Дар [Элеонора Бостан] (fb2) читать онлайн

«Зло выбирает лучших из нас»

Аннета.

Кто битым жизнью был, тот большего добьется,

Пуд соли съевший, выше ценит мед.

Кто слезы лил, тот искренней смеется,

Кто умирал, тот знает, что живет.

Омар Хайям.

Глава 1.

Это было обычное серое утро, такое же, как тысячи до него. Будильник прозвонил ровно в 6.30, Антон заткнул его привычным жестом, не открывая глаз, за стенкой тоже совершенно привычно орал соседский ребенок. Все как всегда, три года каждое его утро начиналось именно так. На кухне, щелкнув, заработала мультиварка, через секунду к ней присоединилась кофеварка, – когда живешь один, завтрак тебе подает техника. Жаль только поддержать беседу и поцеловать на прощание современные игрушки все же не могли, а с остальным вполне справлялись. Все еще не открывая глаз, Антон прислушивался к работающим машинам, казалось, он слышит даже звук капель сваренного кофе, падающих в чашку, слышимость в этом доме была просто отличной, а его квартирка – крошечной. За стеной соседка проорала, чтобы Сережа подошел к ребенку. Всё, вот теперь пора вставать, подумал Антон, ритуал соблюден полностью. Окна его спальни/гостиной/кабинета выходили на запад, поэтому он никогда не задергивал занавески, все равно вставал ни свет ни заря, да и солнце никогда в глаза не било, а вот погоду он видеть мог, правда, только с весны до осени.

Антон сел в постели и как всегда посмотрел в окно, небо было серым, как и все в этом захудалом районе. Он переехал сюда три года назад, но так и не привык, хотя здесь было не так уж плохо, он ожидал худшего. Было бы плохо, подумал он, потягиваясь и вставая, если бы не Рита с Аннетой, а так вполне даже терпимо. Пока он брился и приводил в божеский вид свои непокорные рыжие волосы, тучи куда-то ушли, и на кухне Антона встретили нежные солнечные лучи, приятно пахла сваренная каша, кофе тоже был готов. Может это будет хороший день, подумал Антон и улыбнулся солнцу, может, начнется наконец белая полоса?

– Ты че, мудак?! – заорал кто-то во дворе, – я те сколько раз говорил, что тут я паркуюсь? Чё, не всосал?!

– И вам хорошего дня, добрые люди, – пробормотал Антон, закрывая окно, улыбка так и не сошла с его лица, для этого района такое начало дня было абсолютно нормальным, с такими мелочами справлялось закрытое окно.

Он не стал выглядывать, все равно никого не знал, за три года, что он жил здесь, он так ни с кем и не познакомился, кроме Риты и Аннеты, и считал, это благом. А отсутствие машины удачно избавляло его от вынужденного общения с жителями Трех Мостов – так назывался этот чудесный район. Антон не был общительным человеком и давно уже с этим смирился, он считал эту черту своего характера врожденным изъяном, с которым при желании можно было жить, и он жил, чувствуя себя чужаком, инородным телом в обществе раскрепощенных и свободных людей. В детстве причиной служил отчасти и цвет волос, но с возрастом это ушло, никто больше не дразнил его рыжим, а вот остальные причины остались, более того, стали мешать ему сильнее, чем оранжевая шевелюра. Он был робким и добрым ребенком, не любил шум и большое скопление людей, не любил отрывать крылья мухам и не кидал камнями в бродячих собак, а так же не видел ничего смешного в том, чтобы кинуть камень в чьё-то окно или поджечь чью-то дверь. От чужих слез ему становилось плохо, он мучился и переживал, а злость и напористость пугали его, он замыкался еще больше, стараясь избежать всего, что приносило ему страдания. Чувство справедливости раздирало его, он знал, что так нельзя, что люди творят зло, но что он мог сделать? Он не был сильным, не был напористым, и у него не было десятка таких же буйных друзей. Он был наблюдательным и умным мальчиком, а природное желание выжить научило его приспосабливаться, скрывать больные и слабые места, все внешние проявления ушли глубоко внутрь, он научился надевать маску, казаться таким же, как все, но это требовало больших сил.

С возрастом постоянное напряжение переросло в страх, его пугали люди, пугал этот шумный и злой мир, так что каждый прожитый год неумолимо уменьшал количество его друзей, хотя, как показала жизнь, друзей-то у него никогда и не было, только знакомые. Хотя он был им другом, просто они по-разному понимали значение этого слова. Для Антона дружить – значило всегда приходить на помощь и надежно прикрывать спину, хранить секреты и быть с человеком до конца, а для его приятелей все было намного проще: пошли вместе в кафе – все, друзья, сегодня ты мне друг, а завтра я пойду гулять с новыми друзьями; если что-то нужно от человека – он тебе друг, пока нужен, ну и т.д. Он больно разочаровывался в людях, хотя… Если он там чего-то себе напридумывал и поверил, это его проблемы, так говорили теперь. Он был старомодным, пережитком древних времен, не вымершим динозавром, одиноким и чужим в непонятном мире, в который он никак не вписывался. Но, опять же, с этим можно было жить, и он жил.

– Моя моральная инвалидность, – проговорил он, вспоминая слова Аннеты, – если бы за нее еще пособие какое платили, было бы не так обидно.

Рита и Аннета стали первыми и единственными, с кем он познакомился после переезда в Три Моста, а потом они стали и единственными, с кем он общался. Началось все с плачущей девушки и разрисованной двери. Шла, вернее, тянулась, первая неделя его жизни в новом районе. Он вышел из вечно воняющего мочой лифта, загруженный пакетами и коробками – переезд все же дело очень хлопотное, особенно для одинокого человека, меняющего 3х комнатную квартиру на 1комнатную – он не видел девушку, сидящую на грязных ступеньках, он наступил бы на нее и, возможно, даже упал бы, но она всхлипнула.

– Ой! – вырвалось у Антона, он успел схватиться за перила и удержаться на ногах. Тяжелый фотоальбом, лежавший на самой верхушке, сорвался и звучно приземлился на ступеньки совсем рядом с девушкой. – Я вас не убил?

– Нет, – раздался в ответ приятный голос, – но почти.

Антон наконец сумел выглянуть из-за коробок, прямо перед ним сидела молодая девушка, на вид ей было никак не больше 25, а заплаканное лицо вовсе превращало ее в 16-летнюю.

– Простите, я вас не видел, – смутился Антон, он всегда был стеснительным, а красивые девушки просто вгоняли его в ступор.

Он быстро поставил коробки на ступеньки, при этом, конечно же, рассыпав значительную часть содержимого, и робко сел рядом среди валяющихся дисков, пакетов и свертков. Он не знал, как себя вести, но понимал, что не может просто пройти мимо плачущей незнакомки. А она как назло молчала, уставившись на переплетенные пальцы и всхлипывая.

– Что с вами? – наконец не выдержал Антон, если бы она хотела, чтобы он ушел, она бы так и сказал, или ушла сама, он это понимал. Он был стеснительным, но идиотом он не был.

– Вы все рассыпали, – вместо ответа сказала девушка, упавшие на лицо темные волосы мешали Антону увидеть его выражение. Но он знал этот тон: она ждала помощи, но не могла попросить.

– Да, у меня вечно все из рук валится, – улыбнулся он, – но ничего, я почти пришел, так что мне приятнее думать, что это вещи решили сами проделать оставшийся путь и облегчить мне жизнь.

– А где это вы живете? – она впервые подняла глаза и посмотрела на него. Боже, она была прекрасна. Антон понял, что лицо больше не подчиняется ему и поспешил отвести глаза, чтобы она не смогла прочитать так легко то, что он предпочитал скрывать.

– Да здесь, вот – и он, снова не отрывая от нее глаз, указал на свою дверь, – неделю как переехал. Вернее, еще и недели нет.

– Так мы соседи! – и она даже улыбнулась, грустно и робко, но от этой улыбки у него кружилась голова. Может и я наконец сорвал джек-пот, подумал Антон, и тут же покраснел от своих мыслей. Он хотел спросить, где она живет, но вместо этого выпалил:

– И почему моя соседка плачет?

– Поэтому, – сразу помрачнев, ответила она и указала пальцем. Антон проследил за направлением и ахнул.

На лестничной площадке было три квартиры, он занимал правую, а дверь той, что посередине была вся расписана разноцветными маркерами. Да так густо, что Антон не смог бы сказать, какого цвета она была под всей этой писаниной.

Гарите в аду шлюхи сотоны

Розовые суки

Смерть лезбам

А кто у вас за мужика?

Может и меня полижите?

Мой х.. скучает по вашим кискам

4 сиськи в 1 постели…а где писюн?!!

Откусите друг другу письки

Вот лишь немногое, что успел прочитать Антон, пока не отвернулся с гулко бьющимся сердцем. Знакомая волна гнева и страха поднималась в нем, и как же он это ненавидел.

– Это уже не первый раз, – опять всхлипнула девушка, – примерно раз в месяц нам с Аннетой приходится отмывать это дерьмо от нашей двери. Чтоб они сдохли, уроды!

И она опять заплакала, закрыв лицо руками.

Джек-пот? Антону вдруг захотелось быть где угодно, только не здесь, мир упорно не давал ему хоть на мгновение поверить в иллюзию, что все может быть хорошо. Мало того, что эта красавица тоже любит красавиц, так еще и жить ему предстояло среди людей, которые раз в месяц считают нормой устраивать соседям такое. Травить двух девушек, не трогающих никого, просто за то, что они не такие как все?! Это война, подумал Антон, она началась еще до Христа и никогда не закончится, люди всегда будут ненавидеть тех, кто «не большинство». Он сам испытал на себе эту ненависть, так что за какую сторону выступать, он давно определился. И эта знакомая злость вдруг придала ему уверенности.

– Не плачьте…– начал он, обняв ее слегка за плечи, но она вдруг резко отстранилась.

– А вы случайно не из тех, кто считает, что нас надо сжигать на костре? Как вы к этому относитесь? Я вас совсем не знаю.

Страх и затравленность в ее взгляде больно резанули по сердцу, все это было ему очень знакомо. Он не практиковал однополую любовь, но его тоже травили, ненавидели и обижали, и он тоже, как и эта девушка, не заслуживал такого отношения.

– Не бойтесь, – он сам удивился той спокойной уверенности, что прозвучала в голосе и в движениях, когда он снова обнял ее за плечи. – Не обещаю, что поймаю этих скотов и настучу им по репе, но дверь отмыть помогу. А для начала – напою вас горячим чаем.

Той ночью они втроем отмывали дверь и даже осторожно шутили, новые знакомые, сплоченные общей бедой. Так они и подружились.

Антон допил кофе, привычно вымыл за собой чашку, он любил порядок, любил, когда все шло по плану, все было знакомо и привычно. Это давало ему ощущения контроля над ситуацией, а в этом мире он так мало мог контролировать. Едва он покидал квартиру, как мир наваливался на него, тысячи опасностей и случайностей, масса негатива, с этим приходилось справляться, поэтому дом свой он устроил так, что все здесь было удобно, надежно и комфортно – здесь он мог дышать, а выходя за пределы своего пространства, ему приходилось задерживать дыхание. За 3 года он привык к этой квартире, иногда даже считал ее домом, когда соседи не очень шумели за стенами, а под окнами никто не дрался или не орал. И, что радовало и печалило одновременно – никаких переездов больше не предвиделось, квартир поменьше просто не существовало, а о том, чтобы расширять жилплощадь и речи быть не могло, большая часть того, что он зарабатывал, уходила на медицинские счета. Болеть нынче было очень дорого, еще дороже – лежать в коме. 6 лет его мать блуждала где-то между этим миром и тем, и никак не могла сделать шаг ни в ту, ни в другую сторону. «Она в сумеречной зоне, – сказала ему врач, – а в сумраке очень легко заблудиться». Он запомнил эту фразу, было в ней что-то зловещее и красивое. И правдивое.

Нелегкая жизнь Антона 6 лет назад превратилась в настоящий ад, после долгого сражения с раком умер отец, за годы болезни истощив семейный бюджет до основания. А через месяц после похорон у матери случился инсульт, но за мужем она так и не последовала. В одночасье Антон остался сиротой, при этом на нем еще повисли счета из больницы, где лежала его не перенесшая утраты мать. Благо к тому времени он уже успел закончить учебу и мог бы найти приличную работу. Мог бы, но приличная работа отныне продавалась, а денег или связей у него не было. Вот тогда-то и начали проявляться его так называемые друзья. Сначала схлынула первая волна тех, с кем он учился в институте и даже иногда ходил на вечеринки, с ним стало скучно и не престижно теперь, когда он работал на любой работе, а остальное время проводил в больнице возле матери. Помощи он не просил, а они не предлагали. Антон не любил вспоминать те смутные дни, что он провел в своей «сумеречной зоне», убитый потерей отца, и шокированный болезнью матери, больше ведь у него никого не было. Деньги утекали, как песок сквозь пальцы, плата за квартиру, за больницу, он едва сводил концы с концами, не представляя, как жить дальше, как выкрутиться. Он все ждал, что мама вернется к нему, что однажды он придет, а она очнулась и ждет его. Он часами всматривался в ее неподвижное лицо, пытаясь разглядеть хоть маленький намек на улучшение, но его не было. Он говорил с ней, рассказывал о своей жизни и о событиях в мире, он верил, что она ответит, если не сейчас, то в следующий раз. Эта вера стала для него чем-то вроде навязчивой идеи, мама очнется и все наладится, все опять будет хорошо и спокойно, но время шло, и ничего не менялось. Ничего, кроме его ожидания чуда и его веры.

Антон тряхнул головой, отгоняя навязчивые воспоминания, он предпочел бы забыть те месяцы, но память бережно хранила все кошмарные дни, превратив их в орудие пытки, которым с удовольствием мучила Антона. Этот всплеск памяти не входил в его каждодневный ритуал, и отнял неожиданно много времени, а утром каждая минута была на счету.

– Опоздаю на поезд, – прошептал Антон, радуясь, что удалось вырваться из этих острых когтей его жестокой памяти, – опоздаю на работу, а сегодня никак нельзя.

Схватив со столика в прихожей свой портфель, он выскочил из квартиры, вспоминая, все ли выключил и ничего ли не забыл. Вот и еще один плюс организованности, подумал он, сбегая по лестнице, если бы он не собирал все документы с вечера, сейчас точно бы опоздал. По пути он бросил взгляд на дверь Риты и Аннеты, она была чистой. Даже очень смешная шутка со временем надоедает, вот и их соседям видимо было уже не так весело расписывать дверь двум девушкам, тем более, что реакции все равно не было никакой.

Перепрыгивая через ступеньки – лифт был слишком медленным – Антон улыбнулся, вспомнив, сколько раз с того вечера он оттирал грязные слова с этой двери. Ему приятно было думать, что победило все равно добро, ведь благодаря человеческой ненависти они обрели друг друга, и общение с соседками для него было одним из немногих светлых моментов в жизни. Да, похоже он надолго застрял в Трех Мостах, но теперь он не видел в этом ничего ужасного, и все благодаря им.

Выскочив на улицу, Антон невольно зажмурился на несколько секунд, в подъезде была абсолютная темень разбавляемая слабым светом, прорывающимся сквозь толстый слой грязи на крошечных окнах, а снаружи царило летнее утро, яркое и прекрасное. Красоты ему добавляло отсутствие на улице местных жителей, кроме Антона никого возле дома не было. Сделав глубокий вдох, он сбежал вниз по лестнице и устремился к станции, перепрыгивая выбоины в асфальте, за три года он уже знал каждую.

Его уединение очень скоро закончилось, люди со всего района спешили на работу, и большинство из них, как и Антон, добирались на поезде. Он узнавал лица, но все они были хмурыми, никто никогда не улыбался друг другу и не приветствовал знакомое лицо кивком головы – в Трех Мостах так было непринято. Скоро Антон влился в толпу, которая как всегда внесла его в обшарпанное здание станции, уже наполненное людьми почти до отказа. И опять он подумал о плюсе своей предусмотрительности – он всегда покупал проездной, так получалось дешевле, да и битвы за место в очереди к кассе не прибавляли радости. Проталкиваясь сквозь недовольных и сонных людей, Антон вышел на перрон, как всегда внимательно всматриваясь в толпу, был один человек, которого он очень не хотел бы встретить. Его бывший «друг», всадивший ему нож в спину.

Они выросли вместе, ходили в одну школу, всегда отлично ладили. Андрей, так его звали, всегда был общительным и улыбчивым, у него, а отличие от Антона всегда было полно друзей и знакомых, вокруг него всегда были люди, шум, смех. Временами он вытаскивал Антона на прогулки или вечеринки, знакомил с девушками, они неплохо проводили время, и могли бы дружить по сей день, но вышло так, Андрей проявился.

А случилось это, как обычно и бывает, в самое тяжелое время. Отец Антона умер, мать лежала в коме, в поисках работы он колесил по городу, скупал газеты с вакансиями, часами сидел в интернете, рассылая резюме, но все было тщетно, хорошие должности просто так не раздавали, денег у него не было, и словечко за него никто замолвить не мог. Но все же, город был большой, а крупным компаниям тоже иногда требовались рабочие лошадки, чтобы тянуть на себе чьих-то родственников, любовниц или просто «золотых детей», так что однажды Антону повезло, и он нашел место по специальности в крупной компании. Должность была ничтожная, но в больших фирмах были большие зарплаты, это все, что было ему нужно в данный момент.

Антон записался на собеседование, и в тот же день поделился с другом своей радостью. Андрей внимательно слушал, поздравил его и пожелал удачи. Оставшиеся до собеседования 2 дня Антон работал и не видел друга, в следующий раз он увидел его уже по другую сторону их дружбы.

В назначенный день он явился в офис, чисто выбритый и в наглаженном костюме, в папке лежал диплом и рекомендации из фирм, где он проходил практику, все блестящие. Антон не сомневался в успехе, просто слегка нервничал и, сидя в шикарно обставленной приемной напротив ослепительно красивой секретарши, он успокаивал себя, повторяя, что знает свое дело, проговаривая возможные ответы на возможные вопросы. За эти 2 дня он не терял времени, он подготовился и сейчас ждал, когда его пригласят, и он сможет наконец вытащить свою жизнь из той чудовищной ямы, в которую она так неожиданно упала.

Шли минуты, а его никто не приглашал, пока это не настораживало, хотя в таких компаниях люди помешаны на пунктуальности, но он просто ждал. А когда прошло 15 минут с назначенного времени, снова подошел к секретарше.

– Минуту, – она натянуто улыбнулась, – вы уверенны, что вам было назначено?

Антон ответил, что уверен абсолютно.

– Я еще раз свяжусь с Галиной Семеновной, – взгляд красавицы-секретарши похолодел градусов на 10, но дежурная улыбка никуда не делась, как будто была частью рабочей униформы. – Позвольте уточнить ваше имя, время и предмет встречи?

Вот тогда-то Антон и занервничал. Он заставил себя вернуться на диван, хотя весь был как на иголках, но сел ровно и даже сумел сделать бесстрастное лицо. А еще через 5 минут подошла высокая дама в дорогом костюме, представилась помощником главного менеджера о подбору персонала, извилась, одарила его равнодушной улыбкой и сообщила, что произошла ошибка, вакансия, на которую он претендовал, уже закрыта.

– Но мне назначили на сегодня, – проговорил совершенно сбитый с толку и расстроенный Антон, – как же так?

– Извините, но мы непрерывно ведем поиск кандидатов, и как раз позавчера нашли устраивающего нас специалиста. Мне жаль, что вы потратили свое время, от имени компании прошу принять извинения. А теперь всего доброго, у меня много работы.

Совершенно раздавленный, Антон что-то пролепетал в ответ и поплелся к лифтам, ему вдруг нестерпимо захотелось покинуть это здания и никогда больше не видеть эту красивую секретаршу с ледяным взглядом и эту бизнес-даму–обманщицу. Он нажал кнопку «вниз» и принялся ждать, уставившись на носки своих начищенных туфель. Когда подъехал лифт, он так же, не поднимая глаз, вошел в кабину, поэтому не сразу увидел попутчика.

– Первый, – выдавил из себя Антон.

– Третий, – ответил знакомый голос.

Антон поднял наконец глаза и увидел Андрея, в деловом костюме, тот стоял уткнувшись в какие-то документы и не замечал ничего вокруг.

– Андрей? – пока он еще не понял, но уже начал понимать, – что ты тут делаешь?

Тот оторвался от своих бумаг и на мгновение их глаза встретились. И за эту секунду Антон успел увидеть в них все, что хотел бы знать.

– Работаю, – ответил Андрей, краснея, но все же снова поднял глаза, – со вчерашнего дня я здесь работаю.

– Наверное, мне не надо даже спрашивать, на какой должности, да? – это был удар, в самое сердце, и Антон уже сейчас чувствовал, как больно, когда оно разбито.

– Наверное, не надо. – Согласился Андрей, было видно, что ему неловко, но только слегка, и, что самое чудовищное, он уже брал себя в руки. Остатки его человечности лихорадочно искали оправдание его поступку, и победившая черная часть заботливо их нашла.

Теперь он нагло смотрел прямо в глаза своему другу, которого предал.

– Как же так, Андрей? – слов не было, Антон как будто их все забыл. Или просто его чувства нельзя было описать доступными человечеству словами. – Это же… как ты… почему…

Лифт ехал, казалось, бесконечно, и никто не вмешивался в эту маленькую трагедию между двумя людьми. Электронное табло показывало только 23 этаж, никакие кнопки вызова не горели, судьба убрала лишних свидетелей с их пути.

– А я считал тебя другом…

– Ой, только не надо этих театральных сцен, – надменность в голосе бывшего друга просто шокировала. – Твои драмы никому не нужны. Надо было не сопли распускать, а действовать. Мне очень нужна эта работа, мне кредит за квартиру платить, а у тебя своя 3-х комнатная. Так что, если ты мне друг, то понял бы.

Он поправил галстук и покрепче сжал папку с документами.

– И вообще, время сейчас такое: хочешь быть первым – беги. Я побежал. Никой трагедии не произошло, ты поступил бы так же.

И тут он хмыкнул и добавил:

– Будь ты чуточку умней.

– Ошибаешься, – и Антон посмотрел прямо в глаза бывшего друга, – я бы никогда так не поступил.

Андрей пожал плечами, как бы говоря: «как знаешь». Лифт почти добрался до 3 этажа.

– Знаешь, – сказал Андрей, подходя к двери, табло показывало цифру 4, – честность и бедность – причина и следствие. А бедным сегодня быть стыдно.

Двери лифта открылись. Андрей вышел. Больше Антон его не видел. Говорили, что его повысили, что он расплатился за ту квартиру в Александрите, что он стремительно взбирается по карьерной лестнице. Зная таланты своего бывшего друга, Антон в этом нисколько не сомневался.

Прошло уже 4 года, и он к счастью так ни разу и не встретил Андрея, хотя на работу они добирались с одной станции, видимо время не совпадало, да и станция была большая, как-никак обслуживала два больших района, разделенных железной дорогой – с одной стороны грязный и опасный район Три Моста, с другой – весьма приличный средненький спальный район со странным названием Александрит, или просто «Сашка» в народе. Жители Мостов обычно первыми прибывали на утренний рейс, и было их всегда больше, более благополучные жители «Сашки» могли себе позволить спать дольше и работать не по 12 часов в день. Антон был из тех не многих, кто имел приличную работу, но по определенным причинам вынужден был жить там, где жил, а выезжал так рано он лишь потому, что его приличный банк, где он занимал должность начальника отдела мелкого кредитования, располагался в самом центре, а это было далеко от Трех Мостов. И он никогда не опаздывал, он дорожил своим местом, хотя и понимал, что его должность – не предел мечтаний, и его повысили только потому, что кто-то должен был пахать, и выше этой должности ему не прыгнуть. Ее называли «трамплином для блатных», максимум год, и нужный человек поднимался на следующую ступеньку карьерной лестницы, а вот Антон с этого трамплина так и не прыгнул. 2 года он образцово выполнял свои обязанности и даже не мечтал о большем, после тяжелых лет случайных заработков и почти полного банкротства, он был счастлив иметь постоянный заработок в хорошей организации и при этом еще работать по специальности. Теперь его зарплата хоть покрывала расходы, ему повезло, и он хорошо это понимал.

Все, что ни делается – к лучшему, ну или почти все, подумал Антон, вспоминая, как 4 года назад – вскоре после случая с Андреем – пришел в банк простым кредитным специалистом, как сидел в магазинах до 11 вечера, оформляя очередной кредит на вещи, о которых он мог только мечтать. Но и тогда он был рад и счастлив, у него была работа, значит, он мог платить по счетам. Примерно 2 года он мотался по магазинам, каждый день его посылали в разное место и там он сидел до закрытия, как робот выписывая и распечатывая файлы, улыбаясь и повторяя «спасибо, что обратились в наш банк». Потом он бежал на последний поезд, боясь опоздать, боясь нарваться на грабителей или просто упасть в спешке и что-нибудь сломать. Пока он жил в родительской 3комнатной квартире, в которой он вырос и которая находилась в нормальном чистом районе недалеко от центра, он иногда добирался на такси, но через год после поступления в банк, он был вынужден продать ее и переехать в Три Моста. Причиной стали накопившиеся за время безработицы долги и конечно, болезнь матери. В обычной больнице светлого будущего у нее точно не было, это он понял после того, как туман шока в голове рассеялся, ей нужен был хороший уход и внимание, а не равнодушие и отсутствие элементарных лекарств. Ей нужен был хороший реабилитационный центр, а на это нужны были деньги. И связи. Вот тут и проявил себя последний из его друзей.

Людей на перроне становилось все больше, скоро толпа поглотила Антона, он не возражал, в такой давке невозможно разглядеть то, что видеть не хочется. Со стороны «Сашки» тоже прибыла обычная утренняя группа, люди толкались и старались занять место получше, чтобы первыми войти в вагон, Антон никогда не ввязывался в эти битвы, да и зачем, если поезд все равно всегда приходил уже заполненный людьми? Он просто стоял на своем привычном месте под часами и ждал.

Утренний гомон людей, шум машин на автостраде за станцией, еще не горячие лучи солнца, Антон замечал все, он был частью этого мира, враждебного и опасного, но иногда такого нестерпимо прекрасного и родного. Это моя жизнь, вдруг подумал Антон, каждую секунду, и не так уж она плоха. Сегодня выдался хороший день, страхи не мучили его, ничего ужасного пока не случилось, и Антон даже позволил себе надеяться, что так будет до вечера. Он любил такие дни, тогда ему даже начинало казаться, что теперь все будет хорошо, что все плохое осталось позади раз и навсегда, что эта легкость будет с ним теперь до конца жизни.

Но где-то в глубине души тихий голосок печально посмеивался и вздыхал, как бы говоря, что не станет разрушать его иллюзию, хотя знает правду. Знал ее и Антон, за секунды счастья ему приходилось расплачиваться неделями печалей, а за каждую удачу сплошной чередой неудач. Это была его жизнь, и он привык к ней, но сейчас, стоя на перроне в лучах летнего солнца, он опять позволил себе унестись в мечту, где баланс его жизни выглядел как большой белый шар, уравновешенный маленьким черным, а не наоборот.

Электронный голос, объявивший о прибытии пригородного электропоезда, вырвал его из приятных мыслей. Антон сжал покрепче портфель и приготовился штурмовать вагон. Вдали послышался ревущий гудок поезда, точно по расписанию, с удовлетворением отметил Антон, а через минуту высокий серебристый состав остановился точно по разметке, готовый принять в себя всю эту массу людей. Толпа устремилась вперед, послышались крики ругань, ничего нового, будущие пассажиры толкались, лезли вперед и огрызались друг на друга. Антон каждый раз удивлялся, как вся эта толпа вмещается в серебристые вагоны, но каким-то чудом все желающие уехать уезжали. Поезд был двухъярусный, и, как правило, ближе к центру оба яруса были забиты до отказа, но сейчас наверху еще можно было найти комфортное место.

Антон любил проходить в самый конец второго яруса, там обычно было спокойнее всего, поэтому, оказавшись в вагоне, он тут же направился туда. Мест для сидения, конечно, не было, но он удобно устроился у окна и отвернулся от толпы, разглядывая аккуратные высотки Александрита.

Дорога занимала около часа, но Антон никогда не читал и не слушал плеер, ему нравилось смотреть в окно и думать о своем, или просто ни о чем не думать. Один и тот же пейзаж не надоедал, ведь небо над ним было каждый раз разным, а Антон любил смотреть на облака или на бескрайний голубой простор.

С едва ощутимым толчком поезд тронулся, люди вокруг тут же уткнулись в книги, журналы и планшеты, кто-то просто воткнул наушники и закрыл глаза, всё как обычно, ничего нового, Антон тоже привычно уставился на ускоряющуюся местность за окном, прокручивая в голове планы на день. С утра совещание у шефа, полугодовой отчет, вылизанный и перепроверенный, лежал в портфеле, Антон помнил наизусть каждую цифру и позицию. Потом обычная рутина, обед в одной из столовых для сотрудников среднего звена – в их банке было 4 столовые, одна для обслуживающего персонала (уборщики, швейцары и т.д.), 2 для обычных сотрудников банка (он как раз к ним и относился) и еще одна для высших чинов, больше напоминающая шикарный ресторан – потом снова звонки, бумаги и бесконечные мелкие вопросы, решать которые должен был он.

Это был привычный распорядок, за исключением совещания и отчета, и Антон любил свою работу, а может просто привык к ней, его уже не пугала суета и тысячи людей в огромном шикарном здании, он уже хорошо знал, где туалеты, где столовые и как добраться до кабинета начальства. Это успокаивало и вносило какую-то уютную размеренность в жизнь, хотя здание банка было таким огромным, что даже после 2 лет проведенных там, он так до конца и не знал всех ходов и кабинетов, не говоря уже о персонале. На многих этажах он еще не был, гулять по зданию в рабочее время было нереально, а его должность не заводила его выше 15этажа. И это тоже ему нравилось, он чувствовал себя астронавтом на огромном корабле, бороздящем вселенную или путешественником, обживающим прибрежную линию огромного неизведанного континента. Руководство банка располагалось на самых верхних этажах, с земли их даже не было видно, но говорили, что там просто рай, и Антон в этом не сомневался, в этом тоже было какое-то сказочное очарование, за это он и любил большие компании. Ну и за зарплату, конечно.

Итак, после целого дня, проведенного на борту космического корабля или на прибрежной линии континента, ровно в 18 часов он закроет свой маленький кабинет на 5-ом этаже, пройдет через охрану и выпорхнет в другой мир – мир большого города. Но домой он не пойдет. Сегодня он собирался навестить мать, по возможности он навещал ее каждый день, а когда не получалось, успокаивал себя тем, что вряд ли она волнуется и ждет. При мыслях о матери, Антон каждый раз невольно вспоминал и о своем втором «друге», прошло уже 2 с половиной года и воспоминания эти уже не вызывали бурных эмоций, но неприятный осадок все равно никуда не делся, потому что предательство – это преступление, которое не имеет срока давности.

С Олегом они познакомились на подготовительных курсах пред поступлением в институт, только Олег не поступил, но отношения странным образом не прервались. Теперь, по прошествии времени, Антон понимал, почему, но тогда он был искренне рад, что тот сам звонит ему и охотно поддерживает контакт, Антон ведь был застенчивым и с трудом сходился с людьми.

Пока Антон учился, его друг успел жениться и завести детей, а потом решил заняться бизнесом. Антона восхищала сила его характера, не поступив в институт, Олег не унывал, он продолжал жить и стремиться к лучшей жизни, у него была прекрасная семья и планы на будущее, в то время как сам Антон был почти отшельником с весьма туманными перспективами. Они часто виделись, потому что почти каждый день Олегу требовалась небольшая дружеская помощь, то забрать жену с сумками из прачечной, то помочь ей с ребенком добраться до поликлиники, то привезти кроватку, то коляску, то сумки с продуктами. Самому Олегу было некогда, он «налаживал бизнес», а Антон помогал другу, ведь для этого и нужны друзья.

Вскоре автомойка Олега заработала и начала приносить доход, но тогда времени у него стало еще меньше, потому что теперь он просил Антона помочь не только жене и детям, но и ему – то просил заплатить за телефон, то за интернет, то купить расходные материальны для мойки. Антон не отказывал, они ведь были друзьями, и пусть у него не было машины, он возил все это на такси или на себе. Они часто сидели в кабинете Олега над мойкой, и тот с гордостью рассказывал, каких трудов ему стоило наладить свое дело и как теперь, благодаря этому у него появились такие влиятельные знакомые.

– Они ведь все на крутых машинах, понимаешь, – говорил Олег, раздуваясь от гордости, – а у меня лучшая мойка в районе. У меня и банкиры бывают, и врачи, и полицейские. И все так уважительно, ну я им все по полной программе, рука руку ведь моет, понимаешь?

Антон кивал, думая, что бизнес – это не для всех, он бы точно не потянул, с его-то робостью.

– Я ведь деловой человек, как и они, понимаешь, а бизнес дает некоторые преимущества и возможности. Жизнь ведь так устроена, брат, ты – мне, я – тебе. Заводишь связи, стараешься быть полезным нужным людям и всё, так и крутишься. Зато вот жене моей захотелось колечко, а хозяин ювелирки как раз у меня свою тачку моет, так я ему пару слов сказал и все – эксклюзивное кольцо на пальце у моей, да еще и со скидкой.

Антон слушал и восхищался, понимая, что никогда не будет таким успешным и пробивным, он был из тех, кто, отработав свой день, идут в магазины и покупают то, что там лежит и по тем ценам, какие стоят на ценнике.

Он не завидовал, и считал себя поэтому счастливым человеком, его не мучил чужой успех, скорее, он относился к нему как к недосягаемому чуду, непостижимому и загадочному. Антон никогда не желал себе чужой судьбы или чужого счастья, каждый нес ношу по плечу, и, повисни вдруг на нем бизнес, например, он бы не справился и не стал счастливым. Да от одних телефонных звонков и необходимости постоянного общения с кучей людей он сошел бы с ума! Он не умел лавировать в этом мире, не умел выстраивать те самые загадочные отношения, когда все улыбались друг другу и жали руки, делая за спиной свои большие и маленькие гадости и строя такие запутанные козни, что им позавидовал бы любой средневековый аристократ.

Так они и проводили время, пока мать Антона не заболела. Тогда времени на посиделки у него не осталось, да и сам Олег перестал звонить, видимо понял, что помощник из Антона теперь никудышный. Своей помощи Олег не предложил.

Иногда они перезванивались, и, спросив для приличия, как дела, Олег тут же, практически не дослушав, начинал знакомую песню про свои связи и успешное ведение бизнеса – он открыл еще 2 мойки. Они так бы и продолжали поддерживать свои отношения на плаву, если бы Антон не осознал, что его матери нужен лучший уход. К тому времени он уже более-менее встал на ноги, и ясность мышления вернулась к нему.

Антон не любил просить людей, всегда чувствовал себя неуютно, поэтому о его переезде и связанных с этим хлопотах Олег узнал по телефону и уже постфактум, но было одно дело, помощи в котором Антон не мог не попросить. В конце концов, они ведь были друзьями, и Олег сам тысячу раз просил его о разных мелочах. Но ведь то были мелочи, так думал Антон. За себя он бы не просил, но тут на кону было здоровье матери, поэтому, собравшись с духом, он все же позвонил Олегу и попросил о встрече.

– Да, тесно у тебя, брат, – сказал Олег, впервые преступая порог новой квартиры друга, – да и район тут – чистая помойка. И что тебя сюда занесло?

– Да ты и сам знаешь, – удивился Антон, – долги, больничные счета. Я ведь 2 года почти без постоянной работы был.

– Я тут машину под окнами поставил, – Антона он как будто не услышал, – не опасно? А то по виду тут одни гопники живут.

– Ну не только, – улыбнулся Антон, – я же не гопник. Машина новая, ты что, продал свой «зверинец на колесах»?

Так сам Олег называл микроавтобус, который купил специально для поездок с детьми на отдых.

Вопрос был задан не только из вежливости или любопытства, Антону нужен был микроавтобус друга, об этом тоже он собирался его попросить.

– Не, как я его продам, когда эти черти маленькие становятся только больше и буйнее, – Антон с облегчением выдохнул, хоть о чем-то, похоже, он мог не волноваться. – Знаешь, дела-то у меня идут, бизнес, когда он налажен, приносит тебе некоторые сливки, понимаешь?

Глаза Олега бегали по квартире, жадно обсматривая каждый сантиметр.

– Но я так тебе скажу: хороший бизнесмен зря ни копейки не потратит, эту красотку – и он кивнул, на окно, под которым стояла его машина, – я взял с нормальной скидкой, потому что хозяин автосалона у меня регулярно свои колеса моет.

И он надменно улыбнулся Антону, а потом, поймав струю, тут же начал знакомую песню про свои выдающиеся деловые качества и великие связи. Получалось, что он практически втрое лицо в городе, ну сразу после мэра.

Антон слушал, выжидая момент, когда он сможет вставить слово и попросить, наконец, об услуге. Они выпили кофе, Антон любил сам варить его в старой медной турке и всегда варил, если позволяло время, и Олег сделал долгожданную паузу, видимо, вспоминая, обо всех ли своих великих деяниях он рассказал. Это был момент, и Антон, набравшись храбрости, заговорил. О том, что его мать в коме, Олег знал, так что Антон просто и без лишних слов попросил помочь с реабилитационным центром, сделав упор на связи, которыми его друг так любил хвастать.

– В больнице у нее нет будущего, – сказал Антон, понимая, что каждое слово – правда, от этого ему становилось страшно. – Там ни лекарств, ни условий, а персоналу на все плевать. Ей нужно хорошее частное заведение, а в такие с улицы не берут. Поэтому я обратился к тебе, ты много кого знаешь, сможешь помочь?

Это и был поворотный момент в их дружбе, если эти отношения вообще можно было так назвать.

– Не знаю, брат, – ответил Олег, изобразив на лице глубокую задумчивость, – там люди серьезные. Просто так просить их… не знаю.

Антон ждал, еще не веря, что все вот так и закончится.

– Понимаешь, – он снова напустил на себя важный вид, – не те у меня с ними отношения, чтобы вот так просто прийти и что-то просить. – Он помолчал и добавил, – а у тебя еще и денег нет. Так не делается, понимаешь.

– Так я заплачу, – надежда снова вспыхнула в сердце Антона, он ведь как раз продал квартиру и оставил деньги именно для этого.

– Ну так заплати, брат, зачем тогда я? – развел руки над своим объемным животом Олег, и в очередной раз выглянул в окно на свою «красотку».

Что ж, Антон все понял, этот урок он уже проходил. Но гордость не всем по карману, поэтому, не смотря на ком в горле и душившую его обиду, он все же спросил, хотя знал ответ, просто хотел для себя же доиграть этот спектакль до конца.

– Ладно, что-нибудь придумаю. – Он изо всех сил старался держать голос ровным, не допустить в него эмоций, но в глазах горел огонь, а где-то глубоко под ним истекало кровью его сердце. – Ну хоть поможешь мне ее отвезти?

– Какой разговор, брат, – ухмыльнулся Олег, самое ужасное, что никакого неудобства или вины он не чувствовал. – Только «зверинец» сломался. В ремонте.

– Ну так мне и не завтра, – заставил себя улыбнуться Антон, – может к тому времени как раз и починишь.

– Не знаю, может, и нет, – раздраженно заявил Олег, от такой наглости Антон даже онемел, – знаешь, ремонт он ведь денег стоит. Это ты живешь один, а я семью тяну, каждая копейка на счету, все расходы планирую.

Он нахмурился и снова выглянул в окно, стуча по столу внушительным перстнем, очевидно купленным в соответствии со строгим планом семейного бюджета. Антон, слегка шокированный таким поворотом, молчал, тоже глядя в окно невидящим взглядом.

– Поразительно, как все любят халяву! – продолжил Олег, изображая праведный гнев и справедливое возмущение, – чужим так легко распоряжаться, а за свою копейку каждый дрожит! Всем от тебя что-то надо, постоянно. Я думал ты просто позвал новую хату показать, но нет, и ты туда же! Каждый хочет что-то урвать! Я тебе так скажу, брат: найми машину и отвези, не разоришься.

Антон мог многое ему сказать, и напомнить, мог бы устроить скандал или нагло требовать помощи от так называемого друга… Мог бы, будь другим человеком. А будь он другим, возможно, таких людей рядом с ним и не было бы.

Но если в случае с Андреем он был просто шокирован и обижен, то теперь он разозлился. И осознание того, что уж он-то имеет полное право на эту злость, только разжигало ее.

– Ч то ж, – сказал он таким непривычным сухим тоном, – друг познается в беде. Думаю, тебе пора.

– Брат, да ты не обижайся, как баба, – начал Олег, но Антон не дал ему закончить.

– Я не обижаюсь. – Сказал он с грустной улыбкой, – я делаю выводы.

И не дав Олегу сказать еще что-нибудь, Антон встал и направился к двери. Открыл ее и встал в выжидательной позе. Через несколько секунд из кухни показался его бывший друг. Еще один бывший.

– Братан, ну чё ты… – опять начал он, но Антон не смотрел ему в глаза, просто не мог, сложив руки на груди, он неподвижно стоял у открытой двери, выпроваживая очередного предателя из своей жизни.

Поезд тряхнуло, и кто-то сзади ткнулся в Антона, вырывая его из неприятных воспоминаний. Он не любил об этом думать, но иногда тот день и тот разговор возвращались, как будто кто-то включал машину времени, которую имеет каждый человек в своей голове. Все правильно, подумал он, желая для себя поставить точку, хотя бы на сегодня, от мусора в жизни нужно избавляться, а люди тоже бывают мусором.Возможно, и эти воспоминания были ненужным хламом в его голове, и он предпочел бы реже переживать все те неприятные эмоции заново, но совсем забыть тот день он не хотел, ведь это был опыт, а тот, кто не учиться на ошибках прошлого – вынужден их повторять.

Он так глубоко погрузился в свою память, что не заметил, как проехал целую остановку, а расстояния между станциями были немаленькие. Ему стало жаль потраченного впустую времени, ведь все было так хорошо этим утром, и незачем засорять его ненужными уже переживаниями. Облегченно вздохнув, он выкинул из головы всех своих друзей-предателей и сосредоточился на предстоящем дне и прекрасном небе над городом.

Облака, подсвеченные утренним солнцем, проносились мимо, когда поезд вновь набрал скорость, и Антону нравилось чувствовать, как сила пытается оторвать его от стены, к которой он прислонялся, как она проходит сквозь него, нечто невидимое, но ощутимое.

Будь у меня машина, подумал он, я бы гонял по дорогам как сумасшедший. Эта мысль заставила его улыбнуться, он представил ветер, ревущий в открытом окне, представил это приятное щекочущее чувство, когда скорость вдавливает тебя в сидение, мягко, но непреклонно, и эту эйфорию от полной свободы миллионов открытых дорог, опоясывающих мир.

Кто знает, позволил себе помечтать Антон, может меня повысят, и я смогу позволить себе машину. А может даже мама очнется, и тогда я и на прежней должности смогу купить что-нибудь приличное и на ходу. Буду гонять по выходным, с самого утра и до вечера, думал он, буквально видя себя, улыбающегося горизонту, а потом сразу ставить машину в гараж, и всю неделю она будет ждать меня там.

Ему снова стало хорошо, глядя в окно на эти красивые облака, он унесся в мечтах в такую прекрасную и интересную реальность, какую точно невозможно было найти во всех этих планшетах и книгах, которыми отгораживались люди вокруг. Странно, вдруг подумал Антон, почему-то мы, люди, не можем долго выносить эту реальность, 8 часов нам необходимо проводить во сне, но и этого нам мало, мы постоянно сбегаем в выдуманные нами миры, в книги, рассказанные у костра истории, в игры, в фильмы, в мечты. А сколько же чистого времени на самом деле мы проводим здесь, подумал он, получается, что не так уж и много. Как будто реальность слишком неудобная, в ней трудно удержаться, и наш разум или душа постоянно соскальзывают, уносятся туда, где им легче.

И тут он снова подумал о матери. Может она просто устала от реальности и ушла в другую, более прекрасную и отказывается возвращаться? Или уже не может вернуться. Для жизни в этом мире нужны мускулы, и не только физические, а мышцы имеют свойство атрофироваться, даже те, что не состоят из плоти и крови, вот почему опасно ускользать слишком часто и слишком надолго, подумал Антон.

Сам-то он не мог похвастать внушительной мускулатурой, как физической, так и той другой, что позволяла людям покорять карьерные вершины и жить в особняках, он всегда считал себя слабаком, но он знал свое место и, что более важно, ему там было комфортно. Возможно, он и мечтал о других мирах и с удовольствием переселился бы в какой-нибудь из них… но он держался за реальность, на это сил у него хватало.

Погруженный в свои мысли, Антон следил за стремительно меняющимся пейзажем. Скоро пустыри и грязные тротуары сменились хорошо освещенными и чистыми улицами и скверами, дороги становились все шире и ровнее, а потом наконец показались небоскребы делового города, в лучах утреннего солнца они сверкали чистым золотом. От этого зрелища дух захватывало даже у тех, кто каждый день проезжал этот маршрут, многие даже отвлекались от своих планшетов и журналов и поднимали задумчивые глаза на эту величественную иллюзию красивой жизни. И хотя почти все, кто ехал в этом поезде, работали там, среди этих роскошных зданий совсем не на высоких должностях и вряд ли поднималась на верхние этажи – только если с тряпкой и пылесосом в руках – в эти секунды в глазах людей можно было увидеть восторг и упрямую веру в то, что среди этих золотых башен каждый найдет свою счастливую жизнь.

Эта часть дороги была у Антона самой любимой, конечно, он не видел своего лица, но не сомневался, что на нем написан такой же восторг и восхищение. Из окна мчащегося поезда город выглядел настоящим сказочным поселением, некоторые здания казались выстроенными из чистого золота, другие, находясь в тени, отражали небо своими стеклянными стенами, и Антон так и не мог решить, что прекраснее. Многоуровневые дороги, уже забитые машинами и автобусами, добавляли городу фантастический вид, не хватало только снующего между высотками и развязками воздушного транспорта. Возможно, я доживу до того дня, когда увижу всю картину целиком, подумал Антон, любуясь городом, может даже из окна летающего такси или поезда.

Антон позволил себе еще несколько минут постоять и полюбоваться необыкновенным видом, но город стремительно приближался, пора было готовиться к выходу. Ближе к центру народу в поезде прибавилось, Антон пробирался к лестнице на первый ярус, извиняясь и краснея каждый раз, кода случайно все же наступал кому-то на ногу. Еще две остановки и он будет свободен, зажатый в толпе, он всегда ощущал себя пойманным в ловушку. Протиснувшись поближе к лестнице, он остановился – на остановке выходило много людей, так что потом он мог спуститься на первый ярус почти с комфортом – все было давно отработано и знакомо, ничего нового. И это хорошо, подумал Антон, глядя в потолок и цепляясь за поручень тремя пальцами, для всей ладони места не было, с меня хватит перемен, по крайней мере, в ближайшее время.

И снова он вдруг ощутил такое приятное чувство комфорта и безопасности, когда собственная жизнь кажется костюмом точно по размеру, такое редкое и так быстро ускользающее. У него наконец была спокойная, контролируемая жизнь и хоть какая-то уверенность в завтрашнем дне, все устоялось и наладилось, насколько это было возможно. Он чувствовал себя выжившим при кораблекрушении, отчаянно сражающимся с волнами всю ночь и, наконец, с рассветом выброшенным на берег. И пусть ему еще предстояло многое сделать для выживания на неизвестной земле, но сейчас он просто отдыхал и радовался тому, что выжил.

Толпа буквально вынесла его из поезда на одной из центральных станций, здесь поток людей был настолько плотным и мощным, что пугал туристов и непривыкших к большому городу людей. Вырвавшись из потока и отойдя к колонне, Антон остановился и оглядел станцию. Огромное строение, выполненное из мрамора и стекла, высокие сводчатые потолки со стеклянными куполами, колонны, подпирающие небо, так казалось с земли – Антону нравилось здесь, нравились даже тысячи людей, кажущихся крошечными в этом пространстве, это бесконечное движение, эта суета. Здесь проходила одна из огромных пульсирующих артерий гигантского организма под названием мегаполис. И это гигант уже проснулся и готов был начать новый день.

Антон еще раз поднял голову к стеклянному потолку. Прямо над ним проплывали пушистые облака ванильного цвета, вокруг него кружился поток людей с чемоданами, сумками и такими же деловыми портфелями, как у него, полицейские сверлили взглядом толпу, нищие приставали к людям, стараясь не попадаться на глаза стражам порядка. Все кипело вокруг, а он как будто выпал из времени и из этого мира. Он чувствовал себя героем кино в замедленной съемке, тогда как весь мир вокруг несся в ускоренном ритме.

Обычно он всегда пережидал, пока поток людей немного схлынет, а потом двигался к выходу, его ждали три квартала в самом сердце города, и сегодня он собирался пройти их пешком. А почему нет, думал он, настроение по-прежнему было отличное, погода чудесная, на поезд я не опоздал, так что могу и прогуляться, все равно еще весь день в офисе сидеть, так хоть воздухом подышу. Зажав портфель под мышкой, чтобы у карманников и других воров не было соблазна, он отошел от колонны и тут все и случилось.

Люди вокруг сновали во всех направлениях, толкались и лавировали между такими же спешащими пешеходами, колясками и чемоданами, которые они катили. Антон выбрал свободное место и нырнул в толпу, глядя себе под ноги и стараясь не врезаться во встречного человека или тележку.

Он не видел нищего, пересекающего поток по непонятной траектории, а если бы и увидел, не обратил бы внимания. Обычный сумасшедший старик в рваном плаще когда-то бежевого цвета, с длинными растрепанными волосами, в которых тоже еще кое-где просматривался их прежний темный цвет, в рваных кроссовках. Он стремительно прорезался сквозь толпу и люди расступались, не желая сталкиваться с этим грязным оборванцем.

Но было в этом нищем и кое-что необычное – он ничего не просил.

Задержись Антон у своей колонны чуть дольше или чуть меньше, всего на пару секунд, все пошло бы по-другому, но все случилось как случилось, еще не видя друг друга, эти двое шли навстречу, космическая мозаика сложилась и их траектории нашли точку пересечения в самом центре зала. Старик подошел справа, люди расступились, и перед ним оказался Антон, смотрящий вперед, но никак не направо. Стрик совершенно не думал сбавлять скорость, увидев пред собой Антона, он рванулся к нему, на ходу поднимая руку, в ладони было что-то зажато. В последнюю секунду Антон заметил приближающийся справа объект, но было уже поздно.

– Возьми ее, – прохрипел нищий ему на ухо, – возьми, теперь она твоя.

Волна неприятного запаха, идущего от старика, обрушилась на Антона. На мгновение их взгляды встретились, широко открытые глаза старика были голубыми и такими же выцветшими, как и весь его облик. Одновременно с этим Антон почувствовал, как узловатая рука схватила его свободную правую руку и вложила в нее какой-то круглый предмет. И прежде чем Антон успел среагировать или что-то осознать, нищий отшатнулся и снова исчез в толпе.

Антон не видел, но теперь старик бежал, сильно хромая, грязный, бежевый когда-то плащ развевался, по морщинистым щекам текли слезы, а на лице расцвела улыбка, в которой не хватало доброй половины зубов.

– Что за черт? – прошептал Антон, люди проходили мимо, никто не смотрел на него, – что это еще за…

Он поискал глазами старика, но того, конечно же, нигде не было, в такой толпе найти кого-то было просто нереально. Что ему надо, думал Антон, сердце гулко билось в груди, долбанные психи, нигде покоя нет. Большой город всегда наводняли сотни сумасшедших, и пару раз Антон тоже становился объектом их внимания, но никто еще ему не было так неприятно и так тревожно. А почему, спросил себя Антон, все еще выискивая глазами этого нищего, хотя и понимая, что это напрасно. Может потому, что все они обычно что-то просили, хоть просто внимания, а этот… Антон опустил глаза и разжал ладонь, в ярком утреннем свете, падающем с потолка, чистым золотом блестела большая монета.

– Господи, – выдохнул Антон, не в силах оторвать глаз от этого странного подарка, – это еще что?

Монета была тяжелой и крупной, почти на всю ладонь и имела неправильную форму, какие-то странные символы и письмена как кружево оплетали ее. Монета казалась древней, но на ней не было ни царапинки и никакой грязи, она сияла дорогим желтым светом, не позволяющим усомниться, что сделана она из чистого золота. Этот блеск и отрезвил Антона, он вдруг понял, что стоит на вокзале среди толпы с целым куском драгоценного металла. Но как такое могло быть?!

Еще раз пошарив глазами по толпе и убедившись, что странный нищий не вернется за своим сокровищем. Антон спрятал монету в портфель и, сжав его покрепче, двинулся к выходу. В голове был настоящий ураган, замешательство, удивление, даже некая радость. И испуг. Почему-то ему было страшно, хотя чего он боялся, Антон сказать бы не смог.

Наверняка он ее украл, думал Антон, садясь в автобус, о пешей прогулке речь уже не шла, слишком много времени он потерял на станции, но зачем сунул мне? Продал бы, она ведь, похоже, из чистого золота, а деньги ему бы явно не помешали. Может он просто псих, предположил голос в голове, судя по его виду и поведению, у старика не все дома, а психам сокровища не нужны, у них свои ценности: конфетные фантики, например.

Допустим, он правда псих, это его проблемы, подумал Антон, но что делать мне? В голове тут же возникла картина как он переезжает в более приличный район и в более просторную квартиру, как покупает машину и мчится по дорогам, слушая музыку и ветер. Может быть, монета могла бы обеспечить все это, кто знает, выглядела она древней и необычной. Картинка была заманчивой, но Антон почти сразу отмел ее. Как он продаст эту вещь? Во-первых, у него нет опыта, его могут просто обмануть, во-вторых, нет связей в таких кругах, не будет же он стоять с ней у перехода, как продавцы овощей. Ну а в-третьих, даже если он сделает все по закону и обратиться в какой-нибудь музей, как он объяснит, откуда у него такая монета? Может, она числится в списках краденых ценностей. Кто будет разбираться и искать какого-то сумасшедшего нищего. Да и кто в это поверит?

А может она вовсе и не золотая, подумал Антон, глядя невидящим взглядом на проплывающие мимо улицы, всего лишь игровая подделка из какого-нибудь автомата или парка развлечений. Эта мысль показалась ему более вероятной, в конце концов, он жил в реальном мире, а в реальном мире дождь не падает с земли на небо, и сумасшедшие старики не раздают незнакомцам золотые монеты.

Да, в реальности было много негатива, но было и одно незаменимое свойство, за которое ей прощалось все – рационализм, такой раздражающий, когда все хорошо и рутинно и такой спасительный, когда что-то выходит из под контроля. И сидя в автобусе со странным подарком, Антон ухватился за этот привычный и пыльный рационализм, и как всегда нашел там успокоение.

Покажу ее соседкам, решила он, а там подумаем, может, в ломбард отнесу или в музей, решение всегда есть, а сейчас надо просто успокоиться. И правда, его ждал напряженный рабочий день, доклад у начальства, а он так разнервничался, что даже голова слегка заболела. Антон отвернулся к окну, твердо решив выбросить из головы события последних 40 минут.

К тому времени, как Антон перешагнул порог банка, головная боль уже всерьез взялась за него. Ничего необычного он в этом не видел.

Глава 2

Все возвращается на круги своя, думал Антон, стоило мне поверить в хороший день, как все тут же пошло наперекосяк.

В обычное время он бы расстроился, хотя привык к вечному невезению, – если к этому вообще можно привыкнуть, – но в данный момент гораздо важнее была боль. Она сжимала голову, пульсировала и перекатывалась, то усиливаясь, то немного отпуская, как будто где-то внутри его черепа бушевал каменный прибой. Он положил голову на руки и так и сидел с тех пор как пришел от начальства, совершенно разбитый и расстроенный. Он знал свой отчет наизусть, мог рассказать все с закрытыми глазами, но почему-то в это утро язык не слушался его, из-за головной боли все перепуталось и потеряло четкость, стало вдруг сложно сосредоточиться. В итоге он, запинаясь и, то и дело роняя листы с цифрами, промямлил свой доклад, с трудом отвечая на вопросы, на которые отлично знал ответ. Выглядело все так, как будто он и вовсе не готовился и вообще не имеет представления о своей работе. О чем ему и сказа шеф, это его и добило. За 4 года в банке он ни разу не получал таких замечаний, и самое обидное: сам не понимал, почему так ужасно выступил. Он попытался оправдаться, сказал, что сильно болит голова.

– Ну так выпейте таблетку, – сухо сказал шеф, – и пересмотрите свое отношение к работе.

Первому совету он последовал незамедлительно и теперь ждал, когда же волшебное снадобье окажет свой целительный эффект, сжимая зубы каждый раз, когда очередная каменная волна накрывала его бедную голову.

Про монету и странную встречу на станции он и думать забыл, его мысли сначала крутились вокруг провального выступления, а потом просто полетели в свободный полет. Он прокручивал в голове лица коллег, какие-то давно пережитые события, вроде первого рабочего дня в крохотном кабинете, в котором теперь было так много его личных вещей. Он думал о длинных ногтях секретарши, которая дала ему таблетку, покрытых бежевым лаком; о злорадстве, скрытом в глазах Костика, его коллеги, когда он запинался и путался в цифрах этим утром.

Похоже, его мысли снова вернулись к утреннему позору, только сейчас внимание сместилось не на самого Антона и его шефа, а на Костика, такого же мелкого начальника, как и сам Антон. Их кабинеты были рядом, но слышимость здесь не шла ни в какое сравнение с квартирой Антона, так что, чем там занимался его коллега, можно было только гадать.

Костик – Константин Сергеевич для коллег – выступал перед Антоном и пару раз ошибся в цифрах, для него это было уже удачей, поскольку обычно он запинался и блеял как баран, а потом сидел с отсутствующим видом, который просто кричал: я поставил галочку, хватит с вас и этого. Но только не сегодня, сегодня он был весь внимание. Антон то и дело ловил на себе его сочувствующий взгляд, да только даже с головной болью он видел, что сочувствие это такое же настоящее, как бумажные цветы. Под ним просто горело злорадство. И не только потому, что обычно Антон как робот, без единой ошибки делал свои отчеты, просто Антон знал его тайну, грязные дела, участвовать в которых отказался. Опасности Антон для него не представлял, но само то, что он знал и то, что он отказался, до сих пор не давали покоя Константину Сергеевичу.

Костик, так за глаза прозвали его сотрудники с их этажа, работал на «трамплинной» должности еще дольше, чем Антон, но не потому, что за него некому было замолвить словечко, просто он нашел свое место и то, что он там делал, устраивало всех. В первый же день Антона в новой должности Костик пришел знакомиться, принес корпоративный календарь в подарок и просто ослеплял своей улыбкой.

– Тебе никто тут не поможет, – сочувственно сказал он, удобно расположившись в кресле Антона и предварительно закрыв дверь, – люди у нас сволочные. А в большой корпорации, как в океане, полно подводных течений и рифов. Ну а я тут что-то вроде дельфина – друг моряков.

Антон, наученный уже горьким опытом, вежливо улыбался и ждал подвоха. Ждать пришлось недолго. Буквально через неделю Костик уже совершенно привычно заглянул к нему после обеда, как обычно закрыл дверь, но вместо последних сплетен и полоскания коллег, заявил, что у него серьезный разговор. Похоже, час пробил, подумал тогда Антон, отложил бумаги и приготовился внимать.

Костик опять сообщил ему о подводных течениях и рифах и о том, что если хочешь держаться на плаву, надо уметь ловить эти течения и не садиться на рифы. Говорил, что давно тут и знает, как делаются дела, и кто чем заправляет. Заявил, что вообще-то никогда и никому не помогал так, но Антон ему нравится, и если не он, то его просто сожрут рано ил поздно.

– Ты тут среди акул, дружище, – сказал Костик, с видом ветерана, учащего азам зеленого новичка, – они тебя сожрут и не подавятся, а я могу прикрыть. Более того, готов сделать тебе очень редкое предложение, такие делают только своим.

Он выдержал паузу и многозначительно посмотрел на Антона.

– Спасибо за доверие, – ответил Антон, этот разговор ему не нравился, потому что исход его он уже мог предугадать. А он еще слишком мало знал и слишком недолго работал здесь, он был уязвим и боялся, что ему снова придется искать работу. А так хорошо устроиться было очень непросто, уж он это знал. – Я слушаю.

И тогда Костик поведал ему, как можно было очень хорошо держаться на плаву в этом «коварном бушующем океане», где каждый делал свое темное дело, а он и его подельники – «еще кое-кто из близких», как сказал он – оформляли кредиты по чужим документам. При этом часть выдаваемой суммы отходила ему и его команде, остальное же забирали те, кто приносил чужие паспорта и ксерокопии.

– Твое дело, как начальника – поставить печать «одобрено», – сказал он, улыбаясь как дьявол-искуситель, – а потом собирать урожай.

– Но это…

– Да, незаконно, – он нагло улыбнулся и пожал плечами, – но и платить людям такую нищенскую зарплату – тоже незаконно. Правительство имеет нас, мы имеем кого можем, это пирамида жизни, друг мой, тот, кто сверху всегда будет гадить на того, кто снизу. Так уж устроен мир.

– Но за это могут посадить, – Антон не был удивлен, чего-то подобного он как раз и ждал. И с ответом он не колебался, хотя и боялся за свое только начавшее проясняться будущее. – Люди буду обращаться…

– Ты в каком мире живешь? – усмехнулся Костик, – во-первых, надо с умом выбирать «клиентов», а во-вторых, этот след их хлебных крошек тянется в такой дремучий лес, что простым смертным туда лучше не соваться. А вот мы подкармливаем «зверье», лесную братву, так сказать. Ты думаешь, ты один такой умный и предусмотрительный?

Нет, Антон так не думал.

– Ну так что? – Костик смотрел ему прямо в глаза, – где хочешь провести свой первый отпуск? На Бали или снимешь дом на французской Ривьере?

Теперь пришла очередь Антона усмехаться. Он опустил глаза, покачал головой, снова усмехнулся. Грязь, грязь, все вокруг было беспросветно грязным, и как же он от этого устал. Он мог бы сказать, что свой первый отпуск, как и все последующие, проведет в этом вонючем городе, потому что такова его дурацкая жизнь. Он знал свое место и знал истину: не покидай свой путь, не вставая на тропу, по которой не сможешь идти, потому что тогда окажешься в придорожной канаве.

– Спасибо, я ценю твое предложение, но вынужден отказаться, – ответил Антон, мягко, но решительно.

Он точно знал, что этот ответ окончательный, и видимо, это отразилось в его глазах и в голосе, потому что лицо собеседника тут же изменилось. Он не собирался уговаривать, он понял, что проиграл.

– Ты просто дурак… – прошипел Костик, приторное дружелюбие вдруг куда-то улетучилось.

И это мог бы сказать ему Антон, да, по современным меркам он – полный дурак, даже хуже, он непроходимый и неисправимый тупица. Он мог бы добавить, что отказывается не из страха быть пойманным, а потому что он – честный тупица. Костику было бы смешно, а для него это было важнее.

– Возможно, – кивнул Антон, – но я по уши в проблемах, мне их итак девать некуда. А новых мне не надо.

Костик открыл было рот, но Антон поднял руку, призывая его помолчать.

– Ты сказал, что хотел, – ровным тоном проговорил Антон, но внутри как бабочка, пойманная в паутину, трепыхалась его душа, – теперь дай мне сказать. Я не буду этим заниматься, и не буду лезть в твои дела. Да, возможно я дурак, но не полный. Ты уйдешь из моего кабинета, и мы сотрем из памяти последние 30 минут. Этого разговора не было, ты ко мне не заходил.

– Только попробуй переть против меня, – взгляд Костика стал ледяным, – и твоих проблем станет невыносимо много…

– Я же сказал, я не полный дурак, – повторил Антон, чувствуя, как что-то большое и темное душит его изнутри. Вся прелесть мира, как она есть, подумал он. – Я тебе точно не угроза. А теперь извини, у меня куча бумаг.

Больше Костик в его кабинет не заходил. 2 года они кивком приветствовали друг друга, сталкиваясь по утрам в лифте или на этаже, вместе делали доклады начальству, виделись в столовой, но больше не обмолвились ни словом, разве что исключительно по работе. Костик так и продолжал свои подводные махинации и пока не нарвался на рифы, время еще не пришло. На удивление, Антону не пришлось искать работу, все улеглось, они просто разошлись, как корабли в огромном океане.

Иногда, особенно когда денег едва хватало до зарплаты или он вынужден был экономить, Антон вспоминал тот разговор: «где ты хочешь провести свой первый отпуск? На Бали или на французской Ривьере?», и никогда не жалел о своем решении. Он просто не мог по-другому, он был не таким как они, как будто из другого материала. Но собой он не гордился, он просто жил так, как мог, для него это было естественно. Ведь птицы не гордятся тем, что могут летать.

Да, он мог бы уже скоро переехать в другой район, в просторную квартиру, купить наконец машину, не экономить, а жить на полную катушку… да только не мог. Не мог и все.

***

– Так значит, этот бомж просто дал ее тебе? – в сотый, наверное, раз спросила Аннета, – просто подошел и дал?

– Да, – Антон отпил чай, такой горячий и пахнущий травами. Похоже, он правда помогал, ему стало заметно лучше. – Псих какой-то, почему он выбрал именно меня?

– Да никого он не выбирал, – махнула рукой Рита, – просто увидел тебя и всё, ты попался ему на глаза в ту конкретную секунду. Странно все это.

Все трое подтвердили эту мысль молчанием. Они сидели на кухне Антона, за окнами уже стемнело, и ветер, резвящийся в листве, создавал причудливые тени в свете фонаря. Все трое смотрели, как загадочные силуэты прыгают по стенам темной лоджии Антона, каждый видел в них что-то свое, может быть собственное представление о том старике и его монете. Только теперь это была монета Антона.

– Хотелось бы на нее взглянуть, – проговорила Анетта, не отрывая застывшего взгляда от танцующих теней, – жаль, что ты забыл ее.

– У меня так голова разламывалась, что я чуть собственное имя не забыл, – ответил Антон, тоже завороженный тенями, было в них что-то зловещее и гипнотизирующее. – Ужасный был день, у меня никогда еще так голова не болела, – он снова помолчал и добавил, – и я еще никогда так ужасно не проваливался на работе. Да еще перед начальством.

– Об этом не думай, – Рита положила руку ему на плечо, – от такой рабочей лошадки они ни за что не избавятся, кого-то же надо погонять. Главное – тебе стало лучше. А завтра будет новый день.

– Спасибо, – Улыбнулся Антон и накрыл ее руку своей. От ее слов на душе стало тепло и легко, впервые за этот ужасный день. – Это все ваш чай, не знаю, что вы в него положили, но помогло.

И правда, впервые после встречи с тем стариком он чувствовал себя спокойным и почти здоровым. Головная боль, убивавшая его весь день, практически сошла на нет, он снова мог думать, а мир опять обрел резкость и четкость. А ведь он почти не помнил, как уходил с работы, даже не помнил, закрыл ли он кабинет, оставалось надеяться только на выработанный за два года автоматизм.

Конечно, к матери он не пошел, едва дотащился до станции, а потом как в тумане добрел домой.

Таблетка, принятая на работе, немного приглушила боль, ровно настолько, чтобы он все же смог выполнить хотя бы срочные дела, в тот момент даже эта рутина потребовала невероятных усилий. Впервые он сидел без дела и не мог дождаться окончания рабочего дня, смотрел на часы каждые 5 минут, но время почти остановилось. Откинувшись в рабочем кресле, Антон сидел с закрытыми глазами, разлепляя их только для того, чтобы убедиться, что прошли очередные 5 минут, приближающее его освобождение.

Естественно, о монете и о нищем он и не вспомнил, вроде бы положил ее в ящик вместе с папками, по крайней мере, домой ее он точно не принес. Хорошо хоть донес свое бренное тело, подумал Антон, пытаясь пробиться сквозь туман и вспомнить, куда он дел непрошенный подарок. Да, кажется, монета завалилась в одну из пластиковых папок с бумагами, когда он сунул ее в портфель на станции, а все папки он оставил в ящике стола. Казалось, было это тысячу лет назад.

– Да, выглядишь ты лучше, – критически оглядев его, заметила Аннета, – почти похож на живого.

– Ну спасибо, – усмехнулся Антон, – ты, как никто, умеешь найти нужные слова.

– Ну, зомби в тебе выдают только красные глаза, – как будто не слыша его, продолжила Аннета, – и еще ты как будто похудел за этот день. Но все равно, сейчас твой видок хотя бы не пугает.

Антон засмеялся, чувствуя такое приятное облегчение, да, ужасный выдался день, но он прошел, остался позади, а вечер был очень даже приятным. Особенно после того, как соседки напоили его своим волшебным чаем.

Он не собирался звонить им, но осунувшийся незнакомец с красными глазами, встретивший его в зеркале в прихожей, напугал Антона настолько, что, несмотря на слабость и желание упасть в кровать как можно скорее, он тут же набрал номер соседской квартиры. Через несколько минут он уже открывал им дверь, и их лица при взгляде на него напугали Антона еще больше. Они тут же уложили его на кровать и стали расспрашивать, хотели вызвать врача, но у него просто не было сил еще раз повторять все кому-то, он сказал, что просто полежит. В итоге они сошлись на том, что он выпьет чай с травами и немного отдохнет, а если к вечеру ничего не изменится, они отправят его в больницу. Не в силах спорить, Антон слегка кивнул и закрыл глаза, радуясь тому, что не один, что о нем заботятся.

И чай действительно помог. После первой чашки он понял, что может открыть глаза, и даже думать о чем-то. А спустя два часа он уже рассказывал им про свой адский день, запивая легкий ужин – тоже приготовленный соседками – второй чашкой волшебного чая.

– Что думаешь делать с ней? – спросила Аннета, – если она и правда золотая, должно быть стоит кучу денег. Свозишь подружек в круиз?

– Ага, в Сибирь, в тюрьму особо строгого режима, – усмехнулся Антон, – она ведь не с неба упала. Наверняка краденая. Даже думать боюсь, что мне теперь с ней делать, разбираться ведь никто не станет, не в этой стране.

– Ну можно толкнуть ее самим, – предположила Аннета, и, предвидя реакцию Риты поспешила поднять руки и выставить ладони перед собой, – и не надо ничего говорить, я порвала с прошлым, ты же знаешь. Просто рассуждаю.

Антон знал, о чем идет речь. По кусочкам и не сразу, но он узнал историю двух девушек, таких разных и таких неразлучных.

Рита была из обычной средней семьи, вся ее жизнь была обычной и немного скучной: школа, обычный быт, первые друзья и совершенно нормальные этапы взросления. Все было очень правильно и по шаблону, в школе она влюблялась в мальчиков, ходила на свидания, целовалась на задних рядах кинотеатра, потом поступила в институт и тут вся ее шаблонная жизнь рухнула, когда на втором курсе она вдруг поняла, что влюбилась, но только не в парня.

Ее первой нетрадиционной любовью стала преподаватель русского языка, элегантная и обаятельная женщина 30-ти с лишним лет. Всегда одетая с иголочки, всегда с легкой улыбкой на ангельском лице, она была как актриса Голливуда, шагнувшая из телевизора или со страниц гламурного журнала прямо в широкие коридоры университета. Рита знала, что она замужем, что муж ее очень богат, и что даже в самых смелых фантазиях они не могут быть вместе, но сердцу не прикажешь, а тот факт, что такую любовь лучше хранить в тайне, успокаивал и скрашивал безнадежность ее положения. Это была любовь к актрисе, недоступной и всегда прекрасной, любовь без изнанки, без грубой реальности, а потому без разочарований.

Это вполне устраивало Риту, сбитую с толку своим новым состоянием, она еще не понимала, как такое могло случиться, и как теперь с этим жить. Это была новая она, и она сама к себе еще не привыкла. Так что в этой первой влюбленности она только познавала себя и свои новые грани, изучала и осваивалась в другой жизни, где она стала совсем другим человеком.

Аннета (Анна Ершова по паспорту) напротив, родилась совсем в другой среде. Если Рита прожила всю жизнь в приличном средненьком районе, то Аннета родилась в самых отдаленных и грязных трущобах. Ее мать зарабатывала тем, что продавала наркоту на узких грязных улочках своего района, отца Аннета вообще не знала, только многочисленных любовников мамаши, которое в лучшем случае просто не обращали внимания на ребенка, путавшегося под ногами.

Жизнь в грязи, вечной опасности и страхе совсем не привлекали маленькую Аню, но она не была глупой мечтательницей и понимала, что сказочные замки ей вряд ли светят, да и обстановка вокруг не располагала к радужным мечтам. Она знала свое место, трезво смотрела на жизнь и видела только два пути: остаться здесь и продавать наркоту как мать или, если повезет, устроиться в какой-нибудь кабак официанткой или барменшей. Или получить максимум из доступного таким, как она, образования и вырваться из этой помойки.

Она выбрала второе. После 9 класса поступила в училище и в 18 помахала ручкой развалившемуся грязному дому и вечно обкуренной мамаше.

О своей любви к девушкам она узнала гораздо раньше Риты, в 13 влюбилась в самую крутую девочку школы, она была старше, всегда ходила с сигаретой и в очень коротких юбках, материлась похлеще, чем дружки Аниной мамаши и могла вырвать волосы любой, кто на нее косо смотрел. И, как и Рита, Аннета (тогда еще просто Аня), грезила о ней, как о звезде, без планов и конкретных желаний.

А вот в училище любовь ее стала вполне земной и реальной, девушки, иногда парни, она легко заводила отношения и так же легко их разрывала. Но у нее было одно четкое правило: не спать с людьми из своего района, ни за что.

Но жизнь любит делать подлянки с самым невинным выражением лица, в 17 Аня закрутила бурный роман с шикарной блондинкой, она была старше и опытней, но ничего о себе не говорила, никогда, это было ее правилом. Они встречались в квартире Кристины, так звали ее новую любовь, она жила недалеко от училища Ани, и при первом визите показалась ей дворцом. Дорогой ремонт, красивая мебель, изящная посуда, а ее гардероб! Аня видела такие наряды разве что в журналах, в которые мать часто заворачивала дурь. И сама Кристина поражала своей ухоженностью и шиком, ее кожа была как шелк, волосы сияли и всегда пахли чем-то неуловимо-прекрасным, а ее глаза…

И что особенно восхищало и покоряло молодую Аню – смелость и абсолютная раскованность новой знакомой. Они часто видели друг друга, по дороге на учебу или с учебы, и Аня всегда бросала восхищенные, но, как ей казалось, невинные взгляды на броскую белокурую красотку. А потом однажды, когда Аня стояла под козырьком остановки, прячась от холодного осеннего дождя, шикарная блондинка вдруг подошла прямо к ней и в упор спросила:

– Я тебе нравлюсь?

От удивления и шока Аня не могла вымолвить ни слова, просто стояла и пялилась на эту неземную красавицу, недоступную мечту, а мысли остановились в голове.

– Не молчи, я же вижу, как ты смотришь на меня. Свой свояка видит издалека, так говорят, и это правда. Так ответь: я тебе нравлюсь? Ты хочешь меня?

– Да, – тихо, но твердо сказала Аня, поражаясь собственной смелости, но ведь она была не из робкого десятка, и если красотка желает получить правду, так пусть получает.

На остановке не было никого, кроме них, а дождь все усиливался.

– Тогда пошли, – улыбнулась блондинка, и зубы у нее были ровные и белоснежные, как у голливудской звезды, – я живу рядом. Вон мой дом.

И она указала рукой на многоэтажку за училищем.

Подумав секунду, Аня пошла. Так начался их бурный роман, продлившийся 4 месяца.

Они испытывали друг к другу какую-то сумасшедшую страсть, стоило Ане переступить порог квартиры, как в ней, да и в Кристине, как будто вспыхивало пламя. А потом они болтали обо всем на свете, о моде, актерах и их романах, о мечтах и о реальности.

Но никогда о Кристине. Таково было правило и оно соблюдалось железно, как и то, что до 6 вечера Аня должна уйти. Она не протестовала, такое расписание ее полностью устраивало.

Иногда Кристина встречала ее у ворот училища после занятий и говорила, что сегодня они не увидятся, но ничего и никогда не объясняла. Конечно, у Ани были свои догадки, оценив увиденное, она решила, что ее новая любовь – элитная проститутка. Ревности не было, таинственность и пикантность возможной профессии придавали Кристине еще больше привлекательности и шарма в глазах ее молодой партнерши.

Впервые в жизни Аня начала строить планы, мечтала, как закончит учебу и уйдет из дома к Кристине, как они будут жить вместе без этих глупых правил и тайн, возможно она даже бросит свою «работу». А почему нет? Между ними была страсть, понимание, им было хорошо вместе, они сложились, как паззл, так ей тогда казалось.

Оказалось, это был не паззл, а карточный домик. И однажды ветер ворвался в уютную квартиру Кристины и разрушил его.

После прихода Ани, ее подруга всегда запирала дверь, потом дергала ручку, проверяя, и только потом сосредотачивалась на гостье. Так было и в тот день. Аня пришла пораньше, как они и договаривались – а они всегда заранее обговаривали время встречи, и если что-то менялось, Кристина приходила в училище и сообщала, таковы были законы их маленького мира – она сбежала с последней пары, предвкушая лишне полтора часа наедине.

Все было как всегда, щелкнул замок, отсекая чужой наружный мир, и она бросились в объятия друг друга. Обычно они не закрывали дверь в спальню, но в тот холодный февральский день ветер был просто ледяным, и по квартире гуляли сквозняки, поэтому они закрыли дверь и включили обогреватель.

Все сложилось, как мозаика, закрытая дверь, шум обогревателя и испепеляющая страсть. Они не слышали, как повернулся ключ в замке, не слышали, как открылась и мягко закрылась входная дверь. Из страны блаженства их выдернул скрип поворачиваемой ручки – дверь в спальню распахнулась… А за ней стоял известный на весь Речной район бандит, и недоумение на его лице могло бы показаться комичным, если бы не серьезность положения.

Все трое замерли, а потом Кристина, побледнев как простыня, на которой она лежала, прошептала:

– Папа..?

Аня осталась жива лишь потому, что подруга прикрывала ее собой и рыдала, умоляя отпустить ее. Так она стала «сукой, совратившей мою девочку», «грязной шалавой» и еще много кем. Не помня как, Аня выбежала из квартиры под крики о том, что он узнал ее, и он придет за ней и за ее грязной мамашей, вырастившей такую мразь. Она бежала босиком по замерзающим лужам, не чувствуя холода, лишь ужас и желание выжить. Кристину она больше никогда не видела.

Конечно, она тоже узнала его, он был среди верхушки, но не элита, так, начальник среднего звена их криминального мирка, он приходил иногда к ее мамаше, забирал деньги или давал какие-то поручения. Она понятия не имела, что у него есть дочь, и что живет она не в этом «прекрасном» районе. И он поклялся убить ее, если еще раз увидит.

И он действительно заявился в их грязный разваливающийся дом и закатил скандал ее обкуренной мамаше, вот только Ани там уже не было.

4 месяца до получения диплома она скиталась по району, озираясь в страхе каждый раз, как раздавался шорох за спиной или к дому, где она сегодня ночевала, вдруг подъезжала машина. У нее были знакомые, иногда кто-то даже разрешал ей провести на диване пару ночей, а потом пришла весна, стало тепло, и она могла спать в заброшенных домах, там, по крайней мере, было спокойно.

Отец Кристины никому не сказал о том, что увидел и о том, почему хочет убить какую-то девчонку, это был его позор, поэтому о том, что произошло и о его клятве знали только он, Кристина и Аня. Благодаря этому она и смогла выжить эти 4 месяца, прячась, как мышь, и лишь изредка забегая домой за вещами и деньгами. Ее мать по-прежнему не обращала на нее внимания, и не хотела знать, где она ночует и почему, но иногда оставляла ей пару тысяч, это была вершина ее материнской заботы.

А потом Аня получила диплом, собрала вещи и покинула Речной, так назывался ее замечательный район, навсегда. Так она поклялась, наблюдая в мутное залапанное окно автобуса, как удаляются грязные и опасные улочки, на которых она столько повидала и на которых научилась выживать.

У нее были знакомые, многим она помогала по мере возможности в их не совсем законных делишках, и они относились к ней хорошо по меркам этого района. Но, уезжая из родной помойки, Аннета не попрощалась ни с кем, она поставила точку, а впереди ее ждала новая жизнь. Связи с самыми темными и опасными личностями всех пород и мастей, ценились лишь в том кругу, где она выросла, а она всеми силами хотела порвать с прошлым, не дать Речному и всем его колоритным персонажам утащить себя на дно, где все они обитали. Она была умной девочкой, приходилось быть умной, если хотела жить, а она хотела, и как можно подальше от этого ада.

Получив профессию повара, она решила попытать счастья в городе и вскоре перебралась в Три Моста, что для нее было сродни попаданию в рай. Здесь она и встретила Риту.

Вообще-то такой района как, Три Моста явно не был подходящим местом для такой девушки как Рита, но к тому моменту, как она окончила институт, у нее была постоянная подруга и четкое понимание того, что она не хочет скрывать их отношения и свою сущность.

Первыми от нее отвернулись немногие подруги, появившиеся за годы учебы, но это она легко пережила, а вот настоящим ударом стало непонимание родителей. Ее отец кричал, что она грязная шлюха, что они не воспитывали свою дочь такой, а мать просто тихо плакала, не поднимая глаз и повторяла: «Как же так? Как же так вышло? За что ты нас наказываешь?». В итоге они (точнее, говорил отец, мать же тихо плакала и смотрела в пол) заявили, что знать ее больше не хотят, такой позор для них непереносим, и если она когда-нибудь вылечится – как будто, это был вирус или какая-то форма инвалидности – тогда может приходить и налаживать контакт, а до тех пор они ее не знают.

Так она и оказалась в Трех Мостах, молодая учительница начальных классов без гроша в кармане и шанса на нормальную работу в хорошем районе. Как и Аннета, она меняла места работы, пока их пути не пресеклись в одной из школ, к тому времени обе были свободны и разочарованы в людях.

«Это была любовь с первого взгляда, – говорили обе, рассказывая свою историю Антону долгими вечерами за чашкой чая, – мы просто посмотрели друг другу в глаза и поняли, что нашли то, что искали». Аннета пришла в школу первая и очень радовалась такой удачной работе, но через 3 месяца в столовую вошла прекрасная брюнетка с синими глазами, ведя целый выводок малышей на завтрак, и Аннета поняла, что пропала. Отношения развивались стремительно, и через месяц Аннета уволилась, чтобы не давать пищу длясплетен, одновременно с этим они стали жить вместе, а так как Аннета была более закаленная и пробивная, работу она себе нашла быстро, устроившись в один из баров. Она всегда брала дневные смены, чтобы проводить вечера с Ритой, никто не возражал – днем посетителей почти не было, а значит, и денег тоже. А по выходным она танцевала стриптиз в одном местном клубе, этим она увлеклась еще во времена учебы, хорошая подработка, говорила она, а главное – в удовольствие. Там она и стала Аннетой, и так себя и звала.

И с тех самых пор, как она собрала вещи и покинула родительский дом, нога ее больше не ступала на землю Речного, так она говорила, и ни у кого не было оснований ей не верить.

– Может, лучше ее по-тихому переплавить и продать в таком виде? – рассуждала Аннета, – в наше время лучше вообще не светиться, а тем более, имея такое сокровище. Но для начала принеси ее, все же, домой, так хочется взглянуть.

– Да, пороемся в интернете, может, что-нибудь интересное найдем, – улыбнулась Рита, и глаза ее загорелись любопытством. В этот момент она была красива как богиня и так же недоступна, Антон знал, но любоваться-то он мог.

Они снова замолчали, погружаясь каждый в свои мысли, ветер на улице усиливался, и тени в лоджии уже не просто двигались, они скакали и метались по стенам и потолку, как бешенные. Антону это зрелище показалось жутковатым.

– Надо же, как странно. Старик какой-то загадочный, дает незнакомцу на вокзале какую-то древнюю монету. – Антон обернулся на голос Риты и увидел, что не он один следит за скачками теней. Ее глаза застыли, как будто она смотрела куда-то сквозь его лоджию и видела что-то недоступное обычным людям. «Когда одни глаза застывают, открываются другие, – вспомнил он слова матери и невольно вздрогнул, – и они видят истину». Она всегда повторяла это, если он вдруг долго смотрел в одну точку и улетал с мыслями в неведомые дали. – А может она непростая…

– В смысле? – Аннета тоже задумчиво следила за игрой ветра и деревьев за окнами.

– А может, она – то немногое волшебство, которое еще осталось в мире от ушедших времен? Осколок магии древних людей? Может, она сама нашла тебя? Или по воле случая, но она пришла к тебе теперь.

И тут вдруг новый порыв ветра налетел на старое дерево и ударил веткой в окно. Это была ива, поэтому стекло осталось целым, но все трое вздрогнули и очнулись от своих мыслей.

– Подходящая погодка для таких историй, – напряженно улыбнулся Антон, на лицах его подруг застыло то же странное выражение.

– А что, отличная получилась бы байка для посиделок у костра или для детского лагеря, – сказала Аннета, – прямо как в кино: «все началось на вокзале, где загадочный бомж…»

– Да, звучит именно как байка, – согласилась Рита, – но в такую ночь вполне можно поверить, что эта монета – носитель силы. Только вот доброй или злой… Ой, Антон, у тебя кровь!

Он почувствовал, как вносу что-то защекотало, Антон поднял руки и сажал нос, но первая тяжелая и темная капля крови упала прямо в чашку с чаем.

Как будто это и был ответ.

Глава 3

Два дня спустя Антон сидел в своем кабинете и старался сфокусировать взгляд. Это было не так просто, мир так и норовил все время куда-то уплыть, ускользнуть, как пойманная голыми руками рыба. Ко всему этому добавилась еще и тошнота. Это сосуды, думал Антон, напрягая волю, чтобы остаться в реальности и не отключиться, у него было много работы и так мало сил. Должно быть погода, или магнитные бури, говорил он себе, но глубоко внутри он знал причину, его душа, вернее, то новое, что проснулось в ней, чувствовало истину, и магнитные бури тут точно были ни при чем.

Антон снова сделал над собой усилие и заглянул в документы, лежащие перед ним на столе. Взгляд упал на таблицу.

– «Сумма выданных займов физическим лицам», «сумма выданных займов юридическим лицам», – прочитал он, но что значили эти слова?

Он как будто перестал понимать родной язык, хотя узнавал буква и слова, просто смысл написанного его страдающий мозг никак не хотел улавливать и обрабатывать.

Бесполезно, сдался Антон, в данный момент он не мог работать и вынужден был это признать. И мучить себя было бесполезно, он мог только испортить еще один отчет и все остальные документы. Ладно, решил он, иногда надо просто перестать барахтаться и позволить потоку нести себя, так вроде говорят умные люди?

Он отложил стопку бумаг и повернулся к окну, обычно, когда он долго работал, и глаза уставали, он смотрел в окно, постепенно переводя взгляд все дальше и дальше, и это помогало, в голове заметно прояснялось и напряжение из глаз уходило. Но сегодня яркий солнечный свет бил по глазам, и Антон поспешил отвернуться. Нет, это не помогает, подумал он, света мне сейчас как раз не хочется, его слишком много, он слишком яркий.

Ему хотелось темноты, спасительной, спокойной, ему казалось, что его мозг, глаза и все нервные окончания воспалены, и только темнота могла успокоить их, как прохладная вода пылающее место ожога. И что же обожгло меня, подумал Антон, закрывая глаза ладонями и откидываясь в кресле. Кажется, он знал ответ, каким бы невероятным он ни казался.

Антон медленно убрал ладони и открыл глаза, рядом с креслом на ковре стоял его портфель, а в нем то, во что он еще не поверил до конца, но уже не мог отрицать с полной уверенностью. Антон наклонился и достал монету, такую же тяжелую и блестящую, у нее явно все было хорошо. Конечно, потому что у меня плохо, подумал Антон, сам не зная почему. Он повертел ее в руках, снова и снова вглядываясь в тайные письмена на ее поверхности, но по-прежнему не видел ни одного хоть мало-мальски знакомого знака, ничего похожего на руны или иероглифы или арабскую вязь. И никаких рисунков, никаких фигур, только эти странные письмена.

– Что это за хрень? – пробормотал он, борясь с накатывающей тошнотой, – из какого мира ее сюда занесло?

Интернет поиски ничего не дали, до глубокой ночи он, Рита и Аннета просидели за компьютером, терпеливо переходя со страницы на страницу, изучая фотографии и рисунки, но ничего не нашли. Почему-то его это не удивляло. С тех пор, как тот старик сунул ему эту проклятую монету, у него как будто открылся какой-то третий глаз. И этим глазом он видел, что никаких упоминаний или информации об этой вещи они не найдут.

Потому что здесь замешаны великие силы и великие знания, а это всегда тайна, это не для большинства. Получается, я – избранный, подумал Антон, вертя в руках монету, избранный неудачник. Он не стал ничего говорить соседкам о своем новом чувстве и о своих догадках, он согласился, что они должны продолжить поиски ответов, но с того вечера не подходил к компьютеру. И они, конечно же, ничего не нашли.

Все это казалось сказочным и глупым, он был взрослым человеком, и не мог уже верить в чудеса, даже если бы хотел, этот дар просто пропадает с возрастом, как молочные зубы. Вера в чудеса представлялась ему чем-то наподобие сияющей детской одежды, из которой человек неизбежно вырастет и уже не может натянуть ее на себя, как бы ни старался. И он сопротивлялся, чувствуя, что неведомая сила пытается впихнуть его в костюм, который давно ему мал… но сил на это становилось все меньше и меньше. Проще было не думать, а просто плыть по течению, не растрачивать драгоценную энергию, словно утекающую через него, на эти пустые мыли «может или не может такое быть». Слишком много происходило внутри его души и снаружи, в его жизни, но для осознания такого объема информации нужны были силы, а их у него не было.

И Антон принял единственно верное решение, продиктованное простым инстинктом выживания, решение, которое приходит ко всем тем, кто на грани: принимать то, что происходит, без анализа или эмоций, делать то, что велит тебе момент и просто стараться выжить – опустить голову, сцепить зубы и ползти вперед.

Антон положил голову на руки, чувствуя, что мир уплывает, и он уплывает куда-то вместе с ним, но, при этом, все же, не забыл отодвинуть папку с отчетом, чтобы не помять. Он знал, что уснет или потеряет сознание, или тоже впадет в кому, как его мать, но его это не волновало, эмоции, как оказалось, потребляют слишком много энергии.

Запер ли я дверь, промелькнула мысль, когда голова так удобно устроилась на сложенных руках, да какая разница? Так было хорошо, так было комфортно, темнота гостеприимно распахнула свои объятия, и Антон рухнул в них. Часы на стене справа от него показывали 11:15.

Внезапно в темноте возник звук. Не слово, не искорка света, нет, это был звук. И он становился все громче, все настойчивее. И все более знакомым. Антон почувствовал, как какая-то невидимая рука медленно вытаскивает его из темной бесконечности, нежно и заботливо, но неумолимо. Он пытался сопротивляться, но, чтобы это ни было – транс, кома или просто глубокий сон, оно уходило, слетало с него, как невидимое покрывало. Антон возвращался в мир, и его уже ждали. Кто-то барабанил в дверь, вот что это было за звук, барабанил возмущенно и требовательно. Окончательно проснувшись (или очнувшись, он и сам не знал), Антон прочистил горло и крикнул:

– Да, минутку!

Значит, я все-таки запер дверь, мелькнула мысль, пока он быстро приглаживал волосы и поправлял одежду, зеркала в кабинете не было, так что приходилось полагаться на удачу. Оставалось еще надеяться, что тот, кто случал в дверь, делал это не слишком долго. Ощущая себя ватным человечком в тягучем и густом мире, Антон подошел к двери и повернул ключ.

– Ты что, оглох?! – на пороге стоял его начальник, и если бы взгляд мог убивать, на этом для Антона все бы и закончилось. – Ты что там делал?!

– Работал, – выпалил Антон первое, что пришло в голову, да и что еще он мог сказать? – я потому и закрылся, хотел спокойно доделать отчет. Видимо, так погрузился в работу, что ничего не слышал.

– Какое рвение, – пробурчал начальник, проходя в кабинет мимо ошарашенного Антона, – где тебя черти носили весь день? Ты уже 2 часа назад должен был сдать мне этот гребаный отчет, чтоб я мог завтра отправить его наверх.

Весь день? О чем это он? Антон был в полном замешательстве, но мягкая рука страха обвилась вокруг его сердца, пока нежно поглаживая и щекоча. Его взгляд метнулся на стол, к счастью документы лежали там, где он их и оставил, потом глаза переместились к часам, и тут нежная рука сбросила мягкую перчатку, под ней оказалась стальная кисть, которая вдруг впилась в его сердце. На часах было 17:50.

– Давай сюда отчет, – к радости Антона, шеф не смотрел на него, уставился в окно, покусывая губы.

Понимая, что он попал, загнан в угол, Антон сказал единственное, что мог – правду.

– Он не готов, извините, – шеф повернулся нему, глаза расширились. Сейчас он выбросит меня из окна, подумал Антон без всяких эмоций. Сердце трепыхалось, пойманное невидимой железной рукой. – Мне было плохо, поэтому я и закрылся. И весь день пытался не уехать отсюда на скорой.

Лицо шефа стало медленно наливаться краской, поэтому Антон, понимая, что поставил на карту все, поспешил добавить.

– Обещаю, завтра до обеда документы будут у вас на столе.

Несколько секунд начальник сверлил его взглядом, потом, видимо не увидев в его лице ничего вызывающего, снова отвернулся к окну, по-прежнему засунув руки в карманы брюк. Пижонская поза, подумал Антон и сам удивился, как иногда в голове возникают совсем неожиданные и ненужные мысли.

– Ладно, даю тебе последний шанс, – процедил шеф. А когда был первый, подумал Антон, но, конечно же, ничего не сказал. – Но если завтра до полудня я так ничего и не получу, ты вылетишь отсюда, ты меня понял?

– Да, – проговорил Антон, пытаясь осознать все, что произошло за этот сумасшедший день, – все будет сделано.

Одарив его на прощание презрительным и гневным взглядом, шеф покинул кабинет, оставив Антона наедине с целым ураганом мыслей. Весь день, он пробыл в отключке весь день. А ему казалось, что он лишь на секунду закрыл глаза.

И я не видел снов, подумал Антон, падая в кресло и проводя рукой по волосам, теперь он мог не беспокоиться о прическе, неужели я просто… потерял сознание? Ему стало страшно, но был и плюс: он чувствовал себя хорошо, никакой слабости, никакой размытости в глазах. И я вряд ли усну ночью, подумал он, медленно собирая документы, я проспал весь день. Что было очень кстати, поскольку другого времени на отчет у него не было.

Что же это со мной, думал Антон, складывая документы в паку и убирая ее в портфель. Едва он открыл его, как в свете летнего дня тут же блеснула монета, как будто подмигивала ему, как будто знала какую-то темную тайну. И зачем я ношу ее с собой, подумал Антон, решительно накрывая ее бумагами. Он знал ответ: надеялся, может ее украдут. Хотя в глубине души понимал, что этого не будет.

***

Он проснулся до звонка будильника, опять. Солнце уже поднялось и весело светило в окно, птички щебетали на ветвях старой ивы, утро просто излучало радость и жизнь, но Антон ничего такого не чувствовал. Прошло 2 недели с того дня, как он отключился на работе на весь день, хотя ему казалось, что прошло уже больше года. Время стало таким же, как и мир – размытым и вязким, он как будто жил во сне, где каждое движение давалось с трудом, а мысли застывали, не успев оформиться в слова.

Лучше ему не стало, только хуже, как будто где-то в его ауре образовалась дыра, сквозь которую утекала его жизненная сила. А может, так оно и было. Иногда он чувствовал, что вот-вот отключится так же, как тогда в кабинете, и прилагал просто невероятные усилия, чтобы остаться в реальности, ведь не мог же он оставить свое бренное тело в поезде или автобусе. И еще он похудел, это уже было заметно всем, не только ему.

Но больше всего его добивали эти новые ранние пробуждения, природу которых он никак не мог понять. Весь день он из последних сил старался не заснуть, тратил просто колоссальное количество энергии на такие простые и обыденные вещи, о которых раньше вообще не задумывался, что казалось бы, должен был спать сутками. Но нет, вот уже неделю что-то выталкивало его из уютного сна задолго до положенного срока, при этом избытком энергии его организм никак похвастаться не мог. Проснувшись, он уже чувствовал себя уставшим, но спать не мог. Хотя проблем с засыпанием у Антона не было, хоть этому он мог пока радоваться, стоило его голове коснуться подушки, как он тут же проваливался в тревожный сон, иногда без сновидений, иногда сны были туманными и пугающими, он забывал их сразу после пробуждения.

Сегодня он тоже видел что-то во сне, но что, никак не мог вспомнить. Наверное, эту проклятую монету, подумал он, глядя в потолок красными опухшими глазами. С того дня, как этот старик сунул ему монету, его жизнь превратилась в ад, этого он уже не мог отрицать. Хотя последняя крошечная рациональная часть его личности все еще не хотела сдаваться и утверждала, что он просто подхватил какой-то экзотический вирус или вообще заболел раком или чем-то вроде того. Надо обратиться к врачу и не валить все на мистику, как какой-нибудь забитый крестьянин из средневековья, так говорила ему рациональная часть его натуры, но ее голос был слишком слабым. Антон никогда не любил лечиться, больницы пугали его, а врачи казались кем-то вроде инквизиторов, он, как и большинство людей, предпочитал ждать пока «само пройдет». Но это не проходило.

– Нет, эта болезнь требует другого лечения, – прошептал он, лежа в кровати и ожидая, пока будильник начнет его день, – если оно есть.

Мысли о том, что он, возможно, умирает, начали приходить к нему в первые дни после встречи с тем стариком, сначала они были робкими и похожими на тени, но с каждым сумрачным днем они крепли и набирались сил, как будто высасывали их из Антона. И это были спокойные мысли. Нет, они конечно пугали, но паники не было, паника требовала слишком много сил. Может он и умирает, что с того? Все умирают, такой уж это мир. И если это так, он тем более не хотел проводить поседение дни или месяцы в пахнущих лекарствами и безнадежностью больницах, не хотел, чтобы последнее время на земле занимали анализы, фальшивые улыбки и кафельные стены. Нет уж, этого с ним точно не должно быть, так он решил.

И это решение не было безволием, просто он решил, что примет то, что ждет его, хотя, вешаться или наедаться снотворного он точно не планировал. Но скоро ты будешь мечтать о смерти, шептал новый голос в его голове, тот самый, что утверждал: все дело в монете. И похоже, голос был прав.

Тогда избавься от нее, кричала рациональная часть, во имя жизни, выброси ее в мусор по дороге на работу, обратись к врачу и перестань, наконец, бредить. И он бы давно так и сделал, если бы мог. Нет, физически он мог бросить ее из окна или отнести в ломбард или в полицию, но на это ведь тоже требовались силы, а их оставалось так катастрофически мало, это во-первых. А во-вторых, и эта причина и была главной, чтобы там ни кричала рациональная часть, каким-то образом он знал, что это ничего не изменит. Древнее знание, проснувшееся в нем, то, что веками помогало его предкам выжить, и сейчас хотело сохранить жизнь ему, оно точно знало, что просто избавиться от монеты – пустая затея, здесь нужно было что-то другое, что-то, чего он не знал. И, исходя из последних недель его жизни, Антон был настроен больше верить этому таинственному знанию, нежели логическому мышлению. Мне нужна помощь, подумал Антон, и закрыл глаза, слишком много мыслей, слишком мало сил.

Снова прозвенел будильник, за стеной опять расплакался соседский ребенок. Все как всегда, круги ада, подумал Антон и заставил себя выбраться из постели. Слабость сразу же навалилась на него, придавила к земле, ему хотелось лечь, закрыть глаза и просто ни о чем не думать. Скорей бы настал вечер, подумал Антон, понимая, что дела плохи, если человек, едва встав с постели, мечтает о конце дня, чтобы в нее вернуться. Взрослым всегда нужны причины и оправдания, подумал Антон, они ничего не могут сделать просто так, по желанию, нет, тогда сразу прослывешь дураком или сумасшедшим.

Вздохнув, он направился в ванную, осознавая, что в квартире как-то непривычно тихо, и только начав чистить зубы, понял, что забыл заправить и включить мультиварку. Что ж, завтракать ему все равно не хотелось. Антон умылся холодной водой, надеясь, что это взбодрит, но сонливость никуда не исчезла. Он поднял голову, из зеркала на него смотрело изможденное лицо больного человека. Глаза красные, под ними – темные круги, а кожа стала какой-то тонкой и приобрела нездоровый сероватый оттенок. На фоне этой бледности его огненная шевелюра только подчеркивала плачевность всей картины.

– Тебе нужно обратиться к врачу, – прошептал Антон своему измученному двойнику в зеркале. – Но сначала надо поесть. Хочется тебе или нет.

Конечно, горячая каша была бы лучше, но времени уже не было, порывшись в холодильнике, Антон нашел колбасу и заставил себя съесть бутерброд. Под окнами опять кто-то ругался из-за парковки, но на этот раз он не встал и не закрыл окно, отныне он тратил энергию только на необходимые действия. Крайне необходимые.

Закончив завтрак, Антон начал одеваться и тут его ждал еще одни неприятный сюрприз – брюки стали совсем велики в талии, как будто он снял их с другого человека. Я и был другим человеком, подумал Антон, и кто этот замученный незнакомец, что смотрит на меня из зеркала? Он понимал, что похудел, но до сегодняшнего утра как-то не заострял на этом внимание, у него и других проблем хватало, но сейчас, положение стало настолько серьезным, что мозг уже просто не мог его игнорировать. Значит, за ночь я еще потерял вес, понял Антон, глядя на пустое пространство в брюках, которое еще совсем недавно занимало его тело. Очень наглядно, подумал он, вот так же уменьшается и моя жизненная сила, мое пространство в мире, моя жизнь.

Проделав ножницами несколько новых дырок на ремне – не одну, он уже смотрел в будущее, и в нем не было оптимизма – Антон отправился на работу. Солнечный свет больно ударил по глазам, как только он вышел из подъезда, было ли солнце раньше таким ярким? Вроде нет. Он шел как мог быстро, глядя себе под ноги, дышать было трудно, как будто его легкие тоже уменьшились, как и объемы тела, но он не сбавлял шаг – боялся опоздать на поезд. За эти сумрачные дни он и так несколько раз допускал промахи в работе, ничего катастрофического пока, но, опять же, он смотрел в будущее, и оно его не радовало. Он стал забывать намеченные дела, цифры и даже собственные мысли, но он по-прежнему был здесь, в реальности, так что не мог не заметить, как растет недовольство его работой. Исправить положение он пока не мог – а может уже и не сможет, так утверждал темный голосок в его голове – но, хотя бы, не опаздывать старался, незачем было бесить руководство еще и этим.

На станции было как всегда людно, Антон занял привычное место под часами и стал ждать, восстанавливая дыхание. А дышал он так, словно пробежал марафон, а не прошел быстрым шагом несколько сотен метров. Может ли так резко человек из практически здорового стать таким немощным, задавался вопросом Антон, он чувствовал себя так, словно заснул в 31 год, а проснулся, когда ему перевалило за 70.

Может это какая-то редкая болезнь, никак не желала сдаваться рациональная часть его личности, должно же быть объяснение, ведь есть вполне конкретные симптомы, значит, надо обратиться к врачу и не валить все на мистику. В конце концов, хвост же у него не вырос, или клыки, и жажда крови не мучает. Надо прекращать валять дурака и пройти обследование, подумал Антон, и совсем рядом, как будто в подтверждение его мыслей, раздался громкий гудок подходящего поезда.

Поток людей устремился в серебристый вагон, Антон протиснулся на свое излюбленное место на втором ярусе, привалился к стене и закрыл глаза. Но тут же распахнул их, мир со всеми его звуками и красками начал улетать куда-то в темноту, и Антон уже так хорошо знал это ощущение. Если он позволит глазам закрыться, он просто отключится, упадет прямо здесь, в вагоне, и люди буду ахать и расступаться, а кто-то, вполне вероятно, не упустит такой возможности и обчистит его карманы… Но самое ужасное, что Антону было уже почти все равно, он уплывал, слабость вновь окутала его своим мягким и таким тяжелым покрывалом, под ним было уютно, под ним ничего не имело значения. Он подумал: мог бы он продать душу сейчас за возможность свернуться клубочком в своей кровати или в любом тихом и теплом местечке? И его самого поразило, насколько близок он был к положительному ответу.

На центральной станции людской поток вынес его из поезда и бросил в людское море. Солнечный свет падал сквозь стеклянную крышу, и все равно, даже здесь он казался слишком ярким, а шум толпы – слишком громким. Антон отошел к своему месту возле колонны и стал оглядываться по сторонам, как и в тот злополученный день. Он и сам не верил, что еще когда-нибудь увидит того старика, но если бы увидел… Нет, сбагрив такое «сокровище», никто не станет ошиваться на месте преступления, думал Антон, глядя на мелькающие силуэты, слушая сотни голосов, сливающихся в один бесполый голос толпы, а может, он и вообще не человек. Бредовая мысль, но не бредовее всего того, что происходило с ним после той встречи. Дождавшись, когда количество людей уменьшится, Антон влился в поток и направился к остановке. Времени было достаточно, чтобы пройтись пешком, но вот сил на это не было совсем, ноги гудели, как будто он провел на них стуки, а не простоял в поезде привычное время, слабость волнами прокатывалась по телу, и лишь невероятным усилием воли Антон заставлял себя двигаться и сохранять более-менее нормальное выражение лица. Ему казалось, что стоит расслабить мышцы, и они стекут с него, как расплавленный воск, останется один скелет, как в фильме про терминатора, окружающий мир станет складываться, как лист бумаги, пока не превратиться в крошечную точку, а потом исчезнет и она. Но это были лишь мысли, и Антон это знал, в этом мире, к сожалению или к счастью, ничего не происходило по заказу, и нельзя было просто так лечь и сказать «все, я умираю» и умереть. Нет, возможно, он и умирал по какой-то мистической или вполне обычной причине, но вот когда именно закончится его время – это по-прежнему была тайна, на которую магия монеты не распространялась.

Антон встал в очередь к автобусу, люди вокруг толкались, шумели и хамили друг другу, такие здоровые, такие полные жизни и такие недовольные. Он завидовал им, у них были силы на то, чтобы толкать и ненавидеть друг друга, они жили и, тем не менее, были всем недовольны. Глупые неблагодарные создания, они не ценили то, что дороже места в автобусе или места в обществе, не обращали внимания, как много энергии расходуют на такие ничего не значащие мелочи, как легко могут двигаться, дышать, смотреть на мир. Они могут себе это позволить, подумал Антон, поэтому и не ценят. То, что для богача – каждодневная рутина, для бедняка может быть мечтой всей жизни. Неужели и я был таким, подумал Антон, с трудом втягивая пахнущий выхлопными газами воздух, неужели и я имел так много и не ценил?

В автобусе ему посчастливилось сесть, и он плюхнулся на мягкое сидение, как древний старик, едва ли не улыбаясь от облегчения. И снова ему в голову пришла мысль о пустоте и незначительности всего того, что взрослые привыкли считать смыслом жизни. А дети знают истину, подумал Анион, просто взрослые с пугающим упорством калечат их нормальные, здоровые души, заклеивают им те внутренние глаза, способные видеть истину и надевают на настоящие глаза очки с кривыми линзами. И называют всю эту чушь смыслом жизни. И это смысл, подумал Антон, глядя, как люди вокруг спешат куда-то с каменными лицами, полные презрения и грусти, они были самыми счастливыми, но упорно не хотели это признавать. Счастье в этом мире считалось признаком глупости или безумия, когда ты выходишь в мир душевных инвалидов, тебе положено быть всегда недовольным, печальным и всех критиковать, это считается признаком ума. Но это ведь глупость в высшей степени, думал Антон, и такие как я, умирающие, наверное, прозревают. Ему казалось, что он вдруг заглянул за очки с кривыми линзами, нет, не снял их еще полностью, но одним глазом увидел краешек настоящего мира. И мир был прекрасным, не таким, каким его учили видеть. Видимо, когда жизнь устраивает тебе встряску, очки съезжают с лица, а то и вовсе падают, подумал Антон, и вот тогда-то люди вдруг начинают видеть то, что почти забыли. И перестают искать смысл жизни, потому что, может быть, единственный ее смысл – жить, и наслаждаться каждым вдохом.

Тогда что я делаю в этом автобусе, спросил себя Антон, но ответ он знал – то, что вдалбливается годами не проходит за один день, пусть очки немного съехали, но еще не слетели полностью с его лица. Он все еще оставался искалеченным по всем правилам членом общества, и ему надо было на его очень даже престижную работу. Надо играть свою роль, двигаться по «правильной» колее, так спокойнее, так привычнее, так нас учили. Не сходить с ума, не делать глупости, а просто механически делать одно и то же изо дня в день, потому что так надо, тогда все будет хорошо. Но ничего не хорошо, подумал Антон, чувствуя, что устал, запутался и совершенно не представляет, что с ним сейчас и что будет дальше. Одно он знал наверняка: он бы отдал все, лишь бы снова стать здоровым и полным сил. Но сейчас ему надо было на работу. Общественное мнение, норма – это тяжелый камень, который вешают на шею каждому новоприбывшему члену общества, Антон знал, что никогда не был сильным настолько, чтобы его снять и пока еще не ослабел настолько, чтобы быть не в силах его нести.

Антону досталось место возле окна на первом сиденье, поэтому он с радостью воспользовался возможностью вытянуть ноги – каждая мышца гудела и ныла, а суставы как будто были залиты цементом. Людей в автобусе было меньше, чем обычно, видимо городские власти все же увеличили количество машин на самых популярных маршрутах, да и погода располагала пройтись пешком. Совсем недавно Антон и сам любил прогуляться по свежему утреннему воздуху и почувствовать нарастающую суету большого города. Эти дни, похоже, остались в прошлом. Отвернувшись к окну, он с грустью наблюдал за спешащими по тротуарам людьми, стройными женщинами, одетыми в деловые костюмы разной стоимости, за мужчинами, сжимающими свои неизменные кейсы, за простыми мелкими сошками, прорезающими людской поток с сумками наперевес в джинсах и кроссовках. Все они были таким разными, такими интересными и такими живыми. Неприятное чувство, кольнувшее его в самое сердце, было новым, но Антон сразу узнал его – это была зависть. И теперь, испытав ее, он вдруг пожалел всех тех, кто вынужден был жить с этим чувством постоянно, потому что оно совершенно не поддавалось контролю. Это был монстр, огромный и чудовищно сильный, он выпивал всё хорошее, что было в душе и, насыщаясь, становился все более голодным.

Солнце било в окна автобуса, еще не горячее, но уже ощутимо теплое, мерное гудение двигателя и мягкая качка нагоняли на него сонливость, хотя эта сонливость стала теперь его постоянной спутницей. Усталость навалилась на Антона, он прислонил голову к пока еще чистому – автобус совсем недавно покинул депо – стеклу и стал внимательно рассматривать прохожих – так он пытался не заснуть. Вернее, не провалиться в черную бездну, именно она под видом сонливости манила его. С усилием сделав два глубоких вдоха, он постарался сосредоточиться на людях и зданиях, проплывающих мимо него. Толстый джентльмен в дорогом костюме и с черным кейсом в руках пытался поймать такси, наивный, но желтые машины пролетали мимо. Точно не местный, понял Антон, наверное приехал на переговоры, что ж. сегодня его придется ждать. Антон старался выделить из потока людей кого-то яркого, необычного, но в это время и в этой части города все люди были почти как близнецы. Иногда в толпе мелькали стройные ножки, открытые чуть более короткой юбкой, иногда красивые волосы, раздуваемые летним ветерком, а в остальном – сплошное однообразие. Толпа работающих в центре усыпляла Антона и в былые времена, а теперь…

Вдруг что-то мелькнуло в этом людском потоке, что-то привлекающее к себе взгляд. Мелькнуло и пропало. Что-то непохожее и знакомое. Антон встрепенулся, он смотрел вперед, и там что-то происходило. Поравнявшаяся с ним блондинка на тротуаре оглянулась, проверила сумочку и пропала из вида. Другие тоже оглядывались, некоторые проверяли карманы, кто-то просто отряхивал одежду от какой-то невидимой грязи. Автобус приближался к странному месту, но оно тоже двигалось, просто медленнее. Заинтересованный, Антон взбодрился, и это очень радовало. Ну же, подгонял он автобус про себя, давай, жми, я хочу увидеть представление, пока оно не закончилось. Утренняя рутина в центре была такой адски однообразной, что хоть что-то, идущее не по сценарию всегда привлекало массу внимания. Будь это сбитый пешеход или просто женщина, сломавшая каблук, все сразу же начинали бросать жадные взгляды, чтобы потом за утренним кофе было что обсудить с коллегами, помимо о надоевших офисных сплетен и сериалов. Люди всегда были падальщиками, просто в моральном плане. Антон не смотрел на сбитых пешеходов и не фотографировал их на телефон, но ему тоже всегда было любопытно: что же произошло. А там, в толпе впереди явно что-то происходило.

– Центральный парк, – объявил механический голос, и автобус остановился.

Антон чуть не зашипел от досады, пока они будут стоять, шоу может закончиться. Ну и ладно, сказал уставший голос внутри, ты же хотел взбодриться и взбодрился, чего тебе еще? Да в общем ничего, подумал Антон, но почему-то внутренне возбуждение не уходило. Может там карманник или кого-то пырнули ножом, такое даже в центе иногда случается, а он не любил такие сцены. Но почему-то хотел знать наверняка, что заставило хорошенькую блондинку оглядываться и проверять сумочку, а других людей – отряхивать одежду. Люди, как назло, медленно выходили, и как будто по три часа стояли перед дверями, раздумывая, стоит ли им ехать. Антон старался заглянуть вперед, но стоящий впереди другой автобус мешал что-либо увидеть. Наконец, спустя вечность, дери с шипением закрылись, и они продолжили движение. Стараясь не упустить ничего из виду, Антон смотрел в окно. Скорость автобуса была выше скорости пешеходов, так что скоро он опять увидел странное движение в толпе, и на этот раз они стремительно приближались к источнику возмущения. Вот уже некоторые люди останавливались и возмущенно отряхивали одежду, оглядывались и махали руками куда-то вперед. Ну же, ну, подгонял автобус Антон, в груди что-то завибрировало, какое-то странное волнение. А может просто его пораженная, как и весь организм, нервная система давала о себе знать. они приближались, и теперь он видел, что кто-то прорезает толпу, и причем двигается быстро, не так как раненый, это уже радовало. Тогда, наверное карманник, предположил Антон. Да, это был какой-то человек, и вокруг него образовалось свободное пространство, перемещающееся вместе с ним, как кокон. И это на забитом в утренний час пик тротуаре. Автобус поравнялся и…

– Остановите! – Крикнул Антон, вернее думал, что крикнул.

С его губ сорвался лишь хриплый стон, а глаза распахнулись так, что глаза стали просто пугающе огромными. По тротуару среди деловых людей центра быстрой походкой шел тот самый старик, что дал ему монету. Это был он, Антон мог поклясться своей ускользающей жизнью. Он узнал этот грязно-бежевый плащ, эти космы, и это лицо, а свободное пространство вокруг позволяло разглядеть лицо этого бродяги. Но походка у него изменилась, он шел быстро, а не ковылял, пусть чуть-чуть и подволакивал левую ногу, да и осанка была другая, спина стала ровнее, насколько позволял возраст, а плечи были расправлены. Он выглядел как обычный бездомный, но уже не как развалина. Тысячи мыслей вихрем закрутились в голове Антона, тысячи вопросов. Но пока их все затмевало возбуждение, смешанное с радостью от того, что стрик оказался реальным, а не плодом его воображения или дьяволом во плоти, и злость от тог, что этот старый сукин сын сбагрил ему эту проклятую монету и теперь вот явно прибавил сил, вышагивает так, как будто у него в заднице мотор.

– Остановите! – на этот раз голос его не подвел, – Мне надо выйти! Стойте!

Антон не заметил, как вскочил с места и оказался возле кабины водителя, благо сидел он недалеко от нее. Автобус продолжал движение, и Антон нетерпеливо постучал по прозрачной перегородке, отделяющей пространство водителя от салона.

– Остановите! – повторил он, он не кричал, но говорил достаточно громко, – пожалуйста, мне срочно нужно выйти!

Уже все пассажиры с жадным любопытством таращились на него, теперь он стал тем самым возмутителем спокойствия, о котором можно посудачить за кофе с коллегами, но он пока этого не замечал, сейчас главным для него было выбраться из автобуса и догнать того бродягу.

– оста…– начал было Антон, видя, что водитель не собирается тормозить, но тот вдруг подал голос.

– Уймись, приятель, – недовольно бросил мужчина за рулем, не поворачиваясь к Антону. – Остановка только что была, выходил бы тогда. А если проспал – это не мои проблемы.

– Но мне очень нужно выйти сейчас, пожалуйста, – отчаяние и надежда смешались в нем, и теперь к ним присоединился страх. Он боялся, что потеряет того старика и так никогда и не узнает ответы на свои многочисленные вопросы. Вообще-то всего на один вопрос: что ему делать?

– Жди до следующей остановки, – сказал водитель, тон у него был как у человека, бесконечно уставшего от психов, наводняющих все большие города, – мы посреди проспекта, вокруг поток машин, я не могу останавливаться сейчас.

Антон открыл было рот, но тот снова не дал ему сказать.

– Лучше сядь на место и угомонись. – На этот раз он даже слегка повернулся к Антону, – может, ты псих или тебе просто приспичило, мне плевать, но будешь буянить, я полицию по рации вызову. – И он взял в руку рацию, демонстрируя Антону серьезность своих слов.

Едва не плача от бессилия, Антон отвернулся и увидел, что на него пялится весь салон, а его место уже заняла какая-то пышная дама. Придется стоять вот так, у всех на виду, после такого концерта, понял он и густо покраснел. От этого ему стало еще более неловко, он был застенчивым и тихим, а тут устроил такое и при людях, а теперь еще и вынужден позировать до следующей остановки, как будто поставленный на деревенской площади воришка. Но самое ужасное – он мог потерять этого старика и больше его не увидеть, а судьба дала ему такой шанс. Я неудачник, думал Антон, отвернувшись от любопытных глаз и уставившись в стенку автобуса, был, есть и буду. С болью в сердце он проводил взглядом удаляющуюся фигуру бродяги, окруженную ореолом пустого пространства, и приготовился терпеть тяжелые взгляды людей еще несколько минут. Он твердо решил выйти на следующей остановке и найти этого старика, в конце концов, он потеряет совсем немного времени, тот не сможет уйти далеко. Да и потом, он просто не мог оставаться в этом автобусе, ему просто не терпелось покинуть сцену, всё, он выступил и провалился, а быть дальше «деревенским дурачком» он не хотел.

Когда автобус подкатил к следующей остановке, и двери наконец открылись, Антон пулей вылетел в ослепляющий солнечный свет, чувствуя, как провожают взглядом остальные пассажиры и водитель, Антон буквально ощутил его облегчение – отделался от потенциальных проблем. Уверен, ты даже не знаешь, что такое настоящие проблемы, «приятель», подумал Антон, пробираясь сквозь толпу входящих и выходящих на тротуар, а вот из-за тебя я возможно упустил шанс решить свои. Он постоял несколько секунд, дожидаясь, пока глаза привыкнут к такому неожиданно яркому солнцу, а потом решительным шагом направился туда, откуда приехал, то есть, навстречу нищему, как он предполагал. Возбуждение внутри придавало сил, гнало его вперед, как и надежда. Так что хотя бы на время он забыл о своей слабости и плохом самочувствии. Если я найду его, думал Антон, прокладывая себе путь в людском потоке, возможно мне удастся забыть этот кошмар навсегда. И я с радостью это сделаю. Люди вокруг толкали его, ему приходилось маневрировать и часто бормотать извинения, и тут он снова подумал о том бродяге и его грязном плаще, вот что обеспечивало беспрепятственный проход в любой толпе. Если я упустил его, подумал Антон, скоро я буду выглядеть так, что от меня даже собственная мать в коме шарахнется. Это было печально, но он чувствовал, что это правда, его жизнь всего за несколько дней из просто серой стала кромешно черной, и тучи все сгущались. Он – мой единственный шанс, билась в голове мысль, пока Антон спешил навстречу бродяге, если вообще еще есть шансы. Шагая, он анализировал возможный путь нищего, куда он мог пойти, где его искать. Глазами Антон внимательно разглядывал толпу, этого старика сложно было бы не заметить, но пока его нигде не было, ровный поток людей, никаких необычных явлений. О том, что старик мог прейти дорогу, и речи быть не могло – это был центральный проспект, широкий, как северная река, с сумасшедшим движением, да еще левая часть была отделена от правой невысокой кованой изгородью, размещавшейся на островке безопасности. Нет, прейти он вряд ли смог бы, да еще в утренний час пик, значит, он где-то здесь, совсем рядом. Антон прибавил шаг, о времени он даже не думал, нет, где-то на задворках сознания была мысль о том, что ему надо на работу, но сейчас это было неважно. Всё было неважно кроме того старика и вопросов, от которых возможно зависела жизнь Антона.

Солнечный свет бил по глазам, Антон щурился, но упорно ловил взглядом каждый движущийся объект, просматривал каждый сантиметр пространства. Он никуда не мог деться, успокаивал себя Антон по мере того, как паника нарастала пока где-то глубоко внутри, я увидел его между остановками, назад он бы не пошел (хотя, кто поймет психа?), а в этом промежутке переходов нет, так что он мог только свернуть куда-нибудь в проулок или зашел в парк. Да. парк, это показалось Антону хорошей идеей, в парке полно мусорных бачков, бутылок и укромных местечек, чтобы оценить добытые «сокровища». Да, похоже, старик отправился именно туда, Антон преодолел уже почти половину расстояния и давно бы уже наткнулся на нищего, но его по-прежнему нигде не было видео. Антону хотелось кричать, плакать и проклинать судьбу, но вместо этого он надеялся, и ел вперед. Пока ему удавалось сдержать бушующий внутри вихрь эмоций. Мимо мелькали здания, узкие проулки между ними, выходящие на новые улицы, город – бесконечный лабиринт, когда ищешь что-то, что движется, подумал Антон, постепенно осознавая, что этот бродяга мог быть уже где угодно, но, все же, отказываясь сдаваться. Сотни улиц, образующих паутину, и всего один хромой старик, но задача найти стала казаться все более сложной. По пути Антон заглядывал в проулки, но конечно же, там никого не было, кроме аккуратных контейнеров с мусором и редких бродячих кошек, это ведь был самый центр. Ну и где мне его искать, в отчаянии подумал Антон, свернул он сюда или сюда, а куда отправился потом? Однако он упорно шел вперед, не желая признавать поражения. Впереди показались ворота Центрального парка, всего на этот проспект их выходило трое. Раз я до сих пор его е встретил, подумал Антон, значит, остается парк. Новый виток надежды сумел подавить темный ком, давящий где-то в груди, еще на некоторое время. Антон свернул и вошел в широкие ворота парка. Первое, что его поразило, это то, как резко обрывался суетливый и слишком светлый мир, лежащий по ту строну этих ворот. Густые кроны деревьев нависли над ним, образуя приятный полумрак, вокруг было тихо и абсолютно ничего не двигалось. Нет. он слышал шум машин, разговоры людей, но все это было как будто в другой реальности, а здесь, за этими воротами начинался новый мир покоя и комфорта. Да, он определенно пошел сюда, подумал Антон, вдыхая воздух, который был гораздо прохладнее и свежее того, что на проспекте, надо быть полным идиотом, чтобы не пойти сюда, имея такую возможность. Перед ним лежала широкая дорога, посыпанная песком, старые деревья гнулись над ней, образуя зеленый тоннель, по обе стороны стояли скамейки, все пустые. Антон двинулся вперед, стараясь неупустить ничего и никого из виду, но пока он был здесь одни, если только его случайный знакомый не устроился где-нибудь в густых зарослях. А парк-то огромный, вдруг осознал Антон, чтобы пройти его весь, мне понадобится полдня, и это как минимум. И ведь старик, даже если он здесь, не будет сидеть на одном месте, дожидаясь, пока его найдут. Мы может ходить друг за другом хоть целый день, понял Антон, и все без толку. Темный ком снова начал подниматься, но Антон решительно приказал себе не паниковать, да, парк громадный, но они ведь не в прятки играют, времени прошло совсем не много, этот старик не мог уйти далеко, шанс есть, и надо им воспользоваться.

Прежде всего, надо пойти по направлению к другим воротам, решил Антон, как раз где-то в этой площади он наверное и есть, роется в мусорниках или просто отдыхает на лавочке. Идея показалась ему хорошей, и он свернул на одну из дорожек, новая надежда прибавила сил. Антон внимательно смотрел по сторонам, стараясь ничего не упустить, но парк был абсолютно пустым, парк крайней мере, эта его часть. Удивительно, думал он, где все люди, почему здесь ни души? где бабушки с внуками, или молодые мамаши, или просто свободные люди? Он как будто попал в другой мир, сказочный и совершенно необитаемый. Необитаемый людьми, поправил себя Антон, вокруг него в густой листве пели и резвились птицы, совершенно заглушая шум города, наверняка здесь были и белки, и может еще какие-нибудь кролики или другие мелкие животные. Как будто из кустов в любой момент может выйти единорог, подумал Антон, даже не замечая легкой улыбки на своем лице, просто сказочная атмосфера. Прямо пред ним кроны деревьев образовали просвет, и солнечный луч золотым копьем выстреливал прямо в землю. Антон невольно остановился и залюбовался, вдыхая полной грудью прохладный свежий воздух. Почему я раньше не приходил сюда утром, подумал он, да и вообще, бывал тут всего несколько раз в году? Ответить себе он не успел. Откуда-то из кустов выскочила белка и устремилась через дорожку, на несколько секунд она застыла в золотом столбе солнечного света, как будто тоже восхищаясь этой красотой, а потом исчезла в зеленых зарослях. Широко раскрыв глаза, Антон застыл на месте, на несколько секунд он даже забыл про нищего, про монету, про все на свете, то, что он увидел, было прекрасно, и как всё прекрасное, недолговечно.

– О… – восхищенно выдохнул Антон, улыбаясь и продолжая смотреть на золотой луч.

Перед глазами все еще стояла картинка: крошечная белка, застывшая в луче солнечного света, как артист на сцене в свете прожектора. Это был волшебный момент и принадлежал он только ему, больше здесь никого не было. Какая-то легкая и приятная грусть сдавила сердце, ему вдруг стало так хорошо и так одиноко одновременно. Надежда на лучшее, постоянные разочарования, восхищение красотой, страх перед людьми и жажда любви, желание жить и одновременно усталость от жизни, все это навалилось на Антона, смешалось в какую-то мозаику в его душе, и он понял, что тяжелый ком прибавил в размерах и теперь просто разрывает грудь. Антон понимал, что должен его выпустить, но боялся. Слишком долго он не позволял себе выплескивать чувства, слишком долго все держал в себе, не открывая душу, и теперь она переполнилась. И это пугало.

Именно страх заставил его снова отвлечься, подавить темный ком, загнать его обратно в глубокие подземелья души. У него было дело, жизненно важное дело, так что пора встряхнуться, сказал он себе и не терять больше итак ушедшее время. Антон встряхнулся и пошел вперед, проходя через луч, он тоже на несколько секунд замер и, зажмурив глаза, подставил солнцу бледное лицо. Он как будто оказался в золотом потоке, откуда-то из глубины памяти всплыла сказка Андерсена про русалочку, она обратилась в пену, отказавшись убить не ответившего взаимностью принца, умирая, она летела в потоке солнечных лучей в бесконечность. Я бы тоже не убил, подумал Антон, забрать чью-то жизнь, чтобы вернуть свою – это не шанс, по крайней мере, не для меня. И снова эта странная приятная грусть как будто перышком прошлась по сердцу. Но пока у меня есть шанс спасти мою жизнь, подумал Антон, и надо его не потерять. Так же не встретив ни души, он дошел до вторых ворот, он двигался вдоль забора, сначала решив прочесать ближайшую к проспекту территорию, а потом расширить круг поисков. Возле вторых ворот располагался большой фонтан, и опять вокруг не было ни одного человека, как будто весь этот огромный парк принадлежал только Антону и птицам. Он подошел ближе, невидимые капли, висевшие в воздухе возле фонтана, приятно охлаждали лицо и руки. Куда же он мог пойти, думал Антон, он понимал, что прошел уже приличное расстояние, идти к первым воротам было просто бессмысленно, они находились еще дальше, чем он увидел нищего. Значит, либо он где-то здесь, либо свернул в проулок и сейчас уже затерялся в паутине улиц. Антон предпочел верить в первое. Не теряя больше ни минуты, он устремился в глубь парка, даже сквозь волнение и страх восхищаясь красотой и спокойствием, царящими вокруг. Дорожки сплетались вместе и расходились в разные стороны, фонтаны, киоски с мороженным, пруды – все было абсолютно пустым, ни одного человека. А где же работники парка, задался вопросом Антон, почему киоски с мороженным и сладкой ватой закрыты. И тут он вспомнил, что по будням они работают только на Аллее Каруселей, там всегда есть малыши с мамочками или няньками, там никогда не бывает так тихо и безлюдно. Может он пошел туда, предположил Антон, но зачем? Нет, там, где есть люди, есть и полиция, они быстро прогонят его, нет, туда-то ему точно соваться незачем. Значит он здесь, отказывался сдаваться Антон, просто продолжай поиски. И он продолжил, забираясь все глубже в парк, он обошел десятки дорожек, заглядывал в кусты и за кабинки био туалетов, и по мере того, как приходило понимание проигрыша, усталость наваливалась все сильнее. Еще одна дорожка, думал Антон, я найду его, я же приложил столько сил, я не могу уйти ни с чем, но очередная тропинка снова оказывалась пустой, и за очередным поворотом его никто не встречал, кроме птиц и бабочек, порхающих над клумбами. Отчаяние вернулось, и на этот раз ему нечего было противопоставить. Он снова проиграл, ему снова не повезло. Тяжело передвигая ноги, Антон брел по очередной дорожке, посыпанной песком в поисках лавочки, ему казалось, что ноги скоро сами подогнуться и он сядет прямо на этот песок, так что лучше было найти более удобное место и как можно быстрее. Он медленно шел, глядя себе под ноги и изредка поднимая голову, чтобы найти, где присесть. А с другой стороны парка наверняка есть люди, подумал Антон, в таком большом городе полно тех, кто сейчас не работает и проводит время здесь, просто со стороны проспекта некому заходить, там люди спешат в офисы, а жилых домов совсем нет. Сейчас он очень радовался тому, что оказался с пустой стороны, он не хотел никого видеть, именно сейчас ему нужен был покой и уединение. Он не заметил, как тропинка вывела его из-под зеленого тоннеля деревьев, вокруг стало вдруг очень светло, как-то даже слишком. Антон поднял глаза и тут же их зажмурил – солнечные блики стреляли в разные стороны, отражаясь от зеркальной поверхности пруда. Антон оказался на дорожке, огибающей пруд, солнце пекло уже совсем не по-утреннему, напоминая о времени, но сейчас он об этом не думал, пред ним лежала красота, как будто он оказался в одной из загадочных и прекрасных картин, что продавались на улицах курортных городков. Небольшой пруд овальной формы был чистым, но вода имела какой-то зеленоватый оттенок, как в сказках, правда кувшинки на поверхности не плавали. Ветра не было, поэтому поверхность его была совершенно неподвижной, как застывшее стекло или какой-то странный драгоценный камень. На противоположной от Антона стороне деревья спускались почти к самой воде, ивы нависали над водной гладью, протягивая ей свои тонкие ветки. Вокруг пруда были лавочки, и снова на них не было ни души, все это великолепие принадлежало только Антону. Приложив руку козырьком ко лбу, он начал рассматривать новое место, даже не осознавая, что все еще ищет глазами того старика, но вокруг было красиво и пусто, как будто он провалился во временную дыру и попал в параллельный мир. здесь никого не было, если этот нищий вообще был на самом деле, если Антон видел его, а не кого-то другого, то он остался в своем мире или наоборот, шагнул в какое-то другое измерение. Ну не могут же люди так исчезать. А может это вообще была галлюцинация, подумал Антон, может мой больной мозг уже дошел до той стадии, когда реальность сливается с вымыслом. Он вдруг понял, что страшно устал, отчаяние и тот темный ком, что он носил в душе снова подкатили к горлу, но на этот раз у него не осталось ни сил на сопротивление, ни желания. Одно радовало: его мозг все еще работал, и рациональное мышление по-прежнему никуда не делось, хоть и прижалось под воздействием последних событий. И оно говорило, что никакая это не галлюцинация, он видел то, что он видел, этот старик действительно вышагивал по проспекту, это был он, просто и в этот раз Антону не повезло, как обычно. Они разминулись, он потерял время, и старик ушел, а уйти в большом городе можно куда угодно, да хоть в первый же проулок, а там – ищи иголку в стоге сена. Теперь он понимал, что ни в какой парк этот старик не пошел, просто ему бы так хотелось. Слабость и апатия навалились на Антона, солнце вдруг опять стало нестерпимо ярким, а жизнь – беспросветно темной. Ссутулив плечи, он побрел к противоположной стороне, чтобы скрыться от этого обжигающего солнца. Он устал, так устал от всего, судьба опять проделала свой любимый трюк – поманила его конфеткой и сделала вид, что бросила ее в кусты, а Антон, как глупенькая собачонка, ринулся за ней. Смешно, особенно для любителей отрывать крылья мухам и стрелять в птиц. И если правда, что у каждого своя судьба, то его судьба часто предоставлялась ему в виде жестокого и капризного ребенка, которому навязали котенка или щенка и над которым этот ребенок теперь издевается как хочет.

У меня был шанс, думал Антон, хотя на самом деле шанса не было, это мне так казалось, что он был. Или я упустил его, опять сделал все не так, свернул направо, когда удача ждала на левой стороне? а ведь я был так близко, все это могло бы кончиться. Или не могло? И он просто зверски опоздал на работу, а все напрасно, он снова с пустыми руками, у разбитого корыта. И это мой путь, думал Антон, огибая пруд, ему казалось, что ком в горле вот-вот разорвет его, таким большим он вдруг стал, и с него не свернуть. Дойдя до теневой стороны, он выбрал лавочку под ветвями ивы, мог бы выбрать любую, все равно он был здесь один – спасибо за маленькие милости жизни – но он хотел спрятаться, скрыться от мира, хотел найти укромное местечко. Он чувствовал себя разбитым и почти раздавленным, а в таком состоянии всегда хочется забиться в норку и просто ждать, зализывая раны, когда пройдет боль и силы вернуться. Хотя бы чуть-чуть.

Антон сел на лавочку, прохладный влажный воздух нежно погладил его по лицу. Солнце сияло, птицы пели в густых кронах, а вокруг не было ни души. Красота и покой вокруг и кошмар его собственной жизни столкнулись в нем, как два урагана. И темный тяжелый ком, который он носил в душе много лет, вобрал в себя всю силу этого столкновения. Это был взрыв. Антон понял, что больше не принадлежит себе, по крайней мере, на какое-то время. Его лицо из бледного стало просто белым, из груди вырвался первый хриплый стон.

А потом он уронил голову и рыдал так, как никогда в жизни.

***

Он слушал истеричные крики шефа только первые пять минут, потом мысли его улетели в прошедшее утро. Антон стоял на дорогом ковре – да, ему тоже было бы смешно – разглядывал узоры и старался делать виноватое лицо. Думал-то он совсем о другом. Он был на удивление спокоен, в другое время он бы просто извелся и готов был бы провалиться сквозь землю или продать душу, чтобы загладить вину, а сейчас просто стоял и думал совсем даже не о том, что явился на работу к обеду. Какое-то странное спокойствие, похожее на ватное облако накрыло его с головой, а под ним было опустошение, он как будто исчерпал себя и стал оболочкой, не заполненной ничем.

– До каких пор это будет продолжаться?! – верещал его начальник, раскрасневшись от злости и такой непростительной дерзости: это ж надо, явиться на работу ко второй половине рабочего дня. – Ты кем себя возомнил, я спрашиваю?!

Антон на несколько секунд вернулся в реальность и тут же унесся опять куда-то в вихрь собственных мыслей. Он знал своего шефа, пока его вопросы были чисто риторическими, единственное, что полагалось делать – стоять с видом провинившегося школьника и соглашаться с «папочкой», потом, когда он выпустит пар, вот тогда и придет пора извинение и обещаний в духе «я так больше не буду». И этот момент надо не пропустить, подумал Антон, но как-то равнодушно. Он вернулся к созерцанию узоров на ковре и гневно взлетающий голос шефа снова стал просто шумовым фоном. Я могу стоять так часами, подумал Антон, а он может часами орать, чувствуя себя барином среди крепостных. Ну, учитывая политику их банка и общее положение в стране, практически так оно и было. Антон почувствовал, как грустная улыбка касается его губ, и вынужден был прикусить щеку, чтобы подавить ее. Он мог бы сделать вид, что покашливает, но руки он держал за спиной, намеренно пряча их от глаз шефа – свежие ярко-красные ссадины, покрывающие обе руки, вызвали бы только кучу новых вопросов, на которые Антон не хотел отвечать. А может еще и подозрения и тень на репутацию, и без того уже изрядно подпорченную за последние недели. Вот так, подумал Аннон, делая глубокий и почти незаметный со стороны вдох, в тихом омуте черти водятся, так теперь наверняка будут говорить про меня, 4 года безупречной работы, 2 года сидел здесь тише воды ниже травы, и вот началось. Пойдут сплетни, обычно все сразу думают о наркотиках, роковых женщинах и религиозных сектах. Хотя тут они будут отчасти правы, то, что происходит со мной, явно имеет какое-то отношение к высшим силам. Думая об этом, Антон вдруг понял, что ему как-то почти все равно, только улыбка снова проситься на лицо, никто из этих глупых людей и понятия не имеет, через что ему пришлось, приходится и еще придется пройти, все они живут, дышат и тратят драгоценную энергию на сплетни и ссоры. И с чего это они решили, что имеют право судить его? Перед глазами возникла четкая картинка: его коллеги с бараньими головами, некоторые в очках, все в костюмах, с папками и умным выражением на мордах, и все они очень серьезно и вдумчиво говорят «беее». На этот раз ему пришлось сильнее прикусить щеку, и все равно уголки рта предательски поползли вверх. Чтобы окончательно не загубить свою репутацию, Антон сделал единственное, что мог – впился ногтями левой руки в ссадину на правой. На мгновение гримаса боли пробежала по лицу, как тень, но это помогло, лицо снова стало ничего не выражающей маской. Теперь отвлечься от навязчивых образов стало легче – уже успокоившаяся ссадина на правой руке, сама крупная, снова начла ныть, но Антон был даже рад, эта боль напоминала ему о том странном спокойствии, которое он обрел. Он вспомнил, каким ярким было солнце, как вода в пруду стреляла ослепительными бликами, вспомнил, как сел на лавочку в прохладной уютной тени на берегу и…

Что-то вырвалось из него, из самой глубины души, и это была злость. Антон не помнил, чтобы когда-то так злился, рыдания душили его, перед глазами все плыло, но, черт возьми, как же он был зол! Всю жизнь он старался, он барахтался, как букашка, угодившая в миску с водой, но вода не молоко, а букашки слишком слабы, так что надежды не было, он тонул. Перед глазами всплывали одна за другой картины: школьные годы и насмешки детей, не то чтобы его травили, нет, он просто всегда был на обочине, и уже за это был благодарен, о большем он и думать не смел. Застенчивость, мешающая говорить и двигаться так же легко и непринужденно, как его сверстники, одиночество и жажда общения, любви. Страх перед будущим, страх перед миром, таким огромным и сложным, миром, где правят бойкие люди, не ведающие страхов или угрызений совести, люди, у которых все получается, а если нет, над ними никто не смеется, их не судят, потому что они тут же преуспевают в чем-то другом. Тщетные надежды на то, что он вырастет и тоже станет таким, он вырос, но он по-прежнему рыжий долговязый парень, робкий и неспособный пробивать себе дрогу, расталкивая конкурентов локтями. Болезнь и смерть отца, стеклянные взгляды девушек, для них он всегда был невидимкой, они смотрели сквозь него, разочарование в друзьях, болезнь матери, поиски работы и совершенно беспросветная жизнь. А теперь, когда он более-менее обрел почву под ногами, судьба не успокоилась и нанесла ему новый удар. Вся его жизнь виделась ему чередой постоянных неудач, страхов и препятствий, а ведь он не сделал ничего плохого, так почему? Почему? За что ему все это, вся эта полная страданий жизнь, да еще и такой «подарочек» под конец? Почему он не может быть таким как все, сильным, напористым, везучим и здоровым. Даже это у него отняли, даже просто возможность тихо пожить свою неприметную жизнь.

Стиснув зубы и захлебываясь от сотрясающих его рыданий, Антон снова и снова ударял рукой по шершавой, покрытой инициалами сотен сидевших на ней парочек поверхности лавочки, занозы впивались в ладони, но он не чувствовал боли, не замечал ничего, кроме этого ослепляющего гнева. Ему казалось, он уже никогда не успокоиться, а просто взорвется или сотворит что-то ужасное. Поэтому он откинул голову и закричал, продолжая молотить руками о деревянные края лавочки. Это был не громкий крик, скорее хрип или стон тяжелораненого зверя, но это помогло. Медленно, как будто по каплям, гнев начал покидать его.

Но на смену ему пришло отчаяние. Всё было плохо и выхода он не видел. Что ему теперь делать? кто или что может спасти его от этой монеты и от зла, которое она несла? Единственный, кто мог бы пролить свет на эти вопросы только что шагал по тротуару и вдруг исчез, опять это проклятое невезение. В этом тоже была какая-то мистика, так начало казаться Антону, ну куда мог деться хромой человек, ведь Антон потерял не так уж много времени, этот старик должен был быть где-то здесь, по всем законам должен. Но его не было, и это был другой закон в действии – закон подлости. Не видя выхода из этого черного лабиринта, Антон закрыл лицо руками – ссадины на которых уже налились кровью, но пока он их не ощущал – и снова плакал, но уже не так отчаянно. Потрясающе, думал он, рыдаю как девчонка в парке на лавочке, прогуливаю работу, и все зря. Теперь меня уволят, наверняка, я и так последние пару недель только и делаю что ошибаюсь и не справляюсь. И что тогда? На что жить? Хотя, может, жить уже и не придется. А если отбросить мистику, и он действительно просто серьезно болен? Компания отделается от него еще до того, как он успеет обследоваться, а медицина сейчас такая дорогая, что болезни серьезнее простуды могут себе позволить только миллионеры. Что тогда? Да уж, достойный финал его невезучей жизни. Жалость к себе захлестнула Антона, обычно он старался подавлять это постыдное чувство, но иногда оно, как наркотик при сильной боли, было просто необходимо. В малых дозах. Можно было не рассчитать и подсесть на это горько-сладкое зелье, а Антон, всю жизнь избегавший любых зависимостей, хотел и в этом сохранить чистоту. Он чувствовал себя маленьким человечком, угодившим в жернова судьбы, но все еще живым. Он был совсем один, и исчезни он прямо сейчас, никто не станет скучать и печалиться. Ну да, его соседки может быть поахают, Рита, может быть даже пустит слезу, но они забудут его и будут жить дальше, как будто и не знали рыжего парня из соседней квартиры. У него никого не было, он был не нужен этому миру, всю его жизнь мир отвергал его, как инородное тело, а он упорно цеплялся за жизнь, и вот до чего дошел. Может это – последний аргумент, подумал Антон, может так судьба решила поставить, наконец, точку? Но чем я так мешаю, подумал он, чувствуя, как болит что-то невидимое внутри, что-то, что называют душой, чем я так не угодил? Разве я не имею права на жизнь? Или это право имеет только тот, кто вырывает его из глотки у другого? Это были грустные мысли, мрачные и темные, но ведь и тучи над его головой сгустились как никогда.

– А, к черту все это, – прошептал Антон, закрыв глаза, солнечные блики, отражаясь от пруда, били даже по закрытым векам.

На смену жалости пришло смирение и какое-то опустошение, у него не было сил, он так смертельно устал. Он и в лучшие времена не был бойцом, а сейчас… куда ему сражаться, да и с чем? Он никогда не выигрывал, никогда не имел столько сил, чтобы бросить вызов чему-нибудь, его сила была в смирении. Так говорили верующие, сам-то он всегда держался нейтрально, отмечал Пасху и Рождество, когда у него еще была семья, но фанатично никогда не верил. Но и его мать бывало говорила: «у каждого своя сила, и невозможно сказать, кто сильнее, тот, кто не может терпеть и кидается в драку или тот, кто годами способен выдерживать тяжесть своей судьбы». Может она хотела просто утешить его, но он сразу понял, что хоть и относится ко второму типу, силы никакой в себе не чувствует. Смирение, вот в чем он был силен, принять то, что взвалил на тебя Кто-то-Сверху, это он мог и делал всю свою жизнь. И разве он мог злиться? Неужели он правда злился всего несколько минут назад? Нет, злость – это не его территория, она отнимает слишком много сил, а у него они итак в дефиците. Тем более, что злость – это дорога, оканчивающаяся тупиком, по крайней мере, для него, кто-то мог, разозлившись, высказать все обидчикам или разгромить витрину магазина или ввязаться в драку или просто кардинально поменять жизнь. А он не мог, как не мог лазать по стенам или летать. Зато он хорошо знал другой путь, эта дорога в его случае была длинной и понятной, это была его территория, и он снова по ней пошел, ощущая знакомую смесь облегчения, комфорта и грусти. Судьба не баловала его подарками, и чтобы ни ждало его впереди, он уже знал, что это не будет хорошим, но так, значит так, он сможет это принять, у него в этом деле богатый опыт.

Антон протер глаза и сделал глубокий вдох, усталость навалилась на него с новой силой, как будто отдохнула, пока он был занят своими душевными муками. Да, так, значит так, а что еще он мог? Отмотать время назад и не брать монету или не выходить из автобуса или что? У каждого есть судьба, и ты можешь принимать ее или не принимать, ей плевать, она будет долбить тебя, пока не ты не сдохнешь. В моем случае, это, видимо, будет скоро, подумал Антон, ох и развлеклась же со мной эта сука. Он не стал смотреть на часы, зачем, он все равно ужасно опоздал, вместо этого он достал из портфеля расческу, прошелся по волосам, протер губкой туфли и встал. После бурного выхода эмоций он чувствовал приятное опустошение, да, грусть никуда не исчезла, но сейчас даже она ослабла и стала бледной и тихой. У всего есть плюс, подумал Антон, не спеша выходя из-под деревьев и направляясь в ту сторону, откуда пришел, по крайней мере, мне не страшно и не обидно, мне… никак.

Обратно он шел тем же самым путем, но смотрел теперь только под ноги. Он поднял глаза всего один раз, когда дошел до того места, где видел белку и луч света, пробивающийся сквозь листву. Белки, конечно, уже не было, и луч пропал – солнце проделало путь по небу, так что свет стал размытым. Но Антон помнил, как прекрасно выглядела белочка, застывшая в столбе яркого света посреди зеленого полумрака, помнил, как сам вошел в этот свет и почему-то вдруг подумал о русалочке из сказки. В сказке она умерла, но в Диснеевком мультфильме все кончилось хорошо, американские дети должны расти на хэппиэндах – и Антон считал это правильным, ему вот их очень не хватало – так что появилась и другая концовка, где зло было побеждено и все жили счастливо. И внезапно в нем вспыхнула надежда, такая же яркая как луч, прибивающий листву. Может, все еще будет хорошо, вселенная ведь подчиняется законам равновесия, а в его жизни был огромный перевес негатива, так может теперь весы, наконец, придут в равновесие? В конце концов, он ведь еще жив, значит, надежда есть. Должна быть и другая концовка, подумал Антон, если до последнего стоять на своем пути, пусть это путь терпения, но капля камень точит, если просто стиснуть зубы и переждать, может шторм все-таки кончится? Он так хотел в это верить, это была спасительная ниточка в бушующем океане печалей и неудач, и он схватился за нее, потому что все еще хотел жить, как и всегда.

Когда он добрался до работы, его душа пришла в хрупкое равновесие, эйфории не было, но не было и давящей обреченности. Он был как опустевший сосуд, и это было приятно. Первым делом он промыл ссадины на руках, а потом отправился на заклание к шефу, удивляясь собственному спокойствию.

– Ну? – Антон вернулся в реальность с некоторым опозданием, шеф уже молчал и вопросительно смотрел на него. – Я жду объяснений.

Он так задумался, что не заметил, как воспитательная часть закончилась и пришло время для «я больше не буду». Это тоже было странно и ново, обычно как бы он не уходил в себя, но всегда чутко слышал по интонации, когда пора возвращаться, а тут чуть было не проигнорировал свою реплику.

– Извините, – начал Антон, не представляя, что будет говорить, но и это его уже не волновало, так странно и легко.

– Извините, я…

Но тут в носу у него что-то зачесалось, он поднял руку, и на нее упала крупная темная капля крови. Он не успел ничего сказать, кровь полилась фонтаном, а потом мир стал тускнеть, пока не провалился в темно-коричневую бездну.

Глава 4

Он шел по длинному коридору, окрашенному в приятный бирюзовый цвет. Несмотря на столики с уютными лампами, вазы с цветами, и толстый ковер на полу, простые двери с номерами и пластиковыми кармашками для историй болезни выдавали, что это больничный коридор. И еще запах, Антон его просто ненавидел, здесь он был не таким резким, как в обычной общественной больнице, но все равно ощущался. Запах страданий, отчаянной надежды и боли. Он хорошо его знал, было время, когда ему казалось, что он до самых костей пропах этой больничной вонью, поэтому, в выборе новой клинки для матери немалую роль сыграло и отсутствие привычной больничной атмосферы. Когда он первый раз шел по этому коридору, ему казалось, что запаха здесь нет совсем, здесь пахло чистотой и цветами, и надежда, смешанная с благодарностью переполняла его. Но время шло, он прошел по этому коридору сотни раз, и стал замечать запах, замаскированный свежими цветами и ароматизаторами, это была больница, и за всеми декорациями невозможно было не заметить, что люди здесь страдают и ждут, пусть и в более комфортной обстановке.

Крыло А, где лежали такие, как его мать, было самым тихим и самым похожим на отель. Обитатели крыла А не гуляли по коридорам в пижамах и халатах, не стонали и не требовали лекарств, и размеренную тишину нарушали лишь тихая музыка, включенная кем-то из посетителей, и бесконечное пиканье аппаратов, поддерживающих жизнь. И еще это было самое постоянное крыло, за 2 года здесь почти ничего не изменилось, только один мужчина тихо умер, так и не попрощавшись с красивой женщиной, часто навещающей его.

Посетители этого крыла за годы успели узнать и даже привыкнуть друг к другу, не все здоровались и почти никто не общался, но все при встрече окидывали друг друга одинаковыми взглядами, в которых читались узнавание и печаль. Иногда они кивком головы приветствовали собратьев по несчастью, иногда кто-то одаривал кого-то легкой улыбкой, но разговоры велись крайне редко, как будто люди боялись нарушить священную тишину этого места. Антон и сам был таким, едва он переступал порог крыла А, как тишина обрушивалась на него, запечатывала рот и делала движения очень осторожными, чтобы не дай Бог не вызвать шум. Мы как призраки, думал иногда Антон, те, к кому мы пришли нас не видят, а друг другу нам нечего сказать.

Сегодня он и правда был похож на призрака, он стал почти прозрачным, и если бы не ярко рыжая копна волос, он запросто мог бы слиться со стенами. Даже медсестра на проходной, обычно такая же молчаливая и задумчивая, увидев его, спросила, здоров ли он.

– Не совсем, – ответил Антон и, увидев, как поползли вверх ее брови, поспешил добавить. – Это не грипп или другая инфекция, я просто переутомился, на работе завал.

– Очень надеюсь на вашу сознательность, – недоверчиво пробормотала женщина, критическим взглядом пробегая по его изможденному лицу и похудевшей фигуре. – Наши пациенты ослаблены, и малейшая инфекция может стать для каждого из них губительной.

– Я знаю, – кивнул Антон, меньше всего ему хотелось препираться, сил на это просто не было, – поверьте, я не опасен.

Еще один критический взгляд из-под тяжелых век, намазанных зелеными тенями, Антон буквально чувствовал его, как будто тысячи крошечных ножек пробегали по коже.

– Проходите, – она подсунула ему журнал, он расписался, – и не вздумайте чихать или кашлять, не подставляйте меня.

И вот он шел по этому бирюзовому коридору, тяжело переставляя ноги, слабость никуда не делась, едва он открыл глаза сегодня утром – опять гораздо раньше, чем собирался – как понял, что уже устал. Устало его тело, его мозг, но не душа, именно это заставило его подняться с кровати. Была среда, но он не спешил на работу, после того опоздания и кровавого фонтана, ему дали тря дня.

– Похоже, тебе и правда худо, – заявил шеф, впрочем, никакого сочувствия в голосе не слышалось, – у тебя есть 3 дня, отлежись, а лучше – обратись к врачу.

Антон услышал только «3 дня», а остальное пропустил миом ушей, вряд ли кто-то мог советовать ему, что делать, особенно сейчас. Первый день он действительно пролежал дома, большую часть проспал, вернее, просто «отсутствовал», потому что эти провалы не приносили ни отдыха, ни сновидений. Он поговорил с соседками по телефону, но в дом их не пустил, сказал, что у него грипп, у него просто не было сил на других людей. Что там, их и на себя уже почти не хватало. Он почти ничего не ел, аппетита не было, а пища потеряла свой вкус, как будто он ел пластик, но все же, он заставлял себя поесть, он все еще не собирался сдаваться, он хотел жить.

Тишина и одиночество – лучший союз для размышлений, и он много думал, но ничего нового не решил. Выхода было три: обратиться к врачу и перестать гоняться за зелеными чертенятами; признать, что то, что с ним случилось, имеет магическую природу и попытаться найти того старика или просто обратиться к какой-нибудь «бабке»; ну и самый легкий или самый сложный (у этого решения, как и у монеты, было две стороны) – ничего не делать, а просто ждать, плыть по течению и надеяться, что оно не принесет к водопаду.

К вечеру он понял, что пока не может принять ни одно из них. Если бы он мог посоветоваться с кем-то близким и родным, но он был один. В закатном свете он лежал на разобранном диване, укутавшись в плед, хотя на дворе стояло лето, и крутил в руках злополученную монету. В глубине души он знал, что она всему виной, знал уже в первый же день, и теперь эта уверенность только крепла. Но если это правда, что ему делать теперь? Выбросить ее? Вряд ли это так просто, если бы все проблемы решались вот так, одним взмахом руки, старик бы и сам выбросил ее, не так ли? Однако он отдал ее Антону, значит… по логике вещей, он тоже мог ее просто отдать. Или это не сработает? Вдруг надо произнести какое-то заклинание или еще что? Антон понимал, что это абсурдные мысли, но твердо решил не отвергать больше ничего, потому что где-то в этом хаосе теорий, возможно, лежало его спасение, и он не хотел его упустить.

– Откуда ты взялась, проклятая штуковина, – прошептал он, поднимая монету на уровень глаз, она как будто становилась тяжелее с каждым днем. А может просто он становился все слабее. – Из какой преисподней ты выкатилась?

Монета ничего не ответила, но в закатном свете ее грани блеснули зловещим кровавым светом. Возможно, это и был ответ.

Страх, как туман проник в сердце Антона, заползая все глубже и скрывая под собой все разумные мысли. Это был древний страх, не ищущий причини и не стремящийся к пониманию, этот был тот страх, что кричал: беги или умрешь; дерись изо всех сил, или умрешь; иди до конца, или умрешь. И страх этот становился еще острее на фоне одиночества. Антон понял, что как никогда хочет, чтобы его мать была с ним, если бы он мог рассказать ей все, да хоть просто обнять, жизнь бы наверняка не казалась такой безнадежной. Вместе они бы справились, они бы нашли решение… но единственное, что он мог, это поехать в другой конец города и просто увидеть ее, мог рассказать ей все, но она не дала бы ему совета, формально она еще была с ним, но на деле…

И все же это был его единственный родной человек, а надежда умирает последней, обычно вместе с ее носителем, так что именно надежда и тоска подняли его с постели утром в среду и вот теперь он шагал по мягкому ковру, в глубине душа все еще веря и надеясь на чудо.

Все мы как дети, подумал он, мы можем вырасти и уехать далеко, можем завести своих детей, можем думать, что лучше знаем жизнь и не нуждаемся в советах, но когда нам больно или страшно, все мы хотим к маме, к самому близкому и родному человеку.

Пока голова была занята мыслями, ноги по привычке привели его к двери с номером А9 и остановились. Я пришел, подумал Антон, возвращаясь из внутреннего мира во внешний, сердце колотилось, как будто он пробежал марафон, и на этот раз его стремительно ухудшающееся здоровье было ни при чем.

Он замер, протянув руку к блестящей ручке двери, надежда, смешанная со страхом, как всегда забурлила где-то внутри. Каждый раз, стоя перед этой дверью, он испытывал одни и те же чувства, и каждый раз какая-то его часть верила, что сегодня за этой дверью его ждет чудо. Он всегда прислушивался, ловил хоть малейший шорох, подтверждающий его надежду, и каждый раз боялся открыть дверь, потому что другая его часть знала, что чудеса бывают в других мирах, но не в этом. По крайней мере, добрые чудеса, подумал Антон, а вот на злое чудо я, кажется, недавно напоролся. Он закрыл глаза и опять внимательно прислушался, но за белой дверью с номером и кармашком для медицинских карт никто не кашлял и не смотрел телевизор, только знакомо и тоскливо пикали приборы. Навигация для потерянных между мирами, подумал Антон и нажал на ручку.

Его встретила обычная картина, время в этом крыле застыло и как будто тоже потерялось. Все та же квадратная палата с большим окном, выходившим в сад, все те же нежно-розовые занавески, видно, что их никто не трогал со дня последней уборки, те же лилии на столике возле окна – они росли в саду, и медсестры приносили их в палаты. И конечно, его мать, главная неизменная часть этой комнаты. Она казалась не просто спящей, она казалась отсутствующей, она была частью обстановки вместе со всей «навигационной» аппаратурой. Она тоже нисколько не изменилась, ни поза, ни лицо, ни нежно-розовая больничная пижама. Можно было подумать, что время здесь действительно попало в ловушку и замерло, если бы не окно, выходящее на сад, там мир неумолимо менялся.

– Привет, мама, – прошептал Антон, он и сам не знал, почему шепчет, но здесь никто и никогда не разговаривал в полный голос. Он наклонился и поцеловал ее в краешек щеки, не занятый кислородной маской, это тоже был ритуал: приходя, он целовал ее в щеку, уходя – в лоб.

Натертый до блеска линолеум скрипел под его ногами, этот звук всегда пугал его, как будто он был вором, а этот скрип – сигнализацией. Он снял одноразовые больничные бахилы – их были обязаны носить все посетители, это правило было железным – потом – обувь, и на цыпочках прошел к окну, там возле столика с лилиями стояло кресло, всего одно, как будто не было никакой надежды, что обитатель палаты когда-нибудь встанет с кровати, чтобы побеседовать с гостем.

– И за эти три цветочка я отваливаю такие деньги?! – наигранно возмутился он, – а может, они берут измором – поневоле очнешься, чтобы сказать, как они воняют.

Он всегда старался шутить, в прежние времена они с мамой любили посмеяться, но в этот раз он смеялся один. Как и много, много раз в этой уютной больничной палате.

– А знаешь, не так уж они и воняют, – прошептал он, садясь в кресло и задумчиво перебирая пальцами белые лепестки, – всё лучше, чем запах лекарств, правда? Этот запах, он из нормальной жизни, там, где люди болтают, смеются, и ходят вместе в парк и вообще живут вместе, он дает надежду. А за надежду стоит заплатить, правда?

Она не ответила, как не отвечала уже 6 лет.

– Я в беде, мама, – сказал Антон, по-прежнему глядя на цветы в простой стеклянной вазе, – и я совсем не знаю, что делать.

Он повернулся и посмотрел на женщину на кровати, приборы вокруг мерно пикали, ее грудь поднималась и опускалась, и это было единственное, что выдавало жизнь в ней. Абсолютно неподвижное тело, как будто усохшее за эти долгие 6 лет, безжизненные волосы, хоть и заботливо причесанные персоналом, и совершенно ничего не выражающее лицо. Слышит ли она его? Знает ли, что он здесь? Это скорее был вопрос веры. За эти годы Антон много прочитал, побеседовал со многими людьми и никто не мог дать точного ответа на его вопросы. За все это время он и сам видел, как люди приносили крестики и амулеты, шептали заговоры и просто ничего не делали, и все равно результата было только три: их родные продолжали блуждать где-то в сумеречной зоне, или приходили в себя, или умирали. И никакой закономерности не было, была просто судьба. Он и сам неоднократно спрашивал себя, во что верит он, и сам себе не мог до конца ответить. И все же, он продолжал разговаривать, хотя бы потому, что ему так было легче, он нуждался в этих беседах, пусть даже это был монолог, а не диалог.

– Мать – это Бог в глазах ребенка, – прошептал он, вспомнив фразу из какого-то фильма, – а Бог ведь нам тоже не отвечает.

Он подвинул кресло, готовясь начать рассказ, он надеялся, что если выговорится и посмотрит на все это со стороны, может увидеть то, что упускал, может, найдется решение, вдруг оно окажется очевидным? В интернете так много писали о том, что откровенные разговор помогает тем, что когда проблема озвучена и проговорена, она теряет свою силу и уже не кажется такой страшной. Это как посветить фонариком в шкаф – темные и пугающие силуэты вдруг оказываются просто вешалкой со старым пальто или поношенной юбкой. И пусть его мать не отвечала, но Антон, как и все, жил в физическом мире, а значит то, что физически она по-прежнему была здесь, имело решающее значение.

– Это долгая и странная истории, – сказал он, протягивая руку и едва касаясь ее руки, она была теплой, но безжизненной, – если бы мне раньше такое рассказали, я бы не поверил. Но раньше я и сам был другим, а теперь не могу не верить в то, что вижу каждый день в зеркале и что чувствую. Все летит к чертям и…

Он осекся, столько мыслей и эмоций буквально распирало его изнутри. Он и не подозревал, как много он хочет разделить с кем-то, как тяжело нести всё это в одиночку. И он решил просто говорить, все равно ведь она не переспросит и не остановит его, рассказ не покажется ей сбивчивым или непонятным, так что он может просто вылить из себя все то, что накопилось. А именно это ему сейчас и было нужно.

Едва он начал рассказывать, как обнаружил, что переполняющие эмоции на время даже прогнали слабость, он просто не мог усидеть на месте, как будто тысячи иголок блуждали по его телу и разуму. Антон ерзал в кресле, поджимал под себя ноги, менял положение каждые полминуты, но продолжал говорить. Теперь, начав, он просто не мог замолчать, плотина прорвалась, и поток всех кошмаров, страхов и предположений, обрушившихся на него за последние недели, хлынул наружу. Он как раз добрался до того, как пришел на работу с монетой и начавшейся головной болью – тогда он еще не знал, что за головная боль ждет его впереди – когда дверь почти бесшумно открылась, и в палату заглянула медсестра.

– Добрый день, – вежливая ничего не значащая улыбка, Антон, как школьник, застуканный за курением, поспешил спустить ноги на пол и принять нормальное положение в кресле. – У вас все в порядке?

– Ээ, да, да, – энергично закивал он, мечтая об одном, чтобы она поскорее ушла, пока он не сбился с мысли – я просто… я…

– Говорите, – мягко закончила за него сестра, – это нормально, вам нечего стыдиться.

Она вошла в палату, стройная женщина неопределенного возраста в почти такой же нежно-розовой пижаме, что была на его матери.

– Я обязана поверять состояние пациентов, – она снова улыбнулась, на это раз улыбка получилась гораздо теплее и адресована была точно ему, а не «какому-то очередному посетителю», – думаю, вы и так знаете. Я видела вас раньше.

– Да? – смущенный и сбитый с толку, Антон никак не мог понять, что ответить, потому что он ее не помнил совсем.

– Это ничего, что вы меня не помните, – она как будто прочитала его мысли, не поднимая головы, она записывала в медкарту показатели приборов, – это как раз значит, что я хорошо делаю свое дело. А вот вас трудно не запомнить… из-за волос, вы понимаете.

– Да, – улыбнулся Антон, это он очень хорошо понимал. – Я немного увлекся и повысил голос, тут все шепчут, вы тоже.

– Да, – на этот раз она выглядела немного смущенной, – хотя такого правила нет, просто здесь невозможно громко разговаривать, здесь должно быть тихо, это место требует тишины. И да, именно так и я вас и услышала. Но вы не кричали, просто здесь все слышно.

Антон почувствовал, что краснеет. Как много она услышала? Он готов был провалиться сквозь землю. И снова она как будто прочитала его мысли, а может, просто все они были написаны на его лице.

– Не волнуйтесь, я не могла разобрать слова, – она оторвалась от медкарты и посмотрела прямо ему в глаза. Она старше, чем выглядит, подумал Антон – и не стала бы подслушивать. В таком месте этот как-то особенно подло.

Не зная, что сказать, Антон смущенно улыбнулся. А она закрыла медкарту, одарила его еще одной вежливой улыбкой и направилась к двери.

– Я еще загляну, – сказала она, а потом добавила, уже почти выйдя из палаты, – вы что-то бледный, у вас все в порядке?

Нет, у меня все не в порядке, все ужасно, об этом я как раз говорил, когда вы меня прервали. Вот что он хотелсказать, но вместо этого услышал свой голос, произносящий:

– Просто устал на работе. Все нормально, спасибо.

Она ничего не ответила, лишь окинула его оценивающим взглядом медика с многолетним стажем, еще раз улыбнулась и вышла. Она заглянет вновь, и скоро, он это знал, за это он и платил немалые деньги. Мне лучше собраться с мыслями и закончить до того, как наше уединение снова нарушат, подумал он, садясь в кресло, усталость вернулась и нежно поглаживала его своими обманчиво заботливыми руками. На самом деле они были тяжелее чугуна, уж он-то это знал. Затянувшийся визит медсестры сбил его с мысли, он не помнил, на чем остановился, он сбился с потока эмоций и чувств, и теперь пытался вспомнить, какой образ в голове остался последним.

– Ничего, если я начну повторяться, – прошептал Антон, глядя на неподвижную фигуру на кровати, – ты просто скажи, что это уже было, я не обижусь. Я буду так рад.

Он знал, что этого не будет, но… раз уж он здесь и она здесь, по крайней мере, ее все еще живое тело, он не мог относиться к ней как к предмету интерьера.

Вернуться к рассказу оказалось даже легче, чем он думал, стоило ему встать и выглянуть в окно. Крыло А представляло собой длинную одноэтажную пристройку, утопающую в зелени, высокие раскидистые деревья нависали над строением, скрывая его от внешнего мира, а в платах всегда царил приятный полумрак. Это сразу понравилось Антону, когда он впервые посетил это место, только выбирая подходящую клинику, здесь была аура покоя и безмятежности, а именно это и нужно было в первую очередь ему самому. И сейчас, глядя на пустые лавочки среди ухоженных клумб и ажурную тень от крон деревьев, он вспомнил парк, вспомнил белочку, застывшую в луче света, вспомнил, как сам подставил лицо прорвавшемуся сквозь все преграды солнечному лучу. Парк в то утро напоминал сад вокруг крыла А – красота, созданная для людей, которые ее не увидят, которые даже не подозревают о ней. Он вдруг снова погрузился в свою историю, слова полились сами собой, он даже не следил за ходом рассказа, он просто чувствовал и позволял своим чувствам выплескиваться наружу. Единственное, за чем он все же следил – это за громкостью, больше быть пойманным он не хотел.

Он говорил и говорил, путано и порой несвязно, но это был его рассказ, это была его жизнь, а она стала такой же запутанной и нелогичной. На этот раз слабость никуда не делась, даже эмоции не помогли ее прогнать, мир снова погрузился в туман, дышать стало тяжело, а все нервные окончания как будто звенели. Знакомое состояние, но сейчас Антон был слишком погружен в свою историю, поэтому решил просто игнорировать его. Он ходил по палате, садился в кресло и вставал, он просто не мог быть на одном месте, и это возбуждение высасывало из него последние остатки сил. Дышать становилось тяжелее, воздух как будто загустел, а грудную клетку обмотали якорной цепью. Но он продолжал, а что еще ему оставалось? Он передвигался по палате, как зверь в клетке, но гораздо медленнее теперь, ноги тоже налились свинцом, руки похолодели. И ему становилось все хуже, больше игнорировать это он не мог.

– Да что же это…– прошептал он, подойдя к окну, там ярко светило солнце, а цветам не было дела до его проблем.

В глазах начало темнеть, мышцы во всем теле вдруг стали ватными и в то же время как будто вибрировали. Нет, только не падать, отчаянно приказывал себе Антон, но с таким же успехом он мог приказывать солнцу и всем тем цветам, с некоторых пор его тело, как и его жизнь, перестали принадлежать ему.

Он оперся о стену, в надежде, что приступ, или чем бы оно там ни было, пройдет, но… Он чувствовал, что уплывает, и это было таким блаженством, просто сдаться и позволить себе уйти. Но он боролся, сам не знал почему, может быть потому, что боялся, что стоит расслабиться и уйти, можно и не вернуться, пример как раз лежал на кровати позади него.

Сражаясь с собой изо всех сил, Антон открыл глаза, они тоже как будто вибрировали, и посмотрел на руки – они дрожали. Я не могу дышать, думал он, а паника внутри нарастала, не могу пошевелиться. Надо добраться до кресла, подумал он, чувствуя, как проигрывает эту борьбу, но по-прежнему отказываясь сдаваться, надо сесть и перевести дух. От окна до кресла, которое он передвинул к кровати, было чуть больше полутора метров, но сейчас это расстояние казалось ему путешествием в другой конец галактики. Я смогу, говорил он себе, все получится… А потом что-то вдруг подпрыгнуло у него в груди, именно так он это почувствовал. Подпрыгнуло и затрепыхалось. К горлу подкатила тошнота. Эту битву я проиграл, подумал он. Мир снова окутала коричневая пелена, и теперь Антон нырнул в нее с облегчением, там не было этого кошмара, там не было ничего.

***

Он спал? Наверное, и видел очень странный сон, такой реальный. Наверное, он лежал как-то неудобно, потому что мышцы затекли, да и постель казалась какой-то другой. И что это пикает?

Я опять никуда не пошел и ничего не сделал, подумал Антон, на самом деле я опять провел весь день в отключке. Приятная дремота не отпускала его, ему не хотелось открывать глаза, не хотелось возвращаться в мир, где его уже не ждет ничего хорошего, а это чувство расслабленности было уютным и вязким, как трясина.

Тишина казалась такой непривычной, никакой ругани под окнами, никаких криков из-за стены, даже шума машин он не слышал. Только это странное пиканье. Не хочу вставать, подумал Антон, да и зачем? Чтобы опять бродить как зомби по квартире? Вот только посмотрю, сколько время, решил он, просто чтобы знать, отсутствовал ли я весь день или пару часов. Антон медленно открыл глаза и тут же проснулся. Он был не дома, не в своей комнате, это место было ему незнакомо… или не совсем.

И тут он все вспомнил. Это был не сон, он и правда пришел навестить маму и…да, с ним случилось что-то. Ему стало плохо, как никогда раньше, он потерял сознание, он помнил свое последнее чувство – это было облегчение.

Первой реакцией был стыд, ему захотелось сквозь землю провалиться от одной мысли, что он вот так растянулся на полу, хорошо еще, если это было как в кино, где все даже в обмороке красивые как боги, а вдруг он пускал слюни, блевал или еще чего похуже? И эти красивые стройные медсестры с милыми улыбками и внимательными глазами нашли его, раздели… Лучше бы я умер, подумал Антон, заливаясь краской. И вот тут пришел страх. Он начал внимательно осматриваться вокруг. Да, он был в палате той же больницы, куда пришел сегодня утром, он узнал обстановку, хотя и понял, что находится в другом крыле. Это уже хорошо, сказал себе Антон, значит я, по крайней мере, не впал в кому и сейчас, проснувшись, не обнаружу, что мне 72, машины летают по воздуху, а роботы строят базы для людей где-нибудь на Юпитере.

Но на этом все хорошее заканчивалось. Он был в палате, где-то на высоком этаже, он был в пижаме и вокруг него пикали приборы, в правой руке была капельница, и несколько проводов тянулись от груди к тем самым пикающим машинам. Значит, дело было плохо. Будь это просто обморок, он бы сейчас лежал на диванчике какой-нибудь медсестры или на кушетке в кабинете, в своей одежде, а он здесь.

И что теперь делать? Встать, найти свою одежду и тихонько уйти? А деньги пусть добавят к ежемесячному счету. Нет, он не может вот так уйти, как это будет выглядеть? А ведь ему еще предстоит приходить сюда. И что бы я ни решил, понял Антон, мне все равно придется краснеть и преодолевать себя всякий раз, когда я буду переступать порог этого заведения. Ну а если все равно, решил он, так может лучше дождаться кого-нибудь и узнать, что со мной случилось?

Страх не отпускал, теперь он стал фоном, расплывчатым пятном, ляпнувшимся на его жизнь, иногда это пятно сжималось и становилось плотным комом в груди, иногда растекалось, окутывая его сознание густым туманом. Он чувствовал себя путешественником, случайно попавшим в другое измерение, и этот новый мир оказался враждебным. Вернусь ли я домой, подумал он, не имея в виду свою квартирку.

В палате было одно большое окно, Антон откинулся на подушку и повернулся к нему. Сквозь ветки деревьев прорывались кроваво-красные лучи заходящего солнца, день подходил к концу, а ведь он пришел сюда утром. Тоска вдруг прорвалась сквозь постоянный туман страха и вонзилась в его сердце, как раскаленная игла. Там, за окном, мир жил своей жизнью, его коллеги уходили с работы, готовились к развлечениям или к тихому вечеру дома, гудели машины, зажигались фонари, кто-то спешил на свидание, кто-то был завален работой и амбициозными планами, город дышал, город жил. А он лежал здесь, возможно умирал, возможно, ему больше никогда не придется уходить с работы вот так, в вечерний воздух, строить планы на завтра, бежать на поезд с тура и наблюдать свет фонарей на автостраде. У него была жизнь, настоящая, своя жизнь, и что с ней стало?

Этот новый мир, куда он вдруг попал, был мертвым, и ему как никогда захотелось домой, в свою маленькую тихую жизнь, в привычную атмосферу, которая, может, и давила, но была гораздо лучше горького воздуха планеты «умирающих».

Это было отчаяние, он его узнал. Однажды он услышал, что рано или поздно оно приходит ко всем, потому что, жизнь больше похожа на ад, чем на рай, но если человек сильный, то на смену отчаянию приходит злость и желание бороться. А у слабаков все отчаянием и заканчивается. Он никогда не считал себя сильным или воинственным, но вот что он понял на собственном опыте – иногда для того, чтобы сдаться нужно еще больше сил, чем для борьбы.

– Вы спите? – раздался голос прямо над ним.

Антон резко повернул голову, снова чувствуя, как краска заливает лицо. Он так глубоко ушел в свои переживания, что не услышал, как вошла медсестра. Та самая, что заходила к нему сегодня в крыле А.

Антон попытался приподняться, но она решительно придавила его к подушке.

– Лежите, вам не рекомендуется вставать, – ее слова пугали, но он итак был почти все время напуган.

– Что случилось? – он все же немного приподнялся, чтобы лучше видеть ее, в полном горизонтальном положении он чувствовал себя еще более ущербно. – Что со мной такое?

Он на секунду запнулся и добавил:

– И почему вы здесь? Я тут провел небольшое расследование, и выяснил, что я вроде не в крыле А. Что уже неплохо, правда?

Она улыбнулась, настоящей улыбкой, не одной из тех, что она выдавала посетителям в обмен за хорошую зарплату.

– Да, это хорошие новости: в кому вы не впали. Я просто пришла вас навестить, потому что нашла вас на полу в палате вашей матери. И это плохие новости: у вас был сердечный приступ.

– О… – это единственное, что он мог сказать. Не то чтобы он был удивлен, но это, все же, выбивало из колеи.

– Я проходила мимо, вы же знаете, периодически я должна проверять пациентов. – От ее внимательного профессионального взгляда Антону было не по себе, как будто она просвечивала его насквозь и видела все тайны. – Так вот, я не люблю мешать посетителям, да и они не любят, когда кто-то нарушает их уединение, сами знаете.

Антон опять слегка покраснел.

– Поэтому я решила просто заглянуть, если вы все еще там, я пришла бы попозже, все равно ничего срочного не было, – продолжила она, – я открыла дверь и не увидела вас. Подумала, что вы, наверное, уже ушли, поэтому я вошла…

Она вздохнула и снова улыбнулась мягкой и немного грустной улыбкой, эту улыбку Антон узнал, обычно ее сопровождали слова «возможно он/она вас слышит», «мы делаем все возможное, а вы – молитесь» и «иногда они уходят, и мы бессильны этому помешать».

– Вы лежали на полу возле кровати, – Антон опять покраснел, на этот раз гораздо сильнее, ему хотелось стать невидимкой, провалиться сквозь землю и эту кровать, все что угодно, лишь бы не ее внимательные глаза, видевшие его в таком состоянии.

Неловкую паузу нарушил звук открывающейся двери. Пришел доктор.

– А, уже проснулся? – весело спросил он, высокий, худощавый, с взъерошенными седеющими волосами. Антон подумал, что он похож на типичного британца, хотя как именно выглядят «типичные» британцы, он, наверное, не смог бы сказать. Мысль просто вспыхнула и осталась, и Антон понял, что даже если выяснится, что этот мужчина иранец или украинец или вообще какой-нибудь уругваец, для него он все равно останется «британским доктором».

– Мне сказали, ваша мать в этой же больнице, в крыле А, да? – первым делом он уткнулся в историю болезни, то и дело отрываясь и поглядывая на пикающие приборы.

– Да, правильно, – выдавил из себя Антон, врачей он боялся с детства, и теперь смущение и детский страх схватили его за горло, как два разбойника.

– Ну а вы в крыле Б, в кардиологии, уже удача, правда? – и он начал хихикать, как школьник над пошлой шуткой. Антон тоже слегка улыбнулся, этот нескладный мужчина в синей больничной форме был на удивление обаятельным.

Медсестра из крыла А попрощалась с Антоном и тихонечко удалилась, ее место заняла молоденькая коллега из кардиологии. Она почти не смотрела на Антона, внимательно записывала назначения врача, кивала и иногда сдержанно улыбалась его непрекращающимся шуткам. Это Антона полностью устраивало, он и в прежние времена был далеко не атлетичным молодым человеком, а в последние дни исхудал и стал похож на узника лагеря смерти. Впрочем, он им и был.

– В последнее время сердечные заболевания сильно помолодели, – сказал «британский доктор», перед тем, как уйти, – бешеный ритм жизни, плохая экология, сами знаете, об этом везде трубят, но толку?

– Так я здоров? – с надеждой спросил Антон, даже забыв на мгновение про молоденькую медсестру и свое истощенное бледное тело, – я могу идти домой?

– Насчет первого – не уверен, – улыбнулся врач, – а насчет второго – нет. Сегодня, по крайней мере. У вас был сердечный приступ, до утра мы должны понаблюдать, а там видно будет. Конечно, хотелось бы обследовать вас, но даже сейчас могу сказать: у вас сильное истощение, сердцу просто не хватает питания, а так вроде бы видимых патологий нет. Но, опять же, рекомендую вам пройти полное обследование.

Антон переваривал информацию и молчал. Домой он сегодня не попадет, спать он будет здесь, на этой чужой кровати. Больничной кровати. Истощение. Сердечный приступ. Обследование. Все эти слова вихрем крутились у него в голове.

– Я не наркоман, – сказал он, слова вырвались из него, как птица, рожденная на воле и случайно пойманная и посаженная клетку, – у меня нет вредных привычек. Но я худею, я теряю силы, это правда. Со мной что-то происходит, что-то ужасное. Я отключаюсь, просто «ухожу», это не сон, но и не обморок, потому что это происходит плавно и иногда я продолжаю слышать окружающий мир, но как бы из дремы. Не знаю, как объяснить. Я просто проваливаюсь в темноту, но иногда «ухожу» не совсем, не полностью. И у мен нет сил, я не могу спать, просыпаюсь все раньше и раньше, не смотря на усталость, как будто что-то выталкивает меня из сна. Аппетит пропал, еда на вкус как пластик.

Он вздохнул, и покачал головой, понимая, что только что выпалил все, что мучило его так долго. Почти все.

– И я не знаю, что со мной, но мне плохо.

Это вырвалось из него, оказывается, весь этот кошмар вдруг поместился в нескольких фразах. Поэтому слова называют пустыми, подумал Антон, за одним коротким словом «боль» кроются бесконечные часы мучений, отчаяния, пота, крови и страха. Но кто это поймет? Лишь тот, кто живет в этом тягучем аду, но не тот, кто просто прочтет эти несколько букв на бумаге. Но я это сказал, подумал Антон, едва не плача от облегчения, теперь, может, что-то изменится.

– Вот поэтому я настаиваю на полном обследовании, – сказал «британский доктор», теперь он был совершенно серьезным, – не хочу пугать вас заранее, но это тревожные симптомы, так что не стоит пускать все на самотек.

«Не хочу пугать»? Да я итак все время напуган, мог бы сказать Антон, но он был слишком подавлен, утомлен и, да, опустошен от облегчения. Он, наконец, поделился своей проблемой, ему предложили решение, и это было самое лучшее, что случилось с ним за последние пару недель.

– Да. – Антон поднял глаза и посмотрел прямо в светло-карие глаза врача, – Я согласен, я пройду полное обследование. Что я должен заполнить?

– Ну, об этом мы поговорим завтра, – улыбнулся доктор, – о многом поговорим, а сегодня – просто отдыхайте. Вы в лучшей больнице региона, так что все будет хорошо.

Позже другая медсестра принесла ему ужин, на десерт были таблетки и укол. А потом, оставшись в темноте, подсвеченной лишь пикающими приборами, Антон впервые ощутил настоящую надежду, что он проскочит, он выберется. Просто подлечится и все опять будет хорошо. В конце концов, он в лучшей больнице региона. С этими мыслями он провалился в сон.

Глава 5

Иногда он закрывал глаза – так становилось хоть немного, но лучше, – и тогда буквально видел, как поезд едет не по рельсам, а сквозь густые джунгли, неистово подпрыгивая на каждом ухабе. Он открывал глаза, красные и запавшие, и в очередной раз убеждался, что он в городе, поезд едет по гладким рельсам, а единственное что подпрыгивает – его взбунтовавшийся желудок. Надо держаться, говорил себе Антон, закрывая глаза при каждой маленькой встряске, надо не допустить… но он проигрывал эту битву, как и множество до нее, в его организм проникло нечто и объявило ему войну. Войну, которую он, похоже, не сумеет выиграть.

В данный момент эти мысли не принесли ничего, кроме усталости, а может он просто привык и смирился, лишь иногда предпринимая слабые попытки к сопротивлению. Его дух был сломлен, он потерял последнюю надежду, а без нее в океане жизни тонули люди и посильнее. Его оборона рухнула в ту самую секунду, когда он услышал фразу, обычно радующую людей. Но это в обычной жизни, а его жизнь в последние недели никак нельзя было назвать обычной.

– Кажется, вы здоровы, – растеряно сказал «британский доктор», на 5й день его пребывания в лучшей больнице округа, – результаты обследований говорят именно об этом.

Он не выпучил глаза от удивления, даже не стал ничего переспрашивать, он просто молчал и ждал продолжения. Потому что в глубине души он знал, что услышит именно это, как знал, что все его беды от этой проклятой монеты. Иногда, в особо важные моменты жизни, люди просто знают, знают и все.

– Я понимаю, звучит это странно, – продолжил врач, Антон сидел в кресле, закутанный в пушистый халат, выданный больницей, новый и пахнущий кондиционером для белья, сразу было видно, что это не бюджетное учреждение. «Британский доктор» сидел на кровати, сжимая в руках толстую пачку анализов и заключений. Сегодня ничего не пикало, и в палате воцарилась плотная тишина.

– Я вижу, что вы совсем не здоровы, но это, – доктор потряс бумагами, зажатыми в руке, – это говорит об обратном. Все органы и системы в норме, у вас нет серьезных хронических болезней, нет аллергии, гипертонии… Да ничего у вас нет, по итогам всех этих тестов, вы совершенно здоровы. И это вообще-то хорошая новость.

Антон уже было раскрыл рот, чтобы сказать что-нибудь подобающее, но доктор его перебил.

– Ах да, и у вас совершенно точно нет рака, – и он одарил Антона взглядом, полным триумфа, как будто сам лично отвел от него эту беду. – Это ли повод для радости?

– Да, это уже большое облегчение, правда, – выдохнул Антон, ощущая при этом двоякое чувство, именно это страшное слово из 3 букв чаще всего приходило ему на ум во время долгих бессонных часов в постели, когда на улице было темно и в душе – тоже. Но услышав, что рак ему не грозит, он не ощутил той радости, какую должен был бы ощутить любой человек. На ум тут же пришла поговорка: из огня да в полымя. Нет, радости он не ощущал. Потому что возможно, его ждало нечто такое же страшное. Или пострашнее.

«Британский доктор» внимательно наблюдал за Антоном, сидя на его кровати, и, не увидев бурной радости, кивнул, показывая, что понимает, и продолжил.

– Честно говоря, мы не заем, что с вами, – вздохнул он, – анализы в норме, ну есть небольшие погрешности, вполне характерные для вашего возраста, но люди прекрасно живут и с гораздо более серьезными отклонениями. Да, вы теряете вес, но почему? Мы не знаем. Кратковременные потери сознания или «провалы», как вы их называете, а может это просто микро сны? Мы не знаем, приборы не показали никакой сосудистой патологии и никаких отклонений в мозговой активности. Чем был вызван сердечный приступ? Возможно резкой потерей веса и, как я уже говорил, недостаточным питанием сердца, но оно тоже в полном порядке. И больше ничего подобного с вами не было. Ваше состояние как человек-невидимка, только наоборот – приборы его не видят, а люди – да.

Антон молчал и слушал. Другой на его месте точно бы прыгал до потолка, но ему было совсем не радостно. Да и сил на это просто не было.

– Мы даже предположили психическое заболевание, – доктор смутился и немного кашлянул, но продолжил, – а вы, наверное, гадали, зачем к вам однажды утром заявился милый мужчина со странным взглядом и козлиной бородкой?

Антон улыбнулся, единственный раз. Нет, он не удивился, но его это задело. И тогда, возможно, он и потерял надежду, просто она ушла тихо и неофициально. То, что происходило с ним, не вписывалось в рациональный мир, построенный на логике, науке и общественном мнении. Что бы это ни было, ему не поверят, ему придется бороться или умереть, но в одиночестве, самому.

– Так вот Григорий Семенович, побеседовав с вами и просмотрев все анализы и обследования, тоже развел руками. – «Британский доктор» не удержался и хохотнул, – так что мои поздравления: вы официально не псих.

– Это уже хорошо, – устало улыбнулся Антон, – я здоровый, психический нормальный больной. Я – феномен.

– В некотором роде – да, – совершенно серьезно сказал врач, – на современном этапе наука и медицина могут объяснить далеко не все, до многого, что считается чудом, мы просто еще не дошли. Как древние люди до природы молний и затмений…

Затмений. Этой слово эхом отдалось в голове Антона. Затмение. Вот что случилось с его жизнью, его солнце вдруг накрыла необъяснимая тень, и мир погрузился во мрак. Точнее не скажешь.

– …возможно, это какая-то новая болезнь, – продолжал врач, глядя на Антона блестящими от возможных перспектив и открытий глазами, – поэтому я настоятельно рекомендую вам поехать в Москву и обратиться в НИИ, я дам все необходимые рекомендации и даже сделаю парочку звонков, чтобы вас там точно ждали как родного. Хотя, я думаю, от такого интересного случая они там не откажутся, они жадные до открытий.

Интересный случай. Вот кем я стал, подумал Антон, за неделю я прошел стадию от «случайно пойманной рыбки», заплатившей за все обследования, до «интересного случая». Но я все еще живой человек, страдающий человек, мог бы сказать он, и я вовсе не хочу стать прорывом в карьере какого-нибудь столичного профессора, я хочу, чтобы кто-нибудь помог мне. Но теперь он знал совершенно точно, что никакие больницы, пилюли и доктора ему не помогут. Он открыл эту дверь, он никуда не вела.

А время уходит, подумал Антон, с отчаянием и грустью, а вместе с ним уходит и моя жизнь, ее все меньше, я таю, как снеговик под весенним солнцем. И провести последние дни в больнице, даже если она называется НИИ? Нет уж. Заканчивать жизнь подопытной крысой ему совсем не хотелось.

Но если душа – это бабочка, то мозг – компьютер, машина, созданная для контроля и хранения. Его душа знала, что это конец, но мозг был консерватором, непреклонным до самого конца, для него было важно сохранить привычный порядок, и именно он погнал Антона на работу. Его сознание, выдрессированное годами построения логических цепей и решением понятных задач, упорно не желало принимать и даже обсуждать идею о смерти, о последних днях и о том, как провести их. А как, в самом деле? Прыгнуть с парашютом? Или поехать в круиз? Или что там обычно делают умирающие в фильмах? Чушь, полный бред, кино и жизнь – как куклы и люди, чем-то похожи, но не более. Он понимал, что умирает, понимал душой, но не разумом, и эта внутренняя борьба тоже отнимала немало сил. А что ему хотелось? Не умирать. А вовсе не поехать в круиз или сделать татуировку. Все поблекло, все потеряло смысл, он чувствовал себя кроликом, застывшим в свете фар, он просто сидел и ждал своей участи. Возможно, сердце бедного кролика отчаянно билось в груди, а страх затуманивал рассудок, но он сидел спокойно и неподвижно, скованный ярким лучом приближающейся смерти. Примерно так же чувствовал себя и Антон.

И именно поэтому в понедельник, когда истек срок больничного, он пошел на работу. Мозг погнал его по привычному маршруту, не желая признавать поражение, не желая менять священный порядок. И где-то в глубине уши, Антон был с ним согласен, потому что уволиться с работы означало признать, что все кончено, признать, что ему осталось только лечь и ждать, когда грузовик под названием Смерть переедет его. А сколько ждать? Ведь по заказу это не бывает, и если он бросит работу, он может оказаться под мостом, да еще и в таком состоянии, этого он хочет? Уж лучше болеть в своем доме и своей кровати, чем под забором. Вот что говорил разум, и говорил правильно. А к тому же, чем ему занять свои дни? Мрачными мыслями? Нет, пока он может поддерживать привычный распорядок жизни, он будет это делать, может, и отвлечется хоть немного.

Так он думал, собираясь на работу солнечным утром. Он даже смог убедить себя, что чувствует себя немного лучше, хотя знал, что иногда такие «просветы» бывают и это, как правило, ничего не значит. Но утро было таким прекрасным, а ему так нужна была надежда. И потом, говорил он себе, я прошел полное обследование, официальная медицина, наука, не терпящая неточностей, признала меня здоровым. Они не нашли ничего, значит, у меня нет причин болеть, значит, все пройдет, это просто… ну просто такой период. И снова он возвращался к тому, что он живет в мире атомов, молекул и закона гравитации, здесь не летают ковры-самолеты, и джины не вылезают из бутылок, нет тут ничего волшебного, только пыль и асфальт. Он здоров, наука этого мира признала его таковым – про дополнительные обследования в столичном НИИ он и думать не хотел – значит, ему ничего не грозит.

Но в данный момент факты как раз утверждали обратное, и Антон понял, что если не примет меры, в самое ближайшее время ему грозит вывернуться наизнанку на глазах у нескольких десятков человек. Хотите увидеть мой бизнес-ланч? Сейчас, всё будет. От этой мысли ему стало еще хуже, тошнота накатывала темными волнами, желудок сжимался и разжимался, в висках стучало. Я не выдержу, подумал Антон, еще так долго ехать. Он закрыл глаза и снова попытался подавить приступ, представляя себе лимон, кислый и ледяной, представляя вершины гор, укрытые снегами, чистыми, белоснежными, и такими благословенно ледяными. Поезд мчался по пригороду, уже не в центре, но еще далеко от спальных районов, где выходило большинство пассажиров, люди окружали Антона, люди толкали его, прислонялись к нему, от них шло тепло, запахи духов, одеколонов, пота и еды. Мир вокруг стал адским коктейлем из сотен провоцирующих ингредиентов, и никакие горные вершины или лимоны справится с этим не могли. Поезд слегка качнуло, но Антону показалось, что они провалились в воздушную яму, и это была последняя капля, он понял, что снова проиграл. И эту битву тоже.

Он протискивался сквозь толпу пассажиров, задевая сумки и портфели, наступая на ноги, и совершенно не обращая внимания на возмущенные возгласы и ответные тычки, он даже не извинялся, просто потому, что боялся открыть рот. В голове билась только одна мысль: когда же остановка. Он добрался до двери, чувствуя, как тяжелый горячий ком подкатывает к горлу, набирает разгон, прежде чем покинуть желудок. Поезд снова тряхнуло, Антон закрыл глаза, изо всех сил борясь с собственным организмом, он уже почти смирился с тем, что придется делать это здесь, что его ждет позор, ужасный, но, кажется, неизбежный…

– Станция…кшшшш… при выходе не забывайте свои вещи, – раздался над головой электронный голос, и это, кажется, было самым лучшим, что Антон когда-либо слышал, – будьте ос…кшшшш… двери открываются автоматически.

Открывай уже, хотелось заорать Аниону, но он просто стоял, делая глубокие вдохи и стараясь выторговать себе еще пару минут. Он вылетел на перрон, почти пустой в это время, плохо соображая, где находится и что это за станция, единственное, что его волновало – найти туалет или хотя бы кусты погуще. Вместе с ним вышли еще три человека: тучная дама с каменным лицом и двое мужчин, явно работяги, Антон едва не налетел на одного из них, снова не извинился и поспешил дальше.

– Смотри, куда прешь, козел! – выругался мужчина, но не сбавил шаг и даже не оглянулся.

– Белый воротничок, кажись, перебрал, – с ухмылкой заявил его товарищ, – тте повезло, что не обрыгал.

И он залился противным скрипучим смехом.

– Я бы ему башку проломил, – прорычал первый работяга, и оба пошли дальше по пустому перрону, дама с каменным лицом спустилась еще раньше и уже исчезла в густых зарослях, окружающих маленькую станцию.

Антон огляделся, как затравленный зверь, перрон был огорожен, а перелезать через заграждение, а потом еще и прыгать он сейчас не мог. Он повернул голову в сторону уходящих мужчин, они уже растворялись в предзакатном свете, нет, за ними идти точно не стоит, решил он и повернул в противоположном направлении, туда, куда ушла тучная дама. На бегу он пытался поискать глазами туалет или здание станции, на случай, если он внутри, увидел небольшой белый домик, утопающий в зелени. Может, получится, мелькнула мысль, может, дотяну…

Но его желудок решил иначе, он буквально слетел по спуску, увидел тропинку, по которой, видимо, ушла дама, а потом что-то горькое и горячее подкатило к горлу, больше не слушая никаких уговоров, приказов и просьб. Антон метнулся в кусты, забрался насколько мог поглубже и в очередной раз принял свое поражение.

От вида собственной блевотины его снова чуть не вывернуло наизнанку, поэтому, как только желудок опустел, Антон поспешил отползти подальше. Его прошиб пот, сердце выскакивало из груди, а дышал он так, словно пробежал километр. А вот с точки зрения медицины, подумал он, доставая платок из кармана брюк, я совершенно здоров, это норма, все люди выскакивают из поезда и блюют в кустах, это показатель отлично работающего организма.

Он уселся прямо на землю, приминая молодые веточки, мог испачкать рабочие брюки, но ему было плевать, сейчас он даже не думал об этом. Антон согнул колени, положил на них руги и опустил голову, ему хотелось прополоскать рот, чтобы избавиться от этого омерзительного привкуса, он намеревался заглянуть в тот маленький домик, это наверняка был туалет. Но это потом, сейчас ему просто хотелось немного перевести дух, усталость опять навалилась на него, как огромный мешок с камнями, ему захотелось свернуться клубочком и уснуть прямо здесь, в этих густых зеленых джунглях, здесь так тихо, здесь его никто не увидит и не потревожит. Может, было бы лучше вообще больше не просыпаться, подумал он, потом меня найдут и я стану «человеком, умершим от блевотины». Конечно, это вряд ли соответствует истине, но офисные остряки, выходя на перекур, буду шутить: «Он увидел свое нутро, не пережил и умер» или «он так нарыгал там, что аж сам умер от ужаса».

Это были глупые, пустые мысли, но они помогали отвлечься, и, как ни странно, успокоиться. Он понимал, что не умрет, по крайней мере, сейчас, ему просто плохо. Ему в последнее время всегда плохо, он напоминал сам себе разряженную батарейку, она уже не тянет, но если немного подождать, соберется немного энергии и лампочка если и не загорится, то точно моргнет.

Он не знал, сколько времени просидел так, иногда погружаясь в сон, он видел сновидения, да, он видел своих соседок и их вечно исписанную гадостями дверь, видел больницу, в которой потерял напрасно целую неделю своей жизни. Это нельзя было назвать полноценным сном, картинки мелькали в его сознании, без сюжета и без всякой связи, он как будто смотрел в калейдоскоп, при этом слыша, как усыпляющее гудят машины на шоссе где-то за станцией, слыша крики птиц и шум ветра в зарослях. Он так же понимал, что дремлет и ему пора проснуться, пора встать, привести себя в порядок и отправляться домой, но эта дрема была такой уютной и такой затягивающей. Еще минуту, говорил он сам себе, совсем как тогда, когда мама будила его в школу или институт. Разница только в том, думал он, а картинки из его жизни проплывали перед закрытыми глазами, что сейчас мне некуда спешить, я не опаздываю, и меня никто не ждет.

Возможно, он бы просидел так до ночи, а может до утра, но плавная смена мест и персонажей в его странном полусне привела его на вокзал, на ту самую центральную станцию, на которой он выходил каждое утро. Антон все понял. Нет, решил он, на этот раз я ее не возьму, забью в глотку этому старому козлу, если потребуется, но не возьму. Но это был не просто сон и не возврат во времени, он как будто просматривал пленку, и прошлое, зафиксированное на ней, было неизменно. Он увидел себя, задержавшегося возле колонны, и как будто режиссер, снимающий сцену, увидел, нищего, как по команде появившегося в кадре и двигающегося прямо к молодому человеку, и без того проживающему нелегкую жизнь. Скоро она станет совсем невыносимой, подумал Антон, глядя на себя самого 3-х недельной давности, скоро это уже и жизнью не назовешь. Он пытался как-то повлиять на своего двойника, но тот его не слышал, тогда он попытался проснуться, но это странное состояние держало его, как муху на липкой ленте. Все двигалось, как слаженный адский механизм, толпа расступалась, старик приближался, Антон точно по расписанию отошел от своей колонны.

– Возьми ее, – снова этот хриплый голос, от него Антону хотелось кричать, но тогда он не кричал, поэтому все было тихо, – возьми, теперь она твоя.

И снова волна неприятного запаха, только теперь он был каким-то другим. Антон снова раскрыл ладонь, блеснуло золото… и он, наконец, вырвался. Вскинул голову, тяжело дыша и оглядываясь по сторонам, как будто на самом деле думал, что вернулся во времени. Конечно нет, он был на какой-то промежуточной станции, в кустах, нищего не было, а вот запах, он знал, откуда он…

Пора убираться отсюда, решил Антон, он чувствовал, что за время этого странного сна – или чем бы оно там ни было – скопил немного сил. Он поднял голову, небо приобрело золотистый оттенок, скоро солнце сядет, а он неизвестно где, вечером тут явно опасно. Он поискал глазами свой портфель, одновременно боясь и надеясь, что потерял его или оставил в поезде. Боялся он потому, что там были ключи и рабочие документы, а вот надеялся потому, что среди бумаг, разбросанных леденцов и оберток лежала эта проклятая монета. Ее блеск из сна до сих пор стоял перед глазами.

И внезапно он понял, что надо делать. Как же он раньше не решился? Он начал вертеть головой, в поисках портфеля, здесь его не было, и радость начала медленно подниматься в душе. Она сама ушла, не дожидаясь, пока он от нее избавится, от нее и от всего ее проклятого приданного в виде необъяснимой болезни и непрекращающегося кошмара. Она ушла сама, возможно выпив из него всю энергию, которую могла. Антон встал, ощущая прилив бодрости и надежды, а может одно происходило от другого. Здесь портфеля не было, но может он оставил его там, где его вывернуло наизнанку. Антон поспешил туда, зажимая нос рукой, даже если портфель там, теперь он знает, как поступить, он просто достанет эту проклятую штуку и бросит здесь, может даже прямо в эту блевотину. Там ей самое место.

Как хорошо, что он носил ее с собой. А почему он это делал? Он и сам не знал, может, ждал, что судьба подарит ему еще один шанс, он увидит нищего и вернет ему его подарок. Но судьба оказалась даже более щедрой. Все гениальное просто, не надо ждать, не надо искать, надо просто выбросить ее, избавиться, и нет тут ничего сложного или сверхъестественного.

Ощущая себя героем фильма или единственным выжившим после жуткого шторма, Антон поднял портфель, раскрыл, в глубине души ожидая увидеть одни лишь документы и мелкий мусор, но она была там, никуда она не делась, ждала его, не хотела покидать. «Теперь она твоя», так сказал нищий, и он достаточно натерпелся, будучи ее хозяином. Теперь хватит, пора положить этому конец. Антон достал монету, она как будто стала еще тяжелее, как будто наливалась силой, высосанной их него. Теперь придется посидеть на голодном пайке, со злорадством подумал Антон, в зарослях уже сгущались тени, но монета как будто светилась, неприятным желтым светом. А может это закатный свет играл на древнем металле, этот блеск завораживал, притягивал, не отпускал.

Ты хочешь выбросить слиток золота? Антон почти слышал в голове этот рассудительный и сладкий голос, неужели ты так глуп, что просто выкинешь целое состояние в кусты? И это в твоем-то положении? Нет, ты, и правда, дурак, а дураки не заслуживают подарков от судьбы.

Он начал колебаться, даже решил не спешить и убрать монету обратно в портфель, но именно последнее слово отрезвило его. Подарок?! Да нет, целый ворох чертовых подарков! Он не может спать, есть, он потерял почти половину веса, он угасает как свеча, карьера повисла на волоске, потому что у него нет больше сил справляться со своими обязанностями. Да он получил просто целую кучу гребаных подарков!

Пелена ярости накрыла Антона, такое случалось крайне редко, можно сказать, почти никогда, но с ним никогда такого и не было. Он занес руку с твердым намерением бросить адскую штуковину прямо в лужу собственной блевотины… И тут заговорил другой голос.

Мне ее дали, и что она мне принесла? Это – зло, она разрушает, она убивает. И я хочу оставить ее здесь, где ее может найти кто-то другой? Этот голос не увещевал, он просто доносил информацию, бесстрастно и равнодушно. Да, на этой станции, а еще в кустах, кто может ее подобрать? Но кем бы он ни был, это человек, живой человек. Пока еще живой. И я ничем не лучше того нищего и этой монеты, если оставлю для кого-то этот подарок. И кем бы ни был нашедший ее, не мне его судить, не мне решать, чего он достоит и чего заслуживает.

– А ведь это может быть и ребенок, – в ужасе прошептал Антон, медленно опуская руку. Эта мысль сверкнула как молния. Он и взрослого не мог и не хотел убивать при помощи этой проклятой монеты, а ребенка? А ведь именно дети лазают там, где им лазать точно не следует. – Ребенок…

Антон опустил руку, чувствуя себя последним идиотом. Он чуть не совершил самую ужасную ошибку, чуть не стал убийцей. Всего лишь выбросив монету. А смог бы я спать, смог бы проживать возможно вернувшуюся ко мне жизнь, подумал он, зная, что сейчас кто-то, большой или маленький, теряет силы, теряет вес, падает в обмороки и медленно угасает? Ответ был очевиден, для него не требовались раздумья. Нет, не смог бы. И не сможет. Но и себя убивать он не хотел, он хотел жить, и надежда на спасение еще не угасла. Жизнь, как неведомая волшебная искорка внутри набора химических элементов, подумал Антон, медленно выбираясь из зарослей, что она такое и почему она такая упорная и такая хрупкая одновременно?

Он устал, он умирал, разваливался на части, но продолжал цепляться за жизнь. И самое страшное и, как ни странно, обнадеживающее, что эта искорка жизни могла еще долго тлеть, это было бы мучение, а не жизнь… но и не смерть, а пока есть жизнь – есть надежда.

Он выбрался из кустов на пустую тропинку, станция была так же пустынна, и в золотистом вечернем свете Антону казалось, что он попал в какой-то потусторонний мир, где люди вымерли, а по бескрайним полям и руинам цивилизации бродят существа, которые не поддаются описанию. Внезапно ему стало холодно, дрожь прошла по всему телу, как будто у него поднималась температура, лицо грело, а вот руки стали ледяными. Еще одна атака, устало подумал Антон, в руке он по-прежнему держал подарок нищего. От нее надо избавиться, твердо решил он, не бросить просто так на улице, а спрятать. Закопать или бросить в сток канализации, всё что угодно, лишь бы убрать ее подальше от себя.

Он огляделся, небольшое здание станции, окружено лесополосой и кустарником. Он мог бы закопать ее здесь, но чем копать? А просто зарыть ее под слой листвы он не мог, такое «сокровище» надо было прятать понадежнее.

Волна озноба снова прошла по телу, как будто кожа покрылась корочкой льда, в то время как внутри разгорался пожар. Нет, не сегодня, подумал Антон, у меня просто нет сил. Главное, я теперь решился, я знаю, что надо делать и сделаю, как бы она ни старалась меня задержать. А она могла, он в этом не сомневался, вряд ли эта адская монета хотела остаться на голодном пайке, она была паразитом, сверхъестественным, магическим, но, все же, паразитом, а паразитам нужен хозяин.

Медленно и обреченно Антон положил монету обратно в портфель и поплелся к зданию станции, ему хотелось поскорее попасть домой. Посмотрю расписание, решил он, если время позволят, зайду в туалет и приведу себя в порядок. А если до следующего поезда времени еще много, он мог бы пойти к трассе и попытаться уехать на автобусе. Он прикинул этот вариант и сразу отмел, во-первых, до трассы еще надо было дойти, и это не так уж близко, во-вторых, на автобусе ехать дольше, а потом еще долго идти. Нет, он лучше посидит на лавочке или просто на ступеньках, при его нынешнем уровне энергии, это был оптимальный вариант. Рано или поздно поезд придет, думал Антон, еще не ночь, даже не поздний вечер, так что, надо просто подождать. То, что он был здесь совершенно один его не пугало, ну разве что немного настораживало, но в целом, он был рад оказаться в тишине и покое без посторонних глаз.

Старое одноэтажно здание станции было закрыто, как и все окошечки-кассы, расписания Антон нигде не видел. Точно, раздраженно подумал он, я в параллельном мире, последний поезд прошел тут тысячу лет назад, и больше они никому не нужны, все ведь вымерли. Он обошел все здание по кругу, никакого расписания, лишь запертая дверь и заколоченные окошки. Чудесно, подумал он, и как мне быть,просто сидеть и ждать? Это было бы неплохо, но мерзкий привкус во рту сводил его с ума, как и горящее лицо, он буквально чувствовал, какое наслаждение принесет ледяная вода, попав на кожу, попав в рот. А может до следующего поезда полчаса или всего 10 минут? Антон попытался вспомнить примерный интервал движения и понял, что не может. Он никогда не обращал внимания, просто шел к своему времени и садился на поезд, всегда погруженный в свои мысли. Да и потом, по вечерам они, наверное, ходили реже. Разумнее было бы остаться, но сколько ему тут сидеть? И все это время ужасный привкус рвоты будет с ним, как и эта дрожь и жар на лице.

Жар я еще смогу выдержать, подумал Антон, застыв на перепутье между станцией и маленьким домиком, в котором, по его мнению, был туалет. Но не этот омерзительный привкус во рту, это он осознал со всей ясностью, если он не избавиться от него, то очень рискует встретить поезд не на перроне, а снова в кустах. Решено, подумал он, будь что будет, в конце концов, я могу пойти на автобус или поймать маршрутное такси. Как крайний вариант.

Опустив голову, он двинулся к белому домику, соединенному со станцией узкой дорожкой, проложенной через заросли. Портфель как будто прибавил в весе, после того, как он вернул монету на место. Ничего, говорил себе Антон, отмеряя шаги по растрескавшемуся асфальту, я все равно избавлюсь от нее, не сейчас, так завтра. А может, просто кину ее в мусорный контейнер, когда доберусь до дома, даже заносить в квартиру больше не буду.

Он опасался, что туалет, если когда-то он там и был, будет тоже закрыт или развален, но, подойдя к аккуратному домику из мелкого кирпича, выкрашенному в белый когда-то цвет, Антон обнаружил две положенные двери и даже один указатель с буквой Ж. Обе двери были приоткрыты, и до него донесся еле слышный звук капающей воды. Хорошо, когда всё в твоем распоряжении, подумал Антон, направляясь к левой двери без указателя. Он не был уверен, работает ли что-нибудь в этом заброшенном месте, поэтому порадовался, что имеет запасной вариант, и вряд ли какая-то дама завизжит и прогонит его. Он толкнул дверь носком туфли, она медленно и неохотно поддалась. Чувствуя себя все больше пришельцем из другого мира, Антон зашел внутрь, недоверчиво принюхиваясь. Он делал осторожные короткие вдохи, чтобы не испытать шок, но здесь не воняло. Он прошел дальше, белый кафель на стенах, белый на полу, маленькие окна под потолком были разбиты, это и обеспечивало отличную вентиляцию, а кроме того, видно было, что здесь давно не было посетителей. Где нет людей, нет грязи, подумал Антон, направляясь к раковинам прямо перед собой по левой стене, всего их было две, одна разбитая, как будто какой-то монстр просто откусил от нее кусок, вторая целая. Краны заменяли обычные вентили на торчащих прямо из стен трубах, из одного прямо в разбитую раковину, а потом на пол капала вода. Жутковатый звук только подчеркивал заброшенность и унылое очарование этого места.

Не удивлюсь, если в кабинке сидит монстр, подумал Антон, но весело ему не стало, наоборот, какой-то детский иррациональный страх нежно погладил по сердцу. Эта станция с ее заброшенным туалетом вполне могли служить отличной декорацией к фильму ужасов. И эта капающая вода… Если он хочет умыться, ему придется повернуться спиной к трем кабинкам по правой стороне. Чувствуя себя полным идиотом – еще и сумасшедшим идиотом – Антон, тем не менее, решил сначала проверить их. Удивительно, но все три двери были на месте, ни одна не сорвана с петель и не повреждена, замков, конечно, давно не было, но двери плотно закрывались. Чувствуя, как сердце ускоряет темп, Антон сначала наклонился и заглянул под каждую дверцу, а потом, обзывая себя дураком и психом, все же толкнул сначала первую, а потом и остальные.

Конечно, монстра там не было, там не было ничего, кроме кафеля, дырок в полу и древних сливных бачков с болтающимися на рычагах нитками. Издав нервный смешок, Антон отвернулся и подошел к раковине, все же, не переставая ощущать спиной чье-то невидимое присутствие. Может, эта неведомая болезнь добралась уже и до моей психики, предположил он, осторожно поворачивая вентиль над целой раковиной, может, скоро я начну видеть умерших или слышать голоса. Тогда, подумал он, меня упрячут в психушку, накачают успокоительным и я, наконец, забудусь.

Вентиль никак не хотел поддаваться, Антон даже решил было собирать капли, капающие из соседнего крана, но вода вдруг полилась, ледяная и даже не ржавая. Забыв обо всем, он подставил руки и некоторое время просто держал их под струей, наслаждаясь прохладой и покоем, потом набрал воду в ладони и начал полоскать рот. Ему очень хотелось пить, но он не рискнул пробовать местную воду, но хотя бы избавился от омерзительного привкуса во рту. Потом подставил лицо, совершенно наплевав на поезд, на время и на все остальное – это было блаженство в чистом виде. Как человек, прошедший пустыню, он наслаждался водой, каждой каплей, она как будто впитывалась в кожу, она уносила с собой нездоровый жар, слабость и тревоги, она оживляла. Под этой ледяной струей он снова чувствовал себя прежним, здоровым и живым. В глубине сознания он понимал, что иллюзия закончится, когда он закрутит вентиль и покинет этот заброшенный туалет, но в данную секунду это не имело никакого значения. Он не собирался закручивать его сейчас, он хотел растянуть удовольствие.

Остановился он только тогда, когда руки начало ломить от холода, а лицо немного онемело. Теперь ему стало холодно, но это был другой холод, не тот болезненный озноб, с которым он пришел сюда, поэтому он тоже был приятным. Выключив воду, Антон прислушался, вокруг царила все та же тишина, только какие-то вечерние насекомые застрекотали в зарослях. Поезда он не услышал, как и людских голосов. На закате тут, должно быть, совсем жутко, подумал он, поднимая голову к разбитым окошкам, свет снаружи стал золотым. Ему повезло, он успел умыться до прибытия поезда, но у него было еще одно дело. Он вдруг осознал это с необыкновенной ясностью: он не вернется домой с этой проклятой штукой. Он хотел вернуть себе жизнь, хотел удержать это состояние бодрости и энергичности. И он знал, что надо делать.

А если я услышу поезд, задал себе вопрос Антон, оглядываясь в поисках подходящего места, эта монета – зло, а зло просто так не сдается, оно хитрое и подлое. Плевать, решил он, после секундного раздумья, да, соблазн велик, но я лучше задержусь, поеду на автобусе и потрачу лишнее время, но избавлюсь от тебя. Это будет ничтожная цена за другое время, время моей жизни.

Он еще раз внимательно осмотрел помещение, ничего подходящего здесь не было, он бы с большим удовольствием бросил монету прямо в одну из дырок в полу, там ей самое место, но ведь там бы она и осталась, до того, как кто-нибудь забредет сюда и возьмет себе этот дьявольский подарок. А зная силу этого зла, Антон не сомневался, что по стечению обстоятельств, кто-нибудь обязательно окажется в этом заброшенном туалете и именно в той самой кабинке.

Тогда я спрячу тебя там, где тебя трудно будет увидеть, решил он, поднимая портфель, зажатый между ног на время его плескания, ставить его на грязный пол он не решился. Он вышел из туалета в вечерний свет, в нем станция еще больше казалась пришельцем из другой реальности. Другая реальность, подумал Антон, лучшее место для такого дерьма, как это монета. Далеко уходить он не решился, да и где там прятать такое «сокровище», за зарослями и полями начинался поселок, ставший одним из множества пригородов, не мог же он закопать ее прямо в поле. Да и зачем так мудрить, подумал он, кода вокруг полно густого кустарника, можно поискать подходящее место там. Почему бы не начать прямо отсюда, подумал Антон, оглядывая высокие, выше домика кусты. Он не знал, что это за растение, это определенно были не деревья, но некоторые разрослись так, что практически поглотили маленький белый домик, служивший туалетом.

Зажав портфель подмышкой, Антон решительно развернулся и начал продираться к задней стене, он осторожно отодвигал ветки, так и ожидая, когда какая-нибудь сорвется и ткнет его в глаз, это было очень в духе монеты. Здесь, в зарослях, уже почти наступили сумерки, это придавало таинственности и напряжения его миссии. Почему бы просто не бросить ее от себя, как камень, думал он, сам прекрасно зная ответ, нет, теперь я еще должен залезть в эти дебри и найти подходящее место. Ну, это все же ничтожная плата за освобождение, напомнил он себе, так что иди вперед и не жалуйся.

Когда он обогнул домик, заряд его истощенных батарей кончился. Эмоциональный подъем остался, но, как бы он ни подхлестывал тело, в нем больше не было сил. Очень предсказуемо, подумал Антон, тяжело дыша, благо вечерний воздух был прохладным и чистым, но это меня не остановит. Домик-туалет с трех сторон был окружен зарослями, нетронутыми никем и ничем, так что Антон ощущал себя в джунглях, никаких признаков цивилизации, кроме грязно-белой стены и далекого шума машин. И ничего подходящего, чтобы спрятать монету. В какой-то момент он остановился у боковой стены. Зачем ему продираться дальше, когда можно все быстро закончить и вернуться на перрон. Я могу просто закопать ее неглубоко прямо здесь, подумал он, но, постояв несколько секунд, пошел дальше. Почему? Он и сам не знал, это был древний голос интуиции, шептавший ему тогда, что все его беды от этой проклятой монеты, и шепнувший сейчас, что это – не то место. И Антон послушал, потому что этот странный неведомый советник в его голове еще ни разу не ошибся.

Около задней стены был настоящий лес, под густыми ветками высокого кустарника сумерки уже отвоевали себе территорию, готовясь захватить и остальной мир. Надо торопиться, понял Антон, поезд вот-вот придет, а идти в вечернее время на трассу через поля и поселок – не лучшая идея, особенно в этом городе. Тело снова налилось тяжестью, веки слипались, больше всего ему хотелось свернуться клубочком в этих густых зарослях, в этих сумерках и спать, спать… Это скоро закончится, твердо сказал себе Антон, и теперь это зависит только от меня. Поэтому он собрался и стал оглядываться, интуиция привела его сюда, и теперь он ждал от нее подсказку. Пока она молчала. Он скользил взглядом по траве под ногами, гадая, трудно ли будет выкопать неглубокую ямку прямо здесь, может именно там, где он и стоит, копать он решил смой монетой, пусть поработает, адское творение.

Интуиция молчала. Он уже полез в портфель за своим «сокровищем», когда взгляд его скользнул сначала по стене туалета, а потом опустился ниже и – вот оно! На земле возле стены была решетка, таких полно было на городских улицах, в них стекала ливневая вода или проходили трубы. Зачем копать, когда можно просто кинуть ее туда, это же отличная идея! Бросить проклятую вещь и вернуться на перрон, вернуться домой и забыть эти недели как страшный сон. А ее, наверное, унесет при первом же ливне, а если и нет, какая разница? Никто не забредет сюда, никто не сможет достать ее, просто протянув руку. Конечно, он помнил про чары этой адской штуки, но это уже не его проблемы, он сделает все, что может, а от всего на свете не спасешься и не спасешь.

Испытав новый прилив радости и легкого неверия, Антон двинулся к решетке. Это была часть дренажной системы железной дороги, бетонное русло уходило под землю до и после этого небольшого отрезка, сквозь решетку за долгие годы нападало немало листьев и веток, часть из них сгнила, часть уносили потоки воды от дождей. Антон попробовал просунуть руку между горизонтальными прутьями, не получилось, расстояние было слишком маленьким. Идеально. Его невидимый советник снова не ошибся. Антон присел возле решетки, и начал быстро расстегивать портфель, время поджимало, а он хотел успеть уехать на поезд, сделав главное дело, возможно, главное в жизни. Он просто бросит ее туда, может даже сломает палочку и закопает монету в слой гниющих листьев, там ей самое место. Замок на портфеле никак не хотел расстегиваться, Антон не удивился.

– Ты все равно останешься здесь, – прошептал он, – даже если мне придется рвать этот чертов портфель зубами. Больше ты не будешь портить мне жизнь, хватит.

Он сделал глубокий вдох, закрыл глаза, открыл, снова попробовал. На это раз застежка легко поддалась. Он порылся в недрах своего рабочего спутника, на долю секунды уверенный, что монеты уже там нет, она просто стала невидимой и неосязаемой, но потом пальцы наткнулись на знакомый узор на металле. И она даже не укусила его и не стала раскаленной, как могло быть в фильме. Антон достал ее, это была странная древняя монета, она не изменила форму, не изменила цвет и не спалила его адским огнем своего гнева. Ухмыльнувшись, он вытянул руку, монета зависла над решеткой, это оказалось таким простым, таким моментальным.

– Прощай, исчадие, ада, – прошептал Антон, чувствуя, как радость распирает его изнутри, ему хотелось петь, кричать и танцевать. И все это он еще успеет, потом, когда его будут отделять километры и дни от этой проклятой монеты. – Здравствуй, жизнь!

Она прицелился точно между металлических прутьев, улыбка стала шире, он уже представлял, как эта тяжелая штуковина плюхнется на ковер из гнилых листьев, она будет там, за решеткой, где ей самое место, в изоляции. Потому что зло надо изолировать.

Стой. Это был не голос с небес и не голос из-под земли, это была даже не голос монеты. Но в его голове как будто ударил колокол. Антон застыл, пальцы крепко сжали монету. Что за бред, начал злиться Антон, я так и знал, что так просто она не сдастся, но и я тоже, на этот раз я – тоже.

Не делай этого. Не так. Не надо. Антон закрыл глаза, все еще не убирая руку с монетой, теперь она, как приговоренный к казни и ждущий помилования в последний момент, зависла над коллектором. Я все равно избавлюсь от нее, попытался ответить он внутреннему голосу, или ты не знаешь, что было все эти недели? Хватит, с меня хватит. Голос молчал. Тогда Антон снова открыл глаза и попытался бросить монету в канаву. И снова этот оглушающий вопль: нет! Не делай этого.

Зло защищается, подумал он, всеми доступными средствами, значит, и я имею право защищаться от зла, не взирая ни на что. Он посмотрел на монету, ничего в ней не изменилось, она никогда еще не выглядела так заурядно и так безобидно, простой кусок металла, может и не драгоценного вовсе. Брось меня, если хочешь, как будто говорила она, я всего лишь монета, и нет за мной никаких сверхъестественных сил.

– И я брошу, – прошептал Антон, пытаясь разжать пальцы… И тут до него дошло.

Возбужденный и ослепленный надеждой, он не узнал голос того самого невидимого советчика, голос интуиции, древний предохранитель, спасающий человечество, когда разум, не имея привычной опоры из логики и фактов, пасует. «Молитва – это твой разговор с Богом, а интуиция – разговор Бога с тобой». Так говорила мать Тереза, Антон прочитал это в интернете. И если так, то сейчас Бог кричал в его голове на полной громкости.

Поникнув, Антон убрал руку, чувствуя, как упрямство и злость начинают подниматься где-то в глубине его души. Значит, кто-то или что-то позволило дать мне эту монету, подумал он, позволило мне страдать все эти кошмарные недели, а теперь, когда я наконец нашел выход, это мне не позволено?! Что же это за хранитель, если он толкает меня к пропасти, а не от нее?!

Ответа не было, голос внутри молчал.

Я все равно избавлюсь от нее, сказал себе – и больше тому, невидимому голосу интуиции – Антон, никто не спасет меня, не в этом мире, а я тонуть не хочу. Он еще раз посмотрел на канаву под решеткой, почему-то она уже не казалась ему таким идеальным местом для монеты. Он по-прежнему был полон решимости избавиться от нее, но канава потеряла свою привлекательность. И он вдруг понял, почему. Если я брошу ее туда, подумал он, то уже не смогу достать ее, как бы по-идиотски это ни звучало. Голос молчал, и Антон понял, что он вовсе не против того, чтобы он выбрасывал монету, почему-то его интуиция лишь хотела, чтобы это место было доступно. Он не знал, для чего и почему, но вдруг ощутил твердую уверенность, что нельзя бросать ее ни в канаву, ни просто в поле. Ее надо спрятать, да, но спрятать так, чтобы он мог в любой момент достать ее.

О том, что это не конец, и он может вернуться и еще раз взять в руки этот круглый кусочек абсолютного зла, он даже думать не хотел. Нет, он намеревался поставить точку. «Уходя – уходи», – так всегда говорила его мама, и сейчас он как никогда посчитал этот совет актуальным. Но, может, она должна попасть к кому-то, подумал он, не для того, чтобы причинить вред, может кто-то знает, как ее уничтожить. Ну если и есть человек, наделенный такой силой, возразил сам себе Антон, неужели его остановит несчастная решетка на этой канаве? Ответа не было, но внутренняя уверенность крепла. Он должен оставить доступ к монете, а остальное – на его усмотрение. Может, это ее чары, в какую-то секунду подумал Антон, разглядывая обстановку вокруг себя в поисках подходящего места. Но даже если так, у него уже не осталось сил думать об этом или сопротивляться, он устал, во всех смыслах этого слова, и единственное, чего он сейчас хотел – оставить этот проклятый подарок позади и уехать домой.

Время поджимало, он буквально чувствовал, как оно утекает, как песок в часах, вот-вот приедет поезд, и он должен на него успеть. Его глаза скользили по зарослям, по нетронутой траве, снова по канаве, но ничего не подходило. Давай же, повторял он про себя, обращаясь неизвестно к кому, мне нужно спешить, давай, здесь точно есть подходящее место.

Свет дня меркнул, из красного он стал насыщенно-золотым, а теперь напоминал светлое золото. Антон поднял глаза к небу, чтобы прикинуть, сколько времени до темноты – он догадывался, что с ее наступлением на этой станции можно встретить зло, причем убивающее быстрее, чем монета – и… вот же оно! Он нашел идеальное место, тайник, обеспечивающий свободный доступ, при условии, что кому-то захочется брать эту адскую штуку. Из стены домика-туалета торчала труба, из нее ничего не капало, и он понятия не имел, для чего она там, почти под самой крышей, но она там была, и он бы никак ее не заметил, если бы не решил посмотреть на небо. А ведь она была идеальным местом для этой гадины, и диаметр подходящий, почти точно по размеру самой монеты, и достаточно высоко, то есть случайно ее никто не обнаружит.

Антон встал, в глазах тут же потемнело, он терпеливо дождался, пока пелена спадет, дыша глубоко и медленно, голова не кружилась, и это уже было хорошо. Ничего, повторял себе Антон, пока темный туман рассеивался в его глазах, сейчас я от этого избавлюсь, я положу этому конец. Когда мир перед глазами снова стал ясным, он подошел к стене вытянул руку, до трубы она не доставала всего пару сантиметров. Отлично, подумал Антон, ощущая нарастающее ликование, сейчас я отправлю этот адский осколок в надежное место, а потом… Совершенно неожиданно он поймал себя на мысли, что это не конец. Да, он собирался оставить эту монету здесь, он собирался спасать свою жизнь, но оставить ее навсегда, просто так? Нет. Эта мысль как темный камень придавила его душу. Что за новости, он ведь так отчаянно боролся, чтобы навсегда забыть этот кошмар и эту монету?

Но воевать с собой – самое проигрышное и гиблое дело, особенно, если внутри живет еще один человек, закованный в кандалы совести из чистого золота, усыпанные драгоценными камнями принципов и понятий. Этот человек – богач, а толку? Еще одно мое сокровище, подумал Антон, обреченно вздыхая, только его не продашь, в этом вся ирония. Однако, он хотел жить, и не собирался сдаваться, пусть он был в кандалах и на цепи, но не в гробу ведь, а лишь оттуда нет выхода, так его учили родители. Он знал, что надо делать, он мог найти компромисс, всю жизнь этим и занимался, так что решение пришло быстро и не заставляло вытуренного пленника натягивать свои цепи до удушья. Я оставляя ее здесь, где ее никто не найдет и она не сможет никому навредить, решил Антон, а когда немного приду в себя, смогу подумать, что делать дальше.

При всей плачевности своего положения, он все же не мог допустить, чтобы монета досталась кому-то, такому же простому обывателю, возможно бродяге, которого жизнь итак всего лишила. Нет, умирать он точно не собирался, но и не мог просто оставить эту смертоносную вещь, хотя очень этого хотел. Эта монета была как ядерная бомба в карманном формате, а такие вещи нельзя бросать на улице просто так. Он чувствовал свою ответственность, пусть и злился сам на себя за это, но, когда идеальное место для монеты наконец нашлось, он вдруг понял, что не может просто выбросить ее из своей жизни и навсегда стереть из памяти случившееся. Потому что она опасна, и сейчас она у него.

Я хотел бы стереть не память, подумал Антон, а тот чертов день, и этого проклятого старика, что дал мне монету, уж его-то явно не мучило чувство ответственности. А еще он хотел бы оставить здесь, вместе с монетой это давящее чувство вины и собственную совесть, эти сияющие кандалы, но этого периодически хотят все, кто обладает этим «сокровищем», иногда его очень хочется закопать.

Ладно, сказал сам себе Антон, не заглядывай дальше края земля, для начала нужно избавиться от этой штуковины, окрепнуть и отдохнуть, а там и решение придет. Возможно, я пойму, что ничего никому не должен, возможно, даже не вспомню, что со мной такое случилось, просто проснусь утром и подумаю: а куда делись все эти недели и почему я такой худой? А возможно, эта проклятая монета просто растворится в воздухе или сама найдет себе нового хозяина. И все эти предположения могли показаться безумными или глупыми только тому, кто не прожил 3 недели в аду, который несла с собой эта монета, так что сейчас Антон мог поверить во что угодно. И хотел поверить.

Стоя под трубой, Антон начал лихорадочно рыться в портфеле. Время уходило, оно вдруг превратилось в живое скользкое существо и так и норовило вырваться из его рук. Поезд не будет ждать, и пусть лишние час-полтора здесь представлялись ему вполне разумной платой за избавление от кошмара, он, как и все люди, хотел получить джекпот. И могу его получить, думал Антон, передвигая папки и пластиковые файлы с документами, сейчас все зависит от меня.

Но когда и что зависело от людей? Эта мысль невольно пришла, когда он перерыл, казалось, уже весь портфель, но монеты не было. Она как будто почуяла опасность и просто исчезла, спряталась, стала невидимой, или наслала на него очередные чары, и теперь он просто не видел и не осязал ее. Да, что и когда зависело от людей? Что зависело от отца в тот конкретный день, когда он узнал, что у него рак? Что зависело от матери, когда предательский сосуд в ее голове лопнул, погрузив ее в вечный полумрак сумеречной зоны. А что, в конце концов, зависело от самого Антона, когда из всей толпы на вокзале нищий выбрал именно его и вручил это проклятую монету?

Может просто людям стыдно и страшно признать, что они всего лишь игрушки в руках неведомых сил, играющих ими, как дети своими куклами. Людское тщеславие не позволит считать себя безвольной куклой, нет, мы ведь не грошовые игрушки, мы ведь привыкли думать о себе как о венце творения, бесценных экземплярах, как о подобие Бога. Ничтожества с манией величия, нашедшее самый легкий и возможно единственный выход: если ничего не можешь изменить, тогда соври. Прежде всего – себе, а когда ты сам поверишь в свою выдуманную реальность, в нее поверят и окружающие. Закутайся в это теплое, уютное покрывало, сотканное из лжи и иллюзий, оно скроет тебя от мира, а мир – от тебя. И тогда будет не так страшно, не так стыдно. Люди привыкли врать, особенно себе, и когда эти неведомые силы вдруг решают сорвать с человека это волшебное покрывало, больнее всего бьет именно правда о себе.

Все эти мысли вихрем пронеслись в голове Антона, пока он искал монету, сначала нервно перебирая содержимое портфеля, потом – нарочито медленно и спокойно. Если не найду ее, выброшу портфель целиком, решил он, но не сдамся, не позволю этой гадине и дальше высасывать из меня жизнь. И в ту же секунду нашел ее. Вот и подтверждение моих мыслей, подумал Антон, когда пальцы сомкнулись на круглом металлическом предмете. Он мог поклясться, что секунду назад ее там не было, он ведь не раз и не два уже заглядывал в эти папки и за них.

– Играешь со мной? – спросил Антон, доставая монету, в вечернем свете она ничуть не потускнела, как будто излучала собственный свет. И, учитывая, сколько сил она уже высосала из него, Антон не исключал такую возможность. – Недолго тебе осталось.

Он поставил портфель на землю, зажал его ногами и потянулся к трубе. Говорить прощальную речь он не собирался, в его планы входило просто избавиться от этого адского подарка как можно быстрее. Надеюсь, ты там сохнешь от голода, подумал он, когда его пальцы нащупали край трубы, начнешь чахнуть, может, даже покроешься ржавчиной. Он знал, что золото не ржавеет, но и монеты не жрут людей.

И снова его рука замерла. Нет, ели уж он решил спрятать ее как в сейфе, то должен сделать еще кое-что. И хотя ему не хотелось и забота тут была явно ни при чем, Антон потратил еще пару минут на то, чтобы вытряхнуть из одного файла бумаги и завернул монету в него. Это был тот же голос интуиции, а времени и сил спорить с ним, у Антона уже не было. Завернув монету – теперь она выглядела как подарок, не хватало только ленточки – он сунул ее в трубу, даже не глядя. Никаких прощальных речей или взглядов, только не с тем, что отравляло тебе жизнь. Пластик противно зашуршал, касаясь проржавевших стенок трубы, у Антона даже мурашки побежали по коже, но он не остановился, затолкал монету как мог глубоко и, не веря, что это правда произошло, отпрянул от трубы, как будто там жили тролли. Нет, тут же подумал он, там теперь живет кое-что пострашнее.

Радость захлестнула его, как океанский прилив, ему хотелось петь, танцевать, бежать по рельсам до самого дома… но все это мог сделать потом, когда немного восстановит силы, наберет вес. Теперь он мог все, все, что пожелает. А желал он теперь многого, то, что раньше казалось пустым и неинтересным, вроде обычной прогулки по городу или парку, теперь стало самым увлекательным занятием на свете. Черт, да просто просыпаться утром, сладко проспав всю ночь, а потом бежать на поезд, вдыхая свежий воздух полной грудью, а не тащиться, как зомби, и часто дышать, потому что легкие отказываются наполняться кислородом.

– Свободен, – прошептал он, – я свободен!

Он откинул голову и улыбнулся вечернему небу, понимал, что теряет время, но в эту секунд не было ничего важнее. Теперь он понял киногероев, почему они в самые критические моменты вместо того, чтобы бежать или прятаться, начинали целоваться. Иногда ты стоишь на грани, подумал Антон, на лезвие ножа, и тогда время замирает, давая тебе эти пару секунд, но лишь на поцелуй или улыбку. Может потому, что на самом краю нет символов сильнее.

Без монеты портфель стал как будто в десятки раз легче, или просто силы возвращались к нему. Он думал, что и то и другое. Монета была тяжким грузом, это правда, и ее магия давила, тянула вниз, а теперь он оставил ее позади, стряхнул с себя эту тяжесть. Из кустов он выбрался чуть ли не напевая, пел бы в полный голос, все равно на станции он был один, но усталость начала возвращаться. Пока едва заметно гладила его истощенные мышцы, как будто напоминала, что она рядом, просто не хочет мешать. Антон не паниковал и не расстраивался, он многое пережил, а истощение не может чудесным образом исчезнуть вместе с монетой, нет, тут придется поработать. И эта будет самая приятная работа за всю его жизнь. Улыбнувшись, он вышел на тропинку и поднялся на перрон. Он внимательно прислушивался к себе, но ничего особенного не чувствовал, никакой вибрации в мышцах или головокружения или необычного ощущения в душе, даже никакого страха, как будто ничего и не произошло. Я переоценивал эту штуковину, подумал он, да, она магическая, да, злая, но она не всемогущая, и только такой мнительный слюнтяй как я, мог так долго позволять ей издеваться над собой. В тот момент ему показалось, что это и есть истина, пришедшая к нему благодаря тому, что проклятие монеты перестало действовать. И правоту этой мысли подкреплял фантастический закат, никаких молний или землетрясений, он выбросил монету из своей жизни, и она ничего не могла с этим поделать.

Антон поднялся на перрон, чувствуя себя победителем, по крайней мере, в мыслях, его душа слишком устала, чтобы ликовать так долго. Солнце садилось в густую пелену облаков на горизонте, выстреливая лучами в засыпающий мир, вдали в небо устремлялись высотки делового города, горящие жидким закатным огнем. Там уже зажигали фонари, потому что в лабиринты улиц, как воровка, уже прокралась ночь, а прямо перед Антоном день медленно отступал на запад, и тени, пришедшие откуда-то из-за гор, лесов и сотен городов, постепенно отвоевывали сантиметр за сантиметром. Вечерняя тишина окутала станцию, ни дуновения ветерка, ни крика птицы, только еле слышный монотонный гул, доносящийся с трассы и прямо напротив перрона огромный раскаленный шар, ныряющий в свою постель из облаков. Одинокая фигурка мужчины тонула в этом волшебном свете, он как будто просвечивал ее насквозь. Человек на перроне, бледный и изможденный, тем не менее, улыбался, подставив лицо последним лучам уходящего солнца. Его голову обрамляла огненная корона – солнце как будто цеплялось за его ярко-рыжие волосы. Усталость навалилась вновь, дышать стало тяжело, но это не стерло улыбку с его лица.

Момент был так хорош, что Антон не возражал подождать поезд еще немного, в этих волшебных прощальных лучах он чувствовал себя так спокойно, так умиротворенно. Он тоже прощался, и это прощание было прекрасным, потому что он знал, что сделал все правильно и теперь мог позволить себе расслабиться и рискнуть посмотреть в будущее без страха. И это было самое замечательное ощущение в мире.

Глава 6

Ночью он проснулся весь в поту, жар, казалось, вырвался из каждой поры, кожа горела, а из носа, при выдохе едва не вырывалось пламя, как у дракона. Так ему казалось. Этот странный жар шел изнутри, обжигал его, и пота было, увы, недостаточно, чтобы охладить организм. Ему начало мерещиться, что раскаленная кожа на его теле не выдержит и начнет лопаться, Антон трудом вытащил из-под одеяла руку и дотронулся пальцами правой руки до предплечья левой. По ощущениям кожа была целой, но как же она болела, как и будто слезла на самом деле.

Что за новая напасть, подумал Антон, он хотел открыть глаза и посмотреть на часы, но веки тоже как будто раскалились. Нет, подумал он, нет, я же выбросил ее. Новая волна жара прокатилась по его телу, воздух раскаленным облаком вырвался из носа. Да что же со мной такое, в страхе подумал Антон, неужели вдобавок ко всему я подхватил вирус? Было очень похоже, его ослабленный организм был легкой добычей, но, все же, еще не готов был сдаваться без боя, о чем свидетельствовали этот жар и мокрая постель.

А может это монета мстит мне, подумал Антон, дышать было трудно, но воздух в комнате был таким прекрасно холодным, может, это ее прощальный подарок? Если так, то она зря старается, подумал Антон, я выдержу жар и посильнее, если это – последняя гадость, подстроенная ею, если я точно буду знать, что вырвался и больше она не причинит мне вреда. Злись, сколько влезет, подумал Антон, я избавился от тебя, ты – в прошлом. А почему нет, сейчас эта адская штуковина лежит в пластике в той трубе под черным ночным небом, как самый странный в мире труп, и впереди у нее никаких перспектив, вряд ли кто-то будет лезть в те заросли позади туалета, да еще и совать руки в трубу, торчащую из стены. Она может пролежать там годы, десятилетия, и возможно – всегда ведь хочется верить в лучшее – ее силы иссякнут, магия выдохнется без подпитки, и она станет просто куском металла, может даже не золота. Собственно, его не особо волновала судьба монеты, у него была своя жизнь, повисшая на волоске, и в ближайшее время он собирался заменить этот волосок канатом.

И для начала надо попить, подумал Антон, с трудом разлепляя веки, у меня, судя по всему, высокая температура, значит, надо больше пить. С этим его организм был полностью согласен, губы пересохли и растрескались, горло превратилось в пустыню, а язык – в кусок наждачной бумаги. Надо встать, твердил себе Антон, но мышцы – вернее, то, что от них теперь осталось – тоже пережили превращение, и Антону казалось, что под его кожей теперь не что иное как кисель. Он попробовал поднять руку и откинуть одеяло, ему было так жарко, казалось, тело вот-вот начнет дымиться, но одеяло весило теперь тысячу тонн.

Это просто вирус, такое с каждым бывает, успокаивал себя Антон, чувствуя, как паника и отчаяние уже стоят на пороге, как парочка гостей, ждущих, когда же хозяин, наконец, откроет двери. Я не раз так болел, и еще – при лучшем раскладе, как бы нелепо это ни звучало – заболею не раз. Надо просто встать, заварить себе чай и… нет, так далеко он не заглядывал. Соблазн просто сдаться и лежать в этой темноте, оставить все как есть и предоставить свою жизнь на милость судьбы был так велик, но Антон знал, что умрет, сгорит от этого жара, если не встанет. Это был последний бой, и отступать ему было некуда, поэтому он сжал челюсти и заставил себя снова открыть глаза. Нет, не для этого он столько пережил, чтобы опустить руки на самом финише, пусть он никогда не был борцом или волевой личностью, но в этот раз он был не намерен проигрывать. Надо продержаться всего одну ночь, сказал он себе и понял, что верит в это, верит всей душой, всего одну чертову ночь, а утром с первыми лучам солнца ее чары спадут, растворяться, как любая нечисть при свете дня. Он и так позволил этой проклятой монете больше, чем следовало, и не собирался помогать теперь, когда победа была почти у него в руках.

– До рассвета, – прошептал он и заставил себя сесть на кровати. Перед глазами вспыхнули яркие пятна и поплыли по комнате, но он не отступил, дожидаясь, пока организм привыкнет к вертикальному положению, Антон медленно стянул с себя насквозь промокшую майку, радуясь тому, что в темноте никто, включая его самого, не увидит его истощенное тело. Я все верну, думал он про себя, повторяя эту мысль, как мантру, я все верну, только продержаться бы до рассвета.

Каждая клеточка его тела болела, как будто он проснулся не в своей кровати, а где-то в канаве, сбитый грузовиком. Медленно, потому что каждое движение причиняло боль, Антон встал на ноги, покачнулся, схватился рукой за стену, перед глазами цветные пятна сменились точками и искрами, исполняющими какой-то дикий танец. В бело-голубом свете фонаря он напоминал призрак, заблудившуюся между мирами душу, ночную тень среди теней, но никак не живого человека.

Постояв так несколько секунд, Антон медленно двинулся в кухню, почти не отрывая ноги от пола, по телу струился пот, в голове шумело, но он шел вперед, держась одной рукой за стены. В дверях кухни его лицо попало в свет фонаря, и в глазах тут же вспыхнул фейерверк, сопровождаемый волной боли, как будто этот свет выжигал ему глаза. Все же хорошо, что сейчас не день, подумал Антон, поспешно отворачиваясь от света, ища спасительную темноту, не хочу даже думать о солнце. Сейчас не хочу.

Но он ждал солнца, ждал начала нового дня, новой жизни, а пока ему просто надо было подготовиться к этой встрече. Сейчас, подумал он, наслаждаясь темнотой и покоем, сейчас, просто постою пару секунд и поставлю чайник, а пока он будет закипать, можно немного посидеть. Эта мысль была как ценный приз, как морковка, привязанная перед носом мула. Ноги дрожали, кожа болела и горела огнем, и мысль о том, что можно просто посидеть, откинуться на спинку стула, вытянуть ноги и закрыть глаза… в ту секунду ему казалось, что в мире не может быть ничего приятнее и лучше, и у него никогда не было мечты сильнее. Поэтому Антон опять двинулся вперед, прикрывая свободной рукой глаза, зрение ему было не нужно, в своей крошечной квартире он мог ориентироваться и так. Только бы чайник не оказался пустым, думал он, медленно бредя к тумбочке у раковины, тогда мне останется только нажать кнопку и отдыхать. Короткий путь на кухню вымотал его, как будто он прошел пешком до Северного полюса и обратно. Нет, поправил он себя, по пустыне Сахара, и солнце спалило мою кожу и, каким-то образом, мое нутро.

Чайник оказался с водой, спасибо судьбе за маленькие подарки, так что Антон просто повернул рычажок включения и тяжело опустился на скамейку, прислонившись спиной к стене. Не лучшая идея, подумал он, стена была ледяной, как в пещере, но в данную секунду это было так приятно, да и сил держать спину у него просто не было. Откинув голову, он позволил себе некоторое время наслаждаться темнотой и покоем, думая о том, что его недавняя мечта сбылась, но мечты – это Пегасы, в мыслях они прекрасные и сказочные существа, а в реальности – обычная лошадь с приделанным крыльями, и как бы ты ни пытался убрать шероховатости, иллюзия никогда не станет полной, лошадь не полетит. Потому что в нашем мире лошади не летают. Так и мечты не могут существовать в реальности, они – сущности из других миров, а в этом мире максимум, что может человек – попытаться воссоздать их образ.

Чайник закипел и отключился, надо было встать и налить чай, надо было выпить таблетку, надо, надо, надо. Как я устал, подумал Антон, вот что такое смертельная усталость. Нет, умирать он не собирался, просто решил еще секундочку посидеть в тишине и покое, еще только одну секунду. Стена за его спиной оставалась такой же ледяной, несмотря на жар его тела, но Антон не заметил, как начал медленно погружаться в дремоту. Ему казалось, что он собрался и встал, заварил чай, он видел, как посмотрел на часы и обрадовался, что до рассвета совсем недалеко, даже жар, вроде бы начал спадать, пока он пил свой чай, и откуда-то повеяло холодом. Надо закрыть окна, подумал в этом странном полусне Антон, теперь моя температура приходит в норму и мир уже не кажется раскаленной духовкой, а сквозняки мне сейчас ни к чему. Ему виделось, как он прошел по квартире и закрыл все окна, но холод никуда не делся. Наверное, на улице похолодало, решил он, ничего, сейчас воздух согреется. Но почему-то, вопреки всем законам физики, становилось все холоднее. Может уже зима, предположил Антон, может, я проспал 5 месяцев? Видимо так, потому что он просто дрожал от холода, как будто из пустыни Сахара он, и правда, попал на Северный полюс, а ведь из одежды на нем были лишь трусы. Чтобы хоть как-то согреться, он попытался обхватить себя руками, удивляясь, что все поменялось так резко… и проснулся, чуть не упав со скамейки.

Он все-таки уснул. Чай я не заварил, подумал Антон, и возможно, вода в чайнике успела снова остыть, зато сейчас не зима. Тогда почему так холодно? Одно в его сне и в реальности совпадало – он просто дрожал от холода. Жар сменился таким же иррационально мощным холодом, он как будто шел изнутри, замораживая внутренности. Антон поспешил отлипнуть от стены, но теплее не стало. Идиот, ругал он себя, вот теперь застудишь спину, мало тебе проблем, так еще воспаление легких захотелось получить? Но в глубине души он знал, что дело было не в стене, жар сменился холодом, это было плохо, но закономерно. Значит, температура поднимается, понял Антон, пора принимать меры, если я не хочу сгореть.

И если жар лишал его сил, превращая в живое подобие желе, то озноб, наоборот, помог собраться, прибавил немного бодрости. Буквально чувствуя, как его кожа покрывается теперь корочкой льда, Антон встал, тело трясло, как будто у него были судороги, и направился в лоджию – там на кресле лежал толстый пушистый плед, подарок соседок на Новый год. Иногда Антон читал, сидя в этом кресле и завернувшись в плед, свет в лоджии был хороший, но весной и осенью было всегда прохладно. Добравшись до кресла, Антон первым делом схватил темный пушистый комок и завернулся в него, как в кокон, а потом подошел к окну и выглянул. На часы он так и не посмотрел, но небо над его районом все еще оставалось темным, хотя, вполне возможно, что за городом, в полях, на горизонте появилась первая светлая полоска, просто высокие дома и деревья никак не позволяли ему видеть это. Ничего, решил он, сейчас лето, ночи самые короткие, я выдержу, я дождусь солнца, надо просто немного подождать.

Если бы все был так просто, он бы с радостью устроился прямо в кресле и ждал, погружаясь в уютную дрему, но он знал, что если хочет увидеть солнце, придется немного поработать. Сделав глубокий вдох – отчего его опять затрясло сильнее, воздух был обжигающе холодным – Антон вернулся в кухню, снова включил чайник, но на этот раз не стал садиться, у него были дела. Он делал все в темноте, свет не нужен, когда долго живешь в одном месте и сам раскладываешь все по местам. Он достал с полки самую большую кружку, положил в нее пакетик с чаем, потом порылся в ящике одной из тумбочек и достал несколько коробочек, тут ему пришлось доковылять до пятна фонарного света – шрифт Брайля был ему незнаком, хотя на каждой коробочке была надпись для тех, кто постоянно жил в темноте. Антон достал сразу две капсулы, мысленно благодаря себя за запасливость, зажал в руке. Надо бы еще поискать градусник, подумал он, но отмел эту мысль, он итак знал, что ему плохо, а что изменят цифры? Ничего, только стресса добавят.

Капсулы он запил водой из-под крана, открыл горячую и сделал два осторожных глотка, времени ждать, пока чай остынет до терпимой температуры, у него не было. Он отключался, силы опять покидали его, даже обратная дорога к кровати казалась невозможно длинной. Но было кресло, и Антон твердо решил, что не позволит себе уснуть, пока не выпьет весь чай. Такой горячий, такой… такой жидкий. Его организм требовал воды, за эту ночь он потерял немало жидкости, и ему требовалось восполнение.

Осторожно, чтобы не пролить на себя кипяток – для джекпота этой ночью не хватало только этого – Антон дошел до кресла и медленно, как глубокий старик, опустился в него. Вспомнил, что так и не узнал время, значит, придется ждать вслепую. Интересная мысль, подумал он, особенно когда сидишь в темноте. Кружку он сжимал обеими руками через плед, чувствуя ее тепло, такое живое, такое приятное, а после первого глотка, к нему вернулся почти утраченный оптимизм. Тепло разливалось по телу, вытесняя холод, капсулы уже скоро подействуют, солнце взойдет, и все это останется в прошлом, как та проклятая монета. Оноказался редким дураком, что так долго терпел ее и не сделал такую простую вещь раньше. Но, как сказал кто-то из мудрых, не важно как ты начинаешь, важно – как ты закончишь. И в эту минуту, завернувшись в плед и чувствуя, как озноб уходит, Антон позволил себе верить в то, что все закончилось, и закончилось хорошо.

Допив чай, он еще некоторое время держал кружку в руках, пытаясь сохранить ее тепло. В голове немного прояснялось, и мысли вернулись к тому ужасному утру, когда нищий сунул ему монету. Зачем он это сделал, размышлял Антон, почему просто не выбросил? Ведь это так легко. И откуда он ее взял? Не то чтобы его прямо так сильно интересовал последний вопрос, но вот первые два казались важными. Где бы старый бродяга ни нашел – или, скорее всего, украл – ее, он тоже прочувствовал на себе ее силу, это было очевидно. Антон вспомнил, как видел старого козла из автобуса, хромоты как не бывало, а в то утро на вокзале он явно волочил одну ногу. Да и потом, стал бы нищий добровольно отдавать такой большой кусок золота? Абсурдно.

Но как долго она была у него, пока он понял, что именно монета – причина болезней и неудач? Антон постарался припомнить то злополученное утро на вокзале, казалось, это было лет десять назад, и уж точно в другой жизни. Удалось вспомнить совсем немного, он ведь не собирался рассматривать случайного бродягу, да и времени на это у него просто не было, все произошло так быстро. Однако какие-то обрывки воспоминаний его мозг все же хранил. Например, он помнил тот когда-то бежевый плащ и хромоту, а еще пронзительные голубые глаза, выцветшие от времени и испытаний. Но тот бродяга явно не выглядел умирающим, обычный бомж, каких полно в каждом городе, а в большом – так просто навалом. Но ведь я не знаю, как он выглядел раньше, подумал вдруг Антон, вдруг он вовсе не был бродягой, пока жизнь не подкинула ему эту монету? В это он вполне мог поверить. Возможно, на каждого она действовала индивидуально, у него быстрее забирала здоровье, у кого-то другого – карьеру, но одно оставалось неизменным: эта монета забирала жизнь.

Новая волна озноба прокатилась по телу, но уже гораздо слабее, Антон чувствовал, что скоро согреется, дождется рассвета и поставит в этой кошмарной истории точку. Спать пока не хотелось, и просто сидеть в темноте в кресле, завернувшись в плед, было просто блаженством. За окном легкий ночной ветерок погладил листву, и по лоджии заплясали тени. Антон смотрел на них, не в силах отвести взгляд, хотя видел перед собой не тени, а того нищего. Зачем он все-таки отдал ему эту монету? Этот вопрос так и останется без ответа, Антон это понимал, но все же не мог не думать об этом. Как можно отдать такое другому, совершенно незнакомому человеку, прекрасно зная, что несет с собой этот подарок?! А тот бродяга знал, иначе не отдал бы такой большой кусок золота, это итак понятно. Почему, возмущался про себя Антон, если можно просто выбросить ее, если уж не получилось продать или переплавить? И на ум пришел только один ответ: потому что люди – зло, большинство из них имеют жалкую душенку, желающую только жрать, гадить, размножаться, потреблять и делать гадости. Просто так выбросить ее было бы неинтересно, а вот передать все «прелести» другому – это так приятно и так весело, пусть тоже помучается, не мне же одному терпеть. Мне попался еще одни плохой человек, устало подумал Антон, еще один в бесконечной цепочке равнодушных, эгоистичных, подлых, трусливых, жадных и коварных братьев по разуму.

Усталость навалилась на него с новой силой, не только физическая, но и моральная. Он прожил на этом свете не так уж много, но наелся всех этих «прелестей», казалось, на две жизни вперед. Тяжелые мысли давят ничуть не меньше камней, и не всегда то, что не имеет физической сущности, не может причинить физический вред. Доказательств этому Антон за свою недолгую жизнь собрал даже больше, чем надо. Он закрыл глаза и откинул голову. Скоро рассвет, он покончит со всем злом. А пока ему не хотелось засыпать с таким грузом, и он начал искать ответ внутри себя, помня изречение «человек – это воплощение вселенной, в нем уже есть всё, все ответы и вся мудрость. Нужно просто ее найти». Еще одна жемчужина, выловленная в пучине интернета, но она оказалась настоящей.

Добро есть, твердо сказал себе Антон, покопавшись в душе, он понял, что искренне в это верит. Добро есть и оно сильнее, ведь его меньше, но мир еще стоит. И есть хорошие люди, мужчины и женщины, те, кто каждый день встает на пути зла, равнодушия, подлости и жестокости. Их мало, им трудно, но они есть, эти скромные воины света, сражающиеся на невидимых фронтах за то, чтобы этот испорченный мир увидел еще один день.

Как бы я хотел быть одним из них, подумал Антон, представляя себе рыцарей в сверкающих доспехах, таким же сильным и бесстрашным. Но он знал свое место, и делал то, что мог. И если воевать – не его удел, то, хотя бы, не делать зла, не позволять себе скатиться в темную массу и не умножать своими действиями черноту в этом мире – это он вполне мог. Монету он бы никому не отдал, он просто ее выбросил.

С этими мыслями он погрузился в тяжелый болезненный сон. Рассвет застал его в кресле, в лучах утреннего солнца капли пота на его лице напоминали алмазную пыль.

Глава 7

Они ехали уже 30 минут, но никаких признаков тошноты он не ощущал. Пока. Он не тешил себя надеждами и уже почти расстался со всеми иллюзиями, но его пока не тошнило, и это было здорово. Антон смотрел на часы каждую минуту, боялся, что к горлу сейчас подкатит ком, боялся, что не сможет удержаться и сделает это прямо в такси, а ему так надоело чувствовать себя беспомощным.

Мимо пролетали мрачные улицы пригорода, и чем дальше от центра, тем мрачнее становился пейзаж за окном. Низкие черные тучи тоже не добавляли картинке оптимизма, но Антону нравилась погода, она точно отражала его настроение. Но рано или поздно, дождь прольется, думал он, провожая глазами тяжелые темные громадины на небе, и оно снова станет голубым, и засияет солнце, а вот в моей душе… В его жизни тучи, похоже, останутся навечно, пока не затопят его дождем из болезней и неудач, наподобие библейского потопа. Но что я-то такого сделал, рассуждал он, пока такси мчалось по вечерним улицам, пересекая районы, где жизнь, кажется, была такой же мрачной, как мысли Антона. Чем я так провинился, думал он, что никак не могу избавиться от проклятия?

Три дня он метался в лихорадке, плохо помнил, что делал и что говорил, и совсем не помнил, как Рита и Аннета оказались в его квартире. Должно быть, в его воспаленном мозгу запикал датчик смертельной опасности, включился аварийный резерв, и он сумел позвать на помощь. От трех прошедших дней остались лишь обрывочные воспоминания, в которых реальность смешивалась с кошмарами и видениями. Он помнил, как проснулся ночью после того, как выбросил проклятую штуковину, помнил, как в темноте брел на кухню, помнил, как ждал в кресле рассвета, а дальше – туман. Вроде бы он просил пить, и красивая женская рука, такая заботливая и такая божественно прохладная поила его, придерживая голову. Чья это была рука, Риты или Аннеты? Он не знал, да и не важно это было, что имело значение, так это вода, холодная и живительная.

Тогда он не думал о том, кто эти люди вокруг и как они попали в его квартиру, в сумеречной зоне свои ценности, как например прекрасная роза, выросшая вдруг на покрывале прямо возле него, он мог поклясться, что не видел ничего прекраснее. Ее лепестки были красными, как кровь, но они блестели и переливались, как будто были покрыты алмазной пылью. Он помнил, как хотел сорвать розу, но рука раз за разом проходила сквозь нее, тогда он просил обладательницу заботливых рук помочь ему, но слова почему-то превращались в кашу и теряли смысл, он сам не понимал, что говорит и одновременно точно знал, что просит сорвать розу.

Были и кошмары, какой-то черный и мохнатый карлик смотрела на него из кресла, иногда хитро подмигивал, как будто говорил: «знаешь, приятель, сейчас они уйдут, и мы классно повеселимся. Я давно уже жду». И тогда Антон пытался прогнать его, пытался сказать, что там в кресле сидит странное и страшное существо, хотел попросить не оставлять его наедине с этим карликом… А потом он проснулся от того, что карлик сидел на нем и душил, сжимая горло мохнатыми и на удивление сильными пальцами. Возможно, Антон кричал, возможно, его крики спугнули демона.

Те три дня разбились на осколки, и сложились в какой-то безумный калейдоскоп, смотреть в который Антону совсем не хотелось. На четвертый день он проснулся, когда багровый закатный свет заливал комнату, голова гудела, все мышцы болели и ныли, как будто эти три дня его кто-то безжалостно избивал, а во рту было суше, чем в пустыне. Но он был в сознании, он был собой, никаких карликов, никаких роз. Только он и реальность.

Закат пылал над городом, и Антону вдруг нестерпимо захотелось увидеть его, три дня в параллельном мире, где вещи не имели четких очертаний и форм, а реальность иногда становилась жидкой и просто стекала куда-то во тьму, заставили его почувствовать тоску по обыкновенным и привычным вещам. Он попытался сесть, но силы покинули его вместе с лихорадкой, казалось, вместо мышц остались ветхие лохмотья, отчаянно протестующие против любых нагрузок. Я останусь прикованным к постели, подумал в ужасе Антон, понимая, что это был бы логичный финал его истории, и одновременно ощущая, как к горлу подкатывает паника. Он не хотел кричать, чувствовал, что накричался за последние сутки и, возможно, для криков еще буду поводы, а в тот момент он глубоко вдохнул и начал прислушиваться к своему телу. Нет, парализованным он не был, уже хорошо. Руки и ноги слушались его, просто им не хватало сил выполнить все команды мозга.

Может, теперь всё? Эта мысль пришла помимо его воли, и отвечать на этот вопрос ему не хотелось, но… он столько вытерпел, он выбросил проклятую монету, и важнее вопроса в его жизни еще не было, он это знал. Может, это был последний шторм, жестокий и опустошающий, но последний. Может, она вложила все свои силы, чтобы отомстить, сделать гадость напоследок, а теперь всё это в прошлом, шторм ушел, и ему теперь предстоит разбирать завалы и заново отстраивать себя и свою жизнь. Это было бы самой лучшей работой, самым великим счастьем.

Он сумел сесть только с помощью Риты, говорить тоже было сложно, и на большее, чем слабый шепот он оказался неспособен, но это были связные и осмысленные слова.

– Закат, – прошептал он, протягивая тонкую бледную руку к вошедшей Рите, – я…хочу… посмотреть…

Он видел испуг на ее лице, понимал: она думает, что он снова бредит, поэтому попытался улыбнуться, и она поняла.

– Мы думали, ты не выживешь, – плакала она, осторожно усаживая его в постели, – Слава Богу, мы уже почти не ждали… мы так боялись…

Острожные всхлипы перешли в рыдания, стресс, испытанный за последние три дня требовал выхода. Услышав ее плач, в комнату ворвалась Аннета, и Антон увидел на ее лице то, что предпочел бы никогда не видеть – она думала, что он умер, она не сомневалась, что слезы подруги вызваны именно этим.

Голова кружилась, но он все равно смотрел на воспаленное и болезненно-красное солнце, и тихая, робкая радость шевелилась в его душе. Да, он слаб, да, он побывал в аду, но сейчас он здесь, в нормальном мире, где людей не душат во сне мохнатые карлики, а розы с сияющими лепестками не растут прямо из простыней. Они обнимали его, обе плакали, а Антон не сводил глаз с пылающего неба, по облакам как будто разлили огонь, и он шел из тьмы на этот огонь и, кажется, вышел.

Потом он выпил тарелку бульона, слушая жуткий рассказ о потерянных сутках. Оказывается, они вызывали скорую помощь и не раз, но приехали врачи лишь однажды, посмотрели на него, покачали головами, сказали, что до больницы уже не довезут, и отбыли. Но сделанные ими уколы помогли ему ненадолго прийти в себя, тогда он просил пить, он это помнил. Просветление длилось недолго, ему снова стало хуже, но «скорая» больше не приехала.

– Они поставили на тебе крест, суки, – прошипела Аннета, – чтоб им такое же испытать.

На том его первый день в нормальном мире закончился, он уснул и не видел никаких снов. А на следующий день они устроили большой совет.

Антон рассказал им, как избавился от монеты, но опустил подробности, почему-то он не хотел, чтобы ее местоположение знал кто-нибудь, кроме него. Он сказал, что выбросил ее, а они не спросили где и как. Вопрос о том, было ли всё, что происходит с ним от той самой монеты или нет, уже не поднимался, все приняли это как данность. И сейчас, сидя в такси и мысленно возвращаясь к тому разговору, Антон снова удивился, как покорно мозг принимает новые правила игры, даже самые дикие. Нет, сначала он возмущается, протестует, не желает сдаваться, но сдается так легко, как будто вся его броня сделана из картона. И держится за новую картину мира, как застенчивый ребенок за любимую игрушку, пока мир не решит снова отнять привычное и внедрить новое.

О новом Антон мог только мечтать, пока же его жизнь ничуть не изменилась, даже после того, как дьявольская монета ушла из нее. Или ему казалось, что ушла. Жар спал, но слабость осталась, она была просто чудовищной, он еле держался на ногах, а встав с постели на второй день своего возвращения из сумеречной зоны, он обнаружил, что коленные суставы распухли и стали ватными. В итоге передвигаться по квартире он мог, только опираясь на спинку стула, как дряхлый старик. Но в тот день он был рад и этому, все же, он мог ходить, мог смотреть на мир, мог думать. А это сейчас единственное, что оставалось.

Они расположились на кухне, как трое заговорщиков, и в каком-то смысле так оно и было, это был заговор против монеты и всего того, что она с собой принесла. Антон сразу сказал, что собирается выложить все, что происходило с тех пор, как он получил этот адский подарок, а так же собрать и высказать все свои мысли, а потом будет рад услышать их мнение или даже совет.

– Даа, – выдохнула Рита, когда он закончил, – такое только в кино увидишь.

– Ну, может, я запишу все это, отправлю какому-нибудь режиссеру или писателю, и разбогатею, наконец, – пошутил Антон, и добавил уже совсем без юмора, – если конечно, доживу.

– Нельзя сдаваться, – с жаром сказала Рита, заглядывая ему в глаза, и Антон снова вспомнил их первую встречу на лестнице возле расписанной гадостями двери. И снова испытал укол в самое сердце – судьба всегда насмехалась над ним, подсовывая конфетку и уводя ее прямо из под носа. В тот вечер он решил, что встретил девушку мечты, что у них может все получиться, что он обретет счастье, что больше не будет один… и как всегда закончил он у разбитого корыта. Или разбитых мечтаний. – Мы найдем выход, он всегда есть.

– Я и не сдаюсь, – пожал плечами Антон, – просто я уже не знаю, что делать. Я сделал все, что мог. И я так устал, не только физически.

– Знаю, – не успокаивалась Рита, и в тот момент Антон любил ее не как девушку, а как богиню, или нимфу, чистой, полной восхищения и нежности любовью. – Но мы тебя не оставим, мы придумаем что-нибудь, всё в мире имеет противовес, и если есть яд, должно быть противоядие. И мы найдем его, слышишь?

Он протянул к ней руки и обнял, чувствуя как слезы предательски щипят глаза. Они были так поглощены диалогом, что не обратили внимания на Аннету. Она стояла возле окна и смотрела куда-то в темноту, не проронив ни слова с самого начала их «большого совета». Ее лицо было мрачным и напряженным, руки прижаты к груди, а пальцы на руках постоянно пребывали в движении. Она хотела закурить, потому что была напугана, подавлена и возбуждена, но курить в квартире больного человека, да еще и некурящего? Конечно нет. Она не поворачивалась к ним, чтобы они не увидели борьбу на ее лице, потому что она вдруг поняла, что знает, где искать помощь, но однажды поклялась не возвращаться туда. А теперь ее друг – а она считала его другом, хотя очень строго относилась к этому слову и к людям, претендующим на него – умирал, она-то уж не тешила себя иллюзиями, она привыкла видеть реальность такой, какой она и была – жестокой и уродливой. Он умирает, и умрет, если только она не использует последний и единственный козырь. Но цена… нет, возможно, им повезет – хотя в везение она тоже не очень-то верила – или они просто будут очень осторожны и ее никто не увидит, но была еще и память. И боль. Она не хотела возвращаться туда, поклялась, что не вернется, и не потому, что ее могли убить, убивают не только пули и ножи, иногда призраки прошлого могут быть еще смертоноснее.

– Возможно, уже нашли, – подала голос Аннета, она все решила, собственно, по-другому поступить она и не могла. У всего есть цена, и у дружбы – тоже.

Она повернулась к ним, и, увидев ее лицо, Рита молниеносно поняла, о чем речь.

– Ох, – выдохнула она, – но ты ведь… это же…

– Другого выхода все равно нет, – Аннета посмотрела на Антона, но он лишь виновато опустил глаза. Он не знал, о какой именно помощи идет речь, но не сомневался, где ее можно найти. – И потом, прошло уже много времени, и мы ведь не к нему домой едем. Шансы, что нас кто-то увидит – ничтожные, и ты сама это понимаешь.

Повисла пауза. Антон молчал, и не потому, что ему отчаянно хотелось использовать любой, пусть даже самый призрачный и сопряженный с опасностями и жертвами шанс, и выжить. Да, хотелось, и в ту секунду он возблагодарил судьбу за непреклонный характер Аннеты – его возражения не имели никакого значения, если она решила, что они поедут в ее «прекрасный» район, значит, они туда поедут, пусть ради этого ей придется устраивать ему скандалы или тащить силком. А это сейчас было совсем не сложно, подумал Антон. Он понимал, что никаких жертв с его стороны она не примет, да и разве можно было ставить их ситуации на одну чашу весов? Он умирал, это было итак понятно, у него не было шансов, никаких. А каковы на самом деле шансы, что какой-то мелкий бандит увидит девушку, которую когда-то поклялся убить, если она вдруг приедет на такси куда-то в его район? О ее приезде явно не будут сообщать в новостях или писать в газетах, так что, если он не телепат – видимо, нет, подумал Антон, иначе она бы не стояла сейчас тут и не говорила это – скорее всего он просто не узнает о ее визите. Или узнает тогда, когда они давно будут вдали от Речного.

– Хорошо, – наконец нарушила тишину Рита, – но что нам там делать?

– Возможно, получить помощь от высших сил, – ответила Аннета и загадочно улыбнулась.

И вот теперь они тряслись в такси, проезжая один район за другим, и каждый новый становился все грязнее и хуже предыдущего. Логика иногда принимает самые неожиданные обороты, думал Антон, провожая взглядом серые дома с облезлыми воротами и маленькие магазинчики с заколоченными окнами, как быстро они сошлись на том, что раз его болезнь имеет сверхъестественный характер, значит, и лечение должно быть таким же. Где-то в самой сердцевине ада под названием Речной район жила старушка, обладающая Даром. Она лечила молитвами, заговорами и травами, иногда видела то, что не могли видеть другие, и знала то, что, казалось бы, знать не могла. Жизнь любит клише, сказала тогда Рита, почему-то именно в самых бедных районах появляются и живут такие люди.

– Просто жизнь любит хоть какое-то равновесие, – ответила Аннета, – у богачей есть их деньги и связи, это их сила, а у бедноты должна быть своя. Нельзя иметь все и сразу, поэтому все эти старушки не называют цену и не требуют награду. Либо материальные блага, либо Дар.

Такси подпрыгнуло на кочке, и Антон ударился о ручку дверцы больным коленом, распухший сустав тут же взорвался горячей вспышкой боли, это и выдернуло его из размышлений. Он невольно застонал, и водитель это услышал.

– Черррт, ну и дорожка, – выругался он и посмотрел на Антона в зеркало заднего вида, – я так машину угроблю! Едем-то в самую жопу, хорошо еще хоть ямы не на полколеса.

– Это пока, – буркнула Аннета, она сидела рядом с водителем, – и! А то вы раньше в Речной не ездили! Тоже, небось, не водитель лимузина.

Водитель бросил на нее злобный взгляд, фыркнул и замолчал. Конечно, перспектива посетить самый грязный и криминальный район его не прельщала, об этом он сразу заявил, как только они загрузились в машину. Но с другой стороны, город был очень большой, и расстояние им предстояло проехать приличное, это выливалось в кругленькую сумму, и он понимал, что если бы этот одной-ногой-в-могиле парень мог пройти хотя бы небольшое расстояние, они поехали бы на поезде. Но, жизнь – качели, у них беда, у него – заработок. Главное, побыстрее избавиться от них и мотать из той мусорки, пока его никто не грабанул или он случайно не попал под шальную пулю.

– Сама оттуда? – в его тоне было больше утверждения и совсем мало вопроса.

– А что, заметно? – с вызовом ответила Аннета.

Водитель ничего не ответил, сосредоточился на дороге, потому что ямы действительно становились все глубже и чаще. Тучи сгущались, и хотя ни грома, ни ветра, предвещающего начало грозы, еще не было, Антон не сомневался, что их ждет ливень, возможно даже с градом. Очень подходящая погода для путешествий, подумал он, разглядывая в окна улицы, на которых никогда не был и не собирался бывать, в темнеющем свете дня они казались ему декорациями какого-то второсортного фильма ужасов или параллельным миром из рассказов никому неизвестных авторов, которые печатали в дешевых газетах. Разбитые дороги, горы мусора, потрепанные домишки и бродячие животные, худые и с почти с человеческими эмоциями на мордах. Одна такая жительница трущоб проводила их машину – единственную на всей дороге – спокойным печальным взглядом. Тощая рыжая собака с висящей клочьями шерстью, на пару секунд ее карие глаза встретились с глазами Антона, и у него сжалось сердце. Я видела жизнь, говорили эти глаза, умные и несчастные, и в ней нет ничего хорошего для таких, как я, лишь боль, страх и голод. Я обречена, и я это знаю. Но это мое место в мире, и другого у меня нет.

От вида этой собаки на Антона опять нахлынула депрессия и безысходность. В каком-то смысле он тоже был таким, он, конечно, не голодал и не спал под дождем, но что хорошего было в его жизни? Тот же страх, та же боль и та же обреченность. И он тоже цеплялся за свою жизнь и за надежду, потому что так устроен мир – пока ты здесь, ты продолжаешь бороться.

Дорога повернула, и впереди между домами и деревьями мелькнула река. Из-за тяжелого серого неба она казалась застывшей лентой металла прикрепленной к земле несколькими скобами – мостами.

– Почти приехали, – шепнула Рита, и сжала его руку. – Никогда не бывала в этой части города.

– Я тоже, – шепнул в ответ Антон и усмехнулся, – и не планировал.

Глаза Риты сияли от возбуждения, все вокруг было новым, интересным и неизведанным, да еще им, возможно, предстояло встретить женщину, обладающую какими-то сверхспособностями. Для нее это было приключением, хотя она всем сердцем хотела помочь Антону, и он это понимал и не винил ее. В конце концов, она была здоровой молодой женщиной и должна была воспринимать мир именно так, это было нормально. А вот Аннета становилась все мрачнее и мрачнее, потому что ее «приключение» затянулось на целых 18 лет, и не найди она в себе силы выбраться из того места, неизвестно, была бы она сейчас жива или умерла бы от пули, ножа или тяжелой руки дружка.

Административная граница района начиналась сразу за мостом, Антон уже видел указатель, поджидавший их на той стороне, почему-то он был подозрительно коротким. Такси петляло по пустынным улицам, приближаясь к мосту, сердце Антона забилось чаще, хотя он сам не знал, почему. Возможно, потому, что здесь решится моя судьба, подумал он, жадно ловя глазами надвигающуюся громаду моста, у меня, похоже, остался один шанс, и он где-то на том берегу реки. Как будто в другой жизни.

– Далеко от моста? – подал голос водитель.

– Я покажу, – ответила Аннета, – сначала прямо, потом скажу, куда свернуть.

Водитель ничего не сказал, но стал еще мрачнее. Очередной поворот вывел их на широкую дорогу, упирающуюся в мост. Прямо на въезде Аннон увидел указатель с перечеркнутой надписью Прибрежный район, табличка была ржавой и погнутой, но целой. Ну вот, мы на границе, подумал он, чувствуя, как от волнения вибрирует каждый нерв, как будто они пересекали границу какого-то царства тьмы из сказки, а не обычного грязного района в большом городе.

Антон никогда не пересекал реку, собственно, он и видел-то ее всего пару раз в жизни: один раз в детстве, когда с родителями ездил на пикник, второй раз – во время студенчества. Чтобы отпраздновать окончание первого курса, их группа сняла коттедж вверх по течению, в те выходные он впервые напился, а потому не помнил толком ничего, кроме тошнотворного запаха водорослей и адской головной боли. Сейчас он тоже был не совсем здоров, но старался разглядеть все и как можно лучше. И снова он почувствовал тоску и невыносимое сожаление, оно просто разрывало сердце. Как много всего в этом мире он упускал, не ценил, не использовал. А теперь, возможно, у него больше не будет шанса прогуляться по берегу, покидать камни в воду, подставить лицо влажному прохладному ветру, дующему от воды. Скорее всего, у него нет будущего, в котором он смог бы арендовать коттедж у самой реки и жарить сосиски на костре под полной луной; он никогда не проведет ночь с девушкой под плеск воды и кваканье лягушек.

Знакомая смесь злости и отчаяние сдавила грудь, он хотел выйти и заорать, ударить кого-нибудь или, может, себя… но река была слишком величественной и прекрасной, и эта красота и мощь подавляли все негативное, что зарождалось в его душе. Они пересекали мост, и прямо под ними неспешно катились тонны темной воды, низкие, почти черные тучи зависли над этой широкой гладью, такой же мрачной и угрожающей, а по берегам неистово зеленели деревья и лужайки, создавая невероятный контраст.

– Как же красиво! – выдохнула Рита, – вода кажется почти черной, аж жутко.

– На той стороне – вот где действительно жутко, – усмехнулась Аннета и покосилась на водителя, но он смотрел на дорогу с каменным лицом.

Антон не мог оторвать взгляд от реки, неба и зеленых берегов, он хотел бы остановить машину и смотреть, и смотреть, пока не начнется ливень, а, возможно, не ушел бы даже тогда. Он хотел увидеть, как молнии будут прорезать это свинцовое небо и врезаться в черно-серую гладь реки, как завеса дождя скроет многоэтажки, упирающиеся в самые тучи, как ветер будет безжалостно трепать зеленую шевелюру берегов. Да, это зрелище стоило бы увидеть. Сила всегда прекрасна, подумал Антон, даже если она разрушает, от ее красоты захватывает дух.

Как будто в подтверждение его мыслей, раздался первый раскат грома, и под его аккомпанемент они пересекли реку. На той стороне их встретил указатель, и Антон, наконец увидел, почему он такой короткий. «Ре..» вот и все, что осталось от надписи на погнутой железной табличке, остальное отсутствовало. Рита кивнула на поломанный указатель, хмыкнула и пожала плечами, Антон невольно улыбнулся, все это было забавно, но не в его случае.

– Добро пожаловать, мы только что пересекли границу ада, – радостно сообщила Аннета, повернувшись к Антону и Рите, – наслаждайтесь неповторимыми видами за окном…. А лучше – закройте глаза.

И она рассмеялась, напряженным нервным смехом. Антон решил последовать ее первому совету, он жадно разглядывал пейзаж за окном, пытаясь представить, как Аннета выжила здесь, и какой была ее жизнь.

Прямая дорога от моста была в ямах, но ничуть не хуже тех, по которым они добирались сюда, выехав за пределы центра, и пока ничего ужасного Антон не увидел, обычная замусоренная улица. По обеим сторонам тянулись низкие серые строения, какие-то склады и районные организации, на одном таком здании Антон заметил табличку с надписью «САХ Речного района». Сама стена была исписана ругательствами из баллончиков всех цветов радуги, и табличка просто вписывалась в эту «картину», однако ее можно было прочитать. Но такие надписи частенько встречались и в его районе, так что ничего удивительного в этом не было, а вот что бросалось в глаза, так это отсутствие людей. Улица была совершенно пустой, как будто они попали в город, вымерший от чумы. Ни прохожих, ни детей, бегающих по дороге или катающихся на велосипедах, даже никаких бродячих животных, хотя возле реки Антон заметил целый ряд из мусорных контейнеров. Они тоже были исписаны, казалось, тысячью баллончиков, но под краской ясно виднелась ржавчина, нескорые были разломаны, как будто что-то взорвалось в них. А может быть, так и было. Дорога шла прямо, уводя вглубь района, но пока никаких других улиц от нее не отходило.

– Второй поворот налево, – подала голос Аннета, мимо них проехал автобус, обдав их облаком черного, вонючего выхлопа. – Сразу за общежитием.

Антон проводил взглядом старый грохочущий автобус, он был полупустым, но в нем, все же, были люди. Не стоит радоваться, сказал себе Антон, скорее всего, в ближайшее время я буду счастлив, если улицы будут так же пусты. Автобус заехал на мост, и Антон представил, как когда-то покидала этот район Аннета, в такой же старой, коптящей развалюхе.

Опять ударил гром, на этот раз ближе и сильнее. Добраться бы до дождя, подумал Антон, не хотелось бы очутиться посреди этих негостеприимных улиц, да еще и под ливнем с градом. Дорога по-прежнему шла прямо, но впереди он заметил высокое здание, точнее, высокое по меркам этого района – всего около 5 этажей. Оно было таким же серым и обшарпанным, как все вокруг, и чем ближе они подъезжали, тем уродливее оно становилось. Должно быть, общежитие, решил Антон, ну и дыра. Он сидел с левой стороны, поэтому мог хорошо разглядеть это выделяющееся на общем фоне здание. Краска на фасаде облупилась и свисала гирляндами, на стенах красовались все те же разноцветные надписи, с такого расстояния Антон не мог их прочесть, да это и не требовалось, это были явно не цитаты из классики.

Они подъехали к первому перекрестку, вернее, к двум узким улочкам, отходящим от центральной дороги. Антон мельком заглянул в поворот на своей стороне, как вдруг Рита сильно толкнула его локтем в бок. От удивления он резко повернулся и увидел первую жительницу Речного района. Она стояла на обочине в грязном зеленом платье, и худенькой ручкой прижимала к груди какую-то замусоленную бесформенную кучу меха, бывшего когда-то мягкой игрушкой. А второй ручки у нее не было, из короткого зеленого рукава торчал жуткий обрубок. Девочке было не больше 5 лет, каштановые волосы были собраны в растрепанный хвост, на ногах – поношенные вьетнамки, от пыли и времени определить их цвет уже не представлялось возможным. Она смотрела исподлобья, но никакой злости ее глазах Антон не увидел, лишь осторожное любопытство и недоверчивость. Она была совсем одна на этой пустой улице, как последняя выжившая в каком-нибудь фильме про апокалипсис, коленки разбиты, лицо – в пыли. Никакой зеленки на ссадинах Антон не заметил, только грубые коричневые корочки. До этой девочки и ее ран никому не было дело, весь ее облик просто кричал об этом.

Рита подняла руку, приложила к стеклу, она и сама не знала, собиралась ли она помахать маленькой незнакомке или просто не смога смотреть спокойно, но когда их такси уже проехало мимо, Антон обернулся и увидел, что девочка подняла культю и повернулась вслед, должно быть, она решила помахать в ответ. Картина была душераздирающая, и Антон почувствовал, как его сердце упало куда-то в бездну, а слезы начали щипать глаза. Эта малышка была такой маленькой и такой…такой обреченной. Она не видела ничего, кроме зла, и все равно, с детской открытостью помахала незнакомцам. Рукой, которой у нее не было. Кто это сделал, вертелся у Антона в голове вопрос, как будто заело пластинку, кто это сделал, кто? Почему? Это был ее пьяный отец или дружок матери? А может, сама мать-наркоманка? За девочкой явно никто не следил, она была такая грязная, худенькая и совсем одна на дороге. И это платье, такое замызганное и в дырках, эти вьетнамки, этот комок меха…

– Да тут просто рай для органов опеки, – прошептала Рита, но в ее глаза стояли слезы. – Вот только рай этот – не для всех.

– Как думаешь, что с ней случилось? – шепотом спросил Антон, хотя сомневался, действительно ли он хочет знать ответ.

– Я не хочу об этом знать, – Рита закрыла глаза и упрямо покачала головой, – это ужасное место, теперь я и сама вижу, что ужасное…

– Это и есть Речной район, – Аннета услышала их разговор, но не повернулась, – эта малышка – его лицо. Я вам говорила.

Они повернули, продвигаясь вглубь района, Аннета показывала дорогу, поглядывая по сторонам со смешанным чувством грусти и отвращения. Чем дальше они забирались, тем больше жителей встречалось им на пути. На одной из улиц перед сожженным ларьком стояла группа подростков, они недружелюбно смотрели на проезжающее такси, а потом одни швырнул в него банку из-под пива. Остальные дико захохотали и принялись показывать неприличные жесты и что-то выкрикивать вслед. Антон предпочел отвернуться и пропустить их реплики мимо ушей, но Рита рядом с ним стала еще бледнее, а губы сжались в тонкую ниточку. Иногда им попадались машины, они проезжали либо очень быстро, либо нарочито медленно, с опущенными стеклами и гремящей музыкой, набитые такими же отморозками, как и те, возле сгоревшего ларька. Дороги, и правда, становились все хуже и хуже, асфальт остался только на центральной дороге, проходившей от моста сквозь район, на примыкающих к ней улочках покрытием служили булыжники и грязь. Сами улицы были узкими и извилистыми, как лабиринт, по обеим сторонам жались друг к другу ветхие дома и разваливающиеся заборы, никаких многоэтажек больше не было.

Антон тоже смотрел по сторонам, ощущая тревогу и чувство иррациональности – так не должно было быть. Люди не должны были жить так и быть такими. Но они были и жили именно так. Возможно, одно вытекало из другого, как змея, кусающая себя за хвост.

– Смотри, – Рита снова толкнула его в бок, и Антон сжался в ожидании увидеть новую «прелесть» местной жизни. – Там церковь!

– И не просите, – бескомпромиссно заявил вдруг водитель, – туда не повезу. Ни за какие деньги.

– Нам туда и не надо, – ответила Аннета, и добавила, повернувшись к Антону и Рите, – это храм Архангела Гавриила, он в стоит в самом сердце района. Но добра почему-то там не прибавляется.

Они засмотрелись на купола, такие яркие на фоне черного неба, и Антон решил: пока можно, следовать глазами за храмом, всё лучше, чем наблюдать убогую картину по сторонам. Это получалось у него совсем недолго, такси снова повернуло по указке Аннеты, и купола с крестами остались позади. Улица, на которой они оказались, по счастью, была пуста, и Антон уже решил было облегчено вздохнуть, как вдруг впереди распахнулась калитка, почти оторвавшись от ветхих петель, на тротуар – вернее, то, что от него осталось – выбежала молодая женщина в джинсовых шортах и порванной майке. Она явно не видела ничего вокруг, она направлялась к дороге и не собиралась тормозить.

Антон понял, что она попадет под колеса, он хотел крикнуть водителю, или отвернуться, но на него нахлынуло оцепенение. Я кролик, подумал он, кролик, застывший в свете фар.

Но кроликом была она, только она не застыла, она бежала вперед. Водитель, ударил по тормозам, девушка выскочила на дорогу. В последний момент она повернулась к ним, выставив руки вперед, она как будто остановила машину, как супер-герой, прикоснувшись ладонями к капоту. В салоне все ахнули, а потом водитель начал открывать окно, явно собираясь сказать ей «пару ласковых», но не успел, произошло еще кое-что.

Из той же калитки, распахнутой, как рот мертвого старика, выскочил явно нерусский мужчина с сигаретой в одной руке. Как молния, он подскочил к женщине и с размаху ударил ее по лицу. Она вскрикнула и упала прямо перед стоявшим такси.

Водитель и пассажиры застыли как статуи, лишь Аннета дышала часто и глубоко, тоже не сводя глаз со сцены перед глазами. Антон был как будто в коме или в каком-то пузыре, но не в этом мире. Он понимал, что это опасно, но нельзя ведь было оставлять все так, надо было что-то сделать…хотя бы попытаться. Но мышцы как будто окаменели, или это его душа покинула тело и смотрела на все со стороны, больше не управляя телом. Он попытался сказать, что они должны вмешаться, его голосовые связки не произвели ни единого звука. Но я должен, билась в голове мысль, так нельзя, он ведь может ее убить…

– Пошел ты на …! – вдруг раздалось из-под машины, голос был прокуренным и злобным.

– Уе..к! Что б тебя в очко драли, гребаный петух! – проорала девушка и ударила рукой по машине.

Внутренний монолог Антона резко оборвался. Девушка встала, густые темные волосы падали ей на лицо, она раздраженно отбросила их одной рукой, второй держась за щеку, в которую пришелся удар.

– Как ты меня назвала?! – мужчина не кричал, но от его тона по коже пробегали мурашки, – ах ты сука.

Он бросил сигарету прямо в лобовое стекло, рассыпав несколько искр, она отскочила и упала куда-то на дорогу.

Вместо ответа женщина с каким-то нечленораздельным воплем кинулась на своего обидчика, но он легко увернулся от ее ударов, и снова двинул ей в лицо, на этот раз кулаком. Женщина завопила и повалилась на дырявый асфальт, но на этот раз ее приятель не стал ждать, пока она встанет, сыпля ругательствами, он наклонился и принялся бить ее, один раз пнул ногой. Женщина завыла, как раненое животное, и тут Антон, наконец, вернулся из астрала.

– Эй, – пытался крикнуть он, опуская стекло, но получилось чуть громче шепота, – эй!

– Нет, не… – Аннета повернулась к нему, но не успела договорить.

Нерусский мужчина услышал Антона или просто вдруг понял, что за их маленькой семейной размолвкой кто-то наблюдает. Он выпрямился, оглядел каждого, кто был в такси, а потом с такой же невероятной скоростью достал из-за спины пистолет и нагло улыбнулся.

– Чё лупитесь? – крикнул он и щелкнул предохранителем, – тоже хотите получить? Я сегодня щедрый, да, сука?

И он снова пнул ногой свою подружку.

Тут оцепенение спало и с водителя. Резко отвернувшись, он ударил по педали газа, благо дорога была уже свободна – во второй раз женщина упала уже ближе к обочине. Как во сне, Антон обернулся, он не хотел смотреть, но ничего не мог с собой поделать. И невероятно, но мужчина целился в них. И снова Антон хотел крикнуть, хотел предупредить всех, хотел лечь на сиденье, но лишь продолжал смотреть. Мужчина держал их на мушке еще пару секунд, потом поднял пистолет в небо и по улице прокатился еще один раскат грома, на этот раз не природного происхождения.

Антон и Рита продолжали смотреть, как зачарованные, на удаляющуюся картину обычной жизни Речного района, женщина пыталась сесть, мужчина убрал пистолет, схватил ее за волосы и потащил обратно к калитке. Потом дорога, к счастью, повернула, и отрезала эту жуткую сценку.

Некоторое время они ехали молча, улицы снова были пусты. Каждый переживал увиденное.

– Первое правило здешней жизни: никогда, никогда не вмешивайся ни во что. – Сказала вдруг Аннета, – всё, что происходит не с тобой – тебя не касается.

Как будто в подтверждение ее слов раздался оглушительный раскат грома. Все, включая водителя, вздрогнули, Рита тихонько вскрикнула, и Антон взял ее за руку. Этот день я точно не забуду, подумал он, и ведь он еще не закончился.

– Дернул меня черт связаться с вами, – пробурчал водитель, – точно говорят: жадность фраера сгубила.

– Да ладно вам, – фыркнула Аннета, – «рассказывайте», как чудесно и светло проходят ваши будни. Везде примерно одно и то же, где-то получше, где-то похуже. Тоже мне, водитель небесной колесницы.

– Ну, ствол на меня еще никто не наставлял, – водитель злобно зыркнул на Аннету, – а если сейчас в меня кто-нибудь коктейль Молотова швырнет, кто будет отвечать за машину? Вы? Тачка – моя, личная, мне в офисе скажут, мол, ничего не знаем, сам где-то вляпался. И концов не найдешь, а все из-за этой поездки.

– Ну, никто пока ничего опасного в нас не кидал, – вмешалась Рита. – А если и кинет, и мы тоже пострадаем, так кому нам предъявлять возмещение ущерба? Мы ведь пострадали в вашем такси, а пока мы в нем – за наши жизни отвечает водитель, то есть – вы. Это глупый спор, лучше довезите нас побыстрее, и распрощаемся.

– С радостью, – буркнул водитель и снова замолчал.

Они опять петляли по улочкам, некоторые были короткими, другие тянулись через весь район и имели множество ответвлений. Они видели подростков, курящих и пьющих, видели мамаш с синяками на лицах, тащащих ревущих и таких же побитых детей, видели стариков, роющихся в ржавых мусорных баках. Этот район должен называться Депрессия или Безнадежность, думал Антон, переводя взгляд от одной унылой картину на другую. На одной улице стайка детей-дошкольников обкидала их такси градом камней, благо все они были маленькими, не больше ногтя. Никто, включая водителя, никак это не прокомментировал, они постепенно привыкали к местному «гостеприимству». А мне Три Моста казались адом, со стыдом думал Антон, да там – сплошная интеллигенция. Тогда в Александрите, наверное, люди переодеваются к обеду и обращаются друг к другу не иначе как «сударь» и «госпожа», подумал он и улыбнулся. А в центре, значит, вообще живут только полубоги, питающиеся амброзией и возлежащие на облаках.

Машина резко остановилась, выдернув Антона из размышлений.

– Всё, приехали, – мрачно сообщил водитель, но в голосе явно слышалась радость.

Антон посмотрел вперед, дорога была перекрыта двумя сцепленными сгоревшими машинами. За ними улицы пребывала в полном хаосе, мусор и какие-то обломки валялись повсюду, стекла в домах были выбиты, покореженный велосипед лежал прямо посередине проезжей части, как дохлое животное на поле боя, повсюду виднелись кирпичи и битые бутылки.

– Что это? – недоуменно спросила Рита, – тут, как будто, война прошла.

– Война и прошла, – будничносообщила Аннета, – местные группировки что-то не поделили. Тут такое бывает.

– Вылезайте, – водитель заметно нервничал и уже не скрывал своего нетерпения, – дальше я не поеду. И никакого «там можно в объезд». Это точка. Всё. Платите и убирайтесь.

Аннета несколько секунд смотрела на него, пытаясь понять, есть ли у них шанс проехать оставшуюся часть пути на машине, а потом, поняла, что нет и, вздохнув, полезла за кошельком.

– Я плачу, – Антон потянулся вперед и убрал ее руку. – Ни слова, просто выходи.

Аннета проиграла во второй раз.

– Мужчины! – она закатила глаза и вышла из такси.

Глава 8

– Думаешь, там все еще опасно? – Спросила Рита, когда они втроем стояли на обочине, провожая взглядом стремительно удаляющееся такси, как брошенные дети.

– Волне возможно, – пожала плечами Аннета, – если бы этот козел не сдрейфил, было бы гораздо безопаснее. А теперь придется идти пешком по линии фронта. Благо, тут уже недалеко.

Девушки одновременно вопросительно подняли глаза на Антона.

– Я смогу, – сказал он и в тот момент он не врал, адреналин на время подавил болезнь и слабость. – Давайте не будем терять время, мне кажется, это не лучшее место для туристов.

– Нам туда, остряк, – и Аннета зашагала к следующему повороту.

Поднялся ветер, свежий и холодный, он пах влагой и ясно давал понять: до начала грозы осталось совсем чуть-чуть. Деревья – высокие тополя, растущие по обеим сторонам улицы, – тревожно шелестели при каждом порыве, как будто советовали трем путникам поторопиться, не испытывать судьбу.

– Похоже, будет град, – сказала Рита, щурясь от ветра, несущего пыль, – хотелось бы успеть до начала этого Армагеддона.

– Если немного прибавим, – Аннета шла впереди, низко опустив голову, – лишь бы не встретить никого из местных, вот тогда точно будет Армагеддон.

В такую погодку – вряд ли, с надеждой подумал Антон, стараясь изо всех сил не отставать, и при этом не слишком нагружать больное колено. Ветер дул прямо в лицо, толкал назад невидимой мягкой рукой, в которой, тем не мене, чувствовалась огромная сила. Дремлющая пока сила. Где-то уже совсем близко раздался очередной раскат грома, как будто небесную ткань разрывало какое-то чудовище, рвущееся в этот мир.

Рита держала Антона под руку, то и дело тревожно поглядывая то на него, то по сторонам. На улице не было ни души, даже домики, стоявшие по обе стороны от проезжей части, казались необитаемыми, но зловещими, как будто в них ждали своего часа призраки их бывших жильцов. И с началом грозы могли вырваться наружу. Такие ощущения навевал этот район и эта улица, и Антон подумал, что именно в таком зловещем и немного сюрреалистическом месте он и может получить помощь или хотя бы совет. Потому что все, что он сейчас видел и чувствовал, очень напоминало его жизнь.

За поворотом оказалась узкая улочка, такая же безлюдная и почти такая же разгромленная. Не хватало только сожженных машин и покореженного велосипеда. Рита остановилась и вопросительно посмотрела на Аннету.

– Нам лучше не терять время, – пожимая плечами, ответила та на невысказанный вопрос, – если пойдем до следующей улицы, можем найти там то же самое, но ему – она кивнула на Антона, – придется топать лишние сотни метров. Да и нам такой риск тоже ни к чему.

– Перевожу, – улыбнулся Антон, – на минном поле никогда не знаешь, какая дорога в обход. Так что не будем петлять, нам и вправду лучше поторопиться.

Рита скорчила гримаску и пошла вперед, осторожно ступая по растрескавшемуся асфальту, усеянному осколками битого стекла и какими-то обломками, многие из которых выглядели такими же острыми. Антон тоже внимательно смотрела под ноги, в отличие от девушек, он был в кроссовках, но ему совсем не хотелось наступить на какой-нибудь ржавый гвоздь или подвернуть ногу на куче мусора.

И все же он не мог не смотреть по сторонам, эта разгромленная пустая улица зачаровывала его, ему просто не верилось, что он идет по улице реального мира, где люди и правда так живут, и все, что он сейчас видит, не декорации к фильму, а настоящий район его города. Да, живущим в центре такое даже не снилось, подумал он, да и мне, вообще-то, тоже. Нет, он, конечно, смотрел криминальные новости, и видел такие картины, но никогда до этой секунды не осознавал, что за всеми этими кадрами стоит настоящая жизнь, настоящие трагедии и настоящие слезы. До этой поездки всё, что показывали по телевизору он, как и большинство людей, воспринимал как параллельный мир, не совсем выдумка, но и не настоящая реальность. Всё это было где-то там, где люди либо очень плохие, либо сказочно хорошие, но все они невыносимо страдают, потому что такова их судьба, и это нормально.

– Но это не нормально, – прошептал он, перешагивая через разломанную биту, запутавшуюся в обрывке цепи, – всё это совсем не нормально.

– Что? – спросила Рита, щурясь на ветру, когда они повернули, он немного стих, но все равно неприятно бросал пыль в лицо.

– Да так, причитаю, какой милый это район, – громко, чтобы перекричать ветер, ответил Антон.

На улице становилось все темнее, тучи стали из фиолетово-черных просто черными, и это пугало. Может, это и есть конец света, вдруг подумал Антон, небо станет черным и на землю придет Сатана, в таком районе ему явно понравится. Воображение тут же нарисовало жуткую картину оживающих в пустых домах призраков, теперь они свободны и выплывают на улицы, чтобы сожрать на этом приветственном пиршестве троих живых, по воле случая ставших угощением на балу у сатаны. А местное население явно обратится в чудовищ, причем, они просто примут свой естественный облик, подумал Антон, но тоже явно не откажутся нами закусить. И каким бы бредовыми ни казались эти мысли, сейчас, продвигаясь вперед по разгромленной улице под черным небом и ураганным ветром, с распухшим коленом и почти без сил, Антон подумал, что готов поверить в это. Почти поверил.

Рита, шагающая рядом с ними, вдруг сжала его руку, и Антон, не ожидая уже ничего хорошего, поднял голову и вопросительно посмотрел на нее. Она молча кивнула вперед. На дороге, ближе к обочине лежала мертвая собака, Аннета прошла мимо нее, лишь слегка окинув взглядом. Антон не хотел смотреть, но опять не мог оторваться. Вокруг собаки темным ореолом разлилась запекшаяся лужа крови. Собака была какой-то бойцовской породы, Антон плохо в них разбирался, но таких собак в кино обычно держали плохие парни из гетто. Он не хотел думать, что с ней случилось, но не мог. И она явно умерла не от старости, в этом районе, похоже, такая привилегия была у очень немногих.

– Господи! – всхлипнула Рита и уткнулась лицом ему в плечо. – Ненавижу это место! Ненавижу!

Они поравнялись с мертвой собакой, и Антон тоже увидел. У нее почти не было головы, осталась лишь нижняя челюсть и кровавое месиво с одним остекленевшим серо-голубым глазом. Что могло… начал было размышлять Антон, но потом увидел рваные дыры от пуль по всему телу. Странно, но от этого ему даже полегчало, по крайней мере, несчастное животное, втянутое в людской конфликт, убила не неведомая сила вроде орков или еще чего-то такого же жутко-нереального, а обычное огнестрельное оружие. Антон сам не понимал, почему его это успокаивало, но успокаивало. Может потому, что возможно, она умерла быстро, подумал он, не в силах оторвать взгляд от этого страшного зрелища, может потому, что можно не думать о том, что кто-то ударил ее чем-то с такой силой, что собака осталась практически без головы. А может, просто я хочу уехать отсюда, подумал он, заставляя себя закрыть глаза, и чувствуя, как слезы просачиваются сквозь ресницы, уехать и никогда не вспоминать о том, что увидел и почувствовал здесь.

Аннета по-прежнему шла вперед, но с каждым пройденным метром голова ее опускалась все ниже, и причиной тому был не ветер, это Антон понимал. Она держалась на расстоянии от них, как будто не хотела заразить их чем-то и понимала, что заражена сама – об этом говорили поднятые плечи и ссутулившаяся спина. Она борется, подумал Антон, и она действительно заражена, эта инфекция навсегда в ней, просто на расстоянии от источника все эти годы она дремала, а теперь проснулась и отравляет кровь.

– Ты ви… – начала Рита, обращаясь к Аннете, но Антон мягко дернул ее за руку.

– Не сейчас, – сказал он, радуясь тому, что, наконец, отвернулся от мертвой собаки, – не трогай ее пока. Ей надо побыть одной.

– Обычно я знаю это лучше всех, – ее глаза сверкнули, но злость исчезла, как блеск молнии, в широко распахнутых глазах остались лишь грусть и ужас. – Но сейчас ты прав.

Рита вздохнула и опустила голову, глядя строго себе под ноги и больше никуда.

– Мне просто так жутко от всего, а каково ей вернуться сюда? И как она вообще тут выжила? Да, сейчас не время грузить ее моими проблемами. Это ты правильно сказал.

Ветер усиливался, уже пугая не на шутку, идти становилось все труднее, и Антон опасался, что без поддержки Риты, может не выстоять. Эта мысль вызывала жгучее чувство стыда и злость, но он строго сказал себе, что лучше осознать это про себя и принять меры, чем растянуться на асфальте из-за сильного порыва и чувствовать себя полным ничтожеством на глазах у двух девушек. Пусть для них я и не сексуальный объект, но вот они для меня – да, думал Антон, с каждым шагом все меньше и меньше нагружая больное колено, и пусть мне тут точно ничего не светит, но в одну их них я, кажется, влюблен. И снова его захлестнул коктейль чувств: нежность, грусть, отчаяние и отвращение к себе. Он мог ручаться, что Рита ничего не знает о его чувствах, но он-то знал. И вместо того, чтобы быть рыцарем, он ковылял из последних сил, опираясь на свою даму сердца.

– Дождь смоет кровь, – послышалось рядом, – дождь смоет всю эту кровь.

Антон поднял голову, вырываясь из раздумий. Рита опять смотрела по сторонам, и только это уже вселяло в него чувство тревоги, потому что ничего хорошего в этом районе они еще не увидели.

– Может лучше не смотреть… – начал он, но Рита уже показывала рукой куда-то на тротуар с ее стороны.

– Трупы людей убирают, – ее голос был подозрительно ровным, – почему они не убрали собаку? Она ведь погибла за кого-то из этих уродов. Так почему ее они оставили лежать?

– Не знаю…

– Вон там, – она снова указала рукой, впереди Аннета продолжала прокладывать им путь, как абориген, не понимающий языка и потому не разговаривающий с людьми из другого мира. – Там точно был труп.

И снова повторилась та же история, Антон не хотел смотреть, насмотрелся уже, но голова сама повернулась, а глаза напряглись – в последнее время его зрение тоже претерпело изменения не в лучшую сторону.

Похоже, она права – вот что первое пришло на ум, когда он увидел большое темное пятно на тротуаре, это явно от существа покрупнее собаки. Узкий тротуар был полностью залит кровью вчерашнего побоища, более того, она стекала на дорогу – теперь Антон видел темные потеки на бордюре и на асфальте проезжей части. Тут кто-то умер. Мысль пришла в абсолютной тишине и была абсолютно лишена эмоций. Рядом с запекшейся лужей валялись осколки стекла и что-то похожее на напульсник.

– Дождь смоет кровь, – шепотом повторил Антон и отвернулся. На этот раз он не смог бы описать свои чувства, просто огромный тяжелый ком засел где-то в груди, парализуя эмоции, мысли и чувства. Мы здесь не больше часа, подумал Антон, а каково жить здесь? Если ответ и был, ком в груди поглотил и его.

Теперь он тоже опустил голову как мог низко, лишь иногда поглядывая вперед, чтобы не потерять из виду Аннету. Он хотел защитить себя от ужасающих картин Речного района, но теперь они проникли в его голову, как настоящая отрава. Он вдруг увидел вчерашнюю битву, одна группировка стеной идет на другую, в руках цепи, биты, трубы и ножи. Пистолеты пока за поясами. Кто-то с собаками, животные всегда обречены сражаться в людских войнах и умирать за то, о чем понятия не имеют. Он увидел лица – тупые и озлобленные, жестокость – вот их общая черта, а потому все участники уличной войны похожи как братья. Они и есть братья, живущие бок о бок, и умирающие так же. Думают ли они о том, что кто-то проживает последние секунды своей грустной жизни, полной грехов, крови и грязи? Скорее всего, нет, философия не популярна в рядах уличных бойцов.

Никогда его воображение не было таким ярким, но сейчас Антон ясно увидел все, до мельчайших деталей. Испуганные и такие же злые лица жителей, на чьих улицах идут столкновения, они бросают дома и бегут к родственникам – линии родства редко выходят за пределы Речного – кто-то просто запирает двери и спускается в подвал, а некоторые даже выходят на улицу со своими кастетами и цепями. Дети плачут, матери орут на них и отпускают подзатыльники, потому что им всегда не до этих спиногрызов, а сейчас их вой просто бесит. Некоторые дети постарше залезают на деревья или жмутся к хлипким заборам в надежде увидеть зрелище. Те, кто выживет сегодня, умрут на этих же улицах, просто в другой раз. Две толпы идут молча, одна на другую, никто не говорит ни слова, в этом нет необходимости, все уже сказано и решено. На одной из улиц они встречаются, нет ни секундной заминки или паузы, две толпы с воплями несутся друг на друга, и на перекошенных лицах написано одно желание – убивать…

– Не успеем до дождя, – голос Риты вырвал его из этой жуткой фантазии, и тут же, как будто по ее слову, на Антона упала первая тяжелая капля.

– Я не взяла зонт, – Рита хмуро уставилась в такое же небо, – по плану мы не должны были идти пешком.

– В бойскауты тебя бы точно не взяли, – улыбнулся Антон, радуясь тому, что страшное видение прошедшей здесь бойни ушло, – даже если бы ты жила в Америке, хаха.

– Естественно, не взяли бы, – она захихикала и слегка толкнула его локтем в бок, – я ведь девочка, girl, умник.

Капли срывались все чаще, температура заметно опустилась, так что ветер казался просто ледяным. Это точно к граду, подумал Антон, но теперь его мысли были заняты чем-то пострашнее ударов сыплющихся с неба льдинок. Рядом с ним ежилась от холодных порывов Рита, все теснее прижимаясь к нему в бессознательной попытке согреться. И это было приятно, так приятно, что Антон вдруг поймал себя на мысли, что готов пройти еще хоть сотню кварталов под ливнем и градом, под угрозой попасть в одну из уличных войн, лишь бы она вот так прижималась к нему, такая теплая и такая хрупкая.

Аннета свернула на другую улицу, кажется, холодный ветер и начинающийся дождь ее нисколько не беспокоили, она как будто не замечала ничего вокруг. Антону она напомнила Герду из сказки, возможно, она так же упорно шла вперед босиком по льду и снегу, навстречу ветру, чтобы спасти своего названного брата. И она идет вперед ради мня, подумал Антон, ради шанса. Ему вдруг захотелось подойти и обнять ее, возможно, это как раз то, что было бы ей нужно…но позже, сейчас она явно хотела побыть одна.

Улица оказалась короткой и почти чистой, все стекла в домах были на месте, никакой крови на асфальте, только несколько обрывков какого-то тряпья и разбитые стекла. Мы удаляемся от эпицентра событий, подумал Антон, как будто внутри его сознания кто-то вел прямой репортаж из ада, на отдаленных улицах ситуация постепенно приходит в норму. Теперь, когда смотреть по сторонам был не так страшно, Антон поднял глаза и, щурясь от ветра и участившихся капель, увидел, что улица упирается в какой-то овраг. Моста он не увидел, но Аннета уверенно шла вперед.

Над головой оглушительно загрохотал гром, и вдруг с неба полилось, как будто кто-то включил пожарный шланг прямо над ними. Ветер ударил по ним пеленой дождя, такого же ледяного, Рита вскрикнула, но на ее лице заиграла улыбка. Антон и сам улыбался, сила стихии завораживала и будила в душе такую же бурю эмоций. За пару секунд они промокли насквозь, и Антон пожалел, что на нем кроссовки, а не шлепанцы – ощущение было такое, как будто он шел в двух пакетах, наполненных ледяной водой.

– Это тоже не планировалось! – радостно прокричала Рита, стараясь перекрыть шум дождя, – как и это!

И она отпустила руку Антона и радостно побежала к Аннете, никак не прореагировавшей на начавшуюся грозу.

– Аня! Иду к тебе! – кричала она, широко раскинув руки в разные стороны, как для объятий, – Всегда мечтала это сделать!

Антон старался не отставать, но без поддержки идти было труднее, колено проявляло крайнее недовольство такой нагрузкой и такой погодой. Но выбора не было, и он шел, хромая уже гораздо сильнее и немного кривясь при каждом шаге. Впереди показался мостик, и это была первая красивая картина, увиденная им в этом Богом забытом месте. Узкий и короткий бетонный мостик с чудом уцелевшими металлическими перилами казалось, был проложен сквозь зеленый тоннель, деревья на берегах оврага так низко склонились над ним и имели такую густую крону, к тому же увитую диким хемелем, что на самом мостике царил полумрак. Под черно-серым небом и хлещущим дождем яркая зелень смотрелась так свежо и так нежно, что Антон невольно замер, залюбовавшись этим маленьким островком красоты. Как будто мы попали в картину, подумал он, кажется, подойдешь поближе, и можно будет разглядеть мазки и границы наложения красок. Под густой зеленой крышей было сухо, бетон на мостике не потемнел, и таинственный полумрак деликатно приглашал путников в свое укрытие.

– Эй, девочки… – начал было Антон, но потом повернул голову и осекся.

Рита добежала до подруги, но радостная улыбка испарилась, лицо стало испуганным и озабоченным, дождь смыл тушь, и глаза казались невозможно огромными. Антон видел, что она что-то говорит, но из-за шума ветра и ливня он ничего не слышал. Собрав силы, он поспешил вперед, предчувствуя новую беду и морально уже готовый к этому.

– Аннета, поговори со мной… – Рита обхватила лицо полруги ладонями и с надеждой заглядывала в глаза, как будто хотела увидеть там нечто волшебное, – что это? Что с тобой?

Антон, наконец, поравнялся с девушками, еще секунда, и он встал рядом с Ритой. И увидел. Лицо Аннеты изменилось до неузнаваемости, во-первых, он никогда не видел ее без макияжа, иногда ему казалось, что она как мульт-персонаж: всегда выглядит одинаково и всегда прекрасно. А теперь ливень смыл тушь, тени и тон, смешав их в какую-то адскую маску. Но самое главное, он никогда не видел такой уязвимости и боли на ее лице, она всегда была грубоватой и непрошибаемой, готовой дать сдачи, послать куда подальше и не распускающей нюни. А теперь эта броня упала, может быть, ее тоже смыл дождь. Губы дрожали, в широко распахнутых глазах застыло отчаяние, плечи сгорбились.

– Господи! Аннета, что… – начал было Антон, но тут гроза внутри нее разбушевалась настолько. Что вырвалась наружу.

Не говоря ни слова, она вдруг издала какой-то хриплый стон, обхватила голову руками и начала рыдать так, как Антон еще не видел, чтобы рыдали люди. Казалось, это горе разорвет ей грудь, она задыхалась, но плакала, и слезы смешивались с потоками дождя. Антон застыл, шокированный и испуганный, этого уж точно не было в планах, подумал он, чувствуя, как женские слезы делают свое дело – сковывают, пугают и смущают мужчин.

А вот Рита не растерялась, кинулась и крепко обняла подругу, хотя та и не отвечала на объятия, она сжимала Аннету в своих руках, как будто боялась, что ее унесет ветер, или смоет дождь. Так вместе они и рухнули на колени, Аннета закрыла лицо руками, из-под ладоней доносились сдавленные, отчаянные всхлипывания, Рита прижимала ее к себе, закрыв глаза. И снова это зрелище напомнило Антону картину, выражающую саму суть печали. Будь я художником, подумал он, я бы навсегда запечатлел этот красивый и грустный момент, но я сохраню его в памяти, навсегда сохраню, как момент истины, когда со всех нас слетели маски.

– Всю мою жизнь… – от слез голос Аннеты изменился до неузнаваемости, – это проклятое место отравило всю мою жизнь!

– Нет, милая, – Рита отстранилась, чтобы заглянуть ей в глаза, но лицо по-прежнему было спрятано за ладонями, – ты вырвалась, ты больше не здесь…

– Я всегда здесь, – Аннета, наконец, опустила руки, Антон подумал, что ее огромные голубые глаза и есть источник дождя. Странная мысль, но именно такой она пришла к нему в голову.

– А это место всегда во мне, – она сложила ладонь как наконечник копья и направила себе в грудь, как будто хотела пронзить себя, – оно здесь, как яд. Где бы я ни была, как бы далеко ни уехала, я слишком долго провела в этом аду и пропиталась этой отравой, она въелась в мои кости, в мою душу. И мне никогда не удастся забыть кто я и откуда.

– И не надо, – вдруг сказал Антон, он не мог присесть рядом, как Рита, поэтому просто подошел и погладил ее по волосам. Он никогда раньше этого не делал и даже представить себе не мог, но и она никогда не плакала у него на глазах, раскрывая душу. – Все то плохое, что было в твоей жизни поможет тебе видеть и ценить то хорошее, что есть. И есть сейчас. Просто живи дальше, стремись к лучшей жизни, потому что худшую ты уже видела.

Она улыбнулась ему, нежно и грустно, такой улыбки он никогда не видел на ее лице и вдруг понял, какой ее видит и любит Рита. Пройдя через многое, эта девушка заковала себя в броню, и вот теперь Антон чувствовал, что ему оказано величайшее доверие – теперь и он увидел кровоточащие раны под этой броней.

Дождь лил, ветер хлестал их ледяными струями, над головой снова прогрохотал гром. Девушки встали, обнимая друг друга, как выжившие после катастрофы. Не говоря ни слова, все трое обнялись, крепко, закрыв глаза. И чувствуя тепло их тел, такое живое и такое родное под ледяным ливнем, Антон вдруг понял, для чего нужна жизнь и что в ней самое ценное – тепло, которое один человек может разделить с другим под холодным доджем и ветром.

– И когда это ты стал у нас философом? – спросила Аннета, когда они шли к мосту, девушки с обеих сторон поддерживали Антона, запас адреналина иссяк, а от холода и сырости его колено практически вышло из строя.

– Примерно месяц назад, – серьезно ответил он и грустно улыбнулся, – это такой бонус для умирающих: начинаешь яснее видеть и больше понимать.

– Даже думать об этом не смей! – Аннета повернулась и уставилась прямо ему в глаза, – она поможет тебе. Она многое может.

– На данный момент это моя единственная надежда, – ответил Антон и добавил, усмехнувшись, – да после такого путешествия я уже заслужил чудесное исцеление, просто так, никого не посещая.

Когда они ступили на мост под зеленую крышу, Антон буквально ощутил насколько теплее здесь воздух, а ветра не было совсем. Настоящий тоннель из деревьев, восхищенно думал Антон, наслаждаясь приятным шумом дождя по листьям и практически полным отсутствием холодных капель.

– Далеко еще? – спросил он, – а то, может, переждем здесь?

Они остановились, глядя на бушующий в овраге поток, напоминающий горную реку, где-то над ними, снаружи снова разорвались небеса.

– Почти пришли, – Аннета кивнула на улицу на другой стороне мостика, – это ее улица.

– Очереди до моста не видно, – прокомментировала Рита, – уже хорошо.

– Ну, это тебе не Ванга, – усмехнулась Аннета, – хотя людей у нее бывает много. Но, к счастью, за пределами района ее мало кто знает. Сами понимаете, это как радиоактивная зона, отсюда почти никто выезжает. Но мы будем ждать, сколько потребуется, хотя я надеюсь, она не занята.

– Но задержаться, все же, стоит, – вдруг сказала Рита, – пара минут ничего не решит, а я так и не сделала то, что давно хотела и собираюсь это исправить. Все как раз сошлось.

И она отпустила руку Антона, подошла к Аннете и заглянула ей в глаза.

– Я люблю тебя, девушка из самого поганого района. И всегда буду любить.

Аннета хотела что-то ответить, но Рита закрыла ей рот поцелуем. Пару секунд Антон смотрел на них с легкой улыбкой, растроганный, восхищенный и немного смущенный, а потом деликатно отвернулся. Я бы тоже мог найти свою любовь, подумал он, глядя на беснующуюся воду в овраге прямо под ним, будь у меня время, я бы все сделал по-другому, я бы не боялся, не отгораживался от мира, от чувств, от жизни. Я бы не стал больше бояться разочарований и потерь, потому что они – слишком ничтожная цена за один поцелуй под дождем, за протянутую руку, за сердце, которое другой человек доверяет тебе, говоря «я тебя люблю».

Антон углубился в мысли, как зачарованный глядя на бурный поток в овраге, капли просачивались сквозь листву и падали иногда прямо за шиворот, но он этого не замечал, итак был насквозь мокрый. Здесь в полумраке моста была совсем другая атмосфера, как будто крошечное окно в другой, параллельный мир, где живут феи и единороги, а простреленные десятком пуль собаки не лежат на разгромленных улицах. Как будто и не было этого жутковатого путешествия, думал Антон, как будто все это нам показалось или просто приснилось… Но тут в мутном потоке воды мимо него пронеслась дохлая кошка, и это разом покончило со всеми иллюзиями. Ничего им не приснилось, а мир на самом деле такой – грязный, жестокий и безнадежный. Волшебство момента ускользнуло, подумал Антон, встряхнувшись, но он было, а значит, что-то хорошее в этом мире еще есть. Он оглянулся на девушек, они смотрели друг на друга, не видя больше ничего вокруг, и о чем-то тихо шептались. Хорошо, подумал Антон, для них волшебство еще продолжается, для них оно длится почти 24 часа в сутки, потому что они влюблены.

Над головой раздался очередной раскат грома, все трое вздрогнули, как будто одновременно очнулись ото сна.

– Не хочется входить под ливень, – поморщилась Рита, – но я и тут начинаю замерзать. А ты как?

И она вопросительно посмотрела на Антона, похожая на куклу с этой размазавшейся тушью и мокрыми волосами, которые она откинула назад.

– Потихоньку примерзаю к перилам, – улыбнулся он, – мне кажется, пойдет град. Было бы неплохо добраться до места раньше, чем нам настучат по башке тысячи льдинок.

– А что, – усмехнулась Аннета, – мы промокли до нитки, видели девочку без руки, семейную потасовку, нам угрожали пистолетом, потом мы видели последствия уличной войны и – та-дааам – меня рыдающую. И вы всё еще боитесь града?

Она вытянула руку, показывая на улицу, по которой они пришли, а потом на не светлеющее небо.

– Если уж вы решились посетить Речной, – деланно серьезным голосом сказала она, уперев руки в бока, – то обязаны получить полный набор дерьмовых впечатлений. Специальная акция сатаны для всех туристов.

– Только никакой сувенирной продукции! – театрально вытаращив глаза, воскликнул Антон и все трое рассмеялись.

После уютного затишья под зеленым навесом, дождь показался еще боле холодным. И он и не думал стихать, ледяные струи лились сплошной завесой, гром грохотал, а тучи нависали все ниже. Ветер превращал мокрую одежду в ледяную корку, и, пройдя половину улицы, Антон начал дрожать. Колено разболелось еще сильнее и почти перестало слушаться, как будто его нога вдруг стала ватной и утратила всякую связь с телом. Или просто одна провинция государства под названием «тело» вдруг восстала, подумал Антон, и больше не желает подчиняться царю – приказы-то она получает, но больше не выполняет их. Ну ничего, успокаивал он себя, щурясь от каплей, затекающих в глаза, скоро мы придем, и восстание будет подавлено.

Улочка и в самом деле была короткая и тихая, примерно через 200 метров она упиралась в какое-то заброшенное длинное здание, образующее тупик. Антон пытался разглядеть его получше, но увидел только разбитые деревянные стены, заколоченные окна и провалившуюся крышу. Вероятно, когда-то это был крупный склад или какая-то база, но дни ее жизни давно миновали. Зато теперь на этой улице царила тишина, и не было никакого движения.

– Ни одной машины, – сказала Рита, ее губы тоже стали приобретать синеватый оттенок, а по телу проходила мелкая дрожь. – Сюда ведь не проехать. Здорово! И людей не видно. Может, нам хоть тут повезет.

– Нам уже повезло, – ответил Антон и на этот раз он не шутил. – Мы всё еще живы, не прострелены и не покалечены. Судя по тому, что мы видели в этом районе, это крупное везенье, согласна?

– И даже я не убила тебя за то, что ты видел меня с размазанным макияжем да еще и плачущую, – откликнулась Аннета. Она поддерживала его под правую руку, Рита – под левую. – А вот и оно.

И она указала рукой на зеленые ворота с правой стороны. Отсюда не было видно дома, только такой же зеленый деревянный забор и высокие деревья во дворе. Домик видимо маленький, подумал Антон, хотя у кого здесь они больше? И действительно, он попытался припомнить, видел ли хоть один двухэтажный дом и понял, что общежитие в самом начале района было самым высоким зданием в этой части города. Ну, может местные нарко-короли и живут в чем-то похожем на виллы в самой сердцевине района, подумал он, но в такую глубь Речного мы, к счастью, не углублялись. Мысль о том, что местные короли вообще предпочитают здесь не жить, так и не пришла ему в голову.

Они сошли в дороги – не асфальтированной, с ямами и булыжниками – и пошли по гальке, заменяющей подъездную дорожку. Кое-где из-под камней пробивалась трава, и Антон вдруг подумал, что делает то же самое – пробивается сквозь тьму, чтобы жить.

– Пришли. – Аннета остановилась перед зелеными воротами и улыбнулась, – надо же, добрались!

– Да уж, – наморщила носик Рита, – тут явно есть что отпраздновать.

– И нам точно повезло в одном, – сказала Аннета, поворачиваясь к ним, – я бывала тут раньше, когда много посетителей, калитку оставляют открытой, потому что люди сидят во дворе и здесь, на улице. Сегодня, она закрыта. Надеюсь, она принимает.

Антон молчал, его вдруг накрыло сильнейшее волнение. Он даже не помнил, когда в последний раз так волновался и испытывал такой страх. Хотя страх этот был приятным, не страх боли или смерти, а нечто вроде волнения перед каким-то важным событием или большим приключением. Это мой шанс, думал он, я здесь, и прямо сейчас у меня есть возможность избавиться от этого кошмара навсегда. Что-то отнимает у меня жизнь, а теперь у меня есть шанс получить ее обратно. Надеюсь, на этот раз получится, подумал он, шагая к калитке, надеюсь, это будет не ложная радость.

Звонка не было, поэтому они просто постучали и стали ждать. Забор и ворота были высокими, так что они не могли заглянуть во двор, а шум дождя и ветра заглушал все звуки. Все заметно нервничали, так что к дрожжи от холода добавилась еще и нервная дрожь. Антона передергивало, но он старался справиться с собой, а Рита рядом с ним дрожала как осиновый лист.

– Даже не знаю, почему мне так страшно, – шепотом сказала она, выдавливая из себя нервную улыбку, – просто… не знаю, всё это так волнительно, эта поездка, эта гроза, а теперь…

Аннета уже подняла руку, чтобы постучать снова, но тут калитка неожиданно распахнулась. На пороге стояла пожилая женщина с широким строгим лицом и двумя длинными седыми косами. Она была высокая и крупная, как будто вырубленная из камня, в руке она держала древний зонт с одной торчащей спицей.

– К бабе Насте? – голос ее напоминал гром или перекатывание валунов. Все трое послушно кивнули, как дети перед великаном. – Заходите.

Антона сразу поразило количество цветов, в немаленьком дворе они были повсюду. И все они были одинаковыми – белые лилии росли на каждом свободном клочке земли. Должно быть, аромат тут такой, подумал Антон, зачаровано глядя на белоснежное море, что воздух аж густой. Рядом с ним восхищенно ахнула Рита, автоматически пытаясь вдохнуть поглубже. Но ливень смыл практически весь аромат, остался едва уловимый шлейф, как после дорогих духов загадочной незнакомки. Будет очень жаль, если пойдет град, подумал Антон, не в силах отвести взгляд от сотен хрупких и прекрасных цветов, у них нет шансов. А у меня? – тут же пришел вопрос, но он отогнал его, глядя на эту красоту, думать о чем-то мрачном ему не хотелось.

Во дворе было три строения – маленькие домики, похожие на игрушечные, чистенькие и ухоженные. Один домик стоял прямо напротив калитки, но великанша уверенно прошла мимо него, а за ней, как утята за мамой, прошествовали гости, они шли по одному – узкие тропинки, проложенные сквозь лилии, не позволяли разминуться двум взрослым. Середина двора была заасфальтирована, но прямо в центре почти на всю ширину была разбита круглая клумба, конечно же, с белыми лилиями. Еще один крошечный домик стоял прямо напротив ворот, другой – справа от них, перед третьим была самая большая площадка с лилиями, огороженная самодельным забором, на всю длину которого тянулась деревянная лавка. Сегодня она пустовала. Вряд ли из-за дождя, подумал Антон, чувствуя, как от волнения сердце подскакивает к самому горлу.

Женщина повела их ко второму домику, дверь была открыта, над ней – узкий навес. Она сложила зонт, и все столпились на сухом квадрате асфальта. Антон заметил, как блестят от возбуждения глаза Риты, если бы сейчас была ночь, подумал он, она могла бы освещать ими путь.

– Заходите, – еще раз повторила дама, рванув дверь так, что Антон удивился, как она не сорвалась с петель. – Ждите здесь.

Она пропустила их внутрь и закрыла дверь.

– Как в сказке про ведьму и детей, – усмехнулась Аннета, – и эта дамочка явно из тех, кто сожрет нас троих и не подавится. Ну, кто первым полезет в печь?

И она указала на древнюю плиту. Великанша привела их в кухню.

– Так это не она? – в эту секунду Рита и правда напоминала ребенка, заблудившегося в сказочном лесу. – Ты уверена?

– На все сто. – Аннета тоже дрожала, обхватив себя руками, чтобы как-то удержать драгоценное тепло. – Это ее компаньонка. Или просто помощница.

И предвидя дальнейшие расспросы, добавила, оглядывая кухню:

– Я сама у нее не бывала, но люди говорили про эту жену людоеда. Она живет здесь же и помогает со всем.

– Надеюсь, она не за котелком побольше пошла, – нервно засмеялся Антон, – а то мы ведь на самом деле в кухне. История вроде как повторяется.

Все трое напряженно захихикали, оглядывая помещение как настоящие дети, попавшие в обитель волшебника, доброго или злого – они пока не знали. Но этот домик на самом деле был кухней, просторной и чистой, хоть все здесь, начиная от плиты и заканчивая ковшиками и кастрюлями, висящими над ней, было очень и очень старым. Большой деревянный стол стоял возле правой стены с тремя окнами, и гости тут же стали выглядывать, но двор пустовал, только сотни лилий склонялись под неутихающим ливнем. Прогремел гром, все трое вздрогнули и снова нервно захихикали.

– С нас уже лужа натекла, – сообщила Аннета, а потом подошла к раковине и стала выжимать волосы. – Я бы сейчас дорого заплатила за самую стремную и поношенную одежду, лишь бы сухую.

– О, а тут есть дверь, – Рита тоже отошла от окна и указала на ярко-синюю дверь за последней кухонной тумбой, но, конечно же, открывать ее не стала, даже не приблизилась. – Как думаете, куда она ведет?

– В ванную. – Раздался за их спинами громоподобный голос, и все трое подпрыгнули. – И девушки сейчас туда пойдут.

На пороге кухни стояла великанша, невероятно, но у руках у нее был целый ворох одежды, а лицо – такое же строгое.

– Вот, – и она бросила то, что было у нее в левой руке Рите, та поймала с выражением крайнего недоумения на лице, – сами разберетесь что кому, ванная там, вас никто не потревожит. Идите.

Девушки переглянулись и через секунду послушно отправились в ванную.

– А это тебе, – и она протянула Антону толстый махровый серый халат, – мужчины от природы меньше стесняются. Можешь переодеться тут.

И, заметив, что он не шелохнулся, добавила, закатив глаза:

– Я отвернусь, не думайте, что мне охота глазеть на ваше высочество.

– Нет, я.. – дар речи вернулся к Антону, но не до конца, – не надо, правда. Спасибо за заботу, но…

– Слушай, парень, – она нависла над ним, уперев руки в бока, и Антону показалось, что она стала еще выше, – здоровые сюда не приходят. Не ухудшай свое положение.

И немного смягчившись, добавила, оглядев его с головы до ног:

– А оно и без того, как я погляжу, не сладкое.

Антон начал снимать с себя мокрую одежду молча и быстро. Спорить с ней вообще не представлялось возможным, и она была права: только воспаления легких ему сейчас не хватало. Нет уж, подумал он, стаскивая мокрую майку, только не сейчас, когда у меня появилась надежда, да я даже готов прикрыться этими листами от лилий, но пойти к этой бабе Насте. Потому что я хочу жить, хочу вспоминать то, что было сегодня и смеяться, а может забыть этот день как часть кошмара, но я хочу попасть в свое будущее. И сделаю для этого все. Всё, что понадобится.

Великанша, и правда, отвернулась сразу же, как он начал переодеваться, но пред этим положила на стол полотенце, так что Антон просушил волосы, энергично растерся им и почувствовал, как согревается. А когда закутался в огромный халат, тепло приятно разлилось по телу, так что его невольно захлестнуло чувство симпатии и благодарности к этой «каменной леди». Должно быть это ее халат, подумал он, судя по размеру. Дама итак возвышалась над ним, как гора и примерно так же превосходила его в ширину, а за последний месяц Антон исхудал и стал похож на узника концлагеря, так что просто утонул в халате.

– Ах, да. Чуть не забыла. – Она повернулась, не дожидаясь, пока он сообщит, что готов, и поставила на пол перед ним пару пляжных тапочек. Поношенных, но чистых и сухих. – Твои кроссовки наградят тебя простудой, если останешься в них. Так что надевай.

– Спасибо, – на этот раз он не стал возражать. – Вы так добры к совершенно незнакомым людям. Большое вам спасибо за всё.

Она отмахнулась, скрестив руки на необъятной груди и критически оглядывая гостя.

– Тебе из него хоть палатку шей, – невероятно, но она улыбнулась, и как-то сразу стала походить на добрую бабушку, а не на жену великана-людоеда. – Вас троих в этот халат завернуть можно, и еще место останется.

И она начала смеяться. Антон на секунду застыл, пораженный этим зрелищем, а потом улыбнулся в ответ.

– Ребята, это просто отпад! – дверь в ванную распахнулась, и в кухню, кружась, влетела Рита.

Тут и Антон не смог сдержать смех – на ней был старый-престарый сарафан из белого ситца, весь в рюшах и оборочках, он доходил ей почти до щиколоток, а на плечах вместо шали красовалось полотенце. Из ванной слышался задыхающийся смех Аннеты.

Рита легко подлетела к нему, как бабочка или фея в белоснежном ореоле ткани, обвила его шею руками и, игриво заглянув прямо в глаза, спросила:

– Ну как?

– Потрясающе! – выдохнул Антон и не соврал, с мокрыми волосами и сияющими глазами она и правда казалась ему пришелицей из другого мира или эпохи.

– Не хочешь махнуться? – она начала щупать его халат, а потом критически оглядела его с головы до ног и добавила, – или, может, просто поделишься парой метров ткани?

Они оба захихикали.

– А самое мощное на нашем дефиле мы приберегли напоследок, – весело сказала Рита, – такого вы точно не видели нигде и никогда. И не увидите, так что дорожите моментом, дамы и господин. Аннета, выходи!

Из ванной снова послышался взрыв хохота, а потом, вышагивая модельной походкой и смеясь, как сумасшедшая, в кухню вошла Аннета. На этот раз хохотала даже великанша. Огромная блузка с ядовито-розовыми розами доходила Аннете до колен и болталась на ней как парус, а под ней почти до пола висела зеленая юбка, тоже широкая. Девушка напоминала ожившее пугало, особенно с полотенцем, намотанным на голову как тюрбан.

– Бойся своих желаний, – задыхаясь от смеха, сказал Антон, подмигивая Аннете, которая все дефилировала по кухне не совсем твердой от смеха походкой, – бойся, потому что они сбываются.

– Спасибо вам большое, – сказала Рита, когда все отсмеялись, – если бы не вы, мы бы точно подхватили простуду, дождь просто ледяной и ветер такой сильный. Большое спасибо.

– Вы не подумайте, – вмешалась Аннета, – мы над собой смеемся, просто мы такие… – она на секунду замолчала, подбирая нужное слово, – такие нелепые в этом во всем. Но мы очень благодарны вам, спасибо еще раз.

– Да, вы и меня повеселили, – заявила дама, уперев руки в бока и занимая уже почти всю кухню, – и я не из обидчивых. А вот вам придется вызывать машину, в таком виде лучше далеко не уходить.

И ее широкая грудь снова заколыхалась от смеха.

– Идите за мной, – сказала она, тут же возвращаясь в привычный образ, как будто и не было этого смеха и улыбок, от которых она становилась похожа на обычную добрую бабулю, – она сейчас занята, подождёте немного. Там просторнее и есть, где сесть.

И, не дожидаясь ответа, она развернулась и вышла из домика, переглянувшись, все трое последовали за ней. У дверей она дала им большой кусок целлофана, сама же раскрыла свой потрепанный зонт и уверенной походкой направилась к первому домику. Построившись «паровозиком», Антон встал первым, Аннета – последней, гости накрылись целлофаном и последовали за дамой, стараясь не сойти с узких дорожек и не наступить на цветы. Над головой раздался такой оглушительный раскат грома, что Антон почувствовал, как вздрогнула земля, и в ту же секунду с неба посыпался град.

– Ох, черт! – выкрикнула Аннета, – все же мы под него попали!

– От судьбы не убежать, – усмехнулся Антон, – но, может, стоит попытаться?

Спорить никто не стал, почти бегом, они догнали великаншу и поспешно зашли в домик у ворот. Комната, в которую они попали, была идеально квадратной, вдоль правой и левой стены тянулись лавочки, прямо напротив входной двери была еще одна дверь, закрытая. Больше никакой мебели не было, и всего одно крошечное окно, выходившее во двор. Но здесьбыло тепло и сухо, пол и стены были обшиты деревом, потемневшим от времени, и царил приятный полумрак.

– Ждите здесь, – строго сказала дама, – когда посетительница выйдет, сначала войду я и спрошу, примет ли она вас. Она очень устает, помогая людям, но не может отказать.

Она ледяным взглядом обвела каждого их гостей.

– Это приходится делать мне.

Готов спорить, никто не возражает, подумал Антон, с удовольствием садясь на деревянную лавочку и давая отдых больному колену. В помещении витал едва уловимый запах ладана, от него Антон ощущал неприятное чувство тревоги. Что там, за этой дверью, гадал он, спасение или потеря надежды?

Он никогда не был религиозным человеком, верил во что-то, сам толком не зная во что, поздравлял коллег с Пасхой и Рождеством, не придавая этим праздникам никакого значения, кроме светского. А в церкви последний раз был на отпевании отца. И снова не потому, что тот был очень верующим, просто так было положено. Поэтому сейчас он чувствовал какое-то смутное чувство вины, как будто пришел за помощью к тому, кого предпочитал не замечать всю жизнь и в кого почти не верил. Не важно, во что ты веришь, сказал он себе, эта сила либо есть, либо нет, как град за окном: сидя здесь, в него можно не верить, но он идет.

– Жаль цветы, – сказала Рита, с грустью глядя в окно.

– Да, им достанется, – согласилась великанша, помрачнев, а потом добавила, уперев руки в бока, – но они опять расцветут. Они будут жить, потому что, в конечном счете, жизнь всегда побеждает. Так повелел Господь, сотворив этот мир.

Пораженный это фразой, Антон уставился на нее. Несколько секунд она продолжала наблюдать, как град бьет хрупкие цветы, а потом снова удивила – достала из кармана платья пачку сигарет и вышла.

Все трое молчали, погрузившись в собственные мысли, из-за закрытой двери не доносилось ни звука. Нам всем есть над чем подумать, размышлял Антон, он отвернулся от окна и теперь рассеяно разглядывал свои сплетенные пальцы, Аннету преследует прошлое, Рита увлечена настоящим, а мне остается лишь мечтать о будущем.

Он не знал, сколько времени прошло, великанша не возвращалась, должно быть, курила и смотрела, как град портит ее цветы, шум снаружи успокаивал и усыплял, в огромном халате ему было тепло и уютно, снова накатила слабость. Ему хотелось спать, веки стали тяжелыми, как тучи, которые они видели по дороге сюда, а общее молчание еще больше расслабляло. Антон откинулся, уперся головой в деревянную обшивку стены и закрыл глаза, испытывая необыкновенное удовольствие. Мысли тут же начали куда-то уплывать, и он понял, что засыпает. Надо открыть глаза, думал он, нельзя же вот так уснуть, но как же это было приятно: просто сидеть вот так, в тепле, слушая шум бури за окном и чувствовать, как дремота накатывает и укрывает, как бархатный плед. У меня не осталось сил, подумал он, я больше не могу сопротивляться, я так устал, слишком устал за этот месяц. Так отдохни, шепнул ласковый голосок в голове, ты это заслужил. Просто закрой глаза, перестань бороться, перестань надеяться, перестань всё. И отдыхай. В твоем распоряжении целая вечность.

Соблазн уступить был так велик, но в этот момент вдруг, скрипнув, распахнулась внутренняя дверь. Все трое подскочили, дремота тут же слетела с Антона, как будто ее и не было, а сердце как будто увеличилось в размерах и забилось где-то в горле. Все синхронно повернули головы и вытянули шеи, пытаясь заглянуть в открывшуюся деверь, но их ждал неприятный сюрприз – дверь была двойная, и вторая уже успела закрыться. Теперь понятно, почему мы ничего не слышали, понял Антон, тайны, скрытые в той комнате, не должны ее покидать. Антон подумал, что это правильный подход.

Из комнаты вышла тощая женщина средних лет с осунувшимся, но счастливым лицом. Сразу было понятно: что-то мучило ее, пока она не пришла сюда. И что бы это ни было, оно ушло, это было написано на ее усталом лице, это читалось в сияющих глазах, окруженных темными кругами. Женщина осторожно закрыла за собой дверь и только тогда окинула взглядом троих посетителей. Растущее удивление в ее глазах очень повеселило Антона. Должно быть, мы выглядим, как сбежавшие из дурдома, подумал он, сейчас она скажет: «Не знала, что психически больным она тоже помогает», и, чтобы не разрушать иллюзию, я серьезно так отвечу: «Жираф».

Антон понял, что улыбается, когда заметил на себе взгляд женщины и ее осторожную улыбку. Ну вот, подумал он, я уже начал. Аннета спешно стягивала полотенце с головы, а Рита начала теребить волосы.

– А я была уверена, что буду единственной посетительницей, – улыбнулась женщина, – из-за погоды, там ливень собирался…

Она выглянула в окно поверх их голов.

– О! Уже и град?! А там совсем не слышно, – и она смущенно отвела глаза.

– Мы как раз под него и попали, – сообщила Рита, – промокли до нитки. Но добрая леди дала нам сухую одежду, там очень холодно, и ветер такой сильный.

– Ммм, понятно, – и женщина, еще раз пройдясь взглядом по их одежде, многозначительно кивнула, – здесь живут хорошие люди, уверенна: с чем бы вы ни пришли, вам помогут.

Только на это теперь вся надежда, подумал Антон, улыбнулся и поблагодарил женщину за пожелание. Она не стала задерживаться, вытащила из сумки смятый дождевик, расправила, надела и вышла. На этот раз до них долетели голоса, она о чем-то беседовала с великаншей. Через несколько минут входная дверь распахнулась, впуская холодный и сырой воздух, Антон поежился и плотнее закутался в халат.

– Подождите, я спрошу, примет ли она вас, – сказала великанша и скрылась за дверьми.

– Сейчас, – Рита сжала его руку, глаза снова засияли, как два прожектора, – это случится сейчас!

– Я тоже думаю, что она не откажет, – сказала Аннета, видя, что Антон собирается возражать. – Она, и правда, обладает даром и чувствует, кому действительно очень нужна помощь.

И она сжала вторую руку Антона. Так в ожидании они просидели несколько бесконечных минут, им казалось, что эта дверь никогда не откроется, что им откажут, что все это – сон… Но дверь открылась, на пороге появилась великанша с каменным лицом, на нем ничего невозможно было прочесть, как бы они ни пытались.

– Входите, – как гром прогремела она, а когда они подскочили и направились к двери, вдруг вытянула руку, останавливая их. – Ничего не требуйте и не просите, если она может помочь, она это делает, если нет – значит, нет. Этот дар не работает по прихоти.

Она помолчала, смеривая взглядом каждого из троих гостей и загораживая собой весь проем, а потом добавила:

– И еще: не вздумайте спрашивать, сколько это стоит. Это не продается.

И прежде чем Аннета успела сказать, что они это знают, она отошла в сторону.

– Идите. Надеюсь, она сможет вам помочь. – Мягко сказала она, и искренность в ее громоподобном голосе очень тронула Антона.

Вот оно, подумал он, едва не теряя сознание от волнения, и переступил порог.

После полумрака предыдущей комнаты его глаза легче адаптировались к мягкому свету множества свечей. Запах ладана усилился и стал густым и приторным, но Антон не смел кашлянуть и всё время смотрел под ноги, чтобы не споткнуться на двойном пороге. Последней вошла Рита и закрыла за собой дверь.

– Проходите, садитесь, – голос явно принадлежал старушке, немного дребезжащий и с особым выговором.

Онемев от волнения, Антон поднял глаза и увидел 4 стула перед простым деревянным столом. Иди до конца, твердо сказал он себе и поднял глаза. За столом на таком же стуле сидела полненькая старушка с милым лицом, курносым носом и совершенно необыкновенными небесно-голубыми глазами. На голове у нее была косынка, повязанная узлом назад, белоснежные волнистые пряди выбивались из-под нее, придавая ей какое-то неуловимое очарование. Она была полной противоположностью своей компаньонки, это сразу бросалось в глаза.

– Ты, парень, – и она кивком указала на Антона, ее ясные глаза смотрели прямо на него, и он почувствовал, как краска заливает щеки. – Я почувствовала тебя, едва ты переступил порог нашей калитки. Иногда приходится подождать, той женщине очень нужна была помощь.

Она помолчала несколько секунд и добавила, наставив на него палец:

– И последние 30 минут ты меня отвлекал. – Но в голосе не слышалось ни злости ни упрека, она просто констатировала факт.

– Извините, – пролепетал Антон, пойманный в ловушку ее небесных глаз, – я…

– Не извиняйся, в этом нет твоей вины. Во всем этом нет твоей вины. Ты – невинен, милый, невинен, как дитя.

Сердце в груди Антона снова подпрыгнуло, сделало сальто где-то в горле и вернулось на место, чтобы отплясывать чечетку там.

– Нам очень нужна ваша помощь, – начала Аннета, она сидела по правую руку от него, Рита – по левую, – он болен, никто не знает, что с ним…

– И я не знаю, – прервала старушка, – но вокруг него зло, я чувствую его, оно сильное и очень старое. От него дребезжит воздух, от него ноют мои старые кости. Мне страшно, рядом с ним. Потому что это зло древнее и могущественное, гораздо сильнее такой старой развалины, как я.

Сердце Антона упало, а душа, как будто раскололась на тысячи острых как бритва осколков и теперь кололась в груди, раздирая его на части. Слезы подступили к глазам, ему хотелось кричать, пока кровь не начнет хлестать их горла, хотелось рвать на себе волосы, хотелось убить кого-нибудь или уничтожить что-нибудь… вместо этого, он начал разглядывать комнату, чтобы отвлечься. Она была такой же идеально квадратной, из мебели – только стол, стул хозяйки и четыре стула для посетителей. И повсюду – свечи, и церковные и обычные, они стояли на столе, двух подоконниках – окна были закрыты внутренними ставнями – и на нескольких канделябрах. По углам висели иконы, и одна лампада горела перед распятием за спиной старушки.

– Я не знаю, почему это так, – она встала, и Антон поразился, какая она маленькая и как будто кругленькая, – оно вокруг тебя, но не в тебе.

Она подошла вплотную, Антон сидел, но их глаза были практически на одном уровне. И ее сияющие глаза как будто смотрели внутрь и видели то, что другим не дано было видеть.

– От него не убежать, – сказала она, как в трансе, – его не победить. Оно высасывает жизнь. Прости, сынок, я тут бессильна.

Я ведь не говорил ей про монету, подумал Антон, я и слова не произнес о себе. Она не врет и она не шарлатанка. Просто я обречен. И я снова проиграл, на это раз свою жизнь.

Старушка взяла его руки в свои, их глаза встретились. И на мгновение страх исчез, исчезла боль и слабость, Нежность и грусть в ее глазах заставили отступить неведомое древнее зло, крутившееся облаком вокруг Антона. В ней свет, подумал Антон, в эту секунду, и грусть и обреченность растворились под ее взглядом, как я могу злиться или отчаиваться? Я просто должен освободиться от страха и принимать свою судьбу, потому что где-то есть свет и тьма перед ним бессильна.

– Ты чист душой, – сказал она еле слышно, не сводя своих удивительных глаз с его лица, – я буду молиться о тебе. Ты несешь свой крест, не сломайся под его тяжестью.

Антон улыбнулся, чувствуя себя совершенно спокойным и здоровым, он знал, что это пройдет, она не давала ложных обещаний, но в эту секунду он получил передышку и наслаждался каждым ее мгновением.

– Он же умирает! – Аннета вскочила со своего стула, ее глаза тоже сияли, только в них горел огонь.

Рита ахнула и попыталась схватить ее за руку, Аннета стряхнула ее, прожигая взглядом миниатюрную старушку.

– Вы должны помочь ему! Вы не можете его бросить! – и тут она вдруг расплакалась, второй раз за этот жуткий день. – Он не должен умирать, не должен!

– Аннета… – Антон был так шокирован, что даже не знал, что собирается сказать, но она не дала ему такой возможности.

– Замолчи! Ты уже сдался! Ты не смеешь так поступать! – ее перекошенное от отчаяния и злости лицо снова повернулось к старушке, – сделайте что-нибудь! Вы должны! Должны ему помочь!

– Деточка, – она отпустила руки Антона и направилась к Аннете, возвышающейся над ней, как башня, – твое сердце изранено, в нем так много боли. Но много и любви. Не позволяй себе потерять ее, не убивай свет, который есть в тебе. Это дар Божий, он есть не у всех.

Аннета продолжала плакать, но злость с ее лица исчезла, как тень, освещаемая ярким полуденным солнцем. Медленно она села обратно на свой стул, всхлипывая и дрожа всем телом. Антон почувствовал, как рука Риты нашла его руку, она тоже плакала, но беззвучно.

– Ты любишь его, – мягко сказала старушка, – твое доброе сердце страдает вместе с ним, но твоя злость ничем здесь не может помочь.

Она погладила Аннету по голове, совсем как ребенка, который упал и ушиб колено.

– Он не должен умирать, я не должна его исцелять, никто из нас ничего не должен. Нет такого понятия во Вселенной, его придумали люди, чтобы получать то, что не всегда заслуживают и скрывать то, о чем они не хотят говорить. – Она говорила тихо и успокаивающе, но глаза не отрывались от заплаканных глаз Аннеты, и в них была твердость. – Мир живет по законам Истины, а только желания определяют истинную сущность человека. За словом должен всегда стоит чье-то хочу, и любой поступок определяет желание, а не долг. Солдаты идут на войну, потому что должны, но каждый идет за своим желанием: кто-то хочет быть героем, кто-то хочет острых ощущений, а кто-то хочет, чтобы его семья жила под мирным небом. А политики, посылающие их исполнять свой долг, хотят власти и богатства. Муж, встретивший красотку, не отвечает на ее заигрывания, не потому что должен хранить верность, а потому что еще больше чем забаву на одну ночь он хочет сохранить семью и остаться честным перед самим собой. А кто-то другой на его месте пускается в авантюры, говоря себе, что жизнь коротка и он не должен отказывать себе в удовольствии, а на самом деле просто не хочет отказывать себе. Вдумайся, и ты сама все поймешь.

Она взяла лицо Аннеты в свои руки заглянула в глаза, смахнув слезы большими пальцами.

– Единственный вопрос, который имеет значения: чего же мы хотим на самом деле?

Она кивнула, и Аннета кивнула вслед за ней.

– Я очень хочу ему помочь, но не могу. Это за пределами моих возможностей.

Когда они вышли, град закончился, а дождь перешел в легкую морось, все такую же ледяную. Улицы были пусты, так что никто не вдел трех странно одетых путников, бредущих с низко опущенными головами. Такси приехало достаточно быстро, за домом бабы Насти на параллельной улице располагалась начальная школа, это был хороший ориентир, и в той части района было относительно тихо. Великанша настояла, чтобы они ждали такси в той самой комнатке с деревянными стенами, когда они вышли, там уже сидела женщина с малышом 3-х лет, у нее был сломан нос, у малыша – синяк во всю щеку. Добро пожаловать в реальность, подумал Антон, ощущая себя космонавтом в собственном теле – оно превратилось в скафандр, чужую оболочку, а теперь еще и пришедшую в негодность. Мыслей не было, только чудовищная усталость и тяжесть в груди. Девушки тоже молчали, глядя себе под ноги. В таком же тяжелом молчании они и покинули этот дом, великанша проводила женщину с ребенком к целительнице, а потом протянула им забытые в комнате ожидания пакеты с мокрой одеждой.

– Она – только посредник, – сказала она у ворот, и на этот раз ее лицо было мягким, а глаза мудрыми и грустными, – будь ее воля, она отдала бы себя всю, каждую свою частичку ради тех, кто приходит за помощью. Но она не может. Мы всего лишь люди, и каждый из нас может дать лишь столько, сколько у него есть. Идите с Богом, я помолюсь за вас.

Они поблагодарили ее, калитка за ними закрылась, и они снова оказались в мире, лишенном доброй магии.

– Там было так хорошо, – тихо сказала Рита, озвучив мысли всех троих, – как будто островок доброго волшебства. Я бы хотела там жить.

Аннета молча взяла Антона за руку, ее пальцы были холодными. Он повернул голову, но она смотрела себе под ноги. Когда они вышли на дорогу, ладонь Риты тоже скользнула в его свободную руку. Так они шли до самой школы.

Таксист то ли не заметил их странной одежды, то ли сделал вид, в конце концов, в этом районе чего только ни увидишь, и трое чокнутых – не самый худший вариант. Он так же не задал ни одного вопроса, только спросил, куда им надо, и даже не бросал странные взгляды в зеркало заднего вида – все трое сели назад.

Обратный путь казался не таким длинным, через несколько минут они уже подъехали к мосту и границе Речного района. Антон ожидал, что в пути мысли обо всем пережитом начнут одолевать его, но в голове по-прежнему царила странная пустота. Машина, подпрыгнув на кочке, въехала на мост, после ливня река ревела и бесновалась, вода приобрела неприятный коричневый цвет и стала мутной и как будто густой. Сколько же крови смыл в нее этот ливень, вдруг подумал Антон, и перед глазами замелькали картинки последних часов: убитая собака, бордовые потеки засохшей крови на асфальте, разбитое лицо девушки, которая чуть не попал под их такси, сломанный нос женщины в комнате ожидания, девочка без ручки…

Красная, подумал Антон, вот настоящий цвет воды в этой реке. Слишком много ее проливается на тех улицах и в тех домах. И вся она стекает сюда. И это маскировка, обман зрения, вода на самом деле не коричневая, и грязь тут ни при чем, этот оттенок ей придает кровь. Вот что течет под этим мостом, вот что ревет и беснуется.

Он снова подумал, что теперь-то мысли навалятся на него, но в голове крутилась лишь одно слово: красная. Красная от крови вода.

Глава 9

Антон понимал, что должен выпить хотя бы чашку, но от одного вида чая на него накатывала тошнота. Хотя запах был замечательный, и вместе с дождем, стучащим в окна, этот аромат создавал уютную атмосферу. Хоть чем-то я пока еще могу наслаждаться, подумал он, обхватывая руками горячую кружку и жмурясь от удовольствия. Закрывать глаза было так приятно, особенно под шум дождя, а открывать их с каждым разом становилось все труднее. Возможно из-за того, что за весь день он так ничего и не съел, но он понимал, что настоящая причина в другом. Зло, которое, по словам целительницы, окутало его, никуда не делось, не ушло вместе с проклятой монетой. Да, сейчас она была там, в трубе старого туалета, а может уже на другом конце земли, если какой-то дурак по незнанию позарился на ее блеск, но ее проклятие никуда не ушло. Оно по-прежнему убивало Антона.

Проснувшись утром на следующий день, он даже начал поиски, говоря себе, что окончательно сошел с ума, но это больше не пугало, пугало другое. Никто не узнает, думал он, обыскивая каждый уголок в своей квартирке, она ведь магическая, эта проклятая штуковина, так может она материализовалась в моем портфеле, или в каком-нибудь ящике, или в кармане брюк? Но ее нигде не было, конечно нет, ведь он сам засунул ее в ту трубу, избавился от материальной оболочки, но вот аура ее никуда не делась, это по-прежнему была его монета, и ее наследие все еще нес на себе он.

– Ты должен хотя бы попить, – Антон сделал усилие и открыл глаза, Рита смотрела на него с нескрываемой тревогой. За последние недели он так привык к этому взгляду, что уже не испытал никаких эмоций, разве что легкое сожаление. За себя, за них, за то, что не может отгородиться от них, хотя и видит, как тяжело им смотреть на его медленную смерть; не может, потому что больше не является самостоятельным человеком, и потому, что остаться со своей судьбой один на одни еще страшнее, чем эти взгляды и чувство полной беспомощности.

– Не уверен, что он там задержится, – вымученно улыбнулся Антон, кивая на чашку с чаем. – Похоже, я потерял еще кое-что: способность есть и пить.

– Ты прямо анти-супер-герой, – мрачно сказала Аннета, не поднимая головы, она смотрела в глубины своей чашки, как будто видела там все тайны мироздания, – они с каждым днем что-то приобретают, а ты – наоборот.

– Всё нормально, – Антон понимал, откуда этот черный юмор, просто она так и не смирилась, она отказывалась признавать поражение. Потому что он был ей дорог, теперь он это знал. – Я знаю, что происходит, и, нравится вам или нет, но вам придется это принять. Возможно, вы захотите уйти, я не буду злиться, и не стану вас держать. Но и отталкивать не буду.

– Звучит, как гребаное прощание! – она оторвалась от чашки, и в глазах ее снова пылал тот самый огонь. – Ты, видно, и мозги растерял? Никуда мы не уйдем, понял, и не мечтай! И еще кое-что: не смей раскисать, слышишь меня?! Не смей! То, что она не помогла тебе не означает, что управы на эту хрень нет, и ты должен сложить ручки и ждать старуху с косой. Как ты можешь так поступать с нами?

Под пылающей злостью Антон видел боль, и это придавало сил, это заставляло его держаться. Хотя все чаще он задумывался о том, чтобы не играть по чужим правилам, а сделать все самому – уйти, громко хлопнув дверью, а не ждать, пока эта монета или силы, которые таились в ней, вышвырнут его из жизни.

– Ты когда-нибудь слышал выражение «шестерка бьет туза»? – Аннета не сводила с него глаз, Рита кивнула, еле заметно улыбаясь уголками губ. Антон покачал головой. – В нашем районе карты в почете, и чаще всего там тоже играют на жизнь, как и ты сейчас. Да, будем называть все своими именами. Так вот, у нас всегда играли по этому правилу: туз – самая могущественная карта, он бьет любую, но не шестерку, самую слабейшую карту из 36. Это честно, и по-настоящему азартно, в этом правиле сама суть жизни, не находишь? Нет ничего абсолютного, нет никого самого сильного, самого умного и самого могущественного, потому что любого туза может побить простая шестерка. В самом бедном районе очень любят думать об этом. Но такой это мир на самом деле, по этому правилу здесь идет игра.

Она протянула руки через стол и взяла его холодные ладони в свои, теплые.

– Поэтому не смей сдаваться. Мы найдем «шестерку» на этого «туза». Мы с ней, – и она кивнула на Риту, – если у тебя нет сил. Ты просто держись и не падай духом. Мы выберемся, шансы еще есть.

– Вот за это я люблю ее, – нежно сказала Рита, – она никогда не сдается. В этом сердце столько силы, столько храбрости, столько любви.

– А я люблю вас обеих, – сказал Антон, прилагая неимоверные усилия, чтобы не дать слезам вылиться из глаз. И не только потому, что запасы жидкости в его организме были истощены, просто они итак видели слишком много его слабости, и если он мог контролировать хотя бы еще одну – он предпочитал это делать. – Вы – всё, что у меня есть. И чем бы все это ни закончилось, знайте: в моей жизни никогда не было таких людей, такой заботы и поддержки. Я навсегда ваш должник.

– Тогда начинай выплачивать долг, – улыбнулась Аннета, и по ее щеке скатилась слеза, – выпей хотя бы полчашки.

Все трое обнялись и некоторое время сидели молча, слушая стук дождя в окна и вдыхая густой аромат чая.

– Ладно, – сказал Аннета, возвращаясь на свое место, – давайте начнем наш маленький совет. Надо что-то делать. Затея с бабой Настей провалилась. У кого-нибудь есть мысли?

Их не было. Некоторое время все трое сидели в молчании, слушая шум дождя, Антон даже не пытался делать вид, что ищет решение, он слишком устал, в голове было совершенно пусто. Но это как раз и радовало, лучше уж полное отсутствие мыслей, чем те, что посещали его в прошедшие после поездки два дня.

Чтобы как-то убить время, он решился сделать глоток чая. Зато, если меня начнет тошнить, подумал он, с меня будет временно снята ответственность за спасение собственной жизни.

Ему так хотелось закрыть глаза и просто слушать дождь, зарядивший с того самого дня, когда они посещали Речной, слушать, пока сознание не провалится куда-то в темную бездну. А такое случалось теперь все чаще. И там не было сновидений, не было страхов, боли или дискомфорта, там не было ничего. Это пугало и успокаивало. Очевидно, я скоро умру, думал Антон, выныривая из темноты и возвращаясь в свое истощенное тело, и что будет дальше? Неужели вот эта пустота? Ни света, ни звука, ни чувств, ни начала, ни конца. Его все еще пугали такие мысли, но уже не так сильно. Вот это как раз и тревожило, его тело умирало, но рассудок оставался ясным, и Антон понимал, что его сознание, его душа уже готовится к неизбежному, что его сущность устала страдать и готова променять мир, причиняющий столько боли на ничего. Радует одно, размышлял он, что какие-то защитные механизмы включают анестезию в душах тех, кто подходит к последней черте, и она растворяет страх. Хоть какое-то утешение в мире несправедливостей и потерь.

Хотел ли он жить? Да, но он хотел именно жить, а то, что происходило с ним сейчас, невозможно было назвать жизнью, это было умирание. И, однако, он еще не готов был сдаться совсем. Теперь уже в большей степени из-за Риты и Аннеты. Все это сблизило их, и каждый день Антон невольно вспоминал пословицу о друзьях, что познаются в беде. У него были друзья, настоящие, готовые на все ради него. И это придавало сил, это заставляло превозмогать слабость и открывать глаза, потому что теперь он тоже не мог подвести их. Просто не мог.

– Любовь лечит всё, – прошептал он, – но это очень дорогое и очень редкое лекарство.

– Что?

– Ты что-то сказал?

Антон поднял голову, оказывается, он сказал это вслух.

– Так говорила моя мама, – и он повторил фразу, – я просто подумал, что сейчас держусь только на вашей поддержке. Я, правда, очень устал, но готов использовать любой шанс. Как бы трудно мне это ни далось.

Рита протянула руку через стол и накрыла его ладонь своей, через секунду Аннета положила свою руку сверху.

– Мы как три мушкетера, – улыбнулась Рита, – нескорые вещи никогда не устаревают.

– Расскажи все еще раз, – попросила она, – может, мы что-то упускаем. Или вдруг что-то придет на ум.

Антон покопался в памяти, и начал рассказ, стараясь не упустить ни одной детали. Как знать, подумал он, возможно, мое спасение кроется в какой-то мелочи, незаметной на первый взгляд. Он прекрасно понимал, что попав в шторм, хватается за любую ниточку, и что все они пока что обрывались… но он был человеком, а надежда покидает людей только вместе с душой.

– По-моему, мы всё попробовали, – покачала головой Аннета, когда он закончил рассказ их насыщенной приключениями поездкой в Речной. – Не знаю, я не говорю, что выхода нет, но у меня в голове реально пусто. На данный момент и вообще.

Она улыбнулась, Рита скорчила ей гримаску. И вдруг ее лицо начало меняться на глазах, как будто это был кадр из фильма, глаза загорелись, губы растянулись в удивленной улыбке.

– Ну конечно! Как я раньше не поняла, да и вы тоже! – она вскочила со стула, – если заходишь в тупик, вернись к началу!

Антон и Аннета непонимающе смотрели на нее, но у обоих в глазах засверкали проблески надежды. Коварной спутницы, ведущей свою игру до конца.

– Надо найти этого старика! – Рита чуть не прыгала от возбуждения, – надо найти его и вернуть ему эту проклятую монету. Ну, или хотя бы спросить, что это такое и что с этим делать.

– Идея хорошая, – Аннета уже всерьез обдумывала план действий, – вполне может сработать.

– А почему ты думаешь, что у него есть ответы? – Антону идея понравилась, но восторга он не испытывал. И не только потому, что каждый путь к спасению приводил всё к той же бездне, но и потому, что у него почти не осталось сил на то, чтобы все время держать глаза открытыми, не говоря уж о поисках человека в большом городе. – Или что он просто так согласится взять свой подарок назад? А может он вообще не существует, может это был сам дьявол.

– Не говори ерунды, – сказала Рита, но уверенности в ее голосе совсем не было. – Да, я готова признать, что эта монета проклята, и то, что происходит с тобой, выходит за рамки нашего понимания, но сам дьявол, разгуливающий по улицам… нет, в это я поверить пока не готова.

– Скорее всего, он просто грязный бродяга с такой же грязной душой, – согласно кивнула Аннета, – должно быть, спер ее где-то, а потом, когда его «накрыло», пихнул ее первому встречному. Возможно, даже до этого не дошло, а за ним гнались, вот он и сплавил ее тебе, а не продал. Случайное стечение поганых обстоятельств. Тем более, именно на это мы и надавим, скажем, что сдадим его полиции, если он не будет паинькой.

– Может сработать, – Рита вся буквально светилась от новых идей, – тем более, выбор у нас небогатый. Надо пробовать всё.

Несколько секунд Антон обдумывал услышанное, а потом признал:

– Что ж, нищие не выбирают, или как там говорят? – он попытался улыбнуться, что-то крутилось в его памяти, что-то, что он забыл рассказать, маленькая деталь, но важная, он это чувствовал. Ощущение было такое, как будто чесалось где-то под черепом, куда никак не добраться. – Но монеты у меня нет.

Она ахнули абсолютно синхронно и накинулись на него с расспросами. Тот факт, что предполагаемого источника всех бед больше не было с ним, совсем запутывал их версию. Пока они мыли посуду и пытались накормить его кашей, он начал рассказывать им, как отчаялся и решил избавиться от нее, но в последний момент необъяснимо передумал и просто спрятал ее.

– Ее ведь мог найти ребенок, – пытался объяснить он, и добавил уже в сотый, наверное, раз, – простите, что не сказал вам, просто я думал, что выброшу ее, и все закончится, я хотел забыть о ней. Я ждал, что это просто остаточные явления и скоро все придет в норму.

– Не пришло, – хмыкнула Аннета, – это сбивает с толку. Почему ничего не вернулось на привычную ось, если ты избавился от нее? И было ли дело в ней? Почему не помогла баба Настя? Я ничего уже не понимаю.

Я тоже, подумал Антон, это нас всех и объединяет. Где-то на самом острие памяти крутилось и зудело что-то неопознанное, как будто мушка, залетевшая в банку.

– Тогда нам сперва придется ее вернуть, – подвела итог Рита, – если она все еще там, разумеется. У меня тоже тысяча вопросов, и ни одного ответа. Но я думаю, нам стоит держаться простой линии, чтобы не запутаться в этой паутине. Вернем монету, найдем старика, и потом уже будем решать, что и как делать. Согласны?

Возражений не было.

– Тогда, если план готов, – сказала Рита, – завтра мы с Аннетой поедем за ней…

– Нет! – глаза Антона вдруг вспыхнули ледяным огнем, а силы вернулись. Пусть на секунду, но обе девушки почувствовали сталь в его голосе и волю, стоящую за ним. – Вы не прикоснетесь к этому дерьму. Я сам заберу ее, можете меня сопровождать. Да собственно, без вас мне уже туда не добраться, но трогать ее вы не будете.

И он обвел их этим новым властным взглядом.

– Ни одна из вас.

Повисла тишина. Все трое обдумывали сказанное и услышанное. А Антон еще и пытался выпустить свою мушку из банки.

– Тогда поедем утром, после часа пик? – нарушила молчание Рита, вопросительно глядя на Антона, он был главным, они это признавали. – Мы зайдем за тобой.

Она встала и обняла его, Аннета намек поняла и отодвинула чашку с недопитым чаем.

– Тебе надо отдыхать, – Сказал она, – завтра у нас опять путешествие.

– Надеюсь, не такое веселенькое, – улыбнулся Антон, обнимая теперь Аннету, – и гидом теперь буду я.

– Тогда точно жди приключений на задницу, – она театрально закатила глаза и рассмеялась, – Сусанин ты наш.

Мушка в банке жужжала все сильнее и билась о стенки. Девушки забрали свои чашки и направились к двери. Антон не вставал, у них теперь был свой ключ, еще один неприятный факт его новой жизни, в которой он терял не только жизнь, но и самостоятельность. Он услышал, как Рита спросила про ключи, Аннета полезла в карман джинсов. Острая боль пронзила больное колено, и вдруг картинка сложилась в его голове, мушка вырвалась из банки, зуд в голове прошел.

– Стойте! – Крикнул он, – стойте! Я вспомнил!

Они бросились обратно в кухню. Встревоженные лица, распахнутые глаза.

– Он не хромал! – Антон не знал, имеет ли это значение или просто еще одна несущественная деталь, но чувствовал невероятное облегчение. – Не знаю, сыграет ли это роль, но я должен сказать. В тот день на вокзале этот старик сильно волочил ногу. Но тогда, когда я видел его из автобуса, он вообще не хромал.

И Антон ухмыльнулся, а в глазах снова блеснул ледяной огонек.

– В тот день старый черт вышагивал, как по подиуму.

***

– Ну и занесло тебя, друг, – недовольно ворчала Аннета, пробираясь сквозь мокрые кусты. Дождь так и не прекратился, иногда он усиливался, иногда переходил в морось, напоминая о неумолимом приближении осени.

Дождь смоет кровь, вспомнил Антон и мысленно добавил, и блевотину. Когда-то, как будто тысячу дней назад, он был здесь, надеялся на лучшее, верил в свет в конце тоннеля, но свет этот оказался прожектором поезда. Поганая ирония жизни, думал он, осторожно раздвигая скользкие от дождя ветки, скоро мне даже голову будет трудно держать, а я тащусь в эту глушь и не за чем-нибудь, а за долбаной монетой, из-за которой все и началось. Но может, на ней все и закончится, шепнул неугомонный голос надежды, он-то, кажется, был неубиваемым.

– Простите, что озвучиваю это, – сказала Рита, она шла позади Антона в толстом свитере и осторожно отодвигала ветки сложенным зонтом. – Но я немного волнуюсь, вдруг…

– Ее там нет? – закончил Антон, он сам едва дышал от страха, что труба окажется пустой, хотя логика твердила, что вряд ли такое случится…но логика больше не имела права голоса, с тех пора как в его жизнь вошел артефакт из ада, в ней установились совсем другие законы. – И я сам до чертиков боюсь. Абсурдно, я ведь больше всего хотел избавиться от нее, да и сейчас хочу, но…

– И избавишься, – заявила Аннета, – только по инструкции, как с ядовитыми отходами. Их ведь тоже нельзя просто выбрасывать.

По дороге в полупустом поезде они бурно обсуждали план предстоящих действий и свои выводы. Все давно сошлись на том, что именно монета вызывает этот кошмар, или проклятие или еще что-то. Тот маленький факт, что старик хромал на вокзале, но не хромал несколько дней спустя, конечно, мог быть и совпадением, может он действительно уходил от погони и где-то подвернул ногу, но…совпадения теперь тоже не имели права голоса. Зато у них появилась еще одна призрачная надежда – если этот бродяга отдал монету из чистого золота первому встречному, значит, что-то он о ней знал. А у них было много вопросов.

– А место ты выбрал что надо, – вздохнула Аннета, – сюда ведь точно никто не заберется. Да и зачем? Для «торчков» полно кустов и поближе к дороге и не таких густых. А это здание явно давно никто не обслуживал.

– Учись у мастера, – хмыкнул Антон. Хотел добавить «пока я жив», но вдруг передумал. Больше это не казалось смешным. – Видишь заднюю стенку? Нам туда.

Голова вдруг закружилась, так внезапно, что он даже не понял, как оказался на коленях, упираясь руками в мокрую траву. Где-то в другом мире ахнула Рита. Перед глазами все потемнело, а колено, вынужденное совершать то, для чего больше не годилось, взорвалось фонтаном боли. Антон стиснул зубы, чтобы не дать стону вырваться наружу, унижений и беспомощности с него итак хватало.

– Ничего, – прошептал он, делая глубокие медленные вдохи, – я в порядке, просто голова…

Не обращая внимания на то, что трава мокрая, Антон сел и первым делом вытянул больную ногу – боль в колене была просто невыносимой. Ему казалось, что там что-то порвалось, а может под штаниной широких джинсов у него вообще оторвалась нога от колена и ниже, ощущение было именно такое. Девушки наклонились над ним, спрашивая о чем-то, причитая, но он не слышал, пульсирующая боль в колене и шум в ушах заменили собой его мир на некоторое время. Но он продолжал делать глубокие вдохи, и пред глазами начало проясняться, красно-коричневая плена, накрывшая мир, сначала истончилась, а потом исчезла. Антон поднял голову, прямо на него, как черный пустой глаз смотрело отверстие трубы. Той самой, где его так терпеливо ждала монета.

– Помогите встать – попросил он, чувствуя, как начла промокать ткань его джинсов, еще один «приятный» плюс ко всей ситуации. – Только медленно, мне надо привыкнуть к вертикальному положению.

Теперь это так, мрачно подумал он, когда пелена начала было возвращаться, пока он поднимался, теперь, чтобы чувствовать себя человеком и ходить на двух ногах, мне нужно время для торга с собственным телом.

– Отличное место, ничего не скажешь, – произнесла Аннета, когда Аннон доковылял до задней стены и застыл, глядя на трубу. Она пыталась говорить бодро, но волнение все равно прокралось в голос. Все они боялись, что «сокровища» там больше нет. – Надеюсь, тебя никто не укусит, а то не хватало еще бешенства или чего-нибудь…

– Меня уже укусили, – мрачно усмехнулся Антон, – именно поэтому в дырку полезу я и никто другой. Мне этот яд уже не страшен.

Мне уже вообще ничего не страшно, добавил он про себя, мое время, кажется, подходит к концу, и вот что такое истинная свобода. Но почему-то она горькая на вкус.

Одной рукой он облокотился на стену старого туалета, а второй потянулся вверх, чувствуя, как возвращаются темные точки и постепенно заполняют мир. Но он не остановился, теперь в этой монете смешалась его последняя надежда и его проклятие. И ему было невообразимо страшно, что труба окажется пустой. Жизнь – театр абсурда, подумал он, а главный режиссер – безнадежный душевнобольной, вот и результат: больше всего я боюсь потерять то, что меня убивает.

Девушки стояли в стороне, Рита покусывала губы и внимательно изучала свои кроссовки, Аннета наблюдала за ним, и брови почти сошлись на ее переносице, так сильно она хмурилась. Рука Антона скользнула в трубу, там было пусто. Он буквально ощутил, как что-то внутри порвалось и обожгло душу невыносимой горечью.

– Спокойно, – прошептал он, зажмурив глаза, все равно в них темнело все больше с каждой секундой, – я просто затолкал ее подальше. Ей некуда деться. Она там.

Но он и сам уже в это не верил. Монета жила своей жизнью, и теперь, решила сыграть с ним еще одну злую шутку. Может она стала прозрачной и неосязаемой, а может, вообще отправилась странствовать по свету или, как преданный пес, брошенный хозяином, решила самостоятельно вернуться домой. Дикие мысли? Нет, уже нет.

Антон сделал глубокий вдох, встал на цыпочки потянулся изо всех сил…и его пальцы коснулись пластика. Она никуда не делась, она ждала его. Своего хозяина. Хозяева есть ведь не только у псов, но и у паразитов, подумал Антон.

– Она ничуть не изменилась, – услышал он голос Риты, – не то чтобы я думала, что она покроется кровавыми пятнами или на ней проступит лик сатаны, или еще что. Но… не знаю, на вид ведь это просто монета!

– В этом-то и беда, – кивнула Аннета, – самые опасные твари всегда маскируются, выбирают образ попривлекательнее. Люди любят золото больше всего, так что эта химера стала золотой монетой. И так во всем.

– И она опять возвращается домой. – Вздохнул Антон, и сам себя поправил, – ко мне домой.

– Не спеши, – Аннета положила руку ему на плечи, – у нас еще весь день впереди, мы найдем старого козла. Не сегодня, так завтра. Но если он еще топчет эту землю, мы его найдем.

И ее глаза блеснули беспощадным блеском.

– И вернем должок.

Они пошли обратно к перрону, Антон спрятал монету во внутренний карман легкой крутки, снова и снова удивляясь тому, что так бережет вещь, принесшую столько зла в его жизнь, по сути, забирающую ее. Дождь усилился, мокрые ветки так и норовили выскочить из рук и хлестнуть по лицу. Если жизнь – театр, то точно театр абсурда, опять подумал Антон, борясь с наваливающейся усталостью, и как договориться с безумным режиссером?

***

Ему снилось, что он был в темноте, в абсолютной. Кажется, его проглотил кит или что-то такое же огромное, может, динозавр или дракон. Там было тепло и влажно, это сочетание вызвало отвращение, он понимал, что был внутри какого-то существа, и ему было противно. Но самым неприятным было какое-то странное вращение, оно не прекращалось ни на секунду, оно укачивало, как плохой аттракцион. Антон решил, что это желудок существа переваривает его, и отвращение усилилось, его начало тошнить. Какая странная ситуация, подумал он, меня проглотили, меня пытаются переварить, а меня при этом тошнит. А что если желудок монстра не справится со мной? Его тоже начнет тошнить, только мной?

На каком-то уровне он понимал, что спит и видит странный сон, но ощущения были такими реальными, особенно эта подступающая тошнота…

Антон открыл глаза, он по-прежнему был в темноте, но уже не в такой кромешной, а вот все остальное не изменилось. Комната вокруг как будто кружилась, а тошнота… Антон слетел с кровати быстрее, чем понял, что его сейчас вырвет – сработал рефлекс. Комната вокруг продолжала кружиться, ноги заплелись и он рухнул на пол, не чувствуя боли, с одной мыслью в голове: я должен успеть добраться до туалета. Распухшее колено подавало отчаянные сигналы боли, но он едва ощущал их, сейчас его мозг был занят другим, гораздо более важным делом.

Антон попытался встать, но мир вокруг напоминал корабль, попавший в сильнейший шторм, было очевидно, что на ногах он не удержится, поэтому он просто пополз вперед, подчиняясь инстинкту. Как пьяный успел подумать он, а потом распахнул дверь туалета и склонился над унитазом. Ему казалось, что он выплюнет собственные внутренности, возможно, так оно и было, свет он не включал и даже не открывал глаза. Какой холодный пол, – вот что крутилось в его голове, пока спазмы душили и выворачивали его наизнанку, какой же блаженно холодный пол. Пот покрыл его лицо и тело, как будто он пробежал приличную дистанцию, возможно, так и есть, подумал он, ожидая очереднойволны спазмов с закрытыми глазами, учитывая мое состояние, пусть от кровати до туалета – считай марафон.

Он тяжело дышал, прислушиваясь к своим ощущениям, тошнота вроде бы прошла совсем, а вот мир еще чуть-чуть кружился. Шторм пошел на спад, подумал Антон, удивляясь, собственным мыслям и спокойствию, ему даже было немного весело. Что ж, когда дела совсем плохи, остается только смеяться, это он тоже выловил из сети. Доказано собственной жизнью, вот что надо бы написать в комментариях, подумал он и улыбнулся.

Блевать он вроде больше не собирался. Кто-то внутри меня тоже хотел на свободу, подумал Антон, вспоминая свой сон, теперь мы оба свободны. Он снова улыбнулся и нажал на кнопку смыва. Надо убираться с холодного пола, сказал он себе, но вместе с содержимым его желудка, его покинули и последние силы, он чувствовал себя ватным человечком, он не мог двигаться сам по себе, ему нужны были нити и сильная рука, которая потянула бы за них. Тошнота ушла, зато вернулась боль в колене, теперь она вышла на первый план. Оно болело и пульсировало, выказывая свой гнев за такие непростительные манипуляции – он падал на пол, он полз, опираясь на колени, а теперь еще сидел, поджав ноги, на ледяном полу.

Надо бы умыться, подумал он, но эта задача казалась равносильной походу на Эверест. Я точно как пьяный, опять подумал Антон, только вот по лучшим законам моей жизни, вечеринку я пропустил и сразу перешел к последствиям. А собственно, что мы отмечаем, вкрадчиво спросил голосок в голове…и Антон откинул голову и, ударившись о стену, покрытую кафелем, рассмеялся.

– Ну конечно, – прошептал он, – какой же я идиот! Мы отмечаем наше воссоединение, да сука?

Он понимал, что разговаривает в темной квартире с монетой, но какое это имело значение теперь? Да и кто не разговаривает иногда с неодушевленными предметами? Хотя тут он мог бы и поспорить, души у этой штуки точно не было, но назвать ее неживой он тоже не мог.

– Кое-кто снова дома, вернулся на нагретое местечко и решил закатить отпадную ночную вечеринку! Да, мразь?

А так как в аду люди, вроде как, платят за свои греховные удовольствия тем, что бесконечно расхлебывают их последствия, то ничего удивительного, подумал Антон. Так я в аду, пришла мысль, хотя, разве у него остались сомнения на этот счет?

– Потрясающе! – объявил он пустой квартире, – я настолько эпический неудачник, что еще не умер, но уже попал в ад! Так сказать, сорвал двойной бонус вселенского дерьма! Кто-то выигрывает в лотерею, кто-то проживает жизнь своей мечты, а я получаю это! Черт.

Слезы потекли сами собой, горячие, живые слезы, идущие из самых глубин его страдающей души. Сотрясаясь теперь уже от рыданий, он выполз из туалета, свернулся клубочком на ковре в прихожей и позволил реке слез нести его по течению.

Жар сменился холодом, пот превратился в ледяные бусинки, покрывающие его тело, Антон сжался в комочек, стараясь удержать тепло, а горячие слезы падали на ковер, стекая по его лицу. Он хотел умереть, жизнь больше не привлекала его, всё, что в ней осталось – страдания и безысходность, нет, жить он больше не хотел. И теперь-то он, наконец, на себе ощутил каково это – не бояться уйти из этого мира. До решимости самоубийц он еще не дошел, но понимал, абсолютно трезво и холодно, что дойдет, если монета не сделает за него всю грязную работу.

Не то, чтобы у него оставалась надежда, ее уже почти не было, но по мере приближения к концу, он, как и все люди, стал задумываться о дальнейшем. В религию он не ударился, но сознание как будто само вдруг начало выталкивать на поверхность все обрывки знаний, собранные им за жизнь на эту тему. И одной из первых всплыла мысль о том, что самоубийство – тяжелейший грех. Возможно, это не остановит меня, когда монета включит свой потенциал на полную мощность, подумал он, корчась на полу прихожей, когда я не смогу ходить или буду выблевывать свои внутренности по кусочкам. Тогда точно придет пора помахать этой жизни ручкой.

Еще одна мысль, всплывшая в сознании, была проверенна на себе: смерть – не самое страшное, что может случиться с человеком, иногда страшнее оказывается жизнь.

И как по заказу он наткнулся в интернете на историю военного корреспондента, проработавшего не один год во всех горячих точках мира. Из его долгого и жуткого рассказа Антон ясно запомнил вот что: «Человеческие существа иногда такие хрупкие, что умирают от песчинки, попавшей в глаз или от крошечного пореза, а иногда они показывают просто чудовищную способность цепляться за жизнь», – писал тот журналист. «Дым от взрыва рассеивается, и ты видишь, что человека разорвало на куски, и он должен умереть, по всем законам он должен покинуть этот мир, не страдать. Но потом что-то пронзает тебя, нет, не пуля, это его совершенно осмысленные глаза смотрят на тебя и в них только одно: мольба о помощи и проклятая, жестокая надежда». «А как объяснить ценность жизни тому, кто потерял ноги и руки, кто обречен в 20 с небольшим лет пролежать остаток жизни прикованным к постели, парализованным от шеи и ниже? Повернется ли язык сказать: но ты ведь мог умереть. Да мог. И лучше бы умер». «Когда начинается обстрел, ты не слышишь даже собственных мыслей, но ты слышишь, как кричит твой товарищ, зажимая в руке собственные кишки, вываливающиеся из распоротого живота, и ты хочешь, чтобы он замолчал, чтобы он умер, потому что люди не должны быть живы с такими увечьями…но он жив, смерть не спешит, она любит мучения». Так что теперь Антон был уверен: так легко для него все не закончится. Смерть любит мучения. Так может, лишить ее этого удовольствия?

Но что если после жизни его ждет нечто похуже? Эти мысли появлялись все чаще по мере того, как монета отбирала у него остатки здоровья и сил. Что если ад при жизни сменится адом после нее? И тогда на него накатило отчаяние, какого он раньше не знал. Он чувствовал себя обманутым, загнанным в угол. Он чувствовал, что во всей Вселенной нет ничего хорошего, ничего светлого, нет никакого добра, по крайней мере, для него. И жизнь, и смерть – все теряло смысл, если в конечном итоге нет ничего, кроме страдания и несправедливости. Как такое может быть, спрашивал он себя, что в мире нет добра, есть только зло, только боль, только страх и муки? Как же такое может быть?!! А следом пришел еще более пугающий вопрос: и что же мне делать?

Вместо ответа пришли слезы, еще больше горьких, обжигающих слез. Отчаяние как будто обрело материальную оболочку, разбухло в груди и не давало дышать. Рыдания душили его, и чем сильнее он плакал, тем больше становился ком в груди, причиняя боль не только душевную, но и физическую. Антон задыхался, корчился на полу прихожей в темноте и тишине, нарушаемой только его тяжелыми всхлипами и приглушенными рыданиями. Чем не ад, спросил на удивление спокойный голос в его голове, как будто сторонний наблюдатель, ты родился в аду, жил в аду, а после смерти тебя, в лучшем случае, не ждет ничего. Почему? А кто его знает.

– Будь ты проклят! – прохрипел Антон, сам не зная, к кому обращается, – я этого не заслужил! Я ничего не сделал!

В порыве эмоций он ударил рукой об пол, по ней тот час побежала горячая волна боли. И вдруг она превратилась в волну злости. Рыча и захлебываясь слезами, он лупил по полу, пока рука не онемела. Мне нечего терять, крутилась в голове мысль, теперь я совершенно свободен, у меня почти ничего не осталось, ни жизни, ни надежд, ни смысла. Но у тебя остались друзья, снова дал о себе знать сторонний наблюдатель в его голове, у тебя есть близкие люди, а ведь многие лишены и этого. И у тебя есть выбор. Он всегда есть.

Да, подумал Антон, я могу перерезать себе вены, а могу сунуть голову в духовку, я еще много чего могу, интернет полон рецептов для отчаявшихся. А еще я могу просто ждать, пока монета не высосет из меня последние капли жизни. Да, этот мир такой щедрый, только выбирать приходится между очень плохим и ужасным.

И снова слезы полились рекой, но ком в груди как будто уменьшился, по крайней мере, уже не так сильно давил в груди. Да у него есть Рита и Аннета, и как ни странно, но мысли о том, что кто-то заметит, если его не станет – не «если», а «когда», поправил он сам себя – кто-то будет тосковать и горевать о нем, эти мысли почему-то приносили странное облегчение. Все мы эгоисты, подумал он, с трудом втягивая воздух, в конечном счете, мы всегда хотим, чтобы кто-то держал нас за руку, когда мы летим в бездну.

И ту его осенило.

– О, черт! – вырвалось у него, глаза вдруг округлились в темноте, на мгновение он даже перестал всхлипывать. – Какой же я идиот! Как же я опять попался!

Шок сменился страхом. Не за себя, он боялся за своих близких, за тех, кто держал его за руку, и кого он не собирался тащить за собой в ад, но, кажется, потащил.

– Это было ошибкой, – прошептал он, прижимая ноющую руку к груди. – Нельзя было приносить ее домой.

Теперь он понял. У монеты, и правда, был свой коварный план, она убивала его, уже почти убила, но ей всегда было мало. Зло не знает слова «стоп», оно как лавина, катится и катится, набирая массу, и сейчас он внес свой маленький вклад. Он ведь спрятал ее, изолировал от людей, но это ее не устраивало, ведь когда он умрет, она останется там, и каким бы ни было ее могущество, отрастить ноги или прыгнуть самой кому-то в руки она не могла. Она была паразитом из ада, а паразиту всегда нужен хозяин, который позаботится о нем и передаст другому, когда сам отдаст все, что мог. И почуяв, что ему скоро конец, она как-то призвала его, и он вернул ее домой, в среду людей. И теперь, когда его не станет, конечно же, Рита или Аннета или даже какой-то работяга-грузчик, которого они наймут для разбора вещей, возьмет ее. И она примется за них.

– Нет, – прошептал он, – нет, этого не будет. Слышишь меня? Я сделаю все и даже больше, но ты их не получишь, сука. Не получишь.

И да, у него был выбор. Перед тем, как покинуть сцену, он намеревался упрятать ее туда, где никто не найдет ее в ближайшие сто лет. Он знал, что монета коварна, но Антон вполне серьезно решил, что поползет, цепляясь зубами за землю, если до этого дойдет, но обезопасит тех, кто ему дорог. Но надо спешить, подумал он, мое время уходит. А пока у него оставался и другой вариант – вернуть монету тому, кто ее подсунул. Да, это будет нелегко, и он не был до конца уверен, что тот нищий, и правда, существует, но это был еще один шанс. А Антон был не в том положении, чтобы отвергать хоть один из них.

В темноте он поджал колени к груди, озноб прекратился, ком в груди постепенно сдувался. Он успокаивался, и это странное чувство умиротворения на самом краю бездны пугало его и одновременно приносило такое наслаждение. Как хорошо иметь план, подумал он, закрывая глаза и чувствуя, как нежные волны дремоты ласкают его, и у меня он, наконец, есть. Мы найдем этого старика, по крайней мере, попытаемся, а если я почувствую, что дело движется к концу, я просто упрячу эту штуковину так, что она еще долго не полакомится человеческими жизнями. Мне нечего терять, подумал он, мне просто хочется поспать, немного отдохнуть, я это заслужил. Сон – еще одно величайшее наслаждение земной жизни, а я скоро лишусь и того и другого, так почему бы не покайфовать напоследок.

Надо встать, сказал он себе, встать и добраться до кровати. Но дремота накатывала, как прилив, унося его сознание в пучину глубоко сна. Никуда я не пойду, решил Антон, сдаваясь этим нежным настойчивым волнам, к черту приличия или правила, отныне – только комфорт. Было лето, в квартире было тепло, ковер был мягким, и, погружаясь в темные глубины сна, Антон подумал, что финишная прямая жизни хороша тем, что по ней ты летишь без тормозов.

Глава 10

Серое небо опять нависало над городом, дождя не было, но ветер, в котором уже чувствовались первые нотки осени, трепал одежду и свистел в узких грязных проулках за пределами центра. Шел 5й день поисков, но пока они так никого и не нашли. Антон кутался в толстую фланелевую рубашку, но очередной порыв ветра безжалостно выдувал все тепло, накопленное его тающим телом.

За три дня они прочесали парк, вокзал и ближайшие улицы, прошли по тому переулку, куда свернул старик в тот день, когда Антон видел его из автобуса. Ничего. Он как будто растворился в сыром воздухе, а может, вообще никогда не жил. Они тратили на поиски почти весь день, Антон передвигался крайне медленно и часто отдыхал, но каждый раз вставал и снова сворачивал на очередную улицу и спрашивал очередного продавца газет или уличного попрошайку. Он и сам не понимал, как еще может ходить и выдерживать такую нагрузку, да и не хотел понимать, призрачная надежда стала его топливом. Теперь, она – единственное, что у него осталось, утром после той ночи на ковре, он позвонил и уволился с работы. Такой поворот событий казался ему совершенным безумием еще два месяца назад, как если бы ему сказали, что пришельцы высадятся на Красной площади и официально потребуют аудиенции у папы Римского. Но он на самом деле позвонил и, сославшись на здоровье, закончил свою карьеру в одном из крупнейших банков города. Финишная прямая, сказал себе Антон, повесив трубку, к черту тормоза.

Теперь я официально безработный, подумал Антон, глядя на узкую глухую улочку, ветер гонял по покрытому выбоинами асфальту обертки, пластиковые стаканчики и разорванные пакеты. Теперь я на другой стороне, и возможно, стану одним из обитателей этого призрачного мира.

На 4й день они решили расширить круг поисков, углубляя все дальше в промышленную зону, уходя все дальше от чистых, хорошо освещенных улиц центра, и Антон снова открыл для себя мир, о котором и не подозревал, хотя жил почти бок о бок с ним. Призрачный мир, где все окрашено в серый, где дни не имеют названий, а часы всегда показывают без «пяти сумерки». В этом мире жили люди, ставшие невидимками для тех, кто спешил на работу, в школу или на гулянки, особый вид жителей сумеречной зоны, у которых не было ничего, кроме этих бесконечных дней, наполненных борьбой за выживание, за лучшее место для ночлега, за привилегию порыться в мусорном бачке на главной улице. Они жили в параллельном мире, жизнью, о которой такие как Антон ничего не знали и не хотели знать.

– Жутковато здесь, – сказала Рита, кутаясь в свитер, доходивший ей почти до колен, – глядя на эти улицы, я готова поверить, что никакого нищего нет, что это был демон или сам дьявол.

– К этому и идет, – согласился Антон, ежась на холодном ветру.

Он сидел на пустом ящике возле заколоченного склада, давая отдых распухшему колену и слабеющим с каждым днем ногам. День только перевали за полдень, но здесь тени роились по углам, а серое небо казалось вечерним. Улица была совершенно безлюдной, если в остальных зданиях и были люди, то они ничем себя не выдавали, как последние выжившие после апокалипсиса, боящиеся собственных теней. Только ветер гулял между невысокими зданиями, о предназначении которых Антон даже не догадывался. Он завернулся в рубашку, как в одеяло, поражаясь тому, насколько меньше его стало. Неужели когда-то я был таким, думал он, что заполнял собой всю эту ткань?

Но слабость была не единственным стервятником, терзающим его умирающее тело, он почти ничего не ел, но, все равно, тошнота то и дело накатывала тяжелыми волнами. Один раз он даже блевал в узком проулке между двумя магазинами, скорчившись за мусорным контейнером и сгорая от стыда. Хотя, «блевал» – слишком громкое слово, поправил себя Антон, скорее мой желудок пытался избавиться от того, чего в нем не было. Иногда ему казалось, что он сейчас отключится, просто упадет и уснет, или что это там с ним бывало. И тогда он начинал щипать себя, но это не помогало, наступал период полной темноты, провал, а потом он вдруг обнаруживал себя идущим по улице рядом с Ритой и Аннетой или сидящим на лавочке или прямо на бордюре. «Ты начал отключаться, – сказала Аннета, когда он в первый раз спросил, что с ним было, – мы вовремя заметили, что ты сейчас грохнешься в обморок, и посадили тебя». И опять горячая волна стыда утопила его, в последнее время ему все время было неловко и стыдно за себя, но Антон открыл, что к этому нельзя привыкнуть.

А иногда его мозг отключался, а тело продолжало идти, и это тоже пугало его не меньше, чем заплетающиеся ноги и необходимость присесть. Я превращаюсь в зомби, подумал он, когда в очередной раз вынырнул из темноты и обнаружил себя шагающим по переулку. Ходячий мертвец – вот кто я такой.

– Ну как, отдышался? – спросила Аннета, она стояла рядом и с тревогой всматривалась в его лицо. Одышка – так звали его новую подругу. И, похоже, намерения у нее были серьезные. – Ты такой смешной в этих штанах и огромной рубашке.

Антон улыбнулся и провел рукой по плотной ткани. Он так исхудал, что больше не мог носить свою одежду, как бы ни затягивал он ремень, все равно в брюках оставалось еще слишком много свободного места. Поэтому девушкам пришлось заняться его новым гардеробом. И эти темно-коричневые брюки из плотной ткани были одной из его обновок, купленных без него. В ширину они были как раз, но немного не доходили но нужной длины, отчего он, и правда, выглядел забавно.

– Это новый стиль, – улыбнулся он, – если есть «героиновый шик», то это – «анорексический».

– Ты еще шутишь, – ухмыльнулась Аннета, – это хорошо, моя мамаша, бывало, говорила: «если у человека есть силы шутить, найдутся силы и на остальное».

Хотелось бы, подумал Антон, он понимал, что найти человека в таком огромном городе – все равно, что иголку в стоге сена. Только эта «иголка» еще и постоянно перемещалась, вполне возможно, что они свернули на одну улицу, а он вышел откуда-то прямо у них за спиной секундой позже. Да они могли кругами ходить друг за другом все эти 5 дней и понятия не иметь об этом. Остается только довериться судьбе, подумал Антон и поморщился – вот что судьба сделала с ним.

– Тут рядом есть столовая и ночлежка для бездомных, – сказала Рита, уткнувшись в телефон, – помните того торговца овощами? Вот он мне сказал. На карте, правда ничего этого нет, а в каком точно здании, он и сам не знает.

– Да, там его точно должны знать, – оживилась Аннета, – черт, а ведь мы и его самого можем там встретить. Он точно там крутится неподалеку, место занимать надо, небось, заранее, так зачем далеко уходить.

– Кажется, я знаю, куда нам идти! – радостно возвестила Рита, не отрывая глаз от экрана смартфона, – где обычно подают обеды для бездомных? Правильно, в церкви, а тут через два квартала есть небольшая церковь Св. Иоанна Крестителя. Там нам точно скажут и где ночлежка и, возможно даже, где искать этого старика.

– А может он вовсе не бездомный, – неожиданно подал голос Антон, – вдруг он такой же обыватель, каким был я, может это монета постаралась над ним, и он стал выглядеть как бездомный.

Девушки удивленно переглянулись, это был удар по их плану и уже сложившейся концепции. Тишину нарушила Аннета.

– Ты сам говорил, что он типичный нищий, – решительно заявил она, уперев руки в бока. Антон едва сдержал улыбку, в ней опять проснулась воительница, не признающая поражений и не знающая слова «сдаюсь», – а даже если нет, он какое-то время был хозяином монеты, и возможно, обращался в церковь, сам понимаешь, почему. И вообще, другого плана у нас все равно нет, так что давайте не тратить время на сомнения. Если и тут будет тупик, придумаем что-то еще.

Она наклонилась, заглядывая Антону прямо в глаза.

– И хватит ныть, – она взяла его лицо в свои ладони. – Я, кажется, запретила тебе сдаваться, забыл? А теперь запрещаю забывать этот факт.

– Кто-нибудь, запретите ей запрещать, – вздохнул Антон с улыбкой и начал вставать.

Найти церковь оказалось не так легко, улочки петляли, все они были нежилыми, сплошные склады, конторы и цеха. Рабочие, разгружающие товары или просто, вышедшие покурить, глазели на странную троицу явно заблудившихся людей, взгляды были колючими и недоверчивыми, но чаще – просто равнодушными с легким налетом любопытства. Надо же, удивлялся Антон, всего несколько кварталов от центра, а как будто другая планета.

Небо нависало все ниже, грозя повторить тот ливень с градом, застигнувший их в Речном, ветер трепал одежду и бесцеремонно выдергивал пряди из уложенных причесок девушек. На этих странных улицах не было тротуаров, только проезжая часть, покрытая растрескавшимся асфальтом и бесконечные заборы или глухие фасады. Иногда мимо них проезжали грузовики, иногда легковушки, водители без стеснения рассматривали трех путников, как будто никто и никогда не забредал сюда, а может, так и было. Антон сильно хромал, иногда опираясь на кого-то из спутниц. Такси бы нам пригодилось, с тоской думал он, хотя прекрасно понимал, что такой поиск можно совершать только пешком. Они внимательно смотрели по сторонам, стараясь увидеть, что скрывается за каждым кустом, или строительными блоками, или кучей мусора. Заброшенные здания они высматривали с особой надеждой, но пока не нашли ни одного, по крайней мере, выглядели все целыми и просто закрытыми, а лезть так нагло внутрь средь бела дня они не решались.

– Ну что там с картой? – спросила Аннета, когда через две улицы они все еще не вышли к церкви, – по-моему, мы уже должны быть там.

– Не знаю, – пожала плечами Рита, сверяясь с экраном смартфона, – навигатор говорит, что нам строго направо, а тут – стена, сами видите. Технике нельзя доверять.

– И «Сусанину» – тоже, – хмыкнул Антон, пот градом катился по лицу, несмотря на ледяной ветер, он уже давно перестал пытаться понять, что с ним происходит, его тело вот уже 2 месяца жило своей жизнью, о которой он мало что знал.

– Мы ведь все равно просто ищем, – надулась Рита, – у нас нет цели найти церковь, наша цель – найти старика.

– Все хорошо, – Антон приобнял ее за плечи, – мы все устали, мы нервничаем. Это просто шутка. Мы действительно должны прочесать каждый метр и надеяться на удачу. Хотя в моем положении, это как-то смешно.

– Запрет все еще в силе, – театрально нахмурилась Аннета, – и потом, мир же всегда, вроде, находится в равновесии. Ну там инь и ян, день и ночь и т.д. и т.п. Так что если тебе так крупно не повезло тогда, значит, теперь на очереди крупное везение.

Антон улыбнулся и кивнул, он не хотел расстраивать подругу, и отчасти она была права – мир был в равновесии, только теперь Антон знал, что чаще это не 50/50 а 60/40 или 80/20. И ему действительно крупно не повезло, и теперь он нес на себе огромную ношу зла, а где-то в противовес этому возможно несколько десятков людей выиграли небольшие суммы в лотерею или, возможно, один смертельно больной ребенок получил шанс вырасти и прожить годы, которых у Антона теперь не будет. У него было время подумать об этом, но мысли не зря недоступны окружающим, просто большинству из них лучше оставаться в голове.

Они пошли дальше, эта улица была чуть шире предыдущих, и ворот и окон здесь было явно больше, чем глухих фасадов и сплошных заборов. Они так же внимательно разглядывали каждый уголок, но никого, кроме группы рабочих в яркой спецодежде, грузивших что-то в КамАЗ, не было видно. Когда путники поравнялись с ними, Антон прочитал САХ на ярко-оранжевом борту кузова, все без исключения мужчины были азиатами. Аннета решительно направилась к ним, прежде чем Антон успел что-то сказать.

– Извините, – начала она, – мы ищем…

– Не поняао, – перебил ее один из работяг, качая головой, остальные вообще делали вид, что никого рядом с ними нет. – Нет русски.

Аннета застыла в недоумении, Рита захихикала.

– Вы редко бывает в центре, дамы, – улыбнулся Антон, – я вот сразу «поняао», что от них ничего не добиться.

– Никто не любит хвастунов, детка, – фыркнула Аннета и толкнула его локтем в бок. Совсем не сильно.

Улица тянулась, извиваясь, как змея, но нигде не было ни одного поворота. Кажется, нам надо свернуть на первую же улицу вправо, думал Антон, а так мы только удаляемся от пункта назначения. Вот бы в жизни все было так же просто, как на экране, подумал он, имея в виду не только упрощенный мир электронных навигаторов. Без подсказки они могли бы кружить весь день по этим змеевидным улицам, и все в пустую, ни одного нищего за все время они не заметили, и это было понятно – здесь делать было нечего. Ни милостыни, ни «сокровищ» из мусорных бачков. Да и заброшенных зданий Антон не заметил, закрытых – да, но не заброшенных. Люди-невидимки, обитающие в сумеречной зоне, умели находить укромные места, а в своих навыках поиска Антон не был уверен. Остается положиться на волю случая, подумал он, опустить голову и идти вперед. Всё лучше, чем оставаться дома, один на один со своим умиранием.

– Надо бы все же узнать дорогу, – подала голос Рита, – навигатор говорит полный бред.

– Машины никогда не заменят людей, – философски заметила Аннета, глядя по сторонам в поисках потенциального проводника.

На этой улице они уже несколько раз видели рабочих за высокими заборами, они грузили товары, перетаскивали что-то или просто сидели кучками во дворах, ожидая поручений. И хоть ни один из них даже не посмотрел в их сторону, как будто обитатели промышленной зоны пребывали в своем, параллельном мире, жизнь здесь явно кипела, в отличие от всех тех пустынных улиц, похожих на декорации мертвых городов, по которым они прошли.

Впереди показалось высокое здание, гораздо выше всех, что стояли на этой улице, Антон заметил, что ворота распахнуты, а рядом стоит одинокая человеческая фигура. Ему инстинктивно захотелось прибавить шаг, пока этот одинокий человек не ушел, не стал частью декораций или вовсе растворился в большом здании.

– Вижу цель! – объявила Аннета, – я пойду вперед, попытаюсь что-нибудь узнать.

Не только у меня появилось такое желание, с улыбкой отметил Антон и тоже прибавил скорости, хромая еще сильнее. Рита взяла его под руку, и они практически одновременно с Аннетой подошли к мужчине в ярком синем комбинезоне с логотипом сети супермаркетов. Мужчина стоял у ворот огромного склада этой компании – на всем фасаде, лишенном окон, был нарисован Зеленый Апельсин в красной кепке, показывающий большой палец и улыбающийся так, что казалось, он сейчас треснет – и не спеша курил, получая явное удовольствие от каждой затяжки. Его карие глаза спокойно и с легким любопытством взирали на трех пришельцев из другого мира – а именно так их здесь и воспринимали – лицо не выражало никаких эмоций. Прожив всю жизнь в этом городе, Антон счел это добрым знаком.

– Добрый день, – начала Аннета.

– Добрый, – отозвался мужчина, делая очередную глубокую затяжку.

– Не подскажете, где здесь церковь? Навигатор говорит, где-то рядом, но…

– Да, тут рукой подать, если вы умеете проходить сквозь стены, – усмехнулся он, но беззлобно. Антону он начинал нравиться.

Очередная затяжка, мужчина поднял голову и посмотрел на серое небо, на губах играла едва заметная улыбка.

– А не могли бы вы сказать нам, как туда пройти не через стены? – нарушила паузу Рита, и мужчина улыбнулся по-настоящему. Антон давно заметил и опробовал на себе магическое воздействие Риты. На мужчин она действовала, как огонь на масло.

– Почему нет? – он засунул свободную руку в карман и потянулся, делая очередную затяжку и щурясь от удовольствия. – Такой красавице я подскажу всё, что угодно и даже бесплатно.

Аннета нахмурилась, Антон улыбнулся. История опять повторялась, Рита очаровывала, Аннета готовилась защищать свою территорию. На которую, собственно, никто и не мог претендовать. По крайней мере, мужского пола.

– Есть два пути, – сказал он, глядя на всех по очереди своими спокойными карими глазами, – один очень коротки, другой – средний. Есть и длинный, но вам он не нужен, правильно?

Все трое согласно кивнули.

– Совсем короткий вам тоже не подойдет, – он снова затянулся и мечтательно посмотрел на низкое темное небо, похоже, он находи его красивым, – так я обычно хожу к церквушке и приюту…

– Так вы знаете и где приют? – не выдержала Рита, глаза радостно засияли. Ну все, подумал Антон, ты попал приятель, теперь ты долго еще будешь мечтательно глядеть в небо и вздыхать, вспоминая эти глаза.

– Конечно, знаю. – И он улыбнулся открыто и дружелюбно, Антон отметил, что, несмотря на явную любовь к сигаретам, зубы у него были белоснежные. Хоть и не совсем ровные, но улыбка получалась красивая и очень располагающая.

– Видите эту громадину? – и он кивком указала на здание за спиной, – это самый большой пищевой склад Зеленого Апельсина. Там много чего пригодного для еды, но уже не для продажи. Я каждую неделю собираю это добро и отношу в приют и в церковь.

– Тогда, может, вы знаете его обитателей? – Аннета на время даже забыла о своей настороженности. Никогда еще цель не казалась им такой близкой. Так близко они не подбирались за все 5 дней поисков. – Мы ищем старика с длинными седыми волосами, обычно он ходит в то ли сером, то ли бежевом плаще…

– Стоп, стоп, стоп, – мужчина улыбнулся и вытянул руки перед собой, – я всего лишь отношу еду, а мама меня учила, что пялиться на людей – невежливо.

Аннета снова нахмурилась и прикусила губу, но продолжала внимательно слушать. Такого прорыва у них все равно не было, и чем скорее они найдут церковь, тем больше шансов, что найдут и старика или хотя бы узнают, где его можно найти.

– Я обычно иду через дворы, – продолжил мужчина, докуривая свою сигарету, – мы тут все уже давно работаем бок о бок и друг друга знаем, так что ребята мне открывают, и я просто прохожу сквозь стены, почти буквально.

Он, наконец, докурил почти до фильтра, бросил окурок на асфальт, затушил носком рабочего ботинка, а потом поднял и сунул в карман комбинезона, чем очень удивил Антона. Приятно удивил.

– Вам, конечно, придется идти по дороге, но и тут есть хитрость. – Он снова улыбнулся и посмотрел на Риту, похоже, остальных он просто не замечал. – Дорога идет в обход маленькой площади, на которой стоит часовня. Да, это не совсем церковь, так, крошечная часовня, сложенная из бревен, но не суть. По улице тащиться вам придется еще прилично, но я скажу, как срезать путь. Я раньше сам так ходил, пока не перезнакомился со всеми.

Он развернулся в направлении их движения и несколько секунд молчал, припоминая что-то.

– Да, вспомнил. Значит, сейчас пойдете, куда дорога ведет, по обеим сторонам будут склады, заборы и производственные здания, все это вы уже видели. – Он опять повернулся к ним, глядя исключительно на Риту. – Но смотрите внимательно на правую сторону. Там будет старый кирпичный завод, вы его сразу узнаете, такую громадину невозможно просмотреть, рядом с ним – такой же древний заколоченный склад. Между ними «сквозняк», как мы это называем, то есть узкий проход. Там конечно грязно, и ночью полно всякого сброда, но сейчас, думаю, вы нормально по нему пройдете и окажетесь прямо на площади.

– Спасибо, – Рита тоже ему улыбнулась, как всем, кто был с ней вежлив, однако мужчина даже как будто стал выше. – А как нам найти приют? Ну, чтобы не блуждать опять, вряд ли мы встретим кого-то такого же вежливого и готового помочь.

– Спасибо, конечно, – он смутился, как подросток, но не отвел глаза, – но там негде заблудиться. Церковь стоит на площади, от нее начинаются несколько улиц, приют сразу на той, что прямо за церковью. Далеко идти не придется.

Они поблагодарили незнакомца и отправились дальше. Некоторое время он смотрел им вслед, а потом, после короткого раздумья, достал новую сигарету и мечтательно уставился в небо. Видимо, на работе его никто не ждал.

– Как твоя нога? – спросила Аннета, когда Антон начал отставать, – или мы слишком торопимся?

– Я и сам побежал бы, будь уверена, – ответил он, не сбавляя шаг, возбуждение придавало сил. Но даже так их по-прежнему не хватало. – Мы ведь уже почти у цели. Это как-то нервирует, что ли.

– И я думаю, что он там, – подала голос Рита, не сводя глаз с правой стороны улицы, – просто не терпится задать трепку сукину сыну.

– В очередь, дорогая, – мрачно усмехнулся Антон, – правом привилегии здесь явно обладаю я.

– А я думаю, тот, кто догонит старого козла, – вмешалась Аннета, – думаю, после той того, что он тебе сделал, он побежит быстрее, чем долбаный Усэйн Болт, как только ты покажешься на горизонте.

Именно этого Антон и боялся. Если бы все идеально сошлось, и старик оказался реально существующим человеком, да еще им вдруг посчастливилось бы его найти, вряд ли он будет сидеть и ждать их. Наверняка его не очень интересует, как у Антона дела и уж точно он не жаждет получить назад свою проклятую монету.

– Ну, тут вся надежда на вас, мои хищницы, – улыбнулся Антон, – и потом, он всего лишь старик. Один раз мы его уже нашли, скажем, что теперь его будет искать полиция. И потом, я ведь просто поговорить хочу. Ну и вернуть ему то, что ему причитается.

– Кажется, и вижу кирпичный завод! – возбужденно воскликнула Рита, – смотрите, эти трубы, и здание такое громадное. По-моему, мы почти пришли!

Антон поднял голову, он все время смотрел себе под ноги, чтобы ненароком не наступить на кочку или выбоину в асфальте, с его неустойчивым положением это вполне могло закончиться падением и новой травмой. Но теперь он видел, да, впереди за кронами редких деревьев, растущих на обочине, виднелись трубы завода. И улица плавно поворачивала, так что, похоже, их проводник оказался прав – по этой дороге им пришлось бы еще долго идти. Сердце учащенно забилось в груди, на этот раз от эмоций, Антон это точно знал, возможно, все кончится совсем скоро и где-то здесь, на этих серых улицах, под этим тяжелым небом.

– Ну и громадина! – Вырвалось у него, – да он один точно занимает целый квартал.

Насчет квартала он, конечно, преувеличил, но забор старого завода начался совсем недалеко от того места, где они распрощались с незнакомцем из Зеленого Апельсина, и тянулся далеко вперед. Высокий кованый забор позволял видеть территорию, и она явно давно пустовала. Прямо сквозь асфальт проросли деревца и трава, сам забор кое-где заплел дикий хмель, а хлам во дворе выглядел таким ветхим, что казалось, может рассыпаться в прах от одного легкого прикосновения. Но площадь двора была и правда просто огромной. Какие-то полуразрушенные постройки ютились среди ржавых машин и куч мусора, все они были исписаны разноцветными баллончиками, там, где были окна, давно зияли дыры и редкие осколки мутного стекла, торчащие из гнилых рам. А в глубине двора возвышался, как черный дворец злого колдуна, сам завод. Кирпичные трубы ржавого цвета упирались в темное небо, старинное здание было запущенным и грязным, но Антон не увидел ни одной надписи и ни одного рисунка на фасаде. Как будто даже местные хулиганы не смели подойти близко и осквернить это гнездо призраков. Грязные окна по-прежнему были целы, только те, что были у самой земли, в подвальных помещениях, были выбиты, да и то не все, плюс пара окон на первом этаже была заколочена такими же древними на вид досками, и все. В целом, здание сохранилось почти нетронутым. И оно было зловещим.

Антон так и не увидел входную дверь, должно быть, она располагалась сбоку или с другой стороны, это было странно и немного пугающе, как будто в этот дом нельзя было войти и нельзя было выйти. Каково там внутри, подумал Антон, там уже наверняка свой мир, царство крыс, пауков и летучих мышей. А по ночам, им наверняка составляют компанию души бывших магнатов, так и не нашедшие покоя. А каким кажется свет, проникающий сквозь эти мутные окна, покрытые вековой пылью? Чем пахнет затхлый воздух в сотнях пустующих помещений, забывших, как выглядят люди? Почему-то он был уверен, что даже бездомные не ночуют там. Эти люди умели чувствовать опасность, жизнь обострила их рефлексы, а от этого здания прямо веяло страхом. В завершение картины, пока они таращились на старый завод, откуда-то с его крыши с карканьем поднялась стая ворон, черные силуэты закружились в сером небе над трубами, зрелище было жуткое и завораживающее одновременно. Если в реальном мире и существовали дома с призраками, то Антон нисколько не сомневался, что один из них сейчас перед ним.

– Прямо как из фильма ужасов, – мрачно заключила Аннета, глядя на ворон, – какое счастье, что нам не надо идти через этот двор. А то я бы лучше прогулялась лишние полкилометра.

– Не думал, что скажу это, – вздохнул Антон, – но я тоже готов тащиться еще раз пешком до центра и обратно, лишь бы не заходить туда.

– Теперь мои взгляды на мир немного перевернулись, – вздохнула Рита, – так что я тоже думаю, что там плохое место. Что-то злое там точно обитает. Ведь странно, что сейчас, когда на каждом пустом метре что-то да строят, в самом центре промзоны стоит пустое пространство таких размеров. Почему за столько лет никто не выкупил его и не сделал там склад или какое-нибудь производство? Мы ведь уже кучу цехов и маленьких фабрик прошли, а складам тут вообще счета нет, и всяким транспортным компаниям. А тут – никого.

– И нам тут делать нечего, – подвела итог Аннета, – мне как-то неприятно тут находиться. И потом, нас ждут дела. Давайте двигать.

Территория завода была и правда впечатляющих размеров, они шли вдоль кованого забора, увитого диким хмелем или просто покрытого пылью, казалось, целую вечность. Над головами каркали вороны, как будто сообщали таинственному обитателю старого здания о приближении незваных гостей, встречный ветер был ледяным и настолько сильным, что казалось, это чья-то невидимая холодная рука тормозит их продвижение. Возможно, чтобы хозяин завода смог рассмотреть нас лучше сквозь грязные окна, подумал Антон и не удивился тому, что воспринимает эту мысль вполне серьезно.

Возле забора росли молодые деревца и густой кустарник, так что скоро забор почти скрылся из виду, но не здание, оно возвышалось как гора, и давило с той же тяжестью.

– О, вот и склад, кажется, – заметила Рита, когда в просвете между сплетением ветвей мелькнул кусочек деревянной стены. – Из-за этой растительности ничего не видно. Если бы тот парень не сказал, мы бы ни за что не нашли проход.

– Мы его итак не нашли еще, – Аннета с недовольством смотрела на густые заросли, – как же не хочется лезть туда. Предсказываю: там будет вонять как в сортире, а под ногами будут использованные резинки, банки из-под дешевого бухла и шприцы.

Она многозначительно подняла указательный палец и напустила на себя профессорский вид.

– Богатый опыт проживания в Речном дает мне такие основания, коллеги.

– Да, ночью тут явно «весело», – подал голос Антон, за последние недели он уже налазился по кустам, причем больше, чем за всю жизнь. – Но сейчас день, значит, это местное злачное заведение временно закрыто.

Он усмехнулся.

– Прямо «От заката до рассвета», и зловещий дом как раз рядом. – Он оглядел своих спутниц, на лицах обеих играли кислые улыбки. – Ну что, сделаем кресты из палок и – вперед?

– Пойдешь первым, шутник, – и Аннета опять толкнула его локтем. И опять едва ощутимо.

Антон не стал спорить, тем более, что время шло, а у них была своя цель. И потом, это всего лишь замусоренный проход между двумя заброшенными зданиями, сказал он себе, в самом деле, кроме банок, презервативов и шприцов там ничего нет. Однако он напрягся, приближаясь к густым зарослям, открывающим кусочек деревянной стены склада. Ему показалось, что именно здесь «вход».

Пространство между зеленой стеной и заброшенным складом уже готовило пришедших к тому, что они ожидали увидеть. Горы мусора, смятые банки, окурки и обрывки газет. Антон осторожно переступал через кучки мусора, хватаясь за ветки кустов, слева от него и чуть впереди был тот самый «сквозняк», узкий проход между территорией завода и стеной старого склада. Отсюда ему казалось, что это больше похоже на портал в какой-то другой мир, еще злее и уродливее этого.

– Заходите, – подал голос он, – никаких троллей здесь нет. А вот мусора полно, так что смотрите под ноги.

Девушки появились одна за другой, в полумраке, создаваемом молодыми деревцами и нависающей крышей склада, они были похоже на принцесс, заблудившихся в сказочном лесу. Антон молча указал на темный проход, Рита скорчила гримасу, Аннета демонстративно зажала нос рукой, и все трое двинулись вперед. Жутковатое место, снова подумал Антон, может, это еще погода добавляет мрачности, но вряд ли здесь и в солнечный день хорошо.

Через несколько шагов они уперлись в знакомый кованый забор, слева их ждал настоящий туннель, узкий и темный. Антон понимал, что свет просто не может попасть туда из-за старых хозяйственных построек на территории завода, а с противоположной стороны вообще была лишь глухая стена старого склада и нависающая крыша, но ему упорно казалось, что темнота жила там сама по себе. И здесь было по-настоящему неприятно. Длинные низкие строения из темно-красного кирпича тянулись вдоль кованого забора, кое-где между ними тоже проросли молодые деревца, и теперь их ветки склонялись над низкими шиферными крышами, свисали в проход, как руки, готовые схватить любого, до кого смогут дотянуться. С другой стороны – темная от времени деревянная стена склада и нависающая крыша, закрывающая почти весь просвет над головой. И воняло тут на самом деле отвратительно.

– Фу! – Рита тоже зажала нос рукой и поморщилась, – тут даже хуже, чем в сортире, воняет тухлятиной, что ли?

Да, именно этот запах и отравлял и без того не свежий воздух, теперь, когда она озвучила это, Антон и сам его узнал. Ну вот, подумал он, для полноты картины нам еще не хватало наткнуться на дохлую собаку или кошку. О более крупных мертвецах он даже думать не хотел, хотя в таком месте мысли сам лезли в голову. Не самые приятные мысли.

– Я так боюсь, что там в темноте может быть труп, – вдруг, как будто прочитав его мысли, сказала Рита. – Вдруг кто-то из бездомных ночью умер там или его убили? Это очень даже возможно здесь.

– На виду точно нет, –ответила Аннета, – видно же выход с другой стороны, там ничего нет. А вот где-то за этим забором, – и она кивнула в сторону завода, – вполне может быть. Там же идеальное место, чтобы прятать труп. Туда никто не ходит.

– Хватит уже, – попытался улыбнуться Антон, но понял, что ему, и правда, становится страшно, – тут вокруг люди, нет там никакого трупа. Ну, может, дохлый кот или крыса.

Дольше стоять там он просто не мог, страх нарастал, и он понял, что повернет назад и прошагает еще полгорода, лишь бы не входить в этот темный коридор, поэтому он первым шагнул вперед. Под ногами шуршали нападавшие не за один год листья, кучи мусора никуда не делись, и у самой границы «сквозняка» Антон увидел первый шприц. Он шел очень осторожно, понимая, что под мягким ковром их полусгнивших листьев наверняка полно острых осколков от бутылок, он видел уже несколько зазубренных горлышек и мелких стекол, блестевших в сером свете дня, как слезы потерянных душ. Запах усиливался, но Антон специально смотрел только под ноги и иногда вперед – там виднелся свет, там их ждала площадь.

– Не знаю, как он тут ходит, – сказала Рита, брезгливо перешагивая через использованный презерватив, лежащий на кучке мусора, – по мне, так лучше отшагать еще полкилометра. Здесь омерзительно.

– Поэтому он и перезнакомился со всеми, – подала голос Аннета, они шли по одному, проход был настолько узким, что даже двое детей не смогли бы идти в ряд. – Я бы тоже была само дружелюбие, если бы мне надо было мотаться через этот портал в ад.

– Если хоть одна ветка дотронется до меня, я заору, – сообщила Рита, – и мне плевать, что вы подумаете.

– Да примерно то же самое, – успокоил ее Антон, медленно продвигаясь к свету.

Пару раз он едва не потерял равновесие, но так и не заставил себя схватиться за решетку забора или за деревянную стену. Ему казалось, что все здесь покрыто липкой отравленной слизью, такой же вонючей, как воздух. И как они сюда ходят, думал он, неужели им все равно, неужели они не чувствуют? Или, может, наркота и спиртное убивают все чувства? Да, здесь тихо и укромно, да, не капает на голову, если дождь несильный, но остальное?!

Примерно на середине прохода вонь стала просто невыносимой, Антон почувствовал, как тошнота медленно и тяжело поднимается из глубин его желудка, в горле угрожающе защекотало. Но он так и не решился поднять глаза и посмотреть по сторонам, он боялся увидеть источник этого запаха, это было бы уже слишком.

Мы идем уже полчаса, думал он, осторожно втягивая воздух через рукав фланелевой рубашки, но это все равно не спасало, а такое ощущение, что не прошли и метра. Чертов проход не кончается! Время казалось застыло, и Антон, уже на своем опыте убедившийся, что в этом мире есть силы, кроме описанных в учебнике физики, начал всерьез опасаться, что этот темный туннель между двумя явно нехорошими домами может и вправду оказаться бесконечным. Что если тот работяга был очередным воплощением демона, он-то, ведь и послал нас сюда, думал он, одновременно осознавая всю безумность своих идей, может это тот самый нищий или силы, защищающие его, не хотят подпустить нас близко, знают, что мы несем. Зло защищает зло, думал он, и мы навсегда останемся жертвой этого прохода, очередной пищей в его бездонном брюхе. Где-то сзади закашлялась Рита, судя по звукам, она из последних сил сдерживала бунт желудка.

– Не знаю, откуда так несет, но тут явно кто-то мертвый, – приглушенным от рук, закрывающих рот и нос, голосом сообщила Аннета, она в отличие от Антона не боялась смотреть по сторонам. И он в который раз восхитился ее мужеством. – И мне кажется, что дело серьезное, потому что воняет очень уж сильно, дохлая мышка или кошка столько вони не сделают. И потом, ничего не видно.

– Если ты хочешь остановиться и внимательно все рассмотреть, – заявила Рита, – тогда счастливо оставаться, я тут не задержусь, прости.

– Нет уж, в детективы я не записывалась, – и Аннета прибавила шаг, почти уткнувшись в Антона.

– Хочу сделать заявление, – сказал Антон, улица на другом конце вроде бы стала ближе, – возможно, вам придется сделать носилки или тащить меня на руках, но второй раз в эту гадость я не зайду.

– А никто и не против, – ответила Аннета, – я тебя готова на собственном горбу везти, но только в обход.

По мере приближения к концу прохода, вонь отступала, а свежие порывы холодного ветра даже залетали в полумрак и разгоняли затхлый воздух. Антон не сомневался, что с другого конца воняет так же, и любой пришедший со свежего воздуха этот запах сразу почует, но после такой концентрированной вони, через которую они прошли, здесь воздух казался им чистым и сладким. Все же, не колдовство, с облегчением подумал он, когда совершенно отчетливо увидел такие же кусты и замусоренную траву на другой стороне. Хотя, вдруг закралась мысль, неизвестно, куда мы выйдем.

Антон прибавил шаг, стараясь не потерять равновесие, он не хотел оставаться в этом темном вонючем пространстве ни секундой дольше. Под ногами были все те же банки, шприцы и пакеты от чипсов, этот немного успокаивало. До чего я дошел, подумал он, всерьез рассматриваю самые бредовые мысли. Может, монета прихватила еще и психическое здоровье, как бонус?

– Фуух! Я думала, этот проход никогда не кончится, – как будто прочитав его мысли, сообщила Рита, выходя из сумрака и становясь рядом с ним. Она, как и Антон, делала глубокие жадные вдохи, думать о том, что здесь тоже воняет, только меньше, никому сейчас не хотелось. – Не смейтесь, но я, правда, начала бояться, что мы никогда не выйдем, что он растянется, как временная нить или яма, или что там показывают по телеку. И мы так и будем идти вечность, не меняясь сами, и ничего не будет меняться вокруг.

– А я всегда думала, что именно так и выглядит ад, – совершенно серьезно сказала Аннета, – замкнутый круг, вечность в самом ужасном месте без надежды и без перемен.

Никто не засмеялся и не прокомментировал ее слова. Они все пережили одно и то же, так что шутить на эту тему никому не хотелось.

За зарослями, из которых они выбрались так же по одному, их ждал целый ряд мусорных баков и новая волна неприятных запахов. Но никто не жаловался, оказаться в свободном пространстве и свете дня было так хорошо. И пусть небо было низким и серым, а ветер – ледяным, они добрались до площади, и страшный проход между зданиями остался позади.

Площадь была маленькой, больше похожей на чей-то двор, низкие домики окружали ее, несколько узких улочек змейками вились куда-то вглубь промзоны. А прямо посередине стояла сложенная из деревянных брусьев часовня, по размерам немного превосходящая телефонную будку или ларек с фастфудом. Кроме них на площади не было ни одного человека. Странно, подумал Антон, город, вроде, такой огромный, в центре люди не помещаются на тротуары, а здесь – ни души. Но ему здесь понравилось, на этой укромной площади он ощущал покой, здесь было уютно, как будто свой маленький мирок, со всех сторон отгороженный старыми низкими постройками. И эта часовня, она выглядела такой сказочной, такой чистенькой, как будто игрушечной.

– Зайдем внутрь? – предложила Рита, – мне хочется зайти. После того жутковатого места.

Никто не стал возражать. Заодно и спросим про приют, подумал Антон, мысль о том, что этот нищий бродит где-то здесь, совсем рядом, может всего в паре метров от него, приводила его в возбуждение. Все может закончиться уже сегодня, подумал он, ругая себя за новую надежду и одновременно надеясь еще сильнее, возможно, уже через несколько минут я отдам ему эту проклятую монету и буду свободен, я буду жить!

Изнутри церквушка казалась еще меньше, чем снаружи. Повсюду горели свечи, сильный запах ладана напомнил Антону их поездку в Речной и дом бабы Насти. Тогда я тоже надеялся и верил, подумал он, я не хочу снова обманываться, пожалуйста, больше не надо ложных надежд. Он и сам не знал, молится ли он или это просто мысли. Он поднял глаза, ангелы на потолке смотрели на него грустными всепонимающими глазами.

– Хотите свечку поставить? – раздался женский голос, и все трое подпрыгнули от неожиданности, они были уверенны, что они здесь одни. – Или просто помолиться?

На лавочке возле одной из стен под большой иконой какого-то святого – Антон не знал, кто это, но вид мужчины казался ему грозным – сидела старушка во всем черном и с черным платком на голове. Не дожидаясь ответа, она встала и указала им на крошечное помещение пред основным залом, если конечно его можно было так назвать.

– Там продаются свечи, если вам надо. И есть платки для девушек, бесплатно.

Все трое были весьма далеки от религии, поэтому смутились.

– Спасибо, мы просто зашли, – подала голос Рита, – нам ничего не нужно, только несколько минут.

– И один вопрос, – вставила Аннета.

Старушка оглядела их критическим взглядом, а потом двинулась к стойке со свечами и начала выбирать те, что почти догорели.

– Неверующие? – спросила она, не поворачивая головы и не отрываясь от своего занятия, – иначе вы бы знали, что женщины должны покрывать голову, входя в храм, и всем перекреститься следует. Эх, молодежь сейчас верит только в деньги.

Аннета тут же воинственно подняла голову, готовая защищаться, но старушка и не думала нападать.

– Но это Дом Господень, и он открыт для всех. – Сказала она и на этот раз повернулась к ним и улыбнулась. Слегка, но улыбка была теплой и искренней. – Знаете, как моя бабка говорила? «Ты можешь не верить в Бога, но Он верит в тебя». Подумайте об этом, раз уж вы сюда пришли.

В последнее время я много о чем думаю, хотел сказать Антон, и о Боге в том числе. И почему-то мне Он вовсе не кажется добрым малым, открывающим свои двери для всех. Мне Он кажется равнодушным наблюдателем, эдаким ученным, бросающим щенка в воду и наблюдающим, как он себя поведет, через сколько часов у него не останется сил бороться и он утонет. И даже тогда Он не оставит в покое мертвое тело, нет, Он так же без эмоций вскроет его, чтобы узнать сколько именно воды в легких, и что вообще происходит с органами, когда легкие заполняет вода. Вот что он мог бы сказать этой старушке, но только вряд ли ее интересовала такая картина мира. За свою недолгую жизнь Антон усвоил одно простое правило: люди как планеты, каждый вращается на своей орбите, ты можешь посылать другой планете свои лучи, можешь принимать чужие, но никогда нельзя сходить со своей орбиты или пытаться сбить чужую – это всегда катастрофа.

Вместо этого он сказал:

– Мы просто хотели спросить, где здесь приют для бездомных. Может, вы знаете?

Старушка снова удивленно повернулась к ним, на этот раз оглядывая каждого еще внимательнее и подозрительнее. На нищих мы не похожи, подумал Антон, что тогда придет ей в голову? Благотворительная организация? На них мы тоже не тянем, подумал он, я, например, сам очень нуждаюсь в помощи, только вот ни один фонд мне не поможет.

– Да, здесь он, совсем рядом. – Ее глаза так и бегали по трем путникам, ощупывая их с головы до ног. – Его нечасто ищут хорошо одетые молодые люди, зачем вам туда?

Вечное чертово людское любопытство, с неожиданным раздражением подумал Антон, шагу не седлай, чтобы кому-нибудь не отчитаться. Как будто мы сокровище ищем или путь в Шамбалу, а не занюханную ночлежку для бомжей. Аннета рядом с ним тут же приняла воинственную позу, глаза сузились, Антон это заметил, поэтому поспешил.

– Мы ищем одного человека, – врать он не хотел, люди не любят, когда им врут, а правду – вообще ненавидят. Еще одно выученное правило жизни гласило: полуправда – это золото, универсальная валюта, которую всегда легко сбыть, она никогда не обесценивается и ей всегда все рады. Поэтому он решил заплатить старушке вечной монетой – сплавом истины и лжи. – Это семейное дело, и у нас есть основания думать, что он может быть там.

Несколько секунд она переваривала его слова, не сводя своих ощупывающих глаз, а потом отвернулась обратно к своим свечкам. Антон счел это маленькой победой.

– Сейчас выйдите, обойдете часовню, и прямо за ней начнется улица. Вот по ней вам и надо пойти, там сразу и увидите его. Широкие ворота и домик, вроде КПП, а на нём – табличка «Северная Гавань». Так они назвали это место.

– Спасибо, – сказал Антон и повернулся, чтобы выйти, адреналин опять заиграл в крови, они были уже почти у цели.

Девушки последовали за ним, но их остановил голос старушки:

– Я помолюсь, чтобы вы нашли вашего родственника, – сказала она, – негоже людям так жить, пусть хоть на одного несчастного станет меньше.

– Спасибо, – ответил Антон, и вышел, думая, что это точно не повредит. Думая, что на сдачу он получил ту же монету – возможно, скоро на одного несчастного и станет меньше, вот только в рядах счастливых пополнения не будет.

Старушка описала все до мелочей точно, прямо за церковью начиналась узкая улочка, по обеим сторонам росли молодые деревца, кем-то заботливо покрашенные от паразитов. Пройдя всего несколько домов, они увидели первый щит с надписью «Северная Гавань -> 20м», простой кусок металла, прикрепленный к фонарному столбу, но сердце Антона подпрыгнуло и едва не выскочило из груди. Он здесь, подумал он, я чувствую, старый бродяга здесь, совсем недалеко. И на этот раз все получится, на этот раз я не сдамся, не уйду, пока не вытрясу из него правду или не верну ему эту гребаную монету. Новый прилив сил погнал его вперед, заглушая боль в колене, заглушая одышку и слабость, он видел свет в конце очень длинного и очень темного тоннеля, и теперь ему оставался последний бросок. Финишная прямая, сказал себе Антон, так что – без тормозов.

– Кажется, это там, – вибрирующим от возбуждения голосом сказала Рита, указывая вперед, – видите, там кто-то сидит?

Возможно, это он, подумал Антон, видя мешковатую фигуру, сидящую на ступеньках. Никто не озвучил эту мысль, но у всех в головах было именно это: возможно, это он. И хотя Антон понимал, что так бывает только в плохих фильмах, но человеческая природа требует веры в глупости, даже самые невероятные.

– Главное, не спугнуть сукина сына, – сквозь зубы прорычала Аннета, – давай-ка мы пойдем вперед, а ты спрячешься за нами, и если он там, мы задержим его.

Антон не стал спорить, идея и впрямь была удачной, меньше всего ему хотелось начинать все сначала, а ведь в следующий раз могло и не повезти. «Жизнь прекрасна тем, – вспомнил он очередную мудрость, выловленную из глобально сети, – что на всё в ней лишь один шанс». Он и тогда не понял, какая в этом может быть прелесть, а теперь и вовсе подумал, что ничего глупее не слышал. Всего один шанс для существ, созданных такими слабыми и глупыми, такими несовершенными? Да это больше похоже на издевку, а не на нечто прекрасное.

– Всего одна жизнь, – пробормотал он, стараясь получше рассмотреть человека на ступеньках из-за спин девушек, – всего одна возможность ее прожить.

– Что? – Ни одна не обернулась, и Антон подумал, что вся их затея больше походит на охоту или на спецоперацию, чем на поиски исцеления.

– Нет, это я так, надеюсь, что он там.

При первом взгляде Антон ни за что бы не сказал, что пред ними женщина. Грязная мешковатая одежда полностью скрывала фигуру, лицо было настолько опухшим от бесконечных попоек, что черты практически нельзя было различить, а короткие волосы торчали в разные стороны, цветом они были «перец с солью», так говорила мать Антона про седину, только у этой дамы седина имела не серебристый, а неприятный желтый цвет. Она сидела на низких ступеньках маленького домика, действительно похожего на КПП, над закрытой дверью была широкая табличка «Северная Гавань», к домику примыкали широкие серые ворота, тоже закрытые. Больше никого рядом не было, вся улица принадлежала только им и этому странному бесполому существу в замотанных прозрачным скотчем кроссовках.

– Чего надо? – хриплым голосом выкрикнула она, увидев, что они остановились и смотрят, – не кралА я ничего. А до 5 здесь не пускают.

Все трое продолжали молча смотреть на пока неопознанное существо с удивлением и растерянностью. Что говорить, что делать дальше – никто не знал. Втайне все трое так надеялись, что на ступеньках приюта их ждет тот самый старик, что немного опешили. Первым пришел в себя Антон, может быть потому, что это его жизнь зависела от результатов этой охоты.

– Мы не собираемся вас обвинять, – сказал он, выходя вперед и поднимая раскрытые ладони, – нам нужна ваша помощь…

– Работать не буду, – заявило существо, – и трахнуть не дам. Ты мне не нравишься.

И тут она подняла покрытую слоем грязи руку к глазам, как будто светило солнце, и тогда на огромном свитере обозначились две маленькие округлости. Боже, это женщина, с ужасом и изумлением подумал Антон.

– А ты не мусорской? – недоверчиво спросила она, – я не при делах, сижу тут с утра, вон, спроси у Константиныча.

– Да нам все равно, при делах ты или нет, – подключилась к разговору Аннета, и мы не «мусора». Мы ищем одного старика, и если ты поможешь, поможем тебе копейкой. Ясно?

Несколько секунд женщина разглядывала их из-под «козырька», видимо, переваривая услышанное, а потом с деловым видом уперла руки в бока и с вызовом посмотрела на Аннету.

– А чего вам от него надо?

– Не твое дело, – отрезала Аннета, и Антон в который раз восхитился ее умению находить опору в сложных ситуациях. Наверное, сказывается детство в Речном, подумал он, там как Спарта в некотором роде – слабые не выживают. – Или помогай, или отваливай, умолять тебя никто не будет.

Опять пауза, а потом воинственность куда-то улетучилась.

– Ну и чего вам? А сколько дашь?

– Сколько заслужишь, – не терпящим возражения тоном ответила Аннета, – и лучше напряги мозги, потому что, если понесешь бредятину – ни черта не получишь.

Женщина надулась, но не ушла. Даже стоя на расстоянии и на свежем воздухе, Антон чувствовал вонь, идущую от нее, и с ужасом представил, что творилось бы в помещении. Он не хотел подходить ближе, но понимал, что должен. В конце концов, это была слишком ничтожная плата за возможность спасти свою жизнь.

– Мы ищем старика, – начал Антон, стараясь в деталях описать его внешность, по крайней мере, то, что удалось запомнить, видел-то он его всего два раза.

Одутловатое лицо его собеседницы не выражало ничего, и он уже начал терять надежду, чувствуя, как знакомый горький ком подкатывает к горлу.

– …и на нем бы такой длинный…

– Гребаный плащ цвета говна, – закончила она и впервые на ее лице появились какие-то положительные эмоции, – знаю его. Это Профессор.

Ком вдруг превратился в фейерверк, который взорвался прямо у него в груди, слезы вдруг начали жечь глаза, и это были его первые в жизни слезы радости.

– Знаешь?

– Где он?

– Почему Профессор?

Они набросились на женщину с вопросами, уже не замечая запаха, не замечая ничего вокруг. А Антон вообще подумал, что готов заключить ее в объятия и расцеловать, если она приведет их к этому Профессору.

– Деньги давай! – потребовала женщина вместо ответов и недоверчиво нахмурилась.

– Еще немного, и они твои, – сказала Аннета, доставая кошелек. – Надо удостовериться, что это он.

– Спросишь про родинку на жопе? – и женщина противно расхохоталась своим хриплым пропитым голосом, Антон поежился, но молча ждал, пока приступ веселья пройдет. – С какого хрена мне это знать?

– Скажите, что знаете о нем, – попросил Антон, – все, что вспомните, и где его найти, и тогда моя подруга вам заплатит. Щедро.

– Да я не больно-то знаю его. Мы тут ночуем все, тремся в одних местах. – Она почесала грязные волосы такими же грязными руками, и Антон задался вопросом: что от этой манипуляции испачкалось больше волосы или рука? – Тут надо место пораньше забивать, а то придется на улице дрыхнуть. Ну, я пару раз с ним в одной ночевке была, когда не успела сюда. Кучкой всегда теплее и отморозков разных можно не бояться. Так вот, странный он.

– Почему? – не удержалась Рита, ее глаза буквально прожигали отекшее лицо их собеседницы.

– Да несет вечно херню всякую! – возмутилась женщина, – то болтал, что закончил «лапшак» и даже учил там детишек, поэтому его стали звать Профессором. А коли ты профессор, так какого х…я с нами по мусоркам роешься? Он не отвечает, только вот так подборок выпятит, скорчит умную рожу и сидит.

И она попыталась изобразить выражение его лица. Аннета тихонько прыснула, Рита захихикала немного громче. Но Антону было не до смеха.

– А недавно он вообще е..нулся, то ли башкой его кто-то приложил, то ли водку паленную перебухал, – говорила все это она с таким серьезным выражением лица, что даже Антон слегка улыбнулся. – Болтал, что скоро станет богатым…

Ледяная игла пронзила Антона, дыхание замерло, сердце остановилось, каким-то далеким чувством он ощутил, как ледяные пальцы Риты впились в него.

– …что нашел сокровище, что скоро будет купаться в бабках и жить, как гребаный король.

– И что? – спросил Антон онемевшими губами, хотя уже прекрасно знал ответ.

– Да ни хера! Что еще?! Как жил на улице, так и живет, пока не подохнет. Так же рубится за место в ночевке.

И тут она задумалась на несколько секунд. Антон едва сдерживался, чтобы не схватить ее за замусоленную одежду и не встряхнуть, но понимал, что узнает гораздо больше, если позволит всему идти своим чередом.

– Хотя теперь он стал бухать больше, и реже сюда приходит. Как будто ему насрать – спать под крышей или под дождем. Ну, нам же лучше, на одного упыря меньше. – Заключила она.

– А что это за сокровище? – Антон изо всех сил старался изгнать дрожь из голоса, но получилось не совсем. – Ты знаешь или видела его?

– Ты че, дурак? – мутные глаза уставились прямо на него, – не было у него ни хера. А если бы и было, так бы он и светил им на улице, ага. Мы его даже спрашивали, шутили вроде как, где, мол, твои богатства, поделись с нами. А он так злился, убегал, прятался, даже пропал куда-то, мы уж подумали, и впрямь разбогател и свалил с улицы. Либо «пришил» его кто-то и все отнял, если там чего и было, он же всем трепал про свое богатство. А потом объявился, хромой, тощий, в своем этом гребаном плаще и заявил, что нет у него ничего больше. Ни денег, ни сокровища. Вот брехун, мать его.

Антон и девушки переглянулись. Еще немного, и я упаду в обморок, подумал Антон, он не помнил, чтобы когда-нибудь испытывал подобное напряжение и одновременно с этим душевный подъем.

– Что ж, ты их заслужила, – сказал Аннета, открывая кошелек, – а теперь скажи, где нам его искать, и получишь еще столько же.

Женщина жадно схватила деньги, торопливо сунула куда-то в складки одежды и затравленно оглянулась, но улица принадлежала только им.

– Рубашку еще давай, – заявила она, нацелив грязный палец на Антона, – хорошая вещь, мне пригодится.

– Что? – Антон растеряно заморгал, – мою рубашку?

– Ну да, да! – нетерпеливо воскликнула она, – гони рубашку, тогда скажу, где ваш Профессор пасется. Я и так уже много наболтала, а хотите еще – платите.

– Может, просто удвоим сумму? – расставаться с теплой рубашкой в такую погоду ему совсем не хотелось.

Но странная женщина как будто издевалась.

– Ты не умничай! Не в банке, – Антон понимал, что оборот речи был чисто случайным, но вздрогнул, он-то как раз работал в банке. В другой жизни, в этой они были почти на равных – безработные и стремительно движущиеся к краю пропасти. – Гони рубашку, говорю, иначе ни хрена не скажу больше, и ищи тогда сам своего Профессора по всем мусорным кучам.

– Но почему вы не хотите денег? – предпринял последнюю попытку Антон, – ведь на них можно купить и рубашку и еще останется…

– Я что, похожа на того, кто шляется по магазинам! – гневно спросила женщина, повысив свой хриплый голос, – ты совсем тупой? Скоты вонючие! Пошли вы все на …

– Дуня, ты чего орешь? – дверь домика, похожего на КПП неожиданно открылась, и на пороге показался высокий крепкий мужчина с седыми усами а-ля Халк Хоган. – Что тут происходит?

– Константиныч! – женщина, которую он называл Дуней, встала, пошатываясь, и уставилась на него как на барина, разрешающего обычный конфликт своих крестьян. – Я тут как обычно сижу, место занимаю, а эти скоты приперлись и давай спрашивать, как «мусора»…

Она начла тараторить, глотая нет то что буквы, целые слова, но Константиныч, кажется, привык понимать такую речь. Через минуту он остановил ее жестом и перевел взгляд на пришедших.

– Так вы не из полиции? – просил он в воцарившейся тишине, Дуня исподлобья смотрела на Антона, как на личного врага. – А могу я узнать, зачем вы ищите старого Профессора?

Он улыбнулся, но глаза остались настороженными и изучающими.

– Не поймите меня неправильно, – сказал он, – просто этих людей редко кто ищет. И обычно не ради доброго дела. А я за них, вроде как, в ответе.

– Мы не причиним ему зла, – ответил Антон, честно глядя в глаза седоусому мужчине, они были пронзительно голубыми. – И он ничего у нас не украл, скорее наоборот. Я просто хочу поговорить с ним. Это наше с ним личное дело.

Несколько секунд мужчина выдерживал взгляд Антона, а потом кивнул и сделал шаг вперед, вытянув руку.

– Я вам верю, – сказал он, пожимая руку сначала Антону, а потом и его спутницам, – меня зовут Альберт Константинович, но здесь все зовут меня по отчеству. Это место – моя далеко не тихая гавань.

И он снова улыбнулся, открыто и по-доброму.

– Так вы тоже знаете этого Профессора? – Рита проверяла информацию, Дуня надулась еще больше, но рта больше не раскрывала.

– Знаю, – кивнул мужчина, – он часто тут бывает, правда, за столько лет я так и не узнал его имени. Знаете, здесь, в этом мире, по другую сторону, так сказать, имена стираются, как и прошлая жизнь. Здесь мы принимаем всё, как данность. Для меня он Профессор, еще один человек, которому нужна помощь.

– Пожалуйста, помогите его найти, – сказал Антон, – сейчас нам нужна его помощь.

– Не говори им! – вдруг встряла в разговор Дуня, – я сама скажу, пусть только отдаст рубашку. Мне она нужна, скоро опять холодно будет, думаешь, сидеть на этих гребаных ступеньках так тепло?

– Зимой мы закрываемся в полдень, а открываемся в 4, – пояснил Константиныч, – но да, все равно 4 часа им приходится провести на улице. И это вам решать насчет рубашки, если не хотите, не отдавайте, я вам все равно помогу.

– Ангел, тоже мне, – проворчала Дуня, – пусть хоть денег тогда даст, а если еще и рубашку, я тогда подробно все распишу. Но показывать не пойду, я тут очередь забила.

Все четверо вопросительно уставились на Антона. Жизнь или рубашка, подумал он и, не колеблясь, сделал выбор. Когда на одной чаше весов оказывается твоя жизнь, это как-то упрощает раздумья.

Женщина схватила рубашку, практически вырвала ее из рук и прижала к груди, как ребенка. Почему-то Антону стало грустно, это, все же, была его вещь, а теперь ее ждала совсем другая жизнь. Больше никаких деликатных стирок, идеально отглаженных манжетов и ванночек с кондиционером для белья. Прости, дорогая, подумал Антон, больше ты не будешь ночевать в сухом и теплом шкафу, теперь твои ночи будут проходить в лучшем случае в этой ночлежке, а в основном – под открытым небом. Мне жаль рубашку, поймал себя на мысли Антон, а ведь эти люди так живут. Грусть сменилась стыдом.

– Короче, сейчас пойдете прямо, – прервала его размышления новая владелица рубашки, – слева увидите сетчатый забор, подранный такой, его невозможно не увидеть…

– Там вообще-то все заросло кустарником, – вмешался мужчина с усами, – и забор, вроде, весь порос, так что смотрите внимательно…

Он улыбнулся, поймав удивленный взгляд своей подопечной.

– Конечно же, я знаю, о чем ты собираешься рассказывать. Я ведь сам там не раз бывал, забыла? – он бросил взгляд на смятую рубашку, которую женщина по-прежнему прижимала к груди, усмехнулся и покачал головой, – купчиха ты наша.

– Ну, в общем, там полно дыр, можно пролезть. Там будет двор какой-то, здания, даже машины, только не шугайтесь, нет там давно никого, никто вам в жопу не пальнет.

И она разразилась противным хриплым хохотом. Никто ее не прерывал.

– Короче, топайте через двор к другому забору, тот железный, но в нем есть дыра, вот в нее и лезьте. Попадете на стройку, заброшенную уже хер знает когда, там ничего нет, кроме площадки и плит. – Она оглядела лица всех троих пришельцев с выражением, которое никто не смог истолковать, и продолжила. – Мы так и называем это место – Плиты. Там он может быть.

– А может и не быть? – тут же взвилась Аннета.

– Я че, сторож ему? – хрипло выкрикнула Дуня, – если не шляется по улицам, и «мусора» не забрали, значит там он. Негде ему больше быть.

– И вы вряд ли нашли бы это место сами, – пояснил Константиныч, – мало того, что это не рядом с дорогой, так там еще и пустырь, просто площадка, а посредине нагромождение бетонных блоков и плит, они стоят, вроде как, буквой П, а в этом закутке и обитают те, кому больше идти некуда. Ни с одной стороны их не видно…

– В этом и прелесть, – заявила женщина, как будто с ней кто-то спорил, – ублюдков на свете слишком много. А так хоть можно спокойно переночевать. И ветер не дует, и на башку не капает. А если еще костер развести, так вообще лафа.

Она изобразила некое подобие улыбки, а потом с важным видом заявила:

– Только вы там сразу скажите, что не «мусора» вы, и на меня не тыкайте, вон, он тоже это место знает, – и она указал грязным пальцем на мужчину с усами. Если спросят, как нашли, про меня ни слова, дошло?

– А если его там нет, возможно, он в «сквозняке», – добавил мужчина и удивленно поднял брови, когда лица всех троих вытянулись и напряглись. – Там, правда, в последнее время наркоманы облюбовали место, но когда негде спать… – Он пожал плечами, – сами понимаете.

– В «сквозняке» его точно нет, – сказала Рита и поежилась, – мы там только что были.

– Знаете, – сказал вдруг мужчина, видя, что они собираются уходить, – вижу, он вам очень нужен. И если для него не будет вреда, если вы говорите правду, тогда я могу передать ему, что его ищут. Ну, на случай, если не найдете его в Плитах. Просто оставьте телефон или сообщение. Я всё передам.

Антон всеми силами пытался не выдать эмоции на лице, не испортить приятное впечатление, оставленное ими, но внутри снова все напряглось. Он не мог сказать этому добродушному мужчине, что шел позади девушек только для того, чтобы этот старик не сбежал, увидев его. А будет ли ему вред от их встречи? Что ж, если и будет, он это заслужил.

– Вы очень добры, – поблагодарил Антон, боковым зрением видя, что обе его спутницы резко уставились в покрытый трещинами и выбоинами асфальт. – Но он не знает моего имени, а я, как вы помните, не знаю его. Не беспокойтесь, ничего срочного, мы просто хотим поговорить, и я думаю, с вашей помощью теперь найдем его.

Мужчина еще раз окинул их изучающим взглядом, Дуня потеряла интерес к беседе и разглядывала новое приобретение, сидя на ступеньках и не замечая ничего вокруг.

– Ну, тогда удачи вам, – мужчина протянул руку, и все трое снова пожали ее. – Теперь вы знаете об этом месте, и если когда-нибудь захотите сделать парочку добрых дел – ниши двери всегда открыты, и нам всегда нужны свободные руки и добрые сердца.

Почему бы нет, думал Антон, ежась на холодном ветру в одной майке, когда они снова отправились на поиски, если у тебя есть время, ты можешь его дарить. А у меня его украли, так что я просто намерен его вернуть. А возможно, вдруг пришла мысль, я тоже однажды буду сидеть на этих ступеньках и ждать, когда откроют двери, работы у меня больше нет, и возможности работать – тоже.

Глава 11

– Даже не представляю, как тебе сейчас холодно, – с сочувствием сказала Рита, – я вообще-то была против того, чтобы ты отдавал ей рубашку, но, должна признать, сами мы не нашли бы эти Плиты.

– А по-моему, ты лопухнулся, приятель, – вставила Аннета, – тот мужик сказал ведь, что все равно поможет и он знал это место. Так что ты просто сделал одно из парочки добрых дел, о которых он вещал.

– Может, я решил уравновесить то, что сделаю, когда мы найдем этого Профессора, – улыбнулся Антон, – это уж точно добрым делом не назовешь.

– Опять бред несешь, – покачала головой Аннета, – это он дал тебе эту монету и навлек на тебя это зло. Так что ты просто вернешь ему то, что было у него изначально. Знаешь, иногда я думаю, что у тебя острые уши, и ты не родился, как все, а приплыл откуда-то из Вечных земель.

Рита захихикала, Антон засмеялся, не прячась.

– Что? – театрально возмутилась Аннета, – читать я научилась, а Властелин Колец сейчас, как попса. У нас в клубе кассирша тащится от хоббитов, ну я иногда тоже почитывала, когда ждала своей очереди выступать.

Теперь уже смелись все трое.

Но Антону не давала покоя еще одна вещь.

– Я верну тебе деньги, когда приедем домой, – начал он, но Аннета тут же повернулась к нему, глаза грозно блеснули.

– Даже слушать не хочу, – отрезала она, – я не беру деньги с безработных и попавших в беду людей. А тем более, друзей. Замолчи, пока я всерьез не разозлилась.

– Но ты не должна, – предпринял новую попытку Антон, – мне неприятно…

– Ты забыл, наверное, что сказала баба Настя: нет никакого «должна», есть «хочу». Я так хочу.

Откуда-то сзади Рита накрыла его плечо своей теплой ладонью.

– А сколько раз ты нам помогал? Почему ты это не ценишь и не берешь в расчет? Нет, ты правильно поступаешь, что не считаешь свои добрые дела и не тыкаешь в них носом, но умей принимать добро, не только отдавать. Тем более, когда оно от чистого сердца.

– Не все в этом вонючем мире измеряется, деньгами, – сказала вдруг Аннета совершенно серьезно. – Некоторые вещи, такие как теплый взгляд, или простая улыбка, или помощь в отмывании двери от написанных гадостей – как все это можно оценить? Ты единственный, кто относился к нам, как к таким же людям, и судил нас по словам и поступкам, а не по ориентации. И для меня это бесценно.

Растроганный, Антон не знал, что сказать, только слезы предательски щипали глаза.

– А вообще, – как будто почувствовав его смущение, весело заявила Аннета, – вот сбагришь свое «сокровище», разбогатеешь, тогда и с нами поделишься.

– Если мы и дальше будем болтать, вместо того, чтобы искать этот забор, – вставила Рита, – то ничего нам не светит. А я просто сплю и вижу меха и бриллианты!

Они опять рассмеялись. Смех помогал хоть немного согреться, но Антон начал понимать, как на самом деле чувствовала себя Герда, идя босиком и в одном платьице по владениям Снежной королевы. Ветер пронзал его, казалось, до костей, и хотя было лето, а не зима, и на ногах у него были кроссовки, он дрожал всем телом и чувствовал, как холод вгрызается в него, проникая все глубже и глубже. Скорее всего, я простужусь, подумал он, но почему-то его больше не заботила эта мысль. Финишная прямая, напомнил он себе, к черту тормоза. Если я заболею – так быстрее отмучаюсь, а если выберусь, если верну этому старому козлу его монету или хотя бы узнаю, как избавиться от проклятия… тогда мне уже всё будет нипочем.

Забор они нашли быстро, может потому, что смотрели внимательно. Он действительно зарос кустарником и молодые деревца скрывали его за собой, но они знали, что искать, и нашли. Возможно, подумал Антон, обычный прохожий и не заметит ни забора, ни поломанных веток, образующих проход, но он видел все, ведь от этого зависела его жизнь.

– Тебе бы в следопыты, – ухмыльнулась Аннета, когда он указал им на помятые ветки, нарочно сдвинутые так, чтобы никто ничего не заметил, – я уже собиралась ломиться через дебри.

– А что, – пожал плечами Антон, – я безработный, может, открою в себе новое призвание. Может, и карьера удачнее сложится.

– Не подержишь ветки для дамы, храбрый следопыт? – улыбнулась Рита и скользнула в зеленый тоннель.

Почти впритык к зарослям стоял старый забор выше человеческого роста, металлическая сетка проржавела и почти везде была порвана, но лишь в одном месте размеры дыры позволяли пролезть на территорию. Весь забор порос ежевикой, плетущейся сквозь отверстия в сетке. Это получше любой сигнализации будет, подумал Антон, мало кто рискнет сунуться через эти тернии, тем более, что звезд на той стороне точно нет.

– И как будем преодолевать это? – скривившись, спросила Рита, – у нас прямо какой-то приключенческий блокбастер, а не поиски несчастного старика.

– Ну, они же как-то пролезают, – ответил Антон, – уверен, тут тоже есть проложенный путь, а все это – и он указал на переплетение колючих ветвей, – такая же маскировка.

– Ну, тогда вперед, Шерлок, – пригласила жестом Аннета, ехидно улыбаясь, – ваши верные доктора Ватсоны, последуют сразу за вами.

Вздохнув, Антон наклонился и стал внимательно рассматривать ветки. Дыра в заборе была достаточно большая, чтобы в нее мог пролезть взрослый человек, но для этого надо было отогнуть часть металлической сетки, а как за него взяться – Антон не представлял. Что за ужасное растение, раздраженно подумал он, когда, еще ничего не успев сделать, трижды поцарапался. Один раз глубоко и сильно, кожа просто разошлась, как будто это были не части растения, а малюсенькие самурайские мечи, кровь, такая яркая в свете серого дня, тут же заструилась по руке.

– Я рискну предположить, – вполне серьезно сказала Рита, – что у нас есть все шансы остаться на этом заборе. Причем, в разобранном виде.

– Я не поверну назад, – просто ответил Антон, не отрывая взгляд от переплетения веток, и все больше чувствуя себя героем приключенческого фильма. Глубокая царапина на предплечье горела огнем, а сам он дрожал от холода и усталости. – Ни за что, когда я так близко.

– И никто не повернет, – заверила его Рита, положив руку на плечо, – всё это – ерунда, я просто пошутила. Они ведь каждый день проходят, значит, и мы пройдем…

– Если только эта гадина не отправила нас специально в тупик, когда где-то рядом есть простой и безопасный путь, – хмуро вставила Аннета, – да еще и рубашку выманила. Просто блеск!

Рита секунду обдумывала ее слова, а потом вспомнила про Константиныча. Аннета заявила, что он тоже им не доверяет и не знает их, поэтому мог быть с ней заодно. Они начали спорить.

– Готово! – оборвал их Антон, – Индиана Джонс, он же Шерлок, он же Храбрый Следопыт, нашел код и открыл потайную дверь.

Девушки удивленно уставились на Антона, скорчившегося в три погибели и осторожно сжимающего одной рукой, утонувшей в зеленых колючках, ржавую сетку забора. Он победно улыбнулся и потянул край на себя, в заборе тут же образовалась приличная дыра, причем. без шипов.

– Я же говорил, что найду путь, – не отпуская сетку, заявил Антон и упер свободную руку в бок, поза получилась смешная и нелепая, ведь распрямиться он не мог. – Дамы – вперед.

– Значит, эта пропитая тетка не соврала, – гнула свое Рита, осторожно протискиваясь в образовавшийся проход, – просто это их единственная линия защиты, больше ведь у них ничего нет.

– Угу, или настырность нашего Шерлока принесла свои плоды, – не сдавалась Аннета, – уверенна, где-то есть совсем легкий путь. Но, как говорила моя мамаша, бедные не выбирают.

Они медленно пролезли в дыру, пока Антон держал кусок сетки, как импровизированную дверь, но, не смотря на всю осторожность, каждая получила по паре царапин, не таких глубоких, как у Антона, но, когда они оказались на другой стороне, обе недовольно морщились и потирали пораненные места.

– Я убью этого деда, – заявила Аннета, разглядывая длинную царапину, тянущуюся от локтя к запястью, крови не было, но кожа припухла и горела огнем.

– Встань в очередь, – ухмыльнулась Рита, показывая подруге покрытые красными линиями руки и щиколотку.

– Я всё слышал, – проговорил Антон, протискиваясь боком в дыру и стараясь при этом удержать сетку, для этого пришлось взять ее с другой стороны, этот маневр добавил свежих царапин на его израненные руки. – Позвольте напомнить: король вечеринки сегодня я. Так что, убьете его в следующий раз.

Оказавшись по ту сторону, он медленно опустил сетку на место, и она тут же слилась с остальным забором… хотя с этой стороны рассмотреть небольшой промежуток в зарослях было легче. Не знаю, как мы будем уходить, подумал Антон, морщась от боли в исцарапанных руках, возможно, и правда, оставим кожу и часть мясца на этих шипах. Но если этот путь был не зря, если все получится, я, наверное, от счастья прожгу собой дыру в этом чертовом заборе.

И как будто в напоминание о том, что этот момент еще не наступил, если вообще наступит, накатила слабость и тошнота. В глазах вдруг стало темно, как будто тучи окончательно спустились на землю и отсекли свет, сердце застучало где-то в горле, а воздух стал густым и отказывался проникать в легкие. И одновременно с этим его прошиб пот, горячий, не смотря на то, что по ощущениям, кожа покрывалась корочкой льда. Антон едва слышно застонал, и согнулся, уперев руки в колени, как бегун, пробежавший марафон на выживание. Он пытался вдохнуть, но грудь как будто сжимал стальной обруч, мир вокруг кружился, и желудок кружился вместе с ним. Откуда-то издалека девушки испуганно спрашивали его о чем-то, но он не мог сосредоточиться и разобрать смысл слов, как не мог почувствовать их руки, поддерживающие и помогающие сесть. Его мозг был полностью поглощен одной задачей – удержаться в сознании, не дать темнотепоглотить себя.

– …что же делать?

– …неужели вот так… почти пришли…

– Антон! Скажи хоть что-нибудь… помоги мне…

Всё это оставалось за бортом, в другом мире, а его мир сейчас сузился до коричневой темноты, пульсирующей в глазах и глубоких медленных вдохов. Это было его единственным оружием, тонкой соломинкой, но бедные не выбирают, всё так, поэтому он отчаянно цеплялся за нее. Сначала воздух отказывался проходить в грудь, она просто раздувалась, оставаясь без живительного кислорода, Антон ждал и сражался. За каждую молекулу. Вдох – выдох. И снова вдох.

Он не знал, сколько длилось это пассивное сражение, но постепенно тьма начала отступать, ледяная корка, казалось, покрывавшая его тело, исчезла, осталась только тошнота. Но после этого жуткого приступа, она казалась ему легким облачком на голубом небе. И слабость, она тоже не спешила покидать его, мышцы вибрировали, как будто через них пропускали ток, это была не дрожь, скорее самопроизвольное сокращение мышц по всему телу. Антон почему-то представил рванье, колышущееся на ветру. Именно так, по его мнению, выглядело теперь его тело.

– Вроде приходит в себя, – услышал он голос Аннеты и даже осознал смысл слов.

– Как ты? – озабоченное и испуганное лицо Риты возникло вдруг в поле зрения. – Ты так нас напугал.

– Мне тоже было жутко, – почти прошептал Антон, оказывается, он сидел на заросшем травой старом асфальте, видимо, ноги подкосились, и только благодаря девушкам он не рухнул, а плавно сел. – Еще минуту.

– Мы тебя не торопим, – успокоила его Аннета, присаживаясь рядом на корточки, – главное – чтобы ты вообще смог идти и продолжать наш маленький поход. Так что отдыхай, пока не почувствуешь, что готов.

Антон попросил воды, и Рита достала маленькую пластиковую бутылку из сумки. Они не позволяли ему нести ее, как он ни сопротивлялся, говорили, что ему и просто идти тяжело, так что он пойдет налегке. Теперь я совсем налегке, подумал Антон, глядя на трещины, как паутина оплетающие виднеющиеся промежутки асфальта, все остальное скрыла трава и какое-то плетущееся по земле растение. Я потерял вес, здоровье, работу, даже чертову рубашку, а главное, я потерял свою жизнь. Только почему-то легче от этого «налегке» не становится.

Они оказались во дворе какой-то организации, как и говорила Дуня, двор был не очень большим и идеально квадратным, за спиной Антона высилась сплошная стена соседнего здания, штукатурка на нем давно облупилась, кое-где даже проглядывали кирпичи. Все трое вертели головами, разглядывая новое место, как дети, заблудившиеся в лесу и вдруг вышедшие на поляну. А напротив сидящего на земле Антона, почти на всю длину двора тянулось двухэтажное строение, давно заброшенное, судя по заколоченным окнам и заросшим ежевикой стальным перилам лестницы, спускающейся со второго этажа. Весь двор говорил о том, что последние дни этой конторы были уже давно, растения медленно и упорно захватывали пространство, прорываясь сквозь асфальт и поглощая здание, похожее на дешевый летний коттедж, какие сдают у моря. Дверь первого этажа была когда-то выкрашена в ярко-синий цвет, и это потускневшее, но все еще самое яркое пятно сразу бросалось в глаза. Перед зданием на кирпичах вместо колес стоял небольшой грузовичок, стекла, конечно же, были выбиты, двери оторваны, а сам кузов завален всяким хламом. Хищные побеги ежевики уже почти дотянулись до железного сторожа этого заброшенного места, и Антон предположил, что если здание никто не выкупит и не наведет порядок, то к следующему лету ежевика станет полновластной королевой этого двора, прибрав в свои когтистые лапы всё, до чего сможет дотянуться.

– Почему они не ночуют здесь? – задумчиво проговорила Рита, – здесь явно никого нет и не бывает, а здание совсем целое. Не поверю, что они просто не могут попасть внутрь. Тут что-то другое. Но что?

– Да кто их поймет? – пожала плечами Аннета, – не все ведь живут на улице от безысходности. Среди них очень много реально сдвинутых. Вот у нас сосед был, жил с женой, с детьми, а однажды взял и ушел жить в канализацию, заявил, что его всё достало, и он хочет быть свободным. Никто его не выгонял, я знаю, что вы сейчас скажете, даже ходили за ним, просили вернуться. Но нет, неделю он пробыл в нашем районе, а потом куда-то пропал. Те, кто ночевал с ним в этих подземках с трубами, говорили, что он пошел странствовать по стране. Вот так-то.

– Но почему-то они бьются за место в ночлежке, пытаются забить местечко в этих Плитах, а тут целое здание! Но оно стоит, совсем не тронутое, – Рита как будто говорила сама с собой. – Может, там призраки?

– Единственный призрак тут – это я. – Вздохнул Антон, – как говорится, одной ногой здесь, другой – там. Помогите встать, я все же, намерен стоять обеими ногами в этом мире. Хотя бы попытаться.

– А вообще, странный здесь район, – заметил Антон, когда оказался опять в вертикальном положении, и в глазах тут же начало темнеть, но он знал, что это временно, теперь к этому просто надо было привыкнуть. – Как будто одна сплошная декорация к фильму ужасов или локация из жутковатой компьютерной игры. И еще погода добавляет очарования. Я уже готов поверить, что в этих Плитах будут не обычные бездомные люди, а тролли или колдуны, жарящие младенцев на костре.

– После того, что случилось с тобой, я уже во все верю, – заявила Аннета. – И не могла бы ваша светлость заткнуться, а то мне итак не по себе.

Рита и Антон переглянулись и захихикали, но он заметил, каким напряженным было лицо девушки, как будто она выдавливала из себя этот смех. Что ж, ему тоже было не очень весело, теперь он на своей шкуре убедился, что настоящее зло, зло из сказок и книжек, существует, оно есть. И этот район со всеми зловещими заброшенными зданиями и глухими фасадами как раз подходил для его обитания.

Антон еще раз оглядел двор, стараясь разглядеть ворота или калитку, и с трудом увидел их ближе к зданию, там ежевику никто не беспокоил, так что даже думать о том, чтобы попробовать снова открыть их было чистым безумием. От этой картины ему тоже стало не по себе. Вот так выглядит смерть, подумал он, что-то сложноорганизованное умирает, и его тут же растаскивает на части жизнь попроще. Мир не терпит пустоты, или ты занимаешь это место, или это сделает кто-то другой. Сейчас нечто сильное и злое пыталось вытеснить его из мира живых, из этого мира под солнцем, но он твердо решил, что не сдаст позиции без боя. Или хотя бы без попытки сразиться.

– Ну, пошил искать следующую дыру в заборе? – бодро проговорил он, возвращая Рите бутылку с водой. – Надеюсь, там нет тока или он не обмазан ядом или еще не знаю что.

Аннета продолжала хмуриться и недоверчиво разглядывать заброшенный двор, Рита закатила глаза и всплеснула руками, как бы говоря, что ничему уже не удивится. Осторожно ступая, чтобы не споткнуться о плетущееся по всему двору растение – слава богу, хоть это без шипов, думал Антон – они пересекли двор и подошли к высокому забору из металлического шифера. Здесь проблем не возникло, хотя они не сразу увидели дыру – один лист был отогнут, и проход прятался за кучей мусора – так что видно ее было, только если подойти к забору впритык. Антон думал, что эта куча образовалась здесь неслучайно, хлам валялся по всему двору, и обитатели Плит просто собрали его в кучу, чтобы защитить свою маленькую берлогу.

Бросив последний взгляд на двухэтажный коттедж, бывший чьим-то офисом и разбитый грузовик прямо перед ним, Антон пригнулся и пролез в дыру, чувствуя, как от волнения сердце опять проделывает кульбиты в груди. Девушки последовали за ним, что-то недовольно ворча. Они тоже волнуются, понял Антон, ведь неизвестно, чего нам ожидать. Даже если этот старик там, вдруг его дружки нападут на нас, попытаются ограбить? А может, он на самом деле демон или посланник сатаны, в таком месте в это нетрудно поверить. Но о том, чтобы отступить, не могло быть и речи.

Из маленького и, в общем-то, уютного дворика они попали на огромную строительную площадку, как будто вышли из космического корабля на поверхность другой планеты, в десятки раз большей, чем родная земля. Что тут собирались строить, Антон не знал, но, судя по площади пустыря, нечто вроде огромного жилого дома, подумал он. Хотя тут же спросил сам себя: зачем кому-то строить жилой дом в таком районе? Впрочем, все эти вопросы волновали его мало, все го мысли были заняты другим – что ждет их в Плитах? И ждет ли что-то или кто-то вообще.

– Ничего себе размеры! – присвистнула Аннета, выпрямляясь и окидывая взглядом большущий пустырь, огороженный со всех сторон высоким строительным забором, – да тут Диснейленд поместится!

– Вот он, наш Диснейленд, – усмехнулся Антон, показывая на кучку сложенных бетонных плит, стоявшую ближе к центру. На этой громадной территории она казалась маленькой, как детский кубик. Их проводники не соврали, как бы странно это ни выглядело, но ничего больше на пустыре не было. Ни техники, ни других строительных материалов, ни заброшенных прицепов и вагончиков, служивших походными офисами. Ничего, кроме глинистой почвы, кое-где поросшей одинокими растениями и ветра, гуляющего от забора до забора. И множество камней, булыжников всех размеров и форм, они были разбросаны по территории, как будто зернышки, рассыпанные великаном. Пока ничто не выдавало чьего-то присутствия, но напряжение росло, Антон это чувствовал.

Не говоря ни слова, Аннета наклонилась и подняла круглый камень, удобно легший в ладонь, подбросила его, критически осмотрела и спрятала в сумку. Рита с сомнением посмотрела на нее, но тут же последовала примеру подруги, все же, та лучше знала изнаночную сторону жизни. Антон наблюдал за ними без тени улыбки, но сам камень не поднял, какой в этом толк, если он и себя-то с трудом нес. Темная, густая волна грусти, злости и стыда начала свой разбег, чтобы накрыть его, снова похоронить под своими темными тягучими водами, но Антон тряхнул головой, усилием воли выстраивая психологический волнорез в своем сознании. Скоро все это закончится, они уже почти у цели, осталось пройти эти последние шаги и, возможно, забрать назад свою жизнь.

– Чувствую себя Зеной Королевой Воинов, – смущенно улыбнулась Рита, но рука, сжимающая камень так и осталась в сумке, под прикрытием крышки-кармана.

– Дай бог, чтобы не пришлось, – мрачно бросила Аннета, – им терять нечего и место здесь глухое. Но если уж начнется заварушка, я решительно настроена проломить парочку пустых бошек.

Антон подумал, что тоже идет в логово неизвестности не пустым, он похлопал по карману штанов, то, что лежало там, было тяжелее всех булыжников этого мира и гораздо опаснее. И он тоже собирался пустить это оружие в ход, думая о том, что самое страшное в этом мире – страдание, растянутое во времени, а смерть – не самое ужасное, что может случиться с человеком.

– Ну, за мной, мои амазонки, – попытался улыбнуться он, но волнение, отпечатавшееся на лице, испортило его улыбку. – Осталась последняя парочка метров. Может быть.

Все трое переглянулись, старик там, каждый чувствовал это, хотя не мог бы сказать, что уверен, это было просто легкое предчувствие, не обещающее ничего. Но их поиск окончен, путешествие подошло к концу, и каждый знал это, глубинами сознания или сердца, какой-то частью себя, которую обычные люди в обычной жизни привыкли отвергать и высмеивать.

Они двинулись к Плитам ровным рядом, как самая крошечная в мире армия, на лицах были написаны решимость и волнение. И страх. Но они шли вперед, и в эту секунду, взглянув на своих спутниц, Антон подумал, что готов отдать за них жизнь, и даже это будет слишком маленькая цена за преданность и готовность идти с другом до конца.

По мере того, как расстояние сокращалось, до них стали долетать голоса, хриплые и пропитые, они то ли смеялись, то ли ругались. Но люди там были, так что, по крайней мере, они могли спросить о старике. Аннета, ставшая негласным командиром, молча достала булыжник и сжала в руке, прикрыв ее сумкой. Рита тут же последовала ее примеру.

Они обошли Плиты слева, выискивая глазами вход, голоса о чем-то спорили, не злобно, просто эмоционально. Там явно не меньше 3 человек, прикинул Антон, и как они отнесутся к гостям из другого мира? Осторожно ступая по влажной глине и стараясь не подвернуть ногу на очередном камне, они зашли за нагромождение бетонных плит и увидели то, что служило входом в убежище. Строители, бывшие здесь невесть когда, сложили их буквой П, как и говорили им Дуня и Константиныч, сверху, образуя крышу, на плиты были положены 3 листа металлического шифера, а по центру узкий проход был завален свежесрезанными ветками. За ними Антон разглядел какое-то грязное покрывало, собранное и прикрепленное к бетонной стене, как занавеска у края окна. Вот так должно быть, чувствует себя охотник перед берлогой медведя, пришла вдруг мысль, и хотя он понимал, что внутри находятся люди, но эти люди одичали и были не менее опасны.

– Что будем делать? – спросила Рита, глаза на ее лице были просто огромными, как у героев анимэ. – Постучим или…звонка тут явно нет…

Она облизнула пересохшие губы и продолжила:

– Мне как-то не хочется заходить туда.

– Я пойду первым, – шепотом сказал Антон, подходя к входу, – потому…

Он хотел было сказать: «потому что мне нечего терять», но понял, как драматично и наиграно это будет звучать, как штамп в дешевом кино.

– Потому что, я мужчина. – Еще один штамп, подумал он, но в этом шовинистском обществе не такой уж неуместный.

Аннета тут же закатила глаза и покачала головой.

– Смотри, чтобы тебя там не зажарили на костре, мужчина. Если что – кричи, мы прямо за тобой.

Секунду Антон взвешивал ее слова, он хотел предложить им остаться снаружи. В конце концов, это его битва, его риск, они итак уже сделали для него слишком много. Но потом был вынужден с неохотой признать, что снова не может себе позволить такую роскошь – решать свои проблемы в одиночку. Там не меньше 3 человек, и если они хотя бы будут колебаться, нападать или нет, то увидев его одного, да еще такого истощенного, примут очевидное решение. А так их будет трое, люди из другого мира, которые могут позвонить в полицию или откупиться от закона в случае чего.

– Ладно, – согласился он, – но я сейчас говорю серьезно, без мелодрам: если что – бегите. Можете потом звонить в полицию, нанимать киллеров или вернуться с гранатометом и снести эту дыру на хрен. Но сначала – бегите.

– Жизнь научила меня, что когда не знаешь чего ждать – жди худшего, – нахмурилась Аннета, – мы тебя не бросим, но и подставляться не будем. И давай на этом закончим трепотню, может там нет того, кто нам нужен, не будем время переводить.

Антон коротко кивнул, стараясь не подавать вида, как его растрогали ее слова. Обычно ему с трудом удавалось делать каменное лицо, поэтому он поспешил отвернуться и начать, возможно, последнюю стадию их приключения. Он осторожно отодвинул ветки, и, пригнувшись, сделал первый шаг в неизвестность.

***

Перед ним был узкий бетонный коридор, темный и короткий, свет проникал только в промежутки между плитами – каждая была поставлена на деревянный брусок – и сначала он ничего не видел в этой полутьме. Однако двинулся вперед, держась руками за стены. Воздух здесь был спертый, воняло дымом, грязью и какой-то едой. Его глаза еще толком не успели привыкнуть к мраку, но впереди было светлее и просторнее, коридор выходил в некое подобие комнаты, на самом деле у входа просто стояли две узкие плиты, образуя тот самый коридор. Возможно, строители заложили бы все, но, видно, стройку сразу закрыли.

И правда, идеальное убежище, подумал Антон, и от ветра и от дождя, как будто они сами его построили. Антон еще толком не успел ничего рассмотреть, его взгляд приковали человеческие фигуры, сидящие на полу комнаты, он видел только двух, но третий явно тоже там был, потому что те двое смотрели куда-то в угол. Из коридора Антон не мог видеть, что или кто там, но беседа продолжалась, пока один из обитателей Плит, сидящий к коридору лицом, не заметил чужака.

– Эй! Ты хто! – хрипло закричал он, и Антон, удивляясь способности мозга подсунуть самую непригодную ерунду в самый неподходящий момент, почему-то вспомнил Бильбо Бэггинса и его спутников-гномов, заночевавших в пещере горных троллей. Они-то тоже думали, что им ничего не грозит.

– А?

– Шо?

Да, их было трое, испуганные, встревоженные голоса. Обитатели убежища разом подскочили на ноги, но он по-прежнему видел только двоих, причем лиц разглядеть не мог из-за полумрака, но оба были явно немолоды.

– Спокойно, спокойно, – проглотив ком в горле, поспешил сказать Антон, выставляя руки вперед, показывая, что не несет угрозы.

– Ты откуда тутова? – хрипло выкрикнул первый, тот, что сидел лицом, – чего тебе надо? Это наше место, вали, пока по шее не дали!

– Я не из полиции и не собираюсь занимать ваше место или прогонять вас, – опять попытался Антон, за его спиной послышались голоса и возня, девушки продвигались к нему. – Мне просто надо поговорить, я ищу…

– Ты как узнал про это место? – спросил второй, третий так и оставался вне поля зрения, и это беспокоило, мало ли что он замышляет. – Говори, а то щас же вылетишь и еще на дорожку получишь.

Глаза Антона мало-помалу привыкали к такому освещению, а выброс адреналина обострил зрение и остальные чувства. Теперь он видел, что комната довольно большая, посередине – сложенный из камней очаг, сейчас черный и потухший, прямо над ним листы шифера раздвинули, чтобы дать выход дыму, и это был почти единственный источник света. В щели между плитами тоже просачивалось немного дневного света, но в основном они служили для вентиляции, часть была заложена тряпками. Наверное, зимой они закрывают их все и открывают, когда надо проветрить, как форточки, подумал Антон. Как будто, так и задумано, поражался он, настоящий маленький домик. На торчащих деревянных брусьях, на которых лежали плиты, висела всякая всячина – от тряпок до ожерелья из сушек. На полу было постелено два спальных места, но здесь явно могло поместиться больше, и Антон все еще не видел левый угол комнаты, так как не мог выйти из коридора.

– Я расспрашивал местных, – ответил он, – они знают, что я не хочу ничего плохого, просто поговорить.

– Это Дунька нас сдала, сучка, – хрипло высказался первый, на сморщенном лице красовались огромные усы, как будто не от него, и Антон бы сильно усомнился в их подлинности, если бы не обстоятельства, ну откуда бездомному взять бутафорские усы, и главное – зачем? – Она за пять рублей мать родную продаст.

– А мать ее за трешку бандурше толкнула, – неожиданно рассмеялся второй, теперь Антон видел, что через все лицо у него тянется узкий шрам, начинаясь на правой стороне нижней челюсти и теряясь в волосах левой стороны лба. Просто чудо, что он сумел сохранить глаза – шрам прошел в опасной близости от правого глаза и затронул внутренний край брови левого. – Когда трубы горят, сдашь и не только парочку старых алкашей.

– Так чего те надо? – спросил первый, с усами, – чего приперся сюда?

Кто-то тронул Антона за плечо сзади, но он не рискнул оглянуться. Однако понял сигнал: друзья здесь, он не один.

– Можно я войду? – осторожно спросил он, – мне поговорить надо…

– Да ты уже вошел, ёпта! – воскликнул мужчина со шрамом, – чё, может тебе еще чаю с пирожными предложить, ишь какой, интеллигент.

– Я не отниму у вас много времени, – продолжил Антон, не зная, как лучше себя повести, он чувствовал себя танцующим на минном поле, одни неверный шаг – и взлетишь на воздух. – Я просто хотел узнать…

– О! Д а с ним телка! – хрипло выкрикнул первый, – а тебе чего, солнышко?! Мы сегодня как ё..й музей, что ли?!

– Мы с ним, – ответила Аннета из-за спины Антон, – и не груби дамам…

– А ты подай на нас в суд! – предложил мужчина со шрамом и все трое – третий так и оставался невидимым – рассмеялись. – Бля буду, ну и денек! А много вас там, кисоньки?

– Может, и подадим, – отозвала Рита, вдвоем они почти вытолкали Антона вперед, – мы – его доверенные лица…

Но закончить она не успела. Оказавшись внутри, Антон увидел скрытый от него угол, там тоже было лежачее место, но оно пустовало, потому что занимавший его человек жался к стене, изо всех сил стараясь скрыться. Один взгляд на него и… Антон понял, что лишиться чувств. И чтобы не допустить самую страшную ошибку в своей жизни, с размаху ударил себя по лицу. В Плитах воцарилась мертвая тишина. Пораженные обители – вернее, двое из них, третий так и не повернул головы, как будто это могло помочь ему стать невидимым – застыли с раскрытыми ртами, уставившись на Антона со смесью удивления и опасения. Лица девушек выражением очень напоминали их, только страха на них не было.

– Эй, ты чего, псих, што ли? – осторожно спросил усатый, – вали тогда отсюдова, а то мы тебе поможем…

– Это он, – выдохнул Антон, почти беззвучно, а потом набрал воздуха в грудь и закричал, указывая пальцем на третьего, высокого старика в бежевом грязном плаще, – ЭТО ОН! ЭТО ОН! ОН!

– Боже! – Аннета тут же вышла из коридора и встала рядом с ним, забыв про двух бездомных, таращившихся на них все с большим замешательством, – ты уверен?

Рита тоже покинула бетонный коридор, руки прижаты к груди, глаза опять стали огромными, как у мультяшки.

– О господи! Невероятно! – она так искренне и лучезарно улыбнулась двум стоявшим напротив мужчинам, что те почти против воли слегка улыбнулись в ответ. – Мы нашли его! Нашли!

– Што тут вообще творится? – робко спросил усатый, – Профессор, ты их зна…

И тут тишину разорвал другой крик:

– Я не возьму ее назад! Ни за что! Только попробуй!

Тот, кого они так долго искали, наконец, повернулся, отлип от стены и забился в угол, на покрытом седой бородой лице сверкали голубые глаза. Глаза человека, загнанного в угол и способного на все.

– Возьмешь, – процедил Антон, сейчас они со стариком были в одинаковом положении, оба боролись за жизнь – еще как возьмешь, черт проклятый! Я почти умер…

– Нееет! – и старик сжался, обхватив голову руками, как будто это могло спасти его от всех бед, – неет…

– Эй, а ну проваливайте! – грозно сказал мужчина со шрамом, вдруг снова обретя дар речи. – Сучье вымя, плохого они не хотят…

– Стоять на месте, – властно сказала Аннета, занимая позицию между Антоном и двумя бездомными и демонстративно сунув руку в сумку. Камень тут же удобно лег в ладонь. – Мы – представители закона. Ведите себя спокойно, и никто не пострадает.

Рита, немного оправившись от шока, тоже пришла в себя и встала рядом с подругой, так же демонстративно сунув руку в сумку. Правда, в отличие от Аннеты, она не была до конца уверена, что сможет пустить камень в ход. Она была из другого мира и другого теста.

– Менты, все таки, – проговорил усатый и сплюнул на землю, – а что мне мешает вас порешить прямо тут, и закопать подальше…

– Никого ты не порешишь, – уверенно заявила Аннета, – менты – это как клан, за своих они любому жопу порвут. Ты думаешь, тупая твоя башка, что мы сюда тайком пришли? Нет, нас будут искать. Вас будут искать все ищейки города, а когда найдут…

– Я могу прямо сейчас позвонить в отдел, – вдруг подала голос Рита, доставая телефон и отходя на шаг к коридору, – могу даже видео трансляцию устроить. Если рыпнитесь, я просто выбегу и через 5 минут тут будет куча наших. По горячим следам, так сказать.

Двое переглянулись, явно обдумывая перспективы. Рита и Аннета одновременно молились, чтобы у них еще хватало серого вещества, чтобы понять, что ситуация не в их пользу. Но ведь они могли давно пропить остатки разума, а безумцы тем и опасны, что им все равно.

Антон же не мог думать ни о чем, кроме старика. Я нашел его. Я его нашел. Эта мысль билась в голове, как пульс, а все, что происходило за его спиной, происходило в другом мире.

– А чего врали тогда, – через несколько бесконечных секунд устало выдохнул усатый. Сражение было окончено. Они проиграли.

– Надеялись, вы по-человечески понимаете, – сказала Аннета, не сводя глаз с парочки бездомных. – А теперь, будьте паиньками, сядьте на свои места и дайте нам поговорить.

– Ишь, раскомандовалась, командирша, – проворчал мужчина со шрамом, однако оба послушно сели на свои места, одинаково сложив руки на коленях и уставившись в пол.

Девушки остались на своих местах, Рита – готовая бежать и звонить в полицию, если что, Аннета – задержать тех, кто обитал в убежище. Антон ничего этого не замечал, он продолжал наступать на старика, съежившегося в углу и скулящего, как побитая собака. Он вдруг понял, что разозлился…нет, не просто разозлился, он озверел. То, что билось у него в груди горячим тугим комом, было настоящей животной яростью, заглушающей все наработки разума, все признаки человечности, все инстинкты. Всё было выжжено этим раскаленным белым гневом, оставалось лишь желание добраться до врага и утвердить свое право на жизнь.

Антон никогда в жизни не испытывал ничего подобного, он даже не подозревал, что способен на такие эмоции. И теперь какой-то крошечный сторонний наблюдатель в его голове, нетронутый этим ослепляющим гневом, наслаждался каждой секундой, потому что впервые в жизни чувствовал абсолютную свободу и дикое удовольствие от распирающей энергии и возможности дать ей выход, пропустить через себя.

– Ах ты падаль, – процедил этот новый Антон, в жизни не называвший человека такими словами, – решил мне ее подсунуть?! Самым умным себя возомнил?! А этого ты, должно быть, не предвидел, да, ублюдок?!

Старик не смотрел на него, продолжая вжиматься в бетонные плиты, он как будто на самом деле усох или сложился, только неизменный бежевый плащ стелился по грязному полу ночлежки.

– Ну ничего, – зловеще шептал Антон, подходя все ближе и засунув руку в карман штанов, монета, нагретая теплом его тела – его умирающего тела – тут же скользнула в ладонь, как будто хотела вернуться к прежнему хозяину. – Сейчас я верну тебе должок. С меня хватит, я уже нахлебался этого дерьма…

– Нет! – еще раз слабо выкрикнул старик, – пожалуйста, не надо!

Его приятели, сидящие на полу под бдительным оком Аннеты, переглянулись. Во взглядах обоих читалось полное непонимание происходящего.

– А мне надо? – взорвался Антон, он не кричал – орал. И тоже впервые в жизни. – Гребаный козел! Мне это надо?!! Обо мне ты подумал, когда давал ее мне?!! Что я тебе сделал?!! Что?!! В чем я виноват?!!

Он размахнулся и пнул ногой полу плаща, будь он другим по природе, наверняка ударил бы самого бездомного, но, крошечный наблюдатель в его голове, так и не утонувший в раскаленной лавине гнева, направил ее в безопасное русло. Пока он мог это делать, но за будущее не ручался.

Антон достал монету, подойдя уже почти вплотную к старику, готовый запихать ее ему в глотку, если потребуется. Какая болезнь?! Он никогда не чувствовал себя более здоровым и живым. И способным на все, как будто какая-то плотина в его сознании прорвалась, и его затопило силой и решимостью из секретного хранилища, о существовании которого он не подозревал всю жизнь. Сейчас он избавится от монеты, этот миг настал, и Бог свидетель, как же он его ждал! Почти распрощался с жизнью и вот, на самом краю…

И тут вдруг старик неожиданно заплакал.

– Прости меня, – выговорил он, поднимая, наконец, лицо и глядя Антону прямо в глаза, – прости за все…

Он уронил голову в грязные ладони и зарыдал. И эти слезы, как ливень, остудили пылающее нечто внутри Антона. Просто секунда, и оно ушло, как будто и не было этого гнева, этой решимости идти до конца. Этот раскаленный добела ком не таял, постепенно уменьшаясь, он просто исчез, раз – и его нет. Антон снова стал собой, в одни миг, и его сердце, лишенное брони равнодушия, сжалось при виде этого жалкого старого человека, плачущего на грязном полу убежища.

Силы покинули Антона вместе с той яростью, и он устало опустился на пол рядом со стариком. Мышцы вибрировали, как от перегрузки, в глазах потемнело. Он не чувствовал ничего, кроме опустошения. Он был у цели, но что делать теперь совершенно не знал.

А я ведь готов был убить его, подумал Антон, удивляясь той силе, той слепой ярости, затопившей сознание каких-то пару минут назад. Как будто он был совсем другим человеком, незнакомцем, все это время, как оказалось, живущим у него внутри своей темной тайной жизнью. И я, возможно, убил бы его, если бы не эти слезы, думал он, возможно, дойдя до черты, подогреваемый гневом, тот крошечный спокойный наблюдатель в моем мозгу не смог бы удержать беса в узде. Тогда я бы все равно умер, так еще моя душа была бы проклята.

– Эй! – подал голос усатый, – что тут, на хер, происходит?

– Е..нулись все, что ли, – пробормотал второй, со шрамом, – орут, рыдают, угрожают… нигде покоя уже нет.

– Эй, Профессор! – усатый не делал попытку встать, но Аннета все равно напряглась, сверля его глазами, – ты чего разнылся-то? Чего ты ему сделал? На фига они вообще приперлись? Нас-то в свое дерьмо не тяни…

– Вы ни при чем, – глухим голосом ответил тот, кого они называли Профессором, так и не поднимая головы, – и вам ничего не будет, мужики. Это моя проблема.

– Может, тогда свалишь со своими друзьями подальше и там будешь скулить? – потребовал усатый, второй, со шрамом что-то согласно пробурчал, продолжая изучать пол. – А то, ёпта, не вздохнуть, ни пернуть!

– Он прав, – подала голос Рита, – нам надо поговорить в спокойном месте. Вам надо поговорить.

Старик снова всхлипнул, но согласно кивнул.

– Да, похоже, выбора у меня нет. Пришла пора за все ответить.

– Только не надо трагедий, – осадила его Аннета, – строишь тут из себя святошу! А ты не жертва, ты – виновник. Так что вставай и – на выход. И без фокусов.

Старик еще раз всхлипнул, вытер глаза грязным рукавом плаща, и нехотя встал. Антон последовал его примеру, хватаясь за стены от накатившей слабости. Никакого плана у него больше не было, он просто плыл по течению событий. И надеялся выплыть из водоворота, наконец.

Рита вышла первая, за ней старик и Антон, последней Плиты покинула Аннета.

– Приятного вам дня, господа, – попрощалась она с двумя оставшимися обитателями, – теперь, когда все оставили вас в покое, наслаждайтесь тишиной и не лезьте к нам. Говорю первый и последний раз.

– Да на хрен вы нам не нужны! – возмутился усатый, переползая на постеленное место, – валите уже поскорее, затрахали!

– И вам всего наилучшего, – ухмыльнулась Аннета и исчезла в коридоре, а через секунду присоединилась к ждущим ее снаружи.

Небо, казалось, стало еще ниже и темнее, и после теплого, застоявшегося воздуха внутри, ветер показался всем обжигающе ледяным и восхитительно свежим. Старик кутался в плащ, невидящим взглядом уставившись куда-то перед собой. Ну, хоть не пытается бежать, подумал Антон, хотя и бежать тут было некуда.

– Не нравится мне здесь, – подала голос Аннета, – ветер так и гуляет, да и поговорить негде. Предлагаю уединиться в том дворе.

И она показала на металлический забор и заброшенный офис за ним. Антон кивнул, идея ему понравилась, все рано здесь они не могли чувствовать себя спокойно. И Аннета была права, ветер так и гулял по огромной пустой территории, как невидимый призрак носился от одного края к другому и резал путешественников тысячами ледяных кинжалов. Старик продолжал смотреть в никуда, но не стал сопротивляться, когда Антон позвал его к дыре в заборе, просто пошел, низко опустив голову и кутаясь в плащ, как будто на улице была зима, а не холодный летний день.

В дыру они пролезли в обратном порядке – сначала Аннета, потом старик и Антон, а замыкала шествие Рита. В маленьком дворе, закрытом со всех сторон, ветер почти не чувствовался, только слегка шевелил ползущие по земле растения. Заброшенный коттедж зловеще пялился на них заколоченными окнами, на фоне почти черного неба он выглядел как настоящий дом с привидениями. А может, так и есть, подумал Антон, заметив, как их спутник опасливо покосился на старое строение.

– Вот, присядь, – сказал Аннета, она прикатила помятый и проржавевший обод от колеса, валяющийся возле кучи хлама, – нам всем надо бы отдохнуть и кое-кого послушать.

Антон с благодарностью сел, ноги дрожали от волнения и усталости. Рядом с ним на треснутый пластиковый таз уселась Рита, перевернув его, как табуретку. Антон подумал, что только ее наилегчайший вес этот таз и выдержит, да и то – недолго. Но они и не собирались задерживаться.

Аннета притащила небольшой бетонный блок, размерами немного больше кирпича, поставила его рядом с Антоном и подозрительно уставилась на старика, все еще пребывающего в своих мыслях.

– Вам диван никто не принесет, ваше высочество, – сказала она, – если хочешь сесть – иди и найди себе что-нибудь, или садись прямо на землю.

– Я постою. – Без всяких эмоций отозвался старик.

– Сядь, – сказал Аннета, и в ее голосе было столько твердости, что старик послушно сел.

Но через секунду встал и побрел к куче хлама, подыскивая для себя что-нибудь. Все это время Аннета не сводила с него холодных глаз, а рука так и сжимала камень. Настоящая амазонка, подумал Антон, она никогда не казалась ему такой красивой и сильной, как сейчас.

Через минуту старик вернулся с какими-то досками, положил их на землю и тяжело опустился. Все четверо устроились возле стены полукругом, как дети, готовые рассказывать страшилки в местах с дурной славой. С одной стороны их закрывал забор, поросший ежевикой, с другой – куча хлама, с третьей – стена, так что, втер почти не беспокоил их. Все уставились на Профессора, но он по-прежнему смотрел куда-то в пустоту, теребя руками полы плаща, расстелившиеся вокруг него.

– Ну? – не выдержал Антон, он больше всех ждал этой встречи и больше всех нуждался услышать то, ради чего они проделали весь этот путь. – Вам ведь есть что сказать, так не тяните. Время для меня сейчас особо дорого.

Старик вздохнул, как каторжник заступающий на очередную трудовую смену, и наконец, поднял глаза. Несколько секунд он без всякого стеснения разглядывал Антона, как будто ощупывая глазами каждый сантиметр его изможденного лица и тела. Антон не возражал, пусть полюбуется, это ведь он подсунул ему монету, значит, во всем этом есть его вина. Пусть только и половина.

– Вижу, она уже всерьез взялась за тебя, – заключил старик, когда Антон уже снова хотел, было, нарушить молчание. – Я знаю, что ты чувствуешь и что ты пережил, поверь мне. Примерно на такой же стадии я избавился от нее.

Рита и Аннета смотрела на старика огромными глазами детей, вдруг встретивших ведьму или Кощея Бессмертного. Антон заметил, как Аннета едва слышно прошептала одними губами: «Значит, это правда! Господи!». Он понимал ее чувства, сам испытывал нечто подобное. Одно дело убедить себя в волшебной природе явления, столкнувшись с ним, и совсем другое – получить подтверждение от другого человека, совершенно чужого и не связанного с тобой.

– Так вы…– он хотел говорить, но голоса не было, только какой-то хрип вырывался из пересохшего горла.

Его опередила Рита. Глаза ее вспыхнули, и голос у нее был, и он дрожал от гнева.

– Вы понимаете, что вы натворили? Вы хоть отдаете себе отчет, что сознательно, умышленно обрекли человек на мучения?! Может, на смерть?! Таких, как вы убивать надо! Без жалости и без милосердия! Вы конченый человек…

Она подалась вперед, и Антон всерьез подумал, что она сейчас набросится на старого подлеца, но Аннета мягко перехватила ее, обняла, прижала к себе, нашептывая что-то и не сводя всё таких же холодных глаз со старика.

– Погоди осуждать меня, девочка, – ответил он, глядя ей прямо в глаза, – ты сначала дослушай, а потом уж суди меня.

– Откуда она у вас? – наконец подал голос Антон. Теперь, когда его неконтролируемая злость ушла, он не мог заставить себя обращаться на «ты» к человеку, гораздо старше него. – Расскажите всё, что знаете.

Антон подвинулся и тронул старика за рукав грязного плаща. Чтобы их взгляды встретились.

– Всё. Без утайки. – Повторил он. – Потому что, возможно, это спасет мне жизнь.

И помолчав, добавил:

– А вам – душу.

– Мою душу уже не спасти, наверное, – вздохнул Профессор, – но я расскажу все, что сам узнал и пережил. Может, Господь сжалится надо мной. Всё, что я сделал, я сделал без злого умысла.

Глаза Риты опять зловеще блеснули, но старик ее не замечал, он погрузился в свои воспоминания, глядя на растрескавшийся и заросший сорняками асфальт.

– Я спасал свою жизнь. И не буду за это оправдываться.

– Так откуда она у вас? – прервал его Антон, теперь пришел его черед бороться за выживание, так что ждать он не мог. – Начнем сначала. И давайте без лирических отступлений, мое время уходит, вы итак это знаете. И уходит по вашей вине, так что, если не хотите получить назад свой подарок, говорите всё и побыстрей.

– Я виноват только в том, что получил эту проклятую штуку, – гнул своё старик, – а больше ни в чем. Сам поймешь, когда я закончу.

Он поерзал на своих досках, поплотнее закутался в плащ, как будто вдруг ему стало холодно. Никто не мешал ему собираться с мыслями, опасаясь новой порции оправданий и жалоб – хоть он и говорил, что не собирается оправдываться, но только это и делал. Это хорошо, подумал Антон, разглядывая того, кого он так долго искал, это значит, у него еще есть остатки совести, и она гложет его. Это самое меньшее, что он заслужил.

– Вы даже понятия не имеете, что такое жизнь нищего, – заговорил он, оглядывая всех по очереди, – это почти как выживание в лесу, только люди гораздо опаснее дикий зверей. И в лесу не надо платить за ягоды и убежище от дождя – все вокруг тебя, только потрудись и возьми. А здесь: потрудись, найди то, что тебе нужно (под ногами тут ничего, кроме грязи нет), потом добудь копейку, потом упрашивай продавца ее взять (ее не так просто потратить, все так и хотят тебя надуть или вовсе нос воротят), а потом гляди в оба, чтобы кто-то не отнял то, что ты с таким трудом получил. Вот что такое жизнь в городе.

Здесь тоже идет борьба за территорию, только силы всегда неравны. Но какое-то время я стоял возле самой станции, просил мелочь. Недолгая полоса удачи, то есть, я так думал. Там в центре самые лучшие места, самые сытные. Люди туда съезжаются всегда при деньгах, кто-то работает в этих дорогих конторах, кто-то за покупками, стало быть, тоже с набитым кошельком. Менты гоняют, это да, и местные попрошайки, у них у всех крыша есть. Мне тоже предлагали «работать», так сказать, но я свободу люблю, не выношу начальников, а там как – не сдал дневную норму – получил по шее. В общем, через три дня меня оттуда окончательно выперли, но до того…

Он снова вздохнул и сник. Антон и его спутницы жадно ловили каждое слово, как будто слушали сказку или одну из страшилок в детском лагере.

– Короче, первые два дня я переходил с места на место со стаканом и табличкой. Я не люблю болтать, никогда не ныл «помогите, Христа ради», я табличку намалевал, поставил и всё, не надо даже ни на кого смотреть, только по сторонам. Утром это было, как сейчас помню. В кружку уже немного набросали, а местных еще нигде не было видно. Я радовался, думал, денек-то отличный выдался…

– И я так же думал, – прошептал Антон, чувствуя, как злость снова закипает в нем. Тот день мог бы стать чудесным, если бы не этот козел со своими жалкими оправданиями. Жизнь ему спасать надо. А как же моя жизнь, подумал Антон, он не хотел злиться, но злился все сильнее. – В тот самый день, но вы изгадили не только тот день, вы уничтожили всю мою жизнь.

Старик сжался и опустил глаза. Ветер, залетающий в их закуток, трепал его бороду и грязные лохмы волос.

– Я виноват, – наконец сказал он, – но не вся вина на мне. Ты хотел вроде слушать, так слушай, а потом поступай, как знаешь.

Он с вызовом посмотрел на всех троих, но так как никто ничего не сказал, вздохнул и продолжил.

– В общем, тут и рассказывать особо нечего. Дьявол не явился из-под земли в облаке дыма и огня, и молния с небес меня не поразила. Я стоял и смотрел себе под ноги, любовался кучкой монет в кружке, прикидывал, что куплю себе на вечер. Обычно я местное винишко беру, в мягком пакете…

– Ближе к делу, – осадила его Аннета, – время у нас не резиновое.

– Ну, стою я, значит, ни на кого не смотрю, – старик метнул на нее опасливый взгляд, но продолжил, – и тут кто-то из толпы подошел, я видел только ботинки. Черные блестящие туфли и брюки со стрелками. Богатый кекс, видать. Я ждал, сколько он бросит в кружку, такие обычно ничего не подают, но если уж изволят, то обычно дают хорошо. Мелочь для них не деньги, даже «стольники» – мусор. Мне один раз такой вот богатей 500р бросил…

Антон нетерпеливо цокнул и крутанул рукой, жестом предлагая ему не отвлекаться от темы.

– Ладно, ладно. – Он задумчиво почесал бороду. – Да только он ничего не собирался подавать. Прежде чем я успел хоть что-то сообразить, он подошел ко мне вплотную, от него приторно несло каким-то одеколоном, наверняка дорогущим, схватил меня за руку и вложил в нее эту хрень собачью. И сказал что-то вроде «теперь она твоя» или «на, возьми». Все так быстро было, он как молния метнулся ко мне, а потом обратно в толпу. И я сначала раскрыл руку, смотрю – монета, вроде золотая, на это секунды ушли всего, но когда я поднял глаза, он уже слился с потоком таких же офисных крыс.

А я просто охренел от всего этого. Монета ведь золотая! Я просто не мог поверить своему счастью, вот, думаю, свезло хоть раз в жизни.

Старик помрачнел и сплюнул. А наАнтона накатила безысходность. Точно так же этот старик поступил с ним – подошел, сунул монету и исчез в толпе. Замкнутый круг ада – ты поступаешь так же, как поступили с тобой.

– Догадываюсь, что было дальше, – процедил Антон, сверля глазами бродягу, – и как это вы не продали ее в первый же день?

– А вот тут, и начинается самое важное, – серьезно сказал старик, – я бы и продал, возможно, но тогда вряд ли такой молокосос как ты приперся бы и допрашивал меня. Я бы давно скопытился.

– И это точно было бы к лучшему, – холодно бросила Аннета, – думаешь, такой кайф слушать твой поганый голос, особенно после того, что ты сделал.

– Со мной тоже такое сотворили, – возмутился старик, – я тоже не просил ее. И я жить хотел и хочу, так что, если охота и дальше слушать мой «поганый голос», то держи свое веское слово при себе.

Глаза Аннеты стали еще холоднее и превратились в две щелочки, но прежде чем она успела что-либо сказать или сделать, Антон тихонько дотронулся до ее руки и покачал головой. Ему нужны были ответы, от этого зависела его жизнь, поэтому командовал парадом он. Она это признавала, резко отвернулась, чтобы не смотреть на раздражающего нищего и сделала глубокий вдох. На ее лице так и ходили желваки, и Антон задумался: а как хорошо он знает ее на самом деле? С тех пор, как получил монету, он как будто открыл в соседке двойное дно. Вернее, потайную дверцу, за которой скрывалась бесконечность.

– Я, как только ее получил, даже испугался сначала, – продолжил старик после просьбы Антона, – ну то есть, когда радость схлынула маленько. Думаю, наверняка же ворованная, вдруг за ним просто гнались бандиты или менты, и он мне ее сунул, так они меня потрошить начнут…

И у меня были почти те же мысли, с ужасом отметил Антон, вновь не веря, что все это происходит с ним и наяву.

– Я монету спрятал во внутренний карман и тут же ушел с места, – говорил старик, обращаясь в основном к Антону, иногда он поглядывал на Риту, а Аннету старался не замечать. – Сначала кружил по центру, чтобы сбить хвост, если он есть, но никто не подошел ко мне и не потребовал вернуть ее, только один местный подкатил и пригрозил, что если еще раз увидит меня с кружкой на их «поле», выпустит кишки. Про монету он ничего не знал, не видел как мне ее дали. Вот тогда я позволил себе порадоваться. Столько золота! Да я мог как король зажить, на хрен теперь мне их место в самом центре! Но сначала надо было решить, кому ее продать и как все сделать так, чтобы меня не грохнули и не грабанули. Не сразу конечно, если ее ищут, лучше залечь на дно и переждать, золото ведь не портящийся товар, хехе. В общем, у меня появились перспективы на будущее, впервые за долгие-долгие годы. Я уж и забыл, что такое надежда, подъем настроения или приятные планы. Решил спрятать ее и все разнюхать, уже приготовился идти в ломбард к одному барыге, но вдруг меня так скрутило!

Он поднял руки и как будто выжал невидимое белье, показывая, как ему было туго.

– В животе как будто ядерный взрыв случился, – он покачал головой и цокнул языком, – меня так в жизни не проносило, а я уж на своем веку ел такое, что вам и не снилось, и ничего. А тут только кусок хлеба утром съел и такое. Короче, до ломбарда я не дошел, весь день до глубокой ночи просидел в кустах, перебегая с места на место.

– А у меня голова заболела, – сказала Антон, – и кровь носом пошла. В первый же день.

– Ты тоже, небось, и не подумал на нее, да? – спросил старик, как будто они были старыми боевыми товарищами. Хотя, кое-что общее они точно пережили. – Я еще долго не мог понять, чего это меня так крючить стало. Но все время верил, что продам ее, как станет лучше, и вот тогда заживу. А потом у меня страх появился, что нельзя ее светить, что она точно в розыске, а если и нет, то меня за такую кучу золота точно в расход пустят. И я стал бояться, стал носить ее с собой и никому не показывал. Прятать боялся, понимаешь, думал, ее ведь может кто-то найти и присвоить, а это сокровище мое, мне его дали. Поэтому и таскал с собой, слава богу.

– Все это интересно, – сказал Антон, – но мне нужны ответы на главные вопросы: что это за монета, откуда вы узнали о ней и что с ней делать? Если знаете, рассказывайте, если нет – не тратьте мое время, оно и так на исходе.

Старик нахмурился, посмотрел на темное небо, как будто спрашивал у него позволения открыть тайну, потом вздохнул и встретился с Антоном взглядом.

– Хочешь знать, что это за монета? – сказал он, не сводя своих выцветших голубых глаз с Антона, как будто весь мир вдруг престал существовать между этими двумя. Рита и Аннета, затаив дыхание, подались вперед, жадно ловя каждое слово. – Я скажу, это я могу для тебя сделать.

– Эта монета – носитель древнего зла, подарок дьявола, проклятие, бродящее по миру уже тысячи лет. Она создана, чтобы убивать медленно и мучительно, она убьет и тебя, не питай иллюзий.

Рядом ахнула Рита или Аннета, Антон не разобрал и ему было все равно. Он только что услышал свой приговор, его самые страшные опасения вдруг подтвердились.

– Но подарки дьявола – это яблоко с червями внутри, каравай с битым стеклом, вино, сдобренное ядом – так сказала она. И эта монета убивает не только тело, самое страшное то, как она убивает душу.

Он помолчал, а потом опустил голову, разорвав, наконец, зрительный контакт.

– Мою она убила, – горько и тихо сказал он. – Дьявол всегда ставит перед невозможным выбором, и ты выбираешь, потому что хочешь жить. Так уж мы устроены, и я тоже, как все.

– Не понимаю, – покачал головой Антон, медленно, как во сне. Он пытался прийти в себя и дослушать остальное, задать правильные вопросы, не сдаваться… но в голове, как закольцованная запись, повторялись одни и те же слова: «она убьет и тебя, не питай иллюзий». – Давайте конкретно…

– Она убьет тебя, любого, к кому попадет, и есть лишь один способ… – И старик опустил глаза, не в силах смотреть на Антона, – есть способ избавиться от проклятия.

Он тяжело вздохнул, а потом медленно поднял голову и оглядел всех троих, даже Аннету.

– Отдать ее другому. – Наконец сказал старик, – не выбросить, не продать. Это не снимет с тебя проклятье, просто оно падет еще и на того, кому ты ее продал. Точно так же, если ее украдут или ты ее потеряешь, а ее найдут. Тот несчастный тоже умрет в муках, как и ты. Если, конечно, кто-нибудь из вас не передаст монету. Существует лишь один способ – отдать ее в руки и сказать что-то типа «теперь она твоя». Только так. И всё, через час ты забудешь, что был при смерти. Но того, что сделал, не забудешь никогда.

И старик уронил голову в грязные узловатые руки и заплакал.

– Тело или душа, – прошептал Антон, теперь он понял, о каком выборе говорил старик. – Ты можешь спасти что-то одно. Либо тело, либо душу. Господи.

***

– Но как ты узнал об этом? – глаза Аннеты стали большими и полными такого чистого страха, какой можно увидеть лишь в глазах детей, когда за окном темно, и по стенам скачут тени. – Может, ты все сам придумал, старый мерзавец.

Ветер набирал силу, небо давило на землю, по которой ходили люди, тысячи лет выбиравшие жизнь, пусть и купленную за предательство. Старик кутался в свой плащ, как будто хотел спрятаться в нем от всего, что натворил.

– Я узнал, как и все до меня, – спокойно сказал он, его плечи поникли, глаз он больше не поднимал, – одни узнают из снов, или как вы, другие – от одаренных людей. Я снов не вижу, никогда не видел, а где искать того богатея, я ведь его даже не видел?

Он грустно улыбнулся и продолжил.

– Но к любой машине, даже адской, прилагается инструкция. Или не знаю, если уж дьявол решил сыграть с тобой в игру, он позаботится о том, чтобы ты узнал правила. И я узнал. С нами живет одна старуха, она особенная, у нее есть дар. Она много видит и много знает, так она мне это все и поведала. А откуда ей это известно – она сама не знает. Это ведь дар, Сила, что двигает мир, а Она ничего никому не объясняет. Но она оказалась права, как только я отдал монету, я выздоровел.

Он помолчал, трое пришельцев тоже молчали, обдумывая услышанное.

– Я ведь тоже пытался ее выбросить, хотел продать, – продолжил старик, – ее даже почти украли, но я сумел вернуть. Тот вор уже мертв, кстати. Любое зло обернется тебе бедой, так она говорит…

– Но как такое может быть? – глаза Риты были такими же огромными и испуганными. – Неужели она такая древняя? И откуда она вообще появилась на земле?

– Это мне неведомо, – пожал плечами старик. – Эта старуха, наша провидица, говорит, что она уже тысячи лет гуляет по земле из рук в руки, потому что никто не хочет умирать. Такими уж нас сотворили, мы цепляемся за жизнь, даже за самую несчастливую.

Ветер сорвал кусок брезента, накрывающего кучу хлама возле забора, и закружил над их головами, что-то загрохотало, по звуку – вывалившаяся из кучи железяка. Все четверо вздрогнули.

– И я тоже выбрал жизнь, – вдруг сказал он, не поднимая глаз, но твердо. – Умирать страшно. А это хоть и не бог весть какая, но жизнь. Я не прошу прощения, потому что его нет для меня, но я сделал то, что сделал, и сделал бы это снова. Я попал в тиски судьбы и просто спасал свою жизнь.

Никто не произнес ни слова.

– Как и ты будешь спасать, – грустно ухмыльнулся он, – все мы идеалисты, мой мальчик, пока смерть не прижмет свою косу к твоей глотке.

Антон молчал. То, что творилось у него в душе, невозможно было описать ограниченным набором земных слов. Он еще не знал, как относится ко всему, что услышал. Он не знал, есть ли путь к спасению, и что его ждет. Он не знал, как сделать тот самый дьявольский выбор. Но вдруг он понял, что одно знает совершенно точно уже сейчас.

– От него не избавиться, – тихо сказал он, и ледяной ветер унес его слова, – на самом деле, выбора нет, потому что, чтобы ты ни выбрал, ты все равно будешь проклят.

Глава 12

Он не включал свет, в темноте было спокойнее, легче думалось. В темноте он чувствовал себя защищенным, к тому же, молнии за окном давали достаточно света, чтобы он мог видеть ее, а больше смотреть было не на что. Проклятая монета, исчадие ада, подарок самого Дьявола. Буря за окном и не думала стихать, и в зловещем свете молний, монета казалась Антону не просто живой, но и голодной.

– Отдать другому, – прошептал он, вертя ее в руках, исхудавших и трясущихся, она высосала из него жизнь, еще не до конца, сил осталось ровно на столько, чтобы принять решение. – Просто отдать и всё.

Да только он не мог его принять, никак не мог.

Хотя ведь прошло всего несколько часов с того момента, как ему открылась истина, и Антон утешал себя тем, что такие решение не принимают резко, в одну минуту. Нет, тут надо было подумать, а в темноте ему лучше думалось, как будто свет забирал часть немногочисленной энергии. Он сидел в лоджии на том самом кресле, но на этот раз все окна были плотно закрыты – темное небо, наконец, обрушило свой гнев на город, ураганный ветер смешался с жестоким ливнем, иногда в окна даже барабанил град, судя по звукам, довольно крупный. Гром грохотал так, что стены в квартире Антона вздрагивали, а он сам кривился и зажимал уши руками.

Интересно, где сейчас этот старик Профессор, подумал он, когда очередная бело-голубая вспышка выхватила из темноты золотой круг у него в руке, спит в Плитах или успел занять койку в приюте? Проклятый старик, навлекший на него все это. Правда, он же и указал ему выход, но Антон не представлял, как сможет избавиться от монеты, как сможет отдать ее другому, зная, чем это обернется. Вот бы кому ее вернуть, подумал он, вспоминая, как странно они расстались – старый бродяга продолжал бороться за жизнь, и в этом Антон ему даже завидовал.

– Старый черт, – прошептал Антон, вспоминая представление, которое устроил Профессор напоследок. – Затолкать бы ее тебе в глотку.

Никто из них не ожидал такого финала, но, когда беседа подошла к концу, старик вдруг вскочил, резко, как будто ему было 20, а не…ну сколько там ему стукнуло. Глаза на морщинистом лице вылезали из орбит, откуда-то из грязного плаща появился нож, и все трое путников застыли, застигнутые врасплох.

– Я не возьму ее назад, я уже говорил, – прокричал он, перекрикивая усилившийся ветер. Под темным небом посреди заброшенного двора старик выглядел как призрак или пришелец из какого-то постапокалиптического мира. – И не вздумайте подходить ко мне, я на улице долго живу, с этой штукой управляться умею!

И он угрожающе направил лезвие длинного кухонного ножа на троицу. Ветер трепал полы его когда-то бежевого плаща, космы на голове исполняли какой-то дикий танец.

– И ты, красотка, – он указал ножом на Аннету, – лучше уноси отсюда свою задницу, и друзей прихвати. Мне шутить незачем, я не возьму ее, лучше прирежу всех троих, все равно моя душа уже проклята. Один шаг в мою сторону, и я…

– Пошли. – Устало бросил Антон, – я узнал все, что хотел. И даже больше.

– Мы уходим, – возвысил голос он, чтобы старик услышал его сквозь ветер. – Так что можешь валить обратно в свою дыру. Ты нам больше не нужен.

Аннета продолжала стоять, сверля ледяными глазами бродягу, Антон не умел читать мысли, но в тот момент не сомневался, что она жалеет, что у нее нет пистолета. Он и сам жалел.

– Пошли, – повторил он, дотрагиваясь до ее руки, – здесь нам больше делать нечего. И я устал, а еще надо о многом подумать.

– Ублюдок, – прошипела она, не сводя глаз со старика, медленно пятившегося к дыре в заборе. Нож он по-прежнему держал перед собой. – Как же хочется его прибить…

– И мне, – согласился Антон, – но слова и поступки – две разные вселенные. Теперь я это точно знаю. Пошли, мы все равно никого не собираемся убивать.

И они покинули промзону. По дороге Антон подумал, что, вероятно, мог бы убить старика под вилянием эмоций, или защищаясь, но вот отдать монету не смог бы. Потому что она – спланированное, преднамеренное убийство. И чушь все эти разговоры про спасение своей жизни, это жалкая попытка успокоить остатки совести. Для такого поступка нужна была очень черная душа.

– Но как же моя жизнь? – шепотом спросил Антон монету, – если я не избавлюсь от тебя, дерьмо собачье, я убью себя.

И это тоже будет убийство. Преднамеренное, хоть и не планированное. Он все равно станет убийцей, такую горькую роль приготовила для него судьба, принявшая обличие старого бродяги. Как ни крути, но пред ним лежало всего две дороги, и в конце обоих – смерть. Он мог отдать монету и убить другого человека, и пусть тот несчастный даже не умрет, а передаст монету, все равно, в смерти следующего все равно будет повинен Антон. И от этого никуда не деться. А если он оставит ее себе – умрет сам, и в этом сомневаться уже не приходилось.

– Но как же так, – снова прошептал он, сжимая монету слабыми пальцами, – ведь самоубийство, вроде, грех. А это ведь чистое самоубийство. Как же так?!

Это был тупик. Тупик отчаяния, безысходности. В мире, все же, не оказалось ничего хорошего, никаких намеков на справедливость или равновесие. И больше всего его занимал вопрос не что делать с монетой – это было слишком трудно, думать об этом он не хотел – а почему это случилось с ним. За что он попал в такую яму, в которой обречена умереть его душа или его тело?! За свою жизнь он итак хлебнул страданий, но никогда не делал зла, не мстил, не мошенничал, не предавал, даже не использовал никого и ничего ради собственной выгоды. Так чем же он заслужил такое зло? Неужели там, наверху, Бог или тот, кто его заменяет, слеп? Или равнодушен? А может, там просто нет никого.

Я уже умер, подумал Антон, ведь когда не остается ни проблеска надежды и больше не во что верить – душа умирает, а тело без души не живет.

Возможно, сказал рациональный голос в голове, отвечающий за логику, расчет и практичность, отвечающий за выживание любой ценой. Возможно это и не жизнь в понимании всех этих никчемных поэтов-романтиков, этот голос плевать хотел на мораль, мечты или веру, его целью было сохранить жизнь в теле, а душа…этой материей он не ведал, но пока бьется сердце и кровь бежит по венам – ты жив, ты живешь. Ладно, может, существуешь. Но никто еще не умер на месте только потому, что его душа, видите ли, умерла. А кто ее видел? А она вообще есть? Ты уверен? А вот если вырвать человеку сердце – он умрет на месте, да, потому что сердце – это орган, и без него не живут, а не без души. Так спасай то, что реально, то, что угасает на твоих глазах, и не уподобляйся этим нытикам с вечно пустыми карманами и полной «душой».

И Антон понял, что с этим трудно не согласиться. Что бы там ни плели философы и верующие, но люди прежде всего живут в материальном мире, и только потом – в духовном. И это заметный перевес, и даже не равенство. Мы видим и ощущаем лишь тело, а душа… а кто ее видел, на самом деле? Нет никаких доказательств, что она есть, или что она бессмертна. Она невидима, она скрыта, а тело… У нас ведь есть тело, подумал он, мы ведь не бестелесные духи, тогда все стало бы намного проще, но здесь тело главное, и оно диктует нам жизнь. Мы – заложники материального мира, хотим мы того или нет, мы созданы так, что без удовлетворения базовых потребностей физического тела, наступает смерть, которую так осуждают все те же религиозные деятели. Получается замкнутый круг.

Так отдай ее, шепнул голос, просто спаси свое тело, то, что ты обязан хранить и беречь, то, что может доставлять столько радости, то, что кричит о помощи и хочет жить. Сделай то, что заложено в тебе природой или кем-то там Великим – выживи, сделай то, что нужно твоему организму. Отдай ее.

Может, и отдам, вдруг решился Антон, в конце концов, ему ее тоже отдали. И к чему все эти душеспасительные диалоги с собой и метания, правда одна: он хотел жить, хотел, чтобы его сердце билось, хотел ходить, спать, есть – получать эти простые удовольствия. И пусть это существование, а не какая-то великая и выдающаяся жизнь, но другой у него не было, тут старик оказался прав, и Антон собирался цепляться за то, что имеет.

Завтра же, подумал он, глядя, как ветер треплет ветки за окном, если погода позволит, я не буду тянуть, утром выйду на улицу…нет, лучше поеду в центр и там суну ее кому-нибудь. Кому-то неприятному, кому-то…

Гром громыхнул с такой силой, что стены затряслись, Антон сжался в кресле, чувствуя, что опять делает то, что получается у людей лучше всего – врет себе. Нет, на каком-то уровне он верил, что поедет в центр и отдаст ее, даже мог представить себе эту картину. Но растущее напряжение внутри, сопротивление того, что логичный голос разума так упорно отрицал, убеждало его в обратном. Никуда он не поедет, а если и поедет, монета останется при нем. Он знал, чувствовал, что не может ее отдать. А почему? Потому что не мог.

И как же ты определишь того, кто заслуживает такой участи, шепнул другой голос, тихий и печальный, он не обвинял и не уговаривал, он просто хотел знать. По какому критерию ты поймешь, что именно этот человек должен умереть или стать убийцей? Просто потому, что тебе не понравится его лицо? Или его походка? А кем же в таком случае станешь ты?

И если никакой души нет, подумал Антон, чувствуя, как это противоречие раздирает его на две части, тогда почему мне так тяжело даже думать о том, что я должен отдать монету, перенести это зло на чьи-то плечи, не спрашивая и не зная человека.

И это трусливое желание поехать туда, где по улицам бродят тысячи незнакомцев, где все видят друг друга в первый и последний раз. Отдать ее и не видеть, как мучается тот, чьей жизнью ты заплатил за свою. Все это уже было до него, тысячи лет история повторялась.

– Она обошла весь мир, – сказал старик, мрачно кивнув на карман брюк Антона, где монета, как ветреная женщина, оказалась между бывшим любовником и настоящим. – Не спрашивай, как я могу это знать, я знаю.

Он усмехнулся, глядя в темное давящее небо.

– Да и ты знаешь, – добавил он, – все, кто носят ее, знают о ней. Это ведь часть ее игры, если бы люди не знали правила, игра давно бы прекратилась.

– А если правила будут нарушены? – прошептал Антон, ни к кому не обращаясь, но старик оборвал его.

– Не болтай ерунды. Эти силы создали мир и двигают им и нами, как гребаный ветер этими песчинками, – он указал грязным пальцем на облачка пыли, летающие по двору при каждом порыве, – не думай, что ты первый, кому в голову пришла светлая мысль. Так было и так будет. Зло гуляет по миру в тысячах обличий, и кто ты таткой, чтобы думать, что положишь этому конец?

– Она говорит, что «конца нет, как такового», – продолжил старик, – а она многое знает, но она как передатчик, небесное радио, и порой сама не понимает, что передает и откуда оно приходит. Она говорит, что добро и зло – две Начальные и Абсолютные силы, они создали все вокруг, они пронизывают каждую частицу, поэтому невозможно уничтожить одну из сил, это просто невозможно. И это привело бы к концу всего, потому что наш мир стоит на этих двух «ногах», выбей одну, и он рухнет.

– Так что можешь не мучиться и не строить из себя святошу. Зло можно лишь удержать на время, но не навсегда. – Старик как-то странно посмотрел на Антона и продолжил, – только не повторяй моих ошибок. Люди садились на корабли и уезжали за моря, пересекали континенты и все ради того, чтобы отдать ее, избавиться навсегда и бежать. Чтобы никто не нашел тебя и не вернул твой подарочек.

В чем-то этот старый бродяга был прав, во многом, но все эти разглагольствования о непобедимом зле и неделимости добра и зла были ничем иным как собственным оправданием и попыткой переложить ответственность за свой выбор. Да, Антон тоже думал, что невозможно уничтожить ни добро ни зло, что это вечная борьба, задуманная кем-то гораздо умнее нас, но каждый сам выбирает за какую сторону воевать. И если нет ничего плохого в том, чтобы забрать чью-то жизнь или душу в обмен на свою, тогда почему это так трудно? Почему люди садились на корабли и бежали подальше от тех, кого обрекли на мучения или смерть? Или увозили ее за океан, чтобы она не попала в руки тех, кто им дорог? Нет, эта монета может и не была воплощением того самого Абсолютного зла, но она точно была тестом, битвой, которую на протяжении веков снова и снова выигрывало зло.

И оно снова выиграет, подумал Антон, и гром как будто подтвердил его мысли, потому что я тоже, как по сценарию, уйду подальше и продам душу в обмен на жизнь тела. Или… но думать об этом ему совсем не хотелось.

Зло – всего лишь половина Абсолюта, и иногда корабли с монетой на борту тонули, Антон знал это, так же точно как и то, что по прошествии десятков лет, и а то и веков, волны прибивали к берегам далеких стран круглый блестящий предмет из чистого золота и кто-то всегда его подбирал. И все начиналось сначала.

– Потому что нет конца, как такового, – прошептал Антон, чувствуя, что дошел до новой глубины отчаяния. А ведь ему казалось, что он уже повидал дно. – Потому что это вечная битва, и теперь этот страшный жребий выпал мне. И мне придется выбирать. Решить, где добро и где зло, и седлать выбор. О Господи, мне придется выбирать.

Но что есть зло? Бороться за жизнь всеми способами? Или позволить себе умереть, фактически убить себя? И в темноте, под звуки бури за окном Антон понял, что никогда не узнает ответ.

***

– Эй, парень, тебе нехорошо? – голос над головой, молодой голос.

Антон пытался открыть глаза, но тьма не желала отпускать его из своих липких объятий.

– Эй, дружище, – снова этот голос, и его обладатель, похоже, испуган, – я вызову скорую, хорошо?

Антон с трудом разлепил глаза, надо было прийти в себя, надо было успокоить того, кто стоял над ним, надо, надо, надо…

– Ничего, – прошептал Антон, – я просто немного…

– Отдохнул? – закончил за него обладатель голоса, облегчение в его голосе было настолько явным, что Антон улыбнулся бы, будь у него на то силы. – Бывает. Это, наверное, погода, тучи всю неделю такие низкие, и еще эта буря позавчера.

– Да, – слабым голосом согласился Антон, невероятным усилием он сумел поднять глаза и увидел молодого парня, не больше 20 лет в широких джинсах и с дрэдами, собранными в хвост. Подмышкой незнакомец держал скейтборд. – Скорее всего, погода.

– Давай помогу, – парень протянул свободную руку, – сможешь встать?

Хороший вопрос, подумал Антон, он и сам не знал, как оказался сидящим на асфальте, спиной он прислонился к какому-то зданию, хорошо хоть не валялся посреди улицы. Но выбора все равно не было, поэтому он ухватился за протянутую руку и собрал в кулак всю свою волю, чтобы не растянуться на этом чистом асфальте дорого района. У него было дело, а поездка в больницу в его планы никак не входила. Тем более, что мы это уже проходили, подумал Антон, напрасная потеря времени. Которого у него уже почти совсем не осталось.

– Сейчас многим плохо, – бодро вещал парень, медленно помогая Антону снова увидеть мир с высоты человеческого роста. И эта бодрость и легкость общения как будто прибавляли Антону сил. – Особенно метеочувствительным. Вот у меня бабушка никогда ничем не болела, а в эти дни уже два раза врачей вызывала, они тоже говорят, все от погоды. Атмосферные колебания или какая-то такая фигня.

Антон, пошатываясь, встал на ноги и тут же ухватился за стену, мир плыл и кружился. Но хоть дышать стало легче, это уже был плюс.

– А ты вообще парень болезный, – непосредственно заметил скейтер, – так что тебе явно не стоило выходить. По крайней мере, одному.

– Это точно, – согласился Антон, вымучено улыбаясь, – я болен и серьезно. И я ушел тайком. Надоело быть опекаемым.

Незнакомец еще раз внимательно оглядел Антона, согласно кивая.

– Может, позвонить кому? – беззаботность пропала с его лица, похоже, он впервые по-настоящему разглядел, что человек пред ним уже почти проиграл схватку за свою жизнь. – Или все-таки врачей вызвать?

Внезапно парень немного отступил, стараясь, чтобы это не выглядело грубо, но мысли на его лице светились, как огоньки в темноте.

– Нет, это не заразно, – устало улыбнулся Антон, такое открытое лицо этого парня развеселило его, впервые за долгое время он по-настоящему улыбнулся, – и спасибо тебе, никто больше не остановился.

– Да не… – замялся парень, явно смущенный тем, что так глупо выдал себя, – и не за что, дружище, я в это, в карму верю. Ну там, делай добро и заработай бонус от вселенной, и все такое.

Антон мог бы с этим поспорить. Собственно, доказательство того, что все эти законы – чушь, лежало у него в кармане, и он мог бы прямо сейчас преподать этому доброму парнишке урок настоящей жизни, в которой добро наказуемо, а зло – непредсказуемо. Мог бы, но…

– Да, слышал такое, – кивнул Антон, – спасибо тебе, еще раз, пусть твой бонус будет побольше. И со мной уже все в порядке, просто…

– Решил немного отдохнуть, – с улыбкой закончил за него парень. И улыбка у него была открытая и доверчивая, улыбка того, кто не видел темную сторону жизни или предпочитал о ней не знать.

Я бы мог прямо сейчас это исправить, подумал Антон, этот парнишка сам нашел меня, идеальная жертва, бабочка, прилетевшая в сети паука. Я мог бы просто сунуть ему эту монету, даже наврать, что это подарок за доброту, он бы поверил. Да, самое страшное, что он бы поверил. От этих мыслей к горлу подкатила тошнота, и Антон понял, что пора отделаться от заботливого незнакомца, пока он снова не грохнулся в обморок или еще чего. И нет, никого искушения не было, был лишь ужас от того, что ему надо было сделать, и отвращение.

Антон медленно отошел к автобусной остановке, там была лавочка, а ему сейчас очень нужно было сесть. Ноги дрожали, как будто он только что пробежал марафон, в голове был туман, темные точки так и плясали перед глазами, а воздух с трудом пробивался в сжатые легкие. Ему казалось, что он потратил последние силы на то, чтобы отделаться от участливого парнишки, казаться нормальным, почти здоровым. Иногда улыбка дается труднее, чем восхождение на Эверест, подумал Антон, ковыляя к пустой остановке, еще одно открытие, совершенное на финишной прямой. Иногда улыбка забирает все силы, истощает, как яркий прожектор почти пустую батарейку.

Он шел медленно, шаркая ногами по чистому асфальту, сгорбившись и тяжело дыша. Я похож на избитого человека, подумал Антон, а собственно, разве это не так? Судьба, рок или просто невезение, но что-то набросилось на него и хорошенько отделало, 12 раундов против невидимого великана, сминающего его каждым ударом своего тяжеленного кулака. Интересно, какой сейчас раунд, задался вопросом Антон, потому что в 12 мне придет конец, это нечто вышибет из меня остатки жизни… Если я не спрыгну с ринга, если не подставлю кого-то другого под удар.

Тяжело опускаясь на деревянную лавочку, Антон предположил, что продержался уже до 10. Закрыв глаза, он опустил голову, и начал втягивать воздух. В интернете он прочитал, что при первых признаках скорой потери сознания надо опустить голову вниз, он так и сделал, и ему действительно стало немного лучше. Вокруг гудел город, по широкой 8-полосной дороге неслись машины, люди спешили куда-то по тротуарам, сейчас, в самый разгар рабочего дня их было не так много, как в утренние и вечерние часы, из кафе и магазинов лилась музыка, ветер шумел в высоких кронах деревьев, разбавляющих это царство стекла и бетона. Вокруг кипела жизнь, в которой он больше не участвовал. А сколько раз он жаловался на свою судьбу, впадал в уныние от рутины, от каждодневных поездок мимо этой вот остановки? А сейчас он отдал бы все, лишь бы снова встать утром здоровым и полным сил, лишь бы снова увидеть, как утреннее солнце отражается от стеклянных стен делового города, еще раз откинуться в своем рабочем кресле, вытянув ноги под столом и заложив руки за голову после насыщенного дня. Еще раз войти в громадное здание банка, его непознанный континент, еще раз выйти в вечерний город, когда небо еще светлое, и зажигаются фонари, а в воздухе, пахнущим свежестью, выхлопными газами и выпечкой из соседнего ресторана, разносятся мелодии уличных музыкантов. Огни большого города, готовящегося к ночной жизни, женщины в коктейльных платьях, люди в деловых костюмах, спешащие по домам или по барам, его одинокие холостяцкие вечера, приготовление ужина под радио и перерывы на кофе в 11 утра, когда он просто сидел в кресле и наслаждался вкусом, а за окном шумел город, полный таких же молодых сотрудников тысяч офисов. Все эти мелочи и были его жизнью, которой у него больше нет.

Горечь сожаления затопила его сердце, горечь и отчаяние от собственной глупости – у него была жизнь, настоящая жизнь, и на что он ее потратил? Сидел, как мышь в норе, боялся собственной тени, тащил на себе груз неудач, а теперь у него нет надежды, хотя это тогда ему казалось, что ее нет. Каким же он был дураком, слепым и глухим дураком, думающим, что знает, что такое отчаяние, что такое несчастье, что такое не судьба.

У меня было какое-никакое здоровье, были силы и целый мир вокруг, подумал Антон, и только сейчас я понял, что большего и не надо. Что все остальное так неважно, так малО, все эти друзья-предатели, вечная нехватка денег, моя робость – все это тени, которые я принимал за чудовищ, стекляшки, казавшиеся мне путеводными звездами.

Он хотел заплакать, но не было сил, их не осталось даже на это.

Но ты можешь все вернуть, шепнул голос в голове, получить шанс начать все сначала, прожить свою жизнь, снова пить кофе в обед, снова бежать на поезд или пойти работать дворником и просто никуда больше не спешить. Ты можешь получить второй шанс и учесть все ошибки. И ты знаешь, что надо делать. Теперь все в твоих руках.

Допустим, я отдам ее, подумал Антон, соберусь с илами и отдам, но что потом? Смогу ли я использовать этот второй шанс, зная, какую цену я за него заплатил, вернее, что заплатил за него кто-то другой? Как мне наслаждаться вновь обретенной жизнью, если душа моя будет мертва? Если она будет проклята?

Но голос больше ничего не сказал.

Что-то защекотало в носу, Антон резко открыл глаза, уже зная, что это. Но, не смотря на его готовность, первая крупная капля крови упала прямо у его ног. Вздохнув, Антон зажал нос рукой и откинул голову, в глазах тут же начало темнеть. Нет выхода, подумал он, ад – это лабиринт без центра и без выхода, и куда бы ты ни свернул, будет еще хуже. Невидимый великан только что разбил мне нос, пришла мысль, когда же зазвучит гонг? Теперь он начал понимать, что ощутил бы боксер наилегчайшего веса, вышедший против супертяжеловеса.

Надо отдать ее, устало подумал он, в конце концов, если уж я зашел так далеко, что приехал сюда в таком состоянии, я просто не имею права остановиться. Потому что в следующий раз этот невидимый великан может размозжить мне голову, вернее, то, что внутри.

Значит надо просто выбрать кого-то и, не думая, не позволяя себе думать ни о чем, кроме будущего, ради которого он пойдет на это, сунуть монету ему или ей, а потом бежать. Но как сделать выбор? Да никак, сказал себе Антон, сознательно его сделать невозможно, это больше походит на русскую рулетку – закрой глаза и жми на курок. Да, так будет легче, так будет хоть немного, но справедливее. Он не имеет права решать, кому жить, а кому получить монету, так что, пусть судьба решает, раз уж она подкинула ему этот подарок. Досчитаю до 300, подумал он, а потом просто встану и сделаю это. Да, встану и сделаю.

Но сначала надо было остановить кровь. И Антон ощутил трусливую благодарность к носовому кровотечению – по крайней мере, у него есть оправдание и возможность сидеть здесь и не делать того, что он заставлял себя сделать. Он сидел лицом к тротуару, мимо него тек поток людей, но никто не смотрел на него, в больших городах так не принято. Еще лучше подумал он, они не запомнят меня, не заметят, а я просто подойду к одному из них и…заберу его жизнь, чтобы прожить свою.

В груди как будто образовался камень, и на этот раз его физическое состояние было ни при чем. Он сидел, все еще зажимая нос, и смотрел на проходящих людей, пытаясь представить, как отдаст кому-то из них монету, кому угодно, безликому незнакомцу, и вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. В потоке людей появилась высокая худая женщина, тащившая за руку мальчика лет 6. Это его большие круглые глаза орехового цвета уставились на Антона. Он всегда любил детей, но этот мальчик был на редкость неприятным, его недовольное маленькое личико напоминало обезьяне, а глаза выражали лишь жадное любопытство… и враждебность. Их глаза встретились, мальчик не отвел взгляд, а когда они поравнялись, показал Антону язык и средний палец.

И ты все еще жалеешь их, голос в голове вернулся, ты все еще считаешь, что заслуживаешь мучений больше, чем вот такие люди? Или ты меньше достоин жить, чем этот мало похожий на человека выродок? Он бы и секунды не раздумывал, да что там, такие как этот мальчик вырастают и убивают собственных матерей за бутылку водки или старое золотое кольцо.

И Антон знал, что это правда, но почему-то легче от этого его миссия не становилась.

А как же твои друзья, шепнул невидимый советчик в его сознании, если тебе плевать на себя, то подумай о них. Впервые в жизни у тебя есть кто-то, кроме родителей, кто-то, готовый пройти с тобой ад насквозь и подставить плечо, чтобы ты мог первым вылезти на поверхность. Неужели ты заставишь их страдать? Думаешь, им приятно смотреть, как ты медленно умираешь? И еще более важный вопрос: неужели теперь, когда жизнь начала играть красками, ты готов с ней расстаться?

– Нет, – прошептал Антон, хватая воздух ртом, нос он все еще зажимал, – не готов. И вряд ли когда-нибудь буду.

Одно дело желать смерти в порыве отчаяния или злости, страдания вызывают желание умереть. Желание, но не готовность. Теперь он это точно знал. Нельзя подготовиться к тому, о чем ничего не знаешь, можно лишь закрыть глаза и сделать шаг.

Так же точно он собирался отдать монету, и это тоже было сродни умиранию, только умирала при этом его душа.

Зато я вернусь к ним, подумал Антон, вспоминая своих друзей, так неожиданно обретенных. А если бы не эта монета, я бы так никогда и не узнал, что эти девушки способны на такую искреннюю и честную дружбу, что они станут моей второй семьей. И я хочу насладиться этим чувством – что ты больше не один, что есть те, кому ты дорог.

Стоило ему вспомнить о Рите и Аннете, как его кольнул стыд – он ушел тайком, оставил лишь туманную записку и, как преступник, дожидался удобного момента, чтобы улизнуть незамеченным. А что еще он мог сделать? Сказать им? Он даже себе не мог признаться, не мог до конца поверить и принять то, что собирался сделать, так как он мог кому-то об этом сказать? Но главное, в таком страшном деле ему точно не нужны были свидетели, а они не отпустили бы его одного.

Мы все стараемся быть лучше в глазах тех, кого любим, подумал Антон, стараемся быть тем, что они в нас видят. Но в этом странном мире сила, что движет им, любит уничтожать прекрасное – время уносит красоту, тяжкие испытания падают на плечи тех, кто хочет сохранить чистоту души, судьба навязывает тебе то, что ты не хочешь и забирает то, что дороже всего, уродуя и калеча сердца и жизни. Поэтому иногда приходится отсекать тех, кто дорог, тех, для кого ты – особенный, чтобы они не увидели темную сторону твоей красоты, чтобы не увидели твое уродство, твою обыкновенность. Иногда приходится вытаскивать наружу собственную грязь, мазаться ею с головы до ног, потому что в этом мире боги не живут, здесь приходится драться за свою жизнь или прощаться с ней.

Антон встал с лавочки, кровь больше не текла, у него не осталось больше оправданий. В этом мире нет богов, снова подумал он, никто не восстановит высшую справедливость, никто не рассудит нас, некому жаловаться и спрашивать «за что?». Есть только то, что случается и то, что ты с этим делаешь. Вот и всё.

Антон шагнул в толпу, одновременно сунув руку в карман штанов, там лежала монета, его задержавшаяся гостья. Ничего, сегодня она найдет нового хозяина, новый источник энергии, а он итак отдал ей уже слишком много. Я просто пытаюсь выжить, сказал себе Антон, это не грех и не зло, это то, что заложено в каждой форме жизни – сохранить ее. Кто и в чем виноват, почему и за что… Да ни за что и не почему, зло происходит просто так, без причины, и наше право – мое право – бороться с тем, что на тебя навалилось.

Он почти убедил себя, по крайней мере, подошел к тому, чтобы отдать ее как никогда близко. Он шел в людском потоке, поредевшем, но все равно достаточно густом, глядя себе под ноги, он специально не смотрел на прохожих, ведь одни из них унесет с собой его смерть. Просто суну в руку и растворюсь в толпе, думал Антон, медленно шагая по тротуару, люди обгоняли его, спешащие, здоровые люди, верну должок судьбе, стану зеркалом. И он был готов, кажется, он, наконец, был готов!

Антон сжал монету в кармане, она как будто стала горячее, словно предчувствовала новую жертву, еще полную сил. Он медленно достал ее, не привлекая внимания, меньше всего он хотел, чтобы какой-нибудь уличный воришка выхватил его «сокровище», тогда они оба были бы обречены. Сейчас, думал он, собираясь с силами пред последним шагом, это ведь всего секунда – и моя жизнь станет прежней…ну, может, и не совсем прежней, но она вернется, она будет спасена. Возвращаясь домой, я уже буду чувствовать, как это уходит, мне уже будет лучше, подумал Антон, и эйфория затопила его разум.

Только сделай все по уму, шепнул голос, у тебя всего одна попытка, так не испорти ее. В этом голос был прав, сейчас, на волне эмоций и надежд он мог бы ее отдать, но потом…нет. И первое, что он упустил – его плачевное физическое состояние. Старик был гораздо в лучшей форме, когда всучил ему проклятую монету, плюс Антон настолько опешил, что не стал его догонять, да и вряд ли бы стал вообще-то, кому он врет, он был слишком робким, слишком «не контактным». А кто знает, какой человек попадется ему? Вдруг он завопит или бросится за ним? Уж ему-то судьба никогда не шла навстречу, так что рассчитывать он мог только на себя, но никак не на везение.

Черт, разозлился Антон, даже отдать это дерьмо не так просто, вот старик просто взял и сунул ему в руку этот «подарочек», а ему еще нужен план. И злился он на себя, потому что голос в голове оказался прав, даже в этом деле у Антона возникали сложности. Что ж, я зашел уже слишком далеко, чтобы сдаваться, сказал себе Антон, значит, надо быстро прикинуть, что к чему, действовать и убираться. Так, должно быть, чувствуют себя террористы, подумал вдруг он, они ведь тоже носят такие же монеты, только в другом виде, и тоже хотят избавиться от них.

– Заткнись! – прошипел он и с силой ударил себя по лбу. Он знал, куда приведут эти мысли, он не хотел туда, слишком большого труда ему стоило обрести эту решимость бороться за свою жизнь, впервые бороться, а не прятать голову в песок.

Парочка прохожих одарила его недоверчивым взглядом, другие просто продолжали идти мимо, только увеличивали скорость и расстояние от странного прохожего, каких полно в больших городах. Антон этого даже не заметил, он был поглощен внутренней борьбой, стремлением удержать этот решительный настрой, отсечь надоевшие и никуда не ведущие мысли о морали, ответственности и природе добра и зла. Да, он террорист, да, он воплощение зла, и он готов быть кем угодно, чтобы вернуться домой, чтобы снова иметь планы на будущее, чтобы спасти данную ему кем-то жизнь.

Он решил дойти до первого же поворота на широкую улицу, где можно было бы затеряться в толпе или зайти в магазин. Спрятаться от того, кому он собирался всучить путевку в ад.

Стараясь не думать ни о чем, просто смотреть себе под ноги, просто считать шаги, Антон шел в потоке людей, не подозревающих, что прямо рядом с ними шагает смерть. Он уже прикинул, что первой пересекающей Главную улицей будет Новая Западная, там полно магазинов и кафе, а значит, всегда полно прохожих, науглу он сделает то, ради чего приехал так далеко от дома, и быстро свернет. Правда, в его плане был еще один значительный прокол – его рыжая шевелюра, да, потускневшая и поредевшая, но все еще бросающаяся в глаза. Никудышный из меня террорист, устало подумал Антон, даже такую мелочь не могу учесть, а ведь так легко можно было бы надеть кепку.

Людской поток нес его все дальше по Главной улице, скверы чередовались с высокими деловыми зданиями и маленькими ресторанами, Антон хорошо знал эту часть, все-таки 3 года 5 дней в неделю он проезжал этот участок, от нечего делать, разглядывая из окна автобуса кипящую жизнь центра. Перед нужным поворотом будет старый книжный магазин и кафе, а между ними – узкий проулок, туда вполне можно будет нырнуть, думал Антон, если вдруг представиться случай избавиться от проклятой монеты чуть раньше.

Он не представлял, как все случиться и запрещал себе любые мысли, в каком-то смысле он стал похож на террориста – зомби, запрограммированное на цель. Там стоит несколько высоких мусорных контейнеров, вспоминал Антон, за ними можно спрятаться. Он понимал, что убежать – уже не его стратегия, а так он мог бы – если вдруг все сложится – отдать монету, затеряться в толпе, пройти несколько шагов немного быстрее, это он смог бы, а потом свернуть в проулок и укрыться за одним из мусорных контейнеров. Заодно и дух перевести.

Вот, у меня уже два варианта, подумал он, но почему-то не ощутил никакой радости, только искусственная внутренняя пустота. Ничего, сказал себе Антон, порадуюсь, когда избавлюсь от проклятия, когда снова стану твердо стоять на ногах и уверенно смотреть в будущее. Да только как после того, что он пережил, можно было быть уверенным хоть в чем-то? Жизнь – русская рулетка, подумал Антон, где вместо одного патрона в барабане их как минимум 3, и никто не стал бы играть по таким правилам, да только выбора у нас нет, рождаясь, мы вступаем в игру… пока не раздастся выстрел.

Впереди показался зеленый брезентовый козырек книжного магазина, сделанный под старину, Антон был почти у цели. Он уже видел светофор и небольшую толпу, ждущую нужного света, в такой толпе легко можно было сделать то, ради чего он приехал, но почему-то проулок казался ему все более привлекательным. Я так привык прятаться, подумал Антон, за эти два месяца я стал призраком, ищущим тени погуще и место потише.

Вдруг слабость снова навалилась, как мешок со всеми грехами мира. Его тело предавало его без всяких предупреждений, секунду назад он был в относительной норме, а теперь едва мог держать веки открытыми. К каждой ноге как будто привязали здоровенную гирю на якорной цепи, позвоночник отказывался держать тело в вертикальном положении, опять стало трудно дышать. Только бы не свалиться, думал Антон, стараясь сохранить этот вакуум внутри, стараясь не допустить панику или отчаяние, у него был лишь один шанс, и он висел на волоске. Просто второй раз я не смогу себя настроить, подумал он, не смогу затолкать все мысли и эмоции в ментальный чулан. Сражаясь за каждый глоток воздуха, он шел вперед, тяжело переставляя ноги, на людей он по-прежнему не смотрел, теперь все они стали для него ногами в брюках и начищенных туфлях, ногами на шпильке, ногами в кроссовках. Как не вовремя, сокрушался Антон, чувствуя, как внутренняя пустота, которую он с таким трудом создал, сдает позиции отчаянию и злости, ну почему накатило именно сейчас, как будто проклятая монета не хочет расставаться?

Очередная попытка вдохнуть не увенчалась успехом, и пред глазами начали расцветать темные розы, Антон пошатнулся, люди вокруг начали расступаться. Я проигрываю, думал он, я и рискую гораздо большим, чем просто не отдать ее сейчас. Он понимал: если он упадет без сознания посреди улицы, его, скорее всего, ограбят, и тогда все его призрачные шансы вернуть себе жизнь растают, как мираж перед глазами умирающего в пустыне. Я должен стоять, сказал он себе, собирая все, что осталось от его воли, если я позволю себе расслабиться и хотя бы сесть – все будет кончено. А как же иначе, подумал он, борьба за жизнь вроде бы никогда не считалась легким делом.

Мир вокруг снова поплыл и закружился, как будто он шел по палубе корабля в яростный шторм, и Антон понял, что не выстоит. Без опоры не выстоит, поэтому он медленно и согнувшись, как древний старик направился к зданиям, за стены которых можно было ухватиться – единственную опору в кружащемся и ненадежном мире. По пути он наткнулся на пару человек, кто-то раздражено цокнул, кто-то толкнул его в ответ со словами «отвали, придурок», несильно, но Антон потерял опору и упал на колени, а мимо равнодушным потоком продолжали идти люди. Не желая сдаваться, забыв о стыде или унижении, Антон пополз вперед, движимый лишь страхом – он понимал, что если лишиться чувств, его битва за жизнь будет проиграна.

– И когда вы уже упьетесь, алкаши проклятые! – раздался над ним визгливый женский голос.

Но его обладательница не приближалась, и Антон полз вперед, к стене здания, люди расступались, не желая пересекаться с ним, и никто не остановился и не спросил, нужна ли ему помощь. Никто, кроме того молодого скейтера, думал Антон, но сейчас он был даже рад оказаться «невидимкой» – это только укрепляло его решимость отдать монету одному из этих бездушных людей.

Как пловец в бассейне, он вытянул руку, и она коснулась стены. Он добрался до тихой гавани. От облегчения он едва не плакал, стена не кружилась и не шаталась, она была твердой и надежной, и здесь не было снующих людей. Как же хочется посидеть пару секунд, подумал он, всего парочку, просто прислониться к стене и закрыть глаза… Но он знал, что за этим последует – очередной «провал», и хотя соблазн был чудовищно огромным, а ему казалось, что так он никогда в жизни не уставал, Антон схватился руками за шершавую поверхность стены и начал медленно вставать.

Через каждые 30-40 сантиметров он давал себе отдохнуть, понимая, что слишком резкий подъем, скорее всего, уложит его на асфальт, иногда глаза отказывались его слушаться и закрывались, он медленно уплывал, и это было так приятно, так легко…а потом он с силой кусал щеки или язык, чтобы прийти в себя, чтобы не сдаться. Наконец, после, казалось, нескончаемой борьбы длиной в сотню лет, он встал прямо, тяжело опираясь о стену какого-то высокого здания, зеленый козырек книжного магазина был совсем рядом.

Надо перевести дух, сказал он себе, надо собраться, потому что это последний раз, когда со мной такое происходит, с меня хватит этого дерьма, пора «поделиться с ближним».

Некоторое время он постоял, делая глубокие вдохи и готовя себя к финальному броску, а потом медленно отпустил стену и шагнул по направлению к книжному магазину. «Один маленький шаг для меня…», – вспомнил Антон слова американского астронавта, высадившегося на Луну, как же го звали?

– Нил Армстронг, – прошептал Антон, удивляясь, как мозг может хранить и находить самую невероятную информацию в самое странное время. – Да, один маленький шаг для него и большой шаг для всего человечества. О, черт…

Мир снова закружился, как будто он сам вдруг оказался на Луне или на какой-то другой планете с нестабильным грунтом. Антон едва успел ухватиться за стену, прежде чем гравитация уложила его на чистый асфальт. Я космонавт, мелькнула мысль, застрявший на чужой, враждебной планете, и я так хочу вернуться домой. Тогда старайся, сказал себе Антон, осталось ведь совсем чуть-чуть, главное ты сделал, только доберись до проулка или до поворота и отдай ее, покончит с этим. И вернись домой.

Ухватившись за стенку, Антон побрел вперед, медленно, как тяжелобольной человек бредет по больничному коридору. Зеленый козырек книжного магазина медленно, но приближался. За ним будет проулок, думал Антон, и угловое здание кафе, целых два варианта, только не останавливайся, доведи это дело до конца.

Шершавая стена высотки под его руками соединилась с гладкой штукатуркой книжного магазина, кажется, этот цвет называют мятным, подумал Антон. Он уже понял, что его разум специально забивает себя всякой ерундой типа мятного цвета или фразы первого человека на Луне – все, что угодною лишь бы не думать о том, что предстояло сделать его хозяину. Что ж, хоть какие-то защитные механизмы в моем теле еще работают, подумал Антон, значит, есть надежда.

Никто по-прежнему не обращал на него никакого внимания, больше никаких комментариев или хотя бы взглядов, все шли мимо, как будто для них не существовало ничего, кроме серого асфальта и таких же серых мыслей в их головах. А Антон продвигался к цели, понимая, что ему придется отпустить стену, придется найти в себе силы стоять более-менее твердо…но пока он просто двигал рукой по блекло-бирюзовой штукатурке стены, приближаясь к первому из двух больших окон. Впереди, совсем рядом гудели машины, деля дорогу на перекрестке, пищал светофор, оповещая слабовидящих, что пришло время пешеходов, пришло время идти. На миг оторвавшись от стены, Антон переместил руку на металлический подоконник, чувствуя, как возвращается неуверенность, как предательски ведет себя асфальт под ногами. Ничего, твердо сказал он себе, доберусь до проулка и передохну, это не будет длиться вечно, скоро отпустит. А если нет, я заставлю себя стоять и ходить, потому что это финишная прямая, а по ней, как известно, летят без тормозов.

Холодный металл под ладонью заставил его инстинктивно повернуть голову, он увидел в начищенном стекле свое отражение и замер. В сером свете дня на него смотрел призрак, тощий и почти прозрачный, лишь потускневшие рыжие волосы напоминали, что их обладатель пока еще в этом мире… даже если одной ногой уже в другом. Одежда висела на нем, как на скелете, да собственно, он уже был ходячим скелетом, ему самому было непонятно, как в этом иссохшем теле еще теплится жизнь. Антон поднял руку, поднес к лицу, чувствуя ужас – его новый верный спутник и друг, как правило, проявляющий в сопровождении своей невесты – отчаяния. В отражении его рука уже не выглядела человеческой, это была костлявая клешня ожившего мертвеца, обтянутая сухой кожей с синими ниточками вен. Возможно ли вернуть все, задался вопросом Антон, неужели на такой стадии я все еще могу повернуть все вспять? И как я дошел до такого? Как такое вообще могло произойти со мной?

Ощущение невесомости, нереальности и страха окутало его, он застыл, глядя на свое жуткое отражение, не в силах сдвинуться с места или хотя бы закрыть глаза. Поэтому он и заметил какое-то движение внутри. С трудом сфокусировав взгляд, Антон увидел продавца, тот стоял в совершенно пустом магазине в своем старомодном зеленом, как брезент козырька фартуке и смотрел на него. Лысоватый мужчина лет 40 с лишним в больших роговых очках, он стоял неподвижно, и выражение ужаса и отвращения на его лице было таким явным, что Антон сумел разглядеть его даже сквозь стекло в неосвещенном полутемном помещении. Вся фигура продавца была пронизана этими чувствами, и Антон подумал, что тот тоже напоминает привидение, застрявшее между мирами, как пловец на середине реки.

С трудом оторвав взгляд, Антон медленно опустил руку и двинулся дальше. Смотреть все равно было не на что, ни его пугающее отражение, ни похожий на призрак продавец не радовали взгляд. Свой свояка видит издалека, подумал Антон, осознавая, что люди вокруг не замечали его, поэтому не доставляли дискомфорта, а этот странный мужчина видел его. А в таком состоянии зрители не нужны никому.

Все еще держась за здание магазина, Антон удалялся от окна, чувствуя на себе взгляд продавца, но, конечно же, он не обернулся. А добравшись до второго окна-витрины, он уже начал сомневаться, является ли тот мужчина живым. После увиденного отражения, он бы этому нисколько не удивился, он и сам был уже почти мертвецом, а ведь по ТВ часто показывают истории о том, как умершие видели обитателей «другой стороны» перед смертью. Ну уж нет, решил Антон, так просто я не сдамся, старик сказал, что в любой момент можно все исправить, надо только принять решение. И я его принял.

Он уже почти добрался до проулка, пройдя под зеленым козырьком и миновав второе окно, там он даже не стал поворачивать голову, не то что останавливаться. Боялся увидеть продавца, в той же позе, застывшего теперь в другом конце магазина. И еще боялся снова увидеть себя, похожего на вылезший из могилы скелет.

И я еще сомневался, думал он, делая глубокие вдохи, чтобы вернуть себе силы перед решающим рывком, как можно так относиться к телу, данному кем-то там свыше? Даже если теория Дарвина верна, и никто не создавал нас своими божественными руками, все равно, всем живым организмам свойственно бороться за жизнь, и пока я живой – хаха – я хочу задержаться в этом мире подольше.

Фасад мятного цвета закончился, соседей у этого здания не было, только большой мусорный контейнер, закрывающий почти половину прохода в узкий проулок. Ну все, подумал Антон, я у цели, осталось только перевести дух и – вперед, в бой за собственную жизнь. От страха и возбуждения, сердце билось в груди, как молот, заглушая даже шум города, пищащий сигнал светофора и стук сотен каблуков по асфальту. Больше идти было некуда, он подошел к черте, оставалось либо действовать, либо…

– Нет, – прошептал Антон, закрывая глаза и пытаясь сосредоточиться, – не смей даже думать об этом.

Это идеальное место, сказал он себе, за этим контейнером я могу спрятаться и немного отдохнуть, но, наверное, надо подойти к переходу и сделать это там. План родился моментально и сам собой. И это не было очередной затяжкой времени, это был самый настоящий и довольно стоящий, на его взгляд, план. Если он попробует отдать ее сейчас, убежать он все равно не сможет, силы не те, а в проулке его легко можно будет найти и вернуть ее. А если он подойдет к переходу, сольется с толпой, а потом, когда загорится зеленый свет и запищит сигнал, сунет ее и быстро, как можно быстро, пойдет к проулку – шансы возрастут. Потому что люди, живущие так называемой «нормальной жизнью» – социальные зомби, с рождения запрограммированные поступать по заведенному кругу и не иначе.

Все просто, как только толпа начнет движение по переходу, никто не станет останавливаться, нет, этот несчастный сначала дойдет до другого конца, а потом уж посмотрит, что случилось и что ему дали. Потому что улица широкая, время ограничено, а люди вокруг не любят, когда заведенный порядок нарушают. Социальные зомби, марширующие под монотонную симфонию дня, больше всего не любят, когда кто-то играет не по нотам. Антон очень хорошо это знал, потому что сам был таким же каких-то 2 месяца назад.

Главное – не суетись, сказал себе Антон, не привлекай внимания, насколько это возможно, не делай резких движений, просто подойди и сунь ее в руку, а потом отходи назад, делай вид, что ты всего лишь часть потока. На словах все получалось легко, но отступать было некуда, на краю могилы есть только два варианта: закрыть глаза и упасть в нее, или ползти назад, цепляясь за землю зубами. И я сделаю это, вдруг понял Антон, на этот раз я действительно готов, и нет больше никаких сомнений или страха. Страх был только один – прожить свои последние дни в компании проклятой монеты. Адреналин выплеснулся в кровь, Антон резко выпрямился и отпустил железный бок контейнера. Монета в кармане горела огнем, или это ему казалось.

– Начни сейчас, – прошептал Антон, глядя ледяным, полным решимости взглядом на собирающуюся перед переходом новую толпу. – Лучшее время для любого начала – сейчас.

Уверенной походкой он направился к светофору, не держась ни за что, в голове была приятная пустота, но каждая мышца вибрировала от волнения…и слабости. Сейчас пройду проулок и вольюсь в толпу, решил Антон, и уже начал поворачивать, как вдруг как будто невидимая энергетическая волна ударила его… только в его случае она была антиэнергетической. В глазах резко потемнело, ноги вдруг стали ватными, а легкие, казалось, склеились и больше не могли наполниться воздухом. Горло сжалось, так что он не мог даже застонать. Я падаю, спокойно и обреченно подумал Антон, как сторонний наблюдатель, следящий за игрой команд, ни одну из которых он не поддерживает.

Чисто автоматически он выставил руки в поисках опоры, хотя его мозг не помнил, что находится вокруг и далеко ли от пустоты проулка он успел уйти. Оказалось, что недалеко, рука уперлась в гладкую стену кафе, облицованную желтым декоративным кирпичом. Антон согнулся пополам, отчаянно пытаясь протолкнуть в легкие хоть немного воздуха, шум города, такой густой и поглощающий, вдруг отступил куда-то за ватную пелену, Антон уже не слышал писк светофора, стук каблуков или шум машин, он слушал только свое натужно бьющееся сердце и свистящие спазмы в гортани. И тут он услышал еще одни звук. Услышал, не смотря на шум города и собственное состояние.

Шепот. Ласковый, тихий шепот.

– Все у нас будет хорошо, – совершенно отчетливо услышал Антон, – главное – мы вместе. И у нас есть тихие места, наши с тобой тихие места, правда? И нас там никто не тронет, там мы можем отдохнуть. Так что все у нас будет нормально, ты ведь моя красавица. Кусок хлеба и ты – а больше мне ничего не нужно…

Антон открыл глаза, поворачивая голову на звук. За контейнером, который он только что прошел, сидел нищий, укатанный в кучу тряпок, на руках он держал собаку, укрытую старым рваным одеялом. Собака спала, сладко и безмятежно, как должно быть никогда не спал ее хозяин, укачивающий ее на руках, словно ребенка. Одной рукой он обнимал свою «красавицу», а вторая нежно ходила взад-вперед по золотистой голове животного. Нищий не видел никого и ничего вокруг, весь его мир сейчас был в его любимице, голова в кепке была опущена, он ласково нашептывал что-то прямо в уши собаке. Антон не представлял, как мог не слышать его раньше и почему услышал сейчас.

– Сегодня хороший день, я же говорил, что будет хороший. Добрые люди из кафе дали нам еды, и много, моя радость, нам и на завтра хватит. – Рука в замызганной куртке так и скользила по гладкой шерсти, собака спала, явно привыкшая к такой «колыбельной». – Тебе надо есть больше, скоро зима, надо жирка набрать, правда? А то кто меня греть будет, да? Ну ничего, старый бродяга о тебе позаботится, мы с тобой еще сто зим переживем. Главное, чтобы вместе…

Каждое слово Антон слышал так отчетливо, как будто нищий шептал в ухо ему, а не собаке. Весь мир куда-то пропал, стал прозрачным и беззвучным, остались только бездомный и его четвероногая подруга. Они жили в своем мире маленьких радостей и больших проблем, до которого прохожим в дорогих туфлях не было никакого дела. Но сколько же у этих двоих было любви!

Антон почувствовал, как слезы заполнили глаза и медленно потекли по щекам. И в ту секунду все сошлось. Что-то вывихнутое в его душе с болью встало на место. Он вдруг понял с абсолютной ясностью, что никогда не отдаст монету. Никогда не сможет ее отдать.

Глава 13

Вроде бы он слышал, как поворачивался ключ в замке, а может это был сон или бред, он уже не знал, что с ним происходило. Он помнил, что Рита и Аннета были рядом, когда у него целую вечность шла кровь из носа, помнил, как они выносили из комнаты горы кровавых ваток. Он помнил, как начался кашель, и он впервые заметил кровь на платке, которым прикрывал рот. Это больше не приводило в ужас. Пугало? Да, потому что сам вид крови пугал его всегда, да и умирать, все же, было страшно, никто ведь не обещал, что на другом конце его будут ждать ангелы и вечная жизнь. Но того давящего ужаса больше не было, потому что он принял решение, теперь он знал, куда идет.

Просто чудо, как много можно пережить, когда веришь в свою правоту, подумал Антон. Когда знаешь, что поступаешь правильно…а даже если не правильно, знаешь, что для тебя нет другого пути, и эту тропу ты выбрал сознательно.

Это была последняя мысль, которую зафиксировал его мозг при свете дня, потом наступил очередной провал, бессрочный и черный, как вечность в пустоте. Очнулся он от звука ключа во входной двери, и никак не мог понять, был ли этот звук реальным или в его умирающей голове. Солнце клонилось к закату, освещая его комнату грустными осенними лучами, лето прошло, как и его жизнь. Сколько же я был в отключке, задался вопросом Антон, он мог бы дотянуться до телефона на тумбочке, но это было так трудно… и так бессмысленно – он все равно не помнил, какой день был вчера. Сейчас осень, подумал он, это единственное, что важно, у умирающих свое время, цифры и числа важны тем, кому есть что считать.

Дверь его комнаты оставалась закрытой, но из прихожей до него отчетливо донеслись голоса его подруг, значит, ему не померещилось. Это уже было хорошо.

– Наверное, он еще спит, – озабоченный голос Риты, – он проспал уже двое суток, это ведь ненормально…

Она помолчала, слышен был лишь шорох пакетов и звон ключей.

– Хотя то, что происходит итак ненормально. А для него, наверное, так лучше.

– Я смогу достать наркоту, если он согласится, – немного резкий тон Аннеты больше не вводил его в заблуждение, теперь он хорошо знал: ей больно, она переживает и, конечно же, пытается спрятать свою слабость. Этому ее научила жизнь. – Или сама заберу у него эту гребаную монету… А мне уж есть, кому ее отдать, целый список гребаных кандидатов.

– Ты этого не сделаешь, – твердо заявила Рита, – слышать об этом больше не хочу. Хотя бы потому, что он никогда этого не позволит. И хватит об этом, нам надо приготовить что-то, что он сможет съесть, когда проснется.

Нежность и грусть стиснули сердце Антона. Как же я люблю вас, подумал он, и как же мне жаль, что мы не пройдем жизненный путь вместе, что я не состарюсь с вами, не буду смеяться с вами и отмечать праздники, не смогу прийти на помощь, когда у вас будут трудные времена. А я отдал бы все и был бы рядом в самый трудные час, но я никогда не смогу сделать для вас хоть часть того, что вы делаете для меня.

Одинокая слезинка скатилась на подушку, он не жалел себя, это была настоящая грусть или скорбь о жизни, которую он уже не сможет прожить. Все эти годы казались ему сном, и лишь последние самые жуткие месяцы его жизни он вдруг понял, какой на самом деле она должна быть. Ну, хоть напоследок подсластили пилюлю, подумал Антон, теперь я хоть знаю, что бывает дружба, настоящая и честная, что смысл жизни – в ней самой, и нет большей прелести и большего счастья, чем иметь возможность просто ее прожить с теми, кого любишь, и кто любит тебя. И если буддисты правы, я вернусь сюда и снова встречу своих друзей, главное узнать их, главное – найти. И уж в следующий раз я буду умнее, я все сделаю правильно и не буду превращать свою жизнь в тюрьму.

Он закрыл глаза и снова куда-то провалился, и очень испугался, когда, открыв глаза, увидел тот же закатный свет, только немного померкнувший. Неужели я опять проспал сутки или больше, задался вопросом он, время уходило, он это понимал и хотел как можно больше его провести со своими друзьями, поэтому и расстроился. А потом услышал на кухне шум воды, голоса и тихую музыку, и самое удивительное – запах бульона, который казался ему аппетитным. Он уже и не помнил, когда хотел есть, когда в последний раз ел по желанию, а не просто запихивал в себя «топливо» для изможденного тела.

И еще одна странность – ему было легко. Да, он умирал и больше не ждал чуда, да, его тело ослабло до предела и каждая его клеточка была больна, но сейчас ему хотелось есть, а на кухне его ждали близкие люди, приготовившие для него этот вкусно пахнущий бульон, так что – еще один урок, усвоенный по ускоренной программе – он решил радоваться настоящему, ценить момент и просто отсекать все другие мысли.

Медленно, преодолевая головокружение и опираясь на дрожащие руки, Антон сел, впервые за несколько дней приняв вертикальное положение. Перед глазами тут же начали разворачиваться черные дыры, засасывая в себя мир, но он закрыл глаза, сделал пару глубоких вдохов, давая организму время привыкнуть к новым требованиям, и мир не исчез. Это была крошечная победа, возможно, одна из его последних, но сейчас Антон просто наслаждался ее вкусом. Где-то теряешь, где-то находишь, подумал он, я проиграл свою жизнь, но, если верить старику, выиграл нечто гораздо более ценное – свою душу.

Посидев несколько секунд, Антон так же медленно откинул одеяло и спустил ноги с дивана. Его новый спутник – озноб, тут же вгрызся в незащищенное тело, Антона затрясло, ногти на пальцах стали синими, больше всего ему захотелось вернуться в постель, закутаться в теплое одеяло и свернуться клубочком… Но это были не его мысли, это были мысли озноба, ледяного дыхания смерти, поэтому он просто побыстрее надел носки, сунул ноги в тапочки и потянулся за халатом. То, что живое – то теплое, подумал Антон, а в моем теле поселился холод и с каждым днем вытесняет оставшееся тепло.

На то, чтобы дотянуться до халата, лежащего в ногах его постели, ушло несколько минут, за это время его просто трясло от холода и от усталости. Надену халат и отдохну, пообещал себе Антон. Сделать паузу было даже приятно, закутавшись в толстый махровый халат и накинув сверху одеяло, Антон сидел, прислушиваясь к уютным звукам, доносившимся из кухни и наслаждаясь теплом, отвоевывающим его исхудавшее тело. Пожалуй, возьму одеяло с собой, решил он, благо, оно было легким, почти ничего не весило, но грело отлично – какой-то современный материал, за который Антон отвалил немалые деньги совсем в другой жизни, как будто сто лет назад.

Что-то кольнуло в правой ноге, сильно и резко, как будто невидимая игла. Антон дернулся и очнулся от приятной полудремы, в которую начал погружаться от тепла. Первой мыслью было: какое-то насекомое забралось в квартиру и ужалило его, осенью все насекомые просто зверели, это он помнил еще с детства. Антон поднял ногу, боясь увидеть на ней кого-то ужасного, но ничего не увидел, лишь чистую белую поверхность носка. Уже хорошо, решил он, даже если кто-то меня ужалил, хоть не до крови. И тут укол повторился, только на этот раз Антон своими глазами видел, что ничто его не кусало. Может, насекомое залезло в носок, предположил он, какая-нибудь мошка, они бывают совсем крошечные, а жалят не хуже пчел. Вся суть жизни, подумал он с грустной улыбкой, самые незаметные и незначительные мелочи порой оборачиваются самыми большими бедами. С трудом наклонившись, он опустил резинку носка… кое-что там, все же, было – не насекомое, а яркая язва на самой щиколотке с наружной стороны, свежая и влажно поблескивающая. Антон уставился на нее, как зачарованный, и, что странно, никаких мыслей в голове не было, как и страха или грусти, или хоть каких-то чувств.

Может, в моей душе тоже появились такие штуки, подумал он, поэтому я больше ничего не чувствую?

Поражаясь собственному спокойствию, он натянул носок и попытался встать. Какой смысл переживать или пугаться, думал он, когда все уже известно и все решено. Это финишная прямая, та самая, по которой летят без тормозов, и уже без разницы, отказали они или ты просто на них не нажимаешь.

Хватаясь за каждый предмет обстановки, Антон добрался до двери и с усилием повернул ручку, раньше он и не замечал, какая она тугая. И неправильная, подумал он, опять удивляясь как мозг может вытащить самую бесполезную в данный момент информацию. Он и сам не помнил, когда увидел по телевизору тот сюжет о противопожарной безопасности, где рекомендовали ставить не круглые ручки, потому что при высокой температуре они накаляются и их невозможно повернуть, а длинные, на которые надо нажимать – такая даже если накалится, на нее всегда можно нажать другим предметом или даже ногой. Справившись с дверью, он медленно вышел в прихожую и направился в кухню на сильный и все еще аппетитный запах. Ну, хоть это я чувствую, подумал он, хотя он чувствовал еще и радость от того, что встал и что впервые за долгое время хочет есть.

Как будто какая-то душевная анестезия, подумал Антон, держась за стены и медленно приближаясь к цели, умирающим ведь дают самые сильные обезболивающие. И теперь я не чувствую ни страха, ни паники, ни отчаяния, все эти болезненные чувства заблокированы и отключены, остались только немногочисленные положительные. Главное – они еще есть.

– Ооо! – вырвалось у Риты, она сидела лицом к двери, поэтому первой увидела Антона, застывшего на пороге кухни. – Ничего себе! Кого я вижу!

Аннета резко повернулась, раздался громкий хруст, она поморщилась и начала потирать шею, но улыбалась при этом во весь рот.

– Бог ты мой! А мы уже думали будить нашу «спящую красавицу» поцелуем. – Она театрально закатила глаза, – чуть не подрались за такую привилегию.

– При моем нынешнем состоянии, боюсь, вам пришлось бы еще и подруг позвать, – он улыбнулся, улыбка получилась слабая, но искренняя, – сколько столетий я проспал?

– Ну, экономика все так же в заднице, – кривляясь, ответила Аннета, – а в Трех Мостах по-прежнему ненавидят лесбиянок и дерутся за парковку. А теперь, когда ты знаешь главное, может, наконец, зайдешь, а то шея уже отвалилась.

Антон зашел, не переставая улыбаться, а почему нет, ему было хорошо и на самом деле весело. И еще он испытывал благодарность за то, с какой легкостью и юмором они его встретили. Никаких тяжелых вздохов или печальных взглядов, в которых бы читался приговор. Нет, они относились к нему как к обычному человеку, а именно это и есть самая большая привилегия, теперь он это хорошо понимал.

– Ужасно хочу есть, – опередил девушек Антон, – как будто, и правда, проспал пару столетий. Чем так вкусно пахнет?

– Ну, у нас в меню свежий куриный бульон, – улыбнулась Рита, тут же подскакивая за тарелкой, – свежие овощи и полезное для тех, кому нужны силы, куриное мясо.

– Беру все! – и он придвинулся к столу, не снимая накинутое на плечи одеяло, девушки его как будто и не замечали.

– Ты прямо как пятый элемент, – ухмыльнулась Аннета, когда Антон жадно начал есть, – она там тоже, спала-спала, а потом: «Чикен! Гуд!».

Рита захихикала, Антон тоже, едва не подавившись едой, а через секунду все трое смеялись, как сумасшедшие, глядя друг на друга и распаляясь еще сильнее. Каждый прекрасно понимал, что это выходит напряжение, так давно сковавшее их, и это было так приятно. Они смеялись, как в старые добрые времена, когда самой большой трагедией была расписанная ругательствами дверь или необходимость экономить, чтобы заплатить за жилье.

– Чикен! – сквозь слезы сказал Антон, поднимая наколотую на вилку куриную ножку, – действительно «гуд»!

– Я уже и не помню, когда ты в последний раз нормально ел, – сказал Рита, когда они немного перевели дух, – по-моему, этот сон пошел тебе на пользу. Организм ведь выздоравливает во сне, это факт. А теперь ему надо восстанавливать силы.

– Наверное, – уклончиво ответил Антон, меньше всего ему хотелось сейчас обсуждать свое здоровье, тем более, что он знал правду и не хотел расстраивать их. Иногда иллюзии – еще одно болеутоляющее, такое же сильное как наркотик. Но его могут позволить себе только те, у кого еще есть время.

– Возможно, это все-таки был какой-то вирус или просто болезнь, мы ведь так мало знаем о мире, – не унималась Рита. Антон понимал, что ей требуется то самое волшебное обезболивающее, но она начинала превышать дозировку. – Возможно, ты выздоравливаешь! А почему бы нет?! Наш организм – совершенная и сложная саморегулирующаяся система, взять хотя бы обычный порез…

– Отдай ее мне.

На кухне повисла мертвая тишина, а потом Аннета повторила так же спокойно и твердо.

– Я хочу взять ее.

Антон, доевший бульон, теперь никак не мог заставить себя проглотить кусочек курицы, он вдруг стал размером с целого петуха. Рита растеряно хлопала глазами, переводя взгляд то на подругу, то на Антона.

– Мой дед умер от рака, я никогда не говорила, да? – в ответ прозвучала тишина, она почти ничего о себе не рассказывала, и друзья давно научились с этим мириться. – Я все видела и знаю, что такое ремиссия.

Антон молчал, глядя в тарелку. На некоторых несчастных не действуют никакие обезболивающие, как бы они ни пытались, и им приходится нести свою боль, жить в ее черном коконе.

– Я не говорю, что у тебя рак, по крайней мере, не тот вид рака, какой привыкли видеть люди, но я знаю, что происходит и что произойдет, если ты не сделаешь то, что надо.

Она подошла и встала над ним, полная решимости и спокойной силы.

– А я готова и знаю, о чем прошу. Я справлюсь, я не такая святая душа, на мне много грязи, и именно поэтому такие, как я, могут делать самую грязную работу. Считай это частью вселенской справедливости, если хочешь, но ты должен сделать так, как я прошу.

Она права, думал Антон, это были холодные мысли человека на грани, стоящего пред последним поворотом на пути в ад, перед последней возможностью свернуть. В мире так много тех, кто заслужил такой участи, и она просто послужит посредником, человеком, сделавшим доброе дело – она ведь спасет меня, мою жизнь и накажет тех, кто заслуживает кары.

И да, такие, как она, люди, не боящиеся запачкаться ради того, во что верят – опора этого мира, как солдаты, вынужденные убивать, совершать зло, ради большего блага. И нет в мире никакого Добра и Зла, есть лишь жизнь – адский коктейль из двух ингредиентов, смешанный и взболтанный.

Антон принял решение и, подняв голову, встретился с ней взглядом.

***

– Нет.

– Слушай…

– Нет, теперь ты меня выслушай. – Антон говорил тихо, но в голосе было столько твердости и непоколебимой силы, что Аннета неохотно уступила, села напротив и принялась изучать свои тапочки. – Вы обе.

Он глубоко вдохнул, как перед погружением, и в каком-то смысле он действительно погружался на глубину и не хотел тянуть за собой тех, кому там было не место.

– Я услышал тебя, – начал Антон, – и твоя смелость, твое доброе сердце – это лучшее, что было в моей жизни. Вы обе – самый лучший подарок судьбы, какой я и просить не смел. Но сейчас речь о тебе, Аннета.

Он протянул руку, похожую на скелет и мягко приподнял ее подбородок, заставляя ее взглянуть ему в глаза. Он действовал интуитивно, чувствуя, что так будет правильно.

– Я не могу сделать то, о чем ты просишь, – сказал он, глядя в ее удивительные глаза – они пылали от злости и нежелания смириться и в то же время наполнялись слезами. Огонь и вода, подумал Антон, в этом все мы, люди. – Потому что это – обман, иллюзия того, что я должен был сделать сам, если бы мог. Но я не могу, в этом все дело. Судьбу нельзя обмануть, у нее есть только два условия, только две грани, как добро и зло, день и ночь, чет и нечет. Я могу либо оставить монету себе, либо отдать, все остальное – всего лишь вариации этих двух вариантов. И поскольку это мой выбор, я его сделал. Я принял решение, потому что не могу поступить иначе. Я оставляю ее, таков мой выбор. И это во-первых.

Он разорвал зрительный контакт, и Аннета тут же снова опустила глаза. По щекам потекли тихие слезы, и Антон подумал, что это второй раз, когда он видел ее плачущей. Что ж, вот теперь я видел все, улыбнулся он про себя, хотя сам был на грани.

– А во-вторых, – продолжил он, уже глядя на них обеих, хотя ни одна из девушек не смотрела на него, – это будет моя вина. Если я разрешу тебе взять ее, ты отдашь ее кому-то плохому, возможно он умрет, и это будет моя вина. А кто я такой, чтобы приговаривать кого-то к смерти? Даже если он ее заслуживает, и мир станет лучше без этого человека, нам ли это решать? А если он отдаст монету – в этом уж я не сомневаюсь – возьмет и всучит в руки ребенку? Или просто хорошему парню или матери? Умрет безвинный человек, и это будет моя вина, и не говорите мне, что это не так.

Он снова глубоко вдохнул, голова начала кружиться, а язва на ноге вдруг стала дергать, как будто в нее загнали раскаленный гвоздь, но все это больше не имело значения. Значение имело только одно.

– И твоя душа, – он снова приподнял голову Аннеты, на этот раз она так и не встретилась с ним взглядом, слезы катились по щекам, она плакала совершенно беззвучно. – Твоя душа будет проклята, потому что выбор невелик: ты можешь спасти только тело или душу. А я этого не допущу.

– Не знаю, что правильней и ценней, – продолжал Антон, – думаю, это каждый сам решает. И я уже все решил. Собственно, это не какой-то героический акт, я просто не могу сделать по-другому, может, и хотел бы, но не могу. Моя «моральная инвалидность», помните?

Рита всхлипнула и слабо улыбнулась, Аннета продолжала смотреть в пол. С ней я еще не закончил, понял Антон, она еще сражается, она не хочет сдаваться. И хотя он-то никогда не считал себя бойцом и не умел сражаться, но сейчас понял, что будет давить, пока не получит свое, потому что, опять-таки, не мог поступить иначе.

– И я хочу сказать вам еще кое-что, чтобы навсегда закрыть эту тему. Времени у меня мало и я не хочу тратить его на споры и разговоры об этой проклятой штуковине.

Он выдержал паузу, давая им возможность собраться с мыслями и услышать то, что он собирался сказать, а потом произнес четко и твердо:

– Я не отдаю ее, значит, если кто-то из вас ее возьмет, мы просто умрем вместе. Бессмысленной и глупой смертью. Вы это знаете, и это правда. Ее нельзя украсть, нельзя продать, нельзя выбросить, ее можно только передать другому. А я этого не сделаю.

Неожиданно беззвучные рыдания сотрясли Аннету, по-прежнему не поднимающую на него глаз. Вот теперь всё, понял Антон, теперь я победил. Хоть в чем-то.

Рита хотела встать и подойти к подруге, но та остановила ее жестом, так и не глядя ни на кого. Несколько минут она беззвучно плакала, горько и отчаянно, но не издав ни единого звука, зато слезы капали прямо на пол, крупные и тяжелые, как первые кали ливня, что застал их в Речном.

– Прости, – глухим от слез голосом произнесла она, наконец, когда поток слез иссяк, – я дала слабину. Больше истерик не будет.

Она взяла со стола салфетку и вытерла глаза.

– Когда мне плохо, я люблю быть одна, мне не нужна компания, поэтому я бываю резка. Люди обычно бегут к друзьям или просто грузят мало знакомых людей, а я вот хочу только залезть в свою нору и прятаться от мира, пока раны не заживут. – Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла грустной и измученной. – И еще я очень не люблю проигрывать, а сейчас проиграла. Проиграла битву за тебя, дурачок, но ты прав, это твой выбор, никто не вправе решать за тебя. Я бы тоже такого не потерпела.

– Спасибо, – облегчение, которое испытал Антон, нельзя было сравнить ни с чем из его прежней жизни. Как будто темный валун свалился вдруг с его души. – Спасибо, что поняли и приняли мое решение. То, что мне осталось прожить, я бы хотел прожить в спокойствии, и теперь у меня будет такая возможность.

Антон уже хотел откинуться на спинку стула и погреть ставшие вдруг ледяными руки о кружку с чаем, но Аннета вдруг подалась вперед и обхватила его ладони своими. Ее руки были теплыми и живыми.

Их глаза встретились.

– Мне очень жаль, – тихо сказала она, и в ее глазах Антон видел целую вселенную – зло выбирает лучших из нас.

С этим трудно было поспорить.

***

Дни принадлежали ему, вечерами Рита и Аннета пропадали у него, иногда они болтали обо всем на свете, иногда просто молчали или смотрели фильмы, а иногда они просто тихо сидели на кухне, пока Антон спал. Спал он теперь все больше, хотя вряд ли можно было назвать это сном, скорее, длительными провалами. И каждый раз девушки предлагали остаться и на ночь, но он отказывался, помочь ему они все равно не могли, да и он давно привык жить один и не хотел никого беспокоить. Так что по вечерам он всегда был в компании и был очень за это благодарен, но и дни в тишине и без свидетелей были не менее приятными.

Во-первых, он мог не кутаться в одеяло, изображая, что все еще страдает от озноба, ознобы прошли, но на теле появились новые язвы, и их вид вызывал отвращение даже у него. Так что он предпочитал обливаться потом в одеяле или закрытой одежде, лишь бы не выставлять напоказ свои новшества. А во-вторых, он по натуре был тихим одиночкой, и ему нравилась тишина и возможность просто побыть наедине с собой. Времени на общение со своим внутренним я ведь тоже оставалось мало. И еще, у него оставалось одно дело, которое он тоже планировал сделать без свидетелей. И то, что у него были свободными именно дни, было как раз на руку.

Он хотел сделать это еще вчера, но так и не смог встать с кровати. Каждые 10 минут он заставлял себя выныривать из темной пучины, где не было ни сновидений, ни отдыха, говорил себе, что сейчас встанет, что должен встать, но опять проваливался в бесконечную кроличью нору, в которой не было ничего, кроме тьмы.

Сама идея пришла к нему в одну из бессонных ночей, когда боль разливалась по всему телу – она пришла на смену ознобам, тупая ноющая боль, как будто его мышцы и кости наполнились чем-то тяжелым и пульсирующим, разрывающим ткани и пытающимся вырваться – он вдруг понял, что скоро, возможно не сможет встать с кровати, а потом и вовсе открыть глаза. Может быть, он впадет в кому, как его мать, и это, возможно будет даже хорошо – по крайней мере, больше никаких мучений. Тело все еще остается в этом мире, но душа уже летает где-то, он в этом не сомневался, годами наблюдая за неподвижно лежащей фигурой матери. Иногда ее пальцы подергивались, а глаза бегали под закрытыми веками, но это лишь доказывало его теорию – тело еще здесь, а разум или душа уже далеко, где-то в другом измерении, проживает свое время, свою призрачную жизнь.

Но пока он был здесь и телом и душой, пока мог еще кое-что сделать, и корил себя за то, что не додумался до этого раньше. Хотя, с другой стороны, он был рад, что додумался до этого вообще, и что пока осуществить задуманное было в его силах. Так приятно было строить планы и чувствовать, что можешь воплощать их в жизнь.

Итак, он потерял один день, но сегодня ему удалось заставить себя встать. Он не питал иллюзий насчет своей силы воли или характера, просто сегодня был такой день, сегодня его странная болезнь позволила ему это, и он хорошо это знал.Нельзя терять ни минуты, думал он, любуясь утренним солнцем, сейчас оно было с другой стороны, но в окно кухни он видел золотистые лучи, падающие на пока еще зеленые деревья. Осенью свет становился другим, легким и каким-то печальным, как ускользающий аромат духов, так ему казалось, даже утром солнце как будто стремилось к закату, как будто за лето оно устало и отдало все свои силы. Осень так элегантна, подумал вдруг он, глядя на эти косые утренние лучи, если лето представлялось ему отвязной девчонкой с большими формами в маленьком бикини, то осень он видел как загадочную и таинственную женщину без возраста – видно, что в ней уже есть зрелость, но и свежесть молодости еще не покинула ее. Раньше я не любил осень, вспомнил Антон, может, потому, что за суетой дней и мрачных мыслей не замечал ее красоту, а она, как красота элегантной женщины – она не бросается в глаза, ее надо заметить и оценить.

Первым делом он убедился, что сегодня рабочий день, он ведь совсем потерялся во времени, но телефон показывал, что сейчас вторник, 7 сентября. Уже хорошо. Закончив свой скромный завтрак – аппетит пока его не покинул, с того дня, как он проснулся и почувствовал аромат бульона, есть ему хотелось как раньше – он поставил на стол ноутбук и стал искать, попивая чай и, то и дело, отрываясь от монитора, чтобы полюбоваться утренними лучами в листве. Заниматься чем-то было так приятно, и снова он ощутил укол тоски – жизнь на самом деле всегда была гораздо лучше, чем он о ней думал, в ней всегда было много радостей, на которые он упорно закрывал глаза. Но что толку думать об этом сейчас, сказала себе Антон, так я пропущу последний шанс «повеселиться». Красоту и удовольствие момента не испортил даже приступ кашля, после которого Антон увидел крошечные красные капельки на экране монитора, а в груди как будто разорвалась бомба. Но и это больше не имело значения. Приступ пришел и ушел, а красота за окном осталась, как и ароматный чай. Как и его дело.

То, что он искал, найти было несложно, уже спустя полчаса он набрал достаточно телефонов и адресов. На электронные письма времени у него не было, поэтому, вооружившись сотовым, он налил себе еще одну чашку и стал обзванивать всех по списку. Рабочий день только начался, но многие были уже нарасхват, Антону предлагали записаться, назначить встречу заранее, но ждать он не мог. И, снова воспользовавшись ноутбуком и добыв новую порцию телефонов, он, наконец, нашел.

– Но это будет дороже обычного, – сказал голос на другом конце, как будто и впрямь на другом конце галактики, в мире, где кипит жизнь, в мире здоровых. – И в стоимость войдет дорога.

– Меня это устраивает, – ответил он, снова ощутив легкий укол грусти, – жду вас через час.

Привычка экономить забила, было, тревогу в его мозгу, но Антон решительно это пресек. Финишная прямая, сказал он себе, деньги мне скоро не понадобятся, так зачем их беречь? А кто-то ведь живет так всю жизнь – делая все, что захочется, не думая ни о чем, отвечая: «Деньги – не проблема», подстраивая мир под себя, а не ломаясь на его крутых поворотах. Люди, путешествующие в частных самолетах, люди, имеющие недвижимость в красивейших местах планеты, люди, которых всегда и везде ждут, которым всегда рады. Люди, уверенные в завтрашнем дне. И он будет, такой же прекрасный, как и вчерашний.

Антон не мог даже представить себя в такой роли, шикарная жизнь была для таких, как он, чем-то вроде сказки по телевизору или красивого кино, где все ненастоящее. Поэтому, вздохнув, он решил заняться делами, у него был всего час до приезда заказанного специалиста – надо было привести себя в божеский вид.

Косметики у него не было, да и вряд ли она смогла бы скрыть неестественную восковую бледность кожи и огромные темные круги под глазами. Антон видел больных женщин, когда навещал мать – грим только подчеркивал их состояние, но никак не скрывал. Да и зачем врать? И кому? О себе он итак все знал, а тому, кто приедет по его вызову, на это глубоко наплевать, он просто сделает свою работу и получит солидный гонорар. Зато вопросов будет меньше, это радовало – крайне больных людей редко о чем-то расспрашивают, их вообще стараются не замечать, как будто они уже умерли.

Антон прошел в ванную и внимательно осмотрел свое изменившееся почти до неузнаваемости лицо, всё, что он мог – это побриться, что он и сделал. Пусть он умирал, но не неряхой. Вид однозначно стал лучше, не намного – это было уже невозможно, дни, когда после бриться он становился свежее остались в прошлом – но лучше, смущала только новая язвочка на щеке. Может, сойдет за порез при бритье, утешал себя Антон, понимая, что любой, кто будет рассматривать его лицо с расстояния хотя бы метра, поймет, что бритье тут совсем ни при чем. Ну и пусть понимает, сказа он себе, по моему заказу итак ясно, что мои лучшие дни остались в прошлом. Как, собственно, и все остальные.

Потом он пригладил волосы, на это ушло гораздо больше времени, как бы ни одряхлел и ни разрушился его организм, волосы по-прежнему отказывались подчиняться, такие же рыжие и такие же непослушные. Возможно, их стало немного меньше, а может, просто жизненная сила покидала и их. Провозившись с волосами довольно долго, он, наконец, соорудил нечто, напоминающее его прежнюю прическу. И снова тоска кольнула в сердце, он как будто собирался на работу в своей прежней жизни, где у него было все, а он ничего не умел ценить.

– Ну вот, – сказал он, слабо улыбнувшись своему отражению, – уже гораздо лучше. Почти похож на человека.

Оставалось только что-то сделать с красными глазами, они выглядели пугающе, напоминая ему вампиров из дешевых фильмов, что крутили по ночам. Если бы все было так просто, вздохнул Антон, в шкафчике над раковиной он хранил аптечку и свои немногочисленные косметические средства: пену для бритья, бальзам после бритья, крем для рук (в банке подчеркивали, что сотрудники являются лицом компании, поэтому должны выглядеть здоровыми и ухоженными. Даже если сидят безвылазно в своих кабинетах), и капли для глаз. Антон редко ими пользовался, и помнил, что собирался забрать пузырек на работу – вот где они были всегда нужны, после целого дня работы за компьютером или работы с документами. Антон закапал глаза и стал ждать, специально не глядя на свое отражение. Глаза – зеркало не только души, но и здоровья, а его зеркало было таким мутным в последнее время. Посмотрю, когда буду при полном параде, решил он. Он пошел в комнату и долго рылся в шкафу, не зная, что надеть – все было либо слишком огромным и болталось на нем теперь, как на вешалке, либо неуместным. Его все же ждала последняя в его жизни деловая встреча, и он не хотел проводить ее в пижаме или трениках. И пред ним вставала еще одна задача: тот, кто придет, не должен увидеть ранки, покрывающие его руки и шею – Антон подумал, что просто не выдержит взгляда, в котором смешаются жалость и отвращение.

Наконец, решение было найдено – он надел легкие бежевые спортивнее брюки, недавно купленные Ритой, поэтому, не болтающиеся на нем (не совсем спортивная одежда, хотя и не классические брюки, в которых он когда-то ходил на работу), и водолазку с длинным рукавом. Он в ней почти утонул, но в паре с брюками смотрелось не ужасно. Подойдя к зеркалу в прихожей, Антон не увидел ин одной язвы, кроме той, что алела на щеке, но с ней он ничего не мог поделать. Хотя…

– Бинго! – прошептал он, стремительно возвращаясь в ванную, – ну разве я не гений!

Забыв посмотреть на свое лицо и глаза, он распахнул дверцу шкафчика и стал рыться в коробке с мазями, таблетками и пузырьками. Так как он всегда и во всем любил порядок, нужное нашлось сразу – упаковка пластырей телесного цвета. Антон оторвал один и приклеил на щеку, скрыв язву. Всё, теперь это могло сойти за порез при бритье. Закончив, он критически оглядел свои труды. Глаза вновь стали ясными, хоть и запали глубоко, лицо было гладко выбрито, одежда – чистой, опрятной и не пижамной. Да, он выглядел больным и усталым, но не отталкивающим.

– Всем нам нужна капля самоуважения, – сказал Антон своему посвежевшему отражению.

А потом проковылял к креслу в лоджии и стал ждать.

Глава 14

Этот был прекрасный день, казалось, что лето вернулось. Солнце сияло так, что даже в его обычно темной с утра спальне стало светло и как-то даже уютнее, небо было глубоким и синим, таким оно бывает только в летние дни, листва – все еще зеленая почти везде – шумела и переливалась на ветру. Мир за окном был прекрасен, как будто всем своим видом отрицал смерть, боль и несчастье. Но Антон знал правду, знал, как никто другой: под этой красотой скрывалось то, что обрушивалось на простых людей, таких как он, то, что забирало жизни и ломало судьбы. И пусть невинная красота дня пыталась обманывать, пыталась давать ложную надежду, он точно знал – это конец.

И это было даже приятно – провести последний день под таким небом, под сияющим солнцем…во всех отношениях, дождь был бы сегодня совсем некстати. Антон выглянул в окно, предвкушая теплый втер на своем лице, теперь уже совсем неузнаваемом. Язвы уже не смог бы скрыть ни один пластырь, разве что маска, они появлялись, множились и соединялись, как разлившиеся в половодье озера, губы иссохли, отчего он стал походить на самого измученного голодом вампира, но самое пугающее зрелище представляли глаза. Один ослеп два дня назад, покрывшись омерзительно красной пленкой, а второй запал так глубоко, что казался крошечной искоркой в пещере….Но он все еще мог чувствовать, поэтому с нетерпением ждал этого ощущения, всегда ассоциирующегося у него с новыми надеждами – ощущение ветра на лице. «Каждый раз, когда ветер распахивает окно – в твою жизнь входит новое, – так, кажется, говорила его бабушка, – подставь лицо, вдохни, и новая энергия наполнит тебя». Что ж, его точно ждало что-то новое, ведь любой конец – это начало.

Он еще раз прошел по всем комнатам, убедился, что все чисто, все электроприборы выключены, а краны – закрыты. На самом деле он не сомневался в себе, кратковременную память эта странная болезнь не тронула, просто он никак не мог проститься с этой крошечной квартиркой, ставшей ему домом, последним приютом на пути. Перед смертью не надышишься, вспомнил Антон старую поговорку, обычно ее произносили, когда ребенком он объедался сладостями перед посещением стоматолога или никак не мог вылезти из ванны перед сезонными отключениями воды.

– Здесь мы ничего не можем удержать, – прошептал Антон, глядя, как утренний свет вливается в окна лоджии, как образует блики на полированной столешнице в кухне, – такой уж это мир. Вся наша жизнь – череда прощаний.

И новых встреч.

Вздохнув, он выключил свет в ванной комнате и в последний раз прошел на кухню. Там на сияющей поверхности стола лежало письмо, запечатанное в простой белый конверт. Он работал над ним всю ночь, переписывая, комкая испорченные листы – с одним глазом писать оказалось так трудно, да еще и туман в голове никак не желал рассеиваться – и снова начиная выписывать одни и те же фразы. Он мог бы напечатать его на принтере, в конце концов, он ведь набирал его на своем ноутбуке, терпеливо меняя местами фразы и обороты, пока не получилось именно то, что он и хотел сказать на прощание. Ведь это было прощальное письмо. И как же трудно было найти те самые правильные слова, чтобы передать в них то, что доступно было лишь чувствам, и как трудно потом собрать из этих слов фразу, передающую смысл и оттенок того, что происходило в его душе. Но самым трудным оказалось поставить точку, выбрать окончательный вариант, зная, что это его последние слова, и шанса исправить что-то или досказать уже не будет. Как можно вместить в несколько десятков слов то, что он накопил за целую жизнь? Но разве писательский труд кто-то считал легким?

Итак, он потратил свою последнюю ночь на написание письма, Антон не сомневался, что письмо должно быть написано от руки, пусть строчки иногда уезжали, а буквы напоминали каракули первоклассника – но это было настоящим. А прощание должно быть именно таким.

Письмо оказалось самым трудным и самым долгим этапом, он ведь никогда не был оратором и всегда стеснялся своих чувств. Но время поджимало, к тому же, у него наконец-то был план, а это всегда помогает.

Однажды ночью он проснулся от жуткой тошноты и резкой боли во всем теле, такое с ним уже бывало, и он знал, чем это закончиться, а мыть ковер в комнате у него просто не было сил, поэтому он пополз в темноте к туалету, призывая всю свою волю, чтобы успеть… Но на этот раз его, все же, ждало что-то новенькое – фонтан темной и знакомой на вкус жижи хлынул из него, едва его голова склонилась над унитазом. Антон не хотел верить, не хотел вспоминать этот металлический привкус, но выхода не было, включенный свет подтвердил его худшие опасения – на этот раз его рвало густой почти черной кровью. Может уже конец, подумал он, дрожа на холодном кафельном полу, встать сил не было, да и зачем? Чтобы не простудиться? Это было смешно. Он снова выполз в прихожую, как уже было и не раз, снова свернулся на ковре и стал ждать. Но смерть никогда не приходит по команде, это он тоже знал хорошо, и через некоторое время – сколько на самом деле прошло, он не знал, но ночь не кончалась – ему стало лучше, он понял, что хочет пить и даже есть, а туман в голове немного рассеялся. Не включая свет, он ведь знал свою квартиру как собственные пять пальцев, он встал и поплелся на кухню. Так же в темноте заварил себе чай, сделал бутерброд…и тут его взгляд упал на большой белый конверт, лежащий на подоконнике. Он подумал обо всем, предусмотрел все, кроме одного: что будет с монетой, когда его не станет?! Горло сжалось, и его чуть снова не вырвало. Так глупо проколоться! Он так тщательно прятал этот конверт, достал лишь вечером, чтобы еще раз убедиться, что ничего не забыл, а, оказывается, забыл самое важное! Остаток ночи он провел в кресле на лоджии, думая о том, что он мог сделать. Спал он теперь урывками, время суток больше не имело значения, все смешалось в один сплошной кошмар, Но как бы плохо ему ни было, он всегда помнил одно: он сделал выбор и платит за него…но он не мог уйти, не позаботившись о самом главном.

И как ни странно, именно злость, такая нехарактерная для него эмоция, помогла ему найти решение. Сидя в очередной раз на лоджии, он держал в руках монету, размышляя о том, как и когда отдать конверт девушкам и не потребовать ли похоронить проклятую вещь вместе с ним. Но она жила своей жизнью. Она была хитра и опасна, и он не сомневался, что даже если они попытаются сделать, как он просит, они попросту не найдут ее. Она пойдет дальше по своему кровавому пути, искать нового хозяина, а он уже ничего не сможет изменить…И тут он вдруг не на шутку разозлился. Эта монета, это Зло в ее обличие отобрало у него все, отобрало жизнь, поставило перед выбором, делать который человек не должен в силу своей природы – половина материя, половина – дух. А ему пришлось выбирать, зная, что он теперь все рано будет проклят, он ведь нечто вроде самоубийцы, так? Он не спас свою жизнь, хотя мог, и кто знает, какой там Высший суд и есть ли он вообще? Может плоские законы этого мира такие же плоские в мире ином? Тогда у него просто нет надежды и нет никаких вариантов: либо он убийца, либо самоубийца. И все это зря?!

– Я умру, и умру просто так, по твоей прихоти, – прошептал он, чувствуя, как гнев душит, высасывает воздух из легких и здравомыслие из головы. – Я подохну, и снова отправлюсь в ад, я ведь и сейчас в нем, а может, меня просто не станет. Но вот ты, ты будешь здесь и дальше, будешь жрать людей и колесить по миру, который я так и не увидел…

Мир показался ему пустым и хаотичным, в нем не было порядка, не было смысла, не было никакого добра и зла. Кто-то всю жизнь грабил, уничтожал людей, плевал на все законы и жил долго и счастливо и умирал в своей постели, а по ТВ шли скорбные передачи о том, какой величайший это был человек. А кто-то всю жизнь прощал, отдавал последнее, всегда помогал и ни о чем не просил, и на него все плевали, он всю жизнь страдал и умирал в нищете и муках, забытый и ненужный. Можно терпеть удары или бить самому – ничего не меняется, нет никакой кармы, чаши весов или справедливости. Мир – это беспричинная агрессия, безнаказанное зло и бесконечная боль. Просто так, ни почему. И все, что тебе остается это либо подставить другую щеку, либо ударить в ответ.

И тут его вдруг осенило. Ничего волшебного не произошло, но он вдруг понял, что надо делать. И когда злорадная улыбка перекосила его лицо, в ночном мраке он сам стал похож на дьявола.

***

С той ночи он больше не плыл по течению, теперь он боролся с ним. Антон понимал, что это течение все равно вынесет его к водопаду и сбросит на острые камни…но тогда, когда он будет готов. И он не сомневался в своем решении, в своем выборе. Каким бы ни был мир, но он не такой. Из–за него никто не умрет, он не станет проводником зла. Ни за что не станет. Более того, он ударит в ответ.

Он разбил свой план на несколько этапов и принялся за их осуществление, иногда поражаясь, как сильно эта монета изменила его, каким упорным, целеустремленным и даже жестким он стал. А может, это был волшебный эффект финишной прямой, ведь тормозить уже незачем и последствия не важны.

Больше всего времени он потратил на письмо, остальное получалось даже быстрее, чем в его голове. Труднее оказалось выбрать день, когда он останется один на достаточно долгое время – ему нужна была фора, и в конце концов он ее получил. Ни Рита ни Аннета ничего не заподозрили, когда он попросил их отвезти после работы кое-что его матери в больницу. Может, они поверили потому, что эта просьба была уловкой лишь отчасти – он действительно нашел скромную серебряную брошь с жемчужиной, которую подарил маме на день рождения, еще будучи подростком. Он хорошо помнил тот год, потому что почти все время ощущал грызущее чувство голода – с ноября по май он откладывал все карманные деньги, больше взять было неоткуда, а она так смотрела на нее… или он просто ухватился за желание быть героем для нее, исполнить ее мечту, хотя бы самую маленькую. Но она растрогалась до слез, прикалывая ее к своему праздничному платью, и проходила так весь день, хотя даже Антон понимал, что жемчуг и серебро не очень сочетаются с желто-золотистым платьем.

– Приколите это к ее пижаме, – попросил он, отдавая брошь, как будто часть своей жизни. Это тоже было прощанием, первым в грядущей череде. – Я позвонил и объяснил врачу, что эта вещь нам очень дорога, и я – да и она, если бы могла сказать – очень хотели бы, чтобы брошь была с ней…

Он помолчал и заставил себя добавить:

– Когда придет ее час.

– А не опасно, – тут же засомневалась Аннета, – вдруг приглянется какой медсестре или санитарке?

– Там приличное заведение, – пожал плечами Антон, – а так – кто знает? Если и так, то Бог ей судья.

Они не стали задавать вопросов – все итак было понятно без слов. Мать и сын подошли к последнему рубежу, и Антон, понимая, что если и не пересечет его первым, уж точно не сможет сделать все, что хотел бы на прощание, попросил помощи у друзей.

Итак, в его распоряжении оказался целый день. Его последний день, и дела ждали. Самое важное дело, дело всей его жизни ждало его, и единственное, чего он боялся – сюрпризов от монеты, ведь зло пускает в ход любое оружие, лишь бы не дать другой стороне победить.

– Ну, это и не совсем победа, – сказал Антон пустой квартире, еще раз поправляя конверт на столе, – скорее, это ничья.

Зазвонил мобильник, равнодушный голос робота сообщил, что такси ожидает его у подъезда и пожелал приятного пути. И вот тогда он по-настоящему осознал, что сделал и что собирается сделать. Осознал, что это не игра и не кино – все будет по-настоящему, и в конце он правда умрет.

Сдавленный стон вырвался из его впалой узкой груди, ноги подкосились, но он успел схватиться за стол. Все, время пришло, всему приходит конец, и всем прощаниям – тоже.

– Прощай, – сказал он, вернее, пролепетал, горло сжимала ледяная рука ужаса, а сердце бухало, как молот, по ощущениям, где-то в голове. – Прощай…

Он не знал, к кому конкретно обращается, к своей квартире или к своей жизни. Наверное, и к тому и к другому.

На ватных ногах он прошел в прихожую, накинул куртку, взял маленькую сумку – в ней он носил бумажник, ключи и документы, когда не ходил на работу и не брал портфель. Ужас нарастал, и голосок в его голове трусливо шептал ему, что пора остановится, что это не игра, и он не герой фильма. Что все еще можно отменить и просто плыть по течению, как он делал это всю свою жизнь…

– Да, и вот куда я приплыл, – ответил Антон.

Голосок завопил от страха в его голове, но Антон не отступил. Если уж всему этому суждено было случиться, он не хотел умирать напрасно. Всем нам нужна капля самоуважения, подумал он. Потом, после секундного раздумья, вернулся на кухню, придавил конверт вазой для конфет и навсегда покинул свое жилище.

***

Выходя из подъезда, он снова порадовался, что погода подыгрывает ему – солнечные очки в пасмурный день выглядели бы странно, а без них он уже не мог показываться на людях. Медленно и осторожно Антон спустился по лестнице, прямо перед подъездом его ждала машина, водитель окинул его безучастным взглядом, щурясь от яркого света – за последний месяц жители города отвыкли от солнца. И снова Антон порадовался, что надел очки, хотя видеть одним глазом, да еще и в темных очках было трудно, но свет как будто ударял его, проникал до самого мозга. Надеюсь, я ничего не забыл, подумал он, подходя к машине, проверял же.

– Что, погодка бомбит, а? – дежурно спросил водитель, когда Антон устроился на заднем сиденье. – Щас бы много отдал за такие же очки, солнце как будто взбесилось.

Только вот я бы не продал, подумал Антон, и кривая улыбка невольно появилась на лице, не всё и не всегда в этом мире продается, дружище – урок истины от умирающего. Бывает так, что деньги людям ни к чему, а капля покоя – дороже всех сокровищ.

– Ну, так бабье лето, наверное, – ответил Антон, – за последние недели мы все как-то поотвыкли от солнца.

– Да уж, как чертовы вампиры, ну? – водитель завел мотор, без стеснения разглядывая Антона в зеркало заднего вида, – моя дочь смотрит всю эту херню, я уж устал гонять ее. Как только из школы придет – так сразу за компьютер и давай смотреть как эти твари людей жрут. Ну нормально это?

Антон вежливо улыбнулся в ответ и промолчал.

– Я ей так сказал: если не хочешь, чтобы я твой комп к чертям выбросил, тогда смотри только после того, как уроки выучишь, и не всякую хрень, а что-то развивающее, патриотичное. Обижается. И жена туда же, говорит, это сейчас молодежное, модное… А что это за мода? Мода ведь и порождает мечты. Ну там были раньше модные кожаные штаны – так все их хотели, все мечтали о них. Ну, ты понял. А теперь о чем мечтают? Жрать людей по ночам, днем спать и ни хрена не делать?

– Думаю, у всех мечты разные. – Ответил Антон, он хотел беречь силы, ведь у него было еще так много дел и так мало ресурсов.

– А вот ты о чем мечтаешь? – спросил водитель и тут же примирительно поднял ладони, на мгновение отпустив руль. – Не, я в душу не лезу, если не хочешь – не отвечай.

– Знаете, – сказал Антон, – жизнь научила меня, что желания сбываются редко, а мечты – еще реже. Так что сейчас я просто хочу закончить дела и отдохнуть. Можно сказать, это моя маленькая мечта.

– Хорошо сказал! – уважительно закивал водитель, – а тебе куда ехать? А то я все болтаю, просто только вышел на смену, люди еще не бесят. Ну, ты понял.

– Клиника Новая Эра, это…

– Да знаю, знаю. – Антон снова поймал на себе пристальный взгляд. – Прости уж, но, по виду, тебе туда и надо. Очень уж ты худой и болезный какой-то.

– На правду не обижаются, – улыбнулся Антон, – мне всегда говорили, что главное в жизни – знать свое место. И я как раз еду занять свое.

– Ммм, – кивнул водитель, как-то разом помрачнев. – Может, музыку послушаем?

На этом их беседа закончилась, чему Антон был несказанно рад. Воспользовавшись паузой, он открыл сумку, все еще боясь, что оставил что-нибудь дома, что монета начала противостоять ему. Но все было на месте, и она была там, куда он ее положил – в застегнутом на молнию кармане рубашки.

Движение утром было самое напряженное, поэтому путь до больницы занял больше времени, но Антон был к этому готов, он начал так рано, зная, что будет терять время то тут, тот там. И это, если не начнет происходить что-то совсем уж странное. Но пробки на дорогах были совершенно обычными, просто люди, спешащие на работу, спешащие по делам, спешащие жить. Или умирать, подумал он, как ни посмотри, а жизнь ведь не что иное, как путь к смерти.

На территорию больницы заезжать было нельзя, поэтому водитель высадил его максимально близко к воротам.

– Храни тебя Бог, парень, – неожиданно сказал он, когда Антон протянул ему деньги, – то, что в тебе, болезнь эта – тоже вампир. Желаю тебе всадить хороший такой кол ему в…, кхмм, ну, ты понял.

– Понял, – искренне улыбнулся Антон, – и вам всех благ. – И… знаете, чем хороши вампиры? При всей их могущественности и неуязвимости, их тоже можно убить.

Таксист рассмеялся, вытянул вверх большой палец и влился в поток машин, посигналив на прощание. Антон остался стоять перед высокой кованой оградой, за ней шумели деревья, в зелени утопали корпуса, где одни сегодня обретут надежду или вернут свою жизнь, а другие – потеряют. Это и есть мир, подумал Антон, равновесие. И если оно нарушается, его надо восстановить. Просто иногда ты оказываешься на той чаше весов, что уравновешивает чье-то счастье… И кто нам ответит почему?

Вздохнув, Антон с трудом открыл тяжелую калитку для посетителей и зашагал к крылу А. Внутри было все так же тихо, и пахло цветами, но лилии отцвели, и Антон задался вопросом: какие цветы стоят на столике в палате его матери сейчас? Он не хотел снимать очки, боялся, что увидев его лицо, его просто не пустят или еще хуже, задержат здесь надолго, а время уходило, теперь, когда счет шел на часы, оно как будто набрало ускорение. Как будто кому-то не терпелось поставить точку в этой грустной истории.

– Распишитесь тут, – его опасения оказались напрасными, на проходной сидела молодая незнакомая ему медсестра.

Не отрываясь от телефона, она опустила руку куда-то под стол, Антону жест напомнил кассирш из фильмов про ограбления банков. Сейчас она нажмет «тревожную» кнопку и сюда явятся не полицейские, а крепкие парни в белых халатах, они сорвут с него очки и с криками «этот человек болен!» насильно запрут в какой-нибудь палате. И его план пойдет прахом, как пошла прахом вся его жизнь. Такова будет месть монеты, ведь силы, стоящие за ней, явно не из тех, кто подставит другую щеку.

– Наденьте это, – все так же не глядя на него, она протянула ему свернутые бахилы и маску. – Новые требования.

– Спасибо, – он разве что не запрыгал от восторга. Бахилы требовали всегда, но вот маска была нововведением. И таким удачным.

Антон прошел к скамейке, натянул бахилы и маску, а потом рискнул снять очки. Если я не буду поднимать глаза, может и обойтись, рискнул понадеяться он. Может, есть и другие силы, те, что хоть немного решили помочь, раз уж допустили все это.

Погруженный в свои мысли, он уже почти прошел мимо поста медсестры, как вдруг она окликнула его. Внутри все похолодело, хотя он сам не понимал, почему, ведь он всего лишь пришел навестить мать в клинику, за которую он, кстати, платил немалые деньги… но сегодня он чувствовал себя именно грабителем банка, решившим ограбить его в самый час пик.

– Да? – головы он не повернул, замер в неестественной позе, понимая, что выглядит странно, понимая, что надо взять себя в руки. Но странное волнение накрывало его, как штормовая волна.

– Вы забыли указать номер палаты, – его страхи снова оказались напрасными, молодая медсестра по-прежнему смотрела на экран смартфона, второй рукой протягивая ему журнал.

– Ой, не проснулся еще, – улыбнулся под маской Антон, но она его не слушала, в телефоне было что-то гораздо более интересное, чем очередной бестолковый посетитель крыла А.

Наконец он переступил порог, и бирюзовый коридор, так хорошо ему знакомый, никогда еще не казался таким уютным и родным. На столиках горели лампы, смешиваясь с солнечным светом, вырывающимся из некоторых открытых дверей палат, сегодня музыки не было, в коридоре царила абсолютная тишина с привычным фоном из пиканья приборов. Даже голосов не было, хотя Антон не был единственным посетителем, как он боялся. Справа от него молодая женщина тихо сидела возле постели пожилого мужчины. Этот мужчина был здесь и раньше, уже не первый год, а вот девушку Антон видел впервые. Распахнутая дверь позволяла ему увидеть все, и он невольно рассматривал незнакомку. Ни растрепанные волосы, ни бледное лицо не смогли испортить ее красоту. Она была красива, как богиня печали в этом ослепительном утреннем свете. Конечно, ее палата ведь с другой стороны, подумал Антон, солнце сейчас именно там, а к маме оно заглянет вечером. Да только для его матери, как и для этого мужчины, солнце ушло навсегда, и на каком-то подсознательном уровне и Антон и эта красивая незнакомка, судя по ее лицу, это понимали.

Она сидела неподвижно, зажав руки между колен, стройная и высокая на вид. Ее глаза были опущены, она вроде бы смотрела на лежащего мужчину, но взгляд не двигался. Такое Антон видел здесь почти всегда – люди приходили, чтобы повидать родных, но спустя несколько минут начинали смотреть куда-то сквозь. И это лучше всего доказывало, что те, кого они пришли навестить, больше здесь не присутствуют. Антон замедлил шаг, чтобы еще хоть пару секунд посмотреть на нее, почему-то его тянуло к этой девушке, может потому, что это была явно последняя красотка, повстречавшаяся на его пути. Его глаза как будто старались запечатлеть каждую черточку, каждую мелочь: светлые пряди, выбившиеся из небрежной косы, свисающей с левого плеча и доходящей почти до груди…такой высокой, упругой груди, ее безупречный профиль с чуть курносым носом, плавную линию бровей. А какие у нее глаза, задался вопросом Антон, понимая, что вряд ли узнает это, как и не узнает, каков звук ее голоса. И все равно, она была красивым подарком судьбы, прощальным подарком. Девушка так и не подняла головы, погруженная в свои мысли, и Антон прошел мимо, напоминая себе, что у него есть дело, самое важное, и если по пути он сумел увидеть это прекрасное создание – это отлично, но, будь она хоть ангелом, это не отменяет его миссию.

Из палаты вышла медсестра, вроде бы Антон ее видел раньше, она скользнула по нему равнодушным взглядом, кивнула в знак приветствия, и прошла дальше, от волнения все мысли о прекрасной девушке тут же улетучились из головы. Он снова стал грабителем банка, и ничего не подозревающий полицейский только что прошел мимо него. Если сейчас появится врач и захочет поговорить – моя песенка спета, подумал Антон, они увидят мой глаз, мое лицо и начнется… Он ускорил шаг, продвигаясь вглубь бирюзового коридора, к палате он подошел уже вспотев и на трясущихся от волнения и слабости ногах. Комната за закрытой дверью казалась ему райским убежищем от мира, но он понимал, что там сейчас вполне может ждать врач с медсестрой – двойной удар, проделки монеты. Но выхода не было, Антон приник к двери с номером 9А и прислушался, простоял так несколько секунд – дольше не решился – но за дверью все было тихо. Должно же и мне хоть напоследок повезти чуть-чуть, сказал он себе и решительно нажал на ручку. Его ждала знакомая палата в розовых тонах, совершенно пустая, если не считать женщины на кровати. Ничего не менялось здесь, кроме цветов на столике возле окна – сегодня там были ромашки.

– Привет, мам, – выдохнул он, с облегчением закрывая за собой дверь и отсекая мир, – я пришел проститься.

Он снова подвинул кресло к кровати, как делал уже сотни раз, только этот раз был последним, и Антон замечал и запоминал все: скрип ножек по линолеуму, мягкую ткань обивки, даже не выветривающийся до конца больничный запах, замаскированный освежителем. Он хотел снять маску, в ней было трудно дышать, но не рискнул – закрытая дверь не гарантировала спокойствия и уединения, это ведь была больница, пусть и максимально приближенная к гостиничному виду. Поэтому он просто склонил голову, разглядывая неподвижное лицо женщины, которая когда-то улыбалась и смахивала слезинки, прикалывая к праздничному платью подаренную сыном простую брошь. Женщину, которая обнимала его и всегда смеялась над его шутками, даже тогда, когда вершиной его юмора был анекдот про «Беги, Мот! и «Прости, Тутка». Когда-то ведь у нее было очень живое лицо, и такая теплая улыбка. Но время забирает все, самый безжалостный диктатор и тиран, уродующий, убивающий и отравляющий все, что ты когда-то любил.

Одинокая слеза выкатилась из глаза и поползла под маску. Антон взял безжизненную руку женщины, которая куда-то ушла, оставив ему только знакомую оболочку, и тихо плакал, пока маска совсем не промокла. Кто бы что ни говорил, думал он, а мы всегда делаем ставку на форму, и всегда отодвигаем содержание на второй план. Это материальный мир, и все материальное здесь важнее. Это уже не она, не моя мама, но мой мозг не может это принять, ведь форма все еще та, это все еще ее лицо, ее фигура. И пусть в этой форме уже нет содержимого, которое я и любил, пока есть то, что можно видеть и трогать – для нас все по-прежнему.

– Я знаю, – прошептал он, вглядываясь в лицо женщины в розовой пижаме, – ты услышишь меня где-то, где ты сейчас. Не знаю, откуда мне это известно, но я уверен, ты получишь мое послание. Я пришел к тебе в последний раз, меня ждет важное дело. Важнейшее в моей жизни. И мне страшно, мне так страшно, мама!

Он помолчал, борясь со слезами, время уходило, он больше не мог позволить себе быть слабым, время слабости тоже ушло.

– Но я не передумаю, я знаю, что поступаю правильно, и это дает мне силы. – Он склонил голову и прижался к ее податливому плечу, напоминающему плечо тряпичной куклы. – И я знаю, что ты гордилась бы мной, а это все, чего я когда-либо хотел.

Он смахнул слезу, навязчиво пробирающуюся под маску.

– Но все не было причины, я не стал выдающимся человеком, или просто богатым. Я не достиг ничего, за что хвалят и превозносят людей. И сейчас я должен сделать кое-что трудное, и боюсь, что у меня не хватит сил противостоять тому, что может мне помешать. Я так боюсь! Но у меня нет выбора, его просто нет. Я не могу позволить, чтобы она убивала дальше, меня она убила, но на этом пусть все и закончится. Так не должно быть, чтобы такое зло разгуливало по земле, здесь итак его слишком много. Это неправильно.

Он достал платок из сумки, еще раз проверив, не забыл ли чего, но все было на месте, а монета – в кармане рубашки.

– Конечно, я прекрасно понимаю, что это лишь временные меры, небольшая передышка. Но если хоть какое-то время эта монета не доберется ни до кого, я буду считать, что умер не зря. Все мы хотим быть героями, нам ведь показывают только блеск, славу, силу и красоту, а вот обратную сторону всегда утаивают. А это боль, отчаяние и обреченность – вот цена правильных поступков. Вот и все, что ты получаешь, решаясь бросить вызов злу. Вся эта слава или красота, или что там еще, всё это проходит мимо тебя, и тебя уже не затрагивает. Какая разница, скажет кто-то о тебе хорошо или все просто останется незамеченным, если тебя здесь уже не будет? Или если ты останешься искалеченным на всю жизнь? Стоит ли одна минута блеска бесконечных бессонных ночей или дней, заполненных болью? Нет, не стоит, но люди делают выбор. Не ради тщеславия, а потому что выбора, по сути, и нет. Ты делаешь так, потому что не можешь иначе и плевать на последствия.

Ее лицо оставалось таким же неподвижным, как лицо куклы или манекена, но ему стало легче, потому что он верил, что она услышит, если не сейчас, то потом. Ничто ведь не проходит бесследно, а энергия не исчезает и не возникает, она просто циркулирует.

– Времени осталось мало, – сказал он, сделав глубокий вдох. – Мне пора идти. Пора сделать то, что я решил, пока еще могу. Сегодня к тебе придут Рита и Аннета, мои друзья, настоящие, они принесут тебе кое-что. Я знаю, ты хотела бы, что эта вещь была на тебе. Прости, что ее принес не я, но у меня есть план, и я должен его выполнить.

Она поцеловал теплую, но безжизненную руку и отпустил ее. Медленно встал, натягивая маску обратно и пряча платок, не сводя единственного глаза с такого родного лица. Больше я ее не увижу, думал он, стараясь запомнить все морщинки, все черты, по крайней мере, в таком виде и в этом мире.

– Прощай, мама, – сказал он, – если есть такие вещи, как это монета, значит, есть что-то, выходящее за грани пыли, асфальта, естественных потребностей и нашей плоской науки. А значит, мы еще встретимся. Я люблю тебя, ты была отличной мамой, самой лучшей на земле.

Потом он наклонился, поцеловал ее в лоб и навсегда покинул палату 9А.

***

– Вы сегодня рано, – голос раздался из-за спины, как раз, когда он мягко закрывал дверь палаты. – Давно вас не видела. Были в отъезде?

Антон узнал голос – медсестра, она работала здесь уже, кажется, сотню лет и, конечно же, знала всех родственников своих пациентов. И всегда отличалась общительностью.

– Да, длительная командировка, – как можно спокойнее ответил Антон, понимая, что придется повернуться, иначе он вызовет еще больше подозрений. Но как?? – Вот только вчера приехал и сразу решил зайти.

– Да, то-то вы так исхудали, – заметила медсестра, она была вполовину ниже Антона и походила на клубок, но всегда была добра и внимательна, за что ее любили все небезразличные родственники пациентов крыла А.

– Работа высасывает все соки, – вздохнул Антон, поворачиваясь здоровой половиной лица и делая вид, что что-то ищет в сумке, – ну вот, уже весь телефон оборвали. Не успел приехать, уже вызывают в офис.

Он задействовал все свои актерские способности, и кажется, убедил. Немалую роль сыграла маска, скрывавшая его плохую игру. Да и с какой стати ей не верить? Это он ощущал себя не на своем месте, а для нее это была привычная картина – просто еще один человек, навещающий родственника в больнице.

– Знаете, – строго сказала она, но в голосе Антон слышал заботу. Он всегда слышал больше, чем большинство людей. – Нельзя все силы отдавать работе или любви, или еще чему угодно. Не клади все яйца в одну корзину, да-да. В вашем случае явный перекос, надо отобрать яиц из корзины «работа» и хорошенько добавить в корзинку «личная жизнь». Я вам, конечно не мать, но мы с ней примерно одного возраста, и, будь она в сознании, сама сказала бы вам то же. А одинокого мужчину всегда видно, уж поверьте моему жизненному опыту.

– Я верю, – улыбнулся под маской Антон, бросая на нее короткие взгляды и все еще делая вид, что копается в телефоне. – Я вообще-то и сам понял, что пора что-то менять.

– Ну, поздравляю! – улыбнулась она, оценивающе разглядывая его отощавшую фигуру, – это уже полдела.

В эту секунду случилось еще одно маленькое везение – в какой-то палате тревожно запикали приборы. Это его и спасло.

– Святые угодники! – она спокойно повернула голову на звук, – мне пора. Чтобы к следующему приходу жирка нагуляли! А к еще следующему – невесту привели на смотрины.

Она, смеясь, хлопнула Антона по плечу и поспешила на звук. Жизнь – качели, в очередной раз подумал Антон, поспешив удалиться, чье-то падение – всегда чей-то подъем. Он поспешил по коридору, на ходу доставая очки – второй раз ему так не повезет, он итак уже получил весь запас везения, на который даже не рассчитывал. И все же он невольно задержался у палаты 2А в самом начале коридора. Всего пару секунд, сказал он себе, они все равно уже ничего не решат и не изменят, а я ведь больше не увижу ее никогда. Подходя к палате, он замедлил шаг, давая себе возможность подольше полюбоваться незнакомкой, молясь про себя, чтобы она еще не ушла и не закрыла дверь.

Но сегодня ему везло, возможно, в его последний день судьба решила выдать ему весь положенный запас везения, ведь его уже не придется растягивать на всю жизнь. Дверь была все так же распахнута, и девушка сидела на том же месте, только теперь ее руки с восхитительно длинными пальцами теребили косу, вытаскивая из нее все больше прядей.

Всего пару секунд, напомнил себе Антон, не привлекая внимания, а потом я просто уйду. Поравнявшись с палатой, он замер, как кролик в лучах фар, только ослепил его не свет, а она. Почему-то она казалась ему самой притягательной из всех девушек, которых он когда-либо видел. Да, Рита тоже бал красива, и его тянуло к ней, но никогда он не испытывал такого чувства покоя и…правильности, что ли. Как будто он мог стоять тут вечность, просто глядя на нее и ощущая покой в душе. Никакого взрыва эмоций или желания не было, было просто чувство умиротворенности и счастья. Ему было хорошо. Как будто она излучала какие-то волны, идеально гармонирующие с его. Я возьму с собой ее образ, думал он, я все равно никогда не смел бы с ней заговорить. Но вдруг с глубочайшим удивлением осознал, что это неправда, он не только осмелился бы, но и очень этого хотел. Он не боялся, впервые в жизни, как будто знал, что с ней у него все будет хорошо.

Антон жадно ловил и запоминал каждую мелочь – розовую резинку для волос, длинную шею с кремовой кожей, чуть курносый нос, светлые пряди, выбившиеся из прически, красивые губы, тонкие, но идеальной формы, длинное тело, такое стройное… И тут она вдруг подняла глаза.

– Я ненавидела его всю жизнь, – сказала она, Антон застыл на месте, даже перестал дышать, как будто какая-то сила пригвоздила его к полу и парализовала. Сердце выскакивало из груди, он чувствовал себя грабителем и вот он попался, незнакомец, пытающийся тайно унести с собой ее образ.

– Да, ненавидела, – повторила она, ее голос был потрясающе красивым, а глаза – темно-синими, как позднее небо. – А он оставил мне все.

Она то ли всхлипнула, то лииздала смешок, а потом добавила:

– Зачем он это сделал? Мне никогда ничего не было нужно от этого человека. Он что, думает, если он впал в кому и оставил мне дом и счет в банке, я все забуду, прощу и буду его любить? Или он считает, что это искупление?

– Простите, – дар речи наконец вернулся к Антону, – я не хотел…

– Да ничего, я же вижу, что вы там стоите, – отмахнулась она, как-то странно глядя на Антона. Ее глаза были большими и прекрасными, но взгляд он никак не мог понять. – Наверняка думаете: «новенькая, кто она?» и все такое. Тут ведь все, наверное, друг друга уже знают. А если и нет, и вы просто случайный прохожий…

И она пожала плечами, элегантно и сексуально. Нет, никого интереснее и притягательнее Антон точно не видел, теперь он в этом не сомневался.

– Да, я… – он прочистил горло, слова застревали от волнения и радости, ведь он говорил с ней, а ведь минуту назад и мечтать об этом не смел. – Я навещал мать, она здесь в палате 9А, дальше по коридору.

– Тогда вы знаете, что иногда так хочется высказать все и быть уверенным, что тебя услышат. – Она снова запустила свои длинные пальцы в волосы, вытаскивая все новые пряди. Антон с восхищением наблюдал за ней, ему надо было уходить, но он не мог, он был букашкой, пойманной в сети. И даже сопротивляться не было сил. – Я, и правда, никогда не была здесь. Приехала ночью и сразу – сюда. Слишком много злости и эмоций, я все равно бы не уснула, так хотелось…

Она снова пожала плечами, поднимая на Антона свои странные глаза.

– Не знаю, вцепиться в него ногтями и кричать и кричать в это лицо… – она грустно хихикнула, – но даже здесь он умудрился сделать мне назло. Я могу кричать хоть до хрипоты и потери сознания, могу бить его хоть битой – ему уже без разницы. Ничего он не поймет и не услышит.

– Это мне знакомо, – ответил он, – я, правда, никогда не хотел ударить свою мать, но иногда меня наполняла злость оттого, что она меня бросила, что не слышит меня. Как будто это ее выбор.

– Это несправедливо, – убеждено сказала она, а Антон все пытался разгадать ее странный взгляд и не мог, – он просто взял и сбежал, опять наплевал на меня и просто отгородился, мол, вот, я в коме, вот мои последние указания, делайте теперь что хотите.

– Да пошел он! – неожиданно взорвалась она, прежде чем Антон успел вставить хоть слово, – пусть подавится своими деньгами и домами! Мне ничего от него не нужно, ни черта, ясно?!

Она резко встала, высокая и стройная, как и думал Антон, и ударила кулаком по ладони. Теперь она была богиней ярости, и он снова чувствовал себя букашкой перед этим совершенством. Но странное спокойствие внутри никуда не делось, и это поражало Антона почти так же сильно, как и эмоциональный всплеск незнакомки.

– Я все отдам на благотворительность или просто откажусь, пусть кто угодно забирает, – прошипела она, Антон понимал, что сейчас она высказывает все это своему отцу, надев на реагирующего и слышащего человека его маску. Он не возражал, это были лишние минуты в ее обществе. Первые и последние минуты. – Ясно?! Ни черта не оставлю себе! Не будет никакой последней воли, я не позволю командовать и распоряжаться моей жизнью, не позволю! Не знаю, зачем я проделала весь этот путь, 5 часов в гребаном самолете, может звонки моей мамочки просто достали меня или я хотела лично убедиться, что он поступил как трус… а может, пришла пора поставить точку и порвать все нити. И мне плевать, кто и что подумает, они не жили с этим уродом, они не плакали все те слезы, что я плакала, они не мечтали умереть или вообще не рождаться, так что пошли они все!! Папочка в коме, почему ты такая черствая… да пошли вы все на хрен! Я такая черствая, потому выжила, и единственное, что помогало мне выжить – моя злость и умение быть черствой! И не смейте судить меня, вы меня вообще не знаете и понятия не имеет, о чем я говорю!

И тут до нее дошло, что она почти кричит на совершенно незнакомого человека, Антон видел это по ее лицу, по широко распахнутым удивленным глазам. Больше всего на свете ему вдруг захотелось подойти и обнять ее, но он стоял в коридоре, все еще парализованный ее неведомой силой.

– Простите, – прошептала она, смущаясь и опять садясь на кресло возле кровати, – я просто устала и перенервничала… Простите, пожалуйста, я не должна была…

– Все нормально, – мягко ответил Антон, – я не знаю вашу историю и, конечно же, не имею права вас судить. Но я думаю, вы имеете право чувствовать то, что чувствуете, тут никто вам, да и любому другому, не указ. Но вы сами себя судите, и это неправильно.

Он смутился, дико, как никогда раньше, но почему-то заставил себя продолжить, может потому, терять ему уже было нечего, а может потому, что она слишком нравилась ему.

– Иногда надо быть жестким и даже черствым, иногда надо злиться, только так можно дать отпор злу и несправедливости. Теперь я это точно знаю. Нельзя только становиться таким навсегда, и вы не стали. Если бы стали, взяли бы его деньги, или что он вам завещал, и жили в свое удовольствие, не заботясь, откуда они и от кого. Так что вы не вправе обвинять себя.

– Наверное, – устало сказала она, ее плечи поникли, она опустила глаза, – но так сложно воевать на два фронта: с собой и с общественным мнением.

Уходи, шепнул голосок в голове Антона, ты исчерпал свое время, график под угрозой, немедленно уходи, пока не передумал. Может быть, она и есть коварная месть монеты. Ведь зло всегда выбирает форму, которая нам гарантированно понравится. Беги, пока не передумал и не растерял запал. Ты должен сделать то, что решил… И сделаю, твердо сказал Антон, я умру сегодня, чтобы выполнить свой план, потому что я так решил. И если это мой последний день, я имею право на несколько лишних минут последнего в жизни удовольствия.

Антон сделал шаг к двери, гадая, так ли поступал Адам, увидев Еву с яблоком в руке. Только ситуация у меня обратная, подумал он, я как раз пытаюсь положить конец аду, а в раю побывать мне так и не довелось.

– Знаете, – начла он, прислоняясь к дверному косяку, не пересекая границу палаты, как будто боялся, что невидимая сила больше не выпустит его. – Никто не любит советчиков, особенно непрошенных…

– А мне как раз очень пригодился бы совет, – она снова подняла глаза, такие красивые и такие странные. – Или просто пара мудрых слов. Надеюсь, у вас найдется хоть что-то? Наверное, раз уж вы просто не прошли мимо.

– Не ручаюсь за качество моей мудрости, – смутился Антон, – но кое-что за последние месяцы я понял. Жизнь не такая уж ужасная штука, она – чудо, она полна радостей и удовольствий, просто надо сперва позволить себе это, а потом протянуть руку и взять. И всё.

Он грустно вздохнул, но под маской была настоящая улыбка, хоть никто ее и не видел.

– И если судьба делает вам подарок – примите его с благодарностью. Потому что в жизни так же много печалей, и они, в отличие от радостей, случаются сами, без нашей воли, с этим мы ничего поделать не можем. А вот радость – она в наших руках, она зависит только от нас. Так что мы можем прожить жизнь, полную одних трагедий, а можем уравновешивать их радостями, это уже нам решать. И знаете, судьба – та же живая сущность, она не выносит неблагодарности и тех, кто всегда и во всем видит подвох.

Она не сводила с него глаз, и теперь в них зажглось что-то новое, понимание и благодарность, возможно, а может, начало новой жизни. В любом случае, на Антона еще никто так не смотрел, и он подумал, что это лучший день его жизни, и если пришлось сократить свою жизнь ради того, чтобы получить такой джек-пот, оно того стоило.

– Я не вправе вам указывать, что делать с наследством, – продолжил он, чувствуя, как горят щеки, а мышцы дрожат от возбуждения и усталости, – но может, стоит рассматривать это как компенсацию морального вреда? А если уж вы так хотите очистить эти деньги, просто сделайте с их помощью что-то доброе.

– Вы удивительно мудрый человек. – С восхищением проговорила она. – И вы точно посланник судьбы. Спасибо ей. И вам.

– Ну, мудрым я стал совсем недавно, – усмехнулся Антон, – и дорого за это заплатил.

– А мудрость, она как бриллиант – улыбнулась она в ответ, – если она настоящая, она прекрасна и за нее надо дорого платить.

Она засмеялась и добавила:

– Эту фразу я прочитала в интернете, пока летела. Там, кстати, много умных людей. Вам бы тоже надо свой блог вести, по-моему, вы должны помогать людям.

Именно это я пытаюсь сделать, подумал Антон, снова ощущая, как ускользает время, он выбился из графика, пока не серьезно, но тревожный колокольчик позвякивал в мозгу. И все же, он не собирался уходить, не закончив этот разговор, ему предстояло очень горькое дело, так почему бы не запить его сладким напоследок. Разве не это он только что говорил ей?

– Спасибо, вы меня прямо засмущали, – с улыбкой ответил он, надеялся, что она по голосу чувствует его улыбку, – но у меня нет столько умных мыслей, чтобы выдавать каждый день новую порцию. И я никогда не был любимчиком толпы. Так что…

И он пожал плечами, чувствуя, что пришла пора прощаться, что он сыграл свою роль в этой сцене, возможно, очень важную, и пришла пора готовиться к следующему акту, самому значимому в пьесе его жизни.

– А мне вы очень помогли, – сказала она, не сводя с него своих странных глаз. – Я буду помнить ваши слова. Они как будто записались здесь, – она коснулась головы, – и здесь, – она коснулась сердца.

– Могу я узнать ваше имя? – неожиданно спросил Антон, волшебство заканчивалось. Так почему бы не взять его частичку с собой.

– София, – тут же ответила она и вдруг добавила, – извините, что так странно на вас смотрю, я хочу объяснить.

Антон снова смутился, хотел было сказать, что все нормально, что ее взгляд вовсе не странный, но она это поняла и подняла руку ладонью к нему, призывая его помолчать. Антон подчинился.

– Я не ношу очки, ненавижу их, – начала она, – а без них мир для меня, как размытая картинка. Я ношу линзы, но после перелета я сняла их, а потом – она развела руки в стороны. – Видите ли, я все теряю, потеряла бы голову, не будь она пришита к телу, так говорит моя мать.

Антон молчал, ожидая, когда она закончит, но волна нежности, облегчения и понимания вдруг захлестнула его. Так вот в чем дело, она не видит его, только силуэт! Значит, не видит, каким ужасным он стал, не видит его красный слепой глаз и висящую мешком одежду. Нет, на такое везение он даже не рассчитывал! Что-то мне сегодня слишком везет, подумал он, так и умирать расхочется. И тут же мысли о коварстве монеты полезли в голову, но их пресек приятный голос, слегка подрагивающий от волнения.

– Я вижу лишь ваши очертания, а так пялилась лишь потому, что вижу так же, что вы – рыжий. Это так… вы будете смеяться, но какая разница, ведь мы больше все равно не встретимся…

Ее опять накрыли эмоции, но Антон находил это прекрасным. Она была такая живая, такая настоящая…и такая красивая.

– В общем, когда я была еще школьницей, мы с подругой пошли к гадалке, – она смутилась и даже слегка покраснела, но продолжила, – даже собирали на это карманные деньги, а потом в крещенские праздники пошли. Ну знаете, говорят, что тогда всё – правда, а девочкам ведь всегда не терпится заглянуть в будущее. Суженый и все такое, глупо, но все этим балуются.

Она нервно поправила прядь волос, выбившуюся из косички, но та тут же вернулась на место, красиво обрамляя лицо.

– Только меня суженные никогда не интересовали, – продолжила она, – все что я хотела знать: когда я выберусь из того ада, в котором жила. За этим я к ней и пошла.

Она вздохнула и подняла на Антона свои синие глаза, теперь он знал, что она видит лишь его очертания.

– Вы еще не хотите сбежать, хихикая в кулачок над странной девушкой?

– Ни за что на свете, – честно ответил Антон, – и поверьте, я не стану смеяться или не верить. Кто угодно, но точно не я. Я… просто я видел жизнь с разных сторон. Продолжайте, пожалуйста.

– Ладно. В общем, она разложила карты, они у нее были какие-то особенные, не простые игральные. И я помню, что изображения на этих картах меня пугали, а вот сама женщина мне нравилась, такая красивая, яркая, и видно, что сильная. И одета нормально, ну знаете, никаких платков на голове и серег до пупка, элегантная дама средних лет… Что-то я отвлеклась.

Она снова попыталась поправить прическу, но лишь еще больше растрепала, Антон таял от умиления, стоя в дверях.

– Мы заходили по одному, поэтому я не знаю, что она сказала моей подруге, но та сидела там целую вечность. Или мне так показалось, потому что я ждала. Я тоже надеялась услышать длинный и подробный рассказ, но она описала все довольно коротко. Я уже забыла почти все, что она говорила, кроме одного.

– Она сказала, чтобы я помнила и помнила хорошо. Сказала, что в далеком в будущем рыжий человек принесет мне счастье.

И тут она вдруг расплакалась, тихо, но горько.

– А я так разозлилась, потому что он, – София указала рукой на лежащего мужчину, окруженного аппаратами, – потому что, думала, что это он. А он не может приносить счастье, не способен, понимаете?

Антон не понимал. Лежащий на кровати мужчина был абсолютно лысым. А вот что он хорошо понимал, так это то, что он хочет обнять девушку, готов на все ради того, чтобы она снова улыбнулась.

– Ааа, – понимающе закивала она, смахивая слезы. – Конечно, вы меня не поняли. Это сейчас он лысый с седыми бровями, а когда-то давно его волосы были как морковка. – Она снова всхлипнула, – знаете, сколько краски мне понадобилось, чтобы вытравить этот проклятый цвет?

– Ох, – вырвалось у Антона, история была и впрямь впечатляющая.

– Да, а спустя время он оставил мне все. Теперь я должна быть счастлива, да?

– Думаю, у вас есть шанс, – сказал он, – просто используйте его.

– И вы, – она смотрела прямо на него своим странным взглядом, но теперь, когда Антон знал его секрет, взгляд этот стал для него еще прекраснее, – вы ведь тоже рыжий. И вы принесли мне покой. Так что, она оказалась права. Я между двух рыжий людей и, кажется, собираюсь стать счастливой.

И она робко улыбнулась.

– И станете, – уверенно сказал Антон, ощущая, как в груди поднимается новая волна решимости, он как никогда был готов идти до конца и умереть хоть тысячу раз, лишь бы монета никогда не добралась до нее. Лишь бы она стала, наконец, счастливой. А для этого ему пора было уходить. – Только не оглядывайтесь назад, впереди ведь так много прекрасного.

Она молча кивнула, улыбаясь ему. Вот моя награда, подумал Антон, вот моя сладость напоследок.

– Ну, мне пора, – он сделал шаг назад и оказался в коридоре, – возможно еще увидимся. В крыле А все посетители уже как добрые знакомые. Вы ведь не сразу уедете, наверное.

– Да, теперь я, возможно, и не уеду. – Она снова улыбнулась и вытерла остатки слез. – У меня теперь здесь недвижимость и солидный счет в банке. Останусь пока, подумаю, что делать дальше.

Повисла неловкая пауза, волшебство прошло, улетучилось, и теперь это снова были двое незнакомых людей, нечаянно открывших друг другу души.

– Мне, правда, надо бежать, – сказал Антон, чувствуя за спиной невидимые крылья, – всего вам доброго.

– И вам. – Она робко улыбнулась и опустила глаза, – может, еще встретимся

Это вряд ли, подумал Антон, хотя хотел этого больше, чем что-либо в жизни.

– Конечно, – беззаботно ответил он и невероятным усилием воли заставил себя отвернуться.

Из больницы он не вышел – вылетел, невидимые крылья несли его навстречу судьбе. Антон знал, что еще будет бояться и страдать, но сейчас он был счастлив, как никогда в жизни. Я возьму ее образ с собой в ад, подумал он, отправлюсь туда, чтобы она могла жить. И обрести свое счастье.

Сидя на лавочке в больничном сквере в ожидании такси, он не сводил глаз с дверей корпуса, ждал, что она, возможно, выйдет, и он увидит ее еще раз. Но она так и не вышла. Даже не прощание судьба не дает слишком уж много счастья.

Глава 15

Солнечный свет заливал класс, падал на склоненные головы детей, превращая даже самых непоседливых из них в ангелов. В такие дни Рита любила свою работу особенно сильно, когда лучи вот так проникали в высокие окна, когда не оставалось места для теней, когда ей приходилось щуриться, сидя за своим учительским столом. И особенно хороши были моменты, когда дети были заняты чем-то, и она могла позволить себе хоть на пару минут отвлечься и просто наблюдать.

Все кабинеты первого этажа с солнечной стороны занимали начальные классы, малыши ведь итак с трудом привыкали к новому распорядку жизни, а солнце по утрам бодрило их и настраивало на нужный лад. Как и учителей, подумала она, сидя за столом и наблюдая, как ее новый первый класс старательно рисует. За окном день был просто нереально ярким, как будто кто-то добавил красок с помощью компьютерной обработки. Широкий газон, подходивший почти вплотную к фундаменту, зеленел так неистово, что было больно глазам, деревья, чуть дальше, посаженные по периметру школьного двора, шелестели на ветру, их листья сияли, отражая солнечные лучи, как тысячи маленьких зеркал. А небо, такого насыщенного глубоко цвета она не видела даже летом.

Все было прекрасно, все, как она любит, но почему-то сегодня она не могла наслаждаться ни красотой дня, ни склоненными детскими головками. Тревожное чувство разъедало ее с самого утра. Она не могла описать или объяснить свои ощущения, просто не находила себе места, как будто опаздывала куда-то, не зная куда. Вибрирующее, звенящее предчувствие какой-то беды или какого-то большого события просто разрывало ей сердце, но первые два урока она еще пыталась бороться с собой, пока на перемене перед предпоследним уроком не взяла мобильник и не увидела пропущенный звонок. Сердце ее упало, в такое время звонить могли только Аннета или Антон. И явно не с хорошими вестями. Особенно в такой день, когда они собирались отвезти эту брошь. Может, я нервничаю из-за этого, сказала она себе, может просто само поручение и предстоящий визит в больницу к женщине в коме, которую мы, к тому же, никогда не видели…

Хорошая попытка, сказала она сама себе, после второго урока, когда чувство не ушло, только усилилось, хорошая, но провальная. Она пыталась отвлечься, выкинуть мысли из головы, просто строго приказать себе погрузиться в работу, но ничего не выходило. Она машинально писала на доске буквы, как делала тысячи раз до этого, машинально рассказывала детям то, что рассказывала в это время каждые три года – никакого творчества, никакой искры, она ненавидела так работать. На перемене перед третьим уроком, к счастью, предпоследним, она не выдержала и достала мобильник, просто, чтобы убедиться, что все в порядке или позвонить Аннете и поговорить…но мигающая лампочка разрушила последние рубежи ее хлипкой обороны. Звонила Аннета, причем, звонила тогда, когда точно знала, что у нее урок, что она не возьмет трубку. Значит, что-то случилось, и она хотела, чтобы Рита об этом знала.

– Привет, – она тут же перезвонила, руки дрожали, но из голоса она постаралась изгнать все эмоции. Почти получилось. – Ты так сразу ответила…

– Да, держу телефон в руке, – голос у ее подруги тоже был какой-то странный, и Рита поняла, что сейчас окончательно проиграет панике. – Я звонила, знаю, что у тебя урок, но…

В трубке послышалось ее учащенное дыхание, и Рита поняла, что ее странное чувство было ненапрасным.

– Что случилось? Ради бога, я с ума схожу! – проговорила она, отходя к окну, перемена вот-вот должна была закончиться, но сейчас она об этом не думала.

– Не знаю, – выдохнула после паузы Аннета, – может пока ничего, но мне как-то… стрёмно. Я места себе не нахожу, сама не знаю. Как будто жду чего-то или куда-то…

– Опаздываешь, – закончила за нее потрясенная и напуганная Рита. – Со мной тоже самое.

Она оглянулась, убедилась, что никого рядом нет, и никто из учителей из соседних классов не решил вдруг перекинуться с ней парой слов, и добавила:

– Мне так страшно! Я не знаю что, но что-то не так, что-то происходит!

– И я так думаю, – тут же ответила Аннета. – Не знаю, что делать, я хотела позвонить Антону, но не стала, вдруг он спит. А ему итак хреново. Решила позвонить тебе, просто не могла больше выносить этот мандраж.

– Да, не стоит звонить. – Согласилась Рита, – я так хочу поскорее уйти отсюда, отвезти эту брошь и… не знаю, оказаться дома, поговорить с Антоном, вдруг эта монета что-то делает и с нами?

– Или с ним, – задумчиво сказала Аннета, – раньше уйти ты не сможешь, так?

– Да, – прозвенел звонок, дети с криками понеслись в свои кабинеты. Рита вынуждена была подождать пару секунд, пока шум хоть немного стихнет. Этого времени хватило, чтобы в голову пришла идея. – А ты? Я подумала, может, ты зайдешь к нему? Ну, просто проверишь, в порядке ли он.

– И как это будет выглядеть? – усмехнулась Аннета, – он итак задолбался от нашей опеки, никто не любит чувствовать себя неполноценным, так что…

– Да, прости, ты права, – согласилась Рита, представив, себя на месте Антона. Она знала, что он очень благодарен им за заботу и поддержку, но сегодня он попросил их отвезти брошь, так что лучшее, что они могут сделать – выполнить его просьбу. – Я просто на нервах вся. И у меня начался урок. Подожди…

Она убрала трубку от лица и сказала детям, чтобы они рассаживались и доставали рисовальные принадлежности, потом вернулась к окну.

– Жаль, я не предметный учитель, – вздохнула Рита, возвращаясь к разговору, – могла бы отменить урок, и детки с радостью просидели бы его в столовой, но у меня малыши. Пока не придут родители, я связана по рукам и ногам.

– Я выйду чуть пораньше, – сказал Аннета, – буду ждать тебя у ворот школы, так будет лучше.

На этом они распрощались. Рита понимала, что лучшего выхода все равное нет, пока не закончится 4й урок, она не могла покинуть школу. И не могла попросить Аннету отвезти брошь – знала, что это было бы нечестно: просить о таком, но чувствовала, что время уходит и его надо беречь – потому что та самая брошь лежала в ее сумочке. Так уж вышло, что ее школа была ближе к центральному району, к тому же, Аннета не хотела тащить пусть и дешевое, но все же, ювелирное изделие в бар.

Надо спешить, подумала она, хотя откуда пришла эта мысль и почему, она и сама не знала. Вернулась в класс, дала детям задание и села за свой учительский стол, не замечая ни красоту дня, ни спокойствие в классе. Я могла бы отвезти ее одна, думала она, страшно, конечно, но могла бы, а Аннета… но второй раз просить ее нарушать покой друга без веской причины? Нет, это не вариант, это она понимала, а настаивать, опираясь лишь на какое-то нервозное чувство – глупо.

А вдруг он умирает, она решилась озвучить про себя самую страшную мысль, именно она не давала ей покоя, вдруг, вернувшись домой, мы найдем его… дальше продолжать она не решилась. Но тут услышала в голове голос Аннеты, так четко, как будто та сидела рядом с ней: «Он все равно умрет, и мы все это знаем. Чем ты можешь помешать? Ничем? Тогда принимай то, что посылает судьба и уважай право других проживать то, что им отмерено так, как они могут или хотят. Все, что ты можешь – отвезти эту брошь и приколоть к пижаме его матери. Так что не бери на себя слишком много и не пытайся держать все в своих руках».

Она всегда была сильнее меня, подумала Рита и невольно улыбнулась, теребя маленький золотой кулон в форме цветка – подарок от родителей ее последнего выпуска. Ей дарили и другие украшения, и она всегда искренне благодарила, но редко носила их. А этот цветок ей сразу понравился, он был каким-то индивидуальным, в отличие от безликих изделий, которые ей, да и другим учителям, обычно дарили. А потом она открыла, что у него есть еще одно прекрасное свойство: теребить его в моменты нервного напряжения или просто задумчивости было так приятно и так успокаивающе. Он как будто был создан для этого. Изогнутые золотые лепестки так и скользили между пальцами, а маленькие белые камешки, как роса покрывавшие их – точно не бриллианты – слегка царапали кожу, и это было приятно, это отвлекало. Но в это утро даже кулон не помогал. Что-то случилось. Надо спешить. Эти мысли повторялись у нее в голове, как заезженная пластинка, а в груди все вибрировало и сжималось.

Еще один урок, подумала она и, закрыв на мгновение глаза, сделала глубокий вдох, еще одна перемена, потом 40 минут – и я свободна. Эта мысль вызвала облегчение и страх, странный, отвратительный на вкус коктейль.

– Маргарита Семеновна, – позвал мальчик в третьем ряду, кажется, его звали Дима, а может, Толя, она еще не до конца привыкла к новому классу и еще путалась в именах. Кроме хулиганов и плакс, они всегда запоминались первыми. – А у меня дерево не получается.

– Сейчас… – она встала из-за стола, напомнив себе, что надо посмотреть имя мальчика на тетради или дневнике и, наконец, запомнить. – Давай помогу.

Но, склонившись над партой и взяв в руку карандаш, Рита без удивления обнаружила, что она дрожит.

***

Антон наблюдал сквозь темные очки, как проносится город, постепенно уступая свои позиции природе. Сначала позади остались деловые кварталы с высотками и роскошными ресторанами, люди, в основном хорошо одетые и с дорогими портфелями в руках, спешили по чистым улицам, обходя по широкой дуге случайно забредшего попрошайку. Полиции в этих районах тоже было достаточно, так что надолго гости из других уровней жизни здесь не задерживались. Антон видел все это сотни раз, но все равно смотрел внимательно, цепляя взглядом единственного глаза каждую мелочь, каждую деталь – он прощался с миром, который знал, в котором прожил жизнь, пусть этот мир был жестоким и непонятным, но другого он не знал. Что ждет меня там, подумал он, хотя, лишь бы что-то ждало. Сейчас, когда каждый поворот колес такси приближал его к смерти, он вдруг понял, что боится не ада и не разгневанных чертей, на самом деле больше всего он боялся, что там, за гранью ничего нет. Конец, и точка. Вечная тьма.

– Как думаете, дойдет до нас эта гадость, – таксист, средних лет мужчина с уставшим лицом и тронутой сединой щетиной, молчал всю дорогу, что очень радовало Антона, – или пройдет стороной?

Антон, вырванный из собственных размышлений, повернулся на голос, не понимая, о чем идет речь.

– Ну вот, на горизонте, – указал водитель, – такой чудесный день был, и на тебе. Типичная жизнь.

Антон слегка наклонил голову и посмотрел сквозь лобовое стекло туда, куда указывал водитель. На горизонте – теперь, когда они миновали самые приличные районы, он был виден – собирались тяжелые облака. Пока они были далеко, и, на самом деле, могли пойти в другом направлении, но то, что они несут жуткий ливень или даже град, сомнений не было. Антону стало как-то жутко от этой картины. Может быть потому, что она очень точно отображала его судьбу.

– Будем надеяться, пронесет, – искренне ответил он, – очень не хочется портить такой прекрасный день.

– Еще бы, – отозвался водитель. – Если ливанет, пикник ваш точно накроется.

Он помолчал секунду, потом добавил:

– Хотя, может, вы успеете до дождя. Или он вообще пройдет мимо.

Успею ли я? Эта мысль снова сковала его страхом. Потому что, скорее всего, до прихода этих туч он будет уже мертв. И ливень будет поливать его мертвое тело. Господи, как же страшно, подумал Антон, чувствуя, как паника железной хваткой вцепилась ему в горло. Он был на грани того, чтобы повернуть назад, прямо сейчас сказать водителю, что передумал, что тучи заставили его отказаться от пикника. Очень убедительно. Очень правдоподобно. А главное: он увидит, будет ли ливень или пройдет стороной. Я правда собираюсь это сделать, ошарашено подумал Антон, стараясь унять нарастающую нервную дрожь, я совсем, видно, сошел с ума.

– Собственно, день вы выбрали очень удачный, – продолжал водитель, – погода просто райская, будний день, так что вас там точно не будут вымораживать толпы. И никаких орущих детей. Благодать! Я и сам предпочитаю брать выходные на неделе, все работают, а я отдыхаю. И в кино билеты всегда есть, и в любое кафе сядешь. А по выходным – тут занято, там мест нет, тут только по предзаказу.

Знал бы он, подумал Антон, сражаясь с паникой, зажав руки между колен, чтобы унять дрожь.

– Да, я тоже именно так и подумал. – Выдавил он, – я не люблю массовку, моя стихия – тишина и уединение.

– Ну тогда вам повезло вдвойне, – усмехнулся таксист, – если туда еще кто-то и собирается, тучи эти распугают этих немногих. Так что всё – ваше.

Такси быстро катило на север, оставляя позади город, в котором Антон прожил всю свою жизнь. Деловые и спальные районы закончились, теперь машина с шашечками прокладывала путь по извилистым дорогам пригородных территорий. С северной стороны они были очень приличные – не то что такие знаменитые районы, как Речной. Здесь селились семьи среднего класса, дома – таунхаусы или дорогие кирпичные строения, асфальт на дорогах приличный, по обочинам росли деревья, а пред домами были цветы или просто зеленые газоны. Здесь было тихо и спокойно, дети бегали по улицам и играли возле домов, мамочки с колясками сидели на лавочках и дышали чистым, в отличие от городского, воздухом. Никаких банд, никаких бродяг. Оно и понятно: через этот район пролегал самый популярный маршрут к знаменитой поляне для пикников, главным украшением и достопримечательностью которой было Голубое озеро – местное чудо.

Антон подумал, что проезжал здесь последний раз, когда был еще ребенком. И вдруг страх нахлынул снова, а вдруг за эти годы что-то изменилось? Вдруг это место теперь не узнать? А что если озеро закрыли? Антон почувствовал, как грудь сдавил железный обруч, так далекой зайти и потерпеть такое глупое поражение?

– Знаете, – начал он, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал, – в последний раз я был там совсем ребенком. Там ничего не изменилось? Ну, может чего-нибудь понастроили, как обычно, или…

– Не, такие вещи не меняются, – протянул водитель, – я туда часто детей вожу, там все по-прежнему. Только парковку перенесли подальше, теперь приходится топать пешком. Но и то, я например не против, так воздух чище.

– Да, – Антон почувствовал настоящее физическое облегчение, стальной обруч, сжимающий грудь пропал. Остался просто страх. – Это правильно.

Остаток пути они проехали молча, водитель включил радио, а Антон погрузился в свои мысли, с грустью наблюдая, как последние островки города остались позади. Теперь дорога превратилась в широкое шоссе, по обеим сторонам которого были поля и редкие лесополосы. Когда-нибудь город доползет и сюда, подумал Антон, и на этих полях вместо кукурузы и овощей вырастут многоэтажки, землю закроет асфальт, и те, кто будет жить на нижних этажах, уже никогда не увидят такого яркого и прямого солнечного света. Как и я. В жизни так много «никогда», подумал он, и оно так бескомпромиссно.

Дорога плавно извивалась, то поднимаясь на пологие холмы, то опускаясь, за полями начинались равнины, кое-где виднелись крошечные с такого расстояния фермы и темные пятна – стада. Антон любовался просторами, залитыми солнечным светом и сожалел, что никогда не выбирался сюда, что пропустил всю эту красоту, бегая по пыльным улицам города между высоток, как крыса в лабиринте. Ему так хотелось попросить таксиста остановить машину, выйти и просто бежать по этим зеленым полям, просто лежать в траве и смотреть в это глубокое синее небо и вдыхать полной грудью запах земли и ветра… Внезапно эта жажда жизни затопила его разум, вытеснив мысли о предстоящем конце. Какого черта, подумал он, это мой последний день, а даже приговоренным к смерти преступникам дают возможность на последнее наслаждение. Он взглянул на часы 11:20, девушки еще на своих работах, потом они поедут в больницу, потом только домой… и куда мне спешить, подумал он, смерть – это билет в одну сторону, а вот обратно я уже не вернусь.

– План поменялся, – сказал он, наклонившись к водителю с заднего сидения, чтобы тот услышал его за громкой музыкой, – остановите у самого въезда, там ведь еще такая длинная аллея, да?

– Да, – кивнул водитель и убавил звук, – эту аллею теперь поделила на две части парковка. Что, охота пешочком пройтись?

И он понимающе улыбнулся Антону.

– Точно, – радостно кивнул Антон, – такая красота за окном, не хочу терять ни минуты этого дня.

– И правильно, – согласился водитель, – особенно, когда на горизонте такие тучи.

Скоро поля снова сменились густой лесополосой по обе стороны шоссе. Почти приехали, вспомнил Антон, он был рад, что эти деревья еще не стали жертвой ненасытных чиновников, уничтожающих все ради пары ларьков и кафешек. Машин почти не было, только грузовые микроавтобусы, едущие в город, иногда большие фуры с логотипами супермаркетов или известных компаний, а вот легковушек было крайне мало. Этот факт Антон тоже отнес к сегодняшнему феноменальному везению. Он даже не смел мечтать, что останется один на озере, а теперь с нарастающим волнением подумал, что такое вполне возможно. Сегодня было возможно все, в этот последний волшебный день.

– Ну, приятель, – начла водитель, снижая скорость, когда на дороге появился большой указатель со стрелкой и надписью «Голубое озеро», – не передумал насчет прогулки? А то могу и до парковки довезти.

– Нет, спасибо, – Антон весь дрожал, на этот раз от возбуждения, – я, правда, с удовольствием пройдусь.

– Как знаешь, – согласился водитель и остановил машину на обочине. Антон расплатился и вышел, солнце тут же ударило по глазам, вернее, по единственному оставшемуся глазу, и Антон еще раз порадовался, что на нем очки. Такого яркого дня он давно не видел. Видно, и буря будет под стать, пронеслась в голове мысль. Таксист еще немного постоял, укладывая полученные купюры и переговариваясь по рации, а потом резко развернулся и укатил обратно в город, оставив облачка пыли. Антон остался на обочине совершенно один.

Последний этап моего путешествия, подумал он, наслаждаясь теплыми лучами на лице и свежим ветром, прилетающим из лесополосы, и какое счастье, что я пройду его без свидетелей. Он вспомнил, что раньше на обочине вдоль шоссе сидели жители ферм и продавали свою продукцию, его родители покупали фрукты и мед, но никогда молочные продукты, теперь Антон понимал, почему. Хотя, подумал он, я бы сейчас купил бутылку молока и выпил ее прямо на поляне, инфекций мне уже можно не бояться.

Он не планировал этот мини-поход, поэтому не взял с собой ничего кроемее маленькой бутылки воды, и теперь жалел об этом. Можно было бы устроить себе прощальный пикник, подумал он, точно как заключенный пред казнью ест свой последний обед. Только вот я свободен, и я делаю это по собственной воле. Но он так давно не бывал здесь, что забыл, как красиво и как завлекающее выглядят поля при свете солнца, как пахнет ветер, летящий по равнинам, как нежно и прохладно прикасается к коже трава. Все, что он помнил – вонь выхлопных газов, бетонные лабиринты, шум машин и лифтов, грохот работающей техники и ругань вечно озлобленных людей.

А жаль, вдруг подумал он, если бы я мог все вернуть, я бы сделал все правильно. Зато, теперь я знаю, что правильно, пришла мысль, и он нашел в ней утешение. Редко кому хватает жизни, чтобы понять ее смысл, подумал он, мудрые обычно что-то понимают под конец, когда уже ничего не вернуть и нет больше шансов, а глупцы так и уходят, ничего не осознав. Я прошел ускоренный курс, думал он, глядя, как ветер играет кронами деревьев по обе стороны шоссе, как солнечные блики отражаются от еще зеленых листьев, и если есть, все же, что-то дальше, я хочу сохранить это знание, пронести его с собой в следующую жизнь, чтобы хоть один раз не тыкаться в стену непонимания и фальшивой истины, как слепой котенок.

Вдохнув глубоко, как мог, Антон зашагал по обочине к повороту, где стоял еще один громадный указатель. Он чувствовал себя странником, открывшим вдруг дорогу в другие миры, волшебные и прекрасные миры, которые всегда были у людей под носом, просто никто их не видел. Ну, почти никто. Он чувствовал силу, пронизывающую мир, чувствовал жизнь, и на глаза наворачивались слезы, потому что эту жизнь надо было сохранить, за нее надо было сражаться, за нее было не жаль умереть.

В мире тысячи дорог, думал он, глядя, как пустое шоссе убегает куда-то вдаль за холмы к самому горизонту, и каждая – это шанс, а время так неумолимо уходит. На что же я так бездарно тратил свою жизнь?? В этих мыслях не было грусти, только легкое сожаление, если ничего не вернуть – об этом глупо печалиться, еще один урок его спецкурса, время драгоценно, но энергия – она еще дороже, и ее надо тратить на стоящие вещи, понял он: познание, радость, доброе дело, любовь. А использовать драгоценную жизненную силу на сожаление или ненависть или страх – это все равно что кидать золотые монеты в помойную яму, а потом умирать от голода и холода в нищете.

Но одну монету выкинуть необходимо, подумал Антон, ту, что высосала из меня жизнь и лишила возможности изменить свое будущее. Зато, подумал он, я умру хоть что-то поняв, а так, прожил бы всю жизнь как загнанный дурак, причем загнанный собственным невежеством.

– Просто для особо непрошибаемых кретинов и существует шоковая терапия, – проговорил он и улыбнулся.

Спасти душу или тело, так сказал ему тот старик, и теперь Антон не только не сомневался в своем выборе, он просто не понимал, как можно поступить иначе. Тело не живет без души, а вот душа без тела… И пусть в мире правит зло, но есть еще столько прекрасного, и каждый просто делает свой выбор, не ради чего-то, а потому что не может иначе. Конечно, думал он, повернув на широкую аллею, если бы я знал тогда, я бы не взял эту монету и вообще не вышел бы из дома в тот день, но так случилось, и я выбрал свой путь.

Тут перед глазами вдруг всплыло прекрасное лицо девушки из больницы. София. Он вспомнил, как падал утренний свет на ее шею, как светлые пряди обрамляли лицо, он вспомнил ее пылающие от эмоций глаза и удар кулачка по ладони…

– Я пройду его до конца, – твердо прошептал он, – ради всего хорошего, что есть в этом мире.

Все доброе и правильное в мире дается с трудом, тогда как все плохое и злое – почти без усилий, это он тоже понял уже давно. Поэтому в мире и правит зло – потому что люди ленивые и трусливые, в лучшем случае – просто пассивные наблюдатели, с молчаливого согласия которых и творится все зло на земле. И никто не задумывается, что жизнь всегда имеет лишь 2 пути – ты либо вносишь с вой вклад в добро, либо помогаешь злу. И нет никакого бездействия или нейтралитета. Каждую секунду каждый из нас – солдат на поле боя, каждая мысль – оружие, летящее в цель. А вот в какую, решать нам.

Так думал Антон, удивляясь, как раньше он жил и не понимал таких простых и очевидных вещей.

И иногда приходится отдавать свою жизнь, думал он, солдаты гибнут, такова природа войны. Но если цель – достойная, тогда даже страх не позволит тебе отступить.

Он ощущал необыкновенную легкость, как будто летел навстречу свету, и нечего больше терять, нечего бояться и нечего ждать. Жребий брошен, и он намеревался до конца сыграть свою роль в этом дьявольском спектакле. Но напоследок он твердо решил сделать все, чтобы прощание с миром вышло теплым и приятным.

Аллея почти не изменилась за те годы, что он провел в городе, только деревья по обеим сторонам стали раскидистей, а кустарник на зеленой зоне, разделяющей аллею – гуще. Он почти забыл, какой же широкой она была, даже тогда, в детстве, когда все кажется огромным и удивительным, ее размеры поражали. Сейчас Антон ощущал тот же восторг и восхищение, от одной обочины до другой аллея больше напоминала развязку мегаполиса, только без машин и разметки. Никаких тротуаров не появилось, все такое же асфальтовое полотно – без ям, недавно отремонтированное, как он заметил – разделенное посередине небольшим участком земли, засаженной кустарником.

Он помнил, как люди и машины двигались одним потоком, в выходные водителям было трудно проехать сквозь массу пешеходов, в основном все приезжали на большом автобусе, который останавливался там же, где Антон покинул такси. Он и сам приезжал на том автобусе и так же точно шел пешком… только тогда с ним шли его родители, сам он был здоров, и его ждала впереди целая жизнь. Внезапная грусть навалилась на Антона, он вспомнил себя маленького, полного надежд и уверенности, и чем все это обернулось? Как бесстрашно он улыбался тогда, глядя в небо, даже не подозревая, что оно пошлет ему.

Все дети верят, что их ждет счастливая жизнь, подумал он, что мир всегда будет казаться таким удивительным, что именно твои мечты сбудутся, что смерть – это то, что случается с другими. А потом время проходит, и жизнь бьет в эти открытые сердца, оставляя уродливые рубцы и раны, которые уже не заживут никогда. И мир теряет свое очарование, он больше никогда не будет таинственным и полным чудес, отныне уставшие глаза бывших детей видят его в ином свете – пыльным, грязным и смертельно скучным.

Хорошо, что мы не может предвидеть будущее, подумал Антон, иначе мы лишились бы и того крохотного островка безмятежности и волшебства, который взрослые называют наивностью.

Впереди показалось какое-то заграждение, далеко, аллея была длинной, но Антон не спешил. Наверное, та самая стоянка, решил он, и на какое-то мгновение даже пожалел, что у него нет машины – расстояние было приличным, а он не спал всю ночь, не считая того, что жизненные силы итак почти исчерпались. Дышать было трудно, но он не останавливался, просто замедлял шаг, когда перед глазами… перед одним оставшимся глазом начинали плясать черные точки и пятна. По обеим сторонам аллеи были искусственные лесополосы, деревья, посаженныеровными рядами, поэтому Антону хорошо были видны черные круги от костров и импровизированные лавочки из поваленных стволов – некоторые предпочитали устраивать пикники под деревьями, не доходя до озера – там разводить огонь было запрещено, это Антон помнил с детских времен.

Солнце начинало припекать всерьез, и Антон все с большим желанием поглядывал на кружевную тень лесополосы, там наверняка было прохладно, а шум деревьев навевал покой. Скоро меня ждет вечный покой, напомнил себе Антон, заставляя себя двигаться дальше, но силы стремительно истощались. Я могу дотянуть до озера, говорил он себе, а там немного передохну, в конце концов, куда мне спешить? Но, как он уже усвоил, жизнь тормозит самые смелые планы – голова вдруг закружилась, и в обоих глазах воцарилась темнота, Антон почувствовал, как ноги стали ватными и подогнулись. Он приложил все оставшиеся силы, чтобы не упасть на асфальт и не разбить себе голову, он знал, что монета, силы зла, стоящие за ней, сделают все, лишь бы помешать ему. Он выставил руки вперед и тяжело осел на обочину, в висках стучало, легкие раздувались, пытаясь добыть кислород, но его как будто не осталось в воздухе, грудь снова сдавил стальной обруч, и что-то теплое потекло из носа.

Впрочем, это сейчас занимало его меньше всего, он отчаянно сражался с собственным телом, чтобы восстановить контроль и добраться до озера. Черт с ним с отдыхом или прощальным созерцанием мира, главное – сделать дело, выполнить миссию, а потом… Антон сел на прохладный асфальт, подтянул ноги к груди и оперся лбом о согнутые колени. Он пытался успокоиться, пытался вдохнуть достаточно кислорода. Дышать приходилось ртом – нос был залит кровью. Через несколько бесконечных минут его зрячий глаз снова стал видеть мир, пусть в нем и плясали точки, а на периферии зрительного поля как будто шел дождь. Теперь все это не имело значения, главное – он снова видел, ведь без зрения его миссия могла и сорваться.

– Ни за что, – твердо сказал себе Антон, – время еще есть, и пока я жив, я буду ползти к этому озеру на ощупь, но седлаю то, что должен.

Решимость, звучавшая в его тоне, вернула ему силы, он зажал нос рукой и стал ждать, разглядывая причудливые кровавые узоры на штанинах, которые оставила кровь. Ему показалось, что он видит сердце.

Несколько минут спустя, он медленно встал и побрел в прежнем направлении. Из носа больше не текло, голова не кружилась, хоть и была тяжелой, а на тошноту он уже практически научился не обращать внимания. Ко всему мы привыкаем, подумал Антон, он шел, низко опустив голову, радуясь каждому шагу, даже к самым страшным вещам. Что мы за существа?

– Существа, нацеленные выжить, – ответил он шепотом сам себе, – и ради этой цели мы готовы вытерпеть все.

Просто есть разные уровни выживания, подумал он, есть выживание особи, а есть выживание всего вида, и оно всегда важней.

Добравшись до стоянки – совершенно пустой в этот будний день – Антон остановился, тяжело оперся о высокую ограду из железных перекладин и нарушил первое обещание: достал из сумки бутылку с водой. Он долго держался, но жара и усталость, все же, победили. Ругая себя, он достал свой скромный запас воды, понимая, что если не сделает хоть пару глотков, всё равно не дойдет до пункта назначения. Только два глотка, строго сказал он себе, не больше. Вода нужна была, чтобы поставить жирную точку в этом адском действе. Он, конечно, мог попить из озера, ему все равно терять было нечего, да только вода в Голубом озере не была обычной – это была отвратительная горько-соленая смесь вулканических остатков, местных пород и минерального источника. При всем желании сделать хоть глоток этой гадости никто был бы не в силах. Более того, Антон был уверен, что даже если заставит себя проглотить красивого цвета воду из озера, она тут же выйдет обратно, а вот этого как раз никак нельзя было допустить.

Никудышный из меня бойскаут, подумал Антон, сразу видно – в походы не ходил, к внештатным ситуациям не готовился. Нет бы взять воды побольше, еду захватить, просто на всякий случай… хотя, может, он подготовился бы лучше, если бы монета не отняла все силы. Учитывая обстоятельства, подумал Антон, я еще неплохо держусь. Сил идти дальше не было, усталость навалилась на Антона и похоронила под своей тяжестью, как лавина. Он понимал, что надо заставить ноги нести его вперед, но стоять вот так, под этим горячим солнцем было так хорошо, так приятно…

– Соберись, – прошептал он, – время уходит, а я дал себе слишком маленькую фору. В тайных операциях я полный дилетант. – Добавил он и усмехнулся.

Он попытался оторвать руки от прохладного металла, решительно заткнув голосок, шепчущий: «Ну еще секунду. Что случится за секунду? Просто еще немного постоим, передохнём, разве ты это не заслужил?». Заслужил, подумал Антон, но у меня всего одна попытка на все, и не хочу я тратить ее на отдых на стоянке. Вот доберусь до озера и тогда…

В глазах снова потемнело, а воздух опять стал густым, как сироп. Мышцы ног дрожали, как желе, и Антон понял, что просто не в силах удержать вертикальное положение. И это солнце, такое горячее… Медленно, он опустился на четвереньки, радуясь тому, что он здесь один и никто не видит его позора. От асфальта веяло теплом, и от этого все запахи обострились, тошнотворная вонь бензина, машинного масла и резины – запахи стоянки ударили в нос, тошнота накатила мгновенно, поднялась откуда-то из глубины, как цунами. Не успев понять, что происходит, Антон согнулся пополам и его вырвало.

Замечательно, подумал он, но без особых эмоций, на них просто не осталось сил, я зря потратил воду. И придется потратить еще, с тревогой понял он. А ты думал, все будет так просто? Шепнул голосок в голове. Думал, просто приедешь сюда и станешь героем? Нет, чтобы стать героем, надо пройти через ад, и чаще всего, в нем и остаться. Ради чего? Чтобы другим не пришлось.

– Не придется, – одними губами прошептал Антон, стоя на четвереньках с закрытыми глазами и ожидая новых спазмов. – Это я тебе обещаю.

Но его желудок успокоился так же быстро, как и взбунтовался. Выждав еще несколько минут, Антон рискнул открыть глаза. Крови не было, уже хорошо. Хотя ему, по большому счету, уже было все равно, но если бы началось внутреннее кровотечение, и сильное, его время и шансы заметно сократились бы. А он не хотел уходить, не попрощавшись. Очень не хотел. Поэтому медленно, опустив голову, он пополз в сторону леса. Встать он не мог, даже пытаться не стоило, все могло закончиться падением, а обморок или разбитая голова никак не входили в его планы. Уже недалеко, думал он, наблюдая, как камешки и трещинки в асфальте медленно уплывают назад под его руками, сумка тащилась за ним на ремне, монета тянула к земле, как гиря, свисая в нагрудном кармане. Ему вдруг стало необходимо убраться с этого палящего солнца, оно стало таким ярким, таким горячим, оно притягивало тошноту и било по единственному глазу. Антон бросал жадные взгляды на тенистую лесополосу. Она совсем рядом, говорил он себе, там тень, там прохладно, там я смогу передохнуть, и мне станет лучше.

От стоянки до открытой поляны, где располагалось озеро, оставалось совсем немного, а лесополоса заканчивалась еще раньше, резко переходя в покрытый зеленой шелковистой травой луг. Дальше деревьев не было, только бархатные холмы уходили вдаль, превращаясь в фермерские поля и пастбища. За стоянкой аллея, все так же обсаженная деревьями с двух сторон, могла похвастать скамейками и даже торговыми ларьками. Все они были закрыты в будние дни и открывались только по выходным. Можно прилечь на лавочке, прикинул Антон, но быстро отказался от этой идеи – асфальт, солнце, пусть и немного ограниченное ветками… нет, ему хотелось более укромного местечка. И потом, туда еще надо было доползти, а лесополоса была совсем рядом.

Собравшись с силами, Антон преодолел воняющий машинами и пылью асфальт. Едва он оказался под деревьями, ему сразу стало лучше. Воздух здесь был намного прохладнее и пах свежестью, правда, ползти на четвереньках было трудно – корни, торчащие из земли, мелкие ветки и ямки сильно осложняли эту задачу. Добравшись до ближайшего дерева, он рискнул и попытался встать. Медленно, держась за ствол и делая глубокие вдохи, но ему это удалось, еще одна маленькая победа. Между ровно посаженых стволов он видел длинную, уходящую за холм лужайку – до Голубого озера было рукой подать. Вот там и отдохну, подумал он, глядя на границу между лесом и лугом, под ветками мне будет хорошо, а трава выглядит такой мягкой.

Ему очень хотелось пить, но он держался, строго запретив себе прикасаться к воде, пока не окажется на границе лесополосы. И то, я смогу позволить себе всего пару глотков, думал он, ругая себя за непредусмотрительность.

Двигаясь от ствола к стволу, как пьяный, Антон добрался до последнего ряда деревьев, отсюда он еще не мог видеть озеро, но вид покрытых шелковистой травой холмов и равнин завораживал. Пейзаж казался просто картинным, сочная зеленая трава, и отчаянно голубое небо, кое-где уже покрытое белыми облаками, равнины и холмы, уходящие к горизонту. Лучшего места, чтобы провести свои последние часы Антон не мог себе представить. На душе снова стало легко, улыбаясь, он осторожно опустился и присел, облокотившись спиной о ствол дерева. Ветки образовали над ним нечто вроде навеса, защищая его от солнца, из лесополосы веяло прохладой, а теплый ветерок, летящий с холмов, нежно гладил лицо. Последний привал, подумал Антон, доставая бутылку с водой, немного отдыха и – в последний путь.

Эта мысль была совершено будничной, никого трагизма или героизма он не ощущал. Просто план, который надо выполнить. Может, я просто очень устал, подумал Антон, с жадностью глядя на воду в бутылке, так устал, что согласен даже на вечный отдых.

Отвинтив крышку, он с тоской посмотрел на стремительно уменьшающийся запас, а потом сделал первый маленький глоток. Такого блаженства он, казалось, давно не испытывал. Будто сама жизнь растекалась по всем клеткам. Антон закрыл глаза и позволил себе просто наслаждаться ощущениями – ветер на лице, пахнущий травами и мечтами, чистый вкус воды, широкий шершавый ствол дерева за спиной. Все его мышцы расслабились, это была не та слабость, которую вызывала монета, это было настоящее расслабление тела и духа.

Антон понял, что наслаждение будет полным, если он ненадолго приляжет на эту шелковую траву под ветками деревьев и будет просто смотреть в небо. А почему бы нет, спросил себя Антон, я заслужил немного радости, скромную плату за то, что я пережил и за то, что собираюсь сделать. Вставать он не рискнул. Вместо этого неохотно оторвал спину от ствола и снова пополз, только на этот раз шелковистая трава под руками напоминала ковер. Выбрав место у самой границы лесополосы и луга, Антон сначала сел, ощущая прохладу земли – лето выдалось дождливым, и земля уже остыла. Как хорошо, что мне можно об этом не беспокоиться, подумал он, доставая из сумки заветную бутылку с водой, все же, истинную свободу обретаешь, только поставив на карту всё и всё проиграв. В этом правы самые отчаянные люди.

Сделав второй глоток, он закрыл глаза, ощущая, как блаженство растекается по телу, над ним шумела листва, защищая его от солнца, вокруг был просто вихрь ароматов. И в тот момент не было ни страха, ни страданий, ни смерти. Жаль, больше нельзя, подумал он, засовывая бутылку обратно от греха подальше. Но у него оставалось еще одно удовольствие в запасе – с улыбкой, Антон растянулся на траве, положив руки за голову, перед ним простиралась бесконечная громада неба. Как прекрасен мир, подумал он, как совершенен! Так что, нечего бояться, Тот, Кто создал такое чудо, наверняка все продумал. Ему казалось, что он никогда не испытывал такого покоя и умиротворения, он забыл про свою болезнь, про монету, про то, что ждало его впереди, впервые за много лет он был счастлив и расслаблен.

Облака неспешно плыли по небу, белые и причудливые, как будто на них были целые замки или города. Кто живет в этих воздушных замках, подумал Антон, кто проплывает над миром в вечной красоте и безмятежности? Наверное, ангелы, ответил он сам себе, только они достойны такой красоты. Вот бы стать одним из них…

Это была его последняя мысль, веки потяжелели, усталость и истощение взяли свое, он и сам не заметил, как погрузился в сон. И впервые за очень долгое время улыбка так и не покинула его лицо.

***

– Солидное место, – сказал Аннета, когда они, пройдя по ухоженному двору, подошли к крылу А, – но все равно жутковатое.

– Больница есть больница, – кивнула Рита, – пусть даже шикарная. Здесь всем плохо, и это чувствуется.

Над головами девушек шумели деревья, ветер разносил запах цветов, еще цветущих на клумбах, несколько больных из других корпусов сидели на лавочках и задумчиво смотрели куда-то в пространство, им было что осмыслить и над чем подумать. Но возле крыла А не было никого, кроме двух посетительниц.

– Ну что, сделаем это и – домой, – сказала Аннета, глубоко вдыхая ароматный воздух, – нет у меня желания здесь задерживаться. Грустное место, и навевает грустные мысли. Особенно сейчас.

Обменявшись взглядами, они вошли в помещение и направились к посту медсестры, все так же копающейся телефоне.

– Распишитесь и наденьте это, – она так же машинально подсунула им журнал, свернутые бахилы и маски, – и не забудьте указать номер палаты, а то сегодня все как сговорились.

Девушки снова обменялись удивленными и взглядами, а потом по очереди расписались, едва не забыв от волнения номер палаты. Теперь они поняли, почему Антон так настаивал на том, чтобы они записали его в телефон или блокнот.

– Вообще не помню номер, – прошептала Рита, глядя на подругу круглыми от ужаса глазами, – как будто и не знала никогда.

– Я помню только, что в конце была буква А, видимо, по названию корпуса, – задумчиво ответила Аннета, уже доставая телефон. – Сейчас.

– 9А! – радостно возвестила она, спустя пару секунд, – хорошо, что я его послушала и записала номер…

Она не закончила фразу, потому что в голове вдруг яркой вспышкой промелькнула мысль: хорошо, что я послушала его и в другом, гораздо более важном.

Они расписались и вернули молодой медсестре журнал, та автоматически просмотрела новую запись и, так же, не отрываясь от увлекательной переписки в телефоне, сообщила:

– Тоже в 9А? Прямо день открытых дверей сегодня.

Девушки, успевшие надеть маски, удивлено уставились друг на друга. Над голубым синтетическим материалом их глаза сверкали от возбуждения и удивления. Рита нахмурилась и кивком указала на медсестру, Аннета пожала плечами. Кто мог еще приходить сюда? Они не знали, им казалось, что женщину в палате 9А навещал только ее сын… но что они вообще знали о ней и о ее семье? А спрашивать они не посмели. Да и запись в журнале не могла им ничего сказать, даже если бы они обратил внимание – там был только номер палаты, время посещения и кое-как поставленная подпись.

– Ладно, – тихонько сказал Рита, – пошли. Чем скорее начнем, тем скорее закончим. Но все рано как-то неловко…

Аннета согласно кивнула. Они, как и Антон рано утром, чувствовали себя чужими, словно не имели права находиться здесь. Только причина у девушек была другая – они ни разу в жизни не видели мать Антона и опасались, как бы кто-нибудь не попросил их оттуда. Обе понимали, что этого не случится, но страх и волнение все равно оставались. И это тревожное чувство в груди, чувство, что они упускают что-то важное.

Молча они вошли в бирюзовый коридор, невольно озираясь и разглядывая новое место. Обстановка поразила обеих – уютно, чисто и тихо, как в гостинице. Лампы на столиках выключили, солнечного света из палат было достаточно, откуда-то лилась тихая спокойная музыка, под ногами пружинил толстый ковер пастельных оттенков. Иллюзию нарушал лишь едва уловимый больничный запах и пробивающееся сквозь музыку пиканье приборов. Навигация для смертников, подумала Аннета и передернула плечами, ничего не могла с собой поделать. Тишина и покой крыла А не могли обмануть ни ее, ни кого другого – здесь почти не было жизни, она почти ушла, как выцветшая картинка или выветрившийся аромат духов.

– Господи, бедные люди, – выдохнула Рита, когда они, проходя мимо очередной палаты, увидели в открытой двери неподвижного мужчину, одиноко лежащего под маской. Рядом никого не было, и он напоминал куклу или оболочку, оставленную в чулане до утилизации. – Не представляю, что это за чувство, когда вот так лежит твой родной человек. И как Антон с этим справлялся?

– Он сильнее, чем кажется, – нежно улыбнулась Аннета, – и намного сильнее, чем он сам считает.

Вместо ответа, Рита нашла ее руку и крепко сжала, глядя подруге в глаза. Так, не разнимая рук, они дошли до номера 9А. Ни одной медсестры они по пути не встретили, и никто из немногочисленных посетителей не окликнул их и не спросил, куда это они идут. Это немного успокоило девушек.

– Не уверенна, что готова увидеть… ну ты понимаешь. – Сказала Рита перед дверью. За ней была тишина, и ждать могло что угодно.

– Это же не морг, – попыталась улыбнуться Аннета, но шутка напугала ее саму. Да, не морг, но почти. – Там ничего ужасного, ни кровищи там, ни кишков… Просто немолодая женщина спит. Ты же видела остальных.

– Да, но это мать Антона! – прошептала Рита, – и мы вот так с ней знакомимся. А еще надо приколоть брошку…

– Одно могу сказать точно, – на этот раз улыбка Аннете удалась, – она тебя 100% не укусит.

Рита пыталась сдержать улыбку, но не вышло. Она легонько толкнула подругу локтем в бок и нажала на ручку двери. Обе девушки напряглись, ожидая, что в палате может оказаться медсестра или врач, они до сих пор опасались, что те спросят, кто они такие и что здесь делают, а когда услышат, что они не родственники этой пациентки – прогонят прочь. Обе прекрасно понимали, что это глупые мысли, но детский страх пред больницами был сильнее. Покажу им брошь, думала Рита, сжимая сумочку, пусть сами тогда прикалывают ее, а я не уйду, пока не удостоверюсь, что воля моего друга исполнена. Эта мысль снова напугала ее. Воля моего друга. Звучало так, как будто он уже умер. Хотя, кого они обманывают, все трое давно знали, к чему все идет. Но знать что-то и пережить – разные вещи, подумала Рита, переступая порог палаты первой, мы знали, что его мать в коме, но столкнувшись с этим, увидев своими глазами…

В палате никого не было, только женщина в разовой пижаме как будто спала под монотонное пиканье приборов.

– Это ужасно, – вырвалось у Риты, – она как будто…просто задремала…и в то же время, видно, что ее здесь нет. Не знаю, как еще объяснить.

– И не надо, – ответила Аннета, – я ведь и сама вижу все то же самое. Бедный Антон, я даже не представляю, каково ему было приходить сюда, видеть ее, ждать…

– Самая долгая кома длилась 37 лет, – сказала Рита и пожала плечами, не отрывая глаз от женщины на кровати, – прочитала в интернете. Просто хотела знать, что нам предстоит…но к такому невозможно подготовиться.

– Она слышит нас? Как думаешь? – спросила Аннета, – в кино обычно говорят, что они всё слышат и бла-бла, но а ты как думаешь? По мне, так непохоже.

– Кто знает? – снова пожала плечами Рита, – точных данных нет. Думаю, каждый верит, во что ему легче. Я вот думаю…хочу думать, что раз они не совсем ушли, значит, что-то они чувствуют и узнают. Мне так кажется. И Антон, наверное, так думает, иначе не просил бы нас вернуть брошку.

Аннета промолчала, просьба Антона была ей понятна, но что-то внутри говорило о том, что в ней есть некий скрытый мотив. И это ее тревожило. Да и Риту тоже, это нельзя было не заметить.

– Ну что, – Аннета взглянула на подругу, – давай выполнять обещание и сматываться. Это явно не то место, где хочется задерживаться.

Рита порылась в сумочке и достала брошку. Маленькая и изящная, она смотрелась крайне неуместно в больничной палате, хоть и напоминающей гостиничный номер. Сверкающие серебряные нити, усыпанные блестящей крошкой, оплетали жемчужину причудливым узором, ловя свет и отбрасывая блики. Рите казалось, что это россыпь крошечных камней, но приглядевшись, она поняла, что это обработанный металл, отполированный до зеркального блеска. Несколько секунд она подержала брошь на ладони, любуясь ее скромной, но уникальной красотой, а потом решительно шагнула к кровати.

В вещах всегда можно найти черты их владельцев, подумала Рита, чувствуя, как в горле образуется ком. В этой маленькой вещице было столько от Антона… она не могла бы объяснить это словами, просто чувствовала.

– Они так похожи, – раздался за спиной голос Аннеты, она тоже подошла поближе и теперь с любопытством разглядывала лежащую неподвижно женщину. – Черты лица, нос. Только веснушек не хватает.

– Это, должно быть, передалось от отца, – прошептала Рита, не в силах отвести глаза от неподвижного лица. – Как думаешь, может, стоит поговорить с кем-то из персонала, чтобы эта брошь осталась с ней?

– Не знаю, – ответила Аннета, – скорее всего, ты права. Антон, вроде говорил, что предупредил врача. Но придется, наверное, найти кого-то и все объяснить. Но сначала давай вернем ее владелице.

Она протянула руку, краем глаза заметив одинокое кресло, и грусть снова кольнула сердце – всего одно кресло, всегда только один посетитель. А теперь и он не в силах прийти.

– Я только сейчас поняла, – прошептала Рита, вдруг обернувшись к подруге, – мы ведь даже не знаем ее имени!

Для них она просто была мамой Антона, им даже в голову не пришло спрашивать ее имя – они ведь не собирались с ней разговаривать. А он никогда его не называл.

– Не думаю, что это так важно теперь, – пожала плечами Аннета, – на разговоры времени все равно нет. Да и что мы ей скажем? Если она вообще слышит.

– А я верю, что слышит, – упрямо заявила Рита и повернулась к женщине, – и я скажу ей, должна сказать, что мы принесли и от кого.

– И это будет правильно, – мягко сказала Аннета, кладя руку ей на плечо, – никто из нас не знает истину. Просто делай то, что велит сердце.

Рита несколько секунд смотрела на неподвижно лежащую мать их друга, а потом кивнула и наклонилась к самому лицу неподвижной женщины.

– Здравствуйте, – робко прошептала она и облизнула губы, – я не знаю, как вас зовут, знаю лишь что вы – мама Антона, а он наш друг. Мы пришли по его просьбе. Я и моя подруга.

Она повернулась, как будто ища одобрения или поддержки, Аннета кивнула с едва заметной улыбкой. Улыбка была теплой и понимающей и, хотя маска скрыла ее, она отразилась в глазах, и Рита продолжила.

– Меня зовут Рита, а мою подругу Аннета, – она сделала паузу, собираясь с мыслями. Пальцы нервно теребили брошь, – мы… Антон попросил нас прийти и отдать вам кое-что. Подарок. Он сказал, эта вещь дорога вам, и вы бы хотели, чтобы она была с вами.

Она снова повернулась к подруге.

– Знаешь, я сейчас возможно скажу ужасную вещь, – она прикрыла рот ладошкой, как будто опасалась, что женщина на кровати ее услышит, – сейчас я даже рада… ужасное слово, но другого подобрать не могу… я рада, что она не может спросить, почему пришили мы, а не ее сын, и что с ним.

Аннета понимающе кивнула, покосившись на пациентку крыла А.

– Я тоже как раз об этом подумала, – прошептала она, думая о том, как иногда вопросы причиняют больше вреда, чем ответы на них и возможные последствия. И как раздражают и отталкивают люди, забрасывающие тебя этими острыми копьями-вопросами, вынуждающие возводить между ними и собой высокие толстые стены. – Не представляю, как бы мы отвечали.

Рита закивала, мрачно поджав губы под маской, а потом снова повернулась к женщине.

– Сейчас я приколю к вашей пижаме брошку, – она перестала теребить украшение и приложила его к груди женщины, примериваясь, ища лучшее место, – Антон говорит, вы влюбились в нее с первого взгляда и не расставались с ней. Пусть она радует вас и передаст вам частичку его любви тепла.

Она наклонилась еще ниже, вдыхая запах лекарств и цветочного мыла, место было найдено, но пальцы никак не хотели слушаться. Едва касаясь и затаив дыхание, она медленно и осторожно проколола розовую ткань, блики света, падающего из окна, тут же засияли на крошечных полированных поверхностях. На удивление, украшение смотрелось совсем не странно и не выглядело инородным предметом в этой обстановке. Брошь как будто заняла свое место, слившись с хозяйкой, даже не смотря на больничную пижаму и пикающие приборы вокруг.

Просто это действительно ее вещь, подумала Рита, а когда что-то является частью твоего образа и твоего пути – все остальное меркнет перед этим.

– Надо же, – прошептала Аннета у нее за спиной, – она как будто обрела свое место. Даже странно как-то…

Этот момент так растрогал ее, что она поспешно опустила глаза и стала дышать глубоко и редко – не хотела плакать как все эти безмозглые курицы из сериалов… но теперь они уже не казались ей такими уж пустыми и глупыми.

Рита возилась с замочком броши, стараясь едва касаться розового материала пижамы, как будто та могла ударить током, или еще хуже – заразить и ее комой. Брошь никак не хотела застегиваться.

– Здравствуйте, – раздался вдруг голос за спиной, ни одна из них не услышала почти беззвучно открывшейся двери. – Кто вы и что вы делаете?

Девушки вздрогнули от неожиданности, Рита уколола палец застежкой и тихонько ойкнула, отдернув руку. Обе инстинктивно повернулись, в дверях стояла невысокая полная медсестра средних лет, лицо скрывала маска, но глаза были холодными и серьезными.

– Итак, – повторила она, – если не хотите, чтобы я вызвала охрану, отвечайте, что вы делаете с моей пациенткой. И кто вы такие?

– Мы все объясним сейчас, – начла Аннета, примирительным тоном, Рита стояла за ней, бледная, как полотно, посасывая уколотый палец. – Мы здесь по просьбе сына этой женщины, Антона, вы наверняка его знаете…

– Допустим, – лицо медсестры оставалось бесстрастным, а глаза по-прежнему изучали незнакомых посетительниц с холодным недоверием, – и..?

– Мы его соседки, мы дружим, – Аннета тоже волновалась…но раньше, а теперь вдруг ощутила уверенность и спокойствие. Они имели право здесь быть, более того, они делали доброе дело. – Да, мы никогда раньше здесь не были, но сейчас он попросил нас приехать и отдать его матери кое-что…

Она отступила в сторону, давая возможность увидеть брошь.

– Вот эту брошку, – она указала на украшение, приколотое к груди женщины, – он сказал, что она дорога ей и должна быть у нее. Вот это мы и делали – прикалывали ее. Выполняли обещание.

Взгляд медсестры метнулся к украшению и тут же сместился обратно на девушек.

– Ладно, – сказала она, уперев руки в бока, глаза оставались такими же холодными, – а почему он сам ее не принес, если это фамильная вещь и все такое?

Девушки переглянулись. Это выглядело не в их в пользу, но они ничего не могли поделать.

– Потому что он болен и не может прийти, – ответила Рита, открыто глядя медсестре прямо в глаза. Честность – лучшая политика, подумала она, так какого черта?! – Он давно не был здесь именно по этой причине. А теперь ему стало хуже, и он попросил нас об этом. Не думаю, что ему очень хотелось доверять такое дело кому-то, но…

Она пожала плечами, как бы говоря, что выхода не было.

– Мы не делали ничего ужасного, – продолжила Аннета, – мы расписались в журнале и просто выполняем обещание. И у нас есть к вам просьба…

– Никаких просьб, – ледяным тоном сказала медсестра, делая шаг к двери, – я вызываю охрану, потому что вы только что попались на очень крупном вранье…

Глаза у обеих девушек стали размером с блюдца. Они снова переглянулись, на этот раз на их лицах легко можно было прочесть не только удивление, но и страх.

– Подождите, – предприняла попытку Аннета, – о чем вы? Мы не…

– Хватит. – Железным тоном оборвала ее медсестра, – я хорошо знаю Антона, он не болен и ни про каких подруг или брошку он мне ничего не говорил. Он был в отъезде и сам мне об этом сказал…

Глаза девушек становились все больше, Рита невольно прикрыла ладонью рот, Аннета стояла неподвижно, пытаясь совладать с внутренним цунами, которое поднималось в душе.

– Сегодня утром, когда навещал свою мать. – Закончила медсестра и уставилась на них, ожидая реакции. И она последовала.

– Чтоо?? – они сказали это почти одновременно и снова переглянулись, но на этот раз страх в их глазах был каким-то другим. И еще было заметно какое-то понимание, как будто они только что получили подтверждение совсем не радостной теории.

– Он был здесь?

– Сегодня? Это точно?

– Я так и знала!

Медсестра с возрастающим беспокойством смотрела на происходящее, уже почти выйдя в коридор. Она решила, что надо срочно звать охрану, что-то здесь явно происходило, что-то ненормальное. Но прежде чем она успела открыть рот или сделать шаг, незнакомки обменялись напряженными взглядами, как будто между ними шел телепатический обмен информацией, а потом, не говоря ни слова, выскочили из палаты и помчались по бирюзовому коридору.

Она была медсестрой, а не полицейским, поэтому несколько секунд просто смотрела им вслед, думая, что оно и к лучшему, главное – она спугнула странных девиц. Но что они здесь делали? И тут ее взгляд упал на сверкающий предмет на груди пациентки. Они не врали – к розовой пижаме была приколота брошь. И она действительно смотрелась на удивление гармонично.

Глава 16

День набирал обороты, пробки в городе становились все сильнее. Сидя в такси, девушки молчали, даже не глядя друг на друга, как будто каждая боялась увидеть в глазах подруги то, что теперь стало очевидно. Аннета нервно грызла длинные ногти, Рита, отвернувшись к своему окну, хмурилась, зажав ладони между коленями. Вокруг застыл поток машин, еле двигаясь и почти не приближая их к дому. Хотя, возможно оно и к лучшему, думала какая-то трусливая часть Риты, та самая, что заставляла иногда вытаскивать руку из руки любимого человека и говорить: «Мы просто соседки и подруги». Она стыдилась этих мыслей и этой части своей натуры, но не считала себя плохим человеком, понимая, что такая часть есть у каждого, так уж созданы люди. Вопрос лишь в том, сумеешь ли ты бросить ей вызов и победить. В большинстве случаев ей это удавалось.

Можно пойти по пути наименьшего сопротивления, подумала она, можно позвонить в службу спасения, а самим застрять на весь день в этой пробке, не лезть на рожон и не бороться с тем, что сильнее тебя, ведь обстоятельства, судьба, мир вокруг – все это сильнее нас. Это простой закон выживания, способ сохранения энергии, и нет ничего постыдного в том, чтобы желать уберечь себя от стресса, от боли, от страха. Это рациональный и умный подход к жизни… но почему-то в этом иррациональном мире наибольшим восхищением и уважением пользуются как раз безрассудные поступки. И самое удивительное, что важнее всего оказывается собственное мнение о себе, его еще иногда называют совестью.

Можно тлеть тысячу лет, беречь себя и свою энергию и потухнуть, и никто этого не заметит, вспомнила Рита вырванную откуда-то мудрость, а можно сгореть за минуту, но твой свет и тепло будут помнить. А если и забудут, это уже не важно, ведь всё, в конце концов, сводится не к восхищению толпы, оно непостоянно и не так значимо, как принято думать, всё на самом деле сводится к одному: сможешь ли ты жить с собой и своими решениями.

Именно поэтому она сейчас сидела в такси, напуганная и растерянная. Антон был их другом, единственным из всех, кто относился к ним как к людям, а не как к уродам, сбежавшим из ада. И она знала, что не смогла бы жить с равнодушием или трусостью со своей стороны в такой решающий момент. Аннета никогда бы так не поступила, подумала Рита, она привыкла не опускать голову пред страхом, она всегда выбирает борьбу.

Внезапно ей показалось, что между ними не просто пустой промежуток сидения, а целая вселенная. В такой момент нам нужен кто-то сильнее нас, подумала она, кто-то, кого мы любим, в ком уверены, кто даст нам опору, когда мир уходит из-под ног. И только теперь она начала понимать смысл слов, которые так часто повторяла ее бабушка: «В одиночку и в раю страшно, а взявшись за руки, можно хоть в ад идти». Повинуясь нахлынувшим чувствам, она протянула руку, нащупала ладонь подруги и крепко сжала. По-прежнему не поворачиваясь. И за это ей было стыдно.

***

Когда они, наконец, добрались до дома, было уже больше часа дня. Пробки в городе достигли своего пика, который спадал только после 7 вечера. Из такси они выскочили, как будто машина могла вот-вот взорваться, но, оказавшись перед закрытой дверью подъезда, обе вдруг ощутили странную парализованность. И тогда впервые с тех пор, как они покинули больницу, девушки рискнули посмотреть друг другу в глаза.

– Мне страшно, – прошептала Рита, кусая губы, перед ними высился такой знакомый и родной дом, шумела старая ива, которую они так часто видели из окна кухни Антона. Но все это стало каким-то пугающим и незнакомым. Таким она видела этот двор впервые, когда приходила смотреть квартиру, испуганно оглядываясь на очередную ссору из-за парковочных мест.

– Мне тоже, – ответила Аннета, беря ее за руку, – и нет нужды говорить обо всем. Просто не хочу больше отворачиваться и прятать глаза. Мы не должны так себя вести ради него, понимаешь?

Рита молча кивнула. Что бы ни ждало их там, за этими вечно бесстрастными окнами, как глаза статуи взирающими на мир, они должны пойти и заглянуть за ширму. Истина всегда пугает, подумала она, сколько трагедий каждый день разворачивается за этими непроницаемыми стенами под красивым глубоким небом и картинными солнечными лучами. Но страх ожидания как нарыв – чем быстрее его вскроешь, тем быстрее он пройдет, это она знала по опыту, поэтому, сжав руку Аннеты, решительно набрала код на двери.

Не разжимая рук, они вошли в подъезд и, не теряя времени на ожидание старого грохочущего лифта, зашагали по ступенькам. В подъезде царила тишина, поэтому каждый их шаг гулко разносился по всему пространству. Никакого орущего телевизора, ни музыки, ни ругани, Рита даже представить не могла, что когда-нибудь будет скучать по этим звукам, а сейчас очень хотела услышать хоть чье-то присутствие. Дом казался ей склепом, полным призраков и не успокоившихся душ.

– Мы должны надеяться, мы имеем право надеяться, – сказала вдруг Аннета, – это нам никто не запрещал. Я уже привыкла, что в жизни почти всё не то, чем кажется, так что я буду верить в лучшее. И ты верь…

– Я верю, – ответила Рита, глядя ей в глаза, они остановились на площадке перед последним лестничным пролетом, окруженные тишиной, только поднявшийся ветер шелестел ветками за окном. – Что бы ни было, я знаю, что будет лучше.

Последние ступени показались им бесконечными, но, все же, они оказались перед двумя закрытыми дверями, на распутье между своей квартирой и квартирой Антона. Девушки снова замерли и прислушались, но из-за двери не донеслось ни звука.

– Наша дверь как-то подозрительно долго остается чистой, – нервно усмехнулась Аннета, кивком указывая на потрепанную, видавшую виды дверь их квартиры.

Она думает о том же, о чем и я, поняла Рита, но ни одна не собиралась потакать этой последней слабости. Только вперед, подумала она, вскрыть этот нарыв страха и позволить ране зажить. Хотя будет больно.

– Звонить, думаю, не стоит? – нерешительно спросила Рита, – вдруг он спит?

– И я так думаю, – Аннета нервно кусала губы, но, после секундного раздумья, решительно полезла в сумку за ключом. – А может, он нашел какие-то ответы и ушел по делам… я хочу сказать, мы ведь не ясновидящие, там может быть все, что угодно. Не надо заранее паниковать и думать о худшем. Просто войдем и все узнаем.

Но ее выдавали дрожащие руки и, как она ни старалась скрыть эту дрожь, она не ускользнула от внимательного взгляда подруги, тоже напуганной и взвинченной до предела.

Ключ легко повернулся в замке, дверь открылась, и обеим показалось, что мир куда-то уплывает…а в следующую секунду они уже вошли в аккуратную прихожую. Взгляды сразу устремились в единственную комнату, дверь была открыта, в комнате никого не было. Девушки переглянулись и замерли. Аннета удивленно пожала плечами, но на лице уже появилась робкая улыбка.

– Антон? – тихо позвала Рита, как будто боялась нарушить тишину и покой этой квартиры. – Ты дома?

Диван в спальне-гостиной был сложен и прибран, впервые за очень долго время, а обувь в прихожей аккуратно расставлена. Девушки пока не знали, как к этому относиться, но обе уже ощущали надежду – самое упрямое и почти неистребимое человеческое чувство.

– Наш больной, кажется, затеял уборку, – подмигнула Аннета, проходя дальше, – видишь, рано мы отчаялись!

– И его, кажется, нет дома, – удивленно констатировала Рита, уголки губ непроизвольно поползли вверх и в стороны. – Вот, блин, великий конспиратор! Для чего был весь этот трюк с брошью??

– Говорю тебе, он что-то накопал, – потрясла пальцем Аннета, – просто не хотел нам говорить, чтобы не спугнуть удачу… или просто сам до конца все не выяснил.

Они зашли в комнату, все было убрано, все лежало на своих местах, занавески были открыты, и в окно вливался солнечный свет – солнце уже поворачивало на запад и освещало эту сторону дома. Никаких кружек, тряпочек и платков, никаких домашних вещей – только безликий порядок обычной квартиры. Рита подошла к окну и выглянула в лоджию – так же чисто и так же пусто. Плед на кресле аккуратно сложен, окна закрыты на защелки, только форточка была открыта, и врывающийся ветер трепал занавески.

– Что ж, у меня чуть удар не случился, – прижав руку к груди, объявила Аннета, – пойдем, хоть чаю выпьем и подумаем, что делать дальше. Мне срочно требуется какое-нибудь сладкое и очень калорийное успокоительное.

– Думаешь, все хорошо? – с надеждой спросила Рита. – Мне вообще-то тоже немного полегчало…ну, просто, раз он нашел силы на уборку и все такое… но еще волнуюсь немного все равно. Он ведь точно что-то задумал. Какой-то сюрприз. А я так издергалась за последнее время…

Она устало рассмеялась и закрыла глаза ладонями.

– Ты права, – сказал она, подходя к подруге, – надо немного расслабиться и просто подождать его. Он сам нам все расскажет. Пошли пить чай.

– Ты не поставишь чайник, – попросила Рита, когда они вышли из комнаты, – а я пойду умоюсь холодной водой, лицо просто горит от всех этих переживаний.

– Хорошо, – беззаботно кивнула подруга, – я тебе крикну, когда чай будет готов.

Но крикнула намного раньше.

***

Первое, что поразило Аннету, когда она вошла в кухню – это абсолютная чистота и порядок. Все блестело, вся посуда была вымыта, все стояло на своих местах. Правда, следов готовки видно не было, как и приготовленной еды, только расставленная по местам посуда и перевернутые, вымытые кастрюли. Такое ощущение, что квартиру собираются показывать арендаторам или покупателям, подумала Аннета, и тут в глаза ей попал блик – солнечный луч отразился от полированной поверхности стола. Она опустила глаза и увидела.

Ледяная рука вдруг пробилась сквозь грудную клетку и сжала е сердце, легкие желудок. Ее осенило. Она не могла бы сказать, откуда ей вдруг все стало известно, может, просто мозг собирал и тщательно складывал в общую картину крошечные мелочи, а может, это была интуиция в чистом виде. Но она вдруг четко осознала, что живым они друга больше не увидят. И этот белый конверт и абсолютный порядок – вот и все, что он оставил им после себя. Ужас сковал ее горло, не давая произнести ни звука, да она и не знала, что сказать или закричать, или заплакать? Просто стояла и смотрела на придавленный вазой для конфет конверт, чувствуя, как рушатся иллюзии, и как страшная реальность захватывает ее мир.

В ванной Рита открыла кран, слышимость в этом доме была прекрасной, так что Аннета слышала каждый всплеск воды и гудение труб. Но все это происходило где-то далеко, совсем в другом мире, где они еще верили, что все закончится хорошо, что на самом деле по-настоящему плохие вещи случаются с кем-то другим, или вообще только в кино или сказках.

Время уходит, прошептал голос в ее сознании, теперь она поняла, что за чувство не давало ей покоя все утро. Время почти ушло. И так как она за всю жизнь привыкла зубами цепляться за мельчайшую возможность и не отпускать до самого конца, Аннета набрала полные легкие воздуха и, чтобы разрушить охвативший ее ступор, закричала.

***

– Что?! Что такое?! – в дверях появилась Рита с мокрым лицом, тушь размазалась, но еще не смылась, и она была похожа на хэллоуинского зомби. Вода капала с лица и расползалась темными пятнами на блузке. – Что случилось?!

– По-моему, самое страшное, – сдавленно проговорила Аннета, указывая на конверт. – Не спрашивай, знаю и всё.

Рита несколько секунд пристально смотрела в глаза подруге, а потом кивнула и опустила глаза.

– Я с самого утра места себе не нахожу, – сказала она, – так и думала, что хорошо это не закончится. Это чувство не ушло, даже когда мы решили, что он просто пошел по делам и…

Она сокрушенно покачала головой, понимая, что все это теперь не важно.

– Мы должны открыть его.

Аннета протянула руку и вытащила конверт. Он был не запечатан, только на обратной стороне знакомым почерком были написаны их имена. Осторожно, как будто обращаясь с взрывчатым и крайне нестабильным веществом, Аннета достала сложенный лист бумаги, исписанный неровным почерком с обеих сторон.

– Зачем он писал от руки? – шепотом спросила она, ни к кому не обращаясь, – у него ведь естьпринтер.

– Потому, что это важно, – так же тихо ответила Рита, – это как лично сказать, а не прятаться за безликим шрифтом.

Аннета осторожно развернула письмо, чувствуя, как трясутся руки, а сердце стучит, как молот где-то в голове. Читать придется ей, это она понимала и не слишком радовалась. Рита подошла почти вплотную и попыталась заглянуть в текст, но вода и частично смытая косметика мешали ей разобрать неровный, скачущий почерк.

– Прочти. – Повторила она мысли Аннеты, – у меня от воды все расплывается.

Невероятным усилием поборов искушение пробежать текст глазами и быстро узнать суть, Аннета вдохнула и, сжав письмо до боли в пальцах, начала читать. Он потратил силы и время на то, чтобы написать свои последние слова от руки, именно в том порядке, в каком они должны были дойти до адресатов. Так что меньшее, что они могли сделать – ответить ему тем же уважением и дочитать все до конца.

Здравствуйте, мои прекрасные леди!

Если вы читаете это, значит, все получилось, и у меня хватило решимости довести дело до конца. Скажу сразу: это наш последний разговор, и, предвидя вашу реакцию на слово «последний», поспешу попросить – не заглядывайте в конец, не бегайте по строчкам… тем более, что всю информацию я разбросал по письму, чтобы иметь возможность сказать все, что я хотел вам сказать без спешки и суеты. Это прощание, а оно должно быть настоящим.

Аннета оторвала глаза от текста. Сердце билось в груди, как пойманная в силки птица, слезы уже начали застилать глаза, но она решительно смахнула их рукой. Рита смотрела на нее полными страха и понимания глазами. Они оказались правы, чувства не врут, и не обманули на этот раз – он ушел, плохое все-таки случилось.

– Дай мне письмо! – прошептала Рита, – нельзя так… так не должно быть! Мы должны найти его, должны остановить…

– Нет.

– Что?! – Рита с удивлением уставилась на подругу, – ты слышала? Он прощается, он решил умереть, покончить с собой! Тебе что, плевать?!

– Нет, не плевать. – Твердо ответила Аннета, пытаясь восстановить дыхание, слезы душили, разрывали грудь. – Именно поэтому я останусь здесь и дочитаю до конца то, что он хотел.

Рита посмотрела на нее, как на ненормальную, как будто вдруг увидела впервые то, чего раньше не замечала. Слезы покатились по щекам, лицо задрожало, а в глазах зажегся какой-то дикий огонек.

– Дай сюда! – она рванулась вперед, пытаясь выхватить письмо, но Аннета ловко увернулась и схватила ее за руку. Хватка была железной.

– Посмотри на меня! – строго сказала она, ища глазами глаза подруги, пытаясь поймать взгляд. – У него нет шансов. И не было. Он умирает. И хочет уйти достойно, разве не понятно?

Взгляд Риты немного прояснился, она всхлипнула и опустила глаза, не вырываясь и не пытаясь снова выхватить письмо.

– Он принял решение, и мы должны его уважать, – продолжила Аннета, – он наш друг и он прошел через ад. Это его жизнь и его право решать, что с ней делать. Так имей уважение и исполни его последнюю волю.

Рита сникла, плечи затряслись, она высвободила руку и закрыла ладонями лицо. Аннета подошла вплотную и обняла подругу одной рукой, второй удерживая последние слова Антона. Горячие слезы катились и по ее щекам, но жизнь давно научила ее плакать беззвучно. Невидимый и неслышимый плач всегда скрываемой боли, потому что мир не прощает слабости и не щадит слабаков.

– Он все спланировал у нас под носом, все предвидел, – тихо сказала Рита, уткнувшись ей в плечо, – он знает нас…это так…

Она не договорила, но в этом не было необходимости, здесь все было понятно без слов.

Наверное вы злитесь или недоумеваете: почему он ушел, почему не остался с нами, почему сообщает об этом вот так?! И раз это прощание, нет смысла недоговаривать или скрывать. Я ушел, я покинул вас и мой дом, потому что пришел мой час.

Когда-то давно, когда я был еще ребенком и верил, как все дети, что буду жить вечно и очень счастливо, мы иногда ездили в деревню навестить бабушек-дедушек. У них была живность, козы, куры, и конечно, собаки и кошки. Иногда я проводил там все лето. И в одну из таких поездок я узнал один из многих законов жизни – нельзя осквернять место, которое считаешь домом.

В то лето собака моих родных умерла, и бабушка очень горевала, даже дед – человек старой закалки, прошедший войну – и то пустил скупую слезу. Нет, ничего ужасного я не видел, она просто ушла. Тихо и незаметно, ночью я слышал, как она скребла калитку, а утром ее уже не было. Я спросил, почему бабушка плачет, ведь Руна – так ее звали, я помню очень хорошо, как и темное пятно, похожее на какой-то мистический знак на белом боку – вернется, просто погуляет и придет. И тогда дедушка рассказал мне. «Она не придет, Антон, – сказал он, вздыхая, но не опуская глаз, это я тоже запомнил. – Животные знают, когда наступает их час, и уходят, чтобы не осквернять смертью жилище стаи. Это правильно, это и есть забота – думать о благополучии семьи даже после смерти».

Нам, людям, очень многому стоит поучиться у тех, кого мы по глупости считаем неразумными. Хоть чему-то я научился. Вы – моя семья, единственные, кто у меня есть, кто был со мной в самые темные времена, поэтому я ухожу – чтобы у вас было будущее здесь, в вашем новом доме.

Снова шок? Хаха!

Я приготовил вам сюрприз, мой прощальный подарок – моя любовь к вам, выраженная не только словами, но и подкрепленная действиями.

Оторвитесь от письма на пару минут, время уже не имеет значения. На подоконнике кухни лежит белый конверт, там все документы на квартиру. Теперь вашу.

Я позаботился о семье.

Там же вы найдете договор – я перевел все свои сбережения на счет для оплаты маминого пребывания в больнице. В случае если эти деньги не понадобятся, они тоже перейдут к вам. Просто покажите указанному юристу договор и свои документы.

Девушки как по команде взглянули на подоконник. Большой белый конверт, туго набитый бумагами, действительно лежал на указанном месте. И теперь обе удивлялись, как не заметили его раньше. Хотя, чему удивляться – слишком много потрясений и эмоций, чтобы обращать внимания на такие мелочи.

Ни одна даже не протянула руку. Сейчас были вещи и поважнее. Только слезы потекли сильнее, мешая разбирать буквы, а Рита прикрыла рот рукой, сотрясаясь от рыданий, которые она хотела удержать внутри.

А теперь, когда с делами почти покончено (почти, потому что я вынужден буду попросить вас еще об одном деле), перейдем к чувствам.

Сначала дела – потом разговоры, так всегда говорила мне мама.

В этом письме я постарался придерживаться ее совета, хотя пришлось немного отступить от истины. И как раз об этом я и хотел поговорить. Объяснить, почему я поступил так и с чем ухожу.

Знаете, идеальный мир есть. Это наши принципы, мораль, пословицы и сказки – все то, что хранит в себе образцы и эталоны чистого добра. Ну как эталон времени или веса, что хранят в музеях или научных институтах. И в этом идеальном мире все красиво и правильно, все окутано ореолом романтики и торжественности. А жизнь…она больше похожа на стекло, покрытое грязными разводами – она все искажает и трансформирует. В ней нет четких граней и прямых линий, все размыто, все сдвинуто, все приблизительно.

И разница между этими мирами в том, что в идеальном мире даже самые страшные и уродливые вещи приобретают смысл, некое подобие красоты. Чистота наших мечтаний и иллюзий так сильна, что стирает истинное уродство с некоторых вещей. А вот в мире реальном все наоборот. Даже то, что по природе должно быть прекрасным и правильным, становится здесь ущербным и больным. Любовь превращается в эгоизм и ревность, дружба – в паразитизм, а скромность и вера в добро – в слабость.

Что уж и говорить о таких сильных понятиях как героизм и смерть.

В сказках герои бесстрашно бросаются в бой со злом, поднимая меч и открыто улыбаясь. Они легко или трудно, но преодолевают препятствия и получают награду, в конце они обретают все… и за ореолом волшебства и восхищения мы не видим их кровоточащих ран и отчаяния, которое, возможно, и гонит их вперед. Волшебный мир фантазий и эталонов шлифует образы, стирает все то, что не выписывается в картину блага и справедливости. И даже если герой гибнет, его смерть тоже красива и легка. Никаких мучений, никакой грязи. Никакой безысходности. Он отправляется куда-то в лучший мир в ореоле света, почестей и восхищения. Там даже смерть имеет надежду.

Здесь все не так.

В жизни герои чаще всего не выбирают свой путь. Они просто не могут стоять в стороне, отворачиваться или перекладывать ответственность на другие плечи. И в бой здесь идут не с радостной улыбкой победителя, а преодолевая страх и готовясь к худшему.

И самое горькое, что герои в реальном мире не получают ничего. Никакой награды, никаких почестей. Истинные борцы и воины добра всегда изгои, непонятные обществу зла «уродцы», раздражающие людей…ровно до тех пор, пока кому-то из этих «нормальных» людей вдруг не понадобится помощь. И чаще всего герои здесь не восходят на трон, а гибнут. И смерть здесь настоящая, такая, какая она есть – мучительная, грязная, уродливая и совершенно безнадежная.

И знаете, кокой парадокс – оказывается, наша уродливая реальность тоже хранит частичку настоящего волшебства, причем гораздо более прекрасного, чем в сказках. Потому что быть хорошим человеком здесь можно только по убеждениям. Просто потому, что не можешь иначе, ведь никакой награды ты не получишь, и ничего великого тебя не ждет. Разве такой героизм не честнее? Выходит, именно в этом грязном и больном мире рождается самая читая и прекрасная истина – поступать правильно не за что-то, а просто так, бросаться в бой без уверенности в победе, жертвовать всем, зная, что не получишь ничего взамен. Быть героем, никогда не считая себя таковым.

Все это я говорил о мужчинах и женщинах, сильных духом, о тех, кто не боится идти своим путем. О тех, кто протягивает руку, когда все проходят мимо, о тех, кто улыбнется тому, в кого все плюют. О друзьях, которые не бросают. О вас, мои дорогие, любимые леди.

Я никогда не смогу в полной мере выразить то, что чувствую, ту благодарность, ту нежность, то восхищение. Никто и никогда в жизни не относился ко мне так, как вы. Друг познается в беде, и, оглядываясь назад, я даже рад, что все это случилось. Ведь иначе я так никогда не познал бы, какое это сокровище – иметь настоящих друзей, тех, кто тянется к тебе душой, кому больно, если больно тебе.

Потому я и сделал то, что сделал. Я ушел и забрал с собой все то зло, которому не место среди людей. Я так и не знаю, сильный ли это поступок или слабость…но одно я знаю точно – в этом последнем рывке все мое достоинство, которое я так и не растратил в жизни.

Я слишком долго жил, не поднимая головы. Слишком много страха, слишком много заблуждений, чудовищных заблуждений. Я создал в своей голове картину мира, в котором невозможно жить… Но я прозрел, пусть и заплатил за это немыслимо дорогую цену. Я больше не боюсь, потому что твердо знаю: все люди сильные, только иногда забывают об этом.

И эта сила, она разная. Есть сила сражаться и менять мир, а есть сила терпеть. Нести на плечах то, что не изменить.

Мне выпал такой жребий, и я терпел то, что не могу изменить, а теперь пришла пора сражаться за то, что я изменить в силах.

Знаете, этот мир, он такой странный…Такая совершенная, величественная красота соседствует в нем с такой обреченностью… Мы видим красоту, только если она рядом с уродством, и всю жизнь страдаем ради крупицы счастья, а иначе просто не чувствуем его вкус.

Но, не смотря на все это, а может, как раз, благодаря, мир – прекрасное место, и не позволяйте никогда и никому убедить вас в обратном. Мир – это сокровищница без дна, как Голубое Озеро. В нем так много радости, любви и удовольствия! Каждый день таит в себе тысячи шансов на счастье, надо только протянуть руку и взять…но прежде надо научиться быть счастливым. И вот это трудно, подчас на это уходит вся жизнь, и понимание приходит уже тогда, когда времени не остается.

Понимание того, что лишь плохое случается само по себе, на протяжении жизни оно все равно сваливается на голову, а вот все хорошее, счастье – все это зависит от нас и требует труда, борьбы и усилий.

Но лучше хоть на мгновение увидеть свет, чем так и уйти в вечность слепцом.

Помните, я сказал, что жизнь – мутное стекло? Так вот, его можно протереть, и увидеть все в истинном свете. Пробовать как можно больше всего и ничего не бояться, потому что только так можно найти счастье и истину – ошибаться и учиться вставать после падения, пройти тысячи дорог, чтобы однажды выйти на свою, ту, которая приведет к гармонии. Только проверяя людей, только не боясь открываться им, можно понять, кто твой истинный друг, кто любит тебя по-настоящему. И жить ради этих людей, потому что тот, кто желает тебе счастья никогда не скажет, что ты чего-то не можешь, что ты слишком стар или слишком слаб, нехорош или недостоин.

Тот, кто по-настоящему любит, никогда не попросит тебя отказаться от любимого дела или принципов, никогда не будет стыдиться тебя или загонять в рамки.

Вот что надо искать, ценить и беречь, как самое удивительное и хрупкое чудо. И не тратить больше драгоценное время и свое сердце на тех, кто этого не достоин, кто не отвечает теплом на тепло и преданностью на преданность.

Жаль я не понимал раньше, что самая большая трагедия в жизни – стараться быть хорошими не для тех людей.

Тратить свое ограниченное время на то, чтобы завоевать уважение или симпатию тупого стада безразличных в лучшем случае обывателей – зря потраченная жизнь! Основная масса людей – примитивные, ленивые и озлобленные существа, не выносящие тех, кто обладает силой и мудростью, тех кто счастлив и свободен и другим желает того же. Людишки, с ненавистью отвергающие все новое, то, что не вписывается в их плоскую картинку мира и на все спешащие сказать «нет». Как бы жестко это ни звучало, но это так. Не стоит тратить себя на эту биомассу. Они не могу Любить, не могут Создавать, не могут Развиваться. Они лишь потребляют и медленно разлагаются, и потащат вас за собой в этот скудный, безрадостный мир, если вы им позволите.

Не стоит искать расположения людей, которые пренебрегают тобой, которые не заинтересованы в твоем благополучии, тех, кто думает лишь о себе и даже не пытается понять или отнестись уважительно. Надо просто осознать, что для некоторых ты никогда не будешь хорошим, как бы ни старался. Даже если ты станешь святым, и у тебя над головой появится нимб, они заявят, что он светит в глаза, и это раздражает.

Конечно, мир не станет идеальным, и это мутное стекло будет все так же искажать правду и красоту…но, поняв главное, можно создать свой собственный мирок – кусочек абсолютно чистого и прозрачного стекла, и смотреть на него, когда глаза устанут от размытых, грязных линий.

Ведь всем нам иногда надо отдыхать от зла, как сказал мне одни незнакомец давным-давно на том самом озере без дна.

Я слишком устал от зла, так что позвольте мне уйти и отдохнуть.

И простите, если моя тирада вас утомила, но это та истина, которую я получил в обмен за свою жизнь. И теперь я чувствую, что обязан передать ее вам, как завещание.

Ты, Рита, ты, Аннета – вы стали для меня тем мирком, который давал мне силы и не позволял сдаться. И я не сдался, благодаря вам.

Уходя, я заберу с собой монету, теперь я понял как. Это мой долг. Не потому что, так положено, а потому что так необходимо. Потому что я так решил. Конечно, будь я героем из сказки или фильма, я бы нашел способ исцелиться, а заодно бы уничтожил монету… Но это не кино, а я обычный, самый заурядный человек, и единственное, что я могу – сделать все, чтобы как можно дольше это зло никого не беспокоило. Чтобы оно не добралось до тех, кто мне дорог.

В заключение хочу еще раз сказать, как сильно люблю вас, как благодарен вам за все. Я не знаю, что ждет меня там, куда я отправляюсь, но если там что-то есть – я буду скучать и надеяться на новую встречу. Только не торопитесь

Живите сейчас, каждую секунду, ловите момент, урвите как можно больше счастья, потому что другого времени, кроме сейчас, у нас нет.

И ни на что не будет второго шанса.

И еще кое-что. Не помню, где я это слышал или прочитал, но сказано очень правильно: «Любовь – это держаться за человека изо всех сил и отпустить, как только он попросит». Отпустите меня и пожелайте мне счастливого пути, куда бы он ни лежал.

Любящий вас всем сердцем,

Антон.

P.S. А теперь последняя просьба. В письме я упоминал одну местную достопримечательность, причем, дважды. Приезжайте туда, когда прочитаете письмо. Я буду там.

А.

Закончив читать, Аннета подняла глаза. Взгляды подруг встретились.

– Ну и где же это хваленое добро? – процедила Рита. А потом уронила голову в ладони и горько заплакала.

Глава17

Антон медленно открыл глаза, небо над ним было темно-серым. Это и помогло ему понять, что сон закончился, он снова оказался в «лучшем из миров». Ненадолго, подумал он, с удивлением разглядывая темное небо. Когда он закрывал глаза – кстати, когда это было?! – день был просто чудесным, и небо такое голубое, такое чистое… Сколько же я проспал, со страхом подумал Антон, хватит ли мне времени закончить то, ради чего я приехал? В таких делах свидетели не нужны, поэтому он так удачно все рассчитал и распланировал, и вот тебе раз!

– Твои происки? – прошептал он, дотрагиваясь до кармана с монетой. Глубоко внутри он уже не сомневался, что карман будет пустым, она ушла, усыпив его, почуяв неладное, как зверь. Но нет, ткань выпирала привычным образом, а под ней он нащупал до ненависти знакомые очертания монеты. Она все еще была с ним.

Антон попытался сесть, получилось не сразу – тело затекло и не хотело слушаться, а слабость с новой силой навалилась на него, как гравитация на космонавтов, проведших некоторое время в невесомости. Но лежать он не мог, время уходило, плюс он продрог до костей, земля была холодной после длительных дождей, а теперь еще поднялся ветер, сильный и ледяной. Антон поднял голову к небу, одним глазом смотреть на мир было неудобно и трудно, но даже в таком состоянии он видел, что приближается гроза. Судя по ледяному ветру, еще и с градом… Но зрелище было фантастически красивым: черные облака, уже прорезаемые молниями на горизонте, и бесконечные ярко зеленые холмы, уходящие вдаль как плюшевое одеяло, расстеленное на кочках. Было что-то пугающее, но торжественное в этом ожидании бури, в этой мощи, неумолимо наступающей на покорно ожидающую природу.

Антон старался не обращать внимания на холод, все равно никакой одежды у него с собой не было, да и совсем скоро, максимум через полчаса его уже не будет волновать ни погода, ни возможное переохлаждение. Зато жажда отступила вместе с жарой, чему он мог только порадоваться – запас воды был на исходе. Интересно, как выглядит озеро сейчас, задался вопросом Антон, медленно поднимаясь и терпеливо пережидая танец темных точек пред глазами. Я ведь никогда не видел его в такую погоду, вдруг понял он, все те разы, что он приезжал сюда, небо было таким же чистым, а солнце таким же ярким, как и в это утро.

– Как и в тот день. – Прошептал он, как зачарованный глядя на волны, прокатывающиеся по высокой траве дальше на холмах.

Тот день, когда он встретил здесь обычного с виду незнакомца, сказавшего ему такие необычные слова. Он думал, что никогда не забудет ту встречу, но забыл, время и взросление стерли тот разговор из памяти. Но не из сознания – иногда (всего 4 или 5 раз за всю жизнь) он возвращался сюда во сне и снова встречал того незнакомца, и снова повторялся тот диалог. Никаких магических особенностей или закономерностей этот сон не имел, он не снился перед важными событиями или поворотными пунктами его жизни, просто иногда по ночам Антон опять становился мальчиком, готовящимся пойти в первый класс и приехавшим с родителями на последний летний пикник перед учебным годом. И небо было чистым и по-летнему синим, а он – счастливым и беззаботным, с волнением и любопытством ожидающим новую жизнь.

И вот этот сон вернулся, после стольких лет, как будто пришел проводить его, как далекий друг, которого не видишь годами, но всегда встречаешь с теплом. И как всегда, сон был таким ярким, таким правдивым, что он не сразу понял, что проснулся – если бы не такой контраст погоды во сне и наяву, он бы так и считал, что по-прежнему находится на том же месте, только 24 года назад.

Дождавшись, пока туман в глазах рассеется, Антон взглянул на то место, где встретил незнакомца так давно, совсем в другой жизни, и где снова увиделся с ним считанные минуты назад. За годы лавочка не изменила свое местоположение, только из деревянной, какой помнил ее Антон – и какой она была в его сне – она стала каменной. У подножия пологого холма, откуда открывался прекрасный вид на озеро, правда, самого озера Антон еще не видел, но светлое пятно на знакомом месте узнал.

Он сидел там, невысокий худощавый мужчина лет 40, лысеющий в простой неприметной одежде, сидел неподвижно и смотрел на озеро. Недалеко от него родители Антона расстилали плед и доставали еду из сумок, а он пока гонял мяч по практически идеальному газону. Он помнил, что там были и другие люди, один раз он попал мячом в самый центр импровизированного стола – столиков не было тогда, не было и сейчас – и только по счастливому стечению обстоятельств ничего там не разбил. После этого мама сказал ему отойди туда, где никто не сидит, и играть там, так он и встретил того незнакомца. После очередного удара мяч подкатился прямо к его ногам, Антон тут же подбежал следом. Мужчина как будто очнулся ото сна, медленно поднял мяч и задумчиво посмотрел сначала на него, потом на Антона.

– Извините, – на всякий случай сказал Антон, в том, что взрослый поднял мяч, а не просто пнул ему обратно, он видел недобрый знак.

– Ты меня не зацепил, – ответил незнакомец с улыбкой, и Антон немного расслабился, – как тебя зовут?

– Антон. – Ответил он и тут же оглянулся в поисках родителей – они запрещали ему разговаривать с незнакомцами, учили его, что они могут быть опасны, поэтому он, вынужденно нарушив правила, хотел убедиться, что родители недалеко и смогут прийти на выручку, если что. И хотя этот мужчина не казался опасным, Антон все равно нервничал.

– А это, – он повернулся и указал пальцем, – мои папа и мама. У нас пикник, потому что я иду в первый класс.

– Поздравляю, – улыбнулся мужчина, по-прежнему держа мяч в руках, – твоя жизнь изменится, тебя ждет совсем другой мир. И много интересного и много новых друзей.

Антон улыбнулся, нетерпеливо глядя на мяч.

– Скажи, Антон, – спросил вдруг незнакомец, – тебе здесь нравится? Или ты хотел бы быть где-то в другом месте?

– Ну, – на секунду Антон задумался, сбитый с толку таким неожиданным поворотом беседы, – я вообще-то хотел бы пойти в парк и покататься на каруселях, но мама говорит, что сейчас там очень много людей и придется долго стоять в очереди.

– Но здесь тоже классно, – добавил он, в надежде, что теперь мяч к нему вернется.

Но незнакомец не спешил возвращать ему игрушку.

– А вот я нигде бы не хотел быть, кроме как здесь, – сказал мужчина. – Это ведь особое место. И не только потому, что у озера нет дна… ты ведь знаешь, что у него нет дна?

– Знаю, – гордо ответил Антон, – мама сказала, что это дырка от лавы, и теперь ее залила вода. Она идет насквозь через всю землю и выливается на голову китайцам.

– Ну, это мне неизвестно, – усмехнулся незнакомец, – но для меня это место особенное не поэтому.

Он взглянул на озеро каким-то далеким мечтательным взглядом, а когда снова посмотрел на Антона, в глаза его горел хитрый огонек.

– Хочешь узнать кое-что волшебное? – спросил он и подмигнул.

– Конечно! – Антон даже забыл на время про свой мяч и про опасных незнакомцев. А может просто то, что он находился в поле зрения родителей, успокаивало и давало чувство безопасности.

– А ты умеешь хранить секреты, Антон?

– Да! Мой друг во дворе, Гриша, разбил окно в подвале, но я никому не сказал!

Незнакомец рассмеялся, совершенно искренне и по-доброму.

– Вообще-то, ты только что сказал мне, – и поспешил добавить, – но не переживай, я лицо незаинтересованное.

Антон покраснел и опустил глаза, соображая, узнает ли он теперь некую волшебную тайну, или он провалил испытание.

– Думаю, тебе можно доверить секрет, – интригующе проговорил незнакомец, – подойди чуть ближе.

Обрадованный такой развязкой, Антон совершенно забыв про все наставления родителей, шагнул вперед и оказался почти вплотную к сидящему на лавочке мужчине. Он помнил, что ему понравился запах, исходивший от незнакомца – тонкий аромат какого-то одеколона, но тогда Антону показалось, что так пахнут сказки и мечты.

– Это место – волшебное, Антон, потому что здесь зло не достанет меня, – проговорил мужчина, – это место – мое убежище от зла, здесь и только здесь я могу от него укрыться.

– Вас что, преследует злой колдун? – с восторгом спросил Антон. Секрет не разочаровал, а ведь обычно всё то, что представляло интерес и ценность для взрослых, было совершенно пустым и бесполезным для детей. Даже в свои 7 лет Антон уже знал это.

– Зло бывает не только в образе колдуна, – пояснил незнакомец, – оно имеет множество лиц и форм, ты ведь это знаешь?

Антон кивнул, думая, что тролли и гоблины и привидения – это тоже зло, его другие лица.

– И в мире взрослых, зло меняется, оно тоже взрослеет.

Мужчина замолчал, задумчиво глядя на неподвижную гладь озера.

– Так вы боитесь его? – спросил Антон, он не очень понял, какое оно – взрослое зло, понял только, что оно еще страшнее, чем детское. Хотя он никак не мог поверить, что есть что-то ужаснее черной руки, которая может вылезти из-под кровати. – Поэтому прячетесь?

– О нет, я не прячусь! – улыбнулся мужчина, и в его улыбке была смелость, так улыбались добрые короли в сказках. – Я отдыхаю от него здесь. Набираюсь сил пред новыми битвами.

Так он воин! Настоящий волшебный воин! Антон чуть не задохнулся от восторга. Теперь-то ему будет что рассказать Грише и другим ребятам. А он еще не хотел ехать!

– Я тоже не буду бояться зла, когда вырасту! – гордо заявил он, он хотел произвести впечатление, не разочаровать Волшебного Воина.

– Бояться, может, и не будешь, – совершенно серьезно сказал мужчина, глядя Антону прямо в глаза. Его глаза были небесно-голубыми и добрыми. И в них была сила, это Антон понял потом, когда сам столкнулся с тем, о чем говорил тот странный незнакомец. – Это не неизбежно.

А потом опустил мяч на землю и положил ладони на плечи Антона, заглядывая ему прямо в глаза.

– А вот уставать – да. Если в твоей душе есть хоть капелька света, ты будешь очень уставать от черноты вокруг. И тогда тебе понадобится такое место, где ты сможешь представить, что зло не достанет тебя. И тогда, хотя бы в том месте, оно будет бессильно.

– А я думал, – проговорил удивленный и одновременно испытывающий какой-то необыкновенный подъем, Антон, – что только в этом месте можно спрятаться от зла.

– Ты сам создаешь такое место. – Пояснил мужчина, отпуская его плечи и складывая руки на коленях, – выбираешь его, а потом делаешь непроницаемым вот здесь, – и он постучал пальцем по голове.

– Запомни мои слова, малыш, – добавил он, поглядывая куда-то за спину Антона, – потому что мне ты кажешься смелым и добрым. Возможно, однажды ты станешь Воином. А Воину без волшебного убежища никак нельзя.

Чуть не взорвавшись от гордости, в тот миг Антон готов был выйти один на один против полчищ троллей и гоблинов и даже отрубить мечом черную руку, чтобы не пугала больше детей по ночам.

– А у меня будет меч? А у вас есть? – затараторил он, желая узнать как можно больше у этого посланника сказочного мира.

Вместо ответа мужчина вдруг помахал кому-то рукой, кивнул и улыбнулся.

– Тебе пора бежать к родителям, – сказал он, поднимая забытый мяч и протягивая его Антону. Хотя теперь тот его вообще не интересовал.

– Сейчас, – нетерпеливо сказал Антон и спросил снова, – скажите только: у вас есть меч?

– Возможно, – загадочно улыбнулся мужчина. – Но прежде чем ты уйдешь, запомни хорошенько, что в борьбе против взрослого зла мечи почти бесполезны. Самое главное оружие в этой войне – твое сердце.

И он протянул руку и постучал пальцем по груди мальчика.

– Вот – самое сильное и самое грозное оружие, которого боится зло. Запомни, прежде чем сможешь понять. А когда поймешь – уже не забудешь.

– А теперь беги к родителям, они уже волнуются, – сказал незнакомец и вдруг снова стал обычным мужчиной на лавочке. Но Антон теперь знал, что это маскировка, он знал правду. – Приятно было с тобой познакомиться, Антон.

– Мне тоже, – как зачарованный проговорил он и, нехотя развернувшись, зашагал к родителям, то и дело оглядываясь. Но мужчина уже снова смотрел на озеро. Наслаждался минутами мира и покоя.

Первая тяжелая ледяная капля упала на лицо, возвращая Антона в реальность. Сон прошел. И хотя декорации остались прежними, его ждало дело…а потом вечный сон. Может, я снова окажусь здесь, подумал он, застряну в том дне и в том сне, потому что не довел свою битву со злом до конца, а просто сбежал…хотя и подгадил немного напоследок.

И все же, то, что именно здесь он тогда услышал эти странные и такие мудрые слова и то, что в итоге все закончится именно здесь – это не случайность. Антон больше не питал иллюзий насчет судьбоносных совпадений или могучей Высшей доброй воли, которая присматривает за всеми и ведет неизменно к лучшему, просто иногда вещи совпадали просто для красоты, для идеального узора на ковре судьбы. И не было в этих совпадениях больше никакого смысла, как в экранной красотке – идеальной, но пустой.

Антон боялся смотреть на часы, теперь, когда он полностью отошел ото сна, понимание того, что он сильно выбился из графика пугало. Вся его миссия оказалась под угрозой из-за того, что он так неожиданно провалился в сон. Ну как он сможет отправиться в мир иной, если здесь вдруг нарисуются Рита и Аннета? А ведь они наверняка уже мчатся сюда.

– А я не останусь, – твердо прошептал Антон, – с меня хватит. Пора на покой.

Сделав глубокий вдох, он зашагал к озеру, подгоняемый не только страхом, но и приятным возбуждением – после стольких лет ему очень хотелось взглянуть на это чудо природы. Тот незнакомец был прав: это озеро – чудо, и не только потому, что у него нет дна. Я выбрал правильное место, понял вдруг Антон, и этот сон – тому подтверждение. Здесь все должно закончиться и для меня и для проклятой монеты. Здесь было доброе место, и он очень надеялся, что этой доброты хватит для того, чтобы хоть на время запереть древнее зло монеты.

От лесополосы было совсем недалеко, но он стал задыхаться, уже пройдя десяток шагов, как будто последние силы вытекли из него и ушли в землю, пока он спал. Антон до последнего не хотел ползти, как пьяный клерк после корпоратива, он хотел прийти к озеру на двух ногах, гордо, как и подобает человеку, прийти несломленным… но озеро лежало в чаше между холмов, и чтобы подойти к нему, надо было преодолеть совсем пологий подъем, почти незаметный для здорового человека. Этот подъем и поставил точку в битве Антона и болезни. Сердце выскакивало из груди, он стал сильно замедляться и нервничал из-за этого, а стресс лишь усугублял его стояние. В глазах в очередной раз потемнело, а потом из носа ударил фонтан крови, совсем как в тот день, когда он оправдывался перед шефом, а монета уже начала разъедать его. Как будто совсем в другой жизни, сотни лет назад.

Антон тяжело опустился на колени, зажимая нос рукой, скорее инстинктивно – истечь кровью или наглотаться таблеток – разница невелика, но так он хоть умрет от естественных причин, и не станет самоубийцей. Он знал, что такого подарка судьба ему не сделает, нет, только не после того, как он получил дьявольский дар – монету. Больше всего он боялся, что откажет и второй глаз, и тогда он останется в темноте, вынужденный ползти на ощупь, как крот, выброшенный из норы. Но он твердо решил, что поползет, доберется до озера и сделает то, что должен… а остальное можно закончить и без зрения. На всякий случай, он посмотрел в сторону озера, запоминая направление, а потом, не отпуская руку от носа, медленно пополз вперед – время стало слишком дорогим, чтобы позволить себе потерять хоть секунду.

Капли начал падать чаще, ветер усиливался, неся запахи трав с холмов, над головой прогремел первый раскат грома, еще не совсем здесь, но грозовой фронт летел прямо на Антона. Достойное оформление финала подумал он, его начала бить дрожь, сумка волочилась за ним, как дохлый щенок на привязи, если польет, так хоть умоюсь, не придется девушкам смотреть на мое залитое кровью лицо. Тяжело и медленно поднимаясь на холм, Антон начал задыхаться и кашлять, и тут его ждал новый сюрприз – изо рта вылетали ярко-красные брызги. Неужели конец, подумал он почти с радостью, неужели время пришло? Надо успеть, пришла тут же мысль, надо поторопиться, бросить все силы на этот последний рывок.

Спустя, казалось, вечность – хотя умом он понимал, что это не так, – он оказался на вершине чаши и… Картина была прекрасной, ничего прекраснее он в жизни не видел! Под черным небом среди ярко зеленого бархата, как в ложе покоилась черная жемчужина, удерживаемая изящным креплением – новой кованой оградой, идущей по всему периметру озера. Раньше ограждение было простой сеткой, такими заборами огораживали дачи, правда, она была не такой высокой – по пояс взрослому человеку. Теперь же ее заменили на красивую кованую ограду, такой же высоты, но гораздо более подходящей этому месту. Ветер гнал по небу темные облака, трава на холмах шла волнами, но гладь озера оставалась совершенно неподвижной – оно находилось в низине и холмы защищали его. Этот эффект только усиливал ощущение магического и потустороннего, как будто озеро принадлежало другому миру и не подчинялось законам этого. Как раз то, что мне нужно, подумал Антон, понимая, что время не ждет, но не в силах отвести взгляд от завораживающего пейзажа. Мало того, что так давно здесь не был, так он еще никогда не видел это место в пасмурную погоду, а в предгрозовую – тем более. И мало кто видел, подумал он, это зрелище не для всех, это магия, она лишь для избранных. Чудеса не происходят на городских площадях, им нужно уединение.

Ветер трепал одежду, пронизывая насквозь, дождь все усиливался, а гром снова прогрохотал, уже гораздо ближе. Сейчас начнется, понял Антон, заставляя себя оторвать взгляд от озера. Он начал дрожать сильнее, то ли от погоды, то ли от того, что терял кровь – он смотрел сериалы наподобие «Скорой помощи» и понимал, что возможно у него началось внутреннее кровотечение. И если так, то ему, возможно, осталось не больше часа.

Это понимание принесло такую волну облегчения, что на глаза невольно навернулись слезы, он был так благодарен, что все, наконец, закончится. Кому, он не знал и не стал задумываться, он так устал, так много пережил, пора и закончить эту грустную историю. Глубоко, насколько позволял забитый кровью нос, Антон вдохнул свежий порыв ветра и начал свой последний спуск. Путь вниз получился более быстрым, отчасти потому, что в какой-то момент его единственная опорная рука угодила на шаткий камень, и Антон покатился вниз, благо спуск был очень пологим. И хотя больше никаких камней – к счастью – на пути его падения не было, а трава была мягкой, ему казалось, что каждая кость в его теле ломается, а мышцы превращаются в фарш.

– Зато сэкономил время, – прошептал Антон, остановившись уже почти в самой чаше.

Все болело, холод все усиливался, и теперь он понял, что этот холод идет изнутри. Что ж, значит, он внимательно смотрел сериалы. Изо всех сил пытаясь не стонать, Антон медленно сел, не обращая внимания – времени на это больше не было – на темноту в глазах, встал на четвереньки и снова пополз. Здесь он уже чувствовал слабый запах минералов, идущий от озера, неповторимый аромат, почти забытый за все эти годы. Да, во сне я запахов не ощущал, подумал Антон, только… Додумать он не успел, согнулся пополам, и изо рта хлынул поток крови. Нет, только не сейчас, в панике думал Антон, ощущая, как к этому «празднику жизни» примешивается тошнота от омерзительного вкуса крови, еще несколько минут, прошу! Это точно были происки монеты, теперь он в этом не сомневался. Поняв, что он собирается сделать, она тоже поставила на кон все, поднатужилась и ускорила процесс. И теперь он, возможно, умрет прямо здесь, в нескольких шагах от цели, а она останется в кармане, готовая найти нового хозяина.

– Нет, пожалуйста, – одними губами прошептал Антон, поднимая глаза к темному небу, – еще несколько минут. Дай мне закончить. Больше я ведь ничего не прошу.

Конечно, ничего не произошло, кровотечение не прекратилось, свет не воссиял над ним и монета не исчезла. Но, выплюнув порцию крови, он понял, что протянет еще какое-то время. А озеро было всего в паре десятков шагов. Для меня это все равно как путь в Китай пешком, подумал Антон, но снова ощутил нечто вроде душевного подъема.

Ему было так холодно, ветер, казалось, сдирал с него кожу. От крупных частых капель одежда на спине промокла и стала ледяной коркой, но самое печальное – его единственный оставшийся глаз начал сдавать позиции. По краям мир покрылся серой пеленой, и с каждой секундой она становилась все плотнее. Теперь хоть не ошибусь, подумал Антон, продолжая свое медленное, но упорное движение, надо просто ползти прямо, ползти на запах. Отбросив все мысли, он сосредоточился на том, чтобы переставлять руки и ноги, кровь из носа стекала по лицу и капала на траву, но и это больше не имело значения. Финишная прямая подошла к своему финишу. Скоро я брошу это страдающее тело, думал он, еще чуть-чуть и я получу свою награду. Он полз вперед, опустив голову и не позволяя себе тратить силы ни на что, кроме движения. Зря экономил воду, подумал он, но кто же знал? А лучше иметь и не хватиться, чем хватиться, но не иметь, так говорила ему мама.

Спустя какое-то время, он не знал, время тоже больше не имело значения, запах минералов стал настолько сильным, что забивал даже запах дождя и травы, а ветер заметно стих. Антон разрешил себе поднять глаза, и последнее ощущение триумфа заполнило его сердце – он был у озера, он добрался! Прямо перед ним на расстоянии вытянутой руки черная металлическая ограда, такая резная и воздушная, отделяла его от черной глади воды. Не удержавшись, Антон всхлипнул, закашлялся, выплюнул кровь, почувствовал, как слеза вытекает из оставшегося глаза, такая горячая и такая драгоценная – последняя слеза в жизни, полной слез.

Протянув руку, он схватился за холодные переплетения металла, подполз поближе и прижался к ним, уронив голову, никогда в жизни он не чувствовал такого удовлетворения, такого облегчения и такой приятной усталости. Отдохнув несколько мгновений, он с улыбкой начал подниматься, опираясь на ограду и радуясь, что она есть – без нее он был уже не встал на ноги. А то, что он хотел сделать, он хотел сделать со всей гордостью и достоинством, которые смог в себе найти. Встать получилось не с первой попытки, ноги подкашивались, и он чуть не упал – не хватало еще удариться головой о железные прутья, подумал он, – но смог устоять и снова начал подъем.

И снова одержал победу, держась за ограду дрожащими руками, Антон встал в полный рост, улыбаясь бесстрашно и открыто всему тому, что осталось позади, всему тому, что ждало впереди, самому себе и этому чудесному месту. Наградой стал порыв ветра, ударивший в лицо, свежий и неукротимый, как сама жизнь. Антон зажмурился, подставив лицо ветру, и засмеялся. Кашель тут же дал о себе знать, но он все равно смеялся, не обращая внимания на текущую изо рта и носа кровь, не обращая внимания на холод смерти, на боль в каждой клеточке тела, на серую пелену, неотвратимо отсекающую его от мира. Это была его победа, величайшая в жизни. А великие победы не даются низкой ценой, теперь он знал это на собственном опыте.

Все еще смеясь, Антон достал из кармана монету. Время пришло, он прошел невероятно длинный и трудный путь ради этого момента. И вот он настал.

– Тело или душа, – прошептал он, а из слепого глаза скатилась первая кровавая слезинка, – я не спас ни того, ни другого. Но я попытаюсь спасти кое-что гораздо более важное.

И, не теряя больше ни секунды, он из последних сил размахнулся и бросил ее в воду. Время словно замерло, он видел как в замедленно съемке, как монета летит под черным небом по дуге, как яростно горит золотой металл, как будто в последнюю секунду она поняла, что проиграла. А может, и поняла. Нет, ее унесет ветер, промелькнула мысль, неужели она вот так просто упадет и исчезнет? Неужели все будет так просто? Он сам никак не мог поверить в эти бесконечные мгновения, что сделал это, и что это сработает.

Но время, все же, не остановилось, оно шло, в мире были гораздо более могущественные силы и гораздо более обыденные, например, гравитация. Антон отчетливо услышал всплеск, когда темная поверхность идеально круглого озера поглотила монету, и он готов был поклясться, что в этом всплеске он слышал ярость. И как только толща воды сомкнулась, над головой как будто взорвались небеса. Раскат был таким оглушительным, что земля содрогнулась, Антон ногами чувствовал эту секундную вибрацию. Была ли этообычная гроза или реакция на его поступок, он не знал, да и сил гадать уже не было. Гром прогремел прямо над ним, гроза пришла, она уже была здесь и, не теряя времени, принялась за дело. Сильнейший порыв ледяного ветра едва не сбил Антона с ног, а потом с неба хлынула Ниагара.

Сил больше не осталось, он все вложил в бросок, хотя и понимал, что дальность не важна – озеро было каналом, через который на поверхность когда-то выходила магма, и оно не зря было огорожено, сразу возле берега начинался спуск в никуда. Никакого дна, нигде.

Антон тяжело осел на землю, ливень беспощадно лупил по лицу, плечам, спине, смывая кровь, смывая все, что было. Серая пелена почти забрала картину мира, холод внутри усиливался, а дышать становилось все труднее. Антон понимал, что это конец. Мир уплывал, или это он уплывал, это уже не имело значения.

Он и сам не понял как, но оказался на спине, а ливень молотил по лицу, мешая открыть глаза. Антон медленно повернул голову, тело не слушалось его, мышцы умирали, рядом с ним на траве лежала его сумка. Опять прокололся, подумал Антон, ощущая странную эйфорию, в сумке так и осталась бутылка воды и баночка таблеток. Он купли их по интернету, заплатив немалые деньги – экономить ему уже было не нужно – сильное снотворное отпускали только по рецепту. Конечно, он понимал, что то, ему доставят, будет подделкой, гораздо более токсичной и гораздо более дорогой…но ему-то было совершенно без разницы. Ему не было жаль потраченных денег, а вот то, что он так и не напился, берег воду – это было жаль. И хотя он ощущал дикую сухость во рту, пить совершенно не хотелось, да и сил не было открывать сумку, доставать бутылку… Да и зачем?

Неужели всё, подумал Антон, неужели закончилось? Неужели я сделал это? Его начала бить мелкая дрожь, кровь залила рот и нос, но впервые в жизни он был абсолютно спокоен и счастлив. Никогда еще он не осознавал настолько ясно, свою принадлежность к миру, свою значимость, свою гордость. Что бы ни ждало меня, подумал он, глядя на кусочек мокнущей травы – все, что ему осталось от мира, я ухожу победителем, впервые в жизни. И черт возьми, оно того стоило.

Он видел каждую капельку, каждый стебелек, мир вдруг обрел такую четкость, несмотря на то, что обзор его сузился до небольшого круга, остальное уже стало бесповоротно серым. Ему даже показалось, что он слышит голоса. Они что-то пели в ветре или звали кого-то. Сил повернуть голову уже не было, у его ног лежало озеро – могила для дьявольской монеты, а прямо перед глазами совсем недалеко стояла та самая лавочка, почти скрытая пленой дождя. Хорошее место, подумал Антон, правильное…

Его единственный глаз застыл. С чудовищной силой прогрохотал гром, и дождь с новой силой принялся омывать его тело.

Глава 18

Ветер дул с такой силой, что девушки в страхе цеплялись друг за друга, как котята, брошенные под дождем. Ливень хлестал по лицам, порывы ледяного ветра срывали одежду, но они шли вперед. Сошли ли они с ума, как сказал им таксист, удивившийся, что в такую – хотя, дождь пошел уже после того, как они высадились из такси – бурю кто-то желает ехать на озеро? Возможно, но в эту минуту их не остановило бы даже торнадо.

Деревья по обеим сторонам аллеи трещали и гнулись, гром разрывал небо, и при каждом ударе девушки вздрагивали и цеплялись крепче друг за друга, дрожа от холода и возбуждения. Воздух резко запах озоном, волосы на голове как будто встали дыбом, в воздухе разилась какая-то странная энергия, а через секунду молния ударила в дерево в самом начале аллеи. Ослепительная белая вспышка разорвала день, с адским треском и грохотом дерево повалилось и перегородило аллею, перекрывая девушкам путь к отступлению. Обе закричали, но их голоса потонули в шуме ветра и дождя. Почти одновременно они оглянулись – черный, обугленный скелет, вот и все, что осталось от только что зеленого дерева. Ливень затушил огонь, хотя, глубоко внутри, возможно древесина все еще тлеет, подумала Рита. Ей стало страшно, как никогда в жизни, вокруг бушевал стихия, в любой момент дерево могло рухнуть на них, или в них могла ударить молния. А самое ужасное, что через этот ад они шли к гораздо более страшному зрелищу.

– Бежим! – крикнула Аннета, но ее слова едва пробивались сквозь рев разгневанной природы, – надо быстрее убраться из-под деревьев!

Рита еще секунду смотрела на поваленное дерево, не в силах оторвать взгляд от пугающей картины, а потом, взявшись за руки, как дети в ведьмином лесу, девушки побежали вперед, низко опустив головы от ветра. Они пробежали заколоченные торговые ларьки, и каждая не удержалась от мысли о том, как хорошо было бы забраться внутрь и переждать бурю там, согреваясь в объятиях друг друга, но ни одна не сбавила скорость, и через несколько минут они миновали стоянку, где Антон свернул, сейчас здесь не пахло ни бензином, ни машинным маслом, а ливень смысл все следы чьего бы то ни было пребывания.

За стоянкой лесополоса по правую руку от девушек – они шли по правой стороне аллеи, как и Антон – заканчивалась, и ветер, больше не сдерживаемый ничем, набирая скорость на холмах, просто валил с ног. Аллея уходила вперед, но они уже видели большой щит в самом ее конце. Здесь торговых ларьков и лавочек было еще больше, с одного ветер сорвал крышу, и теперь она изящно примостилась сбоку от деревянного строения, как будто кто-то аккуратно снятая крышка от шкатулки. Под ногами был уже целый ковер из веток, а вода рекой телка навстречу – аллея поднималась к самой чаше озера. Сквозь шум ветра до девушек донесся резкий скрежет и противный скрип – огромный щит стонал и раскачивался под натиском ветра. Обе опасливо покосились на него, стремясь как можно быстрее миновать зону поражения.

Уважаемые отдыхающие!

Вы входите на заповедную территорию.

Просьба соблюдать чистоту и порядок.

Разведение огня на территории заповедника запрещается, штраф – 5000р.

Внимание!

Купание в озере категорически запрещено!

Следите за детьми и животными.

Приятного отдыха!

Надпись на щите не изменилась, но краска была свежей, а буквы – яркими. У самого окончания аллеи прямо под щитом стояла еще одна будка – пост полиции. Обе с надеждой устремились к нему – Аннета даже в самом странном сне не смогла бы представить себя, радующуюся полиции – но он тоже стоял покинутый и закрытый. Полиция, как и все торгаши, подумала Аннета, работает только когда есть окупаемость.

Пустой пост полиции был последним островком цивилизации, дальше простиралось зеленое море травы, холмы уходили за горизонт, и совсем рядом в своей уютной колыбели лежало Голубое озеро. Они остались одни перед тем, что ждало их впереди.

Асфальт закончился внезапно, один шаг – и они уже стояли на бархатной траве. Над головой раздался новый оглушительный раскат, девушки одновременно вздрогнули и прижались друг к другу. На открытом пространстве ливень казался еще сильнее, если такое вообще было возможно, а ветер превратился в воющий ураган. Зато ветки не падали на голову, это был хоть маленький, но плюс. Выйдя за пределы аллеи, они остановились и стали осматриваться, стараясь хоть что-то разглядеть за пеленой дождя и одновременно боясь что-то увидеть.

– Пойдем к озеру, – прокричала Аннета, – я думаю, нам туда!

Рита молча кивнула, но когда подруга устремилась вперед, она не сдвинулась с места и лишь крепче сжала ее руку. Аннета повернулась и вопросительно посмотрела на спутницу.

– Обними меня! – слова почти потонули в реве стихии. – Я… Просто обними меня сейчас!

Слезы потекли по щекам, смешиваясь с дождем, но в отличие от воды, падающей с неба, они были теплыми, пускай всего секунду.

Аннета кинулась в объятия подруги, они крепко, как перед последней битвой сжимали друг друга и дрожали от холода и слез. Над головой снова разорвалось небо, и на этот раз ослепительная вспышка и запах озона как будто поглотили их на мгновение. Молния ударила куда-то совсем рядом, но ни Рта, ни Аннета не стали смотреть, куда, просто стояли и сжимали друг друга в объятиях, закрыв глаза и оплакивая все то, что произошло за эти месяцы и все то, что им еще предстояло пережить.

А может, мы все умрем здесь, подумала Рита, может, аура монеты распространяется и на тех, кто рядом с ее жертвой. Если так, нам хоть не придется… Додумать она не смогла, ее разум отказывался произносить эти слова, только на миг всплыла картинка: кладбище, они с Аннетой во всем черном возле простого гроба. Только они вдвоем, больше ведь у Антона никого не было.

Все кончено, подумала Аннета, мы проиграли, чудо не произошло. А разве они бывают? Только не в этом мире, только не с такими, как мы. Жизнь – капризная и жестокая леди, пичкающая угощениями своих карманных собачек и пинающая тощих бездомных псов. И если ты родился не в той шкуре, твой удел – всю жизнь бояться, собирать объедки с чужого стола, зализывать раны и умирать под дождем.

– Я-я-я.. я не хочу это видеть! – от сотрясающих ее рыданий Рита заикалась, губы посинели от холода, в эту минуту она сама была похожа на мертвеца, так и не обретшего покой. – Я не могу! Боже, мне так страшно!

Аннета не знала, что на это ответить, просто обняла подругу покрепче. Она и сама отдала бы все…нет, почти все, теперь она научилась правильно оценивать жизнь, она бы отдала многое, лишь бы оказаться сейчас в другом месте. Например, на кухне Антона, и чтобы он заваривал им чай. От мысли о том, что он больше никогда не вернется в свою кухню, никогда не будет пить чай и…больше они не увидят его живым – последняя линия обороны рухнула, и Аннета горько заплакала, уткнувшись в плечо подруги.

Но как бы больно ей не было, она знала, что есть лишь один способ пройти через ад – не останавливаться. Поэтому, все еще всхлипывая, она отстранилась от Риты и попыталась заглянуть ей в глаза, хотя от слез и дождя все вокруг расплывалось.

– Мы должны пройти через это, – сказала она, наклонившись к самому уху, почти касаясь его губами. И все равно ей приходилось кричать. – Я люблю тебя, и мы вместе сделаем то, что должны. А потом будем жить дальше. Он бы этого и хотел. Я его знаю.

– Я тоже, – Рита впервые попыталась улыбнуться, но новый поток слез смыл эту робкую попытку. И все же, улыбка была, как радуга, появляющаяся лишь на несколько минут, нечеткая и расплывчатая, но все равно, чудесная. – Он никогда никому не причинял зла. Он…

Договорить она не смола, прижала руку ко рту и заплакала с новой силой.

– Он был лучшим из нас, – закончила за нее Аннета, и теплота в ее улыбке согревала, если не тело, то сердце точно. – Настоящим героем.

Рита кивнула, сделав еще одну попытку улыбнуться. А потом вязла подругу за руку и решительно повернулась к озеру.

– Да, и мы не должны его подводить. Пойдем, я готова.

Небольшой подъем, который вел к чаше озера, оказался почти непреодолимым препятствием из-за ветра, разгоняясь на полях, он ревел и сбивал с ног, беспощадно хлеща дождем и срывая одежду. Но девушки шли вперед, не расцепляя рук, низко опустив головы. На холод обе уже перестали обращать внимания, хотя губы у обеих посинели, а дрожь из мелкой превратилась в настоящие судороги. Гром рвал небо, иногда ослепительные вспышки на мгновения погружали мир в белизну без пространства и времени, один раз после очередного раската что-то за спинами девушек грохнуло, в воздухе запахло гарью, но они не оборачивались. Все, что осталось позади, больше не имело значения.

Глядя только себе под ноги, они, наконец, преодолели подъем и остановились. Им пришлось цепляться друг за друга – ветер на возвышенности, пусть и не большой, уже не считался с их весом, здесь он одерживал победу. Не сговариваясь, обе подняли глаза и посмотрели друг на друга. Пелена дождя почти скрывала озеро, обе сочли, что это к лучшему. Секунду они просто смотрели друг другу в глаза, похожие на призраков фигурки. Ветер уносил мокрые волосы и трепал одежду, трава под ногами шла волнами, на аллее тлело еще одно поваленное дерево, нависающее черное небо над ними прорезали белые и розовые зигзаги, как будто небесная магма вот-вот должна была пролиться из трещин в облаках. Не сговариваясь, они кивнули и повернули головы к озеру. И увидели.

От красоты и величия пейзажа захватывало дух. Черное небо, прорезаемое зигзагами молний, отражалось в абсолютно черной воде, как в зеркале, а идеально круглая форма и изящная ограда только добавляли сходства – перед ними лежало не озеро, а самый огромный магический кристалл в бархатной зеленой чаше. Ветер гнал волны по траве, отчего холмы и само ложе озера казались живыми и подвижными, они как будто танцевали под дождем, оживляемые этой небывалой бурей. Картина была жуткой и прекрасной одновременно, как будто они вдруг попали в другой мир, жестокий, но пронзительно красивый, а все знакомое прежде, исчезло или изменилось.

И лишь одинокая маленькая человеческая фигура, лежащая посреди зеленого моря, разрушала иллюзию и возвращала к реальности. Потому что, даже отсюда им было понятно, что надежды больше нет – там, в низине, лежал мертвый человек. Их мертвый друг.

– Антон! – закричала Рита, рядом с ней кричала Аннета, но их голоса уносил ветер.

Забыв обо всем, девушки побежали вниз, зовя его, плача, спотыкаясь и падая в мокрую траву и снова устремляясь вперед. Над головой снова раздался чудовищный раскат, а потом что-то трещащее и ослепительное ударило в землю рядом с Ритой. Девушка закричала и упала, закрыв голову руками, в глазах стояла такая же белизна. Трава была ледяной и мягкой, Рита не сомневалась, что умерла, точно умерла, они все умрут здесь… а потом знакомые руки заботливо и твердо обвились вокруг плеч.

– Рита! Боже мой! Ты жива? Как ты? – испуганный крик, который ветер превращал в далекий шепот, прозвучал в белизне. И вот тогда девушку накрыл настоящий ужас.

– Я ничего не вижу! Аннета! Господи! Я не вижу!

– Что?? Рита, что…

– Все белое! Боже мой, все белое!! Я… Я ослепла!!

Она попыталась встать, резко и испуганно размахивая руками. Аннета хотела поймать руки подруги, чтобы увидеть ее глаза, но мокрая кожа выскальзывала, а Рита билась в панике.

– Нет!! – кричала она, – нет! Так не может быть! Нет! Лучше бы я умерла!!

– Не говори так! – прокричала вконец испуганная Аннета, она и сама уже была на грани паники. – Подожди, дай я взгляну…

Они боролись, сидя в зеленых волнах, не замечая уже ни ливня, ни ветра, ни раскатов грома над головой. В конце концов, поняв, что справиться с запаниковавшей подругой невозможно – да и нужно ли было это делать? – Аннета просто прижала ее к груди, сама сотрясаясь от рыданий.

– Я не брошу тебя, – повторяла она, закрывая глаза и прижимаясь к подруге под проливным дождем. Вряд ли Рита слышала ее, но это было не важно. – Я всегда буду с тобой. Что бы ни случилось. Я тебя не брошу.

Сколько прошло времени, никто из них не знал, время остановилось в этом месте и в этот момент. Рита тихонько плакала, не отнимая руки от глаз и прижимаясь к Аннете, а сама Аннета просто сидела, обвив руками подругу и закрыв глаза, и ждала, что очередной удар молнии спалит их обеих. А почему нет, они попали в водоворот адского зла, а что могут простые люди против такой чудовищной ненависти?

За свою жизнь она видела ее так часто, что узнавала даже там, где ненависть маскировалась под добродетель. Обычную примитивную ненависть способен видеть любой – она всегда на поверхности, она прямолинейна и уродлива – люди в ее районе убивали друг друга в бытовых драках и уличных боях, движимые ею, незатейливой и неприкрытой ненавистью. Ее легко распознать и еще легче увидеть – она стоит за разбитыми носами жен и поломанными психиками детей, у нее тупое и перекошенное лицо гопника, избивающего очкарика в подворотне, она хамит в магазинах, травит талантливых и умных, она поджигает дом более благополучного соседа, она шепчет в уши врачу, отказывающему нищему больному…

Но она бывает и другой, и эту мутировавшую форму способны видеть лишь те, кто повидал ее слишком много, но так и не впустил в сердце. Эта ненависть умела выбираться с грязных улиц и проникать в самые верхи, она умела быть изящной, она умела носить красивые маски и сладко улыбаться. И именно эта замаскированная ненависть была самой опасной, потому именно она убивала больше всего людей. Эта ненависть провозглашенная добродетелью и идеологией, развязывала войны, объявляла охоту на ведьм, она стояла за тысячами смертей еретиков, политзаключенных и просто мыслящих и свободных людей.

Бог есть любовь, учит Библия, и если дьявол – его антипод, значит дьявол – это ненависть. Так что, если человек заявляет «Я ненавижу зло», – значит сам он не что иное, как его осколок.

Это были странные мысли, проносившиеся в голове Аннеты скорее в виде образов и чувств, нежели конкретных фраз. Но она знала, чувствовала, что права, что нашла Истину в беспросветной череде несчастий и страданий. А может, только там ее и можно было найти. Как величайшее сокровище и награда, Истина доставалась лишь ценой самых серьезных испытаний, чтобы получить ее мог самый достойный.

И сейчас, обнимая ослепшую подругу в самом центре бушующей стихии, она боролась с собой, боролась с дьяволом внутри. А это было так трудно! Так трудно было смириться, не ненавидеть монету и то, что стояло за ней. То, что убило уже одного ее друга и теперь принялось за них. Но это был решающий момент, она это знала, и в этом особом месте, возможно, прощаясь навсегда, она не хотела нести в себе Зло, не хотела уходить с ненавистью, уходить побежденной.

– Аня? – робкий, дрожащий голос Риты вырвал ее из размышлений и она вздрогнула. Еще и потому, что Аней она называла ее только в чрезвычайных обстоятельствах.

Аннета попыталась слегка отстраниться, но Рита прижалась к ней, как будто боялась, что по отдельности их тотчас спалит молния.

– Аня, я… – она издала нечто среднее между всхлипыванием и смешком, – я, кажется, начинаю видеть! Я боюсь открывать глаза… но когда приоткрываю под ладонями – я вижу! Боже мой! Я…

И она снова расплакалась, на этот раз от облегчения.

– Слава Богу! – они крепко обнялись, и Аннета подумала, что добро, все же, еще существует… но почему-то приходит на помощь лишь тогда, когда человек дойдет до крайней степени отчаяния. – Не открывай пока глаза, дай им отдохнуть. Я поведу тебя.

– Я готова, – она мягко отстранилась от подруги, закрывая ладонями глаза. Про ливень и гром обе давно забыли. – Это мой долг. Наш долг. Сказать «прощай»…

Из под ладоней выкатились две слезы, но их тут же смыл дождь. Аннета помогла ей встать, ветер сбивал с ног, над головой снова прогремел небесный взрыв, запахло озоном, и Рита в страхе сжалась, как котенок под дождем. Но не отступила.

И тогда Аннета, с нежностью глядя на подругу, поняла, что знает еще две истины. Первая – Бог есть не только Любовь, но и Свобода. Потому что, имея такое могущество, чтобы создать мир и человека в нем, Он не посягнул на свободу воли, оставив ее, как бесценней дар своим детям. Давая им право познавать, выбирать и говорить «нет». А вот дьяволу всегда нужны рабы. Запуганные, ограниченные и лишенные достоинства существа, которыми легко управлять, которых легко отравить ненавистью.

А вторая – она никогда и никого не любила сильнее, чем эту хрупкую смелую девушку, идущую на ощупь сквозь бурю, чтобы проводить друга в последний путь. И будет любить ее вечно. В другом мире, если они умрут здесь сейчас, в раю и в аду, и в новой жизни, в которую верят буддисты, она будет любить ее, будет искать, чтобы быть рядом до скончания времен.

Аннета обняла подругу за плечи – Рита по-прежнему прикрывала глаза руками – и они двинулись вперед, низко опустив головы и пригнувшись, чтобы противостоять ветру. От холода и стресса обе уже почти ничего не чувствовали, кроме упрямого желания идти вперед и …что дальше, ни одна не знала. Их друг умер, его уже не вернуть, и ничего уже не изменить…но она должны были добраться, такова была его последняя просьба.

Изумрудная трава под ногами шла волнами, цепляясь и прилипая к мокрой одежде и коже. Антон уже ничего не чувствует, подумала Рита, шагая почти в полной темноте, его уже не беспокоит дождь, и эта холодная трава, и мрачная красота вокруг. И наше присутствие. Его уже нет, осталось только тело, пустая оболочка, которая уже начала разрушаться, пусть пока это и не видно человеческим глазом.

Осознание произошедшего с новой силой пронзило ей сердце, она не помнила, чтобы испытывала такую боль, такое отчаяние. И такой страх. Смерть окончательна, подумала она, это абсолютное ничто. Беспощадная, неотвратимая машина уничтожения, стирающая в пыль все сущее, не имеющая ни эмоций, ни лика, а потому еще более страшная. Совершенный невидимый убийца, пожирающий и подчищающий за Творцом, чтобы Он мог творить снова и снова.

Над головой раздался оглушительный удар грома, и на этот раз земля, и правда, содрогнулась. Землетрясение! Эта мысль взорвалась одновременно в головах девушек, но ни одна не успела ничего сказать – сильный запах озона ударил в нос, и через секунду кто-то метнул с неба огненный молот. Ослепительная вспышка закрыла собой весь мир, и совсем рядом в зеленое море вонзился белый зигзаг. Девушки закричали и прижались друг к другу. Это не нормально, вдруг поняла Аннета, таких гроз не бывает, здесь творится что-то сверхъестественное. От этого ей стало по-настоящему жутко. Земное, обычное зло она хотя бы знала и могла прогнозировать, а как защититься от сил, о которых ничего даже не знаешь?!

– Это не нормально! – прокричала Рита ей прямо в ухо, слово в слово повторив ее мысли, – это не природная гроза. Это она!

Значит, пощады не будет, подумала Аннета, ощущая странную смесь ужаса и абсолютного спокойствия. И тут ее осенила новая мысль: успел ли он сделать то, что собирался? Успел ил он бросить проклятую вещь в озеро до того как… а если нет?

– Тогда, это наша миссия, – прошептала она, в глазах все еще стояла ослепительная белизна, но теперь она знала, что это пройдет. А если и нет, она готова была идти вслепую, пока ее не поразит одна из этих странных молний. Потому что Антон был прав, и она сама, оказавшись здесь, вдруг прозрела: зло торжествует, когда люди бездействуют. Когда один конкретный человек в каждой конкретной ситуации решает отвернуться, пройти мимо или уступить – все это маленькие кирпичики, из которых потом строятся целые империи зла.

Она открыла было рот, чтобы поделиться своими опасениями, но тут молния ударила снова, прямо на их пути. Электрический треск напоминал шипение разъяренного чудовища, теперь к запаху озона добавился неприятный запах сгоревшей травы.

– Да что же это?! – Рита убрала руки от лица и теперь смотрела на подругу огромными от ужаса глазами, – что за силы не пускают нас к нему?

– Я думаю, это монета! – сквозь рев ветра прокричала Аннета, – я думаю, он мог не успеть…

– Тогда нам надо закончить это за него! – и снова их мысли совпали.

С неба вдруг сорвалась огненная стрела и ударила всего в паре метров от девушек. На этот раз обе с криком повалились на землю. Мокрая трава ледяными плетьми хлестнула по лицам.

– Аня? – лежа в траве с широко распахнутыми глазами и совершенно синими губами, Рита сама напоминала ожившего мертвеца с Хэллоуинской вечеринки. – Я не слышала грома. Его не было!

Хмыкнув, Аннета ничего не ответила, просто протянула руку, отметив, что ее ногти тоже стали фиолетово-синими, а сама рука дрожала. Рита протянула свою навстречу, пальцы девушек переплелись, глаза смотрели друг на друга, не отрываясь. Они поняли друг друга без слов, в такие моменты слова и не нужны, потому что время разговоров прошло, настало время действий. Медленно, помогая друг другу, они начали подниматься, и, что казалось невероятным и почему-то абсолютно правильным – обе улыбались.

Не самая худшая смерть, подумала Аннета, никакой мучительной старости или долгих болезней. Белый столп огня – и всё, привет, ангелы. Я многое делала неправильно, но сейчас у меня есть шанс сделать добро. Закончить правильно. А это уже подарок небес.

Не будет никакой жизни вдвоем, подумала Рита, мы поплатились за то, что остались людьми и поступали по совести. И я ничего бы не стала менять. Смерть рядом с любимым человеком, да еще и во имя добра – не самая худшая смерть.

– Я люблю тебя, – прошептала Рита одними губами.

– Я люблю тебя, – ответила Аннета, а всего в метре от них снова ударила молния.

Ни одна даже не оглянулась. Взявшись за руки, они пошли вперед, на этот раз не опуская головы под ураганным ветром.

***

Ветер усиливался, хотя итак валил с ног, теперь он завывал, как демон, вырвавшийся из ада, и бил в грудь, как будто невидимым кулаком. Молнии продолжали ударять совсем рядом с идущими девушками, причем перемещались вместе с ними, но пока ни одна не причинила им вреда. Шипящие бело-розовые и бело-синие зигзаги то и дело вонзались в землю то справа, то слева, то впереди, оставляя идеально круглые участки выжженной земли. Небо потемнело еще сильнее. Казалось, что уже наступил вечер, и начали сгущаться сумерки. Несколько раз ударил гром, и каждый раз земля под ногами ощутимо дрожала и как будто шла волнами. Происходящее напоминало конец света, но девушки шли вперед, согнувшись почти пополам и не отрывая глаз от лежащей в траве фигуры. Когда до цели оставалось всего несколько метров, очередной раскат грома вызвал такую дрожь земли, что на этот раз устоять на ногах не удалось, обе упали на колени, в такой позе сила ветра казалась меньше. Вставать они не стали, не было смысла, просто поползли вперед, щурясь и цепляясь пальцами за скользкую траву. В полумраке они не могли разглядеть лежащее совсем уже рядом тело, но то, что их друг был мертв, сомнений не вызвало.

– Антон? – Рита сама не знала, зачем говорит это, просто ее разум пытался принять и смириться с тем, что было уже известно сердцу. И она просто чувствовала потребность хоть что-то сказать, молчание убивало. – Антон, Господи!

Они, наконец, приблизились к нему настолько, что могли видеть капли, стекающие по мертвенно бледному лицу и ярко рыжие пряди, которыми играл ветер – это единственное, что шевелилось, вопреки их тайным и робким надеждам, грудь лежащего человека оставалась неподвижной. Как и сердце в ней. А где теперь твоя душа, мой друг, подумала вдруг Аннета, видишь ли ты нас сейчас? Страшно ли тебе или легко?

– Он… он… Боже! – Рита села в траве рядом с Антоном, прикрыв рот рукой, и горько заплакала. Они знали, что их ждет, но теория и практика как две параллельные линии, которые идут рядом, но никогда не пресекаются.

Аннете тоже было страшно, инстинктивный древний страх пред мертвыми давил в груди черным комом. Но она тоже села рядом, с нежностью и грустью вглядываясь в знакомое лицо. Он ничуть не изменился, казалось, что он просто спит, глаза были закрыты, а из-за ветра казалось, что ресницы чуть подрагивают во сне. И он выглядел таким умиротворенным, да, болезненно худым и бледным, но на лице был покой.

Еще одна молния с шипением ударила совсем рядом, на миг погрузив мир в ослепительную белизну, обе девушки вздрогнули и теснее прижались друг к дружке. Прогрохотал гром, и земля снова пошла волнами. Возможно, она сейчас разверзнется и поглотит нас вместе с монетой, подумала Аннета, но почему-то эта мысль не вызвала вообще никаких эмоций. Не думая, она протянула руку и взяла ладонь Антона. Она была холодной, не такой, как рука замерзшего человека, это был могильный холод смерти.

– Прощай, мой друг, – слезы потекли сами, мешая видеть, но она итак уже видела достаточно, так что это было благом. – Прости, что не спасли тебя. Прости, что не понимали. Теперь мне все ясно. Спасибо тебе за это и за всё, что ты сделал для нас. Это больше, чем ты думаешь.

Она наклонилась и поцеловала его в лоб, нежно обвив лицо руками и разглядывая его в последний раз. Она знала, что это и есть прощание, а все остальное, если и будет – будет формальностью.

– Лети к ангелам, светлая душа, – прошептала она, рядам плакала Рита, сотрясаясь от горечи слез. – Мы будем тебя помнить. И любить.

– Мы здесь, мы с тобой, – прошептала Рита, проводя рукой по огненным волосам, в этой тьме они были единственным ярким пятном. Совсем как их обладатель, подумала Рита, и слезы потекли еще сильнее. – Мы сделаем все, как ты хотел. Спасибо за твой свет, что ты дарил нам. Спасибо за тепло. Твое сердце согревало нас. Твое храброе сердце.

Она пыталась справиться с собой, но задыхалась от душивших ее рыданий, Аннета молча погладила ее по руке, это помогло собраться.

– Покойся с миром, мой любимый друг, – Рита тоже наклонилась и нежно поцеловала его в лоб, – пусть тебе будет хорошо, легко и свободно там, где ты сейчас.

Еще минут они смотрели на Антона, прощаясь, стараясь запомнить каждую черточку его лица, потом переглянулись, заплаканные, но тоже умиротворенные. Они выполнили обещание. Они отдали ему последний долг. Однако, у них, возможно, оставалось еще одно дело.

– Мы должны проверить! – крикнула Аннета почти в самое ухо подруги, и то, ветер почти унес ее слова, – нельзя, чтобы он умер напрасно!

Рита все поняла, кивнула и указала взглядом на сумку, лежащую в траве с другой стороны тела.

– Я посмотрю там! – прокричала она в ответ и замялась, но через секунду продолжила. Теперь уже было не до секретов или стеснения. – Не могу… пожалуйста, сделай это ты!

Уточнять не требовалось. Аннета коротко кивнула, но, когда Рита попыталась двинуться к сумке, удержала ее за руку. Та повернулась, вопросительно глядя на подругу.

– Обещай мне кое-что! – сквозь вой ветра прокричала Аннета, глядя прямо в глаза, – Поклянись здесь на этом месте рядом с Антоном, что если найдешь ее в сумке, не выбросишь сразу. Мы сделаем это вдвоем. Я тоже коснусь ее.

Понимание и ужас блеснули в глазах, на мгновение Рита стала еще белее, если это вообще было возможно. Но взгляд Аннеты был твердым, как и ее хватка.

– Клянись! – повторила она. – Через что пройдешь ты, через то же пройду я! Я не останусь без тебя. Я тебя не брошу!

Секунду они смотрели друг другу в глаза, а ветер трепал мокрые волосы и одежду, ливень накрывал их пеленой, а молнии били то справа, то слева, но они не замечали ничего вокруг. Не было ничего, кроме бессловесного диалога двух душ. А потом Рита кивнула.

– Клянусь! – крикнула она. – Но только, если и ты поклянешься!

– Я клянусь! – прокричала Аннета, отпуская руку подруги, и молния блеснула в ее глазах.

Они разделились – Рита так же на четвереньках поползла к сумке, Аннета, глубоко вздохнув – все же, шарить по карманам мертвых людей ей еще не доводилось – протянула руку и начла с ближнего ей кармана куртки.

– Прости, – прошептала она, и ливень с ветром тотчас растворили ее слова, – ты знаешь, для чего я это делаю, ты бы и сам так поступил. Ты не сдался, и мы не допустим, чтобы ты умер зря.

– Здесь ее нет! – сквозь рев стихии прокричала Рита. Она повернулась к подруге и перевернула сумку вверх ногами, демонстрируя, что монеты там нет. Ключи, платок, солнечные очки, наполовину пустая бутылка воды и баночка с таблетками – вот и все, что ей удалось найти.

Собрав волю в кулак, Аннета продолжила поиски, проверяя карманы брюк и нагрудный карман куртки. По мере того, как она продвигалась, радость и какое-то сумасшедшее чувство триумфа захватывало ее. Монеты нигде не было, а это могло значить только одно – он успел, он сделал то, что планировал, он совершил невероятный поступок. И возможно, эта буря была как раз гневом тех сил, что потерпели такое неожиданное поражение.

– Ее нет! – радостно закричала Аннета, а потом задрала голову к черному небу, подставила лицо дождю и начла смеяться. Она понимала, что это истеричный и напряженный смех, выход пережитых эмоций, но черт возьми – а возможно именно черт и взял свое сокровище назад, подумала она, представляя, как монета падает в озеро без дна, в черную вечную тьму – она никогда не испытывала такого облегчения и такой уверенности, что теперь все будет хорошо, что уже ничего не страшно. – Рита, ее нет!!

Рита уже подползла обратно к подруге, смеясь и плача, они обнялись над мертвым телом, ощущая неописуемый и ни с чем несравнимый вкус победы.

– Ты сделал это, – прошептала Аннета, глядя на Антона. – Ты – настоящий герой.

– Посмотри, что я нашла в его сумке, – прокричала Рита и подняла пузырек с таблетками.

– Ну да, – кивнула Аннета, вид этого пузырька немного омрачал радость. От него веяло обреченностью. – Он ведь…

И тут до нее дошло. Она протянула руку и взяла пузырек.

– Он не успел, – прошептала она, ни к кому не обращаясь, проводя пальцами по гладкой пластиковой пленке, – Он запечатан!

– Он запечатан! – повторила она, но уже повышая голос, – Значит…

– Да! – Рита снова улыбалась, хотя в лазах еще блестели слезы. Прямо позади нее ударила молния. – Он не убил себя!

Раскат грома над головой вызвал очередное волнение земли, но на этот раз оно не прошло. Поверхность пошла волнами и начала трястись и вибрировать. Девушки в ужасе вскрикнули, но их голоса потонули в новом звуке – откуда-то, с неба или с земли, определить было невозможно, пошел гул. Низкий и жуткий, он походил на предсмертный вой самой планеты. Рита и Аннета вцепились друг в друга, крича от ужаса и дико озираясь по сторонам, и вдруг увидели.

На холме, там, где стояла лавочка, молния превратилась в столб света. Шипя и извиваясь, он вдруг двинулся вниз, к озеру, выжигая все на своем пути. И этот электрический канат, соединяющий небо и землю, был живым, он двигался не прямо, аккуратно обошел лавочку, зацепив самый ее край – и камень там испарился, просто исчез, как будто кто-то отрезал его лезвием и унес с собой – он шел прямо на них, сомнений в этом не было ни у одной. Земля под ногами напоминала палубу корабля, попавшего в страшный шторм, гром иногда слабо прорывался сквозь этот жуткий гул. И вот тогда девушки поняли, что больше не владеют собой. Паника накрыла с головой обеих, не осталось ничего, кроме парализующего ужаса и животного желания жить.

– Бежим, Рита! – Аннета сама не слышала своих слов, но сумела преодолеть оцепенение. Вскочила на ноги и дернула за руку Риту, застывшую с выпученными от ужаса глазами. – Он доберется до нас! Вставай же, черт возьми!

Еще миг Рита как зачарованная смотрела на неумолимо приближающийся раскаленный добела гигантский зигзаг. А в голове билась мысль: нам не убежать, это конец, он погонится за ними. И если это произойдет, я лишусь рассудка.

– Вставай же! Сейчас же встань! – сердце просто выскакивало их груди, ужас, какого она никогда не испытывала в жизни, душил и одновременно накачивал тело какой-то дикой энергией. Энергией, чтобы бороться за жизнь.

Молния-столб приближалась, шипение и запах сгоревшей травы ударили в нос. Аннета поняла, что это их последний шанс, что счет пошел на секунды, наклонилась, схватила подругу под мышки и, что было силы, рванула вверх. А когда обе оказались на ногах, потащила ее за собой. Сделав пару неуверенных шагов по идущей волнами земле, Рита вдруг очнулась, пронзительно закричала и рванула вперед, не выпуская из руки руку Аннеты.

Или оно догонит нас, подумал Аннета, бежать по трясущейся земле, да еще и под ливнем было трудно, но она этого почти не замечала, или земля разверзнется, и мы упадем в бездну. Такую же, без дна. Это ее месть. Месть зла. Она не оглядывалась, боялась, что увиденное лишит ее сил сопротивляться, вместо этого она смотрела вперед, на лесополосу. Там был их единственный призрачный шанс. Рита, кажется, полностью разделяла ее мысли, не оглядываясь, она бежала вперед, низко опустив голову и всхлипывая на бегу.

Гул накрывал их сводящей с ума волной, от его низкого звука паника нарастала, накатывала, как прилив, но теперь к этому кошмару добавился еще и свет. Нет, небо оставалось таким же черным, свет шел откуда-то сзади, от этого белого электрического каната, и он становился все ярче. Оно догоняет нас, подумали обе девушки одними словами, это последние секунды, сейчас он нас спалит. Но они продолжали бежать без оглядки, в те секунды командование взяли на себя инстинкты, а они не умели рассуждать или мыслить, они лишь гнали вперед, заставляя бороться до конца. Они бежали сначала как будто в свете прожектора, но свет с каждой секундой становился все ярче и ослепительней, он был абсолютно белым, заполняющим собой мир. И от него шло тепло, они это вдруг почувствовали, они не знали, насколько они далеко от этой аномальной молнии, но здесь тепло было нежным, хотя они видели, как испарился камень, из которого была вырублена лавочка. Там должно быть тысячи градусов, подумала вдруг Рита, хорошо: мгновение – и всё, мы ничего не почувствуем.

А свет становился все ярче и белее, сначала от него просто резало глаза, а потом держать их открытыми стало совсем невыносимо. Вскрикнув, обе расцепили руки и закрыли ладонями глаза, но это мало помогало, свет проникал сквозь пальцы, сквозь плоть, он уже был повсюду, казалось, мир уже растворился в этой белизне. Наверное, оно догнало нас, подумала Аннета, вот она, смерть, мы просто растворяемся. Не так уж ужасно…

Тепло окутало их, как кокон, а свет проник, казалось, уже и в мозг, каждая клеточка была пронизана этим ослепительно белым светом. Они уже не понимали, бегут или не двигаются, все перестало существовать, все потеряло свои очертания и смысл. Надо добраться до леса, подумала Аннета, надо…

Надо же, никакой боли, подумала Рита, только тепло и белизна. Это…

Это были последние мысли. Потом белизна поглотила их, заменив собой всё.

Глава 19

Сквозь сон она слышала звуки. Что-то приятное. Она пыталась не обращать внимания, вытолкнуть нарушителя за пределы своего восприятия и остаться в уютной пелене сна. Но звуки настойчиво разрушали этот волшебный кокон, медленно и деликатно, но неумолимо вытаскивая ее в мир. Пение птиц, вот что это было, Аннета поняла это еще до того как открыла глаза. Она постепенно возвращалась в сознание, просыпались и остальные органы чувств. Свет играл на ее лице, мягкий и мерцающий, он то пропадал, то снова бил в глаза. И она лежала, это она могла сказать совершенно точно. Начавший анализировать мозг тут же сложил все кусочки головоломки – она спала, дома или у Антона, странно, но она пока ничего не помнила, кроме того, что видела самый жуткий и самый реалистичный сон в своей жизни. Ну или я в раю, подумала она, не желая разлеплять веки, значит, я все же умерла и теперь…здесь. И что дальше делать? Она боялась открывать глаза, потому что, какой бы вариант ни оказался правдой, оба пугали.

Она внимательно прислушивалась, в надежде найти подтверждение одной из своих теорий, как-то подготовиться к тому, что ждало ее, но ничего, кроме радостного пения птиц слышно не было. Я не могу лежать так вечно, подумала она, мне все равно придется узнать правду. А если это на самом деле другой мир, и я здесь одна? Этого она боялась больше всего. Вечность без тех, кого любишь, пусть даже в самом прекрасном месте – это проклятие, а не рай.

Приходя в себя все больше, Аннета, все еще не открывая глаз, сосредоточилась на своих ощущениях. Ничего не болело, это уже хорошо, а что еще лучше – она чувствовала свое тело, значит, оно у нее есть. И я не парализована, подумала она, сплошное везение, прямо. Она не ощущала холода, и никакой мокрой одежды – все это наводило на мысль, что она все же уснула, очень крепко, и видела такой жуткий сон, навеянный последними событиями. Ну да, рассуждала она, все еще нежась в мягком мерцающем свете, гладящем ее лицо, если бы я умерла, я бы стала духом, в рай не пускают с земным багажом, так что тело пришлось бы оставить. А раз я его чувствую, значит, я все еще здесь, в старом грязном мире людей. И раз уж речь зашла о теле, подумал она, шея явно затекла. Тянуть больше было невозможно, сквозь пелену пробуждения пробился сначала слабый сигнал боли. Но с каждой секундой она усиливалась – мышцы шеи, уставшие от долгого (возможно) неудобного положения, начинали гореть огнем. С гулко бьющимся сердцем, Аннета собрала решимость в кулак и открыла глаза.

Ничего ужасного она не увидела, как и ничего знакомого. Прямо над ней зеленым кружевом закрывали небо кроны деревьев, а сквозь них просвечивало золотое небо – вот откуда лился этот мягкий свет. Никаких туч, лишь ветер лениво шевелил верхушки деревьев, создавая тот самый эффект мерцания.

– Боже, – прошептала Аннета, совершенно сбитая с толку, такой вариант она не рассматривала. – Где же я? Что вообще происходит?

Она приподнялась на локте, затекшие мышцы шеи тут же отреагировали недовольным хором, и она замерла, давая им привыкнуть к новому положению. И тут ее ждал еще один сюрприз – она была в той самой одежде, в которой сегодня (сегодня?) утром ушла из дома, все те же джинсы, та же блузка и легкий жакет, но все вещи были абсолютно сухими. Как и трава под ней. Она лежала в лесополосе на подушке из пышной травы, прохладной, но не сырой. Я уже вообще ничего не понимаю, подумала Аннета, страх все нарастал, если я не дома, и все это было правдой, тогда после такого ливня все вокруг, включая меня, должно быть мокрым. Если конечно, я не валяюсь тут неделю. Бред, конечно, но не больший, чем монеты из ада и молнии, сошедшие с небес и преследующие людей.

Или это все – иллюзия, пришла в голову новая мысль, может, я все же, умерла и теперь, чтобы мне было легче, это место выглядит так. Или не знаю уже что, подумала она, надо встать и поискать Риту. И Антона. Если это – загробный мир, подумала Аннета, я найду их, сейчас или позже. Или я попала в ад, пришла вдруг мысль, такое вполне возможно, тогда я никогда больше не увижу их. Потому что им здесь не место.

Припопытке встать, обнаружилось, что затекла не только шея, но и все тело. Руки и ноги стали ватными, и каждое движение вонзало в них тысячи раскаленных иголочек, через которые как будто пропускали ток. Вряд ли умершим приходится это терпеть, подумала Аннета, осторожно растирая онемевшие конечности, это, как мне кажется, исключительно привилегия живых. Сначала она села, это уже существенно расширило поле зрения, и она увидела, что находится в той самой лесополосе возле Голубого озера, сквозь стройные ряды деревьев видна была аллея… и поваленные бурей стволы. Значит, все это было правдой, поняла она, значит, я не умерла… а другие?! Времени думать о том, почему небо похоже на закатное, а все вокруг – совершенно сухое, не было. Она сидела спиной к озеру и холмам, так что видела лишь лес, и нигде не было Риты. А вдруг молния, подумала Аннета, чувствуя, как в горле набухает ком, а сердце сжимается, вдруг та молния добралась до нее и испепелила? Я ведь видела, что стало с той каменой лавочкой. Но почему тогда она не тронула меня, рассуждала она, методично растирая теперь уже ноги и морщась, когда сотни иголочек вонзались в плоть при каждом прикосновении, мы ведь бежали рядом. Ответов ни на один вопрос у нее не было, оставалось лишь поскорее вернуть себе подвижность и отправляться на поиски. Не совсем, поправила она себя, я хотя бы выяснила, что не умерла… хорошо ли это, она пока не знала.

Когда ноги более менее стали вновь ей подчиняться, Аннета медленно и осторожно повернулась в сторону холмов – она успела рассмотреть местность, пока растирала руки и ноги, там ничего не было. Прямо за ее спиной простиралась все та же величественная картина, только теперь красота из зловещей превратилась в безмятежную. Небо окончательно прояснилось и приобрело нежно-золотой цвет заката, а под ним в легкую дымку на горизонте уходили бархатные зеленые холмы. Оказывается, она лежала довольно далеко от границы лесополосы, так что не видела ни лавочки, ни самого озера. И по-прежнему никого.

– Что за…– в недоумении прошептала Аннета и, не рискнув встать на ноги, поползла к границе деревьев, совсем как Антон в начале этого странного дня.

Она могла бы позвать Риту, такая мысль пришла ей в голову, но почему-то она не могла заставить себя произнести хоть один звук громче шепота. Как будто боялась растревожить что-то или кого-то. Она и сама не могла объяснить себе это чувство, просто голос вдруг застрял где-то в груди, не желая слушаться, совсем как ее затекшие конечности. Да и смысл, успокаивала она себя, если бы она была в сознании, уже искала бы меня, а если она вот так же лежит в отключке где-то здесь, ее все равно не дозовешься. Думать о других вариантах она себе запретила. Вместо этого направилась к озеру, рассудив, что как только окажется на открытой местности, все прояснится. И мне придется это принять, сказала она себе, что бы ни ждало меня там, я должна справиться. Ради нас всех.

Первые несколько метров дались ей с трудом, но движение разогнало кровь, и скоро руки и ноги стали слушаться как прежде, но она продолжала ползти, погруженная в мысли. И потом, так она могла лучше разглядеть следы или вещи, оставшиеся в траве. Аннета вертела головой, внимательно изучая каждый метр, каждый ствол, но в лесополосе Риты не было. На самой границе справа от Аннеты невысокой стеной стояли заросли кустарника, он вырос сам по себе, нестройной хаотичной кучкой – туда она и направилась, сердце вдруг забилось как, мотылек, пойманный в паутину, а сквозь мышцы как будто пробегали волны от напряжения. Это был последний рубеж, потом она увидит всё, всё, что осталось после той страшной бури и молнии. Она это понимала, но ползла вперед, напряженно вглядываясь в густое сплетение веток.

Когда до зарослей оставалось всего пара метров, ей показалось, что она видит что-то за ними. Силуэт, или игра света, отсюда нельзя было сказать наверняка, но сердце сделало сальто в груди, и Аннета ускорилась, не обращая внимания на кочки и камешки в траве и на боль от ушибленных коленей и ладоней. Ничего не имело значения кроме той фигуры за кустами, Аннета изо всех сил напрягала глаза, стараясь понять, дышит ли эта фигура… и правда ли там кто-то есть. Она ведь не обращала внимания на все то, что ее окружало во время бури, как-то не до того было, да и потом, этот участок она вообще не видела.

– Мы ведь пришли по аллее, – прошептала она, обмирая от страха и волнения. От кустов ее отделяло уже каких-то полметра. Отсюда она могла бы уже увидеть лавочку, но она смотрела только вперед. – Мы вдвоем.

Не в силах ждать, пока она сможет доползти и выглянуть, Аннета решительно протянула руку сквозь ветки…и ее рука нащупала мягкую теплую плоть, затянутую в джинсу.

– Слава богу! – слезы покатились по щекам, мир сразу стал размытым и лишенным четких границ. – Господи, спасибо! Спасибо!

Она понимала в глубине души, что еще рано испытывать радость, она ведь еще точно не знает, жива ли ее подруга и в каком состоянии…но облегчение от того, что она, хотя бы, ее нашла, было таким огромным, что, как цунами, смыло все остальные мысли и чувства. Она не хотела убирать руку, как будто боялась, что если разорвет контакт, Рита исчезнет, и она уже больше не найдет ее. После всего пережитого такие мысли казались очень даже нормальными и здравыми. Но выхода не было, кусты были слишком густыми, чтобы пробраться сквозь них, и слишком длинной полосой росли, чтобы можно было обползти их, не убирая руку. От страха и растерянности слезы полились еще сильнее.

– Пожалуйста, – прошептала Аннета, сама не зная, к кому обращена ее мольба, – пожалуйста…

Ей хотелось просто оставить все как есть – самый сладкий и самый любимый человечеством наркотик – но характер и страх взяли верх. Всхлипнув, она легонько сжала теплое тело под тканью и быстро просунула руку обратно сквозь ветки. Волосы падали на глаза и закрывали и без того почти отсутствующий обзор – слезы все текли и превращали мир в полотно абстракциониста – так что Аннета ползла на ощупь. Через несколько бесконечных мгновений в поле зрения показалось что-то похожее на кроссовку, и Аннета, издав победный полувсхлип-полусмех, ухватилась за нее. Она узнала эту расцветку, они вместе выбирали ее в интернет магазине, Рита взяла голубые с бежевым, она – зеленые с молочным.

– Рита! – ей показалось, что она кричит, внутренне так и было, но тишину нарушил лишь слабый хрип, не громче шелестящего ветра. – Рита, я здесь! Очнись!

Уже не отпуская подругу, Аннета склонилась над ней, почти так же, как они совсем недавно склонялись над Антоном. Эта ассоциация пугала ее, как и слишком многое в этот кошмарный день.

– Рита!

Смотреть, дышит ли она, смысла не было, от слез в глаза все было размыто, поэтому, не теряя времени и замирая от ужаса, Аннета просто положила голову на грудь подруге. И еще до того, как она услышала первый стук сердца, грудная клетка под ее головой уверенно поднялась, вдыхая воздух, утверждая жизнь. Слов больше не было, она просто плакала, как будто все невыплаканные слезы ее жизни вдруг прорвали плотину и затопили мир. И не тихо и беззвучно, как она делала это всю жизнь, этот день разрушил все то, что было раньше, и теперь этот новый для всех них мир омывался слезами, как новорожденный, с муками вышедший из утробы матери. Она плакала и кричала, без слов, и в этом плаче было облегчение и боль потери, и новые надежды и прощание с прошлым, в котором все плохое, как и все хорошее, ушло навсегда.

– Рита! – она нежно провела рукой по лицу спящей или потерявшее сознание подруги, – Рита, проснись! Мы живы! Мы все еще здесь!

Моя спящая красавица, вдруг подумала она и, не думая, поцеловала подругу прямо в губы. Потом в лоб. А том стала покрывать поцелуями все лицо, смеясь и плача одновременно. Какая-то странная эйфория, смешанная с болью разлилась в душе, она точно знала, что перешла какой-то рубеж, они обе перешли, и что их ждет теперь, она не знала, но почему-то была уверенна, что в этой новой жизни все будет хорошо.

Веки спящей девушки дрогнули, она зашевелилась, застонала, а потом медленно открыла глаза. Под золотым закатным небом, с волосами, разметавшимися по зеленой траве с широко раскрытыми пронзительно синими глазами… Аннета точно знала, что не видела в жизни существа прекраснее. И любимее.

– Ммм… что такое? – Рита растеряно моргала, глядя на небо, а потом вдруг улыбнулась, – как красиво!

А спустя еще секунду:

– А… где это мы? И что вообще…

Она вдруг как будто все вспомнила и попыталась встать. Глаза стали огромными и испуганными, умиротворенность исчезла их них, и это было так противоестественно среди дышащей покоем красоты, окружавшей их.

– Ой! Шея…

Ее тело тоже затекло после – скольких? – часов неподвижного лежания.

– И рука! Ай, как же больно! – правая рука висела, как плеть, Рита осторожно обхватила ее левой и начала поглаживать. – Боже! Аннета! Я… уже ничего не понимаю! Что было? Где мы? Почему?

И она обвела взглядом пространство вокруг, выражая все то, что Аннета уже пережила несколько минут назад. А потом вдруг ее губы дрогнули, а из глаз тихо скатились две одинокие слезинки.

– Я так рада, что ты… – слезы душили, но она смогла закончить, – что ты со мной. Я… я так боялась… я не могу тебя потерять! Только не тебя! После всего…

Она протянула функционирующую руку, и девушки крепко обнялись, плача – уже в тысячный, наверное, раз за этот день… и явно не последний – на плече друг у друга.

– Расскажи мне все! – попросила Рита, под глазами залегли тени, но сами глаза сияли. – Где ты была? Что было вообще? И… – она замолчала на секунду и опустила глаза. – И Антон…?

– Я сама ничего не знаю, – пожала плечами Аннета, – я проснулась там, в лесу. Все болит, но… посмотри, ведь уже вечер, закат! И одежда на нас сухая! Как и всё вокруг.

– Да! Точно! – Рита с удивлением начала ощупывать себя, а потом оглядываться по сторонам. – Но это было! Все это было правдой! Смотри!

И она указала на холм, у подножия которого была лавочка. Она сидела лицом к ней и к озеру, которого отсюда еще не было видно.

Аннета повернулась и снова почувствовала, как знакомый ужас шевельнулся в груди. Даже отсюда было видно, что у одного края каменной лавочки не хватает приличного куска. Причем, край выглядел не поломанным, а просто срезанным и гладким.

– Что же это было? – выдохнула Аннета, голос снова покинул ее. – Что мы пережили?

– Не знаю, – Рита взяла ее за руку и слегка потянула, вынуждая повернуться и оторвать взгляд от лавочки. Аннета не возражала. – Но… я чувствую что-то. Мы как будто в другом мире… не знаю, как объяснить… как будто то была одна жизнь, а теперь – другая. Все как будто… новое, что ли…

– Я знаю, о чем ты, – с улыбкой облегчения сказала Аннета, – я чувствую всё то же самое. Как будто мы пересекли какой-то рубеж. Или попали за какую-то грань… это трудно выразить словами, да. Но я тоже это чувствую.

Она смущенно хохотнула и опустила глаза, но продолжила:

– Я даже подумал там, в лесу, когда проснулась, что умерла и.. ну не знаю, в раю, что ли.

– А вдруг, так и есть?? – Рита просто светилась от возбуждения, – посмотри, как красиво вокруг! Птицы поют, и этот закат! И никаких следов бури – вот что главное!

– Нуу, – Аннета захихикала, – вряд ли в раю затекают руки и ноги. А с остальным я согласна.

Они посмеялись, впервые за этот кошмарный день, и смех казался здесь и сейчас таким естественным, таким гармоничным. Под таким небом и должен был звучать только смех, уносимый ветром в бесконечность за зелеными холмами.

– Как бы там ни было, – сказала Рита, когда смех стих, – мы должны найти Антона…

– Я тоже так решила, – кивнула Аннета, – рай это, ад или все еще матушка земля, мы должны… куда-то двигаться. И раз мы – это все еще мы, значит, на нас по-прежнему все наши обещания.

Рита несколько секунд внимательно разглядывала лицо подруги, а потом сказала:

– Знаешь, ты изменилась, – полная нежности улыбка тронула ее губы, – что-то в тебе ушло, что-то плохое. Что мучило тебя. Ты теперь как будто светишься…

Потрясенная Аннета опустила глаза, внимательно прислушиваясь к целому хору различных чувств в душе. А потом вдруг поняла.

– Да, – сказала она, и одинокая слезинка выскользнула из глаза и поползла по щеке, – мне больше не больно.

Она приложила руку к груди и повторила:

– Вот здесь не больно. Все ушло.

***

Через несколько минут Рита тоже восстановила контроль над телом, они помогли друг другу встать и некоторое время просто стояли, любуясь холмами и набирающим насыщенность золотым небом. Ветерок приносил запахи свежести и трав, воздух был на удивление теплым.

А может, было бы лучше навсегда остаться здесь, в этом мгновении, в этой красоте и покое, подумала Аннета, может это и есть счастье – покинуть земной мир, полный боли и страданий и оказаться в таком месте. Ради этого стоит преодолевать страх и трудности, идти своим путем и жить сердцем и совестью, ради того, чтобы заслужить право попасть туда, где уже никогда не придется бояться и терпеть боль.

– Знаешь, – тихо сказал Рита рядом с ней, держа ее за руку, – если это и есть другой мир, я не хочу возвращаться.

– Возможно, – улыбнулась, Аннета, – потому что ты только что сказала мои мысли.

Она помолчала несколько секунд, подбирая слова, чувствуя, что должна выразить то, что творится в душе.

– Но знаешь, что? Мне почему-то так спокойно. Я… я просто чувствую, что я, и правда, стала другой. И если… когда… это волшебство закончится, я найду в себе силы вернуться обратно и не сломаться. Потому что я теперь точно знаю, ради чего и как надо жить. Потому что есть что-то светлое и могущественное, понимаешь? Что-то, что держит этот мир. Что-то Истинное. Любовь… Свобода… Уважение… Храбрость… Честность… СЧАСТЬЕ. Я… Как-то поняла, что это и есть Путь. Единственный правильный путь.

– Единственный способ противостоять злу, – шепотом сказала Рита. – Я тоже это чувствую. Всеми клеточками тела и души. И я спокойна за Антона. Да, мне будет очень его не хватать, но теперь я понимаю, что у него все хорошо. Это Что-то, эта сила Добра позаботится о нем. Потому что он шел Истинным путем и вышел победителем из самого невозможного испытания.

– Возможно первым и единственным, – сказала Аннета с нежной улыбкой, слезы вновь защипали глаза. – Надо идти, солнце скоро сядет. А мы обещали позаботиться о нем.

Нехотя, они оторвали взгляды от холмов, тоже ставших золотыми в свете заходящего солнца, и повернулись к озеру. В глаза тут же бросилась обрезанная молнией лавочка, зрелище даже сейчас, в этой атмосфере покоя и безмятежности, было пугающим. Оно напоминало, что здесь случилось что-то страшное, случилось на самом деле, здесь произошла битва двух древнейших сил, только на этот раз на стороне добра был лишь один солдат – слабый, смертный человек, умирающий, но не сдавшийся. Не отступивший ни на шаг.

И пришлось отступить злу, подумала Рита, шагая рука об руку с Аннетой по изумрудной траве, и пусть зло нельзя победить, но его можно поставить на место. Зло, как сорняк со слишком глубокими корнями, совсем его не убить, но, когда он сильно разрастается, можно обломать ветки, и тогда какое-то время он никого не будет беспокоить. Только вот ветки эти в шипах, и тем, кто вступает в борьбу со злом, приходится проливать свою кровь и страдать от боли.

Аннета, шагающая рядом с ней, вдруг сильно сжала ее ладонь, это выдернуло Риту из размышлений. Она подняла голову, уже зная, что увидит, готовая к этому…но, все равно, это было трудно и больно. Недалеко от озера – ставшего теперь огненной каплей, как будто и не было той черной воды – в траве все так же лежала одинокая человеческая фигура. Это развеяло последние иллюзии – все, что происходило здесь, происходило на самом деле, и они не умерли и не попали в рай, а вот Антон…

– Мне кажется… или я просто не помню… – проговорила Аннета, расстояние между ними и их мертвым другом сокращалось, закат из золотого становился огренно-красным, отчего волосы Антона горели, как пламенный ореол вокруг головы. – Но вроде…

– И мне кажется, что он по-другому лежал, – испуганно ответила Рита, но ни одна не сбавила шаг. – Может, это ветер…

– Ветер поменял позу тела? – Аннета усмехнулась, хотя в груди вдруг что-то завибрировало, отчаянная смесь страха и надежды. Это ведь время чудес, подумала она, так может… Закончить мысль она себе не позволил, это было уже слишком.

– Глупо, да, – нервно хохотнула Рита, сжимая до боли руку подруги, – но я просто не знаю… я точно помню, что у него обе руки были опущены вдоль тела, а теперь…

– Вижу, – с трудом выдавила из себя Аннета.

Тело их друга лежало на том же месте, сумка лежала так же в стороне, где они ее оставили после поисков монеты…но вот поза явно стала другой. Правая рука теперь лежала возле головы, а левая – покоилась на груди. И это было уже за гранью.

– Аннета! – отчаянный шепот. Рука Рита так сильно сжала ладонь, что, не смотря на ситуацию, Аннета почувствовала боль. Но это было второстепенно. – Я… схожу с ума? Или ты тоже это…

– Вижу, – выдохнула Аннета, чувствуя, как ноги становятся ватными. А горло сжимается до размеров игольного ушка. – Святой Боже.

И прежде чем ноги у нее подкосились, на траву медленно начала оседать Рита, с огромными глазами, прикрывая рот свободной рукой. Но и это вдруг стало сейчас не таким важным, Аннета осторожно отпустила руку подруги и как во сне двинулась к лежащему человеку. Человеку, почти незнакомцу, потому что их друг выглядел совсем не так в момент их последней встречи. Этот человек был в той же одежде, имел рост Антона, волосы, Антона, даже, вроде бы его лицо… но это лицо не было изможденным, худым – да, но не болезненным, как и вся фигура. То ли закатный свет делал свое дело, то ли цвет лица у этого незнакомца был на самом деле таким здоровым. Никаких кругов под глазами, никаких впалых щек и никаких язвочек – кожа была идеально гладкой, а на щеках играл едва заметный румянец.

Но самое невообразимое, то, что лишало разум всей привычной картины мира, выбивало опору из-под ног и выбивало воздух из легких, как удар невидимой руки – грудь этого человека размеренно поднималась и опускалась. Он дышал.

Где-то позади в другой галактике рыдала Рита, повторяя что-то снова и снова, а Аннета как будто оказалась в вакууме. Ничего не было вокруг, ни заката, ни озера, ни голоса той, кого она любила больше жизни. Только звон в ушах и ком в груди. И поднимающаяся грудь незнакомца. Двигаясь, как будто плывя в этом вакууме, Аннета подошла вплотную, и тут уже ее ноги отказались ей служить – она тяжело опустилась на траву, так же прикрыв рот одной рукой, а вторую осторожно вытянув перед собой. Она хотела коснуться, чтобы поверить, как Фома, но рука замерла, не смея дотронуться до этого чуда.

– Он дышит, – одними губами сказала она, моргая часто-часто и глядя непонимающим взглядом на человека в траве. – Это ведь он?

В ее лишенный звуков мир вдруг ворвались всхлипы, а потом чьи-то руки начали трясти ее за плечо.

– Он дышит! Дышит! Это ведь Антон, да? Мне ведь не кажется?

– Нет, – так же без голоса ответила Аннета, – он дышит. Но он…Я не знаю, Антон ли он.

– Он жив, он не умер… или ожил! – Рита прижалась к ней, выглядывая из-за плеча, как будто боялась этого незнакомца, боялась, что он вдруг откроет совершенно чужие глаза. – И он не болен! Или это не он? Как такое возможно??

Так же, как и молнии, сошедшие с небес, подумала Аннета, так же как и бури, не оставляющие следа. Но в глубине души она тоже боялась. Боялась его. Боялась увидеть глаза незнакомца. Очевидно, он вернулся оттуда, откуда не возвращается никто, откуда нельзя возвращаться. Или это вовсе был другой человек. И она не могла сказать, что пугает больше.

Одежда на этом двойнике Антона была тоже совершенно сухая и сидела плотно, потому что на костях снова появилась плоть, веки были плотно закрыты, рука возле головы лежала так небрежно, как будто этот человек сладко спал у себя в спальне, а не в траве возле озера после невообразимой бури. И после собственной смерти.

– Что будем делать? – шепотом спросила Рита после того, как они разглядели незнакомца. Внимательно и в тишине, даже Рита перестала плакать, как будто боялась нарушить его покой. – Я боюсь…

Она не договорила, но в этом не было необходимости, они испытывали совершенно одинаковые чувства.

– Я тоже. – Так же шепотом ответила Аннета. – Но не можем же мы просто сидеть здесь всю ночь.

При мысли о том, что они останутся в этом месте в темноте, наедине с этим человеком – если он человек, подумала Аннета и вздрогнула – ей стало по-настоящему жутко, а по коже пошли мурашки.

– Нет, мы должны все выяснить до захода солнца, – решительно сказала она, хотя сама не представляла, как сможет протянуть руку и дотронуться до него, не говоря ж о том, чтобы разбудить. Но Рита ждала от нее действий, и так уж сложилось, что «ледоколом» в их паре была она.

– Мне так страшно почему-то, – прошептала Рита, еще плотнее прижимаясь к ней, – а вдруг он.. ну, не знаю…

– Я тоже об этом думаю, – кивнула Аннета, не сводя глаз со спящего человека, – но выбора у нас нет. Не оставим же мы его. Это ведь… наш Антон! И он жив!

– Если это все еще он, – срывающимся голосом прошептала Рита. – Но ты права, надо действовать. Пожалуйста, я не могу…

И она обхватила Аннету руками, прячась за ней, как ребенок, испугавшийся незнакомца. Видимо, это предстоит делать мне, подумала Аннета, а за этот день я, кажется, потратила весь запас смелости, отпущенный мне на жизнь. Но выбора не было, а она в жизни только и делала, что шла наперекор страху и обстоятельствам. Пусть это было самым необычным и трудным испытанием, она сумела собрать волю в кулак, глубоко вдохнула, выдохнула и медленно начала приближать руку к незнакомцу. Все равно, нет ничего хуже неопределенности, подумала Аннета, нет ничего хуже, чем застрять между. Так что…

Ее рука двинулась вперед, замерла над плечом спящего человека… а потом веки его дрогнули, он шевельнулся и открыл глаза.

***

Кто-то звал его по имени, нежно и ласково. И ему было хорошо, так хорошо и спокойно, как не было, наверное, никогда в жизни. Он был где-то, воспоминание улетело, как ветер сквозь пальцы, его невозможно было удержать. Не осталось даже образов, только чувства. Чувство чего-то светлого и невообразимо прекрасного. И легкость, и покой, и блаженство. Он возвращался, плыл на зов этого нежного голоса. Откуда? Это уже ушло, безвозвратно, и Антон испытывал легкую грусть, но вместе с тем и чувство правильности. В конце концов, с ним осталась эта волшебная аура безмятежности, и, нежась в ней, невозможно было испытывать никакие негативные эмоции.

Голос звал, манил за собой, выводя его из нежной-золотистой пелены куда-то, и Антон послушно плыл за ним туда, где все обретало четкость. Постепенно эта аура трансформировалась в мягкий золотистый свет, проникающий в его глаза, он выходил из нее, как бабочка из кокона, и когда последние ее остатки рассеялись, размытая мягкость окутывающая его тело, превратилась в имеющую четкие ощущения мягкость травы. Он вернулся в тело или сознание, и теперь, еще до того, как окончательно проснуться, его душа или сущность или просто его Я снова осваивалось в вверенном ему теле, как пилот, вернувшийся на борт корабля, проверяет связь и работу всех систем и механизмов. У меня есть тело, подумал он, у меня есть глаза, и я вижу свет, я чувствую руки, я чувствую ноги – они болят почему-то. И я лежу, на чем-то мягком и прохладном. И мне удобно. Я чувствую прохладу вокруг меня и тепло на моей коже. Я чувствую запахи. Я слышу… слышу голоса людей?

Он понимал, что вынырнет из этого уютного состояния дремы, но хотел оттянуть этот момент. Он не знал, что ждет его за этой пеленой, но в ней было так чудесно! Он не помнил, как оказался в ней и почему. Не помнил, кем он был и кем стал, не помнил ничего, кроме света, торжественности и блаженства. Вряд ли такое повторится в мире, в который его неумолимо выбрасывала какая-то сила.

Но он знал, что должен вернуться, откуда-то знал. Он пришел с этим посланием и не смел ослушаться. Дремота рассеивалась и, как Антон ни старался удержать ее, она уходила. Он был готов вернуться в мир, и он вернулся.

Медленно открыл глаза. Над ним было золотое небо с красноватым оттенком разгорающегося заката. В широких лучах солнца, пронзающих воздух в вышине, птицы, похожие на черные точки, исполняли свой танец. Антон улыбнулся, этот золотистый свет напоминал ему что-то уже почти утраченное…но он откуда-то знал, что частичка этого волшебства останется с ним навсегда.

Он не знал, что дальше, кто он и зачем он здесь, в голове не было мыслей. Но это было не важно, все было не важно, кроме ликования в душе и этих сильных лучей, пронзающих небо. Как тропинки для ангелов, подумал Антон, и что-то шевельнулось в его сознании, какое-то воспоминание, тоже почти утраченное.

– Антон?

– Господи, это он!

Голоса. Совсем рядом. И вроде бы, знакомые. Он резко повернул голову на звук и острая боль – вновь обретенная одна из прелестей этого мира – тут же пронзила шею и руку, откинутую во время сна. Антон застонал, скривился… а потом засмеялся. Ощущение было такое, как будто он снова учился тому, что когда-то знал.

– Антон? Это ведь ты? Пожалуйста, не молчи!

– Вроде он!

Антон. Да, кажется это его имя. Было когда-то и снова вернулось к нему, как и тело. Но кто это зовет его? Со второй попытки он сумел-таки повернуть голову. Две девушки, красивые, но какие-то испуганные и слегка потрепанные сидели в траве рядом с ним. Одна, с прекрасными синими глазами, пряталась за другую с волевым лицом и взглядом дикой кошки.

– Привет, – сказал он, слова снова имели звучание и смысл.

– Антон? Это ведь ты? – неуверенно улыбаясь, спросила та, которая напомнила ему кошку.

– Наверное, – он медленно начал вставать, усаживаясь в траве и растирая затекшую шею действующей рукой. – А кто вы?

Девушки переглянулись. От него не укрылись сожаление и страх, скользившие во взглядах. На глазах темноволосой девушки выступили слезы.

– Я Аннета, – сказала «кошка», прикладывая руку к груди, – а это Рита. Неужели ты нас не помнишь?

Что-то снова шевельнулось в груди. Он вдруг почувствовал, что вернулся откуда-то не налегке, что у него был багаж, который он просто еще не успел распаковать. И там определенно были эти имена.

– Ты помнишь что-нибудь? – спросила синеглазая девушка, как же она была красива, даже не смотря на испуганное лицо и темные круги под глазами.

– Я.. не… – начал было он, растеряно скользя взглядом по траве, по лицам девушек. А потом его взгляд дошел до озера.

Как будто весь воздух вдруг выкачали из груди, а сами легкие сложились, как крылья бабочки. Антон застонал и широко раскрыл глаза, наполняющиеся пониманием. Весь тот багаж, который он насобирал за жизнь и который вернулся откуда-то вместе с ними, в одну секунду обрушился на него, заливая сознание тоннами информации. Словно кто-то в его голове предпочел не открывать чемоданы один за другим и аккуратно раскладывать вещи по полочкам, а просто разорвал их, раскидывая все без разбора. Картины его жизни, чувства и мысли, знания и верования – все это вдруг смешалось в голове как безумный калейдоскоп.

– Что с ним? – услышал он испуганный голос, вроде бы, он принадлежал той, которую звали Ритой.

– Господи! Кажется, он вспоминает! – ответила другая.

И он вспоминал. Беспорядочно и вспышками. Он в костюме и фирменном галстуке банка с бейджиком выдает кредиты в магазине. Он плачет, сидя под лестницей подъезда, потому что дети кидали в него камнями и кричали: «Рыжий! Фуу быть таким!». Он собирает вещи и складывает их в коробки, потому что уезжает из квартиры, в которой вырос – больше она ему не по карману, ему надо платить по больничным счетам. Он на выпускном в школе, все пьют пиво и шампанское, тайком от родителей, разливая его в банки от «колы». А он не пьет и ему не весело, ему страшно, будущее пугает его. Он возле витрины. Смотрит на брошь и вдруг понимает, что эта вещь будет идеальным подарком маме. Он видит девушку в палате, она невыносимо прекрасна в лучах утреннего солнца, он помнит имя – София. Он отмывает дверь…да, дверь этих двух девушек! Он…он…он…на вокзале, монета блестит в лучах солнца…он…

Тысячи картин, миллионы мгновений. Все, чем он был, вернулось к нему. Но на дне чемодана было еще кое-что. Сувенир, привезенный им из волшебного путешествия.

Антон ахнул, схватился за грудь, из глаз потекли слезы. Он помнил все. Все до последней минуты.

Он огляделся вокруг, как человек, попавший на другую планету. Озеро из черного стало огенно-золотым, как будто капелька самого солнца упала с неба, ветер был таким теплым, и ни следа от прошедшей бури! Он повернулся и посмотрел на лавочку, почему-то она была странной формы, как будто от одного края отломали…нет, скорее, отрезали кусок. Девушки снова плакали, теперь он понимал, почему они выглядят такими осунувшимися и потрепанными. Но они были здесь! И они не бросили его. После всего, они были рядом с ним.

– Рита! Аннета! – голос дрожал, а сердце просто разрывалось от благодарности и любви. – Я…

Договорить он не смог, ком в горле душил и отбирал голос. Да и не было у него слов, чтобы выразить все то, что он чувствовал и хотел им сказать. Он просто протянул руки, и они бросились в его объятия. Трое выживших под безмятежным золотым небом.

***

– Моя мать умерла. – Сказал Антон, когда волна эмоций немного улеглась.

Они сидели на том же месте, убаюканные красотой и волшебством, еще не покинувшим это место. Оно уйдет, возможно, с последним лучом солнца, но сейчас оно еще было здесь, и все трое наслаждались им, понимая, что потеряют навсегда. По крайней мере, в этой жизни.

– Нет, – покачала головой Рита, – мы были у нее, вернули ей брошь, как ты и…

– Я видел ее. – Тихо проговорил Антон, глядя куда-то вдаль, за холмы, – Там.

Рита ахнула и прикрыла рот рукой. Аннета опустила глаза и начла теребить пальцы.

– Я все вспомнил теперь. – Продолжил он. – И я… не знаю, смогу ли я описать то, что видел. Должен ли? В этом мире нет земных слов, чтобы выразить… описать тот мир.

– Скажи нам, – мягко попросила Рита, накрывая его ладонь своей. – Пока эта аура чуда еще здесь, мы ведь все ее чувствуем. Возможно, скорее всего, мы больше никогда не заговорим о том, что случилось здесь. Но сейчас – особое время. Время откровений.

Антон глубоко вдохнул и улыбнулся. Он чувствовал это лучше всех. В конце концов, он умер и вернулся. Получив назад здоровье. И кое-что в дар.

– Да, наверное, расскажу. – Сказал он, – вы тоже пережили что-то и… стали другими. И да, мы все еще в этой волшебной пелене. Значит, вы тоже – часть этого.

Он смутился и опустил глаза, но продолжил:

– Вы часть моего сердца и моей души. Навсегда.

Аннета тоже протянула руку и взяла его свободную ладонь в свою. Антон поднял их руки к губам, нежно поцеловал и опустил, не размыкая рук. Не говоря ни слова, Рита и Аннета тоже взялись за руки, образуя замкнутый круг. Вернее, треугольник.

– Время откровений, – сказал Антон, глядя в глаза поочередно каждой. – Я расскажу вам все. А потом расскажете вы.

Он опустил глаза и улыбнулся. Вся серьезность тут же слетела с лица… но что-то было новое в этой улыбке. Как и во всем его облике. Как и в глазах.

– И что такое случилось с той лавочкой??

– Мы все тебе расскажем, – пообещала Аннета, разглядывая его лицо, думая о том, что это, все же, не совсем тот Антон, которого они знали. Откуда-то из неведомого к ним, все же, вернулся незнакомец с частичкой Антона. Или Антон с частичкой незнакомца. – Но сейчас – твое слово.

***

– Последнее, что я помню, – Антон смотрел на озеро, но взгляд был далеким, а руки крепко сжимали ладони девушек. – Как я бросил монету туда.

Он кивком указал на озеро.

– И я…помню, что мне уже было все равно, не было ни холода, ни страха. Я как будто…истощился. Но знаете, я никогда не испытывал ничего более триумфального и правильного.

Рита открыла было рот, чтобы сказать, что он и совершил нечто невообразимое, подвиг, какого до него не совершал никто многие столетия. А возможно, и никогда не совершал. Но Аннета перехватила ее взгляд и тихо покачала головой. Они еще успеют сказать все то, что кипит на сердце. Но не сейчас. Сейчас время его откровения.

Антон этого не заметил, он погрузился в воспоминания, не самые приятные, судя по тени, пробежавшей по лицу.

– Я помню, как лег на траву под дождем, – все так же глядя на озеро невидящим взглядом, продолжил Антон, – я засыпал. Так это ощущалось. Почти. Я… как будто силы…сама жизнь выходила из меня с каждым выдохом. Я помню голоса в ветре, они вроде бы звали меня. Или пели. И мне было так легко на душе, я знал, что исправил все, что когда-либо делал неправильно, знал, что искупил возможную вину за все. Что нашел, наконец, истинную тропу. И теперь могу уйти. А потом…

Он покачала головой, на лице отражался целый вихрь эмоций.

– Это почти невозможно описать словами. Но я постараюсь, – он улыбнулся, легкой и безмятежной улыбкой. – Возможно здесь, сейчас, вы сможете это понять. Почувствовать.

– Я не помню тот миг, когда именно моя душа покинула тело, – задумчиво сказал Антон, – никаких светлых тоннелей. Или темных. Никаких видов на себя мертвого сверху, или как там обычно говорят по ТВ. Я закрыл глаза, и была только темнота. А потом…

У него перехватило дыхание, он часто заморгал, девушки тихо ждали, и через несколько секунд он смог взять себя в руки.

– Потом я оказался в свете. Светло-сером, почти белом, но, все же, это был серый цвет. Он был повсюду. И я падал в нем, это я хорошо ощущал. Падал вниз стремительно. Но внизу не было ничего, все тот же светло-серый свет. Пространство, состоящее только из него. Я помню, что сначала мне было страшно от падения, но оно длилось так долго, что страх успел уйти. Времени не было больше, не знаю, как вам это описать, просто был я, и был этот серый свет, и мое падение. Я все падал и падал, пока не осталось ни страха, ни растерянности. На смену им пришли недоумение и любопытство. Я начал оглядываться по сторонам – не знаю, были у меня глаза, тело вообще, или я все видел своей сущностью – но я вдруг увидел, что я не один. Сквозь это пространство летели вниз люди, обычно выглядящие люди. Они падали, как и я. Некоторые кричали и махали руками, но там не за что было зацепиться, другие просто летели вниз с закрытыми глазами и прижатыми к груди руками.

Мы застряли, подумал я, вот что ждет грешных людей – вечное падение между мирами. Может, это и есть ад, задался вопросом я. И в тот же миг, как я подумал об этом, вдруг в серое пространство ворвалась ослепительная вспышка и…

Антон опустил голову, покачал, а когда поднял, в глазах блестели слезы, становившиеся золотыми в лучах заходящего солнца.

– Господи! Я не видел ничего… прекраснее и чище! Ничего более светлого и доброго… мне трудно подобрать слова!

Его взгляд стал мечтательным и устремился куда-то вглубь себя, снова наблюдая тот восторг и благоговение.

– Крылатая фигура, одетая в ослепительно белые одежды с громадными крыльями возникла вдруг из ниоткуда и ринулась вниз. Это был Ангел!

Слезы потекли по щекам, но Антон улыбался. Смахнул их и продолжил.

– От него исходил свет, не серый, а золотисто белый, теплый и… мне вдруг стало так хорошо, как не было никогда в этой жизни! Я вдруг наполнился чем-то… чем-то божественным. Это было Добро в чистом виде. И я подумал, что наши души слишком слабы, чтобы выдержать такую благодать.

Я смотрел на него, как зачарованный, продолжая падать. А Ангел устремился вниз, а потом неожиданно обвил руками одного человека и расправил крылья, тормозя полет. Я никогда не смогу описать вам это зрелище! Эти огромные крылья за спиной! От них исходил все тот же свет. Ангел развернул человека к себе лицом, нежно погладил рукой по щеке, они продолжали падать, но уже гораздо медленнее. А потом он обнял его крыльями, скрывая человека в коконе света. Они были уже гораздо выше меня…но я увидел, что через… не знаю, времени ведь там не было… Ангел расправил крылья и устремился вверх, держа человека на руках. И я вдруг увидел, что там, наверху, серый свет приобретает тот же бело-золотой оттенок и становится ярким, слишком ярким для простых смертных.

Рита и Аннета тихонько ахнули. По щекам обеих текли слезы, но нежные, полные восхищения улыбки расцвели на лицах.

– И еще я увидел то, что меня напугало, – тихо проговорил Антон. – Оглянувшись по сторонам в очередной раз, я заметил, что кое-что изменилось. Внизу теперь была чернота. Сплошная и матовая. И от нее исходил страх. Ужас. Я вдруг все понял.

Он опустил глаза.

– Думаю, объяснять ничего не надо?

Объяснения были не нужны.

– Я не знал, когда упаду в эту черноту. Времени ведь там не было, как и привычных нам законов физики. Мы летели вниз, а она не приближалась и не отдалялась. – Он хмыкнул, – а ведь раньше ее вообще там не было! Был только этот серый свет везде.

– И тогда меня вдруг пронзила печаль. Я не заслужил право на спасение Ангелом. Я упаду в это черноту. От проклятия не избавиться. Я.. не могу передать, какое это жуткое, чудовищное чувство. Нет надежды, лишь вина, сожаление, страх. Нет, это не описать земными словами.

– Но падение длилось, и я подумал, что все равно, я сделал правильный выбор. Возможно, проклятие монеты слишком сильно… но там, в этой черноте, меня будут утешать мысли, что я спас других. Тех, кому не отдал монету. И раз уж так вышло, что мне не повезло, я просто приму свою долю. Возможно, и вечность не вечна, и когда-нибудь я выберусь к свету….

– И снова я увидел вспышку, еще один Ангел возник из ниоткуда и так же устремился к очередному падающему. Так же обвил его руками, обнял крыльями, а потом забрал с собой наверх. Так повторялось очень много раз, а мы всё падали. И я увидел, что некоторые упали-таки в ту черноту. Это было страшно! Они вопили, а потом тьма поглощала их. Я тоже готовился к этому… но решил утешить себя тем, что напоследок хоть полюбуюсь на Ангелов. Постараюсь запомнить их образ, чтобы взять с собой туда.

Антон замолчал, собираясь с мыслями. Девушки сидели тихо, хотя внутри все трепетало и вибрировало. Но сейчас слово было у него, и время тоже как будто остановилось.

– А потом случилось нечто, – улыбаясь и плача, сказал Антон. Он поднял глаза к небу, улыбнулся и продолжил. – Выше меня вдруг вспыхнул свет, мне стало больно. Глазам или всему моему Я? Не знаю. Но этот свет был таким сильным, а потом он вдруг стал фигурой. Да! Той самой крылатой фигурой! Я… просто.. нет, это я оставлю, это невозможно передать.

– Но я видел Ангела так близко! Это чистый Свет… Это и есть Чистое Добро! Он был больше обычного человека… А эти крылья! И он сиял, и от этого сияния мне вдруг стало спокойно и хорошо. Меня наполнила любовь, нежность, радость… все лучшие чувства, что есть в людях.

– И у него было лицо. Невозможно сказать, мужское или женское, оно было прекрасным, неземным, лицо без возраста и без единой тени…хотя черты лица были как у людей. И… Бог мой, как же это…! Это слишком, это за пределами наших возможностей, чувств и восприятия! Но Ангел улыбался мне, да, и это лучшее, что может быть во всех мирах.

Девушки качали головами, по щекам текли слезы, но это были приятные слезы. Они приносили облегчение, смывали все плохое, что когда-либо было с каждой из них.

– Ангел приближался, – продолжил Антон, – его свет окутывал меня, исцелял от всей боли, от всех несчастий и страданий. Все раны в моей душе затянулись, я почувствовал, что снова стал… Чистым. Таким, как все нетронутые души пред тем, как прийти в этот калечащий мир.

– Он протянул руку, коснулся меня… и я забыл все, что было со мной до этого. Я стал просто нетронутой душой, готовой для… чего? Это мне неведомо.

– Ангел обнял меня, наполняя всю мою сущность светом. И я услышал голос. Прекрасный и чистый. Он был в моем сознании, внутри меня. Он сказал, что мне больше не надо бояться. Что теперь ОН позаботится обо мне, и я точно знал, что он имеет в виду не себя. Он сказал: «Пойдем со мной. Тебя уже ждут». А потом его крылья окутали меня, и я растворился в этом бело-золотом свете.

– И мы поднимались ввысь, а свет все усиливался, но мне больше не было больно. Теперь я мог его выносить. Наверное, потому, что теперь этот свет был во мне, в каждой частичке моей сущности. Он принес меня куда-то, это было похоже на облака… только неба в привычном смысле я не увидел. Над нами сиял свет, но я не смел на него смотреть. И я видел других, тоже принесенных сюда Ангелами. А потом…

Антон глубоко вдохнул и на мгновение закрыл глаза, погружаясь в себя.

– Там было так хорошо, так спокойно. Я был счастлив! Здесь, на земле такое счастье невозможно. Здесь нет таких сильных и таких чистых чувств. Чтобы вам было понятней, это как если бы здесь мы всю жизнь жили при свечах, никогда не видя солнца, и вдруг оказались бы в снегах в самый солнечный день.

– Эхх, я наслаждался этим счастьем и покоем. Ангел выпустил меня из объятий и растворился в свете. И я знал, что это отправная точка, что отсюда души уходят… куда-то. Но перед этим видят свою жизнь со стороны, уже как нейтральные наблюдатели, без памяти той прежней личности, а потому бесстрастные и объективные. И учатся, извлекают уроки. Я ждал, пока и меня призовут…куда-то. И вдруг услышалголос. Он тоже был внутри. Я обернулся…

Антон покачал головой и засмеялся.

– Это невероятно, но за мной была лестница, уходящая в облака, в тот, еще более яркий свет. А всего мгновение назад ее не было. Как с той чернотой внизу. И на лестнице сидела молодая девушка. Она звала меня. Я подошел. Нет, она не была Ангелом. Это была моя мать.

Девушки снова ахнули. На этот раз Рита все же не удержалась и нарушила молчание.

– Но как? Откуда ты знаешь?

– Потому что теперь помню все. – Ответил Антон с нежной улыбкой, – а тогда – она сказал мне. Она… она уже прошла через… через то, когда душам показывают их жизни, поэтому узнала меня. Она готовилась уйти Туда, верх по лестнице. И я знал, что мне туда нельзя. Пока нельзя. Пока я не разберу пройденный путь по кусочкам и не извлеку своих уроков.

– Я пошел на ее зов и остановился у подножья лестницы. Она ласково улыбалась мне и молчала. Я спросил, кто она. Она ответила, что была мне матерью. Сказала, что очень любит меня. А потом ее лицо стало вдруг печальным. Она просила простить ее за то, что взвалила на меня бремя своей невежественности. Да! Она сказала, что сожалеет, что не научила меня любить жизнь и жить без страха. Сказала, что мать – это проводник души в мир, это частика того великого чуда, что люди зовут Богом. Сказала, что должна была научить меня Истине, но сама потеряла ее на пути. А она проста: мир – это прекрасное место, а жизнь – величайший дар. И она дана для того, чтобы мы становились лучше, всегда искали истину, и почитали Любовь и Свободу воли. Она сказала, что нет ошибок, есть лишь уроки. И не надо бояться, мы все – лишь ученики здесь, на земле. Она сказала, что Сила, создавшая все сущее – это сила Любви, и надо с благодарностью принимать и наслаждаться дарами, которые Она оставила в этом мире для нас. И умножать любовь, умножать радость и познание, нести благо и не пускать в сердце тьму – это наша благодарность за то, что подарила нам эта великая сила. Она сказала, что это был ее урок, с которым она не справилась.

Антон опустил глаза и грустно вздохнул.

– Ее больше нет… здесь. Но она счастлива там, куда ушла. И она вернется сюда, наверное. Кем-то другим, чтобы снова пройти путь и учиться.

– Она не останется…в Раю? – спросила Рита.

– Я мало знаю, – пожал плечами Антон, – но гораздо больше, чем положено знать человеку. Ангел сказал мне, а я передам вам.

– Сказав то, что хотела, эта девушка – моя мама – встала, улыбнулась мне так нежно, а потом отвернулась и начала подниматься вверх. И я отпустил ее, с легкостью, потому что не помнил. Но знаете, даже сейчас, вспомнив все, я отпускаю ее снова, с грустью, да, но и с легкостью. Потому что так должно быть. И я знаю, что ей там хорошо.

– Она поднималась туда, в этот ослепительный свет, слишком яркий для меня, и я откуда-то знал, что там, на самом верху, она потеряет последнее, связывающее ее с земной жизнью – человеческий облик, и станет просто духом, светом, той самой частичкой, что живет в этих телах и заставляет сердце биться, а клетки – излучать тепло. Я провожал ее взглядом, пока мог, а потом свет стал просто невыносимым. Я закрыл глаза, а когда снова смог открыть, Ангел стоял рядом со мной. Лестница исчезла. Остались только эти облака, пронзенные золотистым светом.

– Куда она ушла? – спросил я, – я тоже должен идти?

Ангел улыбнулся, и мне захотелось петь, совершить подвиг, не знаю, сделать что-то очень хорошее.

– Нет, – ответил он, – твое время еще не пришло. Я вернулся, чтобы сказать тебе об этом. Тебе позволили оказаться так далеко, позволили увидеть и узнать то, что обычным людям знать не положено. Это твой Дар за то, что ты совершил.

Мне стало грустно, я не хотел уходить, не хотел покидать этот волшебный мир истинного Добра. И сказал ему об этом. Сказал, что хочу остаться здесь, с ним…или идти дальше. Но не назад. Сказал, что человеческая жизнь тяжела и полна печалей.

– Я знаю, – ответил он с улыбкой, – я сам прошел этот путь.

– Возможно, однажды и ты сможешь остаться здесь. – Сказал он. – Если заслужишь право выбирать.

Его голос был внутри меня, и я говорил с ним, не раскрывая рта. Это было похоже на обмен образами и чувствами, не знаю, как еще это описать, но это был диалог без слов. Без земных слов.

– Я спросил его, что это значит. И тогда он рассказал мне. Я лишь человек, а мы так глупы и слабы! Нам не понять и крошечную часть того Великого разума, что стоит над нами. И он рассказал мне ровно столько, сколько способен понять человек. Он сказал, что есть разные уровни – не прямо уровни, просто так нам легче понять – рая и ада. Если в душе было больше добра, если человек за свою жизнь усвоил большинство уроков и прошел правильно свои испытания – он попадает сюда, а потом… в зависимости от того, насколько он справился, он… душа, остается в раю. Отдыхает. А потом возвращается, чтобы доучить то, что осталось непонятым и исправить то, что сделала не так в прошлой жизни. И лишь редкие души, те, кто прошел свой путь безупречно – почти безупречно, люди ведь созданы несовершенными – получают право выбирать. Это означает, что они могут остаться там навсегда. А могут вернуться на землю по собственному желанию и нести людям Свет, помогать им найти Истину. Таким людям обычно трудно живется, они ведь… другие. И многие души возвращаются или выбирают другой путь – становятся Ангелами. И помогают душам там.

Светлые души, по настоящему чистые, они не могут оставаться в стороне, не могут не служить добру. Хотя имеют право просто наслаждаться вечным покоем и красотой.

И еще я узнал, понял, что добро – это свобода, это выбор. А вот там, внизу, в той черноте, свободы нет. Мир – это совершенное равновесие, зеркальное отражение, и ад, или та чернота, что я видел – это точная отзеркаленная копия рая. А в отражении, как вы знаете, все наоборот. Там злые, полные пороков души так же смотрят на себя со стороны, а потом отбывают наказание. А потом их вышвыривают обратно в мир, постигать и исправлять то, что они не захотели понять и умудрились испортить. Но если Ангелами становятся только самые чистые души, то демонами делают тех, кто не подлежит исправлению. Тех, кто раз за разом выбирал сплошное зло и отвергал добро. Такие остаются там навсегда, но не по собственной воле, и служат черноте.

Девушки содрогнулись. Рита крепко сдала руку подруги, Аннета кусала губы, опустив глаза.

– Это почти все. – Сказал Антон, – я спросил Ангела, смиренно, потому что многое понял. Слишком многое. Спросил, что же будет дальше.

– Ты вернешься в мир, – ответил он, – Получишь шанс прожить жизнь еще раз, но, зная гораздо больше, чем знают люди. Это – твоя награда за совершенное деяние, за пройденное испытание. Это и есть твой Дар, и я передаю тебе, как посланник.

А дальше… вот тут я уже почти не помню ничего. Последнее, что я видел, как он расправил крылья, протянул руку и коснулся моего лица, и что-то пронзило меня… свет, его теплый, волшебный свет. И я таял в этом свете, уплывал куда-то. А потом… потом открыл глаза и увидел это небо. Я вернулся.

Антон глубоко выдохнул, как будто закончил какую-то трудную, но очень важную работу. А может, так и было. Девушки молчали, осознавая услышанное. В золотых лучах заходящего солнца кружили птицы.

– Так что случилось с той лавочкой? – спросил Антон, глядя на закат. Теперь, повидав так много и узнав самое важное, он не мог налюбоваться миром, в который вернулся, ощущая жизнь каждой клеточкой, ощущая восторг, ощущая божественное чудо – возможность прожить трудную, полную испытаний, но такую прекрасную человеческую жизнь.

– После такого, – тихо проговорила Рита, тоже мечтательно глядя на опускающееся за холмы солнце, – мне кажется, это совсем не важно. Я никогда не видела такого красивого заката.

– Солнце садится, – сказал Аннета, – может, ты захочешь послушать эту историю дома? Вернуться домой?

– Я уже вернулся, – улыбнулся Антон новой улыбкой, в которой чувствовалась мудрость. И сила. – Я дома.

Он медленно встал, увлекая за собой девушек, озеро превратилось в расплавленный огонь, а небо горело всеми оттенками золота, вдали холмы покрылись вечерней дымкой. Все трое развернулись к солнцу. Антон высвободил руки и обнял девушек. Это были первые секунды его новой жизни. Жизни, в которой, он точно знал, теперь все будет хорошо. И он смаковал каждое мгновение, каждый вдох. Он был жив, он видел, он слышал, у него были силы и целая жизнь впереди! И ему столько надо было осмыслить, столько сделать, столько пережить! И он твердо знал, что все получится, что все у него будет хорошо отныне и навсегда. Потому что теперь у него был Дар.

И первое, что он собирался сделать – отыскать девушку с красивым именем София и приложить все усилия, чтобы данное ей предсказание сбылось.

Улыбаясь солнцу, он прижал девушек – своих Друзей, – к себе, заглянул в глаза каждой. Теперь они навсегда были связаны этими волшебными узами. Слова были не нужны, они просто улыбнулись в ответ.

А над ними торжественно пылал закат.

КОНЕЦ

25.12.2016г.