Старикам – вечно восходящее солнце.
Моей бабушке – Губаревой Марии Георгиевне –
с любовью и благодарностью.
Р.В.
– Марья Ивановна, вот я есть. Как там тебе, голубка моя, на небесах? Прости уж, что давно не бывал! Самому совестно, однако, и я всем прощу, коли мне кто должен будет. Прости и вину мою: заросло тут всё, а я всё и дойти не мог… Неходячий я, недвижущийся… Ну и до меня никто не дойдёт! Всё-то и осталось-то у меня, что твоё заступничество небесное, и прошу одну тебя только: много пожил, много земли топтал, много видел… Вот ещё увидеть внучку хочу… Прошу тебя, голубка моя Марья Ивановна, не зови покудаво к себе, дай пожить ещё немного!
Глава 1. Старик.
Старик поднялся с узкой кладбищенской скамейки, опираясь на палку.
– Ну, с Богом!
Перекрестившись, он вновь опустился на скамейку, пригнулся к земле, подобрал тряпочную потёртую сумочку и, опираясь на палку, медленно, словно тень, стал выбираться на дорогу сквозь кустарник и гибкие пушистые деревья. Конец весны выдался приятным, мягким, словно небесная канцелярия забыла о том, что в её арсенале имеется жара, дождь и прочие неприятности. Александр Иванович побрёл по петляющей пыльной дороге к маленькой, недавно отреставрированной церквушке, около которой так и стояли чугунные скрипящие ворота, оставшиеся здесь со времён царской России. Мимо этой церквушки, мимо скрипящих ворот к бетонной коробке с крышей. Ждать маршрутку или автобус и прятаться от набирающего силу солнца Александр Иванович не спешил. Физически Александр Иванович находился в прекрасной форме, разумеется, для своих лет. Взгляд его не утратил цепкости делового зрелого мужчины, руки потеряли силу, но не ловкость, и только ноги выдавали в нём человека с чрезвычайно длинной жизненной дорогой. Сидя на узкой доске и ожидая автобус, Александр Иванович всё бормотал себе что-то под нос, качал головой и поглядывал на дорогу. На этой узкой пыльной ленте, петляющей мимо оврагов и огрызков пустых разваливающихся домов, показалась точка. Она росла и росла, пока не стала новенькой белой маршруткой, какие недавно стали ездить в городе. Это сильно удивило Александра Ивановича, и он даже встал со скамейки, приветствуя столь неожиданное чудо. Машина резко развернулась на дороге, подняв к пустому небу тучу земляной пыли и остановилась. Пассажирская дверь с лязгом отъехала в сторону, и Александр Иванович стал свидетелем отменной нецензурной ругани водителя, говорившим на русском с сильным акцентом, и молодого человека, толстого, с золотыми часами, в рубашке и белых брюках. В салоне находилась ещё старушка, которая всё шептала под нос какие-то слова и поминутно крестилась. Они вышли, не закрывая за собой дверь машины, и поплелись к кладбищу. Водитель закурил, а Александр Иванович застыл перед открытой дверью в просторный красивый салон новенькой маршрутки.
Александр Иванович привык к старым, уже отжившим свой век автобусам, которые со скрипом открывали двери, гудели и дымили как паровозы. А такие белые, чистые и тихие машины должны были проноситься мимо, а не останавливаться рядом и манить расположиться на широком и мягком кресле.
– Здравствуйте! – откашлялся Александр Иванович. – В город едете?
Водитель слегка повернул голову – ровно настолько, чтобы увидеть, кто его спрашивает. Увидев старика, он мгновенно потерял интерес и бросил через плечо:
– Льгот нет!
Александр Иванович потянул носом воздух и провёл рукой по редеющим седым волосам.
– Сколько ж стоит?
Водитель зло процедил сквозь зубы:
– 15 рублей.
Александр Иванович облизал пересохшие губы, смиренно прижал к животу палку и тряпочный мешочек и попросил:
– Может, довезёшь старика-то до автовокзала? Какие с меня деньги?
Водитель, кашляя и давясь кашлем и дымом, ответил:
– В твоём возрасте, папаша, с кладбища можно и не уезжать!
Он расхохотался собственной шутке.
Александр Иванович опёрся на палку, опустил тряпочный мешочек. Со вздохом оглядел белую машину и медленно, шаркая по земле, побрёл к старой скамейке остановки. Водитель, видимо, сообразил, что других пассажиров здесь не будет и небрежно бросил через плечо:
– Садись. За десятку довезу!
Александр Иванович, щурясь на солнце, и потому с улыбкой ответил:
– Я, сынок, чудесного автобусика дождусь!
– Ну, старый хрыч, бесплатно я тебя не повезу!
Белая машина хлопнула железной дверью и, подняв пыль вокруг себя, рванула по дороге к городу.
Старик остался один, щурясь на восходящее солнце и опираясь на палку. Машина вскоре исчезла, и пустота и гудение насекомых заполнили мир вокруг Александра Ивановича. Всё замерло. Можно было подумать, что время остановилось, но солнце упорно ползло вверх и давно забытый, почти летний зной спускался на землю. Это обстоятельство и радовало Александра Ивановича.
– Ну вот и ещё одно лето, Господи! – вырвалось у него.
Лета, собственно говоря, ещё не было, но его предчувствие в такую жару оспаривать глупо.
Старенький, дребезжащий и пыхтящий автобус подкатил совершенно пустым. С грохотом распахнул одну дверцу и остался урчать, призывая старика быстрее залезать вовнутрь.
– Александр Иваныч, вы тут? – зазвенел молодой юношеский голос, как только Александр Иванович опустился на сидушку.
– Костя?
– Узнали? Как поживаете?
– Да вот живу, землю топчу…
Автобус тронулся, на ходу захлопнул дверь и закачался, как лодка на огромных волнах.
– А я вот водителем тут устроился!
– Кость, так на этой работе пить нельзя…
– А я больше ни-ни! Вот завтра первая зарплата!
– Это хорошо, это правильно!
Автобус, ворча и покрякивая, выбрался из очередной канавы и стал набирать ход по асфальтированной дороге.
– А вы всё Митричу помогаете?
– Да, работаю потихоньку…
– Загляну к вам как-нибудь!
– Заходи, конечно! Не обидим! Как жена и дочурка?
Водитель дёрнул плечом:
– Да развелись мы…
– Неужто тебя непьющего она терпеть не может?
– Да я тогда ещё не устроился. Не дождалась, не дотерпела. Выгнала!
– А так ты приди сейчас, когда работаешь! Ведь другой разговор будет!
Автобус подпрыгнул на какой-то большой колдобине и сбавил ход.
– Гордый я, Александр Иваныч…
– Ну, – развёл руки Александр Иванович – дело хозяйское!
Несколько минут ехали молча.
– Сейчас повернём и будем идти по городу. Вам куда?
– На автовокзал.
– Сядьте тут, рядом. Скажете, где мне остановить.
– Спасибо, Костя!
– Да пока ещё не за что, Александр Иваныч!
Город начинался сразу за железнодорожными путями. Вот около них и стоял небезызвестный Александру Ивановичу белый современный автобус. И водитель был тут же: стоял на обочине и курил.
– Хорошая машина! – кивнул на автобус Костя – Но эти олухи даже на них ездить не могут. А какие деньги зашибают! Нам такие и не снились!
Проезжая мимо этого знакомого по одинокому утру водителя, Александр Иванович приветливо поднял правую ладонь. Водитель тут же узнал старика и показал ему средний палец.
– Чего это он? – спросил Костя.
– Мы утром познакомились – сказал Александр Иванович.
– Утром? – нахмурил лоб Костя.
– Да-да, утром, – подтвердил Александр Иванович и опёрся на палку.
– Ах, утром! – сообразил Костя и расхохотался так, что в автобусе задрожали стёкла.
* * *
Александр Иванович, отирая пот со лба, медленно брёл в сторону газетного ларька. Круглый, грязный, когда-то зелёный, он так и остался стоять в тени древнего раскидистого дуба. И странное дело: когда только Александр Иванович решил купить газету ни у ларька, ни у дуба никого не было, но стоило старику полезть в карман за деньгами, как появились два дюжих молодца, которым захотелось купить газету, в тень дуба спрятались мама с дочкой, чтобы съесть по мороженому, да и за спиной Александра Ивановича уже кто-то место занял.
– "Известия" есть? – спросил Александр Иванович.
– Три пятьдесят – насмешливо ответила продавщица.
"Известия" были местной и самой дешёвой газетой. Они никогда не раскупались, с недавнего времени выходили нерегулярно, занимали всего два листа, но Александр Иванович покупал только эту газету. Он редко прочитывал и эти два листа, зато бумагу использовал в домашнем хозяйстве всю: заворачивал в неё продукты, сворачивая в трубочку бил и отгонял мух, стелил на подоконники, как это раньше делала жена, и почему-то другая газета под все эти дела никак не подходила.
Получив желаемое и заплатив мелочью, Александр Иванович, сделав пару шагов в тень дуба, сильно напугал маму и дочку, хрипло крикнув прямо перед собой:
– Стой, тунеядец! Отдай деньги, душегуб проклятый! Отдай, говорю, хуже будет!
Мама и дочка перестали есть мороженое и, открыв рты, изумлённо круглыми глазами смотрели на старика. Тот не унимался и для пущей убедительности застучал палкой и мелко затряс головой, продолжая громко причитать:
– Ты же знаешь, я в гроб лягу, но тебя, тварь безбожная, достану! Верни деньги мне, старику! Научись, наконец, уважать старость!
Девочка испуганно посмотрела на мать и, прижавшись, вцепилась в её платье. Женщина уже готова была открыть рот и что-то там сказать, когда, словно тень, из-за ларька выскользнул худой под тридцать мужчина в кепке и грязной футболке. Кривая жёлтая улыбка разрезала его угловатую физиономию надвое, нахально сверкнули бледно-голубые глаза, и в спину старику полетели клокочущие, свистящие звуки:
– Что ты завёлся, старый хрыч? Какие деньги?
– Мои!
Женщина тут же потянула девочку за собой, оставив старика и его собеседника под тенью дуба. Старик стоял спиной к вору, мелко тряс от напряжения головой и упирался изо всех сил палкой в землю. Вор ухмылялся, держал руки в карманах, но с места не двигался.
– И стоит так напрягаться из-за ста рублей? Столько нервов, сил, крика… А что если я не отдам, а?
– Сто тридцать!
– Чего?
– Сто тридцать! – и старик протянул руку. Рука дрожала.
– На что тебе деньги, старый пердун? В гроб ты их с собой не заберёшь, жены уже нет, сын в Москве и ты ему на хрен не нужен, бухать не бухаешь…
– Тебе, уродец, не понять. Просто отдай деньги.
– Я же вор, я всё равно украду! Было бы лучше, если бы я мамашу с дочкой обчистил?
Старик повернулся и дальше говорил вкрадчиво и неторопливо, наслаждаясь каждым словом, которое слетало с его губ:
– Был бы ты вор, Шуша, я бы пропажу дома заметил. Ты обыкновенная подзаборная пьянь, у которой мыслишки дальше водочки и продажных баб никогда не сдвинутся. Тебе и денег-то жалко… Хуже нищего…
– Ну ты, хер старый!..
Шуша схватил старика за ворот двумя руками. Вены выступили на костлявых длинных щупальцах, Александр Иванович судорожно сжал палку, еле касаясь своими ногами земли, и, сглотнув, абсолютно чётко произнёс:
– Деньги!
Шуша плюнул в сторону и отпустил бледного Александра Ивановича. Потом вынул из кармана шорт деньги, снял с головы старика кепку, положил купюры на лысину и, уже скалясь, водрузил головной убор на место.
– Подавись, старый хер!
Шуша исчез так же ловко, как и появился.
Александр Иванович забрал деньги, вытер со лба пот и медленно поплёлся к рынку, где помогал своему давнему знакомому держать мясную лавку.
Рынок находился в самом центре города, подпирая с одной стороны здание автовокзала и смотря через дорогу на мэрию. Жизнь кипела здесь с самого восхода солнца и остывала лишь к его закату. Александр Иванович всё ещё никак не мог привыкнуть к новому статусу этого места: экономические реформы сделали рынок тем, что в послевоенные годы называли «градообразующим предприятием». Иначе говоря, здесь было чуть ли не единственное место в городе, где можно было добыть деньги. И их добывали в меру своих способностей и талантов: продавали, перепродавали, воровали, обманывали, запугивали или становились милиционерами.
Народу топталось много, кто-то что-то кричал кому-то, парило солнце и всё гудело, как пчелиный улей. Александр Иванович пробирался по знакомому пути, проскальзывая мимо тел и лиц. Несколько дольше обычного он пробирался к привычному месту.
Лавка Митрича находилась на распутье: сразу после торгового места №16 (так называлась его лавка в разных бумагах) рынок развивался по двум направлениям. Налево уходили торговцы одеждой, обувью, стройматериалами, хозтоварами и чем-то ещё в этом духе. Направо шли местные земледельцы и рыболовы. Местные воротилы считали, что здорово наживаются на Митриче, что дали ему довольно неудобное место, ведь все остальные торговцы мясом и молоком располагались ближе ко входу, но толстый румяный Митрич не огорчался. Платил и за аренду, и за «безопасность», и местным милиционерам (тут Александр Иванович не знал за что, но особо и не интересовался). Это давало ему спокойную, обеспеченную жизнь, а о большем он и не думал. Рукастый проворливый Митрич мог справляться и в одиночку, если б был жаден или спесив, но мясник обладал весьма немногими отрицательными качествами, и, как правило, был центром доброй дружной компании. Всё это притягивало к нему честных и почти всегда печальных работяг, толстых домохозяек, худеньких мальчишек, всегда в изобилии наполнявших рынок, и котов всех мастей и окрасов.
Поэтому Александр Иванович не удивился, когда, добравшись до своего рабочего места, обнаружил Митрича, кормящего маленького рыже-белого тощего котёнка.
– Здорово, Митрич! – обратился к нему Александр Иванович и протянул руку. Митрич поднял на него глаза, расплылся в улыбке и пожал протянутую руку:
– Приветствую, Александр Иваныч! Дома не сидится? Торговли-то нет, сам видишь, тут и я-то больше для порядка, чем для дела…
– Да я от Марьи Ивановны. Зашёл водички попить, посидеть…
– Да, это правильно, – почесал затылок Митрич, пока Александр Иванович наливал в жестяную кружку зубодробительно холодную воду из старого крана. – Чтить и помнить непременно надо… Сколько вы вместе-то прожили?
– Мало, Митрич, мало!
Старик улыбнулся и кивнул в сторону прилавка:
– Здравствуйте, Галина Иванна!
С той стороны в улыбке расплылось толстое круглое лицо с ярко накрашенными губами:
– Здравствуйте, Александр Иванович! Здравствуйте, Алексей Дмитриевич! Ко мне завтра зять приезжает! Придётся, как вы понимаете, угождать…
Толстяк Митрич поднялся, приветствовал лучезарной улыбкой и занялся привычным для себя делом: показывал, взвешивал, обменивался последними новостями, что-то рассказывал. К Митричу вообще приходили не только купить мяса. Важно было и пообщаться. Мясник являлся одним из лучших поваров в городе, умел готовить и экзотические блюда, а главное, умел рассказывать про всё на свете. От всех этих его качеств мясо становилось особенным, хотя и исключать собственно профессиональные его навыки никак нельзя, ими он владел в совершенстве.
Бедный котёнок, тем временем поплутав около ног Митрича и не получая требуемого внимания, практически сразу же пришёл урчать и тереться о ноги Александра Ивановича. И даже когда Митрич вернулся на своё место после непосредственно работы, возвращаться обратно не захотел.
– Ах ты, проказник! – негодовал Митрич. – Стоило мне на минутку отлучиться, как он обо мне забыл тут же и уже обратно, ты смотри, никак не идёт!
Он для верности своих слов отщипнул кусочек куриной кожицы и протянул котёнку:
– На!
Котёнок остановился, потянул носом, но через секунду продолжил тереться и урчать как мотор о ногу Александра Ивановича, чем вызвал приступ смеха у наблюдавших за этой сценой.
– Молодец! – крикнул кто-то из посетителей рынка, – Митрич, ты не тем соблазняешь! Дай мяса!
Митрич развёл в стороны маленькие круглые руки:
– Это ж не тигр, а котёнок!
– А мясо-то чует! – раздался гогот.
Александр Иванович легко поднял его рукой к себе на колени и сделал глоток из жестяной кружки.
– Смотри, прикипишь! – улыбаясь, ткнул пальцем в котёнка Митрич.
– А что плохого? Он меня переживёт!
– Сплюнь, Александр Иваныч! Тебе ещё сотню лет жить!
– Это ты, Митрич, сплюнь! Куда мне столько?
– Ты это брось! Ты так не рассуждай! Это… Ты так не надо…
– Да что ж здесь худого? Своё пожил, сына вырастил, уже у него дочка. Моя Марья Ивановна уже там…
– Брось, говорю! – пробасил Митрич. – Пожил он своё… Откудаво ты это знаешь? Не тебе решать!
– Так я и не решаю!
– Вот и брось!
– Так я что? Я ничего!
Помолчали, уставившись в пол.
– Как сын-то? – спросил Митрич.
– Сын хорошо! – заулыбался Александр Иванович, и его понесло рассказывать. – Представляешь, прислал мне специальную трубку. Она как телефон, но всего остального не надо. Кнопочки прямо на ней. Нажмёшь что надо, и она звонить будет. Чудо техники! Я кое-как с ней освоился. Ей же электричество подключать всё время надо, иначе работать не будет. А как-то она брякнула мелко так и всё. Я уж думал крякнулась! Позвонил – работает. Оказывается, на неё ещё и письма приходить могут и там на маленьком экранчике их читать можно, вон оно как!
– Ну как? Читаешь?
– Да где мне! – махнул рукой Александр Иванович. – Это мне уже не по силам…
– Ещё освоишь! – подбодрил Митрич.
С того момента, как сын прислал Александру Ивановичу мобильник прошло что-то около месяца. Как минимум раз в неделю Митрич слышал эту историю, задавал подобные вопросы и напоследок подбадривал старшего товарища. Забывал старик, что уже рассказывал, или эта история ему безумно нравилась, и поэтому он повторял её так часто, или просто это была последняя история, которую он мог рассказать о сыне за последний десяток лет, Митрич не знал. Он слушал, улыбался, кивал и подбадривал. И готов был снова и снова улыбаться, кивать и подбадривать.
За это время разошлась толпа, стали надвигаться сумерки. Два или три человека ещё пообщались с Митричем, купили что-то незначительное. Остальное – две курицы и три маленьких куска говядины – Митрич уносил с собой в сумке.
– Может, курочку возьмёшь? – предложил он Александру Ивановичу.
– Нет, благодарствую, всё имеется, не на что не жалуюсь!
Они вдвоём вышли из-под крыши рынка и Митрич протянул руку, прощаясь:
– Ты завтра отдыхай, Александр Иваныч, не таскайся понапрасну, а вот послезавтра нам быка обещались привезти. Вот тут ты мне будешь нужен с самого утра! Часам к пяти. Тут мы с тобой возьмёмся за дело!
На свете не было такого быка, с которым бы Митрич не справился бы один. По крайней мере, Александр Иванович такого ещё в своей жизни не видел. Но, как и полагается работнику, он взял под козырёк и улыбнулся:
– Во вторник в пять утра я здесь!
– Ну и ладненько!
Митрич чуть ли уже не повернулся уходить, но вдруг прищурился и, присев, стал указывать пальцем:
– Смотри, Александр Иваныч, а непутёвый этот за тобой как собака бежит!
И в самом деле: котёнок как-то пробрался по рынку и сейчас, странно подпрыгивая на задних ногах, бежал к Александру Ивановичу.
– Ну даёт! – поразился Митрич.
– Да, Непутёвый, – поднял его рукой Александр Иванович. Он посадил его на плечо и, помахав Митричу, поплёлся домой, опираясь на палку.
Глава 2. Девочка.
Фонари на улице выключили в полночь – так экономили электричество. Душная майская ночь враз окутала оплетённый деревьями городок. Темнота наполнилась несметным количеством шорохов. Счастливы были те, к кому пришёл сон.
Александр Иванович, к сожалению, не мог себя отнести к таковым. Он вышел из дома по старым, но по-прежнему крепким деревянным ступенькам и упёрся взглядом в звёздное небо. Причмокнув губами, он достал свою палку и с её помощью поковылял на кухню. Кухня представляла собой отдельный дом, гораздо меньше основного четырёхкомнатного красавца, построенного ещё до войны. Вообще, стоит сказать, что когда Александр Иванович говорил «мой дом», то имел в виду не только четыре комнаты с ванной и туалетом, но и два небольших дворика (во внешнем, ближе к улице, росла черёмуха и стоял забор; во внутреннем располагались диван и стол, над которыми вился виноград, на земле ближе к соседям росли розы, а кроме того, из этого дворика можно было попасть на огород и на кухню), собственно кухня с привыкавшем к ней чуланчиком и огород, в котором так и стояли уже никому не нужные кролятник и сеновал. Всё это уже старело вместе с Александром Ивановичем, ветшало и сыпалось. Кое-что удавалось починить, а в совсем редких случаях и заменить, но общей картины это не спасало: дом в понимании Александра Ивановича рушился и исчезал.
На кухне Александр Иванович, не зажигая света, включил электрический чайник, насыпал в свою чашку чай и шумно набрал в грудь воздуха. Он улыбнулся, потому что даже на кухне чувствовался тот упоительный аромат бархатной южной ночи, что составляет её тайну и очарование. Оставив палку, он дошёл до холодильника, взял ещё неоткрытую пачку масла, нашёл на столе нож и, остановившись, тяжело вздохнул. Почесал затылок и, оставив нож и завернув масло в упаковку, вернул его в холодильник: хлеб, который он купил по пути домой, он оставил в доме, на подоконнике. Идти обратно не хотелось, поэтому Александр Иванович залил кипятком заварку в чашке и, вновь опираясь на палку, добрался до дивана. Здесь он удобно устроился, сетуя про себя на то, что оставил хлеб на подоконнике, а не занёс его на кухню.
Ночь очаровывала.
Александр Иванович пил чай и наслаждался всем вокруг: звёздами, ароматами, звуками. Он знал, как в предрассветный час будет светлеть небо, как закричат петухи и загорланят невидимые голуби. Здесь не было от него секретов, потому что всё было ему известно, привычно и доставляло удовольствие. Особое удовольствие доставляло ему то, что вчера принесли пенсию. Теперь Александр Иванович чувствовал себя довольно обеспеченным человеком и даже размышлял, не нанять ли рабочих, чтобы починили крышу или побелили дом. А может, надо бы поставить новый забор? Повыше и попрочнее?
Сидя в кресле, под которым прятались завёрнутые в старый платок жены деньги (всё точь-в-точь как делала она), Александр Иванович ломал себе голову, как бы поступила она на его месте, но её не было, и старику надо было делать выбор самому.
Допив чай, он отправился на кухню ставить чашку. На обратном пути, остановившись в дверном проходе, Александр Иванович тут же понял: в огороде был человек.
Вряд ли можно объяснить, как он это понял, но человек там точно был. Александр Иванович чувствовал движение в темноте, шуршание растений от соприкосновения с человеком и, наверное, что-то ещё такое необычное, что осталось в нём со времён войны, когда чувствуешь не просто человека, а своего врага. Это было настолько необычно, настолько нарушало весь привычный и предсказуемый ход жизни, что стоило растеряться или задуматься, но Александр Иванович почему-то сразу вспомнил, что за дверью кухни в старый порванный плащ спрятано его охотничье ружьё. Бесшумно он достал старый плащ и высвободил ружьё. Проверил патроны – на месте, стреляй хоть сейчас.
Александр Иванович знал, что в такой темноте в проёме кухни увидеть его будет невозможно. Он может спокойно целиться, сколько его душе угодно. Ещё у него мелькнула мысль, что ружьё, пожалуй, надо забрать в дом. Как говорится, на всякий пожарный.
Итак, Александр Иванович занял позицию и стал вглядываться в темноту. Сначала он заметил только движение, потом понял: ночной гость собирает огурцы, который он посадил около забора. И вот это вызвало у Александра Ивановича искренне удивление, гораздо большее, чем понимание того, что в его дворе находится посторонний человек.
Кому надо посреди ночи воровать огурцы? Да и много ли своруешь у одинокого старика?
Следующее открытие обескуражило Александра Ивановича настолько, что он стал оглядываться по сторонам: ночным вором, судя по силуэту, была девочка лет двенадцати-тринадцати, никак не больше. Очень худенькая, в платьице, с растрёпанными волосами до плеч.
Никаких рациональных объяснений того, что происходило, существовать не могло, и Александр Иванович начал подумывать, не призрак ли это. Но призраки огурцы не воруют… Или экономические реформы нашего правительства дошли и до представителей потустороннего мира?
Призрак девочки, набрав огурцов, полетел дальше. Повертев головой по сторонам и, не замечая притаившегося Александра Ивановича, девочка, порхая маленькими шажочками, пересекла двор и замерла. Она заметила открытую настежь дверь в дом. Как будто опускаясь на цветок, она подошла к самой двери и положила собранные огурцы на землю. Неуверенно постояла и поозиралась по сторонам, всматривалась в дом. Решилась и впорхнула в дверной проём.
Александр Иванович крепче сжал ружьё и ещё раз проверил патроны.
Через минуту воровка вылетела из дома со свёртком в руках. Александр Иванович тут же увидел в нём платок жены, где хранились все деньги.
Он вскинул ружьё.
Девочка явно ничего не замечала. Она подошла к огурцам и стала их собирать. Поняла, что всё не унесёт и даже положила некоторые из уже взятых обратно. Встала во весь рост. Оглянулась. Так и не увидела дула ружья, замершего на ней.
«Стреляй!» – сам себе приказал Александр Иванович.
Девочка повернулась обратно, лицом к калитке. Подошла к ней и стала рассматривать засов и крючок наверху.
Александр Иванович вытер ладонью пот со лба.
Девочка решила почему-то не открывать калитку, а перелезть через неё. Сделать это оказалось довольно непросто, особенно с огурцами и свёртком, поэтому она всё делала чрезвычайно медленно.
Александр Иванович за это время успел опустить ружьё, покачать головой, почмокать губами, взять ружьё, вскинуть на плечо, облизнуть губы и окончательно поставить его к стенке.
Воровка легко спорхнула с забора.
Александр Иванович, весь взмокший и тяжело дышащий, устало следил за её уходом.
Не удивляйтесь его решению: он умел стрелять по диким животным на охоте и врагам на войне. А вот стрелять по девочкам его никто не учил. Он и не умел.
Александр Иванович вышел во двор, без палки прошёл до ступенек и сел на них.
Лоб был ещё мокрым, хотя ночь благоухала свежестью. Старик вытер пот. Посмотрел на свои руки. Сжал их в кулаки, а потом затрясся, как в приступе. Выдохнул со злостью. На четвереньках, как зверь, вполз в комнату и сел возле кресла, которое хранило деньги. Сидел около него, сжавшись, и тяжело дышал. Сидел так довольно долго, о чём-то думал. Ударил кулаком по полу, опёрся на ручку кресла и поднялся в полный рост. Взгляд его упал на подоконник, где стояла бутылка воды. Александр Иванович стал пить большими глотками воду, проливая её на себя, но горло всё равно оставалось пересохшим. Поставив бутылку, он рывком швырнул накидку с кресла и замер.
На подоконнике, куда он только что поставил бутылку с водой, не было хлеба.
А платок жены с деньгами лежал на кресле, где ему и положено было быть.
Глава 3. Как гаснет солнце.
Александр Иванович поставил блюдце на стол, налил молока, поднял котёнка с пола и ткнул его мордочкой в кушанье. Тот сразу же отстранился, завертелся отряхиваясь, а потом медленно, с опаской, обнюхивая, принялся вылизывать лакомство. На старой газовой плите жарилась яичница и закипал чайник. Мерно тикали часы с дрожащими тонкими стрелками, на окне работало радио. Утренние солнечные лучи скудно освещали низенькую обшарпанную кухню, но это не заставляло Александра Ивановича завтракать во дворе. Поставив перед собой тарелку с яичницей, кусок хлеба с куском масла (назвать это бутербродом язык не повернётся) и большую чашку чая, хозяин сделал радио погромче и сел завтракать.
Радио на кухне было уникальным. Оно было куплено ещё при советской власти за внушительную по тем временам сумму в 5 рублей (что было зафиксировано на задней панели), официально называлось «громкоговоритель абонентский» и подключалось к специальной розетке. Ровный чеканный голос диктора, абсолютно не изменившийся за последние двадцать лет, всё также сообщал о катастрофах, преступлениях, войнах и сборах урожая. Последнее Александр Иванович, помнивший цифры советского периода, был склонен относить к катастрофам, прекращал есть, качал головой и тяжело вздыхал.
– Вот так вот, Непутёвый, – прокряхтел Александр Иванович, прослушав блок новостей и убирая со стола тарелки. Облизывающийся Непутёвый спрыгнул со стола и поспешил во двор. Александр Иванович взял в углу палку и, опираясь на неё, вышел во двор. Запер дверь кухни и намеренно медленно пошёл под виноградом. Зелёные бусинки свешивались гроздьями, прикрытые сверху пятернёй листьев. Редкие лучи солнца пробивались сквозь эту зелёную массу. Даже при самом сильном солнцепёке под виноградом была тень. Спасала эта листва и от дождя: не каждый ливень мог пробиться сквозь зелёную шапку во двор дома Александра Ивановича.
Проверив, что дверь дома заперта и закрыв за собой калитку, Александр Иванович оказывался на тихой и безлюдной улице. Стоя лицом к калитке, потирая руки и облизывая губы, старик бубнил себе под нос:
– Так вот… Схожу поработаю с Митричем… Подсоблю хорошему человеку и сам при деле буду… А то что ж сиднем-то сидеть? Дома-то Непутёвый побудет, я его молочком покормил… Славный котёнок! Может, когда и мышей ловить будет… Ну, пойду я…
Опираясь на палку, вдруг довольно громко и чётко произнёс:
– Пусть земля тебе будет пухом, Марья Ивановна!
И Александр Иванович медленно побрёл по ветхому рябому асфальту своей родной Советской улицы. Путь его был довольно долог: пройдя половину Советской, он свернул на улицу Пушкина. Улица Пушкина кардинально отличалась от Советской. На Советской жили старики, строившие свои дома давно. Улица Пушкина же была центральной, вела к железнодорожному вокзалу. Здесь строили новые дома, в два или даже в три этажа, с гаражами, утыканные тарелками, с балконами и причудливыми крышами. Смотрелось эффектно, особенно если рядом стоял какой-нибудь низенький старенький домик со смытой дождями побелкой или покосившимся выцветшим забором.
Далее путь Александра Ивановича сворачивал на улицу Лермонтова, представляющую собой нечто среднее между Советской и Пушкина, которая быстро заканчивалась довольно длинной бетонной в два человеческих роста стеной маслозавода. Точнее, бывшего маслозавода, так как в эпоху демократии оказалось, что столько масла людям не требуется и бывшая проходная превратилась в офис какого-то банка, а отдельные цехи работали нерегулярно и производили неизвестно что. Иногда они закрывались, иногда открывались. Иногда люди получали здесь зарплату, иногда не получали. В любом случае деваться им было некуда, и некоторые приходили сюда просто так, посидеть в тени под стеной и покурить.
Далее путь лежал по аллее, в тени разросшихся вековых деревьев, которых не заботило ничто на этой Земле; под ними установили узкие без спинок лавочки, которые ломались по ночам такими хитроумными злодеями, которых не могла поймать милиция, хотя, как считал Александр Иванович и ещё некоторые горожане, милиция не очень-то их и ловила.
Аллея заканчивалась Вечным Огнём. Огромная белая стела, перевязанная посередине георгиевской каменной ленточкой, в основании была украшена звездой, из сердцевины которой с характерным шумом вырывался беспокойный оранжевый огонь. Это было единственное место в городе, где Александр Иванович явственно чувствовал связь земли и неба.
Александр Иванович остановился напротив огня.
– Низкий поклон вам, ребятушки! Уж простите, что жив остался…
Дальше старик сворачивал в короткий переулок, проходил мимо газетного ларька, где так неудачно несколько дней назад столкнулся с Шушей, и проходил на рынок к торговому месту № 16.
Митрич был уже на месте. В белом длинном фартуке он крутился с ножами возле только что привезённого быка.
– Приветствую, Александр Иваныч! Руку, извини, не пожму… Предлагаю включиться в работу!
Александр Иванович сделал бы это и без команды.
– Как Непутёвый?
– Живёт, слава Богу! Молочко сегодня давал…
– Ну ты его балуешь! Ещё б не прижиться!
На рынок пошли первые покупатели.
Митрич, засопев и вытирая пот со лба, остановил Александра Ивановича и ножом показал на некоторые куски:
– Вот этот Иммануилу Фёдоровичу обещал… Вот тот Василию Иванычу, и ножку не продавай до обеда. Помнишь Костика? Просил оставить, но человек ненадёжный…
– Костик? Что Василия Николаича?
– Ну да.
– Он меня как-то подвозил от Марьи Ивановны.
Митрич нахмурил брови и упёр руки в бока, опираясь на запястья, чтобы не пачкать фартук:
– Подвозил? Он что, машиной обзавёлся?
– Да нет, где ему, – махнул рукой Александр Иванович. – Он водить автобусы устроился!
– А-а…может он и к Ленке вернулся?
– Тогда сказывал, что нет, а сейчас кто его знает!
– Ну, работу нашёл – уже полдела сделано… Оставь ему тогда кусочек!
Александр Иванович кивнул. Митрич вдруг резко схватил нож и медленно расплылся в страшной красной улыбке. Александр Иванович хотел было спросить, в чём дело, но повернувшись, увидел скорчившего кислую мину Шушу.
– Тварь я дрожащая или право имею? – заревел Митрич, страшно расширяя глаза, шумно дыша и не убирая с лица страшную улыбку. – Ты чего тут крутишься?
– Э-э-э… – Шуша попытался ответить басом, но голос ему изменил, и получился какой-то неприличный звук, напоминающий визг кота, которому наступили на хвост.
– Я тебе что говорил про ореол, так сказать, твоего обитания? Ты, змея подколодная, откуда выполз?
– Митрич! Ты это… Так и до греха недалеко!
– Ух ты, как заговорил-то! Про грехи вспомнил? Мне и в голову не приходило, что ты такие слова знаешь…
– А что я, по-твоему, не человек что ли? И на мне крест есть!
И Шуша дрожащими руками достал серебряный крестик, который висел на грязной толстой бечёвке. Митрич грозно замахал ножом, тыча в крестик:
– Ты мне крестиком-то не прикрывайся! Бог он всё видит! Он каждую твою подлость знает, каждое междометие помнит!
– Да иду я, убери нож!
Шуша отскочил в сторону, пряча крестик. Митрич опустил нож и пошёл за прилавок.
– А только грех это, Митрич! – крикнул Шуша.
– Воровать грех, грабить грех, врать грех… А работать не грех! И защищаться от воров и грабителей тоже не грех. Иди, Шуша, отсюда. Не богохульствуй!
– Ты из себя-то священника не строй!
– А я тебе не проповедь читаю! – страшно заорал Митрич и в доказательство поднял над собой нож, лезвие которого обожгло солнце.
Александр Иванович и обычные завсегдатаи рынка лишь улыбались этой сцене. Шуша, бегавший точно крыса, искал себе пропитание по всем уголкам города, и было несколько мест, откуда его гнали, как говорится, «просто так», за репутацию. Торговое место № 16 было одним из таковых. Сильный, крупный Митрич не боялся мелких воришек и мог сам скрутить негодяя, а то и ножом махнуть у самого носа.
– Шумишь? – Бодро семеня ножками, подходил к прилавку маленький кругленький старичок в белой шляпе со старой потёртой когда-то голубой тряпочной сумочкой.
– Как не шуметь в наше-то время!
Митрич положил нож, сполоснул руки.
– Здорово, Александр Иваныч! Как поживаешь?
– Спасибо, потихоньку, Василий Иваныч! Лакомый кусочек, Митрич сказывал, ты себе запросил!
Митрич вытер руки полотенцем и оба продавца пожали руку Василию Ивановичу.
– Как не взять лакомый кусочек, коли дочь с внучкой на недельку заехали!
– О-о! Так у тебя пир на весь мир намечается?
– Будь моя пенсия побогаче, собрал бы торжество, а так…
Василий Иванович развёл коротенькие руки в стороны и вздохнул.
– Но буду рад видеть, коли заглянете на рюмку чая!
Все трое рассмеялись. Митрич, продолжая беседовать, занялся работой. По привычке он хотел работать и разговаривать, но сегодня разговор повёл Александр Иванович:
– Про внучку-то расскажи!
– Внучка в маму пошла! – с нескрываемой гордостью сообщил Василий Иванович. – Волосы светлые, пшеничные, глаза голубые, небесные, щебечет как воробушек, ручки махонькие, нежные…
– Сколько лет-то отроду?
– Четвёртый пошёл!
– Деда-бабу-то узнаёт?
– А то! Приходи, услышишь, как стихи рассказывает! Сто раз я уже их слышал, а всё равно смеюсь!
Митрич передал Василию Ивановичу пакет с избранным лакомым куском. Тот в ответ медленно и чинно отсчитал купюры.
– Вот спасибо, Митрич! Ну, до встречи, родимые, бывайте!
Он махнул рукой на прощанье и медленно побрёл в толпу. Александр Иванович, не переставая улыбаться, смотрел как вдаль, словно по волнам, уходила белая шляпа Василия Ивановича.
– Александр Иваныч, да не тужи ты так, загляни к нему на рюмочку чая. Отпустить тебя пораньше?
– Не надо. А на чай загляну к нему как-нибудь. Интересно, как детишки стихи читают. Никогда не слышал.
– Да ну брось, Александр Иваныч!
Кто-то окликнул Митрича и через секунду мясник уже по-дружески болтал с очередным покупателем, показывая лучшие кусочки для того или иного блюда. Вскоре торговля захватила и самого Александра Ивановича, он закрутился в водовороте торговых дел, забыл про Василия Ивановича, его внучку, его счастье, про солнце над головой… И только хриплый окрик тощего небритого старика заставил почувствовать усталость и тяжесть нагретого солнцем воздуха.
– Бог в помощь, труженички!
– И тебе помощи небесной, Калинай! – отозвался Митрич. Он и Александр Иванович пожали старику Калинаю руку.
Калинай всю свою жизнь выращивал и торговал овощами: картошкой, капустой, свеклой. Держал кур, как правило, для себя, но мог торговать и яйцами. Калинай любил покурить после работы, а с утра и до окончания торговли не позволял себе перекуров. За такую жёсткую рабочую дисциплину Митрич особенно уважал его, чего не скрывал и говорил Калинаю открыто:
– Боженька тебя особо не одарил, но мужик ты, Калинай, деловой!
После этого расчувствовавшийся Калинай предлагал закурить Митричу, но тот отказывался. Процесс предложения-отказа мог длиться как несколько секунд, так и час, а после два друга расходились в полном удовлетворении друг от друга.
Рабочее место Калинай просто так не оставлял и желание просто так поболтать его не посещало, поэтому Митрич, уперев руки в бока, прищурился и приготовился внимательно слушать.
– Беда прям с новыми молодчиками, даже не знаю, что делать…
– А что с ними делать, Калинай? Время такое!
– Так ведь уговор был раз в месяц платить, а сегодня другие уже приходят, требуют…
– Новые, что ль?
– Да, новые! Как взял меня за грудки…
Митрич потемнел:
– Был кто, Александр Иваныч?
– Нет, никого не было! Я б сказал!
– Значит будут! Ко мне подошли и к вам подойдут!
– Много требуют?
– Да уж побольше, чем другие! Сколько же можно кровушки нашей пить?
– Недобрые вести! – вздохнул Митрич.
– Ты уж прости…
– Да ладно! – махнул рукой Митрич. – Ты-то тут не при чём…
– Нельзя же так!
– Время такое, Калинай, крепись! Есть у меня небольшой золотой запасик… Если что останется – поделюсь, ты меня знаешь, я слова на ветер на бросаю!
– Да сколько ж терпеть-то можно, Митрич? Неужто так и помрём, а?
Кто-то из покупателей окликнул Митрича, но он лишь махнул Александру Ивановичу.
– Ты чего это задумал, Калинай?
– А что? Я аренду плачу исправно, молодых… Слышишь, тех молодых кормлю! Эти ещё… Защитнички наши… – голос старика вытянулся, задрожал. В глазах застыли огненные слёзы, а из губ зашипели содрогающиеся звуки. Митрич схватил Калиная за плечи, но даже он своими огромными ручищами не мог сдержать той дрожи ненависти и отчаяния, что колотила старика Калиная.
– Послушай! – шипел он сквозь зубы. – Послушай! Мужики, здоровые мужики подходят ко мне, немощному старикашке, тянуть из меня деньги! Где у людей стыд? Где совесть?
– Ну хватит, ну полно, Калинай! Сколько тебе не хватает? Я найду деньги!
– Да не могу я так, Митрич! Сил моих нету! Как жить-то дальше?
И сморщенный старичок Калинай уткнулся носом в огромное круглое плечо мясника и совсем как ребёнок зашмыгал носом.
– Ты не глупи, – тем временем говорил Митрич. – Всё пройдёт, образуется! Ну пройдут эти ребята, и другие пройдут! Вон их ходило сколько, а мы всё тут! И этих переживём!
Калинай развернулся и сделал пару шагов к своей лавке.
– Калинай, не глупи! Слышишь?
– Спасибо, Митрич! Добрый ты человек! Хоть и мясник…
Митрич улыбнулся, хохотнул и, подойдя к Александру Ивановичу, сказал ему на ухо:
– Поглядывай за Калинаем. Что-то сильно они по нему прошлись. И к нам придут…
– Придут, – подтвердил Александр Иванович. – Эти ребята незабывчивые.
Вдвоём онимолча стали смотреть в спину удаляющемуся Калинаю. Мелькая в толпе узкими кособокими плечами, грузин кренился вправо, как подбитая лодка, которую повело течением.
– Чем помочь бы…
Александр Иванович лишь махнул рукой. Мол, а что тут сделаешь?
И солнце неумолимо покатилось дальше. Митрич пару раз отлучился от прилавка, чтобы посмотреть, как обстоят дела у Калиная. А торговля шла бойко, купюры и монетки заполняли ящичек под столом. Всё это радовало Александра Ивановича, ведь в последнее время таких дней, когда заветный ящичек заполнялся, становилось всё больше. Это как-то вселяло уверенность и заставляло верить в лучшее.
– Александр Иваныч! – радостно окликнул Митрич своего помощника. – К тебе милчеловек пришёл! Прими уж!
Александр Иванович оглянулся.
Радостно улыбаясь, перед ним стоял Костик.
– Здравствуйте, Александр Иваныч! Как ваши дела?
– Здравствуй, здравствуй, трудяжка! – протянул ему руку помощник Митрича. – Спасибо, что подвёз! Доброе было дело!
– Если б не Александр Иваныч, продал бы я уже давно твою ногу, Костик! – посмеялся Митрич.
– Втридорога продал бы! – загоготал толстяк рядом с Костиком. Тот сразу как-то смутился.
– Да не мог я раньше…
– Знаем, поэтому и не продали! – сиял Митрич.
– Ну расскажи хоть, как работается? – попросил Александр Иванович.
– Хорошо работается, потихоньку. Автобусик старенький, но слушается, не подводит. Если тьфу-тьфу, хорошо всё будет, премию обещают…
– О-о! Далеко пойдёшь!
– Поеду! – заулыбался Костик.
– Будет у нас ещё один постоянный богатый покупщик!
– Это если мясо оставлять будете!
Митрич захохотал. Александр Иванович положил на прилавок обещанную ногу в пакете и назвал цену. Костик рассчитался с Митричем, после чего водитель и мясник пожали друг другу руки.
На них было приятно смотреть. Счастливые, довольные, уверенные в себе. Костик почувствовал себя Человеком, от этого парил как птица. Митрич увидел в нём трудягу – ровню себе, которого отныне будет уважать.
От их рукопожатия Александру Ивановичу становилось легче и свободнее, даже усталость куда-то уходила, и сам себе он мог сказать: «Ну вот и хорошо!»
И тут он увидел то, отчего опускались руки, в горле мгновенно пересыхало и тяжёлым камнем тянуло куда-то вниз.
Рядом с их прилавком стояло трое ребят в спортивных костюмах. Тот, что стоял посередине, перекидывал чётки. Тот, что справа – в чёрных очках. Слева – озирался по сторонам.
– Здорово, папаша! – сказал тот, что был в центре.
Александр Иванович молча смотрел на поздоровавшегося.
– Как торговля? Идёт? – весело болтал парень.
– Чего хотите, молодые люди? – вмешался Митрич. Хозяин торгового места № 16 понял всё и сразу, когда только обратился к «покупателям» тут же стал снимать перчатки, в которых работал с мясом.
– Ты здесь хозяин? – быстро сориентировался парень с чётками.
– Я, – кивнул Митрич.
– Разговор есть. Давай отойдём!
– Я так с Кабаном разговариваю.
– Жёлуди собирает твой Кабан! – осклабился парень с чётками. За ним стала кривиться в ухмылках вся бригада. – А тебе серьёзные люди поговорить предлагают!
Митрич посмотрел на Александра Ивановича, кивнул, мол, всё будет хорошо, и грузно, точно медведь, пошёл вслед за «серьёзными людьми». Александр Иванович грустно посмотрел в сторону лавки Калиная, но понимал, торговое место сейчас он покинуть не может, побыстрее бы вернулся Митрич…
Солнце неумолимо не останавливало свой бег, теперь клонилось к земле, и лёгкие перистые облака, рвущие его оранжевый диск на части, неслись куда-то дальше, спасаясь от грядущей неспокойной ночи.
Митрич вернулся не так быстро, как обычно с подобных разговоров. Да и как-то совсем грузно шёл. Позади него, раскачиваясь в разные стороны, бодро, почти подпрыгивая, шагал парень в чёрных очках.
– Отойди, Александр Иваныч!
Молодчик резко зашёл за прилавок, улыбаясь открыл заветный ящичек, и жадно стал распихивать купюры по карманам синей спортивной курточки, в которую был одет. Оставив явно меньше половины, он закрыл ящик и посмотрел на Митрича.
– Хорошо торгуешь. Долго протянешь, папаша! И запомни: наша доля – половина!
Молодчик ушёл. Митрич обессиленно опустился на корточки и устало вытер пот со лба рукой. Александр Иванович присел рядом.
– Совсем тяжёлые времена наступают, Александр Иваныч! – прокряхтел Митрич, задирая рубашку и показывая лиловые синяки на массивном торсе. – Эти даже и не понимают, что если они будут забирать половину, то у нас и шансов выжить-то нету… Даже не знаю, что делать…
– А Кабан? – с надеждой спросил Александр Иванович.
– Один бандит, как выясняется, от другого бандита не спасает, – вздохнул Митрич. – Глянь как там Калинай!
Александр Иванович кивнул. Тяжко поднялся и без палки поковылял за прилавок, через толпу, к торговому месту Калиная. Того уже держал молодчик в чёрных очках. Держал так, будто хотел всем показать, что ничегошеньки бедный старый грузин для него не значит, что он тряпка, мусор, гниль. Да и Калинай чувствовал своё унижение, ведь его держали одной рукой за ворот рубашки, а он с трудом доставал носками потоптанных туфель до земли, почти болтаясь в воздухе.
– Не надо! – крикнул Александр Иванович.
Может быть, его голос не долетел до адресата. Может быть, адресат не захотел тратить время на двух стариков. Может быть, адресат вообще проигнорировал эту просьбу.
Всё осталось, как было.
Парень с чётками вышел из-за прилавка и кивнул напарнику. Тот резко отшвырнул Калиная метра на три-четыре от себя, и бодро зашагал за своим начальником.
– Люди добрые! – взвыл Калинай, встав на колени. Посетители рынка, которых и так было немного, по-разному отнеслись к происходящему: одни боязливо косились и обходили стороной, другие, как правило, молодёжь, с завистью смотрели вслед уходившим бандитам. Александр Иванович был единственным, кто подошёл к Калинаю. Тот сидел на коленях и причитал визгливо-хриплым, периодически срывающимся на плач, голосом:
– Люди добрые! Неужели не видите, что происходит? Неужели все такие, как они стали? Я ведь для вас для всех спину свою гну, руками и ногами в землю врастаю! С солнышком встаю, под дождичком поливаюсь! Посмотрите на мои руки! Смотрите, смотрите!
Он протянул их, ища к кому обратиться, но не находил поддержки или сочувствия. Александр Иванович стоял рядом, припав на одного колено и положив руку на плечо Калинаю, но слова у него не шли, как говорили когда-то, застряли в глотке.
– В них же земля вросла, не отмывается! Они же землёй пахнут! И не обманывал я никого, не обвешивал… Худой товар не продавал никому…
Он всхлипнул, сжался, убрал свои почерневшие руки к груди.
– А ведь год на год не приходится, – зашептал он. – Бывало, сам гнилую картошку ел, а вам сюда хорошую на горбу нёс… Чтоб вот сейчас… на коленках ползать…
Алксандр Иванович с трудом выдавил из себя:
– Ну, полно…
Хотел ещё что-то сказать, но слова не шли на ум да и в глотке комок стоял. Калинай сжался, как улитка, и замер.
– Я сейчас водички принесу, ты подожди!
Александр Иванович попробовал резко подняться, но без палки это оказалось довольно трудно, и медленно, со второй попытки у него получилось. Непонятно откуда взявшаяся одышка и пот, покативший со лба, заставили его идти тяжко, медленно. Опираясь на прилавок, заходил на торговое место № 16 Александр Иванович. Митрич сидел, собрав всё и готовясь уходить.
– Как-то сильно меня пригрели, Александр Иваныч! Как там Калинай?
– Водички сейчас ему принесу, оклимается… А ты ступай! Отлежись или к врачу сходи!
Александр Иванович нашёл стакан, налил холодной воды и взял палку в руки.
– Александр Иваныч!
– Чего Митрич?
– Ты это… Не обижайся…
– А что случилось?
– Я это… Потом заплачу…
Старик не то закашлялся, не то засмеялся:
– Да Бог с тобой, Митрич! Будет день – будет и пища!
Митрич хотел ещё что-то сказать, но Александр Иванович с палкой бегал значительно резвее. Люди, видимо наслышанные о случившемся, в сторону торгового места Калиная уже не шли. Александр Иванович, немного расплескав воды из стакана, сел рядом с Калинаем, который так и сидел, свернувшись улиткой.
– Вот, водички попей! – попросил Александр Иванович.
Калинай не отозвался.
– Попьём и потопаем по домам, а завтра снова взойдёт солнце…
Александр Иванович положил руку на спину Калиная.
– Оно ведь взойдёт, Калинай! До солнца эти молодчики не доберутся! И другие не доберутся, и третьи! И сколько бы их, проклятых, не было, не доберутся! Им и до наших годков не дожить, столько земли не топтать!
Александр Иванович, смахнув набежавшую слезу, сидя в пыли перед стаканом холодной воды, крикнул куда-то вверх дрогнувшим голосом:
– Им никогда не узнать, как это здорово, когда восходит солнце!
Рукой, которая лежала на спине старого товарища, Александр Иванович чувствовал, что для несчастного, обобранного и немощного старика Калиная рассветов уже не будет.
Глава 4. Маленький разговор.
На ночь Александр Иванович открывал дверь дома, чтобы свежий воздух поступал внутрь.
Так делали многие, или почти все. Ничего необычного в этом не было. Но утром в четверг к дому напротив от дома Александра Ивановича подъехала машина милиции. Люди в форме поспешили в дом. Видевшая эту сцену соседка Александра Ивановича, почтеннейшая восьмидесятитрёхлетняя Дарья Николаевна, настолько испугалась, что позвала своего соседа. Смотреть, собственно говоря, было не на что. У ворот дома стояла пустая милицейская машина. Всё. Но из домов выходили старики, многие, как и Александр Иванович, опирались на палку. Машина правоохранительных органов сама по себе приковывала интерес и будоражила воображение.
– Что же это они, а, Саш? – спрашивала Дарья Николаевна.
– Арсений Сергеевич выйдет, тогда и сам расскажет! – пытался успокоить её Александр Иванович, но сам говорил слишком взволнованно, чтобы это могло хоть кого-то успокоить.
– А если того… не выйдет? – с беспокойством спрашивала Дарья Николаевна.
– Тогда бы и другая машина подъехала, – резонно заметил Александр Иванович.
– Да, да, да! – соглашалась Дарья Николаевна.
Так стояли старики около своих домов, гадая и обсуждая то, что им было неизвестно, но нарушало мирный покой их улицы.
Наконец из калитки вышли два милиционера и хозяин дома.
– Что случилось, Арсений Сергеевич? – криком спросили те, кто был ближе.
Тяжёлый, грузный Арсений Сергеевич басом огласил на всю улицу:
– Награды мои стащили! На деньги не позарились, а медали с орденами унесли! Как будто и войны не было, как будто и не воевал я!
И все молча смотрели, как старик садился в машину милиции, как машина эта завелась, как выезжала задом на пыльную дорогу, и как умчалась вдаль, поднимая за собой клубы песчаной пыли.
– Ничего святого что ли не осталось? – спросила Дарья Николаевна.
– Да нет, что-то же должно быть… – рассеянно ответил Александр Иванович.
Солнце медленно поползло вверх над головами стариков.
– Как Митрич-то?
– Ребро ему сломали.
– А милиция куда ж это смотрит?
Александр Иванович не ответил.
– Как же торговать теперь будете?
– Никак.
– А жить?
– У него кой-какие сбережения есть, а я протяну ножки по одёжке: на пенсию, как и ты, жить буду.
– Ну не скажи, Александр Иваныч, мне ещё дочка с зятем помогают! А так-то тяжело! Всё тысячи и тысячи стоит! Где ж это их наберёшь?
– Ничего…
– Ну и ты поди не с пустыми руками-то остался, а? Мне тут дочка по телефону рассказывала… Вот, послушай, Александр Иваныч!
Старики отошли к древнему раскидистому ореху, опёрлись на палки и завели прерываемый вздохами разговор.
– Я её как-то спрашиваю: «Кем он хоть работает-то?» Это я про зятя. А она мне говорит: «Он бизнесмен». А я и знать-то не знаю, кто это такой-то. Я её и стала дальше пытать: «А что же он делает?» А она мне говорит: «У него магазин свой есть».
– А что за магазин?
– Вот и я её об этом спросила. Ведь по-нашему то он должен быть бакалейщиком, булочником или молочником. А то «бизнесмен»!
– Ну и как?
– Оказалось, он компутеры американские продаёт, вон оно как!
– Ух, ты! Бизнесмен!
– Да, вот оно как!
– Богатый?
– Да, на машине ездит!
– Ну повезло тебе, Даш!
– А твой чего? Что у него за жена-то?
Александр Иванович грустно улыбнулся, сделал жест, который обычно обозначают словами «развёл руки в стороны», не переставая правой рукой опираться на палку.
– Не видел, не знаю…
– Вот и я не видела…
Старики грустно улыбнулись друг другу, сочувствуя о том, что хотелось бы знать о жизни своих детей больше.
– Солнце припекает к обеду, – сказал Александр Иванович. – Пойду я…
– И мне пора! Поковыляю я…
Каждый из них отправился к своей калитке, медленно и устало.
Солнце повисло точно над головой, наступала жара, нагревалась земля, вода и воздух. Люди стремились укрыться в домах, кошки искали тень. Александр Иванович спрятался от жары на старой кухне, прикрыв ставни и наслаждаясь приятной прохладой. Туда же, также наслаждаясь прохладой, пришёл довольно осмелевший, сытый, холёный Непутёвый. На старой, покрытой ржавчиной плите зашипел синенький огонёк, оранжевыми лепестками облизывая жестяной чайник. Александр Иванович привычными движениями покрутил белый кружок абонентского громкоговорителя, настроив приятный для себя звук, потом сел на стул. Непутёвый, немного покрутившись у ног хозяина, запрыгнул к нему на колени, свернулся калачиком и заурчал.
За прикрытой дверью солнце обрушило на землю весь свой испепеляющий жар, но здесь, в низенькой старенькой кухне было уютно и хорошо.
Когда-то это помещение было не кухней. Ещё мать Александра Ивановича рассказывала ему, что вот сюда они приехали впятером: она с мужем и трое детей. И они все жили вот тут. И где-то ещё готовили. Отец Александра Ивановича работал на местной железной дороге сцепщиком и с сыновьями строил тот большой четырёхкомнатный дом, в котором сейчас и живёт сам Александр Иванович. Строительство было долгим, детей за это время стало пятеро. И вот когда они перешли жить в дом, тогда здесь стала кухня.
Потом все стали жениться-замуж выходить. Во дворе порой собиралось и до пятидесяти человек. Когда что-то праздновали и приводили друзей.
Великая Отечественная Война была и великой, и отечественной, и страшной войной. Применительно к семейству Александра Ивановича можно было сказать, что война принесла с собой тишину. После возвращения Александр Иванович застал только мать. Потом женился, обзавёлся сыном, но вот теперь, когда война осталась далеко позади, когда выросло новое поколение, а старое ушло или, как в случае с самим Александром Ивановичем, готовилось уйти, дом оказался пуст и тих.
Это причиняло тупую боль.
Отчаянно хотелось что-то найти, слышать, видеть и ощущать.
На плите забулькал чайник.
Александр Иванович нехотя согнал Непутёвого и заварил чай. Потом сел. Голос диктора радио и присутствие Непутёвого не могли наполнить всё то пространство, которое Александр Иванович называл словом «дом».
Тишина и пустота обуревали его.
Он не знал, как к этому относиться.
И вот в этот момент в глубине дома раздался резкий, глухой, словно от кашля захлёбывался человек, звук телефона. Александр Иванович безошибочно определил неостанавливающуюся трель междугороднего звонка. Вскочив со стула, он без палки, махая руками по воздуху, спешил в дом на больных, с трудом сгибающихся ногах. Вбежал, насколько это было возможно, по ступенькам, открыл дверь, через порог, к другой двери и даже не присев на низкое кресло рядом, сразу же крикнул в трубку:
– Алло?
– Алло! Пап? Это я!
– Миша! – обрадовался Александр Иванович и, чувствуя всю накопившуюся боль и радость от звонка сына, стал садиться в кресло.
– Как ты там, пап?
– Да помаленьку! Живу, землю топчу…
– Пап, у меня отпуск будет в серединке августа, а ты вроде на внучку посмотреть хотел…
– Приезжайте, погостите недельку, уважьте старика!
– Ну вот мы и приедем! Так что жди нас, но я тебе ещё позвоню!
– Буду ждать, обязательно буду ждать, очень ждать буду!
– Ну всё, до скорого!
– До скорого! – эхом повторил Александр Иванович.
В трубке раздались гудки.
Сердце Александра Ивановича гулко и быстро билось в груди. Болели ноги. Во рту пересохло. Жар со двора врывался в незакрытую дверь, в прохлады дома.
Дом оживал даже от обещания, или так казалось улыбающемуся и отдыхающему в кресле Александру Ивановичу.
Глава 5. Как закрылись ставни.
Рассвет ещё не наступил, но тьма уже отступила.
Александр Иванович, сидя на диване под виноградом, ждал утреннего солнца. Небо, чистое и голубое, обещало жуткую жару ближе к полудню. Непутёвый куда-то исчез, даже не допив молока в блюдечке у порога кухни.
Александр Иванович наслаждался предутренним холодом, гуканьем голубей, исчезающими звёздами и боязно мечтал о приезде сына. Он раз за разом прокручивал в памяти короткий телефонный разговор, находил в нём что-то новое, какие-то скрытые интонации, которые предавали сказанному новый смысл. Поэтому Александр Иванович огорчался, вспоминал ещё раз, радовался, и так повторялось несколько десятков раз, пока солнце не оказалось на небе так высоко, что стало слепить глаза.
Тогда старик поднялся, медленно дошаркал до кухни, пригнувшись в дверном проёме, прошёл внутрь. На стенке, завешенной тряпками и одеждой, он разыскал серую сетчатую сумку. Свернув её в трубочку, медленно передвигая ногами, опираясь на палку, Александр Иванович отправился на хлебозавод. Сам хлебозавод находился в противоположной от автовокзала стороне и к нему надо было пробираться маленькими узенькими улочками, где на посыпанной гравием дороге с трудом могли разъехаться две машины, если шли навстречу друг другу, где узенький тротуарчик жался к заборам. Именно так выглядела улица Ватутина, а потом и улица Космонавтов.
Александр Иванович, будучи уже на улице Космонавтов, остановился в тени раскидистой вишни и посмотрел на угол, где пересекались улицы Ватутина и Космонавтов. Как говорили люди его времени, «нутром почуял», что что-то происходит. Но ничего не происходило. Александр Иванович повернул голову в другую сторону, и только старческое спокойствие позволило ему не измениться в лице и не ахнуть. Ему навстречу шла девочка в лёгком коротком фиолетовом платьице. Лет 12-13, вполне себе милая и симпатичная. Смотрела под ноги. Немного размахивала тонкими загорелыми ручками. Проходя мимо Александра Ивановича, мельком подняла на него глаза. И продолжила свой путь спокойно, не торопясь и не оглядываясь.
Медленно идя к хлебозаводу, Александр Иванович что-то ещё бурчал себе под нос, но потом успокоился, перестал.
Хлебозавод оставалось единственным стабильно работающим предприятием в городе. Фирменный магазинчик уже успел подстроиться под новое время: теперь это уже не ларёк, где только хлеб купить можно, а полноценный магазин, где и минералка есть, и конфеты, и тортики, и алкогольная продукция.
Александр Иванович взял булку белого хлеба и бутылку минералки. Он вышел на улицу, сел на скамейку около магазина и открутил крышечку. Минералка зашипела, и из горлышка стали вылетать водяные брызги. Сделав пару глотков, Александр Иванович вспомнил минеральные источники Пятигорска.
Он тогда приехал в Пятигорск с Марьей Ивановной и они, как и все, купили «кружку с носиком» и отправились пить воду из установленных по центру огромного зала кранов. Гадость, как понял Александр Иванович позже, несусветная, но, видимо, на самом деле лечебная, иначе зачем такая толпа народа приходит сюда каждый день и пьёт то, что воняет тухлыми яйцами?
А вот сейчас, в жаркий день купить бутылочку минералочки – милое дело. И тухлыми яйцами она не воняет. Вот почему?
И Александр Иванович сделал ещё пару глотков. Даже запрокинув голову, он увидел, как по дороге пронеслась милицейская машина с включённой мигалкой.
– Вот допью и домой пойду! – сказал Александр Иванович.
Лучи солнца не проникали сквозь толщу листвы вековых деревьев. Александр Иванович сидел в благостном тенёчке, хотя совсем рядом пылала дорога, по которой изредка проезжали машины. Александр Иванович, как и обещал, допил минералку и отправился в обратный путь. Обратный путь оказался тяжелее. И потому, что теперь Александр Иванович нёс хлеб, и потому, что стало припекать солнце, и потому, что старость обуревает воспоминаниями.
Когда едешь на машине, или бежишь, или идёшь быстрым шагом, то всё проносится мимо тебя. Мало что имеет значения на твоей дороге. Но когда ковыляешь, опираясь на палку, когда один дом проходить за две минуты, а не за десять секунд, воспоминания обуревают. От этого дорога становится длиннее, собственный дом становится дальше, хотя ты к нему приближаешься, казалось бы, неумолимо. Тяжело. Жутко тяжело.
Александр Иванович подходил к своему дому с опущенной головой и не сразу заметил молодчиков в чёрном, ожидавших его в чёрном джипе у его дома. Хотя, если подумать, что он мог сделать, даже заметив их у угла улицы? Оставалось только подойти к своему дому. Александр Иванович вздохнул, покрепче опёрся на палку и уверенно пошёл вперёд.
Их, как и на рынке, оказалось двое. Тот, что с чётками шёл впереди. Второй следовал за ним и ухмылялся.
Но это было не всё.
Беззаботно по дорожке у домов навстречу Александру Ивановичу вышагивал Шуша. Увидев только Александра Ивановича, Шуша криво ухмылялся, но заметив ребят в чёрном, замедлил шаг и, не придумав быстро путей отступления или отхода, остановился.
Но и это было ещё не всё.
На другой стороне улицы, сев на корточки возле разросшегося крыжовника, фиолетовое платьице карими глазками наблюдало за этой сценой.
– Здорово, папаша!
Александр Иванович остановился, но на приветствие не ответил.
– Чё не работаем?
– Хозяин болеет.
Митрич уже третий день лежал и охал дома. Оказалось, что эти ребята переборщили с запугиванием и сломали ему два ребра. Митрич пробовал ходить, но был вынужден отказаться от этой затеи.
– Знаю, – заулыбались оба. – Но работать-то надо.
Александр Иванович молчал. Подержав паузу в несколько секунд, вопросительно поднял брови.
– Твой хозяин нам уже за три дня должен. Будете дальше просто так сидеть – хуже будет.
– Мясо закупает только Митрич. Я в этом ничего не понимаю. До тех пор, пока он не сможет закупать, я не могу выйти продавать. А угрожать и убивать можешь сколько угодно. От этого ничего не изменится.
– Я не угрожаю, – заулыбался парень с чётками. – Я предупреждаю. Если неделю работать не будете… Будет плохо. Очень плохо. Вот тебе напоминание.
С этими словами он нагнулся к земле, схватил камень и запустил его в окно дома Александра Ивановича. Стекло со звоном обрушилось вниз. Часть битого стекла оказалась на улице, часть упала в комнату.
Парень с чётками отправился к машине. Второй посмотрел на замершего Александра Ивановича и радостно ткнул пальцем в разбитое окно:
– Думай, папаша, думай!
Чуть ли не вприпрыжку доскакал до машины, прыгнул в неё. Чёрный автомобиль взвыл и рванул с места.
В облаке пыли остался стоять Александр Иванович. Он смотрел на разбитое окно. Смотрел не моргая, как статуя.
Медленно, точно стесняясь, подошёл Шуша.
– Ты это, Александр Иваныч… Того…
Александр Иванович смотрел на разбитое окно.
– Ну этого…
Александр Иванович смотрел на разбитое окно.
– Они приезжие… С Кабаном нашим воюют…
Александр Иванович смотрел на разбитое окно.
– Вот.
Шуша переминался с ноги на ногу. Думал, чтобы ещё такого сказать, но подбирать правильные слова в такой момент у него плохо получалось. Он развёл руки в стороны и украдкой посмотрел на Александра Ивановича.
Александр Иванович смотрел на разбитое окно.
– У меня дома стекло в сарае стоит… Ну, было раньше. Наверное, и сейчас стоит… Я занесу… Завтра…
Александр Иванович смотрел на разбитое окно.
– Ладно?
Александр Иванович смотрел на разбитое окно.
– Ну я пойду?
Александр Иванович смотрел на разбитое окно.
В небе стояло солнце. Жара вовсю пылала в этот летний день.
Александр Иванович отпёр калитку, зашёл, закрыл калитку за собой на засов. Прошаркал на кухню, там оставил хлеб, взял жестяное ведро и веник. Потом взял савок для мусора, положил его в ведро. Без палки вышел на улицу, закрыл за собой калитку, собрал стекло в ведро. Оставил савок и веник у дома на асфальте, отнёс разбитое стекло на мусорку, что стояла на углу улицы. Вернулся. Снова собрал стекло в ведро и снова отнёс его на мусорку на углу улицы. Потом ушёл в дом. В комнате собрал битое стекло в ведро и снова проделал длинный путь до угла улицы. Опять вернулся в комнату, в последний раз собрал остатки битого стекла и снова без палки одолел путь до угла улицы и до дома. У калитки он оставил ведро, дошаркал до разбитого окна и рукавом рубашки вытер со лба пот.
– Дожили, Марья Ивановна! Солнечный свет в наши окна им мешает! Тьма, видимо, всё-таки наступает, голубка моя Марья Ивановна!
С этими словами старик отцепил крючочки на ставнях и закрыл окно, как делал это на ночь всегда. Потом подумал и закрыл ставни и на других окнах.
Глава 6. Другие одиночества.
Митрич слушал рассказ Александра Ивановича лёжа на кровати.
– Плохо дело, Александр Иваныч! – изрёк он в конце истории о разбитых окнах.
Александр Иванович молчал.
– Выручишь меня, Александр Иваныч?
– Чем смогу, Митрич! Чем смогу…
Даже со сломанными рёбрами, лёжа на кровати, Митрич излучал всепобеждающую жизненную энергию. Мрачно он слушал, как разбили окно в доме Александра Ивановича, но глаза его пылали огнём, лицо было сосредоточенно. Толстые руки уверено что-то изобразили в воздухе что-то квадратное, а потом Митрич показал на стол у окна в его комнате:
– Подай мне, Александр Иваныч, блокнотик и ручку.
Старик встал со стула и направился к столу за требуемым. Тем временем Митрич говорил:
– Есть у меня надёжный поставщик. Не помню, чтобы у него плохое мясо было. Я с ним договорюсь. Но мясо надо будет привезти, разделать. Ну и торговать, конечно!
Александр Иванович подал Митричу блокнот и ручку. Митрич взял.
– А вот это самое сложное, Александр Иваныч! Надо найти водителя. Вести машину, загружать, даже торговать – я не могу. Но торговать ты можешь, не спорь.
Митрич возил мясо на своём стареньком «уазике», который был оснащён самодельной холодильной камерой.
– Где же мы его возьмём?
Конкуренты Митрича на рынке могли только радоваться пустующему торговому месту № 16. Вряд ли кто-то из них будет оказывать помощь. А кого может попросить Александр Иванович?
– Помнишь, ты про Костика рассказывал?
– Костик?
– Ну да Костик. Наш Костик! Ленкин. Помнишь?
Александр Иванович помнил.
– Шофёр. Автобус водит… Помню!
– В три утра он точно свободен.
Митрич что-то стал писать в блокноте, подняв тот над головой на вытянутой руке.
– Да, этот может, – согласился Александр Иванович.
Митрич оторвал листик, на котором писал.
– Вот адрес, откуда надо будет забрать мясо. Попробуй договориться с Костиком. Я буду договариваться с моим другом-фермером. Может так получиться, что он мне мясо так не даст. И Костик нам будет уже не нужен. А может и даст. Может он даст, а Костика не будет. А может и мясо будет, и водитель будет, но день будет нефартовый, продадим мало. Может так быть, спрашиваю я тебя, Александр Иваныч?
И он впился глазами в Александра Ивановича.
– Может, – кивнул старик. – Да и торгую я хуже, чем ты…
– Так что? Будем сидеть на заднице или работать?
– Работать, Митрич, работать.
Митрич поправил подушку и громоподобно крикнул:
– Настя!
Потом Александру Ивановичу нормальным голосом:
– А вечером позвони мне, что там с Костиком, ладно?
* * *
Около получаса ушло у Александра Ивановича на то, чтобы добраться до дома Костика, который находился на улице Строителей. Эту улицу возводили, чтобы дать жильё работникам маслозавода, поэтому она находилась сразу за ним. На улице Строителей ровными рядами стояли пятиэтажки советской эпохи. Вот до квартиры на этой когда-то престижной улице и добрался Александр Иванович. Хотя, это не совсем верно. Александр Иванович дошёл до скамейки пятиэтажки, где раньше жил Костик. Теперь с женой и дочкой он не жил. Где он жил, Александр Иванович не знал. Собственно, за этим он и пришёл. Честно поднялся на третий этаж, позвонил. Подождал, ещё раз позвонил, а потом спустился на лавочку у подъезда.
Светило солнце.
Где может быть Лена, Александр Иванович понятия не имел. И когда вернётся – не знал, но как иначе искать Костика, он не представлял.
Дом этот, построенный для работников маслозавода, когда-то был гордостью города. Первая пятиэтажка! Газ, свет, вода – все самые лучшие бытовые условия. А как гордо хозяева квартир выходили на балкон!
Про балкон Александр Иванович тут же вспомнил забавную историю от самого Костика, когда тот ещё только встречался с Леной и провожал девушку до дома с танцев:
– Первый раз провожал, – рассказывал Костик. – Идём медленно, за руки держимся, друг на друга смотрим, смеёмся просто так. Я даже и не смотрю, куда идём. Иду рядом с ней и всё. Она вдруг останавливается и говорит: «Дальше я сама пойду». И я тут решил её поцеловать. А по сторонам-то не смотрю. Только стал наклоняться, как громовой голос будущей тёщи загремел откуда-то сверху: «Лена, это что за хамьё такое тебя провожает?». Лена испугалась и убежала в подъезд. А я как дурак стою, оглядываюсь. А на балконы все как повысыпали, все смотрят. Я стою, как дурак, и говорю: «Здрасти!», а сам даже и не знаю, кому хоть говорить надо…
Сейчас дом стал совсем серым, старым. Давно уже нет на этом свете и тёщи Костика. Балконы давно уже забиты всяким хламом, который должен когда-то пригодиться.
А вот и Лена, которая ведёт маленькую дочку за руку. Наверное, из детского сада.
– Лена, здравствуй!
Александр Иванович встал со скамейки, опёршись на палку и сняв шляпу. Лена явно удивилась появлению около её дома Александра Ивановича.
– Костика ищешь? – догадалась она.
– Да, хочу с твоим мужем переговорить…
– Неужто и ты, Александр Иваныч, пить начал?
– Что ты, Лен! Так и Костик же бросил, шофёром работает…
Лена отпустила руку дочери, упёрлась в бока и хитро посмотрела на Александра Ивановича.
– Ты нас мирить, что ли пришёл?
– Дело, конечно, хорошее, но сейчас мне только Костик нужен.
Лена сомневалась ещё секунд десять.
Когда-то она была очень красивой, миловидной блондинкой. Очень лёгкой, почти воздушной. Постоянно улыбалась. Александр Иванович помнил. Семейный быт, пьющий муж и постоянное безденежье сделали из неё волчицу, готовую грызть горло любому, кто, как ей кажется, посягает на заработанный ею кусок хлеба. Так уж случилось, что на этот кусок, как правило, посягал муж. Александр Иванович знал об их семейных ссорах. Знал, что Костику пришлось уйти, а Лена рассматривала это как свою победу. Но сейчас он видел: эта победа сделала эту женщину несчастной.
Да, это можно было заметить только в эти десять секунд, но Александр Иванович заметил. Понял, хотя он сам бы не смог объяснить, как он это сделал.
– Не знаю, где он сейчас, но слышала, что он в общежитии № 1 устроился. Это что на Пушкина.
– Спасибо!
Александр Иванович надел шляпу, улыбнулся.
– Передать ему что от тебя?
– А что ему передавать? Он-то хорошо устроился? Бабу себе нашёл?
– Ну зачем ты так, Лен?
– От дочери привет передай! Скажи, что живёт замечательно! Пусть на день рождения открытку пришлёт!
– За что ты так на него, Лен?
– Со мной два года жил, так бухал только! А тут на работу устроился, пить бросил. Молодец! Что раньше-то это не сделал? Незачем было?! Что сам-то не пришёл?!
– Совестно ему, Лен! Мужик-то он хороший…
– Кобель он хороший! Сделал ребёнка и бухать!
Александр Иванович опустил голову и замолчал. Опёрся на палку.
– Твоя правда, Лен. Не спорю. Но помириться-то хочешь?
Лена взяла дочь за руку и направилась к подъезду.
– Да пошёл он!.. – крикнула она, не оборачиваясь.
Александр Иванович смотрел, как она открывает в подъезд облезлую дверь, как исчезает за ней, как эта дверь со скрипом закрывается за женщиной и ребёнком.
– Н-да, – щёлкнул языком Александр Иванович. – Дела…
Сверху палило солнце.
Александр Иванович направился к общежитию № 1: сначала на автобусную остановку, потом автобусом на вокзал, потом пешком по улице Пушкина, повернуть направо, немного не доходя до родной Советской улицы.
Как выяснилось приблизительно через час, Костик действительно жил здесь. Он вышел к Александру Ивановичу, и они сели на скамейке в небольшом скверике около чёрного памятника великому русскому поэту..
– Дело у меня к тебе, Костик.
– Слушаю, Александр Иваныч.
– Водитель ты, Костик, хороший…
Александр Иванович многозначительно посмотрел на Костика, но тот молчал.
– А у нас с Митричем загвоздка выходит… Надо мясо привезти.
– Да в чём же дело, Александр Иваныч? Когда надо везти?
– Послезавтра в три утра.
– А в другое время? У меня смена! В шесть утра выхожу!
– В три утра надо за ним ехать. Позарез надо!
Костик прищёлкнул языком. Отрицательно покачал головой. Посмотрел на заходящее солнце.
– Никак не могу. Перед сменой надо выспаться.
– Может, отпроситься на денёк… – робко попросил Александр Иванович.
Костик покривился, сплюнул в сторону.
– Не могу я, Александр Иваныч! Человек я у них новый, для них ненадёжный. Знают, что в семье проблемы… А у них таких красавцев, которые могут только баранку крутить тьма тьмущая… Если что так им проще меня в шею и другого взять… А куда я пойду? Ленка меня даже и на коврик у двери не пустит…
Александр Иванович вздохнул.
– Не силён я в уговорах, – буркнул он Костику.
– Да не могу я! – почти закричал Костик.
Александр Иванович пожевал ртом, как будто что-то ел и мелко закивал.
– А у Ленки-то давно был?
– Давно… Она меня как увидит, так словно в собаку… камнем, а бывает и ещё чем…
Костик махнул рукой.
– Вы это, – сказал он Александру Ивановичу. – Не обижайтесь. Я ж не со зла…
– Да, понимаю…
Они ещё посидели. Молчали. Очень уж тяжело молчали.
– Ну пойду я, – сказал Александр Иванович.
– Вы не обессудьте, как сейчас говорят, ничего личного, просто бизнес, – виновато сказал Костик и поднялся со скамейки.
– Да чего уж там!
Старик поднялся, опёрся на палку, собрался идти, но Костик его окликнул.
– Я правда боюсь потерять работу, – сказал он. – Это же мой единственный шанс человеком стать… Другого может и не представится.
– А у нас с Митричем не лучше, – буркнул Александр Иванович.
Костик протянул руку. Александр Иванович задумался на секундочку, но всё-таки пожал настойчиво протянутую к нему руку.
– Удачи! – крикнул Костик и зашагал прочь от Александра Ивановича.
– Удачи… – прошамкал Александр Иванович эхом.
Вот всё и кончилось, не успев начаться, подумал Александр Иванович. Он покрепче сжал палку в руках и сделал несколько шагов. Повернулся. Костика уже не было. Старик повернулся, чтобы идти, опять сделал несколько шагов и повернулся. Нет, что-то он ещё не сделал. Костика надо было убедить, надо… Только как?
У своего дома с закрытыми ставнями Александр Иванович остановился, вытер пот со лба. Солнца на небе уже не было, хотя всё ещё было светло. У старика гудели ноги, и пот катился градом. Во рту пересохло. Александр Иванович отворил калитку. Волна опасности окатила его с головы до ног.
Внешне всё было спокойно: дверь дома закрыта, диван под виноградом пуст, всё чисто и пусто. Однако кто-то был в этом родном пространстве. Александр Иванович слишком трепетно относился к своему дому, чтобы не заметить это. Даже стоя в маленьком дворике, не открывая дом, он чувствовал сквозняк, который шёл по самой большой комнате дома от разбитого окна. А тут явно есть человек.
Александр Иванович сжал палку крепче и, стараясь преодолеть расстояние до кухни как можно быстрее и тише, стал двигаться в задуманном направлении. Уже у двери он понял, что этот «кто-то» находится у него за спиной. Он обернулся, готовясь защищаться палкой.
Тень мелькнула к забору, легко вспрыгнула на него и исчезла. Всё.
Александр Иванович стоял у двери кухни с палкой в руках, держа её как дубинку. Сплюнул. Рукавом вытер со лба пот.
– Нет, ну не дурак ли я, Марья Ивановна? Девочка в коротком платьице пугает меня больше, чем мужики в чёрных очках! Всё к ружью бегу как ненормальный какой-то…
Александр Иванович отпёр кухню, налил молока в большую кружку, отрезал ломоть хлеба, намазал масло, отрезал сыр. На столе около дивана Александр Иванович соорудил нечто: на кружку с молоком поставил хлеб с маслом и сыром, а сверху накрыл глубокой тарелкой. Потом подумал, сходил в дом, взял лист бумаги и ручку. Край листа положил под кружку, чтобы тот не унесло случайным ветром, и написал:
ЭТО ТЕБЕ
Глава 7. Житейские мудрости.
Митрич позвонил вечером, сразу после ужина.
– Как дела, Александр Иваныч?
– Плохо, – не стал врать старик.
– У меня лучше: завтра вечером нам нужен шофёр, а послезавтра ты должен быть в своей лучшей форме!
– Да где же мы шофёра найдём?
– Надо найти.
Помолчали.
– Я буду думать, Митрич.
Ещё помолчали.
– Ладно, бывало и хуже.
Александр Иванович не успел спросить, когда было ещё хуже. Митрич повесил трубку.
* * *
Солнце ещё не выползло на небо, и было холодно и свежо. Где-то по обыкновению гурковали голуби, а где-то кричали петухи. Иногда лаяли собаки. Этим утром был и ветер. Он шуршал листьями огромных деревьев, качал их ветки и гнал по небу белые перистые облака. Александр Иванович прекрасно знал, что все эти сигналы к плохой погоде не оправдаются. День будет жарким и солнечным, как и вчера.
Однако подойдя к столу и дивану под виноградом, он заулыбался. На столе стояла пустая кружка. Рядом тарелка. Исчез лист бумаги. Не было и бутерброда с маслом и сыром. Диван был аккуратно заправлен клеёнкой.
Александр Иванович вспомнил, как он пугался, когда видел девочку дважды. Оба раза она перелезала через забор, и оба раза старик испытывал жуткое потрясение от этих встреч.
– Так-то лучше! – сказал Александр Иванович и остановился перед дверью кухни. Пока он открывал, подбежал Непутёвый. Замурлыкал, стал тереться о ноги.
– А-а, проказник! Где был, гулёна?
По-хозяйски оба они зашли на кухню. Александр Иванович включил радио, поставил на огонь воду и молоко. Диктор привычным бархатным голосом стал начитывать новости.
– Опять пусто в холодильнике, – улыбался Александр Иванович. – Хлеб кончился.
Непутёвый прыгнул на колени к сидящему Александру Ивановичу и стал умываться лапкой, урча от удовольствия.
– Водителя надо найти.
Котёнок по-прежнему урчал и умывался.
– А потом мясо продать. И это только для того, чтобы от нас отстали. Несправедливо… И куда этот Кабан делся? Что он так легко ушёл от наших денег? Эти новые действительно сильнее или он так, присматривается?
Александр Иванович вздохнул.
– Митрич прав. И эти уйдут, и другие, и третьи. Фашисты были и те ушли, а уж эти-то… только эти свои, можно сказать.
Александр Иванович подумал.
– Ну как свои… Своими их тяжело назвать. Скорее, они боковые какие-то, несуразные.
Закипел чайник. Александр Иванович заварил чай, с молоком сделал кашу и сел завтракать. Диктор стал говорить о погоде. Непутёвый запрыгнул на стол и стал лезть в тарелку Александра Ивановича. Всё это было мило и хорошо. Александр Иванович откинулся на спинку стула и рассмеялся. Всё это так хорошо!
– Ладно, теперь в бой! – сам себе приказал Александр Иванович.
Он убрал со стола, поставил блюдце с молоком Непутёвому, сполоснул посуду, взял со стены висящую на крючке тряпочную сумочку и, опираясь на палку, покинулкухню.
Во дворе никого не было.
Александр Иванович миновал двор, закрыл за собой калитку и отправился к хлебзаводу.
Солнце выглянуло из-за крыш домов и верхушек деревьев. Людей на улице почти не было. Идти было приятно и легко. И палка, на которую опирался Александр Иванович, казалось, даже мешала.
– Александр Иваныч! – окликнули его с другой стороны улицы.
Старик повернул голову.
– Тимофей Сергеич! Сколько лет, сколько зим!
Тимофей Сергеевич Галицкий пришёл после войны в пустой, как говорили, «в нищий дом» к старушке-матери. Земля при доме заросла бурьяном, садовые инструменты пропали, а жить было как-то надо. Тимофей Сергеевич надел соломенную шляпу и отправился работать на свой неказистый кусок земли. Вот и вся его история.
Сейчас он, округлившийся, стоял с этой самой соломенной шляпой и улыбался пухлыми губами Александру Ивановичу.
– Ну, как живёшь, боевой товарищ?
– Помаленьку! – откликнулся Александр Иванович и старики обнялись.
– Говорят, ты весь в работе. Пашешь с утра до вечера с Митричем? А? Миллион хочешь заработать?
– Какой миллион? Где пашу? Митрич с переломленными рёбрами дома валяется, а я еле ноги передвигаю с палкой…
– А что так с Митричем? Упал где?
– Да какой там упал…
Александр Иванович махнул рукой.
– Ты-то как?
– Так, погоди. Где у нас тут лавочка? Пойдём-ка присядем!
Тимофей Сергеевич взял Александра Ивановича под руку и повёл в сторону узкой скамейки под большой придорожной вишней.
– Что, новенькие были? – спросил Тимофей Сергеевич.
– А ты откуда знаешь, что новенькие есть?
– А я мёдом торгую.
– А с Кабаном у тебя как?
– А никак.
– Как это?
– А вот как: он меня не знает, а я его! – Тимофей Сергеевич клокочуще захохотал.
– А эти, значит, тебя нашли?
Тимофей Сергеевич сразу погрустнел.
– А эти нашли, – согласился он.
– Ну и как теперь?
– А что тут сделаешь? Плати и будь здоров! Как сейчас говорят, голосуй или проиграешь… А ты как?
– А мы плохо…
– А дальше как будете?
– Так это если будем…
– Так надо же что-то делать! Митрич мужик мозговатый, что-нибудь придумает!
– Он придумал, но нам водителя найти надо, а я, дурак старый, не могу!
– Ну ты чего? Раньше времени-то себя не хорони!
– Можно раньше, можно позже, итог мне не нравится.
– Что, вообще никого нет?
Александр Иванович вздохнул.
– Да нет, почему же. Есть один на примете.
– Ну?
– Костик ленкин.
Тимофей Сергеевич сощурил глаза и посмотрел на небо.
– Помню, помню… Пьёт не в меру, но парень неплохой. Бабу бы ему похозяйственнее, нормальным бы мужиком был бы. А с его Ленкой каши не сваришь!
– Да Ленка-то чего сделает!
– Ну ты, брат, зря! Не всякую бабу в дом пускать можно! Ну с тобой-то понятно, у тебя Машка была, царство ей небесное, ты и жил у неё, как у Христа за пазухой!
– А Ленка-то чем плоха?
– Как чем плоха? Кто на людях сказывал, что муж больше жрёт, чем приносит? Кто ему истерики закатывал? Вспомни, на весь город собака разбрехала, что мужа домой не пустила, когда у него с работой не сладилось? Какой мужик это выдержит?
Александр Иванович чутко вслушивался в слова собеседника. Тимофей Сергеевич, конечно, грубоват, но проследить его мысль труда не составляло.
– Представляешь, твоя Маня бы себя так повела? – не унимался Тимофей Сергеевич. – Она у тебя деньги когда-нибудь отбирала?
– Да зачем ей? Я и сам всё отдавал до копейки.
– А Костик, что? Не отдавал что ли?
– Не знаю я!
– Отдавал всё! Ежу понятно, что он ради неё всё делал, что мог! Дура она! Жизнь так человека проверяет: пошлёт какое-нибудь испытание и смотрит: вытерпит человек, сдюжит, своих не предаст – вознаградит. Пойдёшь во все тяжкие, предашь – будешь в грязи копаться, как червяк в навозе, до конца дней своих! Что, не так скажешь?
– Да Ленка-то в чём виновата?
– Дура она, вот в чём она виновата!
– Не пойму я тебя Сергеич!
– Да что тут понимать, Александр Иваныч! Ну сам посуди: она ведь его любит?
– Ну, любит, наверное…
– Не-ет! – тут Тимофей Сергеевич погрозил пальцем. – Тут, я тебе скажу, дело, как мой отец говаривал, принсипа. Любишь – будь с человеком до конца, до смерти будь с ним. А не любишь – бросай всё и уходи! А она как сделала?
Александр Иванович вздохнул.
Тимофей Сергеевич уже вошёл в раж и, вовсю махая руками, объяснял:
– Она его любит, а из дому выгнала! А ведь ещё дочь у них! Ну и о чём она думала? О муже? О дочери? О себе? Нет! Гордыня в ней взыграла! И гордыня взяла верх над любовью! А была бы жива твоя Маня, она бы тебе сейчас сказала бы, что гордыня – страшный грех!
В завершении своей речи он перекрестился и выдохнул.
– Не зря тебя в председатели колхоза чуть не выдвинули, – спокойно сказал Александр Иванович.
Тимофей Сергеевич сначала захохотал, а потом бурно закашлял.
– Скажешь тоже! Тебе-то за Маней хорошо было!
– Твоя правда, Сергеич!
– Ладно, засиделись мы! Давай двигать! Ты куда шёл?
– За хлебом.
– А, ну тебе туда. А мне в другую сторону! Не поминай лихом!
– Свидимся ещё, Сергеич!
Старики пожали друг другу руки, обнялись.
– Не падай духом, Александр Иваныч! Всё образуется!
– Спасибо, поддержал!
Александр Иванович медленно побрёл на другую сторону улицы.
Что-то было в словах Тимофея Сергеевича. И весь путь до хлебзавода Александр Иванович обдумывал всё то, что услышал от старого приятеля. Вроде бы цинично, даже немного грязно, он разобрал семейные неурядицы Лены и Костика, но – и никуда от этого не денешься – по-настоящему жизненно. Как-то всё это надо было использовать.
Александр Иванович стал чувствовать, что появился шанс уговорить упёртого Костика. Или нет, не уговорить, но добиться от него так нужных сейчас водительских услуг.
Но это всё потом.
А сейчас Александр Иванович купил буханку белого хлеба, бутылочку минералочки и медленно побрёл обратно, по тем же самым узким прямым улочкам.
Солнце забралось наверх, поближе к облакам и там набирало силу. Дорога домой стала стократ тяжелее, палка Александра Ивановича стала теперь не мешать, как это было по дороге от дома, а помогать. Рука радостно опиралась на дерево, и ногам было приятно передать часть несомой тяжести. На улице Ватутина около скамейки, где окликнул его Галицкий, Александр Иванович заметил милицейскую машину. Событие для этого места весьма неординарное. Обычно милиция была только в центре города или на вокзале. Сюда заезжали только если что случалось. Но в этом случае машина бы мигала, вокруг бы толпились пострадавшие или какие-нибудь другие люди, а тут никого.
Александр Иванович остановился, гадая, что могло заставить милицию заехать в этот тихий пустой уголок города. Из-за угла дома справа неожиданно показался милиционер. Толстый, с пухлым лицом. Шёл медленно, отирая пот со лба носовым платком. В другой руке нёс стопку каких-то бумажек. Александр Иванович уже решил продолжить свой путь, как неожиданно услышал голос толстого милиционера:
– Эй, папаша! Куда идёшь?
– Домой… – растерялся Александр Иванович.
В этот момент окно машины открылось, и из него показалась рыжая маленькая голова напарника толстяка.
– А дом-то у тебя где?
– На Советской…
– Ну и отлично! Иди сюда!
Толстяк стал возле машины. Пот катился с него градом, и он постоянно вытирался платком. Рыжий напарник засунулся обратно в машину. Александр Иванович медленно полз через дорогу на другую сторону улицы с помощью палки.
– Ой, медленно же ты ходишь, папаша! – пожаловался милиционер, когда Александр Иванович оказался-таки рядом со служителем закона.
– Вот, – продолжил милиционер. – Тут листовки. Отрываешь верхнюю и нижнюю полоски и крепишь на забор или дерево. Это ориентировка.
С этими словами милиционер протянул стопку бумаги Александру Ивановичу. Тот взял.
– А кого ищем-то? – спросил Александр Иванович.
– Девчонку какую-то, – потеряв к нему интерес и повернувшись спиной, ответил толстяк.
– И что она сделала? – не унимался Александр Иванович.
– Из детдома сбежала.
Александр Иванович, может быть, спросил бы ещё чего-нибудь, но доблестный милиционер с поразительной ловкостью сел в машину, которая тут же, подняв столб пыли, умчала его в несколько мгновений с улицы Ватутина в сторону улицы Космонавтов.
Александр Иванович остался стоять в столбе из пыли, глядя вслед исчезнувшей машине. Когда пыль улеглась, Александр Иванович глубоко вдохнул чистого воздуха.
– Может, я её видел? – сказал он пустому месту, где стояла милицейская машина.
– Может, я хочу помочь её поймать! – крикнул он уехавшей машине.
– Нет, ну понятно, что не сказал бы, – начал бурчать Александр Иванович, – но обидно, что даже и разговаривать не стали! Даже обманывать не пришлось…
Солнце повисло точно над головой Александра Ивановича.
Глава 8. Небольшие хитрости.
Костик был рад видеть Александра Ивановича на автобусной остановке улицы Пушкина.
Да, последний разговор, который состоялся между ними, душевным не назовёшь, но это было нормально. Каждый из них отстаивал свои интересы, а мужчина, который умеет отстаивать свои интересы, всегда вызывает уважение другого мужчины. По крайней мере, так думал Костик.
Поэтому Костик был рад видеть Александра Ивановича на автобусной остановке.
– Здравствуйте, Александр Иванович!
Старик поднял голову, улыбнулся, в знак приветствия поднял руку.
– Садитесь поближе! Куда вам?
– Здравствуй! На рынок, Костик! Всё туда же!
Автобус был практически пуст. Вечером практически никто не ездит на рынок. Поэтому рынок пуст, автобус пуст да и по улицам не спешит толпа народа.
– Поздно вы, Александр Иваныч, на рынок собрались.
– Надо место приготовить, завтра будет мясо. Вот и еду!
– Я рад, что у вас всё сложилось! А то таким отчаянным выглядели!
– Ничего, сдюжим!
Автобус послушно ворчал на дороге, изредка преодолевая ямы.
– Как у тебя-то дела? – спросил Александр Иванович.
– Всё хорошо, работаю потихоньку! А как Митрич? Сильно ему досталось?
– Досталось сильно, но он крепкий.
Автобус остановился, чтобы повернуть с улицы Пушкина на улицу Лермонтова, и, как оказалось, последние пассажиры покинули его. Остались только Костик и Александр Иванович.
– Значит, завтра вы в одиночку работать будете?
– Нет, но напарница моя тебе будет знакома… Останови во-он там, около дерева! Хочу мимо вечного огня пройтись.
Костик послушно остановил автобус перед бывшим маслозаводом.
– И кто же?
– Ленка твоя.
Костик грустно улыбнулся.
– Выбирать мясо она, конечно, умеет, но торговать… Она же ни дня за прилавком не стояла, Александр Иваныч!
– А за прилавком и не надо, – сказал Александр Иванович и вышел из автобуса. – Ну, бывай!
Костик думал было попрощаться, но, вместо этого, высунувшись из окна, зачем-то спросил:
– А что же она будет делать?
– Везти! – крикнул через плечо удаляющийся Александр Иванович.
Костик откинулся на спинку сиденья и тихо самому себе сказал:
– Ну, везти, так везти…
Он уже включил заднюю передачу, чтобы развернуться, как вдруг до него дошёл смысл слов Александра Ивановича. Он в момент остановил автобус, выскочил из кабины и в два прыжка оказался рядом с Александром Ивановичем.
– Что везти? Куда везти?
Александр Иванович не остановился. Медленно шёл к рынку.
– Мясо везти будет. А я торговать. Хочешь, тебе кусочек получше оставим?
– Она же не умеет…
– Она сказала, что ты её учил. Сказала, что справится.
– И вы ей поверили?!
Александр Иванович остановился.
– А у нас вариантов нет, Костик. Ничего личного, просто бизнес… Так сейчас говорят?
– Я учил её на легковой ездить, – бормотал Костик. – Там же рефрижератор… Он большой! Я с ней не ездил больше, чем на второй скорости и по пустой дороге… Александр Иванович, не делайте этого! Разобьётся она! Понимаете?!
– Ей деньги нужны, нам деньги нужны…
Александр Иванович медленно поплёлся к рынку.
– … И терять нам нечего! У нас-то жизнь не налаживается… Беги, Костик! Автобус-то, поди, на стоянку гнать надо!
Александр Иванович входил на пустующий рынок. Костик растерянно смотрел ему в спину. Он, словно раненый, добрёл до автобуса, сел в кабину и укатил.
Александр Иванович доковылял до вечного огня. Пламя со свистом вырывалось из середины звезды. Ярко белела стела.
– Низкий поклон вам, ребятушки! Уж простите, что жив остался…
Проковыляв тёмный и мрачный переулок лётчика Бабушкина, Александр Иванович подошёл к киоску, привычно спросил «Известия».
– Нету их… – печально ответила ему женщина в маленькое окошко.
Старик перешёл дорогу и по узким рядам уже пустого рынка добрался до торгового места номер 16 и взялся за работу: мыл, передвигал, протирал. Работа не была для него тяжестью. Работа была для него чем-то само собой разумеещемся.
– Вот, Марья Ивановна, опять солнце покатилось вниз… Земля остывает.
Александр Иванович закончил работу, сел на старую табуреточку и взял в руки палку.
– Помоги мне, Марья Ивановна! – сказал старик. – Тяжко мне, немощному, такие дела вершить, такие премудрости складывать. Надо камнем не быть на шее у Митрича, надо говорить правильные слова… А я что могу? Могу ползти по земле, палкой опираясь, могу врать, отводя глаза в сторону! Была бы ты рядом, подсобила бы, научила бы уму-разуму… Так что не обессудь, что тебя прошу… Некого больше, Марья Ивановна!
Старик замолчал, склонив голову.
Шумел город. Город вообще всегда шумел, даже если ничего не происходило, и он казался пустым. Таков удел города – шуметь.
Александр Иванович встал и медленно отправился к выходу.
* * *
Привычным движением Александр Иванович нашёл крюк, который висел на заборе над ящиком для писем и газет с внутренней стороны и открыл калитку. Дом был для Александра Ивановича почти живым существом. Хозяину не надо было вглядываться во двор, чтобы понять, что на диване во внутреннем дворике кто-то есть. Но он уже не боялся. И даже не сильно был удивлён. Уходя, он оставил на столе не только еду и чай, но и те листовки, которые дал ему милиционер.
И вот теперь девочка сидела на диване. В летнем платьице, с распущенными волосами до плеч. Худенькая, даже немного костлявая, но с круглым личиком и пухлыми губками. Смотрела немного испуганно, храбрясь из последних сил, сцепив тонкие пальцы рук в маленький замочек у себя на острых загорелых коленках.
Пока старик медленно брёл к столу, отставлял палку, ставил стул так, чтобы сесть напротив, она судорожно сглатывала и периодически смотрела по сторонам. Потом, видимо, думала, что по сторонам смотреть не следует, и смотрела прямо. А прямо уже был Александр Иванович, на которого она смотреть боялась, и она вновь не знала, куда ей смотреть и что делать.
– Александр Иванович! – представился хозяин дома.
– Аня, – тихо ответила девочка.
– Тебя ищут, – кивнул в сторону листовок, лежащих на диване, Александр Иванович.
– Я знаю. Спасибо, что не выдали.
Александр Иванович кивнул.
– Зачем ты убежала из детского дома?
– К брату.
Помолчали.
– А где брат?
– В Москву уехал. Сказал, чтобы через полгода я к нему бежала. Вот я и побежала.
– Сколько тебе лет?
– Двенадцать.
– А брату?
– Восемнадцать.
Ещё помолчали.
– Давно пробираешься к нему в Москву?
– Два месяца.
– А где он там?
– Не знаю. Приеду – найду.
– А как зовут брата?
– Федя.
Александр Иванович что-то обдумал, причмокивая губами и невнятно бормоча себе под нос. Потом вздохнул и сказал так:
– Вот что, Аня! Я тебе помогу добраться до Феди, который в Москве. Но мне нужно время. Поэтому пока поживёшь у меня, хорошо?
Аня неуверенно кивнула.
– Жить будешь в большой комнате. Спать на диване. Пока будешь здесь, поможешь мне по хозяйству. Хорошо?
– Спасибо, – кивнула Аня.
– Пойдём, я покажу тебе дом.
Старик взялся за палку и медленно побрёл к крыльцу дома. Аня шла за ним.
– Вот тут диван. Бельё в шкафу. Графин с водой всегда на подоконнике. Сейчас сходим на кухню… Там возьми себе стакан, а этот мой.
Также медленно они пришли на кухню, где Александр Иванович показал ей, где и что брать.
– Ты готовить умеешь?
– Да.
Маленькая, уверенная, немногословная. Руки постоянно держит около груди, как будто молится или просит.
Страшно с ней.
– Сможешь чай сделать?
– Да.
– Ну я на диване во дворе посижу. Принесёшь старику чашку чая?
– Да.
– Мне одну ложечку сахара, хорошо?
– Да.
– Ну, я пошёл…
– Хорошо.
Александр Иванович сел на диван. Вокруг скрипели сумерки, а он вслушивался в то, что происходит на кухне. Аню слышно не было, она была для этого слишком маленькая и лёгкая. Иногда позвякивала посуда, и по этим звукам Александр Иванович догадывался, что конкретно происходило на его кухне. Вот, например, Аня поставила две чашки на стол. Включила плиту. Правда, со второй спички. Открыла сахарницу. Режет… Что режет? А, хлеб! Холодильник… Хлеб с маслом будет! Это хорошо…
Александр Иванович успокоился, прекратил вслушиваться в звуки на кухне и посмотрел в догорающее небо. Вздохнул. Солнца уже не было.
Старик дошаркал до дома и набрал номер Митрича.
– Что не звонишь, Александр Иваныч? – обиделся Митрич, услышав голос напарника.
– Делом был занят, Митрич!
– Ну и как дело? – даже через провода слышался нерв, который жёг Митрича изнутри.
– Договорился. Будет у нас водитель.
– Ай, молодца, Александр Иваныч! Я же говорил, свет клином на Костике не сошёлся!
– Не знаю, я с ним договорился.
– Ну и так тоже хорошо! Жду!
– Увидимся.
Александр Иванович посмотрел на стены дома. Пустой дом. Даже от дыхания Александра Ивановича по комнатам и коридору шло эхо. Старик пошаркал обратно на двор.
Чай был уже готов. Аня нашла на кухне поднос. Поставила на него чашки, чайник, сахарницу. Принесла всё это на стол под виноградом и расставила как опытная хозяйка. Сама скромно села на краешек дивана и не решалась налить себе чай в отсутствие хозяина дома.
Александр Иванович улыбнулся.
– Разливай!
Аня послушно и аккуратно налила чай в чашки. Сначала положила Александру Ивановичу одну ложечку сахара, потом себе – три.
– Любишь сладкий чай? – спросил Александр Иванович.
– Да.
Немного помолчали. Сделали по глотку чая.
– Я вечером уйду. На работу.
Александр Иванович сделал глоток.
– Ты здесь будешь одна. Всю ночь и до трёх-четырёх часов дня.
Аня молчала.
– Справишься?
– Да.
Железобетонная уверенность в своих силах у двенадцатилетней девочки. Ни тени сомнения.
– Дом большой, старый… Но он хороший! На кухне, вижу, тоже справишься…
– Дом сонный, это здорово! – улыбнулась Аня.
– Сонный? – переспросил Александр Иванович. – Как это?
– В нём хочется спать.
– Почему?
– В нём хорошо. Он как будто дышит во сне. И хочется тоже заснуть вместе с ним. И сны будут обязательно хорошие. Мягкие и пушистые. Как будто с котёнком засыпаешь. Вы когда-нибудь засыпали с котёнком?
Александр Иванович отрицательно покачал головой:
– Никогда. Даже не представляю, как это…
Аня просияла при этом ответе Александра Ивановича. Ей так захотелось рассказать, как это здорово. Она взмахнула тонкими ручками в воздухе, совсем как дирижёр и невнятно что-то начала говорить. Потом остановилась и грустно сказала:
– Да зачем вам… У вас такой дом есть!
Александр Иванович откинулся на диван и рассмеялся. Потом перестал смеяться, посмотрел на красное, смущённое лицо Ани и снова рассмеялся. Тут уже не выдержала Аня и в третий раз они рассмеялись вдвоём.
Под этот их смех на диван между ними забрался Непутёвый. Посмотрев на Александра Ивановича, потом на Аню, он лёг посередине.
– Это Непутёвый! – представил котёнка Александр Иванович. – Он здесь живёт.
– Это здорово! – сказала Аня.
Она улыбалась.
Глава 9. Беспокойная ночь.
Фонари на улицах погасли в полночь, как обычно. Александр Иванович сидел на освещённой кухне и вглядывался в темноту. Город засыпал. В доме на разложенном диване посапывая, спала Аня. Непутёвый, весь вечер крутившийся около неё, убежал по своим делам. Нужно было идти к Митричу. И Александр Иванович, опираясь на палку, поднялся, выключил свет, закрыл кухню, прошёл двор и оказался у калитки.
– Запутался-заврался я совсем… Никогда столько не врал, никогда так не изворачивался! Видимо, время такое пришло мне под преклонные годы! Помоги уж мне, Марья Ивановна! Куда же мне без твоего заступничества небесного? Не оставь старика своего милостью!
Закрыл калитку и выдохнул.
– Пусть земля тебе будет пухом, голубка моя Марья Ивановна!
И Александр Иванович начал свой путь по бархатным чёрным улицам своего родного города. Без солнца, без фонарей, но с бегающими кошками и жуткими лапами разновеликих деревьев. Без привычного гомона и суеты, но с ночными шорохами и дикими нежданными ахами. Город без глаз и огней, без дорог и со странными тенями ждал Александра Ивановича. Старик уверенно ставил вперёд палку и шёл по своей Советской улице. Воздух уже стал прохладным, ночным.
Александр Иванович с приятной нежностью вспомнил далёкий сорок третий год, когда вот такой же ночью он пришёл на улицу Пушкина, когда город ещё был в руках немцев. Утром город уже перешёл в руки Красной армии, но той ночью он был ещё под властью фашистов. Идти тогда следовало стократ осторожнее, буквально чувствуя даже случайный взгляд в темноте. И Александр Иванович чувствовал. Шёл по родному городу, и чёрт его знает каким чувством, но чувствовал каждый закоулок, где таились враги. Тогда всё получилось, ведь утром город уже был наш. Только в ту ночь он поворачивал с улицы Лермонтова на улицу Пушкина, а сейчас наоборот.
Пока он брёл по улицу Лермонтова к бывшему маслозаводу, чувствовал, как ночь даёт ему силы. Глаза привыкли к тьме, он видел опустевшего и брошенного каменного гиганта как днём. От него свернул на аллею Победы, где чёрные ветви могучих лип, приветливо покачиваясь, встречали ветерана. По этой аллее он и вышел к вечному огню. Он горел и ночью. Ночью во всей своей жуткой прелести был слышен резкий свист, который шёл из центра распластавшейся звезды. Оранжевый пламень с синим нутром беспокойно колебался в разные стороны.
– Низкий поклон вам, ребятушки! Уж простите, что жив остался…
Огонь вздрогнул. Прижался к земле, зашипел и вновь распустился цветком во весь свой рост.
Дальше мимо старого газетного ларька, по улице Ленина, где по краям рушились дома еле живых стариков, а в центре строили трёхэтажный особняк. Потом налево. Это и есть улица Заречная, где жил Митрич.
* * *
Митрич сидел на стуле во дворе, хотя ему это было запрещено, и заметно нервничал. Александр Иванович стоял у открытой калитки, опираясь на палку. Он стоял довольно ровно и думал о чём-то своём, хотя тоже должен был нервничать.
– Ты насколько с ним договорился? – спросил Митрич, посматривая на часы на руке.
– На три, – не повернувшись, ответил Александр Иванович.
– Без пяти… – буркнул Митрич.
В калитку вошла женщина. Митрич и со своего места увидел, что женщина в старых потёртых джинсах и в просторной рубахе навыпуск.
– Ну здравствуй, Александр Иваныч! Чем же я тебе тут помочь могу?
– Здравствуй, Лен! Садись с Митричем, обожди!
Женщина покорно прошла во двор. Митрич признал Лену, жену Костика.
– Привет, Митрич! Как твои дела?
От неожиданности Митрич сказал, что «хорошо». Лена села рядом и стала смотреть в спину Александра Ивановича. Митрич тоже посмотрел в спину Александра Ивановича. Сейчас ему очень хотелось спросить старика, что тут делает эта женщина, но при ней было как-то неудобно. Сам Александр Иванович продолжал стоять, не двигался, и, как казалось Митричу, даже стал подрёмывать. Митрич ещё раз посмотрел на часы.
Три часа и три минуты.
Ночь была приятная: сверкали звёзды, тишина окутывала, точно пледом. Ночные тени мягко тлели под серебряным светом неполной луны. Было бы приятно лежать сейчас на диване и мечтать… Но мечтать было некогда. Надо было ехать за мясом.
Три часа и шесть минут.
Лена сидела рядом. Сгорбленная, пустая. Когда-то тонкие изящные руки стали костлявыми. Роскошные когда-то волосы спутались и стали запутавшейся проволокой. Время безжалостно уничтожило эту женщину, подумал Митрич и побоялся повернуть к ней голову, как будто от этого она могла услышать его мысли.
Три часа и восемь минут.
– Александр Иваныч…
Митрич хотел сделать какое-то замечание раздражённым тоном, но голос его иссяк. Александр Иванович уже ничего не мог сделать. Старик сделал всё, что мог. Всё остальное – не его вина.
Три часа и девять минут.
Около калитки останавливается запыхавшийся человек. Он бежал ночью, когда толком-то ничего и не видно. Этот человек ещё пока ничего не сказал, но Александр Иванович вдруг очнулся, сделал шаг навстречу.
– Александр Иваныч! Нельзя ей ехать!
Человек стал кашлять, и Митрич понял, что у калитки Костик.
– Я поведу! – захрипел он.
– Костя?! – Непонимающе воскликнула Лена.
Костик ворвался во двор и замахал перед ней руками:
– Лена, тебе нельзя! Ты не справишься! Не смей!!!
– Чего? – всё ещё не понимала Лена.
– Пойдём, ехать надо! – уже хлопал Костика по спине Александр Иванович.
– Стой тут! Я съезжу! Я быстро!
Лена стояла, растерянно смотря на своего мужа.
– Поехали! – кричал Александр Иванович и уже волок Костика к машине. Костик перестал сопротивляться и, лихо открыв дверь, прыгнул за руль.
– Открой ворота! – крикнул Митрич Лене.
Та удивлённо посмотрела на Митрича, поскольку уже успела забыть о его существовании, но при втором окрике побежала к воротам и открыла их. Машина с рёвом выкатила на дорогу и исчезла в ночи.
Лена осталась стоять в дорожной пыли. Митрич, даже несмотря на то, что каждое вздрагивание причиняло ему боль, расхохотался.
– Ты чего? – испуганно крикнула ему Лена.
Митрич вытер набежавшую слезу кулаком и махнул стоящей в растерянности и непонимании Лене. Мол, «закрой ворота».
– Ай да Александр Иваныч! – не мог остановиться Митрич. – Ай да сукин сын!
Лена закрыла ворота и остановилась в паре метров от Митрича. Того душили и смех, и слёзы.
– Да что тут у вас происходит? – обессиленно спросила Лена.
Митрич наконец успокоился. Сидел на стуле и держался за правый бок.
– Тебе Александр Иваныч работу пообещал?
– Да, вот я и пришла. Пришлось Дашку к маме отвести, не оставлять же её одну!
Митрич улыбался от уха до уха, хотя по его лицу ещё ходила рябь от боли, которую причиняли ему больные рёбра.
– Сколько за работу пообещал?
– Двести рублей… Но если хотя бы сто дадите, не обижусь… Понимаю…
Митрич встал и медленно поплёлся в дом.
– Если ещё работёнка подвернётся… Дайте знать…
Митрич зашёл в дом. Какое-то время был там. Лена стояла во дворе и ждала сама не понимая, чего конкретно она ждёт. Пару минут спустя вышел Митрич.
– Вот!
Он протянул ей деньги. Лена взяла. Сразу почувствовала три сотенные бумажки.
– Я бы и больше дал, но нету сейчас у меня!
– Спасибо… Что делать-то?
– Ничего. Ты уже всё сделала. Иди!
– Как? Всё?!
– Всё!
– А зачем звали-то?
Митрич хитро улыбался.
– Иди, иди, Лен! Если ещё понадобишься, Александр Иваныч к тебе зайдёт.
– Ну ладно…
Она спрятала деньги в карман, пошла к калитке.
– Спасибо, Митрич!
– Бывай, Лен!
Лена кивнула на прощанье.
– Лен! – крикнул Митрич.
Женщина сразу остановилась как вкопанная. Было понятно, что она его слушает.
– Костик всё-таки хороший парень!
Лена не ответила.
А ночь скрыла её лицо.
Глава 10. Жизнь налаживается.
Рабочий день кончился.
Не потому, что прошло восемь часов. И не потому, что покупателей стало совсем мало. Потому, что Александр Иванович продал всё. Рассчитавшись с Клавдией Васильевной, бывшей школьной учительницей, а сейчас довольно грузной и болтливой старухой, Александр Иванович остался посреди пустого грязного рабочего места.
Солнце стояло ещё довольно высоко, пекло в полную свою силу. Торговое место номер шестнадцать было надёжно укрыто шезлонгом, но горячий воздух с трудом шёл в лёгкие.
Александр Иванович открыл кран и подставил правую ладонь под бьющую струю. Постояв так, он набрался воды в обе ладони и плеснул себе в лицо. Стало значительно легче. Потом он сделал глубокий вдох-выдох и принялся за завершающую стадию работы. Место надо было привести в порядок, а руки уже как-то с опозданием слушались, ноги постоянно сгибались в коленях и хотели сесть. «Рано» – приказал себе Александр Иванович и продолжил вытирать мокрой тряпкой прилавок. Работал Александр Иванович уже без ощущения времени и остановился, когда понял, что рабочее место достаточно чистое для того, чтобы можно было идти домой.
Но домой было ещё рано. Старик забрал все деньги из кассы в целлофановый пакетик, обернул его газетой «Известия», положил всё это в тряпочную сумку. Потом взял палку.
– Вот и спасибо за день, Марья Ивановна! Со всем сладил, всё срослось. И от меня зависящее и независящее. И хитрость моя удалась, и руки с ногами не подвели. И осталось только до Митрича дойти… Дай сил на дорожку! С Богом!
И старик, медленно переступая ногами, втыкая свою палку в пыль, медленно пошёл к дому Митрича.
Митрич жил на Заречной улице. Практически у его дома находилась автобусная остановка, чем и воспользовался Александр Иванович. Выйдя с рынка, он дождался автобуса и доехал на нём до этой самой остановки. Причём сидя. Так что ещё и отдохнул по дороге.
Калитку ему открыла Настя, жена Митрича.
– Беги, беги, Александр Иваныч, – быстро заговорила она. – Он часиков с одиннадцати с ума сходит, чёрт плешивый! Ему лежать надо, а он весь день орёт и всё ему не так!
Ругалась она по-доброму, нежно, по-бабьи. Полная, с русой косой до пояса, голубоглазая, она любила Митрича до безумия, от этого и ругалась на него, и это было мило, до дрожи мило.
– Настя! – уже кричал Митрич из дома. – Кто приходил?
Настя сохранила свою юношескую ловкость и прыть, несмотря на полноту. Она забежала вперёд Александра Ивановича и громко крикнула в дом:
– Гость твой дорогой идёт! Вставать не думай! Лежи!
И после этих слов она улетела куда-то во двор. У неё всегда было дел выше крыши, никогда без дела не сидела, хотя в доме всегда был полный порядок. Хотя, полный порядок мог быть как раз от того, что хозяйка никогда не сидела без дела.
Вопреки требованиям жены, Митрич сел на кровати. Смотрел грозно, насупившись, не поздоровался. «Забыл», – подумал Александр Иванович. Александр Иванович, что ему здороваться тоже не следует, и молча достал свёрток, разложил газету на кровати и развязал целлофановый пакет. Митрич оценивающе посмотрел на ворох бумажных купюр и монет, облизал губы и спросил:
– Сколько здесь?
– Не знаю, – ответил Александр Иванович. Он и в самом деле не знал.
– Что осталось на прилавке?
– Ни-че-го! – гордо ответил Александр Иванович.
– Спасибо! – с какой-то особой внутренней теплотой в голосе пробасил Митрич и протянул руку. Александр Иванович руку пожал и улыбнулся. Всё было хорошо.
Митрич принялся считать деньги: сортировал их по бумажкам разного достоинства и цвета, раскладывал какие-то кучки. Бормотал себе что-то под нос и, щурясь на потолок, что-то считал в уме.
– Вот, – сказал он, подводя итог и вручая Александру Ивановичу стопку купюр.
– Спасибо. Надо ещё с Леной рассчитаться…
– Я уже рассчитался! – хохотнул Митрич. Александр Иванович удивлённо посмотрел на него.
– Ну и кашу ты заварил, Александр Иваныч! Неужели ничего попроще нельзя было придумать?
– Да как тут придумаешь, коли Костик ни в какую?
– А если бы он не пришёл бы?
– То деньги бы сейчас по кучкам не раскладывали…
Митрич удовлетворённо вздохнул.
– Она ничего не поняла.
– Почём знаешь?
– Я с ней рассчитывался. А Костик?
– Тоже ничего не понял. Всю дорогу мне рассказывал, почему Лену нельзя сажать за руль любого автомобиля.
– Да… – философски растянул Митрич.
– Два сапога пара, – также философски ответил Александр Иванович.
– Ладно, давай вернёмся к делам нашим скорбным…
– Будем отдавать? – со вздохом спросил Александр Иванович.
– Будем… Куда денемся?
– Я знаю, что у них, так сказать, штаб-квартира на Масловке у реки. Отнести?
Митрич удивлённо присвистнул:
– Откуда знаешь?
– Там все их машины стоят поблизости.
Митрич кивнул. Поудобнее сел. Вздохнул.
– А Кабан?
– Кабана нет в городе. Так люди говорят.
– А где он?
– Не знаю.
Митрич явно что-то обдумывал.
– Нет, нести им деньги не следует. Они со мной разговаривали, пусть ко мне и приходят. Ты свои сбережения спрячь понадёжнее. С ними не разговаривай. Укажи на меня. Мол, он главный, он за всё и отвечает. Принято?
– Они бешеные какие-то. Ничего не понимают…
– Нельзя нести деньги, Александр Иваныч. Кабан не из тех, кто сдаётся без боя. Если он отошёл в сторону, значит, на то есть причины. Представляешь, он вернётся и узнает, что мы с тобой подношения новой мафии делаем? Ой, не понравится!
– Как скажешь, Митрич!
Митрич откашлялся в кулак.
– Насте сказать чаю поставить?
– На чай в другой раз зайду, – улыбнулся Александр Иванович.
– Да ну перестань, Насте приятно будет!
Александр Иванович подумал, что Аня может испугаться его длительного отсутствия, думал, что может убежать и что надо быстрее идти домой, но Митрич уже успел крикнуть:
– Настя! Чаю сделай! Слышишь?
Как можно было не услышать, если в доме даже стёкла дрожали от этого крика? Не то что Настя, все соседи узнали, что Митрич собирается пить чай. Но это было не в новинку. Все к этому привыкли. И минут через десять в комнате на белой кружевной скатерти появился чай. Митрич, вопреки любовной брани жены, поднялся, сел на стул напротив Александра Ивановича. Настя, бегая вокруг мужчин, постоянно что-то говорила, поминутно ругая Митрича, что тот не лежит на кровати. Митрич не обращал на это никакого внимания, зычно перебивал её, указывая, что Насте следовало сделать:
– Сахар Александру Иванычу подай!
И Настя тут же подавала Александру Ивановичу сахарницу.
– У нас печенья вкусные были… круглые такие…
– Овсяные?
– Чёрт их знает! Круглые!
– Ну точно овсяные! Или крекеры? Солнышком или просто круглые?
– Да каким ещё солнышком! Говорю же тебе: круглые!
– Ну тогда точно овсяные!
И она убежала за овсяными круглыми печеньями.
– Как вообще дела в городе? – спросил Митрич, когда Насти не оказалось рядом.
– Плохо, – ответил Александр Иванович. – Рынок наполовину опустел. Сам подумай: даже я всё продал… Нет ничего в городе. Все так рады были, когда мы мясо привезли. Я и цены завысил, а всё равно разобрали.
Митрич сделал глоток, отрицательно покачал головой:
– Это ты зря, Александр Иваныч! Больше так не делай!
– Почему?
– Это людей обижает. Наживаться на несчастье – грех. А если людям купить мясо больше негде – это несчастье. Хотя бы с их точки зрения.
Александр Иванович кивнул. Вернулась Настя с тарелкой круглых овсяных печений.
– Ну да, точно, они! – обрадовался Митрич и улыбка расплылась по его лицу.
– Жизнь налаживается! – подмигнул он Александру Ивановичу. – Уже и рёбра не так сильно болят.
* * *
Аня спала на диване под виноградом, уютно свернувшись калачиком. Как будто ей было холодно. Но холодно ей не было. Солнце, хоть и собиралось на покой, палило нещадно. Находиться не в тени было настоящим испытанием. А под виноградом вроде и ничего. Во всяком случае, так казалось Александру Ивановичу только что вернувшемуся от Митрича. Девочку он решил не будить и прошёл на кухню.
И только тут он заметил, что вокруг всё изменилось. Пол натёрт почти до блеска, посуда вымыта и поставлена самым рациональным образом. Оказалось, что вся она целиком влезаем в верхний отдел серванта. Плита, которой ну никак не меньше двадцати лет, очищена до такой степени, что кажется только что привезённой из магазина. Кастрюли и сковородки убраны в отделение духовки. Окна вымыты так здорово, что если бы Александр Иванович не был уверен, он бы сказал, что в окна надо поставить стёкла. Но стёкла были. Александр Иванович для уверенности даже ткнул в них пальцем. Пауки, уже давно оккупировавшие углы кухни, были, видимо, безжалостно уничтожены.
Александр Иванович вздохнул полной грудью.
– Вот это да! – восхитился он.
Двор оказался подметён. Очень качественно подметён. Александр Иванович так бы не смог.
– Да, тут ляжешь спать…
Уборка была проведена и в доме. Оказалось, что убранство дома значительно ярче, чем казалось Александру Ивановичу последние лет пять. Поражённый, он сел в кресло и оглядывался по сторонам, как будто был не у себя, а в каком-то музее. Так его нашла Аня. Зевая, она подошла к креслу.
– Я сейчас гречку с молоком сделаю. Будете со мной есть?
Александр Иванович кивнул.
– У вас окно разбито, – она показала рукой.
– Я знаю, – сказал Александр Иванович.
– Закрытые ставни не спасут от пыли и грязи. А зимой как будете? Стекло надо обязательно вставить!
– Непременно! – согласился Александр Иванович.
– Сонный дом, – зевая, произнесла Аня. – Днём я вообще-то не сплю, а тут как убаюкивает кто…
Она медленно развернулась и ушла во двор. Александр Иванович остался один в своём обновлённом старом доме.
– Дожил, голубка моя! Уже двенадцатилетняя девчушка рассказывает мне, что я должен сделать в собственном доме! Старый балбес! Чуть что за ружьё хватаюсь! Лучше бы шваброй орудовать начал!
И Александр Иванович медленно, тяжело, но улыбаясь и качая головой, поднялся с кресла и поплёлся к Ане.
Гречку с молоком она готовила отменно.
Глава 11. Как не надо искать.
– Пап, пап! Ты меня слышишь?
– Слышу! – кричал в телефонную трубку Александр Иванович изо всех сил. – Слышу, сына, слышу!
– Да не ори так! Я тебя прекрасно слышу! Пап, мы на следующей неделе к тебе заедем на недельку. Ты как?
– Приезжайте, солнышки мои, ждать буду!
– Ну всё тогда, до встречи!
– До встречи, сынок, до встречи!
Дальше запикали гудки.
– Дождался! – выдохнул Александр Иванович. – Дождался…
* * *
Высокий мускулистый парень в спортивном костюме отбрасывал огромную тень. Два его товарища ходили по двору и что-то высматривали. Аня сидела на диване.
– Так ты его внучка?
– Нет.
– А кто?
– Просто… Родители уехали и попросили Александра Ивановича присмотреть за мной.
– Хреново присматривает…
Громила в чёрных очках явно смотрел на неё, но его глаз она не видела. Двое других рыскали по всему дому: забегали на кухню, в огород, зачем-то зашли и в сам дом.
– Давно ушёл? – спросил один из пробегавших в поисках неведомо чего.
– Минут 15-20.
– А куда пошёл?
– За хлебом и молоком.
– Вот урод! – выпалил другой.
– Почему? – спросила Аня.
– Что «почему»?
– Почему Александр Иванович урод?
Парень остановился, посмотрел на девочку.
– Он нам денег должен!
Аня кивнула.
В калитку постучали и кто-то крикнул:
– Александр Иваныч, ты дома?
Это был Шуша.
Он испуганно крутил головой, поднял руки в знак того, что сдаётся и лепетал, что ничего не знает и никому ничего не скажет. Его усадили на диван рядом с Аней.
– Ты кто? – спросил его главный.
– Я Шуша, – испуганно ответил пойманный.
– Кто?! – издевательски переспросил главный.
– Шушаков Павел Сергеевич, – быстро исправился Шуша.
– Зачем пришёл?
– Я стекло принёс, – дрожал Шуша. – Там окно пробито…
– А где стекло?
– Там, на улице… Я занести не успел…
Стекло действительно стояло на улице, прислоненное к забору. Его занесли во двор.
– Её знаешь? – кивнули на Аню.
– Первый раз вижу, – отрицательно мотнул головой Шуша.
– Где старик?
– Не знаю…
– Ладно, сидите тихо. Будем его ждать…
Солнце поднялось вверх и зависло в безоблачном небе. Воздух расплавился и потёк отовсюду сонным маревом. Аня улеглась на диване калачиком и закрыла глаза. Шуша наклонил голову на грудь и явно стал кемарить. Один из бандитов оставался на улице, двое других ушли на кухню. Всё замерло.
– Ну где он? – неожиданно выскочил с кухни главный.
Во дворе сразу все проснулись. Аня испуганно захлопала глазами и села.
– Ты сказала, что он за хлебом пошёл?
– Да, – кивнула Аня.
– Он за хлебом два с половиной часа ходит?!
– Нет, обычно минут тридцать, не больше…
– Ну так где он?!
– Не знаю…
Главный выскочил без тёмных очков. Сейчас было видно, что у него маленькие чёрные бегающие глазки.
– Мы весь день торчать будем? – ныл парень за его спиной. – Давай завтра заедем?
Главный сплюнул под ноги.
– Обыщите дом!
– Чего?
– Обыщите дом! Деньги где-то здесь! Не с собой же он их носит!
– Чего искать? – встрял Шуша. – Могу показать, где он свои деньги прячет…
– А малый смышлёный! – ухмыльнулся главный. – Давай, показывай!
Шуша встал с дивана.
– Предатель! – прошипела Аня.
– Иначе они весь дом разнесут, – виновато ответил Шуша.
– Они враги, а ты предатель! – всё так же прошипела Аня.
Шуша вздохнул и пожал плечами, словно говорил: «Что тут можно сделать?»
– А ты, типа, герой, да? – при этих словах главный подошёл к ней и сел на корточки.
– Нет.
– А чего лезешь во взрослые дела?
– Я не лезу.
Шуша и один из молодчиков ушли в дом.
– Ты же сказала ему, что он предатель.
– И что?
– Значит, лезешь в дела взрослых!
– Я не мешаю ему показывать, где в доме лежат деньги. Я только говорю, кем он является.
– Малая, а такая смышлёная!
Он посидел, поусмехался перед девочкой и отошёл.
Шуша и его сопровождающий вернулись ни с чем.
– Переверните весь дом, но найдите деньги! Я пока за этими послежу! – приказал главный.
– Лучше не надо, – предупредил Шуша.
– Чего не надо?
– Переворачивать весь дом не надо, – упорно повторил Шуша.
– Это ещё почему?
– Он отомстит.
– Кто отомстит?
– Александр Иваныч.
– Старик?
– Ну да, хозяин дома.
– Старик, которому за семьдесят, отомстит мне?! Ты на солнышке перегрелся?
– Мне отец про него такие истории рассказывал… Александр Иваныч разведчиком был. Сумасшедшие операции военные проворачивал! Лучше не надо…
– Ты придурок! Какие операции?! Это старикашка, который с палочкой ползает по городу! У него, небось, инфаркт приключился, и он в канаве какой-нибудь валяется! Операции! Дебил!
Шуша замолчал, опустил голову.
– К этому старикашке ты за деньгами бегаешь, – прошипела Аня. – И, между прочим, их ещё пока не получил.
– Малявка, ты на что нарываешься?!
Бандиты перевернули весь дом. Потом перешли на кухню. В огороде нашли подвал, предназначенный для хранения домашних заготовок. Провозились там с полчаса, но тоже ничего не нашли. Потом взяли лопату и заставили Шушу что-то копать в огороде. Минут сорок рыли ямы в разных местах огорода, но тоже ничего не нашли.
– Забираем этих двоих! Отвезём к Клыку, объясним, что делали, а там посмотрим!
Усталые, злые, они забрали девочку и вора и увели их с собой. Затолкали на заднее сиденье чёрного джипа, куда сел и один из бандитов. Главный сел за руль, и они укатили. Растерзанный, поруганный дом по улице Советской остался совершенно пустым.
Александр Иванович появился дома с огорода соседки. Дарья Николаевна сочувственно смотрела ему вслед. Старик проковылял мимо ям в огороде, зашёл на кухню. Вытащили всю посуду из духовки и вывернули внутренности серванту. Запасы макарон, сахара, муки теперь лежали горками на полу. В доме передвинули всю мебель, изорвали ножами ткань дивана и кресел, разворотили шкаф.
Александр Иванович, осмотрев потери, вышел во двор. Сел на диван. Отогнул край покрывала и достал целлофановый пакет с деньгами.
– А старик с палочкой отомстит, – прошипел он. – За дурость твою отомстит! За то, как пришёл в мой дом, отомстит! За слова твои в моём доме отомстит!
Старик замолчал. Сидел тихо, смотрел в одну точку на земле и что-то думал, как кот. Неожиданно поднял голову вверх, к небу.
– Не попрошу я твоего благословения, Марья Ивановна! Сил не попрошу, разума не попрошу! Ведь на такие дела небеса не просят! На такие дела чертей просят, а у меня там только враги! Я их туда столько отправил, что до сих пор жар ада во сне чувствую! Ух, как меня там ждут! Очень ждут! Но придётся им ещё подождать… Дела у меня, дела…
Старик поднялся и, опираясь на палку, куда-то пошёл.
Глава 12. Большие перемены.
С высоты птичьего полёта город очаровывал.
Неказистый, какой-то странной вытянутой и вместе с тем приплюснутой звездой он растянулся на оврагах. С одной стороны его чуть-чуть касалась река, с другой – степь. Ещё с одной стороны к нему решётчатой дорожкой приползала железная дорога. И множество автомобильных дорог сетью опутывали город и пространство около него. Три из них вели в разные стороны. И конечно, вокруг много деревьев. Город и сам утопал в зелени.
И всё это дышало и жило.
Город просыпался вместе с первыми лучами солнца. На дорогах начинали мелькать машины. Большие и маленькие, блеклые и разноцветные. Одни из них направлялись в город, другие из города. Шумел цветной квадратик в центре расплюснутой звезды – рынок. Гудели поезда. Некоторые из них останавливались на вокзале города, другие проносились мимо. Постоянно тянулись тяжёлые грузовые составы. Они не замедляли ход, они не прибавляли скорость. Они ползли, но ползли вечно и непрерывно.
Днём движение замедлялось. Гудел рынок, наползали машины, и их становилось много. Они ползли по узким кривым улочкам, теснились возле лоскутного рынка, неслись по дорогам из города и в город. Днём город кишел людьми. Все они кучками и поодиночке перемещались с одного места на другое и так весь день.
Вечером в центре города начинал алеть маленький вечный огонь. И этот огонь словно был сигналом к окончанию бренного бегания земного: начинали исчезать машины, куда-то прятались люди, тускнел рынок. Дороги и дома зажигали оранжевые и белые фонари. В какой-то момент их становилось много, очень много. Чуть попозже дома начинали засыпать. К полуночи оставались некоторые упорные огоньки. В полночь резко, как по команде, выключались дорожные и уличные фонари, и любой огонёк в городе казался лишь недоразумением. Изредка слабый огонёк летел по уже абсолютно невидимой загородной дороге или плутал по городским улицам.
Всё.
Так до утра.
И потом всё сначала.
Эта жизнь напоминала песочные часы: как только все песчинки пересыпались из одной стеклянной половинки в другую, невидимая рука переворачивала ёмкость, и песчинки начинали свой бег заново.
Но однажды вечером около аленького цветочка в центре города возник старик. Он стоял у вечного огня долго. Наверное, слишком долго. Он исчез в темноту городских улиц, а наутро всё пошло не так.
Город проснулся с первыми лучами солнца. И вереницы машин потянулись из города. Их было так много, что они не помещались на дорогах. Поэтому они ползли по обочинам или стояли разноцветной гирляндой. Не стал гудеть разноцветный квадратик. Пустынно и блекло стало в центре города. Зато особой активностью отметился вокзал: зашумел, загудел, засвистел. Поезда тянулись так же, как и всегда, но было в этом что-то зловещее.
Днём город остался пустым, словно выпитая бутылка: не гудел рынок, чёрные джипы понеслись по узким улочкам. И вот тогда сразу в нескольких местах грянули выстрелы.
Двое молодых людей, беспечно стоявших недалеко от вокзала у раскидистого дерева, попадали один за другим, и полилась кровь.
Ещё трое бродили в этот момент по пустующему рынку, когда с неведомой стороны раздались щелчки. И тут полилась кровь.
И ещё у разбитого дома по Советской улице в огороде упали двое ребят от выстрелов в спину. И тут пролилась кровь.
Никто не видел тех, кто стрелял. Никто не знает, из чего стреляли. Никто не понимает, почему стреляли. Только по городу удивительным ветром понеслось: «Кабан вернулся!»
* * *
Александр Иванович аккуратно коснулся плеча Ани и тут же отодвинулся и сел на стул рядом. Девочка, как только краем глаза увидела, кто её будит, вскочила как ужаленная.
– Спокойно! – сказал Александр Иванович. – Одевайся и пойдём.
Аня в страшной спешке напялила своё платьице, запыхалась и оглядывалась по сторонам.
– Пойдём! – улыбнулся Александр Иванович и, стукнув палкой, направился к двери.
– Тише! – умоляюще шептала Аня. – Они могут проснуться!
– Кто? – спросил Александр Иванович.
– Ну… Они! – испуганно расширяя глаза, прошептала Аня.
– Не, – покачал головой Александр Иванович. – Не могут.
В доказательство он поднял свою палку и со всей силы ударил ей в пол. Глухой гулкий звук вмиг пролетел по всему дому. Аня чутко вслушивалась в тупую пустоту в ответ.
– Кроме нас с тобой тут никого нет, – сказал Александр Иванович. – Пойдём!
Он повернулся спиной к Ане и медленно направился к двери. Девочка недоверчиво смотрела на него до тех пор, пока он не открыл дверь и не вышел. Потом побежала за ним. Догнала на середине лестницы, ведущей вниз.
– А где все?
– Убежали, – на ходу отвечал Александр Иванович.
– Почему?
– Кабан вернулся.
– Кто?
– Кабан.
Александр Иванович спустился на первый этаж, прошёл к входной двери, открыл её и остановился. Аня по-прежнему шла на цыпочках.
– Неужто меня догнать не можешь? – спросил Александр Иванович.
Аня кивнула и вышла из дома.
– Иди к скамейке на той стороне улицы.
Аня послушно направилась к указанному объекту, оглядываясь и останавливаясь. Старик достал коробок спичек, отставил палку в сторону. Чиркнул, сломал спичку, выбросил. Достал вторую. На конце этой спички вскоре заплясал оранжевый огонёк. Александр Иванович бросил горящую спичку в дом, закрыл дверь. Забрал свою палку, медленно пересёк дорогу, сел на скамейку рядом с Аней. Оба молчали. Замер дом.
– А Кабан это кто? – спросила Аня.
– Да так… – вздохнул Александр Иванович. – Бандюга один… Неприятный тип…
– Как Клык?
– Ну да…
– Вы пришли к нему, попросили о помощи и он вам помог?
Александр Иванович посмотрел в небо, вздохнул.
– Ну, пусть будет так…
Они ещё помолчали. Из окон дома пошёл дым.
– Сейчас приедут пожарные! Наверное, нам надо уходить?
– Нет, можем сидеть.
– А пожарные?
– Они не приедут.
– Почему?
Александр Иванович задумался.
– Я попросил их сюда не приезжать.
– И поэтому они не приедут?
– Ну да…
– А почему они все вас слушают?
Александр Иванович опёрся подбородком на палку и смотрел на дымящийся дом.
– Я волшебное слово знаю.
– Какое? – не унималась девочка.
– Пожалуйста, – ответил старик.
Аня перестала задавать вопросы. Она села рядом с Александром Ивановичем, потом прижалась к его плечу. Так они вдвоём смотрели, как огонь постепенно охватывал дом, как бежали какие-то люди, ломали калитку, несли вёдрами воду. Кто-то кричал, что пожарные не могут приехать, потому, что у них «машины не на ходу». Кто-то притащил огнетушитель, который минуту или даже две шипел, но дом так и не спас. Александр Иванович довольно долго смотрел на всё это, потом сказал:
– Пойдём!
Аня встала перед ним:
– Шуша сказал, что вы отомстите!
Поднялся Александр Иванович.
– Где мне, старику за семьдесят, с палочкой, еле хожу! Как я могу отомстить крепким, здоровым мужикам с оружием в руках!
Аня покорно поплелась за Александром Ивановичем.
– Но Кабан же вас послушал!
– Но мог и не послушать…
Они вдвоём отправились по дороге под солнцем. Внезапно Аня остановилась.
– Александр Иванович!
Старик остановился.
– Спасибо вам за всё, но мне надо к брату в Москву!
Александр Иванович тяжело вздохнул.
– Не дури, пойдём со мной!
– Не могу! Надо к брату, он ждёт!
Она сказала это так тонко, так проникновенно, что Александр Иванович не нашёл что возразить. Он кивнул. Девочка в фиолетовом платье улыбнулась ему на прощанье и упорхнула навсегда.
Глава 13. С высоты прожитых лет.
Был конец августа. Солнце било на землю косыми лучами. Не жаркими, потому что был уже вечер, но светлыми, поскольку до потери силы небесному светилу было ещё далеко.
Александр Иванович сидел на диване под виноградом. Справа от него на диване находилась тарелка с большой кистью спелого сочного тёмного винограда. И ещё правее сидела внучка. Говорила она ещё с трудом, пухлыми пальчиками с трудом отрывала виноградины и клала в рот или вытягивала махонькую ручку и звонко произносила:
– Деда, на!
Это означало, что дедушке следовало перегнуться через тарелку и губами взять виноградину из рук малышки. Александру Ивановичу так нравился весь этот процесс, что он готов был вечно сидеть и наблюдать за внучкой и её нехитрыми манипуляциями.
Но вечно так продолжаться не могло: около дивана стояли два чемодана, собранные и готовые, а за забором ворчал автомобиль. Мама девочки заканчивала последние приготовления перед дальней поездкой, а во двор через калитку вошёл полноватый брюнет, сын Александра Ивановича.
– Маша, нам пора! – крикнул этот мужчина.
Девочка улыбнулась на прощанье Александру Ивановичу и, схватив тарелку с дивана, стала попадать пухлыми ножками в тапочки.
– Пап, сиди! Сейчас Оле скажу, она сама придёт попрощаться!
– Да ну брось! Я сам выйду! Бери чемоданы!
Сын вздохнул, но приказания выполнил. Внучка попала ножками в тапочки, вяла тарелку с виноградом и потопала к калитке. Последовавший за ней папа, успевал что-то покрикивать и нести чемоданы. Оба они – отец и дочь – легко обогнали Александра Ивановича и исчезли в проёме калитки. Александр Иванович поспел к выходу только тогда, когда чемоданы были уже уложены, а мама с дочкой принялись воевать за тарелку с виноградом. Внучка хотела забрать виноград в дорогу, мама пыталась ей доказать, что этого делать нельзя, но малышка не сдавалась и не выпускала тарелку. Александр Иванович оказался для мамы большим подспорьем.
– Отдай дедушке, это его виноград! – сказала мама.
Девочка не согласилась, потянула тарелку к себе. Александр Иванович нагнулся и протянул старческую руку к ребёнку:
– Отдай, солнышко! Отдай, миленькая! Вот приедешь на следующий год, я тебе этого винограда мешок насобираю!
Девочка слегка замешкалась в этой борьбе за виноград. Александр Иванович успел взяться за тарелку и произнести:
– Вот такой вот мешок!
И он смешно изо всех сил надул щёки. Внучка выпустила тарелку, рассмеялась колокольчиком. Само собой, что тарелка тут же пропала из её рук, сама она была усажена в специальное кресло в машине. Дедушка попрощался с ней, поцеловав пухленькие маленькие ручки, потом попрощался с невесткой, потом подал руку сыну.
– Пока, пап! Если на море соберёмся на следующий год – заедем!
– Спасибо, сынок, спасибо! Уважил старика, дай Бог тебе всего!
Отец сыном попрощались, последний сел в машину и та, медленно ворча, вылезла на дорогу и умчала всё семейство.
Александр Иванович остался один, посреди пустой улицы, с тарелкой полуобглоданной виноградной кисти в руках. Он постоял, смотря в даль, куда уехала машина. Потом развернулся и медленно проделал весь путь до дивана под виноградом, опираясь на палку. Александр Иванович сел на диван, поставил на пустой стол тарелку, отщипнул несколько виноградин, одну положил себе в рот.
– Марья Ивановна, вот я есть. Как там тебе, голубка моя, на небесах? Прости уж, что не захожу к тебе! Но дело было у меня уж важное очень: сын наш приезжал с женой и внучкой… А ты знаешь, что неходячий я, недвижущийся… Сам до них не дойду, вот и ждал, когда вспомнят про старика, уважут… Дождался… Мне-то, старику, сама знаешь, много не надо: воды глоток, хлеба кусок да солнца восход… Много пожил, много земли топтал, много видел, только вот восходов солнца мне не хватает… всё ещё и ещё хочется… чтобы вечно всходило…
Александр Иванович почувствовал, как виноградный сок стал во рту кислым, а потом, прям тут же таким сладким. И как что-то дрогнуло, поплыло, а потом упало. А потом как-то всё дёрнулось и остановилось. И небо вдруг так понеслось вниз, а потом закружилось, и вот уже внизу и виноград, и диван, и дом. А вверху солнце. Вечно восходящее солнце.
17. 08. 2013 г.
Последние комментарии
6 часов 1 минута назад
6 часов 36 минут назад
7 часов 29 минут назад
7 часов 33 минут назад
7 часов 45 минут назад
7 часов 58 минут назад