Клавдия Партичелла, любовница кардинала [Бенито Муссолини] (pdf) читать постранично

ГЛАВА XII

“Теперь пусть каждая служанка и подруга
Спешит сюда выпить и поцеловать.
Присоединяйтесь ко мне в одном припеве:
Пусть ваши сердца поглотят блаженство.
Улетай от боли и бед:
Жизнь всего лишь пузырь.
Будь хоть учёным, хоть таким же умным,
Однако никто не знает о завтрашнем дне.
Есть только одна настоящая печаль:
Молодость когда-то ушла навсегда.”

В строфах Лоренцо де Медичи, данных миру на заре славного итальянского Возрождения, присутствует
выражение того эпикурейского отношения к жизни, которое в этот период заменило мистифицирующее
христианское учение об отречении. Которое являло вопль плоти, восставшей против тиранической
теологии, издавна подчинившей дух абсолютизму догмы. Оно начало разноситься эхом по всем дорогам
и переулкам Европы, проникая в сознания людей во дворцах и хижинах, на равнинах и в горах, в
городах и на полях.
Нет больше долгих рассуждений грешников, волочащих свои изможденные тела к далёкой Фиваиде во
искупление! Нет больше верблюжьей шерсти, кнутов, воздержания и умерщвления вшами, которые
ввёл преподобный Лабр (католический святой, нищенствующий монах и юродивый – прим.
переводчика)! Нет больше пустынного, монастырского одиночества. Есть наслаждение чувств,
вырвавшееся из-под великой иронии Гаргантюа (персонаж романа писателя Франсуа Рабле – прим.
переводчика), как бы для того, чтобы оправдать то, что веками подавлялось и ругалось. Церковь не
сопротивлялась пороку, а боролась с ересью кровью и кольями. Таким образом, язычество, у которого
римская церковь забирала силы, смысл, божественность – увековечивало себя, особенно процветая в
латинских землях.
Весной, после долгой зимней тишины, мужчины направлялись в деревню. Старые обычаи передавались
в неизменном виде из поколения в поколение. Например, мартовские огни, блестевшие на склонах гор,
тратто-марзо (призыв месяца марта – прим. переводчика), церемония, которая была забыта в городах,
но всё ещё жива в деревнях и посёлках среди далёких долин; а позднее эрогазионе (приветствие весны
– прим. переводчика), сходные по форме и мотивам с процессиями жрецов язычников, которые
маршировали в поля, чтобы отпраздновать пробуждение природы.
Прошли холодные зимние месяцы. Март снова улыбнулся своим едким очарованием. Чудесные дни,
предвещавшие весну с вергилианской (Публий Вергилий Марон, римский поэт – прим. переводчика)
ясностью итальянского неба, манили горожан к длительным прогулкам на природе.
Клаудия провела зиму в меланхолическом настроении. Спокойно претворив свой план в жизнь, ей
удалось освободиться от своих злейших врагов и заставить всех бояться себя. Бояться, но не любить.
Несмотря на её щедрость в канун Рождества (о котором сам получатель сообщил, вопреки своему
обещанию); несмотря на то, что в замке больше не устраивались ни празднества, ни пиры, — всё же
шляпы всех горожан были направлены против Клавдии. Кардинала жалели как жертву дьявольского

зла, сотворённого подлой женщиной, и народ не прощал её. И Клавдия чувствовала себя постоянно
опутанной густой сетью ненависти, подозрительности и клеветы.
Именно по этой причине в первые дни марта она сделала кардиналу предложение, которое сначала
удивило его. Клаудия решила вернуться в Кастель Тоблино (находится на севере Италии и является
редким примером озёрного замка – прим. переводчика). Почему она должна оставаться в Тренте (город
на севере Италии – прим. переводчика)? Теперь её миссия была выполнена. Она намеревалась
усмирить своих врагов, и ей это удалось. С другой стороны, улетучивались последние упрямые
надежды на благосклонный ответ Рима.
Папа, без сомнения, по наущению каноников собора, никогда не уступит устроению, которое
вызывалось с таким рвением, с таким упорством и за такие деньги. Все долгие дискуссии, которые
Клавдия вела с Эмануэлем в эти месяцы, не помогли решить проблему. Кардинал по-прежнему был
нерешителен, неуверен, слаб. Он не хотел смириться с потерей Клавдии, но не знал, как осуществлять
их союз. Он постарел. Он не был в неведении о народном настроении по отношению к нему. Люди
жалели его и проклинали. Ему хотелось вернуть дружбу своих подданных, вернуть себе место в их
глазах, добиться их прощения и оставить после себя добрую память о своём правлении. Но для этого
нужно было бы отказаться от Клавдии, отбросить Людовико Партичеллу и изгнать из своего сердца
чувство дружбы к отцу и любви к дочери.
Невозможно! Эмануэль продолжал жить изо дня в день в безнадёжном и нелепом ожидании какогонибудь чрезвычайного события, которое вызволит его из положения, с каждым днем становившегося
всё более серьёзным.
И Клавдия начала уставать от этой ситуации. Она чувствовала, что любовь прежних дней исчезла. Это
было уже не пламя великой страсти, а умеренная привязанность, устойчивая и привычная. Её мечта о
правлении исчезла. Ей было недостаточно любви