История села Мотовилово. Тетрадь 7 (1925 г.) [Александр Юрьевич Шмелев] (fb2) читать постранично, страница - 48

квартиры, с него не полагается, Николай Ершов – с него тем более не положено, он «король», а ты что временишь, и с тебя в общий котёл приходит!

– Пока погожу! – неопределённо и загадочно, но самодовольно произнёс Смирнов.

– Как же так? – опешил Васька. – Ты что, разве против общего нашего уговору?

– Нет, я не против, а целиком и полностью за уговор, – скороговоркой отрапортовал он

– Так плати скорее, не тяни время-то, – тормошил его Васька.

– Короли не платят! – бойко отрезал Смирнов.

Все насторожились, выжидая, что скажет Смирнов дальше.

– Прошу королём провозгласить меня! – громогласно и официально заявил он.

– А по какому поводу? – спросил его Сергей Лабин.

– По такому! Я знаю фамилию из 41 буквы!

– Так говори скорее! – наседали на него.

– Семьпополовинучервизалофиндильвиниковский! – резонно, и не запнувшись, внятно произнёс Смирнов.

– Вот это да-а-а!!!

– Вот это номер! – удивлённо послышалось среди общего шума, аплодисментов и галдежа.

– Ха ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Го-го-го! Смирнов Николай Федорович – король!

Орали, хлопая все. Торжествовавший до этого Николай Ершов сник, он несколько приуныл. Ему страшно не хотелось раскошеливаться и вносить в общий котёл полтинник, который берёг он не на пропивку, а на покупку кое-что ребятишкам к Рождеству.

– Это кто же обладал такой фамилией, не без лексиканского интереса, полюбопытствовал у Смирнова Евгений Семёнович.

– Это был у нас в дивизии белорус, начальник штаба, полковник, – объяснил ему Смирнов.

– А как же его в списке-то помещали, и как он расписывался? – спросил кто-то.

– В ведомости его фамилией занимали три строчки. А расписывался он по-простецки: каллиграфическим почерком, замысловато начертает. И все в дивизии его роспись знали – она бросалась в глаза.

– Эх, чёрт возьми, я и забыл, что послезавтра в «Миколу» я именинник! – вынужденно кладя Ваське в шапку полтинник, громогласно, чтоб все слышали, провозгласил Ершов, пробывший в «королях» всего каких-то пятнадцать минут.

– От себя сношу рубль! – демонстративно, шелестя новенькой рублёвкой, провозгласил Васька.

– За хозяина избы даю полтинник! – прокричал Сергей Лабин.

– А я, водку не пью, даю еще рубль на дюжину пива! – скромно произнёс Лопырин.

За водкой, пивом и закуской услали самого молодого из компании Алёшу и с ним Федьку Лушина. Пока ходили за выпивкой, из-за нечего делать, компания весело разговаривала, еще не утратив впечатления от диковинных людских фамилий. Николай Ершов, решил продолжить об них разговор.

И он начал своё повествование так:

– В гражданскую войну я служил в кавалерии. И вот наш командир эскадрона, тоже со странно фамилией, Хреноплётов, говаривал нам эскадронцам: «Кто вспоймав хоть одного петлюровца, приведёт его, дам отпуск домой на неделю». Я и подзадумался над этим вопросом. Мне страшно захотелось домой понаведаться. По ночам сны мне нехорошие снились. Будто у моей бабы, у жены Ефросиньи, то есть, ноги не теми концами к туловищу приросли. Так вот мне страшно и захотелось побывать дома и доконно узнать об этом, своими руками прощупать, убедиться и что в моих силах, по возможности исправить этот женин досадный дефект.

Все присутствующие в избе, с большим интересом стали вслушиваться в забавное начало Николаева рассказа. Улыбаясь, курили в ожидании хорошего и забавного в его рассказе, пересмеивались меж собой. Николаю не мешали, даже его постоянный неприязненный критик Николай Смирнов, молчал. Все знали, что Ершов своим вялым, пришепётывающим языком, что-нибудь, да договорится до забавного.

Николай продолжал:

– А ещё, во снах, я частенько видел такую, для меня, неприятную картину: в моём личном домашнем хозяйстве, будто бы, каждую ночь, ко мне в огород, прыгая через забор, повадился чужой мужик – вор. А мне в голову взбрело, что он повадился не по-пусту и воровать ходит не огурцы и капусту!

– Конечно, известное дело, зачем чужие мужики по ночам, в чужой двор к одиноким бабам ходят! – под общий весёлый хохот высказался Васька.

– Ну, так вот слушайте дальше, – продолжал Ершов. – Вот по этим-то двум несуразным, причинам мне страшно и захотелось, неотложно побывать дома. А воевал то я в гражданскую войну на Украине, и до моего села было не так-то далеко. Всего каких-нибудь без двадцати вёрст тысяча. Вот, однажды, меня вдвоём с моим спарщиком, наш командир и посылает в разведку. «Сгоняйте-ка, говорит, вон до того хутора. Проведайте, нет ли там петлюровцев», а они эти петлюровцы народ грабили, баб обижали. Мы с другом, значит, получив приказ командира, по коням, прыг в сёдла и аллюра! Выехали в тот самый хутор, остановили лошадей. Присмотрелись, принюхались к обстановке дела, зорко смотрим по сторонам обезлюдевшей улицы. Глядим, а какой-то хлюст, как из-под земли вырос и прыг через плетень и побежал к сараю прятаться. Мы, значит, карабины, наизготовку, сабли наголо и за ним. Сустигли его в сарае. Я скомандовал ему «руки вверх», и стали допрашивать. «Ты петлюровец?», –