Росстани и версты [Петр Георгиевич Сальников] (fb2) читать постранично, страница - 128

облапив винтовку, постоял, пока не сошла тошнота, и побрел будить солдат. Братун первым поднял голову и обрадованно всхрапнул, завидя на ногах Устина. Больше всего он боялся умереть прежде бойцов, не доведя их до людского крова. Сам Братун свыкся со смертью и давно отдался бы ей, но держался по какой-то великой воле людей.

Работа смерти в сути своей обыкновенна, хотя каждый думает, что это мудрое дело природы. И, думая так, рассчитывает на какую-то малую отсрочку: в предсмертной минуте — вечность! И человек, каждый по-своему рассчитываясь с жизнью, желает этой вечности. Желал этой вечности и Братун. Податлива душа, когда тело уже не в силах держать жизнь. Задвигалась ОНА: засмотрелась на все, заслушалась и стала ждать чего-то. Коню видится, как хвоистой синевой разливается сосновый бор на горизонте, куда-то к небу по легкому снежку полезла стежка-дорожка, уводя навсегда от него раненых солдат. Душе видно так же, как зябко печалится голый березнячок у деревни. Дымы над избами восстали великанной защитной крепостью. И все это вселяло бесстрашие и доверие к жизни: Виделось и тут же слышалось душе: нашептывает свою притчу старый конюх Филипп: «Перед бедою — все мы, перед смертью — один»; бредит в кустах покойная кобыла Хима — фронтовая подружка Братуна; напевает человечьим голосом Серенина гармошка, тихо так — про жизнь-любовь напевает; все слышно — даже как молчит небо и как в ту умолчную высь опять взмыл черный, будто из костра только, вороний крест — птица...

Душа видела, душа слышала, но душа и ждала. Ждала восторга вечности! Ждала и хотела все пережить заново: и то, что было давно и вчера было, что свершится сегодня и означится завтра, и что всегда будет!

1973—1975 гг.