Литературный журнал «ДК», №03/2018 [Коллектив авторов] (fb2) читать онлайн

Мистика и ужасы

Караульный

Автор: Алиса Арцес

С наступлением ночи он ежедневно пускался в обход. В этом заключался долг его рода, непреложный завет, обязывающий платить за кров над головой несением вечной стражи. Верный службе, в безмолвной темноте он следовал путём скрипучих половиц старого особняка, витых лестниц с резными перилами, через ажурные узоры которых лился бледный лунный свет, рождая причудливые тени, скользил по утопающим во мраке залам. Потускневшие от времени портреты работы неизвестного мастера провожали его невидящими взглядами, сохраняя неизменное холодно-отстранённое выражение аристократичных лиц. Надетые на манекен блестящие отполированные доспехи, изображавшие рыцаря, встретили его привычным салютом зажатого в латной рукавице меча.

Он никогда не ослаблял бдительности, как бы ни хотелось поддаться сонной безмятежности, обволакивающей просторные комнаты, мягко стелющейся по лабиринту коридоров. Она была обманчива, словно спокойные воды чёрного омута, таящего в себе смерть. Покров тьмы скрывал голодную угрозу. Ночные существа проникали в дома через окна, распахнутые настежь, в надежде спастись от удушающей июльской жары, проникали через двери, не закрытые по рассеянности, просачивались через незаткнутые щели. И над изголовьями кроватей, привлеченные мерным дыханием спящих, склонялись жадные разверстые пасти.

Он не раз видел подобное. И хотя страх порой пробирал до костей его самого, всегда вступал в неравную схватку, памятуя о священном обете своего племени.

С последнего новолуния всё было тихо в особняке. Разве что шевелились тяжёлые шторы, будто от сквозняка, задетые случайным прикосновением безобидного блуждающего духа. Но он не тешил себя иллюзиями, зная, что это лишь короткая передышка. Осторожность сохраняла жизнь ему и его госпоже, и он напрягал слух, бесшумно ступая по мраморным плитам холла, не желая быть застигнутым врасплох.

Крошечная мышь, выскочившая из ниоткуда и шмыгнувшая под угрюмую громаду духового органа, заставила его мышцы напрячься струной и изготовиться к прыжку. Убедившись, что источник шума не представляет опасности, он презрительно фыркнул, утратив к нарушителю тишины интерес. Он окинул огромное помещение испытующим взором: больше никого, только одинокий мотылек, чьи крылья шелестели где-то под арочным сводом высокого потолка. Настенные часы глухо пробили полночь. Осталось проверить верхние этажи.

Перед господской спальней он умерил шаг и, колеблясь, вошёл, пригибаясь, точно стыдился этого вторжения. Под шёлковым балдахином на простынях, раскинув руки, неподвижно лежала тонкая хрупкая фигурка – одни кончики пальцев подрагивали в глубокой дрёме. Он постоял немного, переминаясь с ноги на ногу. Какие бы ни случались между ними разногласия, он был привязан к ней, ценил её заботу и проявлял ответную, оберегая от беды и храня ее покой. Быстрый, но внимательный осмотр пятен непроницаемого сумрака в углах и под мебелью позволил удостовериться, что её отдыху не помешают. Пятясь, он покинул спальню. Скоро его дозор закончится, осталось обойти пару пустынных галерей.

***

Первым он уловил запах – резкий, терпкий, неприятно тревожащий ноздри. Смутные подозрения зародились сразу же, когда он заметил открытую чердачную дверцу – от внезапного порыва ветра несмазанные петли громко взвизгнули. Чутье подсказало остальное. В дом проник чужак.

Вспышка гнева сменилась волнением. Что бы ни вошло сюда, оно не могло забраться далеко, запах был совсем свеж. Оно не успело бы спуститься на нижний ярус. Значит…

Рядом.

Спешка могла выдать его, однако он торопливо нырнул во мглу изгибающегося змеиным хребтом коридора, ещё не зная, с чем придется столкнуться. Сердце лихорадочно колотилось. Стало не по себе, но он продолжал идти, зная, что некому, кроме него, защитить госпожу.

Прилегающие комнаты были заперты. Не колыхались портьеры. Ничьи неестественные силуэты не маячили на фоне показавшейся лестничной площадки. Казалось, он здесь – единственная живая душа, последний бодрствующий в царстве сна. Что, если ему все почудилось, разыгралось воображение? Он остановился, пытаясь унять бешеный пульс. Гонится за померещившимся фантомом или просто выбрал не то направление?

Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вот так. Всё хорошо? Вдох…

Запах, похожий на полынный, снова ударил в нос, теперь гораздо сильнее. По спине пробежал мороз. Нет, похоже, это не игры разума.

Он вжался в стену, разглядев движение впереди. Рваное, неуклюжее, как если бы жалко дергалась марионетка на полуоборванных ниточках. То, что принесла с собой эта ночь, почти напоминало человека – тощего, ссутуленного, хромого. Было в нём нечто уродливо неправильное, что чувствовалось в каждой детали его убогой внешности, нечто, что не давало сходству стать полноценным, внушая неописуемое омерзение. Скорее оно тянуло на изломанную безобразную куклу. Неловкая шаткая поступь замедлилась, и оно застыло истуканом посреди пролёта. А потом плаксиво, надрывно застонало, чисто сетуя на горький удел; худые, изъеденные гниющими язвами плечи затряслись. Захлебываясь рыданиями, оно поднесло дрожащую ладонь к невидимому под завесой длинных сальных волос лицу, всхлипнуло… и начало алчно её глодать, под хруст ломающихся костей и треск рвущегося мяса разрывая собственную плоть.

Отступать некуда, подумал он, сдерживая растущий в груди леденящий ужас. Отступать некуда и прятаться нельзя. У него есть долг. Он воин. Кто, если не он?

Ноги подгибались, в висках грохотало. Но он вынудил себя – шаг за шагом, преодолевая сопротивление каждой клеточки тела, отчаянно жаждущей обратиться в спасительное бегство, и в момент, когда отвратительное существо повернулось к нему всем корпусом, скаля обломанные зубы, бросился на врага, не выдержал и закричал, срывая голос…

Загорался рассвет. Лучи солнца, прогоняющие всякого демона, брызнули в витражные окна. Усталый и изрядно помятый, он забрался в постель госпожи и свернулся в клубок у неё под боком. Его копошение её разбудило: зевнув, она открыла глаза, потянулась и покрепче прижала его к себе.

– Доброе утро, котик. Ну и шумишь же ты по ночам, скажу я тебе.

Кровавая плата

Автор: Глеб Боярчук

Название нашего городка никогда не фигурировало в сводках криминальных новостей. Громкие скандалы никогда не нарушали спокойствия местных жителей, а катастрофы и прочие трагедии всегда обходили эти края стороной.

Если вы когда-либо посещали наш сонный городишко, то наверняка отметили для себя дружелюбие и приветливость местного населения. А во время прогулки по живописным лесам, раскинувшимся вокруг города, вы могли с улыбкой заметить, что даже воздух здесь как будто пропитан тишиной и спокойствием.

Возможно, во время вашего гостевого визита мы с вами даже встречались. Может быть, мы с вами даже обменялись парочкой вежливых, ничего не значащих фраз или же вы добродушно посмеялись над моими немудренными шутками. Скорее всего, образ типичного старожила этих мест – седобородого старика, одетого в вылинявшие джинсы и клетчатую рубаху, не задержался в вашей памяти. Но я абсолютно уверен в том, что вам надолго запомнились идиллия и умиротворенность, царящие в наших краях.

Вы совершенно точно могли забыть обо мне сразу же после нашей встречи, но так уж вышло, что именно я являюсь единственным человеком, знающим цену властвующего вокруг спокойствия. Можно сказать, что я являюсь своеобразным хранителем этого тихого местечка.

В наши дни люди забыли старых богов. Предав забвению память предков, человечество отринуло варварские ритуалы и кровавые жертвоприношения, как нечто жестокое и негуманное. Но старые боги при этом никуда не делись. Эти древние могущественные существа пребывают в состоянии постоянного голода и продолжают требовать человеческих жертв. Катастрофы и массовые убийства, «случайным образом» выпадающие на дни древних языческих празднеств – вот плата за людскую забывчивость и за поклонение новым кумирам. Не получая положенных им подношений, древние боги взимают кровавую плату сами, и порой она оказывается слишком высокой…

***

Ночной лес наполнен таинственными шорохами. Свежий весенний воздух пахнет цветущей жимолостью. Причудливо изгибающиеся тени беззвучным хороводом пляшут вокруг посеребренной лунным светом поляны. Где-то неподалеку тоскливо кричит ночная птица.

Зависшая в высоком чёрном небе, луна яркой монеткой отражается в широко раскрытых глазах девушки, крепко привязанной к стволу векового дуба. В призрачном лунном свете её обнаженное молодое тело кажется искусно выточенной мраморной скульптурой. Высокая грудь с ареолами тёмных сосков судорожно вздымается, заткнутый кляпом рот силится издать крик, но ничего не выходит. Крупные слёзы в абсолютном беззвучии бегут по перекошенному гримасой ужаса лицу.

Я не испытываю по отношению к ней никаких эмоций. В конце концов, это всего лишь моя работа. Работа, которую до меня старательно выполняли мои бесчисленные предки.

С тихим шелестом я извлекаю кинжал из ножен. Изогнутый клинок, испивший за многие века кровь неисчислимого количества жертв, хищно поблескивает.

Я хорошо знаю своё дело. Одно практически неуловимое движение, и на горле несчастной широко раскрывается багровое незрячее око. Обретшая внезапную свободу кровь бурным потоком вырывается из узилища плоти, орошая белое тело жертвы и жадную лесную почву живительной влагой.

Внезапная тишина стремительно опускается на ночной лес. В оглушительном безмолвии тяжёлая поступь неведомого исполина звучит подобно грому. ОНО приближается. Древнее божество, ведомое запахом жертвенной крови, неумолимо приближается, сметая всё на своём пути.

В спешке, обуреваемый первобытным ужасом, я бросаюсь прочь с поляны и краем глаза замечаю, как нечто огромное и тёмное с оглушительным треском продирается сквозь лесную чащу. Боясь привлечь к себе внимание этого ужасного существа, я падаю на землю и замираю, укрывшись за стволом поваленного дерева.

Через несколько мгновений, показавшихся мне вечностью, я вижу ЭТО. Огромное сегментированное тело, окружённое безумной мешаниной находящихся в постоянном движении омерзительных конечностей и непонятных отростков, усеянное тысячами крошечных, горящих адским пламенем глаз. Не в силах наблюдать столь чудовищный и одновременно величественный облик, я закрываю глаза в стремлении укрыться от подступающего безумия.

Не видя ничего, кроме чернильной тьмы, я слышу ужасающие чавкающие звуки, утробное клокотание и омерзительно влажные звуки разрываемой плоти.

Скованный глубинным ужасом, я не могу пошевелиться. Даже после того, как чудовищная поступь божества стихает вдали. Даже после того, как в мир возвращаются привычные шорохи ночного леса. Пребывая в состоянии транса, я просто лежу на земле, уткнувшись лицом в шершавый бок поваленного дерева.

Лишь неимоверным усилием воли я заставляю себя подняться и на дрожащих ногах, ведомый каким-то странным извращенным чувством, отправляюсь на злополучную поляну.

Посеребренная лунным светом поляна дышит тишиной и спокойствием. Причудливые тени всё также водят безмолвные хороводы. Не видно ни примятой травы, ни переломанных деревьев, ни каких-либо иных последствий произошедших здесь кровавых событий. Где-то неподалеку кричит ночная птица, а призрачная луна молчаливо взирает с чёрных небес. Исчезла лишь девушка.

Обессиленный, я падаю на колени рядом с узловатыми корнями кряжистого дуба и принимаюсь возносить истовую молитву древним богам.

Божество в очередной раз приняло кровавую плату, а значит наш городок ждёт ещё один год тихой и спокойной жизни.

Вечно

Автор: Димас Айтбагин

– Почти пришли, – он пнул сгорбленного парня в спину. – Ускорься.

Пещера казалась небольшой, но эхо от шагов напоминало барабанный оркестр. По связанным запястьям стекали маленькие капельки. В тусклом свете было непонятно, пот это или кровь. Руки были связаны так туго, что любое движение могло протереть их до кости. Затылок оставался под наблюдением дула пистолета какого-то старика.

Стены пещеры были прямыми, никаких крутых выступов или выбоин. Потолок был украшен картинами с непонятными рисунками. Она казалась бесконечной, стены уходили вглубь, постепенно превращаясь в тень.

– Что это за место? – скрипучим от жажды голосом спросил парень.

– Его хр… – сухой кашель перебил старика. Он вытер кровь с губ свободной рукой, – Это его храм.

– Его?

– Куото… Многоликого. Сомневаюсь, что тебе это что-то скажет.

– Зачем ты меня сюда привел?

Старик переложил пистолет в правую руку, левой из кармана достал зажигалку и сигарету. Для его возраста пальцы работали ловко. Он подкурил и сделал затяжку. Кашель казался тяжелее, чем в первый раз, но продолжался недолго.

– Что делали в древности в святых местах? Приносили жертву. Взамен боги давали свое благословение. Хех! Самовнушение в чистом виде. О настоящих чудесах знали лишь просвещенные.

– Чудесах?

– Существа, способные изменять природу вещей, как бы нелепо это ни звучало. Куото – один из них. Они тоже требуют жертв, но их дары более… м-м-м… ощутимы.

Парень шёл всё медленнее и медленнее. Его тонкие ноги начинали спотыкаться на ровном месте. Он ловил капли пота языком, чтобы почувствовать хоть какую-то влагу во рту.

– Если не дашь мне сделать хоть глоток, то придется тащить мой иссохший труп.

– Мы уже в пещере, так что… – он достал из-за пояса небольшую флягу. – Думаю, можно дать поблажку.

Старик сделал пару глотков и кинул фляжку перед ним. Парень потряс её возле уха. Сделав большой глоток, он искривился, но сплевывать не стал.

– Что это?

– Виски.

Старик вытянул флягу из его рук и указал вперёд. Они шли дальше, медленно, но верно. На стены падали тени, но их было гораздо больше, чем две. Это были до нелепости высокие люди, сутулые, с огромной угловатой прорезью на месте рта. Их ноги не двигались, но они плыли по стенам, вслед за дуэтом. Парень испуганно оглядывался. Может, это от обезвоживания, может, от виски. В одном он был уверен – пистолет настоящий.

– Мы идем уже целую вечность, а твоего алтаря и близко нет.

Старик усмехнулся:

– Ты уверен? Как по мне, мы практически уперлись в него носом, – старик указал на два столба, стоящих друг напротив друга. На одном из столбов красовалась маска «Комедии», на другом «Трагедии». Обе будто раскрывали рот шире, по мере приближения. – Мы пришли, Лёша. Алтарь Многоликого.

– Я думал, он будет в конце.

– Не дай себя обмануть. Оружие Куото – это иллюзии.

Он кинул фляжку вперёд. Она летела к дальней стене, даже не думая падать. Пространство за столбами начинало темнеть, а дальняя стена приобретала совсем другую форму, человеческую.

– Что за…?! – Алексей сделал пару шагов назад, пока не упёрся затылком в дуло.

Из тени вышел человек. Лицо закрывал капюшон, а тело было покрыто мантией.

– Зачем вы здесь? – голос его был похож на беспорядочный крик тысячи людей.

– Я здесь, чтобы принести жертву на твоем алтаре в надежде, что ты выполнишь взамен мою скромную просьбу.

Человек в капюшоне стоял, не подавая виду, будто не слышал ни слова. Не увидев реакции, старик решил продолжить.

– Многоликий… тысячеголосый… посланник бездны! Меня зовут…

– Мне плевать, как тебя зовут! – перебил его Куото. – Делай то, зачем пришел!

Старик выстрелил в спутника. Пуля прошла сквозь его череп, как камень сквозь воду. На пол упал совсем не тот человек. Это было нечто безликое. Ни впадин для глаз, ни рельефа скул.

– Жертва принята, – Куото снял капюшон. Старик даже не удивился, увидев лицо своего пленного. – Назови своё желание.

Старик снова закашлял. Казалось, он вот-вот выкашляет лёгкие.

– Уверен, ты знаешь. Я очень, очень болен.

Куото криво улыбнулся.

– Я могу это исправить. Этого ты хочешь?

– Что есть здоровье, в сравнении со страхом… страхом смерти? Нет, я хочу большего, – он выпрямился и убрал пистолет. – Я… – откуда-то появился ветер, – хочу… – тени на стенах наклонились к старику, – бессмертия.

– Твоё желание, – зрачки Алексея увеличились и заполнили всю глазницу, – будет исполнено! – Черты лица начали грубеть. – Ты будешь жить… – одна часть лица стала улыбающейся маской, другая будто съехала вниз, – ВЕЧНО!

Тусклый свет становился ярче, пока не заполнил собой комнату. Откуда он светил? На это старик не обратил внимания. И что бы это изменило?

– Почти пришли, – он пнул сгорбленного парня в спину. – Ускорься.

Пещера казалась небольшой, но эхо от шагов напоминало барабанный оркестр. По связанным запястьям стекали маленькие капельки. В тусклом свете было непонятно, пот это или кровь. Руки были связаны так туго, что любое движение могло протереть их до кости. Затылок оставался под наблюдением дула пистолета какого-то старика.

Помолчим?

Автор: Генрих Шварц

Некто в предвкушении нажал металлическую кнопку лифта. Всё в нём возилось на месте и места не находило. Туфля по кафелю отбивала нервный такт. Он не смог снести клокот чувств и дактилем ринулся по лестнице. Ноздри жадно впускали и выпускали мощные струи воздуха. Номера этажей добродушно приветствовали, но в ответ – взгляд из тёмных кругов. Улыбка с оттенком маниакальности скривила его обычно сдержанные губы. Минуем невпопад этажи, рвёмся ввысь – ради цели, ради этой цели не жаль ни этажей, ни сил, ни туфель.

Достигнув своей двери, побив все рекорды, он судорожно пытался вставить ключ в замочную скважину; его потуги сопровождались прерывистым, сбивчивым дыханием. Без лишних сезамов отворилась дверь, и из квартиры хлынул густой мрак.

«Она, верно, спит», – подумал он.

Резкими движениями Некто сорвал с себя обувь – помним, что ради этой цели никаких туфель не жалко. Отсчитав с упоением девять шагов, он рысью прокрался в спальню. Женщина неподвижно лежала на кровати, отвёрнутая к стене. Мужчиной завладела неистовая дрожь. Улыбка искривила пространство, время и, конечно, губы. Сбросив одежды, сбросив балласт, оковы, путы, он бросился к ней. Он бросился к ней, сомкнув сонм рук вокруг её талии. Он исступлённо клевал её поцелуями, содрогался от каждого прикосновения к её коже, к её нежной и холодной коже.

«Я люблю тебя», – с оголенным трепетом прошептал он.

Вскоре Некто стих и обрёл покой, обнимая свою любовь. Он заснул, несмотря на дрожь – уже не от чувств, а от холода. А бойкий запах формалина опоясал воцарившуюся в комнате тишину.

Бессонная ночь

Автор: Кинара Ашер

В соседней комнате раздался оглушительный грохот. Я приподнялся на локтях, взял мобильник и, щурясь от яркого света, взглянул на время. Три часа ночи!

– А в другое время никак!? – злобно крикнул я в темноту.

Звон разбитой посуды стал мне ответом. Я скорчил недовольную мину, нащупал выключатель светильника.

Тусклый свет немного рассеял темноту. Усевшись на кровати, я смотрел на весело скрипящее кресло, которое медленно ездило от шкафа до стола. Я бы, наверное, даже снова уснул в таком положении, если бы не леденящий душу хохот, сотрясший мою квартиру.

– Да не сплю я, не надо так нервничать, – раздраженно сказал я.

Жуткие крики заявили о своем несогласии со мной. Тяжело вздохнув, с видом обречённого, я потянулся к мобильному. Пальцы набрали номер, раздались гудки.

– Привет. О, как хорошо, что ты еще не спишь… Хах, у меня тоже. Слушай, может, тогда скрасим бессонную ночь друг друга? У меня есть сюрприз, тебе понравится… Хорошо, жду.

Я положил трубку и вновь уставился на кресло, которое за всё время разговора не издало ни звука.

– Ага, её так не испугаешь раньше времени, сволочь, – усмехнулся я ему.

Кресло рывком поднялось в воздух, сделало там сальто и осторожно опустилось обратно. Я вновь усмехнулся и скептически спросил:

– Надеюсь, Вы не помешаете мне в подготовке к встрече с нашей дорогой гостьей, господа?

Скрип половиц согласился со мной.

Она приехала быстро. Даже не обратив внимания на шампанское и конфеты, она с порога бросилась мне на шею. Её губы торопливо встретились с моими. Я слегка отстранился.

–Ты так сильно скучала по мне? – игриво спросил я.

Она кивнула и снова прижалась ко мне. По пути в спальню, мои руки быстро снимали с неё ненужную одежду. Я повалил её на кровать, наклонился к уху и прошептал:

– Знаешь, а я очень хочу спать.

Она непонимающе на меня уставилась.

– В моём доме кто-то ходит по ночам. Кто-то плачет и кричит. Это очень мешает мне спать.

Её глаза увеличились от удивления. Она порывалась что-то сказать, но я заткнул ей рот рукой.

– Разве ты не хочешь, чтобы я выспался?

Я одним сильным рывком скинул её с кровати. И в эту секунду дом будто сошёл с ума. Раздался пронзительный визг. Её поглотила темнота, и возле кровати кто-то начал жевать её нежную плоть с жутким чавканьем. Она была жива, она кричала, но её крики заглушались топаньем ног и смехом.

Я потянулся и зевнул.

– Ребят, давайте потише, я хочу выспаться, – попросил я, – и чтобы завтра всё было убрано, идёт?

Звуки внизу стихли. Я довольно улыбнулся, перевернулся и лёг поудобнее. Теперь я могу поспать. Жаль только, что этой девчонки им вряд ли хватит надолго.

Счастье

Автор: Марина Голяева

Пыльный чердак. Паутина причудливым узором обрамляет стены. Сквозь занавешенные окна не пробивается ни малейшего лучика света. Этот закуток – единственное место, где я чувствую себя в безопасности.

Вот уже несколько лет прошло с тех пор, как начались приступы. Это не даёт мне спокойно жить. Я перестал есть, перестал спать, забыл, где мой дом и кто я сам.

Пожелтевшие карточки фотографий в моих руках. То немногое, что осталось. Старый проектор оживит ленту единственного фильма, что я нашёл.

Тихий щелчок. Расплывчатые изображения чужих судеб колышутся на грязной простыне. Это была история какой-то семьи.

На сменяющих друг друга кадрах счастливые лица детей – мальчика и девочки, бегающих вокруг родителей. «Хм… Наверное, у них было хорошее детство», – эта мысль посещала меня каждый раз, когда камера была направлена на заливисто смеющихся ребятишек.

Тихий треск становился всё громче и продолжительнее. Это вывело меня из состояния задумчивости, и я обернулся на звук. Ничего страшного, просто старая плёнка, видимо, не выдерживала напора проектора. Я посмотрел обратно на самодельный экран. Крохотные трещинки стали появляться всё чаще, разламывая изображение. Вдруг лицо мальчика на фоне дома лопнуло и исчезло. Немного помедлив, я выключил теперь уже ненужный проектор.

За мной следят. Я явственно чувствую взгляд на своей коже. Это он. Он нашёл меня. Надо бежать.

Приступ паники охватил меня. Единственная мысль кричала и билась в исступлении в воспалённом мозгу: «Беги!».

Распахнув дверь своего последнего убежища, я буквально пролетел три этажа вниз по лестнице и выбежал в фойе. Это была заброшенная полуразрушенная больница, которую должны скоро снести. Я до последнего момента был уверен, что здесь меня точно не найдут. Я ошибался. В дневном свете, пробивающемся сквозь разбитые стекла окон, была видна старая стойка регистратуры. Среди всей пыли и хаоса ярко выделялась огромная двустворчатая белая дверь, как символ надежды. Осталось ещё немного… Выход.

Яркий свет на какое-то время ослепил меня. Я понимал, что нужно убираться от этого места как можно дальше, но у меня не было никакого представления куда. Раздумывать времени нет. Сорвавшись с места, я помчался в толпу людей. Так будет сложнее меня найти.

Я терзал себя слабой надеждой, что смогу попросить помощи у кого-нибудь. Должны же быть добрые люди в этом чёртовом городе. Я развернул ближайшего ко мне человека и отшатнулся в ужасе. Взгляд на такое знакомое лицо отозвался тупой болью в висках. Сколько же ещё он будет меня преследовать? В панике, смешанной с отчаянием, я стал разворачивать людей одного за другим. Но каждый из них смотрел на меня его глазами.

Боже, не хочу больше находиться здесь. Мнимое спасение обернулось невыносимым издевательством. Пока я продирался сквозь толпу, прохожие оборачивались, глядя на меня с непониманием и возмущением, но мне было без разницы. Моей задачей было вырваться и убежать отсюда как можно дальше. Туда, где он меня не найдёт.

Поначалу эти приступы были малозаметными. Я чувствовал лёгкий дискомфорт от мысли, что на меня смотрят. Чуть позже стал отмечать, что мои знакомые похожи друг на друга, как списанные с одного человека копии. В какой-то момент я действительно понял, с какого именно человека были списаны эти копии. Тогда же резко ухудшилось моё состояние. Он начал преследовать меня повсюду. Я уехал из родного города, не в силах больше находиться там. Однако это ничего не изменило – где бы я ни был, он и его взгляд на моей спине уже стали моими спутниками.

Я пробежал пару кварталов и, не глядя, завернул в подворотню. Споткнулся о какую-то корягу и упал. Моральная боль встретилась с физической, и они сплелись воедино. Скрючившись и закрыв лицо руками, я заплакал. Хватит с меня. Я больше не могу. Я так устал. А он…здесь. Я точно знаю, он совсем близко. Что ж… Пришло время расставить всё на свои места. Я не могу бегать вечно. Я решительно выдохнул и поднял голову. Я посмотрел в глаза страху, в глаза, которые выглядывали из-за каждого поворота. Посмотрел в это лицо, которое преследовало меня так долго. Посмотрел на этого человека, который снился мне по ночам. Он подошёл ко мне, и я услышал этот почти забытый голос.

– Привет, пап.

Перед моими глазами вновь встаёт картина. Я прихожу домой и вижу его с ножом в руках. Смотрю на него и уже понимаю, что произошло. Он молча убегает, а у меня нет сил, чтобы остановить его. Беззвучно рыдая, я прохожу по резко опустевшим комнатам, где вижу мёртвую жену, а затем и дочь.

Почему я дал ему уйти? Где он был все эти годы? В любом случае – он пришёл ко мне. Но теперь я готов.

Он подходит ближе и садится на колени передо мной. Молча протягивает мне что-то. Тот самый нож в его руках. Наши взгляды встречаются. У него глаза матери. Глаза, которые я так любил и которые превратились в преследующий меня кошмар. Я поднялся на колено, дрожащей рукой взял нож и воткнул его в живот сыну. Его тело неуклюже упало в мои объятия.

Слёзы покатились по щекам. Ты отнял у меня семью. Ты отнял у меня любовь. Но ты подарил мне…

Я вытащил лезвие и воткнул нож себе в грудь.

…счастье.

Два тела повалились на землю.

Тихий щелчок. Расплывчатые изображения чужих судеб колышутся на грязной простыне. Это была история моей семьи. Я помню этот день. Тогда мы были счастливы. Крохотные трещинки стали появляться всё чаще, разламывая изображение. Вдруг лицо мальчика на фоне дома лопнуло и исчезло. Я наконец-то обрёл покой. И теперь я счастлив.

Козлик

Автор: Виктория Гаврилычева

Вечерние сумерки. Пожилой мужчина сидит на веранде с дымящейся самокруткой. Двое близнецов сидят подле него.

– Дедуль, а расскажи, как ты с бабулей познакомился! Ну расскажи!

– Ладно, бесенята, так и быть, расскажу, – полуулыбка легла на пожилые уста.

***

Давно это было. Чуть меньше полувека тому назад. Молод я был. И красив. Первый парень на деревне, что уж и говорить. Девушек по мне вздыхало… не счесть. Кроме одной. Была одна странная. На отшибе деревни жила. Волосы длинные, чёрные. Никогда их в косы не заплетала. А глаза зелёные-зелёные. Будто два изумруда. Пройдёт по деревне, глянет на кого, а тот и обомлеет на месте. Боялись её местные. Поговаривали, мол, бабка её – ведьма. И внучка тоже силы унаследовала. Люди деревенские и не то напридумывают. Хороша была девка!

Ну вот. Как-то раз кутили мы с товарищами близ речки, в новом лесу. Веселились, как могли. И не заметили, что ночь пришла. Пьяной гурьбой двинулись мы по лесу, да заблудились. Бродили-бродили, и вдруг услышали что-то. Пошли на звук. И вышли к озеру. Костёр горит. Огромный. Мы треск его видимо и услышали. А вокруг него никого нет. Сели возле костра кружочком. Там нас и разморило. Задремали мы.

Проснулся я от смеха девичьего. Стоит ведьмина внучка с девушками неместными, и заливаются со смеху. Хотел спросить: «Что смеётесь, девицы?» А вырвалось только мемеканье. Тут я и подскочил. Глядь на руки, а у меня копыта! Заметался я, занервничал. Смотрю, а у костра друзей-то моих нет. Одна скотина домашняя. Разозлился не на шутку и побежал на черноволосую. Бегает от меня и пуще прежнего смеётся, слёзы из глаз её катятся. Надоело ей, видимо, это, развернулась она и схватила меня за рога. Смотрит в глаза мне, а я и двинуться не могу. Ни назад, ни вперёд. Даже звука издать не получилось.

– Слушай меня, козлёночек. Зря вы с друзьями сюда пришли. Не звали мы вас. Ну коль пришли, то получайте. Прокатаете нас всю ночь, до первого петуха – так и быть, вернём ваш облик. А коли сбежите – век скотиной домашнею будете.

Страшно было, но делать нечего. Оседлала она меня. А другие ведьмы на друзей моих запрыгнули. Гадостью какой-то помазали, мы и взвились в воздух. Думал, не переживу ту ночь. Прилетели мы на какую-то гору. А там! А там упыри с клыками до подбородка, черти с рогами и прочая нежить! Страх, что там было!

Сели мы животным составом в сторонке и думали лишь о том, как бы нас в котлах их не приготовили. Вспомнил тогда я Гоголя и бабок деревенских добрым словом помянул.

Отвлекся я от празднества и погрузился в мысли. Слышу крик женский недалеко от себя. Смотрю, а зеленоглазку упырь какой-то схватил и в лес тащит. Испугался я тогда, что коли помрёт она, то и мне несдобровать. Подскочил, боднул его чуть ниже поясницы. Убежал он в лес, ругаясь и крича. А ведьма та смотрит на меня и улыбается.

«Спасибо, добром за добро отплачу», – молвила она и дальше пошла праздновать.

Улеглись мы кучкой с друзьями да уснули. Ничему нас жизнь видимо не учит. Просыпаемся утром в лесу. Вместо костра – пепелище. Смотрю себе на руки, а они человеческие. Посмотрели мы с товарищами друг на друга и решили, что пить больше до ночи не будем, а то и не такое приснится. Вернулись в деревню да по домам разошлись. Дома дел полно. Пока дрова колол, не заметил, как пришёл кто-то. Глаза поднимаю, а Она стоит. Яркий сарафан на ней. Улыбается, и глаза так по-доброму светятся.

– Здравствуй. Проголодался, небось, за работой? Пирожки будешь? – и протягивает мне корзинку. А в ней пирожки свежие. Аромат от них сказочный. Пригласил её в дом хоть чаю попить. Просидели до ночи с разговорами. Точно уверился, что это был сон, а бабки всё врут. Засобиралась она домой. Да в дверях обернулась и говорит:

– Обещала же, что добром отплачу. Обещание сдержала. Ну, ещё увидимся, – и уже в сенях тихо добавила, – И бабки-то не врут.

***

– Что это вы тут делаете? – высокая пожилая женщина прошла через калитку и направилась к веранде. Чёрные волосы почти не тронула седина, а зелёные глаза горели, словно фонарики.

– Деда нам сказки рассказывает, – дети бросились помогать женщине с пакетами.

– Понятно всё с вами. Домой проходите, а то мошкара загрызёт, – пройдя мимо деда, женщина улыбнулась и напела: – Жил-был у бабушки серенький козлик…

Скот

Автор: Роман Морозов

Мир – странное место. Странное и жуткое.

Правила были чушью, и я глумился над ними. У меня не было бога или кумира, я не чтил мертвых, презирал живых. Я не верил ни во что, и прежде всего в себя. Но мне было хорошо.

Только чушь от этого не переставала быть законом. Сила действия, как ни крути, была равна силе противодействия. Я жил в убеждении, что всем на меня плевать, пока странное место не оскалилось в ответ.

Кто-то постучал в дверь. Через глазок я увидел черные лацканы и блестящие пуговицы – никаких лиц. Я спросил, кто там. Дверь распахнулась так легко, будто не была заперта. В носу чавкнуло, рот наполнился вкусом горячей крови, в глазах потемнело. Я упал. Через две секунды меня подняли, заломили руки, набросили на голову мешок. Потом один человек держал, а другой, или другие били, пока я не потерял сознание.

***

Сначала были ощущения: боль – горячая, ноющая, – жар и толчки множества тел, толчки со всех сторон. Я лежал на чем-то мягком, влажном. На мне не было одежды. Потом я различил звуки: низкий горловой рык, хрип, пыхтенье и стоны, слабые, затихающие. Потом кто-то укусил меня за ступню. Я дернул ногой, и существо отскочило, а толчки продолжились. Позже всех пришли запахи крови, дерьма и чего-то сладкого. А может, только дерьма.

Теплое и липкое было подо мной, на коже, в волосах. Я лежал в дерьме, а рядом сновали десятки здоровых рычащих туш.

Свиньи.

Меня решили скормить свиньям.

Несколько секунд я боялся открыть глаза, увидеть короткие ноги с копытами и пасти с торчащими желтыми клыками. Жар и вонь, топот, чавканье и рык. Я сжался, подтягивая колени к груди, меня била дрожь.

Кто-то снова схватил зубами за ногу, и я закричал. А в следующую секунду заплакал. Я что-то бормотал, звал кого-то, просил о помощи и молил сделать мою смерть другой, только не так, только не так, только не так тольконетак нетакнетакнетак…

Почему они не хрюкают?

Я широко раскрыл глаза, но темнота осталась прежней. Я ничего не видел и мог только чувствовать. Запах крови слабел, становилось тяжело дышать. Я опёрся на одну руку, и тут же кто-то рядом дернулся, ударив по ней. Брызнуло жидким и тёплым. Я снова закричал, оттолкнул влажную лысую тушу и быстро встал на ноги. Меня колотило, хотелось блевать. Холодной рукой я прикрывал гениталии, пока мозг красочно представлял, как свиные челюсти вырывают и пережевывают мое достоинство.

Вепри, подумал я, переростки. При моем немалом росте их длинные спины касались моих бёдер. Чавканье, стоны и рык. Никакого хрюканья.

Я успел спросить себя, почему твари не накинулись сразу, не разорвали, пока я был без сознания, но не стал искать ответа и двинулся вперед. Вслепую, вытянув одну руку, короткими осторожными шагами. Проталкиваясь.

Я думал, что нахожусь посередине комнаты, и шёл вбок, вправо. Когда рука коснулась стены, я, осознав риск, застонал. Идиот, дебил! Заметят! Стиснув челюсти, я замер, готовясь к укусам, ожидая, что твари на миг затихнут и ринутся ко мне. Но они не заметили. Боже, они не заметили!

Я прижался к стене и стал медленно продвигаться дальше. Сделал всего шесть шагов, когда сверху раздался скрип железа. В потолке кто-то открыл окно, полился яркий холодный свет.

Господи Пречистый…

На миг я застыл, глазам стало больно, а затем увидел. Я увидел…

…спаси наши души грешные, даруй милость Свою и защити…

Бледные безволосые уроды, они сновали на четвереньках, с побелевшими глазами, перекошенными рожами, вывернутыми конечностями, ущербные, в струпьях, голые – как я. Это были не свиньи.

Но уже и не люди.

Стоило окну открыться, они бросились к нему, рыча, воя. Они не хотели сбежать. Они хотели есть. В окне показалась фигура, затем вторая, и вниз посыпалось зелёное, бурое, оранжевое. Еда. Скоты верещали и бились, выхватывая у других капусту и запихивая в чёрные пасти. Мой вопль утонул в гаме звериной трапезы.

Я побежал к окну, в самое месиво. До потолка было не допрыгнуть, но я посчитал иначе. Люк стали закрывать, и я изо всех сил прыгнул, наступив на чью-то спину.

А потом упал. Меня втоптали, придавили к полу, стали кусать. Я задыхался. Отполз в сторону, посмотрел наверх. Люк захлопнулся.

Мир – странное место. Странное и жуткое.

Те простые люди, кого я раньше осуждал, презирал, ненавидел – пьяницы по выходным, изменщики, предатели. Они посмеялись надо мной. Я считал их скотом, и они превратили в скотину меня.

Я не знаю, сколько прошло времени с первого дня. Я много раз пробовал выбраться. И не сумел.

Меня сломали. Переплавили.

Соседи ломали мне кости, откусывали пальцы. Я стал есть с ними. Кто-то насиловал меня, и я кого-то насиловал. Покрывался новыми шрамами, забывал страх.

Я перестал жить и не мог перестать существовать. У меня не осталось памяти. Жар и вонь, топот, чавканье и рык. Мой рык.

Хрю-хрю.

Столбняк

Автор: Гог Гогачев

Вован пощёлкал пальцами, выбирая закуску. Подумав, он лишь обречённо махнул рукой, подпёр голову кулаком и уставился в стену моей кухни.

– Не, брат, так не пойдёт. Закусывай! – я протянул ему ломтик чёрного хлеба с салом, обёрнутый стрелкой зелёного лука. – Стресс стрессом, а водочку пить надо правильно.

Вован со вздохом принял угощение и нехотя начал жевать.

– Нет, Володь, не понимаю, – я наполнил стопки. – Какой-то мужик. Ну, стоял ночью во дворе. Ну, не шевелился. Может торчок какой, мало ли.

– Антоша, – его взгляд врезался мне в глаза, – ты думаешь я того… Поехал, да?

– Нет, блин, так оно и было. Он смотрел именно на твои окна. Конечно же.

– Не, не. Ты и правда ничего не понял. Не на окна, – Вован замотал головой. – Этот тип… Он смотрел прямо на меня. На меня, понимаешь?! Как насквозь меня видел. В душу заглянул, как на исповеди.

– Хватит, – я поднял рюмки, пресекая истерику. – Пей!

Его взгляд снова стал пустым, отстранённым. Вован взял стопку. Выпили.

– Закусывай.

Я усмехнулся, глядя, как он хрустит здоровенной редиской.

– Значит, странный мужик стоял ночью посреди двора и смотрел на тебя. Может, ты просто один-единственный дурень среди ночи на балконе торчал? Когда все нормальные люди спали?

– Он до утра стоял. Часов с трёх, как я на балкон вышел, – Вован поежился. – Только знаешь, мне кажется, он там ещё раньше был. Стоял, смотрел. Ждал. А около пяти пропал.

– В воздухе растворился?

– Я отвернулся на секунду, гляжу – а его нет.

– Ты понимаешь, что ты уже поехавший?

Мой сарказм Вован пропустил мимо ушей. Нет, с ним и правда что-то не то. Я уже порядочно окосел от водки, а он – как стёклышко. Не берет его.

– Пойду я, Антоха. Поздно уже.

– Ты точно в норме? – Тупой вопрос. Видно же, что парень расклеился. Но мне завтра на работу и нужно выспаться. Да и супруга за позднюю пьянку меня сожрёт.

– Да, брат, всё окей. Не переживай, – он всё же взял себя в руки, улыбнулся.

Пока Вован обувался в прихожей, мы не разговаривали, чтобы не будить жену. Но когда я уже собирался закрыть за ним, он придержал дверь рукой.

– И запах этот, – его словно озарила внезапная догадка.

– Что за запах, Вова?

– Сладкий такой. Приторный, аж противно. Я его тогда всю ночь чувствовал. И сейчас он мне время от времени мерещится. Что-то такое, знаешь… Пломбир напоминает.

– Брат, тебе выспаться нужно. Утро вечера мудренее.

Он растерянно улыбнулся и нажал кнопку лифта.

***

То ли после водки, то ли от Володиной истории я долго не мог заснуть.

У моего близкого друга неприятности. Вряд ли серьёзные, но он во мне нуждается. Иначе бы не пришёл на ночь глядя. А я отпустил его, толком не выслушав. Нет, не выгнал, конечно. Он парень тактичный, чувствует, когда не до него.

Не до друга. Не до его проблем – своих по горло. Мамочки, когда же я в такое дерьмо превратился? Когда оскотинился?

«Завтра же после работы зайду к Вовану и всё порешаем».

Успокоив совесть, я ещё немного поворочался и, наконец, уснул.

Проснулся среди ночи резко, как по команде. Рядом уютно посапывала жена. Я бросил взгляд на часы – пять минут четвёртого. Ох, не люблю я это время. С детства запало в память: три часа ночи – самая пора для всякой нечисти.

Ерунда, детские страхи. Нужно выспаться. Завтра куча дел: работа, потом с женой в магазин обещал съездить. К Вовану заскочить надо. Но это ведь можно и не завтра…

Натянув повыше одеяло, я ласково провёл ладонью по бедру жены, закинул руки за голову и постарался поскорее уснуть.

Я не мог понять, что не так. Какое-то смутное беспокойство не позволяло мне расслабиться, будоражило нервы. Что-то…

Запах. Лёгкий, едва заметный, но вместе с тем навязчивый, яркий. Приторно-сладкий аромат ванили доносился из открытого окна.

«Просто показалось. Вот и нет уже ничего. Напридумывал!»

Запах усилился.

«Мне не страшно. Мне двадцать пять, я взрослый мужик, и мне ни капельки не страшно! Я не боюсь никакой мистической херни. Ничего такого не бывает».

Подбадривая себя, я встал с постели и посмотрел на окно.

«Давай, убедись, что там никого нет и ложись, наконец, спать».

Смотреть наружу – страшно. Я подошёл к окну, не смея поднять глаза. Не смотреть – ещё страшней. Резко вскинув голову, я выглянул во двор.

Он стоял точно напротив моего окна, возле фонаря, на границе светового пятна. Лицо его, приподнятое и обращённое в мою сторону, оставалось в тени. Но я знал, что он смотрит на меня, ощущал его взгляд. Стараясь побороть страх, я вгляделся в темноту.

– Вован? – вздрогнув от собственного шёпота, я прильнул к стеклу, не в силах отвести взгляд от его искажённого лица.

Кажется, это называется risus sardonicus: лицевая судорога, болезненный оскал, как при столбняке, напоминающий улыбку. Верхняя губа приподнята, обнажает зубы, брови вздёрнуты. То ли ему смешно, то ли больно.

Вован стоит неподвижно, навытяжку. Я не пытаюсь его окликнуть – он меня и так видит. Буравит холодным, безжизненным взглядом.

«Господи, пусть он просто уходит, пусть просто свалит отсюда нахрен!» – эта мантра помогает сохранить рассудок.

– Ты чего не ложишься? – сонный голос жены застал меня врасплох. Вздрогнув, я отпрянул от окна.

– Ложусь. Спи, малыш.

Супруга перевернулась на другой бок и снова засопела.

На часах без четверти пять. Я снова посмотрел в окно. Двор был пуст.

***

Утром, когда солнце развеяло ночные страхи, я попытался позвонить Вовану, но его телефон не отвечал. Дома его тоже не оказалось. У меня в голове бродили мрачные мысли.

Заявление о пропаже подавать ещё рано, не примут. Да и видок у меня ещё тот. Не спал всю ночь, глаза красные, перегар…

Я позвонил на работу. Сказал, что приболел, и отправился домой отсыпаться.

Проснулся уже за полночь, ещё более разбитый, чем лег.

Мне… Надо…

Самочувствие отвратительное. Голова раскалывается, во рту пересохло.

Мне надо… Идти.

Что за чёрт, никуда мне не…

Идти… Мне надо идти.

От ванильного смрада трудно дышать.

Против своей воли направляюсь прочь из квартиры.

Идти.

Чувствую, как рот расплывается в судорожной ухмылке, обнажая зубы.

Идти. Мне надо идти.

Надо. Идти. Идти. Идти. И…

Плата

Автор: Егор Свириденко

Он так долго этого ждал. Теперь ещё немного, и он узнает, как можно записывать мудрость. Ведь она того стоила: для обретения мудрости ему пришлось отдать глаз. Он узнает великую тайну – тайну письменности. Ему нужны были руны, чтобы записывать будущее и прошлое.

Наконец он подошёл к Иггдрасилю. Мировое Древо поражало величием. Но он знал, что Древо не отдаёт знания просто так, – нужно принести себя в жертву.

Альфёдр не стал медлить – смерть была ему не страшна. Онзабрался на дерево, обвязал ноги верёвкой и свесился вниз. Теперь оставалось только ждать.

Повесившийся Бог, Бог, приносящий себя в жертву, – как трогательно! Хотя это уже где-то было. И до него, и после. Альфёдр слышал, что какой-то представитель еврейского народа тоже принёс себя в жертву – в жертву людям. Подумать только! Ими нужно управлять, а не жалеть их. Как низко пали молодые боги и их последователи.

А теперь – ждать. Девять дней – и тайна рун ему покорится.

Альфёдр успокоился и, хоть это и было сложно в его положении вверх тормашками, заснул.

***

– Эй, Федя! Федя! Ты где?

Федя встрепенулся – мама. Она не должна увидеть его на дереве, она не любит, когда он на него залезает. Нужно быстрее слезть, но как?

Вот он увидел на горизонте одинокую женскую фигуру. Всё, поздно. Оставалось только покориться судьбе.

– Федя, сколько я тебе говорила – не лезь на это дерево! Упадёшь и разобьёшься! Ну вот, запутался в веревке ещё какой-то, давай я помогу.

С этими словами мама распутала узел, и Федя упал прямо ей на руки. Она опустила его и строго посмотрела на пятилетнего карапуза.

– Фёдор, – грозным голосом сказала она. – Ты никогда не научишься читать и писать, если всё время будешь сбегать с наших уроков. Откуда фингал под глазом?

– Подрался, – буркнул Федя. – С дачными ребятами.

– А рот почему грязный?

– Из лужи пил.

– Ладно, беги домой. Бабушка сделала домашний квас.

– Ура! Мёд поэзии ждёт меня! – радостно воскликнул мальчик и побежал по направлению к дому.

– И откуда в нём столько фантазии? Восхитительный мальчик, не правда ли? – спросила мать неизвестно у кого.

Иггдрасиль одобрительно покачал ветвями.

Комариный владыка

Автор: Матвей Иванов

Пациента доставили поздно вечером. Доктор, протирая сонные глаза, вышел навстречу двум крепким молодым людям, сопровождающим больного. Облик его вызывал страх и отвращение: красные, широко раскрытые глаза, горевшие безумным пламенем, растрёпанные мокрые волосы, тощее измученное тело, облачённое в грязную майку, тонкие, но ловкие руки и ноги, покрытые шрамами и ранками; рот закрыт кляпом из чёрной ткани, приглушающей истошные вопли мученика.

– Новенький, – устало промолвил один из парней. – Куда его?

– За мной, – сухо ответил доктор и провёл их по коридору.

С больным не стали церемониться. Ему вкололи достаточную дозу веществ, чтобы он успокоился. Потом помыли, переодели и бросили в свободную одноместную палату. Но едва пациент оказался в мрачной тесной комнатке, как тут же безумие вновь овладело им, и он накинулся на сопровождавших его санитаров.

– Что же, удачи, – произнёс коллега со злорадной улыбкой, похлопав его по плечу.

– Ага… – буркнул доктор, раздражённо смотря на испортившего вечер больного. – А я думал, что хоть сегодня высплюсь…

***

Он закричал, словно раненый зверь. Опять голова заболела так сильно, будто её безжалостно сдавливали невидимые тиски, постепенно погружая больного в круговорот невыносимых страданий.

Заключённый спрыгнул с постели, куда его положили, когда тот потерял сознание, и осмотрелся. Это была зловещая безжизненная пещера, больше всего напоминавшая тесный гроб, освещаемая лишь тусклым, раздражающим белым огоньком наверху. Приглядевшись, страдалец с ужасом заметил несколько больших кровавых пятен на полу.

Стремясь как-то избавиться от боли, он бегал по пещере, молотя кулаками по угрюмой стене. Это был кошмар. Прямо посреди улицы его схватили два огромных и уродливых громилы, после чего откуда-то из пустоты появилось несколько склизких и холодных щупалец, сдавивших его тело, едва не задушив. Он сопротивлялся, как мог, но твари, злорадно посмеиваясь над ним, продолжали тащить его всё дальше от дома, нашёптывая на ухо проклятия и насмешки.

Они приволокли его в огромный замок, целиком построенный из чёрного камня. В этот момент его едва не оглушил чей-то болезненный вопль, наполнивший душу невыразимым страхом. Его пронесли мимо пыточных камер, откуда на него глядели жадные хищные глаза, словно прикидывающие, сколько он ещё сможет протянуть, прежде чем его душа навсегда покинет измученное тело. Наконец, он увидел…

– Нет! Прочь! Оставь меня в покое! — яростно закричал больной, увидев, как на него таращились зловещие изумрудные глаза.

Это был он. Главный мучитель, хозяин замка. Это было высокое, худощавое существо, напоминающее гигантское человекоподобное насекомое, сложившее на груди отвратительные клешни. Довершала кошмарную картину белая мантия, заляпанная кровью невинных душ. Он терпеливо взирал на жертву, пряча в тени отвратительную пчелиную морду.

– Прочь! — ещё раз закричал узник, со всей силой ударив по решётке.

***

– Он неугомонный, – задумчиво произнёс врач, глядя на стоявшего рядом санитара. – Пожалуй, вам стоит его немного успокоить.

– Сейчас сделаем.

Сопровождаемый болезненными криками больного и командным голосом санитара, велевшего пациенту замолчать, доктор вернулся в кабинет и вновь принялся за работу, надеясь, что хоть она сможет отвлечь его от невыносимой тоски и скуки. И это помогло. Ему почти удалось задремать.

Через пару часов он вернулся, намереваясь проведать больного.

– Ну как там? – скучающе спросил доктор.

– Поспал немного, как мы с ним «поговорили», – ответил помощник. – А теперь вон за комаром гонится.

– Как туда умудрился попасть комар?

– А я откуда знаю? Может, поймать его?

– Нет, не надо. На это интересно посмотреть.

***

Наконец, он увидел его. Главного виновника всего зла, творящегося в мире. Огромное, отвратительное и зловонное существо с маленькими крылышками неспешно парило по комнате, оглушая его мерзким писком, который грозил разорвать ему голову. Страдалец с ненавистью смотрел на Комариного Владыку, продолжавшего его пытать и над ним насмехаться.

Сколько раз он его уже видел. С самого детства это чудовище отравляло его жизнь, высасывая из него душу. Любое страдание, начиная с избиения в школе и заканчивая похоронами матери, привлекало гнусного демона, словно сладкий мёд, притягивающий пчелу. И всё сопровождалось отвратительным писком, с помощью которого Повелитель Зла доводил несчастного до безумия.

И теперь он очутился в его власти. Жертва полностью заперта в комнате, и вестник гибели может неспешно вкушать его, словно любимое блюдо. Демон выжидал момент, а затем стремительно присасывался к его беззащитной коже, глотая сладкую кровь, а потом резко отлетал, когда жертва принималась защищаться. Теперь он снова кружит над ним, издеваясь над его измученной душой, говоря ему, что он будет наслаждаться этим до конца времён.

– Нет! — вскрикнул узник, злобно посмотрев на врага. — Всё закончится здесь и сейчас!

Терять ему было нечего. Он знал, что именно ему выпал шанс покончить с Владыкой, уничтожить мировое зло. Кто, если не этот страдалец, сумеет защитить такие же невинные души, какой он и сам был когда-то? Нет, ему была противна даже сама мысль о том, чтобы сдаться. Пришла пора отомстить за всё.

Владыка облизнулся, видя, что жертва вновь готова к борьбе. Ему уже не терпелось отведать сладкий вкус новой порции нектара боли и страданий. Он начал снижаться…

***

На следующее утро персонал больницы обнаружил, что новый пациент скончался от остановки сердца. Побледневший и измученный, он лежал на полу, безумные глаза были широко раскрыты, а на лице застыл невыразимый ужас. Рядом с ним неторопливо летал комар, покачивая распухшее алое брюшко, оглашая пространство палаты триумфальным писком.

Дождавшись, когда дверь отворится, насекомое улетело прочь.

Макс

Автор: Анри Новик

Шапка с красным помпоном. Мама связала её своему мальчику месяц назад. Зима выдалась холодной, и шапка оказалась очень кстати. Несмотря на то, что Макс, как и любой другой мальчуган десяти лет, не любил носить шапки, – эту он носил. Нравилась она ему.

И вот однажды Макс вышел из своей квартиры, а его мама закрыла за ним зелёную входную дверь с красивым рисунком. Её сын отправился на школьную экскурсию. От школы классу пришлось идти до трамвайной остановки, на которой Макс, к слову, никогда раньше не был. Но шёл он со всеми – поэтому не особо следил за маршрутом. Классная руководительница повезла их в музей шоколада. Максу было интересно в музее, да и на трамвае впервые прокатился. А с экскурсии вернулись только вечером…

Остальных ребят на трамвайной остановке ждали родители. Пришли за всеми, кроме Макса. Дорогу от школы до дома он знает и сможет вернуться сам, – так рассудила мама – и Макс с ней согласился в тот момент, когда ещё не знал, что класс начнет расходиться на трамвайной остановке.

– Ну что, Максимка, – протянула приторно сладким голосом классная руководительница. – Родители твои где?

– А я без них! Дорогу от школы до дома я знаю! – уверенно произнес Макс.

– Тогда я пошла. До понедельника!

Силуэт классной руководительницы скрылся из виду так же быстро, как Макс успел понять, что не помнит, как дойти от трамвайной остановки до дома. Осмотревшись по сторонам, он побрёл по пустой улице в надежде, что выбрал правильное направление.

Зажглись фонари, а вокруг Макса до сих пор не появилось ни одного знакомого ориентира, который помог бы ему добраться до дома. Остановившись под светом фонарного столба, Макс увидел, как из-за угла появилась женщина. Он попытался узнать у неё дорогу, но женщина просто проигнорировала мальчишку в шапке с красным помпоном и прошла мимо. Макс слегка растерялся, но быстро взял себя в руки, ведь он уже большой – найдёт дорогу домой! И побрёл дальше.

Проходя очередной фонарный столб, он не заметил сидящего под лучом света мужчину без определенного места жительства и прошёл дальше. Вдруг кто-то сорвал с Макса шапку с красным помпоном. Мальчуган в ужасе обернулся, но не обнаружил никого за своей спиной. Кругом была только пустая заснеженная улица, освещаемая лишь тусклым светом уличных фонарей. Макс – уже всерьёз обеспокоенный – пошёл дальше. Вокруг по-прежнему не было ни души, и только поднявшаяся метель нашёптывала мрачную зимнюю песенку в неприкрытые уши десятилетнего мальчишки. По ощущениям прошло несколько часов. «Ау!» – кричал Макс дрожащим от холода голосом. Почему вокруг никого нет?

Звонок раздался поздно ночью. Обеспокоенная мама допивала пятую чашку кофе и быстро рванула к входной двери. Взглянув в глазок, она увидела красный помпон и сразу открыла дверь…

Метель пробивалась через тускнеющий свет уличного фонаря, под которым, наклонив голову, неподвижно сидел, съежившись от холода, Макс, мимо которого прошёл задумчивый мальчуган.

Красивое зеркало

Автор: Евгения Богданова

С разбитыми коленками и грязными руками Шура забежала в маленькую комнатёнку в коммуналке и заперла за собой дверь. Кинув неподъёмный рюкзак с учебниками и тетрадками, она упала на скрипучую кровать, закрыв лицо руками. От уединения такая комната не могла спасти. Через тонкие стены и иссохшую оконную раму было слышно всё: грохотание, хохот, крики, вздохи…

Едва ли можно было различить шёпот и слезы Шуры: «За что так со мной?»

Эта несчастная девушка мало чем выделялась из прочих: обычный ВУЗ, обычная специальность, любимица учителей и рядовая отличница в юбке до колен, чей взгляд был устремлён в науку.

Её жизнь шла обыденной рутиной.

Но настал тот день, который повернул её жизнь в другую сторону. Тот роковой день, когда Шура поняла, что… влюбилась. И, казалось бы, в чём проблема, что такого в светлой любви? Она бывает наивна, добра и попятнана за это нелепыми шутками со стороны возлюбленного.

И так девушка невинной овечкой оказалась в компании местных хулиганов.

Её не изнасиловали, но они закололи её со всех сторон прямыми и беспощадными оскорблениями:

– Что за убожество!

– Кривоногая!

…как ты могла подумать о том…

– Посмотрите на эту плоскозадую!

…что кто-то захочет встречаться с тобой.

– Ты хоть иногда умываешься, уродка?

В ответ на мольбы – издевательский смех. Шура не помнила, как ей удалось убежать, – она смогла осознать себя лишь в момент, когда дверь за ней захлопнулась и девушка повалилась на кровать.

Она рыдала почти целый час.

Этим парням не стоило напрягаться и вновь и вновь напоминать ей обо всех недостатках – Шура каждый день видела их в зеркале. Каждый раз её взгляду представало тощее тело, россыпь прыщей на бледной коже, чуть кривоватая улыбка.

Шура считала, что из-за близорукости (из-за неё ли?) она не замечала недостатков других. Но как она относилась к самой себе?

От порыва ветра форточка со скрипом распахнулась. В комнату повеяло холодом.

С трудом встав с кровати, Шура подошла и закрыла окно. Чуть захлопнулась старая рама, и тут кто-то позвал её по имени.

Шура вздрогнула.

Звук шёл не с улицы – и не из коридора, говоривший был…

…в её комнате!

– Шура! – раздалось вновь.

Она развернулась – и будто бы во сне направилась к зеркалу. И действительно, из зазеркалья ей махала рукой прелестная незнакомка. Девушка опешила. Из-за шока не могла ни закричать, ни броситься прочь из комнаты, подальше от этого… призрака?

– У меня галлюцинации, – вымолвила она. – Те парни слишком ударили меня по голове.

– Я не галлюцинация, милая, – промурлыкала незнакомка. – Я – это ты. Неужто ты не узнала меня?

Это было попросту глупо. У девушки в отражении была ладная фигурка, и она смотрела на несчастную, сверкая поистине голливудской улыбкой на красивом чистом лице.

– Это не так.

– Отчего же? – мягко поинтересовалась она.

– Выгляди я как ты, у меня бы не было никаких проблем! – в тоне её скользнула плохо скрытая зависть. – Ты посмотри на меня! Конечно, он не захотел встречаться со мной, кто вообще захочет?! Ты всего лишь моё Я-идеальное.

– Красота – не главное, – заключила незнакомка, и это ещё больше разозлило Шуру: так зачастую говорили именно те, кого природа не обделила. – Но я знаю, что случилось с тобой. Почему ты позволяешь так с собой обращаться?

– Потому что они – правы.

– Если тебе уж так плохо от себя, почему ты ничего не сделаешь? – девушка в отражении приподняла изогнутую бровь. – Ешь больше, занимайся спортом, смени гардероб.

Ответить на это было нечего.

– Но я думаю, ты всё ещё красива и без того, – добавило зеркало. – Ты просто поверь, что я – это Ты-реальное!

Шура разозлилась. Сдёрнув с себя и без того испорченное платье, распустив ещё держащиеся косы, она встала перед зеркалом, широко расставив ноги и уперев кулаки в тощие бока.

– Вот смотри! Это – красиво?

Отражение в зеркале сделало то же самое. Удивлению Шуры не было границ.

Под одеждой скрывались крупные родимые пятна, по ногам поднималась сеточка вен, и без узкого платья девушка сильно сутулила спину. Но она улыбалась идеальными зубами.

– А это? Да. Это красиво.

– Но твоё тело…

– Прекрасно таким, каким оно есть. Мы все рождаемся разными. Каждое родимое пятно, каждый шрам, каждая отметина; твоя походка, осанка, фигура – всё это делает тебя уникальной. Не все поймут это, милая моя, но ты должна это понять. Красота в глазах смотрящего. А теперь разберёмся с тобой.

А после – Шура помнила лишь падение в бесконечный омут беспамятства.

Она проснулась от звона будильника – и поняла, что форточка вновь открылась: в комнате было холодно, и её обнажённая кожа покрылась мурашками. Девушка встала – и, идя к окну, мельком взглянула на себя.

Да.

Все тот же низкий рост и худое тело.

Но волосы её, распущенные и растрёпанные после сна, красиво переливались при свете солнца. Может быть, она и не станет их заплетать сегодня.

Шура улыбнулась отражению:

– Это правда я? А мне начинает нравится… моё Я-реальное.

– Я всегда была с тобой, – улыбнулось отражение в ответ.

Случай на маяке

Автор: Искандер Атмурзаев

Кажется, для начала нужно представиться, да? Зовут меня Юдеус Форфиш. Работаю смотрителем на маяке. «Арамонда» стоит на самом Севере Белгории, этакая чёрная рукотворная махина среди непотревоженной природы. Если вдруг доведётся побывать в наших краях, то обязательно посетите это место. Только не особо задерживайтесь.

Пожалуй, не буду подробно рассказывать, как я тут очутился. Не это важно. Скажу только, что моё пребывание на этой работе обусловлено особенностями характера. «Низкой социальной адаптивностью», как сказал мозгоправ. На этом месте я уже три года. Согласен, немного, но за это время, особенно за последние шесть месяцев, я успел повидать такое, что мало кому снилось. Этот случай я запомню надолго.

Тот рабочий день начинался как обычно и протекал до вечера без сбоев и чрезвычайных ситуаций. Но около восьми часов вечера началось «веселье». Сначала вырубилось электричество. Более того, сдох даже резервный генератор, а это означало, что корабли остались без ориентира, а я – без возможности связаться по стационарной связи с опорным пунктом и доложить ситуацию. Однако это было только начало.

Часа через два мне показалось, что снаружи кто-то ходит. Напарников у меня не было, поэтому звуки, похожие на шаги, меня насторожили. Я какое-то время просто старался не замечать их, продолжая сидеть в тёмном домике смотрителя. Но они всё равно никуда не исчезли. Наоборот, казалось, что тот, кто там ходил, просто насмехался надо мной: понимая, что я дико нервничаю, он топал всё громче. Я не знал, что делать. Оружие-то было: «Атин-250»; я сидел с ним в обнимку, словно шестилетний мальчик с плюшевым медвежонком. Но меня сковывал страх, почему-то казалось, что снаружи ходит что-то, от чего не спасёт даже дробовик. Раньше такого не было. Не боялся я темноты, «бабаек» и прочего, а теперь сидел и трясся, словно школьник. Не могу сказать почему, но был уверен: панический ужас наслало то, что было снаружи.

Из ступора меня вывел очень сильный удар по двери. Я подскочил, рефлекторно вскинув «Атин». Было страшно, но я всё же медленно направился к выходу. Звуки снаружи стихли. Замявшись с минуту возле двери, я боязливо вышел на улицу. Там меня ожидали темнота, пустота и тишина. Но это не успокаивало, а лишь нервировало. Я знал, что оно где-то рядом и ждёт любой оплошности с моей стороны, чтобы напасть. Мелкими шагами засеменил к маяку, размахивая дробовиком: там должна была лежать коробка сигнальных ракет. Дверь была уже близко, когда я услышал шевеление где-то справа; за доли секунды я оказался на земле. Сверху на меня смотрели два кроваво-красных глаза, и это было всё, что я разглядел. Если у существа и было тело, то его полностью поглотила тьма. Несколько мгновений оно просто смотрело на меня, а затем я почувствовал сильный удар в живот, а после ещё один в грудь. Богом клянусь, глаза при этом с места не сдвинулись.

Начал медленно отползать подальше от него, вроде бы нечто меня не удерживало. Рукой нащупал что-то железное. Дробовик. Наверное, выпал, когда я оказался на земле. Прополз ещё пару метров и уткнулся в какое-то препятствие. Нечто воспользовалось этим и снова перешло в атаку, но на этот раз я был готов и, вскинув «Атин», спустил курок. Раздался душераздирающий вопль – ему явно не понравилось. Спустя мгновение я уловил молниеносное движение справа и почувствовал жгучую боль; плечо болело, а по руке стекало что-то тёплое. Снова вопль, но теперь были различимы победные интонации. Я чисто рефлекторно нажимал на курок, но ничего не происходило. Страх снова начал растекаться по венам, власть над мозгом захватила паника. И оно это поняло, существо такой расклад устраивал. Оно перешло в атаку, и тут выяснилось, что у него есть ещё и зубы: белые клыки словно материализовались из пустоты и приготовились перегрызть мне глотку. Плохо понимая, что делаю, я выкинул здоровую руку с дробовиком вперёд и просунул оружие прямиком в пасть монстра. Дробовик бесследно исчез в глотке за несколько секунд, оно его проглотило целиком, не кромсая зубами на части.

Я попытался встать, но что-то массивное придавило меня к земле и на этот раз не отпускало. Нечто приблизило ко мне свою пасть и дыхнуло. Меня обдало смрадом из страха и кладбищенского ужаса. Перед моим лицом появилась уродливая лапа с одним когтем; нечто провело им по моему лицу, затем перешло на грудь. В области сердца оно начало водить когтем, выпиливая идеально ровный круг. Помню, что дико кричал, беспомощно барахтал руками и ногами, но всё было тщетно. Завершив начертание мишени, оно занесло коготь для удара; несмотря на слабость, вызванную потерей крови и потугами порождения ночи меня удержать, я нашёл силы откатиться в сторону. Раздался вой нескрываемой ярости. Последнее, что я помню, – это удар в спину.

Проснувшись в сильном поту, обнаружил себя в трёх метрах от кровати. Свет горел. Подскочив, сразу же начал искать глазами оружие. Дробовик стоял в противоположенном углу, прислонённый к стене. Шатаясь, я сел на стул. Часы показывали четыре утра; на улице было ещё довольно темно, хотя обычно уже светлеет. Сначала я успокоился – это был просто реалистичный кошмар. Но тут я заметил на полу красные пятна. Много пятен. Майка тоже была в крови. Её я быстро скинул. На груди красовался идеальный круг. Прямо в районе сердца, а на плече и предплечье был глубокий порез. Только через несколько часов, уже собрав вещи и загрузившись в машину, я понял, что не чувствую боли. И это было странно, но я не придал значение. Гораздо интереснее было другое: когда я уезжал, все источники света мигнули, даже фары автомобиля.

Не знаю, что это было, но уверен – оно всё ещё там.

Режиссёр кошмаров

Автор: Иван Гром

Этот случай произошёл со мной в конце августа две тысячи пятнадцатого года. Был уже поздний вечер – ещё не так поздно, чтобы ложиться спать, но усталость, накопившаяся за этот знойный день в душном городе, брала своё. Мучаясь донимающей меня в последнее время головной болью, я выпил пару таблеток обезболивающего и, потушив свет, лёг в постель. Тем не менее, проворочавшись в кровати пару с лишним часов, уснуть я так и не смог. За окном уже стемнело, и через открытые створы в комнату подул слабый свежий ветерок, чуть лаская занавески. Побоявшись быть заживо съеденным комарами и прочей плотоядной мошкарой, я встал с кровати и доковылял до окна. Послушал с минуту серенаду ночного города, вдохнул напоследок густого воздуха летней ночи и удовлетворённо закрыл окно. «Вот теперь можно и поспать», – спокойно подумал я, отвернувшись от окна, и оцепенел. На моей кровати кто-то сидел. Внезапный ужас сковал меня и не позволял ни пошевелиться, ни закричать; да и был ли толк кричать, когда мои домашние уехали веселиться на побережье, а сиделка уже давно ушла? Стараясь совладать со страхом, я пытался отчетливей разглядеть очертания ночного гостя. Привыкнув к темноте, мои уже давно не зоркие глаза различили сидящего на кровати относительно молодого человека в строгом чёрном костюме. Его нельзя было назвать красавцем, но также в его внешности не было ничего отталкивающего – пройдёшь в городе мимо такого и не заметишь, парень как парень. Волосы его были тщательно зачёсаны назад и идеально уложены – даже в темноте его набриолиненная шевелюра бросала отблески.

В свою очередь, сам незнакомец смотрел на меня молчаливо и с интересом. Изначальный страх немного отпустил, и я уже чувствовал свои пальцы, но мое тело непроизвольно дёрнулось, когда рука человека потянулась к внутреннему карману его пиджака.

– Расслабьтесь, старина, – улыбнувшись, произнёс гость, доставая из кармана пиджака сигару, – я не мыслю для вас ничего плохого.

Раскурив сигару, человек окинул взглядом комнату. Я почувствовал, что ко мне, наконец, вернулся мой голос:

– Кто вы такой? Как вы здесь оказались и зачем вообще пришли? – с сильной дрожью в голосе, практически одними губами произнёс я.

– Право, дружище, не стоит меня так бояться! – расхохотался странный незнакомец, пустив изо рта изрядный клуб густого сизого дыма. – Уверяю вас, что сейчас ваша жизнь находится в полной безопасности! И что вы стоите? Прошу, присаживайтесь!

Мои ноги, как ватные, подогнулись, и я рухнул на непонятно откуда взявшееся за моей спиной мягкое кресло. «Фокусник он, что ли?» – подумал я, пытаясь удобнее устроиться в кресле. Человек между тем встал, потянулся, выпустил изо рта пару колец дыма и начал неторопливыми шагами мерить комнату.

– Что же, попробую утолить ваше любопытство и развеять страхи. Ха-ха! Не думайте, что я обычный жулик. О, нет! Я не жулик, и далеко не обычный… – незнакомец остановился, окинул взглядом свои лакированные туфли, нагнулся и обтер их белым платком, оказавшимся в руке волшебным образом. – Итак, о чём это я? Ах да! Вас интересует, зачем я оказался у вас дома в столь поздний час и совсем без приглашения. Что ж, спешу ответить. К вам меня привел исключительно деловой интерес. Видите ли, я знаю, кто вы такой и чем занимаетесь, и потому я хотел бы обсудить с вами одно крайне важное для меня дело.

– Дело? Какое дело? Ах, я понял, чего вы хотите! Вы иллюзионист и ищете работу, и потому устроили для меня это шоу? Но извините: вы обратились не по адресу, нам не нужны иллюзионисты. Видите ли, в кино, а в особенности в современном кино, человеку нет нужды творить чудеса иллюзии собственными руками. Простите, ничем не могу вам помочь.

Незнакомец остановился, ошарашенно посмотрел на меня; губы его дрожали, как будто он вот-вот разрыдается. Но я ошибся – незнакомец вместо этого зашёлся переливчатым хохотом, чуть не уронив сигару на мой безумно дорогой ковер.

– Работу! Работу!!! Ха-ха-ха, работу! Я ищу работу, вы слышали? – обращаясь неведомо к кому, не унимая смеха, кричал человек в костюме. – Умора! Нет, вы послушайте! Давно я так не смеялся…

– Да успокойтесь вы, ради бога! – не выдержал я. Незнакомец вдруг мгновенно притих, словно кто-то выключил радио, и с некоторым испугом посмотрел на меня. Сигара, ещё пару секунд назад бывшая у него в руке, куда-то исчезла.

– Хорошо, ваша взяла, – спокойно произнёс пришелец, а его лицо приобрело изначальную серьёзность. – Тогда следует начать с того, что я пришёл к вам именно для того, чтобы предложить работу. Как я уже сказал, мне известно, кто вы и чем занимаетесь, и на белом свете найдётся не так много людей, которые не знают вас и не наслышаны о вашем мастерстве.

– Но, видите ли, я уже слишком стар и постепенно отхожу от дел. Здоровье у меня уже не то, и мне дорог мой покой.

– Да, я в курсе вашей болезни и знаю о ваших головных болях.

– Но откуда? Об этом знает только семья, мой врач и моя сиделка!

– Мне известно о вас больше, чем вы предполагаете, друг мой.

– Вы следите за мной? Вы собираетесь меня шантажировать? Рассказывайте, что у вас за дело, и проваливайте из моего дома ко всем чертям!

– Вы даже не подозреваете, насколько близки сейчас к истине… Что ж, пожалуй, я повёл себя неучтиво, не представившись вам с самого начала. Меня зовут Джек Саммерс. Конечно, вам это имя ни о чем не говорит, но люди зовут меня и по-другому: чёрт, нечистый, дьявол, сатана, Люцифер, Иблис, шайтан… В общем, выбирайте по вкусу то, что больше нравится!

Сказанные дерзким фокусником слова немного ошарашили меня. Опомнившись через пару секунд, я проорал:

– Какой, чёрт тебя дери, сатана?! Живо убирайся из моего дома, пока я не вызвал полицию! Больной псих, мало того, что вздумал незаконно проникнуть в мой дом, так ещё и издеваешься над больным стариком!

– Тише, тише, дружище! Не стоит так нервничать! – незнакомец, казалось, просто сиял довольной ухмылкой. – Я предельно серьёзен, я самый настоящий дьявол и могу это доказать!

Гость щёлкнул пальцами, и сквозь его шевелюру мгновенно проросли два козлиных рога.

– А? Что скажете? Верите?

– Молодой человек, я полвека снимаю фильмы, меня не удивить этими дешёвыми фокусами для учеников младшей школы!

– Ну хорошо, а что вы скажете на это?

Произнеся эти слова, незнакомец снова щёлкнул пальцами и превратился в мерзкое человекоподобное существо с чёрной, красноватого отлива, кожей, клыкастой слюнявой пастью и красными, налитыми кровью, глазами.

– А то, что вы к тому же и гипнотизёр! Браво! Но, признаться, в своих фильмах видал тварей и пострашнее.

Вздохнув, самозванный сатана принял свой прежний облик.

– Да уж, вижу, вы крепкий орешек и так просто мне не поверите. В этом случае я покажу вам то, о чем можете знать только вы…

Джек Саммерс щёлкнул пальцами, и свет вокруг меня будто померк – кромешная тьма, и больше ничего. Передо мной возникло большое изображение, как экран в кинотеатре; со стороны я наблюдал эпизоды из своей жизни: раннее детство, поездки к бабушке, уход из семьи отца, школа, первый поцелуй, драка с задиравшим меня хулиганом, затем работа помощником в студии, первый фильм, свадьба, первый ребёнок…

Я похолодел, ночная рубашка прилипла к мокрой от пота спине.

– Чёрт бы тебя побрал… Хотя, ты и так здесь… Хорошо, допустим, я тебе верю. И что дальше? Чего тебе от меня нужно?

– Ну, наконец-то! – Саммерс просиял. – Как я и сказал, я намерен предложить вам работу, прошу вас делать то, в чем вы признанный мастер!

– Снимать будоражащие кровь ужасы? Но зачем это вам – тому, в чьей власти устроить все это наяву; вам – самой причине ужаса и страха в нашем мире?

– Право, вы осыпали меня комплиментами! Но спешу вас разочаровать: мои способности и власть, как выразился классик, были сильно преувеличены. Скажу вам по секрету: я не вмешиваюсь в дела людей уже почитай как пару тысяч лет. Другими словами – во всём, что успели натворить люди за это время, моей вины нет. В настоящее время в моей власти лишь одно царство – царство снов, а именно кошмаров. Но и здесь я не всесилен: я могу лишь нащупать осознанный или неосознанный страх человека и раскрыть этот страх ему во всей красе. Но чем дальше шагает наш мир в сторону прогресса, тем скучнее и мельче становятся страхи людей. Вы думаете, мне очень интересно наблюдать, как человек в своем кошмаре боится просрочить кредиты? Или если самый страшный кошмар человека – царапина на его любимой машине? Признаться, меня это очень удручает: совершенно никакого простора для творчества, хочется бросить все и сидеть сложа руки, наблюдая, как катится в пропасть безумия этот мир. И, наконец, самое главное: сейчас на планете бесчисленное множество людей, а с каждым днём их становится всё больше. У меня просто не хватает времени на всех! Поэтому я и пришёл просить вашей помощи.

– Да уж, мне и сказать нечего… А как я, обычный человек, могу вам помочь? Я же всего лишь больной старик, который снимает страшные фильмы для подростков!

– О, вы не понимаете! Именно в этом ваша сила! В отличие от меня, люди вроде вас могут показать человеку не только его собственные страхи, но и чужие, абсолютно не ограниченные фантазией и здравым смыслом! В этом плане власть людей над кошмарами даже больше моей. Ну что, согласны?

– Предложение, конечно, заманчивое… Но у меня, как и у вас, творческий запас и фантазия со временем истощились. Боюсь, что у меня попросту не хватит вдохновения, чтобы сотворить нечто стоящее.

– И всё же, не хотели бы вы попробовать? Я обещаю вам безграничную власть над кошмаром, и любой ваш замысел, даже самый безумный и невероятный, сможет быть воплощён! Я уверен, что это оживит вашу тягу к творчеству. И более того, я предлагаю вам выгодную сделку – не могу же я просить вас о чём-то безвозмездно. Просто не умею!

– Допустим. И какие же условия сделки?

– Всё очень просто: вы помогаете мне создавать кошмары для людей, а я даю вам абсолютную свободу, о которой вы и не смели мечтать, освобожу вас от болезни и боли, что не даёт вам покоя. Поверьте, это тоже в моих силах.

Я задумался. А чего я, собственно, потеряю? Ведь я любил, безумно любил свою работу, и мне страстно хотелось бы вновь окунуться с головой во всепоглощающее творчество, где я один на один со своей фантазией сочиняю леденящие кровь ужасы.

– Хорошо, я согласен! Что мне нужно для этого сделать? Когда я смогу приступить к работе?

– Вот это настрой! – Саммерс улыбнулся. – Но советую пока не спешить: прежде чем заниматься людьми, вам предстоит пройти что-то вроде вступительного экзамена.

– Экзамена? Какого экзамена?

– Все очень просто, – вновь улыбнулся Джек. – Для начала вам придётся стать режиссером моего кошмара.

В огромном кинозале было множество людей, причём публика была совершенно разношёрстной, как если бы в одном месте собрали представителей всех эпох – настолько различались их облик и поведение. Но я успел поймать себя на мысли, что многие лица из этой публики мне смутно знакомы, словно я где-то видел их раньше. И с некоторым холодком внутри себя понял, что некоторых из них я знаю совершенно определённым образом, но не думал, что мне доведётся увидеть их лично. Хотя, чем чёрт не шутит, подумал я и усмехнулся правдивости мысли. Джек Саммерс сидел слева от меня, ободряюще похлопывая по плечу:

– Не переживайте, дружище! Я уверен, что вы отлично справились со своей задачей! В любом случае решение буду принимать не только я, но и все сидящие здесь, так как все они – мои помощники, такие же режиссёры кошмаров, как и вы! Думаю, многих здесь вы уже узнали: если оглянетесь, то через три сиденья от вас увидите маэстро Говарда Лавкрафта. Если повернётесь направо, то увидите на самом краю нашего ряда милую даму в чёрном. Это Мэри Шелли! Она почему-то всегда садится с краю, на одно и то же место. А взгляните на первый ряд, видите двух беседующих джентльменов? Это же самые что ни на есть настоящие Альфред Хичкок и Франц Кафка! Не анекдот ли? А прямо за ними сидят По, Достоевский и даже старина Фрейд. Мои любимчики! И это лишь малая часть моей команды, понимаете?.. Ах, – зевнув, протянул Джек. – кажется, начинается.

Свет в кинозале медленно погас, невероятно огромных размеров экран озарился светом. Признаться, я волновался куда сильнее, чем на премьере своего первого фильма, но, думал я, оно того стоит. Оглянувшись на Джека Саммерса, я увидел, что тот заснул и тихонько похрапывает.

Между тем на экране происходили невообразимое вещи: беспредельные небесные глади, полчища огромных, сияющих крылатых существ, среди которых одно выделялось размерами и светом так, что было больно глазам. Происходила великая битва – ослепительно блистающий великан вел в бой группу собратьев, причём силы противников их явно превосходили, постепенно тесня войско великана вниз. Я бросал косые взгляды на спящего соседа и замечал, что с каждым ударом по войску великана Джек подрагивал. То, что происходило на экране, явно не походило на кошмар и не вызывало ужаса, и среди сидящих в зале послышался неодобрительный шепот. Ничего, подумал я, тем эффектнее будет задуманная мною кульминация. Ведь каждый имеет свой страх, даже тот, кто внушает страх другим; главное – суметь найти эту самую болевую точку и надавить на неё как можно сильнее.

«Вот оно», – подумал я, – «Сейчас начнётся».

Я устремил взор на экран. Бесчисленное множество существ во главе с великаном были повержены, и теперь, казалось бы, с бесконечной высоты вниз падали сияющие тела, словно тысячи, миллионы метеоритов бомбардировали поверхность планеты. Между тем падение их продолжалось, будто не было ему конца и края. Джек Саммерс, чья рука всё еще покоилась на моем плече, вздрогнул и сжал моё плечо с такой силой, что я чуть не закричал. Крупный план переместился на предводителя поверженного войска, и можно было различить черты его красивого лица, искажённого ужасом, ненавистью и болью. Он кричал, но страшный свист ветра, рождённый стремительным полётом вниз, начисто заглушал крик. Вдруг к свисту ветра начал прибавляться нарастающий низкий гул, с каждым мгновением становившийся всё громче и громче. В кинозале почувствовался явственный запах серы. Ну же, подумал я, должно получиться, это точно оно! Ракурс плавно переместился на бесконечную пропасть, в которую падали побеждённые существа. В кромешной темноте вдруг стало различимо крошечное пятно света. По мере приближения к нему запах серы становился все отчётливей, а само пятно стало огромным озером, охваченным огнем; гигантские языки пламени лизали стены огромной пропасти. Кто-то из летящих вниз уже пропал в пламени. Кадр вновь переместился на великана. Его лицо, очень похожее на лицо такого неприметного Джека Саммерса, исказилось от ужаса, ведь он уже почти достиг дна этой пропасти. Сквозь ставший уже невыносимым рев и свист ветра можно было различить его крик, который едва прорывался сквозь плотную завесу шума. И вот когда он уже с огромной скоростью должен был врезаться в поверхность озера, его оглушительный крик перекрыл шум и заслонил собой все остальные звуки…

– А-а-а-а-а-а!!! – Джек Саммерс с истошным воплем вскочил с места и начал аплодировать. – Браво! Браво! Невероятно! Гениально! Это шедевр!

В кинозале зажёгся свет. Джек бросился пожимать мне руку, лихорадочно её потряхивая:

– Дружище, я в восторге! Давненько я так не пугался. Эй, все, подходите сюда!

Бурлящий поток людей вынес меня из кинозала в просторный холл. Обступив меня со всех сторон, разношёрстная толпа начала осыпать меня поздравлениями, рукопожатиями и дружескими похлопываниями по плечу:

– Здорово!

– Высший класс!

– Как сумели нагнать нужную атмосферу!

– А я ведь собирался уходить, и тут такое…

Ошарашенно принимая поздравления от толпы признанных мастеров ужаса и знатоков человеческих страхов, я не заметил, как за моей спиной вновь возник Джек Саммерс. В руках его был лист бумаги.

– Друзья, внимание! Прошу минуточку внимания! Прежде чем предложить нашему другу контракт, хочу узнать ваше мнение, дорогие коллеги! Скажите, достоин ли он стать частью нашей дружной команды?

– Да-а-а-а! – оглушающе пророкотала толпа.

– Решено единогласно! Хотя скажу по секрету, – уже на ухо прошептал мне Джек. – Все они в свое время показывали мне точь-в-точь такое же кино, как и вы, отличается только исполнение. Но, как видите, каждый раз это срабатывает, чёрт подери! Итак! Вы блестяще справились со вступительным испытанием, а потому я предлагаю вам контракт. Те же условия, что я предлагал вам ранее: вы работаете на меня, а я даю вам абсолютную свободу, в том числе и в творчестве.

Я бегло прочитал текст договора, не нашёл там никаких явных противоречий – все, о чем говорил Саммерс, было там. Мою душу щекотало уже давно не испытываемое предвкушение, как будто перед рисковой, но стоящей усилий авантюрой.

– Что ж, я согласен работать на вас.

– Вы слышали?! Наша команда пополнилась ещё одним мастером кошмаров! Держите ручку, дружище, осталось всего лишь подписать контракт.

Он протянул мне старинное золотое перо, и рука сразу ощутила его приятную тяжесть. Поставив рядом с размашистой подписью Джека дату – 29 августа 2015 года – я расписался и разборчиво написал рядом расшифровку подписи: «Уэс Крэйвен». Окружившая меня толпа радостно взревела, и опять на меня посыпались многочисленные поздравления.

– Не стесняйтесь, друзья, радуйтесь! Устроим же праздник в честь события! – обратился к бушующей толпе Саммерс. Радостным взглядом я окинул все эти лица – признанные мастера своего дела, знающие все потаённые людские страхи, играющие в кошки-мышки с человеческим разумом, на струнах души умеющие сыграть неповторимую симфонию ужаса и отчаяния. Я понял, что испытываю радость и гордость от того, что просто стою рядом с ними, уже ставшими легендами.

Отдав бумагу Джеку, я спросил его:

– А когда же мне приступать к работе?

– С завтрашнего дня, – улыбнулся Джек. – С завтрашнего дня, дружище. Позвольте мне ещё раз поздравить вас.

Джек Саммерс протянул мне руку, и я с удовольствием ответил ему крепким рукопожатием.

Реализм

Крылья бабочки

Автор: Екатерина Иванова

Они вроде как лучшие друзья, и этого не должно происходить.

Они вроде как лучшие друзья, и всё и без того сложно. Сложно настолько, что она и сама не способна разобрать, что там, в плетёном лабиринте собственных мыслей, чувств и эмоций. Что там, в плетёном лабиринте, дружба-недружба. Да и кто кинет тот самый камень?

Наверняка ясно только одно.

Этого всего определённо не должно происходить.

Сложно сказать, как правильно истолковать «всего». Вероятно, в буквальном смысле всеобъемлемости. Всепроникаемости. Всезадеваемости. Всесвязу…

Этого не должно происходить. Всего.

Да только это происходит.

Это так глупо, что хочется смеяться, потом немного поплакать, так, пару дней – и, наверное, ещё чуть-чуть посмеяться. Она вполне может слышать это издевательски-шутливое «ой, ну мы же говори-и-или» – это не переставая звучит в голове, отбивается от стенок черепа, нарастая и переливаясь миллионами, миллиардами голосов на всевозможные тональности и акценты.

Как же она ненавидит эти голоса. Ненавидит взгляды и перешёптывания.

Всем почему-то как-то внезапно не плевать.

Но больше всего ненавидит это сладостно-тянущее чувство в желудке. Бабочки. Да только они явно проникли и в голову, так, для расширения ареала обитания, заразив там всё личинками бестолковости.

Им то – беззаботно порхать в желудке; а ей – справляться со всем тем бардаком, который внезапно свалился на голову.

Внезапно. Ха.

Ха-ха.

Ха-ха-ха.

Этого не должно было происходить – но в то же время это было настолько очевидно. Единственный вопрос: как этого не случилось раньше?

И ещё один: заметил ли?

Так-то он всё замечает. Замечает спутанные волосы и синяки под глазами, замечает свежие царапины на щеке – иногда она отшучивается, иногда просто молчит, всё зависит от суммарного количества ссадин на теле – замечает он и мелкие ужимки, нервные движения, бегающий взгляд. Он не может не заметить румянца на щеках, не заметить, как она сглатывает или как смотрит на него всё то время, когда он пытается – совершенно тщетно – объяснить что-то из тригонометрии.

Она и без того знает о синусах. Знает и о том, как складывать тот с косинусом – да только вот у неё самой что-то ничего не складывается.

Она думает о том, что в один прекрасный день учебники полетят в сторону, одежда тоже могла бы – да только нет, никогда, под ней – ожоги и рубцы, а под кожей – душа в шрамах – и видеть такое – врагу не пожелаешь. Да только они одинаковые.

У неё ожоги под грудью от раскалённой сковороды. У него – шрамы на запястьях от лезвий.

Они разбиты и потеряны, как двое безнадёжно больных льнут друг к другу, потому что больше не к кому. Потому что другого выхода и нет. Потому что каждый притворяется здоровым, потому что каждый молчит о метастазах, что начинаются в тонких шрамах на плечах – и ползут дальше, изъедая внутренности, изъедая саму надежду на жизнь, изъедая веру в то, чтоОднажды…

Просто. Однажды.

Да только у неё – бабочки в желудке, где уже два дня плещется пустота и желудочный сок. У него там урчит от голода, а бабочки живут разве что в пустом кошельке.

У неё – сердечки на полях тетрадей. У него – списки лекарств для матери.

Сердечки и бабочки. Это её тянет и топит одновременно. А что не даёт утонуть ему?

Иногда она ловит на себе Взгляд. И тогда вся эта стая насекомых приходит в хаос, мечется по телу, от чего кожа покрывается мурашками, а собственный взгляд соловеет, словно при похмелье. Ей не нужно пить, достаточно звёздной пыльцы с крыльев – и всё, что способно выдать сознание в этот момент – табличку «закрыто на реконструкцию». Тело – глупую, нелепейшую из улыбок, которую видел свет.

Она и сама не знает, ждёт ли вообще это Однажды. Не знает, где проходит граница дружба-недружба.

Что знает наверняка – если она протянет руку, за неё возьмутся. Что нельзя покупать мороженое с лактозой, но можно – ежевичный джем, что у неё скоро будет кружка с динозаврами взамен разбитой, что он хранит целую пачку её детских рисунков и не перешивает неумелые заплатки на куртке с контрастно-оранжевыми нитками.

Возможно, он и не замечает. Скрывать вещи – это что-то вроде её фишки.

И если она способна контролировать самую мощную силу во Вселенной, которая столь страшна и одновременно столь притягательна, что о ней слагают легенды, что ей поют оды, и она сквозит в каждом жесте любого живого существа – то вполне способна и дальше лгать о том, что творится дома.

А ещё обложки его самых дешёвых тетрадей, где прячутся косинусы и синусы (у них-то всё отлично, счастливцы), – сплошь заклеены этими непутёвыми бабочками, цветочками, покрыты блёстками и украшены завитушками. Она лично выводила каждую. Возможно, у него просто нет денег на новые.

А возможно, она тоже чего-то не замечает. Может, замечает слишком многое.

Однажды может наступить и через двадцать три секунды. А может и не случиться никогда. Да только она почти уже подружилась с бабочками и вполне не прочь подождать ещё немного.

Как я снимал дом у стэндапера

Автор: Владимир Дивинский

Эту личность я придумал сегодня ночью. Проснулся от того, что нога затекла, придумал на почве внезапного голода. Хорошая личность. Сюжет я, пожалуй, запишу.

***

Я остановился на перекрёстке двух дорог. Вроде не кусается. Но нужно было двигаться дальше, перекрёстки это любят.

Прекрасный город – Сочи. Но не для высших жизненных идеалов – дома и работы. Вот прям никак.

Идёшь на работу – через час сидишь как ни в чём не бывало на набережной и слушаешь прибой. Красиво же! Но опоздал…

Идёшь домой – ну что за оказия! Проехал с какими-то личностями на семь остановок дальше. Расстояние между остановками в Сочи – примерно по семь километров. Ого!

Домой ехать неохота, да и дом-то воображаемый, поскольку нет работы. Вот и спишь в пустом номере санатория, в котором тебя бросили. Их тут много, поэтому такие ночёвки практикуются и не пресекаются даже.

В общем, классическая песня – зря от родителей уехал.

Под ноги упал арбуз. Как же не поскользнуться?

Встаю. Перед носом – объявление:

«Сдаю дом уставшим и неприкаянным. Оплата – по беседе за ночь»

Рай на Земле!

***

Здоровенный покосившийся дом с относительным, как Вселенная, ремонтом. При этом – миниатюрнейший за счёт огромного количества хлама двор.

Две ванны, к которым подтащили и привязали водяную горку. Ванны наполнены водой.

Клумбы, на которых стоят конструкции, наспех сваренные из чего попало.

В беседке, почти упавшей – мольберты, перепачканные растворителем, чем-то вроде бензина и краски. А также растянутые на гвоздях огромные плакаты с неузнаваемыми лицами.

Дом – ну…

Сарай, заросший виноградом. Вот и всё. На куске бетона – Че Гевара, нарисованный баллончиком.

Ну, и он стоит тут же.

– Ты устал?

– Ага.

– Ты неприкаян?

– Как бог после пьянки.

– На тайной вечере было ненастоящее вино. Проходи.

– Бог всем врал, я знал.

– Он продолжает это делать, его пути неисповедимы.

– Ты священник?

– Не-а. Комедиант.

– Почти то же самое, только по другую сторону баррикад.

Звали его Евграфо. Да. И он выступал в каких-то подвалах с социально-значимыми юморесками, играл джаз, рисовал авангард, рисовал граффити, шил друзьям одежду и гнал самогон. А также проповедовал теорию о необходимости человеческой свободы.

Был он красив, начиная с глаз, заканчивая пятками, по-хорошему злой, саркастичный и открытый, с искрами в ноздрях, задирающихся кверху. Он курил дешёвый электронный испаритель, который пах нефтью. А нефтью пахнет вечность, это все знают.

– Где ты взял глицерин с запахом нефти?

– В Баку.

Я жил у него месяца три. Это вовсе не значит, что я перестал ночевать в пустых номерах отелей бесплатно по ночам. Я просто стал наполнять это время разными действиями. В этих номерах мы читали вслух стихи. Дрались подушками. Спорили о православии, моих новых литературных попытках, Канте и вышивании Кантом библейских текстов. Нас боялись выгонять, мы казались умными, готовыми ко всему и опасными.

В нашем доме всё время были какие-то люди.

Однажды я увидел сидящего в ванне человека. Он был в рубахе, украшенной цветами, с длинной, непричесанной гривой и бородкой. О чём-то остальном судить не могу, вода в ванне была мутной из-за водорослей.

– Здравствуйте – сказал я.

– Где Евграфо? – был ответ-вопрос.

– Он сейчас придёт с ящиком клубничного мороженого и тремя прекрасными женщинами из местного джаз-клуба.

– Отлично.

– Вы искали его?

– Именно. Видите ли, в такой ванне утопившийся его комплекции легко поместится…

Вот так живёшь, а потом в твоём бытии появляется битник Вася.

Всё мороженое мы сгрузили в огромную круглую чашу с неработающим джакузи, в центр поставили кактус, легли рядом и принялись есть. Мы смотрели новости, сочиняли по ним анекдоты, и девушка с тусклыми синими волосами тихонько целовала меня в ухо.

– Зачем это всё?

– Что?

– Есть как древние римляне, обнимать женщин, которых обняли тысячи мужчин до тебя?

– Моя жизнь ничем не отличается по объёму смысловой нагрузки от жизни других. Сам подумай.

– Или за компом в офисе, или на полу рядом с ванной мороженого?

– Примерно. Можно ещё петь, устраивать весёлые революции, гомерически хохотать и целовать Еву. Да, Ева?

– Еще ты можешь прыгнуть из окна и посмотреть, что получится, – сказала раздраженная Ева с аллергией на лактозу и клубнику.

– Мне будет интересно слишком малое количество времени. Извини.

– А чем мы отличаемся от всех раздолбаев до нас?

– Не знаю. Они все такие разные, но все такие одинаковые. И нас это тоже касается. Мы не выбиваемся из системы.

– Может, начнем войну?

– А почему нет?

Вот так вот и приходит в этот мир революция. Он, оказывается, играл на барабанах. Я, оказывается, на гитаре. Мы выбрались на крышу. Мы кинули несколько презервативов с краской в соседний двор, прямо в огромный плакат предвыборной кампании. Потом мы стали петь «Интернационал». И только тогда я понял, насколько это было скучно.

Серьезно. Быть идиотом спокойно. Быть наполовину интеллигентом, на пару процентов творцом и на всё остальное – идиотом – приятно. Знаю по себе. Быть скептиком приятно. А бунтарей действительно мало, и они действительно все одинаковые. Мы до сих пор ничего не придумали. Потому что сами люди не меняются, их больше нечем провоцировать. Это охренеть скучно!

Наркотики стали скучными после распада NIRVANA. Алкоголь надоел, когда ему посвятили все русские комедии. Сигареты всё ещё имеют какой-то романтичный оттенок из двадцатых, но всё равно не прёт. Начинающие скучать люди заливают нефть в электронные испарители и кидаются с горы.

Панки плюют на всё и идут искать работу, потом покупают «тройку» и сводят татуировки, поскольку было интересно только поначалу и по молодости. Молодое поколение обязано быть бунтарями… Да. Иначе они не смогут жить дальше. Им надо вовремя отодвинуть от себя поток информации, а через какое-то время снова в него нырнуть, так надо. Чтобы было проще, бунт становится частью потока, и вот уже из ада орут модники и околофутбольщики…

Но когда-то ребята из Омска играли на лестнице научного института, понимая – это что-то новое. Но когда-то ливерпульская банда сколотила группу и поехала в Лондон, думая – всё-таки новизна. Вдруг?

И сейчас всё-таки с умирающей надеждой в голосе травит шутки про вождей мой сочинский комедиант, гомерист… Черт его разберет.

Авось не растворимся в потоке информации, потребления и существования, как он.

Ему суждено раствориться. Он же всё-таки мой сон.

И повод для размышлений.

НО КОГДА-ТО МЫ НОСИЛИ ЖИЛЕТКИ.

Извините, хотелось закончить, как Довлатов.

Шестнадцатый

Автор: Саша Расков

Капли послеобеденного дождя мягко ложились на соседский подоконник, наполняя комнату приятным звуком. Прошло около тридцати минут с момента, когда мы в порыве обжигающей страсти скинули одежду, а наши тела предались плотским утехам. Помню, как она лежала на боку, её хрупкий пальчик рисовал осьминога на моей груди. А я, пребывая в состоянии эйфории, тупо пялился в потолок, размышляя о том, чему посвятить вечер.

– О чём думаешь? Тебе не понравилось?

Мне понравилось. Даже очень.

– С чего ты взяла? – удивился я. – По мне, так было здорово.

– А вдруг? – улыбнулась она. – Ольга, моя подружка, рассказывала про бывшего парня, который уверял, что ему нравится. А оказалось – нет.

– Странно… может, у неё не было рта?

– Саш! Я серьёзно!

– Я тоже.

Улыбка превратилась в недоумение с нотами будущего протеста.

– Фу-у! Что ты говоришь?! Вообще-то, это не обязательно!

– Тихо, тихо! Я пошутил.

– Все вы так… шутите.

– Ладно, закрыли, – массируя её бедро, сгладил я. – Кофе будешь?

– Не откажусь.

Предприняв некоторые усилия, я перекатился на край постели. На ковре беспорядочно валялись шмотки, помятые сигареты, разряженный айфон и гелевая ручка. Не вдаваясь в подробности относительно последней, я нащупал джинсы, энергично натянул их до пупка. Чего только не сделаешь ради девчонки. Особенно ради красивой.

На кухне было холодно. Растерев ладонью плечо, я сначала хорошенько обдумал, а уже потом распахнул верхний ящик. Маленькая баночка, принесённая Антоном накануне, была на месте. Кофейного топлива хватало ровно на две чашки, что весьма порадовало. Ловким движением руки я приподнял язычок чайника, повернулся к телевизору.

– А ты шустрый! – Она зашла на кухню. Её точёная фигурка скрывалась за толстым слоем одеяла. Со стороны выглядело потрясно. Ох, как потрясно!

«Опыт», – пришло на ум. Но я промолчал.

– После кофе… повторим?

На всю квартиру раздались фанфары какой-то третьесортной передачи с идиотским названием «Про это». На экране появился седовласый мужчина в стильных солнцезащитных очках, который неспешно гулял по Москве. Оглядываясь на проходящих девушек, он всем своим видом показывал решимость выдать что-то умное. Когда заставка подошла к концу, плейбой покрутил задом у киоска и наконец-то открыл шоу.

Есть мнение, будто человек по своей природе не может быть моногамным. Ведь если посмотреть, даже на уровне животных моногамностью могут похвастаться лишь белые лебеди, волки и пингвины.

– И чёрные грифы, – дополнил я.

– Грифы?

– Птицы такие. Они живут парами. Если партнёр изменяет – это вызывает гнев стаи.

– Ого! Откуда ты это знаешь?

– Помню со школы, – прилично хлебнул я. – Наш биолог был помешан на пернатых. Каждый урок твердил про образ жизни, питание и… прочую лабуду.

Чтобы понять, насколько верны современные мужчины, мы пригласили десятерых представителей. Каждый из них – личность, имеющая свой статус, вид деятельности и, конечно же, семейное положение.

Поставив чашку на стол, я прикинул силы по организации обеда для двадцатилетней Киры. Несмотря на любовь к телевидению, она меня привлекала. Скажу больше: я уже мозговал о том, чтобы познакомить её с мамой.

– Есть будешь? – вежливо поинтересовался я. – Могу сварганить яичницу.

– Подожди… сейчас будет интересно.

На фоне студийного полотна возник тридцатилетний самец, одетый в безразмерный свитер и торчащую из-под него рубашку. Как правило, такой видок имеют мужики, выросшие под чутким контролем. Естественно, мамочек.

«У меня была девушка. Мы прожили почти два года. Хотели пожениться. Но как-то раз я спросил: какой я по счёту? В плане секса. Она призналась, что тридцатый. В общем, мы расстались».

– Ха! – не удержался я. – Во даёт!

– Чего даёт? – покосилась Кира.

– Забавная история! Разве нет?

– Нисколько.

Разговор иссяк. Надо было что-то придумать.

– Кир, поделись: а какой я по счёту?

Кира поменялась в лице. Не будь мы дома, я бы предположил, что к её пятке провели высоковольтный кабель.

– В смысле?

– В прямом. Какой я у тебя? По счёту?

Взяв с вытяжки пульт, она молниеносно погасила экран. Кажется, я попал в яблочко. Оставалось лишь надавить.

– Ну и? – настаивал я. – Чего напряглась?

– Ничего… просто… это важно?

– Расслабься, все мы люди.

– Шестнадцатый, – промямлила Кира. – Доволен?

– Шестнадцатый?! – от ярости воскликнул я. – Как? Как это возможно? Не понимаю! Тебе же всего двадцать!

– Да пошёл ты! Ты не судья! Ясно?!

Следующие пятнадцать минут больше напоминали развязку сериала, нежели сцену из провинциальной жизни. Собрав барахло, она с криками выбежала в подъезд. Мне хотелось остановить её, прижать к себе, соврав, что вскрывшийся факт не имел значения. Но я не мог. Злость, досада и разочарование обуздали душу, сковав позывы к геройству.

Твою мать, я был шестнадцатый. Шестнадцатый!

Ближе к ужину я успокоился. Кира, как представитель современного общества, где нет правил и порядков, заслуживала прощения. Сняв с зарядки мобильник, я нашёл её контакт, большим пальцем набрал: «Восьмая».

Ответа не получил. Всё было кончено.

Дыши

Автор: Тимур Малхозов

В детстве болезнь кажется крутой. Все вокруг о тебе заботятся. В школе ребята считают тебя классным и даже завидуют. Девчонки восхищаются твоей стойкостью и немного жалеют. За тебя всегда волнуются родители, и ты не ощущаешь себя одиноким. Мама и папа чувствуют вину и готовы сделать всё, что угодно, лишь бы их маленькому сынишке стало лучше. Они делают всё, чтобы ты был обычным здоровым ребёнком, занимался спортом, гулял с друзьями, не задыхался в припадках. Они хотят для тебя только лучшего, мечтают, что ты вылечишься, поступишь в университет и закончишь его с отличием. Родители готовы прыгать день и ночь вокруг тебя, лишь бы стало лучше, ты нашёл престижную работу и жил отличной жизнью.

– Дыши! – говорит Кэтрин и даёт мне ингалятор. Я вдыхаю его и закрываю глаза. Жду, пока препарат расширит бронхи, и я смогу дышать.

Поначалу это действительно кажется крутым. Маленький мальчик каждый раз на волосок от смерти, и каждый раз он побеждает. Я могу сам решать, идти ли мне в школу. Стоит только сказать маме, что мне тяжело дышать, как у меня уже полноценный выходной с телевизором и печеньем. Я не хожу на физкультуру, могу спокойно отпроситься с занятий или не делать домашнее задание. В бронхиальной астме есть плюсы. Тебя считают крутым одноклассники, ты пользуешься успехом у девчонок. Стоит только достать ингалятор… О да, девчонкам нравятся ингаляторы. Ещё им нравятся маленькие котята, милые щенки и слабые мальчики, о которых можно позаботиться. Поиграть в дочки-матери. Говоришь, как тебе тяжело, что ты мог умереть, как вокруг тебя уже куча заботливых одноклассниц.

– Дыши, мой милый! Вот так, – говорит Кэтрин.

Тебе нравится быть милым больным мальчиком месяц. Тебе нравится, когда о тебе переживают полгода. Ты наслаждаешься заботой со стороны родных год. Однако к двум годам, трём, пяти… Рано или поздно это начинает надоедать. Ты инвалид, который не способен самостоятельно посрать без помощи сиделки. Калека, который не может нормально передвигаться. Беззубый старик, жующий мокрый хлеб. В какой-то момент ты понимаешь, что не хочешь всю жизнь провести с сиделкой и рассасывать кусок мякиша. Ты осознаешь, что для того, чтобы чего-то добиться, тебе необходимо хотя бы научиться дышать. В этот момент ты взрослеешь.

– Давай ещё раз! – умоляет Кэтрин со слезами на глазах и снова сует мне в рот ингалятор. Что-то идёт не так.

Я познакомился с Кэтрин на одном из школьных вечеров. Все танцевали и веселились кроме нас двоих. Я – потому что не мог, она – потому что была фотографом на этом вечере. Кэтрин сидела и просматривала кадры на фотоаппарате, а затем поймала мой взгляд и предложила посмотреть фотографии вместе. Она выглядела прекрасно даже в джинсах и футболке. Её зеленые, как изумруд, глаза светились в тускло освещённом зале. Так и хотелось утонуть в её длинных каштановых волосах. Я смущённо согласился, и мы вместе смотрели, как веселятся наши одноклассники в маленьком экране. Пролистав кадры этого вечера, она показала другие свои работы: городские пейзажи, птицы, деревья, горы и простые люди на улицах. В этих фотографиях было что-то живое. Кэтрин переносила настроение людей, запах свежескошенной травы, пение птиц. Нам обоим нравилось наблюдать за природой и людьми, но ей удавалось запечатлеть на долгие годы эти мгновения, которыми можно было наслаждаться каждый день. Просматривая эти фотографии с ней, я ощутил то, чего никогда не испытывал, – покой и ровное дыхание. Фотографии кончились, а мы продолжили болтать о природе, о музыке, о кино и птицах. Мы болтали о настоящем и будущем. Это было так волшебно, что на секунду я забыл об ингаляторе. Мне даже не пришлось доставать его при ней, чтобы её впечатлить. Мне не приходилось быть больным рядом с ней, о котором надо заботиться. Я впервые почувствовал себя обычным здоровым мальчиком, как и все ребята. Этим Кэтрин и отличалась от девчонок вокруг.

Целыми днями мы болтали, делали уроки, смотрели фильмы и слушали музыку. Большего я дать ей не мог. Мы не катались на велосипедах, не устраивали походов, не играли на улице, как другие ребята. Даже простая прогулка в парке для меня была проблемой. Кэтрин уверяла, что всё в порядке, но я знал, что это не так.

– Дыши же, милый мой! – повторяет Кэтрин, а из её глаз текут слёзы. – Хватит меня разыгрывать!

В какой-то момент тебе становится противна жизнь маленького больного астматика. Тебе становится стыдно перед родителями за слабость и беспомощность. Ты ненавидишь себя за то, что ничего не можешь дать своей девушке. В какой-то момент ты становишься немного умнее и смелее. Астма – это не та болезнь, которую можно легко вылечить, но будучи подростком, ты уверен, что сможешь этого добиться.

Я валяюсь на влажной песчаной дорожке в парке и продолжаю задыхаться. Кэтрин плачет и снова суёт мне в рот ингалятор, а нас окружают люди.

На одном из сайтов я нахожу одну интересную статью. В ней парень пишет, что любую болезнь можно излечить силой нашего мозга. Автор обещает лечение от всех болезней. «Важно лишь поверить в себя!» – большими красными буквами написано в центре страницы. Я нахожу лечение от бронхиальной астмы и кликаю на иконку. Здесь продают ингалятор, точь-в-точь как мой, только гораздо дешевле. Автор пишет, что препарат содержит малое количество лекарственных веществ. Пишет, что организм сам способен выработать необходимое антитела, которые смогут победить болезнь. «Стоит лишь поверить!» – гласит надпись в центре страницы. Автор приводит сотни доводов и аргументов, я начинаю верить, оформляю заказ и через два дня получаю спасение.

– Дыши же ты! Ну что такое? – плачет Кэтрин. Люди охают, пока я корчусь от нехватки кислорода. Кто-то вызывает скорую помощь.

Когда случается припадок, ты думаешь лишь о том, как сделать один глоток воздуха. Ты не думаешь о бедных родителях, любимой девушке, уроках или будущем. Ты не думаешь о будущей профессии, о престижном доме и красивой машине. Единственное твоё желание – один маленький глоток воздуха.

Я заменяю свой ингалятор на новый и представляю, как наладится жизнь. Родители обрадуются, когда узнают, что я вылечил недуг самостоятельно. Мы с Кэтрин сможем полноценно проводить время вместе, а я перестану быть жалким инвалидом. Я мечтаю о крутой жизни в будущем с Кэтрин и иду к ней на нашу первую прогулку в парке.

Но иногда наши мечты не совпадают с реальностью. И вот я, жалкий астматик, валяюсь весь грязный на песчаной дорожке в парке. Моя Кэтрин плачет и суёт в сотый раз этот бесполезный ингалятор, силы моей веры оказывается недостаточно. Люди окружают нас и пытаются помочь. Мои вены на шее набухли, лицо покраснело и вспотело, рубашка вся в грязи, а свидание испорчено. Но знаете, меня это никак не волнует. Мне становится так одиноко, ощущаю себя никому не нужным маленьким мальчиком, которому уже никто не поможет. И плевать мне и на успех, и на счастливую жизнь, и на красивую машину. Всё, о чём я мечтаю, – сделать один маленький глоток воздуха. А о чём мечтаете вы?

Чемодан

Автор: Полина Мельник

Вставив ключ в замочную скважину офиса, я посмотрела на экран мобильного – почти десять.

«Чёрт бы побрал эту работу!» – злилась я, а проклятый ключ, как всегда, заедал.

Приложив усилие, я вновь протолкнула его в скважину – наконец, раздался щелчок.

Я подобрала с пола чемодан с оставшимися непронумерованными образцами – пришлось взять работу на дом.

– И зачем мне это всё? – возмущалась я, волоча тяжелую сумку. – Ей богу! Работать приходится адски, чтобы только задержаться в этом городе и что-то есть.

Иван Фёдорович в обед предупредил, что поставщик опоздает на встречу, – сразу стало ясно, домой приползу ночью. Опоздал он, видите ли! Свинья.

Лямка сумки нещадно врезалось в плечо, пришлось сделать остановку и сменить руку.

– Дура я, дура, и папа мой такой же, – думала я, вспоминая вечные мозоли на руках заводского трудяги-отца.

По улочкам в пятничный вечер гуляли парочки.

– Кому сейчас нужна эта честность? Никому. Начальник мой вон только пользуется, – размышляла я. – Сейчас можно жить гораздо проще.

Навстречу, подтверждая мои догадки, проплыла парочка хорошо одетых девушек на высоченных каблуках, весело щебеча и завлекая прохожих сладким ароматом духов.

– И почему не могу как они? – размышляла я. – Но нет же, не могу. Хорошо хоть сегодня каблуки не напялила, – с радостью подумала я, проводив девушек на шпильках взглядом. – И как они так быстро ходят? Инопланетянки.

Остановившись, поставила на тротуар свою тяжёлую ношу и, немного отдохнув, переместила на другое плечо.

Впереди оставался ресторан, скверик и наконец – святейшая моя остановка! Рассматривая парковку возле ресторана, мимо которой волоклась к автобусу, я смотрела на машины. Целая выставка красоты: «Мерседес», «Лексус», «Бентли». Простые смертные тут редко ужинали.

– Мне бы хоть на «Ладу» собрать, насколько бы жить стало проще, – думала я, представляя, как еду на новенькой машине и ветер треплет волосы.

Правда, представилась совсем не «Лада».

– Марина? – услышала сзади мужской голос и не сразу поняла, что это меня.

– Да, – отозвалась я и остановилась.

Позади стоял сегодняшний знакомый – какой-то заместитель основного поставщика. Михаил Валерьевич? Далеко не молодой, но всё ещё бодрый мужчина.

– Вы с работы? – вежливо спросил он, подойдя ко мне.

– Да, – ответила я, непринуждённо улыбнувшись.

Кислой быть я не любила.

– В чемодане мои образцы? – спросил он, заметив на нём фирменный логотип.

– Ну да, – вновь улыбнулась я.

– Давайте вас подвезу, – вежливо предложил он и нажал кнопку на ключах – в ответ пикнула новенькая «Тесла».

– Спасибо, – согласилась я, – обычно на такое не соглашаюсь, но ваши образцы мне всё плечо отдавили.

– Тяжёлые, – согласился Михаил Валерьевич, открывая передо мной дверь машины.

Забравшись на заднее сидение, наконец, расслабила спину.

– Когда такой, как ты был, знаешь, с чего начинал? – спросил мужчина, усевшись за руль и не дождавшись ответа, продолжил: – Одежду из Турции в баулах возил, а жена торговала. Весёлое было время, – хохотнул он, – но и тяжёлое. Сколько тебе?

– Двадцать два.

– Молодая, а работаешь. Правильно идёшь, значит, – сказал Михаил Валерьевич, не отрываясь от дороги. – Куда тебя везти?

– На Малыгина, 27, это далековато, – немного смущённо ответила я.

– Знаю, где срезать, – улыбнулся мой собеседник. – А училась где?

– В нашем технологическом. Не окончила.

– Жаль, что бросила. Восстановиться не думаешь? – всё любопытствовал мой собеседник.

– Пока нет, – немного смутившись, ответила я.

Про деньги говорить совсем не хотелось.

– Денег не хватило, что ли? – он попал в точку.

– Да.

– Бывает. Но главное – иметь цель в жизни.

– Да, – согласилась я без всякого интереса – такие «мотивашки» валились на меня сотнями и давно не цепляли. Среди бесконечных трудовых дней за копейки я во многом разуверилась.

Мужчина включил музыку, и мы замолчали. Через пару минут свернули. Машина мягко нырнула в нужный переулок и остановилась.

– Ты из-за меня поздно идёшь, или это обычное дело у Федоровича? – неожиданно в лоб спросил мой собеседник.

– Нет, только иногда бывает, – соврала я.

– Выходи, образцы донесу. Они килограмм девять, женщинам такое лучше не носить, – сказал он, и я послушно вышла из машины.

Он поднёс сумку до самого подъезда и собирался уходить.

– Михаил Валерьевич, хочу перед вами извиниться, – сказала то, что скребло меня всю дорогу. – Я про вас гадость подумала, когда из-за вашего опоздания на работе засиделась, и этот чемодан тяжёлый тащила. Извините.

Мужчина внимательно посмотрел на меня.

– Я сразу понял, что так оно и было. Да и сам бы гадость подумал, и не одну, – усмехнулся он и, немного погодя, добавил, – Жена бизнес недавно открыла, ищет управляющую. Работы много, но на ВУЗ хватит. И на машину соберёшь через год-два. Мне такие люди как ты, ещё не попадались, – сказал Михаил Валерьевич и протянул визитку.

– Спасибо, – промямлила я, взяв лощёную карточку.

– Не затягивай с ответом, – сказал он и сел в машину.

– До свидания, – попрощалась я, все ещё стоя как истукан.

«Тесла» развернулась и уехала.

Я стояла, сжимая в руке красивую дорогую визитку, и думала об отце.

Мондиаль

Автор: Артём Косов

В толпе кто-то крикнул:

– Хэв фан тунайт!

Не знаю, кто. Да и не важно. Но я реагирую:

– Эс-кю-тю-па-да-сон! – куда-то в толпу. – Оу, виль!

Даже не для себя.

– Же-ле-манж, жи-ва, – говорит Ваня.

Через неделю Ваня уходит в армию. Я – через две. Это наша последняя вылазка, как называет это Ваня. А тут везде фанаты. Аргентина. Мексика. Германия. В футболе мы с Ваней не разбираемся, но любой поймёт, что такое ЧМ.

Вчера ехал в метро домой. Двое высоких и накаченных парней встали передо мной. И стали читать рэп. Что-то о солнце для всех, о счастье в мелочах, о лете в сандалиях. Сами были в спортивных кроссовках «Nike».

Наверное, дальше было интереснее. Я не стал слушать. Сделал громче «Hot Chip».

Могу же я слушать то, что мне хочется?

Короче, мондиаль всех активизировал. Все начали делать что-то непредсказуемое. Японцы молча убрали за собой мусор после матча. Уличные музыканты перестали петь «Батарейку». Мы с Ваней заговорили по-французски. Только неизвестно, о чём.

***

Так вот. Мы с Ваней гуляем. Парк Горького. Молодые девушки в коротких белых юбках и синих жилетах предлагают покататься на яхте.

Щёлк. Щёлк. Щёлк.

Звук фотоаппаратов здесь слышен чаще пения птиц.

Кто-то поёт хиты «The Beatles». Кто-то говорит по-немецки. Кто-то по-французски.

Кто-то просто подражает. Например, мы с Ваней:

– Ву-ле-зом-зе-тус-ле-мем!

– Мар(гх)чи-Мер(гх)чи.

– Да-то-мер(гх)си.

Перед нами остановились две девушки. Рыжие носки. Крашеные волосы. Очки без стёкол. Одна смотрит в телефон. Вторая:

– Так. Давай!

Первая, с кольцом в носу, поднимает глаза:

– Хэллоу. Кэн ай… – показывает на себя и подругу, – Кэн уи тэк э пикчер виз ю?

– Щёлк-щёлк! – добавила вторая по-русски.

Я замер. А Ваня:

– Уи, – будто ему надоело, но надо быть дружелюбным.

– Уи? – спрашиваю я.

– Же-суи-Янь-Янь.

ЩЁЛК. ЩЁЛК. ЩЁЛК.

– Ну, как я выгляжу? – спрашивает вторая. Она вцепилась в меня.

Мне хочется ответить:

– Лучше всех!

Но:

– У. Ту-ме-ва-МОР(гх).

Вспоминаю, что «mort» переводится как смерть. Это всё, что я могу вспомнить с занятий по французскому языку. Страшное слово. Очень нравится нашим «фанаткам».

– Оу. Он говорит что-то про любовь? – смеётся первая. Её рука не отпускает меня.

ЩЁЛК. ЩЁЛК. ЩЁЛК.

– А теперь со вторым! – фанатка отпускает меня и цапается за Ваню. А он за неё.

– У-не-жонж-жан-жо-ла-ви.

– Те-кие-р(гх)о.

Та-с-фотоаппаратом говорит:

– Интересно, что эти чуваки говорят. Может, обсуждают нас? Уроды.

Я нежно повторяю:

– У-р(гх)о-д-Ы? – с ударением на «Ы». – Же-не-ва-те-ме-ку-па-ле, – сам не знаю, о чём.

– Плиз! Лет-с-спик-он-инглиш!

Я пытаюсь вспомниться английский. Но в голове только ругательства.

SHEET. SHEET.SHEET.

Фанатка, вцепившаяся в Ваню, говорит:

– Да какая разница, о чём они говорят? Я просто хочу, чтобы Витя увидел! – и с улыбкой интернациональной гордости:

– Пусть ревнует. Сука такая!

И ещё:

– Я потом фотки посмотрю. Выберу самого красивого.

ЩЁЛК. ЩЁЛК. ЩЁЛК.

Что? Что? Что?

Вспоминаю ругательства на русском. Но Ваня смеётся. Он всегда понимает больше. Он знает, что нужно делать. Даже если ты притворяешься туристом.

«Главное – получай удовольствие» – сказал он мне как-то.

Сейчас он тоже говорит по-русски:

– Девушки. Мы – русские.

Фанатки сразу покраснели. А Ваня приобнял посильнее и отпустил.

– Что? – сказала Та-с-фотоаппаратом.

– Да пофиг! – не отпускает Ваню вторая, – Витя в футболе не понимает…

– Как и в девушках.

– …так что я всё устрою. Со мной вы – французы.

ЩЁЛК. ЩЁЛК. ЩЁЛК.

Девушки говорят:

– Гуд-бай ма френдс!

– Бай.

– А-р(гх)эвуар(гх)! – добавляю я.

Это наша последняя вылазка. Через неделю Ваня уходит в армию. Я – через две. Это неизбежно. Или мы просто хоть что-то хотим сделать правильно. Только вариант самый дикий. Мировой, как сказал кто-то из моих знакомых.

Конечно, мы беспокоимся. Но это лишнее. Поэтому, мы чаще стараемся говорить о чём-то другом. Говорить на псевдофранцузском:

– Тю-р(гх)эсон.

– Эс-кю-тчу-дю-сон. Уи.

– Я-ви-да-шэ-бьян-муо!

Кстати, у Вани на шее постоянно висит фотоаппарат.

ЩЁЛК. ЩЁЛК. ЩЁЛК.

Он торопится. Ему осталась неделя. Мне две. Ване ещё ехать к другу в Питер. Потом обратно. Перевозить вещи со съемной комнаты в квартиру к родителям в Электросталь.

А я думаю, надо сходить ещё на Никольскую. Прогуляться. Поболтать.

Бросок

Автор: Дмитрий Абрамов

Обычный, ничем не примечательный день. Один из тысяч таких же дней единственной и неповторимой жизни. Моей жизни. Ну как неповторимой, такой же, как у всех кирпичиков в монструозной стене жизни, с бесхитростными радостями и простыми горестями. Как же тяжело мне далось осознание этого факта. С детства массмедиа и литература убеждали меня в том, что каждого ждёт совершенно неповторимая судьба, даже если не прилагать никаких усилий, я и старался. Но даже так не выгорело, не получилось свернуть с проложенного миллионами людей пути. Школа на «средне», универ по нелюбимой специальности, потому что так и не понял, какая специальность любимая. Потом вердикт «не годен» в местном военкомате и поиски работы с учётом компромиссного решения между зарплатой и характером труда.

Путь, который привёл меня в кресло начальника маленького отдела в большой компании. Да и по совести сказать, я получил место скорей за трудолюбие и честность, а не за знание работы или управленческие качества. Хилый и болезненный с детства, я так и не смог повторить успех Шварценеггера, а всё выходящее из-под моего пера, кисти или рук повергало окружающих в экзистенциальный кризис.

Постепенно попытки найти себе увлечения как-то прекратились. Я неловок настолько, что даже не могу попасть скомканной бумажкой в миниатюрное баскетбольное кольцо над урной. «Но всё не так уж и плохо» – приходит успокоительная мысль. Ведь мог бы сейчас биться с соплеменниками за лужу мутной воды в Африке, покалечиться в какой-нибудь нелепой автокатастрофе или вовсе не родиться.

Каждый раз, когда эта оправдательная речь всплывает в голове, я от злости на себя кидаю что-нибудь ненужное в эту забавную урну. Слышу смешки ребят, оглашение номера попытки и возглас об удвоении ставки за попадание. Эдакая шутливая традиция.

Заработавшись, я не замечаю, как кончился день, и только оклик сотрудника возвращает меня к действительности:

– Шеф, ну ты как всегда! Пора домой. Рабочий день на то и называется днём, а уже почти ночь. Или, может, по пивку?

– Обязательно, но не сегодня, – дежурно отвечаю я и пытаюсь встать, но тут же сажусь, чувствуя знакомую загрудинную боль. Мы с ней давние друзья. Ничего страшного.

Возвращаюсь мыслями к работе. Наш отдел идёт всем скопом под сокращение. Снова мысль, что это не моя вина, что тяжёлые времена, что решение об оптимизации штата принимал не я. Снова бросаю скомканный лист в кольцо, с тем же успехом.

Скоро мои парни вернутся домой безработными. Греет душу то, что я с ними в одной лодке. Отказался остаться с надеждой на просветление в головах начальства, под воздействием чего оставят и отдел. Не выгорело. Я тоже вернусь домой безработным, но это никого не расстроит, никто меня не пожурит или не опечалится. Мой дом пуст.

Отношения с женой дали трещину ещё тогда, когда она поняла, что я упёрся в карьерный потолок, в то время, как она пошла «в гору». И у неё это хорошо получилось. А уж когда она узнала, что вместо раутов и красивейших курортов её ожидает «прозябание» рядом с безработным и больным мужем, просто ушла без скандала.

От этих мыслей слева в грудине колет сильней. На самом деле ничего серьёзного, все доброкачественно, но она перестраховалась. В любом разрыве виноваты оба. Её вина в том, что забыла о возможности ценить и уважать человека не только за его успехи и финансовые возможности, а моя – что так и не смог соответствовать.

Боль нарастает всё настойчивее, сгибает меня. Дыхание становится поверхностным из-за страха. Ты просто боишься дышать глубже, чтобы не усугубить боль. Хочу налить себе воды, но сил абсолютно никаких. Руки повисают плетями, я так и остаюсь сидеть в кресле под жгучую боль, которая охватила всю грудь. Одышка и головокружение мешают собраться с мыслями. Не хватает дыхания, чтобы позвать на помощь.

С натугой вытаскиваю телефон, треклятый мотор пропускает удар, захожусь кашлем. Немеющими пальцами вожу по экрану, набираю 112, сердце пропускает два удара подряд…

– Алло, слушаю вас, с кем вас связать?

Из трубки раздалось шипение и звук удара. Оператору показалось, что он услышал сдавленный возглас: «ПОПАЛ».

Они и она

Автор: Яков Тропский

Я хожу от людей до людей, моя участь – быть вечно обособленным, скрываться в куполе страха. Пришла эта мысль совсем недавно. Не покоряемое никаким наслаждением общения, что-то тяжкое во мне, что-то давно осевшее само пытается его нивелировать. А было ли у меня это общение? В любом случае, тревога победила или, скорее всего, выиграла множество битв. Мне не хочется сдаваться. Я имею основания держаться до последнего за уже иссушенные веточки. К примеру: я живу, я был рожден, следовательно – мне должно испытывать этот страх и эту тревогу, а также разочарование, недопонимание, любовь. Понимаешь, любовь! Я живу с любовью к тому, что достойно моей любви, что мне приятно и любо, что хоть немного греет мою душу в самые затяжные периоды её упадка. Достаточно ли этого, чтобы быть живым?

Она всё слоняется, ходит по дорожкам, ступеням, иногда останавливаясь, – что-то её очень заинтересовало или же расстроило так, что она показывает недовольство, а злой или обиженной кажется до превосходства хорошей, правда я и знать не знаю, что надо делать в таких случаях. Держусь за неё, её облик. Она позволяет себе говорить временами приятные вещи. Казалось, это может приносить счастье, но нет! Это так даёт ещё большую печаль и почему-то ранит – ранит чересчур неожиданно. Думаю, что наибольшей отрадой для нас двоих была бы возможность никогда не встретиться. Во-первых: для того, чтобы никогда не оскорбить её теми словами, которые я по глупости говорил, во-вторых: не оскорбить её своим присутствием и взглядом, пожирающим её постоянно. Уж лучше мне страдать, но точно не тебе, слышишь! Ни в коем случае, никогда! Каждая разлука с ней – словно конец света, света – неё, падающего лучами на весь мир, и мне так стыдно, что временами он падает на меня. Я же не противоположность, не темнота, а небольшой камешек, уголёк, блуждающий по темноте, не знающий мир вне её.

Мы расхаживаем по улицам, аллеям, проспектам, серым пыльным дорожкам. Иногда она посмотрит на меня и, заметив, что я уже кропотливо в неё всматриваюсь, злится и спрашивает: «Что?». Наедине со мной она неожиданно добра, мне кажется, будто сняв все маски, она становится почти чистой: ею движут чистые порывы.

Приходя домой, я, как обычно, виню себя за то, что сделал и что не сделал, и часто думаю о том, будто вся эта баталия бессмысленна и более того – приносит вред только мне, а я зависим от неё. Порою рядом с ней я и слышу только тихое осуждение, на что я ничего не могу поделать. Она намерено меня тревожит, хочет чего-то резкого, а что с того будет, кроме крови и слёз?

И снова брожу, брожу, а на пути люди, люди.

Без Веры

Автор: Алексей Колесников

Прекрасная и чуткая. Она угадывала любое моё желание.

Вера.

Вера бледная, с тонкой кожей, картавая Вера. Вера с чёрными бровями и хрипловатым голосом.

Вся её квартира была уставлена недописанными, бездарными картинами.

– Это «Весна» называется, – говорила она, показывая большое полотно с множеством розовых линий.

– У тебя талант, – отвечал я, стягивая брюки с толстой ноги.

– Так я пять лет в художку ходила, – говорила она, ища глазами подходящеё место, куда можно бросить майку.

– Любое образование не проходит зря, – поддерживал я, царапая ногтем зелёную краску на её лопатке, а она запрокидывала голову.

От периферии к центру: сначала тёмно-зеленые, потом вовсе синие и наконец-то блестяще красные, беспощадно красные цвета сияли в центре любой её картины. Они глубоко проникали в сознание, мягко обтирая его края, после чего достигали легкой судороги в области сетчатки глаза, такой прекрасной судороги, что дышать становилось тяжело, а после… был белый цвет, прозрачный фон новой, ненаписанной картины.

Вот так она писала.

Трахалась она по-другому.

Она раздевалась сразу. Полностью. Её белая кожа напоминала густую сметану из-под рыжей коровы. Вера ложилась на спину и поднимала ноги, фиксируя их так, будто находилась на холодном гинекологическом кресле. Руки она опускала ладонями вниз и терпеливо ждала.

Дышала она всегда так, будто тяжёлый, железный компрессор подключили к её сильным легким. Она требовала скорости, которой я не мог достичь в силу своей тучности. Она понимала это, но не собиралась давать мне поблажек. Мокрая от моего пота, она скользила по несвежим простыням, и как-то неестественно сворачивалась в полукалачик, располагаясь при этом подо мной. Из её горла к губам подступала вязкая слюна. Я видел это каждый раз, когда она раскрывала глубокую пасть, и что-то похожее на рёв падающего на провода дерева вырывалось из неё.

Двадцать девять дней мы были вместе. Из её квартиры я выходил только в магазин.

Ничего более бездарного, чем её картины, я не видел. В общем-то это проблема всего моего поколения. Мы эксплуатируем великие гены, совершенно не умея правильно написать слово «эксплуатация». Нам завещали паровоз, но не научили ездить, вот он и катится сам, теряя вагоны.

Когда-то я заговорил с ней о Боттичелли и выяснил, что Вера о нём даже не слышала.

Её любимым художником был какой-то московский проходимец Виктор Подлецкий. Он насрал на репродукцию «Девятого вала» в коридоре Третьяковки.

В холодном октябре начался ад. Она резала картины, приводила домой мужиков, глотала таблетки и пропадала где-то ночами.

Не найдя выхода, я ушёл в запой и больше не жил с ней.

Я спал в своей квартире, и меня разбудил протяжный звонок в дверь.

За дверью огромный, перекаченный мужик с бородой, лет тридцати пяти, в спортивном костюме, держал в одной руке Веру.

– Твоё? – спросил он, глядя на меня с презрением, как смотрит всякий качок на толстяка.

– В общем-то да, – согласился я.

– Тогда забирай, – сказал он и как-то ловко швырнул Веру на меня, а вместе с ней и её заблеванную куртку. – Я бы её убил на твоём месте, – добавил мужик.

– Я скорее всего так и сделаю – опять согласился я. – Спасибо вам.

Мужик смягчился и очень по-доброму сказал:

– Пожалуйста. Она замёрзла, наверное. На остановке лежала. Адрес этот назвала. Ты муж её?

– Да, – еще раз согласился я.

– Ну, береги её.

Мужик сделал сентиментальный жест рукой и медленно ушёл в темноту. Я почувствовал тяжесть Вериного тела и запах блевотины.

Аккуратно я уложил её в коридоре на пол и очень долго раздевал, как труп. Вся её одежда была мокрой и грязной.

Её тело было бледно-серого цвета. Оно блестело от пота. Ноги покрывала лёгкая щетина, а из локтя на левой руке сочилась кровь. Видимо, Вера пребывала в каком-то запое, хотя алкоголем не пахло.

Судя по небритым ногам, в свинячем смысле она была одинока.

Я уложил её в ванну. Она только немного мычала, и слюни пузырями выкатывались из тонкой щёлки её синих губ.

Сначала я смысл косметику – было нелегко.

Далее я стал мыть её, как калеку. Обессилев сам, я опустил её в воду. Она открыла глаза.

Я закурил и сбрасывал пепел туда же, в ванную.

– Может, ты ещё об меня сигарету затушишь? – промычала она.

Я молчал.

– Ты думаешь, что я дрянь? А мне просто очень плохо. Тоска, понимаешь? Я не знала раньше такой тоски и чувствую, что она не отвяжется от меня, а те мужики… я с ними не спала, я просто хотела видеть, что они меня хотят.

Я не думал о том, врёт она мне или нет.

– Я сегодня с Никитой была. Мы не спим! – она затянулась и добавила:

– Один раз было, но не по-настоящему. Руками только.

Я смотрел на её раскрасневшееся тело и вдруг сформулировал лозунг моего поколения: «О********ь от нас все и немедленно!»

Нужно было что-то говорить.

– Ты у меня переночуешь. Сейчас я принесу тебе полотенце и одежду, а ещё порошок.

– А меня ты возьмёшь?

– Нет.

Я одел её в свои вещи, а потом мы пили крепкий чай, сидя на полу балкона, и курили сигареты. Вера немножко тряслась, но старалась это скрыть.

– Знаешь, когда я напиваюсь,то утром мне очень плохо, однако я хочу опять в то пьяное состояние. Скажи, а тебе хочется в то состояние, в котором ты была сегодня?

– Нет.

– Ты знаешь, что такое передозировка?

– Да, это когда твои наркотики оказались чище, чем ты рассчитывал. Не бойся, я разбираюсь в таких вещах.

Она жадно ела бутерброд, дожёвывая, она спросила:

– Ты меня хоть немножко любишь?

– Да, как всякое живое существо.

– Докажи! – сказала она, и стала медленно, на четвереньках подползать к моему лицу.

Я резко встал.

Она рассмеялась и произнесла:

– Нет, те, кто любит, – те и трахают, оттого и называют их: «любимые».

Мы спали вместе. Она обняла меня и всем телом прижалась к моей огромной спине. Я не люблю спать с кем-то. Мне всегда становилось тесно.

Нужно сказать, что легли мы не раньше пяти утра, а в восемь, когда будильник вынул меня из зыбких объятий сна, её уже не было.

Она оделась во всё мокрое, выпила кофе и ушла, украв сигареты.

Так я остался без Веры.

Я всегда с собой беру видеокамеру

Автор: Алина Науменко

– Вы только посмотрите, что за видео я вчера нашёл! – воскликнул Олег, включая ноутбук, пока его друзья усаживались на диван. – Обхохочетесь!

Ксюша, Наташа и Алёшка – их новенький – послушно сели. Олег повозился с интернетом и загрузил страницу.

На видео молодая женщина шла по улице, с трудом пытаясь сохранить равновесие – да тщетно. Вдобавок ко всему прочему с неё то и дело сползали штаны.

Голос за кадром восторженно хихикал.

Ксюшу передернуло.

– Омерзительно, – отчеканила она. – Я была о тебе лучшего мнения.

Олег удивленно воззрился на одноклассницу: видимо, ожидал другой реакции.

– А бухать так – не мерзко? – отозвался Алексей.

Ксюша вскочила.

– А снимать и выкладывать это в сеть – это как? Зачем, объясните мне?

Её друзья переглянулись. Видимо, такая мысль им в голову не приходила.

– Может, это в воспитательных целях? – как-то неуверенно начал Олег. – Как урок всяким шалавам. Дома наверняка дети грязные, голодные, а они ночами шляются, бухают и дают всем подряд – так, чтоб ещё нарожать. Я бы такие видео девочкам в школе показывал, чтобы знали, как не надо себя вести.

– А мальчикам? – поинтересовалась Наташа.

– Ну, мальчикам тоже можно, – безразлично согласился он. – Но девочкам – наверняка. Женский алкоголизм не лечится. А потом эта вот красавица, – Олег кивнул на женщину, которая на видео всё ещё тщетно пыталась добраться до собственного дома, – будет собирать в интернете деньги на лечение ребёнка. А, может, и подбросит в какой приют. Вот я бы у таких спросил: «А ты каким местом, девонька, думала, когда бухала?».

– Я читал, что в Спарте в воспитательных целях к молодежи на пирах приводили раба и спаивали его вот примерно до такого состояния, – вмешался Алешка. – Можно сказать, первая социальная реклама.

Однако праведный гнев Ксюши так легко было не остановить.

– А ещё в Спарте больных детей со скалы сбрасывали, – съязвила она. – Отличный способ бороться за семейные ценности и здоровый образ жизни. Или автору всё же интересней лайки и просмотры?

– Она права, – кивнула Наташа. – Снимать человека в таком состоянии – ужасно, каждый мог бы очутиться на её месте. Мы же ничего не знаем о ней: где, как, почему? Но ещё ужасней – это поощрять такие видео. Если бы не было желающих это посмотреть, их бы и не было.

Олег хотел что-то ответить, но не успел – зазвонил телефон Ксюши. Она посмотрела на экран. Мама.

– Алло.

– Ксюш, привет, – раздалось в трубке. – Ты еще у Олега? А отец его дома?

– Вроде да, – неуверенно отозвалась Ксюша и выглянула из комнаты друга. Его отец уже стоял в прихожей и куда-то собирался. – Дядь Миш, вас тут моя мама к телефону хочет.

– Жаль, что только к телефону, – привычно пошутил он, но трубку взял. – Алло. Привет, Машунь. Да разрядился, похоже. Только в двух словах, а то скоро заседание, а у меня подсудимый без адвоката. Что? – его лицо отразило удивление. – Тебя-то за что?

Ксюша прислонилась к косяку. Все четверо замерли, прислушиваясь к разговору, но пока мало что понимая. Отец Олега выслушал Ксюшину маму и предложил обсудить её вопрос позже. И отключился.

– Твоя мама спрашивает, смогу ли я быть ее адвокатом, если что.

– Адвокатом?! – удивились все четверо. – В смысле?!

– В общем, к ним на укол пришёл пациент с эпилепсией. Ну и случился приступ, – объяснил он. – Естественно, все медики вокруг него, а какой-то придурок схватился за телефон и стал снимать. Твоя мама это заметила и вырвала у него телефон. Даже как-то его обругала.

– Пап, ты точно сказал «Ксюшина мама» и «обругала» – в одном предложении? – уточнил Олег. Его отец кивнул.

– Понимаю твою иронию, но поверь мне, Машу лучше не злить. Не завидую тому пареньку.

– Теперь понятно, в кого Ксюша такая, – заметила Наташа.

Ксюша невесело усмехнулась.

– И что ей теперь будет?

Отец Олега пожал плечами.

– Вот она мне и позвонила, чтобы выяснить, что ей за это может быть. Обиженный любитель поснимать обещал накатать жалобу. Вряд ли её уволят. А если дело всё-таки дойдет до суда, можно будет доказать, что его действия были незаконным вторжением в частную жизнь больного, – он хмыкнул. – Забавно. Будет уже второе такое дело за этот месяц.

– А первое какое? – осведомился Олег. – Ты не рассказывал.

– Девушка подала в суд на родителей, которые пятнадцать лет назад выложили в сеть видео, где ей три года, и она плачет, потому что боится привидений, – отозвался он. Олег фыркнул.

– Так это когда было? Кому оно сейчас интересно?

Отец Олега принялся обуваться.

– Недавно она нашла это видео на каком-то сайте, – отозвался он. – Случайно. Она уже добилась, чтобы его отовсюду удалили, но ей этого мало. Она хочет наказать родителей, которые снимали её, да ещё и выложили видео в сеть без её согласия. Но это заседание у меня только через неделю. Ладно, приятного вечера, молодёжь! Только чтоб без алкоголя, – он кивнул им и ушёл. В комнате повисло молчание.

– Ну да, мы ж в Ютуб не хотим, – Алёша попытался пошутить. Никто не засмеялся, лишь криво улыбнулся.

Ксюша села на диван, переваривая информацию.

– Если все эти выросшие малыши из Ютуба подадут в суд на родителей – твой папа купит себе виллу на Ямайке, – заметила Наташа. Олег усмехнулся, но промолчал, крутя в руке смартфон.

С видеокамерой, которая всегда с собой.

Рыцарь фантазии

Автор: Антон Холодов

Шёл сильный дождь.

Я стоял на остановке, частенько поглядывая налево в ожидании транспорта. Люди вокруг бежали по делам, кто с зонтами, кто останавливался под карнизом жилой многоэтажки в надежде переждать ливень. Листва с деревьев уже давно опала, город вокруг казался серым и скучным.

Подошла моя маршрутка. Войдя в неё, я приметил угловое место в самом конце. Устроившись, повернул голову в сторону окна и через пару секунд закрыл глаза.

Маршрутка тронулась, приглушённый звук работающего двигателя заполнил салон.

Мне двадцать пять лет. Три года назад я закончил институт и сразу устроился на работу в офис. Всё, как у всех.

Не то чтобы мне не нравилось – но и никакого восхищения.

Студенческие годы были по праву лучшими: вечеринки, море общения, смех и шутки. Теперь – всё иначе: серая обыденность взяла верх, и я больше не чувствовал былого запала, просыпаясь по утрам. Просто вязкая трясина повседневности.

У меня хорошая зарплата, да только я не слежу за расходами – так что у меня нет ни машины, ни уж тем более квартиры. Вся жизнь – сплошное расписание: подъём в шесть, завтрак, дорога на работу, работа и обед, дорога домой, сон. Иногда распорядок меняется, и мне нужно помимо всего этого сходить за покупками, оплатить счета в банке или постричься в парикмахерской, но по сути всё это – лишь часть другого, более обширного расписания.

Друзей тоже не осталось. Контакты с одногруппниками со временем слабели, пока вовсе не оборвались. Остались только коллеги по работе, но все они – будто заведённые куклы – а потому беседу с ними можно вести сугубо по делу.

Иногда я чувствую, что нахожусь на грани безумия. И в этот момент мне на выручку приходит фантазия. Закрыв глаза, как сейчас я представляю себя рыцарем. Вокруг меня царит ночь, но мои доспехи сияют в этой тьме, освещая пространство. Напротив меня скалится чудовище, тело которого покрыто людскими лицами, искажёнными болью и злобой. Оно готовится напасть на меня, делает прыжок, тянет когтистые лапы, при этом крича и выдыхая сразу тысячью пастей, но я отскакиваю в сторону и рублю его огненным мечом. Вопли боли и отчаяния заполняют пустоту вокруг, монстр падает замертво.

Я знаю, что всегда будут злые чудовища и добрые рыцари. Если победит один, то на место проигравшего придёт другой, и сражения продолжатся, в этом наша суть. Но как распознать, кто есть кто? Мой меч пылает огнем, он согревает, но может и обжечь. Свет моих доспехов освещает тьму, но может и ослепить.

Монета имеет две стороны. Вдруг монстр – это я?

Глаза открылись. Природный будильник работает отменно, моя остановка. Выйдя из маршрутки, я накинул на голову капюшон и участил шаг.

Под звук барабанящего дождя, я удалился в сторону бетонных джунглей, и снова растворился в серости цикличных дней.

Фантастика

Meine Fraulein

Автор: Станислав Озарнов

Резкая боль пронзила голову. Я вскрикнул, не понимая, что происходит. В сознании мелькали многочисленные вспышки и непонятные, невиданные доселе образы, обильно сопровождаемые новыми звуками. Мои воспоминания словно были чужими, как будто я переживаю жизнь совершенно другого человека. Вокруг меня царит хаос, повсюду лежат мёртвые тела, где-то пробегают люди в военной форме, выкрикивающие фразы на слабо знакомом языке, кажется, русском, хотя я его и не понимаю; повсюду гремят взрывы и слышатся выстрелы.

«Это просто дурной сон», – успокаивал я себя. Но слишком реальным был этот сон, к тому же эта дикая боль мешала сосредоточиться и мыслить здраво. Я попытался дотронуться до макушки, но с криком одёрнул руку. Она была в крови. В панике я побежал по окопу, в котором очнулся, пытаясь найти хоть кого-нибудь, кто объяснит, что здесь происходит. О чудо! За очередным поворотом мне встретился человек, одетый в ту же одежду, что и я. Быстро подбежав к нему, я первым делом спросил, где нахожусь. Глаза моего собеседника округлились, он выглядел напуганным. Резко ударив меня прикладом винтовки, от чего я рухнул на землю, солдат направил на меня штык и на всё том же незнакомом языке что-то у меня спросил. Этот странный, ничем не оправданный поступок вызвал у меня панику. А противник продолжал кричать и угрожать мне оружием. Я не знал, что делать, и инстинктивно поднял руки вверх. Тут рядом прогремел взрыв, и весь мир провалился во тьму.

Я иду по улице родного Дрездена, рядом грациозно шагает моя возлюбленная, один взгляд которой заставляет меня светиться от счастья. Мы сидим на лавочке в парке и любуемся закатом, у неё из рожка выпал шарик мороженого, но она не расстроилась, а, наоборот, рассмеялась. Её смех сводит меня с ума. Царила уже глубокая ночь, когда она попросила проводить её домой.

– Ich liebe Sie, meine Fräulein, — мой голос был с трудом узнаваем.

Девушка рассмеялась и страстно меня поцеловала. В ту ночь мы так и не вернулись домой.

Я с трудом открыл глаза. Боль никуда не исчезла, лишь усилилась. Мне стоило огромных усилий встать на ноги и осмотреться. Солдат, сбивший меня с ног, лежал на земле и не подавал признаков жизни. Рядом, покорёженное и обгоревшее, лежало его оружие. Это была винтовка, длинная и, хоть я и был знатоком оружия, ничуть мною не узнаваемая. Оружие было явно не немецким, иначе я с лёгкостью бы его опознал. Мёртвый солдат говорил на языке, похожем на русский. Для Дрездена русские сами по себе являются большой редкостью, а русские в военной форме – вообще какая-то бессмыслица. Хотя к этому моменту я начал сомневаться, в своём ли городе нахожусь. Голова снова дала о себе знать. Проклятье, да что же происходит! Нужно срочно во всём разобраться, и поскорее. К сожалению, винтовка более уже никак не могла служить по прямому назначению ввиду полученного ею урона, но штык отсоединить я смог, а значит, уже не буду так беспомощен.

К моменту моего пробуждения взрывы смолкли, и выстрелы стихли и гремели где-то вдалеке. Ботинки предательски хлюпали в грязи окопов, и я жутко боялся выдать себя кому бы то ни было. Боль накатила новой волной, такой силы, что я закричал, не в силах терпеть. Я услышал знакомый смех и, обернувшись, сквозь помутнённый взор увидел столь милый мне образ, убегающий в противоположную сторону.

– Meine Fräulein! – завопил я, продираясь сквозь колючую проволоку и трупы вверх, прочь из окопов.

Наверху ничего не было, лишь выжженная земля и мёртвые тела, наваждение исчезло. Я стоял посреди пустого мира и жадно выискивал тот самый силуэт из полутьмы. Прогремел выстрел – левое плечо прожгло сильной болью. Кто-то ещё патрулировал поле боя, заставив меня вернуться в своё ненадёжное убежище. Осмотрев рану и с облегчением отметив, что она несерьёзная, я наспех замотал её грязным куском одежды и помчался в неизвестном направлении по узкому туннелю прочь от этого ужаса, от этого незнакомого мира.

Остановиться удалось лишь через несколько минут, когда силы были уже на исходе. Тяжело дыша, я припал к земляной стене и попытался восстановить силы, потирая повреждённое плечо. Рядом послышались шаги. Мгновенно сознание прояснилось, обострились все ощущения, я перехватил нож поудобнее и принял боевую стойку. Они раздавались сверху – кто-то ходил у края окопа, видимо, в поиске уцелевших. Эта догадка развеялась, когда за поворотом, метрах в десяти, прозвучал хриплый голос, а за ним выстрел. И тишина. Они убивают выживших!

Шаги снова возобновились, теперь они направлялись в мою сторону. Удары сердца били в голову, и я с трудом удерживался от паники. Вскоре некто остановился, уже совсем рядом. Мой взор был направлен вверх. Когда я увидел склонившийся силуэт, резким рывком ударил противника штыком в ногу и сбросил его вниз. Это была женщина. Она лежала на земле, держась за ногу, по её щекам текли слёзы. Я не собирался жалеть убийцу и замахнулся кинжалом для завершающего удара, тем более что она уже направила на меня пистолет. Вдруг голова просто взорвалась болью, лицо её исказилось, покрылось дымкой, стало приобретать знакомые оттенки. Всё перестало иметь какое-либо значение, и вместо того, чтобы вонзить нож ей в горло, я расплылся в улыбке и за несколько мгновений до выстрела прошептал:

– Meine Fräulein…

Погружение

Автор: Юлия Чернышова

– До сих пор не верится, что нам приходится это делать! Сама подумай, лезть в холодную воду, подключаться, бродить в закоулках виртуальной сети, искать какую-то пыльную надежду. Аж тошно становится…

– Одри…

– Девушки, вытирайтесь скорей и отправляйтесь на трехчасовой перерыв! – напомнил Адриан, внимательно проверяя настройки на главном экране.

– Идем-идем! – дрожа от холода, откликнулась Одри.

Девушка набросила себе на плечи полотенце, предложила другое напарнице, но Юико лишь покачала головой.

– Слушай, с тебя вода капает. Так же нельзя. Скажи ей, Адриан, пусть Юико ведет себя, как нормальный человек.

Исследователь не обернулся, только машинально поправил очки.

Молчаливая напарница взглянула в его сторону, после чего взяла полотенце и аккуратно протерла водонепроницаемый комбинезон, покрывавший тело.

– Пойдем, – коротко бросила Одри, взяла Юико за руку и решительно вывела девушку из комнаты погружений.

***

– Со мной всё в порядке, Одри, не надо меня причёсывать, – девушка отстранила руку напарницы, в которой та сжимала расческу.

Одри кинула пару тревожных взглядов, но всё же оставила затею.

– Видела сегодня что-нибудь стоящее? Я опять блуждала по серому лабиринту из руин. Не могу поверить, что где-то поблизости хранится информация, которая спасёт мир. Там камня на камне не осталось… – Одри по-прежнему немного дрожала, несмотря на махровый халат, накинутый поверх защитного комбинезона.

– Встретила помехи? – Юико оставила полотенце на скамейке и медленно расчесывала свои короткие темные волосы. Девушка казалась потерянной, однако глазам вернулся живой блеск.

– Боже, не напоминай, – Одри вздрогнула, обхватив себя руками. – Восемь, а то и все десять поджидали меня в одном из коридоров. Сама подумай, почему меня так трясёт.

– Наверное, поэтому моя дорога пустовала… – задумчиво произнесла Юико. – Я слышала борьбу, но мне никто не встретился.

– Ты где хоть бродила?

Раздался стук.

– Эй, ныряльщицы, можно зайти? – прозвучало за дверью, после чего в комнату заглянул Фин.

Высокий парень тревожно оглядел напарниц.

– Нелёгкое вышло погружение?

– Фин, не смущай девушек! – возмутилась Одри. Она, улыбаясь, вскочила и попыталась вытолкать непрошеного гостя.

– Видишь, жива, здорова и полна сил, ну чего ты опять пристал! – со смехом заметил Альберт, стоявший за дверью у противоположной стены. – Прощайся с жёнушкой, погружение через пять минут.

– Альберт, следи за словами! – крикнула раскрасневшаяся Одри и окончательно вытолкала Фина, который перестал сопротивляться. Дверь захлопнулась. Альберт сочувственно похлопал друга по спине.

– Идём, приятель, наш черёд искать отгадку.

***

– Вся планета изо дня в день покрывается снегом, и конца этому не будет, пока ныряльщики в виртуальную сеть планеты не найдут ответ, как остановить ледниковый период. Решение оставили создатели планеты. Затерянный файл, биты информации, которые спасут мир… Был бы я моложе, сам бы нырнул поглубже и не выплывал, пока не отыскал бы ответ на мучительный вопрос. Но… Адриан, как наши дела? – пожилой военный с мрачным видом наблюдал за снежинками, беспокойно кружащимися позади маленького окошка.

– Погружение Альберта и Фина прошло успешно. Вся аппаратура исправна. Своими поисками мы покрыли тринадцать процентов отведенного нам сегодня участка, – сообщил исследователь, открыв статистику за день.

– Поступали сообщения от других станций?

– Никак нет, майор Верт. В отношении других ныряльщиков ничего нового.

– Может, они там все загнулись, а? По-тихому замерзли, а мы тут заблудились в трех деревьях?

– Узнаем через два дня. Когда прибудет общая статистика, – Адриан не сводил взгляда от карты планеты, словно искал зазор в ровной поверхности экрана.

– Как там девушки? – майор листал электронный журнал, ставя пометки.

Адриан посмотрел на начальника, словно не ожидал вопроса, но потом нашёлся.

– Одри сильно замерзла. Но если повысить температуру воды, то она не будет поддерживать погружение. Так что необходимо просто следить за состоянием здоровья.

– Она сильнее, чем кажется, наша Одри, – произнёс военный, не отрываясь от журнала. – Другое дело – Юико. От неё никогда не услышишь жалоб, и она работает на износ. Недавно я встретил её в столовой. Не знал, насколько сильно можно отстраняться от реального мира, пока не взглянул на Юико. Лучше следи за ней, Адриан. А то совсем потеряется.

– Постараюсь, майор Верт, – ответил исследователь, на мгновение крепко сжав планшет.

***

Когда в комнате раздался тревожный писк телефона, Адриан вскочил, очнувшись от беспокойного сна.

– Станция № 4, слушаю. Вера?.. Подожди, я не понял… Что с мамой?! Ещё раз. Где вы сейчас? Помощь уже приехала? Да, жди меня там, буду через час!

Адриан второпях натянул одежду, кинул в рюкзак альпинистское снаряжение и энергетические батончики. Только на выходе станции он понял, что без вездехода и навигации ему никогда не добраться через пургу. С досадой и отчаянием он ударил кулаком по холодной стене.

– Адриан? – под тусклой лампочкой стояла Юико. Она шла выключать электричество и заглянула, услышав шум. – Что случилось?

– А, Юико, это ты… Мой посёлок накрыла лавина. Нужно скорее увезти маму и сестру.

– Возьми вездеход из ангара, – сказала девушка, отыскав ключи в кармане.

– Но он же твой…

– Я поеду с тобой.

***

По воде расходились круги. Юико была в шлеме, подключенная к проводам, и, несмотря на полное погружение, выглядела неважно.

Майор Верт, наблюдавший за ходом работы, нахмурился. Что-то происходит.

– Адриан, проверь показатели Юико!

Исследователь забылся, погрузившись в мысли о семье, благополучно размещенной в посёлке при станции, и не ответил. Военный без церемоний оттолкнул Адриана и вывел экран с характеристиками.

– Майор Верт, простите, я…

Спина Юико выгнулась – девушку било крупной дрожью.

– Срочно, выводи её! Какое-то столкновение! Сердцебиение зашкаливает!

Адриан бросился к установке, спешно набрал код отключения. Шлем с шипением открылся. Адриан подхватил Юико, прежде чем она ушла под воду.

– Адриан, пару секунд назад поступил файл! – воскликнул майор, потрясённо глядя на экран. – От Юико! Смотри!

Военный открыл на весь экран сообщение, приложенное к файлу.

«Я нашла».

«Прости, Юико…» – прошептал Адриан, обнимая девушку.

Переводы

Вскрытие

Автор: Георг Гейм Перевод: Константин Матросов

Голый покойник одиноко лежал на белом столе в большой операционной комнате посреди гнетущей белизны и суровой трезвости, которые даже вопли бесконечных мучений, казалось, не потрясли бы.

Полуденное солнце укрыло его и освещало на лбу мертвеца трупные пятна; они колдовским ярко-зелёным узором расползлись по голому животу и вздували его, как бурдюк с водой.

Тело было похоже на гигантскую радужную цветочную чашечку, таинственное растение из индийских джунглей, которое кто-то стыдливо возложил на алтарь смерти.

Бёдра пышно расцвели красным и синим цветом, и раскалённой трещиной, красной бороздой протянулась рана ниже пупка, которая исходила удушливой вонью.

Врачи вошли внутрь. Несколько приветливых людей в белых грязных халатах и золотистых пенсне.

Они приблизились к мёртвому и с научным интересом стали рассматривать его, переговариваясь.

Врачи вынули из белых шкафов скальпели, молотки, пилы с крепкими зубцами, напильники, устрашающие наборы пинцетов, инструменты с огромными иглами, которые казались хищными грифами, готовыми вечно кромсать мясо металлическими клювами.

Страшные палачи, они занялись своим жутким ремеслом. По рукам текла кровь, они погружались всё глубже и глубже в холодный труп; похожие на белых поваров, они доставали его внутренности, как требуху из гуся.

Руки оплетал кишечник, зеленовато-жёлтые змеи извивались, тёплые и гнилые фекалии капали на халаты. Врачи разрезали мочевой пузырь, холодная моча плескалась в нём, как жёлтое вино. Они вылили мочу в большие чаши, от неё резко и едко пахло, как от нашатыря.

Но мёртвый человек спал. Он откинулся и ждал терпеливо, его волосы растрепались; он спал.

И в то время, когда удары молотков крошили его голову, он увидел сон, остаток любви в нём вспыхнул, как факел, освещая ночь.

В больших окнах раскинулись широкие небеса, наполненные маленькими белыми облаками, которые плавали в свете поздним безмолвным днём, как маленькие белые боги. И ласточки порхали высоко в бирюзе, в дрожащем тёплом июльском воздухе.

Чёрная кровь смерти потекла по синему гниющему лбу. Он испарялся, как в жару облака, смерть встала над ним, растопырив страшные когти. Кожа отделилась от мышц, его белый живот стал скользким, как угорь под жадными пальцами врачей: их руки купались во влажной плоти по локоть.

Тление тронуло его рот, он, казалось, улыбался, ностальгически грезя о солнце ароматным летним вечером. Его мёртвые губы дрожали, словно от радости мимолётного поцелуя.

«Как я люблю тебя. Я так люблю тебя. Могу ли я объяснить тебе, как я тебя люблю? Как мы прошли через маковые поля, ароматное пламя маков мы пили с тобой весь вечер. И твоё развевающееся платье было как волна огня в свете заходящего солнца. Твоя голова наклонена в бледных лучах, а волосы всё ещё горят от моих поцелуев.

Так мы шли и смотрели по сторонам. И фонарь в руке покачивался и рдел, как роза, в долгих сумерках.

Я веду тебя к утреннему свиданию. Здесь, под окном часовни, здесь, где свет свечей превращает волосы в золотой лес, где нарциссы кишат под ногами, щекоча колени, нежно, как поцелуи.

Увидимся снова вечером в час сумерек. Мы никогда не расстанемся. Как я люблю тебя! Могу ли я объяснить тебе, как я тебя люблю?».

И покойник тихо дрожал в блаженстве, пока на белом одре руки врачей проламывали железным зубилом дыру в его черепе.

Над выпуском работали:

Главный редактор: Саша Расков

Помощник главного редактора: Катерина Иванова

Редактор по жанрам мистика и ужасы: Владислав Морщинский

Редактор по жанру фантастика: Юлия Чернышова

Редактор/корректор: Надежда Чебоксарова

Обложка: Александр Маслов

Понравился журнал?

Читайте больше на сайте http://dkstars.ru/

Оглавление

Мистика и ужасы

  Караульный

    Автор: Алиса Арцес

  Кровавая плата

    Автор: Глеб Боярчук

  Вечно

    Автор: Димас Айтбагин

  Помолчим?

    Автор: Генрих Шварц

  Бессонная ночь

    Автор: Кинара Ашер

  Счастье

    Автор: Марина Голяева

  Козлик

    Автор: Виктория Гаврилычева

  Скот

    Автор: Роман Морозов

  Столбняк

    Автор: Гог Гогачев

  Плата

    Автор: Егор Свириденко

  Комариный владыка

    Автор: Матвей Иванов

  Макс

    Автор: Анри Новик

  Красивое зеркало

    Автор: Евгения Богданова

  Случай на маяке

    Автор: Искандер Атмурзаев

  Режиссёр кошмаров

    Автор: Иван Гром

Реализм

  Крылья бабочки

    Автор: Екатерина Иванова

  Как я снимал дом у стэндапера

    Автор: Владимир Дивинский

  Шестнадцатый

    Автор: Саша Расков

  Дыши

    Автор: Тимур Малхозов

  Чемодан

    Автор: Полина Мельник

  Мондиаль

    Автор: Артём Косов

  Бросок

    Автор: Дмитрий Абрамов

  Они и она

    Автор: Яков Тропский

  Без Веры

    Автор: Алексей Колесников

  Я всегда с собой беру видеокамеру

    Автор: Алина Науменко

  Рыцарь фантазии

    Автор: Антон Холодов

Фантастика

  Meine Fraulein

    Автор: Станислав Озарнов

  Погружение

    Автор: Юлия Чернышова

Переводы

  Вскрытие

    Автор: Георг Гейм Перевод: Константин Матросов