Ложь [Вероника Тришь] (fb2) читать онлайн

Глава 1

За окном идет дождь, маленькие капельки стучат по запотевшему стеклу и медленно стекают вниз…

Мне всегда нравилось такая погода: я любила сидеть на подоконнике с чашечкой кофе, наблюдая за тем, как колышутся листья, ветки прогибаются под силой ветра, а люди, скрывая свои лица за зонтами, непременно куда-то спешат. Создавалась особая атмосфера. В такие моменты время для меня останавливалось, я могла сидеть часами, погружаясь в мысли, которые, правда, исчезали так же быстро, как и появлялись, или просто слушать шум бушующей природы. Когда дождь заставал меня на улице, я не спешила укрыться от него: поднимала голову к небу, всей грудью вдыхая аромат свежести, ловила языком водяные капли.

Она научила меня этому: радоваться дождю, солнцу, капелькам росы…

Сейчас все по-другому. Мне ненавистен этот дождь. Чувство утраты теперь становится почти осязаемым.

Ева, ты любишь дождь и именно поэтому…

Одинокая слеза пробегает по моей щеке.

Любила.

Ты слишком любила жизнь. Ничто не смогло бы тебя заставить добровольно уйти. Кого угодно, только не девочку, которая каждый вечер любуется закатом, радуется пению птиц и обожает танцевать под дождем. Блеск в твоих глазах не угасал до самого последнего дня. Я ни за что не поверю, что ты убила себя.

Дрожащими руками я беру записку и перечитываю ее снова.

«Я больше так не могу. Слишком тяжело. Прости, Лиззи…

Хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя, как родную сестру. Спасибо за все!

Ева.»

У нас никогда не было друг от друга секретов. Почему ты не рассказала о том, что тебя мучает? Почему!? Что могло причинять тебе такую боль? В твоей жизни не было ни одного изъяна: доверительные отношения с родителями, настоящая дружба, взаимные чувства, отличные оценки. Даже если что-то шло не так, как нужно, ты очень редко расстраивалась, считала, что все к лучшему. Я помню.

На твое первое свидание мы вместе подбирали одежду и делали тебя макияж, наверное, часа два, но по пути к парку тебя с ног до головы облил грязью грузовик, а времени до назначенной встречи оставалось всего ничего. Тогда ты зашла к своей бабушке, дом которой находился ближе всего, приняла душ, смыла макияж и надела простенькое платьице, которое нашла на своих старых полках. По твоим словам, вечер не был испорчен, даже более того, он прошел бесподобно. Ты назвала этот день одним из самых счастливых в своей жизни…

Стук в дверь.

– Входи, – произношу я, не отводя взгляд от серого неба за окном.

Скрип дверцы, не громкие шаги, и напряженная тишина.

– Ты голодная? Может, заказать еду? – слышу я бархатный, наигранно мягкий женский голос.

– Не хочу, – отвечаю я довольно грубо.

– Ты не ела уже несколько дней…

Я поворачиваю голову.

– Это для тебя удивительно?

Мама стоит чуть ближе дверного проема: невысокая женщина с прямыми темными волосами и правильными чертами лица, в хорошо выглаженном офисном костюме, выгодно подчеркивающем все достоинства фигуры. Я очень похожа на нее внешне: лицо в точности такое же: большие глаза, высокие скулы и пухловатые губы, и телосложение одинаковое: узкие плечи, небольшая грудь, осиная талия и округлые бедра. Но не смотря на это мы с ней совершенно разные люди, с разными характерами и системой ценностей. У нее всегда была на первом месте карьера, выгода, деньги. Она оправдывает это тем, что старается ради меня, хочет, чтобы в моей жизни все было, но никак не может понять, что BMV, айфон последней марки и путевки на острова никогда не заменят материнской любви и ласки.

– Я понимаю, что тебе сейчас тяжело. Вы с Евой десять лет дружили. Но нужно жить дальше.

В ее голосе появляется едва слышная неконтролируемая напористость. Командный тон, выработанный за годы общения с подчиненными. У мамы свой бизнес, который передал ей мой дедушка: нефтепромышленная кампания. Нужно сказать, она успешно им управляет, но только на меня ей времени не хватает. Она считанные разы появлялась на родительском собрании, не водила меня в парк, не помогала с уроками и не ходила со мной по магазинам одежды. Вместо этого она нанимала специальных людей: нянек и стилистов до тех пор, пока я не стала достаточно самостоятельной, чтобы справляться самой.

И сейчас она говорит мне шаблонные фразы, пытается проявить заботу, но не обнимет, не сядет рядом, не послушает шум дождя вместе со мной.

– Я должна поехать на две недели к новому месторождению для его исследования. Но останусь здесь.

– Не стоит, – говорю я, – Я в состоянии справиться сама.

– Это не обсуждается, – уверенно отвечает она.

Я пожимаю плечами.

– Как хочешь.

Мне начинает надоедать этот бессмысленный диалог.

– Через час я должна быть возле центрального кладбища. Мне нужно одеться и привести себя в порядок.

Я пристально смотрю в глаза матери. Она тихо вздыхает, бросает на меня последний взгляд и выходит из комнаты.

Я тут же жалею об этом: как только я остаюсь одна, ноющая боль затмевает все другие чувства.

Ева, я не хочу верить в то, что больше никогда тебя не увижу. Мне кажется, что ты вот-вот позвонишь мне или войдешь в дверь и начнешь весело о чем-то рассказывать. Бренден подарил цветы… Хлоя смешно ответила сделавшему ей комплимент незнакомцу… мама приготовила вкусный шоколадный торт с ванильным кремом и черникой… зайду ли я к вам в гости?…

Я качаю головой, спрыгиваю с подоконника и иду в гардеробную. Беру вешалку с первым попавшимся черным платьем и черные полусапожки, неторопливо шагаю по направлению к ванной комнате.

Как жаль, что вода не может смыть боль.

Я не узнаю себя в зеркале. Болезненная бледность, опухшие глаза, растрепанные волосы. Но, что еще более значимо, я ничего не хочу с этим делать. Зачем?

Вернувшись в комнату, уже полностью готовая к выходу: в темно-синем расклешенном платье, собранными в косу волосами, черным ободком и нехотя нанесенными на лицо румянами и тенями, я резким движением закрываю шторы, ограждая себя от неприятного зрелища, и оглядываю комнату, пытаясь найти ключи от машины. Я никогда их не теряла, всегда клала на место в сумку, но сегодня их там не нашла. Слишком невнимательна… рассеяна… Так нельзя. Скоро начнется учеба.

– Элизабет! – откуда-то доносится мамин голос, – За тобой приехал Шон.

Пульс резко учащается, ногти больно впиваются в ладонь.

Шон Уайт… от звука его имени по коже пробегают мурашки. Я сделала бы все, что угодно, лишь бы его сейчас не видеть.

– Какого черта, – произношу я вслух.

Ева познакомила меня со своим братом через какое-то время после того, как мы начали общаться: мне было семь, а ему десять. Сначала он отнесся ко мне равнодушно, но все изменилось в тот момент, когда я случайно испачкала тортом его рубашку. Так и началась наша вражда. Первое время он просто всем своим видом показывал свое превосходство и неприязнь ко мне: дразнил, забирал игрушки, обзывал. Но наша с Евой дружба была очень крепкая, ее противный брат не мог заставить меня проводить с ней меньше времени. Я очень часто приходила к ней домой или оставалась на ночевку. Ее родители хорошо ко мне относились, при них Шон немного затихал, ну или продолжал делать пакости, только исподтишка. Он очень любил Еву, но, тем не менее, даже ее просьбы остались неуслышанными. Чуть повзрослев, Уайт стал применять другие методы: публично унижал, заставлял людей отворачиваться от меня. Я не могла понять только, за что… Он изменил меня: от доброй и мягкой девочки не осталось ни следа. Я стала жестокой, научилась отвечать колкостями и задевать за живое, ведь только так я могла защититься. Когда Шон выпустился из школы, я выдохнула с облегчением. Ему купили квартиру, он стал жить своей жизнью, и мы виделись намного реже. Случайные встречи все же были: иногда он со мной здоровался со странной ухмылкой на лице, говорил что-то обидное, а в другой раз и вовсе не замечал. Так же мы виделись на семейных праздниках: новый год, дни рождения и любые другие торжества я отмечала с семьей Евы. Последнее: день рождение Лессы, ее мамы. В тот день Шон сел рядом со мной, из-за чего я не могла расслабиться и наслаждаться праздником. За годы общения с Уайтом у меня выработался рефлекс: всегда быть начеку рядом с ним, всегда быть готовой к нападению. Нет, это не страх, но что-то подобное. Что-то, способное вызвать адреналин и соответствующую ему реакцию тела. И Шон, уверена, прекрасно знал об этом, и пользовался. Ему доставляло удовольствие наблюдать за моей реакцией на его слова или действия.

Я спускаюсь вниз, и возникает ощущение, будто каждый шаг приближает момент чего-то неизбежного.

Он стоит возле двери, в черной рубашке и брюках, его волосы лежат в хаотичном беспорядке, вот только глаза… они холодные, пустые.

Да, он очень любил Еву. Теперь, когда я смотрю на него такого, мне жаль, что я ничем не могу помочь. На секунду я перестаю видеть в нем врага.

Шон поднимает на меня глаза, пробегает взглядом с головы до ног, отворачивается и идет к двери.

– Шевелись, Шелден, – бросает он.

– И тебе привет, – монотонно отвечаю я.

Он всегда называет меня по фамилии и никогда не разговаривает вежливо. Это стало аксиомой.

– Я говорила Лессе, что доеду сама.

– Мне плевать. Она сказала забрать тебя, что я и делаю.

У меня нет сил спорить с ним: я молча иду к черной иномарке и сажусь на передние сидение, бросив на него выразительный взгляд. Он не любит, когда я сижу впереди. Шон никак на это не реагирует, молча заводит мотор и давит на газ.

Уайт – самый ужасный водитель, которого я знаю. Он всегда превышает скорость, поворачивает на огромной скорости и резко тормозит, но сейчас едет на удивление медленно, соблюдая все правила.

Я смотрю на него краем глаза. Отстраненный взгляд, расслабленные руки. О чем-то задумавшись, он машинально переключает скорость, давит на газ. Я думала, что он не умеет чувствовать… но оказывается, это не так. Любовь к сестре питала остатки его угасающей человечности. Что будет теперь?

Заметив боковым зрением мелькающий впереди силуэт, я резко поворачиваю голову. На дорогу прямо перед машиной выкатился мяч, а за ним бежит маленькая девочка…

– Шон, там ребенок! – в панике кричу я.

Он резко жмет по тормозам, девочка застывает на месте и с испуганными глазами смотрит на нас. Ее тут же подхватывает на руки худощавая женщина, крепко прижимает дочь к груди и бормочет нам извинения, убегая с дороги.

Мое сердцебиение постепенно приходит в норму, я медленно разжимаю пальцы, крепко вцепившиеся в сумку.

Сзади гудят машины, но Шон не двигается и смотрит в пространство.

– Может лучше поведу я? – спрашиваю негромко.

– Долбанная истеричка.

Я возмущенно вскидываю брови.

– Значит, я виновата в том, что ты не смотришь на дорогу!? Ты не можешь справиться с эмоциями, но это не оправдывает того, что чертова иномарка чуть не сбила ребенка!

– Пошла вон отсюда.

Шон пристально смотрит на меня, так, будто хочет задушить прямо в эту секунду, и этот взгляд мне знаком. Он означает, что я попала в точку, задела за больное. Только удовольствие от этого я никакого не получаю.

Злость жаждет выплеснуться наружу: я хочу высказать ему все, что думаю и выйти из этой машины, громко хлопнув дверью, но что-то мне не позволяет этого сделать.

Он больно сжимает мое запястье и наклоняется к лицу.

– Я сказал, вы-ме-тай-ся.

Сердце с бешеной скоростью колотится о грудь, мною овладевает страх, но я не собираюсь уступать. Нельзя в таком состоянии вести машину. Пусть это звучит странно, но я действительно беспокоюсь за него. Как бы Уайт ко мне не относился… он – один из самых близких людей Евы. Это ради нее.

– Хорошо, – произношу я.

Шон отпускает мою руку.

– А ты катись отсюда и не загораживай людям дорогу, – добавляю.

Теперь он будет какое-то время стоять здесь, посреди проезжей части, потому что я сказала ему ехать. И не сразу заметит пропажу.

Я выхожу из машины и иду к остановке. Уайт смотрит мне в след, даже не подозревая о том, что его ключи от машины находятся в кармане моей куртки. Я останавливаю первый попавшийся автобус и сажусь на свободное место.

До назначенного времени остался час – Шон успеет заплатить авто возу и приехать к нужному месту на такси. Да, он будет ненавидеть меня еще больше, возможно, отомстит, но зато не разобьется сегодня на машине. И я уже говорила о том, почему меня это так волнует. Его сестра была для меня самым близким человеком.

Дождь уже прошел, но небо все еще серое. Я с грустью смотрю на мелькающие деревья и многоэтажки.

Я сделала все, что смогла, Ева. Знаю: ты терпеть не можешь наши ссоры с Шоном. Ты все эти годы пыталась помирить нас, и очень огорчалась, понимая, что совершенно бессильна. С чего зародилась эта вражда? За что десятилетний мальчик так невзлюбил маленькую подругу своей любимой сестренки и злонамеренно, из года в год разрушал ее жизнь?.. Этот вопрос так и останется без ответа. Теперь это совсем не важно, ведь наши пути больше никогда не пересекутся.

Уже переполненный автобус останавливается, внутрь входит немного сутулая пожилая женщина.

– Садитесь, – говорю я, уступая ей место.

На морщинистом лице появляется улыбка благодарности, добрые глаза старушки чуть заметно сужаются.

Через несколько остановок я выхожу на улицу. Духота общественного транспорта сменяется влажной свежестью, дышать становится легче. Напротив меня останавливается белый Лексус, приоткрывается окно водительского сидения.

– Запрыгивай.

Знакомый голос, безукоризненные черты лица и легкая, но измученная улыбка.

Брендон хочет заставить меня поверить в то, что он справляется, но я замечаю все: потухшие глаза не скроют никакие маски, и даже такая банальность, как плохо выглаженная рубашка говорит мне о многом. Я знаю своего лучшего друга не хуже, чем себя саму.

Я сажусь на пассажирское сидение, закрываю дверь и молча обнимаю его.

Когда нам с Евой было по четырнадцать, мы пошли на день рождение к Мие, девочке из нашей группы поддержки. Всего на этом празднике было человек семь, отмечали мы его в загородном доме именинницы. После праздничного ужина – игра в «бутылочку».

Мия крутит «стрелку», все замирают в ожидании.

– Элиз! – воскликнула девушка, лучезарно улыбаясь, когда носик бутылочки указал на меня, – Ты должна поцеловать…

Именинница задумчиво оглядывает всех присутствующих. В этот момент открывается дверь в гостиную, входит симпатичный парень спортивного телосложения, с уверенным взглядом и красивой улыбкой.

– Брендона, – сказала Мия, кивая на вошедшего.

Я была немного растеряна: с другими ребятами мы уже познакомились и даже подружились, а этого парня я первый раз видела. Но… почему бы и нет. Всем было очень интересно посмотреть на последующую реакцию незнакомца, и я тоже находила это забавным. Какая-либо другая девочка, возможно, смутилась бы и отказалась от задания, но я никогда не относилась к числу робких. Я уверенным шагом подошла к парню и быстро чмокнула его в губы, после чего незамедлительно посыпались аплодисменты. Сам Брендон вскинул брови, и с удивленной улыбкой произнес:

– Ого, об этой части программы Мия мне не рассказывала.

Я пожала плечами, слегка улыбнулась.

– Мне тоже. Еще минуту назад я думала, что только под действием алкоголя девушка может поцеловать парня, еще не успев познакомиться с ним. Но, клянусь, я не выпила ни капли.

Брендон рассмеялся.

Вместо ожидаемой неловкости и смущения, мы совершенно беззаботно болтали – с первых минут знакомства этот парень полностью расположил меня к себе.

Так произошла наша первая встреча с Брендоном. С этого момента мы стали хорошо общаться, а через какое-то время гулять в одной компании, в которую входили: Хлоя Тейлор, новенькая, с которой мы подружились и избавили от необоснованных издевательств одноклассников, Эван Гилмор – ее парень, по совместительству компьютерный гений, и Макс Оулдман, футболист, с которым мы к тому времени начали встречаться.

С тех пор прошло три года, и мы все еще дружим. Недавно Ева и Брендон поняли, что не безразличны друг другу, пройдя определенные стадии в отношениях. В тот день, когда Ее обнаружили мертвую, лежащую среди разбросанных пустых капсул со снотворным, должно было состояться их первое официальное свидание… Нельзя передать словами, как сильно она этого ждала.

Неужели ты притворялась, Ева? Нет. Я ведь знаю, что ты не умеешь лгать.

– Лиз? – Брендон чуть отстраняется, чтобы посмотреть мне в глаза, – У нее ведь не было причин. Ни одной.

Я больно кусаю губу, останавливая подступающие к глазам слезы.

– Ни одной… – повторяю я.

Его челюсть напрягается, губы приоткрываются в безмолвной речи, затем он резко отворачивается, вцепляется пальцами в руль и давит на газ.

Нам всем хочется многое рассказать, только не друг другу, а тебе, Ева. И возможно, ты сейчас наблюдаешь за нами сверху и печально улыбаешься…

В траурном зале собралось очень много народу, все, кто знали Еву, любили ее и уважали: родственники, друзья, знакомые, те люди, которым когда-либо доводилось видеть этот горящий взгляд.

Теперь эти глаза пустые и безжизненные. Кожа бледная, на щеках уже не блестит нежный румянец. Чем дольше я смотрю на это фарфоровое лицо, тем сильнее меня охватывает ужас…

Этого не может быть. Ты не умерла, я не верю! Тебе всего семнадцать, у тебя впереди вся жизнь! Ты просто не имеешь права бросать меня здесь одну!

– Знаешь, что происходит с человеком после смерти? – когда-то спросила у меня Ева, будучи маленькой мечтательницей со вьющимися светлыми локонами.

– Его душа улетает на небо и обретает покой, – ответила я.

– А может, души живут на солнце? Их счастье настолько яркое, что человеческий взгляд его не выдерживает…

Среди множества присутствующих я узнаю Шона: он приходит чуть позже основной массы, отстраненно смотрит на тело сестры, и ни одна мускула не дрогнет на его лице. Он поднимает глаза и дарит мне убийственный взгляд, предупреждение о предстоящей мести. Но нас больше ничего не объединяет, вероятно, мы больше и не увидимся. Ведь теперь мы друг другу никто.

«А мне кажется, что когда-нибудь вы подружитесь,» – так ты любила говорить, Ева. И это единственное, в чем ты ошиблась.

Пожалуйста! Пусть это окажется сном, жутким и очень реалистичным. Пусть я проснусь от твоего звонкого голоса: ведь вчера я осталась у тебя ночевать, мы долго-долго разговаривали и уснули в два часа ночи, а утром ты, как обычно, встала первая, и теперь пытаешься разбудить меня, чтобы мы не опоздали на алгебру…

«– Ты веришь, что после смерти душа может остаться на земле, чтобы наблюдать за своими близкими и помогать им?» – звучит в голове до боли знакомый детский голос из прошлого…

Верю. И я буду тебе обо всем рассказывать, делиться переживаниями, как и прежде, хоть теперь и не смогу услышать твои ответы. А может смогу… я ведь всегда понимала тебя без слов.

Мне становится легче.

Ты не исчезла из моей жизни. Ты всегда будешь рядом.

В эту секунду я чувствую прикосновение чьей-то ладони к своему плечу, всхлипы и тяжелое дыхание. Хлоя.

– Какие же мы подруги, – шепчет она, – если не видели, что с ней происходит.

Мне тоже не раз приходило это в голову. И от этих мыслей становится еще больнее.

– Не говори глупостей, Ло, – хриплым голосом произношу я.

Девушка резким движением руки убирает с лица светлые локоны и размазывает по щекам слезы вместе с тушью.

– Я не могу понять, я просто не могу понять…

Как и я, Хлоя винит себя, перебирает воспоминания, но никак мне может найти то, что в них ищет.

Мы беремся за руки и крепко сжимаем пальцы.

Хлоя всегда была с нами, своей, хотя мы с Евой знали ее намного меньше, чем друг друга. Она перешла в нашу школу в шестом классе. Тихая девочка с двумя бантиками на волосах – так мы ее охарактеризовали в начале. Она хорошо училась, была аккуратной и слишком спокойной, но, порой, очень странной. Одноклассники начали подшучивать над ней, а, увидев, что новенькая не может ответить, и вовсе издеваться. Почему они так делали? Да кто же поймет этот странный возраст… Еву это возмутило: она всегда была очень добрым и сострадательным ребенком. Мы стали общаться с Хлоей, давать отпор ее обидчикам, и вскоре девочку больше никто не осмеливался дразнить. Она оказалась милой и приятной в общении, а скрытой причиной ее странного поведения оказался развод родителей, который она очень тяжело переносила. За несколько месяцев мы стали подругами: могли делиться любыми секретами, оставаться на ночевки друг у друга, разговаривать до ночи и читать модные журналы. Хлоя стала намного раскованнее и общительнее, ей становилось легче. В восьмом классе мы вошли в школьную сборную чирлидинга, и авторитет, существующий до этого, значительно возрос.

Со стороны жизнь каждой из нас можно было назвать идеальной, но на самом деле, это, конечно, было не так. У нас троих были проблемы с родителями, даже у Евы. Точнее, проблемы были у Шона, но подруга была с ним настолько близка, что воспринимала, как свои. Сложный характер, бунтарский дух, плохие компании, в которых Уайт был лидером, наркотики… Лесса и Рей были не в состоянии справиться с ним: неоднократно обращались к психологу, отправляли Шона в санатории, из которых он сбегал. Один раз даже оставили неблагополучного сына на три дня в полицейском отделении после очередной выходки его кампании. Конечно, это отражалось на отношениях в семье.

Вскоре приходят Макс и Эван, мы молча приветствуем друг друга, и почему-то мне становится легче. Макс, мой Макс, всегда невозмутим в любых ситуациях. Сейчас я вижу в его глазах ничем не скрываемую грусть и скорбь. Он молча обнимает меня за плечи, чувствуя, что мне нужна эта поддержка, а я кладу голову на его грудь, плача, тихо и без слез.

С Максом мы познакомились два года назад, в школьном дворе. В тот солнечный первый день сентября меня выбрали новым капитаном команды чирлидинга, и на той тренировке я выложила всю свою энергию: бодро провела разминку, затем вместе с Евой показала недавно придуманную нами технически сложную связку.

Рядом находилось футбольное поле, из которого доносились возгласы спортсменов, и чирлидерши иногда отвлекались на это: начиналось обсуждение парней, в особенности, загадочного красавца-новенького. Я бы с удовольствием поучаствовала в этом разговоре, но, увы, новая должность не позволяла.

– Девочки, через два месяца соревнования! – воскликнула я, – Сосредоточитесь.

Все трудные элементы были уже позади, оставалось сделать незатейливый переворот через продольный шпагат, но резкая боль в коленке не позволила мне встать на ноги с мостика – я взвизгнула и упала на бок. Девочки подбежали ко мне, встревоженно спрашивали, что болит.

Я убедила их, что со мной все в порядке, но после неудачной попытки подняться поняла, что растянула связку.

– Я позову медсестру! – сказала Ева, мгновенно вскочила и побежала в сторону школьного здания.

– Выпрями ногу и расслабь ее, – посоветовала Хлоя.

Она хотела поступить в медицинский и много знала о первой помощи, поэтому в правильности ее слов я не сомневалась.

– Потерпи чуть-чуть… – губы Мии сжались в узкую полоску.

Я не любила жалости к себе, но забота девочек была очень приятна.

Тягучая боль не унималась даже в расслабленном положении ноги, но я улыбалась.

– Что у вас случилось? – послышался мужской голос сзади.

Я обернулась. Фраза принадлежала тому самому новенькому, о котором все время разговаривали девочки – голубоглазый блондин с прекрасной фигурой и превосходным чувством юмора. Он был в форме футболиста, которая удивительно шла ему.

Ожидающий взгляд все еще был направлен на меня.

Я безмятежно пожала плечами и произнесла:

– Растяжение.

Без лишних слов, под восхищенные взгляды девушке, он ловко поднял меня на руки.

– Тебе нужно в медпункт, – объяснил он.

Я слабо кивнула.

– Думаю, ты прав… Я Элизабет.

Парень лучезарно улыбнулся.

– Макс.

Вот мы уже рассаживаемся по местам и Лесса произносит свою речь…

Я не хочу обнажать свои чувства перед публикой, а говорить шаблонные фразы противно… именно поэтому я отказалась от выступления.

Время тянется очень долго: минуты превращаются в часы. На сцену один за другим выходят люди и произносят речи.

Я снова смотрю на безжизненное тело Евы.

Ты видишь все, что здесь происходит? Ты понимаешь, насколько больно сейчас всем твоим близким?

Внезапно становиться душно… Стены давят на меня, не хватает воздуха. Все это происходит не со мной, я всего лишь зритель… Я начинаю дышать глубже, чтобы справится с приступом тошноты. В глазах темнеет.

Едва слышны чьи-то голоса, почти не чувствуются прикосновение чьих-то ладоней к моим щекам.

В голове вспыхивает образ Евы: золотоволосая девушка в бежевом платье с красивыми правильными чертами лица и сияющей улыбкой, и тут же исчезает…

Резкий противный запах нашатырного спирта возвращает меня в реальность. Открыв глаза, я вижу расплывчатое лицо Макса. Одной рукой он поддерживает меня за плечи, другой – подносит к моему лицу салфетку, пропитанную нашатырем. Сидящая по другую сторону от меня Хлоя крепко сжимает мою руку.

– … она была не только примерной дочерью, прекрасной подругой, но и по-настоящему хорошим человеком…

Кажется, речь произносит Софи, тетя Евы.

– Хочешь, мы выйдем на свежий воздух? – спрашивает Макс.

Я качаю головой.

– Нет. Все нормально. Просто легкое головокружение.

Через час процессия заканчивается, люди расходятся. Мне тяжело находится в этом здании и, попрощавшись с Евой, я теряюсь среди уходящей толпы и жду друзей на улице.

Головокружение прошло, остался только привкус горечи.

– Запомни наконец, приспешникам дьявола не место на таких мероприятиях,– шепот возле моего уха.

Я вздрагиваю.

Делаю несколько шагов в сторону и смотрю в глаза нарушителю моего личного пространства.

– Что тебе… – начинаю я, но тут же замолкаю.

Ключи. Совсем забыла о них.

Я достаю из кармана злосчастную железку и бросаю в Уайта, он ловит ее и несколько раз прокручивает в руке. Ведет себя так, будто ничего не случилось, будто все хорошо. Но мне достаточно было увидеть его лицо сегодня утром, чтобы понять…

– Кончай спектакль, Уайт, – говорю я, – Ты не обязан казаться бесчувственным.

Шон пожимает плечами.

– Я не кажусь им. Ты же знаешь, мою нервную систему уже давно парализовали наркотики.

Сердце пропускает удар.

Помнит, сволочь.

Когда-то я выкрикнула эту фразу ему в лицо, после чего сильно пожалела об этом.

Было утро воскресения. Мы с Евой договорились встретиться у нее дома в десять часов, но на день раньше она осталась вместе с родителями на ночевку у бабушки, застряла в пробке и не успела приехать вовремя. Не зная об этом, в назначенное я постучала в дверь. Открыл ее Шон и удивительно вежливо сообщил, что сестра еще не дома, но разрешил мне подождать ее внутри, ведь на улице холодно. Я помню все мелочи… мне тогда было пятнадцать, а ему – восемнадцать.

– Уж лучше мерзнуть, чем находиться с тобой в одной комнате, – фыркнула я, собравшись уходить.

Я всегда старалась придумать достойные ответы на его слова, но получалось это не всегда, потому что в такие моменты у меня почему-то отключались все мыслительные процессы.

– Да ты просто боишься меня, Шелден, – насмешливо отозвался он.

Я остановилась.

Сердцебиение ускорилось, как и всегда, когда мы с Шоном вступали в словесные бои. Я хотела прекратить это, но не могла позволить ему думать, что только что озвученная им мысль хотя бы немного приближена к правде.

– Не льсти себе. Знаешь, а здесь действительно холодно,– с этими словами я зашла в дом.

Да, он умело манипулировал мной, и я всегда велась на его провокации. Он знал абсолютно точно, чем меня задеть, как унизить или же вызвать интерес, и я ненавидела за это не только его, но и себя, свою эмоциональность и неумение скрывать чувства.

Шон закрыл дверь на замок, и положил ключ в свой карман. Я осталась в закрытом помещении наедине со своим мучителем.

– Может, чай предложишь? – с наигранной скукой спрашиваю я.

– А что можешь предложить ты? – Уайт приподнял брови, странно улыбнулся и осмотрел меня с ног до головы.

На мне были фирменные джинсы и любимый бежевый свитер, спущенный на одно плече, но в этот момент я почувствовала себя голой. Уловив скрытый подтекст, я тут же почувствовала, как к лицу приливает кровь.

– Абсолютно ничего, – он презрительно скривил губы и перевел взгляд.

Взлет и падение. Внутри меня разрывало от злости и обиды, но ни одна мускула на лице не дрогнула. Я очень долго училась себя контролировать. Его слова были неприятны, но больше не понижали самооценку. Я никогда не была закомплексованной девочкой, могла дать себе реальную оценку, и, между прочим, считала свою внешность очень привлекательной, а уже сформировавшуюся фигуру с гордостью могла назвать эффектной. Многочисленные поклонники и завистливые взгляды одноклассниц были тому подтверждением.

Проигнорировав его грубость, я налила себе чай и села за столик; Шон все еще стоял возле двери.

Сколько же усилий мне требовалось, чтобы казаться уверенной и не скованной в движениях… ведь на самом деле я отчаянно желала куда-нибудь спрятаться, провалиться под землю, да все что угодно, только бы скрыться от этих пронзительных черных глаз.

– Какого черта ты ведешь себя здесь, как хозяйка, Шелден? Шибко смелая?

Я знала, чего он хотел. Только не понимала, для чего.

– Зачем ты это делаешь? – спросила я.

– Делаю что? – он подошел ближе, и положил ладони на подлокотники кресла по обе стороны от меня.

В эту секунду я поняла, что он не отстанет от меня, пока не добьется своего.

Я аккуратно поставила чай подальше на стол, чтобы кто-нибудь из нас снова в приступе злости не вылил его на другого. Да, и такое уже было.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я. Ты с рождения был таким отшибленным или это наркотики парализовали твою нервную систему? Но не мог же ты употреблять их с третьего класса.

Наркотики были больной темой для Шона, потому что в тот период настолько обострились его проблемы с родителями и полицией, доходило до крайностей. Я прекрасно об этом знала и именно поэтому с таким удовольствием произносила те слова.

Сначала я поймала плохо скрываемую злость во взгляде Уайта, но потом на его лице заиграла улыбка, а глаза сверкнули огоньком.

В тот момент я уже понимала: сейчас произойдет что-то не хорошее.

Еще год назад этот взгляд гарантировал мне бессонную ночь и мокрую от слез подушку. Год назад, но не сейчас… Ведь я уже не маленькая девочка.

Так я думала. Но я ошибалась.

Шон достал из кармана капсулу с белыми таблетками и начал вертеть ее в руке, глядя на меня.

– Ты про это?– усмехнувшись, спросил он.

Наркотики. От одного их вида мне стало не по себе.

Я не могла понять, что он собирается делать дальше, и от этого мне становилось страшно.

– Ты ведь не собираешься глотать их прямо сейчас? – тихо спросила я.

– Я – нет. А насчет тебя не уверен.

Я вздрогнула.

Он не осмелиться меня заставлять… Это слишком, даже для него.

– Что ты хочешь этим сказать?

Шон достал из капсулы несколько таблеток, положил на ладонь и протянул мне.

– Ты выпьешь их.

Его выражение лица стало серьезным, а взгляд – жестоким. Боль за боль. Это то, как мы жили все эти годы…

– Это статья, Уайт, – предупредительным тоном произнесла я, но не сдвинулась с места.

– Мне плевать. Если ты не сделаешь это сама, я заставлю тебя.

Я сделала попытку встать с кресла, но Шон толкнул меня обратно. Он смотрел на меня, как палач на жертву, осознавая то, что делает и наслаждаясь процессом.

– Ты переходишь границы! – со злостью крикнула я ему в лицо.

– Понимаешь ли, Шелден, – он цинично усмехнулся, – Нет никаких границ. Для нас с тобой их просто не существует.

Я не хочу вспоминать, каким образом… грубой силой… уловками… он заставил меня выпить эти таблетки.

В тот момент, когда я поняла, что в мой организм проникает губительный яд, меня охватила паника, затем безудержная злость. Шон разбивал меня на кусочки, уничтожал морально, убивал физически… Люди не обращаются с животными так, как он обращается со мной.

Внутри все кипело, я не могла это контролировать. Мне казалось, что если бы у меня в руках оказался пистолет, я, не задумываясь, нажала бы на курок… Я готова была кинуться на Шона с кулаками, вцепиться ему в волосы, бросить в него тяжелый предмет, но в этот момент почувствовала кисловатый привкус во рту…

Я застыла, просто не в состоянии сдвинуться с места и тем более что-либо произнести.

Это не наркотик.

Не возможно передать, какое облегчение я испытала в тот момент и, в то же время, насколько сильно была поражена.

Шон наблюдал за мной, не произнося ни слова. Он внимательно смотрел мне в глаза, явно получая удовольствие от моих мучений.

Сердце билось, как бешеное, адреналин в крови зашкаливал, но в то же время я была истощена эмоционально.

– Ну как?– спросил Шон, – Аскорбинка с лимонным вкусом. Ммм.. я обожал их в детстве.

Он откровенно издевался надо мной.

Я была на грани истерики, но мой мучитель ни за что не должен был об этом знать, ведь тогда бы он понял, что снова достиг своей цели.

Шон не считался с моим мнением, моими чувствами, говорил все, что взбредет в голову, делал то, что ему хотелось в данный момент. Он не уважал меня, как человека, унижал и играл на чувствах всеми возможными способами. Иногда мне казалось, что его цель – переступить свой прошлый рекорд по шкале причиненной мне боли.

Я научилась выживать в нашем с ним мире: скрывать чувства, давать отпор, бить словами: его же оружием. Звучит безумно, но иногда мне это нравилось. Я играла по его правилам и, порой, выигрывала. Меня прельщала не столько моя победа, сколько его поражение.

И в тот момент я была на перепутье. За все время нашего с ним общения я поняла одно: не нужно подавлять эмоции, лишь направлять их в нужное русло…

Я засмеялась, чем вызвала у Уайта недоумение. Смех был звонкий, и даже почти истеричный, граничащий со слезами, но подействовал так, как и должен был. Шон явно не ожидал от меня такой реакции.

– Я почти поверила, что ты сможешь сделать это на самом деле, – произнесла я.

Провокация. В иной раз она могла бы мне очень дорого обойтись.

Он сел на подлокотник моего кресла, взял в руки чай, который я заваривала себе, отпил глоток. Его взгляд был направлен куда-то в сторону: холодный, и в то же время чуть напряженный. В такие моменты мне казалось, что он безмолвно спорит сам с собой.

– Один ноль в мою пользу, – сказала я.

Иногда мы произносили это вслух. Наверное, выглядит очень странно. Но отражает действительность.

В этот момент Шон посмотрел на меня уже совершенно другим взглядом: исчезла агрессия и совершенно нечеловеческая жестокость, пылающая в нем лишь несколько минут назад.

Уайт поправил измятый воротник моей блузки, аккуратно убрал прядь волос с моего лица… эти действия из серии «удиви меня», полностью лишенные смысла, были неким завершением раунда. Он будто говорил этим: «на сегодня с тебя хватит». Я была для него боксерской грушей. Накопились эмоции – выплеснул их. Говорят, что с человеком обращаются так, как он позволяет это делать. Неужели я была сама виновата в том, что происходило?

– Руки убери, – жестко сказала я.

Его пальцы замерли на моей щеке.

Почему в этот момент я готова была расплакаться? В полной мере ощущая безысходность своего положения…

Я резко встала с кресла, не желая такой близости, страшась ее, как животные – огня.

– Не прикасайся, – предупредительным тоном произнесла я снова.

– Тебе это противно? – спросил Шон, пристально глядя мне в глаза.

В каждом его действии, в каждом слове был какой-то подвох, скрытый смысл. Он проверял меня и изучал, словно подопытную мышь.

– Ты себе не представляешь насколько, – соврала я.

На самом деле это был страх, и даже что-то большее. Я не могла мыслить адекватно, находясь рядом с ним, все будто уходило на второй план. Как и всегда, когда человек чувствует опасность.

Через несколько секунд из прихожей послышался знакомый звонкий голос: в дом вошла Ева и ее родители. Я с облегчением выдохнула… этот бой был закончен.

Тогда я думала, что умею контролировать эмоции.

И только сейчас я понимаю, что Шон прекрасно осознает, насколько больно сделал мне в тот злосчастный день. Он научился читать мои чувства и видеть истинное лицо под маской. В этом его огромное преимущество.

– Тебе что-то нужно, Уайт? – раздается голос за моей спиной.

Макс. При нем Шон ведет себя более сдержанно, то ли из солидарности к нему, то ли из-за неохоты нарываться на ненужные проблемы, хотя и не скрывает свое пренебрежительное отношение ко мне.

Я беру Макса под руку, кладу голову на его плечо. В его присутствии я чувствую себя защищенной. Не нужно сохранять стойкость, уклоняться от словесных ударов, чувствовать угрозу каждую секунду… Лишь спокойствие и определенность.

Уайт бросает на нас последний холодный взгляд и уходит.

– Все нормально, – отвечаю я на еще не заданный вопрос.

Негодование и настороженность с уходом Шона испаряются, на смену им приходит опустошенность и воспоминания, наполненные болью. Воспоминания о Ней. И я готова кричать вслед Уайту, молить, чтобы он остался, и заставлял меня снова испытывать страх, ярость, да все, что угодно! Чтобы я не смогла остаться наедине со своими мыслями…

– Элиз! – я слышу голос где-то совсем близко.

Кто-то кладет руку мне на плечо.

Я вздрагиваю, оглядываюсь.

Напротив меня стоит Хлоя с покрасневшими глазами, Макс хлопает меня по плечу.

– Элизабет! – повторяет Брендон, – Тебя зовет Лесса.

Я оставляю друзей и иду к родителям Евы.

Лесса выглядит постаревшей на много лет: с измученным лицом и неопрятными волосами, выглядывающими из черной повязки; Рей, всегда жизнерадостный и веселый, сейчас смотрит куда-то вдаль, с отсутствующим видом и плотно сжатыми в тонкую линию губами.

Я не произношу ни слова, ведь этого и не требуется. Глядя на безутешных родителей моей лучшей подруги, к глазам снова подступают слезы, а сердце щемит от боли. Какого это – хоронить дочь?

На землю снова начинают капать капельки дождя…

Губы Лессы начинают дрожать, я делаю шаг вперед и заключаю женщину, которая стала мне родной за все эти годы, в теплые объятия. Это все, что я могу сейчас сделать…

Слушать шум ветра, вдыхать аромат сырости и безысходности, разделяя свою боль с тем, кому пришлось во много раз тяжелее… слезы смывает дождь, уголки дрожащих губ приподнимаются в улыбке скорби.

Когда мы отстраняемся друг от друга, Рей тяжело вздыхает и произносит:

– Возможно, в комнате Евы есть что-то, принадлежащее тебе или то, что ты хочешь оставить на память. Приходи в любое время.

Сначала я хочу отказаться, но, немного подумав, соглашаюсь. Действительно, там есть то, что мне необходимо увидеть. И тогда, возможно, я отвечу на свои вопросы.

– Завтра утром, – хрипло отвечаю я, – Думаю, я смогу прийти завтра утром. Спасибо…

Лесса достает из кармана ключ и протягивает мне.

– На случай, если нас не окажется дома. Возможно… на несколько дней мы уедем в домик у подножья горы.

Отчаяние в глазах этой бедной женщины заставляет меня содрогнуться и вызывает тревогу.

Выкинуть из мыслей? Не выйдет. От воспоминаний и боли не убежишь. Возможно, время залечит раны… но не скоро. И лишь поверхностно. А душа так и останется на всю жизнь искалеченной.

Глава 2

– Мам, я сегодня останусь ночевать у Хлои.

Молчание в трубке. Тяжелый вздох.

– Ладно. Хорошо. Позвони мне завтра утром.

Ничего не ответив, я кладу трубку и перевожу взгляд на Макса. Я не первый раз остаюсь ночевать в квартире своего парня, не считая нужным ставить в известность об этом мать. Понимаю, кому-то это покажется неправильным, кому-то, кто доверяет родителям, советуется с ними и в трудные моменты находит утешение и поддержку. Боюсь, у меня другая ситуация. Макс и Ева – самые близкие для меня люди, с которыми можно не только хорошо провести время, но и найти опору, когда это необходимо. После ссор с мамой я, бывало, незаметно уходила из дома через окно спальни и ночевала у Евы.

С одиннадцати лет я проделывала этот трюк: запирала дверь спальни, вылезала на улицу через окно второго этажа и часами бродила по парку, находящемуся как раз недалеко от дома.

– Тебе плевать на меня! – кричала я матери, – Для тебя работа важнее, чем дочь! Мы не видимся неделями и ты считаешь это нормальным…

Я захлебывалась слезами, а мама стояла напротив и смотрела на меня усталыми невидящими глазами. Она считала меня капризным, вечно чего-то требующим ребенком. Иногда мне даже казалось, что я не нужна ей вовсе.

Высказав все, что хотела, и даже не слушая ее оправдания, я вбежала в свою комнату, хлопнула дверью и, рыдая, упала на кровать.

Как я завидовала тем детям, которые ходили с родителями в кино, в парк, ели вместе мороженное, делились с ними секретами. Мне становилось грустно, когда я смотрела на отношения между Евой и Лессой. Мы с мамой никогда не говорили откровенно, по душам, я не рассказывала ей о том, какой мальчик мне нравится, а она не предупреждала о причудах наступающего подросткового возраста. Обеспечивала меня деньгами и только. Но мне было нужно вовсе не это. Мне просто нужна была мама.

Подул ветер, развивая шторы, по телу пробежался легкий холодок. Была уже середина осени, и с каждым днем все больше чувствовалось приближение зимы: ее легкие касания.

Я встала с кровати, подошла к окну и, по обыкновению, посмотрела вниз: на стене дома были каменные выступы, по которым легко было спуститься и забраться обратно в комнату. Высота была довольно значительной, но почему– то в тот момент я не боялась упасть и сломать себе что-нибудь. К тому же, я с пяти лет занималась танцами и акробатикой, и поэтому была не прочь поэкспериментировать и проверить себя на прочность.

Не долго думая, я залезла на подоконник, затем поставила ногу на первый выступ. Через несколько секунд я оказалась внизу, а в скором времени уже за забором.

Я побежала в парк, который находился в квартале от дома. Что там делать маленькой девочке в одиннадцать часов вечера? И, еще более значимый вопрос: безопасно ли ей там находиться? Об этом я тогда не задумывалась.

Я брела по узкой дорожке, ведущей к цветочному саду, слышала смех еще бодрствующей молодежи где-то вдали, и смотрела на появляющиеся на небе звезды. Я ощущала легкую прохладу – на мне было лишь тонкое шелковое платье и кеды, оказавшиеся первыми в моем поле зрения, пальто я не надела, было совсем не до него. От порывов ветра по телу пробегала дрожь, но я не хотела возвращаться домой: лучше уж мерзнуть. Я действительно готова была провести здесь всю ночь.

– Кто у нас здесь ходит так поздно и совсем один? – послышалось за спиной.

Я медленно обернулась.

В нескольких метрах от меня стояла компания мальчиков, им всем было лет по четырнадцать –шестнадцать, с наглым насмешливым взглядом и сигаретами в руках. Я находилась в том состоянии, когда внутри кипят эмоции, умоляя выпустить их наружу, а такие понятия, как правила приличия и инстинкт самосохранения, напрочь выходят из головы.

– Назвать имя и фамилию? Уверяю, я обязательно дала бы паспортные данные, если бы у меня был паспорт, – резко произнесла я.

– Ого, помимо симпатичного платьица у нее еще есть характер.

– Сочту за комплимент, – бросила я.

Парни стали хитро переглядываться.

Было темно и я не сразу разглядела среди них знакомое лицо. К моему удивлению, Шон молча смотрел на меня и ловко вертел в руках зажженную сигарету.

– Маленькой девочке нельзя гулять ночью одной, – сказал темноволосый парень в рваных джинсах, – Пошли с нами, а я не дам тебя в обиду.

Я фыркнула:

– Я себя тоже.

В этот момент я поняла, что они меня постепенно окружают и не собираются выпускать из этого круга…

– Пропусти! – со злостью сказала я, толкая одного из шайки, загораживающего мне путь.

– А то что? Пожалуешься мамочке? – наклонившись ко мне, спросил он.

– Испробую новый прием карате, придуманный мною лично, – сказала я.

Сзади послышался низкий прерывистый смех.

– Максимум, что ты можешь – это помахать помпонами, но, увы, сейчас у тебя и такой возможности нет.

Я понимала, что это правда. Боевыми искусствами я никогда не занималась и к карате никакого отношения не имела. Я не знала, что делать, только унижаться точно не собиралась.

– Компания из шести шестнадцатилетних парней окружили одиннадцатилетнюю девочку и доказывают свое превосходство в физической силе… ну что, сильно помогает поднять самооценку? – я подняла глаза и посмотрела на каждого из них.

– Ты бы закрыла свой ядовитый ротик, – посоветовал один из них, – если бы ты не стала дерзить, то уже давным давно шла бы своей дорогой.

– А сейчас? – я понимала, что лучше последовать его совету, но не могла.

Под сарказмом и язвительностью я прятала свой страх, иначе он бы взял надо мной верх.

– Выполнишь задание – катись на все четыре стороны. Если нет, пеняй на себя.

Задание? Я боялась и представить, что они придумают.

– А если я сообщу об этом полиции?

– Мой папаша в управлении, – с улыбкой на губах сказал брюнет.

Я тянула время, надеясь на то, что сюда кто-нибудь придет и прогонит хулиганов, но умом понимала, что в такое время суток шанс на это совсем ничтожный. К глазам подступали слезы, внутри образовывалось пугающее чувство безысходности.

Хорошо. Пусть все это скорее закончиться.

– Рада за него, – уже менее уверенно ответила я, и, выдержав короткую паузу, добавила: – Я не собираюсь выполнять ваши задания.

Внезапно я почувствовала резкую боль – кто-то сзади сильно дернул меня за волосы, заставив сесть на колени. Из моих губ невольно вырвался тихий жалобный стон.

– Руки убери, – впервые за этот вечер я услышала этот голос, – я с ней сам разберусь.

Сердце еще сильнее забилось о грудь: возможно, теперь мне нужно было бояться еще сильнее. Из благородных побуждений Шон никогда ничего для меня не делал.

Обидчик ослабил хватку, а затем отпустил меня. Через несколько секунд подростки ушли, остался только один он. Для меня всегда оставалось загадкой, как четырнадцатилетний мальчик может быть лидером среди старших ребят. Но, несомненно, это было так.

Я поднялась на ноги, откинула волосы назад и направила взгляд на Шона. Какие у него были намерения? Что он придумает на этот раз?

Несколько секунд мы пристально смотрели друг на друга: я – исподлобья, он – сверху вниз.

– Какого черта ты тут делаешь? – наконец заговорил он.

– Не твое дело, – огрызнулась я.

– Ты не забыла, благодаря кому осталась без синяков?

Я через силу усмехнулась.

– Так вы избиваете шестиклассниц?

Я понимала, что сама виновата в том, что произошло: от таких компаний нужно держаться подальше и не приближаться ближе десяти метров, ну а если уж угораздило столкнуться с ними – не дерзить. Для таких, как они, закон – не указ, а нравственность – детские сказки. Я поступила очень опрометчиво. Только я не могла понять одного – почему Уайт не дал им сделать мне больно. Хотя сам делал это и не однократно.

Порыв ветра заставил меня содрогнуться и скрестить руки на груди. Шон пробежался по мне взглядом и зачем-то снял с себя кожаную куртку. Не передать словами, насколько я была удивлена, когда он подошел ко мне ближе и накинул ее на мои плечи.

– Не смотри на меня такими круглыми глазами. За тобой выполнение задания, – произнес Шон.

Я тут же изменила выражение лица и хотела возразить, но он не дал мне вставить слово.

– Ты ведь не пойдешь домой, верно? Даже не сомневаюсь в этом. Поэтому переночуешь в комнате Евы.

Я ошарашено на него посмотрела, не произнося ни слова, потому что просто не знала, что сказать. Настолько странно было слышать это от него. Он всегда толкал меня вниз, а в тот момент подал руку… В этом должен был быть какой-то подвох, его просто не могло не быть, но только я не могла понять, в чем он заключается.

– А что, если я хочу переночевать здесь, в парке? – упрямо спросила я, пытаясь не выдать своего смятения.

– А ты хочешь? – он пробежался по мне взглядом.

Да, мне было холодно, я была в легком, теперь еще и грязном платье, замерзшая, напуганная и все еще злая на мать. Хочу ли я остаться здесь?

– Нет. Но от тебя я подачек не приму.

Голос дрожал: за меня говорила гордость, даже страх, я боялась ошибиться, снова попасться в ловушку, прекрасно понимая, что из этого может выйти. Я чувствовала, что Шон был искренен, что по каким-то причинам он не мог позволить себе оставить меня в такой ситуации, но разум отказывался это принимать. Опасаться его, избегать, отвечать грубостью – защитной реакцией на боль – это стало моими инстинктами. Я не верила, что Уайт был способен на сочувствие. Это просто очередная жестокая игра, придуманная им…

– Понимаешь ли, – его усталый взгляд выражал полное безразличие, – Если ты наткнешься на маньяка и он с тобой что-нибудь сделает, мне будет жалко Еву. Она, дурочка, любит тебя.

Я поняла смысл, который Шон вложил в эту фразу. Ему совсем не хотелось, чтобы я увидела в нем что-то хорошее или считала, что ему не безразлична моя жизнь.

Вполне очевидно, он догадался о моей ссоре с матерью: что еще заставило бы меня прогуливаться по парку в легком домашнем платье ночью? Но по какой-то причине Шон не мог бросить меня здесь. Никогда бы не подумала, что в этом жестоком мальчике есть хоть капля человечности…

У меня не было выбора: ночевать в парке действительно не хотелось, поэтому я пошла с Уайтом. Всю дорогу мы молчали, он держал руки в карманах, о чем-то задумавшись, и изредка поглядывал на меня. Было так непривычно находиться рядом с ним, не испытывая страх или неприязнь. И чувствовать запах такого знакомого парфюма, которым пахла его куртка… Как же это было странно.

Как оказалось, Ева еще не спала, она любовалась звездами, сидя на качелях во внутреннем дворе дома.

Увидев меня, она спрыгнула на траву, удивленно на меня посмотрела, вернее, на куртку, которая была на мне надета, а затем на Шона.

– Что-то случилось? – встревоженно спросила она.

Светлые локоны девочки развивались по ветру, выразительный взгляд был направлен на меня.

– Ничего не обычного, – ответила я, – Просто очередной скандал с мамочкой.

Губы Евы сжались в тонкую линию, она подошла и молча обняла меня. В такие моменты мне становилось легче. Она понимала меня, как никто другой, и всегда знала, как успокоить меня и даже поднять мне настроение в такие моменты.

Ее родители были совсем не против того, чтобы я осталась на ночь, и у них даже не возникло вопроса, предупредила ли я об этом маму: им просто не пришло в голову, что я могу этого не сделать.

А я понимала, что мама не заметит мое исчезновение, поэтому сообщать ей о своем местонахождении не собиралась.

– Позвони ей, пожалуйста! – умоляла меня Ева, – Она будет очень сильно переживать, если заметит, что тебя нет дома.

Милосердие и сопереживание людям подруги меня всегда поражало и восхищало, она частенько выступала в роли моей совести, но я не всегда была с ней согласна.

– Я не буду этого делать. Хочешь, я уйду, только звонить не буду, – говорила во мне обида и злость.

Умом же я понимала, что поступать так с матерью нельзя, какими бы плохими не были наши отношения.

– Правильно. Зачем? Твоя мама уже знает, где ты.

Я с яростью посмотрела на Шона, который, оказывается, какое-то время стоял в дверях и слушал наш разговор.

– Я только что позвонил ей, – на его губах играла нахальная улыбка.

– Ты… что? – я вскочила с кровати и подошла к нему вплотную.

Я терпеть не могла, когда кто-то вмешивался в мою личную жизнь и была ужасно зла на Шона, в первую очередь потому что он сделал это совсем не ради того, чтобы обезопасить мою маму от сердечного приступа.

– А твои родители знают о том, с кем ты ошиваешься по ночам? – ехидно спросила я, стреляя глазами.

Он дернул бровями и равнодушно ответил:

– Конечно. Они не против.

– Не ври, – прозвучал сзади звучный голос Евы, – Папа даже запирал его на ночь в гардеробной, поставив там раскладушку, потому что в других комнатах есть окна, через любое из которых он может вылезти на улицу!

– И именно в этот момент, сестренка, я понял, что у меня клаустрофобия.

В моих мыслях уже возникла эта картина: Уайт истерично колотит дверь кулаками, а у любящих родителей не остается иного выбора, кроме как выпустить его из замкнутого пространства, хоть они и понимают, что это, скорее всего, притворство.

Мне становиться жаль Лессу и Рея: каким бы сильным характером не обладал отец, он не может справиться со своим непутевым сыном.

– Дурачок, – вздохнула Ева.

С ним никто не может справиться: ни родители, ни учителя, ни полицейский участок.

Я все еще была зла на него за звонок, но в то же время благодарна за то, что он спас меня от хулиганов, которых, к слову, возглавляет, и привел сюда. Зачем? Не имею понятия. Я действительно не ожидала такого… может в этом заключался весь смысл?

В тот вечер Ева заставила меня пообещать, что если я снова сбегу из дома, то прямиком к ней.

– Может, ты уже расскажешь ей обо всем? – спросил Макс.

– А зачем? Ей нет до этого никакого дела.

Макс познакомил меня со своими родителями в день соревнований по футболу. Они оказались очень хорошими людьми, и, еще до того, как узнали, что я встречаюсь с их сыном, восхищались танцевальными способностями «девушки из группы поддержки, которая стоит в середине первого ряда чирлидерш».

Мою маму Макс ни разу не видел, а она, в свою очередь, даже не догадывается о том, что у меня есть парень.

– Она ведь хочет наладить с тобой отношения.

Я пожимаю плечами.

– Раньше нужно было думать об этом. И вообще, я не верю в ее искренность.

Макс пытается отвлечь меня; я вижу – его пугает моя отстраненность. Но навязчивые мысли лезут в голову, и я не могу от них избавиться… Я всего лишь подыгрываю ему: делаю вид, что все в порядке и мы можем говорить о таких обыденных вещах. Но это всего лишь самообман. Мы оба понимаем это.

В квартире Макса я была уже не раз: темные и пастельные оттенки, фирменная мебель из красного дерева, запах свежести и мускуса… В царящей здесь атмосфере уюта и тепла мне намного комфортнее, чем в своем собственном доме, где холод и равнодушие почти осязаемы.

– Лазанья? – спрашивает Макс.

Обычно такими вечерами мы готовим вместе: блюда из макарон, бутерброды с арахисовым маслом, мясо под овощами. Но сейчас… как я могу делать что-то обыденное, зная, что не смогу поговорить с Евой перед сном, как это было на протяжении десяти лет, покататься на роликах в парке, посмеяться над понятными лишь нам шутками, или просто увидеть ее!

Я больно кусаю губу, чтобы остановить подступающие к глазам слезы.

Макс берет меня за руку, затем притягивает к себе, и, уткнувшись щекой в его сильную грудь, я уже не могу сдерживать эмоции.

– Я могла это предотвратить! – тяжело дыша, произношу я, – Я могла!.. И в тот день… я должна была быть рядом. Я должна была знать…

– Нет, если только ты не ясновидящая, – отвечает Макс, – Не глупи, Элиз!

Я выбираюсь из его объятий, пристально смотрю в глаза.

Он пытается успокоить меня, как всегда успокаивают родственников погибших, но я не хочу этого. Я не ищу оправданий.

– В то время, как она умирала, я смеялась и пила мартини на другом конце города. Ты понимаешь это!? – мой голос срывается на крик, – Я ненавижу себя, ненавижу!

Отчаяние и злость завладевают моим сознанием, я не могу остановиться: кричу сквозь слезы, хотя никогда до этого я не позволяла себе плакать при людях… Выплескиваю все эмоции, накопившиеся внутри.

– Лиз! Элизабет! – Макс кладет ладони на мои плечи и пристально смотрит мне в глаза, прерывая поток бездумно слетающих с губ слов, – Я не понимаю, о чем ты. Что было в тот день?

Я замираю. Я чувствую: что-то изменилось, огонь внутри погас, эмоции иссякли. Ничего не изменить, бессмысленно обвинять в случившемся себя или кого-либо другого. Я даже рада, что разум наконец взял вверх над моими чувства.

Макс смотрит на меня с ожиданием.

– Ты прав, – я качаю головой, – Прости.

В его взгляде теплота и легкая грусть. Он снова каким-то образом сумел охладить мой пыл. Ева говорила, что мы идеально подходим друг другу, потому что полные противоположности.

«Макс – спокойный, рассудительный и добродушный, хотя за словом в карман не полезет, а ты – вспыльчивая, безбашенная и слишком эмоциональная. А еще он имеет уникальную способность: тушить твой огонь, только не внутри, а снаружи, когда пламя начинает сжигать тебя. Знаешь… только не смейся! Мне кажется, люди делятся на три группы, а вернее, их внутреннее состояние: источающие огонь, способные его укротить и все остальные – большинство. Когда взаимодействуют два человека из первой группы, соединяются два сильнейших энергетических разряда, и это приводит к взрыву эмоций, пожару! И мне кажется, это слияние поразительно… сильно… безумно… прекрасно: подобно красочному фейерверку. Но оно, к сожалению, не может длится долго. Иначе один элемент поглотит другой… а если нет, энергия в каждом из них будет постепенно угасать, и они уничтожат друг друга… Красиво и печально.» – Ева рассказывала это с таким воодушевлением и трепетным восторгом, что мне передалось ее состояние. В сознании возникали образы: элемент – осязаемый поток энергии, воспламеняется и тут же затухает, словно обданный водой, попав под светло-голубой ледяной купол, но внутри него все так же пульсирует отчаянная огненная жилка. А потом появляется второй элемент – такой же искрящий, способный создать пожар, но не потушить его. Что будет, если они соприкоснуться? Огонь станет неуправляемым, превратится в бесконечное пламя, и поглотит их.

«Лиззи? Ведь это зрелище происходит на моих глазах! Два неукрощенных огненных элемента – это ты и Шон.»

Кто-нибудь мог бы сказать: «возможно, в реальной жизни и есть место чему-то подобному, но объясняется это лишь складом характера людей.» А я стала видеть естественные взаимоотношения людей в ином свете, как видит их Она.

Макс все еще стоит напротив меня, в его взгляде мелькает тревога.

– Элизабет, ты пугаешь меня! – в смятении произносит он, – Несколько минут назад ты рыдала, кричала, что ненавидишь себя, а сейчас молчишь и смотришь в пространство невидящими глазами, будто находишься где-то очень далеко отсюда.

Меня никогда нельзя было назвать уравновешенным человеком: мое настроение и стиль поведения меняются чаще, чем что-либо другое, и мама считает это плохой чертой. Еще она говорит, что у меня очень тяжелый характер. Возможно, так и есть, но разве это имеет сейчас какое-либо значение? Да и к тому же, я не хочу, чтобы моя жизнь была схожа с ее жизнью, и стоит ли тогда прислушиваться к ее советам и следовать ее принципам?

– Ты спрашиваешь, каким был тот день, – произношу я, – для меня – замечательным. И именно из-за этого таким ужасным.

Я не знаю, как описать ему это чувство. Но если провести параллель… Я испытывала бурю положительных эмоций, а Она задыхалась от боли в полном одиночестве.

Это была суббота – мой заслуженный выходной. В пятницу у нас была репетиция до девяти часов, ведь ровно через месяц состоится третий и он же последний этап соревнования по чирлидингу – я пришла домой на полусогнутых ногах, сразу упала на кровать и заснула.

Проснувшись утром в восемь, я сделала зарядку, позавтракала и вышла на веранду. Мамы как всегда не было дома, но в тот момент я была этому рада – в последнее время она стала донимать меня чрезмерной опекой, пытаясь сгладить вину за все прошедшие годы, не понимая, что теперь мне это совсем не нужно.

Я наслаждалась тишиной и спокойствием, вдыхая прохладный октябрьский воздух, с благоговением думая о предстоящих событиях дня.

В тот день должно было состояться первое официальное свидание Евы и Брендона и я очень хотела помочь ей выбрать одежду, прическу и макияж, по нашей старой традиции, но… мне нужно было быть в другом месте – на уличных гонках, с Брендоном. Они проводятся за городом на заброшенной автостраде каждые выходные. Победителю этапа выдается кругленькая сумма, а зрители могут неплохо заработать на ставках. Зачем Брендон участвует в этом, ведь его отец – очень состоятельный бизнесмен? Но все не так просто, как может показаться на первый взгляд. Родители Брендона развились, когда их ребенку было шесть месяцев, и через какое-то время Каролина вышла замуж за обеспеченного человека. Брендон не хочет зависеть от властолюбивого отчима. И это правильно. Да, пожалуй, зарабатывать деньги незаконно, рискуя своей жизнью, ведь гонки – очень опасное развлечение, не лучший вариант, но выбор здесь совсем не большой.

Шон тоже регулярно принимает участие в этих соревнованиях и прослыл одним из самых сильных гонщиков. Только ему не нужны деньги, он делает это ради удовольствия, адреналина. Я всегда считала Уайта больным на голову, но, порой, его поступки просто поражают.

Я чуть не рассмеялась своим мыслям.

Поражаюсь его поступкам! А сама то? Что я отвечаю на вопрос: «Зачем тебе, красивой хрупкой девушке-танцовщице принимать участие в жестоких незаконных уличных гонках»? Хочу попробовать в жизни все. Люблю скорость и адреналин. Вот такая я уникальная. Но ведь это не правда, сколько бы я не пыталась себя убедить в обратном! Я регулярно участвую в соревнованиях, чтобы в один прекрасный день сразиться с Шоном за звание победителя, лишь потому, что однажды он насмешливо сказал: «Тебе слабо». Глупость в высшем ее проявлении! Я всегда велась на его провокации, а поняла это лишь недавно. Но ничего не изменилось. Я продолжала совершать безумные поступки для того, чтобы что-то доказать Шону и самой себе, хоть и осознавала всю комичность ситуации. Но потом я увидела в моих действиях больший смысл – маленькую месть…

Я практиковалась только в те дни, когда Шона не было на автостраде, то есть, в воскресение, под вымышленным именем Бекки. Она, Бекки, уже завоевала любовь и уважение мужской публики, в первую очередь тем, что является девушкой. Девушкой, которая способна одержать победу в уличных гонках. Она доказывала это снова и снова, из месяца в месяц, и выбилась в ряды лучших. А главное, Бекки ни разу не попадалась на глаза Шону, но даже если бы он увидел ее, то не признал бы в ней меня. Ведь она – рисковая блондинка со сногсшибательной фигурой, которую подчеркивает, на мой взгляд, чересчур откровенная одежда, а я всего лишь наглая подружка его младшей сестры.

Я множество раз представляя выражение лица Шона, когда он поймет, что знаменитая в узком кругу гонщиков Бекки и я – одно лицо. И это должно было произойти в тот день, его день – субботу. Я чувствовала в себе силу, знала, что готова.

И не из гордыни я хотела одержать эту маленькую победу над Шоном. Слишком долго я терпела его выходки, и вот наконец появилась возможность отомстить: унизить его самолюбие на глазах у всех. Он постепенно из года в год вводил в меня смертельный для души яд, но своей цели не добился: я не погибла – приобрела к нему иммунитет и стала сильнее. В тот вечер он должен был в этом убедиться.

В три часа дня подъехал Брендон, раньше, как и планировалось – мы посмотрели фильм, погуляли по парку, болтая и смеясь, затронули тему о их с Евой предстоящем свидании. Он был на самом деле очень рад такому раскладу событий: по каким-то не понятным даже самим влюбленным причине они долгое время не могли открыть друг другу свои чувства. Я была искренне рада, что чудо наконец свершилась, я видела, как чувства между ними зарождались на протяжении нескольких лет. Я наблюдала за друзьями со стороны и чувствовала себя второстепенным героем комедийной любовной мелодрамы. Это было очень забавно.

В какой-то момент мой друг стал молчалив, о чем-то размышлял, а потом серьезно посмотрел на меня и сказал:

– Тебе действительно это так важно?

– Ты про что? – с недоумением спросила я.

– Что ты будешь делать, если проиграешь Шону?

Я не задумывалась об этом. В моих мыслях была только победа.

– Я ведь даже тебя победила, Бренди! – шутливо ответила я, – И теперь на втором месте после него по списку. Я не проиграю. Точно.

– Он использует опасные маневры и не думает о безопасности своих соперников, понимаешь?

– Боишься, что если он подрежет меня, то я непременно врежусь в какой-нибудь столб? – я рассмеялась, хотя не находила в этом ничего смешного.

Брендон был чересчур серьезен, что ему совсем не свойственно – значит, он действительно переживал.

– Ты не веришь в меня, – я с обидой и укором на него посмотрела, – А я надеялась на поддержку лучшего друга. Ну хорошо – без тебя справлюсь!

Я прикусила губу и отвела взгляд в сторону. Все норовят опекать и заботиться, а тому, что действительно важно для человека в трудные моменты, не предают значения. Мне нужна опора, поддержка – и только.

Этого не было видно, я и сама от себя скрывала, что… боюсь. До дрожи в коленках и ускорения пульса, до помутнения в глазах боюсь – за свою жизнь, которой Шон играет, за свою победу, в которой уже стала сомневаться.

Брендон потрепал меня по волосам, обнял за талию, и стал щекотать: а я до ужаса боюсь щекотки. По улице эхом пронесся звонкий смех. Я, забыв обо всем, стала вырываться от него и убегать, с губ не сходила улыбка. Прохожие оборачивались на нас: кто-то смотрел с одобрением, дружелюбием, участием, а кто-то с удивлением и даже осуждением. Но разве это имело какое-либо значение?

Оставшийся час пролетел незаметно: вот уже на экране мобильного телефона высветилось число пятнадцать. Нужно было собираться и ехать.

Брендон с интересом наблюдал за моим преображением, каждые несколько минут смешно комментируя мои действия.

Через сорок минут я закончила со своим образом, еще через пол часа мы уже были на автостраде.

Я была полна решимости: проснулся азарт, энергия струилась по венам, в крови зашкаливал адреналин.

Я вышла из иномарки, встряхнула белокурыми локонами и, сопровождаемая восхищенными взглядами, подошла к Артуру, в руках которого находятся большие денежные суммы – ставки зрителей и списки присутствующих гонщиков. По бокам два громадных парня, на предплечьях которых красуются одинаковые татуировки змей, раскрывающих пасти, – охрана, или, как их здесь называют, телохранители. Как и всегда, здесь, на открытой автостраде, было очень шумно, отдавало запахом алкоголя и сигарет. В основном, собравшаяся аудитория – молодые самоуверенные парни, любители адреналина и экстремальных развлечений. По началу красавице Бекки было очень трудно выживать здесь: каждый считал своим долгом познакомиться с ней и куда-нибудь пригласить, но вскоре они поняли, в какой-то степени благодаря Брендону, что это бесполезное занятие. Многие из них – очень симпатичные и интересные люди, но все же, любому, не задумываясь, я бы предпочла Макса – он стал для меня по-настоящему близким и дорогим человеком. С ним спокойно, легко и комфортно – я считаю это главным. Доверие, искренность и верность залог идеальных отношений. А острых ощущений в моей жизни достаточно, учитывая, что они возникают при одном упоминании одного только имени…

– Шон Уайт здесь? – елейным голоском поинтересовалась я у Артура, предвкушая предстоящую гонку.

– Бекки! – он поприветствовал меня легким хлопком по плечу.

Артур – высокий блондин с приятными правильными чертами лица, хитрым взглядом и нагловатой улыбкой. Он один из организаторов уличных гонок, который сумел сделать из зрелищного события хороший бизнес: вход платный или по приглашению, определенный процент ставок не подлежит возврату.

– Малыш, он сегодня не появлялся, – информировал меня парень.

– Черт! – вырвалось у меня.

Я почувствовала одновременно и разочарование и облегчение, и пока не определилась, какое чувство все же преобладает.

– Скорее всего он сегодня уже не появиться, приезжай в следующую субботу, – усмехнулся Артур, – Знаешь, я буду рад переставить твое имя на первую строку, меня порядком раздражает высокомерие и задиристость этого Уайта.

Я улыбнулась.

Выходит, у Шона есть недоброжелатели – это заставляет задуматься. Смогу ли я вынести из этого выгоду для себя?

Я подмигнула блондину:

– Отлично. Готовь новый список.

Пробираясь сквозь толпу, я искала глазами Брендона. Со всех сторон меня дружелюбно приветствовали, я отвечала улыбкой, но мысли были заняты совсем другим. Настроение упало, хоть я и пыталась не подавать виду: казалось, день был испорчен. Ждать до следующих выходных совсем не не хотелось – я всегда была нетерпелива.

– Эй, Лиз-Бекки!

Я обернулась. Так извратить мое имя, скомбинировав его с вымышленным, мог только один человек – Ник, друг Брендона. Веселый и прямолинейный парень, для которого не существует правил – таких в школе называют хулиганами. Мне он нравится, хотя, бывает, он и болтает лишнее.

Еще не успев ничего ответить, я оказалась в его дружеских объятиях.

– Хорошо выглядишь, – сказала я, посмотрев на его новую кожаную куртку, – Где Брендон?

– Собирается прокатиться с Рэном, – ответил он, – А зачем он тебе?

Я вздохнула.

– Да так.

Ник прищурил глаза.

– Что с настроением?

Я пробубнила что-то невнятное и отвела глаза: откровенничать ни с кем не хотелось.

Парень пытался развеселить меня, рассказывая смешную историю и у него это почти получилось – я не могла сдерживать улыбку, а через несколько минут началось шоу. Брендон и Рэн давно борются за почетное третье место, и это был завершающий этап. Я разозлилась на себя за то, что думаю лишь о своих проблемах и выкинула из головы несостоявшуюся гонку, полностью сконцентрировавшись на происходящем. Черный «мерседес» и красный «БМВ» рванули вперед, как только раздался стартовый гудок. Я сжимала кулаки, наблюдая за тем, как иномарки совершают сложные маневры, на значительной скорости вписываются в крытые повороты, стремясь к лидерству. Последний круг… сложный поворот… «БМВ» Брендона чуть не съехала с трассы, значительно отстала от машины соперника. Зрители замерли в напряжении, тишину прорезал лишь звук мотора и звонкий скрип колес.

– Давай… – шептала я, смотря на разгоняющуюся красную иномарку, – Ты сможешь, сможешь!

Брендон поравнялся с Рэном, а затем… обогнал его! Он сделал это, за несколько метров до финишной черты и стал победителем!

Я подпрыгнула, подняв руки в верх и радостно закричала – за мной стала вторить вся публика.

Это событие мы с Брендоном, Ником и еще несколькими ребятами праздновали в пригородном кафе – заведение не высшего класса, но вино там хорошее. Через полчаса возлюбленный моей лучшей подруги вспомнил о предстоящем свидании и попрощался со всеми. А я осталась. Осталась и праздновала победу друга: пила красное вино и мартини, смеялась и шутила с ребятами. Шон Уайт, не появившийся на гонках именно в тот момент, когда я так ждала этого, был забыт.

До дома на моей же машине меня довез Ник, который, к всеобщему удивлению, единственный из всех присутствующих не притрагивался к алкоголю, сказал, что не позволит мне сесть за руль в таком состоянии, а свой автомобиль заберет завтра.

На пороге меня встретила мама с каменной маской на лице. Я подумала, она начнет читать мне мораль о том, что порядочные девушки не приходят домой в два часа ночи, да еще и под градусом, но… она почему-то молчала. Меня пугал ее мутный взгляд, чуть сжатые губы, опущенные брови. За те несколько секунд, когда мы, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза, я поняла: случилось что-то очень плохое. Так мама смотрела на меня лишь раз: перед тем, как сообщить о смерти дедушки.

– Лиззи… – не своим голосом произнесла наконец она, – Ева… Несколько часов назад ее обнаружили мертвой.

Эти слова вонзились в сердце острым кинжалом, обрушились потоком ледяной воды, отдались болью в каждой клеточке тела…

Мама хотела сказать что-то еще, но я не дала ей сделать этого.

– Нет! – закричала я, потом добавила осипшим дрожащим голосом, – Ты что-то перепутала… это была не Ева… кто-то другой…

Жестокая реальность придавила меня всей своей тяжестью. Умом я понимала, что произошло, но осознавать это не хотела.

– Не Ева… слышишь, мама? Это была не она.

Я снова ощущаю боль, которая сразила меня в ту минуту и отчаянную надежду, меня охватывает тягостное и мучительное чувство одиночества.

– Лиз, – такой знакомый и родной голос возвращает меня в реальность, – И давно ты участвуешь в уличных гонках?

Я улыбаюсь уголками губ.

Отец Макса – полицейский, а я, по сути, принимаю участие в незаконной деятельности.

– Уже как год.

Он вздыхает, но ничего не говорит, а я понимаю его без слов.

– Я не хотела, чтобы ты переживал, поэтому и не рассказывала. Ты бы все равно не смог меня переубедить.

– Дурочка ты, Лиззи, – говорит Макс, но с теплотой в голосе.

Я пожимаю плечами. Он прижимает меня к себе, гладит по волосам.

– Это был твой вечер, не жалей о нем. В том, что случилось с Евой, ты не виновата.

Я молчу в ответ, но понимаю, что он прав. Я не могла предвидеть. Не могла предотвратить. И никто из нас не мог… Это случилось и все. Но причины такого шага подруги я понять обязана.

Глава 3

В десять часов утра следующего дня я уже стою на пороге дома Уайтов.

Сад кажется опустевшим: качели, которые так любила Ева, дрожат под слабыми порывами ветра, когда-то красивые и стройные деревья склоняют ветви вниз, будто сочувствуя семейному горю, а листья, еще каких-то несколько дней назад переливающиеся разными оттенками красного и желтого, потускнели, смешались с грязью на сырой земле.

Я несколько раз нажимаю на звонок – в ответ лишь тишина. Понимая, что дом пуст, я открываю дверь своим ключом.

Лишь один шаг за порог: чувствуется тонкий, но отчетливый запах отчаянной тоски и опустошенности. Каждый уголок комнаты, каждый предмет ассоциируется с Ней, навевая воспоминания… они отдаются резкой и в то же время тянущейся болью в груди.

Я не спеша иду к лестнице, глядя только перед собой, звонкий стук каблуков о кафель тихим эхом раздается в безмятежной пустоте. Опомнившись, я останавливаюсь на полпути, снимаю сапоги – не хочу пачкать кафель – и ставлю их в угол коридора.

…Ева, без тебя здесь теперь тихо и пустынно. Раньше этот дом пах свежестью и легкостью, сейчас – пылью и затхлостью, будто он пустует уже много лет. Как странно: здесь холоднее, чем на улице – по телу пробегает дрожь – хотя температура значительно выше.

Я вхожу в ее комнату и замираю на пороге.

Удивительно. Здесь будто ничего не изменилось: книги на столе разбросаны в творческом беспорядке, постель аккуратно застелена, шкафчик приоткрыт, на его дверце висит голубое атласное платье. Лишь светлые шторы закрыты, сквозь них робко пробивается свет.

Наверное, с того дня сюда никто не решался войти.

Здесь сохранилась атмосфера уюта и теплоты, и каждый предмет, принадлежащий ей, источает невидимый свет. У меня возникает ощущение, будто Ева где-то здесь, в доме, и скоро она откроет дверь, войдет в комнату… наденет новое платье, ведь я не видела ее в нем. Наверное, она купила его к предстоящей встрече с Брендоном. Которой не суждено было состояться.

Я снова смотрю на атласную фирменную вещь. Еве всегда шел к лицу голубой цвет…

Минуты идут, часы тикают, а время будто застыло.

Я распахиваю шторы, поправляю кровать, прибираюсь на столе, по несколько минут задерживая в руках некоторые вещи подруги. Книга Де ля Эль «Твоя реальность» – ее любимая. Ева давно советовала мне ее прочитать, но как-то все не было времени…

Я кладу книгу в свою сумку.

Браслеты из бисера, которые мы делали друг для друга в пятнадцать лет, до сих пор красуются в углу маленькой полочки. Под стопкой учебников и книжек лежит толстый блокнот с красивой, но уже потрепанной красной обложкой… Какие записи здесь делала Ева?

Я открываю первую страницу. В глаза сразу бросается число, написанное красивым ровным почерком: двенадцатое июля, две тысяче четырнадцатый год…

Это же… Личный дневник Евы! Она вела его с четырнадцати лет, я знала об этом и даже видела некоторые записи.

Причина… она должна быть здесь, в этой потрепанной книжечке.

Трясущимися руками я перелистываю страницы: нужно найти последнюю запись.

Буквы очень маленькие, записанные в каждой строке, события, умещающиеся в одну или пару страниц, ощущения, эмоции, краски жизни. Или мысли о смерти…

Двенадцатое число, двадцатое, тридцать первое…

Шелест страниц и сбитое дыхание.

Нашла! Месяц: октябрь, год: семнадцатый, число: двадцать первое.

Последнюю запись Ева сделала в день смерти.

Я жадно пожираю глазами строки, но не нахожу того, что ищу… перечитываю снова. И снова.

«…уверена, это один из лучших дней в моей жизни! Сердце учащенно бьется, восторженная радость охватывает с каждой минутой все больше! Он любит… тоже любит… Какая же я глупенькая… но счастье стоит его томительного ожидания…

…думаю, Лиз оценит платье…

… Шон снова вернулся не в духе… »

Я быстро пробегаюсь глазами по предыдущим записям: ни одной пессимистичной мысли, ни одного упоминания о терзающих душу сомнениях и чувств.

Неужели она записывала сюда не все? Но какой тогда вообще смысл вести личный дневник, если не быть в нем полностью откровенной?

Я оглядываюсь. Платье висит на том же месте, я еще не успела повесить его в шкаф. Висит и переливается под лучами осеннего солнца.

Зачем нужно доставать одежду на выход, если не собираешься никуда выходить, и ставишь перед собой цель выпить яд, между прочим, заранее приобретенный?

В голове мелькают мысли и догадки, только слишком быстро – я не могу поймать их! Все не так, как кажется на первый взгляд. Все не так просто…

Я откладываю в сторону дневник и смотрю школьные тетради Евы.

Она сделала домашние задания на понедельник. Да, она сделала их, прежде чем убить себя! Какая в этом логика!? Предположим, по каким-то неизвестным мне причинам Ева решила покончить с жизнью за час до встречи с Брендоном. Но откуда в этом доме мог взяться цианистый калий? Его нужно было приобрести заранее. Почему именно он, а ни, скажем, сильно действующее снотворное? Жизнерадостная девушка твердо решила покончить с собой и целенаправленно приобрела для этого яд?… Ну не могу я в это представить! Люди совершают подобные поступки в секундных эмоциональных порывах, пользуясь подручными средствами, либо уже долго находятся в состоянии депрессии, вызванной какими-то трагическими событиями в жизни, что сразу замечают окружающие. Не могла она улыбаться друзьям, назначать свидания и писать в дневнике подобные записи, планируя самоубийство. Ее глаза горели – до последнего дня.

Меня словно оглушает ударом: с глаз спадает пелена, теперь я способна видеть реальность. Все становится на свои места… Это ведь просто, как дважды два! Не было никакого самоубийства и не могло быть. В стакан воды подсыпали смертельный яд, от которого сердце девушки остановилось. Какой идиот будет травить себя цианистым калием? Это способ убийства, не более. Полиция должна была об этом догадаться. Ну откуда у школьницы может быть такое вещество? Зачем ей создавать себе сложности, если в аптечке полно снотворного?

Во мне просыпается злость.

Как такое получилось? Полиция умывает руки, а убийца остается безнаказанным.

Нет, так нельзя… не позволю…

– Ева? – произношу я, робко веря в то, что ее душа меня слышит, – Я найду твоего убийцу. Сделаю все возможное и не возможное.

В мыслях всплывает маленькая аккуратная записка. Что насчет прощального письма? Кто-то заставил ее это написать, чтобы ни у кого не возникло сомнений относительно факта самоубийства, или же просто подделал почерк.

Но… подделывать ее почерк умею лишь я. Иногда мы делали задания по определенным предметам друг за друга – вот и пришлось научиться.

Возможно, в письме какая-то загвоздка? Нужно перечитать его снова.

Еще раз внимательно осмотрев комнату глазами ищейки, я кладу в сумку все, что считаю необходимым, аккуратно раскладываю все вещи по своим местам и выхожу из комнаты.

На вызов наверняка приезжали люди ДжераОулдмана – отца Макса. Я обязана с ним поговорить – он порядочный человек, и, уверенна, откроет дело. Остается лишь убедить его в том, что четыре дня назад произошло вовсе не самоубийство…

Спустившись в гостиную, я вижу сидящего за столиком Шона, и, растерявшись, чуть замедляю темп.

Во мне просыпается острое желание молча пройти мимо, но, понимая, что это будет выглядеть глупо, лишь произношу без эмоций:

– Я не слышала, как ты вошел.

Он ничего не отвечает, даже не поворачивается в мою сторону.

На столе стоит уже на четверть пустая бутылка коньяка, Шон отстраненно смотрит в одну точку и машинально вертит в руке стакан.

«Все еще ничего не чувствуешь? Веришь в то, что можешь контролировать абсолютно все!? Всегда держишь эмоции в себе?»

Я хочу прокричать это в лицо Уайту, но молчу.

Нельзя толкать человека в пропасть. Даже если этот человек – Шон. Но я не могу ни чем ему помочь. Или могу… но хочу ли?

– Выпьешь со мной? – хриплый голос, раздавшийся сзади, заставляет меня вздрогнуть.

Нет. Я сейчас же уйду из этого дома и больше никогда в нем не появлюсь.

Но… что-то заставляет меня обернуться, заглянуть ему в глаза и увидеть там бездну.

На самом деле – да, хочу. Алкоголь – не лучшее средство залечивание ран, но действенное.

Я направляюсь обратно, беру стакан, собираюсь налить в него коньяк, но Шон забирает бутылку.

И что это было?

Несколько раз моргнув, я бросаю на него выразительный взгляд.

– Ты только что предложил мне выпить, или я ослышалась?

– Предложил. Но я ведь не думал, что ты согласишься.

Превосходная логика.

– Думаешь, мне должно быть это интересно?

– Не люблю, когда девушки пьют.

– А когда курят? – с моих губ по инерции летят язвительные слова.

Шон обхватывает ладонью мое запястье и тянет на себя – я покорно сажусь на мягкий кожаный диван, озадачено глядя на него.

– Лиззи, прибереги свой яд для другого случая, – произносит он.

Я молчу, еще не решив, как ему теперь отвечать. По имени Шон называет меня очень редко, давая этим понять, что хочет по-человечески поговорить.

– Что тебе нужно? – устало спрашиваю я.

Он облокачивается на спинку дивана и закрывает глаза, не отпуская мое запястье.

– Чтобы ты посидела вот тут, рядом со мной, – не громко отвечает он, – В этом доме стало слишком мрачно и пусто.

– Тебе не обязательно здесь находиться, – произношу я.

– Не хочу никого видеть.

Как мне знакомо это состояние… Не хочешь никого видеть и при этом не можешь оставаться один на один со своими мыслями. В такие минуты рядом должен быть близкий человек, который подарит тепло и избавит от боли лишь одним своим присутствием.

Но Уайт – одиночка, он привык рассчитывать только на себя и не подпускать никого близко. Так почему же он хочет, чтобы я была сейчас рядом?…

Эта мысль мелькнула в моей голове, но тут же исчезла. Я снова вспомнила о том, что увидела наверху. Он должен знать. Теперь, когда между нами на время разрушились каменные стены ненависти, я не могу молчать.

– Шон, – наши взгляды встречаются, – Не было никакого самоубийства. Еву убили, понимаешь?

Выражение лица Уайта остается прежним, немного скучающим, будто я говорю о погоде на улице.

– Доказательства?

Его насмешливый и то же время агрессивный тон пугает меня. Он говорит так, будто ничуть не удивлен моему заявлению. Возможно, он считает эту мысль абсурдной?

– Значит, ты думаешь, что она планировала собственное самоубийство задолго до случившегося? Искала метод как можно сложнее и изощреннее… и пришла к мысли: почему бы не проникнуть в ближайшую химическую лабораторию и не украсть там цианистый калий?

Слова прозвучали жестоко и цинично – возможно, постороннему человеку было бы сложно понять, какая боль под ними скрыта.

– Не важно, что я думаю, – говорит Шон, – Это все теория. Где факты?

Уголки его губ поднимаются вверх, но улыбка похожа на гримасу, взгляд пылает. Мне становится не по себе. Возможно, так чувствует себя человек, находящийся неподалеку от действующего вулкана, когда начинает трястись земля, и вот-вот должно произойти извержение.

Что с ним происходит? Зачем он требует от меня доказательств?

Я в растерянности и недоумении смотрю на Шона, чувствую, как начинают трястись руки, дрожать губы.

Чего я ожидала? Понимания? Неужели хотела помочь?

Я отдергиваю руку, запястье которой все еще находится в ладони Шона, и пытаюсь встать.

В этот момент взгляд Шона смягчается.

– Лиззи, сядь и послушай. Два дня назад такие вопросы задавал мне Оулдман, – произносит он.

Осознание услышанного отражается тупой болью в груди.

Значит, Шон понял раньше меня, что произошло на самом деле… А отец Макса не поверил ему. Не может такого быть! Он умный человек и всегда поступает по совести. Возможно, этому есть какое-то объяснение?

Я искоса смотрю на Шона, представляя его реакцию на такое наплевательское отношение к смерти его сестры. Это и меня могло бы вывести из себя, хотя я гораздо сдержаннее Шона в плане проявления негативных эмоций и агрессии.

– Возможно, к человеку, который не являлся регулярным посетителем детской комнаты милиции он прислушается лучше, – произносит он, и, скривив губы, добавляет, – Ну или к будущей невестке.

Последние слова он произносит с особым презрением. Да и когда он успел подумать о нашей с Максом свадьбе, если даже я об этом еще ни разу не задумывалась?

– Что? – переспрашиваю я, надеясь, что ослышалась.

– Что? – произносит он с невинным выражением лица.

Вздохнув, уставшая от его выходок, я откидываюсь на спинку дивана.

– Значит, ему нужны доказательства, – рассуждаю я в слух, – Хорошо! Они будут.

Я поворачиваюсь к Уайту всем корпусом, полная решимости.

– Мы выясним, чтопроизошло в тот день на самом деле.

Мне необходима его помощь, потому что он жил под одной крышей с Евой, видел ее каждый день, имел возможность наблюдать за ее поведением. Если раньше он умел видеть людей насквозь, замечая их слабости и особенности характера, то сейчас владеет этой техникой в совершенстве. У Уайта ужасный характер, он не считается с чужим мнением и плюет с высокой башни на общественные правила и стереотипы, прямолинеен и иногда груб, но, несмотря на это, когда нужно, может прекрасно сойтись с человеком. Помимо этого… Шон видит то, чего не замечают другие: например, детали, которые на первый взгляд могут показаться незначительными, а еще владеет дедукцией. Когда придет время, он сможет определить убийцу.

Уайт подносит бокал коньяка к губам, игнорируя мои слова, его взгляд – отстраненный и помутневший от алкоголя.

– Шон!

Я забираю бокал и ставлю его на противоположный угол столика.

– Это все, что мы можем для нее сделать! – в отчаянии кричу я, сжимая ткань рубашки на его широких плечах.

К глазам подступают слезы. Но я не виню его. Шон потерял единственного человека, с котором был близок. Я думала, после смерти Евы мы перестанем видеться, и он больше не появиться в моей жизни, для того, чтобы ее разрушить, но… похоже, этому не суждено случиться. Потому что теперь у нас есть общая цель – найти убийцу.

Очевидно, этот человек был в кругу Ее знакомых, раз смог проникнуть в дом в то время, как она там находилась, еще и подлить яд в стакан.

Мы сможем узнать, кто он, только если объединим свои усилия. Я смотрю на вещи объективно: как бы я ни относилась к Уайту, какими бы ни были наши отношения, суть остается та же – без помощи друг друга мы не сможем совершить задуманное.

Шон смотрит мне в глаза, так пронзительно, будто слушает мои мысли.

– Эта тварь будет жалеть о том, что не оказалась на месте Евы, – произносит он, – Боюсь, если ты будешь на моей стороне, Лиззи, твои белые крылышки испачкаются грязью и кровью.

Меня не пугают его слова и даже подпитывают энергией. Он не знает, насколько сильна моя ненависть к человеку, который лишил жизни его сестру.

– С этим я как-нибудь справлюсь, – произношу я.

В голове крутятся мысли и планы действий. Во мне кипит желание начать поиски прямо сейчас. Только одно беспокоит…

– Брендон, Хлоя и Макс тоже должны знать правду.

– Убийцей может быть кто угодно, – задумчиво произносит Шон, – Понимаешь о чем я?

В памяти возникают образы, мелькают воспоминания. Я уверена, никто из нашей компании не мог причинить вреда Еве.

Но он прав. Логика и факты должны быть на первом месте, а от чувств и личных убеждений лучше избавиться прямо сейчас. Из списка нельзя вычеркивать никого.

Тем не менее… подозревать кого-либо из ребят просто глупо!

– Ты прав, кто угодно. Скажем, ты или… я?

– Ни в чем нельзя быть уверенным на сто процентов.

– Внести в список наши собственные имена?

Провокационный вопрос. Но, если задуматься…

– Перестань, – устало произнес Шон, обрывая словесную игру, – Если ты хочешь рассказать друзьям – валяй. У каждого из них есть алиби.

На его губах появляется слабая улыбка, но глаза остаются серьезными.

Два дня прошло с Ее смерти. Первый день – разговор со следователем и принятие решения вести собственное расследование. Следующий – проверка алиби близких друзей Евы. Он действовал, пока я рыдала в подушку и ненавидела дождь. Это заставляет задуматься… и взглянуть на Шона с другой стороны, увидев в нем сильную личность.

– В семь часов я соберу всех дома. Ты тоже должен прийти.

С этими словами я встаю и выхожу из комнаты, не дожидаясь ответа.

Внутри все кипит, мысли путаются.

Продуманное убийство – жестокое и хладнокровное. Гибель молодой девушки, чья жизнь только начиналась. Совершить подобное мог либо псих, либо бесчувственное животное, полное ненависти к миру, способное на все…

Меня не покидает плохое предчувствие. Мы дорого заплатим за свое стремление раскрыть истину.

Но пути назад нет: смертельная игра уже началась…

Глава 4

Полгода назад мы праздновали день рождение Евы. Тогда была очень популярна настольная игра «Кровь и след». По крупицам создается целая история, закручивается сюжет, у каждого персонажа в лице игрока – свои секреты и тайны, а карты выдают определенные факты по мере прохождения игры. Суть заключается в том, чтобы разгадать все загадки и найти преступника, которым является персонаж одного из игроков.

Хлоя принесла желанную игру, и после застолья мы сразу достали ее. Игра действительно безупречна: каждый из нас чувствовал себя актером остросюжетного фильма и не замечал уходящего времени.

– Я знаю, кто убийца, – произнес Эван, оглядев нас хитрым взглядом.

Игрок может указать на преступника, если он имеет достаточно фактов и доказательств, или логических домыслов.

– Это произошло в десять часов вечера, в загородном пинт-хаусе. Орудие убийства – железная чаша. Алиби есть у всех, кроме двоих: Марка Лью и КэриМилдмен. Но за полчаса до убийства Марк был замечен в клубе «Белые Гаваи», а оттуда до пинт-хауса как минимум час. Таким образом, Вилл убила Кэри! Какой мотив, спросите вы? Ревность. Она подозревала о связи между Марком и Вилл и таким образом решила устранить соперницу.

Марк – персонаж Брендона, а Кэри – Хлои. Я перевожу взгляд с одного на другого, смотрю, как меняется выражение их лиц.

Итак… решающий момент. Каждый игрок знает какую-то информацию, а из нее и создается цепочка преступление. Верно ли все то, что сказал Энди?

Кто-то из игроков может оспорить или поставить под сомнение информацию, если она противоречива с его собственной. И этим кем-то буду я.

– Ты не учел одного, – произношу с уверенностью, – Алиби нет у троих. Это Кэри, Марк и… ты. Твое присутствие на празднике Ситл с десяти до двенадцати – ложное сведение. Таким образом, у нас остается два претендента. Но ты утаил от нас правду. Помимо этого, твое предположение относительно мотива дает трещину – Кэри сама собиралась уйти от Марка, для нее факт их связи с Вилл был только на руку.

– А у тебя есть мотив! – заявил Макс, – После смерти Вилл наследство ее покойного отца переходит тебе.

– И эти деньги тебе просто необходимы, потому что твое предприятие почти разорилось и ему необходимы материальные средства на восстановление, – добавила Хлоя.

– Информация не оспоримая, – сказал Брендон.

– Убийца – Том! – я торжественно указала на персонажа Эвана.

Преступник раскрыт, игра окончена. Полтора часа определенно прошли не зря. Игра цепляла своей реалистичностью и атмосферностью. Осталось приятное послевкусие.

– Разве человек может убить ради наследства? – задумчиво произнесла Ева.

– Какая ты наивная, – вздохнул Эван, – Конечно может, если он напрочь лишен нравственности. Я читал о таких случаях, причем, не однократных.

– Безумие какое-то, – в ответ покачала головой девушка.

– Сыграем еще раз? – спросил Макс, указывая на игру, и, когда все ответили положительно, произнес, – Я раздаю.

У меня в руках оказалась карточка. Надпись сверху: «укажи время». Я должна прикрепить сюда цифры, разбросанные в центре доски. Что ж. Пусть будет двадцать ноль ноль.

Каждый из нас выложил на карточках цифры или же слова и положил их в мешочек фактов.

Я с нетерпением ждала, когда озвучат новую историю. Это было безумно интересно – проникать в чужой мир, в жизнь интриг и тайн, которая явно интереснее собственной. В тот момент я хотела оказаться в подобной ситуации в реальности: раскрывать преступления, разгадывать загадки, и распутывать клубки интригующих тайн.

– Эй, мы уезжаем, не разгромите дом! – донесся крик Лессы снизу.

– Ты намекаешь на то, что погреб с вином в нашем распоряжении? – поинтересовался Шон, который только что открыл дверь в комнату.

Я напряглась при виде него, а парень на меня даже не посмотрел.

– Ну что, ребятки, устроим тусовку возле бассейна? – его вопрос больше походил на утверждение, но никто не был против, наоборот, все сразу ринулись вниз.

Я выходила последней, не желая признавать какую бы то ни было идею Шона хорошей.

– Выскочка, – злобно прошептала я, спускаясь по лестнице, и все еще размышляя о недавно окончившейся игре.

Мне казалось, что моя жизнь слишком скучная. Я продумывала разные ситуации, которые могли бы со мной случиться, представляла себя на месте главной героини детективного романа. Как же я ошибалась…

Кофе со взбитыми сливками и пышный круосан, пропитанный карамельной сгущенкой, источающий пряный сладкий аромат, украшают мой уютный письменный столик – но пока я так и не притронулась к недавно приготовленному завтраку.

Раньше я любила заварить горячий чай или капучино из свежих молотых зерен, упасть на мягкое теплое кресло, укутаться в плед и включить любимый сериал или же открыть книгу в красивом толстом переплете. Эти минуты тихого безмолвного счастья я запомню на всю жизнь… Сможет ли когда-нибудь моя душа избавиться от тяжести, которая с недавних пор лежит на ней неподвижным камнем?

Глоток, еще один. Окончательно убедившись в том, что пенка от взбитых сливок и свежий запах книжных страниц больше не могут решить мои проблемы, я начинаю нервно кусать губу и бестолково бродить по комнате в поисках спасения.

Почему я решила назначить встречу именно на семь часов? Почему не на три, не на два? Что я буду делать все эти злосчастные полдня?

Я беру первые попавшиеся под руку листок и ручку, сажусь на бархатный ковер.

Орудие убийства – трудно доставаемый яд. День убийства: двадцать первое октября, час: около семи вечера.

С чего начинать поиски?

Я записываю в столбик пункты.

Осмотр места преступления. Плюс рядом с пометкой.

Я нашла лишь косвенные доказательства того, что самоубийства не могло быть.

Список подозреваемых… С этим сложнее. Кто способен на подобное? У кого был мотив?… Мия? Софи? Томас – владелец ателье, у которого Ева заказывала вещи?

Бессмысленно перебирать имена всех ее знакомых: ни у кого из них не было явного мотива. Разве что Касси… Мы пересекались с ней лишь в школьном коридоре и на уроках биологии, никогда не общались, но на Еву девушка смотрела с плохо скрываемой враждебностью. Я до сих пор не могу понять почему. Ева – сущий ангел, она не то что сделать, даже сказать ничего плохого никому не могла, со всеми была искренней и доброжелательной.

Зато у Касси есть причины не любить меня. Она была влюблена в Макса еще до того, как мы с ним стали встречаться, пыталась привлечь к себе его внимание, общаться с ним ближе. Хотя я ей отчасти благодарна. Ревность открыла мне глаза на истину: я испытывала к Максу нечто большее, чем дружеские чувства.

– Посмотри, Лиз, – произнесла Мия с характерной для нее эмоциональностью.

Я перехватила взгляд девушки.

В конце коридора Касси стояла рядом с Максом и звонко смеялась, в то время как он что-то ей рассказывал, активно жестикулируя и улыбаясь. В последнее время такие сцены стали раздражать, хотя я считала его только другом… Возможно, потому что он говорил неоднозначные фразы, странно улыбался, когда смотрел на меня и всячески дразнил словами.

В тот момент во мне проснулась дикая ревность и я просто не могла объективно смотреть на ситуацию.

– Да сколько можно? – прошипела я и направилась по направлению к парочке.

– Жду шоу! – весело крикнула в след мне Мия.

Я натянула на лицо улыбку, и уверено шла по коридору, звонко стуча каблуками о кафель. Возможно, именно в тот момент я наконец осознала, что Макс мне нравится не только как друг, и хотела как можно быстрее дать ему понять это, пока Касси сама не пригласила его на свидание – от этой прыткой девочки можно ожидать чего угодно.

Как только я подошла к ним, все внимание Макса переключилось на меня, мы обменялись приветствием и легкими объятиями. Касси замолчала на полуслове.

– Извини, что не перезвонила вчера, я увидела пропущенный только утром.

– Бывает, – ответил он, небрежно пожав плечами.

Я посмотрела на растерянную девушку так, будто только что заметила ее присутствие.

– Ты что-то говорила?

Она отрицательно покачала головой.

– Хорошо, – ответила я и переключила свое внимание на удивленного Макса, который, как мне показалось, еле сдерживал смех, – Проводишь меня?

– Я, наверное, пойду, – неуверенно произнесла Касси, с надеждой смотря на Макса, но он лишь кивнул.

Девушка прикусила губу и пошагала в сторону лестницы.

Мия, стоящая за спиной парня примерно в трех метрах от нас, подняла вверх большие пальцы обеих рук и дернула бровями. Рядом с ней уже стояла Ева, качала головой и смотрела на меня со странной улыбкой.

Я снова перевела взгляд на Макса.

– Как прошла вчерашняя тренировка?

Он усмехнулся.

– Отлично. Элизабет?

– Да?

Мне показалось, что Макс собирается спросить о чем-то личном, связанном с нашими отношениями. Я была уверена в том, что, смотря со стороны на мое поведение в присутствии Касси, он обо всем догадался.

– Ты любишь овсяные печенья?

– Что? – растеряно переспросила я.

Он вручил мне какую-то коробочку и стаканчик ванильного капучино.

– Ты ведь как всегда не позавтракала. У тебя есть на это еще десять минут до звонка.

Макс улыбнулся и потрепал меня по волосам. Я почувствовала расходящееся по всему телу тепло от его прикосновения.

Да, завтракать я действительно почти никогда не успевала, ведь на то, чтобы приготовить еду или разогреть ее, а потом еще и съесть, нужно время, которого по утрам у меня обычно нет.

В тот момент мой воинственный настрой рассыпался, словно песочный замок, а в душе пробудились странные, не поддающиеся определению чувства.

Окунувшись в приятные воспоминания, я совсем забыла о том, что должна делать. Мечтательная улыбка исчезает с лица, как только я возвращаюсь в реальность.

Пишу на листке единственное имя – Касси, бросаю карандаш на пол и ложусь на диван, закутавшись с головой в теплый мягкий плед, словно маленький ребенок, испугавшийся темноты. Здесь я чувствую себя спокойнее, будто под защитой. Знаю, глупо. Привычка, сохранившаяся с детства: пытаться спрятаться от страха. Ведь только позже мы осознаем, что это бесполезно – ведь он живет внутри нас…

Возможно, я слишком утомлена… еще в сознании, но чувствую, как отдаляюсь от реальности, погружаясь в сон…

Я отчетливо слышу свое имя, а затем такой знакомый звонкий смех.

Я знала! Я знала, что ты здесь, с самого начала знала…

Я открываю глаза и вижу ее: с румянцем на щеках, искренней улыбкой и светящимися жизнью глазами. Она будто ни о чем не жалеет, не скорбит…

Она касается моей руки, и я ощущаю это прикосновение всем телом.

Я хочу сказать многое, но не могу произнести ни слова, будто разучилась говорить…

Ева улыбается и прикладывает палец к губам.

Конечно, ты все знаешь, видишь… но ни чем не можешь помочь. И беспрекословно веришь в лучшее.

Тишину пронзает звонкий стук в дверь, я вздрагиваю, хватаю ртом воздух, оглядываюсь вокруг.

– Ева! – зову в отчаянии, но не слышу ответа.

Не вижу этих глубоких небесно-голубых глаз.

Снова настойчивый стук.

Неужели уже семь часов? Смотрю на часы. Нет, еще всего лишь четыре.

Я нехотя встаю с дивана и открываю дверь внезапной гостье.

На пороге стоит Хлоя с бледным лицом и плохо замазанными тональным кремом синяками на нижних веках.

– Я совсем рано, – произносит девушка, – Мама снова выпила. Я просто не могу там находиться.

Я сочувствую подруге и в то же время восхищаюсь ею. После развода мать Хлои начала выпивать, взвалив на плечи дочери все обязанности по дому, полностью лишив ее внимания и ласки, но в словах девушки ни разу не прозвучало ни тени злости или обиды в ее сторону. Я вижу, что Хлое искренне жаль маму, но в этой ситуации она бессильна.

– Я рада, что ты пришла. Спасешь меня от сумасшествия, – говорю я, закрывая дверь за подругой, – Чай?

Девушка качает головой.

– Не хочется.

Я смотрю в глаза Хлои, пытаясь различить тени чувств, но они смешиваются в черную массу, отражаясь пустотой.

Это безумно сложно: держать все в себе, когда хочется кричать.

Сказать сейчас или позже, когда все соберутся? Не могу повторять эти слова снова и снова…

– Лиз? – Хлоя села на диван, прижав колени к груди, – Сейчас это совсем не важно, но… через две с половиной недели соревнования. Что говорить девочкам? Мы, конечно, откажемся участвовать.

На меня словно только что вылили ведро ледяной воды. Соревнования! Совсем про них забыла… Но мы вложили столько сил, готовясь к всероссийскому этапу… Ева мечтала выиграть.

– Нет, так нельзя, – произношу я, чуть колеблясь, – Мы не можем отказаться. Она не хотела этого…

Хлоя подавляет вздох и переводит взгляд на окно, прикусив губу.

– Значит, завтра на тренировку? Мы будем танцевать и крутить пируэты, а Ева – лежать под землей в сырой могиле!

Последние слова она произносит со злостью и негодованием. Слишком больно… Знаю. Чувствую.

Я сажусь рядом с Хлоей и сжимаю ее ладонь в своей. Я вижу, что слезы, подступившие к ее глазам, вот-вот начнут струиться хрусталем по бледному фарфоровому личику.

Мы долго так сидим: укутавшись в плед и молча наблюдая за пасмурным небом и ветками голых деревьев, склоняющихся к земле под порывами ветра.

К семи часам все собрались здесь, в этой мрачной комнате; в глазах каждого – едва скрываемая скорбь и тоска по прошлому. Кто-то вспоминает о своей второй половинке, с болью осознавая, что простился с ней, так и не успев сказать самые важные слова, кто-то – о самой близкой подруге, которая знала все секреты, видела насквозь душу. Для других же она просто девушка, дарившая людям солнце.

Нас пятеро. Лишь одно приглашение осталось проигнорировано.

Почему я не удивлена?

Воспоминания о сегодняшнем утре укрепили во мне уверенность в том, что он не придет.

Ну и, пожалуйста! Без него как-нибудь справлюсь.

Дрожащим голосом я рассказываю гостям о том, что поняла сегодня утром. В том, что мне поверят, нет никаких сомнений, вопрос в другом: что мы сможем сделать своими силами?

Все внимательно слушают мои аргументы, лишь изредка задавая вопросы, переосмысливая все факты, которые знали до этого.

– Значит, Еву убили, – глухим низким голосом произносит Брендон, – Просто взяли и лишили жизни, – его голос становится громче и яростнее, – Кто, черт возьми, сделал это!? Я его отправлю в ад своими собственными руками!

Я никогда не видела его в таком состоянии. Он безумно зол и выплескивает наружу свои эмоции, но в его глазах не столько ненависти и агрессии, сколько боли… Во взгляде Шона же я ясно видела совершенно противоположное.

–Брендон, – я кладу ладонь на его широкие плечи, пытаюсь заглянуть в глаза.

Несколько секунд он не произносит ни слова.

Я знаю, что он справится. Только нужно время.

– Я в порядке, – Брендон делает шаг назад, мои руки безвольно падают вниз, – Лиз, мы должны вычислить убийцу как можно скорее. У тебя наверняка уже есть идеи?

Я грустно качаю головой.

– Я плохо представляю, с чего нужно начинать. У кого из нас отец – майор полиции?

Макс уверенно встречает мой взгляд, задумывается.

Последние несколько лет большинство моих книг – в жанре детектива, почему же? Библиотеку Макса составляют исключительно подобные произведения.

– У меня есть кое-какая идея, – произносит парень, поочередно глядя на каждого из нас, наверняка, распределяя задачи.

– Я не знаю ни одного человека, способного на такое, – произносит Хлоя, обреченно качая головой.

– Кажется, что такого просто не может быть, – добавляет Брендон сквозь зубы.

– Однако – факт есть факт, – ставит точку Эван.

Я бросаю быстрый взгляд на Макса, думая, стоит ли произносить имя Касси. Не хочу произносить такое вслух, обвиняя девушку в таком страшном поступке.

– Тогда нужно наблюдать за всеми, с кем была знакома Ева, – говорю я и вопросительно смотрю на парня.

Он кивает.

– Есть несколько вариантов: школа, друзья вне школы, случайные знакомые, друзья Брендона и компания Шона, окружение ее родителей. Последних мы можем смело исключить, потому что Софи Эрик до вчерашнего дня находилась в Италии, а других родственников у Уайтов нет, разве что пожилые родители Лессы. Со случайными знакомыми сложнее – но если убийца из этого круга, то он сумасшедший либо маньяк, и об этом в скором времени станет известно полиции: такие не останавливаются на одной жертве.

– Все правильно, – кивает Эван.

– Знакомых вне школы огромное количество, но к близким друзьям никто из них не относится. Значит, бросаем в категорию случайных знакомых.

– Не совсем, -говорит Макс, – нужно подумать еще о мотиве. Например, ревность.

Здесь мнения расходятся.

– А зависть? Соперничество?

– Мы говорим об убийстве.

Хлоя считает, что для совершения такого поступка нужны особые обстоятельства, Брендон – что тот, кто смог убить по этим самым «особым обстоятельствам», сделает это и без них. Я больше склоняюсь ко второму варианту.

– Пусть мотивом станет все, что мы перечислили. Точно не промахнемся. Что дальше? – произношу я, – Только соперничества у Евы ни с кем не было и не могло быть. А зависть и ревность… к сожалению, мы не сможем прочитать мысли людей и понять, кто что чувствует.

– Для этого не обязательно читать мысли. Хотя, зависит от умственных способностей.

Я вздрагиваю, по телу пробегает мороз, а уши сворачиваются в трубочку от одного только звучания этого голоса. Я резко разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и молча смиряю Шона раздраженным взглядом: это привычка, от которой очень сложно избавиться. Своеобразная защитная реакция…

Тихо вздохнув и ладонью откинув локоны, падающие на лицо, назад, я пытаюсь собраться с мыслями.

Шон замечает мою нервозность.

– О чем беседуем? Шелден, как думаешь, много времени тебе понадобиться, чтобы это вспомнить?

– А ты догадайся сам – блесни дедукцией, – парирую я.

Утром он разговаривал по-другому, без этого показного высокомерия и сарказма.

Снова маска! Ты хочешь скрыть свои чувства от других. От меня – не получается. Теперь я знаю твой секрет, Шон. Я вижу тебя насквозь.

– Если ты хочешь работать с нами – ни слова больше в адрес Элизабет, – с яростным спокойствием произносит Макс, обращаясь к Уайту, – Тебе понятно?

– Спроси лучшее об этом у нее.

– Ребята, дискуссия окончена, – Эван выходит на середину круга, – Распределяем круг деятельности. Наводящие вопросы, наблюдение за окружающими – это касается только тех, кто уверен в том, что не выдаст себя. Лиз и Ло – знакомые Евы вне школы, чирлидерши, да почти все выпадает на вас, Шон – твоя компания, Брендон – ваши общие друзья. Мы с Максом будем заниматься анализом и наблюдением, конечно, по мере возможности.

Я смотрю на Шона, уверенная в том, что ему такие распоряжение пришлись не по душе. Но нет, у него совершенно спокойное выражение лица, видно, он не собирается ни с кем спорить, только вот слишком высокомерное – уверена, он просто молча будет делать то, что считает нужным. Думаю, он не хотел приходить сюда вообще и собирался расследовать убийство сестры сам, но, осознав, что мы – друзья Евы, компания, с которой она проводила все свободное время – знаем гораздо больше, чем он, о ее знакомствах, передумал.

Воспользовавшись секундами тишины, я рассказываю о том, что меня тревожило с самого начала.

– Отлично. Только вот скрытые мотивы могут быть у всех, так же как хорошая выдержка и актерский талант.

– Хоть какая-то зацепка появится, – убеждает Макс, – Да и к тому же – это лишь первый вариант. Если такой подход не даст никакой информации, воспользуемся другим.

Кажется, он абсолютно уверен в том, что мы на правильном пути, и это вселяет надежду.

Я чувствую, как Макс прикасается к моей руке своей, наши пальцы переплетаются. На душе становится легко… теперь душа не стонет от отчаяния – у меня появилась цель и я иду к ней. Я сделаю все возможное и не возможное ради ее достижения. Только что мною движет? Стремление к справедливости и… жажда мести.

Ты прав, я испачкаюсь в грязи и крови, Шон. Но свежие пятна лишь на долю секунды выделяться из общей массы, ведь мои крылья уже давно не белоснежные…

В комнате снова становиться тихо: каждый думает о чем-то своем. Мысли разные, а суть – одна.

– Гораздо проще сказать о своих подозрениях и посмотреть на то, как будут реагировать окружающие, – произносит Шон с таким видом, будто ему лениво шевелить губами,– Напугать убийцу, соврав, что полиция уже ищет преступника. Он как-нибудь проявит себя, в этом я уверен.

Идея не плохая, только слишком радикальная. Но, возможно, я бы поддержала ее, озвучь это кто-то другой. Только не Уайт: соглашаться с ним – против моей природы.

– Идти напролом – не всегда лучший выход, – говорю я.

– Уж точно не тебе об этом говорить, Шелден.

С этим сложно не согласиться.

– Я поддерживаю Эвана, – произношу я, пристально глядя в глаза Шону, – Кто еще за?

Уайт делает движение в мою сторону, но Макс шагает вперед, заставляя его остановиться.

– Идиотка, ты хоть понимаешь, что творишь? – раздраженно спрашивает Шон, – Ты не соглашаешься со мной из принципа сейчас, и по той же причине всегда стоишь на диаметрально противоположной стороне. Но ты ведь осознаешь, что из этого получиться?

– Давай без оскорблений, приятель? – произносит Брендон, бросив на него не добрый взгляд, говорящий о том, что терпение на пределе.

Но я знаю, что каждое слово Уайта– чистая правда. Он читает меня, как открытую книгу. И финал тоже вполне предсказуем.

Я сама попросила его прийти сюда и участвовать в нашем расследовании, а теперь об этом жалею. Мы не сможем найти общий язык – это очевидно. И, тем не менее, друг без друга нам не справиться.

Кажется, логика зашла в тупик…

Я мирно предлагаю компромисс.

– Ладно. Твое предложение будет планом «Б».

Уайт игнорирует эту фразу, так, словно мои слова для него ничего не значат. Пустой звук.

– Где мы будем встречаться? – спрашивает Хлоя.

– Здесь, – я пожимаю плечами, – Мама все равно до десяти на работе.

Макс обещает, что поговорит с отцом, только вот вряд ли это принесет какую-либо пользу. ДилОулдман считает, что версия об убийстве беспочвенна и создана разыгравшимся воображением подростков. Он не знает Еву, к тому же у начальника отдела множество других нераскрытых дел, совсем не безосновательных, и я его не виню. На это и рассчитывает убийца, уверенный в том, что окажется безнаказанным. Только он не учел одного: те, кто раскрыли ужасную истину, не позволят этому случиться.

Глава 5

– Вик, движение точнее! Поворот, захват…

Я слежу за танцем, но сама в нем не участвую. У нас с Евой был дуэт в финале, теперь мне придется исполнять соло. Слишком мало времени до конкурса, чтобы задействовать другую девушку. Только сначала нужно откорректировать базовые связки.

Перед тренировкой мы с группой душевно поговорили, и, мне кажется, каждая из девушек ощущала невосполнимую утрату. Задавать наводящие вопросы я не могла: в мыслях возникали подобные фразы, а губы не шевелились. Мы совместно решили, что останавливаться нельзя. Не сейчас. Слишком долгое время мы шли к победе.

Ева была одной из лучших. Мы шли ногу в ногу и, когда пришло время выбирать нового капитана, нам предоставили возможность самим решить, кто из нас займет это место. Ева уступила, зная, насколько для меня это важно, хоть я и уверяла ее, что это не так. Как же я любила ее… за доброту, сострадательность, наивность, за то, что она – моя лучшая подруга и самый близкий человек.

– Лиз, ты очень бледная, – произносит Хлоя, встревоженно заглядывая мне в глаза.

Музыка уже закончилась, девочки ожидающе смотрят на меня. Кажется, сейчас я должна сказать ошибки, подбодрить всех или, наоборот, раскритиковать, пошутить, а затем включить магнитофон снова. Но я не могу, потому что половину танца смотрела не на девочек, а на стену зала, успокаивающе-голубого цвета.

– Хочешь, я проведу тренировку? – спрашивает Мия.

Она делала это, когда мы с Евой по какой-то причине не появлялись, либо отрабатывали дуэт. Мия обожает командовать, и у нее прекрасно получается видеть и исправлять ошибки в постановке либо индивидуальном исполнении чирлидирш.

Да, пусть пока она займется этим.

– Спасибо, – говорю я, бросая девушке благодарную улыбку,– Я буду репетировать соло.

Танец для меня – жизнь. Он заставляет забыть обо всем на свете, раствориться в нем.

Но настоящий танцор не думает о том, как правильно выполнить следующее движение, потянуть носок, сделать ровный шпагат в прыжке. Это прежде всего – эмоции. Мыслей нет, но есть чувства.

Мия включает музыку для растяжки, симфонию Бетховена, и меня вовлекает в мелодию. Бывают моменты, когда хочется кричать и плакать, но ты не можешь себе этого позволить. В этих случаях я делаю так…

Носок. Пальцы. Ладони. Они становятся мягкими и легкими, словно пух.

Один. Два. Три…

Шаги, пируэт, фуэте, двойной гранд.

С детства я занималась разными направлениями: гимнастика, классика, джаз модерн, контемпрари ,затем чирлидинг, который смешивает несколько современных стилей.

Батман и снова пируэт, первый и второй и третий…

Мне нравится чирлидинг, это очень активный танец с элементами художественной и спортивной гимнастики, сложными в исполнении. Но иногда он бывает совершенно неуместным и тогда уступает место классике и контемпрари, более глубокими и разнообразными в своей манере выражении эмоций…

Пульс бьется в такт мелодии, легкие касания гладкого линолеума – я без остановки кружусь по залу. Для танца нужно пространство так же, как для песни – звук.

Это непередаваемое чувство свободы – словно глоток воздуха утопающему, ключ от оков реальности.

Мелодия стихла, в зале – тишина. Я стою лицом к зеркалу и вижу восхищенные выражения лиц девушек.

– Я не знала, что ты занималась классикой, – произносит Мия, – Это просто потрясающе, Лиз!

Хлоя грустно улыбается, глядя на меня: возможно, лишь она увидела в танце не только высокую хореографическую технику, а мольбу о помощи.

Она не была многословна, но в трудных ситуациях я всегда ощущала ее понимание и поддержку.

– Давайте прогоним все с самого начала, – говорю я, поворачиваясь к девушкам, – Я включаю видеозапись. Стараемся делать все синхронно, оттачивать каждое движение.

Чирлидерши становятся в начальную позу, выпрямляют спины, поднимают подбородки и растягивают губы в лучезарной улыбке.

Завтра – понедельник, а значит, мне нужно будет идти в школу и бесстрастно выявлять скрытые мотивы, алиби и настоящее отношение людей к недавно произошедшему событию. Это психологически сложно, я боюсь, что мне не хватит внутренней стойкости…

– Ты справишься, – успокаивает меня Макс, заботливо укрывая одеялом.

Он приехал ко мне вечером, вероятно, понимая, что я не смогу вынести одиночества. Мама осталась дома, но лучше бы она уехала к своим источникам – я все равно не не пускаю ее в свою комнату. Когда в дверь постучался парень и попросил проводить его ко мне, она даже не стала задавать вопросов, догадываясь, что из этого ничего хорошего не выйдет, лишь поблагодарила его.

– Я знаю, – убеждаю я его и себя, – Просто… завтра придется делать вид, что все в порядке и весь день слушать эту фразу: «Мне так жаль». Так всегда говорят человеку, потерявшему кого-то близкого, чаще всего, просто из вежливости.

За окном воет ветер, ветки деревьев бьются о стекло.

Макс закрывает шторы и выключает свет, оставляя включенной настольную лампочку, садиться рядом со мной.

Только ему я позволяю видеть себя такой слабой и беззащитной.

– А ты думай по-другому: завтра тебе представиться шанс узнать истину.

Убийца не останется на свободе. Ни за что.

Я сжимаю его горячую ладонь ледяными пальцами. Мои руки всегда холодные.

– Ты ведь останешься? – спрашиваю я.

– Чтобы твоя мама свернула мне шею, как только я выйду из комнаты? – смеется Макс.

– Это не ее дело. Слишком поздно спохватилась.

– Ты жестокая.

– А еще иногда слишком грубая. Как ты меня терпишь?

Он близко наклоняется к моему лицу.

– И правда, как же меня угораздило влюбиться в самую красивую и упрямую из всех девушек, которых я встречал?

Наши губы соприкасаются, сливаясь в легком нежном поцелуе.

В такие моменты в голове не остается ни одной мысли, меня будто уносит ввысь безмятежный и в то же время сильный порыв ветра, бережно окутывая пеленой облаков. Я знаю, что он не позволит мне упасть и разбиться, полностью доверяю ему себя.

– Спи, – Макс целует меня в макушку и ложиться рядом.

Я знаю, что он уйдет, когда я засну, а потом наткнется на мою маму и, как порядочный парень, расскажет о наших отношениях, потом о моем самочувствии, и возможно, пообещает ей помочь наладить со мной отношения. Да, Макс, несомненно, ей понравится, но я бы ни чуть не расстроилась, будь то по-другому. Я никогда не спрашивала ее одобрения и даже не знаю, как она относится к моим друзьям и знакомым, уверена лишь в том, что у нее глубокая неприязнь к Шону. Пожалуй, это единственное, что нас объединяет.

Под мягким пледом, в теплых объятиях Макса я чувствую себя защищенной и счастливой. То, что происходит сейчас в моей жизни, кажется страшным сном. Пожалуйста, пусть эти секунды длятся вечно....

Звонкая ритмичная мелодия развеивает сны и заставляет меня встать с кровати, с целью выключить ее и снова закутаться в одеяле. Но вместо этого, видя на экране имя Хлои, я беру трубку.

– Где ты? Через несколько минут прозвенит звонок.

Время… уже восемь часов!

– Че-ерт… – протягиваю я, щуря глаза от солнца, – Надеюсь, я успею ко второму уроку.

– Скажу, что ты плохо себя чувствуешь. Только Лиз, пожалуйста, не заставляй меня целый день находится здесь одной.

– Я буду через полчаса.

Школа – это место, где мы с Евой познакомились и проводили большую часть времени. С ней связано много воспоминаний… Войдя сюда снова, я начинаю понимать, что имела ввидуХлоя.

В холле вывешена фотография Евы, перевязанная черной ленточкой. А возле нее спиной ко мне стоит Касси…

Что она там делает? Сейчас ведь идет урок.

Я тихо подхожу к девушке с боку. Она меня не замечает и отстраненно смотрит на фотографию. Что она сейчас чувствует? Грусть и скорбь или немое торжество?

– Ты знаешь, как она умерла? – спрашиваю я, пронзая голосом тишину.

Касс, вздрогнув, переводит на меня испуганный взгляд. Наверное, она удивлена, что я обратилась к ней, тем более, с таким вопросом.

Немного помолчав, качает головой и произносит:

– Нет. Об этом не говорят… Но мне искренне жаль твою подругу.

Я пытливо смотрю ей в глаза.

Врешь, тебе совершенно безразлично. Только вот зачем ты тогда остановилась здесь?

– Это было самоубийство, – стальным голосом произношу я, – Она приняла цианистый калий.

Выражение лица Касси меняется: брови взлетают вверх, глаза округляются в ужасе. Либо она действительно не может поверить в мои слова, либо первоклассная актриса.

– Из-за чего? То есть, я думала… я думала, что это был несчастный случай.

Она говорит так, словно действительно скорбит, только я не потерплю притворства.

– Ты ведь ее ненавидела.

Девушка молчит и растерянно смотрит мне в глаза. Она боится меня и моих слов, которые могут порезать больнее кинжала.

– Ты смотрела на нее так, будто хочешь убить. С чего бы тебе жалеть ее сейчас?

Она тихо вздыхает, нервно теребит кольцо на правой руке.

– Да. Ты права! – с каждым словом голос Касси становиться более уверенным, – Знаешь… Мама всегда ставила ее в пример, с тех пор, как познакомилась с Лессой и стала ходить в гости к Уайтам. Ева – отличница, красавица, спортсменка, помощница и по совместительству ангел без нимфа! Она хотела, чтобы я была такой. Знаешь, какого это – осознавать, что твоя мать испытывает гордость, только не за тебя. А я старалась делать все, как она хочет: училась играть на скрипке, получала хорошие оценки, помогала по дому. Но этого мало. Мама продолжала повторять, что я не такая добрая, сострадательная и искренняя, как Ева, заставляла вести себя так же, как она. Конечно, это безумно раздражало. Как я должна была относиться к твоей подруге? Да, я ее почти ненавидела. Только это не значит, что я желала ей смерти.

Это откровение внезапно меняет мое отношение к Касси. У нее тоже плохие отношения с матерью и я прекрасно понимаю, какого это.

Могло ли это послужить мотивом? Если да, то она бы ни за что не рассказала мне о нем.

Несколько секунд помолчав, я произношу:

– Не пытайся никому угождать. Будь собой и делай то, что тебе нравится.

– Ты так считаешь? – спрашивает она, – Тогда начну с этой минуты. Ты – высокомерная стерва, и никогда не думаешь о чувствах окружающих, не замечаешь никого, кроме себя. Ты только что сказала мне прямо в лицо, что я не могу скорбеть, а только радоваться смерти девушки, которая мне даже ничего не сделала. Как у тебя хватило наглости произнести это с такой уверенностью!

Возможно, Касси отказалась бы от своих слов, узнай она о том, зачем я завела с ней диалог и говорила такие вещи. Но я не могу рассказать ей об этом и в оправдании, честно говоря, не нуждаюсь. Конечно, неприятно слышать такие слова о себе, но отвечать на них, вопреки своему желанию, я не буду.

Я лишь два раза хлопаю в ладоши, затем, произнеся напоследок: «Очень не плохо. Продолжай в том же духе», разворачиваюсь на шпильках и иду в сторону класса.

Ты должна гордиться мной, Ева: кажется, я преодолела себя и стала чуть более сдержанной. А еще, вычеркнула из списка своего единственного «подозреваемого»…

Теоретически, возможно, что эта сцена могла быть хорошо продуманным маневром, но у Касси вряд ли хватило бы на это фантазии. И все-таки упускать из виду девушку нельзя, даже если я полностью уверена в ее невиновности. Главное – алиби. Но как мне узнать, где она находилась в вечер прошлой среды? Если я начну докапываться, ничем хорошим это не кончиться. А вот если с ней заговорит Макс… она расскажет о чем угодно, сама того не осознавая.

На третьей перемене мы с Хлоей идем в столовую и садимся столик с Мией, несколькими девушками из чирлидинга и компанией футболистов, во главе с Максом.

Я покупаю куриную отбивную, апельсиновый сок и две порции фруктового салата. Одну – для себя, вторую – просто по привычке… Сев за стол, я не притрагиваюсь к еде и смотрю на пустующее место. Это заставляет меня вспомнить о том, зачем я здесь. Я не пытаюсь улыбаться, но на вопрос «Как ты?» отвечаю «Нормально».

Вместе с тем, я внимательно наблюдаю за каждым из ребят, и меня интересует лишь один вопрос: если бы убийца сидел за этим столом, как бы он себя вел? Думаю, настолько осторожно, что его поведение бы ничем не отличалось от других или, наоборот, слишком нервозно.

– Вы слышали, Дэнил вчера перевелся в другую школу, – говорит Мия.

Эти слова вертятся в голове, разгоняя все прочие мысли. Дэнил – парень, которого я когда-то видела в компании Эвана. Но в последнее время они почти не общаются. Помню, у него мягкий характер, острый ум, хобби – программирование.

– Это так странно: переводиться в начале года, – произносит Хлоя.

Она пытается говорить спокойно, чуть со скукой, но я вижу, как она взволнована.

– Да какая разница? Ну перевелся очкастый, вам то что? – говорит парень, сидящий рядом с Максом, кажется, вратарь.

Ребята отпускают пару шуток на этот счет и переводят тему, но я уже не слушаю, о чем они говорят.

Дэнил перевелся из школы сразу после смерти Евы… Скорее всего, это совпадение, ведь будь он как-то с ней связан, не стал бы привлекать к себе такое внимание. Но проверить нужно.

– Значит, Касси иДэнил, – с сомнением произносит Брендон.

За окном воет ветер, и от этого звука мне хочется закутаться с головой в одеяло, а лучше – в два, но вместо этого я раздаю друзьям кружки с горячим ароматным чаем и сажусь на кресло.

Все уже здесь, кроме Уайта, который не счел нужным удостоить нас своим присутствием.

– Я бы в жизни на них не подумал, – пожимает плечами Макс, – Молодцы, девочки. Первый шаг сделан.

Я ожидала от него не совсем такой реакции: он вполне мог сказать, что я обвиняю Касси из-за личной неприязни или ревности. Или он вообще об этом не думал? У нас совершенно разные взгляды на вещи.

– Касси сильно разозлилась, – говорю я, а потом пересказываю весь наш с ней диалог.

– Не могу поверить, – с едва скрываемой улыбкой произносит Хлоя, – КассиВотерсон назвала тебя стервой? Долго же она наверное репетировала.

Подруга всегда производит впечатление скромной и доброжелательной девушки, но этот образ, честно говоря, никак не совместим с ее любовью к едким комментариям в сторону людей, которые ей не симпатичны. На самом деле, Хлоя – сложный человек, она совсем не такая, какой кажется на первый взгляд и далеко не ангел. Но от этого я люблю ее не меньше.

– Эй, Лиз, надеюсь, девочка вернулась домой живой и здоровой? – говорит Брендон, посматривая на меня.

Я толкаю его локтем в бок, не в силах сдержать улыбку.

Если говорить серьезно, возможно, большинство людей и бояться сказать мне что-то поперек, но совсем не из-за того, что это опасно для жизни. И как же раздражает, когда прямолинейность путают со стервозностью.

– Я поговорю с Касси, – говорит Макс, – Эван – с пареньком, который перевелся.

– Это все? – спрашиваю я, с надеждой на то, что кто-то из ребят обнаружил хоть какую-нибудь зацепку.

– Похоже на то, – произносит Хлоя, обведя взглядом комнату.

– Лиз, что насчет Уайта? – спрашивает Брендон.

– Откуда я знаю?

Воспоминания о Шоне пробуждают во мне сплошные негативные эмоции. С чего они взяли, что я общаюсь с этим хамским типом больше, чем кто-либо из них?

– Хотя он правильно сделал, что не пришел, – говорю я вслух, -От этого все равно нет никакого толку. Я уверена на сто процентов, что ни Касси ни Дэнил не убивали Еву.

В глазах каждого из ребят я вижу немое согласие.

– Отсутствие результата – тоже результат, – пожимает плечами Макс.

– Перестань говорить банальности, – раздраженно отвечаю я, – Мы не можем сделать сами ни-че-го-шень-ки.

Я не должна говорить с друзьями в подобном тоне и понимаю это, но не могу остановить рвущийся наружу поток слов, переполненный злостью и разочарованием.

– Не одной тебе плохо, Элизабет, – говорит Брендон, приводя меня в чувства.

Остальные молчат: Макс смотрит на меня с легкой грустью, Хлоя – с укором, Эван вообще потупил взгляд.

Кажется, я сделала больно каждому из ребят, обвинив их в бездействии, и даже мой ужасный характер не служит тому оправданием.

– Я просто сказала то, что вертелось в мыслях каждого из вас, – произношу я.

Напряженное молчание дает понять, что я попала в самую точку.

Мама возвращается на несколько часов раньше, чем обычно, и друзья расходятся, отказавшись остаться на ужин.

Я чувствую себя виноватой перед всеми: перед Евой – за то, что не могу раскрыть правду и наказать убийцу, перед ребятами – зато, что выплеснула на них все накопившиеся эмоции, даже перед матерью – я всегда отталкивала ее и сейчас она смотрит на меня так, будто готова услышать очередную грубость.

– Что-то случилось? – спрашивает она, – Вы поссорились?

– Нет. Все нормально, – отвечаю я.

Я надеваю куртку и застегиваю сапоги, чувствуя, что, если останусь здесь, мама устроит допрос, а я снова ей нагрублю. Не хочу больше никому причинять боль.

– Ты на долго?

– Не знаю.

– Что значит «не знаю»? Элизабет, ты помнишь, что разговариваешь с матерью? Не можешь отвечать по-нормальному? Остаешься дома.

– Да, мамочка, – говорю я и выхожу на улицу.

– Элизабет!

– Вернусь через час, если задержусь, позвоню.

Она не спорит, только тяжело вздыхает и негромко произносит:

– Лиз. Я ушла с работы раньше, чтобы провести время с дочерью.

Я иду вперед, не останавливаясь.

Не могу сейчас никого видеть. Я просто хочу побыть одна.

Не знаю, сколько прошло времени – минута, десять, час… Не знаю даже, в каком иду направлении. Парк я давно уже прошла.

Меня нигде не ждут, а матери дома лучше без меня, так же как и мне – без нее. Наш пентхаус огромен, но даже когда мы находимся в разных его концах, напряжение почти осязаемо – я не чувствую себя там комфортно.

Хочется плакать, кричать, биться в истерике! Но ресницы остаются сухими и все, на что я сейчас способна – это изо всей силы пнуть ближайший камень вместе с комом грязи, лежащем на нем, пачкая свои любимые кроссовки. Именно в них я последний год бегала с Евой по утрам и выходила на пробежку в те моменты, когда душу переполняла обида или злость. От этого сразу становилось легче.

Что мне мешает сделать это сейчас?

Ни секунды не раздумывая, я бегу вперед, выплескивая всю ярость и обиду. Скорость – максимальная, но с каждым преодоленным метром силы покидают меня, и вместе с ними – эмоции.

– Еще немножечко, – тяжело дыша, пискнула я, находясь за несколько кварталов до финиша.

У Евы хватило сил засмеяться.

– Наперегонки? – спросила она.

– Не-ет! – простонала я, любуясь спиной подруги.

Ева участвовала в соревнованиях по бегу на длинные дистанции и прекрасно держалась весь путь, я же – прирожденный спринтер, только мучилась от таких пробежек.

На финише подруга заявила мне, что последние сто метров я бежала как тюлень, а я задумалась над тем, как выглядела она, когда на глазах у всех прохожих свалилась в лужу. В ответ на это Ева плеснула в меня водой из своей бутылочки, за что я была ей очень благодарна: в тот летний день мы обе проспали пробежку и вышли позже, когда солнце уже встало, заставив термометр подняться до отметки тридцать четыре.

Яркий свет фар и протяжный рев мотора возвращает меня в реальность. Я с ужасом понимаю, что на меня с бешеной скоростью мчится автомобиль…

Глава 6

Я не могу пошевелиться, будто тело скованно невидимыми оковами.

Говорят, что перед смертью у человека перед глазами проносится вся его сознательная жизнь. На самом деле, это не так. Сейчас в моей голове нет ни одной мысли и ни одного воспоминания. Лишь отчаянный страх и ускоренное сердцебиение, которое, прислушавшись, мог бы сейчас услышать даже водитель этого злосчастного транспорта.

Три, два, один…

В ту секунду, когда должно произойти столкновение, автомобиль, жутко скрипя колесами, останавливается в нескольких сантиметрах от меня.

Теперь я не чувствую абсолютно ничего. Ни страха. Ни облегчения.

Из машины выходит водитель и со злостью кричит на меня, используя, кажется, все ругательства, которые есть в его словарном запасе.

Голос кажется до боли знакомым… нет, таких совпадений не бывает!

Но надежды совершенно напрасны. В том, что передо мной стоит именно Он, нет никаких сомнений.

Какая неожиданная встреча…

Шон обрывает фразу на полуслове и с нескрываемым удивлением пристально смотрит мне в глаза. Я, воспользовавшись паузой, произношу:

– Ты снова чуть не сбил человека. Это твое новое хобби?

Он резким движением руки поправляет волосы, отчего они становятся еще более растрепанными.

– Шелден? Решила отправится вслед за подругой? Что ты вообще здесь, черт возьми, делаешь!?

Его слова бьют больно, как и всегда. Хватки не теряет…

– Бегаю,– тихо отвечаю я и зачем-то добавляю: – Жалеешь, что успел затормозить?

Даю себе обещание, что на этот раз ничего не почувствую.

Проигнорировав мои слова, он разворачивается и собирается сесть в машину, но, словно только что осознав смысл моих слов, замирает, оглядывается.

– Бегаешь? – переспрашивает, пробегаясь взглядом по одежде.

На мне расстегнутая кожаная куртка, черная юбка и кеды. Наверное, не самый лучший костюм для вечерней пробежки…

– Да, – отвечаю я, с вызовом смотря на Шона.

Давай, скажи что-нибудь язвительное. Или посмотри как на умалишенную.

Но он поступает по-другому: обходит машину и зачем-то открывает дверцу пассажирского сидения.

– Садись, – говорит он тоном, не терпящим возражений.

Я не хочу оставаться одна и в то же время боюсь оставаться с Шоном, потому что испытываю к нему совершенно противоречивые чувства. Он не раз делал мне больно: настолько, что становилось тяжело дышать. Но он никогда не толкал меня в пропасть, видя, что я слабо стаю на ногах всего в шаге от нее.

И все же я не нуждаюсь в его помощи. Пусть это будет кто угодно, только не человек, который так умело манипулирует моими эмоциями и бьет без предупреждения. Самый сильный удар – вызвать доверие, а затем с жестоким равнодушием растоптать чувства.

– Не собираюсь, – произношу я.

Что ты сделаешь теперь? Ну же, ударь снова. Только не протягивай руку помощи – ведь это намного хуже.

На лицо падает холодная капля. Начинается дождь…

Шон делает шаг мне на встречу. Он не собирается бросать меня. Но почему? Я желаю всей душой, чтобы он уехал, и в то же время это кажется мне самым ужасным, что только может произойти.

– Убирайся! – мой голос срывается на крик, – Я видеть тебя не могу!

Я снова и снова пытаюсь ненавидеть Уайта, потому что боюсь испытывать к нему что-либо другое.

– Не правда. И ты это знаешь, – произносит он, подходя все ближе.

По непроницаемому взгляду Шона я понимаю: что бы я сейчас ни сказала, он не отступиться от своей цели. И самое ужасное: он видит меня насквозь.

Шон берет меня за запястье, словно боится, что я убегу. Дождь медленно превращается в ливень.

– Не трогай, – произношу я.

У меня больше нет сил сопротивляться.

– Лиззи, – Шон приподнимает мой подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза.

Дождь льется, как из ведра – волосы Шона почти насквозь промокли.

Я делаю то, чего не могла позволить себе очень долго: провожу по его лицу кончиками пальцев, возвращая непослушную прядь на место. Мои руки дрожат, наверное, от холода…

Выражение лица Уайта остается непроницаемым, он лишь чуть ослабляет хватку.

– Ты не в себе, – качнув головой, произносит Шон и ведет меня к машине.

Сейчас в его голосе нет высокомерия и насмешки.

Но я уверена: мне дорого обойдется эта выходка, только немного позже.

В салоне тепло и уютно, слабый запах парфюма, алкоголя и мускуса меня ни чуть не смущает. Это Его запах: такой привычный. Я могу сколько угодно убеждать себя в том, что согласилась бы никогда не встречать его, но правдой это все равно стать не сможет.

Поймав себя на этих мыслях, я не могу сдержать нервный смешок.

Чушь, каждое слово.

Шон не бросил меня сейчас, но от этого в наших отношениях ничего не измениться.

Раздается щелчок – замыкаются дверцы машины. Но Шон не торопиться никуда ехать: откидывается на кресло, включает негромкую музыку, бросает на меня задумчивый взгляд.

Наверное, я должна попросить его отвезти меня домой, а потом уйти, поблагодарив его лишь одной фразой, чтобы завтра мы снова стали врагами. Но я не хочу возвращаться домой, а он, по-видимому, не собирается меня туда везти.

– Куда ты ехал? – спрашиваю я, отстраненно глядя в лобовой стекло.

– Туда же, куда ты шла, – отвечает Шон.

В доме, где погибла сестра, находиться тяжело, а друзья не всегда способны понять. Особенно, если ты – одиночка.

Мы сейчас в одной лодке…

– Зачем ты бросилась под машину? – спрашивает он.

Я бросаю на него сердитый взгляд. Он действительно думает, что я сделала это намеренно?

– Я не собиралась…

В кармане начинает вибрировать телефон.

Макс…

Вздохнув, я нехотя отвечаю.

– Да?

– Привет.

– Привет.

– Прости меня.

– За что?

– Я ведь оставил тебя одну.

Я молчу в трубку.

– Хочешь, я заеду за тобой сейчас?

Я краем глаза смотрю на Шона. Его непроницаемый взгляд направлен в темноту.

– Нет, – произношу я, – Не переживай, все нормально.

– Ты уверена?

– Да.

В трубке послышался вздох.

– Ладно. До завтра, Лиз.

Кладя телефон обратно в карман, я замечаю, что взгляд Уайта стал напряженным.

– Парень звонил?

Мне не нравится этот тон. Какая ему вообще разница?

Отвернувшись, я произношу:

– Я не собираюсь перед тобой отсчитываться.

Теперь я почему-то зла на себя: за то, что отказалась от предложения Макса, за то, что все еще сижу в этой машине.

– Я, наверное, пойду. Открой дверь.

Я смотрю в боковое окно и жду характерного щелчка. Но его почему-то нет.

Я оборачиваюсь и смотрю в глаза Уайту. Он крутит в руке ключи, явно не собираясь исполнять мою просьбу.

Я вздыхаю.

– Шон, пожалуйста, открой дверь.

Он протягивает ключ на ладони, но, как только мои пальцы оказываются достаточно близко к ним, тут же сжимает ее и притягивает к себе.

– Эй! – возмущенно вскрикиваю я.

Уголок губ Шона приподнимается, он смотрит на меня с вызовом.

– Не смешно, – произношу я.

– Конечно нет.

Я пытаюсь отобрать у него ключ, заранее зная, что попытки окажутся тщетными.

Но нужно ведь хотя бы попытаться?

Шон закидывает руку за голову, вынуждая меня сесть на колено, одной рукой опереться на его сидение, другой – тянуться за ключом.

– Шелден, полегче.

Уайт прижимает меня к спинке кресла, лишая возможности двигаться. Мы соприкасаемся плечами, я чувствую его ладонь на своей талии. Эта близость пугает до дрожи.

Я не могу пошевелиться: телобудто парализовало, и не могу смотреть Шону в глаза, чувствуя на себе его пристальный взгляд.

Подобное чувство возникает за несколько минут до начала соревнования: трясутся руки, ускоряется пульс, возникает тягучее чувство в животе. Дикий страх, немая паника.

– Лиззи.

Низкий, чуть хрипловатый голос.

Я не отвожу взгляда от своих колен.

– Посмотри на меня.

Этому голосу нельзя не подчиниться, но я пытаюсь сопротивляться. Внутри возникает очень странное чувство.

Я все же поднимаю глаза, то ли от любопытства, то ли от глупости.

Глубокий пронзительный взгляд. Оттенки чувств, не поддающиеся определению.

Легким касанием пальцев Шон убирает пряди волос с моего лица, шеи. От этих прикосновений горит кожа, внутри все переворачивается.

Вдох… выдох.

Тишину нарушает негромкий щелчок. Дверь открыта, я могу уйти. Я обязана.

Шон смотрит на меня в ожидании.

Но на улице уже темно и идет дождь. Хотя минуту назад меня это совсем не пугало…

Я хочу выйти из этой машины и убежать: как можно дальше от него; но сижу на месте, не двигаясь, не произнося ни слова.

Шон опускает взгляд ниже, на мои чуть приоткрытые губы, затем снова смотрит в глаза, и я невольно отвечаю тем же. Его лицо уже в нескольких сантиметрах от моего… еще секунда, и наши губы соприкоснуться.

Мысли путаются.

Что происходит? Что я делаю?

Шон – наглый, упрямый, эгоистичный и самоуверенный нахал. Он никогда мне не нравился. Может, разве что, внешне… Я не мечтала о нем – я его ненавидела. Всей душой. А еще боялась. Потому что только он мог сделать мне по-настоящему больно.

Теперь я понимаю, что все это время играла чужую роль, и верила в чувства, которых не существовало. Эта ненависть – обида и отчаяние; я ненавидела, чтобы не сойти с ума.

В эту секунду открывается и захлопывается бардачок, Шон чуть отстраняется, протягивает мне какую-то вещь.

– Ничего не теряла? – спрашивает он

Я растерянно хлопаю глазами. Что это было? Неужели я была готова?.. Теперь я знаю, он сделал это намеренно, чтобы доказать! Ненавижу…

Постепенно до меня доходит осознание происходящего. В его ладони лежит цепочка, которую я надевала в день похорон.

Я машинально подношу руку к шее.

Я ведь даже не заметила ее отсутствия. Но сейчас это совершенно не важно.

Внутри все кипит: злость, разочарование, ярость и бабочки в животе образовали ядовитую смесь.

– Спасибо. Везде ее искала, – произношу я и забираю цепочку.

– Почему у тебя дрожит голос? – спрашивает Шон, едва сдерживая усмешку.

Взгляд демона– искусителя.

Я придвигаюсь к нему ближе, слегка прикусывая губу от волнения и с наслаждением наблюдаю за тем, как меняется выражение лица Шона. Я угадываю его мысли и желания, слежу за взглядом.

Эту проверку не прошли мы оба.

Чуть приоткрываю окно водительского сидения, произношу ему в ухо приглушенным низким голосом: «Слишком жарко, не находишь?» и возвращаюсь на пассажирское сидение.

Искоса смотрю на Шона – в его глазах пылают нехорошие искры.

«Думал, я растеряюсь?»

Чем взрослее люди, тем сложнее игры. В десять лет он грозился поломать мою куклу, в четырнадцать – растоптать мою самооценку, сейчас – сломить меня саму.

Шон знает свои сильные стороны и мои слабости. Только не учитывает, что я вижу все это не хуже, чем он.

– Отвези меня домой.

– Уверена?

Я бросаю на него убийственный взгляд.

Уайт, усмехнувшись, заводит мотор.

Во время поездки я не произношу ни слова и пытаюсь не думать о том, что произошло. Что могло бы произойти. На лице Шона играет чуть заметная самодовольная ухмылка. Это очередная игра, издевка. Черт возьми, зачем ты все это делаешь!?

Я выхожу из машины, иду к двери и нажимаю на звонок. Мама быстро открывает защелку и я вхожу в дом – только после этого иномарка уезжает.

Из кухни доносится ароматный запах запеченного мяса – за время моего отсутствия мама успела что-то приготовить. Она притрагивается к плите очень редко, и в любое другое время я была бы удивлена этому событию, только не сейчас. Смятение, растерянность, злость и гамма другим чувств одолевают меня, не дают вздохнуть…

Что могло бы произойти? Не хочу даже думать об этом! Ненавижу…

– Я приготовила твоего любимого кролика в винном соусе,-произносит мама, задерживая на мне взгляд.

– Спасибо.

Дрожь, мурашки по коже, кипящая кровь. Настолько я его ненавижу. Настолько я от него зависима.

– Ты на себя не похожа, Элиз! Он снова тебя обидел? – возмущенно спросила мама.

Она не знает. Ей не понять.

– Обидел?.. – вслух произношу я, – Нет… хуже.

Он оказался рядом в трудную минуту. А потом… что? Что было потом?

Мама аккуратно поправляет мои растрепанные волосы.

– Ты можешь мне все рассказать, – мягко произносит она.

Единственный человек, которому я смогла бы сейчас открыть свою душу, не сможет мне ответить…

– Все хорошо. Я пойду в свою комнату, – говорю я и направляюсь в сторону лестницы.

– Элиз, я накрыла стол для ужина.

Ладно. Так даже лучше. Оставаться наедине со своими мыслями сейчас не самый лучший вариант. Я готова сделать все, что угодно, лишь бы не слышать этот ехидный внутренний голос, вновь и вновь напоминающий о том, какие чувства во мне пробудил, хотя и на секунду, человек, которого я всю жизнь ненавидела. Не вспоминать, не чувствовать.

Я притворяюсь, что все хорошо, больше всего желая заставить себя в это поверить.

– Хорошо. Я сейчас приду.

Зайдя в ванную комнату, я умываюсь холодной водой.

«Приди в себя! Включи, черт возьми, свой мозг!» – мысленно кричу я своему отражению.

Это безумие…

Как бы то ни было, ничего не произошло и не могло произойти.

Я пытаюсь избавиться от абсурдных мыслей, оккупировавших мое сознание. Сделав несколько глубоких вздохов, улыбаюсь своему отражению.

Как только я перешагиваю порог кухни, насыщенный аромат, исходящий от запеченного кролика, сразу пробуждает во мне аппетит. Наверное, на это повлиял тот факт, что я уже несколько дней практически ничего не ела. Я наслаждаюсь каждым сочным кусочком любимого блюда, закутавшись в мягкий пушистый плед, который мама принесла мне из гостиной, уверенная в том, что я сильно замерзла, хотя и не успела промокнуть.

Мысли то и дело возвращаются к тому мгновению, перед глазами мелькают картинки. Я, сама того не осознавая, задаю себе вопросы, на которые не могу дать ответ.

Для чего..? А что, если..? Хотела ли я..?

– Какао с маршмеллоу? – спрашивает мама.

До меня не сразу доходит смысл вопроса, но как только это происходит, я киваю, с благодарной улыбкой глядя на нее.

Мама действительно меняется… Не знаю, что щелкнуло в ее голове, но деньги и карьера перестали быть для нее самым важным в жизни. Возможно, страх потерять единственную дочь?

Теперь мне не с кем поговорить об этом. Не на кого опереться, не кому позвонить. Даже Макс… он не понимает меня так, как понимала Она. И не могу же я говорить ему о наших странных отношениях с Уайтом. Я не все рассказывала даже Еве. Правда, она сама все прекрасно видела. Понимала без слов.

Я зачем-то беру телефон и открываю фото галерею. Листаю вниз…

Двадцатое октября. Последняя наша совместная фотография с Евой. На удивление теплый солнечный день. Мы шли по дорожке центрального парка, разговаривали о мелочах и глупостях, а потом внезапно попали под ужасный ливень, который за секунду насквозь промочил нашу одежду. Первая реакция – недоумение. На небе – ни тучки! Мне бы и в голову не пришло, что ливень, появившийся из ниоткуда – это водяной купол, образовавшийся из-за поломки устройства для полива клумбы.

Когда мы, смеясь, выбежали изпод него, подруге зачем-то захотелось сделать фотографию, которая запечатлела нас с мокрыми волосами и потекшим макияжем.

Но ведь главное не это. Живая улыбка и огонь в глазах – это то, что делало подругу неотразимой.

На глаза снова наворачиваются слезы.

Ева Уайт, как же мне тебя не хватает…

Передо мной появляется большая кружка с какао, источающим сладкий аромат. Наверху плавают разноцветныемаршмеллоу в форме сердечек.

Я касаюсь ладонями горячей кружки, грея замерзшие руки.

– Элиз, – осторожно спрашивает мама, с тревогой поглядывая на меня, – Как ты оказалась в одной машине с Шоном?

– Это мое дело, – отвечаю я.

Я сейчас не в настроении делиться откровениями с родной матерью, которая долгое время была для меня чужим человеком. Не имею привычки изливать душу всем подряд. И… даже если бы здесь была Хлоя, Брендон или Мия, я бы едва ли ответила по-другому.

– Мне показалось, что ты больше не злишься на меня, – говорит она.

– Я и не злюсь.

Неловкая пауза.

– Послушай, Солнышко, – не громким голосом произносит мама, – Мне тоже в твоем возрасте нравились плохие парни. Как видишь, ни к чему хорошему это не привело.

Эта фраза заставляет меня оживиться.

– Неужели ты подумала… – мои брови невольно приподнимаются, я не могу сдержать смех.

Никогда не думала, что кому-то придется доказывать, что я не испытываю к Шону нежных чувств.

Я не могу сдержать нервный смех.

– Мама, как тебе могло такое в голову прийти? Он унижал меня с самого детства. Я его всю жизнь терпеть не могла, помнишь?

На ее губах играет снисходительная улыбка, но взгляд остается серьезным и немного печальным.

– Я видела, как ты на него смотрела. Помню, как ты плакала ночами. Конечно, ты ненавидела этого мальчишку, потому что не могла относиться к нему равнодушно.

Я ставлю кружку на стол, вскакиваю с дивана. Во мне просыпается ярость.

– Ты говоришь глупости! Конечно, я плакала, потому что было обидно слышать такие слова от старшего брата лучшей подруги! Неужели ты знала это? Слышала, как я плачу? Но тебя даже не посетила мысль зайти в мою комнату, приласкать, успокоить!

– Ты в этом уверена? – спрашивает мама, – Как бы я смогла сделать это, если ты кидалась предметами и кричала, как ненормальная, стоило мне только открыть дверь?

В мыслях всплывают воспоминания об этих моментах.

– Хорошо. И какой можно сделать вывод из того факта, что ребенок в трудный момент не хочет видеть свою собственную мать?

Мой голос становится тише, злость куда-то испаряется. Я не уверена в своих словах. Я помню, что в такие моменты не хотела никого видеть, и мама в этом совершенно не виновата.

Я вижу боль в глазах матери и уже жалею о том, что сказала. Она ведь всего лишь пыталась помочь мне.

Я сажусь на диван, виновато опускаю глаза.

И снова Уайт. Ведь о нем начался спор! Он умудряется портить мне жизнь, даже находясь на значительном расстоянии.

– Шон просто подобрал меня возле парка, когда начался дождь, – говорю я, умалчивая об остальных фактах.

– Когда я его увидела в день похорон, мне показалось, что он ничего не испытывает, – произносит мама, слегка нахмурив лоб.

…ничего не испытывает от осознания того, что погибла его родная сестра.

– Просто бессердечная тварь, – делает вывод мама.

В этот момент в моем сердце что-то екает. Это не правда. Потому что я вижу, насколько ему больно, хоть он и пытается казаться равнодушным.

– Не говори так, слышишь? Ты не можешь знать, что он чувствует.

– А ты знаешь?

– Да! Я знаю, мама.

Несколько секунд мы пристально смотрим друг другу в глаза.

Похоже, мама понимает, что я хочу ей этим сказать.

Только зачем я это делаю? Какое мне вообще дело до того, что думает о Уайте моя мама или кто-либо другой? Никакого. В конце концов, он сам создал о себе такое мнение.

Я прижимаю ноги к груди, беру кружку, делаю глоток.

Мы обе понимаем, что разговор окончен.

Какао немного остыл, но не потерял свой неповторимый вкус. Я глубоко вздыхаю, закрываю глаза.

Какой странный сегодня был день.

Глава 7

Идут дни, но ничего не меняется: об убийце Евы мы знаем не больше, чем раньше. Наблюдая за людьми, вслушиваясь в их разговоры и пытаясь сделать какие-то выводы, я все больше ощущаю свою беспомощность. Разговор Макса с Касси ни к чему не привел, не считая ее очередной попытки флирта, а Дэнил, как оказалось, переехал с родителями в другой город пятнадцатого октября, еще за несколько дней до трагедии, к которой он, по всей вероятности, не имеет никакого отношения.

Уайта я не видела с того дня… Думаю, у него тоже нет новой информации. Была бы, он бы дал мне об этом знать. Я не сомневаюсь в этом.

Да, дни идут. Неказистое серое утро, неохотное пробуждение, чашка кофе, минимум макияжа, лишь для того, чтобы закрасить темные круги под глазами. Школа: скучные уроки, облака, виднеющиеся за окном, заставляющие задумываться о вечном. Тренировка, которую я жду весь день. Я могу расслабиться, забыть обо всем, слушая ритмы музыки, сливающиеся в одно целое с хрупким телом. Я снова беру на себя обязанности капитана команды, которые были временно возложены на Мию: слежу за правильностью и техникой выполнения элементов, ставлю новые фигуры и связки. Это то, чем я могла бы заниматься бесконечно. Но несколько часов быстро пролетают, и мне приходиться возвращаться домой, снова отгонять преследующие меня, терзающие душу мысли. Кровать… Иногда я ложусь и, не двигаясь, часами смотрю в потолок, пока сон не поглощает реальность. И снова утро…

Я стала проводить меньше времени с Максом, на телефоне появились пропущенные звонки от Брендона и Хлои. Все ушло на второй план, все потеряло смысл.

Ева… кажется, я без тебя не справляюсь. Что бы ты сказала о Шоне? Зачем он делает это, почему не может оставить меня в покое? И главное, почему я снова ведусь на его провокации?..

Что бы ты сказала о наших отношениях с мамой? Ты бы хотела, чтобы я не была с ней так жестока, чтобы дала ей шанс, я знаю. Но… что насчет убийцы? Твоего убийцы.

Осталось совсем не много времени до соревнования – мы тренируемся чаще и усерднее, делая упор на фигурах: станте и пирамиде. Моя растяжка улучшилась: шпагат теперь уходит в минус тридцать сантиметров, флажок становится идеально ровным. Потому что теперь я не жалею себя: я не просто терплю боль, я наслаждаюсь ею.

– Ты можешь потянуть мышцу, – произносит Хлоя, садясь рядом со мной и с опаской поглядывая на выбранную мною табуретку для растяжки.

Переживает – ведь скоро соревнования.

– Нет. Это моя безопасная зона, Ло, – отвечаю я.

Девушка вздыхает и качает головой, но ничего не произносит вслух. Приступает к базовым упражнением для разогрева мышц.

– Я давно не видела Уайта. Он не хочет помогать нам?

Упоминание о Шоне заставляет меня вспомнить – снова. Сердце пропускает несколько ударов.

– Спроси у него сама, – отвечаю я, думая о том, что в последний раз, когда мы с ним виделись, я так и не узнала причину его отсутствия тем вечером.

Как и не спросила о результатах его поисков. Просто я была уверена, что у него тоже нет никакой новой информации. Обсуждать это с нами Шону очень тяжело. Я понимаю. Я вижу чувства за каменной маской.

– Что опять между вами произошло? – спрашивает Ло.

Я не смогла бы рассказать ей правду, даже если бы хотела. Никто не должен знать о том, что могло произойти в тот вечер, заглядывать мне в душу и видеть то, что я в себе так ненавижу. Ни одна живая душа.

– Ничего. Ло… я не хочу ни видеть его, ни говорить о нем, ни слышать его имя, ясно? Сделай одолжение.

Она пожимает плечами и продолжает тянуть стопу.

Проснувшись на следующий день утром, я чувствую легкую слабость и опустошение. На улице теплая, солнечная погода, но я никуда не пойду – останусь дома. Не хочу никого видеть, не хочу думать о том, что, возможно, я уже десятки раз сталкивалась с убийцей, но не смогла этого понять. А ведь, скорее всего, так и есть. Какая ирония.

Хотя бы одна зацепка. Одна подсказка. Я сделала все, на что была способна, только этого мало.

Я делаю себе кофе, закутываюсь в плед и открываю дневник Евы.

Может быть на одной из этих страниц есть ниточка, которая приведет меня к истине?

Я читаю строки и вижу все события, произошедшие с нами когда-либо, ее глазами. Чувствую легкость, парю над облаками, откинув все прочие мысли. Так Ева ощущала себя при жизни…

Дневник в толстом переплете, с множеством страниц, в которых описана вся жизнь девушки с ее четырнадцатого дня рождения. Двенадцатое июля две тысяче четырнадцатый год… я помню этот день. Мы провели его на озере.

Шон не смог поехать с нами, и поэтому четырнадцатилетие Евы запомнилось мне как одно из самых ярких и интересных событий. На душе было спокойно и легко, и осознание того, что Уайт не сможет испортить мне этот день, делало его еще более прекрасным. Ева, наоборот, сожалела о том, что брата нет рядом, хотя и не говорила мне об этом.

Воспоминания обрушиваются на меня одно за другим, с каждой прочитанной страницей желание вернуться в прошлое становиться сильнее. Но это не возможно. Я начинаю читать медленнее, словно боясь дойти до конца. Держа в руках эту тетрадь, читая эти строки, я будто слышу голос Евы, ощущаю ее рядом.

Некоторые записи заставляют меня смеяться или нагоняют тоску, другие – наводят на раздумья. Я думала, что знаю о подруге все, но это оказалось не так. Я думала, что знаю все о Шоне…

«Сегодня я разговаривала с братом об Элиз. Хотя она и не говорит мне об этом, но я вижу, какую боль причиняют ей его слова. И это все кажется мне странным… Ведь Шон никогда не обращается так с другими девочками, а Элиз никогда не воспринимает оскорбления так близко к сердцу. Она из тех девчонок, которые могут достойно ответить на любую грубость и забыть об этом инциденте уже через минуту. Что между ними происходит? Шон сказал, что привык говорить все прямо и не собирается делать для моей «подружки-стервы» исключений. Он был насмешлив и жесток, как всегда. А вечером, придя домой сильно выпившим, спросил, пристально глядя мне в глаза: «Она ненавидит меня?».

Да… Я знаю, Элиз сделала бы все, чтобы больше никогда не видеть его. Но с чего у него возник такой вопрос? Разве он не делает все для того, чтобы вызывать у нее именно эти чувства?

Я ничего не ответила, молча поставила ему на стол стакан воды, а он с яростью швырнул его в стену. Я испугалась, что проснуться родители. Не могу смотреть на то, как отец, обессилив морально, бьет брата за то, что он снова вернулся домой в таком состоянии, не могу слышать, какие слова летят из уст обоих… Но я рада, что братик ночует сегодня дома, что все обошлось. Думаю, я засну счастливой лишь от осознания этого!»

Эта запись заставляет меня отложить дневник в сторону, потом снова взять его в руки и перечитать ее.

Рей бил своего сына? Почему мне всегда казалось это таким далеким от реальности? Алкоголь, наркотики, гулянки по ночам, комната детской милиции. Но насилие приведет только к еще большему отторжению сына от семьи, желанию как можно меньше времени проводить дома, с родными, неужели отец Шона не понимал этого? Возможно, он просто был не таким сильным, каким казался и каждый раз выходил из себя, понимая, что ничего не может сделать.

Значит, синяки на лице не были последствиями уличных драк… Это ужасно… И Ева жила в этом доме, видела все, что происходит между отцом и братом, самыми дорогими для нее людьми. Как она смогла сохранить в себе жизнелюбие, доброту и искренность?

Я не осуждаю Рея. Он просто сломался, отчаялся, думал, что только таким способом может помочь сыну. Уверена, Лесса всегда вставала в такие моменты на его защиту, и из-за этого между супругами возникало отторжение. Но что заставило Шона стать таким? Любящие родители и младшая сестренка, хорошая школа, денежный достаток. В его жизни было все, что может сделать ребенка счастливым. Против чего он поднял бунт?

Весь день мне не дает покоя этот вопрос. И эта фраза…

«Она ненавидит меня?»

Я слышу этот голос. Низкий, отрывистый. Вижу этот взгляд. Опасный, убийственный. Чувствую эту ярость. Жгучую, всепоглощающую.

Я пытаюсь отвлечься – делаю какао с маршмеллоу, включаю фильм. Комедию. Проходит какое-то время, прежде чем я избавляюсь от мыслей и полностью погружаюсь в ее атмосферу.

Звонок в дверь.

На часах – пять двадцать. Мама так рано никогда не возвращается, ребята предупреждают, когда хотят зайти.

Я ставлю фильм на паузу и открываю дверь.

Сердце уходит в пятки.

На пороге стоит Шон, смотрит на меня, не произнося ни слова, будто пытаясь угадать мои мысли.

Я не была готова увидеть его сейчас.

Я борюсь с желанием захлопнуть дверь и запереть ее на замок, и в то же время хочу, чтобы он остался.

– Тебе что-то нужно? – спрашиваю я.

– Впустишь? – игнорируя мой вопрос, произносит Шон.

Это значит «да».

Я делаю шаг назад, позволяя ему зайти в дом, затем закрываю дверь.

Осознание того, что мы одни в доме, вызывает дрожь в коленках, пробуждает мучительные воспоминания. Самое страшное: я не знаю, чего ожидать от Шона, не знаю, с какими скрытыми намерениями он пришел. Выместить агрессию, развлечься, убежать от одиночества?

Он протягивает мне небольшую картонную коробочку. «Кровь и след». Подписанная Хлоей… Та самая игра!

Я в недоумении смотрю на нее, потом на Уайта.

– Откуда она у тебя? – спрашиваю я.

– Нашел в комнате Евы. Передай хозяйке.

Он кладет игру на подоконник.

Но она ведь должна находиться у Хлои.

– Как странно… А где она лежала?

– Какое это имеет значение? На второй полке.

Я абсолютно точно помню, что ее там не было в тот день, когда я приходила в дом Уайтов.

– Странно, – повторяю я, – Я ведь не могла ее не заметить.

– Значит, могла, – пожимает плечами Шон.

Возможно… учитывая состояние, в котором я тогда находилась.

– Почему ты не отдашь ее Хлое сам?

– Шелден, если бы дело было только в игре, она бы так и осталась лежать в комнате.

Значит, Уайт приехал не за этим.

Я невольно вглядываюсь в его лицо, на котором больше нет ни одного следа от побоев.

Что заставило Шона остановиться? Раньше я не задумывалась над этим, и только сейчас поняла: что-то произошло в его жизни, что-то изменило его.

Я смотрю в эти холодные, жестокие глаза. Кажется, будто им абсолютно чуждо отражение каких-либо других эмоций. Но я знаю, что это не так.

Я понимаю, что молчание длится слишком долго, отвожу взгляд и прохожу в комнату, зная, что он последует за мной.

– Ты ведь хочешь поговорить об убийце, да? Прошло больше недели, и – ничего.

Как ни странно, с ним я могу быть честна и откровенна, могу сказать то, о чем молчу с другими.

– Мы не сможем найти его, понимаешь? Если он обвел вокруг пальца профессионалов, что говорить о кучке подростков?

Я ничего не чувствую, произнося эти слова. Ни злости, ни обиды, ни боли.

– Ты не там ищешь, – говорит Шон, садясь на диван.

Эти слова вселяют надежду, ведь они могут значить только одно – Уайт что-то узнал. Во мне разгорается интерес, я чувствую, что приближаюсь к истине, еще даже не услышав, о чем он хочет сказать.

– О чем ты? – спрашиваю я, подходя к Шону ближе, пристально смотря ему в глаза.

– Что в твоей голове? Кто убийца. Вариантов нескончаемое множество. Нужно посмотреть по-другому. Задать другой вопрос. Как было совершено убийство? Банально. Двадцать первого октября он прошел в дом, подсыпал яд в стакан, из которого выпила Ева, потом подкинул записки и незаметно ушел.

Все это кажется вполне очевидным. Только…

– А дверь? Она была открыта?

– Мама не помнит. Но это не важно, он мог выпрыгнуть из окна.

Я киваю. Все правильно.

– Хорошо. У нас есть эти факты. Что дальше? – спрашиваю я, не понимая, к чему ведет Шон.

– Загляни глубже. Он оказался в доме, значит, Ева впустила его. Значит, это был ее знакомый, тот с кем у нее были доверительные отношения. Но это пока ни о чем не говорит – сестренка была очень доброй и наивной, могла поверить любому. А этот любой мог зайти под любым предлогом. Тут важно другое: он знал, что Ева находится дома одна. Значит, она ему об этом успела рассказать раньше. Именно она, ни я, ни родители – мы не знали о планах друг друга на вечер.

– Или он просто услышал, – предполагаю я.

– Да, но для этого нужно находиться близко. Пойдем дальше. Ева лежала в своей комнате… и оказаться там могла двумя способами: либо она выпила этот чертов яд уже там, либо ее туда перенесли. Если это первый вариант, то Он – либо близкий друг, либо одноклассник, попросивший какой-то конспект. Только с одноклассником странно выходит, не находишь? Это заметила бы даже Ева. Почему бы не попросить принести конспект в школу или хотя бы предупредить о своем приходе? Но тогда бы она сказала тебе, правда?

Я киваю.

Все мысли сводятся к одному, тонкие нити становятся указателем.

– Теперь второй вариант. Чтобы перенести тело в комнату, нужно знать, где она находится. Ни у кого не хватит нервов искать нужную дверь в огромном особняке, понимая, что в любую секунду могут вернуться родственники убитой. Ему нужно было сделать все как можно быстрее, значит, он знал, где находится комната Евы. Получается…

– Он уже был в доме… – произношу я.

В это невозможно поверить. Убийца был настолько близок к Еве.

– Возможны и другие варианты, правда? – спрашиваю я, но сама же отвечаю на свой вопрос: – Но они маловероятны.

Это был тот, кому Ева доверяла, с кем была близка. Даже думать не хочу!..

Я закрываю лицо ладонью и зажмуриваю глаза.

У Евы не было близких друзей вне нашей компании. Общалась она со многими, но домой никого не приглашала, иначе я бы знала. Что же за всем этим скрывается?

– Будь осторожна, Лиззи.

Почему?

Я смотрю на Шона, не произнося ни слова.

Логическая цепочка верна. Слишком много совпадений должно было произойти, если убийца не входил в круг близких Евы.

– Ты забрала ее дневник? – спрашивает Шон, устремив взгляд на подоконник.

Мне не нравится его тон, а еще то, что он выпрямляется, наверняка, для того, чтобы встать с дивана. Неужели он хочет забрать то единственное, что соединяет меня с Евой?

Я опережаю Уайта: дневник уже у меня в руках.

– Я не собираюсь тебе его отдавать! – произношу я, наблюдая за тем, как он медленными шагами подходит все ближе, припирая меня к стене.

– Шелден, ты не будешь читать дневник моей сестры.

Звучит как угроза.

Я прижимаю тетрадь к себе.

– С чего бы? – спрашиваю я, хотя и сама знаю причину.

Он знает, что Ева много писала об их жизни, о нем, и не хочет, чтобы я видела эти записи. Но я – хочу. В первую очередь, этот дневник – связь с Евой; читая его, я слышу ее голос, ее мысли. Но, помимо этого, как бы странно это не звучало… Я хочу знать о жизни Шона больше, хочу найти ответы на свои вопросы.

– Ты ведь знаешь, что он все равно окажется у меня в руках.

Я понимаю, что не смогу ничего сделать, если он захочет отобрать дневник и отчаянно ищу выход из ситуации.

От осознания того, что у меня могут отнять последнее, что связывает меня с Евой, на глаза наворачиваются слезы.

– Не смей, – шепчу я.

Уайт видит, что со мной происходит, он понимает, насколько мне дорог этот дневник, но в его взгляде – ни капли жалости, лишь пробуждающаяся ярость.

Секунда – и он уже слишком близко.

Легкий запах дорогого парфюма, дождя и чего-то еще. Его запах, напоминающий мне о прошлом, затмевающий разум.

Наступает абсолютная тишина – кажется, Шон может слышать бешеный стук моего сердца. Секунды немого противостояния даются мне слишком тяжело. Я не отвожу взгляд, пытаюсь унять дрожь и проклинаю себя за то, что чувствую абсолютную беспомощность передэти человеком. Пытаюсь убедить себя в том, что он не посмеет прикоснуться ко мне, но в то же время понимаю, что это совсем не так…

– Хорошо, – произносит Шон, – Учти, ты сама сделала этот выбор.

В эту же секунду его пальцы сжимают мое запястье. Я делаю шаг в сторону и резкий поворот корпусом, пытаясь освободиться, но он прижимает меня к себе спиной, усиливая хватку и не давая ни единого шанса вырваться. Я замираю, боясь шелохнуться. Это безумие… Я чувствую его горячее дыхание, смущающую близость. У Шона очень холодные руки, но меня почему-то охватывает жар.

Мучительные секунды кажутся вечностью.

Ну почему он до сих пор не вырвал дневник из моих рук?

Он перемещает ладонь чуть ниже запястья, наклоняет голову, прижимаясь щекой к моим волосам, делает едва слышный вдох.

И снова ощущение падения, пронзающее низ живота, переворачивающее все внутри.

У меня начинается паника – я будто очутилась в сужающейся маленькой комнате, из которой нет выхода. Остается лишь бить кулаками по стене, пока на руках не появятся синяки, пока не станет слишком больно.

Я пытаюсь вырваться из крепкой хватки Шона, вцепившись в дневник еще сильнее, у меня даже получается освободить запястья.

Умом я понимаю, что записи в конечном итоге окажутся у него, но пока есть хотя бы малейшая возможность… в любом случае, я не отдам ему то, что он хочет получить, так просто.

Я делаю резкое движение локтями вверх, от которого, наверное, задирается майка, потому что я ощущаю прикосновение холодных пальцев к обнаженной коже. Тишину пронзает вдох. Я не замечаю, как невольно ослабляю хватку, и дневник оказывается в руках Шона.

Нет! Нет, нет, нет…

Ритмичные удары сердца, губительное чувство опустошенности и беззащитности.

Зачем я открыла эту чертову дверь? Почему я не вычеркнула его из своей жизни в ту самую секунду, когда нить, прочно связывающая нас, порвалась?

Отстраняясь, он проводит кончиком пальцев по моему животу, вызывая мелкую дрожь по всему телу.

Заставляю себя посмотреть ему в глаза, сдерживая слезы.

Я давно не видела такого блеска в его глазах. И взгляд, не безучастный и не равнодушный, не торжествующий и не презрительный. Просто другой…

Он молча смотрит на меня, затем на дневник, немного задумчиво, так, словно ему открывается какая-то тайна. Но уже через секунду я вижу совершенно другое чувство, отражающиеся на его лице. Злость.

Почему? Ведь он победил… Снова.

Возможно, только теперь до меня доходит осознание того, что только-что произошло, чувство опустошенности куда-то исчезает, внутри все разрывается на части, я хочу плакать, кричать, бить о пол предметы.

Уголок губ Уайта приподнимается вверх, взгляд пропитан ядом.

– У каждого человека есть слабости. Правда, Лиззи? Будь добра, передай от меня привет Максу.

Слабость…

Мы оба понимаем, какой подтекст скрыт под этим.

Я не могу подобрать слова, кажется, я просто их забыла.

Меня переполняют эмоции: ярость, отчаяние, боль.

Я не знаю, как заставить себя не чувствовать.

Он разворачивается и идет к двери.

«Думаешь, тебе все позволено? Думаешь, ты сильнее?»

Нащупав какой-то предмет на подоконнике, по всей видимости, расческу, я трясущимися руками со всего размаху бросаю его в Уайта. Она пролетает на уровне его головы и врезается в стену.

Уайт замедляет шаг, оборачивается, но его взгляд не выражает удивления, будто я регулярно швыряю в него вещи.

Меня злит его равнодушие, его вечно надменное выражение лица и уверенность в том, что все всегда под его контролем. Меня раздражает его стиль вождения, его походка, одежда, манера разговора и то, как он на меня смотрит. Хочу, чтобы он исчез из моей жизни, навсегда, а еще лучше, никогда в ней и не появлялся.

– Я ненавижу тебя! – кричу во весь голос, – Ненавижу, слышишь!?

Он молча уходит, а мои глаза застилает пелена слез. Я стою, тихо всхлипывая, не произнося ни звука, пока не раздается звук захлопывающейся входной двери. В эту секунду чувства, переполняющие меня, выплескиваются наружу…

Отчаянный стон, рыдание в голос, бесконечно струящиеся слезы, отчаянные удары кулаками о стену до боли в суставах.

Все тело слабеет, ноги больше не держат, я соскальзываю вниз по стене, кусая губы и раздирая их в кровь.

Сколько минут я была в этом состоянии? Не знаю, не считала. Чувствую только пульсирующую боль в висках. Сколько же я поубивала в себе нервных клеток? Даже думать не хочется.

Играет красивая мелодия. Кажется, я слушаю ее уже несколько минут, и она очень похожа на звонок моего телефона.

Осматриваю комнату.

Хорошо, что мама возвращается поздно. Иначе бы она с ужасом спросила, войдя в гостиную: «Что здесь произошло?», уже представляя мою схватку с каким-то образом пробравшимся в дом вором. На ее гладком лбу образовались бы морщинки. А я бы ответила: «Не переживай, все в порядке. Просто твоя дочь сошла с ума».

На полу разбросаны осколки стеклянной статуэтки, разбитая вдребезги кружка, растоптаны цветы, которые еще совсем недавно стояли в вазе.

«Словно птица в запертой клетке, бьюсь о стены железных прутьев, очутиться мечтая на воле, на штыки натыкаясь грудью.»

Где же я слышала эти строки?

Я поднимаюсь на ноги, иду к кухонной раковине, осторожно переступая через стекло.

Что со мной происходит? Как Уайту удалось довести меня до такого состояния? Да, он хотел именно этого, я видела по глазам. Иногда мне кажется, что он ненавидит меня еще сильнее, чем я его, и зачем-то пытается это скрыть.

Мое тело реагирует на его прикосновения, как на касание языков пламени, он видит и пользуется этим.

«У каждого человека есть слабости. Правда, Лиззи?»

Голос, пропитанный почти осязаемым ядом.Похоже, Уайт забыл о том, что это он калечил мою психику последние десять лет, а ни наоборот.

Я собираю осколки, подметаю пол, ставлю цветы обратно в вазу.

Сиреневые розы, мои любимые.

Теперь комната выглядит опрятно и чисто, без каких либо следов разгрома.

Я беру ключи от машины, телефон, на котором высвечивается оповещение о трех пропущенных вызовах, и выхожу из дома. Сейчас рядом с собой я хочу видеть только одного человека.

«Еду к тебе».

«Жду».

Я смотрю на нашу с Максом совместную фотографию, которая прикреплена к его контактному номеру и улыбаюсь. Чувствуя непреодолимое желание увидеть его, давлю на газ, не обращая внимание на знаки с ограничением скорости.

Открывается дверь, и я вижу родное лицо: с добродушной улыбкой, открытым взглядом.

Переступив порог, я приподнимаюсь на носочки, целую его губы, чувствуя ладонь на своей талии. По всему телу расходится тепло, на душе становиться легко и спокойно.

– Что-то случилось? – спрашивает Макс, чуть отстранившись, чтобы запереть дверь.

Я хочу рассказать ему обо всем, что сегодня произошло: о Уайте, о дневнике, о разбитых стеклянных статуэтках, утаив, разве что, о последних минутах этой встречи… Но стоит ли? Макс разозлится, если обо всем узнает, захочет встретится с Шоном один на один, и хорошим это не кончиться. Да и зачем вспоминать о плохом и портить такой момент?

– Случилось, – отвечаю я полушепотом, – Я безумно соскучилась.

Макс улыбается, прижимает меня к себе, обсыпает поцелуями шею, лицо. В такие моменты я забываю обо всем. Это сравнимо с полетом над облаками: если крылья ослабнут, я всегда могу позволить себе упасть, не боясь разбиться.

Я не замечаю, как оказываюсь у него на руках, затем на мягкой как пух кровати.

Теплые руки проскальзывают мне под майку, я запускаю пальцы в густые светлые волосы. Мы не можем оторваться отдруг друга.

С этим человеком я по-настоящему счастлива.

– Ты знаешь, как я люблю тебя, – шепчу я.

Макс чуть отстраняется от меня, убирает пряди волос со лба. Я чувствую, как лучи опускающегося к горизонту солнца, проникнувшие в комнату сквозь тень полуопущенных штор, падают мне на лицо.

– Ты невероятно красивая, – говорит он, – А еще ужасно упрямая. Но я люблю тебя больше, чем это кажется возможным.

Глава 8

Я возвращаюсь домой поздно, тихо прохожу в свою комнату и закрываю дверь. Мама уже вернулась домой – ее машина стоит во дворе, а поднос с едой на моем столе. Какао, тарелка с фруктами и тосты. Я не голодна, но, кажется, не смогу оставить эти вкусности нетронутыми.

Поужинав, я делаю уроки, вернее, пытаюсь сделать, потом повторяю танцевальные связки и, наконец, ложусь в постель.

Мысли о дневнике не дают покоя. Вдруг в этих записях есть что-то важное? Что-то, что поможет найти убийцу. За это не стоит переживать – уверена, Уайт не упустит ни одной детали. Только…

Во мне снова вспыхивает злость.

Да какое он имел право прикасаться ко мне в моем же доме? Сволочь. Он явно не хочет, чтобы я читала этот дневник, потому что понимает: в этих записях есть все то, что он старательно скрывал от окружающих, ведь Ева знала его лучше, чем кто-либо другой.

В голове снова и снова возникают образы: воспоминания о сегодняшней встрече, которые я старательно пытаюсь вычеркнуть из памяти. Прикосновения – удары током, ярость в глазах. Как так получилось, что я ослабила хватку?

Я ворочаюсь из стороны в сторону, укутываюсь в одеяло с головой и, чувствуя жар, отбрасываю его снова, пытаюсь досчитать до ста, но сбиваюсь и начинаю заново.

Меня пугает все, что происходит. Такое ощущение, будто из-под ног выбили опору. Меня пугают эмоции, которые я испытываю рядом с Ним. Это – нечто большее, чем страх. Слабость… Физическая. Духовная. Когда не можешь отказаться от того, что тебя разрушает.

На часах – одиннадцать.

В это время я обычно разговаривала с Евой по телефону. Уже очень давно у нас сложилась эта традиция – звонить друг другу перед сном, чтобы рассказать о том, как прошел день.

Воспоминания об этом больно укололи сердце.

Мы так и не приблизились к убийце. Ни на шаг. Слишком долго чего-то ждали… Хватит. Пора делать следующие шаги.

Я уверена, что Макс и Эван не одобрят мою идею, но, так же, есть люди, которые ее поддержат.

Набираю номер Хлои.

Вчера ее телефон был недоступен, а сегодня она не появлялась в школе. Очень странно, что она меня об этом не предупредила.

Длинные гудки.

– Да? – раздается сонный голос в трубке.

– Я тебя разбудила?

– О, Лиз, я очень рада тебя слышать! – я знаю, что Ло говорит искренне, улыбаюсь, на сердце становиться теплее, – Знаешь, я успела по тебе соскучиться. У меня позавчера разбился телефон и я не могла позвонить.

Это похоже на Ло: она бывает рассеянной и неловкой.

– Уже починила? – интересуюсь я.

– Нет… просто переставила симку в другой корпус. Забыла сказать: я уехала к бабушке и пару дней побуду здесь.

Это вселяет в меня тревогу. Она только пару раз уезжала от матери, после сильных ссор с ней.

– Что случилось?

В трубке – молчание.

– Ло, я все понимаю, правда. Ты ведь сама знаешь, что у меня с матерью отношения не лучше.

– Правда? Она сказала: «Лучше бы ты не появлялась на свет».

Я не знаю, что на это ответить, как поддержать подругу. Я не понимаю Нику… Как можно было сказать такое собственному ребенку?

– Твоя мама не думает так, слышишь меня? Просто не может так думать. Сгоряча можно сказать все, что угодно.

– Ты правда так считаешь? – дрожащим голосом спрашивает Хлоя.

– Я в этом уверена.

– Я знаю, она винит меня в том, что папа нас бросил. И иногда мне кажется, что это правда.

– Даже не думай об этом. Ника просто не может прийти в себя после развода. Такое бывает.

Сейчас мне кажутся мои разногласия с мамой просто ничего не значащими бытовыми ссорами. Я начинаю ценить ее заботу. И как же мне жаль Хлою… Она не заслуживает такого отношения.

– Ты права. Ты всегда права… Все, я не хочу об этом больше вспоминать, – последние слова дались ей очень тяжело, – Лиз? Как ты? Как… расследование?

Расследование. Громко сказано. Мы ведь так ничего и не смогли узнать.

– Никак. Но это пока. Думаю, убийца задергается, когда узнает о том, что он раскрыт.

– О чем ты? – спрашивает Хлоя с сомнением.

– Мы перестанем держать все в тайне и расскажем о том, что никакого самоубийства не было.

– Ты уверена, что это что-нибудь нам даст? Ведь тогда он может скрыться или станет еще осторожнее.

– У тебя есть другие предложения? – спрашиваю я.

В трубке слышится тяжелый вздох.

– Нет… Ладно. И как ты собираешься это сделать? Подходить к каждому и говорить: «А ты знаешь, что Еву Уайт убили»?

Наверное, это – единственный случай, когда я рада тому, что в моем окружении есть человек, который не умеет держать язык за зубами.

– Зачем? – хитро улыбаюсь я, – Как думаешь, сколько пройдет часов, прежде чем слух, о которой узнает Мия, разнесется по всей школе?

В трубке раздается смех. Как же я люблю его.

– Ставлю на одну вторую.

– Отлично. Тогда я – на четверть часа, – в тон Хлое отвечаю я, – Надеюсь, мы скоро увидимся, – добавляю я, вспомнив о том, что ее бабушка живет в другом городе, и подруга не сможет посещать занятия, пока находится там, – Кстати, сегодня Шон принес твою игру.

– «Кровь и след»? – удивленно произнесла девушка, – Откуда она у него?

– Нашел в комнате Евы.

– Ты уверена? Я точно помню, что после дня рождения положила ее в шкаф и больше оттуда не доставала.

Ее слова меня совсем не удивляют, я запомнила все в точно такой же последовательности.

– Мне тоже интересно, как она там оказалась, – задумчиво произношу я, – Может, ты просто забыла, что одалживала игру Еве?

Мое предположение кажется странным, но единственным объяснением происходящего.

– У меня никогда не было проблем с памятью, Лиз.

– Да ладно? – я делаю голос удивленным, затем устало добавлю: – Слушай, какая уже разница?

– Ты права, никакой. Спокойной ночи, Элизабет, – я слышу в голосе улыбку.

– Спокойной ночи, Ло.

Как я и предполагала, слух о том, что Еву убили, разнесся по школе с невероятной скоростью. Мне начинает казаться, что скоро об этом будет знать весь город.

Не могу забыть глаза Мии в тот момент, когда я ей рассказала правду. Девушку сковал немой ужас, и какое-то время она не могла выговорить ни слова. Потом спросила, почему полиция не расследует это дело и ужасно разозлилась, услышав мой ответ.

Бурные обсуждения самоубийства уже немного стихли, но новые слухи вновь разожгли их.

Я ловлю на себе сочувственные, заинтересованные и быстрые взгляды, слышу, как утихают разговоры, как только я подхожу слишком близко.

И сейчас, когда это снова происходит, мои нервы не выдерживают.

– Хватит на меня пялиться! – говорю я, резко остановившись напротив девушки и двух парней.

– Прости, – произносит блондинка, опустив глаза, – И… мне очень жаль твою подругу.

– Ей от этого не лучше.

Как надоело слушать соболезнования, будь они искренние или фальшивые! Неужели люди не понимают, что делают своими словами только хуже, постоянно напоминая о произошедшем, словно тыкая иголкой в еще не зажившую рану?

Я подхожу к нужному кабинету и хочу войти, не задерживаясь в коридоре, но вместо этого зачем-то оборачиваюсь и натыкаюсь на пристальный взгляд парня. Русые волосы с темным оттенком, голубые глаза, острые скулы. Расслабленная поза: голова чуть наклонена, руки в карманах, подошва кроссовка упирается в стену, потрепанная одежда: мешковатая серая толстовка и рваные черные джинсы. Этот юноша кажется мне очень знакомым… Вспомнила! Он играл в футбольной команде Макса. Парень ведет себя не так, как остальные: не отводит глаза и не пытается скрыть свою заинтересованность. Что-то мне подсказывает, что он наблюдает за мной уже довольно долго и является свидетелем недавно произошедшей сцены.

Ну что мы, так и будем играть в гляделки? Может быть, подойдешь и спросишь напрямую о том, что тебя так интересует?

Словно прочитав мои мысли, он, недолго думая, отталкивается ногой от стены и делает шаг в мою сторону, но в эту секунду слышится протяжный звонок, оповещающий школьников о начале урока.

– Элизабет, вы пройдете в кабинет или так и будете стоять за дверью? – спрашивает преподаватель, добродушно глядя на меня.

Никаких сердитых взглядов, как раньше.

Размышляя о том, что же хотел сказать этот парень в серой толстовке, я тоскливо шагаю к своей парте.

Посреди урока мне приходят сообщения от Брендона с веселой историей, произошедшей с ним только что. Диалог друга с девушкой, попытавшейся познакомиться с ним на улице, заставляет меня улыбнуться. Несгибаемый оптимист… всегда таким был. И даже сейчас, когда внутри все разрывается на части, он пытается жить так, словно ничего не случилось. Только я не хочу притворяться, привыкла всегда быть честной с собой и окружающими.

В конце учебного дня, уже на автостоянке, я слышу за спиной низкий мужской голос:

– Элизабет!

Обернувшись, вижу симпатичное лицо того самого парня, который наблюдал за мной сегодня в школьном коридоре. Уверенным шагом он преодолевает разделяющее нас расстояние.

– Официально мы не знакомы, – он протягивает мне руку, – Кир.

Я игнорирую его жест: никогда ни с кем не обменивалась рукопожатиями.

– Буду знать, – отвечаю нехотя, давая понять, что мне это совершенно не интересно.

Я знаю, что ему от меня нужно, но отвечать на глупые вопросы сейчас желания нет.

Парень опускает руку и открывает рот, намереваясь что-то сказать, но, почему-то внезапно передумав, отводит взгляд в сторону, над чем-то усмехнувшись, и, снова посмотрев на меня в упор, уже серьезно, спрашивает:

– Почему ты думаешь, что Еву убили?

Зачем он это спрашивает? Из любопытства? Этот Кир явно не из робкого десятка.

– Почему ты уверен в том, что я так думаю? – отвечаю я вопросом на вопрос, задавшись целью выяснить, какие намерения у моего собеседника, а за одно и проверить его на стресс-устойчивость.

Кир пожимает плечами.

– А больше некому.

– Хочешь сказать, все поголовно поверили в то, что это – самоубийство?

– Нет конечно. Кто-то мог рассуждать по-тихому, но не заявлять настолько убежденно, что об этом сразу стала бы говорить вся школа.

Кажется, логика этого парня уехала вместе с крышей, далеко и надолго, помахав на прощание ручкой.

– О чем ты говоришь? – удивленно произношу я, – Это мог ляпнуть кто угодно.

Я не знаю, что ему ответить – не предполагала, что кто-то может вот так подойти и спросить напрямую.

– Ева была хорошим человеком, однажды она мне очень помогла…– Кир сменил тон, теперь он говорит полушепотом, словно доверяет мне что-то важное, – Эта девушка не могла покончить с собой. Но я даже предположить не могу, кому понадобилось ее убивать.

Это просто немыслимо.

Я смотрю в глаза парня и не могу понять, говорит ли он искренне.

Чуть слышно вздохнув, произношу:

– Я абсолютно уверена в том, что Еву убили. Это все, что я могу тебе рассказать, Кир.

Парень как-то странно прищуривает глаза, но лишь на долю секунды, затем выражение его лица становится прежним.

– Спасибо за новую информацию, – произносит он, яростно пиная мирно лежащий возлеего кроссовка камень.

Видимо, мой ответ не оправдал его ожидания.

– Обращайся, – разворачиваясь, отвечаю я и иду к своему автомобилю.

Перед тем, как сесть в машину, я оглядываюсь и убеждаюсь в том, что Кир, не сходя с прежнего места, провожает меня задумчивым взглядом.

Честно признаться, этот парень пугает меня. Никогда не поймешь, что на уме у таких, как он. Кир из тех людей, которые любыми способами добиваются своей цели и никогда не отводят взгляд первыми.

– Он ведь был в твоей команде? – спрашиваю я у Макса.

Мы идем по узенькой дорожке еще недавно цветущего парка. Под ногами шуршат опавшие листья. Природа засыпает, предчувствуя ледяное дыхание зимы.

– Ну да, – отзывается он, – Он не плохой футболист. Тебя удивляет то, что Кир напрямую спросил о Еве?

Я киваю.

– Ничего необычного. Это в его духе.

– Макс, у меня возникает впечатление, что он следит за мной, – чуть сдвинув брови к переносице, произношу я, – В коридоре, на автостоянке. Он смотрит на меня так пристально, что становится страшно! Учитывая то, что недавно произошло убийство.

– Ты думаешь, что…? – парень останавливается напротив меня.

Я качаю головой.

– Нет. Не знаю. Просто этот Кир ведет себя странно.

С одной стороны, если бы он был как-то связан с убийством, то не стал бы привлекать к себе внимания. С другой… возможно, он хочет выяснить, насколько все серьезно: расследует ли дело Евы полиция, есть ли какие-то прямые доказательства того, что это было не самоубийства.

«Однажды она мне очень помогла…»

Эта фраза снова и снова всплывает в памяти. Возможно, этот парень, так же как и мы сами, просто хочет справедливости.

– Хочешь, я поговорю с ним? – спрашивает Макс.

– Не нужно. Я справлюсь.

Я смотрю на часы – уже пять. Нужно идти на тренировку.

Я прихожу на час раньше, чтобы отрепетировать свое соло. В прошлый раз у меня не получился элемент, который идет сразу после центральной поддержки: я не удержалась на руках и упала. Девочки ничуть не переживают из-за этого инцидента: они во мне уверены, только вот я в себе – нет.

Я делаю разминку, растягиваюсь и пытаюсь сделать поставленный мною же элемент, но падаю, снова и снова.

Сальто назад, переворот через левый шпагат и мексиканка. Да, сложно. Но еще совсем недавно я легко выполняла эти акробатические элементы. Что же изменилось сейчас!?

Сальто. Переворот…

Делая прогиб в шпагат сильнее, я теряю равновесие и, покачнувшись, падаю на левое колено.

– Черт! – раздается эхом по залу.

Пальцы невольно сжимаются в кулак, из глаз текут слезы.

Что со мной такое!?

Мысль о том, что приближается день соревнований, вызывает нервную дрожь.

Вдох, выдох.

Сальто. Переворот.

Через полчаса в зал, танцуя, вбегает Мия, ее глаза сияют. Первые несколько секунд она меня не замечает, ведь свет выключен, музыка несколько минут назад затихла, наверное, закончился плейлист.

Девушка включает свет и вздрагивает, увидев меня..

– Оу, Элизабет, ты уже здесь… Почему сидишь без света?

В ее взволнованном голосе слышатся нотки вины, но я не хочу, чтобы она чувствовала что-то подобное.

– Мне так нравится, – отвечаю я и, поднявшись с коврика, произношу, улыбаясь: – Ну, рассказывай, кто этот счастливчик?

Мия прикусывает губу.

– Лиз, ты, как всегда, видишь меня насквозь! Но… это сейчас не важно, – отвечает она, отводя взгляд в сторону, – Давай повторим финальную связку?

Мие всегда нравилось рассказывать про свои знакомства, она могла часами обсуждать эту тему. Сейчас девушка считает это совсем не уместным и, кажется, чувствует себя виноватой за то, что счастлива.

– Хорошо, – соглашаюсь я и включаю музыку.

Следующие несколько дней проходят так же бессмысленно, как и прошедшие.

Хлоя еще не вернулась в город, Макс готовиться к зимней сессии и мы видимся реже, Брендон уже две ночи не появляется дома и мне приходится говорить его обеспокоенной матери о том, что мы много времени проводим вместе и с ним все хорошо. Хотя это не так… Пару раз он звонил мне, и в трубке слышались какие-то еле различимые бессвязные слова. Когда звоню я, в телефоне раздаются короткие гудки. Я не знаю, где он, но догадываюсь, что с ним. Двойной мартини действует безотказно.

Я снова набираю его номер, подъезжая к дому, и снова слышу короткие гудки. Смотрю по сторонам – дорога пустая. Резко разворачиваю машину на триста шестьдесят градусов.

Я знаю человека, который поможет мне найти Брендона и поговорить с ним. И даже догадываюсь, где могу его увидеть. Ведь сегодня суббота.

Заброшенная автострада, грохочущая музыка, толпа людей, жаждущих адреналина, атмосфера, разжигающая кровь.

Интересно, узнают ли в девушке с пышными темными локонами, естественным макияжем и светло-розовыми туфлями бунтовщицу Бекки?

– Милашка, ты к кому? – с интересом спрашивает Артур, который в прошлый раз так сердечно приветствовал Бекки.

Я улыбаюсь.

Выходит, сегодня я – всего лишь подруга одного из гонщиков.

– Я ищу Ника.

Парень быстро окидывает меня оценивающим взглядом, присвистывает, затем смотрит на списки.

– Он здесь. Подожди секунду. И, я тебя умоляю, никуда не отходи от этих ребят, – кивнув на «телохранителей», он растворяется в толпе.

Через несколько минут он возвращается вместе с Ником, глядящим на меня в недоумении. Парень знает всю историю с Бекки, номер школы, в которой я учусь и название группы поддержки, только, так сложилось, он ни разу не видел меня настоящую.

– Ты меня искала? – спрашивает он.

Я киваю, не произнося ни слова.

Он всматривается в мое лицо, пробегает взглядом по одежде.

– Кого-то очень напоминаешь, – произносит Ник, чуть прищурив глаза.

– Даже понятия не имею, кого именно, – отвечаю я своим обычным голосом.

В глазах парня тут же вспыхивает искорка понимания.

– Лиз-Бекки, – проговаривает он, смеясь, – Вот это перевоплощение. Какой образ тебе больше нравится? Роковая красотка или девочка-бомба?

Я улыбаюсь.

– А тебе?

Ник задумчиво отводит взгляд в сторону.

– Ты задаешь слишком сложные вопросы.

– Кстати, насчет вопросов. Ты знаешь, где сейчас находится Брендон?

Улыбка тут же сходит с лица парня. Эта тема ему явно не нравится.

– Лиз, он не будет рад гостям, а, в особенности, тому, что привел их я.

Он делает шаг назад, явно придумывая предлог для того, чтобы уйти.

– Ник! – я беру его за руку, – Пожалуйста. Ты же знаешь, его нужно приводить в чувства.

– От которых он пытается сбежать?

В этих словах есть доля правды.

– Лиз? Ева ведь была твоей лучшей подругой?

В глазах парня мелькает сочувствие и я уже смутно догадываюсь, что за этим последует.

«Мне так жаль», «Прими мои соболезнования», «Как ты?». Это – фразы, которые мне приходится слышать снова и снова. Я киваю, отвечаю: нормально. А внутри все переворачивается.

Вы пережили смерть близкого человека? Да? Ну и какого вам было в тот момент? Нет? Тогда просто представьте, что это случилось, и перестаньте задавать глупые вопросы.

– Ты безупречно выглядишь. Ты искренне улыбаешься. Элизабет, как у тебя это получается?

Я пожимаю плечами и отвожу взгляд.

Ничего у меня не получается. Ему просто показалось.

– Ладно, пошли, – говорит Ник, и мы уже сквозь толпу пробираемся к выходу.

До нужного места мы доезжаем быстро, возможно, благодаря рассказам парня.

Я ничуть не удивляюсь, когда вижу перед собой вывеску с названием одного из самых популярных клубов города. Чтобы войти, приходится заплатить кругленькую сумму – эту обязанность берет на себя Ник вопреки всем моим возражением.

В голову сразу бьет резкий запах алкоголя и дорогого парфюма. Грохот музыки, двигающиеся ей в такт фигуры, заполняющие зал. Среди них я должна найти Брендона и, желательно, как можно скорее, ведь через час мне нужно быть на тренировке.

Я протискиваюсь между танцующими, пытаясь разглядеть в полумраке знакомое лицо. Ловя на себе искрометные взгляды противоположного пола, я прижимаюсь к Нику еще и мысленно благодарю его за то, что он не оставил меня здесь одну.

Внезапно на мое плечо опускается чья-то тяжелая рука.

Вздрогнув от неожиданности, я оборачиваюсь, уже готовая применить свой богатый словарный запас, но мой пыл тут же утихает, когда я вижу лицо друга. Взъерошенные волосы, щетина, поношенная джинсовка и бокал мартини в руках.

Только сейчас я понимаю, как по нему скучала.

Забыв обо всем, я бросаюсь ему на шею, на душе – тепло и спокойно. Теперь Брендон здесь, рядом со мной, мне больше не придется думать о том, где он и что с ним.

Опомнившись и проникнув в суть ситуации, я отстраняюсь от друга и смотрю ему в глаза.

– Что ты творишь?

Он отвечает мне взглядом, в котором читается недоумение.

– О чем ты? – спрашивает Брендон хриплым голосом, массируя пальцем висок.

Теперь, когда мои глаза полностью привыкли к слабому освещению, я могу сделать только один вывод о его состоянии.

– Боже мой, ты что, смешивал водку с пивом?

– Иди к черту, Лиза, – отмахивается он, – Что ты вообще здесь делаешь? У тебя ведь сейчас должна быть тренировка.

Помнит. Значит, возможно, все не настолько плохо.

– Ты прав, нам здесь совершенно нечего делать.

Я тянусь рукой к его бокалу, но он делает шаг назад.

– Не трогай.

Я никогда не видела Брендона таким. Похоже, он действительно любил ее…

– Я понимаю. Я все понимаю! Но алкоголь – не лучший выход.

– Его нет! Нет выхода, ты это понимаешь?! Ее не вернуть! Зачем ты привел ее сюда?! – он поворачивается к Нику.

Внутри меня с новой силой вспыхивают отчаяние и злость на все, что сейчас с нами происходит. Я не слушаю, о чем так громко спорят Ник и Брендон, и, кажется, уже ничего, кроме этих чувств не испытываю.

– Ладно. Хорошо.

Я подхожу к барной стойке и заказываю самый крепкий напиток, который есть в меню.

– Элизабет, перестань, – произносит Брендон.

– Лиз-Бекки, я бы не советовал.

Я смотрю поочередно на каждого из них.

– Почему тебе можно, а мне нет? Назови хотя бы одну причину! А ты перестань меня так называть! Окажешься в моей ситуации, тогда будешь раздавать советы, а сейчас, прошу, помолчи.

– Разбирайтесь сами, – махнув рукой, произносит Ник и уходит.

Мой коктейль готов.

Я подношу бокал к губам, но в этот момент Брендон пытается выхватить его у меня из рук, проливая половину содержимого на мою рубашку.

– Какого черта!?

Мои эмоции выходят изпод контроля, и я со злостью выплескиваю остаток алкоголя ему в лицо. Брендон вытирает лицо рукавом толстовки.

– Делай теперь что хочешь, мне все равно. Только меня не трогай!

Он кладет ладони мне на плечи и пристально смотрит в глаза.

– Элизабет. Ты права. Ты во всем права. Прости. Мы вместе уйдем отсюда прямо сейчас.

Я пытаюсь выровнять дыхание, взять себя в руки, но слова вырываются из губ прежде, чем я успеваю подумать.

– Мне плевать. Теперь я хочу остаться здесь.

– А она бы хотела? – спрашивает Брендон.

Эта фраза отражается болью в сердце.

Что бы ты сказала, Ева, увидев нас сейчас?

Он качает головой.

– Не знаю, что на меня нашло, Лиз.

Эмоции утихают – теперь я могу думать трезво. Я сделала то, что от меня требовалась: привела Брендона в чувства. И уже не важно, каким способом.

Через секунду я оказываюсь в его объятиях. Мы снова лучшие друзья, опора друг для друга. И, что бы не случилось, я знаю, мы будем рядом. Теперь все хорошо.

Мы выходим из клуба и видим в нескольких шагах от входа Ника. В этот момент я вспоминаю о том, как грубо ответила парню, который просто пытался помочь.

– Я думала, что ты уедешь, – произношу я.

– Я тоже так думал.

Ник ничего больше не говорит, но я понимаю все без слов. Он хотел убедиться в том, что с нами все будет в порядке.

Парень достает ключи и идет к своей машине.

– Эй, – кричу я вслед, – А попрощаться?

Ник останавливается и оборачивается.

Я подхожу к нему ближе, протягиваю ладонь.

– Спасибо тебе. И… ты ведь понимаешь, что я говорила на эмоциях? Извини, если обидела.

Серьезное лицо Ника становится мягче, он хлопает мне по плечу.

– Все нормально, Лиз. Хорошо, что ты его отсюда вытащила. Я не смог.

Я улыбаюсь.

– Для этого нужно знать особые методы.

– Спасибо за мастер-класс.

– Обращайся.

На тренировку я успеваю приехать ровно к тому времени, на которое она назначена. К сожалению, отработать сольный элемент отдельно не получается, поэтому я начинаю переживать. А если у меня снова не получится? До соревнований осталось меньше двух недель…

Разминка. Повторение отдельных связок. Прогон номера.

Первую половину танца все идет хорошо – девочки молодцы, выполняют отработанные движения великолепно. Приближается финал, я ощущаю легкое волнение. До моего соло остаются считанные секунды.

Боковым зрением я замечаю, как дверь открывается и в зал входит Шон.

В голове путаются мысли.

Что!? Зачем!?…

Уверенная в том, что ошиблась, я бросаю быстрый взгляд в ту сторону. Нет, это именно он.

Машинально продолжаю делать заученные движения, и понимаю, что происходит, только перед самой поддержкой.

Сейчас я должна сделать все идеально. Просто обязана.

По телу пробегает нервная дрожь, сердце колотится сильнее, чем на выступлениях перед огромной публикой.

Меня поднимают вверх, и моя задача – не просто удержаться там, но еще и умудриться сделать затяжку и не потерять равновесие. Теперь все просто – встать на обе ноги и упасть назад. Но я чувствую, как спина прогибается, и я, покачнувшись, стремлюсь вперед. Не успев ни о чем подумать, я отталкиваюсь, делаю сальто вперед и, коснувшись ногами пола, сажусь в шпагат.

В зале стало тихо – музыка закончилась.

Меня всю трясет, дыхание сбито.

Я ведь могла себе что-нибудь сломать… Никогда не делала сальто с такой высоты.

– Эй, могла бы предупредить что-ли, – произносит Мия, – Все же, это было потрясающе. Сколько ты тренировалась?

Проигнорировав вопрос девушки, я встаю на ноги и бросаю на Уайта убийственный взгляд.

– Посторонним вход закрыт. Дверь сзади.

– Я в курсе.

– Я вижу, ты не понимаешь намеков. Говорю прямо: убирайся отсюда вон!

Мои слова эхом проносятся по залу.

– Лиз, он пришел ко мне, – пронзает тишину голос Мии.

Я смотрю в глаза девушки и не могу произнести ни слова. Чувствую на себе насмешливый взгляд Уайта.

И тут все становится на свои места. Мия не говорила мне о том, кто ее новый парень потому что знала, какие у нас с ним отношения. Она его сюда не звала, он пришел сам, чтобы увидеть мою реакцию на ее слова, вызвать в моем теле нервную дрожь и заставить почувствовать панику.

Мия громко вздыхает.

– Ну что ты на меня так смотришь? Я не убивала людей и не предавала Родину. Думаешь, я не должна общаться с Шоном только потому что ты его ненавидишь?

Я прилагаю все возможные усилия, чтобы сделать свой взгляд равнодушным.

– Мне плевать на вас обоих, только терпеть его присутствие я не собираюсь.

– Лиз… – теперь во взгляде Мии мелькает чувство вины.

– Свободна. На сегодня твоя тренировка закончена.

Девушка, сверкнув глазами, разворачивается и уходит. Уайт вместе с ней.

– Шелден, ты не только стерва, но еще и истеричка, – произносит он, прежде чем закрыть дверь.

Я подхожу к окну, открываю его настежь и жадно вдыхаю холодный воздух, так, будто он способен потушить огонь в моей душе. Прикусываю губу, в надежде сдержать зачем-то подступающие к глазам слезы.

Нельзя плакать. Только не сейчас. Только не из-за него. Я поклялась себе.

Сзади перешептываются девушки, видно, не зная, как себя вести: тихо уйти или обратится ко мне, подвергнувшись риску попасть под горячую руку.

Глубоко вздохнув, я натягиваю на лицо улыбку и поворачиваюсь к команде.

– Пробежимся по связкам заново!

В семь часов я отпускаю чирлидерш, в восемь – заканчиваю тренировку сама.

Теперь я мечтаю лишь о мягкой постели.

Расстегнув молнию рюкзака, я собираюсь положить туда форму, но… роняю ее на пол. Несколько секунд смотрю в одну точку.

Не понимаю… ничего не понимаю.

Прямо перед моими глазами, в центральном отделении рюкзака, лежит толстый красный блокнот.

Глава 9

Это произошло в конце прошлой осени. В тот день Хлоя пригласила нас с Евой на пижамную вечеринку – ее мать уехала, оставив девушку одну дома. Я решила пройтись пешком, через парк, хотя на улице было холодно: дул сильный ветер, сгущались тучи, предвещая дождь. Но у меня почему-то было хорошее настроение. Интересно, с чем оно связано? Бывает, все вроде-бы и хорошо, но внутри – пустота, хочется закутаться в одеяло и никого не видеть. А иногда наоборот: день не удался, каблук сломался, на тренировке ногу потянула, а с лица не сходит улыбка.

Размышляя над этим, я не заметила, как прошла половину пути. Деревья прогибались вниз, слышался звук грома, тьма поглотила оставшиеся лучики света, теперь только фонари слабо дорогу. Лавочки, на которых ночью любила проводить время молодежь, на этот раз были пусты. Все, кроме одной…

Вырисовывавшийся силуэт был мне знаком до боли. Черная футболка, джинсы, взъерошенные темные волосы. Шон Уайт был здесь один, без своей компании. Он сидел согнувшись и обхватив голову руками. Нет, это не была поза человека, который выпил слишком много алкоголя или перебрал с наркотиками. Казалось, воздух был пропитан отчаянием.

Я сразу поняла: случилось что-то серьезное, но не могла представить, что именно, ведь он никогда, ни при каких обстоятельствах не открывал чувства, всегда был равнодушным ко всему, что другого могло бы вогнать в дрожь.

Я хотела как можно быстрее пройти мимо, но вместо этого остановилась прямо напротив злосчастной лавочки…

– Шон?..

– Шелден, оставь меня в покое, – ледяным голосом ответил он, не поднимая взгляда.

Но я не уходила. В такие минуты нельзя оставлять человека одного. Даже если это твой враг.

Я стояла напротив и молчала, не зная, что говорить. Мне казалось, что слова здесь лишние.

Через несколько секунд он поднял голову и резко встал на ноги. Его взгляд был пропитан холодной ненавистью, но я не испытывала страха.

– Что тебе надо? Проваливай, – хриплым голосом произнес он.

Я стояла на месте, не двигаясь и смотрела в его глаза, пылающие злостью и отчаянием.

– Шон, приди в себя!

Этот жестокий взгляд… который потом долго снился мне в кошмарах.

– Ты не слов не понимаешь? Я не хочу тебя видеть! Проваливай!!!

Я привыкла слышать это. Пусть Уайт говорит все, что хочет, я не просто буду слышать. Но я не оставлю его здесь одного.

Я робко шагнула в его сторону, и в тот же момент на меня обрушился оглушительный удар, сбивающий с ног, и боль в правом плече.

Это было неожиданно. Настолько, что, упав на землю, я несколько секунд лежала и просто смотрела в пространство. Не от боли, от осознания произошедшего.

Дальше все происходило будто не со мной…

Я помню, что встала на ноги, посмотрела на свои ладони, измазанные кровью, потом – ему в глаза. Пустые, будто ничего не видящие. Он сделал шаг в мою сторону, а я – два в противоположную.

Я не знала, что человек, которому ты протягиваешь руку помощи, способен растерзать ее в клочья.

Я чувствовала себя так, будто упала вниз с огромной высоты, и не смогла прийти в себя.

Сколько можно повторять одну и ту же ошибку!?

Я не могла больше там находится. Дул холодный ветер, на лицо падали капли дождя, а мне было душно.

Еще несколько секунд, и я бегу, не зная куда и не видя дороги.

«Число: пятое. Месяц: ноябрь. Год: шестнадцатый.

В окно бил то ли дождь, то ли мелкий град, а Лиз все еще не пришла, и ее телефон был недоступен. Я сильно переживала. Вдруг ей нужна помощь?

Спустя час – звонок в дверь, на пороге – Лиз в насквозь промокшей и почему-то испачканной в грязи одежде, с опухшими глазами, размазанной по щекам тушью и разодранными в кровь ладонями. Она улыбалась… говорила, что все в порядке: просто часы на час отстали, и проволока, за которую она зацепилась ногой и упала, была совсем незаметной в темноте. Я не верила, но Лиз только смеялась и в шутку сочинила историю о том, как за ней погнался маньяк. Смех разрядил обстановку, и больше мы с Хлоей не возвращались к теме, зная, что это бессмысленно. Элизабет в этот вечер веселилась и дурачилась больше всех: казалась беззаботным ребенком. Я знала, что изнутри ее разрывает на части, но ничего не могла с этим сделать… Лиз не позволяла мне помочь ей.

Я всегда удивлялась ее внутренней силе. Как можно смеяться, когда хочется плакать, и казаться самой счастливой на свете, чувствуя себя несчастной? Только она умеет делать это. И всегда умела.

В девять часов позвонила мама и попросила меня срочно вернуться домой. Я сразу вызвала такси. У родителей были очень встревоженные лица, мама ходила по комнате из угла в угол, папа нервно курил сигарету, выпуская дым в окно. От них я тут же узнала, что случилось. Когда Шон пришел домой, от него разило запахом алкоголя и сигарет. Не проронив ни слова, он вытащил из кармана пачку с белым порошком, со злостью швырнул в стену и заперся в комнате. В ту же секунду за дверью послышались звуки бьющихся предметов, удары и грохот. Родители не знали, что делать, поэтому и позвонили мне, но за несколько минут до моего возвращения наступила тишина, и это испугало их еще больше.

Я сразу побежала наверх, начала стучать в дверь брата, просила впустить меня. Но он не открыл, лишь сказал через дверь: «Передай Ей, чтобы держалась от меня подальше. Тем более теперь».

Этот голос… он будто бы принадлежал не Шону.

Но больше в тот момент меня напугало не это. Лиз пришла с разбитыми ладонями и грязью на одежде. Неужели он ударил ее?.. Поверить не могу! Почему она молчала? Нет, это безумие. Я уверена, Лиза действительно упала сама, уже после их встречи. Он не мог поднять на нее руку.

Шон так и не рассказал о том, что случилось, и, боюсь, уже не расскажет. В любом случае, то, что произошло в этот день, заставило его отказаться от наркотиков. Он сказал, что пальцем больше к ним не притронется. И я надеюсь, что теперь все будет хорошо! »

В комнате внезапно становится холодно. Нахлынувшие воспоминания стали разрушительным ураганом, опустошающим душу. Внутри не осталось ничего, кроме странной тяжести и обреченности. Иногда так хочется стереть прошлое и начать все заново. Или просто забыть обо всем. Но это не возможно, воспоминания будут преследовать вечно: бессонными ночами, минутами, когда ты остаешься наедине с самим собой и воскрешаешь всех своих демонов. Ехидный голос в голове произносит: «Думала, что сможешь забыть? Наивная! Это – твое пожизненное заключение. Ты не сбежишь от самой себя». Как я хотела бы ничего не чувствовать. Ничегошеньки… Сейчас это мое единственное желание.

Я с тяжестью на сердце кладу дневник в самый дальний угол, потому что не готова читать следующие строки, снова окунаться с головой в прошлое, связанное с тремя людьми: Евой, мной и Шоном. Здесь запечатлены наши поступки, эмоции, и, возможно, ответы на многие вопросы. Они настолько личные… едва ли бы я согласилась на то, чтобы их кто-то читал.

Шон знает обо мне почти все, эти строки вряд ли удивили его. А я, как оказалось, ничего о нем не знаю. О его отношениях с отцом, о том, почему он пошел по скользкому пути, а затем свернул с него. Даже о причинах его ненависти ко мне я не догадываюсь.

Зачем он отдал мне этот дневник? Понимая, что я загляну в его прошлое, увижу его с другой стороны, которая скрыта от посторонних глаз. Увидел отчаяние в моих глазах в тот момент, когда оборвал последнюю ниточку, связывающую меня с Евой? Пожалел? Не верю.

Я вздрагиваю от пронзающей тишину мелодии телефонного гудка.

– Да?

– Ты не занята? – спрашивает Макс.

– Нет. Совсем напротив, – произношу я в надежде на то, что он приедет.

– Вчера полиции стало известно о пропаже маленькой порции цианистого калия в Кельнской лаборатории.

В мыслях сразу вспыхивает картинка: чьи то руки подсыпают украденный яд в стакан…

– Спустя две недели?

– Десять грамм яда заменили молотым сахаром, поэтому в лаборатории пропажу заметили не сразу. Полиция уверена в том, что это сделала Ева.

Я со злостью бью кулаком о спинку дивана.

– Они не задумывались о том, как девочка могла пробраться в лабораторию, которая находится под охраной? А камеры!?

Послышался тяжелый вздох.

– Они были отключены.

Этого следовало ожидать.

Несколько секунд я не произношу ни слова, обдумывая услышанное.

Как это можно было провернуть? Иметь либо прямой доступ к лаборатории, либо незаурядные умственные способности. А скорее всего, все это в совокупности.

– Есть точное время?

– Ночь с двадцатого на двадцать первое.

– За день… Почему никто не увидел пропажу? Не обратил внимание на отключенные камеры?! Где, черт возьми, была охрана?!

– Элизабет… Уже ничего не изменишь.

Я тяжело вздыхаю.

Макс прав. Нет смысла об этом говорить.

– Почему Кельнская? В городе две химические лаборатории.

– Значит, по каким-то причинам ему было проще взять яд там.

– Пришли мне имена работников и их родственников. Может, детей-подростков.

Я понимаю, что Максу будет сложно это сделать, но другого выхода нет.

– Не уверен, что получиться. Ты же знаешь, Лиз, у меня нет прямого доступа к компьютеру отца.

Если есть хотя бы малейшая возможность, ее нужно использовать. Не понимаю его настроя.

– Макс, это действительно важно! Попроси помочь Эвана.

Парень Ло очень хорошо разбирается в компьютерах. Я думаю, он даже может стать неплохим хакером. Если раньше меня это пугало, то сейчас – совсем наоборот.

– Сбрось мне его номер.

– Хорошо. Спасибо, Макс.

– Я сделаю все, что смогу, – произносит он, и, выдержав небольшую паузу, добавляет, – Люблю тебя, Лиз.

– И я тебя, – отвечаю я машинально.

Я держу телефон у уха, слушая короткие гудки, и смотрю в пространство.

Кельнская лаборатория… находится на окраине города, позиционируется как одна из лучших в области исследования металлов, использует сильные ядохимикаты.

Какую роль она играет? Зацепка или спонтанный выбор убийцы?

Нужно ждать, пока Эван достанет списки. И это ожидание мучительно…

Чтобы чем-то отвлечь себя, я достаю книгу, которую перечитывала уже много раз: «За тобою в пропасть». Я пробегаю взглядом по строкам, но мысли кружатся вокруг этой злосчастной лаборатории. Единственное, что может хотя бы на время отключить эмоции – это гимнастический зал, спортивная форма и хорошая музыка.

Сегодня нет репетиции, стрелка часов показывает семь, но это меня не останавливает. Кроссовки и ключи от машины – это все, что мне сейчас нужно.

Иногда мне кажется, что я зависима от танца. Тренировки давно уже стали частью моей жизни, но до этого момента я не понимала, насколько сильно они на меня влияют. Помогают выплеснуть эмоции и обрести спокойствие, обрести гармонию с душой.

Как жаль, что только сейчас я осознала смысл слов, сказанных когда-то Евой.

«Танцуй – когда тебе плохо или хорошо. Выплескивай злость или преображай счастье.»

Я открываю двери зала, полностью уверенная в том, что он пуст, и застываю на месте. Свет включен, в самом центре комнаты сидит Мия, поджав к себе колени и устремив затуманенный взгляд куда-то в стену.

Девушка не замечает меня.

– Мия? – пронзает тишину мой голос.

Она вздрагивает, поднимает на меня взгляд, и только сейчас я замечаю на ее глазах слезы.

– Ты была права, – произносит девушка хриплым голосом.

– О чем ты? Что случилось? – я сажусь на колени рядом с девушкой, беру ее за руку.

– Он меня просто использовал. Мы вместе пошли на вечеринку и… какая же я идиотка!

В голове медленно складывается пазл…

Я знала, что так будет. С Ним по-другому быть просто не могло. Но, несмотря на это, внутри все кипит от злости… Возникает непреодолимое желание высказать все, что я думаю о Уайте прямо ему в лицо.

– Сволочь… – сквозь зубы произношу я.

– Я пришла сюда и повторяла связки, пробовала делать новые элементы… мне казалось, что я не чувствую боли…

Девушка сгибает ногу в колене и касается ладонью бедра.

– И… Лиз, прости! Кажется, я растянула мышцу.

На последнем слове голос Мии обрывается, она начинает рыдать в голос.

Ее фраза все еще звучит в моей голове. Растяжение мышцы. Пропуск тренировок. Провал на соревнованиях.

– Мия! – я хватаю девушку за плечи, – Пожалуйста, успокойся!

Она замолкает, вытирает слезы, но тихие всхлипы все еще разносятся по залу эхом.

– Ты можешь встать? – спрашиваю я.

Мия кивает, становится на ноги.

– Я могу стоять и ходить, – произносит она глухим голосом, – Но не больше. Левый и поперечный шпагат… перевороты… финальная связка. Я выбыла из игры.

Мия вместе со мной выполняет много поддержек и стоит наверху пирамиды. Она заменила Еву, с большим трудом освоив свою новую роль. Но кто сможет заменить ее?

– Пожалуйста, не молчи. Кричи, говори, что я глупая и безответственная. Я ведь знаю, о чем ты думаешь. Я вижу, как ты зла.

– Да. Но не на тебя, – произношу я, – Это могло случиться с каждой. И со мной в частности, – добавляю, вспоминая о том, как я изматываю себя тренировками, – Ты не виновата.

– Не надо, Лиз. Я подвела вас всех.

В голове вертятся мысли о том, как переделать номер. Связки, пирамиды.

Черт… ничего не приходит в голову…

– Мия! Хватит. Ты не нарочно растянула ногу.

Я перевожу взгляд на девушку и понимаю, что ей сейчас еще хуже, чем мне. Готовиться к соревнованиям четыре месяца и не выступить – очень обидно. Из-за этого она чувствует себя несчастной, а еще виноватой перед своей командой.

А причина – Его эгоизм и наплевательское отношение к окружающим. Из-за Уайта группа рискует победой.

Я провожаю Мию, утверждающую, что она в состоянии доехать домой сама, до машины, скрывая свои настоящие эмоции под маской спокойствия.

– На какой вечеринке вы были? Он до сих пор там? – интересуюсь я.

– Шон? Зачем он тебе? – спрашивает девушка, – ябуду выглядеть глупо, если…

– Мия, адрес! – перебиваю я, чувствуя, как выхожу из себя.

Девушка больше не сопротивляется, понимая, что это бесполезно, и отвечает на мой вопрос. Поцеловав подругу в щеку и заверив ее, что все будет нормально, я быстрым шагом направляюсь к своей машине. Холодный воздух не способен потушить пламя внутри меня или хотя бы немного ослабить его. Это безумие… кажется, я готова расцарапать Уайту лицо, вцепиться в его волосы и кричать о том, какая он сволочь, пока не охрипну.

Я подъезжаю к дому, адрес которого продиктовала Мия. Ворота открыты, изнутри доносится музыка – кажется, здесь все еще принимают гостей. Отлично.

Зайдя в помещение, я уверенным шагом прохожу мимо танцующих и ищу взглядом Уайта. В поле зрения попадают знакомые ребята из школы, кто-то приветливо машет рукой, но я игнорирую эти жесты. Снова окидываю взглядом зал.

Вижу! Он стоит возле барной стойки, в черной майке и рваных джинсах. Улыбается, сволочь…

Всего каких-то несколько секунд – и я стою напротив Уайта. Он смотрит на меня так, словно первый раз видит. Сердце бешено колотится в груди: злость закипает внутри меня с новой силой.

– Как ты можешь так поступать с людьми!? – произношу я, пристально глядя ему в глаза.

– Ты вообще о чем?

Его холодный, насмешливый взгляд становится последней каплей.

Я со всего размаху бью его ладонью по щеке.

В другой раз его ошарашенное лицо непременно рассмешило бы меня, но не сейчас. Несколько секунд он не произносит ни слова, лишь пристально смотрит мне в глаза. Вокруг нас собирается аудитория и, заметив это, Уайт хватает меня за руку и ведет куда-то сквозь толпу.

– Что, семейные разборки, брат? – смеется какой-то парень, хлопая его по плечу.

Его хватка становится еще сильнее: запястье ноет от боли.

Кажется, мы идем к выходу…

– Отпусти, мне больно! – кричу я и пытаюсь вырваться.

Безрезультатно.

Мы выходим на улицу через заднюю дверь. Здесь, на веранде, открывается вид на осенний сад, виднеющийся сквозь сумерки.

– Что ты здесь устраиваешь? – с презрением спрашивает Шон, остановившись напротив меня и, наконец-то, отпустив мою руку.

– Сволочь! – сквозь зубы произношу я, – Думаешь, можешь топтать чужие чувства и наслаждаться жизнью? Нет. Я тебе это обещаю.

Теперь он смотрит на меня с интересом.

– Чьи чувства? Уж точно не Мии, если ты об этом. Может, твои?

– Не Мии? Ты так думаешь? Ты сделал ей очень больно. Она плакала, хотя до сегодняшнего дня я ни разу не видела ее слез.

Уайт отводит скучающий взгляд в сторону.

– Это не твое дело, Шелден. Раньше я не замечал твою страсть лезть в чужие отношения.

– Это как раз мое дело. Благодаря тебе Мия растянула ногу и теперь не сможет выступить на последнем этапе соревнований, который состоится через две недели.

– Благодаря мне? – рассмеялся Шон, – Ты ничего не попутала? Я ей не ломал ногу.

Мои ладони невольно сжимаются в кулаки, ногти впиваются в кожу.

Жестокий, бездушный эгоист.

– Не смей приближаться к моей команде, – произношу я, глядя ему в глаза, – Тебе ясно?

Ответный пристальный взгляд.

– А то что?

В эту секунду я чувствую себя настолько беспомощной… Я ведь действительно не смогу ничего ему сделать, насколько бы не было сильно желание поставить этого хама на место.

Ева, за что ты его любила? Ах да, тебе не нужны были для этого причины.

Я чувствую, как меня покидают силы: ненависть исчерпала себя. На глаза наворачиваются слезы, которые я старательно пытаюсь скрыть. Я не могу показать свою слабость.

– Она мечтала о победе. А еще о том, чтобы ты снял маску бездушия и жестокости.

Взгляд Уайта смягчается при упоминании о сестре. Я вижу в них глубокую грусть.

– Нет никакой маски. Ты ведь знаешь, кто я, и изменить этого не сможешь.

И это правда. Он – животное, не способное на человеческие чувства. Но все же некоторые его поступки я понять не могу… Ведь они противоречат его сущности.

– Зачем ты отдал мне дневник? – спрашиваю я негромко.

Чуть помедлив, Уайт произносит:

– Хотел убедиться, что не пропустил ничего важного. Ты ведь знала ее с другой стороны и, возможно, сможешь увидеть то, на что я не обратил внимания.

Знала… Это слово режет слух и заставляет сердце болезненно сжаться.

– А я думала… может быть, что-то не позволило тебе отнять у меня самое дорогое. Глупые фантазии, правда? Тебе ведь нравится причинять людям боль.

– В основном мне на них просто плевать. Можешь считать, что ты особенная, – произнося последнее слово, Шон усмехнулся.

Несколько секунд длится напряженная тишина. В любой другой раз я желала бы поскорее отсюда уйти, а сейчас… внутри какое-то странное чувство.

Я стою, не двигаясь, вдыхая свежий осенний воздух, а мысли скользят… порхают надо мной, словно бабочки – я вижу красоту их крыльев, внимательно за ними наблюдаю, но дотянуться не могу.

– Шелден, я не понимаю, с какой целью ты сюда пришла, – прерывает молчание Шон, – Мию я и пальцем не трогал.

Я быстро перевожу на него взгляд.

Неужели он врет?

– Она мне сказала, что ты ее использовал.

Шон пожимает плечами и, криво улыбнувшись, произносит:

– О нет, она имела ввиду совсем не то, о чем ты подумала. И почему тебе в голову пришли именно эти мысли?

Я опускаю глаза, не выдержав его многозначительный взгляд.

– А что еще, по твоему, можно подразумевать под этими словами? – огрызаюсь я.

Устало вздохнув, он произносит:

– Шелден, поверь, мне не нужны твои чирлидерши.

Услышав эти слова, я поднимаю взгляд на Уайта. С губ против моей воли срываются слова…

– А я нужна?

Несколько секунд он молчит, внимательно всматриваясь мне в лицо, будто пытаясь найти ответ на свой вопрос, а я начинаю осознавать, какую чушь невольно произнесла вслух.

– Я имею ввиду…

– Я понял, что ты имеешь ввиду, – перебивает Шон, криво усмехнувшись.

Проигнорировав его слова, я продолжаю:

– Ты не можешь оставить меня в покое. И с Мией ты стал общаться не просто так.

На его губах все еще играет улыбка.

– Какая проницательность. Я хотел увидеть, какие эмоции будут на твоем лице.

– Да, я заметила, что это твое хобби, – равнодушно произношу я.

– Злость, обида… – медленно протягивает слова Шон, – ревность.

Услышав последнее слово, я чувствую, как начинает пылать мое лицо: какое облегчение, что солнце уже зашло за горизонт, и этого не видно.

– Ничего подобного! – восклицаю я, поддавшись эмоциям, но тут же, взяв себя в руки, спокойно прибавляю с легкой улыбкой на губах: – Не выдавай желаемое за действительное.

Мое сердцебиение ускоряется при мысли о том, что может скрываться под этими словами, но на лице ледяная маска. Да, именно ледяная… она может легко растаять под жаром огня.

Шон чуть склоняет бок на бок, с интересом наблюдая за мной.

У меня возникает тревожное предчувствие.

– Докажи, что ты не врешь, – произносит он, подходя ближе.

Растерявшись, я делаю шаг назад. И впервые чувствую себя слабой. Я не могу понять, что он собирается делать, и это самое страшное.

Еще один шаг – и я упираюсь спиной в стену.

Словно жертва, загнанная в угол своим будущим убийцей.

Шаг в сторону – Шон перегораживает мне путь рукой. Внутри все сжимается. Только это не страх…

В следующую секунду Уайт наклоняет голову и вдыхает запах моих волос. А я, кажется, нахожусь в том состоянии, когда невозможно контролировать свои действия…

Мягкие губы касаются моей шеи, и я жадно вдыхаю ртом воздух… сотни бабочек в животе расправляют свои крылья, усиливая дрожь в коленках.

Губы следуют выше, вырисовывая кривую дорожку, и я невольно выгибаю шею, пытаясь сдерживать тяжелое дыхание.

Тело не подчиняется разуму. Ослабевшими руками я пытаюсь оттолкнуть Шона, но в ту же секунду он резким движением прижимает их к стене, сжав ладонью запястья. Это приятная боль… Наши пальцы медленно переплетаются. В голове мелькает мысль о том, что мои ладошки потные, несмотря на то, что на улице холодно, и тут же тонет в нахлынувших эмоциях. От каждого его прикосновения, движения пальцев внутри все переворачивается.

Тишину пронзает лишь мое дыхание. Вдох, выдох. Мне словно не хватает воздуха. Мелкая дрожь по телу, подгибающиеся коленки… Я просто не в силах этому сопротивляться.

Его губы скользят по моему лицу: подбородок, щеки, скулы… Он словно дразнит меня, медля с самым желанным и неизбежным.

Я падаю в пропасть и предвкушаю столкновение, которое убьет меня…

Когда наши губы наконец соприкасаются, электрический разряд пронзает меня изнутри. Плавные движения становятся напористыми и яростными, и я, не в силах противостоять эмоциям, отвечаю с такой же неукротимой страстью.

Теперь я чувствую его тяжелое дыхание, жажду, и больше не пытаюсь контролировать себя.

Шон кладет мои руки к себе на плечи и я тут же невольно обвиваю ими его шею, запуская пальцы в густые волосы.

Он прижимает меня к себе сильнее, и я жалею о том, что наши тела разделяет плотный слой одежды.

Его рука тут же оказывается под моей майкой, и я вздрагиваю. Холодные пальцы обжигают кожу, рисуя узоры на обнаженной спине, животе… в следующую секунду его ладонь опускается ниже, скользит по бедру и поднимает его вверх: моя нога сгибается в колено, прижимаясь к его. Резким рывком сильные руки поднимают меня вверх, обхватив ягодицы, и я прижимаюсь к нему всем телом. Поцелуй становится жадным, словно каждый из нас не в силах утолить свою жажду, словно это – животная страсть, не поддающаяся законам логики и не имеющая конца… когда внутри все разрывается от эмоций, а в голове – ни единой мысли. Когда кажется, что огонь поглотит тебя полностью, без остатка, и разрушит весь твой мир, все, чем ты так дорожила.

Звонкий смех, скрип двери, голоса.

Секунда – и я уже стою на ногах, не смея посмотреть в глаза Шону, и мечтая провалиться сквозь землю.

Во двор вышла веселая компания ребят, которые, увидев нас, замолчали.

Возможно, кого-то из них я знаю, и они знают меня, но, к огромному счастью, на улице темно.

Не произнеся ни слова, так и не осмелившись посмотреть на Шона, я вбегаю обратно в дом, расталкиваю толпу, не видя ничего вокруг себя, и каким то образом добираюсь до машины. Завожу мотор, и еду с огромной скоростью, не зная зачем, не зная куда, только бы подальше от этого проклятого места…

Глава 10

Я не чувствую ничего, кроме ноющей боли в ладонях, со всей силы сжимающими руль, странной тяжести внутри и угнетающей опустошенности. Внезапно все вокруг становится неясным и расплывчатым. Я останавливаю машину на обочине.

Что теперь?

Кажется, будто то, что произошло, просто сон. Это не могло случиться в реальности.

Как? Почему?

Я полностью потеряла самообладание, я не могла себя контролировать. Но разве это оправдание?

По щеке пробегает одинокая слеза, оставляя мокрый след. Неужели я плачу? Я чувствую себя загнанной в ловушку собственных мыслей. Я ведь хотела этого, иначе такого бы не произошло. Я ответила ему взаимностью, отдавшись без остатка. И эти эмоции… я никогда не испытывала ничего подобного. Возможно, меня тянуло к нему и прежде, но я не позволяла себе этого осознать.

Воспоминания и образы вспыхивают в голове, меня снова одолевает жар.

Но этого не повторится никогда – мы враги, ненавидящие друг друга всем существом. Это была всего лишь уловка. Он нашел мое слабое место, о котором не знала даже я сама.

Осознание этого причиняет невыносимую, как будто физическую боль: слезы текут струей. Я закрываю лицо руками, и начинаю рыдать в голос, наверное, впервые себя не сдерживая. Становится легче.

Уловка… Нет. Это совсем не так. Это не правда.

Теперь по салону автомобиля эхом раздается звонкий истерический смех.

Он испытывал то же, что и я. В какой то момент наша игра перестала быть игрой. Он хотел этого по-настоящему.

Но я не хочу думать о том, что случилось не сейчас, не когда-либо еще. Чувство вины перерастает в безысходность: я предала не только Макса, но и себя.

Я включаю на полную громкость радио и еду домой.

Я забуду о том, что произошло. И сделаю все, чтобы никогда больше не видеться с Уайтом.

Мама еще не вернулась: я нахожусь в совершенно пустом доме. Я снова вспоминаю о Еве и о том, как она нужна мне сейчас.

Только тебе я бы смогла рассказать. Только ты смогла бы понять.

Тяжело вздохнув, я достаю дневник и снова открываю его, забравшись под одеяло, пообещав себе, что буду перелистывать все страницы, посвященные Шону.

В какой то момент я останавливаюсь, а затем нахожу самую последнюю страницу и начинаю читать с конца.

Двадцать первое октября… Сколько раз я уже перечитывала эти строки, надеясь увидеть что-то новое.

Так же я много раз перечитывала последние семь записей. Читая, я представляю, что это – письмо, написанное Евой для меня.

Двадцатое… Пятнадцатое…

Учеба. Чирлидинг. Брендон. Прекрасная погода. Кир.

Стоп, что?

Я еще раз пробегаю глазами строчку, которую только что прочитала.

«Мы с Киром договорились встретиться в четверг у меня дома и доделать реферат.»

Четверг – это ведь двадцать первое число. День смерти Евы.

О Господи… неужели мои подозрения были не беспочвенны? Кир – странный парень, но все же я не верила по-настоящему в то, что он может оказаться убийцей…

Может быть, это совпадение? Да и вообще, почему я не знала о том, что Ева и Кир общаются? Она ни разу о нем не упомянула в разговоре.

Хотя… это уже не важно.

Угнетающую тишину пронзает мелодия звонка на моем мобильнике, я вздрагиваю от неожиданности.

Макс. Черт…

Внутри снова появляется тяжесть.

Но эмоции, вызванные мыслями о госте Евы, затмевают все остальные. Я обязана взять трубку, как бы мне не хотелось уйти в другую комнату, поставив телефон на беззвучный, и рассказать Максу о том, что узнала.

– У меня есть новости, – сообщает он, как только я поднимаю трубку.

– У меня тоже, – отвечаю я, – Говори первый.

– Мы с Эваном нашли информацию о работниках Кельнской лаборатории. В их числе Сильвия Войс, ее сын – Кир Войс учиться в нашей школе. Но это еще не о чем не говорит.

У меня перехватывает дыхание от услышанного.

– Макс! Этот Кир был у Евы двадцать первого числа! Я прочитала в ее дневнике: они договорились о встрече на этот день. Ты понимаешь, что это может значить!?

– Хорошо. Предположим, он добавил в ее стакан яд. Но это ведь нельзя доказать. Даже если он был последним, кто видел Еву в живых.

– Я поговорю с ним, – уверенно произношу я, – Прямо сейчас. Ты ведь знаешь его адрес?

Молчание в трубке.

– У нас нет данных с адресами, Элизабет.

Я разочарованно вздыхаю.

– Черт возьми, Макс, твой отец наверняка имеет доступ ко всем базам!

– Именно. Мой отец, Элизабет. Прости, что я не компьютерный гений. А Эван уехал на два дня на какую-то универсиаду.

– Но мы не можем так долго ждать.

Внезапно у меня в голове возникает идея. Сегодня суббота, я не собираюсь ждать два дня, для того чтобы поговорить с Киром в школе. К тому же я давно его не видела, возможно, он не появится и в начале следующей недели. Я достану адрес сама. Только все же мне нужен помощник.

Возможно, Хлоя не одобрит мою затею, но я знаю, кто точно будет на моей стороне. Я составила в голове четкий план: поехать в школу, проникнуть в кабинет директрисы, полистать данные учеников и найти нужную информацию. Вопрос лишь в том, как достать ключ от ее кабинета.

Я набираю номер.

– Привет, Лиз, – вместо длинных гудков я наконец слышу голос в трубке.

– Брендон, мне нужна твоя помощь.

Через десять минут я уже сижу в теплой машине друга и рассказываю то, о чем сама узнала совсем недавно. Мысль о том, что Кир виделся в тот день с Евой очень его угнетает, я вижу это по глазам. Но я не могу скрывать от него подобную информацию.

– Я не знал, что они общаются. Да кто он вообще такой, это Кир Войс?

– Я бы назвала его… нестандартным. Хотя, довольно симпатичным, – добавляю я, лишь для того, чтобы посмотреть на реакцию Брендона и немножко его развеселить.

Он бросает на меня выразительный взгляд, а я отвечаю усмешкой.

– Я шучу, – произношу я и тут же серьезно добавляю, – Не забывай, что, возможно, мы говорим об убийце.

Брендон хмурится и уходит в свои мысли, и я делаю тоже самое.

Еще совсем недавно все было по-другому: глаза моего друга светились счастьем и жизнерадостностью, и в этой машине нельзя было почувствовать напряженную тишину. Часто мы ездили на ней втроем, вместе с Евой, на пикники, вечеринки, да и просто так… Эти дни были такие беззаботные, яркие и счастливые. И они больше не повторятся. Сейчас: лишь бездонная пустота.

– Мы должны отключить камеры, если они работают, и достать ключ от кабинета директора, так? – спрашивает Брендон.

Я многозначительно киваю.

– Знаешь, сейчас бы нам очень пригодился Уайт с его талантом злить охранников и способностью открывать двери без ключа.

Услышав это имя, я напрягаюсь.

Возможно, он бы нам помог, но я ни за что на свете не соглашусь встретиться с ним по своей воле и уж тем более о чем-то просить.

– Лиз? У тебя такое выражение лица, словно я заставляю тебя засунуть руку в банку с пауками.

Неужели он не понимает, что для меня его предложение звучит еще хуже? Даже несмотря на то, что я с самого детства терпеть не могу этих маленьких отвратительных тварей.

– Брендон, запомни, я ни при каких обстоятельствах не буду просить помощи у Уайта. И ни за что на свете не появлюсь в каком-либо месте, зная, что там будет он. Мы справимся сами.

Друг бросает на меня удивленный, заинтересованный взгляд.

– Я знаю: он не самый приятный человек, и ваши отношения оставляют желать лучшего, но Лиз, он брат Евы и хочет найти убийцу не меньше, чем мы.

Я знаю, что Брендон прав. Наши с Шоном личные отношения – это что-то, совсем не связанное с расследованием. Но я не могу побороть себя, даже понимая, что должна сделать это ради Евы. На глаза наворачиваются слезы, и я отворачиваюсь к окну, в надежде на то, что они останутся незамеченными.

Но друг останавливает машину на обочине.

– Элизабет. Расскажи мне, что случилось.

Нет. Он не должен знать. Макс – хороший друг Брендона, он будет в ярости, если узнает, что я сделала. Единственного человека, с которым я могла поделиться этими воспоминаниями и у которого я могла попросить совета, больше нет.

Быстро смахнув слезу тыльной стороной ладони, я поворачиваюсь к Брендону.

– Я уверена в том, что нам не нужна помощь, вот и все, – спокойным, но не терпящим возражений голосом, произношу я, – Тем более его.

Мой ответ его не удовлетворил.

– Что с тобой происходит? – задумчиво спрашивает друг, пристально глядя мне в глаза.

– Ты ничего не знаешь, Брендон, – холодно произношу я.

Я никогда не рассказывала ему о том, что происходит во время наших встреч с Уайтом. Он знает лишь о том, что я всю жизнь терпеть не могла брата своей лучшей подруги. Но о том, как Шон издевался надо мной, какую боль причинял и делает это до сих пор, он не имеет понятия. Так же как и о том, как моя кожа горит от его прикосновений, как ускоряется от них мое сердцебиение…

– Ничегошеньки, – повторяю я монотонно, – Поехали. Мы просто теряем время.

– Да, я не знаю. Я вижу: между вами двумя что-то происходит, и в последнее время выбивается из под контроля. Так расскажи! Или ты мне не доверяешь?

Эту уловку он использует всегда, когда пытается у меня выяснить что-то, о чем я не хочу говорить. Ну разве не наглец? Только сейчас этот номер не пройдет.

– Хорошо, я расскажу, только позже. Это не имеет значения. Сейчас главное – узнать адрес.

Я пристально смотрю на Брендона, давая понять, что больше он из меня не вытянет ни слова. Вздохнув, он жмет на педаль газа.

– Думаешь, у охранника есть дубликат ключей директрисы? – спрашивает друг.

Я пожимаю плечами.

– Возможно. Если нет, придется придумать другие способы: например, окно.

– Окно? – переспрашивает Брендон.

– Да. Его собирались ремонтировать в воскресение, а до этого времени можно легко открыть его снаружи, просто толкнув.

– Даже не буду спрашивать, откуда ты об этом знаешь, – усмехнувшись, произносит он.

– Просто недавно услышала телефонный разговор директрисы, – пожимаю плечами я.

Все кажется предельно простым: охранник спит, большинство камер не работают. Только вот ключ… кажется, его здесь нет. Придется воспользоваться планом «б».

– Нам нужно на задний двор, – шепчу я, бросая последний взгляд на спящего мужчину в синей форме.

Мы выходим на улицу, слабо освещенную фонарем и я ищу нужное окно.

– Вон! – указываю я, – На второй этаж можно забраться по лестнице, а потом пройтись по выступу в стене.

Брендон смотрит на меня с сомнением.

Я ставлю сумку на землю и уверенным шагом иду к пожарной лестнице. Может, это и не безопасно… Но я сделаю это ради Евы. В детстве мы с ней любили лазать по деревьям, забираться как можно выше, ближе к макушке, совсем не боясь высоты.

Я чувствую, как на моем запястье сомкнулись сильные пальцы.

– Элизабет, я всегда знал, что ты сумасшедшая, – тихо говорит Брендон, – Стой здесь и следи за охранником.

– Но…

Друг меня перебивает.

– Макс меня убьет, если ты свалишься со второго этажа и что-нибудь себе сломаешь. Так что стой здесь, – он кладет руки на мои плечи, будто приковывая к месту, – и не возмущайся.

Я сомневаюсь, прежде чем ответить.

– Но ведь это моя идея. Я не хочу подвергать тебя опасности.

– Хватит, Лиз, ты ведь знаешь, что спорить со мной бессмысленно, – отвечает он, смотря мне в глаза, – Но спасибо за заботу.

В этот момент я понимаю, что переубедить у меня его не получиться.

– Хорошо, – согласно киваю я, – Только осторожнее.

Брендон улыбается, целует меня в макушку и идет к лестнице. Я всегда видела в нем старшего брата, доверяла, как себе. И сейчас я не сомневаюсь в том, что он найдет нужный документ.

Напрягшись, я смотрю на то, как друг взбирается вверх по лестнице, а затем осторожно переставляет ноги на выступ. Сердце сжимается и сильно колотится о грудь. Наконец Брендон легким движением руки открывает окно кабинета директрисы и ловко в него проскальзывает. Вздохнув с облегчением, я мельком смотрю в сторону двери. И в этот самый момент она открывается и во двор выходит охранник и направляется в нашу сторону.

Черт… Я снова смотрю на раскрытое настежь окно, и, ничего лучшего не придумав, говорю так громко, чтобы эти слова смог услышать Брендон:

– Гражданин охранник!

Через секунду окно закрывается, и я с облегчением вздыхаю.

– Девушка, что вы здесь делаете так поздно? – следует вопрос, которого я почему-то совершенно не ожидала.

В моей голове начинается активный мыслительный процесс, и, чуть помедлив, я уверенно отвечаю:

– Понимаете, я потеряла телефон и обнаружила это только час назад. Я тут же проехалась по магазинам, в которых сегодня была, а потом поняла, что оставила его здесь, когда вышла бегать перед дневной тренировкой.

Охранник подходит чуть ближе, всматриваясь мне в лицо.

– А, Элизабет, это ты, – с добродушной улыбкой произносит он, – Конечно, ищи свой телефон.

Он знает меня, потому что я часто прихожу сюда вечером в зал, и относится ко мне с доверием и уважением. Мне становится стыдно за свое вранье.

Хотя, мы ведь ничего плохого не делаем. Что же нам остается, если полиция не хочет искать убийцу?

Я благодарно улыбаюсь и включаю фонарь на телефоне, освещая им лавочки.

Охранник уходит и, как только он скрывается за дверью, я пишу смс Брендону.

«Ну что?»

Ответ приходит быстро.

«Пока не нашел».

Я топчусь на месте, угнетенная тем, что не могу ничем помочь.

Тут у меня в голове возникает не очень приятная мысль: а что, если охранник решит включить здесь камеру? Если она, конечно, есть.

Мне придется как-то его отвлечь…

На экране телефона возникают следующие строки:

«На всякий случай отвлеку от камер охранника. Позвони, когда будешь за пределами видео наблюдения».

Единственный способ выйти из внутреннего двора, не привлекая к себе ненужное внимание: перелезть через забор. Похоже, именно это придется сделать Брендону.

«Ок».

Я со скорбью заявляю охраннику, что телефон не нашла и прошу его включить свет на всем первом этаже. Про второй не стала даже зарекаться – если вдруг охранник услышит шум из кабинета директора, выйдет не очень приятная ситуация.

Минут десять мы вместе обыскиваем первый этаж.

Тут раздается звонок.

Охранник с недоумением смотрит на мой смартфон.

Я с улыбкой произношу:

– Это мамин.

– Элиз, я в машине, – негромко говорит Брендон, – Все данные у меня.

Быстро же он справился.

– Нашелся!? – восторженно вскрикиваю я, – Где? В твоей сумке? Интересно, как он там оказался? Уже еду.

Моему помощнику по поискам телефона ничего объяснять не пришлось – монолог оказался очень информативным.

Я благодарю его за помощь, извиняюсь и ухожу.

Теперь в наших руках номер телефона и адрес Кира.

– Ты ведь не собираешься сейчас, в десять вечера, заявляться к нему в дом? – спрашивает Брендон.

– А почему нет? – озадачено произношу я, – Я напишу ему и договорюсь о встрече.

Мой друг кивает.

Я замечаю, как напряглись его скулы. В глазах – искры. О чем он думает?

– Знаешь, – негромко добавляю я, – Будет лучше, если я пойду одна, а ты подождешь в машине.

Брендон поднимает на меня взгляд.

– Это почему?

Еще совсем недавно я была уверена в том, что Кир может оказаться убийцей. Сейчас, когда в моей голове все уложилось, я понимаю: тот факт, что этот парень встречался с Евой в день ее смерти, может быть случайным совпадением. Брендон, наоборот, перестает воспринимать этот вариант и, кажется, готов задушить Кира в ту же секунду, как увидит, по нескольким причинам. Первая: возможная причастность Кира к смерти Евы. И вторая… я будто слышу его мысли: какого черта этот парень делал у нее дома?

– Этот Кир – очень странный человек, и я почти уверена, что он откажется разговаривать с нами обоими, – объясняю я, на ходу придумывая слова.

Брендон небрежно пожимает плечами, будто ему совершенно безразлично, будет ли он присутствовать при разговоре или нет.

– Хорошо.

Я выдыхаю с облегчением.

Кир быстро согласился встретится со мной, узнав, что у меня есть информация о Еве. На долю секунду мне показалось, что он не может быть виновником ее смерти: настолько взволнованным и искренним кажется его голос. Но, возможно, это лишь игра.

Брендон нервничает: его руки, лежащие на руле, напряжены, взгляд суров.

– Лиз, не смотри на меня так.

Я понимаю, что друг все это время смотрел мне в глаза.

Несколько раз моргнув, я изображаю полуулыбку, со стороны, скорее всего, больше похожую на нервный тик.

– Я просто задумалась.

Он кладет ладонь на мою руку и отводит взгляд на дорогу. Неужели в этой ситуации успокаивать нужно меня?

– Я буду следить за вами. Если что-то пойдет не так – помни, что я рядом.

Я киваю.

Что может пойти не так? Если он на самом деле убийца и понял причину моего звонка, то ему непременно захочется избавиться от через чур догадливых подружек своей жертвы…

Боже… а ведь это объясняет его рвение. Если только он ждал такого шанса заранее.

Так, стоп! Нужно выкинуть эти мысли из головы! Ни о чем подобном не думать…

Возможно, все таки стоило сообщить обо всем Шону?

– Лиз! Приди в себя! – громко произносит Брендон.

– Я в порядке, – убеждаю друга.

И себя.

Следующие полчаса проходят очень быстро. На часах уже десять сорок – время встречи. Центральный парк. Главный вход.

Брендон припарковал автомобиль совсем рядом – он сможет наблюдать за нами, и я не должна волноваться. Но почему-то тревожное ощущение не покидает меня с того самого момента, как я увидела имя Кира в дневнике Евы. И в этом нет ничего удивительного. Ведь теперь я знаю, что он последний, кто видел Еву живой…

Пустой парк освещает луна, почему-то отдающая красным оттенком. Стоит зловещая тишина. Или со мной играет подсознание.

Что-то касается моего плеча. Я вздрагиваю от неожиданности, резко оборачиваюсь и вижу перед собой лицо Кира. Взгляд – пристальный, изучающий.

– Ну? – он приподнимает брови, – Что ты хочешь мне рассказать?

Я в который раз удивляюсь его своеобразным манерам. Ни намека на уважение или хотя бы элементарную вежливость. Но сейчас это меня не особо заботит: я сама задалась целью быстрее преступить к делу.

Ни раздумывая ни секунды, я произношу:

– Зачем ты был у Евы в доме в день ее смерти? И почему не сказал об этом раньше?

Уголок его губ поднимается вверх. Он с каким-то непонятным выражением лица смотрит на меня сверху вниз.

– Ты что, меня в убийстве обвиняешь? – спрашивает он.

Этот вопрос застает меня врасплох.

– Нет, – отвечаю я после секундной паузы, – Пока.

– Я могу послать тебя, Элизабет, ты ведь понимаешь. Но не буду. Да, я заходил к Еве. Она помогала мне делать итоговую работу по химии. Так сложилось: мне нужны все отличные оценки в аттестате для бесплатного поступления в вуз. Нанять преподавателей родители мне не могут: мать лежит в онкологической больнице, отец с завидной регулярностью попадает в полицию из-за своего пристрастия к алкоголю и пьяным разборкам в барах.

Таким же тоном он говорил бы о погоде. Это говорит лишь о том, что Кир из тех людей, которые ненавидят, когда их жалеют, и поэтому скрывают свои чувства. Но его жизненная ситуация многое объясняет… И поведение, и странный стиль, и связь с Евой. Наверняка, узнав о нелегкой судьбе парня, она не осталась равнодушной. И единственное, что она могла сделать для Кира – это помочь с учебой. Но почему подруга не рассказала об этом мне? Возможно, не предала этому значения. Совершать бескорыстные поступки и помогать людям – это часть ее повседневности.

Кир смотрит на меня, ожидая ответа.

Почему-то я больше не сомневаюсь в его невиновности.

– Она хотела помочь. Я поняла. Я не сомневаюсь в этом.

Парень сжимает губы, его взгляд становится жестким.

– Она не хотела, она помогала. Только благодаря ей я сдал осеннюю сессию! И ведь эта девочка не требовала взамен абсолютно ничего, хотя знала, насколько для меня важно то, что она делает.

Я вижу, что за этими словами кроется отчаяние. Нет, он не думает о своем будущем. Он зол на мир, который лишил жизни невинное существо с чистой душой и сияющей искренней добротой улыбкой.

– Ты хотела спросить что-то еще?

Я нехотя поднимаю взгляд. Как мне не хочется сейчас говорить то, что я собираюсь.

– Я говорю это без какого либо подтекста. Но ты был последним, кто видел Еву, Кир.

Парень снова одаривает меня тем же взглядом, значение которого я не могу понять. Затем хмурится, несколько раз моргает, так, будто не может понять элементарной вещи.

– Элиз, – медленно произносит он, – Неужели… – негромкий смешок, – Так странно, что ты об этом не знаешь. Выходя из дома Евы, я встретился на пороге с ее братом, Шоном.

Глава 11

Последним человеком был не Кир. Шон Уайт. Но почему он мне не рассказал об этом? Не предал значения? Или за этим кроется другая причина?

«Разве нам было до разговоров?» – ехидно спросил внутренний голос. В голове одно за другим всплывают воспоминания…

– Черт, – произношу я вслух, зажмуривая глаза, как будто это мне чем-то поможет.

Как же выбросить из мыслей эти образы!?

– Элизабет?

Я открываю глаза и замечаю встревоженный взгляд Кира.

Он не врет. Ему незачем, ведь этот парень прекрасно понимает, что такая ложь может дорого ему стоить.

Мне нужно поговорить с Шоном.

– Спасибо, – произношу я, – Я узнала то, что хотела.

Парень кивает и разворачивается, собираясь уходить.

– Кир! Я смогу помочь тебе с учебой, если это нужно. У тебя теперь есть мой номер.

Он улыбается, глядя мне в глаза.

– Я тебя понял.

Возвращаясь в машину, я обдумываю то, о чем стоит говорить Брендону, а о чем нет.

Возможно, у Шона была причина, по которой он не рассказал о своей последней встречи с Евой.

– Лиз, у тебя был очень растерянный вид в конце вашего разговора. Что он сказал тебе?

Брендон пытливо смотрит мне в глаза.

Я рассказываю все, не упоминая только о Шоне.

– И ты теперь думаешь, что он не при делах?

Мне неприятно слышать такую фразу. И как же это странно – подозревать в спланированном убийстве человека, с которым много лет учишься в одной школе.

– Я думаю, он сказал правду, – безэмоционально отвечаю я.

Я пытаюсь держать себя в руках и не выражать свои настоящие чувства, но в этот момент во мне происходит внутренняя борьба.

Я должна поговорить с Шоном, но как я могу начинать разговор после того, что произошло?

– Завтра мы должны прийти на кладбище, – глухо произносит Брендон, – Тебе ведь звонила Лесса?

Кладбище. Ужасное слово…

Я отрицательно качаю головой и тянусь за телефоном.

– Пропущенные…

Я быстро отправляю маме Евы смс о том, что я знаю о завтрашнем событии.

– Я заеду за тобой в девять, – произносит Брендон.

Я машинально киваю.

Там будет Уайт. Не хочу… не могу… Ну почему это происходит со мной? Какая-то вечная пытка!

В голове мелькает мысль о том, что можно не прийти, сославшись на болезнь, и навестить Еву позже, когда все разойдутся, но я тут же отбрасываю ее в сторону. Это будет неуважительно по отношению к ее родителям. Меня замучает чувство вины.

Но с другой стороны, эта встреча – возможность поговорить. Рано или поздно я должна буду это сделать. И чем скорее, тем лучше.

Брендон отвозит меня домой. В окнах горит свет – мама вернулась. Если она станет отсчитывать меня за позднее возвращение, а это бывает через раз, я просто уйду. Не к Максу… но куда-нибудь.

Я открываю дверь, разуваюсь и прислушиваюсь, но шагов не слышно. И громких возмущений тоже. Тихо иду к лестнице, но останавливаюсь в пару шагах от нее.

В гостиной на диване сидит мама с книгой в руках, но ее взгляд направлен на меня.

– Привет, – произношу я.

– Привет, – отвечает она спокойным ровным голосом, – Я волновалась. Могла бы позвонить.

– Прости. В следующий раз так и сделаю.

– Голодная? – спрашивает мама.

Я отрицательно качаю головой.

– Ладно. Как прошел твой день, Элиз?

Я тихо вздыхаю, осознавая, что сегодняшний вечер был просто переполнен событиями.

– Мог бы и лучше, – честно отвечаю я, – Я очень устала и пойду к себе, хорошо?

Мама молча кивает, но я вижу, что она расстроена. Еще один неудавшийся разговор – попытка наладить отношения. Я больше не злюсь на нее и не испытываю никаких негативных эмоций. Я бы даже хотела сесть рядом и поговорить, но сейчас не могу. Слишком много вопросов остаются без ответов, я обязана все обдумать и найти их как можно раньше.

Я захожу в свою комнату, переодеваюсь, принимаю душ.

Горячая вода смывает с меня все следы сегодняшней ночи… И тут же чувствую, что меня клонит в сон. Слишком много событий. Слишком много эмоций.

Перед тем, как закрыть глаза, я смотрю на луну, единственного свидетеля событий, произошедших со мной за этот длинный вечер…

Я просыпаюсь от звука будильника. Вставать совсем не хочется.

Какой сегодня день? Кажется, суббота. Брендон заедет за мной через несколько часов, чтобы отвезти на кладбище.

Сердце снова щемит. Я никак не могу смириться и принять то, что произошло. И каждое утро на меня обрушивается поток воспоминаний и причиняет невыносимую боль.

Сегодня мы все снова соберемся вместе. Я, Брендон, Эван, Хлоя… Она должна была вернуться в город вчера вечером. Макс. Почему при мысли о нем становиться так не комфортно в собственной кровати? От чего во мне странное чувство вины…

В эту секунду я невольно издаю подавленный вскрик. Мия. Уайт. Ночь. Веранда.

Черт!

Закрываю лицо ладонями и зажмуриваю глаза.

Пусть это будет сон! Пожалуйста, пусть это окажется сном… Как же я ненавижу вот такие вот пробуждения: когда обрушиваются воспоминания, еще не вполне устаканившиеся в голове, и от осознания произошедшего становится плохо.

Теперь у меня совсем нет желания вставать, одеваться и идти куда-то, где я встречу Его. Хочется лечь обратно в кровать, укутаться одеялом и ни о чем не думать. Ничего не чувствовать. Да, именно так: я не хочу больше испытывать какие либо эмоции! Как жаль, что их нельзя отключить нажатием специальной кнопки или просто заставить себя быть равнодушной. Можно лишь жить дальше, вернее, существовать, и подавлять все, что кипит внутри и грозится вот-вот выплеснуться наружу.

Брендон заезжает за мной немного раньше девяти часов, но к этому времени я успеваю собраться и привести себя в порядок. Всю дорогу мы едем молча. Он сосредотачивается на дороге, а я борюсь со своими эмоциями и страхом. Да, именно страхом. Но перед чем?

Девять двадцать. Все уже собрались. Нас встречает Лесса. На ее лице нет следа слез, но взгляд – пустой и безжизненный, какой бывает у человека, испытавшего на себе удары судьбы, со сломавшимся стержнем.

Как много людей сюда пришло. И все они искренне скорбят. Многих из них я знаю.

Пробежавшись взглядом по толпе, я понимаю, что Шона здесь еще нет. Макс разговаривает с Брендоном. Хлоя стоит возле могилы и смотрит прямо перед собой со странным выражением на лице. Эван гладит девушку по плечу, глядя на нее с нескрываемой грустью.

Я медленно подхожу к ребятам.

– Ло?

Подруга, вздрогнув, оборачивается, и тут же заключает меня в теплые объятия.

– Господи… Я до сих пор не могу поверить, – произносит она еле слышно.

Ее голос дрожит.

Отстранившись, девушка смотрит куда-то поверх моего плеча.

– Шон. Думаешь, с ним нужно здороваться?

Услышав это имя, я замираю. Слушаю удары сердца. Делаю глубокий вздох.

– Мне нужно поговорить с ним после того, как все закончиться, – говорю я, – Подожди секунду.

Я подхожу к Уайту, не позволяя себе добавить во взгляд хотя бы каплю неуверенности.

– Шон, нам нужно будет поговорить, – произношу я, глядя ему в глаза.

На его губах появляется слабая улыбка.

Я начинаю нервно теребить ручку сумки, но, заметив это, тут же прекращаю. Почему я ощущаю себя так, словно стою посреди улицы без одежды?

– «Это была ошибка» или «давай повторим еще раз»? – интересуется Шон.

Я невольно опускаю взгляд на его губы и тут же отвожу его в сторону. Кажется, кровь предательски приливает к лицу.

– Я не об этом.

Взгляд Шона говорит: «Теперь я знаю о тебе то, чего не знала ты сама». Но весь ужас заключается в том, что это правда.

Я невольно останавливаю свой взгляд на Максе, который стоит недалеко от нас. Чувствую себя последней сволочью. Это действие не остается незамеченным: Шон сразу перехватывает мой взгляд.

– Шелден, ты…

– Хватит! – нервно произношу я, не в силах больше стоять на этом месте, так близко к нему, – Я не хочу ничего об этом слышать. После того, как церемония закончиться… мне нужно кое-что спросить. О двадцать первом октябре.

По взгляду Шона я понимаю, что он готов ответить мне на любой вопрос. Не дожидаясь ответа, я иду обратно, к могиле.

Через какое-то время все начинают расходится. Макс, который все это время держал меня за руку, приобнимает меня за плечи, а я не могу смотреть ему в глаза. Хочу побыстрее оказаться одной в своей комнате.

– Лиз, пока меня не было, что-нибудь произошло?– спрашивает Хлоя.

Я понимаю, что она имеет ввидупоиски убийцы.

– Почти ничего, – нехотя отвечаю я, – Нам нужно обсудить кое-что. Со всеми. Пожалуйста, найдите ребят и скажите, что мы сейчас едем ко мне.

Хлоя что-то говорит Максу и они уходят. А я стою на месте, погруженная в мысли о предстоящем разговоре.

– Я слушаю тебя, Шелден.

Голос прозвучал совсем рядом. Я оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с Шоном.

Глубоко вздохнув, произношу:

– Почему ты не сказал мне о том, что был в доме перед тем, как…

Я не могу произнести эти слова.

– Перед тем, как Еву убили? – заканчивает мое предложение Уайт.

Я киваю, смотря куда угодно, только не в глаза своему собеседнику.

– Тебе это было незачем знать. Может, еще спросишь, где я был в девять вечера?

Эта фраза больно режет ножом по сердцу.

– Мне это не интересно, – отвечаю я, давая ему понять, что не собираюсь продолжать разговор в этом направлении.

Напряженное молчание.

– Мы тогда поссорились с Евой, – глухим голосом произносит Шон, – Вернее, я нагрубил ей. Хотя она была права, во всем, что сказала… Я поехал в клуб. Возвращаясь, вспоминал о том, что наговорил ей, хотел извиниться. Ты ведь знаешь, я никогда не извиняюсь. А в тот момент хотел. Только вот не получилось. Когда я приехал, в доме была полиция, скорая. И мама, которая беспомощно плакала, ничего перед собой не видя, и периодически теряла сознание.

Сколько боли в голосе этого человека, который, казалось, не умеет чувствовать…

Что бы между нами не происходило, я хочу помочь ему справиться с этим. Только не знаю как.

Я невольно тяну руку к ладони Шона, но, лишь коснувшись ее кончиками пальцев, отдергиваю, словно дотронувшись до языка пламени. Краем глаза я замечаю, как дрогнула его рука…

– Она не была на тебя зла или обижена, слышишь? – произношу я, – Она знала, насколько сильно ты любишь ее. И так же любила тебя. После смерти близкого человек корит себя за то, что не успел попросить прощение или сказать те самые слова… Но бывает так, что слова не нужны. Чувства видишь по взгляду, по поступкам. Шон, ты был для Евы самым близким и родным, и никакие мелкие ссоры не могли этого изменить. Она никогда на тебя не обижалась, даже если ты был груб, понимая, что это черта твоего характера, а пытаться его переделывать бессмысленно. Она любила тебя такого, какой ты есть, со всеми недостатками, слышишь?

В эту секунду Шон выглядит не таким самоуверенным, каким я привыкла его видеть. Скорее даже растерянным. В его взгляде мелькает огонь надежды. Я чувствую, что сказала именно те слова, которые должна, которые так нужны ему.

Несколько секунд Шон смотрит мне в глаза, не произнося ни слова.

Как бы я хотела узнать, о чем он сейчас думает.

Уайт протягивает руку к моим волосам и медленно проводит по ним кончиком пальцем. Кажется, в этот момент я забываю о том, как дышать. Через мгновение я вижу желтый листок в ладони Шона. Он отпускает его и я наблюдаю за тем, как атрибут осени плавно падает на землю.

Тишину нарушают чьи-то приближающиеся шаги.

– Я собрала всех, Лиз, – слышу голос Хлои, – Ты поедешь с Шоном?

– Нет! – вздрогнув, отвечаю я.

Возможно, слишком быстро и слишком громко.

Я замечаю, как уголки его губ приподнимаются. Он понимает, почему я так отреагировала. Знает, какие образы возникли в моей голове. Видит мой страх и его природу.

Ло, несколько раз хлопнув ресницами, кивает и выглядит так, словно допустила оплошность.

– Конечно, извини.

– Я… – как всегда не могу подобрать нужных слов, – Где Брендон?

Отыскав глазами друга, я тут же иду к нему, не сказав больше ни слова.

Да что же со мной происходит? И сколько уже раз я задаю себе этот вопрос за последнее время?

И вот моя гостиная снова становиться детективным агентством. Взгляд каждого из моих гостей тревожен и задумчив, из окна видны надвигающиеся тучи, за которыми прячется солнце, и от этого комната становится совсем мрачной. Я ухожу на кухню,чтобы принести чай, Хлоя предлагает свою помощь.

– Ты должна рассказать мне все, Лиз, – произносит она, – Эван говорил, что сотрудник лаборатории, из которой украли яд – мама Кира, какого-то парня из школы. Это правда? Ты знаешь о нем что-то?

Я слышу нетерпение в голосе подруги и понимаю, что нельзя скрывать от нее правду. Пока закипает чай, я рассказываю ей обо всем, что произошло тем вечером, скрыв лишь подробности нашей встречи с Шоном.

Несколько секунд Хлоя молчит, пытаясь воспринять информацию.

– Так, – произносит она, хмуря брови, – Так. Мия растянула мышцу… Господи, Элизабет, ведь соревнования через две недели!

– Неужели? – переспрашиваю я, пристально глядя на девушку, – А я-то не знала.

Хлоя вздыхает и беспомощно разводит руками. Этим жестом она сообщает мне, что даже не станет комментировать мои слова.

– Мы будем держать планку, Ло, с Мией или без нее. Да, мы команда. Но такое случается! И это не должно помешать нам одержать победу.

– Хорошо. Я верю тебе, – подруга смотрит на меня преданными глазами, – Мы выиграем. Как и хотела Ева.

Через несколько секунд ее взгляд меняется. Она выглядит так, словно осознала что-то очень важное.

– Лиз… Шон… сказал, во сколько ушел он из дома? – спрашивает Хлоя.

В голову прокрадывается мысль, которой там быть не должно. Неужели подруга имеет ввиду то, о чем я подумала?

– Ты ведь не хочешь сказать… – медленно произношу я.

– А ты? – она поднимает на меня взгляд и ждет ответа.

– Конечно нет! – не задумываясь, отвечаю я, возможно, чересчур резко.

Меня возмущает сам факт того, что Хлоя могла подумать об этом и, тем более, произнести вслух. Да, у Уайта невыносимый характер, он своевольный, слишком грубый и эмоциональный, порой жестокий, но это совсем не значит, что его можно обвинять в подобном. Ева – кажется, единственный человек, которого он любил по-настоящему.

Вернувшись в гостиную, я понимаю, что мне придется все рассказывать заново.

Я излагаю все факты, касающиеся расследования, о которых узнала за последние дни. Пропажа яда в лаборатории, список ее работников, встреча с Киром.

– Подожди, – произносит Макс, – Почему ты уверена в том, что Кир не находился в доме до того самого момента..?

Я прикусываю губу и первый раз за все это время бросаю взгляд на Шона.

Я не могу сказать всем присутствующим о том, что он был в доме за несколько часов до убийства, тем более после того, как услышала мысли Хлои по этому поводу.

Уайт задумчиво смотрит в другую сторону.

– Потому что… – медленно произношу я, обдумывая следующие слова.

– Потому что я видел, как он уходил, – говорит Шон, – Встретился с ним на пороге, когда заходил домой.

Я чувствую на себе взгляд Брендона. Конечно, он в недоумении. Я ведь не сказала ему об этом после разговора с Киром.

– А когда ты уходил… не заметил ничего странного? Или никого странного? – спрашивает Эван, с надеждой глядя на Шона.

– Если вспомню что-то подобное, ты узнаешь об этом первым.

Если бы Шон что-то видел, мы бы об этом знали, это совершенно очевидно. Но Эвану нужна точная информация.

Вопросов никто больше не задает: ответ Уайта их удовлетворяет. Только каждый из нас теперь осознает, что мы опять вернулись на исходную точку.

Эван задумчиво смотрит в окно, Хлоя, хмурясь, отковыривает лак от ногтя, Брендон напряженно стучит пяткой о пол, Макс держит меня за руку, его взгляд полон грусти и сочувствия. И Шон… смотрит куда угодно, только не мне в глаза. Кажется, будто он вообще меня не видит. Будто меня здесь просто нет!

Какое-то странное чувство… словно сердце в груди больно сжалось.

Молчание длится слишком долго, но мне совсем не хочется его прерывать.

– Это что, «Кровь и след»? – спрашивает Макс, глядя на подоконник.

– Совсем забыла, – вставая с кресла, произношу я, беру в руки игру и отдаю Хлое, – Такая странная история… Она каким-то образом оказалась у Шона, а он передал ее мне.

Брендон, кажется, успокоился, теперь меня сверлит взглядом Макс. Подавляю тяжелый вздох.

– Подожди, – Эван хмурится, – Ты ведь ее в сейфе держала.

– Да, – кивает Хлоя.

Я вспоминаю тот вечер, последний День Рождения Евы. Точно! В бассейне подруга упомянула о том, что у нее есть сейф для личных вещей, которые она прячет от матери.

– В сейфе? Игру? – переспрашивает Шон, криво улыбаясь.

И, кажется, она даже смеялась над тем, какой поставила пароль.

– Ты уверена, что не принесла ее сама Еве?

– Уверена! – произносит девушка, – На сто процентов! Я положила ее в сейф и больше не забирала оттуда!

– И правда странно, – задумчиво произносит Эван.

– Интересно, она целая? – произносит Хлоя, рассматривая коробку, а затем открывает ее и изучает содержимое.

Внезапно игра падает вниз, карточки рассыпаются по полу, а Хлоя с ужасом смотрит в пространство.

– Это что, шутка!? – дрожащим голосом произносит она.

Я не понимаю, что происходит. Что Хлоя там увидела?

Я поднимаю маленький мешочек, в котором хранятся карточки-разгадки: орудие, время и место убийства, имя преступника, открываю его и читаю надписи на листках.

«Яд».

«Двадцать первое октября, девять часов».

«Собственная комната жертвы».

Этого не может быть… Зачем кому-то понадобилось..?

Я опускаю руки так, чтобы карточки могли видеть все.

В комнате наступает тишина.

– Кому ты говорила пароль, Хлоя? – спрашивает Шон.

– Кажется, никому, – с ноткой паники в голосе пискнула девушка, – Кроме…

На этом слове подруга обрывает фразу.

В комнате снова наступает напряженное молчание.

– Кроме нас, – завершаю я.

Неужели кто-то из присутствующих так зло пошутил? Нет. Никто из нас не мог. Кто-то еще знал пароль.

Я всматриваюсь в лица присутствующих. Каждого из них я знаю, как саму себя, ведь это мои самые близкие люди. Разве что с Эваном мы редко общаемся наедине… Но этот компьютерный гений – очень тихий и добрый парень, про таких говорят «и мухи не обидит».

Ребята искоса смотрят друг на друга, оценивают, выбирают кандидата на роль злостного шутника или, еще хуже, предателя. И это ведь происходит совершенно неосознанно! Нет, так нельзя. Мы – команда и не должны друг в друге сомневаться.

– Послушайте, – я прерываю тишину, и теперь все взгляды устремлены на меня одну, – Это какое-то недоразумение. Никто из нас не сделал бы ничего подобного. Вы не думали о том, что некоторые люди умеют открывать сейфы, тем более такие, как тот, без знания пароля?

– Теоретически, и я бы смог, – соглашается Эван, – Ты права.

Напряжение спадает, и я с облегчением выдыхаю.

– Думаете, кто-то стал бы врываться в два дома, взламывать сейф, рискуя попасть в полицию, только ради грязной шутки? – произносит Уайт, – Лично я в этом очень сомневаюсь.

В этих словах определенно есть смысл.

– Но что еще это может быть? – спрашивает Брендон,– Не убийца ведь нам это подсунул.

Снова молчание.

– Почему нет? – хриплым голосом Хлоя озвучивает то, о чем все думают.

Предположим. Сделал так, чтобы мы увидели эти надписи на игровых карточках, убийца. Игра лежала в сейфе, пароль от которого знаем только мы: шесть человек, находящиеся в этой комнате.

Но Шон сказал, что он проверил алиби каждого!

Вспоминая это, я сбрасываю огромный камень с души.

Значит, такой вариант не подходит. Но ведь остальные об этом не знают… И как теперь сказать ребятам о том, что Уайт проверял с самого начала, не являются ли они убийцами его сестры?

– Каждый из нас сейчас скажет, где он находился во время убийства, – стальным голосом произносит Шон.

Странно… зачем он это делает?

– Чего? Может еще отпечатки пальцев возьмешь? – возмущенно говорит Брендон, поднимаясь с дивана.

– Я согласен с Шоном, – нехотя произносит Макс, останавливая друга, – Это нужно сделать хотя бы просто для галочки.

– Ладно, – соглашается Брендон, – Как скажешь.

– Я понимаю, что ситуация неприятная. Но здесь не может быть эмоций. Только холодный трезвый разум, – с грустью произносит Макс.

Шон берет в руке блокнот.

– Диктуйте по очереди ваше точное расписание того вечера.

Я внимательно смотрю на ребят. Первой вызывается Хлоя.

– К воловине восьмого мы с Эваном пришли на вечеринку к Мии и были там до половины второго. Никто из нас никуда оттуда не выходил.

Девушка говорит четко и без запинок, не отводя взгляда, но выражение лица у нее такое, словно она находится на экзамене. Эван подтверждает ее слова, а потом над чем-то задумывается, нахмурившись.

– Я был на уличных гонках с четырех или половины четвертого, точно не помню, – произносит Брендон, – Потом поехал праздновать с ребятами победу. В половину седьмого попрощался с ними, потому что в семь должен был заехать за Евой… А из-за пробок от старой автострады можно ехать очень долго.

Уайт кивает и все записывает, не задавая никаких вопросов.

– Я с восьми часов был в прокуратуре и помогал отцу с документами. Точно не знаю сколько, может, часа два.

Да, я помню, он рассказывал мне, что тем вечером несколько часов сидел в кабинете следователя. Он ведь с детства слышит рассказы отца о работе, с юношества помогает ему с документами, куда ему остается идти, кроме как в школу полиции? Раньше я спрашивала, что толкнула его на такое решение, а сейчас все понимаю сама.

– Шелден, долго тебя ждать? – слышу голос Шона.

Боже мой… Почему я не подумала о том, как нужно ответить!? О гонках я ему рассказывать не собираюсь – это глупо.

Я невольно бросаю быстрый взгляд на Брендона и замечаю в его глазах тревогу.

– Дома, – отвечаю я, – До четырех мы с Брендоном гуляли в Центральном парке, потом я вернулась домой и находилась там весь вечер.

О том, что я уезжала, знает только мама и мой лучший друг. Брендон меня не выдаст, ведь я была все это время с ним. Хотя, возможно, он не понимает, зачем я соврала. Мама с Шоном и разговаривать не станет.

Я поднимаю глаза и впервые за все это время мы с Уайтом встречаемся взглядами. Он смотрит пристально и слишком долго. На секунду мне кажется, будто он знает о том, что я сказала неправду. Но эта мысль тут же развеивается. Он не может знать.

О чем бы Шон не подумал, он не произносит этого вслух.

– Я уехал из дома около шести часов. В бар. Был там до двенадцати.

Возможно, Уайт сравнивал результаты своей проверки алиби каждого из ребят с их словами. И, кажется, он чем-то обеспокоен. Неужели кто-то сказал не то, что ожидал услышать Шон?

Наш разговор длится еще минут десять. Мы приходим к тому, что происходит что-то странное: кто-то провернул эти действия с игрой не просто так. В ближайшее время должно произойти что-то еще, и это чувствует каждый.

Когда ребята начинают расходится, ко мне подходит Макс.

– Как ты? – спрашивает он.

– Бывало и лучше.

– Лиз, ты сегодня какая-то странная. Как будто избегаешь меня.

– С чего ты взял?

Макс сокращает между нами расстояние, нежно берет за руку, а я… я просто ничего не чувствую.

– У нас все хорошо?

– Да. Все прекрасно.

Я заставляю себя улыбнуться, приподнимаюсь на носочки и целую его в щеку.

Я вру. Снова. И чувствую свою вину. Но что я могу теперь сделать? Прошлого не вернуть.

– Мне остаться? – спрашивает он.

Я качаю головой.

– Извини, я не важно себя чувствую.

Вздохнув, Макс целует меня в макушку и уходит. Я жду, пока он уедет, а потом выбегаю на улицу, вспомнив о том, что нужно поговорить с Брендоном. Его автомобиль уже заведен.

– Эй! Ты со мной даже не попрощался.

Он улыбается.

– Я знал, что ты придешь сюда.

– Конечно, – закатив глаза, фыркаю я, – Хочешь сказать, догонишь меня и все объяснишь?

– Именно так.

Я тихо вздыхаю.

– Понимаешь… Шон не говорил мне о том, что заходил домой за час до убийства и видел Кира. Я подумала, что на это есть причина, поэтому и не стала рассказывать тебе. И они действительно были. Понимаешь… в тот злосчастный вечер он поссорился с Евой. И так и не смог извиниться.

Кажется, в глазах друга мелькает сочувствие.

– Я понял, – с грустью произносит он.

В этот момент мимо нас проезжает черная иномарка Уайта. Он не сказал мне ни слова после того разговора на кладбище. Посмотрел лишь один раз, когда я говорила о вечере двадцать первого. Посмотрел прямо в душу, будто зная о том, что я соврала…

– Элиз? С тобой все в порядке? – встревоженно спрашивает Брендон.

– Просто устала, – отвечаю я.

Я прощаюсь с остальными ребятами, возвращаюсь домой, закрываю за ними дверь и прижимаюсь к ней спиной.

«Я хотел увидеть, какие эмоции будут на твоем лице. Злость, обида… ревность.

– Ничего подобного!

– Докажи, что ты не врешь.»

Было ли это игрой? Или еще одной попыткой сломать меня? Я вспоминаю его равнодушный взгляд. От обиды на глаза наворачиваются слезы.

У тебя получилось. Ты добился, чего хотел. Ты разглядел чувства, в которых я не могла признаться даже самой себе и обернул их против меня же.

Внутренний голос убеждает меня отключить эмоции и собраться с силами.

Я прохожу в гостиную, медленно считая до десяти. Говорят, это помогает. Протираю глаза тыльной стороной ладони.

Но что это лежит, там, на подоконнике? Неужели кто-то из ребят забыл свою вещь?

Я подхожу ближе. Какая-то бумажка, сложенная вдвое. Странно. Когда я забирала игру, ее здесь точно не было.

Я разворачиваю ее и вижу строки, написанные ровными печатными буквами.

«Если не остановишь расследование или покажешь кому-нибудь эту записку, очень скоро окажешься на следующих похоронах. Возможно, своих собственных.»

Глава 12

– Ты когда-нибудь хотела стать частным детективом? Или сотрудником полиции? – задумчиво спросила Ева, рассматривая «След и кровь».

Мы тогда сидели возле бортиков, болтая ногами в воде, а остальные ребята купались в бассейне.

– Да,– ответила я, – Это кажется интересным.

– Но ведь им приходится ставить под угрозу свою жизнь! А как приходится их близким, ты подумала?

Я пожала плечами. Если честно, об этом у меня не было и мысли.

– Но кто-то ведь должен защищать людей, правда?

Подруга уверенно кивнула и пушистые золотые локоны рассыпались по ее плечам.

– А еще этим людям всегда приходится принимать сложные решения, от которых зависит очень многое. Я даже не представляю, как они это делают. Такая сила характера!

– Да, это точно. Например, отец Макса… тот еще экспонат, – по-доброму усмехнулась я, вспомнив взгляд, манеру разговора начальника отдела полиции и множество историй, которые я услышала от его сына.

– Я много раз думала о том, что Шон тоже из такого типа людей. В любых ситуациях знает, что делать, а если вдруг что-то выходит из под контроля, никогда не подает виду.

Я невольно сдвинула брови на переносице, услышав это имя, а затем бросила на Уайта быстрый взгляд. Какого бы мнения я о брате Евы не была, отрицать очевидного не стала.

– Кстати, в тебе я тоже всегда восхищалась этими качествами, – радостно сообщила девушка, накручивая волосы на палец,– Вы с моим братом очень похожи в этом плане… наверное, поэтому и не ладите.

Увы, Ева, ты ошибалась…

Сейчас я чувствую себя слабым и совершенно беспомощным существом. Я не могу поверить в то, что действительно читаю ЭТО.

Первая мысль, которая приходит мне в голову – позвонить. Кому? Шону, друзьям, полиции?

Дрожащими руками достаю из кармана телефон.

Нет, стоп. Полиции нельзя – если я сделаю это, анонимная сволочь точно узнает. Кому-то из ребят?

Внезапно ко мне приходит осознание очень важной детали… Записки здесь не было, когда я забирала игру. Окно было закрыто. Значит, ее подложил кто-то из них, самых близких мне людей, в которых я была абсолютна уверена.

Быть не может… Получается, что убийца – кто-то из…

В глазах темнеет. Я опираюсь рукой о стену.

– Доченька, что с тобой!? Тебе плохо? – раздается голос, будто где-то из далека.

Чувствую, как кто-то держит меня за плечи.

– Дыши глубже, – командует голос.

Я слушаюсь.

Вдох… выдох…

Перед глазами возникает лицо мамы. Голос становится громче и отчетливее.

– Мы медленно идем к кровати.

Ее руки обхватывают меня за талию и держат так, будто я вот-вот упаду. Но мне лучше. Я снова чувствую свое тело, слышу свои мысли, вижу ясно и в состоянии говорить.

– Мам, все нормально. Не делай такое лицо, пожалуйста.

И в подтверждении сказанного я делаю шаг назад и смотрю в ее глаза.

– Родная, сядь на диван, – не громко говорит она, словно боясь, что я не выполню просьбу.

Но я покорно исполняю ее. Мама садится рядом и берет меня за руку.

– Где-то болит? – встревоженно спрашивает она, – Ты ела сегодня что-нибудь? Господи, Элиз, ты же чуть не потеряла сознание!

Я опускаю глаза на свои руки, не зная, что отвечать, и тут же вспоминаю о записке. Должно быть, я ее выронила. Бросаю взгляд на то место, где я стояла до того момента, пока не пришла мама, и вижу на полу белый листок.

Так… ладно. Теперь нужно убедить маму в том, что все в порядке, подобрать записку и… и решать, что делать дальше.

– Кажется, сегодня забыла о завтраке, – лгу я, – наверное, вся причина в этом.

На самом деле я хорошо позавтракала, а потом перекусила кофе и печеньями вместе с ребятами.

– Я закажу что-нибудь, – произносит мама и встает.

Я соглашаюсь легким кивком, хотя совсем не голодная, вернее, даже наоборот. Сейчас меня волнуют совершенно другие вещи.

– У нас кто-то был? – спрашивает мама, останавливая взгляд на подносе с пустыми кружками из под кофе.

– Да. Ребята приходили.

Она молча уносит грязную посуду на кухню.

В моей голове крутится лишь один вопрос: «Что делать?» Реальна ли эта угроза? Решиться ли аноним на второе убийство? И…

Мои размышления прерывает звонок. Это Лесли – девушка из группы чирлидинга.

– Привет, Лес.

– Привет, Элизабет. Ты далеко? Мы ведь все уже двадцать минут тебя ждем.

О! Тренировка, которая должна была начаться в половину первого… Хлоя предупредила меня, что сегодня не придет. Но как я умудрилась про нее забыть?

– Я… как раз хотела звонить. У меня тут небольшая проблемка. Смогу приехать только через полчаса, начинайте без меня. Растянитесь и повторяйте финальную связку.

Что бы не происходило в моей жизни, подводить команду нельзя. Это – мое правило номер один. Мы и так остались без двух девочек. Я не должна была так поступать.

– Ты забыла про тренировку? – удивленно спрашивает мама.

А я и не знала, что она стоит в дверях гостиной…

– Да, – честно отвечаю я, – Я идиотка, правда?

Мама качает головой.

– Ты не можешь сейчас идти туда. Ты ведь только что чуть не потеряла сознание!

Узнаю подобный тон. Это уже не просьба, а запрет.

– Мам, я понимаю, что ты волнуешься, – мягко произношу я, – Но это очень важно. Соревнования через полторы недели.

Она смотрит на меня так, словно видит впервые. Наверное, удивлена, что я разговариваю так… хотя еще неделю назад устроила бы скандал.

– Пообедай, а потом возьми такси. За руль я тебя в таком состоянии точно не пущу.

Я киваю.

– Спасибо.

Идти в комнату совсем не хочется, ведь я там останусь одна. Теперь это страшно.

– Может быть, мы пока попьем чай? – спрашиваю я.

На лице мамы заиграла улыбка.

– Конечно.

Я удивляюсь тому, как быстро ей удалось научиться сменять образ строгой и холодной женщины-вамп и превращаться в заботливую мать. Или, возможно, раньше я этого просто не замечала и видела в ней лишь ту женщину, которой она была в моем детстве?

За то время, пока я ехала на тренировку, я поняла две вещи.

Первая: я не стану останавливать свое расследования только потому что какой-то псих написал записку с угрозой. Это пробудило во мне еще большее желание найти его. Только впредь я буду внимательнее. Но жизнью ребят рисковать не буду. Эту записку никто не увидит, и каждый из них будет думать, что я перестала верить в возможность найти убийцу. Каждый из них… в том числе и тот, кто подложил мне сегодня этот злосчастный листок…

Вторая: я не брошу команду. Они упорно тренировались, стремясь к этой победе долгие годы. Я вывела их на финишную прямую. Я вложила в это силы, время, эмоции. Теперь нельзя отступать ни при каких обстоятельствах. Мы – не просто школьная группа поддержки, мы – спортсмены, а значит у нас есть цель: победа. И пусть мне больно, страшно, одиноко и хочется все бросить, закрыть глаза и больше их не открывать… я не подведу девочек.

– Осталось полторы недели до соревнований, – мой голос звучит громко и уверенно, так, будто моя жизнь не переворачивается с ног на голову, – Мы стремились к этому годами, и сейчас нам выпала возможность воплотить в жизнь мечту каждого чирлидера. Мы должны работать, как никогда раньше. К сожалению, именно в этот важный период наша команда временно сократилась. Нам очень сложно было заменить Еву… Это сделала Мия. Теперь нам придется заменять и ее. Да, девочки, легко победа не дается, нужно преодолевать препядствия! Но мы сами выбрали этот путь. Главные качества настоящего спортсмена – это не только отличная физическая форма и уверенность в том, что он: лучший в своем деле. Это еще и мужество, упорство, умение бороться до конца. А мы именно такие. Я верю в нашу победу. И да, кстати… до конца соревнований можете забыть о свободном времени. Теперь тренировки будут каждый день, с пяти до девяти. Красотки, минутка энергозаряжения закончена, крутим по две восьмерки фуэте.

Четыре часа тренировки каждый день – это не так ужасно, как кажется. Есть хорошие преимущества. Например, то, что нас на две недели освободили от школьных занятий. Да, это просто замечательно.

Вернувшись домой, я тут же в изнеможении падаю на диван. Вода и кровать – вот все, что мне сейчас нужно.

Но моему желанию исполниться не суждено… Я понимаю это сразу, как только вижу смс от Мии.

«Элиз, мне очень нужна твоя помощь. Приезжай по этому адресу к восьми часам. Я бы позвонила и объяснила все по порядку, но у меня садиться телефон. Жду тебя, и заранее спасибо.»

Адрес мне совершенно не знаком. Что она там вообще делает? Ведь ей нужно лежать дома с вывихом ноги. Навигатор говорит, что этот дом находится в двадцати минут езды от моего дома, если без пробок.

Я нехотя встаю, тихо постанывая, беру сумку, ключи и иду к автомобилю. Вбиваю внавигатор адрес.

И все-таки ночной город – это прекрасно. Мерцающие огни, юноши и девушки, гуляющие под луной, какая-то загадочная атмосфера…

Щелчок. Машину заносит в левую сторону. Я, не понимая, что происходит, тут же жму на тормоз и останавливаюсь на обочине, каким-то удивительным образом еще не скатившись в кювет.

Что это было?

Перевожу дыхание, смотря прямо перед собой. Внезапно над ухом раздается стук. Я медленно поворачиваю голову и замечаю какого-то мужчину возле машины.

Открыв дверь, я смотрю на него, не произнося ни слова.

– Девушка, с вами все в порядке? Я уже боялся, что в кювет улетите! Колесо-то лопнуло!

Так вот в чем дело… Исход мог быть и хуже. К счастью, машина цела, на мне ни одного синяка, да еще и этот добрый человек предлагает помощь.

Мужчина быстро меняет колесо и советует мне быть по-внимательнее.

Заводя мотор, я смотрю на время. Черт. Я опаздываю.

По адресу, написанному Мией, по-видимому, находится обычный частный домик, похожий на те, которые я сейчас проезжаю. Камни бьют машину о дно, я морщусь и ругаю вслух дорогу. Бедные автомобили, чьим обладателям не повезло здесь поселиться. Лучше уж пешком пройтись. К тому же осталось пройти всего лишь несколько домов. Увидев нужный мне четвертый номер, я направляюсь к нему.

Через секунду раздается громкий звук, пронзающий пространство, перед глазами – огонь… Я смотрю перед собой, не понимая, что происходит.

Очень скоро здесь оказываться большое скопление людей, которых, кажется, совсем недавно здесь не было. Кто-то достает телефон и направляет его экран на красные языки пламя и клубы дыма, возносящиеся к небу. Кто-то просто стоит и смотрит на происходящее широко открытыми глазами. Кажется, вдалеке слышен вой сирены.

Это был взрыв… Взрыв! В четвертом доме. В доме, который теперь поглощен пламенем.

– Мия… – срывается с губ.

Где она находится!? Ведь не может быть, что…

Дрожащими руками я набираю номер ее мамы. Пожалуйста… пожалуйста…

– Да?

– Добрый вечер, – произношу я, – Вы знаете, где Мия?

– О, Элизабет, это ты. Здравствуй. Конечно знаю! Вон, сидит на диване: пьет кофе и смотрит сериал, улыбается. Где же ей еще быть?

Я выдыхаю, ощущая невероятную легкость внутри.

Но зачем же она присылала мне тогда эту смс?

– Я могу к вам сейчас заехать?

– Конечно. Мия будет рада тебя видеть.

Блокируя экран телефона, я пробегаю взглядом по цифрам на нем. Семь ноль восемь. Затем поднимаю глаза на дымящийся дом, охваченный пламенем. И только сейчас ко мне приходит осознание происходящего. Если бы колесо не лопнуло, и я приехала во время, я была бы сейчас в том здании. Я была бы сейчас… мертва.

Глава 13

– Я потеряла мобильник и даже не могу вспомнить, где и когда, – говорит Мия, перебирая диски с фильмами.

Действительно, это единственное подходящее объяснение.

– Твоя мама наверняка была очень рада, – как можно беззаботнее произношу я.

– Думаю, да. Только она не сказала мне ни слова, – понизив голос, отвечает девушка и взглядом указывает на перевязанную ногу.

По новостям показывают взрыв, реплики очевидцев и предположения специалистов о том, чем он мог быть вызван.

«Пожар потушили буквально несколько минут назад. К счастью, пострадавших нет. Причина взрыва пока не ясна, но, вероятнее всего, в доме была заложена взрывчатка» – сообщает звонкий женский голос.

– Ничего себе! Кому понадобилось взорвать пустой дом? – задумчиво произносит Мия.

Конечно, я не стану рассказывать девушке о том, что в здании должна была находиться я и что ее телефон напрямую в этом замешан.

– Я переключу, ты не против?

Мия кивает.

– Только за. Не люблю слушать истории а ля ужасы нашего городка. Кстати, насчет ужасов. Представляешь, утром ко мне заходила банда Уайта. Правда, я так и не поняла, зачем. Как думаешь, может это они устроили взрыв?

Я застываю на месте. Пульт выпадает из моих рук и с глухим звуком падает на пол.

– Что? Мия, как это произошло? Зачем ты их впустила? – спрашиваю я, пристально глядя на девушку.

– Элиз, не надо смотреть на меня, как на идиотку. Они вошли сами! – оправдывается она, – Дверь была открыта. Я спокойно готовила завтрак, потом увидела, что посреди гостиной стоят три накаченных парня в кожаных куртках. Я их даже не сразу узнала. Конечно, я разозлилась, спросила, кто их сюда приглашал и какого черта они топчут своими грязными кроссовками мой ламинат. Один из этих придурков, высокий блондин, улыбнулся и сказал, что такая красивая девушка, как я, должна быть гостеприимной хозяйкой. Я ответила, что никому ничего не должна. Наш разговор длился еще несколько минут, потом блондин зашел на кухню, выпил стакан воды и они ушли.

Я внимательно слушаю рассказ Мии, но в голове так и не складывается полная картинка. Могли ли они забрать телефон Мии? Легко. Но… человек, приславший мне смс, явно планировал убийство. Друзья Шона, какими бы опасными они не казались, на такое бы не решились. Они хулиганы, но не убийцы… Да и зачем им это? Разве что, если записку подкинул кто-то из них… Но этого не может быть. Их не было в моем доме в тот момент, а окна были закрыты. Но… был Шон.

– Элиз, – каким-то странным тоном произносит Мия, – Знаешь, мне в тот момент было очень обидно…

– О чем ты? – с недоумением спрашиваю я.

– В тот вечер я тебе наговорила о Шоне… многое. Я сказала, что он меня использовал. На самом деле это было не совсем то, о чем ты подумала.

Значит, он сказал правду. Я смотрю на девушку, ожидая объяснений.

– Целуя меня, он произнес твое имя, – после недолгой паузы произносит Мия, – Конечно, это меня обидело. Ты бы видела его лицо, – она звонко смеется, – Он говорил, что мне послышалось. А у самого был такой вид, словно его поймали на месте преступления с поличным. Шон разозлился на меня, и сказал, чтобы я не смела кому-нибудь ляпнуть эту глупость. Думаю, он имел ввиду тебя. Я только сейчас поняла всю комичность ситуации!

Значит, то, что произошло тем вечером – не продуманный ход. Порыв эмоций. Он сказал, что знает мое слабое место. Жестоко. Но ведь теперь я могу смело произносить те же самые слова.

– Почему ты молчишь? – Мия смотрит мне в глаза, ожидая увидеть реакцию.

– Я не хочу об этом говорить.

– Ты ведь ревновала! Черт, почему я раньше не догадалась? Я ведь видела, как вы смотрите друг на друга.

Я резко встаю с дивана. Не хочу это слышать!

– Мия, перестань нести чушь!

Девушка продолжает хитро улыбаться.

– А как же Макс? Футболист, любимец девочек и по совместительству парень, который сделает ради тебя все, что угодно.

Она произнесла вслух то, о чем я не осмеливалась подумать. Я ведь действительно избегаю его и не потому что мне стыдно за ложь.

– Ничего не изменилось, – решаю я для себя и произношу это вслух, чтобы удовлетворить любопытство Мии, – Макс остается моим парнем, а Уайт – человеком, которого я предпочла бы не знать.

Пусть я и хочу быть рядом с ним, прикасаться к нему, видеть его улыбку. Это уже не имеет значения. А тот вечер – самый лучший и одновременно самый ужасный в моей жизни. Он подарил мне мгновения, о которых я не смела и мечтать, эмоции, которые я никогда не испытывала, и этим отнял все, что у меня было. Я думала, у меня есть все, что нужно девушке для счастью. Веселые и, главное, надежные друзья, любимый парень… Но иллюзии разбились о реальность. Среди друзей есть предатель. А мои чувства к Максу оказались слишком слабыми, если они вообще существовали. Я никогда не испытывала с ним эмоций, сравнимых по силе с теми, которые возникают рядом с Шоном.

На часах – десять. Сколько времени я уже смотрю в пространство, укутавшись в свое любимое бежевое одеяло? Я вернулась домой в восемь. Получается, два часа.

Звонок. На экране высвечивается имя Макса. Я вздыхаю. Когда же я избавлюсь от необходимости лгать, снова и снова. Даже если эта ложь на благо.

– А я как раз собиралась тебе звонить, – произношу я.

– Вот видишь, я как всегда читаю твои мысли. Лиз, я соскучился. Приезжай ко мне. Кстати, я разработал новую схему расследования, учитывая все новые факты.

– Макс, не нужно. Мы прекращаем расследование. Я ошиблась. Это не было убийством.

Как сложно это говорить… человеку, которому доверяешь. Но сегодня я убедилась в том, что угроза реальна. Я не буду рисковать жизнями дорогих мне людей. Только своей. И поэтому все они должны узнать новую правду.

Молчание в трубке длится слишком долго.

– Как? – наконец спрашивает Макс.\

– Я не могла поверить в то, что Ева способна на самоубийство. Но все факты говорят об этом. И полиция. Теперь я понимаю, что ошиблась. Ты слышишь меня?

– А игра? Что значат эти карточки?

– Их написала Ева. Сама. Именно они и дали мне понять, что убийства не было.

На глаза наворачиваются слезы, когда я произношу это. Но другого выхода нет.

Я не могу подвергать опасности твою жизнь, Макс. Извини.

То же самое я говорю Хлое, Брендону и Энди. Но самое ужасное здесь не то, что я солгала, нет… самое ужасное, что они поверили.

Разговор с Шоном я поручаю Брендону. Ему я точно не смогу сказать то, что сказала остальным, ни разу не запнувшись.

Внушив всем мысль о том, что никакого убийства не было, я продолжаю свое собственное расследование, уже не беспокоясь за чужие жизни. Я не остановлюсь, несмотря ни на что. К тому же, теперь автор письма убежден в том, что все идет по его плану. Но это ненадолго… Я долго думала, с чего начать теперь, и пришла к такому выводу: первое, что нужно сделать – дочитать дневник до конца.

На страницах запечатлены многие события, связанные со мной, с Шоном, Брендоном, школой, с нашей командой… Это – потаенные страхи, сложность выбора, или просто приятные счастливые моменты. Все переживания Евы связаны с проблемами других людей и желанием помочь им, о ней самой – ни слова. Она была уверена в том, что ее жизнь состоит из ярких разноцветных лоскутков, на которых нет ни одного грязного пятнышка, а другим, тем, у кого судьба складывалась по-другому, или же ей так казалось, сочувствовала и делала все, чтобы помочь. И я даже не могу представить себе, какого это.

Последняя неделя…

Ничего. И снова ничего. Или все же…

«Девятнадцатое октября.

Сегодня Шон рассказал мне то, о чем я предпочла бы не знать… Эта история действительно ужасна. Я молчала, потому что не находила слов, но, кажется, братик понял меня не правильно. Я никогда бы не подумала, что тем вечером произошло нечто подобное… Даже в глазах потемнело: мне казалось, что я упаду в обморок. Но теперь я знаю, что заставило брата бросить наркотики и свою компанию, знаю, отчего он был сам не свой в ту ночь. Я даже делала запись в тот день, пятого ноября. Очень сильно беспокоилась за него и не могла понять, в чем же причина… Теперь понимаю. В ту ночь…»

На этих слова страница заканчивается и я тут же ее переворачиваю.

«Лиз побила рекорд по числу пируэтов и сделала очень сложную поддержку, а Миянаучилась делать сальте. Победа нам обеспечена!»

Что!?

Я перелистываю назад, тру страницу – наверное, я нечаянно одну пропустила. Безрезультатно.

Значит…

Я всматриваюсь в корешок тетради.

Значит, следующая страница вырвана.

– Лиз, что бы ты сделала, если бы кто-то из твоих близких признался тебе в том, что он… убил человека?

Этот вопрос Ева задала мне на последней нашей совместной тренировке, двадцатого октября.

Взгляд у нее был задумчивый и немного печальный. Я тогда не предала значения ее словам – подруга любила поразмышлять над философскими темами. Иногда я не задумывалась над ними всерьез и говорила первое, что придет в голову, но в том момент я представила себя в подобной ситуации и содрогнулась.

– Не спрашивай у меня такое. Это слишком сложно, – медленно ответила я, – Зависит от ситуации и… что ты вообще имеешь ввиду? Рассказала ли бы я об этом полиции? Нет. А вот насчет всего остального не уверена.

Убил человека… Убил… Убил!

В голове складывается целостная картинка. Девятнадцатого октября Ева узнала об убийстве, которое произошло год назад. И о том, кто его совершил. Через два дня ее находят мертвой. В стакан девушке подсыпали цианистый калий. А теперь, вопрос, над которым мы ломали голову очень долгое время: кто это сделал? Тот, кому необходимо было устранить ненужного свидетеля. Тот, кто уже когда-то лишил жизни невинного человека.

… Шон Уайт.

Глава 14

Он сказал, что проверил алиби каждого из ребят. Но делать этого даже не было надобности: он ведь точно знал, что никто из них не является убийцей. И после встречи с Киром он не выходил из дома до семи часов.

Он догадался, что я знаю: никакого самоубийства не было, и сделал вид, что понял это первым. Код от сейфа Хлои он помнил и смог взять игру, сделать надписи и отдать мне. Для чего? Чтобы сбить всех с толку. А затем написал записку, предвидя мои следующие шаги. Зная, что я не стану рисковать чужими жизнями и сумею убедить всех в том, что я ошиблась. Но сама не остановлюсь… Трудно же приходиться преступникам. Нужно заметать следы, снова и снова. Последний несчастный случай: бедняжка, совсем недавно потерявшая подругу, оказалась не в то время не в том месте… и кровавая цепочка была бы завершена.

Все сходится. Каждая деталь, каждая незначительная мелочь…

Это просто безумие! Да, больная фантазия способна на многое. Как же мне стыдно за свои мысли. Хоть Шон высокомерный, жестокий и просто невыносимый… он не способен на убийство. «Здесь не должно быть чувств. Только логика и трезвый ум» – вспоминаю я слова Макса. Хорошо. Чтобы подтвердить недопустимость подобных мыслей, я должна съездить в тот бар, про который говорил Шон. Он был там до полуночи. Нужно всего лишь в этом убедиться.

Я уже за рулем машины, резко жму на газ.

И плевать, если я снова окажусь в тупике. Только молюсь, чтобы внезапно возникнувшая в голове теория не подтвердились. Остальное сейчас не важно.

Этот бар совсем не похож на тот, в котором я приводила в чувства Брендона. Там было более… спокойно, что ли, если подобное место вообще можно назвать спокойным. Здесь, кажется, собрались самые безбашенные люди города, и их энергетика плохо воздействует на мою психику. За вход я отдала практически все деньги, которые были у меня в кошельке, и это совсем не малая сумма, и только теперь я задумываюсь о том, как, собственно, собираюсь узнавать, был ли здесь Шон двадцать первого числа. Сомневаюсь, что в этом месте есть списки посетителей…

Я подхожу к человеку, который с большей вероятностью может ответить на мой вопрос – бармену.

– Привет, – произношу я низким голосом, – Налей воды без газа.

Блондин, улыбнувшись, исполняет мою просьбу.

– Может чего-нибудь покрепче?

– О, я бы с радостью. Если бы не была за рулем.

А еще, если бы мне не нужно было бы сохранять здравомыслие и трезвый рассудок, чтобы узнать у тебя необходимую информацию.

– Ты серьезно пришла сюда, чтобы посидеть у барной стойки и попить воды? – изумляется мой собеседник.

– Нет. Просто мне нужно кое-что узнать о моем… друге.

Парень выглядит заинтересованным.

– Ты ведь мне поможешь, Рей? – спрашиваю я, прочитав его имя на бейджике, – Двадцать первого числа была твоя смена?

– Так… двадцать первое… да, кажется, моя. Но это было давно, я даже не смогу вспомнить события и людей, которые сюда приходили.

Услышав эти слова, я все же не теряю надежду.

– Ты знаешь Шона Уайта? Был ли он здесь той ночью?

Рей выглядит озадаченно.

– Да, я знаю этого парня… раньше он появлялся здесь постоянно. А последние недели две я его не видел. Извини, я не помню, какого числа он был последний раз.

– Зато помню я, – раздается голос над моим правым ухом.

Я резко поворачиваюсь и вижу перед собой девушку лет девятнадцати: симпатичная брюнетка с темными глазами и цепким взглядом.

– Мне «Голубую лагуну», – говорит она бармену, с интересом наблюдающему за происходящим, и когда тот нехотя отходит исполнять пожелание заказчицы, поворачивается ко мне, – Я видела тебя на вечеринке у Дил вчера. Ты ведь девушка Шона?

Я начинаю нервно смеяться прежде, чем успеваю себя остановить, но уже через несколько секунд мне внезапно становится совсем не весело.

– С чего ты это взяла? – спрашиваю я.

– Мне сразу так показалось. И там, на веранде…

– Не важно, – перебиваю я, – Ты сказала, что помнишь двадцать первое.

Девушка кивает.

– Да. Он здесь был. Ты ведь это хотела узнать?

– Почти. Он ушел позже семи?

Я почти уверена в том, что услышу положительный ответ, но почему-то ладони потеют, а сердцебиение ускоряется. Уайту нет смысла врать.

– Нет. Чуть позже половины седьмого, мне кажется. Тогда еще даже народу совсем не было, даже не знаю, зачем Шон в такую рань приехал.

Что она говорит дальше, я не слышу. В голове лишь одно. Это было ложью. Он лгал. Он внушил мне, что чувствует что-то, кроме ненависти, и разжег внутри меня пламя, которое я усердно поливала водой все эти годы. Чтобы я не посмела подумать… не смогла сопоставить факты…

– Эй, ты слышишь меня? – брюнетка машет ладонью перед моим лицом.

Несколько раз моргнув, я сфокусировала взгляд на девушке.

– Извини, что? – произношу я.

– Он был здесь не больше двадцать минут, какой-то странный, будто сам не свой, сказал, что ему нужно сделать что-то очень важное, выпил залпом весь бокал и ушел.

Подстроить самоубийство сестры, чтобы сохранить в тайне свое непосредственное участие в преступлении, которое произошло год назад – действительно что-то очень важное. А еще написать письма, подделав почерк… образцов для этого было предостаточно. Но неужели он способен на такое? Он ведь действительно любил…

Я клянусь, что больше не буду давать волю чувствам и ими руководствоваться. Факты говорят сами за себя.

Только я не знаю, что с ними делать дальше. Я хочу лишь посмотреть в глаза человеку, которому доверяла.

– Может все-таки чего-нибудь по-крепче? – спрашивает бармен.

– Нет. Не нужно…

Я еле-еле открываю глаза, свет ослепляет. Я зажмуриваюсь.

Что происходит?… Почему все тело болит, голова раскалывается и не покидает ощущение, будто я рухнула с десятого этажа и каким-то образом выжила?

Я приоткрываю глаза, делаю попытку встать на локти и тут же падаю обратно в кровать. Совершенно не помню, что было после того, как я узнала… Интересно, где я?

Повернув голову в сторону, я встречаюсь взглядом с мамой.

– Проснулась? – спрашивает она, – Элизабет, я никогда не видела тебя в таком состоянии! Что с тобой происходит? Тебя привозят домой под утро в совершенно не трезвом состоянии…

Я закрываю лицо руками, протираю глаза.

– Чего-нибудь по-крепче?

– Нет, не нужно. А хотя… давай. Текилу. Два бокала.

– Три, – улыбается брюнетка, – Кстати, меня зовут Кайла.

Обрывками мелькают воспоминания о моем танце на барной стойке, парне, которому я дала сильную пощечину за непристойное предложение, и наши с Кайлой рассуждения о том, кто лучше – футболисты или теннисисты.

– Кто меня привез? – спрашиваю у мамы.

– Такси. А довела до дома какая-то бесцеремонная девушка. Правда, она была в относительно вменяемом состоянии…

Кайла.

– В отличии от меня, – договариваю за нее фразу, – Да. Ясно.

Мама садиться рядом со мной и заботливо гладит по руке. Никаких нравоучений и слов о том, какая я безответственная.

– Элизабет… Вчера ты говорила очень странные вещи. Ты постоянно произносила имя Уайта, то, как ты его ненавидишь. И еще несколько раз упомянула о каком-то убийстве…

Я напрягаюсь.

– Мам, я была не в себе, ты ведь понимаешь.

– Правда? Ты хочешь сказать, между вами ничего не было? Я рассказала не все. Ты говорила о «том вечере». И я поняла…

– Мама! – я с силой сжимаю в кулаках простынь, – Я не хочу об этом разговаривать.

– Хорошо. Разбирайтесь сами.

– Почему ты не на работе?

– Ждала, пока ты придешь в себя. Как себя чувствуешь?

– Нормально. Я справлюсь, езжай.

Оставшись одна, я наконец могу спокойно подумать. Только вот безумная головная боль сильно мешает… Зачем я осталась в баре? Никогда не чувствовала себя так плохо! А ведь сегодня тренировка…

Теперь я узнала то, что хотела, но легче от этого не стало. Я могу пойти к отцу Макса и все рассказать ему. Доказательств у меня теперь достаточно… Только я не буду сейчас этого делать. Не могу. Сначала нужно поговорить с Шоном. Он угрожал мне и не просто на словах. Если он подстроил этот взрыв… А это именно так, ведь кроме него некому и незачем. Когда он рядом, я в опасности. И если он узнает о том, что мне известно, медлить не станет. Но может он знал, что меня в этом здании нет? Хотел только напугать. Да какая разница!

Через несколько часов, после употребления огромного количества воды и обезболивающих, я чувствую себя лучше. На тренировке я не делаю ничего, только смотрю на то, как девушки отрабатывают номер и указываю им на ошибки, но к концу почему-то чувствую себя измотанной.

С облегчениемоткрывая входную дверь дома, я мечтаю о свежевыжатом соке и мягкой постели. Я включаю свет, и вижу перед собой нечто, что заставляет меня вскрикнуть и врезаться спиной в стену. В груди резко возникает тяжесть: наверное, именно так люди получают сердечный удар.

– Ты что здесь делаешь? – спрашиваю я, глядя в глаза Шону Уайту.

– Нам нужно поговорить.

– Как ты дверь открыл?

– Запасной ключ под почтовым ящиком.

Я даже не спрашиваю о том, откуда он о нем знает.

– Зачем ты убедила всех в том, что это не было убийством? – ледяным голосом спрашивает Шон.

– Потому что так и есть. Ты до сих пор этого не понял?

Меня всю трясет, но голос – спокойный, равнодушный.

Глаза Уайта наполняются злостью, он делает несколько шагов в мою сторону.

– Не ври. Ты ведь знаешь, что произошло на самом деле.

– Я знаю, что тебя не было в баре в семь часов, – произношу я ядовито.

Шон делает резкий выпад вперед, но я остаюсь на месте, просто потому что не в силах унять свою дрожь и отступить назад.

– Тоже самое могу сказать о тебе. Этот дом был пуст.

Я оказалась права: в момент записи алиби он знал о моей лжи. Но откуда?..

– Да. Я была с Брендоном на гонках.

– Неужели? Шелден, да ты бы туда в жизни не сунулась.

Вот и настал тот самый момент, которого я так ждала.

– Проверим? Я хочу соревноваться с тобой. Если ты, конечно, уверен в том, что сможешь выйти победителем.

Уайт смотрит на меня так, словно я лишилась рассудка. Хотя, может быть, так и есть. Я веду смертельную игру, рискуя не только своей жизнью, но и правдой. Если я погибну, никто не узнает о том, что произошло на самом деле. Я стою на тонком лезвии ножа… Но пока я не буду абсолютно уверена в том, что не ошибаюсь, мои мысли останутся лишь моими.

– Ты вылетишь в кювет в первую же минуту, идиотка.

Но тебе ведь это на руку.

– Переживаешь за меня?

Уайт крутит на пальце ключи от автомобиля, затем подбрасывает их вверх, ловит и неспешным шагом направляется к двери.

– Поехали. Только помни: за несчастные случаи там никто ответственности не несет.

Я напряженно слежу за тем, как он выходит из моего дома.

В этих словах есть явный намек. Несчастный случай на автотрассе… Но Уайт не знает о том, как виртуозно я научилась водить автомобиль. Думает, раньше меня не пытались выпихнуть в кювет гонщики. Нет, я не пойду сейчас в полицию. Сперва покажу, на что способна: втопчу в грязь его репутацию и самоуверенность.

Я никогда не была на автотрассе в воскресение – здесь оказалось еще более шумно, чем в субботу.

– Эй, ты что, хочешь соревноваться с этой девочкой? – спрашивает Артур у Уайта, затем еще раз смотрит на меня и начинает смеяться в голос, – Это что, шутка?

Оказалось весьма кстати, что, собираясь на тренировку, я надела свое любимое розовое платье и накрутила локоны.

– Нет, я вполне серьезно, – отвечает Шон, – Она сама захотела поучаствовать.

– А, так это твоя девушка?

– Нет, – тут же в один голос говорим мы с Уайтом.

Да что же с вами всеми такое!?

– Я понял, – не обращая на наш ответ никакого внимание, продолжает парень, – Не можешь отговорить ангелочка от этой безумной затеи, боишься за нее и считаешь, что с тобой ехать будет безопаснее. Правильное решение.

Записав наши имена в блокнот, он поднимает голову.

– Хм… Нет.. – задумчиво произносит он, будто только что понял значение этого слова, – Ну ладно.

Шона пропускают без очереди и уже через несколько минут мы подъезжаем к стартовой черте. Люди что-то активно обсуждают, кричат и свистят, активно меня поддерживая, видимо, в шутку. Каждый из них уверен в том, что гонка признанного победителя с какой-то девочкой в розовом платье – не серьезная. Какого же будет их удивление, когда победителем станет эта самая девочка.

Я чувствую выброс в кровь адреналина: ускоренное сердцебиение, потные ладони. Я проводила здесь столько времени, рискуя здоровьем, а может и жизнью, ради этого момента.

«Постарайся не сбить блондинку» – приходит мне на телефон смс.

Я бросаю холодный взгляд на Шона, и тут же отворачиваюсь. Нельзя отвлекаться. На дорогу выходит девушка в коротких шортах и кожаной куртке. Остается лишь несколько секунд… Кажется, я испытываю не просто волнение, а настоящий страх. Внутри все будто выворачивается наизнанку.

Три. Два. Один. Старт!

Я резко жму на газ, так делаю это обычно. Тело все помнит. Шон остается сзади. Вероятно, он не подрасчитал мои силы.

Я самодовольно улыбаюсь, еще сильнее надавливая на педаль.

Все знают, что быстрый старт – главная фишка Бекки. Но от девочки в розовом платье они такого точно не ожидали. Шон догоняет меня, и я тут же ускоряюсь – теперь мы едем на ровне, на огромной скорости. Приближается первый поворот, и от него зависит очень многое. Техника меня не подведет. С этими мыслями я уверено огибаю террасу. Какое-то время Шон едет позади меня, а затем резко обгоняет, отчего я теряю управление и чуть не слетаю с дороги. Сейчас бы самое время начинать паниковать, но я собираюсь с силами и снова набираю скорость.

Но как теперь его обогнать? Я сильно отстаю! В первую очередь нужно успокоиться. У меня впереди еще много кругов. Через некоторое время расстояние между нашими автомобилями значительно сокращается.

Остается всего лишь два круга! Нет, я не могу проиграть. И сделаю все, что в моих силах, чтобы этого не произошло.

На повороте я использую очень опасный прием: смещаю автомобиль в наружную сторону дороги, а затем объезжаю дугу, не сбавляя при этом скорость. В какой-то момент я ощущаю в себе силы обогнать впереди идущий автомобиль и немедленно использую эту возможность. Как только я сворачиваю в правую сторону, Шон делает то же самое, предотвращая обгон. Влево – ситуация аналогична. Несколько минут мы совершаем опасные маневры, виляя из стороны в сторону на огромных скоростях. Но остается лишь один круг, а я все еще сзади. Разозлившись, я резко выезжаю вперед, чиркнув машину Шона. Если бы градус его поворота в момент обгона был чуточку больше, гонка бы уже закончилась, и, возможно, в скорую поступил бы срочный вызов. Но произошло лишь одно: Уайт на секунду, возможно, от неожиданности, потерял управление, сбавил скорость и теперь… я впереди! Между нами достаточно большое расстояние – эти несколько десятков секунд дали мне большую фору. Вцепившись пальцами в руль еще сильнее, я уже предвкушаю вкус победы. Через мгновение я чувствую, как скорость почему-то начинает убавляться. В салоне загорается лампочка, раздается пронзительный звук – предупреждение о критической нехватке бензина.

Что за черт!? Как это могло произойти? Стрелка близится к нулю. Я не дотяну до финиша, машина заглохнет. О нет, если я не перееду финишную черту, то этого не сделает и Уайт.

Я резко сбавляю скорость и поворачиваю автомобиль на девяносто градусов, перекрывая дорогу.

Ну и что ты сделаешь теперь, Шон?

Я вижу, как стремительно приближается его машина. Затем резко тормозит, останавливаясь в нескольких метрах от меня. Смешно видеть на его лице недоумение. Он пытается объехать – я не позволяю, подаваясь то вперед, то назад. Взгляд Шона наполняются яростью. Несколько секунд мы смотрим друг другу в глаза.

«Что, снова не удалось подстроить несчастный случай?»

Внезапно Уайт резко отъезжает назад.

Что он собирается делать?

Раздается страшный рев мотора, машина Шона мчится вперед, набирая скорость.

Он думает, что я сдамся, испугаюсь? Нашел дурочку. Я не сдвинусь ни на сантиметр.

Я упрямо стою на месте, но его машина едет, не сбавляя скорость.

«Ты не сделаешь этого… не посмеешь… или?»

Дальше все происходит слишком быстро… его автомобиль оказывается в нескольких метрах от моего, я успеваю лишь набрать в грудь воздух и схватиться за руль прежде чем чувствую, как ремень безопасности больно впивается в живот, плечо и грудь, голова ударяется о дверь, а перед глазами земля и небо несколько раз меняются местами…

Глава 15

Открыв глаза, я вижу вокруг лишь белые стены. Больница… не люблю их. Как я оказалась здесь?

В голове мелькают образы: клуб, тренировка, Шон, разговор, гонка. Тут же возникает такое ощущение, будто меня ударили по голове чем-то очень тяжелым. Я закрываю глаза и укутываюсь в одеяло, в надежде заснуть и немного отсрочить ближайшее будущее, на какое-то время снова забыть об этих событиях.

– Как вы себя чувствуете, Элизабет? – раздается голос где-то в районе двери.

– Буду замечательно, если мне дадут снотворное.

Раздаются едва слышные шаги, на стул, который стоит возле моей кровати садится мужчина лет сорока в белом халате и с добрыми глазами. Врач.

– Что-нибудь болит?

Как ни странно, ничего.

– Голова немного кружится.

– Ну еще бы, после такой аварии.

Авария… Это слово режет слух. Не было никакой аварии, было умышленное покушение на жизнь, уже второе по счету.

– Вы помните, что с вами произошло?

Снова вспышка воспоминаний.

Кто-то вытащил меня из машины. Кажется, Брендон… Но что он здесь делает?

– Лиз! Элизабет! – голоса раздавались как будто издалека.

Я не могла ответить: не могла пошевелить губами. Только смотрела на мелькающие испуганные лица людей. Лишь одно из них выражало другие эмоции. Вернее, не выражало никаких.

Я увидела, очень размыто, словно сквозь струю воды, как Брендон подходит к Шону, со злостью что-то кричит ему в лицо и замахивается для удара. В глазах снова темнеет.

Кто-то хлопает меня по щекам. Прямо над ухом раздается голос Ника, но я не могу разобрать слова…

Потом – вой сирены. Скорая или полиция?

Все вокруг становится черным.

– Помню, – произношу я, – Только лучше бы забыла. Доктор, почему я не потеряла память?

Мужчина кладет ладонь мне на лоб, кивает и делает какую-то запись в своей тетради.

– Вы не понимаете, как вам повезло, Элизабет. После подобных происшествий можно остаться калекой. У вас – ни сотрясения, ни перелома, ни даже царапинки. Это удивительно!

И правда… я должна быть благодарна судьбе. Я жива и здорова, хотя могла погибнуть в том доме номер четыре, потом на гонках. Только почему-то я не испытываю радости. Более того, чувствую, как что-то убивает меня изнутри.

– С вами хочет поговорить сотрудник полиции. Всего лишь пару вопросов. Вы не будете возражать?

Я резко встаю на локти, так, что перед глазами начинает все кружится.

– Позовите его прямо сейчас. Мне нужно сделать заявление.

Врач кивает, в недоумении глядя на свою тетрадь, и уходит. Через минуту в палату входит ДжерОулдман.

– Здравствуй, Элизабет, – низкий командный бас эхом раздается по комнате, – Как ты себя чувствуешь? Макс очень волнуется.

Неужели все уже знают о том, что произошло? И мама? Нет, ей нельзя знать. Ни в коем случае. Тем более, со мной все нормально.

– Я в порядке, – отвечаю, не задумываясь, – Мне нужно вам рассказать…

Мужчина кивает.

– Конечно. Элизабет, я знаю, что произошло на автостраде, но мне необходимо услышать твою версию.

– Только я начну с самого начала, хорошо? С двадцать первого числа.

И я рассказываю все, начиная с предсмертной записки Евы, заканчивая письмом с угрозой, вырванной страницей дневника и покушениями на мою жизнь. Я говорю так, будто меня никто не слышит, размышляя вслух, иногда повышая голос, иногда опускаясь до шепота. Только о нескольких событиях я умалчиваю – воспоминания о них должны остаться только моими. Заканчивая рассказ, я чувствую себя опустошенной, разбитой.

– Выходит, вы с Максом были правы, когда говорили об убийстве Евы Уайт, – задумчиво произносит начальник полиции, – А я не поверил. Но тогда не было никаких доказательств того, что это не самоубийство. Элизабет, мне нужно будет забрать предсмертную записку Евы и ее дневник. Я открою дело, официально проверю информацию, которую ты мне сообщила, и объявлю Шона Уайта в розыск. Так же мне нужно будет опросить твоих друзей. Продиктуй мне, пожалуйста, их номера.

Уже собираясь уходить, ДжерОулдман произносит:

– Ты очень сильная девушка, Элизабет. Только благодаря тебе раскрыта правда, и теперь этим будет заниматься полиция. А тебе нужно вернуться к прежней жизни и постараться обо всем забыть. Не вмешивайся больше в это дело. И… для твоей же безопасности на некоторое время я приставлю к тебе охрану.

Он думает, что Шон снова попытается меня убить. Но сейчас ему нет смысла этого делать – я ведь уже все рассказала полиции. Разве что из мести… или ненависти. Пока он где-то рядом, я – в опасности. Если задуматься, так было всегда. Финал должен был быть именно таким. Только мне не нужна охрана. Я не боюсь его.

Я сообщаю об этом Оулдману, но он и слушать меня не хочет.

– Да послушайте! Если он захочет сделать это, ему ничто не помешает. Ни охранник, ни целый патруль. Я знаю, о чем говорю. И… меня не нужно защищать от него. Я в состоянии справиться сама.

Еще несколько минут отец Макса пытается убедить меня подписать согласие, но вскоре понимает, что это бесполезно и, по большому счету, я права.

– Пожалуйста, будь осторожна, Лиз.

Оулдман говорит это ни как полицейский, а как человек, которому действительно не все равно, и я благодарна ему за это.

Дверь закрывается, и я остаюсь наедине со своими мыслями. Так гораздо лучше. Когда никто не напоминает о том, что произошло, когда не приходится изображать спокойствие и контролировать себя. Они все спрашивают, как я себя чувствую. Я хочу ответить: так, будто готова выпить бутылку, а лучше две, чего-нибудь очень крепкого, так, будто хочу наглотаться таблеток снотворного или, может быть, так, будто собираюсь выпрыгнуть из окна десятого этажа. Но, конечно, ничего из этого не сделаю, я ведь сильная, справлюсь. Они думают, что я пережила смерть подруги, а потом два покушения на собственную жизнь. Но на самом деле – гораздо большее. Никто не может себе представить, как это – осознавать, что тебя пытался убить человек, которому ты доверяла, как себе, которого ты, не признаваясь в этом даже себе, любила, не смотря на то, что он снова и снова делал больно. Да, его удары были самыми сильными, но в то же время именно он ни раз подавал мне руку, в тот самый момент, когда я теряла равновесие и падала в пропасть. Он толкал меня вниз, но в самый последний момент не давал разбиться. Как такое возможно? Зачем? Что вообще происходит в моей жизни!? Цепочка убийств, покушения, Шон… Может, у меня что-то не так с психикой: галлюцинации, видения? Может, я все это себе придумала?

Стук в дверь.

Не хочу никого видеть. Не хочу слышать эти глупые вопросы!

– Оставьте меня в покое! – кричу я.

Моя просьба остается неуслышанной, в палату входят Хлоя и Эван. Они выглядят встревоженно.

– Лиз, это я, – робко произносит девушка, – Макс все рассказал… как ты?

Мне надоело слышать этот вопрос. И как же быстро распространяется информация.

– Никак. Я просто хочу побыть одна, ясно?

– Но…

– Хлоя! Хоть раз ты можешь меня услышать?

Эван, который явно чувствует себя очень неловко, берет Ло за локоть и уводит. Подруга бросает на меня тоскливый взгляд и скрывается за дверью.

Я слышу какие-то голоса, кажется, Макс и Эван о чем-то спорят. Замечательно. Сейчас у меня будет возможность высказать ему все, что я думаю.

Парень входит в палату и делает несколько шагов в мою сторону.

– Теперь вся школа знает о том, что произошло, я права? А может быть вообще весь город?

– О чем ты, Элиз? – мягко спрашивает Макс.

– Не нужно всем рассказывать о моей жизни, ясно?

– Но Эван и Хлоя – твои друзья!

– Мне надоело, Макс.

– Почему ты не рассказала мне о записке с угрозой? Ты понимаешь, что все это можно было бы предотвратить?

– А что было бы, если бы я рассказала? Ты бы пошел к папе, а он бы сказал: ну у вас, молодежи, и шутки пошли? Ничего бы не изменилось. Зато теперь у них есть веские основания. Думаю, если бы я оказалась мертва, они бы стали работать еще оперативнее.

– Как ты можешь такое говорить? – изумленно произносит Макс, но тут же, тяжело вздохнув, добавляет, – Я знаю, что тебе тяжело. Но ты должна понимать…

– Я не хочу ничего понимать! Я хочу, чтобы ты ушел.

– Лиз…

– Мне сейчас тяжело. И ты даже не можешь себе представить, насколько. Только сейчас твои успокаивающие слова мне не помогут. Пока, Макс.

Я хотела узнать правду, я желала только этого. Думала, что почувствую облегчение, когда восстановлю справедливость и разоблачу убийцу. Какая ирония…

– Вы плохо себя чувствуете, Элизабет? Почему вы не хотите видеть ваших друзей?

Я даже не заметила, как на месте Макса оказался врач.

– Я НИКОГО не хочу видеть. Но вас же отсюда не выгонишь, с рабочего места. Вот, делаю все, что в моих силах.

Он опять делает какую-то запись, а затем пристально смотрит на меня.

– А почему вы никого не хотите видеть? – откашлявшись, интересуется мужчина.

– Я хочу побыть одна, разве непонятно? На вопрос «почему» не отвечу, можете даже не спрашивать.

Сказав это, я закутываюсь в одеяло с головой и поворачиваюсь к врачу спиной. Слышу тихий скрип двери и шаги.

Сколько можно?

– Извините, молодой человек, сюда нельзя. Пациентка отдыхает.

– Лиз спит? Можно мне посидеть с ней? – спрашивает Брендон.

– Понимаете, – понизив голос, произносит врач, будто думает, что теперь я его не слышу, – Физическое состояние Элизабет превосходное, она будто и не попадала ни в какую аварию. Но, мне кажется, у нее психологическая травма.

– Я хочу ей помочь, доктор. Позвольте остаться в палате.

– Да я-то не запрещаю… Элизабет! – произносит врач, обращаясь ко мне, – Вас пришел навестить еще один друг.

Я молчу – Брендону мне сказать нечего. Слышаться удаляющиеся шаги.

– Лиз, я знаю, что ты не спишь. Повернись ко мне, пожалуйста.

Я не шевелюсь, не произношу ни слова. Этот город, эти люди – все они связаны с моим прошлым, которое я хочу забыть.

– Расскажи мне обо всем. Я знаю, есть что-то, что ты держишь в себе, и это причиняет тебе сильную боль.

За это я и люблю Брендона. Он говорит то, что думает, без предисловий и клише.

Я медленно поворачиваюсь и убираю с лица одеяло.

– Выглядишь, как после веселой ночки, – улыбнувшись одними губами, произносит друг.

– Спасибо. Ты тоже.

У Брендона уставшее лицо и темные круги под глазами, будто он не спал несколько дней. И почему-то ни одного синяка.

– Я видела, как ты ударил Шона… что было после этого? Он что-то говорил? Хотя зачем я это спрашиваю… можешь не отвечать. Лучше скажи, как ты вообще оказался на гонках?

– Ник позвонил, когда увидел тебя с Уайтом. А я был совсем не далеко. А Шон… это странно, но он выглядел так, будто это его машина несколько раз прокрутилась вокруг своей оси. За несколько минут до этого Артур и все остальные зрители признали в тебе Бекки. За тебя очень волновались… люди не хотели разъезжаться, даже когда туда ехала скорая и полиция. Ты всю дорогу до больницы что-то шептала, много раз произносила имя Уайта.

Я опускаю глаза.

– Наверное, проклинала его.

Брендон молчит.

Ну почему я снова пытаюсь придумать какое-то оправдание, цепляюсь за всякие мелочи? Что мне сделать, чтобы чувства погасли? Это больная любовь. А может, не любовь, а всего лишь влюбленность, или физическое влечение.

– Помнишь тот вечер, когда мы ездили в школу за документами Кира? – спрашиваю я, не в силах держать больше все в себе, – Ты хотел знать, что со мной происходит. Так слушай! Я думала, что сойду с ума… потому что вздрагивала от каждого Его прикосновения. А потом не могла сопротивляться: когда Он целовал меня, я ему отвечала! И чувствовала себя так, будто лечу вниз на огромной скорости и не хочу раскрывать парашют. Это началось давно, только я запрещала себе об этом думать. Но он все равно увидел… Я поехала на ту вечеринку, чтобы отомстить ему за Мию и сказать, что так как он обращаться с людьми нельзя. Эта девушка из моей команды, она рыдала и говорила, что он ее использовал. А потом призналась, что все было не так, как она сказала, что Шон произнес мое, слышишь, МОЕ имя, когда был с ней! И я подумала… что, может быть, мне не показалось. Мне не могло показаться, понимаешь! Он не мог так притворяться! Он вернул мне дневник Евы. С вырванной страницей… как глупо с его стороны? Если бы не эта страница, я бы ни о чем не догадалась. Зачем он это сделал? Хотел, чтобы я узнала? Думал, что я не сделаю то, что должна? Или был уверен в том, что заставит меня молчать? Никто никогда не узнал бы о том, что это сделал он, если бы… Я не хотела такой правды, понимаешь!? Не хотела…

Внезапно внутри как-будто что-то взрывается. Я не могу и не хочу больше быть сильной!

Я рыдаю в голос, не сдерживая себя. Брендон прижимает меня к себе и гладит по руке, и я, не сопротивляясь, кладу голову ему на плечо и чувствую на губах соленый привкус.

Перед глазами снова мелькают воспоминания, связанные с Ним. Хочется кричать и бить предметы о стену, но я лишь еще сильнее прижимаюсь к Брендону. Он молчит, но ведь слова и не нужны. Я знаю, что мой друг рядом, чувствую его поддержку и понимаю, что не одна. Наступает такой момент, когда слезы останавливаются, а внутри становится пусто.

– Лиз, я даже не представлял, – произносит Брендон, – Даже мысли не была, что между вами происходит что-то подобное. Я был уверен в том, что ты его ненавидишь.

– Я тоже, – отстраняясь, говорю я.

Я не узнаю свой голос: он слишком низкий и какой-то бесчувственный.

Брендон хочет что-то сказать, но я останавливаю его, прижав свой палец к губам.

– Не говори ничего. Я знаю, о чем ты думаешь, – произношу я, отводя глаза, а затем перевожу тему: – Моя мама знает о том, что я здесь?

Нет необходимости говорить другу о том, что все, сказанное мной, должно остаться только между нами.

– Ей только недавно смогли дозвониться. Она едет.

Я тяжело вздыхаю.

– Она знает обо всем? То, что я рассказывала полиции…

– Да, твоей маме все коротко объяснили.

– Ну все… теперь она запретит мне выходить из дома и будет круглосуточно сидеть там сама.

Брендон смотрит на меня слегка удивленно.

– Лиз, тебе самой не страшно за свою жизнь?

Я улыбаюсь одними губами.

– Нет.

И это очень странно. Я боялась раньше, когда еще не знала, кто мне угрожает.

Через какое-то время приезжает мама и чуть ли не плачет, сидя возле моей кровати. Я не хочу видеть ее в таком угнетенном состоянии, убеждаю, что со мной все в порядке. Разговаривая с врачом, мама несколько раз бросает на меня тревожные взгляды. Через какое-то время они заканчивают диалог и он, подойдя к кровати, произносит:

– Элизабет ни в коем случае нельзя изолировать от общества, ей нужно заниматься привычными делами и снова входить в прежний жизненный ритм.

Входить в прежний ритм… Я сомневаюсь, что это получится. Сейчас мне абсолютно безразлично все, что раньше было дорого. Я не хочу видеть друзей, ходить на тренировки… У меня выбили почву из под ног и теперь я, кажется, уже не смогу подняться, потому что не вижу в этом смысла.

Дома мама делает мне горячий чай и включает фильм. Я просто смотрю на экран, даже не пытаясь понять, что там происходит. Ночью я не могу заснуть, как только закрываю глаза – видятся кошмары. Утром к нам приезжает ДжерОулдман и забирает дневник и две записки. Днем мама отвозит меня на тренировку, и я иду туда лишь потому, что так надо. Так проходит день, потом второй, третий. Из полиции все еще никаких новостей.

Мама снова включает этот ужасный фильм. Разве не он шел по телевизору вчера и позавчера?

Я закрываю глаза и снова вижу мчащийся на меня автомобиль. Только теперь я знаю, что он не остановиться.

– Лиз!

Кто-то трясет меня за плечи.

– Что? Что случилось? – я в недоумении смотрю на маму.

– Ты снова кричала во сне.

Но я ведь не спала… Боже мой… Кажется, я схожу с ума.

Глава 16

– Ты же понимаешь, что я не могу сейчас оставить Элизабет одну. Да, я знаю, что… Как ты можешь ставить передо мной такой выбор!

Мама с кем-то разговаривает по телефону на кухне, уверенная в том, что я все еще сплю в своей комнате. Кажется, она отказывается от нового проекта… Я знаю, как трудно ей это дается. Такие жертвы совсем не обязательны.

Когда разговор заканчивается, я вхожу в дверь. Мама поднимает на меня взгляд и улыбается.

– Доброе утро, Лиз. Молоко с шоколадным овсяным печеньем?

– Я сделаю сама, не беспокойся, – произношу я прежде, чем она успевает встать с кресла, – Я услышала твой разговор по телефону. Тебе предложили какую-то поездку?

– Да, – со вздохом отвечает мама, – На два дня. Но об этом сейчас не может быть и речи.

– Почему? Мам, я справлюсь. Я чувствую себя прекрасно.

– Ты действительно уже не такая бледная, вон, румянец появился. Но это не значит, что я с чистой совестью смогу уехать. И… ты ведь понимаешь… он все еще на свободе. А ты…

– В опасности, – заканчиваю я всеми любимую фразу, – Перестань, это полная чушь. Ему это уже совсем не выгодно. К тому же рискованно.

Я говорю это с уверенностью, которую не испытываю.

– Мам, пожалуйста! Не нужно со мной нянчиться, мне уже не пять лет.

После длительного разговора мне все-таки удается уговорить ее уехать. И я наконец могу вдохнуть полной грудью и побыть в одиночестве.

День прошел так же, как и все последние: завтрак, фильм, тренировка, дом. Уже восемь часов, за окном темнеет, и внутри от этого почему-то все содрогается. Раньше я не боялась темноты и любила ночь. Сейчас что-то изменилось…

Я отчетливо слышу стук в дверь.

Кто это? Неужели Макс или Брендон? Хлоя бы не пришла без предупреждения. Я слышала, как недавно с ними разговаривала мама. Она сказала, мне нужно время, чтобы прийти в себя, и как только это произойдет, она им сообщит. Я сама не знаю, наступит ли это время… разрывать связь таким образом с самыми близкими друзьями нельзя, но сейчас я ничего не могу с собой сделать. Перед Максом мне стыдно, я не хочу смотреть ему в глаза, изображая из себя жертву; на Хлою я зла из-за того, что именно она изначально внушила мне мысль о том, что Уайт имеет отношение к убийству, хотя это и глупо; а Брендон… я жалею, что все ему рассказала в момент слабости. Эти воспоминания должны были быть лишь моими, как бы не было тяжело.

Стук раздается снова: громче. Я подхожу к двери, открываю ее и вижу перед собой Шона Уайта. Я ведь ожидала этого? Я знала, что это произойдет. Может быть, даже хотела.

Желудок скручивает, а внутри все переворачивается. Но я не чувствую себя беспомощной мышью, загнанной в ловушку диким животным. Я не соврала Оулдману, когда говорила, что могу за себя постоять.

– Что тебе нужно? – холодно спрашиваю я, – Ты в курсе, что за домом установлена слежка и очень скоро здесь будет полиция?

– Лиззи, – мне всегда нравилось, как он произносит мое имя: с какой-то особой интонацией, – Перестань. Ты знаешь не хуже меня, что здесь нет камер. Нам нужно поговорить. Ты меня выслушаешь?

Он не выглядит так, словно хочет при первой же возможности меня задушить. И только сейчас я замечаю, что его взгляд точно такой же, каким был в тот день, когда я приходила забрать вещи Евы. Но это ничего не значит. Я должна помнить, что передо мной стоит не тот Шон, которого я знала все эти годы, а убийца.

Я делаю несколько шагов назад, позволяя ему пройти в дом, только потому, что не смогу остановить его, если он решит это сделать, применяя силу. И закрыть дверь я бы уже не смогла. И зачем я, дура, ее вообще открывала? Может быть, именно потому что знала… Если так, то моя единственная дорога ведет прямиком в психологическую клинику.

– Выслушать? Конечно. Я слушаю. Может, хочешь чай?

С этими словами я направляюсь на кухню, внимательно наблюдая за движениями собеседника, ведь удар может быть нанесен в любой момент.

– Лиз! – резко произносит Шон.

Я останавливаюсь в метре от шкафчика с посудой и кухонными приборами, смотря ему в глаза.

– Я никого не убивал.

– Я верила в это до самой последней секунды, – хриплым голосом произношу я, и тут же делаю шаг назад, хватаю в руки кухонный нож и выставляю его перед собой, – Теперь я знаю, что каждое твое слово – ложь!

Он подходит ближе, и теперь лезвие касается его груди. Я не боюсь. И я хочу отомстить за все то, что он заставил меня пережить. Я должна. И полиции здесь сейчас не место, это наше поле боя.

– Хорошо. Сделай это. А потом скажи, что защищалась.

Моя рука предательски дрожит. Шон с легкостью может отобрать у меня орудие, но почему-то этого не делает. Мне нужно лишь замахнуться и ударить… за жизнь Евы. За свою жизнь.

Я снова встречаюсь с ним взглядом и понимаю, что мне хочется убить не его, а себя. Чтобы не чувствовать этого снова.

В эту же секунду я со злостью бросаю нож на пол.

– Ты знал, что я не смогу! – в отчаянии кричу я.

– Нет. Ты видишь во мне убийцу и предателя, и способна на все, что угодно. Например, заявить полиции о том, что я убил собственную сестру.

– Да. Потому что так и было! Если бы не совпадало хотя бы что-то… хотя бы какая-нибудь мелочь… я не могу понять только одно: зачем ты дал мне понять это? Думал: «Хочешь знать правду? Пожалуйста!» Хотелось посмотреть, что я сделаю? Только вот об этом больше никто знать не должен был… пришлось устранять ненужного свидетеля. И, вот досада, с первой попытки не вышло!

– О чем ты? Какая попытка? – с недоумением в голосе спрашивает Шон.

– Не притворяйся! Тот взрыв… по счастливой случайности у меня лопнуло колесо по дороге, и я не успела приехать в тот дом в назначенное время.

Взгляд Уайта меняется: теперь он явно понимает, о чем речь.

– Да, я подстроил взрыв. Но, черт возьми, я не знал, что эти идиоты тебя каким-то образом туда выманили!

Я не сразу понимаю, что он говорит про своих бывших друзей.

– За несколько дней до этого они мне позвонили и предложили пойти на одно дело. Я сказал, что не собираюсь в этом участвовать, и они стали угрожать.

– Тебе? Как? – спрашиваю я из любопытства: что же он теперь сможет придумать?

На его губах появляется скептическая улыбка.

– Нет. Они угрожали тебе, Лиззи.

Я перевожу растерянный взгляд в сторону.

Угрожали… мне? Что это значит?

– Почему? – спрашиваю я.

– Потому что знали: я не позволю им и пальцем тебя тронуть. Только в их планах был другой вариант событий.

– Что значит не позволишь…

В мыслях всплывают слова Мии. Действительно, у нее в доме были только друзья Шона. А он с ними уже год как не общается… Да и зачем ему забирать телефон девушки? Он мог легко обойтись и без него.

– А страница дневника? Записка. И… тебя не было в клубе в семь часов!

– Я не хотел, чтобы ты видела эту запись. Даже мысли не было, что ты такое можешь подумать… Ни окакой записки я не имею понятия. И… Тебя ведь тоже не было дома в это время. Мы оба солгали.

– Да, но… откуда ты это знаешь?

– Наверное есть только один ответ. Там, где тебя не было в это время, был я.

«Он был какой-то странный, будто сам не свой, сказал, что ему нужно сделать что-то очень важное, выпил залпом весь бокал и ушел»…

– Ты ехал ко мне после клуба? Зачем? – я понижаю голос, будто надеюсь, что Шон не услышит эти слова и не ответит на них.

На самом деле могло быть сотни вариантов… Кайла могла перепутать время. На вырванной странице дневника могло быть написано все, что угодно. Записку мог подбросить любой из присутствующих… Или нет? Слишком много совпадений.

– В какой-то момент я ведь тоже подумал, что ты могла… – тихо произносит Шон, – И ведь на это были причины. Твоя ложь. Отсутствие алиби, у единственной из присутствующих. И эти странные взгляды, связь с Брендоном.

Я начинаю нервно смеяться.

– Что? Какая связь? Брендон – мой лучший друг.

В голове постепенно складывается цепочка… даже думать не хочу о том, какой вывод можно сделать из двух фактов, которые назвал Шон.

– Ты до сих пор не поняла? Нами кто-то очень умело манипулировал, Лиззи. Настроил противдруг друга, зная, что в таком случае будет только один исход.

Я несколько секунд смотрю ему в глаза, ни произнося ни слова. Звучит очень правдоподобно. Только…

– Я не знаю, могу ли тебе верить, – шепотом произношу я, кусая губы, – Шон… я должна увидеть страницу дневника. Что произошло на самом деле?…

Он, лишь секунду помедлив, вытаскивает из внутреннего кармана кожаной куртки свернутый в несколько раз листок и протягивает мне.

В ту ночь…

«братик был свидетелем несчастного случая. Парень из его компании в почти бессознательном состоянии толкнул мужчину, который грозился вызвать полицию, пытаясь отобрать у него телефон… и этот человек ударился головой об угол лавочки. Он уже не дышал. Ребята испугались и ушли, не вызвав ни полицию ни скорую. Но на Шона повлияло не только это событие. Той же ночью произошло кое-что еще… Он сделал больно Лиз, которая искренне пыталась помочь, и за это себя ненавидит. Я не была удивлена, услышав это. Я всегда знала, что в душе, не признаваясь в этом даже себе, Шон испытывает к Элизабет сильные чувства.»

Дальше идет запись следующего числа.

Я смотрю на листок, перечитываю последнюю строчку снова и снова, боясь поднять взгляд. Эти секунды кажутся вечностью…

Теперь я понимаю, почему Шон вырвал этот лист. Конечно, он не хотел, чтобы я видела последнюю фразу, написанную Евой за этим числом.

– Ей показалось, правда? – зачем-то спрашиваю я, не поднимая взгляда.

– Нет, – не громко произносит Шон с грустью, – Ты ведь сама это знаешь. Лиззи? Я иногда думаю… почему все сложилось именно так? Я ведь постоянно причинял тебе боль. В первый раз, когда я увидел тебя, ты показалась мне не такой, как все. А потом ты уронила торт на мою любимую рубашку и я почему-то решил, что ты сделала это намеренно. Что-то такое было в твоем взгляде… он будто всегда смеялся. А дальше все как-то пошло само собой. У нас были очень странные отношения. Мне было интересно наблюдать за твоей реакцию на мои колкие слова: в твоих глазах загорались искры. И, главное, ты смотрела так только на меня. Я уже тогда что-то чувствовал, только не понимал, что именно. Мне хотелось, чтобы ты была рядом, чтобы смотрела на меня так, как ни на кого больше, но я не мог переступить юношескую гордость и изменить привычки. Между нами вырастала стена, становилась все толще и лишь иногда она разрушалась – такие моменты я любил больше всего на свете. Я привык, что мне достается все, что я хочу. Деньги, девушки, машины… И вот происходит такое… я злился на себя, но на тебя еще больше. Хотел подавить в себе это чувство, только вот ничего не получалось. И… я ведь привык всегда быть сильнее. А ты не ломалась, и этим выделялась среди других. Потом ты начала встречаться с Максом, и тогда мне стало казаться, что я ненавижу тебя. Такую неприступную и идеальную во всем.

Лишь в этот момент я решаюсь поднять взгляд.

– Идеальная во всем? Поверь, это не так. Я бываю высокомерной, вспыльчивой и имею ужасную привычку влюбляться в придурков!

Уголки губ Шона приподнимаются, взгляд становится ясным. Какая-то часть меня жаждет сократить расстояние между нами, а другая все еще чувствует исходящую от него опасность.

– Это все может быть ложью, игрой, – пристально глядя на меня, произносит Шон, – Здесь нет фактов, есть только десятки разных вариантов произошедших событий. Суть в другом. Ответь мне на один вопрос: ты мне веришь? Ни фактам и доказательствам, ни логике. Ты можешь довериться мне?

Он прав. Шон не может доказать мне правдивость своих слов. Макс говорит, что нужно опираться на факты, но что делать, если они противоречивы? Сейчас я ставлю на кон свою жизнь. И даже если я ошибусь, для меня этот выбор останется правильным.

– Я верю, – произношу я, – Но как же я могла подумать… Прости… Прости.

Я подношу ладони к губам, осознавая, в чем обвиняла Шона и представляя, через что сейчас проходит он. Неуверенные шажки навстречу друг другу сменяются стремительным рывком, сдержанность – теплыми объятиями. Я и не знала, что даже в таком аду есть место для счастья. Я прижимаюсь щекой к его груди, не думая ни о чем и просто наслаждаясь этими секундами: когда не нужно быть сильной, испытывать неловкость, грусть или злость; мечтать быть ближе, и в то же время отталкиваться друг от друга, как обратные стороны магнита. Просто быть рядом…

– Мы ведь чуть не убили друг друга на этих гонках, – тихо произношу я.

– Я был уверен в том, что ты освободишь дорогу.

– А я, в том, что ты остановишься. Мы просто идиоты…

– Зачем ты ездила под другим именем? Зачем ты вообще участвовала в гонках? – спрашивает Шон.

– Помнишь, ты однажды сказал, что мне слабо?

Шон тихо смеется, а я с улыбкой на губах слушаю его смех.

Мы разговариваем так, словно никогда и не были врагами. И в то же время, словно боимся, что этот момент когда-нибудь прекратится.

И… Да, я верю. Ни смотря ни на что. Пусть он причинял мне боль, но еще избавлял от страданий. Если бы его не было все эти годы в моей жизни, она была бы пустой. Что бы я не говорила до этого, я никогда не смогла бы отказаться от этих чувств и эмоций. Сейчас я это понимаю.

– Мне нужно забрать заявление из полиции, – говорю я, чуть отстранившись, чтобы посмотреть в глаза Шону.

– Ты уже ничего не сделаешь: до них наконец дошло, что это не было самоубийством.

– Я поговорю с Оулдманом и все объясню. Он поймет.

– И что ты скажешь? Что я пришел к тебе домой и сказал, что никого не убивал? Ты знаешь, что они о тебе подумают? Впустила в дом человека, который пытался тебя убить, а потом поверила ему на слово.

Да, звучит очень нелепо…

Я перевожу взгляд на оконную раму. На улице уже темно.

– Где ты ночевал все эти дни? – спрашиваю я.

– Есть одна квартира за городом, которая не зарегистрирована ни на меня, ни на родителей.

– Наверное, далеко, – я прикусываю губу и обдумываю то, что собираюсь сказать, – Ты можешь сегодня остаться у меня. Мамы приедет только завтра вечером, а полиция точно не будет искать тебя здесь.

Двусмысленный взгляд Шона заставляет меня опустить глаза.

– Я останусь, Лиз, – произносит он.

Это странно… но сейчас я счастлива. Наверное, так чувствует себя человек, которому врачи поставили смертельный диагноз, а потом сообщили, что произошла ошибка.

Шон подходит к кухонному шкафчику, достает вино и уже через несколько секунд протягивает мне наполненный бокал.

Я делаю несколько глотков, глядя в окно.

– Уже поздно, я устала и хочу спать. Пошли, твоя кровать наверху, – произношу я, направляясь в сторону гостиной.

На самом деле, я уверена, что не засну этой ночью. Но я боюсь того, что может произойти, до дрожи в коленках. Лучше нам разойтись прямо сейчас.

Я указываю на ближайшую дверь.

– Покажи свою комнату, – произносит Шон.

Я поднимаю на него взгляд, сомневаясь, что стоит исполнять эту просьбу, но, видя в его глазах что-то теплое и искреннее, иду на компромисс со своим внутренним голосом. Мы поднимаемся на второй этаж. Входя в свою комнату, я тут же окидываю ее быстрым взглядом: да, творческий беспорядок присутствует, но нижнее белье покоится на своей полке. Я сажусь на кровать и перевожу взгляд на Шона, который с интересом рассматривает что-то на моем столе. Присмотревшись, я понимаю, что это мой старый альбом с рисунками, который я почему-то до сих пор не выбросила, хотя давно уже не рисую. Это – память о детстве. К тому же, там не только мои рисунки: несколько картинок нарисованы Евой, и сейчас они особо дороги для меня. Я больше всего любила рисовать людей.

– Получилось довольно похоже, – произносит Шон, показывая мне один из рисунков.

– На кого? Ведь я не рисовала знакомые мне лица, – говорю я, еще не посмотрев на листок, – только…

Приглядевшись, я замолкаю. Черт. Если бы я вспомнила об этом раньше…

Острые скулы, орлиный взгляд, темные глаза и взъерошенные волосы, аккуратными штрихами отчерченные на бумаге, не оставляют никаких сомнений в том, кто на ней изображен.

Я даже не знаю, почему решила нарисовать его… но помню, как старательно пыталась передать этот образ.

– Да… – признаю я, опуская взгляд, – Я не плохо рисовала.

Шон садится рядом со мной, слишком близко. Я боюсь подумать, какие он сделал выводы из того, что сейчас увидел.

– Сколько тебе было тогда? Наверное, четырнадцать. Почему ты…

– Рисовала твой портрет? – закончила я за него эту фразу, решив, что будет невыносимо слышать эти слова из его уст, – Не знаю. Просто захотелось.

– Я думал, ты всегда видела во мне врага, тирана. Но здесь другой образ.

Я поворачиваюсь к Шону, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Иногда мне казалось, что за маской жестокости скрывается другой человек. В определенные моменты я была в этом абсолютно уверена. И… я ведь оказалась права.

Во взгляде Шона я вижу только печаль. Сейчас он сожалеет о чем-то, но никогда в этом не признается.

– Ты хочешь, чтобы я ушел?

Этот вопрос, наверное, нужно было задать по-другому, более точно, но я сразу понимаю, о чем он говорит. Хочу ли я провести эту ночь в разных комнатах. Я разрываюсь на части… С одной стороны, я понимаю: неизвестно, что будет дальше и будет ли у нас возможность увидится. С другой – одолевает страх. Но… я устала думать о том, что правильно и скрывать настоящие чувства.

– Нет, – тихо отвечаю я.

Ночь поглощает едва слышное: «останься».

– Хотел бы я знать, о чем ты думаешь, – задумчиво произносит Шон.

– Это все так странно… и… как будто не правильно, – озвучиваю свои мысли.

Неправильно? Наверное, это не совсем подходящее слово. Противоестественно. Как будто у меня нет моральных принципов и элементарного инстинкта самосохранения.

– Да какая, к черту, разница, что правильно, а что нет, Лиззи! Лишать жизни невинную девушку – вот что неправильно, а еще – делать вид, что кого-то ненавидишь.

Он прав. В нашем сознании давно стерлись границы разумного и перемешались все понятия. И действительно, какая разница? Так случилось, и все. Мы не можем изменить прошлое, но из-за этого делать себя несчастными в настоящем – просто глупо.

– Уже двенадцать, – говорю я, глядя на часы.

Затем открываю шкаф с одеждой, пробегаю взглядом по вещам и останавливаю его на коротких пижамных шортиках и майке. Перед тем, как выйти из комнаты, я объясняю Шону, где находится вторая ванная, на случай, если она ему нужна.

Я наслаждаюсь спокойствием и уединением с собственными мыслями в душевой кабинке намного дольше, чем обычно. Посмотрев на себя в зеркало, я замечаю, что выгляжу неплохо – синяки под глазами от бессонных ночей постепенно исчезают, во взгляде появляются прежние искры. Я становлюсь похожей на прежнюю себя.

Тихо вздохнув, я решительно открываю дверь, чтобы снова ощущать ураган эмоций, противоречий и неуверенности.

Открыв дверь комнаты, я вижу Шона, стоящего посередине комнаты и о чем-то глубоко задумывающегося. Мой взгляд невольно останавливается на его мышцах, все время скрывающихся под майкой, которая сейчас висит на спинке кресла.

– Милые шортики…

Услышав эту фразу, я резко поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с Шоном. На его губах – легкая, чуть насмешливая улыбка. Я молча стою возле двери и не знаю, что делать дальше. Со мной очень редко такое случается… и почему-то только в его присутствии. Шон медленно подходит ближе, легким движением убирает смоего лица прядь.

– Расслабься, все хорошо. Может быть, ты все еще боишься меня?

– Я никогда тебя не боялась, – отвечаю я едва слышно, разглядывая пол, – Здесь только одно одеяло, я сейчас принесу второе.

Я разворачиваюсь, но не успеваю сделать и шага. Шон сжимает мою руку, останавливая.

– Я думаю, нам его хватит.

– Ладно. Но учти – я обязательно стяну его на себя, – усмехнувшись, произношу я.

– Думаешь, этой ночью тебе будет холодно?

От этого двусмысленного вопроса в сочетании со звуком Его голоса по телу пробегает дрожь.

Нет. Холодно мне не будет точно. А еще я почти уверена, что не смогу заснуть…

Мои пальцы все еще в его ладони. Что-то внутри меня отчаянно желает сжать ее и не отпускать, но вместо этого я опускаю руку, иду к столику, меняю яркий свет люстры на приглушенные лучи ночника и ложусь на кровать, пытаясь понять, рада я или нет тому, что моя двуспальная кровать вместила бы еще четырех человек. Шон ложиться на другую сторону кровати.

– Спокойной ночи, – произношу я, прижимая к груди мягкое одеяло.

Ох… Неужели мой голос так сильно дрожит?

– Спокойной ночи, Лиззи, – слышу в ответ.

Я несколько минут смотрю в потолок. Спать совсем не хочется, в голову лезут разные мысли… Интересно, Шон тоже не закрывает глаза и о чем-то думает? И, если да, то о чем?

«Я уже тогда что-то чувствовал, только не понимал, что именно. Мне хотелось, чтобы ты была рядом, чтобы смотрела на меня так, как ни на кого больше»

Я не могу поверить… не могу осознать значение этих слов. Знала ли я, что когда-нибудь наступит такой момент? Это совсем не правильно… Почему все вышло именно так? И теперь, зная о настоящих чувствах друг друга, мы не можем сделать то, чего желаем больше всего на свете. Слишком жестоко!

От безысходности я зажмуриваю глаза и сжимаю в ладони простынь. Расслабив пальцы через несколько мгновений, я чувствую мимолетное прикосновение и сердце в груди больно сжимается. Не выдержав, я медленно поворачиваюсь корпусом к Шону. Наши взгляды встречаются. Между нами – магнитное притяжение и электрическая стена. Кажется, если коснуться ее, тут же ударит током. Мы оба чувствуем это… Но на самом деле преграды лишь в голове. Секунды кажутся минутами. Никогда еще он не смотрел на меня такими глазами… Теперь в этом взгляде не привычное равнодушие или жестокость… нежность.

Шон протягивает руку к моей ладони, но я тут же прижимаю ее к груди, нервно кусая губы. Он переводит на них взгляд, затем снова смотрит мне в глаза. Вздохнув, встает с постели.

– Лиззи, это выше моих сил. Я в гостиную.

Когда он выходит из комнаты, я с грустью смотрю ему в след, понимая, что это самое правильное решение. Но чувствую, что лишаю себя чего-то, что необходимо. Перекрываю кислород. Мучаю себя жаждой.

Я поворачиваюсь лицом к окну и смотрю на огромную полную луну, выглядывающую за тучами. Это невероятно красиво… Проходит несколько минут, и я снова ложусь на другой бок.

Не могу так! Шона ищет полиция, обвиняя в преступлении, которого он не совершал. Из-за меня. Возможно, это наши последние часы… и они уходят из-за каких-то глупых принципов, и чертовом представлении о морали!

Я встаю с кровати, выхожу из комнаты и иду к лестнице. Могу я хотя бы раз сделать то, чего хочу, не слушая назойливый голос разума?

Повернувшись к ступенькам, я сталкиваюсь лицом к лицу с Шоном. Чувствую, как к щекам приливает кровь, пульс ускоряется.

– Захотелось подышать прохладным воздухом во дворе, – шепчу я, глядя ему в глаза.

– Но ты ведь замерзнешь в этих шортиках – верхней одежды в прихожей нет – забыла?

– О… совсем из головы вылетело.

– Ну а я подумал, что сад выглядит лучше со второго этажа.

Мое дыхание становится тяжелым и отрывистым, низ живота сводит.

– Открою тебе секрет: сейчас ночь, луна прячется за тучами и за окном ничегошеньки не видно.

– Правда? Какая неудача…

Я несколько раз невольно опускаю взгляд на его губы. Безумие какое-то… кажется, я просто не могу себя контролировать.

– К черту все, – произношу я.

– Уверена? – спрашивает Шон, медленно проводя кончиками пальцев по моей спине.

По коже пробегает дрожь.

– Абсолютно, – выдыхаю я.

Наши губы соприкасаются… кажется, будто земля уходит из под ног. Так и есть. Еще секунда – и я не чувствую под ногами пола, только его руки на своих бедрах. Обхватив ногами талию Шона и замкнув руки на его шее, я отвечаю на поцелуй, вкладывая в него все накопившиеся эмоции. Я думала, огонь не может гореть еще сильнее, но оказалось, что это была всего лишь искра, породившая неиссякаемое пламя. Я чувствую, как падаю на мягкую постель, и внутри все переворачивается. Бросив безрезультатные попытки подавить в себе чувства, мы наконец можем дать волю своим желаниям…

Глава 17

Я просыпаюсь от телефонного звонка и, преодолевая желание проигнорировать его, накрыв голову подушкой, тянусь к мобильному.

– Да?

В голове мелькают воспоминания о сегодняшней ночи, и я тут же бросаю взгляд на другую сторону кровати. Она пуста…

– Доброе утро, Лиз, – произносит Макс в трубку, – Ты должна знать…

Молчание. Я напрягаюсь, понимая, что сейчас услышу что-то очень важное.

– Что я должна знать, Макс?

– Эван был убит. Этой ночью.

Я невольно прижимаю ладонь к губам. Я ожидала чего угодно, только не этого. Произошло еще одно убийство… Как? Кто? Зачем?

Я вспоминаю о записке. Почему же я не подумала об этом раньше, когда поняла, что Шон не имеет к ней никакого отношения? Значит, это была не просто угроза… Или записка тут не при чем? Все сложилось именно так, как хотел убийца: вина падает на Шона, его разыскивает полиция. Новое преступление теперь могло быть совершено только при одном раскладе: Эван узнал о чем-то очень важном.

– Отравление цианистым калием, – продолжает Макс, – Теперь на счету Уайта, возможно, целых три убийства. Ему светит пожизненное.

– Он не делал этого, – тут же говорю я.

– Не понял…

– Какое из этих четырех слов тебе незнакомо? Макс, я ошиблась! Шон никого не убивал!

Молчание в трубке. Скорее всего, он размышляет над тем, обо что я могла удариться головой.

– Ты серьезно?

– Да. Я иду в полицию. Сейчас. И там все объясню.

– Может быть, ты сначала поговоришь об этом со мной?

– Не могу. Прости.

Произнеся последнюю фразу, я отключаю вызов. Мой взгляд падает на тетрадный лист, который лежит на столике.

«Лиззи, произошло еще одно убийство. Я очень скоро узнаю, кем оно было совершено. Будь осторожна и не пытайся что-либо сделать сама. Просто доверься мне.»

Меня мучают вопросы: где сейчас Шон и как он узнал об убийстве? Я хочу услышать его голос, убедиться, что у него все в порядке.

Набираю нужный номер, но в трубке – лишь короткие гудки. Ах да… Шон наверняка давно избавился от своего телефона, чтобы его не смогли вычислить по геолокации. И что мне делать?

Быстро приведя себя в порядок, я еду в полицию. Шон не хотел, чтобы я ввязывалась в их расследование, считая, что это бесполезно, но я все же попытаюсь исправить свою ошибку. В любом случае, я должна отказаться от своих слов и объяснить полиции, что ошиблась. И… сказать Максу о том, что между нами больше ничего не может быть. Да, сейчас не самое подходящее время, но я устала лгать, слушать укоры совести и подавлять настоящие чувства.

Джер Оулдман, увидев меня на пороге полицейского участка, сразу приглашает к себе в кабинет. Войдя, я вижу Макса и еще одного мужчину, на вид, лет двадцати семи. Насколько я помню, это помощник Оулдмана старшего.

– Я отказываюсь от своих слов и хочу забрать свое заявление, – прямо говорю я, не дожидаясь, пока Джер спросит о причине моего прихода.

Отец Макса смотрит на меня с интересом, но без особого удивления.

– Какие обстоятельства заставили тебя так быстро поменять свое мнение? Может быть, Уайт угрожал тебе? – спрашивает он и указывает на кресло напротив, – Присаживайся.

Сидение оказывается довольно жестким.

– Конечно нет, – сморщившись, произношу я, – Никто мне не угрожал. В любом случае, меня бы это не напугало.

– Да, я знаю, что ты не из робкого десятка, Элизабет, – с убежденностью отвечает Оулдман, – Расскажи обо всем по порядку. Почему теперь ты думаешь иначе? Разве Уайт не угрожал тебе, не пытался убить?

– Нет, – произношу я не громко, – Я в этом абсолютно уверена.

– А мы не уверены, девушка, и даже убеждены в обратном, – самодовольно произносит младший помощник.

Я рассказываю обо всем, что узнала за это время, опровергая доказательства виновности Шона, умалчивая при этом о нашей встречи, смотрю на Макса, затем на его отца и не нахожу в их глазах ни одной искры понимания. Все трое, сидящие в комнате, смотрят на меня, словно на пациентку психиатрической больницы, утверждающую, что рыбы умеют летать.

– Ты можешь отказаться от своих слов, Элизабет, если так хочешь, у нас и без них много фактов, указывающих на виновность Уайта.

– Каких? – спрашиваю я хриплым голосом.

– Я не понимаю, почему ты защищаешь его, Лиз, – произносит Макс, – Ты ведь ненавидела его.

– Вы сказали, есть доказательства, – обращаюсь я к Оулдману старшему, игнорируя его сына, – Назовите мне их.

– Экспертиза показала, что почерк на предсмертной записке не принадлежит Еве.

– Конечно не принадлежит, она ведь ее не писала, – произношу я, удивляясь глупости собеседника, – Из этого следует лишь то, что ее убили.

– У Шона нет алиби и есть мотив: устранить свидетеля.

– Я же вам рассказала: Ева никакой не свидетель. Я видела вырванную страницу.

– И где ты ее нашла? – спрашивает Макс.

– Это не важно, – произношу я, отводя взгляд.

Я не должна говорить о том, что виделась с Шоном, так же как и о том, что он на самом деле рассказал Еве в тот день. Но без этих фактов мои слова не имеют никакого смысла…

– Покажи эту страницу, – говорит Оулдман.

– У меня ее нет.

Шон был прав. Теперь я выгляжу идиоткой.

– Перестань защищать его, Лиз! Этой ночью он убил Эвана…

– Он не делал этого! – резко встав с кресла, произношу я, пристально смотря на Макса, а затем на его отца, который слушает меня с невозмутимым видом и явно не воспринимает мои слова всерьез, – И на этот раз у него есть алиби. Записывайте! Я могу его подтвердить.

В комнате наступает молчание. Макс смотрит на меня широко распахнутыми глазами, Оулдман замирает, не находя нужных слов, а его помощник глуповато улыбается.

Я понимаю, что сейчас будет происходить, но ничуть не жалею о том, что сказала.

– Значит, ты прикрывала у себя в доме преступника? – спрашивает Оулдман стальным голосом.

– Нет. Я не прикрывала преступника. Я пустила к себе в дом брата лучшей подруги.

– Не притворяйся дурой, Элизабет. Я могу арестовать тебя прямо сейчас.

– Папа! – Макс кидает на отца неодобрительный взгляд.

– Ладно. Допустим, он ночевал у тебя в доме. Но он ведь мог уйти и совершить убийство после того, как ты заснула.

– Не мог. Я не спала, – отвечаю я, чувствуя на себе пристальный взгляд Макса.

– Наверное, у вас с Шоном Уайтом была очень интересная тема для разговора, – ехидно произносит помощник, но, встречаясь со мной взглядом, замолкает.

– Наши темы для разговора – это уже мое дело, и вас никак не касаются, – резко отвечаю я.

Оулдман дает мне бумагу и просит написать то, о чем я только что рассказала. Сделав это, я расписываюсь, прощаюсь со всеми присутствующими, и выхожу из кабинета.

– Элиз! – слышу голос Макса, садясь в машину.

Он подходит ко мне и наклоняется к открытому окну водительской двери.

– Не хочешь мне ничего сказать? – спрашивает он.

– Хочу, – вздохнув, произношу я, – Макс… между нами ничего больше не может быть. Прости.

Мне больно смотреть на то, как меняется его взгляд. Он явно ожидал услышать совсем другое. Теперь я для него – предатель.

– Значит… ты… Да ты просто влюбленная дура! Он тебя использует! А потом выбросит, как надоевшую игрушку. Он терпеть тебя не может с детства. Он – убийца, слышишь?!

Я жму на газ, не желая слушать эти слова. Да, Макс много чего для меня сделал: подарил любовь и тепло. Но сейчас я вижу обратную сторону монеты. Я не могу ничего сделать со своими чувствами и не хочу никому лгать, поэтому говорю правду, хоть она и делает больно Максу. А он… он намеренно пытается причинить боль мне, даже не пытаясь ничего понять.

Я останавливаю машину возле центрального парка. Тренировка еще не скоро, а в пустой дом возвращаться совсем не хочется.

За все эти годы мне стала родная ночная природа этого места, а дневной свет и толпы прохожих здесь– совершенно чужды. Мы лишь изредка гуляли здесь с Евой. Когда я думаю об этом, становиться грустно. Землю освещают яркие солнечные лучи, а внутри меня – пустота и холод.

И все-таки… какую роль во всей этой истории играет записка с угрозой? Кто ее мог подбросить и как? Она появилась там после того, как ушли ребята. Окна были закрыты, посторонний не мог войти в дом незамеченным. Или мог, когда все вышли из дома, а я во дворе разговаривала с Брендоном? Подкараулить нас, пробраться в гостиную, подкинуть записку и выйти оттуда незамеченным… и все это за пару минут. Где же мы стояли в тот момент?.. Был ли нам открыт обзор на входную дверь? Вспомнила! Его машина стояла возле открытых ворот, как раз напротив дома. Это значит, что никто не смог бы проникнуть туда незамеченным… Окна… Все ли они были закрыты? Да. Я помню это абсолютно точно. Замкнутый круг какой-то. Никто из ребят не мог подбросить эту записку, ведь это бы значило, что…

Я опускаюсь на лавочку и прижимаю ладони к лицу.

А ведь есть еще игра. Ее тоже кто-то достал из сейфа Хлои и подбросил Шону. И, по логике, тот, кто знал пароль.

– Девушка, вам плохо? – слышу чей-то голос и чувствую руку на своем плече.

Поднимая взгляд, я вижу девушку в очках, на вид лет двадцати пяти. Большие добрые глаза, чуть приподнятые брови. Мне кажется, что она – очень хороший человек.

– Нет. Все хорошо, спасибо, – отвечаю я.

– Точно? Вы очень бледная. Может, вызвать скорую?

– Со мной правда все в порядке, – убеждаю я собеседницу, улыбаясь одними губами.

Смотря вслед уходящей девушке, я думаю о том, что она очень похожа на Еву. Внешних сходств мало, доброта и искреннее желание помочь людям – вот что их объединяет.

День длится очень долго. Я постоянно смотрю на телефон, надеясь увидеть на экране незнакомый номер, с которого может позвонить Шон, и не могу ни на чем сосредоточиться. Возвращаясь вечером домой, вижу полицейскую машину рядом с нашими воротами…

И что это значит? Заторможенные люди в униформе поняли, что происходит, только после того, как я уехала, и решили все же арестовать меня за то, что прикрываю человека, находящегося в розыске? Или, может быть, причина в том, что я, прикрывающая человека, находящегося в розыске, теперь не любимая девушка сына начальника полиции, а та, кто его бросила? Да какая, по большому счету, разница…

Я захожу в дом, и в тот же момент из гостиной выходит мама с каменным выражением лица.

– Это правда? – спрашивает она, – То, что сказали мужчины из полиции…

За ней в коридор проходят Оулдман и его помощник.

– Я не знаю, что они тебе сказали, мама, поэтому не могу ответить на этот вопрос.

Я снимаю обувь и иду на кухню, так, словно на пороге нашего дома не стоят полицейские. Наливаю стакан воды и, сделав несколько глотков, достаю из холодильника курицу.

– Хотите? – указав на еду, спрашиваю я у полицейских, в недоумении застывших посреди гостиной.

– Элизабет! – возмущенно говорит мама, пристально глядя на меня.

Пожав плечами, я выкладываю мясо на тарелку и ставлю в микроволновку.

– Зачем вы пришли? – спрашиваю я стальным голосом, повернувшись к отцу Макса.

– Мне нужно поговорить с тобой наедине, Элизабет, – отвечает он, – Не бойся, я не собираюсь тебя везти в участок. Это, можно сказать, неофициальная встреча. Ни как полицейского и гражданина, а как человека и человека.

Я ожидала совсем других слов. Думала, он разозлился из-за того, как я «обошлась» с его сыном. И что же у него на уме? Он надеется получить от меня какую-то полезную для себя информацию? Не получится.

– Хорошо, – соглашаюсь я.

По просьбе Оулдмана мама и его помощник уходят в другой зал и закрывают за собой дверь. Мы садимся на мягкие кресла напротив друг друга.

– Послушай, Элизабет, я понимаю, что ты чувствуешь. Ты влюблена в Шона Уайта и пытаешься его оправдать. Такое случается со всеми: я видел немало подобных ситуаций.

Я еле сдерживаю внезапно возникшее желание молча выйти из зала, хлопнув дверью.

– Но ты ведь не такая, как остальные. Ты сильная девушка, я вижу это, и можешь мыслить разумно даже в такой ситуации. Просто посмотри на все со стороны.

– Ах, со стороны… я знаю, как это работает. Вы видите на сцене улыбающуюся, светящуюся радостью танцовщицу, исполняющую акробатические элементы так, словно для нее это проще, чем пошевелить пальцем. И совершенно не задумываетесь о том, какова цена этого. Каждодневные многочасовые тренировки, нехватка времени, безумный страх перед выходом на сцену, растяжения и переломы… Понимаете, о чем я?

Задумавшись лишь на мгновение, Оулдман отвечает:

– Да, понимаю. Но ты говоришь о вещах, которые нельзя сравнивать. В нашем деле есть факты.

Попытки в чем-либо его убедить бессмысленны. Я больше не стану и пытаться.

– Что вы от меня хотите? – спрашиваю я прямо, – Я не хочу больше слушать этот бред!

– Помни о том, с кем разговариваешь,– произносит отец Макса, повысив голос, – К ней по-человечески…

– Какие у вас есть факты? – проигнорировав его последние слова, говорю я, – Отсутствие алиби? И что дальше? У меня тоже его нет, как и у тысячи людей, живущих в этом городе! Мотив? Я убедилась в том, что его нет, и в полицейском участке обосновала свои выводы. Вы осознаете, что делаете, обвиняя Шона в убийстве родной сестры!?

Мой голос срывается на крик, руки дрожат, скулы сводит от напряжения. Я вижу краем глаза, как в комнату вбегает мама, а за ней – помощник Оулдмана, но мне это абсолютно безразлично.

– Сначала вы говорите, что произошло самоубийство, даже не вникая в обстоятельства, и заставляете подростков выполнять за вас работу: искать убийцу, рискуя своей жизнью, а потом, понимая, что свалить произошедшее на несчастный случай теперь не получится, обвиняете в холодном расчетливом убийстве родного брата погибшей, который любил ее больше, чем кого-либо!

Мама кладет ладони мне на плечи, что-то говорит, пытаясь успокоить, но я даже не слышу, что именно, только чувствую боль в груди и соленый привкус на губах.

– Ты знаешь, где он, Элизабет? – спрашивает она, – Ты не можешь не знать. Просто скажи им, и все будет хорошо.

Я отстраняюсь от нее, и смотрю широко распахнутыми глазами. Я знала, что Шон никогда ей не нравился, но… это уже слишком.

– Как ты можешь? – дрожащим голосом спрашиваю я, – Почему ты не слышишь меня?

– Я всего лишь хочу, чтобы этот кошмар для тебя закончился. И… он ведь чуть не убил тебя.

– Элизабет, мы можем вас арестовать за ложные показания, нежелание сотрудничать со следствием и, в конце концов, за соучастие, – произносит помощник Оулдмана.

– Соучастие? – переспрашиваю я, бросив на него взгляд, полный гнева и презрения, – Соучастие!? Да вы бы понятия не имели о том, что произошло убийство, если бы не я! Какой вообще от вас толк?

Произнеся эти слова, я выбегаю из комнаты и запираюсь в ванной. И только теперь я могу позволить себе расплакаться…

От Шона нет никаких новостей. Мама стоит на стороне полиции. Все факты сводятся к тому, что убийца среди нас, лучших друзей Евы. А еще эти соревнования…

По щекам ручьем текут слезы, тихие всхлипы заглушает звук льющейся из под крана воды.

Я хочу заснуть. Укутаться в свой любимый теплый плед и спать до тех пор, пока все не станет, как прежде.

Я не знаю, что делать… Не знаю!

«Прежде всего, успокоится» – говорит голос разума. Я начинаю медленно считать вслух, закрыв глаза. А через несколько минут делаю глубокий вздох, умываюсь и выхожу из ванной. В нескольких метрах от раскрытой двери гостиной я слышу голос мамы:

– … тогда врач сказал, что, скорее всего, у нее психологическая травма. А теперь еще одно убийство. Это ужасно! Она не выдержала такой нагрузки, понимаете? Не сомневайтесь, я буду следить за ее состоянием и не выпущу из дома.

Замечательно… интересно, она правда так считает или просто спасает меня от очередного допроса?

– Я вас понял. Похоже, нам здесь делать больше нечего.

Услышав приближающиеся шаги, я сворачиваю за угол и жду, пока незваные гости скроются в коридоре, а затем покинут дом.

Мы с мамой снова остаемся наедине. Встретившись со мной взглядом, она не торопится что-либо спрашивать, поэтому я начинаю разговор сама.

– Ты действительно считаешь, что я больна?

Она качает головой.

– Я в состоянии отличить, в каком состоянии находится моя дочь. Я знаю, что ты думаешь о полиции и, в частности, о Джере Оулдмане. Но кое в чем он все же прав. Только, прошу тебя, не злись на меня за эти слова. Ты ведь давно влюблена в Уайта и пытаешься найти ему оправдание, потому что видишь в нем того человека, которым он не является…

Похоже, у мамы есть все основания считать именно так, и я не могу ее в этом винить.

– Я не влюблена в Шона, – произношу я тихо, – Я ясно вижу как его достоинства, так и недостатки. Да, я сама считала, что это сделал он… и заставила полицию поверить в его виновность. Обстоятельства сложились так, что в тот момент я не могла думать иначе! Но сейчас я поняла, что это все – не правда. Я ошиблась. А в полиции этого понять не могут. Как же, потерять единственного подозреваемого…

– Значит, не влюблена, – произносит мама, с грустью глядя на меня, – Снова отрицаешь…

– Влюбленность – это другое чувство, мама. Оно слишком поверхностное. Понимаешь… я знаю этого человека лучше, чем кого-либо. Я испытала разные эмоции рядом с ним. И… чувства, которые я к нему испытываю, вряд ли можно назвать влюбленностью. Это что-то гораздо большее…

На ее глазах появляются слезы, но я не могу понять от чего. То ли от того, что я первый раз в жизни ей открылась, то ли от того, что она смотрит на это «со стороны» и ей меня жаль.

– Пожалуйста, мама. Поверь мне.

Я сжимаю ее ладонь в своей.

– Я люблю тебя, моя девочка, и хочу, чтобы ты была счастлива, – произносит она.

– Я тоже люблю тебя, мам.

Глава 18

Длинные гудки… затем короткие. Хлоя снова сбрасывает трубку.

Здесь есть только два варианта: либо она ссориться с мамой, еще ничего не зная о том, что произошло, и поэтому не может сейчас говорить, либо… она знает все. И думает, что я предала ее… Кто я теперь в ее глазах?

Набираю номер снова. Да, я буду звонить Хлое, пока она не заблокирует мой номер или не ответит, потому что понимаю, как ей сейчас плохо.

– Что тебе нужно, Элизабет? – наконец-то слышу хриплый голос в трубке, – Я не хочу с тобой говорить, неужели не понятно?!

– Ло, пожалуйста, не бросай трубку!

Вместо слов – тихий всхлип на другом конце линии.

– Нам нужно увидится. Где ты сейчас?

– Не хочу. Лиз, ты можешь просто оставить меня в покое? Эвана… теперь его… нет… как и Евы. Я уже давно начала догадываться, что это сделал Уайт! Но ты меня не слушала! И даже сейчас… когда ты чуть не погибла из-за него… ты остаешься на его стороне.

– Я уверена в нем так же, как и в себе, Хлоя. Он хочет найти настоящего убийцу не меньше, чем мы. Он невиновен. Когда я тебе все расскажу, ты поймешь. Пожалуйста, дай мне объяснить.

Молчание длиною в несколько секунд кажется вечностью. Я боюсь снова услышать в трубке короткие гудки.

– Хорошо. Через час я буду ждать тебя на заброшенной сцене.

– До встречи, – произношу я и кладу трубку.

У Хлои с самого детства была какая-то тяга к старым разваленным зданиям. Многие дети любят лазить по «заброшкам» до определенного возраста. Но подруге до сих пор комфортно в таких местах, хотя ходит она туда намного реже.

Я вспоминаю о своем домашнем аресте. Думаю, нет смысла рассказывать маме о том, куда и зачем я собираюсь пойти, она все равно меня теперь никуда не отпустит, потому что слишком переживает. Значит, использую старый проверенный способ…

Я спускаюсь вниз и предлагаю маме выпить чаю, на что она с улыбкой соглашается. Мы не разговариваем о том, что происходит сейчас в моей жизни, зная, что ни к чему хорошему это не приведет. Мама пытается не затрагивать темы, которые могут каким-то образом напомнить мне о происходящих событиях, наивно думая, что мысли о них не вертятся в моей голове каждую секунду. Потом я целую ее в щеку, желаю спокойной ночи и иду в свою комнату. В последнее время я заметила за ней привычку заходить в мою комнату перед сном и укрывать меня одеялом или же просто несколько минут меня разглядывать, и лишь потом уходить. Поэтому, одевшись, я выключаю свет, укрываюсь и жду ее последнего ночного визита.

Минут через десять, как я и предполагала, дверь тихо приоткрывается, и я тут же закрываю глаза.

Когда мама выходит, я, немного подождав, встаю, на всякий случай кладу теплое одеяло под плед и делаю из него фигуру, похожую на человеческий силуэт. Потом, убедившись, что свет в маминой комнате выключен, спускаюсь через окно во двор.

Возможно, кому-то само звучание фразы «заброшенная сцена» покажется устрашающей, но я давно убедилась, что ничего и никого ужасного там нет, даже ночью. Разве что интерьер оставляет желать лучшего. Раньше в этом здании выступали малоизвестные или начинающие музыкальные группы и его владельцы зарабатывали на этом неплохие деньги, но потом оно совсем опустело.

Я вхожу внутрь через узкий дверной проем и иду на второй этаж, зная, что подруга там. Так и есть. Поднявшись на последние ступеньки, я вижу Хлою, стоящую спиной ко мне возле застекленного окна.

– Ло, – с горечью произношу я.

– Привет, Элизабет, – откликается она.

Ее голос кажется таким холодным, пустым… На секунду мне кажется, будто со мной разговаривает совершенно другой человек. Девушка поворачивается. На ее лице застыла каменная маска.

– Шон не убивал Еву и Эвана. Я расскажу тебе все, с самого начала…

Она, усмехнувшись, произносит:

– Не нужно. Я знаю, что он не убивал.

Я смотрю на подругу в растерянности.

– Это сделала я, – говорит Хлоя, пристально глядя на меня.

– Не смешно.

Я хочу, чтобы она прекратила говорить глупости и смотреть на меня с таким выражением лица. Это пугает…

– Я похожа на клоуна? Хотя, знаешь, я не думала, что зайдет так далеко… я не хотела убивать Эвана! Он ведь действительно был в меня влюблен. Но, черт возьми, этот идиот все-таки докопался до правды, которую ему совершенно не обязательно было знать. Я до сих пор не представляю как… Горе от ума, так это называется?

В горле пересохло. Несколько секунд я не могу произнести ни слова.

– Ч-что…

Хлоя смотрит на меня с высокомерно-насмешливым выражением лица.

– Что, не веришь? – спрашивает она, – Все еще видишь во мне милую тихую девочку? Думаешь, я считала вас подругами? Меня ужасно раздражала всеми обожаемая Ева с той самой секунды, как я ее увидела. Благодетельница… – на этом слове девушка морщиться, – да просто наивная дура!

В эту секунду я понимаю, что Хлоя говорит правду. Она не играет.

Смерть… да, люди умирают. Уходят из нашей жизни, но в то же время навсегда остаются с нами: в нашем сердце, памяти, воспоминаниях. Но предательство близкого человека, которого ты знал с детских лет – это ни с чем не сравнимо. Это хуже, чем его смерть. Или нет? Ведь когда близкий человек умирает, ты понимаешь, что потерял навсегда нечто очень важное, то, без чего не представляешь свою жизнь… а когда предает – осознаешь, что у тебя этого никогда и не было.

– Не смотри на меня так, Лиза, – говорит равнодушное совершенно незнакомое мне существо, – Скажи спасибо, что я напоила цианистым калием только ее, а ни вас обоих. Хотя эта мысль была очень заманчива.

Внутри все кипит, разрывая меня на части. Я вижу перед собой подругу детства и убийцу в одном лице. Я не могу себе представить, что такое возможно.

– Она приняла тебя. Она сделала тебя частью нашей жизни. Ты была изгоем, когда перешла в нашу школу!

– Я же говорю – Мать Тереза. А ты совершенно другая: богатенькая стерва, привыкшая, что все крутится вокруг тебя.

Я не верю в то, что слышу это…

– Я терпела вас обоих о-очень долго. А потом раз, и что-то во мне треснуло. После того, как Брендон начал встречаться с ней… Ну почему она!? Ответь мне: почему все всегда достается вам обеим? Я любила его, и я должна была быть с ним!

Неужели Хлоя сделала это из-за зависти и ревности?.. Я слушаю ее, задержав дыхание, не зная, что делать дальше и как принять то, что я слышу…

– А вы все просто идиоты! – девушка начинает истерически смеяться, – Ты, Макс, Шон… один Эван оказался умнее. Хотя не намного. Неужели не понятно: если ты знаешь о том, кто совершил убийство, не нужно ему об этом сообщать. Ну это ведь очевидно, разве нет?

Столько лет я находилась рядом с человеком, который ненавидел меня и весь окружающий мир. Если бы Ева знала об этом…

– Знаешь, я боялась, что кто-нибудь из вас вспомнит о том, что, победив в олимпиаде по химии, я ходила на экскурсию в Кельнскую лабораторию. Если честно, мне казалось, что эту пропажу в десять грамм обнаружат совсем не скоро.

Точно! Вот почему это название показалось мне таким знакомым… черт…

– Как ты сделала это? – изумленно спрашиваю я, – Как ты смогла проникнуть в лабораторию и украсть яд?

– Я знала в какой кабинет мне нужно, поэтому задача значительно упрощалась. Там есть два входа: для персонала и для посетителей. Первая почти не охраняется, потому что о ней знают только сотрудники, а им незачем проникать туда ночью. Когда проходила экскурсия, я украла ключ от этой двери, зная, что когда-нибудь он мне пригодится.

В этот момент на лице Хлои появляется самодовольная улыбка.

Об этом должна знать полиция. Но у меня ведь нет никаких доказательств… Они не поверят моим словам. Как бы то ни было, я не могу больше находится рядом с этой тварью. Кажется, оставшись здесь еще на минуту, я либо наброшусь на нее и со всей силы сожму пальцы вокруг ее тощей шеи, либо в истерике упаду на бетонный кафель.

Сделав несколько быстрых шагов в сторону лестницы, я останавливаюсь, услышав странный щелчок за спиной. Медленно оборачиваюсь и виду в нескольких метрах от себя дуло заряженного пистолета…

Неужели я думала о том, что она сознается мне в убийстве и отпустит? Нет… ее цель совсем другая.

– Еще шаг – и ты встретишься с подружкой. Заманчиво, не правда ли? Ты ведь веришь в жизнь после смерти? Ева верила.

– Какая же ты сволочь, – дрожащими от ярости губами произношу я.

Она самодовольно улыбается.

– Я всегда ходила за тобой по пятам и слушалась тебя… как послушная собачка. А сейчас твоя жизнь в моих руках… Как это приятно. Один выстрел – и все кончено.

Девушка, которую я совсем недавно считала своей подругой, произносит эти слова с таким наслаждением и восторгом, что по моей коже пробегают мурашки. Такие мысли не могут появиться в голове здорового человека. Желание играть с жизнями людей – это противоестественно.

В этот момент мне становится по-настоящему жутко. Конечно, Хлоя не могла рассказать мне все это просто так. Излив мне свою душу, она выстрелит. За вторым убийством идет третье…

– Хлоя, хватит! Прошу тебя. Опусти пистолет, – произношу я, только для того, чтобы потянуть время.

В этот момент в сумке начинает звенеть телефон.

От неожиданности рука Хлои дергается, а мое сердце уходит в пятки. Лишь одно ее неловкое движение – и пуля пронзит мое тело.

– Брось сумку, Лиза, – спокойно произносит девушка, чуть склонив голову в бок, – Во-он в тот угол.

– Зачем? Если я не отвечу, за меня будут беспокоится. Может, лучше взять трубку и сказать, что все в порядке?

– Я сказала, брось сумку! Я ведь знаю тебя. Возьмешь трубку и расскажешь обо всем, несмотря на то, что к твоему виску приставлен пистолет. Ты не видишь границу между смелостью и безрассудством.

В этом она права. Скорее всего, я бы так и поступила. Я кидаю сумку на пол, но во мне загорается надежда. Возможно, меня начнут искать и найдут раньше, чем Хлоя нажмет на курок. Хотя я привыкла всегда надеяться на себя… в этой ситуации от меня мало что зависит.

– Умница, – одобрительно кивает Хлоя.

Я молча смотрю ей в глаза, но не нахожу в них ничего, что видела раньше.

– Ты с легкостью могла бы поступать в театральный, – произношу я в слух, – У тебя прекрасно получалось изображать того, кем ты не являешься, очень много лет… просто талантище.

– Знаю, но спасибо за комплимент. А у тебя мастерски получалось подделывать чувства.\

– О чем ты?

– Бедный Макс… Ты ведь никогда его не любила. А он ведь был с тобой таким заботливым и обходительным. Ну просто мечта, а ни мальчик. Но ты предпочла того, что делает тебе больно, физически и морально. Подруга, да ты ведь больна… Интересно, что это – стокгольмский синдром или обыкновенный мазохизм?

После этих слов с ее губ слетает тихий смешок.

Словами бьет под ребра так же сильно, как мастер по боевым искусствам…

– Такое бывает, Ло. Когда люди скрывают свои чувства за маской равнодушия или даже неприязни. Или ты считаешь, что это хуже, чем безответно любить парня своей подруги и наблюдать за тем, как они не могут друг от друга оторваться..? – едко произношу я, на секунду забыв о том, что на меня направлен пистолет.

На губах Хлои появляется жуткая улыбка.

– Зачем наблюдать? Хм… и только смерть разлучит их… где я слышала эту фразу?

Я отвожу взгляд, делая глубокий вдох, чтобы успокоиться. Как мы не смогли разглядеть монстра в человеческом облике? И много ли таких ходит по Земле?..

– На самом деле, в начале нашего диалога я тебе чуть-чуть наврала. В моих планах с самого начала была твоя смерть. Но я думала, что Шон справится с этим без меня… Ведь я вам обоим подкинула ту мысль, от которой вы не могли избавиться. За этим было очень забавно наблюдать… Мне даже напрягаться не пришлось! Я лишь сказала Уайту пару слов о вас с Брендоном, а тебе напомнила о том, что может значить эта глубокая фраза: «Он последний видел ее в живых». Подбросила Шону дневник… Он ведь проверял все алиби, кроме твоего. А ты не могла даже подумать, что кто-то из твоих друзей способен на убийство. А потом записи в дневнике, два так кстати подвернувшихся покушения на тебя… мне даже не пришлось ничего придумывать. Все так удачно сложилось! Только кое-чего я все же не учла. Просто не знала, что степень человеческого идиотизма может достигать таких размеров! Подумать только… всю жизнь ненавидели друг друга, а потом поняли, что это была вовсе не ненависть. Идиоты. Если бы не вы, мне бы не пришлось снова пачкать руки.

Как же противно это слушать…

– Слишком много грязи и крови, Хлоя. Ты ведь понимаешь, что тебя очень скоро найдут? Шону нет сейчас никакого смысла меня убивать, и полиция это понимает. Обнаружив утром меня мертвой, они быстро придут к нужному выводу.

Я совсем не уверена в своих словах, но Хлоя об этом не узнает. Ее выражение лица становится задумчивым, чуть смягчается.

– Может быть… – размышляет она, – Тогда, может, мне убить и себя? Я не буду сидеть за решеткой. Никогда. Я лучше умру.

– Ты не сможешь этого сделать, Хлоя, – произношу я с улыбкой, – Думаешь, так просто нажать на курок пистолета, приставленного к собственному виску?

Девушка, недолго думая, отводит пистолет от меня и прижимает его к своей голове. Зажмуривает глаза.

Что же я делаю? Неужели толкаю человека на самоубийство? Я не имею право делать этого, несмотря на то, что она лишила жизни дорогих мне людей. Или имею? Да кто вообще придумал разделять действия человека на моральные и аморальные!? Здесь нет четких критериев, нет рамок. Ситуации бывают совершенно разные. А понятия, черт возьми, одни и те же. Это не правильно. Что, если стоит выбор между жизнью убийцы… предателя… и своей собственной? Что, если я хочу его смерти?.. Этот человек не может остаться безнаказанным, а тюрьма – слишком слабое наказание. И… я ведь не собираюсь убивать. Я не пытаюсь выстрелить в Хлою, подсыпать яд в стакан, ударить ножом в грудь. Я лишь становлюсь свидетелем самоубийства. И никто не может обвинить меня в этом.

Ее рука и веки дрожат, и мне кажется, что вот-вот послышится выстрел… Что-то внутри меня обрывается, и я снова вижу перед собой ту маленькую девочку, с которой когда-то стала дружить, которую когда-то полюбила.

– Ло, не делай этого! – внезапно вырываются из моих губ слова и голос эхом раздается по залу.

Девушка, распахнув глаза, пристально смотрит на меня и медленно опускает пистолет.

– Ты оказалась права, – говорит она, – это сложно…

Ее наивность и этот взгляд, всего лишь на долю секунды заставляют меня увидеть в ней прежнюю Хлою.

Но это не та забавная девочка с ямочками на щеках и задумчивым взглядом… увы, совсем не она.

– У тебя есть выбор, – произношу я.

– Нет, Лиза. Я уже сделала его двадцать первого октября. И теперь передо мной лишь одна дорога.

Она резко поднимает пистолет и я вдыхаю в себя воздух, инстинктивно отворачиваясь, думая лишь о том, что не смогла в этой жизни сделать все то, что должна была.

– Брось оружие, Хлоя, – внезапно раздается со стороны лестницы, – Это не игрушка для блондинок.

Мы с Хлоей одновременно оборачиваемся.

Шон чуть склоняет голову на бок и смотрит так, словно то, что сейчас происходит, совсем его не удивляет. Словно все под контролем.

Во мне просыпается надежда.

Но как он узнал о том, что я здесь?

– Ты зря сюда пришел, – произносит Хлоя, перенаправляя оружие на Шона.

Теперь, смотря на пистолет, я чувствую настоящий страх, не сравнимый с тем, какой испытывала раньше. Потому что я боюсь уже не за себя…

– Напрямую угрожать Лиз – очень непродуманный ход с твоей стороны, – говорит Шон, – Ты ведь могла выйти сухой из воды…

– О нет. Ведь это и было моей целью. Я с самого начала планировала два убийства, если ты об этом. А в промежутке между ними было очень интересно за вами наблюдать… Вы искали убийцу, так уверенно и самоотверженно, что это просто умиляло.

– Значит, ты специально сделала так, чтобы полиция думала, что это – самоубийство, а мы обо всем догадались, – с ужасом произношу я.

– Конечно! Я никогда не относила вас обоих к разряду тупых. Знала, что вы все поймете. А потом свои силы направите друг против друга…

– Только мы не такие звери, как ты, – скривив губы, произносит Шон.

Я представила, как ему тяжело разговаривать с человеком, который убил его сестру и не иметь возможности что-либо сделать.

– Но все ведь почти получилось! И мой план почти воплотился в реальность. Эта авария великолепно вписывалась в сценарий. Жаль только, что Лиза оказалась такой живучей. И ты не прав. Наоборот, я была о вас лучшего мнения, но в этом ошиблась. Я была уверена в том, что Лиз, встречаясь с Максом, не может любить другого, а ты – годами причинять боль той, которую любишь.

Она презрительно усмехнулась.

– А потом защищать ее, понимая, что это может стоить тебе жизни. Думаешь, я не вижу, что ты сейчас делаешь?

Дуло пистолета теперь снова направлено на меня, а через пару секунд – опять на Шона, и так несколько раз. Она играет с нами, словно с бабочками, которым очень легко поломать крылья…

Шон делает несколько быстрых шагов вперед, закрывает меня собой, и сжимает мою руку.

Хлоя начинает смеяться.

– Серьезно? Ты ведь еще совсем недавно сам готов был убить ее!

– Не думай, что все такие же психи, как ты, – произносит Шон.

Девушка замолкает, и в ее взгляде мелькает обида. Я с опасением наблюдаю за тем, что происходит дальше, в который раз убеждаясь, что Шон Уайт – это человек, у которого напрочь отсутствует чувство самосохранения.

Но с другой стороны, я понимаю, что ему очень сложно держать в себе эмоции.

– Ты – нежеланный гость, Уайт. Другими словами: вон отсюда. Иначе я выстрелю.

Хлоя разрешает ему уйти отсюда живым… но без меня.

– Я не собираюсь оставлять Лиз наедине с тобой, – ни секунды не думая, произносит он.

Но у меня открывается второе дыхание, когда я думаю о том, что Шон может быть в безопасности.

– Я справлюсь сама. Прошу, уходи! – произношу я, пытаясь вырывать руку из его ладони.

Хлоя с интересом наблюдает за нами из под опущенных ресниц. Я вижу недобрый огонек в ее глазах.

– Пожалуйста, Шон! – повторяю я.

– Может, ты просто думаешь, что я этого не сделаю?– спрашивает Хлоя и нажимает на курок…

Я зажмуриваюсь, слышу выстрел, а затем чей-то пронзительный крик… кажется, свой собственный.

Все, что угодно, только не это… лучше бы она стреляла в меня… в меня!

Я чувствую слабость в ногах… а затем легкое прикосновение к руке. Открываю глаза, и вижу перед собой Шона. У наших ног – осколки стекла. Она выстрелила в оконную раму…

– Видела бы ты сейчас свое лицо, Лиз, – издевательски произносит Хлоя, – Кажется, теперь ты не так уверена в своих силах?

Я держу в себе все те слова, которые непременно высказала бы ей, не испытывая такой страх за человека, закрывающего меня собой.

И только теперь я чувствую бешеный ритм сердцебиения.

Неужели нельзя ничего сделать? В любом случае, я могу хотя бы попытаться.

– Ло, – произношу я, делая шаг вперед, – Послушай меня.

Девушка напрягается, Шон сильно сжимает мое запястье. Я бросаю на него быстрый взгляд.

«Я знаю, что делаю.»

Через пару секунд он неохотно отпускает мою руку.

– Не подходи, Лиза, – произносит девушка.

– У тебя есть выбор, слышишь? Он есть всегда, при любых обстоятельствах.

Произнося эти слова, я делаю еще один шаг. Чувствую на себе пристальный взгляд Шона.

– Ты говоришь, как она… в тот вечер, – произносит Хлоя, задумчиво глядя мне в глаза, – Я позвонила и сказала, что мне очень плохо: поссорилась с Эваном, разругалась с мамой, которая снова пришла домой не трезвая. И она позвала меня к себе, сказала, что дома никого нет. Я знала это. Но нужно было убедиться… И я даже не соврала, я действительно была в ужасном состоянии, только по другим причинам. Я сказала: «У меня нет выбора. Я не могу ничего изменить.» А она ответила: «Выбор есть у всех, при любых обстоятельствах.» Я согласилась. И подсыпала яд в ее стакан с чаем, когда она ушла на кухню за конфетами. Потому что хотела справедливости.

Последний шаг. Я ногой выбиваю у нее из рук пистолет и швыряю его в другую часть комнаты.

– Сволочь! Было бы справедливо, если бы ты потом сама выпила из этого стакана! – кричу я в искаженное от ярости лицо.

В ту же секунду Хлоя делает резкий выпад и вцепляется пальцами в мои волосы. Пытаясь освободится, я со всего размаха бью ее ладонью по щеке. Чувствую удар в живот, сильный толчок, и, сделав несколько шагов назад, теряю равновесие… Острая боль пронзает кожу… кажется, будто я чувствую тысячи мелких стеклянных осколков. Что-то давит на виски…

– Еще одно движение, и ты вылетишь из окна, не дождавшись полиции, – произносит Шон, становясь между нами.

Хлоя делает несколько шаговназад, в ее глазах мелькает страх.

Шон помогает мне встать на ноги и с ужасом смотрит на мои порезанные ладони.

– Все нормально, – дрожащим голосом произношу я, сжимая его руку.

– Сомневаюсь, – тихо произносит Хлоя, – У вас нет доказательств! Ищут Шона, не меня. А ты, Лиз, его соучастница.

– На пистолете твои отпечатки, идиотка, – отвечаю я.

Внизу слышится какой-то шум. Мы втроем одновременно переводим взгляд на лестницу.

– Никому не двигаться! – говорит вооруженный мужчина в камуфляже, вбегая в помещение.

За ним входит еще человек пять. Сзади них я замечаю Оулдмана.

– Шон Уайт, вы арестованы по подозрению в двух убийствах, – произносит он.

– Неужели вы не видите, что происходит? – в панике кричу я.

Ничего не слушая, начальник полиции достает наручники и продолжает твердить одно и то же. Я оборачиваюсь на Хлою, которая почему-то стоит молча и куда-то смотрит, чуть прищурив глаза. Проследив за ее взглядом, я натыкаюсь на пистолет, который каким-то образом теперь оказался на равном от нас расстоянии.

Неизвестно, что будет, если он окажется в ее руках…

Я делаю резкий выпад вперед, подбегаю к оружию и пытаюсь взять его в руки, но Хлоя меня опережает. Она больно толкает меня локтем в ребра, но прежде чем упасть, я успеваю ухватиться за ее волосы. Мы обе оказываемся на полу, и теперь я всеми силами пытаюсь отвести от себя дуло пистолета, стремительно меняющее направление… слышится два оглушительных выстрела, я невольно ослабляю хватку, и эта слабость оказывается непростительной. Теперь я чувствую сталь у себя между ребрами. Холодную и твердую…

Я смотрю в глаза своему убийце. Время идет слишком медленно. Неужели все закончиться так? Я ведь так и не сказала Шону то, что должна была…

– Пока-пока, – ядовито улыбаясь, произносит Хлоя и давит на курок.

Раздается звук щелчка. Еще один. А потом снова, и снова.

В глазах Хлои появляется ужас. Девушку оттаскивают от меня, но я продолжаю стоять на том же месте и смотреть в пространство. Я перестаю понимать, что происходит, и не могу смириться с тем, что уже произошло…

– Лиззи.

Такой родной, до боли знакомый голос шепчет мое имя. Я оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с Шоном.

Он жив. И я, кажется, тоже жива. Это все, что для меня сейчас важно. Ведь могло все случиться совсем по-другому. Один лишь выстрел и…

Я бросаюсь к Шону: обвиваю руки вокруг его шеи, прижимаясь к нему крепко-крепко… и лишь на долю секунды забываю о всех тех ужасах, которые произошли.

– Все закончилось, – произносит Шон, проводя рукой по моим волосам.

Я только сейчас начинаю понимать, что произошло на самом деле. Все постепенно становится на свои места. Каждая незначительная деталь обретает смысл и в голове складывается целая картинка.

Теперь все тайны раскрыты, я добилась того, чего так хотела. Но чувствую лишь опустошение. Кажется, будто этого не могло произойти. Не со мной. Кровь, грязь, ненависть, предательство. Все закончилось. Но как мне жить с этими воспоминаниями? С осознанием того, что мир оказался совсем не таким, каким я его себе представляла. Я не хочу принимать эту реальность, она слишком жестока. Близкий человек может погибнуть в любую секунду. Друг – стать предателем. Зависть и злость – побороть человечность.

– Мне нужно задать вам несколько вопросов, – слышу я голос, доносящийся сзади, и невольно прячу лицо в изгиб шеи Шона.

Не хочу ни с кем разговаривать, не хочу ничего рассказывать. Почему они не понимают этого?

Шон прижимает меня к себе еще крепче, словно не хочет отпускать.

– Не сейчас, – произносит он.

– Пока формально с вас не сняты все обвинения, Шон Уайт, вы ведь это понимаете? Нам нужны показания Элизабет, чтобы понять, что произошло. Машина будет ждать внизу.

Я слышу удаляющиеся шаги.

– Как ты узнал, что я здесь? – тихо спрашиваю я, – И… это ведь ты вызвал полицию?

Только сейчас я понимаю, что если бы не Шон… я была бы уже мертва.

– В полиции у меня есть свой человек, который доставляет нужную информацию. Сегодня утром я проснулся от его звонка; он сказал, что ночью убили Эвана Гилмора, и это убийство повесили на меня. А еще, что этот парень недавно приходил, держа в руках какой-то конверт, но помялся несколько минут возле двери и ушел. Я подумал: Эван наверняка узнал что-то важное… и это что-то я смогу узнать из содержания письма. Когда полиция освободила квартиру парня, я взломал дверь и нашел тот самый конверт. В нем было письмо, в котором говорилось о том, что Еву отравила Хлоя. У нее не было алиби. На той вечеринке Эван перебрал с алкоголем и практически ничего не помнил, думал, что Хлоя была вместе с ним, в комнате на втором этаже. Так же думали и остальные. А потом что-то в нем щелкнуло, и он осознал, что это было совсем не так. В ту ночь ему совсем не казалось странным, что его девушка почему-то перелезает вниз через окно. Она же была уверена в том, что он спит. Потом он спросил у нее прямо: что это было? И допустил огромную ошибку. Он понял, что Хлоя – убийца, и дал ей об этом знать. В письме было его признание полиции.

– Но он пожалел ее и этим обрек себя на смерть… – тихо добавляю я.

– Да. Когда я обо всем узнал, сразу позвонил тебе, чтобы предупредить. Но было уже поздно… Ты не брала трубку. Пришлось искать по геолокации.

– Спасибо, – произношу я, – Если бы ты не сделал этого…

– Ты же знаешь, спасать глупенькую тебя уже давно стало моим хобби.

Я слегка отстраняюсь от Шона, чтобы посмотреть ему в глаза.

– Ты ведь ничего не знаешь… – я вспоминаю о том, что он слышал не весь разговор с Хлоей, – Она сказала, что ненавидела нас с самого детства… Она специально сделала так, чтобы полиция увидела в этом случае самоубийство, а мы обо всем догадались. Это было ее игрой… с помощью «кровь и след» она дала нам понять, что убийца среди нас. А потом подкинула мне записку с угрозой, чтобы я убедилась в этом. Но как же так получилось? Все эти совпадения, которые не могли быть спланированы Хлоей… Которые заставили нас обвинить друг друга. Хотя именно она навязала мне мысль о том, что убийцей мог быть ты, в тот день, когда все собрались у меня дома, и мы с ней готовили на кухне чай…

– Эта сволочь на кладбище сказала мне о том, что между тобой и Брендоном что-то есть. И еще неумело пошутила на тему убийства из ревности. Черт… я просто идиот.

Глаза Шона наполнились злостью.

– Я не лучше… После аварии подала на тебя заявление, и полиция открыла дело.

– После аварии я понял, что в семь часов ты участвовала в гонках под другим именем. Я ненавидел себя за то, что думал о тебе, как об убийце… за то, что причинил тебе столько боли, снова.

Я знаю, что он говорит искренне.

Я провожу рукой по его волосам, смотрю в темные глаза, в которых не гаснут искры.

– Я заставила всех думать, что ты мог так поступить с родной сестрой....

– Прошлое пусть останется в прошлом, Лиззи, – произносит Шон, притягивая меня к себе и мягко касаясь теплыми губами виска.

Как бы я хотела забыть об этом, стать прежней Элизабет. Но правда в том, что прошлое не может остаться в прошлом, оно будет жить в наших воспоминаниях и в нас самих.

Глава 19

Громкие аплодисменты. Вручение кубка. Восторженные крики моей команды. Объятия, счастливые улыбки.

Мы победили. Не смотря ни на что, вопреки всему. К этому были приложены невероятные усилия. И вот – цель достигнута. Стоила ли она наших жертв? Потраченного времени, огромной нагрузки: физической и психологической… Да. Определенно. Только для меня это было не жертвой, а единственной возможностью не сойти с ума.

Я смотрю на моих спортсменок, светящихся счастьем, и только в этот момент осознаю, что чувствую укол грусти. К этой победе мы долгие годы стремились вместе с Евой. И это не справедливо: то, что сейчас ее нет рядом здесь, рядом. Я знаю, что должна гордиться достижением команды и испытывать восторг и радость от осознания победы, а не выдавливать из себя вялую улыбку с золотым кубком в руках. Знаю, что нужно учиться жить дальше, жить без нее… Но пока не могу.

Когда мероприятие заканчивается, меня встречают мама и Брендон. Они поехали в столицу вместе со мной, бросив все свои дела, чтобы поддерживать меня на соревнованиях, за что я безумно им благодарна.

Раньше я не замечала, что для мамы важны мои достижения в спорте, но сейчас я вижу ее счастливые глаза и понимаю – она искренне радуется моей победе.

– Я горжусь тобой, моя девочка, – произносит мама, обнимая меня.

Отстранившись от нее, я тут же бросаюсь в объятья Брендона и чувствую, как ноги отрываются от земли и взлетают на воздух. Прокрутив меня несколько раз, друг ставит меня на землю и целует в лоб.

– Воу, теперь моя подруга – самая крутая чирлидерша страны. Лиз, ты просто умничка!

Я улыбаюсь, смотря в глаза Брендону, и боковым зрением замечаю приближающийся силуэт.

Я оборачиваюсь… и вижу Шона. Теперь не слышу ничего, кроме собственного учащенного сердцебиения. Кажется, я уже и забыла, как это: замирать и задерживать дыхание при одном лишь взгляде на него.

Я слышу тяжелый мамин вздох, но не придаю этому никакого значения. Меня больше волнует другое.

Две недели назад Шону позвонил отец и попросил срочно приехать. Лисе стало плохо, когда она случайно увидела новости, в которых сообщалось о том, что вся полиция города разыскивает ее сына, обвиняемого в убийстве. Скорая забрала женщину с сердечным приступом, а потом в процессе обследования врачи обнаружили у нее какую-то серьезную развивающуюся болезнь. Шон уехал, и с тех пор я не могла с ним связаться. Телефон недоступен. Дом пуст. Сначала меня возмутило такое отношение к себе. Он не подумал, что я тоже переживаю за Лесу и хочу знать, как она себя чувствует. Но потом я поняла: Шон просто вычеркнул меня из жизни. Я для него – нить, связывающая с неприятным прошлым, о котором лучше забыть. Как и он для меня.

– Лиз, мы будем ждать тебя в машине, – говорит Брендон и уходит, уводя с собой маму.

– Поздравляю, Шелден, – произносит он, – Ты была великолепна.

Я молча киваю, даже не пытаясь вежливо улыбнуться. Хватит с меня притворства и лжи. Я пристально смотрю на Шона, надеясь на то, что он объяснит свои действия.

– Ты злишься, – произносит он.

– На что?

Ведь по большому счету мы ничего друг другу не обязаны. Мы не друзья и не пара. Мы друг другу никто.

– Я только недавно вернулся домой. Телефон сломался еще в первый день отъезда. Я заходил к тебе несколько раз, но не застал никого дома.

Да, помню, несколько дней назад мы ездили с мамой на дачу. И снова обстоятельства сложились против нас. Тот, кто верит в судьбу, определенно сказал бы, что у нас с Шоном разные дороги.

– Ясно, – отвечаю я так, словно мне безразлично, – С твоей мамой ведь все хорошо?

– Да, ее уже выписали.

Снова между нами ледяная стена, которую построили мы сами.

– Спасибо, что приехал, – произношу я.

Шон улыбается одним уголком губ.

– Я не мог пропустить соревнования, зная, как они важны для тебя. Ну и еще, потому что ты выглядишь в этом костюме чертовски соблазнительно.

Улыбнувшись, я смущенно отвожу взгляд. Что же со мной делает этот голос, этот взгляд…

– Что-то изменилось за эти дни? – спрашивает Шон.

Я не знаю, что ответить.

– Нет. Почти, – вздыхая, я набираюсь сил, чтобы сказать следующую фразу, – Мама хочет переехать в другой город. Она считает, что мне нужно начать свою жизнь с чистого листа.

Напряженное молчание длится слишком долго.

– Ты хочешь этого?

Я поднимаю на него взгляд.

– Возможно… Знаешь, она спросила: «Тебя здесь что-нибудь держит?» А я не смогла ответить.

На самом деле в тот момент я думала, что уже ничего.

– Ты сомневаешься? – спрашивает Шон.

Я ничего не отвечаю.

Стоит ли говорить, что я всей душой хотела бы остаться здесь, с ним? Если бы только я знала, что и ему это нужно. Тогда, под давлением событий, мы не осознавали, что делали. Я не осознавала. И, возможно, я всего лишь выдумала чувство, связывающее нас.

– Я пойду. Меня ждут.

– Лиз? – произносит он, пристально глядя на меня, – Ты согласилась уехать?

Я киваю.

У меня не было выбора. Я чувствовала себя раздавленной, убитой, преданной. Я не хотела этого больше испытывать, желала лишь одного: чтобы это прекратилось.

Взгляд Шона меняется. Становится… пустым.

– Я желаю тебе счастья, Лиззи.

Губы складываются в печальной улыбке. Я должна уйти прямо сейчас. Мы друг для друга – лишь связь с прошлым. С очень горьким, страшным прошлым. Поэтому я должна переступить через себя.

– И я тебе, – произношу я, сдерживая слезы, осознавая, что это – все.

Разворачиваюсь и иду в сторону машины; туда, где меня ждут; вперед, к новой жизни.

Но нужна ли мне она, эта новая жизнь? Без него… Я останавливаюсь, не в силах сделать больше ни шагу, словно магнитом притянутая к этому месту.

Черт возьми, ну почему рядом с тобой, Шон Уайт, я не принадлежу себе!?

Слышу тихие приближающиеся шаги, ощущаю на своей шее теплое дыхание.

– Лиззи, ты ведь хочешь остаться, правда? Я знаю, ты хочешь этого так же сильно, как и я, – слышу я шепот возле своего уха.

Это не правильно. Так нельзя. Я не должна любить человека, который причинил мне столько боли. И потом готов был отдать за меня жизнь… А он не должен любить девушку, которая обвинила его в убийстве собственной сестры и называла своей слабостью… Мы неразрывно связаны и в то же время между нами огромная пропасть. Мы разрушаем друг друга, когда рядом, и убиваем себя сами, когда по отдельности…

– Не думай о том, что было бы правильно, – произносит он, будто читая мои мысли, – Вся наша жизнь состоит из исключений. Мы не должны отказываться друг от друга, слышишь? Элизабет… Лиззи… ты нужна мне больше, чем кто-либо. Ты понимаешь это? А теперь скажи: держит ли тебя что-то в этом городе?

Его слова переворачивают все внутри, пробуждая бурю смешанных эмоций. От моего ответа теперь зависит все. И я снова задаю себе вопрос… Кто мы друг для друга? Тень прошлого, которое каждый из нас должен забыть, или надежда на счастье?..

Я чувствую тоску и опустошенность, думая о том, что больше никогда не увижу его, и необъяснимый сладостный трепет, находясь рядом. Я понимаю, что буду жалеть всю оставшуюся жизнь, если уеду из родного города, оставив там все, что мне дорого, если своими же руками разрушу то, что у меня осталось.

Не важно, что будет дальше. Не важно, что думают другие. Не важно, что правильно, а что нет.

Я знаю, что людям, которых друг к другу тянет, словно магнитом, нельзя находиться порознь.

Я знаю, что не смогу быть счастливой в сотнях миль от него.

Я знаю, что нужна ему.

И это то, что действительно важно.

Прошлое уже не изменить. Но можно создать настоящее, о котором не придется жалеть в будущем.

Проходит несколько секунд, прежде чем я решаюсь произнести это вслух. Но, клянусь, с них начинаются самые счастливые мгновения моей жизни. Одно лишь слово… «Да».

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19