Тени в барсучьей норе [Светлана Каныгина] (fb2) читать онлайн

Светлана Каныгина Тени в барсучьей норе

По ухабистой, размытой дождём лесной дороге, вьющейся между почти совсем потерявших свою листву деревьев, медленно плелась запряженная двумя лошадьми крытая повозка. Раскачиваясь из стороны в сторону и грузно переваливаясь на выступающих из под земли древесных корнях, она двигалась едва заметно, крадучись и всё казалось вот-вот должна была опрокинуться под тяжелым весом перевозимого ею скарба. Разжиженная дождём земля с чавканьем скользила под копытами отощалых кляч, натужно влачащих за собой этот нелёгкий груз, а они, уставшие и мокрые, уныло понурив головы, тянули его, с трудом передвигая ноги. Порой они останавливались то перевести дух, то из-за увязших в грязи колёс, и стояли без движения, будто не замечая хлестких струй проливного дождя и пробирающего до костей осеннего холода. Возможно, неспособные противостоять усталости и трудностям пути, они так и остались бы посреди дороги, смиренно принимая происходящее, но, уже через минуту такого бездействия, позади раздавался басистый голос хозяина, призывающий пошевеливаться, и животные покорно продолжали идти вперёд. Случалось, что колёса повозки увязали в рытвинах, или застревали в сплетении разросшихся древесных корней, и лошади, удерживаемые повозкой, снова останавливались и не двигались с места, даже под подгоняющие их крики. Тогда хозяин, ворча и бранясь, спускался со скрепы и выталкивал громоздкий воз. С момента, как переполненная поклажей повозка въехала в лес, это происходило не раз и стало случаться всё чаще, когда дождь усилился. Хозяин больше не сидел, а шёл позади и то и дело налегал на колёса, помогая им преодолевать преграды.

– Дорога полностью размыта, Марта,– сказал он, заглядывая в повозку после того, как в очередной раз вытолкав её, упал в самую грязь,– Нам никак не добраться до города к вечеру. Придётся переждать дождь.

Сидящая внутри женщина с досадой всплеснула руками.

– Я так и знала!– воскликнула она,– Не стоило верить приметам. Сколько бы петухов не пропело до зари, солнечному дню не бывать в ноябре. Но, ведь тебя, Димитр, не остановишь!

Круглое румяное лицо этой уже не молодой женщины, обрамлённое ажуром кружевного чепца и выбившимися из под него завитками волос, выражало одновременно и гнев и глубокую обеспокоенность. Перебирая пальцами край пухового шейного платка, толстушка бранилась и сетовала на неудавшийся день, попутно ругая мужа и лошадей. Марта была встревожена надвигающейся темнотой, опасалась ночного леса и требовала, во что бы то ни стало найти способ выбраться из него поскорее.

– До города нам не доехать,– кутаясь в вымокший и грязный плащ, убеждал её муж,– Но недалеко отсюда есть лесной посёлок. Там мы можем переждать ночь: ты выспишься, лошади отдохнут, да и я, признаться, совсем уже без сил.

Всё было лучше, чем оставаться ночевать под дождём посреди леса, и Марта, ворча, но согласилась. Хозяин крикнул лошадям, подтолкнул повозку, и она, скрипя и пошатываясь, медленно покатилась вперёд.

Пожилые супруги переезжали. Будучи людьми простыми, Марта и Дмитрий жили тяжелым трудом и даже не мечтали о большем, но судьба, неожиданно оказалась к ним благосклонна. Проведя всю свою жизнь в захолустной деревушке и в скромном достатке, они неожиданно получили наследство и теперь в городе, в самой близи к его главной улице, их ждали новый дом и безбедная старость. Причиной тому стал с рождения слабый и болезненный племянник толстушки. Его мать, младшая сестра Марты, в молодости обладала удивительной красотой и поэтому быстро и выгодно вышла замуж, обретя известную фамилию и материальное благополучие. Однако её избранник, хоть и был человеком знатным и состоятельным, крепким здоровьем не обладал и передал этот изъян своему сыну. Время шло, мальчик рос, а вместе с ним росла и болезнь, что тайно поселилась в его теле с первых дней жизни. Деньги родителей и врачебный уход долгое время помогали поддерживать здоровье наследника, но мать его неожиданно скончалась от сильной простуды, а вскоре и отец, не перенеся сердцем тяжёлой утраты, умер и оставил сына одного. Такой удар оказался слишком тяжёлым для слабого телом юноши. Сломленный усилившимся недугом он слёг. Кроме тётки, родственников по округе у него не было, и Марта, взяв над племянником опеку, перевезла его в свой дом, где и досматривала вместе с Дмитрием несколько следующих месяцев. В полдень первого августовского воскресенья, не дожив до своего совершеннолетия всего десять дней, юноша умер, и жизнь уставших от бедности и тягот труда пожилых супругов переменилась. Волей судьбы они стали богаты и решили поскорее оставить нажитые печали в прошлом и прожить остаток лет в лучших условиях. Продав свой ветхий дом, они собирались перебраться в переданный им во владение городской особняк. Выехать чета планировала через неделю после подписания необходимых бумаг, но незавершенные дела всё никак не отпускали их. И вот, наконец, расквитавшись с ними, но упустив последние тёплые дни, Марта и Дмитрий всё же выдвинулись в путь, и попали в самое ненастье.

Свернув на развилке лесной дороги в направлении, указанном рассохшейся табличкой, что была прибита к стволу одного из деревьев, повозка проехала ещё около сотни метров и оказалась в маленьком посёлке, по виду состоящем не более, чем из трёх десятков домов. Дождливое осеннее небо к вечеру стало ещё мрачнее, и в тусклых красках облетевшего леса деревянные постройки выглядели уныло и даже пугающе. Они казались настолько ветхими, что если бы не свет, горевший в некоторых из них, можно было решить, что поселение давно заброшено. А ничем не присыпанная дорога, была такой же землистой и размытой, как и в самой гуще леса, словно никто из живущих в этом одичалом месте не имел ни лошади, ни телеги и поэтому не знал, что в дождь проехать тут не является возможным. Всё это ещё больше раздосадовало уставшего от тяжелого пути пожилого хозяина повозки. Продолжая выталкивать её из ям, он бранился то на дождь, то на еле плетущихся лошадей, а то и на самого себя, вспоминая, как услышав до рассвета петушиный крик, настоял на поездке именно в этот день. Сейчас то он понимал, что допустил довольно глупую ошибку. Но тогда не стал тратить время на раздумья и слепо доверился поверью, обещающему ясную погоду, если вдруг в тёмный предрассветный час прозвучит крик петуха. Чудну́ю примету Дмитрий слышал с детства, но не думал о ней, а в этот день она отчего – то вспомнилась ему и, как на зло, оказалась лживой. Так он и Марта оказались в лесу в весьма неудачное для переезда время.

Остановив лошадей у дома с освещёнными окнами, Дмитрий вновь заглянул в повозку.

– Пойду, попрошу хозяев о ночлеге,– сказал он, но Марта вдруг удержала его.

Опершись на руку мужа, кряхтя и оправляя примятую в дороге юбку, она грузно поднялась и выглянула на улицу.

– Я не решилась бы остановиться тут и в полуденный час, а на ночь и вовсе не отважусь,– взволнованно залепетала она, с опаской осматриваясь вокруг,– Разве есть ещё места мрачнее этого? Ты сам-то раньше здесь бывал, Димитр?

Марта недовольно цокнула языком и, подобрав юбки, уселась обратно. Старый хозяин не ответил ей. Съёжившись под промокшим до нитки плащом, он внимательно всматривался в горящие светом окна дома.

– Какой хороший человек станет жить в такой лачуге?– пробурчала себе под нос женщина и вдруг на мгновение замерла, о чём-то вспомнив, а после, схватилась за припрятанную в пышности юбок поясную сумку и шепотом произнесла,– А что, если здесь селят каторжан? Мы наверняка угодили в самое пекло. Ты слышишь, о чём я говорю а, Димитр?

Недоверчиво оглядевшись, старик почесал бороду и ответил:

– Ну и напустила же ты страха, жена! Слышал я об этом посёлке. И каторжан здесь нет. А если боишься у случайных людей оставаться, так тут верно есть заезжий дом. Место ведь отдалённое, для путника – самый привал. Поедем дальше, а если не найдём, тогда уж будем решать.

Дмитрий крикнул лошадям и, когда они тронулись, пошёл рядом с ними. Скоро он снова остановил повозку, но на этот раз у дома, спрятанного за высокими деревянными воротами, какими ограждают постоялые дворы, имения торговцев и заведения для встреч. Старик обошёл лошадей и, прикрывая лицо от дождевых струй, сощурившись, присмотрелся. Чуть выше врезанной в ворота покосившейся калитки на двух цепях висела вывеска. На ней уже совсем выцветшая от времени и непогоды виднелась надпись «Нора барсука». Прочитав её, Дмитрий задумался. Таких названий он раньше не слышал и теперь спешно прикидывал в мыслях: могло ли оно быть дано заезжему дому, или по ту сторону ворот сокрыто заведение другого порядка. Подумав с минуту, но так ничего и не сообразив, старик решил всё же рискнуть. Он оставил повозку стоять на дороге, а сам подошёл к воротам и постучал. Беспрестанно поливающий дождь всё не унимался. В его гулком шуме стук Дмитрия оказался едва слышен, и на него никто не ответил. Терпеливо выждав минуту, старик постучал вновь, но уже гораздо крепче и уверенней, так что цепи вывески, вздрогнув, с лязгом затряслись; и тогда, в ответ ему, где-то в глубине двора звонко залилась лаем собака, скрипнула дверь, и чьи-то шаркающие шаги направились в сторону ворот.

– Кто там?– недовольно спросил женский голос из-за запертого смотрового окошка.

Подойдя ближе, Дмитрий ответил:

– Я верно не ошибся, решив, что здесь постоялый двор, хозяйка? Если так, то нельзя ли нам с женой остановиться у вас до утра?

Он замолчал и выжидающе прислушался, но голос за воротами не отвечал.

– Нас только двое: я и старуха,– опять заговорил Дмитрий,– Не откажите путникам в ночлеге

Неожиданно смотровое окошко распахнулось, и в нём окруженное сумраком двора показалось лицо женщины. Она недоверчиво, с ног до головы, осмотрела позднего гостя, а затем и повозку, стоящую позади него.

– Однако, для поездок по лесу вы выбрали не самый лучший день,– сказала она, захлопнув окошко.

Засов калитки скрипнул, и хозяйка вышла за ворота. Укрываясь от дождя, она держала над головой растянутую в руках кофту и, выглядывая из-под неё, с подозрительностью посматривала по сторонам.

– Вы говорите, с женой здесь оказались?– спросила она.

– Да,– ответил Дмитрий и крикнул,– Марта, покажись.

Из-за задёрнутых штор повозки появилось лицо Марты. Всё так же взволнованная она несмело посмотрела на разглядывающую её женщину, поприветствовала её и тут же скрылась.

– Времена теперь не самые спокойные,– произнесла хозяйка, вошла в калитку, а затем отперла ворота и, раскрыв их настежь, добавила,– Всякого человека лучше знать лично, прежде чем впускать его в дом. Да и постояльцев здесь давно не было. Я уж и забыла, когда видела последнего.

Дмитрий кивнул головой и поспешил к повозке, и вскоре она уже стояла во дворе заезжего дома. Тяжело дыша и озираясь вокруг, из неё выбралась Марта с округлой сумкой в одной руке и свёрнутым одеялом в другой. Под пристальным взглядом хозяйки, она подошла к распрягающему лошадей Дмитрию и тихо шепнула:

– Я не отойду от тебя и на шаг.

– Не стойте под дождём, дорогуша, проходите,– сказала хозяйка, подойдя к двери дома и открыв её,– Здесь в пору нам вас опасаться. Входите же смело, а не то мы обе подхватим простуду.

Робко улыбаясь, Марта ещё мгновение неуверенно топталась у повозки, но поняв, что её страх становится неуместным, всё же решилась и вошла в дом.

Только толстушка переступила порог, как её окружило мягкое тепло, насыщенное ароматами горящих печных поленьев и привычным для небогатых домов слегка луковым духом. От удовольствия ощущать его после долгих часов проведённых на холоде, Марта даже немного поёжилась. Какую бы настороженность она не чувствовала, оказавшись здесь, возможность обогреться и перекусить сразу же подкупили её. Хозяйка попросила плащ гостьи, учтиво предложила ей располагаться, а сама, пообещав скоро подать ужин, ушла на кухню. Марта осталась одна. Осторожно осмотревшись, она по привычке оправила юбки и сделала несколько робких шагов вперёд. В скромно обставленной комнате, такой же простой, как и та, в которой супруги провели большую часть своей жизни, горел очаг. Вздрагивая рыжими языками пылающего в нём огня, он уютно трещал и попискивал разгоряченным маслом поленьев и, озаряя помещение своим желтоватым сиянием, придавал ему некоторую таинственность.

Не решаясь идти дальше, толстушка стояла на месте. Ей не хотелось бесцеремонно разгуливать по чужому дому, но и отказаться от возможности разглядеть его убранство ей было не под силу. Комната, посреди которой стояла Марта, могла бы называться и гостиной и столовой, но в полной мере не была ни тем и не другим, а являлась местом, собравшим в себе самые разнообразные предметы домашней утвари, какие можно найти в любой комнате дома, даже в спальне. В центре, под большой незажжённой свечной лампой располагался ничем не покрытый стол с пятью, окружающими его стульями. Позади него, ближе к узкому занавешенному короткой занавесью окну стояло накрытое клетчатым пледом кресло, а за ним прятался пузатый напольный горшок с подстеленной под него кружевной салфеткой. Стены комнаты, обшитые деревом и выкрашенные чем – то тёмным и тусклым, украшали пара настенных панно, на одном из которых был вышит букет цветов, а на другом – груженная сеном телега и собачонка, отирающаяся у её колеса. Выцветший, местами сильно истёртый пол прикрывали самодельные соломенные половики, когда-то ярко прокрашенные и вскрытые лаком, но от времени почти потерявшие свои цвета.

Увидев их, Марта улыбнулась. В её прежнем доме тоже были такие. Эти коврики стелили исключительно для красоты, и топтаться по ним в простой день было не положено. Обычно хозяева обходили, или переступали их и только в праздники, или дни приёма важных гостей могли позволить себе смело вышагивать, не стараясь держаться от этой ценности стороной. Когда же торжество завершалось, и последний гость покидал дом, всё становилось на свои места, и всякий, кто забывал об этом – будь то домашний кот, или Дмитрий,– получал добрую порцию ругани.

По привычке переступив через половик, Марта сделала ещё несколько шагов и снова остановилась, продолжая осматривать комнату. На столе, подоконнике, настенных полках и комоде, придвинутом ближе к окну, красовались причудливые деревянные фигурки. В некоторых из них женщине удалось узнать животных и птиц, но были и просто витиеватые коряги и сплетенные между собой ветки, какие встречаются у деревьев больных или обожжённых грозой. Одни фигурки поблёскивали заботливо нанесённым слоем лака, другие же были лишь ошкурены, как будто у мастера не хватило терпения, чтобы довести до конца начатую работу. Марта вглядывалась в их формы и черты, и ей казалось, что все они имеют между собой что-то общее, роднящее их, но что именно, толстушка не понимала. Она смотрела то на стол, то на кресло, то на панно, снова на фигурки, и никак не могла разобрать, что в этих предметах кажется ей странным. Каждый был прост и привычен, но собранные вместе в одной комнате, они удивительным образом не сочетались, словно выпячиваясь один на фоне другого, и от этого не позволяли взгляду спокойно задержаться хоть на каком-то из них без того, чтобы не почувствовать колкую необходимость тут же осмотреть другой. Рассуждая, Марта не заметила, как пошла по комнате. Она остановилась у небольшой тумбы, стоящей в углу, задумчиво провела рукой по её металлическим, в форме ракушек, ручкам и вдруг явственно ощутила чьё-то присутствие. В туже секунду из темноты угла зеленовато-голубыми искрами блеснули чьи-то глаза. В страхе, женщина отпрянула назад и, столкнувшись спиной со стулом, взвизгнула. С тумбы, изогнув спину дугой, мёртвым застывшим взглядом на неё смотрело чучело пятнистого кота.

– Что случилось? – встревожено спросил прибежавший на крик, Дмитрий.

Толстушка ничего ему не ответила, а лишь тяжело дышала, одной рукой охватив грудь, а другой указывала на мёртвого кота.

– Не стоит так пугаться,– спокойно сказала хозяйка дома, внося в комнату накрытый полотенцем супник,– Это Лев, любимый кот моей дочери. Бедняжка так страдала после его кончины, что вместо привычных похорон в саду, пришлось нести кошачье тело чучельнику.

Поставив супник на стол, она подпёрла бок рукой и, глядя на то, как Марта осторожно отступает в сторону мужа, произнесла:

– Анне было двенадцать, когда Лев издох. С тех пор это чучело тут и стоит. Я бы и рада от него избавиться, да жаль дочку. Она и без того достаточно натерпелась.

Марта бросила на хозяйку любопытный взгляд, но та не стала больше говорить о дочери, а предложила супругам усаживаться к ужину. Живо сбив полотенцем пыль со стульев, она им же обтёрла стол и снова ушла на кухню, однако уже скоро вернулась обратно с подносом столовых приборов в руках. Женщина разложила их перед гостями, разлила по тарелкам суп, и все трое, с аппетитом и без лишних слов, начали трапезу.

Поданный хозяйкой капустник оказался на редкость вкусным. Он был настолько хорош, что толстушка, хоть и не хотела выглядеть невежливой, но всё же попросила Дмитрия подлить ей ещё пару половников этого ароматного супа. Большая любительница съестного она не могла отказать себе в удовольствии сытно покушать после долгой дороги, в которой ей пришлось утолять голод холодным чаем с булками и салом. Старик же, лишённый в пути даже этого, не думал смущаться, без стеснения дважды наполнил свою тарелку и, возможно, имел желание сделать это в третий раз, но супник уже опустел. Тогда хозяйка собрала со стола посуду и снова ушла на кухню.

Оба супруга теперь выглядели гораздо спокойнее, чем несколькими минутами ранее. Удивительно, как быстро капустный суп избавил их от волнения, и даже жутковатый кот на тумбе уже не вызывал в Марте прежнего отвращения. Слегка откинувшись на спинку стула, она разглядывала его, медленно отводя голову то вправо, то влево, как будто пыталась отыскать в облике чучела скрытую от её понимания прелесть, но никак не могла её найти. Дмитрий тем временем коротал минуты до возвращения хозяйки, осматривая обстановку комнаты. Старик не видел в ней ничего интересного, или необычного и скорее просто занимал своё внимание, чтобы не думать о том, сколько же ещё времени ему придётся ждать до того, как подадут чай. Уставший и проголодавшийся в дороге, он не смог насыться супом, а лишь разжёг им аппетит, и очень надеялся, что в доме, к завершению ужина, припасён пирог или булки.

Так и случилось. Скоро хозяйка вернулась с чайным сервизом и тарелкой сдобных кренделей и, хотя к ним она не принесла ни сахара, ни варенья, Марта и Дмитрий с удовольствием взялись за поданную выпечку.

Когда супруги были сыты, согреты внимательным приёмом и теплом очага, они окончательно перестали страшиться приютившего их дома и, наконец, представились хозяйке. Женщина оказалась очень вежливой и, кроме того, хорошей собеседницей. Выслушав короткий и сдержанный рассказ от Марты и Дмитрия, она в ответ с открытостью поведала гостям о себе и своей семье.

Хозяйку звали Лора. В этом посёлке она жила с детства, вместе с родителями и старшей сестрой. Они переехали сюда с юга и, имея хорошие деньги от продажи земли и дома, быстро обосновались и открыли постоялый двор. В то время за границами леса в городе построили ткацкий завод, началось развитие торговли. Место для пребывания заезжих купцов оказалось очень востребованным, желающих остановиться на постой было много, и дело семьи процветало. Шли годы, Лора выросла, вышла замуж и вскоре родила дочь. Девочку назвали Анной. С первых дней своей жизни она стала всеобщей любимицей и была так удивительно хороша, что порой все разговоры в доме велись лишь о ней. И это было не просто родительское умиление. Анна действительно обладала редкой красотой. С каждым своим годом она становилась только лучше, росла отрадой семье и доброй помощницей в заботах по дому, да и в округе её все любили: до того девочка была милой и душевной.

Пожилые дед и бабушка нарадоваться не могли внучкой и, часто ставя её в пример, всё попрекали свою старшую дочь за безбрачие и бездетность. Елена – так звали сестру Лоры,– красивых черт не имела, была замкнутой и робкой. Мужское внимание всегда обходило её стороной, а она и не заботилась об этом. Вопреки всем надеждам и просьбам родителей, замуж она так и не вышла, но к тридцати годам вдруг, оказалась в положении и принесла старикам ещё одну внучку. Елена назвала дочь Эльзой. Уродившись прелестней Анны, эта девочка получила вперекор своей красоте совершенно несносный характер. Она дралась, как мальчишка, дерзила родным и гостям дома и всегда старалась высмеять, или задеть бранным словом сестру. А когда в её матери неожиданно проснулась женщина и она, бросив дочь, сбежала из дома с одним из гостей, Эльза стала просто невыносимой. Тогда-то в семье и произошло несчастье, следы которого до сих пор терзали души обитателей дома.

Анне было двадцать два, а Эльзе едва исполнилось шестнадцать. К тому времени в город провели железную дорогу, и необходимость добираться до него по прежнему пути через лес изжила себя. Постояльцев в Норе Барсука становилось всё меньше, денег перестало хватать даже на необходимое, и семье пришлось искать дополнительный заработок. А так как по округе недостатка в работе не было, каждому обитателю дома нашлось дело по силам. Старики занимались редкими гостями двора, Лора с мужем подрабатывали торговлей овощами на городском рынке, а девушек определили помощницами в мастерскую кожевенника. Анна, с детства привыкшая к труду, приняла эту необходимость с пониманием и выполняла работу добросовестно, но Эльза была недовольна принятым за неё решением. Используя любой удобный момент, чтобы уклониться от вверенных ей обязанностей, она убегала из мастерской и проводила время в постыдных утехах, о которых по поселению давно шла порочащая семью молва. Бедняжке Анне приходилось выполнять работу за двоих и принимать на себя всю тяжесть и без того нелёгкого труда, но она была терпелива и из жалости к Эльзе не требовала от родных сбить с её легкомысленной сестры спесь.

В один из тех дней Анне вновь случилось остаться в мастерской одной. Дел выдалось больше обычного, и уже к полудню девушка была совсем без сил. Не выполнить положенное означало не получить должную оплату, поэтому такую роскошь, как отдых, Анна не могла себе позволить. Работу нужно было закончить в срок, но девушка слишком торопилась и оказалась непростительно неосторожна. Заливая паровой пресс кипятком, она не смогла удержать цепи подвесного котла с водой, и опрокинула его на себя. Мастер нашёл её в конце дня, лежащей на полу без чувств и тут же отнёс местному доктору.

Лечение Анны было долгим. Для заживления её ран врач применял травяные компрессы, масляные кремы и даже молочные ванны. Он часто говорил о далёких клиниках и новых методах, обещал полное исцеление на берегу Мёртвого моря, но у семьи не было на это средств. Родные девушки сделали всё, что было в их силах, однако ничто из этого не смогло вернуть ей прежний облик. Анна была изуродована навсегда. Красоту девушки измяли шрамы, и всё то, что она могла ожидать от своего будущего осталось лишь в мечтах, которые несчастная не переставала оплакивать с того проклятого дня.

Конечно, не Эльза причинила Анне этот страшный вред, но она была причастна к тому, что случилось. Много раз она просила у сестры прощения и та, казалось бы, не винила её, но произошедшее несчастье безвозвратно отдалило девушек друг от друга. Анна стала молчаливой, избегала встреч с посторонними и большую часть времени проводила в уединении в своей комнате, а Эльза, снискавшая себе почти абсолютную нелюбовь родных, всё чаще покидала дом и беспутствовала. Решение не изгонять виновницу трагедии из дома стоило её родным многих споров, и в итоге Эльза осталась, но должна была сама себя содержать и приносить семье доход. Чтобы не оказаться на улице и не умереть от голода, теперь уже ей приходилось работать в мастерской кожевника и, как когда-то Анне, трудиться за двоих. Не имея другого выбора, девушка смирилась с поставленными ей условиями, но так и не изменила своему нраву. Даже после тяжёлого трудового дня, возвращаясь домой только для того чтобы поесть, Эльза снова уходила и проводила ночи в дали от родового гнезда, пополняя о себе скверные слухи.

– Со временем наше дело совсем зачахло. Не меньше трёх лет в этих стенах не было ни постояльцев, ни просто гостей,– грустно произнесла Лора, окидывая взглядом комнату,– Один за другим мои родители умерли, и дом совсем опустел. Мы с мужем с утра до ночи возимся на грядках, а зимой, если не выезжаем на рынок продавать запасы, то всё больше спим. Здесь становится тихо, словно и нет никого, так тихо, что хочется кашлять, чтобы хоть как – то оживить эту пустоту.

Марта смотрела на хозяйку с глубокой тоской и выглядела так, будто вот-вот готова была расплакаться. Волнение, с которым Лора говорила о случившемся, растревожило пожилую женщину, задев её собственные душевные раны, и она неожиданно решила раскрыться.

– А мы с Дмитрием так и не нажили детей,– опустив глаза, печально сказала толстушка,– Так случилось, и, конечно, никто в этом не виноват. Но знаете, я всегда спрашивала себя «Почему? Что я такого сделала, за что Бог вдруг лишил меня радости – быть матерью? Или, может, он боялся доверить мне дитя? Неужели я так плоха, чтобы не суметь вырастить человека?»

Неожидавший от жены внезапной откровенности старик попытался остановить её, нарочито задев локтем, но женщина была так растрогана, что лишь раздраженно оттолкнула его руку и хотела было добавить к своим словам что-то ещё, как вдруг позади раздался скрип, и оба супруга обернулись. По ступеням лестницы ведущей на второй этаж, чуть касаясь рукой перил, неторопливо спускалась молодая женщина. В тусклом сиянии зажженных свечей черты её лица были не различимы, но стройный стан, выдержанные линии платья и строгая осанка весьма заметно выделяли привлекательность их обладательницы.

Появление девушки, казалось, удивило хозяйку дома. Лора проводила её рассеянным взглядом, как будто спешно подбирая, что сказать в следующий момент, а когда та подошла ближе к столу, женщина живо поднялась с места и с улыбкой произнесла:

– Анна, милая, я решила, что ты легла спать. Мы не ждали тебя к ужину. Но раз ты здесь, я пойду и наскоро что-нибудь приготовлю.

Лора уже собралась идти на кухню, но Анна остановила её.

– Не беспокойся об этом,– коснувшись плеча матери, сказала она,– Я лишь хотела помочь тебе с встречей гостей, но сама ничуть не голодна.

– Что же, тогда прошу тебя познакомиться с Мартой и Дмитрием. Они попали в непогоду и эту ночь проведут здесь,– ответила Лора.

Анна вежливо поклонилась.

– В этом доме всегда рады гостям,– сказала девушка.

Пройдя мимо замерших на стульях Марты и Дмитрия, она взяла со стола чайник и наполнила из него сначала чашку матери, а затем и чашки пожилых супругов. Движения Анны были неторопливы, и любопытная толстушка, из воспитанности не посмевшая открыто рассматривать девушку, всё же успела бросить взгляд на её руки. Увенчанные голубой кружевной оторочкой рукавов, тонкие бледные кисти Анны выглядели безжизненными. Их белая, оплетённая волнами шрамов, кожа казалась обескровленной, а пальцы такими хрупкими, словно едва были способны удержать глиняный чайник. Заметив, как рука девушки подрагивает под его тяжестью, Марта поспешила помочь, но только дотронувшись до неё, вдруг вздрогнула и, поняв, что не сумела скрыть неприязни от этого прикосновения, стыдливо опустила глаза.

– Эти кружева Анна сплела сама,– тут же произнесла Лора, пытаясь сгладить неудобный момент, а затем протянула к толстушке руку и, демонстрируя рукав своего платья, добавила,– И для меня она тоже сделала подобные. Не хочу хвастаться, но таких я не видела даже в городе на центральном бульваре.

Всё ещё в смущении Марта ощупала плетение кружев, похвалила их изысканный узор и, чтобы не добавить к сказанному лишнего, отломила ломоть кренделя и положила его в рот. Женщина прониклась к Анне с первых минут рассказа о ней и совсем не хотела, переволновавшись, наговорить того, что могло бы её задеть.

Однако Дмитрий, всё это время хранивший молчание, напротив, неожиданно разговорился.

– А где же ваш хозяин?– вдруг спросил он Лору,– Должно быть спит в этот час? В такой дождь самое дело хорошо поспать.

– Ушёл к старику-соседу ещё в полдень,– ответила хозяйка, коротко взглянув на Анну,– Бедняга одинок, дом у него старый, а этот дождь совсем размыл его ветхую крышу. Он просил помочь и раньше, но муж всё время в делах, а вот теперь уже и не отложить. Даже не знаю, вернётся ли к ночи.

Марта сочувственно покачала головой и поблагодарила за чай всё ещё стоящую возле неё Анну. Девушка учтиво кивнула ей в ответ. Обойдя стол, она поцеловала мать в лоб и села от неё в стороне, туда, где освещение было хуже, и тень несколько скрывала её лицо.

– Осень сегодня показала характер. После такого дня мы можем уже не ждать оттепели до самой весны, – задумчиво произнесла Анна, глядя на Марту, и прежде чем толстушка, проглотив последний кусок кренделя, смогла ей что-то ответить, спросила,– Что заставило вас отправиться в путь в такую непогоду? Дорога через лес во время дождя особенно опасна. Повозка запросто могла увязнуть в грязи, и вам пришлось бы или ночевать посреди чащи, или идти пешком до посёлка.

Супруги переглянулись.

– Видите ли…– начал Дмитрий.

Но Марта, отчего-то решив перебить его, внезапно выпалила:

– Мы переезжаем.

Поняв свою ошибку, толстушка так зарумянилась, что краснота её круглых щёк стала заметна даже, несмотря на окружающий полумрак. Марта виновато взглянула на мужа, но тот, вдруг, быстро нашёл, что прибавить к сказанному.

– Старухе в наследство достался домишко покойной сестры,– заговорил он,– Конечно, место не из лучших – на самых задворках города, да и постройка требует немалого ремонта: стены покосились, печь коптит и с кровлей тоже не всё ладно. Но, прежнее то наше обиталище было куда хуже. После последнего весеннего паводка мы так и не смогли его восстановить. Огород заболотило илом, и ничто уже не могло там взойти. А в городском доме, какой никакой, есть клочок земли. Уж капусту, да картошку сможем вырастить, чтобы продержаться до последних дней. Вот, собрали мы своё старьё, да и выехали. А почему в такой день? Да потому что до тепла с пустым погребом нам не дожить. Доберёмся до города, обустроимся, там уж и найдём чем пропитаться.

Марта смотрела на Дмитрия и с трудом сдерживала своё удивление. Ей никогда раньше не доводилось слышать от мужа такой красноречивой лжи, к тому же поданной столь просто и проникновенно. Не знай она правды, поверила бы каждому его слову и уж точно не захотела бы искать ценностей в скарбе такого бедняка. Сказанное понравилось и самому старику. Он даже немного ссутулился, вживаясь в роль незадачливого переселенца, а когда понял, что с успехом справился с ней, довольно оправил ворот рубашки и, с чувством полного удовлетворения собой, ухватил с тарелки последний крендель.

– Как плохого человека до злодеяния, или после Бог осечёт, так хорошему рано, или поздно поможет,– с улыбкой сказала Лора,– Вот вам в трудную минуту помощь пришла. Обвыкнитесь в городе, и всё пойдёт легко.

– Одной надеждой живём,– тяжело вздохнув, ответила Марта.

Зная, что больше говорить не стоит, толстушка сразу же замолчала. Вместе с ней молчали и остальные. Каждый не знал, о чём ещё завести разговор и ждал, что кто-то другой за столом прервёт неловкую паузу. Не касаясь друг друга взглядами, хозяева и их гости потягивали из чашек остывший чай и смотрели как за окном из наступившей темноты вырываются струи дождя и неистово бьются в стекло.

Неожиданно у входа в дом послышалось движение: кто-то обивал от грязи обувь и негромко разговаривал. Дверь скрипнула, и в следующую минуту в комнату, почти крадучись, вошла девушка, а следом за ней пожилой мужчина: оба вымокшие, но нисколько этим не расстроенные и даже порядком навеселе. Заметив сидящих за столом, они остановились. В комнате вновь повисла тишина. Но длилась она всего несколько мгновений: молчание прервала Лора.

– Как же ты вымок, Александр!– воскликнула она,– Стоила ли таких усилий эта негодная крыша?! Шутка ли! Ты ведь можешь заболеть!

– Обойдётся,– буркнул мужчина, утерев рукавом стекающую с бороды воду, а после, шатаясь, поклонился присутствующим, махнул рукой и стал подниматься вверх по лестнице.

Лора проводила его взглядом и, стыдливо пожав плечами, произнесла:

– Простите моего мужа. Видно так старик отблагодарил его за помощь. Я вас уверяю, завтра вы увидите Александра совершенно другим.

Стоявшая у лестницы девушка, видя, что её присутствие никому не интересно, тоже собралась подняться наверх, но голос хозяйки остановил её:

– А это Эльза, моя племянница, я уже говорила вам о ней,– сказала Лора и тут же, с некоторой язвительностью в голосе, спросила девушку,– Что тебя так задержало, милая? В этот час опасно бывать на улице.

Почувствовав колкость в заданном вопросе, Эльза гордо подняла подбородок и, оправив прилипший к ногам мокрый подол платья, ответила:

– Сегодня обокрали дом пекаря. После работы я зашла туда, чтобы помочь разобрать беспорядок.

Едва услышав о краже, Марта вздрогнула. Сама не зная от чего, она схватилась за бок, где среди складок юбок висела поясная сумка, и безотчетно её ощупала, но вдруг одумалась и быстро положила руки на стол. Спустя мгновение, украдкой осмотрев присутствующих, толстушка заключила для себя, что никто не заинтересовался её внезапным смятением, и это её успокоило.

Лора больше не стала задавать племяннице вопросов. Она понимала, что сколько бы не старалась уязвить её, за поздним возвращением девушки домой стояла причина, которая задевала её саму, и куда сильнее, чем любые поверхностные колкости. Среди присутствующих и без того уже было посеяно зерно подозрений, и взращивать его женщине совсем не хотелось. Хозяйка представила Эльзе гостей, и та, сославшись на необходимость переодеться к ужину, поднялась на второй этаж, однако позже так и не спустилась к столу. После её неожиданного появления вместе с Александром, хозяйка дома переменилась. Она погрустнела и, хотя старалась не показать испорченного настроения, мрачность лица выдавала её.

Разговор уже совсем не ладился. Наконец насытившись, Дмитрий всё чаще зевал и, засыпая от усталости, мялся на стуле. Марта не заводила беседы из боязни снова сказать что-то невпопад, а хозяйка и её дочь молчали, каждая переживая что-то своё, личное. Все они, удерживаемые за столом необходимостью соблюдать приличия, на самом деле хотели поскорей покинуть комнату, чтобы скрыться от оценивающих и осуждающих взглядов, но никто не решался предложить это первым.

Спасением от тяготы бессмысленного ожидания стал опустевший чайник. Он ознаменовал окончание затянувшегося ужина, и хозяйка предложила Дмитрию и Марте подняться в одну из гостевых комнат второго этажа, а сама, вместе с дочерью осталась убирать со стола, пообещав супругам, что непременно заглянет к ним перед сном. Довольные тем, что им не пришлось выдумывать причин, чтобы откланяться, гости заторопились вверх по лестнице.

Марта шла первой. Подобрав юбки и тяжело вздыхая, подгоняемая идущим позади мужем, она переваливалась с одной ступени на другую, и чем выше поднималась, тем крепче сжимала рукой поручень перил так, будто в любую минуту готова была скатиться вниз. Когда же толстушка добралась до последней ступени, и до конца подъёма ей оставался всего один шаг, она отчего то отпустила собранный в руке край юбок и сразу же, неуклюже наступив на них, с визгом повалилась вперёд. По комнате пробежала волна взволнованных возгласов, но уже через мгновение, Марта всех успокоила, ответив, что осталась невредимой, и попыталась встать. Кряхтя и жалуясь на старость, она оперлась руками об пол, затем ухватилась за стойку перил, и уже почти выпрямилась, как вдруг чья-то рука взяла её под локоть и уверенным движением вытянула с лестницы. Это была Эльза. Под удивлённым взглядом Марты, девушка внезапно прильнула к её уху и тихо прошептала:

– Не оставляйте дверь открытой. Непременно подоприте её стулом или тумбой.

После этих слов, Эльза отступила назад и скрылась за дверью своей комнаты, а толстушка, словно остолбенев, осталась стоять у лестницы. Казалось, она боялась пошевелиться, но когда Дмитрий взял её за руку, вдруг вернулась в чувства.

– Велела мне запереться на ночь,– еле слышно прошептала она, озираясь по сторонам, а через минуту, уже войдя в комнату, с ухмылкой добавила,– Как будто кроме неё в этом доме есть ещё кто-то, кого нам стоит опасаться.

В действительности, появление Эльзы напугало Марту, однако женщина не восприняла её предупреждение всерьёз. Толстушку больше взволновала наглость, с какой девица посмела к ней притронуться и её уверенность в том, что она может считать себя вправе бросать тень хоть на кого-нибудь в этом доме, кроме самой себя. Из всех обитателей Норы Барсука эта особа стала единственным человеком, вызвавшим в Марте столь тяжелые чувства. Даже Александр, которого толстушка подозревала в постыдных пороках, не был ей настолько неприятен. Ещё долго, после того как супруги оказались за закрытой дверью, она не могла успокоиться и всё говорила об Эльзе, вспоминая каждый миг тех минут, что им с Дмитрием пришлось провести в её обществе. Теперь ничто, кроме тонких стен не мешало женщине быть откровенной и она, пусть и шёпотом, но высказала мужу всё о тех чувствах, что успела испытать к распутнице с того самого момента, как её вредоносная сущность появилась в истории о трагедии Анны.

Дмитрий был терпелив. Он хорошо знал Марту, поэтому слушал её внимательно и не перебивал, а только поддерживая всё сказанное, понимающе кивал головой. Старик не лукавил, когда соглашался с женой: девица и ему показалась человеком недостойным. Он был согласен причислить её к подлецам, и даже преступникам, но думал о другом. Внимательно глядя в глаза жены, слушая её гневный шёпот, Дмитрий всё больше уносился мыслями в шумящую за окнами непогоду, облитую ею ночную улицу, и с жадностью искал тот укромный угол, где часом назад мог бы найти Александра и всё то, что теперь так возмущало Марту. А она, неспособная рассмотреть во взгляде мужа ничего, кроме понимания, всё говорила и говорила, пока не осознала, что устала уже даже от собственного голоса. Тогда, толстушка всё же заперла дверь на ключ, и супруги, приготовившись ко сну и не сказав друг другу больше ни слова, уснули.

Вопреки тревожному дню и всем своим опасениям, Дмитрий и Марта спали спокойно. Ночь в лесном поселении оказалась безмятежной, а дом, приютивший их на ночлег, тихим и тёплым.

Утром, разбуженная хриплым пением петуха, Марта открыла глаза. Первым, что она увидела, было окно, занавешенное прозрачной занавесью и царящий за нею предрассветный полумрак, уже по-настоящему осенний и тоскливый. Не желая шевелиться, чтобы не спугнуть ещё не покинувший её тело сон, женщина остановила взгляд на тонкой струйке воды, стекающей с оконного навеса и, убаюкивая себя мыслями о возможности никуда не торопиться, закрыла глаза. Засыпать в комнате наполненной тишиной и мерным постукиванием стрелок часов, было одним из тех желанных благ, которое Марта, вынужденная вести хозяйство, не видела с детских лет. Здесь же, в отсутствие фермерских забот, ей не нужно было подниматься засветло и она, зная это, всем своим существом отдалась власти сладкой дремоты и теплой постели. Однако, спустя мгновение после того, как мысли толстушки окутала сонная поволока, до её слуха неожиданно донесся еле заметный шорох, похожий на тихую мышиную возню. Марта снова открыла глаза, но по-прежнему не двигалась, надеясь расслышать откуда исходит звук, чтобы без промаха запустить туда чем-нибудь. Шорох прозвучал настойчивей, и толстушка, резким движением откинув одеяло, схватила с пола туфлю, замахнулась ею, но вдруг, замерла на месте. В углу комнаты, у стула, где была сложена одежда супругов, повернувшись спиной к кровати, стояла женщина. Стараясь остаться незамеченной, она медленно перебирала вещь за вещью и ощупывала каждую из них, словно что-то искала, но почувствовав, что оказалась застигнутой врасплох, остановилась и замерла без движения.

– Прочь отсюда!– попыталась крикнуть толстушка, однако голос её, перехваченный страхом, прозвучал хрипло и тихо.

Женщина вздрогнула и обернулась. Облаченная в ночную сорочку, босая и растрепанная перед Мартой была Анна. Она смотрела на толстушку всего мгновение, ссутулившись, точно ожидая удара, но потом вдруг бросилась к двери и выбежала из комнаты.

В первую минуту после произошедшего, Марта не могла пошевелиться. От завладевшего её телом волнения толстушка дышала часто, будто захлёбываясь воздухом, и сотрясалась всем телом. Мысли с шумом и вспышками неясных картин метались в её голове, а в ушах что-то назойливо и оглушительно пищало. Не сводя глаз с открытой двери, испуганная женщина продолжала сидеть на кровати, стараясь совладать со своим страхом и прийти в чувства. Когда же ей это удалось, она вдруг расплакалась и бросилась расталкивать спящего мужа.

Проснувшись, Дмитрий не сразу разобрал, о чём жена пыталась ему сказать. Толстушка говорила путано, рыдала и срывалась на крик, и прежде, чем старик смог понять, что произошло, ей пришлось не один раз повторить свой рассказ. Осознав случившееся, Дмитрий торопливо поднялся с кровати и запер дверь. Это напугало Марту ещё больше. Она почувствовала себя в ловушке и потребовала от мужа немедленно готовить повозку, чтобы поскорее уехать из злосчастного дома. Но, старик призвал её успокоиться и не спешить совершать глупости. История с воровкой взволновала Дмитрия ничуть не меньше, однако, в свете произошедшего, отъезд из Норы Барсука виделся ему совсем непростым. Уже не только Эльза и Анна вызывали у старика подозрение. Теперь каждый из обитателей дома мог оказаться двуликим лжецом и потому, опасаясь попасть в ещё большую беду, Марта и Дмитрий решили не затевать скандала, а уйти с миром, полностью оплатив оказанные им услуги. Но они не знали главного: нашла ли Анна то, что искала? Едва подумав об этом, толстушка кинулась к лежащим на стуле вещам. Трепеща от волнения, она отбрасывала в сторону одну юбку за другой, пока вдруг не нашла среди них свою сумку. Дрожащими руками она расстегнула её замок, но заглянув внутрь, облегченно выдохнула и заулыбалась. Свёрток с деньгами и бумаги о наследовании были на месте. Воровка не успела их найти.

Дмитрий и Марта поняли, что отделались лишь малым испугом. Собрав вещи и, договорившись вести себя так, словно ничего не случилось, супруги вышли из комнаты. Они тихо заперли дверь, прошли по узкому коридору второго этажа и спустилисьпо лестнице в гостиную. Лора уже была там. Она стояла посреди комнаты, держа в руках одну из деревянных статуэток и, натирая её тряпкой, задумчиво смотрела в окно. Услышав движение за спиной, женщина обернулась. Её лицо казалось уставшим и заплаканным, но в тоже время, оно выражало такую холодность, что Марта не смогла удержать на нём взгляд и отвела глаза в сторону.

– Уже уезжаете?– спросила Лора, поставив статуэтку на полку.

– Да, отправимся пораньше,– стараясь сохранять в голосе непринуждённость, ответил Дмитрий.

Марта торопливо положила на стол деньги и, придвинув их в сторону хозяйки, сказала:

– Мы очень признательны, что вы не оставили нас на улице, и надеемся, что эта оплата в полной мере выскажет нашу благодарность.

– Была рада принять вас,– пересчитав деньги, учтиво ответила Лора и направилась к лестнице,– Позову Александра. Пусть приготовит повозку к отъезду.

Но Дмитрий остановил её.

– Не тревожьте мужа,– сказал он,– Пусть отдыхает. Это дело не составит мне труда.

Сказав это, старик с улыбкой поклонился и заторопился к выходу. Марта тоже откланялась, но пошла к двери нарочито медленно, сделав вид, будто совсем не спешит покидать дом, а как только переступила его порог, сразу же устремилась следом за мужем. Однако, не сделав и трёх шагов, она вдруг остановилась и замерла рядом с подпирающим навес столбом.

На скамье возле входа в постройку для лошадей толстушка заметила Эльзу. Девушка выглядела глубоко подавленной и совсем не замечала мелко накрапывающего холодного дождя. Глядя на свои руки, она медленно перебирала складки вымокшего платья и то с плеском опускала носок туфли в лужу под ногами, то снова поднимала его. Растрёпанные волосы, по-видимому так и не прибранные с вечера, свисали на её лицо тонкими завившимися от влаги кудрями, и от того девушка казалась ещё более опечаленной и несчастной.

Эта картина тронула Марту. Ей, ещё совсем недавно считавшей Эльзу порождением зла и коварства, отчего – то вдруг, стало жаль девушку. Толстушка неожиданно увидела её совершенно другой – кроткой и по-детски нескладной. От вчерашней бравурности и гордыни Эльзы не осталось и следа. Лишённая этих отталкивающих черт, не произнеся ни слова оправдания, она одним лишь своим видом освободилась от всех обвинений, которые Марта так яростно навесила на неё в вечернем разговоре с мужем. В каждом изгибе тела девушки, в удрученно опущенных плечах, покрасневших от холода пальцах и вымокшем платье, читались такая слабость и беззащитность, что всякий проступок, совершенный ею когда – либо, теперь имел объяснение. Судьба нежеланного ребёнка, одиночество и бессилие, сиротство и невозможность вырваться из загнивающего от своей ненужности лесного посёлка – всё это беззвучно кричало о себе, вырываясь из образа сидящей под дождём понуренной Эльзы.

Задумавшись, Марта шмыгнула носом, и девушка, услышав её, подняла голову. Она посмотрела на толстушку несколько отсутствующе, вскользь, точно всё ещё была в своих мыслях и не замечала её. Но вдруг, взгляд Эльзы наполнился осмысленностью и она, улыбнувшись, спросила:

– Уезжаете?

Женщина улыбнулась в ответ.

– Уже пора,– ответила она.

Неожиданно, девушка подскочила с места и, торопливо пройдя мимо Марты, вошла в дом. Проводив её долгим взглядом, толстушка пожала плечами. Она уже не удивлялась странностям этой семьи и хотела только одного – поскорее уехать из Норы Барсука, навсегда забыв дорогу обратно.

К счастью, Дмитрий уже выводил лошадей и через минуту, повозка была за воротами, готовая увезти пожилых супругов прочь от постоялого двора и его обитателей. Усадив жену на её привычном месте, среди мягких узлов с постельным бельём и одеждой, старик забрался на скрепу; встряхнув вожжами, свистнул лошадям, и повозка тронулась. Марта бросила прощальный взгляд на окна дома, глубоко вздохнула и уже хотела просить Дмитрия поторопить лошадей, как вдруг снова увидела Эльзу. Девушка выбежала из дверей дома и бросилась догнать уезжающую повозку.

– Стойте!– крикнула она, махнув рукой,– Подождите!

Дмитрий остановил лошадей. Скользя по грязи, Эльза подбежала к повозке, поднялась на приступок и сунула в руки толстушки свёрток, обёрнутый кухонной салфеткой.

– Прошу вас, не отказывайтесь. Это еда в дорогу,– сказала она, прижимая к свёртку руки Марты, а затем, неожиданно прильнула к ней и, крепко обняв, добавила,– Спасибо, что остановились у нас.

Толстушка смущённо улыбнулась. Не зная, что ответить, она просто поблагодарила Эльзу, и повозка снова покатилась вперёд. А девушка осталась позади и ещё долго стояла, посреди размытой дождём дороги, глядя вслед покидающим посёлок случайным гостям. С каждой минутой фигура её всё удалялась, становилась меньше, и скоро совсем исчезла из вида.

Оставив посёлок, повозка пожилой четы вновь въехала в лес. Отдохнувшие за ночь лошади уверенно тянули свой груз по лесной дороге и теперь шли не останавливаясь. Марта и Дмитрий молчали. С момента отъезда они не сказали друг другу ни слова, сидели задумчивые и угрюмые.

Всё это время, не выпуская из рук свёрток, толстушка размышляла о случившемся. Она вспоминала лица хозяев дома, их голоса, нелепые коряги на полках, руки Анны, кошачье чучело, слёзы, застывшие в холодном взгляде Лоры, и сидящую под дождём Эльзу. Возвращаясь к событиям вчерашнего дня, Марта не понимала, где могла обмануться и почему не разглядела истины. Путаница, хитро связавшая между собой праведность и порок сестёр; недосказанность, спрятанная между словами Лоры; сам дом, собравший под своей крышей несочетаемые предметы и несовместимых людей – всё это, будто нарочно было сплетено неясностями так, что разобраться в них оказалось для женщины непосильной задачей. Лишь ещё больше сбиваясь с мыслей, Марта недоуменно приподнимала брови и разводила руками, но так и не находила для себя ответов.

Между тем, лесной посёлок становился всё дальше. Словно радуясь благополучному избавлению пожилой четы от опасности, из серых осенних облаков выглянуло солнце. Прорываясь лучами сквозь ветви деревьев, оно осветило мокрую землистую дорогу, и от этого лес перестал быть таким мрачным, а воздух казался теплее. Оживлённая этой приятной иллюзией толстушка заговорила.

– И как мы могли так ошибиться?– сказала она вдруг,– Вот ведь как бывает! Прожили целую жизнь, а людей не знаем.

Дмитрий пожал плечами.

– Всё перевёрнуто с ног на голову,– помолчав, задумчиво продолжила Марта,– Ждали беды от блудницы, а получили от праведной. И ведь всё было перед глазами, как на ладони всё, но не разглядели. Такую гадюку за ангела посчитали! Вот так живёшь, в честные глаза человеку смотришь, а он есть оборотень и только и ждёт, когда бы ты отвернулся, чтобы тебе в спину ударить.

– Правду говоришь,– протяжно ответил старик.

– Сижу я теперь, Димитр, и думаю, сколько бы горя мы с тобой хлебнули, останься наш племянничек на этом свете,– снова заговорила Марта,– Вспомни, какими глазами он на меня смотрел! Тоже такой тихий, как Анна. Всё молчал и вроде без греха, а сам, наверняка, за этим молчанием злобу копил. Да откуда ему, добру – то, взяться, если из богатого дома, и вдруг – в бедность? Хоть и немощный был, точно ждал, когда мы вперёд него с жизнью расстанемся. Лежит и взглядом по стенам водит, будто несчастный. Благо, что с ним я не дала себе обмануться, не побоялась грех на душу взять. Сейчас -то точно знаю, что всё правильно делала.

Кивнув головой, Дмитрий сплюнул и ответил:

– И здесь ты права. Племянник – он тебе родня, но в здравии и шагу в наш дом не делал, значит и доброго не думал. Подай ты ему тогда хоть ложку лекарства, и мы бы с тобой сейчас у него в слугах ходили. Всё верно говоришь! Неизвестно, что из мальчишки могло вырасти, поднимись он на ноги.

Толстушка глубоко вздохнула и, глядя на приближающийся просвет в конце лесной дороги, развернула свёрток Эльзы. Достав из него ещё тёплую булку, женщина с аппетитом откусила от неё кусок, а затем закрутила оставшееся угощение обратно в салфетку, и задумалась.

– Однако, справедливость есть,– спустя минуту сказала она, пряча свёрток в складки юбок,– Всякий на этом свете непременно получает по своим делам. Вот и мы с тобой, наконец, дождались своего.

Не закрывая глаз, толстушка представила себя в сверкающем роскошью будущем, и её лицо просияло улыбкой блаженства. Она почти ощущала долгожданные блага грядущего, мысленно касаясь каждого из них, как собственного, рукой хозяйки, имеющей на то право: чувствовала на своей коже мягкость шелков и бархата, видела богатый стол, накрытый для неё к обеду и слуг, спешащих угодить её желаниям, розовый сад с выбеленными лавками и дни, в которых заботам и труду нет места. Марта улыбалась, как улыбается тот, кому более не нужно ни о чём тревожиться, и старик Дмитрий, охваченный в те мгновенья собственными мечтами, улыбался вместе с ней. Не желая помнить себя людьми, влачащими существование в бедности и работе, супруги были готовы отринуть всё, чем их жизнь являлась до этого дня.

Они были готовы, но не знали, что с той минуты, как простились с Эльзой, залог богатого будущего был ими утрачен. Вот уже два часа пути, поясная сумка толстушки висела пустой, и больше ничто, кроме двух отощалых лошадей и узлов со старым скарбом супругам не принадлежало.

Повозка выехала из леса и, мерно поскрипывая, неторопливо покатилась по дороге, ведущей к городу. Она увозила Марту и Дмитрия от их прежней жизни и Норы Барсука, к тому, что теперь им было суждено получить по заслуженному праву.

В оформлении обложки использованы фотографии из личного архива автора.