Ховринка 3 [Эдуард Павлович Петрушко] (fb2) читать онлайн

Эдуард Петрушко Ховринка 3

Вступление

Я полностью разбит, нет ни страха, ни боли, ни переживаний. Меня нет, я растворился в пустоте и не хочу возвращаться. Я вижу то, что не должен видеть живой человек, из чего делаю предположение, ― я погружаюсь в запредельные миры или умираю. Странно, но это не вызывает у меня паники, переживаний или стресса, наоборот ― я чувствую, как улыбаюсь где-то глубоко внутри. Приступы панических атак являются моей составной частью жизни. Они стали обычным явлением, которое не покидает меня. Иногда я просто ничего не вижу кроме тумана, белого густого тумана, он сжимает меня в свои холодные тиски и выдавливает из меня душу. Ужас понемногу начинает вгрызаться в моё сердце, тьма обнимает меня своими крыльями, закрывая от солнца, и я попадаю в ловушку иногда на час, иногда на день.

Я часами могу сидеть на диване ничего не делать, рассматривая репродукции картин Иеронима Босха висящие у меня на стене. Мне нравиться его автопортрет и «Загробное путешествие». Вспоминаю стихотворение забытого автора:

«Я замечал в сочельник и на пасху,

Как у картин Иеронима Босха

Толпились люди, подходили близко

И в страхе разбегались кто куда,

Сбегались вновь, искали с ближним сходство,

Кричали: «Прочь! Бесстыдство! Святотатство!»

Во избежание Страшного суда.»

… Павел Петрунин, почти не спал ночь, ворочался и кряхтел как старик, под утро провалился в серый морок. Вставая со старенького дивана, хрустнув почти всеми костями одновременно, подошел к окну своей однокомнатной квартиры.

Осень в том году выдалась на редкость холодной и дождливой. Москва пребывала в плену серости и влажности. По улицам двигались призрачные тени людей, которые вечно куда-то спешили. Казалось, что сырой воздух пропитывал дома и деревья. Даже тусклое дневное солнце было бессильно в борьбе с неминуемым приходом зимы. Оставались лишь смутные воспоминания о летнем тепле и свете, которые были столь редкими в городе. Всюду царило уныние.

Павел обвел глазами однообразные ряды высоток, которые торчали из земли, словно гигантские бело-синие кукурузные початки, и пошел варить себе кофе. Позже, сидя с чашкой душистого напитка, он механически читал новости из всемирной паутины. «В прошлом прошлый году во Франции застрелились почти сто полицейских», пестрил заголовок статьи. Похоже, в наши дни самоубийство становится привычным способом завершить карьеру.

У нас статистику суицидов в правоохранительных органах пополнил оперативник уголовного розыска – Виктор Степанович, отец Жени. С Женей они первый раз пошли на Ховринку, когда там при странных обстоятельствах погиб Артем. Отец Жени помогал им выбраться с местного отделения, куда их доставили после смерти Артема. Позже долго отчитывал за их «поход» в заброшенку, о которой много знал по роду своей службы.

Месяц назад Виктор Степанович буднично застрелился у себя в кабинете с табельного оружия, хотя поводов для стрельбы себе в голову, вроде не было. Павел не связывал его самоубийство напрямую с Ховринкой, но не оставлял эту версию.

Кофе в маленькой чашке остыл – Павел пил его крохотными глотками, абсолютно не чувствуя вкуса. Он сам не знает, зачем это делает. Скорее всего, по инерции – по утрам положено пить кофе, вот он его и пьет. Поправив несвежие волосы, посмотрел в окно. Солнце, разогнав дождь, поднималось большой сковородкой над мегаполисом, равнодушно разбрасывая слабое осеннее тепло по городу.

Петрунин включил радио, чтобы хоть какие-то голоса наполнили пустоту квартиры. Ненавистно громко запела какая-то вновь испеченная певичка о «холодном небе и зиме», он тут же выключил приемник. Открыв дверцу холодильника, заглянул внутрь – не потому что проголодался, а так, автоматически. В холодильнике – давно открытое молоко, пожелтевший кусок сливочного масла в раскуроченной, жирно блестящей фольге, множество консервных банок, засохший сыр, с парой сморщенных сосисок. В последнее время он практически ничего не ел.

Павел еще раз подошел к окну и посмотрел на детскую игровую площадку. Пухленькая девочка пинала маленький футбольный мяч отцу, который он осторожно отбивал в сторону своего дитя. Малышка каждый раз радовалась, когда мяч летел к ней обратно. Она скакала на месте и прихлопывала в ладоши, восхищаясь своим отцу. Тот в свою очередь поднимал вверх руки как футболист при забитом голе.

Петрунин подумал, что давно ни с кем не встречался и даже не разговаривал по телефону. У Данилы, его друга, с кем они попали во вторую передрягу в Ховринке, умирал отец. Данила искренне любил отца за его оптимизм и энергию. Он часто сидел в палате у отца, который из здорового мужчины превратился в мумию с  усохшими жилистыми руками с желтыми ногтями и венами, изгрызенными медицинской иглой.

Павел пару раз бывал с Данилой у его отца, но эти посещения носили вымученный и неловкий характер. Капельницы у изголовья, едва различимый запах мочи и лекарств, напряженные врачи и медсестры – это не придавало оптимизма и радости в жизни.

Павел сел за стол и начал писать. Он вел записи о самом страшном месте в Москве – Ховринке.

Глава I

Паша стоял на десятом этаже Ховринки, среди обломков воздуховода. Алюминий погнулся, а местами даже порвался, его куски торчали, будто зубы гигантского чудовища. Его взгляд был направлен на шумный суетливый город, который казалось, не замечал проблем больницы. Вокруг стояла легкая аммиачная вонь.

Посещение Ховринки стало настолько обычным делом, что со стороны могло показаться, что он ходит на работу или к любимому родственнику. После диких и чудовищных событий произошедших с Петруниным и его друзьями во время обследования Ховринки, ни один нормальный человек даже под страхом смерти, ни за какое вознаграждение, туда бы никогда повторно не пошел. Но Петрунин шел и шел, днем – ночью, в плохую и хорошую погоду, в любом настроении и состоянии. Он искал последнюю часть пазла, которая бы расставила в Ховринке все по своим местам. Но пока он не мог ее найти и его походы на больничные развалины приносили разочарования и пустоту.

Паша посмотрел вниз, возле его ног лежала фигура получеловека полузверя, с кривыми лапами и огромной пастью. Игрушка, слепленная нарочито грубо, внушала омерзительный страх. Остатки дураков – сатанистов, пнул ее и пошел дальше.

Шел медленно, опираясь рукой о стену, переступая через горы битого кирпича и бетона. На полу увидел пыльную красную тряпку и сдутый резиновый мяч. Через несколько минут Петрунин попал в знаменитую яичную палату – бывшее место бомжей. На обед у них каждый день, видимо, была яичница, а убирать за собой никому в голову не приходило, поэтому пол в этой палате покрыт густым слоем скорлупы от стенки до стенки.

Бессмысленно стоя в яичной шелухе, Паша, как будто бы впал в ступор. Резкий неоткуда взявшийся крик, напомнил визжание покрышек при экстренном торможении, Петрунин вздрогнул. Возникло чувство, будто он на поле битвы, за минуту до начала великого сражения.

Паша быстро прикинул себе пути отхода. За годы изучения Ховринки он стал настоящим сталкером этого места. Он давно готовил себе пути отступления, известные только ему через переходы, шахты и смычки. Петрунин мог быстро уничтожить сделанные им веревочные спуски, лестницы и крепления, чтобы скрыться от будущего и неведомого врага.

Павел постоянно готовился к чему-то, но сам не понимал к чему. Он был четко уверен, что есть последняя третья тайна Ховринки, до которой он не мог никак дойти и понять.

Шум и крик прекратился также неожиданно, как начался. Здание казалось, щерилось и вглядывалось в Петрунина пустыми глазами окон, ветер стонал, будто посмеивался над его страхами.

Паша пошел спать. Да это выглядело именно так – человек в многоэтажном заброшенном здании полном убийств, сектантства, нелюдей и прочей нечисти, тихо шел спать. Это была тщательно замаскированная закрывающаяся изнутри комнатка 4 на 3 метра, которую практически было невозможно найти. Находилась она на пятом этаже и при строительстве предполагалось, что это будет душ, из стен торчали трубы, а на полу находился слив.

Петрунин в течение месяца закладывал кирпичами вход, впервые в жизни мешая цемент с песком. Несмотря на не опытность, кирпич лег ровно и крепко. Позже он покрасил кладку под цвет стены, оставил лишь внизу небольшое входное отверстие. Отверстие закрывалось деревянной дверцей с задвижкой. «Дверь» была так себе, и при желании взрослые мужчина мог выбить ее ногой. В дальнейшем Паша планировал усилить ее железными листами и укрепить внутреннюю задвижку.

Паша быстро разделся, лег на несвежий матрац, однако на удивление быстро заснул. Ему снились кошмары – он видел вдалеке нескладную человеческую фигуру в белом, щедро забрызганном кровью, халате. Она бросилась к Паше, протягивая неестественно длинные худые руки с хищно растопыренными пальцами к его груди, как будто собираясь вырвать сердце. Вместо головы над воротником халата торчал бугристый ком размером со средний арбуз, без носа, глаз и рта…

Глава II

Павел искал. Искал людей, которые ему могли поведать то, что он не знает о Ховринке. Хотя за пять лет посвященных местной «Амбрелле», Петрунин владел таким количеством информации, что мог заткнуть любого «знатока». Но он чувствовал, что есть тайна, о которой знают только избранные. Вот он их и искал. Избранных.

Они вышли на него неожиданно, как снег в июле. Позвонил неизвестный номер, представился Венедиктом. Венедикт по-деловому, словно они были знакомы несколько лет, перешел сразу к делу и предложил встретиться по «больничке». Паша не стал откладывать, и через час он уже сидел в кавказском кафе и ждал нового знакомого.

В кафе вошли ярко одетые мужчина и женщина, которые громко разговаривали и смеялись. Петрунину не нравилось, как они снисходительно оглядывали интерьер маленького ресторанчика, будто ожидали обнаружить в подобном заведении накрахмаленных официантов и банкетные столы; не нравилось, как они самодовольно и пренебрежительно усмехались, читая меню. Паша вышел и сел за столик на улице, тут же подошел молодой человек и представился Венедиктом. Лицо у Венедикта как будто было обнаженно, выпирали кости скул, глаза тусклые, губы сухо сжаты.

Павел на правах заинтересованного лица угощал Венедикта, который, не стесняясь, заказал себе полноценный обед.

На улице было на удивление тепло, юноши молчали и смотрели за наглыми голубями и воробьями, бегающими между столами. Один особенно бесцеремонный одноглазый голубь пытался сесть за стол, хотя еды там еще не было. Павел равнодушно наблюдал за происходящим, Венедикт тихо ругался с голубем, потом задал вопрос:

– Что знаешь про Ховринку? Павлу захотелось рассмеяться во весь голос, но он сдержал эмоции и просто ответил:

– Кое-что знаю, – в голове у него круговоротом пролетели ряд смертей случившихся при нем в этом проклятом месте. Принесли обед, Петрунину есть не хотелось, он вяло ковырялся в тарелке, когда Венедикт закидывал в себя все принесенное большими порциями. Причем порядок поедания блюд не соблюдался, суп харчо заедался картошкой пюре с люля-кебаб. Наконец- то насытившись, Венедикт отставил от себя тарелки и тяжело выдохнул. Паша научился терпеть и ждать. Ему показалось, что время для разговора настало.

– Строительство больнички было остановлено приблизительно в 1985-м по трём основным причинам, – начал Венедикт: – грунтовые воды под фундаментом, нехватка бабла и просчеты в конструкции, – вещал новый знакомый. После каждой названной причины, он важно загибал пальцы. – Возобновить стройку после восемьдесят пятого года, пытались, раз пять – семь. В результате этот хлам, медленно начал уходить в грунтовые воды. Никто брать на баланс эту парашу не хотел.

Венедикт замолчал и посмотрел на Павла и его реакцию. Паша молчал и смотрел в сторону. Вся эта история ему известна, много раз во многих вариантах с разных источников. Безглазый голубь все-таки пробрался на стол и нагло клевал хлеб.

– Хотя больничка была готова, даже стекла в рамах стояли, – продолжил Венедикт, закурив дешевую сигарету. Сначала объект охранялся военными, но потом они снялись, и началось – воровство, жертвоприношения, Немостор, бомжи и прочая дрянь. Потом маргиналы радостно вынесли не только стекла, но и рамы, и трубы с целью их обмена на спиртосодержащие жидкости…

Венедикт заказал себе чаю и продолжил повествовать:

– Недостроенное здание – это 10-этажное сооружение, с трехуровневой крышей и множеством подвалов. Нижние уровни частично затоплены. Наземная часть имеет вид треугольного креста с разветвлениями на концах. Она похожа на «Амбреллу», которая упоминалась в очень известном фильме. Смотрел?

Паша, решил прервать этот интернетовский детский ликбез:

– Я даже знаю, какого цвета были платья у родственницы Лермонтова, купившие эти владения в далеком XVIII веке, когда здесь еще протекала река Лихоборка. Знаю фамилию и телефон начальника ЧОПа, кто охраняет сейчас эту помойку. Я даже знаю цвет его мочи, когда он с утра ссыт прямо в своей будке, ленясь отойти в кусты. Я знаю, столько об этом полуразваленном бомжатнике, огороженном поломанным забором с долбаной колючкой, что я обыграю тебя в десять раз в порядке информации. Я видел в Ховринке такие вещи, которые многим, и присниться не могут. Ты мне, со своими сказками не интересен, – и Паша встал из-за стола.

– Понятно, – спокойно сказал Венедикт, он как будто был готов к такому раскладу. Мы знаем, что тебе надо. Жди звонка. Венедикт внимательно посмотрел на Пашу, прищурился, и умело выбил из пачки сигарету. Петрунин снова сел за стол и сказал:

– Слушай, я не школьник, который лезет в больницу, фоткается на фоне надписей на стенах, бегает от охраны и ментов. Позже, его как обычно ловят, он долго плачет, размазывая сопли по кулаку, вспоминает «маму» и просится домой. А выйдя с отделения, выкладывает в сети фото, и хвастается какой он герой и сталкер. Мне надо другое.

– Понял. Я так на человека забежал посмотреть, мы слышали о тебе и твоем упрямстве в поисках последней тайны. Познакомлю тебя с кем надо – тихо ответил Венедикт, ты только скажи зачем?

Паша ничего не ответил и молча, смотрел на небо, где снова собирался дождь. Прохожие переходили на ускоренный шаг, воздух стал душный.

– У тебя что-то уже было с Ховринкой? Ты уже просвещенный? – спросил Венедикт, глядя Павлу в глаза. Не дурак далеко не дурак, подумал Петрунин и рассказал незнакомцу все – от вызова духа Немостора, двумя исчезнувшими подростками, до смерти Артема и его последнего похода, когда их загнала стая собак в скользкие подвалы с проклятыми тварями.

Венедикт внимательно слушал, пошел мелкий дождь, но двое юношей не обращали на него внимания: один громко и эмоционально говорил, второй неподвижно слушал. Выслушав Венедикт, осторожно встав, мягко пожал руку:

– Тебе позвонят, в течение недели, – и тут же слился с толпой, потерявшись между зонтиками.

После этого случайного контакта Паша плохо спал, интуитивно чувствуя, что за этой встречей что-то или кто-то стоит. Уже на рассвете, когда воздух за окном серел, ему иногда удавалось провалиться в тягучий морок, жалкое подобие сна. Хороший сон – это когда как в пропасть черную прыгаешь. А Павел словно блуждал в сером мире, среди мутных теней, обрывков чужих фраз, осколков собственных впечатлений и ожиданий…

Глава III

Рядом с Ховринской на помойках и в заброшенных злачных местах происходили страшные вещи. Бичи насиловали друг друга, убивали, а потом… поедали останки погибших товарищей! Оперативники с трудом не сходили с ума, видя эти останки. Казалось, что люди сошли с ума. Но следователи понимали, что безумная жестокость и убийство таят за собой второю проблему – бесследное исчезновение и похищение людей. Люди, в основном бомжи, пропадали пачками, а потом некоторые их изуродованные тела, находили в Ховринке.

Удалось раскрыть как минимум несколько убийства, причем в одном случае экзекуция обернулась натуральным каннибализмом. Была поймана 28-летняя Света, приезжая из Мордовии. Она считалась своего рода “атаманшей” среди себе подобных. Кавалеры ходили за Светой толпами и выполняли любой ее каприз. А поскольку почти все желания опустившейся особы носили сугубо криминальный оттенок, постоянно происходили расправы и убийства. Последним погиб Эльдар. Бродяга был гомосексуалистом, поссорился со своим партнером, и последний с благословения атаманши, предварительно изнасиловав, прикончил любовника. После этого, садисты перетащили труп в Ховринку, отчленили ногу и зажарили ее на костре. Света сама заставляла соплеменников лакомиться человечиной. Но это были мелочи, что было видно на поверхности. Настоящие тайны Ховринка хранила обстоятельно и тщательно…

Полиция не раз находила изуродованные, а порой разорванные трупы маргиналов в Ховринке. Один раз по звонку, экипаж ночью поехал в больницу. Случайные прохожие услышали крики о помощи, доносящиеся из-за стен больницы, и позвонили 102. Полицейские начали обследование здания и услышали шум, доносящийся с третьего этажа. Поднявшись туда и осветив фонариком помещение, они увидели нечто не вписывающее в сознание нормального человека.

Повсюду валялись разбросанные части тел человека или может двух. Один из экипажа направил фонарик себе под ноги и увидел череп с выбитыми зубами, клоками выдранных волос и стекающими мозгами. И повсюду кровь: лужи, потеки, пятна, брызги. Кровь была размазана по стенам и потолку, словно здесь творил обезумевший художник-импрессионист. Полицейский потерял сознание, рухнул в собственную блевотину и куски человеческого мяса.

В темноте раздался приглушенный рык и оставшийся на ногах сотрудник направил фонарь вглубь помещения. Из темноты, свет выхватил крупного, килограммов под 80-ть странного хищника, глаза которого светились как паровозный фонарь. Выглядел он устрашающе – массивный широкий лоб, хищно заостренная морда, могучая шея, развитая грудь, поджарое тело, сильные упругие ноги. Взгляд зло-чарующий, а бурлящая агрессия в обманчивой неподвижности тела вселяла ужас. Полицейский дослал патрон в патронник, но когда вскинул автомат, зверя на месте не было…

… На мусорной свалке, светило последнее осеннее солнце и бичи с бомжами высыпали на улицу в поисках щепотки тепла и радости. Темные жители всевозможных трущоб, быстро осмелели и развивали активную деятельность, снуя по улице туда-сюда, как муравьи, деловито оглядывая территорию, которая со стороны казалась, принадлежала им.

По свалке брели два представителя опустившегося социального класса. Если с определением половой принадлежности особых трудностей не возникало, – это шли мужчины, – то угадать возраст было практически невозможно. Каждому из них вполне могло быть и двадцать лет, и все пятьдесят. Одутловатые красные лица с воспаленными глазами, юрко стреляющими по сторонам, закостеневшая от бесконечной носки одежда неопределенного цвета благоухала, как сельский туалет.

Самая большая проблема для любого бомжа, не пожрать и не выпить. Помыться. Если есть где помыться, то и жизнь прекрасной кажется. Один из бомжей нес в руках пятилитровые фляги, чтобы набрать воды с вонючего ручья, для дальнейшей помывки. Неожиданно из-за горы мусора, вынырнул джип без номеров. Два праздно гулящие бомжа быстро попали в багажник машины, под пинки и удары крепких ребят.

На деревьях захлопали огромные крылья странной птицы, раздался пронзительный клекот, победный и довольный, в нем слышались голод, радость и одобрение…

Глава IV

Причудливый временной феномен – неделя, упакованная в миг, пролетела серым воробьем. Семь минувших суток, точно гриб дождевик, вздулся, взорвался и разложился на тысячи рыхлых мучительных минут ожидания. Никто не звонил Петрунину.

Паша жил как застрявшая букашка в смоле, время текло медленно иногда вовсе останавливалось Он часто сталкивался с аферистами и банальным обманом, поэтому потихоньку его энтузиазм, после встречи с Венедиктом, начал сходить на нет. Хотя что-то не до конца убило его надежду. Странный Венедикт, походил на того, за кем стояли интересующие Петрунина люди.

Павла продолжала мучить бессонница, чтобы заснуть он хлестал валокордин – мятное старушечье снадобье. Оно помогало забыться на пару часов. Каждое утро у него начиналось жаром – словно бы всего обкатывали горящим спиртовым комом. Вот и сегодня весь мокрый с мутными глазами он сидел на краешке своего ложа.

Обычно он задвигал на ночь плотные шторы, но вчера Паша так вымотался, что просто рухнул в постель и задремал. И теперь он щурился, пусть и от хмурого, но все-таки света. Включив телевизор, Петрунин нажал на пульте кнопку новостного криминального канала и отправился в ванную комнату.

– Очередное нападение дикого животного в черте города на человека – услышал он голос новостного диктора, – прямо на улице Кубанская, был найден растерзанный труп молодого человека…

Паша выглянул из ванной со щеткой в зубах и увидел, как возле накрытого трупа работает следственная группа. Вокруг было много крови и за ограждающими лентами стояли зеваки. Одной полной женщине стало дурно, и она завалилась на соседа и начала медленно оседать на дорогу, хватая того руками. Оператор беспристрастно снимал происходящее нагоняя гнетущую атмосферу и увеличивая рейтинги канала.

Это было не первое такого рода убийство в городе. Кто же совершает эти страшные злодеяния? В Ховринке тоже происходили изменения – пропали бомжи. Они перестали посещать больницу, питаться и ночевать в ней. Эта категория людей много знает и быстро реагирует на происходящее. Просто так с излюбленного места они бы не съехали.

В больнице ничего не происходило, даже когда Паша ночевал в своей каморке. Хотя был один случай…

Проснувшись ночью в своей потайной комнате в Ховринке, он захотел в туалет, по маленькому у него стояла бутылка, но тут был другой случай. Он тихонько открыл дверцу и на карачках выполз из своей норы. Вокруг стояла кромешная тьма, он включил фонарик и тихонько пошел по этажу. Вдруг он услышал какие–то звуки, раздающиеся на этаж выше. Решив проверить, что это Паша, развернулся к лестничным пролетам и, выключив фонарик, стал подниматься наверх. Лестничные пролеты вещь опасная перил нет, в некоторых местах дыры и обвалы, но он хорошо знал коварные места. Неспешно, словно в замедленно съёмке, Петрунин переставлял ноги по ступенькам. Напряжение нарастало, по спине пробежал холодок, шум усиливался, там явно кто–то был.

Дойдя до выхода на шестой этаж, он присел, отдышался и медленно высунул голову. Посредине этажа стоял голый человек и не двигался, возле его ног горел объёмный фонарь и, валялась одежда. Так он стоял несколько минут, потом резко дёрнулся и упал на колени. Паше показалось, что создание, которое было только что человеком начало меняться. Тревога стиснула внутренности Петрунина, стала скручивать их, он беспомощно оглядывался по сторонам назад, готовясь к бегству. Когда он поднял голову и вновь посмотрел на незнакомца, то увидел что он стоит на четвереньках и больше напоминает зверя. Упершись всеми четырьмя лапами в землю, неизвестное существо подняло голову, которое напоминало собачью голову и начало принюхиваться. Сердце Паши отчаянно застучало и он медленно начал спускаться с лестницы.

Добежав до укрытия, Паша юркнул в свою «нору» и задвинул щеколду. Его тело прибирала дрожь, и он прислушивался к тишине. Казалось, что прошел час, когда возле задвижки он услышал треск. Неделю назад Паша разбил возле лаза около пяти лампочек, оставив себе «тропинку». Шумовая «сигнализация», если какие-то незнакомцы будут ходить рядом с его убежищем.

Паша лег на спину и уперся ногами в хлипкую дверцу. Буквально тут же он услышал, как нечто втягивает в себя воздух, словно принюхивается. По телу Петрунина волной прошел парализующий страх, в глазах начали мелькать мелкие мушки. Но постояв возле дверцы это чудовище, скрипнуло стеклом и пошло дальше. Паша еще долго лежал в неудобной позе, подпирая ногами дверь. Когда его тело онемело, он сменил позу и прислушался – тишина. Неожиданно откуда-то издалека донесся вой, будто сработала кошмарная сирена. На следующий день он укрепил дверцу и поставил мощные задвижки.

Глава V

Сегодня, в восемь утра, Петрунина разбудил короткий резкий звонок телефона – еще не окончательно проснувшись, он понял, что это именно тот звонок, которого он ждал.

Неизвестный, представился Георгий, говорил коротко и по делу – встречаемся сегодня в 23.00, на крыше больницы с северной стороны, приходить одному и без видеозаписывающих устройств. Выслушав короткий инструктаж, Паша ответил коротко – что все понял, и он будет. Положив трубку, Петрунин задумался. Почему на крыше, его хотят проверить на смелость? На знание архитектурных особенностей больницы? Или хотят просто убить, скинув с крыши. Но он решил идти.

Время до вечера текло медленно, Павел весь измаялся, все его мысли витали вокруг сегодняшней встречи. Заболел желудок, есть не хотелось, но организм требовал, Павел посмотрел в бумажник – денег только на шаурму и кино.

Петрунин давно потерял интерес к деньгам и материальным благам, к вкусной еде и выпивке. Его прожиточный минимум был мизерный. Когда заканчивались средства, он подрабатывал у друзей, которые делали карьеру и не понимали Павла. Последний дистанцировался от совместных тусовок, стал замкнутый и молчаливый. Между собой обсуждая Пашу, некоторые его знакомые предполагали, что он вступил в секту или «слегка» двинулся после смерти Артема в Ховринке, когда тот по непонятным причинам упал в шахту лифта. Паше было абсолютно наплевать на свой социальный и психологический портрет и, получив зарплату, он исчезал на время из жизни своих друзей. Уже, наверное, бывших друзей.

Паша вышел на улицу и пошел в близлежащий кинотеатр, чтобы скоротать время. Перекусив в кафе, он зашел в зал, шла комедия. За его спиной сидели подростки и громко комментировали вслух происходившее на экране, видимо, считая это остроумным. Но Паше не нравился грубый подростковый юмор. Немногочисленные зрители чаще смеялись над ремарками этих шутов, чем над по-настоящему смешными эпизодами. Пошли титры и Петрунин, тяжело выдохнув, пошел к выходу, о чем был фильм, он не помнил.

Наконец–то стрелки часов приблизитесь к 22.00. Он набрал Даниле, поинтересовался здоровьем отца. Данила ответил:

– Папе осталось несколько дней.… Уже готовлюсь к похоронам… Данила за месяцы страданий отца, свыкся с его наступающей смертью, поэтому говорил буднично и спокойно.

– Я помогу. Жаль, хороший человек. Я чего звоню, сегодня иду в Ховринку, если завтра не позвоню, бей в колокола. Данила промолчав, ответил:

– Ты реально рехнулся… После нашего последнего «похода» я этот район на машине объезжаю. Ты уверен, что это тебе надо?

– Да, я думаю, это последняя моя вылазка. Мне надо разобраться в одном вопросе и баста.

– С головой тебе надо разобраться, ну я понял, жду звонка. Пропадешь, будем искать. С собаками и факелами. Друзья попрощались.

Паша вышел на встречу с незнакомцем. Не доехав пару километров до больницы, Петрунин попросил таксиста высадить его. Холодный воздух словно ударил в лицо, Паше показалось, что он налетел на стену. Желтые фонари, тянулись вдоль дороги, свет их был приглушен и рассеян. Идя по улице, он почувствовал себя так же «уверенно», как мышь, сидящая в обувной коробке на пути бегущего стада бизонов. От этой мысли Паша улыбнулся.

Пролезая через знакомую дырку в заборе, Петрунин зацепился ладонью за торчащую штырь и порезал себе руку. Рана оказалась глубокая, кровь капнула на кроссовки. Как так, пролазил десятки раз и днем и ночью, как мог зацепиться? И арматур никаких раньше здесь не торчало, думал он. Пришлось остановиться. Павел снял рюкзак, где у него было все необходимое от ножа до спичек, достал бинт и перемотал рану.

Забросив рюкзак на плечи, Павел, сделав несколько шагов и, вновь остановился. Вокруг мертвая тишина. Казалось, от нее звенит в ушах и, начинает болеть голова. Он посмотрел по сторонам, вокруг деревья голые и почерневшие, словно земля напитывала их ядом. Из пустых оконных глазниц больницы веяло тленом и пустотой.

Петрунин стряхнул с себя наступающую тревогу и начал подниматься на крышу. Выйдя на улицу, запыхавшийся Паша увидел силуэт человека. Он медленно подошел к нему. Георгий был мужчиной невысоким, темненьким, худым, длинноруким, напоминающим медлительного осеннего жука.

– Георгий. Можно Жора, – тихо представился новый знакомый и включил фонарик. Под его глазами выделялись фиолетовые синяки, а сами глаза в красных прожилках – видимо, что-то заставило его потерять сон.

Взошла огромная Луна. Нижняя ее дуга была зловещего красного оттенка, словно неведомый гигант-великан окунул ее край в кровь и она, стекая с нее. Заметив, как Паша смотрит на луну, Георгий сказал:

– Да, сегодня полнолуние, раз в месяц луна такая. Сегодня особенный день. Паша промолчал. Луна как головка сыра висела над головами мужчин будто слушала их разговор. Георгий продолжил: давай за мной, на месте поговорим.

Пошли вниз, по лестничным пролетам. Идти было опасно, особенно ночью, Паша включил фонарик. Георгий шел уверенно и быстро, Петрунин не отставал, показывая новому знакомому, что не раз здесь ходил.

Вокруг, сменяя друг друга, раздавались странные звуки – птичий щебет, что-то гудит, приглушенно, как летящий вдалеке самолет, неожиданно свистнул в трубе воздух и затих, будто устал. Больница будто оживала и к чему-то готовилась.

Зашли на третий этаж и через пару минут оказались возле незаметного узкого прохода умело закрытого ящиками и прочим мусором. Пройдя несколько десятков метров по неизвестному коридору, Паша почувствовал тошнотворную сладость гниения, запах метана, который выделяют разлагающиеся внутренности.

Двух молодых людей окутала темнота, но темнота не обычная – здесь было и нечто большее, чем просто отсутствие света. Эта темнота была почти физически ощутима. Вместе с ней из неоткуда возник пронизывающий холод и усиливающийся запах, тяжелый и затхлый, навевающий мысли о тлении трупов и разрытых могилах. Петрунин напрягся, он бывал на третьем этаже много раз, но попал именно в это зловонное место впервые.

– Что это воняет? – шепотом спросил он.

– Эта комната отбросов, поймешь все, – спокойно ответил Жора. Вокруг были битые кирпичи, крошево штукатурки на полу, серые обломки реек с ржавыми, кривыми гвоздями, литая станина какого-то станка. Повернув свет фонаря, Паша осветил дальний угол.

Там стоял старый диван-книжка и донельзя обшарпанное кресло. Они стояли рядом, будто ждали гостей. Паша посветил на стену и замер на месте. На ней был нарисован Псоглавец в полный рост. Грудь и живот Псоглавца закрывал панцирь. В правой руке, слегка опущенной, Псоглавец держал крест с тремя перекладинами – маленькой, большой и косой. В левой руке, поднятой, у Псоглавца было тонкое и длинное копьё. Петрунин завороженно смотрел на рисунок.

Но Жора шел дальше. Подойдя к ровной стене, он словно волшебник, отодвинул ее часть небольшим усилием, и они попали в комнату.

Возле стены стояла печка буржуйка. Огонь в импровизированном «камине» горел необычно: никакого шипения, угольков или дыма – он просто становился то меньше то больше, как бы заползал назад в головешки и вырываясь обратно.

Посредине помещения находился кухонный стол вокруг, которого хаотично расположились разномастные стулья, разных размеров и цветов. Тихо заговорил Георгий:

– Присаживайся, я пока чаю приготовлю, сказал он и снял с буржуйки какую–то кастрюлю, в которой кипела вода. Пока он готовил чай, Паша осмотрелся.

Комната не отличалась убранством или элементами комфорта. Большая изоляционная труба, с которой свисают клоки серо-желтой ваты, выдранные крысами, была прямо над их головами и вытягивая дым от буржуйки.

На стене висело что–то типа иконы, в центре которой была большая голова волка, с острыми звериными ушами. Под головой волка была гора человеческих костей. Волк опустил длинную, хищную, острую морду и со стены тихо смотрел на людей. Павлу почудилось, что маленький глаз зверя хранит в себе багровую искорку заката. Петрунин тихонько вздрогнул и быстро заморгал глазами.

Паша с трудом заставил отвести взгляд от иконы и посмотрел в угол комнаты, где валялся строительный хлам, отдельно стояли инструменты, среди которых Паша увидел топор. Заметив взгляд Паши, Жора сказал:

– Не бойся, это для ремонта.

– Я не боюсь, боялся, не пришел бы, – спокойно ответил Петрунин и потянулся к кружке чая.

– А мы про твою каморку недавно узнали, хорошо замаскировал, – то ли хвастаясь, то ли просто констатируя факт, сказал Жора. Паша не реагировал. Образовалась долгая пауза, Петрунин научился ждать.

– Так чего ты хочешь узнать? – спросил Жора, дуя на горячий напиток. Огонь в камине резко вспыхнул, осветив их лица. Паша, помолчав, ответил:

– Последнюю тайну Ховринки, настоящую и страшную. Я многое видел и знаю, но до конца не дошел. Здесь есть что–то или кто–то еще.

Жора внимательно посмотрел на гостя, увидел повязку на руке и спросил:

– Что с кистью?

– Порезался, когда лез через дырку в заборе – коротко ответил Паша.

– Кровь это плохо, – задумчиво произнес Георгий. Потом он начал тереть глаза как кошка, которая умывается перед встречей гостей. Делал он долго и основательно, будто хотел прогнать сон. Закончив, заговорил:

– Ты знал, что после Немострой здесь была секта – Черный крест? Не дожидаясь ответа, Богдан продолжил: больница стоит на проклятом месте.… На месте строго кладбища, которое было при храме иконы Божией Матери «Знамение». По легенде облюбовали это кладбище то ли вурдалаки, то ли оборотни.… Много они народу порешили…. Жора говорил с паузами прихлебывая чай и смотря на огонь.

– А Черный крест подхватила это «движение», в современной интерпретации. Действует осторожно, ни как эти беспредельщики Немострой, которых ОМОН-овцы в подвале топили и стреляли. Жрут себе, втихаря, людишек, развлекается, но никого на свою голову не навлекает. Тщательно прибирают за собой. Пашу ни сколько не удивлял этот разговор, и он верил тому, что ему рассказывал Георгий.

– А откуда дровишки? Откуда информация? – спросил Паша, ставя чашку на стол.

Богдан надолго замолчал, потом хрустнув костяшками пальцев, заговорил снова:

– Тебе известно о людях живущих с приставками were- или wehr- (вер-)? Они происходит из языков саксов, германцев или викингов и означают изгоя – дикаря, животного, волка. Всю жизнь человек и волк жили на одних землях, охотились на одних животных. Люди завидовали силе, гибкости и скорости волка. Его неутомимость и охотничье мастерство вызывало зависть у людей. Волк был не просто врагом – а врагом, которому хотелось подражать и быть таким же сильным и хитрым. Наши предки страстно желали стать такими же удачливыми охотниками, как волки.

– Фильм ужасов об оборотнях рассказываешь? – слегка иронично кинул реплику Паша.

– Да нет. Ввожу в курс дела.… В периоды тяжелых испытаний люди отчаянно желали больше походить на волков. Возможно, думали они, если как следует притвориться волком, то можно приобрести некоторые качества, необходимые для выживания в трудное время. И понеслось – шаманы, колдовство, превращения. Тогда это было обычным делом, как в Макдональдс сходить. Кто заворачивался в волчьи шкуры, кто пил их кровь, ну в общем получилось у некоторых превратиться…

– Это ты мне про ликантропию рассказываешь? Паша много читал об этом явлении, еще греки называли ликантропами – «волкочеловека». Но Петрунин хорошо знал биологию и физику и не верил в быструю мутацию структуры клеток, вплоть для молекулярного уровня. Конечно, есть расстройство психики, при котором люди пьют кровь и подражают животным, но в «чистом» виде, этого не может быть, потому что температура тела при таких быстрых изменениях должна доходить до 800 градусов, а при таких показателях выжить не возможно. Но спорить с Георгием, Петрунин не стал.

Жора подкинул кусок доски в буржуйку, огонь быстро охватил новую жертву и начал лизать ее языками пламени. Потом он продолжил:

– Здесь бывают не только ликантропы. Есть – лунатики, но не простые которые по комнате ходят и пугают своих родственников. Это другой тип, хищный и агрессивный. В полнолуние их охватывает жажда убийства, они обращаются, кто полностью, кто частично. Не всегда именно в волков. У них такая сильная и всеразрушающая мощь, что они смог убить несколько человек, иногда вооруженных, при этом сами остаются без царапины. Я не представляю, как это им удается, и почему это с ними происходит. Вот что тебе и предстоит выяснить…

– Зачем ты мне все это рассказываешь, и почему мне надо что-то выяснять? – спросил Паша и посветил фонариком себе под ноги, где лежали пустые бутылки из под пива и прочий мусор.

– Знаешь, почему тебя Ховринка, не сжирает как гиена, куда бы ты не лез и сколько ты бы здесь не проводил времени?

– Даже не представляю, – тихо ответил Петрунин и ударил ногой по пластмассовой бутылке.

– Ховринка хочет сделать тебя последним просвещенным, смотрящим за больницей.

– Как это? – спросил Павел.

– Ты станешь частью больницы и будешь контролировать все, что здесь происходит. Ты будешь знать о каждом ужасном событии и отчасти их контролировать. У тебя появится возможность понимать, что происходит в Ховринке с вервольфами, оборотнями и другой дрянью, которых здесь предостаточно. Они делают себе химические апгрейды, традиционные убивают молодых искателей силы. Молодые образуют союзы, происходят конфликты и целые войны.

– А если я не хочу этого? – спросил Петрунин и посмотрел на огонь.

– Уже поздно, ты это понимаешь. Тебя не отпустят, не мы, не больница. И ты сам этого хочешь, у тебя осталась одна дорога. Дорога к последнему просвещению…

Глава VI

Георгий встал и приоткрыл дверь в коридор и махнул рукой, предлагая Паше следовать за ним. Они пошли обратно на площадку третьего этажа. Ниоткуда появился сладковато мягкий запах не похожий ни на запах цветов, ни на запах косметики. Страшнее такого запаха ничего быть не может, подумал Паша и если где-нибудь почувствуешь его, надо быстрее убираться. Они проходили рядом с «комнатой отходов», как назвал ее Георгий. Пропало эхо; наоборот, воздух как будто впитывал в себя звуки.

Петрунину показалось, что в темноте грохочут шаги, словно два полена не спеша переставляют ноги в кучах мусора. Удавка страха затянулась до предела, сделав тело ватным, неуклюжим…

Тут издали, до них донесся смех – хриплый, бездушный и какой-то искусственный. Радости в нем было не больше, чем в хохоте гиены, тревожащем безмолвную ночь. Он становился все громче, слышался все ближе и ближе, делался все страшнее. Казалось, хохочущее существо вот-вот выступит из темноты. Тут же последовал душераздирающий крик, настолько ужасный, что хотелось зажать руками уши. Невыносимый пронзительный вопль, неожиданно оборвался на самой высокой ноте.

– Они пришли, – тихо сказал Георгий, сделал шаг, прячась за выступ стены. За ним последовал и Павел.

Два человека вышли на открытое пространство третьего этажа. Один из них зажег спичку и бросил ее на землю неожиданно загорелся приготовленный костер. Паше не сомневался, что его приготовил Георгий.

Глаза у этих двух людей горели ненавистью. Лицевые мышцы напряглись, натянув глаза и губы. Такого выражения лица Петрунин на этой планете до сих пор не видел.

Петрунин заметил в руках у одного получеловека большой мешок, где скулила собака. Совершенно не боясь, он сунул руку в мешок и достал достаточно большую овчарку, которая парализованная страхом совершенно не сопротивлялась. Схватив огромной рукой овчарку за голову, он свернул ей шею и бросил возле своих ног. Потом двое забыли о мертвой собаке и начали разговаривать между собой на каком-то старинном языке. В момент разговора их тела, лица продолжали меняться и становились похожи на волков. У Петрунина каждый волос на голове встал дыбом, руки его дрожали, тело пульсировало горячими пучками.

Два зверя обратили внимание на мертвую собаку. Один из них присел и начал что-то наговаривать в ухо мертвому псу. Его слова мешались с звериным рыком. Мертвая собака шевельнулся. Дернулись лапы – как бы отдельно от тела, сами по себе, согнулись-разогнулись, и снова, и еще, голова приподнялась, как на веревочке, вздернулась и глухо стукнулась об пол.

Пес шевелился, дергал лапами, головой, сотрясался всем туловищем, а глаза оставались неподвижными, стеклянными, и язык тряпкой свисал на сторону, дыхания не было, но он жил, где-то в других мирах, жил по-своему, в страшных судорогах.

Овчарка поднялась на разъезжающихся лапах, покачалась, утвердилась на четырех опорах – это выглядело так, словно чучело поднимали на невидимых распялках. И тут же рванула прочь, она, словно за кем-то побежала.

Звуки… Музыка… Опять музыка подумал Павел. И в то же время – не музыка, а просто один высокий аккорд в ее пустом онемевшем мозгу… И вся эта музыка казалась, не имеющая мелодии, лишенной гармонии: какая-то дикая какофония, набор бешено гремящих и скрежещущих звуков. Эта тарабарщина пробивала щели в едва заметном остатке слабеющей воли Петрунина.

Музыку унесло, ее сменили вопли и хор стонов, преисполненных отчаяния, где каждый будто пытался заглушить страдания других. Стоны постепенно перерастали в крик, больше напоминающий вопли плакальщиц у гроба. И к ужасу Петрунина, на вопли ответили. Крики громким эхом пронеслись по открытому пространству; они раздавались, будто со всех сторон сразу.

Павел бросил взгляд на превращающихся зверей. Они были полностью в шерсти с волчьими мордами. Туловище и ноги у них полностью заросли густой шерстью, плечи, были почти голые, лишь местами на них красовались черные клочья. Очень странно выглядела стопа – когтистая и ороговевшая, чем-то она походила на куриную лапу. Тошнотворны. Павел поймал себя на мысли, что не смог бы описать их на бумаге.

Скоро в коридорах больницы раздались крики, состоящие из сплошного ужаса, волкам вели двух жертв, пойманных несколько часов назад на мусорке. Павел не раз слышал предсмертные крики, который проглатывала Ховринка. Но тут был особый случай. Это были не крики, а стоны умирающих людей понимающих, что сейчас с ними будет.

К окончательно превращенным оборотням, три человека подвели жертв. Они были как тряпичные куклы и потеряли волю к сопротивлению. Два бомжа стояли напротив оборотней и громко скулили.

Тут один из хищников резко махнул когтистой лапой, и голова бомжа отлетела со скоростью мячика для пинпонга. Кровь брызнула вовсе стороны. Павел пялился на кровь. Свежая, красная и мокрая, она растеклась по полу такой широкой пленкой, что хоть греби на каноэ.

Второе чудовище ударило свою жертву в живот, и десятки парящих кишок свалился бомжу под ноги. Умирающий непонимающе долго смотрел вниз на свои внутренности, потом начал медленно опускаться, как если бы вдруг собрался сесть на несуществующий стул. Его тонкие обессилевшие руки упали вниз и повисли над полом.

Потом твари опустились на колени и начали есть человеческое мясо. Придерживая лапами тела, оборотни отрывали большие куски плоти и урчали, поднимая вверх морды, когда их глотали. От ужаса и отвращения, Петрунин обмяк, перед глазами все поплыло, он вот – вот потеряет сознание.

Тут неожиданно поднялась огромная волна белого тумана, заклубилась, забурлила и с невероятной скоростью двинулась по третьему этажу. Клубы вздымались, закручиваясь узлами, падали вниз расплескиваясь и растекаясь по полу. Все сопровождалось душераздирающим воем и гоготом, от которого кровь стыла в теле. От страха Паша зажмурил глаза и оцепенел, сквозь смеженные веки увидел, как тонкий стелющийся туман приблизился и подполз к его ногам, начал змеится кольцами вокруг, поднимаясь все выше, словно ощупывая, ища лица спрятавшихся людей…

Неожиданно из темноты и тумана выскочило жуткое, человекоподобное чудовище, в два раза больше превращенных людей, с длинными когтями, с обезьяньей, клыкастой мордой. Зверь дико заревел, так что его шерсть встала дыбом. Началась стычка.

А потом кровь, фонтаны крови.… И запах… Удар за ударом… Ошметки плоти летят в разные стороны.… Двое превращенных с разных сторон бросались на незваного гостя. Тот скалился и пытался схватить одного из нападавших. Последние проигрывали противнику в силе и скорости. Несмотря на свой вес, его движения были быстрее и мощнее. Более крупный оборотень сделал резкий прыжок и ударил своего оппонента лапой. Тот, скуля, отлетел и ударился об стену.

Петрунин наблюдал за разворачивающейся схваткой широко открытыми глазами, маятник его сердца разгонялся до бешеной скорости, страх и безысходность сделало тело ватным и неподатливым.

Жора дернул Пашу за рукав, который чуть не закричал от неожиданности. Георгий поднес указательный палец к губам и повел Петрунина обратно, зайдя в спасительную комнату, он задвинул перегородку.

– Это не наша война, они сейчас друг друга перегрызут и за нас примутся. У них злобы и смерти на всех хватит. Это особые виды, умирают не жалея ни себя не других. А этого крупного я вообще не ждал…

С другой стороны перегородки доносились звуки смертельной схватки хищников. Потом все стихло, юноши сидели тихо как изваяния, казалось, они перестали даже дышать. Сильный удар в импровизированную дверь вывел из стопора Георгия, он вскочил и поставил стол к стене.

– Давай за мной, в потолке дыра, они в нее не пролезут, – прошептал он Паше. Тут же раздался второй удар в дверь, от которого она затрещала, одновременно за стеной раздался раздраженный вой, который тут же смолк. Гоша исчез в проеме, Паша залез на стол и схватился за края дыры. От страха, словно гимнаст он подтянулся и оказался этажом выше. И не зря – внизу от сильнейшего удара разлеталась задвижка, и в комнату влетел оборотень, ребята отскочили от дырки.

Через секунду в отверстии показалась огромная голова волка, которая щелкала огромными как у крокодила клыкам. Картина была дикая – снизу зверя подсвечивал свет от углей, перевернутой буржуйки – казалось, сам Вельзевул пытается вырваться на свободу. Плечи зверя не пролазили в дырку, он неистово рычал и пытался протиснуться наверх.

Животный бесконтрольный ужас, народившись в Паше, раскатывается по внутренностям, сдавливал желудок и колотил сердце. Жора стоял, широко расставив ноги и светил фонарем прямо в морду хищника.

– Это он…, на него нет управы, – неестественным голосом сказал Георгий. Побежали! Тут же свет фонаря Жоры окинул стены и заметался по сторонам. Жора уже бежал, Паша похлопал себя по карманам и понял, что потерял фонарик или оставил его в спешке в комнате. Петрунин сорвался с места.

Они долго бежали, Паша от страха забыл все ориентиры и слепо следовал за Жорой, который резко остановился и Петрунин врезался в него. Георгий, тяжело дыша, заговорил:

– Тот, что за нами гонится, самый кровожадный и сильный. Он отдельно от всех. Он живет вне договоренностей. Он нас найдет и … сожрет. Нам надо в комнату отходов.

– Какую комнату отходов? – спросил Паша, у которого гулкие удары сердца, казалось, вот-вот разорвут барабанные перепонки.

– Где хранятся человеческие останки, после еды оборотней… Она на третьем этаже, но попасть можно с четвертого этажа, там тоже есть проем. Я только немного заблудился…. Паше казалось, что все происходит не с ним и это дурной сон.

– И что даст нам эта комната? – на удивление спокойно и рассудительно спросил Паша.

– Наши запахи там затеряются и оборотни не едят падаль, даже брезгуют к ней подходить.

Тут же раздался вой полный злобы и ненависти. Хищник уже поднялся на четвертый этаж и шел по следу своих жертв. Двое перепуганных людей бросились в темноту. Крошка из бетона и кирпича громко хрустела под ногами, предательски выдавая бегущих. Гоша резко повернул налево и, обернувшись, громко сказал:

– Где – то здесь, – это были последние слова Жоры.

Тут сбоку от него выскочило жуткое, человекоподобное чудовище, в два раза выше любого человека, с длинными когтями, с обезьяньей, клыкастой мордой. Чудовище впилось когтями в плечи Жоры, сильно сдавила их, и резко развело лапы в стороны, разрывая тело человека на две половины. Кровь хлынул фонтаном, волосатый монстр пренебрежительно откинул в стороны две части тела. Фонарь Георгия отлетел в сторону и погас.

Пашу окутала кромешная тьма, он уже не мог сказать, открыты у него глаза или закрыты. Паника пошла на спад, уступив место не смирению, а какому-то летаргическому оцепенению. Однако светившиеся в нескольких метрах красные глаза вывели Петрунина из ступора, и он скорее почувствовал, чем увидел, что зверь прыгнул и отскочил в сторону. Рядом пролетело тело зверя, обдав его смердящим запахом. Паша побежал наугад в густой и жирной темноте, сзади ревя, его догонял оборотень. Конец подумал он, никакая жизнь не пронеслась перед глазами, а стояла картина разорванного Георгия. Неожиданно Паша ударился об стену, куда-то отлетел и как будто проварился в пропасть.

Первым, что он ощутил, когда чувства возвратились к нему, оказался невыносимый запах – болезненная, смертоносная зараза в воздухе, к которой невозможно было привыкнуть, и которая после нескольких вдохов, казалось, пускала свой смертельный яд в каждый орган, У нее был свой вкус и запах. Приторно-сладкий аромат гнили, несвежего мяса и живых личинок. Это был влажный, заплесневелый запах склепа, тошнотворный и испорченный, как в яме для трупов, с примесью крови и гнили. Паша понял, что находится в комнате отходов и потерял сознание…

Эпилог

Петрунин резко проснулся в своей комнате, он чуть не потерял сознание от неожиданного звука старой стиральной машины прекратившей работу. Сев на край дивана он долго теребил подушку, вспоминая прошедшую ночь и пытаясь понять, как он попал живым домой. Он вспоминал события прошедшей ночи. Он просто обязан был что-то почувствовать. Что-то такое, о чем обычно пишут в книгах: мороз по коже, тошноту, застывшее напряжение в воздухе. Но его квартира хранила тишину, и он был спокоен. Может это был сон или видение.

Но осмотревшись вокруг, он увидел грязную и окровавленную одежду. От нее несло трупным запахом…

В декабре 2016 года было окончательно решено снести больницу за счёт городского бюджета и тогда же объявили, что вместо нового медучреждения на освободившейся территории построят жильё. К 2020 году на месте «Ховринки» появится жилой микрорайон.

Но Павел Петрунин не выбросил свои записи и рисунки по Ховринке. Он ждет, когда займет место Хранителя на месте нового жилого комплекса, стоящего на тысячи смертей и могил…

Оглавление

Вступление

Глава I

Глава II

Глава III

Глава IV

Глава V

Глава VI

Эпилог