К-2 [Алиса Атарова] (fb2) читать онлайн

Алиса Атарова К-2

Посвящается Андрею К. и всем тем, кто разделил со мной то время

Помнишь лето?

Загадочную часть года, которую потом десятилетиями собираешь в ладони, умываешься по утрам, намазываешь как крем от солнца, чтобы не сгорела душа от ностальгии.

Всегда стрекочут кузнечики, оглушающе, удушающе, так, что перекрикивают скрип сосен над головой. Помнишь этот запах: смола, эпоксидка и слабый привкус тины, собравшейся у берегов Заветного?

Заветное — так озеро назвал явно какой-то мечтатель. Даже романтик. Тот, кто не ожидал, что на берегах этого озера скопятся дачи, вырастет шумный, забитый детьми лагерь через пролесок (по нему не ходи ночью — там медведи, там из сосен вырастают тени животных, там плутающие тропинки, заведут — не вернешься).

Помнишь, как мы впервые высыпали из автобуса после долгой поездки на желтый песок у ограды. Мы много лет ехали по шоссе от города, потом свернули к деревне, и шоссе оборвалось, будто туда дальше в лес нельзя было ехать. На самом деле можно — остался желтый, промятый песок, бегущий вверх-вниз. Автобус переваливался с боку на бок, как настоящий медведь, грозясь в какой-то момент завалиться и уснуть здесь, не доехав до лагеря. Но мы все-таки доехали.

Корпус стоял желто-синий, несуразный, покосившееся крыльцо на второй этаж (а туда что? Там не мы живем, там воспитатели). И здесь мы будем жить? Здесь? И туалет на улице… Так, мальчики слева, девочки справа, посередине тренерская. Скоро приедут байдарки.

Махина байдарочная по этой сельской дороге плыла, как по шумящему морю. А потом свернула к Заветному. Но лодки не могут жить на улице, они не медведи. Лодкам нужен дом. Для них временный — контейнер — в таких живут рабочие на стройках, а в нашем коричневом, ржавом, с ужасными скрипучими задвижками жили байдарки. Новенькие, свежие, блестящие (на зависть всем) в один ряд стеснились со старыми — гробами, — сюда же и крылышки, а весла будем хранить в корпусе. Без весла ты никуда не выйдешь. Весло твоя ответственность. Байдарка твоя ответственность.

Помнишь, как подрывались, когда петух в соседней деревне кричал во все горло. Лагерь спал. Солнце — еще не жгучее, даже прохладное — било по глазам, кричало: просыпайся. Столовая совсем рядом с корпусом, и повара вставали как будто как мы. Мы были одним утренним жаворонком: спортсмены и повара. Каша и какао сегодня. Спорим? Да, давай, у меня нос чуткий, я угадаю! Проиграешь — отдаешь печенье.

Отворачиваешься от еды и на построение сонным голосом: «Расчет окончен». Побежали.

По той самой дороге что привезли нас сюда, только теперь по ней бежали мы — туда и обратно, это зарядка. Что может быть сложнее вырваться из плена шерстяного одеяла и отдать свое тело прохладному солнечному утру и пыльной глинистой дороге с выступающими камнями? Задыхаясь от нарастающей жары, от сонной усталости, от мышц под футболкой. А сзади: давай-давай, бегом-бегом, в горку бегом и вниз накатом (за поворотом остановимся отдышаться). За поворотом только мальчишки — бегут как козы, туда-сюда, они пробегают и можно скосить. Поворачиваешь и обратно — уже не устал, уже полон сил, внизу разгон и — наперегонки — до конца, до финиша, а за финишем завтрак.

Иногда по утрам был футбол: футбол на высокой непринятой траве, когда мяч скользит, тело падает, и больно носок о кроссовок, и хохот, хохот. Гол! Два гола и на завтрак. Солнце уже жарит, уже торопит, уже греет воду. Слепни еще не проснулись, но уже подозрительно на краешке зрения зудят, шепчут на ухо.

Какао и каша. В столовой мы чужаки. Мы пробираемся, будто не лагерные, будто не на своем месте. Всегда шумно, кто-то у параши, кто-то счищает кашу в огромную кастрюлю, сегодня не мы дежурим (а можно было бы пораньше уйти с тренировки!).

Каша — мягкая, серая, с комочками — почему-то вкусная. После бега все вкусное. Успела умыться до завтрака? Не, придется после. Там опять толпа будет. Надо поторопиться.

Перед каждой тренировкой — построение. Как на флоте: стоишь с веслом наперевес (весло на краешек тапка, чтобы не в землю тыкать лопастью), ждешь отмашки. Гадаешь: что сегодня будет? Слух был, что полегче. Разброс-то большой: стометровки, ускорения, вокруг озера, или изощренная пытка — пятисотки. Не одна, конечно, нет, а так, чтобы руки болели, дрожали от напряжения, чтобы все тело морщилось в районе поясницы, сгибало спину.

Стометровки! Повезло.

Дорога через пролесок — бесконечные сосны качаются над головой, завидуя, что мы идем к воде, а они не могут. Короткой дорогой пойдем — напрямик, через лес. По холму вверх — там сверху связь ловит, если руку вытянуть к небу — а потом петлей через лес, и к озеру. Заветное, родное.

После завтрака еще никого. Дальше на автомате: отпереть контейнер (ржавчина вжимается в пальцы, пахнет кровью), достать лодку, приготовиться. Разминку забыли, разминку! Руки, шея, ноги, чтобы не затекло. Повязать голову от солнца. Сегодня бьет в затылок, можно получить неслабо. А купаться будем? Только после тренировки.

Жара разрастается, хватает за спину липкими ручками, жужжит слепнями. Вода тихая, мирная, и вдруг р-р-раз, взбаламучена байдарками, веслами, криками.

Садишься на воду и идешь. Не плаваешь — плавает, знаешь, что? То-то и оно.

Вода уже не тихая, вода забыла, как минуту назад стояла как кисель. Ее такую недвижимую можно увидеть утром до завтрака — бывает такая утренняя тренировка. Вместо зарядки — и тогда счастливчики спят, а остальные на воде. Но подходишь к Заветному и не понимаешь, кому повезло: им спящим или тебе, смотрящему на утренний мир. Озеро тогда тоже еще спит, и вокруг ни души, ни крика птиц, ни насекомых, только занимается день, и медленно плюхает весло вверх-вниз. В такие часы не хочется разговаривать. Идешь в благословенной тишине. Мешать природе — это не то. Это не нужно.

Днем все совсем не так — всегда кричишь погромче, во все горло орешь песни на воде, чтобы слышали тебя цапли на дальнем бескрайнем берегу. Шум-гам, дети, пирс усеян лодками, головами, веслами. Население берега растет в геометрической прогрессии. Садись скорее, я за тобой. Подержу тебя, давай, садись. Ну, пошел! Крылышки? Я сегодня без них! Ну, скорее до старта.

Визг мотора из заросшего берега, и катер — обшарпанный, бело-синий как небо утром в отражении озера, взлетел вперед. Кто не мечтал прокатиться на катере? Но на нем всегда одно место железное. Фигура со свитком. Стартуй!

Взмах весла быстрый, поспешный — слишком — и байдарка кренится, елозишь в ней, пальцами ног в руль упираешься, и веслом быстро в другую сторону. Выровнялся, молодец. А теперь — пошел! Свист — это финиш. Кто первый-то был? Ты? Не, ща Анатольна скажет. Время запоминаем!

Старт — финиш. Старт — финиш.

Время.

Слепни кусают под лопатку — у тебя там сидит! Облей меня, веслом его прибей. Сдохни, тварь. Вот же гад. Ай, как прижгло. Ой, прижгло. Давай его еще водой. Ну все-все, уже все мокрое. В трюме булькает.

Не баловаться! На старт — свист!

Время.

Ох, и времени уже, обед через полчаса. Быстро выходим и на обед. Переодеваться не будем, не успеем.

А купаться? Как же купаться, ну, Ольга Анатольевна!

Ладно, только быстро.

Бултых! С головой из лодки неуклюжей ласточкой. И сразу лодку перевернуть — для гребца она ценнее всего, всегда надо вверх окном держать. Чтоб не утонула. Еще весло. Утонет — будешь грести ложкой. И старое дадут, а оно в эпоксидке и от него мелкие красные пятнышки по всей коже. А вот что лучше: Гиацинт или Немо? Гиацинт! Но Немо скользит лучше…

Чего копаетесь? Выходим из воды, еще лодки не убрали, а уже плещутся! Весло вон уплывает! Лови!

Байдарку на эллинг, весло в руки, одежду по пути отжимаешь. В тапках хлюпает, скользят ноги. Короткой через лес, на длинную нет времени. На обед опаздываем, все остынет. Нефиг плескаться было.

Корпус закрыт — Анатольна еще в пути, а ключ вперед никто не взял. Тогда весла у двери оставим и бегом на обед. Футболки на веревки, штаны мокрые, но ничего, уже подсыхают.

Суп, второе, компот. А добавка есть? И мне! Две! Фу, макароны. Давайте две порции. Сначала суп доедаем, потом добавка второго. Ну, Ольга Анатольевна… Никаких ну.

После обеда не забыть подтянуться и спать. Подтягивания это тяжело, пусть мальчишки изгаляются, а мы считаем: раз, два, три… десять сможешь? Да я две добавки съел.

Мокрую одежду на солнце на улице — до полдника высохнет.

Снова на воду? Серьезно?! Две в день на воде? Ну, Ольга Анатольевна!

Зато на закоулках сознания шепот: покупаемся. Пораньше закончим и купаться.

В комнате полутьма, шторы задернуты. Снаружи зной, тишина, лагерь окутан магической дремотой. Тихо зудит муха, тихо жарит солнце. Пекло.

Кровати совсем рядом — удобно тихо шептаться, пока мелкие спят. Тихий стук в распахнутое окно. Ты-то здесь откуда? Из окна вылез. Ночью после отбоя на озеро хотим. Пойдете? Идем-идем. А как выйдем? Ну, как-нибудь. Главное, чтобы не поймали. Ой, поймают, уши оторвут. Ладно, потом все это, тихо, идет кто-то.

Тишина. На озеро пойдем? А че, да пойдем. И с ними тем более. Ага, хи-хи. Все, спи, остался час, а мы все языками прочесали. Все вечером.

Вторая тренировка после полуденного зноя. Уже не так жалят слепни. Но руки тяжелые после утра, как гири, как сосновые стволы. Со сна зев не прекращается, грозя выбить челюсть. И сосны над головами согласно поскрипывают. Ольга Анатольевна, давайте просто походим, кэ-мэ или два. Ну, дава-а-айте, пожалуйста. Мы же с утра тренировались.

Ладно-ладно.

Потом до ужина еще много времени. Вода медленно остывает, отдавая тепло ночи. Темнеет. В ее глубинах камни, сучки, дети. Лагерь тоже вывели на купание — все лица незнакомые, а свои из толпы выделяются особо. Нам можно уплыть подальше, мы же не эти мелкие, кто плавать не умеет. Для нас нет буйков, мы гребцы! Мы по воде ходим. Купайся прямо в одежде, как раз высохло. Прыгай с пирса — ноги вперед, кричишь — весело. Лагерные смотрят завистливо, им так нельзя. У них квадрат четыре на три, как окно тюремное, а у нас резвость свободы. Потому и не наши они. А наши вон какие, наши прыгать умеют.

И вот контейнер закрыт, байдарки уложены на ночь спать. Теперь их уже до утра не тронут. Весла в руки и по длинной пойдем. Длинная в обход карьера, по проселку и высокому берегу. Мимо сосен, упирающихся в голубой потолок, мимо прячущихся елок. На длинной можно и поболтать. Идешь медленно, ноги свинцовые, в ногах песок, унесенный на память с берега. Завтра принесешь его обратно. Че, и правда ночью пойдем? Ага, после отбоя. Только вы тихо, мелких не разбудите. И не проболтайтесь, а то вы, девочки, такие… Какие? Ладно, нормально все будет.

Под ледяной водой в умывальнике моешь ноги. Дочиста, пока не покраснеют пальцы рук и ног, а потом полотенцем. Тину из волос руками вытаскивай. На ужин сосиски. Торгуешься? Я тебе одну, а ты мне йогурт со второго ужина. Не, лучше печенье забирай. О, там еще сгущенка осталась. Тогда после ужина наверну с ней.

После ужина свободная жизнь. Вот она лагерная, настоящая! Дискотеки, прогулки, можно и до леса украдкой, можно в баню, но сегодня не банный день. Сегодня у корпуса сидим. У кого пи-эс-пи, у кого телефон, кто в игры играет. И хохот, будто смешнее ничего в жизни нет. Да и не будет, наверное. Будем фильм смотреть? На ноуте. Вот жизнь! Почему никогда не устаешь смеяться в детстве?

Ну что, дети, устали? Да-а. Вот и второй ужин. А сгущенка есть? Неси-неси! Щедро сгущенку на юбилейное и вприкуску с чаем. После такого и двигаться не охота. Во рту сладость. Как у вас попа не слиплась? Не слиплась! А яйца будете? Остались еще. Конечно, обижаете! И куда в вас лезет. Лезет-лезет!

До отбоя совсем ничего. Ой-ей, надо все успеть. Все вечерние ритуалы: построение, отмашка — командир сказал готовиться ко сну. В умывальнике, до которого еще бежать по еловой подстилке, толпа. Зубочищение, ногомойство. Ноги опять моешь под ледяной, а потом — как будто ты паук или стрекоза, стараясь не насобирать в тапки иголок, подвязав штаны, бежишь в корпус. До отбоя пять минут! Скорее!

Юркаешь в кровать, проверяешь: ноги чистые? А кровать? Сейчас Ольга Анатольевна придет проверять. У кого грязные ноги, опять бежать до умывальника, опять, как краб, на цыпочках до корпуса. А на улице уже темнеет. Ночь забирает себе лес, до умывальника стремно, там одна лампочка и ее зажечь надо, пока дойдешь, и не видно, ноги грязные или нет.

Так, одеяла поднимаем. Это что такое? Иголки… Это не грязь! А руки чистые? Так, ну, девочки, молодцы. А что там у парней? Двое побежали перемывать.

Ну все, дети, спокойной ночи. Не болтаем.

Да-да, спокойной. Не болтаем… Гасится свет, но не гасятся мысли. Мысли у детей всегда беспокойные, всегда активные. Как можно уснуть после исчезновения света? Только самое интересное начинается. Здесь и истории, и обмены секретами, и похрустеть под одеялом. Здесь и близость дружеская, кровать к кровати, подушка к подушке. Тс-с-с, тихо, мелкие уже уснули. Когда выходим? Сказали, что в одиннадцать. Думаешь, Анатольна уже спать будет? Ну, даже если не спать, мы же через окно. Через окно не увидит.

Окна тренерской выходят на туалет. Кособокое сооружение с худшим запахом на свете. В туалет ночью — это приключение: сначала встаешь, ищешь тапки, рулон в руки, потом выходишь на веранду. Там впереди главное препятствие, как повезет: окно темное или горит свет. Если горит, не повезло. Если темное, можно прокрасться. Темное! Крадешься тихо-тихо, но под ногами предательски сипит пол. Кто там бродит? Это я, я в туалет. Отбой уже был, — и в голосе строгость, усталость. Немеешь от испуга. Быстро только.

Теперь надо отпереть дверь, которую запирают, чтобы нас не украли. Или мы не сбежали. Это предусмотрительно. Теперь через темноту ночи напротив и — обратно. Затем все в обратной последовательности. И шмыг в кровать, все.

Не спит? Еще нет. Ждем.

Когда тьма завладевает всей комнатой, встаешь, шаришься в темноте, ищешь толстовку. На озере, поди, холодно. Да-да, потеплее одевайся. А еще комары! Ух, эти гады. У окна уже тихий стук. Пора. Сиганешь вниз и на подстилку из иголок.

Тс-с, Анатольна уснула? Кажется, да. Не, не будем рисковать. Как мы там пройдем? Вокруг корпуса сетчатый железный забор — сейчас это наша камера — и две калитки, по обе стороны. В одну сторону пойдешь — там из тренерской сразу видно тебя. В другую сторону пойдешь — там соседний корпус, там тоже опасно. Там с веранды видно. Тогда через забор. Через забор?! Да он же высокий, как я перелезу. А пацаны раз, и уже на той стороне. Че стоишь, давай прыгай. Не, я через ту, дальнюю. Бежишь, будто в пятках душа бьется, стоим на дороге у корпуса, единственный фонарь осуждающе высвечивает наши лица.

Кто идет? Вы кто? Что здесь делаете? М-мы…

И душа все, из пяток в землю ушла. Какая-то тетка. Я замдиректора лагеря. Господи, откуда она тут? Как так могло не повезти? Давай, играй, глаза круглые, ври!

М-мы… не спали они, я их на пробежку вывел.

Правдоподобно, молодец-молодец, продолжай!

А Ольга Анатольевна знает?

Расхрабрился, грудь надул. Врешь — так иди до конца. Конечно, знает. Я вообще то помощник тренера. Я у нее спрошу. Спросите-спросите.

Фух, дернула головой, пошла прочь. А мы бегом, быстрее молнии по длинной дороге. Лагерь мертвый, а мы хохочем, мы в лес, и смех рвется, брызжется. И что теперь? Ой, конечно, она знает, они наказаны, да-да. Нашелся помощник тренера! Ха-ха-ха, не, ну, возвращаться глупо. Вот же засада — как можно так попасться около корпуса! Мы даже не отошли! Ха, дурость какая!

Лес ночной, если ты не один, он не страшный. Он такой обнимающий, укутывающий. На Заветном тишина. Мрак. Колено к колену на упавшем бревне, трепет в сердце. Они поют, ты сидишь. В озере отражаются звезды, гладь сливается с небом. Красиво. Безумно красиво, аж дух захватывает. Потому что рядом кто-то. Сидим. Просто сидим, час, может быть, два. О чем-то разговор. Помнишь, как быстро летело мгновение? Помнишь, как сидели рядом, колено к колену? Помнишь, как кусали комары и залетали в уши, противно зудя?

Пора обратно. Ночь закончится, и начнется новый день. Контейнер черной кляксой в стороне, гладь озера позади. Пальцы чуть мерзнут, ноги чешутся от укусов. Обратно через окно, украдкой на тренерскую, сердце в груди. Как тут спать, если в сердце до сих пор звезды, и это колено к колену, и небо, и гладь, и пальцы в карманах мерзнут?

Спать.

С утра в столовой ужасно страшно. Страшнее было бы только, если бы небо вдруг упало. Сказала она? Не знаю. А ты что слышал? Ничего не слышал. Ой, идет-идет! Что-то говорит. Ой, смотрит на нас. Ой-ей, страшно, мамочки. Ушла. Ничего не будет? Как знать…

Потом в комнату возвращаешься чуть живой, будто пережил конец света. Ноги ватные, в груди сердце уже не бьется, оно разрывается от страха. А ну-ка, все постройтесь у мальчиков. Лицо суровое, страшное, сейчас что-то будет. Ну, рассказывайте.

А что рассказывать? Какой у меня тут помощник тренера? Кого на пробежку ночную отправили? А, это, ну, Ольга Анатольевна… Вперед вышли, да-да, вы все. И Андрей, чего стоишь. Ольга Анатольевна, да его не было с нами. Как не было? Я же знаю, что был! Не было, честное слово, не было! Он спал уже! Честно. Но мне сказали, что был. Ну, кому вы верите? Точно не вам. Так, был или не был… Всем отжимания, по пятьсот раз. Все здесь, упали-отжались, ну и стыд. Пятьсот?! Да и возразить нечего, провинились же. Не провинились — попались. Глупо, какое же невезение. Да не было Андрея! За компанию отожмется, за друзей. Че ж вы его не взяли? Ну, Ольга Анатольевна!

Сейчас считать буду. Упали.

И падаешь на деревянный пол, и руки в упор, и отжимаешься. Раз, два…

Нет, ну и глупо же попались. И Андрею прилетело. В следующий раз надо его взять, а то что он, бедный, зря отжимается?

Помнишь?