Письмо в прошлое [Наталья Федына] (fb2) читать онлайн

Наталья Федына Письмо в прошлое

Сегодня целый день шел дождь. Как будто он был предназначен именно для этого дня. Дня, когда в почтовом ящике она увидела конверт. Уже само по себе наличие конверта вызвало тревожное удивление. Ну кто сейчас пишет письма?

Она знала ответ. И он ей не нравился. Постояв минуту возле открытого почтового ящика, все же взяла письмо в руки, не глядя на него, и быстро пошла по лестнице к квартире. «Потом, позже» — войдя в квартиру, бросила его на столик лицевой стороной вниз. Казалось, письмо обжигало ее руки и пульсацией отдавалось в висках. Быстро сняв обувь прошла на кухню. Руки дрожали. Она налила стакан воды, выпила его почти залпом.

«Может быть это какая-то реклама? А я уже разнервничалась» — задумавшись, как будто бы замерев, от мысли про письмо. «Нет, — вздрогнув, как от испуга, подумала она, — Потом посмотрю. Не сегодня». Сейчас нужно переодеться, приготовить ужин, скоро придет муж. Ей не хотелось портить вечер чем бы то ни было, поэтому успокоив дрожь в руках, глубоко вдохнув несколько раз, занялась приятными домашними делами. Готовить в этот вечер было приятно, ощущалось какое-то новое усиленное удовольствие. Ей даже захотелось поставить на стол свечи.

Вечер прошёл приятно и спокойно. Все шло своим чередом: ужин, общение, милые шутки, приятные рассказы о том, как прошел день.

И только утром письмо напомнило о себе.

«Ого, письмо?! Кому, от кого? Почему ничего не сказала?» — муж с приятной, свойственной ему почти детской наивностью, засыпал ее вопросами. «Я, я не знаю. Я не смотрела. Прибежала и как давай ужин готовить» — отшутилась она, пытаясь скрыть волнение.

— Все в порядке?

— Да. Почему ты спрашиваешь? Все прекрасно. — ответ звучал более уверенно, после того как удалось взять себя в руки.

— Ну хорошо. Вечером расскажешь, я побежал. — он чмокнул ее в щеку и побежал вниз по лестнице.

Муж ушел, и она снова застыла, глядя на письмо. Столько долгих лет с ней был страх, что настанет этот день. День, когда прошлое ворвется в ее жизнь.

«Может быть я все-таки зря волнуюсь? Ну мало ли что это может быть за письмо» — попытка унять тревожащую ее интуицию не удалась, и после глубокого вздоха письмо все же оказалось в ее руках.

***

Она очень рано научилась идти на встречу своим страхам. Любой страх для нее был вызовом, а любой вызов поднимал в ней большую силу. Позже пришло понимание, что сила эта шла из злости, и все же это была сила. Вот и сейчас было это привычное ощущение готовности идти в перед во чтобы то ни стало, с той только разницей, что сила казалась не такой уж и прочной. Ей захотелось зажмуриться, как в детстве, когда она еще боялась пауков. Тогда закрывая глаза и представляя, что паук исчезает, маленькая девочка открыв глаза, обычно, обнаруживала, что паука уже не было, и верила, что это её мысли и действия заставили его исчезнуть. Вот и сейчас ей хотелось «заколдовать» письмо, чтобы его не стало. «Нужно быть смелой! Смотри! Я сказал, смотри!» — звучал в голове его голос. Письмо было от него.

К горлу подкатил комок, глаза наполнились слезами, и она почти перестала дышать.

«Что тебе нужно?» — четко проговаривая внутри себя каждое слово, помогая себе таким образом выйти ступора и найти силы бросить письмо на стол.

***

Последний раз, когда она видела его и слышала его голос был тот самый день, когда, взяв с собой паспорт, деньги из его кошелька, обиженная девушка выбежала из дома, громко хлопнув дверью.

Как же давно это было. «Зачем? Зачем ты снова появился в моей жизни? Не хочу! Не хочу! Не хочу!» — отчаянно, как крик, звучало у нее в голове.

Сначала к ней пришла мысль, что надо убраться на кухне. Потом возникла идея, что её выходной — это самое подходящее время для того, чтобы намыть всю квартиру до блеска. Поэтому намыв окна, ванну, полы, протерев везде пыль, захотелось убраться даже на шкафах и полках с сувенирами, которых оказалось не так уж и мало. Вытаскивая сувениры один за другим и ставя их на место, она бросала беглый взгляд на стол.

Письмо лежало на месте, как будто бы приглашая, зазывая ее к себе. Оно манило чем-то далеким, еле узнаваемым чувством, которое часто возникало в детстве. «Открой меня, ты же все равно это сделаешь. Чего тянуть?».

Когда последний сувенир был натерт до блеска и поставлен на место, бежать было не куда. Последним маленьким шансом было кофе. Она пошла на кухню, выпила залпом стакан воды и сварила себе кофе. Взяв чашку с собой, она вернулась в комнату. Письмо светилось от попавшего на него солнечного луча. Взгляд упал на адрес. Это был до боли знакомый и уже такой далекий и забытый адрес. После глубокого вздоха, письмо снова оказалось в руках.

***

Это был тихий и уютный городок. Трех и пяти — этажные дома делили между собой дворики с качелями, песочницами и лавочками для мам и бабушек. Между деревьями можно было встретить железные конструкции с натянутыми веревками и раскачивающимся на ветру чистым бельем. Уют добавляли милые, тихие старушки, которые сидели на лавочках, обязательно чем-то занятые, то вязанием, то обсуждением местных сплетен и лузганьем семечек из бумажного пакетика. В погожие дни дворы были наполнены детскими звонкими голосами. Милое приятное время. Как же она любила играть во дворе, хоть и удавалось ей это не часто и не долго.

«Все, пора! Встала и пошла домой» — сдержанный голос отца не оставлял никаких сомнений и места для возражений.

Она как будто бы вжалась, уменьшилась. Ей даже захотелось сесть повыше, она подогнула ногу и села на нее.

А маленькая девочка лет четырех послушно собрала игрушки и поплелась за отцом, опустив свою маленькую головку в милых русых кудряшках.

Как же ей хотелось тогда остаться! Побегать, и даже поиграть с мальчишками в мячик.

«Что?! Еще чего выдумала, гонять с мальчишками. Ты же девочка! Не хватало тебе носиться как неотесанный болван и пачкать платье. Хватит глупостей! Идем!». Слезы навернулись на глаза и малышка кротко всхлипнула. «Давай еще зареви! Тоже мне неженка нашлась. Собралась и вперед! Музыка сама себя не сыграет».

Вот это «собралась и вперед» стало ведущим мотивом ее жизни, пока однажды не сломало.

Как ты мог? Как ты мог не видеть эту отчаянную мольбу в глазах своей дочери? Эту безграничную грусть. Прошлые чувства снова вернулись, и дополнились злостью, нет, скорее ненавистью. Заметив, что сжимает письмо так сильно, что побелели пальцы, ей вспомнилось, как когда-то отчаянно сильно маленькая девочка сжимала свои игрушки, плетясь за отцом.

«Ненавижу!» — и письмо снова упало на стол, руки дрожали, дыхание опять сбилось.

***

Минут пять она просто смотрела на стол, в окно, на картину на стене. Дышала, пытаясь успокоить дрожь в руках и стук сердца в ушах. Совладав с собой, все же распечатала конверт и развернула письмо.

«Здравствуй, дочь.

Я надеюсь, что ты нашла в себе силы открыть конверт и теперь читаешь эти строки. Мне они тоже дались с трудом, и я надеюсь, что писал это письмо не напрасно.»

«Тебе? С трудом? Что ты там еще задумал?» — внутри возникло напряжение и настороженность, глаза ушли в недоверчивый прищур, губы сжались в тонкую линию. Так было каждый раз, когда нужно было прислушиваться к его тону, если он начинал что-то объяснять. Обычно ничего хорошего из этого не выходило, и ей несмотря ни на что приходилось делать то, о чем он просил.

Несмотря ни на что…

«Я уверен, что ты сильно удивилась, получив письмо. И наверное, у тебя возник вопрос: «С чего бы это вдруг я написал тебе?». Надеюсь, что ты найдешь ответы на этот и некоторые другие свои вопросы в этом письме.

После твоего побега из дома, я несколько раз думал связаться с тобой, но не знал как. Я не знал, как начать говорить с тобой первым, после такого расставания.»

«Конечно же ты не знал. Откуда тебе знать? Все же всегда было так как ты хотел. Только так и не иначе. А теперь ты не знаешь, как говорить» — злость стучала в висках, — «Конечно я убежала. От тебя можно было только сбежать!»

Она привыкла многое терпеть от него и изо всех сил старалась соответствовать его требованиям. Отличница в школе, музыкальная школа, танцевальный кружок, позже еще прибавились дополнительные занятия по английскому.

Вот она принесла грамоту из музыкальной школы и снова попросила разрешения пригласить друзей. Это был канун её дня рождения.

В доме никогда не бывало много народу. Отец этого не любил. Даже когда приезжала тетя Света, мамина сестра с детьми, они не задерживались надолго. А ей так не хватало всего того, что тетя привозила с собой: шума, веселых разговоров, игр. Счастливыми для нее были дни, когда, тайком прогуливая музыкальную школу и удавалось погулять с подружками. Делать это можно было не часто, чтобы никто не придал этому особого значения и не сказал отцу. Поэтому друзей у нее было не много. Но даже этих трех человек, которые оставались с ней, не смотря на ее редкое присутствие, ей нельзя было пригласить домой.

Надеясь на то, что грамота и день рождение сделает отца сговорчивее, она снова начала разговор. Как обычно издалека.

— Пап, смотри у меня первое место в конкурсе, — фраза звучала неуверенно из-за сбивчивого дыхания, выдававшего ее волнение.

— Ничего удивительного, разве могло быть иначе? — отец оторвал взгляд от газеты и посмотрел на нее поверх своих очков.

«Улыбнись, пожалуйста, улыбнись, — молча молила она, — Тогда у меня будет шанс».

— Завтра у меня день рождения.

— Ты думаешь я забыл? Помню, дочка, помню.

Пауза. Тишина. Такие длинные, невыносимо долгие минуты.

— Ну что ж, — отец отложил газету и посмотрел на нее. — И чего же ты хочешь на свой день рождения?

Сердце бешено заколотилось — «Спокойнее, главное не спешить».

— Было бы здорово устроить небольшой праздник, правда? Ну там торт, свечи…музыка…друзья… — на последнем слове она снова перестала дышать, почти растворяясь в приглушенном свете настольной лампы.

— Торт, свечи. Угу — отец вскинул удивленно брови — и много у тебя друзей?

Ей хотелось кричать! Кричать во все горло, что у нее почти нет друзей, потому что и ее то почти нет. Что никто не будет дружить с занудой, которая только и может, что учиться и потакать своему папочке, что все ее это уже достало и что она тоже человек. Но сейчас у нее еще был шанс отметить день рождение с подружками, и она проглотила все это, надев на себя маску милой «папиной девочки».

— Ну что-ты, папочка. Я бы позвала пару, тройку человек. Мы бы недолго посидели, чайку попили, может быть, поиграли в настольные игры и послушали бы музыку. Пожалуйста. — последнее слово она совсем немного растянула, но так, чтобы не переиграть.

— Я пригласил Василия Андреевича с дочкой, она милое создание, тоже играет на пианино, думаю этого будет достаточно. Вот заодно и поиграете музыку, устроите концерт. Покажешь, чему ты научилась, грамоту ведь просто так не дают.

Мир обрушился. Последняя надежда была растоптана безапелляционным взглядом. Отец надел очки и взял газету. Это означало, что разговор окончен.

«Нет. Нет…Ты не можешь. Я не хочу. Я не буду» — по шекам тихо текли слезы.

Бросив грамоту ему в ноги, она выбежала из комнаты. Ей хотелось рыдать. Но больше всего ей хотелось больше никогда его не видеть, не слышать, никогда ни о чем его не просить, и никогда больше ничего не делать для него. Поэтому взяв немного денег, паспорт, бросив в рюкзак кофту, пару белья и джинсы, она накинула куртку и выбежала из дома.

Не смотря на всю свою злость, в глубине души ей тогда очень хотелось, чтобы он ее догнал, упокоил, обнял и изменил решение. Но тогда это был бы не ее отец.

«Первое время я очень злился на тебя и думал, что ты не справишься с трудностями жизни и придешь ко мне, если не за поддержкой, то за деньгами. Но ты не пришла. Ты справилась без меня».

«Конечно, конечно же я справилась без тебя! А как ты хотел? Да, я всегда справлялась, только ты никогда этого не замечал. Никогда не замечал!» — слезы заволокли глаза, дышать стало трудно, хотелось рыдать и кричать одновременно, но она так привыкла сдерживать свои сильные чувства. И сейчас ей хотелось вернуть свою устойчивую позицию сильной и уверенной женщины, но маленькая девочка внутри уже прорвалась, и слезы потекли из глаз. В голове проносились воспоминания, которые только усиливали ее боль.

Вот малышка бежит по школьной лестнице со своей первой пятеркой. Тогда ей казалось, что она совершила что-то очень необычное и важное. Внизу ждет отец. Девочка бежит и думает, что вот сейчас он ее обнимет, поднимет над собой и скажет: «Милая, ты такая молодец!». Она врезается в отца и, задыхаясь от быстрого бега и внутреннего восторга, начинает сбивчиво говорить: «У меня…Я…Мне…».

«Что ты там бубнишь? И носишься как угорелая! Хватит! Иди одевайся, сколько вообще можно тебя ждать?» — одергивает ее отец.

«Папа, — уже сквозь слезы и очень тихо, но еще не теряя надежды на похвалу — у меня пятерка». Первоклашка робко заглядывает в его глаза, надеясь увидеть хотя бы снисходительную улыбку. Как же дорога ей была его улыбка, как же редко она возникала на его лице, и почти никогда эта улыбка не была про нее.

«И ты решила, что это повод налетать на меня и сбивать меня с ног?»

Слова били в самую глубь маленького детского сердца и всю ее окутывал ледяной холод. Маленькая девочка вжала голову в плечи и понуро пошла в гардероб, смахивая слезы, чтобы отец не увидел.

А вот еще, 3 класс, и ее пригласили сыграть на концерте в Доме Ветеранов. Как же она тогда волновалась. И как же сильно нуждалась в его поддержке. Просто в теплых словах, что все получится, что ты в нее веришь и что ты гордишься. А не вот это: «Ага. Хорошо. На обратной дороге зайди в магазин».

На выпускной в начальной школе она уже шла без всяких ожиданий, потому что уже умела быть внешне спокойной и уверенной, сдерживая бурю чувств внутри. Быть сильной и не привлекать лишнего внимания — стало ее девизом.

Лишнего внимания… Да разве было оно лишним?! Нет. Оно было желаемым. Но таким не доступным. И поэтому да, я, конечно же, справилась сама, а ты как думал!

Письмо было брошено на стол, и от слишком сильного движения оно упало на пол. Не заметив этого, она прошла в ванную, нужно было успокоиться и умыться. Вода часто выручала ее в такие моменты, которых уже давненько не было. После умывания пришло небольшое облегчение, но перед глазами все еще стояла эта маленькая, такая сильная и такая одинокая девочка. «Надо попить чай» — возникшая мысль была новой попыткой к бегству от нахлынувших чувств.

***

Теплый чай, теплая вода, шоколадка сделали свое дело и принесли небольшое успокоение, хотя внутри еще ощущалась некоторая дрожь. Вернувшись в комнату, и увидев пустой стол она шутливо подумала: «Сбежал!». «Ах нет, вот же оно» — письмо обнаружилось на полу.

«Ты сделала даже больше, чем я мог себе представить. И тогда я понял, что ты не придешь, возможно, уже никогда.

Это «никогда» было таким огромным, бесконечным и страшным, что жить с ним стало невозможно, невыносимо. И тогда я стал думать, как быть. Я старомоден, как видишь, и поэтому пишу тебе письмо. Да, я думал и даже много раз набирал твой номер, но каждый раз останавливался и так и не смог нажать кнопку «позвонить». Я боялся. Боялся услышать, что ты ненавидишь меня. Но больше всего я боялся, что ты просто сбросишь вызов и не перезвонишь. И так и не смогу ничего тебе сказать.

Быть отвергнутым так, тихо и без объяснений — это невыносимо».

Это было очень непохоже на отца — показать свою уязвимость, свой страх. И сейчас у нее впервые промелькнула озабоченная тревога. Что-то случилось…

«Также невыносимо как оказаться одному в той ситуации, в которой нахожусь я.

Нет. Я не болен смертельной болезнью и не умираю, если можно назвать жизнью мое одинокое существование и, если нельзя назвать смертельной болезнью мою старость. Конечно же я никогда не думал, что буду вечно молодым и никогда не умру. Но я не думал, что быть одиноким стариком — это так…»

«Неужели мне его жаль? — с недоумением подумала она, — Ты получил то, чего добивался! Ты сам сделал это, САМ! Я не виновата в твоей одинокой старости!» Гнев и жалость смешались внутри. Ей казалось, что чувства, так хорошо спрятанные и так умело удерживаемые всю ее жизнь, сейчас готовы вырваться или разорвать ее изнутри. Внутри все «кипело», ей хотелось кричать, разорвать письмо или лучше сжечь и утопить его одновременно. Но любопытство и тревога взяли верх.

«Когда я окончательно осознал, что не смогу позвонить, я решил тебе написать. И даже если ты не ответишь, то я надеюсь, что ты хотя бы прочитаешь мое письмо. И у меня есть слабая надежда на то, что ты меня услышишь. Если нет, то я хотя бы выговорюсь. И не буду винить себя за то, что не сделал этот важный шаг — шаг навстречу к своей дочери.

Вспоминая день, когда ты ушла, я пытался найти причину. Сперва я оправдывал твой уход подростковым бунтом, потом твоим необузданным характером и лишь совсем недавно я понял, что причина всегда была ближе. Она всегда была во мне».

«Не может быть!» — удивление, смешанное со страхом. Она помнила отца всегда таким уверенным в себе. Таким сильным, знающим ответы на все вопросы. Это одновременно и злило ее, потому что не было места для ее мнения, и давало ей чувство безопасности. Да, именно чувство безопасности, уверенности в том, что завтра будет, и скорее всего оно будет лучше, чем сегодня. И сейчас появился страх от того, что эта уверенность, идущая от отца, дала трещину. «Что-то все-таки случилось. Конечно, ты же не можешь сказать на прямую, тебе нужно быть сильным!» — и ей снова захотелось плакать. «Я тоже как ты. Мне тоже всегда нужно быть сильной! Сильной и независимой! Как же это мешало мне, папа, если бы ты только знал! Как трудно было строить отношения, когда ты такая сильная. А с другой стороны, именно это помогло мне добиться всего, что у меня есть: карьеры, признания. И все же…Что случилось?»

«Я так и не справился с потерей твоей матери. Даже сейчас я не могу ни произнести, ни написать это слово…Я говорю, что она ушла. Как будто бы это все еще может что-то изменить.

Мне не хватало ее тогда, когда я не знал, что делать с 3-х годовалой маленькой девочкой, оставшейся у меня на руках. И мне не хватает ее сейчас, когда я не знаю, как восстановить разрушенные мной отношения. Она бы все сделала по-другому, и мы бы были все вместе. Многое могло бы сложиться по-другому, если бы…Но сложилось так как сложилось».

Невозможная тоска накрыла ее с головой. И не в силах больше оставаться внутри, рыдания вырвались наружу. «Мама, мамочка». Она почти не помнила ее, только по рассказам отца. И сейчас вспомнилось, что всякий раз, когда отец рассказывал ей о матери, он отводил глаза в сторону или сажал ее на колени так, чтобы не было видно его лица. И каждый раз это были слова, наполненные бездонной тоской и безграничной нежностью. И только сейчас пришло понимание, что многое в его поведении и отношении к ней определяла эта тоска. И сейчас, выплакавшись, она заметила на листе два небольших высохших пятнышка. «Он плакал?! — мысль застыла комком в горле, — Да, он плакал». Это было как удар молнией, как ведро холодной воды, которое выплеснули на нее. Взгляд замер на этих строчках, на этих двух маленьких пятнышках. «Нет, не может быть. А вдруг это все же его привычная манипуляция — надавить посильнее на больное, чтобы ты сделал так, как он хочет». Жизнь с отцом научила ее быть начеку и не очень-то доверять сентиментальным проявлениям, особенно у мужчин. Как правило за ними следовала просьба, точнее требование, которое она не могла не выполнить из сострадания и страха. «Что же тебе нужно?» — она напряглась и сосредоточилась. Но тоска по матери стучала в сердце и давила на горло.

Мама запомнилась ей спокойной с мягкими добрыми голубыми глазами. Эти глаза и сейчас смотрели на нее с фотографии за стеклом ее обширной библиотеки. «Мама любила ромашки и клубнику» — поговаривал отец. И, поэтому ромашки всегда напоминали ей мамину улыбку и мягкий свет ее глаз. Мама исчезла из ее жизни. Ее просто вдруг не стало. Отец так и не успел, не смог рассказать ей, что случилось. Каждый раз, когда она спрашивала, что случилось с мамой, он менял тему, уходил от ответа или говорил, что расскажет позже. Это позже так и не настало, её уход надолго оборвал с ним связь. И эта рана так и не зажила. И сейчас она плакала, и злилась, и снова плакала, каждый раз вспоминая маму. Эта бездонная тоска перешла к ней от отца по наследству и срослась с ее тоской, образовав внутри огромную дыру. А теперь вот еще и это письмо.

***

«И все эти годы без тебя я искал ответ на вопрос: почему ты так со мной поступила? И не находил ответа. Потому что не верен был сам вопрос. И когда совсем недавно я поменял вопрос, ответы посыпались на меня сами собой. И я утонул в их правде и безапелляционной простоте.

Это все я! Я был слишком строг и требователен, слишком сух и отстранен, слишком…

Я понял, что начал терять тебя задолго до того, как ты ушла. И то, что именно мой страх потерять тебя усиливал мое желание держать все под контролем, ограничивая и сдерживая тебя. И что этим всем я только ускорил события.

На многое я смотрю сейчас иначе. И я благодарен тебе за то, что через 5 лет после того, как ты покинула наш дом, ты прислала мне смс со своим адресом».

Тогда она была беременна. Гормоны и уговоры мужа сделали свое дело. Они были в хороших отношениях со отцом мужа. В этих отношениях для неё все было впервые: забота, мягкость понимание, умение слышать и слушать и способность принимать ее такую какая она есть. И даже если они ссорились, то ненадолго. И поэтому мужу было не понятно, как можно не общаться с отцом столько лет. «Он имеет право знать, что у него будет внук, — говорил он ей. — Это тебя ни к чему не обязывает, просто напиши ему, проинформируй. Я же не заставляю тебя его любить». Собственно, её и не надо было заставлять любить отца. Когда утихла ее ненависть, и когда она окончательно поверила в себя, любовь к отцу снова дала о себе знать. И только отголоски обиды, и страх снова потерять независимость удерживали ее от сближения с ним. Сейчас она как никогда чувствовала себя в безопасности, и поэтому ему было отправлено короткое смс, в котором был адрес и два предложения: «У меня будет сын. Теперь ты знаешь, как меня найти».

«Тогда я впервые почувствовал небольшое облегчение: «ты жива и с тобой все в порядке». И тогда именно ты протянула мне руку и показала дорогу к тебе. Как же долго я не решался откликнуться на этот щедрый жест.

Я стар и одинок. И теперь я отчаянно хочу так многое узнать и о многом тебе рассказать. И сейчас я скажу то, что не говорил тебе никогда, потому что не разрешал себе этого. Потому что страх того, что ты остановишься, сломаешься и не пойдешь дальше, был сильнее веры в твою силу. Теперь я верю в тебя и… Я горжусь тобой, дочка!

Прочитав статью о тебе в научном журнале, я увидел, насколько ты сильная, умная, взрослая. Увидев твое фото, через столько лет разлуки, я снова вспомнил твою маму. Ты такая же красивая, как она. Может быть даже красивее.

Я знаю, я во многом виноват перед тобой. И смиренно прошу прощения, если это возможно.

Я люблю тебя, дочка! И всегда любил. И мне остается только надеяться, что ты сможешь меня простить и позволить, хотя бы иногда, видеться с тобой. И стать маленькой частью твоей семьи.

Я прошу твоего прощения и твоей помощи. И протягиваю тебе руку в ответ на когда-то протянутую мне.

С безмерной любовью и надеждой, твой Отец».

Последние строчки были прочитаны быстро, почти проглочены целиком. Ей все еще не верилось, что все эти слова написал ее отец, и что он сделал это, не умирая и не находясь в больнице. «Что-то все-таки должно было случиться» — не унималась тревожная мысль.

«Я люблю тебя, дочка» — этих слов она ждала долгие годы. Ради этого стоило пройти весь этот путь. «Что тебе стоило сказать это раньше? Боялся он…Ну и боялся бы себе дальше» — звучал в голове голос маленькой девочки. Руки опустились, и её снова накрыли рыдания, теперь от невыносимой тоски, нежности и любви.

***

Теплое летнее утро ласкало мягкими лучами солнца и нежным едва заметным ветерком. Старые деревья возле дома создавали тень и так знакомо шелестели листьями, как будто бы приветствуя ее. С момента как она припарковала машину недалеко от двора и вышла на улицу сердце билось и рвалось в груди, как маленькая птичка, попавшая в сеть. Все вокруг было таким знакомым. Хотя и появились новые, не знакомые ей вещи. Ну конечно же, за столько лет что-то должно было измениться. И все же даже с новыми, яркими красивыми детскими площадками, ухоженными новыми скамеечками, шлагбаумом на въезде во двор — это был ее двор. Двор ее детства. И даже с отремонтированным фасадом и стеклопакетами во всех окнах — это был ее дом. Дом ее детства.

Оглядываясь по сторонам, как бы всматриваясь в новые черты старого двора, её вдруг отчетливо вспомнилось себе, как маленькая девочка бежит вот по этой дорожке на встречу отцу, протягивая маленькие детские ручки. Бежит смело, хоть еще не уверенно переставляя свои маленькие ножки, глядя в его добрые, улыбающиеся глаза. В какой-то момент спотыкается, не добегая до него несколько шагов, и теряет его из виду, и в этот же момент чувствует, как сильные руки отца подхватывают ее. И вот она уже «летит». И смеется, и он смеется вместе с ней. И она слышит сзади еще один смех. Это мама тоже смеется вместе с ними.

Ноги подкосились, и ей пришлось остановиться. Откуда у нее это воспоминание? Она не помнит, чтобы отец рассказывал ей про те годы. Может просто не помнит? Или это ее воспоминание? И сердце радостно забилось в груди. Да, скорее всего ее. Спрятанное так далеко, потому что это воспоминание про то, что утеряно, про то, чего не будет никогда больше в ее жизни. И тогда зачем было помнить? А что теперь? Почему сейчас можно? Потому что сейчас, как тогда в детстве, она идет к отцу, который не накажет, одернет или оттолкнет, а который ждет ее.

Решение, что стоит поехать к нему, не дав ответа ему на письмо, пришло быстро и не вызвало никаких сомнений. Нет ничего лучшего, чем говорить, глядя друг другу в глаза. Страх, сомнения и тревога накрывали ее всю дорогу. Да и сейчас в голове то и дело проносились мысли: «А вдруг его нет дома. Или он уже передумал и снова рассердился на нее за долгое молчание. Или он не захочет говорить, а просто предъявит свои требования, как обычно». Но что-то внутри подсказывало, что ее ждут. И почему-то возникала еще одна мысль: «Только бы успеть». Странное дело. Для этой мысли в письме не было ни одного повода.

Она снова пошла, быстрее, чем прежде. Ей хотелось бежать, но привычка сдерживать себя, чтобы не выдать свое волнение, не давала ускорить шаг.

Вот он знакомый подъезд, и такой знакомый запах на лестнице. Запах страх городских подъездов с деревянными перилами. Её хотелось надышаться этим запахом и подольше чувствовать теплое дерево перил под руками. И все же волнение взяло верх, поэтому она даже не заметила, как оказалась возле знакомой двери на 4 этаже.

Сердце выскакивало из груди, пока рука тянулась к дверному звонку, в горле стоял комок, в глазах застыли слезы. Дверь неожиданно открылась, и она снова увидела такие любимые глаза.

«Здравствуй…».