Смертельное Танго с Короной [Эдуард Павлович Петрушко] (fb2) читать онлайн

Эдуард Петрушко Смертельное Танго с Короной

«Большинство людей искренне верят, что все плохое, происходящее с другими, никогда их не коснется» Народная мудрость.

«Жизнь – это путешествие, но не беспокойтесь, место для парковки в конце пути найдется» Айзек Азимов

«Вам не дано выбирать, как или когда вы умрете. Вы можете только решить, как вы намерены жить сейчас» Джоан Баэз

Глава 1

Пандемия COVID-19, коронавирусная инфекция, ковид, коронка, как только не называют новую вспышку инфекции, которая впервые была зафиксирована в Ухане, в Китае, в декабре 2019 года. 30 января 2020 года Всемирная организация здравоохранения объявила эту вспышку чрезвычайной ситуацией в области общественного здравоохранения, имеющей международное значение, а 11 марта – пандемией. На диких рынках в Китае годами спокойно продаются сырые и жареные тушки летучих мышей, а также прочая гадость. Жуют китайцы все: от тараканов до крыс, чем лично меня раздражают. В любом случае, то ли китаец съел летучую мышь, то ли она его, но понеслась зараза по миру со скоростью пассажирского поезда, набирая обороты.

Новый коронавирус – это название для целого семейства вирусов, поражающих человека и животных. Такое название коронавирусы получили из-за своего строения, которое под микроскопом выглядит как отростки вокруг солнечной короны. «Одев» корону, человек начинал кашлять, температурить и терять обаяние. Вот, собственно, все, что я знал о новой болячке. Особо не напрягался, слушал информацию о распространении болезни в пол уха и посмеивался, мол, шугают народ сильные мира сего, крутят какую – то комбинацию, направленную на личное обогащение.

Моя позиция по Covid – 19 была следующая – если это не фейк, не заговор фармацевтической мафии, то меня это не коснется. Регулярно занимаюсь спортом, моржеванием, курю мало, пью редко, но много. Два раза в год профилактика капельницы: гиптрал, цераксон, витамины. Народные средства – сода по утрам, оливковое масло с лимонным соком. Заболеваниями сердечно сосудистой системы, дыхательных органов, сахарным диабетом не страдаю, возраст «достаточно безопасный» – 51 год. Единственное – избыточный вес, но у кого его нет.

Слегка настораживало количество заболевших, и раздражали ограничительные меры, введенные весной 2020 года. Спортклубы закрыты, даже бегать по улице нельзя и я, взяв машину и пропуск начал двигаться по России, дабы не рехнутся в квартире. Ездил по местам регионального, еле-еле дышащего своего бизнеса. В апреле жил на холодной тамбовской даче, как дикарь без света и воды. Топил печку и по ночам, после шашлыка и виски, пел военные марши на весь участок, так как кроме одноглазой дворняжки, там больше никто не жил. С собакой мы сдружились. Сначала она осторожно, каждое утро наблюдала за моими завтраками и получала подачки. Осмелев, она заняла место, временно приходящей охраны, моего участка. Потом собака резко исчезла, я заскучал и перебрался в Смоленский охотничий домик. Там тоже были проблемы со светом, но я уже привык и мог жить без всяких удобств, как кот на крыше. Задумался о том, что ранее при птичьем гриппе, свином, Эболе и пр. никто ничего не изолировал, целые мегаполисы, а уж тем более области на карантин не закрывал. Вирус попал во все крупные города Китая, США, Таиланда, Австралии, Франции и Германии.

Введенная изоляция мало помогала, только вгоняла экономику в жесточайший кризис. Отношение у стран к вирусу было разное – от военной дисциплины в Китае, до пофигизма Трампа с многотысячными заболеваниями в сутки. В режиме ожидания свободы, дождался открытия Крыма, где я благополучно отбомбил пару – тройку месяцев, включая сентябрь. Народ привез с Сочи и Крыма по домам корону, цифры заболеваний по России летели за 20 тысяч заразившихся в сутки.

Песков вещал, что локдауна не будет, вслед ему вторил Роспотребнадзор, министр здравоохранения Мурашко и другая челядь чиновников. Понимая задним умом, что наша субтильная экономика не выдержит полноценных ограничений в рамках пандемии, приготовились болеть и выживать.

Появившаяся статистика не внушала мне никаких страхов и опасений. 50 процентов болеют бессимптомно, 25 на таблетках дома и только 25 процентов могут болеть по-тяжелому в реанимации на ИВЛ. Многие мои «возрастные знакомые» с обычным и даже слабым здоровьем переболели на ногах, некоторые даже этого не заметили. Поэтому, окончательно расслабившись, я совершенно забыл о существующем коронавирусе. Вспоминая о нем, когда надевал маску, при входе в магазин.

… Как я ошибался, я не мог и на пять процентов представить, какие испытания меня ждут в декабре с этим долбанным ковидом. Прошедшим Чечню, не раз, внедрившийся в преступные группировки, постоянно травмированный от экстремальных развлечений и банальных драк, ловивший клиническую смерть, попавший после увольнения в жернова охранно-криминальной деятельности, я считал себя достаточно сильным и крепким человеком. И уж совсем не мог представить, что какой-то ковид загонит меня в пятый угол, и я неделю буду находиться между небом и землей. Хочется как можно быстрей написать этот рассказ, чтобы и без того сильные образы сгустков боли и страданий окончательно покинули мой мозг из-за мучительных событий, о которых хочется скорее забыть.

Глава 2

По сути, дело обстояло так. 23 ноября 2020 года, я поехал на охоту на кабана, легко оделся и с бутылкой коньяка залез на вышку в ожидании трофея. Трофея не было, Лезгинку допил, с вышки сняли. Поступило предложение от егеря – поездить поискать зверя на полях. Сижу сзади, окна автомобиля открыты, егерь в тепловизор ищет зверя на полях. Меня продувает как елку на ветру, но выпитый коньяк и початая новая бутылка, заставляли забыть о холоде. Наконец – то высмотрели зверя, выстрел с подхода, попадание и полуторачасовая разделка на ветру и холодной земле. Холода я не чувствовал, хотя ребята не раз глядя на меня, предлагали «утеплиться». По дороге домой почувствовал озноб, меня начало потряхивать. Не придал этому значения, подумаешь, перемерз. Сколько раз на охоте замерзали до пиписек, что зубами полночи клацали и пили водку как компот. Проспав после охоты до вечера, очнулся в легком недопонимании. Попросил у сына градусник – 38.00. Ну и фиг с ним и заснул дальше. Утром ртуть прыгнула до 39.2. Легкое непонимание происходящего, супруга предлагает вызвать скорую. Я протестую, со словами «Я викинг», глотаю порцию парацетамола, обтираюсь спиртом и проваливаюсь в бездну сна вперемешку с бредом. Спирт, кстати, реально, на короткое время улучшает ситуацию. Жена каждые два часа меняет белье – его хоть выжимай, потею, как суслик в бане. Ситуация не улучшается и вечером, появляется пугающая 39,5. Категорически отказываюсь от вызова врача или скорой. Жена нервничает, я сплю третьи сутки, надеясь на иммунитет организма. На следующий день понимаю, что ничего не понимаю, сижу, со лба течет пот, температура не падает. К вечеру градусник показал пугающую цифру 39,7 и я согласился на скорую помощь. Доктор высокий с бородой, молодой, но деловой провел все полагающиеся замеры, что – то уколол от температуры и предложил меня отвести на КТ. Аббревиатура мне не о чем не говорила, позже я разобрался что КТ – 1 это поражение 25 % легких КТ – 2 поражение 50 % легких и т.д. В какой адрес меня привез бородач, не помню, отдав документы в регистрацию или приемную, он сказал, прощаясь:

– Жди своей очереди и не болей.

Я кивнул головой и уставился в грязный пол. Очередь начиналась с входа. Внутрь перестали пускать, т.к. возле кабинетов сесть было негде. В коридоре было холодно, народ скандалил, матерился, стульев и лавочек не было. Передо мной в очереди стояла девушка, которая постоянно кашляла. Нет, это не то, что вы думаете кха – кха и перерыв. Это было кха – кха – кха – кха – кха – кха, без перерыва, все два часа, сколько я был в больнице. Меня сначала раздражал ее кашель, потом стало ее жалко. Попав вовнутрь, и заценив длинные очереди, захотел уехать, но что – то подсказало, что надо их отстоять и пройти обследование. Толпа кряхтела, стонала и кашляла. Подумал, что если у меня нет Covid, то после этой очереди будет точно. Некоторые больные были «полуходячие» и сидели в креслах на колесиках. Явно не Диснейленд с мороженным. Все протекало очень медленно, особенно если у тебя шпарит температура и слабость достигла пика. Наконец-то делаю КТ, сдаю кровь и попадаю через полчаса к дежурному врачу. КТ-1 т. е. поражение 25 % легких с подозрением на Covid. Дежурный врач – молодая девочка, спрятавшись за маску, предлагает мне тут же госпитализироваться. Я отказываюсь и подписываю соответствующую бумагу об отказе. Взамен она сунула мне таблетки Арепривир и бумажку с названиями других препаратов, которые надо принимать. Каким же я был бараном упертым…

Продолжаю лежать дома с температурой. Сданная кровь дает положительный результат на коронавирус, зашкаливают показатели с-реактивного белка, что говорит об идущем воспалительном процессе. В это время мои легкие горели как сухая спичка, болезнь была в разгаре, ковид ликовал в предвкушении новой жертвы. Силы окончательно покинули меня, и стало тяжело двигаться и говорить. Мысли кружило, как сорванную афишу. Я дня четыре вообще ничего не ел. Жизнь уходила с моего тела, как будто ей было со мной не интересно.

1 декабря я задыхался и потерял сознание. Продолжаю сопротивляться госпитализации – я был безумен, как ядовитая волчья ягода. Супруга плюнув на мои отказы, вызвала скорую помощь и пинками загнала меня в машину. Доставили меня в инфекционную клиническую больницу № 2 Департамента здравоохранения города Москвы и положили в 11 отделение. Это вновь созданное отделение для короновирусных больных. Место своего лечения я от фиксировал только ближе к выписке, так как мое состояние не позволяло вспомнить даже как меня зовут, а не то, что адрес пребывания.

Приемная, ожидание, и вот я в палате, где сразу за меня сразу начали лечить. Кислородная маска на лицо, укол в живот и плечо. Доктор Ковалев Илья Андреевич, который активно взялся за меня, сказал, что это хорошие достаточно дорогие препараты (стоимость принятого мною препарата, Илсира – около 90 тысяч рублей).

Ковалев И.А. правильно надел на меня кислородную маску и показал, как ею дышать. Дышать кислородом я должен лежа на животе или боку. Я в принципе не лежу и не сплю на животе, так что проблемы с «лечебной дисциплиной» начались с самого начала. С утра у меня взяли кровь и мочу. В отделении был порядок, медсестры контролировали сдачу анализов, делали уколы и капельницы. Пришли первые результаты анализов, которые были неутешительные: с – реактивный белок поднялся до 155 (норма 5), D-димер 800 (норма 50-250), что свидетельствовало о серьезных воспалительных процессах. Диагноз – двухсторонняя пневмония на фоне Covid. У меня начался «цитокиновый шторм», при котором вещества призваны помогать организму, бороться с инфекцией, начинают ему вредить. Указанную информацию по результатам анализов я получил позже, после реанимации, так как на период поступления я уже плохо анализировал происходящее вокруг и был не совсем адекватен.

2 декабря врач Куготов Тимур распорядился меня подключить к аппарату для дыхания – AIRVo. Однако лучше мне не становилось, появились тревога и страхи. ЦНС была отравлена болезнью. Как оказалось коронавирус может очень сильно влиять на психику. В это ночь я вовсе не заснул.

3 декабря меня перевели в палату интенсивной терапии, где лежали тяжелые больные, в том числе возрастные, многие не ходячие. Они стонали, кашляли, пукали и ходили под себя. На фоне отравления ЦНС, длительной высокой температурой, я откровенно капризничал, не регулярно дышал кислородом, пытался говорить о переводе в платную клинику и просил вернуть меня обратно в палату к выздоравливающим. Я превратился в человека, у которого вынули внутренний стержень – обмяк, превратился в ноющего мальчика.

Ночью того же дня, Куготов Тимур, который проанализировал вновь поступившие анализы, оценив ухудшающее состояние, и мое становящееся на фоне болезни неадекватное поведение, принял решение направить меня в реанимацию. Вот тут-то ребята я и офигел, жаль, что крепче слова употребить не могу. Как сказано выше видал я боль и страдания, но это… Пик, концентрация, квинтэссенция, высшая форма мучений и ужаса. Лежа, на тележке меня докатили до реанимации и переложили на какой-то топчан. Вокруг меня собралось несколько человек, что – то говорили, успокаивали. Мой маятник сердца разгонялся от страха и безысходности. Потом я услышал фразу:

– Ну, что погнали? – и меня буквально начали терзать во всех местах.

В районе правого плеча рядом с горлом, что-то продырявили, и я видел, как туда суют какие – то трубки, позже оказалось: что мне устанавливают катетер для капельниц и уколов. Но это было ерунда по сравнению с установлением катетера в половой орган для мочеиспускания. В маленькое отверстие вставили трубку, я взвизгнул как пойманный совой заяц. Я скрипел зубами, стирал их до корней и старался не ныть. Наконец – то раздалось:

– Считай до десяти. На восемь я вырубился… Мне ввели наркоз. Да реанимация, это вам не фунт изюма. Я нисколько не осуждаю врачей, за причиненную боль, более того я им искренне благодарен, но это было настолько неожиданно и неприятно, что я был ошарашен происходящим. Аля, медицинская инквизиция. Но самое интересное ждало впереди. Долго не могу прийти в себя. Сознание медленно, как туман возвращается в мозг. Начинаю понимать, что я прихожу в себя, но пошевелится, не могу. Пытаюсь дернуть ногой или рукой ничего не выходит. Очень гадкое состояние – мозгами ты живой, а телом нет. Через какое время я вышел с наркоза и смог пошевелить пальцами.

Глава 3

… Открываю глаза. Смотрю в высокий, словно подброшенный в небо потолок. Долго не мог определить какого он цвета. На мое лицо надета маска и две трубки вставлены в нос для дыхания кислородом. Сверху висит колба, через катетер в меня поступает лекарство. Медленно перевожу взгляд вперед, в полутора метрах вижу небритого старого дедушку, который весь в больших и маленьких трубках как раненый терминатор. По трубкам двигается какая-то жидкость, и по ИВЛ поступает кислород. Все плывет, четкости нет, движения из-за наркоза ограниченные. Закрываю глаза.

В следующее открытие глаз, от фиксировал справа от себя, также на небольшом расстоянии, бабушку или женщину в возрасте. Разобрать не могу, она спала. Места в блоке мало, по метражу явно не номер люкс. Бабушке также делали капельницу, и на лице у нее была маска. Одеяла сползло, я увидел округлое тело воскового цвета, которое напоминало колобка. Так соседи у меня отличные, главное молчаливые подумал я.

Тут я сделаю отступление. Позже по прибытию домой, супруга говорила о том, что я был под ИВЛ и без сознания, и у меня развился цитокиновый шторм. Я находился в критическом состоянии между небом и землей. Особенно «страшным» днем был 5-ое декабря, день моего рождения, и как я понимаю, в это время врачи боролись за мою жизнь, которая висела если не на волоске, то близко к этому. Особенно не понимал, что такое ИВЛ, думая, что это трубки в носу и вроде я был в сознании, но в деталях не разбирался и спорить не стал. И лишь спустя месяц, когда я начал писать этот рассказ понял, что происходило на самом деле. Выстраивая хронологию болезни – где-то потерял четыре дня. Я по дням расписывал, когда поступил – реанимация – дальнейшее лечение в стационаре. Причем по моим расчетам я был в реанимации всего три ночи. Но четырех дней не было, как корова слизала их большим языком. Начинаю разбираться, подтягиваю супругу, та берет выписку, где указано время нахождения в реанимации: с 3 по 9 декабря! А помню я всего три ночи и четыре дня. Тут уже супруга слегка напряженно говорит:

– Я тебе месяц пытаюсь объяснить, что ты был под ИВЛ без сознания, ты же мне рассказываешь о трубке в носу и трех ночах в реанимации. Совсем уже голова не варит. Смотри даты в выписке.

Тут до меня доходит, что четверо суток я был без сознания под аппаратом ИВЛ! Значит, дела у меня действительно обстояли хреново. Спустя четверо суток, когда мое состояние стабилизировали, меня отключили от аппарата ИВЛ и вывели с состояния сна или комы (с помощью чего меня держали четверо суток без сознания – не выяснил). Т.е. на момент, когда я открыл свои туманные очи и думал, что это утро следующего дня после поступления, на самом деле это был пятый день реанимации.

Но вернемся к моменту моего «пробуждения». Осмотрев постояльцев реанимации, я увидел медсестру, которая практически постоянно была с нами. Заметив мое пробуждение, она поздоровалась со мною и поставила новую капельницу. Говорить было тяжело, я попытался что-то спросить, но речь была бессвязна, словно во рту были камни. Медсестра сказала:

– Все хорошо. Не надо говорить и напрягаться, отдыхайте. Если что-то понадобится я рядом. Состояние полусна-полуяви, реальность нельзя отличить от видений, чередуются страхи за жизнь и … просто страхи. Мне никто не объяснил, что пик кризиса позади, и я четыре дня был в отключке под ИВЛ. В реанимации медперсонал вообще говорит мало или вообще не говорит. Сознание возвращалось ко мне, и появились признаки того, что я из овоща превращаюсь в живое тело. Принесли завтрак, отказываюсь от него. Кушать перестал еще дома, когда температура достигла 39.7. Раздающая пищу предложила покормить меня, отрицательно помахал головой. Дедушке и тете еду не предлагали, так как они были в полной отключке и питались через трубочки. Основной мой обзор упирался в дедушку, никаких перегородок не было, и как только открывал глаза, я видел его мохнатую бороду разноцветные трубки и провода. Картина была та еще. Дед хрипел, как в агонии иногда дыхание его прерывалось потом снова толчок, и он начинал тяжело дышать. Пожилой пациент находился под аппаратом ИВЛ и какими-то другими устройствами, по трубкам которого пульсировала красная жидкость. Время от времени загорался желтый цвет на табло и раздавался электронный писк. Реже загорался красный цвет и звучал более громкий и противный сигнал. Через время понял, что когда дедушка начинает шевелиться и смещать ИВЛ и прочее оборудование загорается желтый цвет и происходит писк, когда он двигается активно или просыпается, соответственно включается красный свет и завывала небольшая сирена. Прямо музыкальное сопровождение и цвето дискотека. К вечеру от этих звуков я начинал раздражаться и беситься.

В первый день очнулась старушка. Я посмотрел на нее. Она была похожа на сморщенный плавленый сырок без фольги. Бабушка завела монолог:

– Я говорила сыну, оставь меня дома, я лучше дома умру. Зачем он меня сюда привез. У меня сил нет терпеть. Зачем такие страдания? Сделайте мне укол, пусть я умру. Я вам денег дам или квартиру, я не хочу жить.

Медсестра уже, наверное, не раз слышала такие разговоры, подошла к тете с уколом и сказала:

– Ну, начинается опять, прекращайте, – и вкатила ей дозу седативного, после которого престарелая замолчала. Ни фига, подумал, веселая компания. Я еще не понимал, что скоро я пополню их ряды…

Принесли обед, в это время медсестра была в блоке, на мой отказ есть, она отреагировала:

– Так не пойдет, есть надо, хоть несколько ложек. Взяла суп и закинула в меня пять ложек горячей жидкости. Второе я не мог проглотить физически, и она отстала от меня. В блоке не было окон, а лишь были большие пролеты стекла, отделяющие нас от коридора. По коридору время от времени ходили медсестры и врачи и бросали на нас изучающие взгляды. В общем, помещение во всех отношениях угнетающее. Часов тоже нигде не было, и о наступлении вечера и отхода ко сну понял, когда отключили свет, оставив дежурное освещение. Наступила ночь. Это была ночь пыток. Ковид отравил нервную систему, наркоз и вводимые седативные превратили меня в нечто, не поддающееся описанию. Спать я не мог. Какое-то время я отвлекался тем, что медсестра зашла в блок и на компьютере шарила «В контакте». Я около часа наблюдал за мелькающими картинками и фотографиями на экране компа. Потом медсестра вышла, и я остался один. За исключением бабушки и дедушки. Я просто лежал и страдал. Хотя чего страдать то – лежишь, тепло, еще кислород через трубки постоянно поступает. Но я не могу объяснить, почему так «нахлобучивало» и хотелось выть. Время от времени дедушка подавал электронные сигналы, рядом стонала тетя. Мои страдания напоминала океан, взбесившийся, разъяренный океан, пахнущий медью. Мои мучения не имела конца и края, не знали дна. Я тонул в них, ничтожный человечек, игрушка неистовой непонятной стихии безумия. С трудом пережив эту ночь, дико обрадовался, когда включили дневной свет, но новый день не нес ничего хорошего. Психологически становилось хуже. Заболел живот. Если по-маленькому у меня стоял катетер, то по большому у меня из вариантов только – утка. Живот начинал болеть и ныть, то ли от желания испражняется, то ли от длительного лежания. Хотелось в туалет, на мой вопрос:

– Можно ли мне пройти в туалет? Сестра покрутила пальцем у виска и показала утку.

– Потерплю, – ответил я.

– Не стесняйся, – коротко ответила медсестра. Как тут не стесняться – за свои 50 с небольшим, я никогда не гадил лежа в какую-то емкость. Я даже не представлял, как можно было это сделать.

У нас постоянно брали кровь. Хорошо, что стоял катетер и нам не дырявили вены. В первый день у меня ее взяли два раза. Причем эту кровь не отправляли на анализы, а ставили на платформе и оставляли в блоке. Медсестры колдовали над ними, подписывали и оставляли звуковые комментарии. Мне показалось, что они изучают кровь и хотят получить Нобелевскую премию за победу над Covid в отдельно взятой реанимации. За время нахождения в сознании у меня взяли кровь около восьми – девяти раз. Я пытался шутить:

– Вам что понравилась моя кровь? Медсестры, кто молчал, кто отвечал, что на анализы, а самая честная сказала:

– Ну, тебе, что жалко, надо помочь…

Кому помочь и как я не понимал. Я четко фиксировал, что ко мне подходили с двумя пробирками и делали заборы крови. В утро, когда пришла смена, принимающая блок медсестра сказала:

– Во, Катя (имен не помню хоть убей), ты «огород» собрала, – указывая на стоящие в ряд колбы с нашей кровью. Меня без работы оставила. Загадку с «массовым» забором крови и ее хранением в блоке не разгадал, до сих пор.

Ближе к обеду появился туман в голове, который сопровождается неспособностью сконцентрироваться, плохим запоминанием, неясным сознанием, неспособностью сформулировать мысль. Мне постоянно что-то вводили через капельницу, я думаю, седативные препараты там занимали не последнее место. Я не понимал, какое сегодня число и день недели. Обед, кушать не хотелось, но медсестра опять забросила в меня несколько ложек борща. Вдруг началась какая-то суета, медсестры забегали по коридору, наша тоже выскочила из блока. По отрывкам фраз я понял, что привезли то ли врача, то какого-то родственника врача и все побежали в реанимацию помогать поступившему. В это время дедушка, который лежал напротив меня весь в проводах резко дернулся и сместил дыхательное и прочее оборудование. Загорелась красная лампочка, и начался неприятный писк сирены.

Я напрягся. Никого нет, дедушка хрипит, сирена орет, мигает красный цвет, как вестник беды. Пытался привлечь внимание проходящих по коридору, махая руками, но ко мне не проявляли интереса. Привстав на локти, попробовал что-то крикнуть проходящим за стеклом сотрудникам, но их было мало, все ушли «спасать своих». Кричать я не мог, раздавался писк больного суслика. Через десять минут, которые были вечностью, вернулась медсестра. Возбужденно втолковываю ей, что, мол, человек умирает.

Медсестра, поправляя оборудование старого пациента, дала совершенно непонятный мне ответ:

– Не переживай, ему сейчас лучше, чем тебе. В чем лучше и почему, спрашивать сил не было, да и медсестры почти с нами не разговаривали. В палате стало тихо, предупреждающий сигнал затих.

Каждые час нам автоматически проверяли давление. Сначала стонала старушка, и было от чего. На правой руке у каждого из нас был одет манжет и при подаче воздуха, он сковывал руку железной клешней, терпимо, но неприятно. Замеры давления происходили и ночью, придавая этому процессу особую пикантность и удовольствие. После того как простонала от боли старушка, я ждал своей порции ощущений. Но больше всего раздражало угнетенное сознание и ограничение в движении, невозможно было даже сесть на кровать.

Однажды увидев знакомое лицо с нашего 11 корпуса коронавирусных, я предложил 50 тысяч, чтобы меня забрали с реанимации и перевели в палату. Это был врач или стажирующийся кавказской наружности, который посмотрел на показатели сатурации, они уже составляли 92 единицы, и другие данные (за мной висело табло, где выдавались основные показатели мое жизнедеятельности). Немного подумав, он сказал, что завтра с утра «заберет меня». Радости не было предела.

Наступила ночь – дежурное освещение – сон. Опять не мог заснуть, какая-то дичь происходила с моим организмом. Наверное, я все-таки, отключался на несколько минут и секунд, но мне казалось, что я не сплю вовсе. Медсестра около двух ночи ушла дремать в коридор, где стояли кушетки. Время от времени она поднимала голову, как будто сурикат высовывался из норы. Через час ее вырубило, и она перестала показываться. Я ей глухо завидовал и смотрел в потолок. Так больше вариантов у меня не было – смотреть на агонизирующего и умирающего деда я уже не мог. То, что он умирал «по секрету» мне рассказала старшая медсестра.

В один из дней на обход зашла солидная тетя. Это была она – старшая медсестра. Об обходе «старшей», медсестры предупреждали друг друга, видать ее боялись и называли «мегерой». Медсестры вытянулись перед ней, как перед генералом. Глаза у «старшей» были большими и черными, как пуговицы на старом дедушкином пальто. Лицо достаточно красивое, но стареющее под толстым слоем косметики. Так как из лежавших в блоке, в сознании был только я, то старшая медсестра подошла ко мне:

– Как дела? Жалобы есть? Я почему-то решил назвать ее «баронессой» и не прогадал, ей это понравилось. Вообще в этом состоянии «непонимания», в большинстве своем я нес чушь и вел себя странно.

– Никак нет, баронесса, – хотя на душе было так хреново, что я готов был ее укусить.

Ответ удовлетворил баронессу и она, понизив голос, словно выдавая страшные тайны, быстро заговорила:

– Ну, выжил и хорошо. Самое страшное позади, теперь потерпи немного.

Обернувшись и кивнув в сторону деда, продолжила:

– У этого шансов нет, что его держат? Родственник чей-то, наверное.

Потом посмотрев на бабулю «старшая» сказала:

– А эта 50 на 50, но я ее не люблю, хорошо, что спит. А то жалуется на все и умереть хочет.

Ну, продолжим насчет попытки моего побега с реанимации за деньги. На следующий день ждал моего спасителя с тележкой. Ожидание в состоянии дикого дохлого кролика, очень неприятное состояние. Когда я спросил у медсестры время, и та ответила, что «уже больше семнадцати часов», меня охватило дикое безразличие к происходящему, понял, что никто за мной не приедет. Одновременно почувствовал, что я не могу находиться в этом помещении. Опять придавил желудок, я попросил утку.

Попытка номер два. Меня разложили как индейца, но результата ноль. То ли я стеснялся, то ли это у меня были «лжепозывы». Ведь фактически нормально не ел с дома, где у меня началась температура, а это дней 8-мь (на самом деле их было больше, так как я не учитывал 4 дня под ИВЛ, когда меня полностью «выключили» и я их просто «потерял»).

Медсестра вышла. Я посмотрел на бабку, она открыла глаза. При этом ее лицо на мгновение приобрело тупое, недоуменное выражение, как у человека, очнувшегося в совершенно незнакомом месте. Посмотрев на меня мутными глазами, словно на чудовище, она словно отгородилась от происходящего – опять сомкнув веки. Мне хотелось просто сесть на край кровати. Это превратилось в навязчивую идею, от которой не мог избавиться. Было одновременно страшно и безразлично. Я снял маску, и подтянул шланги катетеров, для движения. Начал медленно подниматься. Резанул болью катетер для мочеиспускания, зацепившись за что то, поковырявшись, дал ход шлангу. И вот я сел. Голова кружилась, что делать дальше я не знал. Знал одно – если меня увидит медсестра, меня скальпируют или кастрируют.

Посмотрел на деда и наконец-то увидел его лицо, оно было огромным, морщинистым, отчужденным и грубым. Большую его часть покрывала щетина или уже борода. Соседка была полностью накрыта одеялом и напоминала белый холмик.

Я начал медленно заваливаться обратно на кровать. Надел кислородную маску и прикинулся ветошью. Повышенная активность граничила с беспомощностью. Посмотрел на мраморный пол. Много бы вы отдали, чтобы просто встать и постоять на полу? На тот период времени я готов был отдать часть жизни. Пол близко, но стать нельзя.

Приближалась очередная ночь безумия. Медсестра, доделав свои дела, пошла спать в коридор на кушетку, я остался один на один со своей невменяемостью и исступлением. Через некоторое время, которое я не контролировал и не чувствовал, вдруг открылась дверь блока и к нам медленно начала входить старуха. Она была скрючена так, будто пыталась переломиться надвое. Ее длинные, давно не чесаные волосы, сбились в толстые комки, распутать которые было уже невозможно. Это все нечистая сила, подумал я. Опираясь на деревянную клюку, она ковыляла ко мне и что – то наговаривала себе под нос. Кожа ее иссохшего морщинистого лица была почти черной, ее тщедушное тело постоянно колыхалось, пальцы костлявых рук и суставы были обезображены болезнями, а голова раскачивались на длинной худой шее как маятник. Я закричал как безумный. Влетела медсестра:

– Вы ее… видели? – задыхаясь, спросил я и снял маску.

– Кого? – не поняла медсестра. Она была похожа на испуганную сонную кошку, обуви на ней не было. Она непонимающе обвела блок глазами и никого не увидела. Старуха пропала. Это был мой глюк.

– Старуху, очень противную – ответил я и закрыл глаза.

– Тебе приснился кошмар, – ответила девушка и пошла, одеть тапочки.

– Я не сплю три дня. Не могу заснуть, – безразлично ответил я.

Медсестра достала укол и ампулу. Понял, что она хочет вкатить мне сонник или седативное, запротестовал и сказал, что мне от них только хуже, но медсестра делала свою работу – вколола укол, и через минуту мое сознание стало еще более расплывчатым. Но спать я не мог. Видел, что она несколько раз с коридора поднимала голову и наблюдала за мной. Потом она заснула, и я остался опять со своим безумием. Ждал утро, как будто оно что-то для меня изменит. Человек всегда чего-то ждет, день рождения, отпуска или необходимой операции. Это оправданные ожидания, у меня же они были ненужные и не несущие никаких событий, кроме очередной порции страданий.

На завтрак в меня закинули несколько ложек манной каши, желудок заурчал. Я вновь попросил утку. Сестра, которая была на смене день назад и уже подавала ее мне, спросила:

– Ты так и не сходил? Сколько времени прошло, терпеть не надо.

– Нет, – безразлично сказал и приготовился к изменению углов кровати. Мне под ягодицы засунули холодную утку, и я спокойно сходил в нее. Потом мне вытерли и помыли задницу, как младенцу. Я при этом не испытывал ни стыда не неловкости, в голове мелькая глупая мысль что задница, это просто дальняя оконечность рта. Видать мой угнетенный мозг уже был безразличен ко всему происходящему.

После этой «процедуры» почувствовал, как окаменели мышцы спины, пустой желудок заныл, а кишки сами собой завязываются в причудливые ледяные узлы. Самый мерзкий вид страха – страх беспричинный. Я не понимал, что происходит, неизвестность пугала. Меня окутал очередной ужас, имя которому я дать не мог. Приходится делать вид, что ничего не происходит. Самое сложное – делать вид, что все в порядке…

В порыве бреда решил опять снять маску и начал «выковыривать» с себя катетер возле плеча. Было больно, пытался его вытащить, царапал кожу, но ничего не видя, я не мог выдернуть с себя ненавистные трубки. Мне уже было все равно, просто хотел уйти с ненавистного места любой ценой. Сняв кислородную маску, продолжал попытки избавиться от катетера, тут меня заметила медсестра и пулей кинулась ко мне. Видя, что я делаю, она зашипела на меня:

– Что ты творишь, сейчас я позову санитаров, они привяжут руки, и вообще не пошевелишься. Одновременно она восстановила катетер и грозно посмотрела на меня.

– Вы что мне угрожаете? – спросила я, глядя на нее мутными глазами.

– Нет. Я говорю, что я сделаю, если ты будешь срывать с себя оборудование.

– Я хочу переехать в платную клинику или дайте мне телефон, чтобы меня забрали отсюда.

– Никуда тебя не заберут, в таком состоянии тебя перевозить нельзя, телефона в реанимации нет. Твои родственники звонят нам и им рассказывают о твоем состоянии. А насчет того, что я тебе привяжу – не шучу.

Понял, что она действительно не шутит и затих. Да, ситуация.… Этакая медицинская тюрьма. Захотелось завыть как бешеному волку. Закряхтела бабка и в очередной раз попросила ее «убить уколом». Обстановка была «позитивной» во всех отношениях. Позже в блок закатили аппарат и всем сделали рентген легких. На мой вопрос, какие у меня изменения, сестра сказала, что она ничего не знает и ответ доктора придет завтра. Неутешительно.

В обед был обход. Точнее, как обход, группа врачей стояла в коридоре и через стекло наблюдала за нами и что – то обсуждала, глядя на нас. Половина врачей была с формально надетыми масками «на подбородок» или вовсе без масок – эти уже переболели короновирусом. Другие как марсиане «застегнутые до пупа», в больших очках, до этих болезнь еще не добралась. Я добросовестно лежал на боку (лежать на спине запрещалось). И преданно смотрел в глаза старшему группы, который тыкал в нас пальцами и давал распоряжения. Остальные записывали за ним. Старший, возможно, начальник реанимации, был без маски, в очках, небольшого роста с темными волосами. Позже он зашел в блок и прошелся вдоль кроватей. Хотя как прошелся, места не было, просто постоял рядом, внимательно осматривая каждого.

Одновременно я увидел врача, который, вчера обещал меня вывести отсюда за 50 тысяч рублей. Я жестами подманил его к себе и плаксивым голосом спросил, почему меня не забрали вчера.

– Не получилось, – коротко ответил он.

– Слушай, я дам 100 тысяч переведи меня в палату. Сил нет. Я здесь кончусь.

– Сейчас обход закончиться, и мы приедем.

Я чуть не лопнул от счастья. Все вышли и опять стал ждать. Время застыло как мошка в янтаре. И опять день сурка, наступал вечер, а за мной никто не приехал. Временами я начинал тяжело дышать, как будто рожал собственную смерть. Мне казалось, что обещающего забрать меня с реанимации врача, никогда и не было и это были мои видения. Настала точка кристаллизации, мне хотелось выть и потерять сознание любым способом. Взгляд упал на висевшую над головой стеклянную капельницу. Меня пробрало до ногтей. Я ужаснулся от мысли, что мне захотелось сорвать стекло разбить его и хлестать себя по венам. Начался какой-то смертельный когнитивный диссонанс. Желание сопротивляться грешным мыслям, таяло как сосулька в кипятке. Выключится любой ценой. Даже ценой потери крови и жизни. Ужас пропитал мое тело и понимание того, что жизнь, есть изделие одноразовое и ее течение можно прекратить в любое время, в том числе и самому. Каких усилий мне стоило, побороть эту грешную мысль, знает только Господь Бог…

От этой идеи мне стало нехорошо, я терял контроль над собой. Не зная, что делать я начал сильно щипать себя за ноги и читать молитвы. Молитвы читал все, которые знал, сотни раз. И суицидальные мысли начали отступать. Я продолжал читать молитвы, мои ноги были в синяках от щипания. В одно из мгновения мне показалось, что в палату вошел сам Всевышний. Он был высокий, здоровый и сильный, в золотистом сиянии. Лицо Спасителя обрамляли прекрасные волосы, падавшие густыми кудрями ему на плечи, а каштановая, с рыжеватым оттенком бородка сверкала в лучах медицинского света. Раздался поющий хор, рядом с Богом появились Серафимы. Мне стало страшно – они пришли меня забирать или помочь. Я в ожидании закрыл глаза. Через несколько минут я открыл их, в палате никого не было, мое тело по-прежнему лежало на кровати. Стало легче. Я вспомнил слова песни – «жизнь как укол, больно, но надо».

Ночью был шухер. Самый настоящий. Кто-то из соседнего блока сорвал с себя катетеры и вышел в коридор. Он орал «я выброшусь в окно или повешусь». Медсестры пулей бросились к пациенту. Я слышал, что в коридоре идет борьба. Кто-то крикнул – «коли его». Потом все стихло. Я был не один, в желании отправиться на тот свет. Почему реанимации производила такое угнетающие впечатление, не могу разобраться до сих пор. Возможно, это тяжелая фаза коронавируса, которая угнетающе действует на ЦНС, результатом которой становится тяжелая депрессия и суицидальные мысли. Тяжелые седативные препараты, огромное количество вводимых лекарств, также могли негативно влиять на психику.

На следующий день на обходе, высокого роста врач, крепкий и приятно пахнущий одеколоном, вместе с группой медперсонала зашел в блок и начал давать распоряжения. Куда-то хотели перевести деда. Хорошо, подумал я, хоть хрипеть и жужжать перестанет. Потом очередь дошла до меня, и доктор спросил:

– Ну что выжил?

Потом обращаясь к медсестре, продолжил – переводите на маску и дайте его карту. Пока он изучал карту с носа у меня достали трубки, и надели обычную кислородную маску, с которой было гораздо легче и удобней. Доктор, полистав мои анализы, обращаясь к медсестрам, сказал:

– Его можно переводить в отделение. Кризис миновал. Готовьте документы.

Я не верил своим ушам, я готов был целовать его руки и ноги. Мне показалось, что над головой врача засветился нимб. Он стал для меня Лютером Кингом и Николаем Склифосовским в одном лице.

– А когда меня переведут? – тихим голосом, не веря своему счастью, спросил я.

– Сегодня постараемся, – коротко ответил здоровяк. Я, глотая слова, забормотал:

– Дай бог вам здоровья. Можно сегодня сил нет, не сплю, какие-то панические атаки начались, я вас отблагодарю и т.д. Мой монолог был похож на плаксивый детский лепет.

– Не надо никого благодарить. Можно и сегодня, но в палате будешь постоянно дышать кислородом, лежать на животе или боку и лечится. Там тебе тоже не санаторий будет. Я поклялся на курочку рябу, что буду делать все, даже если надо стоять на голове.

Тут случилось ужасное, в блок заглянул врач в очках, который был старший в отделении и спросил у моего спасителя:

– Не рано его в палату? Может, еще пару дней подержим? Мое сердце в страхе забилось, и готово было проломить ребра. Мне хотелось кинуться на очкастого и разорвать его зубами, проклятия крутились у меня на языке, и шептал и обращался к Богу врачей с просьбой выписать меня сегодня. Высокий врач, который готовил меня к переводу, аргументировано ответил:

– Нет – анализы в норме, белок упал, сатурация в норме, поражение легких уменьшилось. И надо места освобождать, с 11-го отделения заявок много.

– Хорошо, – сказал главный.

Я готов был закричать от радости и всех расцеловать даже деда. Началась подготовка документов. Время потекло еще медленней. С чем сравнить эти ощущения радости перевода с реанимации? Таких сравнений нет. Это будто тебе подарили новую жизнь. Мне кажется, что прошла целая вечность. Спросил у медсестры, готовят ли мои документы. Та выглянула в дверь и ответила, что врач пишет в ординаторской. Опять время застыло. Я уже беспричинно ругал врача, который заполнял выписку. Мне казалось, что он пишет «Войну и мир». Набрался наглости и опять задал вопрос – когда? Медсестра уже нервно ответила, что это не быстро. Я застыл на кровати как фараон, считая до ста и обратно. Наконец-то в блок зашел доктор и передал сестре мою выписку. Началось ожидание перевозки. Ожидание было невыносимое, время медленно жгло невидимые минуты, я доставал сестру бессмысленными вопросами. Медсестра терпеливо отвечала:

– Я сделала заявку, когда они соберутся, не знаю. Потерпи. Наконец-то в коридоре загромыхала тележка и зашли мужики, от которых несло прохладой и табаком. Рядом была сопровождающая медсестра. Я как гепард кинулся на перевозку, забыв о своей слабости и немощи. Вспоминая прошедшие семь дней, я вздрогнул и постарался спрятать в дальние уголки памяти.

Глава 4

Меня везли по улице, похолодало. В небе светило солнце, оно казалось большим и ярким. Увидел стаю голубей. Они закладывали виражи и кружили прямо надо мной. Их неподвижные крылья наискось резали прохладный воздух. Мне хотелось смеяться и плакать одновременно. Я жив, страдания кончились. Меня доставили в 11 отделении в палату интенсивной терапии. В этой палате лежали тяжелые, которые постоянно находились под наблюдением и которым требовалось наибольшее количество лекарств. Мое лечение продолжила Тишкова Дарья Алексеевна и Ковалев Илья Андреевич.

Я был абсолютно голый, между ног у меня болтался катетер с мочой. Прикрывшись одеялом, увидел, что ко мне идет молодая девушка, которая представилась врачом – Дарьей Алексеевной. Доктор заговорил:

– Ты выжил, это самое главное.

Я психовал, что они постоянно говорят, выжил – выжил, на тот период времени, повторяю, я не знал, что четыре дня был в коме под ИВЛ и действительно находился в опасной зоне.

– Хочешь окончательно поправиться?

Я кивнул головой.

– Теперь ты должен выполнять все мои указания и постоянно дышать кислородом.

Она вкрутила в выступающий из стены переходник аппарат и надела на лицо кислородную маску. Приподняв маску, спрашиваю:

– Можно мне выписаться, я напишу расписку. Дома долечусь.

Тишкова была полностью изолирована – в глухом комбинезоне в большой маске и очках. Я видел ее только ее изумленные глаза:

– Нет, ты только с реанимации, в таком состоянии, мы не имеем права выписать, полежишь у меня в интенсивной терапии. Станет лучше, переведем в обычную палату, а там будем решать вопрос насчет выписки. Не торопись, ты еще очень слаб, и твои внутренние органы были под сильным напряжением. Легкие еще поражены на 50-75 процентов. Но болезнь остановлена.

В конце беседы попросил принести мою одежду и телефон, Дарья Алексеевна обещала помочь и ушла по своим делам. Я остался сидеть на кровати, прикрывшись одеялом. Мне хотелось в туалет, а из одежды один мешок с мочой. Видать мой мозг насколько был отравлен седативными, что мне было абсолютно все равно, были утрачены всякиесоциальные нормы и стыд. Абсолютно голый, встал, взяв мешок с мочой, и пошел в туалет. Голова кружилась, я шатался и боялся, что упаду, но до заветной двери дополз. Все лежавшие смотрели на новичка, многие с удивлением, голые по палатам хотят редко. В туалете слил мочу с мешка и сел на унитаз. Это было блаженство – просто самому сесть на толчок. Позже я попробовал вытащить катетер, но кроме боли ничего взамен не получил. Подойдя к зеркалу, ужаснулся. На меня смотрел какой-то другой человек. Волосы были засаленные, они больше были похожи на комок выступающей грязной кожи, седая щетина топорщилась во все стороны, глаза бешенные, шкура провисала. Позже оказалось, что за эти дни я похудел на 11 килограмм. Я был похож на хвост пожилого зайца. Сказал зеркалу и своему страшному отражению:

– Ну, привет, бомж, – мой голос был со смешной хрипотцой, напоминая говорок какого-то мультипликационного персонажа. Также гордо, голый продефилировал к своей кровати. Я шел, будто у меня перебили позвоночник – шатаясь и сгорбившись. Люди привыкли ко всякой дичи, происходящей в этой палате, поэтому на голого немытого с выпученными глазами человека, другие пациенты уже не обращали внимание. Подошла медсестра и принесла мне женский халат, пятнистый и цветной, а также и тапочки на четыре размера меньше.

– Пока тебе не принесут вещи из хранилища, ходи пока в этом. Что есть.

Медсестра походила на увеличенного в сотню раз гнома – деловитая, расторопная, вся замурованная в защиту. Хорошая добрая медсестра, мы с ней позже познакомились, ее звали – Мухобат.

– Снимите мне катетер, попросил я, – и слегка пнул мешок для мочи.

– Может тебе памперсы одеть, и пока лежать будешь. Зачем снимать? – наивно спросила Мухобат. Я вскипел:

– Я хожу и хочу жить, нормально и писать, как человек.

Медсестра обещала кого-то позвать, кто умеет снимать катетер. Я влез в халат на три размера меньше, надел тапочки и тяжело задышал, легкие были наполовину поврежденные. Прилег. Через несколько минут захотелось встать, не получилось – мышцы атрофировались. Я взмахнул ногой, пытаясь придать ускорение телу, тут меня парализовала боль в животе, это были судороги. Как будто изнутри в животе меня кусали злобные собаки, я стонал от боли, покрылся испариной. Через пять минут судорога отступила. Посидев и отдохнув, прошелся по палате. Какое было это блаженство, просто на своих ногах пройтись десять метров. Мы не умеем ценить мелочи, и лишь понимаем это в пору испытаний. Со стороны я, наверное, смотрелся как худая лошадь, на которую натянули цветные трусы, которые прикрывали только треть тела. Пришла врач и прекратила мой променад, отправив в кровать дышать кислородом. Маска была обычная, без трубок в нос, дышать в ней было легко.

На двух тележках, привезли обед. Одновременно пришла медсестра снимать катетер. Я думал, что болевые ощущения будут меньше, чем при его установке. Ага, конечно, ждали пять, пришло восемь. Моя кровать была рядом со столом, где люди принимали пищу. Сестра бесцеремонно достала моего испуганного птенца и приступила к действиям. Сначала она откачала шприцем мочу – ощущение, как буду-то, тебе заливают кислоту, потом повозившись со шлангами начала тянуть его на себя, словно рыболовную закидушку. Боль резанула так, что захотелось откусить ей ухо. Я шипел, как гусь охал и старался не пищать, так как в двух метрах от меня ели люди, а тут у них под носом теребят мой прибор и тянут с него шланг. И смех, и грех. И таких ситуаций было хоть отбавляй. Получив свободу, опять поскакал в туалет, меня качнуло, и я завалился на чужую кровать. Силенок совсем не было. В туалете сидел долго. Мочиться не мог, но были неприятные ощущения в мочевом канале, и казалось, что тебе хочется отлить. Отсидев задницу, я встал и увидел в унитазе кровь. Не самое страшное. Опять посмотрел в зеркало бесцветным и тусклым взглядом, ничего не изменилось, на меня смотрел испуганный маргинал с Казанского вокзала.

Силы окончательно покинули меня. Выхожу с туалета, медленно-медленно. Кажется, что мои ноги сделаны из песочного печенья – и сейчас рассыплются на множество маленьких сдобных песчинок, не выдержав веса тела. Кое-как дополз до кровати. Сердобольные сестрички нашли мне ложку и кружки, и поднесли первое. Сидя на кровати начал хлебать жидкость дрожащей рукой и понял, что я могу, есть, хоть без аппетита, но могу и даже немного хочу. Сестры постоянно подбадривали и говорили «кушать надо, сил набираться». И я кушал. Чуть поев, мой желудок отяжелел, как будто проглотил булыжник.

После съеденного, закружилась голова, надел кислородную маску и завалился на кровать. Организм хотел спать, но заснуть я не мог. Тем более в палате происходили одновременно печальные, но смешные бытовые драмы. Мне оставалось за ними наблюдать.

Да простят меня люди за цинично – правдивое изложение. Начнем со старичка. Напротив меня лежал старик худой, небольшого роста, похожий на неровную обгорелую щепку. Говорил он плохо, и я не мог понять ни одного слова. Он был лежачий и в памперсах. В один прекрасный момент он наложил в памперсы. Медсестры, все поменяли и ушли. Буквально через час все повторилось. Те же медсестры комментируют ситуацию:

– Дедушка, ну ты зачем руками в памперсы лезешь, вон всю кровать испачкал, теперь белье менять надо. Работы стало больше, но персонал все сделал, причем без всяких личных выпадов против пациента. Терпеливые. Не поверите – проходит около часа, по палате опять распространился запах, смотрим на деда тот копошится, понимаем, что ситуация повторилась в третий раз! Откуда у него столько г..на, я не понимаю. Мужики, у кого были силы, начинают, кто стебаться, кто жаловаться: «он там что-то жрет под одеялом», «выкатите его в коридор», «ну это невозможно» и т.д.

На этом дед не успокоился он встал и пошел в туалет. Руки у него были в параше (он почему-то лез ими в памперсы), за ним тянулся мешок с мочой. Картинка ещё та. По итогу он испачкал г..он пол туалета, зашел и там затих. Через минуту его выволокли медсестры, я думал, они его прибьют. Но надо отдать должное – они относились к пациенту спокойно и даже жалели старика, называя его «миленьким» и «хорошеньким». Работы прибавилось – сестры еще мыли туалет. Закончив, они сказали:

– Будешь трогать памперсы руками, привяжем к кровати.

Но дед был пуленепробиваемый и к вечеру он потопал в туалет. Однообразное зрелище – очищение человека от экскрементов, перестало меня привлекать, и смотрел в потолок. В палате было два окна расположенных ближе к потолку, но они были наполовину замазаны краской. Зыришь в потолок или в окно, за которым ничего не видно. Но после реанимации это был курорт. Сам ходишь в туалет, ешь, вокруг что-то происходит. Должны принести телефон и ай пэд и жизнь вообще наладится. Но вернемся к деду, по крикам медсестер я понял, что этот худой воробей умудрился в туалете снять с себя катетер. Боевой дед. Его уложили, вставили катетер на место. Дед что-то говорил о том, что он «мужик и сам хочет ссать». Терпение медсестер кончилось, и его руки привязали к кровати. При этом они просили нас, с пониманием относится к проблемному пациенту – «деть его от вас не куда и у него проблемы с психикой». Дед сначала бушевал, как рассерженный мышонок, но потом затих. Позже у него началась истерика, он хотел «умереть или попасть домой», и всячески просил его развязать, упомянув даже Конституцию.

Происходило активное лечение пациентов. Мне регулярно делали уколы в живот по разжижению крови – гепарил, уколы с антибиотиками, капельницы и таблетки, регулярно брали анализы. Почти постоянно дышал кислородом, повышая сатурацию. В общем и целом наша бесплатная медицина радовала. К вечеру дали ужин, я его съел почти с аппетитом. После 11-12 дней голодания ко мне возвращались силы, а силы – это питание. Наступала ночь, она меня пугала – проблемы со сном были серьезнейшие. Лежу, смотрю на причудливые тени, идущие с окна. Они напоминали мне то – дракона, то паровоз. Телефон мне так и не принесли, то ли старшей медсестры не было, то ли забыли. Занимать время было нечем. Я тяжело вздохнул и приготовился к долгому ночному бдению. Снял маску и выключил подачу кислорода. Повалялся – результата ноль. Сел на кровать и обвел взглядом палату. Таких, сидящих, было двое. Видать у них были такие же проблемы со сном. Они были похожи на худых воробьев, которые опустили голову и дремали на ветках деревьев. Дед продолжал давать жару, он начал громко просить развязать его:

– Развяжите! Вы что не мужики?

Мы делали вид, что не слышим его. Потом откровенно попросили заткнуться. Однако через час он каким-то образом развязал одну руку и сел на кровать. А через час, освободившись полностью, пошел в туалет. Вернувшись, он тихо сел на кровать и замер. В палате хрипели, стонали, разговаривали. Тут лежали тяжелобольные или такие как я, после реанимации. Казалось, ты участвуешь в съемках фильма ужасов. Постоянно кто-то ходил в туалет. Один кавказец, страдавший бессонницей, регулярно пил чай. Ночь была веселенькая, но повторяю, по сравнению с реанимацией это был почти родительский дом. Где-то после трех часов ночи, несколько раз провалился на короткое время в беспамятство. Выглядело это так: я закрывал глаза и старался ничем не думать. Потом резко дергался, весь в поту и с колотящимся сердцем. Это был мой мини секундный сон.

Утро, обход измеряют температуру и снимают показания сатурации. Позже уколы, раздача таблеток на день и завтрак. На завтраке понимаю, что у меня просыпается зверский аппетит. У каждой проходящей медсестры прошу принести мои вещи. И вот бинго, к обеду их приносят. Жизнь с гаджетами стала почти мармеладкой. Переписки, слезы жены и мамы, радостные поздравления друзей с выздоровлением. Супруга сообщает, что приготовила мне бульон с курицей и другие вкусняшки и скоро приедет мой товарищ и передаст передачу. Жена с сыном сидят на двухнедельном карантине, так как они являлись контактировавшими с коронавирусным больным, т.е. со мной. Жду передачку, хавать охота до писка. Приходит сообщение от друга «передачку ополовинили, много нельзя». Вернули бульон с курицей, рыбу, колбасу. Проще сказать что оставили – сыр, печенье, напитки, конфеты. Ну, хоть что-то. Замечаю, что ем все подряд, конфеты с сыром, закусывая это печеньем. Насчет этой ненормальной прожорливости напишу позже.

Заходим с супругой на сайт больницы и выясняем, что можно предавать – список короткий не включает почти ничего мясного съестного и лишь в конце фигурирует «вареная курица». Договариваемся, что завтра жена сварит самую большую курицу и передаст ее мне. Организм после десяти дней голодовки требовал белка и калорий. Всю ночь хожу к холодильнику и что-то жую. До утра я уничтожил почти всю «мини передачку». За кусок мяса я готов был вступить в талибан.

Ближе к утру, не спящему и задыхающемуся больному, стало плохо – у него начала съезжать крыша и он лег на пол, считая, что так будет легче. Кто-то нажал кнопку вызова медсестра, она с трудом уложила больного на кровать и укола успокоительное средство. Мужчина позже сел на кровать и пробыл в таком положении, не двигаясь до подъема. Убивает короновариус в том числе и голову. В дальнейшем этот больной продолжал ложиться на пол, и позже его увезли в психиатрическую больницу с короновирусными больными.

Один из возрастных пациентов, с пожухлыми волосами и розовой плешью, похожей на детскую щеку, постоянно пропускал приемы пищи и по вечерам устраивал скандалы и требовал его покормить. То ли профессиональный скандалист, то ли действительно у него повыбивало пробки, и он не видит, и не слышит призывы медсестер к приему пищи. В один из таких вечеров происходит очередная канитель. Этот «бытовой дебошир» опять пропустил ужин. Просто не сел за стол и не съел свою порцию. Через час он захотел кушать и начал орать:

– Дайте хоть хлеба, вы издеваетесь, я хочу есть! Позовите дежурного врача!

Дайте книгу жалоб! Хотелось подушкой придушить крикуна. Медсестры объясняли, что прием пищи окончен, персонал ушел домой и кормить его нечем. Но голодный пациент продолжал орать и вышел в коридор чего делать в отделении категорически нельзя. Дежуривший врач Ковалев И.А. терпеливо выслушал все безосновательные жалобы капризного пациента, нашел возможность в позднее время покормить больного.

Позже привезли еще одного деда склонного к скандалам пациента. Он матерился на медсестер и «качал права». Туалет находился прямо в палате и ночью в него постоянно кто-то ходил, включал свет, который на время освещал всю плату. Скандалист тут же реагировал отборным матом, и заявлял, что «суки не дают спать». Когда он ночью обматерил меня, я тихо сказал:

– Уймись, я не медсестра и твою вонь терпеть не буду.

Дебошир угомонился и перестал визжать при включении света в туалете. Почти весь медицинский персонал проявлял наивысший профессионализм и спокойствие. Из медперсонала, я запомнил имена медсестер – Неля и Мухабат, но их было гораздо больше и все они одинаково качественно, исполняли свои обязанности. Мне очень хотелось свалить с палаты интенсивной терапии, где лежали тяжелые больные в обычную палату для выздоравливающих. Я регулярно дышал кислородом, принимал таблетки, уколы и капельницы. Самочувствие становилось лучше, сатурация вошла в норму, у меня продолжал просыпаться аппетит. Сваренную курицу мне так и не передали. Огорченный отсутствием мяса, опять захожу на сайт больницы и читаю: «разрешается – вареная курица и шрифтом помельче (беременным).

Беременным я не был, а мяса хотелось как голодному льву. Через три дня меня перевели в обычную палату, и мной стал заниматься Ковалев И.А.. Лечение продолжилось, я стал себя чувствовать еще лучше. Ковалев И.А. при работе с пациентами всегда оставался одинаково внимательным ко всем, кто был больным. В палате лежали болеющие в слабой форме и выздоравливающие. Стало спокойно, никаких памперсов и вони в палате, нормальные мужики. Беспокоило отсутствие сна и ненормальный аппетит. Такого желания жрать, именно жрать, я не испытывал никогда в жизни, что происходило с моим организмом я не понимал. Я мог съесть пачку печенья с соком, упаковку сыра, несколько йогуртов и «закусить» это бородинским хлебом. Однажды зайдя в туалет, я посмотрел на себя и увидел какого-то инопланетянина, тощего, но с большим, неестественным огромным животом. За время болезни я похудел на 11-ть килограмм, моя кожа потемнела и местами слегка обвисла.

Я попросил жену передать мне контрабанду – спрятать колбасу между нарезанным бородинским хлебом. В дальнейшем в передачках мне передавали мясное, пряча его, то в пустую «нишу» белого хлеба, то между ломтиками нарезанного хлеба. Я ел и ел. Бывало, с утра мне привозили передачку от жены, я ее тут же съедал, а вечером я просил друзей привести вторую порцию еды. Сначала супруга шутила и не понимала, как можно съесть передачку за один день. Короче возили мне провиант каждый день, увеличивая его объемы.

У меня появился страх, что у меня просто треснет желудок. Интересуюсь у врача, диким аппетитом.

– Это организм так реагирует на перенесенный стресс, – коротко поясняет Ковалев И.А.. Замечаю, что в палате таких «жрущих» как я еще один человек, тоже после реанимации. Кто видел смерть, тот хочет, есть, – подумал я.

Лечение шло на убыль. Меня отключили от кислорода, стали меньше колоть, дело шло к выписке. Я сиял как объевшийся полонием щенок. Анализы были почти в норме, с небольшими «перекосами». Хорошие анализы дают больше радости, чем вся Третьяковская галерея. Наконец-то этот день настал, с горой выписок и рекомендация на восстановление (50 процентов легких оставались «матовыми» т.е. неработающими), я вышел из 11 отделения. Я сумел избежать лодки Харона!

Свежая струя воздуха набежала на лицо, я остановился и долго смотрел на облачное московское небо. Колонны многоэтажек подпирали темный небосвод. Табун туч громоздился над головой, ему было все равно на историю выживания отдельного маленького человека. В душе происходило нечто необычное – пел хор птиц, захотелось громко закричать.

Глава 5

Я давно не сталкивался с лечением в российских стационарах, и не ожидал увидеть такого качественного лечения и индивидуального подхода ко всем пациентам. Находясь в 11 отделении, я наблюдал профессиональное поведение, ответственность и реальное сострадание всего врачебного персонала к больным. Выражаю искреннюю благодарность всему персоналу 11 отделения инфекционной клинической больницы № 2 Департамента здравоохранения города Москвы, кто принимал участие в моем лечении. Также прошу поощрить врачей – Ковалева И.А., Тишкову Д.А, Куготова Тимура, а также медсестер отделения и врачей-реаниматологов.

COVID-19 поражает легкие, уменьшая их жизненный объем, ухудшает работу мозга, негативно сказывается на работе сердечнососудистой системы и опорно-двигательного аппарата. Поэтому здоровье пациентов, переболевших новой коронавирусной инфекцией, нуждается в особом восстановлении. В связи с этим, вот уже как месяц я борюсь с остатками осложнений после короновируса. Восстановление идет медленно, с дыхательной гимнастикой и пилюлями, болезнь потихоньку отступает, но это уже другая история. Друзья, рассказ написан в назидание, таким пофигистам как я. Знайте, коронавирус существует в тяжелых и смертельных формах. Он очень опасен. Не запускайте болезнь, проверяйтесь и сразу начинайте лечиться. Здоровье как воздух: пока дышишь, не замечаешь, что оно есть. Но когда становится нечего вдохнуть.… Не допускайте этого, не пропустите точку рубикона болезни, когда уже вернуться невозможно или мучительно тяжело. Здоровья вам и вашим родственникам!

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5