А те, которые несчастны [Вероника Ливанова] (fb2) читать онлайн

А те, которые несчастны

Башня – это не ад.

Башня – это не сон.

Она не у меня в голове. Но на Земле вы ее не найдете.

Я – не первая ее пленница. Нас не похищали, мы не умирали перед тем, как оказаться здесь. Мы просто появляемся: кто заснул дома, а проснулся внутри ее равнодушных стен; кто вышел из вагона метро вместе с десятком человек – они попали на платформу, а он – нет; кто шагнул в уютную темноту спальни, а очутился в совсем другой темноте – той, которая растет только в Башне, – она умеет улыбаться и обещать, но слишком голодна, чтобы вечно прятать зубы.

Башня – это глаза, следящие за тобой повсюду.

Башня – это коридоры: узкие и извилистые – по таким в Старой Европе любила гулять чума; прямые и широкие – как современные автострады. Это тупики и перекрестки, это лестницы, это комнаты, целые мегаполисы из одинаковых дверей в стенах – за ними может скрываться что угодно – от соломенной хижины до готического собора.

Башня – это кошмары. В стенах живут голоса потерянных людей, а тьма в заброшенных комнатах не сбегает от самого яркого света. Воздух убивает. Вода убивает. Чудовища убивают. Люди делают то же самое, с не меньшей жестокостью.

Башня – это Правила. Первое из них: соблюдай остальные, иначе – пеняй на себя.

Из Башни можно выбраться. Я верю – выход есть.

Надо идти. С этажа на этаж. С лестницы на лестницу.

Ступенька за ступенькой.

I. Ариадна

Лезвие так глубоко вошло в дерево, что пришлось упереться в стену ногой, чтобы его выдернуть. Второй удар обрушился на наличник замка – звякнув, топор отскочил, на металле появилась глубокая царапина.

Этаж был мертвым – и давно. Звук моих шагов эхом разносился по пустым коридорам, подошвы оставляли четкие отпечатки в плотной серой пыли. Еще этот запах. Сразу понимаешь, что этаж мертв, когда слышишь его – неподвижный, затхлый, прокисший – как в комнате, где не проветривали годами, но курили не переставая.

Дверь неохотно поддавалась. Сквозь рубленую рану над замком сочился розовый свет. Я удвоила усилия – эхо повторяло стук топора снова и снова – казалось, рядом трудится целая бригада дровосеков.

Там баррикада – наверняка. Надеюсь, хозяин комнаты сделал половину работы за меня – большинство из них разбирают укрепления, когда жажда становится сильнее ужаса перед тем, что ждет снаружи.

Одно из Правил – не ночуй в коридоре. До темноты всего ничего.

Но дверь открылась. Заминка была в самом начале, пришлось потрудиться, отодвигая что-то тяжелое, – наверняка комод – противно скрипнув, он проехался по паркету, но в получившуюся щель я вполне могла пролезть.

Лишь бы не Библиотека. Не снова – иначе выспаться мне не светит. Буду всю ночь дремать вполглаза среди бесконечных полок, слушая, как головы на них перешептываются, и замирать в ужасе от каждого звука, похожего на шаги, – не Смотритель ли это.

Я сунула топор за боковую стяжку рюкзака, перелезла через комод и задвинула им дверь.

Комната как комната. Обои цвета яичной скорлупы, деревянный паркет. На редкость уродливый женский портрет на стене. Камин слева полон золы и белесого бумажного пепла. В высоких, разделенных на равные квадраты, окнах – лиловое с розовым небо и облака. Солнца, как обычно, не видно. У двери остатки баррикады: обшарпанный сундук, древний пузатый телевизор, диван и пара кресел с гнутыми ножками. Фортепиано. Не знаю почему, но в заброшках всегда так – ни один музыкальный инструмент не бывает целым. Может, конечно, хозяин этой – его кости лежали на диване – и развлекался тем, что выламывал клавиши и резал струны – они торчали из открытой крышки спутанным пучком медных волос. Он сидел здесь неделями, месяцами, обреченный на голодную смерть, что ему оставалось, кроме как сойти с ума? Но как быть с теми комнатами, откуда люди ушли, ничего перед тем не ломая? Гитары и скрипки с расколотыми грифами, треснутые флейты и проржавевшие насквозь саксофоны, струны, везде, где есть, порваны, и так далее. Казалось, тут действует некий закон природы, запрещающий музыке играть в брошенных помещениях – самым радикальным способом.

Хозяин переместился в ящик комода – на диване я планировала спать – перевернув, предварительно, матрас. Кресла ушли на растопку. Я выгребла пепел, сложила шалаш из щепок и подожгла. Когда камин разгорелся, поставила на огонь банку тушенки.

Телевизор работал – пока еда грелась, я отыскала розетку – но показывал белый шум. А ведь когда-то по нему шли передачи, иначе зачем он тут? На Фабрике, где я провела первые несколько лет в Башне, телевизоров не было. Радио я слышала на других этажах – там, где ставили самодельные вышки, звучала человеческая речь, а где подключались к точкам в стенах – одна музыка, тягучая и монотонная, как звон колокола, подвешенного в бассейне с желе, и всегда без слов.

Поужинав, я достала из рюкзака бутылку с водой. Сделала осторожный, выверенный глоток. Эта вода последняя. На мертвых этажах пополнить запасы практически нереально, и кто знает, сколько таких впереди.

В стене напротив камина – поверх нарисованного на портрете рта – открылся глазок. Индикатор был желтым, но времени мало. Я вытащила из клапана треугольный осколок зеркала. Смочила платок драгоценной водой – порция перед сном отменяется – и спешно умылась. Расчесала волосы. Нашла уголек в куче пепла на полу и подвела глаза. Растерла щеки – так они не кажутся сильно бледными. Правило второе: будь привлекательным. Вдвойне, если Они смотрят. Я встала.

Третье Правило – не молчи. Глазок загорелся зеленым.

– Анастасия Беспалова, двадцать пять лет, жилищный комплекс Фабрика. – Глазок тревожно замигал. – Ариадна, – поправилась я. Ненавижу это прозвище. По нити, которую я оставляю за собой, идет вовсе не Тесей, способный вырваться из Лабиринта. Или из Башни. – Двести сорок второй день с тех пор, как я покинула Фабрику. – Улыбайся, будто подсказал кто-то. – Вчера ночевала в Библиотеке. Они меня преследуют – та была седьмой за месяц. Книги я, что ли, просрочила? – Попытка пошутить вышла неловкой. – Этот этаж пуст. Как три перед ним. Воды почти не осталось, еды чуть больше, но мертвому она без надобности, верно? – Они не любят, когда жалуются. Глазок, соглашаясь, потускнел. – Зато неделю перед этим гостила в Монастыре. – Изображать радость не потребовалось – воспоминания о тех днях будут долго греть меня в пути. – Там живут хорошие люди – у них всего один источник на этаж, но они делятся поровну – представляете, какая грызня началась бы на Электростанции? А на Пустоши? Где за глоток из тухлой лужи убить готовы? В Монастыре пекут хлеб – давно я такой не пробовала – белый, с коричневой корочкой, если подержать ее на языке, не разжевывая, становится еще вкуснее. – Рот наполнился слюной, я поспешила сменить тему. – Там вас считают богами. Молятся вам. Думают, если быть откровенными на исповеди, вы исполните их просьбы. Вы исполняете? Все их молитвы о воде – так что вряд ли.

Не хами.

– Меня они не боялись. Может, не поверили. Или им достаточно своих страхов. Прыгун – так они его называют. Я слышала – каждую ночь – пружинистые шаги – тук-тук-тук – как мяч скачет по коридору. И дыхание – свистящее, тонкое, будто воздух выходит из резиновой куклы. – Что еще? – Я пойду вниз: монахи предупреждали, дальше Лепрозорий, и я совру, если скажу, что совсем не боюсь, но делать нечего. В Лепрозории есть Лифт. Или был. Или это сказки – надо проверить.

Если впереди хотя бы три-четыре мертвых этажа, Лепрозория мне не видать. Вода нужна позарез.

– Он идет за мной. – Заинтересуй, добавь интриги, заставь переживать за себя, и, может, завтра тебя ждет целая цистерна. Такое бывало не раз. – Прыгун, Жонглер, Кукольник, Плакса – на этажах всегда придумывают имена чудовищам. Моего зовут Крысиный Король. Я чувствую его – слишком близко – порой волосы на затылке шевелятся, по спине бегут мурашки. Наверное, в те моменты он становится на след – втягивает мой запах семью носами на семи головах. Рано или поздно он меня догонит, какой бы быстрой я не была. – Покажи храбрость. Им нравятся отважные. – Пусть приходит. – Я достала топор и крутанула им в воздухе. Закат сверкнул свежей кровью на лезвии. – Я готова, – соврала я. – И нашу встречу он не переживет. Глазок, ослепительно сверкнув напоследок, погас.

Я еще долго стояла напротив портрета, с топором в опущенной руке. Может, я и выторговала воды, но что отдам взамен? С Них станется устроить мне встречу с Крысиным Королем – да хоть в эту же минуту. Раз я «готова». Я села на диван, положила топор на колени и вытерла вспотевшие ладони о штанины. Хотелось разрыдаться – здесь, в темной, пустой, пропахшей кислым забвением комнате, – от одиночества, от бессилия, от жалости к себе, от страха; хотелось свернуться калачиком на провонявшем безумием диване и сдаться – сразу всем врагам – Им, Крысиному Королю, жажде, голоду, Башне, ее бессчетным лестницам, которые, я была уверена в ту минуту, никогда не выведут на свободу. Да, пусть приходит. Пусть убьет меня, и дело с концом. Как я устала. Невыносимо. Я чувствовала – физически – как растет во мне отчаянье – будто дурная ползучая трава заполняет тело изнутри – из центра груди к сердцу, рукам, мозгу – вытесняя другие чувства, ломая рассудок, подчиняя себе целиком. Показалось, я слышу пение – двести сорок два дня назад оно сплеталось с криками людей на Фабрике, когда Крысиный Король вышел на жатву. Но, разумеется, показалось.

Топор я не убрала. Лежала с закрытыми – и сухими – глазами и думала о Библиотеках. Не зря они так часто попадаются. Порой Они давали подсказки, если ты Им нравишься. Порой просто мучили. Что на этот раз? Достойна Ариадна помощи или давно надоела ее безликим зрителям? Стоит однажды прислушаться к бормотанию – как не хотелось бы забыть, что ряды человеческих голов на полках в принципе существуют.

Мне снились липкие, как паутина, сны – ряды дверей и мертвецы за ними, играющие на сломанных инструментах – сорванные струны скребли о грифы, флейты сипели, смычки елозили по пустым ладам, вместе получалась отвратительная скрипучая какофония, но я знала, какую песню они играют. Проснулась я мокрая от пота, дрожащая в холоде и мраке.

Раздался шелест – комод у двери сдвинулся. Я вскочила на ноги, подхватила рюкзак, просунула руки в лямки. Удобнее перехватила топор. Комод пододвинулся еще немного, покачнулся и с грохотом упал на пол. В проеме появилась рука. Человеческая.

II. Крысиный Король

Этажи рождают монстров.

Люди дают им имена.

Моего зовут Крысиный Король.

Семь мышиных голов. Тринадцать налитых яростью глаз – должно быть четырнадцать, но один – черная рана, провал глазницы, полный запекшейся крови. Хвосты его – клубок змей, навсегда переплетенных меж собой.

Двести сорок два дня назад он пел, когда вышел на жатву.

Выжила я одна – из всех, кто был на Фабрике.

Помнить – хуже всего. Память – как гвоздь, забитый прямо в сердце, – больно при каждом ударе. Вот я лежу на нашей с Бертом постели, моя рука на его груди поднимается и опускается в такт его дыханию. Вот его кровь выплескивается на меня – будто морская волна окатывает – на лицо, шею, грудь, попадает в рот. Ее вкус – жженая медь, приправленная страхом и смертью. И крики, крики.

Крысиный Король пел. Крысиный Король ликовал.

Крысиный Король искал себе Королеву.

Потом люди дадут ей имя.

Ариадна.

III. Лепрозорий

– Лифт? – Руки, забинтованные от локтей до кончиков пальцев, – вот и все, что белый халат, похожий больше на кимоно, чем на больничную одежду, оставлял открытым. Из-под капюшона торчали подбородок и тонкие, все в язвах, губы, остальное прятала тень. Я поборола желание взглянуть на лицо – вряд ли мне понравится то, что увижу. – Я могу отвести к Лифту.

Я переглянулась с Рихардом и Игорем. Лифт существует – я надеялась, но до конца не верила.

В Лепрозории было мало людей – около пяти десятков. В комнате, где мы разговаривали, никто не жил.

Человек-в-капюшоне сидел на железной кровати без матраса, мы трое стояли напротив. Свет из закрытого жалюзи окна падал на пол, стены и его халат четкими белыми полосами.

– А взамен? – прямо спросила я. В Башне ничего не дается просто так.

– Не знаю, Ариадна. Я должен посоветоваться со своими людьми. – От него пахло болезнью: сопрелой кожей, кровью и горько – лекарствами. Сиренью – сильно, перебивая другие запахи.

– У вас почти нет воды, – вступил Игорь. – Мы знаем, где найти дикий источник. – Рихард болезненно скривился – мол, обмен неравноценный – но Игорь не обратил внимания.

– Нам не нужен источник, железнодорожник. – Человек-в-капюшоне встал с кровати – пружины скрипнули, распрямляясь. – Тебе тоже нечего предложить, монах. – Голова повернулась к Рихарду. – Но не тебе, Ариадна. Может быть. – С этими словами он вышел.

Рихард и Игорь, монах и железнодорожник, посмотрели на меня с одинаковым выражением растерянности на лицах. Я вспомнила нашу первую встречу три недели назад – в комнате с костями и разбитым фортепиано.

Они никого не ожидали найти внутри.

– Беженка? – удивился мужчина чуть старше меня в синей куртке и штанах –форменного кроя, без знаков различия – так одеваются на Железной Дороге. – Не бойся, – добавил он, заметив топор. – Мы не злодеи. Переночуем и уйдем. Убери железку.

Второй, одетый в черную сутану Монастыря, молчал. Первый говорил, что они не причинят вреда, предлагал помощь, еду, воду – я не двигалась с места и топор не опускала.

– Sie werden nicht glauben, Igor, wie glücklich wir sind, – заговорилвторой. – Wir fanden sie. Sie war es – Ariadne.

– Уверен? – спросил первый.

– Я видеть ее лицо в Монастырь. – Один из подарков Башни – ты поймешь любого. Сперва услышишь его родную речь, потом ломаный перевод, а затем перестанешь замечать, что на самом деле он говорит на другом языке.

Оказывается, они знали обо мне – слава Ариадны летит с этажа на этаж, быстрее чем она сама спускается по лестницам. Я чуть успокоилась – вряд ли меня убьют – побоятся Крысиного Короля.

Но они искали меня. И предложили идти с ними.

Я отказалась. Тогда они вылили мою воду – железнодорожник держал руки, а монах лил на паркет величайшую драгоценность в Башне, саму жизнь. Доски впитывали ее как губка.

Они заставили меня – можно сказать, похитили.

Они объясняли, зачем я им понадобилась – я хохотала каждый раз, слыша их безумные идеи.

Они отвели к дикому источнику этажом ниже – к трубе в стене, из которой вода мощным потоком выливалась в железный резервуар.

Я долго вынашивала планы их убийства. Не справлюсь сама – подожду Крысиного Короля, думала я, пусть это означало и мою смерть.

Потом мы вроде как подружились.

– Они все больны, – сказал Рихард, когда шаги Человека-в-капюшоне стихли в коридоре. – Как так вышло?

– Не зря это место называется Лепрозорий, – заметил Игорь.

Здесь носили длинные халаты, прятали лица, забинтовывали открытые участки кожи. Но язвы, сочащиеся сукровицей и гноем, то и дело попадались на глаза. Если больны не все, то большинство.

– А твой этаж – Железной Дорогой. Ты водил поезда до того как попал в Башню? – возразил монах. – Или, думаешь, я читал псалмы с утра до ночи?

Игорь промолчал. Но я знала ответ – он работал следователем, там, на Земле, и – жестокая ирония – в том числе искал пропавших. Некоторых он встретил потом в Башне.

– У вас Прыгун, у них проказа, – сказала я. – Чудовищам не обязательно быть из плоти и крови.

– Не нравится мне здесь. – Игорь подошел к окну, пальцами раскрыл жалюзи. Невидимое солнце осветило его бледное худое лицо, поросшие щетиной щеки, серые глаза. – Когда я искал тебя, один и с Рихардом, когда приходил на новый этаж – люди реагировали, понимаешь? Плохо, хорошо, но обязательно. Этим все равно. – Он был прав. Жители Лепрозория будто не заметили нашего появления – проходили мимо, едва удостоив взглядом. Говорил только Человек-в-капюшоне. – Чего они хотят от тебя? – Игорь посмотрел так, будто я знала ответ.

Я легла на жесткую кровать. Чего бы не хотели – придется исполнить. Без Лифта путь вниз займет месяцы, если не годы.

Человек-в-капюшоне вернулся нескоро – я успела подремать.

– Мы приняли решение, Ариадна, – с порога заговорил он. – Мы пустим тебя к Лифту. Взамен, – он помедлил, – ты пустишь к нам Крысиного Короля.

– Нет, – выдохнули мы трое – каждый по своей причине. Но голоса потонули в топоте ног – комната заполнилась людьми в белых халатах.

Человек-в-капюшоне не соврал – к Лифту нас привели.

Шахта в конце широкого коридора. Кабина из светлого дерева за железной решеткой – такие остались кое-где в старых домах с высокими потолками и кручеными лестницами. Цель – близкая и недоступная – нас, окруженных плотным кольцом охранников, разделяют пятьдесят шагов.

Прокаженные сели в коридоре – прямо на полу, на одинаковом расстоянии друг от друга, спинами к нам – белые шахматные фигуры, расставленные на доске, ожидающие появления черной армии. Или одного Короля.

– Вы соображаете, что делаете? – спросила я Человека-в-капюшоне. Ряды белых фигур тянулись через коридор и уходили за поворот, но, я знала, там очередь не кончается – сюда явился весь Лепрозорий. – Он вас убьет.

– Как думаешь, сколько мне лет? – Он опустился на одно колено – его голова оказалась вровень с моей – и откинул капюшон. Меня чуть не вырвало, не только от вида, но и от запаха – гнилая плоть перемешанная с сиреневой сладостью. Лица у него не было, вместо него – обглоданный болезнью череп, там, где должен быть левый глаз – блестящая кровью язва, щеки будто в сигаретных ожогах, непонятно на чем челюсть держится. – Смотри! – рявкнул он, стоило мне зажмуриться. – Сколько мне лет, Ариадна?

Я помотала головой.

– Отвечай, – требовал Человек-без-лица, бывший Человек-в-капюшоне.

– Откуда ей знать, урод? – вступился за меня Игорь. – Хочешь что-то сказать – говори.

– Было тридцать, когда я попал в Башню, – поведал тот. – Я был первым на этом этаже. Когда я заразился – тоже первым – думал, что умру. Но шли дни, месяцы, годы – болезнь отъедала от меня часть за частью, но я продолжал жить. А она росла во мне, заполняя собой то, что уничтожила. Во мне почти ничего не осталось от себя прежнего, все – сердце, легкие, кровь – заменила она. Я теперь сам – проказа, не человек. А те крохи, когда-то бывшие мной, – болят, очень болят, Ариадна. Мне было тридцать, когда я попал в Башню, – тихо и печально повторил он, – сто сорок три года назад.

– Was? – Я услышала родной язык Рихарда, не перевод. – Сто сорок три?

– Да, – кивнул Человек-без-лица.

– В Башне нет таких старых этажей, – возразил Игорь. – Не может быть.

– Есть, железнодорожник. Они приходили – те, кто обитал ниже, поднимались на Лифте – всех интересовали мы – почему живем так долго. – Он рассмеялся, выглядело это жутковато – из-за дырок в щеках, сквозь которые проглядывала челюсть. – Никто не захотел повторять наш путь.

Неудивительно. Я сразу ему поверила – целиком и полностью. Болезнь, заменившая человеку сердце, сто сорок три года агонии. В Башне такое – норма.

– Чего вы хотите? – с оттенком паники в голосе спросил Рихард.

– Умереть, – ответила я за Человека-без-лица. – Они хотят умереть.

– За столько лет можно достичь результата кучей способов, – холодно сказал Игорь.

– Все они никуда не годятся, железнодорожник, – произнес Человек-без-лица. – Яд, смертельные дозы лекарств, ножи, веревки – нет того, чего мы не пробовали. Хочешь, позову Безголового – угадай, кстати, почему его так зовут – покажу, куда приводит отчаянье? – Он вновь засмеялся своим жутким смехом. Я подумала, что эта его веселость – не признак страха, как иногда бывает. Он на самом деле радовался, веселился, предвкушал. И глаз его, единственный целый, сверкал жадностью. Жадностью до смерти. – Но Крысиный Король, тварь, созданная Башней, вдруг она преуспеет там, где не смогли мы?

– Хорошо. – Я должна была чувствовать хоть что-то в тот момент – не только ледяную пустоту внутри. – Пускай. – Рихард забормотал возражения, Игорь смерил меня неодобрительным взглядом из-под бровей. – Крысиный Король придет и убьет вас.

– Спасибо, Ариадна. Мы…

– Что будет с нами? – перебила я. – Я здесь умирать не собираюсь.

– Когда он явится, я вас отпущу. – Человек-без-лица, Человек-наполовину-болезнь, Человек-жадный-до-смерти сел в последний ряд прокаженных.

Ждать пришлось три дня. Нас кормили, давали воду, выводили в туалет – по одному. Прокаженные будто не испытывали жажды, голода и нужды в гигиене – они так и просидели все дни, иногда меняя позы.

Все началось внезапно – я не успела никак приготовиться. Из конца коридора донесся шорох, потом люди в белых халатах разом вскочили на ноги – так поднимается в воздух стая лебедей, напуганная выстрелом. Я поняла – это он.

Он нашел меня.

Крысиный Король чуял покинувшую его королеву.

Крысиный Король бежал к ней по коридору, а крики неслись, опережая его.

Кольцо охраны расступилось. Я бросила взгляд на Человека-без-лица – тот шел навстречу смерти, широко раскинув руки, степенным шагом – будто хотел насладиться каждым ее мгновением.

– Коня, – пробормотала я. – Полцарства за коня. – Более не оглядываясь, я побежала к Лифту.

Деревянная дверь открылась в узкую кабину.

– Стой! – крикнул Игорь, когда я потянула решетку на себя. – Рихард там. Ты чего застрял? – Это ему – монах, оказывается, не сдвинулся с места.

Он видит, так? Видит Крысиного Короля? До меня долетали только вопли.

– Ну же? – заорала я во все горло. – Что стоишь, Рихард? – Я засмеялась – вот это точно от страха. – Убей его, воин! Срази его, охотник! – То, что вырывалось из моей груди, мне самой казалось смехом сумасшедшей. – Ты искал меня ради него – так забери свой приз!

Медленно, как во сне, Рихард повернулся и побрел в мою сторону. Игорь выбежал ему навстречу, дернул за руку, втаскивая в Лифт.

Перед тем, как я нажала на кнопку первого этажа, и двери закрылись, я увидела Человека-без-лица, вернее его голову – она подкатилась прямо к решетке. Губы двигались, и я успела прочитать два слова: «Не получилось».

IV. Охотники

Вода льется в подставленные ладони. Теплая, отдающая серой, но такая сладкая – не передать. Ее много, хватит не только наполнить бутылки, но и, страшно сказать, – помыться.

– Великолепно, – говорю я. Во мне еще живы воспоминания о том, как они вылили мою воду, но этот источник стоит всех моих запасов. Я злюсь. Не так сильно, как в первую неделю – об их убийстве я тоже задумываюсь куда реже – но все равно.

– Это мелочь, – заявляет монах. Они называли свои имена, но я не повторяю их, даже мысленно. – В сравнении с тем, что мы получим за Крысиного Короля.

Я знаю эту их песню наизусть. О древних этажах, об Арене, где герои сражались с чудовищами, и какую награду получали, если на желтый песок проливалась не их кровь. Я не верю – ни в то, что это правда, ни в то, что Крысиного Короля можно убить.

– Некоторые думают, победа означает свободу, – сулит железнодорожник.

Им еще предстоит меня уговорить.

V. Библиотека

Здесь, у входа, мрак разгоняли зеркала – свет падал на них сквозь круглые окна под потолком. Дальний конец зала тонул в кромешной темноте.

– Тебе нужно оружие, – сказала голова на мраморном постаменте. Это была старая голова, седая, с морщинистым лицом – когда-то она принадлежала (принадлежала ли?) мужчине лет восьмидесяти.

– Не мне, – поправила я. – Я драться не собираюсь.

– Копье, – вставила другая голова, женская. – Бери копье.

Длинные ряды постаментов – разной высоты – от круглых в сечении блоков размером с тумбочку, до уходящих под потолок колонн, – тянулись куда хватало глаз. За годы в Башне я побывала во многих Библиотеках – там, где стеллажи были стеклянными, а свет – электрическим, где чадили газовые фонари, где паровые механизмы двигали шкафы по рельсам на полу. Но головы – головы были всегда. Женские, мужские, детские, старые, молодые, бодрствующие и спящие, молчаливые и болтающие без умолку – они не стояли на полках, они росли из них – как бутоны на стеблях. И вновь, присмотревшись к обрубкам шей, я не смогла понять, где кончается камень, а где начинается живая плоть.

– Да здравствует Королева! – истерично взвизгнула голова позади.

– Да здравствует Крысиный Король! – рявкнул ее сосед.

Этаж, куда мы спустились, был очень старым. Насколько, я боялась предположить, но если бы навстречу вышел человек в тоге и заговорил на латыни, я не слишком бы удивилась. Но это маловероятно: и следа людей не было среди выложенных мраморной плиткой коридоров, среди каменных стен с пятнами копоти, среди бронзовых светильников, пахнущих теплом и памятью о цветочных маслах, среди истлевших гобеленов – они рассыпались серым прахом от малейшего движения воздуха, даже от дыхания – среди тишины и мрака.

– Как найти Арену? – спросил Игорь.

– Она сама тебя найдет, охотник, – захихикала женская голова, та, которая говорила про копье.

– Что это, мать твою, значит? – не выдержал он.

– Копье, охотник. Копье судьбы. Судьба – это копье. Копье – это судьба. Не ошибись с выбором.

Я зевнула. После Лифта – после девяти часов в душной, тесной кабине, где ноги нельзя было вытянуть, где я не сомкнула глаз ни на миг, слушая, как грохочут противовесы, тянутся, скрипят и стонут от натуги железные тросы и гулко ухает эхо в шахте – чего мне не хватало, так это порции отборного бреда.

– Что думаешь? – спросила я Игоря. Тот раздраженно дернул плечами. – Рихард?

Монах молчал – сидел у двери, уставившись куда-то внутрь себя. С той минуты в Лепрозории, когда он встал лицом к лицу с Крысиным Королем, Рихард и полслова не произнес. Мы пытались его расшевелить, но без толку.

– Рихард? – повторила я.

Он поднял голову. Посмотрел на меня, не видя.

– Scheisse. – Рихард встал на ноги и пошел вглубь Библиотеки.

– Ничего с ним не случится. – Игорь не дал мне последовать за ним. – Пусть проветрится.

– Да здравствует Королева! – Громыхнуло из-под потолка.

– Да здравствует Крысиный Король! – завопил хор.

Да чтоб вас.

– Дело не в том, как ее найти, – сказала голова старика. – Любая дверь станет входом на Арену, если ее откроет правильный человек. Ты, охотник, не подходишь. Ты не ищешь справедливости. Не ищешь мести, прощения или смерти. Ты идешь убивать. На Арене хватает убийц – ты ей не нужен.

– А я? – Я знала ответ, но все равно спросила.

– Ты в своем праве, Королева, – подтвердила голова.

Я открою дверь – вот эту, сквозь которую мы вошли в Библиотеку, – и ступлю на желтый песок Арены.

А Крысиный Король будет ждать там.

Что полагается за победу? Рихард говорил о богатстве – о еде, о чистой воде, которую не придется искать, рискуя умереть от жажды прежде чем натолкнешься на источник – трубу, как на том мертвом этаже, или, что бывает куда чаще, – тонкую струйку, текущую по стене, – ржавую и пыльную на вкус. Можно будет выбрать любой этаж и жить там, ни в чем себе не отказывая. Мечты его – мечты нищего о роскоши, как он ее себе представляет, ложась спать под небом и ветром.

Игорь говорил о свободе. Но он лгал, я чувствовала. Или сам не верил. Голова старика права – он шел на Арену убивать. Все, что ему нужно, – кровь Крысиного Короля, кровь чудовища на его руках – будто сам факт убийства и есть ответ на вопрос «зачем».

А что нужно тебе, Ариадна?

Я не успела додумать эту мысль, когда в стене открылся глазок. Пока желтый. Я спешно достала из рюкзака зеркало, начала приводить себя в порядок.

– Что такое? – спросил Игорь. Я удивилась – он что, не заметил? Кивком указала на глазок.

– Ааа… – усмехнулся он. – Ты веришь в эту чушь?

– Это не чушь. – Я слегка обиделась.

– Угу. Изобразишь милашку перед надзирателями – получишь корку хлеба и кружку тухлой воды на завтра. Если и веришь, стоит оно того?

– Я до сих пор жива в том числе благодаря этим коркам и кружкам, Игорь.

– Да? Тогда смотри. – Глазок горел зеленым. Игорь повернулся к нему. – Надеюсь, то, что вас там нет, не значит, что вы умерли. Я хочу, чтобы вы жили – ничего на свете так не хотел. Когда люди узнают о вас, когда узнают, что вы творили, когда ужаснутся вашим делам, когда вы на своей шкуре ощутите, как далеко может зайти наша ярость – вот когда вы должны подохнуть. Вы сгорите, обещаю вам – в ядерной вспышке – мы пойдем на все, не сомневайтесь. Где бы не прятались, как бы быстро не бежали – вы сгорите. Лишь об одном жалею – меня там не будет, чтобы посмотреть как вы корчитесь.

– Ты что такое несешь? – шепотом спросила я. Одно дело желать Им смерти мысленно – вряд ли в Башне найдется хоть один человек, не грешивший этим. Но вслух? При включенном глазке? Он бросил правду прямо Им в лицо. Каким бы идиотским не был поступок Игоря, он был достоин восхищения, признала я. – Хочешь попасть на Арену или нет? Хочешь дожить до этого?

– Успокойся, – улыбнулся он. – Никто не слушает. Никому мы не интересны.

– Неправда. – Я помотала головой. – Я всегда находила источник, если…

– А я произносил вещи и похуже, но от жажды не умер, как видишь. О нас давно забыли, Ариадна. Если в принципе помнили. Все те разы, когда ты прихорашивалась, тратя последнюю воду, когда изливала душу, когда обещала, клялась, умоляла – ты говорила с пустотой.

Я не ответила. Во мне кипел гнев пополам с обидой. В Библиотеке сгустился мрак, не из-за того, что погас глазок – это случилось на середине речи Игоря – просто солнце за окнами потускнело.

– Они построили Башню, чтобы наблюдать за людьми. Расставили декорации – кому железнодорожную петлю, кому лазарет, кому электростанцию. Они изучают нас – в этом есть смысл, – после долгой паузы заговорила я. – Но если никто не смотрит. Если никому нет дела. Зачем тогда все? Зачем нужна Башня, этажи, чудовища? Люди продолжают появляться – зачем?

– Может, давным-давно Башня существовала по какой-то причине. Я думаю, она что-то вроде автоматического завода – когда он стал не нужен, его забыли отключить. Как будильник, заброшенный в дальний ящик, пищит в одно и то же время каждый день, пусть никто его не слышит. Башня сама похищает людей, растит новые этажи, создает Крысиных Королей, Прыгунов, Плакс, Трубачей – старается для хозяев, которым наплевать.

Кажется, надо обрадоваться. Они не смотрят, не слушают, не наблюдают, не влияют – это же хорошо, так? Почему-то я чувствовала себя как оплеванная. Я была одной из подопытных мышей в самой большой клетке в мире – мы появлялись, жили, любили, ненавидели, рожали детей, сражались и умирали здесь, но, оказывается, никому это было не нужно – даже владельцам лаборатории.

Не все ли равно, подумала я, давя подступившие слезы и отворачиваясь от железнодорожника. Я начала понимать, почему Игорь однажды встал на этот путь от своего этажа до порога Арены. Пошло оно все. Пусть катится в ад – вот почему. Бронзовая ручка на двери блестела грязным золотом. Завтра я открою эту дверь. Завтра Крысиный Король убьет свою Королеву. Или Королева убьет Короля.

VI. Арена-1

Песок, запятнанный багровым, такой горячий, что жар чувствуется сквозь подошвы ботинок. Раскаленный воздух над ним дрожит – дышать тяжело, легкие как ватой забило – мне все кажется, что я задыхаюсь. Над головой – голубое небо – впервые за долгие годы я поднимаю глаза и вижу облака, а не потолок. Ветер играет с моими волосами. Трибуны поднимаются так высоко, что сидящие на самом верху выглядят игрушками, куклами, а не людьми. Зрителей очень много – сотни, тысячи, пустых мест нет. Они говорят – это похоже на гудение огромного улья, волнуются, встают на ноги и опускаются обратно, размахивают флагами, поют, кричат, скандируют. «Ариадна, Ариадна!» – Имя кружит над желтым песком, как заплутавшая птица.

Иначе быть не могло. Это Арена, здесь Ариадна, здесь Королева, и она в своем праве.

Рихард и Игорь уже выбрали оружие – копья. Белое древко в руке монаха слишком тонкое, как по мне, – легко переломится от удара. На копье Игоря мне смотреть неприятно – и страшно – похожее чувство испытываешь, видя дорожную аварию.

Оглушительно ревет сирена – два сигнала. Зрители замолкают и будто не дышат, в пыльном воздухе сгущается тишина, такая плотная, что, кажется, ее можно потрогать.

Я смотрю на другой конец Арены – на подвесные ворота, обшитые бронзой, – вот-вот они откроются, впуская Крысиного Короля.

Не ко времени на ум приходит Лепрозорий. Что там сейчас? Оторванная голова Человека-без-лица пытается добраться до тела, или тело до головы – проказа заменит недостающие части, срастит раны, заставит сердце биться еще сто сорок три года? Если Крысиный Король победит, в ту секунду, когда его клыки коснутся меня, я буду умолять хотя бы о такой псевдожизни. Но не сбудется.

К лучшему.

Третий сигнал, и ворота медленно опускаются.

VII. Смотритель

Я забыла о нем. Вспомнила и забуду вновь. Так он захотел, такова его власть: наяву я не помню той ночи в Библиотеке, когда темнота стелилась по полу черным дымом, когда Башня явила одно из самых страшных своих чудовищ, но он приходит во сне – он поселился в моих кошмарах, сросся с ними намертво, и нет силы, способной избавить меня от него, от его вопросов, от моих ответов.

– Поезд, – заговорила я, когда тонкие нити мрака выползли из темных углов, из щелей в полках, огибая свет газовых фонарей, приглушая его, потянулись ко мне, свернулись жгутами, соткались в фигуру – почти человеческую. – Меня похитили из поезда. Я собиралась погулять на станции, помню до сих пор – стоянка была пять минут. Я спрыгнула на перрон, а оказалась в Башне. – Слова льются против воли. – И я все думаю, думаю, никак не могу избавиться от мысли – целый поезд, сотня человек, один пропал в пути – заметил ли кто-нибудь? Меня искали? Те, кто ехал в моем купе, в вагоне, проводники, полиция – хоть пять минут своих жизней потратили на это? Или поезд пошел дальше, а на то, что я пропала, никто и внимания не обратил?

Его движения плавны, как дым. Смотритель качает головой – не это он хочет услышать.

– Я струсила, – призналась я. – На Фабрике. Когда дверь разлетелась в щепки, когда Крысиный Король появился на пороге. Оцепенела. – Слишком больно – я упала на четвереньки. – Не говорила, не двигалась, не сопротивлялась. Смотрела, как он убивает Берта и не делала – ничего. Знаю, я не смогла бы помешать, но попытаться?

Его суть – тьма. Он сам – сгусток тьмы, обретший разум и волю. Он пирует, упивается моими страхами, стыдом, горем, ненавистью к себе – той темнотой, что во мне. А главное блюдо – впереди.

–Крысиный Король спросил меня. Не знаю, как я поняла, он не говорил, только пел, но поняла – он просил моего согласия. – Слезы потекли по щекам. – И я ответила «да». Я. Сама. Согласилась. Да, я стану твоей Королевой, если сохранишь мне жизнь, говорила я. Да, иди за мной по этажам, неотступный, как тень, убивай, убивай, убивай, но сохрани жизнь мне – что это значило на самом деле.

В Библиотеках я всегда сплю вполглаза и замираю в ужасе от каждого звука, похожего на шаги, – вдруг это Смотритель – не помня, что уже встречалась с ним.

VIII. Арена-2

Раз, два, три, пять, семь голов.

Пять, десять, тринадцать налитых яростью глаз. И один – рана, полная запекшейся крови.

Крысиный Король принял вызов.

Небо заволокло тучами – неестественно быстрые, они накрыли Арену темно-серым клубящимся куполом. Жара исчезла – будто снесенная порывом ледяного ветра. Запахло озоном и сырым холодом. Первые капли дождя упали в песок.

– Und wenn ich auch wanderte durchs Tal der Todesschatten, – вполголоса говорил Рихард по-немецки, но и без перевода было понятно, что он молится, – so fürchte ich kein Unglück, denn du bist bei mir; dein Stecken und dein Stab, die trösten mich…

Почему-то я не могла осознать его – Крысиного Короля – полностью. Детали я различала: поросшие короткой шерстью головы беспорядочно двигались, розовые ноздри раздувались, втягивая запахи людей и дождя, мели хвосты, поднимая клубы пыли, когти на лапах оставляли глубокие раны в желтом песке. Но целиком чудовище Фабрики представлялось мне еще одной черной тучей, вырванной из неба и опущенной на землю – огромной, бесформенной и угрожающей.

– Славься Крысиный Король! – крикнули с трибун. – Славься Королева! Ариадна! Ариадна!

Как плотину прорвало: зрители, до того хранившие напряженное молчание, – монета упала, и то бы услышали – загалдели все разом.

– Слава Крысиному Королю! – гремело над Ареной, перекрывая шум дождя и ветра. – Слава Королеве! Ариадна! Ариадна! Охотники! Крысиный Король!

Игорь и Рихард пошли вперед, выставив копья, – так слаженно, будто репетировали этот момент всю жизнь. Я оглянулась на стойку с оружием. Копье – это судьба. Судьба – это копье. Не ошибись с выбором, сказала голова в Библиотеке.

Я протянула руку – наугад – задумайся я, по каким критерием этот самый выбор нужно делать, я бы простояла перед рядом копий весь день. Когда пальцы обхватили черное в белых прожилках древко, кончающееся длинным листовидным наконечником, я сняла копье со стойки и едва не уронила – такое оно было тяжелое. Обхватив его двумя руками, я двинулась вслед за Рихардом и Игорем. А, увидев меня, Крысиный Король запел.

Все происходило будто не со мной. Не я, другая полузнакомая женщина с моим лицом шла навстречу чудищу из ее кошмаров, а я настоящая наблюдала со стороны, как горят ее глаза – то ли ненавистью, то ли в них пляшет ужас; как, от страха или холода, дрожат ее плечи; как она идет по грязному месиву из песка, засохшей крови и дождя; как подкашиваются ее ноги, но она упрямо держит подбородок поднятым; как руки сжимают древко – до белых костяшек – чтобы не было видно, как они трясутся – непонятно, перед кем рисуется – ведь всем, всем на Арене ясно, каких усилий стоит ей каждый шаг.

– Да здравствует Крысиный Король! Да здравствует королева! – бесновались трибуны. – Ариадна! Охотники! Крысиный Король!

– Думаешь, я тебя боюсь? – говорила та, другая я, Ариадна. – Да, боюсь, и еще как – я с ума схожу от ужаса. Но я знаю твой страх, Крысиный Король. Ты как мстительный призрак – одинокий, пугающий, неотступный. Следуешь за мной по пятам, уничтожаешь все на своем пути, прячешься и рыдаешь во мраке – там ты сильней всего – когда исчезает свет, исчезают и тени. Ее ты боишься? Своей тени? А знаешь, кто тень короля? – рассмеялась Королева. – Хватит. Сегодня, здесь и сейчас это закончится. Ты или я. Ариадна или Крысиный Король.

Он пел; дождь поливал его морды; он пел; он бежал, а когти его вырывали из земли комья грязи величиной с голову; пел – голос его, невыразимо чистый, хрустальный, звенящий, летел над Ареной ледяным декабрьским ветром; пел, когда Игорь ударил его – я видела, как железнодорожник взмахнул копьем – серебряный росчерк на фоне свинцового неба; пел, когда Рихард напал сбоку; пел, когда оба охотника упали, отброшенные назад ленивым движением лап; пел, когда бросился на меня – как гора обрушилась – и в тот миг я поняла смысл его песни.

Я будто заглянула в самую суть Крысиного Короля. Увидела его мысли – они походили на рой надоедливых мух, жужжащих в тесной комнате его сознания. Он не мог от них отделаться – никак, они не давали ему покоя, мучили его, и не было сил им сопротивляться. Одной из них была я – Ариадна. Он любил меня, всеми семью сердцами, неистовой извращенной любовью, отвратительной настолько, что она не имела права существовать – нигде и никогда. Другие его мысли были не лучше. Убей, жужжала одна муха. Разорви на части – твердила другая. Напейся крови – третья. И Крысиный Король, их раб, не мог не подчиниться.

– Да здравствует Королева. – Полная звенящей жалости и тяжелого холодного презрения, я уперла древко в песок, а острие направила в центр черной тучи.

Копье выбило из рук, когда он навалился на него. Я упала на спину, а потом меня накрыло волной – обжигающе-горячей, соленой, красной – кровь Крысиного Короля лилась на меня, на мокрый песок Арены, смешиваясь с грязью, растворяясь в ней.

Остальное я помню смутно: Рихард и Игорь, живые, помогают мне встать; их копья тоже красные – когда Крысиный Король налетел на меня, они смогли подобраться к нему сзади; дождь смывает кровь с моего лица; черная туша чудовища на мокром песке, Игорь выдергивает из нее мое копье, протягивает, но я не могу удержать; ликуют, заходятся, бьются в экстазе трибуны; мое имя гремит со всех сторон, и, кажется, я машу им – этим людям, которым было все равно, кто победит – человек или чудовище – они бы так же приветствовали Крысиного Короля, убей он меня; и не чувствую ни радости, ни удовлетворения, ни печали – ничего.

Дверь, сквозь которую Крысиный Король прошел на Арену, начала опускаться. Я повернулась на шорох и увидела за ней лестницу, уходящую вниз в темноту.

– Игорь, Рихард, нам надо… – Я не договорила. Монах, высоко подняв окровавленное копье, шел к противоположной двери – там толпились люди, улыбки сияли на их лицах, цветы в их руках дразнили сладостным ароматом. За спинами людей я заметила настоящий фонтан – пронизанные солнечным светом струи падали в каменный резервуар из открытых ртов серебряной копии Крысиного Короля. Игорь оставался на месте – возле поверженного монстра. Он тоже нашел свое место в Башне – поняла я.

Дверь закрылась наполовину. Подхватив с песка свое копье, я со всех ног бросилась к ней. Едва успела – стоило пролезть под дверью, ворота с металлическим лязгом захлопнулись.

IX. Лестница

Убить чудовище – не значит вырваться из Башни.

У нее таких сотни – на место павшего придет новое, сильнее и злее.

Но теперь у меня есть оружие, и значит, следующему Крысиному Королю стоит подумать дважды, прежде чем связываться со мной.

Башня – это

Меня зовут Ариадна, мне двадцать пять лет, и я верю – выход есть.

Надо идти. С этажа на этаж. С лестницы на лестницу.

Ступенька за ступенькой.

Оглавление

А те, которые несчастны

  I. Ариадна

  II. Крысиный Король

  III. Лепрозорий

  IV. Охотники

  V. Библиотека

  VI. Арена-1

  VII. Смотритель

  VIII. Арена-2

  IX. Лестница