Нина [А. Месропян] (fb2) читать постранично, страница - 2

пускается смотреть страницы социальных сетей сына – но его нет в сети уже с неделю. Она пишет ему смс: «Арам, ответь…», но не отправляет – а смысл? Телефон отключен. Нина опускает веки, глубоко вздыхает. Зачем я здесь?

С самого утра ее преследует тяжелая головная боль. Из-за беспрерывной и непонятной работы перед компьютером боль обостряется. А еще под горлом застрял тошнотворный комок. Этот комок возвращается к ней каждый раз после тяжелых ссор или обид.

Еще недавно, еще три дня назад все было в порядке. Арам позвонил ей, рассказал свою неприятную историю про работу, про задержку с зарплатой, про долги. «Конечно, конечно, дорогой мой», – проговорила Нина, не вдаваясь в подробности долгов сына, не обращая внимание на то, что месяц назад он грозился, что «никогда, ни за что больше ни о чем ее не попросит». И весь этот месяц Нина обещала себе стать современной матерью, быть независимой, жить своей жизнью: съездить в Ереван, навестить старую подругу, устроиться на постоянную работу, записаться на интересные курсы, жить по-европейски, для себя. А чтобы жить для себя, надо в первую очередь научиться говорить родным и близким нет. Ведь главное ее несчастье – это безоговорочная любовь к ближним, тупая неспособность отказать им. И тут ее сын звонит ей и просит денег, и что она делает? Она переводит ему деньги. И что потом? А потом звонит Вика, невестка, и выплескивает свою боль, свою опустошенность, свою беспомощность: «Я вас очень, очень прошу: если не можете нам помочь, то не лезьте в нашу жизнь! Нам не нужны ваши деньги! Это так глупо!» Нина не успела ответить, как звонок оборвался. И – конец. Больше никто не отвечал на ее звонки. Они оставили ее одну.

После обеденного перерыва Нина накидывает на плечи пальто, выходит на улицу. Коллеги собрались у мусорного ведра и курят, дымят, смеются. Нина виновато улыбается им, когда отходит от них в сторону, к ограждению. У высокого забора, заслоняющего небо, она снова звонит сыну. Ответа нет. Нина не сдается, снова звонит, но на этот раз Вике. Вика берет трубку, но – молчит. Ненадежное молчание, предупреждающая о чем-то тишина.

Она не сразу расслышала плач – чужой плач. И тогда что-то случается с Ниной, словно что-то жалит ее: вдруг все проясняется, так знаком этот плач, но не тоном, по-другому: знаком, как памятное чувство, как отголосок из прошлого. Она с опаской, с животным страхом, инстинктивно предугадывая ответы, спрашивает: «Он нигде не работает? Он наврал? Он не ночует дома?» И Вика признается, что «да, не работает, но да, долги есть, и нет, он ночует, но иногда – не ночует». «Где он сейчас?» – спрашивает Нина. «Не знаю, – отвечает Вика, – только догадываюсь. Он забрал мои ключи, запер меня, я не могу выйти из дома. Он может, что угодно натворить, мне так…» – и снова плачет, и снова это знакомо Нине, снова какие-то перебои чувств. «Скоро буду», – говорит Нина и заканчивает разговор.

Через десять минут Нина уже идет в сторону метро, идет, словно с самого начала понимала, что иного пути у нее нет и не будет. Она вежливо объяснилась перед своей начальницей, что по «семейным обстоятельствам» вынуждена срочно уехать. И почему-то ей поверили, отпустили, словно понимали – Нина не вернется, у нее другой путь.

2

Шел 1987 год. Была весна, гарун, как говорят армяне. Ереванская весна по-своему прекрасна: немного потеплело и ереванские бульвары снова полны горожанами, которые не спеша гуляют по родному городу, держась за руки. Старики спускаются во дворы, играют в нарды или в блот, дети выбегают на проезжую дорогу за футбольным мячом, матери, свесившиеся с балконов, кричат на своих детей и на автомобилистов, а автомобилисты ругаются на них в ответ и недовольно машут руками, а старики молча наблюдает за ними всеми и дальше перебрасываются в карты или кидают кости. Жизнь как она есть, когда смотришь на нее со стороны.

Нине едва исполнилось двадцать лет, она шла из университета, прижав к груди учебник по статистике и бухучету, и мечтала о большой любви. Два года назад бабушка отправила ее с братом в город: поступать, учиться, образовываться. В деревенской школе все повторяли: вот, они должны поступать в Ереван, особенно Нина, у нее есть не только сердце и голова, но и красота, грех удерживать ее в деревне… И не удержали, отпустили с братом искать счастья в городской жизни. Теперь Нина шла по солнечным ереванским улицам, пока не наткнулась на толчею людей у дороги и череду машин за людьми. Она приблизилась, встала на носочки и из-за мужских спин увидела посреди дороги буйволицу, из-за которой образовалась автомобильная пробка; никто не мог сдвинуть буйволицу с места, она упорно стояла на месте, вызывая шум и смех у толпы. Бедная, перепугалась, подумала Нина, оторвалась от стада, где они, а где она, потерялась, одна, бедная, в этом сумасшедшем месте. Посреди людского и сигнального шума кто-то окликнул Нину – это ее однокурсница Анаит, машет ей рукой.