Милосердный демон [Веста Сур] (fb2) читать онлайн

Незнакомец

Цок-цок-цок – мерно стучали каблучки по брусчатке Гужевого спуска, единственной мощёной улицы в Портовом предместье. На высокую изящную фигуру в эльфийском плаще с опущенным на лицо капюшоном сверху равнодушно взирали мириады огненных глаз ночного Зуф-мэ-толла. Там, на холме, – надёжные крепостные стены и городская стража. Спокойствие, безмятежность, уют – всё там. Здесь же тьма и её подопечные: воры, душегубы, контрабандисты. В обманчиво тихих закоулках одинокого путника непременно подстерегает нож или топор.

Колокол на башне Храма Всех Богов ударил одиннадцать раз. Едва лишь отзвенел последний удар, существо в плаще остановилось напротив каменного строения в два этажа с замшелыми щербатыми стенами и крошечными зарешёченными окошками. Над главным входом красовалась вычурная деревянная вывеска. Нагромождение завитушек, спиралей, волн и прочих деталей фантазийного узора не оставляло шансов разобрать название заведения даже при свете дня, не то что ночью, однако существо точно знало, куда ему нужно, поэтому без колебаний приблизилось к дубовой двери с местами заржавленным стальным кольцом. Раздался стук. Дверь немедленно распахнулась, и чьи-то влажные руки бесцеремонно втащили гостя внутрь. В сенях стало ясно, что обладатель потных конечностей – тучный молодой намирец в засаленных бриджах дешёвого сукна, матросской рубахе и стоптанных чёботах. Глянцевитое и румяное, точно спелый гранат, лицо тотчас осветилось широченной улыбкой.

– Меня ожидают, – промолвил посетитель низким, грудным, но, несомненно, женским голосом.

– В п’гиватном кабинете, – тут же поспешно добавила дама из опасения, что слуга неверно истолкует цель её визита.

Толстяк, если и заметил странный акцент гостьи, не подал виду.

– Знаем, знаем, – гнусаво промурлыкал он, – прошу за мной.

Гостья переступила порог таверны – будто на скотный двор попала. Всего здесь было в избытке: посетителей, их разноголосого гомона, запахов, от вполне переносимого аромата слегка пережаренного мяса до вони кислющей виноградной браги, нагло именуемой хозяином заведения вином, и уж совсем неприличного амбрэ немытых матросских тел. Вдобавок по залу в густой дымовой завесе, порождённой развешенными по стенам факелами, то и дело шныряли юркие, как белки, служаночки, что до предела усугубляло царивший вокруг хаос. Каким же облегчением было вырваться из этого бедлама и погрузиться в упорядоченный мир безлюдного сумрачного коридора!

Поворот, ещё один, и наконец остановка. Красивая резная дверь, а за ней, судя по всему, – приватный кабинет. Фигура в плаще до дрожи напряглась в предвкушении встречи.

Лицо слуги искривила усмешка.

– Пра-а-шу, – нарочито развязно протянул он, широко распахнув дверь.

– Благода’гю, – холодно кивнула гостья и торопливо, словно боясь в последний момент передумать, скользнула внутрь.

Комната оказалась довольно тесной, около пяти шагов в длину и столько же в ширину. Большую часть пространства занимал стол, да не абы какой, а из полированного галатского эбена с инкрустацией слоновой костью в виде лиственного орнамента. Ножки обильно покрывала позолота. Стул с высокой спинкой был под стать столу, хоть и не так богато украшен. Картину роскоши, настолько неуместной в подобном заведении, насколько павлин неуместен в курятнике, довершали шёлковые камские шпалеры на стенах. Однако посетительницу совершенно не смутило, что интерьер приватного кабинета по самым скромным прикидкам стоил втрое дороже таверны. Более того, она вряд ли вообще озаботилась разглядыванием обстановки: всё её внимание было приковано к тому, кто по-хозяйски расположился среди описанного великолепия.

Господин этот выглядел как типичный камский негоциант среднего возраста. Атласный кафтан, лукавая улыбка в густой курчавой бороде, пытливые глаза – подобных персон пруд пруди в любом крупном порту Намира или Галатии. И всё же чувствовалось в нём какое-то «но», нечто поперечное демонстрируемому образу. Казалось, ещё чуть-чуть, и воздух в помещении начнёт потрескивать от присутствия невидимой, однако вполне явственной силы.

По единому жесту господина слуга зайцем кинулся в коридор. Не прошло и минуты, как он вернулся с изящным лакированным стульчиком в одной руке и бутылью из тёмного стекла – в другой.

– Присаживайся, милая, – мягким баритоном произнёс «негоциант», – плащ повесь на спинку.

И хотя по интонации это было не повеление, а скорее просьба, гостья физически ощутила невозможность сопротивления.

Пока дама разоблачалась, слуга плеснул из бутыли в пиалу господина бурой жидкости с пряным запахом. Тот немного отхлебнул и зажмурился от удовольствия. Пользуясь моментом, толстяк принялся беззастенчиво разглядывать гостью. И надо признаться, здесь было на что поглазеть. Женщина явно принадлежала к народу Унат, о чём свидетельствовали заострённые кончики ушей, крупные глаза янтарного цвета, чётко очерченные высокие скулы, длинный прямой нос и тонкие губы. Кроме того, посетительница носила традиционный для этого племени наряд: шёлковую тунику до колен и короткие сафьяновые сапожки. А вот цвет её кожи смог бы определить только ясновидец, поскольку все открытые участки тела, включая лицо и гладко выбритый череп, покрывала замысловатая вязь татуировок. В полумраке приватного кабинета тонкая золотая цепочка, соединявшая кольцо в левой ноздре с кольцом в мочке левого уха, казалась лишь частью многоцветного узора.

Удовлетворив любопытство, слуга осклабился. И действительно, на миниатюрном стульчике рослая, статная Унат смотрелась как галера в луже. В ответ гостья одарила наглеца взглядом, способным раздробить камень.

«Негоциант» терпеть не мог молчаливых игр в своём присутствии, и потому отреагировал мгновенно:

– Замбук, ты оскорбил нашу гостью. Обычай требует принести извинения и удалиться.

При звуке имени того, кого она ошибочно приняла за мелкую сошку, Унат зазнобило. А от мысли, кем на самом деле является господин, которому прислуживает Демон Правой Руки, сердце рухнуло в бездну ужаса. Однако отступать было поздно. Да и смысла не имело. В конце концов она сама с упорством одержимого искала этой встречи, пусть и по-настоящему не осознавая, с какой силой придётся столкнуться.

Замбук рассыпался в извинениях, но его глумливый вид прямо противоречил произносимым словам. Унат слушала рассеянно, изредка кивала.

Когда наконец за непочтительным демоном захлопнулась дверь, слух гостьи вновь обласкал бархатный голос господина:

– Ты уж прости его, милая. Дурной характер. Даже мне порой хамит. Забудем о нём. Пришла пора заняться твоим делом, Бэфэ Литни Симум. Отвечай кратко и ясно, какова цель твоего визита: власть или месть?

После недавнего потрясения от раскрытия истинной сущности тех, кто впервые за всё время предложил ей реальную помощь, Унат напрочь утратила способность удивляться. Да, Верховному Демону известно её настоящее имя, то имя, что погребли под собой ненависть и отчаяние точно так же, как рухнувшие стены Ратуши – тела заживо сгоревших родных. Но на то он и Верховный Демон, чтобы обладать знаниями, скрытыми от других.

– Месть, мой господин, – без колебаний выдала Бэфэ.

– Ну разумеется, – слегка улыбнулся «негоциант».

Унат раскрыла было рот, собираясь сообщить подробности трагедии, но Верховный Демон жестом остановил гостью.

– Мне ведома твоя история, милая. Гасур. Война за Дельту. Вероломное нападение намирских войск на Высеград. Погибли муж и трое детей.

– Зве’гски убиты, мой господин, – уточнила Бэфэ с блестящими от ярости глазами.

– Твоя правда, милая, – согласился Верховный Демон и тут же добавил:

– Опустим подробности. Сейчас нужно обсудить иное. Я, со своей стороны, гарантирую, что виновные понесут наказание, и ты лично сможешь в этом убедиться. Вопрос вот в чём: знаешь ли ты, какова цена?

– Знаю, мой господин.

– Готова ли ты заплатить эту цену прямо сейчас?

Внутри Бэфэ всё сжалось. «Нет!» – возопил голос разума. И тотчас умолк под гнётом лютой ненависти.

– Готова, – произнесли бескровные губы.

– Хорошо, – кивнул «негоциант» и щёлкнул пальцами.

За спиной Унат немедленно материализовалась фигура насмешника.

– Замбук, сообщи нашей гостье то, что ей следует знать, – попросил господин.

Ухмылка Демона Правой Руки стала ещё гнуснее, чем раньше. Бочкообразное туловище склонилось, и толстяк прошептал что-то на ухо Унат. Бэфэ вздрогнула. Расширенные от испуга глаза уставились на «негоцианта».

– Так ско’го, мой господин?

* * *

В пламени двух восковых свечей, укоренённых в громоздком бронзовом канделябре, просторная комната с аскетичной обстановкой выглядела завлекающе таинственной. Особенно простор для воображения открывали сгустки тьмы по углам и причудливые очертания теней на пористых стенах из ракушечника. Главную же загадку и, соответственно, главный интерес представлял хозяин, точнее наниматель помещения. Нестарый ещё человек, однако с обильной проседью в длинных, затянутых в узел на макушке, волосах, куцых усах и короткой бороде. Глубокомысленный взгляд раскосых намирских глаз. Одна рука неподвижна, жёстко зафиксирована на рукояти упёртого кончиком в пол короткого меча, другая – лёгкая, порхающая с зажатым в ней оселком. Филигранно точные, слаженные движения вкупе с полной сосредоточенностью напоминали священнодействие. Какой смертный дерзнул бы прервать этот обряд?

Тот, кто, подобно взломщику, бесшумно просочился в комнату вместе с ночным сквозняком, смертным не был.

От сильного порыва ветра огненные навершия свечей затрепетали. Намирец отложил оселок, обтёр клинок тряпицей. Меч с лязгом вошёл в ножны.

– Харай но-Тэн, – провозгласил незнакомец вместо приветствия.

– Я ждал тебя, – не изменяя позы, откликнулся седовласый.

По бесцветному лицу незнакомца пробежала рябь недоверия.

– Знал, что я приду?

– Рано или поздно.

Харай поднял голову, и его взору наконец предстал незваный гость.

Маскировка под человека удалась на славу. Любой обыватель признал бы в этом невысоком бледнолицем господине в тёмно-оливковой мантии и островерхой шляпе почтенного труженика Палаты налоговых сборов и пошлин. А незапоминающаяся внешность без особых примет, за исключением одеяния, лишь способствовала подкреплению подобного мнения. Вот только Харай но-Тэн не относился к обывателям. Он был опытным воином, особо отличившимся в кровопролитной войне с Камом за южные колонии, за что получил звание тысяцкого.

– Как ты узнал меня? – поинтересовался визитёр.

– По запаху, – усмехнулся Харай.

– То есть? – удивился давно мнивший себя неспособным к удивлению гость.

– Человек всегда чем-нибудь да пахнет, – объяснил седовласый воин. – От налоговиков, к примеру, за версту прёт квашеной капустой и медью.

– Чем же «прёт» от меня?

– Ничем.

– Выходит, демоны не имеют запаха?

– Выходит, так.

– Любопытно.

Харай медленно поднялся с низкой лежанки. Меч в ножнах остался на постели.

– Ты ведь пришёл судить меня, Серый странник? Ну так суди.

– Серый странник, Демон мести, Бич Гвирона, Незнакомец, Гонец смерти, Призрачный гость, Человек-из-Бездны… У меня много имён, – визитёр обвёл рукой комнату. – Все стены и потолок можно исписать, и то места не хватит. Но «судьи» среди них нет.

– Понимаю. Приговор уже вынесен. Тогда казни, коли такова твоя обязанность.

– И снова мимо, воин. Я не палач.

– Кто же?

– Посредник. Между тобой и заказчиком, – предупредил следующий вопрос визитёр. – И прежде всего предлагаю тебе покаяться.

– Нет, – жёстко отрезал Харай.

– Заказчик незримо присутствует здесь со мной, – продолжил Серый странник, не обращая внимания на отказ. – Если вспомнишь, кому ты нанёс обиду, достойную кровной мести, ибо иные случаи мы не рассматриваем, можешь попросить прощения. Искреннее раскаяние зачастую приводит к положительному исходу. Вплоть до полного примирения сторон. На моей памяти…

– Я сказал нет, – бесцеремонно перебил демона тысяцкий.

– Напрасно, – с сожалением произнёс визитёр.

– Я воин, убивать – моя профессия! – неожиданно взорвался доселе спокойный Харай. – В чём же мне каяться? В том, что я хорошо делал своё дело?

– Вот куда ты клонишь, – подбоченился посредник. – Считаешь себя невиновным, потому что всю жизнь выполнял чужие приказы?

– Я воин, – с нажимом повторил Харай, – я выполнял свой долг.

– Кому ж ты так задолжал? – съязвил демон.

– Интересы государства… – начал было седовласый воин.

– Очень удобное понятие, – прервал его визитёр, – чтобы скрыть от непосвящённых интересы весьма ограниченного круга лиц. И потом, на своём веку я повидал достаточно великих государств. Видел их расцвет и увядание. Видел, как мощнейшие колоссы обращаются в руины, а их интересы рассыпаются во прах под пятой новых «властителей мира». Но довольно! Иначе наша беседа рискует вылиться в спор золотаря и звездочёта.

– Итак, – промолвил Серый странник после короткой паузы, – я предложил тебе покаяться, а ты отказался, ибо не чувствуешь за собой вины. Правильно я тебя понял?

– Правильно, – кивнул Харай.

– Хорошо.

Демон по намирскому обычаю хлопнул в ладоши в знак необратимости принятого решения.

– В таком случае пора обратиться к истинному судье.

Рука посредника скользнула под мантию, в притороченную к поясу юфтевую коробочку. К потолку взлетела пригоршня серебристой пыли, но вопреки естественному поведению подобных субстанций не опустилась тонким слоем на пол и близлежащие предметы, а зависла в воздухе, сверкая и переливаясь, точно россыпь алмазов. Блестящие частички сами собой сложились в плоское прямоугольное зеркало размером с щит намирского пехотинца. И, странное дело, идеально ровная гладь не отражала ровным счётом ничего, кроме обвиняемого.

Харай непроизвольно потеребил мочку уха. Зеркальный двойник остался недвижим.

– Это… – прохрипел воин.

– Судья, – подсказал посредник, переместившийся за спину обвиняемого. – Твоя совесть.

Двойник церемонно поклонился.

– Господин судья, – официальным тоном проговорил визитёр, – прошу вас предъявить обвинение.

Ещё поклон, и поднявшаяся рябь стёрла фигуру судьи. Вместо него в зеркале возник новый двойник Харая – лет на десять моложе оригинала.

Могучий тысяцкий в серой от пота и пыли тунике и запачканной кровью кирасе о чём-то спорил с другим командиром того же ранга. В следующее мгновение в комнату, где они находились, на всех парах влетел взмыленный сотник.

– Готово, господин но-Тэн, – доложил он. – Тоннель у развилки завалили так, что мышь не проскочит.

– Отлично, – улыбнулся тысяцкий. – Поджигайте.

– Харай, – окликнул его сотоварищ, – может всё-таки дождёмся сперва темника?

– Чтобы провалить план? Забыл о двух десятках лучников на башне? Представь, что будет, когда они заметят Келлу с его армией.

– Известно, что будет. Ринутся к подземному ходу, а он завален. Поймут, что оказались в ловушке.

– Вот! – поднял указательный палец Харай. – А что делают люди в безвыходном положении?

Опасливый тысяцкий пожал плечами.

– Глупости, Валейдан, глупости. Либо на прорыв пойдут…

– Кто пойдёт? Там одни старики да дети.

– И лучники, среди которых больше половины – Унат. Будь в Ратуше только люди, я бы так не спешил.

– Ну да, эти чокнутые Унат могут что угодно вытворить.

– Вот именно. Я их повадки знаю ещё со времён колониальных войн. Если совсем туго придётся, перережут старым да малым глотки, а после сами на мечи бросятся. В общем, при любом исходе станут в глазах соотечественников героями. Мол, погибли, но не сдались супостату. А нам это надо? Нам жертвы нужны, тихие безропотные жертвы. Улавливаешь разницу?

– Да я-то понимаю – поймёт ли темник? Господин Келла не любит самоуправства.

– Ничего, с ним я как-нибудь улажу. В конце концов, повеление Суверена о деморализации противника любыми средствами пока ещё в силе.

– Залимат, – развернулся Харай к сотнику, – очевидцев отобрали?

– Да, господин но-Тэн. Трое женщин: две гасурянки и одна Унат. Остальных, как вы приказали, расстреляли из арбалетов.

– Катапульты?

– Обе на месте.

– Поджигайте.

– Будет исполнено, командир.

– И ещё: торгаша, того, что подземный ход показал, пустите в расход. Не люблю предателей.

– Как прикажете, господин но-Тэн.

Едва сотник с поклоном покинул помещение, Валейдан накинулся на Харая с расспросами:

– Катапульты-то зачем? Отвлечь внимание?

– Не совсем, – хитро сощурился Харай.

Крышка стоявшего на полу сундука со скрипом откинулась, и опешивший тысяцкий во все глаза уставился на ровный ряд блестящих чёрных шаров, каждый из которых был с голову новорождённого ребёнка. И лишь когда один из шаров очутился в крепкой руке Харая, Валейдан разглядел узкое горлышко, заткнутое прозрачной пробкой.

– Тончайшее стекло, – с нотками хвастовства в голосе заявил Харай.

– Хрупкая, должно быть, вещица, – предположил его сотоварищ.

– Единственный недостаток. Всё войлоком обложили, и то без одного дюжина треснула. Но большинство в целости и сохранности. Как раз для такого дела берёг.

– Что внутри?

Вместо ответа Харай размахнулся и швырнул шарообразный сосуд в стену. Стекло со звоном разлетелось на мелкие кусочки. По тёмным от времени доскам поползла чёрная маслянистая жидкость.

– Кровь саламандры! – догадался Валейдан. – Теперь понимаю. Достаточно забросать Ратушу такими шариками и вдогонку послать стрелы с подожжённой паклей. Вспыхнет, как сосняк в засуху. Они и чихнуть не успеют, как в головёшки обратятся. Но позволь полюбопытствовать, кто же сотворил это чудо?

– Один знакомец сварганил.

– Должно быть, не человек?

– Ничего от тебя не скроешь! Полугном.

– А нельзя ли и мне свести с ним знакомство?

– Знакомство не обещаю, а вот уступить пару ящиков по сходной цене…

Харай не договорил, поскольку в помещение вновь ворвался Залимат.

– Всё выполнили, командир, – сотник сиял, точно девица в кругу ухажёров. – Полыхает так, что демонам в Бездне жарко. Кое-кто из гасурцев в окна сигал, ну так мы их из арбалетов пощёлкали.

– Правильно сделали, – одобрил Харай.

– Валейдан, – обратился но-Тэн к сотоварищу, – не желаешь прогуляться? Обсудим условия сделки и заодно насладимся зрелищем.

Тот кивнул. Оба тысяцких накинули плащи и вышли из комнаты в сопровождении сотника. Уже на улице Харай вспомнил о другом своём поручении.

– Залимат, – обернулся он к шагавшему позади сотнику, – а что с тем торгашом?

– Так это… – замялся тот, – не прогневайтесь, господин но-Тэн, утёк он.

Вся компания резко остановилась. Глаза Харая налились грозовой силой.

– То есть как утёк? Я же приказал посадить под замок и охрану приставить.

– Сделали, всё сделали, господин но-Тэн, – принялся оправдываться Залимат. – Да только он, шельма, как сквозь землю провалился! Сами понять не можем.

– Значит так, – твёрдо проговорил Харай, – отправить четвёрку Фиоки на поиски. И чтоб достали мне его из-под этой самой земли, куда он провалился. Живо!

– Будет исполнено, господин но-Тэн, – пролепетал сотник и во все лопатки двинул вниз по переулку.

На бледном от гнева лице Харая шевелились отражённые сполохи пожара. И только теперь до его ушей долетели отчаянные вопли обречённых.

Картинка в зеркале помутилась. От дуновения потустороннего, неощутимого ветра вновь побежала рябь, а когда улеглась, на поверхность выплыл первоначальный двойник.

– Благодарю вас, господин судья, – подал голос посредник, – за подробное представление дела. Каково ваше решение?

– Виновен, – провозгласил судья.

– Наказание?

– Смерть от меча.

Харай покосился на оружие. Губы воина изобразили улыбку, больше похожую на оскал.

– Думал – для врага затачиваю, а получается, для себя.

Тем временем зеркало замерцало и вскоре совсем погасло. В воздухе остался лишь светящийся силуэт двойника. Впрочем, он сразу же потускнел, расплылся и без остатка всосался в солнечное сплетение оригинала. Глаза Харая тотчас заволокла жемчужно-серая пелена, отчего он приобрёл вид сомнамбулы. Повинуясь внутреннему приказу совести, приказу, которого был бы не в силах ослушаться даже Суверен, воин вытянул меч из ножен. Острый клинок без труда рассёк кожу живота, пропорол мышцы, внутренности и на вершок вышел из спины. В этот момент к Хараю вернулось нормальное восприятие действительности. Воин попытался сдержать стон, однако тот всё же прорвался, и ночная тишина отступила под его мощным натиском. Ещё недавно полное жизненных сил тело рухнуло на каменный пол.

* * *

К таверне «Глупышка Зарико», как всегда в этот час, дружно слетались галдящие стаи посетителей. Несмотря на фривольное название, данное заведение считалось чуть ли не самым респектабельным в Портовом предместье. Главным преимуществом таверны являлось её удобное расположение вблизи Гужевых ворот Зуф-мэ-толла, отчего по вечерам здесь частенько собиралась весьма почтенная публика вроде чиновников, негоциантов и даже гвардейцев. Хозяин, следует отдать ему должное, оказался сметливым малым: «Глупышка» по ценам незначительно опережала иные подобные заведения Портового предместья, что лишь подчёркивало её особый статус, и одновременно выгодно отличалась в этом плане от городских конкурентов. Изысканных блюд тут не предлагали, зато строго следили за качеством приготовления пищи и обслуживания. В результате от клиентов отбоя не было.

Тем вечером внимание большинства завсегдатаев приковало к себе новое приобретение хозяина: стол для игры в кости. Помимо дюжины игроков, в основном гвардейцев, над лакированной столешницей с вырезанной на ней сеткой игрового поля склонилось ещё десятка два наблюдателей, которых то и дело дёргали за рукава иные любопытствующие, желавшие скорее взглянуть на необычную новинку. Игроки в азарте, игнорируя толчею и гвалт вокруг, пристально следили за перемещением козонков по пронумерованным клеткам после каждого броска.

Капитанов аз-Лефа, аз-Марика и но-Рималя следовало отнести скорее к расчётливым, бережливым людям, нежели к рисковым, а потому при входе в таверну они не сговариваясь выбрали еле приметный столик в закутке под антресолью, подальше от шумного сборища, и сразу же потащили туда своего спутника, господина хин-Габу. Этот господин, совсем ещё юный по сравнению со зрелыми приятелями, служил секретарём в администрации порта, где имел репутацию в целом положительного, но увлекающегося человека.

– Эй, красотка! Два кувшина вина, четырёх цыплят и козьего сыра, – немедленно последовал заказ.

Хин-Габа тотчас утратил едва вспыхнувший интерес к игре и благодушно улыбнулся приятелям. Ничто на свете не радовало юношу так, как дармовая выпивка. Уже через полчаса он с заговорщическим видом, с ужимками и подмигиваниями, выдал капитанам нужную информацию, ради которой его, собственно, сюда и притащили. Вести оказались добрыми: разрешения на выход из гавани подписаны и завтра с утра будут переданы владельцам кораблей. Аз-Леф и аз-Марик удовлетворённо кивнули, а но-Рималь на радостях даже похлопал секретаря по спине, ведь ему дольше всех пришлось стоять на рейде с полными трюмами в ожидании проклятой бумажки.

На этом, однако, беседа не закончилась, потому как до полуночи, когда закрывались ворота Зуф-мэ-толла, оставалась ещё прорва времени, к тому же хин-Габа вовсе не страшился опоздать к урочному часу, поскольку имел личное знакомство со многими, если не со всеми, легкомысленными девицами Портового предместья и нередко ночевал в их уютных гнёздышках. К счастью, на сей раз любвеобильный юноша опустил подробности своих последних похождений и вскоре перешёл к мистической истории, случившейся с ним не далее как позапрошлой ночью.

– Брехня, – махнул рукой захмелевший аз-Марик.

Так суровый морской волк охарактеризовал поведанный таинственным шёпотом зачин, за что немедленно получил болезненный тычок от аз-Лефа, мол-де, заткни глотку, дурень, пусть себе парень болтает, он нам не единожды хорошую службу сослужил и ещё сослужит.

– И кем же оказался тот странный господин? – вмешался в разговор но-Рималь с целью спасти ситуацию.

– Об этом речь впереди, – всё также шёпотом сообщил хин-Габа, – сейчас хочу раскрыть одну важную деталь: когда он мимо меня прошёл, не прошёл даже, а проплыл, не касаясь ногами земли, и шагов я не услышал…

Аз-Марик издал смешок, мгновенно превратившийся в кашель от дружеского удара по рёбрам. Одарив капитана-скептика сердитым взглядом, юноша продолжил:

– Так вот, как только он проплыл мимо, меня окатило таким холодом, словно я в озеро Ле-гао нырнул. Вмиг протрезвел. И всю оставшуюся дорогу до дома чаровницы Нион меня как в лихорадке колотило. Только в ванне у неё отогрелся. И пока я отмокал, Нион мне сказала, что повстречал я демона, Серого странника, и что должен теперь возблагодарить богиню Судьбы за то, что явился он не по мою душу.

– Говорят, будто демоны после смерти души грешников забирают, – проскрипел аз-Марик, – пошто ж ему к тебя являться, коли ты в добром здравии?

– То обычные, низшие, – объяснил хин-Габа, – а это Серый странник. Неужели не слышали о нём?

– Слыхал я, – подал голос аз-Леф, – да только люди разное болтают – поди во всём разберись!

– Нион врать не станет, и потом, у неё тётка ворожить умеет. Утверждает даже, что в ковене состоит. И Нион хотела к этому делу привлечь, но у той способности по другой части… Гм… Так вот, тётка когда-то ей рассказывала, что любой, кому нанесена тяжкая обида, может обратиться с просьбой о свершении мести к самому Верховному Демону. Для этого требуется отыскать старую, матёрую ведьму, коей по силам свести просителя с Айбуком. Тот рассматривает дело и в случае положительного решения отправляет к обидчику Серого странника. И всё, вместо обидчика – хладный труп.

– Вот так вот просто? – изумился но-Рималь. – Просишь демона, и он за здорово живёшь всю грязную работёнку за тебя выполняет, а ты чист, как жрица Непорочной Мелиото?

– Не совсем, – хитро улыбнулся хин-Габа. – Айбук с просителя плату взымает.

– Ну и демоны пошли нынче, – пробухтел аз-Марик. – Вроде как тела человеческого не имеют, а сами, что твой брат, до золота охочи.

– Нет-нет, вы превратно истолковали мои слова, – возразил хин-Габа. – О золоте речь не идёт, тут другое…

Впечатлительный юноша потянулся к середине стола и жестом поманил приятелей приблизиться к своей раскрасневшейся от вина и волнения физиономии. В уши капитанов полился щекочущий шёпот:

– Просителю сообщают точную дату его смерти – вот какова плата.

– И всего-то? – хохотнул аз-Марик, усаживаясь на место. – Невелика цена!

– Как сказать! – не согласился хин-Габа. – Лично я бы предпочёл, чтобы меня объявили преступником и приговорили к смертной казни. По крайней мере, не так долго мучиться в ожидании неминуемой развязки.

– Твоя правда, Михвет, – поддержал его аз-Леф, одновременно впившись железной хваткой в плечо раззявившего рот аз-Марика.

Но-Рималь переглянулся с укротителем пьяного спорщика, после чего обратился к юноше:

– А мне вот интересно, как выглядит этот демон, а то, неровен час, столкнёшься ночной порой с каким господином на узкой дорожке и не будешь знать, то ли кланяться ему, то ли улепётывать.

Хин-Габа печально вздохнул.

– Описать его нетрудно, да бесполезно. Он каждый раз, как появляется, новый облик принимает. Оттого гасурцы прозвали его Незнакомцем.

– Коли так, – влез в разговор наплевавший на тычки и пинки аз-Марик, – то как же твоя зазноба опознала поганца да ещё со слов?

– Не опознала, а предположила, – сразу нашёлся хин-Габа. – И не далее как на следующее утро её догадка нашла подтверждение.

– Неужто? – пробормотал аз-Марик.

– По дороге на службу случилось мне проходить тем же переулком, где я демона повстречал, невдалеке от Храма Всех Богов. Впрочем, об этом месте я уже рассказывал в самом начале. Так вот, смотрю – толпа возле дома доходного собралась. Я там потолкался, поспрашивал. Оказалось, один из жильцов с собой покончил. И не простой какой-нибудь обыватель – тысяцкий из войска господина Келлы. Самое интересное здесь вот что: сосед этого тысяцкого, господина но-Тэна, если не ошибаюсь, заявил, будто накануне, около полуночи, явственно слышал голоса в комнате самоубийцы, тогда как привратник, дежуривший в ту ночь, клянётся, что в указанное время к но-Тэну никто не заходил и позже никто от него не выходил.

– Как ты сказал? – оживился но-Рималь. – Но-Тэн? Харай но-Тэн из войска Келлы?

– Да, кажется, так, – подтвердил хин-Габа. – Ты с ним знаком?

– Не то слово! – воскликнул но-Рималь. – Я знавал его ещё в пору колониальных войн. Я тогда подвизался помощником у одного маркитанта. Правда, в те времена господин но-Тэн был сотником. Не могу поверить, что он такое сотворил. Кто угодно, только не он.

– Это почему же? – снова встрял аз-Марик.

– Да потому, что в нём было слишком много жизни, – пояснил но-Рималь. – Нет уж, я скорее поверю в Серого странника, чем в то, что Харай но-Тэн руки на себя наложил.

– Друзья! – провозгласил аз-Леф, жаждавший как можно быстрее отделаться от щекотливой темы. – Как бы то ни было, до истины нам не докопаться. Давайте же оставим кривотолки почтенным кумушкам и выпьем за упокоение господина но-Тэна, да откроются пред ним Врата Эзриата!

Предложение получило всеобщее одобрение. Но тут выяснилось, что кувшины показали дно. Тогда аз-Леф сделал новый заказ, а велеречивый хин-Габа пустился в рассуждения на предмет превосходства намирского вина над камским.

Компания просидела до глубокой ночи. Обсуждали выпивку, налоги и женщин. Ни о демоне, ни о загадочном самоубийстве никто больше не заговаривал.

* * *

С раннего утра в Среброводье разыгрался ветер. Мощные порывы то и дело теребили ставни, запевали в печных трубах, хороводили палые листья, жадными воровскими пальцами срывали всё, что оказывались способными сорвать, и утаскивали прочь. Естественно, добропорядочные горожане носа из дому не казали. И поскольку старый суконщик Гюнас Хольп, как и остальные жители городка, являлся гасурцем, а следовательно, одновременно здравомыслящим и деятельным человеком, пустой трате времени в бесперспективном ожидании клиентов он предпочёл полезное занятие: приволок из подсобки пудовую бухгалтерскую книгу вкупе с письменными принадлежностями, зажёг немилосердно чадящую, зато дешёвую сальную свечу и углубился в расчёты. Подобно другим рачительным сверх всякой меры, вплоть до мелочности, торговцам Хольп отказывался нанимать помощника, либо брать ученика, оттого приходилось самому и за прилавком стоять, и с поставщиками договариваться, и учёт вести.

За работой время текло стремительно. Только и успевай нагар со свечи снимать! Когда снимать стало нечего, и пламя с шипением потухло, скукоженная сухощавая фигурка старика распрямилась. Ноги в невесомой войлочной обувке зашаркали в сторону подсобки. Хольп долго шебаршился в мрачной каморке, пока не отыскал и не зажёг новую свечу. И тут старика ни с того ни с сего зазнобило.

– Проклятый сквозняк, – посетовал торговец на обратном пути. – Бедные мои старые кости! Не ставни, а решето! Вот кабы Йертер не драл втридорога, давно бы заказал починить.

На этом жалобы закончились, потому как взгляд суконщика наткнулся на первого за день посетителя. Высокий плечистый мужчина лет сорока или около того при виде хозяина резко сорвал с головы шляпу в знак приветствия. На лицо незнакомца тут же свесилась прядь волнистых каштановых волос.

– Добрый вечер, – промямлил Хольп, не в силах оторваться от завораживающих нефритовых глаз посетителя. – Простите, я не услышал стука…

– Его не было, – холодно обронил великан, поправляя причёску. – Я прихожу без стука.

По внешнему виду, манере держаться и чётко выговаривать окончания посетитель походил на столичного франта из категории скоробогатых и оттого донельзя кичливых предпринимателей. Хольпу редко доводилось сталкиваться с подобными выскочками, поэтому он сперва оробел, но вскоре взял себя в руки и натянул маску услужливого продавца.

– Чем могу вам помочь, господин…?

– Незнакомец. Кажется, здесь меня так величают.

Физиономия суконщика стала белее покрытых известью стен лавки. Руки затряслись так, что старик едва не выронил подсвечник.

– Вижу, знаешь, кто я, – усмехнулся посетитель. – Тем лучше. Меньше мороки.

– Чем могу вам помочь? – упрямо повторил Хольп.

– Мне ничем, а вот себе можешь, если повинишься перед заказчиком.

– Да-да, непременно. Хотя уверен, что это досадное недоразумение. Я человек тихий, мухи не обижу. Если только нечаянно, так сказать, по стечению обстоятельств. Но это ничего. Вы, главное, сведите меня с заказчиком, а там уж мы всё утрясём.

– Молодец, Гюнас, быстро смекаешь. Но сегодня играем по моим правилам. Заказчик здесь, со мной, только видеть его тебе не позволено. Угадаешь, кто таков, и сумеешь вымолить прощение – твоя взяла. А нет – извини. Даю тебе время до последней капли.

Незнакомец выудил из-под плаща клепсидру с голубой тягучей жидкостью. Серебряная оправа гулко стукнула о прилавок. При виде лениво, но неотвратимо падающих капель старик пришёл в сильнейшее возбуждение.

– Толстоногий Винх! – выкрикнул Хольп в запале. – Да-да, точно он. Я ему десять бочек вина сплавил, в шести прокисшее было. Утопить меня грозился в этом самом, прокисшем.

– Мимо, – преспокойно сообщил Незнакомец.

– Тогда… Рейла Гунер, слепая вдова? – предположил суконщик. – Порченые ткани ей продавал, с пятнами, пока соседи, будь неладны, не подсказали. Здорово она на меня напустилась! В каталажку хотела упечь. Еле откупился.

– Ещё один промах.

– Неужто Гунблас Яг из-за тухлой свинины?

– Нет.

– Может, лекарь из-за дочери?

– Не угадал.

– Сапожник из-за жены?

– Нет, не сапожник.

– Ну хоть намекни!

– Время истекает.

Хольп в отчаянии принялся колотить себя кулаком по лбу.

– Вспомнил! – вдруг завопил он. – Парень. Кровельщик. По пьяни приятеля зарезал. Доверился мне, а я сдал его за вознаграждение. Но его же, вроде, повесили…

– И не кровельщик. Всё, время вышло.

– Погоди, дай минутку ещё, – взмолился старик.

– Я сказал, – отрезал Незнакомец.

– Не губи-и-и, – по-бабьи заголосил суконщик. – Всё отдам, всё, что ни попросишь!

Тощая фигурка нырнула под прилавок и тут же вынырнула обратно. Рядом с клепсидрой шлёпнулся туго набитый кошель.

– Вот, возьми. Это золото.

– Я демон. К чему мне золото?

– Отдай заказчику.

– Безумец! Вы все смертные безумцы. Если бы знали истинную цену солнечного металла, попрали бы его ногами.

Хольп удивлённо вылупился на Незнакомца, словно гадая, в своём ли тот уме. Вариантов для действия оставалось немного, точнее всего один, которым старик тотчас и воспользовался. В демона полетели первые попавшие под руку отрезы ткани. Пока супостат выпутывался из вороха материи, суконщик шмыгнул в подсобку и оттуда через чёрный ход – на улицу. Благодаря непогоде и густым октябрьским сумеркам любопытных глаз можно было не опасаться, так что Хольп рванул прямиком к тракту. Поначалу старика провожали тускло освещённые, унылые фасады среброводских домов, затем потянулись изгороди, раскромсавшие прилегающие к городу земли на ровные лоскуты пашен и пастбищ, и наконец показались невозделанные поля с купами деревьев. Свернув с большака, Хольп укрылся под высоким тополем с безлистными, поражёнными омелой ветвями. Тут бы беглецу облегчённо вздохнуть, но измождённые лёгкие извергли только хрип, а потная спина вместо гладкого ствола упёрлась в ребристый стеллаж. Пространство сомкнулось, и суконщик вновь очутился в своей лавке.

– Какие же вы, смертные, предсказуемые, – с сожалением заключил Незнакомец. – Сначала посулы, потом бегство. Или наоборот: сначала бегство, потом посулы. Иногда угрозы, если есть иллюзия власти и вседозволенности. Скучно с вами. Очень уж редко попадаются стоящие экземпляры. Намедни посчастливилось мне пообщаться с достойным человеком, но недолго. Судья вынес приговор – смерть. Достойные люди долго не живут.

Старик не то что не понял, а вряд ли даже слышал монолог демона, ибо разум его охватил ужас от осознания неминуемости скорого конца.

– Вижу, ты озабочен лишь собственной судьбой, Гюнас. Обычное дело для твоего племени. Что ж, давай узнаем мнение судьи, твоей совести.

Далее не предвиделось никаких неожиданностей. Заученный до оскомины ритуал: подбрасывание хрустального песка, вызов через магическое зеркало судьи-двойника, просмотр картин из прошлого, выслушивание приговора. Однако вопреки прогнозу на втором этапе случилось нечто из ряда вон: судья не явился на вызов.

– Ну и ну, Гюнас, – поразился демон, – где же твоя совесть? Кто выполнит обязанности судьи?

В словах Незнакомца мелькнул лишь бледный призрак возможности уйти от наказания, а суконщику и этого оказалось достаточно, чтобы прийти в себя, приободриться и попытаться руками и зубами вцепиться в дарованный фортуной шанс.

– Моё какое дело? – огрызнулся старик. – Коли некому судить, отпусти меня подобру-поздорову. Это у вас, духов, досужего времени тьма тьмущая, а у меня забот полон рот.

– Да я бы отпустил, – решил подыграть Хольпу демон. – Думаешь, охота мне с тобой валандаться? Но как потом отчёт заказчику давать?

– Ты, вроде, говорил, что заказчик с тобою вместе пришёл.

– Я всегда так говорю. Для острастки.

– Вон оно как, – улыбнулся старик. – Чего ж тебе от меня надобно?

– Поведай, что там за буча в Высеграде случилась, а я уж лазейку отыщу.

– А, вот из-за чего весь сыр-бор. Так бы сразу и сказал. Пустяковое дело. Яйца выеденного не стоит. Было из-за чего стращать! Ну да ладно, слушай. В Высеград меня занесло за два с половиной года до той заварушки. Славно я там устроился под мягким боком городского головы. И вдовушку весёлую для свиданий приискал. Думал даже осесть там, жениться. Не весь же век перекати-полем! Но погорел я, причём глупейшим образом. На чернилах. Ах, да! Я, кажется, забыл упомянуть, что поставлял бумагу и чернила для высеградского Совета. Вдвое дешевле конкурентов. А скупал за сущие гроши у контрабандистов. Старые связи. Самым сложным оказалось наладить доставку. Все руки измозолил, покуда тоннель от дома до реки прорыл. Ночами товар на лодках подвозили и на берег сгружали, а я уж сам потом через тоннель таскал. Можно было и нанять какого-нибудь битюга из местных, да глухонемых поблизости не нашлось, иному же люду я не доверяю. Тяжко пришлось, но выручка все труды покрывала. Хорошо дело шло, гладко. До тех пор, пока одному умнику из Совета не приспичило в архив сунуться. Тут и обнаружилось, что чернила со временем обращаются в пыль и осыпаются. По счастью, при Совете у меня свой человечек имелся, за немалые деньги купленный. Он-то и сообщил мне, что шумиха назревает. Ну я недолго думая вещички собрал, двери запер и в подвальчике затихарился. Решил по темноте уходить. Добраться по тоннелю до реки, а там у меня лодочка была на чёрный день припасена. Ну вот, сижу я, значит, в подвале и вдруг слышу: вопли, колготня. Сунулся на улицу разузнать, что стряслось. Оказалось, узкоглазые напали. Пожгли частокол, в город ворвались. А у нас гарнизону: два десятка лучников да пять десятков копейщиков. Основные силы на восток перебросили, к границе с Камом, где шли бои. Нападения намирцев никто не ожидал. В общем, продержались недолго. На улице-то я наткнулся на соседа с семейством. Ох, и шумные, суетливые людишки! Еле дознался, что Совет повелел всем женщинам, детям, старикам, больным да увечным в Ратуше собираться, а мужчинам, способным оружие держать, вкупе с копейщиками их отход прикрывать. Я сразу сообразил, что советники измыслили. Такой исход меня не устраивал. А ну как чинуши документы важные с собой прихватят! Мне что же потом весь остаток жизни трястись в ожидании, когда злосчастный компромат выплывет? Ну нет, не на того напали. Рисковал я, конечно, здорово, но иначе никак нельзя было. И намирского-то толком не знал, так, пару фраз всего. Нужда заставила – объяснился. Доставили меня к командиру. Толмача сыскали. Тут уж я узкоглазым обстоятельно про мою случайную находку рассказал. То, что от Ратуши к паромной станции ведёт секретный ход, я знал давно. Ещё когда свой тоннель копал, наткнулся на кирпичную кладку, причём вдали от всякого жилья. Даже утлого сараюшки поблизости не наблюдалось. За хорошее вознаграждение мой прикормыш из Ратуши достал подробный план «кротовой норы», как этот ход именовали в Совете. Я заучил его наизусть, благо, память у меня крепкая, и велел вернуть в архив – а ну как хватятся. Собственный тоннель пришлось подправить. Отдалить, так сказать, на почтительное расстояние. Когда же работа была окончена, я вместо того, чтобы выкинуть схему «кротовой норы» из головы, наоборот, стал время от времени представлять её перед глазами: боялся запамятовать. Нутром чуял, что рано или поздно пригодится. И пригодилась-таки! Но, думаете, эти свиньи узкоглазые меня отблагодарили? Как бы не так! Заперли в ближайшем чулане. Двое на страже встали, остальные ушли. Прескверное положение! Хорошо ещё, что сразу не порешили. Но я тоже не лыком шит. И не из таких передряг выкручивался. Сперва как следует огляделся, и не зря! Чуланчик-то знакомый оказался, Бора Одноглазого чуланчик. Вот уж, думаю, свезло так свезло! У Бора в этом чуланчике тайничок имелся под полом, куда он от жены выпивку прятал. А я в ту пору галатским винцом, тоже контрабандным, из-под полы приторговывал и не раз в отсутствие супружницы вместе с ним бочонки туда закладывал. В общем, схоронился я в подполье, и когда командир узкоглазых, явившийся по мою душу, меня не обнаружил и стал вместе с горе-сторожами прочёсывать двор, я под шумок шмыгнул в дом, оттуда через окно – в соседский огород и после задворками к своему жилищу пробрался. Там уж дело за малым оставалось: схватил вещички и в тоннель. Всё, поминайте как звали!

Торопливый, галопирующий монолог суконщика завершился настолько внезапно, что Незнакомец несколько мгновений молчал, ожидая продолжения. Когда же такового не последовало, демон поклонился.

– Благодарю тебя, Гюнас. Ты отлично выполнил обязанности судьи на первом этапе. Только забыл упомянуть о сожжении Ратуши.

– А моё какое дело? – сердито проворчал суконщик. – Не я же поджигал.

– Хорошо, – примирительно поднял руки демон, – не будем спорить. Сейчас на очереди второй этап.

Нахмуренные брови Хольпа возвестили о том, что старику совсем не понравились слова собеседника.

– Какой ещё второй этап? Ты же обещал отпустить меня!

– Что я и делаю, – отпарировал Незнакомец, – отпускаю тебя в недра твоего внутреннего мира.

Взгляд демона стал гипнотическим, и старик не заметил как очутился по ту сторонумагической зеркальной глади.

– Заказ должен быть выполнен, – заявил Незнакомец, – при любых обстоятельствах. Нам нужен судья, и ты один способен отыскать его в лабиринте твоей души. А чтобы ты в дороге не заскучал ненароком, даю тебе стимул: будешь испытывать муки сожжённых по твоей милости высеградцев и при этом не сможешь умереть до тех пор, пока не найдёшь свою совесть.

В тот же миг суконщика со всех сторон охватило пламя.

– Нет! – с безумными от ужаса глазами завопил Хольп. – За что? Не я же поджигал! Не моя вина!

Тощая фигурка заметалась по зазеркалью. Вырывавшиеся из пламени клубы дыма стремительно заволакивали пространство, так что вскоре старик окончательно пропал из виду, и только под потолком ещё долго носился отгул его последнего крика. Хотя, возможно, это были всего-навсего завывания ветра на чердаке.

* * *

В разгар дня Портовое предместье не выглядело ни таинственным, ни зловещим. Обычная бедняцкая окраина, где пустых желудков гораздо больше, чем краюшек хлеба, способных их наполнить.

Бэфэ Литни Симум всё в том же эльфийском плаще, скрывавшем экстравагантную наружность Унат, шествовала знакомым маршрутом. Глазеть по сторонам не хотелось: заказчица торопилась покончить с оставшимися формальностями. И лишь по прибытии на место стала очевидна тщетность её спешки. Из-под капюшона выпорхнул возглас удивления с толикой досады. Увы, таверны с нечитабельной вывеской больше не существовало. Всего за два дня, что прошли со времени достопамятной встречи, здание на Гужевом спуске успело обзавестись новой табличкой. На известняковой плите было выбито три символа, понятных любому намирцу: кровля, клюка нищего и лекарский колпак. А поскольку Бэфэ Симум достаточно долго прожила в Намире, ей не составило труда расшифровать эту надпись. Странноприимный дом. Далеко не то заведение, где жаждала очутиться Унат.

При внимательном рассмотрении Бэфэ на минуту пригрезилось, будто поверх символов ползучим гадом извивается гнусная ухмылка Замбука. Унат инстинктивно встряхнула головой, чтобы прогнать морок, и двинулась в сторону прибрежных скал.

Под напором бриза эльфийский плащ вздувался и трепетал, отчего застывшая на острие утёса фигура издали напоминала бабочку траурницу. Крики чаек время от времени разбавляли монотонный шелест прибоя. На губах и в душе ощущалось одно: горечь.

– Так, значит, ты не передумала? – внезапно раздался за спиной голос «негоцианта».

– Нет, мой господин, – не оборачиваясь ответила Унат.

– Тебя не удовлетворила работа моего подопечного? – последовал новый вопрос.

– Полностью удовлетво’гила, мой господин.

– Какова же тогда причина?

Унат поднесла руки к груди.

– Здесь…пусто.

– Понимаю, потому и не отговариваю. Надеюсь, ты осознаёшь последствия?

– Да, мой господин.

– Хорошо. В таком случае, до скорой встречи, Бэфэ Симум.

– До ско’гой вст’гечи, мой господин.

Без единого звука, крика или стона, Унат бросилась вниз. Набежавшая волна бережно слизнула окровавленное тело с рифа и уволокла в мир безмолвия и покоя.

– Скажи-ка, Замбук, – обратился «негоциант» к стоящему рядом и, как всегда, гаденько ухмыляющемуся подручному, – могут ли демоны стареть?

– Не припомню такого, господин Айбук.

– Значит, я первый.

– Не понял вас, господин.

– Устал я, Замбук. От склок и свар, от суеты, от злобы и от безразличия, от гордецов и от смиренных. Ото всего и ото всех. Люди в подобном случае говорят – старость пришла.

Демон Правой Руки не нашёлся, что сказать, и потому молча ожидал следующей реплики господина. Но тот лишь глубоко вздохнул и уставился на резвящуюся в отдалении стайку дельфинов. Айбук так и не решился признаться подручному, насколько он, Владыка Бездны, до крайности презирая смертных за неспособность в решающий момент сделать правильный выбор, завидовал этим жалким букашкам за то, что они обладали ценнейшим даром, которого демоны были вероломно лишены.

Львица и воробей.

Тури знает, что такое свобода. Тури ныряет в глубину, туда, где много водорослей и ракушек – много еды. Солёная вода щиплет глаза, но Тури ныряет раз за разом и приносит много еды. Люди племени сыты и довольны. Это и есть свобода.

Тури делает так, как учит Монью. Опускается на семь-восемь локтей. Ниже запрещено. Тури видел кости тех, кто нарушил запрет. Пищу надо собирать быстро, нельзя отвлекаться. В глубине полно зубастых рыб и демонов. От тех, кто медлит, не остаётся даже костей.

Монью мудрый. Он говорит о великом законе: сколько люди взяли у моря, столько же нужно отдать. Давным-давно, когда Тури звался Тука и еле дотягивался до нижних веток масличного дерева, закон перестали соблюдать. Ничего морю не отдавали, только брали. Тогда из бездны поднялось чудовище и проглотило рыбаков. С ними была мать Тури. Потом все боялись подходить к морю. Но Монью сказал: «Возьмите свои украшения и бросьте в воду». Все сделали так, и чудовище уплыло.

Монью мудрый. Он слышит голоса духов.

* * *

Благодарение богам, улов получился обильным. Сквозь щели корзины поблескивала серебряная чешуя, сбоку вялой ботвой свешивались щупальца осьминога. Бодрый мотивчик, насвистываемый Тури, ловко вплетался в трели птиц и шорох лагуны за спиной. Жаркое солнце безжалостно пекло коротко стриженую макушку, сверкало в капельках пота на дочерна загорелой коже, заглядывало в узкие прорези глаз.

На подходе к деревне удачливого рыбака встречал бритоголовый старейшина.

– Запах моря…запах жизни, – провозгласил Монью и тотчас добавил:

– Торопись, скоро начнётся.

Юноша кивнул и с довольной улыбкой затрусил вперёд по тропинке.

На ходу Тури подскакивал от восторга и нетерпения: ему впервые предстояло увидеть Священную Свадьбу. Обряд проводили редко, только при крайней нужде. Монью рассказывал, что он всего однажды наблюдал такой ритуал: в год Красной игуаны, задолго до рождения Тури, когда пробудилась Огненная гора.

Сейчас поводом послужило нашествие людей-из-за-моря. Они скрытно подплывали к острову со скалистой стороны на громадных лодках величиной с дом, пересаживались в лодки поменьше и на них проникали в лагуну. Несчастные, отправившиеся в эту пору на промысел, попадали в плен. Деревня постепенно пустела. Мольбы и подношения богам оставались втуне. И жрец решил, что наступило время прибегнуть к последнему средству. Отдать в жёны Дарующему, богу солнца, лучшую девушку деревни. Наиболее выносливую и годную к замужеству. Пусть она умолит небесного супруга избыть напасть.

У капища в благоговении склонили головы и немощные старики, выползавшие из глинобитных лачужек лишь по особым, исключительным случаям, и дородные матери с непривычно тихими ребятишками, и жилистые, остроглазые девушки, и смуглолицые парни, и самые уважаемые обитатели деревни: мужчины – добытчики, охотники и рыболовы. Тури протиснулся поближе к последним.

При появлении жреца со связками тлеющих сандаловых прутьев в руках толпа зашелестела. Ретивый западный ветер тут же разнёс по округе мягкий сладковато-терпкий аромат. Благовония заняли свои места на деревянных подставках перед каменным истуканом, что послужило знаком начала молитвы. Жрец затянул пресное, как маисовая каша, песнопение, толпа послушно повторяла за ним. Под завывания соплеменников на капище вышла Айя, невеста Дарующего. Тури давно восхищали крепкие ноги и зычный голос девушки. Он частенько грезил о том, как было бы хорошо взять её в жёны, когда наступит пора. Однако ни ревность, ни сожаление его не мучили. Юный ныряльщик понимал: глупо соперничать с божеством.

Продолжая петь, жрец протянул Айе приземистую широкую вазу с грубо выцарапанным орнаментом. Внутри покоилась крупная морская улитка. Тури не раз находил таких на дне. Несмотря на красоту раковин, юноша старался держаться от них подальше. Монью предупреждал: это сильно ядовитые твари.

Девушка опустила пальцы в вазу. Чувствительный укол, и несколько мгновений спустя непреодолимое головокружение. Жёлтые лица соплеменников расплющились и растеклись в стороны, точно жидкое тесто для лепёшек.

По жесту жреца двое высокорослых парней уложили невесту Дарующего в плетёные носилки. Жерди носилок легли на мускулистые плечи. Айю закачало на тростниковом ложе, а миг спустя девушке показалось, что она стала лёгкой, будто пичуга: вот-вот вспорхнёт и умчится в зовущую синеву.

Вскоре процессия во главе со жрецом прибыла на пляж, где под одобрительное гудение деревенских бесчувственное тело невесты перенесли в заранее подготовленную, старательно украшенную орхидеями, камелиями и листьями папоротника пирогу. Теперь лодку предстояло спустить на воду. Подсобить служителю Дарующего вызвались недавние носильщики. Поднатужились – под днищем заскрежетал песок. Ещё чуть-чуть – и посудина заскользила по бирюзовому одеялу лагуны.

* * *

В доме Ратепа принимали гостей. Случалось это редко – высокородный хозяин оказывал подобную честь лишь достойнейшим из достойных, – и оттого Наль и Арсет с раннего утра закружил вихрь суеты и предвкушения.

Сёстры умирали от любопытства увидеть господина Имхатуна, прочимого младшей в женихи. По слухам, этого деятельного молодого человека ожидала завидная карьера. К двадцати двум годам он стал первым помощником своего дяди, наместника Сазума и прочих южных колоний, в обход менее расторопных кузенов.

Вместе с тем интересы сестёр значительно разнились. Наль, страдавшей от грубости и нечуткости мужа, равно как и от скуки, хотелось выяснить, насколько господин Имхатун привлекателен и обходителен с дамами, а пятнадцатилетняя Арсет, полная любознательности и романтичности, жаждала в подробностях разузнать о жизни дикарей. В раннем детстве её завораживали рассказы кормилицы о косоглазых желтокожих островитянах с плавниками вместо рук и жабрами вместо рёбер. Особенно девочке нравилось слушать о привольном житье «рыбьих людей» в согласии с простыми и честными правилами. Позже мать объяснила, что здравомыслящему ребёнку из аристократической семьи негоже верить в чистейший вздор, который несёт полуграмотная простолюдинка. С одной стороны, Арсет соглашалась с матерью, но с другой… Ах, как мечтала она хоть ненадолго стать островитянкой, поменять вечно сумрачные комнаты, задрапированные пыльным бархатом, на белый пляж! Дышать горьким морским воздухом, купаться в кишащем золотыми рыбками заливе, носиться разыгравшейся кошкой по берегу, собирать ракушки и мастерить из них ожерелья, не тревожась о том, что кто-то сочтёт её поведение непристойным.

Традиция возбраняла женщинам присутствовать на званом обеде, поэтому насладиться беседой с приглашёнными сановниками сёстры не могли – их время пришло вечером, когда после изысканной многочасовой трапезы, вежливо выпроводив всех, кроме Имхатуна, муж Наль предложил молодому человеку остаться на чай. Столы накрыли в малом зале. Как положено, мужчин и женщин разделяла решётчатая бамбуковая ширма, присутствие которой позволяло вторым появиться перед посторонним в домашнем облачении, без головного платка и вуали.

Стройность, грация и правильные крупные черты лиц сестёр сразу вызвали расположение со стороны возможного жениха. Наль и Арсет, в свою очередь, залюбовались поджарой фигурой молодого вельможи, казавшейся совершенной на фоне тучного, пусть и осанистого, Ратепа.

Разговор, начатый с предписываемых этикетом общих фраз, постепенно свёлся к обсуждению уклада жизни и нравов южных дикарей.

– Не настолько они примитивны, как принято судить в столичном обществе, – возразил на резкое замечание хозяина Имхатун. – Да, их манеры не отличаются утончённостью, быт груб и омерзителен, и вместе с тем они владеют знаниями о всемирном равновесии, о круговороте времени, о движении светил, имеют зачатки письменности. Мой дядя купил у старейшины одного из сазумских племён глиняный диск с необычным рисунком. Когда он похвастался приобретением перед знакомым астроном, тот был потрясён: рисунок оказался довольно точным лунным календарём. Островитяне, называемые нами дикарями, значительно более сложны, чем мы себе представляем. И порой непредсказуемы. Видимая кротость, податливость уживаются в них со зверской жестокостью. Вероятно, поэтому мифы сазумов крайне своеобразны: поэтичность и возвышенность свободно и часто неожиданно сочетаются с приземлённостью.

Арсет нарочито громко хмыкнула.

– Вы со мной не согласны, юная госпожа? – шутливо осведомился Имхатун.

– Не то, чтобы…, – смущённо замялась девушка. – Меня заботит иное. Я считаю, что дикари счастливее нас, ведь они живут по законам природы. Почему же мы должны следовать законам, написанным людьми, даже если они несправедливы?

Ратеп и Наль одновременно изменились в лице. Хозяин сердито нахмурился, его жена округлила глаза от ужаса.

– Серьёзный вопрос, подобающий морщинистому старцу, а не миловидной девушке, – улыбнулся молодой вельможа.

– И уж точно не дружеской вечерней беседе, – поддержала Наль. – Не лучше ли предоставить господину Имхатуну поведать нам о перипетиях его недавнего морского путешествия?

– О, я с удовольствием, – ответил гость и, прежде чем приступить к рассказу, повернувшись к Ратепу, шепнул:

– Дерзкая девчонка.

– Верно, далеко ей до моей овечки, – вполголоса заметил хозяин, – но ведь недаром говорят: чем норовистее кобыла, тем приятнее её обуздывать.

Мужчины приглушённо засмеялись.

* * *

Черепаховый гребень скользил по волосам Арсет, словно лодка по морю. Широко расставленные зубцы плавно взрезали волну за волной. Пока служанка причёсывала и переодевала девушку ко сну, Наль, полулёжа на тахте, сосредоточенно наблюдала за покачиваниями пламени масляной лампы. Как только приготовления закончились, и рабыня покинула комнату, старшая сестра грозно взглянула на младшую.

– Я всё понимаю, – упреждающе подняла руку Арсет.

– Тогда зачем? – Наль чуть не задыхалась от возмущения.

– Тот чужеземец, он так смотрел на меня…

– О чём ты?

– Две недели назад мы возвращались домой от госпожи Нетеш. Когда я садилась в экипаж, почувствовала, что на меня кто-то смотрит. Обернулась и увидела незнакомца, инородца. В его взоре я прочла восхищение и уважение. А ещё теплоту. Это поразительно! Скажи, отчего наши мужчины не способны одарить нас ничем иным, кроме пренебрежения и колкостей?

– Фантазии хороши в детстве, Арсет, но рано или поздно с ними приходится прощаться. Надеюсь, ты осознаёшь, что…

– Наш отец погиб в далёком плавании, а состояние за неимением более близких родственников мужского пола передано твоему мужу. И теперь мы сделались собственностью тирана. И хуже того, сластолюбца.

– Бедная наивная девочка, – снисходительно улыбнулась Наль, – можешь ли ты представить, насколько я признательна Ратепу?

– За то, что он обходит спальню супруги стороной, однако не упускает случая проведать юношей, известных своими противоестественными склонностями?

– Именно. В отличие от мужей моих подруг, Ратеп не плодит бастардов, и я спокойна, что всё имущество перейдёт к моему сыну, а дочь получит богатое приданое. И довольно об этом! Вернёмся к твоему поведению. Ты грубейше нарушила этикет в присутствии высокого гостя: перебила его, прямо высказала своё мнение, затронула щекотливую тему. По воле Ратепа, нашего кормильца и господина, в качестве наказания тебе надлежит отправиться завтра в Храм Добродетели. Там ты проведёшь одну луну за чтением «Трактата о смирении» вепсаренского отшельника.

– Но ведь…

– И не забудь перед отъездом поблагодарить моего супруга за оказанное снисхождение.

* * *

Бахрома занавески едва шевелилась от лёгкого дыхания. Сквозь прихотливый узор панджары Арсет наблюдала за новым рабом, как наблюдают за экзотическим животным, равно с интересом и опаской.

Утром с рынка на телегах доставили муку и специи для предстоящего приёма. Невольники таскали мешки и корзины со двора на кухню. Все они молчали, кроме одного. Того, за кем следила девушка. Молодой сазум, несмотря на тяжёлую ношу, напевал весёлую ритмичную песню на своём языке. Остальные нет-нет да улыбались.

Улыбнулась и Арсет, неосторожно высунувшись из-за укрытия, чтобы лучше рассмотреть жизнелюба. Наль заметила сестру и жестом позвала спуститься во двор.

– Подарок Имхатуна, – указала на нового раба жена Ратепа. – Вопреки твоей непочтительности ты ему приглянулась. Супруг велел отдать дикаря тебе, но у нас столько дел сегодня: рабочих рук не хватает! Не сердись, пожалуйста. Ещё пару мешков отнесёт, и можешь забирать и распоряжаться, как тебе нравится.

– Я не сержусь, – ответила Арсет. – Подожду здесь, если не возражаешь.

Наль бросила на девушку обеспокоенный взгляд.

– Мой зонтик мал для двоих, а солнце сегодня очень яркое. Почему бы тебе не посидеть на террасе?

– Ладно, только не забудь прислать ко мне сазума.

– Хорошо.

Южанин появился перед Арсет через четверть часа. Он по-прежнему казался беззаботно радостным, хоть и чуточку усталым. Помимо этого девушку озадачила его манера держаться независимо, на равных. Обычно в присутствии хозяев на лицах рабов отражалось либо трепетное подобострастие, либо напускное безразличие. За тем и другим зачастую пряталась жгучая ненависть.

От обилия вспыхнувших в голове вопросов Арсет растерялась. Вместо добродушного приветствия с губ угловато слетело:

– Как твоё имя?

Юноша ткнул пальцем в стайку воробьёв, которые самозабвенно лакомились просыпанным кем-то просом.

– Энки.

– Это на камском. А на твоём родном наречии?

– Тури. Однако на твой земля мне такой прозываться нельзя. Твои боги будет думать, я есть чужак, посылать большой беда на мой голова. Я есть Энки, кто есть ты?

– Арсет.

– Ай-ай! – притворно ужаснулся сазум. – Львица будет глотать воробей!

Заливистый смех девушки спугнул чутких птиц. Стайка с тревожным чириканьем упорхнула прочь.

– Нет, если пообещаешь меня слушаться, – заверила дикаря Арсет, а потом уже серьёзно добавила:

– Я шучу. С моей стороны было бы подло обращаться с тобой подобным образом. Тебя и так лишили слишком многого: родины, свободы…

– Энки иметь свобода. Хороший еда кушать давать, славный комната с хороший кровать, сладко-сладко спать.

– Ты, наверное, не совсем понял меня, – задумчиво произнесла Арсет, – я подразумевала, что тебя принуждают работать, и что ты вдали от твоего острова, где ты мог делать, что захочется.

– На остров Энки хотеть кушать. И деревня люди хотеть кушать. Долго-долго надо плавать, нырять, пищу добывать. Ракушки есть, рыба есть – Энки шибко нравится. Несёт в деревня улов. Люди довольны.

– Значит, тебе нравилось плавать и нырять? И добывать пищу для одноплеменников? Это так великодушно!

Громкий топот за спиной заставил Арсет вздрогнуть и резко обернуться. На террасу ввалился Ратеп. Сзади семенила Наль.

– Вижу, ты оценила подарок Имхатуна, – обратился хозяин дома к девушке. – Он человек щедрый. Заполучить такого жениха – крупная удача.

– Он мне пока не жених, – раздражённо отозвалась Арсет.

– Снова недовольство! – возмутился Ратеп. – Правильно говорил покойный дворцовый повар: угодить монарху – великое искусство, угодить женщине – приятная, но несбыточная мечта. Два дня, разве это срок? Потерпишь.

Газовая занавеска отлетела в сторону, и хозяин с ворчанием, напоминавшим отдалённые раскаты грома, скрылся в полумраке столовой.

Будь её воля, Наль превратилась бы в серую ящерку и ринулась вслед за мужем – попробуй поймать! Но в действительности получилось иначе. Пальцы Арсет железным капканом сжали запястье жены Ратепа.

– Наль? – в один короткий возглас вместились и упрёк, и обида, и злость.

– Я хотела, честно, хотела тебе сказать, но не успела.

– Из Храма я вернулась вчера вечером.

– Такие вещи в лоб не говорят, сначала нужно подготовить почву…

– Поздно, сестрица. Рассказывай начистоту.

– Это сложная история. Как-то одновременно всё навалилось. Но мы с мужем заботились лишь о твоём благе. Когда ты была в Храме, Имхатун явился просить твоей руки. Настаивал на скором ответе: хотел, чтобы помолвка состоялась до его отъезда в Сазум. Уехать он должен, если считать от сегодняшнего дня, через неделю. Муж обещал как можно скорее тебя оповестить, а после сообщить Имхатуну твоё решение. Но на следующее утро вдруг нагрянул к нам Пагор. Тот самый одышливый и вечно потный старик, торговец коврами. И тоже свататься. Дескать, траур по усопшей супруге закончился, и настала пора приискать себе новую жену. И чего он только не вытворял! Ужом перед нами вился, щедрыми обещаниями сыпал, медоточивыми речами задабривал. И что же Ратеп? Стоял скалой. Хотя о баснословном богатстве Пагора на всех углах судачат. Как и о его связях с некоторыми сенаторами. По слухам, старик снабжает их дурманными травами, которые тайными путями доставляются из Галатии. Однако Ратеп не соблазнился. Он всегда считал позором союзы аристократов с простолюдинами. Грязную кровь никаким богатством не отмыть – так он сказал мне потом наедине. И всё же, памятуя о пресловутых связях Пагора, следовало придумать вескую причину для отказа. Пришлось уверить торговца, что Имхатун его опередил, и согласие от тебя уже получено. Старик покряхтел, посетовал, но вынужден был отступиться. А Ратеп, чтобы скрыть обман, торопливо написал Имхатуну, будто лично навестил тебя в Храме, и ты дала положительный ответ.

Наль заискивающе посмотрела на сестру. Та угрюмо следила за безыскусной игрой Энки с залетевшей на террасу мухой. Южанин то ловил, то отпускал глупое насекомое.

– Вы помыкаете мной, используете в угоду вашим интересам, – с отчаянной отрешённостью проговорила Арсет.

– Для твоего же блага! – парировала жена Ратепа. – Удивительно! Неужели тебе не нравится Имхатун? Ведь он красив и молод!

– Как он может мне нравиться, если я его совсем… совсем не знаю?

Оттолкнув сестру, Арсет с рыданиями бросилась в проход. Резкий порыв ветра коконом обернул занавеску вокруг трепещущего тела. Острые ногти девушки впились в тонкую ткань. Послышался треск, и Арсет влетела в столовую. Невольник поспешил за госпожой. Шлёпанье босых ступней дикаря по мозаичному полу заставило Наль скорчиться от омерзения.

* * *

С началом лета городская знать потянулась на виллы. Не стала исключением и семья Ратепа. Караван из господского экипажа и повозок с поклажей и рабами за два дня добрался до побережья. Здесь для хозяек наступила вольготная жизнь. Срочные дела, связанные с планами по избранию в Сенат, позволяли Ратепу приезжать на виллу не чаще, чем пару раз в месяц, когда с ночёвкой, а когда и без. От любопытства соседей спасали гектары садов, пастбищ и пашен.

Досужие часы Наль с матерью проводили в увитой диким виноградом беседке посреди изысканного парка с розами, кипарисами, гравийными дорожками и мраморными фонтанами. Женщины попивали шербет и наслаждались беседами о скудоумии, скаредности и других пороках столичных знакомых. В это время Арсет либо играла с племянниками под не слишком бдительными присмотром четырёх нянь, либо вместе с Энки каталась на парусной лодке по лиману. Девушка обучала сазума камским песням. Если невольник путал или коверкал слова, она разражалась громким смехом. Как ни странно, Энки не обижался, даже смеялся наравне с ней. За переливчатый звонкий голос Арсет получила от южанина прозвище Ньома, что на его языке означало «райская птица». По мнению дикаря, в этом случае гнева богов можно было не опасаться, поскольку речь шла о прозвище, а не о настоящем имени.

Тем не менее, веселилась девушка не всегда. Порой накатывала на неё романтичная задумчивость. Тогда она признавалась Энки: «Только в море я чувствую себя поистине свободной».

Как-то на очередной водной прогулке Арсет обратилась к сазуму с вопросом:

– Ты скучаешь по дому, Энки?

– Что такое «скучаешь», Ньома? – не понял южанин.

– Ну, наверное, тебе хочется вернуться в твою деревню, повидаться с родными?

– Энки желать говорить с Монью, шибко-шибко умён.

– Я бы тоже всё на свете отдала, лишь бы попасть на твой остров, жить среди простых, искренних людей, не умеющих притворяться, думать одно, а говорить другое. В Каме все сплошь ханжи и лицемеры. Самое распространённое блюдо камской кухни – ложь. На завтрак, обед и ужин – ложь, ложь, ложь. Запечённая и жареная, варёная и пропаренная, взбитая и тушёная, под любым соусом, на любой вкус. Вот бы сбежать отсюда! Взять и уплыть.

– Ньома хотеть плыть остров Энки?

– Если бы это было возможно!

– Легко. Энки везти сюда на большой-большой лодка, солнце за спина лодка садиться. Туда-то надо нос теперь держать.

Юноша указал пальцем на запад. В следующее мгновение с берега донеслись крики. Рабыня звала на обед.

После еды полагался двухчасовой отдых. Арсет отправила Энки в комнату для слуг-мужчин, а сама намеревалась почитать свежую драму Септахареса. Но едва она приблизилась к библиотеке, как из-за приотворённой двери донёсся знакомый голос. Мать произнесла её имя. Девушка замерла, прислушалась.

– … зачем торопиться?

– Осень, – отозвалась Наль, – подходящее время для свадьбы. И потом, таково желание Имхатуна. Ратеп не стал перечить. Намекнул, что догадывается о причине спешки. Якобы юному нобилю опротивело бегать по борделям, и он возмечтал об уютном семейном гнёздышке. А вот у меня другие сведения. Менму, секретарь Имхатуна и, по воле судьбы, двоюродный брат и любовник моей дражайшей подруги Бехтет, поведал ей об одном неприятном инциденте. В прошлом году наш красавчик чуть было не лишился расположения дяди и, соответственно, тёпленького местечка под крылышком наместника. Провинился он тем, что обрюхатил одну из дядиных рабынь. Проблема, в общем-то, заурядная, к тому же вполне решаемая: опытная молчаливая знахарка и сумма, достаточная для оплаты её услуг. Но возникли осложнения. Мерзавка вознамерилась воспользоваться своим положением. Заявилась к наместнику, потребовала даровать ей свободу и назначить содержание, грозилась поднять скандал. Разумеется, подобные притязания раздосадовали почтенного сановника. Провинившемуся племяннику было велено всё уладить в течение недели. И он уладил. Быстренько сплавил зарвавшуюся рабыню какому-то намирскому меценату. После этого, как выразился Менму, вулкан затих, но не уснул. Чтобы вернуть доверие дяди требовалось нечто большее. Например, жениться на девушке из семьи вельможи, славящегося строгим соблюдением принципа чистоты крови. Вот зачем Имхатуну понадобилась Арсет.

– Бедняжка…

– Как и все мы. У камских женщин выбор невелик: путь смирения или путь отречения. Дом или храм. Жена или жрица.

– И ты ей не скажешь?

Наль горько усмехнулась.

– А вы мне сказали? Вот и сестрица пусть тешится иллюзиями. Верит в добрых пери и в счастливые браки.

Дальше Арсет не слушала. Проворные ноги вынесли девушку на прибрежную насыпь. Сорванная по дороге ветка горького миндаля остервенело заплясала по голым спинам беззащитных булыжников. Экзекуция продолжалась до тех пор, пока хворостина вконец не измочалилась.

– Ну я вам устрою, – злобно прорычала Арсет в лицо равнодушной синей дали.

* * *

Побег наметили на полночь. Благодаря почерпнутым от Монью знаниям о свойствах растений Энки без труда избавился от береговых охранников. После заката у галатских наёмников так скрутило животы, что плечистые иноземцы самовольно перенесли место службы в гущу дикого гибискуса.

В то время как южанин грузил в лодку съестные припасы, Арсет с подозрением оглядывала камышовую посудину, похожую на кожуру плода какао. Если бы существовал хоть единый шанс похитить красавицу, на которой они с Энки кружили по заливу! Увы, причал стерегли не галатцы, а суровые Унат. С ними связываться не было ни малейшего желания. Пришлось «одолжить» плавучее средство из ремонтного сарая. И хотя Энки уверял, что лодка крепкая, девушку одолевали тревожные мысли. Однако жажда бунта в конце концов пересилила опасения.

Беглецы вытолкнули лодку на мелководье. Арсет забралась внутрь. Поёжилась, расправила мокрый подол. Сазум запрыгнул следом. Взялся за вёсла. Арсет вызвалась было помочь, но быстро утомилась и, оставив южанина проливать пот, улеглась на палубе. Немного погодя Тури поставил парус по ветру и сел у руля.

Стареющий месяц щедро осыпал чернильные волны чистейшим серебром. Лодка держалась в тени скал. Получался значительный крюк. В новолуние можно было бы плыть напрямик, но тогда не только охранники – сами беглецы оказались бы лишёнными зрения и рисковали сбиться с пути и ненароком врезаться в берег.

Спустя час вышли в открытое море. На Арсет нахлынула бурная радость.

– Неужели вырвались? – воскликнула девушка. – О, да! Мы свободны, Энки!

– Тури, – поправил южанин.

– Да, ну, конечно, ты прав. Теперь ты снова Тури. А я… я Ньома!

Сазум закутался в одеяло и вскоре задремал. А вот Арсет долго не удавалось заснуть. Восторг часто действует на человека так же возбуждающе, как жгучее беспокойство. Усталость взяла своё лишь на рассвете.

Пробудилась девушка после полудня. С удивлением обнаружила, что Тури статуей застыл на носу, словно во что-то вглядывался. Козырьком приложила руку ко лбу, заслоняясь от солнца, и ахнула: на горизонте из жёлтого марева проступали силуэты пальм. Земля!

– Приплыли! Приплыли! – закричала Арсет.

Как только беглецы вступили на сушу, девушка устроилась на отдых под сенью деревьев, а Тури отправился обозревать окрестности. После долгого плавания хотелось размять затекшие ноги.

В ходе прогулки по берегу и пальмовой роще выяснилось, что остров совсем крошечный и, скорее всего, необитаемый. Когда Арсет об этом узнала, чуть не разрыдалась от досады. Потом подумала и спросила себя: а почему бы не обосноваться здесь вдвоём с Тури? Он будет ловить рыбу, она – жарить её на костре, вечерами можно петь песни или сочинять вслух загадочные истории. Она избавится от вуали, станет носить короткую юбку, превратится в настоящую дикарку.

Первый же опыт развеял грёзы. Тури поймал окуня и кальмара, сбил четыре кокосовых ореха. Арсет уронила добычу в огонь, а когда доставала, опалила рукава и от испуга запустила горящую хворостину в лицо сазуму. К счастью, тот успел уклониться. С кокосами тоже вышла неприятность. Выскабливая сладкую мякоть, девушка рассекла себе палец. Южанин со вздохом оторвал от рубашки лоскут и перевязал рану.

Стараниями Тури завтрак всё-таки был приготовлен. Беглецы утолили голод, но сытость не улучшила настроение Арсет.

– Прости, Тури, я такая неумелая, – сокрушалась девушка. – Мне столькому предстоит научиться! Понадобится время… Среди людей, в твоём племени, я освоилась бы гораздо быстрее. А здесь без крова и очага мы подобны бесцельно парящим во мраке мотылькам, что обречены…

Арсет осеклась. Как неуклюже и не к месту вырвалась у неё эта цитата из Септахареса!

– То есть, полагаю, нам стоит продолжить поиски твоего острова, – резко закончила девушка.

– Ньома странно говорить, – нахмурился южанин. – До большой земля – по-вашему Сазум – восемь дней, от большой земля до остров Тури – пять дней. Много-много вода надо. Ньома много пить. Этот остров заходи, вода бери и дальше. Много-много вода бери. Другой остров на пути когда – не знать. Ньома понимать?

– Да, конечно, понимаю, – улыбнулась Арсет, хотя намерения сазума открылись ей только теперь.

– Хорошо. Подниматься. Брать бурдюки, идти на ручей. Потом на гору – глядеть, есть ли, нет ли на пути ещё острова.

Гора представляла собой шестисотметровый вулкан, давно потухший и сплошь заросший джунглями. Для Тури – дом родной, а вот Арсет порядком запыхалась, ушибла коленку, запачкала и порвала платье, прежде чем догнала южанина у кромки кратера. Тот, сдвинув брови, вглядывался в горизонт, но не в направлении намеченного пути, а в ту сторону, откуда беглецы приплыли.

– Корабль, – гулко прозвучало в тишине.

У Арсет пресеклось дыхание.

– За нами, – прошептала она. – О, боги! Если схватят – не пощадят. Тебя как беглого раба до смерти забьют плетьми. Меня навечно запрут в каком-нибудь храме. Заточение… После того, как я познала свободу. Нет, ни за что! Бежать, Тури, мы должны бежать, спасаться, немедленно!

Тури пристально посмотрел на девушку. Тури нравилось на неё смотреть. Так же, как на Айю. Хоть Ньома и слабее. Не годится в жёны человеку. Но приятно на неё смотреть и слушать её песни. Хорошо поёт. В самом деле Ньома!

– Идём же, Тури, – Арсет нетерпеливо притопнула. – Время!

Теперь уже сазум не поспевал за девушкой: она неслась вниз со скоростью антилопы, удирающей от тигра.

Камышовая лодка стремительно покинула бухточку, повернулась носом к солнцу. Мимо левого борта поплыл каменистый, будто изгрызенный исполинским чудовищем северный берег.

Ни с того ни с сего Тури бросил грести. Вёсла по воле волн закачались в уключинах. Из груды вещей на корме сазум выхватил продолговатую тростниковую корзину. Содержимое – сухие лепёшки, обёрнутые пальмовыми листьями, – полетело на крышку пристроенного рядом короба.

– Тури, что ты творишь? – изумилась Арсет.

В ответ южанин чудновато усмехнулся и в обнимку с корзиной плавно шагнул в воду. Немного погодя вынырнул, но лишь для того, чтобы набрать воздуха и вновь скрыться в глубине.

Ожидание затягивалось. От волнения Арсет кусала обветренные губы. Но вот после пятого или шестого захода Тури с довольным видом забрался обратно в лодку. У ног девушки очутилась корзина с крупной конусообразной раковиной. Покатая спинка, вся в бурых и золотых пятнышках, искрилась и переливалась, как лакированная.

– Это мне? – зарделась Арсет. – Красота какая! Спасибо, Тури.

Руки девушки проникли в корзину и тут же отдёрнулись.

– Ой, укололась. Кажется, о край раковины.

Ни малейшего удивления или растерянности – сазум словно предвидел такой исход. Осторожным, предельно выверенным движением дикарь опрокинул корзину через борт. Моллюск вернулся в привычную стихию.

– Зачем, Тури? – упрекнула южанина Арсет. – Ничего страшного, пустяковая ранка. Хотя приятно осознавать, что о тебе искренне заботятся.

Лодка мерно покачивалась подобно гигантской колыбели. Волосы беглецов трепал ветер. Обрушивался порывами и уносил нечто крайне важное: запах моря, запах жизни.

– Я, пожалуй, прилягу, – произнесла девушка после непродолжительного молчания. – Голова кружится. Наверное, из-за жары.

– Ньома лететь скоро, – объяснил сазум, – высоко-высоко, на небо. Просить Дарующего отвести беда от Тури. Ньома хорошая. Что Ньома просить, бог делать. Ньома добрая, помогать Тури.

Едва ли Арсет разобрала последние слова дикаря. Чувства меркли, и вместе с ними окружающий мир утекал, как вода сквозь пальцы. Солнце тускнело, звуки смешивались и растворялись друг в друге, ароматы преснели, шероховатость настила и гладкость шёлкового платья обезличивались под неестественной стылостью пальцев.

Когда девушка перестала дышать, южанин проворно выскользнул из лодки. Рельефные плечи смело протаранили покатый горб волны. Согласно составленному на вершине горы плану Тури вплавь направился к соседнему острову.

* * *

Терпеть ноющую боль в висках было тяжело – Наль еле удерживалась от того, чтобы опуститься прямо на ворсистый ковёр из верблюжьей шерсти. Хотелось забыться. А приходилось стоять и слушать. Доводы Ратепа били наотмашь.

– Если ты не смогла привить сестре ни толики уважения или хотя бы благодарности к ближайшим родственникам, какое воспитание ты способна дать детям? Нет, решено, они отправятся к моей матери. Там знают, как вырастить истинных аристократов, заботящихся о репутации семьи. И, пожалуйста, перестань изображать беспросветную скорбь. В конце концов, злоба дикаря послужила к нашей пользе.

– Как ты жесток! – ужаснулась Наль.

– Любопытно, кого бы ты обвинила в жестокости, когда тебя забросали бы камнями на улице. И потом, неужели тебе неприятно, что твою сестру вспоминают как честную невинную девушку, скоропостижно скончавшуюся от внезапного недуга, а не как блудницу, оставившую отчий дом ради постыдной связи с рабом?

– Ты прав, ты всегда и во всём прав, – горько усмехнулась Наль.

– В таком случае приведи себя в порядок, – не заметил или не пожелал заметить иронию жены Ратеп, – и дай распоряжение, чтобы прибрались в правом крыле и выкинули хлам. Завтра завезут новую мебель.

– Мы ожидаем гостей?

– В начале следующей недели должен прибыть мой…хм…троюродный племянник.

Наль насторожилась.

– Надолго он у нас останется?

– Месяц, два, три… Какая разница? Проследи, чтобы как следует вычистили углы и выбили подушки. Ещё не хватало осрамиться перед гостем!

– Слушаюсь, мой господин, – поклонилась Наль.

На мысок сафьяновой туфельки капнула слёза.

* * *

«Фюить-тю-тю-тю, фюить-тю-тю-тю», – зазвучало над головой Тури.

Сазум поглядел вверх. На ветке акации примостилась райская птица. Сапфирово-изумрудное оперение лоснилось под косыми лучами солнца. Чёрные бусины глазок испытующе уставились на дикаря.

– Привет, Ньома, – обрадовался Тури. – Видишь, я добрался до своей деревни. Спасибо тебе за помощь. Дарующий прислал мне корабль. Он стоял у того острова, куда я приплыл. Там были рыбаки. Муж и жена, старики. И сын их. Они сказали, что раньше были плохими людьми, жили с другими плохими людьми на большом корабле и грабили богатые корабли. Но потом бросили. Стали просто рыбаками. Они спрятали меня от врагов. А когда враги ушли, они повезли меня на мой остров. За то, что они меня спасли, Монью дал им очень много хороших вещей: разноцветных ракушек, новых горшков, вяленого обезьяньего мяса, сушеного батата, сочных манго и кокосов. Монью говорит, если тебе делают добро, ты должен сделать добро в ответ. Ньома упросила Дарующего помочь Тури. А Тури наловит мух для Ньомы. Ты только не улетай, жди, я быстро.

Лесная подстилка зашуршала под грязными стопами дикаря. Птица склевала выбравшегося из-под коры жучка и упорхнула.

Законы Авы

Запах крови чувствовался всё острее. До беглеца оставалось меньше одного полёта стрелы. Однако следовало торопиться: головорезы из деревни Паука в любой момент могли выйти на след.

Темнокожая колдунья на ходу поправила сползшую лямку котомки. Быстрее, ещё быстрее. Из-под ног вылетала труха – смесь опавшей листвы, мелких веточек, остатков сгнивших лиан и воздушных корней. Ажурные листья папоротников щекотали тощие детские колени.

Беглец уже совсем рядом. Она успеет, она должна успеть. Здесь её дом, её земля, ревностно охраняемая духами предков.

Когда вонь, источаемая потным кровоточащим телом, стала непереносимой, колдунья остановилась. Если нюх бессилен, пользуйся слухом – так её учили. Девочка закрыла глаза и очутилась в мире звуков.

Вот ящерица застучала коготками по стволу, вот дикая свинья зашебаршилась в зарослях, а вот попугай затрепыхал крыльями. Перебрался повыше. Похоже, его спугнула без конца гомонящая стая мартышек, отправившаяся на поиски пищи. Крупная стая. И голосистая. Кажется, будто они повсюду, эти шумливые обезьяны. Или нет? На северо-западе тишина, туда не осмеливаются соваться. И другие звери тоже. Что там такое?

Глаза колдуньи распахнулись, и сразу стало ясно, где следует искать укрытие беглеца.

* * *

Резким движением головы Акар откинул с лица длинную прядь тёмно-русых волос. Руки уже не слушались: последние силы ушли на борьбу с лихорадкой. Доведись кому-нибудь из знакомых увидеть юношу с благородным прозвищем Ибис в его нынешнем состоянии, он содрогнулся бы от омерзения. Скорчившийся между мощных корней-контрфорсов хлопкового дерева полутруп в окровавленном рваном тряпье, некогда бывшем праздничным лазоревым, в цвет глаз, балахоном. И всё же чувства ещё жили. Жили и кричали о том, что его убежище обнаружено.

«Ну давай, сделай же что-нибудь!» – в панике умолял внутренний голос, тогда как ослабевшее от ран и болезни тело молило о покое, желательно вечном.

Конечно, он знал, что за ним отправят поисковый отряд. Конечно, он понимал, что его непременно обнаружат. И тем не менее, так хотелось, чтобы случилось чудо, и следопыты прошли мимо или вовсе заплутали в чаще. Но нет. Чудеса случаются только в сказках и только с героями, а он предатель, трус, не сумевший достойно принять смерть. И вот она перед ним. Смотрит сверху вниз чёрными глазищами. Странная такая смерть. С виду худенькая, жилистая девочка-подросток. Ноги босые, до колен вымазаны глиной. Из одежды – три полоски ткани: набедренная, нагрудная и головная повязки цвета той же глины. А что за причёска! Шарик мелких кудряшек, эдакий коричневый одуванчик! И совсем не страшная. Наоборот, очень даже симпатичная.

– Моя Кшанти из деревни Питона есть, – представилась «смерть». – Бояться надо нет, моя помогай.

– Дочь земли… – только и смог прохрипеть Акар.

– Твоя говори нет, – приказным тоном заявила Кшанти, устраиваясь на коленях подле Ибиса, – твоя слушай. Твоя болезнь имей. Силу собирать надо. Моя вода приноси. Моя лей, твоя собирай.

В знак понимания Акар медленно опустил и вновь поднял веки. Искусный маг, он не мог не подивиться осведомлённости дикарки. У него на родине считали, будто ликаны, они же дети земли, вели в своих резервациях скотский образ жизни, и если в древности и владели кое-какими познаниями в области магии, то давно их утратили.

Тем временем Кшанти раскупорила извлечённый из котомки бурдюк. На лоб Акара полилась тонкая струйка студёной, несмотря на жару, влаги.

Дикарка явно знала, что делает. Она не только правильно рассчитала необходимую интенсивность воздействия, но и обеспечила нужную температуру. Ибису оставалось только жадно впитывать высвобожденную силу.

Опустошив подобным образом ещё три бурдюка, Кшанти вновь обратилась к Акару на ломаном идильском языке:

– Вода больше нет, уанобу. Теперь лечиться надо. Моя болезнь хорошо-хорошо гони. Потом уже твоя раны заживляй.

«Неужели она и врачевать умеет?» – изумился про себя Ибис.

На виски Акара легли нежные, холёные пальчики. Было очевидно, что руки дикарки никогда не выполняли иной работы, кроме магических ритуалов. Другими словами, она не относилась к разряду полуграмотных знахарок, правой рукой доящих козу, а левой помешивающих зелье от всех недугов. Эта Кшанти из деревни Питона оказалась полноценной колдуньей. Здесь могло быть только два объяснения: либо по прихоти богов среди ликанов появился настоящий самородок, либо идильцы сильно недооценили детей земли.

«Лучше бы первое, – внутренне пожелал Ибис. – Лучше… Но для кого?»

Акар сам поразился своим мыслям. Ещё недавно, три-четыре дня назад, подобное просто не пришло бы ему в голову. Тогда благополучие идильского народа представлялось магу наивысшей ценностью, а его сохранение – наиглавнейшей и единственной достойной целью существования. И ради достижения этой целион сделал всё, что мог, и гораздо больше, чем следовало. Он, признанный образец для подражания, нарушил правила, пошёл на сделку с совестью, и даже угроза мучительной гибели в случае разоблачения не поколебала его решимости. Что же случилось? Когда и по какой причине очужели ему родные и соплеменники? Когда гордое «мы» превратилось в чёрствое «они»? Нет, не под градом стрел, выпущенных в него бывшими соратниками. И не тогда, когда его, израненного, подвесили вниз головой на старой акации. Ибо в оба эти момента он громогласно прославлял Идильскую Республику до тех пор, пока не начинал захлёбываться кровью. Нет, горечь и безучастность возникли позже. Пожалуй, тогда, когда ликанка, плоть от плоти мерзких примитивных дикарей, сообщила, что поможет ему. Именно в тот миг он впервые по-настоящему ощутил себя изгоем.

– Готово, – объявила Кшанти. – Твоя очередь, уанобу.

– Мне ничего делать не надо, – подобно ветру в кронах прошелестел Акар, – только ждать. У меня от рождения такой дар. Если есть сила, любые раны, даже очень глубокие, затягиваются сами.

– О-о-о! – смешно округлив глаза, протянула малолетняя колдунья. – Но сколько ждать? Люди Паука близко. Хороший место прятаться надо. Твой место плохой-плохой есть. Моя хороший знай.

– Понимаю, – задумчиво произнёс Акар. – Мои раны уже не кровоточат, так что можно отправляться немедленно. Сейчас, надо только подняться.

Осуществить сказанное оказалось не очень-то легко. Занемевшие из-за долгого пребывания в неподвижности мышцы упрямо игнорировали мысленные команды. Наконец в незримой, но от этого ничуть не менее яростной борьбе победила сила духа, и Акару удалось встать, используя в качестве опоры один из контрфорсов дерева.

Кшанти смерила Ибиса неодобрительным взглядом. Что и говорить, выглядел беглый маг удручающе. Прежде ухоженные, идеально гладкие волосы длиной до лопаток, заставлявшие многих знатных дам зеленеть от зависти, местами свалялись в жуткого вида колтуны, местами обвисли грязными патлами. Веки опухли и воспалились. Руки и ноги безостановочно тряслись, будто у любителя плодов дерева мей-мей.

– Всё хорошо, – вымученно улыбнулся Акар. – Отдышусь немного, и пойдём.

– Кого твоя обманывай, уанобу? – покачала головой дикарка. – Меня или себя? Твоя слабый есть. Моя спрашивай, кто помогай.

– Только бы шамана Пауков поблизости не оказалось, – пробормотала Кшанти на родном языке, которого Ибис, естественно, не понимал. – Ну что ж, другого выхода нет, придётся рискнуть.

Наблюдать за действиями дочери земли было любопытно, ведь Акар практически ничего не знал о магии ликанов, кроме кратких упоминаний в работах именитых историков о чрезмерной длительности, грубости и низкой эффективности творимых дикарями обрядов. В действительности всё оказалось несколько иначе. Чтобы расчистить землю и начертить незамысловатый символ, состоящий из квадрата и вписанной в него окружности, потребовалась всего пара мгновений, столько же ушло на отправку через данную фигуру запроса и получение ответа. Классическое устное или мысленное заклинание сработало бы чуть быстрее, однако в таком случае и энергии бы пришлось потратить больше. Что до эффективности, то мерная пульсация между бровей убедила мага в напрасности сомнений по этому поводу.

Кшанти ободряюще улыбнулась Акару.

– Ава говори, манутха сюда иди, манутха помогай.

В голове Ибиса сразу же возник вопрос, который, впрочем, остался невысказанным, поскольку тревожные крики мартышек возвестили о приближении опасности. Увы, слишком поздно! На расстоянии десяти шагов от мага и его спасительницы сквозь кусты самшита с громким треском прорвалась передовая часть поискового отряда из деревни Паука, двое взрослых мужчин и один подросток. С лицами и телами, вымазанными белой глиной, они походили на пожирающих души призраков из детских сказок. В противовес демонической наружности охотников их копья с зазубренными наконечниками и ножи длиной ничуть не менее локтя свидетельствовали о сугубо материальных интересах. При виде едва стоящего на ногах мага и щуплой девчонки ликаны издали победный крик и кинулись на добычу.

Глаза Кшанти расширились от ужаса. И в следующий миг расширились ещё больше, но уже от удивления, поскольку в двух шагах от цели охотники врезались в невидимую стену. Столкновение оказалось настолько сильным, что дикарей отбросило обратно к зарослям самшита. Пока ликаны, ругаясь и потирая ушибленные места, постепенно приходили в себя, Акар громким окриком вывел Кшанти из ступора:

– Эй, можешь сделать что-нибудь? Я долго не продержусь.

Малолетняя колдунья кивнула и принялась чертить новую фигуру, несколько сложнее предыдущей. Как только символ был готов, Кшанти села возле него, скрестив ноги. До слуха Ибиса донеслось невнятное бормотание. Похоже, дикарка собиралась войти в транс.

«Что за варварский метод! Да мы быстрее состаримся, чем этот ритуал заработает! – посетовал про себя Акар. – Теперь понятно, почему идильцы и тамганы так легко одержали победу над предками дикарей, а немногих выживших загнали в резервации. Историки всё же недалеко ушли от истины.»

Град ударов по возведённому магом защитному куполу показал, что состариться они с Кшанти вряд ли успеют. Ликаны, оклемавшись, догадались использовать копья для разрушения преграды. Хуже того, численность дикарей выросла втрое: на выручку пострадавшим подоспела основная часть отряда.

И вновь Акар ощутил себя на краю обрыва. Ещё шаг, и гибели не миновать. Так, может, лучше сдаться? Прямо сейчас. Отбросить несбыточную надежду без сожалений, словно изношенные башмаки. Зачем бороться, если все усилия тщетны?

Магу представилось, как он ослабляет хватку, отчего купол тает, и копьё, пущенное одним из дикарей, находит путь к его измученному телу, а следующее пронзает несчастную девочку, так и не завершившую свой ритуал.

«Ну нет, – подумал Акар, – её в обиду не дам».

От прилива энергии купол замерцал голубоватым светом. Дикари дружно издали возглас разочарования, когда пробившее было брешь копьё оказалось надвое разрезано восстановленным барьером.

– Держись, – сквозь пелену транса прошептала Кшанти, – уже скоро.

В сильнейшем напряжении Ибис перестал воспринимать происходящее вокруг. Полное сосредоточение, работа на пределе возможностей. Такого ему не удавалось достигнуть никогда ранее, даже во время пресловутого поединка. Возможно, оттого, что тогда он боролся за воплощение чужих, навязанных ему идей. Боролся не потому, что хотел победить, а потому, что боялся проиграть, не оправдав тем самым возложенных на него надежд. Сейчас дело обстояло иначе. Впервые в жизни у него появилась цель, рождённая им самим, его, Акара, совестью.

Тело юного мага сотрясалось от воздействия грубой непреодолимой силы, пришедшей извне. Когда он наконец очнулся, выяснилось, что в роли непреодолимой силы выступала дикарка: девчонка яростно колотила его в грудь с криками: «Хватит, хватит! Прекращай! Опасность нет! Наша побеждай!»

Только тогда Акар снял защиту. Тяжело опустившись на землю, юный маг огляделся по сторонам. Разбросанные там и сям окровавленные трупы врагов служили веским доказательством слов колдуньи. И всё же… Была здесь какая-то странность.

– Великий Водопад! – изумился Акар. – Выглядит так, будто…

– Их убивай один другого, – подсказала Кшанти.

Ибис так и окаменел с открытым ртом.

– Моя духи предков призывай, – пояснила колдунья, – люди Паука совсем-совсем глупый делай. Кто друг друга нападай, кто сам себя убивай.

Акара зазнобило. Управление сознанием – вершина магического искусства, доступная немногим мастерам. В Идильской Республике всего пятеро магов-старейшин обладали знаниями и навыками, достаточными для применения соответствующих заклятий. А тут несовершеннолетняя дикарка единовременно свела с ума чуть ли не десяток охотников, и притом с поразительной лёгкостью, даже не запыхалась, словно простенькую иллюзию сотворила! Правда, здесь не она – духи предков потрудились. Но всё равно, чтобы такое мощное волшебство задействовать, нужно иметь незаурядные способности.

– Скажи, Кшанти, а кроме тебя ещё кто-нибудь может что-то похожее сделать? – поинтересовался Ибис.

– Дед говори, любой шаман, – чистосердечно ответила дикарка.

«Теперь понятно, почему Совет Семи сразу после войны ввёл жесточайшее ограничение на использование ликанами магии, – заключил про себя Ибис, – вкупе с постоянным контролем. Адское пламя! Как я мог об этом забыть! Значит, поисковый отряд обнаружил нас не случайно. И не думаю, что он единственный. Надо бы убираться отсюда, и поскорее!»

– Скоро-скоро уходи, – заверила Кшанти мага, поймав обеспокоенный взгляд последнего, – манутха уже здесь.

И действительно, заросли папоротника справа от Ибиса задвигались, зашуршали. Послышались тихие шаги. Складывалось впечатление, что шедший был обут в домашние войлочные туфли. Ложное впечатление, ибо существу, явившемуся на зов малолетней колдуньи, обувь не требовалась. При виде мягко ступавшей по лесной подстилке огромной дикой кошки Акар обомлел. Окраской животное походило на леопарда, тогда как размером не уступало крупному льву. Правда, в отличие от них обоих, имело короткий, словно обрубленный, хвост. Развитая мускулатура говорила о великой силе и выносливости зверя. Но прежде всего в глаза бросались верхние клыки – два изогнутых семидюймовых кинжала – страшное оружие.

Несмотря на расслабленность движений кошки и полное спокойствие Кшанти, по мере приближения чудовищного зверя, мышцы Акара непроизвольно напрягались всё сильнее и сильнее.

Внезапно животное остановилось. Из приоткрытой пасти вырвалось рычание.

– Твоя обижай манутха, – объяснила Кшанти. – Манутха чувствуй твой страх, думай, доверия нет.

– Вот как? – удивился Ибис. – Хорошо, я понял. Попробую расслабиться.

Благодаря многочисленным тренировкам юный маг умел почти мгновенно отпускать напряжение, преуспел он и в этот раз. Немного погодя саблезубая кошка уже уносила Акара на своей мощной спине прочь от места схватки. Кшанти шагала рядом, изредка отлучаясь, чтобы запутать следы.

То ли путникам повезло, то ли помогла интуиция зверя, но за всю дорогу им не встретилось ни одной живой души.

К обещанному колдуньей убежищу они прибыли на закате. Дикарка что-то прошептала кошке на ухо, по-видимому, слова благодарности, и отпустила животное. Тем временем Ибис изучал окрестности, насколько это было возможно в царящем под пологом леса полумраке. Слева – холм округлой формы с густой щетиной деревьев и кустарников, точь в точь утыканная перьями шапка тамганского вельможи; справа – заросший бадьяном буерак. Впереди – непролазный бурелом.

– Туда, – махнула рукой Кшанти в сторону холма.

Акар вслед за дикаркой принялся карабкаться вверх по склону, что являлось трудной задачей, учитывая его состояние. К счастью, долго мучиться не пришлось: на расстоянии прыжка леопарда от подножия холма дочь земли остановилась.

– Вход искать надо, – сообщила колдунья. – Моя ищи, твоя отдыхай. Однако берегись: тут много-много змей.

По рукам и спине Ибиса побежали мурашки. А вдруг на него и вправду нападёт змея или кое-кто пострашнее? Магию применять нельзя, иначе идильские чародеи вычислят их местонахождение, и никакое убежище не поможет. Без магии же он чувствовал себя старым беззубым псом, неспособным не то что хищника, а даже наглого кота отогнать. С раннего детства его обучали волшебству и только волшебству. Да он и сам ни к чему больше не стремился. Зачем, если так легче? Гораздо легче, когда за тебя решают другие, ведь это они несут ответственность за сделанный выбор, и на них ложится вина в случае неудачи.

За спиной Акара прошелестела трава. Чьи-то пальцы стиснули запястье. Маг резко повернулся и… не увидел ничего, за исключением белков глаз своей спасительницы.

– Твоя пугливый дух имей, уанобу, – заметила Кшанти. – Твоя охотник нет, твоя добыча есть. Как тебе имя? Моя бы тебя называй «заяц».

Прежний Акар взбесился бы от подобной дерзости, вследствие чего обидчик мигом лишился бы языка, а то и других важных частей тела. Нынешний лишь горько усмехнулся.

– Меня зовут Акар. На древнем наречии это означает «ручей».

– Ручей хорошо прятаться в пещера, – широко улыбнулась дикарка. – Идём, уанобу.

Валун, к которому Кшанти привела Ибиса, выглядел неподъёмным, тогда как в действительности оказался не тяжелее корзины с земляными орехами. Когда туфовая глыба с ядовито-зелёными пятнами мха под напором юного мага откатилась в сторону, глазам беглецов открылся непроглядно тёмный лаз. Подавая пример, дикарка опустилась на четвереньки и проворно юркнула внутрь. Акар полез вперёд ногами, чтобы иметь возможность водрузить глыбу на место, поскольку проход был тесноватым – не развернуться. Едва он одолел каменную горловину, как услышал стук: кремень чиркнул о кремень. Полетели искры. Занявшееся пламя высветило сосредоточенное лицо Кшанти и стены крохотной – три шага в длину и два в ширину – пещерки. Зажжённая от трута лучина заняла подобающее ей место в мелкой трещине под невысоким куполообразным потолком, и маг с облегчением отметил, что огненный лепесток закачался из стороны в сторону, значит, какая-никакая вентиляция в этом склепе имелась. Вскоре нашёлся ещё один повод для радости: малолетняя колдунья вытащила из котомки четыре маисовых лепёшки и бурдюк с водой.

– Оставляй для пропитания, – виновато улыбнулась Кшанти, вспомнив, что сказала Акару, будто вода закончилась.

– Понимаю, – кивнул Ибис. – Ты правильно поступила. К тому же по пути сюда я обнаружил подземный источник, и немного подкрепился. Так что, сама видишь, сил у меня прибавилось.

После скромного ужина Кшанти задула лучину и отправилась на боковую. Акар, в противоположность непривередливой дикарке, долго ворочался на холодном земляном полу, страдая равно от отсутствия комфорта и беспрерывного жужжания мыслей в голове, пока духи снов не сжалились над ним и не увезли на призрачной колеснице в мир грёз.

Новый день принёс новые заботы. Теперь, когда Акар окончательно излечился от ран, ему предстояло придумать, как выбраться из резервации и куда направиться дальше. Дело осложнялось тем, что из-за использования заклинаний и магических ритуалов идильским чародеям стало точно известно, где он находится. Сами они наверняка побрезгают соваться в кишащие разнообразными тварями дебри, зато ещё больше активизируют местных и усилят надзор за границей. Значит, напролом лезть не стоит. Учитывая значительный численный перевес с их стороны, лучше вообще обойтись без боя. Остаётся телепортация. Но, опять же, напрямик ломиться – себе дороже. Магистрали, скорее всего, либо перекрыты, либо искажены (ошибок они не повторяют), а потому придётся прокладывать собственный путь. Опасно – это факт, однако бездействовать ещё опаснее. Вот только в какие края податься? Попробовать затеряться в Идиле? Без верных и сколько-нибудь влиятельных соратников слишком рискованно. Да и о магии в таком случае придётся забыть. На востоке – Тамганское Содружество, рай для идильца с суицидальными наклонностями. На юге – воинственные Унат. Не шибко жалуют они иноземцев, а если правда вскроется, выдадут без колебаний и мук совести. На север тоже нет резона рваться. В пустыне Кассеа способен выжить разве что ветер. Дальше – Каменный лес, непроходимые горы, полные препятствий, как естественных, так и рукотворных. И, наконец, запад. Великий океан с мириадами обитаемых и необитаемых островов. Вот уж где человек подобен соринке в львиной гриве. По сравнению со всем остальным – почти идеальное место для мага, желающего избавиться от пристального внимания к своей скромной персоне.

– Твоя много думай, мало ешь, – проворчала Кшанти, указывая подбородком на сложенные стопкой на котомке маисовые лепёшки.

– Сейчас наверстаю, – ухмыльнулся Акар, – только скажи сперва, есть здесь поблизости река? Я уже взял, сколько можно, из всех доступных родников и ручьёв, но для телепортации этого недостаточно.

– Для чего? – не поняла Кшанти.

– Для телепортации, – повторил маг. – Как бы тебе объяснить? М-м-м… В древних трактатах это называется «ходить по небу».

– Твоя знай небесные пути, уанобу! – ошалело уставилась на Ибиса дикарка.

– Да, я один из немногих в Идиле, кому известны все пять магистралей и две дюжины ответвлений, – не удержался от хвастовства юный маг. – А твой народ тоже умеет ходить по небу?

– Нет, – вздохнула Кшанти, – дед мне рассказывай про такие пути, но говори, мало-мало кто по ним ходи и живой оставайся.

– Верно, – подтвердил Акар. – Тамганы, например, до сих пор не могут овладеть этой техникой, несмотря на многочисленные эксперименты.

– Ну, так что, скажешь мне, где реку искать? – вернулся Ибис к первоначальной теме разговора.

– Зачем искать? – удивилась колдунья. – Моя показывай.

– Исключено, – покачал головой Акар. – Сомневаюсь, что тот поисковый отряд был единственным.

– Моя хорошо защищайся, моя сильный и смелый есть!

– А что если на нас нападут люди из твоей деревни? Их ты тоже заставишь убивать друг друга?

Дикарка молча уткнулась взглядом в пол, надув и без того пухлые губки.

– Послушай, Кшанти, так будет лучше, – принялся увещевать её Акар. – Вернись к себе в деревню, пока ещё можешь, пока никто не знает о том, что ты мне помогаешь. Если нас схватят вместе, тебя не пощадят.

– Твоя мало-мало вера имей, уанобу.

– Ладно, предположим, что всё сложится удачно, и мне достанет сил… м-м… вступить на небесный путь, но ты-то не сможешь за мной последовать, так зачем зря рисковать? Пойми, я не тот человек, ради которого стоит подвергать свою жизнь опасности.

Никакой реакции. Дикарка обратилась в живой памятник упрямству.

– Да что ты вообще обо мне знаешь? – вспылил Акар. – Почему так стремишься спасти? С чего ты взяла, что я достоин твоей помощи?

– Ава приходи во сне. Проси, чтобы тебя находи и оберегай.

– Кто такая Ава? Богиня?

– Ава богиня нет, мать есть.

– Чья мать?

– Для меня мать, для тебя мать, для манутхи мать, для всех мать.

«Понятно, – раздражённо подумал Ибис, – какое-то местное божество. Похоже, впечатлительная девчонка наслушалась вестей о беглом маге, вот и пригрезилось. Надо бы спустить её с небесных путей на земные, иначе ведь не отвяжется.»

– Ну, хорошо, Кшанти. Давай сделаем следующее: я тебе поведаю свою историю, а ты внимательно послушаешь и после сама решишь, как поступить. Согласна?

– Согласна.

И Акар начал рассказ.

* * *

Давным-давно, задолго до появления ликанов и воздвижения Каменного Леса, между идильцами и тамганами шла война за спорные территории. Война длительная, кровопролитная и разрушительная. В бесчисленных схватках то одна, то другая сторона одерживала верх, но полной победы никто из них достичь не мог. Наконец король Идиля (ибо в те времена страна находилась под управлением монарха) предложил верховному вождю детей огня прекратить резню, а судьбу земель в долине реки Каватики решить по результатам поединков между идильскими и тамганскими чародеями. Верховный вождь идею одобрил. В ходе дальнейших переговоров условились, что поединков будет три, и пройдут они на плато Доранга, в центре спорных земель. Не стану томить тебя подробным описанием события, сразу сообщу исход: соревнования окончились безоговорочной победой идильцев. Тамганы, следует отдать им должное, повели себя достойно: признали поражение, выполнили имевшиеся договорённости. Однако с заключением мира эта история не закончилась. Год спустя верховный вождь направил в Идиль пышное посольство, во главе которого поставил своего старшего сына, что говорило об исключительной важности данной миссии. А состояла она в попытке добиться повторного проведения поединков, только с участием других волшебников. Как объяснили послы, дети огня смирились с потерей земель, но не с потерей чести. Дабы восстановить оную, они и предлагали вновь устроить турнир. Идильцы согласились. Соревнования были проведены, и к вящей радости тамганов, на сей раз удача оказалась на их стороне. Что интересно, мероприятие имело оглушительный успех как среди простого люда, так и среди знати. Именно по причине такой популярности главы стран после краткого совещания договорились об установлении новой традиции. С тех пор на плато Доранга раз в два года проходит Великий Магический Турнир в честь дружбы и мира между идильским и тамганским народами. Впоследствии изначальные правила несколько изменились, костяк из трёх поединков оброс иными видами состязаний, из-за чего Турнир в итоге растянулся аж на неделю. Вдобавок участников стали отбирать не среди взрослых, опытных магов, а из числа новичков, едва достигших совершеннолетия. Неизменными остаются две вещи. Первая: победитель определяется по результатам трёх главных поединков. И вторая: во время боя соревнующимся категорически запрещается для восполнения сил использовать какой бы то ни было внешний источник.

К участию в Турнире меня готовили с детства, с того момента, когда один из членов Совета Семи, всемогущий и достославный Бромдаск, разглядел во мне хороший потенциал и принял к себе в ученики. Это означало ежедневные изнурительные тренировки от первых лучей солнца до первых звёзд. Далеко не каждому оказался под силу такой распорядок. Кроме того, многие испытывали тоску по дому, по близким, ведь на время обучения нас поселили на уединённой загородной вилле, чтобы ничто не отвлекало от занятий. Лично мне было всё равно. Я и раньше нечасто видел родителей: как истинные аристократы они считали своим долгом проводить жизнь в праздности, за пирами и развлечениями, предоставив заботу о единственном сыне сперва кормилице, затем няне и, наконец, ментору. Насколько помню, их всегда заботило лишь сохранение доброго имени. С сёстрами у меня отношения тоже не сложились. Наряды, украшения и поклонники представляли для них гораздо больший интерес, нежели младший брат…

Извини, я отвлёкся. Сейчас речь о другом. Знаешь, идильские поэты часто именуют судьбу вечной насмешницей. Что ж, в моём случае это прозвище себя оправдало. Так вышло, что день, предшествовавший началу Турнира, был моим двадцатым днём рождения, а день, следовавший за его окончанием, едва не стал днём моей смерти. Расскажу по порядку.

Ни для кого, в том числе и для меня, не являлось секретом, что Совет Семи возлагал особенные надежды на Турнир в этом году. За прошедшее десятилетие Идиль не выигрывал ни разу. Тамганы вели себя всё наглее, агрессивнее. Периодические стычки на границе давно перестали быть сенсацией. В подобных условиях победа мнилась единственным средством избежать новых кровопролитий. По крайней мере, именно это нам втолковывал учитель Бромдаск. Нам, троим избранным, лучшим из лучших, элите молодого поколения. И мои сотоварищи старательно кивали, когда слушали речи ментора, и я кивал не менее старательно, тогда как в голове держал совсем иное. Какое дело могло быть восхваляемому всеми юному гению до перипетий на далёкой границе? Я чувствовал себя без пяти минут триумфатором – вот, где крылась ошибка. Перед глазами стояла блестящая карьера, слава героя. Соперник виделся жалким профаном, ибо неудачи прошлых лет я неизменно приписывал не мастерству тамганов, а слабости и некомпетентности своих предшественников. Но я-то был сильным, отважным и умелым. До первого поединка. При виде того, как огненный дракон вцепился в горло водного, мне почудилось, что небо вот-вот упадёт на землю. Я отлично знал Маррикана, знал его возможности. Он лишь немногим уступал мне. А тот тамган расправился с ним, будто с бездарным неумёхой. Но хуже всего была жалкая извиняющаяся улыбка Маррикана. Мне стало дурно от отвращения, едва я представил подобную гримасу на своём лице. И вдобавок меня охватил страх. Не банальный мандраж перед испытанием – дикий ужас от осознания реальной силы противника. Следующим бился Рикис, и я со всей доступной мне злостью мысленно пожелал ему… проиграть. Тогда от моего поединка уже бы ничего не зависело. Но он победил, хоть и ценой собственной жизни, что сделало последний бой решающим. Путь до арены я проделал с тщетным бессловесным протестом ведомого на убой быка. От позора меня спас инстинкт: нападают – защищайся. После того, как мне удалось отпарировать ряд хитроумных атак соперника, я сам пошёл в наступление, и тут началась настоящая битва. Наши иллюзорные драконы то сплетались, то расплетались, то бросались друг на друга, то отскакивали в стороны. Временами я еле удерживался на ногах от выпущенной наружу мощи. К исходу четвёртого часа напряжённой борьбы мои силы были на пределе. Правда, и соперник мой, вначале казавшийся двужильным, тоже выглядел усталым. По возрастающей частоте его промахов я выяснил, что больше четверти часа он не продержится. Однако моих ресурсов не хватило бы даже на половину этого срока. Предстояло непростое решение: либо подобно бедолаге Рикису потратить оставшиеся силы на последний судьбоносный рывок, либо не рисковать и сдаться. Почему-то именно в тот момент мой взгляд зацепился за бочку, в которую слуги сливали недопитое вино. Поскольку день подходил к концу, в бочке должно было скопиться достаточное количество игристого напитка, традиционно употребляемого знатью во время Турнира. Достаточное для того, чтобы послужить целям загнанного в угол мага. Утомлённые продолжительным боем судьи не заметили моей уловки. Я получил, что хотел: триумф, славу, восхищённые взгляды и речи. Весь вечер на моём лице сияла улыбка. Насквозь фальшивая. Радости я не испытывал, ибо надо мной повисла глыба вины. Я ощущал себя гиеной в львиной шкуре. Ночь и то не принесла облегчения, кошмары перемежались с частыми пробуждениями. Наутро меня арестовали. Оказалось, что обман раскрылся, причём самым неожиданным образом. Слуги, которые согласно обязанностям должны были вылить остатки вина в сточную канаву, не устояли перед искушением отведать благородный напиток. Вот только вместо божественного нектара их глотки смочил чистейший уксус. Несмотря на поздний час, о казусе немедленно доложили распорядителю Турнира. После тщательной проверки сомнений не осталось. От немедленной казни меня спасло только то, что тамганские вожди в связи с поражением спешно покинули плато и отправились восвояси. К высоким персонам послали курьеров, а меня, чтобы не сбежал, связали, расстреляли из луков и подвесили за ноги на дереве. Поставили часовых. Разумеется, магов. Но мне снова повезло. Вечером опустился густой туман, из которого я соткал дремотную иллюзию. Пока часовые боролись с наваждением, я досуха выпил ближайшую речушку, к счастью, богатую каскадами, и телепортировался. Из-за нехватки времени на подготовку пришлось долго блуждать по небесным путям в поисках безлюдной местности. Так я попал в резервацию.

* * *

– Понимаешь теперь? Меня заботит лишь спасение собственной жизни. Зная нравы тамганов, нетрудно предсказать, что, если нарушитель, то есть я, избегнет наказания, они развяжут войну. И даже это меня не останавливает. Видишь, ради кого ты нарушаешь законы, идёшь на риск? Ради малодушного негодяя и предателя.

Мутный, расфокусированный взгляд Кшанти заставил Акара сомневаться в том, что ликанка услышала хотя бы половину его пространного монолога. С громким вздохом юный маг прислонился к стене.

– Ава давай законы, – внезапно подала голос дикарка, – моя нарушай нет. Ава говори, чтобы тебя защищай, и моя защищай.

– Ну и чёрт с тобой! – зло бросил Ибис. – Хочешь пропасть ни за что ни про что – пожалуйста. Твоё дело. Я тебя предупредил.

Впервые в жизни юноша из благородной семьи накинулся на еду с таким остервенением. Как только последние лепёшки были растерзаны и проглочены, Акар и Кшанти двинулись в путь.

Река появилась неожиданно. Дикарка раздвинула плотные стебли тростника – за ними показалась ровная глянцевитая поверхность насыщенного жёлто-зелёного цвета.

– Пришли, – объявила Кшанти. – Как Ава говори, бери, сколько нужно, чтобы жить, но не больше.

Акар скривился.

– Шутишь что ли? В этом-то болоте? Тут лягушек да крокодилов ловить, а не силу.

– Твоя проси река, моя приводи, – обиделась Кшанти.

– Ладно, не злись, – похлопал дикарку по спине Ибис. – Посмотрим, чем здесь можно поживиться.

Время работало против них. Юный маг прекрасно это осознавал, и потому без лишних колебаний резво зашагал к прорехе в частоколе тростника.

– Что-то не так, – встревоженно пробормотала Кшанти по-ликански. – Птиц не слышно…

Между тем Акар начал спускаться к воде по нахоженной звериной тропе.

– Стой, уанобу! – крикнула колдунья.

Увы, вражеские стрелы опередили её возглас. Первая пролетела мимо, зато две другие добрались до цели. Держась за бедро, маг со стоном рухнул на землю. С противоположного берега тут же донеслось улюлюканье дикарей.

Невзирая на опасность, Кшанти кинулась к Ибису. Отважная девчонка успела выдернуть одну из стрел – ту, что ударила на излёте и сидела неглубоко, – прежде чем её шею кольнуло остриё копья.

* * *

Тяготы пути казались ерундой по сравнению с неизвестностью. Вот уже семнадцатый день, как они покинули резервацию, а дороге конца не видно.

Пленницу везли в деревянной клетке на запряжённой волами телеге. Дощатый пол и такой же потолок соединяли продольные прутья высотой в полтора человеческих роста. Дверь клетки запиралась на тяжёлый подвесной замок. Насколько могла судить Кшанти, караван состоял исключительно из детей земли, как мужчин, так и женщин. Первые шли пешком, вторые ехали в крытых повозках. И те, и другие были вооружены. Раз или два ей на глаза попадались шаманы в пёстрых плащах из перьев райских птиц. Но они проезжали стороной, не обращая на малолетнюю колдунью никакого внимания.

Постепенно влажные леса сменились саваннами. Становилось всё более знойно и сухо. Днём Кшанти жестоко страдала от жары, и только ночь приносила облегчение. По положению звёзд и солнца девочка определила, что караван движется преимущественно на север. Там, согласно рассказам деда, должна лежать Пустыня Жёлтого Дракона, за которой возвышаются величественные горы – Корона Туана.

Вот и всё, что знала Кшанти. Самое же важное, как то судьба Акара и её собственное будущее, оставалось для колдуньи загадкой по причине полной немоты конвоиров. Дважды в день во время стоянок к ней наведывались две пожилые дочери земли, обе в неизменных мешковатых платьях до пят и напоминавших осиные гнёзда тюрбанах. Приносили воду, пищу, опустошали ночной горшок, забирали грязную посуду. При этом разговоры в их обязанности явно не входили, потому как, невзирая на многократные попытки, у Кшанти не получилось выжать из них ни слова. Ровно также дело обстояло и с остальными ликанами.

Протекло ещё четыре тягостных дня, прежде чем караван прибыл к месту назначения. Деревня Дикобраза ютилась на клочке плодородной земли под самым боком пустыни. От нашествия песков равнину защищала каменная насыпь. Солидных заграждений, как на границах других резерваций, здесь не имелось. Да они и не требовались: ни один здравомыслящий человек не станет искать воли в пределах Жёлтого Дракона.

Конвоиры встали лагерем на плоском взгорье вблизи деревни. Повозки составили квадратом, в противоположных углах которого соорудили два помоста. На один из них установили клетку с пленницей. Второй до поры оставался пуст.

На рассвете следующего дня Кшанти разбудил протяжный, жалобный, до костей пробирающий стон. Девчонка рывком вскочила на ноги. Пальцы инстинктивно вцепились в прутья решётки. Другой помост теперь занимала клетка, по виду схожая с той, в которой держали Кшанти. Но видимость часто бывает обманчива. Крепкие деревянные жерди служили декорацией для профанов – истинную преграду составляли тончайшие эфирные нити, доступные лишь зрению чародеев. Поддерживали заклинание, а заодно следили за пленником четыре опытных шамана. У каждого из них за спиной замерло по два бычешеих молодца с копьями и шипастыми палицами.

Как и следовало ожидать, Акар находился в крайне тяжёлом состоянии. Юный маг лежал, скорчившись, на боку без единого движения, так что Кшанти даже не могла понять, в сознании ли он.

– Мучается от жажды, бедолага, – продребезжал кто-то снизу. – Совсем почти воды не дают. Хоть и уанобу, а всё равно жалко. Человек же, не чудище какое. Уж лучше б сразу порешили.

– Ты, Вамба, языком поменьше трепи, – осадил его с другой стороны помоста хрипловатый, грубый, как дерюга, голос, – не то я щас тебя порешу.

– Никакого почтения к старости, – посетовал тот, кого назвали Вамбой, однако ж умолк.

Только тогда до Кшанти дошло, что её тоже стерегут. Правда, не с таким размахом, как мага. Охранников всего двое, и притом один из них в годах.

– А тебя ещё жальче, милая, – прошелестел на пределе слышимости старик.

– Эй, Вамба, ты чего там опять болтаешь? – раздражённо прикрикнул чуткий страж. – Язык те, что ли, оттяпать?

– Дык я ж чего, одноухого вроде бы увидал, – принялся оправдываться Вамба, – ну, кажись, того самого, из деревни Скорпиона, что циновку четыре луны назад у тя одолжил и доселе не вернул.

– Где увидал? – насторожился хриплый.

– Да, кажись, на дороге. В деревню направлялся. Мож, на торжище, мож, ещё куда.

Послышались торопливые шаги. С высоты помоста Кшанти заметила, что к седеющей макушке приблизилась угольно-чёрная.

– Где он, где, шакал?

– Скрылся. Теперь уж не углядеть.

– Эх, зараза! Изловил бы да кости пересчитал!

– Почто же медлишь?

– Так разве ж моя воля? Не медлил бы, кабы не старшого наказ ведьму стеречь. Коли прознает об отлучке, с живого шкуру сдерёт.

– Не боись, я тя не выдам. А ежели кто спрашивать станет, скажу, по нужде отошёл.

– Ну, гляди, не обмани, у меня рука тяжёлая. Эх, была не была!

Как только докучливый сотоварищ скрылся из виду, Вамба нырнул под помост, словно ища защиты от безжалостного солнца. До Кшанти вновь донёсся шёпот старика.

– Видать, бедовая ты девчонка, совсем как внучка моя. Хоть бы разик ещё поглядеть на неё перед смертью! Вот уж пятый год пошёл, как уанобу внученьку забрали, а вестей всё нет и нет. Воротится ли?..

– Не тужи, дедушка Вамба, – попыталась утешить старика Кшанти, – я была в рабстве у уанобу шесть лет и вернулась.

– Хорошо бы так, милая. Моя ж вина. Скудный урожай тогда собрали, ну, и вздумалось мне часть припрятать. Не ведаю, донёс ли кто, или сборщики дани сами неладное почуяли, да только вскрылся обман. В наказание внучку отправили в услужение к каким-то знатным уанобу. Но ничего уж не исправишь. Не угнаться за тем, что ветер унёс – так Ава учит.

– Ты чтишь Аву, дедушка Вамба?

– Отчего ж не чтить, коли предки мои чтили?

– Тогда помоги мне исполнить её волю.

– Что ж, – прошептал старик после краткого раздумья, – давно я перед Великой Матерью в долгу. Коли вправду её воля, подсоблю.

– Вправду, дедушка. Чтоб мне в болоте утопнуть, если вру, – заверила Вамбу колдунья.

– Тогда говори, чего надо.

– Сперва ты скажи, сколько нас тут ещё продержат, и что с нами делать собираются.

– Слыхал я от старшого, будто казнить вас в полнолуние хотят. Уанобу да тамганы все окрестные деревни заполонили, чтоб на это дело поглазеть. Но то мелкие сошки. Главное-то начальство должно прибыть накануне казни. Вот шуму-то будет…

– Ясно. Значит, время ещё есть.

Кшанти запустила пальцы в потайной кармашек под мышкой. Через мгновение у ног охранника шлёпнулся плоский тёмно-зелёный камешек размером с идильский медный грош.

– Это сонный камень. Брось его в колодец, когда со службы освободишься. Вас ведь на рассвете сменят?

– На рассвете, милая, – прокряхтел старик, нагибаясь за камнем.

– Хорошо. К вечеру должно подействовать. Кто напьётся той водицы, с первой звездой уснёт.

– Ну, и пускай себе дрыхнут, в том худого нет. Говорит же Ава: «Не делай вреда тому, кто не делает вреда тебе». А выспаться – это всем на пользу пойдёт. Я и сам не откажусь. Вот только в толк не возьму, тебе-то это чем поможет?

– А я, дедушка, пить не стану. Перетерплю как-нибудь. Но мне ещё кое-что надо. Принеси-ка мне…

Последние слова Кшанти едва не потонули в бурчании внезапно вернувшегося напарника Вамбы. К счастью, у старика оказался на редкость острый слух.

– Понял. Всё сделаю, милая, – успел он шепнуть, прежде чем недавний дезертир предстал перед ним, дабы посвятить в перипетии своей вылазки.

– Верно ты сказал, Вамба, по торжищу разгуливал, шакал.

– Неужто? – поразился старик, поскольку историю про то, что видел одноухого, сочинил, чтобы на время избавиться от напарника.

– Чуть было не сцапал паскуду, да тут старшой показался. Пришлось драпать, покуда меня самого не сцапали.

– Обидно, – посочувствовал Вамба.

Разговор прервало появление разносчиц пищи. Сперва осиные гнёзда, как прозвала их про себя Кшанти, вручили по деревянной миске с аппетитно пахнущей похлёбкой обоим стражам, и лишь затем пришла очередь пленницы. Однако добраться до колдуньи на сей раз оказалось нелегко. Как ни силились старушенции, как ни пыхтели, а подняться по приставной лестнице с посудой в руках никак не могли. Глядя на эту уморительную картину, товарищ Вамбы, успевший приступить к завтраку, то и дело фыркал и похрюкивал, так что от миски во все стороны летели брызги и кусочки чечевицы, и наконец едва не подавился. В отличие от напарника, старик отложил еду и предложил разносчицам помощь. Те с радостью согласились. Рослый и крепкий, несмотря на возраст, охранник подождал, пока старушки по очереди забрались на край помоста, а затем протянул им кашу и воду для пленницы. Осиные гнёзда рассыпались в благодарностях.

– Славных ты подружек заполучил, Вамба, – двусмысленно усмехнулся хриплый, едва разносчицы удалились, – будет с кем позабавиться на досуге.

Старик предпочёл пропустить скабрёзность мимо ушей. Предстоящее дело было важнее перепалок с напарником.

– Чё-то у меня живот свело от этой похлёбки, – пожаловался Вамба, – пойду до ветру схожу.

– Никак зелье приворотное подлили, – хохотнул похабник. – Иди-иди. Гляди, только не навали в штаны по дороге.

Под заливистый смех сотоварища Вамба отправился выполнять поручение колдуньи.

С заходом солнца окружающий мир преобразился. Очертания предметов стали расплывчатыми и загадочными. Запахи готовящейся еды и потных тел уступили место горьковато-сладкой смеси дыма от костров с ароматом сухой травы. А трелям птиц пришли на смену песни сверчков.

Кшанти поёжилась. Эта ночь обещала быть такой же холодной, как предыдущая. Если бы не многочисленные костры, разведённые на пустыре между помостами и верблюжье одеяло, к рассвету пленница бы замёрзла насмерть.

Не меньше, чем от озноба, малолетняя колдунья страдала от бездействия. «Ещё чуть-чуть, – уговаривала она себя, – ещё денёк, и можно будет…». Рука сама потянулась к головной повязке – удостовериться, что сокровища на месте.

Как и обещал, Вамба принёс нужные предметы. Тем вечером Кшанти, следившую за пожилым стражем с высоты, восхитило, насколько виртуозно он утопил их в супе, когда вновь подсоблял осиным гнёздам.

Весь следующий день колдунья провела в наблюдении за окружающими. Сонный камень работал безупречно: к вечеру дети земли выглядели чуточку более вялыми, чем обычно, однако разница была такой незначительной, что подозрений не возникло. Именно поэтому Кшанти предпочитала данное средство любым иным. Кроме того, камень в действительности являлся не минералом, а спрессованной смесью трав, другими словами, не заключал в себе ни крупицы магии.

Когда в небе зажглись первые звёзды, у колдуньи вырвался вздох облегчения. За долгий день она сомлела от зноя, измучилась от жажды, и всё же сберегла достаточно сил, чтобы исполнить задуманное. Под слаженное сопение шаманов и охранников острый осколок базальта заскрежетал по глиняному черепку. Символ призыва получился слегка кривоватым, но Ава поняла просьбу дочери. И тотчас по земле засеменили десятки крошечных лапок. О доски помоста застучали коготки. Отточенные зубы вгрызлись в деревянную плоть клетки. В прежние времена Кшанти не особенно жаловала мышей, нахальных расхитителей амбаров, а теперь готова была расцеловать каждую серую мордочку. Немного погодя сточенную у основания жердь удалось выдернуть из верхнего паза. Образовавшееся отверстие оказалось достаточно широким для худощавой пленницы. Выскользнув наружу, Кшанти спрыгнула с помоста. Приземлилась, как показывал отец, на носки и тут же бросилась бежать. Вперёд, вперёд, мимо деревни, за насыпь, куда не могут проникнуть отголоски чужих грёз и чаяний. Остановилась Кшанти только у кромки песчаного океана. Как следует отдышалась, освободилась от всех мыслей, кроме одной, и принялась танцевать.

* * *

Из тяжёлого противоестественного забытья Акара вывели слабенькие всплески силы. По лбу, вискам, скулам робко застучали миниатюрные молоточки. В другой раз юный маг бы просто проигнорировал подобные сигналы, но сейчас, когда он так отчаянно нуждался хоть в крупице энергии… Ибис открылся. Без рассуждений, без раздумий инстинктивно протянул руки к неведомому источнику, лишь бы выйти из того безвольного, растительного и вдобавок болезненного состояния, в котором его держали, казалось, не одну сотню лет. Но, странное дело, чем больше силы впитывал в себя Акар, тем сильнее и многочисленнее становились всплески. Лазоревые глаза распахнулись от испуга, и тут пришло понимание. Тело мага сотряс приступ гомерического хохота. Под напором пущенного ввысь заклинания крышу клетки сорвало и унесло прочь. А бывший пленник, всё также хохоча, с наслаждением подставился под хлёсткие струи ливня.

Сквозь завесу эйфории не сразу, но всё-таки пробился магический зов. Знакомые вибрации… Кшанти!

В следующий миг с разных сторон послышались охи, стоны и проклятия разбуженных непогодой ликанов. По счастью, Акар никогда не страдал тугодумием. Ибис мгновенно установил нужное направление и телепортировался, благо сил теперь имелось в достатке.

Увидев Кшанти, маг не смог сдержать улыбку: примостившаяся на дюне дикарка напоминала мокрого цыплёнка. При появлении Акара она резко вскочила.

– Наша уходи, уанобу, скорее, опасно! – зачастила Кшанти. – Деревня, много-много уанобу. И шаманы. И охотники.

Беспорядочная жестикуляция выдавала крайнюю степень волнения.

– Куда мы пойдём? Кругом пустыня, – нахмурился Акар. – Без припасов, без воды пропадём.

– Нет, – помотала головой Кшанти, – тут близко. Ава веди. То место называй «Оазисы-за-миражами».

– Бабушкины сказки, – фыркнул маг, – красивая легенда – и только! Многие искали, да никто не нашёл.

– Ава веди, – упрямо повторила ликанка.

– Извини, Кшанти, – опустил взгляд Ибис, – в этот раз без меня. Если бымог, взял тебя с собой…

В глазах дикарки вспыхнули странные, пугающие огоньки.

– Что ждёт тебя там, в океане? – вдруг заговорила она не своим голосом. – Долгие скитания от острова к острову, жизнь в безвестности, в страхе. Всеми презираемый бродяга, чужак, изгой. Станешь применять магию – рано или поздно обнаружат и убьют. Не станешь – познаешь голод и нужду, потому что к физическому труду ты не приучен.

– Кто ты такая и что хочешь мне предложить? – без обиняков спросил Акар, понимая, что беседует вовсе не с дикаркой.

– Кто я, сейчас не имеет значения. Предлагаю тебе свободу. Относительную, конечно, в пределах защищённых оазисов. И достойное применение твоим способностям. Решение за тобой.

– И ты действительно примешь мой выбор? Даже если он окажется не в твою пользу?

Сущность, вселившаяся в Кшанти, рассмеялась.

– Польза – человеческое понятие. Я мыслю другими категориями. Разве стала бы я давать тебе право выбора, если бы твой отказ был для меня недопустим?

– Логично, однако подобные решения в спешке не принимают. Мне нужно время, чтобы всё взвесить и обдумать.

– Времени нет. Гончие вот-вот встанут на след. Промедлишь – погубишь и себя, и девочку.

– Хорошо. Я согласен. Только мне нужно больше информации о… Эй! Проклятье!

Огоньки погасли. На Ибиса смотрела прежняя Кшанти.

– Наша уходить надо, уанобу! – умоляюще воскликнула дикарка.

Акар коротко кивнул. До оазисов следовало добраться к рассвету, не позже, иначе пиши пропало. Днём песок под ногами превратится в раскалённую сковородку, и ничего не сделаешь: колдовать с погоней на хвосте равносильно самоубийству.

Но и ночью пустыня оказалась далеко не гостеприимным местом. Дождь прекратился, и ему на смену пришёл промозглый, ледяной ветер. Путники шагали съёжившись, колдунья то и дело чихала.

– Хоть бы одеял с собой захватила, когда убегала, – попенял дикарке Ибис, – знала же, что мёрзнуть придётся.

– Ава не вели чужое брать. Закон есть: бери чужое – теряй своё, – невозмутимо заявила Кшанти.

– Правильно. Лучше околеть от холода, – съязвил маг.

Ликанка пожала плечами, демонстрируя нежелание вступать в спор.

И тут на них обрушился первый удар. Словно невидимая молния врезалась в землю в двух шагах от беглецов. Второй и третий удары маг сумел отразить. Четвёртый расколол щит пополам. Округу огласил крик боли: Акару сильно обожгло кисти рук.

– Проклятье! – прорычал он. – Это тамганы, их почерк. Двигаем отсюда, пока целы.

Невзирая на ранение, маг соорудил новый щит. Под его сенью идилец и ликанка что было духу помчались вглубь пустыни. Чтобы выйти из-под обстрела, беглецам пришлось отклониться от изначального маршрута.

После получаса безумной гонки опасность наконец отступила. По крайней мере, так показалось преследуемым. Вскоре они набрели на ложбинку между барханами, где можно было с относительным комфортом устроиться на отдых. Оба в изнеможении повалились на песок. Немного погодя Акара стало клонить в сон. Ибис уж было совсем поддался этому вроде бы естественному желанию, когда его осовелый взгляд наткнулся на собственные обожжённые кисти.

«Странно, что до сих пор не зажили, – мысленно подивился маг, – ну, хоть не болят… Великий Водопад!»

Озарение наступило, как всегда, слишком поздно. И тем не менее сдаваться без боя Акар не собирался.

Первым делом растолкал дикарку. Её непривычная магия могла оказаться очень кстати.

– Мы в ловушке, – объявил Ибис, как только с колдуньи спало наваждение. – Нас атаковали не тамганы, а идильские маги. Мастера иллюзий. Смотри.

Акар выкрикнул нужное заклинание, и ожоговые пузыри стекли с его рук. На песок упали капли воды.

– Визуальные иллюзии, те, что ты видишь, гораздо более стойкие, чем иллюзии ощущений, – продолжил Ибис, – поэтому ожог оставался, тогда как боль давно прошла.

– Моя знай, моя хорошо-хорошо иллюзии твори, когда уанобу разрешай, – призналась колдунья. – Потому-то меня забирай в услужение. Маленькая Кшанти развлекай маленькая госпожа уанобу.

– Так ты была в услужении! – воскликнул маг. – Теперь понятно, откуда ты знаешь идильский. И сколько ты прожила с теми господами?

– Шесть лет. Потом надоедай, и меня отпускай.

– Когда же ты успела выучиться чародейству?

– Мой дед был шаман. Рано-рано учить начинай. В пять лет моя умей лечить и делать иллюзии. Тогда меня забирай. Когда отпускай, моя возвращайся в деревню Питона, и дед снова учи. Четыре лета учи, потом помирай. Одна луна прошла, как хорони. Но моя много-много болтай. Лучше твоя говори, как из ловушки выходи.

– Да, ты права. Итак, нас атаковали мастера иллюзий. Сымитировали тамганскую технику, чтобы сбить нас с толку, и это у них прекрасно получилось. Когда удары сыплются один за другим, тут уж не до рассуждений. Сейчас-то понятно, что за такое короткое время тамганы бы просто не успели приблизиться на достаточное для атаки расстояние. Другое дело идильцы, знающие небесные пути. Вот только не могу понять, как они нас выследили.

– Наверное, по этому.

С виноватым, заискивающим взглядом дикарка предъявила магу свои сокровища: осколок базальта и черепок с известной геометрической фигурой.

– Да, вероятно, – задумчиво проговорил Акар, – хотя я ничего не чувствую. Но есть особая каста магов с обострённым восприятием – ищейки. Те могли учуять. Надо было выкинуть сразу после ритуала.

– Моя думай, пригодятся.

– Пригодились, только не нам. Ну, ладно, это уже не важно. В общем, загнали нас, как носорога, прямиком в яму с кольями. То есть в Кольцо Эйхола. Был в древности такой волшебник. Могущественный, но слегка помешанный на всяческих лабиринтах и ловушках. Однажды он создал нечто уникальное: пространство, замкнутое само на себя, с одним-единственным выходом. Причём найти этот выход под силу лишь тому, кто знает специальный алгоритм поиска. В противном случае под воздействием чар Кольца человек засыпает, и его выталкивает наружу. Неприятно, однако ж не смертельно. Правда, не в нашем положении. Надо сказать, нам оказали великую честь, ведь для создания Кольца требуется очень редкий кристалл, который в процессе распадается. Но зато такая ловушка имеет продолжительный срок действия, когда год, когда два. Кучу преступников наловить можно, хм… да…

– Моя понимай нет, уанобу. Говори, что делать.

– Ладно. Ситуация такая. Алгоритм хорошо мне известен, отыскать выход не проблема. Но там нас, без сомнений, поджидает не вполне дружественная компания магов. Получается, что если мы останемся здесь, то рано или поздно либо уснём, либо умрём от жажды, либо не выдержим и сдадимся. Если же пойдём на прорыв, то шансов остаться в живых опять же маловато. Необходима хитрость, отвлекающий манёвр. Как, например, когда злобная собака не даёт тебе выйти из дома, а ты выпускаешь кошку, и пока псина за ней гоняется, преспокойно отправляешься по своим делам.

– Духов призвать надо. Духи предков сильны.

– Бесполезно. Стены Кольца не пропускают магию. Призвать получится только того, кто обитает внутри.

– Но тут пусто.

– Да, загвоздка… И мне, как назло, в голову ничего не приходит…

Наступило молчание. Маг в задумчивости обратил взор к звёздам. Кшанти зачерпнула пригоршню песка и принялась пересыпать её с ладони на ладонь. И вдруг остановилась.

– Моя знай, моя знай! – вскричала малолетняя колдунья. – Моя умей лепить!

То, что собиралась предложить Ибису ликанка, было крайне опасным волшебством. Вопреки расхожему мнению, намного более опасным, чем тёмная магия гоблинов, былых обитателей влажных лесов. Дети земли получили это знание от расы низкорослых остроухих чародеев, когда ещё жили с ними бок о бок на северном побережье Большой Суши. Со временем климат потеплел, и дети ветра (как прозвали тех чародеев ликаны) ушли за море в неизведанные земли. Впоследствии их бывшие владения заняли гоблины. А несколько столетий спустя на побережье с неисчислимой ордой свирепых великанов высадился великий царь и одновременно великий маг. Туан – могучее древо – такое имя присвоили ему дети земли. Немыслимо было противостоять подобной силе. Темнокожие племена и не пытались. Они безоговорочно приняли волю пришлого владыки, согласно которой им надлежало переселиться на свободные территории за Озером Слёз. Дабы не допустить возникновения в стане изгнанников крамольной мысли о возвращении на родину, а заодно отрезать оказавшимся в рабстве гоблинам кратчайший путь к свободе, венценосный маг всего за неделю воздвиг непроходимые горы и высушил Озеро Слёз, превратив его в пустыню. Однако ни время, ни перенесённые невзгоды не заставили детей земли позабыть древние обряды. Даже после войны с идильцами и тамганами жалкая кучка оставшихся в живых шаманов, изолированных друг от друга в резервациях, умудрилась в обход многочисленных запретов передать знания потомкам.

Дед Кшанти учил внучку точно так же, как учили его самого: проделывать ритуал ровно до момента выпуска магической силы. Акар бы немало удивился, если бы узнал, что до встречи с ним дикарка применяла на практике лишь разрешённые идильцами лечебные заклинания и тривиальные иллюзии. Прочее – сугубо в теории. Включая обряд по созданию двойника. За годы обучения Кшанти здорово поднаторела в лепке фигур из глины и песка. А вот основную, магическую часть обряда знала исключительно со слов деда, и притом довольно приблизительно, ведь подобные заклятия использовались крайне редко ввиду высокой степени риска. Опасность заключалась в следующем. Чтобы наделить фигуру подобием жизни, обращались к духам земли. Те выполняли просьбу, но, как известно, что-то невозможно получить из ничего. В качестве исходного материала для имитации живого существа духи обычно брали на свой выбор какую-либо способность или талант просящего, причём обладатель данной способности утрачивал её навсегда.

– Не нравится мне это, – поморщился Акар, когда дикарка, как могла и как сама понимала, изложила суть обряда.

– Такой закон Авы: сначала отдавай, потом получай, – в свойственной ей манере упёрлась Кшанти.

– Меня другое волнует. Скажи, ты точно знаешь, что нам не причинят вреда? – осведомился маг.

– О, нет, – заверила Ибиса малолетняя колдунья, – духи земли злые бывай нет. Моя часто-часто их песни слушай. Красивые песни.

– А что твой дед про них рассказывал? – продолжил допытываться Акар, больше склонный доверять опыту престарелого шамана, чем впечатлениям девочки-подростка.

– То же самое, – с нотками обиды в голосе бросила Кшанти.

Неизвестно, сколько бы ещё колебался юный маг, если бы не очередной приступ сонливости. В ходе борьбы с напастью до Акара наконец дошло, что долго им не продержаться. Скрепя сердце, Ибис окликнул Кшанти.

До определённого момента обряд проходил без сучка, без задоринки. Маг даже позволил себе расслабиться. Как оказалось, напрасно, ибо вскоре сбылись его худшие опасения.

По щеке Акара скатилось что-то раздражающе влажное. Кровь? Нет, слеза. Рядом безудержно рыдала Кшанти.

– Что они взяли у тебя? – поинтересовался Ибис, тщетно пытаясь унять дрожь в конечностях.

– Дар… призыва, – прошептала дикарка между всхлипываниями.

– Ясно, – кивнул маг.

И никаких упрёков. Зачем? Утраченного не вернуть, а высказанные в гневе обвинения только усилят горечь. Тем более что главная цель – добраться до оазисов в добром здравии – ещё не реализована.

– Всё, достаточно, – твёрдо сказал Акар, похлопывая колдунью по спине. – Пора выбираться отсюда. В конце концов, мы получили то, о чём просили.

Только после слов мага Кшанти обратила внимание на существ, переминавшихся с ноги на ногу в паре шагов от них. Дикарка так и ахнула от изумления и восторга. Кто бы мог подумать, что духи настолько преобразят песчаные фигуры! И пусть в лицах существ отсутствовал малейший намёк на разум, выглядели они как живые. А на расстоянии двойников и вовсе было не отличить от оригиналов.

В полном соответствии с надеждами Ибиса, чтобы случайно не попасть под воздействие ловушки, маги устроили засаду поодаль от выхода. В итоге предосторожность одних обернулась преимуществом для других.

По мысленной команде колдуньи двойники бросились бежать со всей доступной им скоростью. Идильцы тут же кинулись в погоню. Воздух зашипел от града заклятий.

– Помни, если меня ранят, не останавливайся, – наставлял Ибис дикарку в ожидании, когда его соплеменники скроются из виду. – Духи лишили меня способности к самоисцелению, теперь я уязвим. Так что в первую очередь спасай себя. Всё, пора идти.

Прежде чем последовать за магом, Кшанти пристроила каменный осколок и глиняный черепок у подножия бархана. «Не угнаться за тем, что ветер унёс», – пробормотала она по-ликански. Мгновение спустя песчаный ручеёк со склона похоронил сокровища дикарки вместе с последними сожалениями.

Рассвет застал беглецов на подходе к первому миражу. Здесь Акару пришлось полностью положиться на Кшанти. Малолетняя колдунья в свою очередь склонила слух к указаниям Великой Матери. Так они и шагали: дикарка в состоянии транса впереди, за ней след в след Ибис. Миновали тенистые сады с фонтанами и аллеями цветущих камелий, роскошные шатры, перемежавшиеся мраморными бассейнами, вереницы столов с дорогими яствами и винами, топчаны под лёгкими шёлковыми навесами, колодцы в окружении стройных пальм. И каждое марево за фасадом красоты и безмятежности таило в себе страшную угрозу: чары забвения. Отведав этого сладкого яда, человек мгновенно переставал осознавать, кто он и что он, по сути превращался в животное. И лишь немногим избранным, чьим проводником соглашалась стать сама Ава, удавалось избегнуть сей печальной участи.

Тем временем солнце приближалось к зениту. Песок нещадно жёг ступни. При каждом вдохе горло саднило так, будто его скребли щётками для чистки ковров. Акар давно потерял счёт миражам, отчего появившиеся впереди силуэты поначалу отнёс к очередному мареву. Однако очень скоро нечто совершенно особенное заставило сердце мага бешено забиться в груди. Люди. Оазис был обитаемым, а значит, настоящим.

Новоприбывших встречали. Закутанная с ног до головы в белое покрывало ликанка, чья тёмная кожа броско, но при этом удивительно красиво контрастировала с цветом одеяния, поприветствовала гостей на чистейшем идильском. Зумма – так назвалась женщина – собиралась проводить Акара и Кшанти до выделенных им глинобитных домиков, когда случилась неожиданность. Малолетняя колдунья ни с того ни с сего принялась размахивать руками и орать во все лёгкие.

– Баам, Баам, идхин! – вопила дикарка, сверкая улыбкой.

Одна из молодых ликанок, собравшихся у колодца, обернулась на крики. С удивлённым выражением на лице женщина покинула очередь и спешно зашагала в сторону новоприбывших. Когда она подошла достаточно близко, Кшанти бросилась к ней с объятиями. Начался восторженно сбивчивый разговор на ликанском. При этом собеседницы напоминали щебечущих канареек.

В ответ на удивлённый взгляд Ибиса сопровождающая пояснила, что Баам не кто иная как старшая сестра Кшанти. Это обстоятельство поразило мага. Он-то считал, будто знает о своей соратнице всё. И потом, за дни, проведённые в компании дикарки, Акар настолько привык быть объектом её постоянного внимания и заботы, что при появлении нового объекта в груди неприятно заскреблась ревность. Но в следующий момент маг внутренне одёрнул себя. Время эмоций прошло, пора обратиться к разуму.

Между тем Зумма нетерпеливо потянула Ибиса за рукав.

– Оставим их, – в голосе сопровождающей зазвучали повелительные нотки. – Вам следует отдохнуть перед встречей с Хозяйкой.

На сей раз невысказанный вопрос остался без ответа. Впрочем, уже через час юный маг смог удовлетворить любопытство. Всё та же Зумма привела Ибиса к ничем не примечательному походному шатру. Первой и единственной, кого он увидел внутри, оказалась бледная рыжеволосая девушка в простеньком ситцевом платье и сандалетах на пробковой подошве. Низкорослая и тонкокостная, она походила на эльфийку, но лишь издали – при внимательном рассмотрении близорукие глаза, округлые ушные раковины и развитый бюст свидетельствовали о её принадлежности к людской расе.

В ожидании мага девушка развлекала себя тем, что, сидя на коленях, катала по приземистому столику разноцветные стеклянные шарики. Это занятие напомнило Акару детскую забаву, отчего он сначала смутился. Однако вскоре тонкие вибрации высшего чародейства убедили его в ошибочности первого впечатления.

«Неужели она и есть Ава?» – мысленно обратился к самому себе маг.

В тот же миг девушка подняла голову и озорно взглянула на Ибиса.

– Ну, как такое возможно, – полушутя-полусерьёзно возмутилась она, – принять меня за божество, за Великую Матерь всего сущего! И это после того, как я говорила с тобой, пригласила в оазисы! Нет, я не она. И дабы избежать недопонимания в будущем, спешу представиться: Марана или, как величают меня местные, Хозяйка.

– Хозяйка чего? – вырвалось у Акара, что прозвучало бестактно, однако девушка ничуть не оскорбилась.

– Всех известных тебе земель, – охотно просветила мага Марана, – за исключением северных территорий, захваченных узурпатором.

– То есть вы утверждаете, что владеете…

– Нет, нет и нет. Ничего подобного я не утверждаю и никогда не стану. Я Хозяйка, но не владелица.

– А есть разница?

– Огромная! Сплошные обязанности и горы ответственности при почти полном отсутствии свобод и каких бы то ни было прав. Утрирую, конечно, хоть и недалеко ушла от истины.

Девушка кокетливо подмигнула Ибису, после чего продолжила:

– Основная моя обязанность – забота о вверенных мне землях и о тех, кто на них обитает.

Марана ненадолго замолчала, чтобы дать Акару возможность переварить услышанное.

– Теперь к главному, – возобновила монолог Хозяйка. – Кто и когда создал в пустыне Кассеа сеть оазисов и окружил их защитными чарами, мне не ведомо, однако сейчас они пришлись кстати, ибо грядут тёмные времена.

– Понимаю, – перебил Марану маг, – по моей вине начнётся война.

– Не понимаешь, – со вздохом возразила Хозяйка. – В твоём возрасте пора бы перестать считать себя центром Вселенной, причиной всех бед и радостей вокруг. Всё началось полтора года назад. К тамганским берегам прибыло четыре сотни беженцев с далёкого восточного острова. С виду кроткое, миролюбивое племя рыболовов. Самоназвание – койри. За уродливую наружность, в частности широкий нос со вздёрнутым кончиком и громадными ноздрями, среди северных народов получили прозвище свинорылы. В первую очередь койри обратились к вождям тамганов с просьбой о предоставлении убежища. По словам свинорылов, с насиженных мест их согнала стая крылатых монстров, сотворённая колдунами Галатии с целью захвата новых земель. В действительности дело обстояло совершенно иначе, однако рассказ о тех событиях сильно отдалит нас от предмета нашего разговора, а посему оставим его для будущих бесед. Что касается тамганов, то они охотно приняли беженцев, ибо те не гнушались самой чёрной и тяжёлой работы. Помимо этого, в отличие от ликанов, постоянно демонстрировали покорность и раболепие. Со временем койри даже удалось прослыть образцами скромности. Правда, это качество не помешало им с помощью всевозможных уловок добиться разрешения на переселение в Тамганское Содружество сородичей с других островов. Якобы те страдали от пиратских набегов. Таким образом, за короткий срок число переселенцев выросло в десять раз и до сих пор продолжает увеличиваться. Не стоит также забывать про естественный прирост, который в среде койри чрезвычайно велик.

– Четыре-пять тысяч, не так уж и много, – заметил Акар, – жалкая кучка по сравнению с тамганской армией.

– Опасность несут не они сами, а их убеждения.

– Что за убеждения?

– Главенство силы. И проистекающий отсюда закон: удел сильного – повелевать, удел слабого – подчиняться. Излишне объяснять, что семена упали в добрую почву. И если раньше тамганские вожди удовольствовались созерцанием своей возрастающей мощи и превосходства над соперником, то сейчас всё больше склоняют слух к проповедям жрецов койри о праве сильного прийти и взять. Пока они нацелились на спорные земли, но сомневаюсь, что захват долины Каватики умерит их аппетит. Дремлющий вулкан вот-вот проснётся, и мир погрузится в огненный ад войны.

– Меня смущает одна вещь. Как-то уж слишком вовремя объявились эти койри… Для сторонников кровопролития, я имею в виду.

– Безусловно. Есть подозрения, что здесь постарались ваши южные соседи, Унат. Однако в первую очередь следует управиться с койри. План таков. Сначала связать тамганам руки в отношении Идиля с помощью постановочной эпидемии. Правящая верхушка и члены их семей внезапно слягут от невиданной и неизлечимой никакими известными средствами болезни. Спасение принесут идильские лекари (из числа моих выучеников, разумеется). А дальше – интереснее. Тамганских жрецов станут посещать видения, недвусмысленно свидетельствующие о том, что лютый недуг – следствие гнева богов, кои все как один ратуют за сохранение мира между великими народами и скорейшее изгнание чужеземцев. В случае упорства воинственно настроенной знати тамганам будут ниспосланы знамения бедствий значительных и многообразных, дабы отвратить даже ярых ненавистников Идиля от злокозненных намерений.

– Понимаю. Но позвольте узнать, какая роль в сём представлении отведена мне, лекаря или, быть может, соглядатая?

– Мага, талантливейшего в нынешнем поколении.

– А теперь не полностью понимаю.

– Изложенный замысел – пустые грёзы без прикрывающих чар. Тамганы ни в коем случае не должны усомниться в естественном, немагическом происхождении как эпидемии, так и знамений.

– То есть вы хотите, чтобы я…

– Принял участие в разработке упомянутых чар.

– Хм… Не сочтите за дерзость, госпожа Марана, но мне отчего-то не верится, что вы не способны создать соответствующие заклятия самостоятельно.

– Короткая у тебя память, Акар. Я разве не объясняла, кто я такая? Моё дело наблюдать и наставлять. Звёзды указывают путь, а следовать по нему – задача человека.

– Нетривиальная задача, – провозгласил Акар, потирая руки.

По блеску энтузиазма в глазах юного мага Хозяйка поняла, что сделала верный выбор.

* * *

– Совесть – вот, что отличает человека от зверя. Если попытаетесь затвердить законы Авы без понимания сути, в решающий момент либо позабудете, либо не будете знать, какой применить. Если же охватите их разумом и сердцем, совесть сама подскажет, как поступить. И можете быть уверены, что в этом случае ваш поступок окажется правильным. На сегодня всё. Свободны.

В разномастной толпе учеников послышался ропот. На задних рядах недовольно бубнили старшие. Впереди с глазами обиженных котят ныли младшие. В центре амфитеатра, скрестив руки на груди, неподвижно стоял сизоволосый учитель. Брови нахмурены, борода всклокочена, лазоревые глаза глядят грозно, по-ястребиному. И что же? Никакого эффекта. «Вконец раскусили и всякий страх потеряли, – посетовал про себя Акар. – Придётся изобрести нечто грандиозное».

С тех пор как последнего свинорыла выдворили с материка, прошёл целый месяц. Несмотря на это, крамольные идеи ещё продолжали бродить по городам и весям, однако число их поборников постепенно уменьшалось благодаря неустанной работе эмиссаров Мараны. Успех предприятия побудил Хозяйку задуматься о решении других насущных проблем. Прежде всего об упразднении резерваций и создании суверенного государства ликанов. По возможности бескровным путём. Для начала следовало тщательно подготовить почву, в том числе заложить в умы подрастающего поколения основы нового мировоззрения. Аккуратно и ненавязчиво. Пробный эксперимент постановили провести в оазисах. Учителями назначили уважаемых людей, обладающих даром убеждения. Так Акар вновь попал в круг избранных. Но в этот раз искренняя увлечённость делом не оставила места ни трусости, ни легкомыслию.

«Тряхнуть что ли стариной, – продолжал мысленные рассуждения маг, – устроить сногсшибательное зрелище, иначе ведь до вечера не отвяжутся, пока не перескажу по сотому разу приключения юности. Ладно, решено».

– Довольно, – выкрикнул Акар по-ликански, поскольку обучение в оазисах велось именно на этом языке.

Все взоры тут же обратились к нему. Маг благодушно усмехнулся, и в следующий миг исчез. Там, где он только что находился, к великому изумлению учеников, забил высоченный фонтан. Взлетая в небо, капли превращались в пёстрых пташек, а те в свою очередь расторопно упархивали прочь. Когда иллюзия иссякла, ошеломлённые дети кинулись по домам рассказывать о происшествии родителям.

Акар намеренно телепортировался на Гряду Улея, откуда открывался чудесный вид на сорговое поле и где можно было посидеть в тишине и одиночестве. После напряжённой работы требовалось погасить эмоции, войти в расслабленное состояние, чтобы позаимствовать у природы частичку мудрости для завтрашних занятий.

В разгар медитации мага отвлёк пряный, густой и донельзя аппетитный аромат жаркого из кролика. Вкусный запах сопровождали оживлённые голоса. Вскоре на дороге, окаймляющей поле, появилась Кшанти с целым выводком ребятишек от трёх до двенадцати лет. Кто бы мог подумать, что дерзкая, бесстрашная девчонка, по первому слову Авы готовая хоть в огонь, хоть в воду, станет почтенной матерью многочисленного семейства!

Всё с той же котомкой за плечами, но теперь в положенном по возрасту и статусу длинном шерстяном платье, по-прежнему стройная, однако приобретшая радующие глаз изгибы, Кшанти неторопливо шагала, держа самых маленьких за руки. Акар не раз поражался тому, с какой лёгкостью ей удавалось следить за каждым непоседой, смеяться над озорством одних и тут же остерегать от оплошности других.

– Эй, сестрица, как поживаешь? – крикнул по-ликански маг, чтобы привлечь внимание подруги.

– Не хуже, чем иные, – озорно отозвалась та, прикрыв глаза от солнца ладонью.

– Куда путь держишь?

– К Вамбе. Расхворался, бедняга. Говорит, за внучку переживает: снова на задание отправили. Хотя, мне сдаётся, притворяется, старый лис, чтоб жарким его попотчевали. Уж больно он до моего жаркого охоч.

– Я бы тоже не отказался.

– Так идём с нами, у меня на всех хватит.

– Не могу, надо к урокам готовиться. Иначе бы с удовольствием. А как муж твой и старшие?

– Помаленьку. Сейчас вот как раз принялись за крышу. Как новый дом достроят, заберём старика к себе. Там за ним сподручнее присматривать будет. Намного лучше, чем в такую даль таскаться. А ты что же, до сих пор не женился?

Улыбка у Акара вышла вымученная и неестественная. С Кшанти он виделся чуть ли не каждый день, и всякий раз она приставала к нему с одним и тем же вопросом. Как будто ничего важнее на свете не существовало!

– Э-э… Кшанти, ты вроде бы к Вамбе торопилась? Да и мне пора идти. Обещал заглянуть к родителям одного ученика, обсудить поведение их отпрыска.

– Ну, счастливо! Только учти, если всё-таки соберёшься, у меня куча незамужних свойственниц, и все прекрасно готовят.

– Обязательно учту. До свидания, Кшанти.

– А то где это видано, в сорок лет холостяком жить, когда вокруг полным-полно…

С резвостью зайца Акар перескочил на другую сторону гряды, и увещевания Кшанти превратились в неразборчивое жужжание, которое по мере приближения мага к подножью постепенно затихало, а вскоре и вовсе сошло на нет.

Нежное вечернее солнце приятно грело затёкшее за время медитации тело. С теперь уже искренней улыбкой Акар неторопливо побрёл домой.

Колдун из деревни Три Ручья

Тёмная глотка пещеры брезгливо выплюнула престранное существо. То ли человек, то ли иссохший корявый вяз. Давно нечёсаные и немытые седые космы, местами накрепко вплетшиеся в бороду, красные слезящиеся глаза, конопатые руки с извилистыми тропинками вздутых жил. На костлявом теле – латанная посконная хламида, такая же древняя, как обшарпанные сандалии. И всё вымазано в саже, словно старик побывал в исполинской печи.

Утренняя свежесть после пещерной затхлости заставляла дышать полной грудью. Взгляд привольно гулял по окрестностям: сырому мохнатому ельнику, пологим холмам, приютившим деревню Три Ручья, пастбищам, ячменному полю за речкой. Поначалу робкий, стрёкот кузнечиков постепенно набирал силу, становился настойчивее, насыщеннее. Мягкий свет и невесомая дымка тумана создавали ощущение покоя. Пахло полынью, клевером и хмелем.

В щелях между буграми век сверкнули искры, сквозь растрескавшиеся губы просочились слова:

– Чудесный день. Слишком чудесный, чтобы умереть.

Глазастая ворона неотрывно наблюдала с придорожной берёзы, как старик медленно спускался с горы. Усталость принуждала к частым остановкам. Наконец, массивный дубовый посох нащупал ровную поверхность, и ноги нехотя зашаркали по направлению к деревне.

У околицы облаком висел прогорклый чад. Старик поморщился. И так и этак пытался он убедить односельчан использовать в светильниках смесь ароматных смол его изобретения вместо свиного жира – без толку. Лет десять назад новшество хотя бы обсудили на сходке, испробовали разок-другой, глядишь бы, и понравилось. Но с некоторых пор бывшему лекарю перестали доверять, поползли слухи, будто он по ночам наводит порчу на деревню.

Кроме вони раздражал настырный жужжащий гул. Можно было подумать, что перед домом старика разбили пасеку. И, судя по отдельным возгласам, добра от этих «пчёл» ждать не приходилось. Да оно и понятно: не зря же тяжёлые на подъём триручьёвцы ни свет ни заря здесь столпились. Некоторые предлагали не мешкая расправиться с колдуном, другие требовали суда, третьи – изгнания. Только тот, от кого зависело окончательное решение, упорно отмалчивался. Староста, лысоватый близорукий увалень, всегда выступал против разногласий. По мнению добряка, споры вызывали несварение желудка. Во время перепалки он старательно утешал мельника, чья дочь мучилась от странной болезни. А вот брат мельника по прозвищу Набат, наоборот, бойко призывал народ к мести. Кто-то соглашался, кто-то нет, и гул понемногу нарастал. Однако стоило старику показаться из-за поворота, как разговоры разом стихли. «Саэф, Саэф идёт», – прошелестело в толпе. При виде колдуна даже отчаянные смельчаки покрылись испариной. А староста со страху принялся сокрушаться:

– Эх, Саэф! До чего докатился! А ведь в прежние-то годы… Будь жива Клатэриль, она бы не допустила…

Толстяка, само собой, никто не слушал – все уставились на колдуна, нестерпимо медленно ковылявшего по колдобистой дороге.

Неспешно текли мгновения. Старик добрался до калитки. Развернулся. Оглядел толпу. Повисла предгрозовая тишина.

К всеобщему удивлению, первым раскатом грома прозвучал дрожащий голос мельника:

– Дочь моя, три весны всего… Пятую ночь недужит, в жару вся, и корчи… Лекарь не берётся, злой дух, говорит.

– А коровы, коровки мои как же? – вмешался сосед старосты. – В стаде, значит, девять голов было, тёлочек восемь и бык. За одну седмицу, значит, все полегли. Отчего – неведомо. Кто ответ держать будет?

– Кабы коровы только, – продолжил другой селянин, – овцы, свиньи, куры – тех вообще несчитано! Что за поветрие такое?

– Дикому зверю тоже худо, – пробасил кузнец, а на досуге увлечённый охотник, – сперва белки да кроты мёрли, ну и пташки там всякие малые. Тепереча ж и крупный зверь на ходу валится.

И тут триручьёвцев прорвало.

– Посевы плохо всходят!

– Колосья худосочные!

– Трава жухнет!

– Грибов не отыскать! Рыжиков лета два не едали!

– Тебе бы всё жрать! У мельника вон дочка занемогла!

– А главный чего молчит? Али рыбой прикинулся?

Старосту прошибла дрожь. Не хотелось ввязываться, да, видно, придётся.

– Ну что ж, – натужно выдохнул толстяк, – надо бы дать слово Саэфу.

– Твой черёд, Саэф, – обратился кузнец к чародею, – признавайся, твоих это рук дело али как?

Впервые после появления перед односельчанами старик поднял голову, мутные глаза уставились на старосту. Тот судорожно сглотнул. Нутро сжалось от пристального, едучего взгляда колдуна.

– И да, и нет, – прохрипел Саэф.

По толпе, как ветер по верхушкам деревьев, пронёсся ропот.

– Чего виляешь? – выступила жена кузнеца, краснощёкая дюжая баба. – Говори яснее, вишь, народ не разумеет.

Испустив тяжёлый вздох, колдун ответил:

– Не я учинил беды, но я повинен…

– Слыхали? – возликовал родич мельника. – Сам признался, что его вина! Бей лиходея!

– Да погоди ты, Набат, – осадил его кузнец, – сперва ж разобраться надо.

– На кой ляд годить-то? Ясно всё и так. Эх вы, зайцы!

– Послушайте все меня, – прокричал староста, – я принял решение!

– Скоро, однако ж, и месяца не прошло, – вылетело из середины толпы, но староста продолжал как ни в чём не бывало.

– Дело тёмное, запутанное. К чему нам, простым людям, в колдовство ввязываться? Призовём вейди, пусть они рассудят.

Пока обсуждали задумку старосты, Набат принялся рыскать под ногами. Выбравшись из толпы, он как следует размахнулся, и щербатый камень размером с гусиное яйцо полетел в колдуна.

– Вот те мой суд!

От мощного удара в грудь Саэф попятился, споткнулся, со стуком налетел на что-то твёрдое и ребристое. Когда в голове прояснилось, старик осознал, что сидит на земле, прислонившись к забору. В уши ворвался бабий визг вперемешку с лошадиным ржанием и протяжным свистом. Раздался громкий крик, и Набат неуклюже шлёпнулся в дорожную пыль. Из плеча смутьяна торчало древко стрелы. Визг перешёл в причитания и просьбы позвать лекаря.

Лучи солнца, с трудом пробившись сквозь густые облака, отчётливо обрисовали статную фигуру стрелка. Ветер залихватски трепал рукава белой полотняной рубахи и коричневый шерстяной плащ, гладко скользил по охряной коже перчаток, жилета, узких брюк и сапог. Притороченный к седлу колчан украшало тиснение в виде головы сокола – символ Королевских лучников.

– Что ты, Армор, – испуганно завопил староста, – мы не враги тебе!

– И я вам не враг, – отозвался всадник. – Ни я, ни мой отец. Но напраслину возводить не позволю. Расходитесь, люди, нечего вам тут делать. Клянусь всеми богами, что следующая стрела пробьёт грудь любому, кто попытается навредить отцу.

Толпа испуганно попятилась. Кузнец и пара подмастерьев подхватили Набата на руки, чтобы отнести к лекарю – тот, по словам бегавшего за ним пастуха, засел в подвале и отказывался выходить из боязни, что колдун его проклянёт.

Сквозь плотные ряды селян пробился неуверенный голос старосты:

– Ну что ж, ничего другого не остаётся, идёмте… Да, за вейди обязательно надо послать, да-да…

Пока триручьёвцы кучками расползались по деревне, Армор завёл отца в дом и уложил на топчан, покрытый облезлой овечьей шкурой.

– Пить, – прохрипел Саэф.

Армор огляделся в поисках кадки с водой, но старик указал на полку над головой, где среди глиняной посуды, сушёных грибов и кореньев, птичьих перьев разного размера и окраски, мотков пеньки, восковых свечей, пробок, сосновой коры, речных ракушек и прочей мелочи выделялся кривоватый трёхлитровый жбан.

После пары глотков прозрачной янтарно-зелёной жидкости с запахом чабреца кожа Саэфа порозовела, дыхание стало медленным и ровным.

– Ну и славно, – причмокнул старик. – Пора отправляться.

Подошвы сандалий мягко опустились на пол. Ворчливо скрипнул топчан. Под весом тела тощие ноги дрогнули, благо Армор оказался рядом: подхватил старика и вернул на прежнее место.

– Повремени, отец, ты слаб сейчас.

– Нельзя. Дочка у мельника болеет. Если б раньше знать… Но, думаю, ещё не поздно. Главное, успеть до сумерек одну вещицу под порог положить.

– Давай я сделаю.

– Желательно скрытно.

– Отец! Я в Чащобе мимо вражьих дозоров ходил так, что ни один изгой не всполошился. А уж деревенских увальней и подавно обставлю.

– Добро бы.

– Где вещица-то?

– В подвале сундук из ясеня. С резной крышкой, ну, ты знаешь. В сундуке замшевый мешочек с медной чеканной пластиной. Вот эту пластину и нужно сунуть под порог мельникова дома. Только голыми руками не трогать: заговорённая она.

– Понял. Исполню.

От подвала, как и прежде, веяло холодом. В детстве Армор частенько забирался сюда, чтобы стащить какую-нибудь снедь вроде варенья или мочёных яблок. И частенько попадался. Мать не ругалась, нет, лишь укоризненно смотрела, но взгляд этот был хуже бранных слов.

Насколько Армор помнил, сундук помещался справа от двери. Ветхий, потемневший от времени, запылённый. Скобы, оковка и замок в изумрудных пятнах патины. А ключ, наверное, как всегда, над входом. Пальцы в скрипучих перчатках пробежались по притолоке – так и есть. Армор огляделся: куда бы пристроить плошку со свечой, чтоб освободить руки?

Ни с того ни с сего лучнику почудилось, будто за ним наблюдают. Свеча спешно приземлилась на рассохнувшееся, треснутое сиденье трёхного табурета. Ладони обхватили эльфийский кинжал (однажды повезло наткнуться в Чащобе на труп остроухого). И тут Армор ощутил, как от дальней стены, занавешенной холстиной, пыхнуло жаром. С тяжелым предчувствием лучник двинулся к источнику тепла. Эльфийский кинжал вгрызся в полотно. Ткань затрещала, раздалась, и перед Армором появилось жуткое чудовище. Жёлтые глаза с вертикальными зрачками злобно сощурены, из ощеренной пасти торчат копья зубов, крепкая чешуйчатая броня отсвечивает сталью, мощная лапа с крючковатыми когтями занесена для удара. Вот он каков, свирепый дракон, старожил деревенских сказок.

Фреска была настолько правдоподобна, что Армор безотчётно принял оборонительную стойку. А мгновение спустя хмыкнул и убрал кинжал. Но всё же рисунок настораживал. От обычных фресок не исходит жар. Обычные фрески не выглядят такими… живыми. Здесь наверняка поработала магия. Лицо лучника скривилось. Армор не любил магию, как только и можно не любить то, чего не понимаешь.

С прикованным к чудовищу взглядом сын Саэфа принялся медленно отступать. Дракон ехидно ухмылялся, следил за непрошенным гостем, однако ж оставался недвижим. Когда шпоры звякнули о порог, Армор словно очнулся от колдовского наваждения. В голове всплыло данное отцу обещание. И картина почему-то мигом поблёкла, обесцветилась, а волны жара уступили место естественной подвальной прохладе.

На всякий случай лучник выждал несколько мгновений. Морок окончательно сгинул. Теперь ничто не мешало приступить к делу. Едва нужный мешочек отыскался, Армор поторопился вернуться к отцу. Вопросов накопилось немало, а ответы были известны лишь старику.

Спешка оказалась напрасной. Саэф спал. Беспокойно, ворочаясь и что-то бормоча, но спал. Тревожить отца Армор не стал бы ни за какие блага мира, и поэтому, раз уж задушевная беседа откладывалась, направился окольными путями к жилищу мельника.

Утреннее происшествие сыграло на руку сыну Саэфа. Пока хозяин и домочадцы толклись у постели раненого (все, кроме жены мельника – та ухаживала за недужной дочкой), лучник скрытно подобрался к входной двери. Опустился на корточки. Из-за пазухи показался замшевый мешочек. Тесёмка легко поддалась, и на потёртые доски крыльца легла медная пластинка, что поместилась бы в кулаке женщины или безбородого юноши. Молниеносным движением Армор загнал пластинку в щель под порогом и был таков.

На обратной дороге сердце воина билось чаще, чем в иные моменты смертельной опасности. И не без причины, ведь изображение пластинки точь-в-точь, пусть и в уменьшенном размере, повторяло злополучную фреску.

По прибытии домой Армор занялся брошенным впопыхах конём: отвёл в сарай, напоил, расседлал. В пристройке нашлась коса, тупая и местами заржавленная, но ещё годная. Помахав оселком, сын Саэфа вышел во двор. Наточенное лезвие споро подсекло сочные стебли молодой травы. Запахло свежестью. Армор глубоко вдохнул бодрящий аромат и продолжил работу.

Часть покоса досталась коню, другую часть сын Саэфа раскидал по земле, чтобы подсохла. Труды закончены – пора пообедать.

Как правило, Армор навещал отца дважды в год и каждый раз отдавал половину жалованья, полученного на службе, поэтому в чулане старика всегда имелся изрядный запас круп и муки. Овощи Саэф выращивал сам, только в это лето почему-то запустил огород.

В тёплом брюхе печи обнаружился горшок с пшённой кашей. На столе валялись две луковицы и чёрствый ломоть ржаного хлеба. Когда Армор выкладывал парящее варево на тарелку, послышался сиплый голос:

– Там, в углу за рукомойником, бочонок пива. У старосты выменял. К твоему приезду.

– Отец, ты проснулся! Я вот что хотел спросить…

– Сперва поешь, потом пытай. Да и мне бы не мешало подкрепиться.

Саэф поднялся и, опираясь на посох, проковылял к столу. За едой обсудили подробности пути, проделанного Армором от гарнизона до Трёх Ручьёв, сельский быт и другие маловажные вещи. И лишь после того, как последние крошки были подобраны, а кружки показали дно, наступила пора откровений.

– Я виноват, – уставившись на иззубренный край столешницы, признался Саэф, – перед тобой, перед деревней, перед всеми. Когда Клатэриль ушла, я словно свихнулся. Нет, не словно, а в самом деле рассудок потерял. Ведь она и только она придавала смысл моей никчёмной жизни. О тебе я тогда вовсе не заботился. Не было у меня понимания. Что поделать? Сам я рос сиротой при живых родителях. Вернее, так. Тот, кого я знал за отца, оказался отчимом. Это уж я потом догадался, в нэтэре: один вейди подсказал, что способности мои передаются строго по мужской линии, а у того мнимого отца подобного дара точно не было. В любом случае, жили мы бедно, и притом родители и слыхом не слыхивали о воздержании: чуть не каждый год ещё один ребёнок, ещё один голодный рот. Надо ли говорить, насколько мать и отчим обрадовались неожиданному приходу вейди? Ясное дело. Досточтимые мало того что избавили их от чудаковатого своевольного мальчишки, тяжёлой обузы для неграмотных суеверных селян, так вдобавок щедро приплатили. Врать не стану, в нэтэре я забыл о нужде, по меркам деревни жил припеваючи. Ученье пришлось мне по вкусу. Дивный, таинственный мир пропылённых фолиантов, особенно притягательный после деревенской заскорузлости. Мир открытий и… одиночества. По моей ли вине или по воле судьбы друзей завести не получилось. И только повстречав Клатэриль, я ощутил, что такое родной человек. Твоя стала для меня путеводной звездой, в мыслях я поклонялся ей, как богине. Её смерть была моим поражением. И я заблудился во мраке.

Старик поднял взгляд. Воспалённые глаза стеклянисто блестели. Армор молча собрал кружки и налил ещё пива. Хлебнув тёмного хмельного напитка, Саэф продолжил:

– Тебя взяла на попечение кожемякина жена, я же отправился в Лоймос, чтобы, дескать, пристроить смышлёного сыночка в ученики к писарю или счетоводу. А в действительности занялся поиском черномагических трактатов по оживлениюмёртвых. Не побоялся ни пыток, ни каторги. Сперва сплошь мошенники попадались. Предлагали древние свитки. С виду чуть не тысячелетней давности, а внутрь заглянешь – полная околесица или в лучшем случае балаганные фокусы: детишек потешать да слабонервных девиц пугать. Но однажды повезло мне натолкнуться на стоящую вещь. Все сбережения за неё отдал. Казалось, вот оно, спасение. Собирался уж домой отправляться, да у постоялого двора, где я остановился, случилось нечто странное. Лошадь без всякой причины взбрыкнула и сбросила наездника. Тот сильно ударился плечом о мостовую. Я как лекарь вызвался помочь. И помимо ушиба нащупал узел проклятия. Кстати, всадник оказался капитаном Королевских лучников. Рассказал я ему о проклятии, ну, и об источнике – драгоценном парадном кинжале, что висел у него на поясе. Посоветовал от этой вещи побыстрее избавиться. Капитан пообещал разобраться и с кинжалом, и с его дарителем. Ушиб я подлечил, проще простого. Напоследок повеселевший командир спросил, чем отблагодарить меня за труды. Хотел было я отмахнуться, да вовремя сообразил: человек солидный, наверняка связи имеет, отчего ж не воспользоваться? Поведал ему о нашем горе, признался, что не хотел бы для сына участи пахаря, тупоумного битюга, поящего землю собственным потом. Выслушав мой рассказ, капитан согласился взять тебя в услужение. Мол, посмотрим, выйдет ли толк из парнишки. А толк-то вышел, да ещё какой!

Саэф снова приложился к кружке.

– Ну да, ясно, ты отвёз меня в Лоймос и сдал с рук на руки капитану. Что дальше?

– Вернулся в Три Ручья… Трудно говорить об этом… Да, я забрал тело твоей матери. Раскопал могилу и забрал. Ночью. Пустой гроб закопал обратно. Ну, и колданул немножко, чтоб земля выглядела нетронутой. Чары, которые я наложил перед похоронами, предотвратили разложение. Вот так.

– И что потом?

– По задуманному. Изучил трактат, взялся за опыты. Немало времени утекло, почитай, с десяток лет, прежде чем стало что-то получаться. В нэтэрах ведь чёрную магию не преподают, а в трактате попадались пробелы. Может, умышленные, может, нет, не суть важно. Главное, что в некоторых местах приходилось полагаться на одно лишь наитие.

– Слабая опора.

– Никудышная. И потому до сих пор гадаю, где же я промахнулся? Хотя, какая разница? Всё равно ничего не исправить.

– Хотелось бы поподробнее.

– Из-за сбоя в цепочке заклятий в тело Клатэриль вместо её души вселилась посторонняя сущность из нижнего мира.

– В чём опасность?

– Про упырей слыхал?

– Сказки о мертвецах-кровососах любому известны.

– Тут не сказки. И пьёт она не кровь, а жизненную силу. Людей, животных, деревьев – до кого способна дотянуться. Порой даже грибами и лишайниками не брезгует, нежить проклятая.

– Неужели нет средства от неё избавиться? Упырей, вон, осиновыми кольями протыкают.

– Не получается. Как-то раз от отчаяния спалил тело Клатэриль и не простым огнём, а таким, что камни плавит. Это утихомирило нежить, но лишь на время. Потеряв оболочку, она обрела ещё большую мощь. Мне всё же удалось пленить её там, на севере, в пещере, однако я стар, силы мои день ото дня тают, и нежить нет-нет да прорывается наружу.

– Почему ты не попросишь помощи у вейди или у ралагских чародеев?

– Ни те, ни другие не сведущи в чёрной магии.

– Значит, надо отыскать сведущего.

– Как бы хуже не вышло. Тёмные маги не те, кому следует доверять. И притом вина-то моя, мне и должно исправлять.

– Интересно, как?

– Есть способ. Называется «наложение печати».

– И что ты о нём знаешь, кроме названия?

– Почти ничего, но мне известен великий мастер печатей.

– Опять сложности! А что если взять да и вышвырнуть наглую тварь восвояси?

– Можно ненароком пробить брешь между мирами. Сложно представить, сколько мерзости тогда к нам просочится.

– Ясно. Мастер печатей.

– Да.

– Где его найти?

– Я сам всё устрою. Дотянуть бы до осени. Едва закончится страда, созову деревенских, постращаю нежитью, велю собирать скарб и проваливать.

– А если заартачатся?

– Ничего, припугнуть старательно – побегут, точно вши от кипятка. Я же отправлюсь к мастеру.

– Надолго?

– Дорога туда и обратно займёт недели две, и ещё сколько-то дней пробуду на острове. В итоге две с половиной или, самое большее, три недели понадобится.

– Оставишь нежить гулять на свободе?

– Только на время. К тому же, я заточил её в пещере, помнишь? Сразу и целиком ей не вырваться.

– Но ближайшие окрестности, луга, лес она уничтожит. Вкупе с их обитателями. А как насчёт случайных путников?

– Такова цена моей ошибки. И, можешь быть уверен, я не стану скрываться от наказания. Запечатаю тварь и тут же сдамся властям. Я решил. Отговаривать бесполезно.

Армор отёр пену с усов и бороды. Сощуренные глаза лукаво блеснули.

– В твоём возрасте, отец, длительные путешествия приносят больше вреда, чем пользы. Оставайся дома, продолжай сдерживать нежить. А к мастеру поеду я.

Старик фыркнул.

– Ты и за полгода не обернёшься. Вдобавок обычным путём на остров Гуноку не попасть. Здесь потребна магия.

Громко хлопнула ставня. Отец и сын разом вздрогнули.

– Ветер, – нервно улыбнулся Саэф.

– Посмотрим, – вполголоса бросил Армор.

Фигура лучника плавно распрямилась. Без единого звука, медленно и аккуратно, будто настороженный кот, Армор подкрался к окну – никого.

– Ветер, чтоб его, – раздосадованно подтвердил он.

Старик молча кивнул. Седые пряди свесились на стол. Осовелый взгляд набряк равнодушием. Всё-таки усталость от ночной схватки с нежитью брала своё, несмотря на двухчасовой утренний сон.

С помощью сына Саэф перебрался на топчан. Пару мгновений спустя послышался раскатистый храп. Чтобы не мешать отцу, Армор вышел.

День выдался прохладный, но сухой. Армор с удовольствием растянулся на скошенной траве. Взор устремился к мохнобрюхим облакам, скользившим по небосклону. Голову наполнили тревожные мысли.

План отца никуда не годился. Какой там до осени, ему бы до завтра дотянуть! Зимой он выглядел бодрее и не пропадал ночами, сражаясь с нежитью. Тогда и не догадаться было о её существовании, а сейчас… Жалобы селян. Посевы, звери – всё гибнет, несмотря на упорную борьбу отца. То ли нежить стала сильнее, то ли он ослабел. В любом случае надо срочно придумать другой способ, иначе… И вот что странно: способности, из-за которых он раскрыл обман… Как он сказал? По мужской линии? Значит, от отца к сыну. Получается… Нет, не может быть. А что если может? Но тогда это и есть выход.

Вечером состоялся решительный разговор.

– Признайся, отец, ведь я унаследовал твой дар? – принялся напирать Армор.

– Нет, – с каменным лицом отрезал Саэф.

– Выходит, я не твой сын?

– Чушь. Глупости. Мальчишка! Ты не представляешь, что такое носить ЭТО в себе! Это не дар, это – проклятие!

– Сложно представить, когда сплошные недомолвки!

– Хочешь правды? Я покажу.

С подвальной стены на отца и сына пялилось чудовище. Шипастая морда по-прежнему ухмылялась, но уже беззлобно, с хитрецой. По крайней мере, так показалось Армору.

– Желаешь в ЭТО превратиться? – с горечью в голосе воскликнул Саэф.

– Вот, как ты собрался путешествовать! Потрясающе! – лицо Армора сияло, как драконья чешуя.

– Ты же ненавидишь магию.

– Магия сродни оружию. В чужих руках – угроза, в своих – защита.

– Ну и дурень! Сравнил жемчуг с пареной репой! В своих руках магия подчас опаснее, чем в чужих.

– Ладно, скажу начистоту. Магию я и впрямь недолюбливаю, но вот трусость просто не переношу.

– Ты это о чём? Вообще-то я…

– Побоялся вступить с нежитью в открытый бой. Усомнился, выстоишь ли. Смалодушничал – теперь же расхлёбываешь. И до сих пор тянешь, откладываешь на потом. А мне безделье не по нутру. Сделаться чудищем? Ну и пусть! Сдаться? Ни за что!

– Погоди, остынь. Тут не страх. Я говорил, что сжёг тело, хоть и трудно было решиться. И всё равно не помогло. Нужна печать.

– Что ж ты раньше не озаботился? В прошлые мои побывки ты ни разу не отлучался. Значит, нежить высовывалась не так уж часто. Успел бы навестить мастера.

– Да ведь она, лиходейка, что вытворила! Тела-то лишилась, однако ж личину сохранила. С виду призрак, дух, а в лицо взглянешь – вылитая Клатэриль. Не смог я.

Саэф со вздохом накрыл голову ладонями.

– Хватит гнаться за прошлым, – отчеканил Армор. – Пора приступить к делу.

– Что ты предлагаешь?

– Научи меня превращаться в дракона, и я отправлюсь к мастеру печатей.

– Ишь ты какой скорый! Это тебе не детская забава. Перво-наперво нужно снять барьер. Я поставил его, когда тебе исполнилось три года, чтобы твой дар случайно не проявился. Мой учитель однажды проделал со мной то же. И, надо сказать, чувствовал я себя паршиво. Как истает барьер, сила начнёт распирать изнутри, точно тебя, словно рыбий пузырь, но костре поджаривают – ещё чуть-чуть, и лопнешь. Дальше – превращение. Боль до зубовного скрежета, до помешательства, до жажды рвать, крушить и терзать. И напоследок долгая, изматывающая подготовка к перелёту: махание, парение, повороты.

– Понятно. Когда начнём?

– Не сдаёшься?

– Не привык.

– Завтра попробую снять барьер, а там видно будет.

– Чудно! Чем раньше, тем лучше. Хотя, если что, напишу капитану, будто ты заболел, и попрошу продлить побывку.

Следующая неделя промчалась для отца и сына стремительно. Армор славно потрудился. Без стонов и нытья, с одинаковым упорством выполнял все, даже, казалось бы, сумасбродные приказы строгого наставника. И пожал славные плоды. Глубоко в душе Саэф завидовал сыну. Поразительная настойчивость вкупе с увлечённостью и преданностью делу производили действие сродни магическому. Армор освоил драконьи премудрости всего за семь дней, тогда как Саэфу в своё время потребовалось семь месяцев. Правда, у него не было толкового учителя (как оказалось, вейди мало смыслят в волшебстве огнедышащих ящеров), поэтому многое приходилось постигать самостоятельно. Однако трудности отца не отрицали достоинств сына, а потому понукаемая давними обидами зависть пищала, будто новорождённый котёнок, тогда как гордость за родную кровь львиным рыком изливалась из каждого слова, из каждого ободряющего кивка.

Ещё порой прохватывала тоска: скоро-скоро птенец покинет гнездо, и он опять останется один. За столько лет уж должен был одичать, приноровиться к бобыльской жизни, а всё равно горько.

На исходе дня летнего солнцестояния меднобрюхий дракон заложил прощальный круг над деревней Три Ручья и хлёсткими взмахами продолговатых перепончатых крыльев толкнул поджарое тело навстречу влекущему южному ветру. Там, в полуденной стороне, на глади смирного Шильского моря распластался остров Гуноку, где, охраняемая смертоносным изжелта-зелёным туманом, обитает госпожа Марана, достославный мастер печатей.

После расставания с сыном Саэф думал вернуться к прежним занятиям: в тёмное время сражаться с нежитью, в светлое – отсыпаться. Вот только тварь почему-то притихла. Вылазки случались всё реже и однажды совсем прекратились. Простак бы на радостях пустился выделывать коленца, Саэф же встревожился.

По мере роста луны беспокойство старика усиливалось. Что она затевает? Умная тварь, цепкая, как плющ. Но и он, хвала небесам, не лапоть. Сообразил поставить сигнальные чары. Такие, что от малейшего трепыхания сработают и дадут знать, если нежить попробует высунуться. Вот бы ещё Армор вернулся. Давно пора. Перед прошлым полнолунием улетел. Скоро опять круглоликая засияет, а его всё нет.

Косая тень от стола боязливо притронулась к сандалиям Саэфа. Не встретила отпора, взбодрилась, расхрабрилась и вальяжно поползла вперёд. Во дворе умиротворительно шелестели лопухи, греясь под вялыми предзакатными лучами. С улицы тянуло свежестью и печёной уткой. Стукнула калитка. Надо бы запереть. Старик с натугой поднялся и выбрел на крыльцо. Дальше не сумел: путь преградил коренастый пучеглазый мужик с топором в руках. Набат.

От резкого прилива магии щёки Саэфа заалели. В мыслях молниеносно всплыло защитное заклятье, но его перебил возглас позднего гостя:

– Выручай, колдун, эта стерва к нам притащилась!

– Боги и демоны! Неужто сигнальные чары подвели? Чепуха. Крепко держались. Или она сумела их обойти? Не потому ли затаилась, что слабину искала?

– Судить да рядить опосля будешь. Пошли, не то сожрёт их, чума!

Саэф кинул настороженный взгляд на топор.

– Я ж, по-твоему, лиходей.

– А? Не, этим я стерву отгонял – да без толку. Она всё равно как дух али марево. Ни царапинки. Токмо зубы скалит. А на тебе, знаю, нет вины. Выследил я тебя: как ты в пещеру ходил, змием оборачивался и пузырь светящийся, где тварюга билась, латал. Ну, да хватит лясы точить, поспешать надо.

Лицо старика сморщилось, точно сопревшая падалица. Из глаз хлынула тоска. Одолжить бы хоть толику решимости у Армора или того же Набата!

– А ты хороший парень, бравый, – рассуждал Саэф, пока брат мельника тащил его за собой, ухватившись за ненадёжный, потрескивавший при натяжении рукав хламиды, – в одиночку с нежитью сшибся. Только вот я в толк не возьму, как исхитрился ты живым и здоровым от неё улизнуть?

– Ну, шельма, подловил-таки, – не оборачиваясь, пробурчал Набат. – По совести сказать, не сшибался я с ней. От кума шёл и ещё издалека падаль эту приметил. Вдоль забора бродила, но внутрь не совалась, будто держало её что. Тогда я к тебе рванул. А топор по дороге у бондаря прихватил. Шибко сынка твоего опасаюсь. Правда, его давненько не видать…

Промычав что-то невнятное, старик задумался. Набат принялся вспоминать былое нападение на Саэфа, оправдываться, но вскоре заметил безучастность спутника и замолчал.

Деревня тоже молчала. И люди, и звери присмирели в ожидании неотвратимой бури. Триручьёвцы все как один заперлись в домах, чтобы после, лишь только проглянет солнце, выползти на свет, поглазеть на разруху, посетовать о своих потерях, позлорадствовать над соседскими да снова взяться за обыденные дела.

У жилища мельника никого не оказалось, за исключением пяти дохлых полёвок. Саэф осмотрел тельца, помедлил, затем произнёс:

– Чую след. Пойду за ней, а ты укройся с родичами.

Набата не тянуло воевать с прожорливым духом, поэтому он с облегчением забарабанил в братовы ворота.

По следу нежити Саэф добрался до мельницы. И здесь висела та же непробиваемая тишина. Даже плеска воды не слышалось. Когда старик приблизился к реке, стало ясно почему. На верхних лопастях недвижного мельничного колеса расположилась мерцающая полупрозрачная женская фигура. От макушки к застывшей, словно металлической, глади тянулись гадкие серые хоботки. Нежить всасывала силу течения. Для того ли, чтобы подавить прячущийся под порогом оберег и довершить начатое, или чтобы наметить жертву покрупнее. Как бы то ни было, атаковать следовало сейчас, пока тварь занята и не в состоянии дать отпор.

Губы Саэфа дрогнули, зашептали заклинание и… застыли, словно схваченные судорогой. Он опять не смог.

Между тем нежить встрепенулась. Пустые, мёртвые глаза уткнулись в Саэфа. Глаза снулого карпа, но не Клатэриль. В голове молотом застучала жуткая, нестерпимая мысль: все попытки извести тварь провалились потому, что он никогда по-настоящему этого не хотел. Старику стало безмерно горько. В тот же миг Саэф ощутил резкий укол в сердце. Сухопарое тело колдуна рухнуло в прибрежную осоку, точно срубленный кедр. Нежить не мешкала и не церемонилась.

Саэф напрягся в ожидании следующей атаки. Напрасно. Не обращая больше внимания на старика, тварь слетела с мельничного колеса на землю и устремилась к деревне. Длинные тонкие хоботки развевались вокруг нежити праздничными лентами.

Свирепый гнев обуял колдуна. Остервенело царапая вязкую глинистую почву, Саэф поднялся на четвереньки. Из горла вдогонку нежити вырвался неистовый хриплый рёв: «Не пущу!». И следом отчётливый, до костей пробирающий шёпот: «Умру, но не пущу!».

Пойманная незримым арканом тварь остановилась. Вероятно, она спешила, поскольку выбрала самый предсказуемый и простой путь: что есть мочи рванулась вперёд.

Такую боль Саэф доселе не испытывал никогда. Словно все жилы разом вытянули. Потёкшие из носа струйки запачкали бороду алым.

И снова рывок, и ещё, и ещё. От небывалого напряжения у старика на глазах выступили слёзы, с шеи и волос обильно закапал пот. Но, невзирая на жестокие муки, колдун выдержал натиск: нежить не сдвинулась ни на пядь.

Словно в благодарность, стирая пот и слёзы, лицо Саэфа овеял ветер. Сухой и жаркий. Дружественный ветер.

В тот же момент в ушах зажурчал сладкий до приторности голосок:

– Я могу вернуть её. Я сильна.

– Не поспоришь, – вздохнул старик, – однако задаром-то ничто не даётся, за всё платить приходится. Тебе ведь теперь издалека не ударить, как раньше. Чем больше силы черпаешь в плоти, тем больше сама становишься плотью.

– А тебе какая печаль? – рассерженно зашипела тварь: слова Саэфа попали в цель. – Освободи меня, и я воскрешу твою жену.

Старик ухмыльнулся.

– Давай, сынок! – прокричал он в высоту.

На нежить обрушилось драконье пламя. Рыжую струю золотой канителью обвивало могучее заклинание. Армору такое не по зубам. Нет, оно исходило от огневласой девы, дерзко восседавшей на покатой чешуйчатой спине.

Теряя сознание от изнеможения, Саэф услышал воодушевлённый вопль сына:

– Нежить запечатана! Мы сделали это, отец!

Бусы

Утро нового дня предвещало то же, что и десяток предыдущих: сырость, уныние и всепроникающий холод. В ранние часы ещё ничего – обе кобылы, гнедая и чалая, после ночи отдыха в конюшне очередного постоялого двора резво перебирают копытами, ошинованные колёса мерно постукивают по корке мёрзлой земли, кое-где отмеченной белыми пятнами инея. А вот ближе к обеду начинается… Дорога превращается в чавкающее глиняное болото. Из уст возницы обильно льётся брань в адрес «проклятущих кляч», особенно достаётся лентяйке чалой, молодой лошадке, не смирившейся пока с долей упряжной скотины. И обязательно на одном из поворотов, когда меньше всего ожидаешь подобной пакости, экипаж проваливается по ступицу в невесть откуда взявшуюся ямину с топкой грязью. Тут уж возница орёт дурниной, хлещет со всего маху кобыл. Но толку от этого нет. Безропотная гнедая и рада бы послушаться приказа, да чалая мешает: то рвётся вбок, то пятится, приседая на задние ноги, и тянет за собой товарку. Вознице приходится слезть с облучка, чтобы направить пугливое животное в нужную сторону. Наконец, через полчаса криков и понуканий, лошади дружно влегают в дышло, и экипаж выкатывает на ровную поверхность.

Слава Небесам, в этот раз хоть не потребовалось выбираться наружу и подталкивать повозку. Однако радоваться Риносу довелось недолго, поскольку немного погодя правое переднее колесо весьма некстати встретило на своём пути крупную кочку. От резкого скачка молодой вейди врезался головой в крышу. Вознице тоже солоно пришлось, о чём возвестили его изощрённые проклятия. Ринос поморщился. Тонкие, ухоженные, совершенно не мужские, пальцы прошлись по ушибленной макушке. Широко распахнутые голубые глаза взглянули на дремлющего напротив старца с досадой и завистью.

«Как он может спокойно спать при такой тряске? – поразился про себя юный волшебник. – И вдобавок после жутких рассказов селян. Семеро без вести пропали за последние полгода. Хотя нет, один объявился. Загулял на ярмарке, вырученные деньги пропил, а после боялся дома показаться. И немудрено: жена у него лютая бабища. Я бы и сам от такой сбежал. Тут всё ясно. Остаются шестеро… Четверо мужчин и двое женщин из разных сёл, разных возрастов, никак друг с другом не связаны. Только время сходное: за день или два до полнолуния… Гнилое дело. Ни следов, ни очевидцев. А местные такое болтают! Кому-то призраки мерещатся, из тех, что лицами людскими питаются, всю кожу и плоть до черепа выгрызают. Жуть! Другие в исчезновениях винят нечисть лесную. Мряква, мол, девицей-красавицей оборачивается, мужиков в топь заманивает и, как мертвяк хорошенько в жиже болотной замаринуется, пожирает его со всеми потрохами вместе, из костей же суп варит. Фу, гадость! Наслушаешься – кусок в горло не лезет. И ночами глаз не сомкнуть. Но стоит начать конкретные вопросы задавать – всё, никто ничего не видел, никто ничего не знает. Если и в Новоракитном та же история будет, придётся в нэтэр с пустыми руками возвращаться. Атар точно не обрадуется».

На мгновение Риносу почудилось, что под кустистыми седыми бровями старца мелькнули насмешливые искорки. Впрочем, внимательно приглядевшись к расслабленному, безмятежному лицу спутника, он счёл это впечатление ложным.

Пробудился пожилой вейди только по прибытии в Новоракитное. Встали, как всегда, у околицы и сразу отправили возницу на поиски постоялого двора. А пока тот выполнял поручение, оба путешественника вылезли из экипажа, чтобы размять затёкшие мышцы.

– Обопритесь на меня, учитель, – предупредительно подхватил старца под локоть Ринос.

– Не бойся, не рассыплюсь, – пророкотал пожилой вейди и шёпотом добавил: «О деле ни слова – за нами наблюдают».

Юноша обеспокоенно оглянулся по сторонам.

– Да не верти ты головой, балда, – одёрнул его старец, – у кошки зрение острое. И прекрати называть меня учителем. Ты прошёл испытание, а, значит, мы теперь на равных.

– Не вполне. Пусть я стал друином, но вы-то караг. Поэтому я всё равно считаю вас своим наставником, господин Тиранай, – возразил Ринос.

– Упрям, как вол, – посетовал пожилой вейди, возведя очи горе.

Дальнейшая беседа свелась к обсуждению окрестного пейзажа: чёрного прямоугольника зяби, мглистого оврага с нависшим над ним живописным мостиком, дремучего леса с проплешиной торфяника, излучистой речушки с тихими заводями.

Предосторожность Тираная оказалась излишней. Соглядатай не умел читать по губам, так что содержание разговора осталось для него загадкой, зато внешность чужаков он успел изучить детально. Оба путешественника, и старый, и молодой, носили одинаковые узорные очелья, плащи и штаны из толстой некрашеной шерсти, сыромятные сапоги – обычная одежда селянина в середине осени. И лишь наличие экипажа и парные кожаные браслеты на запястьях с особой мереёй, напоминающей узор из дубовых листьев, указывали на род занятий приезжих.

Через четверть часа вернулся возница. По его словам, в Новоракитном заезжего дома не имелось, но староста, узнав что за гости прибыли в село, пригласил остановиться у него.

– Что ж, тем лучше, – обрадовался Тиранай, – сподручнее будет делом заниматься.

На дворе у старосты приезжих встречала целая толпа взрослых и детей – все родственники и свойственники главы села. Мужики смущённо мяли в руках шапки, бабы и девицы с интересом глазели на гостей, не забывая при этом исподволь рассматривать наряды друг друга, ребятишки носились кругами в ожидании подачек от «дяденек вейдиев». Когда лакомства были розданы и любопытство удовлетворено, вперёд выступил невысокий сухопарый старик в лаптях и тулупе, накинутом поверх полотняного балахона.

– А вот и староста, – прошептал Ринос на ухо карагу, – бьюсь об заклад, Хайдир или Йертер.

– Оллат – моё имя, – громогласно объявил старик, недовольно покосившись на непочтительного юношу.

– Приветствую вас, уважаемый Оллат, – откликнулся пожилой вейди, – мир вам и вашему селению. Я – Тиранай, это – Ринос. Мы оба прибыли из нэтэра Мирагвел. А это – Юк, наш возница.

– Мир и вам, досточтимые, – смягчился староста. – Прошу прощения за то, что не могу предложить жилище, более подходящее таким высоким гостям, ибо село у нас маленькое, небогатое…

– Мы понимаем и благодарим за оказанную честь, – поклонился Тиранай.

Вслед за ним согнули спины Ринос и Юк. Староста ответил тем же.

После того как необходимые правила вежливости были соблюдены, возница в сопровождении сына Оллата отправился заниматься лошадьми, а волшебников провели в отведённую им комнату.

В Просторах ничто никогда не делается быстро. За исключением, пожалуй, тушения пожара. Привыкшие к размеренной однообразной жизни селяне, преимущественно землепашцы, не терпят спешки. Зная об этой особенности, вейди не торопились заводить разговор о цели своего визита. Только по окончании ужина, когда гостей оставили наедине со старостой, Тиранай счёл уместным приступить к обсуждению главной темы.

– Уважаемый Оллат, мы слышали, что в вашем селе недавно пропала молодая женщина, – без обиняков начал караг. – Расскажите, что знаете, об этом случае.

– Было такое, да, – неспешно проговорил староста. – Месяца два назад рано поутру пришёл ко мне Брингбор, из нашей общины человек, и поведал, что накануне вечером жена его Эсмиэль отправилась на реку за водой да не вернулась. Он, дескать, ночь целую не спал, её разыскивал, но всё без толку.

– А почему он сразу за помощью не обратился, – удивился Ринос, – к соседям, либо родичам?

– А потому, досточтимый, что они с Эсми, хоть и общинники, да держатся на отлёте, – ответил староста, слегка раздосадованный тем, что его перебили. – Дом их за околицей стоит, на опушке. Белки да зайцы – вот и все соседи. Из родичей – только бездетная тётка Эсми по матери. Да и с ней они редко видятся.

Пока Оллат говорил в свойственной многим селянам тягучей, медлительной манере, Ринос беспрерывно ёрзал на табурете в ожидании возможности задать новый вопрос. Угадав намерение бывшего ученика, Тиранай, как только староста замолчал, нарочито громко откашлялся.

– Благодарю вас, уважаемый Оллат, за разъяснение, – вернул себе главенство в разговоре пожилой вейди. – Продолжайте, пожалуйста.

– Ну что, собрал я мужиков. День искали, два… После и бабы подсобить вызвались, да исход тот же: не нашли мы Эсми. Ни живую, ни мёртвую.

– Вот как… Староста Оллат, не доставит ли вам неудобство просьба подробнее рассказать о пропавшей: какого она нрава, из какой семьи происходит, не имела ли с кем ссоры?

Теперь уже заёрзал староста.

– Нет у нас никаких ссор. Село добропорядочное. Я сам слежу, чтобы общинники в ладу жили и друг другу обид не чинили. А Эсми, она сирота. Лет восемь ей было, когда родители в лес по грибы пошли, да заплутали и в болоте утопли. В болоте, да, в трясину попали и утопли. Такая вот беда. Эсми, как узнала, стала нелюдимой, слова от неё не добьёшься. Спросишь, бывало, чего, а она – молчок и уставится так, аж нутро холодеет.

– Ясно, – кивнул Тиранай. – Я так понимаю, что после смерти родителей девочка жила у бездетной тётки. Верна ли моя догадка?

– Верна, досточтимый. Да, у тётки жила до замужества.

– Удивительно, что замуж её взяли, раз она всех дичилась.

– Всех да не всех… Брингбор – человек пришлый, не нашего села уроженец, и коли уж прямо говорить, мутный. О прошлом рассказывает неохотно и скупо. Родом откуда-то с юга, имел свою ферму, овец и коров разводил. Был женат, но случилось несчастье: жена умерла в родах, а вместе с ней и младенец. После того Брингбор по совету то ли родственника, то ли знакомого распродал имущество и пустился бродяжничать. Где был, чем занимался – неведомо. Сам не говорит, а начнёшь допытываться – рукой махнёт, вздохнёт глубоко и тут же о другом разговор заводит. Сперва не хотел я его в общину принимать: а ну как разбойник он или душегуб. Хоть и неклеймёный, да кто поручится? Может, не попался, может, как раз укрыться решил в нашем медвежьем углу… В общем, думал я дать ему от ворот поворот, да Брингбор оказался не лыком шит. Пригласил ваших сотоварищей, правда, из другого нэтэра, и те подтвердили, что никаких злодеяний он не совершал, помыслов худых не имел. Делать нечего, пришлось принимать. Тут Брингбор и объявил, что, как только дом построит (прежде он во времянке ютился), хочет на Эсми жениться, у них, мол, уже всё обговорено, и тётка согласие дала. Но я опять воспротивился. Девица тогда ещё не вошла в возраст, да и к жениху надо было получше присмотреться: сможет ли содержать семью, не охоч ли до баб али до выпивки. Два года глаз с него не спускал, а так и не уразумел, отчего меня озноб пробирает при каждой с ним встрече. Вот ведь, вроде бы, работящий мужик, трудится наравне с остальными, от поручений не отлынивает, пьяным не напивается, в непотребства не пускается, нрава миролюбивого, несклочного, а всё-таки, нутром чую, есть в нём червоточина, только нащупать никак не получается…

– Однако ж выдали за него сироту, – заметил Ринос.

– Пришлось. А куда было деваться? – принялся оправдываться староста. – Эсмиэль при всём честном народе согласие своё подтвердила. Мэрис, тётка её, тоже. Да и опять же, за Брингбором никаких дурных дел не водилось.

– Вы правильно поступили, уважаемый Оллат, вины за вами в этом случае нет, – заверил старосту Тиранай. – Благодарю вас за правдивый и обстоятельный рассказ. А теперь, надеюсь, вы нас извините, путь неблизкий был, притомились мы изрядно…

– Да-да, конечно-конечно, – с явным облегчением воскликнул староста, – да и час поздний, а в нашем возрасте, сами понимаете, не то что в молодости, да…

– Доброй вам ночи, уважаемый Оллат, – проговорил Тиранай, поднявшись на ноги при помощи расторопного Риноса.

Молодой вейди коротким кивком присоединился к пожеланию.

– И вам доброй ночи, досточтимые, – благодушно улыбнулся староста.

Прежде чем вслед за наставником войти в гостевую комнату, Ринос заглянул в смежный с ней чулан, где домочадцы Оллата приготовили постель для возницы.

– Юка нет, – сообщил друин Тиранаю. – Неужели до сих пор в конюшне?

– Сомневаюсь, – проворчал тот, – скорее, отправился на поиски очередной весёлой компании. Не возница, а наказание! С лошадьми обращается грубо, править толком не умеет, за дорогой не следит – все бугры и колдобины пересчитает, – сквернословит, куда ни приедем, везде водит дружбу с оболтусами да забулдыгами. Сколько раз я зарекался брать в долгие поездки малознакомых людей – и снова на те же грабли! Ну, и Марблас – молодец, удружил! Знал же, каков племянничек, а упрашивал. Прекрасно понимал, что не смогу я давнему приятелю отказать.

– Не переживайте, учитель. Уж до самого Барьера добрались, дальше некуда. И обратно как-нибудь вернёмся: Небеса милосердны.

– Ладно, не обращай внимания. Стар я, вот и бухчу по каждому поводу. Давай-ка спать укладываться.

Но вопреки произнесённым словам пожилой вейди не поспешил отправиться на боковую, а принялся что-то нашёптывать. В комнате мгновенно запахло свежей хвоей.

– Заклинание ускоренного сна, учитель? – опасливо поинтересовался Ринос.

– Именно. Сегодняшней ночью нам предстоит кое-куда прогуляться, так что некогда нежиться в постели. Пробуждение через два часа. А для наших гостеприимных хозяев – каскад сновидений, чтобы до утра хватило.

– Значит, мне не показалось, что у сундука двойное дно? – в привычной вейди иносказательной манере уточнил Ринос.

Тиранай хмыкнул.

– Хорошо, если не тройное. Всё, пора ложиться, заклинание вот-вот подействует.

Схоронившийся в дупле старого вяза филин с искренним безразличием наблюдал за тем, как пара двуногих существ, чересчур крупных, чтобы послужить ему добычей, ковыляла по изрытому кротовьими норами лугу в направлении оврага.

Каждый шаг давался с трудом. Раскисшая от недавних ливней почва проваливалась под ногами, засасывала не хуже топи. И вдобавок такая тьма стояла кругом, что небо не отличить было от земли. Если бы не природное чутьё Тираная, вылазка обернулась бы сплошным провалом.

«Хорошо хоть дождя нет, и ветер поутих», – постарался мысленно приободрить себя Ринос.

Через четверть часа мучений вейди наконец вышли на твёрдую поверхность. Облепленные грязью подошвы глухо застучали по дощатому настилу моста.

– Вот мы и на месте, – объявил Тиранай, резко остановившись у парапета. – Я этот овраг заприметил сразу, ещё на подъезде к Новоракитному. Странный оттуда идёт отголосок, нехороший. Помнишь мельницу в заброшенном селе, где разбойники пленников пытали?

Тяжёлый вздох Риноса дал старцу понять, что ответ очевиден.

– Там чувствовались похожие колебания, – продолжил караг. – Полагаю, было бы нелишним спуститься и посмотреть, что могло послужить источником…

– Спу-пуститься? – заикаясь от волнения, пролепетал друин.

Он-то надеялся обойтись умственной практикой исследования предметов на расстоянии. Как можно более дальнем расстоянии.

– Разумеется. Только так возможно добраться до истины. Не переживай, мы будем связаны чарами. Тебе ведь известно «Заклятие пуповины»? Я буду видеть то же, что и ты, и в случае опасности вытащу тебя «Дыханием Аэрона».

– То есть я должен идти один? Вы не пойдёте, учитель?

– Не пойду. Вдруг там логово похитителя, а у меня суставы скрипят, будто ржавые дверные петли. Спугну, чего доброго…

– Я понимаю. Извините.

– Ладно, я не сержусь. На твоём месте я бы тоже нервничал. Всё, «Пуповина» есть, осталось «Дыхание». Запомни главное: действовать надо тихо и осторожно, громких звуков не издавать и ни в коем случае не зажигать свет, пока не достигнешь дна. Готов?

– Почти.

– Отлично. Начали!

По ощущениям «Дыхание Аэрона» походило на падение, только замедленное в несколько раз. Ринос неотвратимо погружался во мрак, по сравнению с которым ночная тьма казалась лёгкими сумерками. В тот момент ему вдруг пришло на ум, что искусный повар, наверное, также аккуратно и неторопливо подносит ещё живого рака к чану с кипятком. От этой мысли он внутренне съёжился. Мышцы напряглись в ожидании мощного удара. Чтобы не поддаться панике, друин сосредоточился на дыхании. Вдох-выдох, вдох-выдох… Всплеск! Что это? Вода или, может… Риноса затрясло в ознобе. Пальцы зашарили по груди в поисках светового медальона. Как только получилось нащупать подвеску, молодой вейди немедленно произнёс накрепко затверженную формулу. Миг спустя от медальона во все стороны разошлось ровное сияние. Ринос еле сдержал вздох облегчения: под ногами хлюпала вода, а вовсе не кровь, как ему нашептало воображение. И всё же расслабляться раньше срока не стоило. После окончания учёбы друин успел побывать всего в двух переделках, но отлично усвоил, что платой за беспечность зачастую оказывается жизнь.

Шагать по земляному коридору, затхлому и сырому, пришлось довольно долго. Хотя в подобных местах никогда не знаешь, сколько времени прошло в действительности: то ли час, показавшийся горсткой минут, то ли минута, показавшаяся целой вереницей часов. Как бы то ни было, полное отсутствие чего-либо необычного, стоящего внимания мало-помалу заставило Риноса засомневаться в справедливости подозрений наставника. Тем более что впереди он заприметил приличный завал из камней, веток и прочего трудноразличимого в темноте мусора, пробиваться через который без веской причины смысла не имело. Не хотелось понапрасну расходовать силу да ещё и с риском разбудить всю округу громким шумом. Однако, будучи ответственным человеком и в недавнем прошлом прилежным учеником, Ринос решил вначале вплотную приблизиться к завалу и лишь потом связаться с Тиранаем посредством «пуповины».

По мере того как расстояние между вейди и тёмной грудой сокращалось, юный волшебник испытывал всё большее беспокойство. Когда смутные опасения стали перерастать в нервную дрожь, под сапогом Риноса что-то хрустнуло. Что-то твёрдое и хрупкое.

«Дурацкая хворостина!» – рассердился друин и попытался мыском отпихнуть обломки в сторону. При этом часть грязевого слоя слезла, и обнажилась желтоватая матовая поверхность. По велению хозяина медальон засветился чуть ярче. Тут уж сомнений не осталось: ребро, человеческое.

Истово моля Святые Небеса, чтобы его ужасная догадка не подтвердилась, Ринос бросился вперёд. По-видимому, Небеса в ту ночь оказались глухи. Догадка подтвердилась. Завал составляли не столько булыжники и валежник, сколько людские останки. Дюжина или около того скелетов. С виду старые, проведшие на этом импровизированном кладбище много лет.

Несмотря на отвращение, Ринос придвинулся ближе. И обнаружил то, что частично объяснило существование жуткого захоронения. Глубокие борозды на костях – следы от зубов громадного хищника.

«Ясно, бедняги стали жертвами крупного зверя, – принялся размышлять вейди, – скорее всего, медведя. Тогда почему здесь только человеческие скелеты? Он что, исключительно на людей охотился? Допустим, так, но если здесь находилось его логово, как общинники могли не заметить опасного соседства? Не обратить внимания на пропажу односельчан? Что-то не складывается мозаика… И потом, могильник-то старый, имеет ли он отношение к нынешним исчезновениям?»

В раздумья Риноса вклинилась поступившая по «пуповине» просьба наставника: «Перелезь и проверь, что там дальше». Чрезвычайно настойчивая просьба – рискни не выполнить, коли жаждешь получить нагоняй. Подобного желания молодой вейди не испытывал, но и тревожить мёртвых, в особенности попирать ногами останки несчастных представлялось неправильным. Выход из трудной ситуации, как обычно, помогла найти магия. Потребовалось всего две формулы: одна для усиления интенсивности свечения медальона и вторая для придания прозрачности верхушке завала.

Благодаря комбинированному волшебству друин заметил в пяти саженях от могильника подозрительное нагромождение. И тут его желудку пришлось туго. Пусть запаха разложения он не почувствовал, но от самого вида трупов с вывороченными внутренностями и остатками почерневшей плоти на полуобглоданных костях вейди замутило. Рубаху на спине и под мышками смочил обильно выступивший пот. Единым рывком Ринос свернул все заклинания и вновь очутился в темноте. Обострившийся слух моментально уловил нечто странное – тихий шорох где-то совсем рядом. Пока бывший ученик Тираная возился с медальоном, а затем тщательно осматривал всё вокруг, звук усиливался и постепенно перерос в шипящую какофонию, напоминавшую перешёптывания в толпе зрителей перед началом мистерии.

«Скверно, крайне скверно, просто отвратительно, – набатом зазвенел в голове голос наставника. – Уходи оттуда, мой мальчик, сейчас же! Слышишь меня, Ринос?»

«Да, безусловно», – рассеянно отозвался молодой вейди.

Предостережение Тираная запоздало. Друин уже попал под воздействие злых чар могильника. Вместо груды остовов он видел перед собой непроницаемо-чёрную исполинскую фигуру в лохматой шубе до пят.

Великан не двигался и ничего не говорил, не пытался напасть или как-либо навредить, и тем не менее, от него исходила такая лютая ненависть, такая злоба, такая жажда терзать, кромсать, полосовать, рвать на куски любое существо, имеющее несчастье принадлежать к миру живых, что Риноса охватил смертельный ужас от одного присутствия этого монстра. Окружающее пространство разом сжалось до размеров раковины улитки, и молодой вейди охотно заскользил по спирали к самому центру, в бессолнечные пределы небытия.

* * *

Пробуждение оказалось болезненным. Виски и темя ныли так, словно под черепом поселилась колония жуков-древоточцев. Первая же попытка пошевелиться окончилась протяжным стоном.

– А, наконец-то очнулся! – обрадовался Тиранай. – Превосходно!

– Не для меня, – просипел молодой вейди.

– Паршиво тебе, мой мальчик? – спросил караг, хотя и так знал ответ.

Ринос медленно моргнул в знак согласия.

– Неудивительно. Побочное действие заклинаний восстановления. К счастью, легкоустранимое. Вот, держи.

Ладони друина приятно согрела глиняная кружка с эльфийским вином, также известным как пинкивалин.

– Что теперь скажешь? – лукаво сощурился Тиранай, глядя, как бывший ученик с явным удовольствием дегустировал душистый напиток.

– Знатный пинкивалин, – улыбнулся Ринос, – и ещё более знатная приправа. Лучистая, третьего уровня.

– Молодец, быстро сообразил.

– Так ведь проще некуда.

– Самые простые вещи, как правило, – самые действенные. Ну, ладно, раз голова у тебя заработала, давай расскажу, что случилось за время твоего беспамятства. По всей вероятности, ты угодил в магическую ловушку. Затянуло тебя, мой мальчик, порядочно, так что самому и не выкарабкаться. Тело я моментом вытащил – «Дыхание Аэрона» подействовало безупречно. А вот с двойником пришлось повозиться.

– Э-э… Учитель… – подал голос любознательный друин.

– После подробности, – отмахнулся Тиранай. – Как понимаешь, вымотался я изрядно. В мои-то годы… Да, забыл упомянуть, обратный путь мы с тобой проделали на «Колеснице ветра».

– Но ведь это…

– Крайне опасно. Знаю – стихиали непредсказуемы и практически неуправляемы. Ты бы, конечно, смог изыскать лучший способ стремительного и, главное, незаметного перемещения двух вейди на сравнительно дальнюю дистанцию. Не так ли?

– Простите, учитель. Я помню, как вы говорили: «В некоторых ситуациях, чтобы преуспеть, необходимо идти на риск».

– В точку, мой меткий соратник. Только риск должен быть оправданным и разумным. А сейчас позволь мне продолжить. Так вот, «Колесница ветра» доставила нас прямо сюда, в нашу комнату. В то время Юк ещё не вернулся, что меня обрадовало, поскольку мы оба вывозились в грязи, а желания изобретать правдоподобное объяснение нашему состоянию у меня не было. Мне едва достало сил, чтобы тщательно почиститься самому и очистить твою одежду и обувь, разумеется, магическими средствами. Наутро во избежание подозрений я передал старосте через Юка новость о нашем с тобой нездоровье. Будто бы мы отравились вином, приобретённым в пути у проезжего купчишки. Гостеприимный хозяин незамедлительно явился нас проведать. Посетовал на удивительное наше легкомыслие, справился, не требуется ли чего, пожелал наискорейшего выздоровления и с чувством выполненного долга отправился по своим делам. Я же, как только мне полегчало, оставил тебя на попечении Юка, а сам заглянул к сударыне Мэрис, тётке Эсмиэль. Как и следовало ожидать, ничего стоящего она не сообщила. Чуть не слово в слово повторила душещипательный рассказ уважаемого Оллата. Но кое-что интересное я всё же приметил. Сударыня обладает магическим даром, правда, слабовыраженным. Сомневаюсь, что она способна выйти за рамки обычной деревенской ворожбы, к примеру, гаданий, приворотов-отворотов и прочих глупостей.

– Получается, что Эсмиэль…

– Не факт, мой мальчик. Да, возможно, пропавшая как её кровная родственница тоже имеет некоторую предрасположенность… А, может, и не имеет. Наверняка даже атар не скажет. Но взять на заметку не помешает. В начале расследования трудно предугадать, какие сведения окажутся важными, а какие бесполезными. Согласен, мой мальчик?

– Стойте, учитель, – спохватился Ринос, – вы так открыто обо всём рассказываете. Не боитесь, что…?

– Исключено, – помотал головой караг. – В доме, кроме нас с тобой, ни души. У кума старосты счастливое событие: внук родился долгожданный. Невиданное празднество закатили. Всем селом отмечают. Меня тоже звали. Почётным гостем объявили в благодарность за вспоможение при родах. Но яотказался. Напраздновался уж на своём веку и речей хвалебных наслушался досыта. Так что, сославшись на усталость, – благо, в моём возрасте это простительно – отправил вместо себя Юка. Пусть повеселится парень, а то умаялся, бедняга, за столько времени.

– Да, именно об этом я и хотел спросить, – оживился молодой вейди. – Давно я здесь бока отлёживаю? Судя, по тому, что вы мне поведали, не один день.

– Пять, мой мальчик. И четыре ночи.

– Ого!

– Ничего, Юк помогал за тобой ходить. Причём, по собственному желанию. Без его помощи тяжеловато пришлось бы.

– Выходит, не такой он плохой человек?

– Пожалуй. Разозлился я тогда на него, много наговорил, чего не следовало. Молодой, неопытный – это да, ветер в голове, горяч не в меру. Однако ж ярится скорее от неумения, а не из-за худого нрава. Мастерству возничьему подучиться не помешало б. Вот вернёмся в нэтэр, побеседую с атаром на эту тему.

Между тем стало смеркаться. Белёные известью стены комнаты окрасились в приятные глазу глубокие розово-фиолетовые оттенки с мягкими переливами. Настала пора ежевечернего ритуала: задёрнуть занавески, разжечь огонь в очаге, затеплить свечи. Поскольку Юк отсутствовал, а Ринос пока до конца не оклемался, выполнять его выпало карагу.

– Ну вот и ладно, – благодушно прокряхтел Тиранай, вороша кочергой берёзовые поленья. – А скажи-ка, мой мальчик, что ты думаешь о нашей находке?

Неожиданный вопрос явно смутил молодого вейди. Друину было привычнее выслушивать наставления, получать указания и соглашаться со старшими по рангу, нежели делиться своими соображениями.

– Так вы, наверное, лучше меня знаете, учитель.

– Мне интересно твоё мнение, – с нажимом на слове «твоё» произнёс караг.

– Что ж, раз вы настаиваете… Я могу ошибаться, но, по-моему, мы имеем дело с колдуном, способным к оборотничеству.

– Обоснуй.

– М-м… Прежде всего, как вы сами неоднократно отмечали, исчезновения происходят перед полнолунием, следовательно, убийца страдает какой-то нечистой болезнью. А состояние тел и характер повреждений не оставляют сомнений в том, что преступник – именно оборотень.

– Согласен. Однако его принадлежность к племени чародеев лично мне кажется неочевидной.

– А как же ловушка?

– Произведение бессознательной охранной магии. Видишь ли, мой мальчик, у таких тварей необыкновенно силён инстинкт самосохранения, благодаря чему они способны для своей защиты использовать, пусть и не отдавая себе в этом отчет, доступную им часть покрова Илам.

– Уничтожение трупного духа? Я даже малейшего запашка не ощутил.

– То же.

– Что насчёт видения?

– Вот это новость! Тебе явилось видение?

– Да. И вы должны были его наблюдать через нашу связь.

– Необязательно. Если образы поступают по закрытому каналу, третьей стороне они недоступны. Можешь рассказать подробнее, что тебе показали?

– Злодея собственной персоной. Лица было не различить, но очертания великана в звериной шубе я рассмотрел хорошо. Как и венец мага у него над головой.

– Источник видения установлен?

– Духи невинно убиенных.

– Из которого захоронения, старого или нового?

– Из нового. А какое это имеет значение? Подождите, неужели вы думаете…

– Любое предположение требует проверки, мой мальчик.

* * *

Котёнок с поразительным энтузиазмом силился ухватиться за нити утренних солнечных лучей, пробивавшихся сквозь щели плетня. Усердие и воистину детское упрямство зверёныша заслужили одобрительную улыбку Риноса.

Тем временем староста, стоя у калитки, пространно напутствовал пожилого вейди (на ловившего мух друина Оллат махнул рукой, поскольку с первой встречи уяснил, кто в этой парочке самый толковый). Карагу оставалось лишь почтенно кланяться и демонстрировать своё полное согласие. Так продолжалось до тех пор, пока до слуха волшебников не долетело любопытнейшее имя: Нуна.

– Коли повстречается она вам, – продолжал увещевать гостей староста, – не верьте ни единому слову. Дурная старуха. Брешет, что псина небитая. Наши-то над её байками только посмеиваются, а сторонним невдомёк, вот она и старается вовсю, ежели случится кому в Новоракитное пожаловать.

– Понимаем, – кивнул Тиранай, – и обязательно примем к сведению. Ну что ж, нам, пожалуй, пора. Доброго вам дня, уважаемый Оллат.

– И вам, досточтимые, и вам.

Довольно покряхтывая, староста двинулся вглубь двора. А гости отправились своей дорогой.

За околицей, у луга, утыканного одеревенелыми стеблями бурьяна, волшебников нагнала худощавая старушенция в потрёпанной кацавейке, юбке бурого сукна и деревянных башмаках. «Она?» – одним взглядом спросил Ринос у бывшего учителя. «А то кто же!» – усмехнулся Тиранай в бороду.

В противоположность старосте и другим селянам Нуна рассусоливать не стала, и после короткого приветствия завела следующую речь:

– Уж не к Брингбору ли путь держите, досточтимые? Не ходите вы к нему. Кудесник он и лиходей. Опоит вас зельем отравным из мухоморов – совсем сгинете. Ведь это он, окаянный, жёнку свою молодую порешил. Приревновал её к резчику Каиму и, небось, в укромном уголке и придушил. Они ж и впрямь, Эсми и Каим-то, полюбовниками были. Нуне всё ведомо. Не раз видала, как по темноте она к нему на свиданки бегала. Так сам виноват. Женился, старый хрен, на молодке и думал, она верность блюсти станет? У самого-то, небось, стручок уж отсох. Или на зелья свои полагался?

У Риноса от таких подробностей лицо стало пунцовее спелого редиса. Из головы разом вылетели начавшие было складываться вопросы. Караг же, напротив, ожил, развеселился и чуть в пляс не пускался вокруг сплетницы.

– Не баба, а сокровище, – уверял он Нуну, одновременно тряся обе её руки, – вот свезло так свезло! Иные ведь ни крупицы правды не скажут. Знать будут и не скажут. Но вы, сударыня моя, сразу видно, не из таковых. Значит, говорите, ревновал её? И учить, наверняка, пробовал?

– А как же! Смертным боем бил, окаянный. И пред тем, как запропала она, случилась у них лютая ссора. Я ненароком поблизости очутилась, ругань-то услыхала и к окошку ихнему подкралась. В щёлку промеж ставень заглянула. Всё-всё видала. Уйти она собиралась от него, насовсем. А он не пускал. За бусы дёрнул, едва не задушил. Её счастье, что нитка лопнула. Разлетелись бусины во все стороны. И покуда ведун на это дело таращился, Эсми, не будь дура, вырвала у него нитку с остатками бусин – и вон! Кинулась я за ней вдогонку, да где мне, старухе, за молодкой поспеть! Обратно воротилась. Гляжу в окошко – батюшки мои! Ведун оцепенелый сидит и нашёптывает что-то. Испужалась я страшно! Чары, думаю, на жёнку напускает, чтоб со свету сжить – а ну как меня с нею вместе!.. Опрометью домой бросилась и до утра молитвы твердила. Опосля же староста наш велел мужикам сойтись. Про Брингбора сказывал, будто пожаловался он, что жёнка евонная запропала, надобно поискать. Я к Оллату: так, мол, и так, извёл колдовством, окаянный. А энтот старый гусак надо мной насмешничать принялся. Ты-де полоумная и сама ведьма. Да ещё сулился собаками затравить, коли вздумаю народ смущать.

– Вот изверг! – возмутился Тиранай. – Разве ж можно такую бабу ладную да пригожую, да притом ещё умницу-разумницу – собаками?

– Экий соловей, – озорно хихикнула Нуна, – умеешь подластиться. У тебя, досточтимый, зазноб-то, небось, что семечек в подсолнухе.

– Так как же перед вами, красотками, устоять? – в тон сплетнице воскликнул караг. И тотчас, пока у Нуны не созрел ответ, затараторил:

– Ну что, Ринос, выдюжим сшибку с ведуном? Ничего, наш брат тоже не промах. Найдётся, чем аспида унять. А вам, сударыня моя, благодарствую за остережение. И напоследок хочу упредить: вы к дому Брингборову близко не подходите, потому как, ежели он от чар уклоняться мастак, то эти самые чары могут чрез любую брешь али щель наружу выскочить и пакостей всяких натворить. Ну, там, человека спалить живьём, либо же обратить его в мерзость навроде мокрицы, а то и в кого похуже.

Мигом посеревшее лицо Нуны выдало в ней женщину смекалистую и небезразличную к собственному здоровью. Наспех попрощавшись с вейди, старушенция ходко засеменила восвояси.

– Ловко вы с ней, – восхитился Ринос, как только сплетница скрылась из виду. – Интересно, это она за нами подглядывала, когда мы только приехали в Новоракитное? Вы ещё сказали, что у кошки зрение острое, помните? А ведь «нуна» и значит «кошка».

– Ты прав, – задумчиво бросил Тиранай, не уточнив, в чём именно он посчитал друина правым.

– Как полагаете, можно ей верить, или староста не зря нас против неё настраивал?

– В истории Нуны много нестыковок, но сомневаюсь, что она полностью её сочинила.

На этом разговор прервался. Каждый погрузился в свои размышления. Вейди не терпелось покончить с непредвиденной и во всех отношениях обременительной миссией: оба мечтали очутиться за солидными каменными стенами нэтэра до наступления стужи. Вдобавок Риносу казалось несправедливым, что на них взвалили чужую работу, ведь ответственность за надзор за северным пограничьем лежала не на Мирагвеле, а на Хаэрфосте. Понятное дело, ветряная оспа в нэтэре – вещь малоприятная, но вовсе не тот повод, по которому можно с лёгкой совестью запереться на пару-тройку месяцев, с любопытством следя за тем, как соседи барахтаются в омуте твоих упущений. Однако атар Хаэрфоста мастерски умел расположить к себе кого угодно, от человека до горного тролля; не стал исключением и глава Мирагвела. А отдуваться теперь приходится им с Тиранаем. Ринос непроизвольно фыркнул, точно растревоженный ёж.

– Спокойнее, мой мальчик, – посоветовал караг, – негоже пускать сердце впереди разума. Вейди всегда должен быть настороже. Помоги-ка мне лучше соорудить защитный кокон. Прочность средняя. И на всякий случай освежи в памяти парирующие заклинания.

Друин охотно исполнил наказ бывшего учителя. К жилищу Брингбора волшебники подошли в полной боевой готовности. На удивление, оно отнюдь не выглядело как логово ведуна. Ни черепов под застрехами, ни распяленной свиной кожи на стене, ни запрещённых символов на ставнях. Обычный сруб из окорённых брёвен, крытый дранкой. По левую сторону от избы тянулись голые прямоугольники грядок, по правую – горбились неказистые хозяйственные пристройки и крепенькая, хорошо слаженная баня. Участок опоясывала терновая изгородь по грудь высотой. Единственный проход загораживала калитка, которая, впрочем, оказалась не заперта.

Хозяин ожидал гостей на пороге, упёршись рукой в притолоку. Создавалось впечатление, что его предупредили о визите вейди. Карие глаза недобро поблескивали из-под нависших бровей. Как сразу отметил Ринос, внешность Брингбора несла на себе отпечаток норовистости и дикости. Кудлатый, долговязый, с хищной ухмылкой-ощером, в безрукавке из волчьего меха, кожаных штанах и сапогах, он был под стать изгою, обитателю Чащобы, а не мирному селянину Просторов.

Первым по обычаю нарушил молчание Тиранай.

– Здрав будь, достопочтенный Брингбор, коли с тем я говорю.

– С тем, дедуля. И кстати, человек я грамотный. Учился на травника и лекаря в Гунсэйле. Бумагу соответствующую имею. Так что можешь изъясняться нормальным языком.

Молодого вейди передёрнуло от такой бесцеремонности, но только он собрался выразить негодование, как муж Эсми резко развернулся, потянул за дверное кольцо и пробасил вполоборота:

– Ну, довольно на крыльце топтаться, заходите уж, раз явились.

Тиранай сухо поблагодарил хозяина, и серые плащи вейди один за другим скрылись в полумраке сеней.

В доме имелось две смежных комнаты. Та, куда Брингбор провёл волшебников, оказалась просторной, светлой, отапливаемой и очень чистой. В придачу воздух здесь наполнял медвяный луговой аромат. Подняв голову, Ринос выяснил, в чём причина: под потолком висели пучки засушенных трав, цветов и кореньев.

Между тем хозяин жестом пригласил гостей к столу. Пока вейди устраивались на широкой сосновой лавке, муж Эсми вытащил из печи котелок. Вскоре перед карагом и друином очутились кружки с горячим питьём. Ринос опасливо покосился на бледно-зелёную жидкость.

– Что, настращала вас Нуна? – осклабился Брингбор. – Не бойтесь, колдовские зелья не готовлю – исключительно отвары. Этот, к примеру, из листьев смородины и малины. Я травник, а не ворожея.

– М-м-м, недурно, – причмокнул Тиранай. – Позвольте полюбопытствовать: вы обмолвились о том, что вы также лекарь, но общинников, насколько я понимаю, не пользуете…

– А с какого рожна? У них собственный знахарь есть не то в седьмом, не то в восьмом поколении. Зачем чужой хлеб отбирать?

Хозяин вдруг хлопнул себя по колену так, что вейди вздрогнули.

– Эх, издалека заходишь, дедуля. Эдак мы нескоро с тобой до сути доберёмся.

– Ладно, – невозмутимо согласился караг, – давай начистоту. Что тебе известно про оборотня – я имею в виду того, первого, – и про гибель родителей Эсмиэль?

– Эк вы глубоко копнули!

Брингбор метнул обеспокоенный взгляд в окно за спинами волшебников.

– Солнце, зараза, слепит, – проворчал он. – Паренёк, будь любезен, задёрни занавески.

Подобное обращение не вызвало у Риноса восторга, но просьбу друин всё же выполнил.

– Так-то лучше, – удовлетворённо пробормотал хозяин. – Ну что ж, врать не стану, кто он был таков, доподлинно не знаю. Эсми рассказывала вот что. С тех пор, как она себя помнила, они с родителями скитались по Просторам. Ходили из села в село, случайными заработками перебивались. Где дождь вызвать, где бурю усмирить, где жуков и букашек вредоносных вывести, а где и нечисть угомонить.

– А что же тётка, повсюду за ними следовала? – откинув вежливость, перебил Ринос.

Брингбор хмыкнул.

– На самом деле она не родственница Эсми. Они наткнулись на Мэрис в ельнике, когда пополняли запасы воды. Эсми в то время уже пять стукнуло, и она многое понимала. Девица пожаловалась, что в родном селе из-за странностей, которые иногда с ней происходили, её почитали за ведьму. А тут случился крупный пожар: половина домов погорела. Многие потеряли не только имущество, но и близких. Виноватой признали Мэрис и хотели, не дожидаясь вейди, забить колдунью камнями. А та как-то прознала о готовящейся расправе и укрылась в бору. Там и жила до встречи со странствующим семейством. Взяли они её с собой из жалости. Винтан, отец Эсми, действительно обнаружил у девицы некоторые, так сказать, задатки. Стал обучать магии вместе с дочерью. Чужим врали, что Мэрис – их родня, иначе нетрудно представить, какие толки расползлись бы по округе.

– Значит, у Эсмиэль тоже были способности? – воскликнул Ринос.

– А что удивительного? – недоумённо воззрился на друина Брингбор. – С таким-то папашей.

Шумно отхлебнув отвара из кружки, хозяин продолжил:

– Однажды судьба свела их с Оллатом. Староста колесил по сёлам и весям в поисках вольных магов. Хорошие деньги сулил. По секрету рассказал Винтану, будто в окрестностях его деревни оборотень объявился. Сначала охотился на скот да на бродяг заплутавших, и никто особого значения этому не придавал. Лишь когда начались нападения на самих селян, подняли бучу. Стали упрашивать Оллата наведаться в нэтэр. Но тот ни в какую не хотел обращаться к вейди. Чтобы не пошла дурная слава про село, как он объяснил Винтану, ведь понятно было, что озорует кто-то из своих. Вместо этого староста вызвался нанять волшебника, причём за свой счёт. Отец Эсми сообразил, что тут кроется подвох, но всё равно решил взяться за дело: за зиму они подыстратились, а лучших заказов пока не предвиделось. Да вот незадача: стоило семейству перебраться в Новоракитное, оборотень как сквозь землю провалился. Месяц, два, три – тишина, ни слуху ни духу. А на четвёртый мага навестил Оллат. Намекнул, что раз чудище сгинуло, то и сударю волшебнику нет причины надолго задерживаться в селе. При этом деньги, уплаченные вперёд, обратно не востребовал. Винтан прикинулся покорным бараном и принялся собираться в дорогу, а между делом порасспрашивал местных, не уезжал ли кто из Новоракитного в начале весны. Выяснилось, что и вправду в это время старший сын Оллата по имени Фаро отправился навестить дальних родственников и покамест не вернулся. Ну, тут уж нетрудно было догадаться: сынок-оборотень распоясался, сожрал парочку незадачливых односельчан, вот папаша и притащил для острастки мага. А пакостник почуял неладное и залёг на дно. Будь я отцом Эсми, плюнул бы на всё, свалил поскорее из проклятого сельца. Но доблестный Винтан поступил иначе. Он пустил слух, будто ему удалось магическим способом отыскать укрывище зверя, причём постарался, чтобы эта новость непременно дошла до старосты. Оллат, естественно, помчался к сынку. Винтану оставалось лишь последовать за ним. Однако Фаро оказался на редкость проворным малым. Каким-то образом сумел перекинуться, хотя до полнолуния оставалась ещё целая неделя. Что именно случилось в логове зверя и почему он смог удрать, Эсми так и не узнала. Отец велел им с матерью и Мэрис запереться в амбаре, куда их поселили по приезду в Новоракитное, никого не впускать и самим оттуда носа не казать. А перед уходом ещё и обережные чары на сарай наложил, пусть особо и не верил, что Фаро хватит наглости при свете дня нагрянуть в село. Хватило. И магия не спасла. Даже через много лет Эсми трясло от ужаса, когда она рассказывала, как гигантский медведь схватил её и потащил в лес. Мать бросилась вдогонку, но быстро отстала. Эсми была настолько испугана, что не могла ни сопротивляться, ни кричать. По пути зверь споткнулся – не случайно, конечно. Из укрытия к ним на встречу выступил Винтан. Дальше произошла загадочная вещь. Противники застыли и, по впечатлению Эсми, целую вечность неотрывно глядели друг на друга.

– Вели мысленный диалог? – предположил Ринос.

– Почём мне знать? – пожал плечами Брингбор. – Я в этих делах ни демона не смыслю. Ну так вот. Кстати или некстати, на подмогу подоспела мать Эсми. Она подкралась к чудищу сзади, запрыгнула ему на спину, попыталась задушить. В этот момент Эсми вывернулась из лап чудища и отползла в ближайшие кусты. А вот матери не поздоровилось. Фаро смахнул её с себя, точно гусеницу. Несчастная врезалась головой в дерево, и у ног Эсми приземлилось бездыханное тело. Винтан сгоряча метнул в зверя шаровую молнию. Тот уклонился и в свою очередь атаковал. Завязался бой, окончившийся, так сказать, ничьёй. Оба противника получили смертельные раны. Это всё, что помнила Эсми. Остальное я услышал от Мэрис. После похищения девочки она сидела, скрючившись от страха, в самом тёмном углу амбара до тех пор, пока туда не ворвался взмыленный староста. Оллат почему-то возомнил, что Мэрис – такая же полноценная чародейка, как Винтан. Без всяких объяснений, несмотря на её протесты, силой поволок в злополучный лес. Там они нашли три трупа и рыдающую Эсми. Чтобы избежать огласки, староста велел Мэрис при помощи колдовского огня сжечь тело оборотня. Зато родителей Эсми похоронили честь по чести. Правда, опять без участия вейди – обряд отправлял сельский знахарь. Через несколько дней Новоракитное покинула жена Фаро с малолетним ребёнком. Любопытным Оллат говорил, что его сын раздумал возвращаться, поэтому вызвал семью к себе. Что касается Мэрис, наш пронырливый староста под видом благодетеля ловко взял её в оборот. Справил для них с Эсми новую избу, живностью обеспечил, ткацкий станок отдал. Не задаром, конечно, а в обмен на клятвенное обещание, что они будут держать язык за зубами. И ещё, Оллат наказал Мэрис приглядывать за Эсми и докладывать обо всех её помыслах.

– Мести боялся, – вставил Ринос.

– Или того, что девочка отправится за справедливостью в Хаэрфост, – подал голос Тиранай.

– В любом случае, – продолжил Брингбор, – Эсми вела себя смирно. До той поры, когда община приросла погорельцами из Тиховодья. Около полудюжины семей у нас обосновалось. Два года назад. Среди них Эсми почувствовала наследника Фаро. Какое-то время у меня получалось отговаривать её от опрометчивого поступка, но она становилась всё одержимее. И однажды ушла. За головой выродка – так она сказала. Я хотел её остановить, пытался, да вот не вышло.

– Почему вы не сообщили в нэтэр? – возмущённо вскричал Ринос.

– Собирался – Нуна опередила. Не по возрасту шустра старушка.

– Вы забыли упомянуть одну важную вещь, – строго заметил караг. – Кто из переселенцев является сыном Фаро и новым оборотнем.

– Сказал бы, если б знал, – вздохнул хозяин. – Спросите у Мэрис. Может, ей известно. Мне Эсми эту тайну не доверила.

У Тираная закралось подозрение, что Брингбор на сей раз покривил душой, однако, по обыкновению, он прикрыл свои истинные мысли маской доверительного внимания к собеседнику. И незаметно, с присущей ему ловкостью, отошёл в тень, предоставив Риносу возможность выведать малозначительные детали.

Когда темы для обсуждения закончились, Брингбор грубо выпроводил волшебников. Против чаяний друина, муж Эсми не удосужился накормить гостей обедом, так что обратный путь вейди проделали под жалобные песни голодных желудков.

По счастью, о волшебниках позаботился Юк. Несмотря на то, что к дневной трапезе они опоздали, а у старосты строго чтили установленный распорядок, обаятельному вознице потребовалось лишь пять минут полюбезничать со снохой Оллата, чтобы страждущие получили копчёную свиную рульку, паштет из гусиной печени, миску квашеной капусты, ржаные лепёшки и пиво из хозяйского погреба. После еды настроение улучшилось, и тем не менее, друина не отпускала смутная, не вполне понятная даже ему, тревога.

* * *

В ту ночь Риноса мучила бессонница. Мысли забавлялись игрой в чехарду. Умозаключения воздвигались незыблемыми бастионами, а мгновения спустя рассыпались прахом под напором сомнений. Да, безусловно, учитель рассудил разумно: ближе к полнолунию следует устроить засаду возле той жуткой свалки. Предпочтительнее взять оборотня живьём, иначе не раскрыть его человеческий облик. Чудесный план, если бы не малюсенькая загвоздка. Пока они будут караулить зверя, село останется без защиты, поскольку на нечисть удалённые чары вроде обережных или сигнальных почти не действуют. Но и разделяться нельзя, памятуя о прискорбной участи Винтана, сражавшегося с предыдущим монстром в одиночку. Значит, надо придумать другой способ поимки душегуба. Почему бы не попытаться вывести оборотня на чистую воду до того, как к нему вернётся способность к перевоплощению? Ведь с человеком, сколь бы дурён он ни был, справиться гораздо легче, чем со зверем. Тем более что подозреваемый у Риноса имелся.

«Четыре, пять… всего-то восемь дней в запасе, – вычислил про себя друин. – Надо срочно собирать доказательства. Немедленно!»

Мыши, возившиеся у двери кладовой, разом насторожились, когда мимо прошмыгнула человеческая тень с кипой тряпья в руках. Из опасения случайно разбудить обитателей дома Ринос предпочёл одеться в сенях. Клацая зубами от озноба, молодой вейди с недостижимой прежде скоростью натянул портки, сапоги, верхнюю рубаху и плащ.

Во дворе цепной пёс встретил полуночника угрожающим рычанием. При прошлой вылазке волшебникам не было нужды беспокоиться о бдительном охраннике: сонные чары Тираная действовали на животных в той же мере, что и на людей. Сейчас подобный фокус не годился. Ушлый караг чуял магию, как торгаш наживу, а друину не улыбалось до рассвета объясняться с бывшим учителем по поводу тайком задуманного предприятия. Положение спасли мимоходом прихваченные с кухни объедки. Больше Риносу на пути не попалось ни единого препятствия, что молодой вейди принял за добрый знак.

Друин расположился за кустом краснотала. Достаточно близко к усадьбе Брингбора, чтобы «прощупать» дом и участок, и одновременно достаточно далеко, чтобы успеть слинять, если его засекут.

Этот «учёный отшельник», несмотря на полученную от него ценную информацию, Риносу ой как не нравился. И дело здесь было не только и не столько в нахальстве, сколько в некоторых донельзя подозрительных обстоятельствах. Например, муж Эсми один из всей общины не держал собак. Удивительная беспечность, когда живёшь по соседству с дремучим лесом и его не всегда мирными обитателями. А вот если ты, ну, скажем, оборотень, тогда ясно: никакое животное, будь то овца или матёрый волк, на расстояние полёта стрелы к тебе не подойдёт. К тому же мотив очевиден – ревность.

Ладони волшебника коснулись почвы. Холодно, влажно и мерзко, точно снулую рыбину трогаешь. Но по-другому не выйдет. Друин закрыл глаза, сосредоточился. Из пальцев вырвались мириады тонких бесплотных щупалец.

Столетиями люди доверяли самое сокровенное, то, что требовалось сберечь или спрятать, земле, поэтому Ринос решил начать именно с этой стихии. Подвижные нити беспрепятственно разрастались вниз и в стороны, подобно корню мифического сорняка из гномьих легенд. Каждое ощущение щупалец передавалось друину. Вот шершавый бок валуна, справа сеть ходов дождевых червей, мелкие камни, гнилые листья – ничего стоящего. Опа! А что это там, под валуном? Ящик, деревянный, окованный, замок с секретом. Сундук? Нет, судя по габаритам, ларец.

Аккуратно, так, чтобы не потерять находку из виду, Ринос капля за каплей добавил следующее заклинание. Земля взбугрилась, вскипела, полетели комья суглинка. Впору было подумать, что наружу пытается вылезти потревоженный чародейством гигантский жук. Немного погодя на поверхности показалась чеканная крышка с тусклым бронзовым отливом.

Глаза Риноса распахнулись. Ларец, вопреки его предположениям, находился за пределами терновой изгороди. Хотя, удивляться нечему. Брингбор поступил по-умному. Легко сможет отпереться: не моё, мол. Тем не менее, друина вместо отчаяния охватило любопытство. Вейди метнулся к ларцу. Грубые, но действенные чары в два счёта взломали замок. Ринос откинул крышку и остолбенел от изумления. Чёрными глазками-угольками на него уставилась соломенная кукла. Такая, какими играет сельская детвора. Вот только у этой из-под шапочки вместо пакли торчали настоящие, пепельно-русые волосы, а тело обвивал шнурок с карминово-красной бусиной на конце.

От созерцания загадочного артефакта друина отвлёк сердитый окрик:

– Эй! Ты что вытворяешь, паршивец!

Если Брингбор намеревался застать Риноса врасплох, то он преуспел. Лишь инстинкт спас молодого вейди. В бегущего со всех ног врага врезалось заклятье пеленания. Брингбор грянулся оземь.

Любая формула, произнесённая в безотчётном порыве, обладает крупным изъяном – недолговечностью – вследствие невозможности вложить в неё основательный запас силы. Разумеется, друину это было известно, а посему медлить он не собирался. Ларец под мышку, и ходу.

– Стой, дурак! Лезешь голой задницей в крапиву! Потом не жалуйся! Стой, говорю! – вопил ему вслед Брингбор.

Напрасно. Ринос припустил ещё пуще.

* * *

Когда друин домчался до дома старосты, он чувствовал себя курьерской лошадью после целого дня скачки. Изнеможение взяло верх над силой воли. За неимением лучшей опоры молодой вейди привалился к плетню. Но тут на волшебника навалилась необоримая мощь, подняла от земли, как ветер сухой листок, и увлекла в дальний конец двора. В мгновение ока Ринос очутился на пороге бани. А внутри друина уже поджидал Тиранай. Тусклое свечение нашейного медальона усугубляло хмурый вид старика.

– Не спите, учитель? – пролепетал молодой вейди, затворяя за собой массивную скрипучую дверь.

– Попробуй поспи, когда твой выученик светопреставление устраивает! Тоньше надо работать, мой мальчик, деликатнее, мы ведь с тобой не лесорубы, верно? Ну давай, показывай, что добыл.

Карагу на колени опустился похищенный ларец. По мысленному приказу старца медальон засиял ярче.

– Милосердные небеса! – подивился Тиранай. – Будто ожившая гравюра из трактата по истории магии. Напоминает древний ритуал…

– А сила? Вы что-нибудь чувствуете?

– Скорее следы. Слабые отголоски, притом неизвестной мне природы.

– Всё равно это неоспоримое доказательство.

– Чего же?

– Вины Брингбора.

– Неужели? Ты видел, как он мастерил куклу?

– Нет.

– Ну, хотя бы обнаружил этот предмет на его участке?

– Нет, но он так орал, когда застукал меня…

– И честно сознался, что ларец принадлежит ему?

– Нет, но…

– Довольно, мой мальчик. Не стану тебя журить за эту, откровенно говоря, глупую выходку. Помню, в молодости я и не такие авантюры затевал! М-да, просто не ожидал от усидчивого смышлёного юноши…

– Извините, учитель, – вежливо прервал карага Ринос, – я кое-что вспомнил.

– Так-так.

– Когда мы сидели в гостях у Брингбора, он попросил меня закрыть ставни под предлогом того, что его слепит солнце. Я тогда сразу подметил: неспроста он так поступил. Солнечные лучи падали наискось, а не били прямо в окно. Сдвинься на пядь, и всё в порядке, ты по-прежнему лицом к гостям. И только сейчас я понял. Из того окна отлично просматривается поляна, где был зарыт ларец. Брингбор опасался, что занервничает, и против воли привлечёт наше внимание к артефакту слишком пристальным или обеспокоенным взглядом.

– Притянуто за уши, – поморщился Тиранай, – Если бы всё обстояло именно так, вряд ли он позволил бы тебе приблизиться к окну, тем паче не стал бы тебя просить о подобном.

– А мне видится по-иному, – осмелился возразить друин, – Брингбор нарочно обратился ко мне, чтобы сразу пресечь возможные подозрения и показать: он не пытается ничего скрыть, ему действительно мешает солнце. Значит, пребывал в уверенности, что я не обнаружу искажения в потоках силы.

– Допустим, но всё равно это не более, чем твои измышления. И потом, Брингбор не обладает даром – я тщательно проверил, – а следовательно, не может быть исполнителем ритуала, как и оборотнем.

– Либо умеет применять маскировочные чары.

– В таком случае он достоин стать главой нэтэра, ибо только атар в состоянии скрыть свои способности от карага. Но хватит фантазий на сегодня. Вернёмся к реальности. Поскольку нам не удалось установить, что собой представляет находка, прежний план пока остаётся в силе. Тем не менее, я отправлю подробное описание ларца и куклы Андиру. Пусть покопается в библиотеке, попытает братию. А нам до полнолуния надлежит сидеть тихо и по возможности ни во что не ввязываться. Как говорят рыбаки, уйти в тину. Надеюсь, мой мальчик, ты понимаешь, о чём я.

Ответ из нэтэра прибыл на пятый день, ближе к вечеру. В это время Юк занимался лошадьми, а волшебники, предварительно погрузив подслушивавшего под дверью мальчишку (очевидно, подосланного старостой) в сладкую дрёму, вели оживлённую дискуссию.

– Даже его имя свидетельствует против него, – стоял на своём Ринос, – Брингбор – чёрный медведь, а ведь оборотень как раз и принимает обличие медведя, о чём он сам упоминал.

– Пф, – фыркнул караг, – следуя твоим рассуждениям, я не реже раза в месяц обязан оборачиваться исполинским муравьём и нагонять страх на округу.

Молодой вейди насупился, обдумывая новые доводы, и тут раздался тихий, но назойливый звук. Удар и трепыхание. Будто муха бьётся о стекло. Что там такое? Сквозь слюду в сумерках не разглядеть. А вот сила так и прёт, причём до крайности знакомая.

– Впусти, это от Андира, – попросил Тиранай.

Друин распахнул створки, и в гостевую комнату влетел сложенный вчетверо лист бумаги. Вейди не нуждались в конвертах, печатях и прочих ухищрениях простых смертных, чтобы обеспечить конфиденциальность переписки. Благодаря заклятым чернилам разобрать начертанное могли только отправитель и адресат. Остальным же мерещилась бессмысленная мешанина букв и символов.

Листок опустился а раскрытые ладони карага. Тиранай бережно развернул послание.

– Так, посмотрим, – пробормотал старец. – Выражение почтения и глубокого уважения…пожелание доброго здравия и прочее… А, вот. Довожу до Вашего сведения, что предметы, коих всестороннее и обстоятельное описание вы изволили направить Вашему покорному слуге, являются…

Продолжения фразы Ринос не услышал – голос карага заглушил жуткий надрывный вопль.

– Проклятье, – прорычал пожилой вейди.

Пока он с кряхтением поднимался с лавки, друин уже выскочил на улицу.

Умение сосредотачиваться в любой обстановке помогло молниеносно пробудить магическое зрение. Молодому вейди открылась картина, недоступная глазам профанов. Ярость и мука. Багровые всполохи на ясной лазури эфира. Рядом, прямо за конюшней.

Впереди мелькнуло и тотчас пропало из виду расплывчатое бурое пятно. Ринос прибавил ходу, но вдруг услышал стоны, отчаянные, умоляющие. Трудный выбор: погнаться за оборотнем, использовать шанс пленить чудовище или остаться врачевать раненого. Времени для колебаний не было.

Волшебник стремительно обогнул конюшню. Подковы сапог тут же заалели от разлитой по земле крови, но Ринос этого не заметил, внимание друина всецело поглотило бледное, обезображенное страданием лицо Юка.

– Больно, больно, – твердил в перерывах между стонами лежавший на боку возница.

Не волнуясь, что может замараться, молодой вейди упал на колени, сжал правую кисть раненого и второпях зашептал заклинание.

– Отпустило, кажись, – выдохнул через минуту Юк. – Блаженство-то какое!

Ринос осторожно перевернул возницу на спину с намерением заняться раной, но оказалось, что смысла в том не было. Дыра в животе Юка с торчавшими из неё рёбрами и внутренностями напоминала скорее кратер вулкана, нежели рану. Волшебника взяла оторопь. Как с этим вообще можно жить?

Между тем, возница заметил растерянность друина.

– Я ведь не умру, правда? – робко спросил он у вейди.

– Не раньше, чем женишь правнуков, – выдавил из себя Ринос расхожую поговорку вкупе с поддельной улыбкой.

Когда караг доковылял до конюшни, Юк уже впал в счастливое забытьё. Незадолго до полуночи юноша скончался.

* * *

Искры от погребального костра цеплялись на лету за плащ друина, выжигали мелкие прорехи на поверхности плотной толстой материи, голова молодого вейди поседела от пепла, а он всё не двигался, заворожённо глядя вглубь себя, где бушевал огонь не меньшей силы.

Едва угас последний уголёк, Тиранай с нарочитой медлительностью сгрёб золу в расписной глиняный горшок и, накрыв его крышкой, торжественно произнёс напутственную речь для души усопшего. По завершении церемонии караг отвёл удручённого Риноса обратно в дом старосты.

– Прекрати себя корить, этого никто не мог предвидеть, – увещевал друина старец.

– А ведь он нас предупреждал, – возразил молодой вейди, – исподволь, когда упомянул, что Фаро удалось до срока обратиться. Теперь я должен… обязан его убить.

– Что за дичь! – не сдержавшись, воскликнул Тиранай, однако сразу же спохватился и продолжил значительно тише:

– Тогда условия были другие. Безвыходное положение, вскрытие последнего резерва. Сейчас всё иначе, и это настораживает. Предполагаю, что ключ – в магических способностях новоявленного оборотня. И посему, представляется мне, настала пора вернуться к письму от Андира.

Пожилой вейди только потянулся за пазуху, как вдруг в гостевую комнату вломился младший внук старосты, чумазый пострелёнок лет десяти-одиннадцати, и заверещал:

– Ой, диво-то какое, чтимые, ой, диво! Каим-то погорелец на Торге поклоны земные бьёт, слёзы льёт горючие, орёт, будто он убивец и каяться пришёл пред всем честным народом!

Торгом в Новоракитном именовали округлую площадь, в которую, словно река в озеро, перетекала главная улица. Так уж повелось издревле, хотя и в былые, спокойные времена редкий купец наведывался в не шибко зажиточное приграничное сельцо, а после известий об исчезновениях людей охотники тащиться с товаром в опасные дебри и подавно перевелись. Площади ещё при жизни первых поселенцев нашлось иное применение. В досужие часы здесь собирались кумушки посудачить о мужьях и о соседях, сюда же скликали общинников, если надо было держать совет.

Тем вечером на Торге скучились чуть ли не все селяне, и чтобы пробраться сквозь толпу, волшебникам пришлось изрядно подвигать локтями. Достигнув передних рядов, вейди узрели наконец виновника переполоха. Стоявший на коленях тщедушный сутулый паренёк с открытым, искренне наивным взором и по-младенчески припухлыми губами безостановочно шмыгал носом и бубнил сущую несуразицу.

Тиранай шагнул к Каиму, велел вытянуть руки ладонями вверх. Юноша подчинился, и тотчас на его запястья чёрной татуировкой легли руны связывания.

– Стойте, досточтимые, – выкликнул откуда-то сбоку староста, – неужто не видите, мальчик-то не в себе, будто очумелый совсем! Не иначе как порчу на него навели! Ведь он талант имеет: лучшего резчика по дереву не то что в Просторах, в целом свете не сыскать! А люди-то к труду ленивы, да на зависть скоры! Ей-ей, попортил кто!

– Дознаемся, – сухо бросил Тиранай. – Разрешите покамест запереть подозреваемого в вашей бане, уважаемый Оллат?

– Пожалуйста, – с готовностью ответил староста. – Только вы уж не лютуйте, досточтимые. От злых чар напраслину на себя возводит.

– Будьте покойны, уважаемый Оллат, пристрастия к мучительству не имеем, – заверил старосту караг, – мы же не разбойники, в самом деле.

Пока женщины, присланные главой села, зажигали и расставляли свечи, и застилали лавки овчинами, никто не проронил ни слова. В бане царила тишина, и оттого периодические всхлипы Каима ещё сильнее раздражали Риноса, мешали сосредоточиться.

– Не расходуй зря силы, – предостерёг друина Тиранай, – венца на нём нет, я проверил по дороге.

Лишь только вейди остались наедине с повинившимся, караг предложил не тратить время на допрос, а тотчас приступить к чтению воспоминаний. Ринос не просто согласился, но, что удивительно, вызвался на роль чтеца, сославшись на усталый вид старца.

– Справишься? – засомневался Тиранай.

В способностях друина он был уверен, беспокойство вызывало душейное состояние молодого вейди.

– Безусловно, – зло и решительно сверкнул глазами Ринос.

– Что ж, дерзай, а я побуду на страже. На случай непредвиденных осложнений.

Как полагается, друин вначале усыпил испытуемого, и лишь затем проник в его разум. Картины из прошлого мелькали с чрезвычайной быстротой, словно Ринос мчался над Рекой Времени на длиннокрылом драконе. Беззаботные босоногие дни в родном селе, внезапное бегство с матерью, утомительный путь через леса, обустройство на новом месте. Слабое здоровье, частые болезни и постоянные посылки от неведомых родственников с мукой, солью и тканями, благодаря которым они с матерью не знали нужды. Размеренная пастушеская жизнь летом, тягучая скука зимой. И случайное избавление – резьба по дереву. Сперва так, спасался от безделья, потом втянулся, напросился в ученики к местному мастеру, подслеповатому дряхлому старику. Бежали года, вырос Каим парнем пригожим, хоть и статью не вышел. Мать стала заговаривать о сватовстве – он отнекивался. Объяснял, что прежде хочет в ремесле поднатореть, чтобы трудом своим кормиться, а не чужими подачками пробавляться. Для этого собирался на юг податься, к Большой Реке, где поселений много, и его умение будет в цене. Но тут случился пожар, и они с матерью вместе с другими погорельцами отправились в поисках крова по соседним сёлам. Приютили их в Новоракитном. Общинники помогли дом поставить и надел по силам дали, однако с Каимом неладное твориться стало. Как наступает полнолуние, так он незнаемо где ночами пропадает. Возвращается грязный, в изорванной одежде, а что с ним было, не помнит. Тогда мать открыла ему правду про отца. Тем же вечером к ним в избу наведался Оллат. Мать рассказала, что это он снабжал их всем необходимым до пожара и переезда. Староста отвёл внука к ворожее по имени Мэрис, которая, как надеялся Оллат, хотя бы на время избавит от недуга. Увы, волшба плохо помогала от нечистой болезни. Но Каим продолжал ходить в дом ворожеи, ведь там он повстречал красавицу Эсмиэль, в которую влюбился без памяти. Племянница Мэрис ответила новосёлу взаимностью, даром что была замужем, и они начали видеться украдкой в лесу или в тальниках у реки. Беда пришла в ту ночь, когда Эсми поругалась с Брингбором и прибежала искать защиты у возлюбленного. Каим посреди разговора вдруг скорчился и кинулся прочь. Эсми за ним. Нагнала у оврага, только не человека, а чудище. К утру Каим оклемался и понял, что натворил. Хотел руки на себя наложить – дед с матерью не дали, посадили под замок, следили строго. Когда вейди в село пожаловали, Оллат придумал вину на Брингбора свалить. Прежде всего, наказал Мэрис из волос и вещей Эсми нечто такое сварганить, что бы на поделку для колдовского обряда походило. Та сплела куклу и положила её в ларец, где раньше хранились книги Винтана. Староста намеревался закопать этот ларец возле усадьбы Брингбора. Каим же мечтал вырваться из заточения, прийти к вейди и сознаться в своих злодеяниях. И он вырвался, правда, в обличии зверя. Внук Оллата старался сохранить рассудок, добраться до волшебников, пока звериная ярость не застлала глаза, и всё-таки не сдюжил, отчего лишился жизни молодой возница. Тут уж ни дед, ни мать не смогли его остановить. После похорон Каим примчался на Торг, упал на колени и начал громогласно каяться.

Ринос развеял чары и лишь затем позволил себе стереть пот со лба и шеи. Прочтённый продолжал спать сном укачиваемого матерью младенца.

По угрюмому взору и молчанию Тираная друин догадался, что старец успел проследить судьбу Каима через «пуповину» и в пояснениях не нуждался.

– И что вы об этом думаете, учитель? – не удержался от своего любимого вопроса молодой вейди, как только они с карагом переместились в предбанник.

– Что нам повезло. Не каждый оборотень оказывается таким совестливым.

– А я не верю, что он убивал. Он бы не смог, слишком добрый. Ему навязали ложные воспоминания. Тот самый маг из моего видения, настоящий убийца.

– Я по молодости тоже не верил. Однажды купился на ловко разыгранную невинность и отпустил убийцу, а он вслед за тем пол-села вырезал. Так вот.

– Здесь другое. Во время чтения мне почти удалось зацепиться за крупный изъян в воспоминаниях.

– Какой, интересно?

– Понимаете, учитель, мне постоянно кто-то мешал, поэтому я не сумел стряхнуть морок. А когда чары спали, у меня в голове словно чистое снежное поле возникло…

– Короче говоря, ты забыл.

– Из-за вмешательства Брингбора.

– Продолжаешь упорствовать?

– Сами посудите, учитель, ту куклу я обнаружил случайно, и к поискам меня подтолкнуло странное поведение Брингбора. Иначе я бы и не подумал в земле ковыряться. Ну, образно выражаясь. Да. Так вот, если бы староста пожелал подсунуть нам ларец, он бы оставил явственные следы, какие невозможно было бы пропустить. А в действительности всё как раз наоборот. Да и с чего Брингбору было бы так злиться, когда я выкопал артефакт?

– Что ж, твои рассуждения разумны, но как нам добыть доказательства? Мы не имеем права просто так, без веских оснований ворваться к Брингбору и подвергнуть его допросу, либо же чтениювоспоминаний. Злодея сначала требуется уличить.

– Есть способ.

– Слушаю.

– Нам с Каимом нужно уйти за Барьер. Сквозь него не просочится никакая магия, и я вскрою корку лжи и вытащу истинные воспоминания. Вам ведь известно отмыкающее заклятье.

– Слишком опасно. А вдруг на вас нападут изгои? Или Каим всё же окажется оборотнем и перекинется?

– Я заранее заготовлю самосрабатывающие боевые чары.

– А как насчёт эльфов? Им твои чары что камню пинок.

– Атар бывал за барьером, и в прошлом году на праздновании дня зимнего солнцестояния я случайно услышал, как он, захмелев, обмолвился карагу Беллиону о том, что хозяева леса атакуют лишь тех, кто нарушает границы их государства. Настолько далеко я заходить не планирую.

– И тем не менее…

– Прошу вас, учитель, помогите нам пересечь Барьер. Я в любом случае не отступлюсь. Если вы откажетесь, я попытаюсь сам.

– И погибнешь. Спокойнее, мой мальчик. Чем меньше торопишься, тем реже ошибаешься. Давай поступим вот как. Сейчас глубокая ночь, отдыхай, а я покараулю. Днём сменишь меня. Но, гляди, дурью не майся – попробуй вспомнить тот изъян. Времени тебе даю до вечера. Успеешь – будь по-твоему, нет – придумаем другой выход.

– Согласен, но первым ложитесь вы, учитель. Вы на похоронах распоряжались, умаялись. А мне всё равно не уснуть.

– Не тревожься, моё сонное заклятие и бешеного вепря угомонит, знаешь ведь. И учти, что на свежую голову лучше думается. И вспоминается. Давай-ка забирайся под овчину. В полдень разбужу.

* * *

Перед тем как открыть глаза, Ринос медленно, с наслаждением потянулся. Он проснулся сам за два часа до условленного срока. Долго лежал и прислушивался к различным звукам, робко и будто бы нехотя нарушавшим стройный порядок тишины: мерному дыханию Тираная, шелесту бумаги, потрескиванию свечей.

Чтобы не напугать углубившегося в раздумья карага, молодой вейди повернулся так, что лавка под ним негромко, но отчётливо заскрипела.

– Пробудился никак? – проскрипел Тиранай. – Что ж, оно и к лучшему. Умывайся и завтракай. Пока ты спал, женщины от старосты целую гору яств принесли, для нас и для пленника. А после побеседуем. Кое о чём до крайности занятном.

Последнее замечание взбудоражило любопытство Риноса. Он быстро поплескал себе на лицо студёной водой из кувшина, не озаботившись предварительно нагреть её заклятьем, мигом умял тарелку овсяной каши, обойдя вниманием блюдо со свежей сдобой, и выжидательно, точно ждущий похвалы щенок, уставился на карага.

– Ладно, не стану больше томить, – усмехнулся пожилой вейди, – я дочитал послание Андира.

– И что там говорится?

– Что мы столкнулись с носителем чрезвычайно редкого дара – духовидцем. Такой человек не может применять магию сам, но способен в состоянии транса подчинять себе духов умерших и использовать их по своему желанию. Для передачи приказов пленным духам обычно требуется некий ритуал с использованием определённых предметов, либо животных. Это сродни магии мёртвых, только безопаснее и скрытнее. Поскольку в данном случае сила исходит не от человека, а от бесплотных существ, она создаёт гораздо меньшие искажения, нежели прямое магическое воздействие, которые практически невозможно уловить и отследить без специальных артефактов.

– Ну и ну! Я столько перечитал о разных видах магии, но не встречал ни единого упоминания о чём-либо похожем.

– Неудивительно, мой мальчик. Их способности ещё во времена оны были признаны проклятыми – слишком часто употреблялись они в корыстных целях и многократно служили источником бед и потрясений. Тех, кому посчастливилось обнаружить и убить духовидца, объявляли героями. В результате их по большей части истребили. А все письменные свидетельства, содержавшие какие-либо сведения о духовидцах и об их обрядах, собрали в нэтэрах и упрятали в тайные отделы библиотек, куда имеют доступ лишь атар, караги и хранитель библиотеки, как например, наш Андир.

– Ясно. Значит, Брингбор…

– Мы пока точно не знаем, Брингбор это или кто-то другой, поэтому твоё задание не отменяется.

– Вы об изъяне?

– О нём.

– Тогда хочу похвастаться. Я вспомнил. Вернее, вновь увидел во сне. Бусы.

– Не понимаю, какие бусы?

– Те, что носила Эсми. Брингбор порвал их, так? Нуна красочно описала ту сцену. А в воспоминаниях Каима они целёхоньки, хотя Эсми явилась к нему после ссоры с мужем. Вы, конечно, скажете, что Нуна соврала. Но зачем ей обманывать нас? Да и как насчёт её слов о странном оцепенении Брингбора? Что это, если не транс духовидца?

– Хм, убедительно. И всё-таки…

Тиранай пристально посмотрел на Риноса. Пунцовые щёки, горящий взгляд, сжатые кулаки. Воплощение уверенности, настойчивости и воли к действию.

– Хорошо, открою проход через Барьер, – наконец решился караг. – Выступим перед рассветом. Готовься.

* * *

Полоска лунного света на скуле Каима подчёркивала болезненную бледность его кожи. Внук Оллата сидел, скрестив ноги, на жухлой траве посреди просеки, так, как повелел друин. Ринос устроился напротив резчика в точно такой же позе. Прежде чем приступить к делу, друин оглянулся на Барьер. Творение мастеров древности невольно вызывало трепет и благоговение. По всей северной границе Просторов, от Гребня Дракона до дремучих лесов Ралагии, протянулась стена из непрозрачного сизого тумана, высотой превосходящая даже пики Снежных гор. Ничто не способно проникнуть сквозь неё: ни звук, ни свет, ни материя, ни магия. Лишь искушённые чародеи, умеющие применять заклинание разъятия и накопившие достаточный запас силы, могут на краткие мгновения разорвать ткань Барьера и перейти на другую сторону или кого-нибудь туда переправить.

Караг сразу признался, что его запаса на троих не хватит, ведь часть силы надо было приберечь для возвращения, и посему Ринос отправится вдвоём с Каимом. А Тиранаю предстояло дожидаться сигнала друина с противоположной стороны Барьера. Вейди договорились, что когда Ринос и Каим будут готовы перейти обратно, первый создаст огненный шар, подбросит его как можно выше и взорвёт. Всполохи в небе дадут карагу понять: настал срок вновь пробить брешь в магической стене.

Ринос повернулся к внуку Оллата и ободряюще улыбнулся. Под влиянием чар тело резчика расслабилось, глаза сами собой сомкнулись.

В этот раз друин ходко продвигался по разведанному пути, словно гонец по изъезженному тракту. Капля терпения, чуточка усилий, и вот струпья ложных воспоминаний отвалились, и наружу проступила правда.

Чары угасли. Каим постепенно приходил в себя. Как только внук Оллата очнулся, Ринос подступил к нему с намерением снять магические путы, но при виде безмерного ужаса на лице резчика отпрянул назад. Заблаговременно составленное заклинание отвержения сработало раньше, чем друин успел сообразить, что происходит. Массивная туша рухнула на кучу валежника.

«Оборотень! – мысленно поразился молодой вейди. – Но как?»

Тем временем чудовище проворно поднялось, встало, опираясь на все четыре лапы. Свирепый, злобный взгляд впился в Каима. От громоподобного рычания задрожали деревья в ближней роще. А вот Ринос не дрогнул. Некогда было. Друин торопился обездвижить зверя до того, как он решится снова напасть. Частично получилось. Передние лапы медведя скрутило судорогой. Но зверь не сдался. Его ненависть оказалась настолько сильна, что заставила преодолеть мучительную боль. Оборотень в прыжке сбил Риноса с ног. Оскаленная пасть, полная отвратительной жёлтой слюны, потянулась к шее Каима.

Заклятье друина и стрела ударили одновременно. И оба поразили чудовище в голову. Зверь мгновенно обмяк. Грузное туловище придавило резчика к земле.

Пока молодой вейди вытаскивал полуживого от потрясения Каима из-под тела гиганта, на просеку за их спинами из лесных теней выступили удивительные существа. Худощавые, жилистые, низкорослые, с пышными шевелюрами и остроконечными ушами. Каждый нёс в руках лук, и на каждом луке лежала стрела. Хотя тетивы не были натянуты, грозные взгляды коротышек обещали, что в случае чего за этим дело не станет.

Ни Ринос, ни Каим никогда прежде не видели эльфов, не имели понятия, как себя держать в их присутствии, и оттого лишь испуганно таращились на вооружённую ватагу.

Один из лучников шагнул вперёд. Заря окрасила его кожу и волосы в нежные лиловые тона, что придавало эльфу потустороннюю красоту, в равной степени жуткую и притягательную.

– Эта тварь убила моего брата, – раздражённо отчеканил он с едва уловимым акцентом.

– Мы ни при чём, – поспешил оправдаться Ринос, – нас она тоже хотела на тот свет отправить.

– Пусть так, но это зло человеческого мира, вейди. Здесь ей не место. Забирайте и уходите. И советую не задерживаться: наше терпение имеет пределы.

Перечить было бессмысленно и опасно. Любой эльф от рождения владел магическим даром и, даже безоружный, представлял угрозу.

– Я понимаю, – кивнул друин. – Но нам потребуется помощь.

Отворить Барьер эльфы согласились охотно, тогда как тащить труп зверя отказались напрочь. Они не желали касаться нечистой плоти ни руками, ни магией. Пришлось Риносу с грехом пополам задействовать упрощённую разновидность «Дыхания Аэрона», на полную сил недоставало. Туша приподнялась над землёй, будто оболочку из толстого меха заполнял воздух, а не мясо и кости. Друин с Каимом взялись за передние лапы медведя и, пятясь, потянули труп к пробитой эльфами бреши. Когда Барьер был преодолён, и сизый туман заслонил хрупкие фигуры вечно юных чародеев, резчик застенчиво окликнул молодого вейди. Внук Оллата обнаружил на теле оборотня знакомую вещь.

* * *

Брингбор в растерянности перебирал четыре карминово-красные бусины, нанизанные на слишком длинную для них нитку, и никак не отваживался задать вейди терзавший его вопрос.

– Сняли с оборотня, – слова Риноса прозвучали приговором.

В доме на опушке было жарко натоплено, щели законопачены мхом, в окна вставлены рамы с бумагой, но хозяина трясло, точно от озноба.

– Эсми, она… – решился наконец узнать правду Брингбор.

– Мертва, – рубанул друин, будто вилы под рёбра воткнул, – убита эльфами за Барьером.

– Ясно.

Голова Брингбора опустилась. Здоровенный дерзкий мужик, ещё недавно не побоявшийся нагрубить вейди, вдруг разрыдался.

Между тем Тиранай подошёл к мужу Эсми и взял его за руки. На запястьях Брингбора проступили символы магических пут.

– Теперь ты не сможешь бежать, равно как и воспользоваться своим искусством, духовидец, – пояснил караг.

– А мне уже без разницы, дедуля, – отозвался хозяин дома, утираясь рукавом, – не для кого больше ворожить.

– Когда вы узнали о недуге жены? – без предисловий приступил к допросу Ринос.

– Давно, ещё до свадьбы. Фаро, паскуда, заразил её. Укусил перед смертью. Пока она маленькая была, Мэрис справлялась, гасила приступы бешенства, но год от года становилось всё тяжелее. Я появился как нельзя кстати. Оллат, когда разведал, что я способен сдерживать Эсми, согласился на наш брак, хотя до того был против. Короче говоря, поженились мы и зажили с моей красавицей в ладу и спокойствии. Так бы и продолжали жить, если бы Каим не заявился в село. Эсми-то девочка одарённая, сперва с отцом занималась, потом сама по его книгам, и сразу почувствовала, кто таков этот погорелец. А как почувствовала, обида взяла. Это он должен был от отца проклятие унаследовать, а, выходит, она за него мучается. С той поры только о мести помышляла. Уговорила меня отменить сдерживающие чары и пошла по лесам скитаться, силу наращивать. Известно ведь, что оборотень тем сильнее становится, чем больше крови людской проливает. Тела тех, с кем расправлялась, она прятала, но слухи всё равно поползли. Я просил её затаиться, повременить – напрасно. Она уже начала тогда обхаживать Каима, чтобы он ей доверился, и в подходящий момент паршивца можно было заманить подальше от села. Однажды мы с Эсми крепко поругались: я настаивал подождать, она же рвалась скорее свершить месть. Дошло до того, что убежала из дома. Я тут же провёл ритуал и накрепко запечатал нечистую болезнь. А потом вы сломали печать. И, видно, так моя девочка извелась от голода, что напала на первого встречного, возницу вашего. Где она до этого скрывалась – ума не приложу. Может, опять же, за Барьером. Хотя мне никогда не признавалась, что умеет его проходить.

– Довольно, – остановил излияния Брингбора караг. – Остальное обсудим позже. Мы забираем тебя в нэтэр. Фургон и конвоиры прибудут через две недели.

Вейди поднялись и, не попрощавшись, направились к выходу.

– Стойте, – окликнул их Брингбор. – Скажите, как вы поняли, что духовидец – это я? В чём была моя оплошность?

– В истинных воспоминаниях Каима сохранился момент, когда вы пробрались к нему ночью, желая убедиться, что подмена пройдёт успешно, – ответил Ринос.

– Но мальчишка не мог меня видеть, он спал.

– Не настолько крепко, как вам показалось.

* * *

У ворот Оллата главную улицу беззастенчиво перегораживал экипаж вейди. Позади него, словно в очереди, стоял арестантский фургон. Пристяжные в нетерпении били копытами, изредка пофыркивали, из ноздрей животных вырывался молочно-белый пар. В последние дни подморозило, хотя снег ещё не выпадал. Погода стояла ясная и студёная.

Новоизбранный староста, кряжистый мужик сорока или около того лет с добродушным веснушчатым лицом, обсуждал с возницей экипажа цены на овёс, качество сбруи, преимущества и недостатки разных пород лошадей и прочие подобные темы, пока Ринос и Тиранай, прохаживаясь вдоль плетня, наблюдали за погрузкой арестантов.

На проводы собралось всё село, запрудив улицу аж до самого Торга. Иные плакали, иные озадаченно молчали, иные перешёптывались. При этом никто не порывался нарушить порядок: остерегались волшебников. Двое вейди, которых прислали из Мирагвела в качестве конвоиров, отличались на редкость суровым видом.

Вместе с возницей они помогли Мэрис, а затем Оллату забраться в фургон. Когда настал черёд Брингбора, он отстранил конвоиров и удало запрыгнул на повозку.

– Славная будет поездка! – с напускной весёлостью воскликнул духовидец. – Тёплая компания старых знакомцев – лучше не придумаешь!

Следом за Брингбором под полог нырнули суровые вейди. Возница устроился на облучке. Тиранай с Риносом влезли в экипаж, и друин зычно крикнул: «Трогай!» Колёса обеих повозок захрустели по усыпанной песком дороге.

– Интересно, что сделают с виновными? – рассуждал вслух молодой волшебник. – Изгонят за Барьер? Лишат разума?

– Едва ли, – подал голос караг. – Думаю, Оллата и Мэрис помилуют. Они для нэтэра малоинтересны. Вернее всего, этих двоих отошлют в Хаэрфост выполнять грязную работу: чистить котлы, дымоходы, выметать сор, выбивать ковры, смахивать пыль. А Брингбора…

Узловатые старческие пальцы огладили крышку ларца, покачивавшегося на сиденье подле Тираная.

– … ручаюсь, оставят у нас. Уж отыщут предлог. Живой духовидец – сокровище дороже золота и самоцветов. Заточат в башне, возьмутся за исследования…

Караг сипловато кашлянул, погладил бороду и без всякого перехода мечтательно произнёс:

– Эх, вот вернёмся в Мирагвел, заживём по-прежнему.

Ринос крепче стиснул в руках горшок с прахом Юка.

– Да, наверное, – откликнулся друин, а про себя заметил: «Нет, мне никогда прежним не быть».

Милосердный демон (намирская сказка)

Давным-давно в одной горной деревушке жил пастух по имени Тилет. Дни напролёт он пас овец своего богатого дядюшки, а вечерами, лёжа на тощем засаленном тюфяке в крошечной комнатушке под самой крышей, грезил о лучшей доле. В мечтах удача послушно семенила за ним, как лохматый пёс Джиул. Бравый Тилет выручал из беды незадачливого толстосума, и добряк непременной одаривал его деньгами и шёлком. А, бывало, из глубокой сердечной благодарности, ещё и дочку свою, красавицу, выдавал замуж за пастуха.

Но в жизни почему-то ничего подобного не случалось. Толстосумы оказывались до безобразия предусмотрительными. Узких тропинок, вьющихся по кишащим лихими людьми расщелинам, сторонились. Выбирали надёжные мощёные дороги, охраняемые тщательно вооружёнными наёмниками.

Что до Тилета, то так бы и продолжал он подменять явь вымыслом, если бы однажды, бродя в сумерках по окрестностям, не обнаружил на склоне холма серебряную монету. Терзаемый любопытством, пастух задрал голову и увидел пещеру, похожую на широко раскрытую пасть гадюки. Изнутри пещеры исходило призывное золотое сияние.

«Там, небось, логово разбойников, – сразу же вообразил Тилет, – и полные сундуки всякого добра. Да только сторожа лютые, наверняка. Эх, глянуть бы хоть одним глазком…»

Тихим свистом пастух подозвал к себе Джиула.

– Выручи, друг, – прошептал он в косматое навострённое ухо. – Сцапают меня – надвое разорвут, а тебя не тронут.

Джиул жалобно заскулил, но воле хозяина подчинился.

Вскоре с вершины холма донёсся радостный лай. С трепещущим от волнения сердцем Тилет ринулся к пещере. Трудно поверить в такую удачу, однако ж как не поверить, когда ноги ступают по золоту, пальцы гладят алмазы, а взгляд утопает в неисчислимых сокровищах, небрежно разбросанных по всему сумрачному укрывищу. Пастух ошалело озирался, хватал что ни попадя, потом бросал, кидался на новые драгоценности. Кубки, диадемы, фибулы, ожерелья, кольца, монеты летели в разные стороны, создавая ещё больший хаос. Не избежать бы Тилету помешательства, если бы в один момент пещера не огласилась горькими, заунывными рыданиями.

На пастуха нашло оцепенение. Ни жив ни мертв стоял он и глаз не мог отвести от громадного демона, плачущего в три ручья, будто девица накануне свадьбы. По виду демон был как человек, только росту исполинского да изо рта торчали клыки кабаньи, а из ноздрей вырывался дым. Откуда он взялся – неведомо. Когда Тилет проник в пещеру, там никого не было, и вот на тебе!

Между тем великан заметил юношу, отёр слёзы рукавом парчового, расшитого канителью и жемчугами, халата и, к полной неожиданности пастуха, заговорил нежным, елейным голосом:

– Добрый человек! Видно, зря проклинал я судьбу. Смилостивилась она надо мной, направила твои благородные стопы в моё недостойное обиталище в час величайшего несчастья. Братец мой Нибук, шельма эдакая, повадился таскать у меня сокровища. Людям-то не под силу, потому как зачарованные они: хотят, не хотят, а сами обратно приносят. На демонов же волшебство не действует. И вот что творит, злодей, старшего брата грабит! Меня, всемогущего Зайвибука! Какой позор! Ай-ай-ай!

Демон вцепился в свои смолисто-чёрные вихры, словно собирался выдернуть их от горя. Пылающие угли глаз уставились на Тилета. Тот сразу принялся сочувственно кивать. Великан ответил грустной ухмылкой. Лопатообразные ладони смиренно опустились на колени. Из необъятной груди вместе с облачком дыма вырвался вздох.

– Видишь ли, – доверительным тоном продолжил Зайвибук, – я часто отлучаюсь по делам, а стеречь мои богатства некому. Вот я и подумал, не окажешь ли ты мне услугу?..

Пастуха прошибла испарина.

– Что я могу, никчёмный муравей, против грозного демона?

Стены пещеры затряслись от гулкого хохота.

– Не трусь, муравьишка, сражаться с моим братцем тебе не придётся. Ты затаись где-нибудь в закутке да следи внимательно: как только покажется Нибук, скорее шепчи моё имя, и мне тут же весть придёт, что подлец опять явился. И тогда уж я примчусь, и бока ему наломаю. Поможешь мне – без награды не останешься.

Поверил Тилет посулу, взялся службу сослужить. День в засаде сидел, два сидел, а на третий повеяло ветром студёным, закружился вихрь посреди пещеры, драгоценности по углам разметал и рассеялся. А на его месте возник свирепый демон: волосы всклокочены, брови нахмурены, глаза кровью налиты. И ростом ещё выше Зайвибука. Такой одним махом зашибёт и не поморщится.

Бедный пастух задрожал от ужаса, забыл, как дышать. Еле сумел побледневшими губами беззвучно выговорить имя старшего брата.

Раздался гром. Под потолком затрещало, завыло. Клубами повалил дым, из которого в единый миг соткалось грузное тело Зайвибука. Незваный гость ощерился, зарычал. Старший демон гневно сощурился и бросился на брата. Дальнейшее осталось Тилету неведомым: юноша повалился на пол, закрыл голову руками и стал истово молиться всем известным и неизвестным богам о спасении.

Когда пастух опомнился, Нибука уж и след простыл. Оглядевшись, Тилет увидел, как Зайвибук преспокойно, словно не произошло ничего особенного, рассматривал своё отражение в отполированном бронзовом блюде.

– А я ведь знаю, зачем ты ко мне пожаловал, – насмешливо бросил великан, – позарился на моё золото, ну, да я не в обиде. Пусть я демон, однако и мне милосердие не чуждо. И слово моё твёрдо. Раз обещал наградить – награжу. Коли так желанно тебе это золото, оставайся здесь навечно.

Зайвибук произнёс заклинание, и на Тилете лопнула и стала облазить кожа. Пастух заорал не своим голосом. На его глазах собственная его плоть гнила и разлагалась, отваливаясь мерзкими коричневыми кусками, пока не остался один костяк.

– Так-то лучше, – засмеялся Зайвибук.

С тех пор Тилет был обречён день и ночь охранять сокровищницу демона. Временами прибегал к нему Джиул, последнее утешение в постылой, беспросветной, нескончаемой жизни.

Оглавление

Незнакомец

Львица и воробей.

Законы Авы

Колдун из деревни Три Ручья

Бусы

Милосердный демон (намирская сказка)