Ложь путеводных звёзд (СИ) [Александр Петрович Нетылев] (fb2) читать онлайн

Ложь путеводных звёзд

Пролог. Первый

Адепты Ильмадики достаточно редко встречались «вживую». Когда вы повязаны тайной, которая, будучи раскрытой, приведет вас к пыткам и мучительной смерти на костре, — это, знаете ли, в немалой степени способствует осторожности. Ни один из адептов не хотел, чтобы их застукали за очередным собранием, поэтому большую часть серьезных дел они обсуждали через мысленную связь.

Это, однако, создавало определенные трудности. Главной среди которых было то, что инициировать мысленное общение из них из всех умела только сама Ильмадика. Именно она приводила всех, кого считала нужным, в разум к одному из них. Учить этому кого-то другого она не желала.

Ну, или быть может, Первый об этом просто не знал. Ведь и другие точно так же не знали, что она учила его изменять свой голос и свой запах, чтобы воздействовать на окружающих. Ему приятно было думать, что он — единственный избранный из их числа, но в минуты сомнений посещала его мысль, что возможно, кто-то еще из адептов получил свой уникальный подарок.

Так или иначе, сегодня все адепты, что находились в столице или поблизости от неё, собрались на конспиративной квартире в местных трущобах.

— Братья мои, — начал Первый, морща аристократический нос от запахов, доносившихся с улицы, — Сегодня я получил восхитительное известие. Наши усилия принесли свои плоды. Темница Богов пала. Ильмадика освобождена, а прочие Владыки обратились в воспоминания!

Эти слова вызвали оживление в рядах адептов. То тут, то там звучали восклицания радости, то один, то другой отмечал, что они вложили в это дело много времени и сил.

У Первого эти комментарии вызывали ощущение гадливости. Большую часть работы проделали они с Килианом. Два природных врага, объединивших силы, чтобы спасти ту, кого оба любили, свою Владычицу. А эти… их роль сводилась в лучшем случае к исполнению мелких поручений.

И все же, он не позволил выражению презрения проникнуть на свое лицо. Им нужна была оценка своих заслуг, пусть даже насквозь лживая. И они ее получат. Это то, чему так и не смог научиться бедный глупый Килиан. Поэтому он, основатель ордена Ильмадики, так и не стал Первым Адептом.

Потому что это место, эта власть, это несравненное право — лишь для того, кому дано обращаться с людьми. Завоевывать их, направлять их и править ими. А этому искусству не научат никакие книги.

— Да, да, — подтвердил мужчина, — Мы долго к этому готовились. Я собрал вас здесь, потому что вы — вы все! — самые верные и преданные из Её адептов. Именно на нас с вами возложена величайшая задача. Наступает новая эра. Наша эра!

Ответом ему был дружный крик ликования. Орден Ильмадики не был армией. Скорее уж толпой из ярких личностей, каждая из которых так отчаянно жаждет привлечь внимание Владычицы лично к себе. Но все же, он был силой. Все они, все эти люди были магами, — стали такими благодаря учению Ильмадики. Уже сейчас они могли бы выступить против иллирийских эжени и выйти победителями.

— Сейчас Владычица остается в Гмундне, — поведал Первый, — Но скоро она вернется. Она вернется, чтобы править этим миром — отныне и вовеки веков. И мы должны быть готовы. Вскоре после того, как она вернется, мы должны быть готовы взять власть над Полуостровом в свои руки.

О, да, они хотели этого. Озлобленные, недооцененные, мечтающие о признании и уважении. Каждый из них тянулся к власти, надеясь найти в ней что-то для себя. И только Первый понимал, чем была эта власть на самом деле.

Происхождение обязывало, как-никак.

Выйдя на улицу после окончания собрания, он отметил про себя присутствие типа, которого приметил еще по пути сюда. Похоже, что за ним следили. Что ж. Скоро нынешняя власть падет, и это уже не будет иметь значения. Уже поздно что-либо менять.

И все же, Первый Адепт удержался от того, чтобы прямо сейчас напасть на соглядатая. Это было бы неосмотрительно и могло помешать общему делу. Тем более что чародейские секреты, полученные от Ильмадики, позволяли избавиться от него гораздо тоньше и изящнее.

Золотой браслет в широком рукаве бархатного камзола рассыпался пылью. Характерный жест, напоминающий перетасовывание карт, Первый Адепт смог скрыть собственным телом. Вот и все. Скоро с соглядатаем произойдет трагический несчастный случай.

И никто не узнает, кто был на собрании и о чем они говорили.

Глава 1. Грозовой фронт

— А почему ты поёшь? — с обезоруживающей непосредственностью спросила девочка.

Иоланта чуть улыбнулась. Хотя первоначально она была совсем не в восторге от нынешнего задания, в такие минуты заниматься им было приятно.

За то время, пока они с Тэрлом и Килианом пробирались в город Дозакатных, в войне на море установился относительный паритет. Халифату не удалось разгромить объединенный флот, но при попытке перейти в наступление идаволльцы угодили в ловушку и едва успели вывести флагман из-под удара. Теперь обе стороны обменивались осторожными уколами, обстреливая прибрежные форты с моря или высаживая десанты, но не рискуя начать полномасштабное наступление.

Известие об итоге путешествия стало ударом в спину для обеих сторон. Халифат лишился своего духовного лидера и всячески старался оспорить рассказ о смерти своего бога. Но и на Полуострове весть о возвращении Владык произвела эффект разорвавшейся бомбы. Как ни старался Герцог Леандр Идаволльский скрыть её, каким-то образом слухи все равно просачивались. То тут, то там начиналась паника и даже вспыхивали восстания.

Люди не знали, чего ждать, и готовились к худшему.

Именно в плоскость идеологии и перешло тогда противостояние халифата со странами Полуострова. Герцог Идаволльский решил по максимуму разыграть карту союза с Иллирией, заключенного как раз в начале войны.

Поэтому «лицом» Идаволла выступал его сын Амброус, обручившийся с маркизой Леинарой Иллирийской. И поэтому же изрядная часть идеологической работы легла на плечи эжени, иллирийских чародеев, до совсем недавнего времени бывших в герцогстве вне закона. В частности, Ланы и ее наставника Нестора, состоявших в свите маркизы.

Они путешествовали по мелким поселениям, исцеляя больных и оказывая иную магическую помощь страждущим. Глядя в глаза пациентам, особенно таким, как эта девочка, исцеленная от кори, Лана убеждалась в правильности того, что делает. А что для Герцога это был лишь способ повысить свой «рейтинг»… Она — не Герцог. И она видела в этом нечто совсем иное.

— Когда я пою, я настраиваюсь на свои чувства, — пояснила чародейка, — Прислушайся к пению: не к словам, а к мелодии. У любого чувства есть своя волна; нужно лишь уловить ее, — и тогда ты сможешь сделать все, что захочешь.

— Здорово! — искренне восхитилась девочка. Еще недавно неспособная даже встать с кровати, она начала нетерпеливо подпрыгивать, — А я смогу так же?

Это был сложный вопрос. Иоланта была абсолютно убеждена, что любой человек — на самом деле немножко маг, но практика этого убеждения не подтверждала. Даже в Иллирии эжени были крайне небольшой прослойкой населения. Те, кто мог «напитать» энергией своих чувств и желаний волшебные чары, исчислялись десятками, — а сильные среди них и вовсе были наперечет.

Однако она не могла заставить себя грубо обломать крылья восторженному ребенку. Слишком свежи были воспоминания о том, как ее собственные мечты и идеи объявлялись «глупостью» и «ерундой». Слишком больно было теребить эти раны.

— Возможно, — уклончиво ответила девушка, — Если будешь очень сильно этого хотеть.

Она чуть помолчала, пробуя эту фразу на вкус. Да. Что-то в ней откликалось на это.

— Если ты будешь очень сильно этого хотеть, то возможно все.

Разговор прервало появление Амброуса, заглянувшего в хижину. Дорогая белая рубашка юноши пропиталась потом: Герцог рассудил, что для репутации знати будет полезно, если народ увидит, что маркиз (читай, принц, хоть со времен Заката ни один правитель и не рисковал объявить свои владения королевством) не гнушается низменным физическим трудом. Реальной пользы от этого было куда меньше, чем от чародейства Иоланты, но все же, маркиз привлекал к себе немало внимания. Тому способствовали как изящная фигура и привлекательная внешность, так и некое неуловимое умение держаться, сохраняя достоинство и аристократизм даже с бревном на плече. А уж после того, как в одной из деревенек белокурый «принц» не побоялся лично вступить в схватку с местными разбойниками, его популярность и вовсе взлетела до небес.

— Как ты себя чувствуешь, дитя? — с легкой улыбкой осведомился Амброус.

— Замечательно! — воскликнула девочка, — Я совсем-совсем здоровая!

Лана улыбнулась:

— Будет лучше, если она пару дней будет поддерживать постельный режим… Но я не особо в это верю.

Она хотела сказать что-то еще, но промолчала. Амброус ей нравился. Увы, нравился он ей совершенно безответно. Что еще хуже, он прекрасно знал о ее чувствах и, хотя воспитание не позволяло ему смеяться над ними открыто, внутренне наверняка считал её влюбленной дурочкой. И вот с этим Лана не могла поделать ничего принципиально.

Маркиз изящно перетек к девочке и легонько ткнул ее пальцем в нос.

— Ты береги себя. Мы же не хотим, чтобы ты снова заболела. Правда?

Она кивнула, хотя вряд ли эта реплика действительно на что-то повлияла.

— Эжени, — продолжил Амброус, — Я только что получил весточку из Миссена-Клив. Нам нужно срочно возвращаться в замок.

Что-то было в его голосе такое, что заставило Лану забеспокоиться. Миссена-Клив был крепостью, служившей административным центром области Миссена, в которую входила и эта деревня. Территория это была довольно мирная, но Лана прекрасно помнила, что её отдали во владение Тэрлу именно из опасения, что рано или поздно Халифат нанесет по ней удар.

— Что-то случилось? — спросила девушка.

— Вероятно. Я мало знаю подробностей; но похоже, что скоро нам придется сражаться.

Некогда им уже довелось оказаться бок о бок против войск Халифата. Тогда Лана оказалась в составе отряда, отправленного освобождать Амброуса из плена. Именно тогда она впервые в жизни убила человека: рассеяв чары, на которых держалась крепость Халифата, и похоронив множество солдат под завалами камней. Те события являлись ей в кошмарах до сих пор, даже несмотря на то, что до этого солдаты Халифата пытались её изнасиловать.

В целом же, воином она не была. Она предпочитала исцелять, а не убивать; владела она и защитными чарами. Во время экспедиции в Гмундн именно это позволило ей создать эффективный тандем с другим чародеем, Килианом Ремменом, полагавшимся на электричество, магнетизм и энтропию и более эффективным в нападении.

А затем Килиан предал её. Оказалось, что вся его помощь ей была лишь хитрым планом, служившим освобождению Владычицы Ильмадики — одной из тех древних чародеев, что когда-то разрушили прежний мир. Это предательство до сих пор отзывалось болью в сердце девушки. Иногда ей казалось, что лучше бы он убил её тогда.

— Поняла, — кивнула Иоланта, — Сейчас буду.

Обернувшись к пациентке, она протянула пузырек с травяным настоем.

— Если станет хуже, выпей один глоток. Должно помочь.

На самом деле, травы тут были второстепенны. То есть, каждая из них действительно была полезна сама по себе, но настоящую силу этому зелью придавали вложенные чары. Эту идею Лане подсказал Килиан: он некогда подарил ей медальон, к которому привязал заклинание. Именно развивая эту идею, она додумалась вкладывать заклинания в зелья, настои и припарки.

Поднявшись на ноги, Лана обратилась к Амброусу:

— Пойдем.

За то время, что Тэрл занимался своими новыми владениями, замок Миссена-Клив очень сильно преобразился. Механизм подъемного моста был полностью заменен и теперь регулярно смазывался, — а самое главное, регулярно использовался. Предыдущий владелец замка, за все время правления не участвовавший в войнах серьезнее мелкого пограничного конфликта, видимо, полагал, что «подъемность» моста — качество чисто формальное. Тэрл придерживался иной позиции: под его руководством подъемный мост опускался только тогда, когда надо было кого-то впустить или выпустить, и оставался поднятым все остальное время.

Стены в свою очередь остались неизменными: наплевательское отношение прошлого правителя этих земель все же не доходило до того, чтобы позволить им разрушаться. Тэрл ограничился тем, что завес множество новых орудий — пушек, баллист и катапульт. Поставил он и котлы с маслом: когда противник может использовать чудовищ, уязвимых только к огню, кипящее масло становится жизненной необходимостью.

Во внутреннем дворе несколько офицеров из «стреляных» неустанно муштровали солдат. Помимо обычных копий, шпаг и мушкетов, гарнизон Миссена-Клив обзавелся винтовками, способными выпускать несколько пуль подряд. Эта технология прошла долгий путь: изначально ей научил Халифат Владыка Лефевр. Затем, после первой стычки, несколько таких винтовок удалось захватить, после чего предатель Килиан разобрал их и сумел восстановить принцип действия. К счастью, в ту роковую экспедицию в Гмундн он свои наработки не взял, и пригласив другого ученого из Университета Свободных Наук, Тэрл смог наладить производство. Оставалось только обучить солдат, чтобы те могли извлечь из стрельбы очередями максимум пользы.

Когда Амброус и Иоланта въехали во внутренний двор, солдаты прервали тренировку и разразились приветственными криками. Маркиз ответил на приветствие взмахом руки. В армии его очень любили. В общем-то, его любили почти везде. Амброус принадлежал к тому редкому типу людей, кто с равной легкостью завоевывал симпатии и знати, и простонародья.

Тэрл уже ждал их в зале совещаний на верхнем этаже замка. Склонившийся над картой Полуострова воин казался суровым и незыблемым, как скала; но внимательный наблюдатель без труда мог заметить мешки под глазами и чуть заторможенные движения, свидетельствующие о недостатке сна. Определенно, сидя безвылазно в своем замке, командующий гвардии отнюдь не страдал бездельем.

— Проходите, — не поднимая головы, коротко бросил он вошедшим Амброусу и Иоланте.

Помимо него, в зале уже расселись двое его командиров. Высокий, коротко стриженный брюнет средних лет с лихо закрученными усами звался сэром Корбейном. Он командовал кавалерией, предпочитая всегда лично находиться на острие атаки и превращая собственную отвагу почти что в предмет культа. Вторым был господин Бофор. Невысокий, крепко сбитый, напоминающий сказочного гнома, он не казался грозным бойцом. Да в общем-то, и не был им: зато он был замечательным артиллеристом. Бофор мог не очень хорошо владеть шпагой, но орудия под его чутким руководством били именно туда, куда следовало.

А еще один высокопоставленный гость в замке Миссена-Клив вызывал у Ланы безотчетную неприязнь. Элиас Ольстен, холеный и утонченный красавчик с выкрашенными в иссиня-черный цвет волосами, происходил из знатного рода: его отец занимал высокий пост при дворе Герцога Идаволльского. В силу этого он держался вежливо, но при этом чересчур высокомерно: казалось, что достойными хотя бы взгляда из всех обитателей замка он признавал только Тэрла, Лану и Амброуса. Однако, несмотря на это, чародейка прекрасно понимала, что истинная причина её неприязни в другом. Совсем в другом.

Элиас был ученым из Университета свободных наук. Несомненно, это делало его полезным и даже в какой-то степени незаменимым. Без помощи Университета Тэрл и остальные не смогли бы ни наладить производство винтовок Дозакатных, ни разобраться в прочих технологиях, которые могли бы использовать против них адепты Владык.

Он был незаменим, но проблема была в том, что он-то как раз заменял. Заменял Килиана, предавшего их. Заменял её друга.

Что еще хуже, Элиас прекрасно знал об этом. Они с Килианом были давно знакомы, и хоть он и никогда не озвучивал это, Иоланта интуитивно поняла, что в прошлом они были соперниками. И теперь в его лице, в его поведении, в его интонации нет-нет, да и проскакивал подтекст: «Не жалейте, что Килиан вас предал: я ведь намного лучше».

— Ваше сиятельство, — учтиво поклонился Элиас вошедшему Амброусу.

— Эжени, — поклон в адрес Ланы был чуть менее глубоким. Поцеловать даме ручку, как требует этикет, он попробовал только при первом их знакомстве. Лана не позволила. Из принципа.

— Не до любезностей, — прервал его Тэрл, — Садитесь. Дело срочное.

Стулья в зале совещаний были жесткими и неудобными, — впрочем, чего еще ожидать от человека, привыкшего спать на голой земле. Лана уселась рядом с Бофором; хотя ему не было еще и сорока, благодаря густой рыжей бороде и характерным манерам артиллерист производил впечатление «доброго дедушки». Немного успокаивающее впечатление; Лана чувствовало, что оно ей сегодня придется ой как в тему.

Амброус сел с другой стороны от нее — кажется, без всякой задней мысли. Хотя уж чье-чье, а его присутствие чародейка успокаивающим не назвала бы никогда.

— Мои разведчики на Черном Континенте доложили о подготовке к военному походу, — начал Тэрл, — По расчетам, от ста двадцати пяти до ста пятидесяти тысяч человек десанта. Нам удалось узнать, что направляются они сюда.

Он сделал паузу, позволив слушателям переварить эту информацию. Сто пятьдесят тысяч человек… Это была не такая уж огромная армия по меркам Дозакатных времен; но в эпоху, когда цивилизация ограничена рамками одного Полуострова, цифры населения были несколько иными. По гарнизонам Миссены было рассредоточено около двадцати тысяч солдат. Еще примерно столько же можно было получить, объявив мобилизацию и созвав деревенское ополчение.

Однако у халифата ситуация была иной. Их континент гораздо слабее остальных пострадал в период Заката. В их распоряжении были ресурсы огромной империи, — как материальные, так и человеческие.

— Они будут тут либо через два, либо через четыре дня, — добавил Тэрл, — Рассчитывают быстрым ударом захватить Миссену и создать здесь плацдарм для дальнейшей переброски войск на Полуостров.

— Эвакуировать население мы не успеем? — это был первый вопрос, пришедший на ум Лане. И её изрядно злило, что эти вояки об этом даже не удосужились задуматься.

— Не успеем, — покачал головой Тэрл, — Максимум, на что мы можем рассчитывать, это успеть собрать женщин и детей под защитой Миссена-Клив. Это все мы сделаем, но сейчас важнее другое…

— Мой отец в курсе о том, что готовится? — спросил Амброус.

— Да, — воин кивнул, — Я отправил ему весточку сразу же, как узнал, и он предоставил мне инструкции. Мы должны удержать Миссену любой ценой. Если халифат получит Миссену, он получит и Полуостров. Не хочу нагонять панику, но мы должны остановить их даже ценой собственных жизней.

Что-то такое Лана уже слышала. И в тот раз ничего хорошего из этого не вышло.

— Когда он пришлет к нам подкрепление? — уточнил маркиз.

— Неизвестно, — невозмутимо ответил воин.

— То есть, как? — тут уже Лана нахмурилась.

Уж кто-кто, а Леандр Идаволльский не был человеком, способным хоть на какую-то неопределенность. Скорее уж страшно было представить, что он сам сделал бы с подчиненным, на вопрос о сроках выполнения задачи ответившим «я не знаю».

А лучше не представлять. По крайней мере на ночь.

— Нам придется держать оборону столько, сколько понадобится, — пояснил Тэрл, — Герцог не посвятил меня в причины, по которым пока не может прислать подмогу; тем не менее, я не сомневаюсь в их важности.

«Иными словами, он снова задумал какую-то интригу», — мысленно закончила чародейка. Её посетила неприятная мысль, что их используют «втемную».

— Давайте к делу, — заметил Элиас, — Чего нам следует ожидать и что мы можем этому противопоставить?

— Большую часть внешних аванпостов мы сдадим без боя, — ответил Тэрл, — Решающая битва должна произойти здесь. Стены замка хорошо укреплены, а запасов провизии хватит на пару лет. Идеальный для нас вариант, — если черные перейдут к длительной осаде. Тогда мы сможем выиграть достаточно времени, чтобы подоспела помощь.

— Жаль, что это понимают и они, — подал голос сэр Корбейн. Несложно было заметить, что чем больше он узнавал о ситуации, тем меньше она ему нравилась.

— Именно. Поэтому рассчитывать следует на штурм. Я созову ополчение и гарнизоны аванпостов: у нас каждый человек будет на счету. Наше преимущество в том, что мы на своей территории; им же придется плыть через моря.

Это могло прозвучать пафосно в чьем-либо ином исполнении. Зная Тэрла, Иоланта ни на секунду не сомневалась, что он толкует исключительно о практических соображениях.

— Бофор, ты сегодня же отправишься в залив. Возьмешь с собой лучших артиллеристов. Ваша задача — создать им максимум проблем с высадкой десанта. По возможности потопить как можно больше кораблей. Элиас, ты тоже отправишься с ними. Необходимо тщательно заминировать прибрежные укрепления. Не пытайтесь вывести орудия: как только станет ясно, что дальше сдерживать их вы не можете, садитесь на лошадей и скачите сюда. Иоланта. Ты сможешь призвать бурю, которая разрушит корабли халифата?

Чародейка покачала головой:

— Моя магия работает по-другому. Все, что я могу по части контроля вероятностей, это пожелать, чтобы как можно больше жителей Миссены выбрались живыми из этой бойни.

Тэрл кивнул.

— Что ж, и то хлеб, — без тени улыбки сказал он, — Все равно, я хочу, чтобы ты присоединилась к обороне прибрежной полосы. Велика вероятность, что среди войск халифата будет кто-нибудь из адептов. Нужно, чтобы хоть кто-то мог противостоять их магии.

Лана кивнула в ответ. До сих пор из адептов Лефевра она сталкивалась лишь с одним — с самим халифом Мустафой, убитым Килианом во время похода в Гмундн. Она знала также, что объединенный флот Идаволла и Иллирии дважды сталкивался с адептами рангом пониже в морских боях. Оба случая стоили огромных жертв, хоть во втором корабль с адептом и удалось потопить.

— Когда они все-таки высадятся, мы дадим им бой на Заливных лугах, — продолжал воин, — Корбейн, ты возглавишь летучий отряд. У нас преимущество в коннице; мы должны выжать из него максимум. Вам придется послужить приманкой, выманивающей основные силы Халифата под удар. А затем начнется осада. Иоланта, я полагаюсь на тебя в отслеживании попыток проникнуть в крепость с помощью магии. Обычными методами займутся мои люди. И еще. Маркиз. Я хочу, чтобы вы подумали над возможностями для мирных переговоров. Я не надеюсь, что нам удастся найти условия, устраивающие и нас, и Халифат; но попытки найти их помогут нам потянуть время. Время — главный ресурс, который нам следует выгадать.

После этого Тэрл ударился в свою любимую тему: тактику стрелковых подразделений. И как ни старалась Лана сохранять внимательность, вскоре она заскучала. Война не была ее делом. Она не любила войну, она не понимала войну. Война приводила ее в ужас, — вдвойне, стоило лишь задуматься о судьбах мирного населения. Сколько крестьян лишатся своих домов? Сколько женщин будет изнасиловано? Сколько детей осиротеет? А для Тэрла, Леандра и остальных это просто пара фишек в замысловатой игре. В игре «Полуостров против Халифата» ставки были выше, чем в игре «Идаволл против Иллирии» или «один феодал против другого», но это все равно оставалось игрой.

Для благородных господ, но не для простых людей, которым неудачный ход будет стоить жизни.

Когда совет наконец закончился, Лана не удержалась от вздоха облегчения и первой покинула помещение. Впрочем, далеко уйти ей не удалось: уже через несколько шагов ее нагнал Элиас.

— Эжени, — сказал он, — Я не мог не отметить, что мое присутствие доставляет вам дискомфорт. В предстоящей войне нам обоим придется полагаться друг на друга, и я полагаю, этот вопрос стоит выяснить заранее.

Мысленно чародейка закатила глаза. Только этого ей и не хватало.

— Не беспокойтесь, мэтр, — она вежливо улыбнулась, хотя отлично знала, что никто из тех, кто видел ее настоящую улыбку, не поверит этой, — Дело не в вас, и я прекрасно понимаю это. Мои чувства не помешают мне выполнять мой долг.

— И все-таки мне кажется, что у вас сложилось не вполне верное впечатление обо мне, — заметил ученый, — Возможно, я сам тому виной, но тем не менее, мне очень хотелось бы исправить его. Просто позвольте мне сделать это.

Только теперь Иоланта обернулась к нему. Теперь, стоя близко, она ощутила едва уловимый запах парфюма. Отметила она и то, что из-под табарда с гербом дома Ольстен виднелся роскошный длиннополый камзол из алого бархата с мелкими самоцветами, а на правой руке блестел золотой перстень с изумрудом. Сегодня Элиас оделся дорого и парадно даже по собственным меркам, и едва ли это было случайностью. На какую-то секунду в голове девушки мелькнула даже глупая мысль, что он с ней заигрывает.

— Мэтр, я устала, — поделилась она, — Давайте, по крайней мере, отложим этот разговор.

Кажется, такого он не ожидал.

— Поверьте, эжени, я не отниму у вас много времени.

Лану всегда раздражала навязчивость в мужчинах. В общем-то, мужчинам было свойственно много вещей, которые ее раздражали. Лживость. Необязательность. Петушиный гонор. Наплевательское отношение к окружающим. Уверенность, что весь мир вращается вокруг них. И к сожалению, все чаще она приходила к печальному заключению, что если у мужчины нет какого-то из этих качеств, то всех прочих у него еще больше, чем у остальных. Пока единственным известным ей исключением был Амброус.

Или казался?

Возможно, ее мысль, как это часто бывает, срезонировала с энергиями Мира и повлияла на вероятности. По крайней мере, Амброус пришел ей на помощь:

— Мэтр Ольстен, вы не находите, что дама достаточно явным образом выразила нежелание продолжать эту беседу?

Обернувшись, Элиас встретился взглядом с голубыми глазами маркиза и через несколько секунд отвел глаза. Лану всегда восхищало это умение: одним лишь взглядом сказать даже больше, чем словами.

— Прошу меня простить, эжени, — чуть поклонился ученый, — Разумеется, мы вернемся к этому разговору впоследствии. До скорой встречи.

Сохраняя непринужденное достоинство, Элиас направился прочь. Лана же обернулась к своему спасителю:

— Спасибо вам!

— Не за что, — невозмутимо ответил Амброус, — Не причинил бы он вам вреда.

— Я понимаю, — вздохнула девушка, — Просто я… не решилась откровенно послать его. Мне страшно испортить отношения с потенциальным союзником. А он явно почуял это и решил воспользоваться.

— У вас доброе сердце, эжени, — все тем же ровным голосом заметил маркиз, — В наше суровое время это настоящее сокровище.

Чародейка ошарашенно уставилась на Амброуса, не веря, что он действительно сказал это. Он улыбнулся в ответ, но это была довольно холодная улыбка. Дежурная улыбка, подобная той, которой она сама улыбалась Элиасу. Но при этом слова, они казались искренними. Это сочетание казалось каким-то неправильным, приводя ее в смятение и недоумение.

— Вы льстите мне, милорд, — озвучив это, Иоланта сама же мысленно попеняла себя за фразу, достойную героини дамского романа.

— Меньше, чем вы думаете, — заметил маркиз, — И лишь настолько, чтобы подсластить пилюлю от еще одного неприятного разговора, который нам предстоит.

— В чем дело? — напряглась Лана.

Хотя она не лгала про свою усталость, мысль о том, чтобы, сославшись на нее, отказаться продолжать разговор, даже не посетила ее голову.

— Меня смущают действия моего отца, — признался Амброус, — Это не похоже на него, и это меня беспокоит. Вы единственная в этом замке не принадлежите к числу его подданных. Скажите мне, что вы об этом думаете?

Они неторопливо шли в сторону гостевых покоев. Лана немного сомневалась, что столь крамольные вещи следует обсуждать посреди коридора, но она рассудила, что если более опытного в придворной жизни маркиза это не смущает, то и ее не должно.

— Он что-то задумал, — уверенно ответила девушка, — Наверняка. Ему зачем-то нужно, чтобы мы не знали, когда придет помощь. Возможно, он опасается, что в наших рядах есть осведомитель Халифата? Что если бы он сообщил, когда придет помощь, то наши враги точно знали бы, сколько у них времени.

— Возможно… — протянул Амброус. Но уверенным он не выглядел.

Какое-то время они шли в молчании. Маркиз напряженно обдумывал какие-то свои мысли. Лана не торопила его. Захочет — сам расскажет.

Он захотел.

— Мне нужно поделиться с вами одним опасением. Только прошу вас, оно должно остаться между нами. Если пойдут сплетни, это может навредить очень многим.

— Я буду молчать, — пообещала чародейка, — Что это за опасение?

Остановившись, Амброус посмотрел ей в глаза и наконец выдал:

— Мой отец сошел с ума.

— В это… довольно сложно поверить, — ответила девушка, — Ваш отец — хладнокровный мерзавец, уж простите. Но он непохож на сумасшедшего.

Она осеклась.

«Или не был похож, когда я видела его в последний раз?»

— Вы не знаете его так, как я, — тихо сказал маркиз, — Вы, как и все, знаете моего отца как совершенную машину для государственных дум. Но это маска, под которой скрывается человек… Подчас слишком хорошо скрывается. Но он там есть, и что-то в этой войне сломало его.

Почему-то Лане вспомнилась небольшая оговорка в Гмундне. Объясняя свои мотивы, Килиан упомянул, что убить его Тэрлу приказал его отец. Тогда Лана не поняла, к чему он это. Впоследствии начала догадываться.

Ведь Тэрл выполнял приказ Герцога. А как она знала, Килиан был бастардом какого-то богатого аристократа.

Распространяться о своих соображениях, однако, девушка определенно не собиралась. Не принесет это пользы ни Килиану, ни Амброусу, ни кому-либо еще.

— Я видел, как отец погружается в пучину безумия, — продолжал тем временем Амброус, — Ему повсюду мерещатся предатели и заговорщики. Он думает, что окружен одними лишь врагами.

— А это не так? — спросила Лана, вспомнив косые взгляды герцогских придворных. Смогла бы она на месте Леандра Идаволльского доверять хоть кому-то из них?

— Не так, — покачал головой маркиз, — Совсем не так. Как минимум, у него есть мы с мамой. Да и знать скорее поддерживает его. Опасаться следует внешних врагов, а не…

И разумеется, именно на этих словах должно было случиться то, что случилось.

Они поднимались по лестнице, когда Лана услышала пролетом выше звук удара дерева об камень. Подняв голову, она успела отметить, что слуга, подметавший лестницу пролетом выше, отчего-то отбросил метлу, а затем грянул выстрел.

Охнув, Амброус ухватился за раненное плечо. Слуга отбросил разряженный пистолет и тут же выхватил из-под ливреи второй, но тут Лана уже смогла отреагировать. Ее магия выстроила над ними с Амброусом щит, похожий на мыльный пузырь, — как раз вовремя, чтобы принять пулю, нацеленную маркизу в голову.

Послышался топот кованных сапог: звук выстрелов несомненно привлек внимание стражи. Услышав это, слуга, — точнее, убийца, — бросился наутек. На какие-то секунды Лана замешкалась, не зная, преследовать его или оказать помощь раненому. А вот сам раненый не колебался.

Сорвав с плеча винтовку Дозакатных, маркиз открыл беглый огонь. Он не пытался целиться: все равно стрелять приходилось одной рукой, куда-то в сторону врага. Этого хватало, чтобы вынудить того залечь в укрытие, помешав скрыться с места нападения. А там и стража подоспела.

Когда дюжие алебардисты полезли за слугой, маркиз прекратил стрелять. Отчасти чтобы не задеть своих, а отчасти — просто потому что у него кончились патроны. Лана к тому времени уже взялась за лечение его раны. А парой секунд позже к ним подошел один из стражников и покачал головой:

— Вы метко стреляете, ваше сиятельство. Он мертв.

Лана впервые слышала, как ругаются наследники престола. Удивительное дело: номинально в речи маркиза не было ни одного матерного слова, но выразительность его речи заставила бы портовых грузчиков покраснеть, как невинные девицы на выданье.

Под пологом отведения глаз Килиан мог чувствовать себя в безопасности, но все же он жался к земле. Наверное, таков инстинкт: еще когда два с половиной миллиона лет назад дальний предок современного человека прятался от саблезубого тигра, он четко знал: чем меньше ты выделяешься над землей, тем меньше шанс, что тигр схватит тебя за задницу. А кто не догадывался, те погибали, не оставляя потомства. Естественный отбор, как он есть.

Тигров тут, впрочем, не было. Человечество давно уже не боится диких зверей, даже твари Порчи для большинства людей «где-то там» и прямой опасности не представляют. Единственный, кого по-настоящему следует бояться, это… другой человек.

Например, тот десяток солдат, что остались сторожить корабли, когда большая часть их соратников ушли за своим халифом на поиски затерянного города Гмундн. Они не знали пока в точности, что случилось, и отсутствие вестей от начальства заставляло их нервничать. Недалек был тот день, когда они решат бросить все и вернуться на Черный Континент, — или где у них удобное место, где могут укрыться дезертиры.

Килиан не мог этого допустить.

«Это рискованно», — сообщил в его голове голос Ильмадики.

«Нет, если тщательно продумать план действий», — уверенно ответил ученый.

Под этим лозунгом проходила вся его жизнь. Нет невозможного. Есть лишь недостаточно продуманное.

Он полагал, что освободив Владычицу, подтвердил это достаточно наглядно. Но теперь ему этого было мало.

«Я могла бы уничтожить их всех, создав объемный взрыв», — предложила женщина.

«Верю. Но тогда слишком велик риск повредить корабли»

Это было весьма неожиданной проблемой. Когда они с Ильмадикой планировали ее освобождение, то предполагали, что рядом с Гмундном найдется транспорт, что позволит триумфально вернуться на Полуостров. Килиан читал о невероятных летающих машинах, которые умели создавать Дозакатные. Он очень хотел заполучить одну из них.

Увы. Если Тюрьму Богов проектировали с расчетом на то, чтобы она простояла века и тысячелетия, то о транспорте такого не скажешь. Все машины, что им удалось найти, — неважно, воздушные или наземные, — не выдержали груза прошедших лет.

Несомненно, был и альтернативный вариант. Орден Ильмадики не рисковал затевать экспедицию к Гмундну, но все же у них была возможность раздобыть корабль. Нужно было лишь пойти ва-банк, зная, что к моменту возвращения их имена будут известны, и они будут объявлены вне закона. Ильмадика предлагала именно это: сидеть в Гмундне и ждать, пока прибудет подкрепление от Ордена.

Но Килиан не хотел этого. Он хотел сделать все сам до конца. Чтобы возвращение Ильмадики было лишь его заслугой.

Или по крайней мере, чтобы ему не пришлось просить помощи у Первого Адепта.

«Ядовитый газ?» — предложила богиня.

Решения, которые она предлагала, были самыми простыми с точки зрения энергии. Преобразование одного вещества в другое выделяло энергии больше, чем потребляло (что компенсировалось меньшим выходом конечного продукта). Ничего странного, что Владычица, долгие века вынужденная разрушать собственное тело, чтобы скопить малейшие крохи силы, предпочитала именно такие варианты.

Но в данном случае они не подходили. И Килиан снова чувствовал себя невероятно ценным, предлагая альтернативные пути.

«Никакого газа. Современным кораблем нельзя управлять вдвоем. Нужно проделать все тихо и чисто»

Развеяв на платиновую пыль трофейный золотой браслет, чародей наскоро подтасовал вероятности. Ждать пришлось недолго: в скором времени один из охранников отдалился от основной группы, чтобы отлить. А затем сделал роковую ошибку: услышав подозрительный шум в зарослях, не поднял тревогу (как сделал бы в первые дни ожидания), а решил проверить все самостоятельно.

Килиан набросился на него со спины. В последний момент охранник обернулся и вскинул винтовку, — но слишком поздно. В боевой трансформации ученый был гораздо быстрее обычного человека.

Отбросив в сторону ствол винтовки, Килиан вцепился пальцами противнику в виски. Тот попытался ударить его в живот, но удар едва ощущался сквозь твердость литой резины, которой уподобилась его плоть. Солдат Халифата сделал самое умное, что было возможно в его ситуации: выхватил из-за пояса кинжал. Против полноценного оружия даже укрепленное трансформацией тело не устояло бы.

Но Килиан уже успел сотворить заклинание. Между его пальцами пробежали электрические разряды. Противник выгнулся дугой, а потом затих.

Что ж, «тихо и чисто» не получилось. На шум драки уже спешили четверо солдат. Понимая, что сейчас представляет собой мишень, Килиан поторопился отступить в заросли кустарника. Убегать он, впрочем, не планировал.

Не было шансов, что ему дадут просто аккуратно вылавливать солдат Халифата по одному. Он успел бы захватить двоих, максимум троих, а потом они просто уплыли бы. А значит, захват кораблей необходимо было форсировать.

Увидев бесчувственное тело своего товарища, солдаты крикнули что-то тем, кто остался на берегу. Языка Халифата Килиан по-прежнему не знал, а Дозакатные языки были для них чем-то вроде высокого наречия, на котором не говорят в повседневной жизни. Затем один из солдат наклонился пощупать пульс, пока остальные, держа оружие наизготовку, внимательно следили за обстановкой.

Внимательно, но недостаточно. Разряд молнии, поразивший сразу двоих, стал для них полной неожиданностью. Единственный оставшийся в строю из группы прикрытия вскинул винтовку, но под влиянием защитных чар Килиана она дала осечку. Второго шанса ученый ему не дал: молниеносно переместившись, он вложил всю инерцию движения в удар прикладом в лоб. И практически в тот же момент разрядил половину магазина в того солдата, что занимался раненым.

Что ж, на «перевербовку» отправлялся один с гарантией, еще один — возможно. Хуже, чем хотелось бы, но лучше, чем могло бы быть.

Но дело было еще не закончено. Вновь припав к земле, Килиан поспешил обратно к кораблям.

Так и есть. Бросив своих товарищей, черные (хотя какие они черные? В боевой трансформации его кожа была гораздо чернее, а они скорее коричневые) готовились к отплытию. Времени придумывать хитрый план не оставалось.

Сменив магазин, Килиан сделал несколько выстрелов, но с такого расстояния попасть во что-то он мог разве что случайно. А о случайностях именно на эту тему он, как назло, не позаботился.

Ответная очередь взрезала кусты. Только благодаря полученным от Ильмадики скорости и силе ученый успел укрыться за поваленным деревом, из-за которого уже не рисковал вылезти. Но нет худа без добра: стоило морякам взяться за оружие, как подготовка отплытия затормозилась, практически застопорилась. А самое главное: сосредоточившись на одной цели, черные совершенно упустили вторую.

Пролевитировав над лесом, Владычица Ильмадика опустилась над палубой корабля и зависла в воздухе, воздев руки в безмолвном выражении власти и могущества. Она была прекрасна и величественна. Длинные темные волосы и полы изящного шелкового платья развевались на ветру. На золотых украшениях сверкали алые блики заходящего солнца, а в синих глазах, казалось, отражался отсвет звезд далеких миров.

Неосознанно Килиан захотел быть к ней поближе и даже на какие-то секунды забыл, что выходит в зону обстрела. Впрочем, в него так и не выстрелили. Заметившие, наконец-то, богиню солдаты сперва впали в замешательство, а затем открыли огонь по ней.

И это было тупо.

Спокойно, без малейшего испуга, Владычица выставила ладонь в запрещающем жесте. И пули остановились в воздухе. Килиан знал, что даже не сделай она этого, оружие смертных не смогло бы всерьез навредить ей. Но слишком уж кощунственно было даже помыслить о том, что подобная красота и величие могут быть подпорчены действиями людей.

Солдаты продолжали стрелять, и пули останавливались, не долетая около метра. Это вызывало у Килиана странно-болезненное воспоминание о Лане, — хотя разумом он также видел и то, чем отличались методы двух чародеек. Лана защищала себя и других защитным полем, не пропускавшим то, что пыталось вторгнуться и причинить кому-то вред. Не сумев проникнуть под защиту, пули, как правило, осыпались на землю.

Ильмадика же действовала по-другому. Ее сила перехватывала пули на лету с ловкостью и изяществом, о которых Килиану с его неуклюжим магнитокинезом оставалось только мечтать. Пули оставались в воздухе, подконтрольные ей.

И когда солдатам пришлось перезаряжаться, их пули полетели обратно.

Владычица не целилась: это было ниже ее достоинства. Одних солдат возвращенные ею пули убивали, других только ранили. Один даже умудрился сохранить боеспособность. Отбросив винтовку, которую все равно не успевал перезарядить, он попытался рубануть саблей по босой ножке богини, но подоспевший Килиан подставил лезвие своей шпаги.

А затем, легко опустившись на палубу, Владычица мягко, почти нежно коснулась головы противника. И тот закричал, когда его тело начало распадаться.

Килиан не умел так: он мог пользоваться магией Повышений и Понижений, разрушения и пересоздания атомов вещества, на сравнительно простых химических соединениях. Но Владыки умели проводить их над человеческой плотью. Более того: это было единственное известное средство, способное причинить вред им самим. Именно с его помощью Ильмадика избавилась от остальных заточенных богов, когда Килиан освободил ее. Теперь таким же образом она подпитывала свои силы от бойца из Халифата.

Вскоре то, что осталось от него, упало к ногам богини, и она чуть смущенно улыбнулась:

— Извини. Я забыла, что ты мог бы подчинить его.

— Ничего страшного, — поспешил заверить ее ученый, — Тут есть с чем работать. А тебе пригодится лишняя сила.

Еще одним преимуществом Владык перед адептами было то, что их тела могли выдерживать колоссальные объемы энергий. Килиан мог удерживать стократ меньше, и только во время боевой трансформации. В остальное время его здоровье начинало стремительно портиться уже через пару минут хранения даже небольшого запаса. Поэтому он всегда старался проводить преобразования непосредственно перед тем, как использовать выделившуюся энергию. Ильмадика такого ограничения былалишена.

А вот Килиану самое время было об этом вспомнить, потому что стоило иррациональной, первобытной части его мозга осознать, что враги закончились, как чародей ощутил всю тяжесть и неуклюжесть обычного человеческого тела. Трансформацию питали его эмоции, — дикие, первобытные эмоции. Страх. Гнев. Похоть. Азарт битвы. Упоение жестокостью. Все это, то, что он считал глупыми слабостями, Ильмадика превратила в источник силы.

И теперь, по окончании боя, эмоции схлынули, как волна, оставив его с нерастраченной энергией, начинающей постепенно разрушать его тело. Ученый поспешил пустить ее в дело, «обработав» мозги тех солдат, что еще могли выжить, и подтасовав необходимые вероятности. Что ж, к возвращению на Полуостров у них будет небольшой отряд верных бойцов. Этого недостаточно, чтобы вести войну. Но как минимум, это поможет справиться с кораблем и соединиться с силами Ордена.

— А эти? — осведомилась Ильмадика, кивнув на гребцов, наблюдавших за ними со страхом и напряжением.

— Я не собираюсь промывать им мозги, — ответил Килиан, — Думаю, мы сможем договориться. В конце концов, враг моего врага — мой друг.

В отличие от Полуострова, на Черном Континенте открыто существовало рабовладение. Черные не брали в рабство себе подобных, но на их территории жили и другие народы, кожа которых была несколько светлее, — и потому в статусе «себе подобных» им было отказано. Именно их на кораблях Халифата использовали в качестве гребцов, — да и, судя по всему, не только в этом. После операции по спасению Амброуса Килиан старательно изучал язык одного из местных племен, ансарров. Не сказать чтобы он знал его хорошо, но объясняться мог.

— Смысл? — подняла бровь богиня, — Ты не знаешь, что у них на уме. Они могут погубить нас обоих.

Килиан почувствовал себя наивным, легковерным дураком. Но все-таки покачал головой.

— Я не хочу делать ставку только на подчинение. Если поставить все на что-то одно, это лишает гибкости в случае, если что-то пойдет не так.

Сказав это, он прислушался к самому себе и уловил фальшь. Не то он говорил и не так. Это был рациональный ответ, но настоящие мотивы лежали где-то глубже, там, куда не мог заглянуть даже он сам.

— Они хотят свободы. Я дам им ее. А они дадут нам свою помощь. Это будет взаимовыгодное сотрудничество.

Несколько секунд Ильмадика внимательно смотрела на него. Ученый почти физически ощутил, как падает ее мнение о его интеллекте, и это чувство приводило его в отчаяние.

И тем не менее, он упрямо выпятил подбородок.

— Под твою ответственность, — сказала наконец богиня.

— Разумеется.

Килиан не удержался от облегченного вздоха. Быть может, он показал себя сейчас не так плохо, как ему подумалось?

Когда он подошел к рабам, те внимательно наблюдали за каждым его движением. Они не понимали языка Дозакатных, на котором говорили Владычица и адепт. И это непонимание заставляло их нервничать. Силясь преодолеть это напряжение, ученый сразу же стал подбирать ключ от их кандалов.

— Я Килиан, — сказал он, пытаясь сформировать адекватную речь из своего скудного словарного запаса, — А это Ильмадика. Мы враги ваших врагов.

Слова «друг» на их языке он не знал. Он и на своем-то языке знал его по большей части глубоко теоретически. У «шибко умного» бастарда не было друзей — до самой встречи с Ланой, которая первой и единственной искренне назвала его своим другом. Но вот она для него, как он смутно подозревал, стала чем-то куда как более сложным.

Впрочем, размышлять об этом сейчас было неуместно. Один из рабов, бритоголовый амбал с клеймом на щеке, ответил длинной тирадой, из которой Килиан смог разобрать слова «я», «мы», «вы», «черный», «солдаты», «долг».

— Помедленнее, пожалуйста, — произнес в ответ ученый, — Это не мой родной язык.

Эти фразы он выучил в «готовом виде».

Раб запнулся, а затем снова начал говорить, как будто обращаясь к умственно отсталому. Впрочем, в плане этого языка Килиан сейчас себя именно таким и ощущал.

— Я Хади. Сын Яруба. Вы освободили нас от черных солдат. Знай, чужеземец: Я и мои асдика в долгу перед тобой.

Что значит слово «асдика», ученый не знал, но по контексту решил, что Хади имеет в виду остальных рабов.

— Благодарю, — склонил голову чародей, после чего счел за благо поделиться рассуждением, — В наше время умение помнить благо — свойство редкое и ценное.

Он наконец нашел нужный ключ, и вскоре рабы, освобожденные от кандалов, растирали запястья. Судя по стертой коже, в последний раз эти кандалы снимали никак не меньше недели назад. Может, даже две.

— Что вы будете делать дальше?

Килиан предпочел бы сказать «собираетесь», но не знал, есть ли вообще такая конструкция в языке ансарров.

— Месяцы и годы мы направляли этот корабль, — ответил Хади, — Мы выйдем в море и рано или поздно вернемся домой.

— Домой… — задумчиво повторил чародей, — Туда и стремится любой человек, не так ли?

Он рассчитывал за философской беседой аккуратно подойти к возвращению на Полуостров, но взглянув в глаза лидера ансарров, вдруг с запозданием осознал, что недооценил его. Хади, сын Яруба, мог не обладать его образованием и уровнем интеллекта, мог не изучать культуру Дозакатных, древние технологии, науки и волшебство, возможно, он даже не умел читать, но жизненный опыт и простая, природная мудрость компенсировали все это в полной мере.

— Ты не говоришь напрямую, чего хочешь, — заметил верзила, — Почему?

Как можно безразличнее Килиан дернул плечом:

— Ненавижу просить о помощи.

В первый раз он заметил на лице Хади что-то вроде улыбки.

— Просить о помощи ненавидят или те, кто не доверяет другим. Или те, кто презирает себя. К кому из них относишься ты?

Чародей помедлил с ответом. Для себя он однозначно предпочитал первый вариант. Но с точки зрения дипломатии выдавать его было не очень-то разумно. А кроме того…

Он вдруг понял, что на самом-то деле этот ответ ложен. Хотя Килиан никогда не был и не собирался становиться доверчивым дураком, он четко ощутил, что в данном случае может доверять этому ансарру. Хади не был подлым. Если он обернется против него, то выступит лицом к лицу.

Такой человек, как он, мог сломать челюсть или вышибить остатки мозгов, но не вонзить нож в спину или подсыпать яд в вино.

— Думаю, понемногу и того и другого, — ответил чародей.

Хади кивнул. Этот ответ он принял.

— Но теперь. Когда я уже знаю, что тебе нужна помощь. Ты можешь попросить о ней?

И Килиан решился.

— Корабль, на котором я прибыл сюда, ушел, не дожидаясь нас. Мне и Ильмадике нужно вернуться на Полуостров, где живут такие люди, как мы. У меня есть способ найти дорогу без ориентиров. А если вы поможете нам пройти вглубь Полуострова через враждебные территории, то я смогу раздобыть карты, по которым вы сможете найти дорогу домой.

Сказав это, он перевел дух. Он не сказал ни слова лжи. Хотя кое-что он представил в не совсем честном свете. Например, причины, по которым корабль ушел без них.

Гораздо лучше казаться преданным, чем предателем.

— Хорошо, — невозмутимо кивнул Хади.

Килиана легкость, с которой тот согласился, удивила настолько, что он не удержался от вопроса:

— Так просто?

Ансарр лукаво улыбнулся:

— Жизнь всегда проще, чем кажется.

Глава 2. Война без правил

В иное время Лана с удовольствием насладилась бы красотой гавани Миссена-Лиман. Песок прибрежной полосы и деревянные здания старого портового городка в лучах заходящего солнца казались золотистыми. Пестрые цвета корабельных парусов и нарядов суетливых прохожих радовали глаз. Холмы вокруг поросли невысоким, но густым зеленым лесом. Южный ветер доносил ни с чем несравнимый солоноватый запах моря.

Вот только что-то за пределами понятий красоты и уродства разрушало это впечатление. Солнце все так же золотило прибрежные пески, деревянные здания — и стволы изготовленных к бою орудий. Паруса все так же радовали разнообразием цветов, — а вот среди костюмов явно преобладали болотно-зеленый цвет артиллерийских мундиров, красный — мундиров гвардии и серый — контрразведки. Холмы поросли густым лесом, — изрядная часть которого была уже вырублена на дополнительные линии укреплений.

В воздухе пахло морем, — но еще в нем пахло войной. И этот запах был невыносим.

Вокруг царила нервозная обстановка — слишком нервозная, чтобы армия прекрасно обученных солдат могла внушить хоть какое-то чувство безопасности. Даже мирные жители — те, кто почему-то до сих пор не бежал под защиту Миссена-Клив, — предпочитали вести себя тихо и не привлекать лишнего внимания. Казалось, никогда этот порт, привычный к шуму и гаму, не встречал такой тишины. Она походила на затишье перед бурей.

Страшной бурей.

Бофора чародейка нашла в некотором отдалении от города. В отличие от Патры, у Миссена-Лиман не было каменных стен, способных выдержать штурм. Поэтому орудия было решено расположить по широкой дуге, чтобы не провоцировать противника сосредоточить огонь на одной точке. Лишь торопливо выстроенный частокол защищал их от десанта с берега.

Частокол — и система из зарядов взрывчатки, которые должны были, по уверениям Элиаса, в нужный момент начать цепную реакцию. Как раз о них ученый и докладывал, когда Лана подошла.

— Я вывел фитиль за холмы, — рассказывал он, — И на всякий случай трижды продублировал. Единственное, что нужно — находиться подальше в момент взрыва.

— Хорошо, — кивнул Бофор, — Я рассчитываю на пять-семь выстрелов в зависимости от погодных условий, прежде чем они начнут высадку.

— Рассчитывайте на семь, — тут же вклинилась в разговор девушка, — Я не могу обрушить на них шторма, но направление и сила ветра будут вам благоприятствовать.

— Миледи, — поклонился Элиас. Бофор же ограничился коротким кивком.

— По словам разведчиков, флот Халифата будет здесь сегодня же. Мы затопим корабли на подходах в бухту, чтобы замедлить их продвижение, но несмотря на это, уже к заходу солнца гавань придется сдать.

Иоланта нервно сглотнула. Вся эта ситуация ей очень не нравилась. Ну, то есть, сложно было бы представить ход войны, который бы ей нравился, — не считая, конечно, резкого и внезапного перехода к примирению. Но сражаться, зная, что не можешь победить… Сражаться не ради того, чтобы защитить что-то, а ради того, чтобы убить побольше людей до того, как проиграешь, — вот чего хотел от них Тэрл.

Лана не могла этого принять. Но и предложить альтернативу — тоже не могла. Война не была ее стихией. Даже более того: на войне чародейка чувствовала себя, как птица под толщей воды.

А птица под толщей воды имеет свойство со временем тонуть.

— Из столицы какие-то новости есть? — спросила она, убедившись, что не прервет этим вопросом обсуждения еще каких-то важных планов.

Бофор покачал головой:

— Ничего.

— А… из Миссена-Клив?

Не могла она напрямую сказать «от Амброуса». Хотя после покушения за маркиза волновались все, но… Не могла она. Просто — не могла.

— Расследование ведется, — ответил артиллерист, — Но пока безрезультатно. Смерть убийцы обрубила все концы. Это был бродячий наемник из простонародья. Ни друзей, ни семьи, ни еще каких связей. Ничего.

Лана предпочла не вдаваться в размышления о том, что было бы, будь у него семья. Правда, приятнее считать, что дело ограничилось бы вежливым вопросом, не общался ли их сын, брат или муж с кем-то подозрительным в последнее время.

— Пока расследование ведется, маркиз взят под усиленную охрану. Ни одна муха к нему не проскочит. Здоровье его тоже поправляется: вы отлично помогли ускорить заживление. В последнем сообщении маркиз просил отдельно поблагодарить вас от его имени.

От этой фразы чародейка смутилась.

— А что я? Там… Ничего серьезного не было. То есть… Ничего сложного.

К счастью, ни Бофор, ни Элиас не стали развивать тему. За что Лана была им искренне благодарна.

Наступление началось около шести часов пополудни. В тот неуловимый промежуток времени, когда небо еще не заалело, — лишь слегка позолотилось, тихонько намекая, что день приближается к своему концу. Что ничто не длится вечно, скоро наступят сумерки, а за ними последует ночь.

Рассвет же увидят не все.

Лана стояла, затерявшись в рядах расчета одной из пушек, укрывавшегося за торопливо выстроенной баррикадой. Плечи ее оттягивала тяжесть кольчуги: подарок Килиана. Это не поможет от пуль и мечей, но хотя бы даст хоть какую-то защиту от стрел и молний.

Флот Халифата приближался.

Затопленные в море корабли не задержали его, как рассчитывал Бофор: командовавший флагманом адепт Лефевра использовал какую-то магию, но с такого расстояния Лана не поняла, какую, и даже не пыталась что-то с этим сделать. Они еще столкнутся, когда начнется штурм, в этом она не сомневалась. Как не сомневалась и в том, что на этот раз готова к поединку.

По сигналу чародейка прикрыла глаза, настраиваясь на ветра, растворяясь в них, — пропуская их через себя и выпуская их измененными. Это была непростая задача: ощутить единение со стихией, но при этом не позволить ей подавить себя, не забыть и не отринуть собственное «Я». Молодые эжени часто пытались покорить стихию, заставить ее подчиняться. Но это было невозможно. Стихию нельзя покорить. С ней можно лишь договориться.

Ветер все усиливался. Чародейка должна была бы продрогнуть, но ей не было холодно. Она не видела, но знала, что галеры Халифата спускают паруса. Они не пойдут против ветра под парусом, — впрочем, у них еще оставались весла.

Загрохотали пушки. Лана знала, что сейчас их выстрелы не будут точными, — ветер помогал ядрам лететь дальше, но никак не корректировал им прицел. Они падали в море, орошая наступавшие корабли множеством брызг.

Бофор отдал команду, быстро разошедшуюся по растянутым батареям орудий. Артиллерист не ставил целью первым же выстрелам нанести врагу существенный урон. Это была лишь пристрелка. Теперь одни солдаты корректировали прицел, пока другие спешно перезаряжали орудия.

В тот же момент Лана ощутила сопротивление. Адепт пытался перехватить ее заклятье. Но он делал это слишком торопливо, грубо и неаккуратно. Ветра не слушали его, они слушали Лану. Она продолжала концентрироваться на единении с ветрами. Черный колдун раздражал: как жужжащий над ухом комар. Или как камешек, попавший в сапог.

Второй выстрел был гораздо удачнее первого. Чародейка не слышала и не видела, но чувствовала, как часть ядер ударяют в борта кораблей, ломая доски перекрытий. Это было страшно. Даже отсюда — страшно. Кораблям ведь, наверное, тоже больно.

Будто зацепившись за эту мысль, колдун снова попытался разрушить ее заклятье, и на этот раз попытка была более успешной. Чародейка почувствовала, как будто ноги скрутило спазмом, и ей пришлось приложить усилие, чтобы не упасть. Ветер начал ослабевать.

Сейчас, сейчас… Выждать. Не торопиться. Успокоиться.

Страшно. Как же страшно. Ужас. Боль. Смерть. Все это окружало её, подавляло её. Невозможно было успокоиться. Казалось, если она сбавит усилие, то волна ужаса и боли захлестнет её. Борьба — вот что было единственной защитой.

И все-таки, бороться — это не только слепо переть вперед. Лана остановилась, склонилась, покорилась… Лишь чтобы резко, стремительно ударить снова за секунды до того, как канониры закончили перезаряжать пушки.

Третий залп разнес корабли авангарда в щепки. Колдун не ожидал такого напора и потерял инициативу. За третьим залпом последовал четвертый. И пятый.

Адепт Лефевра не пожелал сдаваться. Снова он вмешался в её заклятье, и в вихрях магических потоков Лана увидела его лицо. Молодой, по-своему красивый мужчина с ухоженной черной бородой и необычно светлыми, контрастирующими с темной кожей глазами. Сейчас в этих глазах горел огонь упрямства; из уголка губ стекала тонкая струйка крови.

— Ты не остановишь возвращение Владыки!

Лана не могла слышать его с такого расстояния. Собственно, она и видеть его не должна была. Но она почувствовала, что он сказал именно это.

— Третий справа, — прошептала она, тронув за плечо ближайшего канонира, — На два часа.

Но передать эту информацию он не успел. Колдун что-то скомандовал, и корабли вышли на разворот. Затем он извлек из-за пазухи кристалл и бросил вперед. Выстрелы солдат из команды его корабля казались почти тихими после грохота пушек. Но своей цели они достигли.

Стоило одной из пуль попасть в брошенный кристалл, как в воздухе над морем раскрылся портал, впуская НЕЧТО. Оно походило бы на осьминога или спрута, — если бы существовали осьминоги или спруты размером с небольшой остров.

Колоссальные волны обрушились на берег, когда чудовище упало в воду. Хотя кораблям Халифата плыть оставалось еще порядочно, вызванная чародеем тварь со своими огромными щупальцами почти дотягивалась до людей на берегу.

Ему оставалось сместиться лишь совсем чуть-чуть.

— Не стрелять! — крикнула Лана, в последний момент поняв, на что рассчитывал адепт.

Но если канониры рядом с ней и засомневались, то более дальним её предупреждение передать не успели. Несколько ядер ударили в тело монстра, окрашивая воды в странный, насыщенно-синий цвет. С какой-то отстраненностью чародейка поняла, что такой цвет имела его кровь.

Сейчас же важнее было другое. Ядра прошивали его насквозь, но казалось, каждое ранение лишь сильнее злило тварь. Она не регенерировала, как прошлый результат чудовищных экспериментов Халифата, с которым сталкивалась Лана; но что-то в устройстве его тела напоминало губку. Килиан, подумалось ей вдруг, наверняка пояснил бы что-то на тему поглощения импульса — он как-то рассказывал что-то такое о разработках Дозакатных. Она же знала только, что чтобы выстрелы ранили это существо, нужно попасть прямиком в жизненно-важный орган. А где его найти… Лана не настолько хорошо знала анатомию осьминога.

Чудовище издало гневное «уурк!» и стремительно поплыло к берегу. Не прошло и минуты, как его щупальце ударило по баррикадам, пробивая в них огромные бреши и калеча людей. Лана четко видела, как дрогнули и подались назад закаленные в боях солдаты, и она не могла их винить. Она знала, что окажись сейчас там, под ударом, умерла бы со страху. Даже если бы ей удалось избежать удара щупальцем.

Существо продолжало крушить все вокруг себя, беснуясь все больше с каждым всаженным в него ядром или пулей. В одиночку оно разбило строй, рассчитанный на атаку армии. Очевидно было, что если позволить ему продолжать, поражение неизбежно. Оставалось лишь одно.

«Прости меня. Прости. Прости…» — мысленно шептала Лана, настраиваясь на волну этого существа. Она не могла успокоить его — не теперь, когда оно оказалось в эпицентре поля боя. Не теперь, когда обезумев от гнева и ужаса, солдаты осыпали его градом пуль.

Чародейка ненавидела себя за то, что собиралась сделать, но иного выхода не было.

«Прости меня. Прости»

Казалось, она оторвалась от своего тела, устремившись к беснующемуся монстру. Пролетев сквозь слой мокрой кожи, она проникла внутрь него. Она разлилась по венам с его синей кровью. Она проникла в каждую его клетку, в каждый орган. Она уже делала так неоднократно — это был основной прием диагностики.

Вот только раньше Лана направляла эту силу только на исцеление.

Ей почудился смех халифа Мустафы — грубый, омерзительный смех самца, не сомневающегося в своем праве осквернить храм женского тела своими грязными желаниями. Он был первым и единственным, кто ранее заставил ее направить свою магию на убийство. Сам Мустафа тогда выжил, хоть и был ранен. А вот его слуги погибли под руинами его крепости.

Теперь Лана собиралась сделать это снова. Не ради себя. Ради всех тех людей, что сейчас умирали, потому что ей не хватило сообразительности помешать этому колдуну.

Найдя уязвимые места, она создала простенькую иллюзию, — пятна света, подмечающие нужные точки, и рывком вернулась в свое тело.

— Цельтесь в огоньки! — голос чародейки, усиленный магией, разнесся над позициями стрелков.

Чудовище оглушительно взревело, когда пушечное ядро прошило одно из трех его сердец. Хоть действия стрелков и оставались отчаянными, какими-то истеричными, с ее указанием они приобрели хоть какую-то организованность. Теперь хотя бы часть выстрелов причиняла несчастному существу реальный вред. Остальное делало банальное численное превосходство.

«Прости…»

Иоланта отвернулась, чтобы не видеть предсмертной агонии существа, которое черные просто использовали как живое оружие. И бросив взгляд на море, она поняла, что проблемы только начинаются.

Пока идаволльцы разбирались с монстром, корабли Халифата приближались к берегам. И хотя необходимость обплывать эпицентр угрозы заставила их потерять время, к моменту, когда существо испустило дух, они уже были готовы начать высадку. Залп корабельных орудий накрыл позиции защитников дождем из картечи, заставив попрятаться в укрытие. Абордажные команды уже спускали шлюпки на воду. Кто-то из ребят Тэрла пытался еще стрелять по ним, но даже если кто-то из черных и падал, сраженный пулей, остальные и не думали замедляться.

Лана хотела помочь им. Но сейчас она не могла ничего поделать. Колдун все-таки вычислил ее позицию, и теперь часть пушек сосредоточили огонь на ней. Все ее внимание было сосредоточено на поддержании щита над окружавшими ее солдатами.

Когда же обстрел прекратился, и воины Халифата начали перезаряжать орудия, над Миссена-Лиман разнесся протяжный трубный сигнал.

— Отступаем, — перевел стоявший рядом с Ланой молодой солдат. После того, как она защитила их от пушечных ядер, он поглядывал на нее с искренним уважением, перемешанным с суеверным ужасом.

Солдаты Халифата высаживались на берег. Одни вели беглый огонь из винтовок, другие силились навязать защитникам ближний бой. Идаволльцы отступали. Отступали организованно, без паники. Все-таки Тэрл прекрасно вымуштровал своих людей.

Побережье было захвачено черными. Небольшая группа добралась даже до Ланы и окружающего ее отряда. Девушка не пыталась атаковать, но выставленный ею щит не дал нападавшим просто расстрелять ее и ее соратников. Остальное довершили мушкетеры Тэрла.

— Миледи, уходим отсюда!

Прежде чем уходить, чародейка провела ладонью по одной из пушек. Орудия сражались под началом людей. Но теперь им предстояло умереть. Умереть, преданными собственными хозяевами, потому что те не могли их вывезти. Жалко их было до слез. Но поделать было нечего: пытаясь вытянуть орудия, идаволльцы лишь зря погибли бы сами. Поэтому пушкам оставалось лишь сослужить свою последнюю службу.

— Это не будет напрасно, — пообещала девушка, прежде чем присоединиться к рядам канониров.

Группки людей сливались в единое войско, как ручейки воды в единый поток. Эвакуация, продуманная и отработанная, заняла минут двадцать. К счастью, лишь меньшая часть армии вторжения преследовала их: большинство занимались утверждением своего господства над городом.

— Действуйте, мэтр, — скомандовал Бофор, когда защитники города отошли достаточно далеко.

И над портом Миссена-Лиман расцвел огненный цветок.

Килиан и не подозревал, сколько работы требуется, чтобы подготовить корабль к путешествию. Тогда, на острове, контролируемом Халифатом, ничего этого не было. Тогда захват вражеского корабля был скорее отчаянным ходом без просчета далеко идущих последствий. Когда нужно срочно убираться с острова, стоит положиться на удачу, — потому что альтернатива все равно гораздо хуже.

Сейчас все было по-другому. Благо, большая часть подготовки легла на плечи ансаррских союзников и околдованных солдат Халифата. Ильмадика ограничилась тем, что серией трансформаций создала свое знамя, ныне гордо реявшее над кораблем. Золотой глаз на фиолетовом фоне. Килиан понятия не имел, что он означал. Но это было прекрасно, как и все, что делала Владычица. Как все, что она несла в этот грешный мир.

Что до самого чародея, то он употребил это время, чтобы провести еще один задуманный эксперимент. После ссоры с Ланой ему было все тяжелее использовать на практике свои наработки по воздействию на мозг человека. В отличие от эжени, он не был столь зависим от собственного эмоционального состояния; в этом плане магия Владык была более совершенна, выступая идеальной манифестацией организованного разума. Но тем не менее, даже его разум был несовершенен. И нет-нет, да и посещала ученого мысль: а что, если эта наивная девушка была по-своему права.

Это не мешало ему при необходимости использовать магическое подчинение против вражеских солдат; но те масштабы его применения, что он планировал, когда только начинал готовить освобождение Ильмадики, все больше казались ненужной, бессмысленной жестокостью.

И все-таки, им предстояло быть в меньшинстве. Даже после того, как они соединятся с собратьями по ордену, их силы будут жалкой горсткой против Идаволла.

О том, что возможно, воевать с Идаволлом вовсе не обязательно, адепт даже не задумывался.

Ильмадику он нашел загорающей на побережье. Забавно. Выросший на полуострове, менее чем в трех тысячах миль от условной линии экватора, Килиан никогда не сознавал ценности таких вещей, как жара, море, солнце. И был очень удивлен тому, с какой радостью, с каким восторгом встретила все это всесильная Владычица. Лишь с некоторым запозданием ученый сообразил, что во времена Дозакатных центры развития цивилизации располагались значительно севернее. Потому, собственно, Полуостров с Черным Континентом и остались сравнительно нетронутыми, что ожесточенная война всех против всех задела их лишь самым краешком. Так что Владычица, скорее всего, когда-то видела даже льды мифического Севера. И теперь с удовольствием наслаждалась теплым климатом Юга.

Килиан хотел обратиться к ней, но у него перехватило дыхание, и все, что выдало его горло, это нелепый, сдавленный звук. Владычица Ильмадика была прекрасна. От одного лишь взгляда на ее совершенное тело кружилась голова. Ученый чувствовал себя пьяным; охваченный восторгом и эйфорией, на какие-то секунды он и вовсе позабыл, зачем он пришел сюда.

В чувство его привела Ильмадика, оглянувшаяся на звук. Богиня бросила взгляд на своего адепта, и ее пронзительно-синие глаза удивленно расширились.

Ведь она увидела не только его самого, но и его спутников.

— Что это и как это понимать? — осведомилась она.

За спиной ученого выстроились одиннадцать тварей Порчи. Он потратил несколько часов на выслеживание их по лесам и три трофейных золотых браслета — на энергию для их «обработки». И теперь горел желанием похвастаться проделанной работой, чтобы заслужить одобрение Владычицы.

— Результаты моих изысканий, — Килиан старался поддерживать ровную и уверенную интонацию, но нетерпение нет-нет, да и пробивалось, — Я экспериментировал с воздействием на измененный или даже изначально нечеловеческий мозг, чтобы усилить наш отряд чудовищами этих земель.

Ильмадика не отрываясь смотрела на плоды его работы, почему-то в основном обращая внимание на девятку зомби. На словах про измененный мозг в ее взгляде мелькнуло странное выражение, но ученый не понял, что оно значило. Эмоции не были его сильной стороной — тем более эмоции женщины. Вот рассказывая о результатах своих экспериментов, ученый чувствовал себя не в пример увереннее.

— Это существо я назвал броненосцем. Оно довольно неуклюже, но сильно, живуче и сможет в какой-то степени занять нишу тяжелой кавалерии.

Существо напоминало гибрид черепахи, носорога и трицератопса. Мощная, чуть ли не десять сантиметров в толщину, естественная броня покрывала голову и корпус. Глаз у броненосца не было вообще: как понял Килиан, он ориентировался по вибрациям земли, для чего служили невероятно чувствительные подушечки лап — коротких и толстых, как у носорога. Сзади располагался сегментный хвост, оканчивавшийся увесистой костяной шишкой, напоминавшей булаву.

— Как ты смог наладить интерфейс управления? — осведомилась Ильмадика, прекрасно знавшая о сути его исследований и связанных с ними сложностях.

— Увы, тут небольшая проблема, — развел руками чародей, — Простой человек без магических навыков командовать ими не сможет. Каждый раз, как я хочу отдать им приказ, мне приходится использовать магию общения с животными. Просто и банально.

Владычица кивнула, — кажется, не столько ему, сколько своим мыслям. Адепт поторопился продолжить.

— Зомби ты уже видела. Если честно, они довольно-таки разочаровывают: даже несмотря на то, что они вполне способны освоить оружие слуг Лефевра, бойцы из них аховые. Но зато они несомненно верны и бесстрашны, так что будут защищать тебя до последней капли крови.

— Это действительно очень важно, — ответила она, — Ты даже не представляешь, насколько.

Килиан не понял, что это значит. Но почему-то почувствовал, что она не хочет, чтобы он спрашивал.

Желание богини — закон.

— Наконец, последнее — мой подарок лично тебе.

Последним было существо, напоминающее огромную, метров пяти в размахе крыльев, летучую мышь с багряно-красной шерстью и комплектом коротких щупалец вместо лап. Вообще, Килиан искал скорее что-то, напоминающее дракона или виверну. Но увы, единственным, что он нашел летающего, было это.

— Это создание позволит тебе летать в небесах, даже без трат собственной энергии. Всем им я включил в программу поведения не только верность мне, но и собственное преклонение перед тобой. Они будут настолько же преданы и послушны тебе, как и я.

Владычица улыбнулась, — довольной, кошачьей улыбкой. Одним грациозным движением она поднялась на ноги и направилась к своему адепту. Килиана бросило в жар, когда он осознал, что она уже настолько близко, что он способен ощутить тепло её тела.

— Я рада, что ты мне так предан, — сказала Ильмадика, — Мне очень повезло с тобой. Если бы не твоя верность и не твой ум, я бы до сих пор была заточена в Темнице Богов.

Килиан, польщенный столь желанной похвалой, хотел было сказать в ответ что-то куртуазное, но язык не слушался его. Повинуясь разрешающему жесту богини, он торопливо, будто боялся, что она передумает, поцеловал её в губы.

Поцелуй Ильмадики был совершенно не похож на поцелуй Ланы. В нем не было той нежности, трепетности. Зато он сводил с ума, заставляя забыть и о себе самом, и о мире вокруг. От него кровь превращалась в жидкий огонь, а сердце стремилось вырваться из груди.

— Ты… подумал о ней, верно? — осведомилась Ильмадика, когда поцелуй прервался.

Волна стыда захлестнула Килиана. Как… Как он только посмел? Такой момент, а он умудрился все испортить. И главное, из-за чего? Из-за кого?..

— Лишь на мгновение, — попытался оправдаться он, чувствуя, как жалко это звучит.

— И все-таки ты хочешь ее, — заметила Владычица, — Знаешь… Если ты сможешь заставить ее сдаться и принять мою власть, я не против, чтобы ты забрал ее себе. Просто помни: она мне не соперник и не ровня. Я — единственная, кого ты любишь, и кто любит тебя, единственная, кто по-настоящему нужна тебе…

Её голос пронизывал, отдаваясь эхом в каждой клеточке его тела.

— Конечно, — кивнул Килиан, — Мне нужна только ты, моя Владычица.

Ильмадика заливисто рассмеялась. Довольным, радостным смехом, от звуков которого Килиан ощутил резкий душевный подъем.

Ну, и не только душевный. Тем более что руки богини ненавязчиво потянулись к вороту его рубашки.

— Прими боевую трансформацию, — прошептала она, — Я предпочитаю сильных мужчин.

Леандр сидел в своем кабинете и просматривал документы, но их текст никак не желал укладываться у него в голове. Глядя на бумаги, он видел далекий берег. Видел корабли под знаменем молота. Видел разрывы снарядов и рушащиеся стены. Слышал звон стали и крики умирающих.

Герцог раздраженно тряхнул головой. Воображение шалило. Не мог он всего этого видеть. Это происходило вдалеке отсюда, если вообще происходило. Просто недостаток информации заставлял его мозг искать способ восполнить пробелы за счет бессмысленных фантазий.

Как по заказу, дверь кабинета открылась, и туда без стука вошел господин Фирс. Кто-то менее важный очень пожалел бы о подобном поведении, но начальнику разведки были позволены определенные вольности.

— Есть новости? — сходу спросил Леандр.

Мысленно он покачал головой. Это было слишком нетерпеливо, слишком несдержанно. Герцог по праву гордился своим самообладанием. Но сейчас он был опасно близок к тому, чтобы показать эмоции. Что с ним происходит? Неужели он правда, как рассказывают при дворе… Сходит с ума? Ну, или впадает в старческий маразм, что ничуть не лучше.

Нет, не может быть. Нельзя. Не сейчас. Идаволл. Идаволл нуждается в нем. Сейчас заменить его некому.

Нельзя сходить с ума, нельзя впадать в маразм, нельзя умирать. Надо работать.

— Войска Халифата высадились в Миссене, — ответил разведчик, — Миссена-Лиман уничтожен алхимическим взрывом, войска сэра Адильса отступили.

— Мой сын? — коротко спросил Герцог.

— Его не было на поле боя. Накануне на него было совершено покушение, поэтому сэр Адильс приказал взять его под усиленную охрану.

Эта новость не вписывалась ни в какие выкладки. На какие-то секунды Леандр подумал, что возможно, и вправду сходит с ума. Галлюцинации, провалы в памяти, — что-нибудь, что может разрешить противоречие.

— Покушение? Организатора нашли?

Возможно, черные просто изменили тактику? Использование тайных убийц было не в их стиле, но кто знает, насколько могла измениться их военная доктрина со сменой правления…

— Нет, милорд, — покачал головой Фирс, — Все ниточки оборваны, а моих людей в том регионе мало. Может быть, если вы позволите…

— Нет, Фирс, — прервал его Леандр, — Не позволю.

— Но, милорд… Армия Халифата заметно больше, чем мы ожидали. Если мы и дальше будем позволять им закрепиться на Полуострове, мы можем проиграть войну.

— Я знаю, Фирс, — поморщился Герцог, — Но сейчас нам остается придерживаться плана. Никаких дополнительных сил. Более того…

Его взгляд стал жестким и решительным даже по его меркам. Подданные должны были верить, что он не сомневается в своем решении, даже если убедить в этом самого себя он был неспособен.

— Я хочу, чтобы ты передал гарнизонам на границах с Миссеной. НИКТО не должен пройти через них до специального распоряжения. Ни внутрь. Ни наружу. Никто. Пусть стреляют на поражение, кто бы это ни был. Будь это даже я сам.

— Будет исполнено, милорд, — вздохнул Фирс, даже не пытаясь спрятать свое неодобрение.

Он не понимал. Не понимал, как тяжело далось Герцогу это решение. Но от него и не требовалось это понимать. Герцог Леандр Идаволльский не желал, чтобы его люди понимали его. Не желал, чтобы они одобряли его. Не желал, чтобы они ему сочувствовали. Ему нужно было лишь одно.

Чтобы они подчинялись. Чтобы были оружием в его руках. Оружием, которым он нанесет тот удар, что не мог решиться нанести последние две недели.

Глава 3. Апокалипсис сегодня

— Открыть ворота!

Зарокотал, заскрипел ворот, приводящий в движение защитные механизмы замка Миссена-Клив. Опустился подъемный мост, позволяя гарнизону Миссена-Лиман и подкреплению сэра Корбейна въехать в замок. И несмотря на то, что силы Халифата они опережали не меньше, чем на сутки, солдаты поспешили воспользоваться этой возможностью.

После того, как Элиас подорвал пушки, черные еще нагнали беглецов в нескольких милях от города. Тогда им и пришел на помощь Корбейн со своими конниками. Воины Халифата отступили обратно в захваченный город.

Вот только по факту это значило, что у них появился плацдарм на Полуострове. Даже не будучи военным стратегом, Лана понимала, что скоро в Миссена-Лиман прибудет новая партия свежих сил.

И тогда им несдобровать.

— Потери? — сходу осведомился Тэрл.

Хоть его и не было на поле боя, чувствовалось, что он тоже вел свою войну. Под глазами воина залегли глубокие тени. Бесконечные отчеты, разведданные, выстраивание стратегий напрягали его явно гораздо сильнее, чем звон клинков и грохот снарядов.

А тут еще это покушение на маркиза… Умом Лана понимала, что если бы оно повторилось, им бы уже сообщили. И все же сердце ее воспряло, когда она увидела Амброуса живым и невредимым.

Хоть ногу он еще и подволакивал, весь вид молодого аристократа выдавал готовность сражаться.

— Мы потеряли четыре тысячи человек, — сообщил Бофор, — В основном ополчение. Орудия в Миссена-Лиман уничтожены, как вы и приказали.

— Потери противника? — голос Тэрла остался ровным. Неясно, было ему жаль потерять восьмую часть своей армии, или же он был доволен тем, что не потерял больше.

— Сложно оценить точно. Но мы потопили одиннадцать кораблей. Принимая во внимание их размер… Может быть, до десяти тысяч.

— Размен не в нашу пользу, — отчеканил Тэрл.

Что ж, объективно он был прав. Численное преимущество армии Халифата было куда больше, чем три к одному. И все же, Лану злило, что он так запросто обесценил жертвы при обороне гавани.

Однако глупо было спорить с командиром при его подчиненных. Ни один военный не позволил бы такого… И был бы прав: в военной среде авторитет строится на силе, а сила того, кто позволяет оспаривать свои решения, вызывает очень большие сомнения.

Поэтому чародейка просто отвернулась от гвардейца и отошла к маркизу.

— Как ваше здоровье? — постаралась она выдать личный интерес за профессиональный.

— Вашими трудами, — улыбнулся в ответ мужчина, — Как видите, я уже хожу без трости.

Что чародейке нравилось в Амброусе, так это то, что как бы ему ни было больно, он никогда не опускался до того, чтобы жалеть себя и жаловаться на жизнь. Было в этом нечто… мужское, что ли. Некая подкупающая харизма, ощущение уверенности и безопасности.

— Я рада, — искренне ответила девушка, — О виновнике что-нибудь известно?

Маркиз быстро оглянулся на все еще беседовавших Тэрла, Бофора и Корбейна, рассредоточившихся по внутреннему двору солдат, а также с любопытством прислушивавшегося Элиаса.

— К сожалению, пока что совершенно никаких подвижек, — развел руками он.

Лана задумчиво кивнула. Намек она поняла.

— Кстати, наслышан о вашей победе в магическом поединке с колдуном Халифата, — вдруг сменил тему мужчина, — Я восхищен.

Впрочем, такая похвала девушку несильно порадовала. Может быть, потому что она никогда не считала себя воином и не стремилась к воинской славе. А может, потому что каждая мысль о той битве, о почти пятнадцати тысячах смертей, о страданиях морского существа, — вызывала у нее ужас и отвращение.

— Не стоит, — сдержанно ответила она, — Адепты обладают определенной силой, но они более ограничены, чем эжени. Тут нечем особенно гордиться.

Здесь она кривила душой, да и звучало это чересчур высокомерно. Но не могла она ни высказать свое настоящее отношение, ни принять похвалу за фактически участие в убийстве.

Маркиз серьезно посмотрел на чародейку, а потом произнес:

— Прошу прощения. Я не хотел вас обидеть.

— Вы не обидели, — быстрее, чем следовало бы, ответствовала девушка.

А затем случилось то, чего Иоланта меньше всего ожидала, — хотя, нет смысла отрицать, часто видела в своих снах. Сделав шаг навстречу, маркиз порывисто обнял ее. На какие-то секунды чародейка забыла себя, забыла, где находится. Это объятие было крепким, но вместе с тем аккуратным. Казалось, ей не стоит бояться больше ничего в этом мире. Казалось, ее самые сокровенные мечты наконец-то сбываются.

Это продолжалось всего несколько секунд, прежде чем Иоланта нашла в себе силы вырваться. Амброус не препятствовал ей в этом.

— Что вы делаете, маркиз?..

Чародейка искренне надеялась, что ее голос звучит достаточно возмущенно.

— Всего лишь делюсь с вами той силой, которая вам так нужна, — спокойно ответил мужчина, — Вы сильны как маг, эжени, но вам тяжело выдерживать все это. Я захотел вам помочь.

Он был, несомненно, прав. Она была всего лишь женщиной, и эта война давалась ей тяжело. Но… не так же. Не при всех! Они ведь подумают, что она слаба!

И будут правы, с горечью шепнула какая-то часть ее. Она слаба. Слишком слаба. Именно поэтому он мог смотреть на нее лишь с жалостью, какие бы подвиги она ни совершала.

Гнев. Гнев спасает. Тем более что своими публичными действиями и словами аристократ подставил не только её, но и себя.

— А что подумают другие?! — воскликнула девушка, — Вы представляете, как это выглядит со стороны?!

— Это всего лишь объятие, — развел руками мужчина, — Не более того. Приятная мелочь.

Приятная мелочь. Вот чем это для него было. Иоланта почувствовала себя оплеванной и обесцененной. Ей уже не хотелось о чем-то спорить, что-то доказывать. Он не поймет. Просто не поймет.

— Что ж, пусть будет так, — как могла спокойно сказала она, — Разрешите идти, милорд?

Не дожидаясь разрешения, она направилась в замок.

Приятная мелочь. Как же. Слишком много он о себе возомнил. Потому что наследник престола? Потому что красавец и всеобщий любимчик?

Потому что она его любит?..

Эта мысль заставила Иоланту сбиться с шага. Она не говорила Амброусу о своих чувствах. Никогда не говорила. Да и какой смысл? Он — законный супруг ее подруги и сюзерена. Даже если бы он ответил на ее чувства — что тогда? Ситуация лишь стала бы еще хуже. Лана чувствовала бы себя… предательницей?

Что хуже — быть предательницей или быть ненужной? Некогда она ответила бы однозначно. Потребность быть нужным — это всего лишь проявление нужды. А в нужде нет ничего здорового.

И все же, именно нужду она испытывала. Нужду в любви и понимании. Той, которой всегда недоставало «слишком странной» девочке, плакавшей о сломанных вещах.

Так ведь уже было. И не так уж давно. Тогда ей помог Килиан. Выслушал, поддержал. Но теперь его рядом не было. Он предал ее. Предал и покинул. Обесценив тем самым даже сильнее, чем Амброус.

Она осталась одна. Снова одна. Навсегда одна.

Добравшись до своей комнаты, Лана улеглась на кровать. Уже лежа она сообразила, что забыла снять сапоги, — чего за ней не водилось почти никогда. Впрочем, что вообще осталось от нее-прежней, отнее-настоящей? Боевой маг в темно-зеленом мужском костюме с плотным колетом, способным служить и поддоспешником, — что здесь общего с нежной и хрупкой леди, какой она привыкла видеть себя?

А ведь леди еще где-то там. Плачет, одинокая, покинутая, напуганная. Заброшенная в эпицентр войны, где ей нет места.

«Другим бывает еще тяжелее, чем тебе», — непременно сказал бы отец.

Да только никогда это не помогало. Ей было неприятно от того, что тяжело другим, но разве от этого хоть немножечко становилось легче ей самой?

— Вы правы, — вдруг послышался надтреснутый старческий голос, — Это очень глупый аргумент.

Резко открыв глаза и узрев источник голоса, Лана почувствовала, насколько сильно война повлияла на её реакции. Первым делом она выставила щит. И лишь затем приготовилась закричать. Причем закричать не от страха, а только лишь для того, чтобы предупредить о пробравшемся в крепость враге.

— Не надо кричать, пожалуйста, — поморщился вошедший, — Я не враг вам. И не смог бы причинить вам вред, даже если бы захотел. Не в моем нынешнем состоянии.

Это был немолодой, но все еще достаточно крепкий мужчина с черной, как у жителей Халифата, кожей, седой бородой и остатками волос. Лицо его, впрочем, слегка отличалось от них: губы были чуть менее выражены, в глазах не горел огонек фанатизма, — напротив, скорее он казался человеком спокойным и интеллигентным. Одет он был в странное белое одеяние, — непохожее ни на халаты Черного Континента, ни на привычные камзолы или мантии.

А главное: он был полупрозрачным — в меньшей степени на уровне головы, в большей на уровне ног.

Снова говорящая иллюзия?

— Кто вы? — спросила Иоланта, — Что вам нужно?

Иллюзия не угрожала ей сама по себе. Но по понятным причинам, увидеть мужчину из Халифата в своей спальне девушка была совсем не рада.

— У меня мало времени, — сказал он, — Я слишком долго искал вас. Вы первая из найденных мною одаренных на этом полуострове, кто неподвластен её влиянию.

— Её? — переспросила чародейка, — Вы имеете в виду Ильмадику?

— Не произносите её имени вслух, — покачал головой старик, — Такие, как мы, можем слышать, когда нас поминают по имени. Да, я о ней. Хитрая стерва, она все-таки переиграла меня. Я недооценил её… И теперь ту же ошибку совершаете вы.

Иоланта на секунду застыла, пораженная внезапной догадкой. Она поняла, кем может быть этот гость. Но как же так? Он же мертв…

Однако спросила она другое:

— Какую ошибку мы совершаем?

— Вы недооцениваете ее главное оружие, — пояснил старик, — Вы знаете, что она обладает магическими знаниями, далеко превосходящими то, что доступно вам. Вы знаете, что она практически бессмертна, — по крайней мере, её нельзя убить большинством доступных вам средств. Вы догадываетесь, что поглотив остальных Владык, она приобрела запасы энергии, больше, чем вы можете себе представить. Но это все… незначительные мелочи.

Лана хмыкнула. Действительно, бессмертие — какая мелочь…

— Настоящая ее сила, — будто не замечая ее скепсиса, продолжил чернокожий, — В умении управлять другими людьми. Это не магия, это просто навык, но отточенный веками опыта. Её сторонников гораздо больше, чем вы думаете. Среди них те, кого вы заподозрите в последнюю очередь… Даже в самой верхушке государств. Они думают, что преследуют благие цели, — до тех пор, пока она хочет, чтобы они так думали.

Чародейка задумчиво кивнула. Не потому ли они сейчас находились здесь? Не потому ли помощь, на которую они так рассчитывали, снова и снова откладывалась?

Кого в самую последнюю очередь заподозришь в государственной измене?

— Если она так опасна, — сказала девушка, — То почему бы вам не явиться своим адептам и не подтолкнуть их к союзу с жителями Полуострова против… нее?

В последний момент она удержалась от того, чтобы назвать Ильмадику по имени. Не сказать чтобы ей было сколько-нибудь приятно говорить о союзе с теми, кто некогда пытался её изнасиловать, а также угрожал жизням её подруги и возлюбленного. Но все же… Лана вспомнила, во что превратился Килиан под влиянием Ильмадики. Умный и гордый юноша превратился в послушную собачонку. Нет. Такого чародейка не пожелала бы никому. И если чтобы не допустить подобного, пришлось бы заключить союз с самим Дьяволом… Она бы это сделала.

— Я пытался, — развел руками старик, — Увы. Я сам допустил серьезные ошибки, создавая свой Орден. Я взял черты идеологии традиционного ислама. И ненароком сделал его слишком фанатичным и воинственным. На то, чтобы остановить ту военную машину, что я вызвал к жизни, потребовались бы месяцы, а то и годы. А их у меня нет. Время, что мой разум еще может удерживаться без тела, стремительно истекает.

Его образ пошел рябью, и лицо чернокожего исказилось ужасом.

— Остались секунды, а я не успел сказать всего! Я должен предупредить о главном обмане! Адепты… Это все ложь! Ложь, придуманная нами! Невозможно…

Он говорил что-то еще, но расслышать его Лана уже не могла. Всего несколько секунд, и образ бессмертного Кузнеца Войны развеялся, как дым.

Иоланта осталась одна. А может, он ей привиделся? Нет, вряд ли. От мертвого бога не осталось и следа, но слишком он был… реален. При всей своей призрачности.

А пока она думала, раздался отчетливый стук в дверь.

— Эжени? — спросил стоявший на пороге Элиас, — С кем вы разговариваете?

Тэрл стоял на крепостной стене, глядя на простирающееся до горизонта безликое море людей. Он сделал все возможное, чтобы подготовиться к этому моменту: укрепил замок, вымуштровал войска, даже слегка ослабил противника в Миссена-Лиман. И все же сейчас он сомневался, что был полностью готов.

Разведка ошиблась. В рядах противника было не сто пятьдесят тысяч человек, а почти двести пятьдесят. И хоть сколько-то из них и погибло при высадке, их все равно оставалось слишком много.

Восемь к одному. Слишком неудачный расклад. А точнее — слишком однозначный. Им предстояло сражаться в меньшинстве и, скорее всего, погибнуть. Что ж. Большинство из них знали, на что шли. Тэрл не боялся смерти, — при условии, что эта смерть послужит благу Идаволла. То же касалось и костяка его армии — людей, с которыми он прошел не одну кампанию и которые понимали его на уровне инстинкта. А ополченцы…

Их никто не спрашивает.

Определенным преимуществом, все-таки, было то, что армия Халифата по большей части состояла из пехоты. Во время отступления из Миссена-Лиман именно уязвимость черных перед кавалерией позволила сэру Корбейну отбросить их назад. Сейчас главной силой защитников были пушки. Заряженные картечью, они могли выкашивать наступающую пехоту десятками. Тогда как осадные орудия черных ограничивались собранными тут же, на месте осадными башнями и лестницами.

Ну, это если не считать магии.

— Они не собираются вести долгую осаду, — негромко сказал Бофор, — Они готовятся к штурму.

Тэрл кивнул.

— Они думают, что к нам в любой момент может подойти помощь. И хотят взять замок раньше, чем это случится.

Артиллерист искоса посмотрел на лицо командира. Он был проницателен, старый лис. Слишком проницателен.

— Помощь не придет.

Тэрл снова молча кивнул.

Иногда это проклятье — знать больше, чем остальные.

Бофор не стал развивать эту тему, не стал задавать новых вопросов. Он все понимал. И был готов выполнять свой долг.

— Похоже, они уже выдвигаются, — спокойно заметил артиллерист.

Командующий присмотрелся. Да, определенно, от людского моря отделились первые ручейки, — солдаты, несущие лестницы.

— Ты прав. Отправляйся к своим. Огонь по готовности.

И уже после того, как артиллерист направился на свое место, командир уже громче отдал приказ:

— Оружие наизготовку! Огонь по моей команде! Щитоносцы — сомкнуть ряды!

Авангард противника приближался. Тэрл уже мог рассмотреть солдат, в которых очень скоро предстоит стрелять. Большинство — совсем еще молодые парни; едва ли среди них нашелся бы кто-нибудь старше семнадцати лет. Да и вооружены они были хуже, чем те солдаты, с которыми он уже имел дело на архипелаге и в Гмундне.

Пушечное мясо. Их бросили в бой, зная, что все они полягут. Командующий не позволил жалости тронуть его сердце. А вот в ополченцах он не был до конца уверен. Тем более, что ради такого случая за оружие взялись даже некоторые из женщин Миссены. Женщинам на войне не место. Даже такие, как Иоланта, обладающие уникальными талантами, могут испортить все из-за излишней мягкости своего сердца.

— Минутная готовность!

Он и еще несколько лучших стрелков отряда уже могли бы с неплохим шансом попасть в цель, но несколько стрелков не делают погоды в таком бою. Возможность отдать команду стрелять всем, когда настанет время, гораздо приоритетнее.

— Полуминутная готовность!

И тут позиции стрелков на стенах накрыло плотное облако тумана. Еще мгновение назад Тэрл мог ясно видеть своих врагов, — а теперь лишь шевелящуюся серую хмарь. Зато слышать он мог прекрасно, — звуки зарождающейся паники.

— Ждать команды! Держать строй! Укрыться за щитами!

Выбора как такового не было: если бы они начали стрелять, то в лучшем случае без толку истратили бы патроны. В худшем — кто-то мог попасть в своих.

Краем уха Тэрл услышал, как младшие командиры подхватили его приказы, разнося их по всей цепочке командования. На время войска успокоились, — хотя гвардеец понимал, что если бы у противника было чем нанести в этот момент достаточно сокрушительный удар, паники было бы не избежать.

Он весь обратился в слух. Слушать — единственное, что ему сейчас оставалось. Слушать, как карабкаются по лестницам противники…

— Огонь!

…и именно поэтому он смог отдать команду за секунды до того, как из тумана проступил первый темный силуэт. Короткие очереди вспыхивали среди тумана. Те, кто лез первым, находились в невыгодном положении и падали один за другим.

Но их место занимали новые и новые. Всем хорошо было оружие Дозакатных, но патроны оно тратило слишком быстро. И когда стрелки начали прерываться на перезарядку, поток людей выплеснулся на стены.

Тэрл не видел, как это происходило у остальных. Для него все началось с резкого удара саблей сверху. Не столько даже увидев его, сколько почуяв инстинктивно, воин закрылся прикладом винтовки. Ответом черному стал резкий толчок плечом, отправивший его в короткий полет со стены. Но разумеется, место одного солдата тут же занял другой. Черные шли на смерть с уверенностью истинных фанатиков, и гвардейцу волей-неволей пришлось взяться за нож. В тесном строю короткий клинок был эффективнее, чем верный полуторник.

Трех человек он убил, прежде чем стрелок за его спиной смог перезарядиться. Короткая очередь из винтовки дала ему долгожданную передышку. Снова выстрелы. И некому отдать пушечному мясу приказ переждать, чтобы усилить натиск, когда стрелки снова уйдут на перезарядку: командиры противника явно держались подальше от этой мясорубки.

А затем туман вдруг исчез. Даже не так: как будто что-то рассекло его, распороло, как ткань, создавая стремительно расширяющуюся прореху. Тэрл совсем не удивился, обнаружив, что центр прорехи находится где-то над полевым госпиталем, где он расположил чародейку.

«Молодец, девочка», — мысленно похвалил он.

Но времени на отвлеченные рассуждения не оставалось. Оглядевшись, командир оценил ущерб. По центру и на правом фланге его люди держались вполне уверенно. А вот на левом их ряды дрогнули, и черным удалось прорваться на стену.

Не переставая стрелять, Тэрл вынул из-за пояса боевой рог и протрубил условный сигнал из двух частей. Первая «адресовала» его первому и второму отрядам резерва. Вторая — указывала сегмент стены, на котором требовалась помощь. Нельзя было дать противнику закрепиться.

А еще несколько секунд спустя заговорили пушки. Картечные залпы обрушились на подступавшую пехоту, словно порыв пустынного ветра, и на стенах сразу же стало легче дышать. За картечью последовали ядра; Бофор был мастером своего дела, и две из шести осадных башен сложились внутрь себя, погребя под обломками засевшие в них штурмовые команды.

Против воли Тэрл почувствовал определенное уважение к солдатам Халифата. Иные давно обратились бы в бегство. Но то ли фанатизм слишком ярко горел в их сердцах, то ли просто своих хозяев-колдунов они боялись больше, чем смерти в бою. Армия продолжала наступать, теряя сотни и тысячи людей.

Тэрл уважал храбрых противников. Но это не значило, что он не предпочитал сражаться с трусами.

Новый сигнал рога. Второй резерв должен был распределиться по всем стенам, чтобы занять места погибших, дать передышку уставшим и возможность отступить — раненым. Если этого не сделать, то скоро самоубийственные усилия черных принесут свои плоды.

Вот только безвестный колдун Лефевра этого и ждал. Стоило резерву начать подниматься на стены, как над позициями защитников стали стремительно сгущаться тучи.

Тэрл был не настолько глуп, чтобы считать это совпадением.

— Щиты к небу! — приказал он, — Укрыться под ними!

Младшие командиры передавали его приказ дальше, но в непривычной ситуации армия действовала слишком медленно. Вот упали с неба первые капли — капли зеленовато-желтой жидкости. Вот задымились, оплавляясь, щиты. Вот дико закричали от боли те люди, кто не успел укрыться под щитом или допустил брешь в обороне, — а таких было немало, поскольку щиты в армии Миссены были далеко не у всех. Зеленоватая жидкость оплавляла плоть, будто свечной воск. Она мало кого убивала сразу, — пока что на защитников крепости падали лишь отдельные капли. Но с каждой секундой кислотный дождь лил все сильнее, все чаще барабанили по щитам капли, все чаще крики боли сменялись предсмертными хрипами.

Тяжелее всего приходилось артиллеристам. У этих никаких щитов не было, и охрана их была немногочисленна. Перезарядка орудий остановилась, и теперь черным никто не мешал продолжать атаку… Ну, кроме риска самим попасть под удар собственной магии.

Пожалуй, не будь в рядах защитников собственного мага, на этом сражение и закончилось бы. Атаке с небес им противопоставить было нечего. Единственными вариантами, как выйти из-под удара, было бы или отступить в донжон, или сделать вылазку. И то, и другое вело бы к тактическому проигрышу, ибо позволило бы Халифату в полной мере реализовать преимущество в численности.

К счастью, Иоланта свое дело знала. Кислотный дождь продлился меньше минуты. Затем тучи рассеялись столь же стремительно, как и возникли.

— Передай чародейке: пусть занимается только рассеиванием чар, не тратит внимание на лечение и защиту! — скомандовал Тэрл ближайшему порученцу.

Если адепт Лефевра сможет нанести новый удар сейчас, то битва будет проиграна. Потому что пока они были заняты защитой от дождя, осадные башни приблизились к стенам.

Это было уже серьезнее, чем поток людей, взбиравшихся по одному по лестницам. Сразу в трех местах на уставших, израненных и дезорганизованных защитников обрушились целые отряды Халифата — вооруженные и обученные явно лучше, чем то пушечное мясо, что отправлялось на убой до этого. Не успевшие опустить щиты после кислотного дождя, идаволльцы десятками падали под очередями пуль. Тех, кто все-таки успевал, рубили саблями.

Дрогнувшие, рассеянные, идаволльцы не могли противостоять этому натиску. Опытные, прошедшие не одну кампанию солдаты гибли наравне с простыми ополченцами. Они еще держались, но с каждой секундой черные все увереннее захватывали участки стены.

Так сложилось, что ни одну из башен не расположили прямо напротив позиций Тэрла. Ближайшая располагалась метрах в четырех слева, может, потому он и сообразил сразу же, что нужно делать.

— Отступить! Перегруппироваться! Занять позицию четыре!

Позиция четыре предполагала оборону узких проходов — коридоров зданий, каньонов в горах… Или крепостных стен после того, как противнику удалось завоевать плацдарм. Продолжая терять людей, солдаты у ближайшей осадной башни отступили прочь по стене — половина к Тэрлу, половина от него.

Жалко оно смотрелось со стороны — если, разумеется, не знать план. Было в них что-то от разбегающихся из разоренного муравейника муравьев. Тогда как в воинах Халифата — от сжатых костяшек пальцев на руке кулачного бойца.

Плотно сжатых. Слишком плотно.

— Гранаты к бою!

Гранат в этот отряд полетело всего четыре. Но против столь плотного строя — хватило бы и одной. В отличие от тех фосфорных гранат, что изготавливал Килиан, гранаты, поставленные Элиасом, не воспламеняли. Зато взрывались они, пожалуй, даже посильнее. И никакая броня не спасала нападавших.

Краем глаза Тэрл отметил, что некоторым ополченцам из вчерашних крестьян стало откровенно плохо от увиденного. Да, ребятки, это война. Она такая. Делать им выговор было некогда: вторую гранату он бросил в башню, обрушивая перекрытия. И при этом не стоило забывать и отстреливать солдат, не перестававших подниматься по лестнице.

— Перегруппироваться! Рассеяться по стене! Третий отряд — на правый фланг!

Он надеялся, что этого хватит, чтобы отразить нападение со второй башни. А вот с третьей… Все плохо.

— Ты, — ткнул Тэрл в оставшегося порученца, — Дуй к Бофору и передай, пусть открывает огонь по готовности по левому флангу.

Это значило, что заряд картечи выкосит и чужих, и своих. Жестоко, но необходимо. Лучше потерять несколько десятков солдат, чем дать противнику уничтожить всех остальных.

А тем временем справа к стене приближалась еще одна осадная башня, по какой-то причине отставшая от остальных. Похоже, что враг хотел перехватить подкрепление, идущее на помощь к тем, кто отбивался от штурмовой группы справа. Значит, именно на эту группу он делал ставку.

— Поддержать огнем третий отряд! — скомандовал Тэрл.

Наблюдая за нетерпеливо притоптывавшими солдатами в вороненой броне, воин заметил одну странность. Среди них был один человек, выделяющийся из их рядов. Без оружия и без доспехов, более низкорослый и хрупкий, чем воины. И хоть, как и у остальных, его одежды скрывали лицо, но почему-то гвардеец был уверен, что это женщина — единственная женщина в армии Халифата, которую он видел до сих пор.

«Колдунья!» — сообразил воин.

Он не знал, какие чары требуют находиться в первых рядах атакующих. Но что-то подсказывало ему, что ничего хорошего из этого не выйдет. Но если сейчас нанести удар… Есть шанс лишить противника его главного оружия.

Вскинув винтовку к плечу, воин тщательно прицелился и сделал всего один выстрел. И уже спуская курок, он понял свою ошибку.

У колдуна не может быть взгляд человека, идущего на верную смерть.

Когда пуля ударила ей между глаз, женщина дрогнула — и отпустила то, что удерживала под одеждой на животе. Чудовищный взрыв сотряс стену, уничтожая и подкрепление, спешившее на правый фланг, и штурмовую группу последней башни, — теперь-то гвардеец понимал, что от простого пушечного мяса эту конкретную группу отличало вооружение, но не выучка.

От грохота взрыва заложило уши. Тэрл почувствовал, как взрывная волна срывает его со стены, опрокидывая вниз.

А враги все продолжали поступать…

Штурм продолжался почти три часа. Лана не понимала толком, что происходит и кто побеждает: сперва для нее сражение было бесконечным хаосом выстрелов, ранений и смертей, разрушавшим все вокруг, как ураган.

Затем начали поступать раненые. Она не могла лечить их прямо в эпицентре боя, но к счастью, Тэрл додумался организовать смену порядков, при которых одни вступали в бой, пока другие отступали в тыл.

И Лана лечила. Всю себя, весь свой внутренний огонь она вкладывала в единый поток, исцелявший, возвращавший к жизни, дававший надежду. Её магия сияла как маяк среди отчаяния и ужаса. Не только раны тела исцеляла она, но и раны души.

Разумеется, чародейка не была всемогуща. Поставить каждого в строй — это было выше ее сил. Тем более что очень скоро раненых стало поступать слишком много. Сплошь и рядом ей приходилось ограничивать себя тем, чтобы вылечить лишь то, что угрожает жизни солдата, — после чего переключиться на следующего. И на следующего. И на следующего…

Все стало еще хуже, когда адепты Лефевра стали использовать магию. Развеивание магии, хоть и прекрасно давалось ей, сейчас получалось непростительно медленно. После второй атаки она увидела это особенно четко: на лечение поступил Бофор. Артиллерист укрылся от кислотного дождя под стволом одной из пушек, и это спасло ему жизнь, — но не уберегло от кошмарных ожогов.

Именно его лечила Лана, когда к ней подоспел молодой, лет шестнадцати, быстрый и пронырливый мальчишка с приказом от Тэрла.

— Эжени, командир приказывает прекратить лечение и защиту и сосредоточиться на рассеивании магии!

Сказать, что она была не рада такому раскладу, значит ничего не сказать. Чародейка посмотрела на людей, сражавшихся и умиравших там, на стенах. Затем на тех, кто отступил к ней, в надежде на ее помощь. Сколько из них нуждались в ней? Скольким она могла бы помочь?

Но вместе с тем, Тэрл был прав. Она реагировала непростительно медленно. Многие из тех, кто пострадал и умер от кислотного дождя, были на ее совести: она должна была рассеять чары сразу же, как только их обнаружила.

После этого приказа все стало гораздо проще. У Ланы была одна задача, она следила за любыми признаками магических энергий и при необходимости пресекала вмешательство. Это было легко и требовало в основном концентрации…

Да только это не спасало от того, чтобы видеть чужие смерти. Знать, что можешь помочь, но не иметь право делать это. С каждым солдатом, умиравшим там, умирало и что-то в ней самой. Иногда чародейка все-таки нарушала приказ и отвлекалась на лечение. Но редко, слишком редко. Капля в море…

За кислотным дождем последовало еще три магические атаки. Лана не вдавалась в подробности того, в чем они заключались: она просто разрушала их еще на стадии формирования. Адепт, сражавшийся против нее, был слабее и Мустафы, и безвестного колдуна с вражеского флагмана: ни разу ему не удалось перехватить инициативу.

Отслеживая энергии, Лана окончательно перестала пытаться уследить за маневрами армий. И даже не сразу поняла, что сигнал боевого рога, доносившийся со стороны вражеских позиций, был сигналом к отступлению.

— Это победа, — как-то безэмоционально выдохнул Бофор, отлеживавшийся с кое-как залеченными ожогами в полевом госпитале, — Мы выстояли… сегодня.

Но чародейке некогда было порадоваться победе: битва закончилась, и теперь настала пора вернуться к раненым. Их было много. Слишком много. Слишком много раненых и, что гораздо страшнее, слишком много убитых. Счет потерь шел на тысячи. Конечно, враг потерял во много раз больше, но… Не становилось от этого легче. Совсем не становилось.

Лана носилась от одного к другому, как собака, потерявшая след, стараясь вырвать из когтей Смерти как можно больше людей. Иногда она одновременно лечила двоих и даже троих. Умирающие, искалеченные, — о более простых ранениях сейчас речи не шло. Только самые тяжелые.

В госпиталь вошел Амброус, и Лана не удержалась от вздоха облегчения. Она очень боялась, что найдет его среди погибших. Однако маркиз был жив и даже не так уж сильно ранен: дело ограничилось подпортившим его красоту шрамом над ухом. Чисто рефлекторно Лана потянулась сразу же исцелить его, но вовремя одернула себя. Не время заниматься шрамами, когда многие тут на грани жизни и смерти.

Тем более что Амброус с Элиасом несли человека, живого лишь на одном упрямстве. Тэрл был весь залит кровью; он явно сломал несколько костей при падении, но как ни странно, оставался в сознании.

— Сожгите… Нужно сжечь… — пробормотал он, будто спохватившись.

— У него бред? — осведомился Элиас с каким-то… научным любопытством.

Амброус покачал головой.

— Нет. Я понял, о чем он. Любой из убитых солдат может быть носителем для регенератора. Нужно сжечь тела. Я распоряжусь. А вы, эжени, приступайте к лечению.

Лана почувствовала раздражение. Сама бы она не догадалась!

Несомненно, никто не осмелился бы сказать, что пока солдаты гибли, Тэрл отсиживался за их спинами. Перелом обеих ключиц, раздробленная лопатка, сотрясение мозга, — без магического вмешательства гвардеец остался бы инвалидом на всю оставшуюся жизнь.

Долгая и кропотливая это работа — восстанавливать сломанные кости. Их нельзя просто срастить, как края резаной раны: если кости срастутся неправильно, то лучше бы их вообще не лечили. Нужно аккуратно, по кусочку, восстанавливать их расположение, — и уже потом сращивать. Мозг — еще хуже: Лана постаралась ослабить симптомы и ускорить заживление, но исцелить сходу сотрясение было не по силам даже ей.

Пока она занималась Тэрлом, вернулся Амброус. Теперь те, кто не был тяжело ранен, носились по крепости, массово сжигая трупы. Отвратительный запах горелого мяса бил в нос, но Лана старалась абстрагироваться от него. Слишком многое ей надо было еще сделать.

Слишком многих попытаться спасти.

Подлечив, насколько это было возможно, командира, чародейка переключилась на следующего пациента, — грузного бородатого ополченца, получившего три осколка бомбы в грудь. Тэрл же тем временем не желал лежать спокойно.

— Докладывайте, — слабым голосом потребовал он, упрямо приподнимаясь над лежанкой.

— Мы понесли огромные потери, — сообщил в ответ Элиас, — Пять тысяч человек убитыми. Еще около трех тысяч — ранеными. Двенадцать орудий повреждены, из них четыре восстановлению не подлежат. Два сегмента стены частично разрушены; пройти через них пока нельзя, но это — слабые места в нашей обороне.

Тэрл кивнул.

— Противник?.. — коротко спросил он. В его состоянии произносить длинные речи было бы невыносимой пыткой.

— По расчетам, от шестидесяти до ста тысяч единиц живого ресурса, — ответил ученый.

У военных такая новость вызывала радость. У Ланы — ужас. Сто тысяч погибших. Путь даже — врагов. Все равно — погибших.

Не испытывал радости и Амброус, но совсем по иной причине.

— А это значит, что против нашей горстки еще как минимум в полтора раза больше, — мрачно заметил он, — Такими темпами мы не выстоим.

Гвардеец дернул плечом, тут же скорчившись от боли: восстановленную ключицу следовало поберечь хоть какое-то время.

— Будем стоять, сколько потребуется.

— И что потом?! — впервые в жизни Лана видела, как Амброус начинает терять самоконтроль, — К нам прискачет отец во главе кавалерии с холмов и спасет нас? НЕТ! Скажи прямо, Тэрл: нас списали. Отец отправил нас на верную смерть.

Командир не отвечал. И это молчание говорило лучше любых слов.

— Так скажи мне, Тэрл, — продолжал заводиться маркиз, — ЗАЧЕМ? Зачем нам умирать здесь? Зачем нам отдавать свои жизни ради его гениальных планов?

— Таков приказ, — ответил гвардеец, но не звучало должной силы в этих словах. И что-то подсказывало: совсем не из-за ранения.

— Приказ… — повторил Амброус, — И это все? Из-за приказа ты готов умереть? Ты готов умереть, выполняя приказы… безумца?!

Тэрл рывком поднялся на ноги.

— Думайте, что говорите, ваше сиятельство. Я не позволю никому оскорблять моего — и вашего — сюзерена. Даже вам.

Амброус покачал головой и поднял руки в примиряющем жесте. Его голос стал звучать куда мягче, как будто извиняясь.

— Ты знаешь, что это правда, Тэрл. Мой отец сошел с ума. Если раньше я только догадывался об этом, то теперь, когда он бросил нас на верную смерть… Я в этом уверен.

— Даже если так, — пыл Тэрла тоже слегка охладел, а может, он просто обнаружил, что ему тяжело стоять на ногах, — Он все еще Герцог Идаволла. Мой и ваш господин и повелитель. Извольте говорить о нем с должным уважением.

Амброус склонил голову. Это казалось жестом покорности, — да только ложной была эта покорность.

— Я буду. Но уважение не поможет нам спасти свои жизни. Я долго наблюдал и плыл по течению. Но у меня не осталось выбора.

На этих словах его голос окреп и набрал силу. Так мог говорить только истинный аристократ, с молоком матери впитавший уверенность в своем праве приказывать и повелевать.

— Тэрл Адильс, как наследник и представитель власти Герцога Леандра Идаволльского, я ныне отстраняю тебя от командования армией Миссены… вплоть до твоего полного выздоровления. Ты останешься почетным господином этих земель, но командование твоими войсками приму на себя я… При поддержке Корбейна и Бофора, разумеется. Слово сказано.

— Слово услышано, — склонил голову Тэрл в ответ, — Я подчиняюсь вашему приказу… милорд. Но не думайте, что вам это сойдет с рук. Ваш отец…

— С этим разберемся позже, — прервал его маркиз, — Сейчас у нас есть более насущные проблемы. Корбейн!

— Да, милорд.

Оказывается, кавалерист все это время был рядом. Вообще, Лана вдруг обнаружила, что очень много солдат слушали эту перепалку руководства. Сама она, все еще занятая лечением раненых, не обратила на это должного внимания. Амброус снова не думал, какое впечатление его поведение производит на окружающих? Или… думал и рассчитывал на это?

— Пусть твои конники готовятся сделать вылазку по первому приказу. Элиас!

— Слушаю, ваше сиятельство, — ученый, отличавшийся чинопоклонничеством, даже не пытался скрывать своей радости по поводу смены власти. Для него все было просто: кто выше происхождением, тот и достоин командовать.

— Заложи бомбы под фундамент крепости. Как только нам представится шанс прорвать кольцо осады… Мы покинем Миссена-Клив.

Тэрл вынужден был признать, что мальчишка взялся за дело энергично и справлялся вполне неплохо. Не имея его боевого опыта, Амброус компенсировал это харизмой, интуицией и удачей.

Ну, ладно, одернул себя командир, хватит этих стариковских ворчаний. Маркиз обладал военным образованием, как и любой аристократ Идаволла, и вполне успешно реализовывал преподанное ему на практике. А он…

Ну, просто мало приятного — лежать в лазарете и чувствовать собственную беспомощность перед проходящей за стенкой войной. Тэрл пытался вернуться в строй как можно скорее, — если не как командир, то по крайней мере, как простой пехотинец. Но пока что ему это не удавалось: с кружащейся от любого резкого движения головой только на стенах стоять.

А тем временем Амброус отбил еще два штурма. Оба раза черные пытались снова использовать кислотный дождь, но теперь это уже не становилось сюрпризом: Иоланта развеивала его до того, как он успевал кому-то всерьез навредить. Были и новые смертницы с бомбами под одеждой, — одной даже удалось нанести серьезный ущерб защитникам крепости. Но в целом, командиры Халифата проявляли явный недостаток гибкости: по большей части их попытки взять крепость сводились к заваливанию стен огромными массами пушечного мяса.

Несмотря на отданные некогда приказы, Амброус не спешил устраивать вылазки и направлять войска на прорыв. Каждый раз конники Корбейна не вставали на стены, ожидая приказа на вылазку, но каждый раз этого приказа они не дожидались. Выжидал чего-то маркиз; Тэрл доподлинно знал, что некоторые даже спрашивали у него, чего, но он на это так и не ответил.

Ни один командир не станет выдавать своего плана раньше времени.

Была и еще одна причина, по которой воин хотел поскорее вернуться в бой. Мысли. Гребаные мысли, от которых в гребаном лазарете было не деться. Мысли, предаваться которым слуге Герцога не пристало.

Тэрл ведь никогда не был безмозглым болванчиком, следующим, куда укажут. Не за это его сделали командиром гвардии: эта должность предполагала умение принимать решения. Самому.

Так что же случилось? Когда он сам оказался одним из тех, кого всю жизнь презирал? Когда для него слепое следование букве приказа стало важнее долга перед собственными людьми?

Некоторая слепота (в переносном смысле, разумеется) для армии — дело естественное. Командир всегда знает меньше, чем солдат. Если солдат будет нарушать приказы командира, потому что считает их ошибкой, то последствия этого незнания будут фатальны. Аналогично, главнокомандующий знает больше, чем командир, а правитель — больше, чем главнокомандующий. Поэтому так важна субординация: если каждый будет сам решать, что ему делать, то бардак это будет, а не армия.

И все же… Это касается ситуации, когда подчиненный не знает чего-то. А если знает? Ведь он знал, что помощь не придет. Можно ли требовать от солдат умирать ради чьей-то цели, объясняя это тем, что цели им знать не положено?

Он верил Герцогу, но в то же время знал, что здесь Амброус был прав. Их действительно отправили на верную смерть.

Герцог безумен? Да, Герцог безумен. Герцог был безумен уже очень давно. Именно его безумие и сделало его столь гениальным правителем. И все же, никогда он не проявлял бессмысленной жестокости. А значит, и в этом плане, при всей его жестокости, должен был быть какой-то смысл. Смысл, о котором Тэрл не знал.

А значит, единственно верным решением было следовать ему до конца. Амброус ошибался, считая себя способным со своим уровнем знаний вести свою собственную игру. Впрочем… Это уже не имело значения. Тягаться с маркизом, обладающим и правами по закону, и поддержкой людей, Тэрл не мог. А значит, сейчас все, что ему оставалось, это надеяться, что ошибка обойдется им не слишком дорого…

И заставить, наконец, это чертово тело нормально работать!

На закате третьего дня ситуация резко переменилась.

К осаждавшим подошло подкрепление. Солдат там было не так уж много, — на фоне уже погибших, фактически, горстка, — но с собой они привезли два десятка длинноствольных орудий.

Как пояснил Бофор, более дальнобойных, чем те, что были в распоряжении защитников.

Не было больше штурмовых лестниц, не было волн пехоты на стенах. Только сплошной, непрекращающийся обстрел. Каменные стены спасали хоть как-то: не столько даже тем, что принимали на себя удар (хотя и за то им спасибо огромное), сколько тем, что через них противник не мог стрелять прицельно. Ядра выпускались навесом и падали, как Бог на душу положит.

Все это объяснял Лане Бофор, прятавшийся вместе с ней в одном из укрытий, которые сам же и указал — тех мест во внутреннем дворе, в которые ядром попасть было сложнее всего. По другим таким же укрытиям прятались остальные выжившие защитники крепости — горстка, жалкая горстка. Стены защищать никто уже не пытался: вздумай кто-то вылезти туда, он превратился бы в легкую мишень.

Лана снова распределяла свое внимание: она одновременно не давала адепту Лефевра использовать магию, чтобы выкурить их из укрытий, и лечила тех раненых, до которых могла дотянуться. Таких, впрочем, было немного: то ли их позиция была особенно удачной, то ли им попросту везло. Гораздо больше, чем остальным.

Снова и снова доносился грохот выстрела, сменявшийся свистом воздуха, рассекаемого ядром. И каждый раз сердце замирало: попадет, не попадет? Каждый раз, как следующим звуком становился грохот удара железа об камни, с губ против воли срывался вздох облегчения: еще одна железная смерть прошла мимо. Но радость была недолгой: вскоре стреляла следующая пушка, и сердце снова замирало от страха.

Лана не знала, сколько времени продолжался обстрел. Казалось, само время перестало существовать. В какой-то момент пришла мысль, что на самом деле она уже мертва. И все то, что происходит вокруг, — это ад. Ад нескончаемой пытки ужасом.

Но вот, в обстреле наметился просвет. Прошло уже две минуты с прошлого выстрела, а нового так и не последовало.

— Стволы перегрелись, — Бофор говорил очень громко; кажется, от этой нескончаемой канонады у него заложило уши, — Если не дать им немного остыть, пушки могут просто взорваться.

— И сколько у нас времени? — спросила Лана в ответ. Кричит ли она, она сама не была уверена.

— От трех до двадцати минут в зависимости от их осторожности.

Не слишком утешало.

Выглянув из укрытия, чародейка увидела человека, пересекавшего зону обстрела. Уже виденный ею шустрый мальчишка, один из порученцев Тэрла, бежал к их укрытию.

— Эжени, — выпалил он, остановившись в паре метров от нее, — Его сиятельство приказал передать, чтобы вы выглянули… эм… вне тела. Он говорит, откладывать вылазку нельзя, и хочет знать нужный момент…

— Осторожно!

Окрик Бофора не дал Лане задуматься, откуда Амброус знает про ее внетелесный опыт. Черные возобновили обстрел.

И первое же ядро ударило в землю за спиной у мальчишки.

— Нет!

Оттащив порученца в укрытие, чародейка торопливо взялась за лечение. Давай же, давай… Но сколько бы энергии она ни направляла, все было тщетно. Слишком тяжелыми были раны. Слишком сильна была волна, ударившая ему в спину и буквально изломавшая его тело.

Парнишка, чьего имени Лана так и не узнала, умер мгновенно. Ему было едва ли семнадцать лет.

— Миледи, — подал голос Бофор на ее четвертой попытке, — Ему уже не поможешь. Спасите остальных. Действуйте.

Вытерев слезы, Иоланта пару раз быстро кивнула. Это было ужасно. Дети не должны погибать на войне. Только не дети.

Но сейчас в крепости еще оставались те, кто был жив. Те, кто еще мог выжить, — если им удастся выбраться из этого ада. Быть может, такие же подростки, как этот храбрец, еще недавно так гордившийся ответственной ролью порученца. Там оставался Амброус. Там, в конце концов, оставалась она сама.

Амброус знал, что делать, и она должна была исполнить свою роль.

— Позаботьтесь, чтобы меня никто не отвлекал, — сказала девушка, ложась прямо на землю и закрывая глаза.

Грохот… Как можно сосредоточиться при таком грохоте? Как можно сосредоточиться, когда знаешь, что можешь погибнуть в любой момент? Можешь погибнуть и ничего не можешь сделать, чтобы предотвратить это…

Она должна…

Но не помогает долженствование. Не работает магия, когда пытаешься бороться с самой собой. Не знает она, кого поддержать, когда обе стороны — ты.

Лана вспомнила того мальчишку, умершего прямо перед ней. Что бы он сказал, если бы еще мог говорить? Осудил бы ее, что бросила попытки спасти его, — пусть даже сто раз тщетные? Или напротив, просил бы ее, чтобы он стал последней из жертв этой битвы?

Эта мысль придала ей сил. Да. Им нужно было вырваться из этого ада, хотя бы ради него.

И едва подумав об этом, Иоланта невидимым духом воспарила над телом. Замок Миссена-Клив уже не напоминал тот шедевр фортификационного искусства, в какой превратил его Тэрл. Разбитые, оплавленные стены уже больше напоминали груды камней. В одном месте стена была разрушена полностью, — именно перед ним неспешно собирались войска Халифата, ожидая окончания артобстрела. Даже Лане, никогда не разбиравшейся в военном деле, очевидно было, что как только обстрел закончится, железные ряды черных ворвутся во внутренний двор и легко перебьют разрозненных защитников.

Дальше, на ближайшем холме, расположились небольшой, тесной группой расчеты орудий. Они остановились как раз за пределами дальности обстрела замковых пушек: это было легко заметить уже по воронкам в земле от попавших туда снарядов. Сзади и с боков (Лана, в общем-то, знала, что правильно с точки зрения военного пафоса говорить «с тыла и с флангов», но ей так было привычнее) расчеты прикрывали отряды пехоты, выстроенные широкими шеренгами. Неужели после всего черные до сих пор опасались, что к защитникам подойдет подкрепление?

Неужели Герцог действительно готов был ради каких-то своих планов принести в жертву собственного сына?

Эта мысль, не дававшая ей покоя с того памятного разговора в лазарете, едва не заставила Лану утратить концентрацию. Когда же она снова смогла сосредоточиться на картинке… То поняла, что подкрепление все-таки пришло!

Маленькая группка; десятка два всадников в рассыпном строю и примерно столько же пеших стрелков, они, однако, уверенно шли на превосходящие силы противника. Вот солдаты, охранявшие орудия с тыла, взяли наизготовку винтовки. Вот всадники влетели в зону поражения, — в самоубийственную атаку против града пуль.

И тут с их оружия сорвались первые молнии.

В какие-то моменты Килиану казалось, что кружившиеся вокруг него электроны, передатчики его чар, можно увидеть невооруженным глазом, так много их было. В первый раз в жизни он действовал совместно практически со всем Орденом, да к тому же имея в распоряжении как ресурсы, собранные соратниками, так и трофеи от Первого Адепта Лефевра. Это означало огромные силы, которые можно было пустить на куда более сложное и интересное применение привычных заклинаний.

В данном случае основой его задумки была широкая невидимая сфера, центрировавшаяся на нем и охватывавшая весь их передовой отряд. Проходя через нее, любой металлический предмет намагничивался с положительным зарядом.

Точно таким же, как у доспехов, в которые были облачены всадники Ордена.

Несмотря на то, что ученый несколько раз тщательно пересчитал все параметры, он все-таки нервничал, ведя свой отряд в лобовую атаку против сотен стволов. Одна ошибка, одна неточность, и они все погибнут, — как погибали в стародавние времена дураки, не понимавшие силы автоматического оружия и пытавшиеся по привычке переть на него кавалерией. Одна ошибка…

Ошибка, которой так и не случилось. Конструкция работала именно так, как от нее требовалось: пули Халифата проникали через сферу, после чего весь их импульс уходил на преодоление сопротивления магнитного поля, и они отскакивали, не причиняя никому вреда.

Килиан знал, что долго столь сложная и энергоемкая конструкция не продержалась бы: даже с силами всего Ордена его возможности были не безграничны. Поэтому делать ставку на одно заклятье было ни в коем случае нельзя.

Сократить дистанцию. Выждать, пока защитная сфера растратит большую часть вложенной в нее энергии на намагничивание пуль. После чего бросить следующее заклинание.

Ослепительно-яркая молния ударила в ряды Халифата, поразив сразу семерых. Мгновением позже такие же молнии выпустили и остальные адепты: ударная ионизация была одним из самых простых воздействий, доступных им всем. Она давно уже превратилась из чуда — в оружие.

Эффект был потрясающим. И дело даже не в том, что ряды противников разом поредели более чем на полсотни человек. Привыкшие к почтительному страхудаже перед одним адептом, слуги Лефевра были совершенно не готовы встретиться с двумя десятками. В мгновение ока уверенность в своих силах, вполне естественная, когда вас несколько сотен против двадцати, сменилась ужасом и паникой. Встречавшие Орден стрелки дрогнули и побежали.

Кавалерия Ордена прошла сквозь их ряды, топча конями и рубя клинками всех, кто не успевал убраться с дороги. Броненосец под Килианом продирался сквозь людей, как сквозь кусты. За ним следовал клин конников, расширявших проход. Преследовать бегущих они сейчас не пытались: их целью были орудийные расчеты.

Артиллеристы честно пытались оказать сопротивление, но это им не особенно удавалось. Даже против обычных людей в ближнем бою их шансы были бы призрачны; адепты же приняли боевые трансформации, — прекрасные или ужасные, — и с легкостью управлялись что с ними, что с немногочисленными пехотинцами с флангов, решившимися прийти им на помощь.

Неплохо было бы, конечно, захватить хотя бы часть пушек. Но эта задача занимала лишь третье место в порядке приоритета, и отвлекаться на нее было слишком рискованно. Поэтому, едва прорвавшись, Килиан подхватил одно из орудий магнитокинезом и швырнул в гущу врагов, туда, где по сведениям от Первого Адепта располагался колдун Халифата. Еще две пушки бросили в ряды элитной пехоты, готовившейся штурмовать крепость.

Постепенно ситуация осложнялась. Командиры некоторых из тыловых отрядов сумели-таки навести порядок в своих рядах. Кое-кто из фронтовых бросился на помощь к артиллеристам. Теперь Килиану приходилось двигаться активнее: спасала ускоренная реакция боевой формы, а также увесистая булава на хвосте его скакуна и то, что большинство противников не рисковали стрелять, опасаясь задеть своих. Ученый вертелся, как уж на сковородке, парируя шпагой удары, сыпавшиеся со всех сторон. Снова и снова он «искрил» разрядами молний, уничтожая солдат Халифата десятками, — но тех становилось все больше.

— Отступаем! — крикнул Килиан, поняв, что еще немного, и выход из этой мясорубки окажется закрыт.

Как раз подоспели зомби и ансарры, вооруженные трофейными винтовками: они прикрывали авангард огнем, не давая черным замкнуть кольцо. Кавалерия Ордена вырвалась из рядов Халифата так же, как ворвалась: давя зазевавшихся и распугивая остальных. Магнитной сферы у них, правда, уже не было, и успей стрелки сориентироваться, тут-то бы все и закончилось. Контроль вероятностей, защищавший адептов от шальной пули, никак не помог бы против прицельной очереди из тысячи стволов, потому что тут вероятность выжить по определению равна нулю.

Вот для того, чтобы они не успели сориентироваться, и существовал следующий этап плана. Из облаков над сбившимися в кучу солдатами Халифата спустилась окруженная вихрем магической энергии Ильмадика. Владычица была прекрасна и ослепительна в своем сиянии, и черным бы пасть ниц перед ней… Вместо этого они открыли огонь. Наверное, кто-то из них даже попадал, — не мог не попасть, несмотря на все вероятности, измененные Килианом для её защиты. И хоть не могло оружие смертных причинить богине реальный вред, одна мысль об этом заставляла юношу испытывать испепеляющий гнев. Хотелось жестоко наказать святотатцев, осмелившихся на подобное, уничтожить их…

Собственно, этим он теперь и собирался заняться.

Богиня поднялась обратно в облака, как ранее спустилась. Она уже выполнила свою часть плана. Сперва кавалерия Ордена должна была собрать вражеские войска максимально плотно. Затем Владычица провела одну малозаметную трансформацию воздуха. И теперь Килиану оставалось лишь бросить молнию, чтобы инициировать реакцию.

В тех местах, где электрический разряд проходил через смесь кислорода и фтора, в который Владычица превратила обычный азот из воздуха, можно было заметить образование красноватого дыма. И наверное, если кто-то из слуг Лефевра имел представление о Дозакатной химии, то он даже успел испугаться. Но времени на это у него в любом случае было немного.

При температуре выше льдов мифического Севера диоксидифторид долго не живет. Но чтобы вступить в реакцию с органикой, ему нужны считанные секунды.

Несмотря на то, что солнце уже зашло, на поле боя вдруг стало светло, как днем. Яркая огненная вспышка поглотила ряды солдат вокруг пушек. Пламя стремительно распространялось, едва красноватый газ вступал в реакцию с телами людей. В считанные мгновения простой ритуал Понижения, соединенный со знаниями древней химии, уничтожил более двух тысяч человек.

Это было подлинное чудо. Чудовищное, ужасающее, — но прекрасное. Деяние, достойное истинного божества.

Карающего божества.

Напуганные, деморализованные, солдаты Халифата уже не могли защитить себя, когда Килиан со товарищи нанес новый удар. Молнии. Кавалерийский натиск. Противник уже даже не сопротивлялся. Тут и там Ильмадика снова опускалась над рядами черных, — на этот раз ограничиваясь тем, что перенаправляла гравитоны, буквально давя небольшие отряды.

Кто-то сдавался в плен. Кто-то организованно отступал. Кто-то просто бежал, обезумев от ужаса. В любом случае, это сражение было окончено. Они победили: полсотни человек против нескольких тысяч.

Они заявили миру о возвращении Ильмадики и о Её могуществе.

Это был шанс, которого они не могли ожидать, — и которым глупо было бы не воспользоваться. Едва Халифат отвел большую часть войск на борьбу с угрозой с тыла, как Амброус скомандовал идти на прорыв.

Впереди отряда неслись Корбейн со своими конниками — их главная ударная сила. За ними следовали все остальные: в лучшем случае это были те, у кого хотя бы была отдельная лошадь. Кто-то садился на одну лошадь вдвоем. Совсем тяжело раненых и неспособных держаться в седле везли в телегах.

К счастью, загадочные союзники полностью переключили на себя внимание врага, и шквал пуль, встретивший остатки защитников крепости, оказался довольно вялым: Лана сумела принять его на магический щит. Последовала сшибка, в которой преимущество оказалось на стороне кавалерии. Путь был свободен.

— Быстрее, быстрее! — крикнул Амброус, выпуская очередь из трофейной винтовки куда-то в сторону врагов.

— Налево! Не тратим время, отступаем к северу!

Лана ожидала, что они попробуют соединиться с теми, кто все-таки пришел им на помощь, но наверное, маркизу было виднее. Да и не смогла бы она спросить его об этом, даже допускай ситуация обсуждение: ей приходилось постоянно петь, чтобы поддерживать защиту.

На горизонте по правую руку от нее, казалось, взошло солнце, — это было настолько невероятно, что Лана даже не в первый момент поняла, что это всего лишь колоссальной силы объемный взрыв. А когда поняла — ужаснулась.

Но верная лошадь, светло-соловая умница Дымка, уже несла ее дальше, вслед за остальными. Тут и там беглецам приходилось вступать в бой, но противниками их были лишь разрозненные небольшие отряды. Основные силы Халифата сочли за благо отступить, — и Лана точно бы не стала их за это упрекать.

— Берегись!

Дорогу кавалькаде преградил отряд черных. Но Элиас бросил гранату, и задержаться пришлось лишь на несколько секунд.

Безумная скачка продолжилась.

У Ланы уже начал садиться голос; еще немного, и она будет не в состоянии поддерживать щит. К счастью, пули били в него все реже: защитники крепости удалялись от поля боя. Вот подъем на горную тропу. Здесь придется сбросить скорость, чтобы лошади не поломали ноги. Но если удастся пройти через серпантин, значит, выбрались.

С другой стороны, здесь они будут отличной мишенью. Против своей воли чародейка кинула взгляд назад, на заканчивавшееся сражение.

И увидела, как на отряд, готовый расстрелять их, обрушиваются те странные конники, что пришли им на помощь. Молнии, сшибка, — стрелять стало некому. Лана заметила, что предводитель всадников, черноволосый мужчина на динозавроподобном чудовище, отсалютовал им шпагой. Как почему-то показалось, — конкретно ей.

И хоть с такого расстояния и невозможно было рассмотреть лицо, она узнала его. Килиан. Её демон-хранитель. Бывший друг.

Определенно, правильно они сделали, что решили не вступать в контакт с внезапной подмогой. Со слугами Ильмадики лучше было не пересекаться. Особенно учитывая, что Лане ясно дали понять: если они пересекутся снова, она умрет.

Чародейка не хотела умирать, но в особенности она не хотела умирать от руки друга.

Отряд все больше удалялся от брошенной крепости. Горстка, жалкая горстка осталась от недавней армии. Менее сотни солдат, лишь две трети из которых могли еще сами держаться в седле. Примерно столько же — простых людей, женщин и детей, искавших убежища в крепости Миссена-Клив, а нашедших там лишь западню.

На следующий день на горизонте показались Высокие Ворота — гарнизон на границе области, перекрывавший единственный перевал. И если до этого Лана считала, что войска остаются в этом гарнизоне, чтобы черные не могли под прикрытием осады прорваться в Идаволл, то сейчас понимала яснее ясного: тому, что гарнизон Высоких Ворот не пришел им на помощь, могло быть только одно объяснение.

Их бросили на смерть.

Высокие Ворота представляли собой две гладких и отвесных каменных стены песчаникового цвета. С обоих боков они упирались в скалы, защищавшие гарнизон лучше любых укреплений. Сквозной проход-арку перегораживала толстая металлическая решетка. Многочисленные бойницы ощетинились стволами: винтовок Дозакатных этому гарнизону досталось мало, но для армии, вынужденной наступать узкой колонной, мушкеты и мушкетоны могли быть не менее опасны.

Амброус велел остановиться. Выступив вперед, маркиз извлек из-за пояса витой боевой рог и заиграл древний сигнал рода герцогов Идаволла.

Результат не заставил себя долго ждать. Спустя всего пару минут на стену гарнизона выступил молодой, крепко сложенный шатен с породистым, дворянским лицом, одетый в синий мундир с золотой перевязью и короткий черный плащ на одно плечо.

— Приветствую вас, маркиз, — вежливо кивнул он, но Лана почти физически ощутила исходящее от него напряжение. Не рад он был им, совсем не рад.

— Приветствую, виконт, — кивнул в ответ Амброус, — Нам нужно пройти через контролируемый вами перевал. Срочно.

Виконт покачал головой.

— Простите, маркиз, но я не могу вам этого позволить. У меня приказ.

Чародейка поняла, что такими темпами еще немного, и на слово «приказ» у нее начнется самая настоящая аллергия.

— То есть?..

Голос Амброуса стал холодным, как льды мифического Севера. Лана предпочла бы не становиться на пути у человека, говорящего с такой интонацией.

— Вчера вечером мне передали приказ от Герцога, — будто извиняясь, развел руками командир гарнизона, — Я не должен пропускать никого. В том числе и вас.

Амброус собирался что-то сказать, но виконт прервал его:

— Я все понимаю, милорд, но ваш отец стоит выше вас. Я не могу ослушаться его воли.

— И вы готовы обречь две сотни людей на верную смерть?! — подала голос Лана.

Почему-то она почувствовала, что если попытаться надавить на этого человека (что уже готов был сделать Амброус), то от этого станет только хуже.

Её вопрос заставил виконта поколебаться. Но увы, лишь на секунду.

— Если потребуется. Я не рад исполнять этот приказ, миледи. Но при необходимости у меня есть инструкция открыть огонь.

— И вы выстрелите в наследника своего сюзерена? — осведомился Амброус.

— Если потребуется, — повторил виконт.

Ситуация складывалась патовая. Безотносительно того, смогут они победить или нет… Штурмовать собственную крепость — решение заведомо проигрышное. Таким образом они мгновенно превратились бы в мятежников и предателей.

Пусть даже их предали первыми.

Помощь пришла оттуда, откуда Лана меньше всего ее ожидала. Как, впрочем, и кто-либо еще.

— Хватит стрелять, пожалуйста.

Это была деревенская девочка, которую, казалось, целую вечность назад Лана лечила от кори. Когда началось вторжение Халифата, ее семья не успела бежать за границу области. Всю осаду она просидела, прячась в подвалах донжона, а во время прорыва — держалась тише воды, ниже травы в одной из телег. И тут вдруг подала голос.

— Послушайте ребенка, виконт, — Амброус чуть усмехнулся, — Хватит стрелять.

Командующий гарнизоном заколебался. Лана не читала его мыслей, но и так понятно было, что происходит в его голове.

Сколь бы ты ни был готов исполнять приказ, это не значит, что ты сможешь стрелять в ребенка.

А неожиданная участница переговоров все смотрела на него ясными голубыми глазами. Как странно. Она только что побывала в настоящем аду. Но даже в аду не перестала быть ангелом.

— Я пожалею об этом, маркиз, — медленно, негромко, как будто обращаясь к самому себе, сказал командир.

— Может быть, — пожал плечами Амброус, — А может быть, и нет. Делайте, что подсказывает вам совесть, виконт. С отцом я разберусь. Даю слово.

— Знайте, что своей жизнью вы обязаны этой девочке, — заметил тот, — Открыть ворота!

Лана не смогла удержаться от вздоха облегчения.

Путь в Идаволл был свободен.

Глава 4. Горькие плоды познания

Крепость Миссена-Клив уже никак не смогла бы выполнять свою роль фортификационного сооружения. Собственно, от всей крепости остались донжон, полуразвалившееся здание неопределенного назначения и одна-единственная оборонная башня с куском прилегающей к ней стены. Прочие башни, стены и внутренние строения давно уже превратились в груды обломков, пригодные в лучшем случае на роль стройматериалов.

И все же, даже в столь удручающем состоянии крепость имела несомненные преимущества перед ночевкой на открытом воздухе. Стены донжона могли неплохо защитить от дождя и ветра. Маловероятно, чтобы черные вернулись сюда в ближайшее время, но и случайному снайперу поразить цель, укрытую за стеной, будет явно сложнее, чем в чистом поле.

Наконец, просто несолидно было Владычице спать на голой земле.

Отправив зомби разгребать завалы, Килиан наконец-то, впервые с самой высадки в Миссене, слез со своего скакуна. Его организм отозвался на это облегчением и благодарностью: хоть и привычный к верховой езде, ученый находил шкуру броненосца слишком уж твердой, а седла как такового для столь необычного существа предусмотрено не было.

Спешившийся следом Йоргис лишь на пару секунд опередил его в том, чтобы подать руку Владычице, переступающей через крупный камень. Та в ответ улыбнулась очаровательной улыбкой:

— Спасибо. Распорядись насчет пленных, хорошо?

Йоргис Вальдемар был одним из адептов Ордена Ильмадики, приведшим остальных братьев на место высадки. Высокий, мускулистый, смуглый, черноволосый и черноглазый, он слыл дамским угодником и лихим рубакой. В магии он уступал что Килиану, что Первому, но в принципе, тоже кое-что умел. Если б еще не его привычка постоянно бравировать своими победами и в особенности — намекать на свои планы «завоевать» Владычицу…

Другим высокопоставленным членом Ордена был Эрвин Арас. Точнее, была, но такую поправку приходилось делать исключительно мысленно: Эрвин ненавидела, когда о ней говорили в женском роде, и вполне могла убить за это. Были прецеденты. Притом, что внешность у нее была вполне женственная: несмотря на короткую стрижку и мужской наряд, ее лицо и фигура часто притягивали мужские взгляды. Хотя до Ланы, не говоря уж об Ильмадике, ей было далеко…

Эти двое выдавали лучшие результаты в освоении древней магии, — опять же, за вычетом Килиана и Первого. Из числа остальных Килиан выделял старого ученого Артиуса Ботари и юного воришку по кличке Моль. Потому что это были его люди: он привлек их в Орден, и кажется, они все еще уважали его больше, чем Первого — Артиус за знание, а Моль за то, что помог вырваться из нищеты. Еще он привлек в Орден девушку по имени Ианта, но та вскоре была уличена в предательстве. Килиан до сих пор испытывал жгучий стыд, что позволил личным симпатиям взять верх над здоровой подозрительностью; Ильмадика же с тех пор не принимала женщин в Орден, — ну, кроме Эрвина.

Её адептами становились лишь те, кто любили её — не только как Бога и учителя, но и как женщину.

— Килиан, я могу доверить тебе более ответственную задачу? — спросила Владычица, когда Йоргис скрылся из виду.

— Конечно, — с готовностью закивал ученый.

— Тогда спустись в подвалы и проверь бомбы. Первый вывел их из строя, но я все равно беспокоюсь. А кроме тебя и Артиуса, никто здесь не разбирается в этом достаточно хорошо.

— Будет сделано, — чуть поклонившись, Килиан направился на поиски входа в подвал.

Ну, впрочем, «подвал» — это было громко сказано. Погреб, скорее. В мирное время тут, пожалуй, хорошо было хранить вино. Сейчас половина погреба была отведена под запасы зерна, другая — под бочки с порохом. Именно к ней была прикреплена связка мощных бомб на основе смеси кислот, аммиака и формальдегида. Хорошо знакомая ему выпендрежная работа Элиаса. И столь же выпендрежно прерванный фитиль, из-за которого пороховой заряд, приводящий структуру в движение, не взорвался.

Склянки с кислотой Килиан, подумав, прихватил с собой: пригодится. Отправились они в трофейную сумку, принадлежавшую адепту Лефевра, убитому в битве под крепостью. Ее содержимое еще только предстояло разобрать.

С переноской резервуаров с газом ученый заморачиваться не стал: в походе это не слишком-то удобно. И что, кроме фирменного тщеславия, не давало Элиасу воспользоваться более простыми средствами? Килиан же ограничился тем, что превратил аммиак в воду, а формальдегид в азотную кислоту. По крайней мере, позволит не опасаться утечки отравляющих газов.

Полученную таким образом энергию он направил на контроль вероятностей: не сказать чтобы какая-то из них действительно играла весомую роль; но немного удачи им в любом случае не повредит, особенно после того, как Первый Адепт сыграет свою роль троянского коня.

Закончив в погребе, Килиан поднялся обратно, — в место, по привычке продолжавшее именоваться внутренним двором.

Здесь его встретил Хади. Здоровенный ансарр был мрачен; и даже громкая победа над ненавистным Халифатом если и подняла ему настроение, то ненамного и ненадолго.

— Пленные черные солдаты, — сходу сказал он, — Что с ними будет?

Это был весьма щекотливый вопрос. Сложно, очень сложно было представить магическое промывание мозгов так, чтобы от этого не коробило. Даже братья по Ордену, узнав об экспериментах Килиана, испытывали лишь ужас и отвращение.

Но и скрывать правду смысла не было, тем более что Хади уже видел достаточно, чтобы сложить два и два.

— Мы изменим их восприятие, — ответил чародей, — Принудительно сделав из них наших союзников.

— Вы убьете их разум?

— Ну… Можно сказать и так, — не вполне уверенно подтвердил ученый.

Ансарр кивнул. Не было понятно, как он относится к этому: осуждает или понимает. Но почему-то Килиан почувствовал себя очень неуютно.

— Это война, — сказал он, — Война с превосходящим противником. Если мы хотим победить, мы должны быть готовы использовать любые средства. Нарушить любые правила.

— Это мудро, — подтвердил ансарр, — Но это не значит, что это правильно.

Килиан пожал плечами:

— Возможно. Но не более неправильно, чем подставить других, не решившись принять тяжелое решение.

Хади снова кивнул.

— У тебя благородное сердце, сын Леандра.

Бастард сам не знал, почему некогда решил раскрыть этому человеку тайну своего происхождения. Может, потому что о тонкостях светской жизни Идаволла южный варвар все равно ничего не знал. А может, потому что был достаточно честен, чтобы не использовать ее во зло, и достаточно молчалив, чтобы не раскрыть ее по случайности.

— …жаль, что не о всяком из вас можно сказать то же.

Он бросил взгляд в сторону восточного крыла донжона, избранного Йоргисом для проживания. Килиан же лишь коротко посмеялся:

— Боюсь, что сейчас знание людей изменило тебе, Хади. Я какой угодно, только не благородный.

Ансарр хмыкнул с какой-то скрытой иронией:

— Может быть, ты просто сам этого не знаешь?

— Я знаю самого себя, — возмутился ученый.

На привычку некоторых людей приписывать ему невесть что он всегда реагировал остро. Даже если это «невесть что» было условно положительным, — а благородство он к таковому не относил, считая лишь социально одобряемым способом быть дураком.

— Никто не может сказать, что знает самого себя, — возразил Хади.

Ученый негромко фыркнул:

— Я прагматик, Хади. Я не пытаюсь следовать чести, благородству и тому подобной ерунде. Я выбираю те пути, которые ведут к результату.

— Благородство не означает глупости, сын Леандра, — заметил ансарр, — А вот гордыня, упрямство… они ведут к ней. Заставляют не видеть того, что ты видишь.

— Бессмыслица какая-то, — хмыкнул чародей, — Если я это вижу, то как я могу этого не видеть? Чисто логически?

Хотя в принципе, смысл того, что говорил ансарр, он понимал. Хоть и не был в полной мере с этим согласен. Но не обратить внимания на логическое противоречие в самом высказывании — просто не мог. Никогда не умел.

— Именно так, как сейчас, — ответил Хади.

Бронебойный ответ, в общем-то. Килиан не нашелся, что на него возразить, не подтвердив его тем самым.

— Вы обладаете огромной силой, — сказал вдруг ансарр.

— Да, — подтвердил Килиан, — Сила древней магии велика. Присоединяйся к нам! Ты тоже сможешь овладеть ею. И использовать её, чтобы освободить свой народ. Владычица научит тебя тому же, чему и нас.

Хади покачал головой.

— Ансарры долгие годы в рабстве у Халифата.

— Я знаю, — кивнул ученый, — И как раз…

— …и пока это так, мы не будем искать себе нового хозяина.

Подобное высказывание, сравнение Ильмадики и адептов Лефевра, казалось вопиюще несправедливым. Но почему-то Килиан понял, что споря об этом, сделает только хуже. Не был он мастером дипломатии.

— Как знаешь. Хотя я по-прежнему считаю, что ты ошибаешься.

Ансарр молча пожал плечами.

— Когда мы доберемся до столицы, я найду тебе самую подробную карту побережья, и тогда ты и твой народ сможете вернуться домой, — пообещал ученый.

— Спасибо, асдик.

После разговора с Хади Килиан прошел в донжон. Как основатель Ордена, он занимал привилегированное положение, и комната ему досталась особенно удачная: практически дверь в дверь с комнатой Владычицы. Впрочем, разгром там царил такой же, как и в остальных помещениях разрушенной крепости.

Закрыв за собой дверь, ученый плюхнулся на кровать и прикрыл глаза. В первый раз за последнее время ему удалось по-настоящему остаться одному. Как странно: всю свою жизнь он считал, что любит быть один. Что ему это нравится. Что другие люди грузят и раздражают его. Но сейчас он чувствовал себя как-то…

Одиноко.

Килиан подумал о Лане, — о главной его ошибке. Ошибке, о которой он не мог заставить себя жалеть. Он привязался к ней. Слишком привязался, особенно для того, кто собрался предавать. Пока они общались, он даже и не думал, насколько неотъемлемой частью его жизни она становится.

Как он хотел бы поговорить с ней сейчас. Просто поговорить.

Но он знал, что этому больше не бывать. Он сделал выбор. Что было, то было. И больше не вернется.

Мотнув головой, ученый притянул к себе трофейную сумку. Помимо запаса ресурсов для преобразования (сера, свинец и немного золота), там обнаружились три кристалла, похожие на те, что использовались черными для телепортации, и рукописная книга на одном из языков Дозакатных.

Килиан немедля приступил к переводу, но сегодня научные концепции почему-то не лезли ему в голову. Да что с ним такое, право? Заболел, что ли?

Никаких признаков болезни ученый у себя не диагностировал. Но сосредоточиться на переводе никак не удавалось. Мысли снова и снова возвращались к Лане.

Первый Адепт упоминал, что она входила в гарнизон Миссена-Клив. Выжила ли она в этой осаде? Должна была выжить. Разумом Килиан понимал, что если бы защитники лишились единственной эжени до того, как Орден присоединился к сражению, то Первому пришлось бы раскрыть себя, и дальнейшие события пошли бы по совершенно другому пути. Но сердцем он все равно беспокоился.

А еще не оставляла его мысль о собственном предательстве. О том, что как ни крути, каковы бы ни были его мотивы, но он лгал и манипулировал девушкой, которой не желал никакого зла. И этому не было прощения. Не могло быть.

Вдруг стало как-то холодно. Неужели правда заболел? Да вроде непохоже…

Ассоциативно вспомнилось, как церковники говорили, что самый глубокий круг Ада предназначен для тех, кто обманул доверившихся. И что там холодно настолько, что оледеневает влага в глазах и воздух в легких. Килиан Реммен всегда был в сложных отношениях с Церковью: в Бога, в Рай, в Ад ученый не верил.

Но лишь теперь он начинал осознавать, что его собственный Ад — внутри него самого.

Плюнув на попытки разобраться в достижениях врага сейчас, чародей вышел из комнаты. Не сиделось ему на месте. Хотелось что-то сделать, но он сам не представлял, что. Просто шел, куда несли ноги.

Ноги принесли его на уцелевшую сторожевую башню. Там, на вершине, не было никого, кроме безмолвного зомби, который должен был поднять тревогу в случае появления незваных гостей. Фактически, Килиан снова был один.

С башни открывался прекрасный вид. То есть, нижняя его часть была не очень: кучи трупов, обломков, кратеры от снарядов и обгоревшая трава изрядно портили чудесный когда-то пейзаж Миссены.

Поэтому Килиан смотрел в небеса.

Как странно. Еще недавно он не замечал по-настоящему такой простой вещи, как звездное небо. Он знал имена звезд. Он знал, по каким орбитам они двигаются, в какие созвездия складываются и где будут в другое время. Знал, какие из них еще существуют, а какие давно погибли, просто их свет еще доходит до Земли. Он знал, что звезды представляют собой облака ионизированного газа, знал, что в них происходит постоянный процесс Понижения водорода до гелия, — высвобождающий энергию и одновременно повышающий плотность ядра.

Но вот одну, очень важную вещь он стал замечать, только общаясь с Ланой.

Только благодаря ей он стал замечать, что звезды красивы.

Килиан тряхнул головой, отгоняя странные мысли. Почему? Почему он думает об этом? Единственная звезда, что была нужна ему, была рядом. Владычица Ильмадика, самая настоящая звезда на Земле. Другие звезды ему не нужны.

Не нужны.

И другие люди тоже.

Только Владычица.

— Не ожидал тебя здесь найти, — послышался женский голос у него за спиной.

Ученый обернулся, хотя в общем-то, и так знал, кого увидит.

Эрвин Арас стояла возле лестницы вниз и склонив голову набок, наблюдала за ним.

— Это взаимно, — ответил Килиан.

Беседовать с этим человеком ему сейчас не хотелось. Неприятно было как-то. Как будто само появление адептки-адепта рушило волшебное очарование звездной ночи.

Но вариантов не было: надежда, что Эрвин лишь случайно с ним пересеклась, и сейчас они спокойно разойдутся, таяла с каждой минутой, что ученый ощущал на себе ее взгляд.

— Что тебе нужно? — резче, чем следовало бы, спросил он.

— Обсудить кое-что, — ответила адептка.

Она замолчала, явно ожидая вопросов. Килиан задавать их не стал. Если ей что-то надо спросить, пусть спрашивает. Сама.

— Ты высоко проявил себя в Гмундне, — продолжила Эрвин уже заметно похолодевшим голосом, — Ты спас Владычицу Ильмадику. Ты герой.

— Мне помогли, — озвучил Килиан максимально нейтральный ответ.

Он не стал нарываться на конфликт словами «Мне помогли не вы». Хотя из всего Ордена, кроме него самого, действительно приложил руку к освобождению Ильмадики только Первый, и то на вспомогательных ролях. Несомненно, чувствовать себя героем Килиану было приятно. Но в том, КАК это говорила Эрвин, слишком отчетливо ощущалось, что она ведет к какой-то просьбе.

— На ближайшее время твое слово имеет вес, — продолжила она, — Владычица ценит тебя и прислушивается к тебе. Я бы хотел, чтобы ты употребил это влияние, чтобы помочь укрепиться мне. Я не останусь в долгу: когда мы захватим власть, тебе пригодятся сторонники в Ордене.

Килиан молчал. Адептке необязательно было говорить прямым текстом: ключевую роль в следующем этапе плана будет играть не он, а Первый Адепт, сейчас направляющийся в столицу. Тот человек, которого ученый меньше всего хотел бы видеть «героем дня».

Но все же, они были на одной стороне. И вставлять палки в колеса брату по Ордену Килиан не собирался. Они делали общее дело, и это было главным.

— Первый считает, что Верховный Судья Идаволла не примет нашей власти. От него придется избавиться. Насколько я знаю, ты не претендуешь на его место: кроме меня, его хочет получить только Йоргис. Думаю, мы оба понимаем, что это животное — не тот, кто сможет навести тут порядок и справедливость.

Навести порядок и справедливость. В этом была и его цель, и цель почти всех адептов. Они все были теми, кто недоволен сложившимся укладом. Килиан, будучи бастардом, ненавидел сословную систему. Минимум шестеро других адептов также были незаконнорожденными, а кое-кто, в частности, Йоргис, — и вовсе простолюдином. Эрвин вовсю сталкивалась (сталкивался?) с проблемами половой дискриминации. Про нелады с Церковью и вовсе говорить нечего: нужно было иметь очень тесное знакомство с ее неприглядной стороной, чтобы даже помыслить о присоединении к культу Владык. Слишком настойчиво Церковь лепила из них врагов рода человеческого, — даром что сами Владыки были богами из рода людей.

— Так ты поддержишь меня?

— Поддержу, — ответил Килиан. Действительно, сложно было найти в Ордене кандидата на эту роль хуже, чем Йоргис.

— Но интриговать в твою пользу не стану. Владычица Ильмадика сама поймет, кому доверить эту должность. Я спасал ее не ради влияния и не собираюсь «употреблять» его.

Он не был уверен, что поступал правильно. Но слишком болезненно сверлили его голову мысли о том, что он злоупотребил доверием Ланы, чтобы он мог позволить себе сделать то же самое еще и с Ильмадикой.

Ведь как говорится, один раз — совпадение, два — уже тенденция.

Хотя Лана всерьез опасалась, что вскоре после возвращения в Идаволл беглых защитников Миссены арестуют за нарушение приказа, в столице их встречали, как героев. Тут и там толпа взрывалась ликующими возгласами, а под копыта лошадей бросали розовые лепестки. В основном приветствовали Амброуса, но и его спутникам доставались свои пять минут славы.

Слухи о произошедшем уже разнеслись, в пути обрастая все более невероятными подробностями. Оказывается, маркиз со своей верной дружиной сражался против более чем полумиллионной армии Халифата. При этом отступление перед превосходящими силами противника как-то незаметно превратилось в решительную победу, а о действиях Адептов Ильмадики вспоминали редко и как-то вполголоса.

От такого Лане было очень неуютно: неприятно было знать, что их славят за ненастоящие подвиги. А с другой стороны — разве преувеличения в народной молве как-то отменяют то, что было на самом деле? Они действительно выжили в настоящем аду, они действительно сражались против многократно превосходящих сил противника, — и в конце концов, они действительно спасли людей, приговоренных собственным правителем.

В том числе и детей.

Свободно пропустили их и во дворец, причем всех. Беженцы и простые солдаты ошарашенно вертели головами: такой роскоши они не видели, вероятно, никогда в жизни. Гвардейцы Тэрла, не говоря уж об Амброусе, Лане и Элиасе, реагировали гораздо сдержаннее.

Элиас и вовсе держался мрачно и как-то напряженно. Порой глядя на него, Лана ловила себя на мысли, что он собирается сделать что-то, что неприятно ему самому. Но с расспросами она не лезла: сама ненавидела, когда посторонние лезут в душу, а с этим ученым она не была сколько-нибудь близка. Говорят, что пережитая вместе смертельная опасность сближает, но в их случае это так не работало.

Напряжение ощущалось и во время пира в честь победы, — да, хоть они и оставили Миссену, герцогская пропаганда представляла происшедшее как победу. Дежурные поздравления, дежурные тосты… Взгляды Амброуса и Леандра, встречавшиеся снова и снова, — Лане казалось, что Герцог с маркизом ведут незримый поединок.

А после пира, когда все стали расходиться по выделенным им покоям, Амброус шепнул ей:

— Эжени, у меня будет к вам небольшая просьба.

— Да? В чем дело? — Иоланта тоже постаралась говорить тихо, хотя казалось, что в этой суете никто не обращает на них особого внимания.

— Мне нужно обсудить с отцом произошедшее, — ответил маркиз, — Наедине. Я надеюсь, что мы найдем нормальное объяснение, но…

— Но вы в это не верите, — вздохнула девушка.

Страшно это — знать, что твой родной отец может быть твоим врагом. У нее самой отношения с отцом были далеки от идеала, но такое…

— Я опасаюсь, что его безумие зашло слишком далеко, — поправил Амброус, — И если это так, мне придется спасаться. Я хотел бы, чтобы вы прикрылись отведением глаз и присутствовали при нашем разговоре.

Эти слова привели ее в замешательство. Неужели маркиз опасался своего отца настолько, что допускал, что ему потребуется ее помощь? Чародейка представила себе Герцога, в гневе начинающего избивать сына церемониальным скипетром, или что там было у идаволльцев вместо него. Такое поведение категорически не вязалось с рациональным и хладнокровным Леандром Идаволльским… Но за последнее время он уже сделал многое из того, что с ним не вязалось. От безумца можно ожидать всего.

— Хорошо, — кивнула девушка, — Дайте мне пару минут.

Она могла бы исчезнуть и прямо из-под носа у прохожих, — любой, чье внимание не было бы сосредоточено непосредственно на ней, просто потерял бы ее из виду в толпе, — но отойти в безлюдное место, там накинуть полог отведения глаз, после чего вернуться — это надежнее будет.

И хоть ни о каких условных знаках они и не договаривались, но едва она приблизилась, как Амброус тут же направился к Герцогу.

— Отец, — громко и четко обратился он, — Нам нужно поговорить.

— Нужно, — кивнул Леандр, — Я рад, что ты это понимаешь.

Лицо его было совершенно нечитаемым. Ни радости, ни печали, ни сомнений, ни решимости. Просто застывшая железная маска.

Маска, за которой может скрываться что угодно.

— Пойдем в твой кабинет? — спросил Амброус. Голос его слегка дрогнул: кажется, от выражения герцогского лица его мороз пробирал по коже.

Леандр покачал головой.

— В Убежище. Думаю, будет правильно провести этот разговор там.

Что это за Убежище, Иоланта прекрасно знала. Идаволльцы гордились тем, что их страна была колыбелью Послезакатной цивилизации. По легенде, когда стало ясно, что война Владык грозит уничтожить весь мир, две сотни человек укрылись в колоссальном подземелье, выстроенном специально для того, чтобы пережить конец света. После того, как Закат отгремел, и Владык не стало (точнее, как теперь знала Лана, они оказались заточены в Гмундне), жители Убежища выбрались на поверхность и построили город, который назвали Идаволлом (в честь чего-то из северной мифологии, которую их предводитель очень любил). Уже в последующие годы и века их потомки выстроили прочие города, расселились по Полуострову, создали Иллирию, Пиерию и другие страны.

А Убежище стало памятником славному прошлому. Хотя идаволльцы декларировали готовность при новом Закате укрыться там снова, большинство смотрели на эти заявления скептически. Откуда взяться новому Закату, если все Владыки мертвы?..

Да только, как оказалось, не совсем.

Отец и сын шли по направлению к Убежищу, — ровным, строевым шагом, как гвардейцы на параде. Они не заговаривали друг с другом и даже не поворачивали друг к другу головы. Не обращали они внимания и на Лану, — по крайней мере, девушка на это надеялась.

А между тем, чем дальше они продвигались, тем больше увиденное вызывало у нее беспокойство. По мере приближения к Убежищу стражи становилось все больше. Само по себе это можно было объяснить: как-никак, там могли остаться технологии Дозакатных, на которые с удовольствием наложили бы руки адепты что Лефевра, что Ильмадики. Но что-то в атмосфере, что-то в ощущениях навязчиво твердило: все не так просто. Это не была регулярная охрана. Тот, кто ее выставил, ожидал чего-то. Чего-то нехорошего.

И в самое ближайшее время.

А самое главное — этим кем-то был не Герцог. Его происходящее удивляло хоть и меньше, чем Лану… но все-таки удивляло.

— Кто приказал усилить караулы? — спросил он, остановившись у одного из постов охраны.

— Граф Ольстен, милорд, — отчеканил алебардист средних лет, одетый в форменный гвардейский мундир.

— Причина? — коротко уточнил Герцог.

— Покушение на маркиза Амброуса в Миссене, милорд. Опасность повторного нападения, милорд.

— Откуда исходит информация?..

Несомненно, он знал о покушении. Но по какой-то причине явно не хотел, чтобы об этом распространялись.

— Сын графа, Элиас Ольстен, милорд.

— Возвращайтесь к службе.

Все это время Леандр изучающе смотрел на Амброуса. Но что бы он ни искал на лице наследника, он этого не нашел.

Наконец, отец и сын добрались до круглой свинцовой двери, отделявшей Убежище от Послезакатных помещений. Выученным, рефлекторным движением Герцог повернул колесо, открывавшее замок, и полметра металла (в толщину) отъехали в сторону. Несомненно, эта дверь будет лучшей гарантией, что никто не подслушает разговор.

Лана была исключением.

— Садись, — приказал (иначе не скажешь) Леандр, усаживаясь на старое кресло рядом с давно мертвым стеклянным экраном.

Первая комната Убежища, своего рода «прихожая», была вся уставлена старой техникой непонятного назначения. Что-то забрали ученые Университета для своих исследований, но далеко не все. К примеру, осветительные приборы их не интересовали… Впрочем, они все равно не работали: помещение освещали странно сочетающиеся со всей этой техникой керосиновые лампы.

— Благодарю, я постою, — ответил Амброус, складывая руки за спиной.

Лана встала чуть в стороне от него, чтобы быть готовой в случае чего выставить щит между участниками беседы.

— Как знаешь, — ровным голосом сказал Герцог.

— Хватит ходить вокруг да около, отец, — а вот маркиз такой выдержкой явно не обладал, — Ты пытался убить меня.

Леандр Идаволльский смотрел на него. Лана ожидала, что он возмутится такой дерзостью. Начнет все отрицать. А может, если он и вправду безумец, то засмеется или сделает еще что-то… Ну, безумное.

Вместо этого он смотрел. Смотрел тусклым и пустым взглядом очень старого и усталого человека. Смотрел долго, — с минуту, наверное.

А потом произнес всего одно слово:

— Да.

Амброус шумно выдохнул и отвернулся. Кажется, ему противно было смотреть на отца. И его можно было понять.

— Я верил… До последнего я верил, что это не так.

— Нет, не верил, — пожал плечами Леандр.

Это прозвучало безразлично… Но Лана ясно чувствовала таящуюся за этими словами боль.

— Ты прав, — ответил маркиз, — В сердце своем я знал, что это правда. Вся эта никому не нужная оборона никому не нужной Миссены… Вся эта подмога, которая так и не пришла. Все это — чтобы убить меня?!

— Не думай, что это решение далось мне легко, — заметил Герцог.

— А разве нет?! — Амброус уставился на отца, и чародейка увидела в его глазах слезы, — Ну-ка, ответь. Почему тебе это не далось легко?! Ты готов был потерять столь полезный ИНСТРУМЕНТ?!!

— Не говори глупостей, Амброус, — поморщился Леандр, — Ты мой сын, и я тебя люблю.

— Хватит лгать, отец! — всплеснул руками маркиз, — ХВАТИТ ЛГАТЬ!!!

Голос мужчины эхом отдавался от стен Убежища. Страшно было видеть, как это вечно спокойный и исполненный достоинства аристократ начинает так орать.

Но вмешаться Лана не смела.

— Ты никогда не любил нас! — продолжал маркиз, но уже чуть спокойнее, — Ни меня, ни маму. Мы были для тебя инструментами, а не людьми.

— Я любил вас, — упрямо повторил Герцог, — Так, как умел.

— Ах, как умел?! — снова начал заводиться Амброус, — Ты заврался, отец! Или, может, ты думал, что мы не знали о твоей иллирийской сучке?!

— Не смей говорить так о ней!

Леандр лишь слегка повысил голос. Но пугало это куда сильнее, чем все крики Амброуса.

— Не говорить?! — возмутился маркиз, — Ты предал нас! Не тогда, когда бросил в ту мясорубку. Не тогда, когда переспал с той пряхой. Не тогда, когда стал выплачивать содержание своему ублюдку. А тогда, когда дал ей кое-что поценнее, чем твое семя или твои деньги. То, чего нам ты дать не мог.

Грозный Герцог Идаволльский, властитель одной из крупнейших держав Полуострова, казался сломленным и поникшим.

— Да, я влюбился в неё, — признал он, — В Ванессу Реммен. Я помню ее имя до сих пор. И твоего брата я узнал сразу, как увидел, хоть он и не подозревает об этом. Это было моей ошибкой, — ошибкой, которую я осознал. И я вернулся. К своей стране… и к вам.

— К своей стране и к нам, — повторил Амброус, — Ты заметил, нет? Мы с мамой всегда были на втором месте. Всегда… На втором…

Он резко замолчал и опустил голову. Маркиз плакал почти беззвучно. Лицо его скрывалось под длинными светлыми волосами, и лишь по вздрагивающим плечам можно было прочитать раздиравшие его эмоции.

Прочитал их и Леандр. Поднявшись с кресла, Герцог подошел ближе к сыну.

— Наверное, я очень плохой отец. Раз оба сына считают меня предателем. Наверное… Наверное, это были величайшие мои ошибки. И с Килианом… И с тобой.

В тот момент Лана даже не обратила внимания на разгадку вопроса, которым она задавалась с памятного разговора в Гмундне. Все ее внимание было сосредоточено на этой семейной сцене. На вскрытии старых ран души, давно уже гнивших и отравлявших обоих изнутри.

— Именно я подтолкнул тебя в ее руки, — продолжал Герцог, — Своей холодностью. Своим небрежением. А когда пришла пора пожинать плоды своих ошибок… Я испугался. Испугался и совершил последнюю ошибку, которая едва не стала фатальной. Я попытался разрубить узел… Который нельзя было разрубать. Хорошо, что у меня ничего не получилось.

И тогда онсделал то, что меньше всего вязалось с его обычным образом. Хладнокровный Герцог Идаволльский раскрыл свои объятия.

— Прости меня, сын. Прости меня за все.

Амброус пораженно уставился на него. Видно было, что такого не ожидал даже он. Впрочем, нашелся маркиз быстро.

— И ты прости меня… отец.

Шагнув навстречу отцу, маркиз порывисто обнял его. Казалось, он хочет в один момент получить все то душевное тепло, что недополучил на протяжении двадцати с лишним лет…

На пол Убежища просыпались крупицы серебристого порошка. Иоланта опознала в нем иридиевую пыль за мгновение до того, как понять, что это значит.

— …и прощай.

И в этот момент тело Герцога пронзили разряды молний.

Разряды, срывавшиеся с пальцев его сына.

Старик трясся и содрогался, но не мог даже закричать: челюсти свело судорогой. От его одежды пошел едкий дым, отвратительно запахло паленой плотью. Это продолжалось считанные секунды, после чего властитель Идаволла осел на пол. Амброус отпустил его.

— Ты не смог дать мне того, в чем я нуждался, — сообщил он уже мертвому отцу, — А вот Ильмадика смогла.

Лана не обратила внимания на эту фразу. Сработали инстинкты целителя: чародейка бросилась к Герцогу, естественным образом сбрасывая завесу отведения глаз и пытаясь исцелить его раны…

…и именно поэтому не успела заметить, как Амброус раскрыл дверь Убежища.

— Стража! На помощь! Проклятая ведьма убила моего отца!

Глава 5. Трон в крови

В темницах Идаволла очень сложно было отслеживать время. Тут не было света солнца. Лишь пара факелов разгоняли подземный мрак, выхватывая шлифованные каменные стены, каморку три на четыре, отполированную железную решетку и вполне приемлемый топчан, на котором и возлежала чародейка.

К чести идаволльцев, эта темница была куда… гуманнее той, в которой ей довелось побывать в крепости Халифата. К двойной их чести, охранники не трогали её, не домогались и даже при задержании били, как она теперь понимала, сравнительно мало (тогда ей и этого хватало с головой). Неизвестно, впрочем, чего тут было больше: порядочности или страха.

Потому что страх перед собой Иоланта ловила постоянно. По поведению охранников можно было предположить, что у них в темнице заключено какое-то чудовище, а не хрупкая девушка.

Посетителей к ней не приходило. Ни Тэрл, ни Лейла, ни Амброус — никого. Казалось, что её спрятали и забыли. Что происходило там, снаружи? Леандр мертв. Мертв, и обвиняют в этом её. Лана очень хотела отстоять свою невиновность, но как это сделать, если с ней никто не заговаривает?

Да и кто поверил бы, что Амброус — благородный, смелый, добрый Амброус, — оказался предателем, убившим родного отца? Сама Иоланта не поверила бы, если бы ей рассказал об этом кто-то другой.

Она с радостью не поверила бы в это даже теперь. Амброус… Кто угодно, только не он. Не тот, кого она полюбила.

Снова потекли слезы. Охранники небось думали, что «ведьма» пытается их разжалобить. Она не пыталась. Она просто оплакивала свой мир, безжалостно разбитый, раздавленный чьими-то амбициями. Почему… Почему все это происходит именно с ней?

Почему она должна терять друзей, терять любимых… Ради чего?

Она просто женщина, которая любила…

Просто женщина, чью любовь втоптали в грязь.

И почему никто не пришел к ней? Амброус — понятно, но Лейла, Тэрл, — где они все? Неужели они так легко поверили в её предательство? Тэрл, чью жизнь она не раз спасала? Лейла, бывшая её подругой с самого детства?

Неужели они так легко поверили?..

Сложно было понять, сколько времени прошло, но еду Лане принесли в четвертый раз, когда пришел первый посетитель. Это был один из последних, кого она ожидала: иллирийский посол граф Роган, с которым чародейка никогда не была в хороших отношениях.

— Эжени, — сообщил он о своем присутствии.

— Роган? — чародейка чуть повернула голову, не поднимаясь, однако, с топчана.

Она действительно с трудом узнала его. Обычно склонный к роскоши посол сейчас был одет в немаркое серое одеяние с капюшоном, надвинутым ровно настолько, чтобы не создавать впечатление, что его носитель прячет лицо.

— Добиться встречи с вами было непросто, — заметил мужчина, — Новый Герцог запретил пускать к вам кого бы то ни было. Пришлось дать несколько взяток, чтобы меня пропустили.

Лана хрипло рассмеялась. Это был не веселый смех, а скорее слегка истерический.

— Дорого я обошлась вам, да?

Она все-таки переменила позу: уселась, скрестив ноги и уставившись на гостя.

— Ну, рассказывайте. Что происходит?

Граф покачал головой.

— Совершеннейшее безумие происходит. На каждом углу обличают иллирийских эжени как убийц и предателей. Союзный договор разорван, и дело движется к войне.

— А Лейла? — не удержалась от вопроса Лана.

Действительно, не могла же маркиза… Точнее, теперь уже герцогиня… Стоять и смотреть, как ее муж готовит войну с ее страной и ее родными. Политика политикой, но…

— В горе от предательства близкой подруги она удалилась от мира, — Роган хмыкнул, — Так звучит официальная версия.

Лана поморщилась.

— А на самом деле?

— Больше всего похоже, что Герцог отправил ее под домашний арест, — ответил граф, — Встретиться с ней — еще сложнее, чем с вами. Неясно, правда, на что он рассчитывает. Он не сможет поддерживать эту легенду вечно. Если же окажется, что он держит в плену собственную жену… Даже его репутация этого не переживет.

Чуть помолчав, посол продолжил:

— Тем более что и без того он испытывает ее на прочность. Сегодня утром прибыл отряд, по официальной версии подаривший Герцогу победу в Миссене. О большей части этих людей никто никогда не слышал, но Герцог щедро раздает им титулы и придворные должности. Они называют себя «новой знатью».

— Дайте угадаю, — сумрачно заметила Лана, — Килиан в их числе.

Роган кивнул.

— Ваш друг Килиан получил титул безземельного барона и должность «придворного псионика», что бы это ни значило.

Лана хмыкнула. Настроение упало окончательно.

— Он как-то рассказывал, что Дозакатные пользовались термином «псионика», пока не могли напрямую говорить «магия». Что ж, имеет смысл: если Амброус разрывает договор о прекращении охоты на ведьм, то он никак не может официально назначить придворного мага.

Граф слушал ее в задумчивости, после чего спросил:

— Скажите, эжени… Это важно. Мне очень нужно знать. Герцог Амброус. Он ведь тоже маг, верно?

— Да, — рассеянно ответила девушка, — Да, он маг.

Перед глазами снова встала картина того, как Амброус убивает своего отца — подло, во время объятия. Ее чувства в этот момент. Разрывающее сердце ощущение обмана и предательства. К глазам снова подступили слезы, но она постаралась сдержаться. Сохранить последние остатки достоинства.

— Хорошо, — кивнул Роган, — Мы сможем использовать это как козырь против него. Не бойтесь, эжени. Я задействую все свои связи, чтобы не допустить вашей казни. Игра продолжается.

Игра продолжается. Для него это была игра — вечная игра, правила которой он хорошо знал. Как и для Тэрла. И для Амброуса. И даже для Леандра, хоть он в итоге и проиграл все.

Но только не для нее.

То, что дело дрянь, Роган понял сразу. Сразу же, когда, выйдя из темницы на свет Божий, увидел перед собой ехидную ухмылку нового начальника разведки.

Йоргис Вальдемар сменил на этом посту господина Фирса — преданного сторонника Леандра, достаточно умного и достаточно… недоверчивого (должность обязывает), чтобы заподозрить неладное в официальной версии смерти Герцога. То, что новый правитель сменил бы его на лояльного себе человека, не вызывало сомнений.

А вот то, что на столь важную должность поставили простолюдина, изрядно изумляло. Да и начал этот простолюдин с самого нелепого, что можно было придумать: с продвижения рабовладения, отмененного еще на заре существования Идаволла. Очень хотелось бывшему крестьянину почувствовать себя важным господином, — настолько, что он даже не попытался это желание хоть как-то завуалировать. По мнению графа, это был один из главных мотивов «новой знати», пришедшей на службу к Амброусу и состоявшей в основном из простонародья и мелких дворян. Нельзя давать власть мелким людям: распорядиться ею достойно они не в силах.

Так или иначе, сейчас Вальдемар, одетый в роскошное черно-красно-золотое одеяние и восседающий на породистом вороном коне, встретил Рогана во главе десятка обряженных в черное молодчиков. Явно не тайная слежка, а скорее демонстративно-устрашающая группа захвата.

— Так, так, так. Я вижу, у нас тут шпионы.

Голос его, вообще-то довольно приятный, звучал глумливо и высокомерно.

— Вы ошибаетесь… милорд, — против своей воли граф допустил неуместную паузу: сложно было обратиться таким образом к человеку, лишь вчера получившему дворянство, — Я не шпион. Я всего лишь посол.

— Вот как, — заметил начальник разведки, — И, конечно же, в ваши обязанности посла входить встречаться с подосланными убийцами.

— Я не знаю, о чем вы говорите, — ответил Роган, — Эжени Иоланте до сих пор не было предъявлено обвинений. Я хотел узнать, не будет ли мне дозволено встретиться с ней и узнать, что произошло на самом деле.

Увы, его позиция была весьма шаткой. Он делал ставку на то, что слуги Герцога не узнают, что он был здесь.

Но они узнали.

— Вы лжете… посол, — последнее слово Йоргис как выплюнул, — Вы встречались, чтобы обсудить заговор против Идаволла. Вы — шпион и предатель.

— У вас есть основания для подобных инсинуаций? — осведомился посол.

Вот только аргументы, работавшие со знатью, не работали с этим человеком.

— А у вас есть основания сказать, что это не так? — склонил голову набок Йоргис.

— Бремя доказательства лежит на утверждающем, — по привычке напомнил Роган.

Это было ошибкой.

— Не теперь, — ответил Йоргис, — Держите его, ребята!

Громилы в черном выступили вперед, доставая из-за пояса короткие, окованные железом дубинки-мечеломы. Учившийся фехтованию с шести лет, Роган легко справился бы с одним, с двумя, но не со всеми сразу.

К счастью, главным оружием посла была не шпага, а предусмотрительность. Он рассчитывал, что после разговора с чародейкой сможет продолжать действовать официально. Но и план отступления на случай, если его поймают, у него был.

В век огнестрельного оружия многие стали недооценивать обыкновенный лук. Конечно, ему не пробить доспех с той же силой, как мушкетной пуле. Да и бьет он не так далеко. Но вот в том, чтобы действовать из укрытия, он даст любому мушкету сто очков вперед… Ну, винтовкам Дозакатных — не факт, но их технологией идаволльцы делиться отказались.

Четыре стрелы упали в толпу людей, и три из них достигли своих целей. Громилы мгновенно развернулись, выискивая места, откуда стреляли.

Как и рассчитывал Роган.

С ловкостью, какой едва ли ожидали от грузного посла, он бросился вперед, на ходу выхватывая из-за пазухи взведенный пистолет. Одна пуля не принесла бы ему победы, но могла изрядно прибавить хаоса и суматохи. Выстрел под ухом у коня, — совершенно не боевого коня, непривычного к грохоту пороха, — и Йоргис падает навзничь. Двое его людей пытаются заступить дорогу послу, но тот оказывается быстрее.

Бессмысленно в одиночку сражаться с десятком противников. Лучший способ выйти победителем — это… бежать. Бежать, пока они не опомнились и не сообразили, что люди Рогана покинули заранее занятые позиции после первого же залпа.

За спиной посла раздался негодующий рев, — это Йоргис изменил свое тело. Кожа его приняла сероватый оттенок, а руки превратились в четыре длинных и цепких щупальца. Роган уже знал из рассказов о битве в Миссене, что каждый из «новой знати» мог принимать могущественную боевую форму. Как выглядела форма этого конкретного человека, — раньше не знал, но это не имело значения: сражаться с ним он все равно не собирался.

Торговая площадь. Там всегда толкучка, всегда много народу. Там можно смешаться с толпой.

Щупальца ударили вслед убегавшему послу, и несколько горожан закричали от страха и боли. Давай, бей по цели среди толпы. Можешь еще пострелять, али молнию кинуть.

До этого Йоргис все же не дошел. С одной стороны, к счастью: случайных жертв иллириец вовсе не желал. С другой, увы: если бы представитель «новой знати» позволил себе нечто подобное, это был бы хорошей удар по их репутации. Впрочем… Успеется. Амброус глуп, если считает, что верность этих людей перевесит ущерб, что они наносят.

Впрочем, оставалась еще и та, кто за Амброусом стояла: у нее явно были какие-то свои соображения на этот счет. Роган не успел узнать о ней что-то конкретное: только слухи. Слухи и пропаганда. Женщина, перед которой великий Герцог преклонялся, как верный слуга. Прекраснейшая и мудрейшая на целом свете.

Божество во плоти.

Только вот были у человечества когда-то боги из своих рядов. Уж идаволльцы-то должны были помнить, к чему это приводит.

Но вместо этого народ славил великую богиню Ильмадику. Скандировал ее имя, мечтал о ее благосклонности. Только титул «Владычица» предпочитали не поминать.

Как будто если назвать волка собакой, то он не загрызет.

Добравшись до торговой площади, Роган смешался с толпой. Обычное, простолюдинское одеяние выручало его, — тем более что Йоргис со своими людьми вынужден был не просто продираться через толпу к видимой цели, а проверять каждого, кто носит капюшон или иной головной убор.

Таких набиралось много.

Выбравшись с другой стороны площади, Роган скрылся в переулке. Он знал, куда идти дальше: маршрут отступления у него был заготовлен давно. Столица кишмя кишела схронами, укрытиями и конспиративными квартирами, о которых знал (или догадывался) Фирс и о которых совершенно неоткуда было знать Йоргису. В этом проблема смены опытного человека на новичка.

Добравшись до одного из укрытий, Роган мог начать подпольную деятельность. У него были союзники — и при дворе, и на улицах, и в провинциях. Союзники, с которыми он мог, даже будучи вне закона, принести пользу своей стране.

Жаль только, что Иоланту спасти не выйдет. Не теперь. Если бы не этот арест, посол еще мог бы на что-то надеяться, но теперь…

Теперь чародейка обречена.

Нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, чем замена старых порядков новыми.

Эту цитату из творчества философа Макиавелли, жившего на территории нынешнего Архипелага, когда тот еще был полуостровом, Килиан помнил еще с Университета. В целом, он был с ней согласен. Общество инертно. Оно стремится к сытой стабильности и безжалостно к тем, кто пытается привести его к движению и изменениям. Как электрическая машина с плохой изоляцией, бьющая током того, кто пытается ею управлять.

И все же, бастард не сомневался в том, что именно это — его судьба. Его и немногих других таких же, как он: с одной стороны, познавших несправедливость существующего порядка, с другой — достаточно умных и образованных, чтобы их представления о новых порядках не ограничивались примитивизмом вроде «перебить аристократов и разделить их имущество среди простонародья».

Он мечтал об обществе, где каждого будут ценить по его талантам и уму. Более того, он мечтал собственноручно построить такое общество. И самое главное, Владычица Ильмадика одобряла и разделяла его мечту, — что приводило молодого мага в состояние, близкое к эйфории.

Когда адепты Ильмадики вошли в город, их приветствовали цветами и салютами. Килиан знал, что это не его заслуга: дорогой братец заранее позаботился об этом. Но все равно приятно было.

А затем пришло время браться за дела, ибо их накопилось много. Смена порядков в стране отчасти напоминала колдовство: как любое заклинание сводилось к контролю за множеством элементарных частиц, — молекул, атомов и даже электронов, — так и смена порядков состояла из множества дел, мелких самих по себе, но создающих угнетающее впечатление в совокупности.

Первым и самым важным делом был разговор с мэтром Алоизом Бартоном — нынешним главой Университета свободных наук. Ученые были одновременно главной ставкой Килиана и главной угрозой его планам. Если с Бартоном не удастся договорится, совет правления Университета придется капитально перетряхивать. Килиану не хотелось этого: несмотря на серьезные идеологические разногласия, он уважал большую часть членов совета. Да и никогда еще попытки подчинить науку идеологии не доводили до добра: стремление к знанию не терпит догм.

— Здравствуй, Килиан, — поздоровался собеседник, — Меньше всего я ожидал, что мы снова встретимся при таких обстоятельствах. Или мне следует обращаться к тебе «господин барон»?

Встреча проходила в герцогском дворце. Собственного кабинета «придворному псионику» до сих пор не выделили, но Килиан, с позволения брата, приспособил для беседы одну из малых трапезных.

Сам Алоиз Бартон был невысоким, плотным стариком с манерами доброго дедушки. Окладистая белая борода скрывала герб на его лиловом табарде, а четырехугольный темно-коричневый берет — блистающую лысину. В руках глава Университета вертел трость, в которой, как знал Килиан, скрывалось лезвие стилета.

— Бросьте, мэтр Бартон, — почтительно поклонился в ответ юноша, — Для меня вы всегда останетесь Учителем. Едва ли я когда-нибудь смогу спокойно слышать титулование из ваших уст.

— И все же, — усмехнулся Учитель, довольный таким ответом, — Меня доставили во дворец, пред твои светлые очи, по твоему приказу. Ты высоко взлетел, Килиан. Придворный псионик?

В ответ юноша развел руками.

— Прошу прощения, что я держал в тайне свои исследования. На тот момент Идаволл находился под влиянием Инквизиции, и я серьезно опасался, что если раскрою их, они надавят на совет. Тогда плохо было бы всем.

— И тебе в первую очередь, — подтвердил Бартон, — Но дело ведь не только в исследованиях.

Чародей молчал. Они вступали на хрупкий мост, где любой шаг мог стать роковым.

— Богиня, которой вы поклоняетесь, — продолжал глава Университета, — Ильмадика.

Килиан молча кивнул. Глупо было отрицать то, что знали оба. Массы могли не знать, как звали Владык. Но в Университете свободных наук хранилось достаточно древних текстов, чтобы любой, кто интересовался вопросом, мог навести справки.

— Вы — культ Владык.

— Можно сказать и так, — согласился маг, — Именно об этом я и хотел бы с вами поговорить. Если эта информация будет обнародована, начнется паника. Раздоры. Смуты. Возможно, гражданская война.

— И ты хочешь, чтобы мы просто молчали? — в голосе Учителя послышалось возмущение.

— Молчали официально. Перевели тексты, затрагивающие участие Ильмадики в Закате Владык, в закрытую секцию. Включили в библиотеку новые исследования на эту тему, которые будут написаны мной, Артиусом и другими представителями «новой знати», когда в ее число войдут другие ученые Университета.

— Вы хотите, чтобы Университет свободных наук подчинился власти, — сделал вывод Бартон, — Этого не будет. Разговор окончен.

Он поднялся, чтобы уйти.

— Мэтр Бартон, — позвал Килиан, — Я не желаю подчинения. Я желаю сотрудничества. Вы ведь уже знаете, что я намерен многое сделать для Университета. Создать программу субсидирования для одаренных студентов, неспособных самостоятельно оплачивать обучение. Увеличить финансирование исследований. Поспособствовать продвижению успешных ученых в ряды дворянства…

— Университет не продается, — жестко отрезал Бартон.

— Этого я и не говорил, — поморщился чародей, — Поймите же, что я такой же ученый, как и вы. И я хочу улучшить образование в этой стране, — а в перспективе и на всем Полуострове. Того же хочет и Ильмадика. Того же хочет и Университет. Мы на одной стороне, мэтр Бартон. Так зачем нам сражаться между собой?

— А если я откажусь, — холодно спросил старик, — Ты убьешь меня и поставишь на мое место кого-то другого?

— Мне бы этого не хотелось, — ответил Килиан.

Но отрицать не стал. Они оба понимали, что это так. И что люди, которых он поставит и на место главы, и на место других членов совета, будут в подметки не годиться нынешним. Университет будет отброшен назад, подчинен и сломлен. Своих целей не добьются ни один, ни другой. Ни вообще хоть кто-нибудь, заинтересованный в научном развитии.

— Элиас опасается, что ты уничтожишь Университет, — заметил Бартон.

— Элиас так говорит, потому что думает, что я буду мстить ему за обиды, — пожал плечами маг.

— А это не так?

Несложно было понять, что скрывается за этим вопросом. Соученики не любили Килиана, «выскочку». Порой они бывали к нему жестоки. Далеко не только Элиас.

Далеко не только он.

— У меня нет желания кому-то мстить, — ответил юноша, — Я пришел сюда с «новой знатью», чтобы строить, а не разрушать. Я освоил древнюю магию, чтобы стремиться к знанию, а не к мести.

Он вдруг понял, что нужно сказать и что нужно сделать, чтобы убедить упрямого старика.

— Неужели вы никогда не задумывались о том, как мало мы в действительности знаем? Дозакатные могли изменять мир без машин, силой одного лишь своего разума. Неужели вам никогда не хотелось понять, изучить, как они это делали? Ильмадика дала мне такую возможность. А я готов подарить её вам. Обучить избранных из числа ученых или студиозусов. Неужели оно того не стоит?

Бартон колебался. Но Килиан и не ждал ответа. Ему казалось, что за его плечами стоят две женщины, научившие его столь разному. Ильмадика и Иоланта.

Время было использовать уроки обеих.

— Смотрите.

Вытянув перед собой руку, Килиан направил поток электронов, формируя над ней кокон магнитного поля. В тот момент он даже не задумался о том, что не обеспечил себе приток энергии извне, ограничиваясь ресурсами собственного мозга, — что вполне могло убить его. Но сейчас его внимание было целиком сосредоточено на рукотворном чуде, что он собирался создать.

Пучок заряженных ионов ударился об атомы воздуха, создавая канал ионизированной плазмы. Молнию. Килиан часто использовал её как оружие, но сейчас у него была иная цель. Пойманная в ловушку магнитного поля, плазма сформировалась в раскаленный белый шар.

В маленькую рукотворную звезду. Не обладающую ни температурой настоящей звезды, ни ее массой. Даже состоящую не из водорода и гелия, а из обычного кислорода. Но в то же время — несомненно прекрасную.

Плазма горела не так уж долго — секунд десять максимум. Но все это время Бартон смотрел на нее зачарованным взглядом. Да. Именно такой и должна быть магия.

Не инструментом, но чудом.

— Вот так.

Килиан слабо улыбнулся. Он чувствовал себя вымотанным: колдовать без внешнего притока энергии он не пробовал с тех самых пор, как открыл для себя Повышение и Понижение. К тому же, из-за жара раскаленной плазмы он весь взмок, а черная рубашка прилипла к телу. Пальцы руки саднило: хоть он и держал их достаточно далеко, чтобы не сжечь их, ожоги первой степени он, похоже, таки получил.

И все-таки, он был собой доволен.

— Это не слепое повторение древних чар. Это открытие, сделанное мною на их основе. Понимаете? Мы можем достичь вершин науки, которые и не снились никому до нас. Изучение псионики открывает нам путь к бесконечным знаниям… И к благам, которые они несут. Уже сейчас я знаю, как вычислить места, свободные от Порчи. Думаю, со временем мы откроем способ вычищать их. Скажите, мэтр Бартон. Разве это не стоит того, чтобы поступиться принципами?

И по лицу старика Килиан понял, что эту битву он выиграл.

После того, как глава Университета свободных наук покинул герцогский дворец, придворный псионик еще какое-то время полусидел-полулежал, приходя в себя. Хотелось спать, но спать было нельзя. Еще слишком много надо было сделать.

Следующей по плану была встреча с господином Фирсом, но её не потребовалось. Как оказалось, Амброус отстранил Фирса и поставил на его место Йоргиса. Килиан героически воздержался от комментария.

Переговорив с казначеем (тот явно не понимал, зачем увеличивать финансирование Университета, но уже сообразил, что придворный псионик — птица важная и имеющая право отдавать распоряжения), ученый направился в казармы городской стражи. Необходимо было озаботиться вопросами безопасности: период нестабильности после смены власти — лучший момент для действий в глазах как обычных преступников, так и разного рода бунтовщиков и мятежников.

Отдав приказы по обращению с арестованными, распределив сторожевые посты и проведя профилактические беседы с командованием (нелояльности не проявил никто, хотя одного из офицеров, скользкого типа по имени Брислер, Килиан взял на заметку), ученый направился дальше. Открыто введя рабовладение, братья по ордену серьезно добавили ему мороки. Конечно, причина была более чем веская: только так можно было не привлекать излишнего внимания к изобретенной им технологии промывания мозгов. Во время обсуждения Йоргис так и сказал ему.

Килиан вину признал. Да и сам он, чего уж греха таить, не раз ловил себя на мысли, что некоторые люди ни на что другое и не годятся.

Но это не отменяло очень несвоевременных проблем, вызванных таким решением. Церковь, и без того разгневанная тем, что Амброус посмел объявить Ильмадику богиней, после такого окончательно превратилась в их врага. Врага, с которым нельзя сражаться силой оружия, потому что он поднимет под свои знамена толпу. А учитывая, что Амброус собрался нападать на Иллирию, это будет означать войну на два фронта.

Поэтому теперь Килиан направлялся к городскому кафедральному собору, настоятелем которого значился архиепископ Идаволльский. Амброус тем временем должен был взять на себя Великого Инквизитора. После этого фанатиков, которые не подчинятся, можно будет объявлять еретиками, идущими против основной Церкви.

Войдя в собор, ученый направился к исповедальне. Он игнорировал впечатляющие красоты архитектурного шедевра; прекрасные фрески и негромкая органная музыка, — все это казалось слишком чуждым и неуместным ситуации, чтобы он мог этим действительно насладиться. Неуютно себя чувствовал в храме молодой маг. Поразмыслив, он с неудовольствием подумал, что социальные шаблоны влияют на него сильнее, чем он бы того хотел.

Килиан ненавидел Церковь и христианство, но это не спасало от навязчивых мыслей: то, что он собирался сделать, — святотатство.

Чародей прошел в исповедальню. За непрозрачной перегородкой скрывался один из местных священников. Он не сознавал опасности. Непреложное правило исповеди: исповедник и исповедующийся не видят друг друга. Вроде как, незнакомому человеку легче выворачивать душу.

Смешно.

— Благословите, падре, ибо я согрешил.

— В чем грех твой, сын мой?

Хороший вопрос. Килиан не применял понятие греха к себе; во многом он, будучи сторонником идеи морального релятивизма, и вовсе отрицал это понятие. В общем-то, он не собирался затягивать разговор со священником, — но почему-то у него пока не получалось трансформироваться. То ли дело было в атмосфере этого места, то ли в психическом истощении после демонстрации перед Бартоном, но он никак не мог поймать нужный настрой. Приходилось тянуть время.

— Я убивал людей, падре. Убивал на войне. Пусть люди Халифата и отличаются от нас, они все еще люди. И я повинен в смерти сотен из них.

Строго говоря, тысяч. Но вот это говорить уже было бы рискованно.

— Это богоугодная война, сын мой, — ответил священник, — Они не люди. Они безбожники. Их убивать — не грех, а добродетель.

Килиан надеялся, что после такого ответа почувствует достаточный гнев, чтобы принять боевую трансформацию. Не вышло. Проклятье, надо было хоть девчонку какую прихватить, что ли, чтобы похотью трансформацию запитать…

— Я держу рабов, святой отец. Сейчас, когда это дозволено.

— Это грех, — подтвердил священник, кажется, начиная что-то подозревать, — Но Господь милосерден. Он прощает тебе этот грех.

Вот так просто. Даже, заметим, без требований отпустить их, — пусть они сейчас не имели бы смысла, но священник-то этого не знал. Плевать на судьбу самих рабов, главное — прощение от Господа. Килиан прокрутил несколько раз в голове эту мысль, надеясь вызвать в себе гнев.

Но этого оказалось недостаточно.

А чего было бы достаточно?

И в этот момент Килиан понял, какой его главный грех.

— Я обманул женщину, святой отец. Женщину, доверившуюся мне. Женщину, которой я не желал никакого зла. Я обманул её и использовал в своих интересах.

— Господь всепрощающ, — скучающе ответил священник, — Он прощает тебе этот грех.

Килиан почувствовал, что трансформация начинается. Он испытывал гнев — гнев не на священника, а на самого себя. Гнев на себя… сильнее любого другого гнева. И разрушительнее.

— Я не принимаю этого прощения, — свинцовый шарик в кармане рассыпался золотой пылью, — Разве от того, что я рассказал это вам, — или пусть даже Богу, — ей стало легче? Разве её судьба от этого изменилась? Разве это исправило последствия моих поступков?

Священник еще осмысливал вопрос, а Килиан уже пришел в движение. Легко пробив хрупкую перегородку, он ухватил собеседника за горло, не давая издать ни звука.

— Не шевелись, — посоветовал чародей.

Пленник, — мужчина средних лет с хитрым лицом и невзрачно-серыми волосами, — с ужасом смотрел, как к его виску приближается эбеново-черный палец с горящим на кончике электрическим разрядом. Провести импульс через нужные центры мозга. Скорректировать вероятности. Превратить нерадивого пастыря в верного слугу.

Который будет служить ему — более искренне, чем служил Богу.

Когда священник пришел в себя, Килиан, не отрываясь, смотрел на него. Он уже вернулся в обычный облик, — но чувствовал, что легко примет боевую трансформацию снова.

Нужно лишь подумать о своем главном грехе.

— Теперь ты проведешь меня к архиепископу. Ты поможешь мне захватить его и открыть ему глаза на нашу истину, — как я открываю их тебе сейчас. Ты станешь слугой Ильмадики — понимая и принимая всем сердцем, что она И ЕСТЬ твой Бог. И еще одно… Никогда. Никогда больше ты не отпустишь грехов тем, кто не готов даже попытаться исправить их последствий.

Тэрл полулежал на кровати в своей комнате. Вообще, воин уже в целом восстановился после ранения и вполне мог возвращаться к службе… Но он не спешил это делать.

Причина находилась сейчас у него в руках. На следующее утро после ошеломляющей вести об убийстве Герцога (причем убийстве, совершенном именно тем человеком, от которого он меньше всего ожидал подобного!) к гвардейцу пришел посланник с запечатанным письмом.

Все бы ничего, да только отправителем письма был Герцог Леандр Идаволльский.

«Тэрл. Если ты читаешь это письмо, значит, я где-то просчитался, и теперь меня нет в живых. Я направляю его тебе, потому что ты один из самых верных моих людей. Это письмо не единственное, направленное мной; я умышленно не включаю в него полного списка адресатов, потому что если одно из них попадет не в те руки, на них может быть открыта охота.

Прежде всего, прости за обман с Миссеной. Я считал это решение необходимостью. Дело в том, что мой сын, маркиз Амброус, предал меня. Он — адепт Ильмадики. Точно так же, как и Килиан, мой второй сын. Я не могу официально лишить его прав наследования, не ввергнув страну в хаос гражданской войны. Тем более я не могу допустить, чтобы меня уличили в покушении на жизнь собственного сына. Единственное, что мне остается, это попытаться избавиться от него руками врагов.

Если мой сын — любой из моих сыновей — еще жив, знай: он не друг Идаволлу. Возвращение Владык несет нам лишь уничтожение. И если выйдет так, что один из них вступит на престол, не отрекшись от Владычицы… Тогда ты должен будешь выполнить мой последний приказ.

Ты должен поднять восстание. На трон вступит граф Арно Делаун из Патры. Именно его я называю своим наследником в случае, если оба моих сына останутся рабами Владычицы Ильмадики или любых других Владык. Отправляйся в Миссену и собирай своих сторонников там. Если же Миссена захвачена врагом, отправляйся в Патру. Если и Патра пала, то отправляйся туда, куда направился Арно.

Обязательно сохрани это письмо. Оно имеет все силы и все гарантии подлинности моего герцогского указа. Все, сказанное здесь, правда, подтвержденная моим словом и моей печатью.

Милостью Неба, Герцог Идаволльский Леандр.»

Спрятав письмо, Тэрл задумался. Восстание. Гражданская война. Порядочную часть своей жизни Герцог убил на то, чтобы не допустить такого расклада. И всю свою жизнь Тэрл помогал ему в этом.

Теперь времена изменились. Владыки были угрозой более серьезной, чем любая война. Угрозой существованию всего мира.

А это значит, что несмотря на скорую войну с Иллирией, Тэрл должен был, по сути, дезертировать, чтобы затем ударить в спину своему сюзерену. Бесчестно. Недопустимо. Немыслимо.

И необходимо.

Выходило, что в такой ситуации что ни выбери, это будет изменой. Или изменой Герцогу, которому он присягал. Или — Герцогу, которому только предстоит присягнуть.

Но ведь командующий верен не только Герцогу. Именно поэтому Тэрл не попытался помешать Амброусу вывести войска из Миссены: верность своим людям возобладала. Но теперь выходило, что нарушив приказ Герцога, они выпустили джинна из бутылки. И теперь под удар встал весь Идаволл. Леандр Идаволльский был не тем, кто склонен разбрасываться бессмысленными гиперболами. Если он сказал, что возвращение Владык несет лишь уничтожение, то это действительно так.

А благо Идаволла все же на первом месте.

Представление началось на закате.

Представление. Да, именно так оно и выглядело. В культурной программе: проповедь, коронация, казнь. Наверное, такой набор звучал даже по-своему забавно. Но, уж конечно, не для той, кого казнили.

На главной площади собиралась толпа. Люди, самые обычные люди, не адепты и не заговорщики, выкрикивали хвалу в адрес Амброуса и Ильмадики, а также проклятья — в адрес Иоланты. Это было несправедливо. Вопиюще, до слез несправедливо.

Будучи эмпатом, чародейка буквально захлебывалась в потоках их ненависти. Слезы душили её, хотелось спрятаться от чужих глаз, — но ей это, разумеется, никто не позволял. Иоланту крепко привязали к столбу, под которым уже был разложен хворост, и вдобавок сорвали платье, — что прибавило к проклятьям и оскорблениям несколько сальных комментариев на тему достоинств её фигуры.

Не сказать чтобы от этого ей было сколько-нибудь приятнее.

Проповедь Иоланта почти не слушала. Так, между делом отметила, что даже официальная Церковь прогнулась под Владычицу. Архиепископ прямо заявил, что Ильмадика — это и есть Господь Бог. И несмотря на абсурдность такого заявления, толпа приняла его на ура, разразившись приветственными криками.

Лана же старалась гнать от себя мысли о том, что ей уже откровенно холодно стоять голой на продуваемой ветрами площади. Человеку, которого скоро должны сжечь, о таких вещах лучше не думать. Лучше вообще ни о чем не думать и ничего не чувствовать. Так легче. Так легче умирать.

Владычица выступала на трибуне. Обряженная в белое с золотом, прекрасная, сияющая, — она действительно походила на божество. Она провозглашала, не скупясь на откровенную лесть, что идаволльцы, богоизбранный народ, своей отважной борьбой как против эжени, так и против слуг Лефевра заслужили её благосклонность. И теперь она готова оделить их своей милостью.

И никто не смел усомниться в её словах. Даже сама Лана поймала себя на том, что слышит не столько то, ЧТО она говорит, сколько то, КАК. Уверенно. Властно. И в то же время — неуловимо притягательно.

С такой интонацией Владычица могла говорить хоть «бла-бла-бла», и люди считали бы это божественной мудростью.

После проповеди на трибуну выступил Амброус. Весь в черном, каким-то образом он умудрялся держаться так, что не возникало сомнений: это не попытка казаться крутым (каковое впечатление производил черный наряд, к примеру, на том же Килиане), а траур по трагически погибшему отцу.

От лицемерия этого образа Лану едва не стошнило.

В руках адепт сжимал бронзовый венец с красным яхонтом — герцогскую корону Идаволла. Встав перед Ильмадикой, он спокойно, сохраняя сдержанное достоинство, опустился на колени.

— Моя Госпожа, — пылко заговорил он, — От имени всего своего народа я присягаю Тебе на верность. Да будет Идаволл служить Тебе и славить Тебя… вечно.

Лана отметила, что стоявший в толпе Тэрл на этих словах еле заметно поморщился. Возможно, воин остался единственным, кто не поддался общему безумию? Чародейка кинула на него полный надежды взгляд, но Тэрл просто отвернулся.

— Ты достоин править, Амброус, — мягко и как-то… игриво сообщила Ильмадика, — И я наделяю тебя таким правом.

Взяв из рук адепта венец, она возложила его ему на голову.

— Встань же, Амброус, Первый своего имени… Король Идаволла и всего Полуострова!

Толпа пораженно умолкла, и Лана её изумление разделяла. С самого Заката Владык в мире не было королей. Крупнейшими государствами (не считая, естественно, Халифата) были два герцогства — Идаволл и Иллирия. Были несколько вольных баронств, графств и торговых республик. Несколько государств звались княжествами, — при этом по размеру и влиянию они несильно отличались от графств. Объявление Идаволла королевством, да еще и претензия на власть над всем Полуостровом, были чем-то… невероятным.

Невероятным и страшным.

— Я буду достоин этого титула, моя Госпожа, — ответил Амброус, поднимаясь на ноги.

Лана ощутила еле уловимый аромат магии. Магии, похожей на магию адептов, но несравнимо более тонкой и сложной, — все равно что плетение паучьего шелка рядом с железным ломом.

— Я читаю в твоей душе, — сказала Владычица, кладя руку ему на плечо, — Ты благородный человек, король Амброус. Помыслы твои чисты, а доблесть безгранична.

Интересно, Лана была единственной, кто заметил, что жест, которым она дотрагивается до него… Несколько более эротичен, чем можно ожидать между Богом и королем?

— Я дарую тебе силу — силу раскрывать другим Свет и величие своей души. Пусть все видят, кто ты есть, и пусть благоговеют перед твоим божественным правом.

И в тот же миг облик Амброуса изменился. Его трансформация была не такой, как у Килиана. Боевой облик Килиана был завораживающим, но в первую очередь пугающим; чем-то он походил на хищного зверя. Амброус…

Амброус походил на ангела. Самого настоящего. Из его спины, прорывая одежду, вырвались два широких белых крыла. Натянулась рубашка, слишком тесная для мускулатуры, достойной античного полубога. Волосы, и без того светлые, засияли, как чистое золото под лучами яркого полуденного солнца. Слегка изменилось и лицо, став каким-то нечеловечески прекрасным. В глазах загорелись два нестерпимо-ярких лазоревых огня.

— Да… — тембр голоса тоже изменился, став каким-то пронизывающим до костей, — Теперь я понимаю. Многое… Становится понятным.

Один за другим зеваки падали на колени перед «ангелом». В какой-то момент Лана поймала себя на том, что сама сделала бы это, если бы не была привязана в столбу. Хотелось упасть к его ногам. Хотелось каяться и просить прощения за то чудовищное преступление, что она совершила…

Чародейка тряхнула головой. Хватит. Это НЕ ЕЁ мысли. Это ложь! Чары! Какое-то воздействие!

Ведь она прекрасно знала, кто на самом деле убил Леандра.

Иоланта поймала на себе взгляд Ильмадики. Не понравился ей взгляд. Какой-то он… даже не столько изучающий, сколько оценивающий. Не смотрят так на людей. Платье так выбирают. И даже для платья такой взгляд должен быть унизителен: сама Лана к своим вещам проявляла больше уважения.

— Время решить судьбу ведьмы, — напомнила Владычица, после чего перевела взгляд на своего «ангела», безмолвно передавая ему право принимать решение.

— Мой отец учил меня милосердию к побежденным, — начал говорить Амброус.

Его лазоревый взор упал на Лану, и отрешенный ангельский лик исказила еле заметная усмешка.

— Но теперь он мертв. Убит ведьмой. Убит из-за своей доверчивости. Он думал, что сможет жить в мире с эжени. Я же говорю, что это невозможно. Ворожеи не оставляй в живых.

Амброус обвел взглядом толпу, жадно внимавшую его словам.

— Приговор: смерть. Через сожжение на костре. Привести приговор в исполнение немедленно. Помилуй, Богиня, её душу.

Лана огляделась в поисках хоть кого-то, кто усомнится. Хоть кого-то, кому решение короля покажется жестоким. Но везде, в каждом взгляде она натыкалась лишь на ненависть и откровенное злорадство.

— Сжечь ведьму!

— Ведьму — сжечь!

— Ведьме — пламя!

— Сожги её!

К столбу с привязанной к нему чародейкой подошел палач. Это не была зловещая фигура в черном кожаном балахоне и маске. Обычный, ничем не примечательный мужичонка среднего возраста, роста и телосложения, с невзрачными серыми глазами и короткими русыми волосами, одетый в простой, но добротный коричневый камзол. В руке, однако, он сжимал массивный горящий факел.

— Я невиновна, — сообщила ему Лана.

Разумеется, это не помогло.

— Я слышу это каждый раз, — безразлично ответил палач.

Ноги девушки обожгло жаром, когда горящий факел поднесли к ним. Она вздрогнула, — в меньшей степени от боли и в большей — от страха перед тем, что сейчас произойдет.

Сухой хворост весело затрещал, занимаясь пламенем. Иоланта закричала от боли, когда огонь лизнул ее ноги; даже магия больше продлевала мучения, чем реально защищала. И даже сравнительно безболезненно умереть от удушья ей не грозило: хворост явно специально высушили.

Лана не знала, сколько это продолжалось: боль заглушила восприятие времени. Но в какой-то момент она обнаружила, что… огонь больше не обжигает.

Посмотрев вниз, девушка обнаружила, что пламя жмется к земле и гаснет на глазах. Ноги её раскраснелись и пошли волдырями, но помимо боли, она ощутила что-то еще. Какое-то странное чувство, будто ее едва заметно тянет в разные стороны.

И магию. Несомненно, магию.

Огонь погас.

— Я возражаю, — послышался уверенный, сильный баритон.

Толпа расступилась, — скорее даже шарахнулась, как отпрокаженного. Вокруг темной мужской фигуры мгновенно образовалось пустое пространство. Толпа смотрела на её спасителя совсем недружелюбно, но тому это, кажется, даже нравилось.

Килиан Реммен стоял, гордо расправив плечи. Он заранее принял боевую трансформацию, и теперь, в противовес ангелоподобному Амброусу, походил на черного демона. Придворный псионик успел сменить свой обычный табард без герба на куртку из проклепанной кожи; шпаги-близнецы покоились в ножнах, но почему-то не возникало сомнений, что они окажутся в его руках быстрее, чем окружающие успеют о них подумать.

Ученый не отрываясь смотрел на Ильмадику, игнорируя всех остальных.

— Объяснись, Килиан, — потребовала Владычица.

Её голос произвел волшебный эффект: уверенность, с которой держался чародей, пошатнулась на глазах.

Однако он не отступил.

— Я возражаю против решения короля, — повторил ученый, — Я против казни этой женщины.

— Ты уже проявил к ней милосердие, — мягко напомнила Ильмадика, — Вот чем это закончилось. А теперь будь любезен, убери свое магнитное поле и дай палачу сделать его работу.

Килиан заколебался. Лана почти физически ощущала раздиравшую его внутреннюю борьбу. Несомненно, ученый прекрасно знал, кто на самом деле убил Леандра. Несомненно также, что ему было не очень приятно потворствовать лжи.

Но столь же несомненно, что он никогда не остановился бы перед ложью во благо своей богини. Ни перед ложью… Ни перед казнью невиновного.

— Я признаю свою вину, — на какие-то секунды чародей запнулся, но затем его голос окреп и набрал силу, — Я виновен во всем, что произошло. Мои решения привели к смерти великого Герцога Леандра Идаволльского. И я должен нести ответственность за это.

— Твое раскаяние делает тебе честь, — кивнула Ильмадика, — Но не бери на себя больше, чем следует. Не твоя рука нанесла удар.

Килиан дернул плечом, — торопливо, как будто боясь передумать.

— Не моя. Но это неважно. Командир отвечает за солдата. Сюзерен отвечает за вассала. Хозяин отвечает за раба.

В его руке появилась шпага. Гвардейцы бросились вперед, заступаясь за своего короля, но все, что сделал псионик, это… перерубил веревки, стягивавшие руки девушки.

Лана бессильно осела в груду хвороста и дальнейший разговор наблюдала уже оттуда.

— Как герой Гмундна и Миссены… — начал перечислять Килиан, — Командующий войск Ордена… Жалованный барон и придворный псионик Идаволла… Я объявляю эту женщину своим трофеем, взятым в бою. За убийство Герцога она заплатит тем, что для эжени дороже жизни: своей свободой.

Чародейка пораженно уставилась на него, забыв даже о болезненно коловших её тело сухих ветках. Как говорится, когда кажется, что хуже уже быть не может…

Не меньше удивлены были и окружающие. Рабство в Идаволле было только введено и для большинства оставалось чем-то странным и ненормальным. Своим неожиданным демаршем Килиан показал себя как отъявленный мерзавец, и толпа смотрела на него весьма и весьма угрожающе.

Но сам чародей смотрел только на Ильмадику.

— Занятно, — задумчиво протянула она с видом энтомолога, изучающего редкую бабочку, — Ты не спросил моего согласия на это. Ты решил, что можешь выбирать за меня, как я поступлю с государственной преступницей.

— Прости, Ильмадика, — покаянно склонил голову Килиан, — Это решение было во многом экспромтом. Но я чувствую, что оно правильное.

— И ты готов рискнуть, позволив ведьме жить? — осведомилась Владычица.

Чародей перевел взгляд на девушку.

— Ты сама обучала меня использовать псионику. Её чары мне не страшны.

— Но тебе-то это зачем?

Про себя Лана отметила, что заинтересовавшись загадкой, Владычица начала терять напускной пафос. Отвлекается от сценария.

— Зачем мне девушка, я разберусь сам, — Килиан безразлично дернул плечом.

Но во взгляде, который он кинул на Лану, на секунду мелькнула такая похоть, что её чуть не стошнило.

— И все-таки, риск слишком велик, — покачала головой Владычица, — Исполняйте приговор.

Она отвернулась, более безразличная к происходящему. Палач, сдавленно матерясь, пошел к жаровне зажигать новый факел, пока один из стражников подошел с веревкой…

И тут Килиан воскликнул:

— Ты обязана мне.

Ильмадика замерла.

— Что ты сказал? — переспросила она, оборачиваясь. В голосе её звучала неприкрытая угроза.

Почувствовал это и Килиан. Но в его ответе звучала какая-то отчаянная решимость.

— За Гмундн. Ты ведь помнишь, что я сделал…

Подтекстом Лана прочитала «И ты ведь не хочешь, чтобы я обсуждал это при всех».

— И я заслуживаю награды. Я прошу наградить меня этой девушкой.

Чародейка подумала, что если вдруг ей удастся выбраться из этой передряги живой, она заставит его пожалеть о каждом сказанном слове.

— Ты прав, — голос Ильмадики звучал спокойно… но очень, очень холодно, — Я нисколько не умаляю твоих заслуг. И ты вправе попросить меня о милости. В последний раз.

Килиан вздрогнул всем телом, но все же ответил:

— Я прошу сохранить жизнь эжени Иоланте. В последний раз.

Владычица хмыкнула, снова оглядела Лану и произнесла, так тихо, что чародейка скорее почувствовала её слова, чем услышала:

— Все интереснее и интереснее… — после чего, уже громче, — Да будет так. Да будут все здесь свидетелями: я не обделаю милостию своей творящих мою волю. Отныне эта ведьма станет рабыней моего слуги Килиана Реммена. В ближайшие недели он обязуется раскрыть ей глаза на нашу истину. Пусть она станет моей верной сторонницей, и тогда ей будет дарована жизнь.

Ученый медленно выдохнул.

— Хорошо… Госпожа.

Он поклонился ей, затем — королю. А потом обернулся к Лане и стал расстегивать на себе куртку. В какой-то момент девушка даже подумала, что он собирается прямо при всех… вступать в права владения. Но вместо этого ученый накинул свою куртку ей на плечи, сам оставшись в белой рубашке на шнуровке.

— Пойдем-ка отсюда, — глянув на ее ноги, Килиан добавил, — Давай-ка я помогу.

Он протянул к девушке руки с явным намерением нести её, но Лана яростно отмахнулась:

— Не прикасайся ко мне!

Килиан замер с протянутыми к ней руками. Лана попыталась подняться, но обожженные ноги отозвались на это яростным протестом. Девушка зашаталась и упала бы, не ухватись она за вовремя подставленное плечо чародея.

— Потом выскажешь, что обо мне думаешь, — поморщился он, — Сейчас доберемся до экипажа, а по дороге я хоть как-то обработаю твои раны.

В городских условиях Килиан предпочитал экипаж верховой езде: это позволяло без помех читать в дороге. Тем более что после произведения в бароны он, — наполовину из необходимости соответствовать статусу, наполовину по собственному желанию, — обзавелся подобающим штатом прислуги, и кучер входил в её состав.

Сейчас это все было очень кстати: он не представлял, как повез бы Лану, с ее обожженными ногами, верхом. Почему-то ученый сомневался, что гордая девушка позволит посадить себя поперек седла, учитывая необходимость её придерживать…

Впрочем, и без того волнующих моментов хватало. Прочитав заговор на кровь (фактически единственное доступное ему прямое воздействие на организм), Килиан обработал ожоги антисептиком, а потом стал наносить охлаждающий бальзам на основе меда, — сделанный не им, но входящий в стандартный комплект странствующего ученого из Университета.

Вот тут-то и возник затык. Как бы он ни старался, Килиан не мог сохранить бесстрастность медика. Кожа Ланы, даже обезображенная ожогами, была необычайно гладкой и шелковистой. Ноги её были тонкими и стройными; казалось, сожми их немного, и они переломятся… Впрочем, от прикосновения к ним юноша думал совсем не об этом.

Проклиная себя за эту глупую мальчишескую реакцию, ученый, однако, смущался и краснел. Когда же он все-таки взялся за дело, то его прикосновение больше напоминало поглаживание, чем полноценное втирание бальзама.

— Так и будешь меня лапать? — осведомилась девушка.

Если бы взгляды могли убивать, Килиан был бы давно мертв. Причем умер бы, скорее всего, крайне мучительной смертью.

— Извини, — Килиан надавил сильнее, и чародейка вскрикнула от боли.

— Почти все.

Стоило ему закончить втирать бальзам, как Лана немедленно отодвинулась от него подальше, — ну, насколько позволяло замкнутое пространство экипажа. Прижав колени к груди, девушка вжалась спиной в угол, откуда недружелюбно поглядывала на ученого.

— Ну, и что теперь… хозяин? — если бы интонации могли убивать… в общем, смотрите выше.

— Я не знаю, — развел руками он, — Так далеко я не заглядывал.

— Вот как, — хмыкнула девушка, — А мне казалось, у тебя все всегда спланировано на много ходов вперед.

Вообще, Килиан гордился своей способностью к планированию. Но что-то в её интонации подсказало ему, что в данном случае это совсем не комплимент.

— Ладно, — поморщился он, — Сейчас мы направляемся в мой особняк. Поможешь мне там обжиться: мне, со всей этой горой дел, некогда. Выходить оттуда будешь только с моего разрешения и только в моем сопровождении. Я выделю тебе отдельную комнату… Но извини, двери буду запирать: мне совсем не улыбается, чтобы ты устроила побег. Время от времени мне придется уезжать; на этот случай я проинструктирую прислугу, чтобы в разумных пределах помогали тебе.

— Прислугу, — Лана снова хмыкнула, — Я смотрю, ты уже вжился в роль «новой знати».

Килиан пожал плечами. Он постарался ответить максимально просто и бесстрастно, но против его воли в голос проник излишний жар:

— Это мое по праву.

Они подъезжали к особняку, где поселился Килиан после возвращения в столицу. Особняк, собственно, он присмотрел еще до отбытия в Гмундн, но позволить себе купить его смог только с титулом, деньгами и прочими милостями короля.

Короля… Забавно. Когда он только начинал создавать Орден, он нет-нет, да и ловил себя на мысли о том, как превзойдет своего брата. Как создаст нечто более великое и значительное, чем герцогство, что брату дано по факту собственной законности. И вот, ирония судьбы: Орден Ильмадики, основанный им, возглавил Амброус. Именно силами Ордена Амброус не только пришел к власти, но и стал королем.

И все же, они делали общее дело. Их общая любовь к Ильмадике превосходила их ненависть друг к другу. Вместе они стремились сделать этот мир лучше.

Хоть и не всегда сходились в понимании того, что это «лучше» значит.

Когда экипаж остановился, Килиан вышел из него первым. Он подал было руку Иоланте, но та, демонстративно проигнорировав её, вышла сама.

— Скромность так и прет, — прокомментировала она.

— Нужно соответствовать новому статусу, — пожал плечами маг.

— Ну да. Очередная маска.

Особняк действительно был совсем не скромным. Три этажа в левом крыле, два в правом. Белый камень и панели из черного дерева. Асимметричная крыша, возвышающаяся над правым крылом небольшая башенка, в которой Килиан планировал обустроить свою лабораторию. Отдельным плюсом была высокая железная ограда, обвитая живой изгородью, скрывающей территорию особняка от любопытных глаз. Очень это было важно для нелюдимого ученого; он еще хотел проводку под напряжением провести по верхушке ограды, чтобы точно никто не влез.

Оставив кучера ставить лошадей в стойла, Килиан с Ланой вошли в здание.

— Первым делом принеси одежду для нашей гостьи, — приказал ученый встретившей их горничной, — А затем позаботься об ужине.

Лана недобро сощурила глаза, но ничего не сказала. Несомненно, она почувствовала. Почувствовала, что эта горничная отличалась от остального штата прислуги. Она была результатом раннего эксперимента Килиана. Экспериментом, которого он теперь стыдился.

Хотя центр подчинения у этой женщины был простимулирован куда слабее, чем у рабов из Халифата, зомби и прочих тварей, но все же простимулирован.

Ужин прошел в молчании. Напряжение ощущалось столь сильно, что казалось, еще немного, и воздух начнет искрить. Лана (уже излечившая свои ожоги и переодевшаяся в простое синее платье) механически жевала пищу и явно не чувствовала вкуса. Килиан наблюдал за ней и пытался думать о накопившихся делах.

Получалось плохо.

А после ужина пришло время для самой психологически тяжелой части.

— Особняк рассчитан на проживание небольшой купеческой или мелкодворянской семьи, — рассказывал Килиан, пока они поднимались к спальням, — Так что для гостей места хватает. Я приказал выделить тебе комнату напротив моей.

— Только я не гостья, — сказала девушка.

Он не нашелся, что ответить на это. И как это за ним водилось, предпочел не отвечать ничего.

— Прошу.

Комната, выделенная Лане, была ничуть не хуже той, где жил сам Килиан. Мягкая полутораспальная кровать. Письменный стол и пара стульев. На столе стояла свеча, — у себя Килиан сразу же заменил таковую на керосиновую лампу. Тут — поменять еще только предстояло. Так же предстояло и заполнить стеллаж рядом с кроватью, — у себя Килиан уже свалил там свои книги. Окно «украшала» узорчатая решетка, — скорее декоративная, но не нужно было быть гением психологии, чтобы увидеть, как от взгляда на нее настроение девушки окончательно достигло дна.

— Лана… — сказал Килиан, — Если тебе что-нибудь понадобится…

— Мне ничего не нужно, — прервала его она, — Все хорошо.

— …просто скажи, — закончил ученый.

— Я запомню, — пообещала она, — А сейчас я хочу спать. Оставь меня.

Лане не спалось.

Снова и снова она ворочалась на кровати. Снова и снова её взгляд обращался к запертой двери.

Вот это и случилось. Её самый страшный кошмар стал явью. После предательства Амброуса ей казалось, что хуже уже быть не может. Оказалось — может. Рабыня. Она — рабыня.

В какой-то момент подумалось, что лучше бы её тогда сожгли на костре. Лучше умереть свободной, чем жить рабыней. Но почему-то не решилась чародейка сейчас исправить эту ошибку. Не могла она убивать.

Даже себя.

Конечно, Лана понимала, что могло быть сильно хуже. Её хозяином стал Килиан. Её бывший друг. Человек, который даже теперь продолжал относиться к ней уважительно и не причинял боли. Ну, кроме неуклюжих попыток обработать её раны, разумеется.

Да вот только не обольщалась чародейка на этот счет. Все сильнее казалось, что Мир устроил ей пытку надеждой. Спаслась из Ада — отправляйся в Ад. Спаслась из Ада — отправляйся в Ад. Спаслась из Ада — отправляйся в Ад.

Пережила бойню в Миссене — готовься к предательству Амброуса. Избежала сожжения на костре — теперь ты рабыня. И теперь…

Теперь Лана очень боялась, что среди ночи откроется дверь. Ключ у Килиана. Если адепт пожелает ворваться ночью в её комнату, не помешает она ему. И никто не помешает. Рабынь не спрашивают и не защищают.

Да. Если Килиан пожелает изнасиловать её, она ничего не сможет с этим сделать. Лана видела, с какой похотью он глянул на неё, когда требовал свой трофей. Когда требовал её. Да и то, что ученый давно вожделел её, для чародейки никогда не было секретом.

И вот, теперь она в его власти. Беспомощна. Отдана на милость победителя.

Впрочем, даже это было еще не самое страшное. Быть изнасилованной ужасно, но даже после этого женщины иногда оправляются. Иное дело — то, что случилось с той служанкой. Или с Джавдетом. Или с теми чернокожими рабами, что сопровождали «новую знать».

Кто-то из них сохранил большую часть своей личности. Кто-то меньшую. Но мог ли хоть кто-то из них сказать, что остался собой?

В глазах Килиана то, что он делал, было гениально. Но он, кажется, совершенно не понимал, насколько это чудовищно.

Рано или поздно это ждет и Лану. Да. Она помнила, что сказала Владычица. Он должен был «раскрыть ей глаза на их истину». Килиан принял это условие, — возможно, искренне считая, что сможет сделать это без помощи промывания мозгов. Но это ведь неправда. И рано или поздно он все-таки сделает из чародейки безвольную игрушку в своих руках.

Потому что одной очень важной вещи ученый совершенно не понимал. Вещи, из-за которой Лана никогда не сможет принять «истину» Ильмадики.

Он не понимал… Что для Ланы нет разницы между тем, что сотворил он с той несчастной горничной, и тем, что сотворила Ильмадика с ним самим. Даже если Владычица не пользовалась для этого магией (в чем чародейка совсем не была уверена), суть от этого не меняется. Раб есть раб. Но не так страшно считаться рабом официально, как быть им внутренне.

Она никогда не станет такой, как он.

Лучше смерть.

Килиану тоже не спалось.

Тяжелые, безрадостные мысли сплошным потоком лезли в его голову, как муравьи из разоренного муравейника. Периодически тело само собой переходило на несколько секунд в боевую трансформацию и возвращалось обратно, — и хоть трансформация и не была болезненной, это раздражало, как необходимость снова и снова напрягать и расслаблять мышцы.

Килиан думал о делах, которые не успел разрешить сегодня и которые предстояло доделать завтра. Несмотря на то, что поддержкой Церкви они заручились, способ, которым они это сделали, привел к появлению множества раскольников. Граф Роган сбежал, и Йоргис не только не смог поймать его, но и привлек ненужное внимание размахиванием щупальцами. Закон о передаче осужденных преступников в руки науки буксовал: Эрвин, разозленная на отсутствие помощи, целенаправленно тормозила его. Армия Халифата хоть и была отброшена, но несомненно скоро попытается нанести контрудар. Все это беспокоило псионика…

— Врешь.

Эту фразу Килиан сказал себе вслух. Это все были проблемы, но для ученого проблемы были всего лишь тем, что следует решать. Никогда он не терял сна из-за того, что можно завтра решить умом, логикой и чародейством.

Другое его беспокоило.

Сегодня Килиан пошел против Владычицы. Оспорил уже утвержденное ею решение. Да еще и при всех, что особенно позорно: можно было подумать, что он намеренно пытается бросить тень на авторитет Ильмадики. Это было не так. К счастью, она это понимала. Она простила ему его глупость. Но его грехов это не искупало.

Впрочем, так ли «против» неё это было? Решение было утверждено ей, но это было не её решение. Это было решение брата. Уронить его авторитет…

Килиан осекся. Даже если уронить авторитет Амброуса и было приятно, это не отменяло того, что тем самым он навредил общему делу. Недопустимо. Неприемлемо.

Но ведь Лана была невиновна. Ильмадика утвердила её казнь, потому что не было иного варианта, как прикрыть действия Амброуса. Может, в глубине души она даже была рада, что Килиан нашел иной вариант.

Вряд ли, конечно. Но все-таки…

— Врешь!

…все-таки, не это его беспокоило. Это был не первый случай, когда Килиан оспаривал решения Амброуса, и никогда он не считал, что тем самым идет против Ильмадики. В конце концов, Владычица всегда ценила его ум и его решения. Она была единственной, кто по-настоящему ценил его умение думать своей головой. И проявляя норов, предлагая альтернативы, он тем самым наилучшим образом служил ей. Да. Он был ей преданным и надежным слугой. Совсем другое его беспокоило.

Лана.

Килиан превратил её в рабыню. Это было необходимостью: только так можно было спасти её от смерти или увечья и при этом не поломать планы Первого Адепта, сделавшего из нее вешалку для собак. Да. Это было необходимостью. И все же…

…и все же что-то в нем видело в этом нечто большее, чем необходимость. Что-то темное. Что-то злое.

Что-то, что наслаждалось подобным положением вещей. Что-то, что мечтало о власти над желанной женщиной. Что-то, что напоминало ему, как он безнадежно вздыхал по ней, пока она преданной собачонкой смотрела на его брата.

Теперь Лана принадлежала ему. Эта мысль вцепилась в его мозг подобно клещу. И как ученый ни пытался вырвать ее из головы, помогало это ненадолго.

Именно эта мысль вызывала в нем столько похоти, что это приводило к трансформации. Похоть для этого по понятным причинам служила реже, чем гнев и азарт, но в целом подходила не хуже. И каждый раз, чувствуя прилив сил от изменившегося тела, Килиан хотел прямо сейчас пройти через две двери и овладеть чародейкой.

И каждый раз он удерживался от этого. Килиан Реммен не был монахом: женскую красоту он всегда ценил. Но все-таки, была для него черта, переступать которую он не собирался. Никогда. Это как горизонт событий черной дыры: переступишь однажды, и уже не сможешь вернуться.

Именно такой чертой было — сломать женщину ради своего удовольствия. Тем более — ЭТУ женщину.

Но обязательно ли ее ломать? Что, если ей понравится? Лана не смотрела на других мужчин, будучи влюбленной в Амброуса, но ужели Килиан хуже своего брата?..

Ученый ударил сам себя со всей скоростью и силой боевой трансформации. Помогло: в голове слегка прояснилось.

Нет. Ты не в дурацком эротическом романе, Килиан Реммен. Здесь женщины не влюбляются в своих насильников. Тем более такие женщины, как Лана.

И уж конечно, причинить ей боль и унижение, чтобы доказать самому себе, что он все-таки не хуже Амброуса, — это… низко.

Низко и подло. И вдобавок на редкость тупо.

Килиан перевернулся на другой бок. Голову саднило, но по крайней мере, похоть слегка отступила. Можно наконец попробовать уснуть.

Завтра на заседании Ордена нужно быть со свежей головой. Только так он сможет доказать, что все еще достоин быть адептом Ильмадики.

Глава 6. Лики измены

— …В отдаленных провинциях Бога продолжают именовать в мужском роде, — рассказывал Артиус, — Идею о тождественности Бога и Ильмадики они пока принимают со скепсисом. Но напрямую не возражают. Проповеди Архиепископа имели большой успех. Он хорошо известен своей принципиальностью и фанатичной верой. Поэтому его слова имеют большой вес. И даже он подчинился нам.

— Отвратительно, — высказался Йоргис.

Амброус согласно кивнул, за ним последовали еще несколько адептов.

— Да, — подтвердил король, — Влезть в мозг человека и изменить его разум. Да еще и столь достойного человека, как Архиепископ… Никогда не видел ничего более мерзкого и подлого.

Это был не первый комментарий на тему неприемлемости промывания мозгов, и Килиана они уже изрядно раздражали. Скорее даже — бесили, до такой степени, что благородное достоинство незаметно превращалось в мальчишеское упрямство.

— Если у тебя было другое решение, мог бы предложить его чуть пораньше, — тут же окрысился ученый.

Впрочем, его ответ, хоть и планировался как бронебойный, никого особо не впечатлил. Уж конечно, не брата.

— Я согласился на это именно потому что не было иного выхода, — спокойно ответил Амброус, — Но это уж точно не делает твое заклятье менее отвратительным.

— Ну да, — хмыкнул чародей, — Теперь, когда ты извлек из него пользу, можно показать себя чистеньким…

— Килиан, — бросила Ильмадика, — Хватит. Пожалуйста. Вернемся лучше к делам. Что по поводу гвардии?

«Новая знать» собиралась малым советов в отдельности от обычного государственного аппарата. В первый раз все они собирались вот так, в реальности, а не в чьей-то голове. В первый раз они могли не скрываться.

Собирались они за длинным столом в малом тронном зале герцогского… точнее, теперь уже королевского дворца Идаволла. Сейчас, без посторонних, король сидел наравне с остальными, а место во главе стола открыто занимала Ильмадика. И казалось адептам, что светлый лик их богини разгоняет фирменную мрачность герцогской резиденции.

— Мы понесли тяжелые потери в битвах за Миссену, — поторопился ответить Амброус, — На то, чтобы воевать на два фронта, может не хватить. Я собираюсь отправить часть войск в помощь Тэрлу; после того, как он выдавит остатки сил Халифата с Полуострова, можно будет сосредоточиться на Иллирии.

— Приграничье выдержит? — коротко осведомилась богиня.

— Выдержит.

Тут Килиан решил, что пора высказать свое предложение, над которым он задумался еще тогда, когда узнал, что план Амброуса включает войну.

— Я бы укрепил границы и отложил наступление еще на некоторое время. За несколько дней можно устроить экспедицию в Земли Порчи. Твари показали себя не так уж плохо, и зомби вполне смогли освоить винтовки Дозакатных. Если мы сможем выиграть время, то это будет возможность подготовить армию, полностью подконтрольную нам, не знающую страха и внушающую ужас врагам. Я полагаю, что это именно то, что сдвинет баланс в нашу пользу.

— Возможно… — задумчиво протянула Ильмадика, — А что поводу армий графств? Что ответили графы на коронацию Амброуса?

Связаться с идаволльской знатью ранее доверили Эрвин Арас, хоть строго говоря, в задачи верховного судьи это и не входило. Не желала Владычица допускать на этот совет людей, не входивших в Орден. И, в общем-то, её можно было понять.

— Графы Вардрас, Ферн, Кранвуд и Шатри готовы отправить войска хоть сейчас, — начала рассказывать Эрвин, — Они выражают всяческую поддержку королевской власти и обещают, что к моменту начала войны созовут силы всех своих баронов. Графы Ольстен, Бренстар и Делаун признают власть Амброуса, но по разным причинам не готовы отправить войска на войну с Иллирией. Ольстен и Делаун ссылаются на договора, по которым должны предоставить военную поддержку Адильсу против Халифата, а Бренстар — на неспокойную обстановку в его владениях, кишащих разбойниками и Тварями.

— Этот старый жук просто тянет время, — заметил Амброус, — Как насчет Кравоса и Карстмеера?

Эрвин вздохнула:

— Прости, Ильмадика. Это не моя вина. Графы Кравос и Карстмеер отказались признать Амброуса королем.

Воцарилось молчание.

— Карстмеер заявил, — несмело продолжила Эрвин, — Прости, Ильмадика… Он заявил, что не позволит хулить Бога, ставя на его место ложного идола. Его графство, Стерейя, официально откололось от Идаволла. Бароны полностью поддерживают его: на своих землях Карстмеер очень популярен.

— Я не хочу, чтобы нам снова ударили в спину.

Ильмадика говорила спокойно, но чувствовалось, что на самом деле она вне себя от ярости. Ее взгляд обращался то к Эрвин, то к Килиану, то к Йоргису. Взгляд, полный надежды. Взгляд, взывающий о помощи.

Хоть простой смертный и был бессилен против Владычицы, она просила оградить её от предательства. Ведь её уже предавали, что привело её к тысячам лет заточения, а весь мир — к уничтожению.

— Я готов сегодня же отправиться во владения Карстмеера, — первым среагировал Килиан, — Думаю, я смогу управиться малой кровью.

Он пока не до конца определился, как именно это сделает. Но в своей способности найти решение проблемы чародей не сомневался.

— Возражаю, — высказался следом Йоргис, — Никакой малой крови. Дурную траву рвут с корнем. Нужно выжечь все зерна мятежа.

— …отведя на подавление еще больше войск? — поднял бровь Килиан, — Я хотел бы сказать, что этот план имеет определенные недочеты… Но если честно, правильнее сказать, что недочеты имеют этот план.

Ильмадика переводила заинтересованный взгляд с одного адепта на другого. Килиану показалось, что она выбирает, кто из них сегодня более достоин службы ей. Показалось ему, и что его сомнительная острота ей понравилась, отчего ученый ощутил воодушевление и уверенность в своих словах.

— Пойми, Йоргис. Все эти люди, солдаты, бароны и так далее, — это стадо. Слепое, глупое. Стадо, идущее за пастухом. Нет никакого смысла пытаться открыть им глаза: они все равно пойдут либо за Карстмеером, либо за тем, кто его заменит. Поэтому мне не кажется, что с ними следует воевать. Гораздо лучше будет ударить противника прямо в голову. Обезвредить пастуха… а стадо направить по своему усмотрению. Как электроны, высвобождаемые при Повышении и Понижении.

Не сказать чтобы аналогия с древней магией была здесь так уж уместна, но ученому казалось, что этим он переводит разговор на то поле, на котором сильнее оппонента. Политика таким не была, а вот физика — очень даже.

— Хочешь снова промыть чужой мозг? — подал голос Амброус.

Вообще-то, ученый не был уверен, будет он действовать таким образом или же предпочтет сменить власть в графстве. У обоих вариантов были свои недостатки, и прежде чем выбирать один из них, предстояло хорошенько проанализировать ситуацию. Но оглядевшись по сторонам, Килиан понял, что от него ждут готового решения.

В том числе, что именно этого ждет Ильмадика.

— Да. Я рассматриваю такой вариант, — ответил он, глядя в глаза брата.

Тот в ответ покачал головой:

— Печально, что нам снова приходится обращаться к таким методам. Но похоже, что это необходимо. Мы действительно многое потеряем, если нам придется устраивать резню в собственном графстве.

— Слова, достойные истинного короля, — чуть улыбнулась Ильмадика, — Да, ты прав. Килиан… Я не уверена, что могу рассчитывать на тебя после того, как ты пошел против меня вчера. Но ты многое сделал для меня, и я все еще в тебя верю. Ты должен будешь подчинить мне Карстмеера и его графство. Йоргис, на тебе Кравос. Постарайся действовать аккуратнее. Я рассчитываю на вас. На вас обоих. Не подведите меня. Пожалуйста.

Чуть склоненная голова и просящая интонация смягчили властную речь. Килиан почувствовал жгучий стыд за свое поведение. Ведь Владычице нелегко все это давалось. Только освободившись из страшного заточения, она оказалась втянута в войны и интриги, вынуждена разбираться с управлением страной, где никогда раньше не была. А он, вместо того чтобы помочь, поддержать, отстаивает свои идеи перед братьями по Ордену.

— Прости, Ильмадика, — кивнул он, — Да. Я это сделаю.

— Если Ольстен и Делаун отправили свои войска на помощь Миссене, — сказал вдруг Амброус, — То полагаю, они обойдутся без нашей помощи. Побережем гвардейцев, — кроме тех, кто уже отправился сопровождать Тэрла.

— Пожалуй… — произнесла Владычица, но почему-то Килиану показалось, что в её голосе послышалось неясное подозрение.

Мог ли Тэрл предать их? Ученый не знал его настолько хорошо, чтобы судить с уверенностью. Воин казался преданным слугой страны. Но вот того, что он пытался напасть на Владычицу, адепт забыть не мог.

С другой стороны, тогда у него был приказ Герцога Леандра. Сейчас Леандр мертв, и у Тэрла есть противоположный приказ от короля Амброуса.

Достаточно ли этого?..

— Когда мы выдвинемся им на помощь?

Граф Арно Делаун был… средним. Как ни старался Тэрл, он не мог подобрать иного определения. Он не был гением политики и экономики, как покойный Леандр, но и бездарностью, запустившей свои владения, не был также. Он неплохо справлялся с командованием малым отрядом, но в командование объединенными силами благоразумно не лез. Он неплохо владел мечом, но профессиональный военный разделал бы его, не вспотев.

Отражалось это и во внешности. Среднего роста, с умеренно-красивым лицом, в умеренно-богатом зелено-коричневом костюме и со средней длины волосами. Разве что цвет их — морковно-рыжий — выбивался из общего впечатления.

Сейчас графы Арно Делаун и Дункан Ольстен, а также Тэрл, господин Фирс и сын Ольстена Элиас, сидели в донжоне постепенно отстраивавшегося замка Миссена-Клив. Формально они собрались здесь, чтобы окончательно выбить Халифат из Миссены.

На самом же деле заговорщики готовили мятеж.

— Никогда, — ответил Тэрл.

Фирс понимающе кивнул, а вот Делаун и Ольстен уставились на него вопросительно.

— Мы не выступим в помощь Карстмееру, — развил свое утверждение Тэрл, — Слишком рано. Мы не собрали достаточно сил и не обезопасили тылы. Заявив о себе сейчас, мы только погибнем зазря.

— Но ведь он наш единомышленник! — возмутился Арно.

— Я знаю, — покачал головой воин, — Но мы не можем позволить себе поставить под угрозу успех нашего дела.

— Он прав, — подтвердил Фирс, — Карстмеер пригодился бы нам… Но к сожалению, он стал действовать самостоятельно. Максимум, что мы можем сделать, это попробовать отбить его, если люди короля возьмут его живым.

— Вы полагаете, что они так поступят? — осведомился Тэрл.

— Слишком мало информации для анализа. Я вижу три возможных варианта развития событий. Вариант первый: они устроят карательную акцию. Все население Стерейи будет показательно уничтожено, а пепелище засеяно солью.

Элиас и Арно содрогнулись. Остальные остались бесстрастными.

— Вариант второй: графа захватят в плен. У меня есть сведения, что один из адептов владеет магией, позволяющей изменять сознание других людей. Если это так, то вскоре после этого Карстмеер признает королевскую власть и божественность Владычицы.

— Этим можно воспользоваться, — заметил граф Ольстен, степенно оглаживая бородку.

— Несомненно, — серьезно кивнул Фирс, — Но есть и третий вариант. У графа Карстмеера нет сына. Наследует ему дочь Селеста, которой семнадцать. Мне известно, что безземельный барон Маврон Карно не так давно сватался к ней, но был выставлен её отцом. Мне известно также, что он очень активно выражал приверженность «новой знати».

Тэрл задумчиво кивнул.

— Вы думаете, что адепты организуют графу Карстмееру «несчастный случай». После чего устроят брак Маврона с Селестой. Тогда Маврон станет новым графом Стерейи.

Фирсу не требовалось ничего говорить. Очевидно было, что несмотря на отказ отправлять войска, заговорщикам все равно придется что-то делать. Иначе Орден Ильмадики завоюет решающее преимущество.

— Господин Фирс, у вас еще есть лояльные агенты в Стерейе? — уточнил старший Ольстен, — Мы не можем позволить варианту номер три исполниться. В идеале нам нужно предотвратить покушение на Карстмеера. Как запасной план… Нужно вывезти его дочь и спрятать её в безопасном месте.

— Будет сделано, — ответил Фирс, — Что по поводу второго варианта?

— Необходимо пустить слухи об использовании «новой знатью» ментальной магии. Это заставит её осторожничать и ограничит в использовании таких средств. Можно задействовать раскольников в Церкви: слишком подозрительно то, что случилось с Архиепископом и Великим Инквизитором.

— Хорошо, — склонил голову бывший глава разведки.

— А что вариант один? — подал голос Арно.

Фирс и старший Ольстен переглянулись и хором ответили:

— В этом случае нам не нужно делать ничего.

Жестокость — важный политический инструмент. Подчас необходимый. Но пользоваться им нужно с умом и осмотрительностью. Аристократы учились этому десятилетиями. Оставался шанс, что Орден Ильмадики, где настоящим аристократом был лишь сам король, не понимал этого в должной мере.

Нанеся полномасштабной удар по Стерейе, он вырыл бы себе могилу.

— Еще одно, — добавил Тэрл, — Я получил письмо от графа Рогана Д’Висса, иллирийского посла.

— Мне стыдно за родное ведомство, — хмыкнул Фирс, — Что стоило смениться руководству, как они упустили столь опасного врага.

— В любом случае, нам это на руку, — не стал заострять внимание на скользком вопросе гвардеец, — Он не пишет о том, где скрывается и сколько у него людей. Но призывает меня прислушаться к аргументам против «новой знати». Он пишет, что вся новая знать состоит из магов — таких же, как те, против кого они призывают бороться. Он пишет, что их божество — последняя из уцелевших Владык. Он пишет, что Амброус убил своего отца.

Тэрл развел руками:

— Не то чтобы в его письме было что-то, о чем мы не знали. Но оно значит, что он может стать нашим союзником. И насколько я его знаю, будет нам полезен.

— И даже более того, сэр Адильс, — подтвердил Фирс, — С ним наши шансы повышаются в разы. Даже не говоря о том, что через него мы можем связаться с Иллирией и согласовать свои действия.

Этот фактор Тэрл тоже учитывал. Но думать о нем командующему идаволльской гвардией совсем не нравилось.

— Ладно, — сказал он, — Что по поводу ситуации здесь?

— Мои корабли успешно сорвали доставку подкреплений Халифату, — сообщил Ольстен, — Морские пути между Халифатом и Миссеной полностью блокированы. Фактически, все, что нам остается, это блокировать оставшиеся силы черных на руинах Миссена-Лиман.

— Хорошо, — кивнул воин, — Потянем время. Чем дольше продолжается эта осада, тем больше у нас возможностей наращивать силы и укрепляться, не вызывая подозрений. Оптимально будет выступить, когда король стянет большую часть войск к границе с Иллирией. Если все пройдет по плану, дело решится одним быстрым ударом по столице.

— А как же сама Владычица? — подал голос молчавший до сей поры Элиас, — В хрониках говорится, что Владыки бессмертны.

Эти слова вызвали гнетущее молчание. До тех пор, пока речь шла о войне и политике, заговорщики могли чувствовать себя более-менее уверенно. Но когда дошло до магии, вскрылась их уязвимость, слабость перед искусством, против которого когда-то оказались бессильны их предки.

— Не бывает полностью бессмертных существ, — твердо сказал Тэрл, — Любого можно убить — так или иначе. В конце концов, как-то она убила остальных Владык.

— Да, но мы не знаем, как, — заметил Элиас, — К тому же, не все, что доступно Владыкам, доступно и нам. Наша наука — варварские пляски у костра в сравнении с их знаниями.

— Значит, ответ нам дадут не ученые, — ответил Ольстен, — Похоже, союз с Иллирией превращается в насущную необходимость. Если кто-то и знает, как победить магию, то только маги.

Проснувшись наутро, Лана прислушалась к ощущениям. Хотя она не выспалась, чувствовала себя разбитой, а ноги все еще чесались после исцеления вчерашних ожогов, но…

Но в целом, сегодня мир не казался настолько дерьмовым местом, как вчера.

Пережив травмы и потрясения прошлого дня, чародейка нашла в себе силы переключиться на позитивный тон. Оптимизм, всегда выручавший её в тяжелых жизненных ситуациях, не подвел и на этот раз.

Итак, она была все еще жива. Жива, не покалечена и не изнасилована. Она спала на мягкой кровати в теплом доме, могла есть нормальную пищу и, что особенно приятно, была до какой-то степени защищена от предстоящей войны.

Вот только мысли о том, какой ценой это все давалось, подвергали её оптимизм тяжелым испытаниям.

Несомненно, никто не посмеет тронуть собственность придворного псионика. Несомненно, она может жить в его доме.

Вот только покинуть его не может.

— Мир, зачем ты так со мной? — спросила чародейка.

Мир, разумеется, не ответил. Но каким-то шестым, седьмым, десятым чувством Иоланта Д’Исса все же уловила правильный ответ.

Ответ, заставивший её расхохотаться.

— Ты шутишь.

Иоланта всегда скептически относилась к наивным дурочкам, верившим в свое высшее предназначение: «исправить» какого-нибудь урода, да еще, вдобавок, «спасти» его. Она не смеялась над ними, не осуждала и не презирала, но такая позиция казалась ей довольно глупой и наивной.

Поистине, над чем посмеешься, тому и послужишь.

Килиан нуждался в её помощи. Именно за этим Мир подтолкнул её к этой ситуации. Она должна была помочь ему выбраться из той ямы, в которую он зарывался все глубже, даже не замечая этого.

Но не исправлять и не спасать, о нет. Нельзя исправить другого человека. Исправить можно только себя. И главная работа все равно должна лечь на плечи ученого.

Лана может подать ему руку, но принять ли её — лишь его выбор.

— Имей в виду, — предупредила чародейка, — Если он причинит мне боль, я тотчас же прекращаю всякие попытки.

На этом свою молитву она закончила. Как странно. Люди вечно думают, что молитва непременно должна быть чем-то серьезным и пафосным. Что молиться нужно на коленях у алтаря, а не развалившись на постели; с благочестивым лицом, а не улыбаясь.

Смешно. Люди думают, что с помощью какой-то маски смогут обмануть Бога, Мир, Абсолют или под каким там именем они его знают. Нечто по определению всевидящее и всеведущее.

Когда Лана молилась, она всегда демонстрировала именно те эмоции, которые испытывала на самом деле. А сейчас ей было… пусть не радостно, но достаточно легко, чтобы улыбаться.

Откинув одеяло, чародейка сладко потянулась. Вставать не хотелось. И от абсурдности ситуации она снова засмеялась.

Да, жизнь рабыни она представляла себе несколько иначе… Впрочем, на этих мыслях Лана торопливо осеклась. Она вовсе не хочет, чтобы ее переселили в какой-нибудь подвал на цепь, будили плеткой или чем похуже, унижали и издевались. Не то чтобы ей было легко представить Кили делающим что-то подобное, но стоило подстраховаться. У Мира своеобразное чувство юмора.

Кстати, в первый раз с самого Гмундна она мысленно назвала мага сокращением имени, которое придумала сама. Как будто вернулись те времена, когда они были друзьями.

Вот теперь настроение резко упало. Эти времена не вернулись. И не вернутся. Они больше не друзья. Он хозяин. Она его рабыня. И как бы они друг к другу ни относились, это останется так. Кили предал её, — как знать, может, отчасти как раз ради этой власти? Может, именно затем, чтобы обладать ею теперь?

И надо же было именно в этот момент щелкнуть дверному замку. Килиан вошел в её комнату без стука.

Вошел — и застыл, глядя на Лану. С запозданием чародейка вспомнила, что до сих пор не успела одеться. Ученый, конечно, уже видел ее голой, — и когда спасал из лап Халифата, и вчера во время казни, — но в тех ситуациях ему было явно не до того.

— Может, хватит пялиться?! — возмутилась она, прикрывая грудь одеялом.

— Конечно, — юноша промедлил, но все же отвернулся к стене, — Сложно оторвать взгляд.

— Если ты думаешь, что я обрадуюсь такому комплименту, то ты все-таки дурак, — сообщила девушка, торопливо хватая платье.

Она испытывала одновременно смущение, гнев и страх.

— Это не комплимент, — возразил Килиан, — Всего лишь констатация факта.

Чародейка возмущенно фыркнула и сочла за благо оставить этот комментарий без ответа. Ученый, однако, не унимался:

— Как ни крути, а ты действительно очень красива, Лана.

— Кили, тебе вообще знакомо понятие «уместности»? — осведомилась девушка, одеваясь, — Или не понимаешь, что сейчас, в моем положении, меня такие моменты ну вообще не радуют? Можешь поворачиваться.

— Я не собираюсь причинять тебе вред, — ответил Килиан и посмотрел на неё. Лана немедленно почувствовала, что даже в платье до пола она не чувствует себя достаточно одетой. Сюда быодно из тех одеяний Халифата, не оставляющих открытым ни одного клочка кожи…

— Я сделал тебя рабыней, чтобы защитить. Я не могу отпустить тебя, но и делать что-то, чего ты не хочешь, не заставлю.

Лана вздохнула.

— Ты так говоришь. И ты, я думаю, и вправду в это веришь. Но все-таки… Чувствуется от тебя что-то. Нечто такое, из-за чего мне совсем не хочется узнавать, как далеко ты способен зайти.

— Я могу держать себя в руках! — возмутился ученый.

— Поцелуй напомнить?..

Килиан хмыкнул:

— Ну, напомни.

— Вот видишь! — всплеснула руками девушка, — Стоило дать тебе малейший намек, как твои мысли развернулись в эту сторону. А знаешь, почему?!

— Потому что ты мне нравишься? — предположил чародей.

Хотя явно понял, что её ответ будет совсем другим.

— Нет, — покачала головой чародейка, — Потому что ты пуст внутри. Ты пытаешься заполнить эту пустоту — тем, чем можешь. Ты помнишь наш разговор на корабле?

— Я помню, — кивнул юноша, — Ты говорила о том, почему для меня так важна оценка моего интеллекта.

— Тогда я не все понимала. Сейчас знаю больше. Знаешь, перед смертью Герцог назвал твое имя. Он сказал, что узнал своего сына, как только увидел.

Лану саму коробило от жестокости тех вещей, которые она говорила. Но это было необходимо. Ложь сладка, но это сладкий яд. А правда — она бывает очень горькой.

Жестоко, но необходимо. Не то же самое ли чувствовал Кили, объявляя её своей рабыней? В любой другой момент Лана оценила бы иронию. Сейчас, не отвлекаясь, следила за собеседником.

Чародей опустил голову.

— И к чему это? — осведомился он скучающе-безразличным тоном.

Лживым насквозь.

— Скажи, Кили. До того, как началась вся эта кутерьма с возвращением Владык… Ты вообще видел его хоть раз?

— Один раз, — пожал плечами ученый, — В далеком детстве.

Лана понимающе кивнула:

— То есть, фактически, ты рос без отца. Чувствовал себя брошенным. Оставленным. Ненужным. Неважным…

— Хватит.

Голос Килиана прозвучал резко, жестко и властно. Так что Лана сочла за благо подчиниться.

— Хорошо. Главное, что именно этого тебе недостает. Нужности. Именно это ты пытаешься получить — то, чего не получил от отца. Поэтому чем больше ты мне помогаешь, — а ты не думай, я действительно ценю твою помощь, — тем больше тебя ко мне влечет. Поэтому для тебя так важно, чтобы другие ценили твой интеллект: это позволяет тебе чувствовать себя нужным.

Она чуть помедлила. Наступал самый сложный момент.

— И именно на этом тебя поймала Ильмадика.

Как она и ожидала, Килиан не принял её слов. Его лицо исказилось гневом, кожа начала темнеть, а в глазах появились фиолетовые огоньки.

Впрочем, еще секунду спустя ученый прикрыл глаза, а когда открыл, они снова были нормальными.

— Не надо так говорить о ней, пожалуйста.

— А почему, собственно? — возразила девушка, — Неужели ты не видишь, что она из себя представляет?!

Спокойствие, с которым Килиан принял этот выплеск эмоций, было даже каким-то пугающим.

— Она Владычица, — ответил он, — Величайшая. Под ее началом мы построим новый мир. Справедливый мир.

— Да посмотри же ты! — воскликнула Лана, — Посмотри, что именно вы строите! Разве этот мир — то, о чем ТЫ мечтал?

— В перспективе, — ответил Килиан, — Конечно, есть определенные проволочки. Конечно, не все, кто служит Ильмадике, разделяют мои желания. Но мы справимся со всем этим. Я обещаю тебе, Лана: когда мы закончим, я покажу тебе новый мир, и он тебе понравится.

— Не обещай того, чего не сможешь выполнить, — мотнула головой чародейка, — Не разделяют твои желания, говоришь? А какая, собственно, разница? Разве твои желания… играют тут вообще хоть какую-то роль?

Она развела руками, как будто хотела объять весь мир.

— Оглянись вокруг, Кили! На Церковь, славящую твою Владычицу как Бога! На инквизицию, снова поднявшую голову — ты ведь сам пострадал от нее когда-то! На твою магию, превращенную в орудие для укрепления чужой власти! На «новую знать», отличающуюся от старой лишь именами! На рабство, которое вы ввели в Идаволле, в конце-то концов!

Глаза мага снова стали светиться фиолетовым, но на этот раз Лана смотрела в них без страха.

— Оглянись и скажи: где во всем этом ТЫ?

— Везде, — ответил Килиан, — Ты думаешь, я не знал обо всем этом? Думаешь, я не понимаю? Но иногда необходимо принимать тяжелые решения. Убивать, обманывать, порабощать. Все великие дела начинались с крови.

— Ты не ответил на вопрос, — мотнула головой Лана, — Где тут ТЫ? Я вижу, что ты готов принимать тяжелые решения, чтобы строить «утопию» Ильмадики. Но чего ТЫ САМ хочешь?!

Килиан колебался. Заметно колебался. Казалось, он сам не помнил, чего когда-то хотел.

— Я мечтал создать мир, где положение человека определяется его реальными талантами и личными качествами. Не происхождением. Не богатством. Не умением дурить другим головы.

— Но что вы творите на самом деле? — спросила девушка, — Вы готовите войну, где погибнет множество достойных… и талантливых людей. Зачем? Вам так важно расширить влияние своей Владычицы? А почему? Вы подчинили ей Церковь — как? Обманом или колдовством? Не тем ли самым умением дурить другим головы?

Ученый попытался что-то ответить, но Лана уже разошлась. А когда она расходилась, остановить её было не проще, чем колесницу с понесшими лошадьми.

— Посмотри на себя! Ты сам стал частью того, что ненавидишь — ради чего?!

— Ради Ильмадики, — твердо и уверенно ответил маг.

Этот голос стал для Ланы как ушат холодной воды на голову. Запнувшись на полуслове, она застыла, глядя на бывшего друга. И без того эмоционально сдержанный, сейчас он казался статуей, выточенной изо льда.

— Я люблю её, Лана, — продолжил Килиан, — Вот и все.

Вот и все. Хотя он вкладывал в эти слова лишь значение завершения фразы, почему-то для чародейки от них повеяло какой-то… обреченностью.

— Нет, Кили, — покачала головой она, — Ты её не любишь.

— Почему? — удивленно спросил ученый.

Это всегда был его любимый вопрос. Но сейчас в нем не было никакого смысла.

— Пойдем есть, — сказала Лана, — Я сегодня еще не завтракала. Умираю с голоду.

Обогнув Килиана, она направилась к выходу из комнаты. Он, однако, не двинулся с места. Лишь негромко, но с нажимом повторил вопрос.

— Почему, Лана? Почему ты считаешь, что я не люблю её?

Уже занеся ногу над порогом, чародейка обернулась:

— Потому что любовь не приемлет рабства. Но слишком часто рабство принимают за любовь.

Килиан был зол, но старался держать эту злость при себе. Если же кто-то спросил бы, на что конкретно он злится, вряд ли ученый смог бы дать однозначный ответ.

Скорее, просто навалилась куча всего. Тыкание носом в дерьмо на совете, за которым последовало неприятное задание. Действительно неприятное, ведь Лана, в сущности, озвучила его мысли.

С каждым разом, как Килиан использовал промывание мозгов в качестве решения проблемы, он все больше превращался из ученого в палача.

Затем еще этот разговор… Килиан знал (или надеялся), что не будь он уже раздражен и раздосадован, отреагировал бы спокойнее. А так — совершенно недопустимым образом сорвался. И снова был ткнут носом в дерьмо: заслуженно, в общем-то.

Главным, однако, было четкое осознание того, что Лана просто… не понимает. Она не видит всей картины. У нее есть тот образ Владык, что тысячелетиями создавался после Заката. У нее есть образ тех решений, которые принимали некоторые из адептов.

Но ведь на самом-то деле Ильмадика не была ни всеми Владыками, ни всеми адептами. Если Лефевр готов был пожертвовать миром ради своей безопасности, это не значило, что она была такой же. Если Йоргис так хотел восстановить рабство, это не значило, что она разделяет его желание. Да, в конечном счете она поддержала его, но лишь потому что сейчас, в новом, изменившемся мире, окруженная врагами, Владычица зависит от своих адептов. Порой ей приходится потакать им, как бы это ни было неприятно. Как бы это ни противоречило ее истинным устремлениям.

Килиан был уверен, что он единственный понимает и разделяет их в полной мере.

Конечно, рассуждая с позиций логики, он прекрасно понимал, что объективность ученого требует рассмотреть и другой вариант. Что Владычица, со своим многовековым опытом, просто не может быть столь уязвимой и так отчаянно нуждаться в защите и поддержке. Что все, что она делает, она делает из собственных мотивов, а Йоргис, Амброус и остальные — лишь прикрытие.

Да только бессильны доводы холодной логики перед тем, что сердце влюбленного мужчины просто знает. Не понять ей, насколько пуст он был до того, как встретил её. Как с каждой их встречей все сильнее ощущал он, насколько бессмысленна и беспросветна его жизнь без его богини.

И как он решил, что сделает все от него зависящее, чтобы помочь Ильмадике. Что он исполнит её мечты.

Что её мечты станут его мечтами.

А ради этого все средства хороши. И хоть Килиану не нравился ни один из вариантов, как решить вопрос с Карстмеером, он не собирался сваливать это решение на Владычицу. Он справится сам — так или иначе.

— Я сегодня уеду, — первым нарушил он молчание во время завтрака, — Рассчитываю обернуться за неделю, а скорее даже раньше.

Лана подняла на него вопросительный взгляд.

— Куда уедешь?.. — в голосе прозвучала обеспокоенность, и Килиан решил, что может ответить.

Тем более что ехать он собирался открыто.

— В Стерейю. Там возникли небольшие трудности.

— Понятно…

Не комментируя это далее, девушка продолжила ковыряться в тарелке с рисом и томатом. Килиан же продолжил:

— Я проинструктировал прислугу. С тобой будут обращаться как с хозяйкой дома. Только в перемещениях ты все еще ограничена. Если тебе что-то понадобится, не стесняйся просить служанку. И еще: я попросил Хади в мое отсутствие время от времени захаживать к тебе. Просто проверять, все ли в порядке. Он очень достойный человек, но плохо знает идаволльский. Он будет помогать, если тебе это потребуется.

— Помогать или сторожить? — хмыкнула чародейка.

— И то, и другое, — серьезно ответил ученый, — Еще одно. Охранять территорию я поставил зомби. Приказов они не ослушаются, но интеллектом не отличаются. Постарайся их не провоцировать.

Лана только вздохнула.

— Когда я вернусь, — продолжил Килиан, — У нас, скорее всего, будет немного времени, пока Тэрл укрепляется в Миссене. Тогда мы сможем все спокойно обсудить. И как нам улучшить твое положение, и все то, что ты мне наговорила сегодня.

Чародейка хмыкнула, искоса глянув на него:

— Ты не веришь мне, — это был не вопрос, это было утверждение.

— Не верю, — подтвердил Килиан, — Только не тебе, а тем источникам, на которые ты опираешься.

— Софистика, — поморщилась девушка, — Игра словами.

— Пусть так.

Доев, чародей поднялся.

— Еще одно. В пределах дома ты можешь ходить куда хочешь. Кроме моей лаборатории. Её я запру. Ради твоей и окружающих безопасности. Кое-что из моих материалов при неосторожном обращении может быть взрывоопасно. А кое-что… я сам не до конца уверен.

Больше всего ученому не хотелось, чтобы она нашла телепортационные кристаллы Халифата, с которыми он до сих пор не разобрался. Лана вполне могла рискнуть использовать их для побега. Килиан не хотел, чтобы она сбежала: этим он подвел бы Владычицу и снова выпустил бы на волю врага Ордена.

Но еще больше он не хотел, чтобы незнание, как правильно пользоваться этим кристаллом, стоило ей жизни или здоровья.

После завтрака (по времени это был скорее обед, но Лана провалялась до полудня, а он с утра двинулся во дворец, не поев) чародей стал собираться в дорогу. Помня о том, что Халифат до сих пор не был разгромлен до конца и мог снова попробовать нанести удар, поверх плотной рубашки он надел кольчугу. Снаружи прикрыл все это коротким плащом фехтовальщика и вдобавок прихватил с собой кавалерийский шлем-армет с откидным забралом, — тяжелый и в целом неудобный для не привыкшего к доспехам ученого, но по здравому размышлению Килиан пришел к выводу, что его боевую трансформацию лучше лишний раз не демонстрировать. Новой «сдвоенной» шпагой он так и не обзавелся, так что место на его поясе заняли две обычные.

— Кили, — сказала вдруг Лана, наблюдавшая за его приготовлениями, — А скажи, какой твой любимый цвет?

Килиан бросил взгляд на черные штаны, черную рубашку, черный плащ и черную сумку через плечо.

— Ну, полагаю, что черный, — заметил он, — А что?

— Просто интересно, — ответила девушка, — Мне не показалось, что ты любишь этот цвет. Скорее… Что ты просто не хочешь выбирать. Черный — такой цвет, который идет всем и ко всему. Он универсален.

— А еще он позволяет не чувствовать себя попугаем, — хмыкнул юноша.

— Ну, да, это тоже, — ехидно заметила девушка, — Любые другие цвета делают тебя попугаем, конечно. А уж я-то всю жизнь попугая изображаю. Спасибо, кстати, что дал мне попугайское платье. Специально подбирал? Хотел унизить рабыню?

— Перестань, — поморщился ученый, — Белый цвет, а также, скажем, бежевый или голубой — «женственные» цвета. Темные тона — наоборот, «мужественные».

— Кто тебе такую глупость сказал?..

Килиан пожал плечом. Он не помнил, когда и откуда он взял эту идею, но опирался он на нее с самого детства.

Разговор увял сам собой. Сложив все необходимое в наплечную сумку, ученый попрощался с Ланой и вышел за дверь.

Для путешествия в Стерейю ученый решил использовать все тот же экипаж. Путешествовать верхом ему было, конечно, привычнее, но так будет возможность в пути разобраться с картами и записями о Черном Континенте, позаимствованными из дворцовой библиотеки, и по возвращении отправить наконец Хади и его людей домой.

А кроме того, в дороге к нему должен был присоединиться еще один спутник.

Сэр Маврон Карно отличался необычно маленьким ростом для рыцаря: метр семьдесят максимум. Может, из-за этого он казался заметно моложе своих тридцати лет: гладко выбритое лицо, обрамленное черными кудрями, вызывало безотчетную ассоциацию с подростком. Довольно вредным подростком, стоило заметить.

Карно забрался в экипаж, пока десять человек его свиты обеспечивали придворному псионику почетный эскорт.

— Господин барон, я счастлив наконец-то познакомиться с вами. Я уверяю вас, что я самый верный и преданный сторонник госпожи Ильмадики среди всей старой знати…

Килиан бросил на него безразличный взгляд и ничего не сказал. Маврон слегка смешался, обескураженный такой реакцией, но все-таки продолжил:

— Я уверяю вас, что вы не пожалеете о нашем сотрудничестве. Я…

— Я пожалею, если буду дальше слушать вашу болтовню, — прервал его ученый, не отвлекаясь от книги, — Вы можете ехать молча… сэр?

По мнению адепта, этому рыцарю не следовало даже произносить слова «верность» и производных от него. Он на каждом углу трубил о своей поддержке Ильмадики, потому что почуял от этого выгоду. Но внутренне он не был верен даже себе, что уж говорить о ком-либо еще.

А самое главное, что старый граф Карстмеер являл собой полную противоположность ему. Килиан не был знаком с ним лично, но знал, что у графа репутация человека чести. И сколь бы ни считал Килиан эту честь совершенной глупостью, но она вызывала куда больше уважения, чем абсолютная беспринципность того, кем предлагалось заменить графа во имя единства страны.

— Конечно, милорд, — закивал рыцарь, — Не смею отвлекать вас.

Интересно, был бы он столь подобострастен, если бы встретился с Килианом, когда тот еще был простым ученым-бастардом? Разумеется, нет. Думалось скорее юноше, что этот Маврон занял бы одно из первых мест среди его обидчиков. Такие, как он, с охотой пресмыкались перед теми, кто выше, но с еще большей охотой топтали в грязь тех, кто ниже. Просто чтобы почувствовать свою значимость. Почувствовать, что их унижение было не напрасно.

С точки зрения феодальной лестницы, если его маленькая интрига увенчается успехом, то Маврон окажется выше Килиана. Но это в теории. Новая знать стояла выше старой из-за благосклонности Ильмадики, — в этом был один из главных факторов риска в отношении идаволльской знати.

Одна из главных причин, по которым их ненавидели.

Нет, этот спутник положительно раздражал и без того не отличавшегося милым характером адепта. Особенно когда стал пялиться во все глаза, как Килиан, закончив с картой, достал из сумки свинцовый шарик и Повысил его до золотой пыли, получая необходимую энергию на контроль вероятностей.

— Скажите, сэр Маврон, — спросил адепт, — Насколько надежны ваши люди?

— Вы обижаете меня, господин барон, — всплеснул руками рыцарь, — Вы можете доверять им, как мне самому!

— Я не назвал бы это комплиментом, — чуть усмехнулся Килиан, — Но я понял, что вы пытались сказать.

Ссыпав золотую пыль в мешочек, он сотворил характерный жест, напоминающий тасование карт. Он нашел до сложности простое решение головоломки, — хотя еще не так давно не рискнул бы ему последовать.

— В таком случае, мы меняем план.

Глава 7. Правда стали

«Господи, как же я ненавижу такие задания…»

Больше всего Далтон не любил спасать тех, кто этого не хочет. Когда спасение начинает сближаться с похищением, результат сочетает недостатки того и другого. Обычно идаволльская разведка использовала для такой работы наемников.

Но сейчас такой возможности не было. Лишь меньшая часть агентов сохранила верность прежнему руководству, и теперь им приходилось действовать в режиме повышенной секретности.

А значит, делать всю грязную работу самим.

«Карстмеер дурак, если думал, что при такой охране его дочь в безопасности»

Под покровом ночи Далтон и его люди проникли в замок. Без малейшего труда: по мнению Далтона, с этим справились бы и полные дилетанты. Пробрались они и в покои леди Селесты. Девчонка проснулась лишь тогда, когда Далтон закрыл ей рот ладонью.

«Все было бы проще, если бы его хотя бы предупредили»

Девчонка, кстати, симпатичная. Светловолосая, белокожая. Большие зеленые глаза и пышная фигура.

А еще она оказалась очень сообразительной. Не стала истерить или пытаться вырваться, не стала бороться с шестью мужчинами, каждый из которых гораздо сильнее её.

Вниз, вниз. Всю дорогу наружу Далтон ожидал, когда же что-то пойдет не по плану. Сейчас они наткнутся на неучтенный пост охраны. Или на людей короля, пробравшихся в замок втайне от них. Или еще что-то.

Но этого не произошло. Выкрасть леди Селесту оказалось слишком просто.

Пройдя проулками между внутренними строениями, агенты провели девушку к реке, где их уже ждала лодка. Через Стерейю проходила главная судоходная артерия всего Идаволла, так что ничего удивительного, что именно её заговорщики выбрали, чтобы вывести наследницу в Патру.

Леди Селеста смирно сидела за тюками с товаром. На таможне дежурил старый знакомый Далтона, за небольшую мзду без проблем отказавшийся от тщательного досмотра.

В репутации контрабандиста есть свои преимущества.

И вот, через пять минут они отплыли от замка графа Карстмеера. Никто так и не смог помешать их задаче. К утру они должны быть у схрона, где специально оставили сменную одежду для леди Селесты и крытую карету. Там можно будет объяснить ситуацию и чуть передохнуть. А потом — скорейшим маршем в Патру.

«Хорошо бы успеть до того, как тут объявятся люди короля»

Выбравшись из замка, Далтон расслабился, — и как оказалось, зря. Минут десять спустя лодка вдруг натолкнулась… На протянутую между берегами цепь меньше чем в полуметре под водой.

Это была засада.

По обе стороны реки из укрытий выступили люди, вооруженные мечами или шпагами. В темноте было сложно рассмотреть детали, но какое-то шестое чувство подсказывало опытному разведчику, что это не были люди графа.

Это были люди короля.

— Так, так, так, — насмешливо протянул один из них, худощавый мужчина с наброшенным на плечо пижонским фехтовальным плащом, — И что у нас здесь?

— По какому праву вы нас задерживаете?!

Уверенный тон. Это главное в таких ситуациях. Когда нет козырей на руках, заставь противника считать, что они есть. Это азбука разведки.

Увы, понимал это и противник.

— По праву, данному мне королем и Госпожой. Как придворный псионик Идаволла, я требую, чтобы вы предоставили груз для досмотра.

Вот он, значит, какой. Килиан Реммен. Еще до того, как Орден Ильмадики вскрыл свою деятельность, Герцог считал этого человека потенциальной угрозой. Потому что под затейливым словом «псионик» пряталось банальное «колдун».

— Мы почитаем короля и Госпожу, — Далтон счел за благо продемонстрировать лояльность, — Но разве придворный псионик занимается досмотром грузов? Не должен ли он заниматься… псионикой?

Невозможно было рассмотреть это, но ему показалось, что колдун улыбнулся.

— Именно так.

И тут лодка… сама собой рванула к берегу. Как будто что-то резко потянуло ее за невидимый трос.

— Вылезайте на свет, леди Селеста, — лезвия шпаг в руках псионика засветились синим, — И ничего не бойтесь.

Вот она, вечная проблема отсутствия информации. Совершенно неверно оценившая ситуацию аристократка несмело вылезла из-за тюков с товарами, во все глаза глядя на человека, которого считала своим спасителем.

На человека, который её погубит.

— И что у нас здесь? — осведомился маг. Странное дело, несмотря на свет от его оружия, его лицо все равно казалось темным, как уголь.

— Государственная измена, мятеж как против короны, так и против непосредственного сюзерена, да еще и похищение человека…

— Милорд, я могу все объяснить… — начал говорить Далтон, но сам в это время подавал условный знак своим людям.

Агенты идаволльской разведки умели нападать одновременно, не давая противнику расправиться с собой поодиночке. В одно мгновение клинки покинули ножны. Во второе — устремились к цели; к колдуну, как самому опасному.

Чтобы закрутить шпаги вокруг себя, ему хватило одного мгновения.

Сталь звенела о сталь, но на этот раз к этому примешивался звук, которого здесь не должно было быть. Потрескивание, вместе с яркой серебристой вспышкой отмечавшее каждое столкновение клинков. И очень скоро Далтон увидел, что это не просто визуальный эффект.

Те, кто скрещивал клинки с колдуном, роняли оружие или вовсе падали навзничь. Неведомая сила била их по рукам через полоску металла. Впрочем… Далтон все равно не рассчитывал, что они смогут победить.

Задачей его людей было лишь выиграть время. Время, которое необходимо было ему, чтобы достать из-за пазухи пистолет. Простой однозарядный пистолет с колесцовым замком. Одна пуля. Одна смерть.

Именно такова была инструкция на случай, если им не удастся вывезти Селесту до того, как до нее доберутся люди короля. Далтон мог бы забрать с собой колдуна, — возможно, оно стоило бы того. Но не таков был его приказ.

Он выстрелил в девушку.

Дистанция два шага. Не промахнуться. Не уклониться. Сердце разведчика даже тронула жалость, когда он увидел, с каким ужасом юная наследница смотрит в черный зрачок смерти. Но выбора не было. Если она достанется им, графство окажется в руках «новой знати». Рано или поздно окажется.

Пуля застыла в воздухе, сантиметрах в двадцати от перепуганного лица леди Селесты. Всего секунду она повисела на месте. А потом бессильным кусочком металла упала на дно лодки.

— Это было не по-джентльменски, — сообщил колдун.

А затем голова Далтона раскололась от боли. Он рухнул на землю, чувствуя обрушивающиеся на него со всех сторон удары. Били его, впрочем, кулаками и ногами, а не мечами. Когда кто-то стянул его руки веревкой, он понял, почему.

Его решили захватить живым.

Но если честно, это было слабое утешение. Они провалились. Селеста оказалась в руках колдуна. И графство вместе с ней.

Разведчик мог лишь бессильно наблюдать, как люди короля хватают наследницу под руки. Как под ее испуганный крик один из не участвовавших в бою людей короля с счастливым смехом тянется обеими руками к ее груди, но резко останавливается под бесстрастным комментарием псионика:

— Маврон, на сантиметр ближе, и наследников у тебя не будет.

Что ж, по крайней мере, «новая знать» сохраняет какую-то видимость того, что у них есть какие-то рамки. Что, разумеется, не значило, что в плену его не ждали пытки или что похуже.

Жизнь в плену оказалась непривычно спокойной по меркам последнего времени. Лане не требовалось срываться куда-то в дорогу ни свет, ни заря, лечить раненых или участвовать в магических сражениях. Казалось, ограда особняка надежно отделяет её от внешнего мира.

От мира, где бушуют война и смута.

И хотя чародейка отнюдь не скучала по ним, чувство собственной запертости угнетало её. Говорят, что Рай, который нельзя покинуть, превращается в Ад. Впрочем, особняк Килиана она в любом случае Раем не назвала бы. Слишком скучно. Однотипные комнаты приелись на второй день. Общение ограничивалось слугами, — причем хоть от большинства и не чувствовалось магии, Лана никак не могла быть уверена, сколько из них лишь кажутся людьми, а на самом деле давно превращены в безвольные автоматы, исполняющие волю мага. В конце концов, даже та горничная, Кэтрин, которую Лана опознала как жертву экспериментов Килиана, в общении казалась обычным человеком.

Пару раз захаживал Хади. Не говоря ни слова, изучал обстановку, иногда что-то делал. Поговорить с ним Иоланта так и не смогла: похоже, говоря, что ансарр плохо знает идаволльский язык, Килиан изрядно приукрашивал действительность.

Пару дней Лана просто бесцельно слонялась по особняку. Пробовала читать книги, которые оставил ей Килиан, но подбирал их ученый явно в соответствии с собственными предпочтениями. Наконец, она не выдержала, отловила Кэтрин в коридоре и попросила у нее холст и краски.

Её просьба была выполнена в тот же день. И теперь на холсте медленно рождался прекрасный пейзаж. Гмундн. Но не такой, каким она его видела в реальной жизни. Лана хотела изобразить то, как провинциальный городок Восточной Империи мог выглядеть в Дозакатные времена. Цветущий. Живой. На что-то надеющийся, о чем-то мечтающий.

Настоящий.

Когда каменные башни гордо тянулись к небесам. Когда странные железные повозки без лошадей разъезжали по улицам. Когда по улицам ходили люди, — суетливые, вечно куда-то спешащие, вечно чем-то недовольные. Но — живые. Жаждущие жить, стремящиеся жить. Настоящие.

Такие, какими они были до того, как Владыки забрали все это у них.

И вот, теперь история повторялась. Владычицу Ильмадику славили как Бога. Да только не была она Богом. Глупо считать Бога каким-то конкретным существом. Сколь бы ни была она могущественна, она просто чародейка — такая же, как и Лана.

Ну, разве что с лишней парой тысячелетий опыта.

И эта чародейка многое отняла у своей «младшей коллеги». Свободу. Друга. Возлюбленного. Именно то, чем она дорожила в своей жизни. Именно то, за что она готова была в крайнем случае и убить.

Убить… Лана вспомнила единственный раз в жизни, когда она убивала собственной волей и собственной магией. Тогда все вышло во многом спонтанно. Лана была в ярости и не контролировала себя.

Смогла бы она сделать то же самое хладнокровно и целенаправленно?

Нет. Ради себя — нет. Защищая свою жизнь, свою свободу, свою честь, она никогда не смогла бы убить кого бы то ни было. А ради других? Ради Амброуса, Килиана, Лейлы? Возможно…

Лейла… Чародейка вспомнила, что так и не узнала о судьбе подруги. Что стало с ней после коронации Амброуса? Может, она рабыня, как и сама Лана? Вряд ли… маркиза Иллирийская — все-таки птица иного полета. И даже если полномасштабная война не смущает короля, обращение в рабство своей законной супруги может серьезно подкосить его репутацию в глазах собственных подданных.

А, собственно, к чему гадать? Секретную информацию ей никто не расскажет, но вот обычные сплетни…

— Кэт!

— Да, госпожа.

Быстрая, пронырливая, горничная появилась словно из ниоткуда. На вид это была молоденькая, — моложе двадцати, — худощавая шатенка с хитрыми темными глазами.

— Я же просила не называть меня так, — вздохнула чародейка.

— Конечно, госпожа, — если бы Лана не чувствовала магию, никогда не догадалась бы, что перед ней человек с промытыми мозгами, настолько естественно смотрелась озорная улыбочка.

Еще в первый день после отъезда Килиана Лана спросила Кэт, почему та зовет ее госпожой. Ответ ничего не прояснил: служанка сказала лишь, что «слуги всегда должны быть проницательнее хозяев».

— Я хотела спросить тебя, — вернулась к теме чародейка, — Ты ведь не сидишь безвылазно в доме. Может быть, ты слышала что-нибудь о том, что происходит во дворце? И вообще в стране?

— Конечно, — охотно закивала собеседница.

— Тогда расскажи мне.

Холст с недописанным пейзажем был на время оставлен в покое. Иоланта приготовилась слушать.

— Люди очень беспокоятся о судьбе королевы, — поделилась Кэт, — Её никто не видел с самой смерти прежнего Герцога. Говорят, что она тяжело больна или слегла от горя. А некоторые рассказывают, что ее и вовсе нет в живых.

Столь мрачный вариант Лану обеспокоил, но шестым чувством чародейка знала, что это неправда. Лейла жива.

Только рада ли этому она сама?

— Рано или поздно Амброусу придется показать ее людям, — заметила чародейка.

Кэт кивнула:

— Многие уже ропщут по этому поводу. Официально объявлено, что все слухи о ее смерти распускает бежавший шпион Роган, чтобы очернить короля.

Роган… Иллирийский посол обещал спасти её от казни. Но так и не помог. Даже не попытался. Лана думала, что он предал ее. Но бежавший шпион?..

— А что там с Роганом?

— Йоргис Вальдемар, глава тайной стражи, пытался арестовать его за шпионаж, — поделилась Кэт, — Он в ответ выбил его из седла и затерялся в толпе. Теперь Вальдемар рвет и мечет, и обещает лично убить мерзавца.

Против воли Лана улыбнулась. Если Рогана не поймали сразу, — значит, не поймают. Конечно, она не знала этого Вальдемара, но… Тот, кто был способен справиться с этим, не обещал бы, а сделал.

— А как в целом? — спросила чародейка, — Как изменилась жизнь с приходом «новой знати»? К лучшему или к худшему?

— В целом… — задумчиво протянула служанка, — Никак. Или почти никак. Изменилось имя на троне. Изменился Бог в Небесах. Но для простого человека то и другое равно далеко. Простых людей не волнует, кто там правит: важнее, чтобы репа уродилась и корова удой давала. Разве что…

Она замолчала.

— Разве что — что? — уточнила Лана, — Договаривай; я знаю, что мне это не понравится.

— Люди боятся, госпожа. Ходят слухи, что господин Килиан своим колдовством превращает людей в безвольных рабов.

Ну, еще бы они не боялись. Лана искренне недоумевала, как Кили, будучи отнюдь не глупым человеком, мог надеяться, что правда не выйдет наружу.

— Эти слухи правдивы, — сообщила она, — Ты сама…

— Я знаю, — кивнула Кэт, — Он использовал это на мне. Я как раз не боюсь. Моя жизнь и так была жизнью слуги. Ничего не изменилось. Твоя жизнь — другая. И если тебе будет грозить та же участь, я буду защищать тебя.

— Спасибо… — несколько растерянно ответила чародейка, — И ты пойдешь ради этого против своего господина? Нарушишь его волю?

— Нет, — пожала плечами служанка, — Я не нарушу его волю. Я нарушу его приказ.

Иоланта поняла, что склонность Килиана говорить загадками поистине заразна.

Вид железных легионов, маршировавших в ногу, вызывал у Амброуса чувство, сравнимое с опьянением. Опьянением собственной силой, собственной властью. Ощущением того, что отныне именно он решал судьбу Идаволла, — а в перспективе и всего мира.

Вооруженные винтовками Дозакатных, закованные в доспехи из сплавов, подсказанных Ильмадикой, легионеры были грозной силой на поле боя. Но гораздо важнее было не то, что снаружи, а то, что внутри.

Еще недавно Амброус не поверил бы в возможность сделать профессиональных солдат из случайных крестьян и горожан, да еще и пригнанных под ружье силком. Не верил он в это ровно до тех пор, пока брат не преподнес ему поистине королевский подарок, — подарок, потенциал которого для бедного глупого Килиана оставался загадкой.

Брат не использовал потенциал своего изобретения даже на один процент. Но Амброус был умнее… Вполне закономерно, в общем-то. Учиться править можно только у правителей. Не дадут книги истинного государственного мышления.

Каждый из солдат новосформированного легиона был обработан магией, — настолько, насколько вообще мог выдержать его мозг, не перегорев. Каждый из них уже не мог даже помыслить о чем-то, кроме служения королю и Богине. Каждый из них тренировался восемнадцать часов в день, доводя до совершенства свое тело. Они готовы были действовать, как единый организм, — то, чего безуспешно пытались добиться командиры всех времен, Амброус получил силой древнего колдовства.

— Они прекрасны, — произнесла Ильмадика, стоявшая рядом с ним. В её голосе слышалось восхищение, — восхищение, ради шанса услышать которое любой из адептов пошел бы на край света и дальше. Восхищение, которого заслуживал только он.

Король обернулся к богине и заглянул ей в глаза. Счастливо улыбнувшись, он обнял её за талию. Свою Владычицу. Свою возлюбленную. Свой Идеал.

— Да. А скоро нам подвезут людей из дальних графств, и численность легионов увеличится троекратно.

— С ними ты будешь непобедим…

Ильмадика придвинулась к своему Первому Адепту для поцелуя, но остановилась и отстранилась. Дразня. Распаляя.

— С ними… И с Тобой, — подтвердил мужчина.

Никакое чувство власти над страной, никакое чувство власти над людьми не могло сравняться с чувством обладания этой женщиной. Да, Владычица делила с ним ложе, — пусть не каждую ночь, но это позволяло Амброусу чувствовать себя…

Особенным. Уникальным. Избранным.

Помазанником Божьим. Этот титул он произносил без малейшей иронии. Богиня отметила его и выделила из миллионов людей. Как единственного, достойного объединить человечество под своей властью.

— Ты лучший из моих адептов, Амброус, — сообщила Ильмадика, — Я рада, что ты со мной.

Она все-таки поцеловала его. И от этого поцелуя тело мужчины бросило в жар. Хотелось прямо здесь сбросить одежду и овладеть ею. А еще — хотелось бросить к её ногам Полуостров. Богиня однажды обмолвилась о том, чего хочет. Она рассказала, что чем дальше простирается вера в нее, чем больше людей становятся её адептами, тем сильнее увеличивается её могущество. Тем дольше она может жить, тем сложнее ее убить и тем более невероятные чудеса она может творить.

Так что Полуостров будет лучшим свадебным подарком ей. Да. Амброус преподнесет ей Полуостров, и она примет его предложение. Она будет с ним. Навсегда.

С ним, единственным из адептов, кого она выделила не только как верного слугу, но и как мужчину.

— Направь их на границу с Иллирией, — посоветовала Владычица, — Эжени еще могут быть для нас опасны.

— А как насчет мятежников? — осведомился Амброус.

Он был просто вне себя от ярости, когда Карстмеер и Кравос отказались признавать его власть… А особенно после того, как подавлять восстание Карстмеера направили человека, отнявшего у него отца. Но Владычица смягчила его гнев. Под ее прикосновением молодой король смягчился, осознав, что он все равно остается Первым. А восстания… Кто-то же должен делать грязную работу.

— Не стоит бояться их, — ответила Ильмадика, — Даже один адепт способен подавить восстание. Йоргис уже сокрушил Кравоса, сделав из него пример для других. Думаю, справится и Килиан. Твой брат очень умен и искусен в волшебстве.

Амброус немедленно почувствовал укол ревности. Будь хоть сто раз эта похвала заслуженной, зачем… зачем было упоминать именно того человека, имя которого звучало болезненно для него? Разве недостаточно было Владычице его, Амброуса? Разве нуждалась она в ком-то еще?

Разве мог кто-то еще встать с ним вровень?

Нет. Никто и никогда. Для отца он был на втором месте. Вторым после страны. Вторым после бастарда, — в отличие от него, зачатого по любви, а не по необходимости. Но это в прошлом.

Отца больше нет. Амброус не будет вторым после страны: страна будет подчинена ему, а не наоборот. Не будет он и вторым среди адептов. Или Первым, или никаким.

Для отца он был на втором месте, но для Владычицы он был всем. Как и она для него.

Как и она для него. Потому что она была подлинным Богом. Может быть, не тем, что был В Начале. Но тем, что воплощал в себе весь мир.

По крайней мере, для него.

Накрапывал неприятный, моросящий дождь.

В блеклом свете пасмурного утра замок Ламия, служивший резиденцией правителя Стерейи, смотрелся сумрачно и безрадостно. Построен он был на руинах древнего города, когда-то венчавшего, как корона, отвесную скалу. После Заката ландшафт изменился; и хоть каменистая почва надежно предохраняла замок от подкопа, находился он нынче гораздо ближе к грешной земле.

Если бы Килиан собирался вести осаду этого замка, он бы поднялся вверх по течению реки и отравил главный источник воды. Теоретически этот жестокий план был единственно-верной ставкой. На практике ничего подобного чародей делать не собирался.

Во-первых, вести осаду с отрядом в десять человек — откровенно тупая идея. Как бы сильна ни была магия Владык, даже ее могуществу есть предел. Победу над Халифатом они одержали частично за счет эффекта неожиданности, частично благодаря суеверному страху черных перед магией. Против Карстмеера ни того, ни другого у Килиана не было.

Во-вторых, он вообще не хотел доводить ситуацию до точки невозврата. Междоусобная война еще никому ничего хорошего не приносила. Неважно, кто за что воюет, за свободу ли, за порядок, за истинную веру или общее благо: если ты воюешь сам с собой, то и ослабляешь в итоге сам себя. Распавшееся королевство не выстоит против Иллирии и Халифата.

Наконец, в-третьих, у него уже был план. И этот план ему очень нравился, хоть и был излишне рискованным.

Десять лошадей и одиннадцать человек (леди Селеста, закутанная в черный плащ с капюшоном, сидела на лошади перед Килианом) остановились в трехстах метрах от замка. Адепт кивнул Маврону, и тот затрубил в рог. Сперва свой личный сигнал. За этим последовал сигнал герцогского, — в смысле, теперь королевского, — рода.

Выждав пару секунд, чтобы на них обратили внимание, адепт сорвал капюшон с головы своей пленницы. Расстояние было точно рассчитано: достаточно близко, чтобы защитники замка могли опознать личность девушки, но достаточно далеко, чтобы они не могли быть уверенными, что открыв огонь, не заденут её.

То, что «спасенная» фактически выступала живым щитом, Килиана совсем не трогало. Он был уверен, что стрелять они не станут.

План действий был обговорен заранее, и ему не требовалось отдавать команду специально. Дождавшись, пока на стене появится граф Карстмеер собственной персоной, герольд Маврона выехал вперед. Килиан понятия не имел, зачем отряду из десяти человек отдельный герольд, но сейчас он был очень полезен.

Герольд подъехал почти к самой стене и, чувствуя себя явно неуютно под прицелом лучников и мушкетеров, начал излагать послание. С такого расстояния слышно его было плохо, и Килиан опасался, что он начнет нести отсебятину, но кажется, пока все шло… неплохо.

Послание должно было гласить, что барон Килиан Реммен, придворный псионик Идаволла, готов обсудить условия передачи леди Селесты в руки ее отца. Но обсуждать это он будет только с графом лично, только за пределами территории замка, и только если того будет сопровождать не более двадцати человек свиты.

Герольд вернулся — живой. Это уже плюс. Теперь оставалось отступить на всякий случай за пределы досягаемости стрелков и выжидать хода Карстмеера.

Напряженное это было ожидание. Хотя университетское образование Килиана и включало в себя основы психологии, он не льстил себе и не считал себя знатоком душ человеческих. Сейчас же все зависело от того, верно ли он просчитал характер старого графа.

Была и еще одна причина, по которой он чувствовал напряжение. Сидевшая перед ним заложница… К нему откровенно прижималась. Аристократка уступала в привлекательности и Лане, и Ильмадике, но это не значило, что ученый не испытывал вполне естественных мужских реакций. В общем-то, она до сих пор считала его своим спасителем (мотивов, из которых заговорщики пытались выкрасть ее, ей так никто и не раскрыл) и неоднократно строила глазки. Но…

Было очень весомое «но». Это все было ложью. Фальшивкой.

Килиан уже знал, что у всех адептов в боевой трансформации значительно усилена выработка тестостерона. Это влияло и на физические возможности, и на характер… и на то, как инстинктивно воспринимались адепты для тех, кто не знал об этой особенности. Для мужчин — как более авторитетные, «альфы». Для женщин — как более перспективные самцы. Как более привлекательные.

А это значило, что отныне любой интерес женщины к нему будет лишь плодом волшебного искусства Владычицы. Боевая трансформация влияла на это даже сильнее, чем деньги и титул, которые Килиан получил от короля.

Ложь, ложь, сплошная ложь. Он мог бы воспользоваться этим свойством, чтобы иметь успех у женщин, но с тем же успехом можно было пользоваться для этого и промыванием мозгов.

Даже Лана — и та уже сталкивалась с его боевой трансформацией, хоть, очевидно, статус врага в войне и гнев за порабощение перевешивали.

А это означало забавный парадокс. Барона Реммена женщины любили куда больше, чем странствующего ученого Килиана. Но при этом он четко знал, что на самом деле его-настоящего… не любят. Это все обман. Шанс на настоящую любовь он утратил навсегда.

За одним-единственным исключением. Разумеется, Владычица была надежно защищена от собственных чар. Она — единственная — любила его по-настоящему. Он нуждался в этой любви, но с каждой своей ошибкой все больше лишался права на нее.

Приближая момент, когда останется один в пустоте.

От этой мысли болезненно заломило все кости. Вскрик Селесты, плечо которой он сжал слишком сильно, вернул чародея вреальность. Не время ныть. Нужно действовать по плану.

Не подвести её на этот раз.

Ворота замка отворились, и навстречу людям короля выехала кавалькада всадников. Действительно ли граф уложился в двадцать человек свиты, Килиан считать не стал. Не имеет значения. Если он ошибся в расчетах, то человеком больше, человеком меньше…

Оставив Маврона и его людей позади, чародей двинулся навстречу. Не доезжая нескольких метров, он спешился и помог спешиться леди Селесте. После чего бросил взгляд из-под раскрытого забрала на своего противника.

Граф Карстмеер был чуть ниже его. Аристократическое, волевое лицо, изборожденное множеством морщин. Бороду он брил, а длинные волосы носил собранными в хвост, как и сам Килиан. Волосы эти были совершенно седыми, но могучая фигура не выдавала и тени старческой дряхлости. По крайней мере, с такой легкостью и непринужденностью носить рыцарские латы было не дано и многим из молодых. Граф держался спокойно, но барабанившие по рукояти легкого одноручного меча пальцы выдавали нервозность.

В принципе, вполне понятную, учитывая ситуацию.

— Мои приветствия, граф Карстмеер, — изящный поклон ученый репетировал по учебнику придворного этикета. В общем-то, он сознавал, что это весьма распространенная ошибка тех дворян, кто получил свой титул за заслуги, а не по крови.

— Приветствую… барон Реммен, — легкая пауза четко выражала отношение графа, но до примитивного хамства он не опустился. Или просто не желал рисковать жизнью дочери?

— Как должен был передать вам мой человек, я здесь, чтобы обсудить условия передачи вашей дочери. Итак…

Килиан еле заметно направил девушку навстречу отцу и отпустил ее руку.

— …никаких условий.

Люди графа в замешательстве наблюдали, как псионик расстается с главным своим козырем. Наблюдал и граф, но он выдать своих эмоций себе не позволил.

Почему-то от такого поведения у Килиана заныло в груди.

— Признаюсь, вы удивили меня, барон, — заметил Карстмеер, — Вам известно, какие слухи ходят о вашей персоне?

— Слухи всегда ходят, — дернул плечом ученый, — Но лишь дела показывают, кто чего стоит на самом деле.

— Согласен, — кивнул граф, — И что же, по-вашему, показывают мои дела?

Это был очень хитрый вопрос. Стоило дать на него любой ответ, который можно интерпретировать как «вы мятежник», и миссию можно было считать проваленной. Но и отрицать объективные факты — это тоже проигрышная стратегия.

— Что вы сомневаетесь, милорд.

— Сомневаюсь в чем?..

Да, это был верный ход. Разговор повернулся именно в то русло, на которое Килиан рассчитывал.

— В правильности своего выбора. Вы решили, что Герцог Амброус не имел права объявлять себя королем, а Ильмадика — не Бог.

— Потому что это правда, — подтвердил Карстмеер, — Бог не здесь, среди нас. Бог там, на Небе. Остальное — ересь и святотатство.

Килиан поморщился:

— Милорд, я никогда не был большим специалистом в богословии, — заметил он, — Но даже я знаю, что Бог вездесущ, всемогущ и всеведущ. Он повсюду: и на Небе, и среди нас, и даже в нас самих.

— Вы играете словами, — ответил граф, — Да, Бог повсюду, но это не дает вам права объявлять им какую-то девку.

Ученый бросил на него гневный взгляд.

— Я попрошу вас воздержаться от подобных оскорблений, милорд. Помимо того, что оскорблять женщину за глаза недостойно безотносительно ее божественности, как верный слуга Госпожи, я обязан заступиться за ее честь, в том числе и с оружием в руках.

Карстмеер развел руками.

— Туше. Признаю определенную справедливость ваших слов. И тем не менее, вы не убедили меня.

Сейчас нужно было перейти на ключевую позицию. Килиан постарался сделать это максимально аккуратно, — хотя не сомневался, что опытный интриган с легкостью заметил бы «сварочный шов» в линии беседы.

— Вы знаете, граф, я никогда не был особенно верующим человеком.

Такое начало слегка сбило с толку аристократа, только что спорившего с ним о Боге. Псионик же тем временем продолжал:

— Несомненно, я признаю роль святой веры в нашей с вами жизни. Но простите, я ученый. Первична для меня не вера, а знание. И потому признаю я божественность Ильмадики, что ее можно доказать экспериментально, — тогда как обратного до сих пор никому не удалось.

Глаза графа опасно сузились.

— Вы смеетесь надо мной, барон? О каких экспериментах может идти речь, когда мы говорим о Боге?

— О самых простых и очевидных. Бог всемогущ, разве не так? И не даст пропасть тем, кто несет Божию волю.

В руках солдат появилось оружие, стоило юноше сунуть руку в сумку. Да, кого попало граф в свою свиту не брал. Дойди дело до драки, туго бы ему пришлось, несмотря на всю его магию. Так что пистолет Килиан доставал предельно аккуратно, держа за ствол.

После чего протянул Карстмееру.

— Возьмите, граф. Возьмите и выстрелите в меня из него.

Воцарилась тишина. Солдаты ошарашенно переваривали такое предложение. Леди Селеста прижала руки ко рту и смотрела круглыми от испуга глазами.

Её отец же явственно колебался.

— Если я после этого умру, — продолжал Килиан, — Значит, я ошибался, и ваше дело правое. Что до последствий моей смерти, не беспокойтесь: у вас достаточно свидетелей, что это было мое решение… Вот только я знаю, что не умру. Я несу волю Божию, и Она защитит меня.

Приняв пистолет, граф внимательно осмотрел его. Кремень. Взводной механизм. Порох. Пулю. Сомнения читались на его лице невооруженным взглядом. Пистолет был абсолютно рабочий, но Карстмеер явно догадывался, что должен быть какой-то подвох.

Наконец, он отбросил оружие в сторону.

— А если я выстрелю из своего пистолета? — спросил он, — Вы будете столь же уверены?

И испытующе уставился на лицо ученого, ища признаки лжи или паники. Он считал, что Килиан смухлевал с пистолетом.

Вот только на самом деле он смухлевал кое-с чем другим.

— Стреляйте, милорд, — улыбнулся чародей.

Несмотря на уверенность в собственной магии, ему пришлось призвать на помощь весь свой актерский талант, чтобы сохранить видимость невозмутимости, глядя в черный зрачок смерти. Управление квантовой неопределенностью, магия хаоса и случайности выручала его не раз и не два.

Выручила и на этот раз.

Вместо грохота пороха послышался глухой щелчок. Пистолет дал осечку. И снова. И снова.

Прекратив бесплодные попытки, Картсмеер стал внимательно осматривать свое оружие. Высыпав пулю и порох, он попробовал перезарядить его с нуля. Сменил кремень.

И все это время его люди, включая леди Селесту, пораженным взглядом смотрели на Килиана. Граф все еще сомневался, но другие поверили его игре. Да и люди на стене, ученый не сомневался, наблюдали и гадали, что происходит.

Пусть слухи множатся.

Новая попытка выстрела — и снова осечка. Одинаковых триггеров вероятности Килиан заранее заготовил аж десять штук (что весьма недешево ему обошлось).

Карстмеер сдался на седьмом.

— Пальните теперь в воздух, милорд, — посоветовал ученый, — Для полной ясности.

Условием срабатывания триггера был выстрел, нацеленный на него, поэтому на этот раз пистолет вполне успешно реабилитировался.

— Убедились?

— Это какое-то колдовство? — спросил граф.

В общем-то, он был абсолютно прав. Это было какое-то колдовство. Но в голосе его звучала неуверенность. Он сам сомневался в сказанном. А значит, этот ход был за Килианом.

— Нет, это не колдовство. Неужели вы до сих пор не верите, милорд? Неужели так сложно принять факты? Что еще я должен сделать, чтобы вы убедились: я несу волю Божию? Я спас вашу дочь. Вы шесть раз выстрелили в меня в упор, но Провидение защитило меня. Этого мало? Так испытайте меня!

История знала великое множество ордалий, испытаний, долженствующих определить волю Божию, — что, фактически, предлагал сейчас ученый. Это был самый рискованный момент: к примеру, испытание огнем он с большой долей вероятности не прошел бы, а испытание водой вообще не предполагало возможности успешно его пройти. Однако, Килиан был почти уверен в том, что выберет Карстмеер.

Ведь граф был воином, а не палачом.

— За много лет я познал одну мудрость, — медленно заговорил он, — Слова могут врать. Кровь может врать. Даже поступки могут врать. Но сталь… Сталь врать не может. Вы или благородны, или притворяетесь таким, барон Реммен. Узнать это мы можем лишь одним способом.

Одним движением он извлек меч из ножен.

— Я вызываю вас на поединок. Здесь и сейчас. И пусть Бог рассудит, кто из нас прав.

Килиан улыбнулся и с негромким щелчком захлопнул забрало шлема.

— Как пожелаете, милорд, как пожелаете.

Он едва успел принять боевую трансформацию, прежде чем граф бросился в атаку. Ученый понимал, что не может себе позволить открыто использовать магию: это разрушило бы миф о защитившем его божественном провидении. Не мог он и засветить свою рожу в трансформации из-за ее чрезмерной демоничности. Для того во многом и обзавелся закрытым шлемом перед этим походом.

Карстмеер определенно владел оружием гораздо лучше его. Только за счет повышенной скорости реакции Килиан, постоянно отступая назад, успевал уклоняться от ударов или парировать их. В этот раз ученый сражался одним клинком: парные шпаги могли помочь запутать неопытного врага или направить электрический разряд, но против обученного фехтовальщика скорее мешали.

Раз-два-три, раз-два-три. Ритм ударов чем-то напоминал танец. И пока этот ритм поддерживался, на стороне графа сохранялось преимущество.

Поэтому, улучив момент между очередными «три» и «раз», Килиан попытался набросить на противника свой плащ. Разумеется, Карстмеер отразил снаряд лезвием меча, но в его натиске образовалась микроскопическая пауза, — которой ученый воспользовался, чтобы самому атаковать.

Подвело его то, что техника фехтования, которой обучали в Университете, рассчитана была на бездоспешный бой. Острие шпаги скользнуло по наплечнику, не причинив никому вреда. Граф же одним стремительным движением ушел в сторону, — за пределы сузившегося из-за шлема поля зрения.

В последний момент Килиан успел сместиться навстречу следующему удару, получив вместо разрубленной ключицы лишь звон в ушах.

Ученый махнул шпагой вслепую, пытаясь защититься от новых ударов, но его клинок лишь бесполезно рассек воздух. Меч графа обагрился кровью: прорубив куртку и кольчугу, он оставил болезненную рану на груди Килиана.

Рухнув на землю, псионик откатился в сторону, — как раз вовремя, чтобы избежать добивающего удара. А затем он сделал то, чего никогда не позволил бы себе в поединке урожденный аристократ.

Подставил противнику подножку.

К чести Карстмеера, он рухнул лишь на одно колено, — и то, скорее от неожиданности. Но вцепившись в меч, как в дополнительную опору, он не смог вовремя выдернуть его из земли. У Килиана было секунды три, чтобы развить преимущество.

Целых три.

Со всей скоростью боевой трансформации адепт бросился на своего противника, врезаясь корпусом ему в грудь и сбивая с ног. Карстмеер пытался сопротивляться, но в борьбе он был явно не столь хорош, как в фехтовании. Прижав его к земле, Килиан приставил ему к горлу острие шпаги, заставив показаться капельку крови…

…и вдруг отпрыгнул назад, лишая себя преимущества сокращенной дистанции. Это было тупо, но только так можно было одержать полную победу.

— Поднимите оружие, граф, — сказал ученый, раскрыв забрало. Лицо его было уже человеческим.

Вытерев кровь со своей шеи, Карстмеер бросил на него хмурый взгляд и медленно встал на ноги. Хороший это был воин. И латы хорошие. Боевые, а не турнирные; рассчитанные на то, что их владелец может остаться без помощи оруженосцев и не должен попасть при этом в положение перевернутой черепашки.

Кажется, граф опасался, что сейчас Килиан атакует, стоит ему отвлечься. Но ученый не атаковал. В понтийской дуэльной стойке, с выставленным вперед клинком и заведенной за спину левой рукой, он ждал, пока противник достанет воткнутый в землю меч.

Потому что знал, что у того ничего не выйдет.

Двумя руками Карстмеер пытался вытащить меч из земли, но Килиан, в левой руке прятавший крохотный шарик свинца, магнитокинезом удерживал лезвие. Выражение лица он старался поддерживать одновременно выжидающее и расслабленное. Получалось ли, он не был уверен, учитывая, что после удара по шлему в голове звенело до сих пор.

Граф был упрям, и за рукоять меча дергал минут пять. Все это время ученый наблюдал за реакцией солдат. И когда их напряженное внимание начало сходить на нет, негромко заметил:

— Ваша кровь на моем клинке.

Подняв на него глаза, Карстмеер вздохнул:

— Да. Моя кровь на вашем клинке. Я признаю свое поражение.

И в тот же самый момент Килиан прекратил подавать энергию в магнитное поле. Граф Карстмеер чуть не упал, когда меч неожиданно поддался.

— В таком случае, наш вопрос решен… Ну, если вы не хотите теперь испытать меня в конной сшибке.

— Да. Вопрос решен.

Преклонив колено и протянув меч, Карстмеер произнес:

— Я, Ворден Карстмеер, граф Стерейи, приношу клятву верности Его Величеству королю Идаволла Амброусу. Я также клянусь в верности божественной Госпоже Ильмадике и приношу ей обет служения. Да будут присутствующие свидетелями.

— Я, барон Килиан Реммен, наделенный правом говорить от имени короля, свидетельствую вашу клятву. От имени короля я принимаю ее. Встаньте, граф Карстмеер.

Поднявшись на ноги, граф заметил:

— А теперь, барон Реммен, я настаиваю, чтобы вы и ваши люди были гостями в моем замке.

Вообще, Килиан предпочел бы поскорее вернуться в столицу. Но о том, чтобы обидеть с таким трудом завоеванного союзника отказом, не могло быть и речи. Да и рану следовало хотя бы обработать.

После же того, как граф со свитой первыми направились к замку, к ученому подошел Маврон. Разозленный Маврон.

— У нас же был уговор! — возмутился он.

— Да, был, — небрежно бросил чародей, — Мы договорились, что я отдам вам дочь мятежника. Вы видите тут мятежника? Лично я нет.

От такого рассуждения рыцарь, кажется, на секунду утратил дар речи.

— Я… Я этого так не оставлю!

Чародей бросил на него короткий взгляд и устало произнес:

— Знали бы вы, как часто я это слышу…

Глава 8. Я лишь хочу сказать…

Килиан вернулся рано утром.

Выйдя встречать… Хозяина? Друга? Врага? Сейчас Лана затруднялась с определением. Не получалось у нее считать ученого никем из перечисленных. Кили не был ее хозяином: что бы там ни твердили Ильмадика и остальные, она не признавала себя рабыней и не была ею по сути. Кили не был ее другом — больше не был, с тех пор, как предал её в Гмундне. Но и врагом он ей тоже не стал: пусть сомнительным способом, но он спас ей жизнь. Дважды.

В общем, выйдя его встречать, девушка откровенно клевала носом. Строго говоря, никто не требовал от нее встречать его, но она решила, что должна это сделать. Должна прежде всего перед самой собой.

Потому что ей важно было знать, чем закончился его поход.

— Привет, — улыбнулся чародей, глядя на взъерошенную спросонья пленницу, — И спасибо.

Это было весьма неожиданное приветствие.

— Спасибо? — не поняла девушка, — За что?

— За то, что помогла мне с Карстмеером, — «пояснил» Килиан, — Если бы не ты, все не сложилось бы столь удачным образом.

— Но меня ведь там не было! — удивленно хлопнула глазами Лана, — Я ничем не помогла тебе.

Первая ее мысль была о том, что это какой-то издевательский сарказм. Но уж чего-чего, а сарказма она от Килиана слышала достаточно и знала, как он выглядит, звучит и ощущается в такие моменты.

— Это тебе так кажется, — загадочно ответил чародей.

Он прошел в обеденный зал, где служанка уже накрывала на стол. За последние дни особняк новоявленного барона стал уже больше походить на человеческое жилье и приобретать некую неуловимую атмосферу уюта, — не в последнюю очередь благодаря усилиям пленницы.

— Так что в итоге вышло? — спросила Иоланта, следуя за ним.

— Карстмеер согласился не доводить до войны, — ответил Килиан и, верно истолковав ее взгляд, добавил, — И промывания мозгов мне для этого не понадобилось. Я смог убедить его.

— Я рада, — искренне сообщила девушка.

Это было правдой. Как это ни странно, хотя Иоланта и опасалась, что Кили могут убить на этом задании, то, каким образом он его выполнит, волновало девушку гораздо больше. В его уме, изобретательности, боевых и магических навыках чародейка была уверена. А вот в том, что ученый сумеет сохранить моральный компас и удержаться от опасной грани…

— Рад, что ты оценила. А здесь как было в мое отсутствие? Тебе никто не досаждал?

Чародейка покачала головой.

— Нет. Я вообще, кроме Кэт, практически ни с кем не общалась.

— А Хади? — чуть нахмурился ученый.

— Он заходил всего пару раз, — пояснила Лана, почему-то почувствовав какое-то беспокойство.

— Вот как? Странно…

Килиан задумчиво хмыкнул.

— Я спрошу его, почему так. Тем более что мне нужно передать ему наконец карту. В ближайшие дни Хади и его люди покинут столицу. И вскоре вернутся домой.

— Это хорошо…

Лана отвернулась. Почему-то от этих слов ей стало больно. Домой… Она давно не была дома. С тех пор, как, казалось, целую вечность назад отправилась сопровождать Лейлу на встречу с ее женихом.

И что теперь? Амброус оказался предателем и мерзавцем. Лейла у него в плену — и страшно представить, что с ней делают в этот самый момент. А в родную страну…

Если она и вернется туда, то только как рабыня завоевателя. Иллирию ждет война. Война с Идаволлом. Война с Орденом Ильмадики. Война, в которой Килиан будет убивать ее соотечественников. В которой рано или поздно под его клинки и чары неизбежно попадет кто-нибудь из ее родных и близких.

И она ничего не может с этим поделать.

Чародейка почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. А мгновением позже ощутила прикосновение к своему плечу. Осторожное, мягкое, заботливое…

— Эй. Ну ты чего?.. — ласково произнес Килиан.

Она, однако, дернула плечом, сбрасывая его руку. От его нежности сейчас становилось еще гаже.

— Не надо, Кили. Ты мне не поможешь. Только хуже сделаешь.

Килиан, однако, был упрям. Этот парень никогда не умел мириться с тем, что ему что-то непонятно. Порой эта его черта вызывала у нее раздражение. Но в данный момент — скорее грусть.

— Так, — протянул он, — И что я на этот раз сделал не так?

Чародейка вздохнула:

— Да ничего ты не сделал. Думаешь, на тебе свет клином сошелся? Сама ситуация — дерьмо. Хоть делай с ней что-то, хоть не делай.

— Лана… — ученый развернул ее к себе и попытался обнять, — Это же не навсегда. Рано или поздно война закончится. Да и до того я постараюсь придумать, что можно сделать, чтобы облегчить твое положение.

Девушка, однако, оттолкнула его:

— Например, «откроешь мне глаза на вашу истину»? Как Кэт или Джавдету?!

Килиан дернулся, как от удара. От мощного такого удара под дых, нанести какой физически чародейке определенно не хватило бы сил.

— Неужели ты до сих пор допускаешь, что я поступлю так с тобой?.. — как-то отчаянно спросил он.

А Иоланта лишь дернула плечом:

— Если Она тебе прикажет — поступишь, как миленький.

И, пожалуй, самым страшным было то, что он не нашелся что возразить.

Самым страшным и самым печальным.

Из дома во дворец Килиан ехал в скверном настроении. Когда он возвращался, то очень надеялся порадовать Лану своими успехами. Ведь действительно, если бы не все, чему она научила его, он бы, скорее всего, поставил во главе Стерейи Маврона, как и думал изначально. Лана, конечно, не знала, что это за фрукт, но сама идея того, чтобы убить человека и насильно выдать замуж его дочь, вряд ли встретила бы у нее отклик.

Вышло, однако, так, что о его успехах говорили они совсем недолго. Очень скоро разговор перешел на саму сложившуюся ситуацию. Да, Килиан понимал, что Лане происходящее не нравится. Но что он мог сделать?

Что он мог сделать? О, Ильмадика, как же он ненавидел тех, кто пользуется подобным выражением. По его глубокому убеждению, что-то сделать можно всегда. Но что?

Отпустить ее? Ему приходила в голову такая идея. Но в конечном счете, она была неудачной со всех сторон. Он подведет Владычицу. А Лана снова станет его врагом, — и рано или поздно у него не будет выхода, кроме как убить ее. Нет. Эта идея — стратегический проигрыш.

Вообще, было у ученого идеальное решение. Жениться на ней. И через то — дать ей свободу. Да только не согласилась бы гордая чародейка спастись таким образом. Да и сам он… Не хотел, чтобы это случилось так. Не хотел, чтобы она клялась ему в любви и верности, внутренне чувствуя лишь отвращение.

Что оставалось? Надеяться, что видя хорошее отношение к себе, она начнет понимать, что Владычица и ее Орден не так уж плохи, как с детства внушали ей. Ведь Лана была отнюдь не глупа. Рано или поздно она должна была увидеть и то хорошее, что они делали.

Должна была.

Пройдя во дворец, Килиан первым делом направился к гостевым помещениям. Именно там остановились Хади и его люди: ансарр пояснил, что искать дом в городе им нет никакого резона, поскольку останутся они там все равно ненадолго. И хотя задержаться им там пришлось дольше, чем планировалось, из-за огромного количества срочных дел, связанных со сменой власти, но сейчас самое время было исполнить обещание.

В гостевых покоях ансарров не обнаружилось. Подметавший коридор слуга пояснил, что искать их нужно почему-то не здесь, а в казармах.

Мучимый дурными предчувствиями, Килиан отправился туда.

— Асдик, — ансарр склонил голову в приветствии.

Хади обнаружился на плацу возле казарм. Одетый в белый (условно) мундир незнакомого ученому полка и пехотные доспехи темно-золотого цвета, он тренировался вместе со своими людьми. Даже для разговора ансарр не стал прерывать тренировку.

— Привет, Хади, — поздоровался чародей, — Почему ты практически не навещал Иоланту? Я же просил.

— Не было времени, — лаконично ответил гигант.

— Вас тоже припрягли решать проблемы новой знати?

Килиан усмехнулся, но в сердце его поселилась тревога. Что-то было не так. Что-то было неправильно.

— В любом случае, это уже неважно, — сказал он, не дождавшись ответа, — Я нашел нужные сведения. Вы можете вернуться домой.

Хади покачал головой:

— Мы остаемся.

Наверное, Килиану следовало обрадоваться такому известию, но… слишком уж от него несло чем-то подозрительным. Не нравилось чародею, когда человек вдруг ни с того ни с сего менял мнение: поневоле начинаешь задумываться, почему он его изменил.

— Я и мои асдика вступили в ряды Железного Легиона, — продолжил ансарр, — Во славу Его Величества Короля Амброуза и Божественной Госпожи Ильмадики.

С подозрением смотрел на Хади Килиан. Еще недавно он думал, что будет радоваться, если ансарр передумает. Да только вот не дураком был ученый. Он прекрасно понимал, почему тот передумал.

Ильмадику адепт нашел в ее покоях. Богиня расслабленно сидела в кресле в тончайшем шелковом пеньюаре, попивала вино и рассеянно поглядывала в окно.

Килиан вломился к ней без стука.

— Рада видеть тебя, — сообщила она, оглянувшись на вошедшего, — Я не сомневалась, что ты справишься с заданием, лучший из моих адептов. Твоего пленника уже передали Эрвину.

— Кто это сделал? — голос ученого звучал непростительно холодно. Нельзя было так обращаться к божеству. Непозволительно. Кощунственно. Преступно. Но как ни старался он держаться подобающе, у него ничего не получалось.

Дверь за собой Килиан все же закрыл. Это дело было между ним и Владычицей.

— Сделал что? — подняла брови она.

Почему-то неожиданно подумалось, что она уже знала, что он хочет сказать. Владычица… Может быть, она и не была всеведуща, но она определенно была более чем мудра.

И все же, ей важно было, чтобы адепт сказал это сам. Возможно, ей самой тяжело было говорить о том, что произошло?..

— Я только что общался с Хади, — ответил чародей, — С человеком, который помог нам вернуться из Земель Порчи. Кто-то из адептов выжег ему и его людям все мозги!

— Да, я знаю, — кивнула женщина, отворачиваясь.

— Кто это был? — спросил ученый, — Это ты знаешь?

Ответ был лаконичен:

— Твой брат.

Килиан медленно выдохнул:

— Я убью его.

Ледяная интонация в голосе Владычицы была для него мучительнее любой пытки:

— Нет, Килиан! Я не позволю. Он сделал это, потому что в отличие от тебя, понял, что это было необходимо. Эти люди нам не друзья. Они предали бы нас. Я понимаю. Тебе сложно иметь дело с этой стороной. Ты не политик, ты не очень хорошо разбираешься в людях. Это нормально, что они смогли обмануть тебя.

Килиан почувствовал жгучий стыд. Прекраснодушный идиот! Наивный придурок, верящий в лучшее в людях! Сколько он вырабатывал в себе цинизм, в надежде не позволить себе повестись на чей-то обман, — но кто-то все же смог найти брешь в его броне. Брешь, едва не ставшую роковой не только для него самого, но и для его Владычицы.

Это продолжалось несколько секунд, но потом в его душе зашевелился червячок сомнения. Мелкий, противный… но ужасно раздражающий.

— На чем основывается это утверждение? — спросил все же ученый.

Богиня дернулась и уставилась на него, как будто он только что отвесил ей пощечину.

— Ты не веришь мне, — ошарашенным тоном сказала она.

И столько в нем звучало боли и отчаяния, что Килиан почувствовал непреодолимое желание прямо сейчас умертвить с особой жестокостью того, кто заставил ее пройти через это.

В данном случае это значило… себя.

— Я верю тебе, — глухо сказал адепт, — Тебе одной в этом мире я верю. Я просто пытаюсь понять.

Ильмадика покачала головой, и ее обвиняющий прозвучал, будто приговор:

— Ты не веришь мне, Килиан! Иначе ты не требовал бы доказательств! Мы прошли через столь многое… И тем больнее мне от этого.

— Прости меня, — склонил голову адепт, чувствуя, как сердце заполняет холодная пустота. Он не хотел, чтобы Владычица видела это так.

Но какое значение имело, что он хотел? Она это так видела. И виноват в этом был только он.

— Не надо, — снова покачала головой женщина, — Мне не впервой разочаровываться в людях.

Разочарование… Её разочарование причиняло ему физическую боль.

Буквально.

Кости и суставы ломило, как будто тело его растянули на дыбе. Килиан глухо застонал, чувствуя, что ноги не держат его. Словно выдернули что-то, что поддерживало стабильность структуры. Какую-то несущую опору.

Рухнув на пол и чувствуя, что с трудом может пошевелить даже пальцем, адепт с огромным усилием произнес:

— Что… происходит?

— Это всего лишь совесть, — ответила богиня, холодно глядя на него сверху вниз, — Килиан, которого я знала, никогда не терпел предателей. И уж точно не мог помыслить о том, чтобы предать МЕНЯ.

— Я… не… предавал, — выговорил ученый.

От презрения во взгляде, которым окинула его Владычица, стало еще больнее.

— Хватит оправдываться. Не надо добивать то уважение к тебе, что у меня было. Просто признай свою оплошность.

Килиан молчал. Он по-прежнему не считал себя предателем. Но что… Что если он ошибался? Мог ведь он ошибаться?

Или же это Ильмадика могла ошибаться? Такое ведь тоже было возможно?..

Нет. Она богиня. Она богиня, а он святотатец. Она была единственной, кто принял его, кто показал ему, что такое любовь и уважение. И вот чем он ей отплатил? Предательством? Сомнением? Разочарованием? Стал требовать от нее доказательств, будто она обязана была что-то ему доказывать? Фактически, обвинять ее не пойми в чем?

Ученый вдруг понял, что если за его предательство она решит казнить его, он не будет возражать.

— Прости меня, Ильмадика, — несмотря на боль, на этот раз он говорил четко, — Я ошибался. Я глуп.

— Да, — подтвердила она, — Ты поступил как глупец. А я считала тебя умным.

— Прости меня, моя Владычица, — повторил юноша, — Я… я исправлю все, что натворил.

— Ты не сможешь исправить того, что сказал, — уже мягче ответила богиня, — Сказанное слово не загонишь обратно. Но ты можешь искупить свою вину. Когда-то ты был самым умным и верным из моих адептов. Может быть, что-то от того тебя еще осталось?.. Что-то от того тебя, что когда-то помогал Амброусу освободить меня? Но знай. Это последний раз, когда я прощаю тебе твою вину.

Боль постепенно утихала. Килиан почувствовал, что может двигаться. Вставать не хотелось. Хотелось лежать, пока боль в изломанных костях не пройдет.

Но он не мог себе этого позволить. Перед богиней нужно не просто стоять, а стоять на коленях. Благодаря ее за оказанное доверие. За то, что дала шанс недостойному слуге.

— Как я могу искупить свою вину?.. — спросил адепт, становясь на колени.

— Встань, — махнула рукой Ильмадика, — Я решила, что нам пора начинать боевые действия против Иллирии. Все то, что они сделали против нас, не должно быть прощено. Сегодня отдыхай. А завтра ты возьмешь два полка и отправишься на границу. Твоя задача — захватить крепость Неатир и удержать ее так долго, как потребуется.

«Как потребуется» было на взгляд Килиана крайне неконкретной формулировкой, но сейчас его волновало иное.

— Мы уже начинаем войну? Но как же Фирс и его ставленники?..

— Предатели — теперь не твоя забота, — отрезала Владычица, — Ими займется Эрвин.

Подтекст этих слов больно ранил его, но все же, ученый понимал, что это полностью заслужено. Он подвел ее. И не один раз за последнее время. Предельно глупо было бы претендовать на прежнее доверие после этого.

По крайней мере, пока он не искупит вину. Не искупит вину кровью. Своей и чужой.

— Если ты так решила, — поклонился юноша, стараясь сохранить какие-то остатки достоинства.

— Да. Я так решила. А теперь отправляйся домой.

— До свидания, Владычица.

Килиан направился к выходу, но на пороге задержался.

— Я лишь хочу сказать… Я готов на все ради тебя. Мои знания, мой ум, мое магическое мастерство — все это в твоем распоряжении. Я отдам за тебя жизнь, если потребуется. Но некоторые решения… Я не уверен, что правильно принимать их. Пойми, пожалуйста: я не подвергаю сомнения твою мудрость. Но то, что предлагают Йоргис и остальные, далеко не всегда так уж разумно. Восстанавливать рабство было ошибкой. Убивать Кравоса — тоже…

— Килиан, — прервала его Ильмадика, — Я не желаю слушать то, что говорит твоими устами твоя рабыня. Ты должен был подчинить ее мне, но пока что все, что я вижу, это как она подчиняет тебя себе. Вот это решение — было ошибкой. Я доверила тебе задание, которое тебе не по силам. Возможно, стоило поручить её Йоргису или Амброусу.

— Не надо, — хрипло ответил Килиан.

В тот момент он даже не задумался, что ранит его больнее — мысль, что Владычица считает его недостойным, не оправдывающим доверия, — или же образ того, что сделал бы Йоргис с Ланой, попади она в его лапы.

— Не надо. Я справлюсь. Рано или поздно ей откроется истина.

— В таком случае в ваших общих интересах, чтобы это случилось скорее рано, чем поздно.

— Я постараюсь, — кивнул ученый.

— Надеюсь на это.

Домой Кили вернулся в скверном настроении. О, нет, он не рычал, не кричал и не бил по чему ни попадя. Но все же, Лана почти физически ощущала окружавшую его ауру злобы и обиды. Казалось, это было своеобразное эмпатическое предупреждение всем вокруг: «Не подходи, а то огребешь».

Лана подошла.

— Кили, — сказала она, — Что-то случилось?

— Ничего особенного. Так, небольшие неприятности.

Что ж, Килиан умел поддерживать невозмутимый вид. Только сам по себе он никогда не был невозмутимым. Возможно, он считал себя таковым или стремился к этому. Но Лана знала его достаточно, чтобы понимать его эмоции.

И сейчас он очень старался не показать слабости. Черта, которая всегда раздражала ее в нем. Как символ страха и недоверия, которые ученый испытывал, казалось, перед всем миром.

— Я же чувствую, что ты врешь, — заметила девушка.

— А… — поморщился чародей, — Снова то заклинание…

— Да при чем тут заклинание! Ты себя в зеркало видел?! Ты выглядишь так, будто тебя час избивали в мясо, затем по-быстрому исцелили, и теперь ты пытаешься сделать вид, будто ничего не случилось! Ты меня совсем за дуру держишь?!

Ученый вздохнул:

— Я не держу тебя за дуру. Да, мне крупно влетело, но я сам в этом виноват и не желаю об этом говорить.

— А что ты сделал? — спросила девушка, намеренно проигнорировав последнюю часть.

Килиан закатил глаза:

— Какое из слов в слове «не желаю» вызывает у тебя затруднения в понимании?

Девушка даже не стала задумываться над тем, стоит ли считать частицу за отдельное слово. Забавно, но из них двоих педантично цепляться к словам куда больше любил сам Килиан.

— Ты снова врешь. И то, что ты сейчас злишься, доказывает это. Тебе ведь больно внутри. Так выплесни эту боль. Дай ей волю. Не загоняй внутрь.

Ученый прикрыл глаза и шепотом сосчитал до десяти.

— Нет. Слушай, того, что случилось, мне на сегодня более чем достаточно. Не хватало, чтобы я стал еще унижаться перед тобой. Этого не будет. Я сказал.

Лана дернулась, как от удара. Ну вот. Теперь он увидел в ней врага. Меньше всего она хотела чего-то подобного.

— Кили, я вовсе не собиралась тебя унижать. Я хотела помочь тебе.

— Лучший способ, каким ты можешь мне помочь, — это НЕ ЛЕЗТЬ!

Последние слова Килиан почти выкрикнул. Его глаза сверкнули фиолетовым. Но уже через секунды, увидев, как отшатнулась от него напуганная чародейка, ученый устыдился и опустил взгляд:

— Прости, Лана. Я не хотел тебя обижать. Просто я действительно очень устал и очень зол. Не надо сейчас лезть в это. Пожалуйста.

— Кили…

Иоланта старалась говорить успокаивающе и ласково, но голос ее дрожал. Слишком свежо было воспоминание о жутком, бешеном взгляде и голосе друга. Казалось, еще немного, и он бросится на нее, как дикий зверь.

Но все же, она продолжала говорить.

— Ты помнишь, что ты сказал мне, когда я переживала из-за тех разбойников? Ты сказал мне не сдерживать слезы. Сказал, что пусть выходит то, что накопилось.

Как наяву перед ее внутренним взором стояли картины того времени. Это было самое начало их знакомства. И сейчас, в первый раз с тех пор, когда раскрылась его связь с Орденом, Лана ни на йоту не сомневалась, что в тот момент Килиан не врал. Тогда он был искренен. Он заботился о ней. По-настоящему заботился.

Так почему же он не мог принять ее заботу о нем? Столь же искреннюю. Столь же светлую. Но почему-то не достигающую цели.

— Или тогда, когда я страдала от пренебрежения Амброуса. Ты помнишь, как я плакала у тебя на плече? Разве в тот день ты этим унижал меня? Разве унижала я этим сама себя?

— Это другое, — не глядя на нее, возразил юноша.

— Почему? — чародейка почувствовала, что это прозвучало с чрезмерным нажимом, и следующую фразу постаралась сказать помягче, — В чем разница? Почему для меня плакать нормально, а для тебя это унижение?

— Я должен быть сильным, — как нечто само собой разумеющееся сказал он, — Всегда.

Иоланта мотнула головой, так нелепо это звучало.

— Никто не может быть сильным всегда, — указала она.

— Может быть, и так, — пожал плечами Килиан, — А еще никто не может, не принадлежа к числу эжени, творить магию. Не может простой бастард отыскать темницу богов и освободить Владычицу. Не могут двадцать человек обратить в бегство огромную армию.

Чародей снова пожал плечами:

— Понимаешь, Лана? Невозможное — это и есть то, что я делаю. В этом и состоит мой долг.

— Долг — перед кем? — осведомилась девушка, уже понимая, что не хочет услышать ответ.

— Перед Владычицей Ильмадикой, разумеется.

Ну, все. Пиши, пропало. Как только прозвучало это имя, весь конструктив из разговора мгновенно улетучился.

Кажется, впервые в жизни Лана почувствовала, что по-настоящему, искренне, самозабвенно ненавидит кого-то. Ни Мустафа, пытавшийся изнасиловать её, ни даже Амброус, игравший её сердцем, такой ненависти от доброй девушки не удостоились. Но Ильмадика… Она не просто играла сердцами. Она извращала их, втаптывала их в пыль, давила их каблуком своего тщеславия.

А самое страшное, что Килиан никогда не увидит этого и не поверит в это. Он будет до последнего считать, что его любят. Что им дорожат. Что в нем хотя бы видят человека, а не животное на цепи.

— Тогда исполняй свой долг перед ней… Хозяин.

Несомненно, Кили почувствовал ее боль. Но что сказать или сделать, он не знал. Да и можно ли было сказать или сделать хоть что-то?.. Что может сделать покойник, чтобы утешить близких на собственных похоронах?

Чародейка отошла, оставив друга наедине с его болью. Несколько секунд спустя, однако, Килиан сообщил:

— Я завтра снова уезжаю.

Лана ощутила смутное беспокойство.

— Вот как? Куда?

Ученый вздохнул и признался:

— В Иллирию.

Что-то упало у нее внутри.

— Значит, война все-таки началась.

— Выходит, что так.

И снова он знал, что ее гложет, но не знал, что сказать в утешение. Он будет убивать ее соотечественников. Возможно, в какой-то момент под его меч попадут и ее родные. А она будет сидеть. И не знать, за кого молиться Миру. За своих. Или за него?

Потому что в войне всегда есть те, кто побеждает, и те, кто проигрывает. Любая победа дается ценой боли и смерти побежденных. Лана не желала ее никому. Тем более — никому из тех, кто сойдется в сражениях, когда Орден вторгнется в Иллирию.

— Я не знаю точно, как скоро я вернусь, — продолжил Килиан, — Мое задание… не очень четко очерчено по времени. Но я хотел, чтобы ты знала… Пока я буду там, я буду по тебе скучать. Поэтому я хотел бы, чтобы ты провела этот вечер со мной. Поужинаем вместе?..

— Да мы и так ужинаем вместе, — недоуменно указала на это девушка, — Я заперта в твоем доме, забыл?..

— Я понимаю, — поморщился он, — Но я немного не о том. Я хочу… Чтобы наш вечер был чем-то чуть большим, чем просто прием пищи. Нет-нет, ничего такого. Я не подкатываю к тебе. Я просто… Проклятье, не могу объяснить!

Лана чуть улыбнулась:

— Я поняла. Хорошо. Я поужинаю с тобой.

И все-таки, хотя на сердце у нее слегка потеплело, ужин прошел в напряжении. Слишком многое сейчас стояло между ними. Рабство. Ильмадика. Амброус. Война. Все это были темы, которые они Очень Старательно Не Обсуждали. Но это не помогало. Казалось, все эти темы нависли над ними, как множество Дамокловых Мечей.

И к моменту, когда настало время отходить ко сну, Лана чувствовала себя совершенно вымотанной и как будто высушенной изнутри.

Едва коснувшись головой подушки, она отключилась.

Верховный судья Тэрлу не понравился.

Иррациональную неприязнь вызывали у военного субтильные, изнеженные, женоподобные юноши. В случае этого парня подобные бесячие черты доводились до предела.

Эрвин Арас вполне мог бы сойти за женщину. Утонченное, красивое лицо, до сих пор не знавшее бритвы. Маленький рост и худощавое телосложение человека, в жизни не державшего в руках оружия и не занимавшегося физическим трудом. Кудрявые темные волосы были коротко подстрижены, но даже так их мягкость слишком уж бросалась в глаза. Дополнял образ взгляд. Неприятный взгляд, какой Тэрл часто встречал у людей, пытавшихся так или иначе урвать свой кусок при новой власти.

Его можно было примерно выразить как «При Леандре я был обижен, и теперь вы все мне должны».

Была, впрочем, и еще одна причина для его неприязни. Хотя номинально целью визита Верховного судьи была «внеплановая проверка», среди его свиты обнаружился не кто иной как Далтон Линдси — агент Фирса, которому был отдан приказ захватить леди Селесту. Приказ он, как уже знал Тэрл, провалил и попал в плен к Килиану. Судя по тому, что он сейчас здесь, и не как пленник, а как слуга, Килиан промыл ему мозги.

А это значило, что Далтон рассказал все, что знал.

О, нет, состава заговорщиков он выдать не мог. Никто в здравом уме не доверил бы столь рискованную миссию человеку, обладающему столь секретной информацией. Но вот Фирсу предстояло уйти в подполье. Его роль в происходящем скрыть от агента не представлялось возможным, и определить по инструкциям его местонахождение было легко. Для того и прислали сюда адепта. Вместе с несколькими десятками агентов-«гончих», которые будут разыскивать бывшего начальника разведки по улицам и лесам.

Что ж, в возможностях Фирса Тэрл не сомневался. Самому же ему предстояло самое сложное.

Общаться с этим неопределеннополым существом и всячески выражать лояльность Владычице Ильмадике.

— Не могу не заметить, что рассмотрение тяжб в ваших владениях занимает у вас неоправданно много времени, — заметил Арас на третий день своего пребывания в Миссене, — Впору поставить вопрос о вашей способности справиться с вашей ролью.

Он действительно рассматривал дела и выносил вердикты гораздо быстрее. По мнению Тэрла, неоправданно быстро. Иногда по несколько десятков в день. Вот только цена этой скорости была высока.

— Каждое дело нужно рассмотреть со всех сторон, — пожал плечами воин, — Чтобы быть уверенным, что решение, которое мы выносим, справедливо.

— Вы слишком все усложняете, сэр Адильс, — поморщился адепт, — В большинстве случаев справедливое решение более чем очевидно.

— Или решение, которое кажется таким, — указал Тэрл.

Арас рассмеялся:

— Вы так погрязли в своем лицемерии, что в попытках оправдать себе подобных усложняете жизнь сами себе.

— Себе подобных?..

— Доминирующих, — пояснил Эрвин, — Доминирующий пол, доминирующую нацию, доминирующую ориентацию, доминирующую религию. Вы тратите слишком времени на попытки оправдать угнетателей.

Это рассуждение лишний раз укрепило Тэрла в подозрении, что Эрвин Арас не принадлежал к «доминирующей» стороне не только в отношении религии.

К слову, на этот пункт воин счел нужным указать.

— Сейчас доминирующей религией постепенно становится культ Ильмадики. Значит ли это, что скоро христиане перестанут быть угнетателями и станут теми, на чьей стороне справедливость?

— Разумеется, нет, —покачал головой судья, — Как говорили Дозакатные по этому поводу, стрелка угнетения не поворачивается.

Тэрл молча покачал головой, мысленно порадовавшись, что адепты, не принадлежавшие к старой знати, в большинстве своем пока не получили земельных наделов. Причем, похоже, не столько потому что Ильмадика не желала дать им их, сколько потому что ей недосуг было заниматься их распределением.

Впрочем, даже на чужой земле Арас уже приговорил к казни дюжину человек и в два раза больше — к кастрации. Особенно доставалось от него мужчинам. Причем почему-то в первую очередь крепким и бородатым.

Какое отношение борода имеет к справедливости, Тэрл предпочитал не думать. Но впервые за долгое время задумался, не слишком ли редко он бреется.

— К вопросу о стрелке, — сказал вдруг Арас, — Вы наконец добыли то, о чем я просил?

Тэрл не знал, зачем ему это. Но смутно догадывался, что если оно зачем-то нужно адептам, то поиски следует многократно затянуть.

Тем не менее, рано или поздно наступает момент, когда излишнее затягивание простого дела становится подозрительным. Оставалось лишь надеяться, что форы в три дня Фирсу хватило, чтобы как следует спрятаться.

— Нашел, — подтвердил воин, протягивание несколько черных с проседью волосков.

Волосы Фирса.

— Отлично, — расплылся в улыбке Арас, — В таком случае, седлайте лошадей. Нам предстоит охота.

То, как он организовал поимку государственного преступника, действительно куда больше напоминало охоту. С лаем собак и песней рогов. Только что флажков, отсекающих зверю дорогу к спасению, недоставало.

— Вы знали, что мы никогда не прикасаемся друг к другу? — рассуждал Арас, помещая волосы в округлую шкатулку с прозрачной крышкой, — На фундаментальном уровне то, что мы ощущаем как прикосновение, это всего лишь то, как частицы, из которых мы состоим, отталкивают друг друга за счет одинаково заряженных магнитных полей… Ну, или что-то в этом роде, я в этом не очень силен. Важно то, что воздействие этих полей оставляет след. Ильмадика научила меня, как этот след найти…

Он прошептал заклинание.

— …и инвертировать.

Волоски сами собой двинулись к одному из краев шкатулки, и Арас направил свою процессию следом за ним.

Вот оно как, значит… Тэрл знал, что за счет чего-то подобного эжени некогда искали кристалл, использованный адептами Лефевра при нападении на маркизу. Но он не знал, что адепты тоже такое умели. Килиан никогда подобного не демонстрировал.

Впрочем, мало ли было того, что он не демонстрировал?..

— Передай остальным, — шепнул Тэрл одному из своих порученцев, прежде чем покинуть крепость, — Времени почти не осталось. Пусть ждут сигнала.

Больше он ничего не сказал. Они и так поймут.

Они поймут, что война начнется со дня на день.

Глава 9. Молчание законов

Грохот грома почти оглушил ученого, но приходить в себя было некогда. Со всей скоростью боевой трансформации он взмахнул обеими шпагами, вслепую посылая во все стороны снопы искр ударной ионизации.

Для штурма Неатира Килиану были выделены (помимо верных зомби и черных рабов с промытыми мозгами) шестой пехотный полк и десятый кавалерийский. Сразу видно, организацией занимался человек, не очень-то благосклонно к нему настроенный: необходимость штурмовать крепость без артиллерии, зато с конницей, — это уже на честную ошибку не спишешь. Но Килиан не привык жаловаться: ему был дан шанс показать Владычице, что он все еще достоин того доверия, что она ему оказала, и он был полон решимости добиться этого, даже если для этого придется сражаться в одиночку.

После официального требования защитникам крепости сдаться он первым делом направил кавалеристов на заготовку осадных лестниц и башен. Несомненно, защитники знали об этом и не слишком беспокоились: чтобы захватить крепость с их помощью, нужно было куда более серьезное превосходство в живой силе. При соотношении сил два к одному крепости вообще не штурмуют: их осаждают, долго и нудно. Достаточно долго, чтобы Иллирия подтянула к границе основные силы и разорвала идиота, пришедшего с двумя полками, на куски.

Чего же не было в этом расчете? Главной силы в армии адепта.

Самого адепта.

Хотя в армии Иллирии и состояли эжени, владевшие, в отличие от Ланы, и чисто боевой магией, но все эжени принадлежали к высокой знати. Страшно представить, что должен был совершить иллирийский чародей, чтобы оказаться сосланным в заштатный гарнизон.

Поэтому симметричного ответа магии Дозакатных у гарнизона крепости не было. Когда три группы по три сотни солдат с лестницами уже подступали к крепостной стене, Килиан магнитокинезом подхватил себя за кольчугу и швырнул в гущу врагов. Сдвоенные молнии расчистили ему место приземления. Скорость боевой трансформации и кружившиеся вокруг клинков пучки заряженных ионов обеспечили ему решающее преимущество, позволив завоевать плацдарм на крепостной стене, — на считанные минуты, но этого хватило, чтобы подоспевшие солдаты смогли там укрепиться.

Загрохотали винтовки, — Килиан, оглушенный грохотом собственных заклятий, не слышал этого, но казалось, от этого звука мелко подрагивает камень под ногами. Медленно, но верно один из отрядов заполнял стену, в обороне которой образовалась уязвимость. Два других даже не приставили к стенам лестницы: они служили только для отвлечения внимания, лишь затем, чтобы заставить противника разделить силы.

Триста человек с винтовками Дозакатных могли удерживать участок стены очень долго. Пока хватает патронов. Естественной контрмерой к этому были площадные атаки, использовавшие их плотный строй против них самих. А это значило, что времени у Килиана было — ровно до тех пор, пока иллирийские канониры не зарядят пушки картечью.

Снова подтянуть себя за кольчугу. Чародей начинал потихоньку привыкать к такому способу передвижения. По крайней мере, это точно удобнее, чем перемещаться, повиснув на сабле, как это было, когда он впервые додумался использовать магнитокинез для полета.

Приземлившись на одну из трех орудийных башен, ученый тут же вынужден был уйти в глухую оборону, парируя сыплющийся на него со всех сторон град ударов и посылая электрические разряды через сталкивавшиеся клинки. Он не ставил себе целью перебить всех врагов на этой башне: все, что нужно ему было, это поймать момент между перезарядкой и прицеливанием.

Все, что оставалось, это магнитокинезом развернуть пушку в сторону другой орудийной башни и подпалить фитиль.

Разумеется, не будучи специалистом в баллистике, Килиан не имел никаких шансов попасть в цель. Но главной цели он добился: вызвал панику. Решение, принимаемое в панике, — оно редко бывает адекватным.

Канониры на других башнях не видели толком, что тут происходило. Все, что они видели, это что опасный вражеский маг прилетел на башню, после чего та стала стрелять по своим. Учитывая, что в Иллирии уже вовсю ходили слухи о странном и непонятном колдовстве идаволльских псиоников, вывод был достаточно очевиден.

Впрочем, оценивать последствия этого выбора было некогда. Килиан взмыл в небеса, оставляя противников наедине с их судьбой. С двумя картечными залпами со стороны их же товарищей. Что ж. Одной башней меньше. Парой минут на перезарядку — больше.

Бедро ученого пронзила боль: в пылу боя он не заметил, как чары контроля вероятностей, оберегавшие его от шальной пули, выработали свой ресурс. К его счастью, иллирийские мушкеты даже без магии не отличались меткостью. Иначе тут бы ему и конец пришел.

Все же, он предпочел подняться повыше, чтобы естественным образом снизить риск словить пулю. Тем более что сейчас практически все защитники крепости нацелились именно на летающего мага. Давая тем самым остальным пространство для маневра.

Когда иллирийцы спохватились, было уже поздно. Стрелки продвинулись по стене, постепенно рассредоточивая строй, — вплоть до момента, когда некоторые из них смогли добраться до механизма управления воротами. Защитники совершили отчаянную попытку выбить их оттуда, — но очереди пуль и молнии Килиана оборвали ее на полуслове.

Идаволльская конница ворвалась сквозь открывающиеся ворота, сея смерть и разрушение во внутреннем дворе. Вот теперь можно было подключить и оставшиеся два отряда: фактически, крепость была уже захвачена. Все, что оставалось, это выбить защитников из нескольких отдельно взятых точек обороны.

Сражение плавно перетекало в грабеж. Мысленно Килиан порадовался, что Неатир был военной крепостью, и количество мирного населения здесь было сведено к минимуму. Чародей совсем не был уверен, что смог бы удерживать солдат от бесчинств. В конце концом, недаром многие считали это их священным правом. Сейчас, побывав во главе армии, взявшей крепость штурмом, Килиан как никогда понимал, почему. Ярость битвы, которой больше не находилось достойной цели. Адреналин, требовавший выхода. Кровь, почти кипящая в жилах.

Хотелось продолжать битву. Хотелось заставить ИХ заплатить за его раненную ногу. Кого ИХ? Неважно. Неважно, кто подстрелил его; пусть все население крепости делит одну вину.

Вон тот солдат, бросивший мушкет, — он думает, безоружность спасет его? Думает, те, кто только что рисковал жизнью, остановятся перед убийством труса? Когда кровавый туман застилает глаза, не до чести. Тому, кто жаждет крови, нужна лишь кровь.

Или вот та миленькая девчушка лет шестнадцати — что она забыла у линии фронта? Думала, война никогда не наступит? Или считала, что камень и сталь защитят ее дом, ее семью и ее честь? Как много мужчин побывают в ней, прежде чем у нее закончатся силы проклинать тот день, когда она решила остаться в крепости, ставшей первой жертвой войны?

Пожалуй, Килиан может стать у нее первым. Имеет полное право: и как командир, и как высоко проявивший себя в битве воин, и как один из тех, кто нашел ее. Ученый окинул трофей похотливым, раздевающим взглядом. Опрокинуть ее на землю. Разорвать простое бежевое платье, открывая взглядам и прикосновениям юные груди. Задрать ей подол и жестко, грубо лишить ее девственности. Пусть расплачивается за всех. Пусть расплачивается за его раненную ногу. За Ильмадику, отвернувшуюся от него. За Лану, дразнившую и искушавшую его своей красотой и подчиненностью его власти…

— Обрабатывать раны умеешь? — спросил чародей вместо этого.

Одуревшим от крови воинам не до морали, но та, кто помогает раненым, на особом положении.

— Я занималась этим в крепости… господин, — тоненьким, напуганным голоском пролепетала девушка.

— Тогда вербую тебя в медкорпус, — сказал Килиан, — Пока работаешь на совесть, тебя никто не тронет. Но учти, попробуешь саботировать, и я позволю ВСЕМ своим солдатам сделать с тобой все, что они захотят. Поняла?

— Да, господин, — закивала девушка.

— Тогда работай.

Солдаты роптали, но вполголоса: адепта все-таки слишком боялись, чтобы возражать ему напрямую.

Пленница же начала с того, с чего и должна была: с раненной ноги своего пленителя. И несомненно, вид того, что под бриджами он находился в полной боевой готовности, наглядно свидетельствовал о реальности его угроз. Так что работать спустя рукава девчушке и в голову не пришло.

Если честно, для качественной медицинской помощи у нее слишком тряслись руки. Пулю она с грехом пополам извлекла, но зашивание раны превратилось в сущую пытку. Тем не менее, Килиан терпел, сжимая зубы. Он дал ей шанс спастись, воспользуется ли она им — к ней вопрос. Он уже решил, что если она упустит свой шанс, дальше спасителя девиц он из себя корчить не будет. Тем не менее, в конечном счете, добавив к ее усилиям заговор на кровь и обеззараживающий бальзам, он счел результат… приемлемым.

— Молодец, — сдержанно похвалил адепт, — Следуй пока за мной.

К тому моменту боевые действия затухли окончательно. Защитники крепости частично погибли, частично сдались в плен. Оставались еще комендант и его семья, укрывшиеся в донжоне; но очевидно было, что их сдача — всего лишь вопрос времени.

Самое время было подумать о следующем этапе. Очевидно, что как только вести о нападении на Неатир достигнут иллирийского Герцога, тот придет в ярость. Очень скоро здесь будут тысячи воинов. И со своими двумя полками Килиану предстоит обороняться «столько, сколько понадобится». Следовало подготовиться.

Первым делом он завербовал всех пленных солдат в свои ряды. Одни согласились служить завоевателям ради спасения себя или своей семьи, других пришлось подтолкнуть к этому с помощью магии. Таким образом, на оборону у него было аж на две сотни солдат больше, чем на штурм, — впрочем, вооружением они серьезно уступали идаволльцам.

Кроме того, необходимо было в кратчайшие сроки восстановить поврежденные орудия. Хорошо, что он отказался от плана использовать сами пушки как метательные снаряды: после такого вряд ли их удалось бы быстро привести в боевую готовность.

А еще нужно было позаботиться о том, чтобы семью коменданта захватили живыми и здоровыми, а также обращались с ними более-менее достойно. Все-таки это хоть мелкие, но дворяне. А значит, их можно было использовать для ведения переговоров.

Сам комендант был к диалогу не расположен. Иллириец был отважным воином, и упрямо не сдавался, пока не получил несколько серьезных ранений. К счастью, его дети, — мальчик десяти лет и девочка девяти, — в бой не рвались. Жена, статная светловолосая женщина лет тридцати, тоже не была воительницей, хотя ледяной взгляд серых глаз вполне сошел бы за клинок, который она готова воткнуть в того, кто пересечет порог донжона.

— Барон Реммен.

Килиан никогда бы не подумал, что слово «барон» можно произнести так, чтобы оно звучало как оскорбление.

— …я догадывалась, что за этой резней стоите вы.

Чародей, — уже в человеческом облике и с открытым забралом, — приподнял бровь.

— Леди Д’Тир. Не припомню, чтобы мы с вами были знакомы.

Женщина презрительно скривилась:

— Не думайте, что до нас не доходит вестей о том, что вы творите на своей территории. Черный колдун, использующий силы Владык, чтобы подчинять людей своей воле. Скажете, что это не так?

Это было так, хотя, мягко говоря, отличалось от официальной версии. В особенности интересовало его, как в Иллирию просочились сведения о его экспериментах с человеческим мозгом.

Но расспрашивать об этом было не время и не место.

— Как видите, я не черный, — заметил ученый, — Я иллириец, как и вы.

Она в ответ закатила глаза:

— Избавьте меня от этого. У разбойника нет национальности. Знайте, что Иллирия никогда не признает за вами власти, дарованной вам Владыками, и никогда не примет вас обратно после всего, что вы сделали.

Килиан медленно кивнул:

— Хорошо, что я ни на что из этого не претендую.

Женщина красноречиво промолчала, и почему-то ученый почувствовал, что в этом разговоре именно он — проигравший.

— Следуйте за мной, — сказал он, — Я отведу вас в ваши покои.

— Вы хотели сказать — в нашу темницу? — осведомилась она.

Впрочем, дворянка сочла ниже своего достоинства сопротивляться, протестовать и вынуждать тащить себя силой.

— В вашу башню, если желаете придираться к словам, — поправил чародей, — Я блюду законы войны. Вашему мужу будет оказана необходимая медицинская помощь. С вами и вашими детьми будут обращаться, как с почетными пленниками; я лично позабочусь об этом. После же того, как Иллирия выплатит требуемый выкуп, вы будете отпущены на свободу и сможете забыть меня как страшный сон.

Он подумал, что последняя формулировка вышла кривоватой. К тому же для предубежденного человека она слишком отдавала дешевыми угрозами в духе «я твой самый страшный кошмар».

И не диво, что леди Д’Тир отнюдь не выглядела успокоенной.

— А если Иллирия предпочтет отбить нас силой? — осведомилась она.

Килиан пожал плечами со всем демонстративным безразличием, на какое был способен:

— Тогда вы умрете.

— Госпожа…

Открывшая дверь Кэтрин бухнулась на оба колена; Лана же, увидев, кто появился на пороге, подавила малодушное желание сбежать.

Прекрасная, величественная, одетая в роскошное шитое золотом платье, Ильмадика наверняка вызывала у большинства людей лишь безмолвное восхищение. Она пришла одна, но и мысли не могло возникнуть, что у кого-то поднимется рука причинить ей вред.

Лана, знавшая чуть больше о том, что на самом деле творит Владычица, реагировала совсем иначе. Буквально все, что должно было восхищать, вместо этого отвращало. Казалось, в ее дом вошло чудовище в человеческом обличье.

Уже на этом моменте девушке пришлось напомнить себе, что это не ее дом, а дом Килиана. Она же, как считали все вокруг, кроме проницательной Кэт, всего лишь рабыня. Оставалось надеяться, что на рабыню и внимания особого не обратят.

Надежда не оправдалась.

— Оставь нас.

Ильмадика, не спрашивая разрешения, прошла в дом и коротко, не поворачивая головы, отослала служанку. А вот Лане она жестом приказала остаться.

Во все глаза чародейка смотрела на «старшую коллегу». Конечно, тогда, в Темнице Богов, у нее была возможность рассмотреть ее во всех подробностях, но… не до того ей было тогда, совсем не до того.

Владычица была красива, кто бы спорил. Да только в глазах Ланы чего-то в ее красоте не хватало. Какой-то… индивидуальности. Мгновением позже она поняла, почему.

Облик богини был насквозь фальшивым.

Ильмадика не владела — или не пользовалась — искусством, на протяжении жизни изучаемым любой женщиной: взять черты, которыми наградила ее природа, и огранить их, как бриллиант, подчеркнув и преумножив свою естественную красоту.

Владычица не ждала милостей от природы. Ее красота была плодом колдовского искусства, от начала и до конца. Более того: красоту эту она создавала не для себя. Владычица знала, какой внешностью необходимо обладать, чтобы мужчины преклонялись перед ней. Чтобы мужчины желали ее, чтобы восхищались ей, чтобы готовы были ради нее на все.

Стоило эжени мысленно задать вопрос, почему это было так, как тишину разрезал резкий голос Ильмадики:

— Хватит!

Лана вдруг ощутила пульсирующую боль в висках. Это не было ментальной атакой: скорее предупреждением. И девушка сочла за благо не соваться глубже в закоулки души древней чародейки.

Несколько секунд Ильмадика смотрела на нее. А потом вдруг чуть улыбнулась:

— А ты смелая девочка. Не боишься меня.

— Благодарю.

Иоланта почувствовала, что лучше быть вежливой.

— Не надо, — уже без улыбки заметила Владычица, — Смелость для рабыни — это не достоинство. От нее слишком близко до дерзости.

Подойдя к девушке, она взяла ее за подбородок, и Лана подавила естественный импульс стряхнуть ее руку.

— А дерзких рабов уничтожают.

Чародейка ощутила могучий всплеск магической энергии. С пугающей отчетливостью она поняла, что находится на волосок от смерти. Нечего и думать было о том, чтобы противостоять такой силе.

— Скажи мне, — с какой-то участливостью продолжала Владычица, — Почему бы мне прямо сейчас не уничтожить тебя, как негодную рабыню?..

Вопрос был совсем не праздный. Определенно, наивно было бы считать, что ее остановят мотивы благородства, милосердия или хотя бы жалости. Богиня не верила ни во что из этого. Звать на помощь тоже было без толку: кто мог помочь? Кто стал бы хотя бы пытаться защитить ее?..

И тут Лана поняла, что был тот, кто стал бы. Пусть даже сейчас его рядом не было.

— Потому что я не ваша рабыня.

Как бы ни было страшно, она заставила себя посмотреть в глаза Владычице. Богиня ошибалась: не дерзостью сверкал ее взгляд. Лишь пониманием. Лана понимала — или начинала понимать, — в какие игры играла Ильмадика. И сейчас играла по ее правилам.

— Мой хозяин — не вы, а Килиан. Вы сами это позволили. Килиан, который верит в ваше покровительство и вашу справедливость. Но даже его вера рассыплется, если вы просто отнимете меня у него.

Ильмадика в голос рассмеялась. А затем отбросила девушку прочь от себя. Не удержавшись на ногах, Лана опрокинулась на пол. Она не пыталась подняться на ноги, лишь отрешенно потирала подбородок.

— Ты права, — согласилась богиня, — Если я просто убью тебя без причины, Килиан выйдет из-под контроля. Но что, если я скажу, что ты напала на меня или пыталась бежать? Ты думаешь, он не поверит мне? Он, преданный мне, верующий в меня, любящий меня?..

Лана хотела оспорить ее слова. Для нее очевидно было, что в том, что испытывал Кили к своей Владычице, не было ничего ни от настоящей веры, ни от настоящей любви. Любовь не приемлет рабства.

Однако чародейка понимала, что философские споры сейчас не спасут её. Поэтому вслух она сказала другое:

— Он велел мне связываться с ним магически, если что-то случится.

Она действительно потянулась своей волей к разуму друга. Конечно, на то, чтобы убить ее, Владычице потребуются считанные секунды. Нечего и думать о том, чтобы Кили успел за это время домчаться сюда от иллирийской границы. Но по крайней мере, он успеет почувствовать слепок ее сознания. Услышит ее отчаянный зов на помощь.

И обман Ильмадики рассыплется, как карточный домик.

— Не боишься подставить его тем самым? — склонив голову набок, осведомилась та.

— Боюсь, — призналась девушка, — Но не собираюсь ограждать его от его собственного выбора.

Она не стала развивать эту мысль: то, что пыталась донести, она просто чувствовала. Конечно, как и, возможно, каждый человек на свете, она хотела уберечь близких людей от всего, что могло доставить им проблемы. Но чародейка знала, что это невозможно. Нельзя жить их жизнь за них. Тем более, когда речь идет о мужчине. Она не просила Кили заступаться за нее ни в Гмундне, ни когда ее собирались сжечь. Это был его выбор. И только его. Пытаться теперь «защитить» его от его собственного права выбора — значило обесценить все то, что она в нем уважала.

— А ты отнюдь не глупа, — улыбнулась Владычица.

Лана не ответила, занятая магическим зовом.

— Вот за это как раз следует поблагодарить, — добавила Ильмадика.

— Спасибо.

Благодарность это, впрочем, была чисто дежурная. Сложно было принять как комплимент похвалу, выдаваемую таким снисходительным тоном.

— Ты можешь не звать сейчас своего хозяина, — продолжила Владычица, — Я решила пока оставить тебе жизнь. В конце концов… я пришла сюда просто поговорить.

Усилием воли Лана сдержала рвавшиеся наружу саркастичные слова.

— О чем вы хотели поговорить?..

— Просто узнать тебя получше. Мы сталкивались дважды, и оба раза ты сумела меня удивить. Тем самым возбудив мое любопытство.

Вот только не любопытство ощущала от нее чародейка. Сейчас, отделив слегка чужие чувства от своих, она внезапно поняла, что это было. И не успела вовремя благоразумно удержаться от того, чтобы свое открытие озвучить:

— Вы боитесь.

Поймав удивленный взгляд Ильмадики, она пояснила:

— Боитесь меня. Я чувствую это. Но почему? Я не опасна. Я не причиняла никому вреда, кроме адептов вашего врага. Я не воин и не боевой маг. Вы же — бессмертны. Вы обладаете могуществом, просто непредставимым ни для кого из современных магов. Так почему вы боитесь меня?

Богиня снова засмеялась, — на этот раз негромко и язвительно.

— Воины, боевые маги — вот их-то я как раз не боюсь. Они для меня угрозы не представляют.

И снова Лане не удалось удержать свой комментарий при себе:

— Потому что из них легко сделать рабов…

Лицо Ильмадики отразило странную смесь эмоций: как будто она одновременно и порадовалась догадке Ланы, и в то же время эти слова ее задели.

— Ты видишь это так? Печально.

— А что, вы видите это по-другому?..

Богиня кивнула:

— Я всего лишь даю им то, чего они хотят на самом деле. Не больше и не меньше.

Лана не стала как-либо комментировать этот пассаж, но не нужно было быть эмпатом, чтобы уловить исходящий от нее скепсис.

— На самом деле всякий мужчина мечтает служить женщине, — продолжала Ильмадика, — Но их глупое тщеславие не позволяет увидеть это даже им самим. Оно охраняет их, как сторожевой зверь, твердя, что они должны быть хозяевами и завоевателями. Оно делает их несчастными, лишь потому что они не могут принять своей настоящей роли. Но стоит дать зверю кость, и он ляжет перед тобой, как домашний песик. Достаточно лишь дать им почувствовать, что они могут быть особенными. Героями. Ради того, чтобы быть героем, мужчина готов отказаться от того, чтобы быть хозяином.

— И стать рабом, — настойчиво добавила чародейка.

Владычица не стала ни подтверждать, ни опровергать.

— Взгляни на них. Кем они были без меня? Амброус страдал из-за нелюбви своего отца. Килиан страдал из-за неоцененности своего ума. Йоргис страдал из-за невнимания женского пола. Эрвин — от доли женщины в мире мужчин. Служа мне, они получили то, чего хотели. Признание. Справедливость. Любовь.

— Их иллюзию, — поправила Лана.

— Что есть иллюзия? — пожала плечами богиня, — Нечто, что существует лишь в твоей голове. В конечном счете, разве не все, что важно для тебя — точно такая же иллюзия? Если отбросить причуды мозга, то ты — всего лишь кучка притянувшихся друг к другу атомов. Хочешь сказать, что для этой кучки важны другие кучки атомов? Не смеши. Если отбросить иллюзии, то ничто — ни принципы, ни выгода, ни любовь, — не будет иметь никакого значения. А значит, если любая любовь иллюзорна, то моя иллюзия ничем не хуже любой другой.

«Да, все ты складно говоришь. Да только это тоже иллюзия. Иллюзия веры, признанная спрятать простую вещь. Страх. Страх, который когда-то, тысячелетия назад, испытала маленькая Ильмадика. Страх, который она теперь реализует, наслаждаясь иллюзией любви своих адептов — точно так же, как они наслаждаются иллюзией ее любви. Потому что в созависимости всегда две стороны. Всегда.»

Но этого Лана не озвучила. Она слишком четко ощутила, что если она выдаст, что заглянула за этот слой, то Владычица ее все-таки убьет. Так всегда поступают слабые, дотянувшиеся до силы. Они не любят, когда кто-то напоминает об их слабости.

— В вашем мире есть только господа и рабы, — сказала она вместо этого, — Вы предпочитаете быть госпожой, и я могу вас понять. Вы убедили своих рабов, что быть рабами им нравится. Но это не мой мир. Мой мир работает по другим законам.

— Это объективный мир, — поправила богиня, — Мир работает так, хочешь ты того или нет. Остальное — иллюзии и самообман.

— Не вы ли сами говорили, что иллюзии — это все, что для нас важно? — пожала плечами девушка, — У вас свои иллюзии, у меня свои.

Глаза Владычицы опасно сузились, но крыть ей было нечем.

— Мне ведь не убедить тебя в своей правоте, верно?

Лана снова пожала плечами:

— Кто знает, что будет в будущем. Но сейчас ваш мир рабов и господ мне отвратителен. Я останусь верна своему.

— Жаль.

Ильмадика развернулась, чтобы уйти.

— Я обещала, что не трону тебя сегодня. Но знай, что твои шансы остаться в живых все ниже с каждым днем.

Когда дверь за ней закрылась, Иоланта еще какое-то время сидела на полу, приходя в себя. Адреналин постепенно отпускал, все тело колотила мелкая дрожь. Может, для кого-то богиня и была обворожительна. Но для Ланы она была самым страшным кошмаром. Как наяву, чародейка представляла, как распадается ее тело, обращаясь в энергию для чудовищной магии древней коллеги.

И даже то, что этот страх взаимен, было слабым утешением. Да, Ильмадика опасалась ее, — она понимала, что Лана видит хотя бы часть ее манипуляций. Но толку с этого видения? Иоланта готова была бороться, но слишком явственно понимала, что бороться бесполезно. Не из-за бессмертия или магической мощи. Слишком глубоко проникли когти Владычицы в умы ее адептов. Слишком легко она лишала людей способности и — самое главное — желания мыслить самостоятельно. В каком-то смысле — на свой, особый лад — богиня была права: мужчины мечтали служить ей, и все, что ей оставалось, это объяснить это им самим.

И все-таки чародейка на желала сдаваться. Как бы ни был безнадежен бой, это ее мир, ее друзья, ее принципы и ее любовь.

Как и тогда, в Гмундне, Лана просто не могла отступить в сторону. Тогда она тоже знала, что умрет, — но не умерла. Может, и на этот раз получится?..

И разумеется, стоило ей подумать что-то столь оптимистичное, как дверь распахнулась снова.

— Ты знаешь, — как-то слишком весело сообщила Ильмадика, — Я передумала.

И в следующую секунду голова Ланы раскололась от боли.

Не зная, кто перед тобой, отличить начальника разведки от простого крестьянина было бы совершенно невозможно. Дело было не в гриме: он-то как раз был самым простым. И не в одежде: кто угодно мог бы напялить простую рубаху из некрашеной ткани и характерный головной убор, напоминавший гибрид шляпы с беретом. Нет, главными рабочими инструментами шпиона были пластика, мимика, взгляд. Именно они позволяли одному из могущественнейших людей старого Герцога выглядеть нижайшим из простолюдинов.

Но против магии они были бессильны.

Входя в хижину, на которую указал магически «компас», Эрвин Арас принял боевую трансформацию, — превратившись в здоровенного серокожего бугая без волос на голове, зато с горящим во лбу золотым огоньком. За ним последовали Тэрл и двое «гончих». Прочие «гончие», как и люди Тэрла, остались снаружи: в хижине не хватило бы места для всех.

Сам господин Фирс сидел на топчане, небрежно накрытом коричневым покрывалом, и неспешно потягивал пиво. В момент, когда дверь хижины отворилась, он во все глаза уставился на вошедшее существо и визгливо закричал:

— Демоны?!

Впрочем, и Тэрл, и Эрвин прекрасно знали, что это всего лишь маскарад.

— Хватит этой клоунады, — низким, загробным басом провозгласил судья. Что-то было в этом голосе такое, от чего не по себе становилось даже Тэрлу, никогда не считавшему себя трусом.

— Димитрос Фирс, за измену, ересь, организацию похищения аристократки и подготовку мятежа вы арестованы. Сдайте все оружие и идите с нами, и тогда, быть может, суд будет милосерден к вам.

«Крестьянин» изменился на глазах. Поняв, что маскарад окончен, он расправил плечи и прямо взглянул в глаза серокожего чудовища.

— Насколько милосерден? — осведомился он.

Этот вопрос был явно не тем, чего ожидал судья.

— Ты смеешь издеваться над судом Госпожи Ильмадики?! — возмутился он.

— Как можно, — ответил Фирс, — Но мне же нужно понимать, что именно я приобретаю, сдаваясь без сопротивления. Товар лицом, так сказать.

Впрочем, Тэрл заметил, что говоря эти слова, разведчик нащупывает что-то под покрывалом. Как говорится, дипломатия — это искусство говорить «хороший песик», пока не найдешь подходящий камень.

— Димитрос Фирс, — разозлился Эрвин, — За вышесказанное, а также за богохульство, я приговариваю вас к…

Договорить он не успел. Не вынимая меч из ножен, Тэрл со всей силы обрушил его на затылок судьи. Больше всего воин опасался, что боевая трансформация сделала череп адепта особенно прочным, поэтому бил, не сдерживаясь.

Что ж, череп действительно оказался прочнее: он не треснул. Но на то, чтобы вырубить сознание, силы удара вполне хватило. На ходу возвращаясь в прежний женоподобный облик, адепт рухнул в пыль. Его «гончие», как по команде, обернулись к Тэрлу…

…а надо было смотреть на Фирса.

Короткая очередь из спрятанной под покрывалом винтовки выкосила обоих «гончих». Несомненно, их товарищи снаружи слышали звуки стрельбы.

Несомненно также, что для людей Тэрла это было сигналом к атаке.

Через минуту все было кончено. Хоть и уступая «гончим» в численности, отборные силы Миссены превосходили их в выучке. Кроме того, на их стороне был эффект неожиданности. Большинство не успели даже понять, в кого им следует стрелять.

— Обязательно было приводить их сюда? — ворчливо осведомился Фирс, хладнокровно добивая раненых.

— Это не я, — хмуро заметил Тэрл, — Он выследил тебя по твоим волосам с помощью какого-то колдовства.

— На будущее нужно побриться налысо, — хмыкнул начальник разведки, — И кстати, не он, а она. Это женщина, переодетая в мужчину.

Гвардеец предпочел не задумываться о том, что происходило с женским телом при такой боевой трансформации.

— Неважно, — ответил он, — Это — наш шанс. Адептов около двадцати человек. Значит, для Ильмадики каждый из них — на вес золота. Оно может стать ценным заложником.

— Возможно, — согласился Фирс, хотя что-то в его голосе намекало, что он куда менее в этом уверен.

Час спустя заговорщики собрались в замке Миссена-Клив. Все та же компания. Димитрос Фирс. Дункан и Элиас Ольстен. Арно Делаун. И Тэрл Адильс.

Арно и Элиас, самые молодые из присутствующих, явственно нервничали. Старшие и более опытные соратники поддерживали невозмутимый вид. Хотя смысла в этом не было никакого.

Благодаря тому же самому опыту они прекрасно понимали, что нервничает каждый из них.

— Это точно? — в третий раз спросил Элиас, — Вы уверены, что это идеальный момент.

Старший Ольстен сдержанно улыбнулся:

— Идеального момента не бывает, сынок. Тот, кто всегда ждет идеального момента, так никогда ничего и не делает. Но это подходящий момент. Этого достаточно.

— Ваши люди готовы? — прервал его рассуждение Фирс.

— Конечно. Корабли уже в пути. Скоро они блокируют Аттику. Позаботьтесь, чтобы наземные силы не промедлили.

Тэрл, отвечавший за наземные операции мятежников, лишь молча кивнул. Он не нуждался в том, чтобы доказывать свой профессионализм.

Его воины не подведут.

— А что черные? — не унимался Элиас.

— С ними мы договорились, — ответил Фирс, — К счастью, их новый командир — человек благоразумный и почти не фанатичный. Он сознает, что продолжая сражаться за Миссена-Лиман, лишь зря положит оставшиеся силы. Мы дадим ему возможность эвакуироваться на оставшихся кораблях, и он ей воспользуется. Вернется он на Черный Континент или попробует высадиться в другой части Полуострова — значения не имеет. Сейчас нас устроят оба варианта.

Тэрл нахмурился. Эта невинная фраза лишний раз напоминала ему, что они совершают государственную измену. Вступают сговор с врагом страны. Это не стало нравиться ему больше.

Но выбора не было. Тэрл вспомнил выражение печали на лице Амброуса, вещавшего о подлом убийстве Герцога иллирийскими эжени. Гвардеец не поверил ему ни на секунду.

Он не поверил в искреннюю печаль человека, убившего собственного отца.

— Я поведу войска в Аттику сегодня же, — сообщил он, — Герцог, останьтесь здесь. Ни к чему вам сейчас рисковать собой на передовой.

Арно слегка дернулся от непривычного титула. Формально он еще не был коронован. Но ему следовало привыкать. Если все пройдет удачно, то именно таков будет его титул.

А если нет, то на плахе титул ни к чему.

— Пленницу я возьму с собой. После того, как займем Аттику, попробуем поторговаться. Фирс, ты должен лично отправиться в столицу. Свяжись с нашим иллирийским другом и постарайся наладить канал передачи информации. Согласовывать свои действия с иллирийцами я не собираюсь, но они должны знать о действиях, которые предпримет Орден.

Шпион склонил голову.

— Будет сделано. Если это все, то время приступать к выполнению плана.

Взгляды обратились к Делауну. Именно он теперь был главным среди них. И именно ему предстояло окончить собрание.

— Приступайте, — подтвердил он, стараясь подражать сдержанной уверенности Леандра, — С нами Бог.

— Истинный Бог.

Представ перед вражеской армией без защиты каменных стен, Килиан чувствовал себя крайне неуютно. Под прицелами тысяч мушкетов ему предстояло говорить с самим иллирийским Герцогом. Сперва он думал провести эту беседу с городской стены. Но со временем понял, что смысла в этом нет. Иллирийцы имели колоссальное преимущество в численности. Если дело дойдет до штурма, долго его два полка не продержатся.

А значит, единственное, что оставалось, это напропалую блефовать. Для чего нужно было хотя бы показывать нерушимую уверенность в своих силах.

Поэтому когда Герцог изъявил готовность к переговорам (хоть и с явным намеком, что переговоры будут чисто формальными), из ворот Неатира выехал Килиан в сопровождении двух всадников из десятого кавалерийского полка. Один из них вез перед собой сравнительно небольшой сверток, боящийся издать лишний звук. Сам Килиан ехал без шлема и доспехов, одетый в свой самый лучший дублет из черного бархата.

Но он не был беззащитен, отнюдь нет. Магия защищала его. Триггеры вероятностей должны были не только отвести от него первые несколько пуль, но и навести на его собеседников возможный обстрел из орудий на башнях. А самое главное — иллирийские эжени несомненно почувствуют эту магию. И именно потому не посмеют напасть во время переговоров.

Всего эжени (по крайней мере, тех, кого Килиан распознал) в этой армии было девять человек. Насколько они опасны, он понятия не имел.

К счастью, они точно так же не знали, насколько опасен он.

Остановившись на середине пути между армией и крепостью, ученый наблюдал, как ему навстречу едет такая же группа из трех всадников. В первый раз он видел воочию Герцога Иллирийского: тот даже не явился в Идаволл, когда его дочь была на грани жизни и смерти. В глазах Килиана это создавало не самое лучшее впечатление, тем более что у него уже были основания считать, что из герцогов выходят плохие родители.

Герцог Иллирийский напоминал его отца своим цепким, внимательным взглядом. А вот чего ему недоставало, так это величественности. Невысокий, худощавый и какой-то шустрый, он напоминал скорее ловкого дельца, чем аристократа. Хотя ему было уже под сорок, на вид он казался ненамного старше самого Килиана, — сказывались и природные данные, и поддержка лучших целителей Иллирии. Крашенные в коричневый цвет волосы были острижены бунтарски-коротко, а лицо украшали не вызывавшие доверия тонкие усики. Рыцарские латы смотрелись на властителе Иллирии несколько неуместно: куда легче было представить его в богатом, кричаще-ярком одеянии. Сейчас о нем напоминал лишь тяжелый красный с золотом плащ за спиной.

— Приветствую вас, милорд, — сдержанно поклонился Килиан. С лошади он так и не слез; его собеседник, впрочем, тоже.

— Зловещий Килиан Реммен, — вкрадчивым голосом произнес Герцог, будто пробуя имя на вкус, — Не ожидал, что вы окажетесь настолько глупы.

— Не ожидал, что вы окажетесь настолько невежливы, — парировал ученый.

Иллириец, однако, лишь усмехнулся:

— Вежливость существует для общения между равными. К рыцарю я обращался бы так, как подобает обращаться к рыцарю. А к псу, возомнившему себя рыцарем, — так, как подобает к псу.

Килиан сумел не дрогнуть от этих слов.

— Любопытное суждение, — усмехнулся он, — Значит ли это, что если я облаю ваших рыцарей и помочусь на ваш плащ, вы воспримете мое поведение как соответствующее моему статусу?

Его спутники поддержали его смешками. Герцога, однако, шутка не впечатлила.

— Бешеных собак пристреливают, Реммен, — он явно намеренно опустил титул, — И вас скоро пристрелят, как бешеного пса.

— Право же, у вас весьма странное представление о симптомах бешенства, — заметил ученый.

— Вы захватили крепость, чтобы читать мне лекции о науке? — поднял бровь Герцог, — В Идаволле они надоели уже всем?

Чародей хохотнул:

— Нет… Я захватил крепость, чтобы от имени Идаволла передать вам наши требования.

— У вас странные представления о военном деле, — в тон ему ответил собеседник, — Может быть, вас это шокирует, но против десятикратно превосходящего противника не предъявляют требований. Но если вы имели в виду, что пришли просить о милосердии, то я готов рассмотреть этот вопрос. Распустите армию и сдайтесь, и тогда я гарантирую вам справедливый суд.

— Забавно, — ответил Килиан, — Я собирался предложить вам нечто подобное. Сложите оружие и признайте власть Ильмадики, и я гарантирую вам жизнь.

— Вы слишком далеко зашли, Реммен, — ответил Герцог, — Иллирия никогда не склонится перед культом Владык. Просто стыд, что из всех стран это сделал именно Идаволл, хранители памяти о Закате.

— Не надо разбрасываться дешевыми ярлыками, милорд, — заметил ученый, — Это мало того что некрасиво, так еще и выдает совершенно неподобающую правителю лень. Сказал «культ Владык» — и уже незачем думать своей головой.

— Вы закончили? — не стал ввязываться в этот спор аристократ, — Есть хоть одна причина, по которой мне не следует отдать приказ немедленно изрешетить вас пулями?

Килиан, демонстративно задумался на несколько секунд, после чего выдал:

— Две.

Герцог поднял бровь, явно указывая на то, что их следует озвучить. Но Килиан не торопился этого делать. Пусть скажет сам. Пусть принимает его условия.

Любопытство пересилило.

— Что же это за причины?

— Во-первых, вы уже знаете, что если сделаете это, то гарантированно погибнете, — сообщил Килиан.

Иллириец не стал ни подтверждать, ни опровергать. Но каким-то десятым чувством ученый понял, что это действительно не было для него секретом.

— А во-вторых?..

— Нам ведь не хочется, чтобы шальная пуля угодила в этого мальчугана.

По сигналу ученого солдат развязал сверток, в котором, ни жив ни мертв, сидел сын коменданта. Не удерживаемый более, пленник немедленно перебежал на сторону Герцога.

— Я отпускаю его в знак моей доброй воли, — сообщил Килиан, — Его мать, сестра и отец останутся у меня, пока вы не соберете выкуп за них. Постарайтесь не убить случайно кого-нибудь из них, когда будете отправлять своих людей на убой в бесплодных попытках отбить у меня крепость.

Ему не нужно было пояснять другую сторону вопроса. Выбрав из числа заложников именно этого мальчишку, Килиан проявил не только милосердие. Если лорд Д’Тир погибнет, наследовать ему будет старший сын. Тот самый, который прямо сейчас слушает о том, кто будет виноват, если его семья тут погибнет. Конечно, будь Герцог полностью уверен в своих силах, перспектива настроить против себя всего одного феодала не остановила бы его. Но сейчас это лишний довод в пользу того, чтобы осторожничать и пытаться действовать обходными путями.

Чего и добивался Килиан.

— Думаю, в самыйраз будет, если за каждого из заложников вы заплатите мне столько золота, сколько он весит, — нахально заявил маг.

— Неприемлемо, — убежденно ответил Герцог.

Цена действительно была высоковата: столько не заплатили бы и за одного из приближенных правителя.

— Вот видишь? — обратился ученый к мальчишке, — Вот как ваш Герцог ценит твоих папу с мамой.

— Вы переходите границы, Реммен, — угрожающе процедил Герцог.

— Да, да, вы это уже говорили. Раз мы начинаем ходить по кругу, значит, конструктив в беседе исчерпан? В таком случае, я даю вам подумать до рассвета. Надеюсь, вы не станете делать глупостей, пытаясь атаковать раньше. До свидания, Герцог.

Развернувшись, он двинулся в сторону ворот. Но едва конь сделал несколько шагов, как Килиан затормозил.

— Милорд, — оглянувшись через плечо, позвал он, — Старый лорд Д’Исса в вашем войске?

Кажется, этот вопрос явился для Герцога полной неожиданностью.

— Да, он здесь, — он даже не нашелся что ответить более оригинального.

— Передайте ему, пожалуйста, что его дочь в безопасности и в полном здравии. С ней обращаются достойно, и большую часть времени она занимается живописью.

— Как мило с вашей стороны, — заметил Герцог, — Ни словом не упомянуть, чем занимается МОЯ дочь.

Штурм начался через два с половиной часа. Жаль, Килиан надеялся, что ему удастся потянуть время хотя бы до заката солнца. Что иллирийцы хотя бы попробуют найти другой выход.

Возможно, он просто-напросто недооценил врага.

В отличие от воинов Халифата, иллирийцы не спешили бросать пехоту на стены. Да и зачем им, при таком-то превосходстве в артиллерии? Пара десятков пушек вели неустанный обстрел крепости. Обращаясь к волшебству, Килиан отчаянно старался минимизировать ущерб, но сил его не хватало. Контроль вероятностей быстро оказался бесполезным: каждое использование заклинания отводило всего лишь одно ядро. Чуть больше толку было от магнитокинеза; но все равно, на каждое отведенное ядро приходилось не менее трех достигавших цели.

Первым делом иллирийцы обрушили основной удар на крепостные башни. Они не делали различий между теми башнями, где были установлены орудия, и всеми остальными. Опасались ли они, что противник перехитрит их? Или делали это лишь для того, чтобы показать, что не ведутся на трюк с заложниками? Это было неважно. И тюремная башня, и сторожевые, — все они очень быстро превратились в груды камней. Да и потери идаволльские войска успели понести значительные.

— Труби отступление, — приказал Килиан командиру одного из полков.

Тот не стал выказывать своего удивления: молча, без колебаний он принялся исполнять приказ. Ученый, однако, счел за благо пояснить:

— Зомби задержат их у ворот. Но основной бой мы дадим внутри.

Точнее, правильнее было бы сказать «постараемся подороже продать свои жизни». Отступление в донжон — это почти всегда поражение. Одновременный отказ от преимуществ обороны стен и признание, что у тебя недостаточно сил, чтобы отстоять внешние рубежи. Жест отчаяния, если по-честному.

И все же, это по крайней мере требовало от противников перейти к рукопашной, — что очень актуально, когда у тебя не осталось дальнобойных орудий. Да и тесные коридоры давали определенное преимущество менее многочисленной, но лучше вооруженной стороне.

Именно это преимущество Килиан реализовывал теперь, широким веером посылая в нападавших разряды молний. По сути, сейчас он сдерживал их в одиночку, — и в принципе, мог сдерживать, пока у него хватало ресурсов для преобразований. Бесполезные на открытом просторе, в узком коридоре молнии находили множество целей.

В ответ иллирийцы подключили к делу эжени.

В первый момент чародей даже не сообразил, почему ни молния, ни Повышение не работают. Лишь мгновением позже его сознание выделило в рядах атакующих сразу шесть человек, снова и снова творивших знакомый жест, напоминающий молнию. Двое из них были одеты в расшитые мантии, но большинство — ничем особо не отличались от солдат вокруг.

Поняв, что поток молний прекратился, иллирийцы с новой силой повалили вперед.

Напрасно.

— Огонь!

Именно поэтому Килиан приказал не стрелять, пока он сдерживал врагов с помощью магии. Несколько наиболее толковых офицеров должны были выискивать среди них магов.

Чтобы остальные сосредоточили огонь на них.

Заговорили винтовки Дозакатных, убивая как эжени, так и солдат. Почувствовав, что магическая помеха пропала, Килиан преобразовал в золото предпоследний шарик свинца и первым делом обрушил на одоспешенную пехоту магнитную волну. Собрав врагов в кучу, он добавил совершенно не магическую фосфорную гранату.

— Отступаем!

Коридор привел защитников крепости в банкетный зал. А это значило, что отступать больше некуда: как только иллирийцы перестанут страдать от ограниченности пространства, они немедленно реализуют численное преимущество.

— Маневр «вогнутое зеркало»! — распорядился Килиан, — Центр оставить пустым!

До сих пор попытки иллирийцев использовать внутри донжона огнестрельное оружие не имели особого успеха. Винтовок у них не было, с мушкетом тут не развернешься, а пистолет не отличается точностью. Но вот в стоящего впереди, как памятник, человека попасть смогла бы даже обезьяна.

Поэтому напротив коридора пришлось оставить пустое пространство. С боков расположились копьеносцы: именно их удары не давали противникам тут же преодолеть опасную зону. А еще дальше — стрелки, как раз и игравшие в этой тактике ключевую роль.

Теперь им уже не приходилось сдерживаться. Пули сыпались дождем на толпившихся в проходе врагов. Время от времени Килиан добавлял к этому свои молнии, но очень редко: нужно было оставить хоть что-то в запасе на момент, когда у солдат закончатся патроны.

— Мы не сможем сдерживать их вечно!

Солдат, озвучивший сию мысль, был совершенно прав. На каждого убитого идаволльца иллирийцы теряли как минимум двенадцать человек, — но они могли себе это позволить. И очень скоро соотношение должно было измениться: без патронов, без гранат, без магии, вконец обессилевшие бойцы уже не смогли бы сопротивляться.

— Верьте в Ильмадику! — не придумав ничего лучше, крикнул в ответ Килиан, — Она нас не оставит!

«Не может быть, чтобы она нас оставила», — мысленно поправился он, кидая в проход фосфорную гранату.

Не может быть. Так не должно быть. Так мог поступить отец. Но не она.

Если честно, его призыв не очень-то воодушевил солдат. Это были простые люди. Не адепты. Они не понимали, почему в это божество они должны верить больше, чем в обычного Бога.

Который, как известно, всегда на стороне больших батальонов.

Пара минут прошла, прежде чем левый фланг дрогнул. Почувствовав слабину, иллирийцы усилили нажим. И вот, оборона начала постепенно поддаваться.

— Держать строй! — рявкнул Килиан, — Биться до последнего! Кто сдастся в плен, позавидует мертвым!

«Пожалуйста, Ильмадика, если ты не оставила нас, то подай им знак», — мысленно взмолился он, — «Им… И мне.»

В тот момент он не подумал о том, что напряжение в его висках чем-то похоже на то, что он испытывал, когда использовал магию. Но мгновением позже снаружи донесся сигнал боевых рогов.

Тревога.

— Мы спасены! Поднажмем! В атаку! За Ильмадику!

Вообще, Килиан отнюдь не был уверен, что они спасены. Сигнал тревоги может быть вызван множеством разных причин. Но точно так же не знали и его солдаты, и передовые войска противника. В момент, когда разум сталкивается с незнанием, он склонен принимать на веру первое, что услышит, — если оно сказано достаточно уверенным тоном.

И в этот боевой клич Килиан вложил всю свою веру в то, что Ильмадика не оставит его.

Только не она.

Выпустив разряд молнии, ученый выхватил шпаги и в первых рядах бросился на врага. Сейчас он особенно рисковал: подстрелить его было не просто, а очень просто, и никакие защитные заклинания давно уже не действовали. Но деморализованные произошедшим, иллирийцы промешкали. Идаволльцы же, напротив, бросились следом, оттесняя нападавших назад в коридор. «Вогнутого зеркала» больше не было, да и понятия «нападавшие» и «защитники» окончательно смешались.

Остались только «мы» и «они».

Ильмадика шла по внутреннему двору крепости, с любопытством оглядывая обстановку. Остатки армии Иллирии бежали; Амброус не преследовал их. Это ни к чему. Главного им добиться удалось, и теперь время готовить следующий шаг.

Железный Легион показал себя с наилучшей стороны. Солдаты, прошедшие промывание мозгов и интенсивные тренировки, совершили беспрецедентный марш-бросок, ударив в спину иллирийцам, занятым осадой крепости. Возможно, лицом к лицу те еще могли что-то им противопоставить. Но не так. Сражение было выиграно с минимальными потерями.

А самое главное, — понимая, что имеет дело с опасным колдуном, Герцог Иллирии предпочел держаться подальше от линии фронта. Тем самым — подставив себя под удар другого колдуна, не менее опасного. Во время битвы Амброус Идаволльский сразил его в честном поединке. Запишут именно так.

Все шло точно по плану.

Войдя в донжон, богиня брезгливо сморщила носик. В замкнутом помещении запах крови и гари откровенно раздражал. Пару раз махнув рукой, Ильмадика изменила состав воздуха: теперь он пах розами. Так-то лучше. Затем, переступая через мертвых и раненых, она направилась вглубь здания.

Самое большое сражение состоялось у входа в трапезную. Гору трупов ее слуги успели разобрать, но следы крови и копоти украшали это место совершенно уникальным узором в черно-красных тонах.

Её адепт, Килиан Реммен, лежал без сознания среди раненых. Обе ноги, правая рука, грудь и голова юноши были туго перебинтованы, и на белых повязках отчетливо виднелись пятна крови. Да, никто не смог бы сказать, что в минувшей битве он прятался за чужие спины. Пожалуй, его отвага заслуживала похвалы.

А кроме того, во время битвы Ильмадика почувствовала исходящую от него энергию. Её было не так много, как когда он работал над ее освобождением, но все-таки, это было приятным сюрпризом. Возможно, она поторопилась с выводом, что его потенциал вскоре будет выжат досуха. Возможно, он прослужит ей дольше, чем она планировала.

Мягко улыбнувшись, Ильмадика исцелила адепта и мысленно приказала ему прийти в сознание.

Секунды спустя Килиан резко вдохнул, будто выбравшись из-под воды, и распахнул глаза.

— Ты все-таки пришла, — обрадовался он, увидев богиню.

— Благодари своего брата, — ответила она, — Он спас тебя. Он и его Железный Легион.

Богиня с удовольствием отметила, как его радость слегка померкла. О, она прекрасна знала о соперничестве братьев. Это был прекрасный поводок для них обоих. Каждый из них мог творить великие дела, — только ради того, чтобы на секунду приглушить жгучую боль от осознания, что он хуже другого. И чтобы выжать из них максимум потенциала, этот огонь необходимо было подпитывать.

Но пока что ни к чему было выжимать его досуха. Он ей еще послужит. И Ильмадика решила подсластить пилюлю:

— Но ты отважно сражался. Ты смог выстоять против целой армии. Я рада, что не ошиблась в тебе.

— Спасибо, — Килиан слабо улыбнулся.

— И твоя отвага заслуживает награды. Отныне ты — господин этих земель. Правь ими мудро; я уверена, что тебе это по силам. Укрепи их, чтобы я могла чувствовать себя в безопасности от той части иллирийской знати, что не подчинится нам.

— Да, Ильмадика, — ученый чуть приподнялся, чтобы отвесить нечто похожее на поклон, — Я не подведу тебя.

— Хорошо.

Она отметила, что он не желает задавать вслух вопрос, который вертится у него в голове. Как она и ожидала.

— Я привезла твою рабыню, — добавила богиня, — Думаю, она тебе тут пригодится. Пора тебе наконец перестать держать ее без толку. От нее может быть польза; используй ее.

— Я подумаю, к чему ее можно пристроить.

Это прозвучало очень скомканно и зажато. Ах, бедный глупый Килиан. Он тянулся к власти, но не желал использовать ее по полной. Сдерживал себя. Рассчитывал, возможно неосознанно, что кто-то оценит его благородство.

Но это глупость. Благородство неважно. Важно лишь то, чего ты можешь добиться, и чего добиваешься. Иоланта могла быть полезна… Но она была слишком своевольна. И если Килиан не покажет ей, кто из них хозяин, она его погубит.

Что ж. К тому времени Ильмадика рассчитывала выжать весь его потенциал. Всю творческую силу нереализованного эжена, которой он питал ее с момента, когда она запечатлела его на себя в катакомбах под проломом Стефани.

— Сейчас отдыхай. А с утра мы соберемся на совет по поводу наших дальнейших действий. Будь готов.

Глава 10. Игра теней

Восстановление крепости шло полным ходом, но до башен дело должно было дойти отнюдь не в ближайшие дни. Первоначально Амброус приказал отправить Лану в одну из камер в темнице, но в тот же день Килиан отменил его приказ, выделив ей комнату в донжоне. Встретиться с ней, однако, ему в тот день не удалось: слишком много дел, связанных с восстановлением крепости, требовало его внимания. Хотя к моменту, когда он поднялся на ноги, на строительные работы уже согнали крестьян с близлежащей деревни, ученый поспешил выписать архитектора и строительную бригаду из Идаволла, расплатившись золотом, оставшимся от Повышений свинца. Он не знал, как скоро следует ожидать нового нападения, но хотел, чтобы крепость была к нему готова. Благо, для ее защиты братец обещал выделить еще один полк. От щедрот, не иначе.

Стоит отметить, что оценить крепость иначе как с точки зрения фортификации у ученого до сих пор не было возможности: в ожидании штурма ему было просто не до того. Толстая каменная стена с трех сторон окружала хаотичное скопление жилых домов, сейчас изрядно пострадавших от артобстрела. С четвертой стороны крепость прилегала к отвесной скале, как будто опираясь на нее. В обычное время ее украшали пять башен — три оборонительных и две жилых, прикрывавших донжон с боков. Ныне, однако, все пять лежали в руинах.

Сам донжон насчитывал традиционные три этажа, но при этом отличался размерами и простором. Неатир был выстроен без разделения на донжон и жилое помещение: в приграничной крепости это было бы попросту неразумно. Лишь немногим он не дотягивал до звания полноценного замка. И на какие-то секунды Килиан позволил себе помечтать, что под его мудрым правлением «дотянет».

В самом деле, идея жить в замке бастарду весьма и весьма нравилась.

Двухстворчатые двери донжона вели сразу на второй этаж; на первом этаже, насколько знал Килиан, располагались склады, и туда входа с улицы не было. Там же он собирался выделить себе помещение под лабораторию.

Двое карауливших у дверей солдат отсалютовали ему. Оба они были одеты в синие мундиры кавалерии, и оба в недавнем бою сражались бок о бок с ним. В какой-то момент Килиан даже ощутил незнакомое приятное чувство. Будто сражение объединило их…

Впрочем, всего на мгновение. Кивнув недавним соратникам, ученый двинулся дальше.

Коридор, где еще недавно кипело главное сражение, дважды изгибался под прямым углом. У перехода в трапезную тоже караулили двое солдат, но в отличие от тех, они были одеты в белые мундиры Железного Легиона.

Одним из них был Хади.

На приветственный кивок Килиана легионеры не ответили. Килиан уже знал, что его братец был весьма… неаккуратен в использовании его изобретения. Если Кэт или Джавдет оставались, в целом, живыми людьми, когда дело не касалось верности ему, от Хади… именно что «был». Когда-то.

Не давай своим личным чувствам помешать общему делу. Именно так ответила Ильмадика, когда он высказал свое опасение по поводу действий Амброуса. Она была права: что бы ни делал брат, первым делом Килиан в любом случае увидел бы лишь худшую сторону этого. Он был необъективен, и знал это. В общем-то, отстраняясь от своей личной неприязни, он понимал, что именно действия брата спасли его при осаде Неатира.

Что, разумеется, не добавляло ему благодушия.

Поэтому трапезную с суетящимися слугами, — просторную, но на вкус Килиана, уж слишком мрачную, — ученый предпочел пересечь как можно быстрее. Пройдя в дверь напротив, он поднялся по лестнице на третий этаж.

Третий этаж крепости был поделен на две условные части. В одной располагались малые казармы, где должна была быть расквартирована охрана донжона. На целый полк места бы не хватило, но Килиан отобрал для этой роли самых надежных солдат. Вторая часть включала «господские спальни», — комнаты для хозяина крепости, его семьи и гостей.

Килиан направился именно туда.

Остановившись перед нужной дверью, ученый трижды постучал. Никто не ответил ему, но он в итоге решил войти.

Лана сидела у самой бойницы, заменявшей здесь окно, и печально смотрела вдаль. Бойница эта была слишком узкой, чтобы оттуда можно было вылезти, но достаточно широкой, чтобы лицо девушки обдувал свежий ветерок, красиво игравший ее волосами цвета меди. На секунду Килиан пожалел, что не умеет рисовать, так захотелось ему запечатлеть эту хрупкую, печальную красоту.

Впрочем, стоило двери открыться, как чародейка немедленно обернулась, разрушая наваждение.

— Извини за то, как тебя притащили сюда, — сказал Килиан вместо приветствия, — Я не просил их об этом, честно.

— Я тебе верю, — ответ Ланы прозвучал как-то тускло. Она не обвиняла его во лжи. Но и тепла в ее словах тоже не было.

— Кстати, я узнавал насчет твоего отца, — попробовал зайти с другой стороны ученый, — Лорда Д’Исса нет ни среди погибших, ни среди пленных. Он отступил вместе с уцелевшей частью иллирийской армии.

— Я рада, — дипломатично ответила девушка.

Похоже было, что эта новость действительно обрадовала ее. Но определенно этого было недостаточно, чтобы перевесить весь свалившийся на нее груз печалей.

— Лана… — Килиан присел рядом с ней, лихорадочно придумывая, что сказать, — Не грусти…

«Ты выбрал самую тупую из возможных фраз.»

— …эта война скоро закончится.

— Ну да, — она резко кивнула, уставившись на него совсем недобро, — Вы убьете еще больше народу, и оставшиеся склонятся перед вашей Владычицей. Так?!

Килиан тяжело вздохнул. Крыть было нечем.

— Мне это нравится не больше, чем тебе.

— Лжешь.

Это прозвучало не обвиняюще, а как-то… устало, что ли.

И подумав, Килиан вынужден был частично признать ее правоту.

— Ты права. Мне нравится совершать подвиги во имя Ильмадики. Но даже так я стараюсь свести к минимуму число жертв.

Он выглянул в бойницу. Трупы с улиц уже убрали, но несмотря на это, крепость все еще носила следы недавнего штурма и разграбления.

— Не всегда это получается. Но я стараюсь. Как могу.

Лана не ответила. На какое-то время в комнате воцарилось неловкое молчание. Но несколько минут спустя девушка вдруг сказала:

— Знаешь, я говорила с Клеей.

— С кем? — нахмурился Килиан.

Это имя было ему незнакомо. Впрочем, будучи человеком не очень-то общительным, он многих не знал по именам, называя их «Ну, тот, который…». Иногда он говорил, что таким образом экономит место в мозгу для научных фактов и теорий, — хотя и понимал, что в действительности связь одного с другим весьма сомнительна.

— С девочкой, которую ты завербовал в медкорпус, — пояснила Лана, — Она сказала, что ты спас ее от изнасилования.

— А, ну да, — чародей смутился, будто спасать девочек от изнасилования было чем-то постыдным, — Было дело.

— А почему ты это сделал?

Казалось, это был какой-то каверзный вопрос. Лана смотрела так, будто уже знала ответ. Так мог смотреть учитель, проверяющий ученика.

— У тебя уже есть версия, — заметил Килиан.

— Есть. Но я хочу услышать, что скажешь ты.

Ученый забарабанил пальцами по коленке, размышляя. В тот момент он попросту не задумывался о причинах, — и может быть, поэтому стыдился своего решения. Он привык, что любой поступок должен быть обусловлен логическим расчетом, а всякие благородные порывы лучше оставить дуракам и рыцарям. И все же, он не мог не признать, что реальной пользы от той девчонки было совсем немного.

— Веков за тридцать до Заката, — начал он, — Жил завоеватель по имени Кир Великий…

— При чем тут это? — нахмурилась девушка.

— Не перебивай, а то я собьюсь. Сейчас расскажу, и поймешь. В общем, этот самый Кир завоевал государство под названием Лидия. Когда столица пала, то побежденный лидийский царь Крез спросил: «что делают твои люди?». «Грабят твой город», — ответил Кир. «Ничего подобного», — ответил Крез, — «Они грабят ТВОЙ город. У меня никакого города уже нет».

Лана рассмеялась:

— Умный человек был этот Крез.

— Это уж точно. В общем, именно эта история мне вспомнилась, когда началось разграбление Неатира. Теперь это — наша крепость… Ну, что Ильмадика отдаст ее именно мне, я тогда не знал, но суть не в том. Это наша крепость и наши люди. И мне подумалось, что они не очень-то охотно будут служить той власти, при которой их дома сжигают, а дочерей насилуют.

Чародейка хмыкнула:

— Когда тебя волновало, будут ли люди тебе охотно служить? Есть ведь промывание мозгов. Универсальное решение.

— Это для врагов, — поморщился Килиан, — В основном я использую это или против неразумных тварей Порчи, или против Халифата. Все-таки ты должна признать, что армия Халифата значительно превосходит нас и численностью, и техническим оснащением. Нам нужно использовать против них любые средства, какие только можно.

Лана поморщилась, а затем попросила:

— Давай оставим этот разговор. Ничего конструктивного из него все равно не выйдет. Пока ты не в состоянии понять то, что я пытаюсь тебе сказать.

— Уж извини, что я такой тупой, — фыркнул Килиан.

— Я не говорила, что ты тупой. Но для тебя так важно доказать, что ты умный, что найдешь повод, что бы я ни сказала. На то ведь тебя и Ильмадика поймала, разве нет? Она дает тебе возможность проявить свой интеллект, — но в то же время регулярно дает повод в нем сомневаться. Все, чтобы ты стремился его проявлять, — для нее.

— А тут уже я должен просить тебя оставить тему, — ответил ученый.

Он не мог полностью отмахнуться от этих слов, — но не мог и заставить себя посмотреть на Ильмадику с такой стороны.

— Хорошо, — легко согласилась Лана, — Тогда о чем ты хочешь поговорить?

На этот раз, однако, у него для разнообразия была одна заготовленная тема.

— На сегодняшнем совете мне поручили одно очень сложное задание…

— Понятно, — кивнула девушка, — Ты опять уезжаешь?

— Нет, — Килиан покачал головой, — На этот раз задание я буду выполнять прямо здесь. И я собирался попросить тебя о помощи.

Чародейка ничего не сказала по этому поводу, лишь приподняла брови в немом вопросе.

— Ильмадика поручила мне устроить бал в Неатире в честь победы, — осторожно, будто идя по минному полю, пояснил ученый, — И я хочу, чтобы ты сопровождала меня.

Секунду девушка смотрела на него. А потом вдруг рассмеялась. Смеялась она негромко, прикрыв ладошкой нижнюю половину лица. Но взгляд ее так и искрился весельем.

— Что смешного? — буркнул Килиан, чувствуя себя дурак-дураком.

— Прости… Просто ты так это сказал… Что я подумала, что сейчас ты скажешь что-то страшное.

— Извини, что разочаровал, — фыркнул ученый, — Так все-таки?

Для него пригласить девушку на бал как раз-таки БЫЛО чем-то страшным. Тем более что их отношения… Учитывая все обстоятельства, вряд ли даже более социально развитый человек мог бы разобраться в них.

— Да, — кивнула Лана, все еще подхихикивая, — Конечно, я пойду с тобой на бал. Только…

— Платье и украшения я обеспечу, — торопливо пообещал он.

— Хорошо, но я хотела сказать о другом. Ты вообще имеешь представление, как организуют балы?..

Это был ровно тот вопрос, на который Килиан Реммен, ученый Университета свободных наук, основатель Ордена Ильмадики и вечный всезнайка, не мог заставить себя дать ответ. Не мог он признать, что чего-то не знает или не может.

— Понятно, — верно интерпретировала его молчание Лана, — Не возражаешь, если я этим займусь?..

Это было даже слишком легко.

Именно на этой мысли ловил себя Тэрл, пока армия повстанцев захватывала территории. Многие замки, которые, как казалось, пришлось бы долго осаждать, сдавались без боя. Сопротивление оказывали лишь небольшие отряды, которые подготовленная армия Миссены просто сминала.

Как знал Тэрл, сейчас король Амброус активно отводил войска на восток, в Иллирию, и на север, с минимальными усилиями присоединяя соседнюю Альбану. Только отговорившись угрозой со стороны Халифата, самому Тэрлу удалось избежать участия в этих кампаниях. Фактически, лишь для того, чтобы ударить своему сюзерену в спину.

Впрочем, тот, кто оставил сердце королевства беззащитным, сам виноват в последствиях.

Аттика охраняла единственный сухопутный между южной частью Идаволла, где располагались Миссена и Патра, и северной, где располагались крупнейшие города, включая столицу. Такое расположение способствовало развитию торговли, но вот войнами аттийцы были невеликими. Не прошло и недели с вторжения, как Тэрл уже принимал капитуляцию графа Шатри, правившего этими землями.

— Кровью своего отца и именем своего рода, я приношу клятву верности истинному Герцогу Идаволла Арно Первому, — послушно произносил он, возложив меч к ногам Тэрла.

— Я, сэр Тэрл Адильс, наделенный правом говорить от имени Герцога, свидетельствую вашу клятву и принимаю ее, — скучающе ответил гвардеец.

— Да будут присутствующие свидетелями.

Жестом позволив побежденному подняться с колен, Тэрл отошел к перилам замковой террасы. Ему не нравилось это место. Слишком беззаботным оно казалось, что ощущалось совершенно неуместно в разгар гражданской войны. В прошлый раз, проезжая этими местами после осады Миссены, они были слишком измотаны, чтобы обратить на это внимание. Да и были они тут лишь проездом.

Но сейчас этот диссонанс прямо-таки бросался в глаза. Как будто аттийцы жили в каком-то другом мире, — в мире, где не было войны. Или они думали, что война их не коснется.

Что ж, они ошибались.

— Замок дополнительно укрепить, — распорядился Тэрл, — Барельефы на стенах снести: стена должна быть достаточно гладкой, чтобы по ней было сложно взобраться вверх. Виноградник под стенами вырубить: необходим хороший обзор. И в дальнейшем, если пожелаете высадить нечто подобное, высаживайте это ЗА стеной.

Граф Шатри покорно кивнул, понимая, что спорить нет никакого смысла. Хотя такие приказы явно были ему не по нраву. «Что это за варвары пришли в мою прекрасную Аттику и наводят свои порядки?» — так и читалось на его породистом лице.

— И вывесите над замком знамена дома Делаун. Элиас!

Ученый был тут как тут. В целом, несмотря на его снобизм и самоуверенность, за время подготовки восстания они с Тэрлом неплохо сработались.

— Да, сэр Адильс.

— Отправь гонца в столицу. Кого-нибудь из местных. Пусть передаст, что Герцог Идаволльский Арно Делаун готов вести с Первым Адептом Ильмадики Амброусом переговоры о передаче пленного адепта. Второго гонца отправь к графу Бренстару. Пусть передаст вот это письмо.

В письме мельком рассказывалось о последней воле погибшего Леандра и истинной сущности Ордена Ильмадики, но куда большее внимание уделялось расстановке сил. Тэрл расписывал, что Амброус не сможет воевать на три фронта. Что возвращение к бесконечным войнам с Иллирией, от которых с таким трудом избавился Леандр, не сулит ничего кроме потерь. Что присоединив Альбану, Идаволл лишается «буфера» от набегов тварей Порчи из Пустошей. Что рабство и церковная реформа приближают народное восстание.

В общем, посыл письма можно было описать как «оставаться с ним невыгодно; если адепты Ильмадики и кажутся победителями, то это лишь на короткое время». Тэрл знал, что именно к таким аргументам Бренстар, старый прагматик, прислушается куда охотнее.

— Третьего гонца отбери из людей Фирса. Он должен тайно вступить в контакт с придворными князя Альбаны. Наверняка там хватает недовольных присоединением к Идаволлу. Пусть сыграет на их националистских настроениях: в конце концов, всего сто лет как Альбана отвоевала независимость. И вот теперь, их снова присоединяют силой оружия. Впрочем, люди Фирса сами разберутся. В любом случае, нам нужен плацдарм на севере страны. Пока это все.

— Да, сэр, — поклонившись, Элиас вышел.

Тэрл не сказал ему, что плацдарм в Альбане — это во многом крайняя мера. Местные не смогут оказать серьезного влияния на ход войны: будучи маленькой страной, разоренной бесконечными набегами тварей, она до сих пор сохраняла независимость только потому что никому не хотелось брать на себя ее проблемы. Поэтому дед Леандра когда-то намеренно спровоцировал у них вооруженное восстание. И вот, теперь Амброус пустил его труды насмарку.

И все-таки, плацдарм этот был нужен. Если расчеты не оправдаются, королевские войска захватят Аттику и хлынут в Миссену, единственным выходом будет отступить в Патру. А затем — сесть на корабли и бежать вдоль побережья в сторону Альбаны. Тогда уже повстанцам придется воевать на два фронта — с Орденом и тварями, — но это лучше, чем просто погибать.

Воевать всегда лучше, чем погибать.

— Это правда? — нарушил молчание граф Шатри, — «Новая знать» — культ Владык?

Тэрл кивнул.

— Такой же, как тот, что захватил власть в Халифате. И если мы не остановим их, ждет нас в лучшем случае второй Халифат. В худшем — новый Закат.

— Боже упаси.

Шатри перекрестился, и воину это показалось до того наигранным, что вызвало исключительно отвращение.

— Сэр Адильс!

Элиас вернулся. Он тяжело дышал после быстрого бега, — а учитывая то, как много внимания ученый уделял солидности своего образа, это вызывало беспокойство само по себе. Что могло заставить его перейти на бег?

— У нас проблемы.

Закованная в железные цепи, Эрвин не могла пошевелить и пальцем. Рот адептки был надежно заткнут кляпом, и даже будь у нее энергия, она не смогла бы произнести достаточно сложного заклинания, чтобы спастись.

Так ведь уже было.

Мужской наряд на ней был порван, и сквозь прорехи виднелось ее женское тело, — тело, которое она ненавидела. Видели это и ее тюремщики; регулярно они отпускали сальные комментарии, а кое-кто и пользовался возможностью, чтобы лапать ее за аппетитные места.

Так ведь тоже уже было.

Сперва она была в ярости. Она пыталась вырваться. Добраться до этих скотов. Затем, понимая, что ей это не по силам, она надеялась на помощь извне. На тех, кто приехал в Миссену вместе с ней. Затем и эта надежда угасла.

И так тоже уже было.

Шесть лет назад Эрвина Араше, тогда еще не отрицавшая свой женский пол, была простой крестьянкой из Стерейи. Молодая, красивая, она не знала отбоя от ухажеров. Купаясь в их внимании и подарках, она не поддавалась никому. Она и представить не могла, что ее личная жизнь сложится так.

В очередной день на ее родную деревню напали дезертиры. Бежавшие на запад от очередной кратковременной войны Идаволла с Иллирией, они брали силой оружия все, чего хотели.

Один из них захотел её.

Эрвина тогда даже не успела проснуться, — не то что убежать или спрятаться. Её брата закололи у нее на глазах. Её дом сожгли. А её саму, связанную, перебросили через седло и увезли в разбойничье логово в горах.

Девушка не знала, сколько времени провела в их логове. Эти дни для нее слились в череду бесконечных изнасилований и издевательств. Разбойники брали ее и поодиночке, и группами, и всей толпой. Её заставляли всячески обслуживать их, как рабыню, и за любую провинность жестоко избивали. Она целовала им ноги и делала массу еще более унизительных вещей, — лишь бы сегодня было не так больно, как вчера.

Спустя какое-то время на логово наткнулся граф Карстмеер с карательным рейдом. Разбойников тогда повесили вдоль дорог, а Эрвину… просто отпустили на все четыре стороны.

Она пыталась вернуться к прежней жизни. Но ей это не удалось. Ее снедала ненависть к себе как к женщине. К вещи, служащей для удовлетворения мужской похоти. Постепенно она стала одеваться как мужчина и говорить о себе в мужском роде. А мужики в деревне лишь смеялись над этим. С каким удовольствием она тогда убила бы их, если бы могла!

В итоге, не выдержав, Эрвин уехала. В столицу, где ее никто не знает. Переодевшись мужчиной и с твердым намерением поступить в армию.

Именно там ее заприметил Амброус, — тогда еще маркиз. Он стал первым из мужчин, на кого она посмотрела иначе, чем на своих мучителей и насильников. Первым и единственным с того рокового дня. Он был открыт. Благороден. Обходителен. Он легко раскрыл ее секрет, но его отношение к ней после этого, казалось, не изменилось.

И он рассказал ей об Ильмадике. Эрвин не верила в Бога — больше не верила. И при предложении присоединиться к культу Владык не раздумывала долго.

Богиня научила ее основам древней магии. И почти сразу же ей представилась возможность употребить ее к делу. Совершенно случайно Эрвин наткнулась на такую же, как она, жертву насилия. Выследила тех, кто сделал это. Вынесла им приговор. И убила их.

Именно тогда она поняла свое истинное предназначение. Судить. Выносить приговор и карать.

Культ Ильмадики стремился к справедливости. Они хотели изменить этот мир. Пусть большинство адептов не понимало, как именно это следует делать: они всего лишь мужчины. Они были нужны, но они не понимали Ильмадику так, как её понимала Эрвин, женщина.

Как она ее понимала и как она ее любила.

Да, очень скоро оказалось, что Ильмадика не имеет ничего против однополых отношений. Приходя в разум Эрвин, она дарила ей райское наслаждение. Ее не интересовали мужчины: только как инструмент.

Эрвин была единственной, кто знала ее не только как Бога, но и как женщину. Она была… особенной.

А потом все пошло наперекосяк. То есть, сперва Эрвин решила, что все идет на лад. Ильмадика освободилась из своей темницы. Орден заявил о себе.

Да только у всего есть оборотная сторона. Ильмадику освободила не она, а один из мужчин Ордена. Это дало ему большое влияние, — слишком большое. Результаты были ужасны. Рабство. Война. Измена.

То, что только и несут в мир мужчины.

Именно тогда Эрвин постаралась сделать то, что может. Покинуть столицу и направиться в Миссену, чтобы выявить предателей и уничтожить их.

Но ее предали. Один из мужчин, как всегда. Он ударил ей в спину и пленил ее.

И вот, теперь Эрвин ждала своей участи. Ждала, когда же один из тюремщиков не выдержит и примется насиловать ее. Это было неизбежно. Неизбежно с того момента, как она ощутила свою беспомощность. Мужчина, ощутив власть над женщиной, поступает именно так.

Всегда.

«Эрвин…»

Этот голос она узнала бы из тысячи. Голос, раздававшийся в ее голове. Ильмадика звала ее. Конечно. Она знала, что лучшая из ее адептов в беде. Она спешила на помощь.

«Владычица…»

Субреальность ее подсознания больше всего походила на склеп. Темный, тесный, душный склеп, в котором была похоронена Эрвина Араше. Женщина, слишком слабая для того, чтобы защитить себя.

— Здравствуй, Эрвин, — чуть улыбнулась Ильмадика.

— Владычица! У меня срочные новости! Предательство распространилось шире, чем мы думали! Весь Юг охвачен мятежом!

Богиня кивнула:

— Кто ими руководит?

— Похоже, что Адильс.

Еще один кивок.

— Ты очень хорошо поработала, Эрвин. Это знание может принести мне победу.

— Правда?

Несмотря на свое отчаянное положение, адептка ощутила искреннее, незамутненное счастье. Она была полезна своей Владычице.

— Правда.

Приблизившись к адептке, Ильмадика поцеловала ее в губы. Это был долгий и страстный поцелуй, от которого кружилась голова… Если такие слова были вообще применимы к тому, что происходило лишь в ее голове.

Но все хорошее когда-нибудь кончается. И оторвавшись от губ служительницы, богиня негромко произнесла:

— Ты хорошо поработала, любимая моя. Но теперь ты должна сделать кое-что еще. Ты должна умереть.

Эрвин кивнула, готовая сделать все, что от нее потребуется, и лишь через пару секунд до нее дошел смысл сказанного.

— Что?..

— Ты должна умереть, — терпеливо повторила Ильмадика, — Мятежники захватили тебя живой. Потому что хотят использовать против меня. Не позволь им сделать этого. Пожалуйста.

— Но… Может быть, если ты поможешь мне сбежать…

— Хотела бы я, чтобы это было возможно, — покачала головой богиня, — Увы, если такова судьба, то здесь даже я бессильна. Ты умрешь в этом плену. От тебя зависит лишь то, что случится до этого. Пожалуйста, Эрвин. Не дай им использовать тебя.

— Но… Как мне это сделать, Владычица?!

Адептке было физически больно смотреть на выражение отчаяния на лице Ильмадики.

— Используя ресурсы своего ума и тела, — ответила та, — Просто не используй дополнительных источников. Тебе наверняка не дали никаких ресурсов, из которых ты смогла бы извлечь энергию. Но это не значит, что ты не можешь использовать свою.

Она замерла, прислушиваясь к чему-то.

— Они идут. Сейчас к тебе войдут тюремщики. Они будут издеваться над тобой и насиловать. Не позволь им этого. Умри, но не дайся им живой… И постарайся своей смертью отомстить им.

Эрвин тяжело вздохнула, примиряясь с неизбежным.

— Да… Владычица.

— Прощай.

Вернувшись в реальный мир, Эрвин увидела над собой омерзительную рожу одного из мятежников. Пока что он ничего не сделал, — и она не собиралась давать ему такой возможности.

Она замычала от боли, когда ее виски сжались в ужасающем спазме. Сейчас она использовала куда больше псионической энергии, чем для Повышения или Понижения. Там она двигала за счет нее лишь мельчайшие частички — электроны. Уже выделявшаяся при этом энергия служила для движения атомов, — которые хоть и тоже неразличимы глазом, но больше и тяжелее их на порядки. Сейчас же она делала все одной лишь силой мозга. Ионизировала атомы и бросала их в бой, как оружие.

Как последний выстрел обреченного солдата.

Оковы на ее теле быстро раскалились, когда электрический разряд прошел сквозь них. А затем с ее тела сорвался сноп молний, поражая и тюремщика, и двух охранников. В смертной агонии они закричали, — но кажется, впервые Эрвин была к этому безразлична.

Впервые за долгие годы Эрвина Араше не чувствовала ни ненависти, ни злобы. Ничего. Все сгорело. Осталось лишь абсолютное спокойствие, перетекающее в блаженное забытье.

Как она мечтала об этом.

Умирающая адептка ощутила влагу на своем лице. Слезы. Она плакала, но это были слезы радости. Казалось, на грани слышимости она ощутила звавшие ее родные голоса. Ее брат. Погибший, защищая ее.

Папа… Мама…

Они ждали ее. Они так ждали ее. С момента, когда она умерла — тогда, шесть лет назад, — ее ждали среди умерших. И сейчас она присоединялась к ним. Оставив в темнице мятежников всю злобу и ненависть к мужчинам и к самой себе, отдав Ильмадике всю свою любовь, все свои страхи и желания, свой последний предсмертный хрип, Эрвина Араше покидала этот мир.

Если бы кто-нибудь когда-нибудь спросил Лану, что для нее самое ценное в жизни, она назвала бы три вещи.

Гармония. Свобода. И красота.

Возможно, если спрашивающий подловил бы ее в подходящем настроении, где-то между ними она назвала бы и любовь, — но в любви ей никогда не везло, поэтому подходящее настроение с ней случалось редко.

По иронии судьбы, именно это были все те вещи, которых ей не хватало в ее нынешнем положении. Именно это так печалило её и так утомляло. Не страх смерти. Не близость врага. А роль рабыни и необходимость ежедневно сталкиваться с отношениями Ильмадики с ее рабами-адептами, — которые были какими угодно, только не гармоничными. То и другое было противно самой ее сути.

На этом фоне участие в организации бала походило на глоток свежего воздуха для человека, похороненного заживо. Хоть Лана и понимала, что кому-то это может показаться глупым, пустым и легкомысленным, но она ухватилась за возможность создать хоть что-то красивое, как утопающий за соломинку. Пусть, пусть это пир во время чумы. Но пока в мире есть красота, он не совсем безнадежен.

Благо, Кили отнесся к её идее с полным одобрением и помогал чем мог. В основном — деньгами, рабочей силой и тасованием вероятностей. «Настоящая женщина легко сделает из мужчины миллионера, если он был миллиардером», — пошутил он, выслушав ее первый запрос. Чародейка тогда хотела обидеться и сказать, что если он не хочет ей помогать, то и не надо, но вдруг поняла, что в его комментарии не было и тени упрека. Лишь добродушная насмешка. Кили действительно серьезно тратился на ее идеи, но парадоксальным образом ему это нравилось.

Окончательно она успокоилась по поводу трат, когда один из замковых слуг принес ей заказанные им платье и украшения. Струящееся платье в пол из бежевого бархата с пышным лифом и расклешенным подолом. Изящное серебряное колье и пару сережек с сапфирами. Даже для человека, превращающего свинец в золото, это была очень ощутимая трата.

— А это нормально — одевать рабыню дороже, чем иную аристократку? — спросила тогда Лана.

— Понятия не имею, — улыбнулся в ответ Килиан, — Но знаешь, я всегда был немного ненормальным.

И как-то потеплело у нее на сердце от такого ответа.

К моменту, когда Лана взялась за подготовку бала, трапезную уже расчистили от крови, гари и прочих следов сражения. Но несмотря на это, стены, «украшенные» выбоинами от пуль, смотрелись совершенно не празднично. Чуть подумав, девушка решила, что ремонтные работы тут затевать будет неуместно. Вместо этого она включила в первый же запрос портьеры из плотной ткани, навроде тех, что оберегали жилые комнаты от сквозняков. Она еще пожалела о невозможности самостоятельно выбрать цвет, но Килиан, тасуя вероятности, заверил, что найдется именно то, что подходит к ее задумке.

Поигравшись немного с мыслью накупить мягких ковров, чародейка в итоге отказалась от нее. Она любила такие ковры, но на балу они не в тему. Может, потом, когда она будет облагораживать замок в целом…

Эта мысль заставила ее посмеяться. Кем она себя возомнила, интересно?

Будьлестница вверх пошире и покрасивее, она бы постелила ковровую дорожку от нее. Но так смысла в этом не было. Столы в трапезной по ее приказу сдвинули к бокам, освобождая пространство для танцев в центре. К факелам, создававшим довольно мрачный желтоватый свет, добавились яркие серебристо-белые фонари под самым потолком, — предполагалось ставить в них свечи, но Килиан по ее просьбе заменил их лампами с каким-то веществом, дававшим белый огонь. В итоге получилось вполне приличное освещение, — хоть и холодноватое, но по крайней мере не вызывающее ассоциаций с похоронами.

А еще, повинуясь какому-то внезапному наитию, портьеры в боковых частях зала Лана расположила в небольшом отдалении от стен. Это визуально уменьшало пространство, к тому же Кили первым делом пошутил, что это пространство для уединяющихся парочек, но в итоге получившийся результат смотрелся неожиданно уютно. Как для военной крепости-то.

Что до музыки, то здесь возможности были не сказать чтобы широки. Выяснилось, что менестрелей для бала заранее подыскал Амброус; вдвойне удивило Лану, что все они были иллирийцами. Все, что оставалось ей, это распределить порядок выступления и исполняемые композиции.

Ну, и еще отвертеться от идеи одного из них по максимуму раздеть служанок, обслуживающих гостей. Фу, что за пошлятина.

В итоге, когда наступило время самого бала, не все складывалось идеально. Самой большой проблемой, по мнению Ланы, были несшие караул солдаты из Железного Легиона. Хотя их белые мундиры смотрелись празднично и гармонировали с окружением, холодные, бесстрастные лица боевых машин; их пустые глаза и механические движения наводили тоску. Будто живых мертвецов в караул поставили.

Кроме того, изрядной неожиданностью стало изобилие пленных. Иллирийские дворяне, бывшие офицерами армии, разбитой под стенами Неатира. Многих из них Лана знала лично. Она уже знала, что с теми, кто попал в плен в бою, идаволльцы обращались с демонстративным благородством. Их не бросали в темницу, не пытали и не казнили; даже прогуливаться по территории разрешали, взяв клятву не пытаться сбежать и не прикасаться к оружию. Но вот того, что Амброус пожелает, чтобы они приняли участие в празднике по случаю победы над ними же, Лана не ожидала. Она бы на их месте сочла это изощренным издевательством.

А еще ее вскоре стали одолевать навязчивые мысли о том, как она сама выглядит в глазах соотечественников. Они ведь узнали её, наверняка узнали. Они поняли, что эта женщина, пришедшая с завоевателем и разряженная в бархат и серебро, — и есть та самая Иоланта Д’Исса, чей отец сражался бок о бок с ними. Что они могли подумать? Считали ли они ее предательницей, — хотя видит Мир, никогда бы она и помыслить не смела о том, чтобы действовать против них?

— Не стесняйся так, — негромко сказал ей Килиан, — Ты выглядишь прекрасно. Пусть все это видят.

Сегодня он изменил своей привычке к кожанкам, заявившись на бал в расшитом серебром кордовом дублете. Правда, все равно черном, — как будто не было других цветов! И все-таки, сегодня ученый выглядел вполне элегантно, хоть королю и безнадежно проигрывал.

— Я знаю, — Лана вздохнула, не желая вдаваться в подробности своих опасений, — Просто меня беспокоит, что обо мне подумают.

— Оно не стоит того, чтобы об этом беспокоиться, — заметил ученый, — Люди всегда думают что-то в меру своего интеллектуального развития. Как правило, очень небольшого.

Однако эта нехитрая философия отклика у девушки не находила.

— Кили, мне такое не подходит, — поморщилась она, — Давай не будем об этом сегодня.

— Ну, я просто хотел поддержать, — пожал плечами юноша, — Извини, если сказал что-то не то.

Кажется, ученый немного смутился.

— Может, тогда просто потанцуем? — он протянул ей руку, — Так, чтобы глядя на тебя, у них перехватило дыхание, и все глупые мысли уплыли куда-то на задворки сознания.

Чуть улыбнувшись и на секунду прикрыв глаза, Лана приняла его руку. Хотя ее так и подмывало задать вопрос, который мгновенно сбил бы ему весь романтический настрой.

Один из музыкантов, — немолодой усатый иллириец в зеленом дублете, — как раз начинал наигрывать на лютне ритм классического вальса. Уверенно положив руку чуть выше талии чародейки, Килиан повел ее в танце в сторону центра зала. Двигался он отточенно и с явным знанием дела, хотя непередаваемой легкости опытного танцора ему и недоставало.

— Я не знала, что ты умеешь танцевать вальс, — заметила Лана, кружась в его объятиях.

— Ну, это было в программе Университета, — хмыкнул в ответ ученый, ненавязчиво задавая направление движения, — По крайней мере, теория.

Лана представила Кили, в тишине библиотеки упорно заучивающего по книгам танцевальные па, и почему-то от этой картины ей стало как-то чересчур весело.

— А чего еще я о тебе не знаю? — лукаво прищурилась она, отстраняясь от партнера и делая полный оборот.

— Очень многого, — серьезно ответил маг, вновь привлекая ее к себе, — Но не настолько, как я о тебе.

— Что ты имеешь в виду? — спросила Лана, которой от огонька страсти в его глазах вдруг стало страшновато.

— Ты у нас — бесконечный омут загадок.

Не сказать чтобы она прямо растаяла от такого комплимента. В общем-то, влечения мага по-прежнему пугало ее. Но как-то незаметно исчезли, отступили за грань восприятия все мысли о том, что же о ней думают. Казалось, не стало ни взглядов солдат Идаволла на молодую рабыню, ни пугающей бездвижности легионеров, ни осуждения в глазах иллирийцев. Ни даже затмевавшей их другой танцующей пары — безупречного Амброуса в роскошном дымчатом камзоле и божественной Ильмадики в изумительном облегающем платье из винно-красного шелка.

Все куда-то исчезло. Казалось, они с Килианом остались наедине. А наедине, — вдруг поняла Лана, — он никогда не считал её рабыней.

Окончился танец, окончилась песня, а они еще несколько секунд смотрели друг другу в глаза. Не решаясь ни сделать шаг навстречу, ни разорвать контакт. Лана смотрела в черные глаза чародея, и казалось, что она заглядывает в бездну. Темную бездну, скрывающую в себе истерзанную душу. Эта бездна пугала и в то же время манила. Лана одновременно хотела отвернуться и узнать больше.

Килиан отвернулся первым. Лишь в последнее мгновение Лана ощутила укол вины, что пронзил его сердце в этот момент.

Вины человека, потерявшегося между настоящими чувствами и искусственными.

А тем временем оторвалась друг от друга и другая пара. Король Амброус отошел к дверям зала, и Лану посетило нехорошее предчувствие. Что-то должно было произойти. Что-то… страшное.

— Господа, — подал голос он, — И, разумеется, дамы. Прошу минутку вашего драгоценного внимания.

Как странно. Вроде бы, не так уж громко он говорил. Не было у него командного голоса, каким обладал его отец. Но что-то такое было в интонации Первого Адепта, что вынуждало людей оборачиваться к нему, а разговоры стихать. Что-то… волшебное.

Удостоверившись, что завладел вниманием аудитории, король продолжил:

— Уже довольно давно я слышу разного рода порочащие меня слухи. Думаю, сейчас самое время развеять их. Встречайте женщину, которая, как многие из вас рассказывали, давно мертва. Королева Идаволла и герцогиня Иллирии, Леинара!

Двери отворились, и на пороге появилась Лейла. Ее светлые кудряшки были тщательно уложены, а голубое шелковое платье с длинным шлейфом потрясало роскошью, но все же что-то Лане не нравилось в том, что она видела.

Парой мгновений позже она поняла, что именно. Взгляд. Пустой взгляд, подобающий не человеку, а кукле. Такой же, как у солдат Железного Легиона.

Лейлы больше не было. Лишь безвольная игрушка в руках Амброуса.

— Благодарю, супруг мой, — сказала королева, — Мне нездоровилось, но ныне я в порядке и могу вернуться к вам. Я также заверяю…

Она заговорила громче.

— …что не знала ничего об интригах моего отца-предателя и моей подруги-убийцы. Я желала лишь мира, и я молю вас о снисхождении.

Лейла поклонилась в ноги своему мужу. И если бы Лана не знала его, то непременно поверила бы благостности его улыбки.

— Я прощаю тебя, моя супруга. Предатели наказаны по всей строгости, и скоро ничто не помешает нашим великим народам жить в мире под нашим общим правлением.

Вот оно что. Теперь Лана понимала. Амброус ждал с раскрытием того, что Лейла жива, пока не погибнет Герцог Иллирийский. Теперь он мог через Лейлу заполучить его трон.

Для того же ему и понадобилось так много иллирийцев на балу. Вряд ли знать сдастся в ближайшее время, но слухи о появлении Лейлы будут распространяться и множиться.

И вскоре с ними станет невозможно бороться.

— А сейчас — продолжайте веселиться! — сказал тем временем Амброус, — Нам же, полагаю, стоит засвидетельствовать свое почтение тем, кто подарил нам столь замечательный праздник.

Амброус, Лейла и Ильмадика направились к Килиану и Лане. И по тому, как напрягся ее спутник, чародейка поняла, что его это нервирует не меньше, чем её.

— Лорд Реммен, — чуть кивнул король, — И прекрасная эжени Иоланта. Не могу не восхититься организацией этого бала. Я впечатлен.

— Ваше Величество, — поклонился в ответ Килиан, — Вы могли бы предупредить меня о своей гостье. Я выделил бы ей комнату в донжоне.

Амброус улыбнулся в ответ. На протяжении всей истории их знакомства Лана считала эту улыбку очаровательной. И даже сейчас, когда она знала, сколько лицемерия она таит, что-то внутри нее все равно откликалось теплом.

— Уверяю вас, моя супруга прекрасно провела это время в королевской карете.

— Не могу одобрить вашего отношения к женщинам.

Со стороны могло показаться, что Кили вступился за Лейлу. Но это было не так. Как поняла Лана, Лейла была для него лишь средством. Возможностью, чтобы уязвить брата.

Поняла это и Ильмадика, поспешившая вмешаться:

— Килиан, почему бы тебе теперь не потанцевать со мной? Надеюсь, твоя спутница не будет против.

Ученый явственно заколебался. Лана физически чувствовала, как разрывают его влечение к его богине и нежелание оставлять ее в обществе Амброуса. Наверное, ей было бы приятно, если бы он в итоге выбрал ее. Но все же…

Нет. Это была ловушка. Ильмадика провоцировала его на жертву в пользу Ланы — жертву, которую он не сможет принести легко.

Да и если честно, чародейка вдруг поняла, что это будет не лучшим вариантом.

— Миледи, — обратилась она к Лейле, — Я очень беспокоилась за ваше здоровье. Не только как ваш лекарь, но и как ваша подруга; и я надеюсь, что наша дружба остается в силе, несмотря на все произошедшее в последние дни. Я прошу вашего прощения за все, что сделала, исполняя приказы вашего отца.

Вот так. Вроде и не признала вину, и официально принесла извинения. Лейла вопросительно глянула на Амброуса, но тот, кажется, не успел придумать, как на это реагировать. Поэтому она все-таки высказалась:

— Вы лишь исполняли приказы, эжени.

Вот только звучало это все так же холодно и безэмоционально. С Ланой она даже в официальной обстановке никогда не говорила таким тоном.

— Замечательно, — постаралась улыбнуться чародейка, — Тогда надеюсь, вы не против поговорить с глазу на глаз, между нами, девушками? Я так давно вас не видела, и мне о стольком нужно с вами поговорить, что едва ли будет интересно Его Величеству или моему господину.

Она поклонилась сперва одному, а потом второму. И не давая кому-либо вставить слово, продолжила:

— А барон Реммен с Богиней смогут тем временем потанцевать, как собирались!

И сделав микроскопическую паузу, постановила, что возражений нет.

— Вот и отлично! Давайте отойдем в сторонку, чтобы не мешать танцующим!

Оставив растерянного короля одного и стараясь не думать о том, каким ядом сейчас будет Владычица капать на уши Кили, Лана отвела подругу в сторонку, к бирюзовой портьере, ограничивавшей пространство зала.

Иоланта Д’Исса тяжело вздохнула. Сейчас ей было страшно. Она понимала, что если хоть где-то ошибется, ей не жить. Но она устала бояться. Устала ничего не делать и плыть по течению.

Она отчетливо поняла, что если ничего не делает сейчас, оправданий этому быть не может.

Раз, — и обеих девушек накрыл полог отведения глаз.

Два, — и Лана накинулась на подругу, зафиксировав ей руки и зажав ладонью рот. Лейла пыталась бороться, но… она никогда этого не умела. Хотя Лане было далеко до настоящих воинов, изнеженная аристократка не могла ей противостоять.

Три, — и обе девушки скрылись за портьерой.

— Лейла, пожалуйста, не дергайся, — зашептала чародейка, — Я пытаюсь тебе помочь.

Королева затихла, — хотя не нужно было быть гением психологии, чтобы понять, что она просто ждет удачного момента. Нужно было действовать быстро.

Лана понятия не имела, что нужно сделать, чтобы вылечить ее. Она не знала даже, можно ли ЭТО вылечить. Она просто знала, что не имеет права не попытаться. В конце концов, в отличие от магии адептов, её магия не требовала знания принципа.

Достаточно было желания.

«Проснись…»

Негромко, на ухо подруге она запела. Вплетая в протяжные нотки огонь своей души, свою магию, Лана передавала ей короткий приказ.

«Оживи.»

Лейла забилась в ее руках. Колдовство короля защищало себя. Но Лана чувствовала, что оно поддается. Что бы она ни делала, что-то у нее получалось. И теперь нужно было лишь довести дело до конца.

«Стань собой.»

Королева все-таки вырвалась, оттолкнув чародейку и опрокинув ее на пол. Она даже успела открыть рот, чтобы закричать… И вдруг застыла.

Исцеляющая магия эжени возымела эффект.

— Лана? — в глазах девушки медленно появлялась осмысленность, — Что произошло?..

— Нет времени, — чародейка торопливо подскочила и заговорила шепотом, — Они промыли тебе мозги. Я вылечила тебя. Притворись, будто ты все еще кукла Амброуса. А ночью бери коня и скачи…

Она хотела сказать «в Иллирию», но поняла, что там подругу наверняка догонят. Это слишком предсказуемо.

— …в Идаволл. В столицу. Там остановись под чужим именем в таверне «Золотая шпора». Я свяжусь с Роганом и скажу ему, чтобы нашел тебя там.

— Роган в порядке?! — переспросила королева.

Но вводить ее в курс дела было некогда. К ним кто-то приближался; похоже, полог отведения глаз разрушился, когда Лейла оттолкнула Лану от себя.

— Я же говорю! — громче воскликнула чародейка, — Я не убивала Герцога!

К чести Лейлы, она сориентировалась почти мгновенно.

— Мой супруг был там, — монотонным голосом ответила она, — Он все видел. Его свидетельство непререкаемо. Ты — убийца.

Именно на этом моменте портьеру откинули, и Лана увидела любопытствующих. Двое стражников, несколько гостей, Килиан и Амброус.

— Как ты можешь такое говорить?! — воскликнула чародейка, — Я — твоя лучшая подруга! Ты должна мне верить!

— Я верю своему супругу, — ответила королева, идя мимо нее к выходу, — Ты — убийца.

Лана провожала ее взглядом, и в ее глазах блестели искренние, не наигранные слезы. В какой-то момент она почувствовала объятие, и обернувшись, уткнулась лицом в плечо Кили.

Она могла лишь молиться, чтобы он не узнал, что она только что сделала.

Глава 11. Твоя награда

— Эжен Нестор. Рад видеть вас снова.

Тэрл ничуть не кривил душой, говоря это. Многие из идаволльцев ненавидели колдунов, но он куда больше ненавидел, когда его армия оказывается в невыгодном положении. Поэтому он был действительно рад, когда дружественная Иллирия прислала ему в помощь четверку магов во главе с наставником Иоланты, Нестором.

— Сэр Адильс, — улыбнулся в ответ старый волшебник, — Жаль, что наши встречи каждый раз предвещают беду.

— В дни нового Рассвета Владык, — заметил гвардеец, — Беду может предвещать вообще что угодно.

— Воистину так.

Оглядев спутников эжена, Тэрл понял, что на них особенно рассчитывать не стоит. Это сплошь были неоперившиеся юнцы, которым едва ли исполнилось даже двадцать. Вряд ли кто-то из них потянет на мудрого и опытного чародея, способного тягаться с адептами Ильмадики. Но вот сам Нестор был весомым доводом, — по крайней мере, его ученица внесла огромный вклад в победу над Халифатом.

— Проезжайте в замок, — сказал Тэрл, — Мои люди закроют ворота и позаботятся о лошадях, а я за это время введу вас в курс дела.

— Хорошо, сэр Адильс, — кивнул маг, — Но не могли бы мы поговорить без лишних ушей? У нас важная информация.

— Тогда займем кабинет графа Шатри.

— Надеюсь, он не будет против.

Графа, собственно, никто не спрашивал и не приглашал. Да и кабинетом он, похоже, пользовался не так уж часто: слишком там все было аккуратно, без малейших следов рабочего беспорядка. Можно было, конечно, предположить, что владелец кабинета одержим порядком, — только вот Шатри таким не был.

— Так о чем вы хотели поговорить? — спросил Тэрл, устраиваясь в кресле и кивая волшебнику на стул для посетителей.

— Со мной связывалась моя ученица, — начал в ответ тот, — Лана.

Он испытующе посмотрел на воина, и тот отвел глаза.

— Не стоит верить тому, что она могла вам сказать. Иоланта Д’Исса уже превратилась в рабыню одного из «новой знати». За прошедшее время он уже наверняка заставил её говорить то, что угодно ему.

Нестор улыбнулся и покачал головой:

— Вы плохо понимаете, о чем говорите, сэр Адильс. Лана не могла стать рабыней. И если адепты считают, что она стала таковой, то они совершают самую фатальную ошибку в своей жизни.

— Эжен Нестор, — Тэрл чуть прикрыл глаза, — Поймите. Мне тоже симпатична Иоланта, и я не отрицаю ее воли и стойкости. Но ее хозяин — темный маг, промывающий людям мозги. Он подчиняет себе даже фанатиков Халифата. Что мешало ему подчинить и её?

— Как я уже сказал, — заметил Нестор, — Вы плохо понимаете, о чем говорите. Нам прекрасно известно о способности адептов к магии подчинения. И точно так же нам известно, что применять ее к эжени нет никакого смысла. Творческий огонь не горит в тех, кто потерял себя. Став рабыней, она больше не смогла бы использовать свой дар.

Тэрл задумчиво кивнул. Он не знал, насколько в действительности обоснована уверенность мага, но как минимум, если оставалась вероятность, что он прав, его следовало выслушать.

— Что же она сказала?

— Во-первых, Реммен не единственный из «новой знати», кто владеет магией подчинения. Как минимум, ею владеет король, а вероятнее — все или большая часть адептов. Во-вторых, король использовал эту магию на маркизе… теперь уже герцогине Леинаре. Он подчинил её себе, чтобы она свидетельствовала о предательстве своего отца и призывала иллирийцев подчиниться Идаволлу. В-третьих, Лана сумела исцелить её и организовать ей побег. Сейчас Леинара на пути в Идаволл, откуда Роган переправит её в Альбану.

Он сделал небольшую паузу, давая возможность Тэрлу прокомментировать известия, но тот этого не сделал.

— Герцогиня Леинара, — продолжил Нестор, — Готова признать Арно Делауна Герцогом Идаволльским. Разумеется, мы ожидаем аналогичной поддержки в ответ. Сейчас известие о том, что с ней сделал её супруг, разносится по магической связи среди лоялистов Иллирии. Планам Амброуса захватить Иллирию с её помощью не суждено сбыться.

— Это хорошо, — кивнул Тэрл, — Если это правда.

— Это правда, сэр Адильс. С освобождением Герцогини у нас наконец-то появилась надежда.

— А что по поводу снятия этих чар? Вы сможете повторить то, что сделала ваша ученица?

Нестор развел руками:

— Мне нужно увидеть воочию пациента, чтобы сказать точно. Но думаю, что смогу.

— У вас наверняка будет такая возможность.

Тэрл положил на стол донесение, которое таскал с собой в папке.

— На нас идет сам король с пятидесятитысячной армией. В том числе под его началом — свежесформированный отряд в двадцать тысяч человек, называемый Железным Легионом. Разведка докладывает, что все эти люди обработаны магией подчинения. Им неведом страх, у них идеальная дисциплина и верность королю.

Нестор, нахмурившись, пробежал глазами текст.

— Если кого-нибудь из них удастся захватить в плен, я попробую исцелить его. Но в бою лучше будет пользоваться классическими методами.

— Чем сможет помочь ваша магия и магия ваших спутников? — осведомился Тэрл.

— В первую очередь защитой, — ответил чародей, — С заклятьем магического щита вы уже знакомы; его умеем использовать мы все. Также все мы умеем рассеивать чары, но лучше будет, если этим буду заниматься именно я. Кроме того, я целитель, — уж точно не хуже Ланы. Могу также управлять стихиями огня, ветра и движения. В целом же, наши возможности нестабильны. Вполне возможно, что в нужный момент кто-то из нас откроет в себе то, чего раньше никогда не знал.

Тэрл устало потер переносицу. Как же он завидовал Ильмадике в такие моменты! Её адепты, по крайней мере, точно могли сказать, что они могут и чего не могут.

— Ой. Что с тобой случилось?

С искренним беспокойством Лана смотрела на переступившего порог её комнаты Килиана. Ученый с трудом ковылял, держа спину неестественно прямо и тяжело опираясь на стены. На него было больно смотреть — физически больно.

И все же, он лишь махнул рукой, закрывая за собой дверь и усаживаясь на кровать рядом с девушкой.

— Ничего. Скоро пройдет.

— Хорошенькое «ничего»! — возмутилась чародейка, порываясь воспользоваться исцеляющими чарами.

Кили, однако, остановил её.

— Не сейчас. Нам нужно серьезно поговорить.

И что-то в его тоне было такое, от чего Лана почувствовала неясную угрозу. По-новому взглянула она на ученого. То, что с ним случилось, не было несчастным случаем. Это было наказание. Несправедливое наказание, по его мнению.

И сейчас он хотел справедливости для самого себя.

— Скажи мне честно, Лана. Это ведь была ты?

— Что именно?..

Уже задав этот вопрос, чародейка поняла, что знает на него ответ.

— Тогда, на балу, вы с Леинарой скрылись за пологом отведения глаз, — напомнил ученый, — На следующую ночь она пропала. Это была ты. Ты вмешалась в чары Амброуса.

Чуть помолчав, он сделал вывод:

— Ты воспользовалась моим доверием. Чтобы нанести мне удар в спину.

Глаза девушки расширились от удивления:

— Удар в спину? Кили, серьезно? Удар в спину? Да очнись же ты! То, что ты мой друг, не означает, что я позволю промывать мозги моей подруге!

Что-то в услышанном ему явно не понравилось.

— Ну да, — язвительно огрызнулся ученый, — Вместо этого ты подставишь меня. Именно так ведь и поступают друзья.

Последнее слово он почти выплюнул.

— Конечно, нет, — тут уже завелась и Лана, — Конечно же, они держат друзей в качестве рабов!

— Я спас тебе жизнь! — возмутился Килиан.

Лана хотела было ответить, но он перебил её, продолжив:

— Ты хоть раз «спасибо» сказала?! Ты хоть понимаешь, что ради твоего спасения я пошел против воли Ильмадики?! Ты знаешь, каково это — смотреть на Неё и сознавать, что подвел её доверие?!

— Бедненький! — ядовито фыркнула чародейка, — Вот только знаешь, что?! Я не просила тебя спасать меня! Это был твой собственный выбор! Имей мужество нести за него ответственность сам и не пытаться манипулировать моим чувством вины!

Что-то в её пламенной речи достигло цели. Килиан осекся, в его глазах появился какой-то намек на ясность. И когда он снова заговорил, то уже не повышал голоса:

— Ты права. Это был мой выбор. Я сделал это сам. И на сегодняшнем совете это тоже был мой выбор.

— Что ты имеешь в виду?.. — голос чародейки чуть сбился от страха.

Ученый криво, ядовито усмехнулся и бросил на нее печальный взгляд.

— То, что ты сделала… Порушило нам все планы. Сегодня вся первая часть совета была посвящена именно этому. Ильмадика спрашивала о том, в чем могла заключаться причина. Что могло развеять чары.

Он безразлично дернул плечом:

— Я догадался.

Кажется, это был первый раз, когда он сказал, что догадался о чем-то, без малейшего оттенка гордости или самодовольства. Как будто в этот момент ученый искренне хотел бы быть глупее.

— Я догадался, что настоящая причина этому — ты.

Лана молчала, не зная, что ответить на это. Когда она решила помочь Лейле, то знала, что очень рискует. Что если ее разоблачат, то в лучшем случае убьют.

И все равно, ожидая приговора, она не могла удержаться от мелкой дрожи.

— Что со мной теперь будет?.. — чародейка начала говорить спокойно, но почти сразу ее понесло, — Меня сожгут на костре? Повесят? Посадят на кол? Затрахают до смерти? Или… Промоют мозги, как это сделали с Лейлой?!

В отчаянии она посмотрела на сидевшего рядом с ней адепта Ильмадики.

— Пожалуйста, Кили! Если они хотят сделать из меня марионетку… Убей меня. Если хочешь, я дам тебе повод, чтобы ты мог сказать, что это была необходимость. Только… Не позволяй им промыть мне мозги!

Какое-то время он молчал. Сидел, разглядывая стену, и о чем-то размышлял.

А потом начал рассказывать…

— ЧТО?! То есть, как?!

Очень редко когда Владычица повышала голос. Для этого должно было произойти нечто совершенно неслыханное.

Например, исчезновение их главного козыря в подчинении Иллирии.

— Взяла коня и уехала, — ответил Амброус, — Конюх не посмел возражать королеве.

По случаю новых известий был созван внеочередной совет в Неатире. И разумеется, известия эти делились на неприятные и катастрофичные. Ильмадика буквально дрожала от ярости, и казалось, из последних сил удерживается от того, чтобы обрушить свой гнев на гонца, принесшего дурную весть.

— Я отдал ей приказ оставаться в карете, — продолжал тем временем король, — Если она уехала, значит… твое изобретение дает осечки.

Он очень недружелюбно уставился на Килиана. Тот лишь пожал плечами и невинно предположил:

— Возможно, просто подкачало исполнение?

Амброус покачал головой:

— Заклятье накладывал лично я.

— Ну, в общем-то, я примерно об этом и говорил.

— Килиан! — резко одернула его Ильмадика, — Хватит!

Ученый благоразумно замолчал. А Первый Адепт тем временем продолжил, глядя в глаза богине:

— Заклинание было наложено без огрехов. Я уверен в этом.

— Я верю тебе, — отрывисто ответила Владычица, после чего перевела взгляд на ученого. Очень устрашающий взгляд. Обычно о таких говорили что-нибудь в духе «если бы взгляды могли убивать…», — вот только древней богине убить взглядом было вполне по силам.

— Килиан, — ледяным тоном спросила она, — Мог ли подобный инцидент быть вызван недочетами в самой твоей методике? Или же это был саботаж извне?

Килиан собирался защищаться до конца. Больше всего на свете он ненавидел несправедливые обвинения в свой адрес, — благо, будучи бастардом, нахлебался этого вдоволь. И он четко знал, что его разработка была… если и не безупречна, то не настолько крива и ненадежна, как ему сейчас приписывали.

А затем у него в голове что-то щелкнуло. Он понял, что произошло.

— Мог, — неохотно ответил маг, — В смысле, вызван недочетами. Методика сырая и недоработанная. Возможно, я недооценил естественный фактор регенерации или скрытые резервы организма. Возможно также, что эффект сам по себе имеет временный характер.

— Ты заверил меня, что он постоянный! — выкрикнула Владычица.

Он в ответ лишь развел руками.

— Наверное, я был излишне самоуверен.

Но такое оправдание ее явно не устроило. Да что говорить, самого Килиана оно бы тоже не устроило.

— Мы сделали на это ставку! Доверились тебе! Я доверилась тебе!

Слово «Я» Ильмадика особенно выделила интонацией. Ученый отвел глаза, не зная, куда деваться от стыда.

— Вы могли бы проконсультироваться со мной, прежде чем ставить это на поток, — попытался возразить он, чувствуя, как жалко и нелепо это звучит.

Он подвел её. Эта мысль стучала у него в голове. Он подвел богиню. И сейчас. И до того. Даже тогда, на балу. Даже тогда он подвел ее.

— В конце концов, я с самого начала был против того, чтобы злоупотреблять промыванием мозгов.

Впрочем, он заткнулся, поймав на себе холодный взгляд Ильмадики.

— Я разочарована в тебе, Килиан.

Она отвернулась, не говоря больше ничего. Но он подумал, что лучше бы она на него наорала. Наорала, обвинила, даже ударила. Что угодно, кроме этой жестокой ледяной пустоты, проникавшей в его кости и пожиравшей их изнутри.

И это было не фигурой речи. Без Владычицы, без ее одобрения, без ее веры в него, Килиан ощутил, как неведомая сила ломает его кости. Он попытался закричать, но с губ сорвался лишь хрип. Он не мог ни произнести слова извинения, — которые следовало произнести уже давно, — ни пошевелиться. Лишь сквозь багровую пелену боли до него долетали обрывки дальнейшего разговора.

— …все патрули… Иллирию… В лицо… Похищение…

Это явно было обсуждение дальнейших действий по поимке беглой королевы. Действительно, если она освободилась от власти чар, то идея бежать в Иллирию просто напрашивалась. Там ее знают. Многие из местных дворян встанут под ее знамена просто по факту ее происхождения. Если дать ей попутешествовать по стране, Леинара вполне могла поднять на борьбу целую армию.

Но не если ее поймают в первые же дни.

— …мятежников?

Да, кажется, они перешли к новостям о восставшем Юге. Килиан уже знал, что отправляя туда Эрвин, они недооценили угрозу. Как раз накануне мятежники вторглись в Аттику и одержали победу. Сейчас нужно было сосредоточиться и услышать подробности… Но не получалось. Та ломка, которой сопровождалось разочарование Ильмадики, сводила его с ума. Сознание плыло и сбоило, как механизм с проржавевшими шестеренками.

— Эрвин… В плен… Запытали до смерти.

Вот как. Это был первый погибший адепт с того времени, как Орден взял власть в свои руки. Не то чтобы Эрвин вызывала у Килиана сколько-нибудь теплые чувства; но все же, это была потеря верного соратника. Такого нельзя было прощать.

Неужели мятежники сами этого не понимали? Не понимали, насколько глупо, захватив в плен одну из адептов, убивать ее, вместо того чтобы использовать?

— Тэрл Адильс.

Кажется, это был ответ на вопрос, кто ведет мятежников. Тэрл… Работая над освобождением Ильмадики, Килиан сражался под его началом и проникся к суровому офицеру немалым уважением. Что, однако, не отменяло готовности сражаться с ним, особенно после приказа, который отдал ему Герцог. Тогда, в Гмундне, он попросил Ильмадику сохранить жизни Тэрлу и Иоланте. И в результате оба стали действовать против них.

Килиан хотел было попросить доверить ему повести войска против мятежников, чтобы исправить свою ошибку, но не смог разжать губы.

— Амброус… Лично… Войска. Легион… Йоргис… Разведка… Делаун.

Ученый еще смог понять, что возвращение Аттики доверили Первому Адепту и его Железному Легиону. А вот суть плана, для которого потребовались разведчики Йоргиса, ускользнула от него.

Как и последующее содержание разговора. Совет продолжался еще полтора часа, но Килиан окончательно потерялся в заполнявшей его тело боли.

Боли, которую он заслужил. Пусть и не по той причине, по какой думала богиня.

И тем сильнее было его облегчение, когда боль вдруг исчезла. Адепты давно разошлись, и в комнате остались лишь он сам и Владычица. Ильмадика нежно касалась ладонью его щеки, как будто вливая в него свою любовь, без которой он так страдал.

И Килиан был ей за это так благодарен… Несмотря на его ошибки… Несмотря на его обман… Ильмадика все еще любила его.

Только она.

— Ты в порядке? — спросила она.

— Кажется… — пробормотал в ответ Килиан, прикрывая глаза.

Говорить что-то или двигаться не хотелось.

— Хорошо, — кивнула богиня, — Я беспокоилась за тебя. Я же говорила тебе тогда, в Гмундне: теперь ты связан со мной. И ты согласился на это.

— Да… — рассеянно ответил ученый.

Тогда, когда он принял ее дар. Похоже, в него была встроена страховка от предательства. Если бы она сказала об этом тогда, наверное, он бы возмутился. Он ответил бы, что он никогда не предаст её. Что у него и в мыслях подобного не было.

И все-таки, уже трижды он оступился. А она продолжала прощать его.

В этом плане боль была полностью им заслужена.

— А теперь скажи мне еще раз. То, что Леинара освободилась от чар. Это была твоя ошибка?

— Да, — коротко кивнул маг.

Он ожидал нового удара ледяной пустоты. Но его не последовало. Тело испытывало все то же блаженство, какое можно испытать лишь тогда, когда исчезает адская боль.

— Того, что произошло не исправить, — ответила Ильмадика, — Но я рада, что ты раскаиваешься в этом. Я надеюсь, ты позаботишься о том, чтобы не допустить подобного в будущем.

— Позабочусь… — задумчиво повторил он.

Если бы она только знала, что произошло на самом деле…

Но почему-то Килиан не хотел говорить ей этого. Впервые у него появились секреты от своей Владычицы. От своей возлюбленной.

Так не должно было быть, но так было.

— Что я могу сделать для тебя? — спросил он, надеясь, что сослужив ей какую-то службу, сможет избавиться от таких мыслей.

— Сейчас оставайся в Неатире, — ответила богиня, — Когда Амброус поведет Легион на юг, иллирийцы могут попытаться нанести удар. Ты должен быть готов. Я оставлю тебе больше войск, чтобы ты мог при необходимости держать оборону. Но мне нужно, чтобы твоя магия была наготове.

— Она будет.

— Также я надеюсь, что ты не допустишь таких огрехов в прочих направлениях своих исследований. Удели больше времени и внимания проверкам.

Килиан вспыхнул:

— Я не допущу этого. Я не подведу тебя, Владычица.

Ильмадика кивнула:

— Я оказываю тебе большое доверие. Надеюсь, ты понимаешь это. Сколько направлений у тебя сейчас в процессе?

— Три. Два заклятья, которыми владели маги Халифата, и одна собственная разработка — заклинание, которое должно навсегда очищать территорию от Порчи.

Эта последняя разработка была его особой гордостью, и он очень надеялся, что Ильмадика её оценит. Очистив северные земли от Порчи, они смогут извлечь максимум пользы из захваченной Амброусом Альбаны. В перспективе же Килиан мечтал о прекрасных городах, которые можно будет выстроить на территории нынешних Пустошей. Абсолютно новых городах, которые будут свободны от тяжелой памяти, отравляющей существование городов Полуострова. Которые будут с самого начала населены людьми, верующими в Ильмадику, ценящими знания и строящими достойное, справедливое общество. Возможно, думал временами Килиан, можно будет даже привлечь к этому Лану. Построить эти города вместе, — в идеалах как справедливости и мудрости, так и красоты и гармонии. Построить новую утопию.

— Это прекрасная идея, — одобрила Владычица, — Если тебе это удастся, то ты еще гениальнее, чем я думала. Но пойми, это — проект для мира. А у нас война. Халифат все еще угрожает нам. Мятежники и иллирийцы зажимают нас с двух сторон. Захваченную территорию нужно контролировать, и очень скоро у нас будут проблемы из-за растянутых коммуникаций. Поэтому я прошу тебя сосредоточиться на изучении наследия Халифата.

— Будет исполнено, Ильмадика.

Килиан был счастлив. Счастлив быть ей полезным.

— …я не выдал тебя, — сделал вывод Килиан, — Не смог. Хотя видит Ильмадика, я должен был это сделать.

Лана молчала, во все глаза глядя на него. О своих страданиях ученый рассказывал без тени эмоций в голосе. Как будто отчитывался. А вот то, что он обманул свою Владычицу, до сих пор причиняло ему несомненную боль.

— Ты взял на себя мою вину… — растерянно пробормотала она, — Принял наказание за меня.

— Да, это так, — с оттенком ехидства подтвердил маг, — Ты обязана мне жизнью уже трижды, не считая тех времен, когда мы были на одной стороне.

— Спасибо, — сказала девушка, — Правда, спасибо. Не думай, что я не ценю этого. Я… очень рада, что ты есть.

Килиан молчал, что-то обдумывая. И Лана, чуть подумав, добавила:

— Даже теперь, когда мы по разные стороны баррикад… Ты все еще мой самый лучший друг.

Какое-то время он не отвечал. А затем, когда Лана уже собиралась сказать что-то еще, вдруг спросил:

— А что, если я хочу не этого?

Лана замерла в испуге. И от неожиданности вопроса, и от осознания того, что за ним стояло.

А еще от того, что ладонь Килиана как бы невзначай легла ей на бедро.

— Чего же ты хочешь? — осторожно спросила девушка, уже зная ответ.

Килиан заглянул ей в глаза и просто ответил:

— Тебя.

Свободной рукой приобняв чародейку за плечи, он поцеловал её в губы. Лана не сопротивлялась, — да и смысл сопротивляться? Он был сильнее, и он был в своем праве. Рабынь не спрашивают.

Поцелуй этот был достаточно нежным и осторожным; Килиан не давил ей на губы и не пытался пропихнуть ей в рот свой язык. Пожалуй, закрыв глаза, Лана могла бы даже счесть поцелуй приятным…

Если бы не сама ситуация.

Мягко надавив ей на плечи, чародей перевел девушку в горизонтальное положение. Его губы спустились ниже, исследуя ее шею и плечи, а ладонь уже ласкала левую грудь сквозь тонкую ткань.

— Ты такая сладенькая, — прошептал Килиан, развязывая шнуровку платья.

Обнажив ее выше пояса, он стал целовать ей ареолы вокруг сосков. Он то ласкал её одними губами, то осторожно массировал грудь кончиками пальцев, то подключал к делу свой язык. Лана молчала, прикрыв глаза, стараясь не дергаться и боясь, что сейчас он перестанет ласкать ее и начнет терзать. А он тем временем опускался все ниже. И когда его рука забралась к ней под подол, чародейка все-таки всхлипнула.

И Килиан резко остановился.

— Что-то не так? — спросил он.

От этого наивного, растерянного вопроса все ее чувство беспомощности как рукой сняло.

— А ты как думаешь? — воскликнула девушка, — Не то чтобы меня насиловали или что-то в этом роде!

Ученый приподнялся на крови, с неохотой отлепляясь от её тела.

— Ты не хочешь, — сделал вывод он.

— Гений дедукции! — фыркнула Лана.

Поморщившись, Килиан снова отвернулся, стараясь не смотреть на её обнаженную грудь.

— Ты могла бы просто сказать «нет», — заметил он.

— Да ну? Ты, может, забыл о ситуации? Я рабыня. Ты сам сделал меня таковой. Более того, ты только что недвусмысленно дал понять, что моя судьба зависит от того, будешь ли ты покрывать меня. То есть, «ты можешь, конечно, сказать нет, но потом не жалуйся на последствия»!

Килиан пораженно уставился на нее. Даже, что интересно, не на грудь.

— Лана, неужели ты правда так обо мне думаешь? Неужели я до сих пор не доказал тебе, что никогда не поступлю с тобой так против твоей воли?

Ответ пришел на ум мгновенно.

— Ты доказываешь, Кили. Значит, тебе есть, что доказывать. Ты хочешь меня. Все время хочешь. И не ври, будто тебя не посещает желание взять меня силой.

Чуть подумав, ученый неохотно кивнул:

— Посещает. Каждую ночь. Но я способен держать себя в руках.

— Пока что.

Теперь уже Лана отвернулась. Настроение было паскудным.

— Оставь меня, пожалуйста. Я устала. Если ты не хочешь продолжить начатое, уже с полным осознанием, что ты делаешь… То лучше уходи.

Килиан дернулся, как от удара. Несколько секунд он, казалось, искал подходящий ответ… Но в итоге просто кивнул:

— Хорошо. До завтра, Лана.

— До завтра, Кили.

Чародейка провожала взглядом уходящего друга, и волны отчаяния накатывали на неё. Мир хозяев и рабов. Тиранов и жертв. Вот что несла Ильмадика. Её адепты даже не понимали, как сами становятся носителями этого… вируса. Несут его дальше в мир. Килиан признал это, — пусть по-своему, но признал. Рано или поздно, но он сделает то, чего так хочет часть его. Это неизбежно. С законами своего мира можно бороться, но их невозможно победить, — а значит, со временем он поступит с ней так, как поступают с рабынями.

А это значило, что ей нельзя тут оставаться.

Глава 12. Дороги судеб

Две армии встретились у переправы через Кеф.

Первоначально Тэрл планировал дожидаться прибытия королевских сил в замке. Но инстинкты взяли верх: он не понимал, что конкретно задумал противник, и хотел по крайней мере провести разведку боем.

Для этого он выбрал момент, когда вражеская армия оказалась вынужденно разделена крупнейшей из рек Аттики. Во главе ударной конницы он врезался в ряды красных мундиров, пока Амброус спешно командовал переправой остальных войск.

Эффект был потрясающим. Лоялисты успели выстроить пехотное каре, но под обстрелом из винтовок Дозакатных копьеносцы сломали строй. В образовавшиеся бреши хлынули всадники, рубя мечами и саблями подвернувшихся под руку врагов.

Патроны у Тэрла кончились в считанные секунды, но перезаряжаться было некогда. Закинув винтовку за плечо, он размахивал мечом, пробиваясь сквозь строй. Противники подавались назад, упираясь в берег и мешая другу; только это не давало им ответить шквальным огнем. Возможности обернуться у воина не было, но он знал, что с минуты на минуту на помощь ему подойдет и пехота. Знал он и что эжени сейчас заняты отведением выстрелов из артиллерии, до сих пор остававшейся на той стороне реки.

Ситуация складывалась крайне благоприятно, но ведь Железный Легион еще даже не вступил в бой.

Где-то за спиной запел Нестор, — как раз вовремя, чтобы его магический щит оградил конницу от массированного обстрела из винтовок с той стороны реки. Очевидно, однако, было, что долго он не продержится.

— Отступаем! — крикнул Тэрл, сочтя, что для первого удара они сделали достаточно, а задерживаться здесь — значит, нести напрасные потери.

— Гранаты!

Громыхнули серией взрывов разработки Элиаса. Поле боя заволокло дымом, скрывая линию обзора, — не давая смятенным солдатам стрелять в спины кавалеристам. Миссенские стрелки прикрывали огнем Тэрла и его людей, — целясь в первую очередь по тем, кто еще только переправлялся через реку.

За свою долгую военную карьеру Тэрл успеть запомнить одно простое правило. Не расслабляться, решив, что все идет как надо. Не расслабляться, потому что именно в такие моменты обычно и случается какая-нибудь. Именно тогда, когда ты не готов.

Сегодня этот принцип спас ему жизнь. Заметив движение краем глаза, воин извернулся, и клинок, нацеленный ему в сердце, скользнул по длиннополойкольчуге. Но несмотря на это, восемьдесят килограмм живого веса (плюс доспехи), врезавшиеся в него откуда-то сверху, успешно сбросили его с лошади на полном скаку.

Тэрл сгруппировался, гася падение кувырком; ученые, наверное, задвинули бы что-то заумное про кинетическую энергию или импульс, но он просто знал, что только так можно не расшибиться. Левую ногу пронзила острая боль: хотя воин успел выдернуть ногу из стремени, лодыжку он в лучшем случае вывихнул.

Но подсчитывать ущерб было некогда: тот, кто сбил его с лошади, уже разворачивался для новой атаки.

Это был король Амброус собственной персоной. Первый своего имени.

Уже принявший боевую трансформацию, король походил на ангела. Белоснежные крылья уверенно держали его в десяти метрах над землей; и казалось, его собственное сияние слепило не меньше, чем восходящее солнце за его спиной.

Несмотря на это, Тэрл смог рассмотреть, что одет Первый Адепт в летящие белоснежные одеяния, а кираса и шлем у него, в отличие от его легионеров, сделаны из обычного железа. В руках король сжимал рыцарский меч, светившийся синим, и кулачный щит-баклер.

Тяжело опираясь на собственный клинок, гвардеец поднялся на ноги. Король бросился в атаку, — со всей невероятной скоростью боевых трансформаций.

Вот только очень ошибаются те, кто считает скорость и силу главным в бою. В бою новичков — возможно. Но опытный воин знает, как бороться с противником, который быстрее и сильнее. В прошлый раз, когда он сражался с адептом, тому удалось застать его врасплох. Но с тех пор Тэрл анализировал бой и смог сделать необходимые выводы.

Так что зачарованный клинок лишь бесполезно рассек воздух в том месте, где еще недавно стоял гвардеец. Пропустив «ангела» мимо себя, Тэрл не пытался успеть атаковать его. Меч его был для такого слишком тяжел и неповоротлив, а доставать нож было некогда.

К тому же, время работало на него. Скоро конница повстанцев развернется и придет на помощь своему командиру. Один против всех не выстоит никакой адепт.

Понял это и Амброус. Развернувшись, он не стал атаковать снова, вместо этого предпочтя сменить тактику.

— Неплохо, — признал он, — А если так?

С его клинка сорвался поток молний, ударивший прямо в грудь Тэрла… и ушедший в землю по полам кольчуги. С благодарностью полководец подумал о том, что Элиас очень удачно доработал затею Килиана с клеткой кого-то-там. Старый вариант, который использовался при экспедиции в Гмундн, отводил заряд в ноги, спасая жизнь, но не боеспособность.

— Немного щекотно, — признался воин, — Так и будешь летать там, как трус?

— Лучше поднимись ко мне… предатель.

И в следующий момент неведомая сила подхватила Тэрла за грудки и подняла в воздух, заставляя зависнуть в паре метров от противника.

— Ты не понимаешь всех сил, что дала нам Госпожа, — продолжал разоряться Первый Адепт, — Ты думаешь, твоя армия и поддержка иллирийских колдунов чего-то стоят против нее? Я — помазанник Божий! Истинный король! Это — МОЕ право! Право, полученное не от отца, но от единственного истинного божества!

— Хочешь совет? — устало заметил Тэрл, — Если ты собрался кого-то убить… убивай, а не болтай.

Сорвав с пояса пистолет, он выстрелил. Амброус не воспринял эту угрозу всерьез: каким бы быстрым стрелком ни был гвардеец, колдун не сомневался в своей способности успеть защититься магнитокинезом…

Вот только пистолет Тэрла был заряжен обычным камнем.

Камень угодил прямиком в сгиб крыла. Брызнула кровь, — обычная, красная кровь простого смертного. «Ангел» крутанулся вокруг своей оси, упуская контроль над своими чарами, и рухнул на землю, — вместе с Тэрлом.

Воин очухался первым. Не обращая внимания на боль в поврежденной ноге, он бросился на упавшего врага, на ходу замахиваясь мечом. К чести противника, тот все же успел выставить собственный меч на жесткий блок. Соединенные магнитным полем, клинки намертво сцепились между собой, — но опять же, памятуя о том, чем кончился его поединок с халифом, воин знал, что делать.

Он выпустил меч из рук, прежде чем противник успел пустить по лезвиям электрический разряд. Еще сильнее сократив дистанцию, Тэрл со всей силы ударил короля пистолетом в лицо.

Не давая тому опомниться, Тэрл забрался на противника сверху. Адепт попытался контратаковать, но воин успешно блокировал быстрые, мощные, но не особенно разнообразные удары.

Рукопашный бой в благородное воспитание идаволльских дворян никогда не входил.

Улучив момент между ударами, Тэрл достал из-за пояса нож и приставил к горлу короля.

— Сдавайся. И тебе сохранят жизнь.

Тот в ответ лишь рассмеялся:

— Ты недооцениваешь мощь Ильмадики.

— Берегитесь, сэр!

Инстинкты сработали быстрее разума. Отскочив назад, Тэрл залег за телом поверженного короля.

Как раз вовремя, чтобы избежать пуль, рассекших воздух в том месте, где он только что находился. Да, он кое-что недооценил. Но не мощь Ильмадики, а выучку ее солдат.

Железный Легион форсировал реку, — и одновременно умудрялся прицельно стрелять. Люди не смогли бы так сделать. Но казалось, что это уже и не люди. Казалось, магия адептов, безумное изобретение Килиана Реммена, превратила их в чудовищные боевые машины.

Такие же, как те, что сторожили Гмундн.

Его собственные войска были уже здесь. Но даже несмотря на равное вооружение, их ответный огонь смотрелся как-то бледно. Доспехи из странного золотистого металла легко выдерживали пули. Да, попадания порой сбивали легионеров с ног, но даже тогда те не прекращали вести огонь. Каждый упавший невозмутимо поднимался, и даже те, кого удавалось ранить, еще какое-то время сохраняли боеспособность. Казалось, они не чувствуют боли и не боятся смерти.

Понимая, что сейчас ничего не сможет сделать, Тэрл отступил под защиту пехоты со щитами. Амброус же продолжал вещать, прикрывшись защитным заклятьем от пуль.

— Ты видишь? Видишь?! Моя армия непобедима! Я сделаю Идаволл великим! Я исполню мечту моего отца!

Он стоял посреди поля боя, похоже, не сомневаясь в том, что ни одна шальная пуля не достанет его.

Тэрл удержался от того, чтобы крикнуть что-то в ответ. Сейчас это было бесполезно. Этот бой они проиграли. Все, что оставалось, это организованно отступить, чтобы сохранить остатки армии. Благо, эжени уже поняли это и развернули собственные магические щиты.

— А ваш мятеж скоро будет раздавлен, как насекомое! Кто пойдет за герцогом, что прячется от битвы в Миссена-Клив?

И от этих слов в груди у Тэрла похолодело. Он понял, что это значит. Разведка Ордена уже выяснила местонахождение Делауна. И сейчас наступление королевской армии было лишь отвлекающим маневром. Наверняка и крепость они собирались осаждать, а не брать штурмом.

Ведь Амброус был не единственным в Ордене, кто умел летать.

Вообще, Килиан всегда предпочитал обустраивать лабораторию в башнях с достаточно широкими открывающимися окнами. Побочным эффектом его неудачных экспериментов часто оказывался вонючий или даже токсичный дым, который нужно было поскорее выветрить. Способствовало тому, в частности, то, что в лабораторных условиях он предпочитал использовать как источник энергии кристаллы серы, при Понижении создававшие облако хлора.

Тем не менее, в данном случае он не имел возможности занять одну из башен: их необходимо было использовать по их прямому назначению — для обороны и содержания знатных пленников соответственно. Вместо этого он обустроился в подвале своего донжона; по крайней мере, там лаборатория могла быть в безопасности от вражеских шпионов.

Это было особенно важно, поскольку те времена, когда в своей лаборатории он занимался в основном химией и механикой, давно прошли. Сейчас Килиан увлеченно исследовал колдовство.

Трофейные записи адептов Лефевра он уже расшифровал и прочитал несколько раз, чтобы ключевые положения в полной мере отпечатались в памяти. К сожалению, для того, чтобы получить результат, этого было мало.

Отрезок медной проволоки прихотливо изогнулся, принимая форму загогулины, в которой лишь при очень хорошей фантазии можно было опознать задуманный скрипичный ключ. Секунду он продержался в такой форме, а потом распался на три части.

Снова неудача. Но по крайней мере, уже не пыль.

— А что это должно быть? — осведомилась Лана.

Смешно, но её Килиан никогда не прогонял. Не мог он заставить себя считать ее шпионкой, — даже после того, как она развеяла чары на Лейле.

Откуда-то он знал, что что бы она ни узнала о его возможностях, она не воспользуется этим против него. И кажется, в первые в жизни он доверял тому, что он просто знал; тому, что не основывалось на логическом анализе или научных теориях.

На том, что он доверял Лане.

— В записях колдунов Халифата рассказывается о создании стабильных кристаллических решеток, — пояснил ученый, — Ты могла заметить, что когда я использую Повышение или Понижение, и результатом становится вещество с естественным твердым состоянием, у меня всегда получается пыль. Расстояние между атомами изменяется; старая кристаллическая решетка разрушается, а новая образуется как попало. В результате количество атомов, соединенных одной решеткой, оказывается совсем небольшим.

— А что должно получиться, если она образуется «не как попало»?

О том, что такое кристаллическая решетка, девушка спрашивать не стала.

— Тогда я смогу придать твердому веществу любую желаемую форму, — ответил Килиан, — Халифат использовал такие чары, как минимум, для строительства. Если помнишь, на том острове была целая крепость, выстроенная одной лишь магией. А у меня даже проволоку изогнуть нормально не выходит…

— Не ной, тебе не идет, — весело заметила девушка, — Я же знаю, что ты подумаешь немного и разберешься.

— Надеюсь…

Ученый сказал это нейтральным тоном, но на душе у него потеплело. Чувство, что в него верят, немного помогало от внутренней пустоты, поселившейся в нем с тех пор, как он разочаровал Владычицу.

Какое-то время Лана внимательно смотрела на него, а затем лукаво улыбнулась:

— А хочешь небольшую подсказку?

— Наша магия работает по-разному, — напомнил Килиан, — Вряд ли то, чем пользуешься ты, поможет мне, и наоборот.

— Возможно, — как-то загадочно ответила она, — Но ты ведь последнее время чувствуешь, что колдовать тебе стало сложнее, не так ли?

— Откуда ты знаешь?..

Килиан приложил массу усилий, чтобы никто не узнал об этих трудностях. По крайней мере, пока он не разберется в их причине. Но получается, Лана знала с самого начала?..

— Мы не такие разные, как тебе кажется, — ответила девушка, — И попробуй сейчас не ориентироваться на то, что проще, а что сложнее.

— В смысле?..

— Не начинай с малого, — терпеливо пояснила чародейка, — А начни с того, что вызвало бы у тебя самого сильные эмоции. Возможно, с чего-то, связанного с важными для тебя событиями… Или людьми.

Ученый задумался. Если способность складывать два и два не изменила ему, сейчас Лана прозрачно намекала, что его магия адепта все-таки родственна её магии эжени. И хоть и не нуждается в эмоциях как в топливе, но может использовать их в качестве… усилителя? Стабилизатора? Стабилизатор ему сейчас был нужнее, чем усилитель. Но как это возможно чисто технически?

Килиан знал, что эжени не нуждаются во внешних источниках энергии, потому что необходимую энергию производит сам их мозг. Но он не был эженом. Его эмоции были бесполезны.

Но что, если он ошибался?..

Вряд ли он, конечно, ошибался. Не было у него такой привычки. Но с другой стороны, возможно, он напрасно считал мозг эжени и мозг обычного человека принципиально разными структурами? Ведь телекинез, лежавший в основе магии адептов, все же действовал, пусть и лишь на мельчайшие частицы. Значит, какую-то энергию мозг обычного человека все же производил. Пусть и несопоставимо меньшую.

А это значило, что для магии адептов может пригодиться и опыт магии эжени. Единая теория всего. Почти как квантовая гравитация.

В конце концов, что он теряет, если хотя бы рассмотрит эту теорию?..

Килиан положил еще один кристалл серы в реторту, которая должна была перегнать производимый газ в отдельную герметичную емкость. Сотворив привычное заклинание, он Понизил серу до хлора, получая новую порцию энергии. После чего направил ее на оставшиеся от прошлых экспериментов обрывки проволоки, заставляя атомы меди выстраиваться в форму, порожденную его желанием.

Секунда. Вторая. Метроном отмерял секунды, на протяжении которых кристаллическая решетка… не распадалась!

И Килиан протянул Лане изящную медную розочку, по форме идентичную настоящей.

— Это тебе, — сказал он, — И спасибо. За все.

Со светлой улыбкой чародейка приняла украшение. Килиан уже давно знал, что она не любит, когда мужчины дарят ей цветы. То есть, её радовал сам знак внимания, но она расстраивалась, когда цветы начинали увядать.

Что ж, этот цветок не увянет никогда.

Заплетя его в свои волосы за ухом, Лана кивнула на три лежавших на столе кристалла:

— А это что?

Килиан вздохнул.

— А это — та часть, что мне не удается от слова «совсем». Похоже, магические кристаллы создавались под руководством самого Лефевра. Воспроизвести их содержимое не можем ни я, ни даже Ильмадика. В них спрятаны погруженные в стазис атомы стабилизированного мюония.

— Чего? — переспросила девушка.

— Экзотической материи, аналогичной водороду. Ключевое отличие в том, что в ядре используется положительный мюон.

— Мне понятно не стало, — скрестила руки на груди чародейка.

— Мне тоже, — признался ученый, — Это технология, далеко превосходящая все доступное мне. Я не могу воссоздать экзотическую материю. Тем более я не могу её стабилизировать. Но теоретически представляю, чего можно добиться, грамотно направив атомы на её основе.

— И чего же?..

— Кротовая нора, — пояснил он, — Она же червоточина. Она же гипертуннель. Искажение пространства, соединяющее одну точку с другой.

— Телепортация, — сделала вывод Лана.

Взяв в руку один из кристаллов, она добавила:

— Я чувствую родство с ним. Именно с этим. Чем-то он отличается от остальных.

В тот момент Килиан не сообразил, что кроется за этими словами.

— Судя по записям Халифата, один из заготовленных кристаллов предназначался для вторжения в Иллирию, другой в Альбану и третий для возвращения на Черный Континент. Но мне пока недостаточно информации, чтобы рассчитать, какой из них…

Лана не стала слушать его до конца. Одним быстрым, решительным жестом она бросила кристалл себе под ноги. Вспыхнул фиолетовый свет, когда фотоны вдруг завертелись вокруг нее, отклоняемые, чтобы не нарушать стабильность кротовой норы.

— Нет!

Килиан не успел обдумать, разумно ли кидаться в кротовую нору, ведущую неизвестно куда. Он знал только, что Лану одну туда не отпустит.

Он бросился за ней.

В неизвестность.

Подхлестывая коня, Тэрл несся на всех порах в сторону Миссена-Клив.

«Скорее, скорее», — билась в его голове единственная мысль. Пока еще не поздно.

Пока еще не поздно исправить ошибку.

И все же, подъезжая к крепости, гвардеец сразу понял, что опоздал. Не было караульных на стенах. Никогда; никогда он не позволил бы такой безалаберности. Не допустил бы такого и Делаун. Значит, как минимум, внешние рубежи пали. Слуги Ильмадики уже ворвались внутрь.

Оставалась еще надежда, что бои могли продолжаться в донжоне; осадного лагеря под стенами не было, что могло с равным успехом означать и то, что штурмующие уже сделали свое дело и ушли… И то, что они просто влетели сразу во внутренний двор, пропустив этап со штурмом стен.

— Эжен Нестор, вы сможете открыть ворота? — осведомился Тэрл.

Маг кивнул, широко разводя руки, как будто силился обнять крепость.

И ворота заскрипели, медленно, очень медленно открываясь.

— Вперед, — прохрипел Нестор.

Помимо него, Тэрла сопровождали двое его учеников и небольшой отряд кавалерии. Прочая армия осталась позади: Аттику придется сдать, но соединятся они уже на полпути между линией фронта и Миссена-Клив. Сейчас скорость была важнее.

Едва проехав во внутренний двор, гвардеец услышал отзвук выстрелов, — а скорее даже уловил вибрацию. Слава Истинному Богу, они все-таки успели.

Или хотя бы, почти успели.

— За мной! Быстрее!

Тэрл спешил на звук, с болезненной отчетливостью понимая, что любая потерянная секунда — и последний шанс уплывет из рук. Уже врываясь в донжон, он отметил про себя странность обстановки: на земле валялось оружие и одежда миссенской стражи, но не было трупов. Лишь разлитая под ногами оранжевая жидкость, напоминавшая какой-то бульон…

О том, что это за жидкость, лучше было не думать.

Поднявшись по винтовой лестнице на третий этаж, воин увидел испуганно жавшегося к дальней стене Делауна — и подступавшую к нему прекрасную темноволосую женщину.

Ильмадика! Предводительница Ордена и самозваный Бог — здесь! Это идеальный шанс!

— Огонь!

Богиня не успела даже обернуться. Град пуль из винтовок Дозакатных ударил ей в спину, опрокидывая ее на землю. Элегантное платье из алого шелка не могло заменить ей броню и не могло защитить её.

Вскоре Владычица затихла.

— Проверь, нет ли магической подлянки, — приказал Тэрл ближайшему эжену.

Под прицелами прикрывавших его солдат мальчишка подошел к телу женщины и склонился над ним. Простертая ладонь засветилась мягким золотым светом.

Тэрл почувствовал опасность, но ни сделать что-нибудь, ни даже предупредить его не успел.

Неведомая сила оторвала мага от земли и отшвырнула вправо, смачно впечатав в стену. Изрешеченное десятками пуль тело богини невозмутимо поднялось на ноги, на глазах затягивая многочисленные раны. Красота возвращалась к ней, но было в этом что-то жуткое. Изуродованный труп не должен превращаться в прекрасную деву.

Солдаты открыли огонь без приказа. Но с улыбкой обернувшаяся к ним Владычица просто выставила раскрытую ладонь в запрещающем жесте, и пули зависли в воздухе.

— Врассыпную! — крикнул Тэрл, поняв, что сейчас произойдет.

Но последовать его приказу могли не все. Он сам и еще трое стрелков, вошедших первыми, бросились прочь от двери, но прочие в узком проходе оказались в ловушке. Град отправленных обратно пуль поразил трех человек и заставил остальных отступить за поворот винтовой лестницы. Хмыкнув, богиня изящно взмахнула рукой, — и лестницу охватило пламя. Тэрл не знал, как далеко оно простиралось, но крики боли и ужаса людей, сгоравших заживо, заставляли предполагать худшее.

Впрочем, времени что-то предполагать у него не было. Тэрл понятия не имел, как сражаться с божеством, но за свою военную карьеру он ни разу не встречал существа, сохраняющего боеспособность с пулей в голове.

Каменная пуля, так хорошо зарекомендовавшая себя против короля, за мгновение пролетела разделявшее их расстояние — и остановилась в воздухе перед самым лицом женщины. Тэрл заметил, что на лбу богини выступили капельки пота: видимо, то заклятье, которым пользовалась она, сильно ее выматывало.

Но тем не менее, сил сражаться ей еще хватало.

— Моя очередь, — сообщила Ильмадика.

Взмыли в воздух мечи и шпаги погибших замковых стражников. Лишь в последний момент Тэрл успел подставить пистолет под удар нацеленного на него клинка. Прочим повезло меньше.

— Вот как? — подняла бровь Владычица, — А если вот так?

Теперь уже больше десятка парящих мечей выстроились полукругом у нее над головой, — все нацеленные на воина. Тэрл прекрасно понимал, что не сможет отбить их все.

Подловив момент, когда мечи устремились в атаку, гвардеец кувырком сократил дистанцию. Вслепую взмахнув своим собственным мечом, он отбил в сторону два клинка, но еще один пронзил его правое предплечье, а четвертый — левое плечо. И все-таки, превозмогая боль, воин старался достать-таки противницу своим клинком…

— Беспомощно, — вынесла вердикт Ильмадика.

Тэрл почувствовал, как неведомая сила поднимает его над землей. В глазах потемнело от боли, когда лезвие в его плече повернулось. Распятый на двух клинках, он мог лишь наблюдать за тем, что происходило после.

А происходило вот что. Более не беспокоясь по поводу подошедших сил повстанцев, богиня снова обернулась к Делауну, так и не воспользовавшемуся шансом атаковать её.

— И это вы хотели посадить на трон? — брезгливо поморщилась она, — Ни ума, ни храбрости, ни харизмы. Честное слово, просто смешно.

Она протянула руку в сторону претендента, будто для поцелуя, но результат был гораздо страшнее. Арно Делаун вдруг захрипел. Он торопливо ослабил воротник, но это никак не помогло. Он вцепился ногтями в собственное горло, разрывая его в кровь, будто пытаясь извлечь оттуда то, что блокировало дыхание. Лицо аристократа начало стремительно синеть, тело уже билось в предсмертных конвульсиях.

Через пару минут он затих.

— Я нахожу ваш недостаток веры беспокоящим, — как-то не очень к месту заметила Владычица.

Взгляд, который она кинула на Тэрла, был гордым, радостным и каким-то немного детским. Так мог бы ребенок хвастаться рисунком или поделкой. Но не жестоким убийством, это уж точно.

Хотя мало ли детей отрывают крылья бабочкам, не понимая, что бабочке тоже больно?..

— Видишь? — осведомилась Ильмадика, — Я — единственное истинное божество. Я решаю, кто будет править этой страной. И те, кто думают, что могут оспорить мои решения… горько жалеют о своей недальновидности. Этот дурак, претендовавший на трон моего Первого Адепта, послужит примером. Так что я сохранила тело. А вот твое мне, думаю, сгодится лишь как ресурс для Повышения.

Владычица протянула руку в сторону Тэрла. В какой-то момент он ощутил, будто каждую клеточку, каждую частичку его тела пытаются разорвать на части. Мелькнула странная, глупая и неуместная мысль, что свинец, превращаемый в золото, должен чувствовать то же самое, — или должен был бы, если бы свинец вообще что-то чувствовал. Вот к чему это вообще? Ну, кроме попыток не думать о том, что ему…

Страшно умирать.

А затем боль вдруг исчезла. То есть, он все еще чувствовал боль в раненных руке и плече, но в сравнении с тем, что он испытывал только что, это были сущие мелочи. К тому же, магия Владычицы перестала удерживать клинки в воздухе, и гвардеец рухнул на пол.

— Бегите, сэр Адильс! — крикнул Нестор, — Я задержу её!

Старый волшебник стоял на пороге зала, и пламя на лестнице за его спиной уже не горело. Маленький, сгорбленный, опирающийся на палочку, — сейчас он, однако, выглядел неожиданно грозно. Как будто какая-то внутренняя сила переполняла его тело.

Ильмадика фыркнула, — скорее удивленно, чем испуганно. Шесть клинков устремились к старому магу, — и разлетелись вдребезги, наткнувшись на невидимую преграду.

— Говорят, что магия исходит от сердца, — сообщил эжен, — Но сердца-то как раз у тебя и нет.

Глаза богини гневно полыхнули.

— Ты даже не представляешь, на что способна моя магия!

Ослепительно яркий синий луч сверкнул от кончиков её пальцев, очерчивая границы прозрачной полусферы, защищавшей Тэрла и Нестора. Гвардеец хотел было воспользоваться моментом, когда она отвлечена, чтобы атаковать её с фланга… Но дисциплина пересилила.

— Вот только она не твоя, — невозмутимо ответил волшебник, — Думаешь, я не чувствую, как стекается к тебе энергия твоих адептов? Что сказали бы они, если бы поняли, что ты с ними делаешь? Как ты иссушаешь их разум и души, чтобы набить свое ненасытное брюхо?

— Они были бы счастливы! — уверенно ответила богиня, — Счастливы услужить мне — в жизни или в смерти!

Тэрл уже не видел хода поединка, торопливо спускаясь вниз по лестнице. Но когда мощный взрыв сотряс замок, большого труда ему стоило устоять на ногах.

Несколько секунд воин боролся с желанием вернуться и проверить. Быть может, эжен Нестор мог одержать победу над древней чародейкой? А может, даже если и нет, она ослаблена и уязвима?..

Но нельзя было рисковать. Если Ильмадика все еще боеспособна, то армия повстанцев идет прямиком в ловушку. Они не смогут победить её, — по крайней мере, без магической поддержки. Сейчас необходимо выехать навстречу своим солдатам. Предупредить об опасности и развернуть армию в Патру.

Единственное, что оставалось, — это сесть на корабли и срочно плыть в Альбану.

— Какого ты вообще кинулся за мной?!

— Не было времени подумать. Как тебе вообще взбрело в голову разбить кристалл?! Перед использованием его надо настроить, чтобы минимизировать разброс!

— Как хорошо, что ты вовремя об этом рассказал, мистер Конкретика!

— Ага, чтобы ты им тут же воспользовалась? Я же не думал, что тебе хватит глупости все равно это сделать!

— Ну, и на кой черт ты за мной прыгнул?!

— Ты могла погибнуть!

— Хотел погибнуть вместе со мной?!

— Пленные! Молчать вы сейчас!

— А ТЫ ВООБЩЕ ЗАТКНИСЬ!

Последнее Килиан и Лана выкрикнули хором. Они сидели спиной к спине, прикованные друг к другу железными наручниками, и самозабвенно ругались. Кротовая нора, открытая при разрушении кристалла, привела их в точку в нескольких метрах над землей где-то высоко в горах. К счастью, снег смягчил падение, позволив избежать серьезных травм. К сожалению, пока они были дезориентированы перемещением (вестибулярный аппарат от таких издевательств откровенно объявил забастовку), их нашли.

Как оказалось, в Иллирии уже действовал диверсионный отряд черных. Три десятка разбойников во главе с колдуном совершали набеги на деревни в низинах и возвращались обратно в горы. Килиан не знал, были ли в курсе об этом иллирийские дворяне. Но учитывая вторжение из Идаволла, им в любом случае было явно не до того. Тем более что насколько мог судить ученый, эти горы принадлежали к числу спорных территорий между домами Д’Тир и Д’Лавир. Наверняка каждый из них считал усилившуюся активность разбойников проблемой, с которой должен разбираться другой.

Килиан дал себе зарок, если они выберутся отсюда, вернуться с отрядом и выжечь дотла это шпионское гнездо.

В очередной раз он напомнил себе об этом, когда охранник попытался заткнуть его мощным ударом по лицу, и чародей ощутил во рту солоноватый привкус крови. Лану, к счастью, не били, — но о том, что южане заготовили для нее, Килиан старался не думать.

Сама по себе база черных представляла собой самый обыкновенный палаточный лагерь на горном плато. В отличие от тех, с кем Килиан и Лана имели дело в море и на побережье, здешние бандиты носили поверх традиционных одеяний шкуры животных с мехом. Пленникам ничего подобного не выделили, и ледяной ветер пробирал до костей.

И несмотря на обстановку, ученый находил весьма приятным ощущение от жавшейся к нему в поисках тепла девушки.

А тем временем из самой крупной палатки в лагере вышел чернокожий мужчина, в котором по обилию золотых украшений узнавался адепт Лефевра.

— Как вы нашли это место? — сходу спросил он.

— Спасибо, неплохо, — ухмыльнулся Килиан.

Говоря эти слова, он условленным образом два раза сжал руку Ланы. Их сигнал, установленный еще в ту пору, когда они были на одной стороне.

Вместе против всех.

Кристаллы в гроте его сознания потрескались практически все, что отражало глубочайший внутренний раздрай мага. Лана не спрашивала об этом. Она понимала.

«Тянешь время?» — осведомилась она.

«Конечно. Задержи дыхание и беги по моему сигналу. Я использую крайнюю меру: преобразую азот в воздухе в кислород. Концентрированный кислород может при вдыхании вызвать последствия от головокружения до рака. Кроме того, повысится пожароопасность. Но зато будет энергия на то, чтобы освободиться и отвлечь их внимание.»

К счастью, общение через магическую связь занимало гораздо меньше времени, чем попытки сказать все то же самое вслух. Но все-таки, с чернокожим тоже приходилось продолжать говорить:

— Хотя знаешь, на мой вкус, немного холодновато. Если ты хочешь организовать здесь курорт, нужно позаботиться о центральном отоплении.

«Не надо ни во что преобразовывать воздух», — ответила Лана, — «Неужели ты так и не понял? Ильмадике не нужны простые люди. Ты — эжен. Просто нереализованный, не умеющий пользоваться своим даром. Тебе не нужно брать откуда-то силу: сила уже есть в тебе самом.»

«Ну, конечно. Берешь и делаешь, ага. Ты действительно думаешь, что я никогда не пробовал? Или, по-твоему, я, владея магией эжени, не пользуюсь ей из чистого принципа?»

Удар под дых заставил чародея подавиться очередной ехидной репликой.

— Не играй со мной, шакал.

«Ты не пользуешься ею, потому что ты расколот! Твоя душа расколота! Ты не знаешь, куда ты идешь: ты просто следуешь за Владычицей, думая, что ее желания — это твои желания! Черт побери, ты даже свой любимый цвет не знаешь!»

— Ты расскажешь мне, как вам удалось нас обнаружить. Если не хочешь увидеть, как мои люди пустят по кругу твою девчонку.

— У вас что, мода такая?! — возмутился ученый, — Мустафа тоже мне этим угрожал. Знаешь, что с ним случилось потом?!

«Найди то, чего хочешь на самом деле», — закончила Лана свою речь, — «И сила у тебя будет»

После чего разорвала магическую связь. Килиан же внимательно смотрел на адепта, будто видел впервые. И хоть его руки были по-прежнему скованы, под его взглядом черный колдун занервничал.

— Мустафа был вознесен Лефевром в рай, — убежденно сказал адепт.

— Нет, — Килиан покачал головой, — Я убил его. Так же, как убью тебя. И любого, кто ее обидит.

Он вспомнил свое обещанное, данное самому себе тогда, на пути в Патру. Казалось, целую вечность назад. Тогда он еще не думал ни о своем неизбежном предательстве, ни о том, как тяжело бороться с искушениями власти над женщиной, которую любишь.

Один из кристаллов в субреальности его подсознания неожиданно стал целостным и гладким, — будто и не было трещин его сомнений.

— И как же ты это сделаешь? — глумливо осведомился чернокожий.

— Видишь двух охранников справа? — осведомился чародей, — Я задействую магнитокинез, чтобы заставить одного из них рубануть саблей другого. Тот уронит винтовку, которую я притяну к себе тем же магнитокинезом. Ее я и разряжу в тебя в упор, пока Лана прикрывает меня щитом от пуль. Как тебе план?

Колдун глянул на указанного охранника. Как и рассчитывал ученый.

Потому что Лана была права. Сосредоточившись на одной-единственной… даже не мысли, — ощущении, сопровождавшем мысль; он ощутил тлеющий огонек в глубинах своей души. Почти погасший, незначительный, почти незаметный, — но все же, этот огонек скрывал в себе толику силы.

Силы, которая желала защитить ту, кого он любил. Почему в тот момент он даже не задумался, что любил Ильмадику, а не Лану? Килиан не знал ответа. Да и не до того ему было.

Оглянувшись на охранника, черный колдун упустил тот момент, когда Килиан, воспользовавшись свежеосвоенным трюком с переформированием кристаллической решетки, разомкнул пару звеньев наручников. Весь остаток силы он выпустил в одиночном разряде молнии, который противник не успел отвести.

Силы заклинания не хватило, чтобы причинить серьезный вред, но оно на несколько секунд дезориентировало противника. Этого хватило, чтобы, пользуясь скоростью боевой трансформации, нанести серию мощных ударов обрывком цепи по лицу и горлу. Охранники, разумеется, немедленно открыли огонь, но пули ударились в щит, выставленный Ланой.

Эта часть плана была настоящей.

Килиан готов был сразиться со всем лагерем сразу, но он сознавал, что сейчас такой бой, скорее всего, закончится их поражением. Их единственным преимуществом был эффект неожиданности, но вскоре он сойдет на нет.

Сорвав с тела поверженного колдуна первые попавшиеся украшения, ученый поспешил использовать Повышение. В этот раз использование своей внутренней силы не иссушило его, как тогда, в проломе Стефани, но в сравнении с той энергией, что давал распад атома, это были сущие крохи.

— Пусть погода помешает им нас преследовать, — не придумав ничего лучшего, скорректировал вероятность ученый, — Сто процентов или цельная единица. Да будет так!

Он не стал дожидаться результата своего колдовства.

— Туда!

Подхватив магнитокинезом кинжал колдуна, Килиан направил его на расчистку пути. Обычно он предпочитал запускать сразу множество снарядов или один, но тяжелый. Сейчас выбирать было некогда. Лезвие металось от одного противника к другому, метя в глаза. Цели оно достигало редко, но вызывало хаос в рядах черных.

Килиан и Лана пошли на прорыв. Их пытались остановить, но пули снова и снова натыкались на щит и магнитное поле, а перейти в ближний бой солдаты не рисковали.

Пока что.

— Тут обрыв! — воскликнула Лана.

Следующее плато располагалось метров на десять ниже. При хорошем умении приземляться, пожалуй, можно было спуститься и остаться в живых, но риск был очень велик.

— Я знаю! — ответил Килиан, — Верь мне! Прыгай вниз!

Говорят, что человек, хорошо владеющий молотком, везде ищет гвозди. Килиан хорошо владел магнитокинезом, и поэтому везде искал металл. Как правило, находил.

Держа себя и Лану за обрывки цепей, он плавно опускал обоих вниз. При этом они стали бы легкой мишенью для стрелков Халифата, но к счастью, к моменту спуска начал приносить свои плоды контроль вероятностей.

Снежная буря обрушилась на лагерь черных, в считанные секунды сводя видимость к нулю. Первоначально Килиан планировал долететь на магнитокинезе до равнины. Но очень скоро его ноги нащупали снег. И он не был уверен даже, в какой стороне и как далеко спуск еще ниже. Буря мешала ему точно так же, как и его врагам.

И не только в плане видимости. В считанные мгновения он продрог насквозь: костюм для теплого климата Полуострова совершенно не подходил для высокогорных районов.

— Нужно где-то укрыться от ветра! — крикнул чародей.

В ответ на эти слова Лана склонилась к земле, тихонько напевая заклинание, — так что за воем ветра мелодия скорее угадывалась, чем слышалась. Но вот магические энергии, распространившиеся от ее прикосновения по земле, а затем вернувшиеся обратно в ладонь, Килиан ощутил отчетливо.

— За мной! — крикнула Лана.

Не прошло и минуты, как они добрались до цели — небольшой пещеры, скорее даже углубления в скале. Здесь их, по крайней мере, не достанут пробирающие ветра.

Но не холод.

— Обними меня и прижмись крепче! — скомандовал Килиан.

Там было настолько холодно, что Лана даже не стала как-то едко комментировать это. Отчаянно, дрожа в унисон, они прижались друг к другу в попытке сберечь остатки тепла.

В попытке хоть на минуты отсрочить свою смерть.

— Мы умрем, — как-то слишком спокойно сказала чародейка, — Замерзнем насмерть.

— Нет, — упрямо мотнул головой ученый, — Мы не умрем. Не сегодня.

— Да, Кили, да, — поморщилась она, — Не надо, пожалуйста. Не пытайся лгать мне, что все будет хорошо. Этого не нужно. Я не боюсь.

— Я боюсь, — признался Килиан.

Как странно. Он никогда не боялся смерти. В подростковом возрасте он, как и многие, прошел небольшой период нездорового увлечения ею. Впоследствии, как адепт Ильмадики, неоднократно рисковал своей жизнью. И никогда не посещали его сомнения, не посещала мысль поберечь себя. Он отдавал всего себя, — науке, Владычице, идеям, что отстаивал. Он был готов к тому, что если отдавать себя, то рано или поздно его заберут, — Смерть заберет.

Но вот Лану отдать он был не готов. Не был готов отдать ее Смерти. Так же, как не был готов принести ее в жертву науке, идеям и даже Владычице.

Даже ей.

— Нет, — повторил Килиан, — Сегодня мы не умрем. И я не лгу.

— Это просто слова, — поморщилась девушка.

— Нет. Мы не умрем. Потому что я так решил. И этого достаточно. Я не разрешаю нам умереть!

Преобразовав золото в платину, а затем в иридий, чародей сотворил шар раскаленной плазмы, — ту самую рукотворную звезду, что показывал некогда мэтру Бартону, убеждая его в возможностях магии.

Только теперь он в полной мере ощущал их. Ощущал, что магия может не только забирать жизнь, но и спасать ее.

— Не смотри прямо на нее. Очень вредно для глаз.

Пойманная в ловушку магнитного поля, плазма распространяла жар. Тогда, демонстрируя ее мэтру, Килиан чувствительно обжег свои пальцы, а его глаза, как он впоследствии с запозданием осознал, спасли только очки. Сейчас очков у него не было.

Но это было неважно.

Таял снег вокруг них. От воды и пота одежда промокла, но рукотворная звезда походила на натуральную печку. В плане ощущений, разумеется.

— Долго ты так сможешь? — спросила Лана.

— Столько, сколько понадобится, — скрипнул зубами Килиан, — Постарайся отдохнуть. Когда буря утихнет, нам нужно будет отправляться в путь.

Он не сказал «и не отвлекай меня», но Лана и сама прекрасно поняла. Она больше ничего не говорила. Она знала, каково это — часами, не отрываясь, концентрироваться на поддержании чар.

Пять минут спустя иридиевый порошок пришлось дальше Повышать до осмия. С каждым новым Повышением выход энергии становился меньше, интервал также приходилось уменьшать. И уже через полчаса на смену первому из трофейных украшений пришло второе.

За ним — третье.

Через два с половиной часа весь запас золота, отобранный у черного колдуна, превратился в бесполезное железо. Килиану уже неоткуда было брать энергию на поддержание обогрева.

Буря все не прекращалась.

Ученый посмотрел на облако плазмы, которое с минуты на минуту перестанет гореть. Затем — не Лану, прикорнувшую в тепле. Прижавшуюся к нему, полностью уверенную в том, что он поможет ей выжить. Надеющуюся на него. Он не мог ее подвести.

И он решился. Килиану больше неоткуда было брать энергию, но он продолжал отдавать ее. Поддерживать рукотворную звезду за счет энергии собственного мозга. Ильмадика говорила, что если он будет активно использовать эту энергию, не компенсируя потерь притоком извне, то в скором времени неминуемо погибнет. Но Ильмадика о многом лгала.

Килиан больше не мог ей слепо верить. Да и выбора у него все равно, по большому счету, не было.

Когда Лана проснулась, снежная буря уже утихла. Несмотря на проникающие снаружи солнечные лучи, в пещере было довольно холодно, однако это все же был обычный холод, а не пробирающий до костей мороз. «Профилактически» подлечиться от простуд и воспалений, конечно, нужно будет, но по крайней мере, ей не угрожала смерть здесь и сейчас.

Неловко пошевелившись, девушка позволила себе отстраниться от чародея, к которому жалась на протяжении всего сна. Килиан лежал без сознания. Периодически он подрагивал, будто в лихорадке, и что-то бессвязно бормотал. Его одежда была вся в железном порошке, а пальцы рук покраснели от ожогов. По лицу сплошным потоком струился пот.

— Кили! — позвала Лана, попробовав растормошить его, — Кили, проснись!

Впустую. Как ни старалась она разбудить его, обессиленный чародей не просыпался. Очевидно было, что ему нужно поспать еще несколько часов, не меньше.

Выбравшись наружу, чародейка глянула вниз, на расстилавшуюся под ее ногами равнину. Спуститься с горы будет тяжело, но в целом, вполне реально. Кротовая нора закинула их в Иллирию; Лана не была уверена, но кажется, она опознала деревушку, которую видела сверху.

Там можно будет разжиться лошадью. И уехать на восток. К моменту, когда Килиан очнется, она будет уже далеко.

Она снова будет свободна. Мир дал ей такую возможность. Никто не посмеет назвать ее рабыней. Никто не будет грозить ей изнасилованием. А Килиан — простит. Поймет и простит. Он защищал ее, пока она находилась в Идаволле, но сейчас она больше не нуждалась в его защите.

Не нуждалась в его защите. Он сделал все, что ей было от него нужно. И именно эта мысль заставила чародейку засомневаться.

Если она так поступит, то чем она будет отличаться от Ильмадики? Ильмадика использовала его, когда он был полезен, и готова была выбросить, когда он свою полезность переживет. Разве не то же самое ей хотелось сделать сейчас?

Да, она никогда не пошла бы на такую мерзость, как искалечить чужую психику и превратить человека в живую батарейку, из которой можно выкачивать творческую энергию. Но что это меняло? Нет разницы между одним и другим. Его помощь, его наивное желание защитить её, его вера в то, что он оправдывает свое существование своей полезностью, — это была точно такая же творческая энергия.

Пусть даже идущая не в магию, а в поступки. Ведь поступки — это и есть настоящая магия. Та магия, с помощью которой каждый человек способен изменить мир — силой своей веры в то, что считает правильным. Килиан верил в то, что может помочь ей.

А она верила, что может помочь ему. Это было сложнее, чем помочь Лейле: там было заклинание. Заклинания разрушают заклинания. А травмы лечатся лишь осознанностью.

Девушка вспомнила обещание, которое дала себе и Миру. Если Килиан причинит ей боль, она перестанет пытаться его спасти. Тогда, после того, как раскрыл ее вину в спасении Лейлы, он был к этому максимально близок. Если бы он воспользовался ее телом, как сперва хотел, то она в ту же ночь или сбежала бы, или, если бы не получилось, покончила с собой.

Но он этого не сделал. Как бы ему этого ни хотелось, но осознав, что она того не хочет, юноша сразу пошел на попятный. Значит, влияние Ильмадики в нем не настолько глубоко укоренилось. В мире Ильмадики и ее адептов есть лишь хозяева и рабы. Те, кто используют, и те, кого используют. В ее мире хозяин, желающий воспользоваться телом рабыни, сделал бы это без каких-либо сомнений.

А затем ее вдруг озарило. Она так много внимания уделила тому, как Килиан перенимает мир Ильмадики, что не заметила, как перенимает его она сама. Как для нее самой вопрос встал о том, использует она Килиана или он ее, — как будто нет третьего варианта. Как будто кто-то в любом случае должен быть хозяином, а кто-то рабом.

— Нет, — вслух сказала Лана, — Ты не мой хозяин, Кили. И не инструмент, который я использую, чтобы выбросить, когда в нем отпадет нужда. Ты мой друг. И я останусь с тобой. Слышишь, Кили? Я останусь с тобой. Я знаю, что ты готов освободиться от Ильмадики. И я помогу тебе в этом. Но я могу лишь протянуть тебе руку. Решающий шагты должен сделать сам.

Килиан не очнулся. Но девушке показалось, что его дыхание нормализовалось. Да. Она дождется, пока он проснется. Они вместе вернутся в Неатир. И когда он будет готов… Они вместе сбегут от Ильмадики.

— Госпожа.

Король преклонил колено перед Ильмадикой. Его миссия была выполнена успешно. Повстанцы сдали Аттику практически без боев, и теперь Железный Легион, совершив марш-бросок через Миссену, осваивал отстроенную крепость. Крепость, которую Владычица захватила в одиночку.

— Амброус, — кивнула женщина, — С Делауном решили?

— Да? — подтвердил он, — Его тело пронесут по крупнейшим городам Идаволла, после чего над ним будет устроен суд. Мы отрубим ему кисти рук и похороним в безымянной могиле, как предателя. Официально будет объявлено, что он отравил себя из страха перед правосудием.

— Прекрасно, — улыбнулась Владычица, — Я рада, что ты не разочаровал меня.

Говоря эти слова, она положила руку на раненное крыло адепта. Мгновение, и рана исцелилась. Над телами своих адептов Ильмадика обладала практически абсолютной властью.

— Отдай приказ войскам выступать в сторону Патры, — продолжила она, — Если успеем, то с мятежом будет покончено окончательно. Твою жену нашли?

— Нет, Госпожа, — покачал головой король, — Но есть кое-что, о чем ты должна знать.

Ильмадика удивленно приподняла брови. Поднявшись на ноги, Амброус повел её в сторону входа в подземелья.

Здесь, в подвалах Миссены, расположились камеры. Пленник в них был всего один, — мальчишка-эжен из числа учеников Нестора. Во время боя со старым магом Владычица просто отшвырнула его в стену, и от страшного удара он потерял сознание.

Он не мог помочь, когда она серией мощных магических атак разрушила защиту его наставника, а затем, вызвав распад его тела на органический суп, забрала себе всю накопленную силу. Как раньше проделала это с Владыками.

— Зачем мы здесь? — Ильмадика брезгливо поджала губы, глядя на бывшего мага.

Именно бывшего. Ученичок не сломался под пытками. И Амброус воспользовался промыванием мозгов. Эжен, подвергнувшийся этой процедуре, теряет большую часть силы. Его мозг генерирует лишь сущие крохи энергии. А учить пленника пользоваться альтернативными источниками никто, разумеется, не собирался.

— Мы расспросили его после того, как я подчинил его волю, — пояснил Амброус, — И он рассказал кое-что интересное. Кое-что о том, каким образом Лейла избавилась от моих чар.

Адепт заглянул в глаза пленному и приказал:

— Расскажи Госпоже все то, что рассказал мне.

Глава 13. Всё, что было мной

Черные сопротивлялись отчаянно, но недолго.

Как и обещал, Килиан вернулся с отрядом на следующий же день. К чести противников, они грамотно пользовались преимуществами знания горной местности, а также тем, что конница здесь не пройдет.

Но им это не помогало. Когда с помощью магии, когда с помощью винтовки, а когда и вступая в рукопашную, идаволльцы во главе с адептом планомерно вычищали местность. Собственно, как вскоре узнал ученый, вражеский колдун не пережил его внезапной атаки. А без него солдаты Халифата, воспитанные в страхе перед волшебством, не могли ему противостоять.

По подсчетам ученого, судя по увиденному в плену, по горам еще прятались человек шесть. Его люди широкой цепью прочесывали местность, держа друг друга под наблюдением, чтобы не позволить перебить себя поодиночке, а сам Килиан шел позади и думал о своем.

Он думал о том, как позволил загнать себя в подобную западню. И под западней он имел в виду не плен у Халифата: это дело житейское. Но ситуация, сложившаяся с Ланой… и с Ильмадикой… Это была западня, из которой он не видел выхода.

Килиан прекрасно разбирался во всех свободных науках. В химии. В физике. В географии. В истории. В лингвистике. В магии. Но вот в чем он разбирался из рук вон плохо, так это в человеческих отношениях. Он допускал, что обычный человек просто посмеялся бы над его проблемами. Что из этой ситуации существовал какой-то невыносимо простой выход.

Вот только он его не видел.

Нельзя любить двоих. Мужчина, который думает, что он любит двух разных женщин, просто не знает самого себя. Если бы речь шла о ком-то другом, Килиан посоветовал бы тщательнее подумать о том, что побуждает его считать, что он любит каждую из них.

Все мы умные, когда речь идет о ком-то другом.

Но ведь в данном случае дело касалось не только эфемерных, субъективных чувств? Ильмадика была женщиной всей его жизни. Она подняла его душу со дна, придала его жизни смысл. Именно она понимала его, как никто иной, именно она давала ему надежду на то, чтобы изменить мир к лучшему.

Лана ничего подобного предложить не могла. Все, что она делала с тех пор, как он спас ее с костра, прекрасно ложилось в попытки улучшить собственное положение за счет благосклонности «хозяина». Одна стремится к высшей справедливости, другая преследует шкурные интересы. Вывод очевиден.

Да только почему-то не укладывалась такая картина в его голове. Не позволяло что-то смотреть на Лану настолько примитивно.

Быть может, дело было всего лишь в том, что будь ее подход таким, как казалось, она отдалась бы ему тогда, когда он рассказал, что ради нее обманул Владычицу?..

Нет. Это все рационализация. Причина в чем-то другом. Как ни тяжело это признавать, но настоящая причина где-то на столь «нежно любимой» им территории человеческих чувств.

Звук выстрела показался почти благословением, отвлекающим от тяжелых мыслей. Один из солдат впереди рухнул наземь, — к счастью, не замертво, а оступившись под действием измененных вероятностей. Пуля просвистела у него над головой, и солдаты Халифата укрылись за камнями от ответного огня.

— Гранату! — скомандовал Килиан.

Расстояние было великовато для броска, но он компенсировал это за счет магнитокинеза. Долетев до вражеского укрытия, фосфорная граната взорвалась, воспламеняя все, что не успело убежать. Единственный вовремя сориентировавшийся солдат выскочил наружу — прямо под пули.

И все стихло.

— Иди проверь, — скомандовал ученый одному из своих людей, — Вы двое, прикрывайте!

Быстро добежав до разнесенного взрывом укрытия, солдат обернулся и показал три пальца.

Оставались еще трое.

Трое — и мысли о тупике, в который он себя загнал. Итак, почему же он не мог просто выбросить из головы нелепые слова Ланы о том, что делает Ильмадика с ним и остальными? Не от обиды и ревности же, право слово. Да, конечно, после захвата власти в Идаволле Ильмадика изрядно отдалилась от него. Но мужчина, который любит женщину лишь тогда, когда у них все гладко, не заслуживает зваться мужчиной. Слизняк он, самый обыкновенный.

Себя Килиан слизняком не считал. И никогда не винил Владычицу в том, что порой ему от нее доставалось. Тем более, что как ни крути, виноват он был сам. Он сам упустил предательские настроения среди ансарров. Он сам создал проблему с промыванием мозгов, для прикрытия которой пришлось легализовать рабство. Он сам заступился за Лану, пойдя против Владычицы и спровоцировав ситуацию, приведшую в итоге к освобождению Леинары.

В свете всего этого гнев Ильмадики был полностью оправдан.

Но не гнев беспокоил его. Нечто совсем иное. Килиан считал ложь очень важным инструментом. В отличие от Ланы, он не считал её чем-то плохим. Но вот любовь с ложью несовместима.

А сейчас выходило так, что одна из женщин, которых он любил, лгала ему напропалую.

— Впереди, на десять часов!

Снова очередь пуль, вбивающая в грунт прячущихся черных. Это было легко. Слишком легко. Убивать не должно быть легко.

Минус двое.

Мысли путались. О чем он вообще думал? Так просто все было, пока не вмешалась Лана. Так просто и так прекрасно. Ильмадика была богиней. Самым светлым, самым чистым, самым совершенным существом во Вселенной. А он… он был ее рыцарем. Неся ее знамя, претворяя в жизнь ее планы, он был…

Счастлив.

«А чего ты сам хочешь?»

Как бесил его этот вопрос! Он просто хотел быть нужным! Хотел почувствовать, что имеет право существовать! Когда отец не пожелал даже увидеть его… Когда мать гнобили за его рождение… Как легко было принять на веру то, что его существование приносит лишь боль и разочарование! Как он хотел, чтобы хоть кто-нибудь дал ему причину, почему это не так!

«И ты думаешь, Ильмадика не видела, что ты этого хочешь?»

Владычица не могла этого не знать. Она понимала его, как никто иной. Она понимала, что его гложет. Даже в Лане она с самого начала почувствовала угрозу, — еще до того, как ее почувствовал Килиан.

С Ильмадикой он чувствовал, что его понимают. Чувствовал, что он не одинок. С Ильмадикой… и с Ланой. Это было разное чувство, но он не мог отказаться ни от одного, ни от другого.

Вот только одно из них было ложным. Одна из них лишь использовала его.

«Или обе?» — мелькнула предательская мысль, и виски сжало острой болью. Возникло ощущение неизбежной смерти, как от яда медузы ируканджи.

Именно спасаясь от этого чувства, чародей приказал своим солдатам не стрелять, когда они наконец обнаружили последнего из халифатских разбойников. Подправленные триггеры вероятностей привели в негодность винтовку, из которой тот пытался отстреливаться. А Килиан уже приближался со шпагой наперевес.

Он думал, что хоть поединок поможет привести в порядок мысли. Но он не помог. Всего лишь серия механических движений. Боевой клич, в котором не было ни капли жизни. Несколько соударений клинков.

Дзинь.

Дзинь.

Хрусть.

— Возвращаемся в Неатир.

Только после их с Кили приключения в горах Лана поняла, как глубоко проникло рабство в ее мышление. Как глубоко, как незаметно и главное — как бессмысленно!

Вот, например, учитывая ее положение, Килиан запрещал ей покидать пределы крепости. В принципе, можно понять, учитывая все обстоятельства. Но вот что заставило ее решить, будто бы «не покидать пределов крепости» означало «сидеть целыми днями в своей комнате»?!

Сперва Иоланта стала бродить по донжону, как-то незаметно начав наводить тут свои порядки. Несмотря на то, что с момента взятия Неатира прошло уже порядочно времени, местами последствия штурма до сих пор бросались в глаза. Казалось, Кили исправил только то, что всерьез мешало функционалу. Об эстетике и атмосфере ученый даже не задумывался.

Иными словами, крепость остро нуждалась в женской руке. Не в рабыне, а в той, кто превратит оборонительное сооружение в уютный дом. Кили согласился с тем, чтобы она этим занялась, хотя особого внимания вопросу не уделил. Все свое время он посвящал то исследованию двух оставшихся магических кристаллов, то подготовке карательного рейда против черных.

Именно в тот день, когда он уехал, Иоланта сделала следующий шаг: выбралась за пределы донжона. Начав с того, что встретила рассвет на крепостной стене, она бродила по улочкам всю первую половину дня. Несмотря на войну, жизнь приграничной крепости потихоньку входила в мирное русло. И хотя она мало походила на большой город, тут тоже было на что посмотреть. Интересно, видел ли сам Кили, чем он вообще управлял? Или ему было достаточно цифр: кузницы — две штуки, продовольственный склад — одна штука…

По улочкам сновали люди. И как того ни опасалась чародейка, она не увидела в их глазах ненависти или презрения. Они не считали ее предательницей. Они не считали ее рабыней. Не вдаваясь в тонкости в отношениях вышестоящих, они просто видели в ней женщину, приближенную к их господину. Конечно, они не относились к ней, как к равной: она все-таки принадлежала к аристократии. Но на высокую политику, обращавшую даже близких против друг друга, им было по большому счету плевать.

Именно по этим улочкам Лана прогуливалась, жуя купленное у уличного торговца яблоко, в тот момент, когда в крепость приехали нежданные визитеры. Семь всадников-ансарров в белых мундирах Железного Легиона, они остановились во внутреннем дворе, не тратя времени на то, чтобы поставить лошадей в конюшню.

Смотрелись они очень угрожающе, и почему-то Лана почувствовала, что ей не следует попадаться ей на глаза. Увы, только подумав об этом, она выдала себя резким движением, и ансарры как по команде обернулись к ней.

— Эжени Иоланта Д’Исса.

Их бритоголовый командир вышел вперед, и чародейка смутно припомнила, что его звали Хади.

— Вам придется поехать с нами.

И глядя в его холодные, пустые глаза, Лана твердо решила, что никуда с ними не поедет.

— Благодарю за приглашение, — дипломатично ответила она, — Но я, как вы могли заметить, несвободна в своих перемещениях. Чтобы забрать меня куда-либо, вам придется договориться с Кили… с бароном Ремменом. Он сейчас в отъезде, но сегодня должен вернуться. Если хотите, можете дождаться его в крепости, только умоляю, расседлайте сперва лошадей. Им же неудобно так стоять.

Время. Сейчас главное — выиграть время.

— Вам придется пойти с нами, эжени, — повторил Хади, — И мнение вашего хозяина уже не имеет здесь никакого значения.

Что-то неприятно шевельнулось в душе девушки на этих словах.

— А в чем, собственно, дело? — решила уточнить она.

Говоря эти слова, чародейка на всякий случай сосредоточилась на огрызке яблока в своей руке, наполняя его своей энергией. Если чему эта война и научила ее, то это всегда иметь план «Б».

— Приказом Его Величества, благословленным Госпожой Ильмадикой, вы признаны виновной в измене и черном колдовстве.

И на улице резко стало тихо. Как будто зловещие слова разом заставили жителей оторваться от своих повседневных дел, во все глаза уставившись на преступницу.

— В чем заключается то и другое? — спросила Лана хриплым голосом. В горле у нее пересохло от внезапной догадки.

Лейла. Конечно же, Лейла.

— Вы обманом втерлись в доверие к королеве Леинаре Иллирийской, — в голосе легионера не звучало никаких эмоций, — После чего своей магией принудили ее покинуть мужа и бежать к повстанцам.

— Что за бред?!

Возмущение в ее голосе звучало совершенно искренне. Принудила? Серьезно?! А ничего, что она всего лишь развеяла чары, которыми Лейле промыл мозги тот самый драгоценный муж?!

Но об этом говорить было бесполезно, более того, вредно.

— Я никуда не пойду по такому бредовому обвинению! — решительно заявила девушка.

В ответ легионеры взяли копья наизготовку.

— Мне приказано доставить вас в любом случае, — сообщил Хади, — Живой или мертвой.

— Я предпочла бы живой… — начала было Лана, но не закончив фразу, начала действовать. Резко, без замаха, чародейка бросила ему в лицо огрызком яблока.

Ансарр среагировал мгновенно, подставив под «снаряд» древко копья. И тут-то сработали чары, заложенные в огрызок. Наверное, Килиан назвал бы это чем-нибудь вроде высвобождения фотонов. Лана называла это просто вспышкой света.

Легионеры отшатнулись, пряча глаза. А чародейка уже бежала прочь. Дорога к донжону ей была закрыта, но можно было попробовать подняться на крепостную стену, убежать по ней и запутать следы. Только бы стража не подключилась к погоне: Лана не была уверена, кого поддержат люди Килиана при отсутствии прямого приказа…

От удара по затылку из ее глаз посыпались звезды. Не удержав равновесия, чародейка рухнула на землю. Она пыталась сопротивляться, но силы были неравны: слишком быстрые, слишком выносливые, бойцы Железного Легиона без малейшего труда догнали ее и придавили к земле. Руки и ноги стянули тугие веревки, не позволившие Иоланте даже брыкаться.

— Вы поедете с нами, эжени, — невозмутимо припечатал Хади, — И это не обсуждается.

Стоя на палубе корабля, Тэрл смотрел, как медленно удаляются берега Миссены. Его земли, так и не ставшей ему домом.

Отсюда, издалека, земли южного Идаволла казались почти мирными. Лишь вглядевшись в даль, можно было различить дым далеких пожаров. Армия Владычицы жгла, грабила, насиловала и вешала. Богиня желала, чтобы люди, поддержавшие восставших, хорошо запомнили цену неповиновения.

Тэрл оглянулся на свое войско. Имея в распоряжении весь герцогский флот, они могли не опасаться преследования со стороны королевских сил. И все-таки, та многотысячная армия, с которой он выступил против короля, изрядно поредела. Не столько даже от ран, сколько от дезертирства.

Слишком уж неудачно совпало одно с другим. Поражение при Кеф и гибель претендента на престол. Ильмадика прекрасно разыграла выпавшие ей карты. Труп Арно Делауна показывали на улицах, как диковинный охотничий трофей. Издевались над телом, превращая его в символ унижения мятежа. Про «доблестную» армию повстанцев, сдавшую Аттику практически без боя, сочиняли анекдоты, — и как-то забылось на этом фоне, что в первый раз королю и Первому Адепту пустили кровь. Те, кто был там, при Кефе, теперь знали точно, что Амброус Идаволльский простой человек, — но другие все еще видели в нем небожителя. Не ошибающегося, непобедимого и непорочного.

Наместника Бога на Земле. Да, медленно, со скрипом, но идея, что Владычица Ильмадика — это и есть Господь Бог, все-таки приживалась в народе.

И все-таки, среди пепла разгоралась новая надежда. Накануне отплытия Фирс получил тайную депешу от Рогана. В ней иллирийский посол сообщал, что перебрался в Альбану вместе с Леинарой. Князь Альбаны принял их и укрыл. Он готов был поддерживать мятеж против Ильмадики.

У мятежа было новое знамя. Вот ирония судьбы: несколько поворотов колеса войны, и Тэрл обнаружил себя сражающимся под знаменем иллирийской Герцогини против Амброуса. Он продолжал исполнять волю своего истинного сюзерена и свой истинный долг. Идаволл — хранители памяти о Закате. Эта страна не должна была поддаться власти Владык. Только не их. Только не она. И этот закон был важнее любых герцогов и королей. Любых престолов, любых богов.

То, что произошло тысячелетия назад, не должно повториться вновь.

Скоро армия повстанцев присоединится к Герцогине Иллирийской, и тогда она официально раскроет, что сделал с ней Первый Адепт. И все благодаря Лане. Благодаря девушке, которую Тэрл так и не смог защитить.

Девушке, которую казнят, как только вскроется ее роль в произошедшем. Девушке, которая обречена. Что ж. Быть может, в том и состояло ее Предназначение.

И освободив Герцогиню, она оправдала свою смерть.

— Что это значит?!

Как был, весь в дорожной пыли, Килиан ворвался в покои Ильмадики. Он прибыл в столицу пять минут назад, в одиночку. Причина для такой спешки была самая веская. Как только он со своим отрядом вернулся в Неатир, ему немедленно сообщили об аресте Иоланты. Выяснилось, что легионеры связали ее, перекинули через седло и повезли в столицу, чтобы там «передать в руки правосудия». Пуще того: примчавшись туда, ученый обнаружил, что стража не пускает его в подвалы, ссылаясь на прямой приказ от самой Владычицы.

— Так было нужно, — пожала плечами Ильмадика.

На этот раз она не стала делать вид, будто не понимает, о чем речь. Завораживающий голос богини сегодня звучал тихо и печально. Против воли Килиан подумал о том, насколько тяжело ей было отдать такой приказ.

И все же он задал вопрос:

— Нужно — кому? И почему?

— Всем нам. Килиан, мне очень неприятно тебе это говорить. Но Иоланта предала нас. Она предала ТЕБЯ.

Последняя фраза эхом отдавалась в его голове.

«Она предала тебя».

«Они все всегда предают».

«Кроме Меня».

«Ты не можешь доверять никому».

«Кроме Меня».

«Никто не будет к тебе добр».

«Кроме Меня».

«Ты не нужен никому».

«Кроме Меня».

Килиан тряхнул головой и спросил:

— Что конкретно она сделала?

Цепляясь за остатки логики, он старался сделать что-то с захлестывавшей его болью и пустотой.

— Прости, но ты пострадал вместо нее. Один из иллирийских эжени признался нам, что она развеяла чары короля на королеве.

Килиан выдохнул. Об этом он знал. Да, ему было тяжело обманывать Владычицу, скрывая это от нее. Но эта боль была ему привычна. За прошедшее время он успел с ней сжиться.

— Я догадывался, — коротко произнес ученый, не уточняя, когда именно догадался. Не сообщая, что соврал ей на совете. Не раскрывая, что сам мог с тем же успехом называться предателем.

Ильмадика искоса глянула на него и продолжила:

— Она использовала тебя с самого начала. Втиралась к тебе в доверие. Манипулировала тобой. Теперь, оглядываясь назад, ты видишь? Она убедила тебя в своей безобидности, чтобы ты дал ей волю. Скажи, от кого исходила инициатива по ее участию в подготовке бала?

— От нее, — хрипло ответил маг.

«Дурак, дурак, дурак».

Всю свою жизнь Килиан Реммен старался действовать разумно. Быть умнее и хитрее других. Через свой разум доказывать свое право на жизнь. И разумеется, каждый раз, как он оказывался наивным дураком, принять это было крайне тяжело. Даже то, что он проглядел предательские настроения в рядах ансарров, до сих пор вызывало у него приступы самобичевания.

И Ильмадика об этом прекрасно знала.

— Извини, Килиан, — сказала она, — Но ты не справился с тем, что взвалил на себя. Я не виню тебя. Ты просто переоценил свои возможности. Ты хотел открыть ей глаза силой дипломатии, но в этом деле она гораздо сильнее тебя. Она не только смогла проворачивать свои интриги у тебя под носом, но и зародила зерна сомнений в твою собственную душу. Скажешь, это не так?

— Это так, — быстро кивнул чародей.

— Пойми. Каждый должен заниматься тем, что ему удается. Ты отличный исследователь. Открытые тобой заклинания могут принести нам не одну победу. Воин ты тоже неплохой. Но вот в людях ты не разбираешься совершенно. Оставь это тем, кто учился именно этому. Таким, как, к примеру, твой брат.

Килиан снова кивнул, и на этот раз даже упоминание достоинств его брата почти не задело его.

— Что будет с Ланой? — спросил он.

Богиня покачала головой:

— Лучше не называй ее сокращенным именем. Приучив тебя называть ее так и в свою очередь придумав сокращенное имя для тебя, она создала привязку. Чтобы казаться тебе дружелюбной и безобидной. Называя ее Ланой, ты каждый раз заново подставляешься под ее чары.

— И все-таки, — нахмурился ученый, — Что с ней будет?

Какое-то время Ильмадика смотрела на него. А потом ответила:

— Мы не станем казнить ее. Не теперь, когда она вступила в контакт с иллирийским подпольем. Вместо этого мы используем на ней твою разработку. Посмотрим, сможет ли она развеять чары на себе самой.

Чародей и так понимал, что не сможет. А даже если и сможет — не захочет. В том и коварство промывания мозгов. Даже понимая, что с тобой что-то не так, ты считаешь то, что происходит, абсолютно правильным.

— Ты позволишь мне самому привести приговор в исполнение? — спросил вдруг чародей.

Ильмадика приподняла брови:

— Вот как? Хочешь отомстить ей?

— Не люблю двуличных сволочей, играющих чужими чувствами, — дернул плечом мужчина.

— Мне жаль, — ответила богиня, — Если бы ты попросил меня раньше, я бы с радостью позволила тебе это сделать. Я понимаю, насколько для тебя это важно. Но в данный момент этим уже занимается Йоргис.

Ученый вспомнил этого «мачо» и заклятого врага покойной Эрвин, но ни взгляд, ни голос не выдали какого-либо сожаления о судьбе прекрасной чародейки. Казалось, что та, кто предала его, манипулировала им, более не имела права ни на его сочувствие, ни на его любовь.

— Ты могла бы сказать мне заранее, — укорил он Владычицу.

— Не могла, — покачала головой та, — В таких вопросах откладывания неуместны: если бы до Иоланты дошли вести о гибели Делауна, она наверняка бы попыталась сбежать. Кто знает, возможно, именно из-за этого она устроила тот фокус с телепортационным кристаллом.

— Возможно… — протянул чародей.

Против воли в его голосе промелькнуло сожаление.

— Утешься тем, что я оставлю ее в твоем распоряжении, — добавила Владычица, — Уже как безвольная рабыня, она будет полностью принадлежать тебе, душой и телом. Разве это не подходящая кара для… как ты выразился? Двуличных сволочей, играющих чужими чувствами?..

Ильмадика склонила голову набок, с интересом изучая реакцию адепта на такое предложение.

— Ты права, — ответил Килиан, — Самая подходящая. А теперь извини, у меня есть кое-какие срочные дела. Разрешишь идти?

— Иди, Килиан. И помни, что несмотря на твои ошибки, я все еще рада, что ты со мной.

— Я помню все, что ты мне говорила, — кивнул адепт, — Спасибо, Ильмадика. Я очень многому у тебя научился.

— Так-так. Ну и что у нас здесь?

Дверь отворилась, и в камеру к Лане вошел незнакомый ей человек, одетый в роскошные алые шелка. Высокий, загорелый, широкоплечий мужчина, он казался бы довольно симпатичным, если бы не взгляд и выражение лица. Наглое, самоуверенное лицо провинциального красавчика, убежденного в собственной неотразимости; из тех, для кого и придумали выражение «первый парень на деревне, да деревня в два двора». А взгляд такой, что против воли чародейка поправила свое бежевое платье, чтобы закрывало чуть побольше. Подол у нее и так был длинным, а вот декольте вдруг резко стало казаться чересчур глубоким.

— Пожалуйста, расскажите барону Реммену, что я здесь, — попросила девушка, — Он разберется с этим недоразумением, я уверена.

Мужчина покачал головой:

— Килиан не станет с этим разбираться. Ты больше не его забота…

Оглядев ее с головы до ног, он добавил:

— …а моя.

— Что вы имеете в виду? — переспросила Лана.

— Госпожа Ильмадика приняла решение на твой счет.

Мужчина продемонстрировал средний и указательный пальцы, и между ними проскочила голубоватая электрическая искра.

— Знаешь, что это значит? О, судя по твоей перепуганной мордашке, знаешь, и еще как!

Только наткнувшись спиной на каменную стену, Иоланта обнаружил, что неосознанно отступала назад от колдуна. Теперь отступать было некуда. Ничто вокруг неспособно было защитить ее от той участи, что уготовила ей лже-богиня.

От промывания мозгов.

— Приблизишься, и я оторву тебе яйца и запихаю в глотку, — заявила она, стараясь звучать при этом настолько угрожающе, насколько вообще может безоружная девушка в пятьдесят килограммов весом.

Адепта не впечатлило.

— Твой милый ротик не подходит для таких слов, — заявил он, неторопливо подходя к девушке, — Не бойся, когда я с тобой закончу, ты начнешь использовать его по прямому назначению. Я лично сниму первую пробу.

От такой перспективы Лану чуть на стошнило.

— Что же ты молчишь? Проглотила свой дерзкий язычок? Или уже представляешь себе вкус настоящего мужчины?

Лана не стала отвечать на подначку. Рот ей действительно был нужен для другого, — но вовсе не для того, о чем подумал этот ублюдок.

Чародейка негромко запела, и мужчина грязно выругался, наткнувшись на прозрачный силовой барьер, разделивший камеру пополам.

— Ах, вот так, значит?! Хочешь по-плохому?!

Колдун развеял пылью массивные золотые перстни на своих пальцах, и с обеих его рук сорвались молнии. Он бил не прицельно, «куда-то в сторону врага», но каждый разряд попадал в магический барьер. И каждый удар отдавался в теле Иоланты, как будто она обычным деревянным щитом пыталась отражать удары тяжелых палиц.

— Тебе все равно некуда бежать! Сдавайся, пока я не разозлился!

Здесь он был прав. Бежать было некуда. Сколько бы Лана ни держалась, рано или поздно ее щит падет. Так есть ли смысл откладывать неизбежное?..

Всего на секунду ее посетила эта мысль, но этого хватило, чтобы ее уверенность дала слабину. Приняв очередной разряд молнии, защитный барьер треснул и распался.

Колдун был уже рядом. Со всего размаха ударив чародейку по щеке, он опрокинул ее на пол. Удар ногой, и живот девушки скрутило болью.

— Пора преподать тебе урок, сучка, — дрожащим от ярости голосом заявил он.

Лана попыталась оттолкнуть его, но силы были неравны. Несколько секунд борьбы, и мужчина навалился сверху, прижимая ее к полу и удерживая за обе руки.

— Роскошно, — проворковал адепт, склонившись к самому ее уху, после чего провел языком по ее шее.

Чародейка попыталась пнуть его коленом, но из неудобного положения удар вышел смазанным и почти никак не помешал ее мучителю.

— Обожаю гордячек, — поделился он, — Вас так приятно ломать… Спасибо, что дала мне повод поразвлечься с тобой до подчинения. Кстати, я Йоргис. Запомни это, чтобы кричать мое имя во время оргазма.

Перехватив оба её запястья одной рукой, колдун нащупал край подола, после чего его ладонь поползла вверх по ноге девушки, как омерзительный паук. Чародейка горестно взвыла в бессильной ярости.

— Не бойся, крошка… Тебе понравится…

Лана даже не поняла, почему в тот момент подумала о Кили. Возможно, из-за контраста: даже будучи на грани того, чтобы изнасиловать ее, ученый был с ней нежен и осторожен. Он — возможно, и вправду смог бы сделать так, чтобы по крайней мере ее тело получило капельку удовольствия. Это самоуверенное быдло — точно нет.

А может, она просто подсознательно чувствовала, что должна думать о том, кто мог бы спасти ее. Что есть человек, который спасал ее не раз и не два, человек, на которого можно положиться. Что Мир откликается на желания людей.

Что как раз когда пальцы насильника достигнут ее трусиков, неожиданно лязгнет выхваченная шпага.

К чести Йоргиса, каким-то шестым чувством заметив угрозу, он успел среагировать. Мужчина развернулся, и клинок, нацеленный ему в горло, пробил выставленную в защитном жесте левую руку.

— Ты какого черта, дебил, творишь?! — воскликнул адепт.

Килиан, одетый в дорожную куртку с оттопыренными карманами и вооруженный двумя обнаженными шпагами, стоял посреди камеры, уставившись на Йоргиса холодным, угрожающим взглядом.

— Убери. От нее. Свои. Лапы, — раздельно проговорил ученый.

— Да ладно тебе, от нее не убудет, — примирительно развел руками тот, вставая, однако, с девушки. Лана поспешила одернуть платье.

Кили ничего не сказал, но выражение лица было в духе «он умел матом смотреть».

— Я сейчас с ней закончу, — уже менее нагло добавил Йоргис, — После этого она вся твоя.

— Ты ее не тронешь, — покачал головой Кили, — Владычица изменила решение. Иди к ней и получи новые распоряжения.

— С чего бы ей передавать это через тебя? — подозрительно нахмурился насильник, — Ведь гораздо проще сообщить по мыслесвязи.

Ученый пожал плечами:

— Хочешь сказать, что знаешь все помыслы Ильмадики?..

— Тоже верно.

Кажется, Йоргис поверил ему. Адепт сделал шаг в сторону двери…

А, нет, не поверил. Выбросив руку в сторону Килиана, Йоргис выпустил разряд молнии. К счастью, Килиан был к этому готов: молниеносным движением ученый упер острие шпаги в пол, одновременно формируя заклятье. Собираясь в рукоятку, молнии по клинку уходили в землю.

— Предатель, — прошипел Йоргис.

А затем его тело начало меняться. Кожа насильника посерела. Лицо как будто расплылось. Из складок одежды появились длинные и цепкие щупальца. Глаза загорелись алым.

На ходу принимая боевую трансформацию, Килиан выступил ему навстречу.

«Рано или поздно наступает момент, когда уже невозможно отворачиваться от того, на что не можешь смотреть. Когда накопившиеся противоречия прорывают плотины твоего разума, неостановимым селевым потоком обрушиваясь на твою жизнь. Смывая все то, что ты строил, надеясь, что того, на что ты не станешь смотреть, не посмеет существовать.»

Килиан не стал спорить с решением Владычицы. Это было бесполезно. Да, она давно уже вложила в его голову такую установку: не спорь с божеством, божество знает лучше. Вот только сейчас ученый считал это бесполезным совсем по иной причине.

Не спорь с божеством. Божество все решило.

«Я слишком хотел быть причастным к великому. Бастард. Одиночка. Отверженный. Я так хотел быть чем-то большим, что дал обмануть себя. Даже нет, не так. Я так хотел быть чем-то большим, что обманул сам себя. Ты лишь дала мне яд, но выпил его я сам.»

В тот самый момент, когда Ильмадика рассказала о своем решении, сквозь пелену слепого обожания прорвался отголосок возмущения. Возмущения тем жестоким, бессмысленно-жестоким приговором, который Владычица вынесла своей сопернице.

Сопернице. Его разум вцепился в это слово, как вцепляется в мачту матрос на корабле, подхваченном штормом. Островок стабильности, позволяющий сохранить рассудок.

Или скорее — найти его.

«За тысячи лет в качестве божества ты так и не поняла, что значит быть божеством. У божеств нет соперников. Зато для лжеца соперником будет любой, кто пытается разоблачить его обман. Как Лана, героическая Лана, в которой истинной силы больше, чем в тебе со всем твоим богоподобным могуществом. Потому что в отличие от тебя, интриганки с божественными силами, она понимает, что такое достоинство, честь… и любовь.»

Он не стал спорить с богиней. Он не стал даже лгать ей снова. Воспользовавшись неоднозначными формулировками, Килиан скрыл свой внутренний мятеж. Но в душе своей он уже знал, какое решение правильное.

И знал, что пойдет до конца, чего бы ему это ни стоило.

«Любовь не приемлет рабства. Но слишком часто рабство принимают за любовь. Именно на этом попался и я. Тогда, в Проломе Стефани, я искал того, кто объяснит мне, как жить в этом мире. Для тебя, для той, кому нужен был слуга и источник творческой энергии, это было настоящим подарком Судьбы… Или, быть может, результатом твоей ворожбы. Тебе не составило труда нащупать нехитрые струнки моей души. И сделать так, что я не просто стал твоим рабом: что я был рад стать твоим рабом.»

От Ильмадики Килиан направился прямиком в темницу. У него было мало времени. С минуты на минуту Владычица догадается о подвохе. А кроме того, зная Йоргиса… Ученый слишком боялся, что если он промедлит, случится непоправимое.

«Но кое-чего не поняли ни ты, ни я. Мы сами строим мир вокруг себя. Мы сами решаем, каким он будет. Нам не нужны Боги, — потому что каждый из нас и так немножко Бог. Это главное, чему научила меня Лана. Ты построила мир, в котором есть лишь хозяева и рабы. И я принял его, потому что выстроил мир, где могу надеяться лишь на помощь извне. Возможно, ты счастлива в том мире, что построила вокруг себя. Но мне он больше не нужен. Я отвергаю его.»

«Я отвергаю тебя».

Стражники у ворот темницы скрестили алебарды:

— Извините, господин барон, но Госпожа Ильмадика велела не пускать вас к пленникам…

Сдвоенные молнии с двух рук заставили их заткнуться, отшвырнув к стенам. Не смертельно, но в строй они встанут нескоро. Даже не глянув на поверженных противников, чародей двинулся дальше.

«Мне не нужны Владыки. Мне нужно лишь делать то, что я считаю правильным. Я считал правильным высказаться против рабства. Но я промолчал. Я считал правильным спасти Хади. Но я промолчал. Я считал правильным не допустить бессмысленной войны за веру. И тогда я снова промолчал. Но сейчас я знаю, что будет правильным и как мне следует поступить.»

«Я не позволю причинить вред Лане».

Отчаянный женский крик заставил его ускориться еще больше. Стражники у камеры даже не успели понять, что произошло. А уж увидев навалившегося на девушку Йоргиса, Килиан и вовсе ощутил приближение неконтролируемой трансформации.

«Забавно. Я ненавидел их. Амброуса, Йоргиса, Эрвин. Я ненавидел их, потому что ты того хотела. Я верил, что все зло, что мы несем, исходит от них, а ты — жертва, которую понимаю лишь я. Каждый из нас верил, что понимает тебя только он. Но только это тоже ложь. Мы все были лишь рабами. Рабами, которых ты использовала, чтобы контролировать других рабов.»

Удар. Ранение. Негодующий крик Йоргиса. Жесткие слова. Так. Нет времени драться. Нужно вспомнить начальный план.

— Владычица изменила решение. Иди к ней и получи новые распоряжения.

— С чего бы ей передавать это через тебя? Ведь гораздо удобнее сообщить по мыслесвязи.

К счастью, ответ пришел сходу. Ильмадика никому не позволяла полностью проникнуть в ее планы. Слишком она, как понимал сейчас ученый, боялась того, что рабы могут выйти из-под контроля. Правильно, как оказалось, боялась.

«Я больше не твой раб».

— Хочешь сказать, что знаешь все помысли Ильмадики?

— Тоже верно.

И тут, в самый неподходящий момент, по мыслесвязи пришло «широковещательное» сообщение:

«Всем адептам! Киллиан Реммен нам больше не друг! Он предал нас, соблазненный пленной чародейкой Иолантой Д’Исса! В данный момент он штурмует тюрьму, пытаясь освободить ее! Все, кто в столице — идите на помощь!»

Понимая, что сейчас произойдет, Килиан сосредоточил магнитное поле на рукояти шпаги, отводя выпускаемые Йоргисом разряды молний через клинок в землю.

— Предатель.

Но почему-то эти слова ни капли не поколебали решимости бывшего адепта.

Трансформация Йоргиса не была прекрасной и величественной, как у Амброуса. Не была она и пугающей, как у самого Килиана, или брутальной, как у Эрвин. Скорее она была… довольно противной. Но вместе с тем, весьма и весьма эффективной.

Адепт походил на антропоморфного спрута. Необычайно длинные щупальца позволяли ему атаковать со всех сторон одновременно. Аморфное, рыхлое тело было почти неуязвимо для поверхностных повреждений. Широкая акулья челюсть могла перекусить практически любой металл.

«Все мы во что-то играли. Ты поощряла нас в этом: достаточно было диктовать правила игры, чтобы мы плясали под твою дудку. Йоргис играл в покорителя женских сердец. Эрвин играла в защитника угнетенных. Амброус играл в короля. Я играл в героя.»

Позволив, наконец, телу перейти в боевую трансформацию, Килиан выступил навстречу щупальцам. Шесть стремительных взмахов клинков. Четыре яркие вспышки электрических разрядов, доставляемых через лезвия. Четыре раны на теле спрута.

«Но сейчас я созрел до того, чтобы перестать играть. Прости, Владычица. Мальчик повзрослел.»

Два клинка плясали, рассекая воздух и выводя затейливую мелодию. Наверняка со стороны это было красиво. Но Килиан не видел этого. Он продолжал держать оборону.

Не подпуская чудовище к женщине, которую любил.

Поднявшись на ноги, Лана отступила назад, к стене. Молодец, девочка. Поняла, что сейчас будет лучшим, что она может сделать. Обеспечила Килиану свободу маневра.

Поднырнуть под удар. И с размаху вогнать шпагу в основание щупальца. Йоргис взревел от боли; три других щупальца конвульсивно дернулись, ударяя по стенам, от чего темница заходила ходуном.

Килиан выпустил шпагу, оставляя ее в ране, и освободившейся рукой начертал в воздухе полукруг. Догадавшись, что сейчас он атакует магией, Йоргис попытался перехватить удар магнитным полем…

И притянул практически к самым рукам сгусток раскаленной плазмы. Конвекция — страшная штука.

Разумеется, так как плазменный шар находился все-таки на некотором расстоянии, его жара не хватило, чтобы причинить серьезные повреждения адепту. И все же, руки ему хорошо обожгло. А главное — отвлекло его внимание, позволяя ученому вложить остаток воли в решающую атаку.

Прыжок. Щупальца пытаются перехватить его, но слишком поздно. Замах. Колющий удар в грудь. Шпага вонзается на несколько сантиметров ниже сердца. Ничего. Заклятье изменения кристаллической решетки. Прямо в теле Йоргиса клинок изменил свою форму, в буквальном смысле находя сердце.

И поворот напоследок.

«Я больше не один из вас».

— Кили! — воскликнула Лана, — Ты все-таки пришел! Я…

— Нет времени! — рявкнул Килиан, — Замри!

Неуклюжим движением достав из кармана куртки телепортационный кристалл Альбаны, ученый бросил его в сторону девушки. Немного не добросил.

— Прыгай в «нору»! Я прямо за тобой!

Окружавший «кротовую нору» фиолетовый свет скрыл от девушки его лицо. Скрыл от нее обман.

Потому что еще в разгар боя Килиан почувствовал нарастающую ломку — ту самую, какую испытывал всегда, когда чувствовал, что подвел Ильмадику. Во время боя он худо-бедно держался на адреналине.

Теперь же понимал, что едва может шевелиться, а о том, чтобы сделать шаг, и речи не идет.

Чародейка исчезла, и гипертуннель закрылся за ней. А Килиан уже мог думать лишь о непереносимой боли, ломавшей и выкручивавшей его тело.

Вскоре за ним пришли. Разряд молнии на фоне ломавшей его боли практически не ощущался. Последовал удар, от которого мужчина не смог уклониться. Он опрокинулся на пол, роняя шпагу. А удары сыпались и сыпались. Левый глаз уже ничего не видел. Судя по хрусту, сломаны ребра. Боль от ударов потихоньку начала перекрывать боль от ломки. Но Килиан твердо решил, что не закричит от боли.

Он знал, что сегодня умрет. И хотел умереть с достоинством.

Наконец, избиение закончилось. Схватив ученого за обе руки, его грубо подняли с пола и поставили на колени. Он не сопротивлялся: не было смысла.

— Посмотри на меня, — раздался знакомый властный женский голос.

Владычица Ильмадика была изумительна, как всегда. Одетая в роскошное платье из закатно-багряного бархата с открытыми плечами и со вкусом подобранные золотые украшения, она смотрелась соблазнительно, но не пошло. Против своей воли Килиан почувствовал вполне очевидную — и до крайности неуместную — реакцию в теле.

В душе же он испытывал лишь отвращение.

— Вот как, значит? — спросила Ильмадика, — Я дала тебе все, о чем ты мечтал, и о чем даже мечтать не смел, и вот как ты мне отплатил? Ты помнишь, где ты был, когда я тебя нашла? Ты помнишь, кем ты был?

«В смысле, когда ты была заточена в Темнице Богов?» — хотел было спросить ученый, но язык не слушался. Челюсти все еще были сведены судорогой; ломка не прекращалась.

И возникало смутное впечатление, что она не прекратится никогда.

— Отвечай, когда я к тебе обращаюсь!

Повинуясь жесту Владычицы, один из младших адептов, державших Килиана на прицеле винтовок, подошел и ударил его прикладом по лицу. Ученый даже не вскрикнул.

— Я доверяла тебе, Килиан! — патетически взмахнув руками, воскликнула Ильмадика, — Я доверяла тебе, а ты меня предал!

Здесь тоже явно предполагался ответ, который ученый не мог дать. Последовал новый удар.

— Так посмотри же, чем ты стал! Ничтожество, погубившее себя по своей глупости! Развалина, неспособная позаботиться даже о самом себе! Бастард, возомнивший себя чем-то большим, чем он есть!

Наэтот раз удара не последовало.

— Посмотри на себя. Все, взгляните на него! Вот что бывает с теми, кто предает своего Бога!

И в этот момент Килиан вдруг нашел в себе силы разжать челюсти.

— Ты… не Бог… — прохрипел он, — Ты… паразит…

Прекрасное лицо Ильмадики исказилось бешеным, неконтролируемым гневом.

— Убить его!

Когда в его тело ударили первые пули, Килиан все-таки закричал.

Оглавление

Пролог. Первый

Глава 1. Грозовой фронт

Глава 2. Война без правил

Глава 3. Апокалипсис сегодня

Глава 4. Горькие плоды познания

Глава 5. Трон в крови

Глава 6. Лики измены

Глава 7. Правда стали

Глава 8. Я лишь хочу сказать…

Глава 9. Молчание законов

Глава 10. Игра теней

Глава 11. Твоя награда

Глава 12. Дороги судеб

Глава 13. Всё, что было мной