Дед Егор (СИ) [Фил Шрайбер] (fb2) читать онлайн

Дед Егор

Рассказ первый: Княгиня Морозова

Дед Егор сидел на приступке своей избёнки. Избёнка была старенькая, но ещё крепкая, из дубовых брёвен метровой толщины. Щели между ними тщательно законопатили пенькой и мхом. Солнце стояло в зените, начинало припекать. Но дед Егор наслаждался приятной прохладой – высоченные кроны окружающих сосен давали приятную тень.

Вездесущая мошкара висела на поляной с избой, издавая противное зуденье, действующее деду на нервы. А тут ещё и простреленные на первой войне колени заныли. В раздражении он махнул мосластой, покрытой сморщенной кожей, рукой. Взявшийся из ниоткуда порыв ветра снёс комарьё и мошек обратно на болотце.

В небе громыхнуло, и Егор посмотрел на бегущие тучки.

– Ох, итить! – пробормотал дед. – Опять кого ни попадя несёть. Мёдом им здеся намазано, штоль?

Он почесал затылок и задумался.

– Девки! – кликнул дед.

Из открытого окошка выглянула чумазая мордочка.

– Самовар готовьте, да щи разогрейте. Гость у нас.

Егор внимательно вгляделся в небо.

– А может и не одни, – протянул он.

Из-за дома выплыла полуденница, несшая двухведерный самовар к сараю с дровами, на растопку. Словно королева прошествовала мимо крыльца, поставила самовар на кирпичи и начала рвать березовые чурки в щепу руками.

– Э-э-х, девки… Сколько не учу, все никак к топору не привыкнуть! Выдергывай им потом занозы из рук-то! Всю зелёнку изведёшь, опять в город идтить.

Дед сокрушённо вздохнул.

– Мавка! Неси с погребу мясо да капусту, да хлеба с наблюдника достань.

Из бани выглянула другая, не менее чумаза мордочка, и мавка бегом понеслась в сторону землянки, которую дед называл погребом.

Пока полуденница и мавка готовились к приходу гостей – дед даже заставил их умыться и приодеться, – прошло часа два. Со стороны леса, где начиналась тропинка до ближайшего села, показались две фигуры. Девки уже расставляли во дворе вокруг могучего дубового стола корявые, такие же могучие стулья, на столе грелся самовар, стояла кастрюля щей и нарезка солонины. Посредине лежала краюха ржаного каравая, завернутая в тряпицу.

– Ну, проходите, гости дорогие, коль пришли. Вот чайку испейте, да щей похлебайте, – неласково приветствовал дед Егор гостей.

Сам он демонстративно уселся во главу стола, словно подчеркивая своё старшинство.

Гости сели напротив. Высокая, сухая и высокомерная женщина неопределенного возраста, одетая по столичной моде, как дед её еще помнил. Рядом с ней устроилась маленькая светловолосая девочка.

– Княгиня Морозова, – представилась чопорная дама.

Руки поцеловать не предложила – из моды, видать, вышло.

– Егорием меня кличут, – представился и дед. – А роду-племени я неизвестный, потому как забыл от воинского ранения.

Дед поднял узловатый палец вверх, как будто ссылался в этом на решение небесной канцелярии.

– За это сам Батюшка-Анпиратор мне медалю вручил и расцеловал, пока я в госпитале лежачий был. Хотя лучше бы меня расцеловала там медсестричка! – Дед молодцевато подкрутил ус. – Эх, хороша бестия была, да не про нашего брата – солдата. Им всё господ-офицеров подавай было, эх…

Дед замолчал, словно погрузившись в воспоминания. А затем продолжил. И ещё. И ещё.

Княгиня сидела, словно линейку проглотила. И молча слушала старческие воспоминания.

Наконец дед прервался, словно выдохшись. Княгиня помолчала ещё, для вежливости. А дед обратил внимание что мавка и полуденница странно затихли – обычно они старались напугать гостей, благо те их видели только при желании нечисти. А сейчас ничего – ни шорохов, ни шуршаний, ни завываний. Тут он услышал, что кто-то громко хлюпает, обернулся и обомлел от картины. Пока он соловьём разливался перед княгиней, пытаясь создать впечатление недалекого и выжившего из ума старикана, приведенная ей девочка перебралась за другой край стола и пила с нечистью чай. Те тихонько сидели вокруг неё, положив головы на руки, и то подливали крохе чай, то подвигали мёд в сотах, то доставали откуда-то ягоды или сухарики. Рядом лежал огромный печатный пряник.

Женская рука в перчатке аккуратно закрыла отвисшую челюсть деда Егора.

– Морозова она, хоть и дальняя ветвь, – сообщила княгиня, которая перестала выглядеть такой уж чопорной и прямой.

Она даже стала немного нравиться деду. Не так что бы сразу на бал, а в кабак бы точно пригласил.

– Видит многое, может многое, а ответственности перед людьми никакой. Словно подменыш. Только нечисть домовую и строит, да их же за людей и считает. Мать погибла, отец неизвестен. Не справляюсь я с воспитанием, хоть и дюжину деток родила да выпестовала. Не человеческая у малышки судьба.

– Ну, то не нам судить, – жестко ответил дед Егор. – Девки, неси очки, глядеть буду!

Мавка тенью метнулась в избу и перед дедом возникли старые, не единожды чиненные изолентой очки. Круглые стекла потрескались от времени, а заушины были обмотаны электротехническим кембриком. Дед аккуратно нацепил очки на нос и воззрился на девочку.

Вокруг неё бушевало белое пламя. Мавка и полуденница как раз жадно ловили открытыми ртами искры, отлетавшие от пламени.

– От чудо так чудо. – Дед Егор аккуратно снял с себя очки-артефакт и потёр глаза. – Вроде и дитя человечье, и обличьем наша, а чувствую волотскую силу в ней. Потому и с нечистью ей проще сходиться, а не с людьми. А что Морозова – так вы все, почитай, потомки волота Мороза, чай, не тайна за семью печатями. Что-то в ней силу пробудило, и сдержать её надо, а то и правда в волота обратится да за рубеж уйдёт.

Княгиня вопросительно приподняла одну бровь. Дед аж крякнул от удовольствия – давненько с культурными людьми не общался!

– Рубеж? Что ещё за рубеж?

– Да кто как бает – люди поумнее витийствуют, што, дескать, это об-страк-ция, когда душа мажеская силу в яви имеет, да мечется между правью и навью, и склоняется деяниями в сторону нави али прави. Кто с правью да навью знается на деле, те намёки делают, что волоты уходят за пределы яви и бродят там, а чтобы вернуть их – на то жертва человеческая потребна. Волот от того возвращается, но звереет и крови человецкой алчет. С того огромные беды для людишек приключаются. Вот!

Закончил дед Егор и снова поднял узловатый палец к небесам, словно призывая их в свидетели. На удивление княгини в высоте мелькнула молния в чистом небе, и через несколько секунд раздался гром.

–Так-то, – сказал дед и оскалился в ухмылке.

Только тут княгиня разглядела за седой бородой крепкие, не по-человечески крупные и острые зубы. Сухие тонкие губы сомкнулись, и дед снова глянул на княгиню.

– Внучку-то я твою приму, породу вижу. Вся в бабку пошла, чего скрываешь-то?

Дед снова повернулся к девочке, которая с воодушевлением размахивала руками, пытаясь объяснить что-то жестами молчаливой нечисти.

Княгиня вспыхнула. Проклятый старик словно в душу глядел – свою кровную внучку привела, потому что не справилась. Она спрятала лицо в ладони и заплакала. Тихо и без внешних эффектов. Минутная слабость прошла, и княгиня достала из сумочки платок, промокнула чуть припухшие глаза.

Из той же сумочки появилась толстая стопка ассигнаций. Дед Егор молча накрыл стопку рукой и улыбнулся – деньги он любил. Их наличие значительно упрощало его жизнь в человеческом мире.

– Через год приходи, княгиня. Воспитаю я дитё, штобы не шугалась людей да с нечистью не путалась какой не надо. Ну и в навь её не пущу – не для дитёв это!

Княгиня благодарно кивнула, встала и подошла к внучке, явно не видя нечисть и горящий вокруг девочки костёр белого пламени. Поцеловала в лоб, взъерошила чёлку и попрощалась. Девочка ничего не ответила. Она находилась в своём мире и даже не заметив ухода бабушки.

* * *

Вечером разошедшуюся от постоянного общения с похожими на людей мавкой и полуденницей кроху пришлось укладывать втроём. Немая нечисть с задачей не справилась и позвала деда Егора. Постель сделали ей в горнице, прямо под огромным мечом, висевшем на стене в кожаных ножнах.

Дед почесал в затылке и соорудил из пальцев нехитрую рогульку, изображая козу.

– Идет коза рогатая

За малыми ребятами,

Ножками топ-топ,

Глазками хлоп-хлоп,

Кто каши не ест,

Кто молока не пьет –

Забодает,

Забодает,

Забодает!

Девочка зачарованно смотрела на руку старика, которая отбрасывала тень на стену. Тень превращалась в настоящую, слегка страшноватую огромную козу, топчущую маленьких людишек копытами и вздымающую их на рога. Старческий голос постепенно превращался в хор голосов, рассказывающих страшные истории о Чёрной Козе Лесов с Тысячью Младых, о гневе богов и наказании за дерзость. Обернувшись к стене, девочка засунула палец большой руки в ротик, и с удивлением наблюдала за приключениями козы, которая в конце сказания принялась разрушать целые города и спорить с богами…

Уже засыпая, девочка пробормотала:

– Дедушка, а коза еще придёт?

Дед от такого вопроса заметно растерялся.

– Да придёт она, внученька, придёт… Куда Маре-то деваться…

На этом моменте она и заснула.

Рассказ второй: Кащей

Дед Егор вышел на крыльцо ранним утром и потянулся – опять петух, сволочь, разбудил! Он взял клюку и пошёл открывать курятник, пнув по пути развалившегося прямо на тропинке овинника. Тот мявкнул и лениво перевалился в траву. Разобравшись с курами, дед кликнул девок, чтобы коз выпустили. Из дома выползла заспанная полуденница и поплелась в сторону загона. Коза Фроська уже вовсю мемекала, предвкушая утреннюю дойку. Козёл Филимон меланхолично пережёвывал сено, а козлята резвились и скакали по всему загону.

Не успела полуденница открыть загон, как Фроська ринулась на волю, прямиком к деду – дойку она доверяла только ему.

В этот момент в козу врезалось маленькое пушечное ядро с развевающимися белокурыми волнами кудрей.

– Кооозааа!!! – радостно вопила княжна Морозова.

И повисла на шее остолбеневшей животины.

К удивлению деда Егора, за девочкой порхал по воздуху волотский меч, ранее висевший в горнице. Разница в размерах была бы комичной, если бы он не весил целый пуд и физически не мог летать. Тем не менее, массивные ножны болтались на портупее, перекинутой через плечо крохи, как будто были набиты пером.

Затем белобрысое чудо – или, правильнее, чудовище? – отпустило Фроську, от неожиданности севшую на землю по-собачьи, и нацелилось на козлят.

– Коооозочки!

Те задрожали и жалостно замекали, пятясь от чудовища в загон. Филимон, до того с безразличием наблюдавший за мизансценой, взревел, склонил рогатую голову и, зажмурившись в ожидании неминуемой смерти, ринулся защищать потомство. Чудовище узрело опасность и вытащило оглоблю меча из волочившихся за ней ножен. Тот кровожадно вспыхнул на солнце и приготовился к кровопролитному сражению против копыт и рогов.

Но тут вмешалось провидение в виде деда Егора. Клюка воткнулась в землю перед почти добежавшим до девочки козлом. От столкновения толоконного лба и старой дубовой клюки раздался звон до небес, земля задрожала, листья с деревьев попадали. Филимон осоловело затряс головой и отступил, признавая поражение.

Второй, свободной от клюки рукой, дед аккуратно взял двумя пальцами меч и слегка поболтал, стряхивая с рукояти княжну. Вложив меч в ножны, дед Егор перекинул портупею уже через своё плечо и пошёл в избу, подхватив обиженную девочку.

В избе меч был возвращён на своё законное место, рядышком с головой лешего. Княжну дед усадил за стол, а мавке дал наказ накормить и глаз не спускать до особого распоряжения.

– Как тебя бабушка-то звала, чудо? – поинтересовался дед, наблюдая за девочкой, жадно пьющей молоко и заедающей его свежим хлебом из печи.

– Се-ла-фи-ма! – ответила кроха, ещё не прожевав предыдущий кусок и снова впилась в хлеб, как будто вкуснее ничего не ела.

Мавка с обожанием глядела на Серафиму и подливала молоко да подавала хлеб. Неведомо откуда на столе появился мёд, и девочка тут измазалась в лакомстве. Мавка заботливо вытерла мордашку чистой тряпицей.

– Ну, значицца, будешь Фимой. Длинные слова я плохо запоминаю, стар стал. Годяет?

Девочка так активно закивала – казалось голова отвалится, что мавка в ужасе приложила ладони к щекам.

– Ну и ладушки. Поела? Вот и славно, пойдём теперь Фроську доить!

Стоило только произнести эту магическую фразу, как княжна соскочила с лавки, чуть не разлив глиняную крынку с молоком, и бросилась к стене с мечом.

– А ну стоять! – грозно прикрикнул дед. – Девка, лови её и тащи сюды!

Мавка послушно схватила Серафиму, которая уже почти взобралась по бревнам к мечу и пыталась его стянуть.

– Ужо я тебя хворостиной! – беззлобно сказал дед, взяв её на руки.

* * *

Дед Егор сидел на крыльце, подняв к небу глаза и вытянув руку, будто тыкая перстом в небо. Небо давало на его немой вопрос неоднозначный ответ. Сломались они там, что ли?

– Опять гости, фу ты ну ты, оглобли гнуты! – бурчал старик, от волнения пожёвывая бороду. – Давно уж явиться должны, а их всё нету и нету. Непорядок!

Из окошка выглянула полуденница и приложила палец к губам, призывая к молчанию. Она по очереди, сговоренной с мавкой, хранила сон княжны.

– Понял, ухожу-ухожу… – прошептал старик. – Поищу гостей, раз сами на поклон идтить не хотят.

Взяв клюку, он потопал в сторону своего небольшого хозяйства. По двору бродили куры, громадный иссиня-чёрный петух дремал на куске забора, сиротливо торчавшего на околице. Когда-то пришла деду идея сделать забор – настоящий, из досок, да ещё и крашеный в разные цвета! Да так и заглохло начинание на третьей сажени. Не сообразил сразу, что доски надо из деревни возить – сами-то они не приедут. А к деду на хутор ещё и не всякая машина доехать сможет. Да и деньги тратить надобно.

В общем, плюнул дед, и решил как-нибудь поставить тын из тёсаных брёвен – благо деревьев вокруг много, а там припрячь кого из местной нечисти дешевле обойдётся, чем на лесопилку тратиться. Деньги отдавать старик не любил. Была у него причуда – питал он особую, неукротимую страсть к портретам государей императоров да матушек-императриц, и расставался с ними очень неохотно. Лесная нечисть недоумевала и предлагала принести золотой клад. Но золото не прельщало, куда ему до купюр да ассигнаций! Самым большим богатством старика был сундук, доверху забитый разными банкнотами государства российского. Самые старые экземпляры лежали там ещё с прошлого века, понемногу ветшали и истлевали.

Дед подошёл к овину, снова отодвинул спящего овинника с пути, и открыл дверцу. Внутри длинного низкого помещения было пусто, только под потолком висело несколько пучков полыни, да вдоль стены стояли инструменты и корзины для зерна. Овин давно не использовался по назначению, поэтому был чист и светел. Овинник оттёр деда в сторону, и, как всякий себя уважающий кот, не стал заходить в помещение, а лишь потёрся об ноги и опять отправился спать на двор. Старик побродил по овину, даже заглянул в корзины – ничего кроме зерна и возмущенно пискнувшей мыши там не было. Дед шуганул её и погрозил овиннику:

– У, курва! Совсем мышей не ловишь!

Но, присмотревшись повнимательней, он заметил, как мыши шастают у ленивого овинника прямо под носом, пока он спит. Дед отложил эту проблему на потом – сейчас были дела поважнее.

Затем он заглянул в сарай, совмещенный с хлевом и сеновалом. Здесь дед Егор и обнаружил незваного гостя. Сначала она глаза попался зад, обтянутый дорогими чиносами. Или как там у них, городских, портки теперь называются. Сам пришелец стоял на деревянной лестнице, по пояс засунувшись в сено и шуровал там чем-то. Наверное, вилами – они как раз куда-то подевались.

Старику такое поведение не понравилось – пожаловал без уважения к старшим, без поклона да просьбы нижайшей, и хозяйничает. А потому размахнулся он и влупил клюкой по оттопыренному заду. С оттягом, от души!

Пришелец издал вопль, достойный лося во время гона, грохнулся с лестницы на пол и заорал ещё громче. Дед заткнул уши и шикнул:

– Да не вопи ты! Ребёнка разбудишь!

Но было поздно – со стороны избы раздался топот и в сарай влетела княжна. Остановившись, она потёрла кулачками глаза так, что дед заумилялся. Следом торопилась полуденница. Увидев гостя, она мистическим образом оказалась перед Серафимой и невесть откуда достала острый серп. Лицо её не предвещало ничего хорошего.

– Чего же ты, Кащеюшка, без спросу пожаловал? – ехидно подковырнул дед гостя. – Смотри, у меня девки боевые, враз чего не надо поотрезают.

Кощей встал и осмотрел свои брюки, не обратив никакого внимания на серп. Как и ожидалось, одежда не выдержала такого обращения – на перемазанной землёй заднице появилась шикарная дырка, сквозь которую проглядывалось исподнее.

– Всё-то тебе шутки шутить, старик, – с досадой ответил он.

– А неча без разрешения на чужом сеновале шуровать. Ты ить смотри, я в другой раз и осерчать могу!

– Опять двадцать пять! Что ты мне всё время угрожаешь, бессмертному?! – тяжело вздохнул Кощей, пытаясь отряхнуть испорченный пиджак.

Выглядел он как мужчина лет тридцати, слегка небритый, черноволосый, с модной стрижкой и, как показалось деду, даже набриолиненный. Орлиный нос, мужественный подбородок и взгляд заправского сердцееда дополняли картину.

– А мне што смертный, што бессмертный – всё едино. Отправлю тебя спать на сто лет в ледник, и посмотрим, как ты тогда запоёшь.

Кощей закатил глаза и воздел руки к небу.

– Ответь мне, Боже, что я такого тебе сделал, чем заслужил такое отношение?!

На небе громыхнуло, словно Кощею что-то ответили. Судя по выражению лица – ответ ему пришёлся не по нраву.

– Что, с батей опять поссорился, да? Сочувствую, сочувствую…

Дед с сожалением покачал головой, но было видно, что от притворяется и на самом деле ни капли не сочувствует Кащею.

– Ну, пойдём што ли в хату, раз уж пришёл. Чего столбом стоять без толку-то? Не такой я хозяин, чтобы даже и незваного гостя во дворе держать.

Внезапно Кащея кто-то подёргал за штанину. Посмотрев вниз, он увидел таинственного ребенка, которого, по выражению деда Егора, разбудил.

– Дядя, дядя! – звонко закричала девочка и протянула к нему руки.

Кощей замер, не понимая, чего от него хотят. На лице девочки появились дорожки от слёз. Дед не растерялся, отвесил ему крепкий подзатыльник и зашипел:

– На руки дитё возьми, балбес! А то я тебя…

– Подчиняюсь грубой силе, – вздохнул Кощей и подхватил малышку. – Но только на этот раз.

Княжна тут же повисла у него на шее. Кощей увидел, что полуденница немедленно спрятала серп, а дед, обычно хмурый и сердитый, одобрительно заулыбался.

* * *

Наконец освободившись, Кащей с отсутствующим видом расположился на деревянной лавке за столом в горнице, и украдкой посматривал на волотский меч. С первого же мига, как вошёл, он так и прикипел к нему взглядом, и пока все пили чай с мёдом и белым хлебом, не сводил с него жадных глаз пока дед не прикрикнул.

Серафима напилась чаю первой, спрыгнула со слишком высокой для неё лавки и побежала мечу. С обезьяньей ловкостью она вскарабкалась на стену и скинула его на пол.

Дед уже несколько раз запрещал ей играть с этой замечательной штукой, которая весело блестела и умела заливисто петь на разные голоса, но в этот раз он только ухмыльнулся и ничего не сказал. На всякий случай к княжне была приставлена полуденница, внимательно следившая, чтобы Серафима не поотрубала себе руки-ноги.

А Кащей тем временем впал в кататонической ступор и мог только следить расширившимися глазами за княжной, играющей мечом в полтора раза больше неё самой. Сегодня Серафима изображала рыцаря – она защищала тень полуденницы, стоявшей рядом с ней, от зловещих теней созданий неясного облика, но явно злонамеренных. Тени, поражённые мечом, картинно падали, корчились, но не издавали ни звука. Затем снова растекались по стене, принимали причудливые форма и нападали на рыцаря.

– Так вот где он был всё это время, – наконец прошептал оживший Кащей, и задумчиво потёр подбородок. – А я-то думал…

– А ты што ж, надеялся его найтить на сеновале? Нешто я дурачок какой, спускать глаза с такой вещи? Ну и болван же ты, Кащеюшка!

– Так что, не отдашь?

– Не отдам. Прошлый наш разговор помнишь?

Кащей кивнул.

– Ну так вот, слово моё крепко, назад не возьму.

– Даже за все сокровища земные?

– Сам посуди, на что мне твои сокровища-то? Растворятся, сами тебя растворят, и не заметишь, как рабом злата да серебра, да каменьев драгоценных станешь. И сам к тебе в рабство попадешь. Пошто мне на старости лет такая радость? У меня вон – внучка растёт. Выучить малявку надо, выстеречь, за рубеж не пустить, к людям приучить.

Кащей разволновался и, даже, начал подражать речи деда Егора.

– А жизнь, жизнь вечную, бесконечную, хочешь ли, старче? Молодость тебе дарую, снова сможешь по земле, как встарь, погулять, удаль молодецкую показать. С твоей-то силушкой, что тебе все цари земные?! Сам царём станешь, да не страны какой, а всего мира разом! Неужто не согласишься?

Дед рассмеялся.

– Эко ты, Кощеюшка, заговорил! Да только знаю я цену дарам твоим – за жизнь вечную и расплачиваться предстоит цельную вечность, а? Чего смолк-то? Не так разве?

Но Кащей по-прежнему молчал.

– Так тебе меч энтот нужен? – продолжил Егор. – А не зарвался ли ты в своих желаниях? Нет, что-то ты пакостное задумал, ой пакостное! Нешто изнова с батей ссориться собрался? А меня, значит, к себе в помощники вербуешь – знать, боишься, батю-то. Да ещё и на девку малую заглядываешься.

– Брось, старче, зачем мне с отцом родным ссориться-то? – притворно засмеялся Кащей.

Его глаза нехорошо покраснели, а улыбка стала походить на волчий оскал.

– Ну, нет так нет, понимаю. На нет, как говорит народ простой, и суда у нас нет. Спасибо за хлеб да соль, пора бы мне уже и честь знать.

Серафима увидела, что гость собирается уходить и подскочила к нему, отбросив меч. Полуденница ловко поймала оружие и вложила обратно в ножны.

– Дядя, дядя, не уходи! Я играть с тобой хочу! – заканючила княжна.

Кащей присел и улыбнулся самой очаровательной улыбкой, какой мог:

– Извини, Фимочка, дяде Кащею пора по своим взрослым делам.

Серафима чуть не заплакала и побежала к деду.

– Деда, деда, а давай дядю Кащея у нас оставим – он моим папой будет.

Сидевшего на корточках Кащея как молнией поразило. Его лицо исказилось внутренней мукой, будто вернулась старая боль, которую он старался забыть бессчетное количество лет.

Дед подхватил неугомонную кроху и усадил на колени:

– Нет, Фимочка, не может дядя Кащей быть твоим папой.

– А почему?

– Он бы и рад, да только понимаешь какая штука – у него свой папа есть, – ответил Егор, внимательно глядя на Кащея. – А он жуть какой строгий, шагу дяде Кащею ступить не даёт без своего соизволения. Не разрешит.

– А если я хорошо-хорошо попрошу…

Серафима обернулась, но Кащея и след простыл. Только открытая дверь чуть поскрипывала на слабом ветру.

– Пойдём-ка лучше козу доить, – предложил дед. – Она с самого утра ждёт, а нам всё недосуг.

Княжна моментально забыла про Кащея и радостно завопила:

– Пошли, пошли, пошли!

Рассказ третий: Деревня

Наступила зима. Дед Егор грелся в бане, а после его ухода полуденница и мавка тащили мыться туда упирающуюся Фиму. Вместо мытья получался полнейший бардак с брызганьем водой, войной на вениках, ныряньем в сугробы и вся эта «помывка» затягивалась на час, а то и два. Так что приходилось дров подкидывать. Дед к этому времени успевал покемарить и встречал отмытых добела и розовых девок уже с готовым самоваром. Старик и Фима лакомились пирогами с зайчатиной и кулебяками с рыбой, а нечисть предпочитала с икрой водяниц.

В остальное время дед учил Фиму бегать на лыжах, мастерить корзины из заготовленного летом лыка, бересты и лозы. Вместе с нечистью они лепили снеговиков, а когда заглядывал Кащей, всё ещё пытавшийся выманить у старика волотов меч, то устраивали снежные замки и закидывали друг друга снежками и снежной магией. Дед Егор и Кощей исподволь учили Серафиму пользоваться своими силами, тренируя контроль и умение сдерживать детские порывы. К концу зимы девочка могла лепить снежки без участия рук и метать их в своих противников. Шкодливая часть её заставляла ребенка прятаться на деревьях около двора и пулять снежками как в обитателей двора, так и в лесных жителей.

Особенно страдал овинник, который любил поспать на крыше овина или хлева, находившихся недалеко от леса. Бывали дни, когда Фима устраивала на него охоту и засыпала ленивца снегом с ног до головы. Тот от нервов даже похудел и прятался в курятнике, предварительно задобрив местного самодержца каким-то особо вкусным зерном.

Иногда девочка находила способ утащить меч и тренировалась на сваленных у сарая чурках в рубке. Она совершенно не думала, что может затупить оружие, а оружие не думало тупиться о какое-то дерево. Затем её находили, конфисковывали меч, демонстративно шлёпали по попе и отпускали гулять дальше – дед придерживался классической теории воспитания, что чем бы дитя не тешилось, лишь бы не маялось.

Для социализации они ходили за полтора десятка километров в соседнюю деревню, где дед познакомил ребенка с местными ребятишками, но запретил пользоваться магией в играх. А что бы запрет не было желания обойти, повязал на руку шамбалу, сплетенную полуденницей. Знакомство так заладилось, что к концу дня за девчонкой носилась целая орава деревенских детей от пяти до пятнадцати, с желанием её окунуть как следует в снег, и так – раз сто! Сам дед отлучался по делам и возвращался к вечеру, вытаскивал Фиму из снега или кучи малы, где пыхтящие детишки старались добраться до обидчицы.

В один из таких дней дед сидел в кабаке, ведя неспешную беседу с местным целовальником. В процессе в беседу включился сначала жареный гусь и штоф крепкой медовухи. Когда обсудили прошлый урожай и сборы налогов, в беседу вклинился полуштоф зелена вина и молочный поросёнок, а кабак начал заполняться народом. В основном в кабак шло местное купеческое сословие, да приезжие. Народ попроще пил да смотрел дальновидение в шинке, что на другом конце деревни. Там и питье подешевле, да закуски попроще. К вечеру поросенка сменила кабанятина да дичь всякая, а народу за столом поприбавилось – подсели голова с кумом, да приезжий дьяк, что гостил у головы. Вместе они уговорили еще полведра медовухи да пару штофов водки.

И тут деду Егору показалось, что он о чём-то забыл. Забив трубку табаком, он вышел на крыльцо покурить, да так и обомлел. На площади около кабака собралась вся детвора, в центре крутился снежный вихрь, поднявший над землей сцепившуюся пару. Две девочки одного возраста увлеченно пытались вырвать друг у друга как можно больше волос и неумело, но активно отдубасить друг друга. У деда трубка изо рта выпала, когда в одной из участниц безобразной драки он узнал Фиму, а в другой – черноволосой, дочь головы.

Конец безобразию положил прохожий в богатой соболевой шубе с норковой шапкой набекрень. Он оглушительно свистнул и сложил рукой в белой кожаной перчатке «козу» в сторону драки.

Смерч стих и опустил двух противниц на утоптанный снег. Дед Егор тут же кинулся к детям. Прохожий поспешал рядом.

- Кащеюшка, вот спасибо, вовремя ты удружил!

- Должок за тобой, старче, - на бегу пробормотал Кащей.

- Не заржавеет-то за мной, я свои долги-т всегда отдаю, так-то!

Тут они добежали до детей и аккуратно расцепили девочек. Подняв и отряхнув, повели их в кабак – замурзанных и расхристанных. Надо было их согреть, чтобы не заболели, а то простудятся на раз.

Увидев свою дочку в таком виде, что не каждый день по дальновидению скоморохов показывают, голова схватился за сердце.

Кащей, не представляясь, сбросил подбежавшему половому шубу да шапку на руки и дал пятиалтынный. Подсев за стол, тут же заказал колбасу с кровью и штоф заморского коньяку.

- Ну-с, молодые леди, не соблаговолите ли объясниться, как мы вас застали в таком виде? – спросил он девочек, которые сопели, сидя друг напротив друга. Мокрую одежду с них отдали тому же половому, а взамен дали теплые шерстяные шали, в которые девочек закутали, отчего те стали напоминать фарфоровых кукол.

- Глашенька, девочка моя, не дело приличным барышням заводить волосья друг другу драть на потеху холопьим детям! – отчитывал дочку голова. Кум спал, сладко похрапывая. Захмелевший целовальник кивал да поддакивал. Дескать, приличные барышни дома сидят да платки вышивают!

- А чего она первая начала! – перечила отцу Глашенька.

- А ты первая мой браслетик порвала! – тут же уличила недруга Серафима. И с торжеством во взгляде показала криво завязанный браслет у себя на руке. Дед Егор присмотрелся – и действительно, браслет был сначала разорван, а потом завязан узелком. На концах обрыва нитки шамбалы запеклись, как от огня. Не каждый взрослый способен был порвать связанный полуденницей да заговоренный стариком нитяной браслет.

«Огненный маг, да ещё не инициированный!» - подумал про себя дед Егор. «Вот так счастье голове привалило, намается он с доченькой. Огненные – они все головой об пень от рождения стукнутые! Хотя, ежели здаружить с Фимкой, небось и «уравновесятся» ­– всё меньше обеих будет за Рубеж тянуть. Хм-хм. Надо как-то поаккуратней голове это рассказать. Или жене его? Там же, коли память не подводит, женское царство дома творится – пять дочерей, да Марфуша – женушка драгоценная, мужа-то под каблук загнала!»

Пока голова пытался безуспешно поучать воинственно настроенную дочь, почти заснувший было дьяк вскинулся и заказал освежающего рассолу – популярный на Руси-матушке напиток, позволяющий выгнать из головы да тела плохой хмель и продолжать гулеванить всю ночь. Вырвавшийся из столицы дьяк был настроен серьёзно отдохнуть!

Девочкам заказали горячего узвару, кулебяк да пирожков разных. Хлебнув рассолу, настоянного на таинственных травах да грибах местными ведунами, все собравшиеся воспряли и заказали уху со стерлядью, соленую белугу с лимоном, да икру белужью и лососевую. Не забыли и хмельное – пиво, мёд, да зелено вино. Кащей заказал вино французское, отговорившись, что, де, так привык в заграницах.

Успокоившийся было дьяк воспрял:

- А что гость дорогой не представился? Чую я, что магикой запахло, а от кого – понять не могу. Жаждем узнать, кто вы, да чьих будете?

Кащей, не моргнув глазом, начал вдохновенно рассказывать:

- Зовут меня Александр Кроули, профессор магии чёрной и белой. Работаю и преподаю в знаменитом Мискатоникском Университете, что штате Массачусетс! Собираю древние легенды и артефакты. В Сибирь же приехал по слухам о нахождении тут древнего капища мифических волотов, где захоронены реликвии магического происхождения.

- Брехня всё это! У нас тут магов нет и отродясь не было! – заявил снова полупьяный голова.

- Я тебе всегда говорил – будет наша деревня знаменитой, смотри к нам иностранные профессора да гиолухи зачастили, он оно как, - назидательно поднял палец вверх целовальник.

- Какие гиолухи? – спросил дед Егор, охочий до слухов. Сплетни про магов да враки Кащея он и так наизусть знал, а вот веяния прогресса его завораживали. Голубой мечтой старика был дальновизор, но на хуторе всякие электронные приборы отказывались работать и ломались немедленно – даже радио не ловило. Поэтому дед время от времени выписывал научно-популярные журналы и рассуждал с молчаливыми обитателями хутора о новинках науки и техники. Правда, потом некоторые номера пропадали, и в том дед подозревал овинника, которого как-то раз ночью видел с лампой и в очках, пробирающегося в баню в гости к баннику. Под мышкой тот нес сверток, весьма похожий на свернутые в трубочку журналы. Но тщательные поиски ничего не дали, овинник и банник отмалчивались, и старик решил, что ему помстилось.

- Да ходют тут, чой-та высматривают, - сказал голова и немедленно выпил. Закусил и крякнул.

- Рудознатцы, по-нашему, по-простому! Всё сували какие-то грамоты из самого Санкт-Питербурха, дескать, чуть ли не государём-батюшкой подписанные… - при этих словах деревенские чиновники сначала перекрестились в направлении церкви, при этом внимательно посмотрев на профессора, который тут же повторил жест, потом на портрет Царя-Императора Онуфрия Первого, что полагалось вешать в каждом откупном питейном заведении строго напротив входа. Онуфрий Первый тяжело взирал на вошедших и одним своим видом предупреждал разврат и пьянство. Или так хотелось надеяться думским деятелям, утверждавшим всякие указы да законы.

- А я им сразу и говорю – нету тут золота! Нет золота и в Серых Горках – но туды лучше не ходить, народец там дряной супротив нашего. У нас если и побьют приезжих, так за дело! – горячился голова. – А как я последний раз туда поехал – так меня и совершенно без дела побили, стоило лишь у барышни полюбопытствовать, как пройти в вивлиофику! Пришлось срочно извозчика искать, мой-то кучер был в загуле! Так что бы до вокзалу доехать, с меня извозчик рупь взял, несмотря на бедственное мое положение.

Дед Егор перестал слушать сетования головы на соперничающее с деревней поселение лесорубов и рудокопов Серые Горки, где золота действительно не было. А были железные рудокопни, куда шла железнодорожная ветка. А подальше нефтяной промысел был, откуда шли потоком громадные бочки с нефтью, по-научному – цистерны.

Дети давно спали, приткнувшись друг к другу, огонь и лёд, белое и черное.

Кащей уловил настроение старика и торжественно процитировал:

Some say the world will end in fire,

Some say in ice.

From what I've tasted of desire

I hold with those who favor fire.

But if it had to perish twice,

I think I know enough of hate

To say that for destruction ice

Is also great

And would suffice.

Дьяк всхлипнул:

- Эка красота, хоть и не понятно по-басурмански ничегошеньки.

Потом обратился к сидящим:

- А не спеть ли нам, други?

- Т-ш-ш! – шикнули на него дед Егор и голова. - Сейчас девок спать отправим, тогда и споем.

Вызвали кучера, что приехал на роскошном лимузине «Руссо-Балт Волга», погрузили уснувших детей и велели передать хозяйкам, что гости изволят кутить и хозяевам положено проявить государственную мудрость и за ними приглядывать.

Так дед Егор и Серафима задержались в деревне на целую неделю. На седьмой день опухших от постоянного обжорства и пьянства Кощея и дьяка погрузили в «Скорый Императорский», а Серафима прощалась с Глафирой еще полчаса и уходила из дома головы с глазами на мокром месте. Старик ухмылялся себе в бороду.

«И ребенка с ровесницей свёл, и от этой надоеды избавился. Пусть теперь Кощеюшка попробует от дьяка оторваться!» - за неделю дьяк, который оказался, некотором роде, коллегой Александра Кроули, Мескатоникского воплощения Кащея, не только выпил несколько ведер хмельных напитков и сократил поголовье поросят вдвое, но и успел обменяться списками литературы, которые находились у исследователей. Причем Кощей допился до того, что обещал переслать телеграфом списки с копии «Книги Эйбона!»

А дед Егор и Серафима еще пару раз навещали голову и Глафиру в тот месяц.

Рассказ четвертый: Горыныч

Зря мечтал дед Егор, что отоспится на старости лет. Не было покоя измученной душе. В очередной раз пришлось вставать с печи еще до рассвета. В воздухе явственно пахло гарью.

«Етить–раскудрыть!» – хмуро выругался дед и стал собираться в путь. В чистом поле поклонился на все стороны света и крикнул неожиданно молодым голосом: "Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!" Огромный мускулистый конь примчался и послушно застыл перед дедом.

– Дела у нас сегодня, мой хороший. Давай-ка поскромней.

Скакун отряхнулся, и через миг обернулся утомленной жизнью крестьянской клячей.

– Ах ты, мой умница! – похвалил Егор, поглаживая широкий лоб лошадки. Они быстро вернулись к дому, чтоб запрячь Сивку в телегу. Мавка, кормившая кур, быстро высыпала остатки зерна в кормушку и помчалась за гумно, откуда и выволокла быстренько не часто используемую телегу.

Когда солнце стало карабкаться на низкое осеннее небо, дед Егор уже подъезжал к знакомой деревеньке.

Там жил старый Пахомыч, который держал свиней и приторговывал колбасами

– Торфяники что ль горят? Поздноватенько в этом году. Да и ты, Героныч, не спешил. Даж странно, коль дымить начинает, тут и ты за товаром, – протянул Пахомыч, встречая гостя.

– Хм, – неопределенно пожал плечами дед Егор, отсчитывая ветхие купюры. Он привычно взял дюжину кругов колбасы, четверть пуда копченной грудинки, да шмат сала. Двух крупных хряков со связанным ногами внуки Пахомыча споро погрузили в телегу.

– Мож, чайку на дорожку-то? Аль чего по крепче есть, – предложил хозяин, довольный вырученной кругленькой суммой. Егорий наведывался редко, но был щедрым покупателем.

– Не в это раз, старый. Дела! – Дед Егор махнул рукой на прощанье и отправился домой.

Въехав во двор, не стал распрягать лошадь.

– Девки, солонину тащите! Да на ходу не спите, тетери! – дед был не в духах. Он-то хорошо знал, что торфяники горят не просто так. Опять сезон линьки настиг Горыныча. И тот злился на весь белый свет, полыхая огнем направо и налево.

– Твою мать Горгону, – бурча, дед Егор полез в подпол за самогоном. Достал из самого темного угла ведерную бутыль, оплетенную серой паутиной.

– За Фимкой смотрите, к ночи вернусь. Но могу и задержаться, сами понимаете… Чтоб все как по нотам было! А то я вам балалайкой-то по всем местам настучу!

– Деда! – Фима появилась неведомо откуда и с размаху прыгнула в телегу, – О! Колбаска! Хрюни!

– Заберите ее! – завопил дед, видя, как девчонка впивается зубами в колбасу. Мавка бросилась к телеге, стала извлекать Фиму. Но та, быстро заглотив кусок, разразилась громким криком:

– Нет-нет-нет! С дедой!

– Дай ей еще кусман, пусть заткнется. Мне ехать пора!

Но девчонка уже не хотела колбасы! Она держалась ругами за край телеги и громко визжала на одной ноте. В пролетавшей над лесом стае гусей звуковая волна сбила пару птиц. Овинник задумчиво проследил взглядом за их падением и неторопливо потрусил в ту сторону, чтоб подобрать подарок небес.

– Фима! – строго обратился к ней дед, – Мне надо по делам. Срочно. Чуешь гарь? Не поеду, пол-леса да все болота сгорят к чертям собачьим.

– И я! И я! – захлебываясь, запричитала малявка.

– Ну, тебя я спасу, наверное.

– И я с тобой!

– Ох ты господи! Грехи мои тяжкие! Ну куды мне тебя? К Горынычу надо мне. Злится он, плохо ему, когда чешуя облезает. А тут ты ещё!

Фима набрала в легкие побольше воздуха и снова вопль потряс окрестности. С ближайших елей осыпались шишки. Полуденница принялась резво собирать их для самовара.

– Эх–ма! Лады! Мавка, собирай мне девку с собой. Растрепой не возьму! – сурово нахмурил брови на Фиму.

– Не обманешь? Едем?

– Одна нога туда, другая сюда! Ждать долго не буду!

В миг девочка спрыгнула с телеги и бросилась к умывальнику. Как маленький, но очень бойкий вихрь носилась она, причесываясь, одеваясь в дорожное да собирая котомку. Дед успел лишь развернуть телегу, как готовая Фима стояла на крыльце с маленькой котомкой.

– Ну ладно, дальше сами! За хозяйсивом смотрите! – дед кивнул дворовым, посадил девочку рядом на облучок и громко цокнул языком, не притрагиваясь к поводьям. Лошадка медленно затрусила в лес, выбирая особые «пути», недоступные смертным.

* * *

– Горыныч, Горыныч! Мы к тебе с гостинцем! – Радостно подпрыгивала Фима. По мере приближения к Федотьевскому болоту, где обитал змей, дым становился гуще.

– Твою ж гидру! Всю округу запоганил, стервец, – выругался дед Егор. Он махнул рукой и словно прорубил дорогу в дымище. Серый смог колыхался рядом, но не задевал ни телеги, ни лошади.

На краю болота была навалена куча крупных закопченных камней, высотой саженей с двадцать. То ли наваленные ледником, то ли хижина великана.

Временами, из хаотично расположенных в куче отверстий вырывались языки пламени. Часть леса к востоку от жилища Горыныча уже выгорела дотла, хоть сейчас на поле распахивай.

Дед Егор распряг Сивку, отпустил пока резвиться.

– Вернешься по первому свистку!

Затем взвалил на плечо большого хряка.

– Подожди тут! – велел притихшей Фиме.

– Горыныч, тудыть тебя поперек хвоста! Кончай Торквемаду-то изображать!

– О! Егорка с пригорка! Пожрать принес? – раздался хриплый бас.

– Держи! – Дед размахнулся и бросил хряка к большой дыре, служившей входом в обиталище. Но сам заходить не спешил.

Короткий визг тут же сменился громким чавканьем.

– Нет, так дело не пойдет. Сначала надо было помыть, опалить щетину. Разделать тушу, в конце концов!– баритон был крайне недоволен происходящим. Но голос потонул в оглушительном причмокивании.

– Это просто невыносимо! Когда же ты научишься себя вести!

– Мням… Я и так прекрасен! Геронтьевич! Свинья отпад! Наше тебе с хвостиком! – с набитым ртом проговорила басом средняя голова.

– Фи, свинина! Я давно предлагаю вам обратиться к японской культуре. Давайте есть дары моря, – предложила левая голова тонким фальцетом.

– У нас тут только дары болот, – загоготал бас.

– Как пожрешь, выползай! – буркнул дед Егор. Второго хряка он отнес в маленький загончик за хижиной. Распутал тому ноги и отпустил. Девочка с интересом рассматривала покрытые копотью стены, узкую дорожку, ведущую вглубь болота.

–Туда ни ногой! Утопнешь, поминай как звали! – предупредил старик. Фима послушно кивнула. Она чувствовала исходящую от болота опасность.

Наконец, наружу выполз сам Горыныч. Средняя морда была вся заляпана красными брызгами. Другим тоже досталось. Правая голова демонстративно морщилась. Огромное тело все было в проплешинах, старая чешуя отваливалась неравномерно. Новая же еще только пробивалась.

– Ты привез мне кимоно, как я просил? – спросила левая голова деда Егора.

– А-ха-ха! – схватился Горыныч за живот, – кимоно ему! Где Егорка на такую жопу халатик-то найдет?! Ну умора, твою ж медь!

– Сам сказал,сам посмеялся, хорошо иметь три головы, – хмыкнул дед.

– А то! Одна голова хорошо, а три – уже парт-ячейка! – отозвался веселый бас.

– Ах, избавь нас от твоего ужасного юмора, – протянула правая голова усталым баритоном.

– Хы, – выплюнула центральная голова струю пламени в правого соседа.

– Ой, – испуганно пискнула Фима.

– Ша, Горыныч! Я тута не один. Девчонка со мной. Не стращай шибко.

– Тебе следовало бы предупредить, что появишься не одни. Да и не в том виде мы сейчас, чтоб дам принимать, – назидательно произнесла правая голова.

– Ага, кимоно надеть забыли, – заржала средняя.

– Вы не прониклись еще философией Дальнего Востока! – печально сообщил фальцет.

Вместе с дедом Горыныч быстро разгрузил телегу, перетаскал в хижину еду и самогон.

– Ну, чё? По чарочке за встречу? – предложил змей.

– Ну давай!

Горыныч вынес стол и пару лавок.

– Садись, дите! Не боись! – похлопал лапой рядом с собой. Фима быстро забралась и уселась.

– Колбаски дай! – шустрый ребенок успел схватить ендову Горыныча, ведерной величины посудину, и надеть себе на голову.

Горыныч щедро отломил колбасы. А вот «стакан» свой с чужой головы снял. Тогда Фима схватила чашу поменьше и сунулась к бутыли.

– Не, мала еще. Вон в ведре родниковая вода, оттуда пей.

– Слышь, когда успел девку-то заделать? Мать нашла героя и всучила малую?

– Нет, все не так. Да долго рассказывать. Будет год у меня. Считай в ученицах.

– Да! Ты научишь! – снова развеселилась средняя голова, опрокидывая в себя стакан самогона, – хорошо пошло. Ядрененький!

– А я бы предпочел саке! – с укором произнес фальцет.

– Алкоголь плохо влияет на мыслительные способности. И на желудок.

– У тебя нет таких способностей, не переживай! – успокоила правую голову центральная.

– Это ты все мозги пропил! Да и фиг бы с ними. Но желудок общий!

– И жопа! После Егоркиного самогона дристать снова будем дальше, чем видим. Зато и линька быстрее пойдет.

– Жопа! – радостно повторила Фима.

Дед осуждающе покачал головой.

– Нет, девкам такое слово говорить не положено! Пойдем пока пройдемся, Фим, потушим пожары.

Дед взял девочку на руки и осторожно пошел по тропинке. Трясина хлюпала и тоскливо вздыхала. Стоило им подойти к пылающему пламени, оно тут же отступало и пыталось спрятаться.

– Э-э нет! Меня не проведешь!

И Фима вместе с дедом тянула ручки и усмиряла огненную стихию.

Когда вернулись, Горыныч уже горланил песни нестройным хором. В ведерной бутыли самогон плескался на самом донышке.

– Поехали домой, он пока буянить не будет. Не до этого! – Дед Егор свистнул. В тот же миг задрожала земля и появился Сивка-бурка во всем своём великолепии.

Звучное урчание горынычева желудка заглушило пение.

– Давай-ка поторопимся, родная! Хрен с ней, телегой-то. Сейчас тут будет очень грязно.

Дед подхватил девочку, посадил ее на коня. Потом лихо забрался следом и пустил Сивку галопом.

– Держись! Крепко держись! – велел дед Фиме. И та послушно цеплялась за гриву Сивки.

– Лошадка! – счастливо вздыхала девочка, наслаждаясь бешенной скачкой. А конь мчался ураганом, будто бы и не касаясь копытами земли.

Рассказ пятый: Геологи

Дед Егор сидел на приступках, курил трубку и задумчиво наблюдал, как блондинистый вихрь яростно сражается с деревянными человечками. Болванов выстругал из березовых чурбачков шипящий и матерящийся по-котячьи овинник, пойманный на воровстве кровяных колбас из погреба. Даже не выстругал, а выцарапал, демонстрируя свои когтищи и шипя в сторону деда какие-то ругательства, когда полагал, что тот его не слышит.

Деревянный меч дед Егор стругал собственноручно, чтобы сохранить игрушкам жизнь – уж больно ловко разделывала его ученица даже дубовые необхватные чурбаки своим любимым волотским мечом.

Фима мастерски сражала лезущих на неё размалеванных деревянных болванов, те картинно умирали и уходили в «мертвятник», где смиренно и ожидали конца битвы. Сражение было в полном разгаре, когда на чистом небе громыхнуло. Старик взглянул на небо и вздохнул. Гость в дом – бог в дом.

Из леса показалась высокая фигура. Дед Егор спокойно ждал, когда она приблизится. Гость сегодня был колоритен: высок, тощ, одет по моде двухтысячелетней давности, как её помнил старик – в длинное серое рубище. Длинные белые волосы сплетены в косицы, лицо словно высечено из дерева, плоское и бесцветное, словно лик на иконе. Гость остановился и оперся на посох – такой же старомодный и бесцветный, как и он сам.

Неожиданно глубоким голосом пришелец изрёк:

- Радуйся, Георгий, сын Геронтия! Твоя просьба была получена, взвешена и признана достойной. В знак признания твоих заслуг и смирения, прими сей дар духов Вышних и Светлых Богов.

Пришелец оказался посланцем Прави, обители богов.

Посланец достал из переметной сумы серебристый диск и передал его деду Егору, внезапно оказавшись на расстоянии вытянутой руки. Старик взял диск и тут сквозь посланца богов пролетел белобрысый вихрь с криком:

- Деда-деда-деда! Я их всех победила!!!

Посланник медленно рассеивался в воздухе. Дед Егор вовремя успел схватить Фиму и уклониться от мелькнувшего в воздухе меча, угрожавшего пронзить его. Сверкавший на солнце диск немедленно привлек внимание непоседы.

- Ой! Что это, что это? – потянула руки к вещице нетерпеливая Фима. Старик отдал блестящую штучку ребенку.

- Сё амулет Триглав, Фима. Твой пропуск в Навь, Правь и обратно в Явь. Пора тебя учить за Рубеж ходить.

Фима озадаченно вертела амулет в руках, внимательно разглядывая его.

- Ой, а тут что-то светится! – воскликнула девочка, поднося амулет ближе к глазам. - Ой-ой-ой, тут такое, такое… Всё блестючее и человечки летают!

- То ты видишь Правь. Поверни амулет чуть и увидишь Навь. А будешь в Прави или Нави – сможешь увидеть Явь.

- Деда, деда, а пойдем в Правь, там так красиво-прекрасиво! – потянула деда за рукав Фима.

- Не могу, внученька, заказан мне туда вход, к землице-матушке я привязан, к самой Нави цепями невидимыми прикован, – вздохнул старик. – Надо бы тебе цепочку для амулета сделать, чтобы не потеряла ненароком.

* * *

Поздним вечером, уложив непоседливую, но уставшую от всяческих дел, Фиму спать, дед Егор сидел за столом в горнице и чаевничал с мавкой да полуденницей. Набегались они сегодня вместе с девочкой: козу – доили, болванов – били, овинника – ловили, от овинника – убегали, от козла – убегали, Сивку-Бурку – звали, на Жар-птицу силки – ставили!

Дед весь день провел, раздумывая о походе в Навь – конечно, с Тёмной Нави он начинать не собирался, а вот сводить девочку в Светлую Навь, пожалуй, стоит в ближайшее время. Срок ученический к концу подходит, а амулетом учить пользоваться надо – нелегкое это дело для людей, даже волотской крови, в Навь да Правь ходить. Амулет сильное облегчение сделает, но и так ребенку в Правь одной ходить придется. Потому надо найти ей спутника в Нави, который по норову да по силе для такой задачи подойдет. Решено! Как только добудет дед ингредиенты для своего прохода за Рубеж, так сразу и пойдут. Верно, придется в город ехать для такого деликатного дела.

Тут в дверь постучали. Дед гостей не ждал, потому кивнул нечисти:

- Девки, нутко одна на гостей погляди, другая морок на Фимку накинь. Нечего спящую видеть кому ни попадя. Наши по ночам не ходють, они дома сидят, дальновизор смотрють. Чужаки какие-то, геолухи, прости Хосспидя!

В дверь постучали ещё настойчивее.

- Никого нет дома! – крикнул дед.

За дверью озадаченно затихли. Затем зашушукались. Вернулась мавка и показала на пальцах – гостей трое, одна – женщина.

- А кто ж тогда отвечает? – спросили из-за двери звонким женским голоском.

- А хто спрашивить-та? – не сдавался дед Егор, пытаясь отвадить ночных гостей.

- Это мы, геологи!

- Геолухи бывают разные, не знаю никаких геолухов!

- У нас бумаги официальные есть! Пустите нас пожалуйста, нам переночевать негде! Устали, пока целый день до болот шли.

- Давайте сюда ваши бумаги, я гляну. А то вдруг вы деда старого обмануть решили и не геолухи вы никакие, а тати нощные. Вот под дверь суйте. – Дед стал и подошел к двери. В щель между полом и дверью просунули бумагу. Старик поднял бумагу – честь по чести, с печатью да подписями, одна вроде даже Государя Императора, и спокойно открыл дверь, которая была не заперта.

Затем взглянул на ошарашенную троицу и буркнул:

- Чаво стоите, холод напускает, ходьте в хату!

Вошедшие представляли собой странное для любого таёжного жителя явление. Какие-то яркие, неестественных цветов ткани, шапочки, облегающие голову, а на ногах высокие шнурованные ботинки, сейчас представляющие комки грязи.

- Ну куды вы с грязными чунями в горницу прётесь, скидывайте в угол да портянки снимайте, неча за столом вонять, портянками-то.

Двое молодых мужчин и женщина начали разуваться и скинули странного вида рюкзаки. Сразу видно – не нашенские рудознатцы.

- Здравия желаем хозяевам! – хором поздоровались гости.

- Каким-таким хозяевам? Один я туточки, бобылем век доживаю, - соврал дед Егор. – Егором меня кличуть.

- Зоя, Александр и Ефим, - явно не своими именами представились геологи. – Занимаемся изысканиями по поручению Санкт-Петербургской Императорской Академии Наук. Ищем нефть, драгоценные металлы и камни.

- Садитесь за стол, чай пить, в ногах-то правды нет, - не очень любезно предложил дед.

- Ой, спасибо! – обрадованно воскликнула Зоя. – А у меня кофе растворимый да сахар есть. Будете?

- Кофиев да сахаров мы тутошки не видывали, за энтим в город ехать надо. А я стар стал, да немощен, оттого не откажусь от угощения. – дед сразу же бухнул себе из принесенной жестяной банки здоровую ложку растворимого напитка и кинул несколько кубиков рафинада. На столе как раз стояла крынка, которую он предложил гостям:

- Вот, молоко козье. Чай или кофий побелить – самое оно.

Зоя с содроганием понюхала молоко и позеленела. С непривычки-то козье молоко не всем нравится. Парни вежливо отказались и пили кофе с сахаром. К мёду не притронулся никто. Старик же в охотку к сладкому напитку, налитому в здоровую чашу, обмакивал куски хлеба в мёд и с огромным удовольствием их кусал.

Нечисть тем временем рылась в оставленных рюкзаках и судя по жестам, что-то там такое находила. Старик внимательно наблюдал за гостями. Как он и ожидал, гости то и дело кидали взгляды на висевший на стене меч. Девушка щебетала не переставая, пересказывая столичные истории, парни помалкивали, но иногда вставляли фразу-другую, что бы не выглядеть невежливыми.

Затем один из парней – то ли Ефим, то ли Александр, предложил выпить. Принес штоф-флягу и четыре металлических походных стаканчика.

- Коньяк французский, резервный, - похвастался Александро-Ефим, разливая напиток.

- Ну, на здоровье! – подняла первой свой стаканчик лже-Зоя.

- Хорошо пошла! – крякнул старик, выпивая стопку. Приметил при этом, что остальные только чуть отпили напиток. И тут же потянулся к фляге стаканчиком – Между первой и второй – перерывчик небольшой!

Лже-геологи подливали деду заморский коньяк стопка за стопкой, а сами старались не пить. Наконец, на пятой рюмке мавка подала сигнал, что в рюмку что-то насыпали. Старик восхитился ловкостью рук – сам он не заметил бы.

Дед Егор, пьяно улыбаясь, поднял стопку, но сразу пить не стал. Гости напряглись, но не сильно.

- Хощу вам, добрые люди, совет дать. Леса тутошние – они опасные, жуть. Здеся какой только бесовщины не встретишь. Эвон лешак висит, - показал рюмкой на прибитую к стене голову лешего старик. При этом пронес рюмку мимо мавки, которая невидимой макнула палец в стопку и тут же его облизала. Закатила глаза и стала показывать, что храпит, склонив голову с закрытыми глазами на сложенные руки, будто спит. Снотворное, значицца.

Гости скептически посмотрели на охотничий трофей на стене. С первого взгляда голову лешего можно принять за голову большого козла. Если не смотреть в рот, полный острых зубов и здоровенных клыков, и не видеть вертикальные зрачки, горящие в ночи. Тело, сейчас отсутствующее, было размером с хорошего медведя, ходило на козлиных ногах и имело огромные лопатообразные руки с длинными крючковатыми когтями, которые могли разорвать даже свирепого медведя или здоровенного лося в клочья за краткий миг.

Дед Егор решил прекратить ломать комедию, и посмотреть, что гости будут делать дальше. Про леших он предупредил, а ему причинить вреда нечисть не даст. И выпил рюмку. Мир перед ним поплыл, лица смазались в неясные пятна, голоса стали звучать словно он был на дне колодца, а затем и свет померк.

Проснулся дед от того, что его разбудила полуденница, вливая в рот противопохмельный рассол. Дед отобрал и несколькими глотками допил чашу. Голова от снотворного гудела, тело было ватным. Он внимательно осмотрелся и сразу заметил, что волотский меч на стене отсутствует.

- Добре, добре, - оглаживая бороду, проговорил старик. – Как есть тати нощные.

Дед Егор вышел на крыльцо и взглянул в ночное небо, частично затянутое рваной пеленой облаков. Найдя Большую Медведицу и Полярную звезду, прикинул, что с момента прихода незваных гостей прошло часа четыре.

- Великая Мать, тебя призываю – Рея-Кибела, Ану, Иштар, Деметра! Яви мне ночную кобылу по праву древнему, сокровенному, в бою добытому!

Перед домом сгустился туман, раздалось ржание и к деду Егору вышла тонконогая белая кобылица и преклонила перед ним колено. Старик забрался на непокрытую спину лошади и погладил её по белоснежной гриве, шепнув на ухо:

- Давай, родимая, поищем татей, что на меч мой покусились, да не вовремя в лешачий лес ушли. Как бы их там уже не порвали, ненароком. Иди на запах крови и страха!

Кобылица тоненько заржала и рванула в лес, словно в чисто поле. Порождение ночной волшбы словно летело по воздуху – бесшумно и быстро, просачиваясь сквозь густые заросли тайными тропами. Долго скакать ей не пришлось – гости нашлись в пяти вёрстах от хутора, на большой открытой поляне среди густого таёжного леса. Старик эту поляну знал – здесь росла вкусная земляника, устилавшая землю сплошным красно-зеленым ковром.

Но теперь поляна стала местом бойни. По ней были разбросаны тела лешаков, изрубленные мечом, на деревьях был живописно развешен разорванный мужской труп, а на пне посреди поляны сидел второй парень с мечом в руке и глупо хихикал. Луна заливала мертвенным светом картину побоища. Недалеко от пня, привалившись к сложенным в кучу рюкзакам, сидела на земле лже-Зоя и зажимала руками живот. Сочащаяся сквозь пальцы кровь указывала, что жить ей осталось не долго. Старик слез с ночной кобылы, и та снова растеклась туманом, укутав поляну. Подойдя к умирающей, дед Егор присел и осторожно отвел руки в сторону – поперек живота зияла огромная резаная рана, нанесенная мечом. Старик хмыкнул и провел перед лицом неслышной плачущей от боли женщины рукой. Она немедленно заснула.

Затем он встал и подошел к сидящему на пне меченосцу. Приблизившись, дед Егор смог рассмотреть ранения, нанесенные лешаками. Выдранные куски плоти из разных – с парнем лешаки игрались, наслаждаясь ужасом и страданиями жертвы. Поэтому начинали с небольших порезов на руках и туловище, потом вырывали куски мышц на ногах, и жертва утрачивала подвижность, а затем начинали есть внутренности ещё живой добычи.

Здесь они смогли добраться только до бёдер, и теперь сидящий на пне человек истекал кровью. Он должен был умереть раньше, но волотский меч хранил в нём остатки жизни своей магией.

Дед Егор аккуратно взял меч из рук безумца и тот немедленно свалился на землю, умирая всё быстрее. Упускать такую возможность для сбора ингредиентов было нельзя и дед, засунув два пальца в рот, громко свистнул. На зов тут же явилась домашняя нечисть – полуденница, мавка и овинник.

- Приберитесь тут, девоньки. А ты, свинтус, живо за работу! – строго приказал дед Егор.

Полуденница достала свой острый серп и начала вырезать сердца убитых лешаков. Овинник стаскивал их в кучу к лежащим рюкзакам. Мавка собирала сердца в берестяные туеса и укладывала их в свою бездонную суму. Старик же достал свой засапожный нож и наклонился к лежащему на земле парню. Тот на миг обрёл понимание того, что случилось и попытался отползти от новой опасности, суча руками и ногами – но силы быстро покинули его. Дед Егор хладнокровно вырезал сердце и вложил в туес, поднесенный мавкой.

Затем перешел к лже-Зое. Время её было на исходе. Мечом начертил на земле символ Триглава, который тут же вспыхнул призрачным синим светом. Мавка и полуденница подтащили женщину в круг и положили головой в сторону запада.

- Мать сыра Земля, Геката Триединая, Предвратная, Подземная, Ключей хранительница! Прими жертву, даруй в ответ право равноценное, Навью признанное – изгнанницу вернуть, в мир Яви пустить! Кровью своей просьбу подтверждаю, кровью и жизнью жертвы просьбу закрепляю!

С этими словами старик полоснул мечом по ладони и кровь его полилась в сияющий круг. Земля стала зыбкая, словно вода, и лежащее на ней тело стало медленно погружаться, пока не скрылось. Круг и символ погасли, на поляне остались только мертвые тела и вещи геологов. Туман затянул поляну, а когда соткался в белую кобылицу, всё исчезло, словно никогда и не было.

Рассказ шестой: Мара

Днем небо рокотало – жаловалось, плакало дождём и грозило грозами. Под вечер всё стихло, и дед Егор стал собираться к походу за Рубеж. Собирая Серафиму он втолковывал ей:

- В Навь попасть – ить большого-то умища не надобно. Эт, почитай, кажный дурак могёт сделать. А вот в Явь обратно вернуться – тут закавыка и случается. Я для тебя амулет особенный стребовал, да на цепочку заговоренную надел – не будет над тобой духам да нечисти никакой власти, заморочить тебя не смогут, да и ты всегда обратно в Явь выход найти сможешь. А вот богам Тёмным ли, Светлым ли, ыщо каким – попадаться не стоит. Им любой человечишка что тебе муравей. Раздавят и не заметят.

Девочка важно кивала, будто понимала, что ей старик втолковывает. Дед Егор на этот счет иллюзий не строил, но оно потом само в памяти всплывет, ибо близко к рубежу всегда будет княжна Морозова жить, всегда по краю с силой волотской ходить.

- А ещё нужен тебе дух-защитник, али как его на Руси прозывают – ангел-хранитель. Его-то мы с тобой искать и идём.

- Дедадедадеда! – затараторила внезапно зантересовавшаяся девочка. И от нетерпения стала подпрыгивать. – А зачем мне ангел, если ты у меня есть?

- Цыц, блоха, не скочи на месте, - скомандовал дед и продолжил, - За Рубеж сам-два али сам-три не ходють. То дело сугубо единоличное. Пойдем-то мы вместе, да в разных местах выйдем. А заберет тебя бабка обратно в имение жить – как одна ходить будешь? По-первости тебя любой бесенок заест, не справишься одна.

Дед поправил одежку, засунул ребенку амулет за пазуху, и подогнал портупею, чтобы ймеч не болтался. В случае чего сам из-за спины в руки Фимке прыгнет – любит он её страсть!

- Ухи развесь, слухай, да запоминай. Как нас с тобой по разным местам раскинет, ты, значить, направление-то приметь, где свету больше, туда и иди. Это как бы Светлая часть Нави. Там нечисти помене, ну и опасности тебе с амулетом тож меньше будет. Как дойдешь до Алатырь-камня, увидишь змею Аграфену, али птицу Гагану. Ты с ними не заговаривай, а то вопросы задавать всякие станут, не отвертишься. Сразу амулет кажи, да меч твой. Поняла?

Извертевшаяся девчонка, которой мавка заплетала косу, задумчиво уставилась в потолок и кивнула.

- Вот там меня и жди. Коли не приду, возвращайся откуда пришла. Ни с кем не заговаривай и мечом руби, если что. Как болванов своих деревянных.

Это Серафима уж точно поняла, закивала и заулыбалась.

* * *

Вышли засветло. До капища Триглава дошли, когда полная луна взошла на небо в полном праве ночной хозяйки. Громадный идол с тремя стершимися от времени лицами слепо смотрел в разные стороны. Подойдя к западному лику, дед достал из сумы туесок и заставил Фиму достать из-под одежды амулет.

- Смотри и повторяй. Мать сыра Земля, Триглав, Тригла, Траян, Трисмегист и Геката! Вам дар приношу и прошу в Навь ход открыть, дорогу отворить! Вот моя кровь, вот кровь врага моего. – С этими словами дед открыл туесок и вывалил перед идолом лешачье сердце, затем достал засапожный нож и полоснул по руке и окропил идола кровью.

Затем дал еще один туесок Серафием, заставил повторить слова, только вместо крови приказал приложить к подножию камня амулет. Сердца и кровь словно растворились в камне. Поляну заволок тяжёлый синеватый туман. Отойдя несколько шагов от статуи, дед с Фимой оказались на перекрестке трёх дорог, где стоял огромный, в человеческий рост, камень.

- Смотри, внученька – рубежный камень. Здесь начинаются и расходятся дороги в Навь, за Рубеж. Какую бы дорогу ты ни выбрала, она тебя никуда не выведет, коль не знаешь, куда идешь. А надо тебе к Алатырь-Камню. Потому и заговор такой нужон: «На море-океане, на острове Буяне, стоит бел-горюч Камень Алатырь. Сидит птица Гагана на камне том, да вокруг змея Аграфена трижды три раза вокруг камня обернулась. Сторожат тот камень, да никого дальше не пускают. Мать сыра Земля, Триглав, Тригла, Траян, Трисмегист и Геката! Направьте меня к тому камню, да путь дайте!» И три раза поклонись на разные стороны, да амулет в руке держи.

Фима посмотрела на деда Егора и крепко схватила его за руку. Тот снисходительно улыбнулся, но руки не убрал. Фима своим детским голоском повторила заговор с первого раза, крепко сжала амулет в руке и поклонилась на три стороны света. Так они и пошли вместе по дороге.

* * *

Серафима шла, крепко удерживая широкую, мозолистую руку деда Егора. Как он и сказал – в сторону, где было светлее всего. Она не удивлялась, что дорога вела туда, куда было надо – просто принимала всё, что «деда» скажет на веру. Вскоре, в тумане стали проступать очертания камня. Чем дольше Фима шла, тем больше становился камень. Наконец, туман рассеялся, и она увидела огромный, выше любого дома, который видела в городах, каменище. У подножия лежала громадных размеров змея – такая легко проглотит Горыныча со всеми его головами – видать, Аграфена. Веки змеи были закрыты, но язык мелькал туда-сюда – видно было, что громадина живая. Вершина камня терялась в низких облаках, но было слышно, как наверху, время от времени, клекочет птица. Фима не сомневалась, что размерами она будет не меньше змеи.

Фима внезапно поняла, что её рука хватает один лишь воздух и испуганно огляделась вокруг. Но деда Егора и след простыл. Она не расплакалась лишь от того, что «деда» предупредил её о том, что сначала они расстанутся, а потом встретятся – надо лишь подождать.

Внезапно змея открыла один глаз и язык заработал ещё быстрее.

- Чую, чую, волотом запахло! – глубокий женский голос доносился словно изнутри змеи, и был оглушителен.

- Волот! Волот! – громогласный каркающий хрип раздался с вершины камня.

- Радуйтесь, Аграфена и Гагана, - робко ответила Фима, как учил её старик.

- Зачем ты пришел, маленький волот? – с любопытством спросил голос изнутри змеи. Сама змея положения головы не изменила и даже закрыла глаз и прекратила пробовать воздух так часто.

- Я ищу духа-покровителя… И ещё – дедушку жду!

- Ждёт! Ждёт! – снова прокаркала Гагана.

- Незачем ждать, коли дух за тобой пришел, - чуть слышно сказала змея.

Фима резко обернулась – и правда, в дрожащем мареве перед ней проявился великан в шеломе с личиной, кольчуге и с копьем в руке. Из-под личины виднелась окладистая борода, а глазницы пылали нездешним огнём. То, что это дух – можно было понять по дрожанию его очертаний, которые незаметно менялись – то борода станет чуть короче, то кольчуга сменится на золоченый нагрудник, то сапоги из алых станут бирюзовыми. Дух протянул свою гигантскую руку и легко поднял Серафиму на уровень груди, оставив землю далеко внизу. Девочка взвизгнула, одновременно от страха и восторга.

- Дух! Ты же мой ангел-хранитель?! – дух степенно кивнул. – Тогда давай найдем деду Егора!

Дух кивнул еще раз и повернулся спиной к Алатырь-Камню и его сторожам, и снова зашагал в сгустившийся туман. Пара мгновений, и они оказались у рубежного камня. Здесь дух уменьшился до человеческого роста, подвел Фиму к камню и показал сначала на амулет, потом на камень. Фима приложила амулет к камню, но ничего не произошло. «Надо сказать заговор!» - подумала она и тут же на ходу придумала:

- Мать сыра Земля, Триглав, Тригла, Траян, Трисмегист и Геката! Вам дар приношу и прошу в Явь ход открыть, дорогу отворить! – девочка достала из котомки маленький ножик и уколола палец и, помазав кровью камень, снова приложила к нему амулет. Цвет тумана немедленно поменялся на синий и, пройдя несколько шагов, она обнаружила себя и духа у идола Триглава.

И застыла от ужаса!

Недалеко от неё стояла в воздухе нагая рогатая женщина, с козлиными ногами, покрытыми короткой шёрсткой; руки до локтей были человеческими, а потом превращались в чудовищные лапы с когтями-саблями! Из спины у неё росли извивающиеся щупальца, которые и поддерживали женщину-чудовище в воздухе.

Но самое страшное, что одной рукой она держала деда Егора, а другой – терзала его громадными когтями!

- Свободна! Свободна! Наконец-то!!! – повторяла она грудным бархатным голосом.

- Аааах! – воскликнула убийца деда Егора внезапно, когда из груди у неё вышло острие меча, прямо среди роскошных обнаженных грудей. Из уголка рта полилась струйка крови. Она тут же отбросила старика, и чёрная масса щупалец отнесла её от неожиданной угрозы.

Фима, забыв про меч, бросилась к израненному деду Егору, причитая:

- Деда, деда, вставай, вставай же!

Она безрезультатно подергала старика за руку, но тот был уже бесповоротно мертв. Глаза застыли, глядя в одну точку, а из страшных ран перестала течь кровь.

Сзади девочки послышались звуки борьбы – страшная женщина пыталась прорваться к Фиме. Волосы её встали дыбом, глаза горели нездешним светом, а своими когтями и щупальцами она била в щит вставшего между ней и девочкой духа.

Всё кончилось в один миг. Волотский меч снёс рогатую голову и тело осело на землю. Дух тут же развеялся, и Фима увидела Кащея. Тот с интересом посмотрел на меч, потом поднял за рог срубленную голову.

- Вот мы и встретились, Мара. Друг, союзник, а затем враг. Георгий всё-таки отдал тебе все долги, глупый старик! – фыркнул Кащей и отбросил голову в сторону. Через мгновение голова и тело чудовища превратились в чёрную шипящую маслянистую жидкость и растеклись по поляне. Затем ручейки побежали в сторону идола и тот словно всосал в себя то, чем была Мара раньше.

Фима беззвучно плакала и всё пыталась растолкать деда Егора…

Эпилог

Затемно из леса к хутору вышел Кащей. На одном плече у него висел меч, этой же рукой он держал зареванную Серафиму. За ним шёл Сивка-Бурка, с телом старика, перекинутым через спину.

На хуторе их встречала вся домашняя нечисть – банник, овинник, мавка и полуденница.

- Приготовьте тело к погребению, - скомандовал Кащей, а сам пошел к избе. С каждым шагом он немного менялся – волосы выросли, поредели и побелели, на подбородке щетина превратилась во всклокоченную бороду, руки погрубели, ладони стали шире и морщинистее, а лицо превратилось в точную копию стариковского лица деда Егора.

- Деда, деда! – внезапно проснулась Серафима и облегченно обхватила «деда Егора» за шею. – А мне такой плохой сон снился, словно на тебя какая-то страшная женщина напала, а потом я её убила, но не до конца. А потом пришел Кащей и снова её убил – совсем-совсем! А ты лежал и не двигался.

- Ништо внученька, не сон то был – то Мара в наш мир вернулась, - вздохнул «дед», - только вы её с Кащеем убили. А потом Кащей меня подлечил, так-то. Пойдем-ка почивать! А то завтра рано вставать, козу доить.

Так ребенок и «дед Егор» зашли в избу, а в воздухе колыхался силуэт статного воина с копьём и щитом и одобрительно кивал.

С неба закапал дождь, а потом застучал ливнем по крыше в полную силу.

Оглавление

Рассказ первый: Княгиня Морозова

Рассказ второй: Кащей

Рассказ третий: Деревня

Рассказ четвертый: Горыныч

Рассказ пятый: Геологи

Рассказ шестой: Мара

Эпилог