Рассказы [Лин Спрэг Картер] (fb2) читать постранично, страница - 2

справедливости среди Ши — гневно заключал он и не ведал того, что его сетования отдавались эхом, столь же часто высказываемые смертными, как и бессмертными.

Однако, хоть и неудовлетворённый своим положением, Фуата был щедро наделён добродетелью терпеливости. Она числилась среди благороднейших достоинств эльфов: в самом деле, трудно не стать терпеливым, если срок вашего существования исчисляется сотнями, если не тысячами лет. Тем не менее, любая беспокоящая ситуация — временна, если смотреть на неё с точки зрения тысячелетий. А за грядущие века, может что-нибудь произойти: одно из Семи Королевств могло бы напасть на врага, чтобы завоевать его или — вполне вероятно — заменить другой монархией, возможно, бывшим графством.

Амбициозный — и терпеливый — Фуата выказывал также и менее распространённое достоинство, в котором был честен с самим собой. Он признавал то, что Дарвид, бывший слишком благовоспитанным — или слишком благоразумным — не высказывал вслух: у него не было королевского происхождения. Его отец вёл свой род из племени валлийских эльфов, прозванных «Рыжими», тогда как мать происходила из скромного и непритязательного рода Дану^[11] из Тирнанога; никто из них не был даже дальним родичем царствующих семей своих родных краёв. Поэтому, происхождение Фуаты, хоть и благородное, было весьма далеко от королевского.

Этот факт нисколько не смущал графа, к его чести. Что бы о нём ни говорили, выскочкой Фуата не был никоим образом. Он завоевал графство Келидон своим потом и пролив значительное количество того, что на языке эльфов соответствовало человеческой крови — не одна капля которой, между прочим, текла по его венам. Он вступил в эти глухие северные области Волшебного Царства, возглавив отряд недовольных или отверженных эльфов с юга; одолел примитивных и диких фоморов, прежде владевших этим краем; изгнал их на Оркнейские острова или куда-то ещё; и потребовал это владение себе и своим наследникам. Требование, которое королева Танаквиль, дочь короля Оберона, с радостью признала и подтвердила.

Но это было несколько веков назад (как отмеряют время смертные) и, однако же, он до сих пор был не большим, чем тогда: графом. Разве для Королевы Эльфов Логреса ничего не значило, что он сплотил эльфов Шотландии в народ Слейг Мэйт, «добрых людей», укротил грубых и примитивных урисков^[12], сочетался браком с Тилвит Тег^[13], царствующими эльфами Уэльса, взяв в жёны дочь самого короля Гвина (хотя она имела землистый цвет лица и дала ему лишь дочерей)? Он всё ещё был лишь графом; и это раздражало его.

Однажды ранней осенью, поутру, после тревожных и мучительных снов о венцах и коронах, Фуата пробудился с желанием проехаться по своим владениям. Из ближайшего озера он вызвал обитающего там кельпи^[14], приказал ему принять конское обличье (что тот покорно исполнил, уподобившись коню, хотя просвечивающему, немного зеленоватому и с жёстким гребнем колючего плавника на выгнутой шее, вместо гривы) и поскакал дальше в утро.

Озёра и речные долины были скрыты плавающими в воздухе туманными паутинами; листва на деревьях покраснела и пожелтела; орляк и вереск оделись в мрачные оттенки рыжего и лилового; воздух был свеж и прохладен. Время от времени проезжая по верхушкам деревьев, как по лугу, Фуата позволял свежему ветру подобно знамени развевать его длинные густые волосы и охлаждать мысли, пока не обрёл спокойствие.

В Клайде^[15] он остановился передохнуть, отпустив кельпи плескаться и резвиться на отмели. Осмотревшись вокруг, он заметил маленький и скромный фермерский домик, окружённый аккуратными полями и сгорбленного старика, сидящего на скамье. Что-то в этом смертном привлекло внимание Фуаты: он не мог сказать, что именно. Его одежда была домотканой, грубой и не слишком чистой. Его руки, шишковатые от тяжёлого труда, покоились на сучковатом посохе. У ног, вывалив фланелево-розовый язык, лежал одышливый старый пёс, с утра гонявший кроликов. Ничто в этом старом фермере не выглядело необычным и Фуата, редко даже замечающий смертных, не понимал, чем же этот экземпляр привлёк его внимание.

Кроме лица. Ибо его черты, хоть и покрытые морщинами, будто от страданий и, несомненно, от возраста, являли благородство и учёность. Лоб был высок и широк, глаза глубоко посажены, а рот и нос тонко высечены. Именно глаза задержали взор Фуаты: в них была печаль, тоска, старые забытые грёзы и заработанная тяжким трудом мудрость. Но больше всего там было радости.

— Что это за смертный, который выглядит столь довольным своей жалкой участью? — пробормотал Фуата, наполовину сам себе. Но кельпи услышал; и, будучи по своей природе любознательным и много путешествующим, смог ответить.

— Он — внук короля, — сказал кельпи.

— Значит у смертных тоже есть короли? Я не знал, — подивился эльф-граф.

— Есть, но иногда они