думала, что ребенок всё изменит. Он даже женился ей назло. Она решила, что ради сына разведется. Но, как видишь…

– Он его не признаёт? – это, наверное, ударило Санту больнее всего и в самое сердце. Так тоскливо ей не было безумно давно. И так обидно за ребенка, о существовании которого ещё вчера она не знала. А сегодня он ей будто мир перевернул.

Озвучив вопрос, Санта долго ждала реакции. Она же откровенно запаздывала.

Данила напрягся. Санта знала – перед собой смотрит. Борется. Не хочет чужое белье трясти. Даже человека, которого считает уродом. Потому что это задевает не только его.

Точнее потому, что его-то это как раз совсем не задевает…

– Он не уверен, что мальчик – его…

Данила произнес приглушенно, Санта вжалась в мужское тело сильнее, чувствуя, как прокатывается дрожь. Потому что это унизительно. И потому что это показательно.

Потому что тут не нужны тесты или детекторы.

Мальчик – Щетинский. Свой до ноготка на мизинчике.

Свой. Но не признан.

– А папа знал о нём?

Этот вопрос тоже мучил. Поделиться с мамой Санта не рискнула, хоть и весь день изнывала, кружа вокруг телефона. На языке крутилось: «ты знаешь, что у Игната есть сын от Альбины, мама?», но хватило ума сдержаться.

В первую очередь потому, что девушка знала: Данила не хотел бы.

– Я не знаю, Сант. Даня только родился.

– После папиной смерти?

– До. Незадолго.

Данила ответил, Санта зажмурилась, сильнее обнимая мужчину за шею. В голове – куча мыслей. На душе – болото чувств. Трусливое желание отмотать время вспять и ничего этого не узнать. Чтобы сейчас за постороннего ребенка не болело.

Дальше – стыд. Потому что это ведь то же самое, в чём она так яростно обвиняла Данилу. Самое обычно человеческое желание не брать на себя сверх меры.

То, чем никогда не страдал её отец…

– Это так низко всё... – Санта заговорила, Данила не перебивал. Гладил по спине, слушал... – Игнат у отца выпил море крови. Он так его обвинял... Он считал, что отец его мать на мою променял... Я помню, как папа серел после того, как с Игнатом поговорит. Я тогда его так ненавидела. А получается...

– Поверь, Сант, для него – "это другое"...

Данила сказал с вроде как легкой, а на самом деле очень даже точной иронией. Санта и сама не сомневалась, что для Игната разница очевидна. И что он в своих же глазах уродом не выглядит...

Только папу это уже не вернет. И маленькому Дане это не поможет.

Горло сжалось, Санта понимала – ещё немного и расплачется. Поэтому:

– Ты сказал, что прекратил общение с Альбиной…

Перескочив с темы на тему, оторвалась. Уперлась в мужские плечи, посмотрела в лицо. И без взгляда понимала, что Даниле обсуждать всё это не хочется. Ему неприятно. У него есть свое мнение, которое он сознательно держит при себе. И чесать языком просто так не видит смысла. Но на этот вопрос реагирует не как на облегчение.

Кривится.

Поворачивает голову к окну, смотрит…

Потом – на Санту.

– Прекратил.

И отвечает так, как считает достаточным для себя.

– Из-за меня? – но не для Санты.

Дальше она спрашивает не чтобы самоутвердиться. Читая ответ в глазах, у неё будто надламывается что-то внутри. Это легкая саднящая боль за него. За их с Альбиной дружбу.

– Никто не имеет права влезать в мою жизнь, решать за меня. Альбина не понимает этого. Она утром в очередной раз это же и доказала.

Ответ Данилы – рационален. Он правильный. Именно так положено отвечать талантливому менеджеру, который хочет эффективно руководить не только делом, но ещё и жизнью.

Но штука в том, что о личное бизнес-правила ломаются.

– Она «защищала» тебя от меня, потому что я – Щетинская?

Санта спросила, Данила кивнул, вновь скривившись. Видно было, что напоминание о поведении Альбины его злит.

А вот с Сантой всё наоборот – она наконец понимает Альбину. Не оправдывает. Не принимает для себя. Но хотя бы понимает.

Видимо, это промелькнуло во взгляде Санты. Потому что когда Данила снова посмотрел на неё – смягчился. Потянулся к щеке, провел, затормозил у уголка губ…

– Она утверждалась за твой счет, потому что утвердиться за счет Игната не может.

Мужчина сказал, глядя на них. Потом поднялся к глазам.

– Давай закроем тему, Сант. Не лезь в это, пожалуйста. Ты их не спасешь, а хуже сделаешь…

Данила попросил искренне, Санта искренне же свела на переносице брови. Ведь такие мысли мелькали. Конечно же, мелькали.

– Мне просто маленького жалко…

– Мне тоже жалко. Но ты не заставишь Игната перестать быть гнидой. Альбине свою голову не пришьешь. А ему, на самом деле, во многом повезло. Мать Аля хорошая.

Произнесено было со скептической улыбкой, но Санта не усомнилась. Её до сих пор до костей пробирало от воспоминаний о том, как Альбина смотрела, когда сама Санта посмела тронуть её ребенка.

Она любого порвет.

За любого из Данечек.

Одного из которых Санте снова нестерпимо хочется обнять. В шею которого вжаться. Уткнуться в ткань мужской футболки, делать глубокие вдохи, снова чувствовать, как он водит по спине в тишине.

Пока её не нарушает урчание голодного желудка. Её. Пока мужчина не хмыкает.

– Ты хоть ела что-то?

Спрашивает, наперед зная ответ…

– Нет.

– А что делала?

Получив же честный – не злится. Только улыбается (это слышно по тону).

– Мозг ломала себе.

И ещё раз, когда Санта буркнула, давая максимально четкую характеристику тому, как провела день.

А ведь могла…

От мыслей, что потеряла, ощутила, как в животе возникает другой дискомфорт – никак не связанный с голодом. Поерзала непроизвольно, дискомфорт стал сильней. Потому что ощутимым – давление в мужском паху.

– Давай закажем что-то. Я тоже голодный.

Данила понятия не имеет о ее мыслях. Он гладит. Думает за двоих о важном. А Санта – уже о другом.

Расслабляется. Вдыхает его глубже. Задерживает воздух в легких. Едет носом по шее до колючего подбородка. Прихватывает кожу зубами…

Дальше прижимается к нему своим, губами тревожит губы…

Чувствует, как под пальцами, подушечки которых скользят по мужской шее, дергается кадык.

Санта прогибается, открывая рот, целует…

Руки Данилы съезжают, останавливаются на ягодицах.

Он принимает приглашение, но первым же и отрывается – отклоняется назад, ловит взгляд…

– Как ты продержалась-то? Такая…

Спрашивает, не особо деликатничая. Обоим понятно, что имеет в виду. И вот сейчас Санта сама толком не знает. Он разбудил то, что так крепко спало, а теперь бьет через край.

Но всё дело в том, вероятно, что:

– Тебя же рядом не было...

* * *

Данила уехал ранним утром в понедельник. Сначала домой – чтобы переодеться и взять рабочие вещи. Потом в офис. Несмотря на то, что у обоих выходные выдались довольно бессонными, Санта и Данила не чувствовали себя разбитыми. Даже наоборот.

Санта была бесконечно благодарна, что Данила к ней приехал. Он, что умница мудреет на глазах. Ведь готовился к обидам, как сам признался, а получил просто разговор. Потом – непросто секс. И вкусный ужин. Которые они съели, не стесняясь зверского аппетита. Каждую калорию которого благополучно растратили ночью.

На сей раз раньше заснул Данила. Санта ещё немного смотрела на него, думала о своем. Вид спящего на её подушки мужчины из мечт сжимал сердце не хуже, чем в их первую совместную ночь. Но сегодня её то и дело отвлекали мысли о другом. Тоже Данечке.

В итоге же Санта приняла решение, в которое старшего не собиралась пока что посвящать. Она услышала аргументы мужчины. Но у неё есть своя голова на плечах. И представления о том, как должны вести себя Щетинские.

В следующий раз с Данилой они встретились уже в офисе. Он был занят, она даже не краснела. Продолжала переживать и подпитываться воспоминаниями о минутах, когда он – полностью для неё. Готова была смиряться, что на работе он – общественный. Промелькнет и пропадет.

Да и у самой было дело, о котором ему пока знать не обязательно.

– Том…

Санта окликнула офис-менеджера, когда та болтала с одним из уголовщиков, прижимаясь к своей стойке.

Первой Санте досталась остаточная улыбка, дальше – адресная.

– Да, Санта, что-то надо?

Девушка спросила, тут же переключаясь. Будто подбадривая собственной доброжелательностью.

Помогая Санте обрести смелость, потому что она вновь в ней нуждается.

Девушка не была уверена, что поступает правильно. Ей не с кем было посоветоваться. Но сердце просило…

– Скажи, пожалуйста, а у нас же сохраняются личные дела бывших сотрудников?

Санта задала вопрос вроде как не особо-то заинтересованно, Тамара улыбнулась заинтригованно.

– Конечно. В кадрах всё хранится. А что?

– Мне нужно узнать адрес Примеровой…

Санта произнесла, чувствуя, как уши нагреваются. Знала, что звучит подозрительно. Знала, что и официальное объяснение у нее – слабенькое. Но очень нуждалась, а у Данилы спросить не могла.

– Зачем? – Тома удивилась. Даже прыснула, не сдержавшись, потом же посмотрела многознительно… – Ушла и слава богу, Сантуш…

И произнеси офис-менеджер такое хотя бы на прошлой неделе – Санта без зазрения совести согласилась бы. Теперь же что-то мешало.

Она не жалела, что Данила турнул Альбину. Но Альбину она жалела.

– Она один из наших проектов Александру передала. Мы смотрели – там документов не хватает, а срочно надо. Я звонила – она не берет трубку…

Тома фыркнула, Санте снова бы чувствовать радость из солидарности. Мол, стерва, ещё и ведет себя, как малолетка. Игнорирует звонки. Но не получилось.

– Хочу сьездить к ней. Документы очень важные…

Санта договорила, глядя на Тому прямо. Та же, кажется, серьезность момента не разделяла. Услышав – кивнула. Дальше плечами пожала.

– Я посмотрю, скину тебе в Телеграме. Хорошо? Ты когда поедешь, если что?

– До конца недели желательно…

– На протяжении дня скину тогда.

– Спасибо, Том…

Идя в сторону своего опенспейса, Санта чувствовала легкую дрожь из-за сильного волнения. Получить адрес – это ещё не поехать. Да и поехать – это ещё не в дверь позвонить. И что сказать – неясно. Да и стоит ли…

Но в голове сидит мысль, что папа бы одобрил. А в горле – ком. Потому что воспоминания о Петре и… Данииле… Как бы мешаются. И как бы мешают…

Но когда ближе к обеду на мобильный Санты прилетает сообщение с адресом, она тут же сохраняет его в заметках, чтобы случайно не потерять.

Глава 34

Глава 34

Наверное, топтаться у подъезда Альбины Примеровой Санте было даже страшнее, чем когда-то ждать встречи с Данилой Черновым. Той первой, после которой всё закрутилось.

Но опыт подсказывал Санте, что страх чаще всего не оправдывается, а правильные шаги редко делать прямо-таки легко.

Только и в правильности своего «шага» Санта тоже сомневалась, но развернуться и уйти не смогла бы.

Чувствовала, что все ждут от неё именно этого. А ещё, что так поступить просто права не имеет…

Звонить в нужную квартиру – обрекать себя на брань и посыл нахер. Поэтому Санта ждала, когда кто-то из соседей подойдет к подъезду.

Сегодня – суббота. И был риск, что Примеровых нет дома. Но Санта хотела верить в свою удачливость.

Поднималась по лестнице, а не на лифте, не зная, какой ей нужен этаж, а ещё давая себе последние несколько минут, чтобы обдумать речь. Настроиться. Придать себе же уверенности.

Той самой смелости, которой боженька её немного обделил.

Она не говорила Даниле, что собирается сделать. Никому не говорила. Не делилась с мамой. Не думала о том, как забавно было бы подковырнуть Игната так же больно, как он поглумился над Еленой.

У неё была другая миссия. Цель другая.

Остановившись перед той самой дверью, Санта длинно выдохнула, закрыв глаза.

Ладони – мокрые. Внутри – легкая тряска. Адреналин бежит по крови не хуже, чем в то утро в квартире Данилы. Она сама застряла где-то между самоощущением отбитой дуры и супер-героини. И это даже смешит, неважно, что смех – истеричный.

Но тянуть бессмысленно, поэтому Санта буквально заставляет себя поднять руку к звонку, нажать…

На лестничной клетке совершенно тихо. Что происходит за дверью – непонятно. Всё пространство заполняет стук взбесившегося сердца…

Санта запоздало думает о том, что Альбина может элементарно её проигнорировать. Увидеть, кто за дверью. Решить, что Санта – плохой гость. Сделать вид, что дома её нет…

И дальше что?

Уходить, понурив голову? Набирать? Продолжать жать на звонок?

Каждая из альтернатив отдавала убогостью. Каждая преждевременно расстраивала…

И неожиданно для самой же Санты, услышав звуки открывающихся замков, она испытала… Облегчение.

Которое длилось долю секунды. А потом сердце защекотало гланды. Горло и тело сковало…

Альбина открыла дверь, поступив при этом так же, как сделал Данила. Одной рукой уперлась в косяк, другой – держала ручку.

Скользнула по Санте снисходительно-пренебрежительным… Мол, чё приперлась?

– Какие люди…

Протянула, давая понять яснее некуда: она настроена враждебно.

И в любой другой день Санта, вероятно, стушевалась бы. Пожалела. Разочаровалась бы в своей же идее. Развернулась и ушла.

Но сегодня…

Она прокашливается, расправляет плечи, смотрит на Примерову прямо. Открыто. Честно. На равных.

Переживает маленький триумф, отметив, что Альбина всё это замечает. И в её взгляде это отражается будто бы сомнением…

– Если ты пришла выдирать мне волосы за своего драгоценного Чернова – предлагаю сократить программу. Трахайтесь, сколько влезет. Вы мне не интересны…

Альбина сходу начинает вести разговор не туда. Не о том думает. Примеряет на себя. А Санте уже понятно: им с Данилой Аля не навредит. А вот себе…

– Я могу увидеться с Даниилом?

Игнорируя предложенную Альбиной тему, Санта задает вопрос, чувствуя, что сердце уже даже побаливает. Так недолго двинуть кони. Но это, пожалуй, самое сложное. Что бы ни случилось дальше – пути назад нет.

По Альбине видно: она огорошена. Глаза увеличиваются. Синтетически пухлые губы несколько раз расходятся, обнажая верхние зубы, и снова смыкаются. Дальше – она сжимает их…

– Зачем? – и задает вопрос после паузы, щурясь. Смотрит так, что Санту вот сейчас могла бы пробрать дрожь. Но поздно. Её пронзает боль. Потому что в этом вопросе – недоверие. Страх. Там ноль надежды на хорошее. Не от Щетинских.

– Я не дам впутывать своего сына в ваши грязные игры, ты меня поняла? – не дожидаясь ответа, Альбина продолжила, сильнее впиваясь в ручку, злее смотря. В ней снова проснулась львица, для которой не составит труда разорвать глупую лань к чертям.

И пусть как ответить, чтобы усугубить, Санта знает: ведь в свои игры Альбина ребенка очень даже впутывает. Но сегодня она пришла сюда не самоутверждаться. И не продолжать их бессмысленную войну. Не подставить щеку. И даже не подать руку.

Она пришла для себя. А ещё немного для мальчика, который даже снился…

– Он – Щетинский…

Санта начала, Альбина «убила» взглядом.

– Он не Щетинский, Санта. Он – Примеров. До свидания…

Произнесла зло, будто выплевывая, после чего потянула дверь на себя. Могла захлопнуть, Санта знала, но когда сама сделала шаг, придерживая за ту же ручку, в которую Альбина натурально впилась, поняла, что Примерова тормозит…

Смотрит на Санту – зло и недоверчиво. На кончике языка копится новая порция яда. А в Санте – внезапное ощущение небывалой важности.

– Он – внук моего отца, Альбин… – она говорит тихо, по-человечески. Видит, что лицо Альбины чуть перекашивает. Но это определенно не гнев. Это боль…

Она закрывает глаза, делает несколько вдохов, когда открывает – они как стеклянные.

– Санта, – новое обращение – спокойное, но дающее понять: ничего не будет. Лучше смириться. – Это мой ребенок. Это не кролик подопытный. Я не позволю…

– Я хочу с ним познакомиться. Я не сделаю ему зла. Мне просто кажется… Мне просто кажется, ему тоже нужно… Папа хотел бы его знать. И я хочу. Я же ему… Тетя, получается…

В ее словах можно было бы найти эгоизм. Ведь какое Альбине к черту дело, что хотел бы её папа? Уж тем более, чего хочет она.

Но сначала Альбина колеблется. Потом её рука соскальзывает с ручки…

Примерова смотрит на Санту, явно прокручивая в голове варианты обидных отказов, но вместо них мотает головой, делает шаг назад.

Санта не сдерживается – выдыхает облегченно…

– Проходи, Санта Петровна…

И пусть звучит привычно снисходительно, Санта не чувствует протеста. Оказавшись в квартире, ждет пока Альбина закроет дверь, до конца не веря. Снимает обувь. Идет следом до одной из комнат, не озираясь, не обращая внимания ни на что…

Останавливается за спиной у хозяйки дома. Вскидывает новый взгляд – когда они стоят ближе, чем раньше.

Смотрят одна на другую. И они впервые не враги. В то же время – впервые настолько друг перед другом ранимы.

– Он не знает, кто его отец, Санта. И про деда ничего не знает. Осторожно. Поняла меня?

Альбина ставит ультиматум, Санта кивает.

У нее не стоит цель открыть маленькому глаза на правду. Она просто хочет на него посмотреть. Поговорить с ним. Прикоснуться.

Она не понимает, как можно отказаться от своего ребенка.

Но сама закрыть глаза на его существование не может.

– Я тебя поняла.

Реагируя на заверение Санты, Альбина усмехается криво, шепчет: «конечно, ты же умница», а потом открывает дверь в детскую.

Даниил сидит на полу. Он увлечен.

В руках – самолет. Перед ним – целый город из конструктора. Санта непроизвольно вспоминает слова Данилы о том, что Аля – хорошая мать. И это правда.

Мальчик поднимает взгляд далеко не сразу. Только реагируя на мамино: «молодой человек, на минутку можно?».

Дает понять – можно. А потом застывает взглядом на Санте. Она – на нём. И её снова бьет тем же током. Потому что даже поверить сложно, насколько он «свой». Это видно. Это чувствуется.

К нему тянутся руки. И сердце тоже тянется.

Если у Игната не так – его у брата попросту нет…

– Ой, кукла дядь Дани…

Малыш комментирует, а Санта улыбается, чувствуя, что её первые реакции без изменений: снова плакать хочется. За него снова чертовски обидно. И почти так же – за Альбину. Которая успела обозвать её куклой. Но это всё – от боли и бессилия. Она – тот ещё слон в посудной лавке. Она в отчаянии, наверное.

У неё ничего не получается.

Только сын – хороший…

– Я – Санта. Помнишь же?

Санта задает вопрос, Альбина фыркает, но им с Даней нет дела до реакций мамы. Они смотрят друг на друга. Они оба что-то чувствуют, Санта готова в этом поклясться.

Она заходит в комнату, приседает перед городом, протягивает руку…

Когда мальчик вкладывает в её ладонь свои пальцы, улыбка растягивает губы сама собой…

– Только без глупостей…

Альбина произносит как-то глухо. Это заставляет Санту обернуться, но разобрать причину изменений в голосе у неё нет шансов.

Предупредив напоследок, Примерова развернулась, быстро шагая куда-то по коридору.

Куда – можно выяснить. Но зачем?

Санта снова смотрит на мальчика, у которого глаза самого любимого в мире мужчины. Глаза человека, которого она больше в жизни не увидит, но который будто повторился…

– Самолеты любишь, да?

Вместо ответа на свой вопрос, Санта получила неопределенное движение головой. Потом – хитрый взгляд…

– Поезда больше…

Поняла, что мальчик будто берет на слабо, а сама она непроизвольно шире улыбается. Если придет ещё раз… Если её ещё раз пустят… Она принесет самый большой из возможных поезд…

– Можно с тобой поиграть?

Реагируя на вопрос еле знакомой «куклы», Даниил пожимает плечами. Возвращается к игре, «летит» куда-то…

Потом чуть двигается…

Это такое приглашение. Она им пользуется.

Садится рядом, смотрит с интересом…

– Мама в ванной закрылась… – Слышит замечание, задерживается на личике… – Зачем?

Чуть цепенеет на вопросе. Слишком взрослом…

Слишком наблюдательном.

Но это их семейная черта – внимание к мелочам.

– Выйдет скоро, не переживай…

И пусть чувство, что при львице львенка руками лучше не трогать, продолжает присутствовать, Санта не в силах сдержаться.

Ее рука ложится на темную макушку, скользит вниз…

– Машинками едь. А я лечу…

Даниил уворачивается – он слишком «мужчина» для нежностей. А ещё большой начальник, которого Санта не посмела бы ослушаться…

Девичьи пальцы тянутся к машинке. Они больше не дрожат.

* * *

Альбина Примерова не строила из себя радушную хозяйку. Санта этого и не ждала. Да и не нуждалась.

Между ними – не любовь. Не дружба. Даже не приятельство.

Она пришла к Даниилу. Она с ним познакомилась. Она им налюбовалась. Узнала немного.

По прошествии сорока проведенных вместе минут Санта чувствовала себя одновременно полной сил и разбитой. Перегибать не стала бы.

Когда в дверном проеме снова показалась Альбина, сообщая сыну, что по расписанию у них обед, помогла собрать игрушки, снова напоследок проехалась по волосам.

Напрашиваться за стол даже не думала. Сама пошла в сторону входной двери…

Обувалась, чувствуя на себе взгляд женщины, которую в жизни не представила бы такой, какой она была сейчас.

Ей броня походила на яичную скорлупу. Стукнешь разок – рассыплется. Она ещё пытается делать вид холодного человека. Но у неё глаза красные. Она там плакала.

И за это не хочется стыдить. Над этим не хочется глумиться.

Обувшись, Санта выпрямляется, смотрит максимально сухо и по-деловому.

Говорит:

– Спасибо, что пустила. Я могу когда-то ещё прийти или сходить с ним погулять? Если тебе действительно нужно на собеседования, я могу брать Даниила на пару часов к себе. У меня нет опыта, но я обещаю, что буду очень аккуратна.

Санта готовит себя к отказу. Получает же…

Прерывистый вздох. Судорожный кивок. Долгий взгляд суки-Альбины в сторону. После чего – в глаза.

– Я хочу извиниться.

Её голос снова не такой, как всегда. Санте кажется, что с Примеровой сейчас происходит то же самое, что с ней. Только язык у Али отнимает не нехватка смелости, а непобедимая горделивость. А может невозможно задетое самолюбие. Но она – тоже человек. И она умеет даже извиняться…

– Это не обязательно…

Только Санте извинения не нужны. Она пытается отмахнуться, но её руку ловит налету женская. Им обоим странно друг друга касаться.

Обе будто не до конца верят, молча глядя на то, как пальцы Али сжимают кисть Санты.

Обе тут же рвут контакт, а потом чувствуют жжение там, где их кожи соприкоснулись.

На кухне включается телевизор – это Даня. Это мультики.

– Извини меня, Санта…

Альбина повторяет, смотря чуть иначе – неожиданно мягче. Неожиданно, будто правда сожалеет. И от такого извинения отмахнуться совесть не позволит. Поэтому Санта кивает.

– И ты меня…

И просит в ответ.

– Я не знала тогда…

Санта имеет в виду, конечно же, свое «не достойна», но тут отмахивается уже Аля.

– Я сама виновата. И я не против, чтобы ты… Вы…

Не договорив, Альбина кивнула куда-то за спину. Что имеет в виду – Санта поняла.

Между ними снова повисло неловкое молчание. Потому что друг к другу, кажется, они в жизни не проникнутся. Но им обеим есть, за что друг друга держаться…

– Я тогда постараюсь заранее… Напишу…

Санта предложила, Альбина пожала плечами. Мол, без разницы…

Она из последних сих продолжала прятаться за напускным равнодушием. А Санте и не нужна её участливость. Она мнется ещё пару секунд, потом разворачивается. Обсуждать больше нечего. Самой хочется переварить. Альбине, наверное, тоже…

Оклик: «Сант» заставляет обернуться уже после того, как девушка переступила порог.

– Скажи мне честно, ты Данилу любишь или пользуешь просто?

Вопрос звучит серьезно. Во взгляде – настоящее волнение. И сам Данила сейчас ответил бы: «не твое дело, Аль…».

Но Санта – чуть другая. Альбина пошла навстречу ей. Ей не сложно ответить тем же.

– С детства люблю…

Признаваться в таком постороннему человеку – непросто. Тем более такому, как Аля. Она ведь может преобразить правду, сделав ножом, и ударив прямо в сердце. Но сейчас, кажется, не собирается делать этого.

Не усмехается иронично, по взгляду видно – не прокручивает в голове шуточки, которые из этого можно выжать.

Сначала по глазам проверяет, потом кивает…

– Ты его береги, он заслуживает лучшего. Не предай только, он же ради тебя многим рискует сейчас…

Санта и сама это знает. Пообещать ещё и Альбине – не проблема.

Но ответить нечего. Поэтому она направляется к лифту, на сей раз жмет кнопку, хотя вниз спускаться вроде как проще…

Смотрит на закрытые створки, краем глаза отмечает, что Альбина не двигается. Не отступает. Не закрывается…

Может, хочет убедиться, что гостья уехала. А может…

– Сант… – Снова окликает. Дожидается, когда Щетинская повернет голову и посмотрит вопросительно. – Ты правда умница. Я была неправа. Прости меня. И спасибо тебе.

Говорит быстрее, чем её обычный темп речи. Ответа не ждет. Улиткой заныривает в свою же квартиру. Хлопает дверью и щелкает замками.

Да и Санта не ответила бы.

Ступая в лифт – всхлипнула, глядя под ноги расфокусировано из-за новых внезапных «безразличных» слез.

* * *

Поднимаясь вечером в субботу в лифте на свой этаж, Данила ожидал всякого. А встретила его cидевшая на подоконнике у окна Санта. Не предупредившая, что собирается в гости. Сделавшая… Вроде как сюрприз?

Только какой-то грустный. Потому что сама – грустная.

Прошлым вечером, когда Данила сказал, что в субботу допоздна занят, особого расстройства умница не выразила. Отмахнулась. Мол, это даже хорошо. Потому что кое-какие планы есть у самой. Какие – он не уточнял. Себя держать нужно в руках. Но даже не предполагал, что «планы» заведут её сюда…

– Привет.

Поздоровавшись, Данила медленно направился к ней, Санта ответила на приветствие легким кивком и вяленькой улыбкой.

Подставила для поцелуя губы. Устроила будто тяжелые руки у него на плечах, разрешила за талию себя придержать и вклиниться между коленок.

– Ты по пожарке что ли?

Реагируя на вопрос, пожала плечами, смотря чуть в сторону и вниз. Понятно: в глаза не очень хочет. С глазами тоска-печаль…

– Сказала номер квартиры, фамилию твою. Меня пустили… Смотрели с интересом, но подняться дали…

Санта поделилась своим смелым приключением преодоления охраны дома, Данила же усмехнулся только. На него ведь внизу тоже смотрели «с интересом», теперь хоть понятно, почему…

– Я кекс лимонный привезла. Будешь?

Санта кивнула на картонную коробку рядом с собой, потом наконец-то посмотрела в лицо мужчины. С такой надеждой, что даже если бы Данила съел на ужин поросенка, от её кекса не отказался бы.

– Почему не предупредила? Я бы раньше приехал…

Данила потянулся к лицу Санты. Проехался носом по щеке, втягивая воздух. С закрытыми глазами делать это было особенно приятно. Ярче запах. Не мешает свет и декорации.

Он вроде как пожурил, хотя на самом деле, был рад. Ему приятно, что она вот так – сама…

–  Не хотела торопить. Мне не сложно было подождать. У вас тут… Уютно…

Санта подобрала слово, заставившее Данилу криво усмехнуться.

Вздохнуть, оторваться от кожи, взять в руки коробку, второй потянуть на себя умницу.

Которой нет смысла продолжать сидеть на общественном подоконнике.

В его квартире полно не менее удобных горизонтальных поверхностей.

– Случилось что-то?

Санта шла за Данилой, он спросил, обернувшись, уже у квартиры.

Не то, чтобы особо ждал длинного рассказа. Открывал замки, слушая тишину и чувствуя, как Санта мнется…

– Я к Але ходила…

Потом же выпаливает и застывает.

Он тоже. С ключом в руках.

Поднимает взгляд на неё. Не злится, но сильно удивлен. А по тому, как смотрит она, ясно: Санта ждет чего-то похожего на «ну я же просил!». Которого не будет.

Только тяжелый вздох…

– Поругались опять?

И вопрос, в ответе на который Данила не сомневается.

Очень зря. Потому что на сей раз вздыхает Санта. А потом перевод голову из стороны в сторону…

– Она разрешила мне видеться с Даниилом.

Услышав слова, мужчина даже не сразу поверил ушам.

Открыл квартиру, хмурясь, впустил Санту.

Сам зашел следом, проговаривая про себя.

Зажег свет…

– Ты хочешь с ним видеться?

Переспросил, будто не веря, получил в ответ осторожный, грустный, взгляд через плечо.

Такой, что словами можно уже не отвечать.

Хочет, конечно.

Очень хочет.

Её душу рвет на клочья не только несправедливость, которая коснулась лично их с Леной. Любая рвет. Просто эта – ближе некуда. А она не умеет оставаться в стороне…

Опустив гостинец на полку, Данила потянул Санту на себя.

Обнял, почувствовал, что подрагивает.

Уткнулся в волосы, поцеловал.

– Это твое дело, Санта. Я не вмешиваюсь. Делай, как считаешь нужным.

Вероятно, его одобрение – это именно то, в чём нуждалась Санта. Получив его – наконец-то начала расслабляться. Стала чуть мягче. Вжалась сильнее. Тоже обняла…

– Одного понять не могу…

Снова напряглась, услышав незаконченную фразу Данилы. Даже дыхание задержала, кажется. Он же – улыбнулся.

– Трусиха где? Верните мне… За неё я так не волновался…

Спросил, не зная толком, чего стоит ждать. Санта же долго молчала. В какой-то момент обняла сильнее, голову запрокинула…

– Плакать хочется…

Призналась, улыбнувшись. Хотя снова можно без слов – глаза-то уже мокрые.

Но это не пугает. Это даже приятно. Ей хочется плакать – она идет к нему. Смелая трусиха. Всё на месте.

Данила улыбнулся в ответ, провел по щеке…

– Я бы сначала поел, если ты не против…

Предложил, вызывая уже другую улыбку – куда более живую.

Следил, как Санта пытается проморгаться, глядя вверх. Потом на него – спокойно. Тянется к губам… Приоткрывает свои…

Он, конечно же, принимает приглашение. Они целуются в его коридоре. Не спешат, но распаляются. И чем закончится – очевидно. Для обоих желанно. Но её бы правда для начала накормить. Влить немного вина. Разговорить там… В себе же копит. Ни с кем не делится. К нему несет.

– Я понял…

Когда Данила оторвался, Санта потянулась за его губами. Вызвала новую улыбку. Посмотрела в ответ с укором…

Как бы говоря: мне не особо-то сейчас важно, что ты понял. Целуй лучше. Но он вроде как старше. Ему вроде как видней…

– Едим. Занимаемся сексом. Плачем.

Каждую из «позиций» их будущего «меню» Данила произнес через паузу, которую заполнил поцелуем в кончик носа, подбородок, губы.

Санта снова улыбнулась. Ему снова стало приятно.

Его свет умеет греть по-разному. Сейчас – от него немного тускло, но всё равно тепло. Чтобы чувствовать – нужно прижиматься. Но нет сомнений, что так – только ему.

– Может даже плакать не придется…

Её замечание вызвало улыбку у обоих. Она снова потянулась, ясно давая понять: не против чуть сменить очередность.

– Было бы прекрасно…

И каким бы мудрым ни был Данила, аргументы противоположной стороны его устраивают. Он подталкивает Санту вглубь квартиры.

Поужинают в спальне. Не проблема.

Глава 35

Глава 35

Через полтора месяца

– Сант, подожди…

Санта шла по коридору Веритас быстро. Сжимала в пальцах папку. Держала спину ровной. Подбородок вздернутым. Смотрела уверенно и даже как-то дерзко будто.

Услышав оклик за спиной – оглянулась. Улыбнулась, тормозя, позволяя Тамаре себя догнать…

Девушки поравнялись, пошли дальше нога в ногу. Санта глянула на Тому вопросительно, та в ответ многозначительно усмехнулась…

– Тебя поздравить можно, да-а-а? – протянула, заставляя Санту немного зардеться, опустить взгляд. Но только на мгновение. Потому что очень быстро она снова смотрит на Тому… И делает вид, что понятия не имеет, о чём речь. Чуть-чуть палевно, конечно, но Тамара не злится.

Фыркает, потом толкает Щетинскую плечом. Несильно. Играючи.

Склоняет голову, чуть приближается, говорит негромко:

– Я утром на почту ходила, корреспонденцию разбирала, Сант… Данила Андреевич просил ему сразу говорить, когда решение по ССК придет… Сегодня пришло… Первую инстанцию взял…

Тамара сказала с нескрываемой гордостью. Санта её же почувствовала. Губы потянуло в улыбку. Санта кивнула.

Пусть уже знала новость (Данила сам написал), но услышать от Томы ещё раз всё равно было чертовски приятно.

За него.

Самого любимого. И неоспоримо во всем лучшего…

Мужчину, с которым они вместе около двух месяцев. И с которым ей с каждым днем всё теплее.

На фирме которого она продолжает стажироваться. У которого продолжает учиться профессии. С чьей легкой руки может учиться у по-настоящему лучших.

В квартире которого теперь повсеместно можно найти её вещи. Впрочем, как и в машине. Санту иногда и саму поражала жадная наглость, с которой она метит территорию. Но затормозить себя не могла. Да и Данила тоже ведь не тормозил...

И пусть им по-прежнему не хватает времени друг для друга, но то, которое есть, они по-прежнему пьют без остатка.

Их аппетиты постоянно растут. Но они в счастье. Их счастье – друг в друге.

О них по-прежнему знает только Альбина, которая держит язык за зубами.

За прошедшее с первой встречи время Санта успела увидеть Даниила Примерова четырежды. Ей казалось, что мальчик даже немного к ней привык. Она к нему – очень. Он – прекрасный ребенок. И он правда безумно похож на своего отца, но Санту это не отталкивает. Потому что на её отца он похож больше.

Напрямую Санта не спрашивала, но насколько знала, отношения Примеровой и Чернова пока не нормализовались. Понятно было, что лезть сюда не надо. Санта чувствовала запретность темы  и напряженность Данилы, когда рассказывала ему хотя бы что-то о женщине, от которой он решил дистанцироваться. Но против элементарных представлений о логике, будто с надеждой даже, Санта ждала, когда лёд тронется. Ей казалось, что предательница заслуживает прощения. Ей казалось, что Даниле Аля нужна так же, как ей нужен он.

Еще казалось, что им навредить Аля не сможет. Да и не захочет. Потому что желает Даниле добра. И, кажется, немного верит, что Санта – такое добро.

В Веритасе всё это время Санта и Данила вели себя более чем аккуратно. Не давали оснований никому ничего заподозрить.

Санта даже с мамой пока не поделилась. Чувствовала, что рано. Только призналась, что «кое-кто» у неё появился, потому что это ведь очевидно… Глаза блестят. Излучают счастье, которым даже завуалированно не хвасталась подругам.

Хранила внутри, опекала, защищала, ценила бесконечно.

И Данила тоже ценил.

Они не признавались друг другу в любви на каждом шагу, но чувствовали определенно её. Каждый свою и каждый по-своему. Он очень трогательно во многом подстраивался. Санта отчаянно тянулась навстречу.

Девушку немного пугало непонимание перспектив. Точнее понимание, что всё это – не вечно. И рано или поздно поднимется вопрос принятия решений и выхода на свет. Но реальность была слишком сладко манящей, чтобы тратить себя на страх.

Сейчас им было невероятно хорошо.

И, если верить последним сообщениям в их с Данилой переписке в Телеграме, вечером будет лучше. Потому что:

«Победу празднуем вместе, умница?».

«С радостью».

Где и как будут праздновать – неважно. От одной только мысли о том, что вечером он официально её, Санту скручивало в узел. Неимоверно хотелось остаться наедине уже сейчас, зайти в его кабинет, щелкнуть замком, но надо было держаться. Потому что на часах только обед. До семи они всего лишь партнер и стажерка.

– Поэтому я и спрашиваю, тебя тоже можно поздравить? – Санта немного ушла в себя, но Тома вернула её в реальность новым вопросом. Которыйзаставил вскинуть взгляд и посмотреть с недоверием.

– С чем? – спросить, немного хмурясь.

– Не прибедняйся, Сантуш… Я же знаю, что ты тоже помогала Даниле Андреевичу… Сама слышала, как он делился…

И пусть Санта искренне считала, что её так называемая «помощь» – это на самом деле скорее услуга, которую оказывал ей Данила, обучая, но слышать похвалу от Томы было невероятно приятно.

Настолько, что она даже порозовела.

Дело ССК Данила и дальше вёл лично. Сам ходил на заседания. Сам строил позицию. Сам составлял документы. Приобщал подчиненных по надобности, но Санту учил на этом примере лично.

Потому что, как объяснил, кейс хороший, позволяет разобраться сразу в комплексе вопросов, будучи специалистом в которых, в жизни не обеднеешь.

Быть его ученицей Санте нравилось почти так же, как возлюбленной.

И пускай эту победу она себе не приписывала, но даже возможность быть немножечко причастной считала огромной удачей.

– Это он выиграл всё равно…

Санта ответила, пожимая плечами, благодаря Тому взглядом. Она же закатила глаза. Мол, всё с тобой понятно, скромница…

Благо, развивать не стала. Они незаметно подошли к двери в опенспейс литигаторов. Санта взялась за ручку, стоя к ней спиной. По Тамаре видно было, что она сказала ещё не все. Смотрела чуть с прищуром и лукаво…

– А вечером-то что делаешь?

Спросила, склонив голову… И что предложит дальше – Санта знала. В Веритасе она уже своя, пусть и стажер, у которого скоро начало учебы на магистратуре. А по пятницам у них обычно тусовочный вечер. И если у Данилы дела – она всегда соглашается. Это ей тоже в кайф. Но сегодня – никак. И ни за что. В жизни не променяет тишину его квартиры на шум любого из Киевских баров.

Поэтому…

– Занята, Том… Прости…

Санта улыбнулась извинительно, Тамара притворно тяжело вздохнула. И дальше им бы разойтись, но всё идет не по плану.

– Санта, Том…

Обеих окликает голос, который до сих пор посылает по телу Санты толпы мурашек.

Обе же вскидывают взгляды в сторону приближающегося Чернова.

Что чувствует Тамара – Санта понятия не имеет. А сама взрывается. Внутри, конечно. Внешне – просто смотрит.

Она его так любит, что словами не описать. Каждый раз видит – заново влюбляется.

Наверное, её глаза говорят об этом. Потому что правый уголок губ Данилы тянется чуть вверх. Он усмехается иронично, смотря на Санту, а чтобы не палить – себя и её – качает головой, почти сразу переводя взгляд на Тому…

– Да, Данила Андреевич…

Которая вытянулась по струнке, спросила с энтузиазмом…

– В опенспейс зайдете? Сказать кое-что хочу…

Пальцы Данилы легли на ту же ручку, с которой Санта поспешно убрала свои.

Понятия не имела, почему Тома заулыбалась так ярко, почему закивала активно...

Сама же отступила немного в сторону, чтобы не мешать… Начальнику.

Который открывает двери.

И он сам, и Санта пускают внутрь первой Тому…

Сами же задерживаются в коридоре.

Санта знает, что Данила снова смотрит на неё, улыбаясь расслабленно. А она ответить боится. Но и не ответить не может.

Вскидывает взгляд, поднимает подбородок…

– Страшно?

Данила спрашивает, щекоча её щеки и губы невидимыми искрами, которые посылают его глаза.

Санта же честно мотает головой. Потому что нет. Это заставляет его улыбнуться шире.

Прокомментировать:

– Смелая какая…

Тихо-тихо, чтобы услышала она одна.

Сделать шаг в сторону, прижаться свободной рукой к поясу женских брюк-клеш с завышенной талией. Тех самых, которые Санта надевала утром в его квартире… Впрочем, как и блузку, пуговицы на которой он сам же и застегивал, чередуя с поцелуями.

Чуть подтолкнуть, давая понять, что ей тоже бы зайти…

И она слушается, внутренне урча из-за того, как приятно находиться рядом с ним…

Ей совершенно неважно, о чём и с кем он хочет поговорить.

Они заходят в помещение.

* * *

Санте казалось, что дальше ей нужно стать частью толпы, для которой у Дани есть информация.

Она рванула было в сторону своего места, чтобы положить папку, а потом оттуда слушать Чернова, но Данила не дал.

Придержал за ремень сзади.

Когда Санта оглянулась, посмотрела удивленно, Чернов смотрел на неё – чуть влево и вниз – по-особенному. Так, что девичье сердце подскочило. Стало бы страшно, но она же… Смелая.

Поэтому тушит. Поэтому остается на месте. Слушает, как мощно бьется в грудной клетке… Вжимает папку в блузку…

– Друзья, на минуту отвлекитесь…

Данила произносит громко, заполняя своим голосом комнату.

Которая всегда казалась Санте немного тесноватой – здесь сидят почти двадцать человек. Это тоже такой себе улей. Но только сегодня она внезапно оказывается огромной. И эти двадцать человек – внезапно толпой…

Те, кто стоял, оборачиваются, кто сидел – поднимается.

Вокруг Санты и Данилы образовывается вроде как круг. Такой же, как в день представления им Альбины…

– У меня сегодня две новости. Хорошая и прекрасная. Хорошая состоит в том, что работы у нас будет больше.

Данила начал говорить, улыбаясь. Спорщики реагировали по-разному. Кто улыбался, кто рассмеялся даже, кто-то показательно захныкал… Но все, как Санте казалось, в хорошем настроении. И только она – на иголках.

– Вы знаете, что мы представляем ССК в одном деле. Сегодня решение вынесли, первая инстанция за нами.

Несколько человек захлопали в ладоши, Санта не сдержалась – повернула голову и посмотрела на Данилу. В нём в этот триумфальный момент не было явного самолюбования, пусть и победа это принадлежит полностью ему. Он не хвастается. Делится просто.

А она любуется…

Только быстро саму же себя заставляет оторваться и посмотреть вперед.

– Но главное не это. Мы договаривались, что в случае победы подписываем ССК на ведение их хозяйственных споров.

Реакция на вторую новость получилась разношёрстной. Кто-то комментировал, что «это ведь только первая»… Кто-то пошутил, что пора звонить жене и предупреждать: «дома буду в декабре»… Кто-то застонал уже не притворно…

– Они решили не ждать апелляции и Вышки. Подписываемся уже. Работы будет много. Но вся – интересная. В эту честь сегодня в пять приглашаю всех на кухню. Да, Том?

Данила переспросил у Тамары, та закивала, откровенно сверкая. Она дышала неровно к их практике. Она обожала Чернова. Но Санта не ревновала, потому что в нём не сомневалась.

– Да, Данила Андреевич! Вино. Роллы. Торты.

Перечислила, получая от собравшихся юристов одобрение не хуже, чем сам Данила во время официального объявления повода…

Потом же взгляды снова вернулись к начальнику.

– Ну и так как работы у нас в ближайшее время будет куда больше, переходим к новости прекрасной. Ценные кадры отпускать нельзя…

Санта смотрела перед собой, но могла спорить на деньги, что чётче некуда определила момент, когда Чернов чуть повернул голову и посмотрел на неё.

У него ведь даже голос поменялся. Нежнее стал…

А у неё сердце бьет чечетку…

– Санта очень помогла мне в деле ССК. Без неё продули бы. – Голос Данилы продолжал ласкать, а у Санты загорелись уши. Почему-то очень ярко вспомнилось, как однажды ночью, когда Данила целовал её в своей постели, и было понятно, что ему снова мало, снова хочется ещё, Санта пыталась отбрыкаться, пища: «Дань!!! Подожди!!! Мне сроки надо посчитать!!!». И речь была, конечно, не об овуляции.

А ещё, как потом, одержав победу паники над похотью, сидела голышом и считала сроки оставшиеся для подготовки своего первого в жизни возражения на очередное ходатайство Лексы, пока Данила не мог отсмеяться. Наверное, в ту ночь и сам был не рад, что взялся поощрать в ней юриста, но Санта была за это ему по-особенному благодарна. Впрочем, она была благодарна ему за всё.

– Кроме этого, она умудрилась поступить на бюджет на магистратуру. Почти закончила стажировку. Вы и без меня знаете, как Санта влилась и насколько нас усилила. Я уверен, что ты станешь одним из лучших спорщиков, Санта…

Когда Данила обратился напрямую к ней, получил благодарный-ранимый взгляд. Чуть по-другому улыбнулся, сделав паузу.

– Любите и жалуйте, в общем…

Потом же пробежался по толпе.

– Санта Щетинская. Наш новый младший юрист. Саш, береги… Ну и делись…

Собравшиеся в комнате спорщики захлопали в ладоши, куратор-Александр рассмеялся, протягивая начальнику руку для пожатия. Мол, поделимся…

А Санта чувствовала, что большой палец Данилы скользит по шелку её блузки. Почти незаметно, но так ощутимо… Он её поддерживает. И он ею гордится.

Это не потому, что они спят. Она достойна просто.

Он мог наедине заранее ей сказать (утром ведь знал уже), но не стал. Он решил иначе.

Он дарит ей этот момент.

По венам Санты потекла гордость за себя, благодарность ему, радость за них. Горло сковали слезы. Она теперь… Работает.

– Спасибо, Данила Андреевич, – Санта поблагодарила словами, призналась в любви взглядом. Данила в ответ – улыбнулся…

Сотрудники ещё дохлопывали, кто-то успел отвлечься. Палец Данилы чуть-чуть поглаживал, Санта будто в счастье утопала…

И пусть для всех Данила ответил:

– Поздравляю тебя, Санта.

В карих глазах она прочла:

– Умница моя.

Конец первой книги

❤️❤️❤️

Уважаемые читатели, спасибо большое за внимание к книге и поддержку во время выкладки!

Если вам интересно, как сложатся судьбы Данилы и Санты дальше – приглашаю во вторую часть их истории

ИДУ НА СВЕТ

Аннотация:

Данила Чернов – адвокат, партнет топовой столичной юрфирмы.Санта Щетинская – дочь его погибшего наставника.Когда Санте понадобилась помощь, Данила взял её на стажировку, но их отношения не ограничились рабочими.

Прошло время, любовь окрепла. Санта и Данила уверены: ни один из них другого не предаст, но их союз для многих — костью в горле.

Против неё воюют братья, в его жизнь возвращается когда-то любимая. Всем выгодней, чтобы Санта с Данилой расстались. И однажды их заставят засомневаться. Санта спит, от её шеи к пальцам Данилы тянется цепочка, мужскую ладонь греют украденный ею крестик и подаренное ей кольцо, а он вспоминает, как обещал: – Если потеряемся – не бойся. Я поймаю луч. Я пойду на свет.  

Жду в "Иду на свет")

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35