Домик на дереве [Акмаль Эттарис] (fb2) читать постранично

Акмаль Эттарис Домик на дереве

Первый день.

Серебристая девятка с ржавым крылом неслась по размытой дождем дороге. Я сидел на заднем сиденье и разглядывал потертую, местами порванную обшивку дверей, иногда бросая взгляд на тонированное стекло, через которое, пусть и весьма смутно, виднелись деревья и серое небо, закрытое тучами. Да, пошел дождь. Мы с мамой ехали в такси к бабушке, уже десять минут подряд слушая ругань водителя: на погоду, на других водителей, на глупых пешеходов, на дорожающий бензин. В общем-то, он с ног до головы ругал жизнь, а я слушал. Мама, наверное, уже устала, но ехать нам еще минут пятнадцать.

– Эта чертова дорога уже превратилась в кашу! Один щебень, и тот плывет! Твою мать, когда тут положат асфальт?!

И все в таком духе. Я уже научился предсказывать его реплики. Темное стекло плакало, показывая мне опушку леса; мама иногда отвечала на слова таксиста, но в голосе чувствовались вялость и раздражение. Солнце уже заходит, а она работала с самого утра, причем не у нас дома – в Химках – а в Самаре, в командировке, вроде. Позвонила мне и сказала брать билет на поезд до этой дыры – целый день ехал, и, когда, наконец, ступил ногой на землю русскую, меня потащили в такси со словами: “Едем к бабушке, ты останешься там на месяцок, подышишь свежим воздухом”. Если бы она предупредила меня сразу, я бы, конечно, билет не взял, но кто же знал, что жизнь так повернется?

Гром прогремел, всколыхнув старую память. Я уже бывал на этой дороге лет пять назад.

– Максим, солнышко, можешь поставить телефон на зарядку? – мама обернулась ко мне, держа в руках темно-синий чехол, закрывающий битое стекло старого сяоми.

Мне шестнадцать лет, кстати.

Я покачал головой.

– Мой повербанк пал смертью храбрых еще на вокзале.

Она тяжело вздохнула.

– И что теперь делать? Мне позвонить должны.

– Думаю, у бабушки найдется немного электроэнергии.

– Если свет там не отрубили, – бросил водитель, – В такую погоду могут оставить без электричества. Хорошо еще, что лето, а то я бывал там зимой и как-то остались мы без света, и отопление сдохло, ну, без света, – он сложил руки на руле, и, поворачивая голову то на дорогу, то к маме, странно тянул слова, – К вечеру сидели под одеялами и со свечками. Я потом генератор купил, а то так и насмерть замерзнуть можно.

– Да и париться не стоит, – сказал я маме, – Связи все равно нет.

– Успокоил, блин, – она посмотрела на меня с безнадёжной улыбкой.

– Ну связь там ловит местами, палки есть. Но не везде. Местами, – водитель продолжал что-то говорить, но уже тихо и обрывчато, словно ему только и надо было, что занять свой рот какими-нибудь словами, неважно какими, главное – чтобы было. Как-будто молчание вызывало у него нестерпимые муки.

Мимо проплывали кусты и цветы, сквозь стекло и дождь казавшиеся жутко серыми и тоскливыми. Как здесь живут люди? Ну, то есть, понятно, старики уже привыкли, им тут неплохо, но ведь в деревне есть и дети. Как они выживают? Небось, даже не знают, что такое фастфуд. У них есть школа? Я не помню, была ли тут школа, когда я приезжал в прошлый раз. Вдруг они вообще не знают, что такое математика? Везет…

Дома начали вылазить, как грибы после дождя. Спускаемся по щебню вниз, а по сторонам от дороги, как забор, разных форм и размеров стоят жилые здания, начиная от деревянных хижин, заканчивая кирпичными, облицованными неплохим фасадом, иногда даже двухэтажными(очень редко) домами.

Слева я заметил трактор и камаз. Камаз, определенно, был не на ходу – задняя ось куда-то запропастилась. Они стояли возле поломанного или просто упавшего под гнетом времени ограждения из металлических пластин, рядом с выцветшим синим домом. Потом мы свернули направо, и, проехав километр, машина остановилась.

– Мы все? – спросил я.

– Доехали, – ответил таксист, пока мама доставала кошелек из сумки.

Восемьсот рублей, между прочим, мама отдала за услуги этого уже немолодого человека с ужасной щетиной. Довольно дешево, учитывая условия нашей поездки. Я открыл дверь машины. Со скрипом. И тут же попал белыми кроссовкам в коричневую лужу, быстро пересказал ругательства водителя, коих было немало, и доплелся до бабушкиной калитки, неся на плечах черный рюкзак с вещами, которые я собирал на дня два-три, перепрыгивая комья грязи и, как бывалый канатист, балансируя на тонкой линии уцелевшей, и все же мокрой, травы.

Гром ударил еще раз, и я увидел молнию, рассекающую темень опустившегося вечера. Мама встала рядом со мной – ее черные кудрявые волосы прижались к вискам – и жестом велела мне открыть багровые врата в мир потерянной цивилизации. Каменная плитка разношерстной масти вела нас до крыльца, где мы встретили стоящую посреди деревянного настила бабушку. Она была немного полной и низенькой, с радостным, почти светящимся лицом и короткой стрижкой с редкими темными волосами.

Раскинув руки, она сказала довольно громким и живым голосом:

– Ох ты, Господи, добрались все-таки до бабки. Ну